Тело призрака
Владимир Сверкунов








Из Мавзолея исчезает тело Ленина. Кто это сделал? И можно ли вообще говорить о похищении? Ведь вскоре объявляется удивительно похожий на вождя человек, утверждающий, что он воскрес из мертвых и объединяет в одном лице Ленина и Иисуса Христа. В центре событий оказывается следственная группа во главе с Анатолием Сивцовым. Чтобы установить истину, сыщикам приходится спуститься в московские подземелья, где они находят разгадку тайны.






Владимир Сверкунов

Тело призрака



Все события, описанные в этой книге, герои, действующие в ней, рождены фантазией автора. Любые совпадения имен и названий с реальными людьми и организациями, не более, чем случайность.




Часть первая

Похищение





1


После бушевавшего весь вечер на Красной площади рок-концерта из Мавзолея исчезло тело Ленина.

Это обнаружил сотрудник научно-исследовательского центра биомедицинских технологий Андрей Сапожков. Охрана привычно пропустила его в траурный зал и была немало удивлена тем, что через минуту он появился в дверях бледный, с бисеринками пота на лбу, и чуть слышно произнес:

– Ленина украли!

Эти слова мгновенно разнеслись по стране, а затем и по всему миру, многократно повторенные дикторами телевидения, газетчиками, политическим истэблишментом.

На второй план отошли сообщения о террористических актах в горячих точках, авиакатастрофах и лесных пожарах, как будто мертвое тело для человечества было важнее всего на свете.

В один миг стало понятно, что имя вождя большевиков, который впервые в истории попытался создать государство, где власть принадлежала бы народу, не забыто не только на его родине, но и в самых отдаленных уголках мира.

Западные средства массовой информации сразу предположили, что преступление совершено ради того, чтобы потребовать у российских властей выкуп, и всерьез обсуждали, какая может быть затребована сумма. В конце концов, гипотетическая ставка поднялась до миллиарда долларов.

Мусульманские страны более сдержанно отнеслись к пропаже тела Ильича. Однако, проведя аналогии с проклятиями фараонов, предупреждали, что Аллах жестоко карает всех, кто осмеливается осквернить священные захоронения.

В российских СМИ развернулась настоящая вакханалия. Каждая политическая организация посчитала своим долгом обвинить в преступлении конкурентов. Особенно преуспели в этом коммунисты, для которых мумия Ленина была чем-то вроде святых мощей, а сам Мавзолей – Меккой, куда должен совершить паломничество каждый партиец.

И вот впервые оказалось, что свято место может быть пусто…




2


Накануне, в субботний вечер, Георгий Алексеевич Лиганов, лидер Обновленной коммунистической партии, или ОКП, изменил свой обычный распорядок и приказал водителю ехать не на дачу, а к гостинице «Россия», где у партии был свой постоянно оплачиваемый номер с окнами, выходящими на Кремль. Оставшись в одиночестве, он сел у окна и стал оглядывать площадь. Она постепенно заполнялась молодыми, полными жизни телами, озорными криками, катящимися с грохотом по брусчатке пивными банками и взвивавшимися тут и там воздушными шариками с сердечками. Народ валил на рок-концерт, организованный противниками ОКП, которые стремились «разогреть» избирателей в канун выборов в Государственную думу.

Лиганов называл эти представления шабашами на костях революционеров, чьи останки и вправду во множестве лежали в самом сердце Москвы. Но если посмотреть с другой стороны, то чуть ли не любое мероприятие на этом полукладбище можно было бы считать кощунственным. Чем барабанная дробь и уханье бас-гитары хуже лязганья танковых гусениц и топота солдатских сапог? Любой громкий звук, в конечном итоге, нарушает могильную тишину, в которой, как считается, нуждаются мертвые.

Георгий Алексеевич вспомнил майский день, когда его впервые удостоили великой чести взойти на Мавзолей и с высоты расположенной там трибуны приветствовать участников демонстрации. Внизу были вроде такие же молодые, как сегодня, люди, но они шли не вразброд, как сейчас, а организованно, с воодушевленными глазами, с верой в будущее. Сам Лиганов как что-то мистическое почувствовал тогда связь между телом Ленина, лежавшим в саркофаге под его ногами, своим сердцем и шествующей мимо народной массой. Его даже дрожь пробрала. Жаль, что на самой высокой в государстве трибуне больше побывать не удалось: страна, семьдесят с лишним лет бодро шагавшая под «Марш энтузиастов», вдруг замолкла и после совсем не музыкальной паузы взорвалась какофонией, где место простых и понятных слов заняли птичьи «муси-пуси» и тюремные «западло»…

Одновременно с первыми гитарными аккордами, пронесшимися по Красной площади, зазвучал сигнал мобильника. Его Георгий Алексеевич выбирал лично: звонок должен был точно повторять звук телефона правительственной связи, стоявшего когда-то в его кабинете, – требовательный и бодрящий. Выслушав звонившего, он усталым голосом сказал:

– Начинайте! Все документы должны быть готовы к утру.

Он еще долго сидел у окна, сокрушенно качая головой и чуть слышно произнося слово «негодяи». Оживился лишь однажды, когда вдруг задребезжали стекла – то ли от пронзительного голоса певца, то ли от рева вторившей ему толпы: «Я рожден в Советском Союзе, сделан я в СССР».

– Еще не так пожалеете, – буркнул он и глянул на часы. Светящиеся стрелки показывали без четверти двенадцать, когда вновь зазвонил мобильник.

– Готово? – спросил Лиганов и, получив утвердительный ответ, сказал: – Хорошо, завтра прочитаю.

Он еще раз посмотрел в окно. На площади, судя по всему, представление уже заканчивалось. Лидер коммунистов остановил взгляд на Мавзолее, где в полумраке не столько читалась, сколько угадывалась надпись «Ленин». Зачем-то произнеся ее вслух по слогам, Георгий Алексеевич отправился в спальню, где его ждала расстеленная прислугой из рядовых партийцев кровать, панели которой были декорированы под красновато-коричневый мрамор.




3


– Ленин воскресе! Воистину воскресе?

– Нет, так нельзя! Фраза слишком прямо указывает на христианство, – сказал один из двенадцати, собравшихся в круглом зале. В нем угадывался лидер этого сообщества, члены которого вели себя настолько серьезно, что, казалось, любая шутка, произнесенная здесь, стала бы поводом для немедленного изгнания остряка. Мужчина, одетый в строгий темно-серого цвета костюм, выглядел старше и мудрее других: седые волосы, аккуратно зачесанные назад, здорового розового цвета лицо, живые серые глаза. Его сразу бы выделил из толпы художник, если бы тому потребовался натурщик для изображения святого.

Свои слова седовласый адресовал бородатому человеку неопределенного возраста, вставившему имя Ленина в традиционное пасхальное приветствие.

Ни один из двенадцати на заседании не упоминал ни фамилий, ни имен, ни должностей всех остальных. Странное сообщество по крупицам собрал седовласый, который в прошлом, скорее всего, занимал высокий пост, но в то же время не находился на виду, открытый широкой публике. Возможно, он работал в высшем партийном аппарате, в Комитете государственной безопасности или в засекреченном научно-исследовательском институте. По крайней мере, он хорошо ориентировался в кадровых вопросах и как настоящий ловец человеческих душ отбирал людей в создаваемую организацию. Это отнимало очень много времени: с каждым из кандидатов – а ими были специалисты самых разных областей, достигшие определенного положения, – он подолгу вел философские беседы на, казалось бы, отвлеченные темы. Из пятидесяти человек, кого «прощупывал» седовласый, в когорту посвященных попадал только один. Так сложилась дюжина единомышленников, собравшихся в небольшом зале, расположенном в одной из московских библиотек.

Акустика здесь была настолько хороша, что с любого места можно было легко разобрать даже произнесенные шепотом слова. И поскольку сидевшие за круглым столом говорили вполголоса, без напряжения, со стороны они производили впечатление то ли заговорщиков, то ли участников какого-то мистического сеанса. Оно подкреплялось еще и тем, что три огромных окна, расположенных на полуокружности, были занавешены плотными бордовыми шторами с посеревшими от пыли кистями.

– А, может быть, нам использовать коммунистические формулировки? – предположил самый из всех молодой человек с большими залысинами. – Например, Ленин жил, Ленин жив, Ленин будет жить? Или вот еще: Ленин и теперь живее всех живых?

– Вы же понимаете, что это агитки! Они чересчур часто употреблялись, и вряд ли кто воспримет их всерьез, – снова твердо заявил седовласый. – Мы должны понять, что не подойдут ни коммунистические, ни христианские фразы в чистом виде. Нам нужен мост между этими двумя «материками». Такой, будто он стоял веками, а люди, обнаружив его, удивятся, почему они раньше не замечали очевидного?! Тогда и новая религия, которую мы собираемся создать, станет такой же естественной, как солнечный свет или снег зимой.

– Предлагаю такой слоган: Ленин с нами! – подал голос мужчина с ежиком на голове, до этого долго делавший пометки в блокноте.

– Забудьте свои рекламные трюки и термины: в конце концов, мы занимаемся несравненно более серьезным делом, – отреагировал лидер. – Но ваше предложение заслуживает внимания. Вроде бы просто, но в то же время емко и ясно!

– Помилуйте, но ведь подобный девиз использовали гитлеровцы – «Got mit Uns!», «С нами бог!» Каждый солдат вермахта носил его на пряжке, – вступил в дискуссию мужчина, будто только что вставший с кресла парикмахера: завитки его черных кудрявых волос были уложены один к одному с поразительной геометрической точностью.

– Ну и что, это тоже христианство, – невозмутимо возразил автор предложения. – Пусть и с чудовищными извращениями.

– Вряд ли кто-то объединит эти фразы, – заметил человек, подпиравший кулаком правую скулу. На ней, когда он отнимал руку, проступал глубокий шрам. – Есть и другие примеры: говорят же – Бог с тобой!

– Думаю, это понравится верующим, – сказал солидный мужчина с окладистой бородой, по центру которой пролегала седая полоса.

Судя по одобрительной реакции собравшихся, фраза «Ленин с нами!» большинству пришлась по душе.

– Хорошо, пока остановимся на этой версии, – подвел итог седовласый. – Если будут другие интересные предложения, мы рассмотрим их позже. А теперь давайте-ка обсудим детали третьего пришествия…




4


Первым дал интервью в студии, оборудованной в гостинице «Россия», Георгий Алексеевич Лиганов. Он прямо обвинил в исчезновении тела вождя мирового пролетариата действующую в стране антинародную власть, которая уже несколько лет готовила население к тому, что Ленин будет вынесен из Мавзолея и похоронен на обычном кладбище.

– Власть, допустив надругательство над телом великого человека, проявила не только цинизм, но и трусость, ведь она побоялась сделать это открыто! – с пафосом заявил Лиганов. – Как воры, кремлевские деятели под покровом ночи выкрали тело дорогого всем нам Ильича, чтобы ничто не напоминало народу о его истории, о тех годах, когда не существовало нищеты, произвола, коррупции. Я твердо знаю, что многие хотели бы вернуть те справедливые времена, когда люди имели цель и располагали возможностями достичь ее. Я требую немедленного начала самого серьезного расследования этого преступления. Виновные должны быть найдены и строго наказаны, а тело Ленина возвращено в Мавзолей!

Уже к полудню коммунисты выставили на Красной площади пикеты. Пенсионеры с красными флагами и плакатами скандировали: «Верните Ленина России!» Само здание, где еще сутки назад покоилось тело вождя, окружило оцепление милиции.

Лидер партии «Правое дело» Лев Полков, один из самых ярых противников всего коммунистического, казалось, был ошеломлен больше других политиков. На вопросы тележурналиста он отвечал сбивчиво, будто все время думал о чем-то другом.

– Я не знаю, кто это сделал, но, полагаю, что наша страна только выиграет, – наконец, сформулировал он свою мысль. – Иметь в самом центре государства, да еще рядом с резиденцией президента не преданный земле труп – не только невежественно, но и недопустимо с точки зрения христианской морали. Я и мои товарищи по партии нисколько не осуждают тех, кто выполнил функции санитаров, мы готовы склонить головы перед их мужеством. В конце концов, кто-то должен был решиться на этот шаг. Путы, которые не давали нашей стране оторваться от коммунистического прошлого, наконец, порваны, и мы уже не будем топтаться на месте, а пойдем вперед.

К вечеру, когда на экране телевизора один за другим промелькнули все более или менее значимые в политике лица, стало ясно, что ни одна партия или движение не хотят брать на себя ответственность за столь необычное преступление. Немного разрядило обстановку заявление лидера либералов Михаила Сальникова. Он со своей всегдашней невозмутимостью сказал:

– У нас нет фараонов и не должно быть. Сталин полежал в Мавзолее несколько лет – хватит! Вынесли. А вот Ленин задержался. И правильно сделали, что его унесли. Теперь надо так: хочет политический деятель переночевать в саркофаге – плати и лежи, хоть одну ночь, хоть десять. Думаю, коммунисты всех растолкают и составят график на десять лет вперед. Пусть лежат, нам не жалко. Хоть какая-то от них будет польза!




5


Следователя по особо важным делам Генеральной прокуратуры Анатолия Сивцова в это утро заставили передать всю текущую работу коллегам и сосредоточиться на похищении из Мавзолея тела Ленина. По распоряжению начальства он возглавил срочно созданную следственную группу, всем членам которой предстояло поставить задачи.

Назначив совещание на 10 часов утра, Анатолий Михайлович задумался. С житейской точки зрения суть преступления была понятной, но юридически оно не вписывалось в определенные законодательством рамки. Конечно, в Уголовном кодексе есть статья, посвященная надругательству над телами умерших и местами их захоронения. Но по ней обычно привлекают мелкое хулиганье, да и наказание предусмотрено пустяковое – обычно арест до трех месяцев. А чтобы упрятать за решетку на пять лет, нужно доказать, что преступление совершено организованной группой, да еще и по мотивам политической, идеологической, расовой, национальной или религиозной ненависти или вражды. Однако можно ли считать кражу трупа надругательством над телом умершего? А если с ним обращаются вполне достойно?

Существует, правда, еще одна статья, связанная с хищением предметов, имеющих особую историческую, научную, художественную или культурную ценность. Здесь ответственность уже посерьезнее – от шести до пятнадцати лет. Но есть ли основания считать тело Ленина предметом? Второй вопрос еще сложнее: а какую именно оно имеет ценность? Выражается ли она деньгами?

Он перебрал еще несколько статей, даже взял в руки том Уголовного кодекса и внимательно прочитал разделы, касающиеся вандализма и уничтожения или повреждения памятников истории и культуры. Но они подходили еще хуже.

«Если все же квалифицировать мумию вождя как предмет, имеющий особую ценность, то неизбежно сопротивление многих влиятельных людей, – рассуждал следователь. – Они выдвинут такой аргумент: стоимость тела Ленина определяется ценой его похорон, а это не такие уж большие для государства деньги. Может все же надругательство? Но зачем ради незначительного преступления создавать целую следственную группу, – достаточно было бы одного сыщика, причем районного масштаба…».

Так и не преодолев колебаний, Сивцов нажал кнопку прямой связи с генеральным прокурором, у которого он уже побывал этим утром.

– Какое надругательство, что ты мелешь? – раскатистым фугасом взорвалась трубка после того, как следователь задал, как ему казалось, чисто процедурный вопрос. – Страна вот-вот встанет на дыбы и все – из-за мелкого хулиганства? Нас же в порошок сотрут, и не только коммунисты. Короче, президент поставил задачу найти преступников и, главное, само тело в кратчайшие сроки. Статья должна быть самой суровой.

– Тогда сто шестьдесят четвертая: хищение предметов, имеющих особую ценность. Лишение свободы на три пятилетки. Но…

– Никаких «но». Возбуждай и действуй как можно быстрее! Завтра доложишь о результатах. Все!

Фугас, наконец, отгремел, а Сивцов ощутил что-то вроде небольшой контузии. Но мешкать было уже нельзя.




6


– Как вас зовут? – растягивая слова, спросил облаченный в белый халат человек со шрамом на правой скуле сидящего перед ним мужчину с двухдневной щетиной на щеках и большой лысиной, тянущейся ото лба к макушке.

– Я не помню, – щуря глаза, сказал тот. – Пожалуйста, помогите мне, это невыносимо, – он долго подбирал нужную фразу, и, наконец, нашел, – …быть стертым.

Последнее слово он произнес, мягко картавя.

Они сидели в помещении, напоминавшем лабораторию, за одним исключением: посреди пучеглазых приборов стояла высокая больничная кровать, где проводил долгие часы потерявший память пациент.

– Лечение будет очень непростым, – не сразу ответил человек в халате. – Потребуется прибегнуть к гипнозу, скорее всего, даже аппаратному. Придется вживлять в головной мозг электроды. Не пугайтесь, они не толще конского волоса, а отверстия проделываются лазерным лучом, и потом быстро зарастают. Но прежде чем начать эти сложные процедуры, я хотел бы еще раз вас протестировать: может быть, вы хоть что-то вспомните?

– Я постараюсь, – почти безнадежно пообещал собеседник.

Через закрытые и зарешеченные окна не доносилось ни единого звука, да им и неоткуда было бы взяться: снаружи время от времени раздавались разве что редкие крики и посвистывания немногочисленных пичуг на фоне убаюкивающего шелеста леса, в котором затерялся особняк, ставший клиникой для единственного пациента.

В обернутую тишиной паузу, возникшую в разговоре врача с больным, будто звуку разрывающейся бумажной упаковки начали вползать осторожные шаркающие шаги. Поднимающийся по лестнице на второй этаж человек несколько секунд постоял перед дверью и, наконец, вошел. Это был седовласый, но на сей раз не в костюме, а тоже в белом халате, надетом поверх трикотажной серой рубашки. Пристально глядя на небритого пациента, он спросил, однако не его, а коллегу:

– Что-нибудь осталось?

– Все, что касается личности, стерто полностью, – не задумываясь, ответил шрамоносец. – Но сохранились довольно глубокие знания в области религии, философии, юриспруденции, экономики. С точными науками хуже: имеет представление об отдельных явлениях, но все это бессистемно и разрозненно.

– Здесь ничего не трогайте, – твердо произнес седовласый. – Просто верните больному личность, а он уже сам разберется, что к чему. Думаю, мы в этом ему поможем.

Приблизившись к пациенту, он внимательно посмотрел в его карие глаза, простриг взглядом начинающие формироваться бороду и усы и, отступив на прежнее место, заметил:

– Содержание должно соответствовать форме. И, соответственно, наоборот.

Молчавший все это время больной неожиданно оживился:

– Диалектикой увлекаетесь: форма содержательна, содержание оформлено?

– Думаю, и вы поддерживаете данный тезис, – смягчив взгляд, ответил седовласый. – Не волнуйтесь: отдыхайте, лечитесь, а мы вернем то, что отняло у вас время! Наша клиника располагает самыми современными медицинскими технологиями, так что успех, я убежден, придет скоро.

Кивнув по очереди больному и врачу, он удалился. Как только неслышно закрылась дверь, пациент поинтересовался:

– Это, наверное, профессор?

– Вам повезло. Лечением будет руководить величайшее в мире светило: Иван Иванович. Шаг за шагом вы вспомните все: кем были, что свершили, о чем думали и мечтали.




7


Группу, созданную для расследования дела о похищении тела вождя, назвали «ленинской» с легкой руки, а еще правильнее – легкого языка самого молодого сотрудника. Им был Антон Корицкий – следователь, которого забрали в генпрокуратуру из Ростова-на-Дону. После совещания у Сивцова он и другие сыщики разошлись, имея конкретные задания. Корицкому как новоиспеченному жителю столицы поручили допросить обнаружившего исчезновение мумии Андрея Сапожкова, руководителей центра биомедицинских технологий, где тот работал, а также охранников и попытаться понять механизм допуска в Мавзолей ученых и специалистов.

Коренному москвичу Юре Куркову предстояло вместе с криминалистами обследовать траурное сооружение внутри и снаружи. Еще один член группы – обладатель лучезарной улыбки, открывавшей, как отмычкой, любую душу, Роман Рахматов с помощью сотрудников милиции должен был опросить жителей прилегающих к Красной площади кварталов и, по возможности, зрителей, находившихся вечером на Красной площади. Ему следовало ответить на вопросы: не заметили ли те что-либо необычное в тот вечер, будь то ожидающий пассажиров автомобиль или группа людей, переносящая любой крупногабаритный предмет?

Оставшись один, Анатолий Сивцов задумался. Он вообще был скорее «кабинетным» следователем, чем сыщиком в полном смысле этого слова. На месте преступления он обычно появлялся, уже имея жизнеспособную версию, которую надлежало подтвердить или опровергнуть в конкретной обстановке. Но способность моделировать самые различные и порой даже абсурдные, на первый взгляд, ситуации неизменно приводили его к раскрытию громких убийств, похищений известных людей, ограблений, где украденное измерялось многозначными цифрами в иностранной валюте.

Выведя на экран компьютера свою излюбленную таблицу, он начал заполнять в ней графы. В первой колонке, озаглавленной «Предполагаемые преступники», Сивцов стал записывать по порядку – сверху вниз: «правые партии, националистические группировки, коммунисты»… Немного поколебавшись, впечатал: «президент». На этом список, как ни странно, иссяк, хотя обычно «кандидатов» на преступление набиралось не менее десятка.

Вторая колонка называлась – «Мотив». У правых сил он, несомненно, был. Они много раз заявляли о необходимости для страны окончательно расстаться с коммунистическим прошлым, а для этого надо похоронить тело Ленина, что, якобы, продиктовано его завещанием и волей супруги Надежды Крупской. «Явное желание убрать Ленина и Мавзолей с Красной площади», – записал Сивцов в пустой графе. Но они настаивали на открытом и публичном «выносе тела». Вряд ли правые стали бы тайно красть его, да еще и перед выборами, если они, конечно, не пошли ва-банк. Поэтому в третьей колонке, где в «шапке» значилось «Противоречия», Анатолий напечатал: «О преступлении не предупреждают» и чуть ниже: «На носу выборы». Четвертая колонка называлась «Улики», и здесь появилась фраза: «Организовали концерт на Красной площади». Следующую колонку под заголовком «Алиби» он оставил пустой. Потом довольно долго размышлял, что записать в последней – под названием «Действия»? Преступление, что и говорить, необычное, и любое наблюдение, установленное за лидерами партии, если будет обнаружено, неизбежно приведет к политическому скандалу. По этой же причине нельзя применить и «прослушку». Остается надеяться, что кто-нибудь из лидеров правых проговорится на предвыборных собраниях и митингах. Подумав, Сивцов записал в последней колонке: «Анализ выступлений». А затем добавил: «Допрос участников концерта, особенно технических групп, располагающих транспортом».

Проще было со вторым «кандидатом» – националистическими группировками. Здесь Анатолий последовательно написал: «Считают Ленина евреем», «Живут сегодняшним днем, борются преимущественно с живыми «иноверцами», третью и четвертую колонки оставил пустыми, а в пятую впечатал: «Изучить заявления лидеров».

С коммунистами он расправился еще быстрее. Судя по записям, мотив у них мог быть:встав на защиту украденного тела Ленина, организовать по всей стране акции протеста, что очень кстати в связи с предстоящими выборами. Но станут ли они посягать на собственную святыню? Наличие вождя мирового пролетариата в самом центре столицы и так дает им немало козырей: в конце концов, если власти так и не решились на захоронение останков Ленина, значит, признают за коммунистами реальную силу! Против них нет улик и, скорее всего, не требуется предпринимать никаких действий.

Все графы, лежащие за надписью «Президент» Сивцов оставил пустыми, хотя само слово не убрал.

Начало расследования получилось не очень обнадеживающим. В чем вообще смысл этого преступления? Пока не будет найден ответ, никакой ясности не появится.

Анатолий опять погрузился в размышления. «А что значит Ленин для меня?» – подумал он.

От этих дум дохнуло холодной пустотой. У него не было особых претензий к вождю, которого он только один раз видел в Мавзолее, отстояв вместе с классом семь часов в длиннющей очереди на Красной площади. Никаких чувств при взгляде на светящуюся «человеколампу», как он назвал тогда мумию, у него не возникло. Но и от высказываний воздержался: язык уже дважды подводил его, когда дело касалось «большой» политики. С первого раза его не приняли в пионеры: шутливо репетируя торжественную клятву, он вставил в нее обещания «пить водку и жрать селедку». Другие кандидаты в юные ленинцы тут же заложили его учительнице, и купленный заранее алый галстук пришлось убрать в шкаф на целых полгода. Хотя этот предмет «красного» гардероба все же пришлось применить, правда не по назначению: обиженный Толик полдня утирал им слезы.

История повторилась еще дважды: в комсомол – ленинский! – удалось вступить тоже только со второго захода: в райкоме на собеседовании одному из секретарей не понравилось, что Толик пришел туда в джинсах, хотя было видно, что забугорная вражеская одежда вызвала зависть у сурового функционера: тот, будь такое позволено, с удовольствием содрал бы с юного товарища добротные голубые штаны.

И с партией коммунистов вышли нелады. Почти год ходил Анатолий в кандидатах – так тогда было положено, – но как раз в конце срока случилась семейная история – от него ушла жена. Событие при всей драматичности весьма по тем временам банальное, но коммунисты завода, где он работал юрисконсультом, со всей серьезностью отнеслись к «моральной чистоте» рядов. На суд, где рассматривалось дело о разводе, послали специального уполномоченного, и тот с открытым ртом выслушав все перипетии крушения семьи, вынес вердикт: виновен. По иронии судьбы фамилия партийного эксперта по семейным делам была Шлагбаум – он и перекрыл Сивцову путь в компартию.

Когда Анатолий думал о Ленине, его мучили два вопроса – дурацкий и серьезный. Он не понимал, почему маленького и кудрявого Володю наказали за то, что он съел кожуру от яблок – об этом повествовала одна из «рассказок» о детстве Ильича? В семье Толика все произошло бы наоборот: задумай он чистить плоды, сразу получил бы нагоняй за транжирство.

Второй вопрос возник позднее – во время учебы в университете. Толик никак не мог взять в толк, зачем Ленину понадобилось лезть в философские дебри, если он собирался стать революционером. Неужели думал, что рабочим, которым он хотел отдать власть, будут понятны и жизненно важны все эти неоплатонизмы, эмпириокритицизмы, материализмы?..

Последнее слово вернуло его в реальность. Он вспомнил газетную заметку, где сообщалось, что некие американские предприниматели готовы выкупить тело Ленина и затем устроить ему «турне» по всему миру, показывая за деньги, как мумию Тутанхамона. Сивцов добавил в таблицу еще одну строку, В первой колонке написал «Бизнес», мотивы преступления определил как прибыль, пропустил две графы и в последней напечатал: «Сколько стоит Ленин?»




8


Давно уже Георгий Алексеевич Лиганов не чувствовал себя таким молодым. Хоть и не был он волшебник, но по его, лидера компартии, воле осенняя Россия расцвела майским алым кумачом.

Уже на следующий день после исчезновения из Мавзолея Ленина во всех более или менее крупных городах страны в одно и то же время – в 11 часов утра – начались митинги. Главный лозунг, с которым вышли миллионы людей, – «Верните Ленина России!» – не был таким простым, каким казался при первом прочтении. Смысл его заключался не только в том, чтобы возвратить тело вождя в гранитную усыпальницу. Коммунисты смотрели дальше: ленинизм вновь должен восторжествовать в государстве рабочих и крестьян, смести нуворишей-олигархов и вернуть справедливый порядок распределения общественных богатств. В конце концов, чем плох принцип: от каждого по способностям – каждому по труду?!

Власти, хотя и опасались народных волнений, никак не ожидали, что те примут такой масштаб. На улицы и площади вышли не только активисты пенсионного возраста, – к ним присоединились целые рабочие коллективы, студенты, безработные.

Все газеты мира обошел снимок, сделанный с вертолета. На нем было видно, что площадь на всем пространстве между Кремлевской стеной и ГУМом, собором Василия Блаженного и Историческим музеем действительно стала красной. Особо выделялся поясок, вытянувшийся полукругом вдоль Мавзолея, – здесь коммунисты установили круглосуточную охрану, облачив специально отобранных крепких дружинников в алые береты. По замыслу организаторов такой караул не дал бы возможности властям замести следы преступления. Они стояли лицом к лицу – добровольцы и милиционеры из кордона, выставленного с той же целью: чтобы ни одна живая душа не смогла проникнуть в некрополь мертвого вождя.

Конечно, самым подходящим местом для трибуны, как считал Лиганов, стал бы сам Мавзолей – как в старые добрые времена. Но это было преждевременно – по крайней мере, пока в нем отсутствовал сам «хозяин». Поэтому со стороны ГУМа оборудовали помост, задрапировав его красным полотнищем. Легко, по-юношески, Георгий Алексеевич взлетел по сборным металлическим ступенькам на возвышение, подхватил переданный ему микрофон и на одном дыхании прокричал:

– Нельзя отнять Ленина у людей, которые доверили ему свои сердца!

Толпа взорвалась, скандируя: «Ле-нин! Ле-нин!»

– У нашего народа нагло украли все: страну, которой мы гордились и уважал весь мир, похитили заводы, фабрики, землю, природные богатства! Из нас сделали бездумных исполнителей воли мирового капитализма. Но дело Ленина живет, и, я уверен, будет побеждать! Без детища Ильича – Союза Советских Социалистических Республик – мир не был бы таким, как сейчас. С оглядкой на нашу страну империалисты и у себя пошли на уступки трудящимся, бросив им крохи со своих ломящихся столов. Нашим доморощенным капиталистам бояться уже некого. Они сорят миллионами, устроив пир во время чумы. Ленин еще сто лет назад дал им беспощадную характеристику, написав, что нет такого преступления, на которое не пошел бы капиталист, если есть возможность получить сверхприбыль! Олигархи, распоясавшись, бросили народ в пучину нищеты, бесправия, беспросветности. А теперь совершили еще одно чудовищное преступление, похитив тело дорогого нам Ильича из Мавзолея. Этим они хотят вытравить из сознания людей само понятие ленинизма, чтобы ничто не мешало им творить свои черные дела! Не дадим отнять у нас Ленина! Верните Ленина России!

Казалось, что возвратились недавние доперестроечные времена. Один за другим на трибуну поднимались люди с горящими глазами и лицами, которые еще больше расцвечивались разлитым вокруг огнем кумача.

– Россия – не дойная корова для новоиспеченных богатеев, – пронзительно закричала в микрофон скромно одетая пожилая женщина, скорее всего, из подмосковной деревни. – Мы, люди труда, хотим опять жить и работать по-ленински, чувствовать себя нужными, а не так, как сейчас, когда все спиваются, дерутся и убивают друг дружку. Если бы Ленин был жив, а еще лучше – вместе со Сталиным, он бы показал, как издеваться над простым народом! Но даже мертвый он мешал этим елегархам. Зачем они украли нашего вождя? Мы хотим, чтобы он опять лежал здесь, в центре Москвы, нашей столицы, чтобы мы могли его видеть и вспоминать, как хорошо мы жили! Отдайте Ильича, без него мы совсем пропадем!

Вытирая слезы, ораторша отдала микрофон, пошла по помосту в другую от лестницы сторону и чуть не упала с высоты. Ее успел схватить за локоть Лиганов и оставил на трибуне, крепко взяв за руку.

Страна бушевала, хотя пока только словесно. Но, казалось, еще немного – и полетят булыжники в зеркальные окна-витрины кичащихся богатством банков, шикарных офисов, элитных магазинов и роскошных ресторанов.

Утром, давая интервью одному из крупнейших зарубежных агентств, президент страны довольно сдержанно откомментировал вопрос: «Что у вас произошло с телом Ленина?»

Он ответил:

– Его украли.




9


За двое суток «ленинская» группа ни на шаг не продвинулась в расследовании дела. Четверо следователей высокой квалификации сидели в кабинете Сивцова, стараясь не смотреть друг на друга.

Антон Корицкий доложил, что в Мавзолее четыре двери – парадный и два служебных входа со стороны фасада, тыла и левой стороны здания, а также выход для посетителей справа. Охрана выставлена только у парадного подъезда. Служебные входы для непосвященного человека незаметны – они облицованы таким же гранитом, как и стены. Одна дверь давно и намертво заблокирована, а вторая запирается так же, как банковские ячейки, на два замка: один ключ находится у охранника, второй – в центре биомедицинских технологий, где уже многие годы занимаются проблемами бальзамирования мумии Ленина.

Каждое утро один из сотрудников центра, которому под расписку выдается ключ, посещает усыпальницу, чтобы проверить состояние тела вождя и параметры работы оборудования и приборов, обеспечивающих в траурном зале оптимальную температуру и влажность воздуха. О результатах делается отметка в специальном журнале, заведенном в центре. Работник, посетивший Мавзолей накануне, дал показания, что тело было на месте. Это подтвердил и заместитель директора центра – он в то утро сопровождал сотрудника, что довольно часто практикуется.

В день кражи «по Ленину» дежурил Андрей Сапожков, который и обнаружил пропажу. Никаких следов пребывания посторонних людей он не заметил. Саркофаг находился на привычном месте и, похоже, не сдвигался.

Охрана, выставленная у парадного входа, также ничего особенного не заметила. Правда, к Мавзолею подходили трое подвыпивших зрителей, которые просили пропустить их на трибуну Мавзолея, мол, оттуда будет лучше видно, но милиция, обслуживавшая концерт, выдворила их за пределы Красной площади.

– Удалось узнать, кто такие? – спросил Сивцов.

– Документы у них не проверяли: в общем, они ничего плохого не сделали, да и вели себя довольно вежливо, – сказал Антон Корицкий. – Так что этот факт даже на мелкое хулиганство не тянет. Но я на всякий случай составил их словесные портреты, хотя, думаю, они вряд ли нам что-то дадут. Один был одет в серую ветровку, второй – в коричневую кожаную куртку, третий – в черный свитер. Ну и джинсы, естественно. В такой одежде ходят миллионы. Ребята молодые, лет по двадцать, русоволосые, черты лиц самые обыкновенные и, как говорится, без особых примет.

– Они могли отвлечь охрану?

– Не думаю: весь эпизод уложился в минуту. К тому же, как я говорил, ими занималась «концертная» милиция, а не караул Мавзолея.

– А есть ли дубликаты ключей к служебному входу?

– Есть, но они находятся в сейфе начальника Дирекции по эксплуатации комплекса «Кремль». Доступ имеет он сам и его заместитель.

– Система, вроде, надежная, – заметил Анатолий Михайлович и повернулся к Юрию Куркову. – Расскажи нам поподробнее о самом Мавзолее.

– Как он выглядит снаружи, надеюсь, все знают, хотя и здесь обнаружилась неожиданная и непонятная вещь…

– Что ты имеешь в виду?

– Дело в том, что три угла у здания обычные – стены сходятся под девяносто градусов. А вот с правой фасадной стороны зачем-то сделана ниша, а уже в ней находится угол. Все это напоминает встроенную вертящуюся дверь, только ничего там не движется – я проверил, – уверенно докладывал Юрий.

– А что говорят строители?

– Правильнее всего было бы расспросить Щусева, который проектировал здание. Но его уже давно нет в живых. Я обращался к архитекторам, однако вразумительного ответа не получил. Одни считают это просто элементом украшения, другие полагают, что так оформлено место для возложения цветов и венков. Забавно, что «потусторонщики»…

– Кто?

– Ну, так я называю парапсихологов и других представителей оккультных наук. Так вот, они уверены, что странный угол – это антенна, через которую Ленин зомбировал людей, особенно во время майских и октябрьских демонстраций, ведь шествующие обязательно попадали в поле действия этой странной ниши.

– Бред какой-то, – сказал Сивцов после короткого раздумья.

– Но сама по себе версия очень интересная, – энергично подключился к разговору Антон Корицкий. – С чего бы еще Вознесенский написал: «И Ленин как рентген просвечивает нас»? Может, и в самом деле от Ильича исходило какое-то биополе?

– Думаю, это к нашему делу не относится, – Анатолий решительно оборвал подчиненного, которого было собрался поддержать и Роман Рахматов. – В любое другое время готов потрепаться, но сейчас мы в цейтноте: генеральный требует немедленно дать хоть какую-то правдоподобную версию, так что не до мистики.

Он опять перевел взгляд на Куркова и бросил:

– Продолжай.

– Через служебные двери попадаешь не сразу в траурный зал, а в «предбанник», где есть вход в подземный коридор, – он проходит под гостевыми трибунами. Отсюда поднимались руководители государства в советские времена. По одну сторону коридора расположены кабинеты коменданта, других работников, по другую – вспомогательные помещения. В траурный зал можно попасть, открыв тяжелую внутреннюю дверь с кодовым замком – его шифр меняется каждую неделю. Раньше рядом с входом сидел за пультом оператор, который следил за работой оборудования. Потом эти функции стал выполнять компьютер, расположенный в подвальном помещении. Туда ведет еще одна дверь, оборудованная электронным замком. Чип-ключ от нее есть только у руководства центра биомедицинских технологий: подвал – его епархия.

– Там лаборатория? – предположил Сивцов.

– Да, но посещение ее сотрудниками строго регламентировано – никто не может, скажем, остаться поэкспериментировать после работы. Еще одна деталь: под саркофагом смонтирован подъемник, на нем в случае необходимости «подгримировать» тело спускают в подвал, и уже там производят нужные процедуры.

– Там есть помещения, где можно было бы его спрятать? – спросил Анатолий.

– В подвале только одна, кстати, не очень большая комната, – объяснил Юрий. – Никаких других способов попасть туда, кроме того, о котором я говорил, нет. Мы обследовали все шкафы, нигде не найдено никаких следов хранения тела.

– А как же с другими подземными этажами? – недоверчиво произнес Сивцов. – В прессе писали, что они уходят на глубину 80 метров…

– Думаю, что вымысел, – без тени сомнения отрапортовал Курков. – Действительно, когда строили Мавзолей, наткнулись на древнюю шахту. Но ее засыпали, а само здание «посадили» на железобетонную фундаментную плиту. Посередине сделали квадратный вырез – как раз по размерам лаборатории. Никаких лестниц или лифтов для спуска еще ниже там нет.

– А как все-таки поднимались на Мавзолей члены правительства?

– В коридор они попадали по подземному ходу, который соединял его со зданием Сената. Он существует и сейчас, правда, дверь туда заперта. Добавлю, что уже много лет, как утверждает охрана, никто тоннелем не пользовался.

– Это надо проверить, – задумчиво произнес Сивцов и переключился на Романа Рахматова.

Однако тому похвастаться особо было нечем. В злополучный день в окрестности Красной площади выезжало пять машин «скорой помощи» – все вызовы проверены и подтверждены. Других подозрительных машин не наблюдалось. Выступавшие артисты свою технику не привозили, пользовались предоставленной организаторами. Водители пяти фур, на которых доставили, а затем увезли оборудование и конструкции сцены, заявили, что они лично следили за погрузкой и разгрузкой, и подтверждают, что никаких лишних предметов, тем более крупногабаритных, не добавилось.

– Рабочие на стройке тоже ничего особенного не заметили, – сказал, подытоживая, Роман.

– На какой стройке? – встрепенулся Анатолий.

– На Ильинке реконструируется здание, – ответил Рахматов. – Как меня проинформировали, работы там ведутся круглосуточно.

– Ладно, – устало и с тревогой в голосе проговорил Сивцов. – Судя по всему, подозреваемых у нас пока нет. Самые вероятные на сегодняшний день – кремлевские работники, ученые, артисты, строители, – и, помолчав, добавил: – Ну и, конечно, инопланетяне!




10


Если доверять только слуху, то могло возникнуть впечатление, что в лаборатории работала, меняя время от времени программы, стиральная машина. Между тем, глаза видели другую картину. Прямо к голове лежащего на высокой кровати лысого и уже достаточно бородатого человека были подсоединены семь проводов всех цветов радуги. Каждый заканчивался небольшим, с горошину, шариком с вмонтированным светодиодом соответствующей окраски. Они беспорядочно мигали, как огоньки на рождественской елке.

Бесстрастное лицо лежащего, освещавшееся разноцветными сполохами, казалось, жило своей, отдельной от тела жизнью. Рядом, на вертящемся стуле с серой обивкой сидел человек со шрамом на скуле, и его белый халат, словно экран цветомузыкальной установки, отражал фантастические пульсирующие огоньки.

– Вы не вспомнили, как вас зовут? – медленно и отрешенно спросил шрамоносец.

Окрасившиеся синим и фиолетовым цветом губы лежащего приоткрылись, и послышалось тихое:

– Нет.

– Вспоминайте: ваше имя Владимир.

– Владимир, – несколько недоверчиво повторил негромкий голос.

– Владимир Ильич Ульянов, – с небольшим нажимом произнес сидящий.

Звук «стиральной машины» изменился, будто включилась центрифуга, быстро набирающая обороты.

– Так звали Ленина, – почти без интонаций проговорил бородатый.

– Правильно, – чуть громче сказал шрамоносец и, повернувшись на стуле, внимательно посмотрел на экран компьютера, от которого тянулся толстый кабель к прибору, действительно, напоминающему стиральную машину, стоящую на постаменте. – Что вы знаете о нем?

– Вождь мирового пролетариата, что делать, с чего начать, чтобы окончательно объединиться, нам надо размежеваться, вчера было рано, завтра будет поздно, – бессвязно пробормотал лежащий и после секундной паузы добавил: – Умер в 1924 году, находится в Мавзолее на Красной площади в Москве.

– Хорошо, – одобрительно отметил сидящий. – Что вам известно об Иисусе Христе?

– Спаситель, был распят на Голгофе, про него рассказывают Евангелия, воскрес из мертвых, – отозвался бородатый.

– Вы верите в воскрешение? – темп речи шрамоносца ускорился, быстрее заработала и «центрифуга».

– Не знаю, – ответил пациент и добавил: – Плоть мертва, дух – вечен.

– Смог бы воскреснуть Христос сегодня? – с нажимом спросил человек в белом халате.

Он терпеливо ждал ответа, глядя на огоньки, которые стали мигать на лысой голове подопечного с сумасшедшей скоростью. Наконец, тот неуверенно произнес:

– Для бога ничего невозможного нет. Это второе пришествие.

Сидящий встал и удовлетворительно кивнул. Он еще раз посмотрел на экран компьютера: картинка на нем напоминала два полушария Земли, как их принято изображать на географических картах. Только вместо материков и океанов здесь было огромное число квадратиков-кластеров, окрашенных в серые, красные и зеленые тона. Одновременно с ответом на последний вопрос одна из зон поменяла цвет с серого на зеленый.

Вернувшись на место, шрамоносец продолжил беседу:

– Можно ли узнать Спасителя по внешнему виду?

На этот раз ответа не последовало, а по лбу пациента пробежала рябь морщин.

– Хорошо, я вам помогу. Допустимо ли считать, что на иконах изображено подлинное лицо Христа?

– Каждая школа художников представляла его по-своему, – как на экзамене, произнес бородатый. – Иконы нельзя считать портретами.

– Значит, облик Спасителя может быть разным? – с нажимом задал вопрос сидящий.

– Наверное, внешность не главное, – ответил лежащий.

– А что же тогда? Подумайте, что заставляет массы людей идти за той или иной личностью? – на сей раз шрамоносец смягчил голос.

– Он должен предложить им иную, лучшую жизнь? – предположил бородатый.

– Вспомните, кто на протяжении всей истории человечества после Иисуса Христа не только пообещал, но и стал осуществлять это на практике. – Не найдя отклика погруженного в транс собеседника, человек в белом халате уточнил: – Я имею в виду справедливое бесклассовое общество, которое вполне в духе христианства.

– Ленин? – осторожно спросил пациент.

– Будьте уверены, что других примеров мы не найдем, – твердо отчеканил сидящий. – А теперь давайте предположим хотя бы теоретически: мог ли Ленин быть ипостасью Спасителя?

– Наверное, мог, – неуверенно ответил лежащий.

– А если было второе пришествие, то почему бы не состояться и третьему? – наступательно произнес шрамоносец. – Человечество по-прежнему нуждается в пастыре, который помог бы очиститься от скверны.

– Думаю, в этом был бы смысл, – ответил бородатый.

– Если бы все происходило в действительности, то верите ли вы, что возможно воскрешение Ленина, даже по прошествии десятков лет после его физической смерти? – человек в белом халате встал, его голос зазвучал пронзительно в унисон с почти уже воющей «стиральной машиной».

– Да, верю! – неожиданного громко сказал лежащий, и на его огромном лбу выступили сотни капелек пота.

– Вы – Ленин! – почти закричал шрамоносец.




11


Аномально поздняя осенняя гроза обрушилась на Москву, искромсав зигзагообразными зазубренными ножницами молний тихий теплый вечер. Вспышки одна за другой выхватывали обрамленные красными ореолами лица людей, заполнивших Красную площадь, будто свора фотографов, сверкая блицами, пыталась запечатлеть решающее для человечества событие.

Хлынувший вслед за шумовыми и световыми эффектами грозы проливной дождь, намочив тут и там разбросанные поверх толпы полотнища кумача, сделал их еще больше похожими на свежие сгустки крови.

– Только этого не хватало! – закричал Лиганов, подбежав к окну гостиничного номера. – Никому не расходиться, – распорядился он, обращаясь к высокому средних лет человеку с кожаной папкой в руке, и добавил: – Обращение будет готово с минуты на минуту.

Текст, лежащий на письменном столе, был испещрен пометками, сделанными золотой ручкой с таким же пером – предметом еще из «тех» времен. Поверху шла надпись: «Обращение народа России к президенту и правительству страны».

Человек, которому Георгий Алексеевич дал распоряжение, ушел, а сам лидер партии продолжил редактирование текста, время от времени глядя сквозь заплаканное каплями дождя стекло.

Толпа заметно сжалась, но не потому, что кто-то покинул площадь – люди, вздрагивая от раскатов грома и ежась от низвергающихся с неба прохладных потоков воды, инстинктивно старались придвинуться ближе друг к другу. Зонтов над людским морем почти не было: никто не рассчитывал на столь быстрое изменение погоды, да и метеослужба, как часто бывает, прозевала неурочный разгул стихии.

Голос появившегося на трибуне посланника Лиганова отвлек толпу от продолжающей бушевать грозы. Он прокричал:

– Нам не пристало бездействовать! Наступило время самых решительных мер! Через несколько минут будет готов текст обращения к власти. Мы потребуем навести порядок в стране!

Удар молнии и раскат грома поставили под этими словами огромный восклицательный знак, заставив и самого оратора, и большинство собравшихся вздрогнуть.

Как раз в это мгновение, закончив последнюю фразу, Георгий Алексеевич тоже поставил грозный пролетарский акцент: «Фабрики – рабочим, землю – крестьянам, власть – народу!»

Через четверть часа зачитанное им с трибуны обращение было одобрено участниками многотысячного митинга на Красной площади. От имени народа страны коммунисты требовали пересмотреть итоги грабительской приватизации и завести уголовные дела на всех, кто незаконно завладел собственностью, установить контроль за добычей полезных ископаемых, временно, до проведения национализации, передать в управление рабочим коллективам неправомерно присвоенные частными собственниками предприятия, блокировать в банках личные счета с суммами более ста тысяч долларов, отменить мораторий на смертную казнь…

Гроза продолжалась всю ночь и все же сумела проредить изрядно промокшую толпу. Но дело было сделано: в этот же вечер телевидение дало репортажи с Красной площади, а также с митингов, прошедших во многих городах, где десятки тысяч людей поддержали «Обращение народа России к президенту и правительству страны».

Не отрываясь от экрана, лидер партии «Правое дело» Глеб Полков грустно сказал:

– В этой стране всегда будут возвращаться к тому, с чего начали!




12


С высоты пятого этажа земля внизу казалась небом, как его рисуют дети. На черном асфальте под лучами заходящего солнца светились золотые звезды кленовых листьев. На щедро разбросавшем их дереве еще оставалось несколько пятипалых желтых ладошек: раскачиваясь, они словно посылали последний привет уходящему теплу.

Сивцов, вернувшийся от генерального прокурора, выглядел удрученным. Он устало смотрел на мостовую, не замечая проносящихся машин и людей. Видел только золотые листья на черном фоне – звезды, которые при желании легко было потрогать руками.

Как можно проникнуть в охраняемый Мавзолей, стоящий у всех на виду, а потом вынести из него внушительных размеров предмет? Только по подземному тоннелю. Эта версия представлялась Анатолию единственно приемлемой, о чем он и сказал «генералу». Но чтобы проверить ее, нужно вторгнуться в святая святых государства: за Кремлевскую стену.

Генеральный взорвался:

– И ты туда же! Мало того, что коммунисты обвиняют президента! Теперь ты собираешься его обыскивать!

– Но в Кремле не только глава государства, – мягко возразил следователь. – Есть разные службы, а в них работают люди, и неизвестно, что у них на уме…

– Даже если ты и прав, представь, какой грохнет скандал, когда вы начнете снимать отпечатки пальцев в кремлевских кабинетах! В нашей ситуации, наоборот, нужно отвести все подозрения от власти, – прогудел шеф, почему-то сменивший в этот день обычный костюм на синий форменный мундир с золотыми звездами.

– Сам Кремль нам пока не нужен, – поспешил успокоить его Сивцов. – Но обследовать тоннель крайне необходимо.

– Боюсь, ничего не получится, – внезапно потухшим голосом произнес генеральный прокурор. – Требуется самое высочайшее разрешение. А в наше время можно ли быть полностью уверенным в подчиненных? Одно дело, если вы ничего не найдете в злосчастном тоннеле, и совсем другое, когда вдруг обнаружится какая-нибудь улика? Это уже дискредитация…

– А как же истина? – выпалил Анатолий.

– Истина мне друг, но Платон дороже, – с горечью промолвил высокопоставленный собеседник. – Сейчас древнее выражение звучит именно так.

Солнце, опустившееся на крышу соседнего дома, нацелилось своим лучом на напольные, в человеческий рост часы в корпусе из красного полированного дерева, и те, словно по команде, начали мелодично отбивать пять часов. Нечаянная музыка явилась кстати: в разговоре наступила короткая пауза.

Когда бой часов затих, генеральный прокурор, откинувшись в удобном кожаном кресле, сказал:

– Хорошо, я поставлю этот вопрос перед президентом.




13


Сергей Сергеевич Колобов, заместитель руководителя Дирекции по эксплуатации комплекса «Кремль», грузный мужчина с выпученными серыми глазами, немного нервничая, ждал посетителя.

Открыв верхний ящик правой тумбы стола, он внимательно проинспектировал его содержимое, затем достал маленькую вазочку с четырьмя шоколадными конфетами и, будто несколько раз пересчитав их, вернул обратно.

Ровно в пять часов вечера раздался негромкий стук в дверь, и Колобов крикнул:

– Открыто!

Робко вклинивая небольшое, похожее на сдутый мячик тело в приоткрытую наполовину дверь, в кабинет вошел пожилой человек в сером выцветшем плаще и такого же цвета шляпе.

– Вызывали? – спросил он.

– Не то чтобы вызывал, а просто хочу с тобой потолковать, – не вставая из кожаного кресла, ответил Колобов. – Ты раздевайся.

Под плащом у гостя оказался костюм цвета асфальта, по которому проехало бесчисленное количество машин. Пригладив ладонью остатки седых волос, он замер посередине кабинета, готовый внимать словам хозяина.

Тот пристально – сверху вниз и в обратном направлении – ощупал взглядом посетителя, будто видел его впервые, и, наконец, произнес:

– Садись, Борис Палыч, отдохни, небось, тяжело в твои годы тянуть лямку?

– Сергей Сергеевич, нисколечко! –извиняющимся тоном поспешил возразить гость. – Кроме работы у меня ничего не осталось, вы же знаете. Супруга-покойница ночами все зовет к себе, а я не могу…

– Не нравишься ты мне, – вздохнув, сказал Колобов. – После смерти жены опустился. Рубашка мятая, костюм не глаженый. Вон и пуговица оторвалась, а ты так и ходишь.

– Пришью, Сергей Сергеевич, – подобострастно заверил собеседник.

– Как же, пришьешь…

– Куплю и пришью.

– Знаю я тебя – забудешь. А в нашем ответственейшем учреждении, между прочим, дресс-код. Слышал о нем? – вальяжно спросил хозяин.

– Не силен в языках, Сергей Сергеевич, – внезапно скукожившийся человечек совсем потерял голос.

– Это форма одежды, которая должна быть строгой и очень приличной, – менторски заметил Колобов, открыл верхний ящик стола, достал оттуда средних размеров пуговицу и протянул гостю. – На вот, возьми, чтоб тебе не бегать по магазинам. И обязательно пришей.

Борис Павлович, как ценнейшую реликвию, осторожно взял двумя пальцами черный кружочек. Казалось, еще миг, и он начнет целовать эту драгоценность. Но хозяин, опередив события, дал ему команду:

– Положи пока в карман и смотри, не потеряй! Дырок нет?

– Что вы Сергей Сергеевич, как можно, – путаясь и краснея, заверил гость и даже вывернул карман. Потом аккуратно положил туда пуговицу и разгладил лоснящийся клапан.

– Ладно, верю, – смягчившись, сказал Колобов. – А теперь – к делу. У меня к тебе особо ответственное поручение.

Гость вытянул шею, готовясь не пропустить ни одного слова хозяина.

– Ты, конечно, знаешь про Мавзолей? – продолжил тот и, не дожидаясь ответа, перешел к сути. – Сыщики добрались до Кремля, что нас, конечно, не радует. Но есть письмо из Генеральной прокуратуры с визой президента: обеспечить допуск следователей в подземный тоннель – думаю, ты знаешь, какой. Завтра они будут там. Твоя задача – до их прихода пройти по тоннелю и внимательно посмотреть, нет ли там какой-нибудь ерунды? Он должен быть совершенно чистым. Даю это задание тебе, потому что доверяю!

Борис Павлович незаметно и облегченно вздохнул: кажется, его отправка на пенсию откладывалась. Сглотнув слюну, он проговорил:

– Спасибо огромное, Сергей Сергеевич! Я оправдаю! Когда начинать?

– Прямо сейчас, не откладывая, – сказал Колобов. – Только учти, дело конфиденциальное. Ни одна живая душа не должна видеть тебя ни у тоннеля, ни в нем. Зайдешь с нашей стороны, за собой закроешь дверь на ключ. Вот он, перед тобой лежит – бери.

– Все сделаю, Сергей Сергеевич, – поспешил ответить гость, аккуратно взяв со стола массивный, из медного сплава ключ. – А если там ничего не будет?

– Вернешься обратно, ключ отдашь завтра, – проинструктировал хозяин.

Маленький человек, подумав, положил медный стержень с фигурной «бородкой» в другой карман – не туда, где лежала пуговица. Он уже двинулся к вешалке, собираясь одеться и уйти, как его остановил голос Колобова:

– Давай по коньячку на дорожку. Ты, думаю, такого никогда не пробовал!

Он открыл сейф, достал начатую бутылку «Хенесси», две стопки и поставил их на стол. Затем рядом появилась вазочка с конфетами.

Борис Павлович растерялся:

– Сергей Сергеевич, это для меня такая честь, такая честь! – Его глаза увлажнились и стали часто-часто мигать.

– Не раскисай! – оборвал его хозяин. Откупорив бутылку, он щедро, до краев разлил коньяк и подозвал гостя. – Подходи, давай выпьем за то, чтобы все прошло хорошо!

Борис Павлович почти подбежал к столу, бережно взял хрустальную стопку и, убедившись, что Колобов уже начал пить, стал медленно вливать в себя ароматную жидкость. Он еще несколько секунд держал пустой сосуд в руках, всем видом показывая, какое ему привалило счастье – попробовать божественный напиток, да еще налитый самим начальником!

Колобов вернул его в действительность словами:

– Давай, закусывай! – и подвинул вазочку поближе к маленькому человечку. Заметив его вопросительный взгляд, добавил:

– На меня не смотри, ты же знаешь – диабет.

Борис Павлович развернул конфету и не менее бережно, чем коньяк, целиком отправил ее в рот. Сделал он это, чтобы не запачкать шоколадом пальцы и потом не облизывать их на глазах у хозяина.

– А теперь топай, – почти равнодушным тоном сказал тот, когда гость проглотил остатки лакомства. – Никуда не заходи, нигде не задерживайся.

Борис Павлович быстро стянул с вешалки шляпу и плащ и, не надевая, тихонько выскользнул из кабинета, успев сказать:

– Спасибо, Сергей Сергеевич, вы для меня столько делаете. Я не подведу. До свидания!

Колобов не счел нужным отвечать, а когда за посетителем закрылась дверь, положил оставшиеся конфеты в прозрачный пакетик, сунул его в карман и стал собираться. Через две минуты окно его кабинета погасло.




14


Кроме коммунистов никто не предпринял никаких действий, которые бы как-то указывали на отношение к происходящему. Казалось, что все другие политические силы выжидали: а что скажет по этому поводу президент?

Спустя три дня он, наконец, выступил по телевидению.

Сивцов как раз к тому времени добрался до своей холостяцкой квартиры в Чертаново и включил старенький «Шарп». Выбрасывать его он не собирался: пока показывает, пусть работает, к тому же искать новый «ящик» у него просто не было времени. Правда, телевизор в последнее время, не жалея, разливал по экрану красный цвет, будто его завербовали коммунисты. Вот и сейчас лицо президента выглядело багровым, словно его окончательно вывели из себя, что, впрочем, скорее всего, соответствовало действительности.

– Ленин, безусловно, принадлежит истории нашей страны, – произнес он, – И вычеркнуть его невозможно, да и не надо. Однако в сегодняшних реалиях исчезновение его тела из Мавзолея мало что меняет. И мы не хотим чтобы в России сложилась ситуация, описанная древним изречением: мертвые тянут за собой живых. Страна не должна возвращаться к прошлому, которое кое-кому представляется идеальным. Но разве мало было беззакония и в первые годы Советской власти, и в эпоху, как ее называли, развитого социализма?! Именно поэтому нельзя принимать ультиматум, предъявленный нам Объединенной коммунистической партией.

«А что, собственно, изменилось сейчас», – подумал Анатолий. Он лучше простых обывателей понимал, что закон так и остался во многих случаях абстрактным понятием. По большому счету, конечно, надо бы разобраться, почему, «кто был никем» неизменно становится «всем»?

Президент продолжал:

– Думаю, что несправедливо с правовой точки зрения и в морально-этическом плане скопом считать преступниками всех, кто добился успехов в бизнесе. Хотя я согласен, что в этой сфере не должно быть неприкосновенных персон. Если есть факты, что богатства нажиты преступным путем, они должны рассматриваться судами, а виновные – нести наказание. У нас такие примеры уже есть, кое-кто из так называемых олигархов сидит в тюрьме, других, успевших удрать за границу, мы надеемся вернуть на родину и предать суду. Но расправ с «врагами народа», как практиковалось в тридцать седьмом, и чего ныне жаждут коммунисты, не будет. России не нужна ни гражданская, ни любая другая война.

Сивцов вспомнил своего одноклассника, у которого теперь охрана, наверное, такая же многочисленная, как у главы государства. Ничем особым Славка не блистал, после школы родители определили его в заурядный финансовый институт. Он окончил вуз с грехом пополам, а потом кис в конторе, занимавшейся статистикой. Не виделись они очень давно, с тех пор, как будущий олигарх занял у Толика хоть и не очень большую, но ощутимую для него сумму. «Может, с этого первоначального капитала и началось его восхождение? – с грустью подумал Сивцов.

Еще в памяти всплыл хитрый прием: им Славка зарабатывал деньги еще в школе. Он выбирал мальчика, у которого водились купюры, и с простодушным выражением предлагал:

– Давай поспорим на рубль: если ты мне дашь пятерку, я сразу верну тебе червонец. Не фальшивый!

Многие, думая о быстром обогащении и придя к выводу, что подвоха, вроде, нет, соглашались. И когда Славка брал пять рублей, он, сокрушенно качая головой, скорбно произносил:

– Тебе повезло, старик, – я проиграл. – Он засовывал пятерку в карман, доставал оттуда заранее приготовленный рубль и протягивал обескураженному спорщику.

Все было, как говорится, шито-крыто – не подкопаешься: спорили-то на рубль!

Посмотреть на коронный номер сбегались многие ребята: представление того стоило. Одна растерянная физиономия очередного одураченного «клиента» вызывала дикий хохот.

Наверное, и во взрослой жизни, когда Славка вскользнул в бизнес, он пользовался подобными приемами, чтобы сколотить состояние.

«Хотя кто так не поступал в те годы?» – подумал Анатолий. Поэтому собственно, он и ушел тогда с завода, попросившись на работу в районную прокуратуру. Все эти откаты – рубль пишем, сто в уме, себе в карман, – вызывали у него отвращение. Несколько раз он отказывался визировать договоры, в которых явно чувствовалась скрытая выгода руководства, из-за чего ему сначала стали намекать о несоответствии занимаемой должности, а потом и просто угрожать – мол, вылетишь с «волчьим билетом», и даже в нотариальную контору не возьмут. Еще веря в то, что любое преступление должно быть наказано, он написал в генпрокуратуру письмо, где описал все «двойные тулупы» своих начальников. Но им же и поручили разобрать изложенные факты. Сивцов не стал дожидаться расправы и ушел сам.

От зарубцевавшихся воспоминаний его отвлекли слова президента, непосредственно затрагивающие его сегодняшнюю работу:

– Правоохранительные органы серьезно занимаются расследованием дела, связанного с исчезновением из Мавзолея тела Ленина. Хочу со всей ответственностью заявить, что у власти не было ровным счетом никакого мотива на такие действия, особенно сейчас, накануне выборов в Государственную думу. Думаю, мы скоро установим имена виновных, разберемся, зачем им понадобилось будоражить страну?

«А как мы их найдем? – подумал Сивцов. – Ни одной улики, ни одной зацепки! Да и вообще непонятно, кому все это понадобилось?»

Будто прочитав его мысли, президент горячо произнес завершающую фразу:

– Хочу призвать всех, кто воспользовался ситуацией, чтобы накалить обстановку, хорошо подумать и вернуться к нормальной жизни. Во всяком случае, расследованию это не поможет. Не удастся и выкрутить руки власти, заставив ее принять условия ультиматума. Мы не пойдем на возврат к старому, под чьим бы знаменем и именем такой поход не затевался. Как говорится, мухи отдельно, котлеты отдельно. В данном случае история, даже если говорить о такой величине, как Ленин, – это история, и не нужно проецировать ее на современную жизнь с ее сложнейшими проблемами, – это контрпродуктивно.

Анатолий выключил телевизор и стал разбирать постель. Хотя гости в его доме случались редко, но, даже внезапно нагрянув, они заставали идеальный порядок, который постоянно поддерживал хозяин. Ему казалось, что стоит только положить одну-единственную вещь не на свое место, как в его жизни начнется кавардак.

Сивцов разделся и вытянул тело на кровати. «В безвыходных положениях сон может все расставить по своим местам», – мысленно напомнил он себе выработанное годами правило.

Он уснул сразу и в грезах увидел Ленина, как ни странно, живого. Тот продемонстрировал свою знаменитую улыбку, напялил кепку и многозначительно сказал:

– Товарищи, ситуация вынуждает меня уйти в подполье!




15


Юрий Курков, сменивший на Красной площади Антона Корицкого, старался понять, чего все-таки хотят собравшиеся здесь люди. Он смешался с толпой и спустя полчаса почти не отличался от тысяч других. Сыщик пришпилил к карману куртки выданный ему красный бант, и когда все вокруг начинали скандировать «Верните Ленина России!», он горланил в унисон с ними.

Еще через час Юрий почувствовал, что начинает думать так же, как окружающая его толпа. Впрочем, это было обычным приемом, освоенным на курсах психологического тренинга: постараться, как говорится, влезть в чужую шкуру и проникнуть в сознание тех, кто оказался замешанным в преступлении.

Постепенно он пробрался к трибуне. Место, которое удалось занять, оказалось удобным для детального осмотра. Во время их короткой встречи с Антоном тот устало сказал, что никаких подозрительных фраз и даже намеков в выступлениях коммунистов не заметил. «Не там ищем!» – подытожил он.

Терять зря время Юрию тоже не хотелось, но надо было добросовестно отработать свои шесть часов, выполняя задание руководства. На всякий случай он предварительно положил в карман плоскую металлическую фляжку с коньяком – для «сугреву».

Выступления звучали все реже – главное было уже сказано. А время от времени звучавшие спичи лишь повторяли уже слышанное с одной только целью – не допустить «охлаждения» толпы, поддержать ее «градус».

Как раз в тот момент, когда Юрий приблизился к трибуне, микрофон взял Лиганов, только что спустившийся на площадь из гостиницы. На холодке лицо его слегка подрумянилось, что, однако, только пошло на пользу: лидер выглядел взволнованным происходящими событиями. Смысл его краткой речи сводился к тому, что надо стоять на своем до последнего, несмотря на предательство властей, которые проигнорировали законные требования народа.

Стоящие рядом тетки пронзительно закричали: «Не уйдем!»

Однако большинство других собравшихся уже не так страстно поддержали вождя. То тут, то там завязывались разговоры, кое-кто, подогретый «боевыми ста граммами», уже откровенно травил анекдоты, к балагуру тянулись люди, уставшие от долгого стояния на площади.

К одному из таких «кружков» прибился и Курков. Он достал заначку, сделал большой глоток и предложил фляжку соседу – мужчине пенсионного возраста в потертом пальто мышиного цвета. Тот с благодарностью отпил немного, вытер горлышко рукавом и вернул сосуд Юрию.

Тем временем человек лет тридцати, завладевший вниманием мини-аудитории, рассказывал байку об американском президенте:

– Усама Бен Ладен сидит в самом роскошном номере самого престижного отеля Нью-Йорка и звонит Джорджу Бушу. «Ну, смотри, как хорошо получилось: рейтинг я тебе поднял, военный бюджет удвоил, талибов разгромил. Может, подкинешь еще пару классных идей, вроде той, с самолетами?»

«Кружок» одобрительным смехом поддержал анекдотчика, и тот, воодушевленный, громко спросил:

– А вы знаете, почему у Америки, собирающей лучшие умы мира, такая идиотская внешняя политика? – потом выждал паузу и сказал:

– Потому что президентом США вправе стать только человек, родившийся в Америке!

– Правильно, – быстро отреагировала женщина в черной меховой жакетке и коричневой плиссированной юбке.

Балагур опять несколько секунд помолчал и снова спросил:

– Хорошо, тогда ответьте мне, чем отличались большевики от коммунистов?

– Ну, это еще в фильме «Чапаев» звучало, – недоверчиво произнес человек в потертом пальто.

– Но Василий Иванович тогда не сумел ответить, а я – смогу, – уверенно произнес тридцатилетний. – Так вот: большевики видели Ленина живым, коммунисты видели его в гробу, а нашим остался только гроб!

Окружающих будто ошпарило. Они открыли рты, но не могли сказать ни слова, пораженные наглостью такого, казалось бы, симпатичного парня. Наконец, человек в потертом пальто прошипел:

– Ты! Провокатор! Да я тебя, – он уже готов был замахнуться, но тетка в плиссированной юбке прокричала:

– Гоните его! Мразь!

Весь «кружок» придвинулся к анекдотчику, и с разных сторон понеслось:

– Как ты смеешь!

– На святое замахнулся!

– Вон отсюда!

Но балагур, не переставая улыбаться, уже и сам начал пятиться, а затем, повернувшись, быстро скрылся в толпе.

Юрий вдруг почувствовал неприязнь «соратников» и к собственной персоне. И этого следовало ожидать: возрастом он явно отличался от прочих членов «кружка».

«Потертый», сверля его глазами, словно отлитыми из победита, строго спросил:

– Ты тоже будешь ерничать?

– Нет, что вы, я не из таких, – поспешил успокоить его Курков.

– Смотри, нас не обманешь! – чуть смягчил «тугоплавкие» глаза пожилой сосед, видимо, вспомнив, как Юрий угощал его коньяком.

Но тот уже понял, что утраченного доверия не вернуть. Потоптавшись минут пять среди людей, для которых он так и не стал своим, сыщик решил сменить место дислокации.

Уже через пятьдесят метров от покинутого им места он заметил нового тридцатилетнего человека, очень похожего на предыдущего. Тот тоже старался завладеть вниманием «кружка» из десятка человек бойкими, но ничего не значащими фразами.

Юрий решил со стороны понаблюдать за развитием событий. Но оказалось, что пришел он к самой кульминации. Выждав момент, новый балагур громко сказал:

– Ленин жил, Ленин жив, – нет глупее лжи!

Такая же, как в первый раз волна негодования заставила его ретироваться.

Юрий решил двигаться дальше, и еще несколько раз ему попадались тридцатилетние люди, которые провоцировали толпу.

«Кто они?» – задал он себе вопрос и после очередного изгнания провокатора пошел за ним следом. Неутомимый балагур еще в пяти местах взбудоражил толпу, причем рассказал точно такой же анекдот, как первый провокатор.

Наконец, он выбрался из людского озера и устремился к гостинице «Россия» и там вскочил в микроавтобус, где уже сидели два человека. Весь путь Курков проделал за ним.

Он решительно подошел к машине и открыл дверь.

– Ну, как? – встретил его вопросом один из тройки, у которого из-под утепленного темно-синего плаща выглядывали лацканы дорогого пиджака и однотонный малинового цвета шелковый галстук. Он выглядел лет на двадцать старше других.

– Возмущаются, – уклончиво ответил Юрий.

– А чего ж еще от них ждать! – заметил старший и сделал широкий жест. – Ладно, садись, наливай кофе, бери бутерброды.

Юрий сел на свободное место, отыскал глазами поднос на соседнем кресле, где стояли пластиковые стаканчики, термос и лежала целая гора нарезанных ломтиков батона, накрытых ветчиной, копченой рыбой и даже икрой. Он аккуратно налил кофе и, поколебавшись, взял бутерброд с лососиной.

За своего его приняли, видимо, благодаря внешности. «У Антона бы такой номер не прошел – не тот наряд», – удовлетворенно подумал Курков, отметив, что его разборчивость в одежде не раз помогала ему находить контакт с людьми.

– Ладно, посидите, погрейтесь, а потом сделаете еще одну ходку. И тогда – по домам, – распорядился старший и, немного помолчав, спросил:

– Придумали что-нибудь новенькое?

– Можно предложить разгадать загадку, – бойко проговорил парень с зачесанными назад пепельными волосами.

– Попробуй, – разрешил старший.

– Стоит терем-теремок, он не низок, не высок, в теремке лежит злодей, погубивший тьму людей! – продекламировал «зачесанный».

– Неплохо, – оценил человек в плаще. – Не боишься, что побьют?

– Кто? Стариканы? – искренне удивился мастер «загадок». – Честно говоря, была б моя воля, я их разогнал бы просто: попрыскал любимым дедушкиным «шипром» из мощного пульверизатора, и вся толпа умылась бы. – Но, заметив протестующий жест старшего, он примирительно заметил:

– Все, не буду. Я знаю указание: никого не трогать, разлагать изнутри. Хотя не сильно этому верю. Что-то, по-моему, в политсовете перемудрили.

– А ты как думаешь? – обратился старший к Юрию. – Кстати, никак не могу запомнить, как тебя зовут?

– Юрий, – ответил Курков, решив не скрывать своего настоящего имени. – Работаю в «Гамма-банке».

– Да, знаю, там достаточно наших людей, – сказал человек в плаще. – Увидишь шефа, передавай от меня привет: мол, Аркадий Иосифович Шацкий кланяется.

– Это почти невозможно, у нас жесткая иерархия, – отозвался Юрий, который уже начал понимать, что оказался в лагере партии «Правое дело». Он поморщил лоб и, наконец, сказал:

– Мне вообще непонятно, кому и зачем понадобилась такая заваруха? Одно дело – похоронить Ильича, и совсем другое – красть его.

– Ну, это уже пусть следователи разбираются, – уклончиво ответил старший. – Думаю, что рано или поздно труп найдут. Вот только кому он нужен сейчас, этот Ленин?!




16


У тяжелой металлической двери Борис Павлович остановился отдышаться. Он с трепетом относился ко всему, связанному с партией и правительством, да и по-другому было нельзя: на работе в Кремле держали только самых проверенных людей, для которых служение высшим хозяевам стало смыслом всей жизни.

Сюда его взяли из войск НКВД, боровшихся на Украине с остатками бандитских группировок. Новобранец, только что окончивший курсы и получивший маленькую звездочку на погоны, сразу же пошел в гору. Помог ему в этом небольшой рост – Боря легко и бесшумно проникал в «схроны» бандеровцев, похожие на лисьи норы, закладывал там мины и так же незаметно выскальзывал наружу. Бойцам оставалось только ждать, когда сработает «сюрприз». Слухи о бойце-таксе, благодаря которому были уничтожены десятки бандитов, быстро дошли до командования. Борис Павлович получил орден «Красной звезды», а когда с бандеровцами покончили, уже служил в звании капитана.

Он мог остаться на периферии, если бы не приглянулся командиру бригады, а у того была дочь на выданье. Такой же низкорослый, как Боря, полковник, который терпеть не мог людей выше себя ростом, задался целью женить Борю на своей единственной «дюймовочке». Свадьбу сыграли по-украински шумно – с горилкой и огромным количеством помидоров, а медовый месяц довелось провести уже в Москве: тесть-командир получил назначение в столицу, да еще и в Кремль! Не удивительно, что он потянул за собой и зятя, полюбившегося за покладистый характер и еще за то, что на него не надо было смотреть снизу вверх. Так Борис оказался в службе охраны самых главных и секретных в стране трех десятков гектаров за зубчатыми кирпичными стенами. Постепенно смелость, которой он прославился в войсках, уступила место взвешенности, а затем, после многих лет службы от нее не осталось и следа: система, построенная на беспрекословном подчинении и унижениях, превратила бесстрашного бойца в пугливого исполнителя воли начальства. Тесть, рано скончавшийся от инфаркта, не успел продвинуть Бориса по службе, и тот вышел в запас с незаметной должности всего-то в звании майора. Однако безукоризненная исполнительность помогла ему получить место в хозяйственном управлении, названном впоследствии Дирекцией по эксплуатации комплекса «Кремль», где он задержался на долгие годы. И сейчас угроза выхода на пенсию вызывала у него гораздо больший страх, чем в молодости, когда приходилось вползать в логово врага.

Тоннель, который Борису Павловичу предстояло осмотреть, был ему хорошо знаком. Перед демонстрациями на Красной площади доводилось тщательно обследовать этот подземный ход, чтобы предотвратить покушения на руководителей партии и правительства. Но спрятать там взрывное устройство вряд ли представлялось возможным: голые стены из гранита, похожего на облицовку Мавзолея, открытые светильники, полное отсутствие каких-либо ниш или закоулков. Правда, однажды пришлось ловить непонятно как залетевшую сюда летучую мышь, с писком проносившуюся над головами охраны. Послали даже в одну из частей за маскировочной сетью, и когда она была растянута, обезумевший от преследований зверек запутался в ее ячейках. Мышь сожгли, рассудив, что ее, зараженную бешенством или еще более страшной болезнью, могли внедрить для атаки на вождей государства иностранные разведки или враги народа. Произошло это в тот год, когда спустя пять с лишним месяцев отстранили от власти Хрущева.

Борис Павлович осторожно вставил в замочную скважину ключ и повернул его три раза. Особых усилий не понадобилось: хорошо смазанный когда-то механизм до сих пор работал отменно. Открыв дверь, маленький человек нащупал справа от нее выключатель и щелкнул им. Тоннель, уходящий далеко вперед с изгибом, не позволявшим видеть его конец, осветился люминесцентным сиянием.

Так же бережно Борис Павлович закрыл дверь и запер ее изнутри. Он погладил рукой прохладную поверхность стены и вздохнул. Ожидание чего-то непонятного и страшного на миг сковало его движения, и только прочно засевшая в молекулах крови ответственность за порученное дело заставила его пойти вперед. Он шел, по-стариковски шаркая, и эти звуки напоминали движение усталого паровоза, с трудом преодолевающего длинный тоннель.

Несмотря на то, что подземным ходом долгое время никто не пользовался, он был довольно чист. Да и откуда здесь взяться пыли, если наружу имелись только два выхода, да и те герметично запирались?! Борис Павлович кашлянул, и эхо хлыстом вернуло ему ответ.

Сколько же известных людей прошло этой дорогой, начиная со Сталина, по чьему распоряжению и прорыли тоннель?! На демонстрации по нему ходили по строго заведенному регламенту: впереди – охрана, затем, по рангу, самые высокие чины государства и, наконец, процессию завершали сотрудники органов. Во времена Хрущева шли, разговаривая и балагуря, изредка даже весело матерясь. Праздничное настроение немного оживляло аскетическую строгость подземного сооружения. При Брежневе, наоборот, двигались в строгом молчании, каждый был сосредоточен на чем-то своем. Андропова и Черненко проводили по тоннелю, поддерживая за локти, медики, готовые в любую минуту оказать больным и престарелым лидерам первую, а, может быть, и последнюю помощь. Горбачев вообще проскакивал подземелье с ходу, иногда, правда, останавливаясь, чтобы сделать какие-то распоряжения, вдруг пришедшие ему в голову.

Сейчас же в тоннеле находился только одинокий старик, похоронивший жену, которая так и не подарила ему детей. Смерть командира-отца застала ее на шестом месяце беременности, и переживания были столь глубоки, что повлияли на плод. Выкидыш случился с большими осложнениями, и хотя доктора спасли супругу Бориса Павловича, мечты о потомстве стали несбыточными.

Он прошел половину тоннеля, когда почувствовал, что задыхается. «Неверное, воздух спертый, – подумал Борис Павлович, – давно не проветривали». Он немного сбавил темп, от чего стал еще сильнее шаркать. Ничего необычного, а, тем более, подозрительного он не заметил, но решил не останавливаться на полпути, а пройти тоннель до конца, который стал виден после поворота. Но как ему ни хотелось, нельзя было открывать там дверь, чтобы глотнуть свежего воздуха – мало ли кто увидит! А дело-то конфиденциальное!

Борис Павлович преодолел еще шагов триста, как вдруг ощутил головокружение. Ему показалось, что сердце сбилось с ритма – то колотится, как сумасшедшее, то замирает. Еще через пятьдесят шагов он понял, что дальше идти не может: такой слабости и боли в груди он не чувствовал никогда в жизни, хотя сердце, особенно в последние одинокие годы, пошаливало. Старик прислонился спиной к стене и рукой, которая внезапно онемела и перестала слушаться, попытался залезть во внутренний карман пиджака, где лежала пластинка с шариками нитроглицерина. Но рука так и осталась рядом с сердцем, вдруг взорвавшимся жгучей болью. Молотками застучали в голове последние бешеные удары сердца. Тело Бориса Павловича обмякло и сползло по стене вниз. Он успел мысленно закончить фразу, давно заготовленную для такого момента: «Ну вот, Зиночка, скоро будем вместе!»

Он лежал в неудобной для живого человека позе, с закрытыми глазами и подобием улыбки на лице, которое все больше впитывало синеватый безжизненный свет люминесцентных ламп.




17


С самого утра Владимир Ильич был предоставлен самому себе. Доктор, к которому он уже привык, отменил сеанс терапии на «стиральной машине» и уехал по каким-то неотложным делам. В распоряжение пациента попал весь большой дом. Правда, несколько комнат оказались запертыми, а оставшиеся – пустыми, если не считать обыкновенных стандартных кроватей и тумбочек, стоявших около них. В одном из таких номеров с аскетической обстановкой и жил сейчас Ленин, а в лабораторию, тоже сейчас закрытую, его отводили только на сеансы лечения.

Он близко сошелся со своим постоянным куратором, представившимся Тимофеем Николаевичем. Каждый вечер они расставляли шахматные фигуры и играли почти до полуночи, причем чаще побеждал Владимир Ильич. Ему даже не приходилось напрягать память, чтобы вспомнить продолжение того или иного дебюта – сами собой в мозгу возникали уже наигранные многими шахматистами ходы. «Странно, – поначалу думал он, – второстепенное сохранилось, а главное – испарилось».

Владимир Ильич спустился на первый этаж, где находился довольно просторный холл с большим полированным столом и стульями с мягкими сидениями, обтянутыми серо-зеленой материей. По обе стороны от него стояли два мягких дивана с такой же обивкой. Вдоль третьей стены тянулся стеллаж с книгами, а в четвертую было врезано окно, забранное решетками.

Владимир Ильич подошел к тяжелой, скорее всего, дубовой двери, расположенной рядом с диваном, и попытался толкнуть ее. Он был готов к тому, что та не откроется: Тимофей Николаевич предупредил его, что в целях безопасности Ленину лучше не выходить из дома, а посему его запрут.

Владимир Ильич не обиделся, он сел на диван и стал думать об удивительных открытиях, с которыми столкнулся в странной клинике. Он уже искренне верил в то, что с ним действительно произошло чудо, но все же какая-то одна самая упрямая клеточка мозга нашептывала ему: «Это сон…».

«Может быть, я и в самом деле сплю, – подумал он. – Но в таком случае, какой нынче год? Если двадцатый, то откуда все эти замысловатые приборы? Хотя во сне что только не пригрезится. А может, времени прошло куда больше? Но не могу же я видеть сон, лежа в Мавзолее!»

Он встал и прошелся, чтобы убедиться в том, что все происходит наяву и ему ничего не мерещится. Чувствовал, как пружинят ноги, вытягивал и сгибал в локтях руки, даже покрутил головой, чтобы удостовериться, что не спит.

Проходя мимо стеллажа, Владимир Ильич обратил внимание на открытую и положенную поверх стоящих в ряду книг серую брошюру. Он взял ее и прочитал название: «Лев Яковлевич Карпов. Сборник статей и воспоминаний». Издание датировалось 1928 годом. Ленин задумался: «Это уже после моей смерти». От проплывшей в мозгу фразы ему стало как-то не по себе: казалось, его, как в воронку, затягивает какая-то неумолимая сила. Чтобы отвлечься от странного ощущения, он начал читать подчеркнутые кем-то строки на странице, где была открыта брошюра. Там цитировались слова члена Президиума Высшего Совета народного хозяйства Л.Я.Красина:

«Наука, не останавливаясь на том, чтобы только лечить, восстанавливать здоровье заболевшего организма, уже ставит вопрос о произвольном создании пола, об омоложении и т. д. Я уверен, что наступит момент, когда наука станет так могущественна, что в состоянии будет воссоздать погибший организм. Я уверен, что настанет момент, когда по элементам жизни человека можно будет восстановить физически человека. И я уверен, что, когда наступит этот момент, когда освобожденное человечество, пользуясь всем могуществом науки и техники, силу и величие которых нельзя сейчас себе представить, сможет воскрешать великих деятелей, борцов за освобождение человечества».

Владимир Ильич был потрясен. «У них получилось! – подумал он. – Они сделали это ради освобождения человечества».

Ленин начинал понимать, к какой миссии его готовили. «Миссия» и «мессия», в принципе, одно и то же, – рассуждал он. – Значит, есть огромный смысл в том, что Иван Иванович связал воедино Христа и Ленина».

Теперь его уже не затягивало в воронку, наоборот, Владимир Ильич почувствовал, будто тело раздается во все стороны, становится всеохватным. Оно поднимается легким ветерком и парит над землей.

Он долго скользил взглядом по полкам стеллажа, пока, наконец, не нашел внезапно понадобившуюся ему книгу. На черной обложке сияли золотом буквы «Новый Завет и Псалтирь».

Полистав томик с конца, он остановился на странице со словами: «Откровение святого Иоанна Богослова». Взгляд его задержался на фразе: «Я есмь Первый и Последний, и живой; и был мертв, и се, жив во веки веков, аминь; и имею ключи ада и смерти».

Владимир Ильич внимательно прочитал до конца произведение, которое показалось ему очень знакомым. Но на этот раз память ничего не подсказывала, где и при каких обстоятельствах он познакомился с «Апокалипсисом».

В конце он обратил внимание на то, как совпадает одна из фраз с тем, что он прочел в брошюре о Карпове. В «Откровении», где говорилось о Новом Иерусалиме, было написано «Спасенные народы будут ходить во свете его, и цари земные принесут в него славу и честь свою».

«Но что я могу сделать для людей? – эта мысль прервала полет, который он до сих пор ощущал. – Очевидно, что человечество нужно спасать. Но оно настолько запуталось в своих проблемах, что вряд ли хватит сил у одного человека все их решить».

Что-то опять начало беспокоить Ленина. Он долго пытался понять, что именно, и, наконец, сформулировал вопрос, который и пугал, и в то же время приносил блаженство:

«А человек ли я?»




18


Анатолий проснулся рано, почувствовав в теле бодрость и готовность идти хоть на край света за разгадкой головоломки, подброшенной Мавзолеем.

Наскоро перекусив стандартной яичницей и выпив большую кружку черного кофе, он принялся чистить зубы. Делал Сивцов это, как, впрочем, и почти все другое, по собственной «методе». Когда-то рассудив, что более всего нуждаются в белизне передние резцы – все-таки «витрина» лица, – он уделял им повышенное внимание. Еще свежей пастой тщательно тер их – сверху вниз снаружи и изнутри. По каждой паре зубов щетка проходилась ровно пятнадцать раз. Поначалу Анатолий даже вел счет. Но потом уловил в «считалке» определенный ритм, полностью совпадавший с народными частушками. Он напевал: «Сидит Ваня у ворот, широко разинув рот. И никто не разберет, где ворота, а где рот», – и четыре зуба были почищены. Но к передним он обращался еще восемь раз: шоркал их, когда двигался по наружной стороне верхних зубов от щеки справа, потом слева, затем то же самое проделывал с нижней челюстью и, наконец, все эти процедуры повторялись на внутренней стороне зубов. Их чистка заодно служила для тренировки памяти: каждое утро требовался почти десяток частушек, и Сивцов старался менять репертуар. Вот и сегодня он вспомнил очень старое «кавказское» четверостишие, которое слышал еще в юности: «На горе стоит ишак и мигает правый глаз. Почему он не идет? Негде делать поворот!»

Это стало заключительным «аккордом»: ему «подпел» звонок мобильного телефона. Быстро вытерев губы, Сивцов пошел отвечать. В трубке загудел голос генерального прокурора. Тот приходил на работу ни свет ни заря, наверное, специально, чтобы раздавать ранние поручения подчиненным, где бы они не находились.

– Кремль пошел нам навстречу, – сказал он. – Так что можешь обследовать тоннель.

Анатолий, который стоял в трусах, даже подпрыгнул от приятной и неожиданной новости. Начальник продолжал:

– Только не бери много людей, обойдись минимумом. А понятых они из своих дадут. Так что в девять тридцать тебя будут ждать у Мавзолея. Должен успеть!

– Конечно, я уже готов, – поспешил заверить Сивцов. – Спасибо вам, товарищ генпрокурор!

– Да ладно тебе с чинами. Ты дело делай! А теперь – будь здоров, – и начальник отключился.

Анатолий еще раз подпрыгнул, и если бы кто-то увидел его в сей пикантный момент с оголенными худыми ногами, то сразу окрестил бы кузнечиком. Впрочем, самому прыгуну это было совершенно безразлично. Он быстро прополоскал рот, оделся и стал спускаться по лестнице, на ходу названивая одному из самых лучших в прокуратуре криминалистов.

За десять минут до условленного времени он уже шел по Красной площади, где толпа, хотя и несколько поредела, но все еще оставалась внушительной. Правда, как заметил Сивцов, глаза у большинства людей выражали усталость: казалось, они уже перестают верить в то, что Ильича вернут в его усыпальницу.

Когда собравшиеся начали скандировать, хотя и не так энергично, как в первые дни, – «Верните Ленина России!» – Анатолий уже находился рядом с самым приземистым зданием на Красной площади. Там его ждали три человека в темно-серых пальто.

– Вы Сивцов? – спросил полный мужчина с глазами навыкате и, получив утвердительный ответ, представился, – Сергей Сергеевич Колобов, заместитель руководителя Дирекции по эксплуатации комплекса «Кремль». Со мной наши рядовые сотрудники, будут понятыми.

Подумав, он решил, что вовсе не обязательно называть их фамилии и должности. Как раз в этот момент появился криминалист – высокий худой мужчина с вьющимися рыжеватыми волосами.

– Николай Петрович Кичкайлов, следопыт с большой буквы, – представляясь, сострил он.

– Ну, если все в сборе, то можно идти, – не отреагировав на шутку, строго сказал Колобов.

Они вошли в заранее открытый служебный вход Мавзолея и оказались в достаточно просторном помещении. К одной из его стен уверенно направился Колобов, на ходу вынимая внушительных размеров ключ. Вставив его в скважину и провернув три оборота, он начал тянуть на себя дверь. Внезапно по его лицу пробежала гримаса недоумения.

– Что-нибудь не так? – спросил Сивцов.

– Свет здесь не должен гореть, – ответил Колобов. – Неужели забыли выключить? Это же такое расточительство!

Наконец, он до конца распахнул дверь, и всем бросилось в глаза яркое сияние десятков люминесцентных ламп, заливавшее тоннель. А впереди, метрах в двухстах – серый бесформенный комок.

Сивцов понял, что пришло его время командовать.

– Понятые, за мной! – громко произнес он и быстрым шагом направился к цели, которая – он не сомневался – была трупом человека. На мгновенье промелькнула мысль: «Неужели все так просто?»

Но через пару минут стало ясно: мертвое тело, действительно, есть, но оно не принадлежит Ленину. Подошедшие понятые сразу опознали труп, заявив, что это рядовой сотрудник хозяйственного управления Борис Павлович Яночкин. Их информацию подтвердил и сам Колобов, который преодолел дистанцию последним.

– Как он мог сюда попасть?! – спросил он неизвестно кого.

Но Сивцов, не задумываясь, дал ему понять, что расследование ведет именно он.

– Вопросы стану задавать я. И первым на них будете отвечать вы. Но не сейчас. В данный момент нужно вызвать судмедэксперта.

Колобова как-то передернуло, но он, смирившись, согласно кивнул.

Пока Анатолий связывался со специалистом, криминалист сделал несколько снимков, внимательно осмотрел место происшествия, а затем аккуратно проверил содержимое карманов покойника. Из них были извлечены потертый рыжий бумажник с паспортом и двумя тысячами рублей, блистер нитроглицерина, шариковая ручка, пластмассовая расческа, черная пуговица и, наконец, ключ – точная копия того, которым открывал дверь в тоннель Колобов. Все это Кичкайлов разложил по пластиковым пакетам и запечатал.

Больше всего Сивцова заинтересовал ключ. Он придвинулся к Колобову. Тот стоял у стены и, видимо, просчитывал последствия происшествия для своей карьеры.

– Вам знаком этот ключ? – спросил Анатолий, демонстрируя стержень в прозрачном конверте.

– Конечно, он точно такой же, как и мой, – показывая свой ключ, поспешил ответить Сергей Сергеевич, а затем добавил. – А иначе как бы Яночкин попал сюда?!

– Сколько существует экземпляров ключей? – с нажимом произнес Сивцов.

– Всего два: один у меня, а второй хранится в сейфе, – четко произнес Колобов. – Кстати, можем пойти и посмотреть – на месте ли он? Дело в том, что Яночкин к сейфу доступа не имел – только начальник и я.

– А это далеко? – спросил Сивцов.

– Да нет, в пятнадцать минут уложимся, – успокоил Сергей Сергеевич.

Анатолий подумал о том, что весь тоннель он пока так и не обследовал, поэтому весьма кстати будет «прогуляться» по нему, а заодно осмотреть сейф с ключами. Оставив криминалиста на месте гибели Яночкина, он предложил понятым идти вместе с ним и Колобовым.

На всем протяжении пути никаких подозрительных предметов, а тем более, трупов не обнаружилось. Дверь в конце подземного хода открылась все тем же ключом, а когда следователь и сопровождавшие его люди вышли, то оказались сразу у двери лифта. Поднялись на четвертый этаж, где Колобов открыл одну из дверей. Там была комната без окон, в которой оказались приборы пожарной и охранной сигнализаций и стоял массивный сейф старого образца с никелированной ручкой.

Колобов уверенно открыл его. На верхней полке лежала фанерная «касса» и в ней занимали свои ячейки разные ключи. Над самой длинной была приклеена бумажка со словом «тоннель», и она оказалась не пустой. Здесь покоился ключ, идентичный первым двум, которые Сивцов сегодня уже видел.

– Третьего не было? – все еще на что-то надеясь, спросил он.

– Нет, только два, – твердо сказал Сергей Сергеевич.

Конечно, найденный в тоннеле ключ мог быть изготовлен кустарным способом – с помощью тисков и напильника. Возможно, на нем окажутся отпечатки чьих-то, кроме Яночкина, пальцев. Но это ничего не даст: даже трудно себе представить, чтобы подвергнуть дактилоскопии кремлевских работников.

Но все же какой-то след в деле появился, а значит, надо тщательно разработать все возможные версии. И самое главное, ответить на вопрос: с какой целью Яночкин оказался в подземелье?

Вся четверка с замыкающими-понятыми вернулась к месту смерти Бориса Павловича. Там уже хлопотал судмедэксперт. Завидев Сивцова, он поспешил доложить:

– Знаешь, Толик, судя по всему, смерть ненасильственная. Думаю, острая сердечная недостаточность, – обычное дело в таком возрасте. Но это все предварительно, основные выводы – после вскрытия.

Тело лежало уже по-другому, не скрючившись, а на спине. Плащ, пиджак и верхняя часть рубашки были расстегнуты. Сивцов автоматически отметил, что на пиджаке не хватает одной пуговицы. «Поэтому Яночкин и положил ее в карман», – отметил Анатолий, но вывод показался ему не совсем правильным – что-то в подсознании протестовало. Он попросил Кичкайлова дать пакетик, и когда тот оказался у него в руках, приложил его к пиджаку погибшего. Так и есть – пуговицы оказались разными: та, что в находилась в пластике, выглядела очень старой, и Сивцов подумал, что никогда таких не видел. Вроде бы пластмассовая, а вроде и нет. Возвращая пакетик криминалисту, он сказал:

– Обязательно проверь, пуговицу – когда и где изготовлена? Мне лично она не нравится.

В это время подоспели санитары с носилками, чтобы унести тело. Задача оказалась очень непростой: через Мавзолей выносить труп было нельзя – непонятный предмет мог быть замечен толпой, которой пришлось бы доказывать, что труп принадлежит не Ленину. Более разумным представлялся вариант выноса тела через другую дверь – внутрь кремлевских стен. Однако требовалось специальное разрешение.

Впрочем, Колобов, оценив ситуацию, незамедлительно предложил свою помощь, и через час все организационные проблемы были утрясены. Откуда-то взялась каталка, на которую погрузили маленькое тело, а на выходе из тоннеля уже ждал микроавтобус.

Проводив судмедэксперта с его скорбным грузом, Сивцов и Кичкайлов переглянулись: предстояло решить, как самим покинуть Кремль – то ли идти обратно через тоннель, то ли просить пропуск на выход через Боровицкие ворота. Но и здесь Сергей Сергеевич не замедлил оказать услугу: буквально через минуту после отъезда микроавтобуса подъехала «Волга».

– Думаю, будет лучше, если наша машина доставит вас в прокуратуру, – сказал он.

– Очень любезно с вашей стороны, – оценил Анатолий предложение Колобова. – Но не хотелось бы на этом прекращать наше знакомство, тем более что у меня накопилось к вам немало вопросов. Надеюсь, вас не затруднит навестить меня завтра в прокуратуре, часиков, скажем, в одиннадцать утра. Пропуск я закажу. Но есть одна просьба: подготовьте, пожалуйста, всю имеющуюся информацию о Яночкине. Особенно интересуют его родственники и друзья.

– Боюсь, ничего определенного сказать не смогу, – поспешил ответить Сергей Сергеевич. – Насколько я знаю, никого у Бориса Павловича не было. По крайней мере, я никогда не слышал, чтобы у него водились друзья. Хотя кто его знает?! Постараюсь вам помочь, Анатолий Михайлович, прямо сейчас дам указания работникам отдела кадров.

– Хорошо, что с вами так легко договориться, – произнес Сивцов, садясь рядом с криминалистом на заднее сидение машины. – До скорой встречи, Сергей Сергеевич!

– Всего доброго, – отозвался Колобов, и когда «Волга» отъехала на приличное расстояние, пробубнил себе под нос, сделав в последнем слове ударение на конечный слог: «Вместо Ильича нашли Палыча».




19


Президиум заседал в пожарном порядке. Никто не вел обычного на таких «сходках» протокола, да и говорили без традиционных церемоний: слово предоставляется…

Не дожидаясь, пока Лиганов объявит цель обсуждения, его заместитель Нина Сергеевна Петрова затараторила:

– Георгий Алексеевич, что же это происходит? На площадь врываются какие-то непонятные личности, издеваются над нами. Люди возмущаются, но ничего сделать не могут: есть же установка вести себя мирно.

– Не спеши, Ниночка, – мягко остановил ее лидер. – Мы об этом обязательно поговорим. Но нам сначала надо определиться с главным. Наша акция протеста продолжается уже четыре дня. Хотя мы постоянно меняем людей, обеспечиваем их горячим питанием, а кое-кому даже платим, должен откровенно сказать, что митингующие устали. В то же время цели, которую ставили перед собой, мы пока не достигли.

– Надо действовать более решительно, – заявил относительно молодой человек с ежиком на голове.

– Замечание справедливое, – согласился Георгий Алексеевич. – Но для этого мы должны быть вооружены не только, как говорится, идейно, но и информационно. Пока у нас нет достоверных данных о том, как идет следствие. Я располагаю, скажу прямо, непроверенными сведениями о том, что прокуратура начала копать в самом Кремле, более того, сегодня в тоннеле, который ведет оттуда в Мавзолей, обнаружен труп одного из работников хозяйственного управления. Но имеет ли он отношение к похищению Ленина, я не знаю.

Собравшиеся напряглись. Наконец, высокий мужчина, по виду из рабочих, выдохнул:

– Все-таки власти замешаны!

Лиганов поднял руку:

– Давайте не будем спешить. Поскольку в этом деле еще много непонятного, надо в нем разобраться.

– Почему бы не обнародовать хотя бы то, что нам известно? – вклинилась Петрова. – Надо же вдохнуть новые силы в митингующих!

– Мы обязательно сделаем это, – заверил Георгий Алексеевич. – Но необходимо располагать проверенной информацией. Вы понимаете, к чему я клоню?

– Нам нужен свой человек в прокуратуре, – не задумываясь, сказал «ежик».

– Разумно, – заметил Лиганов и обратился ко всем присутствующим: – Какие будут соображения?

Рабочий приложил руку к виску и многозначительно сказал:

– Есть один паренек в Следственном комитете. Хотя он не совсем из наших, думаю, подход к нему найти можно.

– Надо связаться с парнем, только очень аккуратно, – предложил Георгий Алексеевич. – Может, за это возьмется Виктор Петрович? – Он внимательно посмотрел на «ежика».

– Спасибо, товарищи, за доверие, – удовлетворенно произнес тот. – Но думаю, будет лучше, если мы начнем вместе с Василием Дмитриевичем, – он кивнул головой в сторону высокого рабочего. – Все-таки это его связи.

– Согласен, – сказал лидер. – Но не затягивайте и помните: мы должны знать не только все, что удастся обнаружить следователям, но и версии, которые находятся у них в разработке. Тогда мы сможем действовать адекватно и своевременно. А теперь давайте разберемся, кто мешает нашей акции на площади? Что ты там говорила, Ниночка?

Единственная среди присутствующих женщина хотела было встать, но потом, вспомнив о том, что заседание носит не совсем официальный характер, осталась на месте, только немного подалась вперед.

– Среди наших товарищей ходят какие-то отморозки и ведут кощунственные речи, унижающие достоинство Ильича, – с жаром проговорила она.

– Есть предположения, кто они? – поинтересовался Лиганов.

– Думаю, из «Правого дела», они давно уже точат зуб на Ленина, – ответила Петрова.

– Применить силу?! – не то спросил, не то предложил Василий Дмитриевич. – Один раз накостыляем, больше неповадно будет!

– Хорошо бы, конечно, – будто соглашаясь, сказал Георгий Алексеевич. – Но власти могут расценить это как драку, а значит, у милиции появится основание за нарушение общественного порядка попытаться вытеснить нас с площади. Надо действовать как-то поаккуратнее.

– Можно применить тактику окружения, – предложил Виктор Петрович.

– Поясните, пожалуйста, – попросил Лиганов.

– Как только становится понятно, что в наши ряды попал хулиган, его замыкают плотным кольцом так, чтобы пространства у него оставалось не больше полуметра, и молча стоят. Действует безотказно – начинают нервничать и суетиться даже самые непробиваемые смельчаки, – объяснил «ежик».

– А если полезут в драку? – с сомнением в голосе произнесла Петрова.

– Исключено, – возразил Виктор Петрович. – Во-первых, пространства для размаха не будет, а, во-вторых, если не самоубийца, то должен понимать, что воевать сразу с двумя десятками человек невозможно, тем более что всегда могут надавать с тылу.

– Предложение хорошее, – подытожил лидер. – Надеюсь, такая «психологическая атака» надолго отобьет охоту у «правых» вставать на нашем пути. Давайте попробуем: доведите данную информацию до старших групп, а они растолкуют, что к чему, остальным.

– Георгий Алексеевич, но нам надо определить, как долго будем проводить акцию на Красной площади, ведь холода на носу, – сказал совершенно лысый человек в очках, который раньше не произнес ни слова, зато внимательно слушал. – Может, как украинцы, разобьем палаточный лагерь?

Лиганов ответил не сразу, видимо, его самого тревожил этот вопрос. Наконец, он откашлялся и вполголоса произнес:

– Вы прекрасно понимаете, что люди, собравшиеся на площади, – не самого юного возраста. Палатки им противопоказаны по состоянию здоровья. К тому же, я не хочу, чтобы нас связывали с украинскими «оранжевыми»: они по духу – наши антиподы. Но и ставить вопрос о прекращении акции преждевременно. Надеюсь, все с этим согласны? Еще нужно в ближайшее время так распределить силы, чтобы сократить время дежурства, скажем, до четырех часов. Такое время простоять, даже на морозе, вполне по силам любому. Ну и давайте как-то продумаем ситуацию с чаем: разве нельзя организовать дело так, чтобы митингующие могли получать его каждый час.

– Может, чего покрепче? – улыбнулся Василий Дмитриевич.

– Нет, никаких спиртных напитков, – резко парировал Лиганов. – Для нас крайне важно, чтобы люди сознательно, безо всяких допингов, протестовали против посягательств на нашу святыню. К тому же, если начнется бражничанье, да еще и при дармовых напитках, то сразу появятся пьяницы, забулдыги, бомжи. Ясно, что они будут дискредитировать наше движение. Выпьем потом, когда нам вернут Ильича!




20


К художнику Каськову этой ночью опять пришла муза. В ее белом струящемся платье было столько снежных полутонов, что Виктора вновь захлестнуло желание немедленно схватить кисть и попытаться передать удивительные оттенки простого цвета. Такое, он слышал, можно увидеть только на Севере в бескрайних просторах. «Арктика» одежды очень органично дополнялась голубизной глаз поразительной глубины. Это был лед, он завораживал, затягивал в пучину умиротворяющего холода.

Наверное, такое наваждение и не дало ему начать акт творчества, хотя, по правде, Виктор уже очень давно не стоял перед мольбертом: в последние месяцы он боялся даже смешивать краски: цвета получались ядовитыми и тошнотворными.

Гостья неожиданно заговорила строгим голосом с интонациями, напомнившими художнику жену, бросившую его два года назад. Они полюбили друг друга еще в студенчестве, и два десятка лет она, выучившаяся на актрису, терпеливо играла несколько главных ролей в спектакле его жизни: хозяйки, любовницы, натурщицы и, наконец, продюсера. С таким большим ребенком, каким жена считала Виктора, у нее даже в мыслях не возникало желания иметь других детей. Тем более что ее мальчик, уже и с сединой в волосах, оставался сумасбродным вундеркиндом, не устававшим заявлять на всех углах: «Я – гений!» Она безропотно выполняла все его «хочу!» и однажды даже добилась заказа на портрет у шведской принцессы. После того, как Каськов блестяще справился с работой – он, действительно был талантливым человеком, – репродукции его картин появились в каталогах престижных европейских выставок, да и на родине к нему стали присматриваться с интересом.

Две вещи омрачали существование семьи. Правда, с взрывным характером художника супруга как-то справлялась: достаточно было в минуты безудержной агрессии потешить самолюбие гения, ласково говоря, что он единственный на свете, и приласкать его. «Мальчик» сразу затихал, становился ручным, и чаще всего дело заканчивалось жаркими объятьями в оборудованном на втором полуэтаже мастерской алькове или в семейной спальне на кровати из красного дерева, которую Виктор соорудил сам, любовно украсив спинку резьбой, изображавшей интимные сцены.

Намного сложнее оказалось со спиртным. Оно неизменно сопровождало и успех, и неудачи, да и просто употреблялось как лекарство от наваливающейся хандры. Бороться с болезненной привязанностью было бесполезно, и даже если в доме или мастерской не замечалось ни одной бутылки с алкоголем, это вовсе не означало его отсутствия. Водка могла найтись в одной, а то и в нескольких емкостях с растворителями или другими «художественными» жидкостями, во множестве стоявшими на полках. Виктор умудрялся набираться, даже рисуя позирующую ему жену: скрытый холстом, он потихоньку отхлебывал из бутылочки, на которой было написано «Льняное масло». А таких на небольшом столике сбоку от него стояло несколько. И бывало, к концу сеанса он просто падал на пол у мольберта, а утром, придя в себя, обнаруживал под головой подушку, а поверх тела теплое одеяло.

Был, однако, в его жизни непродолжительный период, когда он не пил после того, как попал в аварию. Каськов возвращался из райцентра, где расписывал для дома культуры панно. Оказавшаяся рядом с ним соседка попросила его поменяться местами, и Виктор сел у окна. Именно сюда врезался не вписавшийся в поворот грузовик. Никто, кроме художника, серьезно не пострадал, зато он, приняв удар на себя, оказался в тяжелейшем состоянии. Когда его спустя полтора часа привезли в областную клинику, врачи констатировали клиническую смерть. В конце концов, им все же удалось спасти молодого человека с переломанными ребрами и черепно-мозговой травмой.

После выписки из больницы Виктор выглядел, как блаженный. Его светящиеся глаза отыскивали в окружающем какие-то необычные ракурсы, он лихорадочно старался запечатлеть их на холсте, прерывая работу только на непродолжительный сон. И это были, действительно, достойные картины, которые могли украсить самую престижную выставку. Когда не хватало денег на холсты, в дело шли старые картины, обнаруженные им в подвале школы, где одно время Каськов преподавал рисование. Но художественная общественность, как называли тогда сосредоточивших власть десяток бородатых мэтров, обошла вниманием появление нового незаурядного таланта. И он снова стал прикладываться к бутылке.

Признание, пусть и не такое, о котором мечтал художник, пришло к нему намного позже, да и то благодаря стараниям супруги. Пошли заказы на портреты, причем от довольно известных людей. Работа над последним из них закончилась для художника крахом семейной жизни, а, возможно, и всей творческой биографии.

Тогда он впервые столкнулся с настоящим олигархом. Тот, следуя моде, решил увековечить свою личность в монументальном портрете. Причем, поначалу его больше интересовало, в какую рамку будет помещен холст: он хотел, чтобы она была выполнена из настоящего золота. Уже это настроило Виктора против самодовольного лысеющего человека, который, позируя, показывал превосходство над всеми остальными людишками, включая художника, не сумевшими в благоприятное время срубить бесхозное денежное дерево.

Каськов, чья гениальность здесь вообще никого не интересовала, почувствовал непреодолимую ненависть к заказчику, и оказалось, что именно она придавала движение его кисти. Когда наступил момент показать готовый портрет, разразился скандал. С холста маленькими маслеными глазками, которые Виктор выписал с особой тщательностью, глядело тупое существо, впрочем, обладавшее значительным сходством с физиономией олигарха.

– Это кто? – заорал тот, становясь все более похожим на портрет.

– Вы во всей своей сущности, – гордо ответил художник.

Стоявшая рядом жена даже не пыталась его остановить, зная, что если Виктора понесет, на людях умерить его пыл будет невозможно.

Заказчик крыл его матом, всячески извращая слово «художник», которому не посчастливилось начинаться с двух всем известных букв. Но и Каськов будто сорвался с цепи: он, словно выступая от имени всех обездоленных, орал на олигарха, обвиняя его в смертных грехах и предрекая небесные кары за совершенные преступления.

Еще немного и скандал грозил перейти в драку. Впрочем, для Виктора дело и окончилось мордобоем: появившаяся внезапно охрана профессионально обработала его и вышвырнула за ограду особняка, где жил заказчик. Он не смог ответить на последние слова олигарха: «Твои картины теперь будут выставляться только в сортире!» Тот прокричал их, когда художника, получившего в виде гонорара десяток крепких ударов по лицу, животу и почкам, уже тащили к дубовой входной двери.

На сей раз жена не последовала за ним, чтобы утешить, приласкать, подкинуть «дров» в огонь самолюбия изгнанного гения. Она не пришла в мастерскую, где Каськов опустошал одну бутылку за другой, ни в этот день, ни на следующий. Ее телефон не отвечал, хотя Виктор пытался соединиться чуть ли не после каждой рюмки. Когда на третий день он вышел в город, думая купить еще спиртного и поехать домой, выяснилось, что в квартиру попасть не может – все три замка были заменены. Он звонил в дверь целых полчаса, но никто не открыл. Вконец обозленный художник вернулся в мастерскую. Прошло еще несколько дней, и ему принесли какие-то документы, которые требовалось подписать. Он сделал это не глядя: наступила алкогольная отрешенность, когда все на свете ему стало безразлично. Так легко был оформлен развод, и даже не пришлось делить имущество: его всю совместную жизнь Виктор записывал на жену.

Какое-то время Каськову еще удавалось продавать свои картины: их немало накопилось в мастерской. Этого хватало, чтобы постоянно находиться в спасительной пелене алкогольного тумана. Но желающих приобрести творения гения становилось все меньше: солидных клиентов отталкивал его вид, а таким, как он, собутыльникам произведения искусства вообще никогда не нужны.

Появившаяся в это раннее утро муза, в обличье которой, впрочем, вполне могла скрываться обыкновенная белая горячка, строго сказала ему:

– В твоей жизни должны произойти изменения. Смотри, не проморгай!

Виктор встал и пошел ей навстречу, чтобы обнять, как когда-то любимую жену, но она, пятясь, отходила к двери, и метровое расстояние между ними никак не сокращалось.

Вдруг он наткнулся на что-то плотное и мягкое.

– Извините, у вас открыта дверь, – произнес мужской голос.

Наконец в сером утреннем свете художник рассмотрел того, кто внезапно появился на месте дамы в белом. Это был мужчина среднего роста в длинном черном пальто с темными кудрявыми волосами, будто только что уложенными в парикмахерской.

Виктор хотел поднять руку, чтобы перекреститься, но гость опередил его:

– Не волнуйтесь, я вас не побеспокою. Разрешите представиться: Яков Захарович, искусствовед.

Он протянул руку, которую Каськов после небольшого колебания пожал. Ладонь мужчины была теплой и сухой, а от него самого исходил тонкий аромат добротного одеколона. «Не сера», – подумал художник, еще раз посмотрел на голову пришедшего, чтобы убедиться, что на ней нет рогов, и с трудом выдавил из себя вспомнившиеся из правил этикета слова:

– Чем могу быть полезен, милостивый государь?

Гость широко улыбнулся и дружелюбно сказал:

– Мы хотим предложить вам участие в выставке.

Однако на Виктора эти слова не произвели никакого впечатления, разве что где-то в глубине души отдалось эхо теплой боли, которую тут же заглушило другое чувство: окончательно проснувшись, организм потребовал «огненной воды», просигналив легким головокружением и тошнотой.

Гость, как оказалось, понял, что больше всего беспокоит художника. Открыв портфель, он достал оттуда бутылку армянского коньяка и предложил:

– Давайте продолжим, как говорится, в непринужденной обстановке.

Каськов сразу же почувствовал симпатию к человеку, пришедшему из наполовину забытого им мира, и уже не пытался искать у него черты чертовщины.

– Конечно, конечно, – поспешил он согласиться с предложением искусствоведа.

Одним движение руки Виктор смахнул со стола остатки вчерашней скудной трапезы, сдул крошки со стула и предложил гостю сесть. Сам он обосновался на кровати, набросив на нее затертый гобелен, который когда-то собственноручно выткал.

К коньяку Яков Захарович достал бутерброды с лососиной и красной икрой, нарезанный на ломтики сыр и банку маслин. Только после третьей рюмки Каськов почувствовал интерес к теме, высказанной гостем.

– Так вы говорите – выставка? Какая? Где? Кто еще будет участвовать? – быстро выпалил он, успев заготовить набор вопросов.

– Это очень престижное мероприятие, – любезничал искусствовед. – Собираем весь цвет отечественной живописи, да и сама идея весьма интересна: «Будущее России». Планируем ее проведение, естественно, в Манеже. Мы думаем представить три ваших работы. После выставки состоится аукцион, на который вы можете их предложить. Уже есть интерес покупателей, в том числе и зарубежных.

Каськов стал лихорадочно соображать, какие полотна у него остались, и подойдут ли они?

– Вы хотите какие-то конкретные картины? – спросил он, выпивая очередную порцию коньяка и с грустью глядя, как янтарная жидкость неумолимо убывает.

– По крайней мере, одну мы держали на примете, – сказал Яков Захарович, доставая из портфеля следующую, точно такую же бутылку. – Я имею в виду вашу работу под названием «Голгофа-триптих». Кстати, говорят, у нее какая-то особая история.

Виктор с облегчением вздохнул. Эту картину он не продал, как, впрочем, и те, где ему позировала жена, которую он при всей отвязанности нынешней жизни предать таким способом не мог.

– Да, она уникальна, – гордо произнес он. – Видите ли, я написал ее на старом холсте, где был портрет Ленина. И бывают такие моменты, когда он проступает сквозь мои краски.

– Это очень интересно, – заметил гость. – На нее можно посмотреть?

– Да хоть сейчас, – предложил Каськов и добавил: – Вы пока наливайте, а я принесу картину.

Через минуту он поставил ее на мольберт, который пустовал уже долгие месяцы. На холсте изображались три креста. На центральном был распят Иисус Христос, а на боковых – не преступники, как описано в Евангелии, а седой старик и молодой человек с нежным лицом и опущенными потрепанными крыльями сероватого цвета.

Яков Захарович долго стоял перед полотном, внимательно вглядываясь в него.

– Казнив Христа, они одновременно распяли Бога-отца и Бога-духа? – спросил он.

– Да, все они испытывали нечеловеческие мучения, – отрешенно проговорил Виктор.

– Кажется, вы написали картину сразу после выписки из больницы? Это имеет какое-то отношение к автокатастрофе и вашей клинической смерти? – продолжил расспрос искусствовед.

– Вы хорошо осведомлены о моем творчестве, – вдруг резко выкрикнул художник. – Да, я был там и видел то, о чем никому никогда не скажу!

– Не волнуйтесь, – мягко успокоил его гость. – У каждого из нас в жизни своя судьба и своя миссия. Давайте лучше еще выпьем: за вас, ваше творчество и эту гениальную картину, которую мир еще очень высоко оценит!

– Вы так считаете? – тихо произнес Каськов и, заметив кивок головой, опрокинул рюмку.

После недолгого молчания Яков Захарович поинтересовался:

– Вы извините, Виктор, но я так и не рассмотрел Ленина. Требуются какие-то особые условия, чтобы он проступил?

– Честно говоря, я и сам не знаю, что нужно для того, чтобы он «проявился». Иногда это происходит при ярком свете, иногда – наоборот, в сумерках.

– Очень интересно, – отметил гость и разлил очередную порцию спиртного.

Все остальное Каськов помнил смутно. Он подписал бумаги, которые, кстати, остались у него и подтверждали передачу трех картин выставочному комитету. Двое прибывших людей в комбинезонах унесли их, а вскоре следом ушел и искусствовед, оставив Виктору еще одну бутылку и гору закуски: все это, видимо, доставили те же рабочие.

Утром снова явилась белая муза и уже более ласковым тоном, вновь напомнившим ему жену, сказала:

– Молодец! Я к тебе еще вернусь!




21


Рассказ Юрия Куркова совершенно не впечатлил начальника следственной группы. Полудетские провокации правых никак не указывали на то, что именно они замешаны в преступлении. В конце концов, они всегда говорили: «Наша цель – коммунизм», точно обозначая мишень своих ударов.

Зато новости, которые сообщил Сивцов, привели группу в состояние возбуждения.

– Наконец-то появился след, – вскричал Антон Корицкий и почти восхищенно добавил: – И даже жмурик обозначился!

Роман Рахматов поддержал коллегу, заметив:

– Этот тоннель мне просто не давал покоя.

Только Юрий пытался сохранить невозмутимый вид и даже выразил сомнение:

– Может статься, что погибший никакого отношения к делу не имеет.

– Конечно, выводы пока делать рано, – согласился Анатолий. – Мы должны дождаться результатов экспертизы. Но и сидеть сложа руки не будем. Ты, Роман, соберешь все сведения о Борисе Павловиче Яночкине. Вместе с участковым осмотришь квартиру, опросишь соседей. Нам важно знать, с кем он встречался, имел ли политические пристрастия? Тебе, Антон, предстоит «пошерстить» его родословную, короче, отыщи родственников, где бы они ни были. Один из вариантов – кому-то не давало покоя наследство покойного: все-таки квартира в Москве, а это сейчас стоит баснословных денег. А для тебя, Юра, самое сложное: надо допросить коллег по работе. Попробую выбить пропуск в Кремль, но если не получится, придется вылавливать сослуживцев на нейтральной территории. Особенно интересуют последние дни: когда уходил с работы, не встречался ли с кем, не заметили ли чего-то подозрительного?

– А что делать с правыми? – спросил Курков.

– Не думаю, что мы должны в это вмешиваться, – ответил Сивцов. – Пусть играют, ничего противоправного они не совершают.

Ближе к вечеру стали известны результаты судебно-медицинской экспертизы. Смерть Яночкина наступила накануне вследствие острой сердечной недостаточности. В крови умершего зафиксирована небольшая концентрация алкоголя. Не исключено, что приступ был спровоцирован каким-то препаратом, однако установить это практически невозможно, особенно если использовался токсин, идентичный тому, что вырабатывается организмом. Судя по всему, умерший страдал стенокардией, что достоверно объясняет его внезапную смерть.

Когда Анатолий изучал заключение судмедэксперта, в кабинет ворвался Кичкайлов.

– Ничем тебя порадовать не могу, – с порога закричал он. – Ни на ключе, ни на других предметах ничьих других «пальчиков», кроме покойника, нет. А вот с пуговицей какая-то интересная история.

– Говори, не томи, – зная, что криминалист любит помучить, взмолился Сивцов. – Она что, из гробницы Тутанхамона?

– Почти угадал, торжествующе улыбаясь, важно произнес Кичкайлов. – Представь себе, она изготовлена в кустарных условиях из бакелита. Для невежд объясняю: это первая пластмасса, которую удалось воспроизвести человечеству, аж в девятнадцатом веке!

– Действительно интересно, – согласился Анатолий. – Кому же понадобилось делать такие пуговицы?

– Ты следователь, тебе и разбираться! – бросил «следопыт с большой буквы». – Но, по крайней мере, пришивать такую к современному пиджаку было бы так же нелепо, как вставлять челюсть динозавра.

– Ну, это ты переборщил, – сказал Сивцов. – Пуговица, пусть она и старая, но функцию свою в любое время может выполнить, хоть на фраке, хоть на кальсонах. Ладно, давай ее сюда, да и все остальные вещи. Будем изучать.

Когда Кичкайлов ушел, следователь разложил перед собой нехитрый скарб покойного. Он полистал паспорт, отметив, что в нем стоит штамп о браке с Зинаидой Трофимовной Вершининой. Прописан в центре, на Страстном бульваре. Умер на семьдесят третьем году жизни. Страницы, где обычно записывается потомство, пусты, но это ни о чем не говорит: при обмене паспортов взрослые дети не вписываются. Но с другой стороны, Колобов утверждал, что Борис Павлович был одиноким. Ладно, Корицкий с этим разберется.

Он положил паспорт на место и придвинул к себе пуговицу. Анатолий никогда бы не сказал, что сделана она кустарно, но Кичкайлову виднее. Зачем умерший носил с собой эту старую кругляшку? Нашел? Сделал сам? Коллекционировал?

Сивцов набрал номер Рахматова и попросил внимательнее посмотреть, какие в квартире Яночкина есть пуговицы и не найдется ли что-нибудь вроде коллекции? «Мало ли, какие увлечения бывают у людей», – сказал он себе, закончив разговор.

Правда, одна версия не давала ему покоя, хотя он и считал ее почти абсурдной. Но в этом можно было убедиться, только проверив ее. Анатолий позвонил в научно-исследовательский центр биомедицинских технологий и попросил о встрече. Уже через полчаса он ехал в метро со странной пуговицей в кармане.




22


Ленину устроили большие смотрины. Он сидел во главе стола, за которым расположилось еще двенадцать человек: среди них он знал только двоих. У собравшихся было приподнятое настроение, и Иван Иванович весело спросил Владимира Ильича:

– Ну, как вы, батенька, себя чувствуете?

– Отлично, Иван Иванович, – таким же тоном ответил тот. – Каждый день подолгу гуляю, даже с белочкой вот познакомился. Удивительное создание!

Вскоре на столе появился самовар, увенчанный заварным чайничком, вазы с печеньем, сушками и конфетами. Стороннему наблюдателю, внимательно читавшему литературу о революционерах, эта картина показалась бы очень знакомой: так век назад могли проходить большевистские сходки. Вдобавок ко всему человек, окруженный вниманием расположившихся рядом товарищей, удивительным образом походил на вождя мирового пролетариата: та же лысина, те же калмыцкие усы, та же аккуратная бородка, наложенные на мягкую добродушную картавость.

Отхлебывая чай, один из гостей, представившийся Матвеем Павловичем, поинтересовался:

– Я слышал, Владимир Ильич, вы писать начали?

Ленин, нисколько не смутившись, чуть подался вперед и подтвердил:

– Думаю, что уже пора, столько мыслей накопилось. Должен особо поблагодарить Тимофея Николаевича и за выздоровление, и за помощь в литературном труде.

– Что же вас особенно волнует? – спросил молодой, с большими залысинами человек и добавил: – Кстати, я Валерий Владимирович, юрист.

– Самая главная тема – связь религии с жизнью, – убежденно произнес Ленин. – Представьте себе: почти две тысячи лет христиане, полагаясь на священное писание, несли веру, не имея убедительных доказательств истинности изложенного в нем учения. Думаю, именно сегодня долготерпение верующих должно быть вознаграждено. Каждый узнает, что часть событий, предсказанных пророками, уже произошла, другим – предстоит свершиться.

Он обвел аудиторию взглядом, словно озаренным прозрением. Окружающие с восхищением смотрели то на него, то на Тимофея Николаевича, который выглядел торжествующе.

– Владимир Ильич, вы осознаете, что это очень непростой путь, сопряженный с опасностями, непониманием толпы и даже открытой травлей? – предостерег ставший вдруг предельно серьезным Иван Иванович.

– Я очень многое испытал в жизни, – тихим, но твердым голосом отозвался Ленин. – И когда речь идет о спасении человечества, все личные переживания должны отойти на второй план. Я готов ко всему, но на сей раз Голгофа предназначена не мне, а тем, кто, не задумываясь, выбросил из души все святое, как ненужный мусор. Они, прикрываясь идеей общества потребления, уподобили мир вавилонской блуднице. К счастью, еще остались люди, достойные божьего благословения. К ним я устремлю свои стопы…

Гости зааплодировали, но Иван Иванович, подняв руку, остановил их. Он сказал:

– Мы все рады, что вы, Владимир Ильич, понимаете, на что идете. Но всем нам надо еще подготовиться, ведь враг очень силен. Он способен на коварство и подлость, на обман и даже убийство.

– А разве меня можно убить? – искренне удивился Ленин.

Собравшиеся растерялись. Пока они переглядывались друг с другом, Владимир Ильич, прищурившись, спросил еще раз:

– Неужели я восстал из мертвых, чтобы снова умереть?

Тишина продолжала висеть в комнате невидимой кисеей. Будто прорывая в ней прорехи, кто-то нервно хрустнул пальцами, кто-то вздохнул, кто-то откашлялся. Наконец, Иван Иванович тихо сказал:

– Этого, Владимир Ильич, мы не знаем. В любом случае постараемся вас оберегать. Мы обязаны исключить любые неожиданности.

Такой поворот событий несколько смутил Ленина. Он, углубившись в себя, задумался, отчего посредине лба пролегла заметная складка. Обведя людей, сидящих за столом, беспомощным, как у ребенка взглядом, он произнес:

– Мне надо хорошенько осмыслить все, что я здесь услышал. Только не хочу, чтобы вы подумали, что я проявляю малодушие. В конце концов, выбор сделан, и я должен идти до конца. А сейчас извините, мне нужно побыть одному.

Он поднялся и направился к лестнице. Когда его ноги уже отсчитывали ступеньки, Ленина окликнул Тимофей Николаевич:

– Владимир Ильич, только договоримся – без обид. Дело нам предстоит нешуточное, и мы должны полностью доверять друг другу, быть честными и ничего не утаивать.

При этом его шрам покраснел и стал напоминать надломленную ветку.

– Я все понимаю, – устало ответил Ленин и, окончательно приходя в себя, добавил: – Доверяю вам выполнить всю рутинную работу по организации моего пришествия.

Собравшиеся ахнули. Еще несколько дней назад этот человек был в буквальном смысле никем, и вот – произошла удивительная метаморфоза: он, действительно, стал всем, как в свое время напророчил коммунистический гимн «Интернационал».

Когда Ильич удалился, и было слышно, как он зашел в свою комнату и закрыл дверь, Иван Иванович строго спросил шрамоносца:

– А вы не перестарались? Что будет, если он перестанет подчиняться нам?

Тимофей Николаевич погладил шрам, начинающий бледнеть, и уверенно произнес:

– Не беспокойтесь! В крайнем случае, мы располагаем средствами, которые скорректируют его психику и поведение. Но, с другой стороны, согласитесь, что нам нужен не мямля, а уверенный в своем превосходстве настоящий мессия! Разве не так?

С его доводами согласились если не все, то большинство из двенадцати человек, о чем свидетельствовали одобрительные кивки головами. Яков Захарович справедливо заметил, что без харизмы их затея обречена на неудачу, поэтому не стоит разубеждать Ленина в его величии.

Однако некоторым такое поведение подопечного совсем не понравилось, хотя они, глядя на реакцию сотоварищей, и предпочли отмолчаться, сидя с отрешенными глазами.

Наконец Иван Иванович перешел к другой теме. Обратившись к искусствоведу, он спросил:

– Расскажите, пожалуйста, что у вас получилось с художником.

– Смею заверить, все в полнейшем порядке, – отозвался Яков Захарович. – Картина уже находится у нас. Комплектация выставки завершается, и мы объявили об ее открытии: оно состоится через неделю. Коллеги передали мне необходимый реактив, – он кивнул на человека, чьи плечи были несоразмерно узкими по сравнению с массивной головой, увенчанной шевелюрой, будто специально раскрашенной тоненькими полосками: с каждым темным волоском соседствовал седой.

– Это радует, – сказал лидер. – Только не забывайте, что чудо должно произойти не сразу, но обязательно в день открытия, на глазах у многих людей. – Убедившись, что его слова нашли должное понимание, он обратился к узкоплечему:

– Как обстоят дела с другими химическими препаратами?

Обладатель «тельняшечьей» шевелюры потер зачем-то руки и начал быстро говорить:

– Масляный состав для картин тоже уже почти готов. Мы хотим добиться, чтобы капли были как можно крупнее, но это уже дело техники. Так что все будет готово в срок.

– А для книг? – коротко поинтересовался Иван Иванович.

– Работаем, сложностей не предвидится, – отбарабанил химик. – Уверяю вас, что и здесь мы успеем все сделать.

– Хорошо, – удовлетворенно сказал. – А теперь давайте разберемся с овцеводами, – он перевел взгляд на одного из тех, кто предпочел никак не выражать свое отношение к харизме Ленина. Этот человек обладал незаметной внешностью с правильными, но невыразительными чертами лица, бледно-серыми глазами и русыми прилизанными волосами. Самым выдающимся в его облике были массивные руки с мощными утолщениями на фалангах пальцев. Встрепенувшись, словно его застали врасплох за крамольными мыслями, он, несколько нараспев, ответил:

– Все должно быть так, как задумали. Вот-вот ожидается приплод, – последняя фразу получилась у него как припев песни. – Люди надежные, к тому же мы выплатили им аванс, поэтому никаких проблем быть не должно.

Иван Иванович одобрительно кивнул, но потом, с силой разгладив на лбу морщины, озабоченно заметил:

– Все, вроде, идет хорошо, но, на мой взгляд, не хватает чего-то особенного, выдающегося. – Какие есть мысли на сей счет?

– Давайте «Аврору» задействуем, – неуверенно предложил самый молодой. – Ее залп произвел бы настоящий фурор.

– Сомневаюсь, что это соответствует нашим целям, – будто ощупывая идею пальцами, произнес искусствовед. – Но, может быть, здесь есть и рациональное зерно. Как вы отнесетесь к тому, что главное событие должно произойти именно в Ленинграде?

– Смольный? – спросил Тимофей Николаевич и тут же отступился от этой мысли. – Хотя нет, там же сейчас правительство, и здание очень хорошо охраняется.

– Вспомните, в 1917 году Ленин прибыл в Питер на Финляндский вокзал, – неожиданно горячо заговорил узкоплечий. – Там он выступил, стоя на броневике, что и явилось своего рода пришествием. Почему бы не выбрать это место еще раз, чтобы установить, как говорится, связь времен.

Иван Иванович, внимательно, не перебивая, выслушавший предложения, наконец, высказался:

– Нам важнее само событие, чем место, где оно произойдет. То, что вы предлагаете, будет выглядеть театрально: люди, знающие историю, могут подумать, что разыгрывается спектакль на открытой площадке или снимается кино.

– А я считаю, что на одном месте вообще сосредотачиваться не надо, – вмешался Яков Захарович, полагая, что если зашла речь об искусстве, то его слово станет самым веским. – В главном событии своего рода декорацией надо сделать Мавзолей, а наряду с этим подобное должно произойти еще в пяти-десяти крупных городах. – Он немного помолчал, поведя глазами, будто пытаясь поймать только что блеснувшую мысль, и продолжил: – Я сейчас вспомнил один важный эпизод из Библии, когда вавилонский царь Валтасар увидел, как на стене появляются светящиеся буквы, которые складывались в слова: «Мене, текел, упарсин». Если вы помните, сие означало: исчислил Бог царство твое и положил конец ему – оно будет разделено, а сам ты взвешен на весах и оказался слишком легковесным. Мне кажется, это именно то, что нам нужно! Представьте, что на Мавзолее вдруг появляются пророческие слова с подписью Ленина!

– А как такое можно практически осуществить? – заинтересовался Иван Иванович. – Если применить лазер, то все увидят луч, что нежелательно.

– Вполне реально сделать луч совершенно незаметным, – откликнулся Тимофей Николаевич. – Можно использовать инфракрасный диапазон, подобрав длину волны так, чтобы заставить светиться тот или иной материал, в данном случае гранит. Со стороны никто ничего не заподозрит.

– Да, может выглядеть впечатляюще, – согласился лидер. – Надо только написать эффектную фразу. Думаю, этим займетесь вы, – сказал он, обращаясь к элегантному мужчине, будто только что вышедшему сразу из модного бутика, парикмахерской и косметического салона.

Тот кивнул в знак согласия и, заметив, что ему дали слово, проговорил мягким баритоном:

– Мне нравится эта идея, и я постараюсь найти нужные слова. Но, на мой взгляд, нам надо определиться с толпой, которая оккупировала площадь. Нужна нам она или нет для достижения цели?

– Вряд ли коммунисты поверят в воскресение Ильича, – заметил мужчина с ежиком на голове. – Они же материалисты до мозга костей. Им нужен труп, а не живой вождь.

– Считаю, что нам поначалу и не требуется много народу, – поддержал его молодой, с залысинами человек.

– Значит, толпу необходимо рассеять, – подытожил Иван Иванович и, обратившись к шрамоносцу, спросил: – У нас ведь есть технические возможности сделать это?

Тимофей Николаевич ответил не сразу, прикидывая, как можно воздействовать на несколько тысяч людей в самом центре столицы, и только хорошо поразмыслив, произнес:

– Безусловно, мы попробуем применить нашу установку, и, думаю, эффект будет достаточно сильным. Но мне кажется, что сделать это надо только после того, как митингующие увидят загоревшуюся на Мавзолее надпись. Тогда они непременно свяжут свой панический страх с появившимися странным образом словами, и в ужасе покинут площадь. Это даст импульс к многочисленным слухам, что для нас окажется весьма полезным.

– Ну что ж, так и поступим, – подвел итог своеобразному «мозговому штурму» лидер. – А Ильича представим народу на Покров. Пусть денька три в стране походят пересуды.




23


С самого утра Красная площадь зашелестела, затрепетала тысячами белых крыльев. Стопки листов разлетались стаями и, побывав в руках множества людей, возвращались в «гнездо» – на трибуну, где пересчитывались, укладывались во внушительные пачки и перевязывались серой бечевкой.

Накануне объявили о старте предвыборной кампании, начинающейся со сбора подписей в пользу политических партий. Коммунисты немедленно воспользовались тем, что сторонников искать не было необходимости: в Москве и других городах на митингах за один день собрали почти половину нужного количества голосов, обеспечивающих пропуск на выборы.

Воодушевленные своим участием в политической жизни страны, митингующие с новыми силами стали скандировать: «Верните Ленина России!»

Свою силу и сплоченность они получили возможность продемонстрировать в этот день еще не один раз. Согласно плану, принятому на президиуме партии, впервые была применена тактика «окружения».

О силе ее воздействия рассказал вечером на политсовете партии «Правое дело» Максим Тюрин, молодой парень с зачесанными назад пепельными волосами, придумавший загадку про теремок-Мавзолей.

– Они обступили меня со всех сторон. Даже страшно стало. Как волки: глаза горят, того и гляди бросятся. И ни единого слова! Честно говоря, я не знал, что делать? Боялся, что затопчут.

Лев Полков внимательно посмотрел на него и спросил:

– А дальше?

– Стояли так минут, наверное, двадцать. У меня в голове начало шуметь, было такое ощущение, что вот-вот свихнусь. Начал просить, чтобы отпустили. Пришлось, как ребенку, дать честное слово, что больше так делать не буду. А что я мог сделать, не драться же с целой толпой, – последние слова Тюрина прозвучали особенно жалобно, он явно искал сочувствия у «верхушки» партии.

Аркадий Иосифович Шацкий, до этого сидевший почти безучастно, вдруг начал объяснять сложившуюся ситуацию:

– Они со всеми нашими так обошлись. Действительно, сопротивляться было бессмысленно. Только один герой нашелся: полез с кулаками. Но они сразу же сомкнули кольцо и сжали его так, что он чуть сознание не потерял.

– Да, молодцы! – воскликнул Полков, явно характеризуя не своих соратников, а политических противников. – Это они здорово придумали! А мы, в самом деле, оплошали: как-то все получилось несерьезно.

– Но ведь так и задумывалось, – нерешительно возразил Шацкий. – Высмеять затею этих большевиков.

– Так-то оно так, но мы не учли, что они окажутся умнее нас, – еще раз признавая поражение, произнес Глеб. – Но, по крайней мере, будет нам наука!

– Так что теперь, оставим их в покое? – поинтересовался один из членов политсовета, у которого очки висели на самом кончике носа.

– Этого делать нельзя, – твердо сказал Полков. – Каждый день на площади дает им лишние очки на выборах. Но нам нужно придумать нечто такое, что выставит коммунистов в невыгодном свете.

– Может быть, объявим свою акцию – еще один концерт? – предположил Шацкий. – Получим разрешение властей, пригласим какую-нибудь западную звезду, на выступление которой валом повалит молодежь, главное, чтобы было погромче. Я слышал, за рубежом большим успехом пользуется группа «Twinkle Wings» – «Сверкающие крылья» по-нашему. Насколько я знаю, с ней кто-то сейчас ведет переговоры. Вот давайте и заманим ее.

– Вот это совсем другое дело! – поддержал лидер партии. – Не какой-то там терем-теремок для младшего дошкольного возраста.

При его словах Максим Тюрин, еще несколько дней назад считавший своей удачей глуповатую загадку, густо покраснел: его самолюбию в этот день был нанесен еще один удар.

– Главное – освободить место для сцены, а уж молодежь расчистит себе пространство! – заметно повеселев, почти закричал Полков и, внезапно сменив тон, уже серьезно распорядился: – Нам надо управиться за неделю. Получится?

– Сроки, конечно, космические, но если задействовать серьезный финансовый ресурс, думаю, задача выполнимая, – отозвался член партии с очками на носу.

– Эх, жалко, что убили Джона, – вдруг встрял зрелых лет мужчина в свитере и с длинными волосами, видимо, в прошлом завзятый битломан. – Представляете, какой был бы классный лозунг: «У стариков – Ленин, у молодежи – Леннон!»




24


Готовясь к встрече с Колобовым, Анатолий Сивцов еще раз проанализировал, чем же он располагает? Он открыл на экране компьютера таблицу, к которой не прикасался все последние дни. Теперь у него появилось нечто новое, и он стал заполнять графы против слова «президент». В колонку «мотив» вписал: «Ленин – прошлое, тянет страну назад». Противоречия были сформулированы так: «Подозрение сразу падает на власть, особенно на этом настаивают коммунисты». Информация об уликах звучала следующим образом: «Труп работника Дирекции по эксплуатации Кремля в тоннеле, пуговица». И, наконец, Анатолий обозначил необходимые действия: «Выяснение подробностей о погибшем, допрос Колобова, других работников Кремля».

Его поход в научно-исследовательский центр биомедицинских технологий дал сенсационный результат. Принявший Анатолия заместитель директора Леонид Петрович Самохвалов удостоил принесенную улику только беглого взгляда. Затем, не объясняя, позвонил по внутреннему телефону и попросил настоящие пуговицы Ленина. Уже через три минуты вошла средних лет дама с пышной каштановой прической. Почти все пальцы на ее руках были при деле: каждый служил «вешалкой» для золотых колец и перстней. С этим великолепием никак не вязался прозрачный полиэтиленовый пакетик с двумя десятками невзрачных черных пуговиц.

– Это пуговицы Ленина, – сказал Леонид Петрович и жестом разрешил даме удалиться, что она и сделала, гордо неся свою пышную голову. – Не удивляйтесь, что так много. Они не подлинные. Настоящие когда-то подарили американским коммунистам, мы много раз просили вернуть их обратно, особенно в последнее время. Но они рассудили по-своему, и недавно подарили реликвию Нью-Йоркскому университету. Нашему центру пришлось заказывать своего рода муляжи в одной из химических лабораторий. А теперь давайте сравним!

Он высыпал несколько черных кругляков на стол, а рядом положил принесенную Сивцовым пуговицу. Совпадение было полное.

– Кажется, они идентичны, – заключил Анатолий. – Но чтобы подтвердить вывод, потребуется глубокая экспертиза, в том числе химический анализ. У вас можно одну позаимствовать?

Леонид Петрович радушно подвинул черный кружок ближе к следователю:

– Возвращать не обязательно. Нам и этих надолго хватит.

Он немного помолчал, а потом, поймав взгляд Сивцова, спросил:

– Как вы думаете, они еще понадобятся? Я имею в виду, удастся ли вам найти тело Ленина?

Анатолий и сам хотел бы это знать, и посему предпочел ответить уклончиво:

– Мы делаем все, чтобы вернуть тело.

Самохвалова явно не удовлетворил ответ, но он постарался не показать разочарования, хотя и заметил:

– Понимаете, Ленин – мумия, а для нее требуются особые условия, другими словами, определенная температура и влажность. В противном случае тело начнет быстро разлагаться. Я надеюсь, что злоумышленники, кем бы они ни были, отдают себе в этом отчет. Если, конечно, они планируют сохранить тело. В таком случае им понадобится климатическая установка, – скорее всего, специальный кондиционер. Может быть, мои рассуждения помогут вам найти нужное направление в поисках?

Выйдя из центра, Анатолий все дорогу до дома размышлял. В словах ученого, действительно, содержалось рациональное зерно. В конце концов, Ленина необходимо где-то хранить. Хотя с большей вероятностью можно допустить, что его просто зарыли на каком-нибудь кладбище или просто в поле: был Ильич, и нет Ильича. Но все это, конечно, надо тщательно проверить.

Уже на следующее утро, собрав следственную группу, он дал поручения Корицкому и Рахматову: проверить, когда, кем и где приобретались кондиционеры с функцией поддержания заданной влажности, какие делались захоронения на кладбищах, не замечено ли при этом что-либо подозрительное?

Предупредив, что времени до встречи с Колобовым осталось мало, он выслушал краткие доклады: что удалось узнать о Яночкине. Роман сказал, что ничего интересного в квартире не обнаружили: одинокий хозяин вел затворнический и даже аскетический образ жизни. Никаких коллекций, кроме нескольких боевых наград, принадлежащих самому Борису Павловичу, в доме не найдено. Соседи отзываются о нем очень хорошо, говорят, был тихим и спокойным. Утром уезжал на работу, вечером возвращался – в одно и то же время. Гостей после смерти супруги не наблюдалось, да и во время их семейной жизни они приходили крайне редко. Яночкин также не вел никаких дневников и не делал записей. Около телефона оказался листок с самыми необходимыми номерами – домоуправления, прачечной, нескольких магазинов.

– В квартире вообще нет ничего, что указывало бы на какие-то его личные связи, – сохранившим удивление голосом поведал Роман. – Как будто это не человек, а статистическая единица.

– Ты забываешь, где он работал, – возразил Сивцов. – Кремлевская служба не приветствует любые, в том числе и дружеские отношения на стороне. Как говорится, из высших соображений безопасности государства. А Яночкин провел за кремлевскими стенами всю сознательную жизнь. Так что ничего необычного в его замкнутости нет, – он перевел взгляд на Корицкого и скомандовал: – Давай, Антон, что у тебя?

У того тоже информация оказалась довольно скудной. Сам Яночкин был детдомовским, о его родне ничего не известно. По линии жены родственников не осталось: сама она – единственный ребенок, так же, как и ее мать в своей семье. Тесть – младший из братьев, все из которых погибли на фронте, сестер не водилось. Так что никаких дядь и теть, кузенов и кузин. Поэтому вряд ли кто предъявит права на наследство. Квартира, скорее всего, перейдет к государству.

Курков вообще пока остался не у дел: пробиться в Кремль не удалось.

– Сегодня я поговорю на эту тему с Колобовым, – обнадежил его Анатолий. – Если не получится с пропуском, придется поработать на похоронах. Думаю, мы узнаем, когда они состоятся.

Его прервал телефонный звонок.

– Здравствуйте, Анатолий Михайлович, это Колобов, – раздалось в трубке. – Хочу облегчить вашу работу и взять с собой двух человек – тех, что работали вместе с Яночкиным. Все равно пожелаете допросить их. Кстати, вы знакомы: они были понятыми, так что фамилии их у вас есть. Будьте добры, закажите и на них пропуска.

Сивцов многозначительно посмотрел на Куркова и ответил по телефону:

– Очень рад такому сотрудничеству. Приходите, жду, с пропусками все будет в порядке.

Когда разговор закончился, Анатолий распорядился:

– Юра, ты остаешься со мной, а вы, ребята – вперед, задания вам известны.

Антон Корицкий хотел было расспросить о подробностях предстоящего визита, но начальник группы уже листал протоколы, ища фамилии будущих визитеров. Когда они остались вдвоем с Курковым, он позвонил в службу охраны и назвал тех, кого нужно пропустить.

Ровно в одиннадцать дверь кабинета открылась и в проеме возникла грузная фигура Колобова, за которым, как две бледные тени, стояли ничем не примечательные люди: полным отсутствием каких-либо особых примет они даже походили друг на друга, хотя один был как минимум на десять лет моложе другого.

Анатолий поздоровался, внимательно посмотрел на знакомую ему троицу и твердо сказал:

– Понимаете, у нас есть определенная процедура опроса, – последнее слово он произнес не сразу, а после того, как пару секунд подбирал нужное слово. – Думаю, начнем с вас, – Сивцов указал на самого молодого из двоих сотрудников. – Надеюсь, вы не обидитесь, – обратился он больше к Колобову, чем к остальным, – если несколько минут придется посидеть в коридоре.

По лицу Сергея Сергеевича пробежала чуть заметная гримаса неудовольствия, однако, быстро справившись с собой, он поспешил заверить:

– Конечно, если дело этого требует, мы подождем, – и он, повернувшись, вынес свою фигуру из кабинета, увлекая за собой одного из подчиненных.

– Представьтесь, пожалуйста, – предлагая первому из троицы сесть, попросил Анатолий.

– Николай Иванович Петров, – ответил тот. – Заведующий сектором жизнеобеспечения зданий и сооружений.

Сивцов выполнил обычные при допросе формальности, проинформировав собеседника, что тот привлекается в качестве свидетеля по делу об исчезновении тела Ленина и смерти Яночкина.

– Скажите, – спросил он, – Борис Павлович работал в вашем подразделении?

– Да.

– Чем он занимался?

– Он отслеживал графики текущих ремонтов.

– Как он справлялся со своими обязанностями?

– Борис Павлович – человек исполнительный, именно это и требовалось в его работе. Правда, в последнее время стал сказываться возраст.

– Что вы имеете в виду?

– Наверное, склероз. Он начал забывать о поручениях, которые ему давались. Поэтому его приходилось постоянно контролировать.

– А об уходе на пенсию вы с ним не говорили?

– Пару раз говорил, но Сергей Сергеевич попросил пока не трогать старика. Естественно, и я проявлял к нему снисходительность.

– Какие у Яночкина были взаимоотношения в коллективе?

– Чисто рабочие, да у нас и не принято какое-то панибратство или, еще того хуже, совместные вечеринки.

– Он употреблял спиртные напитки?

– Я никогда не видел его выпившим или, как говорится, с похмелья.

– А позавчера он ничего не пил?

– Нет, как обычно был трезвым.

– Что вы можете сказать о графике его работы?

– Он у нас обычный: с девяти утра до шести вечера.

– Бывали случаи, что он отлучался с рабочего места?

– В этом нет никакой необходимости. Он всегда находился в своем кабинете.

– Когда Яночкин ушел с работы позавчера?

– Наверно, как обычно, в шесть часов вечера.

– Он к вам не заглядывал перед уходом, не докладывал о том, что ему нужно еще куда-то зайти?

– Нет.

– Как вы думаете, почему он оказался в тоннеле?

– У меня на сей счет нет никаких предположений. Тем более что у него без особых указаний руководства нет доступа к этому объекту.

– Состоял ли он членом какой-либо политической партии?

– У меня нет такой информации. Когда-то, как и все мы, он был коммунистом, но, думаю, сегодня это неактуально.

– Может быть, вы оказались свидетелем его встреч или телефонных разговоров, которые показались вам необычными?

– Ничего такого я не замечал.

– Жаловался ли Яночкин на здоровье?

– Вы же понимаете, он не хотел на пенсию, поэтому держался очень стойко. Хотя, как я предполагаю, у него были проблемы с сердцем: я видел у него на столе нитроглицерин.

Второй сотрудник хозяйственного управления, представившийся Дмитрием Семеновичем Некрасовым, почти слово в слово повторил то же, что и первый. Он видел, как Яночкин ровно в шесть часов вечера покинул кабинет, который они с ним делили. Самому ему пришлось немного задержаться, поэтому он не видел, как Борис Павлович вышел из здания. И, конечно, никакого спиртного они на работе не держат – не то место.

Когда Сивцов отпустил Некрасова, он спросил Юрия:

– Ну что ты по этому поводу думаешь?

– Или они, действительно, ничего не знают, или хорошо проинструктированы.

– Вот и у меня такое же мнение, – согласился Анатолий и, подойдя к двери, пригласил Колобова.

Тот, в отличие от предыдущих допрашиваемых, попросил разрешения раздеться, тщательно причесался и сел на стул в ожидании беседы. Сивцов решил начать с вопроса, казалось бы, не имеющего прямого отношения к делу:

– Скажите, Сергей Сергеевич, почему Яночкина не отправили на пенсию, все же возраст у него довольно преклонный?

– Человек он заслуженный, исполнительный, да к тому же одинокий, – ответил тот, не раздумывая. – Честно говоря, я испытывал к нему жалость, хотя не раз подумывал, особенно в последнее время, о том, чтобы отправить Бориса Павловича на заслуженный отдых. Кстати, вы просили подготовить информацию о родственниках. Вы прекрасно понимаете, что при приеме на работу в нашем ведомстве тщательнейшим образом изучают биографию кандидата. У Яночкина был тесть-генерал, он служил в кремлевской охране, но давно умер, так же, как и его супруга. По их линии прямых родственников не осталось. А сам Борис Павлович воспитывался в детдоме, куда его подбросили во время голодного мора в тридцатые годы. Никаких сведений о его родителях нет. По поводу друзей ничего определенного сказать не могу. Но, по-моему, у него была только одна привязанность – его жена, Зинаида Трофимовна, царство ей небесное!

– Хорошо, а как вы объясните тот факт, что в крови Яночкина обнаружены следы алкоголя?

– Мне это абсолютно непонятно. Может быть, в последнее время он, как говорится, втихаря прикладывался к рюмке?

– Вы в тот день, позавчера, видели Яночкина?

– Честно говоря, я с ним давно не встречался. Вы же понимаете, у нас разный уровень.

– Как вы думаете, что могло привести его в тоннель?

– Этого я не знаю, так же, как и о ключе, который оказался у него. Вообще в таком возрасте с людьми могут происходить странности. Тем более, когда человек совсем одинок. Не зря говорится: чужая душа – потемки.

– А вы сами, Сергей Сергеевич, состоите в какой-нибудь партии? – задав этот вопрос, Сивцов внимательно посмотрел на собеседника.

Колобов, нисколько не смутившись, ответил:

– Нет, я политикой не занимаюсь, хватает других забот. К тому же это у нас не приветствуется.

На какое-то время в кабинете повисла тишина. Сивцов понял, что никакой другой информации от кремлевского начальника он не услышит, а Колобов, воспользовавшись моментом, попросил:

– Если вам тело Бориса Павловича уже без надобности, то… сами понимаете, нужно похоронить человека.

– Да, конечно, судмедэксперт закончил работу, – согласился Анатолий. – Кстати, где состоится панихида?

– Мы решили арендовать дом культуры на Красной Пресне, – отозвался Сергей Сергеевич. – Правда, думаю, людей будет немного. А погребение назначим на завтра. Похороним со всеми почестями. Ведь смерть в тоннеле вряд ли может опорочить Бориса Павловича. Он, между прочим, в молодости был героем!

– Да, я знаю, – сказал Сивцов. – Что ж, я вас больше не задерживаю, спасибо за сотрудничество.

Они попрощались как хорошо знакомые люди, и Колобов ушел.

Как только за ним закрылась дверь, зазвонил телефон. Анатолий выслушал собеседника, хмыкнул и положил трубку.

После недолгого раздумья он произнес, обращаясь не то к Юрию, не то к самому себе:

– Непонятно, где Яночкин мог выпить? Один или кто-то его угостил? И почему Колобов дважды подкинул нам одних и тех же людей – сначала в качестве понятых, а теперь как сослуживцев. Может быть, это его приближенные? – Анатолий взглянув, вспомнил о Куркове и обратился к нему: – Ты все же сходи на похороны. Попытайся узнать – были ли какие-то особые отношения у Сергея Сергеевича с Яночкиным?

Он опять углубился в мысли вслух:

– Но в тоннель Борис Павлович шел явно не просто так, а, возможно, с поручением. Об этом свидетельствует пуговица – она с костюма Ленина, что уже доказано экспертизой: мне сейчас сообщили. Вполне возможно, что при транспортировке тела по тоннелю она оторвалась, но похитители заметили недостачу позже. Чтобы уничтожить улики, они должны были кого-то послать туда – найти и забрать пуговицу. Этим «кем-то» вполне мог быть Яночкин. Вдруг встрепенувшись, Анатолий скомандовал:

– Юра, бегом в судмедэкспертизу. Пока труп еще у нас, пусть ребята попробуют узнать, какой именно напиток употребил покойный? И вообще, надо сохранить пробы содержимого желудка: вдруг что-то еще выяснится!




25


– Владимир Ильич, у меня для вас сюрприз! – хитро улыбаясь, сказал шрамоносец.

– Что же именно, Тимофей Николаевич? – поинтересовался Ленин.

– Сегодня вы впервые выйдете, что называется, в люди, – торжествующе произнес тот. – Через полчаса за вами заедет наш товарищ – вы его видели. Он тоже доктор, но занимается нетрадиционными методами лечения. Чтобы, так сказать, ваша личность полностью соединилась с телом, он считает необходимым провести сеанс холотропного дыхания. Этот сильный психотерапевтический метод изобрел американец чешского происхождения Станислав Гроф. Ну, вы на месте все узнаете. Кроме вас там будут и другие пациенты: сеанс обычно бывает групповым.

Ровно через полчаса в доме появился мужчина с ежиком на голове.

– Будем знакомы: Федор Леонидович, – почтительно произнес он. – Вы готовы?

Владимир Ильич надел черную куртку с капюшоном, и через минуту они уже ехали по подмосковным дорогам, сопровождаемые дождем. В дороге он пролистал брошюру, предложенную ему попутчиком. Автор описывал свои впечатления от холотропного погружения в подсознание. Человек в таком состоянии переживает то ли прошлые жизни, то ли ощущения, испытанные в бессознательном состоянии. Тому, кто написал книжку, оказывается, довелось испытать собственное рождение во всех подробностях, которые способен описать разве что очень умственно развитый эмбрион. Ленин подумал, что это удовольствие – явно ниже среднего.

Конечным пунктом их маршрута стал девятиэтажный санаторий с ничего не говорящим названием «Восход». Они поднялись на девятый этаж и оказались в довольно просторном зале, где уже находилось человек десять. Весь он был устлан поверх ковров черными матами.

Федор Леонидович провел короткий инструктаж: после его команды надо улечься на матрац и начать быстро и глубоко дышать в такт его хлопкам. В определенный момент станет кружиться голова, но бояться не надо, важно продолжать дыхательные упражнения и пройти этот «барьер», за которым начнется самое главное. В любом случае, за состоянием пациентов проследит он сам и медсестра.

Когда все улеглись, доктор включил музыку и стал хлопать в ладони, задавая прямо-таки бешеный ритм дыхания.

Сначала Ленин ничего не ощутил, только сильно кружилась голова и было страшновато – а вдруг произойдет непоправимое, и он погрузится туда, откуда уже не будет пути назад?! При этом сознание на протяжении всего сеанса оставалось холодным и как бы со стороны фиксировало все, что происходит.

В какой-то момент стали трястись руки, которые, казалось, могли лопнуть от избытка энергии. Потом они из положения «по швам» сами по себе начали подниматься вверх. Конечности двигались помимо его воли, медленно, но неотвратимо.

Застыв на какое-то время в вертикальном положении, руки начали расходиться в стороны. В самом конце движения они резко упали на пол, будто их кто-то с силой прижал. Так Ленин оказался в позе человека, руки которого привязаны к перекладине. Он услышал какие-то грозные голоса, потом резкие удары молотка и ощутил сильнейшую боль в ладонях.

В такой позе он лежал довольно долго, продолжая чувствовать нестерпимое жжение в конечностях. Наконец, руки вновь начали свое движение – на сей раз они поползли вверх, словно Ленин собрался прыгать в воду с вышки.

И вдруг он ощутил невесомость. Было полное впечатление, что находится в бесконечном пространстве и может свободно в нем перемещаться, получая от этого ни с чем не сравнимое наслаждение. Сначала Ленин робко попробовал отклониться немного в одну сторону, потом в другую, и, ощутив полную свободу, стал летать, выполняя любые, какие только можно придумать, фигуры «высшего пилотажа».

Внезапно полет был остановлен мыслью о людях, вообще о том, какие несчастья преследуют их в жизни. Лениным овладела вселенская скорбь. Он встал на колени в позу молящегося, и слезы полились из его очей. «Бедные, бедные люди», – шептал он.

Постепенно возвращалась реальность. Владимир Ильич увидел вокруг своих товарищей по сеансу. Кто-то вскрикивал, кто-то махал руками... На душе было очень покойно, казалось, что ничего невозможного в мире нет…

Потом Федор Леонидович провел «разбор полетов». У женщин впечатления оказались намного красочнее, чем у мужчин. Одна из дам была одалиской в персидском гареме, где блаженно танцевала танец живота, другая – маленькой девочкой в средневековом городе, третья отказалась что-либо рассказывать и при этом густо краснела... Владимир Ильич, как и договаривались, ничего не сообщил о своем видении.

Когда они остались вдвоем, психотерапевт спросил:

– Вы все узнали?

– Да, это была Голгофа, и я пережил ее еще раз, – отозвался Владимир Ильич.

– Думаю, теперь у вас не должно быть никаких сомнений в том святом деле, на которое вы идете! – твердо заявил Федор Леонидович, и Ленин готов был подписаться под каждым его словом.




26


До конца рабочего дня Антон успел обойти только шесть фирм из восемнадцати, торгующих промышленными кондиционерами с функцией поддержания заданной влажности воздуха. Встречали его по-разному: в одних сразу давали список организаций, которым было продано это оборудование, в других долго держали рядом с постом охраны, пока решался вопрос его допуска в офис.

Он подробно расспрашивал, когда и где устанавливалась купленная техника, и представители фирм без затруднений отвечали на вопросы: их рабочие обычно сами и монтировали кондиционеры.

Только в одном случае, уже под занавес работы всплыли некоторые обстоятельства, вызвавшие интерес Корицкого. Это было около полумесяца назад. В компанию «Эверест» обратился мужчина средних лет с вишневым кожаным кейсом. Продавцы сразу заметили необычность его поведения.

Во-первых, покупатель хотел заплатить необходимую сумму не по безналичному расчету, как обычно, а купюрами. Работники фирмы в таком предложении усмотрели провокацию налоговой инспекции и наотрез отказались принимать наличные. Видимо, это было уже не первое место, где побывал клиент, предлагая «живые» деньги, и где его «пробросили». После бесплодных переговоров и телефонного звонка в свой офис он все же согласился на безналичный расчет.

Во-вторых, покупатель отказался от услуг компании, заявив, что у него есть бригада, которая в силах справиться с монтажом. Он и слышать не хотел ни о каком контроле за установкой оборудования. Его не остановило и то, что в этом случае на купленную технику не будет распространяться гарантия, и любую поломку придется устранять на свой счет.

В-третьих, забирал он кондиционер своим или, что, наверное, ближе к истине, арендованным транспортом, попросив не вносить номер автомобиля в накладную.

В другое время все эти обстоятельства не вызвали бы подозрений, – многие бизнесмены стараются что-то скрыть от государства, от партнеров, от жены, наконец. Но в свете дела об исчезновении тела Ленина такие подробности покупки кондиционера показались Антону весьма странными.

Он попросил откопировать все документы, связанные с приобретением, и пока приветливая сотрудница офиса корпела у ксерокса, ответил на звонок по мобильному телефону.

– Дядя Вася, это вы?! – прокричал он в трубку, но потом, вспомнив, что находится на чужой территории, стал говорить тише. – Конечно, рад! Давно не виделись.

Он выслушал собеседника и стал предельно серьезным.

– Хорошо, давайте встретимся. Где? На Савеловском? Идет. Я через полчаса буду.

Забрав бумаги, он понесся к месту встречи. По дороге Антон размышлял, зачем он понадобился старому приятелю отца? Тот, между прочим, помог ему перебраться в Москву, да еще сразу в Генеральную прокуратуру. Так что не идти было нельзя. Шестое чувство подсказывало ему, что свидание, скорее всего, связано с делом, которым он сейчас занимается.

Интуиция его не подвела. Василий Дмитриевич и второй, выглядевший гораздо моложе, человек с ежиком на голове, назвавшийся Виктором Петровичем, пригласили его в ближайший ресторан и попросили рассказать о ходе следствия.

Антону стало как-то не по себе. Он, действительно, был обязан старшему товарищу, но неужели ради этого надо выдавать служебные тайны?

Василий Дмитриевич, прекрасно понимая состояние Корицкого, ласково сказал:

– Тоша, ты не переживай! Мы, коммунисты, не меньше вашей следственной группы заинтересованы в скорейшем раскрытии дела. И можем оказать помощь конкретно тебе, когда представится такая возможность. И всего-то надо – обмениваться информацией. Это называется – сотрудничество, так что давай работать вместе, рука об руку.

– А у вас есть сведения, которые будут интересны нам? – чувствуя, что начинает сдаваться, спросил Антон.

– Конечно, – вступил в разговор Виктор Петрович. – Мы, например, знаем, что тело Ленина вынесли по подземному тоннелю. Значит, поиски должны привести в Кремль.

– Откуда вам известно? – заинтересовался Корицкий.

– У нас есть верные люди в Дирекции по эксплуатации Кремля, – ответил «ежик». – Они утверждают, что один из сотрудников изготовил дубликат ключа и мог свободно проникать в переход. А что еще надо?

– Об этом и мы знаем, – заявил Антон. – Более того, – здесь он осекся, решив, что до поры до времени стоило бы держать язык за зубами.

– Что «более того»? – спросил Василий Дмитриевич. – Договаривай, Тоша!

– Нет, дядя Вася, вы меня пока не убедили в том, что я должен быть с вами откровенным, – одумавшись, вернулся на прежние позиции Корицкий.

– Хорошо, давай зайдем с другой стороны, но сначала неплохо бы выпить, – продолжил старый друг отца. Он разлил по стопкам принесенную официантом водку, поднял свою и торжественно произнес: – Давай за дружбу, она может творить чудеса!

Алкоголь лег на душу на удивление легко, и Антон снова почувствовал симпатию к человеку, которого он знал всю жизнь. А Василий Дмитриевич, между тем, продолжил тему:

– Ты же знаешь, мы с твоим отцом – не разлей водой, всю жизнь друг друга выручали, и, бывало, нарушали при этом какие-то правила. Но ведь и прожили не зря! Кстати, недавно я от души повеселился: вспомнил его бутылку с женьшенем, – он подмигнул Корицкому и захохотал. Тот сразу понял, о чем речь, и широко улыбнулся:

– Да, бутылка фирменная!

Виктор Петрович, не понимая, в чем дело, попросил рассказать, что же такое скрывалось в «веселом» сосуде?

– Ты, Тоша, сам опиши, у тебя хорошо получится, – предложил Василий Дмитриевич.

Антон, не ломаясь и чувствуя, что компания ему все больше нравится, начал рассказ, который звучал примерно так.

Папа Корицкого очень обрадовался, когда ему из Китая привезли пол-литровую бутылку водку, а в ней вальяжно плавал мясистый корень, похожий на человечка. Тогда это была настоящая диковинка, и поначалу счастливый отец только показывал гостям азиатское чудо.

Но разве водка, пусть даже и с женьшенем, может долго быть «стратегическим запасом» у русского человека? На одной из вечеринок бутылку, наконец, торжественно открыли, и гости всласть «полечились» ею, да так, что водки в бутылке осталось на донышке. Все очень расхваливали целебный напиток, попробовал его и Антон, но вкус алкогольного женьшеня ему не понравился – наверное, эффект был бы таким же, если настоять водку на корне обыкновенной петрушки.

Утром к отцу пришло раскаяние – продукт, который он планировал употреблять каплями по вечерам для «тонуса», почти бесследно испарился. Однако сокрушался он недолго – прошел примерно час женьшеневого похмелья, и решение было найдено, причем и ближайшую и на отдаленную перспективу. Купленная в магазине обыкновенная водка, кажется, «Столичная», перекочевала в тару с корнем. И действительно, почему бы женьшеню, обладающему столь выдающимися свойствами, не стать «долгоиграющим»?! Чтобы убедиться в том, что целебные качества перешли в новый напиток, папа сразу же попробовал его. Эффект оказался потрясающим: похмелье как рукой сняло! Впрочем, такого же результата он добился бы любым алкоголем безо всякого корня…

С этого времени на всех дружеских встречах с употреблением спиртных напитков, которые проходили в их доме, на столе всегда красовалась китайская бутылка с корнем. Она неизменно вызывала восторг гостей, хотя большинство из них догадывалось о происхождении целебного напитка: вряд ли у отца имелся китайский «погребок» с батареей «женьшеневки».

Кульминация наступила после пятидесятого или шестидесятого «орошения» отечественной водкой азиатского корня. Когда застолье было в самом разгаре, один из новых гостей, приехавший из Москвы, воспользовавшись минутной отлучкой папы, ухитрился с помощью нитки вытащить женьшень из «священного» сосуда.

Откусив верхнюю часть корня, он смачно захрустел им, вызвав ужас у других участников «банкета». Как раз в этот момент вернулся отец и увидел кощунственное зрелище. Весь его вид выражал неподдельную скорбь, будто речь шла о людоедстве – варвар заживо пожирал любимого человечка.

Папа стремглав бросился к московскому вандалу и выхватил останки корня из его рук. Ведь прямо на глазах рушился заведенным им порядок, предполагавший, что водочный женьшень будет жить в доме вечно, его станут передавать по наследству сыновьям, чтобы они поддерживали в «человечке» жизнь, снабжая его высококачественным алкоголем.

Конечно, «людоед» ничего не понял, да ему никто и не стал объяснять, в чем подлость его поступка. Чувствуя неловкость, он счел за лучшее ретироваться из гостей, сославшись на усталость. Это после женьшеня-то!

Папа с серьезностью профессора медицины осмотрел покалеченное «тело». Потом осторожно взял нож и аккуратно, как хирург скальпелем, срезал часть, где обозначились следы от зубов варвара. У корня остались целыми «руки» и «ноги», но он стал безголовым, как майн-ридовский всадник. В таком виде его водворили обратно в бутылку, и еще какое-то время он радовал участников пирушек.

Но эта история все же получила свою развязку, да такую, что ни о каком наследстве, передаваемом из рода в род, речи уже идти не могло. Как-то в одной из командировок Антон увидел в магазине водку, как оказалось, корейскую, где также плавали корни женьшеня. Стремясь обрадовать папу, он купил сразу пять бутылок и привез ему в подарок. Но вместо радости увидел в его глазах разочарование: тот корень был единственным и почти «священным», а новые – ширпотребом! И правда: водка в корейских бутылках оказалась не такой вкусной и целебной, как из папиной долгоиграющей бутылки.

Виктору Петровичу очень понравился рассказ Антона. Он похлопал его по плечу и, смеясь, сказал:

– Веселый у тебя старик!

А потом, обращаясь к Василию Дмитриевичу, спросил:

– А не вы случайно были тем московским гостем?

– Конечно, нет, – ответил тот. – Я бы на такое кощунство не пошел. Да и жил тогда не в столице, а в Ростове-батюшке.

Виктор Петрович хмыкнул и подбодрил Антона:

– Кстати, чувствуется, что и ты парень непростой. Думаю, далеко пойдешь по службе. А мы можем тебе в этом помочь! Ты, наверное, уже понял, что в Москве один – не воин. Нужны знакомства, связи. Мы готовы все обеспечить.

Они выпили в очередной раз, и Корицкий подумал: «Мундир генерального прокурора, наверное, пошел бы мне».

В конце концов, получив от «вербовщиков» все гарантии неразглашения их будущего сотрудничества, он согласился.

– Ну а теперь, Тоша, поведай нам то, о чем не хотел говорить в самом начале. Есть какие-то подробности? – спросил Василий Дмитриевич.

– В тоннеле нашли труп того сотрудника Дирекции по эксплуатации Кремля, о котором вы говорили, – медленно произнес Корицкий. – И самое главное, в кармане у него обнаружили пуговицу – точно такую же, как на костюме Ленина.

– Вот это да! – воскликнул Виктор Петрович. – Не зря мы считали, что тело выносили через тоннель. Потеряли пуговицу! Но почему его убили?

– Вскрытие показало, что он умер естественной смертью – не выдержало сердце, – пояснил Антон.

– Значит, и вправду, все дороги ведут в Кремль, – задумчиво произнес Василий Дмитриевич и добавил, обращаясь к Корицкому: – Это ты все обнаружил?

– Нет, я другими делами занимаюсь, – смущенно ответил Антон.

– А чем именно, – поинтересовался Виктор Петрович.

– Ищу покупателей специальных кондиционеров, которые могли бы поддерживать режим для хранения тела Ленина.

– Ты считаешь, они от него еще не избавились? – спросил Василий Дмитриевич.

– Трудно сказать, – протянул Антон. – Но шеф дал мне это задание, и я его выполняю.

– Что-нибудь удалось обнаружить? – вмешался Виктор Петрович.

– Есть одна фирма, которая, по моему мнению, хотела скрыть, для чего она закупает оборудование, где оно будет установлено и для каких целей предназначается, – не стал скрывать Корицкий.

– Вот видишь, в чем преимущество совместной работы, – воодушевленно сказал Василий Дмитриевич. – Мы можем тебе помочь: по своим каналам проверим, что это за фирма? Давай название и реквизиты!

Антон передал бумаги, и Виктор Петрович стал старательно переписывать данные в блокнот.

В конце концов, они договорились поддерживать связь. Прощаясь, Василий Дмитриевич сказал:

– Знаешь, Тоша, мало ли кто интересуется твоим телефоном. Вот тебе, как бы это сказать, – конфиденциальный аппарат, по нему давай и будем вести переговоры.

Он протянул Корицкому новый «мобильник», хотя и не самой последней модели. Заметив, как Антон отнесся к подарку, добавил:

– Не смотри! Конечно, не самый навороченный, зато не привлечет внимание.




27


Роман Рахматов даже не предполагал, что в столице каждый день умирает столько людей. На всех кладбищах, где он побывал, тянулись длинные ряды свежих захоронений, накрытых шалашами погребальных венков. Роман быстро и по-деловому задавал вопросы могильщикам и к концу дня управился с заданием. Быстрота вообще была отличительной особенностью его характера, а наличие собственного автомобиля давало возможность успевать там, где другие обязательно бы «тормозили».

К концу дня ему удалось выяснить, что только в одном случае тело хоронили в закрытом гробу, причем покойного провожала в последний путь одна-единственная женщина, которая горько и вполне естественно рыдала.

Роман подошел к указанной могиле и прочитал белые слова на черной дощечке: «Иннокентий Ричардович Подкорытов». Далее значились годы жизни: из них следователь установил, что покойный скончался в молодом возрасте – 25 лет от роду. Венков было немного, с обычными для такого случая надписями. Только одна из них несколько удивила Рахматова: «Для меня ты был больше, чем человек! Марина».

В администрации кладбища ему дали адрес умершего, через милицейскую справку он узнал телефон и прямо с кладбища позвонил. Ответил женский голос.

– Это Марина? – наугад спросил Роман.

– Да, а кто говорит? – сказали в трубку.

Роман представился и задал прямой вопрос:

– Скажите, кем вам приходился Иннокентий Ричардович Подкорытов?

– А вам какое дело? – выдержав паузу, отпарировала Марина. – Он не преступник.

– Мне не нравятся обстоятельства его погребения, – заявил следователь. – Почему его хоронили в закрытом гробу, и никто, кроме вас, не провожал его в последний путь?

– Это вас не касается! – еще раз отрезала собеседница.

– Ошибаетесь, – произнес Рахматов и бросился в атаку: – У меня есть все основания считать, что в могиле находится совсем не тот, о ком написано на табличке.

Марина некоторое время не отвечала, видимо, решая для себя, как ей вести себя со следователем, но потом продолжила в неизменном тоне:

– Можете считать все, что угодно.

Роман предпринял еще одну попытку:

– Если вы не хотите ничего объяснять, нам придется произвести эксгумацию.

– А что это такое? – холодно поинтересовалась собеседница.

– Выкопаем гроб, откроем и посмотрим, кто там лежит, – почти торжественно изрек сыщик.

– Вы этого не сделаете! – выпалила Марина. – Я вам не позволю! – и она бросила трубку.

Такой поворот дела только усилил подозрения Рахматова. Дав указание администрации кладбища тщательно охранять злополучную могилу, он прыгнул в машину и понесся в прокуратуру.

Вбежав в кабинет Сивцова, он с порога прокричал:

– Есть подозрительная могила!

Анатолий не сразу понял, о чем идет речь, хотя еще утром дал задание Рахматову. Но в данную минуту его больше занимало другое – все, что было связано с Яночкиным.

Наконец, сообразив, в чем дело, он попросил Романа изложить подробности.

– Ну что ж, готовь документы, думаю, проблем с разрешением на эксгумацию у нас не будет, – сказал Сивцов, внимательно выслушав подчиненного. – Только не забудь письменно известить эту Марину – адрес ее ты знаешь. Кстати, на каком кладбище находится могила?

– На Рождественском, – ответил Рахматов.

– Какое совпадение! – воскликнул Анатолий. – Завтра там хоронят Яночкина. Давай-ка, совместим эти два мероприятия. Эксгумацию планируй на одиннадцать, а потом сразу пойдем на похороны – они в двенадцать. И Юру с собой возьмем.

Рахматов сделал все, как сказал ему Сивцов. Ему даже удалось найти участкового милиционера, который без проблем вручил Марине Николаевне Подкорытовой извещение об эксгумации и сразу же передал следователю контрольный корешок с ее подписью.

Назавтра на машине Романа они втроем ехали на кладбище. Могильщики, поартачившись и убедившись в том, что магарыч им не светит, взялись за лопаты. Администрация кладбища выделила двоих понятых, те стояли и всем видом показывали, что им надо спешить выполнять свои непосредственные обязанности.

Наконец, лопаты уткнулись в крышку гроба. Рабочие подкопали его с боков, приподняли какими-то хитрыми крючками, подсунули под дно две веревки, а концы выбросили на края вырытой ямы.

В этот момент Сивцов заметил приближающуюся к ним женскую фигуру в серой норковой шубке.

– Марина? – спросил он Рахматова и, получив в ответ утвердительный кивок, скомандовал могильщикам: – Поднимайте!

К тому моменту, когда Подкорытова подошла к разрытой могиле, они уже снимали крышку гроба. Марина не успела помешать, хотя, судя по всему, хотела это сделать.

У понятых, будто они всю жизнь пели дуэтом, одновременно вырвался возглас удивления:

– Вот, блин…

В гробу на мягком белом покрывале лежал громадный мраморный дог.

– И это Иннокентий Ричардович? – прокричал Рахматов, обращаясь к Подкорытовой.

Но она, не обращая внимания на сыщика, бросилась к гробу и, обняв собачью голову, стала причитать:

– Кешенька, милый, прости, что тебя потревожили!

Сивцов тронул ее за плечо и жестко сказал:

– Гражданка, опомнитесь, что вы делаете! Как вы могли додуматься похоронить пса среди могил людей?!

Она, не отрываясь от трупа своего любимца, зло бросила:

– Какие люди?! Одна мразь кругом! Одни сволочи! Вот он, – она погладила шерсть усопшего пса, он – человек! Настоящий!

В ее глазах читалось явное безумие, но Анатолий решил выслушать собачницу до конца и сделал соответствующий знак подчиненным.

– Он никогда не предавал меня, всегда был добр и ласков. Мы жили душа в душу, и никто нам не был нужен. Только он и я, – она посмотрела на рабочих, давившихся от смеха, и закричала: – Что ржете, алкаши чертовы! Да вы когтя его не стоите, хоть мужиками называетесь.

Еще минута, и ситуация могла закончиться дракой. Анатолий решил вмешаться. По его жесту Роман и Юра взяли женщину под локти и оттащили от гроба.

– Я полагаю, что вы подделали документы и на таком основании добились захоронения пса на кладбище, – официальным голосом произнес Сивцов. – За это вы ответите по закону: вам грозит крупный штраф. – И, не обращая внимания на проклятия, сыпавшиеся со стороны Подкорытовой, сказал понятым: – Пусть ваша администрация составит акт и напишет заявление в райотдел милиции о незаконном погребении. Мы, со своей стороны, подтвердим данный факт.

Трое сыщиков успели на похороны Яночкина вовремя. Гроб как раз выносили из автобуса, чтобы поставить на небольшом постаменте. Желающих напутствовать Яночкина в последнюю дорогу оказалось немного. Не было и Колобова, хотя Сивцов ожидал его увидеть.

Анатолий подошел к уже дважды знакомому ему Петрову, поздоровался и спросил, почему нет Сергея Сергеевича?

Тот, несколько смутившись, сослался на то, что Колобова вызвали в Администрацию президента по срочному делу, поэтому он и не смог поехать.

Речи произнесли быстро, и гроб вскоре оказался зарытым влажной глинистой землей. Юрий Курков подходил то к одному, то к другому сослуживцу Бориса Павловича, пытаясь выяснить, связывали ли его с кем-нибудь хотя бы товарищеские отношения? Увы, в расставленные им незримые сети попал только один факт, который мог представить интерес для следствия. Оказалось, что Яночкин и Колобов являются хоть и дальними, но родственниками.




28


На открытии выставки собрался весь московский бомонд, хотя было не совсем понятно, что же привлекает любителей «гламура» в подобных мероприятиях, где все идет довольно скучно, по строго заведенному порядку? Неужели бокал дорогого, пусть даже и французского шампанского?!

Когда отзвучали речи, была перерезана ленточка, сделаны фотографии и действительно знаменитых, и скандально известных личностей, разодетая публика стала чинно прохаживаться вдоль картин. Но многие посетители, у которых, кажется, даже на лбу сияли огромные латинские буквы «VIP», больше смотрели не на полотна, а друг на друга, при этом глаза их становились похожими на экранчики калькулятора: шел откровенный подсчет, кто чего стоит, включая одежду и обувь «от кутюр», аксессуары и драгоценности. Всех этих похожих друг на друга молодых дам даже симпатичными назвать было трудно. Но именно этих существ женского пола в последнее время подсовывали народу в качестве эталона красоты. Они мелькали в сериалах, блистали нарядами на многочисленных вечеринках, болтали, не закрывая рта, в телепередачах, отстаивая некий особый образ жизни. И если бы какому-нибудь иностранцу не представилась возможность выйти на улицу любого российского города и увидеть обыкновенных девушек и женщин, то русскую красавицу он представил бы себе так: нос с горбинкой, выпученные глаза, мышиный хвостик блеклых волос и не закрывающийся ни на минуту рот.

И на выставке, носившей громкое название «Будущее России», эти суррогаты дамских чар не только ходили, выражая громкими голосами, напоминавшими чаячьи крики, не то восторг, не то негодование, – они смотрели своими пуговичными глазами с портретов, выполненных известными художниками за порядочные деньги.

Одна из таких картин изображала дочь богатых родителей Фаину Волчок, успевшую засветиться не только на сборищах молодых бездельников, но и в некоторых сферах творчества. Она даже написала книжку, где птичьим языком отстаивала право себе подобных на жизнь безо всяких ограничений и правил. Это было даже трудно назвать снобизмом: гипертрофированное «я» глупенькой дамочки представало перед читателем в виде огромного – выше небоскребов – памятника, высеченного из чистого алмаза.

Но, отдавая дань моде, народ роился именно у портрета с ее изображением. Сама Фаина, привыкшая эпатировать публику, пригласила к своему «лику» телевизионщиков. Глядя в камеру и показывая рукой на картину, она начала вещать:

– Этот портрет я бы назвала самым выдающимся произведением на открывшейся выставке, которая называется «Будущее России». А кто же, как не я, молодая, талантливая, энергичная может служить символом и залогом прекрасного грядущего этой страны?!

Она жеманно улыбнулась в камеру, обнажив челюсти, росшие под небольшим углом друг к другу, образуя подобие положенной набок крыши. Но пауза, которую Фаина хотела выдержать ровно пять секунд, затянулась. Она вдруг увидела наполненные ужасом глаза собравшихся вокруг людей, и даже подумала, что виной этому, наверное, ее прическа. Фаина собралась уже остановить съемку, чтобы достать зеркальце и оценить свой внешний вид, но, наконец, поняла, что дело не в ней: и взгляды собравшихся, и объектив камеры уже были обращены не на ее персону, а левее, где висело другое полотно, на которое она и не обратила внимания.

Сделав два шага вперед и повернувшись, она увидела то, что так изумило других. Картина, где были изображены три распятия, постепенно меняла свои очертания. Кресты и висящие на них люди стали бледнеть, и сквозь них проступали другие краски, становившиеся все ярче и насыщеннее.

– Господи, да это Ленин! – прозвучал чей-то сдавленный голос.

Еще через несколько секунд ни у кого уже не оставалось сомнений в том, что религиозная по духу картина внезапно трансформировалась в портрет вождя мирового пролетариата. От распятий остались только тени, одна из которых совместилась с носом и перечеркнула лоб, а две другие своими крестовинами легли точно на зрачки глаз, что придало облику Ильича скорбное и одновременно требовательное выражение.

Оператор, еще не веря своей удаче, ни на миг не переставал вести съемку, правда, не вполне осознавая смысл происходящего.

В воцарившейся тишине неожиданно громко, как пророчество, прозвучал голос человека с темной кудрявой шевелюрой:

– Ленин – это знак свыше! Это – будущее России!

И хотя оператор не успел снять говорившего, слова его были записаны на пленку.

Вечером сюжет показали по самому рейтинговому в стране каналу, а потом он попал в программы новостей всех известных мировых телекомпаний. Имя Ленина вновь и вновь повторялось на разных языках, тележурналисты связывали исчезновение его тела из Мавзолея и этот странный случай с портретом.

Но жизнь подбрасывала все новые сюжеты, как будто начался всемирный показ сериала с Ильичом в главной роли.

На следующее утро в Ульяновске и нескольких других крупных городах России, где сохранились памятники Ленину, на пьедесталах были обнаружены маленькие, только что родившиеся ягнята, лежавшие на подстилках из соломы. Они жалобно блеяли, словно ища защиты у людей, слетевшихся, чтобы посмотреть на новое чудо. Утверждали, что из уст барашков явственно слышалось: «Ле-е-нин!»

В московском Музее революции на портретах Ильича вдруг появились крупные маслянистые капли. Когда их взяли на исследование, то выяснилось, что по химическому составу они идентичны мирре, выступающей на церковных иконах. Потом подобные случаи были зафиксированы и показаны по телевидению еще во многих местах страны, по которой понеслась молва: Ленин мироточит!

Истопника Сергеевской средней школы Челябинской области показали по центральному телевидению с томиками Ленина в руках. Запинаясь, он рассказал, что по приказу директора хотел сжечь ставшее ненужным собрание сочинений вождя, чтобы сэкономить немного дров. Но даже в раскаленной топке книги не загорелись! Одну он даже облил керосином, но из этого ничего не вышло: жидкое топливо воспламенилось, но том остался невредимым. Книги пытались потом сжечь в присутствии телевизионной бригады, но эффект был тем же: огонь их не брал.

Еще один странный случай произошел с председателем сельсовета в Сибири. Поздно вечером он возвращался из гостей домой, причем совершенно трезвый. Проходя мимо своей конторы, увидел в окне свет. Когда зашел, чтобы выключить электричество, понял, что оно здесь не при чем. Сияние исходило из книжного застекленного шкафа, где стояло полное собрание сочинений Ленина! Каждый том светился, что потом было засвидетельствовано телекамерой.

Вся страна только и говорила об этом, причем одни полагали, что такие знаки бывают только перед войной, другие, наоборот, считали, что они дают надежду на изменение жизни к лучшему. Никак не отреагировали на чудеса ни официальные власти, ни руководители Обновленной коммунистической партии, ни деятели церкви.




29


Слухи о странных происшествиях не миновали и Красную площадь, где участники затянувшегося митинга горячо обсуждали их, полагая, однако, что все случившееся – своего рода пиаровская кампания властей, задумавших отнять Ильича у коммунистов даже таким мистическим способом. Но пересуды быстро отошли на второй план: возникла более серьезная угроза, о которой предупреждали многочисленные плакаты, расклеенные на всех близлежащих зданиях. Они зазывали народ на концерт рок-группы «Twinkle Wings», и остановить надвигающуюся музыкальную атаку коммунисты были не в силах.

С утра рабочие в аккуратных голубых спецовках ближе к Васильевскому спуску начали сооружать сцену: она представлялась митингующим эшафотом, где будет совершена расправа над их акцией протеста.

– Что станем делать? – спросил Лиганова соратник по партии, лысый человек в очках, висевших на самом кончике носа.

– Будем стоять до конца, – решительно ответил Георгий Алексеевич, хотя сам сомневался в том, что это даст какие-то результаты.

К вечеру в сторону площади потекли мощные потоки жаждущих услышать всемирно известных музыкантов. По брусчатке с жестяным буханьем неслись пустые банки из-под пива, и катящиеся звуки накладывались на ошалелые молодые голоса, крики, свист. Так море волнами с ревом накатывает на несокрушимые скалы, будто пытаясь сдвинуть их с места.

Митингующие только в первые минуты пытались противостоять этой стихии: хоть поэт и утверждал когда-то, что коммунисты высечены из кремня, на деле материал, пошедший на их изготовление, оказался намного податливее. Людское море просто растворило в себе тех, кто еще недавно считал себя несгибаемым.

На сцене музыканты настраивали гитары, и их жалобные электрические крики отдавались резонансом в душах людей, которые, как все явственнее представлялось, безрезультатно простояли несколько дней на площади. А она уже не могла вместить всех желающих. Началась давка, и многие из тех, кто считал завоеванное пространство своим плацдармом, начинал подумывать о том, как бы поскорее унести отсюда ноги. Но сделать это уже было невозможно, так же, как остановить грохочущие волны на штормящем море.

Людская толпа стала еще больше походить на водную стихию, когда, наконец, зазвучала с бешеным ритмом музыка. В такт ей смешавшаяся с коммунистами юная публика начала раскачиваться, и по площади понеслись волны, на гребнях которых возвышались головы фанаток рок-музыки, оседлавших плечи своих бой-френдов.

Лиганов попытался крикнуть в микрофон: «Не поддадимся провокации!» – но голос не был услышан даже теми, кто стоял рядом – его поглотили немыслимые децибелы рвущегося из огромных динамиков звукового потока.

У коммунистов осталась одна надежда, что концерт когда-нибудь должен закончиться, и тогда неожиданно появившиеся «пришельцы» так же внезапно уйдут, и площадь вновь останется в распоряжении участников митинга. Но терпеть всю эту, по их мнению, вакханалию становилось все труднее: ритмический гул давил на уши, локти стоявших рядом молодых меломанов – на бока, и от безысходности щемило сердца.

Уже совсем стемнело, а музыканты на сцене не унимались – двигались и кричали, как заводные. Зазвучал самый известный хит группы, который подхватила толпа. «Lord, I see You!» – грохотал по площади припев, и наверняка, большинство даже не догадывалось, что в переводе это означает: «Господи, я вижу тебя!»

И когда звук песни достиг своего апогея, произошло невероятное: на стене Мавзолея вдруг начали появляться рукописные буквы. Взгляды собравшихся, еще недавно обращенные на сцену, как по команде, устремились к приземистому зданию из красного гранита.

Невидимая рука медленно выводила слова, наполненные загадочным смыслом: «Не ищут того, кто придет сам».

А вслед за ними появилась хорошо знакомая коммунистам подпись: «В.И.Ульянов (Ленин)».

Музыканты еще продолжали играть, но толпа замолкла, прикованная к непонятно откуда появившейся надписи.

– Что это? – спросил Лиганов, перекрикивая музыку, Виктора Петровича.

– Не знаю, – ответил тот. – Может быть, очередная провокация?

Они не успели договорить. Внезапно их объял такой ужас, что возникло ни с чем не сравнимое желание быстрее покинуть это место, где фантасмагорическая музыка вдруг загорелась мистическими словами.

Такой же пронизывающий страх испытали все, кто был на площади. Потух, оборвавшись, гитарный аккорд, в последний раз громыхнул барабан, и музыканты, бросив инструменты, в панике стали скатываться с помоста сцены.

Вместо музыки раздались крики, топот ног, стоны. Толпа устремилась на узкие улицы вокруг площади, где с шумом ринулась на простор, словно море, раздробив все-таки скалы, вырвалось, наконец, на свободу.

Через несколько минут, когда отставшие, с помятыми боками, покинули страшное место, буквы на Мавзолее погасли.




30


Наутро Юрий Курков, чье дежурство на площади совпало с паническим бегством участников концерта и митинга, в подробностях описал Сивцову свои впечатления.

– Понимаешь, – сказал он, – странно даже не то, что люди до смерти напугались непонятных слов, а полное отсутствие жертв. Будто у всего этого был режиссер, который распределял ужас по квадратам: сейчас побегут те, кто ближе к ГУМу, потом – с противоположного конца площади, затем от Васильевского спуска… Я вообще оказался в числе последних.

– И что ты чувствовал? – спросил Анатолий.

– Казалось, что наступает конец света, – признался Юрий.

– Массовый гипноз? – предположил Сивцов.

– Вполне возможно, – согласился Курков, – хотя не представляю, как умудрились сделать такое.

– А что это за слова на Мавзолее? Есть в них какой-нибудь смысл? – продолжал расспросы Анатолий.

Курков поморщил лоб и старательно произнес:

– «Не ищут того, кто придет сам». Да, так там было написано. А если учесть, что под фразой стояла подпись Ленина, то надо полагать, что кто-то против поисков его тела.

– Не ищут того, кто придет сам, – повторил Сивцов. – Что-то библейское. Кажется, был вавилонский царь, его напугали подобным образом. Светящиеся буквы на стене… Ты, кстати, не заметил луч какого-нибудь проектора, который мог бы показать это «кино»?

– Ничего, – ответил Юрий, – Было ощущение, что Мавзолей сам светится изнутри.

– Знаешь, надо проверить все близлежащие здания, вполне может быть, что «кинобудка» располагалась где-то там, – подумав, сказал начальник следственной группы.

Он не успел конкретизировать задание – в это время в кабинет вошел Корицкий.

– Привет, сыщики! – с ходу бросил он. – Слышали, что вчера творилось на Красной площади?

– Не только слышали, но и видели, – отозвался Анатолий. – Юра там был.

– Ух ты! – восхитился Антон и, обратившись к Куркову, попросил: – Расскажи.

Юрий повторил то, что говорил Сивцову, но более кратко.

– Так может и то, что я накопал про кондиционер, уже не нужно? – поинтересовался Корицкий.

– А что у тебя? – спросил Анатолий.

Антон начал информировать о результатах своего исследования, но не успел закончить: зазвонил внутренний, самый «важный» телефон.

– Ты был прав! – прогремел в трубке голос генерального прокурора.

Сивцов решил выдержать паузу: пусть шеф сам признает свое поражение, хотя Анатолий пока не понимал, о чем идет речь.

– Есть мнение, что дело надо переквалифицировать, – продолжил генеральный. – Ты ведь в самом начале предлагал считать его надругательством над телом умершего? И правильно, так и сделаем.

– Это как-то связано с тем, что митинг прекращен, – осторожно прозондировал почву Анатолий.

– Сам думай! – почти добродушно пробасил шеф. – Одно могу сказать: в ближайшие дни на Красной площади будет залит каток, сегодня оборудование начнут завозить. Пусть люди на коньках пируэты покрутят, это лучше, чем политическая возня. Ладно, давай вернемся к нашим баранам. Держать группу классных следователей ради мелкого хулиганства бессмысленно. У тебя там есть молодой человек, кажется, из Ростова, он в курсе. Так что сдавай все ему, а сам займись серьезными делами. Все, будь! – и он закончил разговор.

Передача документов Корицкому не отняла много времени. Сивцов вручил Антону тонкую папку и несколько пакетиков вещественных доказательств.

– Давай, действуй, – напутствовал он младшего товарища. – Это ведь твое первое самостоятельное дело в нашей «конторе».

Когда они остались с Курковым вдвоем, Анатолий задумчиво сказал:

– Не нравится мне все это. Даже на алкоголь потянуло.

Юрий, настроение которого тоже нельзя было назвать приподнятым, сразу поддержал идею:

– Кстати, и повод есть. Мы же с тобой двадцать лет назад познакомились. Помнишь, я к вам на курс перевелся из Питера, и мы как-то сразу нашли общий язык.

Анатолий оживил в памяти то странное время – пик антиалкогольной компании, когда спиртное купить было практически невозможно. А им с Юрой позарез хотелось выпить.

Оставалось последнее – проверить материну «заначку». У нее часто бывали какие-то настойки на травах для поддержания здоровья.

В тот раз ничего «домашнего» не оказалось, зато обнаружилась мини-батарея «монопольки» из десяти пятидесятиграммовых бутылочек из аптеки, на которых было написано «Настойка стальника», а главным ингредиентом значился этиловый спирт. Ну, чем не чудо-напиток?! Ведь существуют же для поднятия настроения настойки на зубровке, зверобое и даже каком-то горном дубняке!

Стол накрыли царский. Между горами различной закуски стояло аж десять бутылок пусть и несколько меньшего, чем обычно, «формата». Но во времена горбачевского «сухого закона», когда говорили – пиво будем пить, как водку, а водку, как лекарство, – каждый пузырек мог смело соперничать с доперестроечной пол-литрой.

Все же по первой опрокинули с опаской – кто его знает, что это за стальник и на какие органы воздействует? Да и каков на вкус? Но дегустация прошла довольно успешно. Юра даже пошутил, что напиток пахнет родиной. И, правда, аромат нашего стальника навевал запах свежевспаханной земли. Ну а с таким «родным» напитком жизнь стала казаться простой и безмятежной.

За разговорами «уговорили» шесть «мензурок». К тому времени глаза у Куркова стали очень задумчивыми, и Толик, опережая его слова, показал ему, где находится туалет. Там Юра задержался надолго. Поначалу подумалось, что расстройство желудка он подхватил в студенческой столовой, но вскоре Сивцову и самому захотелось проверить надежность работы сантехнического оборудования. Надо отметить, что оно трудилось бесперебойно всю ночь!

В общем, потом стало понятно, что всему виной оказался стальник, в котором Юра даже предложил заменить вторую букву.

А через пару дней Толик дипломатично поинтересовался у матери, для чего применяется столь чудодейственное средство? Оказалось – от геморроя. И так же, как сразу после употребления он дикими словами ругал настойку на «слабительном» растении, так сейчас, по прошествии двадцати лет был склонен считать его волшебным. Ведь за все прошедшее время никакой геморрой его так и не взял.

Улыбнувшись воспоминаниям, он спросил Куркова:

– У тебя геморроя нет?

Юра понимающе усмехнулся:

– Ты про стальник? Да, это была хорошая профилактика. Ну а сейчас геморрой у нас один на двоих: дело, в котором нам так и не дали разобраться.




Часть вторая

Воскресение





1


Покров оправдал свое название, сначала задрапировав землю тонким тюлем, потом накинув сверху снежное покрывало и, наконец, укутав ее толстым белым мехом. Зимние одежды всегда были к лицу российской стороне: они скрывали всю грязь, мусор, рваные раны незарытых канав, ям, котлованов. Да и самим людям снег приносил очищение: казалось, что жизнь каждый год можно начинать с белого листа. Наверное, потому так желанна в России зима.

Снежную чистоту расчертили цепочки людей, тянущихся к храмам на православный праздник. Одна из них соединила ничем не примечательную подмосковную станцию электрички с Воскресенским собором, расположенным на территории монастыря, которому еще в семнадцатом веке дали гордое название – Новый Иерусалим.

Рассказывают, что великий церковный реформатор патриарх Никон был поражен сходством здешнего ландшафта с рельефом иерусалимских окрестностей. Наверное, это стало своего рода прозрение, ведь не ради забавы высший духовный чин решил воспроизвести под Москвой святые для каждого христианина места. На высоком холме, названном Сионом, построили монастырь, реку Истра, изгибающуюся так же, как водная артерия в Палестине, переименовали в Иордан: а ведь именно там Иоанн Предтеча крестил Иисуса Христа. Окрестностям монастыря тоже были даны наименования святых мест: Фавор, Елеон, Вифания, Вифлеем, Назарет, Капернаум.

А сам Воскресенский собор по планировке и размерам внутренних помещений в точности соответствовал Храму Гроба Господня в Иерусалиме, хотя внешне и не походил на него: получился торжественнее и величественнее.

Верил ли Никон в то, что именно сюда снизойдет божья благодать, что это именно тот святой Иерусалим, который, как говорится в «Откровении Иоанна Богослова» нисходит с неба от Бога? И по человеческой ли воле в тридцатые годы – в самый разгар торжества воинствующих атеистов – появилось Истринское водохранилище на том самом месте, где должно быть Галилейское озеро? Вряд ли в планы сталинских покорителей природы входило приближение здешних мест к палестинскому прототипу. А ведь именно они поставили последнюю точку в незавершенном творении патриарха.

Служба в Воскресенском соборе на праздник Покрова Пресвятой Богородицы началась торжественно: ее открыл сам настоятель монастыря архимандрит Андрей – солидный мужчина с окладистой бородой, по центру которой пролегала седая полоса. Храм, куда приезжали издалека, наполнился верующими почти до отказа. Здесь было много москвичей, жителей окрестных сел, уже не носивших библейские названия, но по-прежнему связанных невидимыми нитями с Новым Иерусалимом.

– Днесь благовернии людие светло празднуем, осеняеми Твоим, Богомати, пришествием, – глубоким басистым голосом пропел отец Андрей, – и к Твоему взирающе пречистому образу, умильно глаголем: покрый нас честным Твоим Покровом и избави нас от всякаго зла, молящи Сына Твоего, Христа Бога нашего, спасти души наша.

Он не успел довести фразу до конца, как за его спиной открылись золоченые царские врата и все увидели на алтаре человека, одетого в обыкновенный, правда, довольно старомодный костюм-тройку. Тот стоял в лучах неведомо откуда появившегося света. Его глаза и улыбка в обрамлении бороды и усов излучали знакомую всем с детства доброту и радость, вот почему ни у кого не возникло сомнений относительно личности так чудесно явившегося человека: все безошибочно узнали в нем Ленина.

– Господи, да это Ильич! – первой произнесла вслух догадку собравшихся высокая женщина в очках и газовом платке.

– Ленин в церкви! – стали шептаться вокруг.

Священник повернулся лицом к алтарю, посмотрел на невозмутимо стоящего там человека, почти не удивляясь, будто ждал этого события всю жизнь:

– Господи, ты ли это?

– Ты сам видишь! – ответил Ленин, и после его слов церковный хор вдруг запел: «Аллилуйя»!

– Он воскрес! – проговорил кто-то из верующих, и все начали креститься.

Ленин, между тем, вышел на амвон, встал рядом с архимандритом и обнял его.

Отец Андрей, еле сдерживая наворачивающиеся слезы, спросил:

– Скажи нам, господи – ты Ленин или Иисус Христос?

Ильич хитро улыбнулся и громко произнес:

– А разве одно противоречит другому? Имеющий уши да услышит, имеющий глаза да увидит, умеющий читать да просветится! Разве я не посылал всем вам весть через апостола Иоанна?! Почему вы до сих пор ждете второго пришествия? Почему никто из вас не заметил очевидного?! Послушайте притчу: некий хозяин, видя, как бедствуют без надежного крова работники, предложил им построить для себя дом, подробно рассказал, как это сделать, и оставил их в трудах. А когда увидел, что ничего не выходит, послал к ним своего сына, чтобы он научил их. Но работники, выслушав сына, посмеялись над ним и прогнали его. Отец второй раз послал сына, но чтобы его снова не подняли на смех, изменил его внешность. К этому времени на стройке уже появилось много советчиков. Отчаявшиеся работники слушали чуть ли не каждого и пытались делать так, как им говорили. Но потом построенное приходилось разрушать, поскольку жить в таком доме было нельзя. Когда сын пришел во второй раз, выслушали и его, и работникам даже показалось, что предложенный им план очень привлекателен и близок первоначальному. Но когда они уже завершали строительство, многие другие советчики стали смеяться над ними, и работники снова разрушили построенное. В чем, на ваш взгляд, они ошибались? – он обвел глазами окружающих и, не дождавшись ответа, сказал: – В том, что забыли первоначальный план, иначе они легко бы отделили советы случайных людей от указаний хозяина. Неужели вы думаете, что слова, – «скорее верблюд пройдет через игольное ушко, чем богатый в Царствие небесное», – стали неактуальными? Отсюда делайте выводы.

Верующие, не сговариваясь, опустились на колени и стали горячо креститься. Архимандрит тоже преклонил стопы и произнес, обращаясь к пастве:

– Христиане, свершилось! Об этом говорил патриарх Никон, слова которого передавались от одного настоятеля Нового Иерусалима к другому, и ничьи уши больше не должны были их слышать. Вот его слова: «Настанет день, и придет Агнец, и воссияет слава Христова в нашей обители, и станет она центром Вселенной!» И этот день настал! Идите и разносите благую весть всем человекам, говорите им: «Христос с нами! Ленин с нами!»

Верующие стали горячо повторять услышанные слова, с восхищением глядя на Ленина-Христа. Он, снова по-доброму улыбнулся и сказал:

– Я с теми, кто чист душой. Не забывайте об этой встрече, а новые нам еще предстоят. Запомните: я буду там, где Воскресение! Я дам вам новую веру, новую надежду и любовь!

Он повернулся, вошел в золотые ворота, и через мгновение алтарь погрузился во тьму.

Верующие долго не могли встать с колен, потрясенные тем, что произошло. Выходя из храма, каждый из них чувствовал в груди огонь, который окружал того, о чьем пришествии все они мечтали.

Недалеко от церкви собралась группа людей, они что-то кричали и восторженно взмахивали руками. И когда паства из храма, потрясенная одним чудом, подходила сюда, выяснялось, что в этот день, в ту минуту, когда Ленин появился на алтаре, ожил святой источник «Силоамская купель», который в последнее время скорее плакал, чем давал воду: она сочилась каплями. А теперь прямо из каменной стенки вырывалась мощная струя, будто ей удалось пробить все преграды, поставленные на ее пути.




2


Анатолий Сивцов обложился кипой газет и внимательно читал, не переставая удивляться.

– Что они пишут?! – воскликнул он, обращаясь неизвестно к кому, но слушатель неожиданно нашелся: в кабинет по обыкновению вбежал Юрий Курков, старый друг и неизменный партнер по расследованиям.

– И что? – весело просил он.

– А разве ты не читал? – удивился Анатолий и прошелся рукой по стопке периодики.

Все газеты открывались материалами о чудесном воскресении Ленина, который к тому же утверждал, что он еще и Иисус Христос. Создавалось впечатление, что авторы заранее написали свои статьи, ожидая момента, когда их можно будет опубликовать на страницах печати.

– Ладно, послушай, – предложил Сивцов и начал читать: «В биографии Владимира Ильича Ульянова-Ленина очень много странных совпадений, не поддающихся обычному человеческому пониманию. Начнем с того, что имя его матери было таким же, как у родительницы Христа – Мария, что само по себе ничего бы не значило, если бы не девичья фамилия – Бланк. Это слово во всех языках, берущих начало от латыни, означает «чистая». Поражает полное совпадение с титулом Богородицы, которую называют Пречистой. Сам Ленин родился 10 апреля по старому стилю, а в 1870 году Пасха праздновалась 12 апреля. Получается, что он появился на свет в страстную пятницу, когда был распят Христос! Тем самым дана весть, что Ленин пришел ему на смену, но уже в новом облике. Хотя справедливости ради следует заметить, что о внешнем виде Иисуса судить трудно: в те времена не существовало фотоаппаратов, и поэтому в разные времена художники по-своему трактовали его образ. Но все равно можно отметить основное сходство с Лениным: та же бородка и усы, высокий лоб».

– Ну, как тебе? – спросил Анатолий?

– Занятно, – неопределенно отозвался Юрий.

– Слушай дальше, – то ли предложил, то ли скомандовал Сивцов и продолжил: – «Коммунистическая партия, называвшаяся тогда Российской социал-демократической, была по-настоящему создана в 1903 году, когда Ленину исполнилось 33 года, а это – возраст Христа. Все годы рядом с ним находились его соратники, и, задавшись целью, среди них можно выделить двенадцать самых верных, причем один из них – Троцкий – неизменно играл роль Искариота, и Владимир Ильич в одной из работ, видимо, не случайно назвал его Иудушкой. На решающую битву в 1917 году Ленин прибыл в Петроград 3 апреля – как раз на Пасху. Броневик, с которого вождь выступил перед народом на Финляндском вокзале, а потом на нем добрался до дворца Кшесинской, был марки «Остин» – нетрудно заметить, что его первые буквы совпадают со словом «осел», а именно на этом животном Христос, следуя библейскому пророчеству, въехал в Иерусалим».

– Очень интересно, – отметил как-то отрешенно Юрий.

– А вот еще одна газета, – не унимался Анатолий. – Слушай! «Достаточно вспомнить прославленную болгарскую ясновидящую Вангу, как все становится на свои места. Она, как известно, отводила России особую роль в истории Земли, считая ее страной, откуда начнется настоящее духовное возрождение человечества. Ванга говорила, что Россия «все сметет на своем пути и не только сохранится, но и станет хозяйкой мира», что «новый человек под знаком Нового Учения явится из России», что «самая высокая миссия выпала апостолу Андрею», которого она считала «приуготовителем путей Христовых в краю заповеданном». Поэтому нельзя считать случайным то, что Ленин появился в Воскресенском монастыре Нового Иерусалима, где его признал в качестве мессии настоятель отец Андрей. И самое главное из предсказаний болгарской прорицательницы удивительным образом накладывается на сегодняшние события. Ванга пророчила: «Коммунизм соединится с христианством!» Не это ли мы видим сейчас, когда Владимир Ильич Ленин и Иисус Христос выступают в одном лице?!»

– Вроде все логично, – заметил Курков, и было непонятно, то ли он иронизирует, то ли говорит серьезно.

– Тут еще и фотографии есть, – сказал, открыв еще одну газету, Анатолий. – Видишь, длинный стол, в центре Ленин, а по бокам группа каких-то товарищей. Рядом, по-моему, Свердлов, остальных не знаю. Справа от него шесть человек, слева – четыре, остальные, может, не вместились в кадр. Ну а эту картину ты знаешь – «Тайная вечеря». Композиционно они, действительно, очень похожи, и на таком основании делается вывод о том, что Ленин – Христос.

– А в этом что-то есть, – задумчиво произнес Юрий.

– Ты серьезно? – удивился Сивцов. – Вспомни Геббельса: чем чудовищнее ложь, тем скорее в нее поверят…

– Толик, ты не был на площади, не видел горящие буквы на Мавзолее, не испытал того ужаса, – тихо проговорил Курков.

– Да я обо всем прочитал, – не сдавался Анатолий. – В наше время легко подстроить любые чудеса. Я уверен, что плачущие картины, барашки, несгораемые и светящиеся книги – тоже не больше, чем фокус. Ты сам подумай – ожил труп, да еще через восемьдесят лет после смерти! Помнишь, «призрак бродит по Европе, призрак коммунизма»? Выходит, теперь по России бродит призрак Ленина?! Разве это не абсурд?

– Кто его знает, – ответил Юрий. – В мире столько загадочного…

– Тебя всегда отличало упрямство, – привычно заключил Сивцов и добавил: – А, впрочем, это нас уже не касается, нам бы с новым трупом разобраться. А вдруг тоже воскреснет и расскажет нам, кто его убил. Вот бы не работа была, а одно удовольствие.

После передачи дела о похищении тела Ленина они с Курковым занимались расследованием убийства руководителя кредитного отдела крупного банка, обнаруженного в канализационном колодце, стоявшего на пути крупного коллектора – одного из тоннелей, образующих под Москвой целую систему подземных сооружений.

«Еще один тоннель, – подумал Анатолий, – что-то мне на них везет», а вслух сказал:

– Знаешь, Юра, мне Кичкайлов подбросил один очень интересный документ. Ему удалось обнаружить в желудке этого умершего в тоннеле Яночкина следы коньяка, да не простого, а, как говорится, золотого! Оказывается, перед смертью он выпивал «Хенесси» – в нем какой-то особый фермент, его и нашла экспертиза. Ты много видел пенсионеров, пьющих напитки по сто долларов за бутылку?

– Скорее всего, его кто-то угостил, – сообразил Курков. – Ну а поскольку он никуда с работы не отлучался, распитие должно было произойти в стенах Кремля.

– Грамотно мыслишь, – похвалил товарища Сивцов. – Такое ощущение, что старика просто использовали. Но почему его? Человек помоложе не помер бы в тоннеле и выполнил задачу. Зачем им понадобилось оставлять в подземелье труп с пуговицей, да еще и перед нашим приходом?

– Я тебе говорил, что у Яночкина есть родственник – тот самый Колобов? – спросил Юрий. – Правда, связь какая-то четвероюродная, да еще и по линии жены. Конечно, она не дает права претендовать на наследство. Но вполне возможно, что у них были особые отношения.

– Ты прав, мне его поведение уже там, в тоннеле, показалось не совсем естественным, – согласился Анатолий. – Слишком он спокойно себя вел. Да еще приведенные им понятые, которые потом на допросе отвечали, как по писаному. Вполне возможно, что именно он вызвал к себе Яночкина, угостил коньяком с каким-нибудь препаратом, вручил пуговицу и отправил в тоннель. Но сделать он это мог только в одном случае: чтобы направить нас по ложному следу!

– Толик, ты – гигант! – восхитился Курков. – Но нам это уже ничего не дает. Тем более, что дело у нас забрали и, скорее всего, оно будет закрыто. Вряд ли Корицкий что-нибудь накопает.

– Кстати, он должен вот-вот прийти, – заметил Сивцов. – За заключением судмедэкспертизы, да и посоветоваться хотел. Знаешь, про наши догадки ты ему ничего не говори. Если этот след ложный, пусть он о нем ничего и не знает. В конце концов, если дело квалифицируется как мелкое хулиганство, надо ли глубоко копать?!

– Так-то оно так, но задачка больно интересная, – сказал Юрий, однако не успел закончить фразу – в этот момент в кабинет вошел Корицкий.

– Доброго здравия, коллеги! – поздоровался он и плюхнулся на стул.

– Взаимно, – бросил Сивцов и подвинул Антону листок с заключением экспертизы. – Поскольку речь в бумаге идет о «Хенесси», то с тебя коньяк!

– Больно дорогой документ, – удивился Корицкий. – А стоит он того?

– Тебе самому судить, – парировал Анатолий и добавил: – Только есть опасение, что искать тебе придется не мертвеца, а живого и, я бы сказал, святого Ленина. Читал? – он похлопал ладонью по стопке газет.

– Это просто вакханалия, – Антон не сразу нашел последнее слово, выискивая его в памяти. – Короче, Ленин и теперь живее всех живых! Но труп все равно искать надо.

– Есть успехи? – спросил Курков.

– Одни загадки, – ответил Корицкий. – С этой фирмой, что купила кондиционер, – просто чудеса. Естественно, она закрылась, ни офиса, ни работников, ни документов нет. Но самое интересное, что она была зарегистрирована на Бориса Павловича Яночкина, как говорится, ныне покойного.

– Что?! – в один голос воскликнули Сивцов с Курковым.

– Антон, а ведь это уже след! – почти выкрикнул Анатолий.

– Я знаю, – отозвался Корицкий. – Но толку-то? Фирма существовала формально, что-то вроде однодневки. Нет никаких свидетелей, кто мог бы что-нибудь о ней рассказать. Даже непонятно, кто там работал?

– Но они же делали платежи, – предположил Юрий.

– Конечно, – подхватил Сивцов. – Надо покопаться в банке, и я могу тебе помочь. Есть человек, который выудит любую информацию. Но, напоминаю, – с тебя коньяк!

– Коллеги, я всегда знал, что сыщики – особая каста, – с благодарностью произнес Антон, достал из папки листок и протянул Анатолию. Видимо, он и сам хотел попросить о помощи и заранее заготовил все необходимые данные. – Вот название – ООО «Янка», вот его отделение «Гамма-банка», – он даже сам не заметил, что информация получается рифмованной.

– Ладно, поэт, – сказал Сивцов, бросив взгляд на оказавшуюся в его руках страницу, – организуем тебе список всех платежей, сделанных этой «Янкой». Об остальном больше не напоминаю.

– Ребята, «Хенесси» не обещаю, но армянский не меньше «капитана» будет.




3


Коммунисты явно проморгали воскресение вождя. Они получили тело Ленина, которое требовали от властей, правда, совсем не в том виде, в каком желали. Не труп как символ незыблемости их идей, а человека во плоти, утверждавшего к тому же, что он не просто Ильич, а христианский мессия. От всего этого вполне могла пойти кругом голова у тех, кто во всем полагался на материализм.

Лиганов впервые за последние недели растерялся. Поверить в «поповские штучки» – значит отказаться от самих основ марксизма-ленинизма. Сделать вид, что ничего серьезного не происходит – утратить контроль над ситуацией. А если за ожившим вождем, поверив в его воскресение, пойдут люди, то может родиться целое движение, и тогда коммунисты окажутся вообще не у дел: кому нужны заплутавшие наследники, если на сцену вышел сам прародитель?!

Георгий Алексеевич с горечью сознавал, что не в силах ответить на многие вопросы, особенно на самый главный: что за люди поставили этот грандиозный спектакль, и какие цели они преследуют? В том, что за неожиданным воскресением стоят талантливые режиссеры, он не сомневался. Кто-то ведь организовал целую цепь событий, чтобы подготовить людей к появлению Ленина! И потом само его пришествие состоялось не где-нибудь, а именно в Воскресенском соборе в городе Истра, который до революции назывался селом Воскресенским. А если прибавить сюда легенды, связанные с патриархом Никоном и его Новым Иерусалимом, становится понятно, что устроители грандиозного шоу постарались учесть все, и в дальнейшем они будут поступать так же продуманно.

Но своими сомнениями он не стал делиться с товарищами на заседании президиума партии, а сразу предложил:

– Нам нужно найти контакты с теми, кто стоит за новоявленным Лениным.

По реакции собравшихся было видно, что никто не одобряет таких действий.

– Георгий Алексеевич, он же чистой воды самозванец, – рубанул Василий Дмитриевич. – Сколько их появлялось, и где они сейчас? Да и как мы, материалисты, можем верить в такую мистику?!

– Дело не в этом, – тихо сказал Лиганов. – А в том, что они, по сути, отнимают у нас знамя. И без него мы станем просто горсткой пешек, ничего не значащих в политической жизни.

– Так давайте будем бороться, – горячо заявила Нина Сергеевна. – Любой здравомыслящий человек поймет, что все трюки с оживлением мертвого тела – полный абсурд, противоречащий законам физики, биологии и других наук.

– Боюсь, что все не так просто, – заметил Лиганов. – Население нашей страны, которое в последние годы столько обманывали, готово поверить только в чудо. Мы ему такой возможности не дали, но нашлись другие люди, и они разовьют эту тему в своих интересах.

– Мне кажется, не все так уж безнадежно, – возразил Виктор Петрович. – Наверное, существуют возможности остановить этих людей. Во-первых, мы можем доказать, что Ленин был материалистом и всегда издевался над любыми загробными сказками. Во-вторых, именно сейчас надо активизировать поиски подлинного тела Ильича: когда оно будет найдено, самозванцу ничего не останется, как уйти со сцены. И, в-третьих, его можно просто убрать физически.

Последнее предложение прозвучало как выстрел, и никто долго не решался раскрыть рта. Наконец, Лиганов нашел нужные слова:

– Виктор Петрович, вы хоть понимаете, что сказали? Коммунистов и так до сих пор обвиняют в кровавом терроре послереволюционных лет, а сейчас пойти на убийство – значит подписать самой партии смертный приговор. Нет, это не наши методы. Нам, возможно, помогло бы завершение расследования. Но вы же сейчас в курсе хода следствия и сами докладывали мне, что его пустили на самотек, и все идет к тому, что в ближайшее время дело закроют. То, что ведет его ваш с Василием Дмитриевичем протеже, не дает нам оснований для оптимизма: опыта у него маловато, да и в Москве он человек новый. Так что и здесь у нас почти нет никаких перспектив. Ну и, наконец, по поводу философских споров с лже-Лениным. Кто нам даст трибуну для разоблачений? Мы даже не знаем, где его ожидать в следующий раз. Он сказал: «Я буду там, где Воскресение». Вам это о чем-нибудь говорит?

Товарищи по партии не знали, что ответить. Даже если бы кто-то из них располагал сведениями, где в следующий раз объявится новоявленный мессия, шансы вступить с ним в дебаты были весьма сомнительны: окружающие просто зашикают любого смельчака, который стал бы подвергать сомнению слова кумира.

– Давайте все же вернемся к моему предложению, – произнес Георгий Алексеевич. – Повторяю: нам нужно установить связь с организаторами всей этой акции.

Никто не сказал ни слова.

– Ну что ж, тогда я ставлю этот вопрос на голосование, – без особой решимости выдал годами обкатанную фразу Лиганов. – Кто «за»?

Подняв руку, он с явным сожалением отметил, что его примеру последовал только один член президиума – лысый человек в очках. Зато против оказались все остальные. Затея лидера провалилась. Он ничего больше не стал говорить, все сильнее осознавая, что и сам, и вся его партия катится в бездну, и это роковое падение теперь становится неизбежным.




4


Второе место, где Ленин должен был явиться народу, тоже выбиралось не случайно: Воскресенская церковь в селе Воскресенском, вошедшем в последние годы в административные границы подмосковного города Воскресенска, символизировала своего рода троекратное Воскресение.

В назначенный воскресный день в церкви выставлялись на поклонение мощи Иоанна Крестителя, и это событие привлекло сюда тысячи людей. Не все из них были горячо верующими: кто-то просто хотел отметиться на важном религиозном «мероприятии», кто-то надеялся, приобщившись к святым останкам, поправить здоровье или материальное благополучие, кто-то делал это из тех же побуждений, которые гонят на охоту за автографами знаменитостей.

Людская цепочка тянулась к церкви издалека, и нужно было отстоять не меньше трех часов, чтобы попасть к выставленному на возвышении застекленному ларцу, в котором и находилось все, что осталось от Предтечи.

Первый снег уже растаял, оставив после себя разжиженную землю. Она, переносимая подошвами ботинок, сапог, туфель, кроссовок все сильнее устилала дорожку, ведущую к храму. Постепенно движение людей стало сопровождаться усиливающимся чавканьем, и чтобы высвободить ноги из грязи, требовались все большие усилия.

В небе же наблюдалась обратная картина. Облака, висевшие грязными сырыми портянками, мало-помалу истончались, превращаясь в тонкую кисею.

Как раз в это время на дороге из Воскресенска появилась группа людей, в центре которой был невысокий человек в старомодном черном пальто с каракулевым воротником и в кепке. Они шли неторопливо, обмениваясь редкими фразами, но произнесенные слова не долетали до череды, протянувшейся к храму, а на самих идущих, до которых было еще около километра, никто не обращал внимания, хотя если бы стало известно, кто приближается к церкви, тысячи людей побежали бы их встречать.

Ведь все разговоры в очереди велись вокруг того человека, что шагал с товарищами по дороге. События в Новом Иерусалиме, подробно, правда, только со слов невольных очевидцев, расписанные средствами массовой информации, обросли самыми невероятными слухами и подробностями. И здесь, у Воскресенской церкви вполне серьезно обсуждалось, как у Ленина, который на самом деле Иисус Христос, выросли белоснежные крылья, и он улетел на них, обещая вернуться. Говорили о том, что в Кувуклии – Гробе Господнем, построенном по иерусалимскому образцу, засиял огонь, после чего оттуда вылетел белый голубь, и от взмахов его крыльев в храме погасли все свечи. Утверждали также, что водой пробудившегося святого источника на территории монастыря вылечилось несколько десятков безнадежно больных. И, конечно, всех интересовал самый важный вопрос: появится ли Спаситель в образе Ленина еще раз, а если это произойдет, то где? И мало кто подозревал, что встреча близка, до нее оставалось всего несколько минут.

Небесная кисея, ставшая уже почти прозрачной, наконец, порвалась сразу в нескольких местах, открывая дорогу хлынувшему потоку солнечных лучей. Как раз в этот момент к очереди подошли путники, и один из них громко провозгласил:

– Ленин с нами!

Большего впечатления не смог бы произвести даже глас небесный. Не было ни одного человека, который не обернулся бы, услышав эти слова. Те, кто хотел прикоснуться к святым мощам, и те, кто уже сделал это, будто услышали долгожданный зов, который заставил их, забыв обо всем, устремится к тому месту, где стоял воскресший Ильич.

– Мы знали, ты не бросишь нас в беде, не оставишь страдать от унижения и поругания, которые обрушились на твою паству в последние годы, – запричитала еще не старая женщина в белом пуховом платке.

– Мне отмщение, и аз воздам, – громко и уверенно произнес Ленин, глядя на собирающуюся вокруг толпу. – Сегодня я открою вам то, чего так и не смогли разобрать люди, называющие себя священниками. Из ясного и понятного учения они сделали лишенный смысла ритуал, и ни один из них не заинтересован в новом пришествии Мессии: с его появлением их полная благополучия жизнь закончилась бы. Разве они лучше иудейских первосвященников, добившихся моего распятия?! Именно поэтому на них обрушилась моя рука после революции в семнадцатом году. Кто, как не они, яростно защищали мир, в котором праведным и бедным людям не принадлежало ничего?! Кто, как не они, и сегодня с благодарностью принимают богатство из рук новоявленных богачей, ограбивших простой народ?! Кто, как не они, строят помпезные храмы, в которых продолжают бубнить мало кому понятные слова из Ветхого завета, в котором рекой льется кровь ради того, чтобы один народ возвысить, а другой – истребить?! Я принес вам новую веру, показал, что ради нее не жалко отдать жизнь: это любовь друг к другу, это братство всех праведных людей, это равенство любого и каждого и на земле, и на небесах. Я даже показал, что это возможно, здесь, в стране, где не стало богатых и бедных, где люди радовались жизни и верили в завтрашний день. Но вы поверили лжепророкам, которые поманили вас золотым тельцом, а потом ограбили и ввергли в пучину нищеты и унижений. Вас обманула Вавилонская блудница – реклама, заставляющее безо всякой меры и смысла хватать то, что модно и престижно, но никто от этого не испытывает счастья. Его и невозможно достичь, ведь каждый товар, который называют благом, заражен бациллой ненасытности, и сколько бы вы не покупали вещей, кажущихся необходимыми, никогда не достигнете удовлетворения. Так те, кто изготавливает напитки, призванные утолить жажду, подмешивают в них вещества, наоборот, разжигающие ее.

Ленин сделал паузу, заметив, как один из окруживших его людей что-то говорит по мобильному телефону.

– Брат мой, что ты делаешь, кому ты звонишь в то время, когда я пытаюсь достучаться до твоей души? – спросил он.

Замешавшись, человек в черной куртке с надписью «Richman», отважился сказать правду, даже не зная, чем это для него закончится:

– Я работаю на телевидении, и попросил коллег приехать с телекамерой, чтобы заснять это историческое событие. Можно?

В этот момент еще один человек, стоявший почти у самой церковной ограды, выкрашенной охряной краской, решился обратиться к Ленину, правда, ему потребовалось для этого громко кричать:

– Владимир Ильич, то есть я хотел сказать Господи, мы бы очень хотели вас видеть и слышать каждое слово. Но это так трудно. Позвольте мне предложить вам свой джип: его можно использовать как трибуну.

Ленин одним предложением смог ответить сразу на два вопроса:

– Давайте сюда ваш джип и ваше телевидение.

Пока подали «Чероки», и Ильич довольно легко вскарабкался на его крышу, подъехали на микроавтобусе местные телевизионщики, чей материал в дальнейшем попал в сводки новостей ведущих российских и зарубежных телекомпаний.

– А теперь давайте вернемся к тому откровению, которое я дал своему ученику Иоанну. Часть того, о чем я говорил ему, свершилась, и сегодня мы поговорим как раз об этом. Многие гадали, кто такие Николаиты, о которых я сказал, что их дела ненавижу! Но никто не догадался, о ком идет речь! А ведь все очень просто: я пришел в страну, которой правил Николай Второй, а все его окружение и было теми самыми Николаитами. Кто сделал его святым – того, кто послал на первую всемирную бойню миллионы людей, кто заигрывал со старцем Распутиным, посланным дьяволом, кто расстрелял мирных людей девятого января тысяча девятьсот пятого года на площади, куда привел их один из Николаитов – Гапон?! Его, последнего, я назвал Иезавелью, выдающую себя за пророчицу и вводящую в заблуждение рабов моих.

Тех же, кто был верен мне, дьявол в лице Николаитов ввергал в темницы, чтобы искусить их, о чем тоже написано в Апокалипсисе. И, наконец, побеждающим я пообещал дать белый камень, на котором будет написано новое имя. Разве не ясно, что речь идет о памятниках моим соратникам, которые для конспирации взяли партийные клички, поэтому и написано: имя это «никто не знает, кроме того, кто получает».

Почему никто из вас этого не понял? И ведь то, что написано дальше, тоже очень легко толкуется, ведь сказано: и напишу «имя града Бога Моего, нового Иерусалима, нисходящего с неба от Бога Моего, и имя Мое новое!» Это первое в мире государство рабочих и крестьян, вечных тружеников божьих. Никому и никогда ранее не удавалось создать ничего подобного. Уже это говорит о том, что такой новый Иерусалим – дело рук Господа! Она, новая страна равенства, братства и счастья, была олицетворена в образах четырех животных, описанных в Откровении. Первое, как лев, должно было защищать себя от врагов. Второе, подобное тельцу, было призвано развивать экономику. Роль третьего, с лицом, как у человека, заключалась в умственном и культурном развитии народа. И, наконец, четвертое, в образе летящего орла, олицетворяло стремление к духовному совершенствованию, осознанию смысла человеческой жизни. Все это – не пустые слова. Вот что сделали священные животные. Государство смогло отстоять себя в сражениях с многочисленными неприятелями. Оно вышло на передовые позиции в мире по экономической мощи. Советские люди были самыми образованными и культурными на планете. Они стремились к духовному очищению, клеймя и изживая пороки, которые по-другому еще называют грехами. Они верили в светлое будущее, которое называли коммунизмом.

Толпа, как завороженная, слушала эту удивительную речь, где, наверное, впервые соединились воедино христианство и коммунистическая идеология. И хотя многие даже не открывали Откровения Иоанна Богослова, понимали в словах Ленина все, чего нельзя было сказать о богослужениях в церкви, где за старославянскими сплетениями слов трудно было уловить доступный всем смысл. А Ленин, между тем, продолжал:

– Вся история страны, которую вы потеряли, а она, тем не менее, оказала огромное влияние на весь окружающий мир, сделав его добрее и человечнее, описана в книге, запечатанной семью печатями.

После того, как была снята первая, появился всадник на белом коне, имеющий лук, и вышел он как победоносный, и чтобы победить. Это сказано о Великой Октябрьской социалистической революции.

Когда пала вторая печать, вышел другой конь, рыжий, и сидящему на нем дано взять мир с земли, и чтобы убивали друг друга. Это – о гражданской войне.

Открылась третья печать, и предстал всадник на вороном коне с мерою в руках, возродивший торговлю. Это – о НЭПе.

Четвертому всаднику имя было «смерть». Это – о сталинских репрессиях, которые продлились и тогда, когда была снята пятая печать, и были принесены в жертву души убиенных за слово Божье и за свидетельство, которое они имели. Именно в то время нашли смерть многие мои соратники, апостолы нового времени.

После того, как была снята шестая печать, произошло великое землетрясение. И солнце стало мрачно, как власяница, и луна сделалась, как кровь, и цари земные, и вельможи, и богатые, и тысяченачальники, и сильные, и всякий раб, и всякий свободный скрылись в пещеры и в ущелья гор. Это говорится о Второй мировой войне, причем особо сказано о сынах Израилевых, пострадавших от этой бойни, чему сегодня имя – Холокост.

Когда же была снята седьмая печать, началось послевоенное время с теми проблемами, с которыми столкнулось человечество. Каждую из них символизирует звук одной из семи труб, в которые трубят мои ангелы. Вы их прекрасно знаете.

Это отравление планеты вредными выбросами, о чем сказано: «третья часть дерев сгорела, и вся трава зеленая сгорела».

Это взрывы атомных бомб и продолжающиеся ядерные испытания, о чем пророчат слова: «большая гора, пылающая огнем, низверглась в море».

Это Чернобыльская катастрофа, вот что о ней говорится: «имя сей звезды «полынь», и третья часть вод сделалась полынью, и многие из людей умерли от вод».

Осталось еще три пророчества, и они могут вот-вот сбыться. По поводу размещения оружия в космосе сказано: «поражена была третья часть солнца и третья часть луны, и третья часть звезд». Эксперименты в области генной инженерии приведут к тому, станут явью слова: «из дыма вышла саранча на землю, и дана ей была власть, какую имеют земные скорпионы». И, наконец, планете грозит полное нарушение экологического равновесия, недаром говорится: «от этих трех язв, от огня, дыма и серы, выходящих изо рта их, умерла третья часть людей».

Надо ли ждать какого-то другого апокалипсиса. А теперь послушайте: «И седьмой Ангел вострубил, и раздались на небе громкие голоса, говорящие: царство мира соделалось царством Господа нашего и Христа его, и будет царствовать во веки веков». Время это пришло, Ангел уже вострубил! В следующий раз я научу вас, что нужно сделать, чтобы спастись. Не забывайте: я буду там, где Воскресение!

Он сел на крышу джипа, опустив ноги на лобовое стекло, за которым не было видно ни водителя, ни пассажиров. Мотор машины вдруг заурчал, кто-то невидимый переключил передачу, и автомобиль стал потихоньку пятиться задом, достаточно медленно, чтобы люди, стоявшие на его пути, смогли расступиться. Доехав до края толпы, джип развернулся и двинулся, уже передом, прямо по полю, постепенно увеличивая скорость. Ленин по-прежнему сидел на крыше и его тело, несмотря на тряску, даже не покачивалось. Вскоре автомобиль превратился в небольшую зеленую точку на фоне черной земли, а затем и вовсе исчез из виду.

– Слава тебе, Господи, – со слезами умиления произнес молодой человек, у которого только что каким-то божественным образом был угнан автомобиль. – Спасителю он нужнее!

Собравшиеся хотели было расспросить поподробнее о воскресении Ленина-Христа у его попутчиков, но никто почему-то не мог вспомнить, как они выглядели: все внимание было приковано к Ильичу. Люди еще долго не расходились, обсуждая услышанное, только телевизионщики, попытавшиеся было рвануть за джипом и застрявшие на своем микроавтобусе на первых двадцати метрах, выталкивали его из грязи, чтобы быстрее добраться до студии и показать зрителям сюжет о чудесном событии, происшедшем вблизи Воскресенской церкви.




5


Иван Михайлович Носов, лидер и идеолог российских антиглобалистов, был встревожен телефонным звонком, прозвучавшим в самом конце рабочего дня. Собеседник, представившийся Матвеем Павловичем, попросил аудиенции, утверждая, что встреча может стать исторической и для движения, возглавляемого Носовым, и для всего человечества. Он уклончиво отвечал на вопросы о том, кого представляет, однако дал понять, что силы за ним стоят немалые и их объединение с антиглобалистами станет для последних весьма полезным.

В конце концов, Иван Михайлович дал согласие на встречу, назначив ее на следующее утро, хотя опасался, что время будет потрачено впустую на какого-нибудь сумасшедшего, решившего спасти человечество.

В обществе не слишком-то жаловали и самих антиглобалистов: простые обыватели, насмотревшись телепередач, считали их обыкновенными хулиганами, устраивавшими свои оргии там, где появлялись лидеры ведущих государств. Впрочем, такое неведение объяснялось тем, что само движение антиглобалистов и за рубежом, и в России не отличалось однородностью: оно объединяло самые различные политические силы с общей платформой неприятия существующего мирового порядка. Вот почему в антиглобалисты вполне могли «записаться» коммунисты и фашисты, националисты и гомосексуалисты. Все это, конечно, тревожило Носова, и он хотел бы оградить движение от разного рода экстремистов и сумасшедших, поэтому так неохотно шел на новые контакты и считал, что и в уже имеющихся рядах пора бы провести «чистку».

Утром он уже сожалел о намеченной с незнакомцем встрече и нервно переворачивал лежавшие перед ним бумаги с тезисами будущего выступления, не в силах сосредоточиться. В назначенное время дверь отворилась, и в кабинете обозначились не один, а два гостя. Оба были вполне приличного вида, без каких-либо признаков безумия. Более того, невысокий человек в черной, из плащевой ткани, куртке и такого же цвета кепке показался ему поразительно знакомым. Его искрящиеся глаза словно сопровождали Ивана Михайловича с самого детства.

– Вы Матвей Павлович? – спросил Носов, обращаясь к этому человеку.

– Нет, я – Владимир Ильич.

Носова будто пронзило током, он все понял: последние события, прогремевшие на всю страну, и сегодняшний визит имели прямую связь. Гость, между тем, снял кепку, под которой оказалась густая шапка русых волнистых волос. Но это уже не могло сбить с толку: было понятно, что тот надел парик, чтобы не быть узнанным по дороге в штаб антиглобалистов.

– Надеюсь, вы догадались, кого я к вам привел? – мягким голосом поинтересовался второй человек – элегантный мужчина выше среднего роста с гладко зачесанными волосами.

В голове Носова теснились противоречивые мысли. С одной стороны, что-то кричало в нем: «Этого не может быть!», но с другой, – велик был соблазн воспользоваться ситуацией: «Сейчас именно такой лидер и нужен!»

– Конечно, – медленно произнес Носов, выдерживая паузу, чтобы определиться. – Я в курсе последних событий, но, честно говоря, не очень-то верю в это, как пишут, чудесное воскресение.

– А вам и не надо верить! – горячо промолвил Матвей Павлович. – По крайней мере, сейчас. Самое главное, что наши цели совпадают!

Иван Михайлович внимательно посмотрел на него, потом перевел взгляд на Ленина и спросил его, как бы заранее извиняясь:

– Можно мне вас потрогать?

Ленин широко улыбнулся и великодушно сказал:

– Батенька, раз вы по-другому не можете поверить в мое существование, что ж, валяйте, трогайте!

Носов сначала робко прикоснулся к его правой руке, затем взял ладонь в свою руку и крепко сжал.

– Рад вас приветствовать, Владимир Ильич, кем бы вы не были! – произнес он с легкой патетикой.

– Не сомневайтесь, я – это я!

Наконец, Носов догадался предложить посетителям стулья. Он и гости сели за небольшой круглый стол, за которым в кабинете часто велись конфиденциальные переговоры.

– Итак, давайте определимся, в чем мы сходимся, – предложил Матвей Павлович. – Мы читали материалы ваших конференций, статьи идеологов движения и считаем, что вы идете в правильном направлении. Современный мир с кучкой транснациональных корпораций, ограбивших природные ресурсы планеты, а людей превративших в бездумных и бездушных потребителей всякой чепухи, катится в бездну. И нам нравится, что вы хотите остановить падение. Но вашему движению недостает харизматического вождя и пророка. Именно он смог бы освятить дело, которым вы занимаетесь.

– Вы совершенно правы, – согласился Иван Михайлович. – Но поможет ли нам в этом Ленин, хоть бы даже он и восстал из мертвых? Ведь отношение и к революции, и к гражданской войне, да и к самому построению социализма и коммунизма у людей неоднозначное. Но сомнения возрастают многократно, когда вы делаете его христианским Спасителем. Чего стоит знаменитый ленинский материализм – как его совместить с Богом? Или взять послереволюционные гонения на церковь! Да и в конце концов, неудача с созданием то ли рая, то ли нового Иерусалима в отдельно взятой стране – как ее объяснить?

Ленин снова улыбнулся и по-отечески сказал:

– Иван Михайлович, а какое самое главное определение вы дали бы Богу?

Носов ответил не сразу – этот вопрос он никогда себе не задавал, поэтому ответ пытался нащупать интуитивно.

– Наверное, всемогущий, – наконец, произнес он.

– А теперь подумайте над тем, что скажу вам я, – предложил Владимир Ильич. – Бог – вездесущий! Он везде, в том числе и в материи, которая тоже является Господом. Вы помните мою фразу: электрон так же неисчерпаем, как и атом?

– Хорошо помню, она была, кажется, в работе «Материализм и эмпириокритицизм», – отозвался глава антиглобалистов.

– А в чем, по-вашему, смысл?

– Это свидетельство бесконечности материи, – отчеканил Носов. – Что и подтвердили исследования физиков.

– А можно ли им верить? – продолжил Владимир Ильич. – Действительно ли существуют все открытые ими элементарные частицы? Не кажется ли вам, что с учеными просто-напросто кто-то играет? Ведь сначала все эти мельчайшие кирпичики мироздания появляются только в теории. Ну, хочется физику, чтобы был какой-нибудь пи-мезон! И Бог награждает его, давая возможность обнаружить конкретную частицу уже экспериментально и заявить всему миру о ее существовании. Именно по воле божьей законы физики не остаются незыблемыми, а постепенно трансформируются, чтобы человечество можно было вести по пути познания истины. И, заметьте, очень многие физики это уже понимают, и большинство их верит в Бога. Так что все философские споры бессмысленны. Материализм нам понадобился для того, чтобы остановить всяческие попытки опасного богоискательства, о чем я недвусмысленно писал в своих философских трудах. Представьте себе, что группа детей играет в прятки, а водящему надо найти спрятавшегося Бога. Что они делают, если уподобить их нашим философам? Находят первого попавшегося и объявляют, что он и есть Господь. Так не лучше ли, пока люди не найдут подлинную дорогу к Богу, вообще заявить, что его нет и перестать искать там, где его нет?!

– Хорошо, – согласился Носов, – в ваших словах что-то есть. Но зачем нужны были репрессии против православной церкви?

– А вы посмотрите, как далеко она отошла от Бога! – воскликнул Ленин. – Ее служители поступили точно так же, как иудейские первосвященники, не признавшие Мессию. И когда мы начали строить общество, основанное на христианских началах, они встали на сторону наших противников – тех, кто, узурпировав власть, держал простой народ в бедности, подвергая его унижениям. И разве не они первыми приветствовали возврат России к той алчности, которая сейчас разъедает души людей?!

– Надеюсь, вы с этим согласны? – обратился к Носову Матвей Павлович.

– Да, мы тоже так думаем, – тихо отозвался Иван Михайлович. – Но сможете ли вы объяснить, почему опыт построения бесклассового справедливого общества оказался неудачным?

– Конечно, – сказал Ленин, – но нам потребуется обратиться к Откровению Иоанна Богослова. – Надеюсь, вы читали его?

– Несколько раз, – ответил Носов, – но не скажу, что все понял.

– Просто у вас не было ключа, как, впрочем, у всех других, в том числе и церковнослужителей, – объяснил Ленин. – Все становится ясным, когда описываемые в Апокалипсисе события накладывать на то, что произошло в России во время и после Октябрьской революции. Если помните, там, например, говорится о жене: она облечена в солнце, под ногами ее луна и на главе ее венец из двенадцати звезд. Вам это ни о чем не говорит?

– Если честно, то нет, – признался Носов.

– А вы подумайте, – предложил Ленин, – а я дам подсказку: сколько республик было в составе Советского Союза до Великой отечественной войны?

– Одиннадцать, – почти машинально произнес Иван Михайлович. – Пятнадцать минус Молдавия и прибалтийские страны.

– Нет, батенька, – возразил Владимир Ильич. – Вы забываете о том, что существовала еще Карело-Финская ССР. Так что получается ровно двенадцать! К тому же, как вы знаете, в герб СССР органично входило солнце. Так что жена – и есть Советский Союз. Но теперь давайте посмотрим, а что же случилось дальше? Жену начал преследовать дракон, олицетворяющий алчность, власть денег, стремление к наживе. Имя его – дьявол. И недаром говорится, что одна из его голов была смертельно ранена, замечу, именно Октябрьской революцией. Второй зверь, который действует с ним заодно, – так называемое общество потребления, обольщающее людей. А теперь отвечу на ваш вопрос: почему не удалось создать рай на земле или, другими словами, построить коммунизм? В Откровении сказано: «Кто имеет ум, тот сочти число зверя, ибо число это человеческое; число его шестьсот шестьдесят шесть». Как вы знаете, многие пытались разгадать сию тайну, приписывая трем шестеркам мистический смысл. А, между тем, никакой тайны здесь нет. Ведь речь идет именно о числе, или количестве, а не наборе цифр. Попробуйте вычислить две трети от тысячи. Вы получите сплошные шестерки – вот вам и число шестьсот шестьдесят шесть! Таким образом, можно говорить о том, что две трети живущих людей подвержены влиянию дьявола. И так было во все времена. Можно ли рассчитывать на то, что эти люди будут стремиться к созданию справедливого общества, основанного на равенстве и самоотречении от разного рода излишеств?

– Думаю, что нет, – ответил Носов. – Но если вся ваша затея не имела перспективы, стоило ли ее начинать?

– Люди должны были увидеть, что справедливый мир возможен, – твердо сказал Ленин. – И понять, на чьей они стороне? Именно сейчас им надо окончательно определиться. Ведь не случайно я вложил в уста еще одному предсказателю – Нострадамусу такое пророчество: в начале третьего тысячелетия, в период безвременья возникнет ужасная чума, которая поглотит две трети человечества.

– Шестьсот шестьдесят шесть? – спросил Носов.

– Именно так, – подтвердил Ленин.

– Вы думаете, мы вам в этом поможем? – недоверчиво поинтересовался Иван Михайлович.

– Ну что вы, как говорится, богу – богово, а кесарю – кесарево, – улыбнувшись, заметил Владимир Ильич. – Матвей Павлович в начале нашей встречи сказал, что у нас с вами – общие цели. Какие же? Вам, так же, как и мне, ненавистно общество потребления, которое уводит человечество от духовных ценностей в мир ненасытного удовлетворения сиюминутных, ничего не значащих желаний. Так давайте его вместе разрушать! Я знаю, что вы готовите многолюдный митинг. Предлагаю провести его 7 ноября на площади Революции, что будет довольно-таки символично. Кстати, вы знаете, что до Великого Октября она называлась Воскресенской?

– Слышал, – отозвался Носов.

До сих пор молчавший Матвей Павлович, наконец, вступил в разговор, видимо, полагая, что Ленину не стоит размениваться на такие мелочи, как детали будущей акции.

– Для нас очень важно, чтобы очередная встреча Спасителя с народом произошла именно здесь, – сказал он. – Мы многого от вас не просим. Только – дать слово Владимиру Ильичу после того, как ваши ораторы выскажут все, что они запланировали. Вы согласны?

Носов еще раз оценил преимущества, которые движение получит от союза со столь необычным лидером, и ответил:

– Я-то согласен. Но, как вы понимаете, мне надо посоветоваться с товарищами. Я должен их убедить в том, что нам это необходимо.

– Нет, Иван Михайлович, так не пойдет! – с нажимом произнес Матвей Павлович. – О том, что произойдет, должны знать только мы с вами. В конце концов, никто не заподозрит вас в сговоре за спиной у активистов движения. Ведь все, что нужно сделать – определить место проведения акции, а площадь Революции с виду ничем не лучше и не хуже других. Тем более что на Красной площади сейчас каток, и собрать там народ не представляется возможным. Ну а появление Владимира Ильича на трибуне может и для вас стать неожиданным. Вы понимаете меня?

– Думаю, что понимаю, – ответил Носов и, немного поколебавшись, сказал: – Хорошо, давайте попробуем. Но в случае, если что-то пойдет не так, будьте готовы к тому, что я стану отрицать наше с вами знакомство.

– Ну, если вам так нравится роль Петра, отрекшегося от Христа, то валяйте, меня это нисколько не обеспокоит, – поставил точку в разговоре Владимир Ильич.




6


Труп, найденный в подземном коллекторе, не мог быть брошен туда через люк колодца.

К такому заключению пришел Сивцов, просмотрев видеозаписи, сделанные камерой, закрепленной над входом в расположенный рядом магазин меховой одежды. Она круглосуточно обшаривала своим стеклянным «глазом» окрестности, и в сектор наблюдения всегда попадал чугунный «пятак», закрывавший колодец.

Значит, рассуждал Анатолий, тело банкира доставили на место его обнаружения по подземным коммуникациям. Но откуда?

Сивцов знал о существовании в Москве специального отряда «Диггер-911», вошедшего в последние годы в состав столичной поисково-спасательной службы Министерства по чрезвычайным ситуациям.

Это было необычное подразделение: диггеры, или по-другому копатели, когда-то спустившиеся в московские подземелья из любопытства и тяги к приключениям и исследовавшие столичную преисподнюю, рискуя жизнью и здоровьем, так и не смогли вписаться в систему, построенную на беспрекословной дисциплине и жесткой иерархии. Всем своим видом, бравадой и сленгом они демонстрировали почти полную независимость. Выданную форму диггеры переделали на свой манер, украсив ее устрашающими нашивками с изображением клыкастых летучих мышей, крыс, кротов, червей и даже светящихся привидений.

Впрочем, начальство закрывало на эти шалости глаза, зная, что лучших знатоков подземного мира в столице не найти.

Отряд и его командира окружал ореол самых невероятных легенд и баек. Рассказывали, что он видел в тоннелях крыс-мутантов размером чуть ли не с догов, пятисотлетних призраков, а для поднятия исследовательского духа употреблял «психоделический» напиток под названием «тырдык». Рецепт его приготовления, якобы передававшийся от диггера к диггеру, был одной из самых страшных тайн. Будто бы надо взять полкилограмма подземных грибов, пять граммов плесени со стен канализационного коллектора, стакан воды из подземной речки, столовую ложку пыли, набранной в тоннеле метро, залить все это полулитром смеси равных частей спирта и дизельного топлива и настаивать в темном сыром помещении в течение недели. Зато кайф был что надо!

Сивцов созвонился с главным диггером, и тот охотно направил в прокуратуру одного из самых опытных членов отряда. Игорь Кротов, которого, казалось, сама фамилия подтолкнула к исследованию подземных глубин, еще в детстве полюбил изучать подвалы и теплотрассы, где никто его не «доставал» за двойки и прогулы школьных уроков. Прославился в кругу диггеров он тем, что под одним из домов в центре столицы обнаружил целый склад бухгалтерских документов, зафиксировавших сделки с недвижимостью в конце девятнадцатого века. Когда он передал эти бумаги специалистам, те полезли целовать его от радости, но Игорь легко увернулся от «исторических» объятий.

Игорь оказался человеком неопределенного возраста, невысокого роста, щуплого телосложения, с маленькими, глубоко посаженными глазками, так что своим обликом он больше напоминал не крота, а мышь.

Он и одет был во все серое, когда появился в кабинете Сивцова.

– Ну что, готовы к залазу? – не здороваясь, спросил он. – Я имею в виду морально, а всю снарягу получите в тачке.

Он с видом хозяина обвел взглядом кабинет и заметил еще одного человека – Юрия Куркова, который тоже захотел спуститься в подземелье: кто знает, представится ли когда-нибудь еще такой шанс?

Сивцов поспешил взять инициативу в свои руки:

– Это следователь, Юрий, он тоже пойдет с нами. Надеюсь, для него найдется экипировка?

– Да мы хоть всю вашу прокуратуру оденем! – выпалил Кротов. – Единственная напряга – что будем искать? Я так понял, что жмурика кто-то сныкнул в ходок?

– В смысле спрятал? – спросил Курков.

– А я что говорю? – удивился Игорь.

– Нам, действительно, надо узнать, откуда притащили труп, – сказал Анатолий. – Понимаю, что это непросто, но мы взяли образцы грязи с пальто, брюк и ботинок убитого. Они находятся вот в контейнерах и, как видите, отличаются друг от друга.

Он протянул Кротову четыре небольших коробки из прозрачного оргстекла. Тот внимательно осмотрел их и заметил:

– Эти два точно из канальи!

– Откуда? – переспросил Сивцов.

– Ну, из канализации, – нехотя произнес нелюбимое им слово Игорь. – А остальные надо проверить на месте. Так что поехали!

Вскоре они вышли из здания прокуратуры и оказались у «Газели», припаркованной прямо под окнами, куда обычно ставили машины самых высоких начальников. Автомобиль был переоборудован так, что внутри оказался столик с двумя рядами скамеек, кладовка для хранения снаряжения, малогабаритная газовая плита и даже душевая кабинка.

Кротов сел рядом с водителем, а следователям пришлось примоститься на скамейке за столиком.

– Оденемся на месте, – бросил Игорь, и машина чуть ли не на полной скорости выехала со стоянки.

Несмотря на пробки, уже через десять минут подъехали к Цветному бульвару. Кротов выдал следователям по каске, на каждой из которых была прикреплена лампочка, а еще серые комбинезоны, такого же цвета куртки, высокие ботинки с рифлеными подошвами, бахилы от общевойскового защитного комплекта, перчатки и фонарики. Сам он оделся точно в такую же униформу, правда, она отличалась эмблемой с неровными краями, изображавшей огнедышащего дракона. Кроме того, диггер закинул за плечи рюкзак, где, как он сказал, лежит всякая необходимая под землей «ботва». Его фонарик тоже отличался от тех, что выдал следователям: он был длиннее и массивнее. Заметив их взгляды, обращенные на этот предмет, Игорь гордо сказал:

– Маглайт у меня – слонобой!

Сивцов усмехнулся и попросил:

– Можно перевести?

– Ну, я хотел сказать, что фонарь очень мощный – бьет метров на пятьдесят.

Они подошли к канализационному люку, и Кротов легко поднял и отодвинул его какой-то металлической загогулиной, которую достал из рюкзака.

Колодец был уже знаком следователям. Они спускались сюда не без чувства брезгливости, когда осматривали место происшествия. И на этот раз Сивцов, почуяв ударившие в нос миазмы, скорчил недовольную гримасу.

Диггер снисходительно посмотрел на него и сказал:

– Могу вам дать носы, то есть, по-вашему, респираторы, но дышать будет трудно, да к тому же дальше пойдет еще вонливее. Так что решайте!

– Да ладно, как-нибудь притерпимся, – ответил Анатолий, и они вслед за Кротовым стали спускаться в колодец.

Внизу пролегал коллектор, по центру которого текла вонючая жижа, но с одной стороны было что-то наподобие сухого берега, где и нашли тело банкира. Кто-то прислонил его спиной к стене, поэтому в канализационных стоках оказались брюки и ботинки, а спина и голова остались относительно сухими, правда, и на них нашлись следы грязи, хотя и другого состава.

– Ну, куда двинем? – спросил Кротов, когда все трое уже стояли на дне колодца, и пояснил: – Направо ходок не очень длинный, там упремся в канальины трубы. А налево – попадем в Неглинку, и по ней можно до самой Москва-реки дошлепать.

– Раз образцы грязи были разными, значит пойдем налево, – распорядился Сивцов тихим голосом, стараясь глубоко не дышать.

Игорь поднял лицо вверх и крикнул водителю, стоявшему над колодцем:

– Задраивай и лови нас где-нибудь у «России». Я тебе потом маякну.

Крышка люка с грохотом задвинулась, и колодец оказался в полумраке: наступить полной тьме не дали лампочки, прикрепленные на касках.

Группа, возглавляемая Кротовым, пошла по коллектору, для чего пришлось несколько согнуться – высота была на полметра меньше человеческого роста. Под ногами хлюпала буро-коричневого цвета жижа, напоминавшая по консистенции желе, которое с чмоканьем сначала засасывала ноги, а потом с таким же, но более сильным звуком выталкивала их обратно.

– Мы называем это ракоходом, – сказал Игорь, – потому, что нельзя идти в полный рост. А бывают еще шкуродеры: там можно только ползком, да и то сняв с себя почти все.

Через несколько десятков метров коллектор повернул налево, а затем вывел в большой подковообразный тоннель, по центру которого сплошным потоком неслась мутная река, а сбоку по обеим сторонам шли бетонные тротуары с подтеками грязи. Видимо, в какие-то моменты их захлестывало помойной водой.

– Дайте-ка мне ваши образцы, – попросил Кротов.

Он выбрал из протянутых коробочек две, положил их на бетон и осветил лучом фонарика. Игорь мог бы ничего не говорить: следователи сразу же увидели, что одна из проб идентична отложениям, находившимся на тротуаре.

– Судя по всему, где-то здесь жмурика положили, чтобы отдохнуть перед финишной прямой, – предположил Кротов, и следователи согласились с ним. Становилось ясно, что тело несли на руках по подземным тоннелям именно здесь.

Курков, не ожидая команды Анатолия, достал скребок, аккуратно собрал с пола грязь и положил ее в еще одну, пустую коробку, сверху написав маркером: «начало Неглинки».

Сивцов осмотрелся, направляя луч фонарика то на стены, то на потолок. Зрелище было почти потустороннее: сверху нависали соляные столбы серых сталактитов, на которых кое-где росли шляпками вниз грибы, похожие на шампиньоны. Река скорее шипела, чем грохотала, будто злясь на людей, отравивших ее воды своими нечистотами.

Наконец, следователи с диггером двинулись дальше. Сивцову показалось, что шли они довольно долго, но Кротов объяснил, что под землей время течет по-иному, чем на поверхности: оно то замирает, то, наоборот, ускоряется. Все зависит от обстановки, в которую попадаешь. На их маршруте пейзаж оставался неизменным: все те же серые своды, мутная вода реки, темная грязь под ногами.

Наконец, бетонный тоннель закончился, и группа вошла в широкий коридор, выложенный красным кирпичом. Тротуары здесь были совершенно сухими, так что даже если преступники с трупом здесь и делали привал, следов на одежде убитого не осталось бы.

– Это старый дореволюционный тоннель, – объяснил Игорь. – Говорят, по нему еще Гиляровский хаживал. А чтобы вы ориентировались, могу сказать, что мы сейчас под Театральной площадью.

Внезапно кирпичный коридор закончился и на пути возник водопад, предупредивший о своем существовании шумом летящей вниз воды. Над ним высилось странное сооружение, напоминающее нож гильотины. Как оказалось, это была своего рода шлюзовая шторка, которая время от времени перекрывала водяной поток.

Кротов посмотрел на часы и сказал:

– Можно не бояться, закроется минут через сорок.

– А что будет, если она начнет опускаться? – с опаской спросил Юрий.

– Мало не покажется, – отозвался Игорь. – Раздолбает пополам!

Вниз уходили стертые до полуовальной формы ступени, по которым пришлось спускаться, светя перед собой фонариками. Следователи хотели сделать это как можно быстрее: кто его знает, не сработает ли механизм спонтанно, и тогда из двух сыщиков получится четыре.

За водопадом дорога разделилась: один, более старый тоннель уходил вправо, второй, поновее, – влево.

– Куда они ведут? – спросил Сивцов.

– Оба – в Москва-реку, – ответил Кротов. – Но впадают в разных местах: правый – в районе Боровицкой площади, левый – рядом с Большим Москворецким мостом. Решайте, куда пойдем?

– А какой короче? – поинтересовался Курков.

– Левый, – сказал Игорь. – Он идет прямо, а не по дуге, как правый.

– Ну что ж, тогда и мы пойдем налево, – принял решение Анатолий.

Они прошли еще немного по тоннелю, более узкому, чем тот, по которому они двигались ранее. Здесь обнаружился еще один поворот направо: о нем Кротов сказал, что это – старое русло Неглинки, проходящее под Александровским садом. Почти без колебаний группа продолжила путь прямо.

Неожиданно впереди послышался приглушенный шум, напоминавший отдаленный базарный гул.

– Что это? – спросил Сивцов.

– Не обращайте внимания, просто крысы, – обыденно произнес Игорь. – В центре их немерено.

– Я слышал, что попадаются огромные мутанты, – с опаской проговорил Курков.

– Лично я не видел, хотя наш шеф утверждает, что они есть, – нехотя ответил Игорь. – Но вы не бойтесь, у меня имеется против них фейерверк.

Воспользоваться им пришлось уже через пару минут. Впереди возникла серая шевелящаяся масса зверьков, глаза которых при свете трех фонариков горели злыми желтыми огнями. Вероятно, крыс что-то испугало наверху, и они сосредоточились в подземелье, возможно, собирая армию для контратаки на поверхности. Они нисколько не страшились приближающихся людей, уверенные в своем численном превосходстве.

Сивцов на всякий случай достал пистолет, снял его с предохранителя и передернул затвор. Курков пожалел, что оставил оружие в кабинете: в его сейфе «макаров» лежал без движения уже несколько месяцев.

Когда между людьми и крысами оставалось около двадцати метров, Кротов вытащил из рюкзака круглую шашку, напоминавшую по форме стакан, подпалил зажигалкой торчащий фитиль и бросил в гущу зверьков. Вместо взрыва, которого ожидали следователи, раздалось сильное шипение, будто из огромного котла вдруг выпустили пар. Одновременно во все стороны с огромной скоростью вырвались миллионы ослепительных искр, словно работал невероятной мощности сварочный аппарат.

Таких диких воплей, которые извергли из себя обезумевшие животные, Сивцов не слышал никогда. В его мозгу пронеслась мысль, что так, наверное, орут грешники в преисподней.

– Не смотрите вперед! – закричал Кротов, сам отводя взгляд от продолжавшей выбрасывать сполохи ослепительного огня шашки.

Сивцов опустил глаза вниз и сначала из-за рези ничего не видел, чувствуя только какое-то легкое дуновение по ногам. Через несколько секунд он понял, в чем дело: мимо него с огромной скоростью проносились серые зверьки, от которых воняло паленой шерстью и смрадом. Он, так же, как и Курков, стоял, не шелохнувшись, опасаясь, что животные начнут взбираться по его брюкам. Но те, не обращая внимания на людей, в панике летели по тоннелю, скрываясь в темноте. Другая часть крыс, представлявшая их главное войско, устремилась в противоположную сторону, и вскоре вокруг догорающей шашки остался только десяток неподвижно лежащих зверьков, оказавшихся в эпицентре «фейерверка» и получивших ожоги, как говорят медики, не совместимые с жизнью.

– Ну, как салют? – спросил Игорь с чувством превосходства в голосе.

– Достойный Красной площади, – отозвался Юрий, которому не удалось скрыть прерывистость дыхания.

– А мы, кстати, где-то рядом с ней и находимся, – заметил Игорь и спрятал находившуюся все это время в руках зажигалку в карман.

– Они не вернутся? – поинтересовался Сивцов.

– Боюсь, что от страха они скатились в Москва-реку, – рассмеялся Игорь. – Этим – туда же дорога, нечего тут разлагаться, – и он стал сталкивать ногой крысиные трупы в несущиеся воды. Один из зверьков, еще подававший признаки жизни, сипло хрипя, попытался бороться с течением, но силы его были слишком слабы, и он, продержавшись лишь несколько секунд на поверхности, скрылся в глубине, увлекаемый потоком.

Дальше они шли молча, переживая случившееся. По пути миновали три уходящие вверх шахты с вмонтированными в них ржавыми скобами без каких-либо признаков того, что ими пользовались. Наконец, попался колодец, где на примитивных ступеньках обнаружились свежие следы.

– Кажется, нашли то, что вам надо, – заявил Кротов. – Там, в одной из коробок – не подземная грязь, а поверхностная. Возможно, это она и есть.

Сивцов достал четвертый образец и приложил его к скобе. Кротов посветил своим мощным фонариком. Сомнений не оставалось: это была одна и та же глинистая красноватая земля.

Курков снова стал соскребать ее для предстоящей экспертизы, а Анатолий внимательно пригляделся к тому месту, где они находились. На противоположной стороне, куда при желании можно было бы перепрыгнуть через подземную речку, виднелись следы свежего бетона, которым, судя по всему, не так уж давно заделали проем размером с обычную дверь.

– А это что такое? – спросил он Кротова.

– Что-то я не припомню такой замуровки, – не сразу ответил тот. – Кто ее наворотил? Наверное, монтеры, – последнее слово Игорь произнес с ударением на первый слог: так, считая особым шиком, говорили все диггеры, подразумевая любых специалистов, работающих под землей.

– Очень интересно, – сказал Сивцов. – Если я правильно ориентируюсь, то в той стороне находится Кремль.

– Логично, – согласился Кротов и похвалил следователя: – Вы вполне могли бы стать диггером.

– Ладно, – отмахнулся тот, напряженно соображая, отчего на его лбу образовались четыре вертикальные складки. – Вы мне лучше скажите, есть ли под Красной площадью подземные ходы?

– Если верить легендам, то наши предки там все изрыли, – отозвался диггер. – До революции даже пытались составить карту ходков, но потом товарищ Сталин приказал залить все бетоном. Хотя, вполне возможно, что часть ракоходов осталась. Но я не думаю, что труп выносили из Кремля через эту замуровку, напряга большая, да и следы – вот они.

Анатолий ничего не ответил, продолжая думать о том, что какие-то неизвестные подземные ходы могут подойти к самому Мавзолею. Вслух он ничего не стал говорить, но сделал в памяти «закладку», которая, как он предчувствовал, могла пригодиться в будущем.

Курков тем временем закончил свою работу, и группе предстояло только подняться наверх, чтобы узнать, из какого места на поверхности был спущен в колодец труп.

Впрочем, Кротов опередил события, заметив, что люк должен находиться в районе Ильинки. Он также провел небольшой инструктаж по поводу того, какие меры безопасности нужно соблюдать, «выбрасываясь» из колодцев.

– За мной по пятам не лезьте, мало ли, какая скоба не выдержит, – поучал он. – Второе: никогда не открывайте люк сразу – он может оказаться на проезжей части, и если высунете голову, ее просто снесет. Лучше всего постоять и послушать несколько минут: нет ли гула машин? Третье: поднимать крышку надо вытянутыми руками, а не плечами или, что еще хуже, «котелком». Когда сдвинули ее, не торопитесь – еще раз внимательно послушайте. И только при абсолютной тишине, на секунду можете высунуть голову, посмотрев в одну сторону. Потом то же самое проделайте и поглядите в другую. Если ничего не грозит, можно делать вылаз.

Он так и поступил, поэтому подъем из колодца растянулся на четверть часа. Как оказалось, люк находился на территории строительной площадки, отхватившей кусок Ильинки, и едва подземные путешественники вылезли, как к ним подбежал пузатый человек в синей куртке и желтой каске.

– Кто такие? – закричал он. – Как вы здесь оказались? Сейчас вызову милицию!

Сивцов сунул ему в нос прокурорское удостоверение и грозно сказал:

– Не кипятитесь! Если кто и будет задавать вопросы, то не вы, а я! Ответьте, кто вы и что здесь строится?

Человек попытался подтянуть брюки на свое необъятное брюхо, что ему, конечно, не удалось, и, переменив тон на более сдержанный, сказал:

– Я здесь прорабом. Строим гостиницу. Сами понимаете, материалы у нас дорогие, ворья вокруг полно, вот и защищаемся.

– Вы-то мне и нужны, – твердо произнес Сивцов. – Есть основания полагать, что на вашей площадке совершено серьезное преступление. Поэтому нам надо тщательно осмотреть место, допросить вас и работников, которые заняты здесь.

– Да какое преступление, – начал было прораб, но Анатолий остановил его:

– Давайте не будем гадать, а приступим к делу.

Курков тем временем стал отбирать пробы грунта, а Кротов позвонил водителю и приказал ему подъехать к Ильинке. Не отпуская от себя прораба, следователи по очереди приняли душ, переоделись и приступили к работе, отпустив диггера и взяв у него на всякий случай номер мобильного телефона.




7


«Я буду там, где Воскресение». Эту фразу уже несколько дней безуспешно пытался расшифровать Евгений Ганченко, журналист авторитетного еженедельника «Взор». Его публикации, отличавшиеся объективностью, вызывали определенный интерес, но не более того. На гребне оказывались другие коллеги, – те, кто, добавляя «желтизны», выдавали придуманные ими пикантные подробности за реальность. В последних событиях, связанных с воскрешением Ленина, было много откровенного вранья, не приемлемого Евгением: одна из газет писала, что от вождя исходил трупный запах, другая, наоборот, утверждала, что его сопровождал елейный аромат, третья вообще договорилась до того, что на плече сидел ангел и трубил в какую-то длинную дудку.

Ничего этого не замечалось в кадрах, снятых Воскресенским телевидением: на них Ленин был запечатлен обычным человеком, хотя и говорящим неординарные вещи.

«Если бы я смог первым взять у него интервью», – думал Ганченко, в очередной раз рассматривая карту Московской области, на которую сам нанес рисунки в виде домиков с крестами – так он обозначил более десятка церквей, носивших название Воскресенских. Ленин мог объявиться и в Домодедовском, и в Ступинском районах, под Подольском и в Ногинске.

Но интуиция подсказывала Евгению, что на сей раз явление вождя народу пройдет совсем по-другому сценарию. Приближались Октябрьские праздники, и наверняка человек, выдающий себя за Ленина, воспользуется таким поводом. Скорее всего, он объявится в Москве. Но где? В столице есть Воскресенская улица, но она находится в Солнцеве, и там ничего интересного, кроме прудов, нет. Вряд ли в этом месте удастся собрать значительное количество людей.

Чувствуя, что зашел в тупик, Евгений разложил карту Москвы и нашел на ней Воскресенскую улицу. Все правильно – глухая окраина в ста метрах от кольцевой дороги.

Если бы он сам выбирал место выступления перед массой собравшихся людей, то, конечно, отдал предпочтение центру. Может быть, и не Красной площади, но где-то рядом. Взгляд Ганченко уперся в пустую трапецию, на которой значилось: «Площадь революции».

«Вот это было бы идеальное место, – подумал он. – К тому же именно здесь расположен Музей Ленина».

Евгений вдруг почувствовал себя ищейкой, взявшей правильный след.

«А почему бы и нет? – спросил он сам себя. – Единственная загвоздка в том, что площадь никак не связана с воскресением».

Он посмотрел на окрестные улицы, отметив, что почти всем им в последнее время были возвращены исторические имена: Горького стала Тверской, 25-го Октября – Никольской…

Внезапно Евгения осенило: а как раньше называлась площадь Революции? Он вошел в Интернет и задал в поисковой системе нужные параметры. Ничего интересного не обнаружилось: большинство страниц указывали адреса и станцию метро с таким названием.

Тогда Ганченко решил действовать наугад. Он вписал в поле поиска два слова «Воскресенская площадь» и нажал кнопку «Найти». На одном из сайтов сообщалось: «Подлинно историческими площадями у гостиницы «Москва» можно считать три: Красную, Воскресенскую (площадь Революции) и Театральную.

Евгений вскочил со стула и стал прыгать.

– Нашел! – заорал он. – Я его вычислил! Он – мой!

В редакции привыкли к проявлению журналистских эмоций, но на этот раз крики были такими сильными, что в дверь заглянуло сразу несколько коллег.

– Что с тобой? – спросил бородатый сосед Евгения.

Тот, опомнившись, застыл на месте и не нашел ничего лучшего, как дать невразумительный ответ:

– Не обращайте внимания, я готовлюсь к интервью.

Бородатый заржал и иронично заметил:

– Никак ты в общество глухонемых собрался!

Ганченко одернул свитер и многозначительно сказал:

– Все мы в своем роде глухонемые.

На этом инцидент был исчерпан. Через несколько минут Евгений уже звонил в мэрию, чтобы узнать, какие мероприятия ожидаются в столице в праздник Великого Октября?

Он получил информацию, что одна из партий, известная своими антиглобалистскими взглядами, подала заявку на проведение в этот день митинга. Она хотела организовать его на площади Революции в одиннадцать часов утра.




8


Получив от Сивцова список банковских операций фирмы «Янка», Антон Корицкий сделал вывод, что платежи и поступления не имели никакой системы, да и было их немного: всего десяток с небольшим позиций. В основном переводились мелкие суммы за посреднические услуги. Самой крупной значилась оплата за промышленный кондиционер: из-за него-то Антон, собственно, и заинтересовался этой компанией.

Удивительно, но сумма до копейки совпадала с той, которая была переведена каким-то ООО «Конверс». Возникал вопрос: почему «Янка» пошла на явно бесприбыльную сделку?

Он посмотрел на часы и с неудовольствием отметил, что нужно бежать на рандеву с другом отца: тот время от времени напоминал о своем существовании.

Они встретились в том же кафе, но на этот раз решили обойтись без спиртного.

– Ну, как, Тоша, продвигается твое расследование? – с ходу спросил Василий Дмитриевич.

– Пока ничего нового, дядя Вася, – без энтузиазма произнес Корицкий. – Нащупал какую-то фирму «Янка», но еще неизвестно, причастна она к похищению Ленина или нет?

– «Янка» говоришь, – насторожился собеседник. – Что-то знакомое…

– Вы о ней знаете? – быстро спросил Антон, заметив, что Василий Дмитриевич почему-то растерялся.

– Нет, ничего, – отозвался тот. – Название какое-то странное – скорее, белорусское, чем наше. И что она натворила?

– Я же вам рассказывал, что похитителям для хранения тела понадобился бы специальный кондиционер, – нехотя стал объяснять Корицкий. – Именно эта фирма приобрела его, но дальше все следы теряются. Судя по всему, покупку сделали по чьему-то заказу. И на самом деле, деньги были перечислены другой компанией. Значит, надо идти по этому следу.

– Ты знаешь, Тоша, по-моему, ты не там ищешь, – по-отечески заметил Василий Дмитриевич, сделав глоток минералки. – Пока ты разберешься, кто кому и за что заплатил, тело нашего вождя уже давно будет покоиться в земле. А может быть, оно и сейчас там. Все эти фирмочки очень любят гонять деньги, и, скорее всего, ты будешь ходить по кругу, так ничего и не узнав. А время потеряешь. Так что мой тебе совет: брось финансовые махинации и займись настоящим делом!

– А я что, по-вашему, дурака валяю, – обиделся Антон. – Вам легко советовать! Но если это почти единственная зацепка, то разве я должен ее бросать?! Тем более что учредителем «Янки» был старик, которого нашли в тоннеле с пуговицей от костюма Ленина.

– Ты серьезно? – спросил Василий Дмитриевич.

– Серьезнее не бывает, – ответил Корицкий. – Так что след, возможно, тянется в Кремль.

– Ну, тогда другое дело, – сказал друг отца. – Боюсь только, что ты ничего доказать не сможешь, и в конечном счете все спишут на этого деда. Должен тебе заметить, что наши как-то поутихли, особенно после появления самозванца, называющего себя Лениным. Как ты к нему относишься?

– Никак, – равнодушно проронил Антон. – Мало ли на свете мистификаторов!

– Взялся бы ты лучше его разоблачить! – воскликнул Василий Дмитриевич. – Наверное, это сейчас было бы более правильно, нежели искать тело: чем дальше, тем меньше вероятности его обнаружить.

– Дядя Вася, как вы не понимаете, что я на государственной работе, и не выбираю сам, чем заниматься, – с нажимом произнес Корицкий. – Никакого дела на поддельного Ленина не заведено, мне команды разоблачать его не поступало, так что извините. А для вашей партии что важнее: найти тело или вывести на чистую воду самозванца?

– Ты знаешь, у меня был разговор с нашим лидером, Георгием Алексеевичем Лигановым, – доверительным тоном сказал Василий Дмитриевич. – В общем, сегодня не столь уж актуально, вернут Ленина в Мавзолей или нет.

– Даже так?! – удивился Антон.

– Ты же, Тоша, понимаешь, что события уже улеглись, и сейчас важнее не дать какому-то мошеннику опорочить имя вождя, – тихо проговорил собеседник. – Так что мы не будем в обиде, если твои поиски не увенчаются успехом.

Выйдя из кафе, они попрощались, и Василий Дмитриевич поспешил к Лиганову.

Тот внимательно выслушал рассказ о состоявшемся разговоре со следователем, отпустил соратника по партии и быстро набрал хорошо знакомый ему номер телефона.




9


Дело о смерти банкира оказалось не таким уж сложным.

Расположившись в вагончике за столом, испещренным многочисленными выбоинами, – наверное, здесь была сыграна не одна тысяча партий в домино, – Сивцов начал допрос прораба.

– Вам знаком этот человек? – спросил он, показывая фотографию погибшего.

Толстяк молчал, вероятно, соображая, что ему можно говорить, а что – нет.

– Я еще раз спрашиваю, вы знаете этого мужчину? – с нажимом произнес Анатолий.

Прораб пошевелил губами, и, наконец, сказал:

– Думаю, я его видел.

Сивцов подался ближе к толстяку и начал ему объяснять:

– Вы, наверное, не понимаете всей серьезности положения. К вечеру у нас будут результаты экспертизы, и я уверен, что они вам очень не понравятся. Человека на фотографии нет в живых, и почти со стопроцентной уверенностью можно утверждать, что смерть его застигла здесь, на вашей стройплощадке. Если вы будете молчать, то станете подозреваемым в убийстве, а это – прямой путь на нары, где, как я понимаю, вы никогда не бывали. Но добровольные показания могут изменить вашу участь. Следствие учтет помощь в деле, и вполне возможно, вам удастся избежать всей жестокости пенитенциарной системы.

– Какой? – переспросил толстяк, тело которого было очень трудно представить в тесной тюремной камере.

– Пенитенциарной – то есть системы наказания за совершенные преступления, – растолковал Сивцов. – Итак, будете отвечать на мой вопрос?

– Ладно, – согласился прораб. – Этот человек находился на нашей площадке неделю назад.

– А точнее? – спросил Анатолий.

– 16 октября, – посмотрев на календарь, сказал прораб. – Он появился у нас ближе к вечеру.

– А что ему здесь было надо? – поинтересовался Сивцов.

– Какие-то у него дела с нашим директором – Семеном Борисовичем Лившицем. Ну, поговорили они немного, я бы сказал, на повышенных тонах. А потом пошли сюда, в вагончик. Я при их разговоре не присутствовал, ничего не знаю. Да к тому же мне пришлось уехать на бетонный завод, а когда вернулся, встретился уже с трупом. Вам легко это проверить.

– Значит, вы не видели, что здесь произошло? – спросил Анатолий.

– Сам не видел, но по рассказам рабочих знаю, – отозвался толстяк. – Да вы их можете допросить.

– Этим уже занимается мой коллега, но я хотел бы услышать в вашем изложении, как все случилось? – предложил Сивцов.

– Ребята говорят, что в вагончике Лившиц и человек с фотографии пробыли часа два, – неохотно стал излагать прораб. – Рабочие, что заступили на вторую смену, видели, как ушел наш директор, и подумали, что гость удалился еще раньше. Никто не заметил, как он, изрядно набравшись, оказался на верху здания. Что он там делал, неизвестно. На него обратили внимание только когда услышали громкий звук. Сначала подумали, что упал мешок с цементом. Но потом увидели, что на куче кирпичей кто-то лежит. Наверное, не удержал равновесия. Ребята его пощупали, даже зеркало вот это из вагончика притащили, ко рту подносили. В общем, поняли, что он уже не жилец. Тут и я подъехал.

Рассказ прораба, в принципе, подтверждался результатами судебно-медицинской экспертизы: согласно ей смерть банкира наступила в результате многочисленных внутренних кровоизлияний. Это вполне могло произойти после падения с большой высоты.

Дальше события развивались так, как рассказали Куркову сами рабочие. Испугавшись огласки, – она могла повредить репутации компании, – прораб распорядился, чтобы трое строителей затащили тело в канализационный колодец и отнесли его по тоннелю подальше от строительной площадки. Если бы они были профессиональными преступниками, то, конечно, убрали бы все следы, которые могли указать на место происшествия. Рабочие искренне раскаивались в содеянном, и у следователей не возникло сомнений в их искренности. Но, тем не менее, у всех участников переноса тела, а также у прораба Сивцов взял подписку о невыезде, предупредив, что если они утаили какие-то важные подробности случившегося, дело может принять другой оборот.

Однако вопросы все же оставались. Что занесло банкира на стройплощадку? Какие дела у него были со строительной компанией? Сам ли он упал с верхотуры или кто-то ему «помог»?

Прежде чем встретиться с Лившицем, Анатолий решил побывать в банке и назначил встречу с его руководителем на утро следующего дня. Дома, обдумывая вопросы, он краем уха слушал новости, доносившиеся из недр старенького «Шарпа». Неожиданно информация, прозвучавшая из уст диктора, который говорил с явно наигранной взволнованностью, увязалась с тем, о чем он размышлял.

Сивцов повернулся к экрану, на котором разворачивались кадры крупного пожара – горел именно тот банк, куда он собирался пойти утром. Бушевавший огонь сжирал все, что находилось в офисах, однако, судя по всему, никто из сотрудников не пострадал – происшествие случилось вечером, после окончания рабочего дня.

«Вот это да!» – воскликнул Анатолий, чувствуя, что событие имеет непосредственное отношение к его расследованию. Будто кому-то было крайне нежелательно, чтобы он копался в архивах банковских операций.

С подобным чувством эти же кадры смотрел и Антон Корицкий. С большим трудом он успел отследить перевод интересовавшей его подозрительной суммы через пять банков несколькими, как он уже был убежден, подставными фирмами. Очередным на пути его поисков оказался тот, который горел сейчас, вопреки поговорке, не синим, а ослепительно-желтым пламенем.




10


Ленин проснулся в три часа ночи и стал торопливо одеваться. Ему показалось, что какой-то до боли знакомый женский голос настойчиво звал его: «Сева! Сева! Что ты здесь делаешь? Уходи!»

Испытывая почему-то полное доверие к услышанному во сне, Владимир Ильич, накинув куртку и нахлобучив лыжную шапочку, стал неслышно спускаться по лестнице. Он гнал от себя все мысли, которые могли бы, слово ватой, обволочь и заглушить призывные слова, показавшиеся ему такими важными. Не задумался Ленин и о том, что входная дверь была обычно заперта. Он подошел к ней и, словно заранее зная, что так и будет, обнаружил торчащий в скважине ключ. Два поворота по часовой стрелке – и он тихонько выскользнул наружу.

Так же уверенно Ленин быстрым шагом двинулся по дорожке. По ней он не раз прогуливался с Тимофеем Николаевичем, и в один из таких променадов заметил, что две доски в заборе болтались на ветру, ударяясь друг о друга. Он осторожно отодвинул их и протиснулся в образовавшуюся довольно широкую щель.

Снег, выпавший на Покров, уже давно растаял, земля подсохла, а листья на дорожке за забором успели пожухнуть. При ярком свете словно циркулем нарисованной луны это можно было разглядеть даже ночью.

Пройдя минут пять по едва шелестящей тропке, беглец, наконец, дал волю своим мыслям. «Что же за голос звучал, будто из самого центра мозга, и почему меня назвали Севой?»

Ленин вспомнил предшествующий этой ночи вечер, когда в гостиной на первом этаже вновь собрались двенадцать его… Тут он даже остановился, чтобы подобрать слово, которое бы правильно характеризовало людей, оказавшихся по воле судьбы рядом с ним. Кто они ему? Соратники? Учителя? Ученики? Ни одно из определений не подходило. Если он мессия, то, выходит, что они его подопечные? Но они вели себя, скорее, так, что он выглядел учеником, а они – его наставниками.

Вчера они обсуждали предстоящее явление Ленина большой массе народа: оно должно было произойти 7 ноября на площади Революции в Москве. Ильича ограничили регламентом в десять минут, что ему показалось до обидного мало. Он попытался возразить, заявив, что одна только интерпретация числа 666 займет столько времени, но его слушали невнимательно. А потом седовласый отчеканил, что вообще об этом говорить нигде не следует: кто из людей захочет быть не в когорте избранных, а в двух третях всего остального грешного человечества, у которого не останется никаких шансов на спасение?

– Владимир Ильич, – твердо сказал он, глядя в глаза Ленину, – давайте договоримся еще раз: мы готовим акции, а вы в них участвуете, не отступая, так сказать от предложенного сценария.

Ленину это показалось очень обидным, в конце концов, ведь он Спаситель, а не горстка простых смертных, пытающихся манипулировать им.

– Почему мы не можем сказать людям правду? – отстраненно спросил он.

– Да потому, – ответил седовласый, – что в таком виде она никому не нужна. Но у нас будет более сильный козырь – своего рода чудо, о котором вы и скажете толпе.

– Какое же? – не сдавался Ленин.

– Об этом узнаете позже, перед самой акцией, – жестко сказал лидер двенадцати.

Владимир Ильич почувствовал себя марионеткой, но, тем не менее, сделал вид, что согласен с тем сценарием, по которому ему придется действовать.

– Поймите, будущее ваше выступление – еще не самое главное, – пытаясь подытожить разговор, более мягким тоном произнес седовласый. – Ведь это всего лишь Москва, а нам надо выйти на мировой уровень. Так стоит ли сразу раскрывать все карты? Вы обязательно скажете все, что думаете и что хотите донести народу. Но пока еще рано. Так что послушайте нас, ваших друзей и единомышленников, и постарайтесь поступать в соответствии с выработанной всем нашим сообществом стратегией.

На том и порешили, правда, уже уходя, седовласый о чем-то вполголоса и довольно встревожено беседовал с доктором на пороге. Шрамоносца, видимо, сильно задел разговор, потому-то, находясь под впечатлением, он и забыл вынуть ключ из двери.

Тропинка уткнулась в проселочную дорогу, и Ленин, не раздумывая, свернул направо. Мысли его снова переключились на имя Сева. Какое отношение оно имеет к нему? Если взять полную форму Всеволод, то по смыслу, конечно, она подходит к его роли, ведь он, согласно миссии, должен владеть всем. Но ведь есть и определенное созвучие с именем Иисус, и еще одним, которое не давало ему покоя уже несколько дней – Иосия, один из библейских царей Иудеи, правивший в очень трудные для страны времена. Его предшественники своей склонностью к греху и идолопоклонничеству так сильно прогневали бога Саваофа, что он всех их в конечном итоге покарал. Не стал исключением и Иосия, хотя и был настоящим праведником. Он разрушил все языческие святыни, предал казни жрецов иной веры, а сам вел настолько сдержанный образ жизни, что никто ни из предыдущих, ни из последующих царей не смог бы с ним сравниться. И все равно он ответил за прегрешения всего еврейского рода: бог уготовил ему гибель в возрасте 39 лет во время стычки с египетскими войсками.

«Почему Иосия был принесен в жертву, а другого царя – Давида, который открыто жил с чужой женой и даже отправил ее мужа на верную смерть, бог, напротив, простил? При этом господь почему-то обратил свой гнев на плод преступной любви – первого ребенка Давида от любовницы Вирсавии. Именно его он лишил жизни», – так думал Ленин, идя по освещенной луной дороге.

И это не были досужие рассуждения. В конечном итоге ему представлялось очень важным понять, какова его собственная судьба? Не готовят ли его к жертвоприношению, как Иисуса и Иосию?

Внезапно тревога остановила ход его мыслей. Впереди на дороге, метрах в двухстах, он увидел восемь неярких красных огоньков, как если бы это светились габаритные «пуговицы» стоящей поперек проезжей части фуры. Но никакого грузовика видно не было, зато от каждой пары тлеющих угольков тянулись длинные призрачные лунные тени.

«Ну вот, волки!» – подумал беглец, помянув недобрым словом голос, который заманил его в смертельную ловушку.

Он остановился, лихорадочно соображая, что же сейчас делать? Если повернуть обратно, то звери наверняка бросятся за ним. Никакого оружия, даже безобидного в таком случае перочинного ножа, у него с собой не было. Ленин посмотрел по сторонам, вглядываясь в тени деревьев: вокруг простирались молодые сосновые посадки, так что укрыться от хищников на высоте не представлялось возможным. Наконец, его взгляд наткнулся на сухой ствол, торчащий из земли. Осторожно сделав один шаг в сторону, потом другой, боясь резкими движениями дать сигнал к волчьей атаке, он приблизился к созданному самой природой спасительному оружию. Не сводя глаз с красных огоньков, Ленин попытался выломать ствол, но тот не поддавался. Пока он раскачивал его в разные стороны, волки подошли совсем близко: до них оставалось не больше пятидесяти метров. При свете луны отливали голубым блеском их острые клыки.

«Господи, помоги мне!» – взмолился Владимир Ильич, нажимая на дерево, которое вдруг легко выскочило из земли вместе с загнутым корнем. В его руках оказалась палка длиной около двух метров и толщиной с ногу штангиста ниже колена. Орудовать ей было неудобно, и единственная надежда оставалась на то, что хищники могут испугаться даже такого оружия.

В их рядах и в самом деле что-то изменилось. Они тревожно вытянули морды вверх, потом начали пятиться и, наконец, без паники потрусили прочь.

«Неужели они испугались какой-то палки?» – подумал Ленин, но уже через несколько мгновений понял, что дело было совсем не в этом. За его спиной послышался рокот мотора, потом из-за небольшого поворота, который он миновал несколько минут назад, брызнули лучи фар, осветив место, куда удалились звери. Ленин бросил палку и начал размахивать руками.

«Газик» затормозил, немного не доехав до путника.

– Как вас сюда занесло? – спросил, высовываясь в окно, водитель – усатый человек в солдатском бушлате.

– Здесь волки были, – невпопад ответил Ленин, открывая дверцу.

– Ну, этих разбойников у нас развелось выше крыши, – почти равнодушно произнес шофер. – Бывает, и на людей нападают.

Садясь, Ленин поежился, представив, как острые зубы хищников вгрызаются в тело.

– Вам на станцию? – поинтересовался водитель, трогая машину с места.

– Мне? – переспросил Владимир Ильич и, испугавшись, что его могут высадить, поспешил подтвердить: – Да, да, на станцию.

– Но электричка только через два часа, – предупредил шофер. – Я-то по другому поводу: нам с товарняком должны передать запчасть для трактора. Начальство ничего лучше не придумало, как погнать меня ночью.

– Должно быть требовательное? – предположил Ленин.

– Еще бы: все колхозы в округе развалились, а наш – держится. Правда, теперь называется ООО. Во как! А без дисциплины ничего бы не было, – водитель, видимо, заучил эту фразу наизусть, и она стала для него своего рода визитной карточкой родного предприятия. – А вы откуда идете?

– Да гостил у товарища, – невнятно пробормотал Владимир Ильич и, подумав, заметил: – У него тут дача.

– Дачи-то я знаю, – сказал шофер, – но вы совсем не той дорогой пошли: есть намного короче.

Оставшийся участок пути они проехали молча – говорить было, вроде, уже не о чем. Станция оказалась небольшим остановочным пунктом с будкой кассы и высокой платформой, на которой располагались четыре скамейки. Попрощавшись с шофером и поблагодарив его, Ленин с облегчением сел на лавку, только сейчас почувствовав, какая опасность грозила ему этой ночью. Одновременно он понял всю бесцельность своего побега. Куда дальше идти или ехать, он не понимал. Без людей, опекавших его весь последний месяц, он ровным счетом ничего не значил.

Оглядевшись, он заметил выложенное прибитыми на решетчатую основу планками название станции: «Рай».

«Вот тебе на! – подумал Владимир Ильич, ощутив вдруг всю призрачность происходящего. – Рай в этом захолустье? Какой же чудак придумал такое название?»

Он присмотрелся внимательнее и заметил на решетке пространство, где виднелись следы от гвоздей.

«Наверное, была еще одна буква, которую или отодрали, или она сама упала, – догадался Ленин и стал перебирать подходящие варианты. – Может быть, Райн? Да нет, слишком по-немецки: так звучит название главной германской реки Рейн. Райт? Тоже, вроде, не по-русски.

Он не успел найти что-нибудь удобоваримое: к скамейке подошли двое мужчин со спитыми лицами лет около сорока, одетые в поношенные «аляски», причем у одного на месте крепления рукава к пройме зияла солидная дыра.

– Здорово, мужик! – сказал он. – Курить есть?

– Здравствуйте! – вежливо поздоровался Ленин. – Извините, но я не курю.

– А бабки? – спросил второй.

– Что бабки? – не понял Владимир Ильич.

– Бабки есть? – чуть понятнее выразился человек в порванной «аляске».

– Бабки все давно в могилах, – ответил Ленин.

– Слушай мужик, ты не придуривайся! – агрессивно завизжал второй. – Тебя спрашивают: есть бабло?!

– Простите, но я вашего языка не понимаю, – не меняя тона, произнес Владимир Ильич. – А это очень плохо, ведь мы живем в одной стране – соотечественники значит. И язык у нас прекрасный, зачем его портить? Вы меня спросите по-русски, и я вам отвечу.

Алкаши, думавшие взять случайно оказавшегося ночью на станции интеллигента на испуг, немного растерялись.

– Ты что, правда, не знаешь, что такое бабки? – искренне изумился человек с надорванным рукавом.

– Правда, – сказал Ленин.

– Ну, деньги это, деньги! – нетерпеливо закричал второй.

– Теперь понятно, – спокойно констатировал Владимир Ильич. – Но денег у меня нет, я из больницы, и даже билет не на что купить.

– А если мы проверим? – грозно заявил первый.

– Да сколько угодно! Могу сам карманы вывернуть! – предложил Ленин.

– Ну, давай, выворачивай! – распорядился более аккуратный алкаш.

Ильич не посчитал зазорным продемонстрировать полное отсутствие каких-либо предметов в карманах куртки, спортивного жакета и брюк. Чтобы перевести разговор, он спросил:

– А как называется эта станция?

– Наша-то? – отозвался мужик с болтающимся рукавом. – Да Райки!

Ленин понял свою ошибку: он предположил, что на решетке не хватает одной буквы, а кто-то умыкнул целых две.

– А далеко отсюда до Москвы? – задал он еще один вопрос.

– Ты че, мужик, не знаешь, откуда едешь? А, может, ты зэк какой, сбежавший из лагеря? Вон и документов у тебя никаких нет! – насел второй.

– Богу документы не нужны: он судит по поступкам и вере, а не по паспорту, – убежденно заявил Ленин.

Алкаш в целой «аляске» уже открыл рот, чтобы разразиться бранью в адрес интеллигента, но товарищ остановил его:

– Да, ладно тебе, не приставай к человеку: видишь, он приличный. Мы же не шпана желторотая махаться просто так кулаками. Выпить, конечно, хочется, и гражданин поделился бы с нами бабками, будь они у него. Он же честно показал нам, что денег нет. А раз так – чего его трогать?

– Но до Москвы вы не доедете, – добавил он, обращаясь уже к Ленину. – Тут час езды, а контролеров, как грязи. Если без билета, вмиг высадят.

– Жаль, конечно, – сказал Ильич, хотя и не понимал, зачем ему ехать в Москву? Он уже решил дождаться рассвета и вернуться в обитель, где провел недели затворничества. Единственная загвоздка была в том, чтобы не пропустить место, где тропинка соединялась с дорогой.

Пока он раздумывал, первый алкаш внимательно разглядывал его лицо. Наконец, он выпалил:

– А вот личность ваша очень уж мне знакомая! Снимите-ка головной убор!

Ленин, нисколько не удивившись, сдернул лыжную шапочку и, улыбнувшись, посмотрел сначала на одного, потом на второго собеседника.

– Так и есть! – воскликнул человек в рваной «аляске». – Точняком, как на советском червонце! Это о вас сейчас все говорят, что будто вождь из Мавзолея воскрес?

– Говорить могут многое, – уклончиво ответил Ленин. – Главное в том, чтобы люди поверили!

– А то я думаю, почему мы к вам с таким уважением, даже трогать не стали, – восхищенно произнес узнавший его алкаш. – Господи, да разве при Советах мы такими были?! Я вон на Доске почета в колхозе висел. Больше всех на комбайне зерна намолачивал! Но где сейчас тот колхоз? А нам что делать? Если не пить, то вообще повеситься можно!

– Не грустите, скоро все изменится! – заявил Ленин. – Как говорится в Евангелии, последние станут первыми. Вам простится ваш грех, если вы раскаетесь в нем и откажетесь от пагубного зелья. Души ваши, я вижу, чисты, и если вы творили что-то не богоугодное, то не по злому умыслу, а по слабости человеческой и несовершенству чувств. Я отпускаю ваши грехи. Вы придете домой, обнимете своих близких и скажете, что теперь для всех вас начинается новая жизнь, полная радости, достатка и смирения.

Испитые мужики, еще несколько минут назад требовавшие у оказавшегося на их пути человека «бабки», застыли, стараясь не пропустить ни одного слова, которые произносил этот странник, воскресший из мертвых. От него исходила какая-то гипнотическая сила, заставлявшая их верить: как он предсказывает, так все и произойдет.

На платформе стали появляться пассажиры, собравшиеся отправиться в Москву с первой электричкой. Их тоже влекла к Ленину неведомая сила, и вскоре вокруг него образовалась небольшая толпа. Он продолжал говорить о том, как важно сейчас противостоять силам зла, способным привести к гибели все человечество.

Где-то рядом протарахтел мотоцикл, на котором на станцию приехал шрамоносец, обнаруживший пропажу своего подопечного. Протиснувшись сквозь толпу, он взял Ленина за локоть и сказал так, чтобы слышали все собравшиеся:

– Извините, Владимир Ильич, нам пора!

Больше он ничего не стал объяснять, вывел Ильича с платформы, усадил на заднее сидение мотоцикла, и умчался вместе с беглецом навстречу занимающемуся рассвету.




11


Председатель правления банка, которому Сивцов назначил встречу, сам позвонил ему по мобильному телефону рано утром и извиняющимся тоном стал объяснять ситуацию, сложившуюся после пожара. Собственно, ему и принимать-то следователя было негде: его кабинет выгорел точно так же, как и все остальные.

– Понимаете, я сейчас здесь, на пожарище, – торопливо говорил банкир. – Меня просто разрывают на части. А у нас серьезные обязательства перед клиентами: нужно возобновить все расчеты не позже завтрашнего дня.

– Но как вы это сделаете? – начал издалека Анатолий. – Насколько я понимаю, все ваши серверы сгорели, а значит, базы данных и о клиентуре, и об операциях тоже исчезли?

– Нет, что вы, такое исключено! – воскликнул руководитель банка. – У нас эффективная система дублирования, и информация главного операционного управления есть в филиалах. Другое дело, что для ее активизации потребуется время.

– Сколько? – прямо спросил следователь.

– Дня два-три, – ответил банкир.

– Не буду скрывать, что для расследования дела о смерти вашего работника информация о банковских операциях может мне понадобиться, – заметил Сивцов. – Ладно, придется дать вам пару дней, учитывая чрезвычайные обстоятельства.

– Анатолий Михайлович, моей благодарности нет предела, – залопотал собеседник. – Я ведь понимаю всю важность вашей работы, да и мы заинтересованы в быстрейшем расследовании: знаете, всякие слухи крайне неблагоприятно отражаются на репутации банка. Поэтому нам тоже нужна ясность.

– Рад, что мы понимаем друг друга. Надеюсь, вам удастся восстановить нормальную работу банка. Я желаю вам в этом успеха.

– Огромное спасибо, – лебезил банкир. – Я вам позвоню завтра вечером и назову адрес одного из наших филиалов, где мы сможем встретиться.

– Хорошо, буду ждать, – сказал Сивцов и отключил телефон.

Впервые за последние месяцы в его плотно расписанном графике образовалась вынужденная пауза. К директору компании «Кэпитал Констракшн» Лившицу идти можно было, только имея на руках хоть какие-то карты. А так ведь даже неизвестно, что его связывало с погибшим? Так что визит придется отложить.

Анатолий позвонил на работу и сообщил, что берет один из огромного числа отгулов, образовавшихся за последний год.

Он обвел взглядом свою квартиру и констатировал, что уже давно не уделял ей должного внимания. По заведенному обычаю Анатолий, когда что-то не ладилось в жизни, брался за генеральную уборку, ремонтировал неисправные приборы, склеивал сломавшиеся вещи. Сивцов считал: для того, чтобы навести порядок в себе, надо сделать это в своем окружении. И дела пойдут на лад. К сожалению, такая философия никак не отражалась на его личной жизни. Первый и единственный опыт создания семьи оказался неудачным: он вечно пропадал на работе, расследуя многочисленные дела, но его детективный дар отказал ему, когда начался распад его собственной «ячейки общества». Уже потом, задним числом Сивцов отметил некоторые странности и несоответствия в поведении жены, предоставленной, по сути, самой себе. Ища ему замену на стороне, возможно, на первых порах она просто протестовала против его постоянной занятости, хотела обратить на себя внимание мужа. Но он все ее явные и скрытые сигналы попросту не замечал, хотя и считался сыщиком, как говорится, от бога. Жена так и не поняла, была ли она нужна мужу-детективу и какое место занимала в его жизни? А если быть предельно честным, то не знал этого и сам Анатолий. Сивцов полагал, что из всей истории неудачного брака уяснил главное: он не создан для семейной идиллии.

Расправившись с пылью с помощью старого верного пылесоса, Анатолий поставил диск любимых «Битлов» и стал подпевать на корявом английском языке песню, припев которой в переводе звучал так: «О, посмотри на всех одиноких людей!»

«Ну что ж, – подумал Анатолий, – по крайней мере, одиночество – самое стабильное состояние: от него не будет подвоха, какой иногда случается и в любви, и в дружбе».

Он занялся мытьем полов со всей тщательностью, которая только возможна. Не признавая швабр, Анатолий делал все так, как когда-то учила его мама: сначала обильно намачивал пол, одновременно собирая всю грязь тряпкой, потом с силой выжимал ее и собирал разлитую воду. Для этого, стоя на полусогнутых, он постепенно продвигался спиной от чистой зоны к грязной. В таких нехитрых операциях он находил определенное успокоение, казалось, что даже мысли становились яснее.

«Что же все-таки загнало погибшего на верхотуру? – думал Сивцов, выжимая широкое полотнище тряпки, которую он специально купил для мытья полов. – Может быть, искал что-то? Или кого-то? А что если Лившиц назначил ему там встречу? Но зачем? Они и так виделись! Хотя такой вариант вероятен, но только в том случае, если им надо было найти место, где бы их никто не увидел вместе. Так обычно поступают, когда передают взятку, но при этом партнеры не очень доверяют друг другу, боятся быть «подставленными».

Пока Сивцов нанизывал череду мыслей на воображаемый им стержень, он успел поелозить тряпкой по полу, и тот уже блестел идеальной чистотой во всей комнате.

Что-то прояснилось и в его голове. Вполне вероятно, что Лившиц назначил банкиру встречу на верхнем этаже здания в то время, когда менялись смены, поэтому никто не заметил, как гость проник в здание. Сам же директор демонстративно ушел со стройплощадки. И, видимо, он уже не вернулся: его приглашение было ложным – приманкой для банкира. Но он ведь не мог быть полностью уверенным в том, что тот упадет с самого верха! Значит, должен быть еще кто-то третий, который «помог» падению. Вычислить его невероятно сложно: таким исполнителем может оказаться любой из рабочих и первой, и второй смен. Вот почему надо сначала разобраться, имел ли банкир козырные карты, чтобы шантажировать Лившица? Но еще раньше нужно понять, какая связь существовала между банком и стройкой?

К такому заключению Анатолий пришел, завершив мытье полов в своей однокомнатной квартире. Он вылил грязную воду, и вместе с ней утекли почти все сомнения по поводу этого дела. Еще минут десять он драил сантехнику, хотя она и без того не производила впечатления запущенности: ванну он не принимал никогда, ограничиваясь утренним душем и баней в хорошей компании по средам. Раковины в ванной и на кухне использовались им максимум три раза в день. Правда, с унитазом пришлось малость повозиться, хотя тот и так сверкал. Тут был особый случай. Будучи педантом, Анатолий в свое время изобрел целый сантехнический ритуал, гарантировавший интимному прибору долгий и блестящий век. Специально заведенным для этой цели небольшим половником Сивцов вычерпывал всю воду, стоявшую в унитазном «колодце». И уже потом беспрепятственно тер нанесенным на специальную мочалку порошком сухие поверхности, к которым раньше не было доступа. Как-то жена Юры Куркова, пришедшая вместе с мужем в гости к Анатолию, зайдя в его туалет, сразу выбежала оттуда пораженная:

– Юра, иди посмотри на образцовый унитаз! Так могут брестеть лишь непорочные снега!

Мужчины посмеялись, но Юра на всякий случай поинтересовался секретом и получил подробный инструктаж.

Вспомнив о друге, Анатолий набрал номер его телефона и скомандовал:

– Давай на совещание! Как какое? Выездное! Короче, приезжай ко мне домой, захвати пивка, рыбы, ну и идей вагон! Будем думать, как нам дальше действовать?

Пока Юра толкался в магазине, а потом добирался до Чертанова, Сивцов успел разморозить в микроволновке два куска мяса, купленные к Октябрьским праздникам, прокрутить их на мясорубке, посолить, поперчить и добавить в получившуюся массу стакан воды. Он собирался сделать пельмени – свое коронное блюдо. Но секрет их, которого не знали многие, заключался как раз в том, чтобы фарш стал мягким и податливым, по консистенции напоминая густую горчицу. Только при соблюдении всех правил наполненные мясом «ушки» становились настоящим объедением. Помимо нежного мяса внутри каждого находилась толика восхитительного бульона. Надо было только правильно есть пельмени: ни в коем случае не делить пополам, а брать их в рот целиком, наслаждаясь всем содержимым.

Тесто Анатолий взбил сначала миксером, а потом, время от времени добавляя муку, стал вымешивать руками. Здесь тоже существовала тайна мастера: чем меньше кладешь яиц – а лучше всего только одно, – тем нежнее будет тесто.

Когда Сивцов раскатывал из отрезанного куска теста полотно с неровными краями, пришел Курков.

– Садись, будем вместе лепить! – распорядился Анатолий.

Рюмкой он вырезал десятка два аккуратных кружочков, и, вооружившись вилкой, стал, накладывая в каждый «блинок» фарш, защипывать края, а потом соединять концы получившегося толстенького полумесяца. Кто придумал форму пельменей, неизвестно. Но эти круглые подушечки, брюшки, попки – можно придумать еще десяток названий – настоящие произведения искусства! Есть в них что-то домашнее и в то же время сексуальное, ленивое и энергичное, целомудренное и порочное. Одним словом, пельмени – они и есть пельмени! И надо быть русским человеком, чтобы понять и оценить их душу и тело!

Курков, включившись в работу, сразу осведомился:

– По какому поводу банкет?

– Мне кажется, я нащупал, в чем смысл этого преступления! – ответил Анатолий и добавил уже не в тему: – Слушай, Юра, ты опять после каждого пельменя кладешь вилку на стол! Китайцы двумя палочками орудуют, а ты не можешь лепить и держать в руках такой чудный европейский инструмент. Чудак, столько времени теряешь!

– А я, вроде, никуда и не спешу! – привычно парировал Курков. – Пиво в холодильнике стынет, рыбка кушать не просит. А вдруг я специально так делаю, чтобы не затмить твою славу пельменного гения?!

Он в очередной раз, но уже как-то картинно положил на стол вилку и сказал:

– Давай, делись с другом, что ты там нащупал, и насколько это приятно?

Сивцов, не отреагировав на шутку, рассказал ему все, о чем думал, убирая квартиру.

– Похоже на правду, – заметил Юрий. – Но у меня тоже кое-что есть. Не буду, в отличие от тебя, мучить, а скажу сразу: в конторе я встретил Антона Корицкого. Оказывается, он вышел на тот же банк, которым интересуемся и мы с тобой, понятное дело, не в корыстных целях. Если забыл, напомню: это связано с покупкой кондиционера. Если б не пожар, вы наверняка встретились бы в известном финансово-кредитном учреждении, и, возможно, узнали друг друга.

– Ладно, не скоморошествуй, а то опять в канализацию затащу, – весело пропел Сивцов, запечатывая в последний, «счастливый», пельмень пару щепоток нарезанного лука. – Судя по твоим словам, незабвенный Ильич специально поджег банк, чтобы скрыть место своей теперешней дислокации?

– А что, в этом есть какой-то смысл, – поддержал друга Юрий. – Где-то же он прячется в перерывах между явлениями народу. Не иначе, как в холодильнике!

Они сварили пельмени, выложили их на тарелку, поставили на стол запотевшие бутылки пива и, наконец, честно разломили пополам принесенного Курковым вяленого леща.

Первый же пельмень, который Сивцов положил в рот, оказался с луком.

– Ого, счастливый! – воскликнул он.

– Толя, я тебе не завидую, – перебил его Юрий. – И даже не в том смысле, что тебе попался этот уникальный для сегодняшнего дня пельмень, а в другом. Я считаю, что тебя надо женить! Ты же помнишь выражение Стендаля: если в сорок лет квартира не заполняется детскими голосами, она наполняется кошмарами.

– Опять завел! – раздраженно буркнул Анатолий. – Ты же знаешь: я и семья – понятия несовместимые!

Он отхлебнул пива, и глаза его почему-то погрустнели.

– А ты не думай про какие-то семь я, – посоветовал Курков. – Ты думай о своем «я»! Вот съел счастливый пельмень, и теперь старайся быть счастливым! А без женщин, как поется, жить нельзя на свете, нет, – и он долго тянул на одной ноте последнее слово.

– Ты, наверное, забыл о совещании, – вдруг встрепенулся Сивцов.

– Никак нет, гражданин начальник! – отрапортовал Юрий.

– Послушай внимательно, а потом уже ударим по пиву, – серьезно заметил Анатолий. – Нам нужно узнать как можно больше о компании «Кэпитал Констракшн». Кто и когда ее учредил, что она строила в Москве, а, может быть, и за ее пределами, как ей удалось заполучить заказ на строительство гостиницы в центре, кто такой Семен Борисович Лившиц, ее директор? В общем, собери самую полную информацию. Сроку тебе – два дня: послезавтра вечером доложишь, – Сивцов мысленно пробежал по пунктам плана, существовавшего в его голове и на работе в компьютере, и удовлетворительно хмыкнув, уже более раскованно сказал: – На этом официальную часть можно считать закрытой. Кто «за»?

Курков поднял обе руки, в одной из которых был бокал с пивом, и воскликнул:

– Ну, давай, за твое счастье!




12


О происшествии на станции Райки, не получившем огласки, Ганченко узнал, подслушав разговор в метро. Не задумываясь, он бросился на Павелецкий вокзал и сел в первую электричку, которая отправлялась в нужную ему сторону. Евгению повезло: следующий поезд ожидался только через два часа.

По дороге он, следуя профессиональной привычке, ловил и отсеивал разговоры немногих пассажиров, оказавшихся в вагоне. Поначалу ничего интересного Ганченко не услышал. Сдобренная нецензурщиной болтовня молодых людей крутилась вокруг того, когда и сколько было выпито и как потом удалось покуролесить. Пожилые тетки обсуждали тяжелую жизнь, недоступные цены и разврат, от которого никуда не деться.

– Что же творится, если даже в деревне появились проститутки! – услышав эту фразу, произнесенную за его спиной высоким пронзительным бабьим голосом, Евгений достал блокнот и записал понравившиеся ему слова: мало ли когда пригодятся.

Наконец, за три остановки до Райков в вагон вошли две женщины средних лет в скромных серых пальто и такого же цвета, может быть, чуть светлее платках, плотно облегавших их головы. Скорее всего, они возвращались с утренней службы в церкви.

Женщины уселись на скамейках у противоположного окна так, что Ганченко мог хорошо видеть и слышать их.

– Надо было все-таки сказать батюшке о Ленине, – произнесла одна из них.

Евгений насторожился и стал напряженно ожидать, что же прозвучит дальше?

– Как-то боязно, а вдруг он осерчает! – ответила другая. – Может быть, церковь и не признает воскресшего Ильича.

– Мне кажется, должна! – твердо сказала первая. – Все что он говорит, есть в священном писании.

Женщины замолчали, а Ганченко, стремясь не упустить представившегося ему шанса, пересек разделявшее их пространство и спросил:

– Извините, уважаемые, что вторгаюсь в вашу беседу, но мне бы хотелось узнать: вы говорили о случае, что вчера произошел на станции Райки?

– Да, – добродушно ответила одна из теток, – а вы-то интересуетесь?

– Я специально еду, чтобы побольше узнать об этом, уже третьем явлении Ленина народу, – взволнованно сказал Евгений. – Простите, забыл представиться: я журналист, работаю в газете «Взор». Вы, наверное, ее знаете?

– Мы газет-то сейчас не читаем, – отозвалась вторая женщина более недоверчивым, чем ее подруга, тоном. – Дорого. Смотрим только телевизор.

– А вы сами видели Ленина? – поинтересовался Ганченко, обращаясь к той из теток, которая ответила ему первой.

– Мы-то? И видали, и слыхали, – сказала она. – Мы пришли на электричку, а он стоял на перроне и разговаривал с людьми.

– А говорил-то он о чем? – продолжал сыпать вопросы журналист.

– Что люди стали заниматься больше телом, чем душой, – начала рассказывать женщина, но, споткнувшись на чем-то, обратилась к подруге: – Как там он называл это-то общество?

– Да, вроде, употребления, – помогла подруга.

– Наверное, потребления, – подсказал Ганченко.

– Может и так, – согласилась первая и замолчала.

– Что же он говорил о нем? – не сдавался Евгений.

– Что оно ведет мир к гибели, – сказала женщина. – Что это и есть дьявол, он-то и соблазняет души. И сатану надо победить.

– А как он намерен это сделать? – спросил журналист.

– Он сказал, что скоро мы обо всем узнаем, но пока каждый должен задуматься о своей жизни – праведная она ай нет, – произнесла тетка почти нараспев, будто читая молитву.

Евгений решил идти по еще горячему следу, не сбавляя хода:

– Вы не знаете, как Ленин попал на вашу станцию?

– А его привез Иван – шофер из колхоза «Маяк», он сам-то и рассказывал, – поделилась первая женщина, подруга же не участвовала в разговоре, но внимательно слушала, следя за тем, чтобы ее товарка не сболтнула лишнего.

– Далеко колхоз? – продолжал спонтанное интервью Ганченко.

– От станции – десять километров, – собеседница сделала ударение на втором слоге.

– Может быть, вы знаете, кто первый увидел и узнал Ильича? – поинтересовался Евгений.

– Да два алкаша из нашей деревни – Витька и Мишка, – отозвалась тетка. – Они частенько ночью по станции шатаются. Ищут выпивку.

– А как их найти? – спросил Евгений, делая пометки в блокноте.

– Они соседи, прямо у «железки» живут, – объяснила женщина. – Найти легко: у Витьки на доме-то якорь нарисован, он когда-то на флоте служил, вот и изобразил.

Женщины уже стали нервничать – поезд должен был вот-вот подъехать к Райкам. У Ганченко времени оставалось только на один вопрос, который он задал почти скороговоркой:

– Скажите мне еще, любезные: Ленин уехал на электричке?

– Да нет, за ним пришел какой-то мужчина и увез на мотоцикле, – вставая, пояснила женщина, молчавшая до сих пор.

Ганченко поспешил за тетками в тамбур, по дороге благодаря их за помощь. Но они уже почти не обращали на него внимания, переключившись на предстоящие домашние заботы.

Журналист сошел на платформу и, двигаясь вслед за другими пассажирами, которых можно было перечесть по пальцам, оказался на деревенской улице. По дороге он обратил внимание на то, что в названии станции, значившемся на решетчатом щите, не хватало двух букв – оно читалось как «Рай».

«Интересное совпадение, – подумал он. – Ленин в раю! Но вот только где же здесь воскресение?»

Проходя по улице, Евгений заметил магазин и решил купить бутылку, чтобы легче развязать языки пьянчужкам, к которым он собирался.

Наконец, он увидел деревянный запущенный дом с изображением якоря на фронтоне. Во дворе, согнувшись, пилил доски мужчина, примостившийся рядом со скамейкой. Судя по всему, он чинил забор: уже были вкопаны столбики, заменившие те, что, вероятно, сгнили.

– Здравствуйте, вы Виктор? – спросил журналист, подойдя к ограде.

Человек выпрямился и, не выпуская из рук ножовки, довольно приветливо ответил:

– Да, это я. А вы по какому делу?

– Говорят, вчера вы видели Ленина? – Ганченко решил сразу, как говорится, брать быка за рога.

– Видел, – подтвердил хозяин.

– А могли бы ответить на некоторые мои вопросы? Я журналист из московской газеты.

– Могу, – спокойно сказал Виктор. – Заходите, можно прямо здесь – забора пока нет.

Он смахнул со скамейки опилки и предложил гостю сесть.

Ганченко поспешил достать из висевшей на его плече сумки бутылку с дешевым вином и протянул ее хозяину. Тот внимательно посмотрел на спиртное, потом перевел взгляд на журналиста и твердо сказал:

– Это лишнее. Я к рюмке больше не прикоснусь!

Из последовавшего затем разговора Ганченко понял, что встреча с Лениным настолько потрясла спившегося Виктора, что он твердо решил полностью изменить свою жизнь. То же самое сделал и Михаил. В тот же день они осмотрели свои запущенные усадьбы и начали наводить порядок. Для жен такая метаморфоза стала настоящим шоком: они плакали от счастья и еще от того, что боялись кратковременности прояснения сознания своих непутевых мужей.

Виктор поведал обо всем, не стал скрывать и того, как Ленин выворачивал карманы, демонстрируя отсутствие денег. Довольно подробно он описал и человека, который приехал за Ильичом на мотоцикле, указав на шрам, тянущийся почти через всю правую щеку. Однако Виктор никогда раньше не видел этого мужчину: он был явно не местным.

– Вы думаете, Ленин настоящий? – спросил, наконец, Ганченко.

– Уверен, – убежденно заявил бывший пьяница. – Будь вы с нами, тоже бы так думали. Каждое его слово словно поднимало от земли! Кто бы еще смог это сделать!?

– А вы хотели бы его увидеть снова? – немного неуверенно произнес Евгений.

– Да я за ним – хоть в Иерусалим! – горячо воскликнул Виктор.

Ганченко немного поколебался, но потом все же сказал:

– Могу сообщить, где и когда в следующий раз появится Ильич, но под большим секретом. Мне бы хотелось, чтобы он узнал вас и Михаила. Но об этом – никому! Вы обещаете?

– Конечно, о чем речь! – загорячился хозяин. – Я же флотский, слово держать умею.

– Ладно, поверю, – согласился журналист. – Седьмого ноября в одиннадцать часов утра в Москве на площади Революции состоится митинг. Ленин будет там. Но я вас прошу быть поближе к трибуне, поэтому приезжайте пораньше. И обязательно найдите там меня.

Напоследок Ганченко поинтересовался, как добраться до центральной усадьбы «Маяка», и Виктор посоветовал ему подойти к почте: туда, бывает, приезжает колхозная машина.

Ждать у почты пришлось часа полтора, и когда появился «газик», Евгений заканчивал записывать в блокнот все ранее им услышанное. На его счастье водителем оказался тот самый Иван, который подвозил Ленина ночью на станцию. Он уже знал, кем оказался его попутчик, и жалел только о том, что их разговор в машине был таким коротким. Шофер взял у Ганченко не пригодившуюся тому бутылку и пообещал показать место, где он увидел на дороге Ленина.

Вскоре они уже ехали по грунтовке, плавно извивающейся между рядами молодых сосновых посадок.

– Так вы говорите, что на него напали волки? – осведомился Евгений.

– Это он так утверждал, – отозвался Иван. – Сам-то я их не видел.

К месту, где Ленин остановил машину, они доехали довольно быстро, но и за столь короткое время журналист узнал все подробности ночной поездки. Он поблагодарил Ивана и выразил желание выйти там, где голосовал Ильич.

– Смотрите, не задерживайтесь до темноты, – предупредил водитель. – А то неровен час, и вы столкнетесь с серыми. У нас их развелось много.

Когда «газик» скрылся за поворотом, Ганченко стал осматривать местность. Ничего, кроме вырванного кем-то из земли двухметрового ствола дерева, лежащего на краю дороги, обнаружить не удалось. Вокруг находки были беспорядочно рассыпаны следы, судя по всему, кроссовок, которые тянулись с той стороны, куда уехала машина. Но в направлении станции их не замечалось.

«Наверное, этой палкой Ленин хотел оборониться от волков», – подумал Евгений, и быстрым шагом пошел вдоль довольно отчетливых следов. Уже через полчаса он заметил, что отпечатки снова оборвались. Зато налево уходила почти неприметная тропинка, устланная серыми листьями. И хотя следов на ней не было, да они и не смогли бы здесь проявиться, журналист после небольшого раздумья свернул на стежку.

Интуиция не подвела Евгения. Примерно через полкилометра он уткнулся в глухой высокий деревянный забор. Обволакивающая тишина, как ластиком, стирала веру в реальность происходящего. Журналист подергал одну из досок, и она отклонилась в сторону, повернувшись на одном, верхнем, гвозде. Он увидел старый запущенный парк и серое двухэтажное здание особняка в глубине.

Ганченко толкнул рукой соседнюю доску, и она подалась точно так же, как первая. На их месте образовалась дыра, в которую можно было почти свободно пролезть. Но Евгений не торопился нарушать границы чужого владения.

«Несомненно, что Ленин выбрался именно здесь, – подумал журналист. – Но ведь должен быть обычный вход. Почему же он не воспользовался им? Может быть, ему запрещено покидать особняк, и он попросту сбежал? Вот почему и нет никакой связи с воскресением! Тогда выходит, что Ильича держат взаперти. Если я прав, то и мне самому опасно проникать туда: мало ли на что способны эти люди?! К тому же, если я себя обнаружу, Ленина могут перевезти куда-нибудь еще. Значит, вторжение пока отменяется, по крайней мере, до тех пор, пока не станет ясно, какие цели преследуют те, кто стоит за Ильичом».

Ганченко осторожно вернул на место обе доски и, раздвигая кусты, стал пробираться вдоль забора. Он миновал два угла и, пройдя еще метров двести, увидел асфальтированную дорогу, ведущую к усадьбе. Не выходя на нее и скрываясь в кустах, он обнаружил запертые ворота и калитку, в которых зияли круглые скважины внутренних замков. Никаких признаков жизни не наблюдалось.

По-прежнему прячась в зарослях, Евгений продвинулся вдоль дороги и только метров через сто, наконец, вышел на нее.

«Надо узнать, куда ведет этот путь», – подумал журналист и зашагал по асфальту. К его удивлению маршрут оказался не очень длинным, и через пятнадцать минут он уже стоял на другой станции, название которой уже не очень удивило его. Надпись на платформе гласила: «Горки Ленинские».




13


Вопреки опасению Ленина, доктор не стал ругать его за самовольную отлучку. Более того, когда они приехали в особняк, Тимофей Николаевич по-отечески обнял Ильича, поцеловал в лоб и мягко спросил:

– Устали?

Ленин, почувствовав теплоту и заботу, чуть не заплакал. По крайней мере, глаза его увлажнились, и он стал горячо объяснять:

– Сам не понимаю, как такое произошло? Меня будто звал какой-то голос: «Сева, уходи!»

– Сева? – переспросил шрамоносец.

– Да, именно так, – Сева, – подтвердил Ильич.

– А вам знакомо это имя? – поинтересовался доктор.

– Боюсь, что нет. Вероятно, здесь есть какое-то созвучие с именами Иисус и Иосия? – предположил Ленин.

– Даже не думайте! – отсек Тимофей Николаевич. – Они древнееврейского происхождения, а Сева или Всеволод – славянского.

– Тогда я ничего не понимаю, – сдался Владимир Ильич.

– Не волнуйтесь, – успокоил доктор. – Возможно, мы столкнулись с рецидивом болезни. Что-то не так соединилось в подсознании, и возник некий фантом, который вас встревожил. Честно говоря, я уже полагал, что лечение успешно завершено. Но теперь придется провести еще один сеанс коррекции головного мозга. И сделаем мы это прямо сейчас, пока образовавшаяся ложная связь активна и ее будет легче обнаружить. А отдохнете потом!

Через несколько минут снова загудела «стиральная машина», опять голова Ленина оказалась опутанной разноцветными проводами с мигающими шариками. И вновь пациент, введенный в аппаратный гипноз, должен был отвечать на вопросы шрамоносца.

– Кто такой Сева? – спросил тот.

– Сева – это я, – тихим голосом отозвался Ильич.

– Вы уверены? – продолжил допрос доктор, глядя на экран компьютера, где на одном из схематически изображенных полушарий возникла окрашенная алым цветом небольшая зона. Шрамоносец мышкой выделил всю проблемную область и нажал три клавиши на компьютерной клавиатуре. После этого «стиральная машина» резко ускорила обороты.

– Не совсем, – сказал, наконец, Ленин.

Постепенно красная зона стала закрашиваться серым.

– Тогда кто же вы? – с нажимом спросил Тимофей Николаевич.

– Владимир Ильич Ленин, тысяча восемьсот семидесятого года рождения, великоросс, – отчеканил пациент.

Серый цвет на экране компьютера сменился зеленым, и шрамоносец удовлетворенно потер лоб. Внезапно проявившаяся связь была успешно разорвана, но значит ли это, что подобных рецидивов впредь не будет? Такой гарантии Тимофей Николаевич дать не мог.

Он скептически относился к сравнению человеческого мозга с компьютером. И дело даже не в масштабах мыслительного «материала»: в голове человека, как известно, сосредоточено во много раз большей нейронов, чем ячеек памяти – кластеров в самой раскрученной электронно-вычислительной машине. Но главное, мозг жил по иным, только ему известным законам. Увы, тайна их уже много веков оставалась нераскрытой.

Шрамоносец вспомнил удивительный случай: о нем совсем недавно раструбили средства массовой информации. Во время медосмотра в одном из парижских государственных учреждений обнаружилось, что у весьма успешного чиновника вообще отсутствовал головной мозг! А между тем, он идеально справлялся со своими обязанностями, был прекрасным семьянином: двое его детей отличались хорошим воспитанием, которому в полном смысле безмозглый родитель постоянно уделял внимание. К сожалению, Тимофею Николаевичу не удалось получить хоть какие-то подробности исследований уникального человека: французские коллеги засекретили все материалы, касающиеся этого дела. Но он предположил, что в данном случае функции головного мозга смог взять на себя спинной, тоже недостаточно изученный.

Такая удивительная приспособляемость человеческого мыслительного аппарата и восхищала, и пугала его. Шрамоносец предполагал, что, в отличие от компьютера, мозг постоянно создавал многочисленные копии мыслей, связей, состояний человека и «прятал» их в местах, известных только ему одному. И почему бы этой информации не оказаться, скажем, где-нибудь в костном мозге берцовой кости?!

Конечно, существовал еще один вариант: человеческое тело могло оказаться просто приемником какого-то удаленного сверхмозга, и тогда, действительно, человек в буквальном смысле с пустой головой ничем не отличался бы от других: за него думали там, наверху. Но если принять такую гипотезу за реально существующий процесс, то надо вообще отказаться от любых исследований мыслительных способностей людей. А в его случае – просто выбросить на металлолом всю груду аппаратуры, громоздившейся в лаборатории.

Эти мысли не давали ему покоя и в то время, когда Ленин, которого он проводил в комнату, спал, восстанавливая силы после бессонной и тревожной ночи, и потом, когда пациент спустился вниз, заметно отдохнувший. Он, как оказалось, ничего не помнил о произошедших несколькими часами ранее событиях. Вместе с доктором они прогулялись по дорожкам парка, почти не разговаривая, и когда возвращались в дом, встретили приехавших соратников. Их еще утром вызвал шрамоносец.

На сей раз совещание носило почти экстренный характер. Стало понятно, что Ленин «засветился» непосредственно рядом с местом проживания, что было недопустимо: нежданные и любопытные гости могли нагрянуть в любой момент. Предложение священника поселить Ленина в Новоиерусалимском монастыре поддержки не получило: тот оказался бы еще больше на виду, чем здесь, в затерянном особняке.

Брата отца Андрея, как впоследствии узнал Ленин, звали Петром Сергеевичем. Он, в прошлом капитан дальнего плавания, высказал более приемлемую идею: обосноваться на его даче, где, правда, придется топить печку, чтобы создать для воскресшего вождя более или менее комфортные условия. Решили установить дежурство: кроме Тимофея Николаевича, с Лениным должен был постоянно находиться один из оставшихся девяти, поскольку Ивана Ивановича как лидера исключили из списка помощников-очередников, а еще одному из двенадцати – ученому предстояло выполнить сложное и ответственное задание.

Переселение назначили на предстоящую ночь. Важно было не только перевезти Ленина на новое место, но и забрать с собой всю аппаратуру. Она, во-первых, могла еще пригодиться, а, во-вторых, неизбежно приоткрыла бы тайну того, что происходило в особняке, тем, кто надумал бы нагрянуть сюда с обыском.

Микроавтобус, на котором приехали не поместившиеся в машину Ивана Ивановича гости, пришелся весьма кстати. В багажное отделение втиснули «стиральную машину», а в проходах между сидениями поставили ящики с аппаратурой. Поэтому пассажирам пришлось проявить чудеса эквилибристики, прежде чем они смогли занять свои места. Впрочем, для Ленина сделали исключение – его посадили рядом с водителем – сухощавым мужчиной небольшого роста и с белесыми бровями.

Дорога петляла среди леса, и Владимир Ильич с восхищением смотрел, как шофер ловко вписывается в многочисленные повороты.

– Вы поразительно сноровисто ведете машину! – сказал он.

– Здесь нет ничего удивительного, ведь я много лет был профессиональным гонщиком, – произнес польщенный похвалой водитель. – Да и машины теперь другие, не то, что «Роллс-ройсы» двадцатых годов. – Он подмигнул и добавил: – Кстати, хочу представиться: Филипп Петрович.

– Очень приятно, – ответил Ленин и вдруг вспомнил, что забыл в особняке вещь, подаренную Тимофеем Николаевичем. Это была изящная миниатюрная расческа из слоновой кости, предназначенная специально для бороды и усов. Перед отъездом он тщательно привел в порядок растительность на лице, а расческу оставил на подоконнике, наблюдая, как идет погрузка, и волнуясь по поводу того, что будет с ним на новом месте.

Немного подумав, Владимир Ильич решил никого не беспокоить такой чепухой, как ненароком оставленная вещица. «Найду, чем расчесаться», – вздохнул он про себя и продолжил разговор с шофером.




14


Когда Сивцов появился в кабинете филиала банка на Красной Пресне, то мысленно присвистнул: «Ого, если на периферии такая роскошь, то каким должен быть кабинет самого главного банкира?!»

Тот уже стоял перед ним. Невысокий рыжий человечек, он всем своим видом показывал, как сильно уважает силовые органы, и особенно прокуратуру. Анатолий еще не успел открыть рта, как пригласивший его присесть банкир сказал:

– Я подобрал все материалы, которые могут представлять для вас интерес. Наш погибший работник Кулагин курировал кредитные операции, а в последнее время мы стали выдавать довольно солидные займы. И в большинстве своем они были целевыми: например, на закупку оборудования, приобретение недвижимости, строительство.

– Вот о последнем хотелось бы услышать более подробную информацию, – вклинился Сивцов.

– Вы правы, это самая сложная сфера кредитования, – согласился рыжий человечек. – Существуют сметы, и по ним можно проверить, насколько правомерно использовались заемные средства. Но в строительстве, как правило, меняются цены, происходят замены одних материалов на другие, вносятся коррективы в проектную документацию. Да и приписок, скажу вам откровенно, немало. Поэтому строительные фирмы, которые являются нашими клиентами, мы контролируем особенно тщательно.

– Все, что вы мне сообщили, очень интересно и полезно, – прервал собеседника Анатолий. – Давайте, конкретизируем все эти выводы по отношению к одной, отдельно взятой компании. Она называется «Кэпитал Констракшн». Вам известна такая?

– Конечно, я же подготовился к нашему разговору, – безо всякой обиды произнес банкир. – Эта фирма взяла у нас кредит на реконструкцию здания на Ильинке, где будет четырехзвездочная гостиница. Заем довольно значительный – около 20 миллионов долларов.

– А ваш умерший работник проверял там состояние дел? – заинтересовался следователь.

– Этого я вам сказать не могу, – начал объяснять собеседник. – Понимаете, я в основном занимаюсь вопросами стратегии банка, а конкретные дела ведут специалисты. Только в крайнем случае, если обнаруживают какие-то серьезные нарушения, они ставят в известность руководство. Но я вызвал заместителя начальника кредитного отдела, каковым являлся наш погибший сотрудник, и думаю, он владеет информацией, если что-то в этом деле не так.

Он вызвал подчиненного, а Сивцов подумал, что банкир хочет контролировать все, что происходит в его учреждении, и поэтому ни за что не отпустит следователя, как говорится, в свободное плавание.

Заместителем оказался довольно молодой человек огромного роста – он был бы более уместен на баскетбольной площадке, чем на банковском поле.

– Вам известно что-нибудь о проверке компании «Кэпитал Констракшн», – прямо спросил его Сивцов.

– Знаю, что ею занимался лично мой шеф, – коротко ответил «баскетболист».

– Он давал какие-либо поручения по этому поводу сотрудникам отдела? – продолжал следователь.

– Он попросил выборку всех операций фирмы, и ему ее подготовили, – спокойно произнес сотрудник банка. Потом немного подумал и добавил: – Ему не было необходимости загружать кого-либо аналитической работой. Экономист высочайшего класса, он в сложных ситуациях предпочитал все делать сам.

– А вы думаете, что ситуация была сложной? – попытался поймать его на слове Анатолий.

– Я ничего не думаю, – равнодушно отозвался собеседник. – Просто всегда существовали дела, которые шеф брал на себя, а мы объясняли это тем, что они – непростые, и многим из нас не по зубам.

– А чем заканчивались проверки? – не унимался Сивцов.

– Когда как, – уклончиво ответил «баскетболист». – Если клиенту удавалось доказать, что сверхнормативные затраты оправданы, мы оформляли протокол и снимали свои претензии.

– А если не удавалось? – почти рявкнул следователь.

Но собеседник даже ухом не повел, а спокойно пояснил:

– Тогда вопрос рассматривался на кредитном бюро, и на клиента могли навесить штрафные санкции.

Анатолий помолчал, почесал подбородок, а потом выпалил:

– Бывали случаи, когда вам предлагали взятки?

Но и такой вопрос не вывел из равновесия «баскетболиста», который в силу своей врожденной флегматичности был бы, наверное, хорош на спортивной площадке только при исполнении штрафных бросков, когда не надо суетиться с мячом. Но его начальник не смог скрыть своего неудовольствия по поводу прозвучавшего вопроса. Чувствовалось, что только усилием воли он заставил себя молчать.

А его подчиненный так же спокойно, как на предыдущие вопросы, дал ответ:

– Случаи, конечно, бывали, но лучше работать в банке, чем оказаться на улице. А это вполне возможно, если начнешь хитрить.

– И ваш шеф придерживался такого же мнения? – спросил Сивцов.

– В наше время никто ни за кого не может поручиться, – с чувством собственного достоинства произнес сотрудник банка. – Но если вы хотите прямого ответа, то я не замечал за шефом какого-либо криминала. К тому же, как вы знаете, о мертвых говорят либо хорошо, либо – ничего. Вот и я помолчу.

Судя по всему вытянуть дополнительную информацию из молодого человека уже было невозможно. Единственное, чем он мог быть еще полезен, – подготовить выборку операций компании «Кэпитал Констракшн», такую же, как в свое время для начальника. Однако Анатолий не совсем понимал, как ему удастся разобраться во всех этих платежах – вписываются они в смету или нет?

Просьба следователя была подкреплена устным распоряжением главы банка, который, отпустив подчиненного, сказал:

– Кстати, еще один ваш сотрудник напросился на встречу, но я ее назначил после вас, все-таки и чин у вас повыше, да и дело поважнее.

– Я знаю, – не удивился Сивцов. – Антон Корицкий хочет отследить у вас одну операцию.

– Слава Богу, что хоть в вашем ведомстве есть какая-то согласованность, – подыграл банкир. – Кстати, это имеет отношение к расследованию?

– Пока нет, но все может быть, – уклончиво заметил Анатолий и попросил: – Если он уже здесь, пригласите, пожалуйста.

Глава банка связался с секретаршей и попросил ее направить ожидавшего в приемной Корицкого в кабинет.

Антон сделал большие глаза, увидев за столом Сивцова.

– Здравствуйте, – сказал он и, обращаясь к рыжему человечку, добавил: – Все дороги ведут в ваш банк!

Тот парировал:

– Лучше, если бы вы приходили по другому поводу. Но давайте к делу: какой именно платеж вас интересует?

– К сожалению, я не располагаю платежным поручением, поскольку фирма, получившая деньги, исчезла с горизонта, – стал объяснять Корицкий. – У меня есть только выписка с номером счета, открытом в вашем банке. Вот она, – и Антон протянул банкиру небольшой листик бумаги.

– Это можно узнать за две минуты, – сказал тот, вызвал секретаршу и передал ей выписку.

На какое-то время они остались в бездействии. Сивцов, чтобы как-то заполнить образовавшуюся паузу, коротко объяснил и банкиру, и Корицкому, что с удовольствием останется, пока не выяснится, кто платил, да заодно и принесут выборку, которую пообещал сделать в течение получаса сотрудник, отвечавший на вопросы следователя.

Оставшееся время они провели, смакуя настоящий, сваренный из отборных размолотых зерен кофе: его в изящных фарфоровых чашках поставила перед ними секретарша.

Вскоре она же принесла карточку счета клиента, которым интересовался Корицкий. На ней было написано «ЗАО «Кэпитал Констракшн».

– Ну что, Антон, встретились?! – взволнованно сказал Анатолий. – Разумеется, надо проверить по выборке, конечный ли это платеж, но, судя по всему, мы будем с тобой копать в одном месте.

Банкир ничего не понял из его слов, но, тем не менее, не стал расспрашивать: в конце концов, он оказал услугу следствию, а, стало быть, выполнил свой гражданский долг.

Вскоре следователи, вооружившиеся еще одной бумагой, уже стояли у дверей банка. По дороге в прокуратуру Сивцов твердо спросил младшего товарища:

– Антон, тебе не кажется странным, что пожар в банке случился, когда мы подобрались к нему с двух сторон?

– Какие-то подозрения есть, – уклончиво ответил Корицкий.

– О моем интересе знал только этот рыжий банкир, но вряд ли он стал бы поджигать свою кормушку, – убежденно заявил Анатолий. – А у тебя не могло быть утечки?

Корицкого будто подожгли изнутри, а потом огонь вырвался наружу и охватил щеки, уши и даже нос. Он попытался что-то промямлить, но Сивцов, опытный сыщик, сразу понял все.

– Что случилось, Антон, кто тебя расколол? – настойчиво и сурово потребовал он ответа.

– Друг отца, он только хотел быть в курсе, – сбивчиво начал объяснять Корицкий. – Я не предполагал, что это может быть так серьезно. Тем более, что дело переквалифицировали…

– Кто он? – голос Анатолия прозвучал, как предвещавший взрыв вой фугаса.

– Он коммунист, – только и смог проговорить Корицкий.




15


Публика собралась настолько разношерстная, что казалось – приехал цирк, вывел толпу на улицу и смешался с ней. Здесь были молодые люди с раскрашенными гуашью лицами, похожие на клоунов, и добропорядочные граждане при галстуках, выглядывавших из вырезов пальто, пожилые тетки с пустыми кастрюлями и поварешками, предназначенными для барабанного боя, и чопорные леди с макияжем и тщательно уложенными прическами.

Таким неоднородным составом и отличалось движение антиглобалистов во всем мире, а здесь, на площади Революции наблюдавшие могли найти этому еще одно подтверждение.

На сей раз к встрече с народом Ленина готовили намного серьезнее. Несколько дней на даче велись жаркие дискуссии, и в них, как признавали все двенадцать добровольных оппонентов Ленина, он был на высоте. Ильич без особых усилий парировал самые каверзные вопросы, которые могли быть заданы ему на митинге.

Тщательно подготовился и Ганченко, перечитав множество материалов, рассказывающих о новой для человечества силе. Антиглобалисты устраивали многолюдные демонстрации: одна из них, в итальянском городе Генуя, собрала около 300 тысяч человек. В ответ на водометы и слезоточивый газ, применяемые полицией, та получила град летящих камней и бутылок с зажигательной смесью. Резиновым дубинкам стражей порядка демонстранты противопоставляли бейсбольные биты. В этих сражениях лилась кровь: отмечались раненые с обеих враждующих сторон, а однажды дело дошло даже до смерти одного из активистов движения. Его убили выстрелом из снайперской винтовки.

Самые радикальные антиглобалисты вели себя, как на войне, разбивая витрины шикарных магазинов, банков и офисов и полагая, что тем самым сокрушают главные символы и даже основы несправедливой глобализации, под благовидными предлогами сосредоточившей основные финансовые потоки в руках небольшого числа транснациональных корпораций.

В России до такого пока не дошло, хотя движение антиглобалистов набрало силу. Но если в развитых странах их соратники выступали чаще всего против собственных правительств, то русские нашли другую цель – США, видя в этой сверхдержаве угрозу всему человечеству и, в частности, их стране: ее ждало расчленение на части и превращение каждой в колонию.

С такими тезисами склонен был согласиться и Ганченко, и ему понравилась идея Ленина, либо его окружения примкнуть к российским антиглобалистам.

Он пришел на площадь Революции часа на полтора раньше начала митинга, и, заняв место рядом с Историческим музеем, который еще недавно носил имя Ленина, стал наблюдать, как неподалеку от него сооружается трибуна, подсоединяются провода к усилителю и массивным параллелепипедам динамиков, чтобы голос протеста против существующего мирового порядка услышало как можно больше людей. Площадь постепенно заполнялась и, наконец, обрела тот странноватый облик, когда не знаешь, что дальше произойдет: цирковое преставление или партийный съезд?

Краем глаза он заметил осторожно прибирающихся сквозь толпу моряка Виктора и еще одного мужчину, одетого в такую же «аляску», только не синего, а серого цвета. Ганченко понял, что это был Михаил, также получивший встряску после встречи с Ильичом.

Евгений помахал им рукой, и вскоре оба бывших алкоголика стояли рядом с ним. Как раз в это время на трибуне началось движение, и взявший в руку микрофон еще совсем не старый человек с немного раскосыми глазами сказал:

– Мы собрались здесь твердо заявить свое «нет» мировому порядку, который нам хотят навязать! Всем нам, всему человечеству угрожает глобализация, с подачи Соединенных Штатов Америки опутывающая весь земной шар.

Транснациональные корпорации добрались до России, предлагая кормовой фураж «Макдоналдса», бытовой ширпотреб и разного рода стадные увеселения в расползшихся по стране, как раковые метастазы, ночных клубах и казино, имеющих заокеанских хозяев. В мире все унифицируется: одежда, обувь, язык, газеты и телевидение. Теряет самобытность культура, она поражена примитивизмом и бесовской вседозволенностью. И самое главное, люди перестают быть личностями, превращаясь в зомби, живущие только инстинктами общества потребления. Это неминуемо вызывает протест здравомыслящих людей, которые выступают под знаменем антиглобализма. Над нами расправляются, нас пытаются приручить и задобрить. Но мы не сдадимся, слишком многое поставлено на карту мира!

После этих слов раздались аплодисменты, крики, свист. Над толпой взлетел воздушный шар, раскрашенный, как глобус, но то место, где располагается Северная Америка, было перечеркнуто двумя жирными красными линиями.

Оратор, одобрительно посмотрев на слушателей, продолжил:

– Последние 200 лет часть так называемого «золотого» человечества во главе с США форсированно развивается и процветает за счет все более истощающихся природных ресурсов других государств. Оптимисты говорят, что их хватит еще на пятьдесят лет, а пессимисты уменьшают цифру вдвое. Но в любом случае, этот период даже меньше срока жизни одного поколения.

Как сломать чудовищный механизм, называемый глобализмом? Разбивать витрины кичащихся своей роскошью магазинов? Громить рестораны? Переворачивать сверхдорогие автомобили? Нет! Так мы ничего не добьемся, кроме того, что вызовем раздражение в обществе, которому уже навязали наш образ как отъявленных хулиганов и саботажников. Да и, как вы знаете, в олигархическом мире все застраховано, и ни одна из транснациональных корпораций не потерпит никаких убытков.

Но мы не только протестуем, – мы знаем, что делать! Сегодня известный ученый Николай Николаевич Колмогоров познакомит вас с программой, разработанной нашим движением.

Микрофон взял высокий мужчина академического вида с гладко зачесанными назад волосами и тонкими очками в золотистой оправе. Он сказал:

– Спасибо лидеру нашего движения Ивану Михайловичу Носову за его яркую речь и данную мне возможность выступить.

В толпе закричали: «Громче!»

Ученый придвинул микрофон ближе к губам и продолжил:

– Мы выдвигаем свой собственный проект развития человечества. Его главная идея – разумное самоограничение в материальном производстве и потреблении. Вот почему нужно перейти от конкуренции к сотрудничеству. Ведь сейчас неплохая сама по себе идея состязательности доведена до абсурда, когда на первое место ставится борьба за достижение успеха любой ценой. О том, к чему это приводит, уже говорил Иван Михайлович.

Мы в качестве альтернативы предлагаем перейти к плановой системе производства, которая будет удовлетворять потребности населения той или иной конкретной страны. Хотя мы не исключаем возможностей проявления инициативы. Это можно сравнить с соревнованием коллективов на одном производстве, имеющих общую цель – его совершенствование.

Публика откровенно заскучала, слова оратора многим показались до боли знакомыми по прошлым временам.

– Так, может нам и соцсоревнование возродить, – прокричал стоявший неподалеку от трибуны молодой человек в джинсах и дутой куртке и вдогонку уточнил: – В мировом масштабе.

– А почему бы и нет! – воскликнул Колмогоров. – Если человечество устраивает Олимпийские игры в спорте, то почему не организовать их в промышленности, сельском хозяйстве, в медицине, наконец?! Однако позвольте мне перейти ко второму пункту программы. В управлении обществом нужно ввести этические нормы, также основанные на самоограничении. Например, надо убрать из средств массовой информации рекламу как таковую, поскольку она является средством разжигания потребительских инстинктов.

К этому тезису публика отнеслась более доброжелательно. Кто-то даже поднял вверх заранее заготовленный плакат с надписью «Долой рекламу!»

– Общество сотрудничества позволит нам снизить нагрузку на биосферу, поскольку будет исключено избыточное потребление, – чуть более воодушевленно произнес оратор. – Другими словами, мы перестанем попусту транжирить ресурсы.

Последняя мысль тоже не вызвала неудовольствия собравшихся. Ганченко же такой план показался детским и утопическим. «Попробуй-ка, заставь воротил бизнеса сотрудничать друг с другом!» – подумал он, все время держа в поле зрения пространство вокруг трибуны – ему было важно не упустить появления человека, ради которого сюда пришел.

И все же он не заметил, откуда именно появился невысокий коренастый мужчина в черной куртке и кепке, тот уже стоял с тыльной стороны помоста, будто находился там с самого начала. Евгений сделал знак своим новым знакомым, и они начали потихоньку протискиваться к самой трибуне.

Ученый, между тем, закончил свою речь, заметив напоследок, что такая программа поможет достичь религиозные, особенно христианские идеалы.

Он передал микрофон Носову, и почти в то же мгновение на трибуне оказался человек в кепке: его лидер сразу узнал.

Раздались сдержанные аплодисменты. Криков и других проявлений одобрения не наблюдалось, поэтому Иван Михайлович почти без промедления начал говорить, глядя в бумажку, которая, впрочем, была совершенно чистой.

– Слова просит, – медленно произнес он, словно сам не веря в то, что скажет, – Владимир Ильич Ленин, он же – Спаситель.

Толпа выглядела ошарашенной. Большинство из собравшихся на площади людей, конечно, слышали о событиях, связанных с исчезновением вождя из Мавзолея, а затем чудесном воскрешении Ленина, которого к тому же поспешили объявить Иисусом Христом. Они никак не предполагали, что увидят его на светском митинге, не имеющем отношения к религиозным обрядам.

– Вы удивляетесь, почему я здесь? – мягко спросил Ильич, держа смятую кепку в левой, а микрофон – в правой руке. – Эта площадь называлась Воскресенской, а я обещал, что буду там, где воскресение! Есть еще одно хорошее слово: возрождение. И все, кто сюда пришел, искренне хотят расцвета для всего человечества.

Из всех присутствующих только Ганченко, да двое бывших пьяниц не были растеряны. Евгений достал из сумки фотокамеру с длинным объективом и пулеметно нащелкал несколько десятков кадров, ловя в фокус лицо вождя.

– Вы правильно определили врага, – продолжил Ленин, и его голос все больше твердел. – Это дьявол, олицетворяющий алчность и страсть к наживе. Почитайте Откровение Иоанна Богослова, моего ученика, и вы поймете, что Сатана и есть великий дракон и древний змей, обольщающий всю вселенную с самого сотворения мира. Но если кто-нибудь обратил внимание, там есть упоминание еще об одном животном – звере, которому дракон дал силу свою, и престол свой, и великую власть. Речь идет о так называемом обществе потребления, угрожающем всем людям, живущим на Земле. Говорится там и еще об одном звере, последовавшем за первым. Кто он? Послушайте: «И он сделает то, что всем, малым и великим, богатым и нищим, свободным и рабам, положено будет начертание на правую руку их или на чело их, и что никому нельзя будет ни покупать, ни продавать, кроме того, кто имеет это начертание». Второй зверь – своего рода преемник первого, он плоть от плоти общества потребления. И имя ему – транснациональные корпорации, которые стремятся всех прикрепить к своим гипермаркетам, вводя магнитные и электронные карточки, всевозможные дисконты и льготы, только с одной целью: заполучить в свои дьявольские объятия как можно больше покупателей и тем самым установить свою власть. И об этом тоже здесь говорилось!

Речь Ленина текла плавно, она будто накрывала всех теплой нежной пеленой, возвращая в детство и заставляя вспоминать, как мама заботливо подтыкала одеяло со всех сторон и рассказывала чудесные сказки, казавшиеся самой главной в жизни правдой. Под влияние его слов попал и Ганченко, забывший о той цели, что привела его сюда.

– И, наконец, хочу открыть вам глаза на Вавилонскую блудницу, – на той же волне продолжил Ильич. – Ключом будут слова: «И купцы земные восплачут и возрыдают о ней, потому что товаров их никто уже не покупает». Это случится после того, как ее повергнем. Блудница – реклама, бесстыдно соблазняющая людей. И я доволен, что в вашей программе есть стремление обратить ее в прах.

Такие слова явно пришлись по душе антиглобалистам. Опять над толпой взвился плакат «Долой рекламу!» Ленин внимательно посмотрел на публику, словно отыскивая там того, с кем можно было бы пойти на битву, и вновь обратился к собравшимся:

– Вы спросите, можно ли вообще противостоять этой дьявольщине? Звери скорее погубят планету, чем отдадут свою власть! Да, мы имеем дело со страшным и коварным врагом. И теми методами, которыми вы пытаетесь ему противодействовать, ничего не добьетесь. Ваша умная программа не дает ответа на самый главный вопрос: что делать?

– Да, Спаситель, что делать? – как эхом, откликнулся кто-то в толпе.

– У любого зверя есть уязвимое место, – многозначительно произнес Ленин. – Обратите внимание на название «общество потребления». Оно не отвечает сути явления. Правильнее сказать – общество, заставляющее потреблять! И делать это бездумно, без оглядки на действительные нужды людей, со множеством излишеств. А ведь любому человеку не так уж много надо! Чтобы его любили, чтобы на столе стояла простая еда, чтобы было во что одеться, чтобы работа приносила удовлетворение. И все! Еще одно дьявольское изобретение – мода. Она, как и упомянутая блудница, заставляет людей гоняться за призрачной новизной, будь то костюм с измененной формой лацканов, автомобиль с такой мощностью, что никогда не пригодится, диски безголосого певца, которому «нарисовали» на компьютере тенорок, а потом вложили кучу денег, чтобы убедить всех в том, что он – гений. В погоне за этими и другими ненужными безделушками люди теряют свои души – то главное, что дал им Бог! Они тешат свое тщеславие, отдаваясь во власть ненасытного дьявола!

Но теперь представьте себе, что огромное количество народа вдруг отказывается от всех этих излишеств и начинает жить простой жизнью с настоящими, а не сфабрикованными радостями. Зверь, для которого безудержное потребление людей – его собственная еда, взвоет от голода и неизбежно умрет, если на путь самоограничения встанут сотни миллионов людей!

– Это аллегория! – закричал осмелевший вдруг молодой человек с лицом, раскрашенным разными оттенками ядовито-зеленого цвета.

– Конечно, аллегория, – добродушно согласился Ленин. – Но имеющий уши да услышит. Вы хотите бороться с транснациональными корпорациями – своего рода колоссами, но на глиняных ногах. Любое масштабное падение продаж приведет их к краху, их средства окажутся омертвленными в никому не нужных товарах, ибо, как сказано в Апокалипсисе, в один час погибнет такое богатство! А это уже не аллегория! Подумайте над тем, что я сказал. Ведь, как сказано в Писании, вострубил седьмой ангел, и раздались на небе голоса, говорящие: царство мира соделалось царством Господа нашего и Христа его, и будет царствовать во веки веков. И сейчас самое главное, чтобы действия многих людей во всем мире были согласованы. Объединить силы поможет сайт в Интернете, его имя – voskres.com. Запомните его, передайте своим родным, друзьям и коллегам здесь, в России, за рубежом. Это – святое воскресение, и я всегда буду там!

Ильич хотел закончить свою речь, но его остановил все тот же пронзительный голос человека с ядовитым лицом:

– А почему мы должны тебе верить? Чем ты докажешь, что ты и Ленин, и Спаситель? Яви нам чудо, и мы поверим тебе!

Ленина нисколько не смутил этот каверзный вопрос, и он уже хотел ответить, как стоявший около трибуны Виктор закричал, обращаясь к объявившемуся Фоме неверующему:

– Спаситель уже совершил чудо тем, что воскрес! И для меня он сделал самое невероятное: после встречи с ним у нас на станции Райки я бросил пить, хотя до этого не просыхал пятнадцать лет!

– И я, и я тоже! – громко поддержал товарища Михаил.

Толпа заволновалась, не зная, принимать ли такие чудеса в расчет, а Ленин, соображая, где он мог видеть двух мужчин, утверждавших, что они были горькими пьяницами и излечились от пагубной привычки, сказал:

– Да, я помог этим людям, но можно ли назвать происшедшее с ними чудом? И вообще, чем можно удивить людей в наше время? В конечном итоге любому из необычных явлений можно найти разумное объяснение.

– Так что, слабо! – опять проорал молодой человек с раскрашенной физиономией, но его уже начали урезонивать стоявшие рядом манифестанты, почувствовавшие глубокий смысл в произнесенных оратором словах.

Ленин поднял руку со сжатой кепкой и многообещающе произнес:

– Но вы получите настоящее чудо!

Все замерли, ожидая, что же произойдет дальше?

Ильич взволнованным и в то же время решительным тоном заявил:

– Сейчас, в эту самую минуту в одном из российских научно-исследовательских институтов получено средство, способное блокировать механизм старения человека, – он сделал паузу и продолжил. – Только поможет оно не всем, а чтобы понять, кому лекарство окажется полезным, а кому повредит, еще раз перечитайте Откровение Иоанна Богослова и обратите внимание на число «666».

– А как мы узнаем, говорите ли вы правду? – спросила женщина с пепельным каре на голове.

– Это очень просто, – ответил Ильич и громко поинтересовался: – Журналисты здесь есть?

Ганченко, стремясь не упустить удачу, трубно прокричал:

– Есть! Я! Газета «Взор»! – и он вплотную прильнув к трибуне, протянул Ленину визитку.

– Прекрасно, – сказал Владимир Ильич и добавил: – Через час я вам позвоню и назову точный адрес учреждения.

– А могу я рассчитывать на интервью с вами? – с надеждой спросил Ганченко, но Ленин уже обращался к толпе:

– Я командировал этого журналиста, – он показал кепкой на Ганченко, – с миссией рассказать об упомянутом мной настоящем чуде. Другим там делать пока нечего – будут только мешать ученым. А наш друг, я уверен, объективно расскажет обо всем. Берегите свои души!

Произнеся последние слова, он быстро спустился с трибуны и через несколько мгновений вошел в Исторический музей.

Ганченко побежал за ним, но людское скопление не дало ему догнать вождя. Он наткнулся на закрытые двери и долго стучал, пока не показался служитель.

– Где Ленин? – порывисто вскричал журналист.

Сторож с печалью посмотрел на него и сказал без тени иронии:

– А вам какой нужен: мраморный или бронзовый?




16


Предательство Корицкого – намеренное или невольное – заставило Сивцова еще раз проанализировать события последних недель. В том, что банк сгорел не случайно, сомнений не оставалось. Это подтвердили и пожарные, вместе с милицией установившие причину возгорания. В одном из фрагментов оконного стекла обнаружилась аккуратная дырочка – след от зажигательной пули. Она попала в хозяйственное помещение, куда после ремонта сваливались банки с краской и растворителями, ворохи бумаг и комки ветоши. Именно здесь оказался эпицентр пожара, быстро охватившего все здание. Выстрел, скорее всего, был один, и установить, откуда он произведен, не представлялось возможным: вокруг теснилось много зданий, пригодных для такой цели.

Вряд ли случайной можно рассматривать и смерть сотрудника банка, который, по всей видимости, мог многое поведать о том, что творилось на строительстве отеля. А Корицкий, рассказав «дяде Васе» об интересовавшем его платеже, невольно заставил того действовать. Хотя, вполне возможно, что и этот старый коммунист служил всего лишь передатчиком информации и даже не подозревал, как ее в дальнейшем используют.

Можно не сомневаться и в том, что до предполагаемых преступников дошли и сведения о фирме «Янка»: уж слишком быстро ее «похоронили», успев замести все следы.

Как и намечал, Сивцов решил допросить директора компании «Кэпитал Констракшн» Семена Борисовича Лившица. Перед этим с документацией, которую Анатолий получил в банке, поработали экономические эксперты. Они сделали однозначный вывод: сумма произведенных платежей явно превышала нормативы, установленные для здания такого масштаба. Особенно несоразмерные деньги были уплачены какой-то фирме за земляные работы: их объем при реконструкции, как правило, бывает небольшим. Здесь же создавалось впечатление, будто строилась целая линия метро!

Тот платеж, который показался подозрительным Корицкому и до копейки совпадал с суммой в полмиллиона рублей, внесенной за промышленный кондиционер, провели по документам в качестве оплаты за аренду башенного крана. Хотя, как заметил Сивцов, на стройплощадке такой подъемный механизм не наблюдался.

Вероятно, все это насторожило и работника банка. Он, надо полагать, собрал на компанию компромат и хотел выгодно продать его в целях, естественно, личной наживы, как любят выражаться сотрудники правоохранительных органов.

В фирме, занимавшейся земляными работами, где побывал Курков, было всего трое работников, и размещались они в полуподвальной комнате площадью не больше десяти квадратных метров. Никакой конкретной информации по делу они дать не смогли, объяснив, что под конкретный заказ находят временных рабочих, чаще всего молдаван и украинцев, которые потом или растворяются в мегаполисе, или отбывают к себе на родину. Конечно, их паспортные данные переписываются, но найти по ним этих людей вряд ли удастся: те уже привыкли в поисках заработка вести кочевую жизнь. И с наступлением в Москве холодов, скорее всего, переберутся на юг.

– А где вы берете таких рабочих, – поинтересовался Юрий.

– Есть негласные места, что-то вроде стихийных бирж труда, – ответил директор фирмы, маленький лысый человек. – Они собираются прямо на улице, там мы их и находим в случае надобности.

Уточнив адреса строительных «панелей» и взяв список тех, кто выполнял для «Кэпитал Констракшн» земляные работы, Курков решил сразу же объехать «точки», где смог бы их найти. Но только в двух местах было какое-то подобие бирж труда: там слонялись в ожидании нанимателей в общей сложности около десятка рабочих. Паспортные данные, по которым он попытался найти нужных ему людей, ничего не дали: здесь больше знали друг друга по кличкам или чисто визуально.

– Если бы вы нам показали фотографии, то, может быть, кого-то и узнали, – сказал ему рослый усатый украинец.

Курков понял, что даже если человек найдет себя в списке, то вряд ли признается: а вдруг его подставят?! Тем более что временные рабочие чаще всего не имели регистрации, и встреча с правоохранительными органами была для них нежелательной. Могли и работодатели предупредить: о том, что делали, – молчок, иначе, мол, никогда и ни у кого не получите работы.

И все же, несмотря на все эти обстоятельства, следовало попытаться найти хотя бы одного из землекопов. Так, в конце концов, решил Юрий и подключил к поискам милицию: она и паспорта потребует, и пригрозит, если надо.

Перед Сивцовым стояла задача посложнее: попытаться «расколоть» Лившица, скорее всего, изворотливого и ловкого бизнесмена.

К его удивлению директор компании «Кэпитал Констракшн» оказался улыбчивым человеком с вихрами, тронутыми сединой, открытым взглядом, который еще больше распахивали толстые стекла очков.

– Да, натворили дел мои работяги, – поздоровавшись со следователем, с ходу начал разговор Семен Борисович. – Я их, конечно, накажу, но вас попрошу: не судите этих балбесов слишком строго – как говорится, не ведали, что творили.

– С рабочими мне более или менее ясно, – не поддаваясь простецкому тону хозяина, почти безразличным голосом произнес Анатолий. – А вот с вами надо разобраться!

Он сделал паузу, внимательно глядя на Лившица. Но тот нисколько не смутился, видимо, уже успев создать мощные оборонительные сооружения.

– Вы ведь были в день гибели сотрудника банка на стройплощадке? – продолжил Сивцов.

– И не собираюсь скрывать, – с каким-то задором воскликнул Семен Борисович. – Я вообще там бываю по три раза на неделе. Это – наш главный и престижный объект.

– Но в тот раз вы специально приехали для встречи с погибшим, – попробовал нажать посильнее следователь.

– Тоже ни для кого не секрет, – парировал директор компании. – Мы с этим банком сотрудничаем, кредитуемся, в общем, находимся в постоянном контакте. Человек, которым вы интересуетесь, приехал, чтобы убедиться, что стройка кипит, значит, его денежки работают.

– А стол в таких случаях накрывается? – поинтересовался Сивцов.

– Господин следователь! – снова воскликнул Лившиц, – Вы же прекрасно понимаете, в какой стране мы живем! Как же без него?! Правда, столом это назвать трудно. Так, несколько бутербродов, маслинки, лимончик, ну, в общем, все, что надо под коньячок. Но должен вам доложить, что сам я выпил чисто символически – мне еще надо было на совещание к районному архитектору. Туда я вскоре и уехал, что могут подтвердить как рабочие со стройки, так и участники заседания. У вас это называется алиби, и оно у меня есть.

– А почему в вагончике остался погибший? – спросил Анатолий.

– Так не все ж допито было! – весело пропел хозяин. – Еще он хотел сам осмотреть здание.

– А разве такое допускается техникой безопасности? – насторожился следователь.

– Конечно, нет, – не растерялся Лившиц. – Я его попросил, чтобы он дождался прораба – тот должен был появиться с минуты на минуту. Он дал бы ему каску и провел под ручку по всей стройке. Но наш банкир, видно, решил по-своему. И поплатился, бедняга, пусть земля ему будет пухом. А насчет техники безопасности вы правильно заметили. И виновных в ее нарушении я строго накажу!

Сивцов почувствовал, что этот с виду простецкий человек легко выскользнул из расставленной следователем сети. Действительно, он располагал железным алиби – не подкопаешься. Но почему-то не хотелось верить, что речь идет всего лишь о несчастном случае. Правда, в запасе еще оставалась экономическая тема, которая могла бы сбить уверенность с хозяина.

– Скажите, на вашей стройке были нарушения иного рода – хозяйственные? – спросил Анатолий.

– А у кого ж их нет! – в очередной раз воскликнул Семен Борисович. – Если строить по нормативам да инструкциям, останешься, как у нас говорят, в нулевом цикле.

– Хорошо, я конкретизирую, – надавил Сивцов. – Вы, например, заплатили солидную сумму за аренду башенного крана, но, насколько я понимаю, его у вас даже негде поставить.

В первый раз Лившиц ответил не сразу, хотя пауза длилась не больше трех секунд:

– На этот вопрос я вам не могу дать точную информацию. Такими делами занимаются мои подчиненные, я в разные мелочи не вникаю. Но, уверяю, никакого криминала здесь нет. Бывает, наши партнеры предоставляют одну технику, а просят оформить платеж на другую. Все хотят жить, и делают так, как им удобнее! Но если вы хотите, мы подготовим сведения, что конкретно получили за упомянутые вами деньги.

– Будьте добры подготовьте, – согласился Анатолий, хотя и понимал, что версия, которую ему предложат, окажется вполне правдоподобной, да еще обязательно найдутся свидетели, и они подтвердят, что все так и было. Он еще раз посмотрел на директора с будто приклеенной улыбкой и задал еще один вопрос:

– В ваших финансовых документах меня насторожил очень большой объем выполненных земляных работ. Его просто не может быть на объекте, где ведется реконструкция. Откуда он взялся?

На этот раз Семен Борисович ответил незамедлительно:

– Каюсь, здесь виноват! – опять воскликнул он. – Дело в том, что у нас есть еще один объект – там просто огромный котлован. Но финансирование, к сожалению, скупое. Чтобы выйти из положения, оформили работы на отель. Конечно, пошли на нарушение, я понимаю, но другого выхода не было: стройка вошла в городскую программу, а, значит, сроки – под жесточайшим контролем.

– А что за объект? – поинтересовался следователь.

– Очередной аквапарк, но самый крутой, – объяснил директор и уточнил: – В Солнцеве.

– Хорошо, – раздумывая, продолжил Сивцов, – допустим, все это так. Но вполне могло случиться, что информацией о нецелевом использовании кредита располагал погибший.

– Конечно, мог, – согласился Семен Борисович и, не прерывая разговора, стал протирать очки специальной салфеткой. – Он был очень квалифицированным специалистом. Но мы давно друг друга знаем, и вряд ли он стал бы вытаскивать такие мелочи. Зачем ему портить из-за ерунды отношения?!

– Возможно, это и мелочи, – задумчиво произнес Анатолий. – Если за ними не стоит что-то гораздо более серьезное…

– Если вы берете меня на пушку, то сначала зарядите ее, – то ли насмешливо, то ли просто весело произнес Лившиц. – Надо полагать, я ответил на все ваши вопросы?

– Пока да, – сказал следователь. – Но вполне возможно, что наш с вами разговор – не последний. Так что постарайтесь никуда не уезжать: если понадобитесь, я вызову вас в прокуратуру.

– Это подписка о невыезде? – спросил Семен Борисович все тем же тоном.

– Не подписка, а всего лишь записка, – в стиле собеседника отозвался Сивцов. – Так что храните ее!

Уходя, он подумал, что простецкий вид – наверное, самая лучшая маска, которую только можно придумать, если вершишь темные дела. «Дурачков у нас любят, – подытожил он, – но далеко не у всех счастливая судьба Иванушки».

Вечером того же дня он вызвал Куркова, чтобы обсудить с ним все, что накопилось за последние дни. Какие-то новые возможности, действительно, появились. Во-первых, можно найти кого-то из землекопов, этот шанс оставался, во-вторых, следовало внимательно изучить биографию Лившица – не связан ли он каким-либо боком с коммунистами, в-третьих, отвезти толкового инженера-строителя на площадку, где сооружается аквапарк, чтобы он смог установить объем выполненных там земляных работ, а затем сравнить его с тем, за который заплачено.

– А что будем делать с Корицким? – спросил Юрий.

– Пусть решают наверху – рапорт я уже подготовил, – сурово заметил Сивцов.

– Подожди, Толик, не пори горячку, – возразил Курков. – Испортим парню судьбу. Он даже не предполагал, что дело примет такой оборот. Ведь оно казалось пустяковым.

– Может, ты лучше в адвокатуру перейдешь, – раздраженно оборвал друга Анатолий. – Пусть сдает дела, на его место кого-нибудь назначат.

– А нам это надо? – настаивал Юрий. – Тебе не кажется, что оба дела как-то связываются?

– Есть такое подозрение, – согласился Сивцов. – Но пока не факт. И при чем здесь Корицкий?

– Ты послушай меня, не перебивай, – попросил Курков. – Антон раскаялся? Раскаялся! Он готов исправить свою ошибку? Готов! А коммунист, что сосал из него информацию, об этом знает? Нет! Понимаешь, к чему я клоню?

Сивцов задумался. Если оба дела, действительно, имеют общий «знаменатель», то представляется реальная возможность провести игру.

– Ты думаешь, мы сможем через Корицкого сливать им «дезу»? – спросил он друга.

– Ну, наконец-то, сообразил, тугодум! – воскликнул Юрий. – И за что тебя только в прокуратуре держат!

– Наверное, за твои гениальные мысли, которые я транслирую наверх, – повеселев, сказал Анатолий. – Хорошо, давай попробуем запустить Корицкого в их огород. Завтра я с ним поговорю.

– Зачем тянуть, – возразил Курков. – Он сидит у себя, ни жив, ни мертв, – ждет твоего вердикта.

– Ну, жук! – не вполне серьезно возмутился Сивцов. – Ты ему уже предлагал такой вариант?

– Можно, я об этом помолчу, – ответил Юрий и хитро добавил: – Но Антон согласился.

– А куда он денется! – воскликнул Анатолий и добавил: – Ладно, зови предателя!




17


Ленин оказался пунктуальным. Ровно через час запел мобильник Ганченко, и он получил инструкции, как добраться до научно-исследовательского института, расположившегося в Подмосковье, на границе с Владимирской областью.

Взбудораженный, Евгений никак не мог сосредоточиться и в электричке. Тем более что его постоянно отвлекали от мыслей, казавшихся ему очень важными, веселые голоса пьяных пассажиров, уже отметивших революционный праздник.

«Если все так, как говорил человек, выдающий себя за Ленина и Христа, то планету ждет совершенно другая жизнь, – думал Ганченко. – Тысячелетние мечты о бессмертии! Но если они сбудутся, должны измениться сами основы существования цивилизации. Только в лучшую или в худшую сторону?»

Его опять сбили. На сей раз вошедшая на последней станции компания стала распевать частушки под гармошку. Были они откровенно похабными, с ядреной матерщиной: в устах женщин, старавшихся перекричать мужиков, она звучала особенно грязно.

«И этим людям, если их так можно назвать, тоже будет дарована вечная молодость?!» – пронеслась в голове Евгения мысль, сразу же вызвавшая в его душе протест.

Вскоре он оказался на станции, от которой до затерянного в лесу института было, как поведали журналисту, двадцать минут хода. Места очень напоминали те, где он «охотился» за Лениным. Наверное, размещение такого учреждения в глуши оптимально: вряд ли кто сделает серьезное открытие в мегаполисе, высасывающем из людей самые ценные мысли. А здесь вечером можно выйти на простор, увидеть звезды, которые горожанам только снятся, и ощутить себя частью мироздания, так и оставшегося загадкой для человечества, несмотря на многочисленные научные открытия в астрономии, физике, биологии.

Евгений уперся в высокий тесовый забор с воротами и калиткой, и это снова напомнило ему недавнее приключение. Но здесь на одном из столбов оказалось переговорное устройство. Над ним даже была сооружена маленькая крыша из двух дощечек.

Ганченко почувствовал себя неловко: обычно, идя на интервью, он заранее договаривался о встрече. Здесь же, вполне возможно, что о его визите никто не знает, и журналиста попросту не пустят, судя по всему, в закрытое учреждение. Да и не разыгрывают ли его?

Собравшись с духом, Евгений нажал кнопку вызова. Ему никто не ответил, однако в калитке щелкнул замок, и она приоткрылась. Ганченко толкнул ее и вошел на территорию института. Он располагался в четырехэтажном послевоенной постройки здании, которому давно требовался ремонт. У главного входа когда-то, вероятно, стояли скульптуры: от них до наших дней сохранились только пронизанные трещинами постаменты.

Встречать журналиста никто не вышел, и это тоже было плохим предзнаменованием. Откуда-то выбежал большой черный пес, и Евгений, ожидая нападения, пожалел о том, что вообще приехал в такое странное место. Но собака, обнюхав его, дружелюбно замахала хвостом.

В ту же минуту открылась дверь, и на пороге показался коренастый человек с седыми, аккуратно уложенными волосами, в сером с ромбиками свитере и голубых джинсах.

– Не бойтесь, Шарик у нас гуманист, – сказал, улыбаясь, мужчина и добавил: – По собачьим меркам он самый настоящий долгожитель и обладает почти человеческой мудростью.

Ганченко еще раз взглянул на пса, никак не походившего на собачьего «аксакала»: из него так и выпирала энергия, свойственная молодым кобелям.

– Извините, что не встретил, – спохватился тем временем хозяин. – Был очень важный звонок, и пришлось ответить. Разрешите представиться, Якуб Алексеевич, директор института. Ну и, естественно, доктор биологических наук, генетик. А вы, как я понял, Евгений Ганченко, журналист газеты «Взор»?

Евгений подтвердил и сразу решил задать вопрос:

– Этот ваш Шарик, он что, прошел курс омоложения?

– Ваше предположение совершенно справедливо, – ответил ученый. – Но мы покажем и не такие чудеса! Уже много лет проводим эксперименты с животными, и вот сегодня, наконец, завершили работы по созданию средства для человека, – он шире открыл дверь и пригласил журналиста войти.

Ничего особенного внутри не обнаружилось, интерьер был выдержан в стиле 50-х годов, когда, наверное, и открылся институт. В вестибюле на стенах висели портреты выдающихся биологов и почему-то не снятая картина с изображением Ленина.

Директор и журналист стали подниматься по широкой лестнице, и Ганченко спросил:

– Имя у вас какое-то необычное?

Подобные вопросы, не имеющие, казалось бы, прямого отношения к теме интервью, он часто задавал, чтобы, согласно собственной теории журналистики, установить личный контакт с героем будущей статьи. Люди чаще всего положительно реагируют на интерес к своей жизни, ее особенностям, и охотно рассказывают подробности, которые заметно оживляют журналистские материалы.

– Имя? – переспросил ученый. – О, тут целая история. У меня отец – белорус, был знатным травником еще с молодости. Он на болотах такие растения собирал, что никто о них слыхом не слыхивал. И однажды к нему приехал Якуб Колас – известный белорусский писатель, может быть, знаете?

Ганченко кивнул, а директор продолжал, уже входя вместе с журналистом в большой, заставленный старой мебелью кабинет:

– Отец дал ему сбор трав для поддержания, так сказать, физического и творческого долголетия, что принесло очень хорошие результаты. Писатель прожил длинную жизнь и до самого последнего дня не выпускал из рук карандаш. В благодарность он даже сделал отца персонажем одного из своих романов, а мой родитель ответил ему тем, что назвал меня в честь своего знаменитого знакомого. Между прочим, именно отцовские травы надо винить в том, что я стал биологом! – засмеялся ученый. – С них и началось мое сражение со старостью.

Евгений сел на предложенный директором стул, положил перед собой диктофон, блокнот и задал первый вопрос:

– А что вообще такое – старость, каков ее механизм?

Якуб Алексеевич одобрительно кивнул и начал отвечать:

– Вы совершенно правильно начали подходить к нашей теме. Действительно, пока мы не поймем, почему происходит старение целого организма и каждой из его клеток, невозможно открыть эликсир, так сказать, молодости. Многие брались за решение этой задачи, в том числе и алхимики, но никаких серьезных результатов никто не получил. Все дело в том, что к данной проблеме ученые подходили только с точки зрения науки, совершенно не учитывая божественную природу человека и других существ, населяющих землю.

– Вы хотите сказать, что старость – наказание за первородный грех, совершенный Адамом и Евой? – попытался догадаться журналист.

– В символическом смысле да, – согласился директор. – А, так сказать, в практическом аспекте – кара за грехи вообще. Вы замечали, что просветленные люди живут продолжительнее, дольше сохраняют ясность ума и способность действовать, чем те, кто предался пороку?

– Трудно сказать, – уклончиво отозвался Ганченко.

– Но это факт, и именно с данной отправной точки мы начали свои исследования, – поделился Якуб Алексеевич. – Наши сотрудники проанализировали десятки тысяч биографий, и на таком основании вывели, так сказать, статистическую закономерность, о которой я вам уже сказал.

– Допустим, она существует, – сказал Евгений. – Но что это может дать в практическом плане?

– Самое главное – понимание механизма старения, – объяснил ученый. – На определенном этапе клетки перестают обновляться, и организм вынужден до конца расходовать оставшиеся у него ресурсы. А они, так сказать, тают, и, следовательно, жизнь начинает угасать. Наконец, на грани истощения накопленных запасов наступает смерть. Все это давно известно, непонятно было только, почему такое происходит. Откуда поступает, так сказать, команда на блокирование регенерации клеток? Я ясно выражаюсь? – поинтересовался он у журналиста.

– Пока мне все понятно, – подтвердил Ганченко.

– Такими исследованиями мы и занимались долгие годы, – продолжил Якуб Алексеевич. – Выяснилось, что, действительно, существует ген, так сказать, «первородного греха». Как известно, последний связан непосредственно с размножением. Ведь уже не Бог создает человека, а люди сами воспроизводят себя. Упомянутый мною ген как раз и служит для регулирования числа популяции. Он включает систему блокировки, запуская, таким образом, механизм старения. Происходит это, как правило, в районе тридцати лет. Нечто подобное есть и у животных. Они тоже несут бремя старости, что позволяет молодым особям занять место своих родителей.

– Это закон природы, – прервал ученого Ганченко. – Он разумен, и, наверное, незыблем.

– С первым я согласен, а вот насчет незыблемости могу поспорить, – парировал директор. – Нам удалось воздействовать на ген «первородного греха» с помощью, так сказать, особого препарата. В результате воздействия он отключается, и клетки в любом возрасте обновляются так же, как в молодости. Несколько лет назад мы осуществили это на животных. Кстати, давайте пойдем и посмотрим на наших по виду юных, а по возрасту старых питомцев, а потом продолжим разговор, но уже в отношении людей.

Они спустились по той же лестнице и, пройдя по длинному коридору, оказались в большом зале, где были расставлены клетки. Якуб Алексеевич подвел журналиста к одной из них и сказал:

– Эта симпатичная крыса – наш старожил. По человеческим меркам ей уже лет триста. Но, как видите, она бодра, молода, и время от времени радует нас потомством.

Ганченко взглянул на зверька в клетке, который не сидел, а почти постоянно находился в движении. Глаза его горели, как показалось Евгению, веселым огоньком, шерсть блестела, а длинный хвостик светился здоровым розовым цветом.

Они прошли по периметру зала, и Ганченко увидел мышей, кроликов, хорьков, ежей и даже важного гуся. Все они отличались завидным здоровьем, хотя, по уверениям ученого, давно должны были умереть. Здесь журналист сделал несколько снимков, запечатлев ученого со своими питомцами.

После экскурсии хозяин с гостем вернулись в кабинет и продолжили беседу. Якуб Алексеевич, не дожидаясь вопроса журналиста, сам спросил его:

– А теперь подумайте, чем с точки зрения греха человек отличается от животных?

– Если насчет первородного, то, думаю, ничем, – напрягся Евгений. – А все остальные просто неприменимы к животному миру.

– Приятно иметь дело с умным человеком, – похвалил его ученый. – Действительно, звери не знают греха: они действуют по строго заложенной природой программе. А вот про человека этого не скажешь, что очень печально. Отступая от божественных начал, он подвергает изменению собственную генетическую структуру, которая трансформируется на протяжении жизни. И если в ее начале, как и у животных, мы имеем дело только с одним геном, запускающим механизм старения, то в дальнейшем, совершая грехи, человек приобретает все новые и новые гены, выполняющие точно такую же функцию. Образуются целые зоны, и они, так сказать, «хором» приближают старость. Вот вам и объяснение разницы в долголетии между праведниками и отъявленными грешниками.

– Но можно ли на такие зоны тоже воздействовать? – спросил Ганченко.

– Да, мы научились это делать, – констатировал Якуб Алексеевич. – Однако выяснилось, что вмешательство возможно до определенного предела. Пока гены греха не дали многочисленные метастазы, их можно, так сказать, «усмирить». Вот почему полученный нами препарат мы назвали не «эликсиром молодости», а «эликсиром праведников».

– Он, что, воздействует только на приверженцев правильного образа жизни? – замер Евгений и вспомнил слова Ленина, которые там, на площади были не совсем ему понятны – что-то про избранных и число «666».

– Совершенно справедливо, – согласился ученый. – Мало того, если наш препарат дать порочному человеку, он, наоборот, во много раз ускорит, так сказать, «обороты» механизма старения. Сорокалетний человек может превратиться в дряхлого деда за считанные недели.

Ганченко потрясло услышанное: и награда, и кара находились, как говорится, в одном флаконе. Он вспомнил свои мысли, мелькавшие у него в мозгу в электричке, и вновь поразился величию Бога, даровавшему человечеству через ученых-генетиков возможность очистить свою популяцию от скверны. Замысел был самым грандиозным из всех, которые могла предложить любая религия. Оставалось уточнить у директора института кое-какие подробности.

– А знаете ли вы, где проходит граница между порочностью и праведностью? – спросил журналист.

– Увы, установить ее нам не удалось, да и вряд ли получится, – задумчиво произнес Якуб Алексеевич. – Понятно, что безгрешных людей не бывает. Но как определить, так сказать, концентрацию греха? Ответ на вопрос в состоянии дать человеку только Бог! Ведь меняют генетическую структуру не только и даже не столько совершенные мерзости, но и порочные мысли, о которых знает лишь тот, кто имеет их в голове.

Директор встал из-за стола, подошел к сейфу, открыл его, набрав комбинацию цифр, и достал небольшой флакон из удивительно прозрачного стекла. В нем находилась бледно-желтая жидкость.

– Это и есть эликсир праведников, – торжественно произнес он. – Хотите попробовать?

Евгений еще два часа назад и мечтать не мог о таком предложении, но сейчас оно показалось страшным. Он почувствовал, что ввергается в какие-то темные пучины прошлой жизни, что все его тайные мысли и желания, неприглядные поступки, злость, ненависть, посещавшие его время от времени, вытащены наружу и свалены в одну огромную кучу.

– Считаю, что я недостоин, – грустно сказал он.

– Не надо себя винить, – успокоил его ученый. – Я ведь тоже не могу решиться на этот шаг. Хотя ради эксперимента, наверное, стоило бы.

– Но кто-то уже испытал ваш препарат? – с надеждой спросил Ганченко.

– Увы, мой друг, пока таких смельчаков в наших стенах не нашлось, – констатировал Якуб Алексеевич. – Люди слишком боятся своих грехов, так сказать, внутренних диких зверей!




Часть третья

Прозрение





1


Слухи всегда распространялись быстрее любых новостей. Но они стали вездесущими в виртуальном пространстве, где факты, догадки, домыслы и просто нелепицы вертелись с огромной скоростью, поражая воображение неискушенных и бывалых потребителей такого рода информации.

Интернет стремительно стер разницу между правдой и ложью. На замаскированной дезинформации частенько попадались ученые и политики, журналисты и студенты, принимавшие очередную «мульку» за свершившийся факт и строившие на таком фантомном фундаменте свои теории, программы, статьи и курсовые работы. Поэтому не случайно одни предпочитали называть Интернет Глобальной сетью, считая его самым восхитительным средством связи между людьми, другие – Всемирной паутиной, подразумевая, что именно здесь, в липких тенетах, ведется охота за человеческими душами.

На следующий день после митинга сайт voskres.com посетило около тысячи человек, что бесстрастно зафиксировал компьютерный счетчик. Построен был портал стандартно, может быть, даже его оформление отличалось излишней строгостью. Единственное, что оживляло главную страницу, – портрет Ленина: при помощи анимации он плавно превращался в изображение Иисуса Христа, потом обратно – в облик вождя, и снова – в лик Спасителя.

Здесь на пяти языках – русском, английском, испанском, французском и немецком – были помещены статьи из самых разных изданий, рассказывающие о предшествующих оживлению Ленина событиях, самому чудесному воскресению, о встречах Спасителя с народом, публиковались выступления вождя. На третий день появилась и статья Ганченко из газеты «Взор», которая на сей раз не осталась незамеченной. Газету буквально вымели из киосков, и весьма своевременным стало размещение материала на ленинском сайте. Благодаря этому число посетителей выросло сразу в сотни раз и достигло полумиллиона.

Ганченко подробно описал и происшествие с участием Ленина на станции Райки, и его выступление на митинге антиглобалистов. Но самым главным, настоящим «гвоздем», стал рассказ об открытии «эликсира праведников».

Нельзя сказать, что все сразу и безоговорочно поверили в существование чудодейственного средства. На форуме, который, как и положено, был неотъемлемой частью портала, высказывались самые разные мнения. Один из наиболее скептически настроенных авторов писал, что если и возможно воздействие на гены, отвечающие за старение, в чем сам он лично сильно сомневается, то это может привести к самым необратимым последствиям для человека как вида и в конечном итоге к его вымиранию. Ведь при продленной на неопределенный срок молодости попросту перестанут действовать все законы существования человеческого общества: праведники, отведавшие эликсира, немедленно ударятся во все тяжкие, пытаясь тем самым компенсировать свое воздержание от грехов в прошлой жизни.

С его мнением как раз знакомился Владимир Ильич, сидя на даче перед экраном компьютера. После переезда и выступления на митинге он успокоился, проникнувшись большим доверием к единомышленникам. Здесь ему представилась возможность ближе познакомиться с этими людьми, каждый из которых, по его мнению, был в своей области выдающимся человеком. Особенно сблизился он с Семеном Константиновичем – тот в первый же день своего дежурства удивил его весьма интересным химическим опытом. Еще с вечера замочил несколько поленьев дров в каком-то растворе и, загадочно улыбнувшись, сказал, что такого количества природного топлива хватит на целый день.

Назавтра Ленин сам убедился в могуществе химии. Каждое полено, сгорая в течение длительного времени, у Семена Константиновича давало столько же тепла, как у других – целая вязанка. Секрет, как объяснил сам химик, заключался в изменении молекулярных связей, благодаря чему дерево превращалось в «долгоиграющий» горючий материал, превосходящий по теплоотдаче даже газ и нефтепродукты.

– Но почему ваше изобретение нигде не применяется? – удивленно спросил Владимир Ильич.

– Разве оно даст что-нибудь нынешнему заплутавшемуся человечеству?! – воскликнул Семен Константинович. – Только продлит агонию этого глубоко порочного общества. Мы прибережем его и другие наши открытия для тех избранных, которые скоро будут владеть миром.

Вслед за химиком и другие опекуны Ленина начали использовать для поддержания тепла чудо-поленья, что освободило им время для бесед с подопечным.

За Интернет отвечал Юрий Игоревич – специалист в области вычислительной техники. Он рассказал Ленину об участии в последнем проекте: создании вместе с белорусами мощнейшего компьютера, который удалось подключить к поддержке сайта voskres.com. Его мощности с лихвой хватило бы, даже если все жители Земли одновременно зашли на ленинский портал. А такое, как полагал компьютерщик, вполне могло произойти в ближайшее время.

– Вы думаете, многие заинтересуются нашими идеями? – спросил его Владимир Ильич.

– Я в этом уверен, – убежденно сказал Юрий Игоревич. – Придут сотни миллионов. Слишком заманчиво получить вечную молодость.




2


Проверка компании «Кэпитал Констракшн» не дала следствию каких-либо зацепок. Учредителями закрытого акционерного общества были несколько человек, среди которых и сам Семен Борисович Лившиц. Фирма существовала около двадцати лет и с тех пор построила в столице целый микрорайон. Никаких скандалов с обманутыми, как теперь принято говорить, инвесторами за ней не водилось. И вполне закономерно, что именно эта компания победила в тендере на реконструкцию здания в центре Москвы: в конкурсе наряду с другими факторами, такими как стоимость и качество выполненных работ, учитывалась и репутация каждого участника. Интересно, что «Кэпитал Констракшн» уже несколько раз подступалась к историческим кварталам рядом с Кремлем, но ей никак не удавалось получить здесь подряд на строительство. На сей раз то ли повезло, то ли кто-то, как говорится, посодействовал – а такое сплошь и рядом встречается в этой сфере – но компания, наконец, добилась своего. Причем, как утверждали специалисты, на таком объекте, который достался «Кэпитал Констракшн», серьезной прибыли не получишь: она бывает гораздо больше на жилищных новостройках в микрорайонах. И, тем не менее, компания настойчиво стремилась завладеть подрядом. Почему? Разве что из соображений престижа, если, конечно, нет каких-то других обстоятельств.

Интереснее оказалась биография Семена Борисовича Лившица. Как выяснил Курков, в советские времена тот сделал блестящую карьеру в комсомоле: в двадцать шесть лет он уже стал первым секретарем райкома. Может быть, это совпадение, а, может, и нет, но курировал его работу второй секретарь партийного комитета в том же районе, и им был Сергей Сергеевич Колобов.

Полученная информация заставила Сивцова задуматься. Две смерти, не имеющие, на первый взгляд, никакой связи друг с другом, кроме, разве что подземелий, в которых нашли трупы, каким-то образом переплетались с именем одного и того же человека. Причастен ли он к ним?

«Допустим, что в первом случае Колобов, действительно, послал Яночкина в тоннель, чтобы пустить нас по ложному следу, – размышлял Анатолий. – Но тогда вторая смерть, наоборот, была нужна для того, чтобы скрыть что-то действительно важное».

Он вспомнил часть тоннеля, где текла Неглинка, со следами свежего бетона на стене и подумал:

«Судя по всему, искать разгадку этих двух дел нужно под землей!»

Косвенным подтверждением такого вывода стали результаты поездки на строительство аквапарка. Опытный инженер-строитель Александр Петрович Глухов, приглашенный Сивцовым в качестве эксперта, познакомился с проектом, внимательно осмотрел стройплощадку. Ему не потребовалось много времени, чтобы сделать все необходимые расчеты. Оказалось, что объем выполненных здесь земляных работ все равно сильно недотягивал до цифры, которая значилась в договоре с фирмой, выполнявшей их.

«Значит, рыли где-то еще!» – подумал Анатолий, отметив про себя, что Лившиц, конечно, ни в чем не признается: скорее всего, он согласится с обвинением в приписках, чем откроет место, где копали молдаване и украинцы.

Задребезжал внутренний телефон, и Сивцов услышал голос охранника:

– Анатолий Михайлович, к вам здесь дама просится, говорит, что по очень важному делу!

– По какому конкретно? – резко спросил следователь.

– Она не рассказывает, – извиняющимся тоном произнес охранник.

– А как ее фамилия? – тем же сухим тоном поинтересовался Анатолий.

– Сейчас узнаю, – сказал охранник и после небольшой паузы доложил: – Мария Ильинична Ульянова.

– Как? – вскричал Сивцов.

– Ульянова Мария Ильинична, – еще раз, но уже в обратном порядке сообщил охранник.

Анатолий ожидал всего, чего угодно, но только не явления очередного призрака – на этот раз, видимо, сестры Ленина.

– Пропустите! – коротко бросил он в трубку и стал ждать, когда же привидение материализуется в его кабинете?

Но он по-настоящему удивился, когда на пороге показалась невысокая хрупкая женщина, очень похожая на испуганную девочку, в черном стеганом пальто-пуховике и аккуратно уложенными золотистыми волосами. Одна прядка была закреплена заколкой со сверкающими камешками-стекляшками: такая больше подошла бы ученице младших классов.

– Вы Мария Ильинична? – недоверчиво спросил Сивцов.

– Да, – сказала женщина-девочка и вдруг поняла, что смутило следователя. Она широко улыбнулась и из ее уст потекла речь – удивительная по тембру, в котором преобладали бархатистые тона:

– Неужели вы ожидали увидеть мою двоюродную прабабушку?

Анатолий смутился, ведь он, действительно, был готов к встрече с сестрой Ленина. Спохватившись, он предложил Марии Ильиничне снять пуховик, усадил на стул и уже спокойным тоном поинтересовался:

– Так какое же очень важное дело привело вас сюда?

Гостья сидела на стуле очень прямо, отчего вырисовалась ее тонкая длинная шея, обрамленная невысоким воротником белого мохерового свитера. От ее головы шло такое сияние, что в кабинете стало заметно светлее. По крайней мере, так показалось Сивцову. Она смотрела прямо на следователя, и он почувствовал, что не может оторвать взгляда от ее больших глаз с изумрудными блестками.

– Давайте, сначала я расскажу вам о себе, – снова пропела Мария Ильинична.

– Давайте, – согласился следователь и на самом деле почувствовал, что ему нужно знать все о неожиданно появившемся воздушном существе.

– Вы, наверное, поняли, что я – прямая родственница Владимира Ильича Ленина, – продолжила гостья. – Наша линия идет от его родного брата, вы, я полагаю, знаете, кого я имею в виду.

Анатолий кивнул и вдруг ощутил, что ему хочется, не перебивая, слушать и слушать эту женщину.

– Возможно, вас смутило мое отчество, – предположила, между тем, Мария Ильинична. – Дело в том, что ни моя бабушка, ни мама никогда не были замужем, и по какому-то странному желанию стали давать своим дочерям – а сыновей у них не рождалось – такое же отчество, как у нашего знаменитого родственника. Может быть, столь необычным способом они хотели увековечить его память.

– А вы замужем? – неожиданно вырвалось у Сивцова.

Лицо гостьи подсветилось нежным румянцем, сначала она хотела поставить следователя на место, но потом, передумав, ответила просто:

– Нет.

Разговор наткнулся на паузу, и Анатолий уже искренне сожалел о том, что задал бестактный вопрос. Наконец, он выдавил из себя:

– Простите, пожалуйста, и, прошу вас, продолжайте.

Мария Ильинична улыбнулась и добродушно сказала:

– Я не сержусь, просто теперь, как вижу, придется объяснять вам и те обстоятельства, которые помешали бабушке с мамой, да и мне создать семью. Только не знаю, почему я решила рассказать все это? Наверное, я правильно поступила, что пришла именно к вам. Ведь до нашей встречи я навела справки о том, кто из сотрудников прокуратуры мог бы помочь. И теперь чувствую к вам доверие.

– Спасибо, – проронил Сивцов и стал ждать, когда тихий и мягкий почти на ощупь ручеек слов снова потечет из уст гостьи.

– Понимаете, когда наши кавалеры узнавали о том, с кем имеют дело, сразу же, как говорится, испарялись, – снова начала говорить Ульянова. – Они считали, что не выдержат груза ответственности, если будут в браке с родственницей великого человека! Это просто не укладывалось у них в голове! Но ведь на самом деле мы такие же простые люди, как и все.

«Нет, – подумал Анатолий, – такие простыми не бывают!»

Еще он понял, что выделил бы эту женщину в любой толпе и инстинктивно стал бы пробираться, чтобы быть ближе к ней.

– Ну, теперь, наверное, можно приступать к делу, – сказала Мария Ильинична. – А оно заключается в тех событиях, которые происходят в последнее время. Объявился какой-то самозванец, и он имеет наглость утверждать, что является нашим знаменитым прадедом. Вы представляете, как это оскорбляет чувства всех Ульяновых!

– А что, у Ленина много родственников? – поинтересовался, уже настроившись на рабочий лад, Сивцов.

– К сожалению, нет, – ответила гостья. – Вы же знаете, что почти все братья и сестры Ильича посвятили себя революционной борьбе. Только наша ветвь, образно говоря, дала побеги. Но все равно, хотя нас и немного, мы имеем право требовать, чтобы имя Владимира Ильича не было запятнано. Вы, наверное, знаете, сколько грязи вылилось на него в последнее время! А теперь еще и этот проходимец, который присвоил себе имя прадеда, да еще и называет себя Христом! Помогите нам вывести его на чистую воду!

Анатолий задумался. Ему искренне хотелось прийти на выручку славной женщине-девочке, но до ее прихода даже в расследовании дела об исчезновении тела Ленина из Мавзолея он не принимал в расчет человека, «надевшего» на себя его имя. Вдруг он понял, что все должно быть взаимосвязано: и исчезнувшая мумия, и два трупа, и, наконец, самозванец!

Он еще раз внимательно взглянул на Марию Ильиничну и вдруг осознал, что ему представляется прекрасный повод встретиться с ней и, хорошо бы, не один раз.

– Это удивительное совпадение! – воскликнул следователь. – Понимаете, я сам собирался найти кого-нибудь из родственников Ленина для того, чтобы получить генетический материал. Ведь только так мы сможем доказать всем, что человек, выдающий себя за вождя, вовсе им не является.

– Ну что ж, я согласна, – решительно заявила гостья.

– Очень хорошо, – откликнулся Сивцов. – Но вы должны быть готовы к тому, что нам придется встретиться еще не один раз. Кстати, вы москвичка?

– Нет, я приехала из Казани.

– А где остановились?

– Пока нигде, прямо с поезда – к вам, – пропела родственница Ленина.

– Мария Ильинична, я ничего вам не навязываю, – начал издалека Сивцов. – Но, боюсь, что дело, которое, как вы понимаете, очень серьезное, потребует вашего постоянного присутствия в столице хотя бы в течение недели. У вас есть, где остановиться?

– Если честно, то нет.

– А можно, я предложу вам пожить у меня, – осторожно стал прощупывать почву Анатолий. – Сам же найду приют у товарища. Как вы к этому отнесетесь?

– С большой благодарностью, – отозвалась Мария Ильинична. – Кстати, я давно хотела побывать в Москве: очень хочется побродить по залам музея Ленина. Для меня, как вы сами понимаете, это святое место.

– Ну, вот и решено, – заключил Сивцов. – Давайте, поедем ко мне прямо сейчас. Я вас устрою и вернусь на работу.

Уже одевшись, он позвонил Куркову и попросил его никуда не отлучаться – будет серьезный разговор.

– А конкретнее ты можешь сказать, что случилось? – спросил тот.

Анатолий выпалил:

– Включаем в разработку Ленина-Христа! – и положил трубку.




3


Наконец-то на Ганченко свалился груз славы, о котором он так давно мечтал. Сравнить ее странную тяжесть можно было с чем-то воздушным и мягким. Ему вспомнилась детская загадка-ловушка: что тяжелее – пуд пуха или пуд камней? Теперь он вполне сознательно, а не по простоте душевной, как в ребячестве, ответил бы: конечно, пуд пуха, и при этом нисколько не смутился бы тем, что посягает на самые основы физики.

Его публикацию обсуждали везде: в метро и на базарах, на работе и на интернетовских форумах. На следующий день после выхода газеты Евгения разыскал по телефону редактор известного еженедельника «Newsweek» и попросил подготовить для своего издания вариант статьи, но по возможности с новыми подробностями. Потом посыпались предложения из других популярных зарубежных газет и журналов.

Не оставили его в покое и коллеги. Они то слезно, то настойчиво просили указать адрес, где находится институт, победивший старость. Но Ганченко оставался непреклонным: свой «эксклюзив» он не собирался отдавать никому.

Подготовив с десяток вариантов статей для различных изданий, Евгений в то же время начал понимать, что тема требует дальнейшего развития. Пока заявления об удивительном действии разработанного учеными препарата оставались голословными, а было бы здорово показать конкретного человека, прошедшего курс омоложения, как говорится, до и после.

Ганченко решил действовать сам. Он стал перебирать в памяти и в записных книжках людей, которые могли бы подойти на роль праведника. Увы, при внимательном рассмотрении каждый из его знакомых имел какой-то изъян, темное пятно в биографии или то, что можно было назвать грехом.

Промучившись полдня, Ганченко, наконец, остановился на самой подходящей, как ему показалось, кандидатуре. Он подумал о близкой подруге его бабушки – старушке, чей возраст недавно перешагнул девяностолетнюю отметку. Баба Аня, как называл ее Евгений, была очень близким человеком для их семьи. Сама никогда так и не побывавшая замужем и оставшаяся, как подозревал журналист, девственницей, она помогала нянчить маленького Женю, с радостью выполняла домашние работы, а летом наравне со всеми копалась на грядках на их даче. Добрее человека Ганченко не встречал и в детстве даже думал, что из двух бабушек настоящая – именно баба Аня.

К ней он и отправился после работы, предварительно позвонив, справившись о здоровье и захватив любимый старушкой бело-розовый зефир.

Несмотря на преклонный возраст, баба Аня выглядела свежо и бодро, в маленькой однокомнатной квартирке царили чистота и порядок. В вазе стояли засушенные с лета стебли физалиса с оранжевыми пузатенькими плодами-коробочками.

Старушка, обрадовавшись приходу Жени, который всю жизнь был ее любимцем, быстро собрала на стол все, что нужно для чая. Хрустя сушками и запивая их вкуснейшим янтарным напитком, – его аромат Ганченко помнил с детства, – он начал разговор издалека:

– Баба Аня, я недавно побывал у одного ученого и узнал, что старость, оказывается, можно победить.

Старушка недоверчиво посмотрела на него и спросила:

– Даже такую, как моя?

– Любую! – убежденно произнес Евгений.

Попросив вторую чашку чая, который баба Аня готовила из нескольких сортов заварки, и в этом заключался ее секрет, Ганченко подробно рассказал о своем визите в институт и волшебном эликсире, возвращающем людям юность. Подытоживая, он заявил:

– Баба Аня, вы у нас – самый лучший кандидат на омоложение! Я договорюсь, и вас примут немедленно.

Он ожидал, что старушка начнет ахать и охать, благодарить его за бесценный дар, но она только с грустью посмотрела на журналиста и серьезно сказала:

– Нет, Женечка, мне нельзя! Я еще пожить хочу. Мне ж граммулечки этого лекарства хватит, чтобы встретиться с беззубой…

Такой поворот обескуражил Ганченко, но он все же попытался уговорить старушку:

– Как же так, баба Аня? Вы ведь самый светлый человек из всех, кого я знаю!

– А ты в душу мне заглядывал? – проникновенно поинтересовалась та. – Никто не ведает, что там, внутри, кипело всю жизнь! Так что праведницей я себя никак назвать не могу.

Огорченный, журналист возвращался домой, думая о том, что его план – показать человека, победившего старость с помощью «эликсира праведников», с треском провалился.

«Может, в монастырь податься? – размышлял он, имея в виду не собственное пострижение в иноки, а возможность найти богоугодного человека среди чернецов. – Хотя вряд ли там меня поймут: скорее всего, сочтут всю эту историю с эликсиром ересью или даже чертовщиной».

Он уже шел по дороге из метро домой, так и не придумав что-нибудь толковое, как его остановил звонок мобильного телефона.

– Евгений? – раздался звонкий и задорный голос.

– Да, я, – ответил журналист, чувствуя, что интонация ему знакома, хотя по одному слову он не мог понять, кто говорит?

– У меня для вас, так сказать, сюрприз! – продолжил собеседник. – Извините, забыл представиться. Это Якуб Алексеевич.

Но Ганченко уже по второй фразе понял, с кем имеет дело.

– Что-нибудь с вашим эликсиром? – поинтересовался он. – Вам удалось его испытать?

– Вы движетесь в верном, так сказать, направлении, – согласился ученый. – Но я бы не хотел говорить об этом по телефону: мало ли какие, так сказать, враги могут оказаться на линии. Приезжайте к нам завтра с самого утра, и все узнаете, так сказать, из первых уст. Дорогу помните?

– Конечно, помню! – подтвердил Евгений и добавил: – Обязательно приеду. Спасибо за приглашение.

– Вам спасибо за очень хорошую статью, – сделав комплимент, Якуб Алексеевич попрощался и дал отбой.

Ганченко всю ночь не находил себе места. Сон был прерывистым, наполненным кошмарами с чудовищами, пожирающими праведников.

Утром он проделал уже однажды пройденный маршрут и нажал кнопку переговорного устройства. Опять щелкнул замок калитки и журналист пошел в сторону здания.

На сей раз его не оставили без внимания. Навстречу шел молодой подтянутый человек с черными, зачесанными назад волосами. Когда до него оставалось метров пять, Евгений вдруг понял, что этого юношу он видел несколько дней назад, правда, выглядел он намного старше.

– Вы все-таки решились, Якуб Алексеевич, – с восхищением промолвил журналист, протягивая молодому человеку руку.

Тот принял рукопожатие, причем ладонь его оказалась крепкой и пружинистой, и ответил:

– Больше всего мне нравится в вас, что все схватываете на лету! Впрочем, вы правы, я пошел на эксперимент. Боялся страшно, но теперь все позади, и результат налицо и, так сказать, на лице.

Он задорно засмеялся, и Ганченко присоединился к его молодому веселью. Он попросил Якуба Алексеевича сделать несколько снимков, и они полчаса бродили по разбитому вокруг здания парку, выбирая места для съемки. В один кадр попал даже Шарик – один из первопроходцев омоложения.

Ганченко с восхищением смотрел на почти идеальную фигуру ученого, свежую кожу лица без единой морщинки, ясные глаза. Немного поразмыслив, он, правда, с опаской предложил генетику провести простое испытание его физической формы. «Это оживит материал», – подумал Евгений.

Они отмерили шагами приблизительно сто метров, и ученый по взмаху руки журналиста побежал, благо, он был в спортивном костюме и кроссовках. Ганченко успел сфотографировать его и засечь на секундомере в мобильном телефоне время, понадобившееся бегуну на преодоление дистанции. Оказалось, что тот пробежал стометровку чуть больше, чем за одиннадцать секунд – отличный для бывшего старика результат!

Наконец, они вошли в здание, поднялись в кабинет директора, и Ганченко стал выспрашивать у ученого подробности удачно прошедшего омоложения.

– Отмечали ли вы какие-то неприятные ощущения? – поинтересовался он.

– Понимаете, я выпил эликсир – двадцать капель на стакан воды – вечером, перед сном, – стал рассказывать Якуб Алексеевич. – Спал нормально: оказалось, что наш препарат к тому же обладает расслабляющим действием. Снов не помню, хотя было что-то светлое и даже яркое. Утром, несмотря на опасения, сразу же пошел к зеркалу и понял, что эксперимент завершился, так сказать, викторией. За ночь организм почти полностью перестроился. В течение вчерашнего дня кожа еще больше натянулась, исчезла жировая прослойка, прибавилась мышечная масса, улучшилось зрение.

– А каких грехов вы сильнее всего опасались перед тем, как решиться на прием эликсира? – прямо спросил журналист.

– Все они обычные, так сказать, человеческие, – задумчиво отозвался ученый. – По молодости, – он вдруг засмеялся, вспомнив, что такие слова звучат весьма странно из уст юного человека, – хотя правильнее сказать – по прежней молодости я весьма активно увлекался женским полом и разбил немало сердец, прости меня, Господи! Став постарше, попивал, пока всерьез не увлекся наукой. Ну и был безбожником, атеистом. Букет, так сказать, что надо!

– И, тем не менее, эти грехи не оказали существенного влияния на процесс омоложения? – произнеся эту фразу, Ганченко ощутил всю ее казенность и неприменимость к сегодняшнему событию, которое представлялось настоящим чудом.

– Выходит, что так, – коротко подтвердил Якуб Алексеевич. – Думаю, и вам не нужно бояться, поэтому еще раз предлагаю попробовать эликсир.

И вновь Евгений замер. После знакомства с ученым и чудодейственным средством его опять стала преследовать старая история: ее он считал самым страшным грехом в своей жизни.

Тогда после окончания университета он только начинал работу в журналистике в газете одного из областных центров. Почти сразу же подружился с художником Геной – парнем примерно такого же возраста, правда, уже успевшим обзавестись семьей. Они были неразлучны, и однажды, когда сидели в фойе ресторана напротив зеркала, Евгений вдруг заметил, что видит отражение только своего друга, и у того, как подтвердил Гена, возникла точно такая же оптическая иллюзия. Получалось, что, глядя в зеркало, Ганченко идентифицировал себя с Геной, а тот себя – с Женей. Полноту иллюзии подкрепили движения, о которых они стали договариваться по ходу. Скажем, оба клали левые ноги на правые, и отражение делало то же самое, хотя каждый видел не себя, а другого. Этот с виду забавный эпизод, тем не менее, очень повлиял на их взаимоотношения: ребята будто стали одним целым, и Евгений частенько думал, что ничего бы не пожалел для своего друга.

Такой случай вскоре представился. Женя влюбился в студентку местного университета и скоропалительно женился. Они стали проводить время семьями, и однажды Ганченко пришла в голову идея: если их дружба с Геной столь безгранична, то почему он не может поделиться с ним самым дорогим – своей молодой женой, к которой, как он видел, друг питал очень теплую симпатию. Философской основой такого жеста была идея отказа от любой и всяческой собственности, будь то даже близкий человек, ради чистой и беззаветной дружбы. Перед ними маячили глубины вселенского единения, что в какой-то мере подогревалось модным в то время движением хиппи с их лозунгом: все, что тебе надо – любовь!

Он поделился этими мыслями с Геной, однако тот поначалу встретил их в штыки. Но все же друзья как-то невзначай стали обсуждать идею, и она постепенно приобретала жизненные контуры. Они начали мечтать о большом доме, где смогли бы поселиться семьями и вести общую жизнь без каких-либо намеков на собственность – все было бы общим: и сам дом, и мебель, и одежда, и жены, и дети.

Все случилось в тот вечер, когда две семьи решили отметить новоселье в мастерской, которую, наконец, выделили художнику. Разгоряченные вином, сладко-томным ароматом сандаловых палочек, привезенных супругой Гены из Индии, и ее откровенно-зажигательным танцем, происходившим из той же страны, они начали сбрасывать с себя одежду, и, оставшись в чем мать родила, слились в страстных объятиях – каждый с чужим супругом. Все стоны, охи и вздохи той ночи – и его собственные, и друга, и обеих жен отпечатались в сознании Ганченко на всю жизнь.

Утром они поняли, какое совершили страшное грехопадение. Человеческая природа, диктующая: «это – мое!», – оказалась сильнее. Отказаться от собственности не удалось никому. Евгения, как, наверное, и всех остальных участников оргии, переполняла животное чувство ревности. Они, почти не разговаривая, разошлись парами и с тех пор старались избегать друг друга. Как дым сандаловых палочек, растаяла и дружба двух молодых людей.

Прошло какое-то время, и оба брака распались: супруги так и не смогли смириться с взаимной изменой.

В кабинете директора института видение самого страшного в жизни греха вновь посетило Евгения, и он в очередной раз задал себе все тот же вопрос: помиловал его Бог или нет?

Ганченко, наконец, выплыл из темных вод воспоминаний, сфокусировал свой взгляд на Якубе Алексеевиче и вежливо отказался:

– Извините, но пока я все-таки не готов воспользоваться вашей добротой и эликсиром.

– Ну что ж, – ответил тот, – дело хозяйское. Но помните, я всегда готов оказать вам эту услугу.

Домой Евгений возвращался подавленным, хотя и имел в руках новый сенсационный материал.




4


Матвей Павлович еще несколько раз встречался с лидером антиглобалистов Носовым, прежде чем между ними установилось полное взаимопонимание. Иван Михайлович поначалу сомневался в эффективности плана, предложенного «ленинцами», как он про себя называл новых партнеров. Слишком просто все выглядело: перестаем покупать товары определенной компании, и она почти немедленно идет ко дну.

Вокруг этого и крутились их споры с Матвеем Павловичем, облеченные, правда, в форму благочинных дискуссий, ведь оба были интеллигентами, что называется, до мозга костей.

– У каждой транснациональной корпорации есть определенный запас прочности, – убеждал Носов. – И нам трудно судить, сколько времени она сможет выдержать спад в продажах.

– Это легко посчитать, – парировал собеседник. – Критическим становится рубеж в семь-десять процентов от объема реализации. А после наступает, если можно так выразиться, лавинообразный форс-мажор. Не хватает средств на закупку сырья, выплату зарплаты, перечисление налогов. Таким образом, если продажи сокращаются на десять процентов, то последствия проявляются после истечения жизненного цикла изделия – от оплаты и получения сырья до поставки в торговлю. Обычно это занимает от двух недель до месяца. Но в случае, когда удастся урезать реализацию продукции на четверть или даже на треть, то хватит нескольких дней – меньше полумесяца, – чтобы посадить компанию на мель.

Он сделал паузу, чтобы Иван Михайлович смог переварить услышанное, и вдруг спросил:

– А вы знаете, с чего началась Великая депрессия в Соединенных Штатах в тридцатые годы?

– В общих чертах, – неопределенно ответил Носов. – Это было связано с кризисом перепроизводства.

– Но ведь термин можно повернуть и по-другому, – с улыбкой заметил «ленинец». – Скажем, назвать явление кризисом недопотребления. В действительности все так и произошло. Многие считают, что Великая депрессия рождена биржевой паникой в октябре 1929 года, когда резко обвалились курсы акций большинства американских компаний. Но это лишь следствие, причины же гораздо сложнее. Одной из главных стал невиданный экономический подъем тремя-пятью годами ранее. Тогда наблюдался настоящий потребительский «бум»: население, вкладывая собственные накопления и беря дешевые кредиты, занялось безудержным «шопингом». Покупали дома, машины, дорогую бытовую технику. В результате спрос на эти товары был удовлетворен, и в последующие годы резко снизился. Многие корпорации столкнулись с серьезными трудностями. У того же «Форда» продажи упали так сильно, что в 1928 году вынудили его закрыть свой самый крупный завод под предлогом переоснащения. На какое-то время банкротство многих производителей удалось приостановить тем, что население начало «пристраивать» свободные деньги, приобретая акции компаний, которые обещали солидные доходы. Но при отсутствии сбыта и соответственно прибылей это окончательно угробило страну. Пошел лавинообразный процесс, затронувший целиком экономику, в которой, как известно, все взаимосвязано. Сначала разорилась компании, выпускающие готовую продукцию, потом – поставщики сырья, партнеры, поставлявшие узлы и детали, – для всех них не стало рынка, затем волна банкротств докатилась до банков, поскольку заемщики не смогли вернуть кредиты. В воронку засасывало все большее число производителей, финансовых учреждений, страховых фирм. Начались массовые увольнения, а резко сократившиеся доходы населения не позволяли приобретать товары, выпускавшиеся еще более или менее благополучными предприятиями. В конце концов, и они разорились.

– И вы считаете, что сейчас тоже возможно осуществить нечто подобное? – произнес, задумавшись, лидер антиглобалистов. – Но ведь кризис может ударить и по нашей стране.

– Если мы сосредоточимся только на транснациональных корпорациях, этого не произойдет, ведь их влияние на Россию пока не столь велико, как на Западе, – заметил Матвей Павлович. – Самое же главное в том, что будет разрушен однополярный мир, и все страны получат равные возможности для развития. Так называемые супербренды должны уступить место торговым маркам самых разнообразных производителей.

Наконец, они договорились, что антиглобалисты привлекут как можно большее число людей во всех странах к первой акции, сигнал о начале которой появится на сайте voskres.com.

Началась кропотливая работа. Мишенью избрали транснациональную корпорацию «Фестле», наводнившую мир разного рода бакалейными товарами. Поговаривали, что в качестве сырья она широко использует генетически модифицированные продукты и химические добавки, безопасность которых, в том числе и для грядущих поколений, не была подтверждена. На эту тему соратники Ленина собрали различные публикации, исследования независимых экспертов. Вся подготовленная информация ждала своего часа.

Владимир Ильич также активно подключился к будущей акции. Он перечитал уйму статей, отмечал в них самые удачные места и неоспоримые аргументы, передавая все это Якову Захаровичу, а тот готовил подборки коротких сообщений для размещения в решающий момент на сайте.

И долгожданный день, наконец, наступил. Накануне вышел очередной номер еженедельника «Взор» с сенсационной статьей Ганченко под заголовком «Ученый обрел вечную молодость. Кто следующий?» Там был дан подробный рассказ об эксперименте, который генетик произвел над собой, а также его фотографии – стареющего мужчины пенсионного возраста и молодого человека, полного сил и энергии. Читатели могли сами убедиться в разительном сходстве и в то же время различии этих двух людей.

На следующий день материал вместе с фотографиями разместили на «ленинском» портале, о чем на главной странице сделали крупную ссылку. Нажав на нее курсором, можно было раскрыть статью, прочитать ее, посмотреть снимки и оставить свой отзыв.

Но центральное место на сайте занимало следующее сообщение:

«Я, Спаситель рода человеческого, восставший из мертвых Иисус Христос и Владимир Ильич Ленин, объявляю беспощадную войну транснациональным корпорациям – порочному зверю, рожденному дьяволом.

Сегодня и впредь всем, не потерявшим веру в Господа, будет дано откровение – что делать, чтобы не дать Сатане поработить человечество.

Первой мишенью я выбрал компанию «Фестле», наводнившую мир отравленными дьявольскими миазмами продуктами. Употребляя их в пищу, вы меняете данную Богом генетическую структуру и становитесь рабами Вселенского Зла. Подробнее об этом можно прочитать в разделе «Дьявольская еда».

Люди мира, я призываю вас с сегодняшнего дня не покупать ни одного изделия, где бы значилась торговая марка «Фестле»! Проходите в магазинах мимо стеллажей, где лежит отрава! Выключайте телевизоры, когда идет реклама сатанинских продуктов! Не доверяйте детям покупать лакомства, сами приобретайте их, но выбирайте не «Фестле», а других производителей, чтобы ваши чада не смог обольстить Зверь!

Вы увидите: скоро он начнет извиваться в конвульсиях агонии! Мы, те, кто верен Господу, сможем победить зверя, а следом за ним – и других отродий дьявола!

Берегите ваши бессмертные души!»

Казалось, в мире ничего не произошло. Никто не выходил на демонстрации, не жег машины, не крушил витрины магазинов и не дрался с полицейскими. Антиглобалисты свернули все свои акции, предоставив действовать миллионам людей, которым был дан сигнал свыше. Для тех же не составило никакого труда выполнить волю человека, который вполне мог оказаться Господом. Подумаешь, вместо шоколадки одной фирмы купить другую, вместо отдающего дегтем растворимого кофе сварить настоящий, из размолотых зерен, пусть на это и потребуется на пять минут больше. А при наличии вечной молодости, дарованной Спасителем, разве имеют значение столь малые отрезки времени?

На следующий день после провозглашенного откровения, Владимир Ильич вместе с Юрием Игоревичем убедились в том, что их сайт приобретает лавинообразную популярность: за сутки его посетило шестьсот миллионов человек! А сколько еще людей передали призыв, прозвучавший из Интернета, из уст в уста?!

В транснациональной корпорации «Фестле» совершенно не ожидали такого удара. Уже на третий день после объявления божественного бойкота крупные оптовики, торговые сети, большие и маленькие магазины, отметив резкое падение продаж, стали отказываться от продукции, маркированной всемирно известным брендом. Сначала в филиалах, потом и в штаб-квартире компании началась паника. Заводы по инерции еще продолжали выпускать миллиарды упаковок различных изделий, которые никто не хотел брать, а достаточных по площади складов для этой продукции не оказалось: технология ориентировалась на то, чтобы все произведенное сразу же отправлялось туда, где «пасутся» покупатели, постоянно опустошающие приготовленные для них «кормушки». «Стадо», которым считало потребителей «Фестле», равнодушно проходило мимо того, что еще недавно было для него лакомством.

Красочные пакеты с разнообразной снедью сваливались прямо в цехах, где с устрашающей быстротой росли разноцветные горы никому не нужного добра. Поначалу у руководства, или, как называют на Западе, топ-менджмента, еще оставались надежды на то, что потребители перестанут капризничать, и с новой силой набросятся на любимые товары. Но проходили часы и дни, и ничего не менялось: «Фестле» будто вычеркнули из списка властителей мира.

Еще надеясь выкарабкаться из сложившейся ситуации, корпорация взяла многомиллионный кредит, чтобы расплатиться с поставщиками сырья, нанять склады для все увеличивающегося и невостребованного объема готовой продукции. Но это еще больше усугубило ее положение: денег практически не поступало, и долг мог сыграть роль последнего гвоздя в крышку гроба еще недавно процветавшей компании.

В конце концов, совет директоров принял решение свернуть производство, уволив для начала треть работников. Это вызвало взрыв гнева, окончательно подорвавшего репутацию «Фестле». Акционеры бросились продавать дешевевшие в арифметической прогрессии акции, но сбыть их стало практически невозможно: никто уже не верил в то, что вместо разрушенных глиняных ног колосса можно приспособить протезы.

На сайте voskres.com, между тем, сигнал к действиям против «Фестле» был отодвинут в правый угол, а центральное место заняло такое сообщение:

«Я, Спаситель рода человеческого, восставший из мертвых Иисус Христос и Владимир Ильич Ленин, дарую свое царствие, вечную молодость и жизнь праведникам моим! Все люди есть книги, и все вы будете судимы по написанному в них, сообразно делам своим. Так написал мой ученик Иоанн Богослов в данном ему Откровении.

Суд начинается! Он уже пришел! Я призван судить всех вас: кто достоин вечной жизни, а кто должен умереть?! И не помогут никакие богатства!

Я дал смертным эликсир праведников. Но для тех, кто погряз в грехе, он станет ядом.

Кто готов назвать себя праведником? Тот, кто обобрал своих ближних, а потом, пожалев о своем поступке, раздал им нажитое? Может быть! Тот, кто видел в женщинах только предмет вожделения, а затем искренне полюбил и стал верным своей единственной избраннице? Может быть! Тот, кто убил другого человека, но всю жизнь раскаивался и оберегал ближних от опасностей? Может быть!

Никто из смертных не знает степени своей греховности, только я, Альфа и Омега, начало и конец, Первый и Последний могу сказать об этом.

Многие думали и не знали, как осуществится, что перед Господом в один момент пройдут все живущие на Земле? Никто и не предполагал, что именно для такой цели я дал вам Интернет. Не для порнографии, не для сплетен, не для лжи, а для того, чтобы судить сынов и дочерей человеческих!

Вы хотите знать, достойны ли вы эликсира праведников? Приидите ко мне сюда, и я дам вам ответ. Может быть, он будет для вас горьким. Но вы узнаете о себе всю правду!

Но помните: праздное любопытство неуместно при взывании к Богу! Без жертвы нет истины!

Чтобы увидеть себя перед лицом Господа, каждый должен отказаться от десятой части годового дохода! Любой обман я раскрою еще в тот момент, когда человек замыслит скрыть от меня свои богатства!

Предстаньте пред моим лицом, и я вынесу вердикт: достойны ли вы Нового Иерусалима?!»

Чуть ниже размещалась ссылка на банковский счет, куда следовало перевести деньги и вытянутые прямоугольные окошечки бланков, которые нужно было заполнить.




5


– Ты хоть паспорт ее видел? – настороженно произнес Юрий, намазывая толстый слой масла на ломтик батона.

Они сидели на кухне в квартире Курковых: там Сивцов нашел себе временный приют. Прямо здесь стоял диванчик, где следователю было вполне удобно. Дети Юрия побежали в школу, жена пошла на работу, и двое друзей в компании, которая устраивала их уже много лет, смаковали утренний кофе.

– Я и без того вижу, что она порядочный и честный человек, – ответил, правда, не сразу, Анатолий.

– Опять возомнил себя рентгеном! – воскликнул Курков. – А если она – засланный казачок?

– Ты ее не видел, Юра, – горячо проговорил Сивцов. – Она, – он остановился, пытаясь подобрать единственно верное слово, которое бы характеризовало его вчерашнюю гостью, но так и застыл, ничего не придумав.

– Толик, я все понял! – уже другим, более мягким тоном подъехал Курков. – Наконец-то! Пала крепость старого холостяка! Ты влюбился!

Анатолий растерялся и чтобы скрыть это, стал откашливаться, будто поперхнулся кофе.

– Ты ничего лучше не придумал? – наконец, проворчал он.

– Тут и сочинять нечего, – весело выкрикнул Юрий. – В общем, так: сегодня у нас дома состоится торжественный ужин при свечах в честь высоких чувств Анатолия Михайловича и Марии Ильиничны! Явка строго обязательна! А заодно я проверю, что за птичка твоя синичка?

Сивцов почему-то не стал возражать против такого предложения. «В конце концов, надо же чем-то занимать гостью», – подумал он, а вслух сказал:

– Юра, ты не знаешь, какой мой домашний телефон?

– Знаю, – отозвался друг. – Черный, допотопный, с диском.

– Да я не об этом! – с легкой досадой заметил Анатолий. – Какой номер? Я же сам себе не звоню и, естественно, не держу его в памяти.

Курков назвал ему несколько цифр, и Сивцов набрал их на клавиатуре мобильника. К телефону долго никто не подходил, наконец, после десятого сигнала вызова раздался острожный женский голос:

– Да.

– Мария Ильинична, не бойтесь, это Сивцов, – скороговоркой, словно опасаясь спугнуть бархатистые нотки, произнес Анатолий и сразу же спросил: – Кстати, доброе утро! Как устроились?

– Здравствуйте, Анатолий Михайлович, – голос, будто ожив, стал переливаться. – Я вам так благодарна! Все просто замечательно. Извините, что не сразу ответила: была в душе. И хочу вам сделать комплимент. Удивительно, но для холостяка ваша квартира просто в идеальном состоянии. Все краны исправны, не гудят и не фонтанируют.

– Это пустяки, – засмущался следователь.

Он стал лихорадочно думать, как пригласить гостью на вечер к другу, и не нашел ничего лучшего, чем выдать обычную, обкатанную миллионами неопытных ухажеров фразу:

– А что вы делаете сегодня вечером?

Мария Ильинична выдержала достаточную для приличной девушки паузу и ответила:

– Днем думаю побродить по Москве, а потом буду свободна. Правда, хотелось бы сходить в театр, но вряд ли так сразу купишь билет.

– В театр мы еще сходим! – жизнерадостно пообещал Анатолий. – А сегодня нас приглашает в гости мой приятель, тоже следователь. Я у него, кстати, сейчас живу. Вы не откажетесь?

– Конечно, нет! – просто и в то же время торжественно произнесла Мария Ильинична. – Мы же с вами теперь в одной команде. Я могу подойти к концу рабочего дня к прокуратуре.

– Это было бы великолепно! – воскликнул Сивцов и, вдруг поймав какую-то неясную мысль, добавил: – Единственное, о чем я очень хочу вас попросить, – ради вашей безопасности никому не сообщайте о том, что вы находитесь в Москве. Кто знает, чего можно ожидать от наших противников?! А от вас многое зависит в расследовании дела. Обещаете?

– Обещаю, – без доли кокетства отозвалась собеседница.

Они обменялись номерами мобильных телефонов, причем следователь попросил Ульянову сообщать ему обо всем подозрительном, что она заметит.

Закончив разговор, он допил остатки уже успевшего остыть кофе, и они с Курковым отправились в прокуратуру.

По дороге друзья не обсуждали расследуемого ими дела – привычка не кормить конфиденциальной информацией чужие уши, которые по случайности могут принадлежать противникам, – сложилась еще в первые годы работы в правоохранительных органах.

Но, оказавшись на работе, они сразу же стали разбирать сложившуюся ситуацию, как говорится, по косточкам.

– Что мы знаем о Ленине-Христе? – спросил, глядя в окно, Сивцов и сам же начал отвечать: – Очень много и в то же время ничего! Кстати, ты еще веришь во всю эту фантасмагорию? – обратился он уже непосредственно к Юрию.

– Как сказать, – отозвался тот. – Как человек, принимающий чудеса нашего загадочного мира, – верю. Как сыщик – нет.

– Ну и прекрасно, оставайся следователем! – определил Куркову место Анатолий. – От тебя потребуется серьезная аналитическая работа. Судя по всему, и исчезновение тела Ленина из Мавзолея, и его мистическое явление перед народом организовали одни и те же люди. Нам нужно узнать, чего они добиваются? За всем должен стоять определенный интерес. Внимательно перечитай все публикации, отдели таинственное от земного и попытайся понять логику этого человека или группы людей, устроивших иллюзион. Тебе не трудно будет подавить в себе тягу к фокусам?

– Служба превыше всего! – не без иронии воскликнул Курков. – Но думаю, пока мы не найдем мумию, не сможем доказать, что материализовавшийся Ильич – не настоящий!

– Вот этим я и займусь и подключу Корицкого, – поделился планами Сивцов. – Если причастны коммунисты, как мы предположили, и каким-то образом в деле участвует Колобов, то надо их напугать, чтобы они начали действовать! Надо запустить слушок через друга отца Антона. Вот только какой?

Юрий не торопился отвечать, погрузившись в раздумья. Анатолий тем временем достал из ящика стола книгу и протянул другу:

– Вчера удалось купить это интересное издание, думаю, оно нам пригодится.

Довольно внушительный том носил название «Подземная Москва» и был снабжен большим количеством фотографий, рисунков и планов столичных подземелий.

Курков полистал книгу, вслух отметив:

– Толик, нам жизни не хватит, чтобы изучить подземелья, как говорится, в натуре!

– Думаю, все нам и не понадобится, – ответил Сивцов. – Но то, что находится под Красной площадью и ее окрестностями, надо исследовать, пусть на первых порах и на том материале, который есть в книге. Пожалуй, сегодня этим и буду заниматься, а ты, как договорились, – ступай по лже-ленинским местам!

Юрий ушел, а Анатолий углубился в чтение.

Оказалось, что исследователей кремлевских подземелий было немало. Самым известным из них считался Игнатий Стеллецкий, как его потом назвали, первый московский диггер. Он начал свои изыски еще до революции и продолжал их вплоть до 30-х годов прошлого столетия. Ученому удалось составить карту подземных ходов, которой заинтересовались сотрудники НКВД. Получив план, они стали замуровывать и засыпать все подозрительные, с точки зрения этого ведомства, подземные галереи и палаты. В дальнейшем подробные описания, фотографии и планы подземных сооружений бесследно исчезли.

«Кремлевская цитадель, как и лучшие средневековые крепости Европы, была богата наземными и подземными «хитростями», – читал Сивцов. – Устраивались ходы для вылазок и тайного забора воды, для сообщений между зданиями Кремля; сооружались подземные палаты для хранения казны, оружейных припасов и продовольствия. Имелись здесь и внутристенные ходы, соединявшие соседние башни, в подземельях которых таились огромные цистерны и колодцы, наполненные водой. От подкопов укрепление оберегалось многочисленными ходами, называвшимися слухами. Они сооружались под башнями и вдоль городовой стены. Из подземелий-слухов обычно выходили несколько подземных коридоров, заканчивающихся тупиками со слуховыми оконцами».

Двигаясь дальше, Анатолий обнаружил, что автор подробно описывает многочисленные ходы почти под всеми башнями, кроме Сенатской, рядом с которой и находится Мавзолей. Наконец, он нашел почти то, что искал:

«В 1929 году в связи с постройкой Мавзолея проводилась очистка от мусора подземной части Сенатской башни, – писалось в книге. – По словам архитектора А.В.Щусева, наблюдавшего за работами, на глубине 6 метров дна подземелья еще не было найдено. Такая «бездонность» позволила Стеллецкому выдвинуть очередную версию: Сенатская башня являет собой люк в подземный Кремль».

«Вот это очень похоже на правду, – подумал следователь. – Можно полагать, что поскольку башня находится по центру обрамляющей Красную площадь кремлевской стены, то именно здесь могло сходиться несколько подземных коридоров».

Вскоре он нашел подтверждение своей догадки.

«В 1924 году при постройке Мавзолея и в 1929 году при реставрации Красной площади строители встречали на большой глубине остатки белокаменных подземелий, расположенных перпендикулярно кремлевской стене, – прочитал Анатолий, но еще более захватывающее описание было дальше. – Весьма интересный подземный ход на Красной площади был обнаружен в начале 1960-х годов, – прочитал Сивцов. – Неожиданно в здании Мавзолея появилась тонкая, с волосок, трещина. Для выяснения причин оседания постройки перед ней заложили шахту. На глубине 16 метров проходчики наткнулись на свод тайного хода с обшивкой из прочного дуба, шириной и высотой 2 метра. Тайник, выполненный в виде огромной трубы, находился в целости и сохранности. Пол его местами был покрыт слоем наносного песка. От Мавзолея ход шел к Кремлю (эту часть тайника сразу отгородили кирпичной стенкой) и под Китай-город, к устью Яузы. Во избежание дальнейшего разрушения Мавзолея уникальное подземное сооружение заполнено бетоном. По словам очевидцев, работы по устройству шахты и забутовке «трубы» велись в течение 2 месяцев».

«В первом случае речь идет о нескольких подземных ходах, а во втором – только об одном, который и замуровали, – размышлял Сивцов. – Значит, остальные не тронули, и по ним вполне можно добраться до Мавзолея! Вероятно, они были обозначены на плане Стеллецкого, и кому-то удалось изъять его из архива НКВД. В таком случае тело Ленина вполне могли вынести по одному из таких ходов. Но нам придется действовать вслепую, или поиграть с преступниками в детскую забаву «холодно-горячо». К тому же мы располагаем примерной точкой, откуда похитители могли проникнуть в старинный подземный ход – это стройплощадка гостиницы».

Придя к такому выводу, Анатолий заметил, что стрелка часов приближается к цифре «шесть». Значит, он занимался чтением и попутными размышлениями почти целый рабочий день, и теперь ему предстоит встреча с Марией Ильиничной. От этой мысли у него потеплело в груди, и следователь стал собираться.

Девушка уже ждала его у входа в прокуратуру. Казалось, она была такой же, как и вчера, но в то же время Сивцов почувствовал в ней какие-то перемены. Как будто, переночевав в его квартире, эта женщина-девочка сознательно захотела быть ближе к нему. Или Анатолию только показалось?

Они купили цветы, торт, бутылку шампанского и вскоре уже стояли на пороге курковской квартиры. По дороге говорили мало, да слова и не требовались: неуклюжие могли бы спугнуть то доверие, что установилось между ними, а для нежного воркования, отличающее влюбленных от других людей, еще, видно, не пришло время.

Жена Юры встретила радушно, стол был уже накрыт, вскоре появился и сам хозяин, и началось привычное в таких случаях расслабление под тосты, анекдоты, шутливые признания и все понимающие взгляды.

Юра решил взять инициативу на себя и после третьего тоста «за любовь!» спросил гостью:

– Скажите, Мария Ильинична, сохранились ли какие-то документы, подтверждающие ваше родство с Лениным? Ведь нам, в конце концов, придется делать генетическую экспертизу.

Анатолий бросил на друга испепеляющий взгляд, но ничего не сказал.

Ульянова нисколько не удивилась этому вопросу. Ответила прямо и простодушно:

– Конечно, какая же я клуша! Я подготовила все копии нужных бумаг – свидетельств о рождении, справок, – они были выданы еще в двадцатые годы моим предкам, где прямо указано родство с Владимиром Ильичем. Она попросила Куркова принести из прихожей сумочку и достала оттуда прозрачный «файлик», в котором находились документы, в том числе и ее паспорт. Юрий внимательно изучил их, особенно долго он рассматривал паспорт, после чего шепнул Сивцову на ухо:

– Ей всего тридцать лет!

Анатолий догадывался, что свалившаяся ему сначала на голову, а потом на сердце гостья намного моложе его – как-никак ему самому вот-вот полтинник стукнет! Но он почему-то думал, что разница между ними еще больше, и поэтому никак не решался открыть Машеньке, как он назвал ее про себя, всю глубину своей симпатии.

– Что ж, экспертиза показала, что все ваши документы в порядке, и прокуратура может ходатайствовать о том, чтобы считать вас внучатой племянницей Ленина, – придав голосу серьезность, сказал Курков.

Мария Ильинична не поняла сразу, что Юрий шутит, и растерялась. Ее глаза раскрылись еще шире, отчего она стала похожей на мадонну со старинной иконы.

– Юрины шутки никто не понимает, кроме него самого, – обратившись к гостье, поспешил заметить Сивцов.

Она улыбнулась, и вечер продолжился в непринужденной атмосфере. Ее теперь ничего уже не могло омрачить: вопрос с родословной Марии Ильиничны был полностью решен. Она достала из сумочки еще один листок и развернула его. На нем оказалось генеалогическое древо Ульяновых, которые, как оказалось, изначально и вплоть до отца Ленина носили фамилию «Ульянины». На одной из самых последних «ветвей» располагались имя и отчество гостьи.

– Трудно быть внучкой Ильича? – спросила супруга Юрия.

– Сейчас нет, а раньше, еще в школьные годы меня всюду таскали, надо было выступать в школах, институтах, а один раз – даже в тюрьме. В общем, я ораторствовала детства, хотя все это мне не нравилось. А теперь, честно говоря, почти никто и не знает о моем существовании. Даже на работе! Мало ли на свете однофамильцев.

– А где вы работаете? – продолжила «допрос» жена Куркова, которой, видимо, хотелось перещеголять следователя-мужа.

– Я не революционерка, – засмеялась Мария Ильинична. – Просто бухгалтер в одной строительной компании, – и она шутливо продолжила: – Не привлекалась, в партиях не состояла, не замужем.

– А вот последнее нас интересует больше всего! – хитро воскликнула супруга Куркова. – Мы не хотим, чтобы Толик состарился холостяком!

– Да бросьте вы, – возмутился Сивцов. – Мне до пенсии еще далеко, все успею!

Сказав это, он вдруг ощутил какую-то чуть уловимую теплоту, которая обволакивала его и шла со стороны Машеньки. Он повернул голову и встретил ее взгляд. Зеленые искорки в ее глазах стали крупнее, они, как светофор, словно говорили ему: путь свободен.

Поболтали еще немного, правда, не говоря ни слова о расследовании, и в двенадцатом часу Мария Ильинична стала собираться. Сивцов вызвался проводить ее. Они ехали на трамвае, потом в метро, автобусе, и опять молчали, чувствуя, что слова не нужны.

Наконец, подошли к подъезду, где жил Сивцов. Мария Ильинична не позволила ему даже придумать слова на прощанье. Она просто и буднично сказала:

– Анатолий Михайлович, это же ваш дом. Куда вам глядя на ночь?! Как-нибудь разместимся. Пойдемте!

Сивцову вдруг захотелось взять ее на руки и бегом, через две ступеньки, вознести на свой одиннадцатый этаж.




6


Антону пришлось долго перевоплощаться, репетируя перед зеркалом роль приезжего охотника за длинным рублем. К счастью, он еще не успел обзавестись московским говорком и вполне мог сойти за украинца с востока. В принципе, для москвичей что Харьков, что Ростов, откуда он был родом, – почти одно и то же: мол, где-то там, на юге.

Следователи решили внедрить его на стройку гостиницы, где, как успел заметить Сивцов, требовались разнорабочие. Как подчеркнул Курков, такое единение с народом стало бы и хорошей трудотерапией для провинившегося младшего коллеги. Антону справили еще советский паспорт с украинской пропиской и справку о регистрации, нашли не бросающуюся в глаза простенькую одежду. Оставалось только «вытравить» остатки интеллигентности во взгляде и манерах. Этим и занимался Корицкий, стоя у зеркала.

– Хосподин прораб, – произносил он, акцентируя внимание на звуке «г», который должен звучать по-украински мягко, – дюжо хочется получить работу на вашей стройке. Я мнохо чего вмэю.

Получалось, вроде, неплохо, и к назначенному времени Антон почувствовал, что готов. Замысел был таким: сначала устроить Корицкого на работу, а потом через друга его отца запустить слух о том, что следствие намерено разобрать замурованный проем в тоннеле, проходящем неподалеку от территории стройки. Антону предстояло проследить: возникнет ли там суматоха, будет ли кто-то спускаться в канализационный колодец? Если это произойдет, значит – «горячо», и следователи идут по верному следу.

Прием на работу прошел на удивление легко. Прораб, даже не поинтересовавшись, действительны ли до сих пор на Украине советские паспорта, посчитал, что все документы в порядке, и оформил Антона временно, на три месяца. Утром следующего дня новоиспеченный разнорабочий по фамилии Ракицкий должен был прибыть на стройплощадку для доблестного труда на благо России, которую у него на родине в последнее время не особо-то жаловали, но все равно ехали сюда, чтобы «срубить трошки деньжат».

Справившись с первой частью задания, Корицкий позвонил домой, а потом, почти сразу, дяде Васе. Он передал привет от отца и услышал то, что хотел:

– Давай, Тоша, встретимся, давно не виделись.

Корицкий чувствовал странную раздвоенность: с одной стороны, долг требовал сделать все, чтобы нужная информация дошла до коммунистической верхушки, а, с другой, вести игру предстояло с близким для его семьи человеком, которого он знал с детства. Утешало единственное: тот использовал Антона втемную, а, значит, не был честен с ним. И это развязывало руки.

Василий Дмитриевич выглядел усталым: предвыборная гонка вступила в завершающую стадию, и приходилось много ездить по стране, убеждая избирателей голосовать за коммунистов.

– Накопал что-нибудь новенькое? – спросил он почти равнодушным тоном следователя.

– Представьте себе, накопал! – гордо ответил Антон.

– Ты, Тоша, прямо светишься! – заметил друг отца. – Не томи, рассказывай!

– Дядя Вася, это конфиденциальная информация, и я должен быть уверен, что вы никому ее не передадите, – тоном заговорщика зашептал Корицкий.

– Тоша, неужели ты мне не доверяешь?! – попытался возмутиться Василий Дмитриевич. – Мы же с тобой близкие люди.

– Хорошо, я скажу, но только вам, – согласился Антон. – Понимаете, для нашего дела опять создали группу, и теперь мы близки к разгадке. Не скрою, что на след нас вывел именно кондиционер, над которым вы смеялись.

– Ты, наверное, неправильно меня понял, – стал оправдываться старший товарищ.

– Ладно, не будем вспоминать, – успокоил его следователь. – Мы пришли к выводу, что где-то под землей оборудовано помещение, где держат до поры до времени тело Ленина. Для этого и понадобился кондиционер: надо же поддерживать температуру и влажность.

– А, может, вы просто начитались детективных романов? – осведомился Василий Дмитриевич. – Слишком уж все мудрено.

– Расследование покажет, – неопределенно отозвался Корицкий.

– И что вы думаете делать? – спросил старый коммунист.

– Завтра начнем ломать стену в тоннеле, но это строго между нами, – еще раз предостерег Антон.

– Вы что, до метро добрались? – рассмеялся собеседник.

– Дядя Вася, вы плохо о нас думаете, – сделал вид, что обиделся, Корицкий. – Метро тут не при чем. Дело в том, что в тоннеле, что проходит рядом с Ильинкой, знаете, там течет Неглинка, есть место, где недавно кто-то замуровал проем. Значит, оттуда пробивали ход в сторону Кремля. Думаю, мы сумеем найти его.

– Ну, Тошка, ты и фантазер! – воскликнул Василий Дмитриевич, при этом его лысина заблестела, будто ее облили маслом. – Хотя, может, и найдете что интересное. Говорят, под землей спрятана библиотека Ивана Грозного. Если наткнетесь на нее, археологи скажут вам спасибо.

Они поговорили еще немного, и друг отца начал собираться, объяснив, что ему еще надо на встречу с избирателями. Когда разошлись в разные стороны и Корицкий убедился в том, что старый коммунист исчез из поля зрения, следователь достал мобильный телефон и набрал номер.

– Все в порядке, Анатолий Михайлович, – сказал он. – Кажется, наша информация задела дядю Васю.

– Думаешь, клюнул? – спросил Сивцов.

– По крайней мере, он выглядел очень озабоченным, – объяснил Антон.

– Ладно, утром двигай на стройку и не спускай глаз с колодца, – проинструктировал младшего коллегу Анатолий.




7


Окружение Ленина – теперь эти люди могли с полным правом назвать себя апостолами – собралось на сей раз без Владимира Ильича. Тимофею Николаевичу пришлось объяснить пациенту, что ему необходим отдых, и погрузить его в глубокий сон.

Они обосновались в беседке и, поеживаясь от холода, стали обсуждать последние события.

– Вроде, все идет по плану, – отметил Иван Иванович. – Паники на биржах пока нет, но акции компаний, с которыми мы поработали, резко пошли вниз.

К моменту встречи с сайта voskres.com были атакованы еще несколько транснациональных корпораций с широким спектром продукции: в него вошли стиральные порошки и лекарства, бытовая техника и обувь, напитки и автомобили, одежда и парфюмерия и, наконец, самые разнообразные продукты питания.

– А что с финансами? – поинтересовался Якуб Алексеевич.

– Все в порядке, каждый день поток удваивается, мы переводим их на Кипр, и, полагаю, через неделю можно будет начинать операции, – ответил Филипп Петрович, который, в молодости отгоняв свое на машинах, добился больших успехов в освоении экономики. – К тому времени акции вообще начнут сбывать за бесценок.

– Знаете, – вступил в разговор Юрий Игоревич, – меня стало беспокоить поведение нашего подопечного.

– А в чем дело? – спросил лидер.

– Мне кажется, он начал понимать, что к чему, и ему это не нравится, – отозвался компьютерщик.

– Он как-то высказывался? – осведомился Матвей Павлович.

– Пока нет, но было бы лучше, если бы он прямо выразил свое неудовольствие, – поделился опасениями Юрий Игоревич. – Что у него на уме, Тимофей Николаевич?

Шрамоносец вздрогнул, словно его внезапно вытащили за шкирку из теплого океана мыслей, и, видимо, поэтому предпочел уклончивый ответ:

– Этого никто со стопроцентной уверенностью сказать не может. Тем более что наш пациент действительно думает спасти человечество. Один раз он уже сбегал, но тогда не совсем ясно представлял себе, с какой целью. Теперь, если он разуверится в нас, то пойдет на такой шаг вполне сознательно. И за ним наверняка последуют тысячи верующих.

– А не пора ли вывести его из игры? – то ли предположил, то ли порекомендовал Валерий Владимирович.

– Что вы имеете в виду? – возмущенно воскликнул Андрей Сергеевич, который и без сутаны священника выглядел как батюшка. – Устранить физически?

– Подождите, не спорьте! – погасил разгорающееся противостояние Иван Иванович. – Никто не посягнет на Владимира Ильича! В худшем случае мы вернем его туда, где его корни. Но пока такой шаг преждевременен. Кое-кто из вас находится в состоянии эйфории, считая, что мы уже добились поставленных целей. Но это не так. Нам многое предстоит сделать. И вполне возможно, что Ленин еще сыграет свою роль, когда это понадобится.

– Полагаю, нужно восстановить его доверие к нам, – глубокомысленно заявил Яков Захарович. – В конце концов, ему вовсе необязательно знать всю информацию, появляющуюся на сайте.

– А что, хорошая идея, – поддержал Петр Сергеевич. – Пусть думает, что мы двигаемся в его фарватере!

– Только можно ли это осуществить практически? – поинтересовался, обращаясь к программисту, Семен Константинович.

– В принципе, несложно, – ответил Юрий Игоревич. – Компьютер, который стоит на даче, можно запустить в автономном режиме, сделать для него вариант сайта, и будет полное впечатление, что он находится в Интернете. Думаю, полдня мне хватит.

– Самое главное, – вступил в разговор народный целитель Федор Леонидович, – чтобы была убрана вся финансовая информация. И желательно добавить отзывов людей со всего мира.

– Ну, их с избытком хватает на форуме, – заметил программист. – Надо только просеять все, что там размещено: есть резкие и даже грубые выпады против нашего Спасителя, – последнее слово он произнес без тени иронии и насмешки.

– Вот видите, выход нашелся, – подытожил Иван Иванович. – Подготовкой дайджеста займутся вместе с Юрием Игоревичем Яков Захарович и Матвей Павлович.

После этих слов все поняли, что пора расходиться. Вокруг беседки стояла почти сплошная пелена падающего огромными хлопьями снега, – на сей раз, наверное, уже настоящего – зимнего. Никто даже не задумался, чем станет белое покрывало для человечества: символом обновления или смертным саваном?!




8


«Она меня качала на волнах», – сладостное чувство, облеченное в простую с виду мысль, не покидало Сивцова с тех пор, как они остались вдвоем в его квартире. Как только закрылась входная дверь, какая-то неведомая сила бросила еще недавно незнакомых людей в объятья друг друга. Будто бы они и жили до сих пор лишь для того, чтобы однажды встретиться, а встретившись, постараться покрепче сомкнуть кольцо рук.

За окнами гудел и бурлил мегаполис, бросал поглощенных им людей то в жар, то в холод. А здесь все было естественно и по-домашнему тепло. Два уже не юных человека нашли каждый свою половинку посреди этого сумасшедшего бурлящего мира.

Машенька ласково отстранила Сивцова: «Подожди, я сейчас, приведу себя в порядок, жарко-то как!»

Сняв пальто и сапожки, она скользнула из прихожей к дверям ванной комнаты.

«Она, это она, я так долго искал ее!» – эхом отдавалось в голове Анатолия.

Он машинально, по заведенной привычке размещал вещи там, где им когда-то раз и навсегда было определено: куртку – на вешалку в прихожей, ботинки – на полочку там же, костюм и рубашку – на плечики в шкаф-купе, который он сам соорудил двумя годами ранее.

Оставшись налегке, Анатолий поежился и после недолгих раздумий взял спортивный костюм. Тихо рассмеялся, вспомнив, как в фильмах любовники в порыве страсти лихорадочно сбрасывают с себя одежду и обувь – нередко предметы туалета оказываются даже висящими на люстре.

Он обвел глазами комнату, в которой ничего не изменилось с приходом Машеньки. И все же она как-то преобразилась. Наконец, Анатолий понял, в чем дело, сначала уловив терпкий запах хвои, словно уже пришел Новый год, а потом, наткнувшись взглядом на охапку еловых лапок, стоящих в старенькой вазе на журнальном столике. За ним бессчетное число раз, скрючившись, Сивцов рисовал схемы, разбирая очередное дело, и слушал диктофонные записи. Когда и где Машенька успела раздобыть такой восхитительный букет, было для него загадкой. Но от этой, казалось бы, незначительной детали его холостяцкое жилье вдруг обрело тот семейный уют, которого ему так недоставало.

Его мысли прервали едва уловимые шаги: в комнату не вошла – вплыла в легкой дымке его новая мечта. На ней был желтый в голубых цветочках халатик, и вся она так и светилась чарующим светом. Ее золотые волосы заполнили все вокруг небесным сиянием.

Ночь оказалась самой удивительной в его жизни: в душе Сивцов склонен был даже присвоить ей эпитет волшебной. Нельзя сказать, что после развода у него не было женщин: время от времени какая-то дама возникала на холостяцком горизонте, но все они представлялись одинаково серыми, безликими, хотя и пытались удивить завидного по их понятиям жениха любовными изысками.

Машенька была простой и искренней. Она самозабвенно отдавала ему всю себя. Волна за волной, как ночное море, ласково накатывала на него любовь этой милой женщины-девочки. Притягивала до головокружения все его существо – и душу, и тело. Было впечатление, что весь он во власти этих страстных и желанных волн: они то поднимали его к небесной лазури, то опускали на золотую россыпь у берега. С Анатолием такого никогда не раньше случалось: он просто забыл о своем существовании, чувствуя, что с Машенькой они живут единым телом и единою душой.

Поцелуи перемежались разговорами, но это не походило на болтовню отпетых любовников: будто бы боясь расстаться на всю жизнь, они торопились узнать друг о друге как можно больше.

Как и Анатолий, Мария Ильинична вне работы вела замкнутый образ жизни, можно сказать, что определила себе роль добровольной затворницы. И если Сивцов отпугивал женщин своим чересчур серьезным видом, то Машенька действовала подобным образом на мужчин, как ни удивительно, неординарной красотой. Конечно, бывали случаи, когда с ней пытались знакомиться на улице или в транспорте, но она совершенно не реагировала на приставания: просто молчала, не показывая никакой заинтересованности, и ухажеры, сникнув, отступали. Не в ее правилах было ходить на дискотеки или в рестораны, где такая привлекательная женщина, конечно, немедленно нашла бы себе пару. Но все это казалось ей банальным и даже пошлым. В конце концов, каждый человек должен дождаться, когда судьба подарит ему встречу со своей половинкой, – считала она. И вовсе необязательно суетиться и искать своего единственного. Но признаться самой себе в том, что Толик – именно тот, ради кого она до сих пор жила, Машенька в эту ночь не решалась.

Сивцов все больше поражался тому, как одинаково устроены их души. Если выразить это одной фразой, то она звучала бы так: система против хаоса. Они походили друг на друга стремлением устроить вокруг себя мир так, чтобы все было ясно, понятно и логично, а каждая вещь находилась на своем месте. Но и он не признался в нахлынувших на него чувствах.

Утром он проснулся после недолгого сна очень рано и, не включая света, долго сидел рядом с Машенькой, шепча: «Наконец-то я тебя нашел, ты самая удивительная!» Он почувствовал, что счастье – быть просто рядом с любимой, когда она, объятая покоем, находится в его полной ласковой власти. Впервые ему не хотелось идти на работу, которая еще недавно была главным смыслом его жизни, а разгадка тайн криминального мира – самым увлекательным занятием.

Так же, не зажигая света, он сварил себе на кухне кофе, соорудил «двойной» бутерброд с ветчиной и сыром и, позавтракав, вышел из квартиры, тихонько закрыв за собой дверь. Со стороны он напоминал любовника, спешащего покинуть ложе страсти, чтобы не наткнуться на ревнивого мужа.

День предстоял очень непростой. По дороге созвонился с Корицким, и тот доложил, что уже находится на площадке, в робе и каске. Он получил задание очистить территорию от мусора, что давало возможность видеть все, что происходит на стройке, и постоянно держать в поле зрения канализационный люк.

В подземный тоннель решили проникнуть из другого колодца – несколькими кварталами ближе к площади Революции, чтобы не нарушить, что называется, чистоту эксперимента: важно было зафиксировать реакцию тех, кому проникновение в подземные глубины могло оказаться не по душе.

На месте уже ждали Игорь Кротов и Юрий Курков, который сначала хотел подтрунить над приятелем по поводу его ночного приключения, но в присутствии постороннего сдержал себя, что, правда, далось ему с большим трудом.

Игорь, облаченный все в ту же серую униформу с драконом, сразу же поддержал затею следователей:

– Мне эта замуровка уже несколько дней не дает покоя! Только о ней и думаю! Может, и в самом деле найдем что-нибудь стоящее.

Пока следователи переодевались в машине, подошли двое рабочих в зеленых куртках с оранжевыми буквами на спинах. Чтобы разобраться, что они означают, наверное, понадобился бы целый штат шифровальщиков. В отличие от других членов спонтанно образовавшейся группы они не испытывали никакого энтузиазма в отношении предстоящей работы, которую надо было проделать вручную, без компрессора и отбойных молотков. Следы вчерашнего веселья застыли мрачными масками на их лицах: те выражали скрытое недовольство и желание, побыстрее расправившись с невесть откуда свалившимся заданием, смыть утреннюю тоску несколькими бокалами пива.

– А кто потом заделывать будет? – хмуро спросил один из рабочих, который в отличие от другого, успел с утра побриться.

– Об этом можете не думать, – успокоил его Сивцов. – С вашим начальством обо всем договорено. Вам надо только сломать заложенный проем.

– Вы, монтеры, не бузите, – неожиданно вступил в разговор Кротов. – Если генеральной прокуратуре понадобится, пол-Москвы пророете.

Сивцов укоризненно посмотрел на Игоря, и тот замолчал.

– Нам-то что, – равнодушно произнес небритый рабочий. – Ломать – не строить! Только вот кувалду не взяли, только кирки. А если кладка толстая, они не помогут.

Кротов хотел было выругаться, заклеймив тупоумие «монтеров», но из уважения к следователям промолчал и направился к машине. Вскоре он вернулся, держа в каждой руке по увесистому молоту. Ему пришлось еще раз возвращаться – на сей раз за веревочной лестницей: металлические скобы в колодце показались Кротову ненадежными, и для подстраховки спустили вниз нехитрое сплетение из канатов и деревянных плашек.

Прежде чем оказаться под землей, Сивцов позвонил Корицкому.

– Ну что там у тебя? – поинтересовался он.

– Все тихо, – ответил Антон. – Никакой суеты. Правда, работенка мне попалась тяжелая, надо бы за нее отгул потом назначить.

– Это трудотерапия! – отрезал Анатолий и распорядился: – Продолжай наблюдение и учти, что связи в тоннеле, скорее всего, не будет, так что запоминай все, до самой малейшей детали.

Спуск и продвижение к цели прошли без приключений, если не считать того, что небритый рабочий выронил изо рта горящий окурок, и тот попал за шиворот Кротову, «притормозив» в том месте, где снаружи на спине была пришита эмблема. При свете фонарей огнедышащий дракон вдруг стал выпускать струю дыма. Игорю пришлось сбросить куртку, чтобы избавиться от предмета монтерской «диверсии».

– Под землей – не курить! – заорал он, затаптывая бычок, и посмотрел на Сивцова, ища поддержки.

– Слышали? – пришел на подмогу Анатолий, обращаясь к рабочим. – Это приказ!

Те ничего не ответили, решив мужественно пройти отпущенное им несправедливой судьбой испытание до конца, а там уже и расслабиться. Чтобы хоть как-то загладить свою невольную вину, небритый «монтер», оказавшись на месте, без промедления стал наносить удары киркой по замурованному участку стены. Почти сразу же к нему присоединился товарищ. Сначала только отлетали искры, да образовывались небольшие выбоины.

«Так можно проковыряться целую неделю!» – подумал Анатолий, и словно прочитав его мысли, рабочий с гладким лицом сменил инструмент и стал бить по стене кувалдой. Но и это ничего не дало: не образовалось даже малейшей трещины, а молот отлетал от забетонированной поверхности, как от резины.

– Вот уж горе-специалисты! – сказал Кротов, придав последнему слову пренебрежительный оттенок, и взял вторую кувалду. – Головой надо работать!

Он подошел к небритому «монтеру», жестом велел ему остановиться, а затем показал, как надо приставить кирку к стене. Сам же, размахнувшись, ударил по второму ее концу молотом. Острие сразу углубилось в бетон на пару сантиметров. Игорь продолжал наносить удары, и вскоре весь отрезок кирки до самой рукоятки вонзился в поверхность. Глядя на него, и Юрий со вторым рабочим стали проделывать то же самое, немного отступив от первой пары. Постепенно пробитыми отверстиями был «нарисован» квадрат, стороны которого равнялись примерно метру.

– Ну а теперь молотите! – скомандовал «монтерам» Кротов. – Что-что, а это вы умеете.

Рабочие стали одновременно наносить удары по квадратному участку. Им вторило гулкое эхо, пока к этому звуку не прибавился сначала едва слышный, а потом все более явственный треск. Наконец, в стене что-то крякнуло, и обозначенный отверстиями кусок обрушился внутрь.

Дрожь волнения пробежала по телу Сивцова: наверное, так бывает у хищников перед решающим броском на лакомую жертву. Он скомандовал рабочим:

– Вы остаетесь здесь и ждете дальнейших распоряжений!

Потом обратился к Кротову:

– Давай, Игорь, вперед, у тебя фонарь мощный! А мы за тобой.

Диггер легко протиснулся в проем, немного задержался, чтобы осмотреться, и, наконец, перевалился внутрь. Вторым пролез Анатолий, а следом за ним Курков.

За дырой оказалось довольно просторное помещение с выложенными желтым старинным кирпичом стенами и сводчатым потолком. Оно напоминало грот, сооруженный неведомо для каких целей. На полу, покрытом слоем пыли, отпечатались следы, скорее всего, сапог. Сивцов попросил Юрия сделать несколько снимков, и они осторожно двинулись к противоположной стене: до нее было метров десять, и справа от центра виднелся проход высотой чуть ниже роста человека. Туда же вели и отпечатки обуви.

– Кажется, наше предположение подтверждается, – заметил Курков, но Анатолий поднял согнутую в локте руку: дескать, не надо делать выводов раньше времени.

Жест оказался пророческим. По найденному подземному ходу они смогли продвинуться не более пяти шагов: он заканчивался бетонной преградой, причем, судя по виду материала, сооружена она была давно, возможно, несколько десятилетий назад. На поверхности виднелись выбоины: кто-то, вероятно, уже пытался проверить сооружение на прочность.

– Здесь замуровка капитальная, – прокомментировал Кротов. – Очень похоже на сталинские штучки, я такие уже видел.

Выслушав его замечание, Сивцов попросил диггера вернуться к проему и принести кувалду. Пока Игорь ходил, он внимательно осмотрел пол. Вскоре взгляд его наткнулся на пару окурков явно не сталинских времен – с желтыми фильтрами, рядом с которыми на бумаге виднелись латинские буквы названия. Судя по надписи «Flueras», сигареты были не американскими. «Флуераш»! – догадался Анатолий, – мэйд ин Молдова». Бычки поместили в полиэтиленовый пакетик, в это время подошел с молотом диггер. Размахнувшись, он ударил по бетону, но звук получился очень глухим.

– Боюсь, что весь ходок залит до самого Кремля, – сделал вывод Кротов.

Немного постояв у остановившей их преграды, следователи и диггер двинулись в обратный путь. Рабочие сидели прямо на берегу подземной реки, их темные фигуры напоминали изваяния хранителей подземного царства мертвых.

Выбравшись на поверхность, Сивцов достал мобильник и обратил внимание на то, что кто-то прислал ему SMS-сообщение. Это было для него неожиданным: ни он сам, ни его знакомые никогда не пользовались такой функцией. Но сразу читать письмо он не стал, а позвонил Корицкому.

– Ну, как обстановка? – спросил Анатолий.

– День прошел нормально, без эксцессов, – отозвался Антон.

Сивцов глянул на часы и понял, что в тоннеле они провели без малого шесть часов, хотя, как ему показалось, – не больше сорока минут. Он вспомнил слова Кротова, который говорил, что под землей время течет совершенно по-другому: порой ускоряется, а иногда, наоборот, плетется как черепаха.

– Ты конкретнее можешь? – надавил Анатолий.

– Подождите, здесь неудобно, – промямлил Корицкий. – Я сам перезвоню.

Через пару минут он вышел на связь и доложил: ничего, что говорило бы о беспокойстве, на стройке не наблюдалось. Видимо, выбранная следователями цель не встревожила преступников.

– Да я и сам уже об этом знаю, – согласился Сивцов. – Вызов оказался ложным.

Отпустив рабочих, которые чуть не рысью бросились на поиски алкогольного эликсира, следователи переоделись, и только тогда Анатолий догадался посмотреть, кто же ему написал сообщение.

Открыв его, он прочитал:

«Наверное, я что-то сделала не так. Приехала по важному делу, а оказалось – совсем за другим. Прости меня, если сможешь, но я сама не знаю, почему все так произошло? Но, по правде, я все понимаю и ни о чем не жалею. М.».

Анатолий почувствовал, как где-то около горла стало молотить сердце: почти так же, как еще совсем недавно кувалды били в бетонную стену. Он набрал ставший уже родным номер, но ему никто не ответил. Тогда Сивцов стал лихорадочно осваивать неведомую ему доселе грамоту написания телефонных писем. Юрий смотрел на него с удивлением и даже отпустил реплику: мол, не стихи ли ты, друг, решил написать, но приятель даже не удостоил его внимания.

В конце концов, на экранчике мобильника возникли следующие слова:

«Машенька, только не уезжай! Ты мне очень нужна! Давай, сходим сегодня в ресторан».

Ответ не заставил себя ждать. Ошалевший от счастья Анатолий смотрел на телефон, перечитывая послание:

«Приходи вечером домой. Я приготовлю ужин».




9


Ганченко попался на собственную удочку с наживкой и крючком. Так часто бывает с людьми: убеждая других в неоспоримости какой-то идеи, они ищут убедительные аргументы и, наконец, сами начинают в них свято верить. Рекламные копирайтеры бегут в супермаркеты за товарами, которым они собственноручно присвоили массу преимуществ, чаще всего не соответствующих действительности, руководители продолжают обласкивать однажды выделенного ими работника, хотя тот уже пренебрегает своими обязанностями, политики до хрипоты спорят с оппонентами, отстаивая ставшие нежизнеспособными идеи.

Евгений, будучи опытным журналистом, нутром чуял, что и в деле с «эликсиром праведников» вероятен подвох, но ничего с собой поделать не мог: он жаждал вечной молодости, и это непреодолимое желание заслонило все, что могло бы помешать осуществлению мечты.

«В конце концов, – размышлял он, – что я теряю? Каких-нибудь пару тысяч долларов. Но зато у меня появится шанс еще долгие годы наслаждаться жизнью. Да и в любом случае, такой опыт дает толчок для нового материала, и не исключено, еще более сенсационного и захватывающего, чем два предыдущих, уже давших и известность, и деньги».

Он скрупулезно высчитал все, что получил за прошедший год, включив сюда уже успевшие прийти гонорары из иностранных изданий. Десятая часть всех доходов выливалась в солидную сумму – на нее можно было купить машину, хотя последняя в городе, пораженном тромбами пробок, уже не представлялась чем-то крайне необходимым.

Благо, деньги он ни на что не потратил, поэтому легко отсчитал требуемую «десятину». Утром он стоял у окошечка кассы банка, заполнив необходимый бланк. Сотрудница нисколько не удивилась тому, что в графе «Назначение платежа» было вписано: «За тестирование на греховность». Вероятно, Ганченко оказался далеко не первым, кто вносил деньги с такой же странной целью.

Придя на работу, он попытался сразу же установить связь с божественным контролером, введя в специальные окошечки свои имя и фамилию, сумму и дату произведенного платежа, а также электронный адрес. Но компьютер выдал ответ: «Вы не внесли плату за суд Божий». Только на третий день, когда, вероятно, деньги журналиста, наконец-то, прошли через банковский счет, на экране открылась новая страница. Почти все ее пространство занимал триптих Иеронима Босха «Страшный суд». Там, как муравьи копошились грешники, погрязшие в своих пороках, и только несколько избранных праведников находились по обе стороны сидящего на небесном престоле Иисуса Христа. Под картиной была надпись, гласившая:

«Ты, раб Божий, Евгений Ганченко, предстал пред лицом Спасителя рода человеческого, восставшего из мертвых Иисуса Христа и Владимира Ильича Ленина! Достойно похвалы твое стремление к истине, сын мой! Начни главное в твоей жизни испытание и узнаешь, достоин ли земного Рая – Нового Иерусалима с вечной молодостью и одухотворенной жизнью?»

Когда Евгений прочитал эти фразы вслух, включив по журналистской привычке диктофон, на экране всплыла прямоугольная кнопка, на которой было написано: «Следуй за мной». Ганченко нажал ее курсором, и перед ним открылись вопросы с вариантами ответов и окошечками против каждого из них, где требовалось поставить галочку.

Заполнение теста заняло у журналиста почти три часа – вопросов оказалось, наверное, не меньше тысячи. Все формулировались так, чтобы человек не только признался в многочисленных грехах, но и указал степень своего падения. Например, вопрос «Смотрел ли ты с вожделением на женщин, и если смотрел, то сколько раз?» предусматривал такие варианты ответов: 10 и менее, 100, 1000 и больше. В тесте пытались также узнать, грубил ли Евгений своей матери, допускал ли, хотя бы в мыслях возможность убийства, пытался ли завести дружбу с детьми в развратных целях, верил ли в инопланетян, желал ли жену ближнего? Последний вопрос заставил Ганченко задуматься. В его случае – том страшном грехе, который всю жизнь не давал ему покоя, – нельзя было сказать, что происшедшее диктовалось только желанием обладать чужой супругой: подоплека была совершенно иной, в чем-то даже философской. Но вопрос не предусматривал его стихийного «коммунизма», и поэтому Евгений все же решил дать утвердительный ответ, хотя и выбрал самую малую градацию – менее 10 раз.

Наконец, он ответил на последний вопрос, гласивший: «Считаешь ли ты себя грешником?», поставив галочку против слова «да». После этого анкета закрылась, а на экране появились слова:

«Ты честно ответил на мои божественные вопросы, раб божий Евгений Ганченко. Приговор божественного суда будет направлен по электронной почте. Не отчаивайся, если он тебе не понравится: каждый человек заслуживает награды или кары по своим делам. Береги свою душу!»

Опустошенный, журналист до конца рабочего дня просидел у экрана компьютера, словно ожидая, что оттуда к нему снизойдет ангел и пригласит войти в ворота рая.

Наконец, он собрался с духом и зашел в электронный почтовый ящик. Во входящих письмах значилось одно новое сообщение с обратным адресом: sud@voskres.com. Как-то отрешенно Евгений открыл его и понял, что сбылись самые худшие опасения. В послании было написано:

«Ты, раб Божий, Евгений Ганченко, прошел через суд Спасителя рода человеческого, восставшего из мертвых Иисуса Христа и Владимира Ильича Ленина. Грехи твои не знают меры, нет ни одной божественной заповеди, которую бы ты не нарушил. Знай: ты не достоин земного Рая – Нового Иерусалима с вечной молодостью и одухотворенной жизнью. Но у тебя еще есть возможность искупить свои бесчисленные грехи праведной жизнью, замолить их, обращаясь к Господу. По прошествии года ты можешь еще раз предстать пред моим лицом. Береги свою душу!»

Евгений даже не пытался осмыслить направленное ему письмо: все вокруг стало серо, уныло и безразлично. Из этого состояния его вывел внезапно появившийся в его мозгу вопрос: «А хоть один человек получил положительный ответ?»




10


Разразившаяся на Нью-йоркской бирже паника почти полностью повторяла сценарий восьмидесятилетней давности. Как карточные домики, рушились котировки акций все большего числа известных и влиятельных компаний. «Титаники» мировой экономики с шумом уходили под воду, затягивая в образовавшиеся воронки сонм средних и мелких фирм. Казалось, всемирному разорению не будет конца, а акции, как и доллар, станут простыми бумажками, не имеющими никакой ценности.

Однако неожиданно на биржевых торгах началось оживление. В, казалось бы, совершенно безнадежной ситуации появились крупные игроки: они в огромных количествах стали скупать потерявшие значительную часть своей стоимости ценные бумаги транснациональных корпораций. Собственность, контроль над которой еще недавно владельцы не уступили бы ни за какие деньги, переходила к никому не известным фирмам, базирующимся в оффшорных зонах. Никто даже не мог предположить, что огромные богатства мира окажутся в руках двенадцати человек, затерянных в московском муравейнике.

Аналитические службы госдепартамента США, правительств других ведущих стран пытались понять, что же спровоцировало мировой кризис? Только португальскому исследователю удалось связать биржевой переполох с подувшим из России ветром божественных перемен: он первым написал об этом в лиссабонском экономическом еженедельнике. Вскоре все средства массовой информации стали наперебой обсуждать, действительно ли имеет отношение все происходящее к Откровению Иоанна Богослова, и чем крах сложившегося за сотни лет мирового порядка может угрожать человечеству?

В одной из известных и влиятельных американских газет писалось:

«Россия так же, как в 1917 году, вновь стала возмутителем мирового спокойствия. От имени того же человека, который во многом определил развитие человечества в двадцатом веке, нам предлагают и рай, и ад. Адом теперь называется вся наша обычная жизнь с неизбежной старостью и смертью. Раем – вечная молодость и, возможно, бессмертие. Но какова цена нового Эдема? Для человечества – крушение мировой экономики. Для отдельного индивидуума – плата звонкой монетой только за то, чтобы узнать, имеет ли он право претендовать на Новый Иерусалим.

Кто-нибудь пытался связать эти два явления? Не имеем ли мы дело с грандиозной аферой, не знающей в истории аналогов? На нашей доверчивости могут зарабатываться огромные деньги, которые вкладываются в обесценивающиеся акции корпораций – столпов мирового бизнеса. И кто знает, не окажемся ли вскоре мы все во власти единой глобальной компании, носящей название «Ленин», а планета Земля полностью станет коммунистической?!»

Для политиков все это стало настоящим откровением. Президент США незамедлительно позвонил своему российскому коллеге и довольно жестко попросил разобраться во всем, что происходит вокруг пресловутого воскресения революционного вождя.

– А вы, господин президент, в это верите? – невозмутимо спросил россиянин. Впервые его стране представилась возможность, ничего не предпринимая, взять реванш за поражение в холодной войне, за развал огромного и сильного государства, за унижения, которыми Запад постоянно «потчевал» Россию, расширяя свое военное присутствие у границ, заставляя ее друзей становиться врагами. Особого влияния крах транснациональных корпораций на жизнь в стране не оказал, разве что несколько сориентированных на заграницу олигархов стали испытывать трудности со сбытом своей продукции: котировки их акций поползли вниз. Но они почти сразу же были выкуплены новыми хозяевами, которые до поры до времени не пожелали обнародовать свои приобретения.

– Я не верю в чертовщину! – наконец, после паузы взорвался американец.

– Но вы же христианин, – урезонил его российский президент. – А в Священном писании предсказывается пришествие на Землю Мессии. Но как мы можем узнать, в каком облике он к нам явится?

– Давайте не будем вести теологических споров, – сбавив тон, сказал заокеанский лидер. – Сейчас самое главное – не допустить передела мира!

– Господин президент, но разве не этим занимается все последние годы ваша страна, – твердо возразил россиянин. – Вспомните Восточную Европу, Афганистан, Ирак, Косово!

– Мы принесли в эти регионы демократию! – заученной фразой ответил янки.

– Но если вы так ратуете за нее, то почему вас беспокоит человек, не нарушающий никаких законов? – парировал российский коллега. – Вспомните Христа, против которого сфабриковали дело, хотя он не совершал ничего противоправного, что, кстати, признал и сам Понтий Пилат.

– Но ваш фальшивый Спаситель посягнул на самые основы мировой экономики! – воскликнул американец.

– Я бы дал этому другое толкование, – оспорил россиянин. – Разве не рыночные законы дают полную свободу покупать и продавать?! Право производителей, используя инструменты маркетинга и рекламы, заставить потребителей выбирать их товары. Но покупатели могут проигнорировать их, что тоже – неотъемлемое право. Разве не так произошло? А уж насчет покупки акций можно и не говорить: они находятся в свободном обращении и любой желающий волен их приобрести.

Американский президент задумался не меньше, чем на минуту, возможно, даже успел проконсультироваться со своими советниками. Наконец, он произнес уже более миролюбиво:

– Я все же прошу вас, господин президент: разберитесь в сложившейся ситуации. Это пойдет на пользу взаимоотношениям наших государств.

– Мы попытаемся предпринять определенные меры, но строго в рамках закона, – пообещал российский лидер, и на этом сеанс связи закончился.

Он уже знал, что в стране царит воодушевление: извечный соперник, в последнее время лицемерно называвший себя другом, оказался, выражаясь языком бокса, в нокдауне. Особенно радовались коммунисты, устраивавшие то тут, то там стихийные митинги с сожжением «матрацных» флагов и чучел дядюшки Сэма. И хотя выборы в Государственную думу уже прошли и левые получили дополнительные голоса, правда, не так много, как планировали, но для них новая «американская трагедия» была настоящим подарком: ведь не за горами – президентские выборы, вполне возможно, что страна, наконец, одумается и повернет назад, в светлое коммунистическое будущее.

Сообщения о приближающемся крахе сверхдержавы с удовольствием читал Владимир Ильич Ленин. Для него соратниками специально просеивалась информация. Из нее выхолащивались сведения о массовой скупке акций, о доходах, которые могли быть получены от тестирования на праведность. Ввели и еще одно ограничение: ни при каких обстоятельствах на глаза вождя не должен был попадаться Якуб Алексеевич.

С особой радостью Ленин знакомился с отзывами, оставленными тысячами посетителей сайта на форуме. Обращаясь к нему, они благодарили за надежду, наконец-то дарованную небесами. «Обретя бессмертие, лучшие люди нашей планеты смогут построить справедливое общество, дух восторжествует над слабостями человеческого тела. Каждый, приходя в мир, должен быть достоин счастья, но неравенство, разделяющее нас еще при рождении, делает эту цель недостижимой для многих миллионов землян. И потом, в течение жизни, те, кто неспособен лгать и обирать ближних, оказываются оттесненными в нищету и прозябание. Но время дьявольских прихвостней прошло – теперь праведники будут устанавливать законы жизни на Земле. Хвала тебе, Господи! Слава тебе, наш родной Ильич!»

Для Ленина чтение многочисленных славословий не прошло даром. Он будто осознал свое величие, и это отразилось на его поведении. Ровный и спокойный тон в разговорах с соратниками сменился нетерпеливой требовательностью, а порой Ильич просто срывался на крик: особенно раздраженно он реагировал на советы, которые пытались дать ему опекуны.

В последний раз он накатил на Ивана Ивановича, потребовав, чтобы и ему дали эликсир праведников.

– Помилуйте, Владимир Ильич, на вас он не подействует, – спокойно ответил тот.

– Почему? – жестко спросил Ленин.

– У вас другая организация тела, не совсем земная, – не слишком уверенно заметил главный апостол. – Ваш образ будет всегда неизменным.

– Меня не устраивает ваше объяснение! – высокомерно заявил вождь. – Я уверен, что снадобье мне не повредит. А, обретя молодые силы, я смогу сделать для человечества гораздо больше.

– Но вы и так уже совершили главное – то, что всколыхнуло мир, – уклончиво обронил Иван Иванович.

– Этого недостаточно! – царственно изрек Ильич. – Я должен контролировать ситуацию, долг требует постоянного общения с народом. Кстати, почему вы держите меня взаперти? Человечество ждет, чтобы Спаситель непрестанно выступал с проповедями – как сказано: ныне, присно и во веки веков!

Он немного выждал, надменно глядя на собеседника, и добавил:

– Еще я хочу, чтобы вы, мои ученики, каждое утро собирались здесь и, преклонив колени, читали мне «Отче наш»!

Иван Иванович чуть не поперхнулся от такого требования. Однако он смог сохранить самообладание и спокойно произнес:

– Хорошо, Владимир Ильич, мы рассмотрим все ваши пожелания в ближайшее время.

Он понял, что подопечный становится опасным, пришла пора вывести его из игры.




11


Ганченко все больше чувствовал себя обманутым. Погрузившись в пучину Интернета, он искал людей, которые успешно прошли тест на праведность, но таковых не находилось. Правда, на форуме сайта voskres.com значились упоминания о счастливчиках, кому была дарована вечная молодость, однако журналисту не удалось связаться с ними, чтобы получить информацию из первых уст. В конце концов, он пришел к выводу, что эти сведения запустили сами создатели портала, чтобы страсти вокруг эликсира праведников не остывали.

«Меня использовали как легковерного дурачка!» – к такому выводу пришел Евгений, жизнь которого превратилась в непрекращающиеся споры с самим собой. Он много раз пытался дозвониться до ученого-волшебника, но неизменно натыкался на металлический равнодушный голос: «Абонент отключен или находится вне зоны досягаемости». Наконец, журналист разыскал номер телефона Института проблем долголетия, действительно, располагавшегося в том месте Подмосковья, где он дважды побывал. Приветливая секретарша проинформировала Ганченко о том, что Якуб Алексеевич уже не работает в данном учреждении, а куда он уехал, никто не знает. Ничего не смогла она сказать и об эликсире праведников, заметив, что, возможно, им и занимался ее бывший шеф.

Последним разговором Ганченко был буквально раздавлен. Ему казалось, что все в газете, начиная от главного редактора до самого последнего курьера, смотрят на него как на бесчестного фальсификатора, который ввел в заблуждение миллионы людей.

В довершение всего журналисту позвонили из Генеральной прокуратуры и попросили приехать для важного разговора. Евгений уже клял все: и собственную догадку, где искать Ленина, и восторженность, с какой он воспринял якобы воплотившуюся в жизнь мечту о бессмертии, и свое решение пройти испытание, чтобы узнать, достоин ли он сам обретения молодости?

В назначенное время он сидел в кабинете следователя по особо важным делам Анатолия Михайловича Сивцова, где находился и его коллега, представившийся Юрием Курковым. Собственно, он и нашел Ганченко, проанализировав публикации, связанные с Лениным, и придя к выводу, что именно этот журналист действительно знал нечто важное, в отличие от других, перепевавших его публикации и строивших на чужом материале свои догадки.

– Евгений Петрович, нам нужна ваша помощь, – сразу попытался расположить к себе собеседника Сивцов. – Надеюсь, вы понимаете, что фантасмагория с воскрешением Ленина, действиями против крупнейших мировых корпораций, появлением эликсира молодости зашла слишком далеко.

Ганченко кивнул. Он подумал, что судьба в очередной раз преподнесла ему подарок: следователи, рассчитывая на его поддержку, и сами помогут ему разобраться в том, что произошло.

Анатолий сделал паузу, еще раз сверив ход предстоящей беседы с указаниями, которые ему дал накануне Генеральный прокурор. Предложив вернуться к делу Ленина, шеф был приятно удивлен ответом подчиненного. Сивцов проинформировал его о том, что два убийства, похищение тела и появление человека, утверждающего, что он еще недавно лежал в Мавзолее, взаимосвязаны и находятся в разработке, чем и занимается созданная в свое время группа. И уже есть вполне правдоподобная версия, кому и зачем все это понадобилось. Остается только найти мумию вождя, и тогда клубок распутается сам собой. «Генералу» доклад понравился и он пообещал вновь оформить создание группы приказом и, заканчивая разговор, попросил Сивцова докладывать о результатах следствия только лично ему: события, развернувшиеся вокруг Ленина, «раскрутили» серьезные международные процессы и пока неясно, выиграет от этого Россия, или нет. Так что спешить с обнародованием результатов расследования не нужно.

– Но я попрошу вас об одном, – продолжил беседу с Ганченко Анатолий. – Все, о чем мы станем говорить, не может быть использовано в ваших публикациях, более того, никто об этом не должен знать до того времени, пока следствие не будет закончено и я не дам разрешение на обнародование его результатов. Но в любом случае, если вы согласитесь честно сотрудничать с нами, получите неоспоримое преимущество перед коллегами и даже напишите книгу. А сейчас давайте выполним небольшую формальность.

Он протянул журналисту лист бумаги, который тому нужно было подписать. Набранный текст гласил, что Ганченко обязуется хранить тайну следствия по делу о похищении тела Ленина и использования его имени в мошеннических целях.

Евгений, не задумываясь, поставил свою роспись и, не дожидаясь вопросов следователей, сам начал говорить:

– Думаю, больше всего вас интересует, где может скрываться Ленин? Мне удалось разыскать это место.

Курков, стоявший у окна, после его слов присел, а Сивцов, наоборот, привстал из кресла.

– Евгений Петрович, что же вы молчали раньше! – воскликнул он.

– Во-первых, никто не называл воскрешение Ленина преступлением, – с достоинством ответил журналист. – А, во-вторых, у меня создалось впечатление, что он находится как бы в изоляции, то есть его держат там чуть ли не насильно.

Ганченко рассказал следователям о подмосковном особняке, откуда, возможно, Ленин пытался совершить побег, о том, что сам он не решился проникнуть в здание и парк, окружающий его, не зная, как смогут отреагировать вероятные надсмотрщики.

– Вы готовы показать нам это место? – осведомился Анатолий.

– Конечно, мне и самому интересно побывать там, – отозвался журналист.

– Хорошо, – заключил Сивцов и сменил тему: – А теперь давайте поговорим об Институте проблем долголетия и его директоре, Якубе Алексеевиче Громыко. Вы давно его видели?

– Больше месяца назад, – сказал Ганченко. – Я пытался разыскать его по телефону, но тот заблокирован. В институте сообщили, что директор уволился и о его местонахождении ничего не известно.

– Мы тоже располагаем такой информацией, – заметил следователь. – Добавлю, что мы изучили личность этого человека. Он вдовец, проживает в Москве, но давно не появлялся в своей квартире. У него есть взрослый сын, и он также исчез из поля зрения: уволился с работы, а соседи по месту жительства не видели его несколько недель.

– Вы говорите сын? – поинтересовался журналист, почувствовав, как внутри зашевелилась смутная догадка.

– Да, и нам удалось достать фотографии обоих представителей семьи Громыко, – произнес Сивцов и достал из ящика стола две карточки. – Мы хотим, чтобы вы посмотрели на них.

На одном снимке был запечатлен солидный седовласый мужчина – тот Якуб Алексеевич, с которым в первый раз встретился журналист, и Евгений подтвердил следователям, что это действительно директор института Громыко. Второе фото бросило Евгения в пот: именно изображенный на нем молодой человек, удивительно похожий на своего отца, во время второго посещения института утверждал, что он – омолодившийся Якуб Алексеевич.

– Они меня провели! – воскликнул Ганченко. – Надо дать опровержение!

– Евгений Петрович, вы же дали письменное обязательство! – остановил выплеск эмоций журналиста Сивцов. – Пока никаких опровержений. И не мучьте себя: вы добросовестно заблуждались, от этого никто не застрахован. Сейчас гораздо важнее найти концы всей этой истории. Думаю, в институте мы ничего нового не узнаем, только вспугнем Громыко, если у него там остались осведомители. А вот в самом тайнике, где может находиться Ленин, побывать нужно. Вы сегодня свободны?

– Ради этого я брошу все! – обрадовался Евгений, хотя и дел-то у него никаких не было – в последнее время он не мог ничего писать: все его время занимали мысли о несостоявшемся бессмертии.

– Прекрасно! – заключил Анатолий. – Через несколько минут и поедем. Я только распоряжусь, чтобы нас сопровождала группа омоновцев. Вдруг придется кого-то задержать.

Евгению выдали бронежилет, и через два часа группа – в нее вошли еще шесть автоматчиков – подъехала на микроавтобусе к участку дороги, соединяющей станцию с особняком. Она не была расчищена от снега и, судя по всему, здесь уже давно никто не ездил. Оставшиеся пару километров преодолели пешком, разделившись метров за триста до забора, в который упиралась трасса, на две команды.

Никаких признаков жизни здесь не чувствовалось, белое безмолвие нарушалось только слабыми порывами ветра, насвистывавшего унылую мелодию в ветвях деревьев. Мощные ворота и калитка были заперты, и вряд ли без техники или хотя бы старинных стенобитных орудий удалось бы сломать преграду.

Ганченко, почувствовав себя важной фигурой в начавшейся шахматной партии, повел группу вдоль забора, туда, где болтались, открывая проход, две доски. В пылу он не замечал, как снег втрамбовывается внутрь ботинок, и упрямо прокладывал следы по снежной целине, облегчая движение следовавших за ним людей.

Оказавшись на месте, Сивцов, придав жесту максимально возможное дружелюбие, отстранил журналиста и первым заглянул в образовавшийся в заборе лаз. Он отметил, что в парке не отпечаталось ни единого следа, весь он был засыпан снегом, казавшимся первозданным. Подождав минут пять и удостоверившись, что никакого движения ни в доме, ни вокруг него нет, Анатолий дал команду идти на «абордаж» и сам первым втиснулся в проем.

Они подходили к дому, разделившись уже на три группы, и вскоре окружили его с тыла и двух флангов. Осторожный осмотр внутренних помещений через окна привел к выводу, что в здании, скорее всего, никого нет. Этому нашлось еще одно подтверждение: добравшись до фасада, команда убедилась, что все пространство перед входной дверью покрыто сплошным слоем нетронутого снега.

Несколько минут потребовалось на то, чтобы, вынув стекло, открыть одно из окон, куда проникли следователи, журналист и двое омоновцев – оставшимся четверым была дана команда занять позиции у каждой из сторон особняка.

Весь первый этаж занимал обширный холл, на полу которого виднелось множество грязных следов: создавалось впечатление, что люди в спешке ходили взад и вперед, видимо, вынося что-то из здания. Поднявшись на второй этаж, стали по очереди открывать расположенные здесь комнаты. За исключением находящегося посередине туалета, все они напоминали гостиничные номера со стандартным набором: койка, тумбочка, стул, журнальный столик, зеркало, картина. И только в самом конце коридора оказалось более просторное помещение, где стояла больничная кровать и несколько столов: на них вырисовывались свободные от пыли прямоугольники. Возможно, это были следы от компьютеров или других электронных устройств.

– Что-то вроде реанимации, – произнес доселе молчавший Курков, у которого в прошлом году умер в больнице тесть. В дни болезни зятю приходилось навещать его в специальной палате, заставленной мигающими приборами.

– Не исключено, что здесь производились опыты, – предположил Ганченко.

– Если это так, то «кроликом» вполне мог быть Ленин, – подытожил Сивцов.

Они внимательно осмотрели комнату и кровать, но ничего, что могло бы представлять интерес, не нашли. Простыня, наволочка и пододеяльник оказались чистыми, без каких-либо пятен, вокруг кровати не оказалось никаких бумаг или предметов.

– Ладно, пришлем сюда криминалистов, может быть, обнаружат чьи-нибудь «пальчики», – бросил Анатолий, хотя сам не верил в успех этой затеи.

Группа спустилась вниз и здесь, наконец, нашлись некоторые улики. Перебирая книги на стеллаже, Курков обнаружил Евангелие: его страницы были испещрены подчеркиваниями и пометками, особенно в разделе, озаглавленном «Откровение Святого Иоанна Богослова». На полях виднелись слова: «общество потребления», «ТНК», «реклама», «СССР».

– Это он, его мысли! – вскричал Евгений и объяснил следователям, что именно от найденной книги берет начало толкование Лениным прошлых и грядущих событий.

Томик поместили в пластиковый пакет – для дальнейшей экспертизы. Еще два часа ушло на перелистывание и перетряхивание всех других книг, находившихся на стеллаже. Впрочем, это ничего не дало: никаких пометок или других следов они не носили.

Сивцов подошел к окну, чтобы убедиться, что охранник находится на посту, и тут его взгляд наткнулся на небольшую изящную расческу, лежавшую на подоконнике.

«Какая-то кукольная», – подумал он, заметив, однако, что в зубьях запуталось несколько неестественно толстых волосинок, никак не похожих на нейлоновые кудри игрушечной Барби.

– Юра, иди сюда, – позвал он друга.

Вместе с Курковым подошел и журналист, который не хотел упустить ни одной мелочи в неожиданно свалившемся на него приключении.

– Ты когда-нибудь видел такие расчески? – спросил Юрия Сивцов, показывая на лежащий предмет.

– Больно маленькая! – сделал вывод Курков. – Что ею можно расчесывать?

– Я знаю! – вмешался Ганченко. – У нас в редакции есть бородач, который пользуется почти такой же.

– Для бороды? – размышляя над найденной гипотезой, протянул Анатолий. – Вполне возможно. У Ленина есть борода, значит чем-то нужно приводить ее в порядок.

Он еще подумал и, наконец, воскликнул:

– Может быть, сегодня это главная находка! Если волоски принадлежат нашему Ленину, нам, по крайней мере, удастся выяснить, действительно ли он является вождем пролетариата!




12


В молекулярно-генетической лаборатории ничего сверхъестественного не случилось. Все происходило так, как в обычной поликлинике. Единственное отличие заключалось в том, что здесь не было никакой очереди, и Марию Ильиничну приняли сразу же после того, как она предъявила направление из Генеральной прокуратуры.

– Вообще-то в пятницу мы стараемся не брать пробы, – заметила невысокая женщина в белом приталенном халате и с рыжими локонами волос, выбивающихся по обеим сторонам накрахмаленной шапочки. – Но вы, я вижу, издалека, так что сделаем исключение.

Она ловким движением, так, что Мария Ильинична почти не почувствовала боли, проколола вену на локтевом сгибе и набрала в шприц толику крови. На этом процедура закончилась. Правда, в дополнение к обыденному «вампирству» из ее прически выстригли крохотную прядку золотистых волос.

Вернувшись в квартиру Сивцова, женщина-девочка вдруг подумала, что все, ради чего она приехала в столицу, выполнено, и теперь ничто не должно удерживать ее здесь. Однако она понимала, что это неправда. За то время, что Ульянова пробыла в Москве, в ее жизни случилось нечто настолько важное, что она даже не могла оценить масштабы.

Мария Ильинична налила чашку чая и, отпивая его маленькими глотками с большими перерывами, стала разбираться в себе.

Самая главная перемена, перевернувшая ее жизнь, заключалось в том, что она сблизилась с Сивцовым. Будучи бухгалтером, до этого она привычно делила все происходящее на две группы: дебит и кредит, приход и расход, причисляя к первой все положительное, а ко второй – не совсем желательное, сомнительное, то, что могло создать проблемы в будущем. И задача заключалась в том, чтобы всегда складывалось положительное «сальдо»: надо просто избегать ненужного «кредита». Но на сей раз бухгалтерская классификация была бессильна отнести все, что происходило между ней и Анатолием, к «приходу» или «расходу». Мария Ильинична чувствовала, что не может раз и навсегда определить место новым чувствам в своей жизни. Она боялось самого слова «любовь», которое уже однажды сыграло с ней злую шутку.

Наверное, она была чересчур романтичной, когда полюбила незадолго перед окончанием университета парня с параллельного потока, казавшегося ей самым умным и красивым. Марии хотелось каждое утро видеть в его глазах искры любви и слышать нежный шепот, говорящий о том же. Сама она не жалела нежных слов и считала, что любящий человек говорит сокровенные слова так же легко, как дышит.

Но без устали делая шаги навстречу избраннику, она ощущала под ногами пустоту. Для него будто бы было принципом: не говорить ни слова о любви. Сколько девушка ни пыталась узнать, почему заветная фраза может быть обременительной, вразумительного ответа не услышала. Он говорил ей: зачем тебе это надо, мы ведь и так вместе.

Такие отношения никак не устраивали Машу. Она раз за разом задавала себе вопросы: почему он такой бездушный, разве не понимает, что мне жизненно важно каждый день знать, любит ли он меня? Если нет, то зачем эта игра, в которой я оказываюсь просто куклой в его руках?!

В конце концов, она стала утешать себя тем, что, видимо, Бог решил подвергнуть ее испытаниям, послав любовь, перемешанную со страданием. Конечно, долго так продолжаться не могло, все постепенно стало заканчиваться: поцелуи, взгляды, встречи. Окончательный разрыв наступил после получения дипломов: черствый возлюбленный, не простившись со своей девушкой, отбыл по месту распределения – куда-то в Сибирь. Последняя их встреча оказалась для Маши роковой: вскоре она поняла, что даже от несуществующей любви бывают дети…

И теперь, встретившись с Сивцовым, она даже в мыслях не допускала, что ее вдруг нахлынувшие чувства и есть та самая любовь, о которой мечтают восторженные барышни. Себя она к таковым уже не причисляла.

Поэтому она ничего не сказала Анатолию о том, что у нее есть восьмилетняя дочь Полина, и ее отчество, естественно, было Ильинична.

Правда, наступали мгновения, когда казалось: прозвучи из уст Толика «люблю!», и она раскроет все лепестки своей души, откуда прозвенит колокольчиком ответное: «И я тебя люблю!» Но Сивцов тоже или не решался сделать это, или сознательно исключил заветное слово из своего лексикона, по крайней мере, оно ни разу не прозвучало.

Но все равно это почти не мешало им наслаждаться общением друг с другом. Вдвоем они успели посмотреть все премьеры в столичных театрах и потом, обсуждая увиденное, удивлялись, как созвучны их мысли. Во всем они искали запредельные глубины, докапывались до самых изначальных причин, толкавших героев на те или иные поступки. Было только одно негласное табу: ни слова про любовь!

Но что-то же толкнуло ее, всегда сдержанную и даже неприступную, в его объятия? Более того, ведь именно она стала инициатором близости в ту первую ночь! Сам Сивцов никогда бы не решился сделать первый шаг, Мария Ильинична это прекрасно понимала. И тогда, и потом, когда они бережно обнимали друг друга, ища и находя ни с чем не сравнимую теплоту и нежность, она ловила себя на мысли, что именно с ним, ставшим ей дорогим человеком готова без сожаления провести всю оставшуюся жизнь.

«Это любовь, и не надо себя обманывать! – горько думала Ульянова, приходя снова и снова к мучительному выводу. – Именно поэтому мы должны расстаться!»

Что наталкивало ее на такое неожиданное заключение? Пресловутая женская логика? Страх перед семейной жизнью, когда любовь растворяется в едкой кислоте однообразного быта? Опасение, что ее дочь, ее кровиночка, ее Полиночка не примет чужака, а тот, в свою очередь, не найдет с ней общего языка? Или вообще, боязнь и недоверие ко всем существам мужского пола – эти чувства преследовали и мать, и бабушку, и прабабушку, а у самой Марии Ильиничны, видимо, они были уже запрограммированы на генетическом уровне?

«Жаль, что экспертиза, для которой я сегодня сдала кровь, не дает ответ на этот вопрос, – с печальной иронией подумала женщина-девочка, допивая чай. – Но в любом случае я не хочу стать для Толика обузой. Ведь, в конце концов, кто я для него? Он вполне может считать меня провинциалкой, начавшей охоту за столичным женихом, да еще из Генпрокуратуры! Нет, лучше закончить наши отношения красиво. Пусть проведенные нами вместе дни и ночи останутся в памяти как самые светлые и счастливые!»

Ульянова приняла решение. Она собрала вещи, аккуратно укладывая их в небольшой чемодан на колесиках. Потом извлекла из сумки блокнот, вырвала из него листок и круглыми законченными по своей форме буквами написала: «Анатолий Михайлович! Огромное Вам спасибо за все, что Вы сделали для меня. Я выполнила все, что необходимо. Уверена, что Вы доведете наше дело до конца. Поэтому могу спокойно вернуться домой. Мне было с Вами очень хорошо».

Она положила записку на кухонный стол, прижала ее ключом и вышла из квартиры, захлопнув за собой дверь.




13


Корицкий быстро вжился в роль разнорабочего: он, артистично имитируя акцент, балагурил с другими строителями, попивая в конце смены пивко, смачно плевался и курил исключительно «Приму», которая, правда, поначалу драла глотку, будто мстя за годы, проведенные Антоном в компании заокеанского верблюда – «Кэмэла». Тяжело ему давалось только одно – сама работа, жестокая и изнурительная. Но даже в полном изнеможении он не забывал, с какой целью «записался» в строители. Корицкий внимательно вслушивался в разговоры всех аборигенов стройплощадки и появлявшихся здесь гостей, ощупывал взглядом подозрительные места, особенно его интересовали подвальные помещения.

Наконец, в один из дней он попал в подземную часть здания, откуда прораб распорядился вынести несколько десятков труб. Никто его во время этой работы не контролировал, и Антон сумел осмотреть все, что находилось внизу. Поначалу ничего, что могло бы вызвать интерес, он не обнаружил. Все пространство представляло собой обширную площадку, где, скорее всего, планировалось устроить подземную автостоянку. Вдоль стен были проложены трубы отопления, водопровода, канализации. В нескольких местах в стену врезались не очень обширные проемы, где вероятно, планировалось установить какое-то оборудование. Но один отсек оказался длиннее остальных и заканчивался тяжелой металлической дверью с врезным замком. Корицкий безуспешно подергал за массивную железную ручку и понял, что без ключа или автогена здесь ничего не получится. Он зарисовал в блокноте расположение всех помещений подвала, в том числе и подозрительного, и вновь взялся за тяжелый труд.

В конце дня он осторожно попытался выяснить у рабочих, не знают ли они что-нибудь о комнате с железной дверью, где можно было бы неплохо посидеть за бутылочкой вина, но никто про таинственный отсек в подвале ничего не слышал.

Через час все в той же пролетарской одежде он уже сидел в кабинете Сивцова и докладывал о своих поисках.

– А что здесь странного? – немного невпопад спросил Анатолий. После того, как он увидел Машенькину записку, мысли все время возвращались к этому вечеру. Первым желанием было схватить такси и мчаться на вокзал, чтобы вернуть женщину, ставшую для него самым близким на свете человеком. Но Сивцов не сделал этого: сначала ему надо было разобраться, что же произошло? Почему она даже не захотела с ним попрощаться? И, наконец, кем он был для нее – минутным увлечением, гостеприимным хозяином, должностным лицом, помогающим решить важную проблему или кем-то еще?

Перебирая варианты, он понял, что ничего не знал о настоящей жизни этой женщины-девочки. И если она посчитала нужным так резко оборвать отношения, значит, просто не видела их общего будущего. Тем более, что о своих чувствах к нему она не сказала ни слова.

В любом случае он не собирался быть навязчивым. Может быть, когда будут готовы результаты молекулярно-генетической экспертизы, он позвонит Марии Ильиничне и сухо изложит заключение экспертов. И как бы ему ни хотелось спросить, почему она так внезапно уехала, он этого не сделает.

– Там в подвале еще ничего не оборудовано, – голос Антона вернул Сивцова к реальности. – Голые стены, трубы и вдруг – на тебе! – капитальная железная дверь. Что-то же за ней должно скрываться?

– Да, вопрос есть, – неопределенно отозвался Анатолий. – Кстати, туда подведены еще какие-нибудь коммуникации?

– Я ничего не заметил, – сказал Корицкий. – Разве что скрытая электропроводка…

– А это мысль! – поддержал его Сивцов и добавил: – Знаешь что, побудь еще денек на стройке, а мы подумаем, как подобраться к дверце папы Карло. Ключик вполне может оказаться золотым.

Он взял у младшего коллеги нарисованный план и положил его рядом с картой Красной площади. Получалось, что дверь была сориентирована как раз в сторону Мавзолея.

– Неужели все так просто?! – воскликнул Анатолий, но не успел закончить фразу: в кабинет ворвался взбудораженный Курков.

– Нашли молдаванина! – с порога закричал он. – Он сейчас в сорок седьмом отделении.

День оказался очень удачным. Уже через полчаса следовательская троица оказалась в Замоскворечье, где милиция задержала гражданина Молдавии Павла Вырлану – одного из тех, что значились в списке Куркова. Это был жилистый смуглый мужчина лет тридцати, напуганный невеселой перспективой депортации на родину: регистрация у него закончилась два месяца назад. Еще сильнее он взволновался – даже опущенные вниз кончики усов стали дрожать, – когда Сивцов, представившись, сказал, что скромным гастарбайтером интересуется Генеральная прокуратура.

– Я ни в чем не замешался! – путая слова, начал защищаться молдаванин.

Сивцов жестом остановил его и дружелюбно сказал:

– Павел, вы не волнуйтесь, мы даже сможем продлить вам регистрацию – как важному свидетелю, правда, капитан? – последние слова предназначались сидящему в кабинете милиционеру, который утвердительно кивнул головой.

– Я только работаль, ничего не видель, – мягко произнося звук «л», упрямо твердил молдаванин.

– Вот как раз это нас и интересует, – остановил его «причитания» Анатолий. – Мы знаем, что вы выполняли земляные работы на строительстве гостиницы на Ильинке, рядом с Красной площадью. Что конкретно вы там делали?

Вырлану сжался, будто ожидая удара, но, немного поразмыслив, ответил:

– Я копаль.

– Что это было: котлован, траншея или подземный ход? – продолжал Сивцов.

– Мы копали в подвале, делали тоннель, – отозвался молдаванин.

– Длинный? – спросил следователь.

– Мы работали больше недели, – по-своему измерил Вырлану.

– А сколько метров? – не выдержав, вмешался в разговор Курков.

Молдаванин посмотрел на Сивцова, словно спрашивая, нужно ли ему отвечать, и не заметив с его стороны протеста, выдавил:

– Я не мериль, но, думаю, больше пятидесяти метров.

– Как шел тоннель – прямо или вниз? – вернул инициативу Анатолий.

– Под уклен, – проговорил молдаванин.– Правда, не очень круто.

– Сколько градусов? – попытался уточнить следователь.

– Примерно вот так, – показал рукой Вырлану.

– Наверное, тридцать, – сообразил Курков.

– А что было конечной целью? – поинтересовался Сивцов.

– Я не поняль, – растерялся Павел.

– Куда этот тоннель вывел? – по-другому сформулировал вопрос Анатолий.

– Мы дошли до стенки, и нас отпустили, – отозвался Вырлану.

– А из чего сделана стена? – спросил следователь.

– Там быль очень старый кирпич, – сообщил молдаванин.

– Тоннель изгибался или шел прямо? – продолжил допрос Анатолий.

– Все время только прямо, – подтвердил гастарбайтер.

– Вы можете показать на плане, где вы начали копать? – осведомился Сивцов.

– Наверное, могу, – ответил Вырлану.

Перед ним положили листок с рисунком Корицкого. Молдаванин довольно долго изучал его, поинтересовался, какой стороной здание, размещавшееся над подвалом, «смотрит» на Красную площадь, а затем показал точку, где Антон пометил железную дверь.

По просьбе Сивцова милиция продлила молдаванину регистрацию в Москве, обязав его проживать по указанному Вырлану адресу и дважды в неделю отмечаться в отделении.

В тот вечер троица засиделась в прокуратуре допоздна. Стало ясно, что злоумышленники подобрались к Мавзолею по древнему тоннелю, к которому прорыли подземный ход со стройплощадки. Это представлялось удобным: землю можно было беспрепятственно вывозить самосвалами, что не вызвало бы никаких подозрений.

Оставалось решить: как действовать дальше? Очевидное предложение, выдвинутое Корицким – взломать дверь и пойти по следам преступников – при ближайшем рассмотрении оказалось неприемлемым.

– Мы можем не узнать самого главного – кто хозяин норы?! – резонно заметил Курков.

– Прижмем прораба, начальника стройки, они и расколются! – горячился Антон.

– Не думаю, – урезонил его Сивцов. – Они сошлются на какие-нибудь коммуникации, которые предполагалось проложить, но правды не скажут. Да и, вполне возможно, что прораб ее и не знает. Вот если бы нам врезаться в тоннель откуда-то со стороны. Тогда смогли бы застать преступников врасплох.

– А почему бы не сделать это из того грота, что мы обнаружили? – не то спросил, не то предложил Юрий. – Ведь кто-то же пытался сначала именно оттуда выйти на старый подземный ход!

– Но там же все забетонировано! – возразил Анатолий.

– Нам надо будет идти не прямо, а вбок, чтобы наткнуться на прорытый тоннель, а его направление мы знаем, – объяснил Курков. – Единственная проблема – глубина. Но если нам известна начальная точка залегания тоннеля и предполагаемый уклон не более тридцати градусов, то мы все сможем рассчитать. Антон же проследит за подвалом, но я думаю, что сейчас вряд ли кто воспользуется этой дверью, по крайней мере, днем: преступники, зная, что мы ищем где-то рядом, не отважатся раскрыть себя.

– Значит, еще несколько дней горбатиться! – вздохнул Корицкий.

– Ничего, Антон, ради общего дела можно и потрудиться, – вынес решение Сивцов.

Они склонились над картой и пришли к выводу, что копать придется не более пяти-семи метров, а грунт можно сваливать прямо в гроте.

– Наши «монтеры» вряд ли обрадуются такой перспективе, – весело воскликнул Юрий. – Зато диггер Кротов будет просто счастлив!

– Нет, Юра, не все так просто! – остановил его Анатолий. – Нам необходим четкий план. Во-первых, врезка не должна быть обнаружена, а во-вторых, нужна уверенность в том, что хозяева придут в свое подземелье. Так что давайте думать! А тебе еще одно задание: разузнай все о сайте в Интернете, с которого новоявленный Спаситель общается с народом.




14


Всю ночь Ленина во сне преследовал тот же голос, который в особняке звал его на свободу. Теперь он звучал еще более настороженно, другими были и слова: «Сева, тебе грозит опасность!»

Он проснулся разбитым, раздавленным ночным наваждением, тревога колокольным набатом продолжала стучать в висках.

К своему удивлению Владимир Ильич обнаружил всех соратников: мирно беседуя, они пили за круглым столом в холле чай. Увидев вождя, они прервали разговор, поднялись со стульев и окружили его полукольцом.

– Отче наш, – безо всякого вступления басом затянул отец Андрей.

– Иже еси на небеси, – подхватили остальные.

Теплая успокаивающая волна обволокла тело Ленина, как бы компенсируя непонятные душевные страдания, навалившиеся на него ночью. Каждое слово молитвы, обращенной к нему, Спасителю рода человеческого, вызывало у него чувство умиления и благодарности ученикам. Ему казалось, что ноги отрываются от земли, а фигуры стоящих рядом соратников становятся все меньше и меньше. Еще минута, и вождь расплакался бы, и, может быть, стал просить прощения у тех, кому в последнее время перестал доверять.

Но случилось неожиданное. Вместе со словами «ибо есть сила твоя, и воля твоя, и слава твоя», апостолы вплотную приблизились к Ленину и сомкнули кольцо.

– Отныне и присно и вовеки веков! – пропел священник, и вождь понял, что оказался в ловушке. Его уже крепко держали за руки, откуда-то появилось длинное белое полотно, которым стали пеленать вождя.

«Саван!» – пронеслось у него в мозгу, он хотел закричать: «Что же вы делаете, Иуды?!» – но понял, что все протесты бесполезны.

«Видно, мне опять суждено умереть за людские грехи», – отрешенно подумал Ленин и почувствовал, как в бедро вонзается предательская игла. Его тело обмякло, и он погрузился в небытие.

Апостолы бережно отнесли спеленатого Ильича в комнату, где своего часа ждали установленные там приборы.

На этот раз «стиральная машина» работала особенно громко. Все происходило почти так же, как самый первый раз, но Шрамоносец, задавая погруженному в гипноз пациенту вопросы и отмечая на экране компьютера обширные зоны, не давал ему никаких подсказок. Он стирал из памяти все подряд, и постепенно «карта» обоих полушарий оказалась окрашенной только одним серым цветом. Мозг вождя превратился в безжизненную пустыню.

– Вы думаете, он ничего не вспомнит? – поспешил спросить Иван Иванович, когда шрамоносец после нескольких часов работы присоединился к апостолам.

– То, что происходило с ним в образе Ленина, – ни при каких обстоятельствах! – заверил Тимофей Николаевич. – Я сам моделировал эти зоны и хорошо знаю их структуру. Могут всплыть более ранние воспоминания, но не думаю, что они должны нас беспокоить. Главное, что он никогда не сможет ни описать нас, ни назвать наши имена.

– Ну что ж, мы выполнили все стоящие перед нами задачи, – заметил лидер. – Осталось оборвать ниточки, которые могли бы привести к нашему сообществу всех излишне любопытных. Что там у нас с сайтом? – обратился он к Юрию Игоревичу.

– Все готово! – бодро ответил тот. – Сегодня вечером будет организована хакерская атака, после чего наш портал, как говорится, прикажет долго жить. Это ни у кого не вызовет никаких подозрений, а все следы окажутся стерты.

– Думаю, акция будет выглядеть правдоподобной, – одобрил Иван Иванович. – А каковы наши экономические итоги?

– По последним данным, мы владеем контрольными пакетами акций в двадцати транснациональных корпорациях, – отрапортовал Филипп Петрович. – Большинство из них уже возглавляют преданные нам люди.

– Прекрасно! – похвалил лидер. – Осталось решить только один вопрос: что делать с пациентом? Физическое уничтожение исключено! – добавил он, заметив протестующую реакцию Андрея Сергеевича.

– Если есть гарантии, что он никого на нас не выведет, надо просто оставить там, где его смогут обнаружить люди, – предложил Яков Захарович.

– Мы так поначалу и планировали, – произнес Иван Иванович. – Но, думаю, мало просто «подкинуть» его. Следствию понадобится фигура, на которую можно списать все, что связано с именем Ленина. И здесь нам дает подсказку Евангелие. Кто-то из нас должен выдать пациента властям!

– Если вы насчет поцелуя, – начал было Петр Сергеевич, но лидер остановил его:

– Обойдемся без нежностей. Достаточно звонка в прокуратуру. Там этим делом занимается некто Сивцов. Пусть он первым и узнает о возмутителе спокойствия, – последние слова Иван Иванович произнес с явным сарказмом.

– Думаю, я с этим справлюсь, – вызвался Юрий Игоревич, которому не хотелось участвовать в предполагавшейся возне с телом Ильича. – Хотя роль Иуды мне не очень импонирует. Наверное, мы поступим более разумно, если передадим информацию через Ганченко. А его, кстати, можно и отблагодарить.

– Действительно, так безопаснее, – вмешался Матвей Павлович. – Да и идея с тридцатью сребрениками очень неплоха!

– Ну, вот и прекрасно, – подытожил лидер. – А доставим пациента на станцию Богоявленск – она в Тамбовской области. Мне кажется, это будет очень символично.




15


Пакет из молекулярно-генетической лаборатории, запечатанный сургучом и доставленный нарочным, Сивцов вскрывать не торопился. Несмотря на стойкое неверие во всякие чудеса, он все же допускал, что один шанс из миллиона или миллиарда существовал: а что, если Машенька окажется «одной крови» с новоявленным предком?! Это снова запутает уже начинающую проясняться ситуацию, и, может быть, не только на профессиональном, но и личном «фронте».

Наконец, Сивцов взял ножницы и аккуратно отрезал боковую кромку конверта. На извлеченном оттуда гербовом листе значилось:

«На молекулярно-генетическую экспертизу идентификации личности неизвестного лица под номером 1924Н были представлены фрагменты волосяного покрова лица (бороды). Цель исследования заключалась в том, чтобы подтвердить или опровергнуть родство с гражданкой Российской Федерации Ульяновой Марией Ильиничной. Для этого у нее произведен забор венозной крови и взяты фрагменты волосяного покрова головы.

Из данных биологических образцов выделены препараты ДНК двумя независимыми друг от друга экспертами. Установлены индивидуальные аллельные состояния (генотипы) определенных полиморфных локусов, которые могут служить идентификационными признаками исследуемых объектов для их сопоставления.

Методика исследования основывалась на том, что наследуемые по женской линии генетические признаки передаются потомкам в неизменном виде, и все они в разных поколениях будут иметь один и тот же набор ДНК-маркеров митохондриальной ДНК (митотип).

В результате обеих независимых экспертиз было выявлено несовпадение митотипов исследованных образцов, характеризующееся показателем 99,999%.

На основании полученных данных сделано заключение: кровное родство неизвестного лица под номером 1924Н и Ульяновой М.И. полностью исключено».

– Ну что ж, как и предполагалось, самозванец, – произнес вслух Сивцов. Он вертел в руке телефон, раздумывая, стоит ли сообщить новость Марии Ильиничне, но аппарат урезонил его нетерпеливым звонком. Взволнованный голос Ганченко вырывался из трубки, как обезумевший от таяния льдов поток горной реки:

– Здравствуйте, Анатолий Михайлович! Мне только что сообщили потрясающую новость об интересующем нас человеке!

– Подождите, давайте по порядку, – попытался остановить его следователь. – Кто позвонил? Что случилось?

– Не могу, это не телефонный разговор, – продолжал грохотать журналист. – Давайте встретимся!

– Ладно, – согласился Сивцов. – Можете сейчас ко мне приехать?

– Я уже к вам несусь, на такси! – прокричал Евгений.

– Не забудьте взять пропуск, а то еще задержат, – напутствовал его Анатолий и, дав отбой, связался с охраной.

Уже через пятнадцать минут взъерошенный и взбудораженный Ганченко сидел у него в кабинете и торопливо объяснял, что произошло:

– Мне позвонил на мобильник человек, голоса его я не знаю, и сообщил, где искать Ленина.

– Не спешите, – предложил следователь. – Попробуйте точно воспроизвести слова звонившего.

Ганченко на пару секунд задумался, а потом начал излагать:

– Он сказал: «Вас должна интересовать судьба человека, которого вы видели на площади Революции. Он находится на станции Богоявленск в Тамбовской области. Передайте, пожалуйста, данную информацию в Генеральную прокуратуру следователю Сивцову – он занимается этим делом».

Евгений приостановился, взвешивая, стоит ли сообщать последнюю фразу? Она звучала так: «Все ваши услуги будут щедро оплачены». Но решил, что предложение могло быть просто шуткой, и ее, конечно, не нужно доводить до сведения следователя.

– Выходит, они знают, что следствие веду я, – присвистнул Анатолий. – А номер звонившего определился?

Евгений нашел в телефоне нужную информацию и продиктовал следователю набор цифр. Вскоре тот получил данные о том, что звонок был сделан из телефона-автомата на Арбате, где в толчее народа вряд ли кто-то мог запомнить человека, задержавшегося здесь всего на пару минут.

– А не утка ли это? – спросил то ли себя, то ли Ганченко следователь.

– Не знаю, – отозвался журналист.

– Ну что ж, мы можем легко проверить, – констатировал Сивцов, снял телефонную трубку и попросил связать его с транспортной милицией Тамбовской области.

Через несколько минут он уже разговаривал с сотрудником отдела внутренних дел города Первомайского, расположенного вблизи станции. Выяснилось, что, действительно, час назад задержан мужчина средних лет без документов, который ничего не смог рассказать о себе. Судя по описаниям, он походил на самозванца с одним лишь отличием: у него не было бороды. Анатолий попросил не предпринимать по отношению к задержанному никаких действий до его приезда и заодно узнал, что в городок нужно ехать по Каширскому шоссе около 400 километров.

Пока он беседовал с милиционером, в кабинет ввалился Курков, и тот сразу же понял, что речь идет об исключительно важном событии.

– Я узнал кое-что о сайте, – бросил он, как только Сивцов положил трубку. – Расскажу по дороге, ведь, насколько я понимаю, мальчик хочет в Тамбов, чики-чики-та, – последние слова были из популярной лет пятнадцать назад песенки.

Сивцов не обращая внимания на игривый тон коллеги, без промедления распорядился:

– Собирайтесь, едем! – и, взглянув на Ганченко, добавил: – Вы, Евгений Петрович, тоже с нами, никто лучше вас не поможет в опознании этого человека.

Пока они петляли по городу, выезжая на Каширское шоссе, Курков рассказал все, что ему удалось узнать о «хозяйстве» Ленина в Интернете. Сайт использовал мощные ресурсы суперкомпьютера, расположенного в одном из научно-исследовательских институтов Минска. Ученых абсолютно не интересовало его содержание, а, может быть, они просто лукавили, утверждая, что их главная цель заключалась в том, чтобы испытать машину в режиме запредельных нагрузок, и она успешно справилась с поставленной задачей. Управление сайтом велось из Москвы попеременно от имени нескольких компаний, которые, судя по всему, существовали только на бумаге, поскольку даже не имели офисов. Вчера вечером сайт подвергся мощной хакерской атаке, и был полностью взорван: не осталось даже следов какой-либо информации.

Неподалеку от Каширы машина съехала с широкого шоссе на дорогу поуже, и вскоре следователи с журналистом уже мчались по Рязанской области. Разбросанные по равнине холмы, похожие на примятые дождями копны сена, сменялись расстеленными, словно для желанных гостей, белоснежными скатертями лугов, в блеклых лучах зимнего солнца неярко поблескивали маковки церквей, вознесшиеся над провожающими путешественников деревнями.

– У этих двух событий должна быть одна причина, – задумчиво произнес Анатолий. – Такое впечатление, что режиссеры объявили о конце спектакля и сейчас закрывают занавес.

– Наверное, они достигли своей цели, – поддержал его Ганченко. – Никто из нас точно не может сказать, сколько денег поступило на их счета от желающих узнать: праведную они вели жизнь или нет, – здесь он снова вспомнил о своей легковерности, но про свое тестирование Евгений тоже решил никому не рассказывать.

– А у меня складывается впечатление, что господа-мистификаторы просто смеются над нами! – воскликнул Курков. – Надо же было придумать такое: отвезти своего вождя на станцию Богоявленск! Значит, на нас, сыщиков, проливается благодать – первыми увидеть живого Господа?!

– Что-то ты, Юра, быстро перестал верить в чудеса! – подколол друга Сивцов.

– Просто все стало проясняться, – начал оправдываться приятель. – Как говорится, все сверхъестественное находит вполне земное объяснение.

– А вы знаете, здесь есть еще одно совпадение, – вступил в разговор Ганченко. – Сегодня ведь двадцать пятое декабря, а у католиков и протестантов в этот день – Рождество. И вполне может быть, что режиссеры нашего спектакля играют на антонимах – то есть, словах, противоположных по смыслу.

– Интересно, – поощрил его Анатолий, – продолжайте.

– Если следовать такой логике, – развивал свою мысль Евгений, – то получается, что Богоявленск – символ не пришествия Ленина, а, наоборот, его удаления. А, в свою очередь, Рождество – не рождение, а смерть. Хотя, возможно, не в прямом, а в духовном смысле хотя, возможно, не в прямом, а лу.ого спекталя встпи .

– В любом случае, люди, провернувшие игру, чрезвычайно талантливы, – заключил Сивцов. – И, боюсь, они не оставили никаких следов.

В Первомайском городском отделе милиции следователей и журналиста встретил капитан, который перед тем, как привести «человека ниоткуда», поспешил предупредить:

– Задержанный ничего о себе не знает.

– Как он появился на станции? – спросил Анатолий.

– Нам не удалось выяснить, – отозвался милиционер. – Его обнаружили железнодорожники, когда еще не рассвело. Он сидел на скамейке. Никаких свидетелей, как он там оказался, нет. Скорее всего, сошел с поезда – их в это время несколько.

Москвичей отвели в пустой кабинет, куда вскоре доставили мужчину лет пятидесяти с лысиной, обрамленной рыжевато-русой опушкой редких волос. Его карие глаза выражали испуг и недоумение. Растительность на лице была чисто выбрита, и там, где прошлось лезвие, кожа отличалась заметной бледностью.

Придав голосу максимальную доброжелательность, Сивцов задал первый вопрос:

– Вы можете сказать, как вас зовут, где проживаете?

– Нет, не могу, – с усилием произнес тот.

– А как вы оказались на этой станции? – продолжил Анатолий.

– Я не знаю, – растерянно ответил лысый человек.

– Ну, тогда скажите, где вы находились до того, как очутились здесь? – настаивал Сивцов.

– Я не помню, я ничего не помню! – всхлипнул задержанный.

– Ладно, давайте зайдем с другого конца, – предложил следователь. – Вам что-нибудь говорят такие фамилии: Ульянов и Ленин.

– Я не знаю этих людей, – пробормотал вконец растерявшийся собеседник, если его можно было таковым назвать.

Сивцов понял, что дальнейший допрос бесполезен: мужчина явно нуждался в медицинской помощи: только она могла бы избавить его от амнезии. Обратившись к Ганченко, Анатолий спросил:

– Евгений Петрович, что скажете: это тот человек, которого мы ищем?

Ганченко ответил не сразу, словно мысленно прикладывая бороду к лицу задержанного.

– Думаю, он, – наконец, подтвердил журналист. – Есть еще одна особенность – подозреваемый картавил, а этот человек не произнес ни одного слова с буквой «р».

– Дело поправимое, – заметил Сивцов и попросил задержанного несколько раз проговорить фразу «Рождество Христово».

Тот безо всяких интонаций, которыми могло бы быть выражено отношение к предложенным словам, выполнил задание с явной картавостью. Сомнений больше не оставалось: в руках следователей находился лжеленин и псевдоспаситель.




16


Предрождественская торговая лихорадка совершила чудо. Взрослые были готовы, как дети, поверить в существование Санта-Клауса, который преподнес неслыханный подарок. Опасаясь дальнейшего углубления экономического кризиса, они и так с радостью расстались бы со своими сбережениями, только бы обратить в товары грозящие обесцениться деньги.

Но восторг покупателей стал беспредельным, когда они обнаружили во всех магазинах беспримерное снижение цен. Стремясь сбыть огромные запасы скопившейся продукции, ошельмованные транснациональные корпорации почти за бесценок продавали свои изделия. Огромные телевизоры толщиной в книгу оказалось возможным забрать за пару сотен долларов, сотнями тысяч уходили неожиданно подешевевшие автомобили: роскошные лимузины стоили, как полгода назад простенькие малолитражки. Бесконечным потоком перетекали из супермаркетов в дома сотен миллионов людей красочные пакеты с одеждой, парфюмерией, снедью. Бум всеобщего потребления охватил планету, и, глядя на заманчивые цены, люди были счастливы вернуться к старым испытанным брендам, которые еще недавно обходили стороной.

Фондовый рынок немедленно отреагировал на стартовавший праздник жизни. Акции транснациональных корпораций сначала медленно поползли вверх, а потом, будто получив команду «взлет», стали стремительно набирать ценовую высоту.

Снова в прежнем ритме заработали заводы, и экономисты облегченно вздохнули: призрак Великой депрессии, кажется, начинал таять. Хотя трезвомыслящие умы понимали, что не все в этом неожиданном спасении так просто и понятно. В газете «Financial Times» известный обозреватель Майкл Уильямс писал:

«Если бы мы верили в пришельцев и НЛО, то только их происками могли бы объяснить все, что произошло в последние два месяца. Биржевой обвал, почти доведенные до кончины всемирно известные корпорации, толпы появившихся безработных, – таких результатов, причем без малейших признаков насилия, на первый взгляд, не удалось бы достичь ни одному человеку.

Но все это происходило на наших глазах и с нашим непосредственным участием. Кто, как не мы, всецело вверили себя и судьбу всей планеты тому, кто назвал себя Богом?! Разве мало было в истории лжепророков и самопровозглашенных спасителей?! И сегодня чуть ли не каждый день в разных уголках Земли появляются самозванцы, пугающие нас концом света и гибелью человечества?!

Из всего происшедшего мы должны извлечь горький урок. Может быть, впервые за последние годы мы поняли, как поразительно хрупок наш мир! И всегда могут найтись люди с «инопланетными» мозгами и желаниями, которые захотят проверить его на прочность.

Мы еще не знаем, какими будут последствия осуществленной гигантской аферы? В чьих руках оказались огромные богатства крупнейших корпораций? Законы рыночной свободы не позволяют получить ответ на этот вопрос и тем более что-либо изменить в так мастерски проведенном переделе собственности.

Дай Бог, чтобы новыми хозяевами не оказались враждебные нам инопланетяне!»

Но этот и другие предостерегающие голоса потонули в праздничной мишуре всеобщего карнавала. Люди хотели быстрее забыть обо всех своих опасениях и полной мерой черпали удовольствия из разлившегося моря доступных товаров и развлечений. Тем более что очень многие рискнули пройти проверку на праведность, и, получив отрицательный результат, решили: теперь не имеет значения, как жить, поэтому стоит ли ограничивать себя, если рай все равно недостижим!

Некоторые еще по инерции пытались зайти на сайт voskres.com, но встречали стандартную надпись: «Невозможно отобразить страницу».

На всей планете, может быть, только два человека, двое бывших пьяниц, живущих на станции Райки, с благодарностью вспоминали того, кто действительно стал для них спасителем.




17


Допрос, проведенный уже в стенах прокуратуры, тоже не дал результата. Задержанный ничего не помнил о себе, хотя понимал, что находится в России, уверенно называл фамилию президента, мог рассказать о перестройке, развале Советского Союза, который, по его мнению, был подготовлен спецслужбами США. Но из его сознания почему-то таинственным образом полностью исчезли сведения о Великой Октябрьской социалистической революции и ее главном вожде. Ничего не мог он сказать и о христианстве, как будто такой религии не существовало вовсе.

– Пожалуй, мы бессильны что-либо сделать, – констатировал Сивцов, обращаясь к другу-следователю, когда неизвестного увели в камеру. – Или он искусно симулирует, или здесь что-то другое.

– Толик, а ты хоть иногда смотришь телевизор? – спросил его Курков.

– В основном новости, – отозвался Анатолий.

– То-то и оно, – укорил Юрий. – А, между прочим, есть одна интересная передача, называется «Жди меня». Смотрел хоть раз?

– Как-то не приходилось, да мне и некого было ждать, – стал оправдываться Сивцов и вдруг подумал, что одного человека, Машеньку, он хотел бы увидеть больше всего на свете.

– Ладно, лучше послушай, – снисходительно бросил Курков. – Там находят потерявшихся людей. И было несколько случаев, когда обнаруживались те, кто утратил память. Они, между прочим, очень похожи на нашего подозреваемого. Человек может прекрасно ориентироваться во всем, что происходит вокруг и при этом совершенно не помнит ничего из собственной жизни. В один момент он обнаруживает себя в незнакомом месте и осознает, что забыл, кто он и как там оказался.

– Подожди, – остановил друга Анатолий, – если они потерялись, то должны значиться среди пропавших! Нам надо пошерстить картотеку, наверняка, нашего подопечного ищут.

– Ты хоть представляешь себе, какую предлагаешь работу? – предостерег Юрий. – В стране каждый год исчезает почти сто тысяч граждан! Чтобы разобраться только с москвичами, потребуется не меньше недели.

– Все равно мы должны ее сделать, – упрямо буркнул Сивцов. – Вот ты этим и займешься!

– Ничем тебя не убедишь! – воскликнул Курков. – Но неплохо было бы дать и фотографию в передачу «Жди меня». Думаю, они найдут быстрее.

– Как вариант, годится, – нехотя согласился Сивцов. – Но в любом случае, нам нужно связаться с центром Сербского: вполне возможно, что там смогут вернуть память нашему «подкидышу», – он намеренно не употреблял по отношению к задержанному имени Ленин, поскольку было ясно, что к революционному вождю тот уже не имеет никакого отношения. – Однако сначала завезем его в молекулярно-генетическую лабораторию, чтобы окончательно убедиться, этот ли человек находился в подмосковном особняке?

Утром он созвонился с заместителем директора Государственного научного центра социальной и судебной психиатрии имени В.П.Сербского Ираклием Гурамовичем Кахетидзе, который курировал специально созданное отделение для больных, потерявших память, и получил от него «добро» на помещение в клинику пациента с явно выраженной амнезией.

Сивцов решил сам отвезти «подкидыша» в центр и по дороге, сидя в машине, еще раз попытался достучаться до его сознания.

– Вам знакома эта улица? – спросил он, когда они ехали по Большой Дмитровке.

– Боюсь, что нет, – отозвался человек, которому более всего подходило определение «ушедший в себя».

– А в Кремле и Мавзолее вы когда-нибудь были? – сделал еще одну попытку следователь.

– Может быть, – неопределенно сказал немногословный собеседник и, наморщив лоб, добавил: – Спасскую башню видел, но не знаю, по телевизору или по-настоящему.

Больше говорить было не о чем. Они заехали в лабораторию, где недавно побывала Мария Ильинична, и у спутника Сивцова взяли те же анализы, что и у нее.

В центре судебной психиатрии их встретил сам Ираклий Гурамович, представительный высокий мужчина с орлиным носом и совершенно седой головой. Он быстро распорядился, чтобы нового пациента определили в палату, и пригласил следователя в свой кабинет.

– Знаете, обычно к нам таких больных доставляет милиция, – мягким обволакивающим голосом начал он. – Скажите, почему этот человек заинтересовал Генеральную прокуратуру?

– А вы слышали что-нибудь о похищении и воскресении Ленина? – задал ответный вопрос Сивцов.

– Конечно! – подтвердил психиатр. – И, кстати, я подумал, что неплохо бы изучить данный феномен.

– Наши желания совпали, – рассмеялся Анатолий и уже серьезным тоном добавил: – У нас есть основания полагать, что именно доставленный к вам человек и есть тот, кто выдавал себя за Владимира Ильича.

Профессор, вероятно, за свою многолетнюю практику привыкший к разным проявлениям мании величия, нисколько не удивился.

– Да, действительно, экстраординарный случай, – буднично заметил он. – Надо полагать, первое, что вам нужно узнать, – не симулирует ли больной потерю памяти?

– Вы попали в точку, – согласился Сивцов. – Понимаете, вполне возможно, что этим человеком просто манипулировали.

Кахетидзе нахмурился и сказал:

– На самом деле, происходит что-то странное. В последнее время участились случаи, для которых мы даже придумали собственный термин, назвав данное явление биографической амнезией.

– Расскажите, пожалуйста, поподробнее, – попросил Анатолий.

– Что ж, извольте, – выразил готовность Ираклий Гурамович. – В нашей лаборатории уже находились на обследовании и лечении около пятидесяти таких пациентов: в основном мужчины возраста от двадцати до шестидесяти лет. Их находили случайно – на железнодорожных станциях, в скверах, просто на улицах. Общим у таких людей было то, что они ничего о себе не знали: ни имени-фамилии, ни адреса, ни профессии, ни того, как оказались в месте, где их обнаружили. Должен признаться, что психиатрия столкнулась с чем-то новеньким.

– Но ведь понятие «амнезия» существовало и раньше, – вклинившись в небольшую паузу, предположил следователь.

– Безусловно, психиатрия знакома с разными симптомами потери памяти, – подтвердил профессор. – Самая распространенная – фиксационная амнезия, когда человек, которому собеседник назвал свое имя, через несколько минут уже не помнит его. Бывают амнезии, наступающие после черепно-мозговых травм. При этом из памяти просто «выключается» какой-то, обычно небольшой, отрезок времени до, во время или после потери сознания. На память может повлиять сильный стресс, и тогда человек, переживший его, подсознательно избегает мысленного прикосновения к волнующим его событиям. Но доселе мы не сталкивались с тем, чтобы избирательно стиралось все, что связано с биографией, но оставались нетронутыми так называемые функциональные навыки и различные сведения о мире. Многие из пациентов такого типа, например, знают, как водить машину или играть на фортепиано, пользоваться электробритвой и душем, часами, микрофоном, даже компьютером, могут набрать по телефону номера экстренных служб.

– Да, очень похоже на нашего «подкидыша», – заметил Сивцов. – Но мне хотелось бы знать: почему так происходит?

– Еще недавно я бы только развел руками, – сознался Кахетидзе. – Ведь эта область была совершенно неизученной. Но в последнее время мы продвинулись в понимании данного явления. Наши сотрудники пришли к выводу, что на попавших в центр пациентов неизвестные злоумышленники воздействовали препаратами, которые, кстати, можно купить в аптеке. В сочетании чаще всего со спиртным лекарства и оказывали такое стирающее память воздействие.

– Неужели все так просто? – не поверил Анатолий. – Что-то вроде клофелина?

– Не совсем так, – поправил его Ираклий Гурамович. – Тот дает только временную потерю памяти. Но в мире ежегодно синтезируется несколько тысяч новых препаратов, и проверить их воздействие, особенно в присутствии другого вещества практически невозможно. Но кто-то, судя по всему, занимается такими исследованиями целенаправленно.

– А может быть это связано с использованием электронных методов манипуляции подсознанием? – поинтересовался Сивцов.

– Разговоров о компьютерном зомбировании ведется много, – сдержанно рассмеялся профессор. – Но фактов никаких нет. Хотя теоретически – вполне допустимо.

– Ираклий Гурамович, вы, наверное, понимаете, что меня больше всего интересует? Главный вопрос заключается в том, удается ли вам вернуть память потерявшим ее людям, и получится ли что-нибудь с нашим пациентом? – спросил следователь.

– Мы уже добиваемся стойких результатов восстановления личности у таких больных, – обнадежил Кахетидзе. – Применяем соответствующие фармакологические и психотерапевтические методы. Думаю, вам будет неинтересно, да, возможно, и непонятно, что мы конкретно делаем. Но заверяю, в случае с вашим больным мы постараемся сделать все возможное.

– Это очень бы нам помогло, – признался Анатолий. – Только у меня к вам просьба: о том, кто именно у вас находится, за стенами центра не должен знать ни один человек.

– Ну что вы, – сделал вид, что слегка обиделся, профессор. – Мы же занимаемся судебной медициной, и всегда верны принципу тайны следствия. Но я бы, в свою очередь, посоветовал вам еще один путь для установления личности пациента. Покажите его фотографию в передаче «Жди меня» – мы, кстати, с ее сотрудниками давно работаем и убедились, что эффект весьма значительный. Почти всех, кто у нас побывал, опознали родственники.

– Огромное спасибо! – поблагодарил Сивцов. – Наш сотрудник сейчас как раз этим занимается. Но даже если мы и установим личность привезенного к вам человека, вряд ли его близкие смогут сказать, чем он занимался последние три месяца? А именно такую информацию нам больше всего хотелось бы получить. И самое главное: кто был рядом с ним все последнее время?

– Задача очень непростая, – задумчиво произнес психиатр. – Человеческий мозг до сих пор слишком сложен для нашего понимания. Но в любом случае мы попытаемся открыть заблокированные двери его памяти.




18


Идея, подброшенная Сивцовым, всецело захватила Ганченко. «Я ведь, действительно, могу написать книгу!» – подумал он, хотя ему и было страшновато подумать, какую работу предстоит проделать. К тому же он не знал всех подробностей восхождения Ленина на божественный престол, но ведь их можно домыслить, придумать персонажи, а потом дергать за воображаемые ниточки, как марионеток.

Жалко, что литературного опыта он почти не имел. Когда-то, в далекой молодости Евгений пытался писать стихи и рассказы, но его всегда мучил вопрос: нужно ли это кому-нибудь? Наверняка, все, что он хотел бы рассказать о своей жизни, уже написали предшественники, ведь говорят же: все сюжеты беллетристики обкатаны еще в античные времена.

Другое дело – события, невольным участником которых он оказался. Такой масштаб запросто потянет на толстый роман.

Целый день Ганченко потратил на наброски, и почти все их просто выбросил в корзину. Наконец, ему пришла в голову мысль: если появился Спаситель, то должны же быть и апостолы! Вот их-то и надо вывести на сцену, чтобы именно они организовали пришествие Ленина-Христа, а потом сами же его и устранили.

Воодушевленный таким планом, он машинально поднес к уху мобильный телефон, когда раздался звонок.

– Евгений Петрович? – осведомился незнакомый голос.

– Да, я, – недовольно ответил Ганченко, разозлившись, что его оторвали от размышлений. – Кто говорит?

– Это неважно, – раздалось в трубке. – Гораздо большее значение имеет информация, которую мы хотим вам сообщить. Вы оказали нам серьезную помощь, и мы намереваемся, как и обещали, отблагодарить вас.

Ганченко понял, что с ним опять связались те, кого он совсем недавно назвал апостолами.

– Давайте встретимся! – чуть ли не прокричал Евгений, но услышанные в ответ слова охладили его пыл:

– Это необязательно, мы поступим по-другому. Вы ведь сейчас, наверное, собираетесь домой?

– Да, через двадцать минут, – подтвердил журналист, посмотрев на часы.

– Прекрасно, – произнес незнакомец. – В вашем почтовом ящике вы найдете конверт, в который мы положим ключ с брелком. Вам нужно будет взять его, проехать остановку на автобусе до кинотеатра «Салют» – надеюсь, вы его знаете?

– Конечно, – подтвердил Ганченко. – Это что – золотой ключик?

– В каком-то смысле, – уклончиво заметил собеседник. – Просто подойдите к парковке и нажмите на левую кнопку брелка. Дальше все поймете сами. Удачи вам, евангелист, – последнее слово незнакомец произнес с явной иронией и сразу же отключился.

«Чего они от меня хотят? – подумал журналист и посмотрел на экран мобильника. Определившийся номер был похож на тот, по которому ему звонили в предыдущий раз, а значит, тоже из автомата.

Но выбирать не приходилось: если уж судьба дает ему в руки дополнительный материал для книги, то нужно этим пользоваться. Ганченко даже взял такси, чтобы быстрее оказаться в своем подъезде.

Открыв почтовый ящик, он и в самом деле обнаружил пакет из плотной бумаги, вскрыл его, и на ладони оказался черный овальный пластмассовый брелок с прикрепленным к нему автомобильным ключом, по головке которого шла выдавленная надпись «Toyota».

– Ничего себе! – вырвалось у Евгения. Он оглянулся, чтобы убедиться, что за ним никто не следит, и вышел из подъезда. Вскоре журналист уже стоял на площадке, заставленной автомобилями. Один из них заметно выделялся на всем «машинном дворе». Это был черный, излучающий самодовольство «Land Cruiser».

Ганченко подошел к джипу и нажал на левую кнопку брелка. Железный конь моргнул фарами и коротко заржал. По крайней мере, так показалось Евгению. Только сейчас он задумался о том, что брелок вполне мог не открыть машину, а взорвать ее, любую другую, стоящую здесь, или даже кинотеатр.

«Господи, пронесло!» – облегченно выдохнул журналист. О таком автомобиле он даже не мог и мечтать.

Евгений осторожно открыл дверцу и взгромоздился на сидение джипа. Для начала он решил все тщательно осмотреть. В бардачке оказался техпаспорт на его фамилию. Кроме того, там лежал свернутый пакет размером с кирпич. Осторожно взяв в руки, Ганченко «распеленал» его и посмотрел внутрь. Там лежали упакованные в пачки стодолларовые купюры. Журналист пересчитал их, – оказалось ровно тридцать – всего триста тысяч американских «рублей».

«Почему именно тридцать?» – мелькнуло в голове Евгения. На память пришло только одно выражение: тридцать сребреников.

«Выходит, они отвели мне роль Иуды! – чуть не вскрикнул он и продолжил цепочку. – Да, это же я указал следователям, где искать Ленина».

Но муки внезапно проснувшейся совести оказались недолгими. Какое ему, собственно, дело до предателя, отделенного от наших дней двумя тысячами лет! Зато взамен он получает полную свободу и может теперь позволить себе все, от чего отказывался раньше.

Одурманенный эйфорией, Ганченко решил немедленно испытать машину. Он даже не задумался о том, что давно утратил навыки вождения. Будто бес толкал его в бок: давай, жми! Подавая джип то взад, то вперед, Евгений с трудом выбрался с парковки и понесся по улице, стремясь выехать из городской толчеи. Автомобиль, словно был с журналистом в сговоре, легко слушался руля, а на малейшее нажатие акселератора отзывался молниеносным ускорением.

Через двадцать минут он уже мчал по Волоколамскому шоссе, миновал Красногорск и Дедовск. Стрелка спидометра колыхалась, то приближаясь к отметке «180», то переходя через нее.

Впереди показались огни автозаправочной станции, и Евгений вдруг увидел, что прямо на его полосу выезжает длинный бензовоз. Растерявшись, он вместо того, чтобы нажать на тормоз, еще сильнее надавил педаль газа.

Избежать столкновения уже не представлялось возможным. Джип, как торпеда, врезался в цистерну, сделав в ней пробоину. Заполыхали остатки бензина, а следом, громыхнув взрывом, погрузился в пламя «Cruiser».

«А как же книга?!» – это было последней мыслью Ганченко, расставшегося с жизнью, планами и мечтами на дороге неподалеку от Нового Иерусалима.




19


Перед тем, как начать «раскопки», Сивцов встретился с Кротовым. Ему не давали покоя два вопроса. Во-первых, что делать, если, прокладывая ход, они выберут не совсем верное направление, и, во-вторых, как потом замаскировать появившийся лаз?

Но они не застали Игоря врасплох. Тот заверил, что обо всем позаботится.

Рано утром все участники операции – двое следователей, диггер и рабочие – на сей раз оба они были небриты, – собрались у канализационного колодца. Инструментарий собрали более внушительным: обычные и совковые лопаты, кирки, лом, кувалда, носилки. А Кротов захватил с собой брезентовый футляр и сколоченный из фанеры щит с ручкой, высота которого доходила ему до подбородка. Спускаясь, он передал эту конструкцию Куркову, а сам замерил рулеткой глубину от люка до нижней точки подземного хода.

Когда они подошли к сделанному несколько дней назад пролому, услышали голоса.

– Всем здесь места не хватит! – горячо доказывал кто-то. – И нечего сюда свою хевру приваживать!

Анатолий заглянул в грот и понял, что тот уже вполне обжит бомжами. Они нанесли сюда кучу тряпья и теперь, перебраниваясь, возлежали на подстилках. Там было четверо мужчин и одна женщина, которые вместе со своими телами доставили сюда смрадную вонь.

Следователь посветил на них фонариком и скомандовал:

– Господа бродяги, очистите помещение!

Бомжи привстали, пытаясь понять, кто их гонит, наконец, один, располагавшийся посередине, хрипло произнес:

– А ты кто такой! Мы здесь живем!

Сивцов, а следом за ним и остальные влезли в пролом, причем рабочие с грохотом заволокли носилки.

– Генеральная прокуратура вас устроит? – жестко спросил Анатолий.

– А как ты докажешь, – прохрипел все тот же голос.

– Это очень просто, – сказал следователь, достал пистолет, захваченный им в предвидении возможной опасной ситуации, и посветил на него фонариком. – Так что, давайте, с вещами на выход! И больше сюда не возвращайтесь, если не хотите загреметь в спецприемник.

Вид оружия впечатлил бродяг, они суетливо стали собирать свою ветошь, и вскоре, один за другим, бомжи удалились из грота.

– Если бы они еще и амбре с собой унесли, – задумчиво произнес Курков.

Кого не волновал тошнотворный запах, так рабочих: они сразу после отступления временных хозяев подземного зала, стали требовать работу.

Следователи и диггер еще раз сверились с планом, который Игорь начертил, воспользовавшись рисунком Корицкого и собственными знаниями расположения подземных коммуникаций. Было учтено и то, что пол подвала будущего отеля, откуда землекопы-гастарбайтеры прорывали тоннель, находился на два метра выше: соответствующие измерения сделал Антон.

– По всем расчетам выходит, что копать ракоход надо прямо: параллельно с полом и перпендикулярно стенке, – сказал Кротов. Он подошел к кирпичной кладке, приложил к ней деревянный щит и очертил его мелом.

– Ломайте точно по контуру, – распорядился он, обращаясь к монтерам, – а я кое-что принесу.

– Подожди, – остановил его Сивцов. – Мы и не думали, что это место станет таким привлекательным для люмпенов. Так что надо позаботиться об охране. Лучше всего подойдут ваши ребята. Ты сможешь кого-нибудь вызвать?

– Не вопрос, – откликнулся Игорь. – Сегодня же будет один наш боец, а потом организуем дежурство.

Диггер выбрался из пролома и исчез. А рабочие, постигшие еще в прошлый раз науку сокрушения стен с помощью кирки и кувалды, взялись за инструменты. Старые кирпичи ломались намного быстрее, чем бетон, и вскоре за ними обнаружился спрессованный тысячелетиями песок.

В это время появился Кротов, неся автомобильный аккумулятор, к которому было приделано что-то вроде невысокого торшера.

– Ну, вот вам и прожектор, часов на шесть хватит, – весело сказал он и щелкнул тумблером. Грот залился светом, достаточным для того, чтобы двигаться дальше.

Песок подавался легко, правда, во все удлиняющемся тоннеле мог работать только один человек, но рабочие быстро приноровились: пока один копал, бросая землю в стоящие за ним носилки, другой отдыхал. Потом они брались за ручки древнего транспортного средства и относили грунт, сваливая его в угол грота. А затем менялись местами.

Неожиданно лопата, звякнув, уперлась во что-то твердое.

– Что там? – спросил Сивцов, ему не терпелось поскорее добраться до заветного тоннеля.

– Что-то железное, – ответил рабочий из прорытого хода, длина которого уже приближалась к трем метрам.

– Попробуй обкопать, – предложил Кротов.

– Как скажете, – отозвался монтер. – А вдруг там мина?

– Ладно, выходи, – распорядился Анатолий и попросил диггера: – Игорь, посмотри внимательно, что там?

Кротов, светя своим мощным фонарем и держа во второй руке саперную лопатку, углубился в подземный ход.

– Это не мина! – наконец, закричал он. – Вы не поверите – кованый сундук!

Железный ящик длиной чуть ли не в метр извлекали больше часа. Игорь обкопал его с трех сторон, потом достал из рюкзачка длинную прочную веревку, которой какими-то хитрыми узлами опутал находку. С огромным трудом пятерым мужчинам удалось сдвинуть сундук с места, но он все время упирался, зарываясь в песок. По команде диггера рабочие несколько раз принесли из подземной речки в носилках воду, выливая ее на пол тоннеля. Увлажнение помогло: ящик, скользя, наконец, вплыл в грот.

Рабочие оживились.

– Это же клад! – ликующе воскликнул один. – Нам всем полагается двадцать пять процентов!

– Подождите радоваться! – остановил их Сивцов. – Надо посмотреть, что внутри, а потом передать археологам.

Сундук был украшен вензелями, изображавшими райских птиц, сидящих на сказочных деревьях. На нем почему-то не оказалось замка, и открыть крышку не представило труда: Кротов только вставил в щель лезвие лопатки и нажал.

Увидев содержимое, монтеры погрустнели, зато лицо Игоря озарилось восторгом. В ящике были уложены книги в кожаных обложках с позеленевшими медными замками-закрепками. Кротов аккуратно протер рукавом верхнюю, и обнаружилась выдавленная надпись, выполненная древней вязью: «Библия».

– Неужели мы нашли часть библиотеки Ивана Грозного?! – вскричал диггер. – Вот так находка! Надо немедленно связаться с археологами!

– Не спеши, Игорь, – мягко осадил его Сивцов. – Мы обязательно это сделаем, но только после завершения операции. Сейчас же надо решить, что делать с сундуком до поры до времени? Я думаю, его пока можно закопать.

Спорить со следователем никто не решился, и чтобы выполнить его распоряжение, перераспределили обязанности. Один рабочий вместе с диггером продолжил прокладку тоннеля, а второй принялся рыть в полу грота яму. В нее затем поместили железный ящик, забросали землей, а сверху, чтобы окончательно скрыть место тайника, стали насыпать из носилок грунт.

Больше никаких кладов не встречалось, если не считать нескольких наконечников от копий, их Кротов пообещал сохранить для специалистов-историков. По всем расчетам выходило, что подземный ход должен был соединиться с тем, который представлял интерес для следователей. Однако никаких признаков приближения к каким-либо пустотам не отмечалось.

Кротов остановил работы, открыл брезентовый футляр и стал навинчивать друг на друга штыри из нержавейки, пока не получилось что-то вроде острого щупа. С ним он вошел в тоннель и стал протыкать песок, пока, наконец, не почувствовал, как его инструмент, двигаясь сначала с трудом, потом заскользил свободно.

– Ошиблись маленько, – проинформировал он, выбираясь из тоннеля.

Копать нужно было немного правее, что и стали делать рабочие, пока, наконец, слой земли под ударом лопаты не обрушился вперед. Вскоре сделали проход того же размера, что и щит, принесенный диггером. Влево и вправо уходил тоннель, проложенный, судя по всему, совсем недавно. В этом убедился Сивцов, принимая у монтеров работу.

– Спасибо, ребята, – сказал он. – Теперь вы свободны. Но о том, что здесь делали, никому ни слова! Особенно о сундуке! Иначе за разглашение тайны следствия можете попасть за решетку!

Его слова несколько охладили пыл рабочих, которым не терпелось похвастать участием в столь необычном приключении, но они особо не расстроились: до конца рабочего дня было еще пару часов, и никто не осудит, если их провести с пользой, за стаканчиком-другим горячительного.

– А что будем делать с отверстием? – поинтересовался у диггера Анатолий.

– Закроем, – просто ответил тот, положил на пол щит и начал брызгать на него аэрозолем.

– Это специальный клей, – уточнил он, когда дерево стало достаточно влажным.

Затем Кротов принялся насыпать на щит слой за слоем песок, брызгая на него время от времени из баллончика. Постепенно образовалась поверхность, полностью повторявшая и по цвету, и по структуре стены тоннеля.

– Ну, вот и готова волшебная дверца, – гордо сказал Игорь, закончив работу. – Ею мы закроем дырку, чтобы не привлекала внимание.

Свет от аккумуляторного «торшера», который в последние полчаса лишь тлел, окончательно погас. Но почти сразу же в проломе засияли лучи от другого источника.

– Привет диггерам! – раздался веселый звонкий голос. – Тяжело на поверхности, легко внизу! Что, без меня никак?

– Ладно, Харон, забрасывайся! Будешь здесь запаливать незваных пиггеров! – ответил Кротов и посветил в сторону гостя. На том была точно такая же, как у всех троих униформа, а на месте эмблемы красовалась черная на голубом фоне ладья.

– Не стремайтесь! Гейт будет на замке! – ответил новый диггер и восхищенно добавил, показывая на кучи песка: – Однако же вы и наковыряли!

Он разложил предусмотрительно взятый стульчик и уселся посредине грота, выключив фонарь.

– У нашего Харона, то есть Сереги Хорошко, – кошачье зрение, – объяснил Игорь. – Так что ему свет не нужен, он и так все увидит.

Кротов первым вошел, согнувшись, в свежевырытый подземный ход, неся повернутый набок щит. За ним последовал Анатолий, и замыкал шествие Курков. По очереди они пролезли в основной тоннель, где можно было выпрямиться: он оказался высотой в человеческий рост, да и по бокам оставалось порядочно пространства.

– Давайте примерим, – предложил Игорь, и вставил щит в проем.

– Если не знать, то никогда и не найдешь, – поощрил его Сивцов и, спохватившись, заметил: – А как мы сами-то его разыщем?

– Сделаем рядом метку, – успокоил его Кротов и проковырял ножом в метре от щита ямку на уровне глаз. – Теперь можно не волноваться!

Следователи и диггер осмотрелись, и Анатолию вспомнились слова Корицкого о том, что для кондиционера требуется электричество, а значит, его требовалось подвести. Но никаких проводов ни на стенах, ни на полу не оказалось.

– Как ты думаешь, Игорь, где здесь можно спрятать кабель? – спросил он.

– В принципе, где угодно, – отозвался тот. – Скорее всего, рядом со стенкой. Надо порыться!

Он стал разгребать песок сначала с левой, а потом и с правой стороны, и вскоре обнаружил толстую змею упакованного в пластиковую оболочку провода.

– Ну, что ж, – удовлетворенно сказал Сивцов. – Наши предположения подтверждаются.

Группа двинулась влево и через некоторое время достигла места, где проложенный в песке тоннель заканчивался. Дальше шла выложенная из такого же, как в гроте, кирпича галерея. Кабель здесь вынырнул из-под слоя песка и лежал, как гадюка, греющаяся на солнце, прижавшись к самой стене. В ней с кем-то выверенным интервалом – он равнялся примерно двадцати шагам – были сделаны ниши, в которых легко могли спрятаться три, а то и четыре человека.

Сивцову вдруг показалось, что он с помощью какой-то немыслимой машины времени перенесся в средневековую Москву. У него даже появилось ощущение, что его со всех сторон окружили призраки прошлого. Они прикасались к нему, словно спрашивая: что тебя, потомок-пришелец, привело в наш мир, зачем беспокоишь нас?!

– Что это? – вскрикнул Курков, оторвав Анатолия от непонятно откуда нахлынувших чувств и фантазий. Он протягивал руку вперед, где летали светящиеся звездочки красного, оранжевого и желтого цветов. Их лучи напоминали щупальца, протянутые к людям.

– Выключите фонари! – распорядился Кротов, и когда наступила полная темнота, освещаемая лишь сполохами горящих фантомов, сказал: – Это хохрики, мы называем их еще подземным адреналином, – очень уж заводят, – голос диггера на сей раз не отличался твердостью, видно было, что ему тоже не по себе.

– Но для них у меня тоже есть сюрприз: церковная свечка, – собравшись с духом, произнес он.

Игорь достал из кармана восковой «карандаш» и, помедлив, немного, чиркнул зажигалкой, подпаливая фитилек. Хохрики, уже совсем приблизившиеся к людям, будто сошли с ума. Они на огромной скорости подлетали к пламени и сгорали, рассыпая искры.

– Это какие-то астральные субстанции? – поинтересовался Курков после того, как вокруг не осталось ни одной «звездочки», и диггер разрешил включить фонарики.

– А кто их знает? – неопределенно отозвался Игорь. – Вообще под землей еще очень много непознанного. Так что не пугайтесь, если столкнетесь с привидением Ивана Грозного или убиенного им сына Ивана, упокой Господи, его душу! – последнюю фразу он пропел на церковный манер.

Гулкое эхо повторило его слова, от чего следователям стало жутковато: по коже побежали противные мурашки.

Галерею, неизвестно по каким соображениям, древние строители сделали не прямой, а извилистой, поэтому было невозможно предугадать, что может встретиться впереди. Группа шла, не упуская из виду провода, который, как гигантский червяк, вдруг юркнул в норку, сделанную в стене. Рядом находилась массивная металлическая дверь с двумя лепестками, закрывавшими замочные скважины.

Сивцов прижался к ней ухом и услышал разливавшееся внутри ровное гудение.

– Настоящий Мавзолей сейчас находится здесь! – сказал он негромко, чтобы не разбудить пугающее подземное эхо. – Осталось только познакомиться с его новыми хозяевами.

– Подожди, Толик, а разве мы не узнаем, как было совершено похищение? – вклинился Курков. – Давай пойдем дальше.

– Все успеем, – не стал упираться Сивцов. – Но сначала надо определиться, где сможем сделать засаду.

– Где-то рядом должна быть ниша, – подсказал Кротов и первым двинулся вперед.

Они прошли несколько метров и обнаружили такое же углубление в стене, какие видели раньше. Там не выдавая себя, они вполне могли дождаться тех, кого с одинаковым успехом можно было назвать и хозяевами, и гостями.

Оставшийся путь группа преодолела почти без приключений. Единственное, что насторожило, – внезапно прорезавшийся впереди свет, но он потух так же быстро, как и возник. Кротов заметил, что такое явление довольно часто встречается под землей, особенно когда диггеров одолевает усталость.

Галерея, наконец, уткнулась в сооружение из бетона, который, впрочем, во многих местах потрескался, а кое-где даже раскрошился, обнажая ржавые прутья арматуры.

Кротов постепенно двигал светом своего мощного фонаря, и следователи увидели, что в одном месте остатки бетона оказались тщательно расчищенными, а арматура – спиленной. В квадратном «окне» вместо стекла была «вставлена» мраморная плита красно-коричневого цвета.

– Так это же Мавзолей! – воскликнул Юрий. – Вид снаружи под землей!

– Если тело выносили здесь, то понятно, почему никто ничего не видел и не слышал, – констатировал Анатолий и задал то ли себе, то ли товарищам вопрос: – Но что они могли сделать с мрамором?

Он подошел поближе, осветил цель фонариком и стал внимательно изучать таинственный квадрат. На стыках мраморной плиты с другими такими же элементами облицовки виднелись размазанные следы какого-то вещества.

– Кажется, они поступили очень просто, – наконец, сделал вывод Сивцов. – «Болгаркой» или другой тонкой пилой аккуратно вырезали по швам кусок мрамора, вынули его, затащили сюда тело, а потом кромки плиты смазали клеем и вернули на место. Поэтому изнутри никаких следов нет.

– Да, занятно, – протянул диггер. – Но я не могу понять, почему они сразу не вывезли тело, а оставили его под землей?

– Возможно, боялись проверки машин, – предположил Курков. – Если помните, в тот вечер был концерт и вокруг Красной площади дежурили сотни милиционеров. А если кому-нибудь из них пришла бы в голову мысль проверить автомобиль, на котором перевозили Ильича? Вот то-то и оно! Преступники не хотели рисковать!

– Я думаю, не исключено, что они с самого начала собирались хранить мумию здесь! – высказал свою точку зрения Анатолий. – Кто подумает искать ее рядом с Мавзолеем, хотя и под землей?! Но в любом случае это пристанище планировалось как временное. Выходит, у наших оппонентов было два пути, две возможности: вернуть Ленина в Мавзолей, если бы политическая ситуация повернулась в их пользу, или – окончательно увезти его в другое место. Но, по крайней мере, теперь все полностью прояснилось, и мы готовы к встрече с преступниками, место которой, как в фильме, изменить нельзя.

– А время? – спросил Кротов.

– Его мы назначим сами! – твердо заявил Сивцов. – Так что будьте готовы в любую минуту совершить, как там у вас называется? Залаз!

Группа вернулась прежним путем, надежно замаскировав лаз щитом с песчаным «ковриком». Кротов еще раз предупредил дежурившего товарища о том, что ни одна живая душа, в том числе и он сам, не должна проникнуть в подземный ход.

– Утром тебя сменят, – напутствовал он Харона, и через несколько минут следователи и диггер уже были на поверхности, где вступила в свои права ночь.




20


Наступающий праздник Нового года стал отличным предлогом для Корицкого, которому дали задание встретиться со старым коммунистом – другом отца. Закончив работу на стройке, он купил дорогой письменный прибор с основанием из красно-коричневого мрамора, позвонил Василию Дмитриевичу и, встретившись с ним, вручил подарок. Старик растрогался и легко проглотил информацию, которую, как бы между делом, сообщил Корицкий.

Заключалась она в следующем: следователи считают, что вход в подземелье, где, возможно, прячут тело незабвенного Ильича, находится в подвале отеля, строящегося на Ильинке. Послезавтра утром планируется вскрыть расположенную там дверь и убедиться в правомерности подозрений.

Дядю Васю эта новость не на шутку взволновала.

– Неужели найдете? – возбужденно спросил он и еще раз уточнил, когда будет осуществлена операция.

– Если вы вернете нам тело любимого вождя, вся партия скажет вам огромное спасибо, – добавил старик и пожелал Антону удачи.

На следующее утро рабочих, занятых на стройке в первую смену, собрал прораб.

– У нас возникли трудности, – сказал он. – Сторож, который должен дежурить сегодня ночью, заболел.

– Не заболел, а запил, – выкрикнул один из строителей. – Уже начал праздновать!

– Ладно, не балагурьте, – оборвал его пузатый хозяин стройки. – Не будем разбираться, почему он и другие сторожа не могут выйти на работу. Главное в том, что нужен человек, который согласился бы на одну ночь стать охранником.

Антон понял, что прямо в его руки падает удача. Опережая других возможных претендентов, но в то же время так, чтобы не вызвать подозрений, он громко спросил:

– А скильки заплатите?

Прораб внимательно посмотрел на него, потом на остальных рабочих, никто из которых не выразил желания накануне Нового года торчать ночью на стройке. Наконец, он сказал:

– Триста рублей.

– Давайте пятьсот, – стал торговаться Корицкий.

– Ладно, черт с тобой! – неожиданно быстро согласился прораб и добавил: – В конце смены подойдешь ко мне, я тебя проинструктирую.

Выбрав минуту, когда никого рядом не было, Корицкий позвонил Сивцову и рассказал о неожиданно свалившемся предложении.

– Отлично сработал! – оценил его действия Анатолий. – Действуй самостоятельно, по обстановке – связи с нами не будет. Если возникнет что-то очень серьезное, спускайся в колодец, пройдешь вправо метров десять, увидишь в стене пролом, найдешь дежурного – нашего человека. Передай ему все, что нужно, а он нас найдет.

Вечером Антон зашел в бытовку, где его уже ждал толстый начальник. Увидев рабочего, тот начал безо всяких предисловий:

– Ты, Антон, парень надежный, и, я думаю, справишься с заданием, которое мы тебе даем.

– А шо там сложного: сиди да смотри, посторонних не пускай, – простецки отозвался Корицкий.

Прораб оценил его взглядом и продолжил:

– Если сегодня ты сделаешь то, что нужно, с завтрашнего дня будешь свободен, полностью получишь зарплату за три месяца – мы ведь на такой срок тебя брали? Кроме того, как я обещал, пятьсот рублей за дежурство и еще премию – десять тысяч рублей.

У Антона перехватило дыхание: он почувствовал, что его собираются использовать в стане врагов.

– А что треба робить? – поинтересовался он.

– Когда закончится вторая смена, и рабочие разойдутся, на стройку придет начальник и еще два человека. Им нужно кое-что забрать отсюда. А ты в этом поможешь. От них получишь деньги, дождешься первой смены, а потом сразу же, не медля, уезжай в свое Запорожье.

– В Харькив, – поправил Антон.

– Ну да, в Харьков, – согласился прораб. – И постарайся не появляться в Москве хотя бы год. О том, что делал, – никому ни слова.

– Так недренно бы тогда премию прибавить, – осмелел Корицкий.

– Сколько? – рявкнул начальник, задетый такой наглостью.

– В два раза будет нормально, – сказал Антон.

– Ладно, заплатим тебе двадцать тысяч, – поддался толстяк.

– А скольки всего? – не унимался Корицкий.

Прораб взял калькулятор и, с трудом попадая жирными пальцами в кнопки, посчитал. Выходило ровно пятьдесят восемь тысяч рублей. Он немного подумал и произнес:

– Для ровного счета будет шестьдесят. Ты доволен?

– А як же, – изобразил на лице радость Антон. – Можете не бояться, все зроблю в лучшем виде.

– А теперь иди и хорошенько отдохни, – напутствовал его прораб.




21


Новая информация, переданная вечером Корицким, обрадовала Сивцова. Во-первых, по всему выходило, что преступники испугались и теперь будут суматошно избавляться от тела. Во-вторых, в их стан невольно попал Антон, который сможет отрезать врагам путь к отступлению.

Вечером троица из двух следователей и диггера спустилась под землю. В гроте было темно: там опять дежурил Харон. Он, в отличие от властителя царства мертвых, не скорбно, а вполне весело напутствовал группу, пообещав, что если услышит звуки суматохи, немедленно придет на помощь.

– Это лишнее, – охладил его пыл Анатолий. – Справимся сами, а ваше дело – не допустить проникновения в тоннель посторонних.

– Ладно, нам не привыкать, – равнодушным тоном, чтобы не показывать невольную обиду, заметил диггер.

На сей раз шли по тоннелю особенно осторожно: кто знает, а вдруг там уже кто-то есть?! Но и в песчаном подземном ходе, и в галерее было тихо. Фонариков не зажигали и двигались на ощупь, время от времени прикасаясь к стене, чтобы вписаться во все изгибы.

Наконец, рука Кротова нащупала железную дверь. Она, как и в предыдущий раз, оказалась закрытой. Диггер потянул за куртку Сивцова, показывая, что нужно пройти еще. Тот, в свою очередь, дал такой же сигнал Куркову. Через несколько секунд они уже находились в нише, сев прямо на пол. Еще наверху члены группы договорились, что никаких разговоров вести не будут, даже если в молчании придется провести несколько часов. Анатолия это нисколько не беспокоило: он даже был рад представившейся возможности подумать о тех удивительных событиях, происшедших в его жизни, вспомнить о днях и ночах, проведенных с Машенькой, о том, что все-таки надо решиться и позвонить ей.

Когда уши привыкли к всепоглощающей по первому впечатлению тишине подземелья, стали различаться странные вкрадчивые звуки, словно здешний мир почти неслышно хотел рассказать о себе. Сначала до Сивцова донеслось невнятное всхлипывание, потом раздались глухие удары, то приближающиеся, то удаляющиеся, словно кто-то ходил по окутанным мраком владениям, опираясь на палку. Потом зазвучал колокольный звон, правда, очень отдаленный, и еле уловимое шарканье десятков ног. Можно было подумать, что немощная подземная паства направляется на службу.

Анатолию стало жутковато. Он прошептал про себя: «Господи, спаси и сохрани!», после чего вновь воцарилась тишина. Он снова почувствовал, что время в бездонном черном царстве течет совсем по-другому, чем в обычной жизни. Сивцов ощущал, как его то затягивает в воронку этой непонятной субстанции, то выносит на тихое место, где нет никакого течения.

Где-то вдалеке снова раздались звуки, и Анатолий склонен был опять отнести их к проделкам подземного мира, но вдруг понял, что они очень знакомы: так выдает себя ключ, проворачиваясь в замочной скважине. Следом за этим скрипнула, открываясь, дверь, и Анатолий ткнул расположившихся по обе стороны товарищей пальцами.

Вскоре стали слышны шаги приближающихся по галерее людей. Они шли молча. Стена, которая была видна из ниши, все больше заливалась светом. Сивцов вынул пистолет и снял его с предохранителя. Краем уха он услышал, что то же самое сделал и Юрий.

Шаги, громыхнув в последний раз прямо рядом с ними, замолкли, и Анатолий услышал голос Корицкого – тот произнес заранее оговоренную фразу:

– Далековато придется нести!

Его оборвал приглушенный голос с начальственными нотками:

– Попрошу соблюдать тишину!

Вслед за этим снова скрипнул в замочной скважине ключ, потом еще раз, и послышался звук открываемой двери, к которому присоединился механический гул работающего агрегата. Люди вошли в подземную комнату-тайник.

Сивцов еще раз ткнул Куркова и диггера, вся команда поднялась и бегом рванула вперед. Они не подумали, что кто-то из пришедших останется снаружи. Им оказался Лившиц: услышав шаги, он попытался захлопнуть дверь, но его опередил изнутри Антон: с силой, которая еще прибыла после тяжелых работ на стройке, он приложился плечом так, что начальник стройки, отскочив, ударился о стену. Курков, подбежав, заломил ему руку и стал подталкивать в помещение, куда уже входили Сивцов и Кротов.

– Стоять! – скомандовал Анатолий, направив пистолет, но почти сразу же опустил его, увидев двух пожилых людей, в их глазах читалась тоска и усталость. Помещение, где они находились, было квадратным, примерно пять на пять метров. В центре возвышался стол-постамент, сваренный из металлических конструкций. На нем стоял гроб палисандрового дерева с красной обивкой внутри. Ленин лежал на своем новом ложе точно так же, как в Мавзолее, спокойно и безмятежно. Только свет люминесцентных ламп придавал его лицу мертвенный оттенок. Откуда-то тянуло прохладой, и она могла бы отрезвить любые, самые горячие головы.

Корицкий подтолкнул к двум стоящим Лившица, и Сивцов продолжил:

– Я следователь по особо важным делам Генеральной прокуратуры Сивцов. Надеюсь, вы понимаете, в чем обвиняетесь?

Все трое, не отвечая, кивнули.

– Я все же напомню, – произнес Анатолий. – Вам, господа большевики, инкриминируется похищение из Мавзолея тела вашего же вождя, а также два убийства – работника Дирекции по эксплуатации Кремля Яночкина и сотрудника банка Кулагина.

– Это еще надо доказать! – выкрикнул Лившиц.

– Успокойтесь, Семен Борисович, – оборвал его Лиганов. – Если уж мы проиграли, то будем вести себя красиво и честно, – и, обращаясь к Сивцову, сказал: – Мы признаем свою вину во всех перечисленных вами деяниях.

Анатолий подозвал Кротова и попросил:

– Игорь, сбегай за своим товарищем – сыграете роль понятых.

Когда диггер удалился, Анатолий, показывая на ряд стульев, стоявших у стены, предложил хозяевам скорбного тайника сесть и сам расположился рядом, достав диктофон. Расследование было успешно завершено, но Сивцову не давал покоя вопрос: зачем все это понадобилось коммунистам, которых он поначалу вообще не принимал в расчет?

– Если мне не изменяет память, вы – Георгий Алексеевич Лиганов? – спросил он Лиганова и, получив утвердительный ответ, продолжил: – Скажите, для чего вы затеяли похищение?

– А вы в курсе намерений властей по отношению к Ильичу? – ответил вопросом на вопрос лидер коммунистов.

Сивцов кивнул.

– Мы не могли допустить, чтобы дорогое нам тело было погребено в земле, – стал объяснять Лиганов. – Для нас это святыня, такая же, как для христиан мощи Николая Угодника.

– А при чем здесь он? – насторожился Анатолий.

– Если вы не знаете этой истории, я расскажу, – проронил Георгий Алексеевич. – Спустя семь столетий после кончины святого Николая – в начале одиннадцатого века – городок Миры Ликийские, где он был епископом, захватили турки. Конечно, их нашествие грозило утратой его мощей для всего христианского мира. И тогда Угодник явился во сне священнику итальянского города Бари и повелел перенести в местную церковь. Вскоре снарядили три корабля, которые под видом торговых отправились в Ликийскую землю. Барянам удалось найти гробницу. Они пошли даже на то, что проломили ее мраморную боковину, сложили кости святого в специальный ковчег и доставили в свой город. По сути, они спасли останки Николая, и теперь Бари – место паломничества христиан.

– Не хотите ли вы сказать, что и вам было указание свыше? – иронично заметил Сивцов.

– Именно так! – с жаром подтвердил лидер коммунистов. – Ко мне во сне тоже приходил Владимир Ильич и убеждал, что его тело нужно перенести в безопасное место.

Анатолий вдруг почувствовал, что все происходящее начинает терять черты реальности. Большевик, рассказывающий сказки – что-то совершенно новое.

– И где на вас снисходили такие видения? – язвительно поинтересовался он.

– Как ни странно, только в гостинице «Россия», то есть в непосредственной близости к Мавзолею, – серьезно ответил Георгий Алексеевич.

– А вы не допускаете, что это мог быть вовсе не Ленин, а кто-то другой? – спросил Сивцов, которого вдруг посетила неожиданная мысль. – Скажем, с помощью гипнотических манипуляций.

– Я не знаю, – растерянно выдавил Лиганов. – В любом случае, я был убежден, что надо спасать Ильича.

– Однако все рассказанное вами совершенно не вяжется с тем, что потом вы воскресили своего вождя, представив его Спасителем, – заявил Анатолий.

– Поверьте, мы к такой мистификации не имеем ни малейшего отношения, – непритворно отреагировал Георгий Алексеевич. – Мы даже вынесли этот вопрос на бюро и приняли решение: не вступать ни в какие контакты с теми, кто затеял фантасмагорию.

– Но вы же получили политические дивиденды и от похищения, и от пришествия Ленина? – не унимался следователь.

– Не такие уж и большие, – возразил лидер коммунистов. – Хотя признаюсь, мы рассчитывали, что исчезновение тела вождя из Мавзолея сильно всколыхнет страну. Однако пресловутое воскресение серьезно помешало осуществлению наших планов.

– Да, это похоже на правду, – нехотя согласился Сивцов. – Особенно если учесть, что именно оживший Ленин, по сути, разогнал ваш митинг на Красной площади словами, появившимися на Мавзолее.

– Я не могу дать тому событию объяснения, – бессильно произнес Лиганов. – Кто-то именно тогда сумел перехватить у нас имя и знамя Ильича.

– Ладно, мы еще во всем разберемся, – произнес следователь. – А пока вы будете заключены под стражу. Сейчас оформим протокол ареста и отправим вас в следственный изолятор. Кстати, дайте мне ключи и от этого помещения и от входа в тоннель. Думаю, телу пока лучше полежать здесь, пока его не заберут в НИИ судебной медицины.

После того, как все необходимые документы были подписаны арестованными и понятыми, Курков по просьбе Анатолия вызвал наряд милиции. Коммунистов увезли, двери опечатали, а прорытый лаз засыпали землей, с чем довольно быстро справились Кротов с Хароном.

На поверхности уже начали движение первые автобусы, и троица следователей разъехалась по домам, чтобы вздремнуть часок-другой перед началом нового напряженного дня.




22


Показанный по телевидению портрет «подкидыша» был опознан в Новосибирске. Наутро после выхода передачи «Жди меня» в редакцию позвонила женщина, утверждавшая, что это ее муж, пропавший в сентябре. Редакция немедленно оповестила о новости Куркова: ему передали адрес и телефон предполагаемой супруги человека, еще недавно считавшего себя Лениным.

– Вы сможете прямо сейчас прилететь в Москву? – спросил Юрий, связавшись с Анной Сергеевной Лагутиной: так представилась женщина.

– Конечно, я немедленно еду в аэропорт, – взволнованно прокричала она. – Скажите, он здоров?

– В физическом смысле да, – ответил Курков. – Все остальное узнаете, когда приедете.

Он продиктовал адрес прокуратуры, рассказал, как до нее добраться, и направился к Сивцову.

– Толик, настоящая фамилия Ленина – Лагутин, – с порога проинформировал он друга.

– Что ты несешь, – не понял Анатолий.

– А то, что нашего «подкидыша» опознала жена, – объяснил Юрий. – И все благодаря передаче «Жди меня», которую ты не хочешь смотреть. Он из Новосибирска, фамилию я тебе уже назвал.

– Так давай ее скорее к нам, – воскликнул Сивцов.

– Я об этом позаботился, – гордо произнес Курков. – Она вот-вот должна сесть на самолет и, думаю, после обеда будет здесь.

Анатолий встал и начал возбужденно прохаживаться по кабинету.

– Да, ты был прав, признаю, – наконец сказал он. – Кстати, надо предупредить Кахетидзе.

Он позвонил в центр Сербского, проинформировал профессора о важной новости и спросил:

– Вам удалось что-нибудь узнать?

– К сожалению, пока ничего, – ответил тот. – Единственное, что могу сказать: пациент не симулирует. Это мы установили с помощью специфических методов с полной достоверностью. Он очень боится, что в таком беспамятном состоянии мог совершить противоправные поступки. И даже подвел под вероятные преступления философскую основу: можно ли считать человека ответственным за деяния, совершенные при полном отсутствии личностных начал.

– Вот даже как! – удивился следователь. – Интересно, что такой вопрос мучает и меня.

– С правовой точки зрения он не может нести ответственность, тем более что, как вы говорили, им могли манипулировать, – заключил Ираклий Гурамович. – А память, особенно теперь, когда его опознали родственники, вернуть будет легче.

После разговора Сивцов распорядился, чтобы у мумии Ленина, находившейся в НИИ судебной медицины, были взяты образцы для проведения молекулярно-генетической экспертизы, сделал еще несколько звонков, в том числе заместителю директора научно-исследовательского центра биомедицинских технологий Самохвалову, предложив ему к концу дня приехать на опознание тела вождя. Леонид Петрович не мог скрыть безумной радости и обещал быть непременно.

После обеда, как и предполагалось, в прокуратуру приехала Лагутина – благо, погода была летной. Перед тем, как везти ее к потенциальному супругу, Анатолий задал женщине несколько вопросов.

– Расскажите, пожалуйста, Анна Сергеевна, кто ваш муж? – начал следователь и уточнил: – Имя-отчество, возраст, профессия?

– Его зовут Всеволод Андреевич, – ответила Лагутина. – Ему пятьдесят лет, правда, мы не успели отметить юбилей – он у него 17 октября, и к тому времени Сева уже исчез. Последние пятнадцать лет работает на философском факультете Новосибирского университета, доктор наук. Живем мы в Академгородке, у нас двое дочерей.

– А при каких обстоятельствах он исчез? – спросил Сивцов.

– Сева каждое утро делает пробежку, – объяснила собеседница. – И 16 сентября он, как обычно, вышел из дома в спортивном костюме. С тех пор мы ничего о нем не знали.

– Вы обращались в милицию? – поинтересовался Анатолий.

– Куда мы только не стучались! – всхлипнула Анна Сергеевна. – Но нам нигде не смогли помочь!

– Неужели никто не видел вашего мужа в то утро? – продолжал Сивцов.

– В милиции говорили об одной зацепке, – вспомнила возбужденная женщина. – Дети шли в школу и заметили, как Сева разговаривал с двумя мужчинами. Они стояли у машины, кажется, это была серая «Волга». Наверное, он объяснял им дорогу, а они, возможно, его увезли. Но дети есть дети: они не запомнили ни номера машины, ни людей. В общем, установить что-либо конкретное милиции не удалось.

– Муж с тех пор вам не звонил, не писал писем? – осведомился следователь.

– Нет, я ничего о нем не знала, – еле сдерживая слезы, произнесла Лагутина. – Он только мне снился и говорил, что ему угрожает опасность.

Сивцов, как мог, успокоил женщину и предложил проехать в центр Сербского, где, возможно, ей удастся узнать супруга. По дороге он попытался узнать, есть ли у Всеволода Андреевича какие-то особые приметы. Анна Сергеевна рассказала, что на правой ноге ее мужа остался шрам в виде полумесяца: еще в детстве брат, раскрутив на палке стеклянную банку с отбитым верхом, бросил ее и попал Севе в икру. Такой подробности было вполне достаточно, чтобы теперь с предельной достоверностью установить, является ли «подкидыш» мужем Лагутиной?

Когда его привели в комнату, где расположились следователи и их гостья, Анна Сергеевна сразу же бросилась навстречу и заключила мужчину, считавшегося неизвестным, в объятья.

– Сева, наконец-то, – всхлипывала она, причитая. – Где ты скрывался, бедненький, родной мой, любимый!

Пациент, хотя и был взволнован встречей и теплыми слезами на своих щеках, все же не проявлял сильных чувств.

– Это ваша жена, – сказал ему Кахетидзе.

– Я – Сева? – недоверчиво спросил потерявший память человек и вдруг ему вспомнились слова, которые он уже однажды слышал: «Сева, уходи, тебе грозит опасность!»

Для того чтобы окончательно убедиться, что перед ними Всеволод Андреевич Лагутин, провели осмотр его правой ноги, где обнаружился отпечатанный полукольцом шрам. Сомнений не оставалось – «подкидыш» оказался доктором философских наук, уважаемым в своем городе гражданином, и его, скорее всего, кто-то просто использовал в своих целях. В конце концов, никаких преступлений он не совершил, ведь проповеди, с которыми выступал перед народом от имени воскресшего Ленина и спустившегося на Землю Спасителя к уголовному делу не пришьешь. Да и, честно говоря, Сивцов, внимательно изучивший пересказанные в прессе речи вождя, сейчас был склонен согласиться со многими его мыслями относительно деяний человечества, заведших его в тупик.

По согласованию со следователем профессор выписал больного, дав ему направление в подобное учреждение Новосибирска, и счастливая супруга забрала неожиданно обретенного мужа домой.




23


– Да, это он! – вскричал Самохвалов, едва увидел тело Ленина. – Наш бесценный Ильич! Слава Богу, он остался невредимым. Наверное, варвары все же догадались хранить его в нормальных условиях.

– Леонид Петрович, вы не волнуйтесь, а еще раз внимательно посмотрите, – предложил Сивцов.

– Да я его с закрытыми глазами узнаю, на ощупь, – возбужденно пропел ученый. – У меня нет никаких сомнений, к тому же вы понимаете, что любое свежее тело так бы не выглядело. Так что давайте немедленно отвезем его обратно, в Мавзолей.

– Не торопитесь, пожалуйста, – остановил его Анатолий. – Пока мы не получим результаты молекулярно-генетической экспертизы, тело побудет здесь. Тут такие же условия, как и в Мавзолее, так что ничего вашему Ильичу не сделается.

– Зачем? – недоуменно воскликнул Самохвалов. – Какая еще экспертиза? И так все ясно! Вот Ленин!

– Понимаете, у нас существуют определенные процедуры, – стал объяснять Сивцов. – Они дадут полную уверенность в том, что это и на самом деле – мумия вождя. Мы разыскали его прямых родственников и получили от них генетический материал. Сравнив его с образцами, взятыми у тела, установим истину. Хотя, я думаю, речь идет о простой формальности. В конце концов, я вам верю.

– Вы резали Ленина?! – возмутился ученый. – Какое кощунство!

– Не беспокойтесь, никакого вреда ему не причинили, – примирительно произнес следователь. – Небольшой клочок волос и микроскопический кусочек кожи. Это вообще незаметно.

– Ну, знаете, – разгорячено бросил Леонид Петрович. – Я буду жаловаться!

– Пожалуйста, – парировал Сивцов, и, отвернувшись, показал, что аудиенция и с ученым, и с телом вождя закончилась.

На следующий день, последний в уходящем году, Сивцову доставили утром пакет с результатами экспертизы. Его потрясли последние строки документа: «кровное родство Ленина В.И. и Ульяновой М.И. полностью исключено».

У Анатолия голова пошла кругом. Родословная Машеньки была тщательно проверена, и не возникало никаких сомнений в том, что она – потомок Ильича. Экспертизу, как видно из письма, на сей раз провели особенно скрупулезно: генетический материал анализировали четыре независимых друг от друга специалиста.

«В чем же тут загвоздка? – подумал следователь и отправился в научно-исследовательский центр биомедицинских технологий.

Самохвалов встретил его недружелюбно, и особенно обострилась его враждебность после того, как Анатолий показал заключение экспертизы.

– Такого не может быть! – в полный голос заорал он.

– Но, тем не менее, это факт! – твердо, но в то же время спокойно возразил Сивцов. – И не я, а вы должны объяснить, почему в Мавзолее находилась мумия человека, не имеющего ничего общего с Владимиром Ильичем Лениным?

Ученый вынул из кармана блистер с капсулами нитроглицерина, положил в рот одну и неожиданно беспомощным голосом прохрипел:

– Я не знаю!

Дав сидящему напротив него человеку прийти в себя, Сивцов мягко спросил:

– Была ли возможность с того времени, как Ленина поместили в Мавзолей, подменить тело?

Самохвалов долго не отвечал, потом, наконец, изрек:

– Сразу после начала Великой Отечественной войны его эвакуировали в Тюмень, где оно пробыло почти до самой победы.

– Там был доступ к телу? – поинтересовался Анатолий.

– Нет, народ туда не пускали, – отрешенно проговорил ученый.

– Могли именно тогда подменить тело? – наседал Сивцов.

– Не знаю, – растерянно ответил Леонид Петрович, чувствуя, что и над ним, и над самим существованием его учреждения нависла опасность. – Я, сами понимаете, тогда не работал, а потом ходили разные слухи…

– Остался ли в живых кто-нибудь, кто участвовал в тех событиях? – спросил следователь.

– Есть один профессор, – не стал упираться Самохвалов, понимая, что сыщик все равно добьется своего. – Он сейчас здесь.

Через несколько минут в кабинет энергичной для старика походкой вошел невысокий и совершенно лысый человек.

Выслушал Сивцова, сообщившего о результатах экспертизы, он вздохнул и начал говорить:

– Думал, что унесу тайну с собой в могилу, но видно не суждено. Да, вы правы, после войны в Мавзолее лежал не Ленин. Но не спешите осуждать нас. Дело в том, что тело везли специальным поездом, а тот попал под адскую бомбежку. Ничего не осталось и от бронированного вагона, где находилось тело Ильича. Тогда на самом высшем уровне – я говорю об Иосифе Виссарионовиче Сталине – было принято решение подобрать похожий труп, забальзамировать его и считать телом вождя. Необходимые процедуры мы и осуществили в Тюмени, благо, что времени хватало. Так что в Москву после войны мы привезли мумию совершенно другого человека. Все участники операции дали подписку о неразглашении тайны. Впрочем, нам и рассказывать обо всем, что произошло, не хотелось. Однако теперь, думаю, скрывать не имеет смысла, да и умру я с чистой совестью.

Покидая центр, Сивцов с грустью подумал о том, как воспримут в стране потрясающую весть многие люди, особенно старшего поколения. Наверное, рухнет последний идол коммунизма, а хорошо это для страны или плохо, предугадать было невозможно. Один раз Россия уже показала, что у человечества может быть альтернативный путь, хотя его и признали по прошествии семидесяти с лишним лет ошибочным.

Но несмотря на то, что якобы воскресшего Ленина признали самозванцем, и тому были неопровержимые доказательства, брошенные им зерна-идеи Нового Иерусалима начали давать ростки по всей стране.




Эпилог


Судебный процесс по делу о похищении тела Ленина и связанных с ним двух убийствах ненадолго всколыхнул страну, но вскоре интерес ослабел, тем более, когда выяснилось, что в Мавзолее находилось тело не революционного вождя, а неизвестного человека, чья личность по прошествии многих лет не могла быть установлена.

Самые большие сроки тюремного заключения получили Колобов и Лившиц, меньше – рабочий со стройки, который столкнул банкира с верхнего этажа здания. Лиганов отделался условным наказанием и, подав в отставку, ушел с поста лидера коммунистов.

В свои права вступил новый, всенародно избранный президент России. По одному из первых его распоряжений на Красной площади был демонтирован Мавзолей. А вскоре глава государства принял решение о переносе своей резиденции из Кремля в здание, сооруженное в кратчайшие сроки.

Всю территорию за зубчатыми стенами открыли для посетителей, а сам кремлевский комплекс стал настоящей Меккой для миллионов туристов. Обнаружилась и потерянная карта подземных ходов, которые перестали быть опасными для власти. Их начали расчищать и открывать для экскурсий. Первой приняла гостей галерея, начинающаяся от того места, где стоял Мавзолей.