Иметь королеву
Владимир Неволин








Владимир, солдат срочной службы, становится случайным свидетелем падения в Камчатской тайге боеголовки, начиненной контейнерами с неведомым ему металлом. Спустя двадцать лет он узнает, какое богатство тогда спрятал в тайге: цена галлия баснословна.

Владимир отправляется на Камчатку на поиски боеголовки, но каждый его шаг уже под контролем мафии. А на Камчатке тем временем разворачиваются драматические события вокруг ракеты с ядерной боеголовкой, нацеленной на Лос-Анджелес…






Владимир Неволин

ИМЕТЬ КОРОЛЕВУ





Глава 1

ОН ЕДЕТ, ЕДЕТ, ЕДЕТ


Ранним утром в начале июня В. И. Ленин, как обычно, стоял рядом с большой площадью недалеко от горсада и внимательно смотрел за горизонт. Он уже привык к тому, что в будни и в выходные с восьми утра до семнадцати ноль-ноль центральная площадь была заполнена рядами грузовых и легковых машин, полосатыми польскими палатками, зонтами, молоковозами и прицепами типа закусочной на колесах. Он не замечал суетящейся перед ним гигантской толпы на площади, преобразованной администрацией города Чернявинска в толчок. Он глядел вдаль, за крыши зданий, пытаясь разглядеть там желанный и несбыточный коммунистический рай. И не видел его. И не только потому, что этот рай ему закрывала огромная вывеска «Лук-Ойл», а потому, что вождь пролетариата был бронзовым, семи с половиной тонн веса, монументом.

— Че его, долбое…а, не уберут? — спросил сержант-мент у другого сержанта. — Весь вид загородил.

Сотоварищ по патрулю мог ответить, что, действительно, черная, нависшая над площадью громада монумента мешает любоваться мраморным зданием театра, стилизованным под лотос, но было жарко, думать и много говорить как-то не моглось, и он выплюнул привычное:

— А ну его на…

Никто не обратил на них внимания — мент он и есть мент, что с него взять, кроме резиновой дубины. Никто, кроме высокого, сухощавого мужчины средних лет, случайно оказавшегося рядом. Мужчина болезненно дернулся от мата, изрыгнутого представителем правопорядка, и тихо сказал сам себе:

— Ну что, и ты еще раздумываешь? Беги, беги отсюда скорее!

Он вдохнул теплый воздух, огляделся и, протискиваясь сквозь тысячную торгующе-покупающую толпу, пошел на троллейбусную остановку.

В квартире курлыкал телефон. Мужчина, торопясь, завертел в замочной скважине ключом, не снимая обуви, пробежал в комнату.

— Здравствуй, Вовик! Ты не забыл? Сегодня наш день!

Ему не нравилось в ней почти все. Эта дурацкая манера называть его Вовиком. Кокетство — неумелое желание замужней бабы казаться сексуальнее, чем она есть на самом деле. Лицо с крупными чертами. Обидчивость, когда он был занят и встречи срывались. Да и многое другое. Иногда он пытался разобраться — почему он все-таки на ее «давай увидимся» говорит «да»? И понимал, что более классной любовницы, просто рожденной для мужчины, ему не найти. Эта замужняя стервочка все умела, все хотела, все могла. После ее ухода он, измочаленный, думал — все, хватит, надо кого-то попроще. Но через два-три дня, услышав в трубке «здравствуй, Вовик», хриплым голосом отвечал: «Конечно… Когда? Хоть сейчас». Он не забыл. Сегодня Лариса шла «в баню», «к подруге», «в магазин» — что еще она там соврет рогоносцу-мужу, верящему каждому ее слову. А может, просто, как и Владимир, боящемуся потерять хозяйку на кухне и шлюху в постели.

Владимир разделся и полез под душ. «Сейчас заявится», — подумал он и вдруг понял, что именно сегодня и придется сказать Ларисе «прощай». Без всяких «может быть», оставляющих право на надежду. Последняя сладкая встреча.

Владимир стоял, опустив голову, под струйками горячей воды и по полочкам раскладывал дальнейшие действия, открывая неприятные для себя моменты, которые всегда сопровождают решение человека круто изменить свою жизнь. Придется уволиться с работы. Хоть и тошнит от нее, как от запаха водки с похмелья, но кусок хлеба с маслом должность инженера первой категории в управлении облгаза приносит. Надежная работа, насиженное место, мечта многих, а ему кажется, будто завяз он в этой надежности, как муха в банке варенья, скоро задохнется в обрыдлости серых будней, бумагах и помрет от инфаркта в духоте кабинета, среди четверых таких же, как и он, «надежных». И положат его в гроб, одев в привычные, лоснящиеся на заднице и пузырчатые на коленях брюки. И все? И это жизнь? А может, он просто с жиру бесится? Для сорокалетнего мужчины надежность — главное?

«С работы придется уволиться, — снова подумал он уже спокойнее. — Да и к чему она мне? Работать я уже не буду никогда. Проблемы, конечно, возникнут, только другого плана. Например, куда девать деньги».

Он засмеялся, поднял голову навстречу льющейся воде и, набрав полный рот, выпустил струйку в свое отражение в зеркале, висевшем на стене. Всем бы такие проблемы.

Перешагнув четвертый десяток и накопив кой-какой жизненный опыт, Владимир наконец-то понял, что деньги, сколько бы их не было, ни любви, ни счастья не принесут. Но, поутратив пыл, задор и уверенность, присущие зеленой молодости, он не требовал от судьбы таких дорогих подарков. Отлюбил свое, потух, жизнь текла ровно, и надо было не безумств, а просто хорошей жизни, чтобы не считать копейки, рубли, а захотел — и фраза «мне завтра в Париж, срочно» стала не юмором, а обыденностью или хотя бы реальностью. А что? Ведь не глупее же он других. Нет, не глупее. Просто наглости маловато.

Горячая вода понемногу становилась прохладной. Отопительный сезон кончился неделю назад, и горячая водица — по народной примете, что ли? — исчезала следом за квартирным теплом. Ненадолго, до осени.

В прихожей звонок сыграл «Тореадор, смелее в бой», и Владимир заторопился, накинул на мокрую голову полотенце, надел халат и, просовывая ногу в ускользающий шлепанец, закричал через две двери:

— Иду! Подожди!

Лариса ворвалась, как обычно, ураганом. Заговорила с порога о том, что на улице грязно, что Мишка, сын, гаденыш, не ночевал дома, что Верке опять не повезло с хахалем. Она стаскивала сапоги, стрекотала возбужденно, и вдруг, словно только что увидев Владимира, замолчала и шепотом произнесла:

— Ой, а ведь ты совсем голый, — хотя он стоял, запахнувшись в халат, и с полотенцем на голове.

— Лариса, — предупреждающе сказал Владимир, — сначала разденься.

Она с недоумением посмотрела на сапог в руке, и на лице ее отразилось сожаление.

— Какой ты зануда все же. Никаких поэтически-сексуальных наклонностей. Ты даже не представляешь, как это пикантно — ты в халате, а я в сапоге и на полу в прихожей.

Владимир засмеялся и отошел подальше. Лариса явно перебирала, видно было, что это игра, но все же — черт знает, что придет в голову этой секси.

«Придется расстаться, — с сожалением думал он, заваривая чай так, как они любили, по-походному, прямо в бокалы. — Она замечательная, но — придется».

Два года назад он сидел в скверике недалеко от центра, около высотного дома. Сидел, смотрел на окна восьмого этажа и чувствовал себя прескверно. Там, за красными от заходящего солнца занавесками его жена, его Оленька, занималась любовью с бывшим одноклассником Равилем, и Владимир понимал, что не принесут ему облегчения ни скандал с блудницей-женой, ни возможность набить Равилю морду. Наверное, у многих так — жили почти двадцать лет, привыкли друг к другу, и о любви говорить вроде бы смешно, все закономерно — любовь — привычка, но почему же тогда режет от плеча к плечу через сердце косой линией боль? Нет, не трахаются там, наверху, эти двое, а взяв в руки клещи, тянут из него все, что было — нежность, привязанность, уважение. И от этого больно, потому что остается в душе одна пустота, в которой гуляет ледяной ветер.

Долго не мог он поверить своим подозрениям. Подруги Ольги временами намекали о чем-то таком, но он только посмеивался, полагая, что они пытаются перенести свои семейные проблемы на него, завидуют. А потом решил разом развеять сомнения — приобрел на радиорынке самодельный «жучок» и во время визита к «этим татарам», как фальшиво пренебрежительно говорила Ольга, положил черную коробочку за книги в шкаф. Передатчик работал из рук вон плохо, но суть разговоров, охов и вздохов жены и друга были ясны. «Какой он у тебя большой», «наклонись вперед, дорогая» и прочие глупости резвящихся любовников. Он послушал немного, обматерил весь мир и грохнул китайский приемник об асфальт. Закурил и, медленно выпуская колечками дым в темнеющее небо, стал раздумывать, что же ему предпринять: посмеяться, поплакаться или равнодушно сплюнуть. Выкурил сигарету, ничего не придумал и затянулся другой.

За спиной хрустнула ветка. Владимир обернулся и увидел женщину в светлом платье. Страдальчески скривив губы, она сняла с ноги туфлю с обломившимся каблуком-шпилькой и, исследовав поломку, спросила:

— У вас молотка не найдется?

— Нет, — сказал он, немного растерявшись.

— А «Ментоса»?

Владимир вконец запутался, стал вспоминать, что же это за зверь «Ментос». Что-то знакомое до тошноты.

Так и не дождавшись ответа, женщина села на скамью и со вздохом сказала:

— Свежее решение Ларисы Саготиной.

Потом оторвала каблук, топнув ногой, сломала второй и выдала:

— Тебя что, использовали?

Владимир думал недолго. Именно — использовали. Подтерлись.

— Видишь те окна, — сказал он, ткнув пальцем в дом. — Там моя жена трахается. Не со мной, естественно. Я бы даже озвучил, да вот приемник сломался.

— Бить будешь? — деловито осведомилась женщина.

— Нет. Разведусь.

— А сам-то ты девственник, что ли? Не изменял никогда?

— Мне не положено, — зло усмехнулся Владимир. — Неумеха, не добытчик, не деловой — да еще и гуляка! Перебор! Вот если бы я деньги мешками домой волок — тогда другое дело. Ну да ладно. Теперь — все. Пусть живет как хочет. А я уж как-нибудь один, со своими… комплексами.

— У вас, значит, любовь как в поговорке — ты целуешь, а она щеку подставляет.

— В общем, так.

— Теперь не переучишь.

— Наплевать, на мой век баб хватит.

Он говорил зло, отрывисто, нарочно грубо, стараясь обидеть эту прицепившуюся к нему особу.

— Баб хватит, — сказала Лариса, — пожевал и выплюнул. Женщину искать надо. Шерше ля фамм.

— Где? Может, подскажешь?

— Может, и подскажу.

Она села поудобнее, примостила ногу на ногу.

— Ты богатый? Хотя, стоп! Если бы у тебя водились деньги, то сейчас здесь сидел бы не ты, а мальчик с толстой шеей и маленькой головой. Ты бы потом выслушал запись, отдал распоряжение, ну и… Значит, баксов нэма. Тогда дамы высшего света и проститутки не для вас, сэр. И те, и другие любят денежки. Может, ты писатель? Актер, художник? Опять мимо? Ну что же, худосочные поклонницы богемной элиты — невелика потеря. Остаются врачи, учителя, воспитатели — трудовая интеллигенция. Обсудим?

Она посмотрела на Владимира, и он, не зная, то ли принять игру, то ли встать и уйти, пожал плечами.

— Обсудим.

— С врачами — боже упаси. Женщина, которая в порывах страсти, припадках нежности и проявлениях чувственности видит суть происходящих биологических процессов, конченная как любовница подсознательно. «Венозная кровь прилила — пещеристое тело заполнилось ею, увеличиваясь в объеме в полтора-два раза», — и это вместо того, чтобы просто и по-человечески сказать — встал. Учительницы, по моим наблюдениям и жизненному опыту, правильны до безумия. Пушкин, Гоголь, Муму — ах, ах! Ну, плюс-минус, конечно. Воспитательницы глупы и несамостоятельны, видят в каждом мужчине ребенка — это у них профессиональное, так что…

— Так что нет на белом свете настоящих женщин, — подытожил Владимир.

— Ну почему же, — улыбнулась Лариса, — а я?

Владимир невольно скользнул взглядом по ее лицу. Шутит?

— Волосы свои. Никаких «Клэрол». Губы, как в кино, сексапил номер пять.

Он отвел взгляд, но получилось — не в сторону, а вниз, на белеющую в вырезе грудь.

— Номер четыре. С половиной. Мало? Добавлю. При нынешнем техническом прогрессе…

— Будет тебе, — сказал Владимир, — и так тошно.

Она встала и смешно, на цыпочках, сделала несколько шагов.

— Ладно, остывай. А вот совет все же прими. Найди хорошую бабу, чтоб затрахивала до потери пульса. Сразу все образуется, и о разводе думать забудешь. Тебя как зовут?

— Владимир.

— Держи, Вовик.

Она вырвала из блокнота листок, нацарапала на нем номер телефона.

И ушла.

С Ольгой он все-таки развелся. Не потому, что слесарю — слесарево, а кесарю — кесарево, и ему, мужчине, все можно, а жена — не смей. У самого рыльце в пушку. Чуть-чуть. Две связи на стороне за восемнадцать лет не бог весть что. Мало безгрешных мужей. Но, изменив, а точнее, наскоро переспав с соблазнившей его особой, он долго потом мучился, винил себя во всех смертных грехах, и, стараясь как-то оправдаться и перед женой, и перед собственной совестью, засыпал Ольгу подарками.

В тот вечер он, уже успокоившись, дожидался жену и пытался понять ее. Как обычно, корил себя. Все прямо из «СПИД-инфо». Вопрос: жена встречается с другим. Как себя вести? Ответ: не рубите сплеча, не подавайте вида. Наденьте самое красивое платье… тьфу, костюм. Сводите в театр. Цветы, ночь любви, медовый месяц. Что-то новое. Слова, подарки, позы. Начните семейную жизнь сызнова. Возможно, вина в вас самом?

К восьми вечера виноватый во всем Владимир был «готов». Конечно, неправ он. Сейчас придет Оля, тихая, виновато прячущая глаза, а на кухне ее уже ждет ужин, цветы. Завтра сходят в театр, и все пойдет по-новому.

В десять часов вечера хлопнула входная дверь.

Владимир бросился в коридор. Оля, оглядывая себя в зеркале, поправляла прическу.

— Ну, что встал как столб. Разгрузи сумку. Пальто помоги снять. Учу тебя, учу, все без толку.

Внутри Владимира щелкнул переключатель «штиль — буря». Сдерживая себя, он помолчал, посчитал до десяти, погладил дернувшееся веко.

— Ты где была, Оля?

Стирая губную помаду, Ольга терпеливо, как ребенку, со вздохом пояснила:

— У мамы. Приходила Елена Андреевна. Посидели. Попили чаю с тортом. Хотела и тебе кусочек принести… да ты ведешь себя в последнее время плохо.

Внутри Владимира что-то взорвалось. Он шагнул к Ольге, и рука сама сделала то, чего он никогда не делал с самой дрянной женщиной. Пощечина получилась неловкой — наполовину в лоб, наполовину в ухо, но сильной. Ольга отлетела от зеркала, вата с помадой, нарисовав ей на щеке длинную красную полосу, полетела в глубь коридора.

— Ты… — сквозь туман видя испуганное лицо жены, прохрипел Владимир, — блядь…

Во время развода на вопрос судьи о причине распада семьи он, глядя в сторону ответил:

— Из-за куска торта.

Секретарь удивленно воззрилась на него, потом на судью:

— Что, так и записать?

— Запишите, что не сошлись характерами, — сказал Владимир.

На примирение он не согласился, да Ольга в горячке этого и не требовала. Они разменяли квартиру, и он стал жить в другом районе, тяжело привыкая к холостяцкой жизни.

Ольга появилась через два месяца, тихая, присмиревшая. Они поговорили, спокойно, по-человечески. Обещание перемениться не убедило Владимира возобновить отношения. Он почувствовал вкус свободы — не разгульной пьяной жизни, а свободы самостоятельно принимать решения, поступать так, как считает нужным он, а не кто-то другой. Неожиданно у него оказалось много денег, и он приобрел то, что в недалеком прошлом казалось ему несбыточной мечтой — персональный компьютер. Они несколько раз встречались с женой, но — черного кобеля не отмоешь добела. Натура жены быть всегда, везде и во всем впереди прорывалась как тщетно сдерживаемое деревянной перегородкой пламя. В конце концов они по-дружески чмокнули друг друга — взаимно! — в щеки и расстались друзьями навсегда.

Ларисе Саготиной он позвонил через месяц после развода. Никаких планов он не строил, просто тоскливо было сидеть одному весенними вечерами. Хотелось даже не постели, а общения, тепла.

Она взяла трубку сразу, будто с того самого вечера сидела у телефона и ждала звонка.

— Мне бы Ларису…

— А я себе туфли новые купила, — похвасталась она с ходу.

— По этому поводу я приглашаю тебя в театр.

— Неужели я похожа на худосочных поклонниц богемной элиты?

— Ну, тогда в ресторан.

— Что ты, что ты! Я ведь не дама высшего света и не проститутка.

Он засмеялся:

— А кто же ты?

— Я домохозяйка.

— Тогда я приглашаю тебя… — Владимир запнулся.

— Домой? — подхватила она. — Приглашение принято. Ваш адрес, сэр?

Она появилась так быстро, что Владимир не успел даже вскипятить воду для кофе. Вошла в прихожую и встала напротив него, глядя в упор темными глазами.

— Ты так быстро, — заизвинялся Владимир, — я не успел приготовиться.

Лариса выпустила из рук сумку, сделала шаг вперед, обняла его за шею. Теплое дыхание, аромат духов и едва уловимый запах женского тела напомнили Владимиру, что он мужчина и что он уже второй месяц один. Ее рука скользнула по груди Владимира, опустилась к поясу, последовала ниже.

— А по-моему, ты вполне готов, — прошептала она.

Владимир поставил чашки с чаем на поднос, извлек из холодильника бутылку бальзама, гроздь бананов и пошел в комнату. Лариса разметалась на махровой оранжевой простыне и, притихнув, смотрела в потолок.

— Заскучала? — спросил Владимир и присел рядом. — Сейчас я тебя развеселю.

— Мне сегодня приснилось, как ты меня в глаза целуешь, — сказала Лариса с грустью. — Это к разлуке. Ты меня скоро бросишь, да?

Владимир едва не выронил поднос на ее обнаженное тело.

— С чего ты взяла?! — фальшиво возмутился он. — Таких женщин как ты не бросают. В командировку еду, это да. Недельки на две.

— Куда?

— В Екатеринбург. Учиться на старости лет посылают.

Она повеселела. Изогнулась кошкой на постели и сказала игриво:

— Уедешь, заведешь себе какую-нибудь…

— Лариса, перестань, — мучаясь от лжи, взмолился Владимир, — никто, кроме тебя, мне не нужен.

— Ты знаешь, Володечка, за что я тебя люблю?

— За что?

— За то, что когда ты меня целуешь вот сюда, — Лариса чуть раздвинула ноги и коснулась живота повыше курчавых волосков, — глаза у тебя становятся влажными от нежности.

Он грохнул поднос на пол и бросился к ней.

Лариса ушла от него поздно вечером. Долго красилась в прихожей, наводя глянец на припухшие от поцелуев губы, морщилась, расчесывая сбитые в ком волосы.

— Ты когда уезжаешь?

— В понедельник.

— Через три дня… Мы уже не увидимся до отъезда?

— Нет, скорее всего. Надо собраться, то да се. Мама просила помочь по хозяйству.

— Две недели, — закатила глаза Лариса. — Я не вынесу.

Владимир ласково обнял ее.

— Но ведь я вернусь, — сказал он, чувствуя себя предателем.

Лариса вышла в пахнувшую летом темноту, постояла секунду и, достав из сумочки два телефонных жетона, свернула в проулок.

Металлический диск номеронабирателя как в замедленном кино отсчитал положенное количество импульсов. В трубке раздался приятный женский голос:

— Квартира Скобелевых. Слушаю вас.

На лице Ларисы отразилось смущение.

— Простите, пожалуйста, кажется, я ошиблась номером.

— Ничего страшного.

Надавив на рычажок, Лариса набрала этот же номер вторично. В трубке коротко пикнуло.

— Здравствуй, Аллочка, — сказала Лариса в тишину, — я письмо получила позавчера, от мамы. Пишет, что очень болеет и просит приехать к ней. Я тебя очень прошу, сестренка, съезди к старушке. Я не смогу. С билетами сейчас запросто, поэтому возьми с понедельника. В остальном все в порядке. Копошусь на кухне, Гена на прежнем месте в этой же должности. До повышения ему как до Камчатки.

Она положила трубку и застучала каблучками в сторону своего дома.

Семья Скобелевых — муж, жена и их маленькая дочка — не подозревая о болезни бедной старой мамочки, продолжала мирно смотреть телевизор. Милый Ларисин голос, переключившись в ГТС от одного абонента к другому, прервался в распределительном шкафу на углу улиц Орской и Либкнехта. Укрепленный за изгибом металлической планки диктофон размером с коробок спичек, пропустив первый звонок, с приходом второго переключил линию на себя и записал для Аллочки сообщение ее сестры.

«Аллочка» появилась у распредшкафа в восемь утра. Редкая толпа граждан, выглядывая из-за далекого поворота желанный трамвай № 6, не обратила внимания на чернявого молодого мужчину с монтерской сумкой на плече. Поковыряв в отверстии ключом с трехгранным вырезом, он для вида потыкал «крокодилами» в клеммы, одной рукой прижал трубку с диском посередине к уху, а другой рукой искусно извлек диктофон. Потом с брезгливо-скучающей миной подневольного работяги захлопнул шкаф, сложил инструмент в сумку и потопал прочь. В ближайшем подъезде он спрятал сумку в целлофановый пакет, натянул ветровку и, приоткрыв дверь подъезда, стал ждать.

Время было выбрано удачно. Отпускники, домохозяйки и просто лентяи еще не проснулись, а простые российские труженики уже пахали за станками и письменными столами. Чернявый дождался, когда из-за угла показался трамвай, выбежал из подъезда и вскочил в салон.

Он дважды, следуя инструкции, поменял транспорт, пересек пустынную стройку-долгостройку и через час в квартире на окраине города извлек из диктофона микрокассету.

Сообщение Ларисы произвело на «Аллочку» должное впечатление. Чернявый немедленно начал действовать.

Первым делом он налил из литровой банки с этикеткой «Серная кислота. Для бытовых нужд» жидкость в эмалированную чашку и, прослушав еще несколько раз запись, бросил туда микрокассету, которая через пять минут исчезла, окрасив содержимое в коричневый цвет. Потом достал из шкафа «NOTEBOOK» и стал заполнять его экран единичками и нулями. Через час чернявый подключил к компьютеру программатор, вставил в панельку микросхему со стеклянным окошечком на корпусе и скачал на нее информацию. Завернув микросхему в станиолевую бумажку, он бережно положил ее в карман рубашки и только тогда со сладким стоном разогнул ноющую спину.

— О! Мать твою!

Времени до 15.00 оставалось не так много. Чернявый взял газету бесплатных объявлений и, прочитав призыв фирмы «Наташа»:
		Открой глаза, подними бровь,



		Я буду шептать тебе про любовь.  —








Предлагаем провести время в обществе опытного специалиста «древнейшей профессии», набрал предлагаемый номер телефона.

— Менэ блондынку. Наташу. На тры часа.

В 14.30 мимо поста ГАИ на выезде из Чернявинска проследовала белая, в меру грязная, в меру потрепанная «девяносто девятая». Сержант, тормознувший машину, получил законный стольник и махнул жезлом — проезжай.

— Таких можно не досматривать, — объяснил он подошедшему верзиле-омоновцу, — чистые. Трахаться на Карповы пруды поехали. Видел телку?

«Жигуль» попетлял между деревьями и выехал на берег пруда. Крашенная под платину «Наташа» немедленно содрала с себя платье и развалилась на теплом песке.

— Пагады, дарагая, — сказал черный, — машина чего-то капризничает. Пагляжу. Грэйся пака.

Он закрылся в кабине, вскрыл переднюю панель обычной «Кенвудовской» магнитолы и, тщательно сориентировавшись, защелкнул микросхему на свободном разъеме.

В 15.00 серия мощных, дублирующих друг друга импульсов пробила атмосферу и достигла геостационарной орбиты, где и была проглочена остронаправленной параболической антенной, установленной на одном из спутников. Усилив сигналы, спутник переизлучил их в другом направлении за границу бывшего СССР.

Особняк, спрятанный за длинным серым забором, был далеко не самым шикарным в Мешхеде. Кварталы, считающиеся престижными у иранской знати, располагались западнее и были выдержаны в смешанном восточно-европейском стиле: высокие, арками окна, бассейны с голубым дном и обилие роз. Чем богаче был дом, тем большее количество роз — от «Черного Али» до «Невестиного платья» — украшали клумбы розариев.

Владелец особняка за серым забором не любил розы. Он любил хлопок. Плантации, которыми он владел, в свое время занимали большую часть площади одной из республик СССР. И особняк его не был похож на иранские. Скорее крепость, а не дом, он глубоко уходил в землю и был напичкан спецаппаратурой от невзрачной крыши до дна увитого кабелями и коммуникациями подвала.

Хозяин особняка отдыхал. Он был немолодым человеком, и прежняя жизнь, богатая схватками, интригами, борьбой с противником, частыми многочасовыми оргиями, не способствовала укреплению мышц и нервов. Он полулежал в широком кресле, положив ладонь на талию красивой хрупкой девушки, почти ребенка, и та, боясь пошевелиться, наблюдала, как за окном прыгают с ветки на ветку сытые воробьи.

На нулевом этаже дома в прохладной комнате без окон дежурили два человека. Сюда круглосуточно стекалась информация со спутников по арендованным спецканалам связи от агентов, работающих в интересующих Хозяина точках земного шара. Бесшумно выплескивали бумажные ленты лазерные принтеры, особо важные сообщения паковались в непрозрачные пластиковые пакеты. Эти сообщения Хозяин читал лично.

Сегодня такое сообщение было одно. Сканер принял его с геостационарного спутника в 15.00, дешифратор перевел единицы и нули в буквы и знаки, ламинатор обтянул кусок бумаги черным пластиком и выплюнул конверт в предназначенную для него корзину. Сообщения такого характера необходимо было доставлять Хозяину немедленно. Один из людей поднялся наверх и отдал конверт особо приближенному средних лет помощнику, подтянутому и широкоплечему. Помощник осторожно вошел в комнату. Девушка скосила на него глаза и, поняв, что можно наконец-то пошевелиться, выскользнула из-под руки Хозяина.

— Милый, — прошептала она на ухо спящему, — к тебе пришли.

Хозяин открыл глаза и мгновение смотрел в окно на воробьев.

— Пустыня приснилась, — сказал он, ни к кому не обращаясь. — Тебе что, Вартан?

Вартан протянул Хозяину конверт. Девчонка тут же скрылась за боковой дверью.

Хозяин сломал пластик и прочитал сообщение. Сон отлетел от него. Он встал с кресла и, бросив в рот две белые горошины, запил их из бокала.

— Началось, Вартан. Он едет. Через три дня. Отзови всех, кого можно. Из Испании, из Аргентины, из Канады. Хватит им штаны в офисах протирать, пусть поработают. Тегеран не трогай. Здешние псы только и думают, как бы обложить меня. Ты все понял?

— Да, Хозяин.

— Расставь людей по всей цепочке. Я должен знать о каждом его шаге, каждом вздохе. И береги его, Вартан, пуще своей жизни береги — до того момента, когда я скажу — все. Тогда ты должен убрать его, Вартан. Ты понял?

— Да, Хозяин.

— Ты не упустишь его?

— Нет, Хозяин.

Хозяин еще глотнул из бокала и повернулся к Вартану:

— Сколько лет твоей дочке?

— Семнадцать, Хозяин.

— Хороша собой?

Вартан позволил себе отступление от правил:

— Как бутон розы. Только моя жена могла сравниться с нею, но она…

— Знаю, Вартан. Враги заплатили за ее смерть.

— Благодарю тебя. Хозяин.

Хозяин подошел к Вартану ближе и, глядя в черные глаза помощника, спросил:

— А кого ты больше любишь, Вартан, меня или свою дочь?

Неуловима мысль, но и она сотрясает пространство. Ничто не изменилось на лице помощника. Не отведя глаза, ни секунды не раздумывая, он ответил:

— Тебя, Хозяин.

— Это хорошо, Вартан, — медленно произнес Хозяин, — это очень хорошо, что ты любишь дочку больше меня. Потому что как могу я заставить тебя сделать больше, чем ты в состоянии сделать даже ценой собственной жизни? Но если я тебя попрошу, — он усмехнулся, — ради твоей Гульнары, то ты выполнишь невозможное. Так?

Вартан, побледнев, расширенными зрачками смотрел перед собой.

— Так, Хозяин.

— Но я верю в тебя. Ну не переживай так, я пошутил.

Вартан медленно выдохнул. Ему очень хотелось вытереть внезапно прокатившуюся по лбу струйку пота.

— Насчет Канады я пошутил, — сказал Хозяин, — там людей оставь. Мне интересны их планы насчет зашельфовых буровых.

— Как быть с Чернявинском, Хозяин?

Хозяин некоторое время раздумывал.

— Грамотно работают, хорошие агенты. Но ставка слишком велика, Вартан. Знать должны единицы. Придется убрать.

— Понял, Хозяин.

Вартан ушел, а Хозяин еще долго смотрел на беззаботно прыгающих по веткам серых птичек.

В Чернявинске на берегу Карповых прудов черный воевал с «Наташей». Признавая свое полное поражение, блондинка взвизгивала, елозила и крутилась под ним так, что наполовину вмялась в песок.

— Харошая… дэвушка, — наконец, задыхаясь, сказал черный, — паэхалы ка мнэ.

— Плати, — индифферентно сказала «Наташа», — после трех часов льготный тариф.

— Пагады, сейчас.

Черный выщелкнул из «Кенвуда» микросхему со стеклянным окошечком, раскрошил ее пассатижами на блестящие крупинки и смешал с песком.

Через полчаса они пролетели мимо потеющего сержанта, который с нескрываемой завистью посмотрел им вслед.

— Три часа ее мудахал, — сообщил он омоновцу. — Зверь, одно слово.

На следующее утро Лариса Саготина собралась за покупками. Она обошла пару магазинов по соседству, почирикала о том о сем со знакомой продавщицей и через час, прикидывая про себя сумму истраченных денег, стала подниматься на четвертый этаж обычной хрущевской пятиэтажки. Мужчина, встретившийся ей на ступеньках пролета между третьим и четвертым этажами, привлек ее внимание. Высокий, интеллигентного вида, он спускался вниз и приветливо улыбался. Лариса отметила хорошую стрижку и свежую рубашку незнакомца. Мужчина поравнялся с Ларисой. Не переставая улыбаться, вскинул руки, зажимая ей рот, и, перегнув к ступеням, ударил затылком о бетон — несильно, но точно. Потом оглядел разлетевшиеся по площадке продукты и, легко ступая, направился к выходу.

Охранник фирмы «Наташа» позвонил в квартиру чернявого по истечении еще трех часов. Время пользования «специалистом» истекло, и товар надо было забирать. Он выждал минуту, позвонил еще раз, потом постучал. За металлической дверью было тихо. Охранник спустился вниз к машине и связался с фирмой, запрашивая инструкции. Подобные случаи — отсутствие клиента и проститутки на обговоренном месте — нечасто, но случались. Подпили и «отрубились», а платиновая «Наташа» воздержанностью не страдала, или клиент повел товар к друзьям. «Наташа», конечно, должна была сообщить об изменении условий диспетчеру, но что с них, блядей, возьмешь. Да и смена у нее заканчивалась. Хозяин — мадам лет пятидесяти — плюнула и велела охраннику возвращаться.

Но «Наташа» не появилась ни на следующий день, ни через два дня. В приватной беседе со «своим» участковым мадам обрисовала ему сложившуюся ситуацию, и тот принял решение о вскрытии квартиры. Когда слесарь ЖЭКа, изрядно попыхтев, распахнул бронированную дверь, навстречу понятым и участковому пополз запах разложения. Войдя в спальню, они увидели два обнаженных трупа — чернявого и «Наташи». Во взятой на экспертизу литровой почти пустой бутылке «Абсолюта» был обнаружен раствор метилового спирта, который и послужил причиной смерти. Когда и где была куплена бутылка, выяснить не удалось.

На следующий, после расставания с Ларисой Саготиной, день Владимир купил в кассе компании «Аэрофлот» билет на понедельник на рейс 2820 до Петропавловска-Камчатского.




Глава 2

СТАТЬЯ 222 И ДРУГИЕ


Аэропорт Чернявинска так и остался бы захудалым предприятием, едва сводящим концы с концами, если бы не грянувшая эпоха «хватай, что можешь». Пришедший на пост главы администрации области угрюмый, полубандитского вида Василий Чирков прославился не только тем, что в прямом эфире на вопрос «Как жить при нынешней зарплате многодетным семьям?» цинично ответил: «Поменьше рожать надо!» Обратив свой хозяйский взгляд на экономику области и следуя велению времени, Вася в одночасье создал множество ТОО и акционерных обществ, не забыв записать себя в число соучредителей. Одним из таких и стало предприятие «Чернявинский аэропорт». Действуя с размахом, голова затеял полное техническое и материальное перевооружение аэропорта с постройкой новой взлетной полосы, на которую, по задумке, должны были приземляться авиалайнеры всех типов. Стройка, которой руководила Васина жена, длилась пять лет и была с успехом закончена. Правда, к тому времени число самолетов, желающих поутюжить новую ВПП, катастрофически поуменьшилось, и более-менее регулярно совершались только чартерные рейсы «Чернявинск — Дубай», мотая туда-обратно мускулистых челночников.

Прочитав в расписании, что рейс «Чернявинск — Петропавловск-Камчатский» будет совершен «боингом», Владимир в приподнятом настроении ждал посадки на чудо-машину. Теперь же, когда «боинг» черной кляксой скользнул в вечернее небо, он разочарованно разглядывал полутемный салон с обивкой не первой свежести, плотные ряды кресел. Машину потряхивало нездоровой дрожью, и он поневоле прислушивался к реву двигателей, стараясь уловить — стакан ли это дребезжит в салоне стюардесс или что-то начало отваливаться в огненном нутре турбин. Пассажиров в салоне было немного. Выложить полторы тыщи новыми за билет в один конец — задача непростая, и Владимир логично предполагал, что, возможно, после посадки в Новосибирске и Хабаровске на Камчатку он прибудет в единственном числе. Спать пока не хотелось. Стюардесса не докучала своим вниманием, и Владимир, пересев на свободное место к иллюминатору, вспоминал, как в 1971 году, больше четверти века назад, его, девятнадцатилетнего молодого охломона, провожали в армию. Он закончил десятилетку, попробовал поступать в институт, но срезался на первом же экзамене — не потому, что был глупым, а потому, что был, как многие молодые, ленивым и ни черта не готовился. Увидев против своей фамилии в ведомости цифру, красноречиво говорящую об уровне его знаний на данном этапе, Владимир не особенно расстроился — было лето, девочки, и жизнь казалась вечной. Сияя бритой головой призывника, он ждал повестки, но ни осенью, ни весной следующего года его почему-то не забрали. Он устроился на работу в электроцех электродного завода и об армии как-то позабыл. Следующая повестка — в октябре — особо его не взволновала — пронесет. Но, пройдя медкомиссию и стоя перед грозными очами военкома, он услышал:

— Через два дня с вещами на сборный пункт.

Провожали его круто. Толпа родственников и друзей забила трехкомнатную «хрущевку» от дверей до балконных перил. Говорили тосты, давали напутствия. Потом всей толпой пошли на танцы в ДК «Электродник». С кем-то танцевали, с кем-то дрались, а потом, когда милиция, с пониманием отнесясь к призывнику, не стала забирать их в отделение, а просто выкинула на улицу, поехали в поселок Горняк провожать подцепленных девочек домой. Владимир помнил только, как обжимался с какой-то девчонкой и просил ему «дать». Девчонка плакала от жалости к нему, позволяла мять твердые с маленькими сосочками грудки, но «дать» отказывалась — нравы в те годы были построже теперешних. Раздосадованный Вовка послал ее подальше и пошел, плохо соображая, куда, по длинной темной улице шахтерского поселка. Домой он привалил под утро. Два часа сна совсем не освежили его, и когда утром те же друзья и те же родственники уже поредевшей толпой пошли сопровождать бедолагу к месту сбора, Владимира еще пошатывало от усталости и невыветрившегося хмеля.

Культурный дворец пел, плясал, клялся в верности. Лысые призывники, большей частью в фуфайках, с вещмешками, кто полупьяный, кто хмурый, кто веселый, стояли, окруженные провожающими, как островки в людском море.

Когда подали автобусы, внезапно в голос заплакал Вовкин дед. Неродной, суровый, от которого нельзя было дождаться ласкового слова, он стоял, обхватив внука одной рукой за шею, и сквозь слезы выговаривал:

— Смотри, смотри там, Вовка!

И только сейчас Владимир ощутил, что в жизни его совершается перелом, и, уезжая на целых два года неизвестно куда, он вернется назад совсем другим человеком. Сердце у него сжалось и, едва сдерживаясь, чтобы тоже не зареветь, он на мгновение прислонился к небритой мокрой щеке деда и побежал к автобусу.

Сутки их держали во дворе областного военкомата в огромной пустынной казарме, заставленной двухъярусными деревянными нарами. За забором военкомата бушевали родственники, знакомые, бросали бутылки с водкой, лезли через забор девки. Владимир, сжав зубы от головной боли, бродил по казарме, выискивая место, где ему устроиться, чтобы не сесть на перевернутую банку с килькой или свежую блевотину.

«Покупатели» подъезжали постоянно. Только-только познакомившись с кем-нибудь из призывников, Владимир через пару часов замечал, что знакомого лица в толпе нет. Формировались команды, приезжие капитаны и старлеи с голубыми, черными и красными погонами, повытряхивав из вещмешков спиртное, уводили новобранцев за ворота. Замотанный круговертью, без сна и отдыха, Владимир едва не опоздал на построение своей команды. Светловолосый кудреватый капитан указал на место в строю и сказал строго:

— Учитесь не опаздывать, солдат.

Их погрузили в плацкартный вагон, в котором изо всех щелей дуло, было грязно и сыро. Наутро состав прибыл в Екатеринбург — тогда еще Свердловск. Город был занесен снегом по уши — потому что располагался в трехстах километрах севернее Чернявинска и зима там наступила раньше. Разбуженные зычным окриком дебелой проводницы, солдатики продирали глаза. Владимир стряхнул с ворота пальто снежок, который надуло в щель окна, и, сипя простуженным носом, поплелся к выходу. Их снова посадили в автобус, потом запихали, как селедок, в «ТУ-104», и крохотная надежда пройти службу где-нибудь рядом с домом улетучилась вместе с пунктирной линией на взлетной полосе.

Потерявшие счет дням, они перестали соображать, куда их везут. Капитан и два сопровождающих его сержанта отмалчивались, как партизаны на допросе. Призывники засыпали капитана вопросами:

— А это сколько километров от Чернявинска?

— Да не очень много.

— А там город есть?

— Есть.

— Большой?

— Большой.

— Сколько тысяч население?

— Много.

— А река?

— И река есть.

— Большая?

— Большая.

Они летели на восток. Новосибирск, Чита, Хабаровск.

В Хабаровском аэропорту Владимир увидел на стене карту авиалиний, и расстояние в десять тысяч километров показалось ему дорогой от Земли до Марса. Занес же черт!

Глубокой ночью их снова построили на летном поле.

— Что, еще дальше? — ошарашенно спросил Владимир соседа. — В Америку, что ли, забросить решили?

На этот раз самолет был поплоше — старенький двухмоторный «ЛИ-2». Скорчившись на металлических откидных лавочках, расположенных вдоль стен, уставшие призывники молча поглядывали в черные иллюминаторы. Самолет рычал винтовыми двигателями, заглушая все остальные звуки. Временами его качало, как осиновый лист под ветром, бросало в затяжные ямы, и тогда казалось — еще немного, и «терра инкогнита», куда их везли, примет умотавшихся человечков в свои недра гораздо раньше положенного времени.

Самолет весело попрыгал по колдобинам маленького лесного аэродрома. Упаковав прибывших в крытую машину, которая никак не походила на американскую, капитан махнул рукой, и тарантайка покатила сквозь тайгу.

Их помыли в бане, майор со змеями на красных петлицах — медслужба — брезгливо осмотрел худосочные тела призывников и, признав всех годными не помереть через пять минут, удалился.

Выдача обмундирования, ночная кормежка, полутемная казарма, двухъярусные постели — все это слилось в голове у Владимира в картину под названием «Наконец-то прибыли». Он провалился в мертвый сон.

— Подъем!

— А?!

Первый подъем в армии — как первый интим с представительницей прекрасного пола — приносит столько же волнений и неожиданностей.

Владимир дернулся, вскочил на ноги, и тут же с верхнего яруса кроватей ему на шею сел тощий тип.

Толкая друг друга, путая сапоги и портянки, они кое-как построились в неровную шеренгу.

Светловолосый капитан посмотрел на них и заржал:

— Отбой!

Их четыре раза подняли и четыре раза отбили. В окна казармы светило яркое ноябрьское солнце. Здесь (где?) уже всюду лежал снег, и холод от сугробов проникал до костей. В казарме было холодно так, что при дыхании изо рта шел пар.

— Выходи строиться!

Они повалили к выходу. На выходе из дверей казармы новобранцы почему-то тормозили. Протолкавшись сквозь толпу ставших одинаковыми в светло-зеленой форме сослуживцев, Владимир выглянул наружу. У него захватило дух.

Прямо перед ним, нависая над головой, возносилась в бело-голубое небо гора. Абсолютно правильной конусовидной формы, она поражала величественным великолепием. Розовый, с яркими блестками снег стекал с ее изящно выгнутых склонов. Она стояла, возвышаясь над низкорослой тайгой, в окружении нескольких сопок, подобострастно склонивших перед ней округлые спины, как хозяйка, как владычица. Кофейного цвета дым из ее вершины стлался по склону и, оторванный ледяным ветром, россыпью кудрявых барашков-облачков улетал за горизонт.

Калчевский вулкан. Камчатка…




— Напитки, пожалуйста.

Владимир очнулся от воспоминаний. Стюардесса держала перед ним поднос с пластмассовыми чашечками.

— «Фанта»? «Спрайт»?

— А что-нибудь покрепче у вас имеется?

— Спиртные напитки за отдельную плату.

Владимир попросил сто пятьдесят коньяку с шоколадкой, мысленно произнес тост «за встречу» и через пятнадцать минут уже спал.

В Новосибирске «боинг» стоял долго. Ждали заправки горючим, потом группа то ли туристов, то ли изыскателей с оборудованием препирались с персоналом аэропорта из-за каких-то формальностей. Взлетели поздно ночью. Спать не хотелось. Изыскатели расположились в том же салоне, что и Владимир. Пообсуждали тупость таможенников и понемногу затихли. Место рядом с Владимиром занял бородатый насупленный мужик средних лет.

— В Хабаровск летите? — спросил Владимир, не надеясь на ответ.

Но мужик оказался словоохотливым. Он тут же отложил газету.

— Подальше, брат, Калчи Камчатские. На вулканологическую станцию.

— Вулканологи?

— Ты прав, брат. От макушки до пяток «курильщики».

— Я тоже в Калчи, — сообщил Владимир. — Из Чернявинска.

— Попутчики, значит.

— Попутчики. Я ведь служил там.

— Серьезно?!

— Да, довелось. Двадцать пять лет не был. Все мечтал вырваться, да как-то не получалось.

— А сейчас решились?

— Сейчас другое дело. Сын у меня там служит. К нему еду.

— Ого! — удивился бородач. — Любит Камчатка чернявинцев. Это уже преемственность поколений, брат. Глядишь, и внучок камчадалом станет.

У них началась спокойная беседа попутчиков, подходящих друг другу по возрасту, взглядам на жизнь, интеллекту. Через десять минут они перешли на «ты».

— Игорь Васильевич, протянул руку бородач, — но для тебя, Володя, просто Игорь.

— Годится. Может, по сто пятьдесят? За знакомство?

— Вдвоем как-то неудобно, брат. Сейчас я своих организую.

Он прошелся между рядами кресел, и вскоре к ним присоединились еще четверо успевших неведомо где загореть до бронзы товарищей Игоря — двое мужчин и две женщины. Все они оказались веселыми людьми, а пара бутылок, принесенных стюардессой, сделала полет в ночи вообще сказкой.

— Ты, брат, нас держись, — похлопывал Володю по колену Игорь, — у нас от Питера до Калчей самолетик зафрахтован. Деньги-то не трать, лучше сыну отдашь.

— Он правильно говорит, Володя, летите с нами, — включилась в разговор одна из женщин. У нас свой домик в Калчах. Вы надолго на Камчатку?

— Наверное, на недельку.

— Прекрасно! Мы свои дела за три дня провернем. А там на рыбалку сходим, поохотимся, тайгу покажем.

У нее были такие лукавые пройдошные глаза, и глядела она так многообещающе, что позови она его прямо сейчас собирать грибы в расстилающуюся под «боингом» тайгу — согласился бы.

— Ты, Лина, забываешь, что Володя уже бывал на Камчатке, напомнил ей один из вулканологов, Андрей. Он, наверное, получше нас знает тамошние места. Вы кем были в армии, Володя?

— Поисковиком. По тайге походил прилично. Однажды даже потерялся. Две недели бродил. Едва отыскали.

— Ой, как интересно! — взвизгнула вторая девушка. — Расскажите.

Владимир был очарован этими людьми. Замкнутый по натуре, он трудно сходился с окружающими, но сейчас чувствовал себя легко и просто. И считал, что обязан выполнить желание девушки. Все приготовились слушать.

— Граждане пассажиры! Прошу всех пристегнуться. Наш самолет начинает снижение. — Стюардесса нависла над ними суровая, как правда.

«Эх, Питер, Питер, каким ты был, таким ты и остался, — подумал Владимир, хрупая ботинками по гравию. — Только разноцветные, с импортным барахлом, киоски, как тараканы, разбежавшись по России, уткнулись в океан и притормозили — вот и вся новизна. Авачинская сопка — понятно, чего ей меняться, но те же деревянные домишки, те же кривые улочки. Двадцать пять лет — и все то же самое. Видно, сильно сглаживается гребень волны „перестройка“, пока прокатится „от Москвы до самых до окраин“».

Самолет с вулканологами улетал в Калчи утром следующего дня. Договорившись о месте встречи, Владимир устроился в гостиницу и поехал в город, где у него были дела на главпочтамте.

Автобус петлял между сопок, и в общем-то все было обыденно — сопки, больше похожие на огромные холмы, смешанный лес из берез и хвойных. Авачинская бухта, которая то появлялась, то исчезала слева по ходу автобуса и была чем-то похожа на уральские озера. Сознание того, что все это — сопки, бухта, лес — находится на краю света, наполняло Владимира трепетом, который был знаком ему еще с армейских будней.

Он позавтракал в столовке котлетой с гречкой на машинном масле по цене хорошей курицы — не материк, однако, — и пошел на почтамт, где его должна была ждать посылка.

У дверей он достал паспорт на имя Арбатова Геннадия Трофимовича с местной пропиской, который приобрел на Привозе в Одессе, еще раз тщательно осмотрел штамп, свою фотографию и, сдерживая волнение, шагнул в здание почтамта.

— Мне должна быть посылка, — заискивающе улыбнулся Владимир веснушчатой девушке.

Та взглянула на паспорт:

— Извещение где?

Владимир изобразил виноватое лицо:

— Вы понимаете, такая неудача… Внучок малолетний со стола стащил. И съел. Всю посылку в одну минуту проглотил!

Похоже, озорные веснушки не добавили жизнерадостности характеру девицы.

— Заполняйте бланк, — раздраженно буркнула она, швыряя белый листочек.

Посылку Владимир отослал из Чернявинска в Питер месяц назад, с запасом по времени, чтобы, прилетев, сразу получить ее.

Гостиничный номер был одноместным. Не потому, что так задумала администрация, а потому, что на площади размером два на три метра разместиться более чем одному человеку было невозможно. Кровать, платяной шкаф, холодильник, стол с телевизором на нем — в номере можно было сидеть и стоять с комфортом. Владимир закрыл дверь на ключ и вскрыл посылку.

Сверху лежала топографическая карта Камчатской области — «километровка», с великим трудом добытая в чернявинском турклубе «Аметист». Карта служила предметом особого раздражения Ольги. Когда Владимир, разложив огромную, как простыня, пятнистую бумагу, начинал ползать по ней, бубнить под нос названия камчатских речек, сопок, вулканов, Ольга цедила сквозь зубы:

— Опять на свою Камчатку залез.

— Хорошее имя — Камчатка! — говорил Владимир.

И записывал, запоминал, заучивал высоты гор и глубины рек, рассчитывал пути подхода к той или иной точке местности, время обхода болотистых низменностей и возможности перевалов через Восточный хребет.

Особенно его интересовала местность за рекой Камчатка в направлении от поселка Калчи, за вулкан Шивелуч — равнинная почти до побережья, изрезанная речками и невысокими холмами. Именно сюда летали они во время поисковых работ, и где-то там, притаившись, лежало то, ради чего четверть века спустя обычный, в общем-то, мужик решился на использование фальшивого паспорта, и… «И незаконное ношение оружия», — добавил мысленно Владимир, доставая из посылки цилиндрический алюминиевый футляр размером с большую сигару. Он отделил половину футляра и вынул из него металлическую шариковую авторучку. Владимир надавил на кнопку пальцем, и вместо стержня ему на ладонь выпрыгнул мелкокалиберный патрон.

Стреляющая авторучка была куплена им на толчке в центре. Два мужика, перекинувшись парой слов, отошли в голубые елочки, и один из них, получив оплату в виде желтых бумажек, как бы нечаянно уронил в снег тот самый алюминиевый цилиндрик. Второй, оглядевшись по сторонам, зевнул, присел на секунду и быстро пошел прочь, унося с собой в кармане оружие и статью 222 УК России о незаконном приобретении и хранении огнестрельного оружия.

Такие авторучки изготавливались на простаивающих механических заводах в огромных количествах, и благодаря безработице и преступности спрос на них постоянно рос.

Не рискуя пронести оружие в самолет — а поездом тащиться десять суток на край света не хотелось, — Владимир собрал посылку и отправил ее на имя владельца фальшивого паспорта в Питер. Он понимал, конечно, что рискует — его запросто могли взять на той же почте, если бы кому-то вздумалось досмотреть содержимое картонного ящика. Или исследовать паспорт, где каждый штрих кричал о том, что его владелец не тот, за кого себя выдает. Все это было рассчитано на безответственных, замотанных нуждой российских трудяг-почтарей, которым не до разглядывания под микроскопом документов. Сложнее будет в Калчах, где втихаря запросто могут проверить личность проживающего в гостинице. Рядом, в двух километрах, располагалась секретная часть, та самая, где он служил, и черт знает, что придет в голову службам обеспечения секретности. Чужой человек. А вдруг?.. Десятки раз проигрывая все ходы и выходы, Владимир всякий раз убеждался, что наименее рискованно именно то, что выбрал он. Отец едет к сыну. Это нормально. И, кроме того, на волне всех этих «открытых дверей» и рассекречиваний доступ на полуостров стал гораздо свободнее, чем в прежние времена.

Недаром сейчас перед ним лежала подробнейшая, выпущенная приличным тиражом карта, за которую в семидесятые, продав ее заинтересованным лицам, можно было заработать целое состояние.

Последним из посылки Владимир достал металлоискатель. Импортный, компактный, реагирующий как на цветные, так и на черные металлы, он обошелся Владимиру в половину суммы, вырученной от продажи гаража. Металлоискатель был им неоднократно испытан. Он исправно указывал местоположение закопанной в метре от поверхности монеты образца 1961 года и не захлебывался при приближении к ребристой чугунине батареи отопления. «Умеют ведь делать, мерзавцы, — еще раз восхитился Владимир, с любовью оглаживая изящную коробочку. — Ну неужели бы мы так не смогли?»

Он до сих пор болезненно воспринимал развал небольшого заводика на окраине города, своего цеха, выпускавшего точнейшие электронные приборы, которые вдруг оказались никому не нужны. Свое мнение о происходящем в стране Владимир составил давно. Сначала, как и многие, затаив дыхание, будто концерт популярного исполнителя, смотрел выступление М. С. Горбачева. После жующего сопли престарелого Брежнева, холодного и опасного, как змея, Андропова и никакого Черненко от него ждали чуда. Потом он негодовал и возмущался «вождем всех народов» тов. Сталиным, изничтожившим цвет армии и интеллигенции. Потом кивал и соглашался с «хорошим парнем» Ельциным, поделившим Союз с другими такими же хорошими парнями. А потом ему надоело. Он рассудил, что если бы у него было две жизни, то, может, одну он потратил бы на этот маскарад — партии, лозунги, политические течения, голосования. Но поскольку жизнь одна, то не стоит расходовать драгоценные дни на чижиков на экране телевизора. Обещание о встрече Ларисы Саготиной гораздо дороже обещаний всех политиков СНГ. Тем более что свое слово Лариса, в отличие от всех остальных, держала всегда. И еще он понял, столкнувшись с безденежьем, очень четко — никому до таких, как он, дела нет. Внуки, а скорее всего, правнуки, может, и будут жить процветая и нежась в лучах изобилия. Но большинство из среднего и особенно старшего поколения безжалостно отданы на заклание во имя будущего, которое, как дорога Санкт-Петербург — Москва, будет вымощена жизнями, судьбами и надеждами миллионов россиян. Поняв это, он решил использовать шанс, который давала ему судьба. Владимир сложил вещи из посылки в дорожную сумку. И вовремя. В дверь постучали. Он был почти уверен в том, кого увидит за дверью.

— Здравствуй, Володя! Гостей принимаешь?

— Тебя — и днем и ночью, — сказал Владимир, улыбаясь.

В общем, все между ними было ясно, не маленькие. Приятная молодая женщина и зрелый мужчина захотели небольшого приключения, без которых жизнь скучна и неинтересна. Кто поймет — не осудит.

— А у тебя уютно, — сказала, пройдя в номер, Лина.

— Очень. В детстве я любил надевать дедушкину фуфайку, залезать в картонную коробку из-под телевизора и спать там. Этот номер напоминает мне коробку. Тех же размеров. Может, даже поменьше.

— В тесноте, да не в обиде, — сказала Лина. — Где мне можно присесть?

Стул был один. Владимир усадил Лину на кровать, сам присел рядом, и они начали волнующую игру-прелюдию, без которой секс превращался в просто «трах».

— Прелестная женщина Лина однажды решила стать вулканологом. Почему?

— Люблю горы. Не просто каменные обломки, покрытые снегом, а красивые горы. А что может быть красивее вулкана?

— Ты права. На Камчатке тебе понравится. Величественнее Калчевской нет ничего. Та же Фудзи, только выше в два раза.

— Я почти уверена, что Камчатку не забуду очень долго.

— Здесь такие прозрачные реки, что их можно обнаружить с вертолета только по бликам от солнечных лучей. А поля цветущего шеломайника! В их аромате можно купаться, как в море!

— Обожаю цветы!

— Я приколю тебе цветы вот сюда.

Владимир коснулся пальцами ее отливающих медью волос.

— Терновый венец для грешной Магдалины?

— Венок из роз для прекрасной Лины.

Они складывали из слов, взглядов, прикосновений костер, который вот-вот должен был вспыхнуть.

— Ты умеешь нравиться, Володя.

— Только той, которая нравится мне.

Он протянул руку, наклонился, чтобы поставить на стол пустой бокал с шампанским, и их глаза оказались напротив друг друга. Лина чуть приподняла подбородок и приоткрытыми жаркими губами прижалась к его рту. Костер вспыхнул.

Кровать в номере была рассчитана на одного не очень толстого человека. Владимир, закрыв глаза, лежал на спине, а Лина на боку. Прижавшись к нему теплым животом и грудью, она нежно трепала губами мочку уха, и Владимир временами сладко поеживался от щекотки.

— Ты такой нежный, — прошептала Лина, — это такая редкость в наше время.

— А мне кажется, женщины любят сильных и грубых. Повелителей, в общем.

— Мужчины уже по своему призванию — повелители. А грубых любят не женщины, а самки.

— Тебе было хорошо со мной? — чуть смущенно спросил Владимир.

— Конечно, милый. Разве ты не понял? Очень хорошо. Ты славный.

— А ты знаешь кто?

— Кто?

— Ты мед.

— Такая прилипучая?

— Такая сладкая.

Он провел ладонью по ее изогнутому бедру. Везет же! Лариса, Лина… Что они в нем нашли? Может, он и в самом деле — что-то!

Владимира повело в сон. Глаза слипались. Сказывались семь часов разницы во времени.

— Отдохни, милый, — сказала Лина, — ты устал.

— А может мы… еще? — повернул к ней лицо Владимир.

— Не надо, — остановила его Лина, — дело не в количестве, а в качестве. А оно, поверь, было на высоте.

Владимир закрыл глаза и утонул в зеленой пучине сна.

Лина с улыбкой посмотрела на ставшее детским лицо, на полуоткрытый рот и бесшумно соскользнула с кровати. Она быстро оделась, выплеснула остатки шаманского из бокала Владимира, налила себе чуть из бутылки, выпила.

Потом вытащила из-под стола дорожную сумку и открыла ее. Она с интересом осмотрела металлоискатель, потом, наполовину развернув карту, внимательно изучила ее с одной стороны, с другой. Не найдя никаких пометок, аккуратно свернула. Авторучка заинтересовала ее больше. Лина умело выщелкнула патрон, усмехнулась и хотела было вставить обратно, но передумала. Присев за стол, она, раскачав, вытащила пулю. Потом высыпала порох из гильзы, аккуратно вдвинула свинцовую каплю обратно и снова зарядила авторучку. Порох она завернула в бумажку и выбросила в форточку. Белый мятый комочек исчез в куче мусора.

Лина оглядела комнату. Ее взгляд задержался на спящем Владимире. Она поправила на нем сползшее одеяло, подмигнула и ушла, плотно закрыв за собой дверь.




Глава 3

ЭТОГО — ПЕРВЫМ!


Наутро Владимир проснулся от стука в дверь. Колотили, видимо, уже долго, потому что после глухого «бух-бух-бух» кулаком сразу же раздались трескучие удары в дверь ботинком. Потом знакомый голос завопил:

— Брат, спать не время! Самолет через час, а до аэродрома путь неблизкий!

Всклокоченный Владимир, мотаясь из стороны в сторону, шарахнулся к двери. В приоткрытую щель просунулась бородатая физиономия Игоря.

— Прощения прошу, брат. Пора вставать, если вы не передумали лететь с нами.

Заверив, что через пятнадцать минут он будет готов, Владимир снова бухнулся в кровать. Он не выспался — сказывалась разница во времени.

«Семь часов разницы, — зачем-то подсчитывал он, — семь утра здесь, а в Чернявинске тогда… семь да минус семь… Ноль часов!!!» Это открытие — что бывает ноль часов — так поразило Владимира, что он снова испуганно вскочил и бросился приводить себя в порядок. От холодной воды, бритья, жгучего, бьющего по мозгам одеколона сонная одурь и неприятный звон в голове постепенно прошли.

Вулканологи стояли рядом с потрепанным «пазиком» и беседовали. Игорь что-то рассказывал высокому Андрею и девушкам, через слово вставляя «брат» и «сестра». Пятый вулканолог — молодой, с прищуром и цепким взглядом Леонид — копался в огромной сумке. Какой-то странной помеси — будто японца с индианкой — он единственный относился к Владимиру чуть настороженно. Еще в самолете Владимир ловил на себе его изучающий взгляд. Сначала это немного смущало, а потом Владимир мысленно сказал себе: «Я не доллар, чтоб всем нравиться», — и перестал обращать на Леху внимание.

— Долго спите, Володя, — с улыбкой сказала подруга Лины Татьяна. — Наверное, разница во времени сказывается?

— Да, вы правы, — отвел взгляд Владимир, — здесь семь, а у нас в Чернявинске — ноль.

— Вот и Линочка от недосыпа страдает, — вздохнула Татьяна. — Вроде и разница четыре часа, а как действует на организм.

Лина засмеялась, Игорь ухмыльнулся в бороду, и Владимир понял, что все про всех в этой компании знают и относятся к вещам подобного рода нормально. Большая семья — три мужа и две жены. Дружба и секс — хороший цемент для компаний, а любовь, которая предполагает собственность и право одного человека на другого, подходит для двоих.

Они побросали вещи в автобус, и через полчаса вихляний по сопкам выкатили к серому типовому зданию аэровокзала. Бледный от ночного бдения офицер и два солдата пограничника зашли в салон, попинали для проформы гору тюков и ящики с оборудованием и удалились. Автобус выехал на край взлетного поля, и Владимир, увидев, на чем придется лететь, громко расхохотался. Все разом поглядели на него.

— Вот они, плоды сексуальных излишеств, — сказал Игорь. — Лина, что ты сделала с человеком?

— В таком самолете я в семьдесят первом году летел в армию, — отсмеявшись, сказал Владимир. — Вот уж не думал, что еще раз придется.

— Что вы смеетесь? — обиделся за «ЛИ-2» подошедший летчик. — Машина в технически исправном состоянии. Выбрасывать ее, что ли?

— Да нет, — сказал Владимир, — просто думал, что их давно уже списали.

— В ней запчастей знаешь сколько? Еще на четыре таких хватит. «ЛИ-2» это как «ГАЗ-21», вечная.

— Все это замечательно, — задумчиво сказал Игорь, — но вопрос в том, почему «ЛИ-2»? Заплачено было, насколько я помню, за «АН»?

— А вы не со мной разбирайтесь, — махнул рукой летчик. — Мое дело маленькое — отвез, привез. Ну так полетели, или к начальству пойдете?

Игорь помолчал мгновение.

— Всякий может обидеть бедного вулканолога, — буркнул он сердито. — Грузимся.

Бывают в жизни странные мгновения, когда происходящие события не просто напоминают что-то знакомое, а кажутся прямым повторением пройденного. В такие моменты память дает сбой, кажется, что время движется не по спирали, а по кругу, в какой-то точке соприкасаясь с прошлым. Так случилось и сейчас. Взревели моторы — как тогда. Наклонился к иллюминатору Андрей — в точности как высокий призывник в такой же светлой куртке. Покачнулся и завалился на бок рюкзак, и Леонид быстрым движением вернул его на место. Все в точности как четверть века назад. Владимир украдкой потер лоб. Нет, годы не вернешь. Залысины на лбу подсказали, что ему не девятнадцать.

— Голова болит? — наклонилась к нему Лина.

— Нет, все в порядке. Вспомнил прошлое, оглянулся назад, удивился, как быстро проходит жизнь.

За гулом двигателей плохо разбирались слова, и Лина села к нему поближе.

— Смотрю на то, что не меняется, — сказал Владимир и показал в иллюминатор. Самолет, накренив крылья, огибал Авачинскую сопку.

— Эту красавицу ты знаешь. А вон та гора как называется?

Лина пожала плечами.

— Это Корякская сопка. Следом за ней по курсу будет вулкан Козельский, потом отроги Восточного хребта.

Самолет набрал высоту и лег на курс.

Андрей разлегся на полу, положив под голову рюкзак, и задремал. Леонид задумчиво смотрел на висящие под крыльями облака. Игорь вынул из кармана библию и углубился в чтение.

— Он когда-то хотел быть священником, — сказала Лина. — А потом во время автомобильной аварии погибла его дочь. И он счел, что не может принять сан с кровью на руках.

Она перехватила недоуменный взгляд Владимира.

— Он был за рулем машины, в которой они ехали. А как вон та речка называется?

Самолет усердно молотил винтами воздух. Бежало время. Менялся ландшафт внизу, и Владимир рассказывал Лине о горах, реках, ледниках, проплывающих под ними. Местность была незнакома ему — во время поисковых работ в армии они летали в другой район, но лежка на полу в обнимку с картой пошла на пользу. В любой отрезок пути он мог, не задумываясь, сказать, где они пролетают и что будет дальше по курсу.

— Скоро будем на месте, — сказал Владимир Лине, когда внизу появились горы хребта Тумрок. — Через полчаса максимум.

— Смотри, кажется, встречают.

Лина ткнула пальцем в иллюминатор. Из-за развороченной взрывом в незапамятные времена громады вулкана навстречу «ЛИ-2» параллельным курсом стремительно приближалась маленькая блестящая черточка. Через пару минут самолеты встретились на мгновение и тотчас разошлись. Владимир успел заметить скошенные крылья и красную звезду на хвостовом оперении.

— Истребитель. На Питер пошел.

— На Питер, говоришь? Что-то не похоже, — процедил сквозь зубы Леонид и прижался щекой к иллюминатору.

Владимир посмотрел в ту же сторону. Белоснежный инверсионный след по широкой дуге уходил вверх и приближался к ним.

Дверь в кабину пилотов открылась и к ним вышел встревоженный летчик.

— Велят возвращаться, — закричал он, показывая в иллюминатор, — говорят, что в Калчи нельзя, аэропорт закрыт!

— Но почему? — возмущенно развел руки Игорь. — Что случилось? Погода прекрасная. И при чем тут истребитель? Вы сами-то аэропорт запрашивали? Мы столько средств ухлопали на эту экспедицию — и на тебе!

Летчик ушел в кабину. Короткий мощный рев на мгновение даванул по барабанным перепонкам. «ЛИ-2» основательно тряхнуло — истребитель промчался совсем рядом.

Летчик выскочил из кабины — с круглыми глазами и открытым ртом.

— Аэропорт в Калчах не отвечает. Я послушал их переговоры с истребителем. Они приказывают в случае неподчинения сбить нас.

— Что?!

Все вскочили, будто по дюралевым лавочкам прошел ток. Игорь шагнул вперед и, взяв летчика за лацканы кителя, упер в перегородку.

— Это не шутка идиота? — спросил он не очень громко, но таким голосом, что услышали все.

— Да какая там шутка! — задавленно закричал летчик. — Говорю же, сбить нас хотят. Так прямо открытым текстом и лупят.

— Сережа, — раздался из кабины встревоженный голос второго пилота, — этот хмырь на боевой заходит!

— Разворачивай самолет, летим в Питер, — скомандовал Игорь. — Быстро, не спи!

— Горючего мало. На полпути, не больше. А там горы кругом. Разобьемся.

— Сажай здесь.

— Где «здесь», твою мать! — задергался летчик. — На деревья, что ли?!

— Быстро к штурвалу, — рявкнул Игорь. — Снижай самолет до бреющего.

Звук от двигателей «ЛИ-2» перешел на более низкие ноты. Сердце у Владимира подкатило к горлу. Самолет проваливался к расстилающейся под ним тайге.

Они сели на пол вдоль фюзеляжа. Лавочки опустили и защелкнули крючками — чтобы не пораниться при ударе. Рюкзаки и тюки Андрей побросал перед ними — вдоль поперечной перегородки, отделяющей самолет от летчиков. Владимир прижал к себе Лину.

— Чертовщина какая-то! — сказал он. — Что такое могло произойти в Калчах? Сбить пассажирский самолет потому, что он не может изменить курс? Неужели они пойдут на это?

— Сбили южнокорейский «боинг», собьют и нас. Ноги держи полусогнутыми, вот так. Руки прижми к бокам. Сгруппируйся. С парашютом прыгал когда-нибудь?

— Нет. А тебе что, приходилось?

— Давно, — сказала, помолчав, Лина.

Самолет шел на бреющем полете. Внизу, в нескольких сотнях метров, мелькали ручьи, невысокие холмы, стайки каменных берез. Игорь подошел к Леониду и что-то сказал ему. Тот кивнул головой, покинул свое место и сел у Владимира за спиной. «Бух-бух-бух», — раздалось снаружи, и самолет трижды в такт звукам дернулся. По правому крылу будто кто-то постучал гигантским кулаком.

«Совсем как Игорь ко мне в номер», — мелькнула у Владимира дурацкая мысль.

Оконечность правого крыла превратилась в лохмотья. Вспыхнул на мгновение и тотчас погас сорванный набегающим потоком воздуха оранжевый огненный цветок. Самолет накренился. Из кабины летчиков раздались крики. Игорь махнул остальным рукой — сидите! — и исчез в кабине.

До отказа выпустив закрылки на правом крыле, пилоты старались удержать «ЛИ-2» на курсе. Похоже, на самом деле этот видавший виды самолет был чем-то вроде воздушного «ГАЗ-21». Неуверенно плавая, как опавший лист, он тем не менее не сваливался в штопор.

Деревья замелькали совсем близко. Это было очень похоже на полет на вертолете во время поисковых работ, когда «МИ-4» несется в двадцати метрах над землей, распугивая треском винтов попадающихся на его пути медведей.

В иллюминатор было видно, как впереди замаячило пятно безлесой равнины. Самолет опустился почти до верхушек деревьев, и тут в хвостовом оперении раздался взрыв, перешедший в треск.

Самолет резко клюнул носом и нырнул вниз. Что-то тяжелое ударило Владимира по затылку, и яркие солнечные лучи, бьющие в иллюминатор, вдруг потемнели. Он успел подумать: «Так вот какой он — черный свет», — и упал на бок…

Владимир открыл глаза. Было очень тихо и щекотно — что-то ползло у него по щеке. Кучевое, плотно слепленное облако проплывало по полуденному небу. Владимир дотронулся до щеки ватной, будто чужой ладонью и, тупо посмотрев на светло-зеленую гусеницу, выронил ее за воротник расстегнутой рубашки.

От движения сразу заныло в голове. Боль распространялась от затылка, и он вспомнил, как что-то тяжелое, наверное, ящик с оборудованием, ударило его перед самым падением самолета.

Над ним склонилось знакомое лицо.

— Ожил? — сказала Лина. — Хорошо. Чувствуешь себя как?

— Нормально. Голова только побаливает. Слабость…

— Сейчас я тебя приободрю.

Лина достала из кармашка шприц, всадила тонкую иглу прямо сквозь одежду Владимиру в бедро. Он почувствовал, как жаркая волна поднимается по телу. Головная боль прошла. Он оттолкнулся локтем от земли и сел.

Метрах в ста от них догорал «ЛИ-2». Искореженный самолет с задранным хвостом напомнил Владимиру фильмы о Великой Отечественной. Воздушные бои, черные полосы дыма от горящих «мессеров» и «хейнкелей», остатки вражеской техники.

Немного в стороне вулканологи складывали в кучу разбросанные вьюки и ящики. Их число заметно поуменьшилось. К ним подошел Игорь.

— Ну как, все нормально?

— В порядке. Как остальные?

— Из наших все живы. Легкие ушибы и все такое. Вот только летчики…

— Что?

— Оба погибли. Во время удара о землю. Я едва успел выскочить из кабины. Часть оборудования сгорела. Ну да черт с ним. Не до того сейчас.

— Что делать будем? — спросил Владимир.

— Соберемся в кучку, подумаем. Сначала надо определиться, где мы находимся.

— Моя сумка цела?! — вскинулся Владимир. — У меня там карта есть.

— Целехонька. Вон она.

К ним подошли остальные.

— Ну и рожа у тебя, Шарапов, — через силу засмеялся Владимир, увидев физиономию Андрея.

— Что? — удивился Андрей. — Какой Шарапов?

— Ты что, фильм не смотрел? — удивился в свою очередь Владимир. — Вся страна эту прихватушку знает.

— А он тоже головой ударился, — сказал Игорь, — вот память и отшибло.

Они сели на пригорке, оперившемся молодой травкой, и немного помолчали.

— Ну, какие будут предложения? — спросил Игорь. — Только попрошу опираться на реалии. А они таковы: связи нет, продуктов самый минимум, куда идти — неизвестно. Есть оружие — пара ижевок, патроны. И все, слава Богу, живы и без травм. Только без фантазий и коротко.

Владимир смотрел на черную с проседью бороду Игоря и удивлялся тому, как изменился «священник». Где это мягко-любовное «брат» и теплый взгляд карих глаз? Игорь не спрашивал, не отвечал — он отдавал команды и принимал решения.

— Можно вернуться, — нерешительно предложил Андрей. — Оборудование, естественно, придется бросить. Возьмем только оружие, боеприпасы и продукты.

— Ты хоть представляешь, что это такое — пройти триста километров по тайге, сопкам и болотам? И попутно перевалить через Восточный хребет?

— Ну… не знаю.

— Мне кажется, надо остаться здесь, — решительно сказала Татьяна, — и ждать. За нами должны прилететь. Ведь не иголка в стоге сена — самолет пропал.

— Сколько ждать? Неделю? Месяц?

— Я думаю, недолго. Через день-два нас начнут искать.

— Из Питера? Для них мы улетели — и сели. Мы уже в Калчах, понимаешь? Этот идиот летун… прошу прощения, о мертвых или хорошо, или… В общем, он ничего не сообщил в Питер о сложившейся ситуации. Да и не до этого было.

— Тогда нас начнут искать из Калчей, — подал голос Леонид.

— Кому мы там нужны? Для них мы уже мертвецы. Ведь приказ сбить «ЛИ-2» был оттуда.

— А вы что думаете, Володя? — Игорь повернулся к нему.

— Я думаю, у нас один путь — в Калчи. Там не только военная часть, где, похоже, командир, отдающий приказ сбить пассажирский самолет, сошел с ума. Калчи — большой поселок. Нам нужны продовольствие, информация. Все это только там.

— Приятно слышать разумные слова, — сказал Игорь. — Признаться, я и сам склоняюсь к такому варианту. Но нужно знать, куда и сколько нам идти?

— У меня есть карта. Я сейчас.

Владимир, покачиваясь, пошел к груде тюков. Взял свою сумку, которая стояла с краю, и вытащил пакет с картой. В темной глубине сумки сверкнул футляр с авторучкой. Владимир подумал секунду и сунул его в карман. Потом осмотрел металлоискатель. Похоже, прибор не пострадал, по крайней мере, внешний осмотр не выявил повреждений. «Пригодится ли он мне?» — впервые с сомнением подумал Владимир. Тщательно продуманная операция срывалась по странным, непонятным причинам.

Он развернул карту, и все наклонились над ней.

— Мы находимся вот здесь, — показал Владимир точку на карте, — это Шивелуч. Вон он — за спиной. Слева хребет Кумроч, напротив скальный массив высотой в полторы тысячи метров. До Калчей тридцать километров. Это если по прямой, через сопки, тайгу и скалы. Но лучше, я считаю, взять левее, вот сюда. Тогда мы выйдем через два дня к реке Камчатка. Калчи — на другом ее берегу. Вот такое мое предложение.

Игорь оглядел вулканологов.

— Кто еще хочет сказать?

— По-моему, разумно, — сказал Леонид. — В любом случае надо идти до обжитых мест. Нечего тут ждать у моря погоды.

— Ну что, брат, — обратился Игорь к Владимиру, — вверяем свои судьбы в твои руки. Веди.

— Надо бы летчиков похоронить сначала, — сказал Владимир.

— Летчиков? К сожалению, от них мало что осталось, брат. Они сгорели вместе с самолетом. Вытащить их тела не было никакой возможности.

Игорь снова стал «священником» с добрым взглядом и мягким голосом.

Владимиру стало неприятно. Барахло свое, значит, успели вытащить, а тех, кто спас их от гибели, забыли.

Они стали разбирать тюки. Всю поклажу им, конечно, было не унести. Взяли по легкому рюкзачку с самым необходимым, продукты, двустволки. Остальное сложили в кучу, накрыли брезентовым пологом и края его прибили к земле сломанными на части алюминиевыми стойками от какого-то прибора.

— От медведей не спасет, — сказал Владимир. — Эти твари любопытные. Обязательно внутрь залезут.

— Здесь что, медведи водятся? — испуганно округлила глаза Татьяна.

— Да уж побольше, чем людей.

Из разломанного ящика они соорудили костер и молча пообедали разогретыми консервами. Настроение у них было не то чтобы подавленное, а скорее настороженное — как у разведчика, крадущегося ночью во вражеском лагере.

— Ну что, вперед, брат, — сказал Игорь, затоптав костер, — в путь-дорогу.

— Сейчас, — сказал Владимир, — сориентируюсь.

Он забрался на верхушку холма, который метров на двадцать возвышался над окружающей равниной, и огляделся.

Равнина была не такой уж и большой. С северо-востока ее отгораживала от Шивелуча гряда невысоких сопок, поросших редким лесом, на юго-западе местность понижалась и уходила к горизонту, где белел в дымке Срединный хребет, чьи отроги забирались далеко к югу. В том направлении, куда им надо было двигаться, ничего примечательного — сопки, каменные березы и цветущие кусты жимолости.

Вулканологи вытянулись в цепочку и двинулись навстречу неизвестности.

Камчатская тайга не похожа на сибирскую. Если где-нибудь в районе Красноярска запросто можно заблудиться, зайдя на километр-другой в лес, а вид столетних кедров и иссиня-черных гигантских елей наводит на мысль о собственном ничтожестве, то камчатская тайга более низкоросла и плешива. Здесь нет высоченных деревьев, и если на юге полуострова встречаются смешанные леса, то в средней части преобладают березы, а северная Камчатка и вовсе безлеса — вечная мерзлота съедает корни. Но трижды неправ будет тот, кто подумает, что по камчатской тайге легче идти, чем по сибирской. Завязанные узлами каменные березы и кедровый стланник переплетаются с кустарником, и продраться сквозь такие заросли — задача не из легких.

И все же шли они слаженно и быстро. Наверное, потому, что не было среди них ни больных, ни раненых — синяки да ссадины не в счет, — а Татьяна с Линой по части физической подготовки могли дать сто очков форы любому городскому хлюпику. За два часа пути им дважды встречались медведи. Один раз из рощи, похожей издалека на шкуру барана, покрашенную в зеленый цвет, выломился пестрый линялый двухлеток, пробежал сдуру к людям метров двадцать и вдруг резко, словно уперся лобастой головой в стенку, остановился. Леонид сдернул с плеча ружье, но Владимир остановил его:

— Не надо, он не подойдет.

Медведь привстал на задние лапы, пошевелил губами, покрутил носом — видно было, что умирает от любопытства. Владимир бросил в его сторону сломанную ветку, и медведь нехотя поплелся прочь, тряся облезлыми шерстяными боками. Во второй раз дорогу им пересекла медвежья семья — две взрослых особи и медвежонок. Не обращая внимания на людей, они вломились в заросли кедрача и исчезли из виду. К середине второго дня путь группе преградила двуглавая гора. Это была даже не сопка, а перевал. Камень громоздился на камне, зацепившись друг за друга самым немыслимым образом. Казалось — тронь глыбу пальцем, и вся головоломка из гранита тут же развалится.

Последние несколько десятков метров они карабкались полчаса. А когда достигли седловины, Владимир просипел — на радостный крик не хватило воздуха:

— Вот она… дорога!

Серая неброская ленточка укатанной земли, изогнувшись у подножия, уходила в тайгу. Лина со стоном выдохнула:

— Как же приятно наконец-то увидеть хоть что-то сделанное человеческими руками. То есть ногами.

— А за поворотом должна быть река Камчатка, — сказал Владимир.

— Искупаемся, — мечтательно произнесла Татьяна.

Владимир улыбнулся:

— В ней температура воды выше плюс восьми не поднимается. Она же по вечной мерзлоте течет. Слышал, находились смельчаки, залезали и в такую воду, только не все назад выплывали.

Они быстро спустились вниз. Непривычно было ощутить подошвами кроссовок не пружинистую листву, а твердую поверхность настоящей дороги.

— Везет! — сожмурился от солнечных лучей Андрей. — Живы, здоровы, как в сказке.

— Не к добру, — сказал Леонид. — Сколько себя помню — вся жизнь как у зебры.

— Есть такое, — согласился Игорь. — Знаешь шуточку — везет как утопленнику?

— Ладно вам каркать, — нахмурилась Лина. — До темноты еще далеко, надо пройти максимум возможного.

— Тихо! — сказал вдруг Игорь. — Слышите?

Глухой булькающий звук донесся с той стороны дороги, куда они собрались идти.

— Катер.

— Вертолет, — сказали одновременно Игорь и Владимир.

— Какая разница, — настороженно сказала Лина. — Ни то ни другое нам ни к чему.

— Здравствуйте, — удивился Владимир. — Это почему же?

— Самолет, вертолет — не люблю летающих насекомых. Кусаются. Больно.

— Но ведь не думаешь ты, что и тут какой-то подвох. Перестань, у тебя уже вырабатывается комплекс.

В небе над тайгой со стороны Калчей появилась маленькая точка.

— Точно, вертолет. Не надо бы нам светиться.

— Курильщики, вы что? — изумился Владимир. — Тащились двое суток через тайгу к людям — и их же боимся.

Он вышел на середину дороги и замахал над головой рюкзаком.

«МИ-8», со свистом рассекая воздух винтами, пронесся над ними.

— Не заметил, — с облегчением сказал Игорь. — Ты, брат, слушайся большинства. Ребята дело говорят.

Впервые он поставил особняком Владимира и остальных. В его голосе Владимиру послышалось… нет, не угроза, а предостережение.

— Ну ладно, — пожал плечами Владимир. — Подчиняюсь.

Свистящий звук турбин «МИ-8» висел над тайгой. Казалось, металлическая стрекоза, раздумывая, улетать или остаться, затаилась где-то неподалеку. Прошла минута-другая, и вертолет снова появился над вулканологами. На этот раз он летел гораздо медленнее, словно разглядывая стоящих на дороге людей. Потом решительно приподнял сверкающий круг хвостового винта и, набирая скорость, умчался в сторону, откуда появился.

— Заметил, похоже, — определил Игорь. — Какие будут предложения?

— Предложение одно, — хмуро сказал Владимир, которому все меньше нравились эти игры, — я пошел, а вы за мной. Не надо играть в шпионов.

Он решительно набросил рюкзак на плечо и зашагал, поднимая облачка пыли, к реке. Игорь сделал знак, и вулканологи двинулись следом.

«Запуганные какие-то, — думал Владимир. — Неприятно, конечно, когда в тебя бьют из автоматической пушки, но чтобы каждого куста бояться!..»

— Не сердись, брат. — Его догнал Игорь. — Мы люди штатские, не привыкшие к военным действиям. Впервые на Камчатке, летели, извини за каламбур, как на крыльях, хотели увидеть мечту вулканологов — Калчевскую, а тут…

Игорь оборвал фразу и схватил Владимира за рукав. Из-за поворота метрах в трехстах от них выворачивала группа людей в зеленой армейской форме. Они шли быстрым походным шагом, и клубящаяся пыль по обеим сторонам колонны напоминала движение паровоза.

Вулканологов заметили. Колонна чуть замедлила движение, потом, видимо, по команде, разом рассыпалась. Срывая с плеч автоматы, зеленые фигурки устремились навстречу «курильщикам».

— Уходим, — скомандовал Игорь. — Этого — первым.

Владимир не сразу понял, кого он подразумевает под «этим». Только ощутив болезненный толчок в спину каким-то предметом и услышав: «Не понял? Вперед, быстро!» — догадался, что «этот» — он сам.

Владимир оглянулся, собираясь возмутиться, но все возражения застряли у него в горле. На него бешеными глазами смотрела Лина, а предметом, секунду назад приложившимся ему между лопаток, был короткоствольный автомат.




Глава 4

НАДО УМЕТЬ УБИВАТЬ


Вопросы о смысле жизни, любви и дружбе, обсуждаемые в приятной компании за рюмочкой коньяку, как-то сразу становятся глупыми и второстепенными, если компания вдруг превращается в стаю волков и, уцепившись в вашу глотку зубами, тащит в темный лес. Недоумение и возмущение по поводу резкой смены климата в общении с любимой женщиной, три дня назад страстно ласкающей вас в постели, а сегодня тычущей вам ствол автомата в спину, исчезают напрочь, если эта самая любимая женщина в ответ на ваше «почему?» отработанным ударом бьет вас ниже пояса в то место, которое не так давно служило объектом ее восхищения.

Больше Владимир оборачиваться не пытался. Приседая от боли в паху, он бежал впереди всех и, помня обещание Лины «пришить как суку», если он остановится или вякнет хоть одно слово, усердно работал ногами. Ему было страшно. Приятные и интеллигентные люди вдруг в мгновение ока превратились непонятно как в банду, преследуемую гончими в военной форме, готовую растерзать затесавшегося в их ряды чужака. Владимиру так и хотелось упасть, заорать отчаянное: «За что? Я не тот! Я не хочу!», но страх нес его сквозь тайгу, не давая ни оглянуться, ни закричать.

Остальные бежали следом. Судя по коротким, по-военному четким отрывистым командам, главарем был Игорь. Глупо было пытаться что-то выяснить у него, о чем-то попросить или сказать. Уж если дражайшая Линочка едва не нокаутировала Владимира, то этот «священник» запросто мог отправить его без покаяния на тот свет.

— Лево тридцать!

Они бежали по дуге, держась таежной чащи, уходили в сторону, пытаясь сбить преследователей со следа. Место, откуда «вулканологи» вышли на дорогу, осталось за спиной. Впереди, в километре от них, была видна гора, подножие которой густо заросло деревьями и кустарниками.

— Стоп!

Хруст ветвей под ногами за спиной Владимира стих. Не дожидаясь тычка в спину, он остановился тоже. Минуту Владимир слышал только шумное дыхание «вулканологов» и туканье собственного пульса в голове. Преследователи, видимо, отстали.

Владимира похлопали по плечу. Он обернулся. Бывшие почти что друзья до гроба стояли рядом. Лина по-прежнему не сводила с него горящих глаз, и автомат в ее руках смертельно строго смотрел на нежного любовника единственным глазом. Больше на Владимира никто не обращал внимания. Леонид и Андрей стояли за деревьями, всматриваясь в просвет между стволами. Татьяна подстраховывала группу, пройдя чуть вперед и выше. «Священник» разглядывал окружающий ландшафт в бинокль. У всех в руках были такие же автоматы, как у Лины.

— Оторвались? — спросил Андрей.

— Нет. Обходят цепью справа. Ввязываться не будем. Отойдем… — «Священник» обернулся и указал на гору: — В то ущелье. Потом выше и перевалим за склон.

— Уйдем, — уверенно сказала рыжая Татьяна. — Похоже, это не профи. Так, солдатня с «Калашниковыми». Напоролись на нас случайно. Если бы Вовочка не размахался на вертушку, прошли бы своей дорогой.

«Священник» будто только что вспомнил про пленника.

— Вот что, мой дорогой, — сказал он, подойдя ближе. — Власть переменилась. Будешь делать только то, что скажу я. С первого слова. Второго не будет. Лина хорошо обращается с этой игрушкой.

— Зачем я вам? — угрюмо спросил Владимир. — В заложники не гожусь — личность малоценная. Отпустите меня и идите своей дорогой.

— Не твое собачье дело, — зло сказал «священник». — Лично мне ты на хрен не нужен. И вопросов больше не задавать. Ясно?

— Ясно.

— Вперед.

«Вулканологи» быстрым шагом двинулись к ущелью. Теперь впереди шел полуяпонец-полуиндеец, за ним — Владимир, по обе стороны его — Лина с рыжей. Замыкали группу «священник» и Андрей.

«Врезать бы тебе по башке хорошенько, чтобы побелел, метис засранный, — думал Владимир, едва поспевая за Леонидом. — Выхватить автомат — и по очереди одного за другим. Нет, не получится. Не супермен я. А вот они… Кто же все-таки эти говнюки? Бандиты? Не похоже. Жаргон не тот, повадки. Скорее, диверсионная группа. Но я-то им зачем — вот вопрос. А если?!.»

Мысль о том, что весь этот маскарад — от случайной встречи в «боинге» до падения «ЛИ-2» как-то связан с целью его поездки на Камчатку — так поразила Владимира, что он, несмотря на угрозы «священника», невольно притормозил. И тотчас получил стволом по спине.

«Нет, не может быть, — усомнился Владимир, — чтобы через два с лишним десятилетия кто-то смог узнать о моей находке в тайге?»

Ведь не было не единого человека, которому бы он хоть намекнул об этом. В чтение мыслей он не верил. И как связать игру этой компании с атакой истребителя на их самолет? Так не сыграешь.

Ему стало тоскливо. Он не любил неожиданностей и загадок, потому что в большинстве случаев они оказывались дерьмом, приносящим одни неприятности.

Они приблизились к широкому устью ущелья и втянулись в него, как вода в воронку. Этот склон горы был обращен к югу, и покатые, но высокие стены ущелья хорошо прогревались солнцем. Здесь было темно, березы и ели росли плотно, высоко вырываясь к солнцу из густой подстилки из трав и кустарников.

Владимир наступил на растение со звездчатыми ломкими веточками, и в нос ему ударил резкий запах огурца. Память снова замкнулась в кольцо, и мысль — это было в прошлом — ворохнулась в голове.

Метров через двести дно ущелья плавно полезло вверх — к далекой вершине горы. Встретился первый каменный выступ — предвестник того, что земляное ложе, питающее растительность, скоро станет тоньше и придется карабкаться среди каменных скал.

Через полчаса «священник» отрывисто скомандовал:

— Отдых. Пятнадцать минут.

Владимир устало повалился на траву. Лина остановилась в двух метрах и швырнула ему на колени крошечные наручники, похожие на брелок от ключей.

— Чтобы не было соблазнов.

Владимир видел однажды по телевизору такие браслеты. Они защелкивались на больших пальцах рук и так же, как и запястные, надежно ограничивали свободу движений.

Он начал нехотя прилаживать наручники на суставы пальцев.

— Руки за спиной, — уточнила Лина.

Лежать на боку было удобнее, чем на спине, но от земли шел глубинный холод, и Владимир перевернулся на стянутые браслетами руки.

«Вулканологи» расположились поодаль и принялись что-то вполголоса обсуждать. Сначала Владимир пытался прислушиваться, но не разобрал ни слова и прекратил попытки. Он устроил голову на камень и принялся следить, как высоко в кронах деревьев мелькают быстрые пестрые птички. Понемногу он успокоился. Ведь не угрохали же сразу, в самом деле, хотя он — обуза для них. Поэтому бояться расправы нечего. Можно даже немного поерепениться. Сказать, что подвернул ногу — пусть дальше тащат на себе.

«На пинках», — добавил мысленно Владимир. Нет уж, убить, может, не убьют, а яйца отобьют точно. И еще — нельзя изменить приказ, но, возможно, у них есть инструкции насчет ситуации, подобной этой. Например — убрать в самом крайнем случае. И сам не ам, и вам не дам.

Владимиру стало знобко. К тому же какой-то камешек уперся в поясницу, сбивая весь кайф лежать связанным в глубине полуострова Камчатка в сыром ущелье в плену у бандитов. Владимир осторожно ощупал камень и, изогнувшись дугой, вытолкнул его из-под себя. Скосил глаза, разглядывая предмет, и дернулся, будто его пробил электрический разряд. Рядом с ним лежал старый-престарый, истрескавшийся от дождей, зноя и снега, облепленный землей каблук от солдатского сапога.




— Романов, какой хрен понес тебя на эту х…?! За порчу имущества два наряда вне очереди!

Эту типично солдафонскую фразу произнес двадцать пять лет назад малохольный и злобный сержант Кислов. И сказал он как раз на этом месте, в тот момент, когда первогодок Романов полез вот на этот каменный бугор и, спрыгивая с него, сбил каблук со своего сапога.

Точно! Он был здесь, и причуды памяти ни при чем. Повалились и сгнили деревья вокруг, выросли новые, но каменная глыба и каблук стоимостью в два наряда вне очереди остались. Теперь Владимир вспомнил это ущелье и знал, что их ждет дальше. Он злорадно ухмыльнулся. Обсуждайте, голубчики, свои проблемы, скоро вы столкнетесь с такими сложностями, что нынешние покажутся вам цветочками.

«Вулканологи» наговорились, и Лина снова подошла к нему. Схватив Владимира за шкирку, она перевернула его на живот и сняла наручники.

— Встать! Вперед!

Они снова пошли по ущелью вверх. Каменные выступы стали появляться все чаще. Ущелье сжимало стены, дно становилось круче. Под ногами захлюпало, потом появился ручей. Впереди послышался шум падающей воды. Деревья расступились, и небольшой водопадик в два метра высотой заискрил струями талой воды. Он стекал с плоского камня, разлегшегося поперек ущелья, а над ним до самой вершины горы переливался под солнцем ослепительно белый снежный язык.

«Здесь у нас была ночевка после первого дня, — вспоминал Владимир, — вон там, справа, поставили палатку офицеры, раздавили бутылочку и потом вместе с нами купались под этим водопадом. А мы были чуть ниже, наша палатка стояла вот здесь. Стирали портянки и загорали рядом с этим плоским камнем. Было, было».

Он первым вскарабкался на камень. Вода текла по камню ровным слоем, без завихрений, и казалось, что камень облит жидким стеклом. Следом поднялись «вулканологи».

— Хорошо, — сказал «священник», оглядывая снег, — еще немного вверх и — на противоположный склон. Туда они не пойдут.

«Хрен тебе, а не склон», — злорадно подумал Владимир. Они вступили на зернистый, изъеденный солнечными лучами снег ледника. Идти сразу стало труднее. Крупные ледяные кристаллы скатывались по склону под тяжестью идущих, и каждый шаг стоил трех. Ущелье вновь стало расширяться, гранитные стены его поднимались выше. Прямо по курсу замаячила вмерзшая в ледник огромная каменная глыба.

«Вдесятером пытались столкнуть ее вниз — и без толку», — подумал Владимир.

Они обогнули глыбу, и тотчас, будто они напоролись на хитроумную систему сигнализации, из-за вершины горы донесся слабый рокот. Это был снова вертолет, но уже не «МИ-8», а хищный боевой «КА-50» в маскировочной раскраске. Он боком завис над ледником, из открывшейся дверцы кабины замигали слабенькие, еле видимые в ослепительном свете солнца вспышки.

Первые пули ударили выше и правее группы, срикошетили и зарылись в снег, нарисовав короткие неглубокие борозды.

Никаких команд со стороны «священника» не последовало. Все разом бросились к камню и укрылись за его монолитным боком. Владимир увидел, как «метис» сбросил с плеча рюкзак и вынул из него короткую черную трубу.

«Улетайте, ребята», — тоскливо попросил Владимир, понимая, что произойдет вскоре.

Вертолет поливал камень длинными очередями. Выбрав момент, когда стрельба на короткое время прекратилась, «метис» вышел из-за укрытия, опустился на колено и направил трубу на вертолет. Длинный след от ракеты уперся в машину. Внутри кабины раздался хлопок, «КА-50» подбросило, и он, задрав хвост, провалился за вершину горы.

Владимир завороженно смотрел в синее небо. Были люди — и нет. Впервые за всю свою жизнь он видел, как убивают. Боевики по «телеку» не в счет — детские сказки для юнцов. Такое же может произойти и с ним. Тот же «метис» с брезгливой гримасой на физиономии нажмет на курок — и аллес капут.

Среди «вулканологов» произошло короткое замешательство. «Священник» понял, что верный, казалось бы, путь на противоположный склон вполне мог оказаться гибельным. Возможно, их там ждали.

«Священник» коротко махнул рукой. Владимир понял — они будут возвращаться как можно быстрее к выходу из ущелья, чтобы успеть ускользнуть из ловушки до прихода преследователей.

Ломать — не строить, катиться вниз — не взбираться на гору. Держась вдоль стен ущелья — трое с одной стороны, трое с другой, они заскользили по леднику к водопаду.

Маневр был сделан слишком поздно. Едва ниже по склону обозначился плоский камень, как с двух точек из-за деревьев по группе ударили из автоматического оружия. Владимир упал. Не оттого, что реакция у него была мгновенной, а потому, что у него ослабли ноги. Он увидел, как прошитая очередью Татьяна — пуля попала ей точно в лицо — катится, кувыркаясь, по леднику.

Они снова бросились вверх, под укрытие каменной глыбы. На этот раз Владимира не надо было принуждать. Пусть и свои там, у водопада, но попасть под очередь «калаша» он мог запросто. На лбу не написано, что ты не бандит.

«Вулканологи» залегли по обе стороны от камня и открыли ответный огонь. Продолжалось так недолго. «Священник» понимал, что ввязываться в перестрелку — дохлое дело. Подойдут свежие силы, кончатся боеприпасы, и их возьмут голыми руками. Он принял какое-то решение, потому что Андрей извлек из вещмешка два пакета размером с ученический пенал и стал зарывать их в снег у подножия камня. Держась так, чтобы укрытие было между ними и преследователями, «вулканологи» цепочкой двинулись к вершине.

Они отошли метров на двести, когда за их спиной раздался громовой удар. Тугая взрывная волна, сжатая с двух сторон стенами ущелья, догнала их и швырнула на снег. Владимир оглянулся через плечо и увидел, как каменный монстр нехотя покачнулся и, сотрясая склон, покатился вниз. Радуга заиграла в мешанине снежных кристаллов, тучей взметнувшихся под его тяжелой поступью. Подпрыгнув несколько раз, глыба врезалась в узкое место ущелья. Скрежет гранита о гранит был похож на звуки, издаваемые при столкновении двух локомотивов. Камень остановился, плотно закрыв своим туловищем вход в ущелье.

«Священник» поднялся, отряхивая с бороды снежную крошку.

— О'кей! А теперь, если хотите жить — вперед и вверх.

Хруст снега и запаленное дыхание преследовали Владимира по пятам. Он карабкался по склону первым. Падал, раздирая в кровь ладони о крупнозернистый снег, полз на четвереньках, тяжело поднимался и снова, как в замедленном кино, лез вверх.

До вершины оставалось не более двух десятков метров, когда он и все, кто был с ним, поняли, что уйти не удастся, и смерть, охотившаяся за ними последние несколько часов, близка.

Смерть появилась за их спиной, растопырив коротенькие крылья с подвешенными под ними ракетами «воздух — земля». Это был еще один «КА-50». Пятнистая боевая машина, стуча мощным двигателем, нагоняла беглецов. Крутнулись по обеим сторонам от фонаря шестиствольные пулеметы, и струи свинца низверглись с безмятежно-голубых небес.

«Метиса» в мгновение изорвало в клочья. Следующие очереди пригвоздили к снежному савану «священника». Андрей и Лина пытались отстреливаться, но успели выпустить лишь по несколько очередей. Вскрикнула Лина — очередь прошлась поперек ее тела. Упал и забился в конвульсиях умирающий Андрей. Подстегнутый ужасом Владимир, со стоном выдыхая воздух из распаленных легких, успел добежать до вершины. Сделав последние шаги, он упал и посмотрел на ту сторону остроконечного, обросшего мхом камня.

Раскрыв огромную пасть, пропасть ждала свою жертву. Ледяной ветер рвался снизу, из глубины, которую отказывался воспринимать взгляд. Дно пропасти покрывали стайки деревьев, которые отсюда, с вершины, казались кусочками плюша. Ожидая очереди в спину, Владимир закрыл глаза. Он лежал секунду, другую. Тарахтел двигателями вертолет, а пулеметы почему-то молчали. Судорожно перевернувшись на спину, Владимир увидел его прямо перед собой, чуть ниже над склоном. Они были на одном уровне, и пятнистая стрекоза походила на огромный военный грузовик, который сейчас наедет на беззащитного человечка и раздавит в лепешку.

Летчик за стеклом помахал Владимиру рукой, и он, вскочив, замахал руками, заколотил себя в грудь, захлебываясь от крика:

— Я свой, свой! Не стреляйте!

Летчик поднял руку и жестом патриция, решающего участь гладиатора, показал большим пальцем вниз.

Владимир сделал шаг к вертолету, и тотчас снег у его ног вздыбился от града пуль. Летчик снова ткнул пальцем вниз, и следующая очередь почти коснулась его ступней. Владимир отшатнулся назад. Теперь он стоял на самом краю пропасти. Летчик, не отпуская пальца, покачал пулеметами.

— Туда?! В пропасть?! — закричал Владимир. — За что?! Я же свой!

Вертолет качнулся, и пули запрыгали по склону. Цепочка от них по дуге приближалась к человеку, стоящему над бездной.

Когда разрывы приблизились к нему, Владимир посмотрел вниз. В одурманенной голове заметались обрывки идиотских мыслей — сколько он будет падать? Двадцать секунд? Минуту? А может, этот ледяной воздушный поток, возносящийся из пропасти в небо, вышвырнет его обратно? Ведь как же так — вот он, живой, чувствующий, скоро будет грудой изломанных костей валяться на камнях! Нет, так не бывает, не может быть!

Он перегнулся еще дальше за край и на секунду вынырнул из предсмертного кошмара. Вот он, крохотный шанс! Если ты есть, Господи, в которого он не верил — помоги!

Рядом с ним от попадания вдребезги разлетелся гранитный обломок. Владимир стиснул зубы и, сдерживая крик, прыгнул в пропасть.

Пулеметная очередь ударила в пустоту. Вертолет помедлил, удовлетворенно кивнул пятнистой мордой и, круто свернув, удалился.




Этот военизированный поход организовал новый командир батареи обеспечения поисковых работ капитан Смолин. Бывший командир батареи майор Гнатюк — алкаш с вечно мутными глазами и идиотской привычкой, напившись, поднимать батарею среди ночи, — уволился в запас. Жизнь в БОПР сразу переменилась к лучшему. Капитан, разрядник по штанге и кандидат в мастера по самбо, веселый мужик, вместо нудных размахиваний руками-ногами во время утренней зарядки ввел рукопашный бой. Стрельбище, которое солдаты видели за все время службы один раз — после принятия присяги им выдавали символические три патрона — стало местом постоянных тренировок. А когда наступило камчатское лето, то, с разрешения командования части, БОПР собралась в военизированный поход на вершину скалы, подпирающей небеса в десяти километрах от Калчей. Как настоящие бойцы — с «Калашниковыми», подсумками, скатками, — они переправились на баркасе местного рыбхоза на другой берег реки Камчатка и по накатанной дороге запылили к широкому устью поросшего деревьями ущелья. Через два часа после этого недотепа Романов оторвал каблук у сапога. Водопад, зернистый снег ледника — они прошли этот путь до вершины. Но солдаты идут в поход, чтобы делать дело. А дело это заключалось в том, что у кромки лесного массива капитан Смолин приказал вырубить крепкое молодое деревце. Его ствол длиной метра три тащили по очереди до вершины и там, привязав к нему оранжевое полотнище — кусок парашютного шелка, установили на краю пропасти как знамя победы над скалой. Знамя простояло почти все лето. Его хорошо было видно из расположения части в бинокль. Потом его не стало — шальные ветры, наигравшись с полотнищем, сбросили древко в пропасть. Оно не исчезло в бездне. Пролетев два метра, знамя застряло между двумя уступами и осталось так, хлопая шелком на ветру. Шли годы, но дерево не сгнило. Ледяной ветер не давал поселиться в нем ни жукам древоточцам, ни гнилостным бактериям, ни грибкам. Древесина высохла и стала тверже камня.

Обхватив ствол мертвой хваткой, Владимир всем телом прижимался к своему спасителю. Он помнил, как в падении сумел зацепиться за ствол, но как забрался верхом на него, как смог выдержать боль в разодранных до мяса ладонях — это память не сохранила. Он висел над плюшевым лесом в чудовищной глубине и не мог открыть глаза.

Ощущение собственного тела стало возвращаться к нему постепенно. Сначала его затрясло крупной нервной дрожью, и он усилием отогнал эту дрожь, боясь, что соскользнет в пропасть. А потом дрожь возобновилась снова уже от холода. От снегов внизу несло таким ледяным дыханием, что враз закоченели руки, и Владимир понял: еще немного, и немеющие пальцы разожмутся сами собой. Он осторожно пошевелился и, сознавая, что иного выхода нет, стал осторожно ползти по стволу. Через несколько минут он головой уперся в шершавую поверхность гранита.

Владимир поднял голову. Край пропасти был, казалось, совсем рядом — протяни руку, и можно ухватиться за иззубренный камень. Чтобы сделать это, надо было встать на дерево. Но как оторвать немеющие пальцы от ствола?!

Вскоре начали замерзать ноги. Понимая — еще чуть-чуть, и он не сможет сделать ни движения, Владимир решился. Он оперся руками о скалу и, цепляясь за каждую шероховатость, медленно выпрямился. Теперь он стоял, растопырив руки, как мученик на кресте. Еще несколько движений, и пальцы его коснулись края камня над пропастью.




Чего он больше всего не любил на физзанятиях в армии, так это подтягиваний на перекладине.

— Ну что ты болтаешься, как колбаса в коптильне? — говорил ему капитан Смолин. — Соберись, разозлись, в конце концов. Представь, что под тобой… ну, разложили костер, что ли. И если не сделаешь упражнение — сгоришь. Приказываю — подтянуться!

Костер не костер, а десять раз к концу службы Владимир подтягивался свободно. Спасибо тебе, капитан!

Он мертвой хваткой уцепился за камень и, подтянувшись, со стоном перевалился на склон горы.

Возвращение от смерти к жизни не всегда сопровождается бурной радостью. Владимир лежал, обняв камень, и, уткнувшись носом в бурый лишайник, во весь голос рыдал. Страх, холод, ожидание гибели — все это изверглось из него водопадом слез.

Выплакавшись, он устало поднялся и медленно стал спускаться по склону вниз.

На леднике все было как и час назад. Разбросанные свинцовым смерчем мертвые тела «вулканологов» валялись на ледяных кристаллах, и снег, впитав в себя кровь, сиял на солнце рубиновыми каплями. Владимир поднял один из автоматов, хотел было нажать на курок, но передумал — те, кто сбросили его в пропасть, могли быть недалеко. Он собрал рюкзаки «вулканологов», ссыпал все, что в них было — патроны, коробочки, документы — в один вещмешок. «Надо спуститься к водопаду и там заночевать, — подумал он, — а утром решать — что же делать дальше».

Владимир еще раз оглянулся и вздрогнул. Лина сидела на снегу, прислонившись спиной к стене ущелья и смотрела на Владимира широко открытыми глазами. Сначала он подумал, что Лина мертва, но ее веки дрогнули, и она хриплым голосом сказала:

— Повезло тебе. С того света вернулся. Научи?

Чувствовалось, что говорить ей трудно. Она неловко достала из кармана куртки прозрачную ленту, выломила из нее как из патронташа маленький шприц и вколола себе в бедро.

— А у меня ноги перебиты. Вот здесь. — Лина показала выше колен. — И в живот, кажется.

Владимир подошел к ней на два шага и остановился. Под Линой расплывалось пятно крови.

— Бывает, — сказал он, — летчики разбиваются, моряки тонут, а «вулканологов» расстреливают. С вертолетов.

— Работа такая. Не хуже, чем у остальных. И платят побольше. Только вот умирать приходится чаще других.

— Работенка не из легких, — согласился Владимир. — Только ведь сама выбрала, никто не заставлял.

— А я и не жалуюсь. И смерти не боюсь.

— Ты жива еще.

— Пока. Вот кончится обезболивающее — и все. Повидала я такие ранения. Здоровые мужики от шока умирали. И живот… болит.

Владимир почувствовал что-то вроде жалости.

— Может, выкарабкаешься еще. Всякое бывает.

— Ты, что ли, меня на себе потащишь, — болезненно усмехнулась Лина, — не верю я в такие подарки.

«Не потащу, — подумал Владимир, — в этой глухомани, где из-за каждого дерева стреляют, самому бы живу остаться. Да и не стоишь ты такого подарка».

— Стерва ты порядочная, — сказал он вслух, — ведь ты же меня убить хотела.

— Если бы хотела — убила. Уж поверь, я это умею. Ты нужен был живым.

— Кому?

— Не нам, конечно. — Лина кивнула на разбросанные тела «вулканологов». — Есть другие люди.

— Так вы, получается, меня охраняли, — изумился Владимир.

— Пасли мы тебя. Только вот зачем — сама не знаю. Не моего ума дело. Приказ — его выполнять надо.

— Интересно, — задумчиво сказал Владимир. — Давай-ка поговорим, дорогая.

Он хотел подойти к ней ближе, но передумал и сел на снег там, где стоял.

— Хочешь, в игру поиграем? — сказал он Лине. — Ты мне, я тебе. Ты информацию, я информацию. Чтобы из твоих и моих кубиков дом сложить.

— И я подохну, а ты жить в нем будешь, — кивнула головой Лина. — Неравный брак получается. — Она болезненно сморщилась и отломила еще один шприц. Бледное лицо ее порозовело. — А знаешь, давай, — согласилась она после недолгого раздумья. — Я баба любопытная.

— Начинай.

Лина вздохнула и посмотрела на вершину горы, за которую опускалось вечереющее солнце.

— Я и те, что вокруг лежат — все разные люди. Работаем далеко друг от друга. Канада, Испания, Аргентина. Вместе собираемся нечасто, только если произойдет что-то важное. Неделю назад от одного большого человека получили приказ — скрытно сопровождать объект к месту назначения.

— Объект — это я? — уточнил Владимир.

— Ты. Операции у нас обычно разрабатывает Сантос. Ну, Игорь. Решили, что на Камчатке охотников или рыболовов играть не будем. Стали «вулканологами». В Новосибирске сели в один самолет с тобой, а дальше дело техники. Хорошие ребята, маленькое приключение с красивой женщиной. Я красивая? — Она поправила окровавленными ладонями волосы.

Владимир поперхнулся холодным воздухом. Черт этих баб разберет — при смерти, а кокетничает.

— Красивая, — согласился он, — и как любовница — просто класс.

— Все надо уметь в моей профессии. Да и ты мне понравился, так что особо притворяться не надо было.

— Ты о деле давай, — напомнил Владимир.

— Хватит, теперь твой черед. Зачем тебя на Камчатку понесло?

— Я к сыну ехал.

— Не ври. Не сын он тебе.

— Верно, не сын. Есть у меня один интерес в здешней тайге.

— Золото? Деньги? Документы?

— Да нет, покруче.

— Не ходи вокруг да около. Говори. Меня все равно скоро не будет. Все с собой заберу.

Владимир сказал.

Лина, пораженная, молчала. Потом заговорила, и голос ее перешел на свистящий шепот:

— За это умирать стоит. Не пять человек — тысячу положить можно. Мне бы сотой части этого на всю оставшуюся жизнь хватило. И детям — если бы были.

— Не стоит это дерьмо ни одной жизни, — сказал Владимир.

— Это по твоим понятиям. Миллионы людей иначе думают.

— Ненормальных всегда хватало.

— А ты зачем поперся? Тоже из их числа?

— Не знаю, — вздохнул Владимир. — Там, дома, все проще как-то казалось. Пришел, взял, ушел.

— А реализация? Такие вещи уметь продать надо.

— Не знаю, — снова повторил Владимир. — Ничего пока не знаю.

— Бросай это дело, пока не поздно, Вовочка, — сказала Лина. — Ничего у тебя не выйдет. Ты не представляешь, во что ты ввязываешься. Про такие суммы не говорят — много или очень много. Просто молчат или недоверчиво усмехаются. На эти деньги можно с потрохами купить какую-нибудь небольшую африканскую страну, сделать президента или перевербовать все ЦРУ вместе с их шефом. Тебя не отпустят, где бы ты ни был. До конца своих дней не отпустят. Да и ты не тот человек, чтобы провернуть это дело.

— Это почему же? — ревниво спросил Владимир.

Она сделала еще один укол.

— Потому что — человек. А надо быть зверем. Надо уметь идти по головам. Надо уметь убивать. Надо уметь глотки рвать и кровь пить, не захлебываясь. Понял?

Владимир содрогнулся. Лицо Лины разгорелось жарким пламенем, окровавленные пальцы судорожно вгрызлись в зернистый снег. Голос ее снова зазвенел.

— Хочешь урок? У тебя в руках автомат. Выстрели мне в голову — все равно скоро конец. Последняя ампула осталась. Выстрелишь — значит, чего-то стоишь. Нет — беги куда глаза глядят. Давай.

Подчиняясь ее просьбе-приказу, Владимир поднял автомат. Лина, не отведя взгляда, в упор смотрела на него. Оружие задрожало в его руке.

— Не могу, — сказал он.

Внезапно Лина заплакала. Плечи ее затряслись.

— Володя, милый, все. Я ухожу. Прощай. Поцелуй меня и прости, если сможешь.

Как во сне, Владимир бросился к ней и обнял. Одной рукой обхватив его за шею, Лина достала последний шприц. Владимир машинально отстранился, думая, что она хочет ввести обезболивающее.

И вовремя. Игла шприца, прочертив короткую, блеснувшую в солнечных лучах дугу, промелькнула перед его лицом. Он упал на спину, откатился ниже по склону и схватил автомат. Оскаля зубы, рыча, как пантера, Лина ползла к нему.

— Везунчик, тварь! Везде выкрутишься! Все равно тебе конец. Сдохнешь в тайге — костей не найдут. Жаль, я не увижу… Стреляй, сука…

Владимир нажал на курок.

Потом он столкнул тела «вулканологов» в огромную яму, образовавшуюся от вывороченной взрывом глыбы, и присыпал снегом — похоронил. Люди все-таки. Подобрал шприц, которым хотела уколоть его Лина, осмотрел и обнаружил на толкателе маленькую красную точку.

«Наверное, яд», — подумал безразлично. Шприц положил в рюкзак. Зачем? Затем. В наступающей темноте, качаясь как пьяный, добрел до водопада. С третьей попытки перелез через камень, перекрывший ущелье, и без сил упал на том месте, где давным-давно, закутавшись в шинель, ночевал под звездным камчатским небом.




Глава 5

ПОД ЗВЕЗДНЫМ КАМЧАТСКИМ НЕБОМ

		Перезимовали и перенесли



		Эти Калчевские наши феврали,



		Как-нибудь дотопаем до последней осени,



		Если даже осень на краю земли!








Парень был только что прибывшим с материка салагой — стриженным под ноль, круглолицым. Военная форма сидела на нем колом, а северные, на толстой двойной подошве сапоги были явно на размер больше, чем требовалось. Но он здорово играл на гитаре, еще лучше пел незамысловатую песню приятным, с хрипотцой голосом, и все в курилке, затихнув, слушали его.
		А дембель, ребята, однажды придет



		Руку пожать старичкам.



		И вокзал покачнется, и радость придет,



		Внимая вагонным толчкам.








Шел второй год службы. Позади осталась холодная и снежная зима. Холодная не только потому, что дыхание Тихого океана увлажняло воздух и свирепые ветра сдували с ног. В казарме БОПР весь декабрь не было отопления — разморозили систему, и температура стабильно держалась в районе плюс семи. Спали в шапках, набрасывая поверх двух одеял шинели. Труднее всего было Владимиру ночью, когда, проспав четыре часа и чуть-чуть согревшись, надо было вставать и сменять второго дневального. В шинели, со штык-ножом на ремне, он стоял у тумбочки, слушал, как за окном завывает вьюга, и со смертельной тоской считал дни, оставшиеся до дембеля. Прошло два месяца, значит осталось шестьсот шестьдесят дней. Срок казался огромным, и ему хотелось завыть, как эта треклятая вьюга. Он научился спать в любом месте, в любом положении. Спать сидя было роскошью. Однажды он заснул стоя и чуть не упал рядом с тумбочкой. Дежурные по БОПР сержанты тоже попадались разные. Некоторые позволяли присесть на ящик с аккумуляторами аварийного освещения, некоторые — сука Кислов в том числе — заставляли стоять все четыре часа на ногах, и тогда казалось, что ноги превращаются в деревянные подпорки, готовые обломиться от неосторожного движения.

Первые месяцы наряды следовали один за другим. Старшина БОПР Букреев явно хотел дать понять новичкам, что армия — не детский сад, и на утренних разводах свою фамилию Владимир слышал постоянно.

— Дневальные по казарме: рядовой Серебряков и…

— Я, есть!

— Наряд на кухню: рядовой Серебряков и…

— Я, есть!

Бессонные ночи, вечно пустой желудок, непроходящий насморк — все осталось там, на первом году службы. Он и сам не заметил, как превратился из изнеженного гражданкой пацана в настоящего солдата. Свободно пробегал в тяжелых сапогах на утренней зарядке три километра, «баловался» штангой в восемьдесят кеге весом, ну а подъем переворотом, выход на две руки — какая чепуха! Теперь он знал, чем занимается БОПР и непосредственно группа поиска, и, прикоснувшись к этой тайне, гордился, что служит не в пехоте, а в ракетных войсках. Когда Владимир впервые надел форму с черными петлицами и эмблемой на них — перекрещенными пушечными стволами, — его охватило недоумение: какие могут быть в их городке среди тайги ракеты? Ракетные войска — это пусковые шахты, ядерные монстры, спрятанные в них, боевые дежурства. Недоумение его рассеялось, когда, после двух месяцев службы, командир взвода сержант Башис подвел Владимира к черному окну казармы и сказал:

— Смотри вон туда. Сейчас придет.

В армии задавать вопросы старшим по званию не принято, поэтому Владимир послушно стал глядеть в окно, не совсем понимая, кто и куда сейчас придет. Сначала не было видно, ничего, кроме ярких звезд на камчатском небе. Прошла минута, другая, и он вдруг заметил, что одна из звездочек движется — сначала медленно, потом все быстрее и быстрее. Вскоре она стала ярче остальных звезд, засветилась сначала красным, потом белым светом, а потом, рассыпая каскады искр всех цветов радуги, стремительно промчалась над вулканом Шивелуч и исчезла за его темной громадой.

— Видел?

— Так точно. Что это?

Башис был «стариком», готовился к дембелю, и поэтому вид имел важный.

— Когда один журналист написал в газете, что над Калчами часто падают звезды, то его быстренько убрали.

— Почему? — спросил Владимир.

— Потому что это не звезды, а боеголовки.

— Боеголовки?!

— Да. Боеголовки стратегических ракет.

Все еще не до конца понимая происходящее, Владимир молчал. Башис терпеливо объяснил:

— Когда сделают новую машину, ее надо испытать?

— Надо.

— И ракету надо испытывать. На точность попадания, например. Запустим ее, скажем, в Штаты, а как узнать — попадет она точно в цель или нет? Надо делать пробные запуски. Вот и летят во время испытаний эти боеголовки к нам. А мы летим в тайгу и отыскиваем их. Ну а дальше офицеры определяют, точно или нет эта дура упала.

— Так они… это… ядерные?

— Да нет, — снисходительно успокоил Башис, — болванки с приборами внутри. Ядерная так рванула бы, что тут камня на камне не осталось. Ты сегодня подворотничок менял?

— Так точно, — соврал Владимир.

— Тогда иди, готовься к отбою.

* * *


Первый вылет на поисковые работы Владимир ждал с трепетом. Их группа во главе со старлеем Вронским погрузилась в «МИ-4», и старенький вертолет попер их за реку Камчатку, за Шивелуч к месту падения боеголовки. Они летали кругами над тайгой, а где-то в глубинах космоса уже пожирала с чудовищной скоростью пространство отбросившая ступени головная часть стратегической ракеты. Все прилипли к иллюминаторам.

Она появилась над тайгой, как яркая звезда, и хотя был солнечный день, звезду эту было очень хорошо видно в белесом безоблачном небе. Дымный след от сгорающей обшивки обозначился высоко над поверхностью долины. Вертолет находился недалеко от места падения, и казалось, что огненная болванка вот-вот врежется в машину. Но боеголовки действительно падали очень точно. Молнией скользнув с небес, болванка беззвучно исчезла в тайге, разбросав при падении стайку каменных берез. Вертолет, словно ястреб на добычу, устремился к месту падения.

Боеголовка ушла в землю почти на два метра. Из ямы, похожей на воронку, шел дым. Пахло гарью, несло теплом от оплавившегося металла.

В тот день откопать болванку они не успели. Умотавшийся вусмерть Владимир без задних ног лежал в палатке и не мог заснуть. Звенело над ухом надоедливое комарье, и он, растеряв изрядную долю романтического настроя, часто и протяжно вздыхал.

— Упахался? — совсем не по-командирски спросил Башис.

— Есть немного.

— Ничего, привыкнешь. Надо ведь кому-то эту работу делать. Мне тоже поначалу тяжко было.

— Привыкну.

На третий день они закончили работы. Теперь яма стала похожа на тарелку, на дне которой покоилась болванка — космический гостинец конусовидной формы из серебристого металла. При падении от болванки откололось несколько кусочков, и Башис, оглянувшись на офицера, занятого своими делами, сунул один из них в рюкзак. Другой кусочек он протянул Владимиру.

— А можно? — спросил тот. — Металл, наверное, секретный.

— Бери. На значки хорошо идет. Видишь?

Башис показал ему на гимнастерку, где рядом со значком классности была укреплена маленькая серебристая ракета.

— Сделай себе такой же. Поисковики все такие носят.

Они срубили из деревьев знак, чтобы отметить место падения, и улетели.
		Нам теперь не страшен



		Дождичек косой.



		Мы как математики



		Счет ведем с тобой:



		Сколько масла, сахару,



		Сколько нами съедено,



		Сколько нам осталось до минуты той!








Салага пел песню, а Владимир, сидя в кругу друзей — таких же, как и он, солдат из своей и соседней автороты, — смотрел на Калчевскую. Сопка привычно курила нескончаемую трубку, причудливо выдувая из жерла сизый дымок. Скоро домой. Осталось пять месяцев, или 153 дня, или 3672 часа. Календарик в кармане почти весь исчеркан крестиками. Позади десятки боевых работ, на груди четыре значка, армейский альбом с фотографиями и видами Камчатки лежит в чемоданчике рядом с новой дембельской формой. Скоро, скоро.

Парень в десятый, наверное, раз спел полюбившуюся песню. Из казармы БОПР вышел дежурный:

— Батарея, строиться на ужин!

Это был один из последних вылетов на поисковые работы. Ничего особенного — получили вещмешки, инструмент, провизию, вскочили в машину и — на аэродром. «МИ-4» зачихал двигателем, возбужденно задрожал в предчувствии полета и — здравствуй, знакомая долина за Шивелучем!

Боеголовка пришла как всегда по расписанию. Скорый «Казахстан — Камчатка», двадцать минут лета. Шлепнулась, как ей и положено, в лесной массив, и поисковики приступили к своей рутинной работе. Размахивая лопатой, Владимир ощутил, как просится наружу завтрак — похоже, переел красной рыбы, щедро политой подсолнечным маслом. Рыбой их снабжал рыбхоз в обмен на парочку солдат, помогающих им во время лова.

— Товарищ лейтенант, я на секундочку, — попросился он у офицера, — в кустики.

Перед тем как приступить к важному делу, Владимир огляделся. Все вокруг как на ладони. Боеголовка упала в ложбину, ребята трудятся совсем рядом. Неудобно. Он отошел за холм и в рощице берез присел на корточки. Важное занятие всегда предполагает полную самоотдачу. В другое время он обратил бы внимание на подозрительное шевеление кустов жимолости недалеко от себя. А тут…

Медведь был голоден. Совсем недавно закончилась суровая камчатская зима, запасы жира на боках истощились, а вкусные фиолетовые ягоды жимолости еще не созрели. Он жевал горьковатые побеги, вынюхивал в траве жуков, а раздразненный зеленью желудок требовал еще и еще. Медведь был зол. Непонятное существо под деревом пришло на его территорию и, похоже, совсем не собиралось уходить.

Медведь направился к человеку.

Владимир закончил важное дело. Заправился, перемотал портянки, сделал шаг. Он услышал топот зверя, когда тот был в нескольких шагах от него. Соображать, что лучше сделать — убегать или звать на помощь — было некогда. Он успел только инстинктивно поднять руку и отшатнуться в сторону. Медведь на ходу развернулся и снова бросился на Владимира. Штык-нож от автомата Калашникова старого образца уступает похожему на кинжал штыку от АКМа. Последний шире и, говорят, при ранении им у противника наступает болевой шок и более обильное кровотечение. Зато старый длиннее в полтора раза. Этот «старичок» всегда висел у поисковиков на ремне, привычный, как пилотка или сапоги.

В прыжке медведь ударил Владимира тяжелой лапой. Он бил в голову, но человек снова успел увернуться, и удар пришелся в плечо. Погон с куском гимнастерки с треском оборвался, обнажив плечо с тремя глубокими бороздами от когтей. Человек не сдавался. Темный длинный штык с хрустом вошел зверю в шею. Медведь зарычал и, поднявшись на задние лапы, пошел на Владимира. Они упали на землю.

Наверное, на этом бы и закончилась жизнь поисковика БОПР рядового Серебрякова. Но жизнь — не сигарета, чтобы угощать ею каждого, кому хочется эту сигарету выкурить. Владимир бился отчаянно. Упал он удачно. Навалившись на него всей тушей, раненый медведь грыз землю где-то повыше его головы, а он, задыхаясь от ужаса и вонючей грязной шерсти, раз за разом всаживал штык в брюхо и бок зверя. Похоже, какой-то из ударов был смертельным. Рык медведя перешел в протяжный вой, лапы судорожно заскребли, выворачивая комья земли, и он завалился на бок. Перемазанный своей и чужой кровью, Владимир поднялся на ноги и попятился. Медведь дернулся в конвульсии. Владимир не выдержал, дико закричал и, не разбирая дороги, бросился в чащу.

Бежал он долго. Запинался, падал, вскакивал и снова, слыша в ушах топот тяжелых лап, ломился сквозь кустарник. Сколько так длилось — он не знал. В какой-то момент он обессилел настолько, что, упав, больше не поднялся.

«Ну вот и все», — успел подумать он и провалился в глубокую яму беспамятства.

Над тайгой висела турецкая луна — рогами кверху. «Скоро дневальный объявит подъем, — подумал Владимир, — а я так устал. Поспать бы еще».

На край луны накатила темная тучка. Зашумела листва — сначала от набежавшего порыва ветра, потом от дождевых капель. Несколько из них попали Владимиру на лицо. Он дернулся и заскрежетал зубами от боли в плече. Сдерживая стон, Владимир оперся здоровой рукой о землю и сел.

Черная тайга шумела под черным небом. С веток на сапоги глухо шлепали капли дождя. Медленно вспомнилось все происшедшее. Теперь Владимир ясно осознал, что ему повезло — настолько, насколько может повезти матросу, выброшенному на необитаемый остров после кораблекрушения. До утра он не двинулся с места. Сидя под деревом, прислушивался к звукам вокруг себя, но не услышал ничего, что могло бы дать надежду. Если и будут его искать, то не ночью.

Рано утром дождь стих, и Владимир, придерживая болевшую руку, двинулся в путь. На учебе им преподавали правила поведения в подобных ситуациях, но поверхностно, делая больше упор на технику самих поисковых работ.

Выйти из тайги на открытое, возможно, больших размеров пространство. Лучше, если там будет холм или сопка. Установить знак — скрещенные стволы. Ночью развести костер. И ждать, ни в коем случае не уходя от выбранного места. Плутающего в камчатской тайге человека найти невозможно. Владимир ощупал карманы. Ну конечно, спичек нет. А положено иметь. Куришь ты или некурящий — спички у поисковика должны быть. Так ведь если бы знал — соломку подстелил. Штык тоже остался на том месте. Наверное, выронил с перепугу.

Весь день он продирался сквозь заросли, которые в этой местности были как в джунглях. Очень хотелось есть и особенно пить. Владимир рвал молоденькие листья черемши, жевал их, но острый вкус полевого лука только разжигал в желудке болезненный огонь и усиливал жажду. К вечеру он вышел на берег маленькой речушки, почти ручья. Вода в ней кипела. Неширокая, в два с половиной метра речка была забита пришедшей на нерест чавычой. Утолив жажду, Владимир выломал палку и, оглушив пару рыбин, вытащил их на берег. Есть сырую рыбу ему не приходилось. Он щепкой распорол у одной рыбины брюхо и стал жевать пресную и оттого совсем невкусную красную икру.

«Как в ресторане», — подумал он невесело. Не зная, куда двигаться, от речки он не уходил. Здесь была вода, пища. А что до открытого пространства — черт знает, где его искать, это пространство.

Шли дни. Погода стояла неплохая, дождей больше не было. Опасаясь, что рыба скоро отнерестится и передохнет, Владимир натаскал из речки и развесил на ветвях несколько десятков рыбин покрупнее. Плечо он несколько раз промыл чистой ледяной водой, и глубокие раны стали затягиваться. Вдоль берега одна за другой появлялись воткнутые в песок палочки — Владимир отмечал рассветы. Одна, вторая, пятая… Днем он часами сидел на берегу и смотрел на рыб. Они били хвостами по воде, иногда замирали на мгновение и смотрели на Владимира, спрашивая: «Ну что, брат, жив еще?» — «Еще жив», — отвечал он им. На шестую ночь он проснулся. Отчего — не понял сам. Кругом было еще темно, рыба плескалась в воде. Но Владимир чувствовал — надвигалось нечто. Ему стало страшно от непонятной и от этого еще более пугающей угрозы.

Внезапно над головой громко закричала стая каких-то птиц и тотчас умчалась, хлопая крыльями. И сразу в наступившей тишине возник грозный протяжный гул. Он нарастал с каждой секундой, почва под ногами содрогнулась, и в следующее мгновение сильный толчок опрокинул Владимира навзничь. Он вскочил, бросился в одну сторону, в другую и, понимая, что от землетрясения не убежишь, повалился на песок. Последовала еще серия толчков послабее, потом почва вздрогнула в последний раз, и снова наступила тишина.

Наутро Владимир обнаружил, что речка обмелела — видимо землетрясение где-то обломило ее русло, и вода либо ушла в трещину, либо образовался водопад, похожий на тот, который они видели во время похода в ущелье. Рыбы тоже не было. Поняв, что больше ему в этом месте делать нечего, Владимир снова двинулся в путь.

К вечеру третьего после землетрясения дня он доел последнюю рыбину. Лежа на наломанных ветках жимолости, Владимир смотрел на звездное небо и уныло размышлял о том, что же ему предпринять дальше. Звезды, беззвучно, как и рыбы в реке, подмигивали ему, задавая тот же вопрос — что, живой пока? «Пока живой», — прошептал Владимир.

Одна из звезд, особенно нахальная, не подмигивала. Она уставилась на Владимира немигающим глазом, и он обматерил ее — ишь, вылупилась. Обиженная звезда в ответ вспыхнула еще ярче и вдруг рассыпалась на несколько звездочек поменьше. Звездочки бросились от своей прародительницы, и Владимир вскочил на ноги.

Боеголовка была кассетной. Несколько раз Владимир видел их. Доставленная одной ракетой-носителем головная часть в нескольких километрах от поверхности Земли отстреливала заряды, и они, уже самостоятельно, накрывали каждая свою цель.

Болванки расходились веером, и одна из них явно должна была упасть где-то неподалеку. А если так, то на следующий день к ней обязательно должны вылететь поисковики. Значит — спасение! Только бы найти место падения. Разбрызгивая искры, болванка приземлилась, по подсчетам Владимира, в пяти-семи километрах от него. Едва забрезжил рассвет, как он уже шел по выбранному направлению.

Он отыскал то, что осталось от болванки, к середине дня. Металлический снаряд врезался в небольшую скалу и разломился на несколько кусков.

— Ну, здравствуй, — как старой знакомой, сказал Владимир. — Что ж ты так неловко?

Такие случаи бывали. Не выдерживая огромных напряжений, возникающих при падении, головки разламывались, и поисковики с любопытством разглядывали начинку — реле, транзисторы и прочую электронику. На этот раз «радиоштучек» было маловато. Кучка переплетенных в узлы обгорелых проводов, несколько монолитных блочков, залитых пружинящей, как резина, белой массой, пластины с печатным монтажом. И все. Остальное место в пустотелой нише головки занимали странные цилиндрические контейнеры длиной сантиметров пятнадцать и диаметром не более трех. Их было около двух сотен. Разлетевшись при ударе, они как горох валялись по всей поляне. Владимир поднял один из них, повертел в руках. Утолщение на конце цилиндра было, по-видимому, крышкой. Он потянул за утолщение, потом попробовал покрутить его. Крышка подалась. Владимир свинтил ее, и на ладонь ему из контейнера выпал блестящий как ртуть кусочек металла. Он был теплый на ощупь и тяжелый.

«Свинец, что ли? — подумал Владимир. — Наверное, экспериментальная с увеличенным зарядом. Выдумщики».

Он по-прежнему держал металл в руке и вдруг почувствовал, как блестящая поверхность цилиндрика стала таять в ладони, словно это была не рука человека, а муфельная печь.

Владимир забеспокоился. Черт знает, что могли положить в боеголовку на том конце света. Радиоактивное вещество, например. Он торопливо затолкал металл обратно в контейнер, закрутил крышку и тщательно протер ладони песком вперемешку с травой.

Шли часы. Поисковая группа что-то задерживалась. Владимир обшарил поляну, собрал контейнеры, сложил их в кучу и, отойдя от греха подальше, стал ждать.

Знакомый шум вертолетного двигателя раздался, когда солнце перевалило за горизонт. Тарахтенье быстро приближалось, и Владимир, цепляясь за уступы, вскарабкался на скалу. Вертолет был чужой — это он определил сразу. Звук двигателя, уже отчетливо слышимый, был гуще, солиднее, чем у «МИ-4», и нарастал он слишком быстро. Неизвестная вертушка шла на максимальной скорости.

Через короткое время силуэт машины замаячил над горизонтом. Это был «МИ-8» — средний между «МИ-4» и «лягушкой» «МИ-6» аппарат. Две турбины и небольшой вес обеспечивали ему хорошую скорость и дальность полета.

Придерживаясь одной рукой за камень. Владимир отчаянно замахал изодранной в скитаниях гимнастеркой:

— Эй! Сюда! Я здесь!

Вертолет летел низко, и его просто не могли не заметить. «МИ-8» промчался так близко к верхушке скалы, что потоки воздуха едва не сбросили Владимира. Промчался и, не сбавляя скорости, стал стремительно уходить к голубеющей вдали цепочке гор хребта Кумроч.

Владимир замер от отчаяния, а потом, поняв, что вертолет возвращаться не собирается, с размаху влепил кулаком по граниту.

Он плакал и ругался самыми последними словами. Потом вытер грязными руками лицо и с ненавистью сказал вслед улетевшей надежде:

— Ну, сволочь, отольются вам мои слезы.

Потрясение опустошило его. Он спустился со скалы, упал на траву рядом с грудой контейнеров — хрен с ней, с радиацией — и уснул.

Поисковики так и не прилетели — ни в этот день, ни на следующий. Владимир доел последние две рыбины, перетащил всю груду контейнеров в расщелину в скале — для сохранности — и снова двинулся в путь.

Спустя еще два дня над местом падения головки завис «МИ-4». Из люка выскользнула веревочная лестница, и на поляну по ней спустились три человека — лейтенант и два капитана. Вертолет тут же втянул лестницу в свое зеленое брюхо и улетел.

Без лишних разговоров прибывшие стали осматривать куски разбитой болванки.

— Пусто, — сказал лейтенант, — ни одного контейнера.

— Это они, — мрачно заявил один из «кэпов». — Пронюхали и решили поработать на себя, сволочи.

— О переброске знал ограниченный круг лиц, — осторожно возразил лейтенант.

— Знает ограниченный — может знать и неограниченный.

— Утечка?

— А как иначе объяснить их бегство? Как раз после боевой.

— Их ищут? — спросил лейтенант.

— В том-то и дело. Вся ПВО на ушах стоит. Как в воду канули.

— Понимаете, что будет, если груз попадет в чужие руки?

— Чего уж не понять, — тяжело вздохнул второй капитан.

— Должны найти наши. Без вариантов.

— Трудно работать, — пожаловался капитан. — Такое не часто случается. Тут и контрразведка, и КГБ подключились. Как же — секретная часть.

— Документы какие-нибудь пропали?

— Мелочь. Секретчики говорят, особой важности не представляют.

— Еще одно доказательство того, что они знали о грузе и сработали в свою пользу.

— Да, да, — рассеянно сказал лейтенант. — Что Хозяину скажем? По головке не погладит.

— Это точно, — хмуро подтвердил капитан.

Они замолчали.

— Ну что, голуби, — вдруг весело сказал лейтенант, — семи смертям не бывать — одной не миновать. Как-нибудь отбрешемся. Хозяин тоже человек — авось поймет. Мы здесь вроде и ни при чем. Давайте пожабим по сигаретке — и в путь.

Оба капитана немного повеселели. Этот лейтенант, прибывший неделю назад с Большой Земли, хоть и внушал им неясное опасение, но, в общем-то, казался своим парнем.

— Я угощаю.

Свой парень похлопал себя по карманам, засунул руку в китель, и через мгновение ближний к нему «кэп» упал на колени, тщетно пытаясь вдохнуть воздух взрезанным горлом. Второй с перекошенным от ужаса лицом даже не пытался сопротивляться. Лейтенант почистил лезвие о траву, внимательно осмотрел поляну и ушел в тайгу по одному ему ведомому маршруту.

«МИ-4» оставил возле болванки лейтенанта с двумя сопровождающими и, круто развернувшись, лег на обратный курс — на Калчи. Для двух пилотов это был вполне обычный полет. Разве что пассажиры были не рядовые поисковики, а офицеры. Впрочем, какая разница — в армии не принято интересоваться, что, как и почему. Офицеры как офицеры. Ровно татакал двигатель, уже надвигался прямо по курсу Шивелуч. Первый пилот плавно потянул ручку управления на себя, поднимая машину над вулканом, но «МИ-4» шел на той же высоте. Все ближе надвигалась гора.

— Серега, мать твою, что с машиной? — встревоженно закричал он в ларингофон.

Штурман растерянно пожал плечами:

— Приборы в порядке.

— Какой на х… в порядке! Сейчас в скалу въ…ся!

Он стал судорожно дергать за ручки управления.

Вертолет, не сбавляя скорости, зацепился за глыбу на вершине Шивелуча и рухнул в кратер.

* * *


К концу второй недели Владимир, уже плохо соображая от голода, жажды и усталости, вышел к знаку. Большая деревянная тренога, вдвое превосходящая по высоте окружающий лес, была похожа на шагающего марсианина из «Войны миров». Обхватив одну из опор знака, Владимир полез наверх. Зачем это делает, он не понимал. Разум уже отказывался служить ему — тело, как машина, двигалось самостоятельно, пытаясь убежать от настигающей смерти.

Ни вертолета, ни то, как втроем отрывали его от деревянной опоры капитан Смолин с ребятами из БОПР, он не помнил. Просто боролся из последних сил — потому что за жизнь, как это ни тривиально, надо бороться до конца. Владимир провалялся в госпитале больше месяца. Его постоянно навещали ребята из БОПР, автороты и других подразделений. Тащили, что могли — яблоки, апельсины, сигареты. Он складывал все это в тумбочке и сам угощал этими подарками гостей. Перед самой выпиской к нему пришел эта сука сержант Кислов. Посидел у кровати, рассказал о житье-бытье в батарее, сообщил, что через два дня уезжает — дембель. Уходя, он поставил на тумбочку литровую банку с красной икрой:

— Ешь, поправляйся.

— Ты, наверное, домой приготовил?

— Да ну ее. Неужели на Большой земле икры нет? Куплю где-нибудь и скажу, что с Камчатки. Она же не меченая.

«Вот так, — подумал Владимир, когда Кислов удалился. — Вот так».

После выписки время припустило галопом. Знойное лето, еще несколько вылетов. Пожелтели листики на каменных березах, все чаще набегали дожди. Двенадцатого октября в отутюженных шинелях, парадной форме они — восемь человек одного призыва — вышли с чемоданчиками на плац. Провожать их высыпала вся батарея. Салаги и новоиспеченные деды с завистью смотрели, как они строем последний раз прошли перед казармой. Командир БОПР — уже майор Смолин — подошел к оркестру, который недалеко от них репетировал марш. Грянул «Прощание славянки». У Владимира перехватило дыхание.

На аэродроме их ждал попутный «ЛИ-2». Они расселись на лавочках и прилипли к иллюминаторам.

Самолет разбежался и…
		Дембель наш осенний,



		Руку протяни.



		Желтый лист березовый



		На ветвях поник.



		Нам с тобою встречи,



		А кому-то проводы,



		Шум, и плач, и смех



		Подвыпившей родни.








Владимир изогнулся, стараясь в последний раз увидеть Калчевский вулкан. Но так и не увидел. Армейские дни закончили свой отсчет. Все. Ноль. Домой.




Глава 6

ДУРАК ТЫ, ГЕНЕРАЛ


В школу КГБ Николай Забейворота попал в 1967 году, сразу после службы в погранвойсках. Сухонький юркий майорчик, тщательно изучив личные дела кандидатов, отложил несколько папок в сторону. Одно из дел привлекло его внимание.

— Ишь, длиннорукий какой, — сказал он, показывая помощнику фотографию Николая, где он был запечатлен рядом со знаменем части. — Что у нас на него есть еще?

Протянув бумаги, помощник заметил:

— Руки-то здоровы, да вот что в башке? Может, у него все мозги в конечности переродились?

— В башке будет то, что нам нужно, — сказал майор. — Изначально любой человек — предатель и диверсант. Воспитаем как надо — будет патриот и защитник.

Данные на Николая были идеальными. Крестьянский сын, отец — один из первых коллективистов в селе, отдавший жизнь в борьбе с фашистской нечистью. Мать — передовая труженица полей, награжденная медалью «За трудовую доблесть». Ни родственников, ни знакомых за границей нет и не было. Не привлекался, не был. В общем, чистый лист бумаги, на котором можно писать повесть любого сюжета.

Продолжить службу в славных рядах КГБ Забейворота согласился сразу — во-первых, ему не хотелось возвращаться в село, где развлечений — девок по вечерам обжимать да кино два раза в неделю. Во-вторых, ему очень польстило, что не кого-то, а именно его пригласили вести беспощадную войну со шпионами. Написав матери подробнейшее письмо, из которого цензура вымарала девять десятых текста, он получил первый «втык» от начальства.

— С этих пор у тебя все должно быть вот здесь, — сказал майор и постучал себя пальцем по плешивому затылку. — Какого хрена ты тут нацарапал? «Если я паду в борьбе с мировым капитализмом, то выполните, мама, мою последнюю просьбу — похороните рядом с могилой бати». Чтобы этого больше не было! Для всех ты продолжаешь службу на сверхсрочной — и точка.

Николая перевели в закрытую спецшколу под Орлом, и учеба началась.

— Прием проведен в корне неверно, — заявил Николаю инструктор по боевому самбо, когда курсанты сообща привели его в чувство. — Вы, Забейворота, давите силой. А если бы я успел провести бросок?

Николай стыдливо опустил голову. Минуту назад, когда инструктор, ухватив его за борцовскую куртку, пытался сделать «вертушку», Николай облапил учителя поперек туловища своими огромными лапами и сдавил. Внутри инструктора что-то щелкнуло, будто там раздавили грецкий орех, и, издав тонкий писк, он рухнул на маты. Кесарю — кесарево. Уяснив вскоре, что длиннорукий курсант вряд ли потрясет мир своими успехами на интеллектуальном поприще, руководство школы перевело Забейворота в группу сопровождения ценных и секретных грузов.

На новом месте Николаю понравилось. Никакой головной боли. Получил груз, расписался и строго по инструкции, где оговорен каждый шаг: маршрут, время, место, — доставил груз куда надо. И усё!

В 1972 году Свердловское областное УКГБ, где после школы проходил службу Николай, получило приказ переправить особо ценный груз с одного из металлургических комбинатов в Подмосковье. К тому времени Забейворота считался одним из лучших «почтальонов». Ранним июльским утром его вызвал к себе сам начальник управления.

— Садись, Коля, — ласково сказал полковник, и лейтенант Забейворота понял, что предстоит нечто важное.

— Как проходит служба, Коля? — продолжил полковник.

Привыкший отвечать «так точно» или «никак нет», Николай в ответ растерянно молчал. Видя, что ответа ему не дождаться, полковник сказал:

— Ты у нас на хорошем счету, Коля. За четыре года службы одни благодарности от командования. — Полковник показал на личное дело Николая. — Мы долго думали, кому поручить очень важное дело, и решили, что лучшей кандидатуры, чем твоя, нам не найти. Предстоит важная операция — переправка ценного груза. Ты сможешь сделать это, Коля?

— Так точно, — обрадованно гаркнул Забейворота.

— Но! — Голос полковника посуровел. — Вы должны помнить, Николай, что империалистические разведчики не дремлют! По нашим сведениям, у них нет информации о перемещении груза. И все же — секретность, ответственность и бдительность должны быть на высоте. Это главная заповедь чек… работника нашей системы. Вы меня поняли, Николай?

— Так точно, — шепотом выдохнул боец невидимого фронта.

— И если ты, Забейворота, — грозно сказал полковник, показывая кукиш, — хоть вот на столько не оправдаешь возложенное на тебя доверие партии и советского народа, то я тебя, засранца, в порошок сотру. Ты у меня всю оставшуюся жизнь будешь тюремные нары задницей полировать. Понял? Понял, я спрашиваю?

— Так точно, — пискнул Забейворота.

— Ну вот и хорошо, Коля. Я в тебя верю. Инструкции получишь в спецотделе. Иди.

Забейворота пулей вылетел в коридор.

Полковник вызвал к себе зама.

— Дурак дураком, — сказал он недовольно. — Где вы отыскали такого?

— «Почтальон». С головой у него, конечно, напряженка, но исполнитель отменный. Сделает все от и до.

— Ну ладно, — буркнул полковник, подписывая сопроводительную, — может, оно и к лучшему. В этом деле ума большого не требуется. Подстрахуйте его на всякий случай.

— Сделаем, товарищ полковник.

На следующий день Забейворота прибыл на аэродром. Обычный «АН-24» уже «разводил пары». Внешний вид груза немного разочаровал исполненного решимости биться не на жизнь, а на смерть Николая. Небольшой металлический бочонок лежал между сиденьями в кабине самолета. Николай поправил в подмышечной кобуре тяжелый ТТ и сделал знак пилоту — поехали.

Полет от Свердловска до военного аэродрома в Подмосковье занял три с небольшим часа. Самолет укатился на край летного поля, и тут же к нему подлетел «ГАЗ-51». Настороженно поглядывая по сторонам, Забейворота тщательно изучил документы шофера и бережно, как ребенка, перенес шестидесятикилограммовый бочонок в кабину под сиденье. «Газон» буркнул хорошо отрегулированным двигателем и по проселочной дороге поехал в сторону Люберец.

Машина шла по укатанной дороге. В кабину врывался запах созревающих хлебов, перемешиваясь со сладким ароматом подвяленных на жарком июльском солнце копешек сена. Места были знакомые. Совсем недалеко располагалось село, где добрая половина жителей была Колиными родственниками — двоюродными сестрами, троюродными братьями и бог весть какими дядьками и тетками. Эвакуированные во время войны с Украины, многие односельчане так и осели на новом месте. Николай поерзал на кожаном сиденье. В этом селе была не только родня. Там жила и его зазноба Натаха, с которой они так сладко любились в доармейские времена. Эх, увидеть бы ее хоть одним глазком!

Впереди показался мост и люди на нем. Забейворота насторожился. Империализм не дремлет! Он нащупал под пиджаком рубчатую рукоять ТТ и приказал шоферу:

— Сбавь обороты!

«Газон» на цыпочках приблизился к мосту и остановился.

— Выдь, узнай.

Шофер хлопнул дверцей и вразвалочку направился к трем ребятам простецкого вида, копошащимся около настила.

Через слово вспоминая мать, один из тружеников постарше громко поведал шоферу:

— Вчерась… твою мать. Видишь трактор… твою мать.

В речке купался, высунув на поверхность кабину, трактор. Перила и часть настила моста давно куда-то уплыли по течению, вывороченные при падении его грузной тушей.

Шофер вернулся к машине и стал объяснять Николаю ситуацию. Забейворота прервал его:

— Слыхал я… твою мать.

Он до коликов в животе не любил нештатных ситуаций. Когда происходили незапланированные, а потому казавшиеся опасными вещи, его бросало то в жар, то в холод, и, как результат от такой термотренировки, прошибал понос. Вытерев испарину со лба, Забейворота приказал шоферу:

— Давай по запасной.

Такой вариант предусматривался, но как резервный и не очень желательный. Предстояло выехать на трассу и, минуя несколько селений, прибыть к пункту назначения.

«Газон» повернул, покатил вдоль берега и через несколько километров вышел на ухоженное асфальтированное шоссе. Шофер дал по газам и лихо полетел к селу Шибаево.

За годы службы и учебы Забейворота изменился внешне, но срок от двадцати двух до двадцати семи лет не делает человека неузнаваемым. Николай поднял стекло и надвинул поглубже на уши кепку, опасаясь, как бы кто из односельчан ненароком не признал в нем своего сородича. Когда они въехали в село, длинно растянувшееся вдоль дороги, Николая уже морозило. В животе забурчало. Зная, что произойдет дальше, он отчаянно крикнул:

— Гони!

Давя гусей и уток, «ГАЗ-51» на последней передаче попер вдоль села. До околицы было еще как до Луны, когда наступила третья и последняя стадия. Ужом провернувшись на сиденье, Забейворота выпучил глаза и простонал:

— Стой!

Шофер остановился. Николай выскочил из кабины и пулей бросился к ближайшей избе, возле которой сидел и смолил самокрутку загорелый моложавый дедок.

Танцуя от нетерпения, Николай скороговоркой выпалил:

— Батько, мне до ветру. Где тут нужник?

— Колька! — присмотревшись, завопил старик, но Забейворота уже летел в огород.

Он сидел под кустом малины и стонал от болезненного наслаждения, а дед тем временем побежал по избам, колотя в ставни клюшкой и крича:

— Колька на побывку приехал! Здоро-овый! Руки ишо длиннее сделались!

Когда Забейворота сделал свое дело и снова появился во дворе, то около избы и на дороге стояла толпа односельчан. Отбиваясь от наседающих родственников, Николай бросился к машине.

— Не могу я. Некогда. На службе я.

— Так и уедешь, не взглянув на меня, Коленька?

Этот нежный, почти девичий, голосок раздался под ухом, когда Николай уже открывал дверцу кабины. Натаха стояла, подбоченившись, и, склонив набок голову, смотрела на Николая вишневыми глазами. И Коля «поплыл».

С годами он вспоминал ее все реже и реже. Инструкции, параграфы, наставления действовали на его голову, как лекарства на алкоголика, отучая от естественных человеческих чувств. Но, как ни забивай медикаментами желание пить, а при виде вывески «Закусочная» у всех «бывших» появляется заветный образ стеклянной подружки. Они заходят — вроде бы так, поболтать «сухарем» с пьяненькими друзьями. И постепенно образы, запахи, звуки будят в мозгу дремавшего зверя. И вот она в руке — запотевшая пузатенькая рюмка. Бульк — ах, кажется, я чего-то проглотил! Так ведь одна, ничего. И понеслось. Что одна, что бочка — все едино. Поздно. Ты — не тот, что минуту назад.

Поздно, Коленька! Забейворота захлопнул открытую было дверцу машины.

— Натаха! Какая ты!

— Ты на побывку, Коля?

Николай замялся:

— Да вот… ехал мимо, дай, думаю, загляну.

— Меня вспоминал?

— А як же! — перешел от волнения на украинский Забейворота. — Ты ж мени каждую ночь снилась. Какая ты стала!

— Красивая?

— Ага.

— Ну так что же мы на дороге стоим? Пошли в хату.

Николай для приличия поборолся с собой. Груз, шпионаж, инструкция… и сказал:

— Ну разве ненадолго.

— Почему ж ненадолго? Смотри, как народ тебя встречает. Я тебя просто так не отпущу.

В хате уже сдвигали столы. Появились четверти горилки, заскворчало на сковородах сало вперемешку с картохой. Тем, кому не хватило места в доме, накрыли в саду. И понеслось.

Накатили сумерки. В машине, притулившейся в углу двора, шофер, которому Забейворота строго-настрого запретил куда бы то ни было отлучаться, меланхолично жевал кусок домашней колбасы. По двору шарахались в обнимку девки с парнями, в саду лились развеселые украинские песни.

Доев колбасу, шофер выскользнул из «газона». Ошалевший от впечатлений пес равнодушно посмотрел на человека и лениво гавкнул. Шофер перелез через плетень и огородами побежал к ближайшему лесу. На опушке он остановился, мигнул в темноту фонариком. Рядом с ним появились три силуэта.

— Время, — сказал шофер. — Народу — все село собралось. Никто ни хрена не разберет.

— Славно, — сказал старший, — выйдет без шума…

Вчетвером они пробрались во двор. Извлекли из-под сиденья металлический бочонок и, заменив его на точно такой же, бесшумно удалились. Шофер внимательно посмотрел по сторонам, лег на сиденье и задремал. Среди ночи его разбудил пьяный Николай:

— Спишь?! На службе?! Да я тебя… под трибунал! Под суд! Пусти!

Забейворота откинул сиденье и, увидев бочонок, успокоился.

— Неси службу. Приедем — награжу!

— Да ну его, Коля, — капризно сказала подошедшая Натаха. — Пошли.

И повела его в сарай, где на сеновале так славно отдыхать в короткие июльские ночи. И трудиться. Запутавшийся в юбках, ошалевший от горилки и сдобного женского тела Николай уснул под утро. И приснился ему сон, где был он простым сельским мужиком, сидел в чисто беленой хате, а его жена Натаха наливала ему в глиняную кружку парное молоко. И куча детишек — сразу не сосчитать — щебетали звонкими голосами. И не было рядом этого долбаного КГБ. И он был счастлив.

Группа страховки «почтальона» обложила хату, когда все еще спали. Старший группы сразу бросился к машине. Вытащив за ноги шофера, он гаркнул:

— Где груз?! Быстро отвечать!

Испуганный шофер захлопал глазами и ткнул в сиденье. Увидев бочонок, капитан немного успокоился.

— Так. А где этот?

Шофер так же испуганно ткнул пальцем в сарай. Пинками Николая выгнали наружу. Из дверей на них, ничего не понимая, смотрела расхристанная Натаха.

— Ах ты, сука, — сквозь зубы процедил капитан, проведя тут же на месте первый допрос. — Поблядовать захотелось? Женилка выросла? Так я тебе ее с корнем щипцами вырву, футболист хренов.

На Забейворота было страшно смотреть.

А трое неизвестных, подменивших бочонок, были уже далеко от Шибаево. Соблюдая все меры предосторожности, они поездом перевезли груз до селения Аксай Казахской ССР и передали его с рук на руки вооруженному до зубов отряду нукеров. Распугивая сиренами и мигалками встречные автомобили, колонна «волжанок» на крыльях полетела к предгорьям Тянь-Шаня. Здесь, на родной земле, можно было не таиться — кто посмеет остановить, а тем более обыскать машины, принадлежащие самому Хозяину.

«Волжанки» замедлили свой бег только на берегу Балхаша, у высокого металлического забора, из-за которого виднелись башни дачи-дворца. Предводитель нукеров лично проследил, чтобы груз был доставлен глубоко под землю в бетонированный мощными плитами подвал. Вскоре вниз спустился Хозяин. Он молча постоял рядом с невзрачным бочонком и сказал:

— Придет время, Вартан, и то, что спрятано внутри этой железной посудины, будет цениться так высоко, что простой смертный уйдет в загробный мир, так и не успев сосчитать всей суммы до конца. Будет такое время. Надо только уметь ждать.

Он умел видеть на четверть века вперед, иначе он не был бы Хозяином.

Из села Шибаево подменный груз капитан с группой страховки успешно доставили к месту назначения. Там его взвесили и, не найдя никакой разницы в цифрах, указанных в сопроводительных документах, все же вскрыли. Бочонок доверху был заполнен керосином.

В коричневой жидкости, укрепленный на держателях-распорках, поблескивал зеркальным блеском металлический цилиндр.

— На первый взгляд все будто в порядке, — сказал, сделав осмотр, специалист. — Но, знаете, береженого бог бережет. Необходимо сделать спектральный анализ.

Цилиндр извлекли из контейнера. Спец с сомнением произнес:

— Ерунда какая-то. На ощупь — совершенно не то. Быстро в лабораторию.

Тончайшее сверло сделало укол в бок цилиндра. Электрический разряд — и на радужной полоске спектрограммы нарисовались две поглощенные элементами ртути и свинца темные полоски.

— Обычный свинец, покрытый слоем ртутной амальгамы, — заключил спец. — Ему цена — два с полтиной.

КГБ встал на дыбы. Забейворота подвергли непрерывным многочасовым допросам и, убедившись, что выкачали из него всю имеющуюся информацию, отдали под трибунал. Шофер под действием спецпрепаратов невнятно говорил что-то о смертельно больной матери, о трех неизвестных ему людях, предложивших баснословную сумму в тысячу рублей за пустяковое, по их словам, содействие, об утонувшем тракторе и поносе Забейворота. В конце концов он скончался в подвалах КГБ от «острой сердечной недостаточности».

— Это позор для нас всех, — кричал полковник, проклиная тот день, когда согласился доверить несложную операцию придурку лейтенанту. — У нас из-под носа украли ценное государственное достояние. Увели запросто, как кошелек в трамвае у зазевавшейся бабки. Что мы имеем на данный момент?

— Шофер был куплен тремя неустановленными пока лицами, — докладывал помощник. — Они же инсценировали крушение моста через реку. Трактор принадлежит местной МТС, откуда был угнан за неделю до случившегося. На допросе директор МТС сообщил, что никто за трактор не беспокоился. Местные трактористы частенько использовали его для поездки за водкой в райцентр. А потом, нажравшись в стельку, засыпали в кабине где-нибудь в лесочке.

— Что говорит родня Забейворота?

— Никто ничего не помнит. Все были пьяны.

— Н-да-а, — протянул полковник. — Пьяная страна. Кремль из-под носа утащи — никто не поймет.

Помощник мысленно отметил непозволительную даже для шефа вольность.

— Не напрягайся, — усмехнулся полковник, — у меня кабинет не пишется. Значит, ситуация такова: дело хреновое. Ни черта у нас нет. И я думаю, вряд ли что-нибудь существенное появится. Иностранные разведки здесь ни при чем — не их стиль, да и железка эта им, я думаю, не нужна. Это же типичное воровство. Но — на высоком уровне. Копни-ка ты, дорогой мой, повыше — ЦК, республики. У тебя ведь там есть люди?

— Оно, конечно, так, — осторожно возразил помощник, — людишки имеются. Но нас туда не пустят. Помните дело Семенова? С поличным, можно сказать, взяли. А толку? Не сметь — и все прахом.

— Да я тебя не заставляю с автоматчиками во Дворец съездов врываться, — поморщился полковник. — Ты информацию собирай. А там поглядим, что и как. Я ведь не первый год в системе работаю. Ты что думаешь — этот груз госструктурам принадлежал? Как бы не так! Руку на отсечение даю — шел к кому-то на длительное хранение в личные закрома. А это в корне меняет дело. Так что действуй. На этом славно сыграть можно.

Тщательно изучив маршруты и время последних поездок и встреч всех более-менее крупных чиновников, помощник обратил внимание на донесение осведомителя из Казахстана. Второй шофер главы республики сообщил, что через три дня после похищения груза они с группой телохранителей срочно выехали на станцию Аксай, где, пробыв несколько часов, так же спешно отбыли на дачу Первого. Никаких гостей они не встречали, и цель поездки ему не известна. Помощник запросил дополнительные сведения, но осведомитель внезапно замолчал…

Медленно спускаясь по мраморным ступеням, Хозяин вошел в подвал. Телохранитель с готовностью распахнул тяжелую дверь. Из подземелья ударил в нос резкий запах химикатов. Два человека в белых халатах, забрызганных кровью, поспешно поклонились.

То, что осталось от второго шофера, покоилось на широком, облицованном кафелем столе.

— Что? — спросил Хозяин.

— Повторяется. Те же сведения. Ничего нового.

— Жив?

— Для вас сберегли. Мы ведь знаем…

— Заткнись, — так же коротко приказал Хозяин.

Он подошел к столу.

Второй шофер лежал навзничь, прикованный руками и ногами к вмурованным в стол скобам. Грудная клетка у него была вскрыта, и перепиленные ребра с левой стороны груди были вывернуты так, что обнажились сердце и судорожно трепетавшие легкие.

Хозяин сделал знак, и палачи вышли, плотно прикрыв за собой дверь.

Клацание замков заставило человека на столе открыть глаза. Минуту он, не понимая, вглядывался полубезумным взглядом в лицо Хозяина. Узнав его, шофер дернулся.

— Б-бо-льно, — прошептал он едва слышно. — За что?

— И это ты говоришь мне, тому, кого ты предал?

— Я не…

— Молчи. Твои слова ничего не стоят. Я мог бы еще выслушать вора, грабителя, даже убийцу. Этот грех объясним. Все мы слабы. Но ты — предал. Меня, чьей волей ты ходил, дышал, наслаждался жизнью. Ты — падаль, недостойная того, чтобы твои останки жрали собаки.

Шофер дико завращал глазами. Его взгляд зацепился за торчащие вертикально ребра.

— Что… это?..

— Это твоя плоть. Обычные человеческие потроха. Это легкое.

Хозяин провел ладонью по трепещущим окровавленным лоскуткам.

Шофер, не в силах кричать, протяжно застонал.

— Это сердце.

Хозяин сжал руками синеватый дергающийся комок. Тело лежащего человека забилось в судорогах. На лице Хозяина появился звериный оскал.

— И стучало оно в твоей поганой груди ровно столько, сколько нужно было мне. Сейчас ты мне не нужен.

Он изо всех сил сжал сердце и рванул. Из разорванной аорты в стену ударила струя алой крови. Шофер дико вскрикнул, дернулся в последний раз и затих. Хозяин отошел к столу с инструментами и выбрал широкий острый тесак. Потом умело вскрыл тело, добираясь до печени. Отрубив кусочек, он бросил темное мясо в рот и с наслаждением проглотил. Выйдя из подвала, он через плечо бросил палачам:

— Я хочу, чтобы от этой собаки не осталось ничего.

Палачи расковали труп, за ноги отволокли в угол к небольшой ванне, наполненной резко пахнущей маслянистой жидкостью, и столкнули в нее тело.

Известие о том, что им заинтересовалось всесильное ведомство, обеспокоило Хозяина. Не потому, что он боялся самого факта кражи груза — он стоял высоко на иерархической лестнице, и покровитель у него был САМ. Беспокойство заключалось в том, что он перешел дорогу равному себе, и тот человек вполне мог предпринять меры, которые могли нарушить благополучную жизнь Хозяина. Наутро он вызвал к себе Вартана — молодого и бесконечно преданного нукера.

— Готовь машины. Разработай маршрут. Выдай ложную информацию. Все по высшей группе.

— Конечный пункт?

— Полигон.

Короткая жизнь тюльпанов в казахских степях начинается ранней весной. Стоит пригреть солнцу, как в два дня на поверхность вылезают зеленые нежные ростки. Еще два — и необозримые пространства пылают цветом измены и любви.

На этот раз кортеж машин был скромнее. В первой нукеры, во второй Хозяин и шофер, в третьей — подарки. Машины миновали пост и устремились к группе серых пятиэтажных зданий. Их ждали.

— Здравствуй, дорогой! Сколько лет, сколько зим! Рад тебя видеть в добром здравии.

— Здравствуйте, уважаемый ага. Как доехали? Не утомили вас степи?

— Ну что ты! Посмотри на эти красоты. Я здесь родился, а для коренного казаха нет ничего дороже родной земли. Вижу, ты уже примерил новую форму. Одна звездочка вместо трех, но зато большая! Тебе к лицу, дорогой!

Начальник охраны полигона скосил глаза на генеральский погон.

— Благодаря вам, уважаемый ага! Спасибо. Не знаю, чем смогу отблагодарить за высокую честь.

— Пустяки. Хорошие люди должны помогать друг другу.

— Прошу в дом, уважаемый ага!

В сопровождении охраны они направились к одиноко стоящему трехэтажному особняку. Резные двери бесшумно отворились, и весенний зной исчез. В богато убранном холле было прохладно и тихо. Нукеры тенями застыли в углах. Генерал и Хозяин поднялись наверх.

— Отдохните с дороги, уважаемый ага! Здесь есть все, что вы любите. И, чтобы не скучалось… Марина!

Боковая дверь отворилась, на пороге возникла белокурая девушка в длинном халате.

— Она в вашем распоряжении. Массаж и прочее.

— Хороша, — оценил Хозяин. — Новенькая?

— Для вас — все самое свежее. — Генерал с огорчением развел руками. — А я вынужден вас покинуть. Служба. Но вечером я всецело ваш.

— Хорошо, дорогой.

Ближе к вечеру на оцепленный колючей проволокой участок степи загнали небольшое стадо сайгаков. Вдоль колючки выставили охрану из солдат местного гарнизона. Внутренний круг оцепления держали нукеры. В центре, ниспадая складками тяжелой материи, возвышался шатер.

Когда над степью опустилась ночь, к шатру подъехали две машины.

— Ты умеешь встречать гостей, — сказал Хозяин, оглядев убранство шатра. — Я в тебе не ошибся, когда рекомендовал на должность.

Поддатый генерал лоснился от удовольствия.

— А как вам Мариночка? Вы довольны?

— Доволен, дорогой. Марина — роза, цветет ярко и страстно. Я тоже хочу сделать тебе скромный подарок. Это тюльпаны.

Он щелкнул пальцами, и из второй машины выскользнули четыре хрупкие обнаженные девушки. Они робко подошли к мужчинам и застыли. В свете прожектора их тела светились нежным персиковым сиянием.

Генерал открыл рот.

— Ах, уважаемый ага, — вымолвил он наконец. И, не сумев подобрать слов, добавил: — Вы — восточный человек, у вас большая душа.

Хозяин довольно усмехнулся.

Охота была привычным, а потому не очень захватывающим действом. Пугливые сайгаки сбивались в кучу и падали один за другим под огнем скорострельных карабинов. Прикончив около десятка животных, Хозяин и генерал вернулись в шатер.

— За вас, уважаемый ага, — поднял бокал генерал. — За ваше здоровье, процветание и… — Он хотел сказать что-то очень красивое и витиеватое, но, не обученный премудростям восточного этикета, сбился и торопливо закончил:

— За успехи во всех ваших делах.

— Спасибо, дорогой.

Они выпили. Хозяин отставил бокал.

— На здоровье, хвала Аллаху, не жалуюсь. А вот дела… Даже у меня не всегда бывает хорошее настроение.

— Какие-то сложности? — встревожился генерал. — Только намекните, я для вас землю переверну.

— Да так, в общем, небольшое одолжение.

Генерал отпихнул льнувшую к нему девушку и изобразил внимание. Хозяин показал пальцем на полог шатра, и девушки немедленно выскользнули наружу.

— Я вот о чем. Ты ракеты запускаешь?

— Есть такое. Почти каждую неделю бросаем.

— Как испытания проходят? Успешно?

— Сейчас гладко. Это вначале — то на стартовой хлопнется, то при взлете развалится. Сейчас нормально, отработали.

— Далеко забрасываете?

Генерал замялся.

— Ты не бойся, дорогой. Я про эти дела поболе тебя осведомлен. Камчатка?

— Камчатка…

— Все, значит, доходят?

— Все, одна к одной.

— Идут точно?

— Тютелька в тютельку. Раком такую красавицу поставь, — генерал кивнул на полог, — точно меж ног застрянет.

— Это хорошо. Значит, аварий нет?

— Никогда. Там же семикратное дублирование в системах. Один блок откажет — другой вытянет.

— Семикратное?! — удивился Хозяин. — Зачем так много, если без аварий?

— Ну, я не знаю, для надежности. Чтобы двести процентов было.

— А двукратного хватит?

Генерал, не понимая, к чему клонит гость, недоуменно пожал плечами:

— Я думаю, вполне.

— Хорошо, хорошо.

Они снова чокнулись бокалами.

— Мне, дорогой мой, надо твоим транспортом груз переправить, — сказал Хозяин и снова наполнил бокалы. — Так, пустячок.

Генерал молчал, не понимая, о чем идет речь.

— Ты мог бы, дорогой, вместо лишней аппаратуры в боеголовку посылочку упаковать? Она не тяжелая — килограмм шестьдесят потянет.

— В болванку?! — изумился генерал.

— Именно. Что ты так на меня смотришь? Если нет, скажи, не обижусь. В конце концов, полковник тоже не всемогущ.

Генерал покрылся гусиной кожей.

— Пол… пол… — залепетал он, — полковник?

— Если не можешь, какой же ты генерал, — равнодушно сказал Хозяин и выплюнул на ногу собеседнику абрикосовую косточку.

Генерал сглотнул слюну.

— А может, по-другому, — сказал он хриплым голосом. — Моим транспортом? Военный самолет, поезд? Я такую охрану обеспечу — таракан не проскочит.

— Охрана и у меня есть. И транспорт тоже. Но это люди. Кости, мясо, сердце. Плоть — ненадежная и продажная, а соблазн велик. А там, — Хозяин кивнул на крышу шатра, — никого. Пустота. Ну так что, полков…

— Согласен, — торопливо сказал генерал.

Хозяин удовлетворенно кивнул.

Через две недели на стартовую площадку № 7 выкатили стратегическую межконтинентальную ракету-носитель «Геркулес» с кассетной боеголовкой. В одной из болванок вместо дополнительной дублирующей аппаратуры в специальных гнездах покоились небольшие металлические цилиндры с грузом. Прожигая струями огня бетонные плиты отражателя, ракета замерла на мгновение и, сверкнув ослепительно белым хвостом, умчалась к облакам.

Вначале полет проходил строго по программе. Отработали маршевые двигатели, улетела к земле пустой консервной банкой вторая ступень. Ракета, пробив плотные слои атмосферы, ложилась на бок, на заданный курс. Прохождение стратегической точнейшие приборы в Новосибирске отметили, но не смогли засечь, что кривая полета, соединяющая Байконур с Камчаткой, чуть смещена. Чем дальше проходил полет, тем все более отличалась истинная траектория от расчетной. На подлете к Камчатке разница составляла уже километры. Головка вошла в разреженные слои атмосферы, и разница стала еще больше. Во время отстрела болванок точность попадания была никуда не годной — более двадцати километров от расчетной.

А произошло это потому, что гнезда, где должны были находиться еще два цилиндрика, были пусты. Микроскопическая часть груза весом в триста граммов лежала в служебном кабинете генерала в ящике письменного стола.

Дурак ты, генерал!




Глава 7

АЛЬФА ЦЕНТАВРА


Вода из тающего под летним солнцем ледника все же нашла свой выход. Теперь было два водопада. По обе стороны перегородившей выход из ущелья глыбы хлестали упругие струи, похожие на прозрачные конские хвосты.

К утру Владимир проснулся от холода. Обычное дело на Камчатке — на солнце печет, в тени морозит. С трудом сгибая опухшие пальцы, он умылся ледяной водой, съел банку мясных консервов и, найдя поляну, подставил спину солнечным лучам. Сон его не освежил. Владимир чувствовал себя разбитым, был опустошен, как эта консервная банка рядом, и… сломлен?

«Пожалуй, нет, — сказал он сам себе, перебрав в памяти события прошедших дней. — До отчаяния еще далеко. Вот только подумать надо хорошенько — нужно ли мне все это? Каша заваривается, похоже, серьезная. Не стану ли я приправой к этому вареву?»

Он знал, что способен на многое. Были в жизни случаи, когда надо было мобилизовать волю и силы — и всегда он выходил победителем.

После армии Владимир вернулся в родной шахтерский город. Вернулся шестого ноября — как раз перед праздником. Наобнимавшись с родственниками, он бросился отыскивать друзей.

Как же мало их осталось!

Владимир ходил из дома в дом, но сумел собрать всего четырех человек из прежних, закадычных. И, что самое удивительное — среди них была Оля, которую он безрезультатно уговаривал перед отправкой. Выпили, потанцевали, посмеялись, и Владимиру стало еще горше. У них, у закадычных, за два года появились свои интересы, свои разговоры. Вроде бы все хорошо, а нет связи, как у альпинистов при штурме вершины. Они идут своим маршрутом, а он — другим. К концу вечера Оля, присмотревшись к Владимиру, отвела его в сторону и сказала, погладив по щеке:

— За мной должок. Уйдем отсюда.

Они не спали всю ночь. В перерывах между жаркими объятиями Владимир рассказывал ей о Камчатке, о капитане Смолине, о знамени на краю пропасти. Ольга слушала вроде бы внимательно, но на самом интересном месте снова начинала гладить Владимира ниже пояса.

— Ой, а ты уже готов! Давай теперь вот так…

К гражданке привыкать так же трудно, как и к армии. Владимиру стало казаться, что настоящая жизнь осталась именно там, среди вулканов, землетрясений и каменных берез, а здесь, в родном городе — скука и прозябание. Он то записывался в секцию самбо, то вдруг начинал пить дни и ночи напролет. В конце концов Владимир махнул на все рукой и женился на Ольге.

И вроде бы успокоился. Работа, появление на свет дочки, новая квартира. Жизнь как жизнь. Как у всех. Но иногда приходили сны. Гудящее брюхо вертолета, бреющего верхушки деревьев, запах медвежьей шерсти и стремительный огневой росчерк падающей боеголовки. Владимир просыпался и бродил по темной квартире, успокаивая рвущееся из груди сердце.

«Вернусь туда, — говорил он себе. — Обязательно вернусь. Хоть одним глазком взглянуть».

Сны о Камчатке приходили все реже, а потом наступили перемены, от которых стало не до мечтаний, живу бы остаться.

В один из вечеров они с Ольгой смотрели телевизор. Грызть семечки и глядеть на экран с некоторых пор стало любимым времяпрепровождением четы Серебряковых. Дочь «оттягивалась» где-то на дискотеке, и в доме без врубленного на полную катушку магнитофона было уютно и тихо. Шла одна из «жареных передач» — документальный фильм известного режиссера, а ныне депутата Госдумы Станислава Говоркова «Великая преступная революция». Мелькали на экране трехэтажные коттеджи, разбитые и развороченные вагоны. Какой-то малец смолил «Мальборо» и швырял деньги на рельсы:

— У меня таких много.

Пошли новые кадры, и Владимир выронил из рук кулечек с семечками. Снисходительный и желчный Говорков вещал:

— И вот тогда, по просьбе нынешнего губернатора Свердловской области, президент позволил — якобы для разрешения финансовых трудностей свердловчан — продать часть редких и редкоземельных металлов. Это платина. — Говорков похлопал ладонью по груде серебристых слитков. — Это — осмий. А вот это — галлий.

Он взял в руки небольшой цилиндрический контейнер, открутил крышку и извлек столбик металла яркого ртутного блеска. Поковырял ногтем.

— В руках тает. Температура плавления двадцать девять градусов.

И положил в контейнер.

— Стой! — закричал Владимир, схватил пульт и стал судорожно нажимать кнопки.

— Ты сдурел, что ли? — оттолкнула его локтем Оля. — Испугал до смерти. Да не калечь ты пульт. Это же не видик, назад не перемотаешь.

Пленку с записью «Великой преступной революции» Владимир купил через несколько дней в видеосалоне. Оставаясь дома один, он раз за разом прокручивал то место, где Говорков рассказывал о галлии.

Потом в областной библиотеке взял «Химическую энциклопедию» и выписал в тетрадь все данные об этом металле. Редкий, ценный… Стоимость на черном рынке… Вспоминая, сколько было в той головке контейнеров, Владимир умножил и — на калькуляторе не хватило разрядов на табло. Тогда он взял ручку. Вычислив результат, Владимир долго сидел и смотрел в окно, где соседская старуха развешивала для просушки белье. Два с половиной миллиарда долларов. Десять триллионов рублей. Эта сумма была выше его понимания. От таких цифр на Владимира накатывали апатия и равнодушие. Расстояние до Альфы Центавра в километрах. Вес земного шара в килограммах. Длинные вереницы нулей. Ну и что? Эти цифры ему ни о чем не говорили. Пытаясь хоть как-то сориентироваться, он мысленно сложил триллионы в пачки стотысячных купюр. Получилась груда размером с двухтумбовый стол. И все равно было как-то безразлично.

Пятьдесят лимонов — это понятно, можно купить машину, садовый участок и ездить туда поливать грядки.

«Мечта рожденного ползать, — невесело усмехнулся Владимир. — Участок, машина и новая стенка. Эх, Вовчик! Нет в тебе ни азарта, ни размаха. Другой бы тут же сделал стойку. А ты… Может, сдать как клад? Мне будет четверть. Тоже немало».

Ему стало обидно. Отдавать почти три миллиарда баксов за здорово живешь? Еще чего! Сколько он выстрадал тогда в тайге… Эти деньги его, все до копеечки.

«А есть ли они там?! — встревожился Владимир. — Может, болванку давно нашли, и контейнеры тоже. А я сижу тут, губу раскатал».

Он стал вспоминать последние месяцы службы. Да, точно, промелькнули слухи, что одна из кассетных отклонилась от траектории и ушла в тайгу. Четыре болванки отыскали, а пятая как в воду канула. Еще разбился и сгорел в кратере Шивелуча вертолет с тремя офицерами из Москвы. Прилетали потом какие-то чины из столицы, что-то искали, но, похоже, безрезультатно. Значит, груз все там же, где его спрятал Владимир, и ждет своего хозяина.

Мысли, мысли… Они были разными. После шока от неожиданного открытия желание заняться поисками груза немного приутихло. Ведь надо было каким-то образом попасть на Камчатку, в режимный поселок Калчи, куда пускали далеко не всех. Выбраться в тайгу и найти место, которое за двадцать пять лет могло измениться до неузнаваемости. Вывезти килограммов пятьдесят груза и реализовать его. Продать то есть. Владимир засмеялся. Продать. Кому? Султану Брунея? Шаху Ирана? «Уважаемый султан, купите у меня галлий. Немного, всего полсотни кг. Цена вас устроит. Оптом — скидка».

Но время шло. В России стали появляться первые сверхбогачи, монополисты, владельцы гигантских концернов и компаний. И, как многие соотечественники, однажды Владимир задал себе вопрос: «Почему не я? Им можно, а мне — нет? Ведь не булочками же торгуя, N приобрел тракторный завод, а М — хозяин крупнейшей в столице сети магазинов. Наверняка все „крупные состояния…“ и т. д». Тонкая грань между неверием в свои силы и желанием действовать постепенно превращалась в клочья. Еще не до конца приняв решение, Владимир приобрел в местном туристическом клубе карту Камчатки — километровку. А когда во время командировки в Одессу какой-то ханыга предложил ему чистую «краснокожую паспортину», купил и ее. Последней каплей явилось сообщение Димы о том, что его забирают в армию.

Дитя своего времени, Дима Алтухов «косил» от призыва уже год. Первый раз он заявил комиссии, что у него с детства не полностью закрывается клапан в сердце.

— Вот здесь, — ткнул он себя в грудь, — холодно становится, и голова кружится.

— Клапан-то выхлопной? — пошутил хирург, но все же направил болезного на медобследование.

Пока Диму обследовали разные инстанции, время утекло, и призыв кончился. Но за весной, как известно, быстро приходит осень, и опасность загреметь под «панфары» вновь замаячила на горизонте.

В один из дней Дима пришел на работу печальный.

— Ну что? — спросил Владимир, беспокоясь за судьбу неплохого, в общем-то, мальчишки.

— Я им сказал, что у меня один глаз хуже другого видит и рот только вот так открывать могу, — обиженно изобразил «а-а-а» Дима. — А они смеются. Меньше, говорят, есть будешь.

— Измываются, — посочувствовал Владимир. — А куда тебя, неизвестно?

— Не знаю.

— А сам куда хотел бы?

Дима нерешительно пожал плечами:

— Или очень близко — чтобы рядом с домом, или очень далеко, чтобы хоть было что посмотреть. Чего я в том же Екатеринбурге не видал?

— Очень далеко. Далеко-далеко улетел мой сокол…

Что-то сложилось в голове. Комбинация, пока не додуманная до конца.

— Просись на Камчатку.

— Ого! На Камчатку?

— А что. Я там служил. Понравилось.

— Понравилось? Служить? — округлил глаза Дима.

— Представь себе. Интересные места. Вулканы. И никакой дедовщины.

Дима задумался.

Осторожно подводя его к самостоятельному как бы решению, Владимир день за днем рассказывал о Шивелуче, о Калчевской сопке, медведях, стаях лебедей над долинами. Принес и показал ему армейский альбом с видами. И Дима созрел.

В конце недели он подошел к Владимиру и торжественно объявил:

— Все. В понедельник с вещами.

— Куда?

— Камчатка.

— Счастливый, — вздохнул Владимир. — Мне-то уже там никогда не бывать. А хочется — жуть.

— Приезжайте в гости.

— Да кто меня туда пустит. Запретная зона.

— А вы моим отцом назовитесь.

— Фамилии-то разные.

— Ну, отчимом.

Владимир загорелся:

— А ведь точно! Напишешь мне письмо через полгодика, мол, приезжайте, отец, если сможете, посмотреть, как проходит служба. Фамилию какую-нибудь выдумай. Арбатов подходит?

— Ништяк.

И закрутилось, завертелось. Теперь не проходило вечера, чтобы Владимир не открывал карту. Ползал по ней вдоль и поперек, подминая животом сопки и долины. Тогда-то Ольга и произнесла историческое:

— Опять улегся на свою любимую.

— Хорошее имя — Камчатка.

А через полгода, когда Владимир уже был один, от Димы пришло письмо.




«Здравствуйте, папа! — писал новоиспеченный сыночек. — Служится мне хорошо. Ребята отличные, а старики донимают не очень. Сначала было трудновато, а сейчас привык. Со здоровьем все в порядке. Поднакачался железками так, что мама родная не узнает. Недавно дали младшего сержанта. Все нормально, только по вам скучаю очень. Если сможете, приезжайте. Я поговорил с командиром батареи, и он сказал, что командование части разрешит. Меня отпустят дня на четыре в увольнение, мы слетаем в Калчи и сможем побыть вместе. В общем, все ништяк».

Через несколько дней Владимир купил билет на самолет Чернявинск — Петропавловск-Камчатский.




Солнце припекало все сильнее. Владимир взглянул на часы. Четыре утра. Он перевел стрелки на семь часов вперед. Одиннадцать. А он еще так ничего и не решил.

«А чего решать-то, — подумал он, — выбраться бы сначала к людям, а там видно будет».

Для начала он высыпал из рюкзака шмотки «вулканологов» и стал разбираться в мешанине медикаментов, миниатюрных приборов и боеприпасов. Пересчитал патроны в рожках, две продолговатые желтые гранаты повесил на брючный ремень. Лента из пяти шприцев. Один — с красной точкой, точно такой же, каким хотела угостить его Лина. Две плитки пластиковой взрывчатки, похожие на импортный шоколад, глушители к автоматам, бинокль размером с театральный. Владимир поднес его к глазам, и верхушки далеких гор значительно приблизились. Видно было отлично, но он все же покрутил колесико настройки. Резкость не ухудшилась, а вершины приблизились вплотную. Владимир слышал кое-что о цифровой обработке изображения и, порывшись в кармане рюкзака, нашел запасные батарейки к биноклю. Отлично. Радиостанция. Режимы повышенной и пониженной мощности, синтезатор, сканерные функции. Разберемся позднее.

Последним Владимир извлек прибор размером с небольшую книжку. Увидев на корпусе марку, восхищенно присвистнул. Трассер, электронная карта. Задаешь маршрут и движешься в заданном направлении. Твой путь — красная линия, истинный — желтая. Отклонился — на жидкокристаллическом дисплее появляется разница в километрах. Данные идут со спутника. Владимир нажал на одну из кнопок. На экране возникла карта Камчатки. Покрутил ручки сбоку. Побережье, река Камчатка, Калчевская сопка. Он нажал на кнопку с крестиком, и карта плавно изменила масштаб. Максимальное разрешение. А вот и их маршрут. Здесь упал самолет, здесь они обогнули болото. Все схематично, без указания высот, но понять можно.

Владимир не удержался и надавил еще одну продолговатую кнопочку с надписью «Enter». И чуть не выронил от неожиданности трассер. Приятный женский голос произнес:

— Your situation is 55°32′ of northern latitude and 161°12′ of eastern lonqitude. Thank you![1 - Ваше местоположение 55°32′ северной широты и 161°12′ восточной долготы. Спасибо! (англ.)]

— Иди ты, — сказал Владимир, ничего не поняв. — Сенькью и тебе тоже.

Он спрятал трассер в чехол, сложил туда все остальное. Потом сориентировался по карте — привычнее как-то, — повесил автомат на плечо.

Он шел, поглядывая на солнце, срывал по пути листики черемши и думал о том, что решение идти не в Калчи, а совсем в противоположную сторону сделано правильно. Он шел к Диме. «Отпустят в увольнение дня на четыре. Слетаем в Калчи». — Он понял Димину хитрость сразу. «Четверка» была средним по величине пунктом слежения за боеголовками. Три офицера, семь солдат, когда чуть больше, когда чуть меньше. Казарма, скорее похожая на нелепый сарай. И отличный вид вокруг — точка находилась на вершине безлесого холма. От Калчей до четверки путь неблизкий и только вертолетом. Но если идти от ущелья, то дня за три добраться можно. Там нет солдат, которые норовят при встрече сделать из тебя решето, и вертолетчиков, сбрасывающих людей в пропасть.

Ноша не тянула. Тайга была без густого подлеска, и первый привал Владимир сделал далеко за полдень. Насытившись, он по всем правилам водрузил ноги на рюкзак, чтобы они были выше головы, и принялся изучать радиостанцию. Как и любой мальчишка, в детстве он был радиолюбителем и быстро сориентировался в кнопках и тумблерах.

Шкала радиостанции засветилась призрачным голубым светом, в динамике раздался шум и потрескивание — эфир дышал, жил своей собственной жизнью. Первый канал, второй, двадцатый, сороковой. Ничего. Владимир нажал кнопку с красным кружком. На шкале отобразилось значение частоты. Цифры дрогнули, побежали, сменяя друг друга. Рация перешла в сканерный режим и теперь самостоятельно обшаривала эфир, выискивая достаточной силы сигналы, чтобы зацепиться за них. Слышались дальние голоса, обрывки музыки.

— …сумасшедший, — раздался из динамика ясный голос. Частота стабилизировалась.

— Какой к едрене фене сумасшедший. Он преступник, его судить надо.

— Он от этого не уйдет. Только хорошо бы сначала выловить.

— Может, штурманем? Могу дельных ребят подбросить.

— У самого есть. Запретили. Категорически. В случае неудачи представляешь последствия?

— Блефует, старый мудак.

— А если нет?

— Н-да. Как же его проглядели?

— Слишком неожиданно все произошло. То ли у него свои люди в верхах, то ли сам почуял. За ним грешков три воза и тележка. Терять нечего, вот и попер напролом.

— Что президент?

— Терпение, спокойствие, выдержка. Ты ведь знаешь этих… Действовать надо, а они хрен в ступе толкут.

— Н-да…

Голоса на несколько секунд стихли, и сканер двинул частоту дальше по диапазонам.

Владимир наугад потыкал пальцем по кнопкам, но интересный разговор больше не появлялся.

К «четверке» он вышел в полдень третьего дня. Увидел в бинокль — нет, уже не сарай, а аккуратный кирпичный домик — и погордился собой — точка в точку.

«Ничего ребята устроились, — позавидовал он, разглядывая каменный фундамент. — У нас в семьдесят втором поплоше хибара была».

Он не торопился. Надо было придумать правдоподобное объяснение своему появлению. Папа турист пришел пешком из самого Чернявинска навестить сынулю. Соскучился, мол, сильно. А может, рассказать все честно — о «вулканологах», о сбитом самолете?

«И о галлии заодно. Про фальшивый паспорт упомянуть невзначай. Про стреляющую авторучку».

«Черт побери! — хлопнул Владимир себя по лбу. Я же все это время при оружии был!»

Он достал авторучку и снял ее с предохранителя. Потом спрятал автомат в ветвях дерева — не с ним же переться — и бодро направился к дому.

Несмотря на разгоревшийся день, ставни на доме были закрыты. Это удивило и немного встревожило Владимира. Он по широкой дуге обошел холм, еще раз внимательно осмотрел постройку, но ничего подозрительного не обнаружил. Только дверь почему-то полуоткрыта, и совсем не видно людей. Настроение у него испортилось. Снова загадки. Хватит уже. Владимир сделал несколько шагов, и его нога по щиколотку провалилась в свежую, еще не успевшую засохнуть землю. Владимир огляделся.

Он стоял на краю могилы. Судя по границам земляного квадрата, в ней покоился не один человек. Людей похоронили недавно — это можно было понять и по кривому тоненькому кресту в центре. На свежесрубленном стволе оставил темный след древесный сок.

За спиной раздалось клацанье передернутого затвора. Владимир прыгнул в сторону и, не успев выдернуть завязшую ногу из земли, упал. Это и спасло его. Автоматная очередь срезала несколько ветвей над его головой. Владимир увернулся, выхватывая авторучку, и выстрелил в темную фигуру. Раздалось слабенькое «пах». Малокалиберная пулька вылетела из авторучки и упала в двух метрах от нападавшего.

— Не стреляй!

Это кричал не он. Это крикнул человек с «Калашниковым», и Владимир узнал этот голос. Димка.

— Дядя Вова, ты живой? Дядя Вова, очнись!

Владимир поднялся на ноги.

— А воротись-ка, сынку. Какой же ты…

Он не успел договорить. Дима бросился к нему на шею и заплакал.

— Ну что ты, парень, что ты…

Дима успокоился не скоро. Судорожно всхлипнул несколько раз и, отстранившись, принялся тереть небритое грязное лицо ладонями.

— Давай-ка присядем, — сказал Владимир. — Расскажешь мне обо всем. И автомат подбери. Если стрелял, значит, есть кого бояться.

— Тут такое, дядя Вова…

Они сели рядом с могилой.

— Кто здесь? — спросил Владимир, указывая на крест.

— Все наши. Старлей с прапорщиком и ребята. Шестеро.

— Кто их так?

— Если бы я знал, — вздохнул Дима. — Налетели какие-то… мы и очухаться не успели.

— А ты… — Владимир едва не спросил — почему живой, но вовремя удержался.

— Я дневалил. Ребята еще спали. Вертолет должен был к обеду прибыть. Я картошку пошел чистить к речке. Только воды зачерпнул, слышу — вертушка уже на подлете. Я им еще рукой, гадам, помахал. Они низко так прошли и возле холма сели. Минут пять я всего в речке полоскался, как стрельба началась. Я к дому побежал, а из дверей один из этих выходит и по мне из «калаша», очередями. Эх, если бы у меня тогда автомат с собой был…

Дима нервно сжал приклад.

— Тебя преследовали?

— Меня догонишь… — невесело усмехнулся Дима. — Бежал как лось. Да и в тайге искать толку мало. Весь день в чаще отсиживался. Когда улетели, подождал до вечера — и вприсядку к дому. А там все мертвые. Они ведь не ждали, никто даже двинуться не успел.

— Похоронил их ты?

— Я. Два дня подождал. Из Калчей никого, будто вымерли там все. Рация вдребезги. Позавчера перетащил их сюда и закопал.

— Ночуешь где?

— Палатку вон там поставил. — Дима показал в чащу. — В доме боюсь — вдруг снова вернутся.

— Да, сынок, дела у вас тут, — нахмурился Владимир. — Может, пока я к тебе летел, война началась? Японцы решили Курилы отобрать, да немного промахнулись и на Камчатку приперлись?

— Это не японцы. Вертолет-то наш был, калчевский.

— Да ну?!

— Да. Бортовой номер двадцать три.

— А тип?

— КА-50.

«Естественно, — подумал Владимир, — знакомая птаха».

Он поднялся с мягкой прошлогодней листвы.

— Пойдем в дом, осмотримся. Дай мне автомат.

Дима прижал к груди оружие.

— Давай, давай. У тебя, вон, руки трясутся.

В доме было темно. Они распахнули ставни, и на полу, на стенах сразу проступили бурые пятна крови. Владимир открыл одну прикроватную тумбочку, другую, заглянул в оружейный шкаф.

— Можно не обыскивать, — сказал Дима. — Они ничего не взяли.

— Значит, летели только затем, чтобы уничтожить вас, — сделал вывод Владимир.

— Но зачем?!

— Спроси что-нибудь полегче, — сказал Владимир. «Не по мою ли это душу? — подумал он. — „Вулканологи“ — одна банда, эти — другая, а я между ними. Дорого же я стою, если они крошат друг друга как капусту. Хотя, при чем тут моя жизнь? Я — проводник, а главное для них — груз».

Дима осторожно потянул у него из рук автомат.

— Возьмите себе другой. — Он показал на оружейный шкаф. — К этому я привык.

— Мне ни к чему. У меня есть.

— Откуда? — изумился Дима.

— Потом расскажу. Давай уйдем отсюда.

— К палатке?

— Нет, сначала заберем оружие.

Они сходили к тому месту, где Владимир оставил короткоствольный автомат.

Дима с интересом разглядывал оружие.

— Похож на десантный, только поменьше.

— Импортный.

— Откуда он у вас? — насторожился Дима.

Фильтруя события, Владимир рассказал ему о своих злоключениях на отрезке падение «ЛИ-2» — выход на «четверку». Об остальном умолчал. Лишняя информация укорачивает жизнь. Подставлять парня, если их все же выловят, ему не хотелось. Они перенесли палатку на новое, хорошо защищенное место, откуда прекрасно был виден кирпичный дом.

— Я же говорю, в Калчах что-то случилось, — убежденно говорил Дима, вколачивая колышки. — Нам туда надо.

— Пешком? Через Шивелуч?

Дима на минуту замолчал.

— А здесь что будем делать?

— Ждать, — сказал Владимир. — Рано или поздно, но ведь на четверку должен кто-то наведаться.

— Я их накормлю… картошечкой.

Они поужинали и забрались в палатку.

— Давай отдохнем, — сказал Владимир. — Умаялся ты, наверное.

— Не хочется что-то. Глаза закрою, а сон не идет.

— Тогда рассказывай.

— Про что?

— Про все. Я ведь здесь давненько не был. Какие перемены, чем Калчи дышат, что в части делается.

— Здесь большие перемены, дядя Вова, — сказал Дима. — Калчей почти что и нет.

— Как? — удивился Владимир. — Куда же они подевались?

— Разъехались все. На материке выжить трудно, а здесь и вовсе хана. Рыболовецкий комбинат закрылся. Рыбы меньше не стало, а кому ее продавать? Из двух тысяч населения человек пятьсот осталось, не больше. Но зато санаторий «Калчи» открыли.

— Для особо приближенных к Господу Богу?

— Ага. Новые русские там постоянно пасутся. Шоу разные устраивают. Охота на медведей с вертолета, например. Смотровую площадку рядом с Калчевской сопкой построили. Ездят туда на «мерсах» вулкан обозревать.

— А машины откуда?

— С собой на самолетах забрасывают.

Владимир покачал головой. В семьдесят первом в Калчах была одна-единственная легковушка — «Москвич-412», и когда она выезжала на пыльные улицы поселка, все смотрели на нее как на летающую тарелку.

— Так. А что часть?

— Тоже ничего хорошего. Офицеры — кто сам рапорт подал, кого в запас уволили. Боевых работ мало стало. Я за эти полгода ни на одну не слетал. Ракеты, вы знаете, на металлолом пускают. Мы теперь миролюбивая страна.

— Я это уже понял.

— Да нет, все нормально, если б не эти люди… Люди! Не вулканы, не землетрясения, не медведи. Люди!

«Неужели действительно мы — самая главная опасность на Земле? — подумал Владимир горько. — Русские — а можем быть таким дерьмом».

Голос Димы становился все тише. Вскоре он умолк.




Они появились на следующий день. Тот же самый вертолет с бортовым номером двадцать три облетел по кольцу холм и приземлился на этот раз подальше от дома.

— Обоссались, — сказал Дима презрительно. — Хоть и знают, что я один, а очко играет. Что делать будем, дядя Вова?

— Подойдем поближе, а там — по обстоятельствам.

Он проверил автомат и навинтил на ствол глушитель.

— Только без самодеятельности. А то начнешь палить куда попало.

Владимир навел бинокль на вертолет.

Пятеро людей в военной форме выбрались из вертолета. Рассыпались редкой цепью вдоль подошвы холма и осторожно стали приближаться к дому. Владимир перевел разрешение оптики на максимум. На первый взгляд, солдаты как солдаты. Только какие-то… неаккуратные, что ли. Кители расстегнуты до пупка, у одного тельняшка, на другом голубой берет как у десантника. Может, это и есть десантура? Нет. Сапоги общевойсковые, солдатские. И — обычные АКМ наперевес. Десантники с такими не работают.

— Что там? — нетерпеливо поинтересовался Дима.

— Сброд какой-то. Не бандиты, не солдаты. Пошли.

Прячась за деревья, они вдоль кромки леса побежали к вертолету.

Двигатель работал на малых оборотах. Не дойдя немного до вертушки, Владимир с Димой укрылись за кустами шиповника.

Прилетевшие по одному втянулись в дом.

— Захватим вертолет, — жарко зашептал Дима. — Вы подстраховывайте, а я с водилой разделаюсь. Я его с одной очереди.

— Вертолетом управлять умеешь?

— Нет.

— Тогда зачем он нам мертвый? Потерпи. Сейчас он должен сам к нам выйти. А когда выйдет — прикладом по башке. Только не сильно.

— Откуда вы знаете, что он выйдет?

— Ты сладкое любишь? — вдруг спросил Владимир. — Конфеты, шоколад?

— Люблю, — удивленно сказал Дима. — А что?

— И они, — Владимир кивнул на дом, — тоже, я думаю, любят. На халяву и уксус слаще сахара. Жди.

Ждать пришлось недолго. Внезапно в доме грянул взрыв такой силы, что крыша из профнастила взлетела над холмом как живая и, спланировав, обрывками блестящего металла грохнулась у подножия холма.

Ошарашенный вертолетчик вылетел из кабины как пробка из бутылки и уставился на покалеченный дом.

— Дима, давай!

Но Дима уже бежал к пилоту. Мелькнул приклад АК, и вертолетчик рухнул около машины.

— Полегче надо было, — проворчал Владимир, связывая пленнику руки. — Когда он теперь очухается.

Дом горел. С треском, поднимая тучи искр, рушились балки перекрытий. Из открытых дверей так никто и не появился.

— Все, готовченко, — мстительно сказал Дима. — Так им, за ребят!

Пилот понемногу приходил в сознание. Закашлялся, выплюнул кровавый сгусток и открыл пустые глаза.

— Давай-давай, просыпайся, — похлопал его по щеке Владимир, — разговаривать сейчас будем.

Вертолетчик прокашлялся, отдышался и испуганно уставился на них.

— Первым делом заглуши двигатель. Дима, затащи его в кабину.

— А ва… вы…

— Не понял.

— Вы к-кто?

— Ты что, заика? — поинтересовался Владимир.

— Ага. То есть н-нет.

— Тогда не придуривайся. Давай, Дима.

Лопасти винта замедлили вращение, прогнулись и остановились.

— Давай его сюда, в тенечек.

Пилот окончательно пришел в себя. Взгляд его стал осмысленным и настороженным. Владимир присел рядом с ним на корточки.

— Ну, рассказывай, как до такой жизни дошел.

— До какой — такой?

— Будто не знаешь, — укоризненно сказал Владимир. — Шестерых в землю закопал, а целочку строишь.

— Никого я не закапывал.

— А кто?

— Никто.

— Ну-у, летун, — разочарованно протянул Владимир. — Так у нас разговора по душам не получится. Я к тебе по-человечески, а ты хамишь. Видишь этого зверя? — Он кивнул на Диму. Тот держал в руках автомат с примкнутым штык-ножом, и глаза его горели нехорошим огнем. — Не будешь со мной беседовать, я тебя ему скормлю. Кушать хочешь, Дима?

Дима рванулся к пилоту.

— Усек, сокол?

— Что вам от меня надо?

— Все. Кто вы. Зачем расстреляли «четверку». Что происходит в Калчах.

— Я не убивал.

— Ладно. Будто бы верю. Почему стреляли остальные?

— Им был приказ очистить тайгу от близлежащих пунктов.

— Чей приказ?

— Командира части.

— Ты сумасшедший?

— Это он сумасшедший. И вообще там дурдом.

Владимир немного растерялся. Он ожидал услышать что угодно, но не этот бред. Командир части приказывает расстреливать своих солдат? Похоже, Дима действительно переусердствовал.

«Ладно, — подумал он, — начнем издалека».

— Ты сказал «близлежащие». Четверка не самый близкий пункт.

— Летели-то не за этим. Расстреляли так, попутно. Переусердствовали.

— Трудное слово. Выговариваешь без запинки. А зачем летели?

— Человека одного искали. Командир сказал — найти обязательно.

— Что за человек?

— Откуда я знаю. Вроде бы из «Альфы». Спецподразделение такое.

— Наслышан. Не отвлекайся.

— Наш МИГ их «лашку» сбил над тайгой. Думали, крышка, а они, гады, живучие оказались.

— Это вы — гады, — повысил голос Владимир. — И впредь выбирай выражения, башку отвинчу! Ври дальше.

— Да не вру я! Думали, они погибли, а через два дня их группу «МИ-8» засек. Загнали в ущелье, ну и… Всех, кроме одного. Летун думал, что он в пропасти разбился, а оказалось — лажа.

— Как догадались?

— А мы за телами прилетали. Оставили их в леднике, а вернулись — они похоронены. И вещмешки пустые.

Владимир выругался. Черт его дернул засыпать снегом «вулканологов».

— И вы стали того человека искать?

— Да. Командир приказал доставить. Лучше живым.

— Захотел побеседовать с этим «альфовцем»?

— Ага. Мы и полетели на «четверку». Она ведь ближе всего к ущелью. Куда же ему еще идти? А этих шестерых… Я же говорю, они там все сумасшедшие!

— Нужного человека, я понимаю, вы на «четверке» не обнаружили. Зачем вернулись снова?

— Вернешься, коли жизнь дорога. Командир сказал — расстреляет, если не найдем.

Владимир поднялся, потер затекшие ноги. Отозвал Диму в сторону:

— Что скажешь?

— Не верьте вы ему, дядя Вова. Обычный бандит. Украли вертолет и шастают по тайге. Отморозки.

— Звучит все, конечно, как в сказке, — задумчиво произнес Владимир. — Только ведь он все в точности рассказал, что со мной было. Единственная неувязка — «вулканологов» за спецназ приняли. А это тоже объяснимо. Тем пятерым известность была ни к чему. Они свою задачу выполняли.

— Какую?

Владимир помедлил:

— Не знаю. Не успел я у них спросить.

— Вы про Калчи еще попытайте.

— А вот тут я ему не верю. Чушь несет.

— А можно мне? Я с ним по-простому.

Дима рвался в бой.

— Ну давай, — согласился Владимир, — только без членовредительства. Ему еще нас везти.

— Годится.

Дима отомкнул штык-нож и направился к пилоту.

— Не надо! — заверещал тот.

— Не надо? — прорычал Дима и с размаху влепил вертолетчику оплеуху. Из разбитого носа пленника потекла кровь. — Да я тебя сейчас на куски порежу и шашлык пожарю. Быстро! Что в Калчах?

— Там заложники!

— Сколько?

— Около двухсот.

— Где остальные?

— В тайгу убежали.

— От кого?

— От этих, — вертолетчик захлебнулся воздухом, — от крутых.

— Сколько их?

— Ба… батальон.

— Вооружение?

— У них все есть.

— Где командир части?

— В шахте.

— Ты мне не шути, говно собачье! Повторяю — где генерал?

— Да в шахте же, пусковой. Палец на кнопке держит. А эти, крутые, его охраняют.

— От кого?

— Вон от них, — пилот кивнул на Владимира, — от «альфовцев».

— Что ему надо?

— Как что? — искренне удивился вертолетчик. — Деньги, конечно.

— Ну ладно, сбрехал, падаль, живым зарою.

Дима подошел к Владимиру:

— Слышали?

— Ушам своим не верю. Но, похоже, действительно не врет. Там все сошли с ума.

— Надо лететь, дядя Вова, — решительно сказал Дима.

Владимир, соглашаясь, кивнул. Лучшего варианта и быть не могло. Добраться на вертушке до места, где спрятан груз, забрать его, а там — ищи ветра в поле.

— Улетим подальше в тайгу, — сказал он Диме. — Отсидимся, выждем, а там видно будет.

Дима закусил губу, задумался.

— Я не про тайгу, — сказал он наконец. — В Калчи лететь надо.

— Зачем? — удивился Владимир. — Ты же слышал, что там творится. Сумасшедший дом. А мы-то с тобой люди нормальные.

— После этого, — Дима посмотрел на бывшую «четверку», — я сам тронусь, если тех, кто ребят расстрелял, не зарою. Нет. Вы — как хотите, а я — в Калчи. Хоть пешком.

— У меня горючего мало, — вякнул летун. — И вообще, отпустите меня, а? Говорю — не виноват я ни в чем.

— Конечно, — сказал Владимир. — Ты только боеприпасы подносил.

Он вздохнул, с трудом отказываясь от мысли о скором свидании с миллиардами.

— Ладно, — согласился он, — летим в Калчи. Не в сам поселок, конечно, а где-нибудь… сбоку.

— В Калчи не полечу, — заявил вертолетчик, — я не камикадзе. Меня тут же порешат.

— Не хочешь, не надо, — равнодушно сказал Владимир. — Сами улетим. Нас там, — он мотнул головой куда-то в направлении Срединного хребта, — всему учат. И вертолетом управлять тоже. А тебя, воробушек ты наш, здесь придется оставить. Дима, распорядись.

Дима направил автомат на пилота.

— Я все понял, — поспешно сказал летун, — летим.

Вертолет разогнал винты и помчался к призрачной громаде Шивелуча.

— Дима, — спросил Владимир, — а что он там про шахту со стратегической говорил? Ведь здесь же сейсмический район. Нет, наверное, никакой шахты.

— Есть, — вздохнув сказал Дима. — Про это он как раз не соврал. Есть.




Глава 8

КРУТОЙ В ПОГОНАХ


Огневой удар «катюш» начался с залпа первой машины. Без задержки следом за ней взвились хвостатые снаряды со второй, с третьей. И забушевало! Визг и вой, пламя и дым — огненное сопровождение смерти и разрухи.

— Иван, что же ты?! Огонь!

А он не мог сдвинуть с места, будто прикипевшее колесико. Обливался потом, кричал и плакал от бессилия. И тогда в кабине появился Артемьев. Сразу все стихло. Голос погибшего товарища был спокойным и грустным:

— Приходи к нам, Иван. Здесь хорошо. Здесь не стреляют. Пора, Иван, мы ждем.

Командующий ракетными войсками стратегического назначения генерал армии Некипелов проснулся перед рассветом и долго лежал, пытаясь освободиться от жуткой реальности сна. Все чаще стали приходить к нему ночной порой погибшие друзья. Звать к себе. Наверное, не зря шевелятся осколки. Скоро в путь — неизвестный, бесконечный.

Некипелов отбросил одеяло, закурил и подошел к окну. Фиолетовая полоска на востоке призрачно извивалась от теплого дыхания большого города.

Домочадцы в огромной квартире высотного дома по проспекту Мира еще спали. Некипелов осторожно прошел в ванную, умылся ледяной водой. Потом в своем кабинете извлек из сейфа припрятанную от жены бутылку коньяку и налил рюмашку. Тяпнул. Закурил. К черту врачей, к черту жену! Что они понимают!

За завтраком супруга все же учуяла запах:

— Иван! Ты опять?

— Да я самую малость, Валюта.

— Баба, — тут же продала внучка, — а он еще и курил.

— Та-ак, — угрожающе протянула жена. — Ты что, хочешь раньше времени в могилу сойти? Может, телохранителей в доме держать?

— Мне их и в управлении хватает.

— Неизвестно, что ты еще там вытворяешь.

— Я там работаю.

— И смолишь целый день.

— Валюша, я прошу тебя.

— Ты понимаешь, что будет, если тебя комиссуют?

— Ничего особенного, мир не перевернется.

— А о них ты подумал? О дочке. — Жена протянула длань в направлении дочери. — О внуках, — тот же жест, — о Борисе, наконец.

Зятя Бориса с ними не было.

— Он вас и прокормит. Такой же генерал, как и я. Зарплата приличная.

— Генерал-майор, а не такой же. И неизвестно, когда повышение будет.

— Это не от меня зависит.

— И от тебя тоже. Смог ведь ты его загнать к черту на кулички.

— Камчатка — такая же русская земля, как и Москва. Ее тоже защищать надо.

— Если такая же — пусть там другие гниют. — Дочь возмущенно смотрела на отца. — А для Бориса ты бы мог и получше место найти. Хорошенькое дело — жена с двумя детьми на одном конце света, а муж — на другом.

Некипелов обреченно вздохнул. Утро начиналось как обычно.

— У Бориса нет никакого опыта. Ему еще учиться и учиться. А если тяготит разлука, могла бы…

— Вот, — дочь сделала кукиш, — сейчас, уехала. Спасибо за совет, папочка.

Она со злостью бросила ложечку. Из коллекционной, с позолотой, чашки потек кофе.

Они остались вдвоем. Жена покачала головой:

— Зачем ты так с дочкой? Нелегко ей без мужа. Ее понять надо.

— Валентина, — Некипелов проникновенно посмотрел на супругу, — ну не могу я через себя шагать. Я для этого проходимца и так много сделал. Из майоров в генералы произвел. Мало? Командовать важнейшим участком назначил. Опять не хватает? Что еще от меня нужно?

— Ты должен сделать так, чтобы Борис вернулся в Москву. С повышением.

Некипелов в бешенстве вскочил со стула:

— Хрен ему моржовый, а не Москва! Будет служить там, где служит! Ума наберется — и без меня вторую звездочку на погон нацепит. А если башка пустая — сколько железок не навешивай, ума не прибавится. Все!

Некипелов почти вбежал в кабинет и захлопнул дверь. Посмотрел на сейф, махнул рукой и снова налил себе коньяку.

Выждав, пока он успокоится, жена вошла в кабинет.

— Я тебя понимаю, Ваня, — сказала она примирительно. — Борис — человек не нашего круга. Но он муж твоей дочери. Надо все же помочь ему.

— Опять за рыбу деньги!

— Нет, нет, — поспешно сказала супруга, — никаких протекций. Но подумай сам — как он сможет проявить себя в этой дыре, среди медведей. Дай ему какое-нибудь задание, он его выполнит, его заметят. Пусть запустит свои ракеты, может, попадет куда-нибудь.

— Там нет ракет.

— Да? — удивилась жена. — А что там есть?

Некипелов молчал.

— Да ладно тебе, Ванюша, уж я-то не диверсант.

— Там полигон.

— Это плохо, что нет ракет, — рассудила жена. — Сейчас где ракеты, там и уважение. Устроил бы ты ему хоть одну штучку. Сразу бы Бориса заметили. Американцы опять же рядом. Нет, ракета там нужна.

Некипелов рассмеялся:

— Ну, ты у меня стратег. На Камчатке нельзя — сейсмическая зона.

— Захотят — все сделают. Просто до этого еще никто не додумался. Ну так что?

— Я обмозгую.

— Хорошо, Ванечка. И больше не кури, понял?

* * *


Распад «Империи зла» и вывод крылатых ракет из Западной Европы решили вопрос положительно. В окрестностях поселка Калчи начались работы по строительству шахты для межконтинентальной баллистической ракеты.

— Сдурели там… мать их, — шептались проектировщики, ломая головы над обеспечением стратегической безопасности. — Новый БАМ строим. Долбанет Калчевская, такой «бам» будет — Калчи в пепел раскидает.

Строительство длилось два года. К концу восьмидесятых было произведено три пробных пуска Калчи — Казахстан. Все они прошли успешно. Несколько землетрясений — самое крупное силой пять баллов — не сумели разрушить цельнометаллическую шахту глубиной пятьдесят пять метров и повредить ракету-носитель. Ядерный гигант, подвешенный на мощных пятнадцатиметровых пружинных блоках, во время толчков покачивался в шахте, но вел себя мирно.

— Довольны? — спросил Некипелов, когда спустя два года Борис появился в Москве.

— Папочка, ты прелесть. Теперь бы его в Генштаб пристроить…

В эту же ночь командующий стратегическими войсками Некипелов навсегда ушел к своим боевым друзьям.




Когда новый командир в/ч 35252 генерал Зобов, неся впереди себя объемистый живот, выходил из самолета, на самом большом плацу его уже ждал весь личный состав части. Роты и батареи стояли правильным четырехугольником — отдельно офицеры, отдельно солдаты. Плац был выскоблен до блеска. Деревянная трибуна сияла свежевыкрашенными досками. Щеголеватый командир музвзвода нервно поправлял белые перчатки. Новый хозяин — это всегда волнительно.

В пути от аэродрома до части подполковник Гудов осторожно расспрашивал Зобова:

— Ждали вас с нетерпением, товарищ генерал. Все выстроены на смотр. Вы куда сначала — в штаб или к личному составу?

Зобов выпятил нижнюю губу.

— Вы что, охренели? Я полтора часа в самолете вожжался. Домой вези.

Через час ожидания личный состав части развели по казармам.

На следующий день, маленько оклемавшись от пьянки, устроенной ближайшими помощниками, Зобов вызвал к себе в кабинет начхоза.

Майор Бугрей, усатенький и с бачками, почтительно остановился у порога.

— Проходи, ворюга. — Зобов поманил его пальцем.

У майора вытянулись бакенбарды. Хлопая глазами, он подошел к столу.

— Ну, как там на складах? Недостача есть?

— Товарищ генерал, в ракетных частях полный порядок. Я вас заверяю, что…

— Ладно, садись.

Бугрей осторожно присел на краешек стула.

— Когда проходили последние учения?

— У нас, извините, учений не бывает. Специфика части не та. Редкие ночные тревоги для поддержания личного состава в боеготовности — это случается.

— Значит, будут. Готовьте матобеспечение. Вот вам список. Позаботьтесь, чтобы из Петропавловска-Камчатского все было вовремя доставлено.

Бугрей прочитал длинный перечень необходимого и осторожно кашлянул.

— Что непонятно?

— Вот здесь под пунктом номер семь — пять моторных лодок «Казанка».

— Ну и…

— Не поймут в Питере. Тайга у нас, извините.

— А солдатики на чем, по-твоему, через Камчатку переправляться будут? Вплавь, что ли?

— Тогда, извините, пять мало.

— Вот это разговор, — одобрил Зобов. — Исправь на семь. Или нет, пятерка лучше на восемь рисуется. Еще вопросы есть?

— Нет, товарищ генерал, я все понял.

За дверями майора обступили офицеры.

— Ну, как он?

Майор подергал себя за бачки.

— Готовьтесь, мужики, к матобеспечению.

И ушел, оставив офицеров в недоумении и тревоге.

Учения проходили на другом берегу реки Камчатка. Две роты солдат сообща укокошили троих красавцев оленей, подготовили посадочную площадку для вертолета и разбили армейскую десятиместную палатку.

К полудню на место дислокации передвижного штаба прибыл Зобов с офицерами. Выпили. Закусили. Зобов сказал речь.

— Господа офицеры! В наше непростое время все вы должны понимать, что жить так, как раньше, уже нельзя. Уходит в прошлое представление о человеке в форме как о роботе, способном только маршировать, стрелять и стоять в карауле. Время требует от вас самостоятельности и предприимчивости. Каждый из вас на своем боевом посту должен задать себе вопрос: «А все ли я сделал, чтобы родная „тридцатка“ процветала и богатела?» Вот ты, — Зобов ткнул рюмкой в ближнего офицера. — Ты кто?

— Командир автороты майор Сельницын, товарищ генерал.

— Ты что на своих «Уралах» возишь?

— Солдат, товарищ генерал, стройматериалы, продовольствие.

— Местные из Калчей к тебе за помощью обращались?

— Так точно!

— А ты что?

— Ни в коем случае. Использование транспорта части в личных целях…

— Ну и мудак. Тебя что, ракетную установку попросили продать? Впредь незадействованный на текущий момент транспорт будет использоваться для помощи местному населению. Не бесплатно, конечно. Всю бухгалтерию будет вести мой адъютант.

Зобов икнул.

— Пример с майором… Семечкиным всем понятен? — Офицеры молчали. — Тогда выпьем, господа, за процветание «тридцатки».

После «учений» майор Бугрей пришел к Зобову.

— Что там у тебя?

— Питер отчета требует, товарищ генерал. Затраченные средства, потери.

Зобов протянул бумагу:

— Держи. Твою работу сделал.

Майор уткнулся в перечень. На лице его отразилось сомнение.

— Что куксишься?

— Лодки…

— Что «лодки»?

— Мы ведь их не использовали. А здесь пометка «списаны в связи с непригодностью». И полевая кухня.

— Тебя что, моя подпись не устраивает?

— Устраивает, товарищ генерал. Но ведь и я тоже расписаться должен.

— А тебе, я понимаю, не хочется?

— Ну… как-то…

Зобов побагровел и, обойдя стол, наклонился над майором.

— Слушай, ты. Целочку-то из себя не строй. В запас захотел? Я это могу устроить. Вышибу с треском, без выходного пособия. На твое место люди всегда найдутся. Хочешь?

Майор не хотел и молча расписался под перечнем.

В кабинет заглянул адъютант.

— Иди, — приказал Зобов, и Бугрей удалился.

— Реализовал? — поинтересовался Зобов у адъютанта.

— С рыбхозом договоренность есть. Берут пять лодок. Остальные три — местные. Полевой кухней заинтересовались геологи.

— Молодец, — похвалил Зобов. — Хорошо работаешь. Что-нибудь еще есть на примете?

Адъютант по-свойски улыбнулся:

— Здесь возможностей — непочатый край, Виктор Сергеевич. Такие дела можно делать — голова кругом идет. Золотое дно. Только вот первоначальный капитал нужен.

— Сколько?

— Для начала — миллион зеленых.

Зобов задумался.

— Ладно, есть у меня на Большой Земле люди. Свяжусь.

* * *


Серебристый «мерс», рассекая надвое тайгу, мчался по прямой, как стрела, бетонке к смотровой площадке. Дорога шла, изгибаясь все круче, но скорость не снижалась. Машина выскочила на пустынную стоянку. Из салона вышли трое.

— Ништя-ак! — восхищенно протянула одна из девиц. — Круто! Лучше, чем в Швейцарии. Эта гора как называется?

Упитанный лысоватый мужичок средних лет убрал солнцезащитные очки с носа на лоб.

— Витек говорил, Безымянная, вроде.

Вторая запрыгала как горная козочка.

— Хочу, чтобы ее назвали моим именем. Гора Кристина. Звучит!

Мужичок снисходительно усмехнулся:

— Какая ты Кристина? Всю жизнь Машкой была.

— Все равно хочу.

— Прохочешь.

— А как эта гора называется? — не обиделась Манька.

— Ты когда-нибудь о Калчевском вулкане слышала?

— Не-а.

— Вот это он и есть.

— Красиво дымит. Что у него внутри?

— Лава.

— Хочу на нее посмотреть. Это можно?

Мужичок зевнул:

— Можно. Послезавтра. У Витьки все вертушки в разгоне. Освободятся — свожу.

— А я сегодня хочу.

— Сказано — через день.

— Я думала, ты все можешь, — подначила вторая. — Оказывается, нет.

— Я все могу, — веско сказал мужичок. — Дашь Гарику прямо здесь, на площадке — полетим сегодня. Что, ссышь?

— Я? Гарюша, ком.

Из машины неуклюже вылез угловатый квадратный телохранитель.

Девица быстренько стянула с себя шортики, маечку и осталась нагишом.

— Гарюша, покажем мистеру класс.

Она подбежала к низеньким перильцам и, облокотившись на них, отставила задницу. Телохранитель, видя молчаливое одобрение хозяина, пристроился сзади.

Далеко от смотровой площадки вулканчик-паразит на склоне Калчевской пыхнул искрами. По земле прошла легкая дрожь. Девица вскрикнула:

— Чего это он?

— Извержение. Спермы. Не узнала, что ли?

Гарик отпыхтел свое и отошел.

— Я и за щеку могу, — похвасталась девица.

— Ладно, верю, можешь.

— А вот ты…

— Поехали, — решительно сказал мужичок. — Будет вертолет.




В особняке Зобова был банный день. Разжиревший до безобразия за последние несколько лет генерал отлеживался после сауны. Солдатик-первогодок стоял рядом, ожидая распоряжений.

— Плесни-ка, служивый.

Солдат бросился к батарее бутылок.

— Не то, мать твою! Сколько учить — перед баней шампань, после парной водочку, а на отдыхе «Камю». Вот так.

Зобов выпил и уставился тяжелым взглядом на солдата.

— Самому-то небось хочется?

— Никак нет, господин генерал!

— Не п…ди, наливай. Пей. Хорошо прошло?

Задохнувшийся от спиртного солдат затряс головой. Зобов захохотал. Потом перевернулся на другой бок и, не глядя на солдата, сказал:

— Из какой роты?

— Батарея обеспечения испытательных работ, господин генерал!

— А… дармоеды… Завтра пойдешь к командиру батареи и скажешь, что генерал Зобов дал тебе пять суток гауптвахты за употребление спиртных напитков. Понял?

— Так точно, господин генерал!

От баньки и коньяка тянуло ко сну.

— Жалеешь, что выпил?

Солдат молчал.

— И правильно, что не жалеешь. Если бы не выпил, я тебе десять влепил. Ладно, пшел вон.

Поспать Зобову не удалось. От особняка к реке по ступеням сбежал адъютант.

— Виктор Сергеевич, к вам люди.

— Кто?

— Кармаков с девицами.

— А, этот… банкир. Ну, давай его.

Кармаков внимательно осмотрел беседку, кожаные диваны, бутылки с импортными наклейками.

— Здравствуй, Витя.

— Здорово, финансист. С чем пожаловал?

— Вертолет нужен. Девочки хотят Калчевскую посмотреть.

— Послезавтра. Сейчас никак не могу. Боевая сегодня, черт бы ее побрал. Все вертолеты под газами.

— Витя… — укоризненно покачал головой Кармаков, — ты — и не можешь? Одной вертушкой больше, одной меньше — какая разница? Сколько?

— Пять.

— Ладно, — легко согласился Кармаков и, вытащив из кармана пачку долларов, не глядя отделил половину.

Зобов кивком головы подозвал адъютанта:

— Скажешь этому… как его?

— Лапшину.

— Скажешь Лапшину, что одну машину я беру сегодня себе. Пусть сейчас же пригонит на смотровую.

— Полетите без меня, — сказал Кармаков, — я с Витей побеседовать хочу. Только не вздумайте с пилотом в вертолете трахаться. Это вам не рояль.

— Трахаться не будем, — заверила Машка. — Мы только… — Она облизала полные губы.

— Пролетая над жерлом вулкана, они сделали летчику двойной минет, — выдала вторая.

Девицы заржали и ушли.

— Хорошо живешь, Витя, — сказал Кармаков и похлопал по мягкой коже дивана. — Другие в ремках ходят, а у тебя империя.

— Будто ты — хуже, — усмехнулся Зобов. — Небось, банчишка не торговая лавка, на хлеб с маслом хватает. Тебе ли мою дыру хвалить, у тебя — Москва.

— Так-то оно так, — вздохнул Кармаков, — только трудно сейчас в столице жить стало. Этих банков знаешь, сколько развелось? На хвост наступают, дорогу переходят. Авторитеты опять же.

— Что, снова процент подняли?

— Подняли, Витя. Неделю назад самохинские наведывались. Кабальные условия.

— А крыша в верхах?

— Что — крыша… От пули ни крыша, ни стены не спасут, если те решат банк к рукам прибрать. Зачем кость глодать, если можно весь кусок слопать.

— Так серьезно?

— Пока не знаю. Работаем в этом направлении. В общем, тоска. А у тебя — тишь да благодать. Сам-то под кем?

Кармаков задал вопрос, не надеясь на ответ. Какой дурак про покровителя скажет?

— Я? — Зобов снисходительно глянул на собеседника. — Я командир части особого назначения. Командиры у меня есть — да и тех я на хер посылаю. А чтобы шушера мне условия ставила, это ты хватил. Пусть сунутся — ноги пообрываю.

Кармаков согласно кивнул:

— Я и говорю — сладко живешь, Витя. Ну ладно, пойду. Процедуры принимать надо.

— Девок своих трахать?

— Понравились? Могу презентовать на ночку.

— Пришли ту… лизунью, в шортиках.

— Годится. Ну, бывай.

Через двое суток Кармаков на личном самолете вылетел в Москву. У трапа его ждал черный БМВ. Телохранитель Кармакова шагнул было навстречу лощеному благообразному старичку, но тот бесцеремонно отпихнул его в сторону.

— А мы за тобой на своем транспорте, Антоша. Не побрезгуй.

— Поехали, — угрюмо сказал Кармаков.

Его привезли на шикарную загородную виллу. Охлопав банкира, два телака провели его в гостиную.

За круглым столом трое вели игру. Не решаясь вмешаться, Кармаков присел на краешек пуфика.

— Все, я пас, — сказал один из игроков и откинулся на спинку кресла. — И так без штанов остался.

— Жаль, — сказал другой, — может, на подштанники сыграем?

— Шутник ты, Серый. С ним вон перекинься. — И первый ткнул пальцем в сторону Кармакова. — Это тебе не лопух-авторитет. Враз обчистит.

Они засмеялись.

— Как поездка, господин Кармаков? — спросил похожий на пенсионера-домоседа старичок в простой клетчатой рубашке. — Как отдохнули?

— Спасибо, хорошо.

— Наслышан я про этот санаторий, — вставил проигравший, — покруче Ниццы будет. Тамошний хозяин дела заворачивает — дай бог каждому.

— Говорил с ним? — снова спросил пенсионер у Кармакова.

— Беседовали.

— Чем дышит?

— Нет у него никого. Сам себе хозяин. Прямо так и сказал.

— Не может быть, — усомнился третий. — Чтоб такими деньжищами ворочал — и без крыши? Нонсенс.

— Ты ничего не путаешь? — Пенсионер посмотрел на Кармакова долго и холодно.

— Вот те… — Кармаков чуть было не добавил «крест», но притормозил. — Вот вам запись нашей беседы. Он сунул руку в карман, забыв, что отобранный диктофон уже лежит на столе.

В полном молчании все прослушали запись разговора Кармакова с Зобовым.

— Пташка непуганая, — сказал пенсионер, — тем легче будет. Надо давануть сразу покрепче — и сломается. Знакомый типаж. Ты иди, — обратился он к Кармакову, — не нужен.

Кармаков замялся.

— Ну?

— Я по поводу своих дел.

Пенсионер усмехнулся:

— Пока работай, а там посмотрим.

Банкир вздохнул и удалился.




Боец самохинской группировки по кличке Деревня, в миру Костя Жуланов, проснулся утром. Разлепил опухшие веки и долго соображал, какое сейчас время суток. После пьянки мозги «тормозили» и, чтобы не загружать их, он повернул голову. Рядом, на краю подушки примостилась светлая девичья головка. «Телка, — понял Деревня после длительного изучения предмета, — значит, в кабаке я уже был. Значит — утро».

Он снова захлопнул тяжелые веки и приготовился дрыхнуть дальше, но звонок, а затем долгий стук в дверь вырвали Деревню из сладкой дремы. Раздирая рот в зевках, он голышом протопал в коридор. Распахнувшаяся дверь едва не сбила его с ног.

— X… дрыхнешь? — заорал на него с порога Малец. — Я, б…, все руки исколотил.

— Не ори, — вяло отмахнулся Деревня. — Чего приперся?

— Бригадир всех наших собирает. Давай, жопу в горсть и вниз. Я в машине жду.

— Ага.

— Не ага, а в темпе. Бригадир сказал — чтоб быстро.

— Да иду, иду. «Стрелка», что ли?

— Не знаю.

Деревня с сожалением посмотрел на обнаженную задницу девахи и, напялив на себя что попалось под руку, выбежал из подъезда.

На квартире у бригадира уже сидело человек десять. Стула для Деревни не хватило, и он присел на корточки у стены.

— Вот что, братва, — сказал крупногабаритный бригадир, — есть дело — от Самого. Надо тряхнуть одного фраера. Живет он далековато, поэтому полетим самолетом.

— В Шантаре, что ли? — спросил кто-то.

— Приторчи. Уедем на недельку. Жить будем на курорте. Путевки на всех у меня здесь. — Бригадир похлопал по карману. — О поездке не болтать. Узнаю — яйца вырежу. Так вот: быстро всем собраться. Никаких финаков и «Макаров» не брать. Все возьмем на месте. И не светиться раньше времени. Просекли?

Получив нестройный ответ, бригадир позволил немного демократии во вверенных ему рядах:

— Если кто не врубился, спрашивайте.

— А что за курорт? — спросил один из бойцов.

— Хороший курорт, для крутых. Оттянетесь — мало не покажется.

Деревня вспомнил про деваху, оставленную в постели.

— Если на курорт… Телку можно с собой взять?

— Там склеишь, — не разрешил бригадир. — Там их много. Вот такие все.

Он растянул пальцами глаза в узенькие щелочки.

— В Японию? — ахнул Деревня.

— Ага, — заржал бригадир. — В ее самую.

Через два дня в санатории в Калчах появилась новая группа отдыхающих — десяток бритоголовых молодых людей в спортивных костюмах.

Командир караульной роты, присматривавший кроме складов и шахты со стратегической за зданиями для отдыхающих, прибежал к Зобову.

— Непонятный контингент пожаловал к нам, господин генерал, — пожаловался он. — Не отдыхающие, а бандиты какие-то. Вместо того, чтобы с бабами кувыркаться да на медведей летать, чуть ли не строем с утра в тайгу уходят, в стрельбе тренируются.

— Оружие у них откуда?

— Бугрей со склада выдал. Охотничьи карабины. Якобы для той же охоты. Был ваш приказ…

— Знаю. Ну и что? Стреляют себе и пусть стреляют. Деньги-то заплачены.

— Они ко мне подъезжали, — потупился командир патрульной роты. — Их старший автоматы просил. И цинки с патронами. Деньги совал.

— Та-ак, — озадаченно протянул Зобов. — Это что-то новенькое. Ты пока ничего не предпринимай, а меня держи в курсе. И вот что — скажи адъютанту, чтобы ко мне зашел.

Адъютант появился через пять минут:

— Вызывали, Виктор Сергеевич?

— Садись. Рассказывай, что там в мире делается.

— Все в порядке. Проверок и комиссий не ожидается. АО «Калчи» ведет себя прилично, акции растут, контрольный пакет у нас. Скоро прибудет группа иностранцев, сплошь деловые. Попробую заинтересовать турбизнесом. Должны клюнуть.

— Мне тут доложили, что в санатории непонятные гости объявились. В тайгу шастают, автоматы покупают.

— А, эти… москвичи. Бригада развлекается после дел многотрудных. «Калашниковы» купить пытались, это верно. Так ведь на то и «отмороженные». Их к оружию как магнитом тянет.

— Не нравится мне это, — заявил Зобов. — Напортачат, потом расхлебывай. Ты к ним представь своих ребят, пусть повынюхивают, чем эти «отдыхающие» дышат.

— Сделаем, Виктор Сергеевич.

Поздно вечером Зобов в сопровождении двух солдат возвращался домой. «Мерсом» он не воспользовался, рассчитывая, что короткие ежевечерние прогулки помогут хоть немного растрясти поднакопившийся сверх меры жир. Около самого особняка из кустов, окаймлявших аллею, выскочили четыре темные фигуры. Дернувшаяся было охрана моментально уткнулась носом в бетонку под ударами мощных кулаков.

— Ну что, дядя, поговорим? — сказал один из нападавших.

Зобова заволокли в дом и пристегнули наручниками к батарее отопления.

— Хорошо устроился, дядя, — сказал бригадир, рассматривая импортную мебель и шикарный ковер на полу. — Hex…во, видно, сейчас генералам платят, а? Что молчишь?

— Кто вы? — прохрипел перепуганный Зобов.

— Какая тебе на х… разница? Налоговая полиция.

Бригадир заржал.

— Что прижух? Налоги-то не платишь, небось!

Зобов молчал. Его огромный живот вздрагивал в такт частому дыханию.

— Не платишь, — уверенно сказал бригадир. — А это нехорошо. Делиться надо. Из-за таких, как ты, жмотов наш простой народ и пухнет с голоду. Зарплату по полгода не получает. А у тебя, брюхана, наверное, денег куры не клюют. И счет за бугром имеется. Так?

Зобов не выдержал:

— Тебе что за дело? Все, что есть — все мое. И вообще — ты хоть представляешь, на кого руку поднял, салага? Я командир части особого назначения. Мне ракетами командовать доверили. Мне мигнуть только стоит.

— Сейчас мигнешь.

Бригадир сделал шаг к туше генерала и пнул того в мягкий бок.

Зобов завыл.

— Дай я ему по кумполу врежу, — попросил один из бойцов, — сразу прочухает.

— Не надо, — миролюбиво сказал бригадир. — Ему завтра на работу. Как он, с фингалами-то? По-другому выучим.

Он подошел к телевизору. Аппарат молча глядел на все происходящее огромным черным глазом.

— «Филипс», — прочитал название бригадир. — Хорошая модель. — И с размаху врезал резным стулом по экрану. Осколки кинескопа с хрустальным звоном посыпались на ковер.

Зобов закрыл глаза. Если бы мог, он зажал бы уши, чтобы не слышать наполнившие особняк треск и грохот.

— Ну вот, — удовлетворенно сказал бригадир, оглядывая произведенный разгром. — Так-то тебе понятнее будет, кабану. Я пока ухожу, а завтра наведаюсь снова. Заплатишь мне за труды…

И он назвал сумму, от которой у Зобова потемнело в глазах.

— А будешь трепыхаться, тогда я поговорю с тобой по-другому. И десяток бойцов с собой прихвачу. Хибару твою по кирпичикам разложим, а тебя за яйца повесим. Бывай, дядя.

Бригадир с удовольствием помочился на ковер и ушел.

Пристегнутый к трубам, как цепной пес к будке, Зобов с тоской глядел на темное вонючее пятно на ковре. Мысли у него были невеселые. Вот и пришел конец райской жизни. Сдала его какая-то сука, позавидовав роскоши и власти генерала. Может, и закадычный дружок Кармаков. Приезжает, педераст, на все готовенькое, живет всласть сколько хочет со своими блядями. Нет, надо подгадить ближнему — пусть и ему хреново будет. Вообще-то Зобов предполагал, что рано или поздно возникнут трудности в его хозяйстве. Ожидал проверок и не боялся их. Орлы из Минобороны, что изредка прилетали в часть, опасности не представляли. Обычные мужики, только спеси много.

Проведенная по всем правилам подготовка — банька, девочки, коньяк, охота и толстенькая пачка «зеленых» — быстро настраивала «столичных» на благодушный лад. Все оставались довольны. Но такое!

Зобов зарычал от гнева, вспомнив сумму, которую приказал ему подготовить к завтрашнему утру бригадир. Потом посмотрел на разбитый «Филипс» и подумал: «А может, дать? Глядишь и отвяжутся». И, понимая, что такая надежда сродни игре в «русскую рулетку» — а вдруг не выстрелит, — снова поник. Нет, не отвяжутся. Таким палец в рот совать нельзя. И ведь про загрансчет знают, говнюки!

Ближе к полуночи вконец измаявшийся от терзаний Зобов принял решение. Раскорячившись, он сумел дотянуться до валяющегося на полу телефона и позвонил адъютанту.

Верный соратник, войдя в комнату, потерял дар речи.

— Виктор… Степаныч… Сергеевич! Кто вас так?

— Хрен в пальто! Отвязывай!

Поколдовав минут десять, адъютант освободил Зобова.

— Так это оставлять нельзя, — заявил он, выслушав начальство. — Надо принять решительные меры. Клин — клином. Чтобы другим неповадно было.

— Зови командира караульной части, — распорядился Зобов.

Через час рота автоматчиков ворвалась в здание санатория. Подкрепляя матюки пинками, а пинки ударами прикладов, солдатня выволокла бойцов с бригадиром к фонтану и выстроила в шеренгу.

Появился Зобов. На лице его горела нехорошая ухмылка.

— Новобранцы? — бодро спросил он у командира роты.

— Так точно, господин генерал!

— Посмотрим, посмотрим, — многозначительно кивнул Зобов. Потом прошелся вдоль шеренги увядших бойцов и обратил к майору недовольное лицо.

— Они у тебя что, на гражданке, что ли? Устава не знают? Как должны стоять перед командиром части?!

— Сми-рна! — гаркнул майор.

— Не хотят! — удивился Зобов. — Ну что же, у нас в армии все просто: не можешь — научим, не хочешь — заставим. Приступайте.

Майор подошел к крайнему бойцу и без слов врезал тому по сопатке. Деревня, хлюпая разбитым носом, вытянулся в струнку.

— От так. Остальных поучить?

Учить не требовалось. Воодушевленные примером Деревни, остальные встали по стойке «смирно». Бригадир смачно харкнул под ноги Зобову и, давясь от бессильной ярости, процедил:

— Достану я тебя, боров. Ты у меня не стоять, ползать будешь.

— Пополнение у нас нынче никудышное, — сокрушенно произнес Зобов. — Ни тебе военной выправки, ни уважения к старшим по званию. Будем перевоспитывать. Вот что, майор, — обратился он к командиру караульной роты, — для начала проверишь у них строевой шаг. Особо не усердствуй — часа четыре на занятия хватит. Ну а потом напялишь на них противогазы и бросок до смотровой площадки и обратно. Так сказать, в условиях, максимально приближенных к боевым. А затем заслуженный отдых. На гауптвахте. Этим, — Зобов кивнул на бойцов, — по десять суток, а особо отличившемуся, — он злорадно ткнул в бригадира, — пятнадцать. И чтоб по полной программе. Выполняйте приказ.

— Есть, господин генерал!

До «губы» дожили все. Когда умотанных вусмерть бойцов затолкали в камеры, на пороге перед бригадиром появились два сержанта-«старичка». Один из них бросил ему зубную щетку:

— Подъем, педрила. Уборку делать пора.

Такого унижения бригадир не испытывал никогда в жизни. Ползая на карачках по длиннющему коридору, он ожесточенно скоблил дощатый обхарканный пол зубной щеткой и, получив пару раз прикладом по затылку, не проронил ни звука.

Через два часа в коридор вышел поддатый майор:

— Вымыл?

— Так точно!

— А это что? — майор высморкался и ткнул носком сапога в осклизлое пятно, — Перемыть!

Ошалевший бригадир попытался что-то возразить.

— А может, тебя на сральню кинуть? — задумчиво сказал майор. — Там тоже непорядок.

Бригадир схватился за щетку.

Вскоре майор появился снова.

— Он еще не закончил, товарищ майор, — доложил один из сержантов, — половину только успел.

— Один хрен. Та же з…па, только другим концом. Все заново.

— Ну, как они там? — поинтересовался Зобов на следующий день у адъютанта.

— Тише воды, ниже травы, Виктор Сергеич. Постигают нелегкую армейскую науку.

— Вот и славно. Пусть постигают, время у них еще навалом.

— А что потом с ними?

— В вертолет и высадишь километрах в пятидесяти от Усть-Камчатска. Найдут дорогу.




— А наш генерал ерепенистым оказался, — обрадовался почему-то пенсионер, когда похудевший бригадир поведал ему о результатах «отдыха». — Значит, есть, что терять. Ну что ж, подъедем с другого бока.

И протянул руку к телефону.




Глава 9

ПЯТЬДЕСЯТ ШЕСТАЯ ПАРАЛЛЕЛЬ


С полигона Хозяин уезжал в хорошем расположении духа. Было сделано большое дело — груз через несколько дней взовьется в необозримые дали и спустя короткое время упадет там, где его будут ждать доверенные люди. В то, что кто-то из своих может украсть его, он не верил. У него длинные руки, и окружение прекрасно знает, что Хозяин достанет отступника в любом месте. А жизнь, как известно, дороже любых денег. Да и не очень-то они, эти двое, были посвящены в тайну. Вылететь в тайгу, забрать контейнеры с галлием и переправить по цепочке в надежное место. Потом многие из цепочки умрут, и о грузе будут знать лишь двое — Хозяин и Хранитель. Классика.

В день, когда должен был стартовать «Геркулес», Хозяин вызвал к себе Вартана:

— Будешь глазами и ушами. Докладывай мне о событиях ежеминутно. С космодрома, с пунктов слежения, с Камчатки. Я должен знать все.

— Да, Хозяин.

Сводки поступали минута в минуту. Старт произведен. Ракета вышла в открытый космос. Прошла над Красноярском. Над Охотском. Вошла в плотные слои атмосферы. Отстрел боеголовки произведен.

Через пять минут после падения головки в кабинет вбежал встревоженный Вартан:

— Хозяин, болванка с грузом отклонилась от траектории. Ушла в тайгу.

Хозяин по-восточному замысловато выругался.

— Сын шакала! Он подвел меня. Я надел на него генеральские погоны, а этот вояка посмел играть со мной в непристойные игры! Он дорого заплатит за это! Пошли к нему людей, пусть разберутся.

Что делать с Камчаткой, Хозяин?

— Передай тем двум, что все остается в силе. Пусть ищут. И если не найдут… Я не позавидую им.




На южном КПП ракетного полигона машину с знакомыми всей республике номерами пропустили беспрепятственно. Генерал вышел навстречу гостям.

— Что случилось? — спросил он обеспокоенно. — Почему Хозяин сам не приехал?

— Хозяину нездоровится, — сказал высокий худощавый казах. — Прислал узнать о результатах нас.

Двое попутчиков хмуро разглядывали генерала.

— Да, да, конечно. Прошу в дом.

В особняке, как всегда, было прохладно и ухоженно.

— Рассказывай, — коротко проронил высокий, устраиваясь в кресло напротив генерала.

— Все прошло, как обычно, — заторопился генерал, чувствуя себя неуютно под взглядом собеседника. — Старт, полет — все нормально. Ни один из приборов не засек отклонения. Пусть уважаемый ага не волнуется, такие случаи бывали.

— Часто?

— Ну… не очень, чтобы часто. Я сам обеспокоен. Лично разберусь в происшедшем. Это мои проблемы.

— Твои, — согласился высокий. — У Хозяина проблем не бывает.

Он кивнул нукерам, и те мгновенно заломили руки генералу за спину. Щелчок застегиваемых наручников, удар в челюсть, пластырь на сомкнутые губы.

Генерала бросили посреди комнаты. Он попытался было брыкаться, но высокий упер ему в широко раздутые ноздри ствол пистолета.

— Лежи спокойно. Не надо лишних движений.

Все трое принялись за обыск — умело, не торопясь, вскрыли сейф, бегло осмотрели бумаги, аккуратно положили обратно в металлическую пасть. Обнюхали приборчиками пол, стены. Когда подошла очередь стола, генерал замычал.

Высокий вынул из ящика два цилиндрических контейнера.

— Хорошо спрятал, — усмехнулся он. — Сразу не догадаешься.

И сделал знак помощникам. Один из нукеров побрызгал на носовой платок жидкостью из пузырька и прижал к перекосившемуся лицу лежащего человека. Они перетащили генерала в спальню. Набросили простыню, положили подушки. Высокий, опустившись на колени, раскрыл чемоданчик. В целлофановом пакете среди кусков подтаявшего льда лежал черный комок. Высокий осторожно извлек его из пакета и бросил на кровать. Не дожидаясь указаний, нукеры освободили генерала от наручников, подняли безвольное тело с пола и положили рядом с «гостинцем». Укрыли одеялом, подоткнули с боков. Спит человек, устал. Потом молча покинули особняк.

— Генерал лег отдыхать, — сказал высокий охранникам внизу. — Велел не беспокоить.

Троица беспрепятственно покинула полигон.

Генерал очухался к вечеру. Полежал немного, ловя плывущим взглядом очертания стен и, сообразив, что жив, дико обрадовался. Через некоторое время радость сменилась тревогой. Хозяин оставил его в живых?! Невероятно! Зная повадки этого страшного человека, генерал не сомневался в том, что тот приготовил ловушку. Он обшарил взглядом помещение, пытаясь увидеть либо укрепленный к стулу автомат, либо привязанную к спинке кровати гранату. Чисто. Генерал перевел дух. Может, обойдется без казни? Ведь он человек, нужный Хозяину.

Генерал протянул руку под одеяло и почесал между ног. И тут же почувствовал рядом с собой шевеление длинного холодного тела. Он мгновенно откинул одеяло и замер от ужаса.

Над ним, поднимаясь в боевую стойку, раздувала капюшон огромная кобра. Отогревшаяся и недовольная тем, что ее потревожили, она издавала тихое протяжное шипение. Лучи заходящего солнца, пробивавшиеся сквозь шторы, отражались от ее антрацитовых глаз.

— А-а-а!!! — закричал генерал и рванулся с кровати.

Он успел повернуться, успел даже спустить одну ногу на пол, но, ощутив резкую боль от укуса, понял, что уже мертв.

* * *


Войсковая часть 17256, служивые люди которой носили погоны голубого цвета, не могла похвастаться обилием и новизной летной техники. Пяток «МИ-4», два «МИ-8», одна «лягушка» «МИ-6» и пара «ЛИ-2» — что еще можно ожидать на задворках империи в 1973 году, тем более находясь в услужении ракетной части особого назначения. Однообразные полеты в тайгу на боевые, отсутствие развлечений большого города поневоле сближают людей если не за бутылкой с «Кубанской», то на охоте, в офицерском клубе, на веселых междусобойчиках.

Ближе к весне 1973 года в рядах летунов произошло пополнение. С Большой Земли в часть прибыли два молодых лейтенантика. В новеньких шинелях, невысокого ростика, они заняли пустующую комнату в офицерском общежитии и, сноровисто рассовав в казенные шкафы нехитрые пожитки, в тот же вечер направились в офицерский клуб. Повод был — всем споенным коллективом дружно отмечался день рождения командира одного из экипажей «МИ-8». Поскольку народ был молодой и без дурацких церемоний, пришли все, кто захотел. Лейтенантики прибыли как раз вовремя: собравшиеся успели хватить первые две рюмки, и не было ни упившихся, ни ублевавшихся, а царило непринужденное искреннее веселье. Лейтенантов встретили возгласами восторга, заставили хлопнуть по штрафной. Моментально перезнакомившись со всеми, вновь прибывшие органично влились в компанию. Через два часа захотелось петь. Клуб наполнился нестройным разноголосым ревом.

— Мужики! — закричал, перебивая гул, светловолосый новичок. — А что без музыки-то? Давайте гитару!

Он бережно, как девушку за талию, прижал к себе инструмент, мигом настроил дребезжащее дерево и запел приятным низким голосом:
		Вдвоем с Серегой мы шагаем по Петровке,



		По самой бровке, по самой бровке.



		Жуем мороженое мы без остановки,



		В тайге мороженое нам не подадут.








И все, как один, подхватили:
		То взлет, то посадка, то снег, то дожди.



		Сырая палатка и почты не жди.



		Идет молчаливо в распадках рассвет.



		Уходишь  —  счастливо, приходишь  —  привет.








Когда допели до того места, где «два дня искали мы в тайге капот и крылья», именинник расчувствовался и, блестя мокрыми глазами, обнял лейтенантов:

— Хорошие вы мужики! Не, правда говорю! Я гадов за версту чую, а вы… Эй, мужики!

Для лейтенантов, как и для остальных, потянулись армейские будни. Вылет — клуб — кино — вылет. Поскольку женского пола в части был явный дефицит, то неудивительно, что лейтенанты пристрастились к охоте. Уходили в свободное время в тайгу и возвращались то с парой зайцев, то с молоденьким олешком. За день до вылета на боевую по «Геркулесу» они отправились за добычей. Подстрелили неосторожного косого и сели на пригорке перекурить.

— Не мандражишь? — спросил светловолосый у товарища.

— А чего бояться? Вылет как вылет. Прилетели, взяли, отвезли — и снова на место. Не хлопотно.

— Нам никого не подсунут?

— Не должны.

Закончив короткий диалог, они подхватились и направились в часть.

На следующий день, израсходовав горючку до нуля, они вернулись ни с чем. Светловолосого колотила крупная дрожь.

— Да не трясись ты так! Сейчас не нашли — потом отыщем.

— Пошел ты на… Ты его не знаешь. Этот человек… он не человек. Знаешь, что с нами будет?

— Да ничего не будет, отбрешемся.

— От этого не отбрешешься. Он мне хорошо объяснил, что сделает и с тобой, и со мной. Наглядно.

— Как это?

— Фотографии показал. Лучше бы я их не видел.

— Спрячемся.

— Дурак, где? Нас везде найдут. Это тебе не участковый, от которого в подвале можно спрятаться. Нет, нам конец.

Светловолосый заплакал. Его товарищ, сообразив, что дело действительно швах, угрюмо молчал.

— Да, ситуация, — сказал он наконец. — Я как-то не подумал. На поиски ушедшей «головы» нас одних уже не пошлют. Полетит несколько вертолетов и целое стадо поисковиков. И если они отыщут груз, тогда действительно хана.

— Я о чем и говорю.

Поиски пропавшей болванки ничего не дали ни на следующий, ни на послезавтрашний день. Стая вертолетов тщательно просеивала тайгу, но головка бесследно исчезла. А через два дня пожаловал гость. В такой же лейтенантской форме он спокойно миновал проржавевший участок «колючки», которой была обнесена часть со стороны Калчей, и, дождавшись, когда в общежитии будет поменьше народу, заявился в комнату к летунам.

Светловолосый, увидев его, уронил стул.

— Сядь, — тихо сказал гость. — Где второй?

— На вы… вылете.

— Ясно. Быстренько и без запинки объясни мне ситуацию.

— Мы не виноваты, — зачастил перепуганный лейтенантик. — Мы искали. Она отклонилась от траектории. Где-то сейчас в тайге. Мы честно искали.

— Почему не нашли?

— Попробуй там найти! Чаща! Болота! Мы и так в каждую поисковую без очереди рвемся.

— А может, ее уже другие группы нашли?

— Нет! — убежденно сказал летчик. — Мы бы знали. Такие сведения не утаить.

— Хорошо, что не нашли, — кивнул гость. — А то я думал, что мне придется вас наказать.

Он вытащил из-за пазухи нож и принялся ковырять им ногти. Светловолосый сглотнул сухой ком в горле.

— Закуривай, — вдруг сказал лейтенант и бросил на стол пачку «Охотничьих».

— Я не…

— Кури.

Светловолосый неумело затянулся, закашлялся. Лейтенант подошел к нему вплотную и, выдернув изо рта сигарету, приставил к горлу нож. Изо рта светловолосого, как из жерла Калчевской, клубился дым. Не отнимая ножа, лейтенант прижал горящую сигарету к его ладони.

Светловолосый дернулся.

— Сидеть!

Через несколько секунд по комнате поплыл запах горелого мяса.

— Вот так, — сказал лейтенант, отбросив сигарету. — Это для начала. Если не найдешь груз, я, — он наклонился к светловолосому, — в следующий раз выжгу тебе глаза. И второму тоже. Даю два дня. Как сделаете это — меня не интересует.

— Все, — сказал светловолосый товарищу, когда тот вечером вернулся в общежитие. — Я в бега. Жить хочу.

— Может, еще найдем? — нерешительно предположил второй.

— Хрен ты ее найдешь! Ушла с концами. Или кто-то раньше нас до нее добрался. Нет, ты как хочешь, а я ухожу.

— Куда? — вздохнул второй. — Везде отыщет.

— Знаю место, — решительно произнес светловолосый. — Ему туда не дотянуться.

На следующий день ранним утром «МИ-8», заправленный под завязку горючкой, взял курс на Шивелуч. Перевалив за вулкан, он спустился до бреющего и, включив двигатели на полную мощь, рванулся к хребту Кумроч. Не долетая до сверкающих вершин километров семьдесят, резко изменил курс и помчался вдоль цепи гор.

— Пусть теперь яйца себе прижигает, — мстительно сказал светловолосый. — Они у него поближе, чем мы.

— Когда нас хватятся? — озабоченно спросил второй.

— Не скоро. На той технике, что в части, не догнать. Пока очухаются, пока в Питер сообщат, пока ПВО задействуют. Не-ет, сначала своими силами вылавливать будут. Кому мусор из избы выносить охота? Командира части за это по головке не погладят.

— А дотянем? До нейтральных далеко.

— Жить захотим — дотянем.

— Ты видел? — вдруг спросил второй.

— Что?

— Вроде бы человек внизу мелькнул. Руками махал.

— X… с ним. Своя шкура дороже.

Обтекая склоны и ущелья хребта, «МИ-8» нашел перевал пониже и перелетел на другую сторону гор. Еще полчаса лету в бешеном темпе, и вот оно — восточное побережье Камчатки.

— Пограничники обязательно засекут, — сказал светловолосый. — Только нам сейчас плевать. Уже не догонят.

Под лопастями засеребрились холодные воды Берингова моря. Истребители-перехватчики, поднятые по тревоге, взлетели с аэродрома в Питере слишком поздно. Тройка острокрылых машин на сверхзвуковой поглотила пространство от города до погранзаставы, откуда пришло сообщение о «МИ-8», нарушившем границу СССР. Круто развернувшись, она ушла вдогонку за беглецами.

— Вижу их, — сообщил командир головного экипажа. — От меня в пятидесяти километрах. Дальнейшие указания?

— Атакуйте, — приказали из Питера.

— Около них крутится корабль ВМС США, — уточнил летчик. — И PC-135 в воздухе. На локаторе характерные отметки. Похоже, истребители на подходе. Приказ остается в силе?

В Питере надолго замолчали. Международные осложнения, ноты, общественное мнение… Нейтральные воды — не своя территория.

— Возвращайтесь на базу, — прозвучало наконец в шлемофонах. — Чтоб этим сукам…

«МИ-8», истратив последние капли горючего, лег брюхом на воду. Из открывшейся дверцы кабины выбросили желтый спасательный плот. От корабля к беглецам ринулся катер со звездчатым флагом на корме.

— Просим политического убежища, — заорал светловолосый. — Мы свои… ваши. Мы военные! — И замахал папкой с документами.

Подобрав лейтенантов, военный корабль сразу направился в сторону Аляски, на базу ВМС США Датч-Харбор. Подоспевшие «Фантомы», демонстративно продефилировав вдоль границы, устремились туда же. В открытом море, пуская пузыри, медленно тонул «МИ-8».

Когда позади остались допросы, проверки на детекторе лжи, когда поутихла шумиха в западной прессе, в одном из кабинетов в Лэнгли собрались на совет несколько важных персон, высокий чин которых угадывался только по дорогим штатским костюмам и той вальяжности, с которой они себя вели.

— Итак, что мы имеем, господа? — не спросил, а скорее приказал один, сидящий во главе стола.

— Документы особой важности не представляют, сэр, — подтянутый, коротко стриженный джентльмен раскрыл папку. — Расположение пунктов слежения за боеголовками, расписание боевых работ на ближайшие месяцы, численность личного состава части, фамилии офицеров. Эти данные у нас есть от источника в Калчах. Он подтверждает искренность наших новых друзей.

— Мотивы побега?

— Вначале они делали упор на нежелание жить в условиях тоталитарного строя, — включился в разговор седовласый морщинистый американец. — Но когда им ввели спецпрепарат, выяснилось совсем другое, сэр.

— Желание заработать на документах?

— Не совсем. Они боятся.

— Чего?

— Что их убьют. Один из них рассказал о человеке, который пытал его и угрожал выжечь глаза, если они не найдут в тайге доставленный боеголовкой некий груз.

— Характер груза?

— Они не знают, сэр. Похоже, их использовали вслепую.

— Груз в боеголовке, а, Гарднер? — заинтересовался хозяин кабинета. — Это что-то новое, не в духе КГБ. Подпольная мафия? Наркотики?

— Маловероятно, сэр. Даже для героина боеголовка — дорогой транспорт. И воспользоваться им мог только очень могущественный человек.

— Груз они так и не нашли?

— Нет, сэр. Боеголовка по неизвестной причине отклонилась от траектории. Ее ищут до сих пор.

— Это очень интересно, — сказал хозяин кабинета. — Не попадает под наше ведомство, но все же… Задействуйте своих людей на Камчатке и в Казахстане, Гарднер. Пусть составят отчет о всех событиях, происшедших за последнее время в этих точках.

— Что будем делать с перебежчиками? Они просят подданство США. А один из них настаивает на пластической операции. Может быть, проще «зачистить», сэр?

Хозяин кабинета задумался, закурил «Кэмэл».

— Не надо. Выполните их просьбу. Лояльное отношение к ним пойдет на пользу нашим потенциальным союзникам на той стороне. В прессу сообщите самый минимум.

— Да, сэр.




Владелец хлопковых полей проигрывал редко. Выслушав отчет Вартана, он помедлил минуту, справляясь с нахлынувшим гневом.

— Если мы и разыщем этих шакалов, то очень нескоро. Спишите груз в убыток. Займитесь текущими делами, но поиски ни в коем случае не прекращать.

— Да, Хозяин.

В начале восьмидесятых кресло под владельцами хлопковых полей закачалось. Ушел в небытие косноязычный покровитель, унося с собой в могилу маршальское звание и полный набор звезд на старческой груди. Пришедший следом за ним был крут, суров и подозрителен. Выходов у Хозяина на него не было, и, ожидая худшего, он начал подготовку к отступлению. Деньги — свои и государственные — были переведены на кодированные счета в нескольких странах. В Иране была закуплена недвижимость, налажены новые и укреплены старые связи. И когда из Москвы вылетела следственная группа во главе с получившим широчайшие полномочия «важняком» Гадаяном, в особняке Хозяина на озере Балхаш произошел взрыв. Пожар уничтожил все — особняк, зинданы, большую часть приближенных. Когда идентифицировали трупы, то среди них нашли и обгоревшее тело Хозяина. Экспертиза, зубные мосты — все подтверждало, что всесильный хозяин хлопковой республики ушел в небытие.

— Смылся, — убежденно сказал Гадаян. — Отрубил хвосты и слинял. Точно говорю. Я их повадки знаю.

Он был прав. Именно в это время в Мешхеде в особняке-крепости и появился новый владелец.

К переменам в своей жизни Хозяин отнесся философски. Аллах дал — Аллах взял. Средств было достаточно, чтобы жить в роскоши, а есть деньги — будет все остальное. Кроме одного — власти. Чтобы иметь власть, нужны не просто деньги, а очень большие деньги. Сознание того, что теперь он не может мановением пальца возносить человеческий материал к небесам или превращать в прах, постоянно мучило Хозяина. И, понимая, что такие возможности ему может дать только груз с галлием, он с новой энергией начал поиски пропавшего сокровища.

«Время слизало ступени старых дворцов». Следы отступников, сопляков, дерзнувших сразиться с самим владыкой, казалось, растаяли бесследно. Обращаться в Лэнгли к своему «американцу» он не стал — рискованно. Раскусят перебежчиков, и тогда на грузе можно будет действительно поставить крест. Хозяин решил обойтись своими силами. Переезжая из страны в страну возможного нахождения лейтенантов, агенты тщательно «сеяли» русскоязычное население, заводили знакомства с главарями общин, лидерами эмигрировавшей интеллигенции. Особое внимание аналитический отдел решил обратить на Канаду. Всякого русского тянет к березкам, и хочется хоть иногда услышать знакомое «здравствуй» вместо чужеземного «хай».

В один из слякотных дней чужой иранской зимы в кабинет Хозяина вбежал Вартан:

— Хозяин! Их нашли. В Канаде. Досон-Крик.

У Хозяина задергалась щека. Он с трудом овладел собой.

— Это очень хорошо, Вартан. Пошлите к ним специалистов. Они должны сказать. Любые средства — деньги, пытки, все, что угодно. Я должен знать, что с грузом.

— Да, Хозяин.

* * *


Если человек проживает в небольшом городке Досон-Крик, что в западной Канаде, то ему нельзя нажираться виски до потери памяти. Иначе он рискует промахнуться мимо своего дома и умереть (Виверра:???) по пятьдесят шестой северной параллели и через каких-нибудь семь с половиной тысяч километров, одним махом миновав Англию, Швецию и что-то там еще из Западной Европы, очутиться на площади, где мрачная фигура вождя взирает поверх скопища машин на рекламу «Лук-Ойла». И какая-нибудь сварливая дамочка, выискивающая шмотки подешевле, запросто может сказать ему на чистом русском:

— У, нажрался, скотина. И где они только на это пойло деньги берут?

Джон Ландуэй нажрался в тот вечер именно до такого состояния. Ощупывая руками стены, а ногами ступени, он со скоростью лунохода выбрался из бара и, выделывая кренделя, поплелся по улице прямохонько в направлении Чернявинска. Наверное, он вскоре точно услышал бы язвительное замечание российской бабенции, если бы у самого дома ему не преградили путь два дюжих полицейских.

— Ой мороз, моро-оз, — запел Джон в качестве приветствия блюстителям порядка, но на тех классика русского народного творчества не произвела впечатления. Подхватив его под руки, копы запихнули беднягу в патрульную машину. «Форд» быстро набрал скорость, выехал из Досон-Крик и помчался в сгущающуюся темноту.

Очнулся Джон часа через два оттого, что кто-то, закатав ему рукав, всадил в локтевой сгиб шприц. Через пять минут хмель улетучился, как туман от ветра, и Джон открыл совершенно трезвые глаза.

— Очухался, — сказал кто-то рядом. — Славненько. На ноги его.

Джона подняли, толкнули к стенке, и он почувствовал на запястьях холодные змейки защелкнутых наручников.

Джона потрясло до глубины души даже не место, куда его привезли — заваленный полусгнившей соломой тускло освещенный сарай. Его пригвоздили к стене глаза человека, стоящего напротив него. Эти глаза, жестокие и холодные, долго снились ему в кошмарных снах.

— Ну, здравствуй, — сказал «лейтенант», изменившийся за двадцать с лишним лет, но такой же собранный и сосредоточенный. — Трудновато тебя узнать. Обрюзг, полысел. Где волосешки-то светлые? Что молчишь? Не рад встрече?

Джону захотелось немедленно умереть. Если бы у него был сейчас в руках пистолет или пузырек с ядом, он бы наверняка так и сделал.

— Сейчас ты спокойно, подробно, с мельчайшими деталями расскажешь о том, у кого, где и в каком месте находится груз. Ты понимаешь, о чем я говорю?

— Понимаю, — пролепетал Джон. — Груз.

И, дернувшись, закричал:

— Но ведь мы его так и не нашли! Мы забрали только документы. Угнали вертолет. Мы не видели груза.

Лейтенант усмехнулся:

— Судя по тому, как ты живешь, я бы мог тебе поверить. Но понимаешь, незадача — все исчезло из боеголовки как раз после вашего драпа. Как ты можешь это объяснить?

— Я не знаю.

— И я не знаю, — сказал «лейтенант». — Но хочу знать. А поэтому — приступай, Лина.

В поле зрения появился старый обшарпанный стол. В сарай вошла миловидная приятная женщина, положила на стол чемоданчик, раскрыла его. Увидев внутри металлический блеск хирургических инструментов, Джон упал на колени и забился в истерике.

Он жил почти до рассвета, то проваливаясь от адской боли в беспамятство, то воскресая от введенных препаратов. Он рассказал все, что знал — где и под чьим именем живет второй беглец, по какой причине они покинули часть. Все, кроме главного — где груз и что с ним. Не рассказал потому, что не знал об этом ничего.

К утру он стал заговариваться, и «лейтенант» закуривая, сказал женщине:

— Хватит, Лина. Он пуст. Вколи ему что-нибудь покрепче — я хочу, чтобы перед смертью он понял, что я всегда выполняю свои обещания.

«Лейтенант» подошел к тому, что осталось от человека и, наклонившись над ним, произнес:

— Я говорил о том, что выжгу тебе глаза? Говорил. А ты, глупый, не верил. Зря.

И поднес окурок к лицу Джона.

Забросав мертвое тело соломой, они вышли к «форду».

— А теперь — за вторым.

Через неделю «лейтенант» прибыл в Мешхед.

— Они не брали груза, Хозяин. Это совершенно точно. Лина сделала все как надо. Это не их рук дело.

— Что удалось выяснить?

— В материалах допроса есть один любопытный момент. Когда эти двое пересекали тайгу, им показалось, что внизу кто-то пытался привлечь их внимание. Какой-то человек махал им рукой.

— Кто он?

— Этого пока не удалось выяснить. Но важно следующее — в 1973 году, весной, в части велись поиски пропавшего солдата. В итоге его нашли.

— Интересно. Поднимите архивы того времени. Опросите возможно большее число людей, служивших тогда в части. Проработайте этот вариант.

— Да, Хозяин.

Ищейка почуяла след. Дурманящий запах близкой добычи витал в воздухе. Это чувство было хорошо знакомо Хозяину. Сродни ему блуждание по густому лесу. Ложные тропинки, болотца, поляны. Поворот на широкую, казалось бы, верную дорогу и — неожиданный тупик. А главное — нет уверенности в том, что выбранный путь правилен. Но вдруг в траве появляется неприметная тропинка, ведущая черт знает куда — в самую глушь. Сердце под серой шкурой вздрагивает, и лапы сами ускоряют бег. Минута, другая, и вот она — желанная цель. Интуиция, везение, удача? Нет, древний инстинкт хищника.

Понадобился всего год, чтобы «вычислить» неизвестного солдата. Не скрывая удовольствия от проделанной работы, «лейтенант» протянул Хозяину лист бумаги с данными на Владимира:

— Подвели к нему «Светлую». В одно из посещений она сделала обыск в квартире объекта. В ящике стола была обнаружена карта Камчатки и фальшивый паспорт на фамилию Арбатова.

— Похоже, что он собирается навестить край земли снова?

— Да, Хозяин. И под вымышленным именем. А это само за себя говорит о целях объекта. Брать его в разработку, как тех двоих?

Хозяин смотрел на фотографию высокого, немного угрюмого мужчины лет сорока с небольшим, и испытывал такое ощущение, будто держал в руках редкую фарфоровую вазу. Неловкое движение — и бесценное произведение искусства превращается в груду хлама для мусорной кучи. Этот, угрюмый — единственный хранитель тайны.

— Нет, — не отрывая взгляда от фотографии сказал Хозяин. — С его головы не упадет ни один волос. Ты будешь охранять и беречь его сильнее собственной жизни. Когда он двинется на поиски груза — а это будет скоро — сопровождай его. Придумай что-нибудь, какую-нибудь легенду. Геологи, например. И только когда ты своими глазами увидишь контейнеры — он твой.

— Да, Хозяин.

«Лейтенант» ушел, а Хозяин долго рассматривал фотографию, будто старался увидеть на глянцевой поверхности тайные знаки, рассказывающие судьбу как неизвестного ему человека, так и его самого.




Глава 10

ЗАЯЦ, ТЫ МЕНЯ СЛЫШИШЬ?


— Есть, дядя Вова, — со вздохом повторил Дима, — как раз насчет стратегической он не врет. Где-то возле Калчей она прячется. А насчет сейсмической зоны — не знаю, наверное, придумали какую-то хитрость, чтобы шахта не обрушилась.

— Нашим вождям с бугра виднее, — сказал Владимир, не спуская глаз с вертолетчика: еще выкинет какую-нибудь пакость. — Так как же это получилось, что какой-то засранец сумел распорядиться такой силой? Насколько я понимаю, все коды для запуска в чемоданчике у набольшего?

Вертолет то петлял, то взмывал над сопками, почти касаясь их облезлых, обманчиво мягких вершин.

— Ты поосторожнее! — гаркнул Дима на летуна после особенно крутого виража. — Не дрова везешь. Грохнемся — так все вместе, соображаешь?

— Соображаю, — мрачно изрек вертолетчик, — только выше нельзя. Над Калчами боевые вертушки патрулируют. Заметят — собьют, и мяукнуть не успеем. Мы ведь без «свой — чужой» идем.

— Почему? — насторожился Владимир.

— У бугая своего спроси, — огрызнулся летун, — зачем он маяк грохнул.

Дима растерянно ткнул сапогом вывороченный с корнем блочок.

— Я думал, это рация, дядя Вова. Хотел, чтоб не засекли.

— Ладно, — махнул рукой Владимир, — черт с ним, с маяком. Но, значит, радиостанция работает?

— Вот она.

— Включи на прием.

Летчик щелкнул тумблером, и в кабину ворвалась разноголосица радиопереговоров.

«…можно болтаться, как говно в проруби? Я тебе, или нет, мудила, говорю — взлетай! У нас горючка на исходе.

— Не п…ди! У меня машина не готова. Ерепенится тут один.

— Так кончай его!

— А кто вертушку поднимет? Я, что ли?

— Тогда дай ему по рогам. Или яйца дверью прижми. Сразу жизнь поймет».

Владимир выключил рацию.

— Это они, — не дожидаясь вопроса, пояснил вертолетчик. — ПОшники то есть. Заставляют наших вертолеты на патрулирование поднимать. Ребята, понятно, не хотят… Но вы же слышали.

— Н-да, — протянул Владимир. — Если дверью прижмут — полетишь.

Прямо по курсу появился пятнистый склон Шивелуча.

— Обойдешь вулкан справа, — приказал Владимир. — Потом через реку — и к Калчевской. На противоположную сторону. Если нас и заметят, то найдут не скоро.

Прижимаясь к лавовому склону, вертолет обогнул вулкан и одним махом оставил позади синюю ленту Камчатки. Калчевская медленно разворачивалась противоположным склоном.

— Ищи площадку.

«КА-50» рыскнул пару раз над тайгой и, ломая кусты, затих на небольшой поляне.

— Отпустите, ребята, а? — тоскливо попросил летчик. — Я ведь не по доброй воле. Финку к горлу приставляли.

— Ладно, иди, — решился Владимир. — Только на одиннадцатом номере. Вертолет мы у тебя отберем.

Он выпустил пару очередей по приборам, и машина умерла.

— Сами-то как выбираться будете? — поинтересовался летчик. — Может, вместе в тайгу дернем? Втроем сподручнее.

— Топай, — распорядился Владимир. — Радуйся жизни.

Оглядываясь, вертолетчик скрылся за деревьями.

— Вроде бы никого нет, — сказал Владимир, оглядывая редкие облачка. — Давай-ка мы с тобой, Диман, проведем рекогносцировку. Знаешь место, откуда можно на «тридцатку», не засвечиваясь, сверху взглянуть?

— Запросто, дядя Вова. Обойдем по подошве Калчевскую и поднимемся по склону. Там вулканчиков — уйма. Спрячемся, никто не заметит.

— Годится, следопыт.

Они двинулись в путь.

— А ты что меня все время дядей Вовой называешь? — полюбопытствовал Владимир.

— А как надо? Владимир Евгеньевич — длинно. Володя… ну, вы же старше меня. Как-то неудобно. Дядя Вова. Острый Коготь. Большой Змей. Быстро и ясно.

— Сам ты змей, — засмеялся Владимир. — Эх, напел я тебе в свое время про Камчатку, теперь жалею.

— Нормально. Мне здесь нравится. Если бы не эти люди… — Дима замолчал.

— Эй, стой! — закричал Владимир, заметив, что Дима тянет из рюкзачка «шоколадку». — Не смей, говорю.

— Есть захотелось, — простодушно сказал Дима.

— Сейчас мы бы с тобой наелись, — сказал Владимир. — Как те, на «четверке». Пластиковая взрывчатка это. Я тем обормотам на стол такую же положил.

— Вы бы мне рассказали про все эти причиндалы, — попросил Дима, кивнув на рюкзак. — А то я опять что-нибудь не так сделаю.

Держась границы тайги, они по спирали все выше поднимались на Калчевский вулкан. Казавшиеся издалека идеальными, склоны сопки на самом деле были изборождены глубокими трещинами и застывшими лавовыми потоками. Из трещин курился прозрачный легкий дымок, изредка из нутра вулкана слышались потрескивания и вздохи.

— Когда я здесь в семьдесят третьем служил, она извергаться начала, — сказал Владимир. — Из кратера огонь, над частью — сумрак от выбросов. Нам на дембель, а мы трясемся — вдруг рванет. Про Кракатау слышал? Это на Яве. Там так гукнуло, что никто не спасся.

— Интересно, — сказал Дима. — Вот бы посмотреть.

Первый вулканчик-паразит высунул свою вершину из-за склона. Калчевская в миниатюре, рыба-прилипала. Они взобрались на его двадцатиметровую спину.

— Вот она, «тридцатка», — сказал Дима.

Владимир достал бинокль.

«Тридцатка» почти не изменилась. Тот же правильный квадрат тайги, огороженный «колючкой». Четыре прямоугольника казарм: авторота, БОПР, строители, батальон связи. Бетонка, разделившая часть на две ровных половины. Магазин, Дворец культуры, офицерский корпус. ДОСы — дома офицерского состава. Все, конечно, подновлено — казармы каменные, ДОСы и вовсе: вместо бараков добротные двухэтажки. Владимиру показалось — спустись сейчас вниз, войди в БОПР, и из кабинета навстречу выйдет капитан Смолин. «Здравствуй, сержант Серебряков!» — «Здравия желаю, товарищ капитан!»

Под сердцем защемило. Нет, вода утекла. Все в прошлом.

— Запоминай, Дима. Возле каждой из казарм находится по три, нет, по четыре человека в военной форме — вдоль каждой стены по одному, вооружены. На бетонке рассредоточены тоже четверо. Пятеро возле клуба. Около склада с боеприпасами — часовой. Один. Понятно — караулка рядом. У ДОСов — тоже военные с оружием. А вдоль «колючки» — чисто!

Владимир оторвался от бинокля.

— Такое впечатление, Дима, что часть действительно подверглась военному нападению. Все под контролем. Жилые здания, казармы — все.

— Как же это возможно? — сказал Дима. — Ведь не какая-нибудь деревня. Часть! В ней не Паша с Федей пастухи живут. Офицеры, солдаты. Неужели не было сопротивления? Да и вообще — это российская земля? Где десантники? Где правительство?

— Вот именно, десантники, — сделал упор Владимир. — Мы еще, помню, смеялись — если нападет кто-нибудь, то нас десантники выручать прилетят. Сами-то раз в год на полигон ходили по три патрона стрельнуть. А гранату я вообще один раз видел. Интеллигенция, белые воротнички, блин.

— Так я и говорю, — не сдавался Дима, — где помощь? У нас что, вооруженные силы упразднили?

— Ты слышал когда-нибудь про захваты заложников? — спросил Владимир. — Когда двадцать террористов держат пятьсот человек, и никто — ни десантники, ни «Альфа» пальцем шевельнуть не могут? Потому что неверный шаг — и полтыщи трупов. Я вот так это все объяснить могу.

— Это не самолет и даже не корабль, — сказал Дима. — Здесь территория. Часть. Калчи, военный аэродром. Что — всех в заложники взяли?

— Тут, пожалуй, пострашнее, Дима! Если вертолетчик не соврал, что командир части палец на красной кнопке держит, то в заложниках даже не «тридцатка», а город. Вашингтон, например. А кому захочется, чтобы этот идиот стратегическую поднял? Вот и весь сказ. Звучит, конечно, как сказка про Змея Горыныча, но я лучшего объяснения придумать не могу.

— Я тоже, — кивнул Дима. — У вас какие предложения будут, дядя Вова?

— Темнеет, — сказал Владимир. — Давай отбой произведем. Утро вечера мудренее. Что-нибудь придумаем.

Вулканчик приятно грел уставшее тело. Над Калчевской повисла яркая звезда, еще выше, рогами кверху, бледно-желтая луна.

«А все-таки хорошо, что я здесь», — подумал, засыпая, Владимир.

Под утро их разбудил грохот. Вскинувшемуся Владимиру со сна показалось, что снова, как много лет назад, заворочалась старушка-Калчевская. Но монотонный, переливчато-низкий гул исходил не от сопки. Он надвигался откуда-то из-за верхушки вулканчика, на склоне которого они лежали, и был явно искусственного происхождения. Схватив автомат, Владимир вскарабкался на вершину.

Прямо на них шли четыре вертолета. Впереди, хищно наклонив узкие морды, вынюхивали следы два «КА-50». В отдалении летел еще один пятнистый «крокодил», и последним — темно-серый «МИ-8».

Рядом с Владимиром клацнул затвор «Калашникова».

— Летун, погань, — выругался сквозь зубы Дима. — Продал. Надо было его кончать, дядя Вова. Хана теперь нам.

— Не торопись помирать, Дима, успеешь. Может, они не про нашу душу…

Но вертолеты явно кого-то искали. Теперь они образовали полукольцо, в центре которого был вулканчик. «КА-50» проскочили над их головами, и Владимир подумал было — пронесло. Но машины, поднявшись выше вдоль склона Калчевской, развернулись, и стало ясно — ищут их.

Владимира с Димой заметили. Пулеметная очередь из-под крыла одного из «КА-50» разворотила перлитовую жилу недалеко от подошвы вулканчика. Забежав на противоположную сторону, они приготовились к бою.

Воевать с «КА-50» без крупнокалиберного пулемета — дохлый номер. Это Владимир понял сразу. Длинные очереди Диминого «Калашникова» достигали цели — были видны даже искры на бронированном брюхе машины от попаданий. Но, похоже, вертолетам это было как слону комариный укус. Приближаясь к вулканчику, обе вертушки открыли ураганный огонь. Под крылом одного из них вспыхнул клубок пламени, и ракета, оставив дымный след, воткнулась в склон. Над головой засвистели осколки камней.

— Отходим, Димка! — закричал Владимир.

Они, петляя, бросились вниз. Теперь стреляли со всех вертолетов сразу. Крупнокалиберные пули щербили лаву в десятке метров за их спиной.

Бежать вниз еще труднее, чем подниматься вверх. Пару раз Владимир грохнулся так, что потерял ориентацию — где ноги, где голова, но автомат и рюкзачок из рук не выпустил. Еще пятьсот метров бешеной гонки — волки гонят оленя, — и он почувствовал, что на смену страху приходит такая чудовищная усталость, что наплевать: убьют — не убьют, лишь бы остановиться и вогнать побольше воздуха в свистящие легкие.

— Стой, Дима! — прохрипел Владимир. — Не уйти. Бей их, сволочей, пока патроны есть. Умирать, так с музыкой.

Они остановились и, уже не пригибаясь, стали отчаянно палить по приближающимся вертушкам. Ближайший вертолет вдруг метнулся в сторону, закачался, как от порыва ветра, и по косой стал падать на склон Калчевской. Из его кабины появились языки пламени. Набирая скорость, он врезался в склон, подпрыгнул как мячик и, ломая лопасти, покатился вниз.

— Вот так! — закричал Дима. — Кушайте, господа-товарищи!..

Владимир отбросил бесполезный автомат — кончились патроны. Дима выпустил еще несколько очередей и в бессильной ярости грохнул «Калашникова» о камень.

— Ничего, — сказал он зло, — зато рассчитался.

Пули по-прежнему стучали вокруг них. Не удаляясь, но и не приближаясь.

— Что это они? — сказал Владимир. — Игру с нами затеяли?

И вдруг догадался — их хотят взять живыми! Гонят вниз по склону, к «тридцатке», где уже ожидает засада. Но зачем? Ценой сбитой машины взять двух малозначащих людишек?

«Я им нужен, — понял Владимир. — Снова я — бесценная личность, из-за которой гибнут люди и падают вертолеты. Снова — галлий!»

Он засмеялся, и Дима поглядел на него, как на сумасшедшего.

— Не бойся их, Диман! — прокричал, перекрывая грохот выстрелов Владимир. — Все это лажа. Они нас не тронут. Пошли вниз, познакомимся с остальными. Только давай я первым. Насчет тебя у них инструкций, я думаю, нет.

Владимир показал ближайшему «КА-50» кукиш и направился к «тридцатке». Выстрелы тотчас смолкли. Нащупывая за поясом гранату, Владимир проинструктировав Диму:

— Сейчас нам навстречу выйдут гости. Не дергайся. Как брошу гранату — падай и сразу в чащу. Я за тобой следом. Их может быть много, но все равно за меня не беспокойся. Я им позарез нужен живым. Если не получится и меня все же грохнет какой-нибудь шизоид — уходи к реке. Переправишься на другой берег и переждешь смутное время. Понял?

— Понял, Большой Змей.

«Встречающих» было человек десять. Шли, как вертолеты — полукольцом, явно стараясь окружить Владимира с Димой. Вертушки, сделав свое дело, убрались прочь.

— Ну что, перекипел? — спросил Владимир. — Метров триста пробежать в темпе сможешь?

— А як же!

Они сблизились с цепью, и когда стали различимы потные, злые лица, резко рванули к крайнему вояке. Видно было, что солдатик растерялся. Хоть и не вооружены, а черт их знает! И стрелять, блин, нельзя!

— Эй, стой! — заорал он тоненьким голосом и, подняв автомат, стал палить вверх.

Боеприпас «Калашникова» при стрельбе в автоматическом режиме заканчивается за семь секунд. Отшвырнув пустой рожок, солдат полез в подсумок за резервным. Дима на бегу схватил увесистый обломок породы и швырнул в автоматчика. Тот жалобно пискнул, отскочил в сторону и, поскользнувшись, шмякнулся на камни. Владимир оглянулся. Преследователи пыхтели метрах в ста за их спиной.

Пора! Он сорвал с гранаты кольцо, выждал пару секунд и швырнул ее в них.

Граната взорвалась на удивление тихо — будто лопнул детский шарик. Увлекая за собой Диму, Владимир бросился на камни. Крики, стрельба, но ни осколков, ни рикошета. Владимир приподнял голову. Там, где были преследователи, быстро пухло плотное клубящееся облако цвета молодой зелени. Слабый ветерок косматил его и медленно относил в противоположную от них сторону. Звуки выстрелов и голоса быстро стихли.

— Газовая, — сказал Дима. — Точно, газовая. Хлорбензолизопрен… в общем, им хватит по это самое.

Едва удерживаясь на подгибающихся ногах, они побрели к близкой кромке тайги.

— Если будем и дальше топать в этом направлении, то через час выйдем на стрельбище. Нам туда надо?

— По-моему, нет, — сказал Дима. — Нам надо найти знающего человечка — чтобы все мог рассказать: кто на стороне взбесившегося генерала, кто против, как шахта охраняется и где заложники. Узнаем — и тогда будем думать, как нам поступить, чтобы не было больно за бесцельно прожитые годы.

— Ого! — удивился Владимир. — Высоким штилем заговорил! А я-то думал, что сейчас Островский вроде мамонта.

— У нас на «четверке» полно старых учебников и книжек, — объяснил Дима. — «Война и мир», «Молодая гвардия», «Железный поток».

— Почитываете? — с уважением спросил Владимир.

— Нет, — простодушно сказал Дима. — Когда сигареты кончаются, мы в них махру крутим. Ну и это… до ветра.

— Понятно, — усмехнулся Владимир.

Они вошли в прохладу редких деревьев. Дима сорвал листок, пожевал и выплюнул.

— Поесть бы.

Владимир пошарил в рюкзачке.

— Сняты мы с довольствия. Одни железки. «Шоколадка» осталась, да и та несъедобная. Надо бы нам в какой-нибудь ДОС заглянуть, может, накормит кто.

— А давайте в магазин?

— Около входа охрана.

— А мы с другой стороны. Там тайга вплотную, и черный ход есть. Через него продавщица по ночам офицерам водку выносит. Когда у нас в учебке ремонт был, мы на втором этаже над магазином жили. Я дежурил и видел.

— Замок?

— Ха! Гвоздем открыть можно.

Голод подгонял, и они ускорили шаг. Когда в просветах между деревьями замаячила белая стена магазина, Дима решительно сказал:

— Вот тут уж я сам. Вы меня прикрывайте… шоколадкой. Я быстро.

Он осторожно приблизился к маленькой, обитой ржавой жестью двери черного хода и, повозившись с минуту, исчез внутри.

Сквозь кусты шиповника была хорошо видна казарма автороты, громоздко навалившаяся на серый бетонный плац. Сколько ни вглядывался Владимир в темные пыльные окна, так и не смог заметить ни малейшего движения. Тогда он достал бинокль. Спальный отсек — никого. Одни двухъярусные кровати с разбросанными как попало одеялами и подушками. Два окна, забранные решетками — похоже, каптерка. Тоже пусто. Оружейная комната — что-то белеется в темноте. Владимир добавил увеличение и вздрогнул. Прямо на него смотрел коротко остриженный солдат, явно первогодок. Хмурое лицо, опущенные плечи. И фингал под глазом. Рядом с солдатиком появился еще один. Этот вроде «старик» — волосы подлиннее, усики. И тоже с синяком. Похоже, в оружейке заперли личный состав роты. Понятно, самое надежное место. Автоматы с боеприпасами, конечно, изъяли, а солдатиков заперли, предварительно поучив уму-разуму. Вот бы кого расспросить. Бесполезно, без оружия их оттуда не достанешь. Решетки к тому же. И охрана вокруг казармы автороты и стоящей через плац БОПР.

От казармы донеслись голоса. Владимир переместил бинокль и увидел, как на плац вытолкнули двух рядовых со связанными за спиной руками. Один из автоматчиков ткнул крайнего. Медленно переставляя ноги, тот побрел к деревьям.

— Стой! — долетела до Владимира команда автоматчика.

Солдат остановился. В бинокль хорошо было видно, как изменилось его лицо — понурое и беспомощное, оно враз сделалось злым и презрительным. Он повернулся к автоматчику и смачно харкнул тому в лицо.

Ударила очередь. Из спины солдата плеснула струя крови, и он повалился на землю. С плаца донеслись выстрелы — убили второго.

От магазина, пригибаясь, уже бежал Дима. Увидев Владимира, он облегченно вздохнул:

— Я думал, это вас.

Владимир протянул ему бинокль:

— Посмотри.

Дима долго разглядывал плац:

— За что их?

— Отказ сотрудничать или демонстрация своих намерений — одно из двух. Надо же тем, кто обложил часть, подкреплять свои требования.

Дима бросил на землю холщовую сумку.

— Тут печенье и консервы, больше ничего нет, все выгребли. Вы ешьте, а мне что-то расхотелось.

— Перестань, Дима, — сказал Владимир. — Неизвестно, что нам еще предстоит. Если хочешь не только созерцать, но и действовать, тогда ешь.

Печенье было трехгодичной давности, твердое, как камень.

— Ну вот, — сказал Владимир, — а теперь…

— Опять, — прошептал Дима, — откуда они пронюхали?

С плаца к магазину бежали люди в военной форме. Несколько человек скрылись за зданием, направляясь, видимо, к центральному входу. Остальные цепью рассыпались за магазином. Владимиру были хорошо видны стриженые могучие затылки.

— Ты в магазине не очень шумел? — спросил Владимир. — В окна не высовывался?

— Что вы, дядя Вова! На карачках под витринами, как мышь.

— Не нравится мне все это, — сказал Владимир, наблюдая, как трое автоматчиков заскочили в дверь черного хода. — Будто кто-то яблочко по волшебному блюдечку катает, и мы для него как на ладони. Сначала у вулканчика нас засекли, теперь здесь. Тебе это странным не кажется?

— Здесь — да, нас никто не видел. А у вулкана — летун настучал.

— Очень уж точно на нас вышли, — с сомнением покачал головой Владимир. — Мало ли куда мы могли уйти. А вертолеты точно к вулкану летели. Пометил кто-то нас, Дима, это как пить дать. Только вот чем?

Из магазина донесся приглушаемый стенами грохот — поиски велись с нарастающей интенсивностью.

— Скоро они очухаются, — сказал Владимир, — и поймут, что нас там нет. Давай ноги уносить. Здесь оставаться опасно.

— Куда? Я думаю, надо…

— Тихо! — перебил Владимир и, наклонившись, зашептал на ухо Диме: — Коль пошла такая пьянка, никаких конкретных привязок к местности, никаких имен и уточнений. Просто укажи пальцем, если отсюда видно.

Дима приподнялся и ткнул рукой в один из ДОСов.

— Ага, — сказал Владимир, — логично. В казарму — это логично. В гущу событий, так сказать, общаться с народом. БОПР сгодится. Там ребята толковые.

И, бросив последний взгляд на магазин, они побежали в противоположную от батареи сторону.

Перед ДОСом номер пять прохаживались с «Калашниковыми» наперевес два скучающих амбала в камуфляже. Понятно — для перепуганного гражданского населения больше и не требовалось. Очередь по окнам, команда «Из дома не выходить!» — и никто носа не высунет.

— Я — в окно, — сказал Дима, — потом вам рукой махну, если все чисто.

— Попробуй в крайнее, чтобы это здание видно было. — Владимир указал на казарму БОПР.

Димка понимающе моргнул и исчез за деревьями.

Амбалы, сойдясь посередине здания ДОСа, присели на скамеечку и закурили. Владимир увидел, как из-за стены кустарников появился Дима, подбежал с противоположной стороны к угловому окну и, подпрыгнув, ухватился за подоконник. В бинокль ему было видно, как он, просунув руку в открытую форточку, пытается открыть окно с внутренней стороны.

«Что же ты так долго?» — занервничал Владимир.

Амбалы перекурили и неторопливо зашагали к разным концам ДОСа.

Створки распахнулись — похоже, неожиданно для Димы, потому что он, отшатнувшись, оказался на земле. Из окна появилась чья-то голова. Человек что-то сказал Диме, тот ответил и, получив, видимо, разрешение, снова полез на подоконник. Через пару минут он высунулся и замахал рукой. Пригнувшись, Владимир побежал к зданию. Из окна к нему протянулись две пары рук. Спрыгнув с подоконника, он увидел перед собой Диму и стоящую рядом с ним миниатюрную черноволосую женщину в джинсах.

— Здравствуйте, хозяева, — сказал он, переводя дух. — Не обессудьте за вторжение. В нашем положении без приглашения и через окно как-то сподручнее. В следующий раз мы уж по-человечески, на чаёк с тортиком.

Женщина молча глядела на него, и Владимир смутился. Расшаркался тут… Небритый, всклокоченный, и воняет, наверное, как от бомжа.

— Правда, извините, — сменив тон, повторил он. — Вы и так, наверное, испуганы, а тут еще в окно лезут. Мы не бандиты и не воры.

— Я поняла, — сказала женщина, — иначе бы ваш друг был далеко отсюда.

Она взяла с подоконника огромный тесак для рубки мяса и спрятала в стол.

— Прошу в комнату.

Она повела их по длинному полутемному коридору.

Комната, куда они вошли, явно носила отпечаток индивидуальности. Белый стол посередине причудливых плавно изогнутых форм, кресла из каменной березы с резьбой и подушечками на сиденьях, книги на вращающейся, оригинальной формы, этажерке до самого потолка. И картины — Калчевская во всех видах.

— Рисуете? — вежливо спросил Дима, осторожно опускаясь в указанное хозяйкой кресло.

— Пишу в свободное время, — кивнула женщина.

— И пишете тоже, — восхищенно сказал Дима, оборачиваясь к этажерке. — Это все ваше?

— Мы, собственно, к вам случайно, — перебил Владимир, — извините еще раз за вторжение. Когда тут началось это… — он повертел пальцами, — ушли в тайгу. Думали, все образуется, а получилось наоборот.

— Вы, наверное, голодны, — сказала женщина. — Сейчас я что-нибудь придумаю. Только не обессудьте — из здания нас не выпускают, сидим на подножном корме. Каша вас устроит?

— Если можно.

Женщина пошла на кухню.

— Не возражаете, если мы вам поможем?

Она усмехнулась, поняв их опасения.

— Валяйте. Заодно и познакомимся. Меня зовут Юлия.

«Нет, ты все-таки неисправимый бабник, — убежденно подумал Владимир, следя, как Юля грациозно колдует с посудой. — Стреляли в тебя, отравить хотели, а стоило только увидеть женщину, как сразу в стойку. Интересно, а она замужем?»

— Вы только не съешьте меня раньше каши, — сказала Юлия, посмотрев на Владимира. — Взгляд у вас голодный.

— Не съем, — серьезно сказал Владимир. — Не из тех. Но скажу честно — когда я вижу таких женщин, как вы, на улицах города, то сразу вспоминаю, что я мужчина, а не облако в штанах.

Комплимент не бог весть, но Юлия улыбнулась и как-то помягчела лицом.

— Какого города?

— Я имел в виду «тридцатку».

— Я так и подумала.

Они сметали горячую кашу в пять секунд и принялись за чай.

— Спасибо, хозяйка, — искренне поблагодарил Владимир. — Вы нас спасли. Заплатить за гостеприимство, увы, нечем. Нам пора.

— Не уходите, — вдруг попросила Юля. — Я не боюсь, нет, но… мне одной с ними не справиться.

У нее задрожали губы, и она беззвучно заплакала.

— Кто? — спросил Владимир. — Те двое?

Она кивнула головой.

— Уже два раза приходили. Первый раз, когда мужа забрали, я отбилась кое-как. Вот.

Она закатила рукав блузки и показала синяки на предплечье.

— А вчера вечером снова заявился один из них. Хорошо, что я джинсы надела. Пока со мной боролся, у него… В общем, не получилось. Сказал, что сегодня придет, и если я не соглашусь, то убьет. Я и тесак для него приготовила. Но ведь не справиться же мне!

Она снова заплакала.

— Не стоят они ваших слез, Юля, — мягко сказал Владимир. — Шакалы, животные инстинкты. Трудное детство, папа с мамой алкаши, подвальное воспитание. Мы с Димой что-нибудь придумаем. Постучит — откроете. И повежливее с ним, поласковее. Угостите чаем. Вы, извините, где ночи проводите?

Юлия отвела их в спальню.

Владимир заглянул в платяной шкаф.

— Отлично. Уберите часть одежды, чтобы я в платьях не запутался. И когда сюда с ним войдете, инициативу возьмите на себя. Ну, китель сами расстегните, оружие примите из натруженных рук. И поставьте автомат к этой дверце. — Владимир показал на шкаф. — Мужики это любят — женскую инициативу.

— Да? — сказала Юля, глянув на него с полуулыбкой. — И вы, Володя, тоже?

— Ну… — свернул со скользкой темы Владимир. — Только не переиграйте, пожалуйста. Чуть напуганы, волнение, смущение.

— Я смогу, — пообещала Юля. — Мы, женщины, кошки — хитрые, коварные и вероломные. Я смогу.

Быстро накатывался вечер. Дима задремал, сидя в кресле. Владимир с Юлей перешли на кухню и негромко беседовали о том, о сем.

В двадцать один в дверь громко заколотили. Владимир скользнул в спальню и толкнул спящего Диму:

— Лезь под кровать! И без дела не высовываться.

Плотно прикрыв дверцы, он затаился в шкафу.

Из коридора донеслись приглушенные голоса. Похоже, автоматчик был один. Что-то брякнуло на кухне, раздался Юлин смех. Через десять-пятнадцать минут дверь в спальню открылась.

— Да ты не бойся, — басовито гудел мужской голос. — Перепихнемся пару раз и отвяну. У меня же месяц бабы не было. Соображаешь?

— Соображаю, — раздался голос Юли. — Бедненький, ты бы в первый раз поласковее был, я бы и не ломалась.

— Баба любит ласку, а машина смазку, — захохотал мужик. — А сама-то ласковая?

— Я все умею, — успокоила Юлия. — Останешься доволен. Да погоди ты. Пушку свою убери, ты с ней или со мной трахаться пришел?

Вояка попался веселый — снова захохотал и грохнул железом.

— Убери подальше. Вон к шкафу. Я ее боюсь.

Ствол «Калашникова» царапнул дверцу. Владимир приготовился.

Скрипнули пружины кровати. Послышалось сопение.

Владимир неслышно открыл шкаф, схватил автомат за ствол и шагнул из укрытия.

— Ах ты, неверная, — сказал он, передергивая затвор. — Муж за порог, а ты в постель с любовником?

С кровати вскочил, путаясь в спущенных штанах, вояка. Даже в темноте было видно его перепуганное лицо. Владимир сделал шаг вперед и припечатал мужчинку прикладом по голове.

— Спасибо, — дрожащим от испуга голосом сказала Юля, застегивая халатик.

— Рано благодарить, — ответил Владимир. — Перед домом еще один страдалец. Вскоре должен пожаловать.

Из-под кровати вылез Дима. Вдвоем они привязали бесчувственного любовника к ножке кровати. Отыскав в шкафу тряпку, Владимир забил ему в рот кляп.

— Еще пяток желающих, и я останусь без нижнего белья, — сказала Юля.

Только теперь он разглядел, что это были ее трусики.

В дверь снова застучали.

— С этим так же? — спросила Юля.

— Сделаем проще. Дима, ты со штык-ножом управляться умеешь?

— Учили маленько.

— Как появится на пороге — бей. Двое пленных нам ни к чему.

Владимир на цыпочках подошел к входной двери. Когда стук на секунду затих, он, понизив голос, скороговоркой спросил:

— Ну че, блин, надо?

— Ты там скоро? — прозвучал из-за двери голос. — Мне оставь, а то затрахаешь до смерти.

— Щас.

Владимир щелкнул замком, и на пороге появилась темная фигура второго автоматчика. Из темноты коридора тут же возник Дима и, взмахнув ножом, всадил лезвие по рукоять в горло вошедшего. Амбал черной тенью сполз по двери на пол.

— Ну вот и все, Юля, — сказал Владимир. — Вы остались без ухажеров, а мы добыли оружие. Двойной, как говорится, эффект. Но вам надо уйти. Придет на смену вторая пара, станут искать, перевернут вверх дном весь дом. У вас есть где спрятаться?

— Пока темно я в Калчи уйду, — сказала Юля. — Там у нас друзья. Володя…

Он вопросительно посмотрел на нее. Глаза Юлии блестели в темноте.

— Мне надо с вами поговорить. Дима, побудьте, пожалуйста, на кухне.

Она взяла Владимира за руку и повела его в спальню.

— Хотите, чтобы мы проводили вас до Калчей? — спросил Владимир. — Я понимаю. В тайге темно.

— Хочу, — сказала Юля и, обняв его, прижалась к небритой щеке. — Хочу, чтобы…

Она была жаркая и сладкая. И была похожа на гибкую пантеру — молодую жену майора Гулевича, оставшуюся в тех, семидесятых. Когда она проходила по плацу в магазин за покупками, в БОПР будто раздавалась неслышная команда. Весь личный состав бросался к окнам, выворачивая шеи вслед длинноногой красавице.

— Я сделала все как надо? Тебе понравилось? — спросила Юля. — Я так тебе благодарна. Ты — мужчина, воин.

— Пока темно, тебе надо уходить, Юлечка, — сказал Владимир. — А мы задержимся. Хочу телевизор посмотреть.

— Телепередач все равно нет, — улыбнулась Юля. — Телецентр почти неделю не работает. Впрочем, не моего ума дело, гостите сколько хотите, берите все, что нужно.

Они вернулись на кухню. Юля по-кошачьи мягко вскочила на подоконник и, прощально взмахнув рукой, исчезла в темноте.

— Что она рассказала? — полюбопытствовал Дима. — Что-нибудь важное?

— Тайну открыла, Диман, старинную женскую тайну. Когда-нибудь сам узнаешь.

Владимир взял рюкзачок, и они перешли в комнату, где на тумбочке пепельно поблескивал экраном телевизор.

— Сейчас будем выяснять, Дима, с какого боку мы с тобой помечены.

Владимир включил телевизор. По экрану пошли полосы. Владимир положил рюкзачок рядом с усиками антенны.

— А ну-ка, ну-ка, — и с шепота, все громче стал считать, — один, два, три, четыре…

На счете шесть экран телевизора засверкал разноцветными вспышками. Владимир пошарил в рюкзаке, подумав, извлек радиостанцию и повторил процедуру. Эффект тот же.

— Что это значит? — спросил Дима.

— А это значит, что перед тобой подслушивающее устройство. Многофункциональное, так сказать. Может как рация робить, как сканер и как шпион. Все, о чем мы с тобой говорили за эти дни, известно… кому-то. Поэтому на нас и выходили так точно. Вертолетчик не виноват. Я подозреваю, что и трассер с хитринкой. Прокладывает, подлец, в автоматике маршрут, а где-то в комнате сидит дядя и видит, куда направляются два болвана — большой и маленький. Всё знают — намерения, координаты. Хорошо еще, что я рюкзак в кухонный шкаф запихал.

Владимир вздохнул:

— Ох, Димка, все бабы стервы. Даже та, в трассере. Вот тебе и сенькью.

— Что, правда все? — удивился Дима.

Владимир вспомнил про Юлю.

— Кроме редких исключений. Ты, кстати, в окошко за БОПР посматривал?

— Посматривал, — подтвердил Дима. — Там шмон был. Оцепили двойным кольцом, выгнали всех. Потом убрались.

— Вот видишь? Клюнули на дезу.

Он взял в руки трассер, с сожалением поглядел на зеленоватый экран и, грохнув его об пол, для верности припечатал прикладом «Калашникова».

— А с рацией погодим, — сказал он, задумавшись. — Садись, Дима, за стол. Будем разговоры разговаривать.

Они удобно уселись в кресла. Владимир поставил рацию посреди стола и сказал:

— Заяц, ты меня слышишь?

Он ожидал ответа, но все же вздрогнул, когда из черной коробочки раздался глуховатый голос:

— Вас слышу.

Слышимость была прекрасной. Казалось, невидимый собеседник находится совсем рядом — за черным ночным окном.

— Поговорим, — сказал Владимир. — Нам есть о чем.

— Поговорим.




Глава 11

УВЕРЕН?


После того как на «губе» побывали неудачливые визитеры из столицы, жизнь в санатории «Калчи» и у самого Зобова вроде бы нормализовалась. Особняк отделали еще роскошнее прежнего, а место разбитого «Филипса» занял более крутой «Филипсмэчлайн» — лучший телевизор года. Исполненный значимости, генерал с усмешкой говорил адъютанту:

— Со мной, брат, тягаться мало кто может. Разве что из Москвы псы понаедут. Да и тех купим, все они там твари продажные. А тявкам вроде этих пацанов и вовсе уши поотрываю без разговоров. Как там наши дела?

— Дела-то хорошо, — сказал адъютант, отнюдь не разделявший уверенности шефа. — Но, Виктор Сергеич, вы этих зверенышей плохо знаете. Они на всякую пакость способны. У нас сейчас не государство, а сплошь мафиозный клан. Напоют какой-нибудь шишке, что, мол, стратегическая часть превратилась в, извините, собственность командира, которой он распоряжается, как хочет, сунут на лапу поболе нашего и — комиссия. Очень это может быть.

— Н-да? — озаботился Зобов. — Считаешь? Надо упредить. У меня вот какая идея. Надо нам новое подразделение организовать — что-то вроде собственной службы безопасности и контрразведки. Выбери из офицеров и личного состава особо доверенных и объясни ситуацию — мол, если загремим, то все вместе и с бо-ольшим грохотом. Таких немало наберется. Рыльце-то у многих в пушку. Вон какие коттеджи в Калчах отгрохали. И зарплату им утрой, нет, удвой. Разработай метод поощрений. Выявил неблагонадежного в части, сообщил куда надо — премия. Все равно меньше потеряем, чем тем охламонам платить.

— Сделаем, Виктор Сергеич!

Вскоре в части появилась и быстро переросла даже самый многочисленный батальон связи новая единица — подразделение охраны, офицеры и бойцы которого усиленно жрали, спали и накачивались железом в спортзале. На «тридцатке» все чаще стали вспыхивать драки между «крутыми», как их окрестили, и остальным личным составом. Командиры рот жаловались Зобову:

— Господин генерал, вчера «крутые» из ПО двоих солдат измочалили. Придрались, что те им честь не отдали. А ведь и те и другие — рядовые.

— Ладно вам! — прикрикнул Зобов. — Нашли повод для фискальства. Сами виноваты — могли бы и козырнуть, рука не переломится. Впредь — приветствовать личный состав ПО как военнослужащих офицерского ранга. Не кривите рожи-то, бестолочи! Они не меня — вас стерегут.

Не согласных с политикой командира части офицеров постепенно выжили.

— Вот и славно, — говорил Зобов, подписывая очередной рапорт. — Еще одним мудаком меньше.

К весне следующего года часть превратилась в хорошо охраняемый, беспрекословно подчиненный Зобову объект скорее хозяйственно-финансового, чем военно-оборонительного толка. В свободное от боевых работ время, которого из-за отсутствия таковых было предостаточно, личный состав пахал на строительстве дач, коттеджей и в приусадебных хозяйствах офицеров, зорко охраняемых разъевшимся ПО.

В конце апреля в кабинет к Зобову вбежал встревоженный адъютант:

— Виктор Сергеич! Похоже, серьезные неприятности.

— Чего там? Проверяющий из Хабаровска?

— Комиссия из Москвы. Вылетели сегодня утром. Меньше чем через сутки будут у нас.

— Ну так что? Приготовь достойную встречу, про конвертики с баксами не забудь. Кто во главе-то?

— Генерал-лейтенант Бессонов.

Зобова будто током ударило. Он помрачнел. Бессонов летал на инспекции в те части, где снятие с должности командира было делом решенным.

— Может, пронесет, — сказал он после минуты тягостного молчания. — Документы у нас в порядке. Те, которые для гостей. В части тоже, вроде, все в порядке.

— Не в документах дело, Виктор Сергеич, — вздохнул адъютант. — Они их и смотреть не будут. Тут ФСК, похоже, поработала. И компромата на нас, я чувствую, выше крыши.

— Так, — поставил точку Зобов, — вот оно и пришло, время икс. Пора заметать следы. Всю наличность — за бугор. Акции «Курорт Калчи» продать. В части объявить особое положение. Личный состав ограничить в передвижении. Отпуска отменить, перебьются. В караул на склады оружия, ГСМ, аэродром — своих людей из ПО. Пора им поработать. И в казармы человек по десять. А комиссию все же встреть по-человечески, понял?

— Понял, Виктор Сергеич.

— Иди.

Адъютант топтался на месте.

— Что еще?!

— Виктор Сергеич, а может, лучше покориться судьбе? Так мы можем далеко зайти.

— Покориться судьбе?!

Зобов зверел с каждой секундой.

— Ты что, мать твою, хочешь, чтобы я отдал э-то все? На блюдечке им поднес? Да я глотку перегрызу любому, кто ко мне лапы протянет. Иди и выполняй приказ!

Комиссия прибыла на следующий день. Сухой, выбеленный временем генерал-лейтенант лихо сбежал по лесенке транспортного самолета и в недоумении остановился перед «мерседесом».

— Чья машина? — осведомился он у подполковника — командира подразделения охраны.

— Генерала Зобова, господин генерал-лейтенант.

Бессонов дернулся:

— Какой, к лешему, я тебе господин? Это что еще за обращение?

— Виноват, товарищ генерал-лейтенант.

— Так-то лучше. Нет, брат, извини, мы люди простые и на вон том транспорте доберемся.

Бессонов со свитой направились к машинам сопровождения. Колонна рванула от аэродрома к «тридцатке».

Генерал покосился на камуфляж и погоны водителя, на которых на фоне голубых петлиц красовался щит с двумя, крест-накрест, мечами.

— Это что еще за род войск?

— Подразделение охраны, господин генерал-лейтенант.

Бессонова передернуло.

— Не слышал о таком. Чья инициатива?

— Генерал-майора Зобова.

— Так, — зловеще протянул Бессонов и всю оставшуюся дорогу не проронил ни слова.

Трюк со столом, возлияниями и конвертами не прошел. С аэродрома Бессонов сразу направился в штаб части. Узнав об этом, Зобов немедленно выехал туда же.

Насупя брови, Бессонов сидел за командирским столом и перебирал бумажки. Стараясь повыше поднимать ногу под колыхающимся животом и тянуть носок, Зобов промаршировал в кабинет:

— Здравия желаю, товарищ генерал-лейтенант! Ожидал вас в своей хате, думал, захотите отдохнуть с дороги, подзаправиться маленько. Может, дела на завтра отложим?

— На том свете отдохнем, — сухо сказал Бессонов. — Пока мои счетоводы с твоей «липой» разбираются, я с тобой поговорить хочу. Закрой дверь. Садись. Ну, рассказывай, как до такой жизни дошел?

— До какой, товарищ генерал-лейтенант? У меня все документы в порядке.

— Наплевать на документы. Вся эта хозвозня меня не интересует. Что творится с частью?

— Часть в полном порядке, товарищ генерал-лейтенант, — заявил Зобов. — Проводите боевые хоть сейчас.

— Почему количество офицеров сократилось едва не вдвое? Почему появилось и на какие шиши существует так называемое ПО? Почему личный состав разболтан, в конце концов? Я спрашиваю — отвечать!

За годы, проведенные в должности командира части. Зобов как-то отвык, чтобы на него кричали. Поэтому, как ни старался ответить со смирением и вежливостью, у него получилось плохо.

— Офицеры разбежались потому, что хотят есть, а, не получая по полгода зарплату, им это удается труднее с каждым месяцем. Подразделение охраны создано для того, чтобы защитить часть и принадлежащие ей ценности от посягательств извне. А насчет того, что личный состав разболтан, тут вы, товарищ генерал, неправы. Солдаты трудятся, а не слоняются без дела по казармам в отсутствие боевых работ, каковых в последнее время стало, благодаря нашему бесхребетному правительству, всего ничего, а точнее, один прибавить один — две штуки в полгода.

Бессонов, ожидавший, что припертый, как ему казалось, к стенке Зобов начнет юлить и изворачиваться, изумленно откинулся на спинку кресла.

— Ну и наглец! — проговорил он минуту спустя. — Я таких еще не видывал. Жрешь, пьешь за счет государства, карман ворованным добром набиваешь, и вместо того, чтобы если не покаяться, так хоть «извините» сказать, зубы мне показывать вздумал? Хотел я сначала понять что-то, разобраться, а теперь вижу — херня дело.

Бессонов торжественно встал, проверил пуговицы на кителе — все ли застегнуты — и раздельно произнес:

— Властью, данной мне государством и президентом, я объявляю, что вы, генерал-майор Зобов, арестованы. Немедленно сдайте оружие и следуйте за мной.

Он сказал это и с облегчением подумал: «Слава Богу, еще одно неприятное дело позади. Через сутки снова дома. На пенсию, что ли, попроситься? Надоело».

Зобов сел, закинул ногу на ногу и, вздохнув, закурил сигарету.

— Вы что, не поняли меня? — произнес Бессонов скорее не грозно, как хотел, а удивленно.

— Да понял я вас, генерал, понял. Только никуда я отсюда не поеду. И вас не отпущу.

— Что?! — взревел Бессонов.

Дверь кабинета открылась, и в проеме появился подполковник в сопровождении двух солдат из ПО.

— Ну что там комиссия? — спросил Зобов. — Устроены?

— Так точно, господин генерал! Правда, места не хватило, по двое пришлось.

— Вы там их не обижайте! Чего попросят — выполнять беспрекословно.

— Где члены комиссии?! — заорал Бессонов. — Да я вас…

— Будет вам, генерал, воздух-то сотрясать! Ничего с вашими драгоценными прилипалами не случилось. В Калчах они, на курорте. Под охраной, конечно. Сядьте вы, ей-богу.

Позеленевший от гнева генерал бухнулся в кресло. Зобов достал из сейфа бутылку водки, плеснул треть стакана и пододвинул Бессонову:

— Пейте, не отравлено.

Бессонов негодующе отвернулся. Зобов сжал зубы и, ускоряя шаг, стал ходить по кабинету. Потом внезапно подбежал к столу и, перегнувшись, спросил генерала:

— Так, значит, я плохой, да?

— Ты подлец, — без промедления ответил Бессонов. — По тебе веревка плачет. Нет, сначала трибунал, а потом — веревка.

— А за что?

— А за все. Попрание кодекса чести офицера. Развал части. Самоуправство. Воровство. Превышение полномочий. За пьянку, в конце концов!

Бессонов поперхнулся, закашлялся и, схватив стакан, одним глотком осушил его.

— Попрание… Эх вы! — Зобов покачал головой. — Слушай, генерал, давай начистоту. Ты ведь, я понял, все про меня знаешь? Сорока на ушко принесла?

— Ну, допустим.

— И сколько офицеры получают, да? И какие у них премии? В каких домах они живут вместо засранных ДОСов?

— Все это имеет первоисточником воровство, — упрямо сказал Бессонов. — И началось оно с восьми лодок типа «Казанка» и полевой кухни пять лет назад.

— Ох, вспомнил! — усмехнулся Зобов. — Ну, своровал. А что, другие меньше тянут? В Кара-Кумах на учениях роты участвуют, а в отчетах — общевойсковые массированные наступления. И списывают потом все, что под руку попадет, от торпед до зимних полушубков. Ну, воровал, каюсь. Делал как все, зато курорт выстроил — а это уже, как говорится, что-то!

— Добренький какой! — иронично сказал Бессонов. — Деньги-то с него ты себе в карман кладешь.

— А вот тут неправда ваша, — упер палец в потолок Зобов. — У меня правило — живи сам и давай жить другим. Любой человек — от авторитета до президента — должен этого закона придерживаться. Нарушил — все! Конец правлению. Да вы сами спросите кого угодно — как им сейчас живется? Раньше что солдатня круглый год в столовой жрала? По две ложки сухой картошки. А сейчас? Хотите, в солдатскую столовую свожу?

— Не хочу, — пробурчал Бессонов.

— Вот то-то и оно. Раскричались там у себя на бугре — нарушил! Наворовал! С пониманием подходить надо, объективно.

— Ты, Зобов, даже не в том виноват, что все здесь на свой лад перекроил. Дело в том, что у тебя тут не армия, а курортно-агропромышленный конгломерат. Тебя Родина поставила здесь военные задачи выполнять, а не новую конституцию писать. У тебя же голый финансизм. В армии важна идея, патриотизм.

— Да бросьте вы, генерал, — сморщился Зобов. — Какая, к черту, идея. Семьдесят лет что-то там строили-строили, пыхтели-пыхтели, на восьмом десятке выяснилось — не то. Начали опять что-то строить. Вы в курсе — что именно?

Бессонов промолчал.

— Вот и я не знаю — что. И леплю на свой лад. Может, правильно, может неправильно — время покажет. Но тот факт, что я доволен и люди вокруг меня довольны, убеждает меня, что тактика выбрана верно.

— Утомил ты меня своей болтовней, — сказал Бессонов. — Хитер, лис. Плесни-ка еще мне десять граммов.

Через два часа в кабинет заглянул адъютант и оторопел: на кожаном диване в обнимку сидели Зобов с Бессоновым и вразнобой пели:
		Мы ракетные войска,



		Нам любая цель близка.



		Наши мощные ракеты,



		Наши точные ракеты,



		Безотказные ракеты



		Грозно смотрят в облака.








— Витя! Мне ведь и самому эта херня не по нутру, — пьяно говорил Бессонов. — Я ж весь там. — Он ткнул большим пальцем через плечо. — Меня не разогнуть. Сломать можно, а разогнуть — ни-ни. Но и ты, Витя, не прав. Если я на одном краю, то ты — на другом. Ты — как собственное государство: тут у тебя и гражданское население, и армия, и курорт. А у нас этого не любят. Чечню знаешь? Ах, знаешь. Так вот — что получилось? И с тобой так же будет. Налетят орлы и поклюют.

— А я им корму подброшу, — засмеялся Зобов.

— Нет, Витя, — зашептал Бессонов, им все надо. Установка такая оттуда, — он показал наверх, — от больших людей. Им все надо.

— А я не отдам, — сказал Зобов, — не на того напали.

— Отберут, Витя, — печально улыбнулся генерал. — Пошлют армию, не отмашешься. И будет это все, — Бессонов развел руки, — принадлежать другому.

На следующий день Бессонов улетал. Загнав в самолет всю свою компанию и задержавшись у трапа, сказал Зобову:

— Ну, прощевай, господин генерал. Первый раз у меня такая инспекция вышла. Рапорт я, конечно, представлю по всей форме, а там уж пусть решают, что с тобой делать. Сам-то я перестал понимать, где правда, а где кривда. По армейским законам тебя надо за решетку упрятать, по нынешним бизнесменским медаль дать, а по-человечески — Бог тебе судья.

Транспортник сотряс аэродром ревом мощных двигателей и ушел за Калчевскую.

— Ну что, Виктор Сергеич, пронесло? — спросил адъютант. — Вон как в обнимку в кабинете сидели.

— Водка, — махнул рукой Зобов. — Мало ли что за рюмашкой бывает. Попробовал под рубаху-парня сработать. Где-то наплел, где-то правду сказал. Только время оттянул. Теперь точно знаю — нас в покое не оставят. И следующими гостями будет группа захвата. Потом суд, арест счетов и имущества и — тюрьма. Эх, сыграть, что ли, в последний раз. По крупной.

— Вы про что, Виктор Сергеич?

— Дать шифровку в Москву — отвяжитесь, мол, ребята, а то хуже всем будет — и нам, и вам. Как думаешь, проймет?

— Вряд ли. Столичные дельцы — народ с гонором, привыкли себя пупом земли считать. Не получится, Виктор Сергеич.

— А я попробую, — угрюмо сказал Зобов. — Я хозяин, помещик и, стало быть, самодур. Шлея мне под хвост попала. Я ж не собираюсь всему государству угрожать.

— Они и есть государство.

— Тьфу на тебя! Заладил. Сам знаю, что от Москвы до самых до окраин все оккупировали. С такими и надо пожестче. Нет, я все же попробую. Садись, будем радиограмму сочинять.

В 00.00 по Камчатскому времени с антенного поля аэродрома умчалась в столицу шифрованная радиограмма. Приняв ее, дежурный радист отнес листок бумаги в шифровальную группу. Расставив цифры и буковки в том порядке, как требовалось, шифровальщик выпучил глаза и рванул наверх, в правительственные кабинеты. В солидном военном учреждении разгорелся шухер.

Шифровка гласила:






«В последний год участились попытки давления на командование и офицерский состав в/ч 35252. Не получая какой-либо помощи извне в хозяйственном и финансовом отношении, коллектив части сумел все же найти выход из создавшегося положения, и только благодаря этому было обеспечено существование и боеготовность важнейшего форпоста на Дальнем Востоке. Без преувеличения можно сказать: нас забыли. И вот, когда часть процветает, когда нашли решение многих хозяйственных и военно-технических вопросов, кому-то понадобилось наложить лапу на достояние коллектива в/ч 35252. Участились комиссии, проверки и прямые угрозы в адрес руководства части. Мы решительно заявляем, что никому не позволим прибрать к рукам то, что было нажито тяжелым каждодневным трудом, и дадим отпор всякому посягательству на в/ч 35252. В случае применения в отношении нас силы мы вынуждены будем прибегнуть к оружию.

Командование и офицеры в/ч 35252»





Прочитав радиограмму, начальник Генштаба чуть не проглотил сигарету.

— Это что? Бунт?! Восстание? Он что, спятил, этот Зобов? Соедините меня с ним немедленно!

В особняке у Зобова зазвонил телефон. Он взял трубку.

— Господин генерал, вас Москва, Генштаб.

— Давай ее, матерь нашу.

— Генерал Зобов? — раздался в трубке знакомый голос.

— Так точно, товарищ маршал!

— Я получил от вас странную радиограмму. Что там у вас происходит?

— У нас-то как раз все хорошо. Только вот не нравится это кому-то. Оказывают давление, угрожают. Вы бы разобрались, товарищ маршал.

— Я разберусь. Только вместе с вами. Немедленно вылетайте в Москву. Командование сдадите начальнику штаба.

— Не могу я приехать, — угрюмо и решительно сказал Зобов. — Оставьте нас в покое. Службу как надо несем, сзади не плетемся, вперед не высовываемся. Надежный тыл. Никакой от нас никому головной боли.

— Ну что же, хорошо, — сказал маршал. — Всего доброго.

Следующий звонок был командиру Петропавловск-Камчатского гарнизона.

— Петр Васильевич? Здравствуй, дорогой!

— Здравия желаю, Андрей Петрович!

— К тебе есть дело. Надо, не поднимая большого шума, арестовать и доставить в столицу командира в/ч 35252. Десант пока не бросай. Тихо надо, понял?

— Понял. А можно вопрос? Чем он так провинился?

— Ты его давно знаешь? Что за человек?

— Давненько. Командир как командир. С сумасшедшинкой только. И ворует. Не больше, правда, чем остальные.

— Сумасшедший, говоришь?

— Не так выразился. Оригинальничает много. Хитрый. Принципы где-то в лейтенантском возрасте посеял. В общем, «новый русский» в погонах.

Маршал помолчал.

— Как считаешь, может он, если его прижать хорошенько, выкинуть что-нибудь этакое? Часть, например, поднять?

На том конце провода помолчали.

— Не знаю, товарищ маршал… Но вообще-то и крыса, если ее в углу зажать, смелой становится. Пятьдесят на пятьдесят.

— Ну ладно, бывай. Как операцию закончишь, тут же доложи.

На следующий день в Калчи втянулись с разных сторон восемь человек в гражданской одежде. Они встретились на берегу Камчатки, посовещались и порознь двинулись к части. Эпопея с захватом мятежного генерала продолжалась неделю. Троих «шпиенов» взяли прямо у колючки предусмотрительно выставленные Зобовым посты. Подвергнув пришельцев допросу с пристрастием, выяснили место встречи остальных, и через час все восемь сидели в помещении гауптвахты.

— Замнут они это дело или попрут? — задумчиво расхаживал по штабу Зобов. — Как считаешь?

— Попрут, конечно, — уныло сказал адъютант. — Очень уж одиозная вы личность, Виктор Сергеич. Выбросят десант и повяжут всех. Или пришлют из Москвы спецов и тихо-мирно, извините, вас того… Там есть профессионалы — не чета этим восьмерым. «Альфа», например.

— «Альфе» сюда еще добраться надо. Вот что — позови ко мне подполковника… как его… командира летунов и командира батальона связи.

Вскоре оба стояли в кабинете Зобова.

— Вот что, радиолюбитель, — сказал Зобов командиру батальона связи, — разворачивай часть своих локаторов от побережья на круговой обзор. PC-135 нам теперь не нужны. Будешь просматривать подступы к части. Заметил отметку на экране — сообщаешь летунам. А ты, — обратился Зобов к подполковнику с голубыми петлицами, — немедленно истребитель в воздух и все — слышишь — все летательные аппараты, направляющиеся к Калчам, поворачиваешь назад.

— А если не подчинятся?

Зобов помолчал.

— Вы вообще-то с кем — со мной или с теми? — Он кивнул на запад. — Только честно.

Командир батальона связи, у которого коттедж был «на выходе», кивнул головой:

— С вами, Виктор Сергеич.

— Я тоже, — пробасил подполковник. — Живем мы тут славно, в лишних едоках не нуждаемся. Сбить, что ли, если не подчинится?

— Сбить. Но я думаю, до этого дело не дойдет — повернут.

— Ладно, сделаем.

Первый нарушитель воздушного пространства самостийно возникшего государства Калчидония появился на экране локатора в 12.30 следующего дня. Истребитель немедленно взмыл вверх.

— Вижу противника, — через двадцать минут доложил летчик. — В воздухе «ЛИ-2». Направляется к Калчам.

— Разворачивай его, — приказал подполковник.

— Что-то они не торопятся разворачиваться, — вскоре доложил летчик. — Прут себе помаленьку. Лепечут про горючку, мало, говорят.

Командир летунов мысленно перекрестился и вздохнул:

— Приказываю сбить к едрене фене.

Истребитель кувыркнулся в боевом развороте и всадил «ЛИ-2» в крыло пушечную очередь. Еще одну — в хвост.

— Возвращаюсь на базу, — сообщил летчик. — А эти черти живы, «лашка» горит синим пламенем, они, как муравьи, от нее чешут.

— Ну и ладно, — махнул рукой подполковник.

Убивать ему все же не хотелось. Довольный тем, что все обошлось без крови, он позвонил Зобову:

— Сбили только что самолет, отказавшийся выполнить приказ, господин генерал. Экипаж и пассажиры самолета живы.

— Вот так, — весело сказал Зобов. — Наука впредь. Далеко от Калчей?

— Километров тридцать.

— Говоришь, живые? Дня за три хорошего хода до Калчей могут дойти. И неизвестно, что это за пассажиры. Спецгруппа, точно. Про нашу душу. Давай действуй, командир. Разыщи их и приведи ко мне, поговорим. А если будут оказывать сопротивление, то, — Зобов вздохнул, — вступай в бой и уничтожай. Если враг не сдается — сам знаешь.

Командир в/ч 35252 положил трубку и вышел из штаба. Махнул рукой телохранителям — не нужны — и медленно пошел домой. Встречающиеся на пути офицеры и «крутые» замирали и, козырнув, смотрели на Зобова кто со страхом, кто с восхищением, кто с сожалением и сочувствием, как на человека конченного.

До сих пор все было больше похоже на игру, чем на противостояние командира части и кучки чиновников в Москве. Подумаешь, арестовал комиссию — человек с юмором воспринял бы случившееся как хохму и посмеялся над стариком Бессоновым. Радиограмма — серьезнее, но ее тоже можно рассматривать как попытку привлечь внимание высшего командования к давлению определенной группы людей на часть. Сбитый самолет… Можно что-нибудь наплести про роковую ошибку, случайность и свалить часть вины на летунов. Пока еще не поздно остановиться. Разжалуют, конечно, но под трибунал вряд ли отправят. Откупится, сор из избы выносить не захотят, спустят дело на тормозах. И что? И все. Жизнь, можно сказать, закончена. Будет сидеть остаток лет старичок Зобов на лавочке где-нибудь в Испании перед мраморным бассейном с голубой водой и греть на солнышке свой необъятный живот, который, мать его, растет не по дням, а по часам.

Зобов миновал восточный КПП и, по-прежнему задумчивый, медленно пошел по дороге, ведущей в Калчи. «Крутой» в чине сержанта проводил его взглядом, потом снял трубку. На том конце провода произнесли:

— Штаб. Слушаю.

— Он ушел по дороге к поселку, — ответил сержант. — Наверное, туда.

— Молодец, — одобрил невидимый собеседник. Хорошо службу несешь. Не забуду.

На полдороге Зобов свернул на тропинку, ведущую в тайгу, туда, куда маленьким белым пальцем велел идти безымянный указатель. Метров через триста тропа резко пошла вверх и уперлась в небольшой туннельчик, заканчивающийся бронированной дверью. Зобов поднял руку, чтобы нажать кнопку звонка, но дверь уже медленно отъезжала в сторону. Видеокамеры добросовестно рассказали, что на пороге — хозяин.

Ступени круто повели вниз. Там на освещенной площадке стоял капитан и поправлял китель.

— Здравия желаю, господин генерал!

— Здравствуй, Ефимов, здравствуй. Как дежурство? Что новенького в твоем заведении?

— Отделение в составе капитан Ефимов, сержант Фетисов и ефрейтор Галиуллин заступило на дежурство в 15.00 местного времени. За время дежурства никаких происшествий не произошло.

— Это хорошо, что не произошло, — сказал Зобов. — Ну веди, показывай свою конуру.

Они вошли в маленький лифт. Капитан нажал кнопку, и капсула провалилась вниз. Живот у Зобова подпрыгнул к груди.

— Вот отрастил, — пожаловался Зобов капитану. — Хожу, хожу, а толку никакого. Может, бегать начать?

Ефимов скромно улыбнулся — начальство изволило шутить. Лифт затормозил так же резко, как и начал движение. Зобов и капитан вышли из кабинки. Еще одна бронированная дверь. Винтовая лестница. Дверь.

— Все, что ли? — спросил Зобов, когда капитан закончил крутить огромное колесо и овальной формы толстенный щит медленно вывалился наружу.

— Все, господин генерал, — проходите.

Зобов шагнул в невысокое, длинное помещение. Из-за пластикового стола вскочили и вытянулись в струну два солдата. Из стоящих рядов с компьютером колонок донеслись звуки выстрелов, стоны и загробная музыка.

— В игрушки играете? — сказал Зобов и подошел к компьютеру. С экрана в него целился робот. — Как называется?

— Думм, — испуганно сказал один из солдат.

Офицер исподтишка показал подчиненным кулак.

— Ладно тебе, — сказал Зобов. — Пусть играют. В этой яме с тоски сдохнуть можно. Где тут у тебя главная пусковая?

Ефимов повел генерала в небольшой отсек, где в центре пульта, усеянного рядами кнопок, под оргстеклом лежал ключ, похожий на ключ от английского замка. Зобов сел в кресло. Ефимов включил освещение в шахте. На экране появилось изображение хвостовой части и сопел стратегической ракеты-носителя. Капитан щелкнул тумблером, и камера медленно поехала вниз. Возникли и пропали стабилизаторы «Геркулеса», камера воспроизвела мощную колонку корпуса баллистического исполина и бесконечно долго ехала вдоль него. Наконец корпус стал сужаться и закончился пулевидной головной частью. Камера остановилась. Зобов долго молчал.

— Мощь, а, Ефимов? Спит себе и не ведает, на что способна. А пройдет пара лет, заявится сюда лихая команда с импортными наблюдателями, вытащит этого монстра из норки и разрежет на кусочки. Жалко будет, Ефимов?

Капитан пожал плечами:

— Должность жалко, господин генерал. Не будет этой дуры — упразднят. Работа, в общем, спокойная. Отсидел шесть часов — и домой. Команды на запуск все равно ведь никогда не будет.

— А ты бы хотел? — спросил Зобов. — Есть соблазн на кнопочку нажать? Чтобы р-раз — и пол-США вдребезги.

— Иногда хочется, — признался Ефимов. — Это ведь как ружье в лесу. Дичи нет, так по бутылкам палить начнешь.

— Это верно, — сказал Зобов. — Любой предмет просится использовать его по назначению. Но стратегическая — это не ружье. Нажал на кнопочку, порадовался своей удали, а потом остаток жизни будут по ночам шестипалые младенцы сниться. Старики с облезшей кожей, девушки с лысым черепом. И никуда от них не уйдешь.

— У меня нервы крепкие, господин генерал, — сказал Ефимов. — Если понадобится, я приказ выполню.

— Да? — удивился Зобов. — А вот я, честно скажу, не смог бы. Наплевал бы на все приказы. А ты, значит, герой? Ну что ж…

Зобов крутнулся в кресле к пульту лицом и, отбросив прозрачную пластиковую крышку, защелкал клавиатурой. Засветились экраны мониторов. Из динамиков над головой раздался переливчатый вой сирены. На табло напротив кресла появилась надпись: «Введите кодовую последовательность».

Зобов уступил место капитану:

— Садись. Дальше будешь сам действовать.

— Так я код не знаю, господин генерал.

— Набирай: 2154051276 — «Нарцисс» — 8. Кавычки не забудь.

Ефимов кончил клацать клавиатурой. На мониторе появился вопрос: «Уверен?» и ниже надпись: «Да» — «ENTER», «Нет» — «ESC».

Капитан вопросительно посмотрел на Зобова.

— Жми на «ENTER».

Надпись на табло погасла, вместо нее высветилась новая: «Ключ на старт».

— Ну что ты на меня уставился, — сказал Зобов. — Официальное заявление хочешь? Хорошо: приказываю вам, капитан Ефимов, осуществить подготовку и пуск межконтинентальной баллистической ракеты класса «Геркулес» с вверенной вам пусковой площадки. Действуй.

Мучительная борьба отразилась на лице Ефимова. Двигая пальцами, как во сне, он долго выковыривал из углубления ключ, потом никак не мог попасть им в щель. Когда ему, наконец, это удалось, на табло появилось новое сообщение: «Минутная готовность».

— Ключик повернуть не забудь, — напомнил Зобов. — А потом уже кнопку. Никак не наоборот.

Цифры на экране монитора неумолимо бежали к нулю. По лицу Ефимова заскользили крупные капли пота.

«Нулевая готовность» — выдало табло.

«Уверен?»

Шахта стратегической озарилась слабым белесым светом — наверху отъехала в сторону толстенная металлическая крышка. Вой сирены перешел в непрерывный звуковой сигнал.

— Дави на кнопку, — сказал Зобов, — чего ждешь? Мальчики трехногие в глазах?

Капитан протянул было руку к кнопке «У» на пульте, но в следующую секунду отдернул ее.

— Не буду, — сказал он.

— Почему?

— Не могу.

Сирена продолжала истошно вопить. Зобов подошел к пульту и выдернул ключ. Погасло табло. Потемнели один за одним экраны. Стало тихо. И только на мониторе продолжал висеть немой вопрос: «Уверен?»

— Вот и я не могу, — сказал Зобов, швыряя ключ в углубление. — Хотел бы дать просраться эти мудакам, но — не могу. И ты никогда не нажимай. Кто бы ни приказывал — хоть президент, хоть сам Господь Бог. Иначе потом сгрызешь сам себя. Ну ладно, пошел я. Проводи.

Они стали подниматься по лестнице.

— Господин генерал, можно вопрос?

— Валяй.

— Коды для запуска у президента в чемоданчике хранятся. Как же вы…

— Ну что ты как ребенок, капитан, — в сердцах сказал Зобов. — Какие сейчас на хер секреты. В нашей продажной стране можно купить все, заплатив соответствующую сумму. Не президент же программу полета составляет. Код — это несложно. Вот перенацелить носитель — это действительно проблема. Но если кто-то поставит такую задачу и заплатит достаточно хорошо, я думаю, найдутся умельцы без страха и упрека. Вот так.

Они остановились на верхней площадке.

— Ну ладно, — сказал Зобов. — Бывай, кэп. Неси службу. Наверное, не увидимся больше. Уезжаю.

— На повышение, господин генерал?

— Ага. В Москве жить буду. Будешь мимо «Матросской тишины» пробегать — заскакивай, поболтаем.

Зобов отодвинул большой рычаг-задвижку и с удивлением сказал:

— Что за черт! Не открывается.

Капитан толкнул дверь плечом, поднавалился.

— Заело? — спросил Зобов.

Ефимов обнюхал все стыки, приложил ухо к металлу и сказал обеспокоенно:

— Нет, не заело. Похоже, нас запечатали.




Глава 12

МУТАНТ


Газеты бесплатных объявлений, коих развелось в последние годы великое множество, интересны не только тем, что в них можно найти все — от иголки до шагающего экскаватора. Последние разделы, обычно отводимые редакцией для объявлений интимного свойства, многие читают из праздного любопытства, не собираясь заводить мужа, жену или любовницу. Какие характеры! Какие требования к избранникам!

«Скромная симпатичная шатенка познакомится с молодым, порядочным, внимательным…» Ну что ж, такие водятся в городских джунглях.

«Привлекательная блондинка выйдет замуж за состоятельного, надежного, трудолюбивого, чистоплотного, верного…» Это уже сложнее, но есть и они.

«Ищу молодого, верного, воспитанного, порядочного, трудолюбивого, аккуратного, энергичного, с уважением относящегося к старшим, послушного, элегантного, с высшим образованием, веселого…» И еще десяток требований по высшему разряду.

Отложив газету, зевнув и покрутив пальцем у виска — мол, с ума сошла баба — любопытствующий и не может представить, что такие люди водятся.

Это — адъютанты.

Союз командира и адъютанта — это нечто большее, чем классические взаимоотношения начальника и подчиненного: он сказал, я сделал. Это — любовь, даже если оба они нормальной сексуальной ориентации. Любовь адъютанта — любовь-восхищение, любовь-гордость по поводу всех качеств своего покровителя, даже тех, за которые тому следовало бы надавать по заднице. Любовь командира — покровительственная и многое прощающая — чувство отца к сыну-зелени. Надрался в офицерском клубе и побил стекла? Да будет вам, не смертельно, он еще маленький!

Адъютант Зобова Мещеряков Олег Павлович идеально подходил для своей должности. Артист по натуре и психолог по призванию, он точно чувствовал все нюансы телодвижений генерала, ненавязчиво говоря и делая именно то, что необходимее всего в данный момент. Он знал, когда можно небрежно закурить и присесть на край стола при Зобове, а когда необходимо стоять, вытянувшись в струнку. Иногда он думал о том, что, наверное, в далекие времена какая-нибудь ветвь его предков была дворецкими у вельможной особы, и восхищение начальством и лакейская преданность им приобретены на генном уровне.

Зобов ему нравился — хваткостью и авантюризмом. Такие качества, как хамство и самодурство, он быстро научился «не видеть», что лишний раз подтверждало его класс. Просто адъютант сделает вид, что не заметил, как его любимый командир высморкался на ковер, а адъютант по призванию этого заметить не сумеет.

С Зобовым их свела судьба в Красноярске, где будущий командир особой части 35252 был начальником штаба. Присмотревшись к сообразительному, умному, чуть пройдошному старлею, Зобов как-то отозвал его в сторонку:

— Как служба, Олежка?

— Все путем, товарищ полковник.

— Хорошо быть молодым, — позавидовал Зобов. — Вечеринки, девчонки. А тут одни проблемы. Жизнь, прям, как у арбуза.

— Как это, товарищ полковник?

— Да, живот, понимаешь, растет, а кончик сохнет.

Олег покатился со смеху.

— Эту проблему решить трудновато, — сказал он, отсмеявшись. — А остальные… Что-нибудь нужно?

— Да, безделица, — махнул рукой Зобов. — У друга-начхоза десяток комплектов зимней спецодежды завалялось. По бумагам — списаны давно. Поможешь? Не обижу.

Старлей раздумывал секунду.

— О чем разговор, товарищ полковник! Сделаем!

Они встретились взглядами, и — как это бывает — родилось чувство понимания, что они могут быть очень полезными друг другу.

Когда Зобова назначили командиром в/ч 35252 и повысили в звании, у него с Мещеряковым уже были завязаны крепкие деловые отношения типа «товар — деньги».

— Поедешь со мной на Камчатку? — спросил Зобов Мещерякова.

— А что там?

— Красная икра, курортные места, особый статус части, медвежья охота и бесконтрольность.

— Надолго?

— Как понравится.

Старлей раздумывать не стал:

— Едем, Виктор Сергеич! Мне нравятся… курортные места и бесконтрольность.




Капитан Мещеряков в последний раз оглянулся на дверь, над которой трудились два сварщика, и пошел к серебристой «тойоте» с тонированными стеклами. Около машины его ждал узкоглазый мужчина, похожий на японца.

— Все, — сказал Мещеряков. — Запечатан наглухо. Не выберется.

— Вы все сделали правильно, — закивал головой «японец». — Получите первую часть гонорара.

Узкоглазый открыл багажник и достал оттуда небольшой кожаный чемоданчик.

— Здесь половина. Остальное получите в обмен на интересующего нас человека. По нашим сведениям, он находился в сбитом вашим «МИГом» самолете, остался жив и с группой наших товарищей вошел в ущелье недалеко от Калчей.

— Их перестреляли там всех, — сказал Мещеряков. — Час назад мне принесли радиограмму — один из них сбил «КА-50», а Зобов приказал летунам в случае сопротивления ответить силой.

— Ваша информация не совсем точна, — сказал «японец». — Наши люди погибли, это верно, но тот человек жив и движется, по последним сведениям, вот по этому маршруту.

Он достал из кабины трассер и показал Мещерякову тонкую нить на экране.

— Так, — наморщил лоб адъютант. — Это, это… Ну правильно, куда ж ему еще деваться. Идет к «четверке».

— Пункт номер четыре?

— Совершенно верно. Ближе всего от ущелья именно он.

— Пошлите туда своих людей. Пусть встретят его.

Адъютант отвел глаза.

— Что такое?

— Уже посылали. Вчера. У нас начались, так сказать, подготовительные работы по обеспечению безопасности. Защищаем близлежащие пункты. Без ведома Зобова, естественно.

— Зачем вам это?

— Когда мы от его имени выдвинем требования к правительству, такая заварится каша! Надо все предусмотреть.

— Вы хотите независимости? — поинтересовался узкоглазый. — Собственное государство?

— Независимости, но финансовой, — сказал Мещеряков. — Как вы считаете, если припугнуть их командиром части, который готов вот-вот нажать на кнопку, предъявить пару сотен заложников из местного населения и расстреливать каждый день в знак серьезности намерений двух… нет, пять человек, они сломаются?

— Смотря какую сумму вы будете требовать.

— Миллионов пятьсот. В долларах, естественно.

Узкоглазый позволил себе вежливо улыбнуться.

— Это большие деньги, господин Мещеряков. На фоне такой суммы наш подарок кажется жалким.

— Ну что вы, — возразил адъютант, пересчитывая в чемоданчике пачки. — Миллион долларов не может быть «жалким». И, кроме того, мне придется делиться. С командиром ПО, с караульным взводом, другими офицерами — всеми, кто посчитал нужным перейти на нашу сторону. Платить личному составу. Интриги, знаете ли, дорогое удовольствие.

«Японец» закивал головой:

— Вы правы. Но вернемся к нашим, как говорится, баранам. У нас, как вы поняли, есть возможность сообщать вам о всех перемещениях интересующего вас человека. От вас требуется одно: взять его живым — мертвый он нам не нужен — и передать нам в обмен на оставшуюся сумму.

Адъютант засмеялся и похлопал узкоглазого по плечу:

— Да не волнуйтесь вы, Шурахмет. Сделаем всё в лучшем виде, на блюдечке принесем. А зачем он вам, если не секрет? А? Если за него миллион даете, значит, стоит он не меньше десяти — я верно посчитал? Может, пересмотреть условия договора? Например, пять?

Шурахмет вежливо засмеялся:

— Ценю ваш юмор, господин Мещеряков. Я тоже люблю иногда пошутить. Например: что вы скажете, если с просьбой о поимке необходимого человека мы обратимся к командиру ПО? А вас, чтобы не было лишних осложнений, попросим убрать. Как вы думаете, за двадцать тысяч он согласится выстрелить вам в затылок?

— Он и за десять согласится, — признался Мещеряков. — Шуток вы не понимаете, Шурахмет. Я же сказал — все будет в лучшем виде.

— Любите вы шутить, — сказал узкоглазый. — Пока нож к горлу не поднесешь. Вот тогда и серьезность в глазах появляется. Но иногда бывает слишком поздно. Вы уж не шутите больше, Мещеряков, хорошо?

— Хорошо, — хмуро сказал адъютант. — Поехали от этой… могилы.

«Тойота» резко взяла к «тридцатке».

— Они там крепко сидят? — спросил узкоглазый.

— Крепко, — сказал адъютант. — Вы же видели — двери заваривали при вас. Взрывчатки у них нет. Не беспокойтесь.

— А дополнительные выходы? Многоходовые комбинации?

— Там нет дополнительных выходов. И что вы имеете в виду под многоходовыми комбинациями? Свечка пережжет веревочку, веревочка освобождает ремень, который разбивает окно. Сторож просыпается и кричит: «Какого хрена не даете мне спать?» Так?

— Да, да, — серьезно сказал Шурахмет. — Если у него есть рация, то Зобов может позвать на помощь — вот и все. Или открыть шахту. Оттуда есть выход на пульт?

— О рации мы позаботились, — сказал Мещеряков. — У нее вместо антенны эквивалент. Дальность — метров сто, не более. И никаких выходов из шахты на пульт нет.

— Зачем это вам? — пожал плечами узкоглазый. — Эквивалент? Не проще было полностью изолировать Зобова?

— Мы еще с ним беседовать будем, — улыбнулся Мещеряков. — Ведь нужно как-то подтвердить, что командир в шахте в ярости, практически полубезумен. Скомбинируем что-нибудь и кинем в Москву.

— Насколько я осведомлен, — сказал Шурахмет, — всеми кодами для запуска распоряжается президент. Вам все-таки могут не поверить.

— А вот это неверно, — сказал адъютант. — Кодовые комбинации не президент составляет. Есть спецы, и не один. И двигать на часть войска, не будучи уверенным на тысячу процентов в том, что не произошло утечки, никто не будет. Слишком велик риск. И кроме того — что такое для России пятьсот миллионов долларов? Наскребут среди банкиров и промышленников. Миллиардеры у нас, слава богу, есть.

— И не один десяток, — подтвердил узкоглазый.

Адъютант с интересом взглянул на него.

— За вами чувствуется сила, Шурахмет. Такие средства тратите на какого-то… меня. Почему бы не упаковывать Зобова в подземелье, а предложить эти деньги ему? За такую сумму он сделал бы все, как надо.

— Вы плохо знаете своего командира, — покачал головой узкоглазый. — Поиски необходимого нам человека могут потребовать решительных мер, например, блокады Калчей. Как следствие — эксцессы против населения. Среди личного состава наверняка будут недовольные, которых придется нейтрализовать. У Зобова сейчас своих проблем по горло… А вы молодец! Ловко провернули нашу просьбу об изоляции генерала.

— Хочешь жить — умей вертеться, — сказал Мещеряков. — А хочешь жить хорошо — умей убивать. Так значит, вы решили, что Зобов не сможет пролить кровь, а я смогу?

— Наши аналитики сделали именно такое заключение. Зобов — упрямый, беспринципный и рисковый — но до некоторого предела. У него есть тормоза. Хорошая генная наследственность.

— Это что за зверь? — удивился Мещеряков.

«Тойота» вылетела на пригорок. Впереди показалась будочка КПП.

— Притормозите, — попросил Шурахмет. — Если этот вопрос вас заинтересовал, я попробую объяснить все в доступной форме.

Из КПП выскочил ПОшник и, подняв полосатый шлагбаум, вопросительно посмотрел на машину. Видя, что иномарка дальше ехать не собирается, он потоптался в нерешительности и ушел обратно в будку.

— Как вы считаете, Мещеряков, — спросил Шурахмет, — почему любой народ в массе своей не может обладать отрицательными чертами — трусость, подлость, предательство — в количествах, превосходящих положительные — патриотизм, чувство долга, гордость за соотечественников?

Мещеряков захохотал:

— Ну вы даете! Какой, на хрен, патриотизм! Да у нас все убежали бы, нахапав денег побольше, в дальние страны. Страна дураков и воров.

Шурахмет выслушал адъютанта, и когда тот выговорился, мягко сказал:

— Видите ли, Мещеряков, вы необъективны. Во-первых, вы судите предвзято, а во-вторых, когда я говорю — в массе своей, то имею в виду семьдесят процентов населения даже не отдельно взятой страны, а всего человеческого социума. Поверьте — шесть-семь человек из десяти будут биться за свой дом, свою страну до конца, двое-трое займут пассивную позицию и лишь один перейдет на сторону противника. Это если взять, так сказать, батальные сцены, но все сказанное можно распространить и на другие пограничные моменты. Надеюсь, вы не считаете, что все дело в одном воспитании?

— Не считаю, — сказал, подумав, Мещеряков. — Есть, наверное, и более глубокие причины.

— Вот, — поднял палец Шурахмет, — тут и возникает теория генного наследия индивидуума. Конкретно привязав это к Зобову, могу сказать, что у него все предки до двенадцатого колена — врачи, военные, то есть люди с повышенным чувством ответственности. Такой экземпляр и хотел бы напортачить — по-крупному, разумеется, — но не сможет: предки за руки держат. Все это очень относительно, но мы рискнули и — не ошиблись. Я имею в виду вас.

— Так. А у меня в роду что, все гады, убийцы и насильники? — усмехнулся Мещеряков. — Да у меня дед профессором энтомологии был. Мать в библиотеке всю жизнь просидела. Где они, отрицательные факторы?

— Глубже смотреть надо, уважаемый. Два поколения — не показатель.

— Значит, к шестидесяти-семидесяти процентам я не отношусь, — сказал адъютант. — Интересно, а на двадцать-тридцать меня хватает? Или мой удел — жалкие десять процентов? Падший, в общем.

— Если вам любопытно, то проценты мы сейчас вычислим, — невозмутимо сказал Шурахмет. — Подайте, пожалуйста, чемоданчик.

Мещеряков протянул ему чемодан с деньгами.

— Красиво лежат, верно? — сказал узкоглазый, оглаживая ровные, одна к одной, пачки. — Финансовая гармония. И цифра круглая — пять с пятью нулями.

Он протянул руку и с трудом выковырнул из плотной денежной массы два прямоугольника.

— Что вы ощущаете? — спросил он у Мещерякова.

— Дисгармонию. Будто два зуба выбили. Боль почти физическая.

— О! — с уважением сказал узкоглазый. — Вы поэт! Спешу сообщить вам, что перед отлетом сюда я получил инструкции проверить серьезность ваших намерений. Видите того солдата? — Шурахмет кивнул на КПП.

Часовой с тоской смотрел на «тойоту» — рядом с начальством он чувствовал себя неуютно.

— Убейте его, Мещеряков. Тогда эти две пачки вернутся на свое место. Согласитесь, впереди более жестокие дела, и жизнь этого человека стоит вообще ноль целых ноль десятых. Выведите его к шлагбауму и выстрелите в голову. Пистолет у вас заряжен?

— Заряжен, — глухо сказал адъютант. — Ну и паук же вы.

— Как знаете, — развел руками Шурахмет и извлек из чемоданчика еще одну пачку. — Две-три, какая разница, верно?

— Погодите, — сказал Мещеряков. — Сейчас.

Он вылез из машины и направился к КПП. Не заходя в домик, махнул солдату рукой. Тот с готовностью выскочил наружу и, подтянувшись, как гончая, уставился в ту сторону, куда ему показал Мещеряков. Адъютант извлек из кобуры «стечкина», шевельнул большим пальцем, снимая с предохранителя и, приставив оружие к стриженому затылку часового, нажал на курок.

— Шакал, — выругался Шурахмет и плюнул на место, где сидел Мещеряков.

— Ну вот вы и ответили на вопрос, к какой категории людей относитесь, — сказал Шурахмет, втискивая деньги на прежнее место. — Держите. Заработали.

— А это что? — насторожился адъютант, увидев, как узкоглазый прячет в целлофановый пакет небольшую видеокамеру.

— Пустяки, — небрежно отозвался Шурахмет. — Небольшая страховочка. Да вы за пистолет-то не хватайтесь. Неужели и меня грохнете? А остальные пятьсот тысяч?

Белый от бешенства, Мещеряков выхватил у него чемоданчик с деньгами:

— Ну и гад же ты! Напел тут песен! Генная наследственность, предки! Я, дурак, уши развесил. Трепло! Компромат тебе нужен был.

— Почему же «трепло»? — не обиделся Шурахмет. — Точно сказать не могу, но, наверное, доля правды в том, что я вам говорил, есть. Стал бы Зобов из-за тридцати тысяч солдату в затылок стрелять?

Мещеряков, отвернувшись, молчал.

— Не знаете. И я не знаю. А вы — стали. Значит, не зря мы именно к вам обратились. Ладно, продукт профессора и библиотекаря, поехали. Высадите меня около Калчей.

«Сука восточная, — зло подумал Мещеряков, провожая взглядом удаляющуюся фигуру Шурахмета. — И откуда только у них деньги берутся? Обобрали до нитки в свое время СССР, теперь Россию на корню купить хотят. Зачем им тот мужик нужен? Поймаю, уж я его расспрошу по всей форме».

Через двадцать минут «тойота» подрулила к зданию штаба. Командир летунов, командир ПО и командир караульной роты сидели в «предбаннике».

— Ну что же вы, господа? — сделал приглашающий жест Мещеряков. — Проходите, не стесняйтесь. У меня сегодня приемный день.

Он первым вошел в кабинет с табличкой «Командир части» и решительно опустился в широкое кожаное кресло. Трое вошедших — два подполковника и майор — остановились на пороге.

Воцарилось минутное молчание. Мещеряков хорошо понимал состояние вояк — гонор командира ПО, недовольство командира караульной роты и пренебрежение летуна. Кто он такой? Жалкий капитанишка, посмевший возомнить себя Цезарем.

— Если кто-то хочет занять это кресло вместо меня — прошу, — сказал Мещеряков, не отрывая взгляда от лиц вошедших. — Только этому безумцу придется взять на себя всю ответственность за последующие решения. Идти паровозом, говоря на криминальном жаргоне. А за такую смелость дают всегда больше. И дадут — выше некуда. Он единолично будет вести игру с правительством, «светиться» ярким пламенем, общаться с такой опасной личностью, как наш гость Шурахмет. Этот зверь, кстати, час назад застрелил вашего, подполковник, часового на восточном КПП. Спрашиваю еще раз — есть желающие занять это кресло?

Летун деланно зевнул и сел за один из стульев, стоящих вдоль стены. Рядом с ним примостились остальные.

— Отлично, — сказал Мещеряков. — Выбор сделан. Тогда без капризов и дурацкого гонора — у меня, мол, звезды на погонах крупнее. Дело сейчас не в чинах, а в том, чтобы сообща быстро провернуть дело и убраться на Большую Землю. Ну, это в будущем. А пока нам предстоит неприятная, черновая работа. Слушайте.

На следующий день командиры взводов ПО были направлены со своими подчиненными в роты. Личному составу было объявлено, что часть переходит на особое положение, было запрещено покидать казармы, отменены все кинофильмы, прекращены передачи местного телецентра. Было пущено сразу несколько противоречивых слухов — что командир части с начштаба бежал, прихватив предназначенные для выплаты личному составу части денег; что в Калчи приехали японцы скупать на корню курорт, часть речки Камчатка и саму часть — для того, чтобы устроить бизнес-тур-шоу «Русский солдат в тайге»; что, возможно, солдат будут использовать в качестве дичи при охоте с вертолетов.

Как не грей чайник — на костре, газовой плите или керосинке, — важен результат. И когда солдат пару раз «кинули» с завтраком, а в ужин не дали положенных пайки масла с какао, казармы загудели. «Старики» забеспокоились, что «накроется» надвигающийся дембель. В казармах мгновенно появились представители «временного совета части» и провели разъяснительную работу, итогом которой явилось подписание листочков бумаги, в которых говорилось, что «…я обязуюсь беспрекословно выполнять все распоряжения временного совета части, быть верным, преданным, стойким…». Тех, кто воззвание подписал, до отвала накормили и выдали денежное пособие, остальных заперли в оружейках, пообещав в скором будущем «разобраться по законам военного времени». Новоиспеченных защитников Калчей и прилегающих к ним окрестностей от японских интервентов поселили под охраной «крутых» в одну из казарм. Им разрешили выход в поселок, чего раньше в части, где увольнения не практиковались, не было в помине.

Мещеряков торопил события. Из Питера-Камчатского и Москвы на имя командующего части ежедневно приходили грозные бумаги и радиограммы. Адъютант в отсутствие Зобова и начштаба с заместителем, отказавшихся играть на стороне заговорщиков, отбрехивался тем, что «командир болен».

Мещерякову нужны были эксцессы. Чтобы подтолкнуть события, он, оставшись наедине с командиром ПО, заявил:

— Мне нужен поджог рейхстага.

— Чего? — не понял глуповатый «подпол».

— Повод нужен, сечешь? Не могу же я кинуть клич: бей камчадалов, потому что у них глаза узкие. Необходимо организовать в Калчах провокацию. Выбери человек пять солдат из нелояльных и ночью «найди» их тела на окраине поселка. Будет повод упорядочить местное население. Не нравится мне, что у них оружия на руках много. И замешаться между них посторонним, как два пальца обоссать. Лишние сложности нам ни к чему. Подержим их недельку в Доме культуры. И, — Мещеряков поднял палец вверх, — отбери десятка два особо крикливых. Пригодятся для устрашения.

— У нас этого добра — оружейки битком набиты. Неужели не хватит?

— К гражданскому населению особое отношение, — терпеливо пояснил Мещеряков. — Солдаты — пища смерти. Это стереотип. Убей мы сто военнослужащих — это не произведет такого эффекта, как казнь десятка гражданских. Понял?

— Понял, — хмуро сказал командир ПО. — Может, остановимся? Ну их, к такой матери, эти деньги. Нам же потом жизни не дадут. Загоняют, как зайчат.

— Послушай, подполковник, — тихо и зло сказал Мещеряков, — когда тигру предлагают стать львом, он может не согласиться — ему и в своей шкуре ништяк. Но когда у зайца выпадает шанс превратиться в царя зверей, то надо очень хорошо подумать, прежде чем отказываться. Такое бывает раз в жизни, и я свой выбор сделал. И перешагну не через десять — через тысячу голов, а своего добьюсь. И твоя голова для меня не помеха, учти. Сделал шаг — иди до конца, без оглядки.

— Да ладно тебе, капитан, — миролюбиво сказал командир ПО. — Считай, пошутил я. Прав ты, такие деньги раз в жизни появляются, да и то не у каждого.

— А чтобы ты не комплексовал, — добавил Мещеряков, — могу посоветовать: убей пару-тройку дерганых. И сразу все на свои места встанет. Потому что трое ли, три ли десятка, уже никакой разницы. Как переговоры с Зобовым?

— Орет, — покачал головой полковник. — Матом всех подряд кроет. Грозится башку всем снести.

— Отлично, — обрадовался Мещеряков. — Это и нужно. Надеюсь, все записали?

— В лучшем виде.

— Отдай кассету связистам, пусть скомбинируют «обращение сдуревшего генерала части» к правительству. Общий смысл таков: не лезьте не в свое дело, я здесь хозяин, сунетесь — кину «башку» на цель. Врубаешься? Потом выдадим это в эфир, а следом заявление «временного подпольного совета части»: сохраняем лояльность по отношению к центральной власти, эвакуируем Калчи, берем под охрану объекты, но умоляем не принимать поспешных решений, этот свихнувшийся боров готов на все. Все сообщения шифровками. Пока.

— Словам не поверят, — заявил командир ПО. — Там такие зубры — их на понт не возьмешь.

— И не надо, — спокойно сказал Мещеряков. — Вам же было сказано: нужны трупы. Сделаете фотографии и факсом в верха. А после этого — он просит 500 миллионов долларов. И не дожидаясь ответа — еще одну аналогичную картину. Поверят, куда им деваться. За ними Чечня. Пора, хоть на время, кнут сменить на пряник. Главное — не давать искать ходы и тянуть время. Быстро все надо делать, а не лясы точить. Иди и помни — неверное движение, и загремим так, что мало не покажется.

Подполковник ушел, а Мещеряков сморщился, как от зубной боли — с кем работать приходится!




Зарплату на Калчевском рыбокомбинате работягам, которые еще не спились и не умотали на материк, выдавали красной рыбой, икрой. Погрузив причитающийся ему мешок чавычи в детскую коляску, бывший учитель математики Геннадий Танутин попер в магазин, где осуществил бартер: 10 кг рыбы — 0,5 «Кубанской». Интеллектуалы всегда любили надираться в одиночестве, и поэтому, обнаружив себя ранехонько утром на окраине Калчей в полуразрушенном сарае, Гена не удивился.

Отчаянно зевая и трясясь с похмелья, Танутин выкатил коляску с оставшейся рыбой в полутемь-полусвет камчатского утра.

В первый момент он подумал, что несколько человеческих тел, неподвижно распластанных около сарая — это остатки вчерашней компании, и он, Гена, почему-то изменил своей привычке лакать спиртное в одиночестве. Гена подошел к крайнему и, ткнув его кирзовым сапогом в бок, поинтересовался:

— Мужик, закурить есть?

Мужик ничего не ответил, голова его от тычка мотнулась в сторону, и Гена увидел черное изуродованное лицо. Он попятился, трезвея с каждой секундой и, запнувшись о труп другого солдата с вывернутой головой, бросился бежать, толкая впереди себя тележку с рыбой.

Гена успел пробежать шагов двадцать, не больше. Из-за кустов ему навстречу стремительно вышел человек с автоматом.

— Стой, — сказал человек негромко.

Не успев затормозить, Гена врезался своим тарантасом автоматчику в живот. Тот матюкнулся, пнул сапогом коляску, и рыбные тушки рассыпались по дороге.

— Кто такой? — послышался за спиной Танутина ленивый голос.

Гена затравленно обернулся и увидел еще троих вооруженных людей, которые вразвалочку направлялись к нему.

— Гражданский, — сказал первый автоматчик. — Пер, как танк. Оттуда. — Он многозначительно выделил последнее слово.

— Гражданский?! — оживился один из военных. — Это хорошо. Гражданский нужен для разнообразия. Кто тут еще чистенький?

— Сашка, — сказал первый автоматчик. — Вон, за спинами прячется.

— Чистяков, сука, быстро сюда! — заорал старший. — Давай, причащайся, а то самого в расход пустим.

Низенький Санька нерешительно подошел к Танутину. Страх выступил на лице Гены каплями грязного пота.

— Не бойся, Саня, — сказал один из военных. — Это только сначала страшно. А потом — семечки.

Санька снял с плеча автомат и взмахнул прикладом. В голове у Танутина сверкнула зеленая молния. Упав, сознание он не потерял и удивленно смотрел, как подергивается его же правая рука, а вместо ног словно бы выросли два деревянных столба.

И еще он увидел, как, зверея, заносит над его головой приклад «причастившийся» Санька…




— Отлично, — сказал Мещеряков, разглядывая фотографии. — Калчи прочесать и изолировать. В Москву — заявление Зобова, фотографии, наше воззвание и снова — фотографии. Да не эти — свеженькие!




Глава 13

СПАСИТЕ НАШИ ДУШИ


— Поговорим? — сказал Владимир. — Нам есть о чем.

— Поговорим.

И наступило молчание. Рация тихонько потрескивала в тишине, откликаясь на дальние грозовые разряды. Беззвучно мерцал экран телевизора.

— Только без глупостей, — попросил Владимир. — Хорошо? Не надо окружать дом, устраивать штурм. Вам ведь нужно то, что упало в тайге в 1973 году? Так?

— Именно.

— Значит, нужен я. Живой. Поэтому — лучше не надо. Попытаемся все решить путем переговоров.

— Это разумно, — согласился собеседник. — Только давайте говорить информативно. Ресурсы питания вашей радиостанции, увы, ограничены.

— Хорошо. Ваши требования?

На том конце радиоканала помолчали.

— Вы должны встретиться со мной и указать на карте или непосредственно на местности точку, где хранится груз. После этого репрессии против вас прекращаются, и вы можете идти на все четыре стороны. Хотите — можем доставить вас в Чернявинск.

— И это все? — спросил Владимир. — Я-то думал, со мной будут торговаться, предлагать умопомрачительные суммы. Просто все у вас получается. Обидно даже.

— Какими будут ваши условия?

— Половина, — не задумываясь, сказал Владимир. — Не груза, конечно, а его стоимости. Мелкими, не новыми купюрами, упакованными в железнодорожные контейнеры. Оставите деньги на станции Калчи-Товарная. Как-нибудь на досуге я их заберу.

Молчание собеседника затянулось. Владимир уже стал беспокоиться, но рация снова ожила:

— Я предлагаю вам пять миллионов. Долларов, конечно. Счет на предъявителя в первоклассном европейском банке.

Про контейнеры и станцию в Калчах невидимый собеседник промолчал. Железной дороги в поселке отродясь не было.

— Ну что, Димка, соглашаемся? — спросил Владимир. — Деньги хорошие. Сапоги тебе новые справим, штаны купим. Твои-то вон как пообтрепались. А себе я зуб вставлю. Вот здесь, коренной. Дырка, видишь? Просил ее, заразу, не выдергивай, вылечить ведь можно. Нет, изуродовала человека.

— А за что деньги? — спросил Дима. — Пять миллионов — это, наверное, много. Не одни сапоги — две пары купить можно. А уж штанов…

— Может быть, вам больше по душе блокада дома, газовые гранаты и — пытки? Или все же попытаемся конкретно и по-деловому? Не очень-то упивайтесь значимостью собственной персоны. — Голос приобрел угрожающие интонации.

— Нам нужен вертолет, — сказал Владимир. — Запас горючего, продовольствия. Груз необходимо искать, и делаться это будет без сопровождающих. А насчет моей доли… Знаешь, заяц, мои запросы, может, и не поднимаются выше дачи с машиной. Но и не опускаются ниже способности врезать кому-нибудь по сопатке, а не совать ближнему иглы под ногти да вырезать на груди звезды. Отдам я тебе твой груз. Правильно сказала Лина — тут надо кровь, не захлебываясь, пить, а я уж, наверное, не научусь. Только не потирай ручонки раньше времени. У меня тоже свои условия будут.

— Вы сделали правильное решение, — одобрили на той стороне. — Мы внимательно выслушаем ваши доводы.

— Во-первых, прекратите играть в войну. Калчи — это не полигон для упражнений. Освободите заложников. И главное — надо разлучить командира в/ч с игрушкой — на этом ведь все держится, так?

— У вас невыполнимые требования, — сухо сказали из рации. — И вообще, вы странный человек. С вами неудобно вести дела. Калчи, люди, часть… Ну хорошо, сбить верхушки мы сможем, а там уже дело правительственных войск. Но шахта? Проникнуть туда невозможно. Как и в командный пункт пусковой. А если и удастся провести такую операцию, то где гарантии, что ее не пустят при малейшем подозрении на провокацию?

Владимир почувствовал, как у него начинает медленно кружиться голова, к горлу подкатывает тошнота, а в груди закипает злоба.

— Я недельку назад тут общался с одной из ваших, — сказал он в темноту. — Так вот, перед тем, как лечь в постель, мы с ней вели словесную игру — такая, знаете, разминка перед траханьем. У нас с вами, похоже, такое же мероприятие. Только извините, я раком стоять не хочу. Короче — где-то в глубине души мне действительно нас… на кровавых мальчиков с семью пальцами, которые образуются через …надцать поколений у лысых матерей. Я философ-одиночка по натуре и даже собственную смерть воспринимаю спокойно — он был, его не стало. Но если есть возможность ощутить себя героем и спасителем, то почему бы этого не сделать? Вы… нет, не давали. А вот тем, кто совал сторублевки нищим старухам на улицах, знакомо благостное чувство отпущения грехов и собственной значимости. Я — такой же. Да и на Камчатку поперся, в общем-то, ради приключений, в которых вам не было отведено никакой роли. Но — факт, как говорится, на лице. Какая-то часть ситуации контролируется мной. А поскольку убрать вы меня все равно попытаетесь всеми силами, то почему бы не использовать предоставленную возможность что-то поиметь? В общем так: вертолет, один летчик из местных и деньги.

— Сколько? — ожил в темноте голос собеседника.

— Честное слово, не знаю, сколько у вас просить, — сказал Владимир. — Профан я в этих делах. Дайте столько, чтобы не возникло соблазна высылать потом за нами батальон ниндзя.

— Плохо вас слышу, — просипели в темноте. — На южной окраине… Калчи… утром… вертолет.

Владимир взял рацию со стола и грохнул об пол.

— Все, сдохла, — сказал он Диме. — Пойдем отсюда. В тайге безопаснее.

Ночь была мягкая, звездная, по-южному теплая. Они вылезли через окно и, легко ориентируясь в рассеянном свете Млечного Пути, направились в обход части.

«„Тридцаточка“, — почти что с нежностью думал Владимир, угадывая силуэты складов, детского садика, пристроя к телецентру, который они возводили за месяц до дембеля. По уму-то — побродить по тайге, на речке посидеть с удочкой, а не копаться во всем этом дерьме. Будь проклят тот день, когда с неба свалилось это металлическое барахло».

— Димка, — сердито сказал Владимир, — кончай портить воздух.

— Ничего я не порчу, — обиделся Дима. — Это вон из сарая несет.

Прямо по курсу высилась громада металлического сварного сарая.

— Капустой прокисшей воняет, — сказал Владимир. — Этому сараю, Дима, лет тридцать. Там в бочках квашеной капусты тонн десять. Хочешь?

Дима сморщился:

— Пахнет она… не капустой.

— Да это, наверное, ошметки на полу гниют, — успокоил Владимир. — В бочках-то свеженькая. Давай зайдем, никакой охраны.

Они проскользнули в полуоткрытые двери сарая и остановились. Глаза постепенно привыкли к темноте. На бетонном полу обозначились гигантской восьмеркой две вмурованные вровень с полом бочки, стоящие рядом.

— Осторожнее, Диман, — сказал Владимир. — Не поскользнись. У них глубина метра три. Усолеешь там, как кочан.

Залитые по края рассолом бочки излучали призрачный рассеянный свет. Дима опустился на колени и, закатав рукав кителя по локоть, погрузил руку в одну из бочек.

— Точно, капуста, — сказал он. — Кочан. Сейчас я его… Тяжелый.

Он поднатужился и выдернул из жидкости округлый предмет. Владимир чиркнул спичкой.

Они помертвели от ужаса. На них в упор смотрели мертвые глаза. Дима держал за волосы голову. Туловище отсутствовало, из того, что было когда-то горлом, свисали какие-то темные лохмотья.

Волосы выскользнули из ослабевших Димкиных пальцев. Рассол жирно блеснул, и на поверхности появилось еще несколько светлых пятен. Дима застонал и бросился прочь из сарая.

Их долго выворачивало наизнанку. Вырвав с корнем куст, Дима с ожесточением тер листьями руки.

Облегчение выступило холодным потом и головной болью. Владимир выплюнул горькую слюну и в изнеможении упал в темную теплую траву. Неподалеку шумно дышал Дима.

— Как вы можете с ними о чем-то договариваться, дядя Вова, — сказал он наконец сдавленным голосом. — У меня бы не получилось. Я бы весь рожок кончил, сам на пулю нарвался, но беседовать с этими гадами не стал. Какие тут деньги, если такие вот головы по ночам сниться будут! Неужели мы не сможем этих сук в расход пустить? Сядем завтра на вертушку, улетим — и все? Вы как хотите, а я остаюсь.

Дима протяжно вздохнул, брякнул автоматом, закидывая ремень на плечо, и захрустел по листве в сторону части.

— Погоди, Димка, — негромко сказал Владимир. — Останемся, так вместе. Только не надо в камикадзе играть. Придумаем что-нибудь.

— Вы все думаете, — зло сказал Дима. — Вы, Владимир Евгеньевич, слишком много думаете. А может, действовать надо? Силу силой ломают. К тому времени, когда вы решение примете, уже всех перестреляют. И засолят в бочках, как капусту.

Владимир почувствовал, как в нем начинает расти раздражение. Зелень, а туда же!

— Ну и что ты предлагаешь? — спросил он, сдерживаясь. — Штурмовать часть? Брать склады с оружием, телефонный узел, штаб? «Барышня, где пиво есть?» — «В Смольном». — «Ура!» Ты понимаешь, что здесь все притихло, как перед бурей? Неустойчивое равновесие. Устроим шухер — и та, что в шахте, пойдет на прогулку. Мелочь, понимаешь, а неприятно.

— Так что же делать? — несколько поутих Дима.

— А надо ли вообще что-то делать? — трезво рассудил Владимир. — Ты что, супермен-Бэтмен? Здесь целая часть солдат, офицеров, поселок с жителями — рыбаками да охотниками. Есть среди них и покруче нас. И ничего — молчат. И никто их не осудит. А мы прям защитники Белого дома — грудью на танки. Я понимаю — ты молодой, кровь горячая, но к чему бессмысленные шаги? Жизнь мудрости требует. Уйдем в Калчи, переждем. Ведь не вечно же они тут хозяевами будут. Решится все, и скорее всего без кровопролития. Уговорят, денег дадут этому охламону. Ведь ради чего-то залез он в шахту?

— Ладно, Владимир Евгеньевич, — хмуро сказал Дима, все еще продолжая тереть ладони пучком травы, — уговорили. Идем в Калчи, выберем домик на окраине и переждем. Хотя…

— Ну, что еще?

— Да нет, ничего.

Молча они похрупали по веткам в темную середину ночи.

«Понять тебя, Димочка, можно, — размышлял Владимир, поглядывая на темный силуэт спутника. — Погибли друзья, пепел, так сказать, стучит в сердце. Но ведь бессмысленно что-то предпринимать. Зароют или, точнее, „засолят“ — вот и весь результат. В такие большие игры, как ядерные ракеты, большие мальчики играют, а не такая мелочь, как мы. Да и что мы могли бы сделать в этой ситуации? Может так сверкнуть, что в Лос-Анджелесе белые ночи появятся. Рискованно».

Владимир поморщился, вспомнив, сколько лапши навешал он на уши сегодня ночью невидимому собеседнику. Торги какие-то выдумал, про бабушек-нищенок вспомнил. Чтобы поверить этим волкам, надо быть последним идиотом. Он уже сумел убедиться, что ждет тех, кто знает о грузе. Ать-два — и в гроб, без музыки. А жить — ой, как хочется. И лучше всего — хорошо жить. Так что на встречу он завтра не пойдет. Идеально было бы смыться на материк, и побыстрее, предоставив паукам доедать друг друга. Уважения к себе этот шаг, конечно, не прибавит, но жизнь удлинит.

Он решил это. И решил раз и навсегда. Проблемы других его не трогают. Так же, как и его проблемы не нужны никому. Но все же на душе скребло и было пакостно. Ощущать себя трусоватым человечком не хотелось. Все же это ОН, в единственном числе — а значит, в чем-то самый-самый. Самый сильный, самый храбрый, самый умный!

Калчи привольно разлеглись вдоль реки Камчатки на ее левом пологом берегу несколькими рядами разнокалиберных деревянных домов. Широченная в центре поселка улица змеиными хвостами истончалась к его окраинам. Дома становились поразвалистее, небрежнее в постройке, без вычурных резных ставень и наличников. В центре поселка двумя двухэтажными каменными зданиями, похожими на уцелевшие коренные зубья, вросли в землю здания вулканологической станции и кабака «Калчи».

Сейчас, ночью, Калчи казались заброшенными — не светилось ни одного окна, только уносился к звездному небу визгливый лай-плач какой-то собаки.

Они подошли к окраинному домику — расползшейся постройке времен первооткрывателей Камчатки. Раскрытая настежь дверь лучше всех плакатов «добро пожаловать» говорила, что хата пустует. Владимир поморщился от визгливого приветствия скрипучего крыльца и проскользнул внутрь развалюхи.

Похоже, тут явно обосновались бомжи. «Кровать» из драного одеяла рядом с кучей битых кирпичей, корки хлеба, несколько пустых бутылок.

— Здесь и останемся, — сказал Владимир. — В этот санаторий вряд ли кто полезет из посторонних. Хозяева, как видно, сбежали со страху.

Димка молча проследовал в угол, где мохнатилась охапка сена, и засопел, устраиваясь спать.

— Пойду осмотрюсь, — сказал Владимир. — Подходы, то да се.

— Ладно.

«Перекипит», — подумал Владимир, перелезая через «пьяную» изгородь и направляясь в сторону высокого холма.

Холмишко был так себе — почти лысый, перетоптанный крест-накрест тропинками. Одна вела из Калчей к вещевым складам части, другая неизвестно куда — из тайги возникала и в тайгу уходила. Владимир уселся поудобнее в жесткую колючую траву, снял кроссовки, остужая распухшие от ходьбы ноги, и направил бинокль на поселок. Направил — и еще раз восхитился совершенству чужеземных умельцев. Прощупав невидимыми датчиками освещенность и выяснив, что вокруг темнота, прибор переключился на инфракрасный режим работы. Владимир пошарил объективами наугад, привыкая к непривычному зеленому свечению изгородей, кирпичных груб и стен, нагретых за день камчатским солнцем. Потом нашарил на дальней от себя окраине Калчей потухшую трубу рыбокомбината и методично, дом за домом, стал «процеживать» уснувший поселок, запасаясь информацией. Какой и для чего — он пока не знал. Поселок был пуст. Это явствовало не только из того, что на улице и переулках не было ни одной живой души. Взгляд цеплялся за распахнутые двери домов, раскрытые ставни, в нескольких дворах Владимир увидел лежащих неподвижно собак на цепи.

Их тела в инфракрасном диапазоне должны были сиять ярким салатовым блеском, но по окоченелым их позам и темному цвету можно было понять — мертвы. Выпученные глаза бинокля наткнулись на выгоревший переулок, сбегающий к реке. Среди помеси кирпича и обгоревших досок что-то шевельнулось. Владимир увидел дворнягу, которая, приседая и оглядываясь, рвала зубами кусок чего-то, до жути напоминавшего часть человеческого туловища. Его снова затошнило.

Он убрал бинокль, откинулся спиной на траву и зажмурился, пытаясь утихомирить бегающие огоньки под веками. Успокоился, рывком встал и пошел по склону холма к «бомжатнику».

После режущей глаза зелени в избе ему показалось темно, как в колодце. Он вдоль стеночки прошел в дальний угол, стараясь не влететь в дыру в прогнившем полу. Добрался до сена, скукожился на травяном матраце и забылся неспокойным сном.

Владимир проснулся, как от хлопка в ладоши, и, задыхаясь от бьющего в поддых сердца, осмотрел помещение.

При дневном свете убогость жилища подчеркивалась еще более резко. Вдобавок из приоткрытого погреба плыл запашок то ли гниющих отбросов, то ли…

Вытерев потный лоб, он хрипло сказал Диме:

— Нет, эта хибара нам не годится. Найдем другую. Может, меньше, да лучше.

Не услышав ответа, он посмотрел вокруг и с неприятным удивлением обнаружил, что кроме него в доме больше никого нет. Охваченный нарастающей тревогой, Владимир схватил автомат, проверил, есть ли в казеннике патрон, и прополз по полу к окну.

Со стороны части доносились слабые щелчки выстрелов. Ни во дворике, заваленном рухлядью, ни на дороге, исчезающей в тайге, никого не было. Владимир пощупал кучу сена, не обнаружил второго «калаша» и понял, что Дима сорвался ночью искать на свою задницу приключений. Владимир обложил непутевого, как умел, но скоро замолк.

Возможно, выстрелы, отзвуки которых долетали сейчас до Калчей, и были следствием опрометчивого поступка Димы.

Владимир повесил на грудь автомат, на плечо закинул рюкзачок и вышел на освещенный солнцем двор. Он решил не испытывать судьбу и укрыться в тайге рядом с поселком, совершая по ночам набеги в Калчи за водой и продуктами.

Где-то в стороне возник звук вертолетного двигателя. Владимир присел за изгородью и сквозь щели проводил взглядом темно-зеленую стрекозу, направляющуюся к рыбокомбинату. Неизвестный посланник летел на встречу с ним. Представив, какое ждало его разочарование, Владимир заторопился прочь. Противник мог сделать что угодно — от облавы до бомбежки Калчей.

Он быстро миновал холм, с которого ночью разглядывал поселок в бинокль, и взобрался на другой, повыше, обросший бородкой из кустов жимолости и парочкой березок.

Владимир срубил несколько деревьев, соорудил небольшой шалаш и, выждав с часок, неторопливо направился к магазинчику в центре поселка за хлебом.

Серая в колдобинах улица насквозь просвечивалась солнцем. Держась поближе к домам, Владимир с каждой минутой убеждался, что поселок жителями покинут. Вспомнилась Юля — не найти ей своих родственников. Они либо в тайге, либо в земле.

Было тихо. Владимир еще раз огляделся по сторонам и взбежал по ступенькам магазина. Огромный, иссиня-черный ворон с сухарем в клюве вылетел из распахнутой двери и, кося фиолетовым глазом, заложил крутой вираж за забор.

Магазин был разграблен полностью. Пол был усыпан осколками стекла вперемешку с крупой, полусгнившими фруктами и раздавленными пряниками, среди которых копошились мыши. У кассы валялась пачка презервативов.

Что-то не понравилось Владимиру в этом беспорядке. Слишком уж вчистую был оприходован магазинчик. Солдатня смела бы смерчем водку и сигареты, насовала в карманы, сколько смогла, и убралась бы. А чтобы вылизать полки до блеска, надо было прийти не раз, поработать не спеша и обстоятельно.

«Значит, в поселке все же кто-то есть, — решил Владимир. — Ушли не все. Остался — кто?»

И словно в подтверждение этому за его спиной раздался сиплый прокуренный голос:

— Башкой не верти. Ахтомат с плеча сыми и кинь на пол. Рыпнешься — враз угрохаю.

Голос был уверенный и злой, и явно слова эти произнес человек вооруженный. Другой бы не стал рисковать, увидев перед собой человека с «калашниковым», даже стоящего спиной. Смылся бы втихаря или запустил во Владимира чем потяжелее.

Подцепив большим пальцем брезентовый ремень оружия, Владимир медленно стал опускать автомат на пол. Вряд ли он послушался бы незнакомца — скорее всего перекинулся бы за тускло блестящий нержавейкой прилавок и попытался очередью достать неизвестного. Он уже примерился, напружинив ноги, сделать прыжок за груду стекла, но увидел, как в окно просунулась бородатая, кирпичного колера рожа, и понял — тот здесь не один.

— Кто таков? — спросил бородач, тяжело переваливаясь через подоконник. — Чего тут шаришь?

Владимир с сожалением выронил автомат на пол и постарался придать своему голосу жалобно-испуганный тон.

— Есть сильно захотел, мужики. Три дня уже не жрал. Как в тайгу убежал — одни ягоды да вода из речки. Ослабел совсем. А вы сами-то кто?

Бородатый оскалил гнилой рот и хохотнул, как рыкнул.

— А тебе кака, хрен, разница? Хозяева мы теперь здесь с корефаном. Слышь, Матрос — кто, говорит, мы такие?

Вопрос вызвал у того, чья кликуха была Матрос, безудержный приступ смеха. Владимир почувствовал, как воротник его рубашки ухватил грязный — на метр несло удушающим потным телом — человек и рванул. Владимир упал прямо на брызнувших врассыпную мышей. Теперь он видел обоих «хозяев». Это были бомжи, что можно было определить по свалявшимся волосам-шерсти, опухшим, в ссадинах и коросте, лицам и тому непередаваемому запаху, который заполнил весь магазинчик.

«Знакомый запашок, — подумал Владимир. — Из подпола в избе таким же тянуло. Может, они там сидели».

От этой встречи он не ждал ничего хорошего. Пропитые, озлобленные, потерявшие разум существа, готовые загрызть других, не таких, как они.

Неделя мародерства и сытой жизни в обезлюдевшем поселке скруглила рожи «хозяев». Изможденными они явно не были. Матрос вообще оказался мужиком хоть куда — широкоплечим, крупноголовым, бровастым. Опершись задницей о прилавок, он выставил перед собой новенькую «боковуху».

— Лежи, — предупредил он. — Ты мне и смирный на хер не нужен, а будешь рыпаться — враз кончу.

— Да я не буду, — пообещал Владимир. — Только зачем я вам? Взять у меня нечего — пустой. Отпустили бы. Я снова в тайгу уйду. Живите себе… хозяевами.

— Взять и отпустить! — снова заржал Матрос. — Слышишь, Сохатый — отпустить, говорит. Запросто так. Ты выкуп давай — тогда глядеть будем.

— Да у меня нет ничего. Как началось тут — я в тайгу…

— А ахтомат где брал? — сощурил и без того узкие глаза Сохатый.

— Нашел, мужики, ей-богу, нашел. Вон там, у комбината, — Владимир мотнул головой в сторону реки. — Вот его и берите.

— Заберем, — пообещал Матрос и не заржал на этот раз, а наоборот, поскучнел. — Работает ахтомат-то?

— Не знаю, — сказал Владимир. — Не проверял.

— Сохатый, попробуй, — приказал Матрос.

Ствол «Калашникова» уперся в глаза Владимиру.

— У меня еще рюкзак есть, — торопливо произнес Владимир. — Там, на холме остался. С деньгами. И водка имеется.

Волшебное слово произвело должное впечатление. «Калашников» отвернулся. Матрос раздумывал недолго.

— Сбрехал — голову отверну, — пообещал он и отклеился от прилавка. — Веди.

Неторопливо шаркая по улице, Владимир исподлобья рассматривал заборы и проулки, пытаясь отыскать взглядом удобный путь для бегства. Оба «хозяина» сопели за его спиной, и он затылком ощущал, как за ним следят неотрывно глаза бомжей. Бежать он решил в любом случае, понимая, что итог для него будет один — пуля в затылке.

— Ну что? — угрожающе протянул Матрос, когда они прошли мимо «бомжатника» и стали подниматься по холму. — Ты не шуткуй!

— Скоро, — пообещал Владимир, твердо решив: как только они приблизятся к шалашу, он тут же бросится в заросли.

Они поднялись на вершину холма, и Владимир понял, что недооценил умственных способностей «хозяев» с кирпичными рожами: Сохатый извлек из кармана брюк где-то добытые наручники. Щелчок — и Владимир оказался за одну руку пристегнутым к стволу березки.

— Покури пока, — разрешил Матрос и, отставив автомат, на карачках полез в шалашик. Копался он там недолго, и когда вылез наружу, морда его от злости стала еще оранжевее.

— Ну че? — нетерпеливо спросил Сохатый, облизывая губы. — Где водяра-то? Неужто сбрехал, гад?

Матрос молча извлек из вещмешка бинокль, пластинку «шоколадки», карту, перевернул его и высыпал на траву остальную мелочь.

— Сбрехал, — удовлетворенно сказал Матрос. — И не боялся ведь, что задавим, как суку! Ну, кент, держи яйца, я сейчас с тобой такое сделаю — не приснится.

Он одним движением руки обломил верхушку березки, к которой был пристегнут Владимир, и размахнулся.

От первого удара Владимир сумел увернуться, и дубинка с шумом описала полукруг над его головой.

Сохатый от досады взвизгнул.

— По ногам его бей, Матрос, а потом по яйцам!

Владимир не стал дожидаться. Свободной рукой он выхватил палку из шалаша и что было сил врезал Матросу по ногам. Тот выронил дубинку и, завыв благим матом, покатился по склону. Сохатый ощерился и вскинул «бокфлинт» к плечу.

Дуплет картечи из шестнадцати миллиметров в упор разметал бы голову напрочь. Владимир упал раньше, чем раздались выстрелы, понимая, что все его финты лишь отсрочат гибель.

Он бы, конечно, остался гнить на вершине этого кургана, но неожиданно для всех холм дрогнул и, как на рельсах, стал съезжать с места. У основания его появилась трещина в форме полумесяца и, как растущая луна, стала увеличиваться в размерах, открывая черный, как ночь, провал. Скатившийся к подножию холма Матрос успел ухватиться за жиденькие кустики на краю расщелины и, повиснув над бездной, дурным голосом заорал:

— Соха-атый! Руку, руку, б…, дай! Чего стоишь, сука! Упаду сейчас!

Но Сохатый отшвырнул ружье и опрометью бросился в противоположную сторону.

Вначале Владимиру пришла в голову мысль о землетрясении. Но, словно опровергая это предположение, воздух взрезал пронзительный вой сирены. Теперь холм съехал полностью с прежнего места, и там, где он был раньше, зияла правильной округлой формы пропасть диаметром метров в пятнадцать с отвесно уходящими вниз стенами. Внезапно сирена смолкла, и в воздухе остался лишь придушенный вой Матроса, который из последних сил цеплялся за края ямы.

Владимир задергался вокруг березки, как карась на крючке, судорожно ломая ветки и проталкивая кольцо наручников все выше — к тому месту, где кончался обломанный ствол. Он уже понял назначение маскировочного холма и провала под ним. Шахта для стратегической — та самая, вокруг которой заварилась вся каша. А сирена означает одно — тот решился, и сейчас произойдет пуск. Из-под земли ринется в небо столб пламени, потом, окутанная дымом и искрами, вырвется наружу ядерная акула и, сжигая все живое вокруг, уйдет за облака.

Гореть заживо Владимиру не хотелось. Кровеня ладони, он обломал последние ветки и уже сдергивал наручники со ствола, как вдруг холм снова пришел в движение и с гулом поехал на прежнее место. Толстенная плита, затыкая черный зев гигантской пушки, проехала последние метры и с хрустом растерла болтающееся тело бомжа своей подошвой. Что-то смачно хлюпнуло, и близлежащие деревья и кусты густо зацвели красными кровяными ягодами.

Владимир последним усилием содрал наручники с березки, метнулся к автомату, подхватил по пути рюкзак и ринулся в тайгу. Отбежал метров на сто и остановился, уразумев, что самого страшного, собственно, и не произошло — по непонятной причине тот передумал. Или что-то у него не получилось.

Пока Владимир строил догадки, почва под его ногами едва заметно завибрировала. Шахта открывалась снова. На этот раз сирена не включилась. Высмотрев на всякий случай просвет между деревьями, чтобы при первых звуках включения двигателя ракеты бежать в тайгу, Владимир замер, прислушиваясь. Прошло короткое время — подошвы ног снова почувствовали толчки. Создалось впечатление, что тот пытался дать какой-то сигнал. Но кому и какой? Когда начался третий цикл, Владимир не выдержал.

— Любопытство не порок, — сказал он в пространство, — а свойство характера таких дураков, как ты… как я… Не умрешь ты собственной смертью, дядя Вова.

И пошел к шахте.

Крышка-холм вела себя как живая — отъезжала в сторону, возвращалась на место, меняя интервалы времени «закрыто — открыто», будто где-то сидел маленький пацан и от нечего делать давил пальчонками на рычажок. Не придумав ничего лучшего, Владимир засек на часах время и попытался систематизировать интервалы движения. Через полчаса наблюдений он всмотрелся в обломки веток, которыми отмечал интервалы, и, изумленно пробормотав «ни хрена себе», вскочил на ноги.

Три малых промежутка — три больших — три малых — три больших… и так далее. Три точки — три тире — три точки. SOS — «спасите наши души».

Внезапно холм резко замедлил движение и остановился. Между краем шахты и крышкой осталась щель шириной в метр. Владимир подошел ближе и увидел, что в шахту от края отвесно уходит лестница. Ощущая себя глупым зверенышем, добровольно сующим лапу в капкан, Владимир положил автомат и рюкзак на землю и, судорожно цепляясь руками за перекладины, стал спускаться в гулкую металлическую пропасть.




Глава 14

БЕРИ, НО ПОМНИ!


Напирая грудью на багровые кирпичные стены, ветер тщетно пытался прорваться сквозь пуленепробиваемые стекла окон дома-крепости на окраине Мешхеда. Волокнистые тучи, похожие на крашеную шерсть тонкорунного барашка, то смыкались строем, то на минуту расцепляли крючковатые края, и тогда вечернее солнце ясно вырисовывало словно затушеванные черной краской близкие горы.

Узорчатая, обманчиво хрупкая дверь отворилась, и на ступени, веером сбегающие к дорожкам, из дома вышел Вартан, вооруженный короткоствольным автоматом. Он махнул рукой. С двух концов высокого забора появились еще два человека. Рация в руке Вартана сухо щелкнула, и он коротко произнес в черную сеточку микрофона несколько слов.

Дверь распахнулась во всю ширь.

Хозяин выходил на вечерний променад. Каждый раз в одно и то же время бывший совершал прогулку вокруг своего коттеджа. Он проходил по дорожкам сквозь заросли туи, по берегу овального искусственного пруда с берегами из розового мрамора, вдоль подножия миниатюрного горного хребта и далее — беседка, террариум, конюшня.

Все было сделано почти как там, в прежних владениях, некогда принадлежавших ему, а теперь под шумок приватизации, демократизации и прочей «хватизации» скупленных за бесценок, а то и взятых просто так другими, не «засвеченными» ранее мафиками.

Прогулки по саду, непременные, как вечерняя молитва, возвращали мысли Хозяина в привычное деловое русло и помогали сохранить равновесие и четкость суждений в оценке событий, так или иначе касающихся его интересов. Почему он предпочитал их другим видам отдыха — купанию в бассейне или массажу, — он не знал и знать не хотел. Он понимал, что есть вещи, не требующие обсуждений и понимания. Так надо, потому что так хорошо — и все. Сегодняшняя прогулка была особенной — после нее требовалось решить важную проблему, связанную с событиями на Камчатке. Там, вопреки прогнозам, все пошло наперекосяк, и стоило взять неверную ноту, как игра была бы проиграна.

Хозяин машинально достал из мешочка, протянутого ему Вартаном, корм и вытянул перед собой руку. На вершине ближнего дерева звонко зацокала белка, молнией скользнула по стволу и, взлетев по халату человека, пристроилась у него на ладони.

— Сегодня было сообщение от Шурахмета, Вартан? — спросил Хозяин, наблюдая за зверьком.

— Да, Хозяин, — почтительно склонил голову тот. — Короткое, без комментариев: «Объект куплен».

— Его объяснения?

— Не последовало.

— Я его не узнаю, — покачал головой Хозяин. — После потери группы он чересчур осторожничает. Все объяснения по поводу особой ситуации в Калчах меня не убедили. Связываться с непредсказуемыми субъектами, искать у них помощи — это неосмотрительно. Он что, уверен, что этот лакей не захочет после поимки нашего друга прибрать груз к своим липким от мытья жирных тарелок рукам?

— Утверждает, что смог купить адъютанта.

Хозяин поморщился:

— Глупости. На большую сумму всегда найдется еще большая.

— Он не уйдет от нас, Хозяин.

— Но может осложнить задачу. Его планы не изменились?

— Все по-прежнему. Источник сообщает, что в двухстах километрах к западу от Калчей оборудован пункт дозаправки вертолетов.

— Рассчитывает, что правительство России выполнит его идиотские требования, и он сможет уйти на материк? Жадный, глупый шакал. Его посадят на кол его же подчиненные при первом удобном случае. А потом уничтожат друг друга, и в итоге деньги вернутся законным владельцам. Не терплю любителей.

Белочка догрызла орехи и вопросительно посмотрела на Хозяина блестящими глазенками. Хозяин насыпал на ладонь еще немного лакомства.

— Хотя что ему оставалось делать после гибели группы? Только использовать подручные средства. Без объяснений, в темную. У адъютанта есть люди, пусть поручит им прочесать окрестности Калчей. Необходимый нам объект скрывается где-то неподалеку от части. В тайгу за грузом ему добираться не на чем. Значит, будет дожидаться, когда закончится поднятый мятежниками шум, чтобы на вертолете выйти на место. Есть какие-то особенности местности, которые различимы только с воздуха. Искать пешком в тайге через двадцать пять лет место, которое могло измениться до неузнаваемости — нелепо.

Дорожка свернула в сторону, и заросли туи остались позади. Белка чирикнула недовольно и серым комочком скатилась на землю. Из-за угла беседки появился берег украшенного цветущими лилиями пруда. В прозрачной глубине величаво двигались тени рыб. Вартан протянул Хозяину другой мешочек, и тот жестом сеятеля высыпал горсть семян в пруд. Вода закипела.

— Впервые в жизни я проявил мягкость, — сказал Хозяин, наблюдая, как выпрыгивают из воды плоские золотистые рыбы. — И еще раз убедился, что действовать надо только силой. Допустить объект на Камчатку и без промедления применить методы принуждения, а не ждать, когда он соизволит направиться к месту, где спрятан груз. Не успеем все сделать до того, как в часть нагрянут правительственные войска — и задача осложнится. Впервые я поступил неверно, а, Вартан?

— Вы поступили как всегда мудро, Хозяин, — с поклоном сказал телохранитель. — Мятеж в Калчах — слишком непредвиденное обстоятельство, сам Аллах не смог бы предугадать его.

Поверхность пруда вновь отразила нависшие над водой ветки ив. Рыбы ушли в сумрачную глубину.

Хозяин и не ожидал иного ответа. Сомневаться и возражать мог только он сам.

Они обогнули пруд и вошли в белоснежный овальный зал террариума. Мягко вспыхнули светильники, и за толстыми стеклами вдоль стен шевельнулись лианы, напоминающие изгибами разноцветные тела тех, кто с ними переплетался. Хозяин подошел к стеклу. Красавец сетчатый питон, пробуя окружающее пространство раздвоенным языком, медленно повернул узкую голову ему навстречу. Вартан открыл металлический ящик, стоящий в углу комнаты, и извлек из него клетку с сусликом. Звереныш, увидев змею, заметался по клетке и запищал.

Казавшийся сонным удав поймал жертву на лету и, упав на песок, уже сжимал полузадушенного суслика мускулистыми кольцами. Хозяин похлопал в ладоши. Они прошли вдоль стекол. Среднеазиатская кобра проводила их изумрудно-зелеными глазами, свесилась с ветки куфия. Угрожающе подняла хвост гремучая змея.

Они миновали террариум и вышли из зала с противоположной стороны. Из-за стены деревьев, среди которых исчезала дорожка, послышалось заливистое ржание — жеребец почувствовал приближение Хозяина и приветствовал его. Холеный, откормленный до шоколадного блеска, он казался выточенным из красного дерева. Мягкие ноздри раздулись, лаская теплым дыханием протянутую руку, и жеребец осторожно подобрал губами посыпанный крупной солью кусочек черного хлеба.

Прогулка закончилась. Хозяин потрепал вскинувшего голову жеребца по шее и пошел к коттеджу.

— Передай в Калчи, — сказал он резко, — пусть берут объект при первом удобном случае. И не церемонятся с ним.

В подвале по-прежнему с тихим шорохом распечатывали поступающие сообщения принтеры. Вартан подошел к старшему группы обработки информации:

— Что нового?

— Интересующий вас человек со скоростью около двухсот километров в час движется по направлению к Калчам. Вероятно, захватил вертолет.

— Почему к Калчам? — позволил себе удивиться Вартан.

Аналитик пожал плечами.

— В замкнутом пространстве кабины рация не может работать в непрерывном режиме — сядут аккумуляторы. Мы дистанционно включили ее на импульсный режим и можем отслеживать только маршрут. Но перед этим было выяснено, что объект вступил в огневой контакт с некоей группой, результатом чего и явился захват вертолета. И еще — он не один. С ним некий Дима.

— Тот самый якобы сын?

— Совершенно верно. Можно сделать вывод, что объект не открыл ему своей истинной цели поездки на Камчатку и вынужден был в целях конспирации согласиться на полет в Калчи.

Вартан удовлетворенно кивнул головой:

— Отлично. Передайте Шурахмету, чтобы после приземления вертолета их взяли. Посторонние меня не интересуют, а объект нужен живым. Все.

На сегодня дела были закончены. Вартан отдал последние указания охране, несколько раз объехал на машине вокруг высокого каменного забора, осматривая подступы к коттеджу, и по бетонному серпантину дороги стал приближаться к разгорающимся огням Мешхеда. Напряжение понемногу освобождало мышцы, легкая усталость туманила голову. Пятьдесят лет давали себя знать. Как ни тренируй тело, физиологические процессы не остановить. Тем более что двадцать пять из них отданы Хозяину, а это очень не просто — постоянно быть в напряжении, знать, что ты — собака, знающая и ценящая превыше всего команду «фас». Не принадлежать себе, не верить никому, не бояться ничего, не любить никого — и повиноваться до такой степени, что за четверть века почти забыть, каков же ты на самом деле. И иначе нельзя. Хозяин сразу увидит ложь, фальшь в глазах, голосе, даже мыслях. Как он сумел почувствовать ее в ответе Вартана — «кого ты больше любишь». Дьявол — вот кто он. И зря не верит Вартану. Любовь к дочке и любовь к Хозяину — разные вещи. Небо и море. Звезды и солнце. Как сравнить несравнимое, но одинаково прекрасное? Но все же, если Хозяин скажет: «Выбирай — я или твоя дочь», — сможет сделать выбор Вартан или нет?

Ему внезапно стало плохо, будто в мозг плеснули кипящим маслом. Усилием воли Вартан прогнал страшные мысли. Вот так и ломается хитроумная электроника, когда пытается выполнить два взаимоисключающих действия.

«Нет, — убежденно подумал Вартан, — Хозяин строг, но мудр, и делать что-то, что могло бы заставить поднять руку верного раба на своего повелителя, он бы не стал. Ему нужны такие люди как Вартан».

Дорога шла под гору, и Вартан выключил двигатель, упиваясь шелестом ветра в лобовое стекло. Поворот — и машина полетела к двухэтажному «не стыдному» дому. Слава Аллаху, он зарабатывает достаточно, чтобы обеспечить себе и дочке безбедную жизнь.

Вартан свернул к обочине, чтобы объехать стоящую на краю улицы машину, и, по привычке бросив цепкий взгляд в кузов кабриолета, ударил по тормозам. В следующую секунду он уже бежал к красному «шевроле», на заднем сиденье которого отбивалась от лапающего ее сытенького плешивого иранца молодая девчонка. Все было как на татами: хлопок в ладоши, удивленно поднятый подбородок толстяка, удар ладонью по горлу — чтобы не сломать гортань, а только лишить возможности сопротивляться — и следующий, уже в полную силу, по рукоятке ручного тормоза. Машина, постепенно разгоняясь, тронулась под уклон. Выхваченная из кабриолета девчонка бросилась на шею Вартана.

— Папка, ты меня спас! Эта свинья стала требовать, чтобы я заплатила за то, что он подвез меня из клуба. Фу, какой он противный! Как кусок сала!

— У тебя не было денег?

— Были, только ему не деньги были нужны.

— Где твоя машина? — строго спросил Вартан.

— Одолжила Фатиме. Она с другом решила прокатиться за город.

— Где ее машина?

— Сломалась. Ну папа, не сердись.

— Каждый твой необдуманный поступок забирает год моей жизни. Ты хочешь, чтобы я раньше времени покинул этот мир и оставил тебя одну?

— Ну папа…

— Неделю назад ты вернулась домой под утро — видите ли, ездили купаться в горном озере. Три дня назад ты привела едва знакомого парня в наш дом.

— Ну папа…

— А этот парень оказался наркоманом.

— Ну… папа, ты серьезно?

— Серьезнее некуда. И вообще, твои друзья… знаешь, ты могла бы выбрать себе компанию и поприличнее.

Дочка дернула плечиком.

— Они обычные ребята, не лучше и не хуже остальных.

— Не перечь отцу! — вскипел Вартан. — Марш домой!

Обиженно опустив глаза, дочка направилась в дом. Вартан загнал машину в гараж, включил сигнализацию и присел на скамью перед входом.

«Растет ребенок, — подумал он, наблюдая, как на кустах появляются мягкие световые пятна — дочь включила свет. — Свой мир, свои взгляды. Хорошо, слушается пока. Семнадцать лет — трудный возраст. А может, зря я ворчу на нее? О Аллах! Зачем ты ушла так рано от меня, любимая! Сумею ли я вырастить без тебя этот хрупкий стебелек?!»

Он вздохнул, нахмурил брови — пусть видит, что отец сердится — и пошел в дом.

На втором этаже звучала музыка. Вартан поднялся по ступеням и направился в комнату дочери.

Дверь перед ним распахнулась. Гульнара в длинном вечернем платье стояла у входа в комнату и держала поднос с бокалом на длинной ножке, бутылкой «Мартини» и горкой сладостей.

— Папуля, ты устал сегодня, да! — невинно сказала она. — Отдохни, папуленька, а я налью тебе бокал вина и расскажу интересную историю — как Шахерезада султану. Проходите, мой повелитель!

Вартан насупился еще больше, надул щеки, но не выдержал — выпустил улыбку из-под распушенных усов. Гульнара радостно засмеялась, бросила поднос со всем его содержимым на пол и кинулась Вартану на шею.

— Ты — лиса, — убежденно сказал Вартан, глядя в черносливовые глаза дочери. — Хитрая, пройдошная и коварная. Ты используешь своего отца как хочешь. Ты хоть понимаешь, что я живу только для тебя и все, что я делаю — тоже только для тебя. Я столько повидал в жизни, что останься я один — и мне не потащить весь этот груз. Ты помогаешь мне жить. Береги себя — хотя бы для своего отца.

— Я слабенькая, — вздохнула дочь. — Я ни одну твою гирю поднять не могу.

— Ты делаешь сильным меня, — сказал Вартан. — И этого достаточно для нас двоих. Ну все. Убери этот бешбармак с пола и — спать.

Засыпал он, как и просыпался, быстро, готовый, как пловец, увидевший приближающийся шквал, мгновенно выскочить на берег бодрствования.

Так было и сейчас — не успел телефонный аппарат допеть первую трель, а Вартан уже держал трубку в напрягшейся ладони.

— Вам необходимо приехать, — нейтрально произнесли в трубку.

Обратная дорога к коттеджу-крепости заняла еще меньше времени, чем дорога домой. Угрожающе кренясь на поворотах, машина летела сквозь ночь. Вартан торопился — Хозяин не любил ждать.

Бегом поднявшись к кабинету, Вартан осторожно постучал в дверь.

— Ты заставляешь себя ждать, — была первая фраза Хозяина.

Он стоял у темного окна, и его спокойный голос не мог обмануть телохранителя. За долгие годы Вартан хорошо изучил своего покровителя и чувствовал — тот взбешен.

— Они упустили его, — все таким же спокойным голосом сказал Хозяин. — Пытались взять — две попытки — и обе впустую. Затем объект обнаружил маяк и сам вышел на связь. Это был самый удобный момент, чтобы еще раз попытаться захватить его. А этот сын шакала, позабыв мой приказ, вступил в переговоры и был обведен вокруг пальца, как последний болван. Он договорился с объектом о встрече, наивно полагая, что тот преподнесет ему груз ценой в два с половиной миллиарда долларов на блюдечке. Это не глупость, этому объяснение одно — предательство. Ты знаешь, как я поступаю с предателями, Вартан?

— Да, Хозяин.

— Ты немедленно вылетишь на Камчатку. Все необходимое получишь сейчас же. Маршрут, документы, оружие выберешь сам. Ты опытный боец, не мне тебя учить. Ты убьешь отступника и найдешь груз. Ты сделаешь это?

— Да, Хозяин.

— Я верю тебе. А когда вернешься, получишь награду. Щедрую.

— Мне ничего не надо, Хозяин. Высшая награда для меня — отдать за вас свою ничтожную жизнь.

— Жизнь? — Хозяин резко обернулся, подошел к телохранителю, и Вартан увидел его безумное лицо. — Нет, мне твоя жизнь ни к чему. Награда будет иной. Жизнь твоей дочери, Вартан. Ты помнишь наш разговор о том, кого ты больше любишь — меня или ее? Вот и посмотрим.

Вартан задохнулся, словно на шею ему набросили волосяную удавку. Он открыл враз пересохшие губы и упал на колени:

— Именем Аллаха, Хозяин… Заклинаю вас… Все, что угодно, только…

Хозяин мрачно смотрел на раба сверху вниз. Скривил в мертвой гримасе рот.

— Она в надежном месте. С ней ничего не случится. Пока… Иди.

Спотыкаясь на ступенях, Вартан вышел во дворик и без сил прислонился к перилам. Звезды гасли в свете приближающегося утра. Вот и свершилось то, чего он боялся больше всего в жизни. Возможно, и жизнь его Гульнары так же вот погаснет в скором времени. Тогда — пулю в висок, чтобы не сойти с ума.

Вартан понемногу справился с головокружением и, восстанавливая над собой контроль, пошел в подвал готовиться к предстоящей поездке. Выбирая оружие и документы, он односложно изложил неразговорчивому исполнителю свои требования. Получив деньги и билет на самолет Тегеран — Токио, он быстро зашагал к выходу. Чувство беспомощности, охватившее его, постепенно уступало место злобе, злоба перерастала в непреодолимое желание мести всем и вся. Когда он тронул машину, жажда мести обрела конкретные очертания и стала холодной решимостью сделать все возможное, чтобы сломать стену, которую воздвиг поперек его жизни тот, которому он верил, которого боготворил и который теперь стал его злейшим врагом.

Проезжая мимо своего дома, Вартан по всем правилам проверился. Наблюдения за ним не было. Решили, что ни к чему — он и так в клетке. Что ж, меньше будет хлопот с ними. На всякий случай он все же поставил автомобиль подальше от дома и, скользнув в заросли роз, перелез через забор. Сигнализация была отключена. На что-то еще надеясь, Вартан вбежал на второй этаж и распахнул комнату Гульнары. Пусто. «Она в надежном месте…» Вартан до боли сжал зубы, но тут же подавил нахлынувшее отчаяние. Надо действовать. Он прошел в свою комнату, отодвинул в сторону стол и, вскрыв щит в паркете, извлек из-под него металлический ящик. Достал из него миниатюрный видеомагнитофон. Подключив аппарат к телевизору, Вартан перемотал ленту и включил аппарат на воспроизведение. Квадратор разделил засветивший экран на четыре ровные части — по числу установленных в доме видеокамер. Дорога перед домом. Гараж. Холл. Его комната. Видеодетектор засек на дороге приближающуюся к дому автомашину, и по его сигналу видеомагнитофон включился на запись. Так, в руках первого сканер — нащупывает код отключения сигнализации. Открывают дверь в дом. Они в холле.

В комнате Гульнары видеокамеры не было, поэтому, потеряв движущиеся объекты, видеодетектор выключил запись. И сразу следующие кадры — двое несут по холлу что-то завернутое в одеяло. Снова двор, машина отъезжают. Все.

Вартан отмотал ленту назад и, когда похитители вышли из машины, переключил увеличение на максимум. Номера, конечно, липовые. Но лица не спрячешь. Двое были ему неизвестны. А вот третий… Не зря он тренировал память. Рашид-шах — встретились полгода назад по общему делу. Волк серьезный. Держит склад оружия в предгорьях Копетдага. Конечно, Гульнару могли увезти и в другое место, но пока реально одно — наведаться в их логово.

Вартан выключил видеомагнитофон, сунул видеокассету в дорожную сумку и на минуту задумался. Потом обошел комнаты, собирая в дорогу то, что могло пригодиться в пути. Перед тем как навсегда покинуть жилище, по чужому — русскому — обычаю присел на краешек кресла. Нет, отступать он не будет. И дом покидать не жалко. Зачем ему дом, если не будет Гульнары?

Выезжая из Мешхеда, Вартан притормозил у заправки. Молодой парень проверил зажигание, давление в шинах и ткнул клювом в отверстие бензобака, искоса посмотрев на длинноволосого, светлоглазого клиента. Судя по внешнему виду — богатый иранец. Едет в гости. А может, путешествует. Вартан сунул ему в ладонь пару долларов и тронул автомобиль.

Отъехав, Вартан выбросил парик и контактные линзы в придорожную канаву и снова стал самим собой. Первая «путанка», пусть и не самая хитрая, была сделана. Его здесь не было.

Машина набрала скорость, держа курс на север.




Рашид-шах, чувствуя, как по телу сладкими волнами от горячей воды катится тепло, раскуривал кальян. Вторая жена была уже немолодой и не красивой, но мыть своему повелителю ноги она умела, как никакая из женщин. Нагревала воду, чтобы та была в меру горячей и ласковой, делала настои, после которых ступни долго горели, будто ноги были поставлены на живую горячую собаку.

После вкусного плова Рашид-шах вспоминал о хорошо выполненном приказании Хозяина, и от этого ему становилось еще приятнее. Все прошло быстро и легко. Сонная девчонка не успела даже пикнуть. А хороша! Газель! Чем это прогневал Хозяина Вартан? Впрочем, какая разница. Похоже, любимец выходит из числа таковых, если Аллах будет милостив к Рашид-шаху, то место рядом с повелителем займет он. От такого предположения Рашид-шах едва не замурлыкал и решил, что прекрасно проведенный день должен плавно перейти в такую же прекрасную ночь.

Вторая жена закончила обтирать мужу ноги, и Рашид-шах отложил мундштук.

— Иди. Пришли ко мне Азизу.

Жена, непрерывно кланяясь, скрылась за пологом. Рашид-шах прошел в угол комнаты и опустился на подушки. Огонь у камина освещал бордово-красные узорчатые ковры на стенах, приятно грея и возбуждая. Умелица Азиза доведет это чувство до совершенства. Она умеет.

Полог качнулся, и в комнату с поклоном вошла женщина в парандже.

— Сделай так, чтобы я поднялся в небеса, Азиза, — сказал Рашид-шах и закрыл глаза.

Фигура в парандже приблизилась к ложу. Женщина развязала пояс на халате Рашид-шаха, наклонилась над ним, и тот почувствовал, как у него перехватило дыхание. Но не от жарких губ любимицы, а оттого, что жесткий плетеный поясок туго затянулся у него на шее. Рашид-шах успел вскинуть руки к горлу, прохрипеть что-то полузадушенно, но, увидев темное усатое лицо над собой, задохнулся от ужаса…

Пенящаяся бурунами вода горной речки в свете звезд казалась белой. Подтащив неподвижное тело к каменистому берегу, Вартан макнул Рашид-шаха головой в ледяную воду.

Потом, не дожидаясь, когда тот окончательно придет в себя, залепил ему пощечину. Рашид-шах открыл бессмысленно блуждающие глаза. Вартан подсветил себе фонариком лицо. Сказал коротко:

— Узнаешь? Отвечать быстро.

Рашид-шах узнал. И вздрогнул, как от удара.

— Так. Хорошо. Где она?

— Кто? — спросил Рашид-шах и снова вздрогнул — теперь уже от удара кулаком.

— Моя дочь. Где?

Рашид-шах, медленно соображая, изменился в лице.

— Хозяин… приказал… — и, вытаращив глаза, с ужасом произнес: — Ты пришел против воли Хозяина? Ты мертвец, Вартан!

— Моя жизнь тебя не касается, шакал, — сказал Вартан, и в его руке появился белый, как вода в речке, кинжал. — Я спрашиваю тебя последний раз, а потом буду отрезать кусочки от твоего поганого тела. Ты знаешь — я это умею.

— Наверху, — прошептал Рашид-шах, закатывая в сторону гор белые от ужаса глаза. — В пещере с оружием. Ты против Хозяина?

— Охрана есть?

— Двое. Ты против…

— Назови имена.

Рашид-шах, заикаясь, пролепетал имена сообщников. Вартан вспомнил. Пешки. Если со времени его последней встречи с ними их ничему не научили, что вероятнее всего, то особых проблем не будет.

— Веди, — тряхнул он Рашид-шаха за ворот. — И молчи. У меня больше нет хозяина.

Руки Рашид-шаха пришлось развязать. Карабкаясь вдоль русла реки, Рашид-шах то и дело оглядывался на темную фигуру, неотступно следующую за ним, но попыток к бегству или сопротивлению не предпринимал. О способностях Вартана он знал хорошо.

Пещера открылась за поворотом горной тропы узкой черной щелью в скале. Прижав Рашид-шаха к скальной стене, Вартан прошептал ему на ухо, для убедительности прижав кинжал к ягодицам:

— Ты сделаешь все, как я сказал. Ведь ты же не хочешь, чтобы в подлунном мире стало два Рашид-шаха — из двух половинок, холодных, как этот камень.

Рашид-шах усиленно затряс головой в знак того, что все сделает как надо. Они осторожно приблизились ко входу в пещеру. Рашид-шах, отодвинув неприметный камень, сунул руку в углубление под ним, поковырялся там и сказал:

— Сигнализация. Я ее выключил.

Они вошли в пещеру. Вартан вплотную прижался к Рашид-шаху, чтобы в случае необходимости лишить того свободы маневра. В пещере было тихо, царила полнейшая темнота, и она казалась пустой. Они прошли с десяток метров, свернули в боковое ответвление, и впереди забрезжил матово-белый свет. Вартан приставил кинжал к горлу Рашид-шаха, а второй рукой извлек из-за пазухи и просунул ему под мышку длинноствольный пистолет с набалдашником-глушаком. Они прошли не более двух десятков шагов, и ход расширился. Впереди открывался большой, созданный в незапамятные времена горными духами, зал. Те, кто выбрал это место для своих тайных дел, срубили сосульки сталактитов, а колонны сталагмитов сделали из него лабиринт со множеством перегородок и ниш, заполненных стеллажами с ящиками. Из глубины пещеры слышалось неясное бормотание. Вартан с пленником прошел мимо ряда отсеков и увидел сидящего на корточках бородатого охранника в чалме. Полузакрыв глаза, тот меланхолично перебирал четки и нараспев бубнил молитву. Второй склонился над пластиковым столом со стоящей на нем радиостанцией. Они умерли быстро и безболезненно, почти одновременно, уткнувшись лицами в потертый ковер и бумаги на столе. Рашид-шах жил чуть дольше — до тех пор, пока Вартан не увидел в темном углу отсека кровать с пристегнутой к ней ремнями Гульнарой. Вартан послушал ее дыхание, приподнял веки, всмотрелся в расширенные зрачки. Потом отстегнул ремни и нашел на локтевом сгибе два красных пятнышка. Снотворное или наркотик — определять было некогда. Предстоял путь назад, и даже хорошо, что дочь не сможет невольно помешать ему. Вартан совсем не был уверен, что Рашид-шах и эти двое знали о всех ступенях электронной охраны склада. Вполне возможно, сейчас в долине кто-то получил сигнал о том, что в пещеру проник посторонний. Вартан быстро прошел мимо стеллажей, читая надписи на ящиках, вскрыл один из них — в нем находились миниатюрные остроклювые ракеты. Взял одну и привязал себе поперек груди. Потом взвалил расслабленное тело Гульнары на спину и ремнями, которыми она была пристегнута к кровати, укрепил ее руки и туловище так, чтобы иметь свободу действий.

Напоследок Вартан подошел к ящику с запалами для гранат.

— Кушай, дорогой, — ласково сказал он и сунул в щель между гранатами «шоколадку» в пестрой обертке.

Волнение его прошло. Теперь дочь была с ним, и никто не сможет сделать ей плохо.

Вартан прошел больше половины пути вдоль реки и уже было решил, что его домыслы о второй ступени сигнализации беспочвенны, как вдруг в мерный шум бьющейся между камней воды вплелся ритмичный тукающий звук. Бежать было бесполезно — с воздуха они будут обнаружены мгновенно. Вартан опустился на колени за большим, влажным от водяных брызг, камнем и отвязал с груди ракету. Через минуту из-за вершины скалы появилось темное пятно. Геликоптер, легкий как бабочка, шил русло реки поперечными стежками. При наличии на борту инфракрасного оборудования он наверняка мог служить прекрасным наводчиком для погони. Вартан замер с ракетой на плече, и когда геликоптер после очередного зигзага завис чуть в стороне от беглецов, нажал на пусковую скобу. Раздался хлопок, и тукающий звук исчез. Рассыпаясь в воздухе, геликоптер рухнул в реку.

Вартан не обманывал себя. Геликоптер — не настоящий боевой вертолет, таких ночных разведчиков у Хозяина могло быть несколько. Необходимо было немедленно уходить в долину. Хоть по воздуху, хоть по воде — но только не медленным пешим ходом. Вартан посмотрел на реку и еще раз подумал — хорошо, что Гульнара не очнулась. Он отстегнул ремни, прижал дочку лицом к себе и снова привязал ее как можно крепче. Потом подошел к воде, зажал Гульнаре ноздри и, поглубже вдохнув сырой воздух, стал вентилировать ее легкие.

С той стороны, откуда они шли, снова возникли посторонние звуки. Раздумывать о том, новый это разведчик или просто падение камня, не было времени. В последний раз вдохнув воздух в легкие Гульнары, Вартан зажал ей лицо ладонью и прыгнул в реку.

Их вертело и кувыркало как мяч. Несколько раз Вартана сильно ударило о камни, но боли он не почувствовал. Боль, шрамы и изнеможение будут потом, а сейчас он сам был похож на катящийся по порогам камень — крепкий, бесчувственный, немой. В те короткие секунды, когда бешеный поток выбрасывал их на поверхность, полузадохнувшийся Вартан, едва успев схватить холодными губами глоток воздуха, тут же прижимался ко рту Гульнары, выдыхая этот глоток вместе с частичкой своей жизни в легкие дочери.

Река широким плавным языком вынесла их в долину. Вартан, стараясь не потерять сознание, выполз на песчаный берег и едва не заплакал, услышав возле своего лица невнятный шепот:

— Пап, мне холодно.

Через четыре часа они подъезжали к иранской границе, где проходила известная Вартану горная тропа на ту сторону. Когда машина, мелькнув задними колесами, исчезла в пропасти, Гульнара, еще до конца не пришедшая в себя, спросила:

— Куда мы едем, папа?

Вартан подумал и ответил:

— Очень далеко, дочка. Туда, где он нас никогда не достанет.




Глава 15

КОМПЬЮТЕРНЫЕ ИГРЫ


Стены подземелья были выложены зеленовато-серыми плитами, напоминающими мрамор, но стоило подойти к ним поближе, как монолитная поверхность вдруг рассыпалась на отдельные квадратные частички, каждая своего цвета, и определить, что за материал использовал строитель, было невозможно. Человек шел, выставив перед собой пистолет. Он осторожно проходил коридоры, залы и, не обращая внимания на стоны пленников, за руки подвешенных на каждом углу, искал противников. В темной глотке одного из коридоров мелькнула тень. Человек отпрянул, обошел участок пола, освещенного факелом. Он сосредоточил свое внимание на подозрительном участке и не заметил, как в боковом проходе появилась угловатая серебристая фигура. Сверкнула вспышка — и наступила темнота.

— Е… твою мать! — выругался Зобов и в сердцах оттолкнул клавиатуру. — В который раз на одном и том же месте. Ты сам-то сколько прошел?

— Пять лабиринтов, господин генерал, — похвастался сержант. — К концу службы хочу до девяти догнать.

— Ясно, — проворчал Зобов, ожесточенно царапая обросшее щетиной лицо. — Вместо того чтоб повышать свой идейный и политический уровень, режетесь на дежурстве в эти стрелялки. Слава Богу, что не на боевом компьютере. Выйдем отсюда — влеплю тебе пять суток губы. Понял?

— Понял, — отозвался сержант, — вот только выйти бы.

Зобов помрачнел.

— Выйдем, — сказал он сквозь зубы. — Из всяких переделок выходил, выскочу и из этой. Ох и попляшет у меня кое-кто. Небо с воробьиную манду покажется.

— «Кое-кто» — это кто? — вяло поинтересовался капитан Ефимов, с топчана созерцающий битву командира части с роботами. — Есть подозрения?

Зобов встал с кресла, сбросил ноги капитана на пол и уселся рядом.

— Подозрения — они, как прыщи на морде: чем больше чешешь, тем больше становятся. Подозревать можно кого угодно — все бестолку. Тут логика нужна. Запереть командира части в командно-пусковом пункте — преступление не из слабых. Вот и рассуждать надо, как сыщику — кому выгодно.

— Кому выгодно? — как эхо отозвался капитан. — Вашему заму? Начштаба?

— Да брось ты, Ефимов, — поморщился Зобов. — Чтоб эти тушканы затеяли что-нибудь серьезное? Глупости говоришь. Пить и жрать из моих рук у них получается — это верно. А чтобы предприятие такое провернуть… Пробовал я их в деле. Нет, они на такое не способны. Десять к одному — не они.

— Ну, тогда командир ПО. Или командир летунов. Те-то покруче будут.

— Покруче, это верно, — согласился Зобов. — Но манера не их, стиль работы не тот. Эти бы просто явились со своими ребятами, скрутили меня и в каталажку — зубной щеткой полы на губе скрести. А еще проще — дали бы по башке, чтоб меньше проблем было. Нет, семь к трем — не они.

— Ну, тогда я не знаю, — развел руками капитан. — Получается, врагов у вас нет, а факт, вот он: сидим без малого неделю, будто мышата в ведре.

— Рассуждай, капитан, дальше, — сказал Зобов. — Факты нам говорят о чем? — Зобов поднял указательный палец. — О том, что командира части уже неделю нет на своем боевом посту, а там, — он вознес палец над головой, — тишь да гладь. Я о том, что в Москве давно уже должны были гонцов прислать на разборку из Генштаба — куда девался Зобов? Не шлют. Возникает вопрос — почему? А потому, что есть какой-то сдерживающий фактор, и из-за него такой визит становится невозможным. Ну, сам понимаешь, главный сдерживающий фактор у нас… Какой?

— Подразделение охраны, — наугад ляпнул капитан.

— Тьфу на тебя! Тоже мне фактор. Три десятка спецназовцев разнесут это дерьмо за полчаса. Главная сдерживающая причина находится в полутора километрах к югу от нас, в шахте.

— Ракета, — ввернул сержант.

— Ракета, — кивнул Зобов. — Ядерное оружие. Против этого не попрешь. Вывод: засадили меня сюда, как крота, чтобы стрельнуть сообщением — гад-командир спрятался в командно-пусковом пункте и грозится пальнуть стратегической, если хоть одна б… сунет нос в его часть. — Зобов тяжело вздохнул. — Тем более что предпосылки для такого нехорошего поведения командира были. Комиссию отфутболил, меры принять угрожал. Самолет, прости меня господи грешного, сбил. Тут и до большего полтора шага. Пошел вразнос — и все дела.

— Интересно, — сказал капитан. — Все, вроде сходится. Но опять же — кто все это затеял? Ни тот, ни другой, ни третий — кто же все-таки?

— Подозреваю я, — помял своим грузным телом топчан Зобов, — что этот человек затеял свою игру, зная досконально все мои делишки. Изолировать командира, потянуть время, попользоваться его закромами — и слинять, когда запахнет жареным. Только один человек был посвящен во все. Самый близкий и самый ласковый.

— Баба, что ли?! — вскинулся Ефимов.

Зобов подпрыгнул на топчане, во внутренностях которого что-то звонко треснуло.

— Ты, капитан, извиняй, при подчиненных непедагогично, но ты дурак. Какая еще баба! Адъютант это мой, курва лакейская.

Воцарилась тишина. Где-то наверху, гоняя воздух, чуть слышно шумели вентиляторы.

— А ведь точно, — пораженно прошептал Ефимов. — Я-то думаю, что это он с ПО-шником да с летуном кучковаться стал. На охоту ездили, рыбку ловить на катере катались. Как же вы его проглядели, Виктор Сергеич? Гнать его надо было!

— А на его место кого? — спросил Зобов. — Тебя, что ли? Нет, мужик-то он дельный. Я его давно знаю. Это я виноват — вожжи отпустил, расслабился. А таких надо все время прижимать, чтобы знал свое место и не высовывался. Недоглядел…

— Наворотит он теперь, подлюга, — сказал капитан.

— Вот это, к сожалению, ты верно прочухал. Такие до власти дорвутся — напролом идут. Как тот ефрейтор.

— Это который? — заинтересованно спросил Ефимов.

Зобов безнадежно махнул рукой:

— Ты с ним не встречался. В разных полках служили.

Сержант за столом снова уткнулся в компьютер. Бункер наполнился стонами и выстрелами.

— Эй, вояка, завязывай, — приказал Зобов. — Хватит херней заниматься. Пора думать, как дальше жить. Выбраться отсюда мы самостоятельно, как я понял, не сможем, поэтому даю вводную следующего плана: всем напрячься, как во время запора, и думать. Да не жопой думать, а головой.

— А зачем сообщать, Виктор Сергеич? — сказал командир. — Когда-то ведь наверху весь этот шухер кончится — тогда и нас освободят. Продовольствие у нас есть — на месяц хватит…

— А потом съедим самого толстого, — поддакнул Зобов. — Нет уж. Дело не в том. В Москве наверняка не сидят сложа руки — и не только в ней, но и, думаю, в другой, не заинтересованной в падении на ее территорию боеголовки, державе. Там все сделают, чтобы нейтрализовать стратегическую — понимай, и нас тоже. Пришлют спецгруппу, пустят по вентканалам в наши апартаменты какую-нибудь ядовитую дрянь, и мы отбросим копыта. Или еще что-нибудь придумают — сейчас средств хватает. А я жить хочу. Ты хочешь?

— Хочу, — признался Ефимов. — Я-то что, я в ваших делах не участвовал. Квартира — дежурство — квартира. У меня и жена, и мальчишка растет.

— А мне до дембеля полгода, — сказал сержант. — Ждут.

— Значит, думай хорошо, если хочешь, чтоб тебя дождались, — резюмировал Зобов. — Не сачкуй.

— Может, записку в вентшахту бросить? — сказал сержант после недолгого молчания. — Вылетит наружу, там ее подберут и сообщат куда надо.

— Можно, — сказал Зобов. — Но долго. Пока подберут, пока сообщат, да и то бабушка надвое дедушке пообещала — может дам, а может нет. По тайге немного народу шляется. Еще есть предложения?

— Пока нет, — сказал сержант.

— Тогда иди смени товарища у выходного люка. У него нашими побасенками мозги не засраны, может, на свежую голову придумает что-то путное.

Сержант ушел, и вскоре по винтовой лестнице в бункер спустился коротко стриженный худощавый солдатик в очках.

— Ефрейтор! — засиял капитан, узрев у того на погонах по желтой поперечной лычке. — Так это вы про Гитлера говорили, Виктор Сергеич?!

— На глазах растешь, — одобрил Зобов. — Для тебя, Ефимов, еще не все потеряно. Садись, служивый.

Солдат сел.

— Мы вот обмозговываем, как наружу весточку подать о нашем бедственном положении, — сообщил Зобов. — Ты очки носишь, значит, умным должен быть. Давай идеи. За каждую дельную мысль — дополнительная лычка. Сержантом хочешь быть?

Солдат пожал плечами:

— Нет.

— Почему? — удивился Зобов.

— Не люблю, когда заставляют дурацкие приказы выполнять.

Зобов откинулся на спинку топчана.

— Так-так, — сказал он, щурясь, — умишко есть. Ладно, оставим хаханьки и поговорим всерьез. Имеется: шахта со стратегической и командно-пусковой пункт. Пункт заблокирован, но связь и управление ракетой не потеряны. Как сделать, чтобы за десять тысяч километров отсюда узнали, что мы здесь не по своей воле. Ясно объясняю?

— Ясно, — кивнул солдатик. — Радиосвязи тоже нет?

— Хрен ее знает, — сказал Зобов, — есть она или нет. Лампочки на рации мигают, стрелки бегают, а никто не отвечает.

— Антенну обрезали, — сказал ефрейтор. — Ясное дело.

Снова все замолчали.

— У меня земляк в БОПРе служит, — сказал солдатик. — Оператор-планшетист. Ему из секретки каждый день шифрованные телеграммы приходят с данными на разные спутники. Фото, телевизионные разведчики. Он их время подлета-ухода вычисляет и на этот промежуток времени дает приказ на радиомолчание — чтоб те по излучению локаторы не засекли.

— Есть такое дело, — сказал Зобов. — Командиром у них… э-э… майор Вострецов. Грамотный мужик, но не деловой. Их хибара на краю части, у колючки.

— Я думаю, нам это радиомолчание нарушить надо, — продолжил ефрейтор. — Подать сигнал SOS, например.

— Соси не соси, — пробурчал Зобов, — а радио у нас не работает. Только что сказано было.

— Не обязательно радиоволнами. Боеголовка фонит? В смысле, радиационный фон от нее исходит?

— Должен быть, — сказал Зобов. — Инструкция врет, что небольшой, но я думаю, если сутки с ней в обнимку побыть, потом обнималка на полшестого смотреть будет. Так, значит, ты, младший сержант, думаешь, что надо крышечку над шахтой открыть, а спутники, которые, по причине чрезвычайной ситуации над Калчами как виноград повисли, ее и засекут.

— Не только засекут, но и увидят, — сказал ефрейтор. — А если мы эту крышечку будем туда-сюда гонять, то можно азбуку Морзе изобразить. Три точки — три тире — три точки. SOS.

Зобов вскочил с топчана.

— Ну ты, сержант — нет, старший сержант — голова! Я всегда говорил: тонкая шея и очки — признак мудрости. Капитан, чего разлегся! На сколько резервных аккумуляторов для электромоторов хватит?

— На час, — с сомнением произнес Ефимов. — Нет, на полчаса.

— Годится, — сказал Зобов. — Давай к пульту.

«Уверен?», «Yes — No» — засветилось на экране монитора.

— Ты не увлекайся, — предупредил Зобов, когда в командный пункт проник протяжный вой сирены. — Крышку-то открой, а ручонки к кнопочке не тяни. Нажмешь еще в экстазе. И сирену выруби. Не надо демонстрацию устраивать. О господи! Пусти, я сам.

Прошло пять минут, десять, полчаса. Стрелка на приборе контроля емкости аккумуляторов склонилась к красному сектору.

— Все, — сказал капитан, — сдохли. Даже крышку не до конца закрыли.

— Плевать на нее, — отмахнулся Зобов. — Все, что смогли, мы сделали. На свет да чай энергии хватит, вентиляторы вроде шевелятся — чего еще надо. Пошли поужинаем… или позавтракаем. Что там у нас на палубе — день или ночь?

— Двенадцать дня, — доложил ефрейтор.

— Тогда пообедаем, да по обычаю предков вздремнем часок-другой. Ефимов, знаешь, почему после обеда глаза закрываются?

Капитан изобразил на лице усиленную работу ума.

— Процессы в желудке происходят.

— Сам ты процесс. Живот тяжелый становится, кожу на лице натягивает — вот веки и закрываются. Ладно, пошли жрать.

Они плеснули кипятка в пачки с вермишелью быстрого приготовления, заварили чай и уселись кружком за маленьким столом. Жуя обильно приправленную специями безвкусную похлебку, Зобов внезапно подумал о том, что давно вот так запросто не сидел с людьми, относящимися к нему как к старшему не по званию, а по возрасту, как подросшие сыновья к отцу. С ними можно было пошутить, поворчать, прикрикнуть — совсем не так, как с его окружением наверху. Там — постоянный контроль над собой, вожжи, кнут. Может, и не надо было идти в военное училище. Закончить технарь, стать простым работягой и сидеть после трудового дня вот так с семьей, слушая и рассказывая о нехитрых событиях, произошедших за день.

Зобов доел вермишель, одним глотком выхлебнул кружку с чаем и пошел к топчану.

«Какая только дурь не придет в голову», — подумал он, устало закрыв глаза.

Капитан ел не торопясь, думал о том, что наверху сходят с ума от безвестности о пропавшем муже жена и сын-подросток, о том, что все, несмотря на выдумку ефрейтора, хреново, и даже если дерганье туда-сюда крышки над шахтой уловил спутник, это не значит, что при штурме части на их личности обратят внимание. Кто они такие по сравнению со страной, застывшей от ужаса перед угрозой ядерного нападения? «Зачистят» всех поголовно без имен и фамилий. «Героически погиб при исполнении», — вот и все, что останется. Ну, может, орден подкинут. Посмертно. Ефимов вконец расстроился. Снял с себя китель, сапоги, повесил на них провонявшие носки и босиком пошлепал устраиваться на кресло перед боевым компьютером — оно было побольше остальных. Устроился и, перед тем как закрыть глаза, со злобой посмотрел на монитор, где тускло светился монолитный бок стратегической. Придумал же какой-то олух воткнуть ее сюда, на Камчатку. Не было бы этой напасти — и все сложилось бы иначе. Ефимов вспомнил, как манипулировал Зобов кнопками, и подумал: а все же смог бы он сказать: «Уверен»? Теперь, зная код запуска? Смог — или нет? Смог или…

Сержант Фетисов ел без аппетита. К концу второго года службы уже нет того постоянного чувства голода, как в начале. В солдатской столовой кормежка получше, чем это дерьмо, и то что-нибудь остается. Сухая картошка, например. Не еда, а клей какой-то. Утром еще можно выпить кружку горячего какао, съесть кусок хлеба с пайкой масла. В обед особое внимание каше с куском мяса и компоту. Ну, еще кусочек красной рыбки, плавающей в подсолнечном масле. А в ужин — чай с сахаром, который, не жмотясь, дает знакомый повар. И хватает, чтобы ощутить себя объевшимся от пуза. А сухую картошку пусть салаги едят, вечно голодные, с кусками черного хлеба в оттопыренных карманах. Вот этот, например, ефрейтор, умник очкастый. Вые…ся перед начальством…

Сержант вдруг обиделся, встал из-за стола, оттолкнул пластиковую посудину. Недоеденная вермишель расползлась длинными белыми червячками.

— Уберешь тут, — сказал он ефрейтору и пошел к выходному люку, где приспособил два стула, чтобы полусидя-полулежа поспать часок.

С той стороны люка было тихо. Сержант кое-как устроился на стульях и, закрыв глаза, вспомнил, как за пять минут командир части сделал из этого ефрейторишки старшего сержанта. Значит, тонкошеий очкарик теперь будет командовать им? «А ну не сачковать, сержант Фетисов! Выше, блин, ногу, четче шаг! Хреново ходим, придется учиться после отбоя!»

От этих мыслей сержанту стало совсем невмоготу. Разлеглись там, храпят. А он здесь скукожился. Показать им, что он может? Спуститься вниз и нажать на кнопочку. То, что делал Зобов, он вроде помнит. Помнит или нет? Помнит или…

Ефрейтор Галиуллин, совершенно не ощущая себя старшим сержантом, угрюмо тер поверхность стола мокрой тряпкой. Остатки вермишели переплелись с крохотным лоскутком материи, и он ожесточенно выдергивал их, скользких и противных, из слипшегося комка. Ему хоть генерала дай, все равно будет дергаться и бледнеть лицом от командирских окриков всех, кому не лень. Да и что это за звание — ефрейтор! Отличный солдат, видите ли! Звание — одно название. После того как командир роты перед строем объявил ему об этом «выдающемся» событии, к нему подошел сержант Фетисов и, издевательски похлопав по плечу, изрек:

— Галиуллин, с тебя бутылка! Ты теперь у нас самый лучший. Должен теперь сам молодняк учить, передавать опыт и знания. Поэтому давай: тряпку в руки и вперед — драить туалет. Да чтоб не так, как раньше, в звании рядового, а на отлично. Усек? Двадцать минут тебе сроку, рожа татарская!

Дембели в курилке, услышав это поздравление, заржали, как стадо жеребцов.

Галиуллину надоело бороться с лапшой, и он раздраженно бросил тряпку в грязное, доверху забитое мусорное ведро.

Потом оторвал подворотничок, который за неделю из белого превратился в темно-серый, вытер им ладони и огляделся. Все более-менее пригодные для отдыха места были заняты. Он вздохнул, сел на единственный свободный стул и, положив голову на скрещенные на столе ладони, закрыл глаза. Не спалось.

«А все-таки здорово я сегодня выдал идею насчет крышки, — подумал он с гордостью. — Эти в жизни бы не додумались. Серые мыши. Сила не в мышцах, а в том, что у человека в голове. И я, который умнее их, всех вместе взятых, вынужден драить туалеты, не вылезать из нарядов и лежать на липком столе?»

«Потому что ты — слабый», — вякнул тихонечко голос внутри, и сержант-ефрейтор, вздохнув, согласился. Да, слаб и безволен. Надо прежде всего переломить себя, доказать, что сможешь сделать то, чего не могут другие. Идеи — ерунда. Вот если бы сесть за боевой компьютер, пробежаться пальцами по клавиатуре и…

Сердце у Галиуллина тукнуло в груди так сильно, что он вздрогнул. Вот это был бы действительно шаг через свою слабость. Шагнул бы он так далеко или нет? Шагнул или…

На узеньком топчане было тесно и жестко. После дрянной пищи в животе урчало.

«Калчевская проснулась, — невесело подумал Зобов. — Черт знает что! И пешком ходил, и есть поменьше старался. А работа? Все бегом, все нервы — другой бы на моем месте в глиста превратился, а я все пухну и пухну. Конституция, видно, такая… В кого же он, дай бог памяти? Мать — та вообще тростиночка. Наверное, какой-то из дедов проявился, Иван или Петр. Они постарались, точно. Вот так и бывает: живет себе человек, жизни радуется, а потом бах — и вылезло в нем то, о чем ни он, ни кто другой и не подозревали. Живот ладно. Хорошего человека, как говорится, чем больше, тем лучше. Ведь не от говна же пухну, от доброкачественного сальца собственного производства. Хуже было бы, если бы сексуальный маньяк или патологический убивец во мне прорезался. Вот тогда б я наворотил делов. Давным-давно половина Штатов в развалинах лежала. Или нет, закрыл бы входной люк, чтоб никто не сунулся, и крутил делишки вместо этого мудака Мещерякова. Подловил он меня, ничего не скажешь — умница. Сейчас наверху, наверное, такие дела ворочает — небу жарко. Скорее всего, деньги с правительства тянет. От моего имени: мол, Зобов грозится пальнуть, а я вынужден подчиняться и передаю вам, господин президент, его безумные требования. Эх, Олежка, Олежка! Зарвался ты, переиграл. Никуда тебе после этих катаклизмов не уйти. Жадность фраера сгубила».

В животе громко булькнуло. Зобов положил на гору сала ладонь, успокаивая.

«А если все же у него получится? Сострижет с верхотуры миллионов двести-триста, а то и пол-арбуза, и растворится среди просторов необъятных, как кусок сахара в стакане чая. Пластическая операция, новые документы — с такими деньжищами все можно. Скотина! Взять, да устроить ему подлянку. Он ведь на стратегической только и держится. А не будет ее — и шантажировать нечем. Взять вот и пальнуть. Не долетит ведь, собьют. Они сейчас ох как на стреме стоят — в открытый космос выйти не дадут, обстреляют лазерами головную часть. Была угроза мировому сообществу и нет ее. Как же это я раньше не подумал. Пустить, что ли? Пустить или не пустить? Пустить или…»

Спустя двадцать минут все спали. Похрапывал во сне Зобов, покачивая в такт выдохам неподъемным животом; сопел капитан, с головой укрытый кителем; постанывал во сне сержант, упираясь затылком в жесткий стул; обняв руками стол, сопел носом Галиуллин.

Через полчаса один из них проснулся. Повертел головой, как бы заново узнавая место, где он находится, тихонько встал и, стараясь не шуметь, направился в тот отсек командного пункта, где было сложено оружие — два автомата Калашникова и два пистолета системы Макарова. Взял автомат, повертел в руках и, обнаружив, что все патроны из рожка выщелкнуты, замер на мгновение. Проверил другой «калаш», пистолеты. Отсутствие боезапаса неприятно поразило его. Выждав еще несколько минут, он отомкнул штык-нож от автомата и двинулся в одном ему известном направлении.

Капитан проснулся следом. Прислушался. Вентиляторы работали, но сырость едва заметным дыханием все же проникала в помещение командно-пускового пункта, было зябко. Он поворочался на неудобном ложе и, поняв, что больше не уснет, поднялся. Включил дежурное освещение. Голова побаливала, как после «перебора».

«Заболеть еще не хватало», — невесело подумал он. Налил в бокал остатки воды из чайника, достал из аптечки пару таблеток аспирина «УПСА» и, подождав, пока отпляшут пузырьки воздуха, выпил кисловатую теплую жидкость.

— Опохмеляешься? — раздалось с топчана.

Зобов нехотя принял сидячее положение, с усилием потер ладонями мятое со сна лицо.

— Живот чего-то болит, — пожаловался он капитану. — Отравил ты меня своей заморской лапшой. Дай-ка там из аптечки что-нибудь.

— Ефрейтор, хватит дрыхнуть, — скомандовал Ефимов. — Дай генералу ношпы. Тебе говорят!

Галиуллин, оправляя на ходу вылезший из-под ремня китель, полез в ящик.

— Не надо было дрыхнуть, — недовольно сказал Зобов. — Вредная привычка.

— Сами ведь говорили — предки плохого не придумают.

— Да? — удивился Зобов. — Не может быть!

— Говорили, — упрямо сказал Ефимов. — Ефрейтор вам подтвердит.

— Он не подтвердит, — сказал Зобов. — Младший по званию не имеет права оспаривать утверждения старшего.

— Еще бы, — с раздражением сказал капитан. — Все по Уставу. В армии прав тот, у кого больше прав.

— Да ладно тебе, — примирительно сказал Зобов. — Не заводись. Говорил не говорил — какая разница. Шучу я так. Веселый я, понял.

— Чего веселиться-то, — сказал Ефимов. — Поводов не вижу.

— А я без повода. Чтобы вы… мы тут не перегрызлись все. Ну ладно. Старший сержант!

— Я, господин генерал!

— Отставить. На время нашей непредвиденной здесь задержки… Стоп! Задержка у баб бывает, когда залетят. На время пребывания здесь нашей теплой компании субординацию можно исключить. Зови меня просто Виктор Сергеич. Тем более что ты теперь по званию старший сержант, а это почти что равняется полковнику. Понял?

— Так точно, Виктор Сергеич!

Капитан засмеялся. Зобов довольно кивнул головой.

— Поскольку времени у нас — немерено, заводи-ка, сержант Галиуллин… звать-то тебя как?

— Хамид.

— Заводи-ка, Хамид, своих роботов. После сна я чувствую прилив сил, и должен этого гада, который в меня давеча стрелял, кончить.

— А может, в картишки? — предложил капитан и достал из ящика стола колоду замусоленных карт.

— Азартный ты, Парамоша! — обрадовался Зобов. — Ну давай, на щелбаны. Сейчас я тебе по котелку настучу. Хамид! Иди наверх, зови сержанта. Карты четверых любят.

— Я схожу, — вызвался Ефимов. — Разомнусь чуток.

Галиуллин сел за стол и стал тасовать колоду.

— Виктор Сергеич, — сказал он, оглядываясь на дверь, за которой исчез капитан. — У меня нехорошие предчувствия.

— Конкретнее, — сказал Зобов и подсел к нему поближе.

Ефрейтор бросил карты на стол.

— Неизвестно, сколько мы здесь еще будем, Виктор Сергеич. Может, неделю, может, месяц, а может, вообще…

— Отсюда не выйдем, — подхватил Зобов. Очень может быть.

— А длительное пребывание нескольких людей в замкнутом пространстве отрицательно сказывается на психике. Тем более что напряжение постоянно возрастает — в квадрате. Возможны срывы. А тут оружие. Автоматы, «Макаровы»…

— Вон ты про что, — усмехнулся Зобов. — Не бойся, сержант. Я об этом загодя побеспокоился. Зря, что ли, я себе топчан облюбовал? В матрацах ведь не только золотые червонцы прячут. Расслабься, все будет хорошо.

— Так вы оружие там спрятали? — удивился Галиуллин, воззрившись на топчан. — Такой вроде маленький…

— Оружие без патронов, что мужик без… В общем, дубинка. А пару рожков да четыре обоймы затолкать куда хочешь можно. Раздавай! Что козыри?

— Крести.

— Давай выберем из колоды покрупнее. Пусть капитан с сержантом шохами играют. Куда он делся? За смертью его посылать.

По винтовой лестнице застучали кованые сапоги. Вбежал запыхавшийся Ефимов.

— Его нигде нет!

— Сержанта? — быстро спросил Зобов. — Хотя, кого же еще… Входной люк смотрел?

— Смотрел. Мертво.

— Туалет? Подсобку? Аккумуляторную?

— Смотрел. Нет нигде.

— Та-ак, — мрачно протянул Зобов. — Не было печали… Карты отменяются. Всем искать. Не мог же он сквозь броневую сталь просочиться. Еще раз — по всем помещениям. И смотреть в оба. Идите, а я покумекаю пока.

Капитан с ефрейтором ушли. Зобов машинально сложил карты в кучку и, задумчиво глядя на царственные лица, стал одну за другой бросать их на стол.

Ефимов с Галиуллиным вернулись почти одновременно.

— Все обнюхали, Виктор Сергеич, — доложил капитан. — Как сквозь землю провалился. Два стула, на которых спал, на месте, а самого нет.

— Не может этого быть, — решительно заявил Зобов. — Не иголка же. Что там, на площадке? Отверстия, люки есть?

— Там отверстие в стене. Выходит в вентиляционную шахту, — сказал ефрейтор. — Но оно маленькое, человек не пролезет.

— Пролезет, не пролезет… Где вход в венткамеру?

— В аккумуляторной, Виктор Сергеич. Но по ней вверх наружу не подняться — в центре вентиляторы, а наверху металлическая сетка. И сам вход плитой забран.

— Неси инструмент, — распорядился Зобов.

Галиуллин побежал в подсобку. Капитан вытер ладонью потное лицо.

— Ну вот, начинается, — произнес он озабоченно. — Сюрприз. С ума сходить начинаем. Оружие бы куда прибрать, Виктор Сергеич, от греха подальше.

— Уже, — сказал Зобов, — прибрал.

Капитан замолчал. Потом нерешительно спросил:

— А куда? Мне не скажете?

— Боишься, что я палить начну? — усмехнулся Зобов.

— Да кто знает…

— В матрасе, — сказал Зобов. — Автоматы и два ПМ на месте, а патроны там. Доволен?

Ефимов промолчал.

Вернулся ефрейтор, таща сумку с инструментами. Они прошли по коридору в помещение аккумуляторной. Прикипевшие за годы к металлу гайки поддались с сухим скрежетом. Когда они открутили последнюю, металлическая плита, едва не задев аккумуляторные батареи, повалилась на пол. Зобов заглянул внутрь и отшатнулся.

На полу венткамеры лежал, мертво улыбаясь им, сержант второго года службы Фетисов.




Глава 16

НА ЗЛАТОМ КРЫЛЬЦЕ СИДЕЛИ…


— Нно… Шта у тебя там…

Министр обороны неуловимо переменился в лице, быстро поправил сползшие с переносицы очки в тонкой золотой оправе и, перед тем как начать доклад, заглянул в принесенную с собой коричневой кожи папку. Он и так на «отлично» знал тексты нескольких листов, в которых опытный референт кратко и ясно изложил события, происшедшие за минувшую неделю. Результаты призыва на срочную службу тех, кому положено было в ближайшие два года есть несладкий солдатский хлеб. Отчет о выплате зарплаты кадровому составу армии, которую с трудом удалось наскрести из всех мыслимых источников в ущерб другим статьям расходов государства. События в Чечне, касающиеся его ведомства — после окончания войны таковых было немного. Ход подготовки к реорганизации армии — бесконечный процесс, грозивший из-за хронической нехватки средств затянуться на долгие годы.

Все было, в общем, неплохо, насколько может быть хороша предлагаемая осетрина второй свежести к столу Самого, если другие потчуют совсем уж гнилым продуктом.

Больше всего министра беспокоил принесенный ему начальником Генштаба доклад.

Министр говорил уверенно, четко и с уважением, умело пряча страх перед сидящим напротив человеком — постаревшим, явно сдавшим в последние годы, но оставшимся таким же грозным, как и всегда.

Президент слушал рассеянно. После болезни еще не до конца прошла привычка прислушиваться к тому, как стучит сердце — сдавший и заново восстановленный опытными хирургами мотор. В первые дни после операции он, лежа в постели и глядя в окно на мотающиеся под порывами ветра верхушки елей, постоянно чувствовал его — маленький комочек спрессованных беспрерывной работой мышц. Казалось — вот замерло, остановилось. Нет, снова тукнуло, пошло, разгоняя кровь по ослабевшему телу. Потом закрутили дела — поездки, встречи, текучка.

Президент знал все, о чем ему собирался сообщить министр обороны — или почти все. Источников было много — начальник охраны, например, которому по штату было положено как бы между прочим, в двух-трех словах намекнуть о происходящих в стране делах. Или пресс-секретарь, который умело акцентировал внимание Самого на отдельных моментах бурной российской действительности. Президенту он нравился — уверенный в себе, спортивный и подтянутый, чем-то похожий на каратиста с черным поясом. Или… да мало ли их, своих людей.

Поэтому еженедельный доклад министра обороны был чем-то вроде ответа ученика на экзамене у учителя, который досконально знает все способности подопечного и в уме уже поставил ему соответствующую оценку.

Министр обороны закончил доклад и не торопясь стал доставать из папки последний, самый тяжелый листок бумаги.

— Да не тяни ты кота за хвост, — не выдержал президент. — Шта у тебя там, бомба, шта ли, понимаешь?

Министр обороны постарался улыбнуться.

— Вчерашнее сообщение с Камчатки, Борис Иваныч. Из ракетной части особого назначения 35232. Там… э… некоторые сложности.

— Ложку дегтя напоследок приготовил, — усмехнулся президент. — Политик. Давай, корми.

Министр обороны стал читать, поминутно поправляя очки на вспотевшем носу. По мере того как он излагал ситуацию, президент становился Президентом — лицо его стало жестким, глаза потемнели. Теперь он не пропускал ни одного слова.

— Тэ-ак, — сказал он зловеще, когда министр замолчал. — Допрыгались, мать вашу. Прохлопали, понимаешь, ушами. Она что же, не демонтирована была?

— Включили в план демонтажа в следующем году, — сказал министр. — Основное внимание было уделено европейской части. План утвержден… — министр замялся, — высшими инстанциями.

— А ты куда смотрел? — грозно сказал президент. — План кто составлял? Твое министерство?

— Я тогда в замах ходил, Борис Иваныч…

Президент махнул рукой.

— Валите один на другого. Шта делать думаешь?

— Вступили в переговоры. Пока на нашем уровне, но, я думаю, надо премьера подключать. Дело серьезное.

— Переговоры… А обезвредить его, шта, нельзя? У вас на такой случай подготовлено что-нибудь?

— Вся безопасность стратегических ракет упиралась в невозможность подбора и рассекречивания кодов запуска. В связи с событиями последних лет в стране замена кодов не проводилась. Ожидали, что демонтируют.

Министр обороны замолчал на секунду и мужественно произнес:

— В связи со случившимся я готов… Рапорт об отставке…

— Уйдешь, когда я скажу, — перебил президент. — В отставку, понимаешь, захотел. Я тебе отставлю. Значит, так. Информация должна быть сохранена в тайне. Понимаешь? Если хоть одно слово просочится — голову сниму. Подключай всех, кого сочтешь нужным. ФСБ, контрразведку — всех. И чтобы там у меня без этих внутриведомственных разборок! Мне докладывать ежедневно, в особом случае — сразу, без промедления. Куда ракета нацелена?

— Лос-Анджелес, Борис Иванович.

— Ладно. Позвоню. Хошь — не хошь, а ему сообщить надо. Шта еще?

Министр достал из папки несколько фотографий и протянул президенту:

— Прислали оттуда. В знак серьезности намерений.

Президент посмотрел на одну из фотографий и помрачнел еще больше. Переданное по факсу изображение было плохого качества, но главную суть можно было понять. Дорога на окраине поселка, слева здание небольшого понурившегося заводика с указующей в небо черной трубой, справа — заросшая лесом сопка. А в центре — два десятка сваленных в кучу трупов.

Все это до жути напоминало концлагерь времен войны — крематорий и приготовленные к отправке в печь тела.

Президент тяжело поднялся и подошел к вытянувшемуся в струнку министру обороны.

— Ты хоть понимаешь, что будет, если она взлетит? — сказал он тихо. — Этих трупов будет не десять, а, — он постучал пальцем по изображению сопки, — вот столько. Ты хоть понимаешь?

Министр понимал. Стоял молча по стойке «смирно» и глядел в узел президентского галстука.

— Иди, — сказал президент. — И запомни, Коля, — если шта, нам этого никогда не простят.

Министр ушел. Президент, оставшись один, сел в кресло. Сердце колотилось рывками, громко и часто. Президент просунул руку за лацкан пиджака и, успокаивая его, провел ладонью по груди.

«Только не сейчас, — попросил он мысленно. — Не время. Погоди, вот управимся, а там — как хочешь. Не останавливайся, понимаешь?»

Через минуту, собранный и сосредоточенный, он поднял трубку телефона и приказал:

— Вашингтон, Белый дом.




Гвардейцев из подразделения, охраняющего Белый дом, трудно было удивить внезапными визитами самых высокопоставленных чиновников. На то и президент, чтобы поднимать подчиненных ему людей, живущих на деньги налогоплательщиков, среди ночи.

В Овальном кабинете собрались трое — сам президент, чуть припухший от сна, министр обороны и министр национальной безопасности. Когда все расселись за столом, президент сказал без предисловий:

— Час назад мне позвонил наш друг из России. У них крупные неприятности. Ракетный командно-пусковой пункт на полуострове Камчатка захвачен террористом. Я хочу слышать все, что нам известно об этом объекте.

Вопрос предназначался министру национальной безопасности.

— Экспериментальный объект, — начал он, вспоминая. — Дата введения на боевое дежурство — середина восьмидесятых. Произведено три испытательных пуска. Все прошли удачно. Твердотопливная ракета-носитель класса «Геркулес». Имеет возможность доставить к цели разделяющуюся на пять самостоятельных частей боеголовку. Нацелена на Лос-Анджелес. Согласно договору об ограничении ракетно-ядерных вооружений должна быть демонтирована в июле следующего года.

— Опять у русских проблемы, — не выдержал министр обороны. — Опасная страна. И чем дальше, тем более опасной и непредсказуемой становится. Их внутренние разборки имеют такое международное эхо, что временами приходит мысль — не зря ли мы затеяли с ними всю эту игру с демократией?

— Вы неправы, — не согласился министр национальной безопасности. — Первый вал разнузданности у них уже прокатился. Дальше все будет иначе.

Президент, приглаживая курчавые волосы, молчал.

— Это когда-нибудь должно было произойти, — сказал он наконец. — Ядерное оружие — слишком лакомый кусок для террористов, чтобы не попытаться однажды сыграть в эту карту. У них, у нас — это могло произойти где угодно. Хорошо еще, что мой российский коллега поставил меня в известность, а не стал действовать на свой страх и риск. Он попросил у меня помощи и совета, дав понять, что мы заинтересованы в благополучном исходе инцидента не менее, чем они. Даже более — ракета нацелена на нашу территорию. Поэтому я хочу услышать не разговоры о правильности нашей внешней политики, а конкретные предложения. Что можно сделать, чтобы ракета не долетела, а еще лучше — вообще не покинула стартовую площадку.

— Информация была конфиденциальной? — спросил министр безопасности. — Пресса, общественность пока пребывают в неведении относительно происходящего?

— Знают пока немногие, — сказал президент. — Высшие чины на той стороне и мы с вами. И надо постараться, чтобы в печать не просочилось ни слова. Иначе… вы понимаете, что произойдет.

— Можно представить, — сказал министр обороны. — Паника, падение курса доллара. Национальная катастрофа. Но сохранить все в тайне будет очень трудно. Если у террористов политические требования, то выход на общественность — их первая задача. Так будет легче оказать давление на правительство.

— Нет, — сказал президент. — В том-то и дело, что требования у них самые приземленные. Им нужны деньги. И до поры они согласны вести переговоры без огласки. Сколько удастся тянуть время — неизвестно.

— Какую сумму они требуют?

— Порядка пятисот миллионов долларов.

— Не так уж и много, — после короткого раздумья сказал министр безопасности. — В случае проигрыша мы потеряем гораздо больше.

— По вашим словам я понял, что платить придется нам? — язвительно сказал министр обороны. — Мы и так вбухали в эту страну кучу денег, которые — это понятно даже ребенку — никогда уже назад не вернутся. И вот снова…

— Итак, — обратился президент к министру безопасности, — вы склоняетесь к тому, чтобы предоставить России очередной кредит, который пойдет на выплату денег террористам. Ваше мнение?

Министр обороны постарался выглядеть очень убедительным.

— У нас три мощных системы обороны, господин президент. Первое — мы можем сбить ракету на взлете. Для этой цели достаточно боевого спутника класса «Старз», несущего противоракетные системы. Сосредоточив все внимание на Камчатке, мы не сможем пропустить момент старта. При максимальном сближении антиракета гарантированно разрушит боеголовку. Если же этого не произойдет и боеголовка выйдет на верхнюю точку траектории, то, во-вторых, подлодкой «Посейдон», находящейся в Тихом океане, будет выпущена еще одна ракета, которая и прекратит существование боеголовки. В-третьих, мы поднимем высотный антиракетный истребитель. Он нанесет удар ракетой из верхних слоев атмосферы по падающей и, следовательно, совершенно лишенной маневра боеголовке.

— Лишенной маневра, — подхватил президент. — А в космосе, следовательно, маневрируя, она может избежать поражения?

— Такой вариант не исключен, — неохотно согласился министр обороны. — Во время полета боеголовка имеет возможность корректировать курс. Кроме того, на ней наверняка имеются средства нейтрализации ПРО противника. Эта ракета одна из самых совершенных. Впрочем, надо подключить специалистов. Но я заявляю — наша система противоракетной обороны достаточно сильна, чтобы отразить нападение.

— Вы мне можете дать гарантии, что, следуя вашим рекомендациям, мы будем в абсолютной безопасности?

Министр обороны надолго замолчал. Не дождавшись ответа, президент сказал:

— Не годится. Не должно быть и малейших сомнений. Ставка слишком велика.

— Господин президент, — попытался возразить министр, — отказываясь от попытки решения конфликта таким образом, мы идем на поводу у террористов. Нет уверенности, что в будущем еще кто-то…

Но президент уже не слышал его.

— Надо заплатить, господин президент, — сказал министр национальной безопасности, поймав устремленный на него взгляд. — Это самый безболезненный вариант решения проблемы. Я могу понять коллегу, он практик и все привык решать с позиции силы. Но сейчас не тот случай. Вы совершенно правильно заметили — ставка слишком велика. Мое мнение — платить.

Президент поступил мудро.

— Господа, вы правы оба. Я считаю, что эту задачу надо решать комплексно. Вы, — кивок министру обороны, — займетесь вопросом проверки и приведения в полную боевую готовность систем противоракетной обороны. Вы, — взгляд на министра национальной безопасности, — позаботьтесь о том, чтобы сведения о возникшей чрезвычайной ситуации не стали достоянием более широкого круга лиц, чем те, кто будут заниматься этой проблемой, и предотвратите возможность повторения попыток подобного характера на нашей территории. Нет нужды говорить, чтобы вы работали в тесном контакте друг с другом, позабыв на время о соперничестве между возглавляемыми вами ведомствами. Финансовым вопросом я займусь сам. Все, господа, спасибо. Вы свободны.

В опустевшем Овальном зале сразу стало неуютно. Президент поежился — он не любил это место, чем-то напоминающее ему больничную палату. Чтобы немного отвлечься, он подошел к стенному шкафу, оглянулся и достал из него саксофон. Пробежал пальцами по кнопкам. Вечно живой Гленн Миллер.

— Боб, что случилось?

Президент вздрогнул и покраснел — как мальчишка, которого застукали за кражей варенья. На пороге Овального зала стояла жена. Президент торопливо спрятал инструмент.

— Дела, дорогая, — сказал он виновато. — Вечные государственные дела. Никуда от них не денешься, даже ночью. Ничего особенного. Я разбудил тебя?

— От топота этих вояк проснется и мертвый. Неприятности?

— Пустяки.

— По пустякам военные в Белый дом не приходят, — заявила жена и подошла ближе. — Рассказывай, Боб.

Допрос с пристрастием, который устроила ему Келли, закончился, как это часто бывало, полной ее победой.

— Я не видела здесь никого из Лэнгли, — сказала она, выслушав мужа. — Я знаю, что ты недолюбливаешь его, но пригласить следовало. Он мерзавец, но совет может дать дельный.

— Это дело лишь косвенно касается его ведомства, — сказал президент. — И, кроме того, он и так узнает.

— Ты — Президент, — решительно сказала жена. — Личной неприязни здесь не место. Пригласи и поговори. Сейчас же.

Седовласый сухощавый шеф ЦРУ производил впечатление доброго Санта-Клауса, готового раздавать всем встречным и поперечным новогодние подарки.

Он неторопливо уселся за стол, ласково улыбнулся президенту змеиной улыбкой и вытащил вересковую трубку — не курить, конечно, а просто щегольнуть кастовой принадлежностью к великим сыщикам.

— У нас неприятности, Джордж, — сказал президент, дождавшись, когда кончатся эти приготовления к разговору. — Крупные. Необходим ваш совет и, возможно, содействие вашего ведомства.

Джордж нежно погладил трубку.

— Понимаю вас, господин президент, — сказал он со вздохом, — с ядерным оружием шутки плохи.

Президент проглотил следующую фразу и уставился на ЦРУшника неподвижным взглядом.

— Уже в курсе? — сказал он, придя в себя.

— Наслышан, — уклончиво кивнул головой Джордж.

— Откуда? Говорите, Джордж.

— Наш разведспутник засек разовое повышение радиационного фона в районе пункта Калчи на Камчатке. Похоже, так кто-то баловался с люком, прикрывающим ракетную шахту. Фотографии подтвердили это.

— Все-то вы знаете, Джордж, — покачал головой президент. — Спроси я вас, сколько раз в месяц я посещаю спальню Келли, вы, наверное, ответите и на этот вопрос.

ЦРУшник открыл рот.

— Не надо, — торопливо сказал президент.

— В наши задачи, — мягко сказал Джордж, — кроме всего прочего входит также забота о физическом состоянии главы государства. Простите, господин президент, но не мне напоминать вам, что вы более принадлежите нации, чем самому себе. Следовательно, всесторонняя забота о вас — в конечном счете, забота о государстве.

«Умеешь ты мозги запудривать», — подумал президент и, чтобы перевести разговор в необходимое русло, переменил тему.

Вернемся к цели нашего разговора. Что вы можете сказать о случившемся в Кал… Клач…

— Калчах, господин президент, — подсказал Джордж. — По нашим сведениям, поступившим от агентуры пятнадцать часов назад, там сложилась весьма интересная ситуация. Командир части, некий генерал Зобов, имеющий за собой длинный хвост злоупотреблений финансового характера, почувствовал шаткость своего положения. Давление со стороны преступной группировки, требующей части прибыли от махинаций, ему удалось ликвидировать, но в покое его не оставили. Была комиссия из Генштаба, которую он выпроводил восвояси. Затем по его приказу был сбит пассажирский самолет, в котором, вероятно, летела в Калчи группа захвата для нейтрализации Зобова. После этого факта генерал совершенно потерял над собой контроль. Агент сообщил, что он заперся в командно-пусковом пункте и грозится произвести запуск стратегической ядерной ракеты, если не будут выполнены его условия.

— Контролировать шахту с ракетой он может, — сказал президент. — Но как же часть? Ведь там давно уже должны быть российские спецгруппы? Как ему удается держать русских на расстоянии? Верные люди?

— Да, господин президент, — подтвердил шеф ЦРУ и пососал незажженную трубку. — Некий Мещеряков, его адъютант и давний компаньон по коммерции. Он-то и вершит бал в Калчах. За дело взялся, надо заметить, весьма и весьма резво. В первые же часы нейтрализовал рядовой состав части и некоторых из офицеров. Похоже, очень торопится.

— Это понятно, — заметил президент. — В такой ситуации русские дремать не будут. Время работает не на него.

— Все это верно, — сказал Джордж и выбил несуществующий пепел из трубки в ладонь. — Но есть во всей этой ситуации некоторые странности.

— Например?

— Мы перехватили обращение Зобова к правительству России. Там много непереводимых идиом — знаете, эти любимые россиянами упоминания о матери, женщинах, которые много спят с мужчинами не за деньги, об анальном сексе, но нет главного — прямой угрозы применения ядерного оружия. Общие фразы, к тому же местами лишенные логики. Специалисты сейчас работают над этим текстом. Возможна фальсификация.

— То есть вы хотите сказать, что Зобов тут ни при чем и за него работают другие?!

Президент вскочил с кресла.

— Вы хотите сказать, что угроза ядерного нападения — блеф? Да не молчите вы, Джордж, все это слишком серьезно!

— Я хочу сказать, что сам Зобов ни о ядерной угрозе, ни о деньгах не упоминал. За него это сделали другие.

— Но ведь это совершенно меняет дело! — почти закричал президент. — Я немедленно свяжусь с Москвой.

— Я прошу вас не торопиться, — сказал Джордж. — Во-первых, русские аналитики разберутся во всем сами — они классные ребята. А во-вторых, я бы не спешил радоваться. Генерал Зобов находится у кнопки. Ему грозит многолетнее тюремное заключение. Если у него и не было мысли о ядерной атаке до возникшей ситуации, то неизвестно, как он поведет себя сейчас. Боязнь расправы может толкнуть его на необдуманные поступки — союз с шантажистами, например. И тогда угроза станет реальной. Кроме того, в командно-пусковом пункте он не один. Там обычно дежурит состав из офицера и двух солдат. Как на них подействует возможность их командира произвести пуск? Считаете, они не могут его, хм… заставить, например, это сделать? Владение ядерным оружием открывает такие неограниченные возможности для шантажиста — голова пойдет кругом у самого фанатичного патриота.

Президент снова помрачнел.

— Русские уверяли меня, что подобрать коды к запуску их стратегических ракет невозможно, — слабо попытался вставить он последний аргумент.

— Подобрать невозможно, — согласился Джордж, — но можно купить, заплатив достаточную сумму. Коды, конечно, товар скоропортящийся, их часто меняют, но за последние годы этому придают все меньше значения — разоружение, уничтожение ракет расслабляет бдительность. В России сейчас, господин президент, все продается и все покупается. Небывалый всплеск коммерческой деятельности. Впрочем, что это я — вы все знаете не хуже меня.

— Что за страна! — простонал президент. — Как трудно предугадать их вывихи! Хотите виски?

— Вообще-то не время… Хотя давайте! Когда еще удастся выпить с Президентом тет-а-тет. Разве что на приемах, куда вы меня так неохотно приглашаете.

— Гадость все же эта наша хваленая «Белая Лошадь», — сказал президент, отхлебывая из бокала и морщась, как от зубной боли. — Русская водка лучше.

— Но крепче, — заметил Джордж.

Президент отставил недопитый бокал.

— Так все же, каково будет ваше резюме по поводу всей этой истории? Наши дальнейшие шаги.

— Я считаю, господин президент, — сказал шеф ЦРУ после раздумья, — что нам необходимо включиться в игру. Специалисты, имеющиеся у нас, в состоянии противопоставить этой ядерной штучке нечто. Но для этого необходима ваша санкция на проведение операции в Калчах.

Президент поморщился.

— Опять эти ваши замашки, Джордж! До чего же вы любите прогулки на территорию других государств. Вы же понимаете — в случае неудачи возможны крупные международные осложнения. Вечно вы затеваете что-то, а я потом отдуваюсь как перед своими, так и перед чужими. Без этого нельзя?

— Нет, господин президент, — отрицательно покачал головой ЦРУшник. — Необходим контакт со стратегической ракетой, точнее, с боеголовкой. А насчет международных осложнений… Я уверен, что весь мир поймет нас. России ничего не останется, как принять позицию остальных.

Президент задумался.

— Вы что, хотите ее уничтожить?

— Да. Группа специально обученных людей проникнет в шахту и подорвет баки с ракетным топливом. После этого боеголовка станет не более чем радиоактивной железкой. Взрыв ракеты-носителя при старте — не такая уж редкая вещь. Исполнители, естественно, погибнут при взрыве. Трупов не будет. Гигантская температура. Камни плавятся.

— А вы уверены, — сказал президент, — что боеголовка превратится в железку, а не в ядерный гриб? И что потом все не вскроется? США взрывают ядерное устройство на территории чужого государства — пусть даже из соображений собственной безопасности — это уже не шутки, Джордж!

— Не уверен, — нехотя сказал шеф ЦРУ. — В таких случаях нет уверенности ни в чем. Но что бы там ни было — это будет уже не наша территория.

Президент допил виски и отошел к окну. За пуленепробиваемым стеклом гуляли подсвеченные огнями большого города облака.

— Я приму ваше предложение в том случае, если вы не сможете противопоставить ему ничего более… безболезненного. А у вас наверняка еще есть что-то.

Джордж засунул трубку в рот.

— Есть еще один вариант, господин президент. Боеголовку можно не уничтожать. Ее можно лишить разума.

— То есть? — повернулся к собеседнику президент.

— Стереть в ее электронном мозгу данные о конечной цели. Специалисты утверждают, что это возможно сделать без демонтажа. Будет старт, будет выход в открытый космос и — все. Не зная, куда она летит, боеголовка ляжет на круговую орбиту и превратится в спутник. А потом уничтожить ее — дело времени.

— Этот вариант меня бы устроил, — быстро сказал президент. — Но это реально?

— Мы проводили ряд экспериментов в одном из закрытых учреждений. Сбоев не было.

— Это как раз то, что нужно. Считайте, что получили от меня санкцию на проведение такой операции. Вот видите! А вы сразу — взрывать. Да вы просто террорист!

Шеф ЦРУ улыбнулся:

— Привычка, господин президент.

— Давайте еще чуть-чуть виски, и — за дело.

— Ваша жена будет недовольна, — заметил ЦРУшник.

— Да бросьте вы! Я сумею выпросить у нее прощение. А вот вы — берегитесь.

— Что же делать, господин президент, — со вздохом сказал Джордж. — Я старый человек, и мои возможности — увы…

Когда шеф ЦРУ ушел, президент, подумав, что все складывается не так уж трагично, допил виски и пошел в свою комнату. Проходя мимо спальни Келли, он замедлил шаги.

«А ведь прав этот чертов лис. Когда же это я в последний раз?..» Он осторожно открыл дверь и неслышно вошел в спальню. Тотчас вспыхнул ночник на прикроватном столике. Келли приподнялась на локте.

— Ты выпил, Боб, — категорично сказала она, возмущенно глядя на мужа. — По глазам вижу. Среди ночи, как последний бродяга!

— Не сердись, дорогая, — ласково сказал президент и, присев на край кровати, обнял жену. — Не такой уж я и последний.

Келли хотела еще что-то сказать — очень сердитое, но вместо этого, увидев красные от бессонницы глаза мужа, ласково взлохматила ему шевелюру:

— Мальчишка ты мой, мальчишка. Милый…




Глава 17

БЛАГИМИ НАМЕРЕНИЯМИ


Предутреннее небо было темно-фиолетовым, и крупные желтые звезды, казалось, были приклеены к его высокому куполу. Дима шел огородами, безжалостно топча грядки с едва успевшими взойти ростками, и на душе у него было пакостно — от того, что он вот так, крадучись, покинул Владимира, и еще потому, что тот оказался трусом. Какие-то делишки с неизвестными, торги, вместо того чтобы попытаться что-то сделать для ребят, которых безжалостно, как ягнят, расстреливают в затылок. Временами сквозь обиду у него все же прорезались трезвые мысли — а действительно, что они могут сделать? Двумя автоматами батальон хорошо вооруженных и обученных кобелей из подразделения охраны не одолеть. Но Дима тут же с дрожью вспоминал склад, скользкие волосы у него на руке и голову, выуженную из бочки. И его вновь захлестывала красная волна ненависти. И он бы вот так же мог купаться в рассоле, а кто-то другой, живой и здоровый, прятался бы в обезлюдевших Калчах до лучших времен.

Ему надоело мучиться, и Дима пришел к решению окончательно и бесповоротно. Сделано, так сделано. Но что же все-таки предпринять дальше? Просто устраивать пальбу бессмысленно. Ну убьет он двоих-троих, распечатает одну из оружейных комнат и освободит ребят. А оружие? С голыми руками на «крутых» не пойдешь. Ну, убегут в тайгу — ни пищи, ни ночлега, ни воды. Выходит, казармы пока трогать нельзя, бесполезно. Вот раздобыть бы оружие получше «Калашникова»… Значит, сначала — оружейный склад? Там имеются и гранаты, и ручные пулеметы, а может, и что посущественнее.

Склад — мрачное большое здание без окон — находился за пределами части, в трехстах метрах от караулки. За первое полугодие службы Диме дважды приходилось охранять этот объект номер два. Вообще-то склады ГСМ и оружейный опекала рота охраны, но иногда и другим подразделениям выпадало проводить ночи без сна и покоя. Два часа отдыха — два часа топтания вокруг склада, и так круглые сутки. Пока сменят, пока дойдешь до караулки, пока сумеешь заснуть — и снова уши режет ненавистный голос дежурного: «Смена, подъем!» После этого Дима совсем по-другому стал глядеть на ребят, каждый вечер строем отправляющихся на несение караульной службы. Их и на хозработы не привлекают, и в наряды в столовую они не ходят, но все равно жизнь у них не сахар.

Справа остались рыбокомбинат, последние домишки Калчей, и Дима свернул налево. Через двадцать минут он, внимательно оглядевшись, перебежал дорогу, ведущую от части на аэродром летунов, и вскоре замедлил шаг — между стволами берез замаячил силуэт трехногой деревянной вышки, находящейся за «колючкой», которой был огорожен оружейный склад.

«Колючка» была старой проволокой с «ежиками», которая так хорошо перекусывается приспособлением у основания штык-ножа. Дима порадовался — ее грозились заменить на стальную гибкую ленту бритвенной остроты с выемками по краям. Ту не перекусишь, а неосторожное прикосновение к ней располосовывает тело до мяса. И гремит, сволочь, как кровельное железо.

Дима присмотрелся к вышке. Закрытая с четырех сторон деревянными щитами площадка на ее верхушке была пуста. Из-за малых размеров охранник не мог, если бы ему вдруг вздумалось отдохнуть, присесть, а тем более лечь на ней. Значит, бродит вокруг склада по утоптанной дорожке. Дима присмотрелся и увидел его — выходящего из-за угла вооруженного часового. Через несколько минут он поравнялся с тем местом, где за деревьями притаился Дима, и неторопливо стал удаляться. Дима засек время.

«Пятнадцать минут, — посмотрел он на часы, когда охранник снова возник в поле его зрения. — Перекусываю „колючку“ и — вдоль стены следом за ним. А там посмотрим. О, черт!»

С противоположной от него стороны из тайги возникли три темные фигуры. Ожидая окрика «Стой! Кто идет?», Дима отполз подальше от «колючки». Но часовой повел себя странно. Он увидел чужих, но хвататься за автомат явно не спешил. Завертел головой и быстрым шагом направился к пришельцам. Приподнял колючую проволоку, помогая им пройти внутрь охраняемого периметра, и вместе с ними направился к складу.

— Все в порядке? — долетел до Димы негромкий голос одного.

— Нормально. Сколько брать будете?

— Как обычно, два десятка «Макаровых», три «калаша» и десяток Ф-1.

Дима понял. Часовой делал свой бизнес, приторговывая оружием. А может, и не он, а начальник караульной роты или еще кто. Прибыльное и, в общем, безопасное занятие — когда еще пройдет инвентаризация такого складища. Ну, найдут недостачу, потрясут для приличия личный состав роты охраны, и в конце концов спишут, как пришедшее в негодность. А если есть надежная крыша — вообще ничего не будет.

Часовой умело вынул из стены склада десяток кирпичей и кивнул покупателям:

— Давайте, быстро! Да из дальних ящиков берите, чтоб незаметно было.

Троица исчезла в темной дыре. Часовой встал на углу. Теперь он был сама бдительность.

Через десять минут из дыры появился один из покупателей. Помог вылезти остальным и взвалил на плечо тяжелый мешок. Вынул из кармана и протянул часовому деньги.

— Здесь пять. В расчете?

— В расчете, — сказал часовой, заталкивая пачку за пазуху. — В следующий раз подороже будет.

— Почему? — недовольно спросил один.

— Не я банкую, — развел руками часовой, — и делиться, сам понимаешь, надо.

— Ладно, — махнул рукой другой покупатель. — Договорились. Нам бы, слышь, пулеметик. Я там присмотрел, легонький такой. И ракетку. Одну.

— Обмозгуем. Когда снова придете?

— Через неделю. Опасно тут у вас стало. Как бы не залететь.

— Не ссы, — покровительственно сказал часовой. — Сделаем в лучшем виде. Ну давайте, у меня смена через полчаса.

Он аккуратно поправил за ними «колючку», поставил на место кирпичи и возбужденно потер ладони — явно был рад удачно провернутой сделке. Потом сделал еще пару кругов по тропинке, прислонил автомат к стене склада и стал расстегивать брюки.

Часовому на посту запрещается: есть, пить, курить, разговаривать, петь, сидеть, спать, справлять естественные надобности… полные список «ни-зя» подробно перечислен в Уставе караульной службы. В учебке Диме так и не удалось до конца запомнить все, чего не должен делать часовой во время несения службы. Проще было сказать, что можно — стоять во всеоружии и лупить бдительные глаза в ожидании возможного нападения на охраняемый объект. Нельзя было много, но кто не нарушит строгие правила, если вдруг прихватило? Не в штаны же писать!

Дима быстро обошел «колючку» и, стараясь не зацепиться за ее ржавые ноготки, пролез на территорию склада. Прошел вдоль стены и, взяв автомат за ствол, выглянул из-за угла.

Первое, что ему бросилось в глаза, была сияющая в свете луны голая задница часового. Услышав шорох, он повернул голову, и Дима узрел его глаза, полные сладкой муки.

Что-либо предпринять часовой не успел. Взлетевший приклад «Калашникова» с глухим стуком обрушился на голову бедняги. Часовой слабо хрюкнул и сел задницей в им же сделанную кучу. Дима ухватил неподвижное тело за рукава кителя и поволок часового к складу. Ткнув ногой в то место, где была замаскирована дыра, он с трудом пролез в маленькое отверстие и бросил часового рядом с каким-то ящиком.

Внутри склада царила непроглядная темень. Рискуя взлететь на воздух вместе с боеприпасами, он отыскал в кармане часового спички и, тщательно прикрывая огонек рукой, огляделся.

Склад был разделен каменными перегородками на несколько отсеков. Длинные деревянные ящики с выведенными на их боках черными трафаретными цифрами и надписями перемежались с металлическими кубиками из оцинкованного железа, стойками, на которых рядами были установлены черные металлические цилиндры непонятного назначения. Дима, поглядывая на часы — до смены оставалось меньше двадцати минут — быстро прошелся по складу.

Помещение было заполнено ящиками с «калашами» разных систем — как старыми, с деревянными прикладами и длинными узкими штык-ножами, так и современными — короткоствольными, с пистолетной ручкой. Дима выбрал себе изящный легкий автомат с глушителем, навесил на ремень два подсумка с рожками и четыре лимонки Ф-1. Потом, обнаружив в углу дымовые шашки и осветительные ракеты, пожалел, что у него нет четырех рук — хотелось забрать все. Уже на выходе вспомнил про черные длинные цилиндры на стойках — и, не выдержав, прихватил один из них — может, ерунда, а может, и пригодится, там видно будет. Вылез наружу и аккуратно заложил дыру кирпичами. Теперь пусть поищут олуха-часового. Пока догадаются вскрыть склад, пока за ящиками найдут — скорее всего, по запаху… А если и найдут, то наверняка решат, что того грохнули приходившие ночью покупатели. Там наверняка недостача — четверым за неделю не унести.

Дима протащил через «колючку» умыкнутое добро, вошел в тайгу и оглянулся. Вовремя — из помещения караулки к пулеуловителю уже выходил разводящий со сменой. Подавив в себе желание дать по ним пару очередей — то-то переполох начнется — он быстро, насколько ему позволяла ноша, пошел прочь со склада.

Понемногу светало. Солнце далекими лучами отклеивало с небосвода звезды, месяц потускнел, затуманился, и призрачно белая от вечных снегов вершина Калчевского вулкана становилась розовой. Свежий ветерок немного отрезвил голову, и мысли забросать лимонками казарму подразделения охраны уступили место более взвешенным. Люди — две сотни заложников, о которых упоминал вертолетчик — вот кого следовало освободить в первую очередь. Оружейные комнаты с солдатами подождут, военный человек терпеливее и мужественнее, чем женщины с детьми. Вывести на свободу их, а там уж они растекутся по тайге вместе с мужьями-камчадалами, охотниками, для которых тайга — дом родной.

Гордость и решимость идти до конца готовы были хлынуть из Димы, как вода из переполненной джакузи. Он потуже затянул отвисший от подсумков и гранат ремень и зашагал параллельно дороге — туда, где с нетерпением ждали освободителя пленники.

В любом поселке или маленьком городке есть укромные места.

Обратная сторона Дворца культуры так же радикально отличалась от его фасада, как идея поворота вспять сибирских рек от здравого смысла. Обшарпанная, грязная, с облупившейся штукатуркой, она с видом беспризорника, вылезшего из котла для варки гудрона, грустно взирала четырьмя окошками на пустырь, заваленный кучами мусора. Свалка чадила удушливыми разноцветными дымами, и ее ландшафт напоминал долину гейзеров, но не в Кроноцком заповеднике, а где-нибудь в преисподней. Набрав побольше воздуха в легкие, Дима прошел по светло-серому пеплу вперемешку с проволокой и консервными банками, раздвинул доски в заборе и очутился на небольшом, два на два, пятачке — внебрачном сыне строителей, родивших офицерский корпус, штаб, Дворец культуры и множество беспорядочно переплетенных между собой заборов. Отдышавшись, Дима поискал в заборе щель пошире и припал к ней.

Вход во Дворец культуры охраняли пятеро автоматчиков. Быть может, им казалось, что они несут вахту бдительно и со всем рвением, но любой, даже самый лояльный командир, немедленно упрятал бы всю пятерку на «губу»: двое, отставив автоматы, резались на скамейке в карты, двое ржали, увлеченные беседой, как жеребцы, а пятый лежал на клумбе и изредка плевал в небо. Единственным, кто нес службу, был большой амбарный замок, хмуро наблюдавший с дверей за творившимся безобразием.

Дима попробовал доски и решил, что хорошим пинком сумеет выбить парочку из них. Аккуратно навернул на ствол автомата глушитель, снял с пояса ремень с лимонками — шума пока поднимать он не хотел — и снова приник к щели в заборе.

Лежащий на клумбе ПОшник перевернулся на бок и закричал тем, кто играл в карты:

— Хватит дрочить. Выводи.

— Сам выводи, — не отрываясь от занятия, огрызнулся Санька. — Я в прошлый раз ходил.

— Ты в прошлый раз фотографировал! — возмутился «фонтан». — Не сачкуй, блин. Я кому говорю?

Санька неохотно бросил карты и, доставая на ходу из кармана брюк ключ, вперевалочку направился к дверям. Двое других подтянулись ближе ко входу.

Санька исчез за дверями. Через минуту оттуда донеслись возгласы, мат, и на крыльцо, зажимая лицо ладонью, вылетел маленький сухощавый мужичонка, поскользнулся на ступенях и проехался спиной по асфальту. Его деловито и споро подхватили под руки и потащили к тому месту, где прятался Дима. Они подходили все ближе, оставаться за забором было опасно, но Дима не мог оторвать взгляда от лица мужчины, искаженного животным ужасом. Нос у него был разбит, кровь струйкой стекала на подбородок, и он бессмысленно облизывал ее с губ. Мужчину бросили на землю. Он тяжело поднялся на подгибающихся ногах, повернулся лицом к ПОшникам и заговорил, вздрагивая и отплевываясь:

— Мужики, ну вы че… Фашисты, что ли… Я же рыбу вам ловил… в столовую. У меня же сын такой же, как вы… Я же рыбу…

Санька вытащил из подсумка фотоаппарат и перевел пленку.

— Ты в прошлый раз фоткал, — повторил «фонтан». — Теперь я. А ты давай работай.

Санька понял, что спорить бесполезно, отступил на два шага и снял с плеча автомат.

Мужик сразу замолчал, перестал шмыгать разбитым носом, голова у него затряслась мелкой дрожью.

— Ближе подойди, — скомандовал «фонтан», нацеливаясь фотоаппаратом, — чтобы и тебя видно было. И вы рядом встаньте.

Остальные встали в ряд — кто отставив ногу, кто зверски оскалившись. Закатанные рукава кителей, автоматы наперевес. Их вонючие от пота спины были совсем рядом с Димой.

Санька приставил ствол автомата к голове мужчины.

— Погоди, я с другой стороны встану, — заявил один. — А то обрызгает.

«Фонтан» снова поднял фотоаппарат.

— Давай!

Нет, не зря получил две золотые звезды Михаил Тимофеевич Калашников. Автомат сработал тихо — было слышно, как лязгает возвращаемый пороховыми газами затвор — и почти без отдачи. В заборе появился ряд аккуратных дырочек, и четверо только что играющих в карты и хохочущих живых трупа стали трупами в полном смысле этого слова. «Фонтан» прожил чуть дольше. Он успел удивиться тому, что увидел в глазок видоискателя, успел машинально нажать кнопку спуска затвора. И тут же упал с выражением обиды на лице, так и не выпустив из рук фотоаппарат.

Дима выскочил из укрытия. Мужик посмотрел на него, на лежащие тела и схватился за голову.

— Иди, — скомандовал Дима, — за здание, через мусорку и — в Калчи. А оттуда в тайгу. Не тормози, слышишь…

— А я им… рыбу, — прошептал мужик и, раскачиваясь из стороны в сторону, на деревянных ногах пошел за угол.

Дима быстро выцарапал из кармана Саньки ключ и бросился к двери.

Полутемный вестибюль был пуст. Кассы, афиши. «Аромат женщины». Он пробежал дальше, к дверям зрительного зала, выбил толстую палку, которой были заблокированы ручки, и распахнул двери. В лицо ему ударил запах несвежего тела. Тихий гул и шепот в зале мгновенно стихли. После дневного света пространство зала казалось залитым чернилами. Не видя, но ощущая присутствие множества людей, Дима, вытянув руку, шагнул вперед и хрипло произнес:

— Эй, кто там? Выходи!

И в ту же секунду свалился на паркет от мощного удара по голове.

Заросший щетиной коренастый мужик отбросил в сторону тяжелую настенную лампу.

— Вот так, — сказал он мстительно, — один готов. Сейчас займусь остальными.

Он выдернул автомат из безвольных Диминых рук и выбежал в вестибюль. В темноте раздались негромкие голоса, у выхода из зрительного зала появились еще несколько мужиков, вооруженные кто чем — ножками от сломанных кресел, обломками досок.

Вскоре вернулся, обвешанный оружием, коренастый и возбужденно закричал:

— Кончали их там! У забора валяются, сволочи! Похоже, тот гунявый их сделал! Давай отсюда быстрее, пока не очухались!

В зале разом закричали две сотни голосов. Отталкивая друг друга, из Дворца культуры хлынула толпа — женщины с детьми, подростки, мужчины. Щурясь от света, люди на мгновение замирали, будто впервые увидев аллею, траву на газонах и, придя в себя от шока, начинали разбегаться кто куда.

— Стой! — тщетно пытался остановить толпу коренастый мужик. — Перестреляют всех, дурачье! В Калчи давай, на реку. Там баржа!

Его мало кто слушал. Собрав вокруг себя человек сто, коренастый скомандовал:

— За мной! Да бегом, мать вашу, не отставать!

Он забросил автомат на спину и, оглядываясь на толпу, побежал за угол здания. Туча пепла от десятков бегущих ног заволокла тлеющую мусорку.




В трех километрах от части на летное поле вышли трое — летчик со скованными за спиной руками и два ПОшника.

— Надоело, — ворчливо сказал один, — у меня от этой тарантайки уже ухи не слышат. И че мы болтаемся туда-сюда, все равно в тайге ничего не увидим. Херня все это.

— Тебе что приказали? — с угрозой произнес второй. — Патрулировать окрестности с вертолета. Вот и выполняй. Развонялся тут. «Подпол» узнает о разговорах — в расход пустит.

— «Подпол», — презрительно протянул первый. — Шавка он двухзвездочная, а не подполковник. Подумаешь — крутой! Командовать и я могу.

— Можешь, — согласился другой. — Да только не захочешь — когда вся эта бодяга кончится, кто первым загремит? Тот, у кого на погонах золота больше — им и отвесят на всю катушку. Скажи спасибо, что к вертушке приставили, а не в охрану определили. Знаешь, что они там творят?

— Слышал, — понизил голос первый, — мертвяков — море. И зачем это все? Ты не в курсе, куда этот капитанишка зобовский клонит? Нам-то выгода в чем?

— Не докладывал. Знаю только, что нам потом столько баксов отвалят — в мешке не унесешь.

— Задницы вы свои отсюда унести не успеете, — сказал идущий впереди вертолетчик. — Дураки. Вас используют, как проституток, во все дырки, а вы надеетесь на что-то. Он первый отсюда сбежит, а вам придется нары парить.

— Ты у меня поговори! — прикрикнул один из конвоиров. — Разбазарился, не спросили тебя. Не забывай, что баба твоя тут, недалече. Поставим раком, а тебя свечку держать заставим.

— Заставишь, — сказал вертолетчик, — если башку отрежешь. Только знай: что бы ты ни сделал — как дерьмом был, так дерьмом и останешься.

— Не, он меня достал, — вскипел первый. — Я его щас…

— Не дергайся, — остановил его второй. — Успеешь. Ему вертушкой рулить надо. Еще обидится, грохнет об Калчевскую.

— Хорошо бы, — мечтательно сказал вертолетчик, — чтобы яйца всмятку.

— Нет, ты слышишь? — снова возмутился первый. — Пугает, сука!

— Не грохнет, — успокоил первый. — Баба у него тут.

Они забрались в приземистый «КА-50». Вертолетчику освободили руки и пристегнули наручниками к штурвалу.

— Он сказал — поехали, — скомандовал второй. — Трогай, дядя.

Вертолет раскрутил лопасти и, свистя турбинами, сорвался с площадки. Казармы уменьшились, превратившись в однообразные темно-коричневые прямоугольники, соединенные между собой серыми отрезками бетонок.

— По кругу, — повел пальцем первый. — Десять раз — и хватит. Других тоже небо зовет.

Набирая скорость, вертолет рыскнул вдоль кромки тайги. Приблизились и остались позади ДОСы, длинные с плоскими крышами продовольственные склады, уснувший в зелени детский садик.

— Сегодня че-то сильней горит, — прокричал первый, указывая на дымную тучу, пухнущую возле Дворца культуры, — вчера меньше шаяло.

— Там все время что-нибудь горит, — отмахнулся второй ПОшник, — говна много набросали, до дембеля хватит.

— Не, ты смотри, — еще громче заорал первый, — там, блин, толпа! Вон, уже у самых Калчей чешут.

Второй секунду оценивал обстановку.

— Давай за ними, — махнул он рукой вертолетчику и, вытащив из кармана рацию, забубнил: — Земля, здесь патруль на вертолете, отвечайте.

Перебив трескучий рокот двигателя, из черной коробочки прорвался голос:

— Вы что, мудаки, приказа не знаете! Режим радиомолчания не для вас?! Что там случилось? Да короче!

— Видим бегущих людей, — доложил ПОшник. Человек сто, а то и больше. Бегут по направлению к реке. Похоже, вырвались из ДК.

— Преследуйте, — приказали с земли, — высылаю еще пару машин.

Задыхающаяся от бега, галдящая, плачущая толпа остановилась на берегу Камчатки. Привязанная канатами небольшая баржа тихо покачивалась рядом с деревянным причалом.

— Бегом на баржу! — закричал коренастый мужик, размахивая автоматом. — С баркасом кто управляться может?

— Я могу, — выскочил из толпы молодой парень, — я курсы кончал.

— Цепляй его к барже. Да быстрее, уже засекли, кажись.

Пятнистый, зелено-серый вертолет хищной щукой пролетел над рекой. Отталкивая друг друга, люди полезли по сходням на судно. Баркасик вспенил винтом воду, задком приближаясь к барже. С кормы, разматывая кольца, взлетел канат.

— Теперь жми на всю катушку! — закричал коренастый парню на баркасе. — На тот берег давай, по реке не уйдем!

Баржа нехотя отвернула нос от причала. В небе снова послышался рокот — на этот раз в нем слышался угрожающий говор двигателей нескольких машин. Оценивая обстановку, тройка «КА-50» на бреющем полете пронеслась над баржей, набрала высоту и, нестройно развернувшись, стала возвращаться.

— Народ, ложись к бортам! — закричал коренастый. — С автоматами, бегом на корму!

Головной вертолет накренил хищный нос и выплюнул из-под крыльев первые очереди. Водяные бурунчики быстро пробежались по воде, уперлись в борт баржи и, превратившись в щепу, наискось пересекли палубу судна. Кто-то громко закричал от боли и тут же затих. Четыре автомата вразнобой ударили с кормы. Пятый молчал — рябой, кудлатый мужик изо всех сил давил на неподатливый курок.

На бронированном брюхе вертолета блеснули несколько искорок. Благополучно миновав баржу, «КА-50» круто разворачивался для следующего захода. Теперь машины выстроились в правильный треугольник и одновременно открыли огонь, поливая баркас и баржу ливнем свинца. В считанные секунды рубка и борта баркаса покрылись многочисленными пробоинами. Он замедлил ход, развернулся поперек течения и стал медленно погружаться. Баржа догнала его и, подмяв под себя, довершила его гибель.

Автоматные очереди смолкли. Трое мужиков лежали неподвижно, и только коренастый с рябым, догадавшимся, наконец, передвинуть предохранительную скобу, продолжали отстреливаться.

На барже началась паника. Люди метались по палубе, спотыкаясь о тела погибших, прыгали в ледяную воду и, отплыв несколько десятков метров, схваченные судорогами, шли на дно. Растрепанная женщина, прижимая к себе мертвого сынишку, подбежала к коренастому мужику.

— Ты… ты во всем виноват! — дико закричала она, пытаясь добраться до его горла. — Там мы бы живые были! В аду тебе гореть, без покаяния! Будь ты проклят!

Пуля из крупнокалиберного пулемета клюнула ей в спину, без труда пробила оба тела — ее и коренастого — и, оставив дырку в борту, нырнула в реку.

Стоны и крики стихли. Окровавленная баржа, набирая воду простреленными боками, грузно оседала в холодную Камчатку.

— Круто! — возбужденно закричал первый ПОшник, разминая затекшие от гашетки пальцы. — Ты видел! Как зайцев! Мне понравилось. Я штук двадцать ухайдокал. А ты считал?

— Не считал, — огрызнулся другой. — Да уймись ты, пацан!

Вертолеты покружили над местом, где река проглотила баржу, и легли на обратный курс. Первый ПОшник хлопнул вертолетчика по плечу:

— Ну вот и ты оскоромился. А то все целочку строил — да как же, как же… совсем и не больно.

— Он-то не стрелял, — заметил второй.

— Какая, на хер, разница! Не стрелял, так летал. Как он от этих, с автоматами ушел. Класс!

— Жаль, — вдруг сказал летчик.

— Что жаль? — не понял ПОшник.

— Жену не увижу.

— Куда она денется! — заржал первый. — Если до смерти не затрахали, обнимет и расцелует. Ты у нас герой!

Они приближались к взлетно-посадочной полосе. Прямо по курсу равнодушно дымила Калчевская.

— Эх, Юлька, — снова сказал вертолетчик, — малышка моя… Рвалась за мной, в тайгу к мужу-подлецу. А ведь могла бы остаться в Москве. В театры бы ходила, на выставки. Познакомилась бы с хорошим парнем. Была бы у вас жизнь как жизнь… Сгубил я тебя.

— Эй, ты че? — встревоженно спросил второй ПОшник. — Умом, что ли, тронулся?

— Ты только прости. Мне больше ничего не надо. В тебя стреляли, девочка моя, а я помогал. Но я исправлю. Прости только.

Летное поле осталось позади. Под вертолетом замелькала молодая зелень тайги.

— Он куда летит? — растерянно сказал первый. — Он че задумал?

— Поворачивай, сука! — заорал второй и, передернув затвор, уперся стволом в спину вертолетчика.

Полоса тайги закончилась. Набирая скорость, вертолет мчался на Калчевскую. Первый ПОшник бросил автомат и забился в истерике.

— Ты только прос…

Калчевская вздрогнула от взрыва и выпустила облако пепла.

На берегу реки Камчатки сидел маленький сухощавый мужичонка и, обхватив голову руками, повторял:

— А я им… рыбу ловил.




Глава 18

ПЕЛЬМЕНИ ПО-АДЪЮТАНТСКИ


В особняке генерала Зобова горел свет. Были включены все осветительные приборы: люстры в зале, в спальной, бра в коридоре, круглый матовый светильник в вестибюле, но наружу, в синюю прохладу тихого камчатского вечера, сквозь тяжелые металлические ставни не просачивался ни один лучик. В кабинете на втором этаже за вычурным письменным столом сидел Мещеряков и медленно накачивался «Смирновской».

Все было плохо, все шло слишком медленно и не в том направлении, которое заранее было рассчитано и продумано. Время работало против него, и адъютант, чувствуя, что вот-вот грянут непредвиденные и неприятные события, боялся. Страшила потеря контроля над им же выпущенным на свободу джинном — жестоким террором, которому были подвергнуты часть и Калчи. Пугали мысли о том, что предадут сообщники, чья лояльность держалась на обещаниях, из которых пока не сбылось ни одно. Черной змейкой заползала в сознание мысль о мести в виде пули через стекло, — а мстить было кому и было за что. Уверенность в благополучном исходе задуманной гигантской аферы улетучивалась, как кольца дыма с вершины Калчевской под напором ветра. Адъютант сидел за столом в ярко освещенном кабинете с окнами, забранными металлическими ставнями, пил водку и боялся.

«Ночь коротка, спят облака», — мелодично пропел в вестибюле звонок, и адъютант вздрогнул. Открыл ящик письменного стола, вынул оттуда «стечкина» и положил на колени. В приоткрывшуюся дверь заглянул огромного роста ПОшник, личный охранник, вся надежность которого заключалась в получаемой им неизмеримо большей, чем у других, денежной сумме.

— К вам командир подразделения охраны, — доложил он, — с ним командир отделения связи и «подпол» от летунов. Впустить?

— Впусти, — распорядился Мещеряков, стараясь скрыть удивление.

Обычно к нему приходили порознь, ну двое сразу, а тут вдруг явилась вся троица. Не серьезный ли это разговор, за которым последует переворот? Адъютант на всякий случай передернул затвор пистолета и, подумав, выставил на стол пару бутылок водки.

За дверью кабинета загрохотали сапоги.

— Здоров, мудила! — заорал с порога командир ПО, и адъютант сразу определил — «хороший».

Остальные поздоровались скромнее и уселись на кожаный диван в углу кабинета. Командир ПО сразу полез в сервант, вытащил оттуда хрустальный бокал и доверху наполнил его водкой.

— Бум здоровы, — сказал он самому себе и двумя глотками перелил содержимое в желудок.

— Ты поменьше бы пил, — посоветовал Мещеряков, молча наблюдая за действиями подполковника. — Какой пример подчиненным показываешь?

Тот бухнулся в кресло напротив стола и уставился на адъютанта мутными глазами.

— Тебе какая разница? — вопросил он заплетающимся языком. — Сам вон обставился, — и махнул рукой на стол с бутылками.

— Что из Москвы? — меняя тему, спросил Мещеряков командира батальона связи. — Вторую порцию фотографий отослали?

— Отослали, да что толку? — пожал плечами тот. — Те же невразумительные ответы: постарайтесь взять ситуацию под контроль, избегайте огласки, решение принимается. Отговорки, одним словом. То ли они не врубились, что шахта с ракетой вот-вот должна выстрелить, то ли раскусили дезу.

— Даже если и раскусили, сюда все равно не сунутся, — сказал адъютант. — В следующем радиообращении сообщите, что место, где находится в заложниках гражданское население, заминировано. Неверный шаг — и все они взлетят на воздух. Эти две сотни камчадалов — наш козырь.

Командир связистов нерешительно глянул на командира летунов.

— Тут вот какое дело… — замялся тот. — ЧП у нас произошло. Сбежали они.

— Как — сбежали?!

Забыв про пистолет, адъютант вскочил из-за стола. «Стечкин» с глухим стуком бухнулся на грязный ковер.

— А-а… — погрозил пальцем командир ПО. — Пистолетик держишь… Боишься…

— Охрану там положил кто-то, — покосившись на пистолет, сказал летун, — всех пятерых. А потом заложников выпустил.

— Взяли его?

— Нет. Нашли там какого-то сержанта в отрубе. Без оружия, без документов. Может, он, а может, еще кто.

— Дальше!

— «КА-50» на патрулировании был. Всех их и засек, в баржу садились. Я еще два вертолета поднял.

— Вернули?

Летун посмурнел:

— Не вышло. Ребята раздухарились, ну и… потопили баржу.

— На х… ты это сделал?! — заорал Мещеряков. — Ты понимаешь, что теперь у нас нет ничего?! Как только там узнают, что гражданские на дне — сразу же возьмутся за нас.

— Так личный состав еще в казармах, — напомнил начсвязи.

— Насрать им на личный состав! Одно дело — население, другое — солдатня. Глупость ты сотворил такую, что хуже некуда.

— А я что, — огрызнулся летун, — стреляли-то не мои, а вон его самураи. Мои машины вели — и только. Я и сам в убытке — один из «КА-50» в Калчевскую врезался.

Адъютант медленно повернулся к командиру ПО, несколько мгновений смотрел на его пьяную ухмыляющуюся рожу — и принял решение.

— Я говорил, что буду за самовольные действия наказывать по законам военного времени? — спросил он тихо.

— Говорил, — хохотнул подполковник.

— Я предупреждал, что мне не нужны командиры, которые не умеют управлять своими подчиненными?

— Пере… преждал, — икнул тот.

— Ну так ты мне больше без надобности.

«Стечкин» грохотнул короткой очередью, и подполковник, пуская кровавые пузыри, сполз с кресла.

В дверь ворвался с автоматом наизготовку охранник.

— Убери его, — кивнул Мещеряков на неподвижное тело. — И с этих пор ты — вместо него. Справишься? Нет — скажи сразу.

Охранник посмотрел на дымящийся ствол пистолета.

— Справлюсь.

— Пойдешь в казарму ПО. Выберешь надежных людей и наведешь там порядок. Всех, кого поймаешь пьяными или обкурившимися — к стенке. Действуй жестко — они только силу понимают. Врубился?

Охранник схватил под руки подполковника и поволок его за дверь. Адъютант положил пистолет на стол.

— Ну, что притихли? — спросил он, глядя на оторопевших сообщников. — Херней тут заниматься я никому не позволю. Прошли полпути, будем идти до конца. Возвращаться поздно.

Мещеряков плеснул в рюмки водку.

— Ну, давайте за успех. Да не смотрите на меня так. Я с виду грозный, а так… белый и пушистый.

Они выпили.

— Итак, заложников нет, — сказал адъютант. — Этот козырь битый. По ДОСам много не насобираешь, остались самые стойкие. Да и хватит их фотографиями кормить. Надо придумать что-то новенькое. Сделаем следующее. Ты, — адъютант упер палец в начальника батальона связи, — дашь последнее предупреждение. Если не примут наши условия, передашь, что даем сообщение в эфир открытым текстом. Угроза паники их заставит быть посговорчивее. Упомянешь о том, что Зобов находится в командном пункте и сильно нервничает. Кстати, как он там?

— На связь больше не выходит, — сказал начсвязи. — Видимо, понял, что бесполезно.

— Крышку от шахты открывал, — сообщил летун.

— Слышал, — сказал Мещеряков, — сирена сработала. Черт с ним, пусть балуется.

— Не один раз, — продолжил подполковник. — Раз тридцать туда-сюда дергал. И люди там замечены были с патрульного вертолета.

— Беглые? — задумчиво спросил адъютант. — На всякий случай скажете этому, новенькому, чтобы послал туда человек пяток, пусть посмотрят. И еще — если того, во Дворце культуры которого нашли, пока не кончали, доставьте его ко мне. Поговорить надо, кто таков.

Оставшись в одиночестве, Мещеряков налил водки, хотел выпить, но передумал. Подошел к двери кабинета, закрыл ее на ключ и достал с антресолей чемоданчик. Зеленовато-серые пачки уютно заполняли его.

«Слинять отсюда, что ли? — подумал он. — Пятьсот здесь, да в загашнике двести. По курсу под пять лимонов будет. Нет, маловато. Это не деньги. Правда, узкоглазого можно еще потрясти. И зачем ему тот человек понадобился? Стоящий, видно, человечек, раз на такие подарки не скупится. Поговорить бы с ним самому».

Адъютант спрятал чемоданчик на прежнее место и снова уселся за стол.




Голова почти не болела, но все тело охватывала такая слабость, что не хотелось ни шевелиться, ни думать. Пересилив себя, Дима все же дотянулся до затылка и нащупал глубокий подсохший рубец. Было обидно — все старания помочь попавшим в беду людям закончились ударом по башке. И от кого — от самих же пленников. Вот и лежи теперь черт знает где, ожидая своей участи, которая явно будет не из приятных.

Дима в очередной раз осмотрел место, куда его приволокли. Какое-то полуподвальное помещение с зарешеченными окнами, пыльные разбитые ящики вдоль стен, куски оберточной бумаги. Скорее всего, разворованный склад, может, даже под тем магазинчиком, где вчера он рылся в поисках продовольствия. Дима вспомнил о Владимире, и ему стало еще горше. Предупреждал ведь тот — один в поле не воин. Не послушался, решил сыграть в героя. И вот — пожалуйста. Как все глупо вышло.

«Почему же — глупо? — спохватился Дима. — Заложников я освободил, пятерых гадов положил, значит, все было не напрасно». Мысль о том, что две сотни людей сейчас на свободе, была приятна. Он через силу улыбнулся. За это и по темечку получить не жалко.

Металлическая дверь склада загремела. На пороге появились двое вооруженных молодцов.

— Выходи, — сказал гренадер в заломленном набекрень берете. — Приехали.

Стало жутко. Неужели конец? Выведут наружу, и так же, как остальных, лениво, с зевками, прикончат рядом с какой-нибудь мусоркой. Попробовать убежать? От таких убежишь…

Подталкиваемый прикладом, Дима побрел по узкой лестнице наверх. Вышел на бетонное крыльцо и слабо удивился — снова утро, только какого дня? Оглянулся, увидел сахарную вершину Калчевской и тут же ощутил сильную жажду.

— Дайте хоть воды попить перед… этим.

Гренадер молча пристегнул его к своему запястью браслетом и потащил за собой.

После того как он закончил учебку, Диму сразу увезли на «четверку», и в части ему довелось побывать за полгода службы на пункте всего раз — на майские праздники. После тайги «тридцатка» показалась ему большим шумным городом. Гуляли по бетонке офицеры с разодетыми женами, трепетали по ветру флаги, из «колокольчиков» на Дворце культуры гремела музыка. А когда вечером на стадионе грянул салют — пусть из ручных ракетниц, жиденький и одноцветный, — городишко и вовсе показался таежнику почти столицей.

Теперь «тридцатка» производила впечатление угнетающее. Мусор на дорожках, когда-то тщательно вылизываемых дневальными, тишина, которую только подчеркивал далекий рокот вертолета, и — безлюдье. Создавалось впечатление, что здесь внезапно поселилась страшная неизлечимая болезнь, и все жители, в панике бросив дома, скрылись в тайге. Диму провели мимо деревянного здания гостиницы. Из выбитого окна на первом этаже свисала тюлевая штора — как белый флаг сдающихся на милость завоевателям жильцов. На изогнутый фонарь перед входом кто-то напялил стоптанный солдатский сапог.

Его вели через всю территорию части куда-то в сторону КПП, и Дима стал понимать, что расстреливать его пока не собираются, за смертью далеко водить бы не стали. Они прошли мимо здания телецентра и дорогой, по обеим сторонам которой уже уронил цветы шиповник, направились в Калчи. Оба сопровождающих молчали, и Дима попытался хотя бы разузнать, куда его ведут и зачем.

— Мужики, вы откуда призывались? — спросил он наугад у того, кто шел впереди, — темноглазого, с редкими усиками парня. Тот коротко обернулся, но ничего не сказал.

— А я с Урала, — сказал Дима. — Из Чернявинска. Ничего себе город. Только все говорят, что радиация там повышенная. Врут. Я сам с дозиметром по городу ходил все нормально. Ну чего молчите-то? За разговор денег не беру.

Усатый обернулся:

— Нам-то какая разница, откуда ты? Идешь себе и иди, сопи в две дырочки.

— Ну, просто… Ведь не чужие. Я же не военные секреты у вас расспрашиваю.

— С Алтая, — пробурчал усатый. — От тебя далеко.

— А я был там, — сказал Дима, приободрившись, — к дядьке ездил. Мы с ним на Катунь ходили, я еще ногу о чилим распорол.

— Чилим с босыми ногами не собирают, — сказал усатый и, поотстав, пошел рядом, — надо в резиновых сапогах в воду заходить. У него ж рога вот такие.

— А я его никогда не видел. У нас на Урале орехи не растут. Мы больше по грибы да по ягоды ходим. Рыбачим еще — у нас озер много.

— Эх, помню, я тайменя вытащил, — мечтательно сказал усатый, — вот такого. Точно, — он потряс автоматом, — килограмм на пять. Выудил его, а он весь голубой, прям светится. Здешняя красная рыбешка по сравнению с нашей — чихня. Вот вернусь…

— Если вернешься, — угрюмо перебил его гренадер, — коли так и дальше пойдет, то мы рыбу не ловить, а кормить ее своими потрохами будем. Как те.

— Да-а, — протянул усатый. — Это они зря. Ну, убежали — и черт с ними. Зачем топить-то было?

— Это Конопатый со своим взводом, — сообщил гренадер. — Они на особом положении. Им за каждого убитого деньги дают, вот они и стараются, жопу рвут. Отмороженные. Конопатый-то, говорят, в армии от следствия скрывается. Висит за ним что-то на гражданке.

— Мужики, вы про что? — спросил Дима, не понимая.

Гренадер с сомнением посмотрел на него.

— Кучу гражданских они положили, — сказал он нехотя. — Они из ДК сбежали — то ли сами охрану перебили, то ли помог кто. Вместо того чтобы по Калчам рассосаться, к Камчатке дернули — хотели, наверное, на тот берег переплыть. А тут вертушки. Окружили и давай поливать. Там, говорят, вода красная от крови была. Эй, ты чего?!

Гренадер едва не упал. Скованный с Димой наручниками, он обеими руками пытался поднять Диму с земли, а тот кричал во весь голос и с остервенением колотил кулаком по пыльной дороге. Потом затих и остался лежать, уткнувшись лицом в землю.

— Что это с ним? — недоуменно спросил гренадер, сидя на корточках. — Родня там была, что ли?

— Не врубаешься? — сказал усатый. — Его где нашли? В ДК. Это он их и выпустил.

— Зря ты это сделал, парень, — сказал гренадер и сочувствующе похлопал Диму по плечу. — Хотел как лучше, а получилось…

Дима с трудом поднялся на ноги. Усатый протянул фляжку:

— На, попей. Легче станет.

— Их бы все равно расстреляли, — сказал Дима, проливая воду на грязный подбородок. — Их выводили по одному и при мне… фотографировали еще, гады.

— Всех, не всех — неизвестно, — рассудительно сказал усатый. — Может, кто и выжил бы.

— Да не лезь ты, — остановил его гренадер. — Парня и так колотит.

— Что делать будем? — озабоченно сказал усатый. — Может, отпустим? С него же заживо шкуру спустят на ремешки.

— Хочешь, чтобы с нас спустили? — спросил гренадер. — Этот может.

— Ведите, — сказал Дима, — какая теперь разница.

От шиповника доносился тонкий нежный аромат.

Трое шли медленно и молчали. Гренадер отстегнул с запястья Димы наручники.

— Мы тебя к адъютанту Зобова ведем, — сообщил он. — Хмырь еще тот. Ходят слухи, что генерал не сам в командный пункт залез, а помогли ему. Сечешь? Закрыли его там, и теперь на Москву давят — мол, ракету пустит, если не заплатите. И людей стреляют, чтоб поверили. Ты с ним поосторожнее.

Дорога свернула в сторону от комендатуры, и вскоре Дима увидел несколько шикарных коттеджей, поставленных в ряд на берегу Камчатки. Они подошли к одному из них. Навстречу вышли два охранника.

— Вот, доставили, — сказал гренадер, кивнув на Диму.

— Почему без наручников? — строго спросил один из охранников. — Дай-ка сюда.

— Да он смирный.

— Знаем мы таких.

Со сцепленными за спиной руками Диму повели через вестибюль по лестнице наверх и оставили перед оклеенной ясеневым шпоном дверью. Один из охранников, постучав, заглянул внутрь:

— Привели, господин адъютант.

— Давай сюда. Посмотрим, что за герой.

Диму втолкнули в кабинет. Несмотря на разгорающийся день, окна были забраны ставнями. Свет от включенной люстры тяжело пробивался сквозь волны табачного дыма.

— Обыскали? — спросил человек за столом.

— Обыскали, — сказал охранник. — Пустой.

Они ушли. Человек встал с кресла. Дима без интереса разглядывал его бледное, с мешками под глазами лицо, отметив про себя светлые и оттого пустоватые глаза, нервные пальцы, которыми тот извлек из пачки очередную сигарету.

— Садись, — сказал Мещеряков. — Куришь?

Дима молча сел на черный кожаный диван в углу комнаты.

— Тэкс, — сказал адъютант, — так вот ты каков, Шварценеггер. Положить пятерых из подразделения охраны — это суметь надо.

— Смог бы — больше убил.

— Так это действительно ты сделал? — с удивлением поднял брови Мещеряков. — Не ожидал.

Дима разозлился на себя: его раскусили в первое же мгновение, профессионально и без затей.

— Я-то думал, что уже спецназ работать начал, — продолжал Мещеряков, — а оказывается, свой, ракетчик нагадил. Ну и зачем?

— А затем. Тебе не понять.

— Не хами, — добродушно сказал адъютант. — Не строй героя. Быдло стало жалко, да? Хотел как лучше? А знаешь, что было дальше?

Дима отвернулся.

— Знаешь. Уже напели. Наверное, те двое, которых за тобой посылал. Не умеют держать язык за зубами. Учтем.

Диме стало страшно. Этот светлоглазый, словно злой колдун, знал все, что с ним происходило. Может, он и мысли читать умеет?

«Выпустить бы по тебе пару очередей из „калаша“», — подумал Дима и посмотрел на адъютанта.

— Что зыркаешь? Автомат бы тебе — изрешетил? — усмехнулся Мещеряков.

Дима сжался на краешке дивана.

— Ты из какой роты?

— Из поисковой.

— Не ври. Поисковики все под замком сидят. По списку проверял.

— Я не вру. Поисковик с «четверки».

— Это может быть. Где взял оружие? Там после тебя целый арсенал нашли.

— А часового по башке стукнул возле оружейного склада — и взял, — с удовольствием сообщил Дима. — Он там автоматами торговал, а потом поср… захотел. Я его и подловил.

— Вот в это верю безоговорочно.

Адъютант бросил окурок в пепельницу, затушил ее плевком.

— Значит, говоришь, с «четвертки». Так-так. А по какому же поводу ты на «тридцатку» прибыл? И как?

— Ко мне отец приехал с Большой Земли, — начал сочинять Дима, — в гости. Нам старлей разрешил в городок прилететь. Мы прибыли, а тут все и началось. Стрельба, облавы. Мы в тайге отсиделись, а потом в Калчи ушли. Там сейчас домов пустых много.

— Папаня, значит. Папуля, папашка, — задумчиво произнес адъютант. — Родственники — это хорошо. А где же он сейчас, папка-то?

— В Калчах где-то, — пожал плечами Дима. — А может, снова в тайгу подался.

— А ты решил погеройствовать, — кивнул головой Мещеряков. — Идейная у нас молодежь растет, нетерпимая к порокам общества и отдельных индивидуумов. У тебя, небось, деды на фронте были, за Отечество воевали?

— Прадеды, — сказал Дима. — Были. И погибли оба. Один под Москвой, другой в Кёнигсберге.

— Генетическая наследственность, — усмехнулся адъютант, вспомнив узкоглазого заказчика. — Теория подтверждается. Что-то, видно, есть в этом. Когда на «тридцатку» с батей, говоришь, прибыли? И на чем?

Дима на секунду задумался.

— На самолете, на чем же еще? Серый такой, марку не знаю. Вертолеты из Питера сюда не летают, а пешком далековато. Неделю назад и прибыли.

Адъютант снял трубку телефона:

— Чегодаев, когда у нас последний транспорт из Петропавловска был? Ага. А другие? Так. А тот, что Зобов приказал сбить? Ну ладно.

Адъютант бросил трубку и задумался. Потом посмотрел на Диму. В его неподвижном взгляде было столько змеиного холода, что у Димы засосало под ложечкой. Опять где-то прокололся.

Мещеряков встал из-за стола и подошел к шкафу. Достал из него бутылку с прозрачной жидкостью, понюхал осторожно и приблизился к дивану.

— Пельмени любишь? — спросил он.

— С мясом?

— Само собой.

— Люблю, — недоумевая, ответил Дима.

— С уксусом или с горчицей?

— По-разному, — уклончиво сказал Дима. — Можно и с тем, и с тем. Главное, чтобы приготовлены были хорошо.

— Хорошо приготовим, — сказал Мещеряков. — Качественно. Ну так вот. Шутить мне с тобой надоело. Если еще один раз соврешь, попробуешь вот это, — он сунул бутылку Диме под нос, и тот почувствовал резкий запах уксусной кислоты. — Для начала я буду тебе ее в сапог лить. Граммов по сто за каждый неверный ответ. К концу экзекуции нога твоя как раз и станет мясным пельменем. Кончится кислота — заставлю снять сапог, и все, что в нем будет, затолкаю тебе в пасть. Вот такие дела, герой, потомок героев. А теперь отвечай быстро и без запинки: он тебе отец?

— Н-нет, — сказал Дима, косясь на бутылку.

— А кто?

— Работали вместе до армии. Знакомый.

— Цель его прибытия на Камчатку?

— Он здесь раньше служил. Давно. Захотел снова приехать, повидать. Ну мы и договорились, будто я — его сын.

— Прилетел на «ЛИ-2», который Зобов сбил?

— Да.

— Шел к «четверке» с группой вооруженных людей, потом тех устранили, и он добрался к тебе один?

— Про людей не знаю, — сказал Дима. — Он мне ничего не говорил.

— Будто бы верно, — сказал адъютант, — пусть будет так. На «тридцатку» вы прибыли на захваченном вертолете. На том, который возле Калчевской ржавеет?

Видно было, что все эти подробности адъютант знает, и Дима с облегчением подумал, что, отвечая на вопросы, предательства по отношению к Владимиру он не совершает.

— Прибыли, — продолжал Мещеряков, — а потом за вами началась охота, но вы благополучно ушли. В Калчи?

— В Калчи.

— И самый главный вопрос: где теперь этот… «папаша»?

— Да я не знаю, — попытался ответить как можно искреннее Дима, говорю же, ушел без него ночью. Дом какой-то. Я в Калчах плохо ориентируюсь.

Адъютант нехотя поднес бутылочку к Диминой ноге и засунул горлышко за голенище сапога. Забулькала пахучая жидкость. Ноге сразу стало холодно, будто к ней прижали кусок льда, потом ее стало пощипывать, словно в сапог залезла стайка муравьев.

— Гад ты, — сказал Дима, стараясь не шевелить пальцами в сапоге, — тебе только в красном капюшоне рядом с виселицей стоять.

— Где этот человек? — вновь повторил вопрос адъютант и снова перевернул бутылку.

Ногу жгло, как будто ее кромсали бритвой. Из глаз Димы невольно потекли слезы.

— Поплачь, мальчик, поплачь, — сказал Мещеряков, — может, полегче станет. А когда кончишь, я не поленюсь спросить тебя еще раз. Только давай быстрее. Пока еще сапог снять не поздно. Ну а промедлишь — останешься калекой.

Изловчившись, Дима откинулся спиной на кожаную подушку и обоими каблуками ударил адъютанта по лицу. Бутылка в его руках треснула, и кислота растеклась по рукам и лицу адъютанта. Взвыв, он бросился прочь из кабинета.

Дима вскочил с дивана и заметался вокруг стола. Зацепил цепью наручников за ручку выдвижного ящика, рванул, пытаясь освободиться. Ящик с грохотом упал на пол, из него вылетел пистолет. Припадая на горевшую огнем ногу, Дима подбежал к «стечкину» и распластался на полу, пытаясь ухватить скованными руками его рукоять. Ему почти удалось сделать это, но как только пистолет оказался в ладони, от дверей раздался окрик:

— Брось оружие!

Лежа на боку, Дима изогнулся и, не видя противника, нажал на курок. «Стечкин» дернулся, кто-то, вскрикнув, упал, но через секунду что-то ударило Диму в плечо. Рука мгновенно онемела, и на пол потянулась тоненькая струйка крови.

Его рывком подняли с пола. Дима увидел близкое, искаженное звериной гримасой лицо охранника.

— Живой, гондон?! Я тебя сейчас сделаю!

Коротко взмахнув, охранник впечатал кулак Диме в живот. Дыхание сбилось. От следующего удара по засохшему рубцу на голове в глазах сверкнула короткая сиреневая вспышка. Извиваясь под ударами сапог, Дима желал лишь одного — поскорее потерять сознание. Как это быстро проходит в книжках! «Он упал и уже не чувствовал тяжелых ударов». Все врут книги!

— Хватит! — раздался знакомый голос, и охранник нехотя отступил в сторону. Над Димой наклонился адъютант. С его лица стекали капли воды.

— Гаденыш, — сказал он с придыханием, — ты хоть понимаешь, что я сейчас с тобой сделаю?

На Диму вновь обрушился град ударов. Бил Мещеряков не так умело, как охранник, однако норовил попасть по раненому плечу, и от этого боль быстро растеклась по груди, сжимая судорожно бьющееся сердце. Сознание Дима так и не потерял. Когда адъютант устал и плюхнулся в кресло, Дима с трудом открыл залитые кровью глаза и попытался улыбнуться.

— Слабак ты, — сказал он шепотом, — а я-то думал… Съел пельмешек?

— Кончать его? — спросил охранник.

— Нет, «скорую помощь» вызвать! — заорал адъютант, вытирая ладонью красное лицо. — Чуть глаза не выжег, скотина! Ну ладно, все, что меня интересовало, узнал. Он мне больше не нужен. Выведешь подальше, чтоб не воняло — и в расход. Что со вторым?

— Мертвый на лестнице валяется, — сказал охранник. — Этот ему прямо в сердце попал.

— Подберешь на свое усмотрение кого-нибудь из ПО. Все, уводи.

Дима сумел подняться на ноги сам. Стараясь не упасть, доковылял до двери и обернулся.

— Ты тут все про меня рассказал, — сказал он, глядя в светлые глаза адъютанта, — все знаешь, все можешь. И я про тебя скажу — подохнешь скоро. Так будешь умирать — никто не позавидует.

Охранник вывел Диму из коттеджа и по тропинке повел в сторону реки. От потери крови Диму водило как пьяного, к горлу подкатывала тошнота, и он старался идти быстрее не хотелось блевануть перед этим, сопящим за спиной, показать свою слабость и бессилие.

Шли они долго — охранник помнил приказ адъютанта и уводил Диму подальше от коттеджа. За полосой деревьев послышался плеск воды.

— Сейчас кончу тебя и в реку спущу, — сообщил охранник. — Пускай рыбки жируют.

— Ты своего напарника не забудь, — сказал Дима, — в нем говна побольше.

Охранник ударом приклада сбил его с ног и, глядя на неподвижное тело, передернул затвор. Повел стволом по спине лежащего и вдруг дернулся. За ухом кольнуло. Он хлопнул ладонью, отгоняя насекомое, и с недоумением уставился на руку. На ладони в капле крови лежала маленькая металлическая стрелка с зазубренным острием. Охранник стоял так еще мгновение, пытаясь что-то сообразить, потом выронил автомат и рухнул в траву.

Сквозь забытье Дима чувствовал, что его куда-то несут, слышал хлюпанье воды, хруст ломающихся веток. Потом его мягко закачало, как на волнах. Перед тем как потерять сознание, он ощутил бережное прикосновение к своему лицу прохладных ладошек и услышал донесшийся издалека тоненький голос:

— Папа, а он красивый…

И, устав бороться, упал в темную глубокую яму.




Глава 19

ТЕМНЫЕ ДЕЛА


Первые метры по лестнице Владимир спускался медленно, будто ожидая приказа к возвращению на поверхность. Ему очень хотелось услышать голос инстинкта самосохранения: «Куда ты лезешь, дурак?! Тебе что, жить надоело?» Но голос помалкивал, а любопытство заставляло перебирать руками металлические холодные перекладины: «Давай, давай, не дрейфь! Ведь не дракон же там сидит?»

Первый десяток метров остался позади, и дневной свет пока еще проникал в шахту сквозь узкую щель полузакрытой крышки, позволяя различить тусклые стальные стены. Потом стало темно, и Владимир уже на ощупь хватался за перекладины, стараясь не промахнуться. Вскоре он устал — от нервного напряжения ослабли пальцы, закружилась голова, и Владимир поспешно перебрался на противоположную сторону лестницы. Присел, уперся ступнями в лестницу и привалился спиной к стене шахты. Так он делал мальчишкой, когда лазил на крышу пятиэтажки.

Сидеть скорчившись было неудобно, стали затекать согнутые ноги, и Владимир, выпрямившись, подрыгал левой-правой и снова полез вниз.

Ракету он не увидел — в шахте было темно, как в могиле, — он ее почувствовал. Внезапно пришло ощущение, что в шахте он не один, что рядом на расстоянии вытянутой руки находится нечто очень большое и живое. Владимир с опаской протянул в темноту руку, желая дотронуться до того, кто находился рядом с ним. Не найдя ничего, Владимир немного успокоился и продолжил спуск.

В шахте было прохладно. Откуда-то снизу веял легкий сквознячок, и Владимир догадался — работают вентиляторы, проветривающие шахту. Он спустился еще на несколько метров и нащупал ногой небольшую площадку.

«Промежуточный финиш, — догадался он и с облегчением вздохнул, — как раз вовремя».

Владимир сел на маленький пятачок, свесил вниз ноги и улегся на спину. Высоко над головой красовался крохотный узкий полумесяц, в который превратилась щель от отодвинутой крышки.

«Метров тридцать пять-сорок, — прикинул он пройденное расстояние. — Какая же у нее, заразы, глубина?»

Снизу донесся легкий шорох, и Владимир стиснул зубы, чтобы не закричать. Предположения одно нелепее другого заметались в голове. В шахте кроме него еще кто-то есть? Или, может, летучая мышь? Сработала система сигнализации? Шорох усилился, приблизился, прошел где-то в стороне и исчез вверху. Владимир подождал немного, вытер вспотевший лоб и задумался — стоит ли продолжать опасный эксперимент? Неизвестно, что произойдет в следующую минуту. Может быть, на командно-пусковом пункте уже начали подготовку к старту стратегической, и невидимое передвижение и есть следствие этих манипуляций. А как же SOS? Передумали?

«Все равно поздно, — подумал Владимир, — наверх я подняться не успею. Да и не могут они так быстро изменить решение. А, была не была!»

Он решительно полез с площадки на лестницу.

Когда его ноги ощутили гладкую поверхность шахты, он даже удивился — так быстро закончился второй отрезок пути. «Ну, доволен? — спросил он себя. — Что дальше делать собираешься?» — «А ничего, — был ответ. — Вот осмотрюсь — и наверх. Только как же тут осмотришься-то. Темно, как у негра».

Перебирая руками вдоль стенки, он обошел шахту по окружности. Ладони натыкались на какие-то выступы, квадратные ящички, укрепленные на металле. В одном месте Владимир нащупал продолговатый изогнутый рычаг и остановился.

«Одну глупость ты уже сделал — залез в эту нору, — сказал он себе. — Не делай другой — нажимать не смей!»

И секунду спустя перевел рычаг из нижнего положения в верхнее.

После темноты свет, хлынувший из смонтированных на стене светильников, показался ослепительным. Владимир зажмурился и, постепенно привыкая, осторожно открыл глаза.

Она стояла рядом, в двух метрах от него — гигантская черная сигара, гордо вознесшая смертоносную голову на необозримую высоту. Она, владычица и повелительница миллионов человеческих жизней, имела на это право — смотреть свысока не только на маленького человечка, посмевшего нарушить ее одиночество, но и на весь мир.

Владимир обошел вокруг ракеты. Приблизился и потрогал край дюзы — огромной воронки, перевернутой широкой стороной вниз. Коснулся ладонью стабилизаторов и ощутил легкую дрожь — ракета отзывалась на дыхание сдавившей шахту земляной толщи. Владимир заглянул в дюзу, увидел крышку, запечатавшую ее суженное отверстие, и почти физически ощутил то, что произойдет за ней во время старта. Повинуясь команде с командно-пропускного пункта, крышка будет отстрелена, с трех сторон вспыхнут факелы, поджигающие топливо, и адский огненный смерч обратит в пепел все, что находится в шахте — бронированные кабели, присосавшиеся к основанию ракеты, лестницу, площадку, металлические ящики на стенах и — человека, посмевшего находиться рядом. Жуткое ощущение того, что это может произойти в любую секунду, заставило Владимира подойти к лестнице.

«Насмотрелся? — пискнул голосок внутри. — Доволен? Ну и давай отсюда быстрее, пока не началось». — «Ты же не ради праздного любопытства сюда пришел, — сказал другой голос. — Может быть, надо что-то сделать, чтобы эта штуковина не взлетела? Не торопись, подумай».

Владимир с сомнением осмотрел шахту. Все было построено крепко, надежно. Кабели — не та блестящая змеистая чихня, которую прицепляют к двигателям станков, а настоящие канализационные трубы, привинченные к полу толстыми скобами. Сломать рычаг? Что толку? Погаснет свет — и все. Попробовать отодрать от стены хлипкую на вид направляющую опору, которая от пола уходила рядом с лестницей вверх? Владимир подошел к ней, ухватился обеими руками и потряс. И, словно в ответ ему, над головой снова раздался негромкий шелестящий звук. Владимир посмотрел вверх. Навстречу ему по направляющей ехала небольшая штуковина, размером и формой напоминающая старинную деревянную камеру для фотографирования. Владимир отошел на пару шагов в сторону и стал наблюдать за предметом. Тот доехал до конца направляющей и замер в метре от пола. Владимир подошел поближе. Увидел поблескивающий сбоку объектив и понял — телекамера, управляемая дистанционно. И управлять ею могут только с командного пункта, откуда еще?

Владимир стоял, прижимаясь спиной к стенке шахты, подальше от объектива. Являться на обозрение ему не хотелось — неизвестно, как поведет себя генерал, увидев рядом со стратегической ракетой постороннего. Подумает, что ракету явились подорвать, и нажмет на кнопку.

Телекамера дернулась, проехала с метр, и тут же в шахте прозвучал грубоватый сиплый голос:

— Кто там со светом балуется? Электричество денег стоит. Отвечай, а то как жахну сейчас!

Поняв, что его присутствие засекли, Владимир подошел к ракете и облокотился на стабилизатор напротив объектива.

— Это я, — сказал он миролюбиво. — Проходил мимо, вижу, крышка открыта, вот и залез. Вы только не нервничайте, я сейчас назад ухожу.

Невидимый собеседник помолчал, видимо, разглядывая Владимира.

— Гражданский? — спросил он через минуту.

— Гражданский, из Калчей, — подтвердил Владимир, — а вы кто?

— Зобов с тобой говорит, — ответил голос, — командир в/ч 35252. Бывший, похоже. Ну и что ты там наблудил? Свет зажег — это я вижу.

— Больше ничего не трогал, — поспешно заверил Владимир. — И сейчас же лезу наверх.

— Э, нет, — остановили его, — погоди. Давай побеседуем. Я вообще-то думал, что спецназ прискакал, обрадовался. А с тебя толку…

— Обрадовались? — удивился Владимир. — Чему же?

— Как это — чему? Тебя запри под землей на недельку, посмотрел бы я…

— Да, скучно бы стало, — ответил Владимир, соображая. — Вас что, заперли в КПП?

— Я же говорил, что этот мудак распустил слух, будто Зобов решил Москву ракетой попугать.

Голос звучал тише — видимо, Зобов обращался к кому-то рядом с собой.

— Но это же меняет дело! — обрадовался Владимир. — Стоит только сообщить куда надо, что ракета не взлетит, и в Калчи ту же нагрянет десантура! У вас, наверное, связи нет?

— Обрезали, — откликнулся Зобов. — Пытались выйти в эфир — без толку. Замуровали как кротов — неделю уже тут паримся.

— Вы там не один?

— Четверо нас… было. Сержант с собой покончил, умом тронулся. В вентшахту бросился.

— А остальные как? Ничего?

— Держимся. С роботами сражаемся.

— С кем? — не понял Владимир.

— В компьютер играем. Что еще здесь делать?

— Вы крышку люка открывали, — сказал Владимир. — С какой целью? Чтобы заметили?

— Чтоб со спутника засекли. Тут у нас в компании один ефрейтор… сержант то есть, пребывает — он и надоумил таким макаром SOS подать. Может, поймут, в чем дело. Когда сюда спецназ нагрянет, мы в первую голову покойниками станем.

— Они разбираться не будут, кто прав, кто виноват, — согласился Владимир, — у них одна задача — стратегическую нейтрализовать. Вас то есть. А сигналы — это все зыбко.

— Вот и я говорю, — вздохнул Зобов, — стратегическая намного больше тянет, чем наши задницы.

— Так что делать будем? — спросил Владимир. — Могу я вам помочь?

— Что ты можешь… Разве что плакаты в Калчах вывесить: «Зобов не виноват!» У тебя взрывчатка есть? Хотя откуда у гражданского…

Владимир вспомнил про оставленный наверху рюкзачок с «шоколадкой».

— Есть немного, — сказал он.

— Да? — удивился Зобов. — Богато живешь. Тогда вот что. Знаешь, где вход на командный пункт находится?

— Нет.

— Тут недалеко, в полутора километрах. Выйдешь за Калчи и вдоль речки метров пятьсот. Потом от берега двести. Там увидишь. Вообще-то он охраняется, но я думаю, сейчас там нет никого. Если сумеешь, взорви входной люк. Взрывчатки-то хватит?

Владимир вспомнил порхающую крышу дома на «четверке» и уверенно ответил:

— Хватит. Кирпичный дом развалить можно.

— Ну тогда действуй.

— Держитесь, — сказал Владимир и направился к лестнице.

— Стой, ты куда?

— Наверх.

— Рук, что ли, не жалко? Там в стене люк для обслуги. Рубильник, которым свет включал, доверни — и топай. А свет погаси. Электричество денег стоит.

— Юморной вы…

— Какой есть.

Владимир прошел вдоль стены и увидел плотно пригнанную крышку люка. Он нажал на рубильник, крышка мягко откинулась внутрь тоннеля. Владимир в последний раз бросил взгляд на ракету — теперь она не казалась такой страшной — и шагнул в темный провал. Крышка мягко возвратилась на прежнее место. Вдоль тоннеля тотчас вспыхнул ряд неярких ламп.

Тоннель был узкий и низкий. Нагнувшись, Владимир стал пробираться по его извилистому, как змея, горлу. Временами тоннель уходил вниз, гладкий пол превращался в ступеньки, несколько раз приходилось взбираться по лесенкам.

Тоннель закончился тоже металлическим люком. Владимир пошарил глазами по стене, увидел кнопку на щитке, вмурованном в стену, нажал и очутился в небольшом квадратном помещении. Следующая дверь имела обычную дверную ручку-рычажок, открылась она без всяких ухищрений. Владимир вышел наружу.

Он находился в обычной трансформаторной будке. Ребристый огромный трансформатор с табличкой «10/04» тихо гудел, наполняя помещение запахом охлаждающего масла. На стене на штыре висела связка табличек. На верхней был изображен череп с пробитым молнией глазом и красовалась надпись: «Не влезай, убьет».

Владимир притворил за собой крышку, с обратной стороны которой не было ни малейшего намека на замки, протиснулся между трансформатором и грудой какого-то хламья и вышел из будки.

Перед ним громоздилось здание рыбокомбината. Запах гниющей рыбы удушливыми волнами растекался из распахнутых ворот разделочного корпуса. Было тихо, безлюдно, на небе загорались первые звезды-выскочки. В Калчах снова раздался заунывный вой бездомного пса. Владимир с неудовольствием подумал о том, что, оставив рюкзак и оружие возле шахты, он допустил оплошность. Теперь предстояло идти через поселок, подвергаясь опасности быть замеченным как мародерами, так и военными из части. Ни то ни другое ему не улыбалось. Но кто мог предположить, что в шахте будет второй выход!

Дождавшись, когда стемнеет, Владимир двинулся по намеченному маршруту. На этот раз обошлось без приключений. Пришлось только немного поплутать между холмов, похожих друг на друга, как братья-близнецы. Рюкзак был на месте. Прихватив с собой ружье, брошенное бомжем, Владимир подошел к краю шахты и негромко крикнул в провал:

— Мужики! У меня все нормально. Держитесь. Иду на помощь!

Звуки, ударяясь о стены, улетели вниз, отразились и вернулись непонятным «бу-бу-бу». Выждав немного и не получив ответа, Владимир пошел к реке. Камчатка, облизывая берега, неторопливо текла вдоль Калчей и заворачивала за сопку. Недалеко от берега плеснуло — играла краснорыбица. Владимир посмотрел вправо, влево и поспешно отшатнулся в кусты. На берегу метрах в пятидесяти от него четко выделялась на фоне быстро темнеющего неба фигура сидящего человека. Он подкрался поближе.

Обхватив голову руками, на песке сидел маленький худой мужик и что-то беспрерывно бормотал. Владимир прислушался.

— А я им рыбу ловил… — донеслось до него.

Владимир подошел поближе и прикоснулся стволом ружья к плечу сидящего. Мужик вздрогнул и медленно повернулся.

— Закатом любуешься? — спросил Владимир.

Мужик моргнул пару раз и повторил:

— А я ведь им рыбу ловил.

— Да ты, похоже, не в себе, — пригляделся к мужику Владимир. — Обидел кто?

Мужик снова забормотал про рыбу. Владимир повесил оружие на плечо, набрал из речки пригоршню воды и плеснул рыболову в лицо. Тот дернулся, отнял руки от головы и снова уставился на Владимира.

— Чуть не убил меня, — сказал он жалобно и потрогал распухший, свернутый набок нос. — Этот, здоровый, как даст. А потом автомат наставил. А ведь я им…

— Не надо про рыбу, — торопливо сказал Владимир. — Лучше пойдем-ка, умоешься.

Он подвел мужика к реке, заставил опуститься на колени и стал поливать ему голову водой. Мужик мотал башкой, фыркал, как лошадь, понемногу приходил в себя.

— Ну, хватит. Жить будешь, — сказал Владимир, прекращая процедуру. — Сядь или приляг, как тебе лучше. И рассказывай.

Вздыхая через слово, мужик стал рассказывать про свои приключения. Когда он дошел до того места, где его «освободил солдатик», Владимир остановил бедолагу.

— Какой он из себя, этот солдат? Особые приметы есть?

— Высокий, с автоматом.

— Понятно, — сказал Владимир, — приметы запоминающиеся. Ну а дальше-то что?

Он терпеливо выслушал рассказ про то, как мужик шел через дымящуюся мусорку, как он боялся, как очутился на берегу и увидел баржу с людьми.

— На тот берег перебрались, — кивнул Владимир. — Ну и хорошо. Отсидятся в тайге, живы будут.

— Не, — печально сказал мужик, — потонули все. Только до середины доплыли — а тут вертолеты. И давай стрелять. Баржа и утонула. Много их там было, ох, много…

Владимир молчал, ошеломленный известием.

— Ты ничего не путаешь? — спросил он наконец.

— Точно, — сказал мужик, — вон у берега один мертвяк болтается.

Только сейчас Владимир заметил недалеко от них темное бесформенное тело. Он подошел ближе.

Это был крепкий, коренастый камчадал. Раскинув руки, он тихо покачивался в воде.

Невдалеке снова плеснула рыба. Владимир машинально посмотрел на расходящиеся по воде круги. Теперь у кеты корма будет много. Его передернула короткая дрожь.

— Лежит, — сказал мужик, — он у них главный был, у народа-то. Все с автоматом бегал, кричал. По вертолетам стрелял. А я сижу на бережку и как в воду ныряю — то вижу все, то темень. А теперь ничего, оклемался.

— Ты куда теперь? — спросил Владимир. — В тайгу?

— Да не. Я к лесу не привыкший. В Калчи пойду. Залезу в домик похуже, отсижусь. Наши-то когда придут, не знаешь? А то здесь непонятно что… фашизм.

— Придут, — заверил Владимир. — Скоро. Ну, бывай. Мне по делам надо.

— Бывайте здоровы, — сказал мужичок и долго еще стоял у кромки воды, глядя вслед Владимиру.

Стемнело окончательно. Небо затягивало с севера низкими, быстро бегущими тучами, и Владимир подумал, что дождь, если пойдет, будет первым за время его пребывания на Камчатке.

Ориентироваться стало трудно. Он шел, считая шаги, пару раз сбился на сотню и, притормозив, решил осмотреться. Достал бинокль, поднес к глазам и с огорчением отметил, что лес и кустарник выглядят теперь не такими ярко-зелеными, как прежде. Очевидно, садились батарейки, питающие инфракрасный преобразователь. Владимир провел биноклем по полосе леса, почти вплотную подступившего к реке, не обнаружил ничего похожего на дорогу и подумал, что найти вход в КПП будет нелегко.

Продолжая осматривать берег, Владимир краем глаза вдруг заметил, что в плавном течении Камчатки произошла какая-то перемена, пока непонятная, но чем-то неуловимо изменившая поверхность воды. Он отступил за ближайшее дерево и медленно провел объективом вдоль реки. Точно! Какой-то предмет, похожий на сваю от мостков, возвышался над водой метрах в ста впереди, и водяные «усы» нарушали ее ровную поверхность.

«Очередной утопленник», — подумал Владимир. Но предмет, опровергая его предположение, шевельнулся и плавно двинулся к берегу. По мере приближения к суше предмет увеличивался в размерах, и вскоре Владимир увидел плечи и торс человека. Оказавшись по пояс в воде, тот замер, выставив перед собой предмет, напоминающий небольшой автомат с отстегнутым рожком для патронов, постоял несколько секунд и шлепнул два раза по поверхности воды. Почти тотчас из реки появились еще несколько человек. Так же плавно и бесшумно они приблизились к первому, коротко посовещались и цепью направились в ту сторону, где стоял за деревом Владимир.

Непонятное гораздо ближе к враждебному, чем к дружелюбному, и Владимир на цыпочках ретировался поглубже в лес. Нашел неглубокую ямку и, прячась за кустом жимолости, стал смотреть в бинокль.

«Ихтиандры» появились очень быстро — пятеро вооруженных людей, за спинами у которых висели прямоугольные предметы, напоминающие школьные ранцы. Так же цепочкой они миновали открытое место, и, когда последний из них скрылся за деревьями, Владимир осторожно побежал к реке.

Люди шли вдоль берега по направлению к пристани, удаляясь от Владимира. Уверенность в их действиях говорила о том, что неизвестные хорошо знают местность и конечную цель своего маршрута. Человек, идущий во главе цепочки, на секунду задержался у трупа коренастого мужика и пошел дальше. Остальные, казалось, не обратили на утопленника ни малейшего внимания.

У пристани цепочка вновь собралась в группу, после чего двое свернули вправо к рыбокомбинату, а остальные продолжили путь вдоль реки. Решив, что за троицей идти опасно, Владимир углубился в лес, наискосок срезая расстояние до места предполагаемой встречи с ними.

Минут через десять таежные ароматы постепенно стали уступать место запаху гнили. Рыбокомбинат, чем-то похожий на огромного кита, выброшенного бурей на берег, неясными контурами проступил за деревьями. Владимир поднял бинокль.

Если бы не первоклассная оптика, он ни за что не увидел бы незнакомцев — так бесшумно и плавно скользили они, умело маскируясь на местности. Их выдала белая стена трансформаторной будки — на ее фоне два силуэта выделялись довольно отчетливо.

Двое неслышно отворили металлическую дверцу будки и исчезли внутри. Владимир спрятал бинокль.

«Началось, — подумал он с волнением, — наконец-то».

Теперь ему стала понятна цель, к которой стремились неизвестные — и эти двое, и троица, ушедшая по берегу Камчатки. Там, в столице, наконец-то поняли всю серьезность создавшегося положения, и спецгруппа — результат принятого в Москве решения. Какого? Будут подрывать ракету? Попытаются нейтрализовать Зобова?

«Скорее всего, первое, — решил Владимир. — Зайдут с двух концов — из ремонтного тоннеля и со стороны шахты, подорвут питающие кабели и — все, ракета превратится в металлическую болванку. А потом штурм части, бойня, где не разбирают своих и чужих».

Вспомнив разговор с генералом, Владимир дернулся, намереваясь бежать к шахте, но тут же остыл. У этих парней есть четко поставленная задача, и они не будут ее менять. Попытка убедить их в том, что у Зобова нет намерений запустить стратегическую, не приведет ни к чему. Скорее всего, пристрелят его, Владимира, едва он замаячит на горизонте. Все очень серьезно в этой игре.

Владимир почувствовал облегчение, словно стряхнул со спины тяжелую ношу. Хорошо, что все скоро кончится и можно будет заняться тем, ради чего, собственно, он и проделал десять с гаком тысяч километров от родного Чернявинска до Калчей. Галлий! За неделю постоянного напряжения и недосыпания мысли о миллиардном грузе как-то не приходили в голову — самому бы остаться целым. Но уж теперь!

«А что теперь? — охладил свой пыл Владимир. — Его еще найти надо. Да что там найти! Вначале надо подыскать место, где можно переждать заваруху, которая скоро начнется. Будут фильтровать всех и вся. Что ответишь, когда спросят о цели прибытия под чужим паспортом в секретную часть? Мигом раскусят, как гнилой орех. Ну, допустим, отсиделся. Надо же еще как-то добраться до места — только неизвестно, какого. Нужен вертолет, и не на один рейс в долину, а на многократное обследование местности. Затем груз нужно вывезти и что-то делать с ним. Права была Лина, царствие ей небесное, змее, — не за свое дело, мальчик, взялся».

Владимир почувствовал приступ усталости, судорожно зевнул и чисто по-русски решил — зачем забивать и без того тяжелую голову будущими проблемами? Утро вечера мудренее. Образуется как-нибудь.

Негоже было засыпать на земле, в двух метрах от поверхности которой начиналась вечная мерзлота. Владимир с трудом поднялся и поплелся подальше от рыбной вони подыскивать жилище для ночлега.

Первый дом ему не понравился — уж очень был похож на развалюху, где они ночевали с Димой два дня назад. Из-за забора следующего, едва он подошел поближе, раздалось рычание собаки, перешедшее в лай — верный пес продолжал охранять покинутое хозяевами жилище. В окне следующего — или это ему показалось — мелькнул огонек. Владимир плюнул и, стряхнув усталость, энергично зашагал по направлению к вулканологической станции.

Внутри станции, как и полагается при обыске, проведенном поспешно и сумбурно, царил полнейший кавардак. Запинаясь о пустые ящики, путаясь ногами в каких-то веревках, кольцами устилавших пол, Владимир поднялся по деревянной лестнице на второй этаж. Поскользнулся напоследок на разлитой по полу жидкости — судя по запаху, маслу — и решил, что самое безопасное место в этой мышеловке — рядом с подоконником. Там было немного почище.

Прошли те далекие времена, когда дневальным он мог спать и сидя, и лежа на подстилке любой степени жесткости. Сон не шел в перевозбужденную голову. Потом стала затекать согнутая в локте рука, заболело в боку. Владимир поворочался с полчаса и с протяжным стоном поднялся, решив поискать хоть что-нибудь похожее на одеяло. Прошел в соседнее помещение, нашел в углу два пустых мешка и увидел окно, выходящее на тайгу. Достал бинокль, бесцельно направил его на деревья и тут же понял, что спать ему в эту ночь не придется. У подножия небольшого плешивого пригорка, кукишем выступающего из тайги, стояли люди. Вначале Владимир решил, что это та самая спецгруппа, которую он встретил у реки — их было пятеро, — но тут же понял свою ошибку.

Одежда на них была иная — свободные маскхалаты, ботинки с высокими голенищами, за спинами рюкзаки. На груди у каждого болтался короткий, с утолщением на стволе, автомат.

— Да сколько же вас? — шепотом спросил Владимир. — Навязались на мою голову, поспать не даете. Дублеры, что ли?

«Вполне возможно, — ответил он на свой вопрос. — Ответственная операция, не получится у одних — смогут другие. Да ну вас к черту!»

Он перетащил мешки к окну, бросил один на пол, укрылся другим, полежал с минуту и вскочил. Забросил «боковуху» на одно плечо, рюкзак на другое и вышел на улицу.

— Одни гибнут от пули, другие от водки, а третьи от любопытства. Ох, мамочка, зачем ты меня родила с таким длинным носом.

Свалив все свои недостатки на маму, Владимир торопливо зашагал вдоль улицы по направлению к шахте.

Он был недалеко — Калчи уже заканчивались — и размышлял, где бы устроиться, чтобы его не заметили, как вдруг впереди раздалось сухое пощелкивание — словно кто-то сыпал на большую сковородку горсть семечек. Владимир замедлил шаги, прислушался, и его любопытство резко пошло на убыль.

В той стороне, где находилась шахта, шла перестрелка.




Глава 20

В ТЕМНОТЕ ВСЕ КОШКИ


В два часа ночи по местному времени две спецгруппы из разных государств, обнаружив присутствие друг друга возле интересующего их объекта, начали взаимное уничтожение. За три дня до этого события в резиденции Президента под Москвой состоялось совещание, имеющее своей целью окончательное решение калчевской проблемы. В скупо обставленном кабинете главы государства собрались представители четырех важнейших структур, которые могли — каждая по-своему — разрубить узел ядерной угрозы.

Все были в штатском, и посторонний определить должность каждого из них мог лишь по характеру вносимых им предложений. Президент, в свободной белой рубашке, без галстука, оглядел присутствующих и начал разговор со «втыка».

— Шта глаза-то прячете? Проштрафились? Проглядели за делами своими неотложными, понимаешь, нарыв, который давно надо было лик-ви-ди-ро-вать! Ну ладно, чрезвычайщиков это вроде бы не касается. А ты, — президент ткнул пальцем в министра обороны, — куда глядел? Твои шалопаи бучу там затеяли. Поиграться, понимаешь, ядерным оружием захотелось. Террористы выискались, доморощенные. Сколько раз я тебе говорил: на ответственных — постах — должны — работать — проверенные — люди. Запачкался — в отставку. Ты хоть о махинациях этого Зобова знал? Молчишь? Сказать, понимаешь, нечего. А вы чего лыбитесь?

Президент перевел грозный взгляд на глав ФСБ и ФСК. Те и не думали улыбаться.

— У вас там свои люди были? Были. Почему кота за хвост тянули? Чего выжидали? Где, понимаешь, не надо — вы резвые, а тут застеснялись. Это называется — потеряли бдительность, которая в нынешней непростой обстановке должна быть удвоена! Ут-ро-ена!

Президентам не возражают. Все сидели молча, уперев взгляды в матовую поверхность стола. За окном накрапывал мелкий ночной дождик.

— Так. Окончательный разговор с вами будет потом. Поглядим, как вы сработаете.

Президент опустил ладони на стол. «Втык» был закончен. Все присутствующие едва заметно перевели дыхание.

— Ну, давайте по очереди. Шта за истекшее время выяснили, выводы, соображения. И, понимаешь, коротко и по-деловому. Начинай.

Министр обороны вздохнул поглубже, осторожно откашлялся и раскрыл папку.

— Согласно нашим данным, полковник Зобов является кадровым офицером. Закончил в 1977 году высшее командное училище в Красноярске. После службы в войсках ПВО в звании майора поступил в 1985 году в военную академию имени Фрунзе, которую закончил с отличием в 1988 году. Дальнейшая служба полковника Зобова происходила…

— Постой! — перебил министра президент, — ты шта мне его биографию читаешь? Я тебе, понимаешь, отдел кадров, шта ли? Ты мне объясни, как он до такой жизни дошел? И не по бумажке, а своими словами.

Министр обороны послушно закрыл папку.

— Хозяйственник он, Борис Иванович, — сказал он таким тоном, будто сообщал страшную тайну. — Командир из него, честно говоря, посредственный, а вот предприимчивости на десятерых хватит. Организовать при части кооператив, чтобы потом оттуда деньги качать — это он может. Но, надо сказать, солдат и офицеров не обижал. Тех, кто с ним заодно, конечно. Приворовывал, как и все эти нынешние новые — не без этого. Да кто ж сейчас…

Министр замолчал, испугавшись собственной смелости.

— Понятно, — сказал президент, — ворья у тебя там, в армии, развелось немерено. Честному офицеру податься, понимаешь, некуда — в отставку, разве шта. Ну а зачем он в шахту залез, ты мне скажи?

— Мне кажется, на этот вопрос лучше ФСК ответит, — рискнул поотнекиваться министр. — Это по их линии.

Глава ФСК неприязненно посмотрел на министра обороны. Ловко подставил, старый лис.

— В последнее время на Зобова началось давление со стороны криминальных структур, — ответил он на немой вопрос президента. — Предлагали делиться доходами от предприятия «Санаторий Калчи». Зобов отказался, и на него было оказано воздействие уже через официальные органы — в часть была отправлена инспекция.

Глава ФСК мстительно глянул на министра обороны.

— В настоящее время мы выясняем взаимосвязь одной из бандитских группировок с высшими чинами Генштаба. Результаты обнадеживающие.

— Выясняй, — согласился президент. — Дело нужное. Но ты мне скажи только — залез этот Зобов со страху в шахту, ракету пустить собирается, а ты шта, понимаешь, делаешь, чтобы этому воспрепятствовать?

— Специалисты ведут переговоры со ставленником Зобова — его адъютантом. Мы пытаемся склонить его на нашу сторону и сделать так, чтобы Зобов отказался от своего опрометчивого решения.

— Ну и шта, — сказал президент, — склоняется?

— К сожалению, переговоры вязнут во взаимных требованиях. Обе стороны мало понимают друг друга.

— А я мало понимаю тебя, — рассердился президент. — Переговоры, ладно. А какие-то активные действия ты предпринимаешь?

— Всеми полномочиями на проведение каких-либо конкретных мероприятий — так сложилось — владеет ФСБ.

— Уволить мне вас всех, шта ли? — задумчиво сказал президент. — Один за отдел кадров работает, другой в дипломатию, понимаешь, ударился. Ты-то хоть чем обнадежить можешь?

Глава ФСБ помолчал, собираясь с мыслями.

— Вероятность того, что Зобов решится применить ядерное оружие, ничтожна, — сказал он негромко.

Все с недоверием посмотрели на него.

— Почему? — поинтересовался президент.

— Вся инициатива исходит от его адъютанта. Переговоры, фотографии, акции устрашения — всем этим руководит он. Мы проанализировали пленку с записью голоса Зобова, где он угрожает всех уничтожить. Там нет ни единого упоминания о стратегической ракете. Общие эмоциональные фразы. И, кроме того, в записи прослеживаются разрывы, свойственные фонограммам, составленным из отдельных кусков. — Это — фальсификация. Его попросту подставляют.

— У нас аналогичные данные, — ввернул глава ФСК.

— Молчи, — сказал президент. — Говорить надо было, когда слово давал.

— А поэтому, — продолжил глава ФСБ, — можно сделать вывод, что командир части изолирован, и за его спиной действуют другие, к ядерному оружию не имеющие никакого отношения, обычные шантажисты.

— Хороши, понимаешь, шантажисты, — сказал президент. — Сколько они там людей поубивали.

— Торопятся, — сказал глава ФСБ. — Их задача — не дать нам опомниться и согласиться на их условия. На мой взгляд, надо, не прерывая переговоров, подтянуть к Калчам спецчасти и брать поселок штурмом.

— А ты уверен, что Зобов все-таки не пальнет? — спросил президент. — И вообще — в шахте ли он?

— Там, — кивнул глава ФСБ. — Спутники засекли разовое повышение радиационного фона в районе шахты. Открывал крышку. Может, хотел дать нам сигнал…

— А может, просто игрался, — заметил президент. — Нет, на штурм пойти не могу. Вдруг у этого Зобова нервы сдадут. Главное внимание — на шахту.

— Тогда пошлем спецгруппу, — предложил ФСБшник. — Обезвредим ракету, а потом займемся частью.

— Тебе бы все взрывать, — сказал президент. — А сможешь?

— Мы отрабатывали такие варианты, — сказал глава ФСБ. — Все можно сделать в очень короткое время. Тем более что, повторяю, намерений применить ядерное оружие у Зобова нет.

«И тут обскакал, — с завистью подумал глава ФСК. — Рисковый, черт!»

— Мои подразделения могут подключиться к операции, — предложил он свой вариант. — Необходимая техника и люди у меня есть.

Президент задумался.

— Даю добро, — сказал он после молчания. — Не люблю я такие мероприятия, понимаешь, но пора что-то предпринять. На условия этого… адъютанта не соглашайтесь, торгуйтесь, тяните время, а сами — действуйте. — А ты, — обратился он к молчавшему до сих пор министру по чрезвычайным ситуациям, — гони своих людей на Камчатку. Скоро они там потребуются. Это ЧП похлеще Южносахалинского будет.

— Сделано, — сказал генерал-лейтенант. — Техника и люди уже в Усть-Камчатске и Петропавловске-Камчатском. Ждут приказа к вылету в Калчи.

— Нда… — сказал президент, — понимаешь. Что бы я без таких, как ты, делал.

И с удовольствием посмотрел на невысокого молодого генерала.

В Петропавловск-Камчатский, в аэропорт Елизово стали ночами скрытно перебрасываться десантные части. В полном боевом снаряжении «синие береты», словно призраки, появлялись из внутренностей огромных транспортных самолетов и исчезали в тайге, где, как грибы после дождя, выросли просторные армейские палатки. Самолеты выруливали к дальнему концу взлетного поля и замирали, похожие на диковинных птиц, готовых по приказу снова взмыть в небо.

А во Владивостоке в старой, отслужившей свое ракетной шахте отрабатывала действия спецгруппа — пятеро молчаливых, поджарых офицеров. Пробегая по двадцать раз на дню по тоннелю, лихо ныряя в зев бездонной горловины шахты, они на минуты, на секунды сокращали время, необходимое для выполнения ответственной операции. Инструктор в звании майора крыл своих подопечных во все корки:

— Задницу подбери, мать твою Елену Ивановну вы…гуливал гулять! А ты чего ногами волочишь, как луноход? Среднее копыто, что ли, тебе мешает? Придется тебе ху…дожественный свист дома оставить — там девок нету. Да шевелитесь вы, б…удущие генералы!

На кратком перекуре один из офицеров полюбопытствовал:

— Вы заикаетесь на матерных словах отчего, товарищ майор? Напугал кто-нибудь?

— Я сам кого хочешь напугаю, — заявил майор и, подобрав длинный ржавый гвоздь, с размаху пробил им трехсантиметровую доску. — Я не заикаюсь, а учусь быть воспитанным человеком. Жена у меня очень ко всяким нехорошим словам чувствительная. Поначалу плакала и даже в обморок падала. А потом сказала: не научишься вести себя в обществе — уйду. Вот я и учусь. Сначала не получалось — все слово целиком вылетало, как пробка. А сейчас только первые буквы говорю. Ты чего ржешь, гондон штопаный?!

К вечеру второго дня на потрепанном «уазике» прибыл ответственный за материально-техническое обеспечение операции — серьезный высокий штатский средних лет в джинсовом костюме. Он вытащил из машины два больших фанерных ящика, поставил их друг на друга и скромно застыл рядом.

— Му…жики, кончай в ма…трешки играть, — закричал майор в тоннель. — Профессор приехал! Давай все сюда.

Офицеры собрались возле ящиков. Открыв один из них, штатский извлек наружу небольшой продолговатый ящичек, похожий на ранец.

— Ваша система жизнеобеспечения, — сказал он и открыл «ранец». Майор первым заглянул внутрь.

— Это что, все? — удивленно сказал он.

— Все, — ответил штатский. — Этого достаточно. В связи с планируемой быстротечностью операции запасы провизии вам не понадобятся. Мне сообщили, что их выбросят в двадцати километрах от Калчей?

— Ну, — подтвердил майор.

— Сразу примите вот это, — штатский извлек из «ранца» большую желтого цвета пилюлю с черной полосой поперек. — Легкое тонизирующее. Хватит до реки. Перед погружением повторите. Гидрокостюмы облегченного типа, поэтому следующая доза будет немного сильнее.

На этот раз пилюля была с двумя черными ободками.

— И непосредственно перед операцией.

Похожая на шмеля полосатая пилюля была наполнена тягучей непрозрачной жидкостью.

— Для быстрого рассасывания препарат выполнен в жидком виде. Действует непродолжительно, но очень эффективно. Далее: многозарядный УП-20 с глушителем и гидрокостюм.

— Не маловато? — усомнился майор.

— На пять часов хватит, — сказал штатский. — Нужно-то всего: высадиться, пройти ремонтный тоннель и подорвать питающие кабели.

— И еще бы уйти оттуда желательно, — проворчал майор. — Ну ладно, убедил. А чем взрывать будут? Там ведь ракетное топливо, не х…ребет собачий. Деликатность требуется.

— Взрыва как такового не будет, — сказал мужик в джинсе. — Все произойдет менее эффектно, но зато более надежно.

Он извлек из «ранца» предмет, похожий на отрезок толстой водопроводной трубы, змеисто-гибкий, тяжелый. Подошел к имитирующему кабельный ввод сплетению труб и, кольцом опоясав одну из них, посмотрел на часы.

— Мы сделали трехминутную задержку. Этого достаточно?

— Больше, чем до х…абаровска пешком, — кивнул головой майор. — Можно было даже меньше.

— Нам стоит удалиться, — сказал штатский.

Они отошли метров на пятьдесят и замерли в ожидании.

Послышался шипящий тихий звук — словно поднесли спичку к кучке отсыревшего пороха, и тот начинал лениво разогреваться. Звук усилился и окончился хлопком. В том месте, где кабельный ввод опоясывал гибкий предмет, сверкнула вспышка, и отрезок трубы уткнулся в землю, словно морковка, перерубленная кухонным ножом.

— Ага, — сказал майор. — Годится. Учи.

— Никаких сложностей нет, — сказал штатский. — Отсчет выдержки времени начинается с того момента, как вы замкнете концы «Терминатора» между собой. Повторяю — три минуты. И крепить нужно строго определенным образом, чтобы вот эта щель — штатский показал на темную полосу вдоль тела термитной взрывчатки — была обращена к объекту, то есть к кабелю. Иначе все впустую. Вот, пожалуй, и все.

Штатский развел руками.

— Об остальном рассказывать нет смысла — самим все известно. Спецножи, оптика… Разберетесь!

— Разберемся, — сказал майор. — Не пальцем деланы.

Когда штатский уехал, майор вытащил из «ранца» гидрокостюм — эластичный, тонкий, почти прозрачный — и заметил:

— На г…алоши похоже. Для слона. Ну, чего встали? Марш в шахту!




Подготовки всех спецгрупп мира, идущих на выполнение одного и того же задания, в целом похожи, как два пальца.

В штате «Верхняя Вольта» среди густых хвойных лесов в обстановке, максимально приближенной к боевой, заканчивалась отработка операции по обезвреживанию боеголовки спецгруппой. Дюжие парни количеством в пять человек скрытно приближались к шахте с полуоткрытой крышкой и занимали исходные позиции — четверо, образовав квадрат, застывали с короткоствольными автоматами наизготовку спинами внутрь, а пятый, доставая из цилиндрического чехла, похожего на тубус, длинный предмет, исчезал в шахте. В десяти метрах от них, широко расставив ноги, стоял офицер, глядел на электронный секундомер и громко отсчитывал время:

— Уан, ту, фри, фо, файв…

После того как время перевалило за три минуты, он закончил отсчет и сунул секундомер в карман маскировочного костюма. На его лице появилась кислая гримаса.

— Фак ю! Вылезай оттуда, парень! Ты проиграл!

Из шахты появилось виноватое лицо. «Зеленый берет» осторожно положил на землю цилиндр, потом вылез сам.

— Сэр, — сказал он виновато, — слишком жесткие рамки. Мне не хватает времени. Пятнадцать секунд я спускаюсь до уровня боеголовки. Пять секунд надо, чтобы подготовить аппарат к работе. Шестьдесят — чтобы установить связь с бортовым компьютером ракеты. Чтобы стереть данные, нужна еще минута. И чтобы хоть что-то записать в ее память — минимум еще минута. Я не успеваю добраться до поверхности, сэр!

— Значит, останешься внутри, — сделал вывод офицер. — Норма — сто восемьдесят секунд.

Он посмотрел на измученного парня и немного смягчился:

— Пусть будет по-твоему, парень. Сто восемьдесят пять секунд иначе можешь идти домой к мамочке. А вы что уставились, недоноски?! Марш на исходную! Да не гремите башмаками, как стадо бизонов копытами!

Следующим вечером самолет-разведчик ВВС США PC-135 вылетел с аэродрома в Анкоридже в обычный, казалось бы, разведполет. Сделав пяток стежков вдоль побережья Камчатки над нейтральными водами, он внезапно взревел двигателями и стал круто подниматься вверх. На высоте девять с половиной тысяч метров из его люка один за другим вывалились пять светлых комочков. Один за другим раздались пять хлопков, еле слышных в разреженном воздухе, и по направлению к побережью неторопливо поплыла стайка хрупких сверхлегких планеров. ПВОшник на станции обнаружения воздушных целей встрепенулся было, увидев несколько отметин на экране, но, присмотревшись, успокоился — отметки имели вид, характерный для крупных птиц — альбатросов или буревестников. Группа аппаратов беспрепятственно преодолела государственную границу, оставила далеко внизу под собой пограничную заставу и, поддерживаемая восходящими потоками от нагретой за день земли, почти параллельно тайге устремилась к Калчам.

Недолет составил чуть более тридцати километров. Сориентировавшись на местности, «зеленые береты» бросили планеры и быстрым ровным шагом устремились в обход вулкана Шивелуч. Параллельно им к реке Камчатке шла спецгруппа воспитанников майора. Еще через сутки расстояние между друзьями-противниками составляло немногим более полутора километров.

Два спецназовца вошли в трансформаторную будку. Один из них извлек из ранца портативный фонарик, похожий на карандаш, и голубоватый луч осветил таблички на стене и электрического монстра «10/04». Гудящий зверь не заинтересовал их. Спецназовцы обошли трансформатор и остановились перед люком, закрывающим вход в ремтоннель. Один из них достал металлический жгут с термитной взрывчаткой, сориентировал его в ладони так, чтобы темная полоска накрыла кабели, и замер, глядя на часы. Секундная стрелка отсчитывала последние деления. Словно играя в «чет-нечет», спецназовец ритмично несколько раз взмахнул сжатым кулаком, и, когда на циферблате высветилось «03–00», рванул на себя дверцу.

Два человека, обтянутых в полупрозрачную резину, стремительно бежали по ремтоннелю. У второго люка они были на несколько секунд раньше намеченного времени. Снова замерли, как перед прыжком в ледяную воду, и скользнули в шахту. Действия их были отработаны до автоматизма. Один против, другой по часовой стрелке они быстро обошли шахту по окружности пола, шаря стволами автоматических пистолетов в поисках возможного противника. Потом тот, у которого в руках была взрывчатка, легко взобрался по колену бронированного кабеля на его горизонтальную часть и стал опоясывать его «Терминатором».

Над их головами раздалось негромкое «дон-нн…» Страхующий спецназовец дернулся, вскидывая пистолет, пытаясь за короткие мгновения определить источник звука и оценить меру опасности, которую он представлял, но не успел. С обратной от них стороны ракеты на пол шахты тяжело плюхнулась и почти тут же с негромким хлопком разорвалась газовая граната. В воздухе запахло миндалем. Страхующий несколько раз выстрелил вертикально вверх, но определить, сумел ли он поразить врага, не успел. В легкие вонзились тысячи острых игл, и он упал, корчась в предсмертных судорогах.

Подрывник жил чуть дольше. Он почти сумел скрепить концы контейнера друг с другом, по крайней мере, коснулся ими, запустив механизм отсчета выдержки времени, но руки уже слабели. Спецназовец выронил «Терминатор», сполз с кабельного ввода и распластался рядом с товарищем.

Ровно через три минуты сработало подрывное устройство. Из продолговатой щели в теле контейнера веером ударило бело-голубое пламя. Оно горело доли секунды, оплавляя стену шахты и устремляясь вверх по стволу шахты.




«Зеленый берет» с цилиндрическим чехлом на плече шел в цепи третьим. Едва первый поднял руку — цель рядом — как цепочка рассыпалась. Парень надвинул на глаза инфракрасную оптику, быстро окинул взглядом застывшую вокруг шахты охрану и полез в узкую щель. Через двенадцать секунд он был на лестнице напротив боеголовки. Вся мощь литиевых батарей цилиндра превратилась в высокочастотный модулированный пучок, который, пробив металлическую обшивку боеголовки, уперся в бортовой компьютер ракеты. Через сорок секунд связь была установлена. Еще двадцать ушло на анализ извлеченных из памяти компьютера данных — об операционной системе, паролях доступа, контрольных словах. Изучив мозг боеголовки, цилиндр импульсами стал шаг за шагом уничтожать существующие связи компьютера. Боеголовка теряла разум, забывая свое предназначение. Информация сумасшедшим вихрем металась по ее электронным компонентам. Чтобы избежать полной остановки, процессор перестал обращаться к периферии и зациклил все связи на себя. Оставался последний решающий этап — разрушить это кольцо, превратить ракету в обычный носитель, способный выкарабкаться на орбиту, но не способный ни думать, ни анализировать, ни убивать.

В густой тишине шахты на ее дне раздался едва слышный скребущий звук — будто мышь пробовала зубами металл на прочность. «Зеленый берет», не прерывая работы, посмотрел вниз и увидел движение легких теней. Не сомневаясь и не раздумывая, он одной рукой отстегнул с пояса газовую гранату и бросил вниз.

«Дон-нн…» — раздался негромкий звук — граната в полете ударилась о металлическую лестницу. И в ту же секунду рука «зеленого берета», которой он держал цилиндр, повисла плетью, ужаленная в предплечье. Он успел перехватить прибор другой рукой, и, понимая, что все надо начинать почти заново, уже не обращал внимания на сухие щелчки на поверхности.

На этот раз требовалось лишь снова установить диалог с бортовым компьютером и разрушить мозг обороняющегося процессора. Пачкая кровью цилиндр, «зеленый берет» нацелил прибор на боеголовку.

Гулкий хлопок внизу, сопровождаемый бело-голубой вспышкой, сотряс замкнутое пространство шахты. В лицо дунул горячий воздух, со свистом вылетел из узкой щели наружу, и волны ядовитой смеси от своей же гранаты заволокли «зеленого берета». Он выронил прибор, попытался зацепиться здоровой рукой за лестницу, промахнулся и сорвался вниз.

Четверо «зеленых беретов», охраняющих подступы к шахте, услышали взрыв газовой гранаты, но не тронулись с места. Все, что происходило в шахте, их не касалось — это было дело их товарища. Они покрепче стиснули в руках автоматы и удвоили внимание.

Это и спасло их от немедленного уничтожения. Внезапно один из «зеленых беретов» взмахнул руками и упал. Он не успел коснуться телом земли, как и второй стал заваливаться набок, обхватив пробитую голову руками. Но двое остальных уже отвечали наступающим десантникам короткими очередями. Один из спецназовцев, понадеявшись на внезапность, коротким рывком бросился к шахте, но тут же запнулся, упал и остался лежать без движения.

Над деревьями невысоко взлетел тускло светящийся предмет и лопнул, как детский шарик, осветив деревья мощной вспышкой. На этот прием никто не купился — повадки сражающихся были хорошо знакомы и тем, и другим.

В шахте снова что-то взорвалось. Из щели наружу выплеснулось белое облачко и призрачным покрывалом стало расползаться вокруг шахты. Один из «зеленых беретов» закашлялся, дернулся и уткнулся лицом в траву. Оставшийся в живых помедлил немного, выпустил из автомата последние патроны и, коротко перекрестившись, закусил край воротника зубами.

Двое оставшихся в живых спецназовцев по дуге обошли шахту.

— Была вспышка, — сказал один. — Возможно, они успели. Уходим.

И они исчезли в чернильной чаще тайги.

Возле казармы ПО двое часовых озадаченно смотрели на небо.

— Ты видел? — спросил один. — Сверкнуло как!

— Молния.

— Какая, на хер, молния! Откуда?

— Видишь тучи? Оттуда.

— А гром где?

— Тебе че, молнии мало? Погоди, сейчас долбанет.

Они постояли молча.

— Это не молния, — упрямо сказал первый. — Молния не так бьет!

— Тебе-то какая разница, — окрысился второй. — Стоишь и стой. Тебя казарму охранять поставили, а не на небо глазеть.

— Нам же потом и влепят, — заявил первый. — Видал, как новый комПО лютует. Нет, надо доложить.

Они растолкали нового командира ПО. Спросонья тот не сразу врубился, о чем идет речь. Нехотя поднялся с кровати и, поежившись, вышел из казармы.

— Где, говоришь, сверкнуло?

Поразмышлял минуту и распорядился:

— Берите с собой дежурное отделение и дуйте туда. Обшарите все и доложите. Исполнять.

Десяток ПОшников, гремя автоматами, вывалили из казармы и нестройной толпой, матеря на чем свет бдительных часовых, повалили за Калчи.

Пробираясь сквозь кусты, один из них наткнулся на труп «зеленого берета».

— Мужики! — заорал он так, что все пригнулись, как от взрыва. — Здесь мертвяк лежит!

— И здесь тоже, — раздалось в стороне. — С автоматом.

Взвод рассыпался цепью и стал прочесывать лес.

— Яма какая-то, — сказал один из ПОшников, остановившись у края шахты. — Глубокая…

Он встал на колени и засунул голову в шахту. Потом поднялся и заявил:

— Пахнет чем-то… орехами, что ли?

— Насрал кто-то, — сказали в темноте.

ПОшник повернулся к отряду, открыл рот, чтобы ответить борзому как надо, внезапно покачнулся и рухнул.

Все бросились врассыпную.

Поднятое по тревоге подразделение охраны кольцом окружило шахту. Несколько человек, натянув противогазы, осторожно пошли собирать трупы. К утру возле одного из крайних домов лежало пять неподвижных тел.

— Эти-то вроде наши, — сказал один из ПОшников, разглядывая трупы «зеленых беретов». — Камуфляжка, автоматы. А этот непонятно кто — водолаз, не водолаз. Че они тут делали?

— Ягоды собирали, — сказал комПО. — Ночью они вкуснее. Давай, дуй за адъютантом.

Через полчаса на центральной улице появилась «тойота».

Мещеряков долго разглядывал мертвецов и вдруг спросил:

— За вчерашний день никого из гражданских в Калчах не задерживали?

— Нет, — недоумевая, сказал комПО. — Вроде, никого.

— А меня не устраивает «вроде»! — внезапно закричал адъютант, брызгая слюной. — Мне нужно точно знать! Ты меня понял?

— Понял. Я выясню и сообщу.

— Отставить, — так же быстро успокоился адъютант. — Не надо никаких выяснений. Бери людей — всех, слышишь? — и начинай прочесывать Калчи. Всех, кого поймаешь — ко мне. Буду разбираться сам. За каждого пойманного — денежное вознаграждение. Вперед!

— А с этими что делать? — спросил комПО, показывая на трупы.

— Выбрось в реку, — заявил Мещеряков. — Они меня не интересуют.

С первыми лучами солнца в Калчи с двух сторон хлынули вооруженные до зубов люди. Дома, сараи, подвалы, чердаки — они не пропустили ни одной постройки, ни одной щели. К полудню не обшаренными остались два здания — ресторан и вулканологическая станция, в которой возле подоконника, укрывшись грязным мешком, сладко спал намаявшийся за прошедшую ночь Владимир.




Глава 21

ПОВОРОТ ОВЕРШТАГ


«Если человек дурак, то это надолго», — именно такой была первая мысль, пришедшая в голову Владимиру, когда он открыл глаза. Ей предшествовал чувствительный тычок в область копчика, переворот на сто восемьдесят градусов вокруг своей оси и бессмысленное созерцание шнурованных десантных ботинок сорок пятого размера. Покрываясь жарким потом, Владимир провел взглядом по пятнистым брюкам, широкому солдатскому ремню, заправленной под него рубашке. Венчала все это коротко стриженная круглая голова, передняя часть которой смотрела на Владимира не враждебно, но и не дружелюбно.

— Подъем, — равнодушно сказал ПОшник. — Минута сроку, форма четыре.

Полагая, что минута — время достаточное, чтобы сначала оглядеться, а потом уже встать, Владимир осторожно поискал взглядом свое оружие — бомжовский «бокфлинт».

— Мне долго ждать? — вопросил ПОшник через пять секунд. — Я, блин, тебе кто — няня Ирина Родионовна?

Последовавший за этим изыском пинок в коленную чашечку заставил Владимира поторопиться. Он вскочил на ноги и увидел на пороге комнаты еще одного громилу, на плече у которого висела «боковуха».

«Если человек дурак, то он обязательно уснет в самом опасном месте и продрыхнет до обеда», — подумал Владимир. Он стал соображать, как выпутаться из сложившейся ситуации. Быстро перебрал в уме все возможные и доступные способы и, спускаясь по лестнице вслед за ПОшником на первый этаж, как можно доброжелательней произнес:

— Мужики, если вы кого-то ищете, то только не меня. Я здесь человек пришлый. Отдыхающий я. Санаторий «Калчи» знаете? У меня путевка, язва, семья. Работаю инженером. В ваших разборках не участвую. Вы бы меня отпустили.

Они вышли на улицу, и Владимир сразу поскучнел, поняв, что дурочку гнать бесполезно. Вся центральная часть Калчей была запружена ПОшниками. Возле крыльца томились пятеро грязных, заросших щетиной мужиков и одна дамочка неопределенного возраста. Владимир догадался — облава, и сейчас их могут повести на допрос, а могут запросто расстрелять.

«Нет, расстрелять не должны, — решил он, присоединяясь к задержанным. — Из-за вшивой кучки лиц неизвестной масти задействовать такую массу людей. Они кого-то ищут — наверное, в связи с ночной перестрелкой».

Владимир вспомнил про рюкзак с биноклем, пластиковой взрывчаткой и потрепавшейся картой, и сумрачное состояние его превратилось в тоску. Попробуй теперь отболтайся, что ты не спецназовец, а простой отдыхающий.

— Быстро строиться! — рявкнул комПО и для убедительности добавил: — Мудаки.

Великолепную семерку построили, подравнивая жиденькую колонну пинками и матюками. Пропустив вперед себя, как и полагается воспитанным людям, лицо женского пола, аборигены в сопровождении толпы солдатни двинулись по центральной улице Калчей.

Вели их недолго — по крайней мере, когда показались аккуратно подстриженные кусты и багровые фасады коттеджей, Владимир так и не успел придумать убедительного объяснения предметам, оказавшимся в его рюкзачке. Возле забора их уже ждали трое охранников.

— Где вы их насобирали? — брезгливо сказал один, кивнув на сбившихся в кучу пленников. На помойках, что ли?

— Товар что надо, — захохотал комПО. — Ты на бабу посмотри! Стал бы?

— Если встал бы, — отшутился охранник. — Погоди, сейчас самого приглашу.

Закуривая сигарету, из дверей вышел Мещеряков. С крыльца окинул всех семерых быстрым взглядом и тут же приказал комПО:

— Второго, третьего и пятого справа — к е… матери. Бабу туда же. Типичные «санитары». С остальными малость побеседую. Надо знать, чем живут народные массы.

Указанных людей выволокли из кучки, надавали напоследок пинков и приказали топать обратно в Калчи. Не веря своему счастью, те трусцой припустили по дороге в поселок. Адъютант неторопливо подошел к оставшейся троице.

— Ну что, народ? — спросил он. — Как жизнь в Калчах? Ничего себе?

Оба соседа Владимира, перебивая друг друга, начали убеждать адъютанта, что они спокойные и мирные люди, никого не трогают, а просто сидят себе тихонько в погребе, по ночам ловят рыбу и питаются ею, и их надо, конечно же, немедленно отпустить.

Владимир стоял молча и ясно чувствовал, как он отличается от двух камчадалов. Адъютант, конечно, тоже понял это.

— Заткнулись, — сказал он пленникам. — А ты кто таков?

— Отдыхающий, — сказал Владимир. — Санаторий «Калчи». Болезни органов пищеварения, язва, короче. Нахожусь здесь уже вторую неделю. Вот и все.

— Обыскали? — спросил Мещеряков командира подразделения охраны.

— В карманах ничего нет, — ответил тот. — А вот в рюкзачке интересные вещи имеются. И ружье при нем находилось.

— Да этих ружей, — позволил себе усмехнуться Владимир, — в брошенных домах на батальон хватит. И рюкзак там же подобрал.

Адъютант взвесил в руке его пожитки, расшнуровал завязку и заглянул внутрь.

— Интересно, — сказал он, доставая бинокль. — Импортная штучка, дорогая.

— Мне тоже понравилась, — сказал Владимир. — Я как увидел, прям руки затряслись. Ну скажите, неужели бы вы такую не взяли?

— Взял бы, — согласился Мещеряков. — А это что такое?

Он извлек из рюкзака «шоколадку» и стал вертеть ее в руках. Владимир напряженно следил за его действиями.

«Если вздумает ломать — отскочить не успею», — засвербила в голове мысль. Адъютант приоткрыл обертку, потрогал светло-коричневую плитку пальцем, понюхал.

— Не знаю, что, — сказал он, — но явно не шоколад. — И бросил взрывчатку обратно в рюкзак.

Карту он рассматривал дольше, особенно тот район, где неправильным черным многоугольником были обозначены Калчи.

— Интересные вещички, — сказал он, складывая карту в рюкзак. — Нашел, говоришь?

— Ей-богу, — поклялся Владимир и для убедительности перекрестился.

— Крестное знамение неправильно делаешь, — мимоходом отметил адъютант. — И врешь неубедительно.

— Я вру? — возмутился Владимир, но Мещеряков уже не слушал его — повернулся и пошел к коттеджу.

— Этого — ко мне, — бросил он через плечо.

Владимира подхватили под руки и потащили следом. Они зашли в кабинет.

— Электричество денег стоит, — сказал Владимир, оглядывая кабинет. — Лампочки зачем горят?

— Тебя не спросили, — ответил адъютант и устроился за столом. — Присаживайся.

Владимир сел на краешек роскошного кожаного дивана, погладил ладонью тонкую глянцевую кожу.

— Воняет тут у вас чем-то, — сказал он, принюхиваясь.

— Пельмени варили, — откликнулся адъютант и брякнул на стол тяжелый «стечкин».

Владимир посмотрел на пистолет, на адъютанта.

— Лекарство от дурных намерений, — пояснил тот. — Хочу предупредить тебя: вздумаешь силу пробовать — пристрелю. Понял?

— Чего же не понять? — кротко согласился Владимир. — Звучит убедительно. Только, — он улыбнулся, — эта штука тогда у меня должна быть. У меня дурных мыслей нет. Я — смирный.

— Юморист, — сказал адъютант, откидываясь на спинку кресла. — Люблю таких.

— В качестве пельменей?

— Как получится. Можно и в качестве фарша. Но лучше все же использовать как тесто — эластичное и послушное. Выбирай.

— Скудное меню, — усмехнулся Владимир. — Мне все же хотелось бы в своем естестве остаться.

— Похвальный выбор. А поэтому, я думаю, разговор будет откровенным и приятным — как у двух закадычных приятелей.

— Интересная мысль, — сказал Владимир. — Я не ослышался? Разговор, а не допрос?

— Именно так, — подтвердил адъютант, — но до тех пор, пока я не почувствую, что мой собеседник неискренен. Тогда…

Он с выражением глубокого сожаления развел руками.

«Сучок, — подумал Владимир, — лепишь тут Деда Мороза, а сам зубами клацаешь. Значит, я для тебя спецназовец? Хорошо это или плохо? Это отвратительно. Это — верная смерть. Сейчас пойдут расспросы про цель прибытия в Калчи, состав группы, дальнейшие намерения… И ведь не отопрешься, факт, как говорится, на лице. Будет рукоприкладство… Ох, как я это не люблю!»

— Не знаю, насколько правдоподобно все это звучит, — сказал Владимир, — и может быть, за это заявление меня вынесут отсюда ногами вперед, но я решительно заявляю: к сегодняшним ночным художествам я не имею никакого отношения.

Мещеряков удивленно вскинул брови.

— Знаешь крылатое выражение — «не верю»? — спросил он. — Ты похож на актера, который пытается убедить зрителя в том, что он Отелло, но получается, увы, отвратительно.

— Почему?

— Да, потому, что вот это, — адъютант похлопал ладонью по рюкзачку, лежащему на столе, — гораздо убедительнее, чем все твои слюни и честные глаза. Экипировочка, дорогой мой…

— А что в ней особенного? — сказал Владимир. — Все эти предметы могут принадлежать и охотнику. Бинокль, шоколад, карта… Криминала не вижу.

— Бинокль и карта — да, — согласился Мещеряков. — Оптика, конечно, не тривиальная, стоит кучу денег, но я готов допустить, что обычный российский работяга испытывает слабость к биноклям стоимостью свыше тысячи баксов. Но вот продукт, похожий на шоколад, заставляет меня сомневаться.

— А в чем дело? — пожал плечами Владимир.

— Да брось ты, — засмеялся Мещеряков. — Что я, пластиковой взрывчатки не видел? Если хочешь знать, я славно поторговал ею в свое время. Под чутким руководством Зобова, конечно. И потом — ты такое страшное лицо сделал, когда я этот пакетик в руках держал. Повторюсь актер ты никудышный.

— Наверное, — неохотно согласился Владимир. — Но все же я утверждаю, что никакой я не спецназовец, и все эти вещи не мои.

— Осталось выяснить, чьи же, — сказал адъютант. — Жду правдивого и подробного рассказа.

И Владимир, не торопясь и тщательно фильтруя информацию, поведал трогательную историю про папочку, стремящегося к родному сыну Димочке на Камчатку, но волею судеб попавшему в руки злых оборотней-вулканологов. Адъютант кивал головой, поддакивал, но в его тоне и взгляде светлых глаз было нечто такое, что тревожило Владимира знает, сука, что-то, ловит. Владимир закончил рассказ на том месте, где он остался один в избе-развалюхе на окраине Калчей. Адъютант долго смотрел на Владимира и вдруг расхохотался.

— Чего? — неприязненно спросил Владимир. — Я все как на духу.

— Все — не все, отсмеявшись сказал Мещеряков. — Но одно для себя я уяснил точно — ты не спецназ.

— Так я о чем и говорю, — с облегчением согласился Владимир. — Не моя это взрывчатка.

— Ты не спецназ, — повторил адъютант. — И это меня радует, потому что именно с тобой я жаждал встречи все последние дни.

И Владимир ощутил неприятный холодок в груди, подумав, что права поговорка: не кажи гоп, пока не перепрыгнешь, но еще мудрее продолжение: и перепрыгнув, не говори гоп — посмотри, куда ты прыгнул.

Мещеряков поднялся из-за стола, пружинисто-возбужденно прошелся по кабинету, не забыв прихватить с собой пистолет. По его лицу видно было — весьма доволен собой. Он подошел к шкафу, извлек оттуда бутылку «Смирновской» и две рюмки. Налил до краев и поставил на край стола.

— Тебя как зовут? Или это секретные сведения?

— Владимир.

— Давай, Володька, выпьем за знакомство.

Владимир взял рюмку, подержал в руке и поставил обратно.

— Что, боишься, не подсыпал ли чего? — ухмыльнулся адъютант. — Смотри.

Он лихо опрокинул рюмку.

— Все равно не буду, — сказал Владимир.

— Ну, как хочешь, — согласился адъютант. — Давай говорить дальше.

— Я все рассказал.

— Тогда говорить буду я.

Адъютант закурил, затянулся и размеренно, в деталях выложил Владимиру о том, что случилось с ним после прибытия на «четверку». Потом налил еще водки, выпил и уставился на собеседника.

Владимир подавленно молчал. У него создалось впечатление, что этот светлоглазый адъютант и не человек, а злой дух, незримо присутствующий с ним во время скитаний в Калчах. Но самое главное: знает он о грузе или нет? И где Дима?

— Где солдат, что был вместе со мной? — спросил он наконец.

— Сынок? Ты увидишь его, после того как ответишь на самый главный вопрос, — сказал Мещеряков.

Владимир кивнул, соглашаясь.

— Трупы, — сказал Мещеряков. — Много трупов. Сначала «вулканологи», потом группа у подошвы Калчевской. Большие деньги. Суета. И все это из-за одного человека — тебя. Скажи, Володя, почему к твоей персоне такое повышенное внимание? Что нужно от тебя… заказчикам?

Владимир молчал.

— Послушай и проникнись, — вздохнул адъютант. — У тебя есть три пути. Первый — играть в молчанку. Очень бесперспективный путь. Избиение, пытки — к чему такие крайности? Ну, допустим, причина настолько серьезна, что ты все выдержишь. Итог — я просто расстреляю тебя, и твоя тайна перестанет меня интересовать. В конце концов, у меня и так дел по горло. Второй путь — откровение. Не скажу, что на все сто обещаю тебе жизнь и свободу, это будет зависеть от информации — заинтересует она меня или нет, но попытаться можно. И третий — передать тебя в руки заказчика, тем более что деньги они обещали приличные. Но эти люди… Сказать честно — я и сам боюсь их. Забрав тебя, они не оставят в живых и меня. Жалею, что связался с ними. Порода такая — клевать всех, кто попадет в поле их зрения. Мне проще и безопасней будет поступить так, как я сказал вначале — уничтожить тебя.

Мещеряков посмотрел на часы:

— Думай, Володя, у тебя минута.

Владимир посмотрел на свои часы. Всегда отставали. А в общем, какая разница? Минута — она и в Африке минута. «Все равно в живых не оставит, — думал Владимир, неотрывно глядя на циферблат. — Получит груз — и в расход. Хотя, постой! Галлий еще нужно отыскать. Тайга большая, полеты времени требуют. А время — жизнь. Но заинтересуется ли он этими сведениями? Еще как. До денег этот хмырь жаден… как, впрочем, многие. Два с половиной миллиарда — кусок не из маленьких. По крайней мере, рискнет поверить мне — это точно. Что моя жизнь? Даже если сумею убежать потеря для него невелика. Но в случае выигрыша он король. Да и что мне остается делать? Ведь не мать же родную на заклание отправляю. Черт с ними, с этими железяками!»

— Что надумал?

— Я согласен, — сказал Владимир.

— Говори.

— В тайге, в долине за Шивелучем, находится весьма ценный груз.

— Каков характер? Информация, золото, камни?

— Редкоземельный металл.

— Это модно сейчас, — не удержался от реплики адъютант. — Только и слышишь — германий, рутений, осмий. Украли, пытались продать, миллионы. Что на этот раз?

— Галлий.

— И сколько его там?

— По приблизительной оценке — пятьдесят килограммов.

— Ско..? — Мещеряков закашлялся и выплюнул сигарету на ковер. — Дрянь курево. У тебя ничего нет получше?

— Я не курю.

— И правильно делаешь. Здоровью вредить. Сокращает жизнь на восемь… или восемнадцать лет.

— Я не знаю, — сказал Владимир. — Ты что, меня не понял? Там пятьдесят килограммов редчайшего металла. На миллиарды долларов.

— Понял я все, понял, — наконец отдышался адъютант. — Но, знаешь, верится с трудом. Как он туда попал?

Владимир объяснил.

— Круто, — оценил Мещеряков. — Я бы до такого, честно говоря, не додумался. И значит, ты решил попытать счастья? Через двадцать пять лет? Да там уж, наверное, нет ничего. Столько времени прошло.

— Куда же он девался? — иронично спросил Владимир. — Испарился, что ли?

— Ну, мало ли? Охотник набрел, землетрясение разметало.

— Да пошел ты, — рассердился Владимир. — Если не веришь, дело твое. Пистолет у тебя в руке. Стреляй!

Мещеряков испытывающе посмотрел на него.

— Ладно, — сказал он, приняв решение. — Я подумаю. Тебя пока запрем понадежнее. А утром решу, что делать.

— Дима где? — напомнил Владимир. — Ты обещал.

— Да не знаю я, где твой сынок, — поморщился адъютант. — Ограбил склад с оружием, освободил заложников и сам куда-то испарился. Бродит сейчас по тайге, комаров кормит. Да не зыркай ты на меня — правду говорю.

— Почем она, твоя правда?

— Эмоции, — махнул рукой адъютант. — Охрана!

За ушедшими закрылась дверь. Мещеряков вздрогнул от нервной дрожи, пробежавшей по телу, и стал пить «Смирновскую» прямо из горла.

Он считал себя везунчиком по жизни. Как-то легко все удавалось — учеба, служба, бизнес. Без особого напряга, без чрезмерных усилий с его стороны. И ведь не отсиживался у телевизора или за книжкой. Были рискованные мероприятия, назаконные сделки — и еще какие! Случалось, подзалетали партнеры — крепко, на всю катушку. А он бежал по жизни, как боец по пещерам Шаолиня, инстинктивно уворачиваясь от летящих навстречу ножей, и ждал — когда же наконец замаячит впереди широкая дорога, чтобы совершить решающий рывок вперед, уже не обращая внимания ни на что. Подвернулась эта афера со стратегической. Решился, побежал по прямой, все ускоряясь. И вдруг — новое направление, по сравнению с которым меркнет ядерный шантаж. Свернет ли он с прежнего пути? Еще бы!

Мещеряков поставил бутылку на стол и усмехнулся почти ополовинил и даже вкуса не почувствовал. Крепко разобрало! Он перешел на диван, стянул сапоги и с наслаждением растянулся на пружинистом, упругом брюхе ложа. Господи, какая усталость! Эта последняя неделя была убийственно тяжелой — во всех смыслах. Когда же он спал последний раз? Не упомнить.

«И, похоже, все напрасно, — подумал он, закрывая тяжелые веки. — Время идет, а нет никаких положительных сдвигов. Судя по тому, что они прислали к шахте спецгруппу, их и не будет. Следующим шагом будет штурм части и Калчей. Они это сделают. Они осмелеют, узнав, что группа погибла, наделав шуму. Ведь Зобов так и не исполнил своего намерения — даже при угрозе нейтрализации не поднял ракету. Пугать их больше нечем. В части тоже развал. Подразделение охраны пьет, некоторые поглядывают на него откровенно враждебно. Командир летунов и комбат связи стали часто наведываться друг к другу в гости — без его ведома. О чем-то шушукаются, договариваются. Нетрудно предугадать, чем кончится эта история. Сдадут его, шакалы, властям, и все, что было, свалят на него. А сами чистенькие — да что вы, мы не знали, какой адъютант монстр. Так и будет, если не сделать самому ход конем. И какой ход! Но не врет ли этот папашка? Не должен. Не зря узкоглазый так суетится».

Сон мягкими крыльями накрыл его. Голову закачало, как на волнах, и только-только он собрался поплыть на них, как в дверь кабинета постучали. Мещеряков поднялся с дивана.

— О господи, — простонал он, натягивая сапоги, — кого еще принесло? Заходи!

В кабинет заглянул охранник.

— К вам этот… — охранник растянул глаза в щелочки, — татарин.

— Легок на помине, — пробормотал адъютант. — Чингисхан долбаный. Проведи, а сам за дверью стой, не уходи далеко.

Через минуту в дверях появился Шурахмет. Мельком окинул кабинет ничего не выражающим взглядом, равнодушно посмотрел на мятую физиономию адъютанта, на две рюмки на столе.

— Рад видеть вас, дорогой, в своей скромной резиденции. Как ваши дела? Надеюсь, все в порядке? — постарался быть радушным Мещеряков.

— Спасибо, не жалуюсь, — дипломатично ответил Шурахмет, неторопливо прошел в кабинет и сел напротив хозяина по другую сторону стола.

— Восхищаюсь я вами, восточным народом, — проникновенно сказал Мещеряков. — Есть в вас что-то от вечности. Спокойствие, последовательность, мудрость. Это мы, русские, мечемся по любому пустяку, орем, ставим все с ног на голову и потом удивляемся, что дело получилось не так, как надо, а как всегда.

— Вы правы, — согласился Шурахмет. — О вашем народе судить не берусь, а про свой могу сказать, что нам еще свойственны щедрость, постоянство и непримиримость. Мы преданно относимся к своим друзьям и тем, что соблюдает наши интересы, и жестоко караем отступников и своих врагов.

— Не хотел бы я быть в их числе, — натянуто улыбнулся адъютант.

Узкоглазый ничего не ответил.

— Итак, что привело вас ко мне? — спросил Мещеряков.

— Надежда, что наша с вами дружба начала приносить плоды.

Адъютант огорченно пожал плечами.

— К сожалению, ничего нового. Эти двое как в воду канули. Без ваших корректировок поиски очень осложнились.

— У них сели батареи в рации, — сказал Шурахмет. — Это, несомненно, создает определенные неудобства. Но и Калчи — не Москва. Приложив усилия, цели добиться можно. Кстати, чем закончилась сегодняшняя облава?

Мещеряков пренебрежительно махнул рукой.

— Ни акул, ни барракуд — одна плотва. «Санитары».

— Кто? — не понял узкоглазый.

— Бомжи. Бутылко-тряпко-собиратели.

— Плохо, — сказал Шурахмет. — Время идет, а результаты нулевые. Что думаете предпринять дальше?

— Видите ли… — поджал губы адъютант. — Положение мое таково, что я не могу заниматься исключительно вашими проблемами. И все же, несмотря на занятость, я организовал два поиска по вашей наводке, облаву в поселке. Не моя вина, что эти мероприятия не дали результатов. Я стараюсь.

— За полученную вами сумму вы могли бы стараться более активно, — заметил узкоглазый.

— Как вы заметили несколько дней назад, это был аванс. Считаю, что я его честно отработал. Впрочем, если вы настаиваете, я могу, в знак моего глубочайшего к вам уважения, эти деньги вернуть.

Шурахмет постарался скрыть удивление.

— То есть вы отказываетесь от сотрудничества?

— Ни в коей мере, — словно защищаясь, поднял руки Мещеряков. — Просто я прилагаю все усилия, насколько это возможно в данной ситуации. Если вам это кажется мало, что ж…

Адъютант подошел к шкафу, извлек оттуда дипломат с деньгами. Шурахмет поморщился.

— Хватит вам девочку-гимназистку из себя строить. Договоренность остается в силе. Только постарайтесь действовать активнее. Почему бы вам не бросить на поиски весь личный состав?

— Кто же тогда будет стеречь солдат в казармах? Охранять склады? У меня каждый человек на счету.

— Хотите, дам вам совет? — спросил Шурахмет.

— Интересно!

— Бросьте вы свою безумную затею, пока не поздно. Организуйте массированное прочесывание местности, найдите нужного нам человека, получите причитающееся вам вознаграждение и уходите. Не играйте в игры с целой страной, извиняюсь, со всем миром. Неужели того, что мы предлагаем вам, мало?

— Мало, — сказал Мещеряков. — Почему я должен довольствоваться частью, когда можно взять все? Я пока еще не проиграл.

— Ну что ж, дело ваше, — сказал узкоглазый. — Только не забывайте поговорку: жадность фраера сгубила.

— Я не фраер, — холодно сказал адъютант. — И я еще побултыхаюсь.

Когда Шурахмет ушел, адъютант устало усмехнулся:

— Все будет не так, как ты думаешь, советчик. И не так, как думал я. Все будет по-другому.

Он потянулся за бутылкой, но передумал. Достал из шкафа большой брезентовый саквояж и стал перекладывать в него деньги из дипломата.

От коттеджа Зобова Шурахмет быстрым шагом направился к казарме подразделения охраны. Двое часовых у входа посторонились, пропуская его.

— Ходит туда-сюда, — тихо сказал один. — Чего ему надо, черножопому.

— Доходится, — со злостью буркнул другой. — Если начнется, я его первого грохну. Курнем?

Не обращая внимания на ПОшников, Шурахмет быстро прошагал по казарме к бытовке, где для него была оборудована спальня, и плотно прикрыл за собой дверь. Потом достал из-под кровати чемодан и извлек из него портативную радиостанцию. Включил и привычно быстро настроился на необходимую частоту. Приятный женский голос произнес:

— В ближайшие сутки на Камчатке ожидается пасмурная облачная погода. Температура воздуха ночью… днем…

Шурахмет набрал на цифровом табло необходимый код и взял в руки микрофон. Откликнулись сразу:

— Доложите обстановку.

— Все по-прежнему. Объект не найден, — сообщил Шурахмет. — Все стопорится из-за нашего друга. Мне не нравится его отношение к делу.

— Причины выяснили?

— Он ведет большую игру и уделяет своим проблемам гораздо больше внимания, чем нашим.

— Активизируйте его.

— Каким образом?

На той стороне секунду молчали.

— Очередное финансовое вливание. Сегодня в Калчи прибывает наш человек. Ваша задача встретиться с ним и обсудить детали. У вас есть надежное место?

— Самое надежное место здесь — тайга, — сказал Шурахмет. — Вверх по течению Камчатки в километре от Калчей. Скажем, в ноль часов. Вас устроит?

— Вполне, — согласился собеседник. — У вас все?

— Еще один момент.

— Говорите.

— Я предполагаю, что скоро обстановка в Калчах и части серьезно осложнится. Сегодня ночью была предпринята попытка прорыва в шахту неизвестной группы лиц. Думаю — спецназ. Попытка завершилась неудачей. Судя по всему, власти переходят к решительным действиям. Необходимо ускорить поиски объекта и усилить контроль за нашим другом — на тот случай, если он решится на побег раньше времени.

— Есть предпосылки? — поинтересовались из рации.

— Три дня тому назад из части вылетел «КА-50» с полными подвесными баками. Вернулся без емкостей.

— Готовит промежуточный пункт?

— Скорее всего. Судя по времени — километрах в двухстах, двухстах пятидесяти.

— Хорошо, мы запросим информацию со спутника. Вам помогут.

— Тогда все, — сказал Шурахмет.

— Желаем удачи. Конец связи.

К вечеру затянутое тучами небо разродилось мелким неприятным дождем. Хлюпая сапогами по раскисшему берегу Камчатки, Шурахмет отмерил положенное расстояние и укрылся под невысокой березкой. Бежали минуты, и узкоглазый стал беспокоиться, найдет ли посланец нужное место. Ровно в ноль-ноль на берегу появилась темная фигура.

— Хасан! — обрадовался старинному приятелю узкоглазый. — Ты! Не ожидал увидеть тебя здесь.

Он протянул руку, ожидая ответного жеста, и тут же схватился за горло. Кто-то невидимый из-за спины набросил ему на шею тонкий кожаный ремешок.

Шурахмет потерял сознание — на пару минут, не больше. Очнувшись, он увидел перед собой землю, черные, заляпанные грязью сапоги и понял, что его подвесили за ноги. Хасан молча расстегивал его рубашку. Обнажив торс, он сунул руку за пояс и вынул из ножен длинный тонкий нож.

— Хасан, — прохрипел узкоглазый, — за что?

— Ты знаешь, как поступает Хозяин с предателями? — спросил Хасан второго человека.

— Он сдирает с них кожу, как со свиней, — ответил тот.

Нож взлетел и опустился на грудь Шурахмета.

Смешиваясь с дождем, кровь струями потекла в холодные воды Камчатки.




Глава 22

ХОЧЕШЬ ЖИТЬ — УМЕЙ!


По иронии судьбы его привели в казарму батареи обеспечения поисковых работ — ту самую, где давным-давно Владимир провел два долгих года службы. В память намертво врезались маленькое бетонное крылечко, длинные газоны перед фасадом, большой портрет какого-то политика брежневских времен по центру здания и два красных флага. Сейчас портретов не было, не те времена, и флаг был один — российский триколор, но остальное будто сошло с фотографии двадцатипятилетней давности, хранящейся в солдатском альбоме. Те же пять ступенек, ведущих из тамбура в помещение поисковиков, дверь с табличкой «БОПР» и — дневальный рядом с тумбочкой?

Ни дневального, ни тумбочки не было. Вместо них на табурете сидел, расставив ноги, мордоворот с автоматом на коленях и жрал колбасу.

— Кого привели? — спросил он, едва выцеживая слова сквозь набитый рот.

— Не твое дело, — вежливо ответил один из сопровождающих Владимира ПОшников. — Где каптерка?

— А вон, — морда кивнул на третью от него дверь, — пустая. Может, его в оружейку?

— Без тебя знаю, что делать, — сказал ПОшник. — Открывай.

Морда нехотя вытащил из кармана связку ключей и вперевалку направился к каптерке. Дверь отворилась, Владимира втолкнули внутрь, и он остался в одиночестве.

— Ключ у меня будет, — сказал ПОшник, возясь в замочной скважине. — Ты хорошо только жрать умеешь.

— А если он поссать запросится? — спросил морда.

— Перетопчется, — сказал ПОшник. — От этого не умирают.

— Не беспокойтесь, пожалуйста, — сказал Владимир. — Я под дверь пописаю.

— А я тебе тогда башку оторву, — пообещал морда.

— Не получится. Ключа-то у тебя нет.

Морда выругался, забил себе в пасть очередной кусок колбасы и потопал на свое место.

Каптерка была размером чуть меньше оружейной комнаты. Вдоль стен и по центру ее стояли стеллажи для хранения обмундирования личного состава батареи, похожие на миниатюрные многоярусные нары. Сейчас стеллажи были пусты, из всей одежки в углу валялась куча рваных замусоленных ватников.

«Тюрьма для гномов, — подумал Владимир, расстилая ватники на полу ровным слоем. Ну вот и попался, следовало этого ожидать. Расслабился, разнежился, как кот на крыше. Нашел время. Но кто мог ожидать этой облавы? Хотя причина есть — шум, поднятый спецназом. Мог бы просчитать на миллиметр вперед, дубина. Что же теперь делать?»

Делать ничего не хотелось. Хотелось махнуть на все рукой и «отдаться воле волн», авось вынесет из штормящего океана к берегу. Может, Владимир так бы и сделал, но память услужливо стала подбрасывать сюжеты из прожитой жизни, когда он вот так же расслаблялся и в итоге всегда оказывался в проигрыше. Поверил обещаниям начальника ГТС — «мы вам поставим через месяц отдельный телефон, зачем вам спаренный» — и в итоге остался без того и другого. Поленился лишний раз проверить документы на трехкомнатную квартиру — в итоге живет в двухкомнатной. Да мало ли? Это, конечно, далеко не то, что сейчас, но вывод один — под лежачий камень… Владимир вспомнил про похороны школьного друга. Умер парень в декабре — холод был собачий. Это сейчас сервис — плати деньги и все будет — и могила, и памятник. А тогда…




Они с отчимом покойного Сереги приехали в этот маленький городишко морозным светлым утром, и сразу выяснилось, что почти ничего не готово для похорон. Сговорились с двумя парнями из кочегарки насчет могилы, привезли их на кладбище, а сами поехали: Владимир за венками, отчим за водкой для поминок. К вечеру на кладбище Владимир ехал уже один — отчим в невменяемом состоянии валялся на полу и скрипел зубами. Найдя среди сугробов место для могилы, Владимир пришел в состояние шока — выкопано на два штыка, рядом валяются лопаты, лом и — никого. Вот тогда-то он впервые понял, что такое безвыходная ситуация. Ехать назад? Он постоял с минуту и почувствовал, как в нем начинает просыпаться незнакомое доселе чувство — отчаяние, злость, ярость. Как говаривали комсомольские вожаки — если не ты, то кто же? Владимир сбросил пальто, схватил тяжелый «карандаш» и спрыгнул в яму. Покачивали, удивляясь, белыми головами деревья, свет мертвых звезд прокалывал ночное небо, а он, сдирая кожу на ладонях, махал лопатой, долбил ломом каменную землю и знал — сделает. К четырем утра могила была готова. Владимир поел снега вместо булочки с чаем и, покачиваясь, вышел на дорогу. Какой-то ночной водила с изумлением выслушал бессвязный рассказ и — старые добрые времена — не побоялся посадить его в легковушку. Опохмелившийся отчим виновато моргал красными глазами и, наливая дрожащей рукой очередную рюмку, горестно говорил, что хоронить придется без памятника. Владимир, может, и согласился бы, но чувство, рожденное морозной ночью было живо — сможет. Ни слова не говоря, он надел пальто на промокший от пота свитер и вышел из дома.

Где взять в шесть часов утра в день похорон памятник в маленьком городке? Единственным местом, где могло произойти такое чудо, был режимный завод на окраине. Проваливаясь в сугробы, Владимир побрел через призрачную степь. Как его не задержала охрана, когда он лез под двумя рядами колючей проволоки, не учуяли собаки — дело тайное и невероятное. Поплутав по территории, он нашел деревообрабатывающий цех и сразу направился на поклон к начальнику. Стукнувшись в запертую дверь, Владимир подошел к кучке работяг.

— Мужики, — сказал он громко, так, чтобы слышали все, — умер человек, сегодня похороны. Нужен памятник.

Они приготовили его за час — деревянную пирамидку со звездой. Вынес Владимир его через проходную, открыто, не таясь. Суровый охранник загородил дорогу и спросил:

— Куда?

— Туда, — сказал Владимир, глядя ему прямо в глаза.

Сила какая-то исходила от него, или что-то свыше руководило им в ту ночь? Охранник поспешно отступил в сторону.

Вспоминая не раз потом эти похороны, Владимир убеждался, что в те дни он шагнул на новую ступеньку своего «я» — тот уровень, когда он сможет сделать все, что захочет. Надо только захотеть.




Владимир приподнялся на локте, потом сел, навалившись спиной на холодный радиатор водяного отопления. Оружие, необходимо хоть какое-то оружие — длинный гвоздь или металлический птур. Где его взять? Владимир поднялся, обошел каптерку, пробуя на прочность стеллажи, стены. Все было сделано добротно и прочно, на совесть. Нужно подыскать нетривиальное решение. Какое? Например, нож. Какие они бывают? Финки, столовые, перочинные… Нет, не то. Копай глубже. Металлические, бронзовые… Не то. На память пришел импортный боевичок, где убийца использовал в качестве орудия убийства сосульку. Сейчас лето… А что же дерево? Ведь не железо он рубить собирается — мягкую человеческую плоть. Отщепить от доски кусок, заострить конец — чем не финка?

Владимир потрогал стеллаж, попробовал край доски ногтями, убедился, что нужен инструмент потверже, и впился в дерево зубами.

Твердая древесина поддавалась плохо. За час работы ему удалось отгрызть несколько маленьких щепок. Владимир подумал и выдернул из брюк ремень с металлической пряжкой. Теперь дело пошло быстрее. Поковыряв по краю доски глубокую канавку, Владимир засунул в нее край пряжки и надавил. Раздался громкий треск, и в руке у него очутилась заостренная на одном конце щепа длиной сантиметров тридцать.

За дверью каптерки раздались шаги.

— Ты чего там? — грозно спросил мордатый, и Владимир порадовался, что у того нет ключей.

— Живот пучит, — откликнулся он, — кормите черт знает чем. Сам-то колбаску жрешь.

— Заработал, — успокоенно объяснил морда и потопал обратно.

Теперь у него было какое-никакое оружие. Владимир пошоркал лучину пряжкой, подравнивая края и еще более заостряя конец, и спрятал ее за пазуху.

«Мало, — подумал он с сожалением и лег на ватники. — Ну, убью одного, а остальные? И сколько их будет — остальных? И вообще — когда применить свое „смертельное оружие“?»

Он поразмыслил еще немного и решил, что будет глупостью нападать на охранников, когда те придут за ним утром. Со всеми не справиться. Надо лететь в тайгу — адъютант в целях конспирации не возьмет с собой много сопровождающих — и действовать там.

«И все же риск большой, — решил Владимир. — За мной будет постоянный присмотр. И какая разница — пятеро их будет или трое. Всех сделать не сумею. Эх, гранату бы!»

Мысль, которая пришла ему в голову в следующую минуту, была настолько невероятной, что Владимир сначала отогнал ее, но чем дольше он обдумывал другие варианты, тем больше убеждался — шанс выпутаться есть.

Владимир подошел к стене, встал на колени и осмотрел пол, где края досок, скрытые плинтусом, упирались в беленую кирпичную кладку. Попробовал плинтус на прочность и стал пряжкой отколупывать засохшую краску. Когда между полом и плинтусом появилась едва заметная щель, Владимир с усилием протолкнул туда край пряжки и стал раскачивать.

«Хреновые вы, братцы, строители, — сделал он вывод, когда плинтус приподнялся над полом, а потом мягко отошел по всей длине. — Гвоздей пожалели. Экономика должна быть экономной, но не до такой же степени!»

То, что концы досок прогнили, обрадовало его еще больше. Владимир быстро выскреб часть одной из них так, что образовалось отверстие, в которое могла пролезть рука, и стал на ощупь исследовать внутренности подполья. Ладонь наткнулась на влажную землю. Владимир извлек пару горстей, внимательно осмотрел глинистую почву и жменями стал черпать ее, складывая в кучку на пол. Потом уселся рядом.

— Спасибо тебе, дедушка Ленин, за идею, — шепотом поблагодарил он великого революционера. — Ты делал из хлеба чернильницы, а я слеплю из глины гранату. Мир потрясти, как ты, я, конечно, не смогу, но кого надо напугать — напугаю.

Глины все же было маловато — ком, который Владимир мял, как тесто, рассыпался. Тогда он надорвал один из ватников, вытащил кусок серой ваты и, словно арматурой укрепляя слои, добился, чтобы на ладони лежал плотный черный комок, по форме напоминающий большое куриное яйцо. Лимонка Ф-1, классная осколочная граната. Теперь ей следовало придать более полное сходство с настоящей — выдавить пряжкой поперечные и продольные канавки, осколочную рубашку.

За окнами уже давно блудила ночь, по подоконнику цокал дождик. В каптерке стало совсем темно — хорошо еще, что из коридора в щель под дверью пробивался свет от лампочки. Когда в каптерку долетел храп — видимо, мордатый решил не травмировать свой перенасыщенный колбасой организм бессонницей, — граната была готова. Владимир взвесил ее на руке, осмотрел. По размерам годится, но нет того блеска, который имеют все металлические предметы. Старательно поплевал на ладони и приступил к доводке.

Через полчаса корпус лимонки был готов — отличить его от настоящего метров с пяти можно было только хорошо приглядевшись. Теперь требовались запал с кольцом — противник испугается только гранаты с выдернутой чекой. На корпус для запала Владимир использовал опять же кусок лучины. Снова раздался треск, но храп в коридоре не прекратился — измученный колбасой мордоворот спал крепко.

Несколько сложенных вместе деревяшек, обмотанных сверху нитками и облепленных землей, образовали вполне правдоподобный запал. Для кольца Владимир приспособил оторванную от ватника пуговицу. Не очень похоже, но это не страшно — кольцо никто не успеет разглядеть. Усталость от проделанной работы, а еще более от нервного напряжения накатила такая, что хотелось упасть.

«Подержись еще немного, — уговаривал себя Владимир. — Подумай, все ли ты сделал. Ах да — уборка!»

Он спихнул остатки земли в подпол, замел ватником, поставил на место плинтус и с досадой уставился на черные даже в темноте руки, которые выдавали его с головой. Он вздохнул, приспустил брюки и, набрав полные ладони мочи, стал тщательно смывать грязь.

«Вонища будет к утру, — подумал он, закончив процедуру, — сразу учуют. А плевать, сами виноваты. Тем более что разговор насчет пописать был. Теперь — спать».

«Граната! — мелькнула мысль. — Ты что же, в руках ее держать будешь?»

Владимир задумался. Карманы брюк? Заметно. За пазуху — выступает. Уходя, надеть ватник — это дело. Гранату за спину, ватник на плечи — по утрам холодно. Он затолкал гранату в рубашку, надел самую большую фуфайку и прошелся по каптерке. Все нормально.

«А если обыщут?» — подсказал голос.

Эта проблема была сложнее. Действительно, змей-адъютант осторожен. Заподозрит неладное или просто по установившейся практике обшарит Владимира — и финита. То-то посмеется.

Ему вспомнился боевичок — очень уж лихо действовал там красавец-супермен: кричал противнику «лови» и бросал ему свою М-14. Потом мгновенный удар по… ниже пояса, снова выхватывал винтовку и добивал ошарашенного врага. Отвлечь внимание от главного — хороший прием, и обдумать этот вариант стоило…

Сон все же сморил Владимира — беспокойный, со сновидениями. Тайга, сопки и десятки, сотни полуоткрытых шахт. Временами возникал адъютант и кричал: «Ищите!» Деревья превращались в солдат, те бежали к Владимиру и начинали рыться, но не в одежде, а в кустах, муравейниках, траве. Перед рассветом он внезапно проснулся и понял, что и как ему надо делать.

Солнце едва поднялось над тайгой, как в коридоре забухали кованые ботинки. Адъютанта Владимир встретил сидя на подоконнике — чтобы лежащий под рубашкой муляж не был заметен.

— Здоров, пленник! — провозгласил Мещеряков, входя в каптерку. — Как ночевал? — И тут же сморщился. — Ну и вонь тут у тебя.

— Я предупреждал, — пожаловался Владимир, — что в туалет захочу, а они ключи с собой унесли. И еще этот — морда — храпел всю ночь.

— Ты че?! — сделал негодующую физиономию мордатый. — Сам пердел всю ночь, покоя не давал!

— Вот именно, кормите какой-то херней, а этот колбасу на дежурстве жрет!

— Хватит! — перебил их Мещеряков. — Дело прошлое. Забыли. Не блудил тут?

— Поблудишь, — недовольно проворчал Владимир, — когда живот схватывает. Мы что, летим? Можно, я с собой ватник прихвачу? Холодно.

— Бери, какой на тебя смотрит, — разрешил адъютант.

Владимир выдернул из кучи фуфайку и стал надевать.

— Стоп! — сказал адъютант. — Проверь-ка одежку.

Охранник шагнул вперед и выхватил из рук Владимира одежду.

— Ты что? — рассмеялся Владимир. — С детства запуганный, что ли?

— Чисто, — сказал охранник и швырнул фуфайку Владимиру.

— Береженого бог бережет, — изрек адъютант. — Пошли.

«Yes! мысленно воскликнул Владимир. — Прошло!»

После ночного дождя на улице было свежо. Над вершиной Калчевского вулкана красовался очередной шедевр — идеальной формы пиала из белоснежных облаков.

— Значит, решился? — вполголоса спросил Владимир адъютанта. — А с друзьями-товарищами делиться будешь?

— А ты бы помолчал, — в тон ему ответил Мещеряков, бросая косой взгляд на идущих в стороне охранников. — Твоя забота — задницу спасти, если не найдем.

— И если найдем — тоже, — сказал Владимир.

Мещеряков не ответил.

На «тойоте» они мигом долетели до взлетного поля. Часовой у «колючки» загородил им дорогу.

— В чем дело? — удивленно спросил Мещеряков. — Не узнал?

Часовой отвел взгляд.

— Приказ подполковника — с сегодняшнего дня проход на полосу только с его разрешения.

— А ну-ка зови своего строгого, — приказал адъютант.

Из казармы летунов вышел заспанный командир летунов.

— Что у тебя тут творится? — повысил голос адъютант. — Может, еще арестуешь?

— Да ладно тебе, — раскрыл пасть в зевке подполковник, — это он перестарался. Пропусти.

Они миновали «колючку».

— Куда собрался? — полюбопытствовал летун, когда Мещеряков с двумя охранниками и Владимиром направились к «КА-50».

— Про ночную перестрелку прошлой ночью слышал?

— Ну.

— Это один из них, — кивнул адъютант на Владимира. — За Шивелучем база осталась. Надо наведаться, пошарить в палатке — может, что интересное найдем.

— Ну давай, — согласился подполковник. — Один справишься? Может, подкинуть людишек?

— Не надо. Мы туда-обратно.

— А мешок зачем? — спросил летун, увидев, как охранник вытаскивает из багажника автомобиля брезентовый саквояж.

— Ты что до меня дое…ся? — вскипел Мещеряков. — Может, обыск устроишь? Химзащита это. Он говорит, что газовые мины там. Полетели, понюхаешь.

Летун махнул рукой — делайте что хотите.

— Летчика дай поопытнее, — распорядился адъютант, — там ровных площадок нет.

Они разместились в вертолете. Владимира пристегнули к ручке кресла. «КА-50» прогрел двигатель и плавно взмыл над летным полем. Адъютант наклонился над иллюминатором. Из казармы летунов навстречу подполковнику выходил командир караульной роты.

Вертолет, набирая высоту, прошел над частью, Калчами, рекой Камчаткой, и у Владимира невольно сжалось сердце. Вернется ли он сюда? И вообще — вернется ли он живым? Многое будет зависеть только от него самого. Он пошевелился в кресле и подался вперед — чтобы не сломать спрятанный за спиной муляж. Адъютант оторвался от иллюминатора и сел рядом с Владимиром.

— Ну вот и все, — сказал он то ли самому себе, то ли Владимиру. — Летим. До Шивелуча, а потом куда?

— Карту раскрой, — попросил Владимир.

Мещеряков разложил на коленях карту. Владимир пальцем свободной руки провел по названиям сопок.

— Есть три места, где может находиться груз. Вот здесь, здесь и здесь. — Владимир пощелкал ногтем туда, где простым карандашом были проставлены еле заметные точки — результат многомесячных вечерних и ночных бдений за картой.

— Это точно? — спросил адъютант.

— С большой долей вероятности. Я вспоминал все — сколько времени шел вдоль речки, какие она делала изгибы, где вставало солнце, с какой стороны находился Срединный хребет. Потом разграфил карту на квадраты, на кальке нарисовал свой путь и особенности местности и стал совмещать. Выпало три места.

Мещеряков забрал у Владимира карту и подсел к вертолетчику. Тот согласно закивал шлемофоном.

Надвинулся, провалился под днище машины и остался позади Шивелуч. Внизу замелькали таежные острова и речки. Глядя в переплетение голубого и зеленого цветов, Владимир подумал, что найти нужное место будет трудновато — деревья в тайге не примета. Единственная надежда на скальный выступ, о который разбилась болванка — уж с ним-то за четверть века ничего не произойдет.

До первого места они долетели за полчаса. Вертолетчик показал большой палец — прибыли.

Ничего похожего на мало-мальски пригодную для посадки площадку внизу не просматривалось. Деревья плотно обступили речушку шириной в пять шагов.

— Сесть сможешь? — закричал адъютант вертолетчику.

Тот отрицательно покачал головой:

— Сесть-то смогу, да только потом не поднимемся. Винты поломаем.

— Опустись пониже, — сказал адъютант и обернулся к Владимиру. — А ты смотри внимательнее.

Они опустились пониже, поднялись повыше, но главной каменной приметы так и не обнаружили. Местность в радиусе трех — пяти километров была ровной, как биллиардный стол.

— Тишина, — сказал Владимир, — все не то. Давай дальше.

Два других места предполагаемого падения болванки с грузом находились почти в центре долины, недалеко друг от друга. Через двадцать минут полета тайга расступилась, и внизу потянулось безлесое, открытое всем ветрам пространство. Владимир слегка забеспокоился — там, где он слонялся много лет назад, была густая растительность. Они миновали невысокую цепочку сопок, и он успокоился — снова тайга, речки, холмы.

— Слушай, адъютант, — сказал Владимир, устав от молчания. — А зачем тебе столько денег? Вопрос, конечно, дурацкий, но все же? Ведь это не только золотые унитазы, но и свинцовые пули. Тебя не оставят в покое. Достанут — кому жаловаться будешь?

— Муамару Каддафи, — засмеялся адъютант, — лидер ливийской революции не бросит меня в беде. Ты хоть понимаешь, на какую высоту взлетит человек, имеющий миллиарды? Он становится царем, почти Богом. Он может все. А ты — достанут! Я организую собственную разведку и контрразведку, создам такую службу охраны, по сравнению с которой президентская рать — тьфу! И общаться я буду с себе равными — с султаном Брунея, например, Биллом Гейтсом, может быть — с Березовским и Вяхиревым. Создам НИИ и буду строить военные самолеты — обожаю эти изящные штучки. Я смогу все! Вот что такое деньги, Володька, в руках человека, который не боится сумм с девятью нулями. Надо уметь жить так, чтобы всегда всего было мало!

У Мещерякова покраснело лицо, задергалось веко. Глядя на него, Владимир невольно позавидовал — с азартом живет человек, каждый день как последний. Может, так и надо? Он вспомнил трупы в капустных бочках, среди которых мог быть и он, и отвернулся.

— Что головой вертишь, — усмехнулся адъютант, — не по нутру такие разговоры? Мол, цена высока? Что поделать — все в равновесии. Если один богатеет, другие нищают. Так почему я должен быть нищим? Ты ведь тоже за богатством сюда приперся. Просто я — понастойчивее и иду до конца.

— По трупам ты идешь, — сказал Владимир. — Будь нас двое на всей Земле, я бы согласился, что половина правды за тобой, а другая за мной. Но, понимаешь, мне все же кажется, что если устроить бо-ольшущий референдум, то подавляющее большинство будет против твоих методов «заработка».

— А мне плевать на них, — сказал адъютант. — Я считаю так, как считаю я — и я прав.

— Ну вот и договорились, — закончил Владимир, — что ты — это ты, и на других не сваливай.

Ему захотелось выхватить из-под рубашки засохший земляной комок и долбануть этого розовощекого пророка по кумполу. И злость его, что самое неприятное, была направлена не только на адъютанта, но и на самого себя. Краешком разума Владимир понимал, насколько сдвинута сейчас, в бурное время реформ, планка «нельзя» вниз. Раньше достаточно было сказать человеку — не делай так, потому что великие учили тебя наоборот, потому что ты человек, ты мудр, честен и благороден. И меньше было пакости — точно. А сейчас слова ничего не значат. Скажи в компании друзей слово «благородство» — пошлют на три буквы. Осталось только одно пугало — закон. И если раньше от закона держались подальше, то теперь облепили его, как Берлинскую стену, всеми силами пытаясь обойти, перелезть, чтобы нахлебаться того, что там, за ним и что в итоге — деньги. А ты остался с кучкой остальных, взирая на рвущихся в светлое будущее капитализма, с чувством внутреннего превосходства — я лучше! — и страха — а вдруг я не лучше, а просто дурак? Все с ног на голову!

У Владимира заболело сердце. «Ну сколько раз я говорил себе не лезть в эти дебри, — подумал он. — Не надоело еще в болячках ковыряться? Живи проще — как этот. Нужны деньги — стреляй в лоб без разговоров». Владимир вздохнул. Поздно, не переучиться. Да и не надо.

Разогнавшийся вертолет сделал горку, затормаживая быстрый бег. Вертолетчик коротко обернулся к адъютанту, показал глазами на днище — прилетели. И хотя местность внизу не очень напоминала нужное место, Владимир все же решил требовать посадки — осмотр нескольких холмиков займет какое-то время, возможно, расслабит охранников, подскажет, как вести себя с ними в тайге. А может — чем черт не шутит — удастся и убежать.

Летун действительно был классный — без всякого прицеливания с размаху воткнул все три колеса «КА-50» на верхушку одного из холмов. Вертолет устало опустил кончики лопастей и задремал.

— Ты тоже выходи, — сказал адъютант пилоту, и тот, презрительно усмехнувшись, покинул кабину.

Вначале Владимира пристегнули наручниками к одному из охранников, но он, искусно выбирая кусты погуще и березы поцарапистее, стал возмущаться:

— Эй, командир, ты че, совсем озверел? Тут одному не протолкнуться, а меня к этому пришпилили. Я что, его по всей тайге таскать на себе должен? Давай снимай браслеты.

Мещеряков сморщился, как от зубной боли, но наручники снял. Теперь Владимир шел впереди, продираясь сквозь чащу, а в затылок ему в четыре дырки сопели охранники.

Место было пустое — Владимир понял это сразу. Даже если бы каменный клык занесло пылью, землей, листвой, то он бы все равно выделялся своим острием среди лысоватых убогих холмов. Но Владимир все же с озабоченным видом прошелся вдоль речки, попинал для приличия трухлявый пень, посчитал шаги от одного ствола до другого…

Охранники и адъютант, онемев, наблюдали за его пассами. Равнодушный ко всему летун, скинув ботинки, мочил ноги в студеной воде.

— Ну что? — не выдержал Мещеряков. — Долго ты туда-сюда мотаться будешь?

— Скоро только кошки родятся, — сурово сказал Владимир. — Спешка нужна при ловле блох.

Один из охранников фыркнул. Мещеряков метнул на него испепеляющий взгляд, но больше не понукал, терпеливо дождавшись, пока Владимир огорченно не развел руками:

— Похоже, очень даже. Но не то. Там камень был огромный. Скала, можно сказать. А так — прямо один к одному.

— В машину, — отрывисто приказал адъютант и не оглядываясь направился к вертолету.

Когда они поднялись в воздух, адъютант придвинулся к Владимиру.

— Развеселился ты что-то, — сказал он сквозь зубы. — А ты не подумал, что если сейчас ничего не обнаружим, мне тебя назад вести незачем?

— Очень даже подумал, — искренне ответил Владимир, поправляя ватник. — Только что же, мне плакать теперь? И вообще — может, это у меня нервное. Могу я в моем положении просто-напросто струхнуть?

— Можешь, — разрешил Мещеряков, — можешь делать все, кроме необдуманных шагов. Больше одного движения у тебя не получится.

— Я знаю, — согласился Владимир. — А че? Я ниче.

Вертолет заложил вираж, меняя курс.

— Прилетели, — прокричал летчик, — только кругом тайга. И речки нет. Посадка невозможна.

— Ты не ошибся? — спросил адъютант. — Мы действительно здесь? — и показал точку на карте.

— За кого ты меня принимаешь? — возмутился летун. — Не первый год за штурвалом.

— Иди к иллюминатору, — приказал адъютант Владимиру, — и смотри внимательнее — так, как будто… сам знаешь, как.

Верхушки деревьев вихрем кружились под вертолетом. В глазах рябило.

— Да помедленнее ты, — попросил Владимир пилота. — И выше давай. Я скажу, когда хватит.

Вертолет плавными кругами по спирали полез в небо. Владимир прижался носом к иллюминатору.

Этот небольшой пупок на фоне лесной равнины привлекал внимание, как Останкинская башня в пустыне. У Владимира забухало в висках. Не было речки, да и холм был вроде бы не таким высоким, каким он представлялся тогда с земли, но что-то неуловимое подсказывало — здесь, здесь! Так у человека после многолетней разлуки стареет лицо, но взгляд остается прежним.

— Ну что? — спросил на ухо адъютант.

Владимир не ответил. Мещеряков посмотрел на его напряженное лицо и бросился к соседнему иллюминатору.

— Этот? — закричал он, указывая на остроконечный холмик.

Владимир кивнул головой.

— Давай на посадку, — повернулся адъютант к вертолетчику.

— Брюхом на деревья? — спросил тот.

— Ищи ближайшую площадку.

Пригодное для посадки место обнаружили в километре от холма. Срубая винтом кончики ветвей, вертолет втиснулся на небольшую поляну.

— На карте обозначена река, — сказал Мещеряков, ломая быстрыми шагами кустики. — А здесь никаких признаков.

— Трясло, — лаконично ответил вертолетчик, — лет пятнадцать назад.

На подходе к скале они и правда наткнулись на некое подобие русла — пологую ложбину, едва заметной змеей извивающуюся по тайге.

Скала была та. Она, конечно, слегка постарела и обветшала за долгое время, деревья подпирали ее подножие со всех сторон, а наиболее наглые кустарники и вовсе вскарабкались до самого пояса, но форма ее — остроконечная, чуть кривая верхушка и крутая подошва оживляла в памяти выступающие хребты камней и блестящие черноточины гранита. Владимир остановился на бывшем берегу бывшей речки так, чтобы скала оставалась по правую руку, и осмотрел лес. Потом подошел к небольшому бугорку, поросшему лиловыми цветами, и указал на него адъютанту:

— Здесь копать надо.

Охранник врезал стальное лезвие саперной лопатки в мягкую лесную почву. После двух замахов лопатка с лязганьем уперлась во что-то твердое. Охранники быстро раскидали по сторонам землю, и на поверхности появился большой кусок металла. Мещеряков подошел поближе.

— Болванка, — сказал он спрашивая-утверждая.

— Да, это она, — ответил Владимир. — Обломок. Разбилась о скалу. Так и не нашли тогда. Летела с юго-запада. Разбилась о выступ, вон выщербина около вершины. Было три осколка. Остальные должны находиться где-то рядом. Если, конечно, землетрясение не скушало.

Он с озабоченным видом указывал на скалу, на предполагаемые места падения осколков, а сам лихорадочно переваривал в голове одну-единственную мысль — пора?

— Остальные части откапывать не будем, — сказал адъютант. — Не металлолом собирать прибыли. Где груз?

— Расщелина на противоположной стороне.

Они гурьбой пошли к скале. Разлом, в который Владимир спрятал контейнеры, был доверху занесен землей и листьями. Сверху зеленел кустик жимолости.

— Здесь, — сказал Владимир. — Надо расчистить метра полтора.

Охранники, меняясь, приступили к работе. Владимир осторожно посмотрел на адъютанта. Возбужденное лицо, сверкающие глаза — естественное поведение человека заинтересованного. Но все же чувствуется некоторая скованность в поведении, обособленность. Стоит чуть в стороне от остальных. Кобура со «стечкиным», которая в вертолете была сзади, переместилась на правое бедро. Неужели будет стрелять сразу, как только охранники вытащат первый контейнер? Сначала их, потом Владимира. Летчик до поры будет жить. Извозчик адъютанту нужен. А может, он сам вертушку пилотировать может? Тогда и летуну конец.

Расщелина все больше освобождалась от мусора. Владимир просунул руку под расстегнутый ватник и заскреб поясницу ногтями, одновременно пододвигая «лимонку» к левому боку. Потом повернулся к честной компании спиной и стал мочиться в муравьиную кучу, свободной рукой продолжая двигать муляж на живот.

— Есть че-то! — громко сообщил один из охранников, бросил лопатку и по пояс влез в расщелину. Несколько секунд он пыхтел, зажатый гранитными стенами, потом рывком освободился и поднял руку с зажатым в ней комком земли. Мещеряков обломил с куста ветку, стер с предмета грязь, и Владимир увидел у него в ладони то, о чем он грезил в последние годы — небольшой металлический цилиндр с завинчивающейся крышкой-набалдашником.

Крышка подалась почти сразу. Адъютант перевернул над ладонью цилиндр, и на руку выскользнул столбик галлия, похожий на замерзшую, но не потерявшую своего зеркального блеска ртуть. Все зачарованно смотрели на кажущийся живым металл.

— Серебро? — спросил хриплым голосом один из охранников.

— Серебро, — подтвердил адъютант, пряча горящий взгляд.

И Владимир понял — пора. Он сунул руку за пазуху, выхватил муляж и, отбежав метров на пять, закричал что было сил:

— Не двигаться! Бросай оружие, суки! Ложись! Кому говорю? Подорву на хрен!

Не давая опомниться компании, он выхватил из запала «лимонки» пуговицу, швырнул в кусты и закричал еще громче, почти завизжал, как психический больной, которому наступили на ногу в общественном транспорте:

— Я кому сказал?! Бросай оружие! Подорву! Сам на отруби пойду и вас с собой заберу!

К чести своей охранники автоматы не бросили, просто замерли, как статуи, с полуподнятыми на уровне голов руками и настороженно вертели головами — то на адъютанта, то на Владимира. Да и Мещеряков не особенно испугался — держал руку у кобуры и не отрываясь смотрел на лимонку. Это Владимиру очень не понравилось. Он отступил еще на шаг и поднял «гранату» подальше за голову и вверх.

— Только шевельнись! — сказал он адъютанту. — Сразу прилетит. Мне, сам понимаешь, терять нечего.

На лице Мещерякова отразилось сложное чувство: не страх, но досада — как у мальчишки, который прибежал к киоску за мороженым, а оно уже кончилось.

— Успокойся, Володя, — сказал он тихо и доброжелательно. — Не дергайся — ты же видишь, мы ведем себя смирно. Но оружие они, — адъютант кивнул на охранников, — не бросят. Без оружия мы полностью в твоих руках, а с ним… может, какая пуля успеет тебя достать, прежде чем граната заговорит. Тебе что нужно?

От волнения у Владимира вспотели ладони, и он почувствовал, как верхний отполированный слой «лимонки» становится скользким и податливым.

— Мне жизнь нужна, — заговорил он торопливо, — она для меня дороже тонны этих железок. Я сейчас уйду, а вы ройтесь сколько влезет. И за мной — ни шагу.

На лице Мещерякова отразилось облегчение. Он убрал от кобуры руку и засмеялся.

— И только-то? А я думал… Значит, ты решил, что я убить тебя собираюсь? Дурачок.

— Пусть дурачок, зато живой, — сказал Владимир, не отрывая взгляда от охранников. — Ну ладно, некогда мне тут с вами лясы точить. Я пошел. Повторяю — двинетесь, и себя, и вас подорву.

Он стал медленно пятиться. Не дай бог в такой ответственный момент грохнуться — в пяти минутах от свободы.

Сделав последний шаг за каменный выступ, он опрометью бросился в тайгу. Один из охранников дернулся следом.

— Не надо, — остановил его Мещеряков. — Мавр свое дело сделал. Концовка, правда, не шекспировская, да наплевать. Пусть бежит. Нам надо дело делать.

Охранник снова нырнул в расщелину. Один за другим он передавал контейнеры адъютанту, тот тщательно обтирал их и любовно складывал в саквояж. Положив восьмой по счету, он усмехнулся и покачал головой.

— А этот жулик, похоже, нас наколол, — сказал он.

— Почему? — спросил вертолетчик.

— Взрыва до сих пор нет. Что же он — полчаса гранату без запала тащит? Выбросил бы уже. Или это пустая рубашка от лимонки была, или деревяшка. Но похожа! Найди-ка там, в кустах, чеку.

Летчик шарился недолго.

— Нету, — сказал он, — пуговицу нашел, а чеки нет. Ну, молодец!

— Жить захочешь — ситом океан вычерпаешь, — подвел итог Мещеряков. — Ну, чего ты там застрял?

— А больше ничего нет, — отозвался из расщелины охранник. — Осьмую как вам отдал, так и все.

— Ось… какую? — вскочил адъютант. — Ты чего брешешь?

— Посмотрите сами, — пожал плечами охранник.

Мещеряков заглянул в расщелину. Каменные ее стены круто переходили в гранитное дно. Земля и мусор были вычерпаны полностью, и каменный мешок был пуст.

— Он что, б…, смеяться надо мной вздумал? — взревел Мещеряков. — Да я его… — В машину! Догоним, никуда не денется!

Не разбирая дороги, они бросились к вертушке. Едва над тайгой затих рокот вертолетного двигателя, как из-за деревьев осторожно вышел Владимир. Оглядевшись, он засмеялся, подбросил на ладони комок земли и с удовольствием залепил его в каменный скальный бок. Потом залез в расщелину и посмотрел на маленький лоскуток неба над головой.

— Ищите, — сказал он злорадно, — попутного вам ветра. В задницу.




Глава 23

ПОБЕГ ЗА СЧАСТЬЕМ


Киев — каштаны, Астрахань — арбузы, Владивосток — ветры. Занудные, беспрестанные, дующие круглый год, летом и зимой, днем и ночью. Влажные, морозно-обжигающие, асфальтно-удушливые. Вначале на них не обращаешь внимания, потом они начинают бесить своим тупым упорством, а в итоге становятся такой же привычной реальностью, как сопки и море.

Они поселились в общежитии — типичной серой девятиэтажке в ряду многих. Этажи, когда-то заполняемые студенческой братией, теперь были отданы более солидным в денежном отношении постояльцам — китайцам. Все на одно лицо, они как тараканы сновали по коридорам, волоча за собой неподъемные баулы с ширпотребом. Затеряться в этой толпе было проще простого.

Их номер располагался в конце коридора — маленькая, три на три, комнатка с двумя кроватями, столом и холодильником. Окно странной формы — узкий, положенный на бок прямоугольник, высоко поднятый над полом. И постоянное дребезжание металлической крыши киоска под окном. В первую ночь и Вартан, и Гульнара долго не могли заснуть.

— Пап, мы здесь навсегда? — спросила дочь.

Вартан молча смотрел в темноту. Неприятное слово — навсегда. Громоздкое и неприступное, как скала на пути. Безысходности и печали в нем — как в древней танке:
		Время слизало ступени древних дворцов,



		Запах твоих волос ветер в вечность унес.








Нет! «Навсегда», «никогда» и «навечно» — это не для него. Вартан очнулся от раздумий и ответил:

— Мы здесь проездом. Завтра едем дальше.

Гульнара уснула, а он еще долго сидел, вычерчивая при свете ночника на листе бумаги схемы, что-то вычисляя и сопоставляя полученные результаты.

Наутро они поехали в аэропорт. Плыть на корабле было бы, конечно, безопаснее, но драгоценное время так легко уходит. Вартан решил, что если мысль искать беглецов на Камчатке и придет Хозяину, то не сразу, и к тому времени единственный опасный участок пути — Владивосток — Петропавловск-Камчатский — будет пройден.

К десяти утра к стойке регистрации билетов подошли двое — седой сгорбленный старик и молодой красивый парень в длинном пиджаке. Дежурный мельком проверил паспорта, взвесил багаж и махнул рукой — проходите на посадку.

Народу в «ТУ-134» было от силы человек десять. Вартан внимательно осмотрел всех попутчиков, отметил двух скуластых мужчин и подумал, что затея с переодеванием была не лишней — может, просто пассажиры, а может, и люди Хозяина. Сколько их сейчас на Камчатке, знает только он сам.

Под крыльями лайнера разбежалась на все четыре стороны океанская гладь. Океана Вартан не видел никогда, и ровная синяя равнина не показалась ему достойной тех охов и ахов, которые посвятили ей миллионы людей. Пустыня красивее. Может, в бурю океан хорош?

— Пап, — сказала дочь, мучаясь в неудобном, на два размера больше положенного, костюме. — Пап, можно, я вату выплюну? А то мне ее проглотить хочется.

— Нельзя, — так же тихо сказал Вартан. — На два часа ты — мой сын. Терпи. Из Петропавловска полетишь уже девчонкой.

— Куда? — округлила глаза Гульнара. — Мы и так с тобой уже на краю света.

— У земли нет края. Мы просто движемся по кругу. А летим мы с тобой за счастьем — теми его составляющими, которые можно купить за деньги.

— Дом, машины и красивая одежда?

— Безопасность, образование и здоровье.

— На это нужно много денег, — вздохнула Гульнара.

Вартан скупо улыбнулся:

— Не забивай себе голову ненужными проблемами. Это забота мужчины.

Совершив посадку в Елизово, самолет подрулил к зданию аэропорта. Проходя в стеклянную дверь, Вартан обернулся. На дальнем краю взлетного поля стоял ряд больших военных «извозчиков». Из люка одного из них транспортер выволакивал несколько ящиков.

— Мы поедем в город? — спросила Гульнара.

— Нет, мы летим прямо сейчас. Пойдем, переоденемся.

Через полчаса Вартан стоял около окошечка с надписью «Бюро воздушных путешествий». Окошечко было закрыто, но из-за дверцы доносились мужские голоса. Вартан постучал.

— Не работаем, — откликнулись на стук.

Не желая разговаривать через стену, Вартан распахнул незапертую дверь комнаты и очутился в облаках табачного дыма. За столом мирно пили пиво с крабами два летуна. Появлению Вартана они не удивились, только один слегка поморщился.

— Бюро не работает в связи с отсутствием клиентуры, — сказал он дежурным тоном. — Табличка старая, не успели снять. — И, считая свою миссию выполненной, потянулся к кружке.

Как следует вести себя в таких случаях, Вартан знал. Он лениво вытащил из кармана пачку долларов и молча стал пересчитывать их, изредка мусоля пальцы.

На лице одного из пилотов появилось выражение крайней озабоченности.

— Горючка есть? — спросил он у напарника.

— Так… это найдем, — сказал тот, не отрывая взгляд от денег.

— Бюро воздушных путешествий открывается, — торжественно провозгласил летун. — Куда летим, шеф? Ознакомительный облет города? Желаете полюбоваться Авачинской сопкой? Тремя Братьями?

— Хочу своей девочке камчатскую тайгу показать, — сказал Вартан. — Медведи, белые лебеди, красная рыба.

— Нет проблем, — заверил летчик. — Все будет в лучшем виде. Пятьсот баксов за туда-сюда устроит?

— Здесь тысяча. За «туда».

— Ты что, шеф, в тайге решил остаться? — удивился летчик. — Хотя с девочкой и я бы не отказался.

— Мне вообще-то в Калчи надо, — вскользь заметил Вартан.

Летчик поскучнел:

— Вот так всегда. Только счастье помашет рукой, как сзади по башке — хлоп. Нельзя туда, дядя.

— Я плачу.

— Хоть заплатись. Не пускают туда.

Вартан изобразил на лице сожаление:

— Ну а до Шивелуча довезешь?

Летчик задумался. Потом решительно хлопнул ладонью по колену:

— А! Была не была. Только это будет стоить…

Вартан отделил от пачки половину и бросил деньги на стол.

— Мне нужны палатка, ружье, продовольствие. Дней на десять. Через две недели вернешься за нами — получишь остальное. И хорошо бы не болтать. У меня, понимаешь, лицензии на отстрел медведя нет.

— Могила, — заверил летчик.

— А друг твой?

— Обижаешь, — подал голос второй летун. — Мы мужики порядочные. Когда летим?

— Сейчас. Два часа на сборы хватит?

— Нормально.

К полудню они закончили все нехитрые формальности и по краю поля направились к одиноко стоящему в отдалении «МИ-8».

— Бердану свою отдаю, — сказал летчик, похлопывая по висящей на плече «Сайге». — Патроны в мешке, жратву мы в вертушку уже забросили. Голодать не будешь. Высадим у какой-нибудь речки и балдей — сам себе хозяин. Там места еще те — зверье непуганое, рыба ручная. Отдохнешь — ни на какие Канары больше не потянет. Слушай, а может, тебя в Кроноцкий заповедник отвезти? Долина гейзеров, то да се.

— Не надо, — сказал Вартан, — мне вулканы больше нравятся.

Взлетев, они сделали круг над Петропавловском-Камчатским.

— Для порядка, — объяснил летун, — я им впарил, что мы сопки обозревать будем.

На втором витке «МИ-8» резко снизился и, огибая Авачу, понесся над тайгой. Тайги Вартан тоже никогда не видел. И, как и океан, она на него большого впечатления не произвела. Та же вода с высоты, только зеленая. Горы еще ничего. Но пустыня все же лучше.

Усталая Гульнара уснула в кресле. Разглядывая в иллюминатор местность, Вартан подумал, что ориентироваться в тайге он научится быстро — таких маяков, как сопки, хоть отбавляй. Сегодня обустроятся, а завтра — в Калчи. Надо найти того человека раньше, чем это сделает Хозяин. Если он не успеет, то груз исчезнет навсегда.

— А почему в Калчи не пускают? — проявил естественное любопытство Вартан. — Эпидемия, что ли?

— Говорят, часть там взбунтовалась. Денег уже сколько не платят… Они и поднялись. Командира части на губе держат. Заявили, что пока деньги не выплатят за май — июль, не выпустят. А часть секретная, с ракетами. Сечешь, чем пахнет? К нам в Питер десантуры понагнали, как перед взятием Берлина. Вот-вот штурм начнут.

Ничего нового из рассказа Вартан не услышал. Обычные сплетни, в которых грамм правды перемешан с тонной вымысла. Он вздохнул. Начнется штурм — начнется бардак. Необходимо успеть до «времени x».

Вертолет перевалил через Валагинский хребет и стал снижаться.

— Говори, начальник, где садиться будем, — сказал летчик.

— Чем ближе к Калчам, тем лучше.

Летчик озабоченно покачал головой, но все же, приняв трудное для себя решение, стал снова набирать высоту.

— Все, дальше не полечу, — решительно сказал он, когда за каменным склоном мелькнула далекая ленточка Камчатки. — Черт знает, что у них на уме. Собьют еще. Говорят, было такое.

— Ладно, сажай, — согласился Вартан.

Летчики, поглядывая на небо, быстренько свалили на траву все их пожитки и, пообещав вернуться, улетели.

И наступила тишина. После воя самолетных турбин, рева вертолетного двигателя уши отказывались слышать шелест листьев на каменных березах, шорох схватившихся друг за друга веток. Гульнара подошла к речке и опустила в воду ладонь. Поплескалась немного и, вскрикнув, отскочила.

— Рыба, — сказала она, показывая пальцем на речку. — Чуть не укусила. Вон ее сколько.

Вартан засмеялся:

— Она не кусается, Гульнара. Просто ее так много, что ты случайно задела одну из них. Будем устраиваться.

Место Вартан выбрал со всей осмотрительностью — с одной стороны крутой склон Шивелуча, справа речка, слева открытое, хорошо просматриваемое пространство. Из-за деревьев нападающих, если таковые появятся, будет видно издалека. На палатку он набросал сломанные ветки. Потом зарядил карабин и сказал Гульнаре:

— Стереги очаг, хозяйка. Я хочу осмотреть места, в которые нас забросил Аллах.

И зашагал по каменистому склону Шивелуча вверх.

Склон был неровный, «рваный». Попадались гладкие, словно биллиардный стол, площадки, следом за ними громоздились похожие на гребни костяных пластин на хребте доисторической рептилии ряды выдавленных из толщи земли землетрясениями плоских, торчащих дыбом камней. Растительности на склоне, кроме чахлой травы, не было — очевидно, во время извержений сверху текли потоки лавы, оставляя после себя ядовитые серные соединения.

Дорогу Вартану преградила глубокая трещина, и он решил — достаточно. Нашел выступ повыше и взобрался на его верхушку.

Перед ним лежала освещенная солнцем долина. Ближний край ее начинался от склона Шивелуча, обрастал лесом и уходил далеко за горизонт, оканчиваясь сахарными горами Срединного хребта. Пологие сопки и холмы не портили общей картины, придавая пейзажу объем и завершенность. Вартан посмотрел вниз, достал бинокль, но сколько он ни изощрялся, так и не смог увидеть в листве замаскированную палатку — все было сделано на совесть. Он перенес внимание на другую от долины сторону — за Шивелуч. Лента реки сквозь оптику сразу придвинулась ближе. На противоположном берегу Вартан увидел одноэтажные дома, двумя рядами стоявшие вдоль реки, еще дальше — дорогу, белые столбики по обрезу тайги — видимо, «колючка», — и расставленные в правильном порядке одинаковые двухэтажные дома-казармы.

Опершись о камень локтями, Вартан жадно впитывал необходимую информацию — расстояние от части до Калчей, размеры поселка, число и типы машин на аэродроме. Тренированный мозг привычно переводил поток информации в необходимое русло. Время, необходимое для форсирования реки на плоту, составляет… Чтобы скрытно пройти из поселка в часть, нужно… Лучшее место для наблюдений находится…

Солнце понемногу клонилось на закат. Вартан на секунду закрыл усталые глаза. Вроде бы предварительных данных достаточно. Теперь надо идти в Калчи. От Шивелуча до поселка километров тридцать, сутки пути. Гульнаре придется остаться здесь с подругой — «Сайгой». Не тащить же ее за собой.

Остаться Гульнара, как ее ни уговаривал Вартан, отказалась наотрез.

— Я умру со страху, если ко мне ночью заявится медведь, — выложила она последний аргумент. — Ты хочешь, чтобы твоя дочь умерла?

— Тридцать километров по тайге — это шестьдесят по ровной дороге, — сдался Вартан. — Пройдешь?

— А ты когда-нибудь проводил ночь на дискотеке нон-стоп? — прищурилась дочь. — Это почище твоей тайги.

«Может, она и права, — подумал Вартан, укладываясь спать. — Дитя на глазах — все-таки спокойнее».

Растолкал он ее раным-рано.

— Еще ночь! — удивилась Гульнара.

— Самое время для темных дел, — отозвался Вартан. — Вперед!

Каким легким кажется предстоящий путь, когда свежее после сна тело вздрагивает от утренней прохлады!

— В какую сторону идем? — спросила Гульнара.

— Прямо.

И она как козочка запрыгала по густой траве. К Камчатке они вышли глубокой ночью. Вартан осторожно снял с плеч Гульнару и стал устанавливать палатку.

— Если бы я ноги не натерла… — сказала Гульнара сонным голосом и засопела, прислонившись к стволу.

Вартан отнес ее в палатку и пошел на берег — искать место для переправы. К утру он был уже в поселке.

Поселок был пуст — это Вартан определил с ходу. Он зашел в несколько домов в поисках продовольствия. Набрал сухарей, в которые превратился хлеб, вяленой рыбы и немного консервов.

Продовольствие было необходимо, но еще более необходим был «язык», чтобы из первых уст услышать о последних событиях в Калчах. Не до жиру — для начала сгодился бы первый встречный. Зацепиться за его рассказ, оттолкнуться от него и искать более целенаправленно. Вартан предполагал, что поселок покинули не все жители — так не бывает, чтобы в пустом поселке не прятались несколько человек. Помотались по тайге, помаялись, да и возвратились — будь что будет.

Вартан занялся подвалами домов, показавшимися ему наиболее подходящими для проживания, и понял, что днем ему тут делать нечего — напуганные жители посещали свое жилище по ночам. Он подумал и решил, что пора возвращаться и немного отдохнуть. Следующая ночь снова обещала быть бессонной.

Вартан уже подходил к реке Камчатке, как вдруг из-за кустов раздался громкий быстрый шепот:

— Мужик, а мужик, закурить есть?

Вартан замер лишь на мгновение, сообразив, что враг с такими вопросами не обращается. Он неторопливо обернулся, одновременно вытряхивая из рукава в ладонь пластиковую ручку ножа. Возле куста стоял и пританцовывал, словно ему страх как хотелось до ветру, невысокий мужичонка с красно-коричневым лицом.

Вартан развел руками:

— Не курю я, дорогой. Бросил.

— Во, молоток! — затанцевал еще быстрее мужичок. — А вообще-то хреново. Курить хочу. Тут, блин, такая херня была сегодня!

Видно было, что еще больше, чем курить, ему хочется поделиться с Вартаном.

— Опять стреляли? — подтолкнул его вопросом Вартан.

— Тут, блин, каждый день палят, — махнул рукой мужик. — Тут такое землетрясение было… Или не землетрясение?.. Или… Да ты слушай.

И он рассказал.

«Придется убить, — подумал Вартан, когда тот смолк. — Знает про шахту, знает про меня. Слишком много знает, а говорит еще больше. Никуда не денешься».

— В какой стороне эта яма? — спросил он. — Далеко?

— Да не! — возопил тот, возбужденный собственным рассказом. — Вон там. Пошли, отведу. Ты, я вижу, мужик крутой. Давай вместе держаться? Одному тут боязно.

Вартан посмотрел на небо:

— Вертолеты часто летают?

— Каждый день. Сегодня что-то не видать.

— Вон один, — сказал Вартан и ткнул пальцем вверх.

Мужик задрал голову. Удар под заросший бородой кадык бросил его на землю. Вартан уперся коленом в плечи мужика, просунул руки под подбородок и рванул вверх. Хрустнули шейные позвонки. Вартан коротко вздохнул. Работа.

«Вон там» оказалось далеко в стороне от направления, указанного бомжем, и Вартану пришлось немало поплутать между холмами в поисках нужного места.

Вначале он увидел забрызганные подсохшей на солнце кровью кусты, потом растертое крышкой тело еще одного бомжа, и, наконец, приоткрытую ракетную шахту. Он подошел к краю узкой лунообразной щели и осторожно заглянул внутрь. Темнота и тишина. Ловушка? Слишком хитро. И — кто кого ловит? Неужели найдется дурак, который по доброй воле полезет в эту пропасть? Скорее всего — пытались привлечь внимание.

Вартан счел за благо убраться подальше от шахты. Объект повышенного внимания — не лучшее место для того, кто хочет остаться в тени. Но кто же тот человек, который был с бомжами? Бинокль в его рюкзаке не говорит ни о чем. Шоколад — можно судить надвое. Если в обертке взрывчатка — то человек тот. И карта. Вот это самое главное. Зачем таскать в рюкзаке карту простому камчадалу?

Вартан не верил в везение, совпадения, удачу. Глупости — покупать лотерейные билеты в надежде на миллионный выигрыш. Лучше попытаться заработать самому.

Для начала будем считать, что человек с рюкзаком — именно тот, кто ему нужен. Значит, он в Калчах, а это самое главное. Поселок можно обшарить, можно сыграть на живца и выманить этого человека, а можно…

«А можно выполнить задание Хозяина, — подумал Вартан. — О моем бегстве Шурахмету, если его собираются убирать, вряд ли сообщили. Войду в контакт, и его информация об объекте станет моей. Он-то знает больше моего».

Три десятка пройденных ночью километров давали себя знать. Впереди еще много работы, надо отдохнуть. Он снова пошел к реке искать лодку.

Гульнара безмятежно спала в палатке. Вартан пожевал мясных консервов с сухарями, запил их ледяной водицей из Камчатки — она напомнила ему кристальные горные реки — и полетел туда, где нет ни забот, ни тревог — в темное жилище сна.

Время для полета он выбрал неудачное. Снаружи что-то громыхнуло — Вартан сразу узнал очередь из крупнокалиберного пулемета. С реки донеслись крики, рокот двигателей нескольких машин, и через короткое время началась стрельба такой интенсивности, что можно было подумать, будто два батальона автоматчиков вступили в смертельную схватку. Вартан посмотрел на спящую дочь, вылез из палатки и побежал к реке.

Он видел все — как кружили хищным треугольником вертолеты, как утонул баркас, как скрылась под водой полная людей баржа. Смерть он видел не раз и понимал, что в маленьких играх гибнет мало людей, а в больших — много. Но были всегда правила, которых он придерживался: например, он презирал террористов. Брать в заложники беззащитных детей и женщин — это могут делать только шакалы. Это — последняя стадия падения, после которой только смерть. Мужчины так не поступают. Тем более что плывущая по реке баржа не угрожала вертолетам ничем — автоматишки против пулеметов не в счет. Значит, действительно, скоро будет штурм. Такого не прощают. Можно держать заложников, пугать правительство, но уничтожать людей нельзя — ты сразу становишься вне закона. С тобой не будет разговаривать никто. Ты — смертник.

Чтобы восстановиться, ему хватило четырех часов. Он проснулся во второй половине дня и даже пожалел, что сон прекратился так быстро — до ночи было еще далеко, а никаких срочных дел в ближайшее время не предвиделось, кроме как выбрать место на другом берегу для очередного десанта.

— Где ты был, пока я спала? — спросила Гульнара.

— Ходил на тот берег, искал для нас дом получше.

— Выбрал?

— Нет, — сказал Вартан, — там нет достойных тебя, дочь.

— Ты все смеешься надо мной, — сказала Гульнара, — а не знаешь, что вон там, справа, есть большие каменные дома. Если они пустые, мы можем пожить пока там. В палатке неуютно.

— Большие дома вряд ли принадлежат тем, кто сейчас скитается по тайге. Там живут командиры, начальники. И эти дома заняты.

— Ты же сам говорил, что начальника арестовали, — возразила Гульнара.

— Тогда там живет его заместитель, — сказал Вартан.

А сам подумал — вот и новый маршрут для вылазки. Связка: человек Хозяина — адъютант, который вполне может занять жилище свергнутого командира. Шавки любят чужие хоромы — из чувства самолюбия, что ли? Ходить по комнатам своего бывшего властелина, топтать грязными сапогами дорогие ковры и плевать в цветы на подоконниках — это их любимое занятие. Нет, рабам нельзя взлетать слишком высоко, из орлов они тут же перерождаются в грифов.

Вартан поморщился — он не любил философствований. Когда его «заносило», сразу возникали вопросы: а разве он сам не раб? Стал бы стрелять в толпу безоружных людей, если бы приказал Хозяин? И не было на них ответа — до тех пор, пока он не порвал с прошлым. Теперь твердо может сказать — не раб, и стрелять бы не стал. И вообще — он свободен.

Вартана будто прошил разряд электрического тока. Великая вещь — свобода: как вино, как наркотик, пьянит и открывает невидимые ранее горизонты. И такая же опасная! Будь осторожен, бывший раб, пей это вино понемногу!

Когда мужчине за сорок, время бежит быстро — даже когда он лежит в палатке на подстилке из веток и созерцает синтетический потолок. Солнечные пятна на стенах стали гаснуть. Пора на охоту!

Солнце садилось за горизонт, и вслед за ним сбегались тучи. Черное небо с лазоревым краем и красный ободок над тайгой — пронзительно резкая картина. Вартан задержался на берегу Камчатки, осматривая в бинокль фиолетово-розовые Калчи. Скользнул взглядом по коттеджам, похожим на старинные замки. Сквозь щели одного из них пробивались оранжевые лучики. Боится чего-то хозяин — металлические ставни были заперты и днем. Надо сходить к нему в гости, успокоить. Вартан бесшумно оттолкнул лодку и, перерезая наискосок течение, поплыл к противоположному берегу.

Помогая ему, река вынесла лодку в прибрежные кустарники напротив коттеджей. Кирпичные монстры явно были владениями местной военной элиты. Вартан привязал лодку к причалу и вдоль забора пошел к коттеджу. Незваный гость — как в горле кость. Вартан не хотел поднимать шум. Самая лучшая откровенность неприятеля — та, о которой он не подозревает, и прослушивающие устройства в делах шпионских — незаменимые помощники.

Не доходя до коттеджа, Вартан извлек из кармана куртки трубку. Потом осторожно ссыпал из пробирки несколько обычных по виду иголок с утолщением на том месте, где должны были быть ушки, и вставил одну из них в отверстие в торце духового ружья. Навинтил на его конец баллончик и прицелился в закрытое ставней окно. Слабо щелкнул плевок сжатого воздуха. Вартан вставил в ухо наушник и удовлетворенно усмехнулся — слышимость была отличной. Адъютант пьяным голосом пел песню:
		Я убью тебя, лодочник



		Я убью тебя, лодочник








Вартан послушал немного и понял, что ночью ничего интересного в коттедже не произойдет — в промежутках между куплетами в наушниках раздавалось звяканье посуды и бульканье, а песня становилась громче и невнятнее. Прикинув расстояние до бани, Вартан решил, что дальнобойность «прослушки» будет достаточной, а сама баня не самое худшее место для ночлега.

Даже здесь, в образцово-показательном генеральском хозяйстве под крышей бани царили бардак и неразбериха. Стараясь не громыхнуть пустым ведром и не зацепиться за веревки, Вартан выбрал место возле слухового окна, убавил громкость приемника и стал ждать утра.

Оно пришло — хмурое, туманное и зябкое — со звоном стекла и матом. Адъютант опохмелялся. Потом наступили разборки — телефонные звонки, посетители, указания летунам, связистам и командирам рот. Ничего интересного — будничная жизнь ядерных террористов-отморозков. Первые интересные моменты появились ближе к полудню. Адъютант вел допрос. События Вартану были знакомы — расстрел баржи на Камчатке, — и он с повышенным вниманием слушал, как умело загонял адъютант в угол своего пленника — явно молодого парня. Взял склад с оружием, освободил заложников. Вартан подумал, что не всякий опытный диверсант способен на такое. А потом разговор свернул совсем в другом направлении. И Вартан понял, что заложники и бой на реке для адъютанта дело второстепенное. Ему нужен был тот — курочка, способная нести золотые яйца. Логично. Кто же откажется без особых хлопот и осложнений сорвать крупный куш, свернуть со скользкой горной тропы над пропастью, ведущей к призрачному успеху, на широкую ровную дорогу, прямо посреди которой лежит сундук с золотом? Адъютант «линял», меняя окраску террориста-убийцы на личину простого грабителя. Вартан удвоил внимание. Все правильно — сначала умелое подавление воли пленника, потом угрозы пытками и — дожимание, непосредственно силовое давление. Сейчас парень расколется.

Но вышло иначе. В наушниках раздались крики, глухой топот сапог, и внезапно в барабанные перепонки ударила трескучая очередь, скорее всего, из автоматического пистолета. Парень вел себя как настоящий мужчина — предпочел смерть предательству. Послушав еще несколько минут, Вартан быстро спустился с крыши бани. Пленник пока был жив, и Вартан надеялся, что с его помощью тот не уйдет из этого мира, унося с собой тайну местонахождения своего приятеля.

Черной тенью скользя вдоль забора, Вартан спустился к реке. Сладкую парочку — едва бредущего молодого солдата и вооруженного верзилу — он нагнал в конце тропы, упирающейся в пологий берег. Вынул из пластикового пакетика зазубренную стрелку и зарядил ею духовое ружье. Он успел вовремя — верзила, обрушив на пленника приклад автомата, готовился выполнить приказ адъютанта. Едва слышно хлопнул сжатый воздух, и палач, схватившись за шею, рухнул как подкошенный.

Вартан прислушался — тихо. Он подошел к парню, легко взвалил его на плечи и вдоль берега пошел к спрятанной в кустах лодке.

Гульнара — вредная девчонка, вместо того чтобы сидеть в палатке, выбежала из леса к нему навстречу.

— Папа! — испуганно округлила она глаза. — Кто это? Он мертвый?!

— Умрет, и я вместе с ним, если ты сейчас же не вернешься обратно!

Но Гульнара не обратила на его слова внимания. Она подбежала к Диме, осторожно вытерла с лица кровь и — женская непредсказуемость — восхищенно произнесла:

— Папа, а он красивый!




Глава 24

МОРОЖЕНОГО ХОЧЕШЬ?


Сидеть в узкой расщелине, подогнув колени аж до ушей, было не особенно приятно и удобно, но Владимир терпеливо ждал. И дождался. Затихнувший было вдали шум вертолетного двигателя снова возник, приблизился и расширяющимися кругами заметался над тайгой. Пролетев какое-то расстояние по вероятному пути беглеца, «КА-50» возвратился, и те, кто сидел в нем, приступили к планомерному прочесыванию леса вокруг скалы. Послышалась трескотня — из кабины обстреливали подозрительные участки. Владимир нервно рассмеялся.

— Давай! — закричал он в синий кусочек неба над головой. — Давай, давай! Патроны казенные!

Он понимал адъютанта. Такой облом! Вместо двухсот контейнеров — жалкие восемь. Есть отчего начать писать свинцовым кипятком. Но кто-то молодец — подчистил тайничок славно. Скорее всего, руку приложил человек случайный. Если бы здесь поработали охотники за галлием, они бы не оставили ни грамма. Да Бог с ним! Снова быть свободным и живым — это стоит больше, чем расщелина, полная баксов. Пользуйся, незнакомец, я сегодня щедрый!

Постепенно гул стих. Владимир выждал с полчаса и вылез из расщелины. Все. Снова один в тайге — как тогда. Без пищи, без оружия. Вообще-то есть нож — деревянный. Были бы спички, сгодился бы на растопку.

С голода помереть Владимир не боялся. В лесах на Камчатке как в сказке — под каждым под кустом здесь и стол, и дом. Он, не сходя с места, выхватил из-под сапога несколько розовых сыроежек, сжевал их и похлопал по животу — жить можно.

«Жить можно, — подумал он, — а вот что дальше-то делать? Сидеть в расщелине, как таракан, и ждать, когда найдут? Глупости. Идти самому? Куда?»

Владимир трезво, тщательно обмусолил все возможные маршруты, и ему стало нехорошо. Как ни крути, двигаться надо было в направлении Калчей — к единственному обитаемому месту, дорогу к которому он знал. Снова игры в прятки, постоянное напряжение, опасности. Понемногу он успокоился. В конце концов, путь туда неблизкий. Пока дойдет — власть, как говорится, и переменится. Прилетят на больших самолетах военные люди и наведут в поселке порядок. И тогда все действительно станет как надо.

Он молча постоял над расщелиной — как над могилой блестящим мечтам — и полез на скалу высматривать дорогу.

Тайга кудряво расстилалась во все стороны. Он различил в единообразной массе далекие прогалины, и порадовался, что находится не в Сибири — там-то уж точно хана. Далеко на горизонте маленькой горкой возвышался Шивелуч. Владимир прикинул расстояние — километров пятьдесят — и подумал, что не торопясь, дня за три-четыре доберется до вулкана, а там и рукой подать. Торопиться не надо. Он закинул ватник на плечо — солнце пекло немилосердно — и, насвистывая, зашагал своей дорогой.

В этот день он прошел совсем немного — часто останавливался, набивал карманы черемшой, грибами. Найдя солнечный пригорок, полежал полчасика на его шершавой спине, подставляя солнечным лучам до безобразия бледное тело. Вот о такой Камчатке он мечтал — теплой и ласковой, с высоким бледно-голубым небом и шероховатой от шелеста листьев тишиной.

«Закончится вся эта дребедень, — перееду сюда жить, — внезапно подумал он. — А что? Сдался мне этот занюханный Чернявинск. Гарь, смрад — что там хорошего? Буду рыбу ловить, охотничать. Камчадалку себе заведу. И будут у нас шесть штук узкоглазых пацанов. Кривоногих. Коричневолицых. Низкорослых. Нет, переезжать я сюда, наверное, все-таки не буду. Лучше на отдых в санаторий, на воды. Возьму с собой Ларису — и махну на следующий год. Как там она, интересно?»

На ночлег он стал готовиться поздно — небо на западе уже приобретало красно-фиолетовый оттенок. Нашел холм повыше, натаскал в кучу веток и забрался в ее середину, полагая, что если какой-то зверь захочет ночью наведаться к нему, то обязательно зашумит и разбудит.

Спалось хорошо — на высоком месте не было ни мошки, ни комарья. Утро наступило безмятежно-ласковое. Владимир раскидал ветки, сладко зевнул и поплелся к ручью. Постирал рубашку, носки, поплескался с уханьем в ледяной воде и, ожидая пока подсохнут вещи, снова растянулся на упругих ветках.

Он снова уснул, потому что когда открыл глаза, солнце пялилось прямо ему в лицо огненно-косматым глазом. Но разбудил Владимира не жар его лучей, а возникший над тайгой далекий звук, от которого он съежился в первую секунду, а потом, похватав вещи, колобком покатился под укрытие деревьев. Этот звук он не спутал бы ни с каким другим. Над тайгой летел вертолет. Прижимаясь к стволу, Владимир разглядывал сквозь листья небо и ругал себя последними словами. Расслабился, успокоился, вот теперь получи! Заметят кучу веток на холме, засекут в редколесье темную одежду и без лишних хлопот порежут очередями. От вертушки не убежишь.

Гул приблизился — очень быстро. Машина летела не на свободный поиск. Так ревет двигатель во время погони. Или бегства.

Вертолет промелькнул черно-зеленой осой где-то в стороне. Гул стал затихать, но не успел он сойти на нет, как в той стороне, откуда он возник, послышался точно такой же натужный рокот. За первой машиной на бешеной скорости шла вторая. Владимир понял, что летающие крепости решают свои проблемы, и побежал по склону холма наверх.

Вертолеты черными точками совершали большой полукруг. Можно было подумать, что они просто следуют одним маршрутом, ведущий и ведомый, но очень уж рваным был полет первого — броски влево вправо, горки. Он явно пытался оторваться от близнеца, но тот, умело срезая углы зигзагов, постепенно приближался. Вдруг Владимир увидел точечную вспышку, и от беглеца к догоняющему вертолету протянулась тонкая черная нить. Тот мгновенно изменил курс, и ниточка, так и не закончившись взрывом, ушла за сопку. Похоже, в первой машине поняли бесперспективность своей тактики и перешли к решительным действиям.

Чем ответил обидчику противник — ракетой или пулеметными очередями — Владимир так и не увидел: вертолеты слились с горизонтом и исчезли.

Империя начала разваливаться — понял Владимир. Кто-то не выдержал диктата и решил сделать ноги, пока не поздно. Ну что ж, долго это продолжаться не могло. Теперь начнутся побеги, неповиновение — если, конечно, адъютант не предпримет очередной ход и не усмирит непокорных. Все, кажется, уже было. Остается только рубить головы и насаживать их на плетни вокруг Калчей.

Владимир вздохнул, набросил на спину влажную рубашку, завязав ее рукава вокруг шеи, и снова побрел по светло-зеленому ковру.

Ближе к полудню тайга поредела. Обширные поляны стали встречаться все чаще. Владимир придерживался кромки леса, чтобы в случае неожиданного появления вертушек не уподобляться зайцу-русаку. Во второй половине дня он наткнулся на россыпи сыроежек и решил, что пора сделать привал.

Собирать грибы, когда их много, что щелкать семечки. И досыта, и хватит, а бросить нету сил. Уже полна рубашка, летят на траву показавшиеся недостаточно ровными и крепкими экземпляры, чтобы уступить место более сочным и упругим, а руки все тянутся за новыми розовыми шляпками. Мало, мало! Еще один, самый последний! Но за последним следующий, потом самый наипоследний.

«Все!» — решительно сказал Владимир и, нагнувшись, полез под куст за точно последним грибом.

Он просунул руку, нащупывая упругое тельце сыроежки, и тут же проворно отскочил назад. Вместо упругой плоти ладонь нащупала твердый цилиндрический предмет. Владимир осторожно выглянул из-за куста, и глаза его округлились.

— Ни хрена себе! — только и смог прошептать он.

Небольшая, занавешенная ветвями деревьев полянка была заполнена птицами. Безголовые и бесклювые, они валялись как попало, и струившиеся от нагретой земли потоки воздуха шевелили их огромные, почти прозрачные крылья. Дельтапланы Владимир видел и раньше — в Коктебеле, например, во время отпуска, — но там им и место. А здесь, в центре Камчатки, где, возможно, и нога-то человека не ступала ни разу — откуда? Он невольно поднял голову и посмотрел на небо — не порхает ли там еще одна стайка таких вот птеродактилей. Потом сосчитал аппараты, которые язык не поворачивался назвать дельтапланами — именно сложные летательные аппараты, предназначенные для полетов в заоблачной выси, среди орлов и прочих небожителей.

Аппаратов было пять. Владимир подошел к ближнему и тщательно изучил его.

Собственно, изучать было нечего — разве что приборы, расположенные перед плетеной сеткой-подвеской. «Аш» — это, должно быть, высотомер, «эф» — измеритель скорости. Владимир дотронулся до крыла. Тончайшее покрытие, толщина которого почти неощутима пальцами. Он щелкнул по прозрачной пленке, и крыло отозвалось протяжным металлическим звоном. Владимир взялся за подвеску и легко поднял перепончатое чудо. Положил себе на плечи полукруглые дуги-опоры, застегнул на поясе подвеску. У него часто заколотилось сердце. Предчувствие полета было настолько реальным, что, казалось — взмахнешь выросшими у плеч крыльями и взмоешь над зеленым лиственным морем.

«А почему нет? — подумал Владимир. — Эти агрегаты явно в исправном состоянии. Ведь пользовался ими кто-то прежде, чем бросить здесь. Насколько я понимаю, они для разового использования. Пятеро очень занятых прилетели сюда и отправились далее по своим неотложным делам, даже не уничтожив транспорт. Некогда было. Кто же это такой у нас занятой?»

Вопросы можно было не задавать. Аппаратами воспользовалась спецгруппа — ясное дело, не охотники же медведей с воздуха гоняли. Только почему так далеко от поселка они оставили птичек? Впрочем, их дело. Не воспользоваться предоставленным транспортом было бы грех. На самолетах он летал, на вертолетах тоже, надо осваивать новую технику.

Владимир, не снимая с плеч подвески, бочком продрался на поляну побольше. Встал на краю, разбежался и поджал ноги. Крылья, почувствовав тяжесть его тела, эластично выгнулись, спружинили, и аппарат, вначале качнувшись к земле, сделал пологую горку. Бесшумно скользнув над травой, он плавно снизился метрах в двадцати от места разбега. Понимая, что он снова влезает в авантюру вроде недавнего путешествия на дно ракетной шахты, Владимир полез на холм.

«Хорошо бы дождаться вечера, — подумал он, исследуя назначение двух полуколец на передней кромке крыльев. — В темноте безопаснее».

Помаявшись с минуту на верхушке холма, Владимир плюнул — будь что будет — и побежал вниз. Уже через десять шагов он почувствовал, как ноги его впустую молотят воздух, а подвеска ощутимо подпирает подмышки и заднее место. Он — летел!

В первый момент у Владимира перехватило дыхание, сердце норовило выскочить наружу. Крыло, как и в первый раз, сделало горку и медленно поплыло над убегающими деревьями.

Управлять аппаратом оказалось совсем не сложно. Полукружья были чем-то вроде рулей поворотов и высоты одновременно, и Владимир, подтянув правое из них, совершил широкий плавный разворот. Облетая вокруг холма, он отметил, что почти не потерял высоты — аппарат подпирали снизу восходящие потоки воздуха. Еще один круг, еще… У подошвы холма мелькнул черной лепешкой брошенный ватник. Опускаться Владимир уже не хотел. Он подтянулся на подвеске чуть вперед. Крыло накренилось и, ускоряя полет, понеслось к земле. Метрах в тридцати Владимир резко откинулся назад. Аппарат вздрогнул от ударившей в перепончатую поверхность воздушной волны и устремился в небо.

Через пятнадцать минут холм по величине напоминал шишку на лысеющей голове сорокалетнего забулдыги после ссоры с женой. На такой высоте было гораздо прохладнее, чем внизу, и Владимир пожалел об оставленном ватнике. Еще через пять минут со стороны Срединного хребта в крыло ударил мощный поток ледяного воздуха, и аппарат подбросило еще на сотню метров выше. Владимир попытался снизиться, но не смог. Крыло не слушалось управления и, продолжая набирать скорость, двигалось, что хоть немного порадовало Владимира, в направлении Шивелуча. Он посмотрел на высотомер. Ого! Почти полтора километра при скорости шестьдесят. При таких темпах путешествие, удовольствие от которого он рассчитывал растянуть на три дня, закончится через полчаса. Ну что ж, тем лучше.

Но тот, кто все видит и все знает, думал иначе. Встречный поток уперся в аппарат и развернул его на обратный курс. Потом пронзительным сквознячком потянуло сбоку — и началось. Он не мог предположить, что в ласковой небесной выси, всего в двух километрах от земли, бушуют такие страсти. Крыло то волокло в одном направлении, то рывком разворачивало прямо в противоположное, то вдруг начинало кренить — того и гляди опрокинет в штопор — и вращать вокруг собственной оси. Оно совсем не слушалось управления, и когда Владимир чересчур сильно потянул за полукружье, встало на дыбы. Продолжать эксперименты Владимир не решился — просто ухватился покрепче за подвеску и, чувствуя, что коченеет, отдался на волю воздушных волн.

Блуждания среди воздушных дебрей закончились так же внезапно, как и начались. Аппарат резко замедлил скорость, словно наткнувшись на невидимую стену, и неторопливо поплыл над серо-зеленой равниной. Едва шевеля негнущимися пальцами, Владимир развернул его по направлению к Шивелучу и стал снижаться.

Вулкан постепенно приближался. По форме напоминая огромную тушу спящего медведя, он казался топкой дьявола. Угрюмый, с кратером неправильной формы, вулкан испускал темные облака дыма, которые тут же окутывали его западный, более низкий склон и расползались по подножию. Шивелуч все больше увеличивался в размерах, и Владимир только сейчас понял, на какую огромную высоту забросили его воздушные течения — он летел почти вровень с вершиной вулкана. Стремясь обойти жерло, Владимир плавно потянул на себя правое полукольцо. Аппарат накренился, и тотчас раздался низкий басовитый звук — словно лопнула перетянутая струна у контрабаса. Крыло резко накренилось. Владимир, насколько мог, переместился на подвеске влево и поднял голову. Одна из растяжек — тонкая синтетическая нить — судорожно трепетала оборванным концом.

Владимир быстро прикинул свои шансы и понял, что, если никаких повреждений больше не произойдет, посадка будет достаточно мягкой. Стараясь не шевелиться, он шептал, не отрывая глаз от высотомера:

— Три двести… три сто пятьдесят… три сто.

До конца выровнять аппарат ему так и не удалось. Крыло летело по дуге, и Владимир пытался рассчитать место, на которое ему придется совершить вынужденную посадку. Он огляделся один раз, другой — и у него пересохло во рту. По всем подсчетам выходило, что через несколько витков он угодит прямиком в пышущее жерло Шивелуча.

Уяснив это, Владимир едва не выпустил полукружье. Потом судорожно дернул его на себя, стараясь все же выровнять аппарат, и снова услышал треск — ослабевшая в боях с небесными реками конструкция начинала потихоньку разваливаться. Аппарат еще более накренился на правый бок, скорость его снижения увеличилась. Выворачивая голову, Владимир смотрел на приближающийся кратер и прикидывал: сразу он испечется или будет поджариваться медленно. Страха почему-то не было. Не верилось, что после стольких мытарств ему уготован столь нелепый финал. И лишь когда ему в ноздри ударил удушливый запах горящей серы, а среди клубов дыма мелькнуло красноватое пятно лавового озерца в глубине жерла, Владимир почувствовал панику. Ослабли и стали скользкими от пота ладони. Клуб дыма, оторванный ветром от кратера, окутал крыло, и Владимир едва не закричал, ясно увидев близкую гибель. Уже не обращая внимания на потрескивание оснастки, он почти повис на левом полукружье. Аппарат чуть выровнялся, но все равно было понятно, что следующий виток придется точно над кратером и закончится ударом о его внутреннюю стену.

Нет беспомощнее человека, чем человек в воздухе. Нет ни стены, чтобы оттолкнуться, ни дороги, чтобы отбежать. Даже в воде чувствуешь руками какую-никакую опору. Опускаясь ко дну на вечный покой, с чистой совестью можно сказать — я сделал все, что мог, я боролся. А тут, блин, какая борьба? Почти как в рекламе — сиди и смотри.

И тогда Владимир стал материться.

Правду говорят, что с помощью молотка и всем известной матери русский мужик горы свернет. Как только крыло пересекло границу кратера, мощный восходящий поток нагретого лавой воздуха уперся в его перепончатую поверхность. Еще раз над головой угрожающе хрустнуло — на этот раз в левой части аппарата, но очередная поломка пошла только на пользу конструкции. Она вздрогнула, выровнялась и, подхваченная пышущим из кратера жаром, устремилась в небо. Весь окутанный дымом, Владимир задохнулся в кашле, успел заметить мелькнувшую, как ему показалось прямо, под кроссовками противоположную стену кратера — иззубренную, черную, страшную, и все разом прекратилось: дым, вонь, красный блеск из жерла. Аппарат перепрыгнул через Шивелуч, и Владимир, размазывая по лицу слезы и сопли, увидел мелькнувшую впереди ленточку реки Камчатки.

Он обрадовался этой далекой синей дорожке, как родной маме — не той, про которую он вспоминал пять минут назад, а другой — ласковой и нежной.

Летающее крыло, похоже, доживало последние минуты. Обе его половины изогнулись вверх в виде буквы «V», по прозрачной обшивке выбивали дробь обрывки растяжек, а в нескольких дырах угрожающе гудели потоки воздуха.

Владимир предоставил аппарату свободу, лишь изредка подправляя его полет. Он нацеливался на сопку на берегу Камчатки, и с каждой секундой в нем крепла уверенность, что надежды выжить сегодня не так уж и беспочвенны.

Из-за сопки показались черная труба рыбокомбината и окрашенные домики Калчей. Высота была все же великовата — перелетать на ту сторону реки, в поселок, Владимир не собирался. Он подтянулся поближе к передней кромке аппарата — и тотчас был наказан. Раздался хлопок, от крыла оторвалась добрая треть обшивки, затрепетала во встречном потоке и через секунду унеслась куда-то за спину. Это было смертельное ранение. Крыло резко клюнуло вниз и по дуге пошло на снижение, нацеливаясь на поросший лесом склон сопки. Поняв, что остановить падение он уже не может, Владимир сжался в комок и стал ждать удара.

Медленно растущие по мере приближения к склону деревья вдруг резко качнулись навстречу, и, ломая такелаж, крыло на скорости в полста километров врезалось в колючие кроны. Раздался треск — такой громкий, будто на тайгу свалился «ТУ-154». Владимир успел подумать — не мои ли ребра трещат? Попытался схватиться за мелькнувшие перед глазами ветви деревьев, промахнулся и, не удержав крика, рухнул вместе с обломками аппарата вниз. Его пару раз перевернуло, голова крепко приложилась к суку, по щеке хлестнули колючки, и когда крона наконец выпустила его из своих объятий, наступило самое неприятное — свободное падение, которое заканчивается, как известно, ударом о землю.

Удар был, но какой-то слабый. Владимир шлепнулся на что-то, очень похожее на туго натянутую материю, которая мягко подалась вниз, опуская Владимира на землю.

Он еще продолжал лежать, пытаясь сообразить, сколько костей в каких органах у него сломано, как вдруг, выводя его из состояния ступора, у него над ухом раздался истошный визг. Под ним что-то зашевелилось, взбрыкнуло, и перед Владимиром возникла растрепанная девчонка с перекошенным в крике ртом.

Оглушенный воплем, он растерянно глядел на нее, а она, щедро расходуя запасенный в легких воздух, пронзительно визжала.

На секунду ей все же пришлось замолчать — для вздоха, — и Владимир торопливо спросил:

— Мороженого хочешь?

Она, все же успев произнести короткое «а-а», тут же замолчала.

— Ка-кого? — спросила она растерянно.

— Для тебя — хоть какого, — заверил Владимир. — Хоть «Баскин Роббинс». Только не ори, ладно?

Девчонка насупилась.

— Ты зачем на меня напал? — спросила она сердито.

— Я не напал, — возразил Владимир, — а упал с высоты. Сначала на деревья, потом на палатку. Ты тут ни при чем. Хотя — большое спасибо. Если бы ты устроилась на пару метров в стороне, я бы, наверное, разбился. А ты вообще-то что тут делаешь? Туристка? Из Калчей сбежала?

На лице девчонки отразилось сомнение. Она посмотрела вверх, будто ожидая, что кто-то еще может свалиться на ее голову, и бочком подошла к обломкам летающего крыла.

— На нем и прилетел, — сообщил Владимир, глядя как она ощупывает тоненькими пальчиками обшивку и обрывки растяжек. — Поломался вот только немного в пути. Вынужденная посадка, понимаешь?

Девчонка уже спокойнее посмотрела на него большими черными глазами и изящно поправила растрепанные волосы. Владимир проследил за ее жестом и про себя отметил — хороша, чертовка. И не девчонка вовсе, а красивая взрослеющая девушка яркой южной внешности. Кто там у нас славится привлекательностью — туркменки, узбечки, грузинки? Откуда она тут в Калчах?

— Тебя как зовут? — спросил Владимир.

— Гульнара, — с достоинством ответила девушка, кокетливо тряхнула пышной гривой и, вытащив из карманчика джинсов заколку, стала приводить в порядок прическу. Владимир улыбнулся.

— Я твою избушку порушил, я ее и восстановлю, — сказал он и стал подниматься.

Девушка резко отскочила в сторону. Не обращая на нее внимания, Владимир очистил от налипшей земли алюминиевые колышки, вылетевшие из своих мест от удара, и заново вбил их в почву. Справившись с этим делом, он уловил момент и заглянул в палатку. В полутьме тускло блеснул ствол охотничьего карабина. Непохоже, что вещичка принадлежит этой Диане-охотнице. Верещать она умеет, а вот стрелять — вряд ли. Скорее всего, где-то здесь ее бой-френд, скоро заявится спасать свою подружку.

— Ну вот и все, — заявил Владимир, отступив от палатки на шаг. — Лучше, чем было. Не в обиде?

Гульнара критически осмотрела жилище.

— Пойдем, — сказала она, независимо вскинув подбородок. — Если только никто больше на голову не свалится.

— Куда дружок-то девался? — спросил Владимир, кивая на палатку. — Неосторожный он у тебя. Сам ушел, а ружье оставил. Для самозащиты? Или у него еще имеется?

Девчонка молчала, и Владимир решил расставить все точки.

— Ты не бойся, — сказал он и устало сел рядом с палаткой. — Я такой же, как и вы, беглый. Сколько раз за последние дни умирал — со счету сбиться можно. Надоело. Когда-нибудь так прихватит, что не выпутаюсь. Нам нужно всем вместе держаться, тогда выживем. Вы давно из Калчей?

— Не очень, — осторожно ответила Гульнара. — Мы, вообще-то, приезжие…

— Из санатория, — кивнул Владимир. — Понятно. Славно отдохнули. Впечатлений на всю жизнь хватит. Что делать думаете? Хотя что тут можно сделать? Ждать.

— Мы и ждем, — сказала Гульнара. — На речку смотрим.

Владимир поглядел на Камчатку. Палатка пряталась среди деревьев, и с этой высоты хорошо был виден противоположный берег, поселок и серые здания в/ч 35252 за «колючкой».

— Что-то зашевелились они там сегодня как мураши, — вполголоса сказал Владимир, увидев на улочках поселка одиночные фигурки и группы людей в форме. — Не зря вертолеты удирали.

Отрезанных голов на плетнях он, вопреки ожиданиям, не обнаружил и решил, что в Калчах идет очередная облава на кого-то очень нужного адъютанту. Не на Димку ли?

За спиной послышался шорох. Владимир обернулся и увидел яркую белую вспышку, какая бывает от соприкосновения приклада ружья с черепной коробкой чересчур доверчивых мужчин. Отбросив ружье, Гульнара вытащила из палатки веревку и умело связала Владимиру руки. Потом уселась на траве и стала ждать.

Кусты между деревьями почти не шелохнулись, когда из-за них бесшумно вышел Вартан. Он бросил быстрый взгляд на лежащего человека, на дочь и отрывисто спросил:

— Нападение? Как ты? Цела? Кричала?

— Кто, я? — оскорбилась дочь. — Еще чего не хватало. Свалился, как рысь на голову — думал, испугаюсь. А я его прикладом.

— Молодец, — сказал Вартан. — Моя дочь.

Он перевернул Владимира лицом вверх и внимательно посмотрел на него. Нет, человек незнакомый. Скорее всего, не из команды Хозяина. Профессионал так не оплошал бы.

— Как он на тебя напал? — спросил Вартан.

— Я же говорю — свалился на голову, — повторила Гульнара и провела пальчиком по обломкам крыла. — Прилетел вот на этом и бухнулся прямо на палатку.

Вартан едва сдержал вопрос — если упал на палатку, почему она в целости и сохранности? Однако — какая разница? Человек этот, кем бы он ни был, все равно должен был умереть.

Вартан осмотрел обрывки снастей, обшивку, лопнувшие растяжки и укрепился еще более в убеждении, что лежащий рядом с палаткой человек опасен. Такие летательные аппараты используют в особых диверсионных подразделениях, и к людям случайным они не попадают.

Человек по-прежнему лежал без движения. Вартан посмотрел на дочь. Незнакомца требовалось допросить, но он не хотел делать этого при Гульнаре. Слишком жесткими методами придется добиваться истины.

— Сходи на берег за водой, — сказал он дочери. — Можешь не торопиться. Посиди со своим новым знакомым, полюбуйтесь облаками. Только пусть руки не распускает — обломаю.

Гульнара возмущенно фыркнула и ускакала вниз по склону. Вартан подошел к человеку, достал из кармана пластиковую ленту со шприцами и выломал один. Нагнулся над лежащим и сквозь одежду вогнал в бедро тонкую иглу. Прошло немного времени, и человек медленно открыл мутные глаза. Вартан ждал. Постепенно взгляд у человека прояснился, он повернул голову и посмотрел на Вартана.

— Мороженого хочешь? — спросил человек тихо.

— Вах! — не удержал удивленного возгласа Вартан. — Какого мороженого?

— Какого хочешь, — сказал человек. — «Баскин Роббинс». Только по голове не стучи больше, ладно?

— Не буду, — согласился Вартан и достал из-за пояса кинжал. — Я просто вырежу тебе сердце, если ты не ответишь на мои вопросы — быстро и правдиво.

— Я отвечу, — согласился человек. — Сердце у меня одно, и я как-никак привык к нему. А где Лина?

— Какая Лина? — дернулся Вартан.

— Ну, эта… которая в палатке… Или стой! Лина умерла. У нее был такой же шприц. А эта… Гульнара! Ох, голова раскалывается! Где она?

— Не твое дело, — перебил Вартан. — Откуда ты знаешь про Лину? Говори, шакал!

— Я не шакал, — сморщился человек. — Я дядя Вова.

Вартан дернулся. Такого не бывает! Так не везет в жизни! Может, кому-то и фартит, но только не Вартану. Но ведь говорил этот парень про дядю Вову. Неужели человек, лежащий перед ним, и есть тот, из-за которого была поднята на ноги вся тайная империя Хозяина? Немедленно за парнем!

Но они уже сами выходили из-за деревьев — Гульнара и прихрамывающий, с перевязанным плечом Дима.

— А я ему прикладом по голове как дам! — хвасталась Гульнара. — А он как брякнется! С ним сейчас папка разговаривает. Вот они!

Но Дима, не слушая ее, бежал к Владимиру. Упал рядом с ним на колени и порывисто схватил за руку, словно боясь, что тот сейчас исчезнет.

— Здорово, сынку, — сказал Владимир, щуря глаза. — Много наблудил без меня? Ладно, потом расскажешь. Ох, и голова у меня раскалывается! Мороженого хочешь?




Глава 25

ХОРОШИЕ ПАРНИ


«КА-50» трясло. Исправно работали турбины, вращая винты, горючего в баках было с избытком, но машина вибрировала — от той злости, которая исходила от адъютанта. Подняв вертушку, летчик развернулся было на обратный курс, но взбешенный неудачей Мещеряков заорал, перекрывая гул двигателя:

— Куда поперся, мать твою…?! Поворачивай назад! Я этого педераста к земле свинцовыми нитками пришью!

— Где его сейчас найдешь? — попробовал возразить летун, но поперхнулся от визгливого крика.

— Не твое дело! Сказано — выполнять! Назад к скале и кругами. Пусти!

Он оттолкнул ПОшника от пулемета и, оскалясь, уставился на мелькающие под вертолетом пятна тайги. Летчик на бреющем исправно раскручивал спираль, и было видно, как падают срезанные очередями ветки каменных берез. ПОшник посмотрел на товарища и постучал себя по голове — совсем рехнулся командир. Тот согласно кивнул в ответ.

Наконец пулемет, израсходовав боекомплект, замолк.

Мещеряков оттолкнул от себя турель и мрачно замер в кресле. Летчик молча посмотрел на него и повел машину к Шивелучу.

Всю дорогу назад они молчали. Лишь когда «КА-50» нацелился на белый крест посадочного квадрата, адъютант сказал:

— Про то, куда летали и что делали — никому. Будете болтать — языки вырежу.

К притихшему вертолету вразвалочку подошел командир летунов.

— Ну как? — спросил он, цепко оглядывая адъютанта и его брезентовый саквояж. — Много нарыли?

— Чего нарыли? — дернулся тот. — Не за картошкой летали.

— Да я понимаю, — согласился подполковник. — Как там, у диверсантов? Есть что?

— Ни хрена там нет, — отрезал Мещеряков. — Сбрехал, гад! Сбежать хотел. Пришлось там и закопать.

— Не стоило и летать, горючку тратить, — сказал подполковник.

— Тебя не спросил, — зло огрызнулся адъютант. Хотел еще что-то добавить, но наткнулся на взгляд летуна и замолчал.

Неприятный был у того взгляд — слишком уверенный, отсутствовала в нем былая готовность согласиться, отшутиться, если новоявленный командир откровенно хамил. У Мещерякова заныло сердце. Перемены в поведении подполковника явно произошли — и не в лучшую сторону. Что-то задумал, орелик. Выклюет глаза — не поморщится.

— Ладно, — сказал адъютант, сбавляя обороты. — Умотался я сегодня. Поеду отдохну. Приходи к вечеру, покалякаем, как дальше жить.

Он махнул рукой охранникам и направился к «тойоте». Подполковник проводил взглядом машину и повернулся к вертолетчику:

— Пошли, расскажешь.

В коттедже по-прежнему горел свет, но Мещерякову бронированно-каменное гнездышко прежнего спокойствия не принесло. Хлопнув полстакана, он лег на диван и надолго задумался. Потом, решив про себя важный вопрос, дотянулся до телефона и позвонил начсвязи.

— Что у нас с материком? — спросил он, хотя понимал, что если от связистов нет никаких сообщений, то с материком все по-прежнему.

— Ничего нового, — доложил майор. — Такое впечатление, что они вообще о нас забыли. Сегодня на наши запросы вообще промолчали.

— То, что они замолчали — и есть самая большая новость, — сказал Мещеряков. — Значит они… — и замолчал.

— Что? — обеспокоился связист.

— Деньги готовят, вот что, — успокоил его адъютант. — Ладно, будь на стреме. Как только выйдут в эфир — сразу сообщи мне.

Он бросил трубку и вздохнул. Ну вот все стало ясно. Жди гостей из Питера на военно-транспортных самолетах. Мещеряков пожалел, что вернулся в часть. От того места, где они были, совсем недалеко до пункта дозаправки, надежно укрытого в тайге. Но кто мог предположить, что этот неглупый, но все же неопытный в тактике и стратегии людских взаимоотношений мужик сможет провести его! Такое удавалось немногим.

Адъютант нашел в себе силы усмехнуться и вытащил из шкафа саквояж. Восемь контейнеров сиротливо лежали в углу огромной сумки. Снова вспыхнула досада — мало!

— Ладно, — успокоил себя Мещеряков, — мало — много — понятия относительные. Надо знать — сколько.

Он открутил на одном из контейнеров крышку и взвесил на ладони столбик галлия. Граммов на двести тянет. Значит, всего кило шестьсот. Умножить на… Почем сейчас грамм галлия?

Адъютант посчитал в уме, не поверил и взял бумагу.

— Вот это да! — прошептал он, разглядывая результат вычислений. — Это же пятая часть того, что я хотел срубить с этих жмотов из Москвы! Да там еще надо было делиться, а здесь все мое!

Все же при мысли, что эта сумма могла быть больше в двадцать с лишним раз, заскребло внутри, но он постарался избавиться от нее. Теперь — уходить.

Удача — коварная дама, это для себя Мещеряков уяснил давно и накрепко. Еще на заре его коммерческой деятельности сорвались несколько вернейших сделок из-за таких пустяков! Казалось, чем ближе финиш, тем сильнее становится противодействие каких-то неведомых, потусторонних сил. Попадают в аварию партнеры, дура-секретарша проливает кофе на договор, а на следующий день его перехватывает соперник, шишка из администрации попадается с девочками в баньке — и все за день, за часы до свершения важнейшей сделки. Ударившись пару раз лбом, адъютант научился быть осторожным и бдительным — лучше перестраховаться десять раз, чем один раз умереть. Казалось бы — не понравился взгляд, которым его одарил сегодня командир летной части. Ну и что? Глупости какие. Но!..

Мещеряков посмотрел на часы. Скоро вечер. Пусть он будет последним на этой подзабытой Богом земле — Камчатке. Он обошел кабинет. С собой — самое важное: деньги, галлий, оружие и документы на новую фамилию. Вполне симпатичная рожа — бородатенький круглолицый мужичок неопределенного возраста. Ищите, господа! Материк большой.

Ближе к вечеру адъютант выглянул из кабинета.

— Меня сегодня не тревожьте, — сказал он охраннику, — все встречи отменяются. Я сплю. Когда появятся командиры ПО и летной части, скажите, чтобы прибыли к семи утра. У меня есть для них важное сообщение. Все.

Когда стемнело, свет в кабинете погас. Через несколько минут ставни на одном из окон беззвучно распахнулись. Адъютант всмотрелся в темноту и, не обнаружив ничего подозрительного, мягко спрыгнул на заросшую травой землю приусадебного участка. Снова замер на минуту, прислушиваясь к матеркам охранников с другой стороны коттеджа и, пристроив на плече простенький солдатский рюкзачок, направился к реке.

Путь вдоль Камчатки к в/ч 17256, где рядом с взлетно-посадочной полосой в «загончиках» пристроились «Миг» и два «АН-24», а на бетонированных площадках сонно свесили лопасти «КА-50» и «МИ-8», хоть и недолог, но неприятен. Просачиваясь сквозь берега в низины, речная вода, удерживаемая вечной мерзлотой, образует болотистую кашу из земли и травы, и брести по холодной хлюпающей шерсти болот неприятно и мерзко. Тем более ночью. Но Мещеряков упрямо месил грязь хромовыми сапогами, справедливо полагая, что в эту Баскервилию мало кто сунется даже днем. Деревья, выбирая места посуше, набегали кучками — то густо, то пусто. Часа через полтора тайга загустела, гнилые поля заканчивались. Мещеряков приготовился свернуть к антенному полю, чтобы потом, пройдя самый опасный участок — открытое пятисотметровое пространство — просочиться на аэродром и там в кустиках дождаться рассвета. Утром вертолеты по очереди снова будут взлетать на бессмысленное уже патрулирование, и тогда, в отсутствие командира летной части, он спокойно сядет в одну из вертушек и уберется восвояси. Охранник и вертолетчики не откажутся, узнав про солидное вознаграждение и увидев направленный на них ствол «стечкина».

Внезапно за спиной громыхнуло. Мещеряков обернулся и увидел, как в темное небо стремительно взлетает яркая крупная звезда. Достигнув верхней точки траектории, она замерла, взорвалась снопом искр и засияла ослепительно белым светом. Отгородившись от ночного неба небольшим парашютом, осветительная ракета неторопливо поплыла к земле. Тотчас раздалась приглушенная расстоянием частная автоматная стрельба. Мещеряков понял, что из коттеджа он ушел как нельзя более своевременно. Обложив командирское гнездышко кто-то — ясно, кто! — начал брать власть в свои руки.

— Дерьмо! — зло выругался он. — Вояки хреновы. Решились все-таки. Что вы сможете без меня? Обсеретесь при первом же окрике из Москвы. Так вам и надо. В отсутствие главного виновника пойдете паровозом вместе со своим брюханом. Если он еще не сдох в своей могиле.

Мещеряков сплюнул и задумался. Бегство во время патрулирования становилось проблематичным. Не обнаружив его в коттедже, бывшие сообщники, несомненно, предпримут поиски. Прочешут Калчи, окрестности, усилят охрану аэродрома. Напоют солдатне, что главный виновник всего — адъютант, и те, надеясь на отпущение грехов, жопу будут рвать, чтобы разыскать беглеца. Неприятно-с! Но на аэродром надо идти в любом случае. Без транспорта в его положении — хана.

Ракета догорала. Мещеряков проследил ее неторопливое падение и в свете последних отблесков заметил среди деревьев невдалеке от себя нечто странное — какой-то темный мешок, висящий на ветвях. Он осторожно двинулся к предмету и остановившись в шаге, протянул руку. Предмет, холодный и тяжелый, напоминал освежеванную тушу оленя. Местные камчадалы, изгнанные из Калчей, добыли себе на пропитание?

Снова вдали грохнуло, и новая ракета взмыла в небо. Темнота испуганно отпрянула от деревьев, и Мещеряков еле сдержал крик. Перед ним, подвешенное за ноги, покачивалось обезображенное человеческое тело. Кожа, надрезанная по талии и вокруг шеи, была чулком снята с его торса, и внутренности, свисая из вскрытого живота, кольцами расползлись по траве. Адъютант наклонился к лицу человека, и ему стало по-настоящему жутко.

— Шурахмет, — прошептал он. — За что тебя так?!

Остекленелые, вылезшие из орбит глаза слепо глядели на него, и, отражаясь в них, адъютант увидел… что?

Мещеряков невольно оглянулся. Где те, кто отправил Шурахмета на тот свет таким ужасным способом? А если они рядом?

Усилием воли справившись с мандражом, Мещеряков быстро пошел на аэродром. Скорее отсюда, как можно скорее!

Спать военному человеку хочется всегда, а часовому после полубессонной ночи особенно. Мордатый ПОшник с тоской посмотрел на взошедшее солнце и протяжно зевнул. После прокола, когда сбежал во время вылета в тайгу этот пердун из каптерки, фортуна повернулась к нему вонючим задом — из теплой казармы его на следующий же день перевели в караульную роту. ПОшник вяло потрогал колючие щеки и отметил, что недели через две его можно будет принять за аборигена.

В казарме летунов скрипнула входная дверь, и на пороге появились две фигуры. Помаячив немного на крыльце, они неторопливо направились к часовому.

«Этим-то что не спится? — с раздражением подумал морда. — Херней занимаются. Вверх — вниз, вниз — вверх. Голова болит от их трескотни. Все что-то высматривают».

Парочка подошла поближе. Впереди шел летчик — его рожу ПОшник не раз видел и на аэродроме, и в части. А вот второй… Что-то знакомое в лице… Погоны голубые, но где-то он щеголял в другой форме. ПОшник попробовал напрячь извилины. Не получилось.

«А… насрать, — подумал он, расслабившись. — Есть разрешение на полеты — пусть катятся на все четыре».

— Стойктоидет, — равнодушно выплюнул он дежурную фразу и потянул руку за бумагой.

Летчик достал из планшета белый квадратик. Морда ухватил его и потянул к себе.

— Я тебе что, баба, чтобы со мной заигрывать? — возмутился он, дергая разрешение к себе.

Вертолетчик не отпускал бумагу. ПОшник вскинул на него разъяренные, красные от недосыпа глаза и осекся — летун, выпучившись, сдвинув брови, косился куда-то вбок. Морда выпустил бумагу и попытался заглянуть ему за спину. Второй летун отступил на шаг, и ПОшник онемел — на него в упор смотрел вороненый ствол «стечкина».

— Не кричи, ладно? — сказал Мещеряков и подтолкнул вертолетчика к машине. — И автомат отдай — он тебе ни к чему.

То ли сказался недосып, то ли мордатый без колбасы во рту не умел ни соображать, ни реально оценивать происходящее — скорее всего, второе, — но он, сняв с груди автомат, зачем-то повесил его на плечо и снова уцепился за бумагу.

— Разрешение давай! — закричал он, переходя на фальцет. — Не пущу без разрешения!

«Стечкин» в руке Мещерякова блеснул огнем и навсегда прекратил мучения мордатого.

— В машину, — скомандовал Мещеряков. — А то и тебя туда же.

Скорый на разгон «КА-50» бешено замолотил воздух винтами. Из казармы выскочил командир летунов, ПОшники, но, попав под огонь пулемета, повалились на исшарканные доски крыльца.

«КА-50» взмыл над аэродромом.

— Стой! — заорал адъютант: — Зависни!

Свинцовый ливень прошелся по вертолетам.

Вдрызг разлетелся фонарь у «МИГа», взорвался и загорелся «МИ-8». Наскоро резанув очередью по остальным машинам, Мещеряков толкнул грязным сапогом в оголовье кресла вертолетчика:

— Теперь дуй во все лопатки! За Шивелуч!

По полю от одного вертолета к другому метался разъяренный командир в/ч 17256 и рычал от бессильной злобы.

— Проспали, бляди! Удавлю!

— Товарищ подполковник! Кажется один целый! — сообщил подбежавший летчик.

— Запускай движок! — распорядился подполковник. — Не догонишь — из кабины выброшу!

Пятнистая торпеда сорвалась с места, как гончий пес. Через пару минут свист и грохот затихли вдали.

Толпа на аэродроме долго смотрела вслед исчезнувшим вертолетам.

— А нам-то теперь что делать? — растерянно спросил один из летунов.

И кто-то так же растерянно ответил:

— Не знаю…

Два боевых вертолета, связанные невидимой нитью, мчались над тайгой. Мещеряков, ежесекундно оглядываясь, торопил летчика.

— Быстрее давай, если не хочешь носом землю пахать. Что ты тащишься, как девяностолетняя кобыла?!

— И так на полной идем! Двести двадцать — мало, что ли?

— Мало! Можешь двести двадцать, сделаешь и двести пятьдесят! Жми на клавишу до упора!

«КА-50», захлебываясь от набегающего потока воздуха, трясся мелкой дрожью. Остался позади Шивелуч. Справа по курсу все ближе подступали отроги хребта Кумроч. Вертолет выскочил на обширную низменность, и Мещеряков понял, что без боя уйти не удастся.

— Сможешь сделать его? — ткнул он пальцем в темное пятно на горизонте, обозначавшее машину преследователей.

— А куда я денусь? — огрызнулся летун. — Выбора нет: или мы их, или они нас.

Он сбросил скорость и по дуге стал обходить невысокую сопку, рассчитывая, вывернув из-за нее, оказаться в хвосте неприятеля.

Финт не удался. Вертолет подполковника взмыл над препятствием и сразу оказался в выигрышном положении — выше убегающего «КА-50». Летчик Мещерякова среагировал мгновенно — резко сбросил обороты хвостового винта и переложил ручку управления в крайнее левое положение. Вертолет дернулся, совершил оборот вокруг вертикальной оси и несколько секунд летел хвостом вперед. Этого времени ракетной установке под крылом хватило, чтобы выплюнуть навстречу врагу маленькую хвостатую смерть.

— Эх, блядь! — выругался Мещеряков, увидев, как ракета, пройдя мимо чудом увернувшейся машины подполковника, пробила брешь в кедраче на склоне сопки.

«Ка-50» взревел и почти вертикально рванулся вверх. Теперь схватка перешла в новую плоскость. Оба вертолета стремились быстрее взобраться повыше, чтобы занять господствующее положение. Равные по мощи машины — равные возможности. Ни той, ни другой не удавалось опередить противника в этой гонке. Деревья постепенно теряли конкретные очертания, на горизонте стали обозначаться границы низменности, и сама она съежилась, выгибаясь гигантской чашей с иззубренными краями. В конце концов, поняв тщетность попыток, «КА-50» зависли в нескольких километрах друг против друга, едва удерживаясь в разреженном воздухе. Несколько очередей не принесли успеха ни тому, ни другому.

— Что делать? — прокричал Мещеряков летчику.

— Что тут поделаешь? — отозвался тот. — Ждать будем. Эту машину не дозаправляли. Горючка к нулю подойдет — сами полезут.

Минут через пятнадцать вертолет подполковника медленно двинулся навстречу противнику, «КА-50» Мещерякова так же неторопливо поплыл от него, держа дистанцию. Поняв, что таким маневром ничего не добьешься, подполковник выстрелил сразу двумя ракетами. Но расстояние для прицельной стрельбы было слишком велико. Отступающий вертолет мгновенно провалился на пару сотен метров, и ракеты, оставив за собой длинные хвосты, по дуге ушли к земле. Увидев противника ниже себя, преследователь коршуном ринулся на него. Снова началась гонка. Теперь «КА-50» мчались по нисходящей, постепенно приближаясь к пестрой поверхности низменности.

— Что-то долго у них горючка не кончается, — сказал Мещеряков, и в тот же миг кувырком полетел на металлический пол — летчик резко взял штурвал «на себя». «КА-50» свечкой взмыл в небо. Следующая за ним вертушка не успела ухватить этот маневр и вырвалась вперед.

— Ты что, е… твою мать, делаешь?! — испуганно завопил адъютант, цепляясь за спинку кресла. — Ты меня чуть не убил!

«КА-50» совершал «мертвую петлю». На несколько секунд перед глазами адъютанта все перемешалось. Придя в себя, он обнаружил, что их вертолет мчится на хвосте у машины подполковника, и снова закричал злобно-радостно:

— Пали в него! Что тянешь?

— Иди в жопу, — посоветовал летчик и, поймав в перекрестье прицела близкую добычу, нажал на гашетку.

В серебристом диске вращающегося винта запрыгали искры. Вертолет подполковника споткнулся, резко замедлил скорость и исчез где-то внизу и сзади. Обернувшись, Мещеряков увидел, как он, кувыркаясь, стремительно приближается к земле.

— Ну вот, — нервно засмеялся он, — отжил свое! Горючка кончилась.

— Куда теперь-то? — угрюмо спросил летчик.

— А теперь, целкий ты мой, давай за Кумроч. К побережью.

Через полчаса вдали проступила тонкая береговая полоска Карагинского залива.

— Левее бери, — скомандовал адъютант. — Видишь, пара сопок титьками торчат? Садись между ними.

«КА-50» приземлился на большой цветущей поляне. Мещеряков, пошатываясь, выбрался из машины.

— На всю жизнь налетался, — едва шевеля губами, сказал он. — Хотя нет, мать ее…

Они пошли к лесу, где рядом с деревьями, замаскированные кустарником и ветвями, лежали несколько бочек.

— Этого нам надолго хватит, — сообщил Мещеряков, любовно оглаживая бочку ладонью. — Покорми кобылку — и дальше. Сколько времени надо на дозаправку? Чего молчишь?

Он обернулся и обнаружил, что летчик без движения лежит на траве, а из дырки у него на лбу, пузырясь, исчезает за ухом струйка крови.

Мещеряков выхватил «стечкина» и, оглядываясь, волчком закрутился на месте.

— Не балуйся с оружием, — посоветовал ему кто-то из кустов жимолости. — Оно стреляет.

Адъютант наугад выпалил в темные листья и тут же, вскрикнув от боли в простреленной руке, выронил пистолет.

— Я тебе говорил, — укоризненно произнес тот же голос, и Мещеряков увидел, как из леса к нему направляются двое вооруженных людей.

— Почему не слушаешься? — лениво спросил один из них, подойдя поближе, и с размаху врезал адъютанту прикладом автомата по лицу.

Они били его не торопясь, обстоятельно, выбирая места почувствительнее — удар в мошонку, пара ударов по почкам, удар в живот, два удара в голень. Потом отошли и, изредка поглядывая на вопящее и корчащееся в судорогах тело, закурили.

Понемногу Мещеряков справился с рыданиями.

— Убежать хотел, — насмешливо сказал один из людей и уставился на него узкими масляными глазами. — Глупый. Куда же ты от нас денешься?

Другой подцепил пальцем лямку рюкзака и высыпал его содержимое на траву. Они внимательно осмотрели карту, бинокль, пачки денег, потом узкоглазый отвинтил крышку контейнера с галлием и осторожно извлек из него блестящий цилиндр. Глаза у него стали холодными.

— Это — твое? — коротко спросил он Мещерякова.

— Мое, — простонал адъютант, — то есть… ваше. Берите все, только меня… отпустите. Это очень много стоит. Вам хватит на всю жизнь. Только отпустите.

— Отпустить? — насмешливо сказал узкоглазый. — Может, и отпустим. А может, и нет. Смотря как вести себя будешь.

— Я хорошо… буду, — пообещал Мещеряков. — Все, что надо сделаю. У меня еще деньги есть. В банке… заграничном.

— Для начала ты ответишь нам, где остальная часть груза, — сказал узкоглазый.

— Это все, — искренне ответил адъютант. — Все, что там было. Я и сам думал, что там больше. Но мы нашли только эти восемь контейнеров, честно! Клянусь!

Узкоглазый презрительно посмотрел на него.

— Если я спрашиваю «где», значит, ты должен назвать место, куда спрятал груз. Остальные слова меня не интересуют. Неужели ты, шакал, думаешь, что я поверю твоим клятвам? Даю тебе еще один шанс. Где другие капсулы?

— Да не знаю я! — закричал Мещеряков, колотя себя в ноющую от пинков грудь окровавленными руками. — Вон у него спрос…

Он вспомнил, что летчик мертв, и замолчал.

— Коли, — приказал узкоглазый, и поджарый низкорослый казах вытащил из кармана пластиковую ленту со шприцами.

Отчаянно бьющегося адъютанта прижали к земле, и он почувствовал острую боль в шее. Спустя пять минут Мещеряков ощутил, как тело обдала жаркая волна, ударила в голову, и окружающий мир вспыхнул яркими красками. Ослепительно синее небо навалилось на ядовито-зеленую тайгу, костром вспыхнули измазанные кровью руки. Солнечный свет, казалось, прожигал глаза даже под закрытыми веками. Это продолжалось недолго. Краски быстро потускнели, смешиваясь в тусклую серую пелену. Деревья, небо — все исчезло. Остались только два лица, склонившиеся над ним.

«Симпатичные ребята, — медленно подумал Мещеряков. — Хорошие, славные. Они меня поймут. Надо только объяснить им все. А потом мы вместе улетим отсюда далеко-далеко. И все будет прекрасно».

Он тихо заплакал и стал говорить.

Они внимательно слушали. Иногда мысль адъютанта делала скачок в сторону, и он сбивался на воспоминания — детство, школа. Узкоглазый монотонным голосом возвращал его повествование в необходимое русло, и тогда Мещеряков, с любовью глядя в его жесткое лицо, говорил:

— Прости, друг.

И продолжал рассказ о событиях последних недель.

Через полтора часа узкоглазый со злостью сплюнул.

— Шакал! Он ничего не знает о грузе. Там побывал кто-то раньше него. То, что мы нашли в рюкзаке — жалкие остатки. Хозяин будет очень недоволен.

— Мы сделали все, что могли, — сказал поджарый. — Не наша вина. Слишком большой срок.

Узкоглазый раздумывал минуту, потом направился к палатке, спрятанной среди деревьев. Достал из нее металлический черный чемоданчик, треногу и небольшую параболическую антенну. Сориентировав параболу на невидимый спутник, он включил передатчик. Поджарый почтительно отошел в сторону.

— Что? — спросил поджарый, когда разговор с Хозяином был закончен.

— Он в бешенстве, — ответил узкоглазый. — Требует, чтобы мы отправили неверного на тот свет смертью, какой он достоин. Буди его.

Мещеряков, вынырнув из полуяви-полусна, обнаружил, что его волокут за ноги по лесу. Он попытался вспомнить последние часы своего существования, но не смог — память натыкалась на темное глухое пятно.

Они притащили адъютанта на небольшую полянку и бросили рядом с муравейником, похожим на миниатюрный вулканчик.

— Раздень, — приказал узкоглазый.

С него содрали одежду, и Мещеряков, окончательно пришедший в себя, решил, что его собираются насиловать.

«Пусть, — подумал он. — Черт с ними. Пусть делают что хотят. В конце концов, не смертельно. Стану „петухом“, да зато живым, а не во щах».

Его перевернули на живот. Поджарый вырубил несколько толстых рогатин и заострил их. Мещерякова распяли и стали забивать раздвоенные концы по обеим сторонам лодыжек, запястий рук и шеи. Адъютант задергался.

— Н-не надо! Я сам!

Его никто не слушал, и Мещеряков понял, что «голубого» из него делать не будут. Готовилось что-то непонятное и ужасное. Он завыл и рванулся изо всех сил, но рогатины держали крепко.

— Мужики! — простонал он, прекратив бесполезные попытки. — Что вы делаете? Звери вы, что ли?

— Мы такие, как и ты, — сказал узкоглазый. — Начинаем.

Он вытащил из палатки длинную, раструбом на одном конце трубку и подошел к муравейнику. Зачерпнул несколько раз широким концом рыжую массу и встряхнул. Муравьи живым потоком посыпались из сужающегося конца трубки. Узкоглазый довольно улыбнулся и снова подошел к адъютанту.

— Говори.

— Ш-што? — прошептал Мещеряков.

— Что хочешь. Последнее слово.

Адъютант хотел что-то произнести, но сумел только беззвучно открыть рот.

Узкоглазый вставил узкий конец трубки между ягодиц распластанного человека и надавил. Трубка погрузилась в тело адъютанта, и тот дико закричал.

— Не ори, — равнодушно сказал узкоглазый. — Пока еще не больно.

Он приподнял раструб и стал горстями сыпать туда муравьев.

Мещеряков умер к вечеру. Разнесся последний раз над тайгой протяжный нечеловеческий вой, напряглись в тщетной попытке обрести свободу изодранные рогатинами до костей конечности, и тело обмякло. Узкоглазый отпустил трубку, и из нее хлынула на зеленую траву широкая струя алой крови вперемешку с трупиками рыжих убийц.

— Сильно кусаются, — сказал узкоглазый, отряхивая ладони. — Больно ему, наверное, было.

Они собрали разбросанные вещи, деньги, капсулы и, не взглянув более на распластанное тело, ушли к побережью.




Глава 26

ЯДЕРНАЯ ГИЛЬЗА


— Вентиляторы.

— Что?

— Вентиляторы, — повторил Зобов. — Работают хорошо. Аккумуляторы отдохнули. Можно закрывать крышку.

— При чем тут крышка? — закричал капитан, посмотрев на него широко раскрытыми глазами. — Он мертв! Вы что, не видите?

— Не ори, — тихо сказал Зобов. — Все вижу. Мертвее не бывает. Отчего только?

Ефрейтор наклонился над трупом сержанта.

— Лопастями порубило, — закончив осмотр, сделал он вывод. — На нем живого места нет.

— Я и говорю — аккумуляторы отдохнули, кивнул Зобов. — Вопрос в том, как он попал в вентшахту. Сами меня убеждали, что туда не пролезть — мало отверстие.

— Маленькое, — подтвердил Ефимов. — Но голова пройдет. А если пролезет голова, протиснется и все остальное.

Зобов махнул рукой.

— Понаслушался сказок. Ерунда все это. На меня посмотри, — он похлопал себя по животу. — Две моих башки пройдут, а все остальное застрянет.

— Так это вы, товарищ генерал, — сказал Галиуллин, — а сержант худощавый был. Он — запросто.

— Запросто. Если по кусочкам толкать.

Зобов вздохнул:

— Чего это он надумал? Дурак.

— Может, он больной был? — предположил капитан. — Боязнь замкнутого пространства. Есть такая болезнь.

— Почему же она раньше не проявилась? — спросил Зобов. — Не первое дежурство, не салага.

— Бывает, что внезапно обостряется, — сказал ефрейтор. — Это как инфаркт. Вроде все нормально, а потом раз — и готов человек.

— Пошли наверх, — приказал Зобов. — Осмотрим там все.

Они поднялись к выходному люку и по очереди заглянули в темную, обдающую свежим дыханием глотку вентиляционной шахты.

— У него с собой штык-нож был? — спросил Зобов. — Я что-то не заметил.

— Был, — уверенно сказал Галиуллин. — Когда сержант к люку на дежурство шел, он всегда нож брал.

— Им он сеточку-то и вскрыл, — сделал предположение Ефимов, трогая края оторванной от крепежа предохранительной сетки.

— Странно все это, — озабоченно произнес Зобов. — Вздумал покончить с собой таким идиотским способом. Если уж крыша поехала, так штык в сердце — и все. Быстрее и мучений меньше.

— Он наверх хотел выбраться, — сказал Галиуллин. — Сорвался и…

— Ладно, — подытожил Зобов, — дело сделано, назад не вернешь. Пошли, похороним.

Они спустились в аккумуляторную, уложили мертвое тело на дно вентиляционной шахты и закрыли ее металлической плитой.

— Когда выберемся отсюда, сделаем все по-человечески, — сказал Зобов. — Жалко парня. Ему бы жить да жить.

Они вернулись в комнату отдыха и молча расселись, каждый на своем месте: Зобов на тахте, капитан в кресле, Галиуллин — за столом.

— Н-да, — сказал Зобов, когда молчание стало невыносимым. — Я когда-то, в соплях, космонавтом хотел быть. Мечтал, так сказать, наследить на пыльных тропинках далеких планет. А теперь вижу — адова у них работенка. Это же надо — с глазу на глаз с одной и той же мордой по полгода в космосе болтаться. Мы тут с вами две недели вожжаемся, а надоели вы мне, если честно, хуже горькой редки. Как, предполагаю, и я вам. Не удивлюсь, если кто-нибудь из нас вскоре того, чертенят станет собирать, которые по стенкам бегают.

— Какие черти? Где? — взвился Ефимов.

— Это шутка такая, — успокоил капитана Зобов. — Говорю, что надо нам срочно менять обстановку. Компьютер надоел, карты тоже. Объявляю конкурс на лучший сценарий по теме — как убить…

— Кого? — снова дернулся Ефимов.

— Время.

— А! — успокоился капитан. — Может, в города поиграем?

— Это на час, — отверг предложение Зобов и, искоса посмотрев на Ефимова, уточнил: — А скорее всего, на десять минут. Мало.

— Ну, тогда давайте анекдоты травить. Стоит солдат возле казармы, а около него гора окурков валяется. К нему генерал подходит и спрашивает: «Военнослужащий! Это чьи окурки?!» А солдат ему в ответ: «Ничьи, товарищ генерал, курите!»

Ефимов заливисто заржал, раскачиваясь из стороны в сторону.

— Смешно, — сказал Зобов. — Это ты про меня?

Капитан поперхнулся на вздохе:

— Товарищ генерал, что вы? Анекдот ведь.

— Ладно, не боись, — хохотнул Зобов, глядя на растерянное лицо подчиненного. — Я шутки понимаю. А ты, ефр… старший сержант, что молчишь? Предлагай. Будет дельное предложение — благодарность объявлю и у знамени части сфоткаю.

— Я анекдотов не знаю, — пожал плечами Галиуллин.

— Тогда что-нибудь другое давай. Чем в свободное время любишь заниматься?

— У меня в армии одно хобби — наряды, — угрюмо сказал ефрейтор. — Дневалить, на кухню.

— А на гражданке?

— Дома я компьютер хотел иметь, — мечтательно произнес Галиуллин. — Только мы небогато жили. Записался в кружок, потом меня в лабораторию при политехе рекомендовали. В программисты метил, в белые воротнички. А попал в армию… в подворотнички.

Галиуллин невесело усмехнулся.

— Интересно, — сказал Зобов. — Вот и занятие для нас нашлось. Объявляю об открытии первых в стране подземных курсов по изучению компьютерной техники. Руководителем курсов назначаю старшего сержанта Галиуллина. Капитан, ты хочешь в совершенстве владеть компьютером?

Ефимов поморщился.

— Капитан хочет, — сказал Зобов, — горит от нетерпения синим пламенем. Начинайте, сержант.

Они подошли к столу.

— Что это за зверь? — ткнул пальцем Зобов в системный блок.

— Обычный «Пентиум», — сказал Галиуллин. — Сто двадцатый. ОЗУ шестнадцать мегабайт, винт один и три гига, простейшая видеоплата. Предназначен для выполнения рядовых операций.

— Ефимов, — строго сказал Зубов. — Почему сачкуешь? Возьми бумагу, авторучку и записывай все слово в слово. Я потом проверю.

Капитан обречено запыхтел над листом.

— Все, что ты говоришь, очень интересно, — сказал Зобов, усаживаясь рядом с ефрейтором. — Но объясни ты мне, сирому, к примеру, такую вещь: почему, когда я давлю на кнопочку с буквой «А», она, а не другая, выскакивает на этом вот телевизоре?

Зобов показал на экран монитора.

— Потому что в компьютере есть специальная микросхема, которая понимает ваши действия, — объяснил ефрейтор. — В ней записаны все данные о кодах, которые выдает клавиатура.

— Да-а… — с уважением протянул Зобов. — Умные люди придумали. Такое не всякому дано!

— Ну, это не сложно, — усмехнулся Галиуллин. — Достаточно написать коротенькую программку, и вместо «А» будет появляться «Б».

— Да брось ты! — изумился Зобов. — И ты такое можешь?!

Ефрейтор снисходительно пожал плечами и застучал по клавишам.

— Круто! — подытожил генерал, когда Галиуллин закончил перепрограммирование. — Ефимов! Не спать! Все зарисовал?

— Да все, — уныло простонал капитан.

— Отлично! А теперь объясни, почему…

Занятия на «курсах» продолжались до позднего вечера. В конце концов капитан взмолился:

— Товарищ генерал! Может, хватит? У меня голова распухла!

— Серый ты человек, Ефимов, — посетовал Зобов, отбирая у того листок с записями. — Никакой в тебе тяги к знаниям. А я вот сегодня столько полезного узнал, что ты и представить себе не можешь! Ну ладно. Объявляю перерыв до завтрашнего утра.

Они поужинали, и Зобов, довольно поглаживая себя по животу, провозгласил:

— Объявляю отбой! Гасим лампы — электричество, оно… Об этом я уже, кажется, говорил — и спать. В целях появления в наших скудных рядах здоровых ростков демократии спешу сообщить, что я этой ночью буду почивать в кресле, Ефимов — у него был трудный день — ляжет на тахте, а вам, старший сержант Галиуллин, придется провести ночь у выходного люка. Надеюсь, что призрак усопшего — да простит меня Господь за кощунство — не побеспокоит вас своим посещением. Привидений боишься?

— Никак нет, товарищ генерал, — отозвался Галиуллин.

— Ну и отлично! Всем спокойной ночи.

Когда из комнаты отдыха раздался храп капитана, Зобов выждал несколько минут и неслышно поднялся с кресла. На ощупь он прошел в аккумуляторную и, казалось бы, бесцельно стал исследовать источники резервного питания. В самом углу помещения он просунул руку между рядами банок и удовлетворенно хмыкнул. Потом вернулся обратно и сел в кресло.

На следующий день после завтрака Галиуллин спросил Зобова:

— Товарищ генерал, продолжим обучение?

— Знаешь, сержант, что-то недомогаю я, — пожаловался Зобов. — Переутомился. Позанимайтесь с капитаном. Вон у него глаза горят от нетерпения.

Зобов развалился на тахте, упер глаза в потолок и, изредка прислушиваясь к чириканью подчиненных, задумался.

Внезапно он вскочил:

— Тихо! Да тише, я говорю!

— Что случилось? — шепотом спросил Ефимов.

— В шахте кто-то есть!

— Не может быть, — прошептал капитан.

— Может — не может… Ты слушай!

Они притихли, и в наступившей тишине из динамиков донеслись едва слышные шорохи — будто старый-престарый человек брел по асфальту.

— Вот и прибыли по наши души, — загробным голосом произнес Ефимов.

— Не нуди, — перебил его Зобов. — Включай видеокамеру!

На экране появился металлический бок ракеты.

— Поднимай!

Видеокамера медленно поползла вверх.

— Так мы все равно ничего не увидим, — сказал Зобов. — Лестница вне обзора. Хотя какая разница. Если там не случайные люди, а профессионалы, то увидим и услышим мы только одно — пламя, взрыв и темноту.

Камера добралась до верхушки ракеты и остановилась.

— Теперь вниз, — сказал Зобов. — И слушайте!

Дно шахты. Никого.

— Может, это мыши? — предположил Ефимов.

— Не изводи ты меня, капитан, — взмолился Зобов. — Какие на хер мыши возле баллистической ракеты!

Внезапно в шахте вспыхнул свет.

— Слава те Господи! — облегченно сказал Зобов. — Какой-то придурок рубильником балуется. Те бы свет зажигать не стали.

Он наклонился к микрофону:

— Кто еще там светом балуется? Электричество, оно денег стоит. Отвечай, а то как жахну сейчас!

Когда в поле обзора видеокамеры появился человек, Зобов внимательно присмотрелся и уверенно произнес:

— Гражданский.

— Думаете, сумеет? — с сомнением спросил капитан, когда через полчаса беседы гость исчез в ремонтном тоннеле.

— Попытка не пытка. Что еще в нашем положении делать-то?

Вечер и часть ночи прошли в напряженном ожидании.

— Все! — сказал Зобов, хлопнув себя по коленям. — Дохлый номер. Не вышло у него ничего. То ли струсил, то ли попался. Хватит глаза в телевизор пялить. Отбой. Выключай вид…

В шахте что-то громко хлопнуло. Отталкивая друг друга, они бросились к монитору.

У основания ракеты расплывалось белесое пятно. Мелькнула фигура человека, похожая на призрак, раздались негромкие щелчки выстрелов, крик.

— А вот и они, — отрывисто произнес Зобов. — Спецназ. Только не пойму я — при чем тут газовая граната? Они что — друг с другом воюют?

Через пару минут в шахте раздалось громкое шипение, и сверкнула вспышка такой силы, что видеокамера на некоторое время ослепла.

— Заряд подорвали! — закричал Ефимов. — Сейчас топливо сдетонирует!

Но вместо этого что-то громко шлепнулось о металлический пол шахты, и объектив равнодушно уставился на неподвижное тело. Белесое облако исчезло, и Зобов вплотную придвинулся к монитору.

— Ежкин корень! — сказал он пораженно. — Ты только посмотри, Ефимов!

Капитан усиленно пялил глаза на матовое стекло.

— На одежду их посмотри! — с досадой пристукнул кулаком по столу генерал. — Одеты они по-разному. А это значит… что значит?

— Что это значит? — эхом откликнулся капитан, но Зобов не слышал его — отвернулся и надолго замолчал.

Их шахты больше не доносилось ни звука. Равнодушно маячил в полутьме округлый бок стратегической, валялись друг подле друга три мертвых человека. Ефимов выключил монитор. От щелчка Зубов вздрогнул и посмотрел на капитана невидящим взглядом.

— Неужели решились? — произнес он задумчиво. — На чужой территории — и так рисковать! Не доверяют… Может, и правильно делают. Но ведь не получилось у них!

— Вы о чем, товарищ генерал? — осмелился перебить начальника Ефимов.

— О том, что надо ждать больших перемен, капитан, — сказал Зобов. — Шахту, скорее всего, больше трогать не будут. Жди гостей из других волостей. Например, из-под Рязани.

— Почему? — поинтересовался Ефимов.

— Потому что ни я, ни ты кнопочку не нажали. А должны были с испугу это сделать. Не будут нас теперь бояться, понимаешь?

— А Рязань-то тут при чем?

— Причем, что десантура там обитает. Усек? Их и жди.

Зобов устало поднялся из-под стола и лег на тахту.

Потянулись скучные, однообразные дни. Капитан Ефимов прилежно занимался с Галиуллиным в «компьютерной секции», а Зобов большей частью валялся на тахте и, уперев глаза в бетонный потолок, думал одному ему известную думу. К концу третьих суток он с прищуром посмотрел на красное от бурной умственной деятельности лицо Ефимова и внезапно взревел:

— Эврика!

— А? Где?! — вскинулся капитан.

— В п…, — мимоходом пояснил Зобов. — Все! Считайте, что с завтрашнего дня мы идем на повышение — из разряда зэков переходи на положение вольных.

— Опять что-то придумали, — уныло сказал капитан. — Опять секцию какую-нибудь?

Зобов сел на тахте.

— Мне в голову пришла мысль — одна, но очень умная! Завтра мы с вами выходим наверх!

Галиуллин открыл рот.

— Завтра? А как?

— Будет день — будет пища, — отрезал генерал. — Утром все и узнаете. Сглазить боюсь. Поэтому приказываю — бросайте заниматься ерундой и каждый в свое лежбище. Только ты, капитан, уж извиняй, сегодня тебе в кресле маяться.

— Да я че… — покорно согласился Ефимов. — Только рановато еще спать.

— Давай, давай! Сил набирайся.

Повертевшись пару часов на тахте, Зобов спросил:

— Ефимов! А где старший наш? Галиуллин.

— Так у люка. Дежурный.

— Зови его сюда, — Зобов махнул рукой. — Хватит там торчать. Бессмысленное занятие.

Капитан ушел. Через пять минут раздался грохот сапог по металлической лестнице.

— Убит он! — закричал Ефимов, врываясь в комнату отдыха. — Голова раскровавлена!

Зобов вскочил с тахты:

— Ты что несешь?! Убит? Кем?

— Откуда я знаю? — продолжал кричать Ефимов. — Я наверх поднялся, а он лежит!

Они бросились к входному люку.

Ефрейтор лежал рядом с опрокинутыми стульями, раскинув руки. Поперек лба у него зияла глубокая рана. Зобов прижался ухом к его груди.

— Тьфу, напугал! «Убит! Убит!» Дышит он! Бери за ноги.

Они перенесли Галиуллина вниз и положили на тахту. Капитан сбегал к аптечке, и Зобов туго перевязал рану бинтом.

— Как же это получилось? — сказал он, глядя на бледное лицо ефрейтора. — Со стула упал, что ли? Утомился, задремал. Все ты — курсы, компьютеры. Утомил парня.

— Что вы говорите, товарищ генерал? — обиделся Ефимов. — Сами заставляли заниматься, а на меня сваливаете.

— Ладно, не куксись. Признаю свою вину. Заездил старшого. Хорошо еще не до смерти. Ничего, отлежится, будет лучше нового.

— Не скоро он в себя придет, — покачал головой капитан. — Приложился крепко. Как бы рана не загноилась. Лекарств у нас — кот наплакал.

— Будем надеяться, — сказал Зобов. — Организм молодой, крепкий, выкарабкается. Ты, извиняй, капитан, но сегодня тебе у люка подежурить придется. Не мне же на часах стоять.

— Есть, товарищ генерал! — вытянулся Ефимов. — Но ведь вы сказали…

— Я сказал — иди! — раздельно произнес Зобов. — И наведывайся сюда иногда, проверить состояние раненого. А я нынче в аккумуляторную спать пойду. Храплю я сильно, понимаешь? А больному покой нужен.

Капитан пожал плечами и ушел.

Зобов послонялся немного по комнате отдыха, повздыхал и направился в аккумуляторную.

Ближе к рассвету ефрейтор Галиуллин открыл глаза. Полежал неподвижно с минуту, чутко слушая тишину, и легко поднялся. Вытащил из-за голенища сапога штык-нож, вспорол матрац и стал исследовать его содержимое. Отсутствие боеприпасов неприятно удивило ефрейтора. Он повторил процедуру с подушкой и злобно швырнул ее на пол. Потом, крадучись, стал подниматься к выходному люку.

Капитану Ефимову не спалось. Ну что это за сон, когда приходится каждые два часа бегать в кромешной темноте туда-сюда — вверх-вниз, чтобы пощупать пульс у этого недотепы-ефрейтора. Надо же быть таким олухом — упасть во сне со стула и так себя изуродовать! Хотя, говорят, и насмерть убиваются, бывали такие случаи, старлей Шкодич рассказывал. А может, врал, с него станется. Тот еще выдумщик.

Капитан посмотрел на светящийся циферблат часов. Пора идти к раненому, проверить, как он там. Сачкануть, что ли? Ничего с ним не сделается. Утро скоро. Ночь пролежал, потерпит еще немного.

Ефимов закрыл глаза и попытался уснуть. На этот раз ему это удалось на удивление быстро. Он спал и не мог видеть, как по лестнице к нему бесшумно поднялся «раненый» ефрейтор. Черная фигура наклонилась над капитаном, нащупывая его горло. Ефимов дернулся, на мгновение выныривая из забытья, и захрипел, захлебываясь собственной кровью. Галиуллин еще несколько раз всадил по рукоятку штык в дергающееся тело и радостно засмеялся. Теперь — дело за вторым! Нет, за третьим!

Зобов прошел в аккумуляторную и закрыл за собой дверь на засов. Добрался до крайнего ряда аккумуляторов, нащупал между банками спрятанный автомат, патроны и прищелкнул рожок к «Калашникову». Вернулся к двери.

«Уж лучше бы я ошибся, — подумал он, усаживаясь перед дверью. — Уж лучше бы оказалось, что ты, Фетисов, сам сиганул в вентиляционную шахту. Уж лучше бы мы все без исключения оказались людьми, а не зверями».

Дважды за дверью он слышал топот сапог по лестнице.

«Молодец, капитан, — думал Зобов, — хорошо службу несешь! В голове у тебя, конечно, пустовато, но все равно молодец! Ты только не спи, дорогой, слышишь?»

Когда Ефимов в третий раз забухал в комнату отдыха, Зобов немного расслабился.

«Ошибся, — подумал он с облегчением. — Все нормально. Ну и подозрительный же ты тип, генерал! Везде тебе враги мерещатся».

И задремал, прислонившись головой к двери аккумуляторной.

Шорох за дверью отогнал от него сон. Зобов прислушался. Было тихо. Подозрительный звук не повторялся. Показалось? Может, это вентиляторы шелестят лопастями? Он выждал пару минут, отворил тяжелую дверь и выставил перед собой, штыком вперед, автомат. Никого. Зобов посмотрел на свои «генеральские».

«Мать моя! — всполошился он. — Три часа продрых! А ведь капитан-то не спускался. Я бы этого слона услышал!»

У него заныло сердце. Бесшумно, насколько позволяла его комплекция, Зобов выскользнул из аккумуляторной и стал подниматься наверх.

— Ефимов, спишь? — спросил он шепотом, добравшись до выходного люка. — Уволю, на хрен, без выходного пособия!

Капитан не отвечал. Зобов коснулся ладонью его щеки и отдернул руку. Голова Ефимова, отделенная от туловища, упала к сапогам генерала.

Зобов отшатнулся.

— Ну ведь приказывал я тебе не спать! — простонал он. — Ну зачем ты не послушался меня, капитан. Эх, старое я дерьмо!

Он быстро взял себя в руки. Передернул затвор у «Калашникова», вгоняя патрон в казенник, поставил предохранительную скобу на автоматический огонь и пошел вниз.

В командном пункте запуска тускло горело дежурное освещение. Ефрейтор Галиуллин сидел за клавиатурой боевого компьютера и смотрел на монитор. Пальцы его бегали по клавишам. В помещение командно-пускового пункта донесся приглушенный вой сирены.

— Отдохнули аккумуляторы, — сказал Зобов, распахнув приоткрытую дверь. — Крышечка-то открылась.

Ефрейтор дернулся как от выстрела и повернул к Зобову безумное лицо. Зубы его застучали.

— Сидеть, — сказал Зобов и направил автомат на Галиуллина, — дернешься, пристрелю без разговоров.

— Не успеешь! — захохотал тот, держа палец на клавиатуре. — Давай, кто быстрее — ты или я?!

Он ткнул пальцем в экран монитора, где зловеще горела надпись «Уверен», и, нажав кнопку, зарычал. Надпись мигнула, но вместо «Пусть произведен», загорелась «Error» — ошибка.

На лице ефрейтора отразилась растерянность, потом испуг, потом отчаяние. Он еще раз вдавил кнопку в клавиатуру, но результат был тот же.

— Брысь от пульта! — приказал Зобов и, шагнув вперед, стащил безвольное тело с кресла. Потом, не давая ефрейтору опомниться, стянул ему руки солдатским ремнем, а ноги выдернутым из брюк тренчиком. Галиуллин затрясся в рыданиях.

— Что, геростратова слава покоя не дает? — спросил Зобов, усаживаясь перед компьютером. — Захотел свое имя кровавыми буквами в историю вписать, мразь? Ты сержанта убил?

— Я! — закричал Галиуллин сквозь рыдания. — Он издевался надо мной, унижал! Он недоумок с одной извилиной! Он мне в подметки не годится! Дерьмо!

— Не верещи, — брезгливо сказал Зобов. — Не в нем дело, а в тебе. Ты позволял — он издевался. Ты хоть раз пробовал ему морду набить?

— Он старший по званию! Я боялся! За это губа положена!

— Отсидел бы, — упрямо сказал Зобов, — зато больше бы он тебя не тронул. И вообще, это не повод, чтобы человека жизни лишать. Да и не верю я тебе. Вот твоя цель, — Зобов кивнул на монитор с надписью «Error». — Хотел себя переломить? Мол, никто не смог, а я сделаю? Дорогой же ты ценой хотел самоутвердиться. Матрац с подушкой тоже ты распорол?

— Я, — всхлипнул ефрейтор.

— Боеприпасы искал, — понимающе кивнул Зобов. — Дурачок. Умный ты, согласен, но не хитрый. Да я, как только нас в КПП заперли, только одну цель все время и преследовал — чтобы стратегическая на стартовой позиции осталась. Патроны в аккумуляторной спрятал, а вам наплел, что в матрасе они. Ты и клюнул. А когда сержант погиб, и другие меры предпринял. Дело-то серьезный оборот стало принимать.

— Так вы, когда вчера сказали, что мы отсюда выйдем — наврали?

— Не наврал, а сделал тактический ход, — уточнил Зобов. — Придал событиям ускорение. Вскрыл нарыв. Одно только не учел — что человек слаб и иногда ему хочется спать. Зачем ты Ефимова убил? Он-то тебе ничего плохого не сделал.

— Он мог помешать. Лишний человек — лишние хлопоты.

Галиуллин почти успокоился и, изредка вздрагивая всем телом, с ненавистью смотрел на генерала.

— И тебя бы убил, — сказал он сквозь зубы, — жаль, не добрался.

— Знаю, — согласился Зобов. — Скребся ко мне, как кот к мыши. Да вот незадача — обходит меня смерть стороной. Не скоро, видно, я ей надобен буду. И не зыркай на меня, как волк на барана! Не по зубам я тебе. Вот выйдем отсюда, сдам я тебя куда надо, тогда запоешь.

— Под суд отдадите? Расстреляют?

— Да уж не обессудь, хотелось бы. Только до вышки дело, я думаю, не дойдет. Упрячут тебя в психушку. Ты же больной. А ракета как здесь стояла, так стоять и будет, пока ее не разломают ко всем чертям. Побыстрей бы уж.

— Жаль, не взлетела, — процедил Галиуллин. — Все я вроде правильно сделал. У меня память хорошая.

Зобов расхохотался. Потом достал из кармана кителя бумагу с записями, сделанными Ефимовым, и повертел перед лицом ефрейтора.

— Благодаря тебе не стартанула! Ты научил.

Галиуллин выпучил глаза.

— Ты какую буковку нажимал? — отсмеявшись, спросил Зобов.

— Ту, которую надо! «Y».

— Так это теперь не «Y», а хрен знает что! Я даже и сам не знаю, кто она такая! A «Y» — вот она!

Зобов протянул руку и показал на клавишу с изображением вопросительного знака.

— Ну что? Прилежный я ученик?

Галиуллин завыл и стал колотиться головой об пол. На губах у него выступила пена.

— Прекращай! — прикрикнул Зобов. — Хватит комедианта из себя корчить! Огрею сейчас прикладом по башке — быстро успокоишься.

Но ефрейтор продолжал биться в судорогах.

— Вот напасть-то, — обеспокоился Зобов. — Ты и вправду умом тронулся? Или сирена на тебя так действует? Сейчас выключу, только оружие разряжу.

Он отомкнул рожок и дернул затвор, выбрасывая патрон из казенника. Зеленоватая гильза выпрыгнула из автомата, описала в воздухе дугу и упала на клавиатуру.

На то место, где на клавише выгибал лошадиную шею глупый вопросительный знак.

Сразу стало тихо.

— Ну вот, — сказал Зобов, — вот…

Он повернулся к монитору и помертвел. На экране вместо «Error» двумя белыми строчками горела надпись: «Пуск произведен».

— Стой!! — закричал Зобов, отшвырнул автомат и бросился к компьютеру. — Да что же это?! Почему?! Ведь я же не хотел!

Но командно-пусковой пункт уже наполнился низким протяжным гулом. Пол под ногами генерала завибрировал. Зобов заметался по отсеку, хватаясь дрожащими руками то за монитор, то за клавиатуру, то за голову.

— Это землетрясение… Это всего лишь землетрясение… Сейчас все кончится.

Но гул неотвратимо нарастал, превращаясь в рев. На мониторе запрыгали цифры, характеризующие состояние ракеты-носителя, и появилась еще одна надпись: «Системы переведены в автономный режим».

Зобов с надеждой посмотрел на экран второго монитора, но тот был темен — видеокамера испарилась в огненном тысячеградусном пекле.

Крик бушующего в шахте смерча достиг наивысшей точки. Зобов зажал уши, чтобы не слышать торжествующий вопль разбуженного демона, но это не помогло. Тогда он бросился к пульту и в ярости стал крушить все, что попадалось ему под руку. Хрустнула белая как кость клавиатура, выбитыми зубами запрыгали по полу кнопки. С глухим хлопком разлетелся экран монитора, осыпая кресло белым люминесцентным покрытием.

Пол еще раз вздрогнул в конвульсии, и рев стал перемещаться куда-то вверх. Ракета покидала шахту. Еще минута — и все стихло.

Зобов упал на пол, засыпанный осколками, и по-звериному завыл, вторя тоскливому плачу ефрейтора. Потом затих и долго лежал неподвижно, словно жизнь ушла от него вместе со стартом ракеты. Потом шевельнулся и пополз к креслу. С трудом взобрался на него, тупо провел взглядом по разбитой аппаратуре. Окровавленные ладони тряслись, и он поднес их близко к глазам, будто пытаясь разглядеть в переплетении линий свою дальнейшую судьбу.

— Своими руками, — прошептал он едва слышно, — вот этими. Что же ты наделал, генерал?

Постепенно он успокоился. Шатаясь, прошел в комнату отдыха. Тщательно умылся, отыскав в кармане брюк расческу, причесал седые волосы. Отряхнул мундир и, вернувшись в командно-пусковой пункт, стал исследовать поверхность стола. Среди обломков того, что ему требовалось, не было. Он опустился на корточки и тяжело полез под стол.

Она лежала, закатившись за ножку — остроносая красноватая пуля, выглядывающая из зеленой гильзы. Зобов обтер ее полой мундира и нагнулся за автоматом. Сердце резанула боль.

— Врешь! — прошептал Зобов, поднимая автомат. — Легко отделаться захотел? Не выйдет.

Он аккуратно вставил патрон в казенник, неловко просунул ствол «Калашникова» в рот и нажал на спуск.

Тяжелое тело, роняя кресло, сползло на пол. Ефрейтор замолчал и, извиваясь, пополз к Зобову. Приподнял голову, уставился на него горящими глазами. Потом прильнул к его лицу и стал с наслаждением жевать дряблую мертвую щеку.




Глава 27

ЗВЕЗДОПАД


— А что же нам-то теперь делать? — растерянно спросил один из летунов. И кто-то так же растерянно ответил:

— Не знаю…

Толпа летчиков и ПОшников разбрелась по аэродрому. Кто-то пробовал тушить горящие «КА-50», кто-то уносил мертвых за «колючку» и складывал их рядком — потом похороним — кто-то перевязывал стонущих раненых. Все ждали возвращения улетевших вертолетов.

Но машины не вернулись — ни через час, ни через два, ни к вечеру. Ближе к ночи возле казармы летунов состоялось стихийное собрание. Караульная рота, ПОшники, летчики — все были до предела возбуждены и озлоблены. В конце концов рослый ПОшник, пробившись к крыльцу, выпалил из автомата в темное небо. Крики смолкли.

— Хватит базлать! — заорал ПОшник. — Развопились как базарные бабы!

— А ты потише! — посоветовали ему из темноты. — За бабу и схлопотать можно!

— Мужики! — сменил тон ПОшник. — Криком мы ничего не решим. Давайте по очереди. У кого есть дельные предложения, выходи сюда и говори.

Из толпы протолкался к крыльцу пьяненький сержант из караульной роты.

— Братва! Надо отсюда сматываться, — заявил он без предисловий. — Нам здесь делать больше нечего. Командиры съе…лись как последние суки, а мы что, хуже их, что ли? Предлагаю всем линять из Калчей!

— А куда? — спросил кто-то. — В тайгу, что ли?

— А хотя бы и в тайгу! Оружие у нас есть, патронов хватает. Проживем!

— Долго так жить собираешься? — спросил тот же голос. — До пенсии? Жрать медвежатину и в шкурах ходить? Да иди ты сам в эту тайгу!

Вокруг засвистели, и несколько рук стащили сержанта с крыльца.

— Мужики! — сказал, взбираясь на «трибуну» один из летчиков. — Ни в какую тайгу мы не пойдем! Выход у нас один — сидеть здесь и ждать людей с материка. А когда прилетят — сдаваться. Нам много не дадут!

— Тебе-то? — раздался язвительный голос. — А забыл, как баржу на речке топил? Тебе-то как раз вышка и светит. Сиди, не высовывайся!

— Не по своей воле летал, — упрямо сказал летчик. — Вы же меня и заставляли. Не полетишь, когда автомат брюхо щупает.

— Ты на кого прешь?! — закричали сразу несколько голосов с той стороны, где кучковалось подразделение охраны. — Жить надоело?

— А ну тихо! — рявкнул рослый ПОшник, и снова небо прошила очередь из «Калашникова». — Пусть говорит! Не перебивать!

— Так вот, я думаю, надо сдаваться, — продолжил летчик. — А чтобы всем под статью не идти, кинем жребий. Выберем человек тридцать, и они все возьмут на себя. А на суде скажут, что выполняли приказы этой лакейской морды — адъютанта Зобова и его дружков. Тогда много не дадут — военный человек подневольный.

Наступила тишина. Каждый обдумывал свои шансы выйти сухим из круто заваренной каши.

— А если мы соберем оставшихся гражданских да припугнем их, чтобы нам поддакнули, тогда вообще как по маслу пройдет. Соглашайтесь, мужики!

— Есть еще предложения? — спросил ПОшник на крыльце. — Нет? Тогда на том и порешим. Режь бумагу.

Появились листы, которые тут же раскромсали на мелкие кусочки.

— Отмечаю! — провозгласил ПОшник, подняв карандаш. — Тридцать крестиков! Только чтоб без обиды!

Перед урной — пустым картонным ящиком — выстроилась длинная очередь. Послышались восклицания, мат, довольный смех.

— Все, — заявил ПОшник. — Те, у кого кресты, выходи в середину.

Вокруг «избранников» образовалось живое кольцо.

— Ничего, мужики, — успокоил «счастливцев» ПОшник, — не боитесь. Много вам не дадут.

— Тебе хорошо языком трепать, — зло сказал один из них, — ты-то чистеньким останешься. А почему сам жребий не тянул?

— Молчать! — прикрикнул ПОшник. — Сдать оружие!

— А вот хрен тебе! — окрысился другой и сдернул с плеча автомат.

Заговорили сразу несколько «Калашниковых». Несколько человек упали, другие бросились врассыпную, передергивая затворы.

На взлетном поле вспыхнула стрельба. Стреляли все во всех. Толпа редела. Живые разбегались за «колючку», в тайгу, но их осталось меньшинство. Бой длился всю ночь. Стихийно возникали и тут же распадались отряды, группы людей бродили по части, Калчам и окрестностям, уничтожая вокруг себя всех встречных и поперечных. Заполыхала подожженная гостиница. Снопы искр мириадами оранжевых светлячков садились на склады, деревянные постройки, и к утру в части выгорела треть домов. Та же участь постигла и Калчи. Начавшись от центра, огонь двумя широкими рукавами быстро распространился к окраинам, и река Камчатка, освещенная заревом, казалась полосой расплавленного металла, лениво текущего с запада на восток. К полудню все было кончено. Окрестности поселка и в/ч 35252 вымерли. Кто убежал в тайгу, кто погиб в перестрелке, кто нашел свою смерть в пламени пожара. Какой-то сердобольный человек пробежался по казармам и отпер двери оружейных комнат. Прокричал в растерянные лица освобожденных:

— Потом скажете, что это я вас освободил! Я — младший сержант Никифоров! Не забудьте!

И скрылся. Солдатня, поглазев на разгром, собралась толпой и скоренько повалила за Калчевскую — подальше от страшного места.

Несколько ПОшников, ободранные, перемазанные копотью, стояли на окраине Калчей и решали свою дальнейшую судьбу.

— Теперь есть на кого валить, — сказал один. — Мертвяков выше головы. На них все и спишут.

— Раскатал губу, — перебил его второй. — Им как раз ничего не будет. А вот нас всех к стенке поставят. Чтоб другим неповадно было.

— Тогда дернули, пока не поздно, — предложил первый, кивая на Калчевскую. — Догоним солдатню, пристроимся к ним, не узнают.

— Сейчас, — отозвался третий. — Держи карман шире. Да они нас живьем зароют. Есть за что.

— Не здесь же сидеть! — дернулся четвертый. — Делать надо что-то.

— Вы как хотите, — сказал последний, — а я на оружейный склад пойду. Возьму взрывчатку, и к шахте. Там недалеко вход на КПП. Входной люк взорву.

— На хрен? — спросил первый. — Не навоевался?

— Там генерал сидит. Выволоку его наружу и сдам властям, когда прилетят. Из-за него все началось — ему и отвечать.

Остальные примолкли.

— Я с тобой, — решительно сказал первый.

— И я! И я! — загомонили остальные.

Оружейный склад, стоявший в стороне от части, не пострадал от пожара. ПОшники сбили с дверей замок и выволокли наружу ящик с динамитом. Насовали в карманы похожие на бруски мыла заряды и пошли к Калчам.

Они обложили заваренный люк взрывчаткой.

— Спички давай! — сказал первый и вздрогнул.

Над тайгой раздался плачущий голос сирены.

— Че это? — испуганно спросил второй.

— Не бери в голову, — сказал третий. — Это он балуется. Пугает. Поджигай!

ПОшник поднес к фитилю спичку. Все бросились врассыпную.

Грохнуло так, что земля под ногами заходила ходуном. Одинокое деревце, росшее неподалеку, взлетело в воздух и, описав дугу, рухнуло на верхушку холма.

— Все, что ли? — спросил один.

— Похоже, все.

— А чего земля дрожит?

— Испугалась, — хрипло засмеялся другой и замер с открытым ртом.

В полутора километрах от них из ровной зелени тайги рвался в небо столб дыма и пламени. Почва завибрировала еще сильнее, в воздухе повис низкий протяжный гул, переходящий в рев.

— Смотри! — закричал первый.

Из-под земли медленно выползла черная колонна. Она увеличивалась в размерах и, казалось, подминала под себя ставшие вдруг низкорослыми деревья.

Через несколько секунд ракета полностью выползла из шахты и на мгновение замерла. Ослепительно-белые струи пламени из дюз в мгновение ока сожгли заросли каменных берез в радиусе сотен метров, дохнули нестерпимым жаром в лица людей. ПОшники в панике бросились прочь.

Рев от работающих двигателей достиг наивысшей точки. Пламя забушевало еще яростнее. Ракета оперлась огненным хвостом в землю и, ускоряя полет, пошла вверх — в мутное от дыма пожарищ небо. Вскоре все стихло.

Начальный отрезок полета длился ровно минуту. Мощная первая ступень, яростно изрыгая сжатое чудовищным давлением пламя из четырех сопел, толкала стратегическую все выше. На высоте десяти километров раздался громкий хлопок, и пустая металлическая болванка, отстрелянная от корпуса, огромной консервной банкой закувыркалась в разреженном воздухе. Ракета вздрогнула, ее едва заметно повело в сторону, но тут же, исправляя положение, качнулась камера сгорания второй ступени, и воспламененное топливо продолжило свою работу по набору высоты и увеличению скорости.

Ракета жила. Надежно укрытый за многослойной защитой процессор автономной системы управления миллионы раз в секунду проверял в перепроверял ее сердце — температуру и давление в камерах сгорания, пульс — энергопитание и емкость батарей, тело — нагрев и целостность термостойкой обшивки. Оторванный чужой волей от запоминающих устройств, он не мог проверить только мозг — себя самого — и определить цель полета, но и той информации, которая сохранилась в его памяти, было достаточно, чтобы выполнить задачу — привести головную часть к конечной точке по одному ему известному маршруту. Контролируя многочисленные параметры, он по замкнутому кольцу обращался сам к себе и спрашивал: «Куда»? — через миллионные доли секунды отвечая: «Да, знаю. Долетим».

Вторая ступень была не такой мощной, как первая, но сверхзадачи от нее и не требовалось. Позади остались плотные слои атмосферы, вес ракеты уменьшился, и, укороченная на треть, она разогналась до скорости в несколько километров в секунду. Ей не нужны были ориентиры. Жестко привязанная к собственной инерциальной системе координат, она послушно кренилась, готовясь выйти на баллистическую траекторию.

Вторая ступень проработала тоже ровно минуту. Отстрел ее произошел без неожиданностей, если не считать, что скорость ракеты была выше расчетной на пару сотен метров в секунду. Процессор знал об этом и не проявил беспокойства — полет предстоял дальний, и надо было забросить ракету как можно выше.

Вторая ступень, словно не желая расставаться, долго летела следом за ракетой, но в конце концов замедлила преследование и, ускоряясь, провалилась в туманную бездну, чтобы сгореть при падении.

Третья ступень, самая маленькая, закончила работу, начатую первыми двумя. Всего несколько десятков секунд потребовалось ей, чтобы окончательно разогнать стратегическую до необходимой скорости — чуть меньшей, чем первая космическая, — и скорректировать курс. Отработав, она, снижаясь, полетела рядом с боеголовкой.

Теперь топливо осталось только в небольшом монолитном отсеке, которому предстояло пробыть вместе с головной частью и, в случае надобности, произвести корректировку боевыми дюзами.

Если бы процессор был человеком, то он бы облегченно вздохнул — самая трудная и ответственная часть пути была позади. Были набраны достаточная скорость и высота. Процессор перенес свое внимание на окружающее пространство. И вовремя.

За сотню километров от боеголовки, чутко прощупывая пустоту крошечным локатором, пришел в движение цилиндрический противоракетный спутник. Локатор уперся в неизвестный предмет радиолучом, несколько секунд сопровождал его и передал данные в вычислительную машину. Размеры, форма, траектория — все это вырисовывалось в определенную картину: движущийся с большой скоростью предмет опасен, и его надо уничтожить. Спутник выплюнул из бокового сопла порцию сжатого воздуха и стал разворачиваться. Из его торца вылетела герметизирующая крышка и вслед за ней стартовала по направлению к боеголовке маленькая остроносая антиракета.

Процессор среагировал мгновенно. Легкая вспышка — и боеголовка окуталась разлетевшимися вокруг нее на сотни метров множеством крохотных алюминиевых шариков. Антиракета рыскнула по курсу, пытаясь просчитать форму и размеры внезапно изменившейся цели, но так и не смогла. Довернув к краю металлического облака, она взорвалась, не причинив боеголовке никакого вреда.

Боеголовка, окруженная мерцающим в белых лучах солнца облаком, продолжала по пологой кривой набирать высоту. Она давно оставила позади побережье Камчатки, Командорские острова и теперь летела над Тихим океаном, направляясь к Лос-Анджелесу.

Береговые системы противоракетной обороны огромного портового города застыли в ожидании. Локаторы дальнего обнаружения целей засекли ракету еще во время выхода ее в открытый космос, и все на побережье пришло в движение. С аэродрома стартовал высотный истребитель с подвешенной к фюзеляжу длинной серебристой сигарой — ракетой, предназначенной для уничтожения боеголовок вне территории страны. К линии, соединяющей Калчи с Лос-Анджелесом, на всех парах мчался ракетный крейсер ВМС США, чтобы попытаться сбить непрошеную гостью во время ее падения. Из открывшейся шахты в горах выглядывала похожая на «Минитмен», но меньшая по размерам ракета, готовая встречать боеголовку, когда та достигнет наивысшей точки траектории.

— Где она? — спросил оператор в белом халате, напряженно вглядываясь в бегущие по экрану монитора цифры.

— В тысяче миль от нас, — подсказал ему помощник.

— Не понимаю, — озабоченно сказал оператор. — Почему она не падает? Ей давно пора менять орбиту. Войдет с крутой траектории? Это плохо. Вместо трех минут — восемь-пятнадцать секунд. Мы можем ее не поймать.

— Да хранит нас Бог, — тихо сказал помощник.

Боеголовка продолжала забираться все выше и выше. Вместо расчетных шестисот километров она уже была на высоте тысяча двести, и казалось, что это будет продолжаться бесконечно.

— Она идет не на нас, — сказал оператор с плохо сдерживаемой радостью. — Клянусь Христом — она идет мимо! Звони министру, живей!

Не решаясь поверить услышанному, министр обороны несколько раз переспросил:

— Вы уверены? Ошибки быть не может?

— Уже не может! — закричал в трубку оператор. — Она над Лос-Анджелесом и продолжает карабкаться вверх! Она пройдет мимо территории США!

— Куда?

— Не знаю. Но — мимо!

— Но вы можете просчитать направление?

— Трудно. Неизвестно, на какую высоту она взберется. Это баллистика, сэр! Но продолжение линии полета идет в сторону Антарктиды.

Боеголовка скользнула над Лос-Анджелесом, задела Мексику, край Аргентины и звездочкой поплыла над водами Атлантического океана. Облако сопровождающих ее металлических шариков, разбросанное взрывом антиракеты, поредело. Но больше оно и не требовалось. Противоракетных самолетов, а тем более спутников, у этих стран не имелось. Лишь с огромной высоты, раскинув крылья солнечных батарей, на непонятный предмет с удивлением взирали радио- и телеретрансляторы, не понимая, что делает в космосе эта болванка.

Над Атлантическим океаном была ночь. Круизный семипалубный лайнер, как небоскреб, рассекал теплые воды по маршруту Кейптаун — Буэнос-Айрес. Любовная парочка, устав от жарких объятий, вышла передохнуть на верхнюю палубу.

— Через два дня заканчивается наше свадебное путешествие, — печально произнесла загорелая как шоколадка девушка. — Жаль. Обещай, что будешь любить меня всю жизнь.

— Дорогая! — воскликнул высокий гибкий аргентинец. — Так и будет! Не сомневайся в моих чувствах! В знак своей бесконечной любви я дарю тебе это звездное небо! Бери, оно твое!

Девушка счастливо засмеялась.

— Какой ты щедрый! — произнесла она игриво. — Но зачем мне так много? Подари мне одну звезду.

— Бери! — воздел руки к небу влюбленный. — Какая тебе больше нравится?

— Вон та, — девушка показала на маленький светлячок, который медленно плыл среди звездного скопища. — Она моя!

Боеголовка подлетала к наивысшей точки своей траектории. Атлантический океан становился холоднее. Белым ледяным берегом Земли Королевы Мод приближалась Антарктида. Процессор приготовился к неожиданностям. Верхней точке баллистического сброса соответствует наименьшая скорость, и, соответственно, многократно возрастает опасность того, что боеголовку могут сбить.

В полутора тысячах километров от вечнобелого континента на борту атомной субмарины «Посейдон» готовились к старту высотной антиракеты «Гарпун». Подводная лодка подвсплыла на глубину тридцать метров и зависла в холодной зеленоватой толще воды. Капитан «Посейдона» застыл у рации.

— Примите коды для запуска, — раздалось из динамиков, и спустя некоторое время из пасти регистрирующего устройства выполз лист бумаги с несколькими строчками букв и цифр.

Старший помощник отпер сейф, вскрыл опечатанный пакет, и капитан сравнил полученную информацию с той, что была в пакете. Старший помощник перепроверил результат и кивнул — коды совпадали.

— Примите время старта, — снова ожила радиостанция, и еще один лист лег на пластиковую поверхность стола.

— Через десять минут, — сказал капитан. — Вводите данные в компьютер.

Более вмешательства людей не требовалось. Через десять с небольшим минут субмарина вздрогнула. Воздух, сжатый до сотен атмосфер, как пробку вытолкнул ракету из шахты. Пробив толщу воды, «Гарпун» взлетел над ее поверхностью на пятьдесят метров.

Антиракета почти остановилась и начала крениться, но двигатель первой ступени, включившись, поддержал ее огненной рукой и, быстро разгоняя, повел на встречу с неприятелем.

Процессор на борту боеголовки не видел старта «Гарпуна» — его кругозор ограничивался ближними подступами, но на то и было на боеголовке семь, а не пять самостоятельно разделяющихся единиц, чтобы исключить случайности.

Боеголовка достигла наивысшей точки высоты полета. Теперь Земля расстилалась под ней на расстоянии трех с половиной тысяч километров. Скорость упала. Процессор проверил работу автоматов управления дальностью полета и стабилизации и включил двигатель коррекции орбиты. Произведя эти действия, он отстрелил — одну вертикально вниз, другую прямо по курсу — две «лишние» болванки, ложные цели, испускающие мощное радиоизлучение. Так, на всякий случай.

«Случай» — антиракета «Гарпун» — с огромной скоростью пожирала пространство, стремительно приближаясь к боеголовке. Как и всякое устройство, напичканное электроникой, она была в чем-то дурой, и двигал ею не разум, а лишенный гибкости мышления инстинкт гончей собаки — хватай первое, что движется. Отличить ложную цель от истинной, тем более что обе они располагались на одной линии, она не сумела.

Столкновение «Гарпуна» с болванкой произошло в пятидесяти километрах от боеголовки. Каскад искр и пламени на мгновение расцвел гигантским цветком и тут же погас, схваченный ледяной ладонью космического холода.

Вспышку тотчас засекли на «Посейдоне».

— Цель поражена, — получили сообщение в Лос-Анджелесе.

Оператор жестом хоккеиста, забившего финальную шайбу, вскинул руку:

— Мы сделали ее! Мы утерли русским нос!

— Вы находите, сэр? — осторожно усомнился помощник. — Отметка на экране — это, видимо, обломки?

Оператор бросил взгляд на монитор, и радостное выражение мгновенно сошло с его лица.

— Матерь Божья! — растерянно сказал он. — Она летит! Что же в таком случае мы сбили? Надеюсь, не собственный спутник?

Боеголовка увеличивала скорость. Осталась позади и в стороне Земля Королевы Мод, и прямо по курсу лежал Индийский океан. Локаторы в Лос-Анджелесе, потеряв боеголовку на короткое время на востоке, снова поймали ее в радиосети уже с противоположного конца света — на западе.

— А это не хитрость русских? — спросил помощник, озабоченно просматривая расчеты. — Облететь шарик и ударить с противоположной стороны? Они на все способны.

— Не торопитесь с выводами, — сказал оператор. — Она в пути уже сорок минут и начала снижение. Скоро мы сможем точно сказать, где она упадет.

Выждав еще некоторое время, оператор снова запросил данные от ЭВМ.

— Так, так… — сказал он задумчиво. — Высота, курс, скорость… Странно!

— Что, сэр?

Оператор посмотрел на помощника широко раскрытыми глазами:

— Ущипните меня! Похоже, я сошел с ума!

— Что такое, сэр?

— Она возвращается!

— К нам?!

— Какого черта! Она возвращается к месту старта!

Боеголовка летела домой. Зациклившийся на внутренних данных процессор упрямо вел странницу на камчатскую землю, к Калчам.

Ностальгия. Болезнь-боль. Человек, оторванный от Родины, чахнет и сходит с ума, не в силах прожить без березок и старого дома на окраине деревни. Собака, оставленная хозяином на вокзале, день за днем приходит на перрон встречать поезда в надежде — вот приедет… Гвоздь, выдернутый за ненадобностью из доски, ржавеет и рассыпается в прах. Лишенный части памяти процессор ведет боеголовку в родную шахту. Может, по большому счету, это явления одного порядка?

Боеголовка приблизилась к экватору и пересекла его над островом Суматра. Никто на нее не обратил никакого внимания. В Сингапуре был полдень. Кишели разноязычными людьми многочисленные базары, смуглые красотки зазывали иноземных моряков в уютные комнатки, в джунглях поедало друг друга экзотическое зверье. Все были заняты делом.

Радиолокаторы Китая засекли боеголовку, когда она была уже над их территорией, недалеко от острова Тайвань. Забегали, замельтешили над пультами и попытались запустить антиракету, но та, едва показав нос из шахты, тут же рванула, разбросав вокруг себя обломки бетонированных сооружений.

Боеголовка спустилась до высоты в двести километров. Ее скорость возросла настолько, что разреженные на этой высоте зачатки атмосферы уже оказывали достаточное сопротивление движущемуся телу, и носовая часть засветилась голубоватым призрачным светом. Южная Корея, Японское море… Боеголовка вошла в плотные слои атмосферы и стала разогреваться. Окруженная снопом искр от горячей обшивки, она тормозилась все больше и резко теряла высоту. Процессор производил последние приготовления: остатками топлива последний раз скорректировал курс и угол тангажа и отдал приказ на взвод механизма подрыва разделяющихся частей боеголовки.

Мелькнуло внизу побережье Камчатки, белоснежные вершины Срединного хребта… У основания боеголовки раскрылись тормозные юбки. Она провалилась вниз. Раздался хлопок, и пять ярких звезд по нисходящей устремились за Калчевскую сопку — туда, где еще не успел рассеяться дым от недавнего пожара.

Перепуганные ПОшники бежали без оглядки до самых Калчей. Наконец один из них зашатался и без сил повалился на землю.

— Стой! — хрипло проорал он, хватаясь за грудь. — Хватит! Какого хрена! Она уже улетела.

Постепенно они успокоились.

— Что это было? — спросил первый, тыча пальцем в сторону шахты.

— Че, че! Запустил, вот че! Чуть не сгорели, к е… матери! Все этот — «пойдем генерала брать!»

— И взяли бы, если бы ты не струхнул! — огрызнулся ПОшник. — «Взлетела, взлетела!» Ну и пусть себе летит. Не на нас же.

Они полежали еще, отхаркивая гарь из разогретых легких.

— Ну, пошли, — сказал заводила. — Теперь бояться нечего. Люк взорвали, ракет там больше нету.

— Точно? — с подозрением спросил второй.

— Да точно, точно.

Они толпой побрели в обратную сторону.

От реки донесся приглушенный расстоянием звук работающего двигателя.

— Вертолет! — встрепенулся первый. — Летит кто-то!

— Лодка это, — успокоил его второй. — Народ когти рвет.

— Может, и мы тоже? — предложил третий. — Что-то неохота мне под землю. У генерала, наверное, пистолет есть. Перестреляет, как сусликов.

— Всех не успеет. Ну, может, одного-двух.

— Успокоил, блин! — проворчал третий.

Отброшенная взрывом крышка люка черной лепешкой валялась в нескольких шагах от входа. ПОшники в нерешительности остановились. Темная пасть входного отверстия производила впечатление готового вот-вот захлопнуться капкана.

— Ну, кто первый? — спросил один.

— Вот он пусть и идет, — сказал второй. — Он все придумал.

— Сыкуны! — презрительно сплюнул инициатор мероприятия. — Давай за мной!

Прижимаясь друг к другу, они стали спускаться по лестнице.

— Ну и могила, — шепотом сказал один из них. — Не нужда, в жизни бы сюда не полез. Надо было факел сделать. Спички есть?

— У меня коробок.

Слабый огонек, едва разгоревшись, тут же погас — из глубин КПП в открытый люк тянуло сильным сквозняком.

— Шуршит что-то, — испуганно произнес замыкающий. — Слышите?

— Вентиляция, — успокоили его.

Постепенно они растянулись цепочкой. ПОшник, идущий последним, свернул в боковой проход, проследовал по нему метров двадцать и уперся в запертую дверь. Подергал за ручку, навалился плечом и, поняв бесплодность своих попыток, пошел вдоль стеночки обратно. Ему показалось, что на этот раз он шел гораздо дольше. Обеспокоенный, он ускорил шаг и едва не загремел в широкий проем, которым прерывалась стена. ПОшник опустил ногу вниз, но сапог, вместо того чтобы упереться в ступени, встретил пустоту.

ПОшнику стало жутко. Едва сдерживаясь, чтобы не закричать, он дрожащим голосом позвал в темноту:

— Мужики, вы где?

Звуки метнулись от одной стены к другой и погасли.

Выход из тупика он нашел минут через десять. Облегченно вздохнул, вытер мокрый лоб и, с трудом преодолевая желание покинуть эту мышеловку, все же стал спускаться вниз — к остальным. Вскоре впереди забрезжил слабый свет. ПОшник ускорил шаг и оказался в небольшом помещении. На тахте, подложив руку под голову, лежал первый. За пластиковым столом сидел второй ПОшник и, казалось, дремал, свесив голову на грудь. Свет, выбиваясь из узкой щели под дверью в соседнюю комнату, слабым лучиком делил надвое экран монитора, делая его похожим на кошачий глаз.

— Вы че, блин, оборзели?! — заорал ПОшник с порога. — Балдеете, а я там в темноте шарахаюсь! Подъем, минута сроку!

Из-за приоткрытой двери послышался стон. ПОшник переменился в лице и на цыпочках подошел поближе.

На полу лежали трое: грузный седой мужчина в генеральской форме с окровавленным полусъеденным лицом и двое недавних спутников ПОшника. Один из них, зажимая горло ладонью, из-под которой струйкой стекала кровь, тянул свободную руку к двери и пытался что-то сказать.

ПОшник отпрянул от двери и налетел на сидящего за столом человека. Тот покачнулся и рухнул на пол. Увидев у него под лопаткой рукоятку ножа, ПОшник заорал благим матом и бросился к выходу. Ужас подсказал ему верный путь — он без происшествий добрался до промежуточной площадки и на мгновение остановился перевести дух. Остановился — и услышал за спиной крадущиеся легкие шаги.

— Кто? Кто здесь?! Кто?!! — закричал он, оборачиваясь.

Темнота ответила ему легким смешком. ПОшник вскинул автомат, пытаясь попасть пальцем на курок, но не успел. Что-то больно укололо его в живот, потом в грудь, потом в горло. В глазах у него сверкнула яркая вспышка, и это было последнее, что он увидел в своей жизни.

Из люка на поверхность вышел человек. Осторожно ступая босыми ногами по комьям земли, он сделал несколько шагов и остановился. Что-то ему не понравилось. Он угрожающе обвел безумным взглядом тайгу, выставил перед собой окровавленное лезвие штыка и зарычал. Постоял неподвижно, успокоился и побрел по тропинке к Калчам. На окраине поселка человек наткнулся на обожженный труп. Присел рядом, поковырял в мертвых глазницах и радостно засмеялся.

Из глубины мертвого поселка долетел тоскливый собачий плач. Человек вздрогнул, поднял голову к небу и, вторя ему, завыл. Потом увидел что-то над безразлично дымящей Калчевской и замолчал.

С неба на Калчи, разбрызгивая искры, падали звезды. В те времена, когда не было на свете ни генерала Зобова, ни адъютанта, ни в/ч 35252, а население шарика под названием Земля еще не поднялось с четырех конечностей на две, в глубинах Космоса произошла одна из многих вселенских катастроф: на орбите между Землей и Марсом развалилась на куски средней величины планета. Дробя друг дружку, гигантские каменные глыбы растянулись в пояс астероидов. Некоторые, отброшенные взрывом, исчезли в бездонных пучинах Вселенной, другие заметались между более благополучными планетами.

Астероид диаметром более семидесяти километров врезался в земную атмосферу в районе Атлантического океана. Вызванные его падением возмущения заставили океан вздыбиться волной высотой с самые большие горы. На тысячи километров от побережий суша ушла под воду. Зашевелились материки, погружаясь в пучину в одних местах и рождая новые острова в других. Расплавленная магма, сжатая на глубинах в несколько десятков километров земной корой, искала слабые места, чтобы выплеснуться из плена. Там, где ей это удалось, возникли вулканы.

Полуострову Камчатка «повезло» более других мест. Имея каменную платформу толщиной в десять, а местами и менее километров, он в мгновение ока вспучился, словно нарывами, десятками огнедышащих гор.

За какие-то сотни лет выросли Калчевская и Шивелуч. Выпустив свой гнев огромным количеством лавы, подземный бог успокоился, но иногда — раз в двадцать, двадцать пять лет — показывал свой характер, заставляя в страхе трястись землю и плеваться горы вулканическими бомбами. Тонкий слой земной коры, на которой покоились Калчи, казалось, надежно был защищен от катаклизмов двумя «предохранителями».

Ядерные заряды, отстреленные боеголовкой, рванули над поселком почти синхронно на высоте в двести метров. Солнечный свет померк, поглощенный чудовищной силы вспышкой. Через пару секунд миллионноградусное пекло уничтожило все, что раньше было в/ч 35252 и Калчами, оставив на поверхности ровный слой оплавленного до стекловидного состояния камня. Вода в реке Камчатка вскипела и превратилась в пар, обнажив дно. Последовавшая за вспышкой ударная волна огромным молотом опустилась на поверхность земли.

Калчевская отозвалась немедленно. Будто по команде стали извергаться вулканчики-паразиты на ее склонах. Но их маломощные жерла не способны были снизить резко подскочившее в глубинах земли давление. И тогда, прорвав многолетнюю пробку на своей вершине, заговорила сама хозяйка. Еще не смолк грохот от взрыва зарядов, как раздался еще один, не менее грандиозный. Над вершиной Калчевской вырос столб пламени высотой в несколько километров. Кратер треснул и разлетелся на куски, уменьшив высоту горы почти на треть. Земля затряслась как в лихорадке. От подножия Калчевской до Калчей пробежал разлом, из которого, как из раны, вздыбилась стена розовой жидкой породы. Разлом перерезал надвое русло Камчатки, сопку за рекой и устремился к Шивелучу. Демон вырвался из заточения.




Глава 28

ВЕЗЕТ, ОДНАКО!


На невысокой сопке рядом с рекой Камчаткой среди деревьев и кустарника, сливаясь с темнотой ночи, пряталась от посторонних глаз двухместная палатка. Над ней тихо шелестели под легким ветерком листья, обеспокоенные отсутствием света и солнечного тепла, а внутри синтетического домика было жарко и тихо. Лежащий на ветках человек, казалось, спал, разбросав в стороны сильные руки. Но вот ладонь его шевельнулась, нащупала спрятанный под изголовьем нож и успокоенно вернулась на прежнее место.

Сон не шел к Вартану. Набегавшись на другом берегу, он сомкнул глаза на пару часов и внезапно проснулся, сам не зная отчего. Тело, налитое усталостью, еще не успело отдохнуть, но голова была свежей и ясной. Он протянул руку, но Гульнары рядом с собой не обнаружил. Вартан недовольно нахмурился. Шляется по ночной тайге с этим парнем. Черт знает, что такое! Прилипла к нему, как репейник к барану. Надо же, первое, что он услышал от дочери, притащив бесчувственное тело этого вояки, было: «Папа, а он красивый!» Бесстыдница! Избаловал он ее, ох, избаловал! И в кого она уродилась такая?

Вартан повернулся на бок. В кого… В него, конечно, в своего папочку. Он-то не лучше, если по совести. Память услужливо нарисовала картину далеких дней. Он, молодой двадцативосьмилетний нукер, крадет чужую невесту из-под венца. Тоже все произошло в считанные часы. Один взгляд в черные раскосые глаза, и в итоге — бешеная гонка на автомобиле по серпантину горных дорог. Весь аул тогда бросился за ним в погоню. Не догнали. И не забыли. Через два года нашли. И забросали молодую жену камнями — как шлюху. Потом была месть. Нукеры Хозяина вырезали все селение и сожгли, чтобы не было ни памяти, ни потомства.

Вартан повернулся на другой бок. Там была любовь, теперь он точно может это сказать. А может, и у Гульнары то же? Кто у нее раньше был? Одни шалопаи. А этот… Дима, похоже, парень серьезный, настоящий воин. Только глупый, конечно. Так это от молодости. Со временем пройдет. И чем они там в тайге занимаются, интересно знать?

Вартан окончательно понял, что уже не уснет. Он спрятал нож за пояс и выбрался наружу. Рядом с палаткой едва заметно вырисовывалась фигура спящего человека. Вартан тихо подошел поближе и присел рядом на корточки. Вот еще одна проблема. Тот, кого искали по всему свету, оказался пустым. И, следовательно, никому не нужным. Ни Хозяину, ни ему, Вартану. По всем правилам его следовало бы убрать. Нет человека — нет проблемы. А то еще окажется вдруг, что это очередная хитрость бывшего повелителя. Мало ли что этот «Володя» наплел. Может, груз успешно взяли, а к ним пожаловал «чистильщик»? Эх, знать бы все наперед!

— Что сопишь? — вдруг спросил лежащий человек. — Убить хочешь?

От неожиданности Вартан вздрогнул.

— Есть такие мысли, — сказал он нехотя. — Не люблю я подозрительных случайностей. Ты почему не спишь?

— Полетал, походил, крылья-ноги натрудил, — сказал Владимир и сел. — Все тело ноет. И башка гудит как с похмелья. Дочка твоя постаралась. Боевая она.

Они помолчали.

— А что не убил-то? — спросил Владимир. — Спящий человек — легкая добыча.

— Не знаю, — ответил Вартан. — Я теперь многого в себе не понимаю. Поглупел, наверное.

— А, может, поумнел, — не согласился Владимир. — А если еще точнее, то у тебя сейчас переходный период. Из одного мира в другой шагнул, но вторая нога позади осталась. Давай уж, решайся.

— Трудно.

— Да я понимаю. Я ведь и сам не рад, что не в свою шкуру влез. Стрельба, трупы… Сидел бы сейчас в конторке, бумажки перекладывал. Бутылочка по субботам, друзья. А какую женщину оставил! Дурак.

— Той женщины уже в живых нет.

— Как это? — вскинулся Владимир. — Почему?

— Подставили ее тебе, — сказал Вартан. — Когда поняли, что ты груз в тайге спрятал. А потом убрали за ненадобностью.

— Что вы за люди! — с отвращением произнес Владимир. — Среди вас нормальные есть или одно дерьмо?

Вартан молчал.

— Шагай вперед, Вартан! — сказал Владимир. — Не останавливайся. У тебя дочь растет. Что ты ей скажешь, когда взрослой станет? Что любимый папа — убийца? Очень она обрадуется.

— Много ты обо мне знаешь, — хмуро произнес Вартан. — «Шагай!» А что там, у вас, хорошего? Ползаете, как блохи в шерсти. Друзья, бутылочка… Жизни настоящей не видите.

— А ты ее знаешь, настоящую жизнь? Что это за штука?

— Быть сильным, — сказал Вартан. — Уничтожать врагов. Видеть на десять шагов вперед. Мстить. Быть безжалостным. И не позволять никому быть таким же по отношению к себе.

— Ну прямо боевик! — усмехнулся Владимир. — А тебе никогда не хотелось быть обманутым? Брошенным? Разочарованным? Страдать от неверия в себя?

— Никогда! И что в этом хорошего?

— А то, что это и есть жизнь, — убежденно сказал Владимир. — А твое «не нравится — убить, слабый — унизить» — это на уровне джунглей. У человека ведь кроме «да — нет» есть еще и «может быть», «а вдруг», «почему» и «прав ли я?» Полутона, понимаешь, радуга, а не черный и белый цвета. Иногда и слабым себя почувствовать нужно, и простить кого-то. Ты хоть плакал когда-нибудь?

— Еще чего!

— Попробуй. Даже крокодилы плачут, а у них зубов — ого!

Владимир махнул рукой:

— Да что я тут разговорился. Дело твое, решать тебе. А я не судья. Ты больше меня повидал и, наверное, умнее. Просто живешь ты не так, как хочешь, а согласие с самим собой, как сказал кто-то, и есть счастье. Ну что, будешь меня убивать или погодишь?

Вартан тихо засмеялся:

— Погожу.

— И правильно, — согласился Владимир. — Не нужен я тебе сейчас, конечно, без груза, но обузой не буду. Выберемся отсюда, улечу в Чернявинск. И заживу лучше прежнего.

— Не надо в Чернявинск, — сказал Вартан. — Они будут проверять. Тебя не оставят в покое.

— Тогда здесь останусь, в Питере.

— И здесь не надо. Тоже может быть проверка.

— Куда же мне деваться? — озаботился Владимир.

— Придумаем.

Вартан поднялся на ноги:

— Пойду дочь поищу. Ушла куда-то с твоим другом.

— У речки они, — сказал Владимир. — Вечные проблемы обсуждают: дружба, любовь. Да ты не волнуйся, Димка парень порядочный.

Неслышно ступая, Вартан по тропинке пошел к реке. Когда за черными стволами деревьев на воде засеребрилась длинная лунная дорожка, он услышал счастливый смех дочери.

— Нет, неправильно. Когда целуешься, надо губы не сжимать, а чуть-чуть приоткрыть. И голову наклони, а то мне твой нос мешает.

Вартан почувствовал легкий укол ревности. Улетит скоро от него дочь.

— Мне холодно. Обними меня крепче.

Вартан повернулся и пошел обратно. Забрался в палатку, засунул нож под изголовье и спокойно уснул.

Наутро они сели вокруг крохотного костерка из таблеток сухого спирта. Гульнара разлила чай в пластиковые стаканчики.

— Надо отсюда уходить, — сказал Вартан. — Здесь нам больше делать нечего.

— Может, захватим вертолет? — предложил Дима. — Я знаю укромную дорожку к аэродрому. Обезоружим охрану, и — в Питер.

— Во-первых, не долетим, далековато, — сказал Владимир. — Горючего не хватит. Во-вторых, могут догнать, у них техники навалом, даже «МИГ» имеется. В-третьих, никто из нас вертолеты водить не умеет. Если только Вартан?

— Вертолеты мы захватывать не будем, — сказал Вартан. — Опасно и ни к чему. Через несколько дней за нами прилетит «МИ-8» из Петропавловска. На нем и уйдем.

— Это недалеко отсюда, — включилась в разговор Гульнара. — Километров тридцать. Даже я запросто пройти могу.

— Как у тебя нога, Дима? — спросил Владимир. — Сможешь?

— Нормально. Как новая.

На следующую ночь их разбудила стрельба. Они побежали к реке.

— Это не в Калчах, — сказал Вартан. — Похоже, на аэродроме. Что-то у них там не заладилось. Патронов не жалеют.

В стороне от поселка желтыми пунктирами метались трассеры. Постепенно звуки автоматных очередей переместились в часть и стали приближаться к поселку.

— Друг дружку поливают, — сказал Владимир. — Следовало ожидать. Рано или поздно эти пауки все равно сцепились бы.

Сразу в нескольких местах появились языки огня, быстро распространились вглубь и вширь. На противоположном берегу замелькали фигурки людей. Вартан постоял минуту, посмотрел и направился к лодке.

— Я скоро.

— Ты куда? — спросил Владимир. — За оружием? Автомата и ружья нам хватит.

Но Вартан махнул рукой и оттолкнулся от берега.

Через три часа они услышали тарахтенье лодочного двигателя. В берег уткнулся дюралевый нос «Казанки».

— Зачем? — спросил Владимир. — Ты же сказал, что придет вертолет.

От Вартана густо пахло гарью.

— Не помешает, — лаконично ответил он и устало пошел к палатке.

Поднявшееся над горизонтом солнце с трудом пробило лучами дымное серое небо. Стрельба в Калчах затихла. Противоположный берег Камчатки и сбегающие к реке улицы поселка были пустынны.

— Все, — сказал Владимир. — Отвоевалась крутизна. Как только об этом узнают в Питере, сразу вышлют десант. Только ловить уже некого будет. Не пора ли и нам?

— Уйдем ближе к вечеру, — сказал Вартан. — Безопаснее, с воздуха мы как на ладони.

К обеду они, уже особо не таясь, разожгли костер и разогрели консервы. После еды Гульнара с Димой снова пошли на реку. Вартан проводил их долгим взглядом. Владимир засмеялся:

— Болит отцовское сердце?

— Беспокоится, — уточнил Вартан. — Научился он как следует целоваться или нет?

Владимир не успел ответить. Где-то в стороне от Калчей раздался звук, похожий на взрыв. И тотчас — гул, похожий на звериный рык. Они не сговариваясь бросились к реке. Навстречу им бежали Дима с Гульнарой.

— Ракета! — закричал, увидев их, Дима. — Ракета взлетает!

Но они и сами видели, как над тайгой вырастает окутанное дымом и пламенем длинное черное тело стратегической. Она замерла на мгновение и, ускоряя полет, исчезла в пепельном хмуром небе.

— Шакал! — выругался Вартан. — Что сделал? Зачем? Чего ему не хватало?

— Того же, что и твоему Хозяину, — отозвался Владимир. — Денег и власти.

— У меня нет хозяина.

— Не думал я, что он решится, — сказал Владимир. — Ведь сам же просил меня люк взорвать. Что-то здесь не складывается. Может, не генерал? Он ведь в КПП не один.

— О чем сейчас можно рассуждать? — перебил Вартан. — Когда она на той стороне упадет, уже никому не будет интересно: кто нажал на кнопку.

— Нет, будет, — упрямо сказал Владимир. — Тебе хочется, чтобы при упоминании имени «Вартан» десять поколений проклинали тебя? Не хочется. Поэтому надо знать — кто это сделал. Чтобы помнить и ненавидеть.

— Может, ракета и не долетит? — сказал Димка с надеждой. — Сейчас там все на стреме. Может, собьют.

— Ну а если не собьют… — начал Владимир, и лицо у него вытянулось. — Мужики! — заговорил он торопливо. — У нас времени минут сорок, не больше. Надо отсюда бежать без оглядки. Ведь оттуда точно такой же гостинец прилетит! Там раздумывать не будут. Такое не прощают.

— Я же говорил — надо было вертолет… — начал Дима, но Вартан уже бежал к палатке.

— Брось, — скомандовал он Гульнаре, которая начала собирать продукты. — Только оружие. Быстро!

Он подхватил автомат.

— Будем уходить по реке. Километров сорок-пятьдесят лодка и течение десять. За полчаса оторвемся на тридцать километров.

— Хватит, — сказал Владимир, отвязывая «Казанку». — Только бы движок не подвел.

Река подхватила дюралевую посудину и потащила ее по течению. Двигатель завелся сразу, и лодка, приподняв нос, заскользила вдоль поселка. Остался позади рыбокомбинат с восклицательным знаком-трубой. Стройным рядком прошагали краснокожие коттеджи военной знати. Поселок удалялся, и Владимир ощутил себя солдатом-дембелем, улетающим на родную сторону. «Увидимся ли еще когда-нибудь?» — подумал он, глядя на дымящую Калчевскую.

«Казанка» быстро бежала по реке. Тайга вплотную подступила к ее берегам, изредка прерываясь безлесными провалами. Маленькие сопки, разноцветье кустарников, ива — и ни малейшего намека на присутствие людей. Только однажды они увидели одинокого медведя-рыболова, который, приподняв морду, долго вынюхивал вслед за лодкой воздух.

— Полчаса идем, — посмотрел на часы Вартан. — Километров пятнадцать сделали. Если еще через полчаса ничего не произойдет, будем возвращаться. Я этих мест не знаю.

Прошло двадцать минут. На душе у Владимира немного полегчало. Сбили, слава Богу! Хоть и на чужой материк улетел гостинец, а все равно приятно, что там отмахались. Такие же люди.

Вартан стал разворачивать «Казанку».

— Отбой воздушной тревоги! — закричал Дима. — Фокус не удался! Молодцы американцы!

Владимир подмигнул далекой вершине Калчевской.

Маленькая, едва заметная точка скользнула с высоты к вулкану.

— Погоди, Вартан, — севшим голосом сказал Владимир. — Показалось мне или…

И тут же понял, что не показалось. Несколько крохотных звездочек врассыпную бросились к подножию Калчевской, и мгновение спустя в той стороне, где остался поселок, вспыхнуло солнце.

Свет от взрыва был настолько силен, что они невольно прикрыли ладонями глаза.

— Вовремя мы… — пробормотала Гульнара и вздрогнула как от озноба.

В тридцати километрах от них в небо вздымался ярко светящийся шар. Через несколько секунд он потускнел, превратившись из ослепительно белого в багрово-красный. Снизу к нему восстала из тучи дыма гигантская пепельная колонна. Образования сомкнулись, и все грибовидное сооружение стало стремительно увеличиваться в размерах.

— Все, — сказал Владимир. — Конец «тридцатке», конец Калчам. В последний раз свиделись. Один вулкан уцелел.

И словно в ответ на его слова Калчевская затряслась мелкой дрожью. Странно и страшно было представить, что огромная четырехкилометровая гора может вибрировать, как осиновый листок на сквознячке. Подножие Калчевской опоясалось вспышками.

— Держись, старушка! — шепотом сказал Владимир.

Но вулкан не выдержал. Медленно и бесшумно его вершина развалилась на части, и из обезображенной горы вознесся на один уровень с ядерным грибом мощный столб огня. По склону Калчевской пробежала трещина. Она быстро распространялась к подножию, исчезая в черных облаках дыма.

Река вздрогнула и заплескалась в берегах. На ее поверхности появились беспорядочные остроконечные волны. Лодку замотало из стороны в сторону. Вартан резко повернул рулевое колесо и на полном ходу помчался к берегу.

Толчки не прекращались. Ослабленные расстоянием, они потеряли свою разрушительную силу, и трещин не было, но Владимира замутило от плавного покачивания почвы, как новичка юнгу, первый раз попавшего на корабле в зыбь.

Тишина взорвалась грохотом — ударная волна достигла беглецов. Тайга зашумела.

— Смотрите! — закричала Гульнара. — Речка назад течет!

Бессмысленные метания волн приобрели систему. Теперь они стройными рядами катились в противоположную устью сторону.

— Наверное, провал! — прокричал Владимир. — Надо уходить от берега. Если вода из Тихого пойдет, тут такое начнется!

Они стали взбираться на сопку. Волны в Камчатке ускоряли бег и становились все выше. «Казанку» оторвало от берега, швырнуло пару раз как щепку и, перевернутую, быстро утащило кипящей водой.

С лысой вершины сопки хорошо был виден окружающий ландшафт. В той стороне, где остался поселок, пухло невообразимых размеров черное облако, беспрерывно стреляющее в разные стороны ветвистыми молниями. Иногда внутренности облака озарялись тусклым красноватым светом, и земля снова начинала покачиваться в нервном танце.

Река стала шире почти вдвое. Волны поредели, но достигли таких размеров, что тайга стала захлебываться от их мощного натиска. Протягивая к людям ветви-руки, словно умоляя о помощи, поплыли вывернутые с корнем деревья.

— Девятый вал, — сказал Владимир и показал на горизонт.

Вдали появилась блестящая полоска. Она быстро приближалась, и вскоре они увидели пенящийся гребень огромной водяной стены. Пожирая уцелевшие деревья, она со скоростью локомотива поравнялась с сопкой и промчалась дальше, обдав лица стоящих холодным ветром.

— Ну, все, — сказал Вартан. — Уходим.

— Куда? — спросил Владимир.

— Придумаем.

Они в последний раз взглянули на поверхность образовавшегося на месте реки озера и стали спускаться с противоположного склона сопки.

Через полчаса они исчезли в тайге.




Осень в Усть-Камчатске наступила поздно. Заканчивался сентябрь, а на деревьях только-только начинали появляться первые желтые листья. Наверное, природа, позабыв свои обязанности перед полуостровом, вовсю трудилась где-то в других местах. В лесах пошел второй слой грибков, а кое-где робко пытались зацвести сбитые с толку кусты шиповника и жимолости.

Владимир проснулся рано. Сладко потянулся в постели, посмотрел на соседнюю кровать. Вартана не было.

«Ну дает мужик! — в который раз восхитился Владимир. — Прям Вольтер какой-то! Закрыл глазенки на четыре часа, и — свежачок. Мне бы так».

Он вылез из-под теплого одеяла и протопал на кухню. Вартан сидел за столом и пил кофе.

— Наливай, — кивнул он на чайник. — Только вскипел.

Владимир плеснул кипятку в чашку и присел рядом.

— Здоровый ты! — с завистью сказал он, оглядывая бугристое от мускулов тело Вартана. — А я сколько за гири ни хватался, все без толку. Характера не хватает.

— Ничего, — успокоил Вартан. — В одном месте пусто, в другом густо.

— Это в каком другом? — Владимир напрягся, сдерживая смех. — Которое пониже пупка, что ли? Так там тоже, как у арбуза.

Вартан, расплескивая кофе, захохотал.

— Про голову я говорю.

— Так и я тоже про нее.

Они заржали во весь голос.

Дверь на кухню приоткрылась.

— Что смеетесь? — с любопытством спросила Гульнара. — Неприличные анекдоты рассказываете, да? Я тоже хочу послушать.

— Сюда нельзя, — сквозь смех сказал Владимир. — Я в трусах.

— Нельзя, когда без трусов, — заявила Гульнара и села на свободный табурет.

Владимир побежал одеваться. Вартан строго посмотрел на дочь:

— Ты во сколько вчера легла спать?

— Сегодня я легла спать в два часа.

— Опять с Димкой беседы на вечные темы вели?

— Вечные? Это какие?

— О любви и дружбе.

— Ну, папа, — примирительно сказала Гульнара. — Мне с ним интересно. Он здорово рассказывает. И слушать умеет.

— Тебя слушать — не переслушать, — заявил Вартан. — Придется поставить на твою комнату замок и запирать на ночь.

— А я через окно.

— Решетки приварю.

— Тогда будем перестукиваться.

Вартан безнадежно махнул рукой.

— Он ведет-то себя хоть достойно?

— Достойно, — зевнула дочь. — Целоваться до сих пор не научился.

Появился Владимир, за ним сонный Дима. Гульнара захлопотала у плиты.

— Вартан, — сказал Владимир, поглощая кашу, — нам с тобой не рассчитаться. Квартиру снял, поишь-кормишь. Я так не привык. Сегодня же пойдем с Диманом на рыбокомбинат. Может, там работенка светит.

Вартан махнул рукой:

— Какие это деньги… Не торопись. Осмотреться надо.

— Мы уже три месяца осматриваемся.

— Мало, — сказал Вартан. — Когда нужно будет, я скажу.

— Ну ладно, — согласился Владимир. — Тебе видней.

В дверь застучали. Дима скорчил недовольную мину.

— Опять этот чурек приперся деньги на бутылку сшибать. И что вы его, дядя Вова, не отвадите?

— Эльчин не чурек, — строго сказал Владимир, — а такой же человек, как и ты. И национальность его — коряк.

— Ну ладно, что вы…

Владимир пошел открывать. На пороге стоял маленький коротконогий человечек в старенькой брезентовой робе и улыбался так усердно, что и без того узкие глаза его на круглом лице превратились в две короткие морщинки.

— Здорово, японец, — сказал Владимир. — Не спится?

— Эльсина не японес, — отчаянно замотал головой человечек. — Эльсина коряка.

— Пусть будет коряка, — согласился Владимир. — Зачем пожаловал с утра пораньше?

— Эльсина совсем больной стала, — пожаловался человечек. — Работать не мозет.

— Это почему?

Эльчин попытался удивленно раскрыть глаза:

— А ты не знаес?

— Не знаю.

— Кто Эльсина всера водка поила? У Эльсина голова болит, однако.

— Ну и хитрый ты жук! — сказал Владимир. — Клялся, что в последний раз, деньги занял, пропил, а теперь я, выходит, и виноват.

— Ты, однако.

— Не дам, — заявил Владимир. — Я их, понимаешь, не печатаю.

— Посему?

— Станок сломался.

— Посиним.

— Ты починишь, как же, — иронично сказал Владимир. — У тебя вон руки трясутся. Как тебя только на работе держат?

Эльчин гордо выпрямился:

— Эльсина рыбак! Больсе всех рыбу ловит! У Эльсина знаес какие сети? Луцсе всех!

— Ну так хоть рыбки бы принес, — сказал Владимир. — А то от тебя одни убытки в хозяйстве.

Коряк с готовностью закивал головой:

— Эльсина принесет! Много рыбы принесет.

— От тебя дождешься!

— Цесно, однако!

— Когда?

Эльчин надолго задумался.

— Ладно, — сказал Владимир, которому надоел этот бесполезный диалог. — Дам я тебе денег, только обещай, что возьмешь нас с Вартаном на рыбалку. Сами наловим. Так надежнее будет.

— Эльсина обесяет!

— На рыбалку поедем? — спросил Владимир, вернувшись на кухню. — Эльчин обещает свозить. Интересно. Я сетями ни разу рыбу не ловил.

— Можно, — согласился Вартан. — Гульнара, сходишь в магазин за продуктами.

— Я сам, — вызвался Владимир.

Он взял авоську побольше — народ в компании собрался прожорливый — и вышел на улицу.

Усть-Камчатск повторил судьбу всех небольших поселков. Вгрызлись в землю за угольком — быть жителям поголовно шахтерами. Построили металлургический завод — сталеваров хоть пруд пруди. Рыбокомбинат на окраине Усть-Камчатска однозначно определил профиль рабочих специальностей здешних камчадалов — рыба, рыба и еще раз рыба. И немного экзотики — крабы и креветки. Засолочный цех, разделочный цех, консервный… И столь же однозначно превратил, в стиле новейших веяний, большинство жителей в безработных. Экзотика шла неплохо, но, наверное, в связи с отменой в стране рыбных дней большинство цехов работали вполсилы. Воняло от рыбокомбината поменьше, чем прежде, но особой радости усть-камчатцам это не доставляло.

Владимир неторопливо направился вдоль длинной улицы к магазину. Было немноголюдно. Редкие бабуси раскладывали на перевернутых ящиках снопики зеленого лука, петрушку, носки, спички, средства от тараканов — делали свой маленький бизнес. Владимира целеустремленно обогнали два небритых мужика с зажатыми в ладонях растрепанными сторублевками — «горели шланги». Проводив их взглядом, Владимир подумал, что с обещанием найти работу он, пожалуй, поторопился. Прирожденные рыбаки — и те спиваются от безделья, а он, не зная, с какого конца подойти к рыбьей тушке, тем более получит от ворот поворот. Ему стало грустно. Там, в Чернявинске, была работа, надежное место, не светившее сокращением. Зачем уехал? Посмотреть на ядерный катаклизм? Романтик с дурной головой, на которой седых волос все больше с каждым годом.

«Что же все-таки делать? — подумал Владимир, поднимаясь по ступенькам в магазин. — Бизнес какой-нибудь организовать, что ли… Магазинчик открыть вроде этого. У Вартана деньги есть, может, согласится. И назвать позаковыристее. Например „Золотая креветка“. И торговать… чем»?

На этом бизнес-план делал резкий стоп. Чем они будут торговать, Владимир придумать не мог. Водкой? Сигаретами? Спичками? А может…

«Презервативами», — ехидно подсказал сидевший внутри вредина. Владимир плюнул с досады, послал подсказчика куда подальше и вошел в магазин.

В помещении было сумрачно и прохладно. Продавщица в грязном белом халате, уперев руки в боки, грозно смотрела на двух обогнавших Владимира мужиков и громко сопела. Воздев похмельные глаза к потолку, те усиленно пытались сообразить, сколько надо отсчитать сторублевок, чтобы стоящая на прилавке бутылка перекочевала в их нетерпеливо вздрагивающие руки.

— Ну, скоро?! — возопила продавщица, потеряв терпение, и выхватила у них деньги. — Все мозги пропили! Два да два сложить не могут!

Она швырнула сдачу на прилавок и гордо отвернулась. Мужики схватили бутылку и убежали. Услышав стук захлопнувшейся двери, продавщица повторила разворот.

— А тебе чего? — все так же грозно посмотрела она на маленького коротконогого человечка, и Владимир узнал Эльчина.

— Бутылка, однако.

Схватив, посудину, Эльчин попытался прошмыгнуть мимо Владимира.

— Стой! — приказал Владимир и забрал бутылку из цепких пальцев коряка. — Ты мне что обещал?

— Сто?

— Что на рыбалку повезешь.

— Повезес.

— Так я ведь так и помру, не дождавшись, пока ты протрезвеешь. Сегодня пьяный, завтра с похмелья.

Владимир решительно спрятал водку в сумку.

— Вот что, рыболов-спиртсмен. Откладывать в долгий ящик не будем. Я сейчас отоварюсь, сходим за Вартаном и — попутного ветра. Прямо сейчас поплывем.

Не обращая больше внимания на жалобно скулящего Эльчина, Владимир направился к прилавку.

Конура, где жил коряк, привольно раскинулась упавшими жердями сгнившего забора на окраине Усть-Камчатска.

— А ты нас не утопишь? — спросил Владимир, подозрительно оглядывая старый баркас с облупившейся надписью «Буйный». — Это, случаем, не подводная лодка?

Эльчин задумчиво посмотрел на «линкор»:

— Утопис — не утопис… Не знаю, однако.

— Может, вернемся? — предложил Владимир ухмыляющемуся Вартану. — Мне, понимаешь, хочется прожить долго и помереть в постели, в окружении детей и внуков, а не морских каракатиц. Океан-то хоть и Тихий, но глубокий.

— Да ладно, — махнул рукой Вартан. — На пару километров отплывем — и назад. Не зря же тащились.

Баркас вздрогнул и, кренясь на правый борт, медленно потащился по зеленоватой воде.

— Командуй, капитан! — подтолкнул Эльчина Владимир. — Что дальше делать?

— Сети надо, однако.

— Так давай!

— Нету, однако.

— Как нет? — оторопел Владимир. — Мы что, удочками ловить будем? Где они?

Эльчин ткнул пальцем в берег:

— В сарайке лезат.

— Что ж ты сразу не сказал! — заорал Владимир. — А ты чего ржешь?

Вартан согнулся от хохота. Владимир припер Эльчина к борту. Баркас накренился еще сильнее.

— Вот что, изверг, — сказал Владимир. — Даю тебе еще один шанс возвратиться в любимый твоему сердцу магазин здоровым человеком, а не калекой. Мы сейчас поплывем обратно, и ты возьмешь с собой все, что нужно. Забудешь хоть одну п…дюлинку, — он замолчал, выдумывая наказание пострашнее, — разобью к едрене фене бутылку. И денег больше не дам.

Эльчин в ужасе взмахнул руками:

— Зестокий ты, однако!

— С тобой иначе нельзя. Разворачивай.

Сарай доверху был забит ржавыми разнокалиберными железяками.

— Тысяча девятьсот одиннадцатый год, — прочитал Вартан дату, выудив из рухляди маленький якорь. — Тут у него запасы на сто лет накоплены.

— Где сети? — спросил Владимир.

Эльчин, кряхтя, полез куда-то под потолок.

— Н-да… — с сомнением произнес Владимир, разглядывая дырявые снасти. — Это не для мелкой рыбешки. Акул, что ли, ловил?

— Нет, хоросая рыба ловил.

— Оно и видно. Это что?

— Поплавок, однако.

— Вроде все на месте, — закончил осмотр Владимир.

Они затащили сети на баркас.

— Вартан! — закричал Владимир. — Хватит там ковыряться! Обед скоро. Поплыли.

Вартан появился в дверях сарая.

— Ну, чего ты ждешь? Поранился?

Вартан не отвечал. Владимир спрыгнул на берег и подошел к нему.

— Что с тобой? — обеспокоенно спросил он, вглядываясь в лицо Вартана — потемневшее и сумрачное.

— Я думаю.

— О чем?

— О том, какой сегодня день.

— Четверг, вроде, — недоумевая ответил Владимир.

— Я думаю о том, — сказал Вартан, — что сегодняшний день может стать самым счастливым или самым несчастным в нашей жизни. Пойдем.

Они вошли в сарай.

Рядом с тяжелой крупнозвенной цепью, змеей опоясавшей пустую бочку, лежала куча цилиндрических контейнеров.


notes



Примечания





1


Ваше местоположение 55°32′ северной широты и 161°12′ восточной долготы. Спасибо! (англ.)