Фаза боя
Владимир  Александрович  Добряков


Хроноагенты #6






Смертельно опасное путешествие через миры продолжается! На сей раз хроноагентам Андрею Коршунову и Гелене Илек довелось лицом к лицу столкнуться с загадочными «прорабами перестройки», могущественными созданиями, которые беспощадно уничтожают целые реальности и превращают покоренные ими миры в уродливые человеческие муравейники. Наступает фаза боя, и хроноагентам придется применить весь свой опыт и воинские умения, чтобы у них появился хотя бы призрачный шанс на победу…






Владимир Добряков

Фаза боя



Спасите наши души!

Мы бредим от удушья.

Спасите наши души!

Спешите к нам!

Услышьте нас на суше —

Наш SOS всё глуше, глуше, —

И ужас режет души

Напополам…

    

B. C. Высоцкий











Глава 1


То за трапезой сидит во златом венце,

Сидит грозный царь Иван Васильевич.

Позади его стоят стольники,

Супротив его всё бояре и князья.

По бокам его всё опричники,

И пирует царь во славу божию

В удовольствие свое и веселие.

    

М.Ю. Лермонтов






То, что рассказал нам об этих Фазах Старый Волк, напоминало вступление к фильму ужасов средней руки. А вроде бы ничего особенного. Здесь не только не холодно, а, мягко говоря, тепло. И даже жарковато. Пока мы производим первичную разведку, Дмитрий спускается к реке взять пробы воды. Вернувшись, он сообщает:

— А эта Фаза обитаемая. На берегу лодка вытащена.

Трудно сказать, хорошая это новость или нет. С одной стороны, для выполнения нашей основной задачи чем больше мы встретим на своём пути обитаемых Фаз, тем лучше. Но, с другой стороны, исходя из предостережений Старого Волка, от этих обитателей можно ждать любой пакости.

— Переходов здесь можно открыть много, — сообщает Анатолий, — но все они будут расположены от сорока километров с небольшим и дальше, вниз по течению реки.

Это к лучшему. Все селения тяготеют к воде. У нас есть шанс встретить местных жителей, не удаляясь особенно от зон возможного перехода. Эфир чист, только похрюкивает слегка. Это можно отнести на счет атмосферных помех. Так что скорее всего здешняя цивилизация еще не достигла высокого уровня.

Идём мы довольно долго. Кроме лодки, найденной Дмитрием, больше никаких признаков цивилизации не наблюдается.

Внезапно Лена останавливается и поднимает руку в знаке «Внимание!». Мы замираем и прислушиваемся. Сначала ничего, кроме птичьего гомона и шума листвы, не слышно. Потом ухо улавливает конское ржание, лай собак и шум множества голосов. Отдельные выкрики и вроде бы даже пение.

Через несколько минут мы выбираемся на обширную полукруглую поляну, выходящую к реке. Посередине поляны горят костры, на которых жарится мясо и кипят котлы. Между кострами и рекой снуют босые полуголые люди. Ближе к лесу расположены навесы из блестящей на солнце ткани. Под навесами расположилось многолюдное общество. Они пьют из больших кувшинов, ковшей и кубков, едят жареное мясо и прихлёбывают ароматное варево из больших мисок, которые им из котлов наполняют те же полуголые люди. Под навесами веселятся в основном мужчины. Но там есть и немало женщин, которые пьют, закусывают и шумят наравне с мужской частью общества.

Всё это мы успеваем разглядеть за те несколько минут, пока незамеченные стоим на опушке. Но вот на нас, наконец, обращают внимание, и к нам подбегают два полуголых человека. Низко поклонившись, один из них на грубом английском языке говорит:

— Тан желает говорить с вами.

Следуем за ним и заходим под навес, где сидит пирующее общество. Выглядит оно пёстро и ярко. Разноцветные шелка, бархат, парча. Одежда самая изысканная. Резким контрастом с ней выглядят неухоженные усы и бороды, давно не стриженные, нечесаные и немытые волосы, грязные шеи и корявые ногти на грубых пальцах грязных рук. Женщины одеты менее изысканно, но выглядят гораздо опрятнее и привлекательнее.

В центре под навесом сидит мужчина лет сорока. Грубое лицо с низким лбом, выдающиеся вперёд брови, квадратная челюсть обросла рыжими патлами, торчащими во все стороны неопрятными клочьями. Зато на нём кафтан из золотистой парчи, малиновые бархатные шорты, бронзовые чулки и сапоги из алой кожи. В правой руке тан держит большой кубок с вином, а левой гладит бедро сидящей рядом молодой женщины.

Меня коробит, когда я вижу на чистой, гладкой женской ножке эту грязную, поросшую рыжими волосами лапу с корявыми обломанными ногтями. Но женщину это не смущает. Она внимательно смотрит на нас. Вернее, не на нас всех, а на Лену с Наташей. А тан, насмотревшись, говорит, словно выплёвывает слова:

— Я — Марсун. Тан здешнего округа.

— Я — Андрей. А это мои спутники и друзья.

— Тоже тан, надеюсь?

— Тан. Только не здешний.

— Это я вижу. Здесь так не одеваются. Откуда идёте?

— Издалека.

— Не из Загорья? — При этом он смотрит куда-то поверх моей головы.

Прослеживаю за его взглядом и вижу синеющую далеко на горизонте высокую горную цепь.

— Точно. Из Загорья, — подтверждаю я.

— Давно у нас не было гостей из тех краёв. На моей памяти никто не приходил. Что ж, загорский тан, будь моим гостем. Мы сегодня удачно поохотились, теперь пируем.

Он указывает на места против себя. Мы присаживаемся. Полуголые босые люди, слуги, как я понял, тут же подают нам чеканные серебряные ковши с вином, ставят перед нами глиняные блюда с жареным мясом и миски с крепким ароматным бульоном. На роскошном, но грязном ковре в беспорядке разложены зелень, разнообразные овощи и фрукты. Я поднимаю ковш.

— За твоё здоровье, тан Марсун!

Тан удивлённо смотрит на меня. Видимо, я сделал или сказал что-то не так. Тем не менее он тоже поднимает кубок.

— И тебе пусть пошлют Владыки здоровья и долгих лет жизни, тан Андрей!

Левая рука его уже передвинулась с бедра на ягодицы женщины. Белая юбочка, задранная нечистой похотливой лапой, уже почти ничего не скрывает. Но женщина по-прежнему не сводит глаз с Лены.

— Скажи, тан Андрей, — спрашивает меня Марсун, — а чтите ли вы у себя в Загорье Владык?

— Конечно. Мы чтим всех, кто каким-либо образом выше нас. Владык мы тоже чтим.

— А почему тогда ваши женщины ходят с оружием, словно они мужчины?

— У нас в Загорье, тан Марсун, другая жизнь и другие обычаи. У нас там много врагов, и мы с детства вынуждены воевать и бороться за свою жизнь и свободу. Поэтому наши женщины учатся владеть оружием наравне с мужчинами с детства.

— Не может быть! Неужели эта женщина, — он тычет кубком в сторону Наташи, — может стрелять не хуже мужчины?

— Да. Не хуже.

— Ха! Вот в это яблоко я попаду из своего ружья за тридцать шагов… Улак! — кричит он.

Сзади подбегает полуголый слуга и низко кланяется тану. Тот подаёт ему яблоко и приказывает:

— Отойди на тридцать шагов и положи яблоко себе на голову.

Слуга выполняет приказ, не моргнув глазом. Видимо, такие упражнения здесь не в диковинку. А тан оставляет в покое ягодицы женщины и берёт висящее на опоре навеса длинноствольное ружьё, отделанное золотом и перламутром. Он вскидывает ружье и стреляет. Пуля попадает слуге прямо в левый глаз, и человек падает как подкошенный.

— Видимо, я выпил немного лишнего, — качает головой Марсун. — Но и такой выстрел неплох. Если эта женщина сможет его повторить, я поверю тебе, тан Андрей. Коса!

Подбегает второй слуга, и тан даёт ему яблоко. А сам он, повесив ружьё, начинает тискать груди женщины. Меня дрожь пробирает, когда я представляю, что чувствует женщина, чью кожу царапают длинные обломанные ногти.

— Прости, тан Марсун, — возражаю я. — Зачем мы будем лишать тебя верных слуг? Пусть Коса подбросит яблоко повыше. Сумеешь, Наташа?

Наташа кивает, берёт у Анатолия автомат и встаёт.

— Коса! — кричит Наташа. — Бросай!

Гремит выстрел, и подброшенное слугой красное яблоко разлетается на кусочки. Тан ошарашен настолько, что даже оставляет в покое соски женщины, которые он перед этим крутил, словно гайки. А та, вытаращив глаза и разинув рот, смотрит на Наташу, как на величайшее чудо. Впрочем, все остальные пирующие выглядят не лучше.

— Клянусь Владыками, — хрипит изумлённый тан, — в наших краях таких стрелков нет!

Пирующие возбуждённо галдят и тычут в нашу сторону пальцами. Те, кто сидит подальше, встают со своих мест и подходят ближе, бесцеремонно разглядывая чудо-женщину.

— Если в Загорье женщины так стреляют, то как стреляют мужчины? — интересуется один из них.

— Примерно так же, — отвечаю я.

— И у вас все так стреляют?

— А ты сомневаешься, тан Марсун?

— Теперь уже не сомневаюсь. Не хотел бы я воевать с вами!

— Зачем воевать? Даже худой мир лучше доброй ссоры.

— Верно! Да, я благодарен тебе, что ты пощадил Косу. Хотя ему ничего не грозило. Он сегодня спас меня на охоте. Мой конь испугался кабана, рванулся, я зацепился за сук и вылетел из седла. Прямо под ноги секачу. Так Коса прыгнул прямо между мной и кабаном и поймал его на рогатину. — Тан видит, что его кубок пуст и кричит: — Коса!

Слуга подбегает и наполняет кубок из большого кувшина. Тан делает глоток и морщится.

— Ты что мне налил, мерзавец? Ты же знаешь, что после свинины я всегда пью только пиво!

Слуга испуганно кланяется, убегает и возвращается с кувшином пива. Тан делает глоток, удовлетворённо хмыкает и машет рукой.

— А теперь иди туда. Горат! — кричит он.

Коса понуро бредёт в дальний конец поляны, а за ним идёт полуголый слуга с кривой саблей на поясе. Дойдя до края поляны, Коса становится на колени. Горат обнажает саблю и заходит сбоку. Короткий замах, быстрый удар, и обезглавленное тело валится на траву.

Пётр бледнеет и привстаёт. Я пристально смотрю на него и чуть заметно качаю головой. Пётр, скрипнув зубами, садится на место и отворачивается, стараясь не смотреть на тана.

А пир продолжается как ни в чем не бывало. Собравшиеся пьют, пьянеют. Они, перебивая друг друга, хвастаются охотничьими трофеями, рассказывают что-то, совершенно не слушая один другого. Обычная массовая пьянка на лоне природы. Мы тоже пьём, но весьма умеренно, больше закусываем. Неподалёку от нас вспыхивает пьяная ссора. Спорщики, покричав, хватаются за оружие. Гремят два выстрела. Один падает навзничь убитый, другого уносят слуги. Он ранен. А пир продолжается.

Один из пирующих, рассердившись на женщину, хватается за плеть и лупит её по лицу. Женщина визжит и вырывается. Теперь тан Марсун возмущается. Он вскакивает и хватается за ружьё. Гремит выстрел, и палач, не успевший замахнуться третий раз, падает с простреленной головой.

— Пелус! — кричит Марсун. — Клянусь Владыками, ты забываешься! Здесь может наказывать только Горат. И только по моему приказу. А женщин мы наказываем так, чтобы не испортить их. Горат! Займись женщиной! А ты, Пелус, иди сюда!

Отдавая эти распоряжения, тан продолжает держать в руках дымящееся ружьё. Когда Пелус подходит, тан стреляет ему в живот.

— Выживешь, запомнишь, как надо вести себя в гостях у тана. А не выживешь, значит, так Владыки решили.

А пир продолжается. Между тем солнце склоняется к закату. Марсун встаёт и щелкает пальцами особым образом. Все поднимаются. Встаём и мы. Тан поднимает кубок:

— Благодарю Владык за то, что позволили вам всем оказать мне честь своим участием в охоте и присутствием на пиру!

Все выпивают до дна и, с трудом передвигая ноги, поддерживаемые слугами, разбредаются к своим коновязям. А тан Марсун обращается ко мне:

— Тан Андрей, окажи мне честь заночевать и погостить вместе со своими друзьями в моём замке.

Это приглашение вписывается в наши планы как нельзя лучше. Нам дают лошадей. Сопровождаемые таном Марсуном и его свитой, мы едем по лесной дороге. Вскоре мы выезжаем в поле. Меня сразу поражает обилие ветряных мельниц. В поле зрения постоянно находится более десятка старательно машущих крыльями сооружений. У них так много зерна?

Замок тана Марсуна представляет собой большой одноэтажный бревенчатый дом, раскинувшийся своими крыльями и переходами чуть ли не на полтора гектара. Вокруг расположены многочисленные пристройки. Замок напоминает большой хутор. Слуги показывают нам наши помещения и приглашают в большой зал на ужин. Ужинать после пира не хочется, но когда хозяин приглашает, отказываться нельзя. Тем более что слуга стоит и ждёт, пока я переоденусь.

Окидываю взглядом помещение. Света, правда, маловато. На дворе уже темнеет, а в помещении только одно окно: низкое и длинное, почти под потолком. Слуга, поняв моё затруднение, приходит на помощь. Щелкает выключатель, и помещение освещается… электрическим светом! Горят светильники на стенах. Стараясь не выдавать своего изумления, соображаю, откуда они здесь берут энергию. Потом вспоминаю многочисленные ветряки, и всё встаёт на своё место.

Центральное место в помещении занимает постель. Такая обширная, что на ней запросто может заниматься любовью мотострелковое отделение с соответствующим количеством любовниц. Постель заправлена бордовым бархатом. Вдоль стен расположены низкие скамьи, обитые таким же бархатом. Пол застелен мягким ковром розового цвета с зелёными узорами. Ни стола, ни шкафов не наблюдается. Слуга приходит на помощь и здесь. Он подходит к стенке и открывает не замеченную мной дверцу. Поблагодарив его кивком, я ставлю в открывшуюся каморку пулемёт, снимаю комбинезон и ботинки. Из ранца я достаю цивильную одежду и обувь. Подумав, сую за пояс «вальтер». Старый Волк говорил: «Оружие применяйте без колебаний». Надо быть готовым ко всяким неожиданностям. Судя по событиям на пире, здесь можно ждать чего угодно. В том числе и самого неприятного. Я успел заметить, что тан Марсун весьма скор в принятии решений, и решения эти всегда радикальные.




Глава 2


Ликует буйный Рим… торжественно гремит

Рукоплесканьями широкая арена.

    

М.Ю. Лермонтов






Тан Марсун уже ждёт нас в зале. Мы не успеваем обменяться парой слов, как начинают появляться мои товарищи. Они тоже сменили походную одежду на цивильные костюмы. Особенно поражает меня Лена. На ней свободная блузка нежно-голубого цвета с широкими рукавами и из такой прозрачной ткани, что во всех подробностях можно разглядеть груди моей подруги. Где она такую взяла? Не иначе как из биофазы утащила. Коротенькая, выше середины бедра юбочка из белой замши и голубые с металлическим отливом чулки. Всё это тоже явно из биологической Фазы. Из своего на Лене только её любимые белые босоножки с плетением ремешков по голени и белые лайковые перчатки до локтя. Что это ей взбрело в голову так соблазнительно нарядиться? Она что, не понимает, как сейчас выглядит в глазах этого похотливого самца? Всё равно как мулета перед быком.

А тан пялится на Лену во все глаза и облизывается, словно кот возле рыболовного садка. Лена же, как ни в чем ни бывало, присаживается и при этом еще выше поддёргивает юбочку. Заметив мой недовольный взгляд, она хмурится и незаметно качает головой. Понятно. Моя подруга что-то замыслила. Не знаю еще что, но мешать ей не стоит. Чтобы как-то отвлечь Марсуна, я задаю ему первый вопрос:

— Тан Марсун, энергию вы получаете от ветряных мельниц?

— Да, конечно. — Тан с неудовольствием отрывается от созерцания Лены. — А у вас разве иначе?

— Иначе. У нас электрические машины вращают потоки воды рек и ручьев.

— А! У нас лет пятнадцать назад один чудак тоже хотел так сделать. Даже речку запрудил, чтобы воду поднять повыше. Но Владыки приказали посадить его на кол.

— За что?

— Странные вы там, в Загорье. У вас разве законы другие? Никто не должен делать того, что не делали его отцы и деды. За ослушание — мучительная смерть.

— Ну да. Только я думаю, раз у нас энергию дают реки, то почему у вас так нельзя?

— Это ваши предки так придумали. А наши всегда ветряками пользовались.

— Понятно. А давно у вас Владыки свои законы установили?

— Наверное, как и везде, как и у вас. Я не знаю. Я всегда так жил. Так жил мой прадед и его прапрадед. Хороший закон. Зачем что-то менять? Итак живём неплохо.

— Верно. А ты Владык видел?

— Нет, откуда? Они же являются не чаще чем раз в десять лет. Да и то только верховным вождям.

Я теряю интерес к разговору. Всё ясно, и почти ничего нового. Ждать здесь годами, пока не появятся эти Владыки, бессмысленно. Надо идти дальше.

В разговор вступает Петр:

— Тан Марсун, а почему в вашем прекрасном замке нет воды?

— А зачем тебе вода? Разве это напиток для мужчины? У нас достаточно вина и пива.

— Я не для питья искал воду. Я хотел умыться.

— Для умывания?!

Тан Марсун смотрит на Петра так, словно тот сказал Время знает какую непристойность. Да, Пётр ляпнул явно невпопад. Вот что значит не получить соответствующей подготовки. Внезапно лицо тана проясняется, и он с пониманием кивает.

— А! У тебя, наверное, подошел срок предписанного Владыками омовения? Я прикажу, и тебе принесут воду. Обычай надо соблюдать.

— А как часто предписывает вам обычай совершать омовение? — интересуется Анатолий.

— Раз в два месяца.

— Вот как? А женщины…

— Ну! Женщины — народ особый. У меня женщины омываются не реже трёх раз в день! — Тан самодовольно улыбается, словно он говорит о Время знает какой роскоши.

— А почему так? — продолжает допытываться Анатолий.

— Ну вы, загорские, совсем дикий народ! Какое основное предназначение женщины? Доставлять мужчинам радость, удовольствие.

— А я полагал, — вставляю я, — что основное предназначение женщины — рожать и вскармливать детей.

— Не спорю. И это тоже. Но ведь это всегда будет только после того, когда женщина доставит мужчине радость и удовольствие. Так что это всё-таки первое, а дети — второе. Так, о чем я? А, да! Ну какое можно получить удовольствие и радость, если женщина давно не омывалась и от неё скверно пахнет?

«Наверное, не большее, чем получает она, отдаваясь тебе, козёл вонючий!» — чуть не вырывается у меня. Но я давлю эти слова в зародыше. Нельзя давать волю своим эмоциям, Андрей Николаевич. Вы на работе.

— Раз уж вы привыкли к частым омовениям, — снисходительно говорит Марсун, — я распоряжусь, чтобы в ваши покои доставили воду. А сейчас займёмся вечерними развлечениями.

Он делает знак рукой, и один из охранников передаёт ему какой-то список. Марсун внимательно изучает его, морща лоб, пыхтя и шевеля пальцами. Потом он начинает что-то тихо говорить охраннику, а тот делает в списке пометки. Закончив эту работу, охранник уходит, а Марсун жестом приказывает слугам наполнить вином наши кубки.

В боковом проходе появляются охранники и слуги, которые несут скамьи, козлы и еще какие-то приспособления. Входит управляющий, за ним более двадцати босоногих слуг, среди них четыре женщины и несколько детей. Последним появляется уже знакомый нам Горат. Слуги выстраиваются вдоль стены, а управляющий разворачивает список и читает:

— Пакот. Пятьдесят плетей.

Названный слуга выходит из строя, подходит к скамье, снимает штаны и укладывается. Два помощника Гората расторопно привязывают его к скамье за шею и лодыжки широкими ремнями. Скамья стоит посередине зала, и Горат подходит к ней так, чтобы нам хорошо был виден наказываемый слуга.

Горат бьёт с оттяжкой. Первый удар обрушивается на плечи, второй — чуть ниже. Брызжет кровь. После третьего удара Пакот стонет, после пятого или шестого начинает кричать. А Горат невозмутимо покрывает его спину, ягодицы и бёдра параллельными рубцами. Отсчитав двадцать пять ударов и спустившись при этом до колен наказуемого, Горат меняет позицию, и теперь он поднимается от колен к плечам, покрывая тело Пакота рубцами крест-накрест. Плеть свистит, звучат сочные удары. Пакот уже не кричит, а непрерывно воет.

Пётр, Сергей и Дмитрий сидят бледные, Анатолий с Наташей выглядят немногим лучше. А вот Марсун и его гости развлекаются. Они со знанием дела обсуждают технологию порки и восхищаются искусством Гората.

Горат обрушивает последний удар на плечи Пакота. Помощники отстегивают бедолагу от скамьи, тот с трудом поднимается и, едва волоча ноги, плетётся к выходу. По спине и ногам обильно течет кровь. Не случайно, наверное, пол в этом зале застелен красным ковром.

— Лаки, — объявляет управляющий, — Два левых пальца.

Из строя выходит пожилой слуга, подходит к Горату и протягивает левую руку. Горат, встав так, чтобы всем было хорошо видно, достаёт из висящей на поясе сумки клещи и быстро откусывает старику два пальца по самое основание. Брызжет кровь, лицо старика перекашивает гримаса боли. Помощник Гората бросает пальцы в корзину и ведёт Лаки к котлу с какой-то дымящейся жидкостью. Он силой окунает туда изувеченную руку. Лаки скрипит зубами и воет.

— Это — горячее масло, — поясняет нам Марсун. — Чтобы заражения не было.

Ничего себе, асептика! Тебя бы так, козла! А управляющий продолжает:

— Лиза. Шесть игл.

Молодая женщина подходит к какому-то приспособлению и встаёт возле него на колени. Помощники зажимают ей кисти рук специальными приспособлениями. Горат достаёт из сумки иглы и засаживает их женщине под ногти. Три в левую руку, три в правую. Женщина визжит и бьётся, но колодка тяжелая, и руки прикованы крепко.

Краем глаза замечаю, что Пётр хочет встать. Сжимаю его колено и тихо говорю по-русски:

— Спокойно, Петро, спокойно. Нам нельзя вмешиваться в такие дела. Мы здесь только наблюдатели, разведчики. Без особой нужды в бой ввязываться не следует. Бери пример с меня и Лены. Смотри, как Наташа с Толей держатся. А ведь видят они то же, что и ты.

Пётр стискивает зубы и сцепляет пальцы рук. Только бы выдержал! Скорее всего, это зрелище далеко еще не самое худшее, что нас сегодня ожидает. Вижу, что Наташа с Леной что-то шепчут Сергею с Дмитрием. Те сидят вообще никакие.

А заплечных дел шоу, между тем, продолжается. Управляющий вызывает одного за другим провинившихся слуг. Их секут, им откусывают пальцы, рубят кисти рук и ступни ног, сдирают кожу с ноги или с руки. Один был приговорён к тысяче ударов плетьми. Им занимаются помощники Гората. По-моему, после трёхсотого удара они уже стегали безжизненный, ни к чему не чувствительный труп. Насмерть был засечен мальчик лет восьми-десяти, ему дали двести пятьдесят розог. Где-то на сотом ударе он только слабо стонал, а после сто пятидесятого и стоны стихли.

Петр, Дмитрий и Сергей давно уже сидят с каменными лицами и стеклянными глазами. Это над ними поработала Лена. Спасибо ей! К сожалению, они всё видят и слышат, но не могут никак на это реагировать. Чтобы отрубить их вовсе, ей пришлось бы вставать с места и подходить к каждому из них. А это всё, что Лена смогла сделать на расстоянии. И то слава Времени!

В очереди за своей порцией «поощрений» остаётся всего пять человек, когда управляющий произносит равнодушным, усталым голосом:

— Мария. Кол.

Услышав своё имя, женщина не может собраться с силами и выйти вперёд. Колени у неё подгибаются, и она падает на них. Двое помощников Гората поднимают её и приводят в чувство каким-то снадобьем. Мария озирается диким взглядом, пытается вырваться. Но помощники держат её крепко. Они влекут её к скамье в центре зала. Там они снимают с неё мантию и юбку и, оставив в одних серебряных туфельках, укладывают лицом вниз. Кисти рук они связывают под скамьёй, а лодыжки захлёстывают ремёнными петлями с длинными концами. Двое других приносят трёхметровый кол, острый конец которого обшит ярко начищенной медью. Горат тщательно и неторопливо смазывает кол салом. Он наклоняется к молодой женщине, ощупывает её промежность, зад, массирует поясницу. Ведёт себя так, словно он врач, обследующий пациентку. Делает он всё обстоятельно, не спеша. Мария дышит тяжело, всхлипывая, её бьёт крупная дрожь.

А зрители привстают, чтобы не пропустить ни одной детали этого шоу. Глаза горят, на лицах возбуждение и любопытство. Марсун хвастает:

— Горат — мастер! Бьюсь об заклад, она околеет не раньше чем через два дня!

— Это уж ты хватил, тан Марсун, — возражает один из гостей, — два дня! Так не бывает.

— Не бывает? Бьёмся об заклад! Моё ружьё против твоей упряжки!

— Принимаю! — Глаза у спорщика разгораются еще больше.

— Горат! — кричит Марсун. — Слышал? Два дня!

— Как прикажешь, хозяин, — соглашается Горат, не прекращая своих манипуляций с Марией, — два так два. Прикажешь четыре, будет и четыре.

— Тан Марсун, — вступаю я в разговор. — А что будет, если Мария не протянет на колу двух дней?

— Как что? Я проиграю ружьё.

— А Горат? Он же ручается даже за четыре дня. Вы ведь идёте на заклад, надеясь на его мастерство.

— А Горат… Гората тогда его помощники насадят рядом с этой лахудрой. Пусть полюбуется на свою работу! Слышишь, Горат?

— Слышу, хозяин, — спокойно отвечает Горат, расставляя по местам своих помощников.

— Тан Марсун, — предлагаю я, — ставлю своё ружьё против Гората, что Мария не проживёт и одного дня.

— Что?! Какое ружьё? Из которого ты по яблокам стрелял?

— А что? Оно не стоит Гората?

— Стоит! Принимаю заклад! Прощайся со своим ружьём, тан Андрей!

— Поживём — увидим, — отвечаю я, пожимая плечами и подмигивая Лене.

Двое помощников берутся за ремни, привязанные к лодыжкам Марии, и разводят ноги пошире. Третий держит кол горизонтально, нацелив остриё в промежность женщины. А четвёртый с деревянным молотом стоит у основания кола.

Горат берётся за остриё кола и медленно и осторожно вводит его в женское тело. Мария приподнимается над скамьёй, но тяжелая рука палача прижимает её за поясницу. Тело женщины прогибается, и она испускает дикий крик. Крик боли, страха, ужаса. Крик срывается на пронзительный визг, а палач засаживает кол всё глубже и глубже. Крик достигает немыслимых пределов громкости и высоты. Да и как не вопить, когда молодое, полное жизни тело медленно пронзает грубое орудие казни? Я пробую представить, что сейчас чувствует эта женщина, которая исступленно бьётся лицом о скамью и царапает пальцами связанных рук пол. Но моё воображение бессильно.

Я отворачиваюсь, и тут моим глазам предстаёт зрелище еще более гнусное. Тан Марсун и его гости стоят на ногах. Они пожирают глазами захватывающее зрелище казни. Облизываются, причмокивают, шевелят пальцами. У них на физиономиях нарисовано страстное желание подбежать к скамье, оттолкнуть в сторону палача и начать самим терзать несчастную жертву.

Когда Старый Волк сказал мне: «Они внешне похожи на людей, но они уже не люди», я посчитал, что он преувеличивает. Нет, Старый Волк не преувеличивал. Он преуменьшил. Да, это точно не люди. Это даже не звери. Звери так не поступают. Кто же они? «Оружие применяй без колебаний», — вспоминается еще одно напутствие Старого Волка. На всякий случай засовываю «вальтер» поглубже, его время еще не пришло.

А Горат начинает дирижировать. Повинуясь его знакам, молотобоец то бьёт по основанию кола с силой, то слегка постукивает одним или несколькими ударами. Помощники то натягивают ремни, насаживая жертву на кол, то ослабляют их. А сам Горат многоопытной рукой направляет движение кола так, чтобы он не повредил каких-либо жизненно важных органов, что могло бы вызвать преждевременную смерть жертвы. А ведь неплохо, бестия, знает анатомию, в Схлопку его!

Мария уже не кричит. Она стонет, хрипит и даже рычит. И только пальцы продолжают царапать пол, и голова колотится о скамью, и тело содрогается и корчится в ответ на каждый толчок ужасного кола, проникающего всё глубже и глубже в несчастное, истерзанное тело.

Всё это длится бесконечно долго. Наконец, когда, по моим прикидкам, кол пронзает диафрагму и углубляется в полость грудной клетки, Горат прекращает работу. Жертву освобождают от верёвок и ремней, и кол вместе с ней водружается на специальный постамент. Палач нарочно не загнал кол до конца, дальше тело будет оседать само, под тяжестью собственного веса. Горат проверяет установку и кланяется зрителям, словно артист после блестящего выступления. И точно: в награду за явленное искусство звучат аплодисменты и выкрики восхищения.

А с кола на нас смотрит то, что несколько минут назад было Марией. Взгляд остекленевших, выкатившихся глаз смотрит на всех сразу и ни на кого конкретно. Распухшее лицо искажено жуткой гримасой. Оно одеревенело. Руки с сорванными до мяса ногтями безвольно висят вдоль раздувшегося туловища. По колу стекает струйка крови. Из горла жертвы вырывается хрип, грудь часто поднимается и опускается.

— Великолепно! Прекрасно! Мастерская работа! Браво, Горат! — слышатся возгласы.

С оставшимися кончают быстро. Двоим отрубают левые руки, третьего кастрируют. Приходит черёд последнего.

— Динак. Кукла.

Помощники притаскивают яйцевидное металлическое сооружение высотой в человеческий рост. Щелкает замок, и передняя стенка «яйца» откидывается на петлях. В верхней части сооружения видно отверстие не более пятнадцати сантиметров. Динак раздевается и залезает в «яйцо» таким образом, что его шея размещается в отверстии, а голова остаётся снаружи. Крышку закрывают и запирают. А «яйцо» с Динаком устанавливают на решетку большого очага.

Я сразу заметил этот очаг, как только вошел сюда, но не понял его назначения. А помощники раскладывают под решеткой дрова и хворост. Горат разводит огонь. Проходит несколько минут, и торчащая из «яйца» голова начинает беспокойно вертеться из стороны в сторону и скрипеть зубами. Затем лицо искажается гримасой невыносимой боли, глаза выкатываются, на губах выступает кровавая пена. Зал оглашается воплями.

А зрители хохочут, тычут пальцами, пытаются воспроизвести жуткие гримасы несчастного. Наконец всё стихает, и зал наполняется смрадом горелого мяса.

— Я вижу, тан Андрей, твои друзья не очень-то привычны к таким развлечениям, — говорит мне Марсун, кивая на Петра, Дмитрия и Сергея, всё еще пребывающих в ступоре.

— Ты прав, тан Марсун. У нас в Загорье такие вечера не практикуются. А у вас часто это происходит?

— Дважды в неделю. А как вы наказываете провинившихся рабов?

— А мы не ждём определённого дня и наказываем сразу.

— Странный вы народ, загорцы. Дикие какие-то. У вас, наверное, только одно развлечение — война. Пользуйтесь случаем, учитесь, как надо жить достойно. Разве мы не приятно провели вечер? Будет о чем вспомнить, о чем рассказать другим. Ну а сейчас пора и отдохнуть. Желаю тебе, тан Андрей, приятно провести ночь. Пусть Владыки пошлют тебе интересные сновидения.

Лена выводит наших товарищей из ступора. Они тоже готовы пожелать тану Марсуну чего-нибудь очень приятного, но под моим тяжелым взглядом прячут свои эмоции поглубже. Они выходят из зала, стараясь не смотреть на кол с телом Марии и на страшное «яйцо». А Лена задерживается на несколько секунд возле казненной и берёт её за щиколотку и запястье.

— Странное дело, — говорит она Марсуну, — тело полностью одеревенело.

— С посаженными на кол всегда так, — отвечает Марсун, зевая. — Но живут они еще долго. Эта, как обещал Горат, протянет не менее двух дней. Только на кол поглубже опустится.

Ну это вряд ли. Я-то уже вижу, что бока несчастной женщины перестали подниматься и опадать. Лена остановила сердце бедной Марии. Завтра я потребую расчета по выигранному закладу. Если Марсун сдержит слово, торчать завтра Горату здесь же на таком же колышке. Думаю, это зрелище понравится моим друзьям больше.




Глава 3


What is a man,

If his chief good and market of his time

Be but to sleep and feed? A beast, no more.

    

W. Shakespeare.[1 - Что есть человек, если главное, что он получает от жизни, — сон и еда? Не более чем животное. — У. Шекспир (англ.).]






Придя в отведённые мне покои, я обнаруживаю, что Марсун действительно гостеприимный хозяин и, если что-то обещает, то слово держит. В углу комнаты стоит бадья с водой. Быстро раздеваюсь, снимаю сертоновое трико и умываюсь с головы до ног. Натягиваю эластичные синие с белой каймой шорты в обтяжку и надеваю свободную голубую рубашку. С сомнением смотрю на роскошный ковёр. Вроде чистый, но Время его знает, какую заразу здесь можно подцепить. Они же месяцами не моются, им никакая Схлопка не страшна, а сами по этому же ковру ходят. Но в ботинки обуваться больно уж не хочется. Тут я вспоминаю, что перед нашим уходом из отеля «Старый Волк» Лена сотворила мне тапочки и положила в мой ранец. Где они? Синие чешки лежат на самом дне. Натягиваю их на ноги и с облегчением вздыхаю.

Присаживаюсь на обширную постель и задумываюсь. Дело ясное, мы попали туда, куда шли. Местные Владыки — как раз те, кого мы ищем и о ком хотим узнать побольше. Все факторы налицо. Замороженный прогресс, низведение женщин до бесправного состояния, бездумное скотское существование, бессловесное, покорное рабство. Как спокойно шли они на истязания! Особенно этот Димак. Правда, положение женщин здесь несколько отличается от того, какое имеет место в Фазе, где жил Вир. Здесь они даже сидят за одним столом с мужчинами. Но при любом раскладе процесс преобразований здесь уже завершен. Когда это происходило и как? Как всё-таки можно встретиться с этими Владыками?

Надо будет завтра поподробнее поговорить об этом с Марсуном, когда он будет трезвым. Впрочем, неизвестно, бывает ли он когда-нибудь трезвым. А сейчас надо бы встретиться с Леной, выяснить, что она затеяла. И только тут до меня доходит, что я не имею ни малейшего понятия о том, где находятся покои, отведённые моим товарищам. Где их найти в случае необходимости? Вот тебе и фунт изюму!

Мои размышления прерывает звук открываемой двери, к которой я сижу спиной. Еще один прокол! Совсем ты, Андрюха, расслабился, в Схлопку тебя! Хотя это, наверное, Лена. Пока я думал, как её найти, она сама меня нашла.

Оборачиваюсь. Нет. Это не Лена.

В комнате стоят две молодые женщины. Они в своих традиционных нарядах — юбочки с разрезами до пояса, мантии и туфельки. Одна в золотистых туфельках, та самая, что сегодня сидела рядом с Марсуном, говорит мне:

— Тан Андрей, мы пришли провести с тобой эту ночь.

Вот тебе раз! А нам это надо?

— Спасибо за заботу, красавицы, но мне это не требуется. Я буду спать один.

— Тан Андрей, нас прислал к тебе тан Марсун.

— Передайте ему мою самую искреннюю благодарность. Но вы мне действительно не нужны этой ночью. Уходите.

— Тан Андрей! Если вы нас прогоните, тан Марсун решит, что мы не угодили вам, не понравились, и он накажет нас. А как у нас наказывают, вы сегодня видели.

Да, положение! Налево пойдёшь — коня потеряешь; направо пойдёшь — слона потеряешь. А прямо пойдёшь — мат получишь. Я вздыхаю.

— Хорошо. Оставайтесь. Как вас зовут?

— Меня — Веста. Её — Диана.

Молоденькая, не старше пятнадцати лет девушка в розовых туфельках кланяется.

— Раз уж вы здесь, присаживайтесь, — приглашаю я. — А почему вы пришли вдвоём? Здесь так принято?

— Нет, — поясняет Веста с улыбкой. — К каждому из твоих товарищей тан Марсун отправил по одной женщине и только к тебе двух, в том числе и меня, как знак особого расположения.

— Понятно.

На самом деле ничего не понятно. С чего бы это вдруг такая щедрость? А! Тан Марсун завтра что-то попросит взамен. И не что-то, а кого-то. Лену! Вон он как смотрел на неё! И она тоже хороша, соблазняла его весь вечер. Судя по всему, Ленка что-то затеяла. Но в любом случае я не хотел бы быть на месте Марсуна, оставшись с ней наедине.

— Веста, ты не знаешь, где расположены покои моих друзей?

— Знаю. Здесь же, в этом крыле и в этом же коридоре.

Слава Времени! Пьяненький Марсун просто не догадался расселить нас подальше друг от друга. А Веста неожиданно просит:

— Тан Андрей, за дверью ждёт Алиса, разреши ей войти?

— Как? Еще и третья?

— Это ученица. Она еще девочка.

— Хорошо. Пусть входит, — обалдело разрешаю я.

Что еще за ученица? Ничего не понимаю. Веста ведёт за руку хорошенькую девочку лет восьми-девяти в белом платьице, белых чулочках и в белых туфельках, таких же, как и у взрослых женщин, но не на шпильках, а на низком каблучке. Волосы девочки перехвачены белой ленточкой. Девочка приседает и щебечет:

— Здравствуйте, тан Андрей!

Время моё! Совсем ребёнок! Что же она будет здесь делать?! С этим вопросом я обращаюсь к Весте.

— Учиться будет. Смотреть, прислуживать. Мы всегда берём с собой учениц.

— Объясни, пожалуйста. Я что-то не понимаю.

Со слов Весты я узнаю, что в пятилетнем возрасте всех девочек осматривает специальная комиссия. Если девочка отвечает предъявляемым требованиям, сиречь здешним сексуальным стандартам, её одевают в белые одежды, волосы перевязывают белой ленточкой и она поступает в обучение искусству эротики. Всех прочих ждёт удел рабыни, невзирая на происхождение. До семи лет девочек обучают: рассказывают, развивают гибкость, чувственность. Этим занимаются опытные пожилые матроны. С семи лет девочек берут с собой для прислуги женщины, когда идут к мужчинам. Там они получают уже наглядные уроки.

Я продолжаю расспросы. Меня интересует не женский вопрос; там, где поработали наши затейники, с этим всё ясно. Меня интересует, как и когда всё это началось, как увидеть Владык? Но женщины мало что могут сказать мне по этому поводу. Ни Веста, ни Диана, ни тем более Алиса ничего об этом не знают. Их истории не учили, их учили совсем другому.

— Так всегда жили, — говорит Веста.

Единственное, что мне удаётся узнать, это то, что здесь всё-таки есть кое-какая техника. Но уровень ее развития застыл на прадедовском уровне. Верховные Вожди и их советники прилетают на небольшом дирижабле. Баржи и суда вверх по реке поднимаются с помощью электромоторов, работающих от аккумуляторов. Это наводит меня на мысль. Достаю тестер и подхожу к выключателю освещения. Так и есть — ток постоянный.

— Красавицы, а за что так жестоко наказали Марию?

Женщины переглядываются и мнутся. Я обещаю им, что от меня никто не услышит ни единого слова. Тогда Диана решается и рассказывает.

Три дня назад сюда в гости прибыл племянник Верховного Вождя. Еще мальчишка. Ему неделю назад исполнилось четырнадцать лет. С этого возраста мужчины могут брать на ночь женщин. Тан Марсун, желая почтить Вождя, подарил его племяннику на ночь двух женщин: Марию и Диану. У мальчишки было много азарта, много желания, но мало опыта. Особенно ему не везло с Марией. Наутро гадёныш пожаловался Марсуну, что Мария смеялась над ним, издевалась и ни разу не удовлетворила его.

— Мы думали, что Марию накажут иглами, а потом отправят на кухню, — заканчивает Диана свой рассказ. — А её вдруг посадили на кол. Теперь ей на нём мучиться не меньше двух дней.

На глазах у Дианы выступают слёзы, а маленькая Алиса откровенно трёт глазки. Я решаюсь открыть секрет.

— Не переживайте, красавицы. Ваша подруга уже не мучается.

— Почему? Горат хорошо знает своё дело.

— Я знаю, что говорю. Елена тоже хорошо знает своё дело. Час назад она остановила ей сердце.

— Она умеет это делать? — удивляется Диана.

— Она много что умеет.

Диана падает на колени и прижимается щекой к моим бёдрам.

— Благодарю тебя, тан Андрей! Мария была моей лучшей подругой.

Она вдруг быстрым движением спускает мне шорты и припадает ко мне губами. Я балдею от неожиданности, но вырываться уже поздно, приходится покориться. Веста начинает ласкать меня грудями. А маленькая Алиса, придвинувшись вплотную, внимательно наблюдает, как Диана удовлетворяет меня оральным способом.

Когда я разряжаюсь, то обнаруживаю, что сам я уже без шорт и без рубашки, в одних тапочках. Женщины тоже остались в одних туфельках.

— А почему вы всё время в туфлях? — интересуюсь я.

— Но это крайне неприлично, показывать босые ноги! — говорит Веста. — Босиком ходят только рабы.

А я уже хотел было снять тапочки. Вот бы выглядел! Везде свои обычаи.

Оргия развивается практически непрерывно. Я только с беспокойством прикидываю: сколько это еще будет продолжаться и что будет со мной завтра. Такие ночи хуже кромешной пьянки. Похмелье от них нисколько не слабее. Но всё благополучно заканчивается около трёх часов ночи.

Когда Диана уходит, забрав с собой Алису, Веста говорит мне на прощание:

— Пусть Владыки пошлют вам приятных снов, тан Андрей, — и добавляет шепотом: — И уходите отсюда поскорее. Тан Марсун что-то замыслил. Он страшный человек. Я даже иногда сомневаюсь, а человек ли он вообще.

Мне нечего ей возразить. О таком перерождении меня и предупреждал Старый Волк. Да я и сам уже имел возможность убедиться в этом.

На завтрак нас приглашают довольно поздно, в двенадцатом часу. В центральном зале перед окоченевшим телом Марии стоит гость, который вчера бился об заклад с Марсуном.

— Тан Марсун! — приветствует он хозяина. — Прикажите принести моё ружьё! Я выиграл. Она умерла.

— В самом деле, — говорю я, трогая тело за ногу. — И умерла уже давно. Не позднее, чем вчера. Ты знаешь, тан Марсун, я ведь вчера бился об заклад с тобой не всерьез. Я хотел подарить тебе своё ружьё, но подумал, что такой подарок тебе принять будет неудобно. Вот я и понадеялся на мастерство твоего Гората. А он подвёл тебя.

На Марсуна страшно смотреть. Он багровый с синевой. Зубы скрипят, глаза мечут молнии. Пламя из ноздрей, правда, не пышет. Но это где-то совсем рядом.

— Гората сюда! И Индула!

Горат, увидев на колу остывший труп, бледнеет и дрожит крупной дрожью. А Марсун разоряется:

— Дерьмо! Ты опозорил меня перед гостями! Я проиграл своё любимое ружьё! Но я и тебя проиграл, криворукий! Индул! Делай его!

Индулу повторять не надо и подгонять его нет нужды. Он, наверное, долго ждал, когда Горат проштрафится, чтобы занять его место. Через пять минут мы снова становимся свидетелями не слишком возбуждающей аппетит процедуры. Только на этот раз на кол насаживают самого Гората. При всей непривлекательности в этом зрелище есть что-то приятное. Вскоре Горат уже торчит на колу и таращит выкаченные глаза на тело Марии.

За завтраком и после него, когда тан Марсун показывает нам своё хозяйство, я пытаюсь выяснить что-либо об истории этого края, о его общественном устройстве, об отношениях с Владыками. Но тут я попадаю впросак. Не к тому обратился. Тан ничегошеньки об этом не знает, да и знать-то не хочет. Его интеллект застыл на уровне половозрелого тинейджера конца XX — начала XXI века. Охота, женщины, кабаньи бои, бараньи бега, поединки и казни — вот об этом он готов разговаривать. И всё сводится к этому. Он просто не знает, как и что было раньше и когда всё изменилось. Он, как Веста, всё время говорит мне: «Так всегда было».

Когда я начинаю интересоваться современным уровнем науки и техники, тан Марсун откровенно зевает. Он уже понял, что светские разговоры я поддерживать не умею.

— Тан Андрей, если тебя интересуют все эти железки и провода, то лучше поговори о них с Бенатом. Это мой смотритель ветряков.

Я соглашаюсь, и через четверть часа появляется Бенат. Это начинающий седеть мужчина лет сорока с небольшим. Одет он скромно и непритязательно. У него не видно ни золотой вышивки, ни шелка или бархата. Но высокие сапоги из светло-коричневой кожи говорят, что он не раб. Бенат рассматривает нас с интересом. С чего бы это гости тана заинтересовались вдруг его хозяйством? Странные гости.

— Мастер Бенат, — говорит тан Марсун, — это тан Андрей из Загорья и его друзья. Они хотят посмотреть твоё хозяйство. Интересуются. Покажи им всё. Тан Андрей, обедать будете без меня. Мне надо съездить, проверить, как идёт подготовка к завтрашней охоте. Встретимся за ужином.

— Из Загорья? — переспрашивает Бенат и качает головой. — Пойдёмте, тан Андрей. Я покажу вам всё, что вас может заинтересовать.

С нами идут Анатолий и Дмитрий. Как я и предполагал, почти всё помещение ветряка занимает приличных размеров электростатическая машина. Рядом помещение для зарядки и хранения аккумуляторов щелочного типа. В другом и третьем ветряках — аналогичная картина. Вроде понятно всё. Кроме одного. Пальцы мастера Бената испачканы медными окислами. Впечатление такое, словно он вручную наматывал катушки. Зачем? На это обращает внимание и Анатолий. Он внимательно осматривается, но пока ничего не может обнаружить.

В пятом или шестом ветряке мы, наконец, находим то, что искали. В углу лежат две рамки, насаженные на общую ось. А неподалёку — крестообразная железная болванка с обмотанными медной проволокой концами. Приглядываюсь и прихожу к выводу, что опыты мастера Бената зашли уже довольно далеко. Бенат смотрит на нас с беспокойством. Интересно, что может понять в этом деле высокородный тан? А высокородный тан из Загорья спрашивает:

— Мастер Бенат, что это у вас?

— Ничего интересного, тан Андрей. Это приспособление для зарядки батарей.

Вот как? Ни больше, ни меньше.

— И как работает? Хорошо?

— Нельзя сказать, чтобы очень хорошо. Неудачная конструкция.

Правильно. Я бы очень удивился, если бы генератор переменного тока удачно заряжал аккумуляторы.

— А где же вы такую взяли?

— От предшественника досталось, — уклончиво отвечает мастер Бенат.

Тоже понятно. Возле одного ветряка я в бурьяне заметил ржавеющий сердечник, двухполюсной. Мастер Бенат совершенствует изобретение своего предшественника.

— Мастер Бенат, — предлагает Анатолий, — чтобы ваша установка работала лучше, добавьте к этой паре рамок еще одну и расположите их через сто двадцать градусов.

— И что будет? — недоверчиво спрашивает Бенат.

— Сами увидите и сами поймёте, — отвечает Анатолий.

— А откуда вы узнали, что это за машина и как её надо сделать?

— У нас в Загорье такие давно используются.

— В Загорье, говорите? Хм!

Бенат оглядывается, выходит из помещения, еще раз оглядывается и жестом приглашает нас следовать за ним. Мы тоже выходим и идём за Бенатом. Оказавшись в чистом поле, где всё вокруг видно не менее чем на двести шагов, мастер Бенат останавливается, смотрит на нас и вдруг спрашивает:

— Кто вы такие? Откуда вы пришли? Только не говорите, что вы из Загорья. Этим сказкам может поверить наш тан Марсун. Я — нет. В Загорье нет таких машин и никогда не будет!

— Откуда вы знаете? — парирует Анатолий.

— А оттуда, что год назад здесь был один мастер из Загорья. Очень его интересовала машина, которую делал мастер Колот. Всё спрашивал: не оставил ли мастер Колот что-нибудь после себя? А не занимаюсь ли я тем же самым? Так вот, он ничего не говорил мне про третью рамку. Он просто не знал про неё. Он был шпионом Владык. — При этих словах мастер Бенат достаёт из-за пояса револьвер и направляет в живот Анатолию. — Если и вы тоже …

Мы переглядываемся и смеёмся. Бенат озадачен. Он видит мой «вальтер», смотрящий ему в лоб.

— Спрячьте оружие, мастер Бенат. Если вы вздумаете выстрелить, то промахнётесь. А второй раз я вам выстрелить не дам. Спрячьте револьвер и поговорим спокойно. Мы не шпионы ваших Владык. Кто мы, вам знать незачем. Да и, боюсь, вы не поймёте. Откуда мы пришли, не важно. Вы правы, мы не из Загорья. Про Загорье мы сами только вчера узнали от тана Марсуна. Как мы пришли, так и уйдём. Никто и никогда нас здесь больше не увидит. Для вас важно одно: к Владыкам мы никакого отношения не имеем. Ну же, спрячьте револьвер. Сделайте, как я.

Я прячу пистолет за пояс. Мастер Бенат, поколебавшись, тоже прячет оружие.

— Я сразу понял что вы не те, за кого себя выдаёте. Я что-то не припомню ни одного тана, который интересовался бы техникой. Что вы от меня хотите?

— Мастер Бенат, мы хотели бы задать вам несколько вопросов о вашем мире. Сможете вы нам ответить?

— Что знаю, то скажу.

— Давно появились у вас Владыки?

— Они были здесь всегда.

— Допустим. А вот эти машины? Не те, что лежат у вас в разобранном виде, а те, которые крутятся от ветряков. Они давно появились?

— Они тоже были всегда.

— Мастер Бенат, этого не может быть. Кто-то ведь придумал их? Кто-то нашел способ получать электроэнергию и использовать её?

— Не знаю. Это всё было всегда.

— Хорошо, — я вздыхаю. — А женщины? Давно они стали такими, что любой может взять и попользоваться? И они не могут отказать.

— Так тоже всегда было.

— И вы даже не слышали, что когда-то было иначе?

— А как могло быть иначе? Главная задача женщины — доставлять мужчине радость и наслаждение …

— Это я уже слышал вчера от тана Марсуна. Вы: значит, тоже так думаете?

— Я не понимаю, о чем вы спрашиваете. Не вижу смысла в этих вопросах.

Замкнутый круг. «Так всегда было!» И Веста, и Марсун, теперь еще и Бенат. Я задумчиво смотрю на мастера Бената. А до того вдруг словно доходит, о чем я его пытаю.

— Тан Андрей, или как вас там? Вы хотите узнать, как здесь было раньше, и когда всё изменилось? То есть вы хотите узнать, когда появились Владыки и установили свои порядки?

— Значит, вы знаете, что раньше всё было иначе?

— Разумеется. Вы верно сказали. Кто-то придумал электрические машины, электрические батареи, электрическое освещение. Кто-то придумал летательные машины. Кто-то придумал проволочную электросвязь. Но никто вам не скажет, кто придумал, когда придумал, и как было раньше, и когда стало как сейчас. И я не скажу. Потому что никто этого не знает. И я не знаю. Я, как и все вольные, учился в школе. Там нас учили читать, писать, считать, соблюдать законы, почитать Владык. А вот тому, как было раньше и когда что изменилось, нас не учили. После школы меня направили в училище, учиться на мастера. Там меня научили обслуживать электрические машины, ремонтировать их. Научили заряжать батареи и устанавливать их. Научили прокладывать электрические провода и подсоединять к ним всё, что работает от электричества. Научили ремонтировать всё это. Научили работать с проволочной связью и обслуживать её. Но тому, что сейчас интересует вас, меня опять не учили. Не учили этому в училищах и управляющих, и агрономов, и животноводов. И уж, конечно, не учили этому военных.

— Ну а сами-то вы что думаете по этому поводу?

— Вряд ли вы услышите от меня что-либо новое. Я могу только предположить, что когда-то жизнь была совсем другая. Но пришли Владыки и установили свои законы. И сейчас мы живём по этим законам.

— И вам нравится такая жизнь, такие законы?

— Хм! А чем плоха такая жизнь и такие законы? У меня есть хорошая работа. Меня за неё обеспечивают всем, что только душа пожелает. В каком-то смысле я живу даже лучше нашего тана. Я без него обойдусь, а он без меня — нет. И он это знает. Лучшее из того, что получает тан из фонда Вождя, достаётся мне. Стоит мне пожелать на ночь любую женщину из нашего клана, тан отберёт её у любого гостя, — если, конечно, он не Вождь или его родственник, — и отдаст мне.

— Вы говорите, самое лучшее — всегда вам. Но одеты вы весьма скромно.

— Это рабочая одежда. За ужином у тана я всегда одет сообразно своему положению.

— Вчера вас на ужине не было.

— Я не люблю смотреть на казни. Сегодня будут женские игры, и я приду.

— Понятно. Значит, жизнью вы довольны. Но, мастер Бенат, это же растительная жизнь. Полили, удобрили, пропололи сорняки, что еще свёкле надо?

— В самом деле. Что еще надо свёкле? — Бенат улыбается.

— Свёкле, действительно, ничего больше не нужно. Но ведь вы не свёкла, мастер Бенат. Вы грамотный, неглупый человек. Я же видел, что вы делаете у себя в мастерской. Ведь для чего-то вы это делаете.

— Только для себя. Я просто хочу доказать самому себе, что я не глупее мастера Колота. Его машина работала плохо. Моя работает лучше.

— А если вы сделаете так, как я вам сказал, — говорит Анатолий, — она будет работать еще лучше.

— А зачем? Достаточно тех машин, что давно уже работают. Я не хочу кончить так, как мастер Колот. Владыки каким-то образом узнали, что он делает новую машину. Знаете, что с ним сделали? Ему содрали кожу с рук до самых локтей и выгнали в лес. Как вы думаете, сколько он прожил после этого и, главное, как он провёл эти часы?

— Всё понятно, Толя, — говорю я. — Это всё то же замораживание прогресса. Это мы уже видели и знаем. Ничего нового. Нет ответа на главный вопрос: кто, откуда и зачем. Мастер Бенат, а вы сами видели Владык?

— А кто я такой, чтобы встречаться с Владыками? Владыки являются только Вождям. Да и то не каждый год.

— Всё ясно. Значит, нечего здесь время терять. Спасибо, мастер Бенат. Вы нам очень помогли.

— Чем мог, тем помог. Встретимся за ужином.

Посовещавшись, решаем уходить из этой Фазы завтра утром. Переход Анатолий обещает открыть в шесть часов утра, в пяти километрах от «замка». В самом деле, нового мы узнать здесь уже ничего не сможем, задерживаться нет смысла. Да и рискованно. Время знает, какая шлея попадёт под хвост нашему гостеприимному хозяину. Вдруг ему вздумается организовать гладиаторские бои с нашим участием. Или он решит проверить на ком-нибудь из нас искусство своего нового домашнего палача. Конечно, и в том, и в другом случае ему ничего не светит. Нас можно слопать только под изрядное количество водки. А он такого просто не осилит. Но больно уж не хочется затевать здесь на прощание бойню. Лучше уйдём по-английски. Незаметно, не прощаясь.

Лена остаётся при особом мнении. Она не возражает против того, чтобы покинуть эту Фазу завтра утром. Но она полагает, что здесь еще можно что-то узнать. И она намерена осуществить это, не откладывая в долгий ящик. На ужин она является всё в том же соблазнительном одеянии. Она что, не понимает, чем это может обернуться?

— Ленка, — говорю я ей тихонько, — зачем ты его дразнишь? Это же опаснее, чем мулетой перед быком махать.

— Вчера он подарил тебе на ночь лучшую, как он считает, женщину из своего гарема. Наверняка сегодня он пожелает, чтобы ты отплатил ему той же монетой, и попросит лучшую женщину из твоего «гарема». А это, с его точки зрения, я. Ну, а я, как уже сказала, не намерена совокупляться с такой мразью. Я заведу его, доведу до нужной кондиции и, когда он будет готов, пощупаю его подсознание. Не может быть, чтобы власть имущие не знали чего-то такого, тайного. Мне кажется, что здесь Бенат или заблуждается, или не всё знает.

— Хорошо. Время с тобой. Но будь осторожна. Эта тварь способна на любую гадость.

— Ну я тоже не лыком шита и не лаптем щи хлебаю.

Я примерно догадывался, что должны были представлять собой «женские игры». Но действительность превзошла все мои ожидания. Два десятка специально обученных женщин-рабынь и столько же мужчин-рабов устроили в зале такую порнуху, что по сравнению с ней бледнело даже то, что я видел в Древнем Риме. А ведь римляне были знатоками этого дела и отличались изобретательностью.

Зрелище было отвратительным до ужаса. Я отворачиваюсь от расшеперенных женщин и блестящих, пыхтящих мужчин и наблюдаю за зрителями. Вот это зрелище более интересное, хотя и не менее отвратительное. Вчера примерно так же они смотрели на мучения истязаемых. Еще сейчас у стены стоят два кола. На них — вчерашняя жертва и её палач. Он еще жив. Прав был Старый Волк, тысячу раз прав! Это не люди. Но и зверьём я не могу их назвать. Волки могут растерзать своего раненого товарища, но они не будут наслаждаться его мучениями. А то, что происходит сейчас! Целомудренный животный мир просто не знает аналогии этому.

Даже Бенат, который два часа назад показался мне самым интеллигентным и самым развитым в местном обществе! Он привстал, лицо его перекошено азартом и похотью. Глаза масляные. Он бьёт себя руками по коленям и хрипло выкрикивает: «Давай! Глубже! Чаще! Давай! Подмахивай! Подмахивай! Давай!»

Сколько требуется поколений, чтобы так исказить природу человеческую? И это тоже плоды работы Владык. Но зачем? Зачем им это нужно?

Не знаю, кого как, но меня после такого «шоу» к женщине не потянет по крайней мере неделю. А этим хоть бы хны! «Артисты» удаляются, измочаленные до последней степени. А тан Марсун глаз не сводит с Лены. А глазки эти похотливые-похотливые!

— Тан Андрей, — говорит он заплетающимся языком. — Вчера я сделал вам подарок, достойный вашего высокого положения. Могу ли я надеяться, что вы уступите мне на эту ночь хотя бы одну вашу женщину?

— По вашему выбору?

— Разумеется.

Я смотрю на Лену. Та незаметно опускает веки: «Соглашайся». Вздохнув (с огнём играет подруга!), я отвечаю:

— Долг платежом красен. Выбирайте, тан Марсун.

Наша команда, за исключением Наташи, в шоке. Они ведь не слышали нашего с Леной разговора. Они никак не могут взять в толк, с чего бы это Андрей дарит свою подругу этому грязному козлу, похотливому садисту. А Лена, скромно опустив глазки, улыбается Марсуну «блаженной» улыбкой.

— Вот. Её! — почти шепотом произносит Марсун, тыча грязным пальцем с обломанным ногтем в Лену.

Лена встаёт и пересаживается к Марсуну. Тот тут же запускает одну лапу под блузку, а второй хватает Лену за колено, обтянутое голубым с серебряным отливом чулком. А Ленка смеётся и гладит Марсуна по щеке. Замечаю, что она успела натянуть длинные, до локтей белые шелковые перчатки. Надо полагать, из чувства брезгливости. Марсун дуреет и лезет дальше под юбку. А Лена снова смеётся, еще раз гладит Марсуна и что-то говорит ему. Марсун кивает и встаёт.

— Уважаемые гости! Продолжайте ужин, я вас покидаю.

Подхватив Лену, Марсун быстро уходит. А все гости словно ждали этого с нетерпением. Они быстро расходятся с женщинами. В зале остаются только наши и Бенат с Вестой. Наши возмущены. Они обступают меня.

— Андрей, вы что, с ума сошли? — говорит Пётр. — Как возможно такое?

— Успокойся, Петро, — пытаюсь объяснить я. — Лена работает, она всё-таки хроноагент…

— Но не до такой же степени! — возмущается Анатолий. — Я понимаю, вам во время операций всё приходилось проделывать. Но там была только ваша Матрица. А сейчас с этим козлом пошла сама Лена!

— Толик, успокойся, — вступает в спор Наташа. — Я тоже возмущалась и отговаривала её. А она мне сказала, что она скорее взбесится, чем отдастся этому козлу. «Он еще не знает, мерзота, что такое настоящая женщина. Узнает!»

— Правильно, Наташа, — говорю я. — Примерно то же Лена говорила и мне. Хватит дискутировать, пора собираться в дорогу.

В этот момент к нам подходит мастер Бенат. У него в руке какая-то бумага.

— Тан Андрей, это план подземного хода, который начинается в этом зале. О нём знаем только я и Веста. Думаю, он вам может пригодиться.

Внимательно всматриваюсь в план и привязываю его к плану местности. Вот так удача!

— Толя! Смотри. Он выходит на поверхность рядом с тем местом, которое мы назначили для перехода.

— Верно. Около километра. Мастер Бенат, а где вход в подземелье?

Мастер подходит к очагу и нажимает снизу вверх левый угол каминной доски. Задняя стенка очага сдвигается, и мы видим уходящие вниз каменные ступени.

— А чтобы закрыть ход, надо тому, кто пойдёт последним, перешагнуть с первой ступеньки сразу на третью.

— Понятно. Спасибо, мастер Бенат. Значит, собираемся не у выхода, а здесь, в пять утра.




Глава 4


Изловить меня, балда,

Много надобно труда!

До свиданья, друг мой ситный,

Может, свидимся когда!

    

Л. Филатов






Итак, здесь то же самое, что и везде, где хозяйничали наши «друзья». Методы воздействия разные, но результат один и тот же. В этом мы не увидели ничего нового. Вообще эта Фаза ничего интересного нам не дала. Хотя… Такое искажение психики — это уже что-то новенькое. Впрочем, здесь может быть два ответа. Вполне возможно, что эти люди такими были и раньше, до начала воздействия Владык. Но может быть и так, что их психика нарушилась в результате слишком длительного воздействия. Какая из этих версий правильная, мы вряд ли здесь узнаем. Ответ будет один: «Так всегда было». Этих людей лишили их истории. Они просто не знают, как было раньше и когда всё изменилось.

А ведь хороший способ, Время побери! Если хочешь оболванить, одурачить народ, подчинить его себе — лиши его истории. Или сделай так, чтобы он стыдился её, сам захотел её забыть.

Поразмыслив, я склоняюсь в пользу второй версии. Эти люди потеряли человеческую сущность в результате воздействия Владык. Иначе Старый Волк не предупреждал бы нас об этом. И опять всё то же самое: мы видим только результаты, но вопрос «зачем» остаётся без ответа. А чтобы получить ответ, надо выходить на тех, кто всё это затеял. У жертв преступления спрашивать об этом бесполезно. Здесь Владыки сделали своё дело, куда-то скрылись и пожинают плоды. Искать их — значит, бесполезно тратить время. Надо найти такую Фазу, где их деятельность в разгаре… Впрочем, Старый Волк говорил, что в этих Фазах они уже господствуют.

А сейчас, раз уж мы попали в зону Фаз, где эти «прорабы» превратились уже во Владык, надо искать Фазу, где они менее недоступны, чем здесь. Впрочем, что еще узнает от Марсуна Лена?

Мои размышления прерывает стук в дверь. Здесь не принято стучаться. Кто бы это мог быть? Подхожу к дверям и открываю. На пороге стоит Диана, а за ней маленькая Алиса.

— Тан Андрей, мы пришли к вам, — просто сообщает мне Диана.

— Раз уж пришли, заходите, — отвечаю я.

А сам думаю: на кой ляд они мне сейчас нужны? Внезапно при виде Алисы мне в голову приходит мысль.

— Диана, а ты можешь сейчас отвести Алису к тану Марсуну?

— Почему бы и нет? Только зачем вам это нужно?

— Мне нужно, чтобы Алиса передала кое-что Елене. Алиса, скажешь Елене вот что: «Центральный зал, в пять часов», — эту фразу я произношу по-русски. — Повтори.

Алиса несколько раз повторяет мои слова, пока я не остаюсь доволен. Лена поймёт. Через несколько минут она возвращается и докладывает:

— Тан Марсун удивился, но Алису впустил.

А Диана расстёгивает пояс своей юбки и сбрасывает её на пол. Оставшись в мантии и туфельках, она присаживается на край постели. Видя, что я никак не реагирую, она приподнимает колени, раздвигает их и показывает мне чистое, розовое, без единого волоска лоно. Соблазняет, туды её. Ну Время с ней. Куда же от неё денешься? Снимаю шорты и подхватываю молодую женщину, свернув её в комок.

Диана целиком отдаётся во власть нахлынувшей страсти. Через минуту она уже не вздыхает, а стонет, еще немного погодя кричит и визжит, а потом уже воет. Её ноги, оплетённые розовыми ремешками, то высоко взлетают вверх и там беспорядочно болтаются, то ложатся мне на плечи или на спину и обнимают их, гладят, ласкают …

Наконец я отпускаю Диану. И вовремя. Едва женщина приходит в себя, как отворяется дверь и к нам тихо входит Алиса.

— Ты почему здесь? — строго спрашивает её Диана.

— Меня тан Марсун прогнал. Я поговорила с госпожой Еленой, тан рассердился и прогнал меня.

— Поговорила? — спрашиваю я. — Значит, она тебе ответила. Что она тебе сказала?

— Она сказала: «Умнича».

— Умница ты моя! Я буду собираться, а вы с Алисой отдохните здесь. Думаю, вам редко выпадают спокойные ночи.

Диана согласно кивает, подзывает к себе Алису, и они устраиваются на моей постели. А я натягиваю сертон, надеваю комбинезон и шлем, обуваюсь в ботинки. Еще раз проверяю оружие и снаряжение и устанавливаю сигнал таймера на 4.30. Мне тоже не мешает отдохнуть. Диана с девочкой уже мирно посапывают. Я решаю не тревожить их и устраиваюсь на скамейке.

Сигнал таймера будит и Диану. Алиса продолжает сладко спать. Детский сон крепок.

— Уже уходите? — спрашивает Диана. — Я провожу вас.

— Только девочку не буди, — предупреждаю я. — Пусть выспится как следует.

В зале нас уже ждёт Лена. Она сменила свой легкомысленный наряд на комбинезон и выглядит нисколько не утомлённой. Одновременно со мной появляются Наташа с Анатолием.

— Ну как успехи? — интересуюсь я. — Стоила овчинка выделки? Хоть клок шерсти с этой паршивой овцы добыть удалось?

— Именно что клок. Всё, что мне удалось из него выжать, это содержание его беседы с Вождём, доверенным лицом Владык.

— И о чем они беседовали?

— О многом. Не торопи. Я еще сама во всём не до конца разобралась. Но как он мне надоел! Эта тварь не имеет ни малейшего понятия о том, как надо обращаться с женщинами. Мне стоило огромных усилий держать его на расстоянии. Но надо было сделать еще так, чтобы он постоянно был на взводе и, мало того, постоянно поднимать его градус.

— Ну это-то ты умеешь.

— Легко сказать, но в данном случае нелегко было сделать. Однако я справилась. Он терпеливо ждал в полной боевой готовности, а я раскручивала его. Это был какой-то кошмар. Девяносто пять процентов его откровений касались казней и сексуальных подвигов. Меня несколько раз чуть не стошнило. Хотя, ты знаешь, нервы у меня крепкие. Но в заключение я на нём отыгралась.

— Каким же образом? — спрашиваю я, предчувствуя недоброе.

— Я сняла чулки и предоставила ему удовольствие вылизать мои ноги от пальцев до лона. А потом я усыпила его и удрала.

— Ох, Ленка! Что ты натворила! — вздыхаю я, вспоминая вчерашний разговор с женщинами. — Ты представляешь, что будет, когда он проснётся?

— К этому времени мы будем уже далеко.

— И в самом деле, все в сборе, пора уходить.

Я открываю подземный ход, и пока мои товарищи спускаются в него, прощаюсь с Дианой. Помня наставления мастера Бената, перешагиваю вторую ступеньку. Ход за моей спиной закрывается. Мы спускаемся довольно глубоко, метров на шесть, если не больше. Ходом давно никто не пользовался. Деревянные опоры местами основательно подгнили, и сверху осыпались земля и камни. Но пройти можно. Метров через сто ход поворачивает направо. И в этот момент я чувствую, что сзади потянуло воздухом. Это может означать только одно: ход снова открылся. Так и есть. К нам приближаются торопливые шаги, слышатся голоса, видны отблески фонарей. Погоня. Видимо, кто-то следил за нами. Как только мы ушли в ход, он побежал к Марсуну, разбудил его, и тот снарядил за нами погоню.

В десяти метрах за поворотом деревянное перекрытие сменяется каменным сводом. Я показываю на него и достаю гранату. Пётр кивает и уводит наших товарищей вперёд. А я выдёргиваю кольцо и, подпустив преследователей на двадцать метров, кидаю им под ноги гранату и тут же скрываюсь за поворотом. Сзади грохочет взрыв, с тяжелым вздохом оседает многотонная масса земли. Воздушной волной нас валит на пол. Всё. Ход закрыт, погони больше нет.

Но мы отделались только от одной погони, подземной. На выходе из подземелья мы ощущаем, как земля сотрясается под ударами многочисленных копыт.

— Это где-то здесь! — слышим мы чей-то крик. — Ищите их!

— Схлопку на вас! — ворчу я. — Толя, давай направление. Аккуратненько, перебежками, вперёд!

Всадники снуют то справа, то слева. Когда они приближаются на опасное расстояние, мы прижимаемся к земле. Выждав, когда минует опасность, движемся дальше. Наконец Анатолий останавливает нас. Пришли.

— Переход откроется через тридцать минут, — объявляет он.

— Занимаем круговую оборону! — командую я и сетую: — Что-то, братцы, у нас уже в систему начало входить. Который раз с боем уходим.

Не найдя нас у выхода из подземелья, всадники Марсуна начинают рыскать по окрестностям. Они рассыпались небольшими группами и по разным направлениям прочесывают местность. Одна из групп движется в нашу сторону. Четверо проскакивают мимо, но пятый наезжает прямо на Сергея. Лежащая рядом с ним Наташа ловко сдёргивает всадника с седла и тут же «успокаивает» его. Но в падении он успевает испустить сдавленный крик. Всадники, проехавшие было мимо, возвращаются.

Справиться с ними — плёвое дело. Не прошло и минуты, как все они лежат очень тихо и очень спокойно. Но одному из них пришло в голову пальнуть в воздух. Судя по топоту копыт, к нам приближаются со всех сторон. Тяжело вздохнув, снимаю пулемёт с предохранителя.

Слева бьют два автомата. Это Пётр с Дмитрием осаживают ретивых преследователей, подошедших слишком близко. Тут же приходится открыть огонь и мне: в поле зрения показывается сразу восемь всадников. Стреляют и Сергей с Леной.

Понеся потери, преследователи откатываются, спешиваются и берут нас в кольцо. Плохо дело. Когда откроется переход, нам придётся перемещаться. И тут уж не миновать кому-то подставиться. Кольцо сжимается. Противников слишком много, и их плохо видно. Мешает густой кустарник. Надо что-то предпринять. Пока я размышляю, постреливая время от времени, раздаётся топот копыт.

— Они здесь, тан Марсун! Мы их окружили, никуда они не уйдут!

— Постарайтесь взять их живыми. Особенно тана Андрея и его девку. Его я в кукле зажарю, а её на кол посажу. Да не просто посажу, а её самым горячим поганым местом! Остальных насмерть запорю!

Перспективочка! Ничего себе! Нам после таких обещаний остаётся одно: стоять насмерть. И тут мне в голову приходит шальная мысль.

— Эй, Марсун! — кричу я. — Ты намедни хвастался, что на ножах горазд. Не губи своих людей. Давай один на один!

— Нашел дурака!

— Действительно, нашел! А ты, оказывается, еще и трус! Я думал, что ты просто сластолюбец. Придётся нам сейчас кое о чем рассказать, чтобы твои люди узнали, как ты провёл эту ночь!

В ответ мне раздаётся рёв, который в итоге формируется в слова:

— Заткнись, смрадный пёс!

— Это еще вопрос, кто из нас смрадный. А если хочешь, чтобы я заткнулся, берись за нож и затыкай мне рот сам!

— Выходи, пёс! Не стрелять! Я ему сейчас поджилки перережу и язык вырву! Иди сюда, пёс!

— Пёс, говоришь? Да нет, вонючий ублюдок. Пёс — это ты, а я — волк. Волки мы, хороша наша волчья жизнь! Вы — собаки, и смерть вам собачья!

Навстречу мне из кустов выходит с ножом в руке Марсун. Мы сходимся на небольшой полянке. Некоторое время ходим по кругу, не спуская глаз друг с друга. Марсун время от времени перебрасывает нож из руки в руку.

— Ну давай! Что ты ходишь вокруг меня, словно баба в хороводе? Лизун поганый! Только языком и умеешь работать, да и то не там, где надо!

Верно направленное оскорбление сразу разит в цель, и разит насмерть. Марсун в ярости теряет всякий контроль над собой и бросается на меня, стараясь поразить в лицо или в горло. Ныряю под его руку и перекидываю Марсуна через себя. Он грузно шлёпается на траву, но тут же вскакивает и снова бросается на меня. Ловлю его за руку с зажатым в ней ножом и, заломив её, сильным толчком направляю головой в ближайшее дерево. Оглушенный ударом, Марсун стоит, согнувшись в три погибели, и покачивается, подставив мне свой зад, обтянутый желтыми штанами.

Люблю оставлять о себе неизгладимое впечатление. Подхожу к Марсуну, и в этот момент Анатолий кричит:

— Есть переход!

— Уходите, быстро! Я иду последним!

А Марсун всё еще покачивается. Включаю вибратор и сую резак ему между ног. Марсун с диким воем катается по траве, и его ярко-желтые штаны быстро темнеют от крови.

— А вот теперь, козёл вонючий, — говорю я ему, — всё, что тебе осталось, это язык и губы. Ими ты и будешь работать до конца дней своих. Благо опыт у тебя уже есть. Прощай, прощай и помни обо мне!




Глава 5


Ну что было в этом вертопрахе похожего на ревизора?

    

Н.В. Гоголь






— Здесь до перехода далековато, — сообщает нам Анатолий, — километров восемьсот с хвостиком.

Мы некоторое время перевариваем полученную информацию. Верно, далековато, Время побери!

— А может быть, это и к лучшему? — глубокомысленно говорит Лена. — Фаза-то обитаемая. Да еще и развитая. Вон эфир-то какой активный.

Мы решаем двигаться вниз по реке. Это почти в направлении на переход. Заодно найдём на берегу какой-нибудь населённый пункт, вступим в контакт, начнём работу.

Контакт получается довольно быстрым и очень своеобразным. Не успеваем мы пройти по берегу пять километров, как за поворотом реки слышится шум мотора. Вскоре появляется и само судно. Это большой катер военного типа. На носу — башенка с двумя орудиями. На рубке — площадка с крупнокалиберным пулемётом. Возле пулемёта две фигуры в черном.

Мы не успеваем принять никакого решения. Пулемёт разворачивается в нашу сторону и разражается длинной очередью.

— Вот и поприветствовали нас аборигены! — удрученно говорит Лена, поднимаясь с земли.

— Да уж, — поддерживает её Сергей, — горячей приветствия не придумаешь.

Он отплёвывается. Крупнокалиберная пуля ударила рядом с его головой, и всё лицо ему засыпало песком. Дмитрий тоже поднимается и озирается.

— У них что, война, что ли?

— Может быть, Дима. Всё может быть, — говорит ему Пётр. — А может быть, мы попросту попали в запретную зону, где стреляют без предупреждения.

Мы решаем идти дальше, соблюдая предельную осторожность. Раз уж здесь любят стрелять по людям без предупреждения, не стоит подставляться лишний раз.

Вскоре на нашем пути вдоль берега реки попадается железобетонный мост. От него в обе стороны идёт шоссе. Куда взять курс, направо или налево? Посовещавшись, решаем идти вдоль шоссе направо. Именно вдоль, а не по самому шоссе. Хватит с нас того инцидента на берегу.

Предусмотрительность оказывается не лишней. Через сорок минут пути мы слышим треск множества моторов. Прячемся в зарослях кустарника. Через несколько минут по направлению к мосту проносится около тридцати мотоциклов. Некоторые с колясками. Три мотоцикла с прицепами в виде закрытых фургонов. Мотоциклисты все в желтом: блестят шлемы, комбинезоны и сапоги. И все без исключения вооружены. А на колясках даже установлены пулемёты.

Да, попали мы в Фазу! Может быть, у них действительно война идёт? Но это предположение отметается через четверть часа. В небе на восьмистах метрах появляется дирижабль. У него длинная, с множеством больших окон гондола. И сколько я ни изучаю его в бинокль, не могу обнаружить никаких признаков вооружения. Вывод: дирижабль пассажирский. Вряд ли во время войны здесь будут так спокойно летать на дирижаблях. Хотя… Время его знает.

Пропустив желтых мотоциклистов, продолжаем движение в прежнем направлении. Скоро шоссе сливается с другой дорогой. А на горизонте, там, куда ведёт шоссе, вырисовывается какое-то сооружение в виде усеченного конуса или пирамиды.

Сооружение вырастает по мере того, как мы к нему приближаемся. Теперь уже ясно, что это усеченная четырёхсторонняя пирамида высотой не менее восьмисот метров и шириной каждой стороны у основания около десяти километров. Чем ближе мы подходим, тем очевиднее становится, что это мегаполис. Стороны пирамиды частично непрозрачные, частично застеклённые, а частично совершенно открыты. В открытых участках видна зелень: деревья и кустарники.

Уходим подальше от шоссе и устраиваем привал, укрывшись в зарослях кустарника. За обедом обмениваемся мнениями. Войну отвергают все. Когда идёт война, пассажирские самолёты и дирижабли не летают так беспечно. А мы видели их за это время не менее восьми штук. Были высказаны две приемлемые версии. Либо здесь идёт гражданская война, либо установлено чрезвычайное положение. Чем оно вызвано, выясним, когда проникнем в мегаполис.

А вот проникнуть туда, видимо, будет непросто. Здесь одна надежда: на Лену, на её способности и таланты психолога. Но мы предвидим осложнения. Для того чтобы Лена могла запудрить мозги начальнику охраны, надо, чтобы он как минимум с ней заговорил. А если здесь к женщинам относятся так же, как и везде, где хозяйничают наши затейники, шансов на это будет маловато. И тут Дмитрий, молчавший до сих пор, вдруг сообщает нам:

— Знаете, когда проезжали на мотоциклах желтые, я заметил среди них двух женщин.

— А как ты определил, что это были женщины? — интересуется Анатолий.

— У них длинные волосы из-под шлемов развевались.

— Это, Дима, ни о чем не говорит, — возражает Наташа. — Ты разве длинноволосых мужиков не видел? И потом, это могли быть геи какие-нибудь.

— А груди? — не сдаётся Дмитрий. — Солнце на них так и сверкало!

— А женщины на мотоциклах были вооружены? — спрашивает Лена.

— Да, как и все.

Лена задумчиво качает головой и с сомнением произносит:

— Туда ли мы попали? Женщины с оружием гоняют на мотоциклах. Ты что-то понимаешь, Андрей? Получается, что здесь отсутствует один из главных обязательных факторов. Положение женщины. Значит, мы попали не туда, куда нам нужно.

— Для того чтобы выяснить, куда мы попали, надо проникнуть в город. Теперь это будет, я полагаю, проще. Раз здесь вооруженным женщинам разрешают гонять на мотоциклах, значит, и начальник охраны может снизойти до разговора с тобой.

К мегаполису мы подходим, когда уже сгущаются сумерки. Весь первый ярус огромной усеченной пирамиды представляет собой сплошную бетонную стену около тридцати метров высотой. Местами эта стена прорезана чем-то вроде амбразур. Мы приближаемся к этой стене, и меня не оставляет ощущение, что через эти амбразуры за нами очень внимательно наблюдают и держат пальцы на спусковых крючках. Неприятное, должен сказать, ощущение.

Чтобы не вызывать излишних подозрений, последние четыре километра идём по шоссе. И сейчас оно приводит нас к высоким и широким стальным воротам. Ворота наглухо закрыты, но слева имеется открытая дверь, через которую может свободно пройти человек. Перед дверью стоит часовой в черном комбинезоне и черном блестящем шлеме, вооруженный автоматической винтовкой. Чуть левее и выше в стене я вижу хорошо защищенное пулемётное гнездо. Ствол пулемёта с явным неодобрением смотрит в нашу сторону.

Вопреки ожиданиям часовой пропускает нас через охраняемую дверь беспрепятственно, не задав ни одного вопроса и не сказав ни единого слова. Миновав дверь, мы оказываемся в обширном тамбуре длиной около ста метров. Пешеходная дорожка отгорожена от шоссе метровым бетонным барьером с калитками в нём. Второй часовой, стоящий у двери, ведущей налево, преграждает нам дорогу и направляет нас в эту дверь.

— Вам сюда, — говорит он по-английски.

Мы подчиняемся и попадаем в большое помещение, из которого куда-то ведут еще четыре двери. У стены сидит за столом человек в таком же черном комбинезоне, но с золотыми нашивками на рукавах блестящего черного плаща. Видимо, офицер, начальник охраны. Посмотрев на нас, офицер встаёт и улыбается.

— Здравствуйте, господа. Рад приветствовать вас в Новом Детройте. Вы, видимо, та группа, которую утром обстрелял патрульный катер. Да, всё сходится. Вас семь человек, вы все с оружием. Назовите свои имена и сообщите мне, на какой срок вы к нам прибыли. Я должен вас зарегистрировать. Порядок есть порядок.

Русские имена не производят на офицера никакого впечатления и не вызывают желания задать никаких вопросов. Но когда он слышит «Елена Илек» и «Наталья Гордеева», он поднимает на наших женщин взгляд, оценивает их арсенал и спрашивает — почему-то не у них, а у меня:

— Где у вас лицензия на их оружие?

Мне нечего ответить, так как я не могу понять, почему он не поинтересовался лицензией на мой пулемёт.

— Так. Понятно. Просрочена. Это серьёзное нарушение, сэр. Поймите правильно, господин Андрей, я отнюдь не злоупотребляю. Если бы я знал вас лично или за вас кто-либо поручился, я закрыл бы на это глаза. Но поскольку я вас не знаю… Поймите, господин Андрей, вооруженная леди без лицензии — это очень серьёзно. Я буду вынужден задержать вас, сэр. Вас и ваших товарищей.

Я лихорадочно соображаю сразу в двух направлениях. Первое: каким образом привлечь внимание офицера к Лене, чтобы она смогла внушить ему, будто у нас всё в порядке. И второе: сколько предложить ему золота, чтобы это не показалось подозрительным. Одновременно я успеваю про себя отметить, что слово «леди» прозвучало в устах этого офицера примерно как «шлюха».

Пока я обдумываю свои действия, а офицер ждёт моей реакции, раздается лязг раздвигаемых стальных ворот, и тамбур до пределов наполняется грохотом мотоциклетных моторов. Через открытую дверь тянет выхлопными газами. Вместе с ними в помещение входит мужчина, одетый во всё красное. На нём красный кожаный комбинезон, красный шлем, высокие красные сапоги и красные перчатки. Только на левом плече чернеет эмблема: волчья голова с оскаленной пастью. На плече мужчины висит автомат, напоминающий МП-40. Офицер тут же переключается на вошедшего.

— А! Господин Мирбах! Вот вы и вернулись. Ну как поохотились? Надеюсь, удачно?

— А! — мужчина машет рукой. — Добыча не окупит затрат на бензин и патроны. Зря только время потратили. Послезавтра поедем в другую сторону. Рудольф, у меня к тебе просьба. У моей леди завтра кончается лицензия на автомат. И, как назло, завтра в комиссариате выходной, я не смогу продлить. Оставлять её здесь не хочется. Ты нас послезавтра пропустишь?

— Нет вопросов. Конечно, пропущу. Сегодня не оформили, завтра оформите. Я же вас знаю. Вот с этими господами другой вопрос, — офицер кивает в нашу сторону.

Красный Мирбах поворачивается к нам и внезапно оживляется.

— Генри! — он хлопает меня по плечу. — Вот и верь после этого всяким болтунам! Мне тут наговорили, что ты три месяца назад погиб. Честно скажу, я тогда не поверил и оказался прав. Ты, я вижу, по-прежнему слоняешься из города в город пешим порядком и, как всегда, плюёшь на всех и вся. Да ты ли это? Что молчишь-то?

— А что я могу тебе сказать? Разве заметить, что ты, кажется, сменил род занятий, — наудачу говорю я и попадаю в Цель.

— Верно, — смеётся Мирбах. — Вот уже два месяца командую Красными Волками. Знаешь, надоело всё. А тут охота, определённый риск, скорость… Одним словом, волчья Жизнь. Я всегда это любил. А у тебя, я вижу, опять проблемы. В чем дело, Рудольф?

— У господина Пруэта просрочена лицензия на оружие Аля его леди.

— Ха-ха! Да у него её наверняка и не было. Это же Генри Пруэт! Понимать надо! Он всю жизнь сморкается на такие условности. Верно я говорю, Генри?

Я киваю, а офицер Рудольф пожимает плечами.

— И как же теперь быть? Я обязан его задержать.

— А ты тоже сморкнись на это. Генри, конечно же, не разбежится оформлять лицензию. Я послезавтра пойду продлевать лицензию на автомат для Лолиты, заодно и ему оформлю. Договорились?

Офицер кивает и, вздохнув с облегчением, машет рукой. Ему, видимо, страсть как не хочется заниматься всякими формальностями. А раз господин Мирбах ручается за господина Пруэта, то это решает все вопросы.

— Ты где планируешь остановиться? — спрашивает меня Мирбах. — Впрочем, что я спрашиваю? Сейчас поедем ко мне, и без всяких разговоров.

— Но я же не один, — пытаюсь возразить я.

— Проблемы! Ты же меня знаешь. У меня места на всех хватит.

В дверях появляется молодая женщина в красном. Она недовольно кривится и спрашивает:

— Пол, ты скоро?

— Всё, сейчас едем. Это моя леди, Лолита. Взял на три месяца. — Тут он наклоняется к моему уху и доверительно шепчет: — Но, наверное, продлю. Ты понимаешь.

Я, конечно, ничего не понимаю, но киваю с умным видом. А Мирбах спрашивает:

— А твоя на сколько? Впрочем, опять зря спрашиваю. Ты же никогда не связывал себя никакими обязательствами. Где украл такую?

Я крякаю, а Мирбах смеётся. Мы выходим в тамбур, заполненный мотоциклами и людьми в красных комбинезонах.

— Жди меня на выходе, — говорит Мирбах и садится на мотоцикл.

Его Лолита устраивается на заднем сиденье, и тамбур снова начинает дрожать от рёва мотоциклетных моторов. Ворота раздвигаются, и кавалькада мотоциклистов, чадя выхлопами, покидает тамбур. А мы идём по пешеходной дорожке к двери, охраняемой часовым. Он, видимо, уже получил соответствующий приказ. Не говоря ни слова, он нажимает кнопку и отходит в сторону. Дверь открывается, и мы проходим в город.

Ждать приходится довольно долго. Видимо, гаражи, куда Красные Волки погнали свои мотоциклы, находятся далековато. Кстати, на какую дичь они здесь охотятся? За день мы прошли приличное расстояние и не увидели даже полевых мышей или сусликов.

Из галереи доносится жужжание, и на пятачок выкатывает электрокар с двумя прицепами в виде четырёхместных вагончиков. За рулём электрокара сидит Лолита. Она уже сняла шлем и свободно распустила свои длинные, смоляного цвета волосы. Мирбах сидит на заднем сиденье и указывает на вагончики.

— Прошу, господа. Располагайтесь.

Устроившись, замечаю, что и Мирбах, и Лолита с оружием не расстались. Решаю бросить пробный камень.

— Пол, а давно разрешили по городу с оружием гулять?

— И сейчас не разрешают. Но мы — Волки, и на Волков запрет не распространяется.

— Понятно. Но нам-то как быть? Мы же не Волки.

— Вы со мной. Поехали, Лола.

Кар трогается, и мы едем из галереи в галерею, минуя многочисленные развязки. Стараюсь запомнить дорогу, но очень скоро отказываюсь от этой затеи. Лолита гонит кар на предельной скорости, и перед нами всё мелькает. Как она ориентируется в этом лабиринте?

Наконец кар останавливается. Галерея заканчивается массивной плитой. Мирбах спешивается и нажимает большую желтую кнопку на стене. Плита поднимается, и Лолита въезжает вместе с нами в замкнутое помещение. Плита сзади с грохотом опускается, и Мирбах набирает на стенном пульте какую-то комбинацию. Платформа, на которой стоит кар, устремляется вверх, и нас прижимает к сиденьям лёгкой перегрузкой. Из подъёмника мы выезжаем на обычную городскую улицу. Пока мы разбирались с Рудольфом и ожидали Мирбаха с Лолитой, совсем стемнело. Поэтому город предстаёт перед нами в ночном виде. Но на улицах и бульварах светло. Многочисленные фонари и обильная реклама изгоняют полумрак и превращают ночь в день.

Мы снова долго едем. Навстречу нам попадаются такие же электрокары. Одни с прицепами, другие без прицепов. По тротуарам ходят пёстро и ярко одетые компании, горят окна и рекламы различных заведений. Подробности рассмотреть невозможно. Лолита гонит кар так, что всё сливается в сплошную пёструю ленту.

Наконец мы останавливаемся возле большого здания. Здание, как и все строения в городе, выполнено из разноцветного бетона, пластика и стекла. Оно уходит вверх ступенчатыми уступами и упирается в следующий ярус. А это без малого тридцать метров. В ширину здание полностью занимает пространство между двумя мощными несущими колоннами. Это около ста метров. Богато живёт господин Мирбах.

Мы проходим по дорожке, усыпанной розовым гравием, и входим в просторный холл. Нас встречает прислуга. Они низко кланяются Мирбаху, а тот, не обращая на них внимания, говорит мне:

— Сейчас вас отведут в ваши помещения. Через час мы с Лолой ждём вас на ужин.

Апартаменты, куда нас с Леной проводит слуга, поражают своими размерами и роскошью. Мягкая мебель отделана кожей, бархатом и атласом. Ноги утопают в мягком ковре. В соседнем помещении — приличных размеров бассейн. Увидев его, Лена с довольным видом потирает руки. Жить не может женщина без воды!

Пока Лена приводит себя в порядок, я пытаюсь уяснить и уложить в систему то, что я успел узнать в этом городе. Женщины носят оружие и гоняют на мотоциклах. Но в то же время на это требуется какая-то лицензия. И лицензия эта должна быть у мужчины. Упорное нежелание офицера охраны разговаривать с Леной. Одни только «леди» в его устах чего стоят! И в то же время полный набор предметов для дамского туалета.

Что-то не сходится. Старый Волк говорил, что мы вступаем в зону Закрытых Миров. В этих Мирах наши затейники победили и хозяйничают вовсю. А может быть, что-то не сработало, он ошибся, и мы попали совсем не туда? Что ж, придётся выяснять. Что-то моя подруга долго копается, надо бы поторопить её.

А Лена уже выходит из туалетной комнаты и в задумчивости останавливается возле своего гардероба. Повинуясь какому-то внутреннему импульсу, она сначала натягивает белые гольфы, потом надевает белую блузку с широкими рукавами. Игнорируя трусики, прямо на голое тело надевает голубые кожаные брючки и обувается в серебряные туфельки с широким ремешком на лодыжке. Застегнув молнию жилета, она пристраивает на шее голубую ленточку шириной в два пальца. Всё, Лена готова. Можем идти работать.

Слуга, который терпеливо ждёт нас в коридоре, проводит нас в зал, где уже царит великолепная Лолита. Иначе это назвать трудно. Зал оформлен в белых тонах. Диваны, кресла, портьеры, ковры, обивка стен и потолка выполнены в белом цвете с розовыми, золотистыми и изредка красными цветами и узорами. И Лолита возлежит на диване, облаченная в белоснежные одежды с ног до головы. В её белый ансамбль хорошо вписывается золотой поясок короткого, чуть закрывающего ягодицы, обтягивающего ладную фигурку белого платья. На плечи накинут длинный тонкий плащ или мантия, отделанная по нижнему краю золотым узором. Бёдра обтянуты белыми чулками или колготками в такую крупную сетку, что она напоминает рыболовную. На ножках у Лолиты остроносые сапожки на высокой шпильке, зашнурованные спереди золотистыми шнурками. Эти ножки Лолита закинула на подлокотник дивана и с томным видом лениво ощипывает большую гроздь винограда. Руки её до середины предплечий обтянуты белыми шелковыми перчатками.

Лолита смотрит на Лену раздевающим взглядом. Наконец она приходит к выводу, что Лена не во вкусе Пола Мирбаха и конкуренции ей не составит. Она улыбается и приглашает Лену присесть в кресло рядом с диваном. Тут же появляется слуга с подносом, на котором стоят два бокала вина. Еще через минуту тот же слуга вкатывает низенький столик, сервированный фруктами и пирожными. Почти сразу после этого появляются Наташа и Анатолий, а за ними и все остальные. Лолита приглашает Наташу присоединиться к ней с Леной, и слуга приносит еще один бокал вина.

А другой слуга вкатывает еще один столик. На нём — самые изысканные мясные и рыбные закуски, в том числе две хрустальные вазочки с черной и красной икрой. Еще один слуга приносит бутылку коньяка и рюмки. Понятно. Здесь не принято смешивать мужское и женское общества. Пробую коньяк. Ого! Время побери! Неплохо живёт господин Мирбах. А вот и он сам.

Пол Мирбах выходит к нам в ярко-желтом халате, по которому вышиты голубые и красные цветы, в белых, отливающих серебром чулках и в белых туфлях из мягкой кожи без каблуков. С удивлением вижу, что и чулки, и туфли тоже вышиты красными цветами.

А Пол, в свою очередь, недоумённо смотрит на нас. Он пожимает плечами, видимо, тоже решает ничему не удивляться, и принимает нас такими, какие мы есть. Не обращая внимания на Лолиту и Лену с Наташей, он сразу проходит к нам, присаживается за столик, наливает себе коньяк и начинает светский разговор ни о чем. Так проходит около часа. Мне уже начинает надоедать беспредметная болтовня, когда Пол смотрит на часы и говорит:

— Генри, помнишь, ты привёз два года назад редкостные луковицы тюльпанов? Так вот, я их тогда высадил. Хочешь посмотреть, что получилось? Пойдём. — Он включат большой, встроенный в стенку телевизор. — А вы, господа, пока можете посмотреть тот фильм, о котором я вам говорил.

Пол уводит меня в соседнее помещение, отделанное в таком же стиле. Он усаживается в кресло и, покачав обтянутой блестящим чулком ногой, закуривает сигару из коробки, стоящей на столике.

— Кури, — предлагает он мне. — Полагаю, что тюльпанами мы любоваться не будем. Значит, Андрей. Коршунов?

— Но… — я несколько теряюсь от неожиданности.

— Что значит «но»? Не будешь же ты утверждать, что ты Генри Пруэт? Генри пропал без вести два года назад. Это — официально, для всех. Но я один знаю, что на самом деле его убили. Долго же вы добирались. Я уже устал ждать и подумывал, что вы на каких-нибудь охотников нарвались либо к рефам попали.

Он затягивается и пускает дым кольцами. Я пока ничего не могу понять, но виду не подаю. А Пол снова покачивает ногой и рассматривает меня.

— Коршунов Андрей. Это хорошо, что ты русский.

— Почему?

— Русские — хорошие вояки. С вами могут сравниться разве что джапы да дойчи. И еще вы никогда не задаёте глупых вопросов. Если и спрашиваете, то только по существу. Самую суть. Я боялся, что ко мне англичанина пришлют. Тот задолбал бы меня вопросами до тошноты. А главное, ничего путного сделать так и не смог бы. Но ближе к делу. Я и есть тот, к кому ты шел и в чье распоряжение отныне поступаешь. Что? Не похож? Ничего. Стану президентом, сразу буду похож.

Значит, он кого-то ждал и принял нас за тех людей. Что ж, воспользуемся этим случаем. Только интересно, что это будут за распоряжения, которые я теперь должен буду выполнять? Надеюсь, мне не придётся распространять наркотики, поставлять для него несовершеннолетних девочек и мальчиков. А может быть, мы — бригада киллеров? Пол прерывает мои размышления неожиданным вопросом:

— Теперь перейдём к главному. Как ты знаешь, у нас уже всё готово. Всё, кроме одного. Все наши попытки договориться с даунами провалились. Они нам не доверяют. Правильно делают, конечно. На их месте я бы тоже не особенно верил нам. Поэтому я и попросил у штаба прислать кого-нибудь со стороны. И это очень хорошо, что ты оказался русским. Русскому они больше поверят.

Вот тебе и раз! Здесь, оказывается, созревает какой-то заговор, и я вляпался в самую его сердцевину. Вот уж точно, ситуация нестандартная. Более нестандартную придумать трудно. Если бы я сейчас находился в Нуль-Фазе, я бы не менее суток обсчитывал на компьютере варианты воздействия и последствия своего вмешательства. Все эти заговоры, мятежи, перевороты и прочее всегда чреваты такими непредсказуемыми последствиями, что их ни в какие системы уравнений не втиснешь. А здесь решение придётся принимать наобум. Даже с Леной посоветоваться нет возможности. Интересно, а против кого и в чью пользу заговор? Если он против…

— Таким образом, Андрей, к даунам пойдёшь ты. Возьми с собой кого-нибудь из своей команды. Но не много. Я смогу организовать проход в даунтаун не более двух-трёх человек. Так что выбирай, с кем пойдёшь. Вы будете там работать под видом инспекции по вентиляции и водоснабжению. Если ты в этом не разбираешься, подбери из своих того, кто хотя бы немного соображает.

Кое-что проясняется. Даунтаун, и живут в нём дауны. И попасть туда не просто. Поехали дальше.

— А есть ли в этом смысл, Пол? Стоит ли связываться?

— Конечно, стоит! Нет, Андрей, без них нам не обойтись. Мы уже и оружие туда спустили. Нет-нет, только винтовки. Ни пулемётов, ни автоматов, ни гранат. Иначе их потом, когда всё кончится, назад не загонишь.

— А дальше?

— Что дальше? Думаешь, альты не утвердят меня президентом? Еще как утвердят! Я им такую программу предложу! Во-первых, надо создать регулярную армию. Полиция и охотники никогда с рефами не справятся. Да и даунов надо покрепче держать, чем сейчас. Полиция везде просто не успевает. Пусть в городах порядок поддерживают. А рефами и даунами пусть армия занимается. Думаешь, я зря в Волки подался? Это же готовые боевые единицы. Вот они и станут ядром армии. Послезавтра поедете с нами, сами всё увидите.

— Не знаю только, как на это альты посмотрят, — снова бросаю я пробный камень.

— А как они могут посмотреть? Мы же не против них выступаем. Их власть и их порядки останутся незыблемыми. А кто и как будет всё это осуществлять, им всё равно. Значит, решено. Документы на вас будут готовы через два дня. Тогда и пойдёте в даунтаун. У нас там есть свои люди, помогут. Завтра будем развлекаться, послезавтра поедем на охоту. А вечером после охоты я тебя проинструктирую подробнее.

В зале я застаю одних мужчин. Коротко объясняю ситуацию, и мы, посовещавшись, решаем, что в даунтаун со мной пойдут Пётр и Анатолий.

Лена, оказывается, вернулась в наши апартаменты и уже спит. Жаль. Я хотел узнать, что ей удалось выведать у Лолиты, и поделиться своими сомнениями по поводу заговора, в который меня втягивает Пол. Поговорим утром. Раздеваюсь и устраиваюсь рядом.

Внезапно Лена поворачивается, не открывая глаз, обнимает меня за шею и плечи и прижимается ко мне.

— Лорд пришел-таки к своей леди, — шепчет она, закидывая мне на бёдра правую ногу. — А интересно, на какой срок лорд арендовал свою леди?

— Что ты несёшь? — удивляюсь я.

— А то, что леди здесь называют женщину, взятую на определённый срок в аренду. Лолиту Пол взял на три месяца. А ты меня на сколько?

— Если речь идёт о пребывании здесь, то на месяц.

— Фи! Скупердяй!

Лена кусает меня за ухо. От неожиданности я вскрикиваю и в ответ щипаю подругу за сосок. Ленка взвизгивает.

— Да ты, оказывается, еще и садист к тому же!

Через полчаса Лена отдыхает, положив голову мне на плечо и закинув на мои бёдра левую ногу.

— Что скажешь? — тихо спрашивает она.

— О чем?

— Не обо мне же и не о Лолите. Что вы так долго обсуждали с Мирбахом?

— Подготовку к восстанию.

Лена резко приподнимается и внимательно смотрит на меня: шучу я или нет. Убедившись, что я говорю вполне серьёзно, она всё-таки спрашивает:

— А если шутки в сторону?

— Никаких шуток, Ленок. Лорд Мирбах готовит государственный переворот. Он захотел стать президентом. И важнейшую роль в этом перевороте должно сыграть восстание даунов в даунтауне.

— Дауны. Дауны в даунтауне. Дауны, — задумчиво повторяет Лена. — Знаешь, Лолита говорила нам о даунах и о даунтауне. О даунах она говорила с презрением, а о даунтауне — со страхом и даже с ужасом. Кто же это такие? Такие, которых можно презирать, следует бояться и без которых не может обойтись лорд Мирбах?

— Судя по названию, это — где-то там, — я показываю пальцем вниз.

— Это-то понятно. А почему он предложил это именно тебе?

— Он принял нас за других. Он кого-то ждал специально для этого дела. И наше появление совпало с предполагаемыми сроками прибытия этой группы, хотя и сильно запоздало. Кроме того, он ждал именно семь человек, не зная, конечно, что среди них будут две женщины. Это его весьма удивило. К тому же он очень доволен, что мы русские. По его мнению, русские умеют воевать лучше всех и никогда не задают лишних вопросов, особенно дурацких. Но здесь он ошибается. Завтра и послезавтра я высыплю на него ведро вопросов, а может быть, и два. Не люблю работать вслепую.

— А если завтра появятся те, кого он ждал на самом деле?

— Нет, — я качаю головой, — они уже не появятся. Я понял, что здесь путешествовать между городами непросто и даже рискованно. Здесь кроме даунов существуют еще какие-то рефы, которые не то чтобы контролируют пространство между городами, но представляют немалую опасность. Мирбах опасался, что мы попали в их руки.

— Я знаю о них. Лолита говорила, что именно на рефов и охотятся «волчьи стаи». Рискованно всё это, — Лена морщится. — Я имею в виду не возможное появление настоящих наёмников, а всю эту затею с восстанием. За такое несанкционированное вмешательство быть нам с тобой в хозсекторе пожизненно.

— Леночка, — я целую свою подругу в переносицу, — мы с тобой не в Нуль-Фазе, где к нашим услугам мощные компьютеры и весь Аналитический Сектор. Да и они нам ничем помочь не смогли бы. Мы не сможем составить простейшего темпорального уравнения, ибо нет у нас с тобой исходной информации. Ты можешь возразить: кое-что есть. Но её явно недостаточно. Вот я и пойду за ней.

— Смотри только, чтобы не пришлось за эту информацию головой заплатить. Ты, Андрюша, не забывай: мы с тобой действуем здесь не в виде матриц, а в собственных телах. Если уж тебе здесь произведут декапитацию, то произведут её капитально. Назад не пришьёшь.

— Ну я, Ленок, всё-таки немножко хроноагент, чтобы подставлять почем зря свою шею под чужой топор. Лучше давай прикинем, что мы здесь успели узнать, как это вписывается в нашу концепцию и стоит ли нам здесь за интересы лорда Мирбаха копья ломать? Может быть, сказать ему «чао, бамбино» и исчезнуть?

— Начнём с последнего. Исчезнуть отсюда, мне кажется, будет непросто.

— Почему же? Послезавтра нас приглашают на охоту. Грош нам цена, если мы не сумеем уйти из-под его опеки.

— А ты знаешь, сколько километров отсюда до зоны перехода? Как мы туда будем добираться? Опять угоним самолёт?

— А почему бы и нет? Кстати, о самолётах. Ты не находишь странным такое сочетание: авиация на уровне двадцатых-тридцатых годов соседствует с телевидением и видеосвязью?

— Нахожу. А впрочем, нет. Это, пожалуй, законченная картина того, что мы наблюдали в той Фазе, откуда родом Сергей с Дмитрием. Сворачивание научно-технического прогресса в фундаментальной и военной областях и перенос центра тяжести в сферу потребления.

— Пожалуй, ты права, подруга. Этот фактор налицо. Ну а с женским вопросом ты, похоже, разобралась.

— Верно. Итак, имеем два обязательных фактора, свидетельствующих о том, что здесь перестройка уже завершилась. Теперь остаётся выяснить: стоит ли нам оставаться здесь? Сможем ли мы выйти на «прорабов перестройки» и выяснить у них всё, что нас интересует? Хотя бы частично.

— Думаю, есть резон попытаться. Мирбах говорил, что если он свергнет действующего президента, то некие альты утвердят его. Альты — это, видимо, наши затейники, или, как ты выразилась, «прорабы перестройки». Вот я и думаю: а что если в качестве платы за помощь потребовать от Мирбаха, чтобы он устроил нам встречу с этими альтами?

— Хм? Логично, друг мой, логично. Только здесь может проявиться один нюансик. Помнишь? Мавр сделал своё дело… Такой вариант ты не сбрасываешь со счета?

— Такой вариант я всегда держу в уме. Но это уже будет совсем не интересно, если я дам переиграть себя в такой примитивной игре. Зато в случае удачи мы будем иметь возможность наконец-то встретиться с прорабами перестройки.




Глава 6


Как будто мёртвый лежит партнер твой, —

И ладно, черт с ним — пускай лежит.

    

B. C. Высоцкий






После роскошного завтрака, который подали прямо в наши апартаменты, тот же слуга передаёт нам приглашение Мирбаха пройтись в город, поразвлечься. В сопровождении слуги проходим в зал, где вчера нас встречала Лолита. Она опять там. Спит она здесь, что ли? И опять она во всём белом, ярко контрастирующем с её вороными волосами. На этот раз её фигуру обтягивает блестящий пластиковый комбинезон, отделанный по воротнику, рукавам и поясу красными полосами. На ногах у Лолиты те же белые сапожки, только шнурки у них алые.

При первом взгляде на Пола Мирбаха я несколько теряюсь. Мне приходилось в реальных Фазах видеть всякое, но только среди галактических пиратов было принято мужчинам одеваться более броско, чем женщинам. Время с тем, что на Мирбахе был такой же обтягивающий белый комбинезон из блестящего пластика и белые лайковые перчатки, как и на Лолите. Меня, откровенно признаюсь, вывели из состояния душевного равновесия изумительные розочки с листочками, которыми были обильно вышиты его высокие, остроносые белые сапоги и комбинезон.

А Мирбах, кажется, не замечает моего недоумения и, в свою очередь, весьма неодобрительно разглядывает нас. Похоже, что мы выглядим несоответствующим статусу его гостей образом. Извините, лорд Мирбах, мы к вам в гости не напрашивались и обычаи и нравы вашего общества пока еще не изучили. Принимайте нас такими, какие мы есть. Но Мирбах принимает другое решение.

— Я знал, что у вас нет денег, и приготовил для каждого из вас некоторую сумму, списав её со своего счета. — Он показывает небольшую пачку розовых карточек. — Но я не думал, что у вас нет с собой приличной одежды. Вы, господа, будете слишком бросаться в глаза и привлекать ненужное внимание. А это нам сейчас ни к чему. Придётся наши развлечения отсрочить и для начала посетить шоп. Жаль, я надеялся попасть на хоккей. Но мы успеем к середине второго периода.

Что ж, если живёшь в змеиной компании, приходится и шипеть по-змеиному, и линять вместе с ними. Иначе нельзя. Мирбах раздаёт нам карточки, и мы с ним спускаемся на первый этаж к выходу. Там нас ожидает электрокар с двумя прицепами. За руль на этот раз садится сам Мирбах. Через пять минут стремительной езды мы останавливаемся у большого магазина. Лолита и наши женщины, повинуясь жесту Мирбаха, остаются на местах, а мы с ним идём в шоп. Там нас одевают во всё яркое, расшитое узорами — в соответствии с требованиями хорошего тона.




Теперь я полностью готов выйти в свет, не оскорбляя взоров общества своим видом, и предаюсь невесёлым размышлениям. Если здесь мужчины одеваются и украшают себя так ярко, как женщины в других Фазах, то, что из этого следует? Первую мысль, что здесь процветает гомосексуализм, я отвергаю как ошибочную. Хотя, конечно, не без этого. Но не это главное. Раз здесь женщин арендуют, они полностью должны подчиняться арендатору и следовать во всём его прихотям и вкусам. Сами они в этом плане — ничто. Следовательно, роль носителей изящного, законодателей вкуса и моды постепенно отошла к мужскому полу. Вот еще одно довольно неожиданное следствие деятельности «прорабов перестройки». В той Фазе, которую мы только что покинули, мужчины, наоборот, опустились. Роскошь в одежде там соседствовала с вопиющей нечистоплотностью. Не знаю, что лучше?

Взглянув на нас, Мирбах удовлетворённо улыбается. Теперь мы не будем дискредитировать его высокое положение своим непристойным видом. Наши женщины реагируют на изменения нашего внешнего вида по-разному. Наташа резко отворачивается, её плечи вздрагивают от беззвучного смеха. Лена же осматривает нас, особенно меня, с головы до ног, с невозмутимым видом и даже с каким-то профессиональным интересом. Наверное, так психиатр изучает явные проявления заболевания у своего пациента. Но Мирбах не оставляет времени на переживания ни нам, ни нашим женщинам. Он торопит:

— По местам, господа, по местам! Мы еще успеем на третий период. Ведь сегодня — финал! «Бизоны» против «Пантер»!

Поднявшись на самый верхний ярус мегаполиса, мы на таком же электрокаре мчимся к стадиону, шум которого слышится издалека.

Я ожидал действительно увидеть хоккей. Но то зрелище, что предстало перед нами, напоминало его весьма отдалённо. Вместо ледяного поля ареной для игры служит бетонный желоб: пятидесяти метров в длину, ста метров в ширину и глубиной около пяти. В верхних краях желоба установлены ворота, размером напоминающие хоккейные. Игроки катаются на роликовых коньках и стараются загнать клюшками в ворота противника стальное ядро трёх дюймов в диаметре. Игроков по семь человек с каждой стороны. Они защищены пластиковыми доспехами и шлемами с прозрачным забралами. Это более или менее защищает их от чувствительных ударов стального «мячика», но плохо помогает при стычках. Перчатки, локти, плечи и колени усилены стальными накладками с устрашающими выступами в виде тупых шипов.

И еще меньше эти доспехи помогают при преодолении «центральной линии» игрового поля. Вдоль нижней части желоба тянется ров, делящий поле пополам. Ров шириной около двух метров и глубиной около метра. А во рву, по всей его длине, установлены «противотанковые ежи» из заточенных двадцатимиллиметровых прутьев. Прутья эти возвышаются над верхней кромкой рва примерно на пятьдесят сантиметров. Вот в такой здесь играют хоккей.

Мирбах быстро узнаёт счет — 6:5 в пользу «Бизонов», и мы занимаем места на трибунах. А события на поле развиваются своим чередом. Идёт начало третьего периода. Матч достиг кульминации. Разрыв в счете минимальный, и игроки демонстрируют нам чудеса боевого искусства. Схватки с мордобоем вспыхивают ежеминутно в разных местах площадки. Не всегда они кончаются безобидно. Время от времени то одного игрока, а то и двух утаскивают с поля зализывать полученные ранения. Со скамеек запасных тут же появляется замена, и матч продолжается.

Невзирая на все устрашающие атрибуты, меня невольно захватывает азарт спортивной борьбы. Я начинаю болеть за «Пантер». Ребята в черных доспехах изо всех сил стремятся сравнять счет и не щадят ни себя, ни противника. Но «Бизоны» им мало в чем уступают. Точнее, совсем не уступают. Противники достойны друг друга. Не случайно именно они и сошлись в финальном матче.

Дерутся парни виртуозно. Но больше всего меня поражает их умение кататься, удерживаться на ногах. После таких столкновений и ударов я бы, уж точно, не удержался. Впрочем, меня, как хроноагента, никогда не тренировали для игры в такой экстремальный хоккей. А эти ребятишки, судя по всему, учатся играть в него с ясельного возраста. Иначе невозможно объяснить ту лёгкость, с которой они преодолевают «центральную линию», увенчанную стальными кольями. Они перескакивают этот ров и боком, и задом, и рыбкой.

Впрочем, везёт не всем. На двенадцатой минуте атакующий «бизон» вбрасывает «мяч» в зону «Пантер» и хочет последовать за ним, присоединиться к атаке. Но в момент подачи его атакуют сразу две «пантеры». Прыжок не получается, и «бизон» с маху, плашмя падает на «ежа». Один штырь торчит, поблёскивая, из поясницы, другой — где-то в районе шеи. Но игра не останавливается. «Бизоны» играют в меньшинстве, и их атака срывается. Только через полминуты судья останавливает игру. Погибшего «бизона» уносят, выпускают замену, и игра возобновляется.

Этот эпизод словно придаёт «Бизонам» второе дыхание. Они были практически раздавлены отчаянным штурмом «Пантер». Вся игра, за редким исключением, шла на их половине поля. Внезапно из одной свалки вырывается «бизон». Он перебрасывает «мяч» на половину поля «Пантер». «Мяч» не успевает скатиться в ров, его подхватывает другой «бизон», перепрыгнувший «центральную линию». Против двух «бизонов» только одна «пантера». Он сбивает с ног одного «бизона», но тот успевает отдать пас товарищу. «Пантеры» гонятся вверх по склону за «бизоном», за ними мчатся остальные игроки. А «бизон» с «мячом», уже потеряв скорость и упав на колени, из этой позиции поражает ворота «Пантер». 7:5!

До конца матча еще около пяти минут. «Пантеры» устраивают настоящую бойню. «Бизонов» уносят с поля одного за другим, но они стоят насмерть. Вот уж действительно насмерть. До конца матча счет так и не меняется.

Звучит финальная сирена. Недавние противники, только что крошившие друг другу челюсти и ключицы, пожимают друг другу руки. Капитану «Бизонов» вручают огромный кубок ведра на два, чем-то напоминающий Кубок Стенли. «Бизоны» с капитаном во главе совершают под восторженный рёв трибун круг почета. Шоу завершилось. Мы проходим в ресторан, где усаживаемся за уже сервированный стол. Замечаю, что один прибор на столе лишний. Поймав мой вопросительный взгляд, Мирбах подмигивает.

— Нас ждёт интересная встреча, — и, наклонившись к моему уху, поясняет: — Я пригласил Боба Модески. — Но, увидев, что я не выказываю никакого восторга, он вынужден сделать снисходительное пояснение: — Это форвард «Бизонов». — И с восхищением в голосе добавляет: — Это был его четвёртый сезон!

Боб Модески — высокий, крепко сложенный шатен. Ему чуть больше двадцати лет. Но, несмотря на молодость, держится он уверенно. Всё-таки звезда! Он небрежно кивает в ответ на приветствие Мирбаха, усаживается за стол и жестом подзывает официанта.

— Шампанское!

Официант бросается исполнять заказ бегом. Как же, заказ сделал сам Боб Модески! Мирбах не успевает представить нас Бобу, а шампанское уже на столе. Пока официант наполняет бокалы, я, пользуясь паузой, разглядываю игрока.

Его можно было бы принять за переросшего, не в меру увлеченного бодибилдингом тинейджера — если бы не два шрама на лице и если не смотреть ему в глаза. Глаза совершенно не соответствуют юному, пышущему здоровьем лицу. Это глаза чуть ли не пятидесятилетнего мужчины, прошедшего огонь, воду и канализацию. А какие еще могут быть глаза у человека, который более восьмидесяти раз за сезон выходит на поле и знает при этом, что каждый матч может стать последним в его карьере, а может быть, и в жизни? Да, Боб, нелегко даются тебе твои миллионы.

—За «Бизонов», Боб! За их победу! И за тебя — звезду этой команды! — провозглашает Мирбах, поднимая бокал.

После стакана виски Боб чуть ли не демонстративно поворачивается к Наташе и Начинает в упор её разглядывать. Я сразу заметил, когда он только подошел к столу, что Наташа произвела на него впечатление. Анатолий спокоен и ведёт себя так, словно повышенное внимание хоккеиста-гладиатора к его подруге — дело обычное. Всё-таки недаром Лена занималась с нашими ребятами МПП. Наташа тоже словно не замечает вожделенных взглядов Боба и о чем-то разговаривает с Лолитой. Но я решаю не подвергать испытанию уровень подготовки своих друзей и делаю попытку отвлечь внимание Модески на себя.

Это частично удаётся, когда я прошу его объяснить мне один из эпизодов только что закончившегося матча. Боб оживляется и, яростно жестикулируя, пересыпая свою речь малопонятным жаргоном, вновь переживает эпизод матча. Видно, что хоккей — это то немногое, о чем он способен разговаривать подолгу и со знанием дела. Но на этот раз надолго его не хватает. Официант приносит блюдо с жареной бараниной. Боб отрезает самый аппетитный кусок задней ноги и суёт его прямо в нос Наташе. Угощает, так сказать.

Наташе ничего не остаётся, как, мило улыбнувшись, принять угощение. Ободрённый Боб тут же наливает ей стакан виски и щедро поливает острым соусом баранину, а заодно и Наташино платье. Наташа снова улыбается. А что ей еще остаётся делать? Боб входит в раж и чокается своим стаканом со стаканом Наташи, приглашая её выпить с ним. Наташа делает три глотка и снова улыбается. Вот это выдержка! Воспитали мы с Леной девочку. Меня бы после виски непременно передернуло бы, а она улыбается. Боб решил, что процедура знакомства и ухаживания исчерпана, и одной рукой хватает Наташу за колено, а второй притягивает её за плечи, намереваясь потискать грудь.

Вижу, что Лена уже намерена вмешаться, но в этот момент Мирбах хлопает Боба Модески по плечу и говорит на каком-то жаргоне:

— Танто курту, Боб. Мекато сума кохта марчан. Бристи грунжо, кронто кататума.

Боб удивлён, но оставляет Наташу в покое. Он смотрит на неё, потом на Лену и улыбается весьма нехорошей улыбкой. Интересно, что сказал ему Мирбах? Едва затухает этот инцидент, как назревает второй.

В зал вваливается толпа подростков в возрасте от тринадцати до семнадцати лет. Их человек тридцать. Они все в черном и блестящем. Блестят черные комбинезоны и сапоги, блестят черные перчатки. Блестят наголо обритые и окрашенные в черный цвет черепа. У каждого на левом рукаве крупная эмблема: в белом круге — голова пантеры с оскаленной пастью. Это — болельщики противников Боба Модески в сегодняшнем матче.

Возбуждённо галдя, они сдвигают пять столов. Люди, сидевшие за ними, быстро и без напоминаний исчезают, едва только юные болельщики направляются в их сторону. Официанты, не дожидаясь заказа, уже катят столики, заставленные кувшинами с пивом, кружками и закусками. Начинается пирушка.

«Черный» молодняк ведёт себя нагло и вызывающе. То одна, то другая пара или тройка из этой компании подходит к столику, откуда они заметили косые или неодобрительные взгляды. Посетители быстро удаляются, не дожидаясь дальнейшего развития инцидента. Между собой тинейджеры переговариваются на жаргоне, сильно напоминающем тот, на котором Мирбах обращался к Модески. Я вижу, что Лена внимательно вслушивается в речь этой компании. Она неплохой лингвист, может быть, сумеет перевести то, что сказал Мирбах.

Боб Модески на появление фанатов «Пантер» никак не реагирует. Они для него — пыль, впрочем, как и фанаты «Бизонов». Он играет не для них, а ради денег. Игра — это его бизнес. А все эти фанаты — так, шелуха. Он продолжает потягивать виски и уплетает огромный, с три ладони, ростбиф с кровью, принесённый специально для него. Впрочем, он отдаёт должное и салатам, и рыбе, и другим блюдам. Но главное — ростбиф. При этом он с вожделением поглядывает на Наташу. Заметив, что она желает взять что-то с противоположного конца стола, Боб вскакивает, достаёт салатницу и подаёт её Наташе. При этом он поворачивается в профиль к сборищу юнцов, и его узнают.

Гвалт стихает, и на пару минут воцаряется мёртвая тишина. Кто-то что-то говорит вполголоса, раздаётся смех, и компания фанатов начинает скандировать:

— Боб Модески…

Дальше следует всё тот же жаргон. Мы, конечно, ничего не понимаем, зато Боб понимает прекрасно. Вряд ли в этом приветствии прозвучало что-нибудь лестное для него самого или его команды. Боб вскакивает и выдаёт длинную фразу на том же «языке». Судя по всему, ответный выстрел попал точно в цель. В голову Боба летит пивная кружка. Довольно меткий бросок, но Боб Модески как-никак профессиональный хоккеист, и реакция у него, дай Время. Он резко приседает, и кружка, миновав его, попадает прямо в голову Анатолию.

Боб хватает бутылку из-под виски и швыряет её в ответ. Бросок не менее точен, а вот реакция у противника не та. Фанат валится на пол как подкошенный. В ответ звучит хоровой, отлично отрепетированный рёв разъярённой пантеры. Боб хватает еще две бутылки и, ударив ими о край стола, делает «розочки». Размахивая этим опасным оружием ближнего боя, он бросается навстречу устремившимся в атаку болельщикам «Пантер».

А они тоже все вооружены. У них в руках кастеты с устрашающими шипами, цепи, что-то вроде нунчаков. Вряд ли Боб долго продержится против такой агрессивной толпы. Надо бы помочь парню. Я привстаю, но, оглядевшись по привычке, замечаю, что Пол Мирбах смотрит на меня и едва заметно качает головой. Сам он сидит с олимпийским спокойствием, даже выражение лица не изменилось. Словно и не разыгрывается в десяти шагах от него кровавая драма. Лена тоже не обращает на драку ни малейшего внимания. Они с Наташей занимаются Анатолием. Ему здорово досталось: пивная кружка — не осенний листочек. Пётр, Сергей и Дмитрий готовы к бою и ждут только моей команды. Но Мирбах явно не рекомендует нам вмешиваться в потасовку. Я подавляю в себе глупое желание подраться и жестом усаживаю ребят на место.

На самом деле мы пришли сюда не для того, чтобы участвовать в разборках фанатов. Будем брать пример с нашего хозяина. Он, полагаю, знает, как вести себя в таких случаях. А с нас достаточно пострадавшего Анатолия. Не хватает, чтобы к нему присоединился еще кто-нибудь.

Пол Мирбах совершенно не интересуется судьбой Боба Модески. Скорее всего, он уже забыл о нём. Мы отправляем раненного Анатолия в сопровождении Наташи домой и продолжаем развлекательную программу. Перед тем как зайти в лифт, который должен унести нас с крыши мегаполиса куда-то вниз, я обращаю внимание на странное сооружение. Это огромный цилиндр желтого цвета. Высота его достигает тридцати метров, а в диаметре никак не меньше сотни. В поле зрения, на одинаковом расстоянии друг от друга, имеется еще четыре таких цилиндра. А вдалеке угадывается и шестой. Над тремя из них колышется марево горячего воздуха.

— Начинаешь изучать своё хозяйство? — со смешком спрашивает Мирбах, который заметил, что я разглядываю эти цилиндры. — Правильно делаешь. Ты ведь согласно легенде будешь инспектором по вентиляции.

Вот оно что. Теперь ясно, что даунтаун действительно даун. Он находится где-то под мегаполисом. И, судя по такой мощной вентиляции, обладает немалой кубатурой. Мы опускаемся на несколько ярусов, и Мирбах начинает водить нас по всевозможным увеселительным заведениям. Не знаю, может быть, местным жителям и самому Мирбаху есть здесь повод для веселья, но на меня всё это производит удручающее впечатление.

Это какие-то шоу, где выступают полуголые и голые личности мужского и женского пола. Они выступают и на сценах, и на подиумах посреди залов, и прямо среди публики. Если они поют, то исключительно высокими, визгливыми голосами, либо хрипят как удавленники. Причем и то, и другое выполняется как мужчинами, так и женщинами, без разницы. Смысла в песнях нет никакого. Вернее, текст отсутствует полностью. Сплошные вокализы, изредка чередуемые визгливыми или, наоборот, хриплыми воплями, вроде: «Милашка!», «Красота!», «Оттянись!», «Хочу тебя!», «Возьми меня!» и тому подобное.

Все много курят, без различия пола и возраста. В воздухе свободно могут плавать топоры. И, судя по запаху, дымок этот не безобидный. Впрочем, курят не все. Многие потягивают разноцветные напитки из высоких стеклянных бокалов. Эти напитки разливаются из установленных повсюду автоматов. Сергей, присмотревшись к процессу получения напитков из автомата, подходит к одному из них, суёт в щель полученную от Мирбаха кредитную карточку и получает высокий бокал, наполненный светло-зелёной жидкостью.

Он возвращается за наш стол и собирается сделать первый глоток. Но Лена неожиданно ловит его за руку:

—Подожди.

Она опускает в жидкость щуп микродоктора. Посмотрев на дисплей, она качает головой.

—Так я и думала. Не пей из этого копытца, Серёжа, поросёночком станешь. Он с дурью, и с весьма неслабой.

Сергей опасливо отодвигает от себя бокал, а я обращаюсь к Мирбаху:

—Пол, здесь все напитки с дурью?

—Конечно. Наркотики не добавляют только в пиво, спиртное и в кофе.

—А сигареты? Они тоже все с дурью?

—Почти все. Есть и без наркотиков, но они стоят раза в два-три дороже.

—Ничего себе!

—А вы что? Не балуетесь? Ах да! Вы же — боевики, вам надо форму поддерживать. В таком случае, если Серж захотел пить, лучше пусть закажет пива. Ты не хуже меня знаешь, что именно альты и сняли в своё время все ограничения в этом плане. Так что… — он разводит руками.

Вот даже как! Впрочем, этого как раз и следовало ожидать. Дураками и одуревшими управлять легче, чем умными. Старый, известный принцип.

А развлекательная программа продолжается. Мирбах водит нас по спортивным клубам, выставкам. Везде дым коромыслом, тяжелыми, осязаемыми слоями. И везде стоят автоматы с наркотическим пойлом. Этот фактор «свободы» здесь процветает.

«Спортсмены» на рингах, аренах и подиумах калечат и убивают друг друга под рёв, улюлюканье, свист и восторженные вопли одурманенной наркотой толпы. Сбив с ног противника, боец весом более ста килограммов прыгает ему на грудь и живот. При этом он подпрыгивает не менее трёх раз. Трещат рёбра, хрипит поверженный противник. Потом то, что от него осталось, утаскивают, а победитель удостаивается триумфа. Что с того, если завтра и его затопчут таким же образом. Сегодня он — победитель, герой. Сейчас он получит приз и будет наслаждаться жизнью. В следующем поединке победитель не топчет поверженного. Он загибает ему ногу и, подложив под сгиб своё колено, смотрит на публику, ждёт её решения. «Делай! Ломай! Хрястни!» И он делает. Хруст, вопль, и побеждённого утаскивают с арены.

В другом зале борцы сражаются по колено в жидком глинистом растворе. В этом же растворе победитель топит побеждённого, пока тот не захлебнётся окончательно.

На пятиметровой высоте установлено длинное толстое бревно. Двумя метрами ниже натянуты несколько канатов. А из бетонного пола густо торчат острые стальные колья. «Спортсмены» стараются столкнуть друг друга с бревна. Иногда падает один, иногда — оба вместе. Ухватившись за канаты, они поднимаются на бревно, и всё начинается сначала. Так продолжается до тех пор, пока один из них не промахивается мимо спасительного каната и не оказывается на кольях.

Ринг густо усыпан рыбой. Утопая в ней по лодыжку, два накачанных, похожих на горилл борца лупцуют друг друга почем зря. Они полностью обнажены, если не считать облепившей их чешуи и рыбьих потрохов. Замечаю, что большинство ударов они целят в промежность противнику или пытаются мёртвой хваткой вцепиться в его мужское достоинство.

Ну это понятно, почему. На возвышении сидит «главный приз» состязания. Прекрасно сложенная дива с длинными соломенными волосами почти до пояса. Она «одета» под стать борцам. Весь её наряд составляют алые туфельки на немыслимой высоты шпильке. Победитель, как поясняет Мирбах, кроме денежного приза получит и эту красавицу.

Борцы барахтаются в рыбе минут двадцать. Бой не делится на раунды, и перерывов нет. Наконец один из борцов подлавливает другого, когда тот поскальзывается на раздавленной рыбине и в попытке удержаться на ногах широко взмахивает руками и раскрывается. Сокрушительный удар ногой в живот заставляет его согнуться пополам. Тут же следует удар по голове. Таким ударом можно оглушить быка, что и случилось. Незадачливый боец мешком валится на кучу рыбы. Торжествующий победитель с презрением пинает поверженного противника, плюёт и вскидывает руки в победном жесте.

Уже ближе к ночи Мирбах приводит нас в цирк. Там бои быков чередуются с гладиаторскими боями. Причем на быка матадор выходит один на один и вооружен только кинжалом длиной пятнадцать дюймов. В гладиаторских боях тоже присутствует некоторое своеобразие. То двоих выпускают против десятка, то один борется с двумя или тремя. Среди бойцов немало женщин. Дерутся они не хуже мужчин и умирают на арене не менее достойно.

В заключение на арену, над которой уже стоит густой запах свежепролитой крови, выгоняют полсотни раздетых мужчин, женщин и детей. С двух сторон выезжает по десятку вооруженных всадников. Они начинают гоняться за людьми, рубят их и колют. Через двадцать минут «представление» заканчивается.

— Это были рэфы, которые отказались выступать в цирке, — объясняет Мирбах, — но, как видите, им это мало помогло.

За ужином я пытаюсь раскрутить Мирбаха сразу по нескольким направлениям. Пытаюсь поконкретнее выяснить свою задачу в даунтауне, дальнейшие действия после победы восстания. Я также не против узнать более подробно о содержании программы Мирбаха. Ну, об организации регулярной армии он уже говорил. А что еще? Также меня интересует: кто стоит за Мирбахом? Кто его поддерживает? Не может же он рассчитывать только на восстание даунов?

Но все вопросы повисают в воздухе. Мирбах мастерски напускает туману, отделывается общими фразами или начинает излагать пространно, чуть ли не от сотворения мира, и в итоге уводит в такой словесный лабиринт, что сам не может из него выбраться.

Мне это надоедает, и я атакую в лоб:

—Ладно, Пол, всё это лирика. Меня больше интересует другой вопрос. В случае удачи ты станешь президентом. А что получу я?

—Как?! Тебе разве не сказали?

Мирбах откровенно удивлён. Всё правильно. На его месте и я удивился бы не меньше. Человек идёт на опасное дело и не знает, сколько ему за это заплатят. Но и это тоже верно. Настоящий командир наёмников, которого ждал Мирбах, разумеется, знает, за какую сумму он рискует своей головой. Но я-то этого не знаю. Поэтому будем играть дальше.

—Разумеется, сказали. Но мне оставили некоторую свободу выбора. После постановки задачи ты должен назвать мне окончательную сумму. Если она меня не удовлетворит, ты будешь волен искать другого исполнителя.

—Вот как? Странно. Об этом мы не договаривались.

—И понятно, почему. Если бы тебе сразу поставили такие условия, ты бы отказался от наших услуг и успел бы найти других людей. А сейчас переигрывать уже поздно.

—Ха-ха-ха!

Мирбах откидывается в кресле, берёт стакан с виски и сигару и забрасывает ноги на стол. Я следую его примеру, делаю маленький глоток, пускаю дым кольцами и с улыбкой разглядываю кандидата в президенты.

—Я понял тебя, Андрей. Ты прав. Менять что-либо в этой игре уже поздно, и, если ты откажешься играть, я действительно окажусь в безвыходном положении. Всё будет обречено на провал, и мне останется только пустить себе пулю в лоб. Принудить тебя невозможно, запутать — тоже. Ты просто уйдёшь в даунтаун и ничего там не будешь делать. Так что твоя игра беспроигрышная. Но я был готов к такому варианту, и ты мог не поднимать этот вопрос. Здесь сумма, в два раза превышающая ту, что тебе должны были обещать. Хотел передать тебе завтра, но раз уж об этом зашла речь, то получи сегодня.

Он достаёт голубую карточку с золотыми полями и вставляет её в приёмник. На мониторе высвечивается восьмизначное число. Время побери! Как раз деньги-то меня здесь меньше всего интересуют. Видимо, эта мысль отразилась на моём лице, потому что Мирбах, истолковав мою гримасу по-своему, поспешно добавляет:

—И это только аванс. Такую же сумму ты получишь по завершении операции. Послушай, Андрей, чем ты недоволен? По-моему, это много больше того, на что ты мог рассчитывать.

—Пол, это всего лишь деньги…

—Да ты хоть представляешь, сколько жизней надо прожить, чтобы истратить такую сумму?

—Это смотря как тратить и на что. Но речь идёт не об этом. Если хочешь, можешь оставить при себе вторую часть, но взамен окажи мне услугу.

Брови Мирбаха лезут верх. Он озадачен и прикидывает: что это может быть за услуга, ради которой я отказываюсь от таких денег? Покачав головой, он с сомнением в голосе говорит:

—Не знаю, Андрей. Не могу обещать того, чего не знаю. Конечно, заманчиво сэкономить такую сумму, но вдруг эта услуга обойдётся мне еще дороже?

—Она не будет стоить тебе ни цента. Я хочу, чтобы ты организовал мне встречу с альтами.

Мирбах закуривает новую сигару и долго рассматривает меня с подозрением и любопытством. Словно впервые видит. Судя по его колебаниям, он явно не расположен сказать ни «да», ни «нет». Сделав еще три глотка виски, он избирает другую тактику:

—А зачем тебе это нужно?

—Вопрос риторический и праздный. Ответ будет таким же. А какое тебе до этого дело?

—Ну как же? Я же всё-таки буду главой государства, и должен знать, с какой целью мои граждане встречаются с альтами.

—Не беспокойся. Я ни на йоту не собираюсь покушаться на твою президентскую власть. Я преследую сугубо личные цели. И тебя они нисколько не касаются.

—А если я отвечу «нет»?

Я быстро забираю карточку, лежащую на столе.

—Тогда ты даром потеряешь эту сумму, а президентом всё равно не станешь.

—Ха! Ты забываешь, что я в любой момент могу её деактивировать и она будет стоить ровно столько, сколько стоит пластик, из которого она сделана.

—Ты не успеешь этого сделать, Пол. Я тебя отключу, запру где-нибудь на денёк, пока не переведу денежки на другие счета.

—Андрей, тебе не дадут этого сделать. Ты забываешь, что здесь полно моих охранников.

—А ты, Пол, забываешь, что я не один. Со мной еще четыре человека, — я намеренно исключаю наших женщин.

—Один из которых ранен, — напоминает Мирбах.

—Тем не менее даже в таком состоянии он один стоит десятка твоих охранников. Не забывай, с кем ты имеешь дело, кто мы такие.

Мирбах прикусывает губу. Оборот, который принимает наш разговор, нравится ему всё меньше и меньше. Впрочем, мне он тоже не нравится. Я всегда предпочитаю обходиться без насилия. Тем более что при таком раскладе я проигрываю. Деньги для меня ничего не значат. Мне нужна информация, а её могут дать только «прорабы перестройки». И я блефую. Блефую нагло и напористо. И этот блеф достигает цели. Мирбах делает глоток виски, вздыхает и говорит:

—Хорошо. Я попробую устроить тебе такую встречу.

—Нет, Пол. Не попробуешь, а устроишь. Вопрос стоит именно так и не иначе.

—Но подумай сам, Андрей! Если бы это зависело только от меня! Я же не могу заранее сказать, захотят альты встречаться с тобой или нет.

—Значит, ты должен сделать так, чтобы они захотели.

—Но как я их заинтересую?

—И это говорит человек, собирающийся занять пост президента страны! Если ты так ставишь вопрос, то тебе не страной управлять, а уборщиками мусора на одном из ярусов города. Да и то неизвестно, справишься ли? Но-но! Не кипятись! Мне что, учить тебя надо? Представь меня, к примеру, как человека, обеспечившего твою победу. Не пожалей ярких красок и хвалебных слов. Намекни, что я могу быть полезен и в дальнейшем. И не только тебе, но и им тоже. Еще варианты нужны?

—Достаточно. Это должно сработать. А ты, оказывается, не только наёмник и не просто военный специалист. Ты еще и дипломат.

Самовлюблённый идиот! Если бы ты знал, кто я есть на самом деле! Тоже мне, президент! Пока я с такими мыслями пускаю кольцами дым и, улыбаясь, смотрю на Мирбаха, тот вдруг хлопает себя ладонью по лбу.

—Я понял, зачем тебе нужно встретиться с альтами. Понял, чего ты от них хочешь. Конечно, в этом случае моя сумма для тебя ничего не значит.

Интересно, что же он понял? Я молча разглядываю Мирбаха, а он просто пенится от торжества. Раскусил, раскусил! Раскусил я этого Андрея! Схлопку рваную ты меня раскусил. Не по твоим я зубкам, лорд Мирбах.

—Ты хочешь стать российским наместником! Ведь так? Я угадал?

Я дипломатично молчу и прикуриваю новую сигару. А сигары у лорда действительно великолепные.

—Угадал! Угадал! — Мирбах смеётся, но вдруг резко меняет тон: — Только учти, Россия — наш вассал. Своё ты, конечно, возьмёшь, но не больше. Отчетность буду проверять строжайше.

—Ты так силён в экономике и бухгалтерии? — невинно интересуюсь я.

—Ну, не сам буду проверять, найдутся специалисты. И если они что-нибудь эдакое обнаружат, пеняй на себя. Заставлю вернуть всё до цента и с процентами. Понял?

—Понял. А я думал, повесишь.

—Другого, может быть, и повесил бы. А таких, как ты, надо беречь. Именно такие в России нужны, и именно сейчас.

—А почему именно сейчас?

—Ты что, не знаешь? — Мирбах поражен. — Ах, да! Ты же около месяца был в пути, а сообщения из России шли по закрытым каналам. Хотя какие там, к черту, закрытые. Уже все знают — и кому надо, и кому не надо.

—И что же там произошло?

—Восстание. Твои земляки отличились. Эти лесорубы, рудокопы и нефтяники взбунтовались. И что самое поразительное, бунт возглавили инженеры, юристы, менеджеры, офицеры полиции. Словом, элита. И взбунтовались они не против наместника и его чиновников, а против альтов. Понимаешь? Вся Россия выступила против альтов! Представляешь?

—И чем всё кончилось? — Я уже не скрываю заинтересованности.

—Поначалу им сопутствовал успех. Арестовали наместника и главных чиновников, предали их суду и расстреляли прямо на Красной площади. Затем избрали Совет и провозгласили Российскую Советскую Республику. Ну а кончилось тем, чем и должно было кончиться, когда против альтов выступают с винтовками, автоматами и старинными танками. В Россию был введён карательный Корпус быстрого реагирования. Эти ребята за две недели навели там порядок.

Вот как! У этих альтов, оказывается, есть наготове карательные корпуса, да еще и быстрого реагирования. Тогда почему Мирбах делает упор на создание регулярной армии?

—Странно. За две недели усмирить такую страну, как Россия. Пусть даже мятежники были вооружены, как ты говоришь, старьём. У Корпуса-то оружие не многим новее. А по численности Корпус уж никак не мог превзойти мятежников. Ты же говорил, вся Россия взбунтовалась.

—Андрей, — снисходительно улыбаясь, говорит Мирбах, — уж ты-то должен знать, какие штучки есть на вооружении у Корпуса. Что против них пулемёты и даже танки?

Делаю умное лицо и грустно улыбаюсь. А интересно всё же, каким оружием подавляли восстание? Только не ядерным. Мы бы сразу обнаружили повышенный, так сказать, боевой фон.

—И что там сейчас творится?

—Сплошной даунтаун, — отвечает Мирбах, поморщившись, и, подумав, добавляет: — Даже хуже. Истреблена почти треть населения. Впрочем, это было даже к лучшему. Их там было слишком много, и очень большая доля того, что они производили, уходила на внутреннее употребление. Теперь оставшиеся будут работать интенсивнее.

—А кто сейчас управляет Россией?

—Пока командование Корпуса. Но это не может продолжаться слишком долго. Формируется новое правительство и администрация. Формируется полиция.

—Из кого?

—Из местных жителей.

—Но они же мятежники! Ты же сам говорил, что поднялась вся Россия!

—И этот человек претендует на должность наместника! — Мирбах явно даёт мне сдачи. — Да ты и с бригадой в шахте не справишься! Я же говорил тебе, какие сейчас там условия. Всегда найдутся те, кто их не выдержит и пожелает облегчить своё существование. И потом, что значит «поднялась вся Россия»? Среди мятежников было достаточно таких, кто взялся за оружие без особого желания. Только затем, чтобы не быть «белой вороной». Вот эти люди и придут в аппарат администрации и в полицию. Тогда Корпус уйдёт из России.

—А кстати, Пол, ты вчера говорил, что основным пунктом твоей программы является создание регулярной армии. Не думаю, чтобы альты пришли от этого в восторг. Во-первых, имея такой пример в виде России, они наверняка заподозрят тебя в подготовке такого же восстания.

Мирбах хохочет до слёз. Смеётся он долго и самозабвенно. Несколько раз он привстаёт в кресле и, дотянувшись до меня, хлопает по плечу. Наконец он успокаивается, наливает себе виски и прикуривает новую сигару.

—Ну, Андрей, насмешил! Это надо же, сравнивать Америку с Россией! У нас такого никогда не произойдёт. Потому что даже дауны у нас живут лучше, чем элита в России. А уж про нашу элиту и говорить нечего. Дауны, конечно, могут взбунтоваться, но элита их никогда не поддержит. Представь на минуту, что получится, если мы свергнем власть альтов. Сейчас на нас работает весь мир. А не будет альтов, кто заставит тех же русских снабжать нас нефтью, лесом, сталью? Кто заставит макаронников поставлять нам автомобили, а джапов и дойчей — электронику? И так далее. Во что превратится тогда Америка? Нет, Андрей, у нас это невозможно. И альты это хорошо знают. Из кого состоит Корпус? На две трети из американцев. Остальные — джапы и дойчи. Кому еще могут довериться альты, как не нам? Кто первым поддержал их, когда они заявили о своих претензиях на мировое господство? Америка! Наши предки знали, что делали. Америка и раньше была величайшим государством, а сейчас Америка — превыше всего. Что же касается нашей армии, которую я хочу создать, то она ни в коей мере не имеет целью заменить Корпус. У тех своя задача. А моя армия будет держать в повиновении даунов и решать проблему рефов. Тем самым она развяжет руки полиции, и та сумеет, наконец, навести порядок в городах. Ты же сам видел, что у нас творится.

—Ладно, Пол, всё понятно. Так мы договорились? Я помогаю тебе прийти к власти, а ты устраиваешь мне встречу с альтами.

—Договорились.

После разговора с Мирбахом я иду проведать Анатолия. У него собралась вся наша команда. А сам Анатолий с нетерпением ждёт моего появления, чтобы доложить, что он здоров и готов к работе. Но я не слушаю его, а смотрю на Лену. Она качает головой:

—Дня два или три необходим полный покой. Рана сама по себе пустяковая. А вот сотрясение мозга — вещь опасная. Особенно в нашем положении. Тем более, что Толя не мог получить такой подготовки, как мы с тобой, и пока не в состоянии в должной степени контролировать свой организм.

Анатолий пытается возмущаться и возражать, но я останавливаю его:

—Стоп, Толя, не горячись. Раз врач предписывает тебе покой, будешь покоиться столько, сколько требуется. И не спорь. Здоровье еще пригодится, нечего жертвовать им ради амбиций господина Мирбаха. А от таких случайностей, как сегодня, никто не застрахован. Значится, так, на охоту ты завтра не поедешь. Наташа останется с тобой. В даунтаун послезавтра ты тоже не пойдёшь. Вместо тебя пойдёт…

Я смотрю на парней. В принципе, они оба уже показали, что на них можно положиться в любых ситуациях. Впрочем, «в любых» — это слишком сильно сказано. Ситуации, в которых мы с ними побывали, в общем-то, стандартные. За исключением разве что леса, подожженного ядерным взрывом. Тут мне вспоминается, как Дмитрий в лесу выстрелом из пистолета срезал стрелявшего по мне бандита и как он держал нас над пропастью, цепляясь за крутой ледяной склон.

—Дмитрий, — говорю я.

Приняв это решение, я рассказываю товарищам о том, что сейчас узнал от Мирбаха. О восстании в России и его подавлении, о карательном Корпусе быстрого реагирования, о роли Америки в этом мире. Говорю о том, что мне удалось убедить Мирбаха устроить мне встречу с альтами.

—Это было бы неплохо, — замечает Лена, — но мне почему-то кажется, что такая встреча не состоится. У меня такое впечатление, что Мирбах имеет в отношении нас несколько другие планы. Я внимательно прислушивалась к тому жаргону, на котором Мирбах обращался к Бобу Модески и на котором здесь говорит большая часть молодёжи.

—Я это заметил. И что ты уяснила?

—Дословно перевести не берусь, но когда Боб начал прессинговать Наташу, Мирбах сказал ему примерно следующее: «Не спеши. Сейчас мне нужен её хозяин. А через несколько дней она будет твоя».

—Даже так? — задумчиво говорю я. — А ты верно поняла? Лена обиженно хмыкает. С лингвистикой она всегда былана «ты». Уточнять ни к чему. Но, с другой стороны, Мирбах неподдельно обрадовался, когда он, как ему показалось, раскусил меня. Скорее всего, первоначально так и планировалось. «Мавр сделал своё дело…» И та кредитная карточка, которую он передал мне, потому и содержала такую крупную сумму, что никогда не была бы активирована. Но теперь-то, когда он решил, что я претендую на роль российского наместника, его планы изменились. Я для него — удобная фигура на российском престоле. Эти мысли я и озвучиваю вслух.

—Может быть, ты и прав, — говорит Лена после минутного размышления. — Но у этой палки может неожиданно сработать второй конец. Вдруг ты настолько хорошо организуешь и осуществишь руководство восстанием в даунтауне, а я в этом не сомневаюсь, что Мирбах начнёт опасаться, как бы ты, прибрав к рукам Россию, не повторил там то же самое.

—Согласен. Это, конечно, надо иметь в виду. Хотя на нынешнем этапе силы России и Америки несоизмеримы. Я уж не говорю о том, что против России вновь выступит карательный Корпус. Кстати, Мирбах намекнул, что у этих Корпусов на вооружении есть нечто помощнее автоматов, пулемётов и даже танков.

—Это тоже надо иметь в виду, — подводит Лена итог нашего разговора.




Глава 7


Из-за елей хлопочут двустволки —

Там охотники прячутся в тень, —

На снегу кувыркаются волки,

Превратившись в живую мишень.

    

B.C. Высоцкий






На рассвете мы вместе с командой «красных волков» выезжаем на охоту. Мирбах экипировал нас с ног до головы: красные кожаные комбинезоны, красные сапоги и красные перчатки. У него, оказывается, целый склад такого добра, где вполне может обмундироваться целый батальон. Рядом — арсенал: винтовки, автоматы всех типов. Но мы предпочитаем ехать со своими «калашами». Также я отказался от громоздкого шлема, предложенного Мирбахом. У меня есть свой; и привычнее, и лучше.

Вечером Лена, со слов Лолиты, рассказала нам о тех, на кого мы собираемся охотиться. Рэфы. Это название происходит от слов «refuse»[2 - Refuse (англ.) — отказ.] или «refugee»[3 - Refugee {англ.) — беженец.]. Рэфы не признают не только городскую власть, они не признают и власть альтов. Они не желают быть ни даунами, ни элитой. Их объявили вне закона и изгнали из городов. Вернее, они ушли из них сами. Когда-то на них устраивали облавы. Но сейчас рэфы ушли далеко, поселились в старых развалинах и объединились в большие группы. Они вооружены и агрессивны. Для того чтобы блокировать такие поселения и справиться с их жителями, требуются приличные силы. Такими силами полиция не располагает. Последние несколько лет вошел в моду новый вид «спорта» — охота. Любители острых ощущений объединяются в «волчьи стаи» и выезжают охотиться на рэфов. Разумеется, они не суются в поселения. Они охотятся на группы рэфов, которые совершают набеги на фермы, склады, дороги. Часть рэфов отстреливают. В составе «волчьих стай» всегда есть квалифицированные медики. Они прямо в полевых условиях препарируют свежие трупы и раненных рэфов и заполняют контейнеры органами для трансплантации. Захваченные в плен рэфы большей частью продаются в боевые цирки, где быстро находят смерть на аренах. Меньшая часть отправляется в те же центры трансплантации, где ждут своей очереди послужить донором какому-нибудь пациенту из элиты.

Вот на такую охоту нас и пригласил Мирбах. В иных обстоятельствах я не замедлил бы привести в исполнение своё намерение — воспользоваться случаем и уйти из-под опеки Мирбаха. Но сейчас, когда имелся шанс встретиться непосредственно с «прорабами перестройки», или с альтами, надо было играть до конца. Поэтому перед выездом мы организовали короткий военный совет. Решили держаться вместе и оружие применять только в случае непосредственной угрозы для нашей собственной безопасности.

Колонна мотоциклистов в красных комбинезонах мчится всё дальше по шоссе. Примерно через сорок километров мы сворачиваем направо. Дорога здесь заметно хуже, и нам приходится снизить скорость. Проехав еще пятнадцать километров, Мирбах, ведущий колонну, останавливается.

—Прибыли, — объявляет он. — Пойдём глянем на местность.

Я и еще четыре «волка», командиры групп, поднимаемся вслед за Мирбахом на невысокий холм. Оттуда видно, что дорога, по которой мы ехали, ведёт к группе строений, обнесённых колючей проволокой. Это свиноферма. Неподалёку, в разных местах, видны какие-то развалины.

—Рэфы нападут на ферму примерно через час, — говорит Мирбах. — Они придут шестью группами вон с тех направлений, — он указывает рукой.

—Пол, — говорю я, — а откуда у тебя такие точные сведения?

—А какая тебе разница, Андрей? — Мирбах усмехается. — Вот в прошлый раз таких точных сведений у нас не было, и мы вернулись с пустыми руками. Тогда мы полагались на случай.

Мирбах определяет место засады для каждой группы. Я выбираю себе наиболее отдалённые развалины. Мирбах с сомнением спрашивает:

—А справитесь? Вас же всего четверо и леди в придачу. Может быть, вашу группу усилить?

—Не стоит, Пол. Да, нас маловато, но ты же знаешь, кто мы такие. Заодно убедишься на деле, что деньги в нас не зря вкладываешь. За предложение, конечно, спасибо, но брать в группу неизвестных людей я не буду. Откуда я знаю, как они поведут себя в той или иной обстановке и как будут исполнять приказы? А в своих людях я уверен. Они со мной и не в таких переделках побывали.

—Ну как знаешь. Всё, по местам!

Веду свою группу к развалинам, расположенным в трёх километрах к востоку. На ходу рассказываю о том, что услышал от Мирбаха. Заодно еще раз напоминаю о нашем решении: оружие применять только в случае непосредственной угрозы. Когда до развалин остаётся не более ста метров, Лена внезапно останавливается и поднимает руку:

—Стоп! Там кто-то есть.

Это могут быть только рэфы. Неаккуратно сработала агентура лорда Мирбаха. Рэфы опередили «волков». Как бы то ни было, придётся нам на ходу менять тактику. Мы планировали захватить одного или двух рэфов и допросить их. Теперь придётся действовать, исходя из сложившейся обстановки. А она, проклятая, сложилась не в нашу пользу. Время знает, сколько рэфов скрывается в этих развалинах.

Во всяком случае, незамеченными нам к развалинам не подойти. Мы наверняка уже на прицеле. И не стреляют рэфы только потому, что не хотят раскрываться раньше времени. Впрочем, вряд ли у них там есть крупнокалиберные пулемёты, а от обычного оружия мы хорошо защищены. Все, кроме Сергея. Ему сертона не хватило. Я командую:

—Сергей! Держись сзади! А вы отстаньте от меня шагов на пятнадцать.

Сам я опускаю щиток шлема. Это — на случай выстрела в лицо. Красота меня мало волнует, а вот если лишусь глаз, то тут и Лена со всем её искусством вряд ли мне поможет. Медленно двигаюсь вперёд, на ходу снимаю с плеча автомат и, держа его за ремень, волоку по земле. Мне хорошо видно, что из проломов в стенах на меня смотрят четыре ствола. Время знает, насколько у них крепкие нервы. Вот пальнут сейчас, и начнётся увеселение. Хотя какой резон стрелять в практически безоружного человека, который сам беспечно идёт к ним в руки?

Размышляя таким образом, я неожиданно для сидящих в засаде рэфов сворачиваю налево. Этим маневром я оставляю в стороне группу, которая держит меня на прицеле, и выхожу к широкому пролому. Я разглядел его еще с холма, где мы стояли вместе с Мирбахом.

Полуразвалившиеся стены стоят на самом краю неглубокого, около трёх метров, котлована с осыпающимися склонами. Один из тех, кто попытался переместиться на другую позицию и встретить меня у входа в этот пролом, не удержался на склоне и скатился вниз. Те, кто пытался подняться к пролому снизу, не одолели еще и трети пути. Рэфы сами загнали себя в ловушку. Если бы нашей целью была охота, то сейчас все они оказались бы в наших руках.

А их здесь немало, двадцать два человека. Одеты пёстро, кто во что горазд, большинство наряжены в живописное рваньё. Вооружены тоже весьма разнообразно. Я вижу и охотничьи ружья, и винтовки разных систем, и автоматы. И все эти стволы смотрят на меня. Держи я автомат в руках на изготовку, эти стволы уже начали бы говорить и сделали из меня решето. Конечно, если бы на мне не было сертона и защитного шлема. Но всё равно приятного было бы мало. Но сейчас мой автомат тащится у меня под ногами, и поверх стволов на меня нацелены недоуменные взгляды. Стрелять или не стрелять? Что на уме у этого «волка»? Почему он так себя ведёт?

А я поднимаю левую руку и, спустившись на несколько шагов, бросаю автомат перед собой и присаживаюсь на полузасыпанный обломок стены. Лена с ребятами остаётся наверху на случай каких-либо осложнений.

—Кто у вас старший? — спрашиваю я.

Из толпы выходит рослый детина с обросшей пегой бородой физиономией и длинными черными волосам ниже плеч. На нём до невозможности истёртый длинный кожаный плащ. Когда-то он был ярко-желтого или оранжевого цвета. Из-под плаща видны потрёпанные и порыжевшие ботинки армейского образца. В руках у детины автомат, напоминающий немецкий МП-40.

—Поднимайся, — приглашаю я, — поговорим.

—Меня зовут Кабан, — говорит он и начинает подниматься по осыпающемуся склону.

А автомат внизу не оставил, сукин сын! И даже не забросил за спину. Держит наготове, стволом мне прямо в живот.

Ну и хрен с ним. Не знаю, успеют ли среагировать ребята, но Ленка-то уж точно не даст ему воспользоваться оружием. С такого расстояния она никогда не промахнётся.

Кабан усаживается на камень в пяти шагах от меня. Когда он поднимался, я успел заметить, что плащ надет прямо на голое тело. Довольно грязное. А сейчас, когда он сидит неподалёку от меня, я отчетливо обоняю козлиный аромат. Прямо-таки тан Марсун. У Кабана высокий лоб с залысиной, мохнатые черные брови, глубоко посаженные серого цвета глаза. Под крючковатым носом свисают пегие, порыжевшие от курева усы. Узкое лицо венчает такая же узкая длинная бородка. Тоже прокуренная насквозь.

—Так о чем ты хотел говорить со мной, волк?

Голос у него глухой, даже хриплый. Слова он выговаривает медленно, чуть ли не по слогам.

—Я не волк.

—А это что?

Кабан взглядом недобрых стальных глаз указывает на волчью эмблему на моём рукаве. А автомат по-прежнему наведён мне в живот, а палец Кабана лежит на спусковом крючке. Мало приятного беседовать в такой обстановке. Как-то не способствует она рождению умных мыслей и убедительных слов.

—Это камуфляж. К вам иначе не попадёшь. Вот и приходится краситься под волка.

—Кто же ты?

—Мы русские. Из России приехали.

—Русских я никогда не видел. Впрочем, ты не похож на русского.

—А откуда ты знаешь, похож или нет? Ты же никогда не видел русских.

—Я просто знаю, что они все идиоты. А ты на идиота не похож.

—Вот как? А почему они все идиоты?

—А потому, что они все дауны. Даже их элита тоже дауны. Рэфов там нет.

—Может быть, ты и прав. Но только в этом отношении. Я, как ты сказал, на идиота не похож. Но всё-таки я русский.

—Не верю.

—Можешь не верить. Но положи автомат. Или, по крайней мере, опусти его. Всё равно не успеешь выстрелить. Мои друзья из тебя раньше решето сделают.

Кабан бросает взгляд на стоящих наверху ребят, на Лену, которая стоит к нам ближе и левее, на мой автомат, лежащий между нами. Он мрачно усмехается, но всё-таки опускает своё оружие.

—Теперь я верю, что ты русский.

—Почему только теперь?

—Только русские могут угрожать, когда сами стоят под дулом автомата. Что ты хочешь узнать, Иван?

—Не Иван, а Андрей. А узнать я хочу вот что…

—Кабан! Кончай с ним трепаться! Мочи его! — прерывает меня чей-то крик.

—Заткнись, Сверчок! — бросает Кабан, не оборачиваясь. — Продолжай.

—Почему вы стали рэфами?

—А почему другие ими не стали? Почему они живут под землёй? Почему они там горбатятся за глоток воздуха? Почему они вкалывают по десять-двенадцать часов в сутки и жрут отбросы и падаль?

—А вы так не хотите?

—А ты хочешь?

—Хорошо. Понятно, почему ты не любишь даунов. Но и элиту ты тоже не любишь?

—А этих за что любить? Они тоже рабы. Только живут наверху. Дёргаются, дрыгаются, хохочут. Лакают виски, жрут в три горла. А завтра альт проснётся с похмелья, и пойдут они на корм даунам. Да еще и нам жить не дают. Охотники! Волки!

Кабан выдаёт какое-то замысловатое ругательство, сплошь состоящее из урезанных и искаженных наречий. Сплюнув, он продолжает:

—Вот, скажи, Иван. За что они нас так? Мы же никому не мешаем.

—Не Иван, а Андрей. Ну, хотя бы за то, что вы грабите фермы…

—Хурта гаспа! Нет, Иван! Им не свинины жалко. Их жаба ест, что мы не хотим жить как они. Не хотим лизать у альтов под хвостом, чтобы купить себе несколько лишних лет жизни.

Как он сказал? Несколько лишних лет жизни? Время побери! Только сейчас до меня доходит, что в городе я не видел ни одного человека старше сорока пяти — пятидесяти лет.

—Но ведь и вы долго не живёте.

—Плевать! Мы за жизнь не цепляемся. Пусть мы и живём мало, зато живём так, как хотим. И никто нам не указ.

—Кабан! Пока ты с ним болтаешь, нас волки обойдут!

—Ну, Сверчок, ты меня достал!

Кабан оборачивается и вскидывает автомат. Трещит короткая очередь. Вышедший из толпы рэфов лысый человек в мешковине и высоких ярко-зелёных сапогах валится на землю, обливаясь кровью. Метко стреляет Кабан. Остальные рэфы смотрят на убитого Сверчка безучастно. Только один из них сбрасывает истрёпанные опорки и начинает стаскивать с убитого сапоги. Сапоги новые. Не иначе как дня два назад Сверчок сам снял их с убитого «волка».

—А может быть, он прав? — задумчиво говорит Кабан. — Пока ты мне глаза отводишь, нас обкладывают.

—Дурак ты, Кабан. Загнал людей в ловушку. Чтобы отсюда выбраться, полчаса надо, не меньше. Да и оборону вы занять не успеете. Ты ко мне сюда две минуты поднимался. Вас и обкладывать не надо. Убирайтесь отсюда, пока настоящие волки не подошли.

Я хочу задать Кабану еще несколько вопросов, но раздаются звуки выстрелов. Началось.

—Так. Быстро уводи своих людей. Вон, в той стороне волков нет. Это точно.

—Ну нет, Иван! Мы сюда пришли не для того, чтобы убегать. Мы драться пришли. Сейчас ты увидишь. Увидишь, чего стоят рэфы. Мы здесь в засаде. Волки сами в ловушку залезут.

—Тогда поднимай своих людей наверх. Вы сейчас сами в ловушке. Две гранаты, и привет. — Я беру свой автомат, поднимаюсь и кричу своим: — Уходим! Быстро!

Со стороны фермы бежит, отстреливаясь на ходу, большая толпа рэфов. Их преследуют четыре группы людей в красных комбинезонах. Волки загоняют овец. Мы в этом увеселении участвовать не намерены. Отходим от развалин и с холма наблюдаем за развитием событий.

Группы «волков» развернулись цепью и автоматными очередями отсекают попытки рэфов уйти куда-нибудь в сторону. Я понимаю, куда они гонят толпу. На дороге, где мы оставили мотоциклы, ждут в засаде пулемётчики. Но толпа рэфов, вроде бы неуправляемая и охваченная паникой, движется так, что «волки» неизбежно попадут под огонь группы Кабана. Господин Мирбах явно недооценил противника. Иначе он обязательно организовал бы фланговое охранение.

Сзади гремят выстрелы. Пули свистят над головами и шлёпаются в землю. Лена, вскрикнув от боли, хватается за левый бок и падает. Сзади нас атакует еще одна группа рэфов. Человек тридцать, не меньше. И они уже близко, не далее пятидесяти метров. С этими в переговоры не вступишь. Вместо слов уже говорят ружья. Придётся защищаться.

Четыре «калаша» (Лена временно выбита) длинными очередями в упор останавливают атакующих. Но они не обращаются в бегство, как я надеялся. Верно сказал Кабан: «Мы за жизнь не цепляемся». АКМ на такой кинжальной дистанции — страшная штука. Тем не менее рэфы не бегут, а вступают в бой. Нам приходится быть внимательными. Они не просто залегли и ведут огонь. Отдельные группы рэфов пытаются обойти нас. Я держу правый фланг, Пётр — левый. Сергей с Дмитрием работают по центру. Лена пока участия не принимает. Она лежит на правом боку и массирует левый. Сертон, конечно, пулю отразил, но отоварило её неслабо. Возможно, и ребро сломано.

Мне тоже достаётся. Винтовочная пуля ударяет в шлем и рикошетом уходит в небо. Впечатление такое, словно меня хватили по голове оглоблей, никак не меньше. В ушах звенит, из глаз сыплются искры. Трясу головой, но перед глазами только разноцветные круги расплываются. Заметив моё состояние, Сергей переносит огонь на правый фланг.

А я, перевернувшись на спину и глядя в небо, мобилизую всё, чему меня учили и тренировали в нашем Медицинском Секторе. Надо поскорее восстанавливаться. Втроём ребята долго не продержатся. Особенно когда выбыла ударная сила. Поворачиваю голову налево и вижу забавное зрелище. Толпа рэфов прекратила «бегство», развернулась и огнём прижала «волков» к земле. А из развалин фланговым огнём их обрабатывает группа Кабана. Я уже понял замысел неведомого мне стратега рэфов. Те, кого мы сейчас сдерживаем, должны были ударить на «волков» с тыла. Тогда вряд ли кто-нибудь из них сумел бы уйти. Это была бы та еще охота!

Отворачиваюсь от сцены побоища и присоединяюсь к друзьям. Теперь, когда работают уже пять автоматов, наши рэфы оставляют свои замыслы выйти в тыл «волкам». Они плотнее прижимаются к земле и отползают назад. Но огня не прекращают. Обернувшись, вижу, что и «волки» тоже отступили, оставив на прежних позициях несколько неподвижных фигур в красном. А может быть, послать всё в Схлопку и пропустить на оставшихся «волков» наших рэфов? Нет, нельзя. Кто тогда организует мне встречу с альтами? Впрочем, может статься, что её уже некому организовывать.

Неожиданно картина боя резко меняется. На господствующий над местностью холм поднялись оставленные в засаде пулемётчики. Три пулемёта бьют по рэфам, атакующим «волков», а два работают по развалинам, где засела группа Кабана. Я вижу за одним из пулемётов прекрасную Лолиту.

Пулемёты — они и на Таити пулемёты. С ними не поспоришь. Рэфы и не собираются этого делать. Они прекращают огонь, рассредоточиваются и быстро исчезают в разных направлениях. Наши противники тоже покидают поле боя. Мы, естественно, не преследуем их.

Закуриваем и наблюдаем, как вся ярость «волков» обрушивается на сидящую в развалинах группу Кабана. Этим бежать некуда. Теперь они действительно в ловушке. По ним бьют все пять пулемётов. От старых стен летит пыль и мелкий щебень. Высунуться практически невозможно. Группа Кабана прекращает огонь и скатывается на дно котлована. Оттуда они отстреливаются от «волков», которые быстро появляются в проломах стен. Но теперь они открыты со всех сторон и через пять минут избиение завершается.

Пленных сегодня нет. Раненных рэфов «волки» безжалостно добивают. После бойни, которую устроили пулемётчики, тела рэфов местами сплошь устилают землю. Но я вижу, что этот жуткий ковёр довольно густо разбавлен телами в красных комбинезонах. «Волки» понесли довольно большие потери.

Обхожу развалины и нахожу лежащее в проломе стены тело Кабана. Очевидно, он попал под пулемётную очередь. Здесь же нахожу и Мирбаха. Вернее, он находит меня. Его тоже пометило. Левый рукав комбинезона разрезан до плеча и болтается. А рука обмотана бинтами и висит на перевязи. Мирбах взбешен и набрасывается на меня с упрёками:

—Андрей! Где ты отсиживался со своими профессионалами, когда мы попали в засаду?

—Мы отсиживались там, за холмом, — я показываю пальцем через плечо. — И должен заметить, что если бы мы там не отсиживались, вряд ли кто из вас ушел бы сегодня живым. Впрочем, можешь сам посмотреть.

Мирбах поднимается на невысокий холм, за которым мы держали оборону. Увидев, что мы там натворили, он только качает головой и свистит.

—Они готовились выйти к вам в тыл и захлопнуть ловушку, — поясняю я.

—Ничего себе! Здорово они сегодня всё продумали! Но я смотрю, у вас даже раненых нет.

—Ну мы всё-таки, как ты верно заметил, профессионалы. А потом, Лену зацепило, — я показываю на порванный пулей левый бок Лениного комбинезона и на царапину на своём шлеме. — И меня слегка приложило тоже. А насчет того, что они сегодня всё здорово продумали, ты прав. Ты не находишь, что твой осведомитель снабдил тебя не совсем достоверной информацией? Но вы-то тоже хороши. Надо сказать, Пол, воюете вы безграмотно. Как-никак, они тоже люди и имеют головы на плечах. Это вам не стадо овец. В отличие от вас, они настоящие волки. И сегодня они показали вам свои зубы. — Вижу, что Мирбах собирается мне возразить, и резко обрываю его: — Всё! Поговорили! Лучше займитесь своими ранеными, а то многие из них до города не дотянут.

Возвращение «красных волков» во главе с Полом Мирбахом имеет мало общего с триумфальным шествием римских императоров, возвращающихся с очередной победой. Скорее оно вызывает ассоциации с «парадом» немцев по Москве в 1944 году. Или с «шествием» французской армии зимой 1812 года. Что ж, спорт есть спорт. Вчера тореадор убил быка, а сегодня бык тореадора. Кто любит смотреть, как другие люди проливают свою кровь, должен быть готов к тому, что когда-то придётся пролить и свою. Поэтому я не испытываю сострадания к раненым и не скорблю по убитым. Жаль только рэфов, которых мы перестреляли. Но тут уж ничего не поделаешь, мы защищались. Либо мы их, либо они нас.




Глава 8


К вам приблизится мужчина с чемоданом — скажет он:

«Не хотите ли черешни?» Вы ответите: «Конечно», —

Он вам даст батон с взрывчаткой — принесёте мне батон.

    

B.C. Высоцкий






Несмотря на тяжелейшие потери, понесённые от рэфов, и на своё ранение, Пол Мирбах своих планов не меняет. Впрочем, как их поменяешь? То, что налито, должно быть выпито. Играть так играть. Запал уже вставлен, и часы пущены. В восемь вечера мы сидим у него в роскошном кабинете, где я получаю последние инструкции и задаю последние вопросы.

На совещании присутствуют еще пять человек. Один из них в мундире офицера полиции, остальные — в штатском. Их мне Мирбах не представил, зато подробно описал им, кто я такой и какие со мной прибыли люди. Эти пятеро всё время молчат, только изредка кивают и внимательно меня изучают. Словно им предстоит процедура опознания моего труппа после небольшого ядерного взрыва. Говорит Мирбах.

С его слов я понимаю, что всё уже продумано и подготовлено. В даунтауне поработала агентура, изучила настроения даунов и искусственно создала ситуации, подогревшие эти настроения до стадии взрыва. В даунтаун завезено оружие. На экране монитора он показывает мне фотографии своих агентов. Двое из них встретят нас при входе в даунтаун, отведут куда нужно и организуют встречу с уже назначенными руководителями боевых отрядов. Дальше мне следует…

Я всё меньше и меньше понимаю, за какой Схлопкой я-то там нужен. А Мирбах заливается филином. Из его уст сыплются сроки, названия мест, количество людей, маршруты движения и тому подобное. Я начинаю ощущать себя статистом.

— Пол, — прерываю я его, — это всё понятно. У тебя всё продумано, и твои агенты уже всё знают. Думаю, что с такой организацией всё будет сыграно превосходно, в лучшем виде. Давай опустим детали. У меня есть несколько вопросов. Первый. Какие силы будут противостоять нам?

Мирбах бросает взгляд на полицейского офицера, и тот отвечает на мой вопрос:

—Под нашим контролем около трети всех полицейских сил города. Они не примут участия в отражении атаки даунов. Еще мы сумеем разложить и дезорганизовать процентов двадцать от оставшихся. Так что вам будут противостоять не более тридцати тысяч полицейских. Можете с ними не церемониться. Потом наберём новых. Национальная гвардия подчиняется непосредственно президенту. Здесь нас постигла неудача: наших людей разоблачили и нейтрализовали. Таким образом, против вас выступят еще шестьдесят тысяч. Это, пожалуй, всё.

—Нет, не всё, — возражает Мирбах. — Есть еще охотничьи отряды, которые курирует непосредственно вице-президент. Это еще двадцать тысяч. Итого против вас выступят только сто десять тысяч. Это не так уж много, учитывая численность даунов и фактор внезапности.

—А если в действие будет введён Корпус?

Коротко остриженный мужчина со скучным лицом и оловянными глазами хочет что-то сказать, но Мирбах опережает его:

—Корпус президенту не подчиняется.

Президенту не подчиняется, зато поддерживает Мирбаха. Этот скучный тип явно офицер Корпуса. И не из низших. Интересно. Поехали дальше.

—Хорошо. Сто десять — это, конечно, не мало. Но в огромном городе это капля в море. Везде им не успеть. Как я понял, мы в первую очередь должны захватить все лифты-подъёмники…

—Только пассажирские! — живо поправляет меня офицер Корпуса.

Голос у него напоминает треск стекла под колёсами трамвая. «Sic!»[4 - Sic! (лат.) — так!] — отмечаю я про себя.

—Второй этап, — продолжаю я, — захват центра телекоммуникаций на пятьдесят шестом ярусе. После этого мы должны захватить Центральный Банк, Энергоцентр, компрессорно-насосные станции. В заключение мы берём под контроль продовольственные склады, ёмкости с топливом и трубопроводы. Я ничего не забыл?

—Ваша задача: захватить указанные объекты и удерживать их не менее суток. За это время население города успеет озвереть без воды и еды, без вентиляции и канализации, без денег и телевидения. Они соберутся на Дворцовой площади. Там будут и наши охотничьи отряды. А в это время я выступлю по телевидению. Президенту не останется ничего иного, как сложить свои полномочия. Как говорится, без лишнего кровопролития.

Офицер Корпуса смеётся деревянным смехом, а Мирбах спрашивает меня:

—Что еще?

—По пути следования к объектам захвата будут попадаться магазины, рестораны, бары. У даунов могут возникнуть соблазны…

—Не препятствовать, — не даёт мне договорить Мирбах.

—А если их потом потянет посмотреть, как живут горожане? И у них возникнет соблазн конфисковать что-нибудь?

Мирбах морщится и бросает быстрый взгляд на офицера Корпуса. Тот слегка опускает веки, и Мирбах отвечает:

—Это, конечно, нежелательно, но, боюсь, неизбежно. Так сказать, издержки борьбы за власть. А что ты сможешь сделать? Ты и твои люди не можете находиться одновременно везде. Да даже если вы и попытаетесь остановить мародёрство, вас просто убьют. И потом, это тоже входит в план…

Офицер Корпуса тихо кашляет, и Мирбах обрывает начатую фразу. Он явно сболтнул лишнее. «Sic!» — отмечаю я вновь. Общая картина готовящихся событий приобретает всё более ясные очертания.

—Это тоже понятно. Теперь такой вопрос. Восстание завершилось успешно, лорд Мирбах стал президентом. Что дальше делать с вооруженными даунами?

—Это не ваша проблема, — быстро отвечает офицер Корпуса.

«Sic!» — отмечаю я третий раз. А Мирбах поясняет:

—Андрей, ваша миссия будет считаться завершенной, когда господин Келли сложит свои полномочия. После этого вы можете разрядить оружие и идти сюда. Что будет дальше, тебя волновать не должно.

—И это тоже понятно. Непонятно только одно: а за каким чертом я вообще там нужен? Оружие у даунов уже есть; как я понял, его осталось только раздать. Ваши агенты всё уже подготовили. Они знают, куда и когда им двигаться. У вас всё прекрасно спланировано. А в чем же состоят наши функции?

—За нашими агентами дауны не пойдут. Они такие же дауны. Им просто не поверят. Что же до планов, то ты знаешь: всего никогда не предусмотришь. Возьмём хотя бы сегодняшние события. Может возникнуть множество непредвиденного, где могут справиться и принять верное решение только профессионалы. Наши агенты ими не являются.

—Короче, мы должны сыграть роль запала в гранате? И сделать взрыв направленным в определённом направлении?

Мирбах кивает.

—Мне всё ясно. Всё, что от меня требуется, я сделаю. Теперь о главном. Пол, наш договор остаётся в силе?

Мирбах и офицер Корпуса обмениваются быстрыми взглядами. Офицер едва заметно кивает, и Мирбах отвечает мне:

—Несомненно. Можешь не беспокоиться.

«Sic!» — отмечаю я еще раз. А Ленка-то права, Время побери! Не собираются эти господа допустить меня до своих хозяев. Ну и Время с вами. Первый раз, что ли, хроноагенту Коршунову искать нестандартные решения, ломать в свою пользу ситуацию и брать инициативу в свои руки? Если мы в своё время Старого Волка уделали, то вы-то, господа, ему в подмётки не годитесь. Теперь, когда я вас понял, я начинаю игру против вас.

Сразу же после совещания я иду к Анатолию и провожу у него своё совещание. Я не скрываю тех сомнений, которые посеяли во мне высказывания, недомолвки и красноречивая пантомима Мирбаха и офицера Корпуса. Не скрываю я и принятого мной решения. После этого я обращаюсь к Петру и Дмитрию:

—Решайте сами, идти вам со мной или нет. Как вы поняли, дело это весьма рискованное и очень опасное. Обстоятельства могут сложиться и так, что мы не сможем ими управлять. О себе я не говорю, я-то всегда вывернусь. В крайнем случае уйду в режим ускоренного ритма времени. Но вы-то так не сможете. Думайте.

—Андрей Николаевич! — Дмитрий вскакивает. — О чем тут думать? Конечно, мы пойдём! Верно, Пётр?

А Пётр молчит и задумчиво смотрит на лежащий на столе разобранный пистолет. Он взрослее и опытнее Дмитрия и более трезво взвешивает все «за» и «против». Наконец он отрывается от изучения частей пистолета и говорит:

—Понимаешь, Андрей, тут невозможно принять какое-то решение. Если я спрошу тебя: «А насколько тебе там будет необходима наша помощь?», ты можешь ответить двояко. Ты можешь сказать: «Я вполне могу обойтись и без вас». И это будет неправда. И мы это поймём, и всё равно настоим на том, чтобы идти с тобой. Потому что верный ответ будет: «Ваша помощь может оказаться неоценимой». Но тогда ты свяжешь себя по рукам и ногам. Ты просто не сможешь воспользоваться своими качествами хроноагента, уйти от смертельной опасности и при этом оставить нас на погибель. Поэтому здесь надо решать тебе самому. Наше решение ты знаешь. Дима его уже высказал.

—Петро, — говорит Анатолий, — ты хорошо сказал, но объясни, какую помощь вы можете оказать Андрею? Если бы с ним пошли мы с Леной, это было бы резонно. Но Лене туда идти нельзя, её просто не пропустят. А меня Андрей брать категорически не хочет.

—Не подкатывай, — реагирую я. — Всё равно не возьму.

—А от них какой толк? — продолжает Анатолий. — Петро сам же признал, что в экстремальных обстоятельствах они могут стать только обузой.

—Какой толк, говоришь? Да хотя бы такой, что я как-никак кадровый офицер, профессиональный военный. А Дима, что ж, парень он хоть и неопытный, но надёжный. Он это уже доказал. Да и лишний ствол никогда не помешает.

—Кадровый офицер! — не унимается Анатолий. — А что, этот кадровый офицер имеет богатый опыт боевых действий в городе? Ты же танкист, Петро! Это только в той Фазе, откуда родом Серёга с Димой, шибко умные генералы ввели в Грозный танковую дивизию. Я показывал тебе, что с ней стало. Танкам в городах делать нечего.

—Толя, я не только кадровый офицер, пусть и танкист. Я еще и потомственный военный. Один из моих предков еще в Бородинском сражении участвовал. Не было ни одной войны в России, в которой бы не участвовали Демидовы. Так что военное искусство у меня в генах.

—Хватит спорить, — подвожу я черту. — Идём завтра, как решили, втроём. Это даже к лучшему, что здесь останутся три хроноагента. Будет кому за Мирбахом посмотреть. А эта задачка посложнее нашей будет. Мирбах далеко не прост.

—Вот именно, — соглашается Анатолий. — Вопрос еще в том, позволит ли он нам за собой присматривать.

—Тебе, конечно, не позволит. А вот Лена и Наташа — другое дело. Не забывай, что женщина здесь человек даже не второго сорта, а леди, которую берут в аренду. Их здесь всерьёз не воспринимают. Лена, связь будем держать через наши телебраслеты. Только без особой надобности ими не пользуйся. Засечь могут.




Глава 9


Да, господи, там беспросветный мрак

И человеку бедному так худо,

Что даже я щажу его покуда.

    

И. В. Гете






Мы выходим из резиденции Пола Мирбаха ранним утром. Нас сопровождает полицейский чин, присутствовавший на вчерашнем совещании.

Мы одеты в одинаковые тёмно-зелёные комбинезоны из блестящего мягкого пластика. На ногах у нас высокие, почти до середины бёдер сапоги в тон комбинезону. В руках мы несём объёмистые саквояжи. По легенде в них содержатся приборы для контроля чистоты воздуха и воды. На самом деле там лежат автоматы, запас патронов и гранаты. Под комбинезонами у нас сертоновые трико.

Спустившись на нижние ярусы, мы долго едем в каре. На одном из перекрёстков путь нам преграждают несколько фургонов. Полицейский ругается, но вынужден остановиться.

Рабочие в тёмно-коричневых робах таскают из фургонов какие-то ящики и укладывают их на платформу грузового подъёмника. Мы стоим довольно далеко, и мне плохо видно содержимое ящиков. Я опускаю щиток шлема и тут же вновь поднимаю его. Нервы у меня крепкие — я всё-таки хроноагент, а не кисейная барышня; но то, что я увидел, заставило меня содрогнуться. Ящики доверху наполнены фрагментами человеческих тел. Всё аккуратно уложено таким образом, чтобы ящик вмещал как можно больше.

Платформа заполняется, створки люка закрываются, и подъёмник уходит вниз. Интересный здесь способ погребения покойников. Только непонятно, зачем тела предварительно так аккуратно расчленяют. Словно мясо перед продажей. Впрочем, внизу, наверное, имеется крематорий и подготовленные таким образом фрагменты сжигать проще, чем целые тела.

Наконец последняя загруженная платформа уходит вниз, и огромные фургоны освобождают дорогу. Мы едем дальше и вскоре останавливаемся у лифта, возле которого дежурят двое полицейских. Это несколько необычно. Я еще не видел здесь, чтобы лифт охранялся нарядом полиции. Сопровождающий нас офицер проходит вперёд и что-то тихо говорит полицейским. Те кивают, но, тем не менее, весьма тщательно проверяют наши документы, которыми снабдил нас Мирбах. Однако наш багаж они не досматривают. Наконец створки дверей лифта раздвигаются, и нас пропускают.

Мы спускаемся в даунтаун. Лифт движется неравномерно, иногда совсем останавливается. Поэтому точно определить, на какую глубину мы спустились, невозможно. По моим прикидкам получается метров сто — сто пятьдесят ниже уровня земли. Здесь лифт останавливается, створки раздвигаются, и мы имеем возможность выйти.

На площадке перед лифтом дежурят полицейские. Здесь их уже семь человек. Мы вновь проходим придирчивую и скрупулёзную проверку документов. Мысленно благодарю Мирбаха и того полицейского офицера, который вчера сфотографировал нас, а сегодня утром уже принёс готовые документы. Один из полицейских делает попытку проверить наши саквояжи, но старший наряда что-то говорит ему, и тот оставляет наш багаж в покое. И здесь всё схвачено.

— Господа инспекторы, — говорит старший наряда, возвращая нам документы, — можете приступать к работе. Вас ждут.

Он указывает нам на стоящих поодаль двух невысоких бледнолицых мужчин в черных робах. Они издали кланяются нам, но не делают попытки приблизиться. Небрежно киваю полицейскому и подхожу к встречающим. Памятуя о кастовых различиях в этом мире, руки им не подаю, а просто представляюсь:

—Ричард Бейли, — так я обозначен в документах.

—Соломон, — отвечает один.

—Том, — представляется другой.

Лица у них по цвету напоминают низкосортную бумагу и резко контрастируют с черной одеждой. Одежда покроем напоминает спецовку, выдаваемую заключенным в российских зонах. Волосы у них редкие и короткие. Бровей и ресниц почти нет, на лице ни малейших следов растительности вроде усов или бороды. Глаза большие и слегка навыкате, белки отдают желтизной. В принципе, так и должны выглядеть люди, всё время проводящие под землёй. И, скорее всего, родившиеся и выросшие там же, Искусственный свет, искусственный воздух. Возможно, и пища тоже искусственная.

Неподалёку стоит электрокар. Мы усаживаемся, Том садится за руль. Какое-то время едем по безлюдным, освещенным неестественным светом тоннелям. Тоннели прорезаны в горной породе. Даже не прорезаны, а прожжены или проплавлены. Изредка встречаются бетонные включения, но в основном вокруг нас гранит или базальт. Невольно прикидываю, что технология прокладки подобного рода тоннелей должна быть недоступна цивилизации такого уровня. И еще меня не оставляет впечатление, что я уже бывал в подобном месте. Причем совсем недавно. Кар останавливается перед проёмом, закрытым подъёмной дверью. Соломон говорит:

—Начнём отсюда, милорд.

—Что начнём? — Я не сразу врубаюсь.

—Инспекцию. Это — продовольственные цеха. Здесь вырабатывается белковая и углеводная пасты. Контроль над чистотой воздуха должен быть особым. Простите, милорд, но часа три нам придётся заниматься именно инспекцией. Сейчас рабочее время, и командиры групп не могут отлучиться со своих мест. И потом, здесь хорошо отлажена система наблюдения. Если мы сейчас минуем продовольственные цеха, которые вырабатывают белковую пищу для всего даунтауна, это может вызвать подозрение.

Если есть видеонаблюдение, значит, должна быть и прослушка. А этот Соломон говорит с нами прямым текстом. Он совсем идиот? Но Соломон снова всё понимает правильно и успокаивает меня:

—Не беспокойтесь, милорд. Звуковой канал мы загадили помехами. Они там ничего не слышат или слышат всякую ерунду. А вот на видео помех не наведёшь.

—Хорошо, — соглашаюсь я, — идём в продовольственный цех.

Стальная плита поднимается, и мы проходим в обширное помещение. Такое обширное, что противоположный конец его теряется вдали. Освещение здесь несколько иное. Спектр значительно смещен в сторону ультрафиолетовой части. Вполне естественно. Раз здесь вырабатываются продукты питания, то помещение должно постоянно стерилизоваться.

Вдоль всего высокого и широкого тоннеля тянутся четыре ряда бассейнов, заполненных пузырящейся серовато-розовой массой. С потолка к бассейнам спускаются широкие гибкие трубопроводы. Одни из них погружены в массу, другие заканчиваются, не доходя до её поверхности. Воздух насыщен каким-то непонятным запахом. Смотрю на ручной анализатор. Присутствует аммиак, сероводород, различные углеводороды, даже ацетилен. Но что в этой смеси газов создаёт такую атмосферу, определить невозможно. Запах весьма специфический, но аналогов ему я не знаю.

Мы двигаемся вдоль ряда бассейнов. Масса в них имеет различные оттенки серости, но преобладает розовый цвет. Видимо, масса в бассейнах находится на различной стадии готовности. Я вижу, что из одного бассейна через широкий трубопровод откачивается готовая масса. А в другой загружается сырьё. Это какое-то крошево бордового цвета. Направляюсь туда, но Том предлагает нам, остановившись у белой двустворчатой двери:

—Надо бы проверить заодно и хранилище сырья.

—Дима, посмотри, — бросаю я на ходу.

Сам я иду к бассейну, в который загружается бордовое крошево. Но путь мне преграждают неожиданно выдвинувшиеся из стены трубы. Они свешиваются в опустевший бассейн, и из них начинает бить желтоватая жидкость с запахом хлора. Оборачиваюсь и вижу, как Дмитрий, едва войдя в хранилище сырья, тут же выскакивает из него. Он смертельно бледен, глаза у него дикие.

—В чем дело, Дима?

—Андрей… Андрей… там… там…

Его начинает бить крупная дрожь, он не в силах говорить дальше. Парень хватается руками за горло, и его корчит в приступах тошноты. Этого еще не хватало! Быстро подхожу к Дмитрию и, взяв его за левое запястье и за шею, прекращаю эти позывы. Но парень всё равно близок к истерике. Что он там увидел? Пётр озадачен не меньше моего. А я захожу в хранилище, откуда выскочил Дмитрий.

Конечно, Дима не получил такой подготовки, которую прошел я в курсе МПП[5 - МПП — морально-психологическая подготовка.]. Но даже мне, бывалому хроноагенту, прошедшему МПП, огонь, воду и канализационные трубы, становится, мягко говоря, не по себе. Секунд тридцать я стою с закрытыми глазами и мобилизуюсь. Изо всех сил мобилизуюсь. Еще немного, и я вместе с Димкой начну биться в истерике. Что тогда останется делать Петру?

Время моё! Морлоки! Настоящие морлоки! Те самые, которых придумал Герберт Уэллс. Хранилище заставлено стеллажами. А на стеллажах плотно стоят ящики. Такие же точно ящики и с тем же самым содержимым, какие всего час назад загружали из фургонов в грузовой подъёмник, когда мы не могли проехать к пассажирскому лифту. Температура в хранилище где-то в пределах минус пятнадцати градусов, так что сырьё может храниться здесь неограниченно долго. Теперь мне понятно, почему загружаемое в бассейн крошево имеет такой цвет. И смотреть на него ближе мне почему-то уже не хочется.

Так вот чем питаются дауны. Теперь понятно, что имел в виду Кабан, когда сказал, что дауны жрут падаль и отбросы. Я смотрю на Соломона и Тома и вижу их уже совсем по-другому, чем несколько секунд назад. Надо поскорее уходить отсюда. Пётр еще ничего не понял, но боюсь, что его реакция будет нисколько не лучше, чем у Дмитрия. Да и я уже на грани. Мне в реальных фазах приходилось видеть всякое. Но такое…

—Здесь вроде бы всё нормально, — говорю я сдавленным голосом, чтобы не выдать обуревающих меня чувств. — Пойдём на участок углеводной пасты.

Соломон соглашается, и мы быстро проходим в глубину тоннеля, где начинаются ряды бассейнов с коричневой, зелёной и бурой массой. Она так же пузырится, но запахи здесь другие. Временами отчетливо проступает аромат отхожего места. Здесь нам тоже приходится проверить хранилище сырья. Нашим глазам предстают чаны с картофельными очистками, гнилыми корнеплодами, прелой капустой и прочими малоаппетитными продуктами. Тоже понятно. А вот что они здесь пьют? Тоже какую-нибудь экзотику?

Вопрос с питьём решается через несколько минут, когда мы попадаем в следующее производственное помещение. Здесь белковую пасту упаковывают в пластиковую оболочку наподобие небольших колбасок. Другие машины фасуют пасту по пластиковым коробочкам. Еще пасту прессуют в толстенькие диски до десяти сантиметров в диаметре. Всё делается автоматически. Три десятка работниц следят за работой машин. Они добавляют в бункера пластиковые банки, следят, чтобы не перепутывалась пластиковая лента упаковки, регулируют машины и отвозят на склад контейнеры с готовой продукцией.

Мы попадаем в этот цех как раз к короткому перерыву. Звучит низкий сигнал, и машины останавливаются. Женщины получают в окне раздачи по три бутерброда и по кружке напитка, напоминающего пиво. Я стараюсь не смотреть на бутерброды и спрашиваю Соломона:

—Из чего делают пиво?

—Пиво? — Соломон откровенно удивлён, но всё-таки объясняет: — Пиво делают из ячменного солода и хмеля. Технология производства…

—Не надо, я понял. А где его делают?

—Здесь же. У нас большой пивзавод. Мы не только обеспечиваем пивом весь город, но, насколько мне известно, его поставляют еще в два других города.

Слава Времени, хоть пиво здесь настоящее. Я уже пробовал местное пиво. Оно действительно неплохое. Хотя мне доводилось пробовать и много лучше, чем это.

Дальше мы проезжаем еще несколько производственных зон и попадаем в тоннель, в стенах которого часто прорезаны отверстия размером с обычную дверь.

—Это жилая зона, — поясняет Соломон.

—Остановимся, — говорю я, — посмотрим.

Соломон недоумённо пожимает плечами. Что интересного может быть в жилой зоне? Но требование выполняется, и кар останавливается. В широком тоннеле не видно ни души. «Улица» совершенно пуста. Насколько видно вдоль тоннеля, здесь нет ни одного строения. Зияют одни проёмы. Проходим в один из них. По обе стороны через равные промежутки видны такие же проёмы. Заглядываю в один. Это столовая. В тускло освещенном помещении стоят длинные столы со скамейками. За каждый из таких столов свободно усядется человек тридцать, а то и сорок. Вдоль стен установлены раковины с кранами, по два на каждой. И еще в стенах вырезаны ниши с полками. Там стоит посуда. Столовая пуста, в ней нет ни одного человека.

Из соседнего проёма доносятся какие-то звуки. Заглядываем туда. У дальней стены установлен большой телевизионный экран и звуковые колонки. Примерно полсотни даунов смотрят какой-то незатейливый мультик. Еще десятка два, разбившись на группы, играют в какие-то игры, вроде домино, нард и шашек. Нигде не видно ни газет, ни журналов, ни книг. Это, как я понимаю, комната отдыха.

В третьем помещении свет приглушен. Там установлено несколько рядов четырехэтажных нар, застеленных матрацами и подушками, но без одеял. Больше половины мест занято спящими даунами. Они спят совсем голыми. Соломон поясняет, что, когда этой смене придёт время идти на работу, сюда же придёт смена, которая сейчас работает. Пётр обращает моё внимание на то, что нигде не видно ни шкафов, ни тумбочек.

—А где они хранят личные вещи?

—Какие личные вещи? — удивляется Соломон.

Ясно. Такого понятия, как что-то личное, здесь попросту нет. Чуть дальше расположены туалетные помещения, а дальше снова спальни, комната отдыха и столовая. Замечаю, что, несмотря на большую скученность людей, воздух в жилых помещениях чистый, хотя и насыщенный специфическими непонятными запахами.

Возвращаемся в центральный проезд и еще какое-то время едем по нему. Пётр указывает мне на проём, над которым светящейся зелёной краской нарисован треугольник.

—Что здесь?

—Помещения для встреч мужчин и женщин, — отвечает Том.

Ясно. Но нам это не очень интересно.

—Но от этих встреч иногда получаются дети. Где они?

—В детском загоне.

—В загоне? Интересно. Этот загончик тоже не мешает посмотреть. Поехали.

Кар останавливается у проёма, отмеченного голубым кругом. Едва мы туда проходим, как сразу пропадает ощущение, что мы в даунтауне. Это — обычный детский сад. В первом отделении размещаются ползунки и малыши до двух лет. Пол застелен мягким, тёплым линолеумом с яркими узорами. Много игрушек и спортивных снарядов для лазанья и ползанья. Малыши шумно и весело играют под надзором нянечек в желтых халатах. Из этого зала ведут в разные стороны два прохода. В одном помещении стоят уютные кроватки, застеленные желтым бельём, но опять без одеял. В другом стоят столики, стульчики, электроплиты, шкафы с посудой и холодильники.

Заглядываю в один из холодильников. Интересно, чем здесь кормят малышей? Неужели всё той же белковой пастой? Слава Времени! В холодильнике я вижу молочные смеси и большие банки с изображением розовощекого бутуза. Детское питание, как я понимаю.

Соломон рассказывает, что женщины выкармливают детей до восьми месяцев. Восьмимесячных детишек передают в детские загоны, где они живут до десяти лет. Десятилетних направляют в профессиональные школы на один или два года. После этого они уже приступают к работе наравне с взрослыми.

В другом помещении мы видим детей трёх-четырёх лет. В следующем — пяти-шести. И только в группе у семи-восьмилетних я нахожу в холодильниках пресловутую белковую пасту. Игрушки и спортивные снаряды от группы к группе становятся сложнее и совершеннее. В старших группах имеются довольно большие спортивные залы.

Дети — всегда дети. Они шумят, играют, ссорятся и мирятся. В отличие от взрослых, их одежда выдержана в светлых тонах: голубая, салатовая, розовая. Расцветка помещений тоже яркая, и освещение не такое мертвящее и безжизненное, как везде. Это действительно царство детей. Здесь они хозяева. Мы видим, что воспитатели или надзиратели практически не вмешиваются в их занятия. Душа отдыхает, когда смотришь на детскую возню и слышишь их радостный галдёж. Жаль только, что детство здесь такое короткое. Но я опять не вижу ни одной книги, ни одного журнала. Видимо, грамота для даунов под запретом. Ни к чему она им.

Пётр и Дмитрий при виде малышни заметно оттаяли, да и я с удовольствием остался бы здесь подольше, но Соломон напоминает:

— Нас уже ждут, милорд.

Действительно, не стоит забывать о том главном, ради чего мы спустились в даунтаун. С сожалением покидаем мы детский мирок и снова усаживаемся в кар. Том несколько раз сворачивает с одного проезда в другой. В это время на проездах оживлённо. Мы часто обгоняем, и навстречу нам попадаются многочисленные «автобусы» — если, конечно, можно назвать таким словом длинные платформы с бортами метровой высоты. На платформах вплотную друг к другу стоят дауны. Их везут с работы или на работу. Мне невольно вспоминаются фургоны, в которых перевозят заключенных.

И тут же возникают другие мысли. В моём мире, да наверное, и во многих других, Америка всегда выступала самой рьяной защитницей прав человека. Причем борьба за эти права всегда велась данной страной весьма своеобразно. Она осуществлялась с соблюдением двойных стандартов. Когда Америка боролась против Советского Союза и социалистического мира, она под самым приоритетным и священным правом понимала право на частную собственность, право одной части населения, меньшей, существовать и наживаться за счет другой части, большей.

Когда в некоторых фазах Америка в этой борьбе за права человека одержала решительную победу, она не отказалась от свой роли ведущего «защитника прав». Но акценты в этой борьбе несколько сместились. Америка боролась за то же «священное право» одной части людей существовать и наживаться за счет другой. На этот раз в роли первой части выступала уже сама Америка. Развалив Советский Союз и социалистический лагерь, Америка стала диктовать всем, как надо жить, как надо работать, что и кому надо делать, чтобы цивилизованный мир процветал. При этом под цивилизованным миром подразумевалась в первую очередь сама Америка. И горе было тем слаборазвитым (с американской точки зрения) странам, которые отказывались прислушиваться к заокеанским указаниям. В ход шло всё: от экономической блокады до прямого вооруженного вмешательства.

Как сказал Мирбах? «Америка превыше всего!» Проходили. Была и «Германия превыше всего!» Была и Великая Французская Империя. Была и Священная Римская Империя. И просто Римская Империя была. Была и Золотая Орда. Где они все?

Но почему-то Америка всегда считала и считает, что старая история кончилась, и сейчас пишется новая, по новым законам. И законы эти устанавливает и историю пишет заново именно Америка. Опаснейшее заблуждение. Именно так считали в своё время те, кто пытался перечеркнуть прошлое и переписать историю заново. Те, кто считал себя и свою нацию (или часть её) превыше всего.

И не случайно во всех мирах именно Америка всегда пытается на определённом этапе выступить творцом и законодателем новейшей истории. Истории американского пошиба. Страна, не имеющая своей многовековой истории, нация, не имеющая своих корней, даже не имеющая права называться нацией. Общество, не имеющее своей культуры. Смешно считать культурой голливудский ширпотреб. У них нет ничего, кроме денег и умения их делать. Испытывая перед другими народами мира такой глубокий комплекс неполноценности, Америка стремится всеми силами встать над ними и тем самым опустить народы ниже своего уровня. Не экономического, нет. Нравственного и культурного. И здесь Америка не ограничивает себя в выборе средств. Прежде всего к её услугам Его Похабие Доллар — ничего не стоящая, ничем не обеспеченная бумажка, которую Америка сумела сделать мировой валютой. Ну а на кого доллар не действует, тот рискует получить на свои крыши бомбы с клеймом «Made in USA».

Это не удивительно. Серость, посредственность и ущербность всегда ненавидят тех, кто их хоть в чем-то превосходит. А уж если у этой серости и ущербности появляется хотя бы одно преимущество, она использует его в полной мере, чтобы отомстить тем, кто её превосходит, унизить ниже своего положения. В обыденной жизни примером этого может служить отношение великовозрастных второгодников к успевающим ученикам. Этот пример очень хорошо демонстрирует уровень мышления рядового американца, который не в состоянии понять французские, советские или итальянские фильмы. Ему загадили мозги голливудской продукцией. Он зевает над Толстым, Бальзаком и Диккенсом. На него наводят тоску и уныние не только Чехов, Золя и Мопассан, он приходит в ужас даже перед мудростью, извлекаемой из произведений О'Генри, Джека Лондона и Эдгара По. А уж Марк Твен для него вообще недоступен.

Ярчайшим свойством серости и посредственности всегда было преувеличение собственных бед и успехов и низведение к нулю того же у других народов. Война Севера и Юга представляется американцам величайшей битвой всех времён и народов. Кровавую баню, которую японцы устроили самонадеянным янки в Перл-Харборе — страшнейшей трагедией Второй Мировой войны. А уж рейд Дулитла, блошиный укус, который они нанесли Токио — величайшей и самой героической операцией. Перед этим меркнут даже рейды советских бомбардировщиков на Берлин в августе 1941 года. Смотря как подать. И подают. Бездарный Паттон становится величайшим полководцем XX века. Что перед ним какие-то Жуков и Манштейн? Американский солдат, отказывающийся наступать, если ему вовремя не подвезут апельсинового сока или бросающий позиции, если там нет заблаговременно оборудованных отхожих мест — это лучший в мире солдат.

И конечно же, не случайно именно на Америку с её заносчивыми амбициями и мировоззрением дебила-второгодника, во всех мирах делают ставку «прорабы перестройки». Здесь — альты. Не знаю, как называют тех, кто хозяйничает в Фазе, где жили Сергей с Дмитрием, но там они делали то же самое. В моём собственном мире то же самое проделывает ЧВП. Но не прокладывает ли ЧВП дорогу «прорабам перестройки»? Не готовит ли для них благодатную почву? Причем сам ЧВП об этом и не подозревает. А может быть, подозревает? Я содрогаюсь от этой мысли. Надо будет при первой же встрече намекнуть на это потолще Старому Волку. Может быть, не случайно его руководство открещивается от его догадок, как хроноагент от Схлопки? Только вот когда состоится такая встреча? И состоится ли она вообще?

Мои размышления прерывает Соломон:

—Милорд, мы уже приехали.

Встряхиваюсь и вижу, что наш кар стоит перед одним из проходов в жилые казармы. Пётр с Дмитрием уже вышли и ждут меня. В Схлопку Америку и панамериканизм! Это тема неисчерпаемая. Займёмся лучше нашими непосредственными делами.

В столовой нас ждут. Здесь собралось более полусотни даунов. Как понимаю, это командиры боевых отрядов. Эти смотрят на нас с интересом. Впервые вижу такие заинтересованные взгляды с тех пор, как мы спустились в даунтаун. Детский загон не в счет. Дауны сидят за столами, перед каждым стоит кружка с пивом, а стол заставлен пластиковыми тарелками, на которых лежат бутерброды с белковой пастой и сосиски из той же пасты. Нам присесть некуда, но никто не торопится подвинуться или уступить нам место. Так дело не пойдёт.

Выждав несколько секунд, я решительно подхожу к краю длинного стола и сдвигаю сидящих на скамье даунов.

—Присаживайтесь, — приглашаю я Петра с Дмитрием. — Соломон!

Я показываю нашему сопровождающему на кружку с пивом. Соломон быстро достаёт из шкафа три кружки, наполняет их из торчащего из стены крана и ставит перед нами.

—Будьте здоровы, господа! — И, сделав глоток, добавляю: — Вот мы и прибыли.

—Прибыли, говорите? — отвечает коренастый, широкоплечий даун с ярким рубцом над левым глазом. — И что же нам теперь, плясать от радости? Мы вас когда ждали? А вы только сейчас прибыли.

—Тогда зачем вы нас ждали? Оружие вам, я знаю, уже давно доставили. Брались бы за винтовки — и вперёд!

—Хорошо говорите, милорд, — не унимается меченый. — Браться за винтовки! У нас никто в жизни винтовку-то в руках не держал. Не про нас они. Мы их только по телевизору видели. Вперёд! А куда? Никто из нас в верхнем городе никогда не бывал. Опять-таки только по телевизору его и видели.

—В таком случае что за вопросы и возмущения? Сколько у вас приготовлено винтовок?

Молчание. Все переглядываются, но никто мне не отвечает.

—Что же? Никто не знает, сколько у вас оружия? Может быть, вы даже не знаете, где оно? В таком случае счастливо оставаться, мы вас покидаем. Я не хочу вести в верхний город безоружную толпу.

—Подождите, милорд, не надо горячиться, — вступает в разговор Соломон. — Оружие — дело серьёзное. Сюда его доставляли с большим риском. И, сами понимаете…

—Я ничего не понимаю и не желаю понимать! Если вы собрались выступать и ждали только нас, то какого черта вы устраиваете здесь какой-то спектакль? Или вы нам доверяете и готовы идти за нами, или нет. Если доверяете, зачем эти тайны? Если не доверяете, будьте здоровы. Можете разобрать свои винтовки и использовать их вместо дубин. Ручаюсь, что дальше первого полицейского поста вы не пройдёте. А если и пройдёте, то просто растворитесь на улицах и площадях верхнего города, и вас перестреляют поодиночке.

—Всё правильно, милорд, — говорит меченый неожиданно миролюбиво. — Без вас мы ни на что не годимся. Но и Соломон правильно говорит. Мы даже не знаем, как вас зовут. Вот я — Джордж.

—С этого и надо было начинать. Я — Андрей, он, — я показываю на своих товарищей, — Пётр, а он — Дмитрий.

—Гм! — меченый Джордж несколько озадачен. — Андрей? Пётр? Дмитрий? Вы русские, что ли?

—Да. И что в этом плохого?

—Нет. Ничего. По телевизору часто показывают русских. Они дикие, глупые и злобные. Умеют только лес валить да нефть с газом добывать. Еще металлы плавят. Но этому верят только дети. Не может такой большой народ весь быть глупым и диким. А мы вот другое слышали. Верно ли, что русские восстали, сбросили своё правительство и воюют против альтов?

—Уже и сюда вести дошли! Интересно, каким это образом? Верно, Джордж. Сейчас в России идёт война. Русские дерутся с карательным Корпусом.

—Карательный Корпус? А это что такое?

—Это те войска, которые своими штыками поддерживают власть альтов.

—Так его и против нас пошлют?

—Возможно, но маловероятно, — мне приходится кривить душой. — Русские поднялись против альтов, а вы-то идёте только против здешних властей. А это дело не Корпуса,а полиции.

—Так-то оно так, — задумчиво говорит Джордж. — Да только мы не малыши и понимаем, что местная власть без альтов — ничто. Это альты загнали нас в подземелье и лишили всего. И если дело у нас пойдёт успешно…

—То против вас бросят карательный Корпус. Не заглядывай так далеко, Джордж- Сейчас у вас одна задача — сбросить нынешнего президента и его правительство. Лорд Мирбах изменит существующий порядок, и вам станет полегче. А если вы сразу замахнётесь на альтов, вас просто уничтожат. Сейчас вам лучше добиваться своего постепенно, шаг за шагом.

—Шаг за шагом! — возмущается худой, измождённый даун: — Вам хорошо это говорить! А вы посмотрите на меня и на других. Кто доживёт до следующего шага? Нет уж, братья! Раз мы берёмся за оружие и поднимаемся наверх, то там мы и останемся. Перебьём всех верхних и будем жить так, как захотим. Шаг за шагом! Так и внуки наши из этих подземелий не выберутся.

—А как вы хотели? — возражаю я. — Раз уж ваши предки позволили лишить себя дневного света и чистого воздуха, вернуть всё это вам будет очень не просто. Одним махом ничего не выйдет. У нас, у русских, говорят: «Широко шагаешь — штаны порвёшь». Ты говоришь, перебить всех верхних и жить как захочется. Долго вы так проживёте? Ну, съедите и выпьете то, что на городских складах хранится, а дальше? Откуда вы себе пропитание добудете? Как вы с городским хозяйством управитесь? Ведь среди вас ни одного грамотного нет. Вы ведь умеете только то делать, чему вас научили. А чтобы управлять городом, знать надо гораздо больше. Я не говорю обо всей стране.

—Правильно, Андрей, — соглашается со мной Джордж. — Ты, Иеремия, хороший красильщик, но не более. Я — хороший слесарь, но тоже — не более. И все мы такие. Но ты скажи мне, Андрей, что это будет за первый шаг? Ради чего мы берёмся за оружие и под пули идём? Как лорд Мирбах облегчит нашу жизнь? Что он сделает лучше, чем сейчас?

Опять мне придётся кривить душой. Ведь знаю, что обещаний своих Мирбах выполнять не намерен. Даже в отношении меня. Но деваться некуда, и я повторяю то, что говорил кандидат в президенты. Никто так не врёт, как уголовники в своих сентиментальных песенках и кандидаты в своих предвыборных обещаниях.

—Прежде всего для вас будут установлены ежегодные отпуска. Вы будете иметь возможность проводить их по своему выбору либо в верхнем городе, либо вне города, где-нибудь на природе. Для вас будет установлена гарантированная заработная плата, которая будет начисляться на ваши счета. На эти деньги вы сможете приобретать всё, что пожелаете: от продуктов питания до личных вещей. Детей начиная с восьмилетнего возраста будут учить читать и писать. Наиболее одарённых из них будут принимать в колледжи в верхнем городе. Они смогут стать высококвалифицированными специалистами и занять высокий пост, вплоть до президентского. В перспективе для вас будет установлен еженедельный выходной день. И его вы тоже сможете проводить там, где захотите. Рабочий день сразу будет сокращен до десяти часов, а в перспективе и до восьми.

—И это всё? — спрашивает Иеремия, уловив в моём выступлении паузу.

—А этого мало?

—Кому как, — неопределённо отвечает он. — Мне этого мало. Мне осталось жить не так уж и много. Я, может быть, и до обещанного вами отпуска не доживу. Нет уж. Как только я поднимусь в верхний город, я сам возьму себе всё, что захочу. И возьму сразу. И никто меня не остановит. Слышите? Никто! Кто попробует это сделать, тому я отвечу из винтовки!

—И кто еще думает так, как Иеремия?

Ответом мне служит молчание. Значит, такие здесь есть, и немало. Что ж, выбирать не приходится, будем воевать с теми, кто есть. Других мне всё равно взять негде.

—Хорошо. Как бы то ни было, я поведу вас и не оставлю без помощи. Но имейте в виду. Я обращаюсь к тебе, Иеремия, и к тем, кто думает так же. Я не буду препятствовать вам в вашей справедливой мести. Но если вы вместо того, чтобы атаковать важный объект, займётесь грабежом, я сам буду расстреливать вас на месте. Я или мои товарищи, кто окажется ближе. И поверь, Иеремия, у нас это получится лучше и удачнее, чем у тебя. Но хватит об этом. Вернёмся к вопросу об оружии. Я спросил: сколько у вас винтовок? Кто ответит мне на этот вопрос?

—Винтовок сюда доставлено шестьдесят шесть тысяч, милорд, — отвечает Соломон.

—Патроны?

—По тридцать штук на винтовку.

—Отлично. Значит, мы можем рассчитывать на шестьдесят шесть тысяч бойцов. Необученных, но вполне годных.

—Выступить готовы вдвое больше. Но им не хватит оружия, — говорит Джордж.

—Эти пойдут вторым и третьим эшелонами и будут подбирать оружие у убитых и раненых. Где складировано оружие?

—В трёх местах. Каждое неподалёку отсюда.

—Значит, разделимся на три группы и наступать будем, соответственно, тремя колоннами. С каждой пойдёт один из нас. Здесь, я полагаю, собрались командиры боевых групп? Вот и отлично. Обращаться с оружием мы вас научим прямо на складах, а вы покажете всё своим людям. А сейчас… Насколько мне известно, грузовые подъёмники в вашем распоряжении, и они имеют управление снизу?

—Да, милорд, — отвечает мне Соломон. — Надо только снять охрану.

—Сколько человек за раз может поднять этот подъёмник?

—Примерно двести пятьдесят.

—Очень хорошо. Смотрите все сюда. — Я разворачиваю на столе планы тех ярусов, на которых размещены объекты, запланированные к захвату в первую очередь.

—Первая колонна пойдёт здесь. Её поведу я. Вот здесь мы разделимся. Отсюда я поведу часть людей к Центру телекоммуникаций. Со мной пойдёт Иеремия. Ты, Джордж, поведёшь людей сюда и захватишь центральный банк. На всех перекрёстках и развилках будем оставлять посты, чтобы они могли ориентировать посыльных. Связь следует держать постоянно. Впрочем, когда мы захватим центр телекоммуникаций, в нашем распоряжении окажется видеосвязь. По пути выводим из строя все пассажирские лифты, а грузовые… — я вспоминаю реплику офицера Корпуса и усмехаюсь, — грузовые захватывать и держать под постоянной охраной.

Я достаю другие листы плана и ставлю задачу колоннам, которые поведут Пётр и Дмитрий. Им предстоит захватить продовольственные склады, станции водоснабжения и вентиляции и энергоцентр. Пётр собирает вокруг себя тех, кто пойдёт с ним, и ставит им задачу. Я помогаю сделать это Дмитрию. В заключение вновь обращаюсь к собравшимся:

—Еще раз напоминаю: держать постоянную связь. Обо всех изменениях обстановки и передвижениях, как своих, так и противника, докладывать командирам колонн. А вы, — я обращаюсь к Петру и Дмитрию, — держите связь со мной. Я буду в телецентре. Напоминаю еще об одном, — теперь я смотрю на Иеремию, — беспрекословное подчинение приказам. За пререкания, неисполнение, отказы буду расстреливать на месте. Таким же правом наделяю командиров боевых групп. От этого зависит не только успех всего восстания, но и ваши жизни. Стрелять только в случае крайней необходимости. Чем позже мы поднимем шум, тем большего успеха добьёмся и тем меньшими будут наши потери. — «А сие, впрочем, неведомо», — добавляю я про себя. — Сейчас мы идём на оружейные склады. Выступаем… — я на секунду задумываюсь и отнимаю от времени, назначенного Мирбахом, полчаса. — Выступаем в пять тридцать утра. Следовательно, к этому времени грузовые лифты должны быть захвачены. Люди для этого назначены?

—Да, милорд, — отвечает Соломон.

—Пусть идут туда без оружия и снимут охрану ножами. Издали они всё равно не попадут, а с винтовками их охрана близко не подпустит. Всё. По местам. Готовность к четырём утра.




Глава 10


Кучки огней в тёмном городе пришли в движение, рассыпались и потянулись цепочками, появляясь и исчезая между невидимыми домами. Какой-то звук возник над городом — отдалённый и многоголосый вой. Вспыхнули два пожара и озарили соседние крыши. Что-то заполыхало в порту. События начинались.

    

А. и Б. Стругацкие






За поворотом, в пятидесяти метрах — площадка, на которую выходят сразу десять грузовых лифтов. Там стоит пост охраны из пяти полицейских. И туда ушли десять минут назад три дауна. Мы с Джорджем и Иеремией ждём их возвращения. Позади нас тоннель, заполненный даунами. У каждого в руках — винтовка, напоминающая мосинскую трёхлинейку. Даунов несколько тысяч. Все они пришли сюда прямо с тайных складов, где им выдавали оружие и наскоро учили обращаться ним. А за ними тоннель забит огромной толпой тех, кому винтовок не хватило. Их в три раза больше, и они тоже вооружены. В руках у них ножи, топоры, стальные прутки, цепи, кирки и лопаты. Когда мы с командирами продирались через эту толпу, меня поразило одинаковое выражение лиц. Мрачная решимость сражаться насмерть, бить, крушить, никому не давать пощады, мстить тем, кто обрёк их на скотское существование. И хотя то, что я успел увидеть за это время в верхнем городе, никак не способствовало проявлению не только добрых чувств, но и элементарной жалости к его обитателям, у меня по спине начинают ползать мурашки при мысли о том, какие силы я разбудил, какие бедствия обрушатся сейчас на этот город.

Впрочем, сеющий ветер всегда пожинает бурю. Истина эта стара как мир. Если бы я сейчас не подвернулся, дауны пошли за кем-нибудь другим. А тем, кто устраивает свою жизнь за счет других, всегда следует быть готовыми к тому, что придёт такое время, когда эти другие предъявят счет. И этот счет не всегда может быть оплачен деньгами. Вернее сказать, он никогда не может быть оплачен. Преступления в социальной сфере отличаются от уголовных тяжестью своих последствий. И последствия эти, подобно снежному кому, катящемуся по влажному снегу, подобно лавине, лесному пожару, находят всё новые и новые жертвы, с каждым шагом становясь всё тяжелее и жестче. Но социальные преступления отличаются от уголовных тем, что они совершаются в соответствии с законами, действующими в обществе. Или эти законы принимаются позже, чтобы задним числом узаконить совершенные деяния. Принимаются самими преступниками. Но тому, кто живёт за счет других, всегда следует помнить: расчет состоится обязательно и неотвратимо. Если не с ним, то с его потомками. Ни одно преступление не может совершаться бесконечно долго. А все обладатели огромных состояний — преступники. Чтобы доказать это, не надо быть юристом. Юристы как раз докажут обратное. Достаточно знать законы природы. Ни материя, ни энергия не могут возникать из ничего и исчезать бесследно. Если где-то возникло, значит, в другом месте убавилось. Тысяча долларов, появившаяся в одном кармане, означает исчезновение минимум по одному доллару из тысячи других карманов.

Юрист может возразить, что каждый получил за свой труд пропорционально своему вкладу. Но возникает вопрос: а откуда взялся этот первоначальный капитал, который позволил сделать этот солидный вклад? Давно никто уже не верит сказочкам об умном и бережливом чистильщике обуви. Всякий знает, что честным трудом крупного состояния не наживёшь. Исключения бывают. Это — выдающиеся артисты, писатели, художники, спортсмены-профессионалы, ученые и изобретатели — лауреаты государственных и международных премий. Одним словом, те, кто зарабатывает своим талантом. И это справедливо. Эти люди буквально сжигают себя ради других людей. Но это исключение только подтверждает правило. У истоков социального преступления всегда стоит преступление криминальное. Ни один из олигархов никогда не ответит на вопрос: «А откуда у вас появились деньги, с которыми вы начали свой бизнес? И почему у вас он пошел удачно, а более достойные люди разорились?»

Так что возмездие, каким бы страшным оно ни казалось с виду, всегда справедливо. Единственно, что, невзирая на всю свою суровость и жестокость, оно никогда не может воздать преступнику всей мерой за его деяния. Как нет и не будет меры полного воздаяния Америке за все её преступления. Начиная с тотального геноцида индейцев и кончая порабощением всего мира и присвоением себе результатов его труда. Стоит ли говорить, что между этими двумя пунктами находятся атомные бомбардировки, бесчисленные локальные войны, пестование фашизма, финансирование сионизма, взращивание международного терроризма, развязывание гонки вооружений. А еще беспримерная по своему цинизму и нахрапистости холодная война, в результате которой сотни миллионов людей стали бесперспективными нациями. А еще оболванивание населения планеты путём навязывания своего образа жизни и многое, многое другое. Разве что если бы как у Данте разразился над этой страной многовековой огненный дождь, который не сжигал бы, а мучил. Вот тогда…

—Милорд… дорога свобод…

У моих ног на бетонный пол падает молодой даун. Его лицо в крови. Кровь хлещет и из раны в животе, которую он пытается зажать руками. Выглядываю за угол. На площадке у лифтов лежат семь неподвижных тел.

—Вперёд!

Лифты быстро набиваются до отказа, и мы с передовым отрядом быстро поднимаемся на пятьдесят шестой ярус. Лифты сразу отправляются назад, за новой партией. Дауны возбуждены, они озираются и недоумевают: где жители верхнего города? И невдомёк им, что в этот час на улицах города можно встретить только молодёжные банды. Но даже они никогда не заглядывают на погрузочно-разгрузочные площадки грузовых лифтов. Только через час сюда придут работать специальные бригады.

Еще дважды открываются двери лифтов, и площадь заполняется вооруженными даунами. Можно начинать движение. Я отбираю полсотни даунов и организую из них головную походную заставу. Возглавляю эту группу я сам. Интуиция не подводит меня и на этот раз.

Едва мы выходим на бульвар, как из ближайшего переулка вываливается банда. Они возбуждённо галдят. Видимо, только что с кем-то расправились. Увидев даунов, банда замирает как вкопанная. Они никак не возьмут в толк, кто мы такие и что делаем в это время на их территории. Впечатление такое, словно они, ошарашенные появлением здесь неизвестных людей, не замечают, что эти люди вооружены и что это дауны. Они просто возмущены и намерены восстановить «справедливость».

Банда приходит в движение. Их больше тридцати человек. Все вооружены. У кого дубинка, у кого цепь, у кого пруток. Под одеждой наверняка спрятаны ножи и даже пистолеты. Их сейчас легко перестрелять, но я не желаю поднимать шум раньше времени. Одиночные выстрелы — куда ни шло. На них здесь никто внимания не обратит. А вот если мы начнём палить всей командой, полиция точно заинтересуется. После этого нам придётся с боем брать каждый перекрёсток. Я принимаю другое решение.

—Не стрелять! Работать штыками. Делай как я! Забираю у ближайшего дауна винтовку с примкнутым штыком и иду навстречу атакующей нас банде. Вперёд вырывается широкоплечий юнец и замахивается на меня арматурным прутком. Делаю выпад и глубоко всаживаю ему штык между рёбер. Юнец хрипит, роняет пруток и судорожно хватается за ствол винтовки. Стряхиваю его со штыка, отдаю винтовку дауну и отступаю назад, пропуская вперёд ободрённых первым успехом и разгоряченных даунов. Не хватало мне еще получить в этой свалке удар цепью, прутком или кастетом. Хорош я буду со сломанной ключицей или перебитой челюстью.

У нас, понятно, не было времени научить даунов хотя бы основам штыкового боя и тактике рукопашных схваток. Я только головой качаю, наблюдая, как бестолково и суетливо тычут они штыками. А вот банда — это другое дело. У них богатый опыт уличных боёв. На всякий случай снимаю автомат с предохранителя и досылаю патрон. Но преимущество винтовки, оснащенной штыком, и численное превосходство делают своё дело. Конечно, обученным солдатам хватило бы для этого однѳй-двух минут. В нашем же случае схватка кипит четверть часа. Тяжелое дыхание, сопение, выкрики, визги и стоны составляют звуковое оформление этой безобразной сцены. Я уже начинаю сожалеть о принятом решении, когда трое даунов, скользя в лужах крови, добивают последнего бандита.

Дауны идут за мной вразброд, неорганизованной толпой, винтовки держат как попало. Закрываю на это глаза. Минувшей ночью нам было не до строевой подготовки. Вот и выход на один из главных проспектов этого яруса. Здесь должны дежурить полицейские наряды из числа тех, кто поддерживает Мирбаха. Но мы опережаем график событий примерно на сорок минут. Как бы не произошло осложнений. Но нет, всё в порядке. Полицейские удивляются, увидев нас, но ничего не предпринимают и быстро скрываются в переулке. Я отправляю посыльного.

— Беги, скажи Джорджу, чтобы он вёл людей.

Вскоре на проспект, возбуждённо шумя, вываливается толпа вооруженных даунов. Они с любопытством глазеют по сторонам. Им здесь всё в диковинку. И дома, и витрины магазинов, и деревья на бульваре. Всю жизнь они провели под землёй, среди камня и бетона, в своих казармах и цехах. Никто из них никогда не видел даже травинки. Впереди никого нет, но я посылаю два десятка из тех, кто уже имеет опыт штыкового боя.

—Идите до шестого перекрёстка и там ждите нас. Если кого увидите, пошлите одного человека сюда, а сами действуйте штыками. Старайтесь не стрелять. Нам надо дойти до своих объектов без лишнего шума.

Передовая группа уходит вперёд. Мы с основным отрядом двигаемся следом. Дауны продолжают глазеть, восхищаться, галдеть и возмущаться. Но есть среди них и такие, которые заняты конкретным делом. Это лифтёры. Они по ходу движения выводят из строя все пассажирские подъёмники. Грузовые лифты уже взяты нами под охрану. Это вторая коррекция, внесённая мной в разработанный штабом Мирбаха план. Первая — наше выступление на сорок минут раньше срока. Если хочешь переиграть серьёзного противника, начинай путать ему карты с первого же хода. А дальше, лорд Мирбах, будет еще веселее.

Звенит разбитое стекло, торжествующе кричат дауны. Так и есть, громят какой-то супермаркет. Приказываю Джорджу с людьми двигаться в прежнем направлении, а сам иду к месту событий. В магазин ворвались две сотни даунов. В толпе мародёров замечаю и Иеремию. Так! Останавливать грабёж бесполезно, надо действовать по-другому.

—Иеремия! — кричу я. — Мы сюда пришли не за этим. Впереди будет еще много такого добра. Скоро весь город будет наш. Быстро забирайте, что вам понравилось, и идём дальше.

Поколебавшись, Иеремия подчиняется. Он кричит на своих даунов и выгоняет их из магазина. Мы быстро догоняем отряд Джорджа. Вот и развилка. По плану мы все сейчас должны идти брать телецентр. Но я и на этот раз решаю по-другому.

—Джордж, бери половину людей и двигайся по этому проспекту до большого голубого здания по левой стороне. Это будет, — я показываю на плане, — через пять кварталов. В здании расположен центральный банк. Постарайся взять его без стрельбы, работайте штыками. Распредели людей по всем этажам. Большую часть оставь на первом этаже. Возьми под охрану все входы в здание. Как только захватишь банк, пришли ко мне посыльного. Потом я тебя проинструктирую, что делать дальше. Мы с Иеремией идём брать телецентр. Когда возьмём, я дам тебе знать. Всё понял?

Джордж кивает. Он с половиной отряда направляется прямо. Иеремия, покосившись на меня, тоже идёт за ним, но я останавливаю его:

—Иеремия! Ты пойдёшь со мной.

Тот возмущенно сопит, но, бросив взгляд на мой автомат, смиряется и молча поправляет на плече винтовку.

Площадь перед телецентром патрулирует наряд полиции из шести человек. То ли они из числа полицейских, поддерживающих Мирбаха, то ли просто обалдели при виде вооруженной толпы, но они замирают на месте, с недоумением смотрят на нас и не пытаются принять никаких мер. Делаю жест рукой, как бы устраняя их с нашего пути. Полицейские послушно скрываются в переулок.

Дело за малым: проникнуть в телецентр. Быстро разделяю толпу даунов на группы и распределяю вокруг здания. Сам с Иеремией и двумя сотнями даунов иду к главному входу. Через закрытые стеклянные двери вижу вооруженную охрану. Их десять человек.

Я жестом приказываю им открыть двери. Стоящий впереди охранник отрицательно мотает головой. Иеремия и еще два дауна без команды бросаются к дверям и колотят по стеклу прикладами. Нет, друг мой Иеремия, это не магазинная витрина. Охранники смеются. Смейтесь, ребята, смейтесь. Пока. Но надо поспешить. Они уже наверняка вызвали подкрепление. Вступать в бой на открытом пространстве с необученным и недисциплинированным войском мне не улыбается.

Подхожу к дверям, достаю гранату наступательного типа с малым радиусом разлёта осколков и подвешиваю её к ручке двери, прямо напротив запора. К кольцу привязываю бечевку и разгибаю усики. Иеремия с интересом наблюдает за моими действиями. До охранников почему-то тоже никак не доходит, что я делаю.

—Назад! — командую я.

Отбежав на пятнадцать метров, дёргаю бечевку. Гремит взрыв. Одна створка двери разлетается вдребезги, вторая повисает, наполовину сорванная с петель. Двое охранников валяются на полу, остальные отбежали подальше.

—Вперёд!

Толпа даунов, уставив штыки, устремляется в образовавшийся проход. Навстречу им гремят автоматные очереди. Шуметь так шуметь.

—Огонь!

Творится что-то невообразимое. Палят все. И те, что впереди, и те, что сзади. На всякий случай приседаю. Первыми жертвами оказываются дауны, штурмовавшие проход. Иеремия догадался упасть и тем самым сохранил себе жизнь.

Стрелки из даунов, понятно, никакие. За одну ночь снайперов не воспитаешь. Но при такой численности плотность огня делает своё дело. Поражены еще три охранника. Оставшиеся отбегают в глубь холла. Я снова веду даунов в телецентр. На этот раз иду впереди сам. На входе к нам присоединяются Иеремия и десятка три уцелевших после огневой атаки даунов.

Из дальнего конца холла вновь гремят выстрелы. Посылаю вперёд полсотни даунов вместе с Иеремией. Может быть, нарвётся-таки на пулю и избавит меня от хлопот.

—Не стрелять! — командую я остальным.

Сам я с колена, поверх голов вырвавшихся вперёд даунов точными очередями заставляю замолчать один автомат за другим. Через несколько минут всё кончено. Телецентр в наших руках.

—Иеремия! Возьми половину людей и пройди по всем этажам, по всем помещениям. Кого встретишь, загоняй в какое-нибудь пустое помещение на втором этаже. Сюда никого не пускай. Будут сопротивляться, не церемонься. В каждом помещении оставляй по два человека. На каждом этаже — еще по десятку. На лестницах и у лифтов тоже выстави охрану. Закончишь, спускайся сюда.

Иеремия отправляется выполнять приказ, а я быстро расставляю даунов у входов в телецентр. Едва я успеваю покончить с этим делом, как на площадь с разных сторон выезжают кары, набитые полицейскими. Они выскакивают и устремляются к телецентру.

—Огонь!

Снова начинается ружейная какофония. Но в неё вплетаются и автоматные очереди. Это кто-то из даунов подобрал автоматы охранников. Полиция, потеряв более десятка человек убитыми или ранеными, откатывается под защиту каров. Плохая защита.

—По карам огонь!

Плотный винтовочный огонь прошивает кары насквозь. Тогда полицейские отступают еще дальше: в переулки и на бульвар. Теперь они укрылись надёжнее и ведут огонь из-за каменных оград и из-за углов. Но расстояние слишком велико для их слабеньких автоматиков. Даунов поражают лишь шальные пули. Но сейчас полиция вызовет подкрепление, национальную гвардию с пулемётами. Тогда может стать жарко. Впрочем, это и к лучшему. Уж тогда-то смена, подчинённая Мирбаху, сюда никак не проберётся.

—Реже стреляйте! Берегите патроны! Они еще понадобятся.

Сам я участия в перестрелке не принимаю. Патроны для АКМ здесь не достать ни за какие деньги. И одно Время знает, сумеем ли мы раздобыть их где-нибудь дальше.

Ко мне подходит Иеремия:

—Милорд, всё сделано, как вы приказали. Я собрал всех в зале на втором этаже.

—Отлично! Оставайся здесь, командуй.

Дежурный персонал телецентра собран в конференц-зале. В коридоре лежат три неподвижных тела. Иеремия воспринял мои слова буквально и не церемонился с теми, кто оказывал сопротивление.

В конференц-зале, охраняемые двумя десятками даунов, сидят две сотни сотрудников телецентра. Хм! Я бы поставил их на колени. Или расставил лицом к стене и руки за голову. С минуту я рассматриваю эту массу людей в ярких комбинезонах, отделанных затейливыми узорами. За ночь, проведённую в даунтауне, я уже успел отвыкнуть от этой пестроты.

—Здравствуйте, господа! Вас собрали здесь по моему приказу, чтобы сообщить вам пренеприятнейшее известие. К вам пришли дауны. Даунтаун восстал и берёт власть в городе в свои руки. Нравится вам это или нет, но начали они именно с вашего телецентра. Поэтому предупреждаю: все, кто будет делать глупости, незамедлительно присоединятся к тем, что уже лежат в коридоре. Желающие есть? Нет? Очень рад, господа, что среди вас нет таких идиотов. А теперь меня интересует: кто из вас дежурный оператор узла связи?

Понятно, что никто не встаёт и не представляется. Но все, как один, оборачиваются и смотрят на человека в лимонно-желтом комбинезоне, густо вышитом золотистыми звёздочками.

—Понятно. — Я подхожу к этому человеку и представляюсь: — Андрей Коршунов.

Человек сначала озирается — выдали, сволочи — потом встаёт, тяжело вздыхает и тоже представляется:

—Герберт Тил.

Его глаза бегают, а пальцы нервно теребят лимонного цвета перчатки.

—Будьте добры, мистер Тил, проведите меня к вашему хозяйству. Не надо так нервничать. Вам лично ничто не угрожает, пока вы будете себя прилично вести и правильно и быстро выполнять мои указания. Мне крайне необходим специалист по телесвязи высокого класса. Надеюсь, вы таковым являетесь?

—Да, сэр. Я уже двенадцать лет работаю дежурным оператором. Я к вашим услугам, сэр.

Мы покидаем конференц-зал, провожаемые взглядами коллег Тила.

Хозяйство Герберта Тила находится на пятом этаже. В помещении дежурят два дауна. Они тупо взирают на пульты и мониторы. При нашем появлении они вскакивают и хватаются за винтовки. Но, узнав меня, успокаиваются и снова усаживаются на свои места.

—Мистер Тил, у вас здесь можно добыть пиво?

—Через три помещения налево есть бар.

Я посылаю туда одного из даунов и объясняю Тилу задачу. Мне необходимо иметь связь с банком, энергоцентром и другими объектами, которые захватывают дауны. В первую очередь — энергоцентр, где должен быть Пётр, и центральная компрессорная станция, где должен находиться Дмитрий. Все остальные каналы следует отключить. Канал резиденции Мирбаха должен находиться в ждущем режиме. Он ни в коем случае не должен включаться автоматически, то есть по запросу от Мирбаха, Мы должны включить его сами, когда сочтём нужным.

—И предупреждаю вас, мистер Тил, я в этом деле тоже кумекаю. Если я замечу, что вы неверно поняли мои распоряжения…

Я поглаживаю ствол автомата, висящего на ремне под правой рукой. Тил испуганно кивает и приступает к работе. Тем временем посланный мной даун приносит упаковку пивных банок. Пиво он взял не лучшего качества, но Время с ним. Откуда ему разбираться в пиве? Они у себя в даунтауне довольствуются тем, что им наливают из пивопровода. Даю банку Тилу и разрешаю даунам тоже взять себе по одной.

—Милорд! Милорд Андрей! — слышится крик из коридора. — Где лорд Андрей?

—Я здесь! Иди сюда!

В зал вваливается запыхавшийся даун. Видно, что он долго бегал по этажам, не щадя ни ног своих, ни дыхания.

—Милорд! Джордж послал меня сообщить вам, что мы взяли банк!

—Молодцы! Возьми это и передохни, — я протягиваю гонцу банку пива. — Отдохнёшь и пойдёшь назад, уже не спеша. Мистер Тил, можем мы сейчас связаться с банком?

Тил делает переключение на пульте, и один из экранов связи начинает светиться. Через пару минут на нём появляется изображение Джорджа.

—Милорд! Мы взяли банк!

—Твой посыльный уже доложил мне об этом. Потери большие?

—Не очень. Человек сорок.

—Отправь людей к грузовым подъёмникам. Сейчас будут прибывать те, кому не хватило оружия. Надо проследить, чтобы они не разбрелись по городу. Забирай их всех к себе и используй, как посчитаешь нужным. Сюда пока не направляй. У нас скоро будет жарко. Когда потребуется подкрепление, я с тобой свяжусь. Впрочем, вас тоже не оставят в покое. Посади возле монитора человека, пусть дежурит постоянно. Я могу выйти на связь в любую минуту. Теперь энергоцентр, мистер Тил.

Энергоцентр отвечает горазд быстрее. Пётр, видимо, уже сидел у терминала.

—Вижу, Петро, что вы тоже выполнили основную задачу. Потери большие?

—Приличные. Здесь держал оборону взвод национальной гвардии с пулемётами. Пришлось повоевать. Всё закончилось буквально три минуты назад.

—Вот как?! Это не было предусмотрено. Твои дальнейшие действия?

—Сейчас к нам движется отряд второго эшелона. Раздам им оружие, а дальше — по плану: склады, лифты, узлы связи.

—Сообщай сюда по мере захвата объектов. Мы будем включать их в сеть связи. А сейчас давай поговорим с Дмитрием. Мистер Тил, центральную компрессорную.

Дмитрий долго не отвечает. Я уже начинаю беспокоиться, когда экран оживает и на нём появляется лицо Дмитрия. Оно окровавлено, но сам Дмитрий улыбается.

—Дима! В чем дело? Где тебя носит? Мы же договорились: постоянно быть на связи, — набрасываюсь я на него.

—Извините, Андрей Николаевич. Мы сюда только что проникли. Охрана, пять человек, здание удерживать не стала, а сразу отступила сюда. У них у всех были автоматы. Пришлось повозиться. Только гранатами и смогли их взять. Меня самого зацепило.

—Гранату, Дима, — назидательно говорит Пётр, — следует бросать под ноги противнику, а не себе самому.

—Спасибо за науку, — Дмитрий смеётся, — я и не знал. Сейчас пойдём брать хранилище ГСМ и насосную станцию. Компрессоры я уже отключил.

—Надеюсь, ты даунтаун без воздуха не оставил?

—Нет. Здесь была дежурная смена. Помогли разобраться. Ну, мне пора.

—Стоп! Ты забыл, о чем мы договаривались? Наши КП здесь. Телецентр, энергоцентр и центральная компрессорная. Пошли на объекты даунов потолковее, сам всё равно везде не успеешь.

—Да нет среди них потолковее!

—Так не бывает, Дима. Присмотрись. Джордж у нас уже центральный банк взял.

—Так то Джордж!

—А Иеремия здесь внизу оборону держит. Слышишь? Дмитрий с Петром прислушиваются к шуму перестрелки,доносящемуся с площади. Лицо Дмитрия вытягивается:

—Вас атакуют?

—Было бы странно, если бы нас оставили в покое. Здесь же главный нервный узел города. Так что, Дима, не глупи и не пытайся поспеть везде сам. Еще навоюешься. Всё только начинается. И оставайся на связи. Мистер Тил, дайте изображение площади перед телецентром.

Там всё по-прежнему. Идёт вялотекущая перестрелка. Но когда Тил поднимает обзор повыше, я замечаю густые столбы дыма где-то в районе площади, на которую выходят грузовые лифты. Этого следовало ожидать. Безоружный второй эшелон даунов уже поднялся наверх и начал действовать. Понятно, что люди, посланные туда Джорджем, не смогли увести с собой всех. Да их и не очень-то послушали, наверное. У меня нет никакого желания смотреть на эти события поближе. Всё это — неизбежные издержки даже не гражданской войны, а бунта. Стихийного бунта. Когда у тех, кого угнетали несколько поколений, появляется возможность отомстить, на поверхность, как правило, выплёскиваются самые низменные инстинкты. Время с ними! Как сказал Мирбах: «Это тоже входит в план». В конце концов, именно он организовал всё это. Вот пусть теперь и пожинает плоды.

Лёгок на помине! Канал связи с резиденцией Мирбаха оживает. Кто-то пытается соединиться с нами, запрашивает связь. Ну, я прекрасно знаю, кто это. Тил протягивает руку к пульту, но я останавливаю его:

—Не надо. Пока. Возьмите лучше еще пива.

Тил берёт еще одну банку, открывает её, раскуривает сигару и усаживается таким образом, чтобы не видеть даунов. На лице у него такое брезгливое выражение, что я не могу удержаться от провокационных вопросов. Открываю банку пива, тоже закуриваю и, подсев поближе к Тилу, спрашиваю:

—Я вижу, мистер Тил, вы не очень-то любите даунов? Тил вздрагивает и бросает на меня испуганный взгляд. Ноувидев на моём лице выражение доброжелательности и любопытства, берёт себя в руки и отвечает вполне откровенно:

—А за что их любить, сэр Андрей? За то, что они живут под землёй, как звери в норах? За то, что они пожирают падаль? За то, что они тупые и безграмотные?

—А кто сделал их такими? Кто загнал их под землю и заставил питаться падалью? Можете не отвечать, это сделали задолго до вас. Но это продолжается с вашего молчаливого согласия, и такое положение вещей вас вполне устраивает.

А ведь они такие же люди. Их предки жили рядом с вашими предками. Вы отказываетесь видеть в них людей. Вы презираете их. Хорошо. Я не настаиваю на любви и братских чувствах. Но следует хотя бы уважать их за то, что всё, чем вы пользуетесь, создано их руками.

—Их? Уважать?!

Тил искренне поражен моими словами. Даже не столько поражен, сколько возмущен. У него такая реакция, будто в пивной банке оказалось не пиво, а… ну, скажем, моча кошачья. Здорово здешнему населению закапали мозги «прорабы перестройки». Я решаю свернуть беспредметный разговор и пожимаю плечами. Но задетый за живое Тил, в свою очередь, задаёт мне вопрос:

—А вы, сэр Андрей, как я понял, питаете к этим даунам искреннее уважение. Не так ли?

—Я бы так не сказал. Я уважаю их как людей труда. Людей, создающих своими руками всё, чем мы пользуемся, чем мы живём. Но я не могу уважать тех, кто позволяет загнать себя в резервации, в гетто, в концлагеря. Тех, кто позволяет лишить себя всех радостей жизни, превратить себя в рабочую скотину. Тех, кто вынужден стать каннибалом и смиряется с этим. Таких людей я уважать не могу.

—Тогда почему вы с ними?

—Сложный вопрос. Вряд ли вы поймёте до конца. Тому есть три причины. Первая: я хочу, чтоб они почувствовали, поняли, что они — сила. Хочу, чтобы они проснулись и забрали назад всё, что у них отняли. Чтобы они снова стали людьми. Причина вторая. Как вы поняли, я — русский. И в силу этого терпеть не могу Америку и америкосов. Страну и народ, которые десятилетиями и веками живут за чужой счет и при этом еще презирают все другие народы и поучают их, как они должны жить. Сейчас мне представился удобный случай устроить этой стране и этому народцу хорошенькое увеселение, которое они надолго запомнят. И третья причина. Еще больше я ненавижу тех, кого вы называете альтами. Ненавижу за то, что именно они организовали существующий порядок. Порядок, при котором такие, как вы, благоденствуют, а все остальные стонут. Вы ведь работаете оператором связи и должны знать, что недавно произошло в России. Но вы думали, это там, у них, в дикой России, у нас это невозможно. Как видите, возможно. И это только начало. Представьте, что будет, когда в город войдут еще и рэфы.

Я уже хотел нарисовать картину гладиаторских боёв с участием обеспеченных горожан, но меня прерывает вновь оживший канал связи с резиденцией Мирбаха. Теперь с ним можно и поговорить.

—Мистер Тил, есть возможность организовать хорошие помехи по этому каналу?

—Достаточно отключить фильтры вот этим тумблером.

—Будете ставить помехи по моему сигналу. А теперь включайте связь.

Через минуту монитор связи оживает, и на нём появляется лицо Пола Мирбаха. Он возмущен, расстроен и раздосадован одновременно.

—Андрей! Что происходит? Мы не об этом договаривались. Я уже полчаса пытаюсь выйти с тобой на связь…

—А что я могу сделать, Пол? Дауны, когда ворвались в телецентр, крушили всё подряд. Вот, только сейчас удалось восстановить связь, да и то работает кое-как.

Я киваю Тилу, и тот выключает фильтры. Секунд сорок я любуюсь рябью на экране и с наслаждением вслушиваюсь в треск и шипение, несущиеся из динамиков. Потом Тил восстанавливает связь.

—Сам видел. Сейчас я налаживаю связь с энергоцентром. Его, по моим сведениям, уже захватили.

—По моим тоже. Но почему вы выступили так рано? Ты поломал весь график.

—Извини, Пол, но ты не представляешь, как тяжело управлять этой толпой. Едва они получили оружие, сразу рванулись штурмовать лифты. Я с огромным трудом удерживал их. Пришлось даже пристрелить нескольких слишком ретивых. Но когда они навели винтовки на меня, я решил не рисковать.

Снова идёт сеанс помех. На этот раз я развлекаю ими Мирбаха подольше, почти три минуты.

—Андрей! — прорывается наконец Мирбах. — Сейчас подъедет дневная смена операторов телецентра. Она почти вся состоит из моих людей. Они помогут тебе наладить связь.

—Пол, ты в своём уме? Как они пройдут в телецентр? На площади идёт бой. С минуты на минуту подойдёт национальная гвардия, и там такое начнётся!

—Во имя дьявола, Андрей! Как же я организую отречение Келли? Как я сам обращусь к нации? Используй ночную смену.

—Если бы это было возможно, я бы это уже сделал. Но дауны, когда ворвались в телецентр, всех перебили. Приходится разбираться самому, и то урывками. Я же сказал: идёт бой. Доставь к площади Анатолия. Он в этой технике лучше меня разбирается. Поможет и всё организует.

—Но как он пройдёт? Ты же сказал, что идёт бой.

—Одному пройти легче, чем большой группе. И потом, он же профессионал. Именно для таких дел его и готовили.

—Хорошо, сейчас мы его доставим.

—Только будьте осторожны. Город наводнён даунами. Теперь отключайся, мне некогда. Когда всё наладится, я сам с тобой свяжусь.

Тил внимательно вслушивался в мой разговор с Мирбахом, и, когда я отключаюсь, порывается о чем-то спросить меня. Но в этот момент в зал врывается посыльный даун.

—Милорд! Иеремия просит вас срочно спуститься! К легавым подошла помощь.

—Мистер Тил! Быстро дайте мне обзор площади с разных точек.

Так и есть! На помощь полиции подошла национальная гвардия. Но они тоже не рискуют соваться на площадь под пули даунов. Другое дело, что с ними прибыли два бронеавтомобиля. Правда, пулемётные установки на них открытого типа, как на БТР-152. Но всё равно это уже серьёзно. Они заняли позиции в разных местах площади и ведут непрерывный огонь по первому этажу телецентра. Стоят они на приличном расстоянии и практически неуязвимы для огня таких «опытных» стрелков, как дауны. А вот их огонь наверняка капитально прореживает ряды моего воинства. Тем более что и в том плане, чтобы укрыться от огня, опыт у них, конечно же, отсутствует. Надо идти вниз.

—Мистер Тил! Никакой самодеятельности! А вы, — я обращаюсь к даунам, — следите за ним. Если он начнёт дурить, примите меры.

Я рассчитывал подавить пулемёты огнём своего автомата. Не так уж и далеко стоят бронеавтомобили, всего метрах в трёхстах — двухстах пятидесяти. Расстояние для «калаша» в умелых руках плёвое. Но я не учел только, что одно дело — разглядывать площадь и позиции пулемётчиков с высоты в пять-шесть этажей, и совсем другое — с земли. Один пулемёт оказался под очень неудачным для обстрела углом, а второй вообще закрыт кустами. И где эти национальные гвардейцы воевать научились? Неужели в охоте на рэфов?

Но раздумывать некогда. Пули по холлу свистят так, словно против нас работает пулемётная рота. А дауны вместо того, чтобы прижаться к полу, бестолково мечутся, шарахаются от свиста пуль, спотыкаются о тела, вскакивают и снова мечутся. Это похоже на панику. Через несколько минут полиция и гвардия пойдут в атаку, и всё будет кончено, даже не начавшись. Я с одним автоматом их не сдержу.

—Ложись! Ложись! Мать вашу!..

Я ору на даунов, а сам перебегаю вдоль разбитых окон, выбирая позицию. Впрочем, тут и выбирать нечего. Все позиции плохие. Пристраиваюсь за колонной и в положении с колена ловлю пулемётчика на мушку. Одна очередь. Неточно. Прицеливаюсь более тщательно и вновь даю очередь. Вижу, как трассирующие пули рикошетят от брони. Но и меня обнаружили. Второй пулеметчик переносит огонь на меня. Не страшно, я прикрыт колонной. Не меняя точки прицеливания, даю длинную очередь. Пулемёт замолкает и беспомощно задирает ствол вверх, а пулеметчик безжизненно перевешивается через борт. Почему-то никто не торопится сменить его. Умные ребята! Но второй пулемёт продолжает неистовствовать. И мне его никак не взять.

—Иеремия!

Пригибаясь, ко мне бегут два человека. Иеремию я узнаю с трудом. Его лицо сильно ободрано и залито кровью. Зато в другом я с удивлением узнаю Соломона. Это удача. Я уже собрался было идти на пулемёт сам. Но Соломон — мужик более сообразительный, чем остальные дауны. Он справится.

—Иеремия, отбери сотню человек и организуй атаку на тот броневик, — я указываю на бронеавтомобиль с замолчавшим пулемётом. — Особо не увлекайтесь, идите перебежками и побольше стреляйте. Вам надо просто отвлечь на себя внимание. А ты, Соломон… — Я даю Соломону гранату и объясняю, как ею пользоваться. — Подберёшься метров на пятнаддать. Ближе не надо, самого может убить. Бросай прямо вкузов.

Через минуту сотня даунов, паля на ходу из винтовок, устремляется к броневику. Сразу весь огонь переносится на них. Сотня быстро тает.

Соломон, пользуясь тем, что в его сторону не стреляют, вплотную подбирается к кустам, из-за которых заливается, захлёбывается огнём пулемёт. Только бы не напутал! Он вполне может от волнения прижать к гранате снятое кольцо, а скобу отпустить. Нет, Соломон всё сделал правильно. За кустами грохочет взрыв, и пулемёт резко обрывает свою надоедливую болтовню.

— Куда? Стой! Назад! Назад! Мать вашу в дышло! Назад!

Бесполезно. Неуправляемая толпа даунов с восторженными криками, беспорядочно паля из винтовок, устремляется вслед за группой Иеремии. Время побери! Всё пропало! Из боковой улицы бьёт третий пулемёт. То ли он только что подтянулся, то ли молчал до сих пор. Его очереди отсекают толпу даунов от здания телецентра. А с фронта их выкашивает огонь полицейских и гвардейцев. На этой площади они, как муравьи на столе. Эх, Андрей, с кем тебе воевать приходится! Через несколько минут я останусь здесь один.

Не один, а с Соломоном! Он ползёт от кустов и тащит с собой пулемёт. Молодец! Сообразил. Хотя вряд ли пулемёт остался исправным после взрыва гранаты. Но всё равно молодец! Не то, что эти.

Пулемёта, работающего из переулка, я не вижу. Мне к нему под таким огнём никак не подобраться, Соломону тоже. Значит, телецентр мы потеряли. Обидно. Надо что-то предпринять. Но что? Вызвать подкрепление от Джорджа? Или от Петра? Хотя одно Время знает, в каком они сейчас сами положении. Но в любом случае до их подхода мы с Соломоном не продержимся. Остаётся одно: надо подняться наверх, собрать всех даунов, которые караулят помещения, и держаться в узле связи. Вряд ли по этому узлу будут бить из гранатомётов или орудий, связь им самим нужна. Что ж, это решение, пожалуй, единственно правильное.

Неожиданно в шум боя вплетается звук, от которого мне хочется заорать: «Ура!» Звук, который я узнаю в любой какофонии. Работает автомат Калашникова. Две короткие и одна длинная. Пулемёт захлёбывается и умолкает. Анатолий! Больше некому.

Теперь нас двое, и мы уже сила! Да еще и Соломон. Продержимся. Но как Толя проберётся сюда под таким огнём? Полиция и гвардейцы продолжают избиение потерявших всякое соображение даунов. Напряженно всматриваюсь, пытаясь углядеть между мечущимися даунами рослую фигуру Анатолия.

Передо мной вдруг возникает фигура в светло-лиловом пластиковом комбинезоне, и я чуть не натыкаюсь на неё. Анатолий! Ясно, он входил в режим ускорения собственного времени, и только это позволило ему благополучно миновать смертельно опасную зону. Внезапно до меня доходит, что Анатолий впервые использовал эту возможность в боевой обстановке. Мне становится интересно, какова будет реакция его организма после такой перегрузки. Нездоровый, надо сказать, интерес.

А реакция не заставляет себя ждать. Колени у Анатолия подгибаются, руки дрожат. На пол со стуком падают автомат и пулемёт, который он захватил из броневика. Анатолия трясёт, он тяжело дышит и бледнеет. На лбу выступает обильный пот и тут же ручьями стекает по лицу. Классический отходняк.

Я подхватываю своего друга, помогаю усесться на пол, прислонив спиной к колонне. Надо срочно принять допинг. Отстёгиваю от пояса фляжку с коньяком, которую я предусмотрительно наполнил из запасов Мирбаха. Протягиваю её Анатолию.

—Глотни как следует.

—П… п… по… по… поможет?

—Мне помогает. Эк развезло тебя, бедолагу. Глотни и ненадолго расслабься. Молодец, догадался. Но всё равно, под пулями такие вещи мало помогают. Надо было ползком и перебежками.

—Не знаю, — Анатолий открывает глаза, лицо его порозовело, лоб высох. — Почему мало помогает? Я видел, как движутся пули, и лавировал между ними.

—Движутся?! Не летят, а движутся? Ты с ума сошел! Тебя Лена не предупреждала разве, что до такой степени ускоряться крайне опасно? Ты представляешь, сколько лет своей жизни ты сейчас потерял? Такое, Толик, даром не проходит! За всё приходится платить.

—Плевать! Не важно, сколько лет жизни я потерял. Главное, сейчас жив остался.

—Резонно. Только учти на будущее: всё должно быть в меру. Это как коньяк, — я выразительно потряхиваю фляжкой.

—Понял. А это кто?

Анатолий смотрит на Соломона, который уже выбрался с площади и приближается к нам с пулемётом в руках.

—Это Соломон. Отличный мужик! Видел бы ты, как он уделал броневик с пулемётом. А ведь первый раз в жизни гранату бросал. Соломон, ваши по глупости всей толпой высыпали на площадь. Из них мало кто вернётся. Беги по этажам, посылай всех сюда, иначе мы не удержимся. Оставь там только охрану пленных и на узле связи. Как там лорд Мирбах? — спрашиваю я уже у Анатолия.

—Психует, — коротко отвечает тот.

—Так и должно быть. Пусть психует. Он думал, что будет двигать мной как пешкой и, когда придёт время, разменяет. Хрен ему в сумку! Эта пешка намерена пройти в ферзи! Ты оклемался? Тогда давай попробуем помочь этим люмпенам выбраться из той заварушки, в которую они по недоумию себя загнали.

—Не слишком-то почтительно относишься ты к своим соратникам.

—А как, Толя, к ним еще относиться? Когда человек питается человечиной и считает это в порядке вещей, сколько ему осталось быть человеком? Еще несколько поколений, и они превратятся в настоящих морлоков. Так что, друг мой, не зацикливайся на этических проблемах, а рассматривай их как обычное пушечное мясо. Есть и среди них личности. Но основная масса иного отношения не заслуживает. Вот за детей их стоит побороться, это нормальные человеческие детёныши. Ну так за них-то мы и воюем. А родителей не жалеем. И ты не жалей.

Рассуждая таким образом, я проверяю ручной пулемёт, который принёс Соломон. Вопреки моим сомнениям, он вполне исправен, только патронов маловато, не больше сорока штук. Зато Анатолий не забыл захватить с собой из броневика запасную коробку с лентой. Мы с ним делим поровну патроны, занимаем позиции и открываем огонь по полиции и национальной гвардии.

Их огонь сразу теряет плотность и прицельность. Уцелевшие после бойни дауны начинают возвращаться в телецентр. Не так уж и много их уцелело, около сотни, не больше. Среди них я с удивлением вижу и Иеремию. Везучий, дьявол! Начинают подтягиваться дауны с верхних этажей. Вскоре возвращается и Соломон. Я отдаю один пулемёт ему, другой — Иеремии.

—Держите их на расстоянии, не давайте подходить близко. А то они вас гранатами закидают. И сами на площадь больше не выходите. Хватит и тех, что мы уже потеряли. Мы пойдём на узел связи. Узнаем, как дела в других местах, и вызовем подкрепление.

На узле связи нам предстаёт впечатляющее зрелище. Дауны, сидя в креслах и отставив в сторону винтовки, потягивают из банок пиво. А перед пультом в луже крови валяется тело Герберта Тила, проколотое в нескольких местах штыками.

—За что вы его так?!

—Он пытался с кем-то связаться, и мы приняли меры, — спокойно отвечает один из даунов.

—И правильно сделали. Он нам больше не нужен. Уберите тело и засыпьте лужу песком. Ящик с песком стоит в коридоре, у пожарного щита. После этого спускайтесь вниз. Воюйте вместе со всеми, а мы здесь поработаем.

Анатолий быстро разбирается в технике, и мы связываемся с Джорджем, Петром и Дмитрием. Везде идёт бой. Полиция и национальная гвардия пытаются отбить захваченные даунами объекты. Особенно тяжелое положение на энергоцентре. Пётр потерял там около трети своих людей. Подкрепления прислать нам никто не может. Устраиваю короткое совещание с Джорджем по поводу привлечения на объекты безоружных даунов из второго эшелона. Джордж мрачнеет.

—Я уже посылал к ним людей, милорд. Вернулся только один. Он сказал, что управлять этой толпой уже невозможно. Я, может быть, и справился бы, но мне нельзя отсюда уходить.

Анатолий находит пульт управления обзорными камерами наблюдения, установленными на улицах и площадях. Перед нами предстаёт жуткая картина.

Грузовые лифты выбрасывают на ярусы всё новые и новые толпы вооруженных чем попало и совсем безоружных даунов. Они растекаются по улицам, бульварам и площадям. Мы видим разгромленные магазины, рестораны и жилые дома. Всюду пожары. На улицах полно трупов. Это тела и даунов, и горожан. Местами горожане оказывают сопротивление. Кое-где в бой вступают наряды полиции, подразделения национальной гвардии и группы «волков» разной расцветки. Иногда сопротивление оказывают молодёжные шайки. Но превосходство в вооружении не даёт преимущества. Дауны просто давят противника своей численностью. Они прут напролом, опьянённые вином, кровью, яростью и жаждой насилия. Там, где они проходят, остаётся пустыня. Если, конечно, можно применить это слово к городу. Вспоминаются строчки Высоцкого: «А перед нами всё цветёт, за нами всё горит!»

Горожане, успевшие выскочить из своих домов, в панике бегут сломя голову, пока не наталкиваются на другую толпу даунов. А те бьют всех без разбора. Только малая часть горожан, пользуясь хорошим знанием города и сохраняя самообладание, умудряется добраться до президентского дворца. Дворец окружен тройным кольцом гвардейцев. Во многих местах установлены пулемёты. Гвардейцы ждут зверя, вырвавшегося из бездны. Я прикидываю, что они могут продержаться здесь час или два, не больше. Просто патронов не хватит. Озверевшие дауны завалят их своими телами. И вал этот, быстро двигаясь, достигнет дворца и попросту задавит его защитников.

Еще раз возвращаемся к картине погрома, творимого даунами. Действительно, зверь, вырвавшийся из бездны. Каждый из них по отдельности уже невменяем. Вместе же они — неуправляемая толпа, которую держит вместе только жажда крови, разрушения и мести и инстинктивное сознание того, что всё это творить они могут только сообща.

Как же их убедить, что они должны идти на помощь своим товарищам и брать в руки оружие? Я бы за это не взялся. Меня они разорвут так же, как и всех горожан, попадающихся им на дороге. Надо послать к ним кого-то своего. Но кого? Кого-нибудь, известного им и пользующегося авторитетом. Джордж ведёт бой, обороняется в банке, и заменить его там некому. Иеремию? Тот, вместо того, чтобы организовать их, сам к ним присоединится. Соломон! Этот должен справиться.

Но сначала устроим спектакль. Анатолий готовит соединение каналов связи, а я спускаюсь в зал, где под охраной сидит персонал телецентра. Никто из них уже не пытается храбриться. Они прислушиваются к шуму боя и с ужасом поглядывают на даунов, которые их охраняют. В стороне лежат четыре исколотых штыками тела. Ясно. Здесь тоже «принимали меры».

—Господа! Кто из вас поможет мне организовать трансляцию по городской сети одного политического диспута?

После непродолжительного молчания поднимаются двое. Им всё равно, что делать, лишь бы не оставаться в компании с этими решительными и скорыми на руку даунами. Но тем не менее одного из даунов я беру с собой. Когда операторы подготавливают трансляцию, я говорю:

—Включите передачу по моему сигналу из узла связи. А ты, — обращаюсь я к дауну, — следи, чтобы они не выключали. Если попытаются, прими меры.

Снова отправляюсь в узел связи. У Анатолия всё готово. Он уже соединился с резиденцией действующего президента Джеймса Келли и предупредил его о предстоящем разговоре с претендентом. Пора соединяться с Мирбахом. Но мы не успеваем это сделать. Мой телебраслет оживает и наигрывает.

—Что случилось, Ленок?

—Андрей! Мирбах с офицером Корпуса что-то оживлённо обсуждают над картами ярусов города и черкают на них.

—Я это предвидел, Лена. Как только узнал о существовании Корпуса. Спасибо за предупреждение.

—Как у вас?

—Жарко. Но скоро будет весело. Включай телевизор. Зрелище будет незабываемое и весьма поучительное. Конец связи.

Соединяемся с Мирбахом. Кандидат на президентский пост озабочен. Он с удивлением смотрит на Анатолия. Явно не надеялся, что тот сумеет пройти к нам, и считал его уже покойником. Справившись с удивлением, он спрашивает:

—Какая у вас обстановка?

—По последним сведениям, все пункты мы удерживаем в своих руках. Хотя везде идут бои. Полиция и гвардия атакуют нас повсюду.

—Сутки продержитесь?

—А надо ли нам держаться сутки?

—Не понял.

—Сейчас поймёшь. Смотри.

Я транслирую ему несколько уличных сцен. Мирбах смотрит на то, что оставляют после себя дауны, и бледнеет. При виде озверевших толп к его бледности начинает прибавляться синева. Я даю наудачу несколько картинок фронта наступающих даунов. Одна из них показывает, как дауны захватывают «женский дом». Несчастных женщин насилуют повсюду. Возле каждой из них наготове стоят по шесть-семь даунов и ждут своей очереди. В другом месте дауны настигли группу людей, пытавшихся прорваться к президентскому дворцу. Кто-то из них пытается сопротивляться, но это только разъяряет даунов. Настигнутых буквально разрывают на куски. А здесь группа «охотников» заняла оборону на втором этаже жилого дома. Трещат автоматы, но потери даунов не останавливают. Они прорываются к первому этажу и поджигают дом. И везде пожары, везде тела убитых.

Мирбах отворачивается в сторону и что-то делает. А! Виски наливает. Когда он пьёт, стакан прыгает в его руке. Интересно, сколько он сейчас зубов себе выбьет? Я продолжаю демонстрировать картинки с улиц города. Пусть полюбуется на дело рук своих.

—Что ты натворил, Андрей? Черт возьми!

—Кто-то что-то сказал? Или мне это только послышалось? Ты, Пол, сказал, по-моему: «Ты натворил»? Так ли я тебя понял? А чей это был замысел? Или ты думал, что наверх выйдут только те дауны, для которых хватит винтовок, а остальные останутся сидеть в подземелье? Изначально неверная посылка.

Я переключаю изображение на площадь возле грузовых подъёмников. Створки дверей постоянно распахиваются и выплёвывают всё новые и новые толпы даунов. Интересно, а сколько их там всего? Наверное, Мирбах и сам этого не знает.

—Я вот всё думаю, Пол. А как вы будете загонять их назад? Сами они не уйдут, что бы вы им ни пообещали. Им здесь слишком понравилось.

Мирбах несколько раз открывает и закрывает рот, не в состоянии вымолвить ни слова. Он сейчас очень похож на рыбу, только что вынутую из воды- Проглотив еще полстакана виски, он, наконец, вновь обретает дар речи. Лучше бы не обретал.

—Тебя с президентом соединить? — спрашиваю я его, когда он начинает повторяться. — Будешь с ним разговаривать?

—А что, связь уже наладили?

—Я же говорил, что Толя — мастер своего дела. Кстати, Джеймс Келли ждёт у своего аппарата. Соединять?

—Соединяй, — машет рукой Мирбах.

—Давай, Толя, — говорю я и одновременно даю сигнал в операторскую, чтобы они включили трансляцию на весь город.

Мне совсем неинтересно смотреть и слушать, как Келли с Мирбахом будут поливать друг друга помоями. Придёт охота, посмотрю в записи. По моим расчетам, до самого интересного они доберутся не ранее чем через полчаса. За это время я успею проверить состояние нашей обороны и проинструктировать Соломона.

Но сначала я захожу в операторскую. Мои инструкции выполнены в точности. Идёт прямая передача. Операторы тихо балдеют и, раскрыв рты, слушают политический диспут действующего президента и кандидата на этот пост. Из зала, где сидит персонал телецентра, доносятся гомон и ржание. Там тоже развлекаются.

Внизу ко мне первым подбегает Иеремия. Он весь в крови, голова обмотана каким-то тряпьём.

—Милорд! У нас кончаются патроны!

—Экономьте, Время побери! Я же говорил вам, чтобы не палили без толку. Вот и сейчас стреляйте только тогда, когда они пойдут в атаку. Распорядись, быстро!

Иеремия бежит вдоль цепи стрелков, а я направляюсь к Соломону. Выслушав меня, Соломон мрачнеет. Он хорошо понимает, какая сложная перед ним стоит задача. Но, с другой стороны, и это он тоже хорошо понимает, через час телецентр падёт.

—А где мы возьмём для них оружие, милорд?

Я молча показываю ему на площадь, заваленную телами даунов. Он кивает и добавляет:

—Значит, надо привести их раза в три- четыре больше, чем нужно.

—Только объясни им, что с винтовками надо не на полицию бросаться, а отходить сюда, под защиту стен.

Соломон отбирает себе троих даунов и отправляется выполнять моё задание. А я, убедившись, что полиция и гвардия атаковать телецентр в ближайшее время не намерены, поднимаюсь в узел связи.

«Дискуссия» уже закончилась, идёт деловой разговор. Оговариваются условия передачи власти и компенсация, которую должен получить Келли. При этом с обеих сторон называются такие источники доходов и такие цифры, что по законодательству любой страны собеседникам светит по меньшей мере пожизненное заключение. Любой страны, но не этой. Здесь, как я уже понял, любые источники доходов законны. Но и эта часть разговора подходит к концу. Начинается самое интересное.

—Ну хорошо, — говорит Келли, — мы договорились. Но отступные ты перечислишь на мой счет прямо сейчас. Я тебя, прохвоста, хорошо знаю. Но скажи на милость, Пол, как ты выкрутишься из этого положения? Ты знаешь, что творится в городе? Это хуже, чем Содом и Гоморра, вместе взятые. Чтобы загнать их обратно, не хватит объединённых сил полиции, гвардии и охотничьих отрядов.

—Пусть это тебя не волнует. Начнут полиция, гвардия и охотники. Они, конечно, не справятся, но хотя бы остановят продвижение толп и блокируют захваченные объекты. И тогда в дело вступят те, на кого я рассчитываю.

—Ты с ума сошел! Для них же не существует ни своих, ни чужих. Ни правых, ни виноватых. Если уж их пускают в дело, значит, они делают его капитально.

—Это будут неизбежные издержки. Кто попадётся им под руку, будет сам в этом виноват. А как иначе загнать даунов обратно? Признаюсь, Джеймс, я и сам не предвидел, что получится такое. Моя ошибка, мне её и исправлять, и мне отвечать за последствия. Да и потом, стоит ли считаться с этим быдлом? Чем меньше его останется в городе, тем легче будет их прокормить. Тем более что даунов сильно проредят.

—Ладно, это будут твои проблемы. Я пошел готовить текст отречения. Но выступлю я с ним только тогда, когда сумма окажется на моём счете. Ты понял?

—Понял, понял. Действуй. — Монитор Келли гаснет, и Мирбах обращается ко мне: — Ты, как я понимаю, всё слышал?

—Разумеется. Пол, ты, как я понял, намерен ввести в город войска Корпуса?

—Я постараюсь обойтись без этого. Как ты считаешь, смогут полиция, гвардия и охотники справиться с ситуацией?

—Не знаю, — я пожимаю плечами. — Смотря насколько грамотно и решительно они будут действовать. Если так, как сейчас, то у них ничего не получится. А сколько нам еще удерживать захваченные объекты? Я вижу, что ты тоже действуешь с опережением графика.

—А что мне остаётся делать? Если даунов не остановить, к утру от города ничего не останется. Но ты удерживай объекты, как договорились, до утра. Мы постараемся вас особенно не беспокоить. Активные действия мы предпримем пока только против погромщиков.

—А если у вас ничего не выйдет?

—Тогда придётся ввести в действие Корпус. Но это будет крайняя мера. Если мне придётся к ней прибегнуть, я извещу тебя не позднее чем за час.

Черта лысого ты меня известишь. Но Время с тобой. Я тоже не собираюсь сидеть сложа руки. Посмотрим. Кстати, первые два раунда — за мной. Как-то будут развиваться события дальше?

А они не заставляют себя ждать. Настойчиво звучит сигнал вызова с линии президента Джеймса Келли. Киваю Анатолию, и на экране появляется разъярённое лицо.

—Кто это сделал?! — рычит Келли. — Срочно соедините меня с Мирбахом! А, ты еще на линии! Черт побери, Пол! Что это за шутки?! Ты понимаешь, что это такое?

—О чем ты, Джеймс? — искренне недоумевает Мирбах. Он всё еще ничего не может понять. И немудрено. Он жепосле разговора с Келли не выходил из связи и ни о чем не подозревает. До Келли, видимо, это тоже доходит, и он снова рычит:

—Наш с тобой разговор транслировался по городской сети в прямом эфире! С первого до последнего слова! Понимаешь? С первого до последнего!

Мирбах немеет. Он несколько раз разевает рот, но не может выдавить ни звука. Он задыхается. Время побери, а вдруг его хватит удар? Кто тогда организует мою встречу с альтами? Цвет лица кандидата в президенты меняется от бледного с синевой до пунцового. Наконец его прорывает. Точнее, он находит в себе сил проскрипеть:

—Дьявольщина!

Еще минута проходит в молчании. Мирбах переводит взгляд с Келли на меня, с меня — на Анатолия, с Анатолия — снова на Келли. Он лихорадочно соображает, как вести себя во вновь сложившихся обстоятельствах. Но пока ничего путного в его голову не приходит. Тем не менее он уже несколько овладел собой и спрашивает меня относительно спокойным тоном:

—Ну, Андрей, кто это сделал? И зачем?

—Представления не имею, — я невинно пожимаю плечами. — Ты же видел, мы с Толей всё время были здесь. В других помещениях телецентра — только караульные дауны.

—Тогда кто это сделал? Дауны?

—А что? Возможно! Караульная служба — дело скучное. Вот они и развлекались, щелкая тумблерами и нажимая клавиши.

—Гм… возможно…

Мирбах задумывается и готов принять эту версию. Но Келли далеко не так прост. Его на кривой козе не объедешь.

—Не говорите ерунды, господин Андрей! Дауны, согласен, могли случайно включить трансляцию на город. Но совершенно невероятно, чтобы они включили её именно в тот момент, когда мы начали разговор, и выключили именно тогда, когда мы его завершили! Этого ваша версия объяснить не в состоянии. Кто, кроме вас и даунов, находится в телецентре? Не пытайтесь убедить меня, что никого больше там нет!

Я хлопаю себя по лбу ладонью и, словно поразившись проницательности Келли, говорю:

—Верно, господин президент! Как я это забыл? Дежурный персонал ночной смены! Я запер его в одном из помещений под охраной даунов.

—Что это за помещение? Можно оттуда проконтролировать каналы связи и включить трансляцию?

—Не знаю. Я не выбирал какое-то конкретное помещение. Но, видимо, можно, раз они это сделали.

—Расстрелять! Всех! Немедленно! — орёт Мирбах.

—Будет исполнено! — с готовностью отвечаю я и берусь за автомат.

—Подождите, господин Андрей! — останавливает меня Келли. — Расстрелять вы их всегда успеете. Часом раньше, часом позже, невелика разница. Пол, вопрос сейчас не в расстреле, а в том, как выйти из создавшегося положения. Согласись, что всё, о чем мы договорились, утрачивает силу. После того как наш разговор стал всеобщим достоянием, и моё отречение, и твои обещания навести порядок вызовут только смех.

А я уже хохочу, правда, про себя, когда смотрю на растерянные и одновременно разъярённые физиономии Келли и Мирбаха. Пора, Андрей Николаевич, брать игру в свои руки.

—Разрешите мне, господа, сказать пару слов?

Келли с Мирбахом удивлённо смотрят на меня. Чего еще путного может сказать этот наёмник? Но я, воспользовавшись наступившей паузой, продолжаю:

—Давайте, предоставим событиям идти своим чередом. Нет, разумеется, продвижение даунов по городу и погромы следует остановить. Для этого вы, милорд, — я обращаюсь к Келли, — двинете на даунов все наличные силы. Ты, Пол, не только не препятствуй этому, но и окажи содействие теми силами, какие у тебя есть в распоряжении. Мы будем продолжать удерживать захваченные объекты. Как и планировалось, мы будем держать их до утра. Город, прожив сутки в таком режиме, завтра восстанет сам. Горожане возьмутся за оружие. Вот здесь-то и должен выйти на сцену Пол Мирбах, который возглавит народное возмущение и организует освобождение от проклятых даунов жизненно важных для города объектов. Вы, господин Келли, получите свои отступные и сойдёте с политической сцены. А толпа горожан вознесёт на президентское кресло нового героя, Пола Мирбаха. При этом никто и не вспомнит о сегодняшней трансляции ваших переговоров. Победителей не судят.

—А что, Пол? Твой наёмник логично рассуждает, — соглашается Келли.

—Слишком логично для простого наёмника, — ворчит Мирбах.

—А кто вам сказал, что я — простой наёмник? Вы желали получить профессионала высокого класса. Почему же, когда я начинаю проявлять свои профессиональные качества, вы относитесь ко мне с подозрением? Нелогично, Пол.

—Хорошо. Пусть всё идёт так, как предложил господинАндрей. Другого выхода я, по крайней мере, сейчас не вижу. Действуйте, Джеймс. А я поразмыслю, посоветуюсь со своим штабом. Может быть, появятся еще какие-нибудь конструктивные предложения.

Естественно, я не намерен расстреливать персонал телецентра. Я просто спускаюсь в операторскую и благодарю их за качественно сделанную работу. При этом я не забываю поинтересоваться:

—Ну, господа, как вам понравилась политическая дискуссия ваших лидеров?

—А не планируется вторая серия этого шоу? — со смехом спрашивает один из операторов. — Знаете, сэр, я всегда считал, что политика — весьма грязное дело. Но что оно грязное до такой степени, узнал только сегодня.

—Такое узнать никогда не поздно. Хотя чем раньше это узнаешь, тем лучше. Умнее будешь. Еще раз спасибо за четкую и качественную работу, господа. — Я направлюсь к выходу и тут вспоминаю: — Да! Чуть не забыл. Пол Мирбах в знак признательности за организацию телешоу с его участием приказал мне расстрелять вас.

Операторы медленно поднимаются со своих мест и с ужасом смотрят на мой автомат. Но я смеюсь.

—Нет, господа, я не намерен исполнять этот приказ. Но советую вам находиться здесь до самого завершения событий. Когда можно будет безопасно покинуть здание, я вам скажу. А пока посидите вместе с нами в осаде. Еда и питьё здесь есть, не пропадём.

Поднимаюсь к Анатолию и связываюсь с Джорджем, Петром и Дмитрием. У них такая же картина. Интенсивный огонь и атаки прекратились. Полиция и гвардейцы ведут вялую беспокоящую стрельбу. Пётр опытным глазом определил, что численность осаждающих энергоцентр существенно уменьшилась. Всё идёт как задумано. Пока. Неизвестно, к какому решению придёт Мирбах со своим штабом.

—О чем задумался, Андрей?

Анатолий пробуждает меня от размышлений. Я достаю из коробки две банки пива, отдаю одну Анатолию, а вторую открываю сам.

—О том, что сейчас предпримет Мирбах. И, главное, когда?

—Да, сейчас нам придётся думать за Мирбаха.

—И какие у тебя пробуждаются мирбаховские мысли? Какое ты примешь решение на его месте?

—Мне довольно трудно думать за Мирбаха. Я ведь даже твоего нового плана не знаю. Он, как я понимаю, родился у тебя экспромтом, час назад. Что ты имел в виду, когда предложил этим акулам такой план действий?

—Вряд ли тебе это поможет разгадать ход мыслей лорда Мирбаха. Но чтобы ты был в курсе на тот случай, если Мирбах не придумает ничего интересного, скажу. Как ты помнишь, я сказал, что мы будем удерживать объекты до утра. А утром Мирбах должен возглавить выступление горожан. Но утром ничего этого не будет. Всё должно произойти ночью. Мы оставим на объектах охрану, а сами с двумя отрядами атакуем резиденцию Мирбаха и президентский дворец. Келли большую часть полиции и национальной гвардии бросит на подавление даунов на улицах города. Так что там серьёзного сопротивления не ожидается. Что же касается резиденции Мирбаха, то, поскольку он нападения с нашей стороны никак не ожидает, думаю, там сопротивления вообще не будет. После этого мы доставляем Мирбаха в президентский дворец и ставим ему условия. Либо он организует мне встречу с альтами, после чего мы покидаем город и он становится президентом. Либо он не становится президентом, а становится покойником. Уверен, что он выберет первое.

—В итоге может возникнуть много вариантов.

—Именно. Целая вязанка. Предположим, восстание победит. И что дальше? Дауны взять власть в свои руки не в состоянии. Они поголовно безграмотны. Их учили только выполнять свою работу. От и до. Ни больше, ни меньше. Это всё, что они умеют. Организовать новое правительство из верхних жителей? Где гарантия, что, когда мы отсюда уйдём, они не повернут всё по-старому и не загонят даунов обратно в подземелье? Предположим другое. Мы приводим Мирбаха к власти и принуждаем его подписать с даунами договор, гарантирующий им некоторые свободы и прочее. И опять я не поручусь, что он не разорвёт этот договор, когда мы покинем эту Фазу. Это я рассматриваю благоприятные варианты. Но в итоге будут, скорее всего, именно неблагоприятные. Ты предлагаешь остаться с ними до конца и отдать за них свои жизни? Мы сюда с какой целью пришли? Толя, если мы в каждойФазе будем наводить порядок по своему усмотрению, нам жизни на это не хватит. Да и не дадут нам этого сделать. Ты забываешь об альтах, этих «прорабах перестройки». Вот наша настоящая, главная цель. Цель, ради которой я и согласился участвовать в этой авантюре. А это именно авантюра. И весь мой опыт работы хроноагентом восстаёт против участия в такого рода мероприятиях. Здесь же цель оправдывает средства. Поэтому давай, друг мой, отбросим сантименты и займёмся своим прямым делом. Не смотри на меня так. То, что сейчас происходит, всё равно произошло бы здесь, с нашим участием или нет, без разницы. Другое дело, что благодаря нашим усилиям восстание имеет некоторый успех и будет иметь некоторые результаты. Несмотря на неизбежное поражение в итоге. Ты спросишь: какие результаты? Прежде всего дауны почувствуют свою силу. Второе — у них появятся лидеры. Это Джордж, Соломон, Иеремия и другие, какие выживут. Третье: они поймут, что к таким делам надо основательно готовиться. Они будут готовить к грядущим выступлениям своих детей. Детей, еще не испорченных рабским трудом и противоестественным питанием. Ах, да! Ты же не в курсе. Основным продуктом питания даунов служит белковая паста, получаемая в результате переработки человеческих трупов. Да-да! Это мы видели своими глазами. Только детей до двенадцати лет здесь кормят как обычных человеческих детёнышей. Но хватит об этом. Лучше подумаем, что сейчас решается в штабе Мирбаха? Что он намерен предпринять?

—Для этого было бы неплохо узнать, с кем он сейчас советуется.

—Это как раз не проблема. — Я набираю на телебраслете вызов Лены.

—Я на связи, Андрей, — отвечает подруга.

—Лена, с кем сейчас общается лорд Мирбах?

—С офицером Корпуса и еще с тремя такими же личностями.

—Спасибо, Ленок. Конец связи. Ты понял?

—Трухлявый пень и тот поймёт. Следует ждать появления на сцене Карательного Корпуса.

—Совершенно верно. Я это сразу понял, как только увидел офицера Корпуса в штабе Мирбаха. Вопрос: когда?

—В любое время. Но, скорее всего, ночью или поздно вечером. Такие операции всегда проводятся под покровом темноты. Меньше очевидцев, и работать легче.

—И это верно. Вопрос второй: откуда их ждать? Поясняю. Пассажирские лифты разрушены, а грузовые захвачены даунами. Что остаётся?

—Верхний ярус. Крыша мегаполиса.

—Точно. Только оттуда мы и можем ждать карателей. Но как они туда попадут? Когда мы там были, я заметил, что места под посадочную полосу для самолётов там нет. Вертолётов я здесь не видел. Хотя… Может быть, на вооружении Корпуса как раз есть десантные и штурмовые вертолёты. Как ты думаешь?

—Никак. Зачем им вертолёты, когда здесь есть дирижабли? А дирижабль для таких целей еще лучше подходит, чем вертолёт. Грузоподъемность выше, а большая скорость им не нужна.

—Голова! А я вот зациклился на вертолетах, а про дирижабли не подумал. Будем действовать так…

Я открываю еще одну банку пива и закуриваю сигарету. Анатолий следует моему примеру и ждёт продолжения. А я не спешу, потягиваю пиво, пускаю дым в потолок. И думаю. Думаю за Мирбаха. Нет, я не составляю никаких уравнений. Это не тот случай. Просто сейчас я Мирбах. Я не представляю себя Мирбахом и не ставлю себя на его место, и не думаю, как поступил бы он в этом случае. Я думаю за него, более того, я думаю так, как он. Мы, хроноагенты, владеем этим методом в совершенстве. Это только со стороны кажется сложно. А на самом деле… Впрочем, это нам, хроноагентам, просто. Ведь каждый из нас не раз воплощался в какого-либо носителя и действовал так, как действовал бы этот носитель. И думал точно так же. Разумеется, с поправкой на то задание, которое должен выполнить. Естественно, при разработке отдельных деталей операции всегда помогают компьютеры; к нашим услугам полный психофизиологический портрет нашего объекта внедрения. Здесь у меня всего этого нет. Но мне вполне достаточно тех часов общения с Мирбахом, которых я удостоился, и наблюдений Лены. А она мастер этого дела. То, что я никогда бы не заметил, от неё никогда не ускользнёт.

—Прежде всего вызываем сюда Сергея с пулемётом. Но он должен прийти сюда тайком от Мирбаха, и уже вечером.

Так, чтобы Мирбах, обнаружив его отсутствие, уже ничего не мог изменить. А мы действуем в течение дня по предложенному мной плану. То есть удерживаем объекты. Впрочем, больших хлопот здесь не предвидится. Мы же до утра никуда выступать не собираемся. А Келли все силы бросит на очистку улиц и площадей города от даунов. Более того, Мирбах придаст ему в помощь все свои силы, те, которые его сейчас поддерживают. Они ему уже не нужны. Он делает ставку на Корпус. Игра в демократию кончилась. Произойдёт военный переворот, и Мирбах придёт к власти на штыках Корпуса. Конечно, восстановить город после того, как здесь похозяйничали дауны, да еще и Корпус пройдётся, будет стоить немалых средств. Но игра стоит свеч. Тем более, как сказал Келли, для Корпуса не существует правых и виноватых. Этой ночью Корпус выбьет даунов из захваченных объектов и уничтожит их на улицах города. И нас заодно, под горячую руку. Таким образом господин Мирбах решит сразу три задачи: и даунов усмирит, и от нас избавится, и к власти придёт. Неплохой расклад? Но прикуп-то еще не открыт! А в прикупе-то два туза, да еще при мизере! А тузы-то эти — мы! Он с такими партнёрами еще не играл. А мы сыграем так. К концу дня мы, то есть я, ты, Пётр, Сергей и Дмитрий, оставим объекты под контролем даунов и поднимемся на верхний ярус, на крышу. Там мы постараемся блокировать все места, пригодные для высадки десанта с дирижаблей. Да! Надо, чтобы Сергей захватил пару гранатомётов. Будет очень неплохо, если мы сумеем сбить один-два дирижабля.

—А зачем нам это нужно, Андрей? Я имею в виду, зачем нам затевать бой с Корпусом на крыше мегаполиса? Пусть Корпус делает своё дело, а мы будем делать своё. Возьмём сразу Мирбаха, и пусть он ведёт нас к альтам, пока Корпус освобождает захваченные объекты.

—Нет, Толя, так вряд ли получится. Ты забываешь, что полное название Корпуса — Карательный Корпус быстрого реагирования. Это спецназ. Пусть им еще далеко до наших спецназов, но они — уже профи. Они успеют везде. Я не знаю, сколько их будет, но уверен, что непременно будет выделена группа для захвата президентского дворца и для охраны Мирбаха. А успешно воевать со спецназом мы вряд ли сможем.

—Тогда почему нам не захватить Мирбаха прямо сейчас?

—Мирбах нам не доверяет, и он наверняка предвидел такой шаг с нашей стороны. Сколько бы своих людей он ни направил на помощь Келли, отряд для охраны своей резиденции он всё равно оставил. Мы его, конечно, одолеем. Но повозиться придётся. И немало. За это время Мирбах успеет поднять Корпус, и тот ударит нам в спину. Тем более что задержать его движение будет просто некому. Я же намерен встретить Корпус на крыше. И встретить жестко, так, чтобы они сразу поняли: против них действуют такие же профи. Это заставит их развернуться прежде времени и действовать с предельной осторожностью. Это заставит Мирбаха послать отряд своих людей, чтобы они зашли на нас с тыла. А откуда ему их взять? Только оголив свою резиденцию. Вот тут-то мы его и возьмём, сердешного. Как ты находишь этот план?

—Изъянов не вижу. Предусмотрено вроде всё. Но ведь ты знаешь, Андрей, всё предусмотреть невозможно.

—Верно, Толя, всё не предусмотришь. Какой-нибудь унтер или лейтенант перепутает что-нибудь и окажется у нас в тылу. Но на войне как на войне. Придётся действовать, исходя из обстановки. Итак, через три часа мы оставим телецентр, но предварительно выведем его из строя. Незачем отдавать в руки Корпусу такое могучее средство связи и наблюдения. А Иеремия против Корпуса без нас долго не продержится. Впрочем, с нами — тоже. Не будем себя переоценивать. Сюда они нанесут главный удар. Мы соберёмся у Петра в энергоцентре. Он ближе всех к верхнему ярусу. Туда же должен будет прийти и Сергей.

Мы связываемся с Дмитрием и направляем его к Петру. Выключив аппаратуру, мы с Анатолием, не мудрствуя лукаво, разбиваем вдрызг блоки питания и генераторы. Пусть попробуют восстановить. Ту же операцию мы проделываем во всех других аппаратных помещениях телецентра. Арестованный персонал я отпускаю по домам. Идти сейчас по улицам города опасно. Но еще опаснее будет оставаться здесь, когда в телецентр ворвутся наёмники Корпуса. Они не будут разбираться, кто есть кто. В холле первого этажа инструктирую Соломона и Иеремию:

—Мы уходим в энергоцентр. Вернёмся не скоро. Если ночью вас атакуют, особо не геройствуйте, а отступайте к банку. Там командует Джордж. Поступите в его распоряжение. Мы тоже туда придём. И берегите патроны, черт возьми!

Местом сбора я выбрал банк не случайно. От него до резиденции Мирбаха — рукой подать. Банк окружен цепью полиции. Цепь довольно редкая и расставлена на почтительном расстоянии от здания. Я нахожу командира оцепления.

—Господин капитан, президент Келли уполномочил нас для ведения переговоров с мятежниками об условиях прекращения огня.

Долговязый офицер с испачканным сажей лицом и перевязанной головой презрительно выплёвывает окурок сигареты.

—Президент Келли! Какой он, к рэфам, президент? Вы что, не слышали передачу? Ха! Переговоры? Какие могут быть переговоры с этим отребьем? Валите-ка вы отсюда подальше, сэр!

—Капитан, я бы с удовольствием последовал вашему совету и свалил бы отсюда, если бы не одно обстоятельство. Сами дауны отсюда не уйдут. Если мы не сумеем убедить их оставить банк, вам придётся брать его штурмом. Вас привлекает такая перспектива? Если да, то мы уходим, а вы — вперёд! Что же касается Келли, то, извините, какая разница, кто сейчас наводит в городе порядок? Хоть черт с рогами! А когда всё кончится, разберёмся, кто куда, а кто с кем.

Капитан мрачно усмехается и закуривает новую сигарету.

—Дай-то бог. Удачи вам, сэр. Хотя я в это не верю.

—Дальше мы пойдём в энергоцентр. Прикажите своим людям выпустить нас беспрепятственно.

Вполне понятно, что Джордж получил от нас инструкции, совершенно противоположные тому, о чем мы только что говорили с капитаном полиции. Держаться до конца и принимать людей, которые будут отходить сюда с других объектов. Я еще раз убеждаюсь, что с самого начала не ошибся в этом человеке. Условия, в которых он оказался с рождения, не дали развиться его талантам незаурядного организатора и военачальника. Он очень толково расставил своих людей и понёс минимальные потери. В отличие от Иеремии, у него в запасе осталось еще две трети неизрасходованных патронов. В банке — идеальный порядок. Все помещения — под охраной. Открыты только ресторан и бар, но пьяных не видно. Дисциплину Джордж поддерживает железной рукой.

Из банка мы с Анатолием отправляемся в энергоцентр. Он оцеплен ротой национальных гвардейцев. Выслушав ту же сказку о переговорах, немолодой утомлённый лейтенант молча кивает и пропускает нас. Я договариваюсь с ним, что он пропустит так же Дмитрия с Сергеем и выпустит нас через оцепление спустя три часа. Лейтенант всё так же молча кивает. Он, видимо, тоже смотрел или слушал «политическую дискуссию», сделал свои выводы, и сейчас ему уже на всё плевать.

У Петра на энергоцентре, как и следовало ожидать, полный порядок. Сразу видно, что здесь командует профессиональный военный. Среди даунов я вижу уже знакомого мне Тома. Пётр неплохо о нём отзывается. Значит, за тыл, когда мы уйдём на крышу мегаполиса, можно не беспокоиться.

Почти сразу же появляется Дмитрий. Он докладывает, что объект уже заминирован, и дауны, оставшиеся там, получили приказ: при отступлении всё уничтожить. Дмитрий добавляет, что многие из командиров групп заверили его, что отступать они не намерены и уничтожат объекты вместе с собой, когда возникнет угроза их захвата.

Вместе с Петром мы минируем энергоцентр и объясняем Тому, как взорвать здание при отступлении к банку. Том зловеще улыбается.

—Пусть господа каратели приходят сюда, и побольше. Я похороню их здесь вместе с собой.

—Нет, Том. Такие люди, как ты, Джордж, Соломон, Иеремия, нужны в даунтауне. Ведь сегодняшним днём всё не кончится. Борьба впереди. А кто будет ею руководить, если вы все положите здесь свои головы? У вас уже есть опыт, вы многому научились.




Глава 11


Над нами — шквал, — он застонал —

И в нём осколок остывал, —

И на вопрос его ответить я не смог.

    

B.C. Высоцкий






Уже смеркается, когда приходит Сергей с моим пулемётом и тремя «мухами». Один гранатомёт я оставляю ему, а два других отдаю Петру и Анатолию. Пора идти на крышу. Едва мы поднимаемся наверх, как пол под нами вздрагивает от взрывов. Это сработали группы, посланные для уничтожения грузовых подъёмников. Теперь остался только один — тот, на котором мы сюда поднялись. Через этот же подъёмник мы будем отступать к банку, когда заставим карателей развернуться для боя.

Места засады, сектора обстрела и пути отхода выбраны нами заранее. Мы быстро размещаемся и готовим к бою оружие. Теперь остаётся дождаться карателей. Ждать — самое тяжелое занятие в такой ситуации. Я знаю немало случаев, когда именно отсутствие выдержки ставило подобные операции не только на грань срыва, но и проваливало их. За Петра с Анатолием я не беспокоюсь. А вот у Сергея с Дмитрием нервы могут и не выдержать. Поэтому Сергея я размещаю в десяти метрах от себя, а Дмитрию отвожу место рядом с Петром.

Мы с Сергеем расположились на плоской крыше какого-то здания, возвышающегося над уровнем верхнего яруса почти на десять метров. Крыша хаотично утыкана цилиндрическими выступами высотой до полуметра. По периметру идут такие же выступы. Они опоясывают крышу наподобие зубцов крепостной стены. Очень удобно. Мы всё видим, а нас никто не видит.

Пристраиваюсь между двумя зубцами. Через «бойницу» хорошо просматривается весьма обширный сектор. С этой стороны каратели не сумеют появиться незаметно. Надо полагать, что и мужики наши не проспят их появления. Остаётся только дождаться. Такое ожидание — нелёгкое испытание для человека с богатым воображением и нетренированными нервами. Проходит полтора часа, и нервишки дают о себе знать. Сзади неслышно подходит Сергей. Неслышно для него, но не для меня. Не оборачиваясь, спрашиваю:

—В чем дело, Серёжа? Что-то случилось?

—Ничего не случилось, Андрей Николаевич. А может быть, мы зря их здесь ждём? Вдруг они не прилетят вообще?

—Прилетят, прилетят. Мирбах не зря вторые сутки с офицерами Корпуса якшается. У него после нашей трансляции просто не остаётся других вариантов.

—А может быть, пока мы их здесь ждём, они входят в город снизу?

—Отпадает. Мы, Сергей, не оставили им другого пути в город, кроме как отсюда.

—Тогда почему же их до сих пор нет?

—А ты сбегай к ним и спроси: чего они тянут? У нас, к сожалению, в их штабе разведка не налажена. Потому и ждём. Понадобится, всю ночь здесь просидим. Не исключено, что они появятся именно на рассвете. Это — самое удобное время. Не исключено и то, что они подлетают именно сейчас и именно со стороны твоего сектора.

Сергей понимает мой намёк и исчезает в темноте. А тьма уже сгустилась настолько, что появление дирижаблей мы сможем засечь только по тому, как они будут затмевать звёзды. И луны, как на грех, нет. Пожалуй, это — самое удобное для атаки время. Будь я на месте командования Корпуса, атаковал бы прямо сейчас. И что они тянут? Вот и ты, Андрей Николаевич, начинаешь проявлять признаки нетерпения, распускаешь нервы. А зря. Давай рассуждать логически, как рассуждает командование Корпуса. Дауны весь день грабили город. Сейчас они пьянствуют и торжествуют. Под утро они свалятся. А те, кто свалился раньше, проснутся со страшным похмельем. Дисциплины у них никакой нет, поэтому охранение они наверняка не выставили. Атакуем ближе к утру, когда это быдло не будет в состоянии оказать серьёзного сопротивления. Зачем нам лишние потери?

Всматриваться в темноту до боли в глазах не имеет смысла. Того и гляди, начнёт мерещиться какая-нибудь чертовщина, и, не дай Время, откроешь стрельбу по безобидному облачку. Проходит еще час, и небо начинает бледнеть. И, словно дождавшись этого момента, в поле моего зрения вползает тёмная сигара дирижабля. Он еще далеко. Опускаю на глаза щиток дальномера. Два с лишним километра.

Дирижабль медленно приближается. А как ему еще приближаться? Это же не самолёт, в конце концов. Еще один, и еще, и еще. Всего я насчитываю двенадцать штук. Не многовато ли будет? Когда головной дирижабль приближается на пятьсот метров, я аккуратно ловлю на мушку пулемёта его сигару. Интересно, чем заполнены баллоны: водородом или гелием? Длинная очередь прошивает сигару от носа до хвоста. Конечно, гелий. Глупо было даже надеяться. Переношу прицел ниже и бью такой же длинной очередью по гондоле. Мне хорошо видно, как трассы тонут в её корпусе. Вряд ли он бронированный.

Сзади подбегает Сергей.

—Ты почему здесь?

—А с моей стороны всё пусто. Они все здесь.

—Время с тобой, оставайся. Только не жги зря патроны, они еще далеко.

Посылаю еще одну очередь по гондоле дирижабля. И тут в слитный грохот пулемёта, разбавляемый звоном выбрасываемых гильз, вплетается новый звук. Впечатление такое, что нас забрасывают гранатами. Гремят частые взрывы, свистят над головой и скрежещут по камню осколки. В носовой части гондолы пляшет огонёк. По нам бьёт скорострельная малокалиберная пушка.

Вот этого я, признаюсь, не ожидал. Я рассчитывал на пулемёты, пусть даже крупнокалиберные. Но никак не на пушки. Тут даже точность не важна. Пока нас спасает то, что снаряды рвутся позади нас, и основная часть осколков задерживается тумбами.

—Серёга! «Муха» с тобой? Делай его! Попадёшь?

—Триста метров. Трудно промахнуться в такую дуру. — Сергей приводит в боевую готовность гранатомет и целится.

—По гондоле бей!

Граната рвётся где-то в верхней части гондолы. Дирижабль подбрасывает взрывом, он ломается пополам и медленно валится вниз, кувыркаясь на лету. Но тут же открывают огонь из пушек еще три дирижабля, потом еще один. Еще две гранаты поражают два дирижабля. Но оставшиеся девять разворачиваются в линию и, охватывая крышу мегаполиса с трёх сторон, ведут непрерывный огонь из скорострельных пушек. Так дело не пойдёт. Скоро они нашинкуют нас на бефстроганов. Надо уходить. Надеюсь, мои товарищи тоже верно оценили положение и приняли такое же решение.

Мы с Сергеем спускаемся на первый этаж здания и перебежками движемся к лифту, который мы оставили для отступления. У лифта нас уже ожидает Анатолий, а через пару минут появляются и Пётр с Дмитрием. У Петра всё лицо в крови, его зацепило осколками. Анатолий перевязывает его, а мы наблюдаем за дирижаблями. Они снижаются до тридцати метров. В бортах и днищах гондол открываются многочисленные люки, и из них выбрасываются тросы, немного не достающие до поверхности крыши. По тросам спускаются каратели.

—Рассредоточиться! — командую я. — Огонь!

Очень скоро по нам начинается интенсивная стрельба со всех сторон. Да, Карательный Корпус — это не полиция и не национальная гвардия. Мы вновь отступаем к лифту. Я с пулемётом занимаю позицию между большими каменными лапами изваяния, изображающего не то льва, не то единорога. Уже достаточно рассвело, и я могу разглядеть карателей подробно. На них пятнистые серо-зелёные комбинезоны, серые яйцеобразные шлемы. Лица до глаз закрыты масками вроде респираторных. Это наводит на неприятные мысли. Вооружены они автоматическими винтовками. Вроде СВТ, только покороче. За спинами — объёмистые ранцы. С моего возвышения хорошо видно, как каратели сосредотачиваются в нескольких местах, чтобы атаковать нас сразу с четырёх направлений.

—Все в лифт! — кричу я. — Сейчас здесь будет весело! Дима, взрывай пульт вызова! Пусть идут пешком!

Пока Дмитрий возится с пультом, я выбираю группу карателей, которая уже начала движение в нашу сторону. Длинная очередь заставляет их рассеяться и откатиться назад. Выбираю другую группу и тоже останавливаю начавшееся было движение. И тут по мне начинают работать сразу две скорострельные пушки. Хотя я надёжно прикрыт каменными лапами изваяния, мне всё же достаётся. Один осколок звонко царапает по шлему, а другой чувствительно ударяет в правое плечо. Слава Времени, что под комбинезоном у меня сертон.

Сзади гремит взрыв. По-моему, Дмитрий перестарался. На этот пульт хватило бы и в пять раз меньше взрывчатки. А снаряды крошат каменное изваяние, и осколки весело визжат в воздухе. Ну, вы тут оставайтесь, а мне пора.

Выкатываюсь из-под изваяния, сваливаюсь с постамента и бегу в лифт. Мои товарищи уже там. Пётр, белея перевязанной головой, стоит на площадке и держит под прицелом автомата ближайшие подходы к лифту.

—Всё, Петро! Поехали!

—Ну? И как вам понравились каратели? — спрашиваю я, когда мы уже спускаемся на ярус, где нас ждёт Джордж.

—Лихие ребята, — качает головой Пётр. — С ними гораздо интереснее, чем с кубейрос и всякими там марсунами.

—Нездоровый у тебя интерес, Петро, — ворчит Дмитрий. — Мне чуть уши осколками не обрубило. Да и тебе досталось. Снаряд-то прямо над нами ударил. Чуть ниже, и привет.

—Да, — соглашается Анатолий, — эти пушечки — сюрприз. Интересно, что они еще для нас припасли? Ты заметил, Андрей, они в намордниках?

—Заметил. И мне это очень не нравится. Но, слава Времени, мы сейчас задержали их и опережаем часа на два, а то и на три.

Но едва мы выходим из лифта, как откуда-то сверху доносится гул мощного взрыва. Пол под нами и стены здания ощутимо сотрясаются. Что это может быть? Каратели? Но что именно они делают? Подниматься снова наверх и смотреть что-то не хочется. Да и времени на это у нас уже нет.

Мы отбираем полсотни даунов, которые пойдут с нами брать резиденцию Мирбаха. Точнее, их задача — отвлечь внимание охраны. А уж с господином Мирбахом мы и сами справимся.

Последний раз я инструктирую Джорджа. Думаю, мне удалось убедить его не хоронить себя под развалинами банка, а прорваться и уйти в даунтаун. Сохранить себя для будущихбоёв.

—А может быть, милорд, — с надеждой в голосе спрашивает Джордж, — всё закончится не так уж и плохо? Может быть, удастся договориться с Мирбахом? Или с Келли?

—Нет, Джордж. Уже не удастся. Келли уже ничего не решает, а Мирбах пошел ва-банк. Он вызвал на подмогу Карательный Корпус. А те договариваться ни с кем не будут. У них одна задача: карать. Слышишь? Они уже карают.

Наш разговор происходит под аккомпанемент взрывов. Они звучат всё чаще и всё ближе. С потолка непрерывно сыплются пыль и штукатурка. Стены трясутся и трещат. Взрывы приближаются. Времени осталось в обрез.

Мы прощаемся с Джорджем и с небольшим отрядом направляемся к резиденции Мирбаха. Долговязый капитан даже не делает попытки задержать нас. Он и его подчинённые встревожены взрывами, доносящимися с верхних ярусов.

—Сэр, — обращается ко мне капитан, — вы можете объяснить мне, что там происходит?

—Это идёт Карательный Корпус.

—Корпус?! Кто же рискнул ввести его в город?

—Мирбах. И примите мой совет, капитан: снимайтесь отсюда к чертовой матери. Даунов вы всё равно не удержите. А когда сюда ворвутся каратели, вы станете для них такими же мишенями, как и дауны.

Всё было задумано прекрасно. Но, как говорится, хроноагент предполагает, а Время располагает. От случайностей никто и никогда не был застрахован. И вот такая глупейшая случайность путает нам все карты. До особняка Мирбаха остаётся совсем немного, когда путь нам преграждает вооруженная толпа, человек сто пятьдесят, а то и двести. Здесь и национальные гвардейцы, и полицейские, и «охотники». Они массой валят из бокового переулка. Видимо, недавно расправились с толпой даунов и теперь, одурев от крови, жаждут продолжения банкета. Они даже не обращают внимания на то, что наши дауны вооружены.

Деваться некуда, приходится принимать бой. Мы отступаем в разбитый магазин и занимаем оборону. Сразу же я вижу разницу между даунами Джорджа и даунами Иеремии. Дауны Джорджа стреляют реже, с более близкого расстояния. Бьют наверняка, почти не расходуя зря патронов. Мой пулемёт и четыре автомата — главная наша сила. Гвардейцы, полицейские и «охотники» быстро понимают, что нарвались на неприятность. Боевой пыл быстро покидает их. А когда пять калашниковских стволов работают сосредоточенным огнём, они быстро пробивают улицу в рядах атакующих. Еще несколько минут, и можно будет идти на прорыв.

Взрыв гремит прямо над нами. Сверху летят обломки камня, железобетонных конструкций. Всё поглощает густое облако пыли и дыма. И в этом облаке мелькают какие-то смутные тени. В отдалении один за другим грохочут еще четыре взрыва. Прилетевшая ударная волна частично сбивает пылевое облако, и мы видим, как из пролома в перекрытии яруса по тросам быстро спускаются каратели.

Шустрые ребята! Едва ступив на землю, они тут же приступают к делу. Патронов зря не тратят. Длинными штыками они прикалывают обалдевших от взрыва, камней и пыли полицейских, гвардейцев и «охотников». А те даже не делают попытки защититься, дать отпор. Каратели группируются в пятерки и начинают двигаться в разных направлениях. На ходу они вершат свои карательные функции. Делают они это равнодушно, механически, не пропуская никого, кто попадается им на пути.

Три пятёрки направляются в нашу сторону. Зря вы сюда пошли, бравые ребята. Вижу, что в каждой пятёрке один из карателей вооружен ручным пулемётом. Пришедшие в себя полицейские и гвардейцы пытаются скрыться, но пулемётчики быстро укладывают их. Далеко никто убежать не может. Ну, хватит глазеть на этих молодцев, как кроликам на удава. Они еще толком не знают, на кого нарвались.

Пулеметную очередь тут же поддерживают четыре автомата. Дружно и густо стреляют дауны. Прикрытые плотным огнём, переползают к нам в магазин уцелевшие полицейские и гвардейцы. Еще несколько минут назад мы стояли насмерть друг против друга, а сейчас перед нами явился общий враг. Враг серьёзный и страшный. Для него нет никакой разницы между даунами и горожанами. Они стреляют во всё, что движется. Но на этот раз им не повезло.

Те пятёрки, что направлялись к нам, быстро тают под убийственным огнём. Но те, кто уцелел, отступать не думают. Они занимают позиции между обломков и открывают ответный огонь. Им на помощь подтягиваются пятерки, которые пошли было в других направлениях. Сразу становится видно, что это не полиция, не гвардейцы, и уж тем более не дауны. Каратели быстро поняли, кто представляет для них главную опасность, и бьют по нам сосредоточенным огнём.

Но и мы тоже не любители. Дав две-три очереди, мы тут же меняем позиции, чтобы с другого места выбивать и выбивать карателей. Бой затягивается, время уходит. Надо что-то предпринимать. Но что? Идти на прорыв? Глупо. Нас перестреляют как перепелов.

Среди присоединившихся к нам полицейских я вижу лейтенанта и обращаюсь к нему:

—Есть ли здесь какой-нибудь проход, чтобы мы смогли зайти к ним в тыл?

—Есть, — отвечает он. — Склад этого магазина выходит в переулок. А переулок через сто метров выходит на эту улицу.

—Тогда держите их здесь, сколько сможете. Я со своими товарищами обойду их.

Через несколько минут мы выходим на улицу в тылу у карателей. Можно было бы послать всё в Схлопку и идти прямо к особняку Мирбаха, но я решаю покончить с той группой карателей, что сейчас находится позади нас. Опасно оставлять их в тылу. И потом, каратели наверняка уже добрались до особняка Мирбаха и взяли его под охрану. Впятером атаковать их глупо. Нужно, чтобы кто-то отвлёк их на себя.

Приняв такое решение, мы возвращаемся назад и с пятидесяти метров открываем кинжальный огонь по карателям. Они быстро соображают, в чем дело, и часть из них разворачивается в нашу сторону. Но в этот момент из развалин магазина с яростными криками на карателей устремляются дауны, гвардейцы и полицейские. Завязывается рукопашная.

—Сергей, Димка! — кричу я. — Назад! В драку не лезьте! Поддерживайте нас огнём!

Нам тоже никак не миновать схватки. Хотя каратели и хорошо обучены, их намного меньше, чем атакующих, и они пытаются прорваться в нашу сторону. Мы успеваем дать по ним несколько очередей и тоже схватываемся врукопашную. Короткая, но страшная схватка. Дауны и гвардейцы с полицией просто задавили карателей массой. А каратели, в свою очередь, задавили нас. Около десятка врагов мы удержать в мешке не смогли, и они скрылись в разных направлениях. Придётся посматривать назад.

И снова мы не можем добраться до цели. Из боковой улицы валит толпа вооруженных даунов. Эти-то откуда здесь взялись? Неожиданно замечаю среди бегущих Иеремию. Что за черт? Они же должны быть совсем в другой стороне.

—Иеремия! Стой! Что случилось? Как вы сюда попали? Вы же должны были отходить к энергоцентру.

Лицо вождя даунов искажено страхом. Его бьёт нервная дрожь, он едва переводит дыхание. Глаза дикие. Только когда я встряхиваю его за плечи, он обретает способность говорить более или менее связно.

—Каратели! Каратели со всех сторон! Милорд, они гонят нас как стадо! Они стреляют отовсюду! Смерть! Всюду смерть!

—Иеремия, опомнись! У вас же в руках оружие! Что же вы бежите как бараны? Дайте им отпор, всыпьте как следует! Здесь тоже были каратели, теперь их нет. Где Соломон?

—Он остался на одном из перекрёстков. С ним пятьдесят человек.

—А ты бросил его! Бежишь! Там твои товарищи гибнут, а вы удираете как мыши от кота! Останови своё стадо! Собери кого сможешь. Пойдём на помощь Соломону.

Анатолий берёт меня за рукав и неодобрительно качает головой.

—Андрей, мы теряем время. Этот крюк уведёт нас еще дальше от цели.

—Пойми, Толя, Соломон — один из руководителей восстания. Надо попытаться сохранить его.

Ко мне подходит лейтенант, который указал мне путь в тыл карателям через склад и переулок.

—Сэр! Это мой участок. Я слышу, где идёт бой, и знаю, как зайти карателям сзади.

—Отлично, лейтенант! Бери с собой полсотни человек и — вперёд! Пётр, Дима, идите с лейтенантом. Ваши автоматы там лишними не будут.

Лейтенант явно обрадован таким подкреплением. Быстро формируется отряд, причем лейтенант не делает различия между полицейскими, гвардейцами, «охотниками» и даунами. Перед лицом общего врага все они уже стали братьями по оружию. Отряд уходит в переулок.

Звуки боя всё ближе. По моей команде отряд разбивается на три колонны. Одну веду я с пулемётом в руках, две другие — Анатолий с Сергеем. В развалинах здания, рухнувшего в момент, когда каратели пробивали дыру в перекрытии, мы видим группу даунов и национальных гвардейцев. Они сдерживают два отряда карателей.

Карателям приходится хуже. Они наступают по открытой местности. Но выучка берёт своё. Одна пятерка ведёт огонь, другая в это время перебегает вперёд метров на десть, потом они меняются ролями. Потери довольно большие и с той, и с другой стороны. Но обороняющиеся, видимо, уже приняли решение стоять насмерть. А каратели… Что ж, на то они и каратели. Хотя что-то мне не приходилось наблюдать среди наёмников такого наступательного порыва при таких потерях. Что-то здесь нечисто. Похоже на массовую психологическую обработку или что-нибудь еще в этом же духе.

Но даже и эти сорвиголовы, наткнувшись на пулемётный и автоматный огонь, останавливаются и начинают пятиться. А когда начинает пальбу весь приведённый мной отряд, каратели уже откровенно отходят. Но в этот момент их с тыла атакует отряд полицейского лейтенанта. Начинается избиение. Уйти умудряются не более пяти человек.

Я ищу Соломона. Он ранен в левое плечо, и его перевязывает санитар национальной гвардии. На камне сидит пожилой гвардейский майор и курит сигарету. Я присаживаюсь рядом с ним.

—Вы хорошо держались, майор.

—Лучше всех держался этот парень, — майор указывает на Соломона. — Если бы он не остановился и не занял здесь оборону, нас бы всех перестреляли как кроликов.

—Но, оставаясь здесь, вы тоже рисковали своей головой.

—Это — моя работа. Зато остальные спаслись бы.

—В том числе и дауны? Ведь их-то больше, чем других. Майор, прищурившись, смотрит на меня. Он выплёвываетокурок и прикуривает новую сигарету.

—Я понимаю, что вы хотите сказать, сэр. Еще час назад мы избивали даунов, очищали от них город. А сейчас воюем в одном строю против общего противника, — он пожимает плечами. — Допустим, это превратности судьбы. Но вот что я скажу, сэр. Если выбирать между даунами и карателями, то с сегодняшнего дня я выбираю даунов. С ними вообще можно было бы нормально ужиться, если бы они не были людоедами.

—А это, сэр, не вина их, а беда. У меня сложилось мнение, что даунов специально кормят человечиной, чтобы проложить между ними и остальными людьми непреодолимую пропасть. Объективной необходимости в таком питании нет.

—Возможно, вы и правы, сэр. Я никогда над этим не задумывался. Но что нам делать сейчас? Как нам остановить это нашествие? Кто спустил с цепи этих псов?

—А вы не догадываетесь?

—Догадываюсь, конечно. Кроме Пола Мирбаха сделать это никому бы и в голову не пришло. Он поставил всё на то, чтобы стать президентом. Но после того, как кто-то организовал трансляцию его переговоров с Келли, его не поддержит и последний придурок. Вот он и решился на такое… — Майор так же энергично выплевывает и второй окурок, смотрит на меня изучающим взглядом тусклых усталых глаз и спрашивает: — И что же вы предлагаете?

—Я предлагаю взять господина Мирбаха за определённое место и заставить его остановить карателей и вывести их из города.

—Думаете, ему это под силу?

—Не знаю. Я знаю только, что в резиденции у Мирбаха находится несколько высших чинов Корпуса. Их должны послушать. Кстати, до резиденции Мирбаха отсюда рукой подать.

—Думаете, там нет карателей?

—Думаю, что есть. И немало. И думаю, что штурмовать резиденцию не имеет смысла. Мы карателей не одолеем. Но здесь главное — отвлечь внимание, связать их боем. А я со своими ребятами сумею проникнуть в особняк и добраться до господина Мирбаха и его штаба.

—А сами-то вы кто такие? — майор еще раз внимательно осматривает меня. — Судя по вооружению и снаряжению, вы мало чем отличаетесь от тех же карателей. Почему я должен вам верить?

—Ну хотя бы потому, что, зайдя к вам в тыл, я ударил не вам в спину, а по противнику. Что же касается того, кто мы такие… Считайте, что мы — такие же каратели, только с другим знаком. Так вы пойдёте с нами? Грамотный боевой офицер там будет как нельзя кстати.

Майор на минуту задумывается, усмехается и говорит:

—Связать карателей боем, отвлечь их на себя — это верная смерть. Но и драться с ними на улицах с остатками батальона или убегать от них — тоже верная смерть. Но там она, по крайней мере, будет иметь смысл. Мы идём с вами.

И вновь, не дойдя до особняка Мирбаха какой-нибудь сотни метров, мы вынуждены остановиться. Дорогу преграждает баррикада, сооруженная из поваленных набок каров, грузовых фургонов и столбов. Баррикаду обороняют десяток гвардейцев и полсотни даунов. Они разгорячены только что закончившимся боем. Мы выясняем, что с той стороны, куда мы направляемся, двадцать минут назад эта баррикада была атакована ротой карателей. Понеся большие потери, каратели отошли. Но защитники баррикады уже имеют опыт стычек с карателями и знают, что они непременно вернутся. И вернутся с подкреплением.

Ясно, что соваться туда нам не имеет смысла. Мы с полицейским лейтенантом и майором гвардии обдумываем, какими обходными путями мы можем добраться до Мирбаха.

— Каратели! Сзади! Более роты. Идут на нас!

Каратели появляются одновременно с двух сторон. Тактика у них всё та же, американская. Одна группа ведёт огонь на подавление обороняющихся, а другая тем временем продвигается вперёд. Потом они меняются. Но на этот раз они нарвались. Цепи наступающих быстро редеют под плотным и точным огнём. А я пулемётом достаю прикрывающие группы и тем самым резко снижаю эффективность их огня. С другой стороны то же своими автоматами проделывают Пётр с Дмитрием. Каратели откатываются назад. Что-то больно уж охотно и легко они отступили. Надо ждать какой-нибудь пакости. А потому скорее уходить отсюда.

Ко мне подползает полицейский лейтенант и показывает набросанный на блокнотном листочке план обходного маневра с выходом к особняку Мирбаха. Я прикидываю, сколько мы можем взять с собой людей, чтобы оставшиеся смогли продержаться не менее получаса. А лучше час. Каратели не успокоятся, пока окончательно не подавят этот очаг сопротивления. Они бросят сюда всё, что есть в их распоряжении.

Быстро формирую отряд из сорока человек. Больше снимать отсюда просто нельзя. Начинаю ставить задачу. А она простая. Как только с одной из сторон появятся каратели, мы демонстративно уйдём в переулок. Тем самым мы ослабим натиск на оставшихся. Противник решит, что мы снова намерены ударить в тыл, и часть своих сил развернет назад. А мы тем временем…

Меня прерывает шум моторов. На улицу выползают три бронетранспортёра и медленно двигаются в нашу сторону. Двигаются не спеша, поливая баррикаду пулемётным огнём. Да и сама баррикада особого препятствия для таких мощных машин не представляет. Рядом с пулемётами на крышах машин установлено еще что-то. Что именно, я на таком расстоянии разглядеть не могу. Да это и не существенно. Ясно одно: демонстративно уйти нам не удастся. Перестреляют. Да и не сработает эта ложная демонстрация. Минут через десять-пятнадцать здесь всё будет кончено.

—Гранаты у вас есть? — спрашиваю я у гвардейского майора.

—Есть немного.

—Подпустите метров на пятнадцать и закидывайте их гранатами. Приготовиться! — командую я своим товарищам.

Рядом со мной лежит Дмитрий. Он ввинчивает в гранату запал и спрашивает меня:

—Андрей Николаевич, если вы сегодня доберётесь до альтов, вы сможете узнать у них всё, что вам нужно?

—Постараюсь, Дима. Главное — добраться.

—А если узнаете, ваша задача будет выполнена?

—На пятьдесят процентов.

—Почему только на пятьдесят?

Я не успеваю ответить ему, что задача добраться до Нуль-Фазы не менее сложная, чем та, что сейчас стоит перед нами. Да и дальнейшие наши действия во многом будут зависеть от того, что я сегодня узнаю. Мне внезапно становится жарко. Очень жарко. Впечатление такое, будто на меня, голого, как Адам до грехопадения, сыплется раскалённый песок. И жар усиливается, становится нестерпимым. Что такое?

Бросаю взгляд на приближающийся броневик и, несмотря на жар, обливаюсь холодным потом. Из установок, стоящих рядом с пулеметами, выдвинулись решетчатые раструбы, направленные в нашу сторону. Мне сразу всё становится ясно. Вот этого я здесь никак не ожидал встретить. Я знаю несколько Фаз, где существует такое оружие. И все эти Фазы по своему техническому уровню намного превосходят эту. На поле боя такие вещи не очень эффективны, а вот в подобных ситуациях — весьма и весьма. Эти адские игрушки явно из арсенала «прорабов перестройки». Больше им здесь неоткуда взяться.

Это высокочастотные излучатели. Они сжигают, жарят всё живое. Сворачивается кровь, раскаляются кости и запекаются все внутренности. Спасения от этих излучателей на открытом пространстве нет. Кроме как… Мне некогда объяснять.

—Ложись! Прижмись к земле! Не вставать! Плотнее прижаться! Пропускать и бить гранатами! Лежать! Не вставать!

Мощность излучения у поверхности земли резко падает. Земля поглощает его как губка воду. Но и тех десяти-пятнадцати процентов вполне хватает, чтобы создать адские условия. Тут главное — выдержать. Что, впрочем, говорят, далеко не просто. Мне не приходилось попадать под удар такого оружия, а вот Матвей Кривонос чуть Времени душу не отдал. Он рассказывал, что он тогда пережил, и у нас по коже мурашки прыгали как лягушки, а волосы на всех местах упорно принимали вертикальное положение. А теперь такое предстоит пережить и мне. Выдержу ли? Надо выдержать!

Машины приближаются, и жар усиливается. Впечатление такое, словно лежишь на полу в объятом пламенем доме. Рядом лежит Дмитрий. Он старательно зажимает глаза, нос и рот, словно боится вдохнуть раскалённый воздух. А вот воздух-то как раз нормальный, на него излучение не действует. Становится еще жарче, и Дмитрий начинает дёргаться. Я придавливаю его рукой.

—Лежать!

—Что это? — спрашивает он, стиснув зубы и шипя от боли.

—Высокочастотное излучение. Лежи и не вздумай подняться. Иначе смерть! Неизбежная. Лежи! Прижмись! Умри!

Машины еще ближе, жар еще сильнее, и большинство людей не выдерживает этого ужаса. Люди вскакивают и пытаются бежать. Но они не могут сделать и одного шага. С дикими криками они падают на землю и больше уже не шевелятся. Эти крики заглушают даже звук пулемётных очередей. Те, кто лежит подальше, успевают пробежать несколько шагов, но тоже успокаиваются навсегда. Жар уже такой, словно на нас льётся дождь из кипятка. Или кипящего масла. Кому как нравится.

Мою руку, которой я прижимаю к земле Дмитрия, жжет сильнее всего. Мне кажется, что она уже дымится. Инстинктивно убираю её вниз. Но легче не становится. Кипяток иссяк. Его испарил раскаленный шлак, свеженький, прямо из топки. Он наваливается на нас и наваливается, и неизвестно, когда кончится. Что за бездонная топка? Всё, кажется, и я иссяк. Сейчас заору и вскочу. И будь что будет. Лежать так дальше и жариться заживо уже нет сил. Ощущаю слева какое-то движение. Время моё! Димка не выдержал…

—Димка! Лежать! Лежать, мать твою…

Протягиваю руку, чтобы схватить его. Поздно! Дмитрий успевает подняться на колени и, издав короткий, хриплый крик, валится назад как мешок. Всё. Мы потеряли еще одного товарища. Одного ли? Нельзя сказать, что у меня ничего не дрогнуло и не шевельнулось в душе. Дрогнуло, еще как! Еще как шевельнулось! Но машина с адским излучателем уже поравнялась со мной. Нельзя терять ни секунды.

Вынимаю из мёртвой руки приготовленную для броска гранату, выдёргиваю кольцо и, не приподнимаясь, закидываю её в кузов бронеавтомобиля. Мне наплевать, что в руке Дмитрия была лимонка Ф-1 и что расстояние до машины чуть больше десяти метров, а разлёт осколков у этой гранаты — все двести. Главное для меня сейчас — наказать убийц.

Гремит взрыв, визжат осколки, броневик останавливается. А я даже не смотрю на него. Каратели идут сплошной цепью в тридцати метрах за броневиками и для страховки тычут штыками во все тела, попадающие им на пути. До них не сразу доходит смысл того, что произошло, почему взорвался броневик. А когда доходит, уже поздно. Длинная пулемётная очередь производит в их рядах сокрушительное опустошение. Когда пулемёт работает на дистанции пистолетного выстрела, всегда страшно смотреть. А я и не смотрю, я стреляю.

Слева гремит еще один взрыв, и к моему пулемёту присоединяется АКМ. Еще один взрыв, и еще один автомат вступает в бой. Чуть погодя начинает работать третий. Слава Времени! Кроме Дмитрия все целы. Когда четыре таких огнестрельных агрегата начинают работать в упор, с ними лучше не связываться. И каратели быстро это соображают. А тут еще по ним начинают стрельбу дауны, полицейские и гвардейцы, уцелевшие после высокочастотной атаки. Каратели быстро откатываются назад и скрываются в боковой улочке.

Наши потери ужасны. В живых кроме нас осталось чуть больше пятидесяти человек. Это из семи сотен! Лейтенант полиции, который успел передать мне план обхода, погиб. Остался в живых пожилой майор гвардии. Мы держим короткий совет. Вывод один: оставаться здесь — смерти подобно. Во-первых, нас осталось слишком мало. А во-вторых, потеряв высокочастотные излучатели, каратели вполне могут решиться на применение газов или еще какой-нибудь экзотики. На баррикаде останутся раненые, а все остальные пойдут с нами брать особняк Мирбаха. И выступать надо немедленно.

Сверившись с планом, мы уходим в переулок. Задержавшись, я забираю автомат Дмитрия, его патроны и гранаты. Когда я догоняю свою группу, Сергей словно просыпается от кошмарного сна.

—Автомат? А где Димка?

—Погиб, — коротко отвечаю я.

—Как погиб? Вы шутите?

—Очень просто погиб, — отвечает за меня Пётр. — Не выдержал, вскочил и изжарился. И ты был бы такой, если бы я на тебя не навалился.

Я смотрю на Петра и только головой качаю. Вспоминаю, как у меня горела рука, которой я удерживал Дмитрия за плечи. А Пётр, оказывается, весь лежал на Сергее, прижимая его к земле. Представляю, что он испытал. Вру. Не представляю. Такое представить просто невозможно. Вполне мог и сам изжариться.

Сергей раздавлен. Как же так? Только что были вместе, а сейчас Димка лежит там, в общей куче мёртвых тел, а он, Сергей, даже не заметил, как это произошло. Больше того, узнал о гибели товарища вот так, на ходу. Словно не Димка погиб, а муху прихлопнули. Но на переживания и эмоции просто нет времени. За ближайшим поворотом должен открыться особняк Мирбаха. Оставляем основной отряд в переулке, а сами с гвардейским майором выходим вперёд.




Глава 12


А ты кто такой?!

    

И.Ильф и Е.Петров






Ограда парка, окружающего особняк, снесена. В самом парке расположилось не менее сотни карателей. Прямо на центральной аллее, подмяв кусты, стоит широкий и низкий бронетранспортёр. На его крыше сидят четыре офицера и колдуют над картами. Время от времени к ним подбегают офицеры рангом пониже и, получив приказ, убегают к своим подразделениям. А из люка офицерам передают листки с донесениями, получаемыми по радио.

Я задумываюсь. Как в такой обстановке прорываться к особняку? На помощь приходит Пётр. Он предлагает:

—Сюда выходят еще два переулка. Один левее, другой правее. Вы втроём уходите в правый, я остаюсь здесь, а господин майор уводит всех людей в левый переулок. Ты оставишь мне пулемёт. Ровно через десять минут я открою огонь и прижму их к земле. Когда они развернутся в мою сторону, слева на них ударит майор. Вы в этот момент прорываетесь вон к той боковой двери. Я вас прикрою.

—А ты?

—Когда вы прорвётесь, карателям будет уже не до меня. Их свяжут боем атакующие с левого фланга. Тут я и буду прорываться. А вы меня прикроете. На всякий случай оставьте мне каждый по гранате.

—А что? Должно получиться. Значит, в нашем распоряжении десять минут. По местам!

Из нашего переулка левую часть парка не видно. Зато хорошо просматривается проход к боковой двери. Её охраняют три карателя. Еще около десятка расположились на дорожке. Не успеваю я прикинуть свои действия, как гремит пулемёт. Теперь некогда прикидывать, надо действовать.

Первой очередью Пётр сметает с крыши бронетранспортёра офицеров. После этого он сразу переносит огонь на ту группу, которая перекрывает нам путь к боковой двери. Те, потеряв половину людей, рассредоточиваются и освобождают нам дорогу. А Пётр длинными очередями прочесывает парк и заставляет карателей залечь. Те сосредоточивают на Петре весь огонь. Представляю, каково ему сейчас приходится.

Слева слышатся крики и стрельба. Это майор повёл своих людей в атаку. Каратели заметались. Большая часть развернулась влево и встречает атакующих. Но десятка полтора продолжают вести перестрелку с Петром. А он успевает еще бить во фланг тем, кто контратакует отряд майора, и заставляет противника залечь.

Пора. Мы залпом снимаем тех карателей, что охраняют боковую дверь, и бросаемся к ней. Одним рывком, не останавливаясь, мы достигаем её. Кажется, проскочили незамеченными. Дверь заперта. Не проблема. Анатолий короткой очередью разбивает запор. За дверью никого нет. И здесь нам везёт.

Но как сюда доберётся Пётр? И тут нам на помощь приходит майор гвардии. Я вижу, как он поднимается и что-то кричит. Дауны, полицейские и гвардейцы тоже поднимаются и устремляются в атаку. Каратели вынуждены контратаковать. Если они отступят, то попадут прямо под пулемётный огонь. Завязывается рукопашная схватка, в которую вовлекаются и те каратели, которые противостояли Петру.

Петр оставляет свою позицию и бросается к нам. Мы прикрываем его в три ствола. Но противник успевает засечь его перемещение, и несколько человек бросается наперехват. Самое поганое, что они оказываются как раз между нами и Петром, и мы ничем не можем помочь своему товарищу. Даже попадание в тело, защищенное сертоном, выведет его из строя. А если в голову?

Из окна второго этажа гремит автомат. Скупые, точные очереди конкретно успокаивают не в меру ретивых карателей. Ленка! Или Наташка. Не важно. Пётр с нами.

На втором этаже к нам присоединяются Лена с Наташей. Теперь нас шесть человек. Сила! Вот и холл, из которого можно пройти в кабинет Мирбаха.

Вбегаем в него и тут же останавливаемся. В три ряда стоят каратели. Все офицеры. Не менее тридцати стволов неодобрительно смотрят на нас. У дверей, ведущих в кабинет Мирбаха, стоит офицер, который присутствовал на совещании. В руках у него автомат.

— Назад! — скрипит он.

Быстро оцениваю обстановку. Затевать бой в тесном помещении не только глупо, но и опасно. Допустим, я, Лена, Анатолий и Наташа еще имеем шансы уцелеть. Но пойти на прорыв — значит, сознательно пожертвовать Петром и Сергеем. Надо действовать по-другому. Я опускаю автомат.

— Сэр, — обращаюсь я к старшему офицеру, — я не понимаю, почему вы так встречаете своих союзников. Два дня назад мы с вами здесь же разговаривали несколько иным тоном. Мы сделали своё дело и пришли получить то, что нам причитается.

— Если вы пришли только за этим, — офицер криво усмехается, — то вам незачем было врываться сюда такой компанией и с оружием в руках. Лорд Мирбах уполномочил меня передать вам этот чек.

— Простите, сэр, но вы, наверное, не в курсе. У нас с лордом Мирбахом речь шла не о деньгах. Мы договорились, что он окажет нам одну услугу. И вот мы явились, чтобы он сдержал своё слово.

Каратель явно озадачен. Ему очень хочется попросту расстрелять нас. Но он хорошо понимает: стоит ему дать сигнал, как заговорит и наше оружие. А ему, видимо, уже доложили, насколько оно эффективное. Ему совсем не хочется терять так много своих офицеров и еще меньше хочется вытаскивать потом отсюда десятки трупов. С сомнением поглядев на меня, он подходит к столу, что-то набирает на небольшом пульте и всматривается в скрытый от меня экранчик.

— Хорошо, — говорит он, — я пропущу вас к лорду Мирбаху. Но вы пройдёте к нему один и без оружия.

— Согласен.

Я отдаю свой автомат Наташе и тут вижу, что в холл входит великолепная Лолита. Она-то что здесь делает? В этой компании она в своём ослепительно-белом комбинезоне и сапожках выглядит в буквальном смысле белой вороной.

— Пистолет, — напоминает каратель.

Не говоря ни слова, достаю из-за пояса «вальтер» и кладу его на журнальный столик. Каратель кивает и жестом приглашает меня к дверям, ведущим в кабинет Мирбаха.

— Ну здравствуй, Пол, — говорю я, входя в кабинет. — Ты, я вижу, почему-то не рад моему возвращению. Может быть, ты на это не рассчитывал и сейчас несколько удивлён?

Мирбах молчит и задумчиво смотрит на меня. Похоже, что он размышляет на тему, как вернее меня прикончить. Пауза затягивается, и я подбадриваю его:

— Ты, наверное, не можешь найти слов от радости? Так ты не стесняйся, говори те слова, которые первыми придут тебе в голову. Я пойму и оценю.

Мирбах тяжело вздыхает и качает головой. Еще раз вздохнув и прикурив сигару, он говорит:

— Знаешь, Андрей, я на своём веку видел наглецов, сам я тоже наглец, но такого, как ты, вижу впервые.

— Благодарю за комплимент. Интересно было бы узнать, чем же я его заслужил?

— И ты еще спрашиваешь?! Ты же поломал весь план, который мы согласовали в этом самом кабинете! С самого начала ты всё делал по-своему. Начал на час раньше. Разнёс вдребезги все лифты, захватил грузовые подъёмники. Вывел из строя сеть связи. Да еще за каким-то чертом выпустил в город толпы безоружных даунов из преисподней. Скажи, ради дьявола, зачем ты всё это натворил? Какую цель преследовал?

— Зачем? Какую? Позволю себе напомнить, что в этом самом кабинете я задавал вопрос: «Если у вас там, в даунтауне, всё так хорошо подготовлено, зачем я там нужен?» Что вы мне ответили? Вы ответили, что всё предусмотреть невозможно. И вы оказались правы. Да еще как! Вы что, не догадывались, какого зверя намеревались выпустить из бездны? И сейчас у тебя хватает наглости во всём обвинять меня? Да если бы нас там не было, неприятностей и неожиданностей было бы гораздо больше! Просто мы втроём не смогли везде успеть. А вот как понять тебя? Ты хоть понимаешь, что ты натворил?

— А что я такого особенного натворил? — Мирбах небрежно пожимает плечами. — Навёл порядок единственным действенным способом.

— Единственным действенным! Превосходно! Ты можешь не верить мне, но можешь спросить у своих наёмников. Они ведь получают донесения. Сейчас карателям плечом к плечу противостоят полицейские, гвардейцы, горожане и дауны. Да-да! Именно дауны, рядом с другими. Ты восстановил против себя весь город. Вот чего ты добился.

Мирбах мрачнеет. Сигара в его пальцах ломается. Он мнёт её, отбрасывает, достаёт из ящичка новую и закуривает. Затем он подходит к бару и наливает полстакана виски. Меня он угощать не намерен. Ну и в Схлопку тебя! Подхожу к бару и наливаю себе коньяк. Вернувшись к столу, запускаю руку в ящичек с сигарами и беру сразу четыре штуки. Одну прикуриваю, а три засовываю в карман. Мирбах смотрит на меня исподлобья, у него нет слов. А я поясняю:

— Два дня назад ты был более гостеприимным. Но вернёмся к теме нашей интересной беседы. Ты обвиняешь меня, что я отступил от согласованного плана действий и спутал все карты. Пардон, но так сложились обстоятельства. А вот какие обстоятельства заставили тебя отступить от того плана, который мы согласовали вчера? Келли свои обязательства выполнил. А ты? Неужели ты думаешь, что после того, как ты ввёл в город карателей, за тебя проголосует хотя бы один избиратель? Ты, благодаря своим необдуманным действиям, потерял все голоса. До единого. Скажи себе спасибо.

Мирбах кисло усмехается, и лицо его каменеет, а взгляд приобретает оттенок легированной стали.

— Плевал я на эти голоса! Теперь, — он делает на этом слове значительное ударение, — они мне нужны как каравеллы Колумба. Всё это стало ясно еще вчера, когда я узнал, что наш разговор с Келли какая-то скотина пустила в прямой эфир на весь город.

А ты, господин Мирбах, не очень-то догадлив. Будь я на твоём месте, до меня давно бы дошло, что эта, как ты изволил выразиться, скотина сидит напротив тебя, пьёт твой коньяк, курит твою сигару и невинно улыбается при этом.

— Это я тоже понял. Как говорится, не мытьём, так по морде. Если голоса избирателей безвозвратно потеряны, надо искать возможность обойтись без них. Что ты и сделал. Логично, надо признать. Кстати, я еще вчера предвидел такой ход с твоей стороны.

— И поэтому полез на крышу, сбил три десантных дирижабля и взорвал все подъёмники?

— А что мне еще оставалось делать? Надо было хоть как-то затормозить продвижение по городу войск Корпуса Иначе они свалились бы на меня, как снег на голову. А ты сам знаешь, они не делят тех, кто попадается им на пути, на своих и чужих. Стреляют во всё, что шевелится. А ты что, слишком близко к сердцу принимаешь гибель тех псов, которых мы отправили на тот свет?

— Псы — они псы и есть. И мне это совершенно безразлично. Вот только командование Корпуса потом предъявит мне счет за эту операцию. И там будет учтен каждый погибший солдат.

— Не знаю, какой счет они тебе предъявят и когда. А вот я предъявляю его сейчас. И он немалый. Час назад я потерял одного из своих людей. Я не знаю, во сколько в Корпусе ценится солдат и во сколько офицер. Но мои люди стоят намного дороже. И мне хотелось бы быть уверенным, что Дмитрий погиб не зря.

Мирбах молчит и смотрит на меня, прищурившись. Он что-то обдумывает. Разумеется, он прекрасно помнит о моём условии. Но что-то мешает ему выполнить его. А может быть, не мешает? Просто у него нет желания допускать меня до встречи с альтами? Да, скорее всего, так и есть. Разумеется, он согласовал с альтами смену президента. Но то, что эта смена произойдёт путём военного переворота и гражданской войны, придаёт происшедшему несколько другой оттенок. Вряд ли альты давали ему добро на такие действия. К тому же Корпус, как я понял, подчиняется непосредственно альтам. Использовать его без их санкции, да еще с такими потерями (а мы постарались)… Тут могут полететь головы. И не только командиров Корпуса, но и самого Мирбаха. Я не знаю, как Мирбах намерен преподнести альтам то, что произошло. Но, судя по всему, что-то он вместе с командованием Корпуса уже придумал. Таким образом, моё появление перед альтами весьма нежелательно. Я — свидетель. И весьма опасный. А что делают с такими опасными свидетелями? Их или покупают, или… Но в любом случае их не допускают до дачи показаний. Значит, сейчас последует «или — или». Внимание, Андрей Николаевич! Сейчас последует действие первое.

— Что ж, Андрей, раз вы потеряли своего товарища, я готов увеличить оговоренную сумму.

— Брось, Пол. К чему это словоблудие? Во-первых, жизнь своих людей я в деньгах не оцениваю. А во-вторых, мы всё обговорили. Мои условия ты знаешь. Выполняй. Что же касается денег, прибереги их для расчетов с Корпусом. Счет там будет немалый, пригодятся.

— Значит, ты настаиваешь на встрече с альтами?

А вот и второе действие. Правая рука Мирбаха медленно, незаметно (как ему кажется) движется к краю стола. Ну-ну, давай!

— Настаиваю. И сегодня еще более настойчиво, чем три дня назад. Ты об этом знаешь, и мне непонятны твои попытки переиграть условия договора.

— А как я, черт возьми, свяжусь с ними? Эти дауны порушили все линии связи!

А рука вот-вот нырнёт в ящик стола. А на лице ни один мускул не шевелится. И взгляд Мирбаха неотрывно направлен на меня. В нём даже какая-то заинтересованность просвечивает. Какой, Время побери, артист пропадает!

— Еще раз брось, Пол. Чтобы я поверил, что у командования Корпуса нет самостоятельного канала связи с альтами? Да никогда! Действуй, не тяни время.

— А ты торопишься? Не надо торопиться, Андрей. Если тебя где-то ждут, то вряд ли дождутся.

В правой руке Мирбаха появляется мощный «кольт» калибра 11,43. Я резко щелкаю пальцами правой руки, одновременно отклоняясь влево. Быстрым, отточенным на тренировках движением перехватываю пистолет и извлекаю его из руки Пола. Движение настолько быстрое и мягкое, что Мирбах не сразу замечает, что произошло. Его правая рука продолжает двигаться в мою сторону. И только когда указательный палец нажимает на несуществующий спусковой крючок, он замечает, что в руке у него ничего нет, а «кольт» направлен прямо ему в лоб.

— Не надо так шутить, Пол. Особенно со мной. Ты же знал, кого пригласил на это дело. Так что сотри со своей физиономии выражение удивления и связывайся с альтами. И, пожалуйста, не пытайся делать глупости. Сдаётся мне, эта штучка заряжена не пластилиновыми шариками. Действуй, действуй! Не тяни время. Не заставляй меня стрелять, Пол. И учти, в воздух я не стреляю. Первым выстрелом, для убедительности, я отстрелю тебе ухо. Второй будет, извини, в лоб. Повернись, пожалуйста, чуть вправо, чтобы я Первым выстрелом голову не зацепил.

Мирбах включает терминал. Я захожу сзади и вижу, как он, спотыкаясь и поминутно внося исправления, набирает на клавиатуре текст. На экране медленно вырисовываются строчки, похожие на древнескандинавские рунические письмена. Наконец сообщение составлено и отправлено. Через минуту на мониторе высвечивается руническая абракадабра. Весьма короткая: всего три слова.

— Ну? — спрашиваю я.

— Сам видишь, — огрызается Мирбах. — Тебя ждут сегодня в местной резиденции.

— И где эта резиденция?

— Возле аэродрома, ближе к городу, есть небольшой курган… — начинает объяснять Мирбах.

— Хватит! — обрываю я его. — Ты поедешь вместе с нами и приведёшь нас туда.

— С какой стати?

— А с такой, что после того, как ты достал из стола эту игрушку, я тебе больше не доверяю. Без тебя мы далеко не уйдём. Значит, пойдём вместе. Понятно?

— Понятно. Только как мы туда доберёмся?

— Очень просто. На крыше должны быть пришвартованы дирижабли. Полетим на одном из них.

— А как до крыши доберемся? Вы же взорвали все лифты.

— Один оставили. Пошли. И без фокусов. Первая пуля будет твоя.

Поняв, что время, когда можно было тянуть кота за хвост и заговаривать зубы, прошло, Мирбах безропотно направляется к дверям. Я иду вплотную за ним. В холле вроде бы всё спокойно. Но при нашем появлении каратели дружно берут оружие на изготовку.

— Не стрелять! — поспешно командует Мирбах. — Полковник, пусть подготовят один из дирижаблей. Я полечу на нём с нашими друзьями к хозяевам.

А хорошо владеет собой, сукин сын! Полковник быстро оценивает обстановку и делает правильный вывод. Он снимает с пояса портативную радиостанцию и отдаёт соответствующие распоряжения.

— Вас будет ждать дирижабль номер тридцать три, милорд. Вам выделить сопровождение?

— Ни к чему. Каждый из наших друзей стоит десятка человек. Это самое надёжное сопровождение.

Но едва мы делаем первые шаги по коридору, образованному расступившимися карателями, как происходит непредвиденное. Этого не мог ожидать никто. Даже мы с Леной.

Мой «вальтер» по-прежнему лежит на журнальном столике. Лолита, стоявшая до сих пор безучастно у стены, делает всего один шаг, хватает мой пистолет и приставляет его ствол к уху Лены.

— Только дёрнись, убью! А ты, — кричит она мне, — бросай оружие! Руки за голову! И вы все, — обращается она к нашим товарищам, — тоже! Ну! Считаю до трёх и стреляю! Раз!

А молодец всё-таки эта Лолита! Никто бы из присутствующих здесь не догадался, что заложником следует брать именно Лену. А она сообразила. Ребята растеряны, они не знают, что предпринять. Лена в ускоренный ритм войти не успеет, я — тоже. Решаю: сначала бросить пистолет, а потом войти в ускоренный ритм, и будь что будет.

Но Лена вдруг смеётся. Смеётся весело, искренне. Лолита бледнеет. С ума она сошла, что ли? А Лена спокойно говорит ей:

— Дура ты, Лола! Сколько времени со мной провела, сколько разговаривала, и так и не поняла, с кем дело имеешь. Это — первое. А второе: никогда не наводи на таких, как мы, людей пистолет, если не уверена, есть ли в стволе патрон. В этом пистолете его нет.

Произнося последние слова, Лена протягивает руку к «вальтеру». Сухо щелкает курок, но выстрела нет. Лена быстро завладевает пистолетом, достаёт из кармана магазин и заряжает оружие.

— А вот теперь патрон в стволе есть. Можешь убедиться.

Гремит выстрел, и Лолита падает навзничь. У неё аккуратная дырочка с левой стороны груди. Прямо над сердцем. Никто не успел не только ничего предпринять, но даже слова сказать. А Лена подаёт мне автомат.

— Держи! Это понадёжнее «кольта» будет. Пошли! А вы, — она обращается к карателям, — стойте, как стоите. Иначе, — она наводит свой автомат на полковника, — первыми будут господин Мирбах и господин полковник. Дальше — ваша очередь.

Каратели и не пытаются что-либо сделать. Видимо, Мирбах должен им настолько огромную сумму, что они предпочитают иметь его живым. В любом качестве. С мёртвого что возьмёшь?

Мои друзья выходят из холла. Я с Мирбахом иду последним, провожаемый тяжелыми взглядами карателей. В коридоре напоминаю:

— Мы сюда уже не вернёмся, надо захватить снаряжение.

— Всё уже готово, — успокаивает меня Лена. — Мы с Наташей уложились, чтобы всё было под рукой.

В самом деле, в соседней комнате лежит семь упакованных ранцев и столько же комплектов навесного снаряжения. Там лежит и наша походная одежда. Быстро переодеваемся.

— Господин Мирбах, — говорю я, — вам придётся временно нести этот ранец и это снаряжение.

Из снаряжения я, разумеется, извлекаю нож, гранаты и всё прочее в том же роде. Только сейчас наши подруги замечают, что с нами нет Дмитрия.

— А где Дима? — спрашивает Наташа.

— Погиб, — коротко отвечаю я. — Подробности потом. Мирбах безропотно взваливает на себя ранец, а я помогаюему повесить на себя всё остальное.

Бой перед особняком уже кончился. Как и следовало ожидать, кончился он победой карателей. Но какой ценой! Тела погибших лежат вдоль забора в два ряда. Хотя каратели и пропускают нас беспрепятственно, мы, пока идём сквозь их строй, пальцев с пусковых крючков не снимаем.

Неподалёку от оставленного целым подъёмника сложена поперёк улицы баррикада, которую обороняют пять гвардейцев и два десятка даунов. При нашем появлении оружие берется на изготовку. Но кто-то из даунов узнаёт меня или Петра, и защитники баррикады успокаиваются. Приглядевшись, я замечаю среди даунов человека из окружения Джорджа. Я подзываю его к себе.

— Где Джордж? Он жив?

— Они обороняются на соседней улице.

— Мы уходим. Как только мы уедем на лифте, беги к нему и передай мой приказ: пусть заканчивает всё и спускается в даунтаун. С карателями вам всё равно не справиться.

Дирижабль удерживается только одним швартовом, и двигатели работают на холостом ходу. Мы быстро поднимаемся по штормтрапу в гондолу, швартов отдаётся, и дирижабль, развернувшись, медленно движется в сторону аэродрома.

— Зачем ты убила Лолиту? — спрашиваю я у Лены.

— Я давно собиралась это сделать. Момента подходящего просто не было.

— Не понял.

— А что тут понимать? Ты же с ней практически не общался. А я достаточно насмотрелась и наслушалась, чтобы понять, что имел в виду Старый Волк, когда говорил: «Это уже не люди. Так что оружие применяйте без колебаний». Знаешь, какое было любимое развлечение у этой красотки? Её доля в охоте была до пяти пленных рэфов. Она содержала их в специально оборудованном помещении. Время от времени она выпускала одного или двух в лабиринт коридоров и охотилась на них с малокалиберным ружьём. Это чтобы жертвы подольше держались на ногах. А иногда забирала кого-нибудь в специальную камеру, где собственноручно пытала до смерти в течение нескольких часов.

— Никогда бы не подумал!

— Ты просто плохой психолог. А я с первого взгляда поняла, что в этой томной красавице скрыто нечто страшное. И заинтересовалась, что именно. Лучше бы не интересовалась. Мне открылась такая бездна мрази, что, мне кажется, я сама в ней изгадилась от пяток до макушки. Да ты сам видел, с каким азартом она строчила на охоте из пулемёта. А как привычно и хладнокровно она нажала на спуск пистолета, приставленного к моей голове!

— Вот это-то и не понятно. Она, как я понял, с оружием обращаться умеет. Как она не заметила, что пистолет не заряжен?

— А она и не могла заметить. Ей некогда было замечать. Когда она вошла в холл, я сразу поняла, что она пришла не любопытства ради. Когда ты ушел к Мирбаху, я подмигнула Петру, и он уронил на пол пулемёт. Пока все смотрели на него, я быстро разрядила пистолет и положила его на место. Ну, поговорили об этом, и хватит. Давай займёмся делом.

— Что ты имеешь в виду?

— А то, что ты сейчас пойдёшь к альтам. Что они могут творить с человеческой психикой, ты знаешь. Надо тебя подготовить, иначе никакого разговора у тебя с ними не получится. Я не Кора Ляпатч, но кое-что умею. Да и в биологической Фазе кое-чему в этом плане получилась. Конечно, я не смогу сделать тебя равным по силе альтам, но часа три ты их пси-атаки выдержишь. Расслабься.

Лена берёт меня одной рукой за шею, а другой — за левое запястье. Её пальцы медленно и мягко движутся, отыскивая нужные точки, она непрерывно и внимательно смотрит мне в глаза. Когда она завершает свои манипуляции, дирижабль зависает и начинает снижаться.

Мы спускаемся на землю. Точнее, на вершину небольшого кургана. В его склоне я вижу вход наподобие входа в погреб. Только он перекрыт стальной плитой. Никакой охраны. Мирбах прикладывает правую ладонь к светлому прямоугольнику с левой стороны плиты, и плита беззвучно опускается.

Перед нами открывается бесконечный тоннель, уходящий с небольшим уклоном вниз. Мы проходим внутрь, и плита позади нас так же бесшумно поднимается на место. Тоннель освещен тусклым призрачным светом, неизвестно от каких источников. Через сотню метров начинают попадаться боковые проходы, но Мирбах ведёт нас прямо, пока мы не приходим в круглый зал, из которого имеется только один выход: обычная филенчатая дверь.

— Тебе сюда, — указывает на дверь Мирбах. — Я своё дело сделал. Могу уходить?

— Не глупи, Пол. Ты останешься с нами до конца. Как мы отсюда выйдем? Прикажешь нам взрывать плиту на главном входе? Значит, нас ждут здесь?

— Не вас, а только тебя.

— Хорошо, я пойду один. Охраняйте его, чтобы он не натворил каких-нибудь глупостей. А ты, Толя, займись переходом. Сдаётся, нам здесь задерживаться нет резона.




Глава 13


Ибо многие придут под именем Моим и будут говорить: «я Христос», и многих прельстят.

    

От Матфея гл. 24, ст. 5






Полусферический, наподобие эскимосского иглу, довольно обширный зал. И так же, как иглу сложена из снежных блоков, купол выполнен не из бетона, а из камней. Даже не слишком тщательно отёсанных. Возможно, что и не очень хорошо пригнанных. Но это разглядеть не удаётся, мешает слабое освещение. Оно исходит неизвестно откуда, и его явно недостаточно, чтобы рассмотреть весь этот куполообразный зал в подробностях. Хорошо видно только овальное возвышение посередине. На нём стоит черное кресло с высокой прямой спинкой и высокими подлокотниками. Что-то вроде трона. Но сейчас этот трон пустует.

— Я здесь, Андрей Николаевич, — раздаётся голос откуда-то сзади и слева.

Ближе к стене, слева от входа, в кресле сидит фигура в тёмном балахоне. Даже не в балахоне, а в каком-то широченном плаще с глубочайшим капюшоном. Лица совершенно не видно. Ног — тоже. Плащ стелется по земле. Слова были сказаны по-русски, но с каким-то странным акцентом. Чуть правее этой фигуры небольшой овальный столик, на котором что-то стоит. Что именно, не разобрать. И ближе к центру зала стоит еще одно кресло.

— Присаживайтесь. Как у вас говорят, в ногах правды нет. Я снимаю с плеча автомат, усаживаюсь в кресло, автоматкладу на колени.

— Зря вы тащили сюда оружие. Лично против вас и ваших друзей я ничего не имею.

— Как у нас говорят, береженого бог бережет. К тому же последнее время нам настолько часто приходилось прибегать к помощи оружия, что, прошу прощения, я без него чувствую себя, словно я голый на приёме у британской королевы.

— Что ж, о вкусах не спорят. Я, к примеру, никогда не ношу оружия. Мне оно ни к чему. Но будем считать взаимный обмен любезностями исчерпанным. Ведь вы пришли по делу.

— Разумеется. Но прежде мне хотелось бы знать, как к вам обращаться.

— Зовите меня просто — отец Таканда.

Ничего себе, папочка нашелся! Как там? Замполит нам мать родная, командир — отец родной? Гм! Лучше уж я сиротой буду. Но Время с тобой! Хочешь быть отцом, будь им. У меня язык в узел не завяжется.

— Что же вы молчите, Андрей Николаевич? Ведь вы так стремились к этой встрече, что перебили несчитанное количество солдат Карательного Корпуса.

— Не торопите меня, отец Таканда. Я обдумываю, с чего начать.

— С самого главного. С того, что вас больше всего интересует.

— И вы ответите?

— А почему бы и нет? Разумеется, есть известные пределы, переступать которые нам с вами не следует. Но, я думаю, что мы с вами эти пределы почувствуем интуитивно. Вступление можете опустить. Я прекрасно осведомлён о том, кто вы такие и с какой целью вторглись в пределы подвластных нам миров. Кстати, выкажу своё недовольство тем, что из двух этих миров вы увели с собой трёх обитателей.

— Четырёх, — поправляю я.

— Нет. Четвёртый попал туда случайно. Впрочем, это уже несущественно. Двое из беглецов уже погибли. Третий в свой мир никогда не вернётся, а это как-никак главное. Но мы отвлеклись. Задавайте вопросы, Андрей Николаевич.

— Хорошо. Как вы предложили, перейдём к главному. Отец Таканда, какую цель вы преследуете в контролируемых вами мирах?

— Скажем иначе: не контролируемых, а покорённых. Ответ будет простой: установление своей власти. Вы почему-то скептически улыбаетесь. Вы мне не верите? Может быть, вы считаете, что мы, подобно вам и вашим соперникам, пытаемся откорректировать развитие покорённых нами миров? Смею вас заверить, это не так. Мы устанавливаем в покорённых мирах свой порядок. Такой, какой устраивает в первую очередь нас. Впрочем, я заметил, что этот порядок вполне устраивает и народы, населяющие эти миры.

— Не все. Мы видели, как вы расправились с одним из этих миров, где с вами не согласились.

— А! Я понял, о ком вы говорите. Они сами виноваты. Непомерная гордыня еще никому не шла на пользу. Так что же вызывает у вас, Андрей Николаевич, сомнение в моих словах?

— Ну хотя бы то, что процесс установления вашей власти всегда сопровождается непонятными для нас действиями. И порядок, устанавливаемый вами, принимает такие формы, логику которых мы не в состоянии постичь.

— Конкретнее, пожалуйста.

Таканда протягивает руку и пододвигает ко мне ящичек с сигарами и пепельницу. При этом его кисть высовывается из широкого рукава. Она обтянута таким же блестящим пурпурным материалом.

— Курите, — предлагает он.

— Благодарю вас, — отвечаю я и беру сигару. — Что ж, можно и конкретнее. Почему во всех покоренных вами мирах сворачивается всякий прогресс?

— Не всякий, заметьте.

— Да, не всякий, — соглашаюсь я. — Главным образом научно-технический.

— И опять — не всякий.

— Снова согласен. Сворачиваются фундаментальные направления, обусловливающие развитие человечества. Развивается только потребительская сфера. Ярчайший пример: в том мире, где мы находимся, развитая система телекоммуникации и видеоиндустрии соседствует с аэропланами и дирижаблями. В том мире, где жили Сергей с Дмитрием, практически свёрнуты космические исследования и резко сокращено финансирование исследований в области физики, химии, генетики и в других основополагающих отраслях науки. То есть вы замораживаете развитие общества на том уровне, на котором вы его застали.

— Почему же? Как вы заметили, в этом мире мы способствовали интенсивному развитию связи и телевидения.

— Одновременно заморозив все другие направления. Почему? С какой целью вы способствуете развитию сферы потребления и одновременно замораживаете направления, способствующие продвижению человечества вперёд? Причем прибегаете здесь к таким средствам, что многие сто раз подумают, прежде чем нарушить ваши запреты.

Я вспоминаю страшную смерть мастера Колота, которому содрали с рук кожу и выгнали в лес.

— Ну прежде всего скажу, что подавляющему большинству населения научно-технический прогресс, особенно в фундаментальных областях, не нужен. Он ассоциируется у этого большинства прежде всего с совершенствованием орудий уничтожения. Авиация, танки, подводные лодки, отравляющие вещества, бактериологическое, ядерное и термоядерное оружие, ракеты и прочее. Как не нужен и неинтересен этому большинству и космос. Другое дело, если всемерно совершенствуется сфера потребления и развлечения. Вот это основная масса населения понимает. Это она приветствует, в этом она заинтересована. Во всяком случае, массовых проявлений недовольства со стороны населения в покорённых нами мирах не наблюдалось.

— Допустим. Точнее, опустим пока. К социальному аспекту вашего порядка я еще намерен вернуться. Мне всё-таки интересно: с какой целью вы сворачиваете, сводите к нулю научно-технический прогресс? Чего вы этим добиваетесь?

— А разве я объяснил недостаточно понятно?

— Нет. Я не могу поверить, что вы действуете так из гуманных побуждений. Что ваша цель — удовлетворить эгоистические потребности рядового обывателя. Предотвратить истребительные войны. Сэкономить огромные средства, поглощаемые космическими программами, и направить их на более полное удовлетворение потребностей того же обывателя. Такое объяснение никак не вписывается в ту картину, которую я наблюдал в покорённых вами мирах.

— И что же, по вашему мнению, не вписывается?

— Прежде всего не вписывается тот альтруизм, который так и прёт из ваших объяснений. Ну не вяжется он с тем, что мы видели, и всё тут. Примеров таких неувязок могу привести более чем достаточно. Но, чтоб далеко не ходить, возьмём этот мир. Согласен, прекращены межнациональные войны. Но вместо них развращенное население верхних городов выплескивает свою агрессивность в охоте на рэфов. Наслаждается гладиаторскими боями, псевдоспортивными единоборствами со смертельным исходом. Производительные силы вы запрятали в даунтауны, низвели рабочий класс до скотского состояния. И я сильно сомневаюсь, что кормить даунов белковой пастой, получаемой из трупов, догадалась местная элита. Что вы на это скажете?

— Вы интересно ставите вопрос. Та система порядка, которая сложилась здесь, опробована и отработана нами во многих мирах. И она нигде не давала сбоев. Старый, давно испытанный принцип: разделяй и властвуй. Как иначе держать народ в узде? Одних, меньшую часть — пряником. Но пряников на всех никогда не хватает. Значит, большую часть — кнутом. Лучше всего создать такие условия, при которых большая часть даже не будет подозревать, что можно жить лучше, чем они. Изолировать их от элитного общества. Разумеется, в любом обществе всегда найдутся недовольные, которые не впишутся в эту систему. С такими всегда много хлопот. Поэтому лучше всего объявить их вне закона и организовать их планомерное уничтожение. Здесь так поступают с рэфами. Что же касается даунов, то они по-своему довольны своим положением. Им просто не с чем сравнивать.

— Вы знаете, один мыслитель сказал так: «Можно какое-то время обманывать весь народ. Можно неограниченно долго обманывать часть народа. Но невозможно неограниченно долго обманывать весь народ». Рано или поздно они поймут, как их обделили, их недовольство назреет и прорвётся. Вот как сейчас.

— Сами они никогда не прорвутся. Чтобы произошло так, как сейчас, их следует вооружить и организовать. Что и было сделано.

— Вы даёте мне понять, что были полностью в курсе дела?

— А как же? Неужели вы полагаете, что Мирбах решился бы на такое, не согласовав с нами детали? Да он бы и дня после этого не прожил! Поднять на восстание даунов — это не шутка. Правда, от его плана, который он с нами согласовал, сразу ничего не осталось. И я подозреваю, что это произошло не без вашего участия. Мирбах был выбит из колеи и запаниковал. Он к такому повороту событий готов не был. Его предел — дворцовые перевороты и интриги. На крупные дела он не способен.

Я озадачен. До меня доходит, что я действовал в полном соответствии с каким-то тайным замыслом альтов. А Таканда, прочитав мои мысли, издаёт какие-то звуки, похожие одновременно и на кваканье, и на уханье совы. Смеётся, надо полагать.

— Кстати, теледебаты Келли и Мирбаха — ваших рук дело? Я киваю. Таканда вновь разражается серией кваканий,кряканий и уханий. Успокоившись, он спрашивает:

— А ввод в город толпы даунов сверх оговоренного количества? Это тоже вы?

Я пожимаю плечами. Праздный вопрос. Кто же еще? На этот раз Таканда не ухает и не квакает.

— Здесь вы хватили через край. Но и это, в конце концов, вписалось в наши планы. Пусть и с опережением. Мы хотели дать Мирбаху поправить года два-три, а потом свергнуть его и установить военную диктатуру.

— С помощью Корпуса, разумеется?

— Разумеется.

— Тогда скорее не военную, а фашистскую.

— А вы видите в чем-то разницу? Я — нет.

— В принципе никакой разницы нет. Но дело не в этом.

Объясните мне, зачем каратели так свирепствовали? Зачем они наравне с мятежными даунами расстреливали всех подряд? И полицию, и гвардейцев, и мирных жителей. Всех, кто только попадался им на пути и не был облачен в их форму.

Таканда вновь разражается серией утробных звуков. Насмеявшись вдоволь, он снисходительно объясняет мне:

— А я-то думал, вы более развиты в этом плане. Когда к власти приходит диктатура, она сразу должна дать понять всем без исключения, что шутить не намерена и снисхождения от неё ждать не приходится никому. Чтобы не было ни у кого иллюзий на эту тему. Следует сразу посеять ужас и уверенность в том, что такое всегда может повториться. Вот тогда диктатура будет стоять незыблемо.

— Я понял ваши замыслы в социальном, так сказать, плане. Они не новые. Старее их, извините, только помёт динозавров будет. Да и то вряд ли.

— Мне кажется, вы дерзите. Ну Хаос вам судья. Не будем спорить на эту тему. Продолжайте, пожалуйста.

— Отец Таканда, не знаю, чей вы там отец, но, клянусь Временем, я бы не хотел быть вашим сыном.

— Почему?

— Да потому, что в ответ на тривиальный вопрос: «Папа, а откуда я взялся?» вы прочитаете мне целую лекцию, возможно, с эротическим и, допускаю, даже с порнографическим уклоном. Но я всё равно не пойму: откуда же я взялся?

— Странная аллегория. Поясните, пожалуйста.

— Охотно. Впрочем, я полагал, что вы гораздо догадливее. Мы с вами, мягко выражаясь, беседуем уже около часа, но вы весьма искусно уклоняетесь от ответа на главный поставленный мной вопрос. Зачем? Вы мне тут наговорили сорок бочек арестантов на тему, как хорошо живётся тараканам, когда их травят каким-то одним препаратом из поколения в поколение. Ну, к примеру, ДДТ.

— Не понял. Еще более странная аллегория.

— Знаете, отец Таканда, я был о вас много лучшего мнения. Что это вы притихли и так странно смотрите на меня? Кстати, вы не находите, что мы с вами ведём разговор не на равных? Я вот он, весь перед вами. Даже автомат под полой не прячу. На коленях лежит. Не скрою, стволом вам в живот направлен. Но это не весьма существенно. Я до сих пор не вижу ни вашего лица, ни ваших глаз. Почему?

— Вы считаете, что созерцание моего лица и моих глаз доставит вам удовольствие?

— Не знаю. Но можете мне поверить, я в любом случае не хлопнусь в обморок. Ну-ка, отец Таканда, колоду на стол! Сбросьте ваш капюшон и явитесь мне в своём истинном облике.

— Вы настаиваете?

— Я же сказал. Просто я не привык к беседам с черными дырами, одну из которых вы сейчас весьма искусно изображаете. Если вы снизошли до разговора со мной, значит, беседу надо вести на равных. Ну же! Сбросьте вашу маску. То есть капюшон.

Тёмная фигура, откинувшаяся в кресле, выпрямляется, и рука, обтянутая чем-то блестящим, пурпурным, медленно отводит назад глубокий капюшон. Было бы что прятать! На свет является обычное старческое лицо цвета кофе с ничтожным количеством молока, густо испещренное морщинами. Есть в нём что-то азиатское, от японца или малайца. Старик как старик. Вот только глаза… Они зелёные. Даже не зелёные, а изумрудные. А белки цвета золота высшей пробы. Они словно светятся изнутри. Причем свет пульсирует, переливается в каком-то причудливом, рваном ритме.

Мне невольно вспоминается легенда, рассказанная нам Виром. Там фигурировали «зеленоглазые братья». А может быть, «золотоглазые»? Вполне возможно.

— Ну? Вы довольны? — В голосе Таканды слышится ласковое шипение гюрзы.

— Вполне. Благодарю вас. Но вернёмся к нашим тараканам. Если этих насекомых потчевать одним и тем же ядом, то они к нему привыкают настолько, что без него у них уже ломка начинается. Как у наркоманов. Так вот, вы пытаетесь меня убедить, что людям под вашей властью не только прекрасно живётся, но, если попытаться изменить установленный вами порядок, эти же люди начнут уничтожать друг друга, вырождаться и в итоге вымрут. Если я преувеличиваю, поправьте меня. Вы молчите? Значит, я правильно изложил вашу концепцию. Я имею в виду ту, которую вы стараетесь мне внушить. Но, отец Таканда, вы сейчас разговариваете не с дауном и даже не с господином Мирбахом. Вы разговариваете с Андреем Коршуновым. Должен вам сказать, мне очень трудно запудрить мозги и отвлечь в сторону красивыми фразами на общую тему. Как бы вы ни рассыпались передо мной перлами красноречия, вам всё равно не удастся убедить меня в том, что благоденствие подвластного вам человечества — ваша единственная цель. Я таких благодетелей достаточно повидал в различных мирах и различных временах. Все они за цветистыми фразами о всеобщем счастье и благополучии скрывали одну и ту же цель. Как сказал когда-то по этому поводу мой шеф: осчастливить свой клан, а в первую очередь себя самоё. И не надо убеждать меня в противном. Отец Таканда, из всех ваших деяний слишком отчетливо, настырно, я бы сказал, растут ослиные уши. Не может всеобщее счастье строиться на замораживании прогресса, на унижении и на крови. Поэтому я повторяю свой главный вопрос: с какой целью вы в подвластных вам мирах замораживаете прогресс? Повторяю потому, что ваш ответ меня не только не удовлетворил, но и убедил в обратном. Итак?

Вместо ответа Таканда внимательно смотрит на меня. Его изумрудно-золотые глаза действительно начинают светиться. Сначала слабо, чуть заметно. Затем всё ярче и отчетливей. Неприятное зрелище. И не только зрелище. У меня начинает покалывать в области копчика. Покалывание сменяется тянущей болью. Боль быстро распространяется вверх по позвоночнику и обрушивается на мозг. Впечатление такое, словно в позвоночник забралась ватага волжских бурлаков, и они силятся утянуть мой мозг из черепа. Вдобавок к этому три энергичных шабашника пристроились к моей голове с перфораторами и начали сверлить её: двое со стороны висков, один — с темени.

Понятно, «отец» Таканда возжелал взять под контроль своего новоявленного «сыночка». Проводит пси-атаку, так сказать. Но ничего, кроме этих ощущений, он пока добиться не может. Спасибо Ленке! Эх, и повезло же вам с подругой, Андрей Николаевич! Превозмогая боль, я улыбаюсь и цежу сквозь зубы:

— Бросьте ваши упражнения. Не тратьте зря время, моё и ваше. Вы же видите, у вас ничего не получается. И не получится, смею вас в этом заверить. Я вам просто не по зубам.

Боль усиливается до пределов невыносимости. К ней добавляется звук циркулярной пилы, грызущей морёный дуб или красное дерево затупившимися зубьями. Меня раздирают два взаимоисключающих желания: бежать отсюда без оглядки или разрядить в Таканду самое меньшее половину магазина автомата. Еще немного, и я сделаю или то, или другое. А может быть, и что-то третье. Что, мне пока в голову не приходит. Но неожиданно сдаётся сам Таканда. Все жуткие ощущения внезапно покидают меня, и я перевожу дух. А собеседник вытирает пот, обильно оросивший его лысый череп. Впечатление такое, что неудачная пси-атака дала серьёзную отдачу. Около минуты он тяжело дышит, закрыв глаза и откинувшись на спинку кресла. Не открывая глаз, говорит:

— Что ж, на этот раз ваша взяла. Но на будущее советую не обольщаться. Так о чем мы говорили?

— В самом начале нашего разговора вы обещали мне ответить на все вопросы, но уклонились от ответа на самый первый и самый главный. Вам его напомнить?

— Не надо, у меня память настолько хорошая, насколько у вас плохая. Вы уже получили ответ на этот вопрос. Правда, не от меня и не от моих соратников. Вам выболтал всё тот слабый человек, которого вы пытали током.

— Это господин Герасимов, бизнесмен от трансплантации? Но ведь он ничего толком не сказал. Нёс какую-то ахинею, в которой сам ничего не понимал.

— Ахинею? Хм! Для него это, конечно, была ахинея. Но не для вас. К тому же он выдал вам наш сайт в Интернете, с помощью которого мы управляли перестройкой того мира. А ваш молодой товарищ расколол кодировку паролей. Так что теперь вся информация в ваших руках.

Я вспоминаю бледное, мокрое от пота лицо Герасимова. Вспоминаю его безумные глаза, стучащие зубы. Вспоминаю те отрывистые слова, которые он тогда выталкивал из себя, рискуя ежесекундно откусить себе язык. Тогда я ничего не понял. Но теперь! Меня словно озаряет. Неожиданно я понимаю смысл того, что говорил Герасимов. Мне становится страшно. Страшно до одури. Жутко. Вот, оказывается, какую цель преследуют «прорабы перестройки». Вот для чего им это нужно!

Минуты три я молчу и смотрю на Таканду. А тот, безмятежно сложив руки на животе, разглядывает меня. Монстр! Упырь! Хуже упыря, хуже! Много хуже.

— Если я сделал правильные выводы, то вы, отец Таканда, гораздо более опасны, чем я полагал раньше.

— Вы — тоже, — быстро парирует Таканда.

— Теперь, чтобы положить конец нашей беседе, осталось выяснить один вопрос. Откуда мы грядем? Куда свой путь вершим? В чем жизни вашей смысл? Он нам непостижим. Вы поняли смысл моего вопроса?

— Вполне.

Таканда впервые улыбается. Лучше бы он этого не делал! Так, наверное, улыбается гюрза, заглотившая суслика. Тонкие губы сжимаются самым жеманным образом, а в свечении глаз появляется странный розовый оттенок.

— Мне кажется, уважаемый Андрей, вы слишком много хотите узнать для первой встречи.

— Отец Таканда, я думаю, что второй встречи может и не быть.

— Зря так думаете. Впрочем, вы имеете достаточно информации, чтобы сделать правильные выводы.

— Я так не думаю. Но хорошо, раз уж вы не желаете отвечать прямо на поставленный вопрос, сформулирую его иначе. Вы — жители Земли или пришельцы?

— И да, и нет.

— Странный ответ.

Таканда вновь улыбается и, помолчав немного, спрашивает:

— А почему вам пришла в голову мысль, что мы можем быть пришельцами?

— Ни одно существо на Земле не обладает столь мощными парапсихологическими возможностями.

— Вот здесь вы ошибаетесь. Количество миров на этой планете не поддаётся исчислению. И есть среди них такие миры, обитатели которых…

Таканда неожиданно прерывает свою речь и мрачнеет. Понятно. Он вспомнил о поражении в Фазе биологической цивилизации. Ну а у меня есть еще один аргумент.

— Подойдём с другой стороны. Герасимов говорил нам, что вы поступаете так, как люди поступить никогда не смогут. Что у вас даже мышление иное.

— А что этот кретин понимает в мышлении? Он стоял на слишком низком уровне развития, чтобы сделать правильные выводы. Вот вы — вы намного выше его. Но вы тоже не можете охватить своим умом даже простейшие истины. А истина состоит в том, что на этой планете существует помимо известных вам цивилизаций еще и сверхцивилизации. Почему вы так скептически усмехаетесь?

— Мне всегда забавно слышать эту приставку — «сверх». Одно дело, когда речь идёт о сверхзвуковом самолёте. И совсем другое — когда говорят о сверхчеловеке, сверхдержаве, сверхцивилизации. Как правило, так называют себя те, кто предпринимает потуги подтянуть эти понятия под себя. То есть пытается чем-то себя выделить из окружения. И дай Время, если у него есть к этому хотя бы малейшие основания. Но, как правило, эти основания существуют лишь в их воображении. Не будете ли вы любезны, отец Таканда, объяснить мне, какие у вас есть основания считать себя представителем сверхцивилизации?

— А почему я должен вам что-то объяснять? Не вижу смысла. Вы же сами, правда, со слов неразумного муравья, сказали, что наши понятия и категории сильно отличаются от ваших. Как говорится, мышление иное. Вряд ли вы сможете что-нибудь понять из моих объяснений, раз еще не доросли до этого уровня.

— Не переживайте, постараюсь как-нибудь уяснить.

— А как-нибудь не надо. У вас могут возникнуть неверные ассоциации, и вы можете прийти к ложным выводам.

— Тем не менее попробуем. Если я сделаю неверные выводы, вы меня поправите. А для простоты начнём с азов. Вы сказали, что у вас отличные от наших понятия и категории. Начнём с самых простых, основополагающих. Нельзя ли на эту тему подробнее?

— Нельзя. Мы с вами слишком по-разному будем воспринимать и оценивать эти основные посылки.

— Поясните, пожалуйста.

— Ну, к примеру, лиса ловит зайца, чтобы накормить им своих детёнышей. С точки зрения зайца, это трагедия. Это зло. Нетерпимое зло. А с точки зрения лисы? Это — жизненная потребность. Это добро. Абсолютное добро. И это вполне естественно. Пойдём дальше. Лиса тащит зайца в нору к лисятам, но её перехватывает охотник. Ему нужна шкурка лисицы, и он стреляет. С точки зрения лисы, это трагедия. А охотник даже не подозревает, что своим выстрелом он не только оборвал жизнь лисы, но и обрёк на голодную смерть её лисят. И уж совсем ему невдомёк, что он отомстил лисе за смерть зайца. Он тут же обдирает шкурку и довольный идёт дальше. Но через три километра его окружает стая голодных волков. Для него это трагедия. А для волков? И так далее.

— Я, кажется, начинаю понимать вас. У нас с вами коренным образом отличаются даже такие основные понятия, как добро и зло.

— Великий Хаос! Вы ничего не поняли и никогда не поймёте! Я намеренно описал вам ситуацию с такими примитивными и заплесневелыми понятиями, как добро и зло. Если применить эту ситуацию до конца, то вы окажетесь в положении зайца, а мы — в положении волчьей стаи. Уловили разницу?

— Почти. Поскольку вы считаете себя представителями сверхцивилизации, то и понятия добра и зла у вас отсутствуют. Вместо них вы оперируете сверхдобром и сверхзлом. Причем сверхдобро, с вашей точки зрения, это то, что целесообразно и соответствует вашим целям. И наоборот.

— Вам не откажешь в умении мыслить логически. Правда, и логика у нас с вами разная.

— Ну, разумеется. Я видел мир, население которого вы уничтожили. Понятно, что это было для вас целесообразно, справедливо и являлось сверхдобрым делом.

— А как же иначе? Вот видите, вы уже начинаете постигать основы нашего мышления, нашей логики.

— Боюсь только, что до конца я этого так и не постигну. Не проникнусь, что ли.

— В этом я тоже не сомневаюсь.

— Еще бы! Ведь вы так умело уходите от ответов, что мне начинает доставлять удовольствие разгадывать ваши шарады и искать истинный смысл ваших ответов.

— Вот видите, мы уже начинаем находить с вами общий язык.

— Ну и юмор у вас, отец Таканда! Точнее, полное его отсутствие. Ну, какой общий язык может быть у зайца и голодной волчьей стаи? Только должен вам сказать: отведя нам роль зайцев, вы впадаете в заблуждение. Мы — не зайцы. Мы гораздо опаснее.

— А я знаю. Если бы вы действительно были зайцами, я не стал бы с вами встречаться.

— И на том спасибо. Но должен заметить, что общего языка у нас с вами быть не может. Что же касается моего вопроса, от ответа на который вы так старательно уходите, то я попытаюсь ответить на него сам. Когда я спросил вас: «Вы жители Земли или пришельцы?», вы ответили: «И да, и нет». Верно? Такой ответ наводит на некоторые размышления и в итоге приводит к некоторым выводам.

— Это к каким же?

— Вы — уроженцы Земли. Но в силу каких-то обстоятельств испытали перерождение. Ваша сущность стала инородной для нашей планеты. Я пойду дальше и сделаю предположение, что в роли этих обстоятельств выступила внеземная цивилизация. Возможно, даже негуманоидная. Эта цивилизация в своё время взяла вас под свой контроль и взрастила, воспитала вас в таком духе, в каком сочла нужным. И она же внушила вам понятие о сверхцивилизации, о том, что вы — величайшая раса на нашей планете. Она убедила вас в вашей исключительности, в том, что вы имеете право вершить судьбы всех миров нашей планеты по своему усмотрению. Пардон, по их усмотрению. Я прав? Или я ошибаюсь?

Таканда несколько минут молчит. Он не улыбается. Он смотрит на меня таким взглядом, что я понимаю: я прав. Или, во всяком случае, моё предположение очень и очень близко к истине. На лице Таканды изображается любезная улыбочка, и он, наконец, отвечает:

— И да, и нет.

— Примерно такого ответа я и ожидал. Что ж, отец Таканда, я выяснил почти всё, что меня интересовало. Впрочем… Не будете ли вы так любезны объяснить мне, куда это нас занесло в самом начале нашего путешествия по мирам? Я имею в виду странный мир, похожий на ящик из матового стекла.

— Охотно. Тот мир, где вас держал в заключении ваш противник, мы используем как шлюзовую камеру для быстрого перемещения между отдалёнными по своим характеристикам мирами. А тот, как вы выразились, ящик служит для настройки перехода. Когда вы в него попали, он бездействовал. И если бы мне не понадобилось им воспользоваться, вы могли бы оставаться там долгие годы по вашему измерению. Это была счастливая для вас случайность, что мне понадобилось именно тогда воспользоваться нашей аппаратурой.

— Что-то в этом роде я и предполагал. Еще один вопрос на ту же тему. Почему нас всех тогда так интересно занесло: каждого — в какой-то ключевой момент его прошлого? Причем в такой вариант, который на самом деле не состоялся. Я, к примеру, таранил американский истребитель. В реальной жизни я тогда вплотную с ним сблизился, чтобы помешать его напарнику поразить меня. А через несколько минут ко мне пришли на помощь товарищи.

— Но ведь вы могли и таранить его?

— Вполне. Я тогда сначала решил именно таранить. Но в последний момент пришло другое решение, и я просто прикрылся американцем.

— Но вариант с тараном всё-таки не исключался. Это получилось в результате того, что аппаратура шлюзовой камеры включилась и начала работать. Когда я обнаружил, что она не пустая, что там кто-то есть, я её выключил, и вы смогли покинуть своё несостоявшееся прошлое. В противном случае вы остались бы там навсегда. И именно в той вероятностной гармонике, куда вас ненароком занесло.

— И это теперь понятно. Что ж, отец Таканда, я выяснил у вас почти всё, что хотел. Вопросов больше не имею.

— Зато я имею. Что вы намерены предпринять дальше?

— Буду откровенен. Мы намерены вернуться в свою Фазу или по крайней мере установить с нею связь. Необходимо донести до наших товарищей ту информацию, которой мы располагаем.

— Я тоже буду с вами откровенен. У вас ничего не получится. Вы не сможете вернуться в свою, как вы говорите, Фазу и не установите с ней связь. Проникнув в зону Закрытых Миров, вы отрезали себе путь назад. Здесь наша вотчина, и мы здесь хозяева. Вы должны понять, что любой хороший хозяин защищает свой дом от нежелательных посетителей. И мы хорошо об этом позаботились.

— Так это хороший хозяин. Вы таковым не являетесь.

— Это почему же? — откровенно удивляется Таканда.

— Хороший хозяин никогда не пустит к себе непрошеных гостей. Вы же, откровенно говоря, проморгали наше появление в своей вотчине.

— Ошибаетесь. Как только я засёк ваше появление в нашем темпоральном кубе, это тот самый стеклянный ящик, о котором мы говорили, я уже не упускал вас из-под контроля. А на тему хорошего или плохого хозяина можно поспорить. Хороший хозяин не тот, к кому не может залезть вор, а тот, кто этого вора поймает.

— Вы считаете, что вы нас поймали?

— Разумеется. Ситуация, в которую вы попали, напоминает мышеловку. Войти можно, выйти нельзя. Отсюда нет выхода. Вы можете уйти только в другой мир, так или иначе подвластный нам. Впрочем, один выход у вас всё-таки есть.

— Это какой же? — невинно интересуюсь я, хотя заранее знаю ответ.

— Сотрудничество с нами. Люди такого уровня, как вы, это не комары на болоте. Хотя ваши товарищи вам значительно уступают, но мы готовы работать и с ними. Мы готовы взять вас всех четверых.

Что-то везёт мне на предложения подобного рода. То Старый Волк, теперь отец Таканда. Ишь ты! Еще и смотрит на меня так, словно я должен от восторга прыгать и почему-то не прыгаю. Обалдел от счастья, наверное. Куда бы его послать подальше с его предложением?

— Отец Таканда, нас всё-таки шестеро, а не четверо.

— Вы имеете в виду ваших самок? — презрительно кривится Таканда.

Шило тебе в задницу и чирей на язык! Разумеется, я знал, какая будет реакция на мои слова. Но слишком уж он пренебрежительно отзывается о наших подругах. Нет, папочка Таканда, ты как хочешь, а я предпочту остаться сироткой, чем иметь такого… Гм!

— Да, я имею в виду наших женщин.

— Для самок у нас есть только одна работа.

— Закроем эту тему, — останавливаю я готового разойтись Таканду. — Я выслушал ваше предложение, вы — моё. Для обеих сторон условия являются неприемлемыми. Стоит ли дискутировать дальше?

— Должен ли я понимать это как ваш отказ от сотрудничества с нами?

— Вы удивительно догадливы. Я редко встречал таких понятливых партнёров в подобных переговорах.

Таканда вновь изображает улыбочку, но глаза его приобретают бирюзовый оттенок.

— Очень жаль. Очень жаль, господин Андрей. Если бы вы согласились, у вас появилась бы какая-то перспектива. Теперь у вас её нет. Получив отказ, я вынужден лишить вас своего покровительства. С этого момента ваша жизнь и жизни ваших спутников не имеют в моих глазах никакой цены. Вы совершили ошибку. Большую ошибку.

— Спасибо за предупреждение.

— Это не предупреждение, а приговор. Неужели вы так наивны, чтобы предполагать, что мы выпустим вас из наших миров, когда вы владеете такой ценной информацией? Не рассчитывайте на это.

— Дорогу осилит идущий.

— Ну-ну, идите. Только вот куда вы придёте? Впрочем, предположим самое невероятное. Вы сумеете каким-то образом вырваться и дойти до своих. Что это даст? Смешно даже предполагать, что ваша организация сумеет как-то противостоять Нам. Но я не вижу смысла продолжать разговор. Как я уже сказал, после вашего отказа от сотрудничества я утратил к вам всякий интерес. Я вас больше не задерживаю. Полагаю, вы уяснили, что теперь ваша жизнь не стоит и фальшивой монеты?

— Усвоил. Такие вещи мне не надо повторять дважды.

— Я рад за вас. Будьте здоровы, сколько сможете. Прощайте.

Я встаю, кланяюсь без всякого почтения и говорю:

— До свидания.

Направляюсь к выходу. Меня останавливает голос Таканды. Он почему-то стал каким-то скрипучим.

— Вам не туда!

Жестом радушного хозяина Таканда указывает мне на проём, открывшийся с другой стороны. Так! Не мытьём, так катаньем! Эти шутки мне не нравятся, отец Таканда. Не знаю, чей ты там отец, но твои детки сейчас осиротеют. Вскидываю автомат и передёргиваю затвор.

— Не успеете, — Таканда укоризненно качает головой.

— Успею. И вы это прекрасно знаете. И учтите, неуважаемый, я буду стрелять вам в лоб.

Я уже понял, что блестящая пурпурная ткань, обтягивающая тело Таканды, сродни мелтану или сертону. Но лицо-то у него не защищено. Я навожу автомат прямо между его глаз.

— Так в какую дверь я должен выйти?

— Хаос с вами! Идите куда хотите.

Честно говоря, я не думал, что он так легко сдастся. Я ожидал какой-нибудь чертовщины, но вместо этого открывается дверной проём, через который я входил сюда. Выхожу к ожидающим меня друзьям и лорду Мирбаху. Вот он-то, судя по выражению его лица, никак не ожидал меня увидеть.

— Всё, — говорю я, — пора рвать отсюда когти. Толя, надеюсь, ты не терял времени даром, пока я беседовал с отцом Такандой о разных интересных вещах?

— Не терял. На сегодняшний день мы имеем две устойчивые зоны. Одна менее стабильная, до неё шестьсот, другая более устойчивая, но до неё девятьсот километров. Обе они расположены на одном луче.

— Это хорошо. Но всё равно далековато. Придётся действовать по плану…

Кто-то трогает меня за плечо. Оборачиваюсь. Это лорд Мирбах.

— Сэр, я полагаю, что моя миссия выполнена. Я хотел бы получить назад своё оружие и оставить вас.

— Рано, сударь, — сухо отвечаю я, стряхивая его руку со своего плеча. — Рано. Вы думаете, мы забыли, как открывался вход в это подземелье? Он открывается вашей ладонью. Как вы нас сюда привели, так отсюда и выведете. Что же касается оружия, то я не люблю, когда у меня за спиной стоит вооруженный человек, которому я не вполне доверяю. Оружие своё вы получите, когда мы окончательно расстанемся. На выход!

Видя, что Мирбах не торопится исполнить команду, Лена толкает его в спину стволом автомата. Только тогда он повинуется и ведёт нас к выходу. Вот и стальная плита, закрывающая выход из «кротовой норы», обиталища очередных претендентов на мировое господство, упырей, прячущихся от дневного света. Не знаю, что сработало — предупреждение Таканды или интуиция хроноагента, отточенная в многочисленных нестандартных ситуациях. Я поднимаю правую руку, подавая сигнал «внимание», и прижимаюсь к левой стене, приводя автомат к бою. Все молча следуют моему примеру.

Плита беззвучно ползёт вниз. Мирбах оборачивается и, увидев, что мы приняли меры предосторожности, тоже прижимается к стене. Сообразил. Это спасает ему жизнь.

Плита не успевает опуститься до конца, а вдоль тоннеля густо свистят пули. Нас встречают огнём. На выходе нас ожидали тридцать карателей во главе с полковником. Если бы мы стояли напротив входа, нас смело бы этим свинцовым ветром. Открываем ответный огонь, но силы слишком неравны. Придётся отходить, заманивая противника.

Но Пётр принимает другое решение. Он кричит: «Ложись!» и швыряет в карателей «лимонку». Над нами противно визжат осколки, царапают по стенам тоннеля; один, отскочив от стены, с оглушительным звоном бьёт меня по шлему. А Пётр вскакивает и командует: «Вперёд!»

Мы выбегаем из тоннеля и добиваем уцелевших карателей. «Лимонка» сделала своё дело. Страшная всё-таки эта вещь — граната Ф-1. Пётр изрядно рисковал, но это был, пожалуй, единственный правильный выход из нашего положения.

Скоро мы уже режем проход в колючей проволоке, окружающей аэродром. Охранникам это не нравится, и они открывают стрельбу. Пётр и Анатолий быстро убеждают их, что этого лучше не делать, и они успокаиваются. Проход между тем готов.

Я еще на подлёте облюбовал эту машину. К ней подъезжал заправщик, и возле неё кружили люди. Явно готовили её к полёту. Сейчас я веду нашу команду прямо к ней. Никто меня ни о чем не спрашивает. Все зорко поглядывают по сторонам. Опасность может возникнуть в любой момент и появиться с любого направления.

Вот и самолёт. Это трёхмоторный высокоплан. Чем-то он напоминает мне одну из первых пассажирских машин Туполева — АНТ-9. Возле самолёта и в нём работает бригада механиков. Увидев нас, они бросают работу и делают попытку убежать. Но я останавливаю их, выпустив в воздух короткую, но убедительную очередь.

— Стоять! Кто старший?

Из самолёта спускается седой пожилой мужчина в сером комбинезоне.

— Инженер-механик Брунс, — представляется он.

— Лорд Мирбах фрахтует этот самолёт. Инженер Брунс, доложите о готовности машины.

— Полная заправка. Двигатели, управление и навигационные приборы в норме.

Инженер подмигивает мне. Судя по всему, до него дошло, какой это фрахт и какую роль играет в этом пресловутый магнат Пол Мирбах. Возможно, Брунс тоже смотрел или слушал дискуссию о процедуре передачи власти от Келли к Мирбаху.

— Прошу вас, изложите кратко основные характеристики машины.

— Вместимость — три члена экипажа и двенадцать пассажиров. Максимальная скорость — сто восемьдесят миль в час, крейсерская — сто тридцать. Потолок — пятнадцать тысяч футов, крейсерская высота — пять тысяч. Дальность полёта при данной заправке — пятьсот миль. — Он вновь подмигивает и добавляет: — Ключи в кабине пилота.

Я даю команду грузиться, а сам уточняю взлётную и посадочную скорость, вес машины, особенности управления. Вместе с Брунсом мы обходим самолёт, и он поясняет мне, как отрегулированы триммеры.

— Всё! По местам!

Возле трапа меня ожидает Мирбах.

— Я могу считать себя свободным? — спрашивает он. — Или вы намерены снова тащить меня с собой?

— Нет. Там, куда мы направляемся, ты нам не нужен. А заложники нам ни к чему. Не наш профиль. Можешь идти, куда пожелаешь, а мы улетаем.

Лена тем временем запускает один за другим двигатели самолёта. Все уже разместились, только Анатолий стоит в проёме входного люка, наведя свой автомат на Мирбаха.

— Тогда я попросил бы вас вернуть мне мой пистолет.

— Забери, пожалуйста. Мне он не нужен.

Я бросаю «кольт» на землю. Мирбах прищуривается, быстро поднимает пистолет и наводит его на меня.

— Никуда ты не улетишь, сволочь! Сухо щелкает курок. Я смеюсь.

— Пол! На чужих ошибках надо учиться, а не повторять их. Ты забыл, как погибла твоя Лолита? — Я показываю Мирбаху магазин от его «кольта». — Забыл. Ну так отправляйся следом за ней. Вы с ней два сапога пара.

Киваю Анатолию, и тот короткой очередью отправляет Мирбаха на свидание к его леди. К нам подходит Брунс. Он брезгливо смотрит на тело Мирбаха, подбирает «кольт» и протягивает его мне.

— И этот придурок хотел стать нашим президентом! Туда ему и дорога. А вам — удачного полёта и мягкой посадки. Только будьте осторожны. Вряд ли каратели оставят вас в покое. Счастливого пути!

Я пожимаю инженеру руку и поднимаюсь в самолёт. Анатолий захлопывает люк, а я прохожу в пилотскую кабину. Лена докладывает:

— Двигатели в рабочем режиме, шеф!

Брунс показывает мне, что уже вынул из-под шасси колодки. Я машу ему рукой и выруливаю против ветра. Через несколько минут мы уже в воздухе. Набираю полторы тысячи метров или пять тысяч футов и кричу:

— Толя! Давай курс! Анатолий подходит ко мне.

— Карты у нас нет, но есть экран. Вот мы, а вот зона ближайшего перехода.

— Понятно. Это будет у нас вроде компаса. А ты будешь за штурмана.

Я разворачиваю самолёт на курс, набираю еще двести метров высоты и устанавливаю крейсерскую скорость — сто тридцать миль в час. Увидев, что я закончил манипулировать управлением, Лена говорит:

— Ну, Андрей, рассказывай теперь, что ты узнал у альтов. Что они тебе сказали?

— Во-первых, не они, а он. Там был только один альт. Он представился как отец Таканда. Во-вторых, он почти ничего не сказал. Его речь изобиловала намёками и уклончивыми ответами типа «и да, и нет». Тем не менее многое стало понятно даже из такой беседы.

— И что же ты понял? Поделись.

— А в-третьих, Ленок, мне надо всё это обдумать, чтобы сделать правильные выводы. На это у меня пока просто не было времени. Сама понимаешь, одно дело, когда в разговоре улавливаешь мысль и тебя озаряет догадка. И совсем другое — когда требуется изложить это так, чтобы тебя поняли другие.

— Понимаю Что ж, обдумывай.

— И, в-четвёртых, как раз этим мне сейчас заниматься некогда. Эта допотопная лайба не имеет автопилота. А мы идём при сильном боковом ветре. Нас всё время сносит с курса. И потом, как я понял со слов Таканды, наши приключения на этом далеко не кончаются. Да и Брунс предупреждал, чтобы мы были начеку. Нас отсюда так просто не выпустят. Корпус не любит поражений. Поэтому внимательно поглядывайте за землёй и особенно за воздухом. Следует ждать любых пакостей.




Глава 14


Вот сзади заходит ко мне «мессершмит»,

Уйду — я устал от ран!

    

B.C. Высоцкий






Вести машину довольно тяжело. Мне приходится парировать неожиданные порывы бокового ветра и удерживать самолёт на заданной высоте. Мощные восходящие и нисходящие потоки стремятся утащить нас вверх или вниз. При этом мне приходится внимательно следить за передней верхней полусферой, где, слава Времени, пока всё чисто, и огрызаться на ворчание Анатолия, который ежеминутно требует от меня точнее держать курс. Но в конце концов кто я — лётчик-профессионал или саксофонист?

Постепенно я приноравливаюсь к аэроплану почтенного возраста, на каком летали мои дедушки. Войдя в ритм работы, я уже могу позволить себе несколько расслабиться и подумать, собрать в кучу разбегающиеся мысли, проанализировать свои догадки и сделать выводы.

Значит, Герасимов сказал нам всё. Мы только его тогда не поняли. Трудно, скажем прямо, было понять человека, который пытался объяснить нам то, о чем сам имел весьма смутное представление. Но Таканда сказал, что всё, что мы хотели выяснить, мы уже знаем со слов Герасимова. Я тогда вспомнил эту ахинею, что нёс нам этот мерзавец, и меня словно озарило.

Он говорил о векторах, имеющих разную направленность, о скалярах. Говорил о том, что разнонаправленные и равные по величине векторы становятся почему-то скаляром. Вот тут-то мы и споткнулись, решив, что это бредятина. А это была далеко не бредятина. Разный уровень мышления! «Что он понимает в мышлении, это насекомое!» — так, кажется, сказал Таканда.вновь проходят мимо, и над нами с оглушительным ревом проносится машина противника. Сейчас он начнёт делать глупости. Парень, конечно, не догадывается, что за штурвалом тихоходного «пассажира» сидит хроноагент, к тому же истребитель-профессионал нисколько не хуже его самого.

Итак, два разнонаправленных вектора, конечно же, не дают скаляр. Они, если равны друг другу, дают ноль. То есть взаимно вычитают друг друга. И корень, конечно же, не в этом. Вспомним основные положения хроноэтики. Исторический процесс определяется не отдельными малыми событиями. Он, как поток, в который вливаются ручьи и реки, определяется совокупностью многих событий, имеющих одинаковую направленность. Именно направленность. Это — неотъемлемое существо вектора. Историческое развитие — это вектор, направленный из прошлого в будущее. В зависимости от разных факторов он может колебаться. Но колебаться он может только по величине, не меняя направления.

Но время от времени он может становиться равным нулю. Это происходит, когда силы противодействия векторам, благоприятствующим развитию исторического процесса, настолько велики, что уравновешивают результирующий вектор. Такие случаи бывали в разные времена в разных Фазах. Развитие общества застывало на каком-то достигнутом уровне. И если общество не получало нового толчка вперёд, оно начинало стремительно деградировать. Вырождаться и разлагаться.

Примером из моей Фазы может служить разложение и распад Римской империи, начавшийся еще до Рождества Христова. Собственно, и христианство-то зародилось именно благодаря этому разложению. Напевы о «богоизбранном» народе — от лукавого. Я никогда не был антисемитом, но сионистская мораль двойных стандартов всегда вызывала у меня невыразимое отвращение. Ну, что хочешь со мной делай, но не мог Бог избрать такой народец и заповедать ему такую мораль.

Но в данном случае речь идёт не только о разложении и деградации. Хотя того и другого в тех Фазах, где мы побывали, вполне хватает. И даже сверх всяких пределов. Главное в другом. Конечно, разложившимися и деградированными народами управлять легче, это прописная истина. Но для «прорабов перестройки», или альтов, проблема управления — дело вторичное. Основная их цель иная. Как сказал Герасимов? «Они — вампиры».

Вот главное! А вот и давно ожидаемое. Прямо по курсу и чуть выше мелькает стремительная тень. И сразу из салона доносится голос Наташи:

— Андрей! К нам в хвост заходит самолёт! Это истребитель!

— Как он выглядит? — спрашиваю я. — Я не успел его разглядеть.

— Что-то реактивное, — отвечает Петр. — Он проскочил слишком быстро.

— Реактивный?! Перестарались! Уж с этим-то я управлюсь. — Я смеюсь и тут же чертыхаюсь. — Будь проклята эта старая калоша!

— В чем дело, Андрей? — испуганно спрашивает Лена.

— У меня полностью отсутствует обзор задней полусферы. Я ничего не смогу предпринять, так как не вижу противника.

— Не всё пропало, Андрей. В задней части салона есть туалет с иллюминатором в потолке. Я высунусь наружу и буду передавать тебе по телебраслету все его маневры.

— На тебя вся надежда! Но будь осторожна, не подставься сама. Всем занять места и пристегнуться ремнями!

Через несколько секунд телебраслет доносит до меня спокойный голос моей подруги:

— Он заходит в атаку. Идёт с превышением двадцать метров. Дистанция — тысяча пятьсот… тысяча… восемьсот… пятьсот…

— Держись! — кричу я и резко сваливаю машину влево. Справа проносятся пушечные трассы, а следом за нимипроскакивает и сам истребитель. Так я и думал, это что-то вроде МиГ-15 или «Сейбра». Тяжеловато ему будет управляться с такой целью.

Я вижу, как истребитель выполняет разворот, и захожу ему в лоб. Пилот-каратель явно озадачен. Он считал, что играючи расправится с «пассажиром», а тут приходится делать второй заход.

Машины стремительно сближаются. Вот самая благоприятная дистанция для открытия огня. Вниз и вправо! Трассы вновь проходят мимо, и над нами с оглушительным рёвом проносится машина противника. Сейчас он начнёт делать глупости. Парень, конечно, не догадывается, что за штурвалом тихоходного «пассажира» сидит хроноагент, к тому же истребитель-профессионал нисколько не хуже его самого.

— Он развернулся и снова заходит в хвост! — звучит голос Лены.

Сейчас он ждёт моего маневра влево или вправо и откроет огонь с меньшей дистанции. Но, парень, Андрей Коршунов тоже не пальцем делан. Лена выдаёт диспозицию:

— Тысяча… восемьсот… пятьсот…

Сейчас он ждёт моего маневра и не стреляет. А я кладу руку на сектор газа центрального двигателя и указываю Анатолию на два других. Анатолий берётся за сектора и ждёт моей команды.

— Триста!

Я резко киваю и сбрасываю обороты центрального двигателя. Анатолий делает со своими двигателями то же самое. Самолёт проваливается, его скорость падает почти до посадочной. Идём на пределе устойчивости, вот-вот в штопор сорвёмся. Над нами ревёт истребитель. Проскочил!

Истребитель разворачивается и проходит высоко над нами на встречном курсе. Он решил не повторять лобовой атаки. Правильно, нечего зря боеприпасы расходовать. Да и горючее-то у тебя, парень, должно быть уже на пределе. Лена докладывает:

— Он снова в хвосте! Тысяча… восемьсот… Он выпускает закрылки… воздушные тормоза… почти парашютирует. Сейчас сорвётся! Нет, держится. Пятьсот… триста…

— Держись!

Сваливаю машину влево, закладываю самый крутой вираж, на который она способна. При этом теряю высоту и ныряю под истребитель почти на встречном курсе. Снова ушел. Что он предпримет сейчас? Ошибочка вышла, господа каратели. Видано ли дело, ловить на скоростном истребителе тихоходную машину! Перестарались. Впрочем, откуда вам знать, что эту машину ведёт ас Второй Мировой войны, дважды Герой Советского Союза. Он еще и не с такими справлялся.

— Андрей, он уходит на высоту! — доносится голос Лены.

Ага! Вот то, чего я от него ждал! Большей глупости он придумать не мог. Достал я его! — Он пикирует!

А вот теперь я должен видеть его своими глазами. Разворачиваю машину так, чтобы мы с истребителем оказались на встречных курсах. Теперь, благодаря сложению скоростей, время моего нахождения у него в прицеле сокращается до минимума. А снарядов у него осталось не густо. Он просто будет вынужден подойти ко мне вплотную, чтобы стрелять наверняка. Это рискованный маневр. Но парень разозлился, вошел в азарт, и теперь ему всё по барабану.

А я, чтобы увеличить степень риска, снижаюсь до предела. Моя высота — десять метров. Ниже нельзя. Когда он будет выходить из пикирования, нас может швырнуть вниз реактивной струёй.

Блестящая на солнце машина пока еще довольно высоко, но она стремительно приближается. И тут я вижу такое, что мне хочется орать от восторга. Прямо по моему курсу лежит довольно тесная падь, извивающаяся между рядами высоких холмов. Как там делал штандартенфюрер Йозеф Кребс, когда охотился за нами в Белоруссии? Снижаюсь еще немного и ныряю в эту падь. Иду вдоль неё, повторяя затейливые извивы. Справа и слева проносятся крутые склоны холмов. Ну-ка попади!

Истребитель стремительно снижается. Настойчивый парень! Он рискует атаковать меня в этой пади. На мгновение я проникаюсь к нему уважением, которое тут же сменяется презрением. Это не воин. Он просто вошел в азарт, и этот азарт толкает его сейчас на глупейшее решение. Мы с Серёгой Николаевым не пытались атаковать Кребса с его напарником в балке. Мы ловили их на выходе из неё. А ведь мы были не чета этому карателю. Откуда у него здесь возьмётся опыт воздушных боёв?

Истребитель приближается на пистолетный выстрел и на вираже, повторяя мои маневры, открывает огонь. Пушечные трассы гаснут в левом холме, а я очередным разворотом ухожу вправо вдоль пади. Сзади гремит взрыв. Мне не надо оборачиваться, чтобы увидеть, что там такое случилось. Всё понятно и так. На выходе из пике истребитель зацепился за вершину холма. Царствие ему небесное! Отлетался каратель.

Набираю высоту и ложусь на прежний курс. Пилотская кабина быстро заполняется друзьями. Они хлопают меня по плечам, обнимают, всячески выражают свои восторги.

— Он — хроноагент экстра-класса, — объясняет Лена. — А в миру он — лётчик-истребитель. И не просто истребитель, а ас.

— Причем Ас с большой буквы, — добавляет Анатолий.

— Хватит восторгаться, — ворчу я. — Не мешайте работать. Толя, давай курс. Мы, пока с этим карателем крутились, капитально ушли в сторону.

Анатолий выводит меня на курс и докладывает:

— До зоны перехода — девяносто километров.

Ого! Это полчаса полёта. Отвлекаться больше нельзя. Надо высматривать место для посадки.

— Смотрите все как следует. Найдёте место для посадки — скажете. Возможно, придётся возвращаться. И за воздухом посматривайте.

Веду машину на восьмистах метрах. Внизу всё то же: холмы и овраги. Не развернешься. Поднимаюсь еще на пятьсот метров. Справа замечаю дорогу. Отклонившись от курса и выслушав недовольное ворчание Анатолия, около десятка километров иду над этой дорогой. Убедившись, что она ведёт в том же направлении, снова ложусь на курс к зоне перехода. Не Время весть что, но всё-таки лучше, чем ничего. Сергей докладывает:

— С правого борта — два самолета!

Это истребители-бипланы. Очень похожи на знаменитые «Глостер-Гладиаторы» или не менее знаменитые И-15. Вот это опасно. Каратели извлекли урок из гибели реактивного истребителя и поняли, что скоростной машине трудно бороться с тихоходным «пассажиром». А вот эти — другое дело. Я едва успеваю подумать, что они, наверное, могут развернуться на пятачке, буквально вокруг собственного крыла, а они уже демонстрируют свою маневренность.

Обогнав нас на пятьсот метров, они круто, почти на месте разворачиваются и заходят к нам в лоб. Над нами проносятся трассы, потом доносится треск пулемётов, и, наконец, чуть не протаранив нас, проскакивают два истребителя. Лена бежит на свой наблюдательный пункт и докладывает:

— Разворачиваются. Атакуют!

Пикирую, выравниваюсь чуть выше десяти метров и иду, ломая курс, подскальзывая то вправо, то влево. Но на этот раз за мной идут не реактивные машины. Истребители идут с превышением один-два метра и повторяют мои маневры. Тем более что сейчас их двое. Уходя из-под огня ведущего, я попадаю под огонь ведомого. Пули прошивают фюзеляж и правую плоскость. Слава Времени, тюка ничего не горит. Но это пока. Истребители обгоняют меня и строят второй заход.

Оборачиваюсь и вижу, что кроме Лены, которая стоит, высунувшись из иллюминатора в потолке туалета, все лежат на полу пассажирского салона. Правильно. Так хоть меньше площадь поражения.

Снова пули корёжат машину. Одна очередь проходит между мной и Анатолием. Вдребезги разлетается лобовое остекление. Опускаю щиток шлема, иначе на такой скорости я из-за встречного напора воздуха ничего не увижу, глаза выдует. Еще одна очередь находит цель в правом моторе. Хорошо еще, что не в центроплане, где расположены баки с горючим. Но мотор дымит. Перекрываю ему подачу бензина и тяну дальше на двух. Скорость, конечно, падает, но это уже неважно. Мы дотянули.

— Здесь, — показывает Анатолий. — Вон в том овраге.

— Понял, — отвечаю я и разворачиваюсь в сторону дороги. А истребители не отстают. Они делают заход за заходом ипродолжают клевать израненную машину. Сейчас они стремятся поразить левый мотор и центроплан с бензобаками. Кому больше повезёт: нам или им? Я, конечно, приложу все усилия, чтобы сбить истребителям прицел, но на посадочной глиссаде и с одним неработающим мотором это плохо получается.

Участок дороги, слава Времени, подходящий. Может быть, только под конец пробега выкачусь в кювет. Разворачиваюсь и строго заход на посадку с ходу. Выполнять заход по всем правилам и некогда, и истребители не дают.

В самый последний момент, когда шасси вот-вот должны уже коснуться земли, вспыхивает левый мотор и бензиновый бак в левом центроплане. Самолёт, подпрыгивая, катится по дороге, а я гадаю: что будет раньше — мы остановимся и успеем выскочить или бензин рванёт?

— Открыть люк! Приготовиться к немедленной высадке!

А истребители не отстают. Они делают еще один заход. Им непременно нужно увидеть, как наш самолёт вспыхнет ярким пламенем, взорвётся и мы сгорим вместе с ним. Пока они разворачиваются для нового захода, скорость нашей машины падает настолько, что можно соскочить без опасения свернуть шею.

— Всем покинуть самолёт! Быстро!

Один за другим мы выскакиваем из готового взорваться самолёта. А он укатывается еще немного вперёд и съезжает в кювет. Здесь он клюёт носом и тут же взрывается, разбрасывая горящие обломки и ударив в небо огненным фонтаном.

Анатолий указывает направление на зону перехода. До неё четыре километра.

— Бегом! Время поджимает!

Но не успеваем мы пробежать и триста метров, как на нас заходят истребители. С рёвом несутся они на бреющем полёте, в носовой части каждого пляшут огоньки, и пули свистят над нами.

— Ложись!

Истребители проносятся мимо, мы вскакиваем и снова бежим. Рывок на триста метров, и опять мы прижимаемся к земле, а над нами свистят пули и ревут моторы. Анатолий вне себя. Если так пойдёт и дальше, зона стабилизируется и переход открыть не удастся. Когда самолёты заходят на нас в очередной раз, он приподнимается и вскидывает автомат. Но в последний момент вдруг принимает другое решение и достаёт из-за пояса лазер. Верно. Это оружие в данном случае будет более действенно.

Беззвучный на фоне рёва моторов выстрел, головной истребитель вспыхивает и лопается в пламени взрыва. Ведомый сразу свечой уходит на высоту.

— Скорее! — торопит Анатолий. — Мы можем опоздать. Тогда придётся ждать еще двадцать часов.

Надо поспешать. За двадцать часов каратели непременно доберутся до нас. Мы бежим, бежим не останавливаясь. Нелёгкий это вид спорта — бег с полной выкладкой по пересеченной местности. Нам с Леной грех жаловаться, мы с ней хроноагенты. Анатолия с Наташей я перед выходом гонял специально, предвидя именно такие случаи. В Петре я тоже не сомневаюсь, он кадровый строевой офицер. А вот Сергею приходится тяжеловато. Ему такие марш-броски совершать никогда не приходилось, и он понемногу отстаёт.

Но вот наконец и овраг, на который мне указывал Анатолий. Не останавливаясь, скатываемся вниз по склону. Анатолий с женщинами уже там. Установка развёрнута и работает. — Успели, — сообщает Анатолий. — Переход будет через восемнадцать минут.

Можно отдышаться и приготовиться. Неизвестно, что ждёт нас в следующей Фазе: Может быть, опять придётся бежать со всех ног. Молча сидим и ждём. Я ловлю на себе взгляды Сергея. Он о чем-то хочет спросить меня, но никак не может отдышаться. Ладно, время поговорить еще будет. Впрочем, неизвестно, будет ли. Если пресловутый отец Таканда не запугивал меня, то относительно спокойная жизнь у нас кончилась. Дальше начнутся сплошные увеселения.

Тишину нарушает стрекот мотора. Поднимаюсь по откосу оврага и вижу дирижабль. Он идёт на четырёхстах метрах в километре от нас. Если бы дирижабль держал курс немного в сторону, то нас в овраге никто не заметил бы. Но дирижабль идёт прямо на нас, и мы непременно будем обнаружены. А уходить нам отсюда никак нельзя.

Не долетев до нас двести метров, дирижабль зависает, и из гондолы по оврагу начинают бить две скорострельные пушки. Обнаружили. Пока снаряды нас особенно не беспокоят. Мы прижимаемся к склону, обращенному к дирижаблю, а снаряды или рвутся на противоположном склоне, или вовсе перелетают через овраг. Хуже будет, если дирижабль зайдёт так, чтобы пушки могли стрелять вдоль оврага. Тогда нам точно несдобровать. Снаряд калибра 23 миллиметра никакой сертон не выдержит, не говоря уже об осколках, от которых у Петра и Сергея нет защиты.

— Толя! Сколько осталось?

— Еще четыре минуты!

А дирижабль медленно, но верно приближается, забирая вправо. Вот он зависает прямо над оврагом в ста пятидесяти метрах от нас. Первая очередь проходит высоко. Вторая уходит левее. Сейчас они пристреляются и… Может быть, бластером его попробовать? Или не стоит искушать судьбу? Впрочем, выхода всё равно нет. Что совой об пень, что пнём об сову — конец один. Снимаю с пояса бластер.

— Есть переход!

Прямо на склоне оврага колышется уже привычное сиреневое марево. Один за другим мы устремляемся в переход и исчезаем как раз в тот момент, когда на месте, где мы только что были, начинают рваться снаряды.




Глава 15


Сидит Федот, икает, в обстановку вникает…

    

Л. Филатов






Темно, Время побери! Темно и сыро. И пахнет чем-то не очень приятным. И не пахнет даже, а воняет. Какая-то гниль, прель и, кажется, даже мертвечина.

Опускаю щиток шлема и включаю ноктовизор. Какое-то редколесье, поросшее странно, даже причудливо изогнутыми деревьями. Впечатление такое, что они проросли в пьяном виде, долго не могли протрезветь и сейчас сами удивляются: что это такое из них получилось? Из таких стволов даже зубочисток не настрогаешь. Разве что рыболовные крючки получатся. Под ногами у нас не трава и не мох, а какой-то лишайник. Он мягкий и скользкий. Напоминает плесень. А может быть, это и есть плесень? Не от неё ли и исходит этот своеобразный аромат?

Натягиваю перчатки и подхожу к стволу дерева. Так и есть, нижняя часть ствола тоже покрыта этим лишайником или плесенью. Присматриваюсь к этой дряни, и у меня пропадает желание трогать её руками, даже в перчатках. Я погружаю в эту субстанцию щуп микроанализатора. Он выдаёт мне такой состав, что я с сомнением смотрю на подмётки своих ботинок. Долго ли они смогут выдержать подобное воздействие?

— Здесь очень опасно. Надо срочно уходить.

— Некуда, — возражает Анатолий. — Ближайшая стабильная зона — в восьмидесяти километрах.

— Плохо дело, братцы. Как бы нам тут не загнуться. Толя, в каком направлении стабильная зона? Пойдём туда. Может быть, эта дрянь не везде.

— Андрей, а дышать здесь не вредно? Больно уж это амбре на нервы действует, — говорит Наташа.

— Нет. Приятного, конечно, мало, но особой опасности в этом плане нет. А вот садиться на эту плесень и трогать её — Время упаси. Она изобилует контактными ядами и до предела насыщена разными агрессивными веществами. Среди них есть такие, что способны разъедать резину, дублёную кожу и пластики. Так что чем скорее мы отсюда выберемся, тем здоровее будем. Идём след в след. Пётр с Сергеем идут последними, у них обувь слабее, чем у нас.

— След в след? — ехидно спрашивает Лена. — А как ты это представляешь в такой темноте? Ноктовизор-то только у тебя.

— Зато у вас есть фонарики. Но светите только под ноги, иначе ноктовизор мне засветите.

— А не привлечем ли мы светом какую-нибудь живность поопаснее, чем эта плесень? — высказывает предположение Пётр.

— Из двух зол выбираем меньшее. От животных мы как-нибудь отобьёмся. А вот если ты пройдёшься по этой плесени босиком, я за твоё здоровье не поручусь. То, что без ног останешься, гарантирую.

Через ноктовизор я пытаюсь высмотреть или тропинки, или участки, свободные от плесени. Бесполезно. Едкая ядовитая дрянь облепила всё, не оставив свободным ни единого квадратного сантиметра. «Пьяные» деревья здесь растут гуще, их переплетенные ветви образуют сплошную крышу. Что-то не хочется под эту кровлю соваться. Надо бы обойти. Но я уже по опыту успел убедиться, что под деревьями слой плесени тоньше, и она там вроде посуше. Поколебавшись, шагаю под крышу. Ветви свисают очень низко, и приходится нагибаться. Кроме того, с ветвей ниспадают какие-то тонкие белёсые нити, похожие на паутину. То и дело приходится раздвигать их, чтобы пройти.

Внезапно сзади доносится крик. Крик отвращения и ужаса. Так кричат, схватившись в темноте за ветку, которая оказывается змеёй. Кричит Наташа. Белёсые нити плотно опутали её и теперь, сокращаясь, подтягивают девушку вверх. А наверху ветви оживлённо шевелятся и тянутся навстречу жертве. Именно жертве. Нет никаких сомнений: хищник поймал добычу.

Мы бросаемся на помощь Наташе. Сама она не может шевельнуть ни рукой, ни ногой — так плотно опутали её эти предательские нити-щупальца. Пытаемся перерезать их ножами. Бесполезно. Невесомые паутинки прочны, как легированная сталь. Не помогают и виброусилители.

— Толя! — кричу я. — Лазером их!

Несколько взмахов лазером, работающим в режиме непрерывного излучения. Слышится противный треск, напоминающий хруст костей. В нос бьёт волна запаха плохо очищенного самогона. Обрезанные нити отпускают Наташу и, извиваясь, как перерубленные змеи, бессильно падают к её ногам. Ветви дерева-хищника, секунду назад жадно тянувшиеся к девушке, испуганно возвращаются назад и даже поднимаются выше, чем до нападения.

Мы быстро выбираемся из зарослей «пьяных» деревьев. При свете фонариков осматриваем Наташу. Видимых повреждений нет. Девушка дрожит от возбуждения и омерзения.

— Впечатление было такое, словно меня опутало несколько десятков змей, — рассказывает Наташа.

Мы идём еще часа два. «Пьяные» деревья, растущие плотными группами, старательно обходим. Хватит нам опыта с Наташей. Странно, но никакой живности не видно и не слышно. На кого же эти деревья охотятся? Разве что друг на друга?

Неожиданно кромешная тьма сменяется ярким дневным светом. Никаких сумерек, никакой зари. Впечатление такое, будто солнце было просто погашено, а сейчас его кто-то включил. Всё равно как, зайдя в тёмную комнату, нажал кнопку выключателя.

Некоторое время мы осмысливаем случившееся. Потом я выключаю ноктовизор, а мои товарищи гасят фонарики. Первым делом я проверяю при дневном свете нашу обувь. У наших ботинок подмётки из специального пластика, способного длительное время выдерживать воздействие сильных кислот; «сносилась» почти на четверть. Резиновые подмётки ботинок Петра — больше чем наполовину. Самое удивительное, что сапоги Сергея совсем не пострадали, выглядят как новенькие. Грязноватые только.

Подивившись этому обстоятельству, я вспоминаю, что сапоги Сергея изготовлены в Фазе биологической цивилизации. Сначала я говорю себе: «Понятно», а потом: «Да нет. Ни черта не понятно». Почему в биологической Фазе придали обувной коже такие свойства, что её не берёт даже эта едкая ядовитая плесень? Вряд ли они предвидели, что мы можем вляпаться в такое. Еще менее вероятно, что там у них временами выпадают такие дожди, что образуются лужи со свойствами этой плесени. Впрочем, стоит ли ломать себе голову над неразрешимыми загадками? Сейчас перед нами стоит задача поважнее.

Если все восемьдесят километров нам придётся топать по этой плесени, то мы просто не дойдём. И первым погибнет Пётр. Разве что Сергей потащит его на себе. Оценив и сопоставив их комплекции, решаю: далеко не унесёт. Тем более что через сорок километров сгорят подмётки и у нас. Всех Сергей унести на себе точно не сможет.

Вот уж обстановочка! И идти нельзя, и на месте оставаться нельзя. И то, и другое смерти подобно. Кратко обрисовываю ситуацию своим товарищам. Решение принимается единогласно. Идём вперёд. Что будет впереди, мы еще увидим. А здесь — верная смерть. Мерзкая плесень не прекращает своей работы ни на секунду.

«Пьяные» деревья редеют. Теперь группами они уже не встречаются. Но слой плесени под ногами становится всё толще и словно сочнее. Она хлюпает и брызгается. Одновременно в воздухе появляется запах аммиака и еще чего-то. «Какие-то галогеноводороды», — уточняет Лена, взяв пробу воздуха.

Мы выходим на опушку «пьяного леса», и перед нами открывается обширное болото. Маслянистая жидкость грязного серо-желто-зелёного цвета колеблется, будто кипит. Время от времени на её поверхности вздуваются крупные пузыри и лопаются, насыщая воздух аммиаком и другой экзотикой. Форсировать это болото ни у кого желания не возникает. Надо обходить.

Внезапно по поверхности болота пробегает рябь. Сначала мелкая, потом всё крупнее и крупнее. Наконец это уже волны. Центр волнения — где-то в середине болота. На берег накатывает высокая волна и выплёскивает порцию густой слизи. Эта слизь начинает быстро расползаться от берега, меняя цвет и становясь неотличимой от той плесени, по которой мы идём уже несколько часов. Так вот откуда берётся эта мерзость! Надо поскорее уходить. Не исключено, что новорожденная плесень может быть намного активнее.

Мы снова углубляемся в «пьяный лес», держим курс в обход болота. Еще через час лес снова редеет. Мы уже ждём новых неприятных сюрпризов. Но нет. Выходим на открытое пространство. Поле, поросшее редкими группами невысокого, но густого кустарника. Слой плесени под ногами вроде бы потоньше. Чем дальше мы идём, тем он, действительно, становится тоньше и суше. Наученные горьким опытом, мы настораживаемся, удваиваем внимание. Вполне возможно, что эти кусты — тоже хищники.

Никаких следов не видно. Впрочем, плесень, как мы видели, движется. Следы могут быстро затягиваться. Птиц тоже не видно и не слышно. Я впервые бросаю взгляд на небо. Оно здесь неприятного, гнойного цвета. И совершенно без облаков. Куда же это нас занесло?

К кустам мы подходить не рискуем; лавируем между ними, иногда делая порядочные крюки там, где кусты растут сплошной стеной. Местность понижается, еще через километр в плесени начинают попадаться проплешины, в которых видна каменистая почва, лишенная растительности. А еще немного погодя от сплошного ковра плесени остаются лишь отдельные островки. Вонзаю в почву щуп анализатора. Экзотика! Конечно, здесь вряд ли что сможет вырасти, кроме этих кустов. Но прямой опасности нет. Наконец-то можно передохнуть.

Первым делом осматриваем нашу обувь. Сапоги Сергея без изменений. А вот у Петра от толстой подмётки остался жалкий слой около сантиметра. Вовремя мы выбрались из этой мерзости. У нас подмётки износились наполовину.

Мы закуриваем, а женщины готовят кофе на той воде, которую мы захватили с собой. Ловлю на себе взгляд Сергея. Он давно уже хочет поговорить со мной, и я знаю, о чем.

— Серёжа, ты хочешь спросить меня о Диме? Так ты того, не стесняйся.

— Андрей Николаевич, как он погиб?

— Нервы не выдержали. Надо было лежать, прижаться к земле как можно плотнее, а он вскочил. Тебя Пётр удержал, а я его не смог. Если бы ты поднялся, тоже там остался бы. Эта штука пощады не знает, и спасение от неё одно: лежать и не вставать.

— А что это было?

— Высокочастотное оружие. Оружие варварское, на поле боя бесполезное, так как дальность действия у него незначительная. А вот на улицах, при подавлении волнений — вещь незаменимая. Особенно когда карателей мало заботит, сколько людей выживет после атаки. Как правило, никто не выживает. Это я знал, что чем ближе к земле, тем менее эффективно его воздействие. Впрочем, приятного и в этом случае мало, ты на себе убедился. Но уж если встанешь и побежишь, ты — покойник на сто процентов. Такие штуки широко применяют различные режимы фашистского толка. Потому-то я и знаю, как оно действует и как от него защищаться. А подавляющее большинство людей не знает. Отсюда такая высокая эффективность этого оружия.

— Значит, Дмитрия спасти было невозможно?

— Возможно. Но только в том случае, если бы он остался лежать, как ты и перетерпел этот кошмар. Подняться в рост в зоне действия этого оружия — верная смерть. И почти мгновенная.

— И что же с ним стало?

— Нездоровый у тебя интерес, Серёжа. Скажу точно: спать спокойнее от этого знания ты не будешь.

— А всё-таки?

— Ну, раз ты настаиваешь… Курицу гриль знаешь? Вот примерно то же самое.

Сергей качает головой, словно отгоняя кошмар, и тяжело вздыхает. Он снова смотрит на меня, порывается что-то сказать, и я опять знаю, о чем, но сдерживается. Лена приходит мне на выручку:

— Сережа, ты сейчас подумал: если бы Андрей не отговорил Диму тогда остаться в биологической Фазе, то он сейчас был бы жив.

Сергей кивает.

— Не наступай Андрею на больную мозоль. Поверь, я знаю его давно и хорошо. Андрей сам постоянно думает об этом и казнит себя с того самого момента, когда Дима не выдержал и вскочил навстречу свой смерти. Ведь я права?

На этот раз киваю я.

— Серёжа, потому-то мы так долго и колебались, прежде чем решились взять вас с собой. Ты и сам уже понял, что это не туристический поход. Здесь ничего нельзя предвидеть. Вспомни, сколько раз мы все были на волосок от смерти. Помнишь лес, горящий после ядерного удара? Если бы там переход оказался не рядом, а километрах в двух или трёх, мы бы там и остались. Или задохнулись бы, или нас убила бы радиация. Куда мы сейчас придём? Что ждёт нас, даже не в следующей Фазе, а в этой, через час или два? Никто сказать не может.

— Хватит, Ленок, нагнетать атмосферу и пугать нас, — говорю я, доставая фляжку с коньяком. — Но в одном ты права. Всё у нас впереди. Давайте-ка помянем нашего товарища Димитрия. — Я разливаю по походным стаканчикам коньяк и продолжаю: — Дима был хорошим человеком и надёжным товарищем. Он и сам не знал, на что был способен. А способен он оказался на многое. Помните, как он держал нас над пропастью? Тогда я понял, что у этого парня необычайная сила воли. Ведь только на ней он и удержался тогда сам и нас удержал. Я потому и убедил его не оставаться в биологической Фазе, что рассчитывал сделать из него хроноагента. Именно из таких неравнодушных, способных на самопожертвование и получаются настоящие хроноагенты. Увы, не довелось ему стать хроноагентом. Не судьба. Но всё равно, Дима, ты останешься одним из нас, и мы всегда будем помнить тебя.

— Уже двоих мы потеряли в боях местного значения, — задумчиво говорит Лена. — Может быть, именно в этом и наша судьба?

— Нет уж, подруга! — возмущаюсь я. — Хватит! Больше мы в местные заварушки ввязываться не будем. Ради того, чтобы встретиться с «прорабами перестройки», мы ввязались в эту авантюру с восстанием. В результате потеряли Диму. Не велика ли цена? Теперь наша задача одна: выбраться из этой заварушки, в которую сами влезли. Надо любой ценой добраться до своих и донести полученную информацию. Под любой ценой я понимаю всё, кроме человеческих жертв. Даю слово: ни за какие коврижки больше не буду вмешиваться в местные дела. Пусть они здесь друг друга передушат! Пусть они друг друга на кострах пекут или сырыми заживо едят! Пройду мимо и глазом не моргну. И вам моргать запрещаю!

Лена смотрит на меня и с заговорщическим видом подмигивает:

—Номер восемнадцать тысяч девятьсот двадцать семь!

— Здесь! — отвечаю я, поняв её шутку.

— А куда ты… к… В общем, а куды ты денешься?

Все смеются. Смех дико звучит в этой безжизненной и неземной местности.

— Права ты, Леночка, как всегда, на все сто пятьдесят права. Не такие мы люди, чтобы пройти мимо чужой беды. Потому-то мы с тобой хроноагентами и стали. Хотя если Совет Магов узнает когда-нибудь о наших несанкционированных и не рассчитанных вмешательствах… — Я тяжело вздыхаю, это может понять только Ленка. — Знаешь, Сергей, что мне больше всего не понравилось в вашей Фазе? Расхожая фраза: «Это ваши проблемы» или «Это его проблемы». Я родился, рос, воспитывался и жил в социалистическом обществе. У этого общества было много недостатков. Кто-нибудь стал бы возражать, а я не буду. Но одного недостатка это общество было лишено: таких фраз я там ни разу не слышал. Тебе это может показаться диким. Как это так? Человеку что, своих проблем мало? Он еще и в чужие вникает! А вот представь себе. Пусть не вникали, пусть не могли помочь. Но никогда не отмахивались. По крайней мере, если помочь не могли ни делом, ни деньгами, то всегда могли дать совет, подсказать и так далее. Пётр не даст соврать, он сам из такого же общества. Да и Наташа с Толей такие же. А знаешь, Серёжа, в чем первопричина такого положения? Ни за что не угадаешь. Думаешь, «прорабы перестройки» постарались? Нет, дорогой, они пришли на готовое, когда вы сами до них дозрели! А что помогло вам дозреть? Рынок! Нет, я ничего не имею против рыночного регулирования экономики. Там рынку самое место. Но когда рыночные отношения вторгаются в социальную сферу, в сферу человеческих отношений, в сферу политики, наконец, это становится, мягко говоря, страшно. И вся беда здесь в пресловутом основном принципе: «Это — не мои проблемы!» У меня всё нормально, а на других я буду плевать с высокой колокольни. И голосуют люди за антинародные режимы. «У меня всё хорошо, и слава Времени! Другим плохо? Это — их проблемы!» Сколько раз за последние два года в твоей стране поднимались цены на топливо, тарифы на воду и теплоснабжение, на электроэнергию?

Сергей пожимает плечами. Да, такое вряд ли запомнишь.

— Не знаешь. А вот мы знаем. Наташа с Толей недаром столько времени у вас провели. Девять раз! И не на один-два процента, как утверждает официальная статистика, а намного больше. И опять тот же принцип: сидит бизнесмен, хозяин нефти, газа, электроэнергии и тому подобного, чешет он репу и думает: «Прибыль маловата, а налоги великоваты. Сожрать могут. Надо поднимать цены на продукцию, поднимать тарифы. Что, сельхозпредприятия не смогут по новым ценам бензин и солярку закупать? Так это же их проблемы! Что, население не в состоянии по таким тарифам расплачиваться за услуги? Ну, знаете, это тоже их проблемы!» И государство вмешаться не моги. Как же, свобода предпринимательства! Рыночные отношения! Кстати, пресловутые правозащитники всю историю своей деятельности отстаивали только одно право — право меньшинства наживаться за счет большинства. То, что при этом у большинства отнимается право на достойную, даже просто сносную жизнь, их никогда не волновало. Главное — право осуществления свободы предпринимательства. Свобода! Одна на всех. Не могут сельскохозяйственные предприятия купить топливо по таким ценам? Это их проблемы! Вы же живёте в свободном обществе. Пусть покупают нефтяную скважину и строят собственный нефтеперерабатывающий завод. Им этого никто не запрещает. Не может население оплатить такие высокие тарифы? Ну, это их проблемы! Пусть изыскивают возможности. А не изыщут — не беда. Никто же не принуждает их пользоваться этими услугами. Могут от них отказаться. Или пусть строят собственный водопровод. Могут поставить на крышу ветряк или солнечные батареи. В конце концов, можно на приусадебном участке построить небольшой ядерный реактор. Свобода предпринимательства — главная свобода. И эту свободу никто не ограничивает.

Все опять невольно смеются. Смех сквозь слёзы, так это называется. Лена протягивает мне пластиковую чашку кофе, я кивком благодарю её и вновь возвращаюсь к теме.

— Свобода предпринимательства — великая вещь. У меня своеобразный бизнес. Я поставляю террористам оружие, а они мне — наркотики. Это оружие стреляет по нашим солдатам? Это их проблемы! Не будут подставляться под пули. А были бы умнее, откупились бы от службы. Террористы захватывают заложников? Это проблемы заложников! Ни один порядочный бизнесмен в заложники еще не попадал. А если и попадал, то выкупался. Наркотики медленно, но верно отправляют наркоманов на тот свет? Это их проблемы! Силой их никто не заставляет употреблять наркотики. У нас СВОБОДА! Конечно, никто деятельность такого рода не афиширует. Но попробуйте поинтересоваться: «Сударь, а откуда у вас такие деньжищи?» На вас и пресса, и правительство, и парламент таких собак спустят! Всё громче идут разговоры о легализации доходов, о всеобщей амнистии капитала. Всеобщая амнистия капитала! Знаете, к чему это приведёт? На одной доске окажется трудяга, который, недоедая, недосыпая, с ущербом для здоровья, для собственных нервов и нервов своей семьи, раскручивал производство, начиная всё своими руками, и молодец, который гвоздя в своей жизни не забил, а только показывал пальцы веером на своих холёных ручках этому самому трудяге и цедил ему небрежно: «Я, дядя, буду твоей крышей. Чехлись, чтобы у тебя неприятностей не было». А потом этот рэкетир, сколотив капиталец, приобрёл себе прибыльное дело, забрав его за мифические долги. И вот теперь — амнистия! Ты, Серёжа, присутствовал при допросе Герасимова. Помнишь, чем он занимался помимо нефти? Так вот, и такой источник дохода будет амнистирован. Ему высшей меры мало, но никто не в праве будет предъявить ему обвинение. Даже генеральный прокурор. Даже президент. Амнистия, Время побери! Вот где адский замысел! Ничуть не хуже приватизации! Ты, наверное, помнишь, у вас такое тоже было. Не знаю, под каким соусом вам её преподносили и как её проводили, но у нас все было до гениальности просто. Разделили общенародную собственность на дольки и дали каждому по этой дольке. Делай с ней, что захочешь. А что с ней делать? Кто-то просто продал за смешные деньги, перестав быть хозяином своей страны за несколько бутылок водки или квартирную плату за три месяца. А у других эти дольки просто стибрили, всучив взамен какие-то акции, не стоящие бумаги, на которой они были напечатаны. Почему не стоящие?

Да потому, что все эти акционерные общества одно за другим бесследно канули в небытие вместе со своими хозяевами. И никто их искать не стал. Потому что в итоге вышли бы на тех, кто эту приватизацию затеял и осуществил. Лицензии-то этим акционерным обществам кто подписывал? Афера удалась! Перераспределение собственности произошло. А теперь, чтобы оно навсегда стало необратимым, поднимается вопрос о всеобщей амнистии капитала. Кто поднимает? Кто проталкивает?

— Андрей Николаевич, — говорит Сергей, воспользовавшись моей паузой, — вы сказали, что у вас происходило то же самое. Что, у вас тоже эти «прорабы» поработали?

— Нет, Серёжа, — я горько усмехаюсь, — у нас нашлись свои «прорабы». Героических личностей вроде господина Герасимова с избытком хватает во всех Фазах. Они сидят себе тихохонько, живут по общепринятым законам, но только и ждут, только и ищут, кому бы повыгодней продаться. А похозяйничали у нас не эти «прорабы перестройки». Похозяйничал у нас ЧВП. Мы рассказывали вам, что это такое. Да и со Старым Волком ты не так давно познакомился. Сотворили они примерно то же самое, только цель они преследуют совсем другую. Цель у них, может быть, и благая. Но, как говорится, благими намерениями вымощен путь в ад. Средства для достижения этой цели они используют такие, что порой и в кошмарном сне не привидятся. Они, видите ли, считают, что цель оправдывает средства. Но хватит, эта тема неисчерпаемая.

Местность, по которой мы идем, всё время понижается. Плесень на почве, если так можно назвать этот щебень, исчезла совсем, а сейчас путь нам преграждает сплошная стена кустов. Не тех колючих раскоряк, что остались позади нас, этот кустарник похож на обычную иву. Только вот местами этот ивняк затянут какой-то серебристой паутиной. Её длинные нити колеблются, словно тревожимые лёгким ветерком. Но ветерка-то нет: ни лёгкого, ни сильного.

— Ох, не нравится мне эта паутинка, — бормочет Анатолий. — Больно уж она напоминает ту, в которую Натали попалась. И почему она так интересно колышется? Нас учуяла, что ли?

— Очень может быть, Толя, очень может быть, — соглашаюсь я. — Хотя маловероятно. Она давно колеблется и переливается. Я ею еще за километр залюбовался и всё гадал: что бы это могло быть? Но в одном ты прав: трогать эту паутинку как-то не хочется. С другой стороны, обхода не видно.

— А вы знаете, — говорит вдруг Сергей, — она излучает. И довольно прилично.

Он показывает мне дозиметр направленного действия. Взглянув на него, я только головой качаю. Эту паутину вполне можно сравнить с радиоактивным осадком, пусть не первой свежести, но тем не менее, не утратившим своей смертоносной сущности.

— Ну? И какие будут мысли по этому поводу? — спрашиваю я.

— Сдаётся мне, — подумав пару минут, говорит Лена, — что это какой-то барьер. Радиоактивность здесь неспроста.

— Ты хочешь сказать, — уточняю я, — что это искусственное сооружение?

— Несомненно. Тебя смущает то, что этот барьер имеет такой естественный вид, но в этом-то и замысел. Кустарник вполне натуральный и безобидный, но пройти его невозможно. Если бы он был ядовитым, как та плесень, или колючим, усеянным полуметровыми ядовитыми иглами, еще бы куда ни шло. Но обычная ива и смертельная радиоактивность, на мой взгляд, плохо сочетаются. Вот и появляются мысли такого рода.

— Пожалуй, ты права. Но раз так, значит, за этим барьером скрывается что-то интересное. Но что?

— А не стоим ли мы по ту самую, интересную сторону? — высказывает предположение Анатолий. — Может быть, этот барьер отделяет ту ядовитую и едкую экзотику, по которой мы шлялись, от нормальной природы.

— А может быть, и наоборот, — продолжает его мысль Пётр. — Именно эта гадость для этого Мира и является нормальной природой. А там может скрываться такое, что нам сразу захочется обратно.

— Захочется, перехочется, — мрачно возражает Анатолий, — зона перехода всё равно там. Иного пути у нас нет.

— Значит, — подвожу я итог, — дискуссия на тему, что от чего отделяет этот барьер, беспредметна. Следует размышлять о том, как этот барьер преодолеть.

— Обойти его возможности нет, — говорит Наташа. — Когда мы были еще далеко, я заметила, что эта полоса тянется на многие километры и теряется за горизонтом.

— Вы знаете, — Лена задумчиво покачивает головой, — этот барьер напоминает мне стену, в которую мы уткнулись в том странном стеклянном мире-ящике.

— Кстати, я кое-что узнал про этот ящик, — усмехаюсь я. — Но там преграда была непреодолимой, выполненной из перестроенного пространства. Её и лазер не брал. А здесь мы свободно можем теми же лазерами прорезать себе проход.

— А куда ты денешь радиацию? — возражает Петр. — Даже если ты сожжешь эти кусты дотла, пепел-то останется радиоактивным и прикончит нас, когда мы будем по нему идти.

— Не забывай, Петруша, что мы на этот случай неплохо оснащены, — Лена достаёт из своего ранца шесть шприцов. — Для профилактики хватит по одной дозе. А там посмотрим, сколько еще потребуется. Будем резать проход. Только сначала уколитесь.

Ох, и не люблю я этот антирад! Но часто приходится делать такое, что не только не любишь, но и терпеть не можешь. Вкалываем себе по дозе. Лена следит за таймером. Проходит положенное время, и она командует:

— Толя, Наташа! С лазерами — вперёд!

Шипят перерезаемые и вспыхивающие ветки и стволы, вьётся дым. Через минуту перед нами открывается проход. Мы стоим с оружием наготове. Я на всякий случай даже взял на изготовку бластер. Но когда дым рассеивается, мы видим перед собой такое же унылое, поросшее редким кустарником поле. Даже не поле, а, скорее, каменистую пустошь. Одно отличие: впереди, примерно в километре, протекает река. Довольно широкая, около пятисот метров.

— Вперед, — командую я.

— Только быстро, не задерживаясь ни на секунду, — добавляет Лена. — Нам лишние рентгены совсем ни к чему.

Когда мы проходим по хрустящими под ногами углям, «паутинки» на уцелевших с обеих сторон кустах шевелятся и тянутся к нам. Уходим от опасного барьера подальше и, пройдя половину расстояния до реки, останавливаемся по команде Лены. Она проводит беглый контроль на радиоактивность и выдаёт нам еще по одному шприц-тюбику с антирадом.

— Так можно и наркоманом стать, — ворчит Сергей, вкалывая себе дозу.

— От этого не станешь, — успокаивает его Лена. — А здоровье надо беречь, Серёженька. Оно нам еще ой как понадобится.

— И куды же нам дальше бечь? — глубокомысленно спрашивает Пётр.

— Туды, — показывает Анатолии в сторону недалёкой уже реки. — Переход будет там.

— Если мы, конечно, сможем через неё перебраться, — с сомнением в голосе говорит Наташа.

— И если в этой реке вообще вода, — многозначительно добавляет Лена.

— Ну, — говорю я, поднимаясь, — об этом можно и не дискутировать. Проще всего проверить. Если там обычная вода, будем искать брод. А если нет, пойдём по берегу.

— Ага! — злорадно соглашается Сергей. — И она приведёт нас к другой такой же ядовитой реке, только больше этой. Или к такому же морю.

— Сергей прав, — соглашаюсь я, — надо идти вверх, против течения. Но опять же это в том случае, если в реке не вода, а какая-нибудь экзотика вроде плавиковой кислоты.

В реке оказывается обычная вода. Правда, до такой степени грязная, что я бы ни за что не взялся определить её цвет. Создается впечатление, что в паре километров выше по течению капитально, до блеска помыли автомобильную и боевую технику танковой дивизии. А еще где-то, чуть повыше, в эту же реку слили отходы не менее пяти десятков свиноферм.

— Я даже не берусь предположить, есть ли в этой жидкости простая вода, не говоря уже о более сложных соединениях, — грустно говорит Лена, глядя на индикатор анализатора.

— Ясно одно, — констатирую я, — вброд эту… жидкую преграду… переходить можно, но не желательно. Ну, а чтобы пить её… О вкусах не спорят.

Мы отходим от берега разноцветной реки подальше и движемся вверх по течению. Надо же посмотреть, кто ее так загадил. Идем довольно долго, и по пути нам не попадается ничего достойного внимания. Удивляет отсутствие животных, птиц и даже насекомых. Впрочем, какая тварь сможет выжить в таких условиях? Однако хищные деревья на кого-то охотятся. И барьер, смертоносный для всего живого, здесь не просто так вырос.

— Андрей Николаевич! — говорит вдруг Сергей. — А долго мы еще будем так идти?

— Ты что, устал?

— Не то чтобы слишком. Но дело в другом. После того, как включилось… гм… освещение, прошло уже больше десяти часов. Мне интересно, когда оно здесь выключается?

— Вопрос интересный. Мы не знаем, какой здесь суточный цикл. Но если свет погаснет, сделаем палатки и заночуем.

Мы идем еще два часа, но освещение по-прежнему дневное. Самого солнца не видно, оно закрыто сплошной облачностью. Но видно все как в пасмурный полдень. Река, русло которой до этого было почти прямым, начинает прихотливо извиваться. Мы вынуждены иногда срезать излучины, а иногда далеко обходить повороты. Вот русло в очередной раз сворачивает влево. Мы намерены спрямить себе путь, но то, что обнаруживаем через полсотни метров, заставляет нас остановиться и задуматься.

Вдоль берега реки каменистая почва поросла мхами и лишайниками. Местами они растут довольно густо, почти сплошным ковром. И в таком ковре мы замечаем тропинку. Видно, что ею пользуются по крайней мере несколько раз в день. А Наташа даже находит неподалеку от тропы старый окурок самокрутки.

Рассматриваю местность через бинокль в прозрачном щитке шлема. Русло реки образует здесь широкую дугу радиусом около двух километров. Тропа уходит куда-то в центральную часть этой дуги. Метров через пятьсот начинается густой кустарник. Не ивняк с радиоактивной паутиной, а обыкновенный кустарник. Не то смородина, не то низкорослая калина. А за кустарником видны деревья. Не те «пьяные» деревья-хищники, а простые осины, клены и еще какие-то. Решительно сворачиваю налево и иду вдоль тропы. Петр шагает за мной, дослав на всякий случай патрон в ствол автомата. Логично. В этом лесочке можно встретить кого угодно. И этот кто угодно может отнестись к нам тоже как угодно.

Мох и лишайник начинают чередоваться с травой. Мне кажется, что за деревьями просматривается какое-то сооружение. Проходим еще немного. Точно! Деревья расступаются, и перед нами открывается широкая поляна.

За высокой каменной оградой стоит длинное двухэтажное строение с плоской, поросшей мхом крышей. Длинные низкие окна, прорезанные по всему периметру второго этажа, напоминают бойницы. А может быть, таковыми они и являются. В дальнем от нас конце здания сооружена башенка высотой около двенадцати метров. В верхней её части имеется огороженная площадка, перекрытая трёхскатной остроконечной крышей. Из-под крыши на площадку что-то свисает, а шпиль над башенкой венчает треугольник вершиной вниз.

Тропинка заворачивает влево и ведёт нас вдоль ограды. Мы идём мимо стены, сложенной из мелких камней, схваченных глиняным раствором. Так же, Но из камней покрупнее, построено и здание за оградой. Проход за ограду, расположенный с дальней стороны, забран деревянными подъёмными воротами, выполненными из жердей толщиной в руку. Приглядевшись, мы находим нехитрое подъёмное приспособление и вращаем ворот. Заслон со скрипом поднимается.

Осторожно проходим за ограду. Двор пуст. Никого и ничего. Только в углу колодец, ограждённый каменным кольцом. Заглядываю туда, воды не видно. Кидаю в колодец мелкий камешек. Глубоко, однако. Немало времени проходит, прежде чем до меня доносится плеск воды.

В торце здания, прямо посередине, имеется высокая, но узкая дверь из необструганных, потемневших от времени досок. Она не заперта. Открываем её и попадаем в узкий тёмный коридор, тянущийся вдоль всего здания. С обеих сторон имеются пустые дверные проёмы, через которые в коридор проникает слабый свет. Если бы в проёмах имелись двери, я бы назвал эти помещения двухместными камерами. Они узкие, как пеналы. Справа и слева от входа — ничем не покрытые каменные лежанки. Расстояние между ними не более полуметра. Под самым потолком — низкое окно-бойница. Оно уходит и в соседнюю «камеру». Больше в этом помещении ничего нет.

В самой середине коридора мы обнаруживаем два значительно больших помещения. Центральную часть каждого из них занимают длинные возвышения, сделанные из такого же камня на глиняном растворе. Столы, надо полагать. У стены выложен очаг. Рядом стоят два котла. В очаге зола и еще не остывшие угли. Интересно, где хозяева этого дома?




Глава 16


Эй! Гражданина! Ты туда не ходи, ты сюда ходи! А то снег башка попадёт, совсем мёртвый будешь.

    

Василий Алибабаевич






— Мир вам, братья! — слышится сзади негромкий спокойный голос.

Хроноагенты хреновы! Даже не заметили, как он подошел. Позади нас в дверном проёме стоит человек среднего роста и сухощавого телосложения. На нём тёмно-зелёный длинный балахон, перехваченный широким черным поясом. Лица не видно, оно скрыто глубоким капюшоном. На полу, у ног пришедшего, лежит объёмистый мешок. От него пахнет рыбой.

— Мир и тебе, брат, — отвечаю я по-итальянски.

Именно на таком языке прозвучало приветствие. Пришелец поднимает левую руку, и из широкого рукава появляется узкая кисть, затянутая в такую же, как и балахон (или ряса?), тёмно-зелёную перчатку. Двумя пальцами пришелец очерчивает в воздухе знак в виде треугольника вершиной вниз. Он поднимает мешок и направляется к очагу. Мы расступаемся, давая ему дорогу. Бросив мешок возле большой деревянной плахи, пришелец обращается к нам:

— Я отец Сандро, примас этой обители.

Еще один отец! Не слишком ли много разных личностей пытается меня, сиротку, усыновить за последние сутки? Стоп! А не родственник ли он отцу Таканде? Ряса. Глубокий капюшон. Перчатки. Отец. Увидеть бы его лицо… Но надо бы представиться.

— Я Андрей…

— Не надо, — прерывает меня отец Сандро. — В обителях Триединого и Великого никто не спрашивает путников, как их зовут и кто они такие. Всякий нуждающийся в отдыхе, крове и пище, находит здесь приют и всё необходимое. А потом идёт дальше. И никто не в праве интересоваться, кто он, откуда пришел и куда идёт. Если он сам не пожелает всё о себе рассказать.

— Ну, мы-то как раз никаких тайн не имеем, — бормочу я и замолкаю.

Хороший обычай. Он по крайней мере даёт мне возможность не изобретать какое-нибудь Загорье, откуда мы якобы пришли. Попробуйте объяснить этому отцу Сандро, откуда мы грядем, куда свой путь вершим. Я вижу, что Лена тоже насторожилась и внимательно смотрит на отца Сандро, стараясь пытливым взглядом проникнуть в глубокую тень капюшона. А отец Сандро, не обращая внимания на мои слова, вываливает из мешка на плаху груду рыбы и снимает со стены большой разделочный нож.

— Я не могу предложить вам мясной пищи, но скоро будет готова похлёбка и жареная рыба. Вон вёдра, сходите к колодцу за водой. И пусть кто-нибудь принесёт дрова, они у заграды, справа от входа. И разожгите очаг.

Всё ясно. Провизия наша, работа ваша. Всё справедливо. Мы отправляемся за водой и дровами, но тут неприятная мысль приходит мне в голову. Я возвращаюсь, но Лене, видимо, эта мысль тоже не даёт покоя, и она спрашивает:

— Отец Сандро, эту рыбу вы наловили в реке?

— Что ты, женщина! В этой реке даже лягушки и пиявки не водятся. В трёх старах отсюда есть озеро, и я там развожу рыбу.

Мы успокаиваемся, а отец Сандро берётся за нож и, чтобы лучше видеть, откидывает свой капюшон на плечи. Тут уж я успокаиваюсь окончательно. Ничего общего ни с отцом Такандой, ни со святым Могом, ни с Фарбером, которого нам показывала Кора. Отцу Сандро не более тридцати лет. У него вполне земное, человеческое, хотя и худощавое, можно сказать, аскетическое лицо. Но главное — глаза. Это обычные человеческие глаза. Смотрят они дружелюбно и даже немного весело. Этот человек явно не из числа «прорабов перестройки». Я облегченно вздыхаю и иду за дровами.

Через час отец Сандро приглашает нас к столу. Перед каждым из нас стоит большая глиняная миска с дымящейся ухой, густо посыпанной зеленью. Посередине стола — глиняные блюда с крупно порезанными кусками хлеба из муки грубого помола и такие же блюда с жареной рыбой. Кроме того, на столе стоят глиняные кувшины, один на двоих, и глиняные кружки. Отец Сандро встаёт во главе стола, скороговоркой читает молитву, из которой я ничего не могу уловить, кроме отдельных слов. Прочитав молитву, он благословляет трапезу знаком треугольника и первым садится за стол.

Мы следуем его примеру и приступаем к обеду. Уха у отца Сандро получилась неплохая. Я бы добавил в неё еще чуть-чуть соли и перчику. А так ничего, есть можно. Пиво, налитое в кувшины, на мой взгляд, чуть кисловато. Но что можно требовать от пива, приготовленного в этой обители каким-нибудь кустарным способом. Для той технологии, какая здесь возможна, пиво весьма и весьма недурственное.

Едва мы доедаем уху, как свет резко исчезает, словно солнце выключили. Но отец Сандро, видимо, знал, когда это произойдёт. Он запаливает в очаге лучину и зажигает ею плошки с маслом, заранее расставленные на столе.

Трапеза проходит в молчании. Даже когда мы управляемся с едой и наполняем кружки пивом, отец Сандро молчит. До меня доходит, что он ведёт себя так в соответствии с обычаями или уставом этой обители. Здесь не положено интересоваться путниками. Здесь только дают им кров и пищу. Надо брать инициативу в свои руки.

— Отец Сандро, вы давно живёте в этой обители?

— Четырнадцатый год.

— Значит, вы хорошо знаете эту местность и дороги?

— Знаю.

— Толя, уточни местонахождение зоны перехода. Надо выяснить, как нам туда добраться. Отец Сандро, есть ли возможность где-нибудь переправиться через реку? Мост, паром, брод, нам всё равно.

— А вы в самом деле хотите перебраться на тот берег?

В голосе отца Сандро слышатся удивление и тревога. С чего бы это? Анатолий показывает мне индикатор. В центре его обозначено место, где мы сейчас находимся. Из центра выходит луч, заканчивающийся в зоне нестабильного темпорального поля. Я прикидываю расстояние. Почти шестьдесят километров.

— Да, отец Сандро, не только желаем, но и непременно переправимся.

— Не знаю, братья мои, не знаю. Без особой нужды никто через эту реку не переправляется.

— Значит, такая вот у нас особая нужда.

— Что ж, если у вас такая особая нужда, я помогу вам переправиться. Но…

Отец Сандро с сомнением качает головой. Я жду продолжения, но он молчит. Отвернувшись от стола, Сандро шурует кочергой в очаге. Непрогоревшие угли разгораются с новой силой. Сандро собирает использованную посуду и пододвигает её к нашим женщинам.

— Помыть надо, — коротко говорит он и обращается к нам: — В конце коридора погреб. Пусть кто-нибудь принесёт еще пива.

Лена с Наташей уносят посуду, а Анатолий с Сергеем, захватив кувшины, уходят за пивом. А я смотрю то на индикатор, указывающий направление на зону темпоральной нестабильности, то на отца Сандро. Он задумчиво смотрит на горящие угли и не обращает на нас ни малейшего внимания. Словно это не он только что обещал помочь нам переправиться на другой берег реки и хотел о чем-то предостеречь. Но продолжения не следует. То ли он сомневается, то ли эта тема вообще запретная. Время его знает. Как бы то ни было, но информация нам необходима. Когда с кувшинами пива возвращаются Анатолий и Сергей, я наливаю себе кружку и спрашиваю:

— Значит, отец Сандро, вы поможете нам перебраться на другой берег?

— Помочь нетрудно, — нехотя отвечает отец Сандро, бросив на меня быстрый взгляд. — Вот только… Великий грех будет на мне в этом случае. Много ночей придётся мне замаливать его.

— Отец Сандро, если наша переправа на другой берег связана с нарушением закона и повлечет за собой какие-то санкции против вас, то прошу вас не беспокоиться. Мы переправимся и без вашей помощи. Вы только подскажите нам, где здесь поблизости есть брод?

— Какие законы, брат мой? Уже много лет никто не слышит здесь этого слова. А грех мой будет в том, что, помогая вам переправиться на тот берег, я пошлю вас на верную смерть.

— Отец Сандро, должен вас заверить, что вы напрасно переживаете. Мы прошли долгий путь, и на этом пути нам встречалось такое, что удивить, а тем более напутать нас и заставить отступить просто невозможно.

— А я вас не пугаю. Я вижу, что вы люди отважные, и вооружены вы хорошо. Но только оружие вам не поможет. Конечно, если вы встретитесь с оборотнями, оно вам пригодится и, может быть, спасёт вас. Но до оборотней вы не дойдёте. Сразу за рекой начинаются Проклятые Места. Обычному человеку, даже самому смелому, их не пройти. И оружие там бесполезно.

— Проклятые Места? Что это такое, отец Сандро?

— Проклятые Места они и есть проклятые. Не случайно их так прозвали. Там всё не такое, как здесь. Там всюду прячется смерть, и вы каждым своим шагом будете приближать её.

— Что-то вроде едкой, ядовитой плесени и хищных деревьев с изогнутыми вкривь и вкось стволами?

— Что? Сатанинская плесень и деревья-упыри? Нет, брат Андрей, это всё детские игрушки по сравнению с Проклятыми Местами. И сатанинскую плесень, и дерево-упырь можно увидеть издалека и просто не подходить к ним. В Проклятых же Местах вы будете идти по обычному песку, а этот песок будет вас убивать с каждым шагом. Обычная лужайка может оказаться смертельной ловушкой и разорвать вас на мелкие кусочки. Воздух, которым вы будете дышать, может в один момент сжечь вас изнутри. Безобидная муравьиная куча высушит вашу кровь, и при этом вы не успеете сосчитать до десяти. А перешагивая через какое-нибудь бревно, вы, наоборот, так насытитесь влагой, что моментально раздуетесь и лопнете. Но и это игрушки по сравнению с другими местами, где в незапамятные времена пылали сражения. Там нормальный человек пройти вообще не может. Есть такие места, где вы и икнуть не успеете, а от вас уже останется один скелет. И этот голый скелет, сделав последний шаг, рухнет на землю и рассыплется грудой костей. А в других местах, наоборот, кости ваши превратятся в студень, и вы бесформенной массой растечетесь по земле. А есть такие места, где в яркий солнечный день ваша тень вдруг исчезнет. Через некоторое время она снова появится, но вас самого уже не будет. От вас останется только эта тень.

Отец Сандро замолкает, «треуголится» и смотрит на пламя углей в очаге. Вздохнув и понизив голос, он снова начинает говорить. Я вижу, что в дверном проёме стоят Лена с Наташей и внимательно вслушиваются в слова отца Сандро.

— Есть места, где обычные камни, по которым вы ступаете, внезапно раскаляются и светятся, как эти угли. Но бывает и наоборот, они превращаются в лёд и замораживают всё живое, что будет идти по ним. Но всё это только то, что доступно человеческому разумению. А случаются в Проклятых Местах вещи совсем непостижимые и никак не объяснимые. Это когда человек вдруг обрастает густой шерстью, даже мехом. Это когда вместо ног у него вырастают копыта или колени выворачиваются, как у гигантского кузнечика. А вместо рук может вырасти три пары длинных и гибких, как змеи, щупалец. А бывает и так, что у человека срастаются ноги, тело вытягивается, приобретает змеиную гибкость, и человек ползает по земле и деревьям, словно большая змея.

— Странные и страшные вещи рассказываете вы нам, отец Сандро. Вы сами всё это видели?

— Если бы я это видел, я бы не сидел сейчас здесь с вами. Нормальный человек не может выжить в Проклятых Местах. Всё это я записал со слов тех, кто там бывал, и Триединый помог им выйти оттуда живыми и в здравом уме. Скажите, брат Андрей, — отец Сандро внимательно смотрит мне в глаза, — вам действительно так необходимо переправиться на тот берег?

— Отец Сандро, я отвечу вам честно. Для нас это вопрос жизни и смерти.

— Понятно, брат Андрей. Тогда я задам еще один вопрос: а куда вы намерены попасть на том берегу, чтобы решить свои жизненно важные вопросы?

Посмотрев на индикатор, я указываю направление. Затем уточняю у отца Сандро, чему равен стар. Выслушав меня, отец Сандро задумывается, потом вдруг встаёт и куда-то уходит. Через несколько минут он возвращается со свёрнутым в трубку листом бумаги. Лист он разворачивает на столе, придавив по краям пивными кружками.

Это примитивная карта, грубо начерченная от руки. Я нахожу прихотливо изогнутую реку. Внутри подковы, образованной руслом реки, я вижу небольшой треугольник. Это, надо полагать, место, где мы находимся. Обитель. А на другом берегу реки — штриховки, непонятные значки, какие-то еще менее понятные надписи.

— Девяносто старов, — задумчиво говорит отец Сандро и показывает на карте какое-то место. — Это где-то здесь.

Он качает головой, наливает себе пива, садится на скамью и сосредоточенно разглядывает трещину на потолке.

— Нет, — говорит он наконец и резко качает головой, — вы туда не дойдёте. Пусть вы и не простые люди, но вы там пройти не сможете. Вы просто погибнете, и получится так, что это я послал вас на смерть. Вам-то это будет уже безразлично, а мне нет.

— Отец Сандро, — пытаюсь я возразить, — почему вы считаете, что мы там должны обязательно погибнуть? Ведь кто-то бывал там и вернулся, чтобы нарисовать эту карту.

— Вы говорите о плане? Его нарисовали гуляки. Только они и могут ходить по Проклятым Местам.

— Гуляки? Тогда познакомьте нас с ними. Мы договоримся с кем-нибудь из них, чтобы он провёл нас в нужное место.

— С кем-нибудь? Нет, брат Андрей, кто-нибудь вам не подойдёт. Гуляки ходят по Проклятым Местам всегда в одиночку. И прежде, чем отправиться в путь, они три дня и три ночи молятся Триединому. Не каждый решится вести с собой в Проклятые Места других людей. Для этого мало быть гулякой. Надо быть весёлым гулякой. Да и не каждый весёлый гуляка решится пойти в то место, какое вам нужно. А уж вести туда кого-то… — отец Сандро безнадёжно машет рукой. — На это способен только один гуляка. Самый весёлый из всех весёлых гуляк. Лем. Да и то он крепко подумает.

— И как нам найти этого Лема? Вы поможете нам, отец Сандро?

— Его не надо искать. Он сюда сам придёт. Лем часто останавливается в нашей обители. Этот самый план он и нарисовал. С тремя другими весёлыми гуляками. Последнее время его что-то долго не было, значит, скоро появится. Если жив, конечно. Жизнь гуляки полностью в руках Триединого. — При этих словах отец Сандро благоговейно «треуголится».

— Понятно. И как долго его придётся ждать?

— Пути гуляк неисповедимы. Он может прийти и сегодня, и через неделю. Живите здесь. Здесь вы в безопасности.




Глава 17


Один я на всей планете вижу страшную тень, наползающую на страну, но как раз я и не могу понять, чья это тень и зачем…

    

А. и Б. Стругацкие






Через полчаса все собираются в келье, которую облюбовали мы с Леной. На столе горит плошка с маслом, которой снабдил нас отец Сандро.

— Ну, друг любезный, колись, — выражает Лена общее пожелание. — Расскажи, Снегурочка, где была, расскажи-ка, милая, как дела. Что ты узнал от альтов? Мы все сгораем от нетерпения. Разве ты не видишь? От меня уже пепел один остался. И этот пепел уже остыл, и его разносит ветер. Причем несёт его прямо на Проклятые Места.

— В самом деле, Андрей, — поддерживает мою подругу Анатолий, — хватит откладывать. Вряд ли у нас впереди будет когда-нибудь такая спокойная обстановка, как сейчас.

— Да всё дело-то как раз в том, что альт ничего мне толком не сказал. Он просто намекнул, что ответы на все свои вопросы я уже знаю. Мне только осталось их понять и осмыслить.

— Тогда о чем вы с ним так долго разговаривали? — интересуется Лена.

— О смысле жизни. О природе добра и зла.

— Хм! Неисчерпаемая тема! — усмехается Пётр.

— Еще он предложил мне работать на него. Он готов был взять всех нас, кроме Елены и Наташи, конечно. Когда я, вполне естественно, отказался, он начал мне угрожать и запугивать. На этом, собственно, и закончилась наша продуктивная беседа.

— И на что же он тебе намекнул, раз ты ушел от него такой удовлетворенный? — спрашивает Лена.

— А намекнул он на то, что нам уже всё рассказал господин Герасимов. А то, что он не знал и сказать, понятно, не мог, мы можем узнать из тех файлов, которые скачал Сергей с секретных страниц Интернета.

— Ничего себе намёки! Герасимов нёс какую-то несусветную чушь. А информация в этих файлах зашифрована так, что я уже месяц с лишним бьюсь над ней и всё без толку.

Лена откровенно возмущена. Судя по её виду, она готова вернуться назад, сама взяться за отца Таканду и вытрясти из него всю информацию. Я успокаиваю подругу:

— Информация на файлах не зашифрована, а избыточна. Зёрна истины там перемешаны с навозом. Требуется куриное терпение, чтобы их отделить. Кстати, помнишь, в биологической Фазе ор Гелаэн сразу уяснил ценность этой информации и переписал всё. Что же касается Герасимова, то он просто не понимал того, что говорил, поэтому у него и получалась белиберда. А когда Таканда сказал мне, что основная интересующая нас информация содержится именно в словах Герасимова, у меня словно пелена с глаз исчезла.

— И что же ты узрел, прозревши?

— Вспомни, какую ахинею нёс про своих хозяев Герасимов? Сначала он назвал их вампирами. Потом поправился и сказал, что они не простые вампиры. А какие?

— Энергетические, — ехидно вставляет Лена.

— Представь себе, ты почти угадала. Потом он начал нести про векторы, скаляры, суммирование векторов и тому подобную дурь, в которой сам ни хрена не понимал. Поэтому и мы его не поняли.

— А что мы должны были понять? — спрашивает Анатолий.

— А то, что эти «прорабы перестройки» во всех подконтрольных им Фазах сворачивают всякое развитие человечества. Весь научный, творческий потенциал в этих Фазах равен нулю или стремится к нему. Не поняли? Вектор, определяющий прогресс человечества, обнулён или превращен в скаляр. Я вижу, вы никак не можете уловить, в чем тут суть. Я тоже не сразу понял.

Я обвожу взглядом лица друзей, на которых написаны откровенное недоумение, желание врубиться и напряженная мысль. Закуриваю сигарету и наливаю себе пива из кувшина, предусмотрительно захваченного Леной. Надо попробовать подойти с другого конца.

— Кто такой вампир? — спрашиваю я.

— Нежить, питающаяся кровью живых, — быстро отвечает Сергей.

— Прекрасно, друг мой! За первый вопрос ставлю тебе«отлично». Теперь второй вопрос. Что такое энергетический вампир?

— Это гипотетически существующая нежить, — отвечает Лена, — которая питается эмоциональной, биологической или психологической энергией жертвы. Я сказала «гипотетически существующая», потому, что нигде в известных нам Фазах такие вампиры не встречались. Хотя слухи о них ходят практически везде.

— А ведь дыма без огня не бывает, Ленок. Раз ходят слухи, значит, где-то ходят и вампиры. Слухи эти имеют основания. И основания эти очень близки к тем слухам, которые ходят. Наши «прорабы перестройки» — действительно энергетические вампиры. Только паразитируют они не на отдельных личностях. Для них это слишком мелко и неэффективно. Тем более, что личности-то разные бывают. У кого-то энергии хоть отбавляй, а у другого даже не кот, а мышка наплакала. Другое дело — всё человечество данной Фазы в целом. И поглощают они самые мощные составляющие суммарной энергии человечества. Те составляющие, которые способствуют движению человечества вперёд, его развитию. Вот почему во всех Фазах, где эти «прорабы» хозяйничают, всякий прогресс свёрнут, а отношения мужчины с женщиной сведены до уровня отправления естественных надобностей. И сама женщина низведена до уровня самки, предмета общественной потребности. Развитие человечества заморожено на том уровне, который оно имело на момент появления в этой Фазе «прорабов перестройки». И начинают они именно с унижения женщин. Тут им в дальновидности не откажешь: там, где женщина занимает надлежащее положение, рано или поздно у людей появится стимул к творческой деятельности, и все усилия «прорабов» пойдут прахом. А так нет стимула завоёвывать свою избранницу, нет стимула для изобретательности, нет прогресса, и быть не может. И они к тому же убивают двух зайцев: заодно человечество лишается такой мощной эмоциональной составляющей своего общего энергетического поля, как любовь. Я понятно излагаю?

— Более или менее, — тихо говорит Наташа. — Правда, всё это слишком сложно и с трудом укладывается в голове. Зачем это им всё-таки нужно?

— Помните, Герасимов говорил о чем-то вроде постоянного голода, который испытывают эти «прорабы перестройки»? Так вот, при таком положении вещей иного и быть не может. Ведь та Фаза, в которой жили Сергей и Дмитрий, еще не полностью покорена ими. Там еще оставались какие-то намёки на прогресс. Там отношения мужчины и женщины еще не упростились до полного примитива. Отсюда и недостаток откачиваемой от человечества энергии. Отсюда и чувство голода. Зато в тех Фазах, где жил Вир, где живёт тан Марсун, и в той, откуда мы только что прибыли, их плодотворная деятельность уже дала свои плоды. Там они чувствуют себя комфортно. Ты что-то хочешь сказать, Ленок?

— Не сказать, а посмотреть, — отвечает Лена и открывает ноутбук. — Кажется, я поняла, как следует работать с этими файлами. Сергей на днях подсказал мне одну идею. Хочу попробовать отсечь шелуху.

Лена открывает одну из переписанных Сергеем страниц и какое-то время задумчиво смотрит на неё. Она делает какие-то преобразования файлов, вчитывается и вскакивает в крайней степени возбуждения. Взасос целует Сергея.

— Серёженька! Ты гений! Смотрите! Это же программа действий для каждого агента «прорабов», вроде того же Герасимова! Здесь по полочкам всё разложено, поэтапно расписано. Интересно, что дальше? Андрей! Здесь расписан поэтапный план сворачивания прогресса для определённого региона. Он связан с планом работы агента. Ясно видно, что до полного выполнения плана осталось не так уж и много. План выполнен на семьдесят два процента. А что мы еще увидим? — Лена переходит на следующую страницу. — А здесь корректировка плана действий в соответствии с обстановкой в других регионах. А в заключение, — еще одна страница, — показана энергетическая отдача данного региона. Сейчас она составляет восемьдесят шесть процентов от максимума. Разобрались.

— Да, ясно, — соглашается Анатолий. — Ясно всё, кроме одного. Кто они такие? Откуда взялись? Где базируются? Ты выяснил что-нибудь по этому поводу?

— Почти ничего. Ответы отца Таканды были довольно уклончивы. Я же говорил вам, что он ни разу не дал мне прямого ответа. Когда я спросил его, не пришельцы ли они, он ответил: «И да, и нет». Тогда я предположил, что они — уроженцыЗемли, перестроенные каким-то образом пришельцами. Он улыбнулся (ну и улыбочка у него, должен вам сказать!) и опять ответил: «И да, и нет». Вот и понимай как хочешь.

— А вы знаете, — снова подаёт голос Сергей, — среди скачанных мною сайтов один был весьма своеобразным. Это было нечто вроде почтового ящика. Там много всякой ерунды. В этом сайте не менее восьми десятков страниц.

— Найди его, — предлагает Лена, — и преобразуй. Может быть, эта переписка нам что-нибудь подскажет.

Через полчаса Сергей показывает нам открытый «почтовый ящик». Он содержит в основном переписку агентов с «прорабами перестройки». Запросы, ответы, рекомендации, отчеты. Бесконечный архив. Интересного много, но нам нужно другое. Только на пятьдесят второй странице мы находим переписку «прорабов». Она занимает еще более двадцати страниц.

— Тут работы не на один день, — удрученно качает головой Лена.

— А куда торопиться? — говорю я. — Наш потенциальный проводник, весёлый гуляка Лем, появится не завтра. И, надо полагать, не послезавтра. Отец Сандро нас отсюда не гонит. Так что работай не спеша, тщательно. Может быть, найдёшь в этой навозной куче жемчужное зерно. Сергея привлеки. У него, сама сказала, голова светлая. Быстрее дело пойдёт.

Как я и предполагал, Лем не появился ни завтра, ни послезавтра. Мы живём в обители уже почти неделю, а весёлый гуляка Лем всё еще где-то весело гуляет. Мы помогаем отцу Сандро по хозяйству, ловим рыбу и раков, ухаживаем за огородом. Я попытался выяснить, когда и при каких обстоятельствах появились эти Проклятые Места и что здесь было до этого. Как здесь жили люди. Однако информации получил не намного больше.

— Хорошо жили, — вздыхает отец Сандро. — Не было ни Проклятых Мест, ни оборотней. Меня тогда не было, — помолчав немного, добавляет он, — и отца моего не было, и деда, и прадеда. Когда всё началось? Не знаю. Сначала были войны. Кто с кем воевал, неведомо. И те, и другие взялись неизвестно откуда и неизвестно куда потом делись. На полях сражений осталось такое, что люди бежали из тех мест куда подальше. Я говорил вам, что там творится. А потом появились Проклятые Места и оборотни. И жизнь стала совсем невыносимой. Только в таких, как эта, долинах еще и можно кое-как жить. Но и сюда добираются оборотни и угоняют людей.

— Понятно, — говорю я и меняю тему.

Ничего мне не понятно. Для того чтобы в этом хоть как-то разобраться, надо посмотреть на Проклятые Места и места сражений своими глазами. А для этого надо дождаться Лема. Хотя мне и так ясно, что без «прорабов перестройки» здесь дело не обошлось. Только результат резко отличается от тех, что мы видели в других Фазах. Впрочем, мне вспоминается Фаза, население которой «прорабы» полностью уничтожили. Но здесь-то население осталось и живёт, хотя, как видно, не благоденствует.

Полезным делом заняты только Лена и Сергей. Они тщательно и скрупулёзно обрабатывают одно за другим сообщения и письма друг к другу «прорабов перестройки». Но пока что ответа на основной вопрос они не получили. Хотя и нашли уже много интересного. На наши расспросы Лена отвечает:

— Потерпите. Закончим работу, всё расскажу, а сейчас какой толк забивать вам головы отрывочными сведениями? Не люблю размениваться.

Зная эту черту характера моей подруги, я не настаиваю. Ленка, когда её в таких ситуациях вывести из себя, может и укусить неосторожного.

К концу десятого дня приходит путник. Он одет в комбинезон, сделанный из серой чешуйчатой кожи. На ногах у путника высокие ботинки, внизу они оплетены травой. На другой день он уходит. Отец Сандро, коротко переговорив с ним, сообщает нам:

— Это был гуляка. Он сказал, что Лем придёт сюда завтра.




Глава 18


Да кто вы такие, откуда взялись?!

    

B.C. Высоцкий






На другой день после обеда отец Сандро знакомит нас с Лемом. Это невысокий худощавый мужчина лет тридцати пяти. Волосы острижены под ноль, щеки аскетически впалые, нос длинный и острый, почти как у Буратино. В серых, глубоко посаженных под нависшими бровями глазах светится безысходная тоска. Не таким представлял я самого весёлого из всех весёлых гуляк. Вид у него какой-то сонный, словно всё на свете ему уже надоело и он не знает, куда бы ему спрятаться. Одет он так же, как и вчерашний гуляка, в комбинезон из чешуйчатой кожи серо-зелёного цвета и высокие сапоги на шнуровке. Сапоги по низу так же оплетены травой. Гуляка Лем сразу переходит к делу:

— Отец Сандро сказал мне, что вам нужно пройти через самые опасные из Проклятых Мест. Он попросил меня помочь вам. Вообще-то я собирался идти в другую сторону, но отец Сандро — не тот человек, которому я могу отказать. Сколько вас?

— Шесть человек. Четверо мужчин и две женщины.

— Две женщины? — Лем морщится и качает головой.

— По поводу наших женщин можешь быть спокоен. Они не будут устраивать истерик и падать в обморок. И вообще я знаю не так уж много мужчин, которым наши женщины хоть в чем-то уступают.

— Ну, если так… — В глазах Лема отражается недоверие, а в голосе слышится плохо скрытая ирония. — Во всяком случае, будем уповать на Триединого. Шесть человек, говоришь? Это будет стоить.

— Мы заплатим любую цену. У нас есть и золото, и драгоценные камни.

— Золото, камни, — по лицу Лема пробегает пренебрежительная усмешка, — это мало кому нужный хлам. Отец Сандро говорил, что у вас есть оружие. Так?

— Так, — подтверждаю я.

— Покажите.

Я веду его в келью и демонстрирую наш арсенал. Лем невозмутим, но я вижу, что наше вооружение произвело на него впечатление. Подумав, он говорит:

— Раз есть оружие, значит, есть и патроны к нему.

Я не удерживаюсь от недовольной гримасы. Как раз патроны для нас сейчас дороже золота и камней. Тем более что мы немало истратили их в последней Фазе. Непредвиденные расходы, так сказать. Но делать нечего. Раз здесь не котируются драгоценные металлы и камни, придётся расплачиваться за услуги драгоценными боеприпасами.

— Здесь несколько систем оружия, — говорю я. — Пулемёт, автоматы и пистолеты трёх типов. Патроны ко всем разные. Какие тебе нужны?

К моему удивлению и облегчению, Лем указывает на пистолет Макарова. Пистолетами мы почти не пользуемся.

— Сколько? — спрашиваю я.

— Двенадцать, — отвечает Лем. — По два за человека.

Тут мне в голову приходит удачная мысль. Раз здесь пистолеты котируются выше автоматов и пулемётов, то у меня как раз есть лишний пистолет.

— А если так?

Я достаю из ранца «кольт», который принадлежал убитому Мирбаху. Рядом выкладываю два магазина. Один я вынул из пистолета, прежде чем вернуть «кольт», а второй забрал у того же Мирбаха. Он торчал из кармашка на поясе. Мирбаху это было всё равно ни к чему. Прошитому автоматной очередью пистолетом и патронами пользоваться затруднительно, а нам это могло пригодиться. И вот пригодилось. Лем смотрит на меня квадратными глазами.

— Вместе с пистолетом? — недоверчиво спрашивает он.

Я киваю. Лем берёт «кольт», взвешивает его в руке. Заметно, что он знает оружие и умеет с ним обращаться. Он снимает затвор, смотрит на просвет канал ствола. Удовлетворённо хмыкнув, собирает пистолет и кладёт его на место.

— За такую цену я отведу вас куда угодно.

— Тогда забирай.

— Возьму, когда приведу вас на место. По Проклятым Местам я всегда хожу без оружия. Оно там ни к чему. Вот разве что на оборотней наткнёмся…

— Вот на этот случай и возьми. Ты же еще не знаешь, куда нам надо. Может быть, как раз к оборотням.

Лем, усмехнувшись, забирает пистолет и патроны. Потом уходит к отцу Сандро и возвращается с планом. Развернув его на столе, говорит:

— А теперь покажи, куда вас надо отвести.

Я указываю место. Лем присвистывает и надолго задумывается. Через некоторое время он склоняется над планом и начинает водить по нему пальцем. Палец вычерчивает замысловатые зигзаги. На первый взгляд может показаться, что он просто сканирует предполагаемый маршрут. Я говорю:

— Не так уж и далеко.

— Недалеко? — Лем отрывается от плана. — Да, по прямой — недалеко. Но дело в том, что в Проклятых Местах по прямой никогда не ходят. И добро бы здесь были только Проклятые Места. Тогда наш путь стал бы длиннее всего раза в три. Но здесь есть и места сражений, и Заколдованные Места. А там никогда нельзя сказать заранее, что тебе встретится. Возможно, придётся отступать и искать обход. А это только Триединый знает, сколько времени занять может.

В ответ на эту тираду я только пожимаю плечами. Что я могу возразить весёлому гуляке? Сказать ему, что мы — хроноагенты, прошедшие огонь, воду и канализацию? Вряд ли это произведёт на него впечатление. Тем более что у меня об этих Проклятых Местах самые смутные представления. Со слов отца Сандро и только. А Лем, видимо, прошел их вдоль и поперёк и изучил основательно. И раз он говорит: «ляминь», значит — «ляминь», а никак не «чагунь». Неожиданно лицо Лема светлеет, он поднимает голову от плана и говорит мне:

— Знаешь, брат Андрей, если бы я сразу знал, куда вам надо идти, я бы не стал с вами торговаться, а повёл бы вас без всякой платы. Я сам давно хотел попасть в эти места, да всё как-то повода не было. Теперь появился.

— Это хорошо. Но пистолет всё-таки оставь себе. Не привык я пользоваться бесплатными услугами профессионалов. Когда мы выступаем?

Лем еще раз смотрит на план, что-то прикидывает, потом сообщает:

— Дня через четыре, не раньше. Тогда не придётся Ведьмину Топь обходить. Наверное. Это крюк, два с лишним дня пути. А так она должна пересохнуть. Пусть мы потеряем здесь четыре дня, но мы проведём их здесь. А один день в Проклятых Местах недели стоит.

— Как скажешь. Ты знаешь, что говоришь.

Когда я сообщаю своим друзьям о предполагаемом времени выхода, Лена с облегчением вздыхает:

— Слава Времени! У нас работы осталось на два дня. Потом еще денёк на обработку результатов, и как раз накануне выхода я могу сделать сообщение о том, что мы с Сергеем накопали.

Эти дни я пытаюсь разговорить Лема, узнать от него подробности о Проклятых, Заколдованных и прочих местах. Особенно меня интересуют обстоятельства, при которых всё это появилось. Но здесь меня ждёт разочарование. Если Лем знает о Проклятых Местах больше, чем отец Сандро, то об их истории он не знает практически ничего. Даже меньше, чем отец Сандро. Зато когда я прошу его рассказать подробнее об оборотнях, он оживляется:

— О них не говорить, их убивать надо! Продались, паскуды, за бессмертие!

— За бессмертие? Я не ослышался?

— Ну, да. Бессмертие.

— Ты что-то путаешь, Лем. Как же ты собираешься убивать их, если они бессмертные? И потом, ты взял у меня пистолет именно против оборотней.

— Нет, брат Андрей. Они не совсем бессмертные. Пуля и клинок берут их так же, как и простых людей. И в Проклятые Места они не суются, их там, как и всех людей, запросто скрутить может. А вот Заколдованные Места им ни по чем. Они, по-моему, и живут там.

— А в чем же их бессмертие состоит?

— В том, что они не стареют. Как только кто-нибудь сдаётся и подписывает договор, он остаётся навсегда таким, каким был до этого. Вот если ты подпишешь договор, то таким, как сейчас, и останешься.

— Договор? А с кем его подписывают?

— Как с кем? С оборотнями, конечно!

— Хм! Логично. А самые первые оборотни с кем договор подписывали?

— Этого я не знаю.

— А чем они занимаются? Почему вы их ненавидите?

— Они делают набеги на сёла и замки. Часть людей убивают, кого-то делают оборотнями, а остальных угоняют в Заколдованные Места. И там они перестают быть людьми.

— А кем они становятся?

— Разной нежитью. В разных местах — разной.

— Понятно, но не очень. Посмотреть бы на это.

— Лучше не смотреть. И лучше, если они вообще не встретятся нам на пути. Они ходят большими стаями. Хотя вы хорошо вооружены, всё равно лучше с оборотнями не встречаться. Недалеко от того места, куда вам надо, есть посёлок. Я оттуда родом. Два года назад оборотни побывали там. Артём был тогда неподалёку и говорил мне, что часть людей сумела убежать, спрятаться в ближайшем Проклятом Месте. Оборотни за ними туда соваться не стали. Но Артём не мог сказать, кто убежал и сколько их было. Вот я и хочу узнать: живы ли мои жена, дочь и отец?

Лена наконец собирает нас, чтобы поделиться результатами своей работы.

— Андрей, твоё предположение было очень близко к истине. Львиную долю уворованной энергии «прорабы» не потребляют сами, а отправляют куда-то за пределы Земли. И, судя по мощности излучателей и по тому, что они работают в импульсном режиме, всего один раз в год, отправляют куда-то очень далеко. Так что без пришельцев здесь не обошлось.

— Откуда такие выводы? — спрашивает Наташа.

— Несколько страниц секретной переписки «прорабов» целиком посвящены ругани, критике и выговорам в адрес некоего Млита. Его всячески полощут за то, что он регулярно срывает отправку энергии и большая часть её из-за этого теряется, поскольку цель успевает миновать ось луча. А Млит оправдывается тем, что он за год не успевает обучить местный персонал сложной работе, поэтому срывы и задержки неизбежны. Он предлагает не ликвидировать персонал после каждой передачи энергии, а набрать его один раз, обучить и держать в закрытом городке на полутюремном режиме.

— Не удалось выяснить, куда именно отправляется энергия? — спрашиваю я.

— Нет. Но я выяснила, что передача всегда происходит второго февраля. Такое излучение можно засечь, определить направление и рассчитать район нахождения цели. Но для этого нам надо попасть в Нуль-Фазу.

— А на Земле где они базируются?

— Это тоже можно выяснить только из Нуль-Фазы. Мне удалось определить часто повторяющиеся параметры межфазовых переходов, которые они создают. Думаю, что эти переходы строятся именно на их базу.

— Что еще ты смогла выяснить интересного? Вижу по твоему хитрому носу, что ты еще не всё выложила. Делись.

Лена усмехается и разворачивает на мониторе картинку. Мы видим древний тибетский монастырь. Настолько древний, что от него отдаёт не веками даже, а тысячелетиями. Но по периметру монастыря на равных расстояниях друг от друга установлены громоздкие прямоугольные панели, выполненные из блестящего черного материала. Панели расположены под одинаковыми углами к горизонту. А в центре монастыря установлена высокая усеченная пирамида из такого же материала. Количество граней пирамиды точно соответствует количеству панелей.

— Ну, и что это такое? — недоуменно спрашивает Анатолий.

Есть чему удивиться. Как-то не стыкуются древний монастырь и сверхсовременное сооружение непонятного назначения. Лена показывает нам монастырь и сооружения в различных ракурсах и наконец объясняет:

— А это, друзья мои, и есть та самая передающая станция, которой заведует таинственный господин Млит. Более того, все «прорабы перестройки» регулярно посещают этот монастырь, не реже одного раза в год. Интуиция не подвела тебя, Андрей, и на этот раз. Наши «прорабы» имеют земные корни. Они родом как раз отсюда. Их предки, а может быть, и они сами, жили в этом монастыре около двух тысяч лет назад. В это время нашу планету посетила экспедиция из какой-то весьма отдалённой звёздной системы. А может быть, даже из другой галактики. Они исследовали Землю и пришли к выводу, что в будущем она может стать для них неисчерпаемым источником даровой энергии. Но для этого надо было произвести некоторую подготовку. Были отобраны три сотни жителей из окрестностей этого самого монастыря. По каким-то признакам именно они оказались пригодными для исполнения этой задачи. Отобранные улетели вместе с экспедицией. Где они побывали, установить не удалось. Но они прошли соответствующее обучение. И, более того, у них были произведены серьёзные изменения в сознании и психике. В частности, имевшиеся ранее у отобранных парапсихологические возможности были усилены до немыслимых пределов. Коренным образом изменилось их мышление. Изменились критерии и оценки человеческих поступков и отношений. Как сказал Старый Волк, они перестали быть людьми. Первое, что они сделали, это построили передающую станцию и установки по созданию межфазовых переходов. Затем они безжалостно и без малейших колебаний уничтожили всех, кто помогал им в строительстве или был его свидетелем. Без различия пола и возраста были уничтожены жители окрестных селений и обитатели монастыря. После этого началось завоевание той Фазы, а дальше — безудержная экспансия по бесконечному множеству параллельных Фаз нашей планеты. Можете представить себе, какой сейчас идёт поток уворованной энергии из всех Фаз, которые покорили «прорабы», и где они установили свой порядок.

— И как тебе удалось всё это узнать? — с сомнением в голосе спрашивает Наташа.

— Это заслуга не моя, а Сергея. Ему удалось найти и расшифровать юбилейную речь одного из лидеров этой банды. Он бился над этим делом три дня и закончил только вчера. Теперь мы знаем, откуда растут ноги у наших «прорабов перестройки», какова их задача и для кого они стараются.

— Кстати, — говорю я, — для кого? В этой речи называют их истинных хозяев?

— Увы! — вздыхает Лена. — Сплошные эпитеты. Отцы, лучезарные творцы, истинные владыки Вселенной и тому подобное. Но, я полагаю, мы сделали уже всё возможное. Информации набрали достаточно. Можно возвращаться, и возвращаться мы будем отнюдь не с пустыми руками.

— Что ж, — соглашаюсь я, — можно возвращаться. И нужно возвращаться. Ты права. Может быть, заодно и скажешь нам, как это сделать? В какую сторону бечь? — Поскольку Лена молчит, я продолжаю: — Пойдём дальше. Вариантов-то у нас всё равно нет. Или у тебя есть?

— А что? — Лена улыбается. — Останемся здесь и учредим новую обитель имени Магистра Филиппа Леруа. О добрых делах молва далеко летит. Глядишь, лет этак через триста или пятьсот дойдёт и до наших.

— Нет уж, лучше останемся агасферами, — говорит Анатолий. — Фазопроходцами, так сказать.

— Или фазопроходимцами! — подхватывает Лена.




Глава 19


По причине попадали, без причины ли, —

Только всех их и видали — словно сгинули!

    

B.C. Высоцкий






На другой день мы поднимаемся рано и завтракаем при тусклом освещении масляных плошек. Надо максимально использовать световой день и оказаться на переправе как раз к моменту включения солнца.

Солнце еще не включилось, а мы уже стоим на берегу реки. Мы — это наша дружная команда, весёлый гуляка Лем и отец Сандро. Отец Сандро пришел вовсе не для того, чтобы еще раз попрощаться с нами и «потреуголить» в дальнюю и опасную дорогу. Он должен перегнать назад лодку. Лодка напоминает длинный ящик, сколоченный из необструганных досок. Невзирая на свою неказистость, посудина держится на плаву и даже не тонет под тяжестью наших ранцев. Отец Сандро уверяет нас, что она не утонет, даже когда мы все в ней разместимся.

В небе вспыхивает солнце, и сразу становится очевидной вся непривлекательность перспективы кораблекрушения. Если в темноте река давала о себе знать только журчанием и малопривлекательным запашком, то теперь она отталкивает и своим видом. По руслу течет мутная, грязная жидкость, которую можно назвать водой, только совершив грубое насилие над языком. Мало того, что она сама по себе имеет оттенки от кофе с… ну, не с молоком же, до изумительного гнойного. По ней еще идут разноцветные разводы, наводящие на мысль о близости нефтеперерабатывающего завода средней мощности. К тому же в этой… жидкости плывут всевозможные подозрительные ошмётки. То ли канализацию где-то прорвало, то ли скотомогильник размыло. Как бы то ни было, но эту «водную» преграду нам предстоит форсировать.

К моему удивлению, в лодке я не нахожу ни вёсел, ни шестов. Зато обнаруживаю прочный канат, продетый в два железных кольца. Одно — в носу лодки, другое — в корме. Перед нами классический паром. Лем достаёт из-за пояса и натягивает на руки длинные перчатки из темно-желтой кожи.

—A y вас перчатки есть? — спрашивает он.

— У всех.

— Тогда наденьте их заранее. Неизвестно, за что нам придётся ухватиться на том берегу. Можно будет и без рук остаться.

Отец Сандро и Лем подтягивают трос специальными рычагами, и паром медленно приближается к правому берегу реки. Берег густо зарос кустарником, обросшим каким-то желтовато-красным мохом. Лем внимательно всматривается в этот кустарник и недовольно ворчит:

— Разрослась-таки, зараза!

— Кто разросся? — спрашиваю я.

— Да злая мочалка разрослась. Когда я здесь переправлялся в последний раз, её было всего ничего. Не думал я, что она так быстро разрастётся. Хорошо, что я заставил вас перчатки надеть. Главное, лицо берегите. Эта мочалка жжется сильнее любой крапивы. Только, в отличие от крапивы, ожоги не заживают по несколько дней; а если сильно обожжешься, то и концы отдать можно. А другого пути здесь нет.

Лодка тычется в прибрежную мель. Нам, чтобы не брести по пояс в смердящей жиже, приходится ухватиться за ветки, обросшие «злой мочалкой», и подтягивать нашу посудину к берегу. Когда мы высаживаемся, лодка, освободившись от груза, подвсплывает. Отец Сандро, пожелав нам удачи и доброго пути, отправляется домой. А мы, продравшись сквозь кустарник, обросший «злой мочалкой», выходим на открытое место.

Лем останавливается и внимательно осматривается. Осматривается он долго, минут двадцать. Он приглядывается, прислушивается и даже принюхивается. Не могу сказать, что он увидел или услышал и как это расценил. В итоге он выбирает направление градусов на двадцать правее нашего маршрута. Я не возражаю, ему виднее. Он взялся доставить нас в нужное место, и каким путём он нас поведёт — это его дело.

— Пока всё нормально, — говорит Лем, — можно идти без опаски.

Мы проходим около трёх километров, когда он вдруг резко поворачивает налево.

— Горячий песок, — поясняет он, не дожидаясь вопроса. Лем показывает мне на широкую полосу мелкого щебня, по которой мы успели сделать несколько шагов. Он быстро выводит нас из этой полосы и направляется вдоль её края, всё время поглядывая налево.

— Сейчас идите строго один за другим, ни влево, ни вправо не уклоняйтесь. Песок чуть не поймал нас. Он уже начал разогреваться. Если бы мы прошли немного дальше, он раскалился бы добела и сжег нас.

— Зачем же ты пошел по нему?

— А он не каждый раз разогревается. Можно пройти по нему раз десять, а на одиннадцатый он тебя поймает. Ого! Уже раскалился. Но поздно. Нас там уже нет.

Я вижу, как над щебнем колышется волна горячего воздуха, и чувствую, как справа тянет жаром, словно из топки. А если бы с нами не было Лема?

Мы идём прежним курсом еще около часа. Жар ослабевает, и через полчаса он уже совсем не ощущается.

— Песок-то остыл, — говорю я. — Может быть, попробуем пройти по нему?

— Нет, Андрей, — Лем усмехается. — Здесь так просто не бывает. Он не остыл, а затаился. Ждёт. Видишь, марево колышется? Не видишь? Ну, смотри.

Лем подбирает под ногами большой высохший сук и, размахнувшись, забрасывает его подальше на полосу щебня. Сук начинает дымиться еще в воздухе, а коснувшись щебня, вспыхивает и сгорает в одно мгновение. Да, теперь я начинаю понимать, что такое Проклятые Места.

— Вот так здесь бывает, Андрей, — говорит Лем и продолжает идти прежним курсом.

Еще через пару километров мы приходим на опушку леса, который я заметил давно, как только Лем сменил направление, уводя нас от горячего песка. Лес как лес. Берёзы, осины, ольха. Кое-где просматриваются сосны. Я бы вошел в него без опасения. Но Лем останавливается, неодобрительно смотрит на этот лес и бормочет:

— Подвёл нас песочек. Я-то думал обойти его справа, а теперь придётся к просеке пробираться. А это будет хороший крюк.

Он еще раз сворачивает влево. Теперь мы идём в направлении прямо противоположном тому, которое Лем выбрал, когда мы оказались на этом берегу реки.

— Это сонный лес, — объясняет нам Лем. — Тот, кто в это время года в него зайдёт, заснёт, не пройдя и ста шагов. И заснёт навсегда.

— То есть умрёт? — уточняет Лена.

— Нет. Не умрёт, а заснёт. И никогда не проснётся, даже если его вынести из этого леса.

Идти приходится довольно далеко. Наконец справа открывается широкая просека. Лем снова останавливается, внимательно осматривается, довольно хмыкает и сворачивает на просеку. Я замечаю, что он избегает проходить между двумя близкими пеньками и ведёт нас замысловато-извилистым путём.

— Лем, а как умудрились прорубить просеку в Сонном Лесу? — спрашивает Пётр.

— А её прорубили давно, когда сонный лес еще не был сонным.

— И она до сих пор не заросла? — удивляется Сергей.

— Как видишь. Здесь еще и не такое бывает.

Просека кончается, и мы выходим на пустошь, поросшую редким кустарником и полынью. И снова Лем останавливается, и снова осматривается, прислушивается и принюхивается. Закрыв глаза, он медленно поворачивает голову то в одну, то в другую сторону, словно пытаясь уловить слабо ощутимое движение воздуха. Лем словно в чем-то сомневается и не может решиться.

— Андрей, — наконец говорит он, — сейчас тебе придётся идти первым. Я ничего не вижу пока и не слышу. Видишь куст? — Он показывает на куст в ста метрах от нас. — Иди к нему по прямой. Ничего не бойся, я буду следить и за тобой, и за травой. Если что, крикну. Иди медленно. Иди и прислушивайся. Как только почуешь, что откуда-то тянет воздухом, сразу остановись и подними руку с той стороны, откуда потянуло. А я подскажу тебе, что делать дальше. Дойдёшь до куста, остановись и жди всех нас. Будем проходить по одному. Понял?

Я киваю и медленно, словно иду за чьим-то гробом, двигаюсь вперёд. Вроде бы ничего особенного не происходит. Воздухом ниоткуда не тянет. Лем молчит. Дохожу до указанного куста и останавливаюсь. Слышу, как Лем говорит:

— Анатолий, иди к Андрею. Иди, как он шел.

Оборачиваюсь и вижу, как Лем напряженно смотрит вслед идущему ко мне Анатолию, переводя взгляд справа налево. Таким же образом ко мне присоединяются все остальные. Лем идёт последним. Он часто останавливается и, закрыв глаза, ловит щеками ток воздуха, поворачивая голову из стороны в сторону.

Дойдя до нас, Лем переводит дух, словно вёз груженную камнями тачку. Затем назначает следующий участок пути, и всё возобновляется. Так повторяется еще четыре раза. Мы постепенно приближаемся к сплошной полосе высокой желтой с черными пятнами травы. На участок пути не более пятисот метров у нас ушло почти два часа.

Когда, по моим прикидкам, до желто-черной травы остаётся один переход, мы стоим вместе с Петром, Леной и Анатолием, а к нам идёт Наташа. Всё происходит как обычно. Наташа идёт, а Лем пристально всматривается в траву по обе стороны пробитой нами тропы. Вдруг он кричит:

— Стой! Не двигайся!

Проследив за его взглядом, я вижу в зарослях полыни слева от тропы какое-то движение. Похоже на набегающие откуда-то издалека волны. И звук. Очень низкий и едва слышный.

— Ложись! — кричит Лем. — Всем лежать! Не двигаться! Уши заткнуть! Пришла-таки, зараза!

— Кто пришел? — успеваю я спросить, падая на землю.

— Мёртвая Зыбь! Прижмитесь плотнее и не двигайтесь! Лем тоже падает на землю. Перед тем как распластатьсяна земле, я успеваю заметить, что кусты и полынь уже не колеблются, а раскачиваются в каком-то жутком ритме. Это напоминает стоячие волны. Низкий звук нарастает и убывает волнообразно, в ритм с колебаниями травы. Земля, к которой я прижимаюсь, тоже начинает раскачиваться, периодически подбрасывая меня в воздух. Этот цирк продолжается не менее получаса. Всё прекращается так же внезапно, как и началось.

Лем лежит еще с минуту. Потом осторожно встаёт, осматривается и прислушивается. Облегченно вздохнув, он говорит:

— Всё кончилось. Вставай, Сергей. Мы можем идти. Наташа, ты тоже можешь идти, всё кончилось.

Дойдя до нас, Лем присаживается. Вытерев со лба обильный пот, он усмехается и радостно сообщает:

— Повезло нам! Мало осталось в живых тех, через кого прошла Мёртвая Зыбь. А у вас нервы крепкие. Никто не испугался, никто не вскочил. Значит, может быть, и дойдём с вами до конца.

— А что было бы, если бы кто-нибудь встал? — спрашивает Анатолий.

— И сам бы погиб, и других бы прикончил. Всё живое, что выше этого, — Лем показывает высоту примерно по колено, — растекается в лужу. Но хуже всего то, что после этого Зыбь приобретает новую силу и убивает и то, что намного ниже. Теперь можно идти дальше. Зыбь бывает не чаще одного раза в три дня. Я думал, что она прошла совсем недавно и мы пройдём благополучно. Ан нет!

Не дойдя нескольких метров до полосы желтой травы, Лем прислушивается. На этот раз слышу и я. Из травы доносится шуршание. Лем улыбается и качает головой.

— Нет, — бормочет он, — мы к вам не пойдём. Будем искать обход.

Он направляется вправо, вдоль полосы высокой травы. На ходу Лем прислушивается. Шорохи в траве не прекращаются. Время от времени в сплошной стене травы обнаруживается тропа, словно протоптанная крупным животным вроде слона. Лем оценивает тропы, но они ему не нравятся, и мы идём дальше. А шорохи в траве не прекращаются. Они уже начинают действовать мне на нервы. Кто там шуршит?

Наконец Лем находит то, что искал. Сплошную стену травы пересекает не тропа, а целая дорога. Впечатление такое, что здесь проехала пара асфальтовых катков.

— На ту сторону! — командует Лем и добавляет: — Быстрее!

Мы бегом устремляемся по проходу. А с обеих сторон шуршание усиливается и быстро приближается к нам. Остаётся каких-то двадцать метров, когда бегущий впереди Лем останавливается, как вкопанный.

— Назад! — сдавленным шепотом командует он.

Я пока не вижу впереди никакой опасности, но с готовностью поворачиваю назад. И вдруг уши режет визг Наташи:

— Здесь змеи! Полно змей!

С обеих сторон из травяных джунглей к нам ползут змеи. Даже не ползут, а перемещаются. Они находятся в позе угрозы, какую принимают кобры в момент опасности. Только кобры стоят, а эти змеюки надвигаются на нас. И надвигаются довольно быстро. Если учесть, что кобра в позе угрозы поднимает над землёй треть своего тела, то эти змейки насчитывают в длину никак не меньше трёх, а то и пяти метров. Не слабо! Черно-желтые полосатые тела с раздутыми шеями, мерно раскачиваясь, приближаются к нам и берут в кольцо. Еще можно прорваться, если бежать назад. Но там наверняка нас атакуют такие же создания. Недаром они так интенсивно шуршали со всех сторон. Что предложит Лем? Смотрю на него и вижу, что он растерян.

— Кто они? — спрашиваю я у него.

— Сторожихи, — каким-то странным шепотом отвечает мне Лем и уточняет: — Змеи.

— Сам вижу, что не птички и не золотые рыбки. Что они могут с нами сделать? Только укусить?

— А этого мало? От их яда человек умирает через пять минут. А еще они плюются ядом в глаза.

— На каком расстоянии?

— Шагов на пять-шесть.

— А больше никаких экзотических свойств у них нет?

— Нет. Но и этого вполне достаточно, чтобы мы навсегда остались здесь.

— Погоди с жизнью-то прощаться. Стрелять в них можно?

— Можно. Но разве попадёшь? Видишь, как качаются.

— Ну, это-то как раз не проблема. Проблема — вот эти.

Я показываю на две группы змей, которые подобрались к нам ближе всех. В одной группе — шесть змей, в другой — восемь.

— С дальними ребята справятся, — продолжаю я, — а вот с этими… Что, Ленок, сделаем их?

— Почему нет? Давно я этим спортом не занималась. Даже соскучилась.

Моя подруга сбрасывает ранец, бластер и автомат. Расстёгивает пояс с подвешенным снаряжением и кладёт его на ранец. Подтягивая на ходу перчатки и опуская на глаза защитный щиток шлема, Лена направляется к ближайшей группе змей.

— Стой! — кричит в ужасе Лем. — С ума сошла! Это же смерть!

— А вот сейчас, друг мой, — останавливаю я Лема, положив ему на плечо руку, — ты нам не мешай, пожалуйста. Стой и смотри. Пётр, Толя! Расстреливайте дальних. Ближних мы с Леной берём на себя. Патроны экономьте!

Сам я тоже избавляюсь от снаряжения и оружия и направляюсь к другой группе гадов. А Лена уже вступила в бой. Лем, раскрыв рот, смотрит на это действо квадратными глазами. Я невольно замедляю шаг. В самом деле, здесь есть на что посмотреть.

Конечно, чтобы сделать наши шансы на победу подавляющими, можно было бы нам с Леной войти в ускоренный ритм. Тогда мы передушили бы этих рептилий шутя, голыми руками. И они даже не успели бы сообразить, кто и что с ними делает. Но после этого последует неизбежный отходняк, а одно Время знает, когда мы сможем расслабиться. Я потому и расставил силы таким образом. Мы с Леной проделаем проход, а наши товарищи тем временем не дадут змеям зайти к нам с тыла. Там уже вовсю гремит пальба: ребята стреляют, а змеи плюются ядом. Жаль, что наши товарищи заняты стрельбой и не могут оценить Ленино мастерство.

Лена исполняет какой-то феерический танец. Её движения напоминают движения кошки. Но не той домашней киски, что, мурлыкая, устраивается на коленях у хозяина. Это уличная, видавшая виды кошатина, прошедшая огонь и воду и выжившая в борьбе за существование.

Вот змея атакует, но Лены там уже нет. Зато змея получает удар ребром ладони по шее, а другая в этот же момент поражается носком ботинка прямо в раздутый капюшон. Быстро прокатившись между стоящими в боевой стойке змеями, Лена на ходу лягает еще одну и вскакивает на ноги. Теперь уже атакует она, а змеи обороняются.

Плавными, незаметно переходящими из одного в другое движениями Лена движется между страшными рептилиями, награждая их ударами, пинками, подзатыльниками и пощечинами. Со стороны кажется, что она проделывает это медленно, даже лениво. Но это впечатление обманчиво. Змеи-то тоже делают стремительные броски. И броски эти молниеносны. Однако всякий раз они попадают туда, где Лена была долю секунды назад. Но сейчас её там уже нет. Впрочем, и у Лены удары не всегда достигают цели. Всё-таки это змеи, а не бегемоты. У них реакция тоже дай Время. Лена пока капитально вывела из строя только одну змею и двух или трёх поранила. Впрочем, перебить такой змеюке позвоночник, да еще когда ты находишься в движении, а змея уклоняется — дело непростое. Кто не верит, пусть попробует.

Засмотревшись на работу своей подруги, я чуть было не забываю, что такая же работа предстоит и мне самому. Громкое шипение возвращает меня к действительности. Змеи атакуют меня, выстроившись в линию, и уже в нескольких метрах от меня. Сосредотачиваюсь. Начали!

Я прекрасно знаю дальность броска такого рода змей. Как правило, она не превышает ту высоту, на которую её тело в стойке возвышается над землёй. Подхожу к этой опасной границе. Змея приближается, она готова к броску, её глаза внимательно следят за мной. Подаюсь вперед и даже заношу ногу для шага. Одновременно толкаюсь левой ногой и прыгаю вперёд и вправо, между двумя змеями. Тут же, в полёте бью левой рукой по шее одной змее, а правой — по её соседке. Левый удар ущерба змее не причинил. Она как раз делала бросок на то место, где я только что был. Только сбил её на землю. А вот у правой змеи под моей рукой отчетливо хрустнули позвонки. Как говорится, минус один!

Приземлившись, резко разворачиваюсь на правой ноге, а левой настигаю еще одну змею. Она в этот момент меняла позицию и была в неудобном для броска положении. Удар приходится ей в основание раздутого капюшона. Он получился такой резкий и сильный, что голова змеи отлетает прочь. Минус два!

В отличие от людей, у змей нет даже отдалённого понятия о тактике. Если бы они попытались атаковать меня организованно, мне пришлось бы туго. А так они нападают на меня с разных сторон, но порознь. Вот одна из них, промахнувшись в броске, пытается извернуться и броситься еще раз. Но для этого ей надо сгруппироваться. Хватаю её за шею правой рукой, а левой — чуть ниже. При этом делаю движение, будто выжимаю выстиранный носок. Минус три!

Тут же телом змеи, как кнутом, хлещу другую гадину, находящуюся от меня слишком близко. Минус четыре! Но «кнут» надо выбросить. Даже пораженная насмерть змея может в судорогах, последним движением вонзить в руку свои зубки. Особенно если увлечешься и забудешься.

Бац! На щитке шлема расплывается большая желто-зелёная клякса. Какая-то змеюка довольно точно харкнула в меня ядом. Вытираться некогда, и я мысленным приказом включаю «дворник». Из небольшого резервуара в шлеме стекает на щиток очищающая жидкость, которая тут же сдувается сжатым воздухом. У Лены такого приспособления нет. Значит, ей приходится отвлекаться и протирать в таких случаях щиток вручную. Определяю невоспитанную нахалку и, пока не приблизились другие змеи, заставляю её сделать несколько бросков. После третьего шлёпаю её сзади по шее и давлю голову каблуком ботинка. Минус пять!

Когда передо мной остаются только две змеи, Лена, покончив со своими соперницами, приходит ко мне на помощь. Хорошо поставленными ударами ребра ладони она сносит голову одной змее и наступает на хвост другой. Та резко оборачивается, намереваясь броситься на обидчицу, и тут же получает от меня удар по шее. На Лену бросается уже обезглавленный обрубок туловища. Всё.

Теперь можно обернуться и посмотреть, что происходит сзади. Лем напоминает мне жену Лота, обернувшуюся посмотреть на родной Содом или Гоморру, точно не помню, на что там она обернулась. Ребята прицельно расстреливают черно-желтых гадин, выползающих из травянистых джунглей. Смотрю на таймер. Наш бой со змеями занял ровно двести сорок секунд. А показалось, что я танцевал с черно-желтыми красотками целый день. Но пора рвать когти. Потому как с обеих сторон трава шуршит вовсю. Через минуту этих тварей здесь будет столько, что у нас не хватит на них ни сил, ни патронов. Подхватываю своё снаряжение и оружие и командую:

— Уходим!

Не успеваем мы пробежать и десяти шагов, как впереди с двух сторон выползает около двух десятков черно-желтых в полоску красавиц. Мы с Леной начинаем расстреливать их одиночными с колена. Целимся в капюшоны. Эффект поразительный. При попадании пули раздутый капюшон словно взрывается, и голова отлетает в неизвестном направлении. Догнавшая нас Наташа недовольно ворчит:

— Ну вот еще! Чикаться тут с ними!

Луч лазера, работающего в непрерывном режиме, скашивает скопище гадин. Но одновременно он задевает травяные заросли. Они вспыхивают как порох и загораются весёлым пламенем. Не хватало нам здесь еще и поджариться. Слава Времени, выход из этих зарослей совсем рядом.

— Я потому лазер и не использовала, — словно оправдывается Наташа. — Боялась траву поджечь.

Мы выбегаем из весело трещащих в пламени черно-желтых травяных джунглей. Сколько сейчас в них погибнет змей такой же расцветки, одно Время знает. Кстати, а на кого они здесь охотятся? При такой плотности ядовитого населения вряд ли в этих зарослях рядом с ними могут ужиться грызуны или более мелкие пресмыкающиеся. Про птиц я уже и не говорю. Наверное, они охотятся друг на друга. Случайные путники вроде нас добычей этих тварей явно не являются. Они могут их убить, но съесть — никогда.

Отбежав от горящих зарослей на полкилометра, Лем останавливается. На мой невысказанный вопрос он говорит:

— Здесь можно передохнуть. Сторожихи иногда выходят из зарослей, но на такое расстояние не удаляются. Передохнём и перекусим. Путь впереди еще долгий и трудный.

Он достаёт из своего мешка сыр, вяленую рыбу и еще что-то. Я останавливаю его.

— Прибереги на черный день. Наши подруги сейчас приготовят настоящий обед.

А Лена с Наташей уже хлопочут с пайками космодесанта. Они готовят обед на колодезной воде, захваченной нами из обители отца Сандро. Через несколько минут перед изумлённым Лемом ставят котелок с горячим борщом и пластиковую тарелку, на которой красуется сочный, обложенный жареной картошечкой и зеленью бифштекс.

— Откуда это у вас?

— Места знать надо, — смеётся Лена. — Походишь с нами, еще и не то увидишь и не тому удивишься.

— Пожалуй. Только после того, как вы расправились со сторожихами, меня трудно будет чем-нибудь удивить. Я смотрел и глазам своим не верил. Это было какое-то чудо.

— В самом деле, Андрей, — не удерживается от вопроса Пётр, — где вы с Леной научились такому искусству?

— Как где? В школе хроноагентов. Там еще и не такому учили.

— А нас вы почему этому не научили? — обиженно спрашивает Анатолий.

— Во-первых, из-за отсутствия времени. Мы же занимались с вами по ускоренной программе. А во-вторых, из-за невозможности организовать практические занятия. Что толку было бы, если бы мы рассказали вам о повадках и характерных особенностях различных змей и о том, как надо с ними бороться? Без практических занятий это было бы пустым сотрясением воздуха. А на компьютере королевскую кобру не смоделируешь. Я бы, например, не взялся.

— А скольким змеям ты сам на тренировках головы свернул? — интересуется Анатолий.

— Ни одной. Удары на поражение не допускались. Мы только уклонялись от их атак и имитировали удары и захваты. Где набрать столько змей, чтобы подготовить хотя бы десяток хроноагентов? Тем более что эти твари практически во всех Фазах уже занесены в Красную книгу.

После обеда, сверившись со своим планом, Лем берёт направление градусов на пятнадцать правее нужного нам курса.

— Мы перешли одну из границ, — объясняет он. — Сейчас до ночи ничего опасного не предвидится. И нам лучше обойти одно из Заколдованных Мест, чем ночевать рядом с ним или соваться туда с утра.

Мы не возражаем и отправляемся в путь. Идём довольно долго. Местность уныло-однообразная. Холмистая степь, поросшая полынью и ковылём. Иногда попадаются чахлые кустарники и, совсем уж редко, низкие деревца со стелющимися кронами. Лем идёт спокойно, не предпринимая никаких мер предосторожности. Видимо, здесь на самом деле безопасное место. Через пять с небольшим часов Лем останавливается.

— Через полчаса будет темно. Заночуем здесь.

Костёр разводить Лем не позволяет, и Лена с Наташей разогревают воду химическими элементами, готовят ужин и соображают чай. Этот чай мы пьём уже в темноте. Ну и ночка! Сколько в этой Фазе живём, а я всё никак не могу привыкнуть. Ни луны, ни звёзд. Впечатление такое, что это — искусственный мир.

После завтрака мы продолжаем путь. Часа через два Лем начинает проявлять признаки беспокойства и несколько раз меняет направление, забирая то вправо, то влево.

— В чем дело, Лем? — спрашиваю я его. — Ты сбился с пути?

— Нет. Просто мы уже должны выйти на Ведьмовскую Топь. Помнишь, я говорил, что она к этому времени должна пересохнуть?

— Помню. Так, может быть, она пересохла?

— Нет, Андрей. Даже пересохшую Ведьмовскую Топь ни с чем нельзя спутать. Её просто нет на месте. Вот, здесь, где мы идём, и должна быть Ведьмовская Топь.

— Так куда же она делась?

— Откочевала. И это хуже всего. Когда она перебирается на новое место, ей нужна пища. Много пищи. Она пускает вокруг себя ростки на несколько старов. Упаси Триединый попасть между двумя ростками! На моей памяти Топь откочевывала четыре раза, и это всегда кончалось большими жертвами. Теперь она откочевала в пятый раз. И куда, я не знаю. В какую сторону надо идти, чтобы не наткнуться на Ведьмовскую Топь? Я этого сказать не могу. И никто не может.

— Положение действительно серьёзное, — соглашаюсь я. — А есть какие-нибудь признаки, что мы приближаемся к этой Топи?

— Туман. Запах. Звуки. Но всё это может быть замечено слишком поздно. В это время мы можем уже оказаться между двумя ростками. Почуяв пищу, ростки сразу начнут смыкаться. А когда они сомкнутся и возьмут нас в кольцо, живыми мы уже не уйдём. Ведьмовская Топь растворит нас и съест.

— Приятного ей аппетита. Но должен тебе сказать, что меня можно съесть только под огромное количество водки. Это тебе и Лена подтвердит. Вряд ли эта Топь со всеми своими отростками сможет поднять такое количество.

— Шутишь?

— Шучу, конечно. А если серьёзно, ты знаешь хотя бы направление, где мы заведомо не встретим эту кочующую Топь?

Лем качает головой с самым мрачным видом.

— А она может сама сюда к нам прийти?

— Уже нет.

— Тогда в чем дело? У нас два варианта. Можно остаться здесь и никуда не идти. Но чего мы этим добьёмся? Ничего. Под лежачий камень вода не течёт. А если мы выберем какое-то направление наугад и пойдём по нему, мы либо наткнёмся на эту Топь, либо нет. За второй вариант шансов больше. Топь не может находиться сразу со всех сторон.

— А если всё-таки наткнёмся?

— Значит, не повезёт. Дружище Лем, у меня на Родине говорят так: двум смертям не бывать, а одной не миновать. И еще говорят: кто не рискует, тот не пьёт шампанского. Это такое дорогое вино. Не будем метаться и гадать, а пойдём в ту сторону, куда нам надо.

— Не получится. Если мы пойдём прямо, выйдем как раз на Мёртвое Озеро. Я потому и забираю вправо, чтобы его обойти. А в это время года оно часто разливается. Возможно, придётся еще правее брать.

— Тогда пойдём правее. Веди, гуляка.

Еще около трёх часов Лем ведёт нас в выбранном направлении. Он часто останавливается, прислушивается и принюхивается. Не обнаружив ничего подозрительного, снова идёт вперёд. Он молчит, но я вижу, что он явно не в своей тарелке. Весь его опыт гуляки протестует против того, чтобы идти вот так, наудачу. В конце концов, дойдя до какого-то ручья, он останавливается, усаживается на землю и говорит нам:

— Эту воду можно пить. Она не очень вкусная, но совсем не вредная. Можете обедать, а я пока подумаю.

Думает он долго. Механически съедает обед, который предлагает ему Наташа, и продолжает думать. Он явно пытается что-то вспомнить. Выкурив две сигареты, я подсаживаюсь к нему.

— Ну, брат Лем, в чем опять проблемы?

— Знаешь, брат Андрей, Ведьмовская Топь никогда не откочевывает на то место, где она была раньше. Пусть даже много лет назад. Насколько я помню, когда старый Бутс водил меня здесь и учил всему, Ведьмовская Топь была вон там.

Лем показывает направление немного левее того, которым мы шли до этого.

— Логично, — соглашаюсь я. — Это уже что-то. Значит, пойдём туда? А в Мёртвое Озеро мы не упрёмся?

— Возможно, и не упрёмся. Оно потому Мёртвым и называется, что смердит так, что издалека учуешь.

Мы идём еще какое-то время. Внезапно Лем останавливается и принюхивается. Он бледнеет и тревожно оглядывается по сторонам.

— Что, Мёртвое Озеро? — спрашиваю я.

— Хуже, — сдавленным шепотом отвечает Лем. — Топь, будь она неладна! Смотри.

Приглядевшись, я замечаю, что виднеющиеся в двухстах шагах группы деревьев вроде как колеблются или расплываются. А между этими деревьями и ниже пространство подёрнуто желтоватой дымкой или лёгким туманом, который, если приглядеться еще внимательней, исходит из земли, струится из неё. Разумеется, такое мог заметить только опытный глаз Лема.

— Слушай, — шепчет Лем.

Я ничего не слышу и вынужден включить акустические усилители, встроенные в шлем. Теперь и я отчетливо слышу чавкающие, ухающие и ахающие звуки. Мои товарищи стоят на тех местах, где их застала внезапная остановка Лема, и ни о чем не спрашивают. Зато спрашиваю я:

— Что будем делать?

— Идти назад. Даже не идти, а бежать, пока нас не учуяли ростки. Хотя это, может быть, уже поздно. Впрочем, стоп! Без паники. Бежать нельзя. На бегу как раз в росток и вляпаешься. Все — крутом! Идём, как шли. Только назад.

Теперь первым идёт Анатолий. Мы с Лемом замыкаем колонну. Лем крутит головой из стороны в сторону, внимательно осматривает окрестности.

— Стой! — внезапно командует он. — Росток! — и показывает налево.

Отчетливо видно, как трава колышется в двухстах метрах от нас. Там словно волна движется. Причем правый фронт волны движется быстрее. Он как бы стремится отрезать нам путь к отступлению. Лем напряженно всматривается в противоположную от волны сторону.

— Второго ростка пока не видно. Но это ничего не значит. Вот теперь бежим, и как можно быстрее. Я впереди, а то Анатолий может прямо в росток забежать.

Пот заливает глаза. Мы бежим уже полчаса, а проклятый росток не желает отставать. Эта волна движется с той же скоростью, что и мы, всё время отжимая нас вправо. Явно навстречу другому ростку, который, наверное, уже охватывает нас с другой стороны. И если бы группу вёл я, мы бы точно влетели прямо в этот росток. Лем внезапно меняет направление бега и хрипло каркает:

— Быстрее! Быстрее!

Справа набегает такая же волна. Она еще далеко, но её левый фронт намного впереди нас и уже загибается нам навстречу. Концы ростков радостно устремляются навстречу друг другу. Они сомкнутся где-то в двухстах метрах впереди нас. Если мы не успеем выскочить из этого кольца…

Теперь после стайерской гонки нас ждёт хороший спринт. И призом здесь будет не кубок и не медаль, а жизнь. Мне кажется, что я кричу, а на самом деле мои слова еле слышны мне самому.

— Быстрее! Быстрее! — вырывается из моего горла с каждым хриплым выдохом.

Я бегу замыкающим, чтобы видеть всех своих товарищей. Сергей начинает отставать. Сдаёт парень. Оно и понятно, у него за плечами нет ни армейской службы, ни школы хроноагентов. Наташа ворчала, когда я мучил её с Анатолием кроссами с полной выкладкой. Сейчас, поди, с благодарностью вспоминает то время. Забираю у Сергея автомат и подсумок с патронами.

— Петро! Толя! — кричу я товарищам.

Мужики молча, сил на слова уже не хватает, разгружают Сергея, забирают себе его ранец и снаряжение. Но это мало помогает. Силы у парня уже почти иссякли.

— Беги, Серёга, беги! — умоляю я. — Отстанем — погибнем. Хватит с нас. Димку потеряли, но тебя я вытащу! Беги! Мать твою всю в саже!..

— Оставьте меня… Зачем и вам погибать? — бормочет парень.

— Ну уж нет! Петро!

Пётр подхватывает Сергея под левую руку, я — под правую, и мы тащим парня со всей скоростью, на какую способны. Анатолий забирает у меня пулемёт и один из автоматов. Мы бежим вчетвером. Вернее, тащимся. Наши женщины останавливаются и поджидают нас.

— Лена! — кричу я. — Вперёд! Только вперёд! Не ждите нас! Ты должна дойти, если у меня не получится! Толя! Установка у тебя, беги! Беги за ними. Иначе они отсюда не выйдут. Не думай о нас, беги!

До Анатолия и Лены доходит весь трагизм положения, и они прибавляют скорости. А мы с Петром тащим Сергея. Я вижу, что Лем, за ним Лена с Наташей, а за ними и Анатолий уже миновали опасную зону. Ростки движутся навстречу друг другу уже позади них. Но мы почти в кольце. Остаётся узенький коридор, не более пятнадцати метров. Я не знаю, что здесь будет, когда ростки встретятся, но знаю точно: Лем зря путать меня не стал бы.

Сергей скис окончательно. Его ноги уже не переступают, а просто тащатся по земле. Меня словно взрывает. Да есть ли у этого парня злость, воля, любовь к жизни?! Нет уж, Парень! Я или вытащу тебя, или погибну вместе с тобой! Мне одного Димки достаточно, чтобы он снился мне в кошмарах до конца жизни.

— Оставь нас, Петро! Беги!

Вместо ответа Пётр подхватывает Сергея за ноги и кричит:

— Ну-ка, взяли!

Я подхватываю парня за плечи, и мы со всей возможной скоростью устремляемся к быстро сужающемуся выходу из смертного кольца. А по ту сторону прохода стоят Лем и наши товарищи и с ужасом смотрят на нас и на стремительно сдвигающиеся концы ростков. Между ними уже десять метров. Успеем или…

— Прибавили! — хрипло выдыхаю я.

В минуту смертельной опасности человеческий организм способен на такое, чего никогда не сможет в нормальной обстановке. Вроде бы уже некуда, но мы прибавляем.

Между ростками восемь метров, шесть, пять… Всё! Не успеваем! Вдруг Лем прыжками устремляется к нам навстречу, подхватывает Сергея, и мы все вчетвером проскакиваем в каких-то десятках сантиметров от бегущих к нам под ноги ростков. Они смыкаются уже позади нас с каким-то мерзким чавканьем. Пробежав еще с десяток метров, Лем останавливается и опускается на землю.

— Я так близко этого никогда не видел! — тяжело дыша, говорит он. — Смотрите!

Земля внутри кольца ходит волнами. Проваливается, вспухает, а затем на месте земли образуется бурлящая зеленовато-желтая жижа. Сначала это полоса вдоль внутренней стороны замкнувшегося кольца. Но полоса эта стремительно расширяется внутрь и поглощает траву, мхи и редкие кустики. Всё это сопровождается зловещим и плотоядным уханьем и бульканьем. В воздухе распространяется запах смеси аммиака и сероводорода. Лем неожиданно смеётся несколько истерическим смехом:

— А главная-то добыча ускользнула! Ха-ха-ха! Мы-то вот они где!

Он исполняет радостный торжествующий танец. Это даже не танец, а сумасшедшие прыжки и присядки. А я с опаской смотрю на внешнюю границу кольца, из которого мы только что чудом вырвались. Она колеблется и медленно-медленно, почти незаметно движется в нашу сторону. Даже не движется, а крадётся. Я останавливаю пляску Лема и обращаю его внимание на это движение.

— Ерунда! — отмахивается он. — Пока она не переварит всё, что захватила, она в эту сторону ростков пускать не будет. Мы можем спокойно передохнуть после такой гонки. Знаешь, брат Андрей, а ведь мы первые, кто смогли выбраться из такой переделки и никого не потеряли при этом. Всегда кто-то оставался в кольце. А бывало, что и несколько человек. Расскажу кому, не поверят.

— Ну, если бы не ты, мы бы не выбрались. А что происходит с человеком, когда он остаётся там?

— Старый Бутс видел. Он-то мне и рассказал всё. Они шли втроём. Двое его спутников угодили в Мокрые Капканы. Один угодил правой ногой, другой — левой. Нога после такого капкана по колено становится как кисель. Её отрезать надо. Бутс тащил их на себе по очереди, по сотне шагов каждого, когда заметил, что их окружают ростки. Что ему оставалось делать? Он подхватил одного и потащил его бегом. Он думал, что еще успеет вернуться за другим. Но не успел. Ростки сомкнулись. Он видел всё. И слышал всё. Убежать от этого ужаса у него просто уже не было сил. Человек растворяется, начиная с ног. Топь пожирает его, переваривает. Его спутник стоял на одной ноге, держась за дерево. Бутс видел, как он вместе с деревом будто погружается в землю. А земля, ты сам видишь, ходила вокруг него волнами. Но он не погружался, а растворялся. Как он кричал! И лицо его становилось серым, почти черным. Когда он растворился по грудь, снизу поднялась какая-то серая пена и полностью покрыла его. Только тогда он замолчал. Зато начала ухать и чавкать Ведьмовская Топь. Она хорошо закусила.

— Страшной участи благодаря тебе избежали мы, брат Лем. Хотя ты и говоришь, что опасность миновала, давай-ка отойдём подальше. Время знает, что у этой Топи на уме.

И снова мы идём по пустоши. Лем, ориентируясь по каким-то ему одному видимым и понятным признакам, часто меняет направление. Я не задаю ему вопросов. Эти два дня путешествия по Проклятым Местам дали мне понять, что наш проводник ничего не делает зря. Мы далеко обходим скопления деревьев, низкие и высокие холмы. И опять я не спрашиваю, что там. Ясно, что ничего хорошего там нет. А выслушивать жуткие и маловразумительные подробности гибели путников нет никакого желания. Если бы всё это можно было хоть как-то объяснить. Но никакому логическому объяснению эти явления не поддаются.

Не случайно, ох не случайно мы оказались здесь сразу после моей встречи с Такандой. Как он говорил? «Отсюда нет выхода. Вы можете выйти только в другой мир, так или иначе подвластный нам». И еще: «Это не предупреждение, а приговор. Идите. Только вот куда вы придёте?» Пришли, нечего сказать. Отец Сандро говорил, что здесь раньше была нормальная человеческая жизнь. Потом, надо полагать, пришли «прорабы перестройки» и установили здесь новый порядок. Свой порядок. Что-то этот порядок разительно отличается от того, который они организовали и организуют в других Фазах. Это может быть один из вариантов того порядка, который они установили в Фазе, где истребили всё население? Впрочем, Сандро говорил, что сначала здесь произошли боевые столкновения каких-то неведомых сил, и только после этого появились все эти Проклятые и Заколдованные Места. Я не могу сказать точно, что за неведомые силы избрали эту Фазу полем своего сражения, но то, что с одной стороны в этих событиях явно участвовали наши «прорабы перестройки» или их союзники, знаю наверняка. Иначе с чего бы это вдруг они обосновались в таком гиблом месте?

А что если переход в эту Фазу построился неслучайно? Вдруг нам его подсунул Таканда с помощью своего хитроумного Темпорального Куба? Вполне может быть. Расчет точный. Отсюда нам ни за что не выбраться. Вероятность того, что мы к исходу дня встретим отца Сандро, что он предостережет нас от опрометчивых поступков и познакомит с весёлым гулякой Лемом, если не равна нулю, то уж, во всяком случае, имеет порядок бесконечно малой величины. Я содрогаюсь при мысли о том, что было бы с нами, если бы мы пошли не вверх по реке, а вниз. Или переправились бы через реку самостоятельно. Одним словом, если бы мы углубились в эти места без такого надёжного проводника, как Лем, никого бы из нас уже не было в живых. Ай да Таканда! Ай да сукин сын! Этот переход — его работа. Точно.

Лем останавливается и несколько раз с шумом втягивает носом воздух, принюхивается. Ему что-то очень не нравится.

— Так и есть! — он сокрушенно качает головой. — Придётся обходить.

— Что случилось? — спрашиваю я.

— Мёртвое Озеро разлилось, — отвечает Лем. — Неужели вы не чувствуете запаха?

— Я чувствую, — говорит Наташа. — Уже минут двадцать тянет какой-то падалью.

— Это и есть Мёртвое Озеро. Надо обходить, и обходить подальше. Этот запах не только тошноту вызывает. Он еще и убивает. Подышишь этим воздухом часок-другой и будешь мертвее, чем само это озеро. Кожа облезет, глаза вытекут.

— Брр-р! — ёжится Наташа.

— А ты, сестра, — говорит Лем, — уже давно учуяла этот запах?

— Да.

— Тогда иди рядом со мной и принюхивайся. У тебя на этот запах чутьё лучше моего. Я вот только сейчас унюхал. Будем обходить. Скажешь, как только вновь эту гадость почуешь.

А неслабо разлилось это озеро. Мы идём несколько часов. Не один раз Лем пытался взять направление левее. Но всегда метров через сто или двести Наташа морщит носик и предлагает удалиться подальше от опасного места. Приходит пора ночлега, а мы так и не дошли до конца разлива. Организуем ужин и устраиваемся спать с надеждой, что завтра мы, наконец, сможем обойти это Мёртвое Озеро. На всякий случай спрашиваю Лема:

— Как ты считаешь, насколько оно разлилось в этом направлении?

— Мёртвое Озеро? Каждый год оно разливается по-разному. Были случаи, когда оно разливалось до Песков Смерти. Если так случилось и в этом году, то нам здесь не пройти.

— И что тогда будем делать?

— Пойдём в другую сторону — искать обход.

— Мимо Ведьмовской Топи?

— Её тоже придётся обходить.

— И как далеко?

Лем пожимает плечами и устраивается спать. Я только вздыхаю и тоже укладываюсь.

Утром мы продолжаем путь в прежнем направлении. Через пару часов Лем начинает беспокоиться. Он недоверчиво поглядывает на Наташу, когда она говорит, что чувствует запах Мертвого Озера. Кажется, он подозревает, что она слишком мнительна. Во всяком случае, после её слов он несколько раз продолжал идти в том же направлении, пока сам не убеждался: Наташа не ошиблась. Тем не менее, он всё больше и больше нервничает. После одной из попыток найти проход он подходит ко мне и, качая головой, говорит:

— Кажется, брат Андрей, не миновать нам возвращаться назад и искать обход с другой стороны.

— Так всё плохо, брат Лем?

— Хуже не придумаешь. Если через тысячу с небольшим шагов мы не сможем обойти Озеро, то еще чуть дальше начнётся зона Песков Смерти. К ней и на это расстояние лучше не подходить. А там… — он машет рукой. — Здесь тоже ничего хорошего нет. Вот-вот начнутся Факелы. Но по ним еще можно пройти. Хотя и опасно, но можно. А вот через Мёртвое Озеро и Пески Смерти не пройдёшь.

— А обойти их можно? — спрашивает Анатолий.

— Нет, брат. Они тянутся на десять дней пути. Легче назад вернуться.

— А что это за Пески Смерти, брат Лем? — интересуетсяНаташа.

— С виду это — обычный песок и мелкие камни. Но они убивают. Убивают всё живое и убивают наверняка. Никто не может пройти полосу Песков Смерти. Все падают замертво, не дойдя и до середины. Даже не надо и заходить в эти Пески. Достаточно подойти к ним на сто шагов, и ты можешь считать себя мёртвым. Два, три, самое большее пять дней, вот всё, что тебе останется. А за двести шагов обязательно заболеешь. Болеть будешь долго и тяжело и всё равно умрёшь.

Пока Лем рассказывает, Лена возится с прибором радиационной разведки. Она переключает диапазоны, щелкает переключателем определения типа излучения и, когда Лем останавливается, сообщает:

— Нейтронное излучение. И довольно мощное. Даже здесь не стоит засиживаться. А что творится в эпицентре! Лем верно сказал, такое излучение должно убивать мгновенно.

— Интересно, — задумчиво говорит Анатолий, — что может являться источником такого излучения?

— Сходи, посмотри, — предлагает ему Лена. — Покопайся. Похороны — за свой счет. Лично я за твоим телом, как бы ты ни был мне дорог, не полезу.

— Но в самом деле, — поддерживает Анатолия Наташа, — откуда здесь такое мощное нейтронное излучение?

— Интересный вопрос, — откликаюсь я. — Хочешь еще парочку таких же интересных? Откуда здесь взялась едкая, ядовитая плесень и хищные деревья? И почему заросли, отделяющие долину реки, радиоактивные? И почему река сама такая? Что это за Топь, которая питается живыми существами? А почему змеи предпринимают на людей массированные атаки? И поверь, Наташенька, пока мы идём до перехода, этих «почему» и «откуда» у нас появится столько, что можно будет им счет потерять. Я могу сказать наверняка только одно: всё это — результат деятельности наших «прорабов перестройки».

— Но зачем им это понадобилось?

— Пути и помыслы этих вампиров неисповедимы. Ты помнишь Фазу, где они уничтожили всех жителей? Знаешь, что по этому поводу мне сказал отец Таканда? Это — наказание за их непомерную гордыню. Может быть, и эта Фаза наказана за что-то своеобразным способом. Мне довелось в одной из Фаз наблюдать как «цивилизованный» Запад наказал строптивую Россию. Россия, как ты знаешь, страна уникальная. Ни в одной стране нет такого диапазона климатических условий, таких гигантских расстояний и такого множества национальностей, населяющих страну. В силу этого, Россия в своём экономическом и политическом укладе должна идти особым, одной ей свойственным путём. Со своими спадами и подъёмами. И вот после одного из таких спадов российское руководство решило вписаться в «цивилизованный» мировой рынок. С его устоявшимися связями и законами. Запад был вроде бы, и не против. Как же, такой грандиозный рынок сбыта открывается! Но Запад рассчитывал, что Россия робко постучится в двери и попросит: «Добрые богатенькие дяди, помогите из кризиса выбраться». Но Россия решила впереться на этот рынок со своими товарами. Со своими авиационными, космическими, химическими и ядерными технологиями, И она была в своём праве. Но Западу не это от России было нужно. Они не знали, куда от своих товаров деваться. И тогда Запад потребовал, чтобы Россия приравняла свои внутренние цены на энергоносители к мировым. Российское правительство, слегка подумав, согласилось. Ну, а российское правительство, как вы знаете, всегда думает именно слегка. А возможно, что в данном случае лёгкость этих дум была подогрета солидными вкладами на определённые счета в зарубежных банках. Короче, решение было принято. Запад потирал ручонки. Если какая-нибудь кожевенно-галантерейная фабричка в Испании расходовала за год пятьсот тонн мазута, то такая же фабрика в России за тот же год потребляла все пятнадцать тысяч. Иначе рабочие просто замёрзнут. Да и техпроцессы сбоить начнут. Арифметику знаешь? Вот и прикинь разницу в себестоимости какой-нибудь сумочки или пары перчаток, сделанных в России и в Испании. Я уже не говорю о всяких Бразилиях и Малайзиях. И так со всей продукцией. Но я отвлёкся. Скоро сага сказывается, не скоро бизнес делается. В итоге получилось то, к чему Запад и стремился. Стала Россия мировым поставщиком нефти, газа, руд, угля и леса. А также мировой свалкой радиоактивных и токсичных отходов. Благо огромные пространства и низкая плотность населения позволяли свалить в этой стране непомерное количество дряни. Скоро сага сказывается, не скоро бизнес делается. В итоге в России образовались обширные пространства, где не могло существовать ничего живого. Где сосны мутировали до размеров секвой или стали похожими на «пьяные» деревья, какие мы с вами здесь видели. Закачиваемые в подземные ёмкости отходы размыли грунт и образовали жуткие ядовитые трясины, ничуть не лучше Ведьмовской Топи. Комары выросли до размеров летучих мышей. От их укусов люди долго болели, а слабые совсем умирали. Ну, чем не Проклятые Места? Почти вся Россия стала таким Проклятым Местом.

Весь этот разговор происходит во время привала и обеда. Лем ест, рассеянно слушает и что-то прикидывает. За кофе я спрашиваю его:

— О чем, брат Лем, задумался? Если, как говоришь, Мёртвое Озеро слилось с Песками Смерти, делать нечего. Придётся возвращаться и искать обход с другой стороны.

— Вряд ли оно могло слиться с Песками. Там еще Факелы есть. Их Озеру не залить. По Факелам идти опасно, но если всё сделать как следует и быть предельно осторожными, то пройти всё-таки можно. А вот насколько оно разлилось в другую сторону? Этого я сказать не могу. Оно давно так далеко не разливалось. Если оно и в ту сторону разлилось, как в эту, то оно достигло как раз Заколдованного Леса. А там никак не пройти. Придётся ждать, пока Озеро не вернётся в свои берега.

— И сколько ждать?

— А этого, брат Андрей, никто не знает. Может быть, неделю. А может быть, и месяц. Или два.

— А почему нельзя пройти через этот ЗаколдованныйЛес?

— Там живут нелюди.

— И что? Этих нелюдей пули не берут?

— Берут, брат Андрей. Но дело не в нелюдях. Дело в том, что, войдя в этот лес, ты постепенно становишься таким же чудовищем, как и эти нелюди. За какой-нибудь час в тебе от человека ничего не останется. А идти по нему не меньше пяти часов.

— А обойти его?

— А там еще хуже. Такие же Заколдованные Места. Только там становятся чудовищами еще быстрее.

— Значит, путь нам один. Через Факелы. Ты сам-то через них ходил?

— И не раз.

— Так в чем проблемы?

— Оно, конечно, так. Только вот что, брат Андрей. Три раза я там терял людей. Один раз — двоих, и два раза по одному оставил.

— И кто был виноват?

— А никто. Случайность. Там всё можно угадать. Но когда и где ударит Синий Факел, угадать невозможно. Этот Синий Факел моих спутников и погубил. А один раз я сам на него чуть не налетел. Опять случай спас.

— Э! Брат Лем, двум смертям не бывать, одной не миновать. Где твои Факелы?

— Там, — Лем машет рукой.

— Пошли.

— Пошли. Только к Пескам Смерти близко бы не подойти.

— Ну, за это не переживай. Лена! Следи за уровнем излучения. Как только станет опасным, дашь знать.

— Он и сейчас уже опасный, — ворчит Лена.

— Другого пути всё равно нет. Не ворчи, пожалуйста. Какой уровень действительно опасный, тебе объяснять, надеюсь, не надо.

— Плавали, знаем.

Лем берёт направление левее прежнего и медленно и осторожно ведёт нас, отыскивая проход между Мёртвым Озером и Песками Смерти. Ни к Озеру, ни к Пескам близко подходить нельзя. То Лена, то Наташа направляют его то левее, то правее. Наконец мы выходим к длинному и узкому каменистому валу, возвышающемуся метров на шесть. Его ширина не более пятнадцати метров, местами даже по десять. Лем поднимается на него, мы следуем за ним. Слева мы видим полосу зеленоватой воды шириной до сорока метров, уходящую куда-то за горизонт. Это и есть Мёртвое Озеро. А справа просматривается такая же широкая красноватая полоса. Это — Пески Смерти. Вал проходит как раз посередине между двумя смертями.

Лем встаёт. У него в зубах травинка. Он катает её справа налево и так же, справа налево, разглядывает нас, словно впервые видит. Он, как мне кажется, кого-то из нас выбирает, пользуясь какими-то, мне непонятными, критериями. Кого выберет? И с какой целью? Кого бы он ни выбрал, я возражать не буду. Он — весёлый гуляка, ему виднее. Тем более, что он уже доказал нам, что он не просто проводник. Он наш друг. Более того, я сам назвал его братом. Ему я и доверяю, как брату.

— Брат Сергей, — говорит Лем, — ты пойдёшь первым.

Этого Сергей никак не ожидал. Он слегка бледнеет, но быстро справляется с собой. Поправив снаряжение и даже попрыгав для верности, он снимает с плеча автомат и досылает патрон.

— Я готов.

— А вот этого, — тихо говорит ему Лем, — не надо. Разряди оружие. Если оно, не дай Время, как вы говорите, выстрелит, может сработать Синий Факел. Тогда я ни за что не поручусь.

Сергей смотрит на меня. Я молча опускаю веки, и Сергей не только извлекает патрон из ствола и ставит автомат на предохранитель, но и отсоединяет магазин. Молодец, правильно понял.

— А лучше всего, закинь его за спину, чтобы не мешал, — советует Лем. — Слушай внимательно и запоминай. И вы все слушайте. Повторять не буду, время не ждёт. Брат Сергей, ты бежишь. Не идёшь, а именно бежишь. Времени у нас очень мало. Бежишь прямо посередине. Видишь, справа большой черный камень? Это где-то метров восемьсот, не меньше. Ты должен добежать до него как можно быстрее. Отсчитай после него двести шагов и падай. Ни в коем случае не поднимайся. Даже если под тобой земля начнёт проваливаться. Лежи. Прижимайся к земле. Пока будешь бежать, ничего не бойся, только слушай меня. Пока сможешь слышать. Опасны только красные, оранжевые и желтые Факелы. Если увидишь белый или зелёный Факел, смело беги прямо в него. Считай, что его просто нет. А когда будут опасные Факелы, я тебе подскажу: вправо, влево или лечь. Понял?

— Понял. Но здесь почти километр, я могу тебя и не услышать.

— А я смогу тебе подсказывать только в начале. Дальше ты уже и сам всё поймёшь.

— А если не пойму? Лем пожимает плечами.

— Гм! Время с тобой! Постараюсь тебя не разочаровать.

Сергей шагает вперёд и оборачивается.

— Не поминайте лихом. Елена Яновна, вспоминайте иногда бедного студента. Ваш поцелуй, если так сложится, я унесу с собой. Я пошел. Как будем? С низкого старта или с высокого?

— Подожди, — останавливает его Лем.

Он еще раз присаживается и просматривает внимательно весь маршрут. Я подхожу к нему, присаживаюсь рядом и тихо говорю:

— Ты сказал ему про все цвета Факелов, кроме Синего.

— А зачем?

«Правильно», — решаю я и отхожу назад. Лем привстаёт и машет рукой:

— Вперёд, брат Сергей!

Сергей устремляется вдоль вала, а Лем пристально смотрит ему вслед. Не успевает Сергей пробежать двадцати метров, как Лем кричит ему:

— Направо!

Сергей сворачивает направо, и тут же слева из земли взметается столб оранжевого пламени. К небу летят мелкие камни, и до нас доносится гудение. Это похоже на взрыв мины. Сергей продолжает бежать.

— Налево!

Такой же столб пламени взметается справа. Пока Сергей бежит первые сто метров, Лем подсказывает ему еще пять раз. Дальше Сергей уже увёртывается от Факелов самостоятельно.

— Наташа! — командует Лем.

Сергей не добежал еще и до середины пути, а за ним устремляется Наташа. Так же первые сто метров ей подсказывает Лем, дальше она уже бежит самостоятельно.

— Брат Анатолий!

— Лем, — говорю я, — а по каким признакам они ориентируются?

— Сам поймёшь, а сейчас не мешай!

— А если не пойму?

Лем, не оборачиваясь, сплёвывает и коротко, но энергично произносит что-то вроде: «Крусть!». Не буду его отвлекать, а то еще достанется. К тому же в его руках сейчас жизнь Анатолия. Не дай Время, прозевает из-за меня очередной Факел.

— Брат Пётр!

Сергей уже добежал до конца и, руководствуясь наставлениями Лема, упал и лежит. А по валу, лавируя между фонтанами огня, бегут Наташа, Анатолий и Пётр. Вот прямо перед Анатолием взметается столб зелёного пламени. Но Анатолий, помня, что говорил Лем, не сворачивает, а бежит прямо в огонь. Жуткое, леденящее зрелище. Но наш товарищ выскакивает с другой стороны Факела целый и невредимый и бежит дальше.

— Лена!

— А я, кажется, уже поняла, — бросает на бегу моя подруга. Посмотрев ей вслед и оценив, как она маневрирует, Лем довольно кивает и командует мне:

— Пошел!

«Интересно, а что Лена заметила и поняла?» — успеваю я подумать и слышу:

— Налево!

Справа меня обдаёт жаром, осыпает песком и гравием. Хорошо еще, что у этих Факелов не хватает мощности поднять в воздух камни потяжелее.

— Направо!

И тут я замечаю, что слева, прямо по ходу из каменистого грунта поднимаются тонкие струйки желтого дыма. Бегу вправо, а на месте дымков возникает Факел желтого пламени. Машу Лему рукой — понял, мол — и бегу дальше. Прямо впереди курятся белые дымки. Лем говорил, что белый Факел безопасен. Бегу, не сворачивая. Прямо под ногами грунт как бы вскипает, и окружающая реальность поглощается охватившим меня белым дымом. Именно дымом, а не огнём. Этот дым сразу остаётся позади. А впереди весь вал расцвечен разноцветными столбами пламени, между которыми бегут мои товарищи.

Без особых осложнений добегаю до того места, где, прижавшись к земле, лежат мои друзья. Падаю рядом с ними, и почти сразу к нам присоединяется Лем.

— Лежите, — командует он, переведя дыхание. — Лежите и не пытайтесь подняться. Сейчас начнётся…

Он не успевает сказать, что сейчас должно начаться, как оно начинается. Земля под нами дёргается и дрожит. Оглушительный, густой, почти осязаемый грохот с силой бьёт по барабанным перепонкам. На спины сыплется гравий и более крупные камни. А вокруг нас — и сзади, и справа, и слева, и впереди — со свистом бьют в небо фонтаны ярко-синего огня. Вот оно, то, чего опасался Лем.

Синее пламя бушует вокруг нас сплошной стеной. Проходит пятнадцать минут, но огонь не ослабевает. Жарко, как в топке. Мы обливаемся потом. Пахнет палёной шерстью. Это припекает Сергея, который лежит ближе всех к огню. Не выдержав, он отползает к нам. Волосы у него дымятся. Становится еще жарче. Закрываю рукавами глаза и нос, чтобы хоть как-то охладить раскалённый воздух и не сжечь лёгкие. Еще немного, и мы испечемся в лучшем виде.

Пламя пропадает так же внезапно, как и возникло. Тишина после неимоверного всепоглощающего грохота кажется неестественной, какой-то космической. Я не слышу даже своего дыхания. Впрочем, можно расслабиться и вздохнуть полной грудью. Жарковато, но уже не обжигает. Какое-то время мы еще лежим неподвижно. Затем Лем поднимается и говорит:

— Всё кончилось. Можно вставать.

Мы тоже поднимаемся и осматриваемся. Больше всех пострадал Сергей. У него ожог правой щеки, и сгорели почти все волосы. Лена достаёт аптечку и начинает демонстрировать своё искусство врачевания. Впрочем, сама она выглядит немногим лучше. Она забежала вперёд всех, и синее пламя бушевало как раз рядом с ней. На лице моей подруги «приятный загар», а волосы тоже прихвачены огнём, в тех местах, где они не были закрыты шлемом. Тоже мне, хроноагент! Даже щиток на лицо опустить не догадалась. К слову сказать, я тоже не догадался.

— Вот что такое Синий Факел, — говорит Лем. — Они начинают бить по-разному. Но всегда через какой-то промежуток времени после того, как ударит первый Факел. Через две минуты, через четыре, через шесть, через восемь и так далее. Сегодня он ударил через восемь минут. Но если бы Сергей пробежал чуть дальше, Факел ударил бы сразу и прямо под ним. А потом вдоль всего вала. Ну, что? Дальше пойдем или остановимся? Через два часа темно будет.

— А здесь не опасно оставаться? — спрашивает Анатолий. — Вдруг он опять ударит.

— Нет. Они бьют только тогда, когда кто-нибудь идёт по валу, в ту или другую сторону. А мы уже прошли.

— Странное дело, — задумчиво говорит Лена. — Всё-то здесь устроено так, словно специально против людей приспособлено.

— Так оно и есть, — подтверждает Лем. — Проклятые Места — они проклятые и есть.

Еще два дня мы идём без особых приключений. Лем ведёт нас сложными зигзагами, обходя по мере возможности опасные места. Наш путь напоминает движение парусного корабля против ветра, который к тому же вынужден лавировать между мелями и рифами. Но при всём старании Лему не удаётся полностью миновать препятствия.

Слева лес, сплошь оплетенный желтой паутиной. Лем особо не распространяется по поводу её убойных свойств. Он просто сказал: «Лучше туда не соваться». Справа — луг, поросший приятной на вид зелёной травкой. Но приятна эта травка только на вид. В ответ на мой вопросительный взгляд Лем молча берёт камень и кидает его на луг. Несколько секунд ничего особенного не происходит. Потом от камня начинает подниматься дымок. Раздаётся шипение, словно распылённая струя воды омывает разогретую до красного свечения стальную болванку. Камень тает на глазах. Больше никаких вопросов я не задаю.

Между лесом и лугом — ложбина, густо утыканная каменными надолбами высотой от метра до двух. Лем долго присматривается к этому противотанковому заграждению, потом посылает нас через него по одному. Как на насыпи с Факелами. Предварительно он объясняет нам правила. Первое: камней не касаться ни в коем случае, а лучше вообще не подходить к ним ближе чем на пять шагов. Второе: внимательно слушать команды Лема и четко их выполнять. Третье: самим внимательно следить за верхушками камней. Как только они начнут светиться, тут же упасть ничком, прижаться К земле и не вставать, покуда всё не кончится. Что именно должно кончиться, Лем не уточняет. Нам и без пояснений ясно, что это будет что-то повеселее обычной подростковой тусовки. Лем несколько минут смотрит на нас, оценивает и прикидывает, кого пустить первым.

— Брат Пётр, — говорит он наконец.

Пётр привычными армейскими движениями проверяет своё снаряжение — не болтается ли оно, подтягивает ремень автомата и забрасывает оружие за спину. Правильно. Там, между этими злодейскими надолбами, автомат будет только мешать. Пётр стоит на исходной позиции. Но Лем пока команды не даёт. Он чего-то выжидает. Я подхожу сзади и тихо спрашиваю:

— Брат Лем, а почему ты выбрал именно Петра?

— Он никогда не дёргается, — коротко отвечает Лем и тут же даёт команду: — Пошел!

Пётр устремляется в проход между камнями. Он выполняет ряд поворотов, руководствуясь правилом номер один, и вскоре я вижу только его голову, которую отличаю от камней только по тому, что она движется. Но Лем смотрит не столько на Петра, сколько на камни.

— Ложись! — кричит он.

Голова Петра исчезает. А там, где она только что мелькала, между камнями проскакивают яркие лиловые и фиолетовые искры. Их мечет камень, верхушка которого в одно мгновение раскалилась до малинового свечения. Искры эти попадают в ближайшие камни, и от них во все стороны летят осколки, словно по ним стреляют из крупнокалиберного пулемёта. Всё это сопровождается треском, словно кто-то поблизости ломает лист фанеры.

Этот обстрел одним камнем других длится долгих пять минут и даже несколько больше. Пляшут короткие молнии, трещит фанера, летят осколки. И всё это происходит над головой у нашего Петра. А он лежит, прижавшись к земле, и вслушивается в этот концерт. Впрочем, я не вижу, что он сейчас делает. Его закрывают камни. Мелькание искр вдруг прекращается, и верхушка агрессивного камня уже ничем не отличается от других таких же.

— Вперёд! — кричит Лем.

Голова Петра снова мелькает между верхушками камней. Мне кажется, он поднялся несколько дальше чем залёг. Лем подтверждает мою догадку:

— Молодец брат Пётр! Не растерялся. Пока камни между собой воевали, он прополз довольно далеко.

Еще три раза Лем командует Петру залечь. Я вижу, что после второго обстрела Пётр падает на землю раньше прозвучавшей команды. Уже сам ориентируется. Я спрашиваю у Лема, почему он не пускает нас одного за другим, как делал на насыпи с огненными Факелами.

— Здесь сложнее, — отвечает Лем. — Бывает так, что начинает светиться и метать искры такой камень, верхушки которого снизу не видно. Он может быть закрыт другими.

— А ты сам как пройдёшь в таком случае?

— А вы для чего? Вы с того конца будете следить за камнями и подскажете мне, если я не увижу. А в одиночку эти камни никто проходить не рискует. Был такой гуляка, Досик. Он как-то рискнул и сгорел вон за тем камнем. Ушел и не вернулся. Только через полгода его здесь нашли. По поясу узнали.

Один за другим мы проходим опасную ложбину. Последним идёт сам Лем. Ему подсказывает Пётр. Хотя в этом нет особой необходимости: Лем всё время опережает его команды и падает вовремя. Всё-таки большой опыт гуляки имеет значение.

Еще в одном месте нам приходится идти по довольно-таки вонючему болоту, проваливаясь в него порой по грудь, а иногда чуть ли не по шею. Мы нащупываем дорогу жердями, выломанными в ближайшем лесочке. Лем так старательно обходит надёжные с виду кочки, которыми густо усеяно болото, что Лена не выдерживает и спрашивает:

— А чем опасны эти кочки?

— Потом покажу.

Когда мы выбираемся из болота на твердую землю, Лем остаётся сзади. Он стоит по колено в болотной воде и говорит нам:

— Смотрите.

Размахнувшись, он мечет свою жердь, как копьё, в ближайшую кочку. Едва коснувшись кочки, жердь стремительно обрастает каким-то лишайником или «мочалкой» серо-зелёного цвета. Эта «мочалка» дымится розоватым дымком, и через несколько секунд жердь сгорает без следа. А Лем быстро выбирается на твёрдую почву и показывает нам на соседние кочки:

— Смотрите, что будет дальше.

Кочки приходят в движение. Они стягивают кольцо вокруг того места, где только что стоял Лем. Лена только головой качает.

— Время меня побери! Нет, говорите, что хотите, но я буду настаивать, что здесь все эти хищные, смертоносные вещи либо наделены разумом, либо запрограммированы соответствующим образом. Здесь во всём видна система.

Отойдя подальше от болота, мы устраиваемся на ночлег. После ужина Лем отводит меня в сторону и тихо говорит:

— Завтра нам предстоит идти по самому опасному месту. Я все эти дни пытался как-то обойти его, но ничего не получается.

— И что это за место?

— Долго рассказывать. Но скажу одно: если мы вообще сумеем там пройти, это удача. Если при этом потеряем только одного человека — везение. А если сумеем пройти все, без потерь, это будет чудо.

— Даже так?

— Именно так. Давай, брат Андрей, отдохнём и наберёмся сил. Завтра они нам потребуются в полной мере.




Глава 20


Как разрезы, траншеи легли,

И воронки как раны зияют.

Обнаженные нервы земли

Неземное страдание знают.

    

B.C. Высоцкий






Анатолий первым обращает наше внимание на то, что почва у нас под ногами полностью лишена растительности и носит следы воздействия крайне высокой температуры, почти ядерного порядка. Песок и камни местами оплавлены, а кое-где даже сварены в сплошную стеклообразную массу.

Почти сразу за этим Лена заявляет, что она обнаружила радиоактивный фон.

— Не опасный, но весьма приличный.

Еще через несколько минут Пётр указывает чуть левее нашего курса. Там темнеет какое-то возвышение явно искусственного происхождения.

— Смотрите! Что это?

— Не надо показывать туда рукой, — тихо говорит Лем и болезненно морщится при этом. — Таких штук вы сейчас увидите больше, чем хотелось бы.

Немного погодя на горизонте вырисовывается еще несколько сооружений различной формы. По мере нашего продвижения вперёд их становится видно всё больше и больше. Теперь уже ясно: это какие-то машины. Скорее всего, боевые. Я останавливаюсь и вопросительно смотрю на Лену, у которой на поясе висит работающий прибор радиационной разведки. Лена отрицательно качает головой.

— Нет. Фон не возрастает. Здесь, скорее всего, фонит сама земля.

— Что здесь было, брат Лем? — спрашиваю я.

— Война, — кратко, но выразительно отвечает наш проводник.

Мы подходим еще ближе и останавливаемся в десяти метрах от первой машины.

— А ведь это что-то вроде танка, — определяет Пётр. Действительно, машина чем-то напоминает танк. Низкийи широкий корпус прямоугольной формы покоится на многочисленных шаровых опорах, наполовину зарывшихся в оплавленный грунт. Этих опор по четырнадцать с каждой стороны машины. Над корпусом возвышается такая же прямоугольная низкая башня. Она начинается прямо от носа (или кормы?) машины и составляет не менее трёх четвертей длины всего «танка». С той стороны, где башня не доходит до конца корпуса, из неё торчит широкий, примерно полметра в диаметре, и короткий, около метра, тонкостенный раструб. Надо полагать, это орудие.

— Можно подойти поближе? — спрашиваю я Лема.

— К этим можно. Можно даже внутрь залезть, если вам так интересно. Мы в них были, но ничего не поняли.

Мы забираемся на машину. Забираемся с трудом: броня у машины гладкая, и на ней нет никаких скоб, выемок или выступов. Пётр уже стоит на башне перед двумя треугольными отверстиями. Каждая сторона правильного треугольника составляет более полуметра. Люки закрывались крышками, сдвигавшимися в сторону. Сейчас крышки сдвинуты, можно залезть внутрь. Сергей с Анатолием переглядываются и непроизвольно ёжатся. Им явно не хочется лезть в эти тёмные дыры. Но Пётр, бывалый танкист, не колеблется ни секунды.

Он снимает ранец и с одним автоматом и фонарём спускается в башню.

—Хм! Интересно, — слышится через минуту его голос. — Андрей, спускайся сюда. Может быть, ты что-то поймёшь.

Башня внутри совершенно пустая. Если не считать двух желобов радиусом около полуметра и длиной метра полтора. Желоба проходят вдоль башни и покоятся на тонких, но прочных ножках. Расположены они ближе к тому краю башни, с наружной стороны которой имеется раструб. Против каждого желоба в стене башни смонтирована панель. Это что-то, напоминающее экран монитора овальной формы. Под экранами — по четыре треугольных клавиши, совершенно не выступающие над поверхностью. Вот и всё.

Пётр обследует пол и скоро находит закрытый треугольный люк.

—Как его открыть? — бормочет танкист.

—Стоит ли, Петро? Одно Время знает, что там.

Но Пётр не сдаётся. Он рукояткой ножа выстукивает кромку люка, пытаясь обнаружить хоть какую-то щель. Неожиданно люк приподнимается — видимо, Пётр случайно ударил по какой-то защелке. Мой напарник сдвигает люк в сторону и спускается в тёмный провал. Мне ничего не остаётся, как последовать за ним.

В нижней части корпуса расположены две пары таких же лотков. Рядом с каждым из них — небольшие возвышения с такими же овальными экранами и треугольными клавишами. Один из лотков заполнен какой-то трухой. Видимо, это всё, что осталось от погибшего члена экипажа. Остальные успели выбраться. Но почему они тогда задраили за собой люк? А может быть, он закрывается автоматически? С опаской смотрю на отверстие. Нет, слава Времени, пока не закрылся.

Пётр прикидывает, что размер нижнего отделения не превышает размеров башни.

—Тогда, — говорит он, показывая на переднюю стенку, — здесь должен быть двигатель. Интересно, какой? А! Вот и люк. Попробуем открыть.

—Я бы на твоём месте не стал этого делать, — говорю я, бросив взгляд на дозиметр. — От этой стенки порядочно фонит. Представляешь, какой там уровень?

—Вряд ли слишком большой. Стенка не очень толстая и не удержит мощного излучения, — отвечает Петр, выстукивая люк по периметру.

—А ты знаешь, из какого материала сделана эта стенка? Может быть, это что-то вроде нейтрида?

—А что такое нейтрид? — интересуется Пётр и продолжает выстукивать стенку в поисках клавиши.

—Расскажу, если ты немедленно отойдёшь от этого люка и прекратишь попытки открыть его. Вот так. Нейтрид, друг мой Петруччио, это ядерный сверхматериал. Сверхплотный, сверхпрочный, сверхизоляционный и так далее. Ядерным он называется потому, что состоит сплошь из атомных ядер. В нём нет даже промежутков для электронных орбит. В высокоразвитых цивилизациях из такого материала делают корпуса звёздных кораблей и кожухи аннигиляционных двигателей. Так что если эта стеночка сделана из материала, имеющего свойства нейтрида, и если сквозь неё проникает такой фон… Мы с тобой не успеем и «мяу» сказать, если ты приоткроешь этот лючок. А наши друзья, подождав нас, полезут сюда нас вытаскивать. Они не дойдут дальше башни. За ними сюда полезут Лена с Наташей. На этом наша экспедиция и завершится. Согласись, обидно будет, избежав стольких опасностей, загнуться от собственного любопытства. Да даже если там и нет такого смертоносного уровня радиации, что мы там сможем понять? Ничего. Кроме того, что этот двигатель ядерный. Или аннигиляционный. Но это мы знаем и так. Принципа его действия мы всё равно не поймём.

—Почему?

—А потому, что эту машину строили не люди.

—Но это же были разумные существа.

—Ну и что? Они же мыслили совсем по-другому. Не так, как мы с тобой. Посмотри. Ты смог бы с такого пульта управлять этой машиной? А наводить орудие и стрелять из него? Единственное, что мы можем, это приблизительно представить себе внешний вид таких существ.

—И как же они выглядели?

—У них было змееподобное или цилиндрическое, возможно, с хвостом, тело. Оно венчалось несколькими щупальцами. Могу предположить, что щупальца были треугольными. Не знаю, были ли у них глаза. Скорее всего, были.

—Понятно. Экраны.

—Это ни о чем не говорит. Возможно, что это вовсе и не экраны. Какие-нибудь преобразователи оптической информации в акустическую или тепловую. Да мало ли какую. Стоит ли гадать? Пошли отсюда. Мы сможем здесь понять немногим больше, чем Лем.

Поднявшись на крышу башни, мы осматриваемся. Повсюду до самого горизонта хаотично расставлена различная техника. Самая разнообразная. Есть и такие же «танки», на котором мы стоим. Но есть и совсем непонятные сооружения. И сферы, и пирамиды, и конусы, и какие-то похожие на гробы призмы. Более или менее понятны подобия пусковых ракетных установок на гусеничном ходу. Но это явно не ракетные установки. Решетчатые направляющие достигают тридцати метров в длину. Ракетам такие направляющие не нужны. Всё это разбросано в живописном беспорядке. Только «танки» стоят в боевой линии, и раструбы их нацелены в сторону скопления брошенной безжизненной техники.

Местами просматриваются груды искорёженного и оплавленного металла или какого-то иного материала. И чем дальше, тем таких груд больше. Анатолий прерывает наше созерцание и спрашивает:

—Ну? Что там?

—Ничего особенного. Типичная неземная техника. К тому же негуманоидная. Спускаемся.

Лена даже не задаёт вопросов. За время работы в Фазе Стоуна и в других Фазах она достаточно насмотрелась всяких диковинок, в том числе и негуманоидного происхождения, чтобы прийти к выводу о бесполезности попыток разобраться в них. Она только с беспокойством спрашивает:

—Надеюсь, вы не полезли в двигатель?

—Петро пытался, но я его отговорил.

—И правильно сделал. Там — торий, — она указывает на двигательную часть «танка».

—Ну, брат Лем, — говорю я, — двигаемся дальше. Веди. А дальше мы идём по лабиринту, сформированному изразбитой и брошенной неземной техники. Может быть, и земной, но уж совсем непонятного происхождения и назначения. Лем ведёт нас извилистым путём, далеко обходя опасные места. И как он ориентируется в этом хаосе?

Несколько часов мы петляем между металлическими и пластиковыми громадинами. Мы уже перестали удивляться необычности и несуразности этих конструкций. Удивление охватывает уже только при виде непостижимым образом искорёженных обломков. Какие-то конструкции смяты мощным ударом извне. Другие вспучены и разорваны взрывом изнутри. Есть обломки, сплавленные адским, чуть ли не звёздным жаром. И это тем более странно, что во многих местах песок и гравий спеклись в стекло, а эти оплавленные обломки стоят на нетронутом грунте. Словно их где-то старательно жгли, а потом, когда они остыли, переставили сюда, чтобы освободить место для новых жертв.

А иногда попадаются обломки совсем уж непонятные. Даже и не обломки, а Время знает что. Вот стоят обрезиненные катки наподобие танковых. Это было что-то на гусеничном ходу. Но от этого чего-то осталась лишь груда металлической пыли. Именно пыли, а не ржавой трухи. И не пыли даже, а мелких опилок. Моему воображению представляется, как целый батальон, вооружившись напильниками, сменяя уставших, скоблит средний танк, превращая его в груду этих опилок. На катки только у них почему-то терпения не хватило. Может быть, их перебросили на другой объект. А может быть, пилильщики не захотели связываться с плотным резиновым покрытием. Скорее всего, так оно и было. Такую резину замучишься обдирать.

А Лем всё ведёт нас, то пролезая через завалы, где не только черт, но и хроноагент ногу сломит; то обходя далеко стороной вроде бы безобидные проходы. Наконец, он останавливается.

— Это здесь, — тихо говорит он. — Вот здесь нам надо пройти. Я бы много отдал, чтобы никогда не ходить здесь. Но другого пути просто нет.

Мы стоим перед не слишком широким, не более тридцати метров проходом между двумя рядами машин. Машин, явно работающих. Справа стоят черные, опрокинутые вершиной вниз четырёхгранные пирамиды высотой более десяти метров. Эти пирамиды покоятся на огромных колёсах, напоминающих велосипедные. На основании каждой грани этих пирамид расположены по шесть параболических антенн или, наоборот, излучателей. Время от времени те антенны-излучатели, что обращены в сторону прохода, приходят в движение и делают несколько колебаний справа налево или сверху вниз.

А по другую сторону прохода, слегка отклонившись от вертикального положения, стоят огромные, до пятнадцати метров в диаметре, диски тёмно-желтого цвета. Толщина их примерно полметра. Нижний край каждого диска на полтора-два метра утопает в грунте. Когда на пирамидах шевелятся параболоиды, от центра диска к периферии пробегает красная волна, а потом от периферии к центру — синяя.

Лем смотрит на это шевеление параболоидов и игру цветов на дисках как завороженный около получаса. Потом он вздыхает, усаживается прямо на землю и заявляет:

—Придётся ночевать. Сейчас здесь вообще никто не пройдёт. Надо подождать, пока они не успокоятся.

—А обойти этот проход никак нельзя?

Лем отрицательно качает головой и рассказывает. С его слов получается, что обхода действительно нет. Слева несколько километров тянется полоса, зараженная какой-то гадостью или- пропитанная каким-то ядом. Через пять минут у человека, рискнувшего туда зайти, по всему телу открываются страшные кровоточащие язвы, и кровь остановить невозможно. Полчаса, и всё.

Еще дальше на неведомое расстояние и неопределённую ширину тянется зона боевых заградителей. Стоит туда сунуться, как из-под земли поднимаются многочисленные башни с пулемётами, пушками и огнемётами. Несколько минут шума, и всё живое становится мёртвым. Все, кто пытался обойти этот проход слева, там и остались.

Справа тоже ничего хорошего не наблюдается. Сначала идёт сплошное минное поле. Гуляки обозначили его границу вешками, чтобы не забрести ненароком. А за полем начинается овраг, заполненный какой-то блестящей жидкостью. Перейти его невозможно. Все, кто пробовал, там и остались. Овраг этот тянется на неведомое расстояние. Никто не знает на сколько. Идти вдоль него опасно. Время от времени жидкость в овраге начинает светиться, и все, кто находится поблизости, падают замертво.

А проход между пирамидами и дисками, непроходимый в период активности, становится, если можно так выразиться, условно проходимым в период спокойствия. Между пирамидами и дисками действуют какие-то неведомые силы. Человек, попавший в это поле, как бы исчезает. Он появляется то в одном месте, то в другом, его швыряет из стороны в сторону, а иногда он словно раздваивается и даже троится. Когда всё кончается, человек падает безжизненным мешком. У него переломаны все кости — от ступней до позвоночника и черепа. А чаще всего от него остаётся только клякса на одном из дисков, на который его швыряет чудовищная сила.

За всё время только один гуляка сумел выйти из этой ловушки живым. Он ослеп и ничего больше не видит, кроме мелькания разноцветных звёзд перед глазами. Звёзд ярких, как солнце. Эти звёзды начали вспыхивать одна за другой в тот момент, когда неведомая сила подхватила его и начала выворачивать в разные стороны. Выворачивать и швырять от одной яркой звезды к другой. Он говорил, что летел от одной звезды до другой по меньшей мере год. А когда падал на звезду, его там обжигало чудовищным жаром или морозило неземным холодом. Потом его снова выворачивало в разные стороны и швыряло к другой звезде. А на самом деле всё это продолжалось не больше минуты. Он просто упал на песок, хлопал ртом, как рыба, вытащенная из воды, а из глаз его непрерывно текли слёзы. Что-то рассказать он смог не раньше чем через неделю.

—А как распознать, что эта адская машина проснулась? — спрашиваю я.

—Никак. Она ничем не выдаёт себя, вроде Факелов или Стреляющих Камней.

—Значит, любой из нас, кто пойдёт этим проходом…

—Нет, не любой. Трое, которые идут самыми первыми, всегда проходят благополучно. Ну, или почти всегда. Очень редко ловушка срабатывает на втором человеке. Чаще всего это происходит, когда идёт четвёртый или шестой. И никогда она не срабатывает на первом, третьем, пятом или седьмом. Всегда на четных. Чаще на четвёртом или шестом. Старый Енгуа шел четвёртым.

—Ну, друзья, что вы обо всём этом думаете? — спрашиваю я.

—Могу сказать только одно, — говорит Лена, — овраг действительно не перейти. Там, скорее всего, какие-то радиоактивные отходы. Фон ощущается даже здесь.

—А если пойти всем вместе, сразу? — предлагает Сергей.

—А тогда уж точно никто не пройдёт, — отвечает Лем. — Пробовали проходить и по двое, и по трое. Когда идут больше одного, ловушка срабатывает всегда.

Несколько минут все молчат, потом Лена высказывает предположение:

—Сдаётся мне, что здесь имеют место какие-то пространственно-временные фокусы. Что еще может так изуродовать человека, кроме попадания в складки двух несовместимых по своим характеристикам пространств. Да еще если при этом его непрерывно кидает из одного пространства в другое. Тут не только все конечности переломает, тут запросто в кисель размазать может.

—Что и имеет место, когда человека размазывает в кляксу об один из этих дисков, — соглашаюсь я. — Что ж, подруга, думаю, ты права. А со временем там тоже фокусы происходят. Вспомните, Енгуа говорил, что летел от звезды к звезде несколько лет, а здесь прошло не более минуты.

—Всё это может быть и так, — соглашается Пётр. — Но, как говорится, поставить диагноз еще не значит вылечить болезнь. Я имею в виду: как мы будем это препятствие преодолевать?

—А может быть, бластером их? А? — неожиданно предлагает Анатолий.

—В самом деле! — обрадовано подхватывает Сергей.

—Нет, братцы, — возражаю я, — остыньте. Представляете, какая энергия накоплена в этих штучках, если они запросто играют с пространством и временем? Да от нас даже плазмы не останется, когда эта энергия разом высвободится.

—Что же тогда делать? — говорит в раздумье Пётр. — Раз кому-то не миновать, значит…

—Будем кидать жребий, — предлагает Сергей.

—Нет, — возражает Пётр, — я пойду четвёртым. Без всякого жребия.

—А почему ты? — удивляется Сергей.

—Просто среди нас всех я представляю наименьшую ценность.

—Ну ты даёшь! А я-то чем ценнее тебя?

—Ты — молодой парень. Тебе еще жить да жить…

—Хватит! — останавливаю я их. — Тоже мне! Не терпится им себя в жертву принести. Вы еще подеритесь, горячие финские парни. Нечего тут рассуждать, кто более ценен, кто менее. Как говорится, каждый человек нам интересен, каждый человек нам дорог. Никого мы в жертву приносить не будем. И уж тем более не будем затевать такую глупость, как жребий.

—И как же ты предлагаешь преодолевать эту ловушку? — спрашивает Анатолий.

—Лена, как ты думаешь, если мы максимально мобилизуемся, сумеем поиграть с этой адской пространственно-временной мясорубкой в кошки-мышки?

—А что? Почему бы и нет? По крайней мере, у нас с тобой шансы есть. У Толи с Наташей тоже может получиться.

—И как ты эти шансы расцениваешь?

—Примерно один к одному, — отвечает Лена после короткого раздумья.

—Тогда сделаем так. Утром, когда эта катавасия успокоится, пойдём через неё в следующем порядке. Первым пойдёт Пётр, второй пойдёт Наталья. Третьим будет Сергей. Четвёртым пойду я. За мной пойдёт Толя. Шестой будет Лена. Брат Лем, ты пойдёшь последним, седьмым.

—Брат Андрей! — возражает Лем, — я вас сюда привёл, я и должен…

—Ты и должен нас отсюда вывести, — обрываю я его. — Без тебя мы здесь по-любому не выживем. Поэтому тебе-то, может быть, надо бы и первому идти. А за нас с Леной особо не беспокойся. Нас не так просто проглотить. Слышал, Лена сказала, что у нас шансы один к одному. Ты сам говорил, что если пройдём все, это будет чудо. Мы с подругой на святых, конечно, не похожи, но чем Время не шутит, пока Схлопка спит.

Мы готовим ужин и устраиваемся на ночлег. Наташа с Леной еще около часа сидят поодаль и о чем-то разговаривают. Интересно, какие мысли внушает моя подруга этой девушке? Я, к примеру, и сам пока толком не знаю, как мне себя вести, если эта система сработает на моём проходе.

Утром я, отведя Лену в сторону, осведомляюсь у неё, о чем она так долго и подробно инструктировала Наташу.

—Ни о чем. Я просто создавала у неё необходимый психологический настрой. Вряд ли от неё потребуется что-либо сверхъестественное. Лем же сказал, что на втором проходе система срабатывает крайне редко. Чаще всего это бывает на четвертом.

—Вот потому-то я и иду именно четвёртым. И какой психологический настрой ты создашь мне?

—А зачем мне его создавать? Он у тебя уже есть. Ты бы еще спросил меня: а что тебе делать, если система начнёт работать на твоём проходе? Я тебе честно отвечу: «Не знаю». Как не знаю пока, что буду делать сама, если она сработает на шестом проходе. То есть у меня.

—Пока не знаешь. А когда будешь знать?

—Наверное, когда пойду и она начнёт работать. В такой ситуации единственное, на что можно положиться, — это интуиция. А тебя она, друг мой, редко подводила. Тем более что ты — лётчик-истребитель. Вспомни основное правило.

—Первое решение всегда самое верное. Начнёшь колебаться — погибнешь.

—Вот этим и руководствуйся. Единственное, что могу посоветовать: нам с тобой и Наташе следует проходить этот участок в ускоренном ритме времени.

—Это само собой разумеется. Причем ускоряться следует максимально. Я почему Наташу второй и поставил, что она сможет сделать это лучше, чем Анатолий. Здесь ты права. Кстати, Наталья, завтрак готов?

За завтраком мы молча изучаем проход между пирамидами и дисками. Параболоиды на пирамидах неподвижны. Диски, окрашенные в тёмно-желтый цвет, тоже хранят спокойствие.

—Пора, — говорю я, когда мы допиваем кофе и прибираем посуду. — Как, брат Лем, можно идти?

—Сейчас можно, — отвечает наш проводник. — Первым троим можно.

—Ну, братцы и сестричка, вперёд, по-одному. Пётр подходит ко мне.

—Попрощаемся на всякий случай.

—Не будем. Ты, Петро, однозначно пройдёшь. А я тоже пройду. Пока не знаю как, но пройду.

—Боюсь я за тебя, Андрей. Не супермен же ты всё-таки.

—Не супермен, а хроноагент. А нас как раз на такие случаи и натаскивали.

—Даже на такие? — спрашивает Пётр с недоверием в голосе.

—Ну на конкретно такие, конечно, нет. Такое вряд ли кому могло прийти в голову. Нас просто учили никогда не теряться, а всегда искать решение. Знаешь наш девиз? Нет безвыходных положений, есть безвыходные люди. Я похож на безвыходного?

—Вроде нет, — Пётр помимо воли улыбается. — А что, у тебя уже есть решение?

—Пока нет. Но оно появится. Как говорится: в нужное время и в нужном месте.

—Не в нужнике, надеюсь? — Пётр уже смеётся.

—Я тоже надеюсь. И вот еще что. На всякий случай. Если я не пройду, старшей в группе становится Лена.

—Понятно. Но ты всё-таки пройди.

—Это я обещаю. А теперь вперёд!

Пётр подходит к проходу и в нерешительности останавливается. Он зачем-то снимает с плеча автомат и передёргивает затвор, досылая патрон.

—Это уже совсем ни к чему, — бормочет Лена.

—Он человек военный, — отвечаю я, — с оружием в руках чувствует себя спокойней. С нами Время, Пётр!

—Не спеши, брат Пётр, — подсказывает ему Лем, — не шарахайся и иди точно посередине.

Пётр шагает в проход. Он идёт твёрдым шагом, зорко посматривая на пирамиды с излучателями. Но излучатели не шевелятся. Всё нормально. Пётр минует последнюю пирамиду и последний диск и останавливается.

—Пройди еще подальше! — кричит ему Лем. — Жди нас там.

—Твоя очередь, Наташа, — говорю я.

Наташа, не говоря ни слова, ни на кого не глядя, подходит к проходу и, остановившись, сосредотачивается. Перед этим она по примеру Петра берет на изготовку свой лазер. Лем напряженно всматривается в излучатели. Наташа поднимает левую руку и внезапно исчезает. Лем трясёт головой, отгоняя наваждение. Но не успевает он ничего спросить, как Наташа материализуется рядом с Петром.

—Молодец, девочка! — не удерживаюсь я от похвалы. — Сергей, твоя очередь.

Сергей тоже зачем-то досылает патрон в ствол автомата и идёт в проход. Я невольно усмехаюсь. Использование огнестрельного оружия против флуктуации пространственно-временного континуума? Пожалуй, на эту тему можно диссертацию Мага защищать. Только, пожалуй, безуспешно. Провалят. Как пить дать, провалят.

Сергей минует проход и присоединяется к Петру и Наташе. Наташа полулежит, опираясь спиной на огромное колесо какой-то машины. У неё отходняк. Теперь — моя очередь. Бросаю взгляд на Лену. Она держится спокойно, как каменное изваяние, и только кивает мне. Киваю в ответ и подхожу к проходу. Боковым зрением замечаю, что Лем смотрит на меня как на покойника.

Первым делом я тоже передёргиваю затвор автомата и тут же усмехаюсь. Насмотрелся, Время побери! Затем я сосредотачиваюсь и ввожу себя в ускоренный ритм времени. Мобилизоваться надо предельно и задать себе максимальное ускорение. Лучше всего в сотни раз. Время с ними, с теми годами жизни, которые я при этом потеряю. Тут главное, саму жизнь не потерять.

Готово! Делаю несколько шагов вперёд и вдруг замечаю, что картина впереди резко меняется. Сначала происходит сдвиг всех цветов к красной части спектра. Затем справа, словно на экране, идёт сдвиг изображения, надвигается какая-то пустыня с песчаными барханами светло-коричневого цвета. Эта пустыня справа налево перекрывает мне проход, в конце которого я еще вижу своих друзей. Но вижу только Петра с Сергеем. Наташу уже перекрыла пустыня.

Граница пустыни быстро движется справа налево. Но она совсем уже рядом, и я успеваю проскочить. Я снова вижу конец прохода, где стоят Пётр с Сергеем и сидит Наташа. И всё это я вижу в нормальном цвете. Но спектр быстро сдвигается в фиолетовую сторону. Теперь уже слева направо движется какое-то мрачное болото, заросшее хвощами или папоротниками раза в два выше моего роста. На этот раз смена декораций происходит быстрее, и я едва успеваю проскочить в оставшуюся щель, через которую я вижу только ярко-синюю Наташу. Она напряженно всматривается в мою сторону и, конечно, ничего не видит.

А я уже не вижу ни её, ни Сергея. Теперь декорации надвигаются с двух сторон сразу, и я явно не успею проскочить между ними. Назад? Оглядываюсь через плечо. Там — арктическая пустыня под черным беззвёздным небом. Попался! Впереди в оставшейся щели виден только Пётр, переливающийся всеми цветами радуги. Он смотрит не на меня, а на излучатели на пирамидах.

Я тоже бросаю взгляд туда же. Проклятые параболоиды отклонились от нейтрального положения, в котором находились, когда я входил в проход. Приехали. Ускорение ритма времени не помогло. Что же делать? А делать нечего. Сейчас щель впереди перекроется, сзади она уже перекрыта, и меня сейчас начнёт швырять из одного пространства в другое. Одно утешает, что все другие теперь смогут пройти здесь беспрепятственно: и Толя, и Лена, и Лем. Лем выведет их к точке перехода, а Лена сумеет всё-таки дойти до нашей Нуль-Фазы. Сама дойдёт и ребят доведёт. А я? Мне остаётся только погибнуть с музыкой. А из всех музыкальных инструментов у меня в руках только автомат Калашникова. Сыграем на нём.

Вскидываю автомат и в бессильной ярости даю длинную очередь по тем параболоидам, которые вижу. Вот вам! Очередь воспринимается мной как серия одиночных выстрелов.

От параболоидов летят осколки. На меня наваливается волна сверхнизкого звука, такая мощная, что у меня закладывает уши, кружится голова и подкатывает приступ тошноты. И тут же обе декорации впереди пропадают. Вместо них я вновь вижу своих товарищей. Но с обеих сторон впереди вновь что-то накатывается. Теперь я стреляю уже не на удачу, не в ярости, а осознанно. Разбиты еще два излучателя. Опять по мозгам бьёт волна инфразвука, и вновь впереди дорога чиста. «А, мать твою!» — сказали русские рабочие.

Неужели всё так просто? Время моё! Вот тебе и диссертация на тему «С автоматом Калашникова — против пространственно-временного континуума»! Мага за это вряд ли дадут, но на Магистра потянет.

Я бегу вперёд и слежу за излучателями. Лишь только какой-нибудь из них начинает шевелиться, я тут же разбиваю его и бегу дальше. На волны инфразвука уже не обращаю внимания. Только сплёвываю, когда тошнота подступает. Не могу сказать, сколько я разбил излучателей, но до Петра сСергеем и Наташей добежал благополучно. Больше меня ни смена спектра, ни интересные ландшафты не донимали.

Первым делом возвращаюсь в нормальный ритм времени. Меня никто не замечает. Все смотрят в проход, где, по их представлению, я еще должен находиться. Наверное, никто, кроме Лены, не чает и видеть меня живым. Во всяком случае Наташа резко вздрагивает и даже взвизгивает: «Андрей!», когда я беру её за руку.

—Ты как, нормализовалась? Тогда берись за лазер и круши эти излучатели. Толя! Лазером по излучателям! Огонь! Сносите их все к драной матери! Чтобы ни одного не осталось!

—Я же предлагал их бластерами! — кричит в ответ Анатолий. — Ты сам сказал — нельзя!

—Бластерами и сейчас нельзя. А лазерами — самое то. Я их из автомата гасил, потому только и прошел.

Достаю фляжку с коньяком, делаю хороший глоток, присаживаюсь на место, где сидела Наташа, и закрываю глаза. Сейчас Я несколько минут буду ни на что не годен. У меня отходняк после ускоренного ритма собственного времени. Перед глазами мельтешат разноцветные пейзажи, а слух мой услаждает треск проклятых излучателей, разлетающихся вдребезги под меткими выстрелами Анатолия и Наташи.

Мы с ними заканчиваем почти одновременно. Я нормализуюсь, а они расстреливают последний излучатель. Встаю и тщательно, стараясь ничего не пропустить, разглядываю линейку страшных пирамид. Чисто сработано. От излучателей остались одни осколки.

—Всё! — кричу я своим товарищам. — Можете идти! Путь свободен.

Лем недоверчиво качает головой, а Лена с Анатолием переглядываются.

—Ты в этом уверен? — спрашивает Лена.

—На все сто пятьдесят!

—Ну, тогда…

Лена берёт Анатолия под руку и решительно шагает вместе с ним в проход. Лем делает движение, чтобы остановить их, но безнадёжно машет рукой. Он уже успел оценить решительный характер моей подруги. Сам он остаётся на месте. Наблюдает. Что ж, на его месте я бы тоже не поверил такому.

А Лена с Анатолием, подойдя к началу прохода, останавливаются и сосредотачиваются. Тоже правильно. Береженого Время бережет. Однако в ускоренный ритм они пока не входят, а просто шагают в проход и медленно идут между пирамидами и дисками, опасливо посматривая по сторонам. А что тут смотреть? Гляди не гляди, в нормальном ритме времени ничего увидеть не успеешь.

Лена с Анатолием без каких-либо происшествий доходят до нас и машут Лему рукой, приглашая следовать за ними. Наш проводник колеблется. Я его понимаю. Ведь теперь-то он идёт как раз шестым.

—Лем! — кричу я. — Иди смело! У этой змеи уже нет ядовитых зубов. Мы их вырвали, и они больше никого не укусят.

Поколебавшись еще немного, Лем решается. Не оставаться же одному по ту сторону прохода. Он идёт медленно, напряженно. Мне отчетливо видно, как блестит пот, обильно выступивший на его лице. Я прекрасно понимаю состояние нашего проводника. Не так-то просто поверить, что одно из самых опасных мест стало теперь абсолютно безвредно.

—Почему раньше никто не догадался перебить эти чертовы излучатели? — с недоумением говорит Анатолий.

—Всё очень просто, Толя, — объясняет ему Лена. — Андрей раскрыл суть этой ловушки, когда шел в ускоренном ритме. И только в ускоренном ритме можно успеть выстрелить по излучателям. И то, наверное, он выстрелил по ним от безысходности, когда понял, что попался. Выплеснул на них свою злость. Я уверена, что так оно и было.

—Ты как всегда права, Ленок, — я похлопываю подругу по плечу. — Именно так всё и было. Я даже обалдел, как всё оказалось просто.

Наконец наш проводник присоединяется к нам. Он бледен, дрожит и оглядывается назад, словно не верит, что прошел через смертельную западню и она его не тронула. Я наливаю ему коньяку. Лем, не спрашивая, что это такое, выпивает залпом. Потом он усаживается на то место, где сидела Наташа, а потом и я. Несколько минут он молчит, только вытирает пот со лба и шеи.

—Всё, брат Лем, — говорю я ему, присаживаясь рядом и наливая нам с ним еще коньяку, — теперь этот проход безопасен. Запомни сам и другим гулякам передай. Вот за это мы с тобой еще раз выпьем!

На этот раз Лем смотрит на стаканчик с опаской. Я уже заметил, что крепкие напитки в этой Фазе не в ходу.

—Пей, пей! — подбадриваю я Лема. — Пей, брат Лем, от этого не умирают. А вот чтобы нервишки привести в порядок после такой встряски, лучше средства еще не придумали.

Лем следует моему примеру и выпивает коньяк. Он долго мотает головой, хлопает глазами, кашляет и вытирает слёзы. Отдышавшись, говорит:

—Непростые вы люди, брат Андрей. Я это еще у отца Сандро заметил. А теперь, когда вы со сторожихами разделались, а особенно сейчас, окончательно в этом убедился. Простые люди так не могут.

— А я разве когда-нибудь говорил тебе, брат Лем, что мы простые? Мы не простые. Мы очень не простые. До такой степени непростые, что от этой непростоты у нас порой у самих ум за разум заходит.

Лем смеётся, и я наливаю ему еще немного коньяку. На этот раз он выпивает его уже легче и снова спрашивает:

—Откуда же вы взялись, брат Андрей? У нас здесь таких непростых людей не бывает.

—Это сложно и долго объяснять, брат Лем. Одно скажу: мы пришли не из этого мира. Путь наш далёк, труден и опасен. То, что мы прошли и пройдём еще вместе с тобой, это всего лишь его малая часть. И кто знает, какие еще опасности ждут нас впереди. Возможно, что по сравнению с ними всё трудности и опасности, которые мы преодолеваем здесь, покажутся лёгкой прогулкой. Мы идём к себе домой. Дом наш совсем в другом мире. Но чтобы попасть туда, нам надо пройти множество других миров. И миры эти мы не выбираем, попадаем в них случайно. Вот так, случайно, мы попали в ваш мир и встретились с тобой. А зачем мы идём? Идём мы к себе затем, чтобы вместе со своими товарищами бороться против злобной силы. Черной силы, что переделывает миры по своему усмотрению. Как они переделали и твой мир. Ведь твой мир не всегда был таким?

—Конечно, нет. Люди рассказывают, что раньше всё было по-другому. Вот мы пройдём это поле битвы, затем минуем несколько Заколдованных Мест, тогда увидите, как здесь жили раньше. Не все посёлки и замки успели разорить оборотни. А вы хотите вернуть всё, как было раньше?

—Не знаю, брат Лем, получится или нет вернуть вам всё, как было раньше. Но, по крайней мере, мы не допустим, чтобы эти мерзавцы покоряли и переделывали другие миры. Чтобы больше такие миры, как ваш, не появлялись. Но скажи, брат Лем, а Заколдованные Места обязательно надо обходить? А подойти к ним близко можно? Это — не опасно?

—Нет, не опасно. Если, конечно, ненадолго. А вот заходить туда нельзя ни в коем случае. Перерождение начинается сразу. Поначалу человек ничего не замечает. А когда замечает, становится уже поздно. Обратно не отыграешь. Противоядия от этого нет.

—Что бы это могло быть, Лена? Похоже на какую-то направленную мутацию.

—Не совсем так, — подумав, отвечает моя подруга. — Мутации проявляются в следующих поколениях, так как под воздействием мутагенных факторов искажается механизм наследственности. Здесь же, как говорит Лем, все перемены происходят в самом индивидууме за весьма короткий промежуток времени. Но это действительно интересно. Надо бы посмотреть на эти вещи поближе. Только вот с какого расстояния можно смотреть?

—Брат Лем! На какое расстояние можно подойти к этим Заколдованным Местам, чтобы и перерождение не началось, и рассмотреть всё можно было?

Но Лем не отвечает, он спит. Несколько глотков коньяку уложили нашего не привыкшего к крепким напиткам проводника. До «захода» солнца остаётся чуть больше двух часов, и мы решаем тоже устроиться на ночлег.

За ужином мы обмениваемся мнениями и пытаемся хоть как-то осмыслить всё странное и непонятное, что мы увидели в этой Фазе.

—Если бы мне дома рассказали о таком, — говорит Анатолий, — я бы ни за что не поверил. Воспринял бы эти россказни как фантастические бредни какого-нибудь автора новелл ужасов средней руки. Невозможно представить, чтобы природа была так враждебно настроена по отношению к человеку.

—Ты думаешь, Толя, это природа? — Лена качает головой. — Нет. Впечатление такое, что здесь всё запрограммировано. Запрограммировано с каким-то злым умыслом и даже с садистским уклоном. Природа сама так не может. Здесь явно поработали наши «прорабы».

—Но с какой целью они сотворили это здесь? — вступает в разговор Наташа. — Всё это как-то не вписывается в ту концепцию, к которой мы пришли несколько дней назад.

При этом Наташа смотрит на меня с такой надеждой, словно ждёт, что я всё расставлю по местам и объясню. А ничего-то я ей не объясню, потому что сам ни хрена не могу понять.

—Пути «прорабов» неисповедимы, — говорю я, собравшись с мыслями. — То, что здесь поработали именно они, сомнений не вызывает. А вот с какой целью? Мы, видимо, имеем несколько упрощенное представление об их деятельности. Судя по этой Фазе, отбор энергии у цивилизаций — задача главная, основная, но не единственная. Здесь мы столкнулись еще с одним аспектом их вмешательства. Каким конкретно? Пока неизвестно. Информации мало. Но определённо здесь они, помимо отбора энергии, занимаются еще чем-то. Меня очень интересуют Заколдованные Места. Почему-то мне кажется, что именно в них и зарыта собака.

—Я тоже так думаю, — соглашается Лена. — Надо будет обязательно задержаться возле них и постараться выяснить, что же в них такого заколдованного.




Глава 21


Там на неведомых дорожках

Следы невиданных зверей;

Избушка там на курьих ножках

Стоит без окон, без дверей.

    

А. С. Пушкин






Весь следующий день мы пробираемся по полю грандиозной битвы неведомых противников. Мы давно уже ничему не удивляемся, и нас не поражают несуразные конструкции, созданные нечеловеческим разумом и нечеловеческими руками. Да и руками ли?

Ясное дело, далеко не руками. И очень скоро мы в этом убеждаемся. Миновав ряд искорёженных платформ с остатками каких-то решетчатых сооружений, мы натыкаемся на овраг. Даже не овраг, а какой-то карьер. Этот карьер почти доверху заполнен костными обломками. В основном позвонками и какими-то заострёнными отростками вроде длинных пальцев. Определить что-либо по этим фрагментам невозможно.

К концу дня мы наконец оставляем позади это мрачное поле битвы, кладбище изуродованной внеземной техники и грандиозный могильник поверженных в этом сражении. Без приключений, конечно, не обходится.

Перед нами неглубокая ложбина с покатыми склонами. А по обе её стороны до самого горизонта тянутся огромные валы из металла, пластика и еще Время знает из какого материала. Впечатление такое, что противоборствующие стороны израсходовали здесь свои боекомплекты и, презрев смерть, таранили друг друга самозабвенно и долго. Битая техника, нагроможденная в несколько ярусов, образует порой настоящие монбланы. Пройти через них заведомо невозможно. Как объяснил Лем, всё здесь настолько обветшало, что несколько лет назад группа из десяти человек провалилась куда-то в глубину этого завала, а им на головы долго падали тяжелые обломки.

—Путь здесь один, — говорит Лем и показывает на ложбину.

Ложбина как ложбина. Но мы уже ученые. Если путь здесь только один, значит, ничего хорошего на этом пути тебя не ждёт.

—Что это за вешки? — спрашивает Пётр.

—Они отмечают безопасный путь. Идти надо строго между ними. И не идти, а ползти.

—А почему именно ползти? — интересуется Наташа.

—Когда я буду проходить, увидите и сами поймёте.

—А если отклониться от пути? — уточняет Сергей.

—Лучше этого не делать. Размажет, и даже брызг не останется. Разве что ботинки уцелеют. Видишь, сапог валяется? Это всё, что осталось от какого-то чудака, который не послушался гуляку.

—Мины? — спрашивает Анатолий.

—Нет. Никто толком не знает, что это. Но это хуже мин. Ну я пойду, а вы смотрите и запоминайте.

Лем спускается в ложбину и сначала просто бежит до первой вешки. Там он падает и дальше ползёт, плотно прижимаясь к земле. И тут же становиться ясно, почему он так делает. С левого склона ложбины откуда-то из-под земли бьёт пулемёт. Судя по частоте стрельбы и по тому, какие фонтаны песка и камней поднимаются на правом склоне, пулемёт крупнокалиберный.

Едва Лем минует зону обстрела, как справа открывают огонь сразу два пулемёта. Огневые точки хорошо замаскированы. Я ничего не вижу, кроме пляшущих огоньков. Чем дальше Лем продвигается по ложбине, тем жарче и интенсивнее становится огонь. Стрельба ведётся непрерывно с обоих склонов ложбины. Кроме пулемётов в обстрел включаются малокалиберные скорострельные пушки. Дело доходит до огнемётов. Ревущие струи пламени полностью скрывают от нас проводника. Кажется, ничто живое не сможет уцелеть под таким огнём. Но фигура Лема появляется у очередной вешки. Он упорно ползёт и ползёт вперёд. Местами в дело вступают лазеры, что-то вроде плазменных пушек и какие-то разрядники.

Но вот и последняя вешка. Огонь сразу прекращается, словно Лем нажал на какую-то скрытую педаль. Он встаёт и машет нам рукой, приглашая следовать за ним. Мы видим, что он цел и невредим, но почему-то никто из нас не торопится за ним последовать. Признаться, у меня мурашки начинают бегать под комбинезоном, когда я представлю себя ползущим под этим смертоносным потоком. Но надо решаться. Делаю шаг вперёд.

—Я пойду! — неожиданно заявляет Сергей.

Он решительно направляется к ложбине. Этого я от него меньше всего ожидал. Хотя, в принципе, удивляться здесь нечему. Парень с нами не первый день, успел побывать в боях и обстреляться. Как говорится, уже освоил, как надо себя вести, находясь по обе стороны прицельной рамки. А этот шаг для него — что-то вроде акта самоутверждения. Проверка самого себя на прочность. Что ж, пусть парень идёт.

—Хорошо, Серёжа, иди первым. Но смотри, нервы держи в узде. Начнёшь дёргаться — смерть.

—Всё будет нормально, Андрей. За меня, как за Димку, ты переживать не будешь. Учиться надо на чужих ошибках.

Ого! Парень первый раз обратился ко мне на «ты» и назвал меня просто Андреем, без отчества. Что ж, давно пора ему становиться на одну доску с нами. Может быть, и из него в итоге получится хроноагент? Посмотрим. Впереди еще много испытаний.

Не без трепета следим мы за тем, как преодолевает Сергей смертоносную ложбину. Только бы не психанул! Здесь, как я понял, ничего, кроме железной выдержки, не требуется. А Сергей, словно играя у нас на нервах, ползёт слишком медленно. Пулемёты и скорострельные пушки захлёбываются очередями, рвут в клочья склоны ложбины, засыпают Сергея песком и щебнем. Огнемёты ревут почти непрерывно. Представляю, как ему сейчас там жарко.

—Что он, быстрее ползти не может, что ли? — не выдерживаю я.

—Видимо, не может, — спокойно реагирует Пётр. — Не забывай, что он не солдат, никогда им не был и не собирался им становиться. Откуда у него возьмутся навыки к такому способу передвижения, да еще и с полной выкладкой?

Пётр прав, а я об этом как-то не подумал. Привык считать парня одним из нашей команды. А с ним надо еще работать и работать. Впрочем, с Петром тоже. Но вот Сергей доползает до последней вешки, и огонь прекращается. Сергей лежит еще минуты две, медленно встаёт и на полусогнутых от длительного напряжения ногах подходит к Лему. Лем обнимает его, хлопает по плечу и сигналит нам рукой: «Следующий!»

Один за другим мы ползком преодолеваем эту насыщенную смертью ложбину. Я, как всегда в таких случаях, иду последним. И как всегда мне кажется, что много легче ползти самому, слушать над собой свист пуль и рёв пламени, чем смотреть со стороны, как всё это происходит с моими товарищами.

—Всё, — говорит Лем. — Если ничего особенного больше не случится, то утром мы выйдем отсюда.

—А что особенное может еще случиться? — спрашивает Лена.

—Нам еще надо пройти Поле Случайной Смерти.

—Случайной Смерти? — переспрашиваю я. — Что это такое?

—Это поле, по которому сегодня нельзя пройти так, как шли вчера; а завтра нельзя будет идти так, как шли сегодня. Там каждый день всё меняется.

—Там стреляют, как здесь, или что-то другое?

—Там смерть сидит в земле.

—Мины?

—Нет. Никто не знает, что там творится под землёй. Мы зовём эти штуки Злыми Ловушками. Они кусаются. Кусаются все по-разному, но кусаются насмерть. Я с чужих слов рассказывать не буду, а сам кое-что видел. Одного на куски разорвало. Сначала ногу на сто шагов отбросило, потом рука в другую сторону полетела, а потом и самого напополам. Другой под землю провалился, даже крикнуть не успел. Только мы его и видели. Третьего под землю не утянуло, но так к земле прижало, что у него ни одной целой косточки не осталось: всё в кашу. Еще одного заморозило в один шаг. Жара страшная, а он стоит весь ледяной и не тает. А другого, наоборот, сожгло. Заорал диким криком. Мы смотрим, а он покраснел, кожа волдырями пошла, потом задымился и вспыхнул, как факел. Мы до полсотни сосчитать не успели, а от него только косточки обугленные остались да пряжка от пояса. Еще трое упали и умерли. Отчего? А кто знает?

Я представляю, как мы будем идти среди таких кусачих ловушек, и мне становится не по себе. Да еще Лем, кажется, сказал, что там каждый день всё меняется. Ничего себе заявочки!

—Брат Лем, а как же там можно пройти, если там каждый раз всё по-новому?

—Пройти можно. Попадаются в ловушки только те, у кого глаза не на месте и кто гуляку невнимательно слушает.

—Значит, ловушку видно?

—Саму ловушку обнаружить трудно. Можно обнаружить её след, когда она перемещается с одного места на другое. Там поле поросло травой. Где ловушка прошла под землёй, трава два дня остаётся словно морозом прихваченная.

—И как быстро они перемещаются?

—За день от десяти до тридцати шагов. И движутся они по ночам. Ближе чем на пять шагов к концу следа подходить опасно. С любой стороны, потому что невозможно определить, в какую сторону она движется. Так что это не так уж и сложно. Вот только… — Лем замолкает.

—Что только? Ты уж договаривай.

—Очень редко ловушка остаётся на одном месте несколько дней. Тогда её след зарастает.

—И тогда её определить невозможно?

—Возможно, но трудно. Не всякий гуляка возьмется за это.

—И какие у неё признаки?

—Когда ловушка задерживается на одном месте, а это бывает редко, но всё-таки бывает, над ней начинает быстро расти трава.

—Понятно. Веди нас к этому полю. Сколько до него идти?

—К ночи придём.

—Тогда возле него и заночуем. Такие места надо преодолевать при дневном свете.

Через несколько часов блужданий между завалами битой и небитой техники мы приходим на место. Перед нами не очень большое поле, примерно три на три километра, поросшее травой. Его можно было бы пройти еще засветло. Но после того, что рассказал Лем, форсировать это поле без предварительной разведки что-то не тянет.

Пока готовится ужин и ночлег, мы с Лемом идём вдоль кромки поля. Сразу бросаются в глаза где-то извилистые, а где-то почти прямые полосы пожухлой травы. Действительно, словно морозом прихвачена. Я стараюсь как можно более точно запомнить их расположение и рисунок. Ведь Лем говорил, что ловушки передвигаются по ночам.

—А обойти это поле никак нельзя? — спрашиваю я на всякий случай.

В этот момент мы как раз подходим к кромке поля, и перед нами открывается другая картина. В каменистый ірунт по самые оси двухметровых широких колёс вросли громоздкие платформы с надстройками в виде башенок, по несколько штук на каждой, ощетинившиеся какими-то штангами, усеянными штырями различной длины. Эти конструкции чем-то напоминают директорные антенны. Платформы разбросаны по полю довольно редко, метров от трёхсот до пятисот друг от друга.

Лем поднимает с земли булыжник и, размахнувшись, как толкатель ядра, забрасывает его между платформ. Все «антенны» в пределах видимости приходят в движение и нацеливаются на камень. Тот тает на главах. Через несколько секунд от булыжника весом не менее трёх килограммов не остаётся даже порошка.

Несколько минут я оцениваю размеры поля и отбрасываю идею порезать «антенны» лазерами. Неизвестно, какой у них радиус действия. А срезать все «антенны» до единой — задача непосильная.

И тут я невольно проникаюсь уважением к создателям этой внеземной техники. Сотни лет стоят под открытым небом эти орудия уничтожения. Открыты они всем ветрам, дождям, пескам и пыли. Гранитные утёсы, и те разрушаются за такое время. А эта техника сохранила свои смертоносные свойства. Да еще как сохранила! Хоть прямо сейчас в бой.

—Про другую сторону я не спрашиваю. Там наверняка что-то в таком же роде.

Лем молча кивает, и мы с ним снова идём по кромке поля, высматривая расположение ловушек. Вернувшись к ожидающим нас товарищам, мы обмениваемся мнениями. Вернее, я высказываю предложение, а Лем со мной соглашается.

—Картина везде одинаковая. Ловушки заполняют поле довольно плотно, и искать менее опасный проход нет никакого смысла. Тем более что за ночь картина обязательно изменится. Будем проходить здесь. Сделаем так: завтра мы с Лемом пойдём и разведаем проход, а по нему за нами пройдут все остальные. Сейчас надо заготовить побольше вешек.

Возражений моё предложение не вызывает, и, нарубив в ближайшем ивняке достаточное количество веток, мы ужинаем и устраиваемся на ночлег. Утром мы поднимаемся за час до «включения» солнца, с тем чтобы максимально использовать световой день.

Как только «загорается» солнце, мы с Лемом, нагруженные вязанками вешек, выходим в поле. Мне многое в жизни приходилось делать, но я редко чувствовал себя настолько усталым, как в тот момент, когда мы с Лемом, наконец, вышли на противоположный край поля. Трёхкилометровый участок мы с ним преодолевали более пяти часов! Впрочем, в целом вышло далеко не три километра, а что-то около девяти.

Когда по провешенному нами проходу в колонну по одному двинулись наши друзья, я только подивился, как мы с Лемом умудрились проложить такой замысловато извилистый маршрут. Идущий впереди Анатолий сворачивает то вправо, то влево, то вообще возвращается назад метров на тридцать-пятьдесят. Они тоже идут больше часа. Но они-то идут по разведанному, безопасному маршруту, там, где уже прошли мы с Лемом.

А мы с ним двигались, тщательно изучая каждый метр пути. Надолго останавливались и осматривали сомнительные места. Приседали, ложились, сравнивая высоту травы. Спорили, но всегда принимали единственно верное решение. В таких случаях лучше перестраховаться и сделать лишний крюк, чем бессмысленно рисковать и идти наобум. Я давно уже убедился, что те, кто ходит здесь наобум, оставляют после себя в лучшем случае сапоги. В назидание другим.

Лем сразу ведёт нас дальше, и к концу дня мы оставляем далеко позади грандиозное поле битвы. Поле, заваленное брошенной техникой, которая многие столетия спустя всё еще готова творить своё убийственное дело.

Утром Лем показывает мне на горизонте две тёмные полосы, разделённые просветом:

—Это — два Заколдованных Места, между которыми мы должны пройти.

По мере приближения становится ясно, что левое Заколдованное Место представляет собой болото, а правое — что-то вроде саванны. Болото начинается ближе, и мы направляемся сначала к нему. Лем держится сзади, значит, прямой опасности нет. Отбросив опасения, подходим ближе. Болото густо заросло бурой травой с каким-то пурпурным оттенком. Из травы часто торчат тонкие стволы, напоминающие бамбук. Только они почти черного цвета, а густая метёлка листьев наверху — желтая.

Метров за тридцать до болота мы начинаем ощущать слабый запах аммиака, метана и еще чего-то. Я вопросительно смотрю на Лену, которая еще с вечера настроила приборы разведки на дистанционное действие. Она докладывает:

—Аммиак и множество углеводородов. Концентрация очень высокая. Много углекислого газа, почти пятнадцать процентов. Кислорода крайне мало, всего восемь. Хм! Азота тоже кот наплакал, только пятнадцать процентов. Всё остальное — углеводороды и аммиачная смесь, водяные пары. Довольно много свободных галогенов: хлор, фтор, почти четыре процента.

—А здесь? Ведь в такой атмосфере жить невозможно! — изумляется Анатолий.

—Здесь всё нормально, кроме некоторого, как вы уже заметили, амбре. Кстати, и температура за пятьдесят по Цельсию.

—А здесь всё в норме, кроме некоторого амбре, — задумчиво говорю я. — Странно. Странно и интересно.

Стоп! Вода колышется. А что или кто её колышет? Мы прислушиваемся. До нас доносятся хлюпанье и треск. Звуки приближаются, «бамбук» качается, и из его зарослей к нам выходит абориген. Увидев нас, он останавливается, и мы имеем возможность разглядеть его подробно.

Это нечто среднее между динозавром и обезьяной. Высотой существо не менее трёх метров. Оно стоит вертикально на мощных задних лапах. Колени задних, опорных конечностей обращены назад. Туловище гладкое, лишенное шерсти или чешуи, всё в желто-коричневых пятнах. Вроде камуфляжа. Широкий хвост, около полутора метров длиной. А может быть, и больше, плохо видно. Голова крупная, по форме напоминает голову крупной обезьяны. Но челюсти сильно вытянуты вперёд этакими лопатами и делают существо похожим на утконоса.

Короткими передними конечностями существо прижимает к груди большую охапку листьев, оборванных с вершин «бамбуковых» стволов. Несколько минут существо разглядывает нас, как бы изучая. Потом совершенно по-человечески моргает, качает головой и машет передней лапой. Этот жест можно воспринять как: «Уходите отсюда! Вам здесь нечего делать!»

Существо разворачивается и уходит назад в заросли «бамбука». Идёт оно вразвалку, колыша своим хвостом справа налево. Проследив, как абориген скрывается среди тонких черных стволов, мы направляемся к другому Заколдованному Месту.

Здесь перед нами открывается совершенно иная картина. Заросшая густой, сочной травой степь, редко разбросанные группы деревьев и кустарника. Никакой экзотикой не пахнет. Приборы показывают вполне пригодную для жизни атмосферу. Имеется только одно отличие: азота поменьше, инертных газов побольше. Радиационный фон нормальный.

Не видно никакого движения. Нет ни зверей, ни птиц, ни других живых существ. Минут двадцать мы разглядываем эту «саванну» и уже собираемся уходить, когда Сергей вытягивает руку:

— Смотрите! Там кто-то движется!

Действительно, на расстоянии около двух километров движутся какие-то точки. Опускаю щиток шлема и даю максимальное увеличение бинокля. Среди высокой травы передвигается небольшая стая существ красного цвета, напоминающих кенгуру. И передвигаются они такими же прыжками. Только головы у этих существ, насколько я могу разглядеть, напоминают кошачьи.

Следом за «кенгуру» на небольшом расстоянии движутся четыре «кентавра». На солнце блестят угольно-черные конские тела, а передняя часть туловища переходит в человеческий торс, как у настоящего кентавра. Правда, тело венчается не человеческой головой, а львиной. Даже с соответствующей гривой. И передние лапы медвежьи. Не похоже, чтобы «кентавры» преследовали «кенгуру». Они их или пасут, или сопровождают.

Вся эта компания движется по «саванне» неторопливо, не обращая на нас ни малейшего внимания. Я передаю шлем с биноклем Лене, чтобы она тоже полюбовалась на местных аборигенов. Лена, разглядев их как следует, передаёт шлем Наташе, та — Анатолию, от него шлем переходит к Петру и Сергею.

Когда «кенгуру» и «кентавры» скрываются из виду за небольшой рощей, мы присоединяемся к Лему и идём дальше. До конца дня ничего особенного не встречается. Мы идём полями, обходим овраги, проходим через лесные полосы. Лем явно старается пройти за сегодняшний день как можно больше и компенсировать то время, которое мы затратили на изучение Заколдованных Миров.

Первый раз после переправы через реку мы устраиваемся на ночлег, не имея позади дня, заполненного смертельными опасностями. Кроме того, Лем позволил нам развести костёр. Поэтому и настроение у всех иное. Всех тянет поразмышлять, обмозговать, проанализировать увиденное и пережитое. Хочется получить ответы на вопросы, волнующие всех. Почему здесь так? Почему здесь всё направлено против человека?

Кто запрограммировал все эти Проклятые Места? Как сказал Лем, иногда их можно пройти без особых проблем, а порой и вовсе пройти невозможно. Почему все эти смертельные ловушки действуют так хитро и избирательно? С какой целью всё это создано?

Давно уже съеден ужин и выпит чай. Погасло солнце, но никто не ложится спать. Все, от Сергея до Анатолия, высказывают догадки, предположения, излагают свои версии. Версии озвучиваются всякие: от логически обоснованных до откровенно сумасшедших и даже мистических. В разговоре не принимают участия только Лена и Лем. Лена задумчиво смотрит на угли костра. У неё по поводу обсуждаемой проблемы вызревают какие-то свои, особенные мысли. А сам Лем сидит в стороне в позе роденовского «Мыслителя» и смотрит куда-то в темноту.

А дискуссия между тем зашла в тупик. «Мозговой штурм» результата не принёс, и выдохнувшиеся спорщики с надеждой смотрят на молчащих до сих пор Лену и меня. Тоже мне! Нашли истину в последней инстанции. Если они думают, что у нас уже готовы ответы на все вопросы, то они глубоко заблуждаются. Не знаю, как Лена, а я готов ответить только на один вопрос. И то самый элементарный и давно решенный.

—Не вызывает сомнений только одно, — изрекаю я с самым умным видом, — ко всему, что здесь происходит, приложили свою нечистую руку наши лучшие друзья. Я имею в виду «прорабов перестройки».

—Очень глубокая мысль, — с печальной улыбкой отвечает мне Наташа. — А главное, свежая. Ты меня, глупую, просвети, зачем они всё это здесь натворили?

—Об этом, Наташенька, — вступает в разговор Лена, — мы можем только догадываться. Если в тех Фазах, где мы уже побывали, всё ясно, всё стоит на своих местах… Я имею в виду, что многое прояснилось после встречи Андрея с этим Катандой или Такандой. Но всё, что мы видели здесь, в выработанную нами концепцию никак не укладывается. О каком замораживании прогресса и отбора этой основной составляющей движущей энергии развития человечества может идти речь? Все силы, вся энергия человечества этой Фазы направлены на элементарную борьбу за существование. Дай Время просто здесь выжить. На прогресс не остаётся ни времени, ни сил.

—Тогда что здесь делают «прорабы»? — спрашивает Анатолий. — Это же их Фаза, они здесь хозяйничают.

—Несомненно, — соглашаюсь я. — Иначе мы бы сюда не попали.

—Вот я и спрашиваю, — продолжает Анатолий, — зачем им эта Фаза нужна? Основную свою задачу они здесь выполнить не могут…

—Значит, — прерывает его Лена, — помимо основной задачи у них существуют какие-то другие, нам пока не известные.

—И для решения этих неизвестных нам задач, — иронизирую я, — они насоздавали множество Проклятых и Заколдованных Мест. Причем цель создания этих мест с их смертоносными свойствами нам также не известна.

—Ну по поводу происхождения Проклятых Мест у меня есть две гипотезы. Мы видели поле сражения. Кто здесь воевал и когда — загадка. Можно предположить со стопроцентной уверенностью, что с одной стороны выступали хозяева наших «прорабов» или их наёмники. Сколько времени длилась эта война и какие в ней применялись средства, остаётся только догадываться. Но, судя по тому, что мы уже видели, средства здесь применялись не слабые. Война шла на уничтожение. Чем закончилась война, тоже не известно. Но раз здесь обосновались «прорабы», то подразумевается, что здесь победили их хозяева. И победили ценой до такой степени тяжелой, что эта Фаза стала непригодной для жизни. Не знаю, с какой целью, но победители изолировали часть Фазы и создали в ней искусственный мирок.

—Ага! И цель их мне вполне ясна. «Интересно, — подумали они, — а сможет ли гомо сапиенс выжить в невыносимых условиях?» И насоздавали Проклятых Мест.

—Нет, — Лена небрежно машет рукой. — Все эти Проклятые Места могли появиться как необычный эффект воздействия на природу какого-то оружия. А могло быть и другое. Эти Проклятые Места — не что иное, как своеобразные минные поля, которые противоборствующие стороны расставляли, прежде чем вступить в сражение.

—Вот, второе предположение более близко к истине. Иначе трудно объяснить такую избирательность ловушек и такое, я бы сказал, их разумное действие.

—Возможно, ты и прав. Но ставить на этом точку рано. Информация у нас скудная. И я думаю, что с этим вопросом мы так никогда и не разберёмся. Да и стоит ли разбираться? А вот Заколдованные Места — другое дело. Тут надо бы разобраться основательно. Надо побывать еще минимум в пяти и сравнить.

—Здесь я тебя, подруга, должен разочаровать. Завтра мы пройдём мимо еще одного Заколдованного Места, а потом окажемся у цели. Вряд ли имеет смысл делать приличный крюк ради удовлетворения любопытства и возможности подтвердить твою гипотезу.

—Верно, Андрей, верно. Задерживаться нам здесь никак нельзя, — соглашается Лена и, помолчав, добавляет со вздохом: — А всё равно интересно.

К середине следующего дня мы подходим к еще одному Заколдованному Месту. Тут уж и мне становится настолько интересно, что я могу лишь пожалеть, что необходимость гонит нас всё дальше и дальше, из Фазы в Фазу.

Красно-бурый песок, поросший такого же цвета редкой колючей травой. Тут и там, как свечи, торчат высокие и тонкие стволы лилового цвета, густо утыканные длинными желто-зелёными иглами.

А под ближайшим к нам «кактусом», метрах в тридцати, стоит экзотическое существо. Я даже затрудняюсь отнести его к какому-либо классу живых существ. На Земле я, во всяком случае, таких не наблюдал. Зеленовато-лиловое тело около четырёх метров длиной состоит из множества сегментов, как у многоножки или сколопендры. Это действительно многоножка, у него более десятка пар ног, отсюда пересчитать трудно. Сзади имеется широкий и плоский, тоже членистый хвост, около метра в длину. Две первые пары конечностей много выше других, и благодаря им передняя часть тела держится почти вертикально. Самый верхний сегмент тела венчает голова: плоская, костистая, усеянная шипами — внушающие уважение жвала и три пары красных глаз.

Существо стоит неподвижно и, кажется, разглядывает нас. Лена с Наташей работают с аппаратурой. Через несколько минут они докладывают:

—В этой зоне очень низкая температура, около пятидесяти ниже нуля. Состав воздуха подобен земному, но кислорода меньше в три раза, много инертных газов. Уровень радиации превышает допустимый для человека в шесть раз.

—А здесь?

—Здесь он повышен незначительно. И температура здесь, как видите, не ощущается. Интересно, а что служит барьером, который отделяет эти зоны?

—Скорее всего, что-то вроде той стены, на которую мы натолкнулись в Стеклянном Ящике. Перестроенное пространство или что-то в этом роде. Но здесь барьер не является абсолютно непроницаемым. Возле болота мы явственно ощущали запахи, слышали звуки.

Существо, насмотревшись на нас, грозно щелкает жвалами, отворачивается и уходит, волоча за собой членистый хвост. Проводив взглядами жуткого аборигена, мы отправляемся в дальнейший путь.

—Самые опасные места мы уже миновали, — сообщает мне Лем. — Осталось пройти Качающиеся Камни. Но для вас это будет плёвое дело. Там попадаются только последние растяпы. А вы не такие.

Утром следующего дня Лем приводит нас на неширокое поле, зажатое между двумя тёмными и густыми лесными массивами. Поле почти лишено растительности и напоминает скорее площадь, вымощенную булыжником. Причем вымощенную очень небрежно. Я, по крайней мере, у мостильщиков такую работу не принял бы. Между вросшими в землю камнями оставлены такие прогалы, по которым можно свободно проехать; ну, не на танке, на мотоцикле точно.

—Это — Качающиеся Камни, — объясняет Лем. — Упаси вас Триединый наступить хотя бы на их край. Камень резко наклоняется, и человек исчезает. Просто исчезает. Никто не знает, куда. А между камнями можно идти без всякого опасения. Пойдём.

Путь между камнями оказывается довольно извилистым, вроде лабиринта, а иногда и запутанным. Постояв с минуту и подумав, уместится ли нога между камнями, приходится выбирать другую дорогу. Поле протяженностью около четырёх километров. И на эти четыре километра мы затрачиваем более трёх часов.

—Всё, — сообщает нам Лем, — самое опасное осталось позади. Отсюда уже начинаются обжитые места.

Обжитыми эти места можно назвать только с большой натяжкой. До самого вечера нам не встретилось ни жилья, ни человека, ни следов его деятельности. Впрочем, дважды попадались признаки того, что когда-то здесь располагались селения. Именно признаки. Несколько рядов неглубоких ям, заросших лебедой и полынью. Здесь в незапамятные времена стояли дома. Поля, когда-то возделанные, заросли бурьяном, кустарником и деревьями. Нет, совсем эти места не подходят под понятие обжитых.

Однако Лем идёт спокойно и уверенно. И только постоянные тоска и безысходность в его взоре, как мне кажется, углубились. А может быть, к ним добавилось еще что-то. Тревога, к примеру.

Только к самому концу дня мы находим то, что с натяжкой можно назвать домом. Три стены, сложенные из неотёсанных камней. Четвёртая стена давно развалилась. Между её камнями уже не трава проросла, а целые кусты. Крыша тоже обвалилась и держится краем на одной из стен строения.

—Здесь и заночуем, — говорит Лем.

Наутро мы выходим к действительно обжитым местам. Сначала нам встречается ячменное поле. Пройдя по его кромке, чтобы не топтать посевы, мы выходим на наезженную дорогу. Долго идём по ней, но жильё пока не попадается. Исключение составляют сараи и навесы. И только к концу нам встречаются люди.

Неказистая лошадёнка тащит большую телегу, груженную сверх всяких пределов стволами деревьев и большущими сучьями. Лошадёнку, терпеливо влекущую непомерный воз, с двух сторон понукают два человека. Они с непокрытыми головами, одеты в тёмно-серые рубахи из грубой ткани и такие же тёмно-серые штаны. Правильнее сказать — портки. На ногах — лапти из травы.

Завидев нас, возчики настораживаются. Один из них тянет что-то из-под сучьев. Но другой, присмотревшись, недоверчиво спрашивает:

—Никак Лем? Сын Бронка?

—Он самый, брат Фома. Я вижу, ты не забыл меня? — отвечает Лем.

—И ты, я вижу, меня помнишь. Давненько тебя в наших краях не было. Да что я говорю? Как ушел ты к гулякам, так всё гуляешь и гуляешь. Дома, вишь ты, ни разу не показался.

—Теперь вот сподобился. Как мои живут, брат Фома?

—А никак. Нет никого. Вишь ты, дело-то какое. Да Артём-то сказывал, встречал тебя, говорил тебе.

—Ничего он толком не сказал. Сказал только, что часть людей ушла за Зудящие Кусты. А кто ушел, он не знает.

—За Кусты нас смогло уйти, вишь ты, только восемь человек. Остальных всех оборотни накрыли.

—И моих?

—Я же говорю, всех. Как старого Бронка зарубили, я сам видел. Он, вишь ты, за Владу твою вступился. Вот его топориком-то и порубили.

—А Влада, Мила?

—С Владой они, вишь ты, как обычно поступили. Ну, ты знаешь как. А Милу твою и других детишек угнали в Красные Пески. Больше их никто не видел.

—Как же вы прозевали? Почему заранее не ушли?

—А получилось так, вишь ты, что оборотни накануне Имасово село разорили. Никто их после этого к нам и не ждал. Да и нагрянули они, вишь ты, в неурочное время. Мы всё спорили. Старый Бронк всё говорил: надо, мол, бросать всё, вишь ты, и в замке укрыться. А как, вишь ты, бросишь? Всю зиму в замке пальцы сосать? Так, вишь ты, недолго их до локтей сгрызть. А Бронк, вишь ты, говорил: лучше с голодухи пухнуть, чем оборотням попасться. Да, вишь ты, мало кто с этим согласился. Он хотел к вечеру уйти со своими. С ним собирались еще человек десять. А оборотни-то, вишь ты, не ночью напали, а в полдень. У нас, вишь ты, и стража-то не стояла.

—В полдень, говоришь? Это что-то новое.

—Вот я и говорю, в полдень. Никто их и не ждал. И стражи, вишь ты, не было. И ничего нам не оставалось, как в Зудящие Пески убегать. Бежим, вишь ты, а они — за нами. Моя Унда споткнулась, ребятёнка выронила. Вставать стала, тут её, вишь ты, оборотень и нагнал. Как секирой махнул, голова, вишь ты, в сторону отскочила. Я за ребятёнком нагнулся, а тот с секирой на меня, вишь ты. Где я, где ребятёнок. Не помню, как до кустов доскакал, вишь ты.

Фома рассказывает о гибели своей жены и ребёнка спокойным, даже равнодушным голосом, без всяких эмоций.

Словно не семью он потерял, а лопнула старая, гнилая упряжь. Он идёт рядом с Лемом, а его попутчик понукает лошадёнку. Мы идём следом за ними. Фома ни разу не поинтересовался у Лема, кто мы такие и куда идём. Раз гуляка ведёт кого-то, значит, так надо. Это, вишь ты, его дело.

—А где вы сейчас живёте?

—В Клотошном Замке.

—Далековато. А почему не в Супарном?

—В Супарном? А! Ты же не знаешь. Это, вишь ты, без тебя уже было. Нас словно Триединый предостерёг. Не пошли мы в Супарный, а сразу, вишь ты, пошли в Клотошный. Суиарный-то, вишь ты, оборотни разорили. Никто не ушел.

—А что же они ходом-то не ушли?

—А они пошли ходом. А там их, вишь ты, оборотни ждали. Откуда они узнали, где лаз наружу выходит? Вишь зарево? Там и был Супарный Замок.

—А что это там горит? Неужели Замок до сих пор догорает?

—Нет. Там, вишь ты, теперь новый Заколдуй появился. Да такой, вишь ты, что отродясь не видано. Всё горит. Жар такой, что сама земля плавится. Как воск, вишь ты. И по этой плавленой земле, вишь ты, каменные образины лазят. Сами черные, глаза красные, по восемь ног и по две клешни, что, вишь ты, у раков. Только такие, что тебя запросто перекусят.

—Понятно. А ты, значит, сейчас в Клотошный Замок дрова везёшь?

—Да. Сегодня, вишь ты, моя с Гутром очередь. Лошадёнка не спеша тащит воз с дровами. Гутр погоняетеё. Лем с Фомой беседуют об общих знакомых, которых в большинстве своём уже Триединый прибрал. Мы идём сзади и осматриваемся. Теперь возделанные поля уже тянутся до самого горизонта. Ячмень, овёс, просо, рожь. Но в основном почему-то ячмень.

Дальше начинают попадаться и овощные клинья. Картофель, лук, свекла, снова картофель, горох, репа, капуста. Чем дальше, тем овощных полос становится больше. Чувствуется, что мы приближаемся к какому-то жилью. Видимо, к Замку.

—А вот и наш, вишь ты, Клотошный Замок.

Фома показывает куда-то направо. Там виднеется что-то вроде свинарника. Я сначала так и принял это строение за свинарник. Длинное низкое здание без признаков окон и дверей. Однако по мере приближения к Замку в стенах различаются узкие бойницы. Дверь, точнее, ворота обнаруживаются в торцевой стене. Замок, как и все строения здесь, сложен из неотёсанных камней, схваченных глинистым раствором.

—И сколько же здесь живёт людей? — спрашиваю я.

—Да сотни три, а то и четыре будет, — отвечает Фома и, подумав, добавляет: — Нет, поболе будет.

—Время моё! — поражается Лена. — И как они все здесь умещаются? По принципу укладки сельдей в бочку, не иначе.

Фома смотрит на неё с недоумением. Лем усмехается и объясняет нам, что это строение — только помещение для стражи и кухни. Основной Замок находится под землёй. Там хватает места не на одну сотню людей.

На воротах нас встречают пятеро угрюмых мужчин, вооруженных однозарядными винтовками и препоясанных патронташами. Фому и Гутра охранники пропускают в Замок беспрепятственно. С Лемом вступают в переговоры. Причем разговаривают двое, а трое других, отойдя шагов на десять, держат нас и Лема на прицеле.

Переговоры завершаются успешно, и нас пропускают в Замок. Там уже вовсю идёт разгрузка дров, привезённых Фомой и Гутром. Дрова таскают в дальний конец строения, который не просматривается из-за дыма и чада. В середине строения мы видим спуск вниз. Его прикрывают внушительные бревенчатые створки, которые сейчас откинуты в стороны.

Спуск не ступенчатый, а пологий, и уходит куда-то далеко под землю. Он освещен торчащими из стен факелами. Лем спускается, мы следуем за ним. Идём довольно долго, метров сто, не меньше. По моим расчетам, мы спускаемся на глубину около тридцати метров. Спуск приводит нас в обширное помещение полуцилиндрической формы. По размерам оно примерно соответствует надземному строению. У входа нас опять останавливает охрана. Лем что-то говорит им, и стражники ему что-то объясняют.

—Ждите меня здесь, — говорит нам Лем, — я узнаю у старосты, где нам можно устроиться на ночь. А утром доберёмся туда, куда вам нужно.

Наш проводник скрывается в одном из узких проходов, которые с равными промежутками открыты с обеих сторон помещения. Ждём довольно долго. Наконец Лем появляется вместе с высоким совершенно седым стариком, опирающимся на посох. Старик глядит на нас из-под густых бровей и спрашивает Лема:

—Эти?

Наш проводник кивает, и старик, не говоря ни слова, куда-то направляется. Лем жестом показывает, что нам следует идти за ним. Мы входим в один из проходов и там по винтовой лестнице поднимаемся метров на десять.

—Это здесь, — коротко говорит старик и, не попрощавшись, уходит.

Факелом, принесённым с собой, Лем зажигает масляные светильники. Нашим глазам предстаёт полусферическое помещение около шести метров в диаметре и примерно такой же высоты. Дым от светильников и факела вытягивается через отверстие в потолке. Слева от входа в стене имеется овальное отверстие полметра на сорок сантиметров.

—Здесь мы заночуем, — говорит Лем. — Я договорился, что нам дадут ужин. Брат Сергей, брат Анатолий, помогите мне принести еду.

—Погоди, Лем, — останавливает его Лена. — А если нам по нужде приспичит? Куды бечь?

—Никуды. Вон, видите, дыра в полу. Туды и бегайте.

—Однако, — замечает Наташа, когда Лем с ребятами уходят, — жить здесь можно. Канализация есть, вентиляция какая-никакая тоже. Освещение, правда, подкачало. Атак ничего, сносно.

—В гробу бы я видел такое сносное существование, — ворчит Пётр. — Это — та же пещера, только слегка благоустроенная. Конечно, наверху, среди всех этих Проклятых да Заколдованных Мест и этих жутких мусорных свалок тоже не очень-то посуществуешь. Но человеку под землёй жить не пристало. Помните бомбоубежище? Чем здесь лучше? А даунтаун?

—Нужда, Петруша, и не в такие условия загонит, — говорит Лена. — Сюда собираются люди из селений, которые разорили оборотни. Жить здесь, согласна, не сладко. Но здесь они в большей безопасности, чем наверху.

—Вряд ли, — не соглашается Пётр. — Эти крысиные норы как раз для того и созданы, чтобы всех можно было взять оптом.

—Как раз здесь это будет хлопотно. Вооруженная стража, потайные выходы…

—Ага! — Пётр злорадно улыбается. — Ты слышала, что Фома рассказывал Лему? Соседний Замок оборотни взяли играючи. А когда его обитатели сунулись в потайной ход, их и там уже ждали. Никто не ушел. А из посёлка несколько человек всё-таки уцелели. Нет, Лена, я успокоюсь только тогда, когда мы выберемся на поверхность. Здесь я себя чувствую, как мышонок в мышеловке.

Пётр разбирает свой автомат и начинает его чистить. В самом деле, после боя со змеями мы еще не имели возможность привести оружие в порядок. Я присоединяюсь к Петру. Лена тоже присаживается рядом. Вскоре возвращается Лем с нашими товарищами. Они приносят хлеб, два котла и большой жбан. Хлеб, как я и предполагал, ячменный. В одном котле лежат большие куски обжаренного свиного мяса, в другом — горячая перловая каша с овощами. В жбане — пиво.

Прежде чем устроиться на ночлег, Лем вместе со мной спускается вниз и закрывает проход в нашу пещеру большим камнем, который очень хорошо подогнан к дверному проёму.

—Чтобы поднять его, надо крутить вот этот ворот, — объясняет Лем.

—А снаружи его можно открыть?

—Можно, если знать секрет. Я долго уговаривал старосту разместить нас именно в этом помещении. Но теперь можно спать спокойно. Нас никто не потревожит.




Глава 22


Рукояти мечей холодеют в руке

И отчаянье бьётся, как птица, в виске,

И заходится сердце от ненависти!

    

B.C. Высоцкий






Ночью нас будит странный шум. В помещении темно, хотя я помню, что, укладываясь спать, мы один светильник оставили горящим.

—Что за шум? Кто погасил светильник?

—Тише! — отвечает мне в темноте Лем. — Оборотни пришли. Помяни их на ночь, и они тут как тут. А светильник я погасил, чтобы они нас не заметили.

По звуку голоса я определяю, что Лем стоит возле бойницы, выходящей в центральный зал. Подхожу к бойнице, и моим глазам предстаёт впечатляющее зрелище.

Центральный зал Замка освещен множеством факелов. По нему снуют люди в длинных черных плащах. Видимо, это и есть оборотни. Сколько их, определить не представляется возможным. Они группами постоянно исчезают в боковых проходах и выгоняют оттуда людей. Выгнав очередную партию, тут же уходят в другой проход. В зале царит невообразимый гомон. Крики, плач. Слов разобрать невозможно. Мешает страшная реверберация. Звуки отражаются от сводчатого потолка, накладываются друг на друга, и до нас доносится только не несущий никакой информации гул.

Постепенно картина проясняется. Оборотни выгоняют людей из пещер и выстраивают их вдоль стен в несколько рядов. В центре зала расположилась группа оборотней, которые никуда не бегают, только время от времени отдают какие-то распоряжения. Вооружены оборотни весьма разнообразно: винтовки, карабины, изредка автоматы и даже охотничьи ружья. Но есть и кое-что общее. Практически у каждого оборотня на поясе висит топор. Длинная рукоятка и широкое лезвие. Такими топорами пользуются мясники и палачи.

Оборотни всё выгоняют и выгоняют людей из пещер, а в центре зала уже начинается какое-то движение. Один из оборотней присаживается на бочонок. Другие подгоняют к нему выстроенных вдоль стены людей. Люди подходят группами, по пять-шесть человек. Оборотень осматривает их, кое-кого о чем-то спрашивает, затем делает какие-то жесты и отдаёт команды. В соответствии с этими знаками и командами людей разделяют и разгоняют в разные стороны. Теперь они стоят группами ближе к главному входу в Замок.

Оборотень меняет позу и поворачивается лицом к нам. И тут я с трудом сдерживаюсь от возгласа удивления. Внизу, на бочонке, сидит Бетховен. Нет, не пёс, которого какой-то недоумок назвал именем великого мастера. Внизу сидит тот самый Людвиг ван Бетховен, с усталым и даже брезгливым выражением на лице небрежно машет рукой направо или налево, делает еще какие-то знаки. А оборотни отводят людей к одной или другой группе. С некоторыми Бетховен заговаривает. Чаще он задаёт короткий вопрос. В зависимости от ответа человека отводят в ту или иную группу. Чаще — в большую, что стоит у самого выхода. Реже — в малую, за спиной у Бетховена. В этой группе совсем мало народу, не более десятка. Есть еще одна группа, в неё отводят молодых женщин, девушек и даже девочек.

Я обратил внимание, что иногда Бетховен затевает долгий разговор. Он о чем-то расспрашивает. Результат разговора его, как правило, не удовлетворяет, и человека отводят либо в большую группу у выхода, либо в меньшую, где сосредоточены в основном пожилые люди, маленькие дети и увечные.

—Лена, — зову я, — ты лучше меня читаешь по губам. Попробуй определить, о чем он расспрашивает.

Лена несколько минут внимательно всматривается в Бетховена, потом усмехается и тихо говорит:

—Я так и думала. Он ищет нас. Многих слов я не поняла, но, в общем, он описывает нас довольно точно. Особенно тебя. Но, как я поняла, все утверждают, что никто нас не видел. Поэтому он сердится. И сердится не на шутку.

—Вот вам еще одно подтверждение, что в этой Фазе хозяйничают наши «прорабы». Откуда у этого оборотня такое точное описание наших примет? Ясно, отец Таканда постарался. Он держит своё слово. Погоня за нами далеко не закончилась. Уверен, что самое интересное…

То, что начинает твориться внизу, мешает мне закончить свою мысль. Шум усиливается до невообразимого предела. Два десятка оборотней, отстёгивая на ходу топоры, направляются к группе, в которой сосредоточены старики, дети и калеки. Они работают своим оружием мастерски, как профессиональные палачи. Или мясники. Последнее — точнее. Они не убивают свою жертву сразу, а расчленяют её. И не прекращают орудовать топором, пока не изрубят тело на куски, годные «для продажи». Только после этого палач приступает к следующей жертве.

—Ах сволочи! — слышу я сзади голос Петра. Одновременно клацает затвор автомата.

—Отставить! — бросаю я через плечо тихо, но твёрдо. — Разрядить оружие!

—Но, Андрей!.. — начинает было Анатолий.

—Толя, я тебе уже говорил, что мы здесь не для того, чтобы восстанавливать справедливость по нашим понятиям. И потом, мы этим беднягам уже ничем не поможем. Палачи просто спрячутся за своими жертвами, и мы своим огнём только облегчим им работу. Оружие будем применять только тогда, когда нам будет непосредственно угрожать опасность.

—Ах ты, старый моховик! — прерывает меня Лем. — Он мне еще вчера не понравился.

Я снова оборачиваюсь к амбразуре и вижу, что возле Бетховена на коленях стоит старик. Тот самый, что привёл нас вчера в эту пещеру. Старик что-то говорит и куда-то показывает.

—Сдаёт он нас, гнида старая! — в сердцах шепчет Лем. — Жизнь себе купить хочет, слякоть болотная! Только зря он так. Всё равно его убьют. Такие, как он, оборотням не нужны.

—Точно, — подтверждает Лена, приглядываясь к губам старика, — он рассказывает главарю о нашем убежище.

Бетховен встаёт с бочонка и толкает старика в спину. Тот ведёт его и два десятка оборотней к входу в нашу пещеру. Повозившись немного, старик приводит в действие скрытый механизм, и камень, закрывавший вход, поднимается. Теперь мы ясно слышим голоса тех, кто стоит у входа.

—Вот, повелитель, — дребезжащим голосом говорит старик, — здесь они и прячутся.

—Ого! Хитрое укрытие, — голос Бетховена лязгает как литавры. — Сколько их там, говоришь?

—Как раз столько, сколько вы, повелитель, искали. Четыре мужчины и две женщины. С ними есть и седьмой, но он наш. Это весёлый гуляка Лем, родом…

Старик не успевает договорить. Бетховен машет рукой, и на спину предателя обрушивается топор. Лем не ошибся. Он хорошо знает нравы оборотней. Несколько минут Бетховен молча изучает крутую винтовую лестницу и пытается разглядеть, что там, наверху. Лицо его искажает злорадная гримаса. Надо полагать, так он улыбается. Мы снова слышим его лязганье.

—Нам повезло, братья. Нам улыбнулось счастье, и нас ждёт награда. Возьмите их!

Ты даже не представляешь, сукин сын, как тебе повезло!

Только вот насчет счастья ты несколько заблуждаешься. И награда вас ждёт та еще.

— А вот теперь, — говорю я, — пора браться за оружие. К бою!

В пещеру, пыхтя, сопя и толкая друг друга, вваливаются шестеро детин в черных балахонах, с топорами наперевес. Хари лоснятся от пота, глаза блестят, на мордах злорадные ухмылки. «Чичас покуражимся!» Короткие очереди в упор сбивают их с ног и опрокидывают назад, в проход, на винтовую лестницу. Слышно, как скатываются тела и гремят по ступенькам топоры. Что дальше, господин Бетховен? Куражиться так куражиться.

А положение-то серьёзное, Время побери! Оборотней только здесь я насчитываю около двух сотен. А сколько их наверху? А если они еще и подкрепление вызовут? Прорваться отсюда мы так и так не сможем. Нас задавят массой. Аналогичный случай был у нас в Фазе, где жил Вир. Но тогда мы отражали атаку, а сейчас надо атаковать самим. Хорошо подготовленное отделение вполне может сдержать атаку роты и даже батальона. Но атаковать батальон или даже роту — никогда. Тут не помогут ни выучка, ни оружие.

Положение, однако, патовое. Оборотни тоже не могут взять нас. Винтовая лестница, узкий проход. Бетховен может бросать на нас одну за другой пятёрки и десятки своих мясников-топорников. Пусть даже они пойдут на нас не с топорами, а с автоматами. Их тела быстро перекроют сюда доступ. Патронов у нас на это дело хватит. Впрочем, их можно и сэкономить. Будем резать лазерами. У Бетховена остаётся один вариант: взять нас измором. Пожалуй, с его точки зрения, это было бы самое разумное решение. Конечно, пайков космодесанта у нас хватит до второго пришествия, но без воды они — вещь бесполезная. А воды у нас, прямо скажем, в обрез. Максимум, сколько мы сможем продержаться, это дней шесть, от силы семь. И то это касается только нас с Леной. Анатолия с Наташей мы, разумеется, учили управлять своим организмом, но практики соответствующей у них еще не было. Про Петра с Сергеем я уже и не говорю. Так что, господин Бетховен, не губите зря своих мясников, а запаситесь терпением. Это мой вам дружеский совет.

Но неожиданно ситуация резко меняется к худшему. И виной тому оказывается, вот чего никогда не ожидал, моя подруга. Ей, видите ли, захотелось посмотреть на оборотня поближе. Она подходит к телу, лежащему на самом пороге нашей пещеры, и наклоняется к нему. Лем предостерегающе кричит:

—Осторожно! Они живучи, как…

Как кто, он сообщить не успевает. Оборотень пальцами и зубами хватает Лену за щиколотку и рывком валит её с ног. Она, не ожидавшая такой прыти от пробитого тремя пулями «трупа», на мгновение теряется. Этого мгновения оказывается достаточно, чтобы оборотень ухватил её еще и за руку и укатился вместе с моей подругой вниз по лестнице.

Всё происходит так быстро, что моя очередь, выпущенная по оборотню, только поднимает фонтанчики каменных осколков. Снизу доносится торжествующий, злорадный рёв. Анатолий с Петром и Сергей бросаются к лестнице, но я останавливаю их.

—Стоять! Они только этого и ждут!

—Но там Лена! — кричит Пётр.

—За неё не переживай. Она хроноагент.

—И что?

—А то, что она выпутается и без нашей помощи.

—А если нет?

—Значит, — я вспоминаю слова нашего Магистра и невесело улыбаюсь, — значит, тогда она — никуда не годный хроноагент.

—Да ты…

Пётр теряет дар речи и задыхается от гнева. Автомат в его руках даже дёргается в мою сторону, но он справляется с обуревающими его чувствами. А я неумолим.

—Стоять! — повторяю я. — Вы сейчас устроите там свалку и только помешаете ей. Ленке придётся драться не только за себя, но и за вас тоже. Эмоции — в карман! В задний! И запомните раз и навсегда: для хроноагента такая ситуация — штатная.

Мои товарищи, поколебавшись секунду-другую, останавливаются. Не знаю, что они обо мне сейчас думают. Но если они думают, что я сделан из железа и что у меня сердце не дрогнуло, они глубоко ошибаются. Дрогнуло, да еще как! Но сейчас я подавил в себе первый, самый человеческий порыв.

Это было нелегко, но я его погасил. В самом деле, если сейчас организовать внизу суету и бестолковщину, то ситуация резко усложнится, и тогда мы без потерь из неё уже не выберемся. А сейчас эта ситуация для хроноагента действительно штатная. Хотя помочь и подстраховать не мешает. Я подбегаю к амбразуре.

—Пётр! Наташа! Ко мне! Стреляем только одиночными. Огонь открываем только в случае крайней необходимости.

Лена стоит в окружении оборотней. Те хохочут и показывают на неё пальцами. Бетховен задумчиво разглядывает молодую женщину, потом начинает что-то говорить. Каждую его фразу оборотни встречают взрывами хохота. Я пытаюсь понять, что он говорит, по его губам, но это получается плохо. Через три слова на четвёртое. Могу уловить только общий смысл: они намерены изнасиловать нашу подругу прямо у нас на глазах. Таким образом они хотят нас выманить. Ну-ну, валяйте, сластники. А мы посмотрим, что у вас получится.

Лена что-то отвечает Бетховену. Что, я не слышу, и губ её мне не видно. Но Бетховен слышит, понимает и меняется в лице. Он выхватывает у ближайшего оборотня мясницкую «мамуру» и решительно шагает к Лене.

—Ох! — вырывается у Наташи.

Пётр поводит стволом автомата, беря Бетховена на мушку.

— Ша! — предупреждаю я. — Не мешайте Ленке!

Я не вижу лица своей подруги, но я точно знаю, как она себя ведёт. Она стоит, спокойная как валенок и даже наверняка улыбается. Словно Бетховен направляется к ней не с топором, а с букетом роз. Это окончательно выводит оборотня из себя. Изобразив зверскую рожу, он замахивается топором, чтобы распластать дерзкую бабёнку от плеч до копчика. Но его топор поражает пустоту и высекает искры из каменного пола.

А Лена стоит рядом и, склонив голову набок, с интересом разглядывает замершего в нелепой позе Бетховена. Прелесть какая картинка! Что-то в этом роде я и ожидал увидеть. Сейчас очень удобно ребром ладони врезать Бетховену по шее и уложить его на его же топор. Но Лена не торопит события.

Бетховен распрямляется и с недоумением смотрит на Лену. А та всё улыбается. Промахнулся, дядя? Потеряв остатки самообладания, Бетховен начинает крестить воздух топором во всех направлениях. Но всякий раз его страшное оружие поражает пустоту. А Лена даже не отпрыгивает и не делает резких движений. Она просто плавно и незаметно ускользает от сверкающего лезвия, которое проносится в каких-то десяти сантиметрах от неё.

Оборотням становится интересно, и они плотнее сжимают кольцо вокруг Лены и Бетховена. Задние напирают на передних, толкаются. Конечно, такое зрелище увидишь не каждый день. Бетховен окончательно звереет. Ведь он потерял лицо. Предводитель оборотней не может справиться с какой-то девкой! Он машет топором, уже не разбирая, куда и как. А Лена только отступает, уклоняется и улыбается.

Захваченные зрелищем оборотни поднапирают и выталкивают одного вперёд. Бедолага попадает под удар топора и валится, перерубленный почти пополам. Ну и удар у Бетховена! Забавное зрелище оборачивается трагедией. Оборотни угрожающе поднимают топоры, чтобы наброситься на Лену скопом. Та понимает, что сейчас произойдёт, и прекращает опасную игру. Уклоняясь от очередного замаха топора, она перехватывает вооруженную руку, рвёт её на себя и одновременно носком ботинка угощает Бетховена в промежность. Топор летит в одну сторону, Бетховен — в другую.

Оборотни бросаются на Лену сразу и со всех сторон. А она выхватывает из-за пояса пистолет. Идиоты! Автомат отобрали, а её саму обыскать не догадались. Несколькими выстрелами Лена расчищает себе дорогу. Еще одним выстрелом она укладывает оборотня, завладевшего её автоматом, и забирает оружие. Одновременно с Леной открываем огонь и мы. Наташа помогает ей пробить дорогу в нашу пещеру, а мы с Петром не даём оборотням наброситься на Лену сзади.

Лена уже на лестнице. Оборотни бросаются за ней, но она расстреливает их несколькими очередями. Остальные соваться под пули не желают.

—Надо же, как я купилась! — заявляет Лена, снова присоединяясь к нам.

Наташа оставляет лазер и со слезами на глазах бросается ей на шею. Та похлопывает её по спине и успокаивает:

—А зачем слёзы? Неужели ты хоть на миг могла предположить, что я не справлюсь с этой сворой? Да они же ни разу с достойным противником дела не имели! Публика, не стоящая рублика.

—Ну не скажи, — возражаю я. — Если бы они набросились все разом, тебе пришлось бы покрутиться не так, как ты играла с одним. К чему ты затеяла игру, почему не вырубила его сразу? Шалила, подруга, резвилась.

—Не без этого, — Лена усмехается. — Хотелось наказать этого наглеца. Он был очень недоволен, что им в руки попалась всего-навсего женщина. Баба, как он выразился. Он предложил разложить меня прямо здесь, у вас на глазах. Надеялся, что вы не выдержите и броситесь на выручку. И вызвался сделать это первым.

—И что такое ты ему сказала, что он бросился на тебя с топором?

—Я ему сказала… Гм! Словом, я дала ему понять, что уж у него-то со мной точно ничего не получится. И кратко объяснила, почему.

—Понятно. Можешь не цитировать себя дословно. Ты такой лексикой владеешь в совершенстве.

—Сейчас вам, может быть, и смешно, — говорит, глядя на нас, Пётр, — но когда ты там стояла одна среди этой толпы, а этот бандит попёр на тебя с топором, мне было не до смеха.

—Давайте лучше думать, как нам выбраться из этой мышеловки, — предлагает Лена. — Положение у нас, прямо скажем, безвыходное. В осаде мы долго не продержимся. Загнёмся от голода и особенно от жажды.

—Идти на прорыв — безумие, — развиваю я тему. — Так мы Сергея с Петром точно потеряем. И Лема тоже. Да и сами сколько сможем продержаться, если войдём в ускоренный ритм? Неизвестно, сколько этих оборотней наверху. Есть, конечно, один вариант, но он отпадает.

—Что за вариант?

—Врезать по ним из бластера прямо через амбразуру.

—Ясно, отпадает, — соглашается со мной Лена. — Хотя, я помню, во время МПП ты сделал примерно то же самое.

—Это не значит, что я могу проделать то же самое в реальной ситуации.

—А я и не настаиваю. Но что всё-таки мы можем предпринять?

—Они что-то готовят, — прерывает нас Сергей, стоящий на посту у амбразуры.

Внизу действительно происходит какое-то движение. Оборотни, размахивая топорами и ружьями, гонят к входу в нашу пещеру несколько десятков местных жителей.

—А! Сволочи! — в сердцах говорит Пётр. — Вы поняли? Они же ими прикрыться хотят.

Одновременно другая группа оборотней, десятка три, занимает позицию напротив нашей амбразуры и вскидывают ружья.

—А вот это — хуже всего, — быстро реагирую я. — Все назад!

Гремит залп. Оборотни стреляют неважно, но несколько пуль к нам всё-таки залетает. С визгом рикошетят они от каменного потолка и стен и крестят пещеру по всем направлениям. Только чудом никого из нас не зацепило. Но долго ли можно надеяться на подобное чудо? Еще два-три залпа, и жертвы неизбежны. Выход один: прорываться.

—Брат Андрей, — говорит вдруг молчавший до сих пор Лем, — здесь рядом, через одно помещение, должна быть пещера, из которой на поверхность ведёт подземный ход.

Лем показывает в сторону, противоположную от центрального входа. Так, это уже хорошо. Оборотни никак не ожидают, что мы будем прорываться куда-нибудь, кроме центрального выхода. Гремит еще один залп. На этот раз он сопровождается болезненным криком: пуля, отскочив от потолка, бьёт в ногу Наташу. Сертон, конечно, её отразил, но приятного мало. Синяк будет порядочный. Дальше тянуть опасно.

Мы с Лемом выглядываем в амбразуру. Внизу оборотни готовятся к третьему залпу. Группа прикрытия еще не вышла на исходную позицию.

—Где эта пещера?

Лем указывает на проход, и я вижу, что группа стрелков как раз перекрывает нам дорогу. Сейчас, когда оборотни гонят людей на нас, они вряд ли смогут нам серьёзно помешать. Пока они сами прорвутся к нам через эту толпу, мы будем уже далеко. Другое дело группа, которая обстреливает нашу амбразуру. Но с ней справиться легче. Их не так уж и много.

Спустившись вниз, мы сразу же закидываем гранатами стрелков. Уцелевших добиваем из автоматов и устремляемся к проходу, ведущему в нужное нам помещение. Как я и предвидел, наш манёвр явился для оборотней полной неожиданностью. Пока они расталкивают толпу людей, мы уже скрываемся в нужном проходе. Вслед нам гремят неприцельные выстрелы. Один из них, правда, достигает цели. Опять достаётся Наташе. Она и так уже хромает, а этот выстрел, попавший ей в плечо, окончательно валит девушку с ног.

Пётр с Анатолием подхватывают Наташу и уносят её вверх по винтовой лестнице. Мы с Сергеем остаёмся внизу. Укрывшись в проходе, мы встречаем огнём оборотней, сунувшихся было за нами. Те быстро откатываются назад и начинают перегруппировывать своё прикрытие.

Поднимаемся наверх. Там Пётр дежурит возле амбразуры, Наташа лежит на полу, над ней колдует Лена. Лем с Анатолием выстукивают плиты в дальнем конце. Они ищут замаскированный ход. Мы с Сергеем присоединяемся к ним. Выстуканы уже все плиты пола, а ход не обнаружен. Анатолий высказывает сомнение, которое гложет уже нас всех:

—Брат Лем, а может быть, ты перепутал пещеры?

—Нет. Это здесь. Я вчера еще специально уговаривал старосту отвести нам для ночлега именно это помещение, но он отказал. Точно, здесь.

Мы снова выстукиваем плиты. И снова безрезультатно. А Пётр кричит от амбразуры:

—Быстрее ищите! Они уже готовятся к атаке!

—Есть! Нашел! — словно в ответ ему кричит Сергей.

Он случайно ударил не по плите, а по стыку и привёл в действие скрытый механизм, открывающий ход. Ход открылся не в полу, где мы его искали, а в стене. Мы с Лемом заглядываем в темный проход. Оттуда пахнет сыростью и еще чем-то. Мне очень не нравится, что не ощущается никакой тяги воздуха. Но делать нечего. Пётр кричит:

—Вовремя нашли! Они уже гонят людей к нашей лестнице!

—Уходим!

Анатолий с Сергеем подхватывают Наташу, которая всё еще не может передвигаться самостоятельно. Лем от светильника зажигает три факела, взятых из груды, сложенной в углу, и мы уходим в проход. Лем идёт последним.

—Посвети, брат Андрей, — он подаёт мне факел, — надо закрыть ход.

Возится он долго. По лестнице поднимаются и начинают заполнять пещеру люди, которых оборотни гонят перед собой в качестве живого щита. Я перевожу автомат на одиночный огонь, чтобы выбивать оборотней, когда они будут появляться в проходе. Но Лем, наконец, находит механизм, и плита с шумом встаёт на место.

Ход полого спускается вниз. Вначале довольно широкий и высокий, он постепенно сужается и становится всё ниже. Стены сложены из всё тех же неотёсанных камней. Камни цепляются за одежду и снаряжение. Мы постоянно чертыхаемся, поминаем Время, Схлопку и другие не всегда цензурные понятия.

Мы уже спустились довольно глубоко, когда идущий впереди Анатолий останавливается.

—Вода, — коротко говорит он.

Ход такой узкий, что сам я Не могу подойти и оценить обстановку.

—Что ж, вода так вода, — говорю я. — Иди дальше. Только осторожнее.

Анатолий входит в воду. Мы следуем за ним. Ход продолжает понижаться, и вода быстро доходит нам сначала до пояса, а потом и по грудь. Анатолий останавливается и сообщает:

—Вода сомкнулась с потолком.

—Придётся нырять, — говорю я, — обратного пути всё равно нет.

—А как далеко придётся пробираться под водой? — спрашивает Лена. — Мы-то пройдём. А вот Сережа, Петруша и Лем, сколько они смогут продержаться без воздуха? И Наташа…

—За меня не переживайте, — успокаивает нас Наташа. — Я уже могу двигаться самостоятельно.

—Давайте всё же подстрахуемся, — предлагает Лена. — Верёвка у нас есть. Толя, обвяжись и ныряй. Выйдешь на поверхность, будешь страховать Сергея. Он идёт за тобой.

Анатолий скрывается под водой. Мы засекаем время. Рывок верёвки. Две минуты двадцать пять секунд. Сергей мрачно качает головой: плыть, точнее, пробираться столько времени под водой по тесному тоннелю — выше его сил. Но отступать некуда.

—Давай, Серёжа, — подбадривает его Лена, — Толя тебя вытащит.

Сергей дважды делает глубокий вдох и исчезает под водой. Рывка верёвки нет довольно долго, почти три минуты. Как бы то ни было, Сергей уже на той стороне. Один за другим наши товарищи уходят под воду. Когда с этой стороны остаёмся только мы с Лемом, до нас доносится глухой шум.

—Открыли ход, — определяю я. — Нашли, значит. Идут в погоню.

—Ну и что? — усмехается Лем. — Доберутся они до этого места. А дальше? Птички-то улетели. Оборотни в воду не полезут. Я их знаю.

—А если знаешь, то не считай их дураками. Они наверняка знают, где этот ход выходит на поверхность. А если не знают, то узнают.

—Очень может быть. Тогда надо поторопиться.

Мы уходим под воду. Царапая шлем о потолок, я с трудом пробираюсь по тесному ходу. Представляю, что испытал здесь Сергей. Но вот наконец я выныриваю на поверхность. Темно, хоть глаз коли. Следом за мной, отфыркиваясь и шумно дыша, появляется из-под воды Лем.

—Темновато, — озабоченно говорит он. — Как бы нам в какую-нибудь яму не рухнуть. Факелы-то не разжечь. Да и не взяли мы их с собой, когда ныряли.

—У нас есть фонари, — успокаиваю я его. — Толя, все в сборе. Движемся вперёд.

Ход начинает подниматься вверх, но по-прежнему остаётся узким и низким. Мы бредём по воде еще полчаса, когда до нас доносится серия громких гулких звуков.

—Что это? — спрашивает кто-то.

—Ничего особенного, — говорю я, — просто оборотни добрались до водяной пробки и теперь в бессильной ярости палят в воду. Вот если они полезут туда вслед за нами, нам придётся туго. В такой тесноте даже не развернуться.

—Этого опасаться не стоит, — успокаивает нас Лем. — За нами они здесь не полезут. Оборотни боятся воды, словно смусы.

Кто такие смусы, я решаю не уточнять. И так всё ясно. Сейчас главное — опередить оборотней у выхода.

—Толя, ты можешь двигаться быстрее?

—Могу. Вода уже кончается.

Еще через полчаса мы пробираемся по всё повышающемуся ходу, обдираясь об острые выступы камней. Ход внезапно расширяется, и Анатолий останавливается.

—Пришли, кажется.

Дорогу преграждает серая каменная плита. Судя по отделке, это дверь. Лем проходит вперёд и внимательно осматривает боковые стены тоннеля.

—Посветите-ка сюда. А! Нашел! Помогайте!

Из стены торчит большой деревянный рычаг. Почти бревно. Лем повисает на нём, но рычаг не поддаётся. Мы с Петром присоединяемся к нашему проводнику. Рычаг тяжело движется вниз. Вместе с ним со скрипом опускается плита. Ход выводит нас на поверхность в какой-то полуразвалившийся сарай. Смотрю на таймер. День, оказывается, только что начался. Выходим, соблюдая все меры предосторожности. Оборотней не видно.

—Толя, сколько до зоны перехода?

—Отсюда — около семи километров.

—Учти, брат Андрей, — предупреждает Лем, — бегают оборотни очень быстро. Особенно если их разозлить. А мы их разозлили не на шутку.

—Тем более нет причин задерживаться здесь. Пойдём. Сюда, я думаю, они прибегут в первую очередь.

Не успеваем мы пройти и половину пути до зоны перехода, как справа доносятся радостные возбужденные вопли. Это нас обнаружили-таки оборотни. Десяток их спускается к нам с ближайшего холма. До них примерно триста метров. Ближе мы их не подпускаем. Оставив двоих убитыми, оборотни ретируются за холм.

Надо полагать, такие группы сейчас рыщут по окрестностям во всех направлениях. Интересно, есть у них друг с другом какая-то связь? Словно в ответ на этот вопрос из-за холма поднимается струйка черного дыма. Струйка эта быстро разрастается в столб. И столб этот наверняка видно на большое расстояние. Значит, следует ожидать, что поисковые группы сейчас направляются сюда. Надо рвать когти.

—Бегом! — командую я.

Но еще через полкилометра прямо нам навстречу из зарослей кустарника выбегает еще одна группа оборотней. Быстро бегают, ничего не скажешь. Видимо, мы их действительно здорово разозлили, Но теперь и они меня достали порядочно. Нельзя же быть такими назойливыми. Неужели они думают, что мы из-за какого-то десятка оборотней будем уклоняться в сторону от своего маршрута?

Короткая перестрелка, и путь свободен. Всё-таки эти оборотни — неважные стрелки. Особенно если приходится стрелять с ходу.

Но вот бегуны они и в самом деле отличные. Через минуту над нами опять свистят пули. Нас атакует третья группа. Мы даже не останавливаемся. Задерживаемся только мы с Петром. Тридцати секунд оказывается достаточно, чтобы оборотни поняли: на пулемёт в лоб не ходят. Надо обходить с фланга.

Пока они выполняют обходной манёвр, мы успеваем пробежать еще полкилометра. Опять перестрелка, и опять оборотни отходят. Но если так пойдёт и дальше, то в зоне перехода они навалятся на нас приличными силами. Что-то у нас уже входит в систему: покидать каждую Фазу с боем. Это какая-то скверная привычка. И потом, мы-то всё равно уйдём. А вот Лему придётся туго. Неужели нам и на этот раз уводить за собой местного жителя? Не хотелось бы.

Не знаю, что думает об этом Лем, но он неожиданно меняет направление и ведёт нас левее.

—Куда? — спрашиваю я. — Мы уже почти у цели.

—Там нас будет ждать не меньше сотни оборотней. Они уже поняли, в какую сторону мы бежим. А сюда они не побегут.

—Почему?

—Болото, — коротко отвечает Лем.

Мне становится понятен его замысел. Он говорил, что оборотни боятся воды. Пока мы будем делать крюк по болоту, они нас не увидят. Придётся им снова рассеиваться и искать, в каком месте мы выйдем из болота. А мы тем временем сделаем своё дело без особых помех. И Лем успеет скрыться.

—Кстати, брат Лем, а куда ты пойдёшь дальше, когда приведёшь нас на место?

—Я — гуляка. Мне дорога везде открыта.

—Но оборотни? Потеряв нас, они будут преследовать тебя.

—Не думай об этом, брат Андрей. Нет такого оборотня, который погнался бы за гулякой, когда тот уходит от него в Проклятое Место. А вот и островок. Здесь мы передохнём, пока оборотни бегают вокруг болота и ищут нас. Пусть побегают.

Мы выбираемся на небольшой, заросший высокой осокой и камышом островок. Но едва присаживаемся, как из камышей доносится грубый насмешливый голос:

—Правильно, пусть они побегают. А вы посидите. И ты сиди, Лем, весёлый гуляка.

Шуршат камыши и осока, и к нам выходит сам Бетховен. В руках у него автомат вроде «Скорпиона». Он торжествующе улыбается, а за его спиной, и справа, и слева, и сзади нас из осоки и камышей поднимаются вооруженные оборотни. Их много, больше пятидесяти, и они тоже торжествуют. Положение, конечно, гуановое. Даже хуже. Если они начнут стрельбу, то в первую очередь перестреляют друг друга. Нам на это, конечно, наплевать, но ведь и нам достанется. Без потерь нам отсюда не выбраться. Впрочем… Я внимательно смотрю на Анатолия и перевожу взгляд на его лазер. Он улыбается. Понял. А Лем встаёт и делает несколько шагов навстречу Бетховену. Тот улыбается еще шире, речь его звучит почти ласково:

—Сиди, сиди, весёлый гуляка Лем. Отдыхай, бери пример со своих спутников. Вы долго шли, долго бежали. И всё зря. Ты забыл, весёлый гуляка Лем, что я тоже когда-то был гулякой и знал эти окрестности не хуже тебя. И даже лучше. Ты вот не знал, что к этому острову ведёт сухая тропа, а я знал и помнил. Когда вы ушли в болото, я сразу понял, что вы этого острова не минуете. Тяжело идти по трясине, да еще по пояс в воде. Надо и передохнуть. Отдыхайте.

—Я хорошо помню тебя, — невозмутимо говорит Лем. — Когда ты был гулякой, тебя звали Дултасом. Тебя уважали. Ты учил других гуляк. Меня тоже многому научил. Но кто ты теперь? Я помню, как ты той ночью катался в ногах у таких же выродков, каким стал сейчас сам. Ты вымаливал у них жизнь, а что вымолил? Ты думаешь, что весёлый гуляка Лем сейчас тоже упадёт перед тобой на колени и будет лизать грязь под твоими ногами? Не надейся.

—Можешь не оскорблять меня, Лем. И не думай, мне совсем не нужно, чтобы ты ползал на коленях и лизал грязь. Будешь ты это делать или нет, твоя судьба не изменится. Этой ночью ты станешь одним из нас. Хочешь ты этого или нет, неважно. Твоё желание никого не интересует. Только до ночи ты побудешь связанным. Знаю я вас, весёлых гуляк. А когда мы тебя свяжем, я расскажу тебе кое-что интересное. Увлекательно посмотреть, как ты будешь корчиться до глубокой ночи. А потом тебе уже будет всё равно. Что же до вас, господа пришельцы, то вам лучше сложить оружие на землю. Вы и так уже натворили немало. И будь моя воля…

Кажется, пришла пора действовать. Наташа с Анатолием уже заняли позиции, пока мы с Лемом отвлекали внимание Бетховена. Но тут Лем перехватывает инициативу. Он уже видел действие лазеров и прекрасно понял, что означают манёвры Анатолия и Наташи.

—Тот, кто раньше был Дултасом, — говорит он. — Ты хотел мне что-то сказать. Не тяни времени, говори. Или ты боишься весёлого гуляки Лема? Чего же ты боишься, когда нас окружила сотня вооруженных выродков? А! Ты прекрасно знаешь, что самый слабый человек стоит двух десятков твоих псов! Потому-то ты и боишься сказать…

—Что?! Я боюсь?! Не родилась еще такая тварь, которой бы испугался Шакун Великий! Я хотел растянуть удовольствие, но клянусь Хаосом, ты мне надоел! Слушай же, весёлый гуляка Лем. Это я, своей рукой зарубил старого Бронка. Это я первым овладел твоей Владой. Клянусь Хаосом, это было здорово! Старый Бронк долго корчился, пока не подох. А твоя Влада сначала кричала от страха, а потом, прямо тебе скажу, визжала от страсти. Ха-ха-ха!

Лающий смех Бетховена прерывает спокойный голос Лема:

—А я знал об этом. И тоже хотел растянуть удовольствие. Но, клянусь Ветрами, ты перешел все границы, и я покараю тебя прямо сейчас.

Лем берётся за пояс, на котором висит широкий нож. Бетховен, продолжая хохотать, опускает свой автомат и идёт навстречу Лему.

—Покараешь? Прямо сейчас? Карай, гуляка!

—Получи, мерзота!

Лем выхватывает из-под рубахи «кольт» и несколько раз подряд стреляет в упор. Мне бы хватило и одного выстрела. На таком расстоянии все выстрелы попадают в цель. Мало приятного смотреть, что творят с телом человека пули калибром 11,43 мм, и я быстро отвожу взгляд. Но, тем не менее, успеваю заметить, что одна из пуль сносит пол черепа бывшему Дултасу. Тут же кричу Лему:

—Ложись!

Лем падает. И вовремя. Оборотни стреляют залпами, пытаясь отомстить за своего вожака. Но их пули не находят других целей, кроме таких же оборотней.

Тут же начинают работать лазеры Анатолия и Наташи. Те из противников, кого не скосили пули своих же собратьев, валятся, перерезанные пополам. А кого миновали лучи лазеров, мечутся как безумные в охватившем их со всех сторон пламени. Сухая осока и камыш под лучами лазеров вспыхнули как порох.

Я уже знаю, что оборотни не любят воды. Не могу сказать, что они предпочитают воде огонь. Наблюдать за их поведением мне некогда. Я в любом случае предпочитаю огню воду.

Мы быстро уходим с острова и, стоя по пояс в воде, наблюдаем, как буйное всепожирающее пламя завершает акт мести, так успешно начатый Лемом. Вот так же несколько дней назад горели в сухой траве черно-желтые ядовитые твари. Но те никогда раньше не были людьми. А эти всё-таки были. Или нет? Скорее всего, нет. Такими выродками становятся только те, кто в душе своей давно уже стал выродком.

Через час мы выходим из болота всего в километре от места назначения. На берегу нас сразу настигает группа оборотней. Но она быстро тает под нашим огнём. Нам уже некогда маневрировать, обходить и прятаться. Мы почти на месте.

Пока Анатолий готовит переход, мы прощаемся с нашим проводником. Лем озабочен и часто оглядывается по сторонам.

—Что тебя беспокоит, брат Лем? — спрашиваю я его. — Оборотни? Нам они навредить уже не могут, а ты успеешь уйти в Проклятое Место.

—Нет, брат Андрей. Я чувствую что неподалёку есть кто-то другой. Более опасный, чем оборотни. Намного более.

Я тоже внимательно осматриваюсь и замечаю на вершине холма в полукилометре от нас две фигуры. Это явно не оборотни. Они стоят неподвижно и смотрят в нашу сторону. Опускаю щиток шлема с биноклем. Так я и думал! Это наши «прорабы перестройки». Пришли проводить нас из этой Фазы. Эти-то уж точно опаснее оборотней, здесь Лем не ошибся.

—Брат Лем, видишь их?

—Отлично вижу.

—Они много хуже любых оборотней. Это они сделали ваш мир таким. Сначала затеяли здесь войну. Потом создали Проклятые и Заколдованные Места. Им понадобились прислужники, исполнители их воли, и они создали оборотней.

—А зачем они всё это сделали?

—Этого я не знаю, брат Лем. Знаю только одно: они — не люди, и цели у них, и мысли не человеческие. Можем ли мы о них судить? Хотя предки их были людьми.

—И что же они сейчас здесь делают?

—А они хотят посмотреть, как мы уходим. И, наверное, попытаются определить, куда.

—Они и дальше будут преследовать вас?

—Несомненно.

—Тогда, — Лем достаёт из-за пояса «кольт», — брат Андрей, возьми его себе. То, для чего он был мне нужен, я уже сделал. А вам он пригодится.

—Оставь себе, брат Лем. У нас оружия хватает. А тебя оборотни в покое не оставят. Да и эти тоже. Теперь иди. Не дай Время оборотни тебя перехватят. И не нужно, чтобы эти, — я киваю в сторону «прорабов», — слишком долго видели тебя с нами. Удачи тебе, весёлый гуляка.

—Ивам удачи, вечные странники!

Мы обнимаемся. Лем прощается с каждым из нас и уходит в сторону темнеющего на горизонте леса.

Через несколько минут Анатолий открывает переход. Прежде чем шагнуть в него, я бросаю взгляд на холм. На его вершине по-прежнему неподвижно стоят двое и по-прежнему смотрят в нашу сторону.




Глава 23


Есть место в преисподней, Злые Щели:

Сплошь каменное, цвета чугуна,

Как кручи, что вокруг отяготели.

    

Данте Алигьери






А здесь не холодно, Время побери! Не погрешу против совести, если скажу, что здесь даже жарко. А уж если быть совсем близким к истине, то следует признать, что здесь невыносимо жарко.

Над нами сплошные серо-фиолетовые, без единого просвета тучи. Под ногами что-то вроде шлака вперемешку с пеплом. Мы стоим на склоне не то горы, не то высокого холма. Вершина теряется в желтовато-сером тумане. Временами сквозь этот плотный туман прорывается тусклый багровый свет, и тогда он отражается на низкоползущих тучах. Тучи при этом начинают тускло сверкать, словно они насыщены металлом.

В нос бьёт запах сернистых газов и еще какой-то химии, явно минерального происхождения. Всё это вместе красноречиво говорит, что мы попали в район действующего вулкана и стоим на его склоне. Хорошо еще, что не в кратере. Едва только Наташа хочет бросить ядовитое замечание по поводу талантов нашего Анатолия Сусанина, как земля под ногами начинает ходить ходуном, и до нас доносится характерный низкий гул. Вместо колкости у Наташи вырывается жалобное:

—Толик! Нам долго здесь жариться?

—Слава Времени, нет. До ближайшей стабильной зоны перехода всего одиннадцать километров.

А гул не стихает, и сквозь туман всё ярче и ярче разгорается багровое свечение, отражающееся на тучах. Начинается извержение. Тут уж не выдерживает и Лена:

—Давайте-ка, друзья, делать отсюда ноги. Мне почему-то кажется, что эти одиннадцать километров обернутся для нас сотней. Это тоже проклятое место. Ничуть не лучше тех, что были в той Фазе.

—Правильно, Ленок, — соглашаюсь я, — надо делать ноги. И чем скорее, тем лучше. Если мы здесь не изжаримся, что вполне возможно, то непременно сваримся в собственном соку. Толя, давай направление.

Мне становится не по себе, когда в ответ на мой вопрос Анатолий невозмутимо указывает прямо на кратер вулкана. Тот уже не только светится и рычит, но и плюется в небо фонтанами огня.

—Одиннадцать километров, говоришь? Пять до вершины, еще шесть — после неё. Ну и интуиция у вас, товарищ психолог! Самое меньшее семнадцать будет. А если учесть всякие непредсказуемые обстоятельства, то и все двадцать пять наберутся. А то и тридцать.

—Тем более нет резона оставаться на месте и измерять расстояние в уме, да еще и без карты, — вступает в полемику Пётр. — Не знаю, как у вас, а у меня под комбезом уже мокро. А сам комбез такой горячий, что от него прикуривать можно. Если так пойдёт дальше, я сварюсь, как ты сказал, в собственном соку.

Мы пускаемся в путь, стараясь по возможности идти не по окружности, а по более короткой дуге. Но у меня появляется нехорошее предчувствие, что очень скоро путь нам могут преградить потоки лавы. Активность вулкана не уменьшается. Извержение в самом разгаре.

Срезая путь, мы несколько поднимаемся вверх по склону вулкана, оставляя кратер слева. А кратер разгорается всё ярче. Тёмные тучи над нами интенсивно светятся и принимают багровый оттенок. «Страна багровых туч», — невольно мелькает в подсознании. Откуда это?

Идти невероятно трудно. Ноги по щиколотку, а порой и глубже проваливаются в шлак и пепел. Эта масса стремится сползти вниз по склону и утащить нас за собой. Среди шлака и пепла всё чаще попадаются желтоватые комки пемзы. Иногда они покрывают склон сплошными полосами.

Поднявшись повыше, мы останавливаемся передохнуть и осмотреться. Картина, открывшаяся нам, мягко говоря, внушает мало оптимизма. Сквозь желто-серую дымку на разном расстоянии светятся еще четыре кратера. Вот уж попали так попали. Хорошо, что здесь хотя бы переход оказался недалеко. А если бы до него было километров, скажем, сто или двести?

—Венера, Время побери! — бормочет Анатолий.

—Почти, — соглашается Лена. — Если температуру поднять раз в десять да давление повысить раз этак в триста-четыреста, будет полное соответствие. А так Венера в миниатюре, согласна.

Вот откуда эти «багровые тучи»!

—Лена, — говорю я, — а ты заметила, что нас кое-кто провожал?

—Заметила. Ты думаешь, мы попали сюда не без их участия? Тогда остаётся только дивиться их возможностям и способностям. Суметь так легко повлиять на темпоральные характеристики, внести искажения… Что-то не верится.

—А что мы знаем об их возможностях? Очень мало.

—Оставим это пока за скобками. Есть вещи более актуальные. Слышишь хруст? Мне он очень не нравится.

В самом деле, уже несколько минут до нас сквозь гул извержения доносится какой-то странный хруст. Мы прислушиваемся.

—Словно огромная стая кроликов морковкой лакомится, — высказывается Сергей.

—Ага, — соглашается Наташа. — Похоже. Особенно если представить, что у этих кроликов стальные челюсти и они грызут каменную морковку.

—Это ближе к истине, — говорю я. — Однако пойдём дальше.

—Неужели здесь может существовать что-то живое? — недоумевает на ходу Пётр. — Существует и жрёт каменную морковку! Ха!

—А жизнь, Петруша, — отвечает ему Лена, — штука необычайно гибкая. Её обнаружили даже на Меркурии. Так что здесь условия для жизни вполне приемлемые.

—Хотел бы я посмотреть на тех, кто может существовать в таких условиях. Воды нет. Еды нет…

Договорить свою мысль до конца Пётр не успевает. Сильный толчок сбивает нас с ног. Вместе с кучей пепла, шлака и пемзы мы сползаем по склону метров на двадцать.

—Лава! — кричит Анатолий.

По склону лениво ползет ярко светящийся язык лавы. Он еще довольно высоко и далеко от нас, и мы успеем пройти, прежде чем он перережет нам дорогу. Если, конечно, не будем стоять на месте и обалдело разглядывать его. Я высказываю эту мысль вслух, и мы, насколько это возможно, ускоряем шаг. Хотя вряд ли это особенно поможет. Едва ли вулкан выбросил только один поток лавы. Не миновать нам дальнего обхода, нутром чую.

Лучше бы я не чуял. Мы благополучно проходим полкилометра, оставляя поток лавы слева, но впереди видим еще один. Чтобы его обойти, нам придётся спускаться вниз по склону. А под нами уже не шлак и пепел, а сплошная пемза. По этим крупным и лёгким кускам идти еще тяжелее, чем по шлаку. Начинают попадаться беспорядочно разбросанные каменные выступы. Эта сторона склона вулканического конуса не такая гладкая.

Хруст слышится всё громче. Анатолий, идущий впереди, поднимается на сплошную каменную гряду и внезапно останавливается.

—Пётр! Ты хотел посмотреть на тех, кто может жить в таких условиях? Иди, смотри!

—Вот, оказывается, кто здесь морковкой хрупает! — кричит Наташа, поднимаясь на камни вслед за Анатолием.

—Ни хрена себе! Кролики! — ворчит Сергей.

По грязно-желтому полю сплошной пемзы медленно перемещается большое стадо гигантских черных черепах. Впрочем, черепахами они показались только с первого взгляда. При подробном рассмотрении эти существа оказываются ближе к крабам. Только панцирь самого маленького «краба» никак не меньше трёх метров в диаметре, а крупные особи достигают семи метров. У этих «крабов» по шестнадцать опорных конечностей и по паре внушительных клешней. Клешнями «крабы» сгребают пемзу и заталкивают её в большую пасть, расположенную в передней части туловища. Мощные челюсти с хрустом перемалывают эту аппетитную пищу. Могу себе представить, какие там зубки.

—Товарищ! — с восхищением и ужасом в голосе говорит Пётр. — Бойся попасть в такую пасть!

—Нет, Петруша, — успокаивает его Лена, — этих пастей нам бояться не стоит. Мы для этих созданий малоинтересны. Они травоядные.

—Ты, наверное, хотела сказать, — поправляет её Наташа, — камнеядные.

—Совершенно верно. Именно так я и хотела сказать. Спасибо за поправку. Но раз здесь есть камнеядные, должны быть и хищники.

—Могу себе представить, какие здесь должны быть хищники, способные охотиться на таких кроликов, — бормочет Пётр.

—Соответствующие, — отвечает ему Анатолий.

Еще какое-то время мы разглядываем камнеядных «крабов». Их около тридцати, и они пожирают пемзу, как коровы сочную травку. Их угольно-черные тела неторопливо движутся по склону вулкана. Там, где они прошли, остаётся тёмная полоса каменной породы или шлака.

Один из «крабов» приближается к нам довольно близко, и мы можем заметить, что его панцирь отнюдь не хитиновый, а скорее каменный. Он словно склеен, вернее, сплавлен из обломков породы.

—Какая-то форма кремнийорганической жизни, — констатирует Лена. — Но хватит любоваться. Не дай Время, сюда пожалуют местные хищники.

—Помяни черта, — говорю я и показываю на лавовый поток, наползающий сверху. — Уже пожаловали.

Из лавовых потоков впереди и позади нас возникают огромные черные фигуры. Они словно выныривают из лавы. Это какие-то чудища, напоминающие одновременно медведей и хищных динозавров. Поражают их исполинские размеры: пять метров в высоту и более десяти в длину. Впрочем, именно такого размера хищники и могут позволить себе охотиться на «крабов». У этих монстров по три пары конечностей. Особенно внушительно выглядит передняя пара. Ударом такой лапы вполне можно сокрушить бронетранспортёр. Голова огромная, вытянутая вперёд метра на два. На низком покатом лбу горят, словно тлеющие угли, два больших треугольных глаза.

Из лавовых потоков выбралось уже около десятка таких тварей, но видно, что это еще не всё. В обоих потоках шевелятся и копошатся многочисленные бугры, из которых один за другим возникают всё новые и новые ящеромедведи.

Один из тех, что выбрался из лавы раньше всех, приподнимает переднюю пару конечностей, разевает светящуюся алым светом пасть, усеянную устрашающими зубками, и издаёт клич, напоминающий рёв реактивного бомбардировщика на взлёте. Этот рев подхватывают другие хищники — словно полк реактивных машин проходит над нами на бреющем полёте.

В ответ звучит хор циркулярных пил, грызущих морёный дуб. Это взволнованно кричат «крабы». Сейчас что-то будет.

—Однако сматываться надо, — предлагает Анатолий.

—Нет, Толя, лучше нам пока оставаться на месте, — возражает Лена и, видя недоумение Анатолия, поясняет: — Мы — белковые. Поэтому вряд ли представляем для них интерес как добыча. И потом, сопоставь их размеры и наши. Всё равно, что лев стал бы охотиться на мышей. Пока мы стоим на месте, мы в безопасности. Но если побежим, то я ни за что не поручусь. Всё, что движется, хищник расценивает как добычу. Пусть даже и не съедобную. Просто сработает охотничий инстинкт. Так что предлагаю оставаться на месте и посмотреть. Такого мы больше никогда и нигде не увидим.

Лена права. Тем более, что и бежать-то некуда. Поток лавы, который мы намеревались обойти, продвинулся уже настолько, что обходить его придётся прямо через поле предстоящего сражения «крабов» с хищниками. Здесь нам может достаться и от тех и от других. Лучше переждать.

— Смотрите! Что они делают! — кричит Сергей, показывая на «крабов».

Это последние слова, какие мы имеем возможность расслышать. Все дальнейшие события разворачиваются под аккомпанемент аэродрома и лесопилки. А «крабы» выстраиваются в оборонительный порядок. Именно порядок. Я на их месте поступил бы точно так же. Они становятся в два ряда в шахматном порядке и загибают фланги, стараясь организовать круговую оборону. «Крабы» помельче располагаются внутри круга плотной группой.

Хищники, их уже более тридцати, устремляются в атаку. Шум при этом стоит такой, словно «крабов» атакует несколько эскадрилий. Бой кипит по всей линии. Но благодаря умело организованной обороне хищники не только не могут добиться успеха, но и несут потери.

Атаковать «краба» в лоб они не могут, там их встречают устрашающие клешни. Одному неосторожному хищнику «краб» уже откусил лапу. Хищники стараются наброситься на «крабов» сбоку. Но здесь их достают «крабы» второй линии и те, что расположены рядом.

Уже несколько хищников, пораженных могучими клешнями, корчатся или безжизненно валяются на слое пемзы. Но натиск их такой, что строй «крабов» вынужден отступать. Они постепенно спускаются вниз по склону вулкана.

Вот один «краб» замешкался, отбиваясь от хищника, и отстал, вышел из строя. Тут же два ящеромедведя набрасываются на него с двух сторон, захватывают пастями основания клешней и ударами могучих лап обламывают их. Шум лесопилки возрастает и, достигнув максимума, перекрывает рёв аэродрома. Это в ярости кричат все «крабы», потеряв своего соплеменника.

Пять хищников набрасываются на поверженного «краба», начинают рвать его на части и пожирать. Остальные хищники пытаются расширить брешь, образовавшуюся в строю «крабов». Но место погибшего уже занял другой «краб» из второй линии. Тем не менее под натиском хищников «крабы» вынуждены отступать всё дальше и дальше вниз по склону.

Мы прикидываем и приходим к выводу, что если мы сейчас двинемся, то успеем обойти лавовый поток, медленно стекающий по пологому склону, и выйти в нужную точку. Хищники нас уже не заметят. Они вместе с «крабами» сместились в противоположную сторону.

Покидаем своё убежище и быстро, как только можем, движемся в обход лавового потока. А двигаться мы можем не ахти как быстро. А позади нас ревут реактивные самолёты и визжат циркулярные пилы. Там кипит сражение.

Огненный язык раскалённой лавы мы огибаем вплотную. И неизвестно, отчего мы обливаемся потом: то ли от близости лавы, опаляющей своим жаром наши лица, то ли от того, что каждый шаг даётся ценой тяжелого труда. Наконец поток остаётся позади и путь к переходу свободен.

—До зоны перехода всего полтора километра! — кричит Анатолий.

—Всего? — саркастически переспрашивает Пётр. — Ты, наверное, хотел сказать: целых полтора!

С Петром трудно не согласиться. Тем более что Анатолий показывает направление вверх по склону, несколько правее кратера. Эти полтора километра по толстому, сыпучему слою пепла, шлака и пемзы покажутся нам пятнадцатью. К тому же эта сыпучая композиция такая горячая, что на ней можно картошку жарить. Обливаясь потом, проклиная эту Фазу и «прорабов», которые, теперь я в этом уже не сомневаюсь, подсунули нам этот переход, мы проходим метров триста. И тут замечаем, что рёв реактивных самолётов усилился. Оборачиваемся и видим, что из лавового потока вылезли еще десятка полтора хищников. Эти не спешат вступить в битву с «крабами». Сражение хищников и камнеядных откатилось уже довольно далеко. Эта группа хищников заметила нас. Им плевать, что мы для них несъедобные. Они этого еще не знают. Они видят, что добыча движется и убегает от них. Значит, надо её догнать и сожрать. Торжествующе ревут реактивные двигатели, и вновь прибывшая команда хищников устремляется в нашу сторону, разинув красные светящиеся пасти.

Убежать вряд ли удастся. Эти твари больше приспособлены к передвижению в таких условиях, чем мы. Придётся принимать бой. Не успеваю я прикинуть, каким образом мы будем воевать с этими ящеромедведями, как идущий впереди Анатолий кричит, с трудом перекрывая рёв «самолётов»:

—Сюда! Скорее!

Он стоит на черной лавовой бомбе и показывает рукой в направлении нашего движения. Длинная гряда таких каменных глыб тянется как раз в нужную нам сторону. Не обращая внимания на преследующих нас хищников, мы бежим к спасительным каменным кругам. Вот бы никогда не подумал, что буду так радоваться обыкновенному булыжнику.

Прыгая с камня на камень, мы передвигаемся гораздо быстрее, нежели шли пешком. Правда, иногда приходится метров пять пройти по пеплу. Но это не идёт ни в какое сравнение с тем, как мы передвигались раньше.

Но хищники не желают мириться с тем, что законная добыча намерена ускользнуть от них. Они бросаются в погоню, делая прыжки, которые в иных обстоятельствах можно было бы назвать комичными или просто забавными. Наши скорости почти уравниваются. Почти, потому что хищники движутся всё-таки несколько быстрее.

Когда мы добираемся до зоны перехода, наши преследователи сокращают расстояние между нами уже до двухсот метров. Анатолий настраивает переход.

—Толя! Когда будешь готов?

—Сейчас! Несколько минут.

—Если они будут у нас, эти несколько минут! Давай свой лазер. Наташа! Огонь!

Стрелять из автомата по кремнийорганическим тварям бесполезно. Всё равно, что из дробовика палить по танку. Гранатомёт, может быть, их и возьмёт, но у нас их осталось не много. На такую ораву точно не хватит. Попробуем лазерами.

Ярко-голубые лучи выбивают из панцирей хищников фонтаны каменных брызг, но видимого вреда им не приносят. Пытаюсь попасть лучом в глаза или в пасть. Но это тоже успеха не приносит. Луч бьёт в лоб или в морду зверя. Конечно, если спокойно и тщательно прицелиться, попасть можно. Но пока я буду возиться с одним, другие ждать не станут. Да и неизвестно, какой будет результат. Остаётся единственный выход.

—Толя! Сколько еще ждать?

—Три минуты!

—Лена! Ко мне! Бластер к бою! Всем лечь! Лена, стреляем малыми импульсами, на четверть мощности. Иначе нас самих накроет. Хищники слишком близко.

В пурпурной вспышке исчезают четыре самых ближних ко мне хищника. Если бы я стрелял стоя, а не с колена, меня сейчас сбила бы с ног ударная волна. Нам с Леной требуется всего по три выстрела, чтобы уничтожить всех преследующих нас хищников. Бой занял не больше минуты.

А еще через минуту Анатолий открывает переход, и мы покидаем эту Фазу вулканов и кремнийорганической жизни.




Глава 24


Там слева по борту,

Там справа по борту,

Там прямо по ходу

Мешает проходу

Рогатая смерть!

    

B.C. Высоцкий






Здесь совсем другая природа. После вулканической жары нам кажется, что мы попали в рай. Но не успеваем мы осмотреться, как приходим к выводу, что первое впечатление, как всегда, обманчиво. Температура здесь около пятнадцати градусов ниже нуля. Плюс приличный свеженький ветерок. Холодок, как поётся, бежит за ворот. А за этим воротом у нас всё мокро от пота.

Местность, куда мы на этот раз попали, довольно безрадостная. Даже унылая. Плоская, как стол, серая песчаная степь, поросшая чем-то вроде полыни. Только на горизонте виднеется гряда невысоких холмов. Именно на эту гряду и показывает направление Анатолий. Зона следующего перехода где-то за этими холмами.

Небо имеет зеленоватый, скорее даже салатный оттенок, и по нему быстро летят редкие желтоватые облака. Солнце здесь выглядит меньше обычного, и оно какое-то тёмное. Цвета охры. Атмосфера несколько разреженная, но для дыхания вполне пригодная. Вредных компонентов мы не обнаруживаем. И ничего живого, кроме этой бурой и жесткой полыни, тоже пока не видно.

—Двадцать пять километров, — сообщает Анатолий.

Вряд ли в этой Фазе мы встретим что-либо, заслуживающее внимания. Тем более климат как-то не радует. Двадцать пять километров — не велико расстояние, дойдём за несколько часов. Но сначала не мешает передохнуть и подкрепиться.

—Никто не заметил, — спрашиваю я за обедом, — нас из той Фазы не провожали?

—Некогда смотреть было, — машет рукой Пётр. — Вы с Леной медведей стреляли, Толя переход настраивал, а мы следили, чтобы нас эти твари со стороны не обошли.

—И то верно, — соглашаюсь я. — Не до того было, чтобы по сторонам глазеть. А ты, Лена, что призадумалась?

—Помнишь, мы перед своим последним ночлегом встретили некоего Фому? Он еще привёл нас в замок. И он рассказывал Лему о новом Заколдованном Месте. Ты помнишь, как он его описывал?

—Стоп! — я вспоминаю слова Фомы. — Удивительное совпадение.

—Совпадение?

—Уж не хочешь ли ты сказать…

—Я пока еще ничего не хочу сказать. Я только отмечаю тот факт, что Заколдованное Место, описанное Фомой, странно напоминает ту Фазу, из которой мы только что вышли.

—Хм! А не подсунули ли нам наши провожатые вместо межфазового перехода переход в сотворенное ими Заколдованное Место? Братцы, никто из вас не ощущает, что он стал покрываться камнем? А может быть, у кого-то вместо рук уже клешни отрастают?

—Это исключено! — возражает Анатолий. — Переход был именно в другую Фазу. За это я ручаюсь.

—Нет, Андрюша, Толик прав, — продолжает свою мысль Лена, — мы действительно перешли в другую Фазу. Но давай отбросим шутки в сторону. Мы сейчас на Земле? Я имею в виду нашу классическую Землю.

—Разумеется, нет. В этой Фазе мы находимся где-то посередине между орбитами Земли и Марса.

—Верно. А в предыдущей Фазе мы были на Земле?

—Тоже нет. Нигде на Земле, ни в одной из известных нам Фаз, кремнийорганическая жизнь не встречается.

—И какой из этого следует вывод?

—Пока никакого. Только смутные догадки.

—Постараемся эти догадки из смутных сделать ясными. Давай подумаем вместе. Наверняка ты сейчас ломаешь голову над этой странной аналогией. Я тоже поломала. И мне в ломанную голову пришла соответствующая сумасшедшая мысль.

—Интересно, какая?

—А не занимаются ли наши «прорабы» по совместительству освоением миров, непригодных для жизни человека? Так сказать, готовят почву для будущей своей деятельности, расширяют полигон. Причем в таких местах, где их заведомо никто не застукает и не попросит очистить помещение.

Лена замолкает и задумчиво смотрит куда-то в сторону виднеющихся на горизонте холмов. А я сопоставляю её слова с тем, что мы видели в трёх Заколдованных Местах с тем, что рассказывал об этих Местах Лем; вспоминаю в подробностях рассказ Фомы о новом Заколдованном Месте. Наконец я сравниваю этот рассказ с той Фазой, которую мы только что покинули. Время побери! А ведь Ленка-то у меня умница. Впрочем, я всегда это знал.

—Вывод напрашивается один. Наши «прорабы» или их хозяева занимаются колонизацией миров, непригодных для жизни человека. А Заколдованные Места — это лаборатории, где они создают обитателей для этих миров. А в качестве, если можно так выразиться, сырья используют жителей той Фазы.

—Вот видишь, какой ты у меня умница. А говоришь, я гений.

Покончив с обедом, мы направляемся в сторону гряды холмов. При ближайшем рассмотрении они поражают своей чужеродностью. Впечатление создаётся такое, что эти черные угловатые массы выдавлены из недр совсем недавно и успели только остыть. Ни песок, ни вода, ни солнце еще ничего не успели с ними сделать. А когда мы подходим к ним вплотную, то убеждаемся, что это действительно не холмы, а монолитные каменные образования. Дальше эти «холмы» или утёсы идут сплошной полосой, и нам приходится лавировать между ними, словно в лабиринте. А основание каждого из этих чернокаменных образований от пятисот метров до двух километров в диаметре. Таким образом, двадцать пять километров пути вполне могут превратиться во все пятьдесят. Но делать нечего. Не лезть же через эти скалы напрямую.

Мы петляем в лабиринте черных монолитов, стараясь хотя бы приблизительно выдерживать направление на зону перехода. Мёртвая тишина нарушается лишь звуком наших шагов и редкими чертыханиями Анатолия — это когда нам приходится делать очередной крутой поворот, уводящий нас еще дальше в сторону от основного маршрута.

Новый звук неожиданно режет наши уши. Словно неподалёку, за ближайшим каменным монолитом, с трудом проворачивается большое, полностью лишенное смазки колесо. Мы, ошеломлённые, останавливаемся и оглядываемся по сторонам. И тут, как бы в ответ на первый звук, доносятся один за другим еще четыре таких же скрипа. Кто это там разъездился на несмазанных осях?

На всякий случай приводим оружие к бою и осторожно двигаемся дальше. Анатолий, идущий впереди, входит в очередной проход и, пройдя по нему несколько шагов, резко останавливается. Впечатление такое, словно перед ним разверзлась пропасть. Или он увидел по меньшей мере черта с рогами, хвостом и при всех прочих атрибутах.

— Ого! — произносит он почти шепотом. — Это еще что за хрень?

Нам становится интересно, что это за хрень он там увидел. Мы осторожно выглядываем из прохода и видим такое, что иначе как хренью не назовёшь.

Первая ассоциация, которая возникает у меня при виде этого сооружения или… Назвать эту «хрень» существом, язык не поворачивается. Короче, первое, пришедшее мне в голову сравнение — это опора высоковольтной линии. Затем в голову приходят ассоциации более утонченные. Вспоминается Герберт Уэллс с его «Войной Миров». Конечно, не сам Уэллс, а описанные им боевые машины марсиан.

«Хрень» смонтирована из тонких прутьев черного цвета. Четыре ажурные опоры сходятся на высоте более десяти метров. В этой точке расположена каплеобразная черная голова (или кабина) около полутора метров в поперечнике и более четырёх метров в длину. Капля неровная, покрыта шипообразными выступами и направлена острым концом вперёд. Во всяком случае, в ту же сторону направлены три больших прожектора, а может быть, излучателя. А может быть, и глаза, отливающие бирюзой.

«Капля» медленно вращается справа налево и обратно в секторе около сорока пяти градусов, словно сканирует перед собой пространство. Низкорослой Наташе плохо видно из-за наших плеч. Она выходит несколько вперёд и тут же попадает в поле зрения бирюзовых излучателей (или глаз?). «Хрень» нацеливает на неё острый конец своей «капли» и издаёт серию громких скрипучих звуков разной высоты и длительности. Из-за черных каменных утёсов с разных сторон доносятся ответные скрипы.

«Хрень» делает в нашем направлении два быстрых шага метров по пятнадцать каждый. Тут уже в поле её зрения попадает вся наша компания. «Хрень» разражается новой серией громких скрипов, на этот раз уже с вариациями. Острый конец каплеобразной капсулы, увенчанной бирюзовыми чашами, устремлён прямо на нас.

— Назад! — одновременно реагируем мы с Петром.

Мы прячемся за каменным утёсом. Вовремя. По тому месту, где мы только что стояли, ударяет тугая струя слепящего пламени голубоватого цвета. Попавший под неё песок и гравий моментально спекаются в стеклообразную массу. А «хрень»-то агрессивная. Вон как плюётся. Придётся принимать бой. Нам надо как раз в тот проход между утёсами, который закрывает этот огнемёт на ходулях. Интересно, насколько эта «хрень» уязвимая? Вздергиваю пулемёт, выскакиваю в проход и даю короткую очередь прямо по каплеобразной капсуле. Пули высекают искры и с визгом рикошетят. А я еле успеваю спрятаться за утёс. По монолитной стене медленно стекают капли каменного расплава. Ничего себе плевки у этого верблюда!

И чем же нам его уделать? Гранатомёт его, возможно, возьмёт. Но их у нас осталось мало. А судя по многочисленных ответным скрипам, нам впереди предстоит еще не одна такая «приятная» встреча. А как им понравится лазер?

—Толя! Наташа! Резаните его! Наташа — в голову, Толя — по ногам!

Анатолий с Наташей выскакивают с разных сторон прохода. И пока «хрень» соображает, в кого из них первого плюнуть, её поражают два лазерных луча. Капсула беззвучно лопается, разбрасывая в разные стороны черные фрагменты. А две передние опоры, перерезанные посередине, складываются, и обезглавленная конструкция с грохотом валится на землю. До бластеров, слава Времени, дело пока не дошло.

—Толя, Наташа! Вперёд! Мы за вами!

Поскольку скрипящие звуки доносятся со всех сторон, мы не выбираем направления, а руководствуемся показаниями индикатора установки создания переходов. Всё равно прорываться придётся с боем. Я задерживаюсь на несколько секунд, подобрав осколок разбитой капсулы. Это не металл и не пластик. Очень похоже на керамику. Подробно разглядывать некогда. Отбрасываю осколок и догоняю нашу команду, уже ушедшую вперёд. В руках у Лены вижу небольшой черный стержень.

—Это Наташа на ходу от опоры отхватила, — предупреждает Лена мой вопрос. — Похоже, что мы опять столкнулись с кремнийорганической формой жизни. Только мне кажется, что на этот раз здесь больше кремния, чем органики.

Анатолий, ведущий нашу группу, сворачивает в очередной проход, но тут же возвращается назад и прячется за черный утёс. Мы следуем его примеру и тоже прячемся за каменными выступами. Из прохода вылетает струя пламени, а вслед за ней с угрожающим скрипом появляется двойник только что уничтоженного нами монстра. Лазерные лучи быстро подсекают ему ходули, а потом взрывают и капсулу.

Без задержки двигаемся дальше. Скрипы между тем приближаются. Похоже, мы уже в кольце. Поэтому только вперёд.

Впереди движутся Анатолий с Наташей, вооруженные лазерами. За ними идут Пётр с Сергеем. У них бесполезные в данном случае автоматы. Замыкаем группу мы с Леной. У нас в руках бластеры — последний довод хроноагентов.

Наташе с Анатолием приходится пускать своё оружие в ход довольно часто. Мы уже теряем счёт поверженным ими монстрам и утрачиваем к ним всякий интерес и уважение. Но, как известно, недооценка противника еще никому и никогда не шла на пользу.

Перед нами узкий, уходящий в обе стороны проход. Анатолий уверенно пересекает его и ведёт нас дальше между двумя утёсами. Наташа следует за ним.

—Справа! — кричит Пётр и одним прыжком нагоняет Наташу с Анатолием.

А Сергей отступает назад к нам с Леной. Вовремя. В то место, где только что шли наши товарищи, бьёт и оплавляет песок струя голубого пламени. Мы уже успели убедиться, что интервалы между выстрелами у этих монстров составляют не менее пятнадцати секунд. Наташа выскакивает в проход и вскидывает лазер. В тот же момент струя пламени бьёт в черный утёс совсем немного выше её головы. Удачно промахнулся! Чуть ниже, и от Наташи даже пепла не осталось бы. Со стены утёса стекают капли расплава.

Пётр рывком втаскивает девушку под защиту утёса. И тоже вовремя. Первый монстр, атаковавший нас справа, уже готов ко второму выстрелу. Мы разделены. Причем оба лазера находятся с одной стороны, и именно этот проём монстры держат под прицелом своих огнемётов. Придётся нам с Леной действовать бластерами. Рискованно, но иного выхода я не вижу. Эти «марсиане» не дадут Наташе с Анатолием высунуть нос из-за утёсов.

И тут я замечаю, что Пётр с Сергеем давно уже обмениваются какими-то знаками. Не успеваю я выяснить, в чем дело, как Сергей и Пётр, пригнувшись, стремительно бросаются навстречу друг другу и тут же скрываются за утёсами. Пётр у нас, Сергей у Анатолия с Наташей. С обеих сторон запоздало бьют струи голубого пламени. Тут же из своего укрытия выскакивают Наташа с Анатолием. Сверкают лучи лазеров, и монстры, лишившись «голов», застывают на месте.

—Схлопку на вас, героев! — набрасываюсь я на Петра. — А если бы кто-то из вас не успел проскочить? Просто споткнулся бы?

—Да всё было продумано, Андрей. Я сразу понял, что они тупые и не смогут принять в таком случае быстрое и верное решение. Так и  получилось. Каждый из них погнался за двумя зайцами сразу и ни одного не поймал.

—Ты вот что, аналитик хренов, на будущее воздержись от воплощения таких смелых инициативных решений. Понял?

—Как не понять? Но согласись, Андрей, решение в любом случае было разумным.

—Что значит в любом случае?

—Даже если бы кто-то из нас и погиб, всё лучше пожертвовать менее ценным человеком…

—Слушай, Петенька! Чтобы я больше не слышал от тебя рассуждений о сравнительной ценности членов нашей команды. Прошлый раз, когда вы с Сергеем затеяли на эту тему спор, я отшутился. Но запомни, это была отнюдь не шутка. Запомнил?

—Запомнил.

—И не забывай, пожалуйста. Рисковать собой я запрещаю.

—Понял я, Андрей, всё понял. Но как было в этом случае обойтись без риска?

—А очень просто. Мы с Леной намеревались расстрелять их из бластеров. Тоже, конечно, риск, но меньший и без жертвоприношений.

Весь этот разговор происходит на ходу. Анатолий лавирует между черными утёсами, ведёт нас к зоне перехода и периодически расстреливает ходячие огнемёты. Нам остаётся только перешагивать через поверженные кремнийорганические конструкции.

Теперь Анатолий с Наташей минуют боковые переходы, подстраховываясь: Анатолий проходит вперёд, а Наташа контролирует оба направления с лазером наготове. Потом она догоняет Анатолия и идёт вместе с ним до следующего опасного участка. Сколько они уничтожили этих тварей на ходулях, плюющихся голубым пламенем, одно Время знает.

—Осталось два километра, — объявляет Анатолий.

На этих двух километрах нам не встречается ни одного огнедышащего монстра. И это странно, так как визгливые скрипы не стихают. Значит, Анатолий с Наташей перебили еще далеко не всех тварей, и они присутствуют где-то поблизости в значительном количестве.

—Мы у цели, — объявляет Анатолий, устремляясь в очередной проход между черными утёсами.

Не успеваем мы за ним последовать, как Анатолий быстро возвращается назад. Он сильно взволнован и даже несколько бледен.

—А цель-то перекрыта, — сообщает он почему-то шепотом и добавляет. — Намертво.

—Пойдём посмотрим, — предлагаю я.

С нами идёт Лена. Наташу, Петра и Сергея мы оставляем в начале узкого извилистого прохода, ведущего к нашей цели. Через пятнадцать метров мы осторожно выглядываем из-за камней. То, что предстаёт перед нами, скажем прямо, не слишком-то радует.

Довольно широкий, более пятидесяти метров проход заполнен ходячими огнемётами. Их здесь более полусотни. Они построились в три ряда и подковой охватили проход между двумя черными утёсами.

—Переход откроется именно там, — поясняет Анатолий.

Атаковать эту армаду, пробивая в их рядах брешь, равносильно самоубийству. Искать какое-либо неординарное решение нет времени. Со всех сторон доносятся противные, режущие слух скрипы. Это идут загонщики. Они выгоняют нас прямо на эту засаду.

—Вы не находите интересным, что они сосредоточились именно здесь и перекрыли именно этот проход? — спрашиваю я.

—Находим, — отвечает Лена. — Только ничего интересного в этом нет. Наши «прорабы» тоже умеют вычислять переходы. И будьте уверены, без них здесь не обошлось.

—Несомненно, — соглашаюсь я и спрашиваю: — Толя, а где можно открыть другой переход?

—Километров за сорок отсюда. Но я думаю, что если мы туда пойдём, нас будет ждать то же самое.

—Верно, — соглашается Лена. — К тому же туда еще и дойти надо. А это будет непросто. Это же облава по всем правилам охотничьего искусства.

—Обложили меня, обложили! Но остались ни с чем егеря! — тихо напеваю я, оценивая ситуацию.

Лена понимает мои слова несколько иначе.

—У тебя уже есть какое-то решение?

—Решение, Ленок, может быть здесь только одно. Крушить их из бластера. Но как? Отсюда мы даже носа не высунем.

—А нос и не обязательно высовывать. Достаточно высунуть ствол бластера.

—А тебе отсюда хорошо видны фланги? Что, если справа и слева стоят такие же орды и только и ждут, чтобы мы замочили эту толпу и с криками «Ура!» выскочили из-за укрытия?

—Выход один: взобраться на утёс и осмотреться. К тому же сверху эту орду можно будет накрыть одним, самое большее двумя выстрелами.

—Взобраться, говоришь? Разумно. Только как это сделать?

Я с сомнением смотрю на почти отвесную стену. Нельзя сказать, что она совсем гладкая. Но я бы не взялся карабкаться на высоту почти пятидесяти метров, используя для опоры рук и ног те, мягко говоря, символические выступы и впадины, которыми испещрена крутая каменная стена.

—А я попробую, — говорит вдруг Лена.

—Ты?

—Да. Мы с Миреком в миру занимались скалолазанием. Не буду хвастаться, но мы делали успехи. Только не надо меня отговаривать, раз я на это решилась. Мне и самой страшно.

Лена снимает ранец и всё снаряжение, оставляет себе только бластер, резак и моток верёвки. Подумав, снимает башмаки на толстой подмётке, достаёт из ранца голубые чешки и натягивает их на ноги.

—Ну, — Лена вздыхает, — нервных просят не смотреть.

Я человек далеко не слабонервный. Но и мне не по себе смотреть, как хрупкая с виду женская фигурка в камуфлированном комбинезоне, цепляясь за невидимые отсюда выступы и впадины, карабкается по почти отвесной стене. А Лена лезет и лезет вверх, она взобралась уже более чем на двадцать метров. Изредка она останавливается, но не за тем, чтобы передохнуть, а для того, чтобы выбрать более надёжный путь.

Анатолий уже привёл сюда Петра с Сергеем, оставив Наташу с лазером прикрывать нас с тыла. Они молча, затаив дыхание, смотрят, как Лена медленно одолевает метр за метром, неуклонно приближаясь к вершине утёса. Ни разу у моей подруги не соскользнули с опоры ни руки, ни ноги. Она уверенно поднимается всё выше и выше. Нас, конечно, учили и этому делу. Но что значат учеба и тренировки без постоянной практики? А у Лены этой практики в мирской жизни было, видимо, достаточно. Но всё равно смотреть на неё сейчас, прямо скажем, жутковато. Даже через бинокль в щитке шлема не видно, за что же она там цепляется. Впечатление такое, словно она лезет вверх по гладкой стене. И впечатление, должен сказать, не из приятных.

Но всё когда-нибудь кончается. У нас вырывается дружный вздох облегчения, когда Лена, одолев последние метры, усаживается на вершине утёса. Она бросает взгляд на пройденный путь и только головой качает. Первым делом она закрепляет на вершине верёвку и сбрасывает конец нам под ноги. Потом внимательно осматривается. Я обращаю внимание, что она надолго задерживает взгляд на правом секторе. Осмотревшись, Лена берет бластер на изготовку и поднимает левую руку.

—Толя, — командую я, — делай переход.

Пока Анатолий готовит переход, Сергей бежит за Наташей, и вскоре они присоединяются к нам. Увидев Лену на вершине утёса, Наташа только испуганно ойкает, но Анатолий не даёт ей увлечься.

—До открытия перехода осталось пять минут, — сообщает он.

—Скажешь, когда останется одна минута, — говорю я ему.

Лена сверху внимательно следит за нами и ждёт моего сигнала. А сзади всё ближе и ближе доносятся скрипы загонщиков.

Медленно тянутся минуты. Наташа держит на прицеле своего лазера проход, из которого в любой момент могут появиться загонщики. Пётр с Сергеем бессильно сжимают бесполезные автоматы. Я с тревогой смотрю на Лену. И только Анатолий занят полезным делом, он открывает переход в другую Фазу. Что ждёт нас там? Но для начала не мешало бы вырваться из этой Фазы. Здесь всё сейчас зависит от Лены и слаженности наших действий. Я никого не инструктирую, все и так знают, что нужно делать.

К моим ногам падает камень, завёрнутый в бумажку. Разворачиваю её и читаю:

«Выходи первым и будь готов, что слева стоит еще одна группа. Мне отсюда не видно. Кажется, там кто-то есть».

— Я выхожу первым, — распоряжаюсь я. — Лена и Наташа — замыкающие.

—Внимание! — подаёт голос Анатолий. — Минута!

Я машу Лене рукой. По нам не бьёт ударная волна и не обжигает пламя взрывов, мы надёжно прикрыты каменными монолитами. Но я хорошо представляю, что сейчас творится там, куда стреляет Лена. Я насчитываю два взрыва совсем рядом с нами и один где-то в отдалении, справа.

Лена, закинув бластер за спину, перебирая руками верёвку и отталкиваясь ногами от стены, быстро спускается к нам. Я поднимаю бластер и выхожу вперёд.

—За мной! К переходу!

Между утёсами колышется знакомое сиреневое марево открывшегося перехода. На том месте, где только что плотными рядами стояли ходячие огнемёты — площадка оплавленного песка. Чуть подальше, справа и слева, грудами валяются поверженные ударной волной монстры. Во все стороны торчат их ажурные ходули.

Но всё это я охватываю беглым взглядом. Сейчас моя задача — прикрыть нашу группу от возможной атаки слева. Интуиция Лену не подвела. Оттуда через завал разбитых ударной волной монстров в нашу сторону пробирается два десятка ходячих огнемётов. Один выстрел из бластера, и нет ни завала, ни тех, кто пытался нас атаковать. На всякий случай с бластером наготове остаюсь возле перехода и пропускаю в него одного за другим Петра, Сергея, Лену, Анатолия и Наташу. Сам ухожу последним.




Глава 25


В пещере старец: ясный вид,

Спокойный взор, брада седая;

Лампада перед ним горит.

    

А. С. Пушкин






Самый обычный лес. Только довольно густой. Густой настолько, что Сергей с Наташей при выходе из перехода разбили себе лбы о какой-то ствол. Лена оказывает им помощь и шутит при этом:

— Хорошо еще, что Толя не открыл переход на каменную стену. Или, не приведи Время, на обрыв или что-нибудь в этом роде.

Лена хоть и шутит, а права, это может кончиться плохо. Я не имею, конечно, в виду такие экстремальные случаи, как тот, когда мы попали в лес, подожженный ядерным взрывом. Но осмотрительность и осторожность при переходе из Фазы в Фазу никогда не помешает. Ни в коем случае не следует нырять в переход очертя голову. Хотя, с другой стороны, последнее время нам приходится действовать именно так. Провожатые просто не дают нам времени действовать с оглядкой. Больно уж им не хочется с нами расставаться. Слишком уж они пылают желанием увидеть наши трупы. А у нас почему-то совсем нет желания доставлять им такое удовольствие.

Осматриваемся. Здесь раннее утро. Уже вовсю наяривают лесные птахи. Под ногами шныряют муравьи и прочая насекомая живность. Вроде бы никакой кремнийорганической экзотики мы здесь встретить не должны. Проверяем эфир. Он молчит, только временами шипят атмосферные разряды. Радиационный фон естественный. Вредные примеси в воздухе отсутствуют. Обычная природа доиндустриальной эпохи. Слава Времени! Впрочем, слава ли, это еще неведомо. Ведь неспроста нас занесло именно сюда.

Обнаружив неподалёку полянку, мы устраиваемся на ней перекусить. По времени этой Фазы — позавтракать. Воду берём из лесного ручья. Из сухого валежника разводим почти бездымный костёр. Лена снимает чешки и, вздохнув с сожалением, бросает их в огонь.

—Подмётки совсем изорвались, когда я карабкалась на эту стену, — говорит она, обуваясь в ботинки. — Хорошо что у меня еще две пары запасных есть.

—Лен, — говорю я, — а в кого ты стреляла третьим выстрелом? Кого ты углядела справа?

—Наших провожатых. Четыре тёмные фигуры стояли на вершине утёса примерно в километре от нас. Я и без бинокля поняла, что это наши «прорабы».

—Я так и подумал, что они должны были быть где-то неподалёку. Как еще можно объяснить тот факт, что эти ходячие огнемёты так плотно и надёжно перекрыли именно этот проход между утёсами, где была ближайшая к нам зона перехода? Сами догадались? Это исключено. Вывод: «прорабы» нас пасут. Они контролируют каждый наш шаг. Кстати, что ты с ними сделала?

—Снесла их всех четверых, заодно с верхушкой утёса.

—Они нам этого не простят.

—Ну и Время с ними! Я не очень-то и нуждаюсь в их прощении. Вопрос в другом: как нам избавиться от их контроля? Есть у тебя какие-нибудь мысли по этому поводу?

—Пока никаких. Толик, а где здесь у нас ближайший переход? Судя по всему, в этой Фазе нам нет резона задерживаться.

—Все зоны находятся на юго-западе. Ближайшая — в ста десяти километрах.

—Что ж, если позавтракали, то пора в путь. За один день мы никак туда не доберёмся.

Движемся довольно медленно. Постоянно обходим непроходимые завалы и заболоченные места. Порой деревья растут так густо, что нам приходится обходить разросшиеся ельники, густые и колючие кустарники. И понятно, никаких признаков цивилизации. Идём уже более трёх часов, но даже пни нам попадаются, что называется, естественного происхождения. На небольшой лесной речушке мы встречаем семейство бобров. Звери на наше появление почти не реагируют. Разве что проявляют некоторое любопытство. Это еще раз наводит на мысль, что эта Фаза необитаема.

Здесь же, у реки, в обществе бобровой семейки мы делаем небольшой привал. Наскоро перекусываем. Огонь, чтобы не нарушать покой непуганых зверьков, решаем не разводить. За едой обмениваемся мнениями. Большинство склоняется к тому, что эта Фаза необитаема. Однако Лена с этим не согласна категорически.

—Поймите, мы здесь оказались не случайно. Нас провожали.

—Но переход-то создавал Толя, — возражает Наташа.

—Толя создавал просто переход. А вот куда должен был завести нас этот переход, от него не зависело. Здесь приложили руку наши «прорабы». Судя по всему, они это умеют. А если учесть, что в их распоряжении имеется таинственный Темпоральный Куб, то можно ожидать от них чего угодно.

—А чем ты тогда объяснишь, что за три часа нам не встретилось ни одного признака присутствия человека? — не сдаётся Наташа.

—Наташенька, — вступаю я в разговор, — вспомни хотя бы один такой признак в той тайге, где мы добирались до перехода вместе с Дмитрием и Сергеем. А ведь та Фаза была весьма и весьма цивилизованной. Такие глухие углы могут быть в любой Фазе.

—Но эфир молчит. Радиоактивный фон и загрязнения воды и воздуха отсутствуют. Это о чем-то говорит?

—Ни о чем не говорит. Цивилизация этой Фазы вполне может обходиться и без радиосвязи. Или не доросла, или переросла. То же самое можно сказать и о радиоактивном и других загрязнениях.

—А чтобы поставить в этом вопросе точку… — начинает Анатолий.

—Вернее, многоточие, — делает Лена свою любимую вставку.

—Пусть будет многоточие, — соглашается Анатолий. — Почему бы не предположить, что здесь на дворе век XV–XVI или еще более ранний?

—Вполне может быть, — соглашаюсь я. — Примем это как рабочую гипотезу. Перекусили, передохнули. Пошли дальше.

Еще через три часа лес начинает редеть, и вскоре мы выходим на опушку. В ста метрах перед нами протекает широкая река. Нам придётся через неё каким-либо образом переправляться. Но самое интересное, что между берегом и опушкой леса тянется наезженная дорога.

Дорога наезжена конскими копытами и тележными колёсами. Не заметно следов ни резиновых покрышек, ни гусениц. К реке подойти нет никакой возможности. Берег зарос осокой и хвощом. Сделав пять шагов, Анатолий проваливается почти по пояс, и мы с трудом вытаскиваем его на сухое место. Решаем идти вдоль реки, не сильно отклоняясь от нужного нам направления, и искать удобное место для переправы.

Мы проходим еще семь километров, когда сзади раздаётся топот множества копыт. На всякий случай укрываемся в лесу. Никогда нельзя сказать заранее, что сулит встреча с аборигенами. Последний раз они начали плеваться огнём без предупреждения.

На дороге из-за поворота показываются всадники. Их полтора десятка. Когда они приближаются, мы видим, что все они в черных кольчугах. На ногах у них черные сапога. Головы закрыты остроконечными коническими шлемами с кольчужной брамницей, закрывающей шею, плечи и лицо. Из-под кольчуги видны лишь глаза. Всадники вооружены копьями, луками и мечами. На левом плече у каждого висит круглый синий щит. Всадники едут не спеша, зорко оглядываясь по сторонам. Они переговариваются между собой на языке, напоминающем арабский. Можно разобрать отдельные слова.

Когда отряд минует нас, мы не спешим покидать своё укрытие. За поворотом вновь стучат копыта, и на дорогу выезжают еще пять всадников. Они отстают от основного отряда метров на двести. Пропускаем и этих. Прислушиваемся. Больше ничего не слышно. Мы выходим из леса и движемся в прежнем направлении. Анатолий угадал: здесь эпоха еще более ранняя, чем XV–XVI века.

Неожиданно до нас доносится стук копыт с той стороны, куда ушел вооруженный отряд. Кто-то возвращается. Мы снова спешим укрыться в лесу, но на этот раз не успеваем. Всадник скачет во весь опор. К тому же он срезает поворот дороги и выскакивает прямо на меня и Анатолия. Ошеломлённый всадник, никак не ожидавший увидеть нас здесь, осаживает коня и на какое-то время замирает. Но изумление и оцепенение быстро проходят. Всадник разворачивает коня, выскакивает на дорогу и что-то кричит своим спутникам. Затем он тянет из-за спины лук и накладывает стрелу.

Стрела со звоном бьёт меня по шлему. Ого! Здесь переговоры считают излишними и сразу начинают действовать. Причем действуют агрессивно. Снимаю с плеча автомат, не переставая следить за всадником. А тот снова натягивает лук. Эту стрелу я уже ожидаю, вижу и легко уворачиваюсь от неё. Досылаю патрон и вскидываю автомат. Пора прекращать эту игру. Но на мгновение задумываюсь и решаю стрелять в коня. Всадник накладывает третью стрелу, а я нажимаю на спуск и вместо выстрела слышу сухой щелчок.

Осечка! Невероятно. АКМ не даёт осечек! Тем не менее, увернувшись от третьей стрелы, я передёргиваю затвор. Снова щелчок вместо выстрела. Время побери! Страшная догадка посещает меня. Пока всадник готовит четвертую стрелу, я бросаю взгляд на рукоятку бластера. Индикатор заряда показывает «О»! Уворачиваюсь от стрелы и кричу:

—Толя! Что у тебя с лазером?

—Заряд на нуле!

Вот он, проклятый принцип адекватности, о котором нас предупреждал Старый Волк. Схлопку на него! Что я могу противопоставить луку, копью и мечу средневекового воина? А тот, поняв, что стрелы меня почему-то не берут, решает больше их не тратить. Наставив копьё, он скачет прямо на меня. Резак! Это единственное оружие, соответствующее эпохе. Но выходить с тридцатисантиметровым клинком против копья и меча по меньшей мере глупо. Впрочем…

Ныряю под копьё и ухожу влево. Всадник проскакивает Мимо, осаживает коня и снова разворачивается на меня. Но и я уже вооружен. В руке у меня универсальный резак. Интересно, пробьёт он кольчугу без виброусилителя? Исходя из принципа адекватности, вибратор тоже не должен здесь работать. Должен пробить. Сталь резака обладает свойствами чуть ли не монокристалла. Ей и не такие материалы по плечу.

Подпускаю всадника поближе и отработанным на тренировках броском поражаю его в грудь. Как я и надеялся, резак пробил кольчугу и вонзился во всадника почти по рукоятку. Без единого звука тот заваливается на спину и падает на землю. Одна нога остаётся в стремени, и конь подтаскивает тело ко мне. Ловлю коня и останавливаю.

В первую очередь надо вооружиться адекватно данной эпохе. Ведь всадник успел крикнуть своим, и в любую минуту следует ждать появления новых врагов. А в том, что это — враги, я уже не сомневаюсь. Раз они напали первыми, сначала будем защищаться. Разбираться и разговаривать будем после.

Снимаю перевязь с мечом. Клинок длиной около метра и шириной в три пальца. Лук и стрелы тоже пригодятся. Снимаю с убитого щит. Немного подумав, снимаю и шлем. Подбираю с земли копьё и сажусь на коня. Стремена высоковаты, но подгонять некогда. Неплохо бы надеть еще и кольчугу, но с этим возиться тоже нет времени. Освобождаюсь от снаряжения и говорю Анатолию:

—Оставайтесь на месте, ловите коней и собирайте оружие.

—Справишься? — с сомнением в голосе спрашивает он.

—Не извольте сумлеваться, чай оно не в первый раз.

И как раз в этот момент из-за поворота дороги показывается первый всадник. Завидев меня и поверженного товарища, он быстро разбирается в обстановке. Наставив копьё, всадник устремляется на меня. Мне некогда браться за лук, и я скачу ему навстречу. Отбиваю удар копья щитом, а сам поражаю противника в правое плечо.

Из-за поворота появляются еще два всадника. Оставив копьё в теле поверженного противника, я берусь за лук.

—Толя, собирай железо!

Левого всадника я сбиваю с коня стрелой, а на правого скачу с обнаженным мечом. Тот атакует меня, наставив копьё. Нет, это не те рыцари, мастера конного боя на копьях, с которыми я имел в своё время дело, сражаясь в образе сэра Хэнка. Вам, ребята, до тех далеко. Захожу на противника справа и отвожу нацеленное в меня копьё клинком меча. Тут же, продолжая движение, поражаю противника в незащищенное правое плечо. Подхватываю выпавшее из безжизненной руки копьё и посылаю свой меч в ножны.

Пятого противника атакую уже сам. Этот оказывается более искусным бойцом. Отразив щитами удары копий, мы берёмся за мечи. Да, рубака мне попался не слабый. Но всё равно, парень, с хроноагентом тебе не справиться. После короткого, но свирепого боя мой противник заваливается набок и падает на землю, обильно орошая траву кровью из широкой раны в правом боку.

—Выходите из леса! — кричу я друзьям. — Собирайте железо!

Наша боевая мощь сразу становится слабее на две единицы. На Петра с Сергеем при стычках рассчитывать никак нельзя. Навыки боя холодным оружием у них отсутствуют. Да и Наташа с Анатолием, хотя мы с Леной и работали с ними, не имеют в этом деле никакой практики, кроме тренировок с нами. Так что основная нагрузка падает на нас с Леной. Постараемся не подвести.

Собираем оружие. Одного комплекта не хватает. Не хватает и одного коня. Сергея вооружаем копьём и сажаем на коня позади миниатюрной Наташи. Я настоял, чтобы мои товарищи надели также и шлемы. Сертон защитит от стрел, но головы-то ничем не прикрыты. Из тех же соображений предлагаюПетру с Сергеем надеть кольчуги. Но Пётр это предложение сразу отвергает. Ни одна из кольчуг на него не налезет. Сергею подошла бы одна из кольчуг, но как раз именно она разрублена почти напополам. Пускаемся в путь так, как есть.

Мы едем в том же направлении. То есть по дороге вслед за уехавшим вперёд отрядом. Это грозит стычкой. Но я надеюсь вовремя заметить опасность и спрятаться. К тому же это направление близко к тому, которое нам необходимо, чтобы выйти к зоне перехода. Вдобавок мы не оставляем надежды найти удобное для переправы место.

О том, что по дороге недавно проехал отряд, свидетельствуют лишь свежие, но уже порядком запылённые кучки конского помёта. Памятуя, что этот отряд двигался шагом, я тоже еду, не спеша, стараясь сохранить между нами приличную дистанцию.

Но через час мы слышим приближающийся к нам стук копыт. Видимо, командир отряда обеспокоился отсутствием арьергарда и направил гонца выяснить, в чем дело. Мы с Леной, не говоря ни слова, тянем из-за спины луки и накладываем стрелы.

Гонец принимает нас за отставший арьергард и скачет к нам, понося нас последними словами, смысл которых мы не можем уразуметь. Тут и «ухокрылые свиньи», и «розовощекие трихвостые псы», и еще кто-то экзотический. Доругаться он не успевает. Одна стрела вонзается ему в левую грудь, другая — в горло.

—Вот тебе, Серёжа, — говорит Лена, — и оружие, и конь.

—Осталось только научиться владеть всем этим, — добавляет Наташа.

—Как-нибудь справлюсь, — ворчит Сергей.

—Как-нибудь, Серёжа, не надо, — возражаю я. — Нам такие жертвы совсем ни к чему. Это же, Петро, и к тебе относится. Поэтому вперёд не суйтесь. Хотя из здешних вояк рубаки никакие, но вы-то по сравнению с ними вообще дошкольники.

Сергей вооружается и надевает шлем. При этом он ворчит и ругается:

—Время их побери! И как они их на своих головах таскают весь день? Это же невыносимо!

—Согласна, — замечает Лена, — невыносимо. Весьма невыносимо. Особенно если забыть надеть подшлемник. В этом случае и полчаса не выдержишь. А уж если сверху трахнуть по шлему мечом или, не приведи Время, топором, то будет и вовсе невыносимо.

Под общий смех Сергей стаскивает с головы шлем и натягивает войлочный подшлемник. Теперь мы все не только вооружены одинаково, но и одинаково выглядим. Все в одинаковых шлемах, лица у всех закрыты кольчужными брамницами, через которые видны только глаза.

Трогаемся в дальнейший путь. Надо быть готовыми к тому, что командир отряда, не дождавшись ни арьергарда, ни своего посыльного, или пошлёт нам навстречу еще кого-нибудь, или, заподозрив неладное, развернёт весь отряд. В предвидении подобных осложнений мы строимся в походно-боевой порядок. Впереди едем мы с Леной. За нами — Сергей с Петром. Замыкают маленькую колонну Наташа с Анатолием.

Опасения оказываются не напрасными. Через полчаса нам навстречу скачут еще три всадника. Как и первый посыльный, они, благодаря нашим шлемам и коням, принимают нас за своих и еще издали начинают обзывать «желтыми чешуйчатыми крысами» и кем-то еще. Двое падают с коней сразу, пронзённые стрелами. Третий, раненный в плечо, удерживается в седле. Он разворачивает коня и, клонясь набок, скачет назад. Но метров через пятьдесят и он валится из седла.

Мы останавливаемся и проводим короткое совещание. Двигаться дальше становится опасно. Оставаться на месте бессмысленно. Возвращение назад и поиск переправы в другой стороне значительно уведёт нас от цели. Принимаем решение двигаться в прежнем направлении и при появлении превосходящих сил противника отступить в лес, под защиту деревьев. Там луки будут не эффективными. К тому же в густом лесу трудно действовать на коне, и наши враги будут вынуждены спешиться. В этом случае силы почти сравняются.

Движемся дальше, и через час все наши расчеты и прикидки сводятся на нет. За очередным поворотом мы видим пасущихся на траве коней. На опушке сидит, поджав ноги и образовав большой круг, большая группа вооруженных людей. Время побери! И коней, и людей много больше одиннадцати.

Поскольку мы не ускоряем шага, нас и здесь поначалу принимают за своих. Один из сидящих встаёт и начинает обзывать нас «лысыми желтыми волками», «помётом больного ягнёнка», «кормом для ошпаренных ворон» и чем-то еще в том же духе. Сидящие на траве люди оборачиваются и с интересом нас разглядывают, отпуская в наш адрес замечания. Видимо, такие же «лестные».

Мы приближаемся, и тот, кто нас «приветствует», озадаченно замолкает. Он замечает, что мы не в кольчугах, а «обросшая рыжей шерстью жаба» знает в чем. Это же замечают и другие. До них начинает доходить, что здесь что-то не так. Они по одному, по двое поднимаются. Кто-то глазеет на нас, кто-то направляется к коням. Пока они не опомнились и не взялись за луки, надо принимать меры.

Мы пускаемся в галоп. Несколько человек бросаются нам наперерез. Моего коня пытается схватить за узду предводитель отряда. Но я бью его копьём наотмашь, и он катится в дорожную пыль. Поляна мгновенно превращается в потревоженный муравейник. Кто хватается за оружие, кто бежит к коням. Все галдят. А мы, сбивая с ног неосторожных, проносимся мимо и скрываемся за очередным поворотом дороги. Вслед нам запоздало летят стрелы.

Теперь останавливаться нельзя. Сейчас вся эта ватага бросится за нами в погоню. А там их сейчас, как я успел заметить, не менее двадцати пяти человек. Мы продолжаем скакать тем же аллюром. В голове только одна мысль: «Только бы никто не вылетел из седла!» Задержка будет смерти подобна. Сейчас мы опережаем преследователей самое меньшее на двести метров. Но они наездники более опытные, особенно по сравнению с Петром и Сергеем. Так что расстояние между нами неизбежно будет сокращаться. Наша задача состоит в том, чтобы преследователи как можно дольше не вышли на дистанцию эффективного выстрела из лука. А за это время, я надеюсь, мы найдём либо переправу, либо удобное для обороны место. Хотя на переправу я не очень-то рассчитываю. За весь день, что мы провели в пути, характер берега не изменился.

На всякий случай перестраиваемся. Выпускаем вперёд Петра с Сергеем, а я и Лена занимаем место в арьергарде, чтобы с максимально возможной дистанции отстреливаться от преследователей. Предосторожность оказывается не лишней. Через несколько минут в дробный топот копыт наших лошадей вплетается новый звук. Оборачиваюсь. Нас быстро догоняют три всадника. Видимо, у них лучшие скакуны, и они значительно опередили своих товарищей. Двое из них уже тянут из-за спин луки. Эх и не к добру, ребята, вы обзавелись такими резвыми скакунами!

Я не успеваю наложить стрелу, а тот всадник, что скачет впереди всех, уже заваливается на круп своего коня. Из груди его торчит оперённый хвост стрелы. Лена скачет, обернувшись назад, а лук её уже снова натянут. Бац! Еще один преследователь заваливается на спину. Третий осаживает коня и заворачивает назад. Но его нагоняет еще одна стрела. Амазонка, Время побери!

Теперь вопрос в том, насколько хватит наших коней? Берег реки по-прежнему представляет непроходимую топь. Сзади доносятся злобные вопли. Это основная масса погони увидела троих убитых. Теперь нам уже точно хана. Вопрос опять-таки в том, насколько хватит коней?

— Брод! Брод! — кричат Пётр и Сергей.

И точно, дорога обрывается прямо в воду. Река, вдоль берега которой мы двигались весь день, в этом месте сливается с другой, впадающей в неё справа. И в месте слияния имеется брод. На него выходят две дороги — наша и идущая вдоль берега другой реки. Переправившись, мы можем бросить коней и углубиться в лес по направлению к зоне перехода. Вряд ли эти лихие наездники станут преследовать нас в густом лесу.

Но переправиться нам не удаётся. По ту сторону брода навстречу нам движется большой конный отряд. Проскочить мимо него не удастся. Погоня совсем уже близко. Выход один: свернуть направо и уходить уже от двух отрядов по берегу другой реки. При этом мы еще дальше уйдём от нашей цели. А разве у нас есть другие варианты? Принять на открытом месте бой с полусотней всадников? Мы не самоубийцы.

Немного замешкавшись на развороте, мы уходим по дороге, тянущейся вдоль берега другой реки. Успеваю заметить, что передовые всадники, скачущие за нами, обнаружили наш манёвр и сейчас режут угол через кустарники. Тем самым расстояние сокращается до опасного. Мы с Леной снимаем стрелами двух вырвавшихся вперёд, вызвав еще один взрыв яростных воплей.

Скачка продолжается. И чем она кончится, мне уже известно. Переправиться на другой берег и укрыться в лесу мы не можем. Берег здесь такой же топкий. Пока мы будем по нему пробираться, нас закидают стрелами. Уходить в лес на этом берегу не имеет смысла. Преследователей уже больше пятидесяти. А если они вызовут подкрепление, то смогут организовать облаву по всем правилам.

Нам остаётся одно: найти место, где мы смогли бы занять оборону и держаться до последнего. В данном случае это наступит довольно быстро. Будь мы и противники оснащены огнестрельным оружием, то даже при таком раскладе можно было бы не только побарахтаться, но и рассчитывать на успех. Сейчас же наши шансы будут один к десяти и даже меньше. Ну мы с Леной зарубим по десять противников, еще по шесть-семь уделают Анатолий с Наташей (и то едва ли). А остальные просто задавят нас. А еще вернее, понеся первые потери, противник отступит и закидает нас стрелами. Здесь уж наши шансы будут стремительно падать до нуля. В отличие от огнестрельного оружия, тут требуется, чтобы стрелок поднялся над землёй или из-за укрытия минимум по пояс. При этом стрелок становится мишенью для десятка опытных лучников.

Но есть ли у нас выбор? Есть. Гнать коней, пока они не падут, и оказаться пешими против конных на открытом месте. Или надеяться на счастливый случай. Здесь имеет место как раз тот вариант, что весь наш опыт и все наши возможности хроноагентов будут бесполезны. Впрочем, не все. Мы четверо всегда сможем войти в ускоренный ритм собственного времени. Но тогда придётся пожертвовать Петром и Сергеем. Нет, такой расклад меня не удовлетворяет.

А ведь это идея! Время побери! Подпустить преследователей поближе, войти в ускоренный ритм и изрубить их быстро-быстро. Они даже не поймут, что с ними происходит. Оглядываюсь и вижу, что эта идея тоже отпадает. Преследователи растянулись более чем на полкилометра. Пока мы рубим передовых, задние собьют Петра и Сергея стрелами. Надо заставить их сбиться поплотнее в кучу. Но как?

Все эти мысли скачут в моей голове в такт дробному топоту копыт и под аккомпанемент злобных криков приближающейся погони. Время побери! Пройти такие испытания и погибнуть здесь из-за этого проклятого принципа адекватности!

Как он вовремя проявился! А случайно ли это? Вряд ли. Недаром «прорабы» провожали нас из предыдущей Фазы.

Дорога идёт под небольшой уклон, и мы пересекаем русло пересохшей речки, некогда впадавшей в большую реку. Сейчас это русло сплошь заросло камышом и осокой. Они основательно высохли, а там, где проходит дорога, они сильно примяты и образуют мягкую шуршащую подушку. Вот оно!

Останавливаюсь и достаю из кармашка ранца упаковку так называемых «таёжных» спичек. Пользуемся мы ими редко, только когда требуется развести костер в особо неблагоприятных условиях. Спичка вымазана толстым слоем зажигательного состава и должна гореть долго и неугасимо. Если, конечно, на неё не распространяется проклятый принцип адекватности. Что ни говори, а XII–XIII века спичек вообще не знали. Тем более таких.

Нет, загорается исправно. Швыряю её в сухой камыш и скачу следом за своими друзьями. Обернувшись, вижу сзади сплошную стену ревущего пламени. Что там делают наши преследователи, я не вижу, но могу предположить: скорее всего, ругаются последними словами и гарцуют на безопасном расстоянии. Убиты сразу два зайца. И отрыв мы увеличили, и преследователей заставили скучковаться.

Мы скачем еще километра два, и я замечаю, что кони уже начинают сдавать. Еще пара-другая километров, и мы прискачем к финишу. Но раньше, чем к нему прискакать, мы неожиданно находим то, что искали. Нет, не переправу.

За очередным поворотом мы натыкаемся на высокий частокол из потемневших от времени брёвен по полметра в диаметре. Идеальное место для обороны. Вдоль частокола тянется не очень глубокий ров. Наконец мы находим место, где можно въехать внутрь пространства, огороженного частоколом. Часть стены, опираясь на поперечное бревно, откинута наружу и образует что-то вроде мостика через ров.

Копыта коней стучат по брёвнам, и мы въезжаем в обширный двор. Примерно треть этого двора занимает большая бревенчатая изба, крытая дёрном. Двор чистый, посыпан песком. Но нам некогда рассматривать детали. Мы находим ворот и поднимаем на место опущенную секцию частокола. Когда она встаёт в пазы, Пётр замыкает её толстым дубовым брусом.

Я прикидываю, как мне расставить свой малочисленный гарнизон для максимально успешной обороны. От этого дела меня отвлекает звучащий сзади спокойный голос:

—Не спеши, витязь. И не беспокойся особо. Погоня проедет мимо.

На крыльце избы стоит высокий и худой старик. На нём длинная светло-серая рубаха и желтые кожаные башмаки, скорее тапочки, закреплённые на лодыжках белыми ремешками. Старик опирается на длинный резной посох красного цвета. У него длинная седая борода и такие же длинные седые усы. Тонкий крючковатый нос и высокий морщинистый лоб. Длинные седые волосы перехвачены на затылке ремешком, и их пучок, перекинутый через плечо, почти достигает локтей. Из-под густых седых бровей на нас внимательно, но доброжелательно смотрят тёмные глаза.

Я не успеваю задать старику ни одного вопроса, как на дороге слышится топот множества копыт и хриплые выкрики. Мы хватаемся за луки. Но отряд всадников проносится мимо, и топот копыт стихает вдали. Я озадаченно смотрю на старика. Он улыбается и объясняет:

—Витязь, туртаны просто не увидели ваших следов, которые ведут в мой скит.

—То есть? Как можно было их не увидеть?

—Можно, — старик снова улыбается. — Не увидели они ваших следов, вот и всё. Теперь они долго будут гоняться за вами по берегу Блавы.

—Хорошо, следов они не увидели, допустим. Но скит-то ваш они увидели?

Старик кивает.

—Тогда почему они не проверили, не укрылись ли мы здесь?

—Туртаны до смерти нас боятся. Им легче повеситься, чем переступить порог скита. И они считают, что и все другие тоже боятся нас. И на это у них есть основания.

—Кого это — вас?

—Нас, колдунов.

Я смотрю на старика. Похоже, что он не шутит. При последних словах ни тени улыбки не промелькнуло на его лице. Тут до меня доходит, что мы с ним разговариваем не по-арабски, а на причудливой смеси украинского, польского и литовского языков. Колдун спускается с крыльца, подходит к нам и, слегка кивнув, представляется:

—Меня зовут колдун Брункас. Я живу в этом ските сорок три года. Учился у Симона Мудрого.

—Я — Андрей. — При этих словах я почтительно кланяюсь. — Это мои друзья: Анатолий, Елена, Пётр, Наташа и Сергей.

Мои товарищи, когда я их называю, тоже кланяются. Но когда очередь доходит до Сергея, он, вместо того чтобы поклониться, сначала опускается на колени, а потом падает ничком. И тут я вижу, что у парня из левого плеча торчит стрела. Когда это его угораздило? И ведь молчал. Молчал до последнего. Молодец, парень! Знал, что нельзя нам задерживаться.

Лена бросается к Сергею и начинает ощупывать рану, пытаясь определить, как глубоко вошла стрела и что она могла повредить. Но Брункас останавливает её;

—Несите отрока в дом. Я вылечу его.

Лена с сомнением смотрит на колдуна. Но мы с Петром подхватываем Сергея и несём его в дом вслед за Брункасом. Сразу за дверями мы попадаем в большое светлое помещение.

—Кладите его на лавку, лицом вниз, — распоряжается Брункас.

Мы укладываем Сергея, снимаем с него шлем и разрезаем одежду. Теперь я могу определить, что стрела вошла не глубже пяти или шести сантиметров. Но и это опасно.

Колдун накладывает пальцы вокруг торчащей из плеча стрелы и через минуту шепчет Лене:

—Тащи.

Лена пожимает плечами и легко вынимает из плеча древко стрелы.

—А наконечник? — с недоумением спрашивает она.

—Он пока там. С ним будет особая работа.

Пучком сухого мха Брункас вытирает выступившую кровь, уходит в соседнее помещение и скоро возвращается с корзинкой и тремя горшочками. Всё это он расставляет на столе в определённом порядке. Лена внимательно следит за ним. Из корзинки Брункас достаёт змею, похожую на гюрзу, и сцеживает две капельки яда на край глиняной чашки. Бросив змею назад, в корзинку, он достаёт из одного горшочка белую массу и тщательно перемешивает её со змеиным ядом.

—Что это? — спрашивает Лена.

—Медвежье сало, — отвечает колдун, не прекращая своих манипуляций.

—А почему такое белое?

—А какое оно должно быть, если я его трижды выпарил, очистил и смешал с пчелиным ядом?

Лена замолкает, а Брункас из другого горшочка добавляет в смесь густую желтую жидкость, похожую на мёд, но без медового запаха. Взяв с полки холщовый мешочек, он отсыпает в чашку щепотку серого порошка и снова всё смешивает. Лена уже не задаёт вопросов, она просто с любопытством наблюдает за манипуляциями колдуна.

Из третьего горшочка Брункас ложечкой достаёт какие-то прозрачные желеобразные комочки и снова всё тщательно перемешивает. Из разных мешочков и горшочков, висящих и стоящих на полке, он отсыпает или отливает какие-то снадобья и все компоненты перемешивает в чашке.

Наконец смесь готова. Брункас снова пучком мха вытирает выступающую из раны кровь и залепляет рану густой белой массой, которую он приготовил.

Брункас налепил на плечо Сергея приличного размера лепёшку. Он накладывает на неё руки. Между растопыренных пальцев видно, что белая субстанция в центре наливается розовым. И от этого центра в стороны разбегаются ломанные как молнии нити или лучики. Центральное пятно темнеет, лучиков-прожилок становится больше. Постепенно розовеет вся белая лепёшка. На лбу колдуна выступает пот.

—Ой! — тихо вскрикивает Лена.

—Молчи! — тихо, но властно шепчет Брункас.

И тут я вижу то, что уже заметила своим профессиональным глазом Лена. Центральное пятно вспухает и из него медленно выползает наконечник стрелы.

—Забери его, — говорит Брункас. — Теперь можешь ойкать сколько хочешь.

Он счищает с плеча Сергея окровавленную лепёшку и снова вытирает выступившую кровь пучком мха-сфагнума. Из остатков белой массы Брункас мастерит вторую лепёшку и тщательно заклеивает рану. Из котла, висящего над очагом, колдун набирает в чистую чашку горячую воду, всыпает в неё какие-то снадобья, размешивает и процеживает. Затем он за подбородок приподнимает голову Сергея и даёт ему выпить из этой чашки. Странно, но наш товарищ, находящийся без сознания, послушно выпивает всю чашку и снова утыкается лицом в скамейку.

—Унесите его наверх, — говорит Брункас и идёт вперёд, показывая дорогу.

Мы относим Сергея в горницу на втором этаже и укладываем его на постель. Брункас кладёт свою руку Сергею на лоб, другой рукой берёт его за запястье и около минуты молчит.

—Завтра он встанет здоровым, — говорит колдун. — А пока пусть спит. Не беспокойте его.

Перед тем как выйти из горницы, Лена производит с Сергеем те же манипуляции, что и Брункас. Пожав плечами, она говорит:

—Он действительно завтра встанет здоровым. Абсолютно нет ни следов повышенной температуры, ни малейшей лихорадки. А и то, и другое в таких случаях неминуемо. Как ему это удалось, не пойму.

—И не поймёшь, — неожиданно отзывается Брункас по-русски. — Ты, я вижу, тоже понимаешь во врачевании. Но у тебя свои средства, а у меня свои. Я в твоих не сомневаюсь, но и ты не сомневайся в моих. Но не проси у меня объяснений.

—Это тайна?

—Никакой тайны здесь нет. Если ты будешь рассказывать мне о своих средствах, я не пойму. И наоборот. Ты сама знаешь, легче сделать, чем объяснить. И искусство врачевания постигается годами.

—Согласна. Я не буду просить объяснений. Раз взялся лечить, лечи. А я буду помогать, если нужно.

—А ничего больше не нужно. Завтра он встанет здоровым. Только плечо еще будет два или три дня чесаться.

—Феноменально! — Лена с восхищением качает головой. Мы с Леной закрываем дверь горницы и спускаемся напервый этаж. Там колдун Брункас с помощью Наташи уже накрывает на стол. Жареное мясо, рыба, квашеная капуста и кувшины с пивом. Я на мгновение задумываюсь, как нам обращаться к колдуну. Полагаю, что он не столько колдун, сколько ученый человек. Ведь у змеи он взял только две капли яда, а не шесть. И вряд ли в целительную мазь он добавлял толченых тараканов.

—Отец Брункас, — говорю я, когда мы усаживаемся за стол, — вы и русский язык знаете?

—Я знаю все языки, на которых здесь разговаривают. А руссы жили неподалёку отсюда к полуночи, пока их не вытеснили туртаны. А вы разве из руссов?

—Нет, мы пришли издалека.

—То-то я смотрю. На руссов вы не похожи, а говорите на их языке. И шлемы на вас, и оружие, как у туртанов. Но и на них вы не похожи.

—И то и другое мы сняли с убитых.

—Вы убили шестерых туртанов?

—Вообще-то, мы убили их больше. Но лишние комплекты оружия и доспехов нам были ни к чему.

—Так вот почему эти собачьи дети гнались за вами.

—Я смотрю, вы их не очень-то любите.

—А за что их любить? Налетели, как саранча. И ведут себя, как саранча. Где ни пройдут, голое место остаётся. И порядки свои собачьи устанавливают. То, что они людей из десятка сёл в одно сгоняют, это еще полбеды. Понятно и то, что эти большие сёла они окружили своими кордонами и никому без охраны никуда отлучаться не позволяют. Это я понять могу. Не оправдать, а понять, поймите правильно. А вот то, что они женщин отделили от мужчин и что дети не знают своих родителей и тоже живут отдельно и им запрещено учиться грамоте, убей меня, не понимаю. То, что они всех кузнецов казнили, тоже не понимаю. И совсем уж не могу понять, зачем они разрушили все водяные мельницы и заставляют строить ветряки.

Мы с Леной переглядываемся. Из всего сказанного становится ясно, что здесь вовсю стараются «прорабы перестройки». А туртаны — это их наёмники, исполнители их воли. Везде одно и то же. А Брункас продолжает:

—Они и нас, колдунов, истребить хотели. Даже разорили несколько скитов. Но мы оказались им не по зубам. Такого страху на них напустили, что они наши скиты теперь стараются обходить подальше.

—А каких страхов вы на них напустили? — интересуется Лена.

—Когда они захотели мой скит разорить, я загнал сотню туртанов в трясину. Там они все и остались. Двоих только я отпустил, чтобы другим рассказали. Так они не поняли и снова ко мне в гости пошли. Тогда я вокруг них лес запалил. Опять одного отпустил. Это уже подействовало. Больше они ко мне не суются. А мой сосед, Вилнар, тот сделал так, что они начали друг в друга из своих луков стрелять. А когда стрелы кончились, начали на мечах рубиться.

Мы с Леной снова переглядываемся. Это уже сильно напоминает нам противоборство с «прорабами перестройки» Фазы биологической цивилизации. Только вот смогут ли местные колдуны так же успешно защищаться, когда за них возьмутся не наёмники, а сами «прорабы»? А они рано или поздно возьмутся.

Брункас, помолчав, говорит:

—А вот вам лучше пересидеть несколько дней у меня. Если бы я убил десяток-другой туртанов, они бы только зубами от злости поскрипели бы. А вы — другое дело. Вам они этого не простят. Они еще долго будут рыскать по округе, пока не решат, что вы ушли куда-нибудь далеко, покинули эти края. А чтобы не сидеть здесь взаперти, вам надо переодеться, как одеваются местные жители. Если вас встретят туртаны, скажете, что вы у меня кого-то лечили и теперь отрабатываете долг. Это они позволяют. Живите здесь, сколько вам потребуется. Хлебом, молоком и пивом я вас обеспечу. А уж мясо и рыба, — Брункас усмехается, — ваша забота. Думаю, кто сумел одолеть нескольких туртанов, сумеют добыть оленя, кабана или птицу.

Брункас показывает нам помещения для ночлега, потом проводит нас в кладовую. Там мы подбираем себе по размерам одежду и обувь. Она не отличается разнообразием: белые рубахи с широкими рукавами, украшенные красной, голубой или зелёной вышивкой. Верхняя одежда представляет что-то вроде мешка с широкими вырезами на шее и плечах. Правда, «мешки» эти сделаны из хорошего полотна светло-серого цвета и по краям вырезов также украшены вышивкой. «Мешок» доходит до колен, но движений не стесняет, так как имеет разрезы почти до пояса.

На ноги положено натянуть короткие чулки (или длинные гольфы) тонкой вязки, чуть выше колен, светло-серого, белого или желтого цвета. Чулки эти крепятся на ногах, чтобы не сползали, шнурками. В качестве обуви нам предлагается что-то вроде тапочек из мягкой кожи, крепящихся шнурками на лодыжках. Тапочки эти черные, желтые или белые.

Стоит ли говорить, что Лена выбирает себе белые чулки и тапочки, а рубаху и «мешок» с вышивкой голубого цвета?

Когда на другой день мы собираемся на первом этаже, где Лена уже сварила кофе, а колдун Брункас выставил из печи большой горшок с кашей, к нам присоединяется Сергей. Выражение лица у него такое, словно он никак не может понять, что с ним произошло и где он находится. Впечатление такое, что он, по его мнению, видит сон и пытается проснуться. Изо всех сил пытается проснуться, но у него это никак не получается. Он механически ест вкусную, обильно приправленную маслом, рассыпчатую и горячую пшенную кашу и диким взором оглядывается по сторонам. Поблагодарив Лену за кружку кофе, он подсаживается поближе ко мне и шепотом спрашивает:

—Андрей, я что, вчера был ранен?

—И довольно серьёзно, — так же шепотом отвечаю я.

—Насколько серьёзно?

—Во всяком случае, Лена продержала бы тебя в постели не менее двух дней.

—А я сколько пролежал?

—Вечер и ночь.

Сергей смотрит на меня с откровенным недоверием. Он хорошо знает возможности Лены и то, как быстро она залечивает раны и излечивает от различных болезней. И то, что Лена после такой раны продержала бы его в постели не менее двух дней, а он… Или Андрей, которому он привык доверять без оглядки, на этот раз просто изволит шутить?

—Нет, Серёжа, я не шучу. Тебя ранили вчера. Стрела вошла в левое плечо. И вошла довольно глубоко. Рана была тяжелая и опасная. Я сам вчера не поверил, что сегодня ты встанешь на ноги и будешь здоров.

—И кто же меня так здорово вылечил?

—Наш хозяин. Колдун Брункас. Вон тот старец.

—Колдун? А где это мы?

—Ты мне лучше скажи, когда тебя ранили и что ты помнишь последнее?

—Да ничего я не помню, клянусь Временем! Помню только одно: ослабел, перед глазами всё плывёт. Скачу с вами как во сне, и одна только мысль: только бы в седле удержаться, только бы не свалиться.

—Ты молодец! Продержался даже больше, чем нужно было. Въехал вместе с нами в этот скит, спешился и вырубился только тогда, когда я представлял тебя хозяину. Брункас извлёк стрелу и наконечник. При этом он пользовался довольно экзотическими и сугубо местными средствами. Никакой анестезии, асептики и антибиотиков. Змеиный яд, медвежье сало, мёд, мох, лосиный помёт, коровья моча, сушеный палец повешенного и сперма динозавра. Закрой рот. Последние четыре компонента — шутка. Это у меня юмор такой, пора бы и привыкнуть. Могу успокоить: Лена внимательно наблюдала за всеми манипуляциями колдуна и даже вытаскивала из твоей раны древко стрелы. Она осталась довольна. Кстати, на твоём месте я бы сказал ему минимум спасибо.

—Это как минимум. Как, говоришь, его зовут?

—Брункас. Обращайся к нему: отец Брункас.

Сергей пересаживается от меня к Брункасу и заговаривает с ним. Старик улыбается и хлопает Сергея по правому плечу. Потом он оголяет его левое плечо. Бросив на него взгляд, он довольно ухмыляется и снова похлопывает парня по здоровому плечу. Лена встаёт и тоже осматривает раненое плечо. Качает головой и подсаживается ко мне.

—Время знает что! Рана полностью затянулась. На её месте только небольшой аккуратный шрам. А ведь это можно было квалифицировать как тяжелое осколочное ранение. И кровопотеря при операции была минимальная. Я сама это видела. Нет, Андрей, очень хорошо, что нам придётся провести здесь несколько дней. Я использую это время, чтобы кое-чему подучиться у этого колдуна. В полевых условиях его методы бесценны. Как думаешь, он не будет против?

—Думаю, он не будет возражать. Особенно если обмен опытом будет взаимным.

Начинается вынужденная пауза в наших непрерывных скитаниях из Фазы в Фазу. Мы ходим на охоту, обеспечиваем свежим мясом себя и нашего хозяина. Рыбачим.

Присмотревшись к низкому берегу реки, затопленному водой и густо заросшему осокой и хвощом, я обнаруживаю, что он кишит довольно крупной рыбой. Трава часто колышется, раздвигаемая рыбьими телами. Неожиданно мне вспоминается оригинальный способ ловли рыбы, широко применяемый в таких местах на родине моего отца, на Вологодчине. Это даже не ловля, а скорее охота. Нигде больше я такого способа не встречал.

Колдун Брункас помогает мне найти в кладовой подходящий кусок сети длиной около полутора метров. Из длинной жерди и чурбачка размером в два кулака я сооружаю ботало.

На первую рыбную охоту со мной отправляется Пётр. Отталкиваясь боталом, я медленно веду лодку по мелководью и периодически тревожу им же траву впереди, справа и слева. Ботаю, так это называется; отсюда и «ботало».

Мы с Петром одновременно замечаем, как справа от лодки зашевелилась трава и какая-то рыбина шарахнулась из-под ботала. Замечаем место, где она остановилась. Это где-то в метрах семи-восьми. Осторожно, стараясь не булькать, подгоняю лодку к этому месту. Насаживаю сеть на черен ботала и обкладываю то направление, в котором, по моему замыслу, должна дальше броситься рыба.

Удар боталом. Рыба срывается с места. И снова шевелящийся густой хвощ отчетливо показывает нам траекторию её движения. Я немного не угадал. Рыба не попала в сеть, но прошла совсем рядом. Далеко она не ушла. Опять остановилась в нескольких метрах от нас.

Выбираю сеть и снова осторожно подбираюсь к тому месту, где остановилась рыба. Там снова выставляю сеть и бью боталом. Рыба опять шарахается и на этот раз влетает прямо в сеть. Бьётся, четко обозначая своё место непрерывно колышущейся травой. Вытягиваю сеть и вынимаю из неё язя килограмма на полтора. Пётр с восхищением смотрит на прыгающую по дну лодки тёмно-серебристую рыбину.

Следующая рыба попадает в сеть с первого захода. Это щука весом больше килограмма. Следующим попадается опять язь около двух килограммов весом. Пётр входит в азарт.

— Дай я попробую. Я уже понял, как это надо делать.

С первой же попытки он берёт килограммовую щуку. Зато на следующего язя ему приходится ставить сеть три раза. Дальше мы с ним охотимся по очереди и берём еще по две рыбины. На этом решаем остановиться.

Наш улов, вернее, охотничья добыча, вызывает всеобщий восторг. Лена требует, чтобы я тут же запёк этих рыбин в углях. Я не возражаю, и Лена начинает чистить рыбу. Но в этот момент до меня доходит, что здесь не так-то просто осуществить это намерение. Цивилизация этой Фазы еще не достигла уровня массового производства бумаги. На неё пока нет соответствующего спроса, книгопечатанье еще не изобретено. Тем более речь не идёт об издании газет. Для рукописей вполне хватает пергамента, а для частной переписки — бересты. И, судя по тому, что за эту Фазу взялись «прорабы перестройки», вряд ли здесь когда-нибудь появится бумага.

Но я не останавливаю свою подругу. Пусть чистит. У меня родилась другая мысль по поводу использования улова. Излагаю свои мысли колдуну Брункасу. Вопреки моим ожиданиям, он проявляет заинтересованность и тут же выделяет мне необходимое количество теста из приготовленного им для выпечки хлеба.

Из теста я раскатываю плоские блины. На них укладываю рыбу целиком, по одной на каждый блин, солю их и пересыпаю луком. Закатав рыбу в тесто, ставлю в печь.

«Рыбники по-вологодски» вызывают всеобщий восторг. Удовлетворён и колдун Брункас, внимательно следивший за процедурой творения пирогов. О моей гурманке и говорить нечего. Лена не отрываясь уплетает целый пирог с язем и прихватывает еще три куска от пирога со щукой.

—А тебе, подруга, не поплохеет? — осторожно интересуюсь я, глядя, как Лена нажимает на пироги.

—От хорошей пищи мне никогда не поплохеет, — отвечает Лена, проглотив очередной кусок. — Поплохеть может только от плохой. А вот ты, любезный, передо мной провинился. Почему ты раньше не угощал меня такими пирожками?

—Ничего себе пирожки! — усмехается Анатолий. Охотой на рыбу увлекается вся наша команда. Но лодка, к сожалению, только одна. Выезжаем по трое. Несколько раз на охоту выезжает и колдун Брункас. Он быстро осваивает этот метод ловли рыбы. У нас наибольших успехов добиваются Пётр и Наташа. А вот у Анатолия это дело идёт неважно. На одну рыбину у него уходит не менее трёх заходов. Потерпев фиаско, он охладевает к рыбной ловле и посвящает своё время охоте на дичь. Здесь он добивается больших успехов, чем в охоте на рыбу.

Однажды они с Сергеем, уйдя с утра, возвращаются под вечер. На волокуше они тащат большого кабана. Увидев их добычу, колдун Брункас только головой качает. Я понимаю, что такая добыча здесь — редкость даже для опытных местных охотников.

Мне тоже удивительно, как смог Анатолий управиться с таким опасным зверем без огнестрельного оружия. Выйти на секача с копьём — на такое надо решиться. А уж тем более если в таком деле у тебя нет ни малейшего опыта, эта затея вдвойне опасна.

Но как бы то ни было, на ужин мы имеем жаркое из самого свежего мяса. А наш хозяин обеспечен этим мясом надолго.

За все эти дни мы лишь однажды встречаемся с туртанами. Мы с Петром и Наташей причаливаем лодку к берегу и выгружаем рыбу. В это время на дороге появляется разъезд туртанов. Их шесть человек. Подъехав к нам, один из туртанов спрашивает нас на ломаном литовско-польско-украинском языке:

—Кто такие? Что здесь делаете?

Я отвечаю так, как научил нас колдун Брункас: мол, лечили у колдуна отрока, при этом я показываю на Наташу, и теперь отрабатываем долг.

—А не видели вы три раза по два всадника в наших шлемах и в пёстрых одеяниях?

—Нет, господин, не видели.

Хмыкнув, туртан спешивается, отвязывает от седла мешок и начинает складывать в него нашу добычу. При этом он смотрит на нас такими добрыми глазами, словно не отбирает у нас рыбу, а покупает. Причем по доброте душевной совершенно добровольно отвалил за неё двойную цену. Мы молча смотрим на это безобразие и изображаем покорность. Один из туртанов говорит по-арабски:

—Всё не забирай. Оставь дервишу, а то он рассердится на нас.

—Что я, не понимаю? — отвечает грабитель. — Я заберу только половину. А если дервиш будет недоволен, эти скоты еще ему наловят. А тех мы зря здесь ищем. Они давно уже переправились и ушли к руссам. Туда и надо идти. Здесь мы только зря время теряем.

—Верно. Завтра туда и пойдём. Хватит, поехали дальше. Туртаны уезжают, а мы спешим в скит сообщить свежую новость: туртаны прекращают поиски в окрестностях скита и уходят на север.

Тем же вечером мы принимаем решение: через день уходим. Один день берём для страховки. Это предложение сделала осторожная Лена. Вдруг туртаны слишком широко раскинули сеть поиска, и мы можем натолкнуться на какой-нибудь из запоздавших отрядов. Приняв это решение, мы начинаем обсуждать маршрут. И тут колдун Брункас преподносит еще один сюрприз. Прислушавшись к нашему разговору, он вдруг останавливает нас и подходит к стенному шкафу. Оттуда он достаёт свиток пергамента и разворачивает его на столе. У нас отвисают от удивления челюсти. Перед нами лежит превосходно вычерченная разноцветной тушью карта местности. Это не тот примитивный план, грубо нарисованный гуляками, который показывал нам отец Сандро. Там мы смогли распознать только русло реки, всё остальное было заполнено непонятными нам значками и надписями. Здесь же перед нами лежит карта, выполненная чуть ли не по всем правилам топографического искусства. Если чуть-чуть напрячь воображение, то можно понять все условные обозначения, принятые в этой системе картографии. Остаётся признать, что до появления «прорабов перестройки» цивилизация достигла здесь весьма высокого уровня.

Я давлю в зародыше массу вопросов, которые рвутся из меня, и разглядываю карту. Очень быстро нахожу слияние двух рек и условное обозначение скита, где мы сейчас находимся. При этом обращаю внимание на то, что колдун Брункас с интересом наблюдает за моей реакцией на появление этой карты. Замечаю также, что он крайне удивлён тем, что я не задаю никаких вопросов, а почти сразу же указываю на карте наше расположение. Еще больше поражает его, что дальше я начинаю ориентировать карту по сторонам горизонта. Он качает головой и многозначительно поджимает губы. Окончательно я добиваю его вопросом:

—Отец Брункас, подскажите, пожалуйста, какому расстоянию на карте соответствует истинное расстояние на местности? Мне кажется, что здесь один к пяти сотням.

Я имею в виду масштаб 1:500, приблизительно определив расстояние от слияния рек до скита.

—Верно, — после непродолжительного молчания отвечает Брункас. — Здесь единица соответствует пяти сотням.

—Ну, Толя, куда мы должны выйти?

Анатолий, сверившись с индикаторным экраном нашей установки поиска и создания переходов и прикинув по карте расстояние, уверенно указывает нужную точку. Она совпадает со значком, обозначающим скит. Колдун Брункас хмыкает, качает головой и говорит нам:

—Здесь живёт колдунья Фрида. Или жила. К вечеру я попробую узнать, что у неё сейчас происходит — сможет ли она принять вас и помочь вам.

Я хочу спросить, каким способом он намеревается это узнать. Не по телефону ли? Но Брункас покидает нас и выходит во двор скита. Мы остаёмся одни и прикидываем по карте маршрут движения. Эту затею быстро приходится оставить. Маршрут проходит близко от обозначенных на карте селений. Не зная местной обстановки, соваться туда не следует.

Махнув на это дело рукой, мы занимаемся приготовлением ужина и другими делами. Маршрут проложим, когда к нам присоединится Брункас.

Брункас появляется только в разгар ужина. Выглядит он весьма утомлённым и сразу набрасывается на еду. Он ест не спеша, как человек проголодавшийся, но при этом видящий, что от него еда никуда не убежит, её много и она довольно вкусная. И, самое главное, его не торопят. Насытившись, он наливает кружку пива, делает два больших глотка и говорит так, словно покинул нас всего пару минут назад:

—Выезжать вам лучше всего следующей ночью, за час до рассвета.

—Почему именно так? — интересуется Анатолий.

—У Фриды сейчас очень сложно. Да и в других местах, где вам придётся ехать, опасно. Поэтому лучше двигаться по ночам и утром, пока солнце не поднимется достаточно высоко. Туртаны боятся темноты, терпеть не могут росы и ничего не видят в сумерках.

—Тогда почему нам не выехать завтра вечером? — продолжает допытываться Анатолий. — Или прямо сейчас?

—Если вы поедете сейчас, то в окрестностях этого села, — Брункас показывает его на карте, — можете наткнуться на большой отряд туртанов. А если поедете завтра вечером, то за рекой можете легко сбиться с дороги. Там будет такой густой туман, что вы в двух шагах дерево не увидите. Особенно ночью. К тому же Фрида обещала мне, что, хотя у неё сейчас неспокойно, к вашему приезду она попробует навести порядок.

—А как ты сумел узнать всё это? — не удерживаюсь я от вопроса.

—Мы, колдуны, умеем разговаривать друг с другом на большом расстоянии. Правда, эти разговоры отнимают много сил. Поэтому мы разговариваем друг с другом, только когда возникает особая необходимость. Как сейчас.

Отхлебнув еще пива, Брункас склоняется над картой и начинает указывать маршрут, которого нам следует придерживаться. Замечаю, что он проложен от одного скита к другому, в обход селений. Если первое понятно — в скитах мы всегда сможем укрыться в случае встречи с крупными силами туртанов, — то второе мне не нравится.

—Отец Брункас, почему ты прокладываешь нам маршрут так далеко от селений?

—Я же говорил, что вокруг селений стоят многочисленные отряды туртанов, охраняют их.

—А если мы проявим максимум осторожности и попытаемся подойти к селению незаметно? Хотелось бы посмотреть на эти сёла.

—Зачем тебе это нужно? — возмущается Лена. — Ты что, концентрационных лагерей никогда не видел? Проявим осмотрительность, незаметно подойдём, а в это время какому-нибудь туртану приспичит сходить по нужде. Вот тебе и тревога. Вот тебе и нестандартная ситуация. Выпутывайся, специалист!

Лена, как всегда или почти всегда, права. Я молча соглашаюсь с ней и внимательно изучаю маршрут. Замечаю, что место для днёвки колдун наметил на небольшом острове, через который проходит весьма удобный брод.

—А это не опасно — останавливаться на целый день в таком удобном для переправы месте?

—Было бы опасно, если бы этой переправой пользовались туртаны. Место для переправы действительно хорошее. Дно песчаное, плотное. Вода в самом глубоком месте едва коням до брюха доходит. Но с тех пор, как колдун Ростам утопил там две сотни туртанов, те прозвали этот брод Проклятым и больше им не пользуются. Они переправляются здесь и здесь, — Брункас показывает два места выше и ниже по течению реки.

На другой день Лена с Наташей копируют карту, а Анатолий наносит на неё маршрут нашего движения. Часов в шестнадцать, проверив коней и снаряжение, по настоянию нашего хозяина укладываемся спать.

—Вам предстоит трудный путь до острова. А выезжать надо будет за час до восхода солнца. Иначе вы просто не попадёте на остров вовремя и туртаны успеют вас заметить. В тех краях их больше, чем вшей в рубище бродяги.




Глава 26


Испытай, завладев еще тёплым мечом

И доспехи надев, что почем, что почем!

    

B.C. Высоцкий






Встаём мы в полной темноте. Завтракаем на скорую руку. Оружие и снаряжение проверено и приготовлено еще с вечера. Колдун Брункас торопит нас. Седлаем коней и по одному выезжаем из ворот скита. Брункас выходит вместе с нами.

—Я провожу вас до брода и укажу точное направление. Иначе вы собьётесь с дороги в этом тумане.

А туман действительно такой густой и плотный, что я, обернувшись назад, уже не вижу последней пары нашей кавалькады — Наташи с Анатолием. Но всё же не хочется таскать с нами ночью почти за шесть километров старика.

—Не беспокойтесь, отец Брункас, у нас есть и план местности, и компас. К тому же вам будет трудно поспевать на своих ногах за конскими копытами.

—Компас — дело хорошее, — отвечает мне колдун Брункас, — только в здешних местах я бы не стал доверять ему без оглядки.

Я чуть не падаю из седла. Они, что, знают, что такое компас? Ведь слова о компасе вырвались у меня случайно. А Брункас, не обращая внимания на моё замешательство, продолжает:

—А за ноги мои не беспокойся. Пока со мной этот посох, они не устанут шагать с любой скоростью и любое расстояние.

В самом деле, Брункас шагает между мной и Леной, не отставая. Словно он не идёт пешком, а тоже едет на коне. Довольно скоро мы добираемся до слияния двух рек, где несколько дней назад обнаружили брод, но там в то же время переправлялся отряд туртанов. Удача это была или нет? Скорее всего, удача. В противном случае мы не встретились бы с колдуном Брункасом. Сейчас мы блуждали бы по этим лесным дорогам вслепую, не зная местной обстановки и безопасного маршрута.

Пора нам расставаться. Брункас показывает мне в небе звезду. Правда, её видно с трудом, туман сильно ограничивает видимость.

—Эта звезда горит всегда на одном месте всю ночь. — Что-то вроде Полярной, прикидываю я. — Когда придётся изменять направление, смотрите, в какую сторону и насколько она сдвинется. А компасу в этих местах не верь.

—Отец Брункас, а откуда вы знаете, что такое компас?

—Не только знаем, но и умеем искажать его показания. И каждый колдун искажает их так, как ему хочется. Ну прощайте. Удачи вам.

—Прощай и ты, отец Брункас. Большое спасибо за помощь.

—Не за что. Если все честные люди не будут помогать друг другу, мир очень скоро рухнет.

Я вздрагиваю и невольно осаживаю коня, который уже входит в воду. Случайно ли слова Брункаса почти слово в слово совпали со словами старого Лока. когда я действовал в образе сэра Хэнка и ехал в Синий Лес, чтобы добыть в бою Золотой Меч у Синего Флинна? Может быть, перед нами очередная ипостась наших «прорабов перестройки»? Был Лок, был святой Мог, был тот, кто посетил нас с Леной в нашей Фазе-тюрьме. Теперь вот колдун Брункас. Нет, это всё как-то не вяжется. С чего бы тогда он стал укрывать нас от наймитов «прорабов»? И с чего бы это вдруг помогал нам добраться до зоны перехода? Скорее всего это простое совпадение. Таким образом и должны мыслить и поступать все честные, порядочные люди. А то, что старый Лок был лишь временным пристанищем святого Mora, мы с Леной уже убедились. Да и со святым Могом тоже далеко еще не всё ясно. Может быть, его внешнее сходство с тем, кто явился перед нами на секретной базе Старого Волка, случайное совпадение… или злой умысел?

А колдун Брункас, проводив замыкающую пару, Анатолия с Наташей, уже возвращается к своему скиту и исчезает в густом тумане. В этом тумане я уже не вижу не только Лену, но и Петра с Сергеем. Да и Анатолий с Наташей вот-вот скроются от меня в дымке. Трогаю своего коня каблуками, посылая его вперёд. Отставать нельзя.

Выбравшись на другой берег, мы пытаемся осветить фонариком карту, но проклятый принцип адекватности и здесь суёт нам палку в колесо. Фонарик не загорается. Тогда я вспоминаю слова Брункаса и прикидываю, сколько километров нам надо проехать прежде, чем изменить направление.

—Ориентироваться будем по этой звезде. А потом по солнцу, — говорю я, выезжая вперёд.

Когда мы выбираемся к реке с бродом и островом посередине, туман остаётся уже только над водой. Вовремя мы успели. Впрочем, это Брункас всё так точно рассчитал. А солнце стоит уже довольно высоко. Самое время укрыться на острове и устроить днёвку.

Остров густо зарос сосной и берёзой. Но ближе к нижней его части мы обнаруживаем небольшую полянку. Здесь и коням есть чем подкрепиться, и мы можем устроиться. Быстро готовим обед и устраиваемся на отдых до вечерних сумерек. К утру мы должны добраться до скита колдуньи Фриды.

Сергей будит меня через два часа. Они с Наташей стояли на вахте первыми. Сергей наблюдал за одним берегом реки, Наташа — за другим. Теперь наша с Леной очередь. Сергей докладывает:

—Один раз проезжали туртаны, шесть человек. У брода даже не останавливались.

А солнце уже довольно низко. Ужинаем или завтракаем и собираемся в дорогу. Сумеречный час еще только вступает в свои права, а мы уже переправляемся на другой берег.

На этот раз туман нам не мешает, и мы движемся быстрее.

Когда на небе высвечиваются первые бледные звёзды, мы находим наш ориентир и едем уже совсем уверенно. Лесные узкие и извилистые дороги часто пересекаются с тропами и большими наезженными шляхами, но Брункас проложил наш маршрут таким образом, чтобы мы по возможности избегали оживлённых путей. Мы часто сворачиваем с лесной дороги на едва заметную тропинку, а с тропы — снова на дорогу. Тьма сгущается, и нам волей-неволей приходится снизить скорость. Мой ноктовизор не работает, как и фонари.

Лес понемногу редеет, местность повышается и приобретает почти гористый характер. А вот и ручей, на котором должен стоять скит колдуньи Фриды. А небо, между тем, светлеет. И когда восток окрашивается в нежный цвет зари, мы подъезжаем к скиту. Ничего себе скит! Скорее замок. Зубчатая каменная стена в два человеческих роста. За стеной виднеется большое каменное строение с четырьмя высокими башнями.

Но мы недолго изучаем скит. Высокие башни освещаются первыми лучами солнца, и тут же бесшумно, словно в немом кино, вращается на петлях одна из створок тяжеленных ворот. Она поворачивается ровно настолько, чтобы в образовавшийся проход смог проехать один всадник. Только один.

Это можно расценивать как приглашение. Кроме нас в окрестностях скита никого не видно, значит, ворота открыты для нас. По одному въезжаем в ворота и оказываемся во внутреннем дворе скита. Впечатление такое, что этот двор застелен зелёным ковром, настолько густо и ровно зарос он травой. Идеальное покрытие для футбольного поля.

Вдоль каменных стен расположены небольшие пристройки, не доходящие до верха стены на один метр. Очень удобно для обороны. Сам замок, язык не поворачивается назвать это здание скитом, в плане представляет неправильный четырёхугольник. Он состоит из двух этажей: верхний по размерам раза в полтора меньше первого и в плане ему не соответствует. Башни расположены по углам второго этажа. Нигде не видно ни единой души. Где хозяйка, колдунья Фрида?

Ворота за нами так же беззвучно закрываются. И как только створка встаёт на своё место, на высоком крыльце замка отворяются дубовые двери и в проёме появляется белая фигура. Мы спешиваемся и направляемся к крыльцу. Фигура идёт нам навстречу и спускается по ступеням крыльца. Вот это — колдунья!

Честно говоря, кода Брункас сказал, что в этом ските живёт колдунья Фрида, моему воображению представилась одна из ведьм, что охмуряли доверчивого Макбета. Ну по крайней мере это должна была быть классическая Баба-яга.

Однако не было седых, неопрятно растрепанных косм. Волосы колдуньи Фриды, отливающие золотом, были чистые, прямые и длинные, почти до пояса. Не было и согбенной фигуры. Фрида была стройна, как молодая берёзка. И в помине не было слезящихся глаз, морщинистой физиономии, крючковатого носа с бородавкой, рта с единственным, вызывающе торчащим зубом, и выдающегося подбородка со щетиной. Перед нами стояла молодая красивая женщина. И одета колдунья была отнюдь не в мешковину или лохмотья. Короткое, до середины бёдер белое платье, или туника, с широкими короткими рукавами, перехваченное белым с золотой вышивкой поясом. Длинные стройные ноги ладно обтянуты чулками из какой-то тонкой белой ткани. Когда Фрида спускается по ступеням, заметно, что эти чулки доходят до середины бедра и крепятся к поясу. Ножки обуты в лёгкие сандалии из широких золотых ремешков, дважды перехватывающих пальцы и подъём и застёгнутых вокруг лодыжки.

Всё, что выдаёт в молодой красавице колдунью, это её глаза. Таких изумрудных глаз я никогда не видел у обычных женщин. Пока Фрида медленно спускается к нам с высокого крыльца, эти глаза подолгу задерживаются на каждом из нас, изучают, проникают глубоко в душу, чуть ли не до подсознания.

Мы почтительно кланяемся колдунье и слышим её мелодичный напевный голос:

—Добро пожаловать, путники. Брат Брункас очень точно рассчитал время, когда вы прибудете. Не ошибся он и в том, что вы пришли издалека. Из такого далека, что я даже не могу представить себе, насколько это далеко. Так же трудно уяснить мне, насколько далеко вы намерены идти дальше. Но он просил меня о помощи, и я помогу вам по мере возможности. Хотя должна сказать, вы выбрали не самое удачное время для того, чтобы явиться сюда.

—Вы чем-то заняты, госпожа? — спрашиваю я.

—Зовите меня сестрой. Нет, брат Андрей, мои дела здесь совершенно ни при чем. Вы моим занятиям нисколько не можете помешать.

Однако! Мы ведь ей еще не представлялись. Впрочем, на то она и колдунья. Решаю ничему не удивляться и спрашиваю:

—В чем же тогда причина?

—В диких и грязных варварах. Они называют себя туртанами. И дело даже не в них, а в тех, чью волю они выполняют. В тех, кто подчинил себе этих варваров и заставляет их слепо повиноваться. Но вы проделали долгий путь в ночи. Вы устали и проголодались. Отведите коней в стойла и проходите в дом.

Расседлав коней и задав им корму, мы поднимаемся на крыльцо. Двери по-прежнему открыты. Проходим широким коридором, застланным плотным ковром голубого цвета, и попадаем в большой зал. Этот зал хорошо освещен дневным светом, проникающим через шесть больших стрельчатых окон. Стены и простенки между окнами завешены гобеленами, вытканными красными, синими и зелёными узорами.

Вдоль стены стоит длинный стол, покрытый белой с золотым шитьём скатертью. На столе уже стоят серебряные приборы, сосуды с едой и кувшины с напитками. На блюдах лежит порезанный крупными ломтями серый хлеб. Колдунья Фрида сидит во главе стола. Стена за её спиной занавешена белым полотнищем, по которому золотом вышиты трёхлучевые звёзды и какие-то знаки, напоминающие интеграл. Фрида приглашает нас:

—Прошу к столу.

Мы усаживаемся на скамью, что стоит вдоль стола. И здесь начинается такое, что я невольно думаю: «Уж не в биологическую ли Фазу мы попали?» Кувшины сами поднимаются и, наклоняясь над серебряными кубками, наполняют их розовой жидкостью. Я принюхиваюсь: вино, и, судя по аромату, весьма неплохое. С сосудов сползают крышки, из-под которых валит вкусный пар. Наши тарелки плавно снимаются с мест, подлетают к сосудам, и на них накладываются большие куски сочного мяса. Что это? Магия или телекинез?

—Мясо приправляйте кто чем пожелает, — предлагает Фрида и «снимает» крышки с других сосудов. В одном сосуде — разваренные бобы, в другом капуста и другие тушеные овощи. А Фрида поднимает свой кубок: — Будьте здравы. Лёгкого вам пути и удачи на нём.

Поклонившись, мы выпиваем. Вино отменное. Закусив, я протягиваю руку к кувшину. Но Фрида упреждает меня, и кувшины сами наполняют опустевшие кубки.

—Здрава будь и ты, сестра Фрида. Спасибо за приют и угощение. Удачи тебе во всех твоих делах.

Фрида благосклонно кивает в ответ и выпивает из своего кубка. Ест она с не меньшим аппетитом, чем мы, словно она тоже всю ночь ехала верхом Время знает сколько вёрст.

Заметив, что мы уже управились с едой, Фрида «поднимает» вышитые золотом белые салфетки, укрывавшие последние два блюда. На одном лежат фрукты: груши, виноград, сливы и ломтики дыни. На втором — различные сорта печенья.

За десертом я возобновляю прерванный разговор.

—Значит, сестра Фрида, вам досаждают не столько варвары-туртаны, сколько их хозяева?

—Совершенно верно, брат Андрей. И это хуже всего. Сами варвары боятся нас и предпочтут скорее проехать через горящий лес, чем приблизиться к нашим жилищам. В своё время, когда они сюда заявились, мы нагнали на них страху. К сожалению, мы не смогли оградить от них своих послушников. На это у нас просто сил не хватило. Но к себе братья и сестры сумели заставить варваров относиться если не с уважением, то со страхом и почтением. Но те, кто наслал варваров на наши края, с этим мириться никак не желают. До какой-то степени они готовы терпеть братьев, по крайней мере, пока они не препятствуют исполнению их замыслов. А вот нас, сестёр, они почему-то терпеть не хотят. Последние два месяца варвары не дают нам покоя, и потери их не останавливают. Видимо, те, кто ими повелевает, внушают им страх больший, нежели страх смерти. Ко мне они приходили за это время уже пять раз. Последний раз пять дней назад. Но я всегда прогоняла варваров. Так же успешно прогоняли их все сестры. Но три недели назад к сестре Гертруде варвары пожаловали не одни. С ними пришли их повелители. После двухдневной осады сестра Гертруда была вынуждена оставить своё жилище. Сейчас она живёт у сестры Виолы. Немного погодя варвары со своими повелителями пожаловали к сестре Маргарите. Сестра Маргарита была вынуждена уйти к брату Валентину. Неделю назад сестра Беата три дня защищала своё жилище. Чем всё это кончилось, неизвестно. Мы больше ничего о ней не знаем. Теперь я жду варваров и их хозяев к себе. Чем всё это кончится, я сказать не могу. Как сказали сестры Гертруда и Маргарита, бороться с ними можно, но трудно.

На протяжении этой речи мы часто обмениваемся взглядами. И это не ускользает от внимания Фриды. Замолчав, она какое-то время смотрит на нас и, поразмыслив, замечает:

—Мне кажется, вы знаете о хозяевах варваров-туртанов больше, чем я.

—Вы верно поняли, сестра Фрида, — отвечаю я. — Мы знаем их достаточно, чтобы сказать: ваше дело плохо. Мы уже побывали во многих местах, где они стали полными хозяевами. Ничего хорошего мы там не видели. Здесь они только начинают. И, судя по началу, в итоге будет как и повсюду, где они установили свою власть.

—Кто же они такие? И неужели их невозможно одолеть?

—Я бы этого не сказал. Мы были в таком месте, где им дали достойный отпор. И они туда больше не суются.

На некоторое время я задумываюсь. Пытаюсь сравнить возможности Фриды и других членов этого братства с возможностями жителей биологической Фазы. Сравнение получается не в пользу Фриды и её сотоварищей по колдовскому ремеслу. Хотя я никого, кроме Фриды и Брункаса, не видел, но и этого вполне достаточно. Конечно, они могут многое, но их мало. Если в биологической Фазе все жители от мала до велика обладают незаурядными парапсихологическими возможностями, то здесь этих колдунов горстка. Поразмыслив таким образом, я продолжаю:

—Единственное, что вы сможете сделать, это отстоять для себя участок, на который их власть распространяться не будет. Или, по крайней мере, будет как-то ограничена. Но для этого, сестра Фрида, вам надо будет объединиться и действовать сообща. Поодиночке они с вами расправятся быстро. И всех вас ждёт участь сестёр Гертруды, Маргариты или Беаты.

—Об этом мы уже думали. Жаль только, что не все из нас с этим согласны. Особенно братья.

—Что ж, когда повелители туртанов расправятся с сестрами, они возьмутся и за братьев. Поверьте, сестра Фрида, они никогда не останавливаются на полпути. Им нужна полная власть над краем. Или всё, или ничего. А для их целей вы, братья и сестры, всё равно что камень на дороге. А камень надо убрать, чтобы ездить не мешал.

—Я уже давно поняла, что мы им сильно мешаем. Через месяц будет наше традиционное ежегодное собрание. Наверное, за этот месяц к Гертруде, Маргарите и Беате присоединюсь и я. А может быть, еще несколько сестёр или даже братьев. Думаю, это убедит тех, кто еще колеблется. Ваше мнение как мнение людей, которые уже достаточно знают нашего врага, я там тоже доложу. Значит, вы считаете, что общими силами мы сможем им противостоять?

Я снова задумываюсь. Перед глазами встают ужасные картины массового истребления, которое учинили «прорабы» в непокорной Фазе. «Их обуяла гордыня, и они понесли заслуженное наказание» — так, кажется, сказал Таканда. Прикрываю на мгновение глаза и вижу, как матери сначала убивают своих детей, а потом и сами сводят счеты с жизнью.

—Не знаю, сестра Фрида. Вы сами должны будете оценить свои силы и сопоставить их с силами врага. Только после этого вы сможете принять решение, покориться или бороться. Я вам ничего советовать не могу и не стану. Скажу только одно: в случае поражения ваша участь и участь тех, кто пойдёт за вами, может быть страшной. Страшнее смерти.

—Вот как? — Фрида задумывается, отпивает несколько глотков из позолоченного кубка и говорит: — Об этом я тоже скажу на собрании. Спасибо, что ничего не утаили. Теперь о вас. Брат Брункас сказал, что вы ищете что-то в окрестностях моего дома, и просил помочь вам. Что вы ищете?

—Сестра Фрида, где-то здесь поблизости есть место, где иногда открываются ворота в другой мир. Нам нужно найти это место и открыть эти ворота.

—Ворота в другой мир?

Фрида на мгновение задумывается. Странно, но она не выказывает никакого удивления. Впрочем, что мы знаем об этих колдунах и колдуньях? Об их происхождении, об их возможностях и познаниях?

—Кажется, я знаю, что вам требуется.

Вот это да! Не хватало еще, чтобы она указала нам зону нестабильности темпорального поля, да еще и сама открыла переход. А Фрида, не замечая моего изумления, продолжает:

—Это скорее всего путь, которым пришли сюда наши предки. Тогда вам не надо далеко ходить. Это здесь, в подвале южной башни.

—Толя, — говорю я, — это так?

Анатолий сверяется с индикатором установки и указывает направление на зону перехода.

—Тридцать метров, — добавляет он.

Фрида кивает. Она встаёт из-за стола и жестом приглашает нас следовать за собой. Пройдя несколькими переходами, мы оказываемся перед старыми, обитыми медью дверями. Вид у этих дверей такой, будто они не открывались по меньшей мере полвека, и чтобы за них проникнуть, придётся взрывать их динамитом. Но Фрида слегка касается створок, и они неожиданно легко и бесшумно распахиваются.

Какие ассоциации обычно возникают при слове «подвал»? Особенно если это подвал древнего каменного строения? Ничего подобного перед нами не открывается. Воздух чистый и сухой. Ни малейших признаков сырости. Пыли тоже нет. Это отчетливо видно, так как спуск в этот подвал освещен непонятно откуда льющимся голубоватым светом. Мы спускаемся вслед за Фридой по каменным ступеням и оказываемся в большом куполообразном помещении. Оно такое же сухое и чистое, как и лестница. И тоже освещено голубоватым светом. Кажется, что светятся сами камни, из которых сложен этот купол.

—Это здесь, — говорит нам Фрида.

—Точно, здесь, — подтверждает Анатолий, глядя на индикатор.

—И когда ты сможешь открыть переход? — спрашиваетЛена.

—Часов через десять или двенадцать.

—Значит, вы искали именно это место, — констатирует Фрида и направляется назад, к лестнице.

—Сестра Фрида, — говорю я, когда мы возвращаемся в зал. — Когда этим путём прошли сюда ваши предки?

—Очень давно. Пятьсот лет назад или даже больше.

—Скажите, сестра Фрида, — интересуется Лена, — а что заставило ваших предков покинуть свою родину и прийти сюда?

—Война.

—Они потерпели поражение в войне?

—Нет. Они бежали от чужой войны.

—Как это понять?

—Я расскажу вам предание о том, как всё это было.

По команде Фриды кувшины наполняют наши кубки вином. Фрида отпивает пару глотков, оборачивается и около минуты задумчиво смотрит на полотнище с золотыми звёздами и «интегралами». Потом она поворачивается к нам и начинает:

—Два года горело небо, дрожали и гасли звёзды. Гасли, потом зажигались в других местах. Несколько раз темнело солнце. И всё это время с неба падали огромные горящие камни. Они сжигали леса, кипятили воду в реках и озёрах. На местах падения этих камней не росла трава. А люди, оказавшись поблизости, умирали через несколько дней.

К концу второго года камни стали падать чаще. Теперь их падения уже не сопровождались бедствиями. Но люди, оказавшись поблизости, всё равно умирали. Что происходило там, куда падали камни, никто не видел или, увидев, уже не мог рассказать. Но вскоре из тех мест высоко в небо стали взметаться огненные факелы или яркие, ослепительные лучи, которые поражали другие падающие камни. Они сжигали их в небе, не давая им упасть. А были и такие падающие камни, которые сами выбрасывали такие же факелы или лучи. И лучи эти, и факелы были направлены вниз и сжигали всё, куда попадали. Страшный рёв и грохот стояли над землёй. Небо стало красным, но вскоре сплошь затянулось тучами густого черного дыма.

А по земле во всех направлениях двигались армии страшных машин, уничтожавшие всё на своём пути. Когда такие армии сталкивались между собой, небо обрушивалось на землю, а земля долго тряслась, горела и даже плавилась. Иногда над местами столкновений поднимались клубы разноцветных дымов. И когда ветер относил эти дымы в сторону, там погибало всё живое.

Всё меньше и меньше людей оставалось на земле. Оставшиеся несколько тысяч человек укрылись высоко в горах и оттуда с ужасом наблюдали, как погибает их мир. Они видели, как клубы желтого, зелёного и розового тумана и тучи черного дыма поднимаются всё выше и выше. Они знали, что когда эти дымы и туманы достигнут их убежища, они тоже погибнут.

Пока Фрида рисует перед нами жуткую картину Апокалипсиса, вызванного вторжением враждующих инопланетных сил, мы выпиваем вино из своих кубков и, неоднократно обменявшись взглядами, вздыхаем. Слишком уж эти картины напоминают нам то, что мы видели в Фазе, где с весёлым гулякой Лемом шли через Проклятые Места и через поле давно отгремевшего сражения неведомых противников. Неужели и предстоящий переход выведет нас в подобную Фазу? Но что было дальше? Как сумели предки Фриды избежать гибели? Фрида наполняет опустевшие кубки и продолжает рассказ.

—И вот тогда-то и появился неведомо откуда Странник Аг. Он указал людям путь к спасению. Он открыл им ворота в другой мир. Мир цветущий, населённый простыми людьми, которые с радостью примут переселенцев, как своих старших братьев и сестёр. Не все согласились уйти в другой мир. Многие предпочли смерть на родине жизни в неизвестности. Тех, кто решился уйти через ворота, открытые Странником Агом, было около восьми сотен. О тех, кто остался, ничего не известно. Скорее всего, они погибли. А восемь сотен братьев и сестёр положили начало новой цивилизации. Они расселились почти по всей планете, где местные жители согласились принять их в качестве своих учителей-наставников и покровителей. Исключение составили кочевники-туртаны, жившие в диких степях, и надменные каруны, которые населяли несколько крупных островов в Восточном Океане.

Переселенцы не стали настаивать. Их вера запрещала принуждать кого-либо к чему-нибудь. Они многому научили местных жителей, которые стали называться их послушниками. Переселенцы лечили послушников от болезней и ран, помогали им освоить новые методы земледелия и скотоводства. Так прошло почти пятьсот лет.

Фрида умолкает. Мне становится ясно, откуда колдуны знают компас и другие премудрости.

—Сестра Фрида, а как давно вторглись в эти края туртаны?

—Десять лет назад.

—А их хозяева пришли вместе с ними?

—Нет. Они появились года через полтора. Туртаны поначалу не имели успеха, несмотря на свою многочисленность. Мы сумели так организовать отпор, что они могли добиться только частичных успехов и быстро теряли завоёванное. Всё изменилось, когда здесь появились их хозяева. Туртаны словно преобразились. Они стали воевать грамотно, разумно. И наших послушников тоже словно подменили. Если прежде один послушник смело вступал в бой против трёх или четырёх туртанов, то теперь сотня послушников отступала перед двумя десятками. Только наше присутствие воодушевляло их. Но везде мы успеть не могли. В итоге наш край оказался завоёванным туртанами. Или их хозяевами, это вернее.

—Последний вопрос, сестра Фрида. Когда вы ожидаете нападение туртанов?

—В любой час. Они начали собирать свои силы для нападения еще семь дней назад. Я отпугнула их несколько раз. Устраивала им лесные пожары, наводнения и даже солнечное затмение. Они в панике бежали. Но сейчас к ним прибыли два хозяина, и мои козни, — Фрида усмехается, — уже не действуют на них. Поэтому я и ответила брату Брункасу, что у меня неспокойно.

—Толя, уточни еще раз, когда ты сможешь открыть переход?

—Через одиннадцать часов.

—То есть уже ночью. Кстати, сестра Фрида, а почему туртаны не воюют по ночам?

—Ночью они почти слепые. Ну, и наши возможности с наибольшей силой проявляются именно по ночам. Поэтому туртаны предпочитают ночью закрываться в своих лагерях.

—Понятно. Не мешало бы поточнее разведать их силы и намерения.

—Я и так знаю, сколько их, где они собрались и куда сейчас движутся. Поднимемся со мной на башню, я вам всё покажу.

Через несколько минут мы стоим на верхней площадке северной башни, и Фрида объясняет нам расстановку сил туртанов и их замыслы.

—С юга они подойти не могут. Там естественное препятствие: глубокая и широкая трещина в каменной породе. Поэтому они сосредоточились так: четыре сотни там, — Фрида указывает на лес, темнеющий на востоке, — и пять сотен там, в низинах. — Фрида указывает на запад.

С западной стороны мы видим поросшую кустарником пустошь, а с востока от ограды до леса тянется голое поле, по которому в разных местах разбросаны огромные каменные глыбы. С северной стороны, со стороны ворот, тоже виднеется редкий лес. До него примерно четыреста метров.

—За этим лесом их собралось не более полутора сотен, — говорит Фрида, — но именно этот отряд будет наносить главный удар. Те, что пойдут с других сторон, должны просто отвлечь меня. Вот когда я ими займусь основательно и они свяжут мои силы, тогда хозяева и поведут на ворота этот отряд. Скорее всего, они и сами пойдут с этим отрядом. Понятно, не в первых рядах, а где-то далеко сзади. Они будут подгонять туртанов и не давать им впасть в панику, если я сумею на них отвлечься. Они сейчас выдвигаются на исходные позиции. Как я сказала, они могут напасть в любой час. Тем более что их что-то торопит и заставляет выступить раньше. — Подумав немного, она добавляет: — Если они нападут в ближайшее время, то вам лучше укрыться в подвале южной башни. Даже если я не сумею их отогнать, двери в подвал они открыть не смогут.

— Нет, сестра Фрида, — я принимаю решение, — если они нападут в ближайшее время, мы с товарищами будем защищать ворота, пока вы не прогоните тех, кто будет атаковать с других сторон.

—Но вас всего шесть человек. И потом, вы мои гости. Я не вправе рисковать вашими жизнями.

—Пусть вас не смущает наша малая численность. Кое-что мы тоже умеем. К тому же должны мы как-то отблагодарить вас за гостеприимство. Как, друзья, поможем сестре Фриде?

—Какие могут быть разговоры? — с энтузиазмом откликается за всех Пётр.

—А вот тебя, Петруша, я как раз и не спрашиваю. Твой номер в данном случае семнадцатый. Ты, кажется, рассчитываешь занять на воротах оборону с пулемётом Калашникова? Увы. Здесь придётся работать луками, мечами и копьями. А здесь от тебя толку, прости, никакого. Я жду ответа от хроноагентов.

—Ну что ты спрашиваешь? — Лена укоризненно качает головой. — Сам знаешь, какой будет ответ. Только, я помню, кто-то из нас клялся Временем, Схлопкой и именем Магистра Леруа, что больше никогда не будет вмешиваться в местные заварухи. Ты не помнишь, кто это был?

—Прекрасно помню. И слово своё намерен держать твёрдо. Но сейчас особые обстоятельства. Мы можем уйти отсюда только ночью, а противник уже выходит на исходные позиции. Предлагаешь укрыться в подвале? А у тебя есть гарантии, что, овладев замком, наши «прорабы» не сумеют открыть дверь в этот подвал? Они там возьмут нас всех тёпленькими. И мы даже не сможем оказать им сопротивления.

—Согласна. В данном случае благоразумие должно отступить на второй план. Принимая участие в обороне замка, мы тем самым обезопасим и сами себя. Но как быть с Петром и Сергеем? Вот их я и предлагаю укрыть на время штурма в подвале.

—Ни за что! — в один голос реагируют наши возмущенные товарищи.

—Понимаю ваше негодование, — спокойно говорит им Лена. — Но как вы сможете принять участие в обороне ворот? Толку от вас, Андрей правильно сказал, никакого. За оставшееся время мы не сможем научить вас владеть мечом и тем более луком. Лук — это не автомат. Здесь есть своя специфика. И довольно сложная.

—Да мы хотя бы стрелы будем во дворе собирать и вам подносить, — предлагает, чуть не плача, Сергей.

Перспектива сидеть в неизвестности в закрытом подвале, когда наверху кипит бой, пугает его больше опасностей этого боя.

—Верно, — соглашаюсь я, — стрел у нас, прямо скажем, маловато.

—Брат Андрей, — говорит вдруг Фрида, — раз уж вы решили принять участие в обороне и уже сетуете на недостаток стрел, то здесь я могу вам помочь. Да и луки у меня получше ваших будут.

Фрида ведёт нас к одной из пристроек у ограды замка. Там мы обнаруживаем настоящий арсенал. Мечи, секиры, латы, шлемы, щиты, копья. И, главное, луки и стрелы. При виде их у Лены загораются глаза. Это действительно получше того, что мы добыли у туртанов. Это — настоящие английские луки, которыми прославленные лучники добывали победу при Пуатье, Креси и в других сражениях Столетней войны. Длинные, больше человеческого роста, абсолютно прямые — с не натянутой тетивой. Дальнобойность этих луков должна быть раза в три больше, чем у луков туртанов, более приспособленных для стрельбы из седла, на скаку. Особый восторг вызывают стрелы. Они тоже длинные, более метра, с тяжелыми трёхгранными наконечниками. Такие стрелы вполне могут пробить щит туртана, не говоря уже о кольчуге.

—Смотрите-ка, — говорит вдруг Анатолий и, шагнув куда-то вглубь каменного сарая, снимает со стены арбалет.

—Вот и для вас оружие нашлось, — говорю я Петру с Сергеем. — Этим вы научитесь владеть гораздо быстрее, чем луками. Сделаете по несколько выстрелов, чтобы уяснить баллистику стрелы, и можете участвовать в бою на равных с нами. И вот еще что, раз уж здесь имеется такой выбор, подберите все для себя доспехи. Сертон, конечно, и в Схлопке сертон, но когда в тебя попадает стрела, это больно. Я не говорю уже о Петре с Сергеем. Им доспехи крайне необходимы.

Подходит время обеда, а туртанов всё не видно. Анатолий высказывает предположение:

—Может быть, они раздумали сегодня нападать?

—Нет, брат Анатолий, — с грустной улыбкой отвечает ему Фрида, — они уже совсем рядом. Просто они ждут команды. Но раз уж они не спешат, то у нас есть время пообедать. Боюсь, что через час нам будет не до этого.

Мы принимаем предложение и отправляемся в зал, где уже накрыт стол к обеду. «Вот это телекинез!» — восхищаюсь я про себя.

Не успеваем мы приступить к десерту, как Фрида встаёт. Лицо её озабоченно.

—Они пошли в атаку. Брат Андрей, занимайте свои места. Я буду на башне. В случае, если вы не сможете их сдержать и они возьмут ворота, отступайте в подвал южной башни. Двери я уже открыла. А когда вы их закроете, им придётся немало повозиться, чтобы их открыть.

—А вы?

—Обо мне не беспокойтесь. В случае поражения я не стану держаться здесь до конца, как сестра Беата. Брат Тибальт уже готов меня принять. В любом случае им я не достанусь.

И потом, мне почему-то кажется, что хозяева туртанов заинтересованы в вас больше, чем во мне.

—Вы правильно оценили ситуацию. Мы действительно опасные гости. Прошу простить нас за то, что так получилось.

—Не стоит извиняться, брат Андрей. С вами или без вас, они всё равно пришли бы сюда. Днём раньше, днём позже, какая разница?

—И то верно. Что ж, по местам. С нами Время!

На левую пристройку поднимаемся я, Наташа и Сергей, на правую — Лена, Анатолий и Пётр. Там мы облачаемся в доспехи и готовим к бою луки и арбалеты. С нашей стороны противника пока еще не видно. Зато с запада и востока замок уже атакуют туртаны. Оглашая окрестности устрашающими визгами и воплями, к замку скачут сотни всадников.

Фрида спокойно стоит на башне и наблюдает за приближающимся противником. А всадники накатываются всё ближе и ближе. Они пока дальше выстрела из их лука, но уже накладывают стрелы и натягивают луки. Стрелы тычутся в землю, не долетев до ограды почти сотню метров. Вояки! А с нашей стороны по-прежнему всё спокойно.

Неожиданно в топот копыт, вопли и визг нападающих вплетаются, а потом и перекрывают эту какофонию непонятные треск и хлопанье. Какая-то тень падает на передовые ряды атакующих замок туртанов. Время моё! Из заоблачной выси на туртанов снижается несметная стая огромных летучих мышей. И не мышей даже, а настоящих птеродактилей. Шум и треск производят их большие кожистые крылья.

Туртаны в ужасе кричат, мечутся и стреляют в летающих тварей из луков. Но стрелы, по-видимому, не причиняют птеродактилям никакого ущерба. Зато туртанам приходится плохо. Птеродактили, снизившись, ударами крыльев сбивают их на землю. Зубастые пасти откусывают руки и перегрызают шеи лошадям. Острые серповидные когти раздирают кольчуги и вырывают у всадников куски мяса. Туртаны отмахиваются мечами, но и это не даёт никакого результата. И клинки, и стрелы проходят через тела и крылья птеродактилей, не причиняя им вреда, словно они бесплотные призраки. Но эти призраки наносят туртанам раны настолько реальные, что уже десятки нападавших валяются на земле. Туртанов охватывает паника. Они вот-вот бросятся бежать.

—А вот и у нас пошли, — отвлекает меня от захватывающего зрелища Наташа.

Из леса выезжает отряд всадников и направляется к воротам. На мой взгляд, они едут довольно медленно. Едут они молча, без криков, рассчитывая таким образом незамеченными подобраться к воротам и застать Фриду врасплох, пока она будет отбивать нападение с флангов.

Выжидаю, когда передние ряды приблизятся на дистанцию выстрела и даю команду: «Огонь!» Только накладывая на лук уже третью стрелу, я осознаю, как нелепо прозвучала моя команда.

Тем не менее наш огонь… Хм! Наша стрельба весьма эффективна. Всадники падают, сраженные стрелами, один за другим. Даже Пётр с Сергеем из своих арбалетов не дают промахов. Впрочем, трудно промахнуться, стреляя по такой плотной толпе. Конечно, скорострельность луков гораздо выше, но арбалет бьёт дальше.

Всё-таки хорошее оружие — лук. Особенно когда имеется неограниченный запас стрел. Конечно, пулемёт в таких случаях более эффективен. Но тогда и нападающие имели бы неоспоримое преимущество. Благодаря своей численности они не давали бы нам головы из-за зубцов стены высунуть.

Тем не менее численность даёт перевес атакующим и на этот раз. Шесть луков — это всё-таки не шестьдесят. Несмотря на серьёзные потери, большая часть туртанов достигает стен. Они приставляют лестницы и лезут по ним. Пришла пора ближнего боя, рукопашной схватки.

—Сергей, Пётр! — командую я. — Работайте копьями! Нас только вниз не столкните!

Наташа неплохо работает мечом. Конечно, учил я её этому сам, но на практике она занимается этим впервые. И довольно удачно. Что творится справа от ворот, я не вижу. Некогда смотреть. Туртаны лезут по лестницам один за другим. Не успеваешь сбить вниз одного, как уже другой рядом появляется над стеной. Мы с Наташей скачем от лестницы к лестнице и рубим, и рубим туртанов. Сергей с копьём подчищает то, что не успеваем сделать мы. Но я предвижу: еще десять минут такого боя, и нам придётся оставить стены и отступить к замку. Силы слишком неравны.

Помощь приходит неожиданно. Над нами темнеет небо, трещат и хлопают кожистые крылья, и на туртанов обрушивается небесное воинство Фриды. На этот раз атаки птеродактилей носят чисто психологический характер. Их когти и зубастые пасти не причиняют туртанам никакого ущерба. Как и мечи туртанов — птеродактилям. Впрочем, одно только появление черных крылатых тварей достигает цели. Туртаны недолго мечутся в панике и быстро обращаются в бегство, оставив под стенами замка множество убитых и раненых соратников.

А во дворе, преследуемые птеродактилями, в ужасе бестолково бегает десяток туртанов, которые сумели перебраться через стену. Мы быстро прекращаем эту панику, расстреляв противника из луков.

Птеродактили, прогнав туртанов до леса, поднимаются высоко в небо и там исчезают без следа. Будто их и не было. Будто это было какое-то наваждение. А может быть, так оно и было на самом деле? Слишком уж нереально выглядели эти жуткие доисторические твари.

Через несколько минут Фрида спускается с башни и направляется к нам. Осмотрев поле боя и оставшись довольной результатами, она улыбается и говорит нам:

—Я вижу, вы тоже славно поработали. Честно говоря, я не надеялась, что вы сможете так долго продержаться. Шесть человек против такой орды.

—Если честно, то ваша помощь подоспела очень вовремя. Еще несколько минут, и нам пришлось бы оставить стены и отступить к замку.

—Я так и поняла. Но всё хорошо, что хорошо кончается.

—Вы думаете, всё кончилось? Вряд ли. До вечера еще далеко. Следует ждать еще одной атаки.

—Нет, — Фрида небрежно машет рукой, — сегодня ничего уже не будет. Сегодня они получили такой урок, что запомнят надолго.

—Кстати, сестра Фрида, а что это за жуткие твари были, которых вы напустили на туртанов?

—Они жили здесь много тысяч лет назад. Охотились такими же большими стаями и были очень опасны.

—Вы вызвали их из Прошлого?

—Нет. Этого мы не умеем. Просто я создала их образы и напустила их на варваров.

—Образы? Эти образы довольно реально калечили туртанов. — Я показываю на поле, усеянное телами.

—Да, образы, — Фрида усмехается. — Потому-то нас и зовут колдунами и колдуньями, что мы при определённых условиях можем призрачное сделать реальным, осязаемым.

—А почему эти образы, когда вы их послали нам на помощь, не смогли причинить туртанам никакого ущерба?

—С вашей стороны, кроме туртанов, действовали еще и их хозяева. Они-то и сумели частично смягчить действие моей магии. Но своё дело мои зверюшки сделали. Туртаны бежали и нескоро вернутся. Но мы заговорились. Вам не мешает отдохнуть перед дорогой.

Бессонная ночь и тяжелый бой делают своё дело. Я чувствую, что нам действительно не мешает как следует отдохнуть, выспаться. Фрида отводит нас в спальные покои. Там я, едва голова касается подушки, засыпаю как убитый.

Фрида будит нас, когда уже совсем стемнело.

—Вам осталось два часа. Ужинайте и собирайтесь в путь. Мы переодеваемся в свою привычную одежду. Оружие идоспехи оставляем Фриде для пополнения её арсенала. Пётр предлагает взять с собой мечи: «Вдруг нас опять занесёт туда, где огнестрельное оружие не действует». Подумав, мы соглашаемся. Груз невелик, а пригодиться они вполне могут. Когда мы сидим за столом, я говорю Фриде:

—Сестра Фрида, я должен вас предупредить вот о чем. Хозяева туртанов — существа очень опасные. Я говорю «существа», потому что они не люди. Хотя внешне они на людей похожи. Они завоевали уже не один мир. И раз уж они пришли сюда, готовьтесь к худшему. Они никогда не останавливаются на полпути. Мира между ними и вами быть не может. Вы либо победите их, либо погибнете сами. Это вы должны ясно осознавать. Третьего не дано. Мы побывали в мирах, где они царствуют. Побывали там, где они только разворачиваются, как у вас. Были мы в мире, где их победили и изгнали. Но были мы и в мире, где им оказали безуспешное сопротивление. Этот мир они уничтожили. Как сказал мне один из них: «Мы покарали их за непомерную гордыню». Я считаю, что вы всё это должны знать.

—Спасибо, брат Андрей, за честные слова. Я непременно передам их своим братьям и сестрам, когда мы будем принимать решение. А вы? Куда вы пойдёте дальше?

—Мы постараемся вернуться к своим братьям и сестрам, чтобы вместе с ними бороться против нашего врага. Пока этот враг не даёт нам покинуть зону миров, где он хозяйничает. Но мы не теряем надежды.

—Тогда, — Фрида поднимает кубок, — выпьем за то, чтобы вам улыбнулась удача.

Я выпиваю вино, и тут мне в голову приходит интересная мысль. Переход откроется в подвале замка Фриды. Насколько могущественны наши «прорабы»? Сумеют ли они повлиять на этот переход?

—У меня есть надежда, что это может случиться скоро. Сестра Фрида, вы можете узнать, есть ли поблизости наши враги? А если есть, то чем они сейчас занимаются?

Фрида закрывает глаза и словно впадает в оцепенение. Через несколько минут она передёргивает плечами и качает головой.

—Вы совершенно верно сказали. Это не люди. Проникнуть в их мысли чрезвычайно трудно. А то, что удаётся раскрыть, поражает своей ненавистью, жесткостью и черной злобой. Здесь их двое. Они в ближайшем лесу. А вот что они делают или намерены делать, я точно понять не смогла. Уловила только одно: они ненавидят вас самой лютой ненавистью и сделают всё возможное, чтобы помешать вам уйти.

—Всё ясно, — усмехается Лена. — Наши друзья пришли проводить нас. Куда они теперь нас загонят?

—Не беспокойтесь, — с улыбкой говорит Фрида, — они ничем не могут на этот раз навредить вам. Ведь те ворота, что вы намерены открыть, находятся в нашем святилище. А на него они никакого влияния оказать не могут. Я уловила, что они сильно злятся и досадуют, что у них ничего не получается.

Через час мы спускаемся в подвал Южной Башни, где Анатолий открывает переход. Прощаясь с Фридой, я говорю ей:

—Помните, сестра Фрида, что я вам говорил. Победа или смерть. Третьего не дано.

—Я хорошо помню это, брат Андрей. Счастливого вам пути и удачи.




Глава 27


Они все ушли туда, а дна нет, и никто не вернулся… Мы должны туда идти?

    

А. и Б. Стругацкие






Скорее всего, на этот раз мы попали именно в ту Фазу, где жили предки Фриды. Когда-то это был цветущий край. Но несколько столетий назад по этим местам прокатилась нездешняя война. Здесь сгорело всё, что только могло гореть. Сгорели семена, споры и бактерии. Сгорели, мутировали до неузнаваемости.

Даже здесь, в горах, на относительно небольшой высоте около двух километров, должны расти деревья. Но сейчас здесь только редкий кустарник с длинными, тонкими, лишенными листвы или хвои ветвями. Под ногами вместо травы или мха что-то жесткое, похрустывающее, похожее на иглы ежа. И ни одной живой души. Даже нет следов пребывания здесь живых существ.

Над нами фиолетовое небо, по которому ветер гонит желтовато-серые облака. Этот же ветер несёт с собой или мелкий черный песок, или золу. И пахнет этот ветер какой-то химией.

—Хлористые соединения, — определяет Лена. — Относительно безвредные, но дышать ими долго не рекомендуется. Кстати, и радиационный фон здесь повышен. Тоже не до опасного уровня, но вполне прилично, чтобы за те же несколько суток причинить нам неприятности.

—Отсюда вывод, — говорю я, — задерживаться здесь не стоит. Толя, что ты на это скажешь?

—Скажу, что мы можем уйти отсюда через час. Здесь в пяти километра имеется постоянно действующий переход. Уточняю: не зона темпоральной нестабильности, а открытый переход в другую Фазу.

—Любопытно. Пойдём посмотрим, — предлагает Лена. — Интересно, кто это создал здесь переход и забыл его за собой закрыть?

—А может быть, это спонтанный переход, — высказывает предположение Наташа. — Вроде того, в который я угодила, когда попала к вам. Вы тогда по этому поводу еще со Старым Волком ругались.

—И это может быть, — соглашаюсь я. — Но, скорее всего, это шутки наших «прорабов». Толя, ты можешь отсюда определить характеристики перехода?

—Могу, пытаюсь, но у меня что-то плохо получается.

—Что значит «плохо»? Поясни.

—Сами характеристики я вижу, но определить не могу. Переход с такими характеристиками нам ни разу не встречался. Хотя…

—Что «хотя»?

—Сами-то эти характеристики нам уже где-то попадались. Память установки показывает это четко. Но могу однозначно утверждать, что перехода с такими характеристиками нам еще не встречалось. У меня в памяти все переходы записаны. Такого не было, это точно.

—Тогда где, Время побери, ты такие характеристики подцепил в память? Ведь они — не радиационный фон, не что-нибудь еще. Это же характеристики темпорального поля!

—Да Схлопка его знает, где! Ведь установка, как правило, включена, находится в дежурном режиме. Вот она и фиксирует все колебания темпорального поля.

—А ты у нас кто? Оператор установки или носильщик при ней? Дисквалифицирую! Если установка фиксирует колебания темпорального поля, ты сразу должен разобраться, что к чему!

—Ага. Особенно когда бежишь между огненными гейзерами. Или удираешь от кремнийорганических хищников размером с паровоз. Или…

—Хватит вам собачиться, — прерывает Лена нашу пикировку. — В самом деле, бывают такие моменты, когда на индикатор просто некогда смотреть.

—Верно, — соглашаюсь я. — Такое вполне может быть. Как и то, что в один из таких непредсказуемых моментов он может кануть в спонтанно открывшийся переход и не вернуться из него. Причем вместе с установкой.

—И такое может быть, — вздохнув, соглашается Анатолий. — Выход один: установку надо доработать, чтобы она подавала звуковой или еще какой-то сигнал о близости перехода. Сумею ли только я сделать это в полевых условиях?

—Надо суметь, — жестко реагирую я на его сетования. — Если тебя потеряем или еще кого-либо, это уже непоправимая беда. А если мы при этом утратим еще и установку… Короче, ты понял. Скажи лучше, где-нибудь поблизости есть еще зона нестабильности, откуда мы смогли бы открыть переход?

—Есть. Тридцать шесть километров к югу.

Анатолий показывает направление вниз по склону горы. Там клубится густой желтовато-серый дым или туман. Ветер, налетающий порывами, подхватывает его клочья и тащит в нашу сторону, но до нас долетает только песок или пепел. Ясно, тот еще дымок. Изредка внизу полыхают какие-то багровые зарницы, и тогда этот туман начинает светиться. Нет, туда идти почему-то не хочется.

—Пойдём, — предлагает Лена, — сначала посмотрим на действующий переход.

—И что же мы там увидим? — спрашиваю я с ехидцей.

—Что увидим, то увидим. Не сидеть же здесь в сомнениях всю оставшуюся жизнь. Налево пойдёшь, коня потеряешь. Направо пойдёшь, голову потеряешь. Тем более что здесь и камня с таким текстом что-то не наблюдается.

—Все претензии по этому поводу адресуй «прорабам перестройки», — ворчу я, вставая с камня. — Идём к действующему переходу. Он, по крайней мере, ближе.

Мы проходим по направлению к переходу около километра, когда идущий впереди Анатолий останавливается.

—Дорога.

—И какая-то странная, — с недоумением в голосе откликается Пётр.

Мы подходим ближе. Перед нами действительно дорога, вытоптанная в мелком щебне множеством ног. Но интересно другое. Интересно или странно, как заметил Пётр. Сама дорога не очень широкая, метра три, не больше. А вот обочины у этой дороги достигают шести метров в ширину каждая. И щебень на этих обочинах размолот в песок. Словно по этим обочинам катались на асфальтовых катках. Или на танках. А может быть, еще на какой-то тяжелой технике. Ну очень тяжелой. Как бы то ни было, эта дорога идёт в нужном нам направлении.

Какое-то время мы идём по этой дороге. Внезапно Наташа нагибается и поднимает из щебня что-то блестящее. Это золотой медальон. В центре расположена трёхлучевая звезда, а по краям — два вытянутых «интеграла». Я вспоминаю символику на поясе колдуньи Фриды и на полотнище в зале её замка. Полное совпадение. Значит, мы точно находимся в той Фазе, откуда бежали ее предки.

Немного погодя Пётр находит в щебне бронзовую пряжку. А идущий по краю дороги Сергей извлекает из мелко размолотого на обочине щебня что-то белое. Это осколок кости. Лена осматривает его со всех сторон, ощупывает и определяет:

—Часть человеческой ключицы.

Дальше находки попадаются чаще. Подмётки, ремешки, пуговицы, украшения и кости. Кости почему-то попадаются только на обочинах. Дорога сужается и идёт между двумя рядами беспорядочно разбросанных черных камней. Обочины уходят вправо и влево и тянутся по внешнюю сторону каменных рядов.

А вот и конец дороги. Она обрывается между двумя высокими камнями, почти столбами. Дальше ничего нет. В том смысле, что ничего не видно. Дорога упирается в тускло поблёскивающую черную стену, занимающую пространство между каменными столбами.

—Пришли, — говорит Анатолий. — Перед нами — действующий переход.

Мы присаживаемся на торчащие по краям дороги камни. Что ж, это классический переход в другую Фазу. Необычный, конечно, но явно действующий. Я закуриваю и задумчиво смотрю на черное «зеркало». Таких переходов я еще не встречал. Сергей из любопытства обходит высокие камни справа и возвращается слева.

—Там никакой дороги нет, — сообщает он.

—Правильно, — тихо говорит Лена, — и не должно быть. Это дорога вела только к переходу. Но почему его не закрыли?

—Может быть, некому было закрывать? — так же тихо высказывает предположение Наташа.

—Но кто-то этот переход открыл, — говорю я, затягиваясь сигаретой. — Значит, он и должен был его закрыть. На спонтанный переход не похоже. А поддерживать Время знает сколько лет переход в открытом состоянии весьма накладно. Даже для высокоразвитой цивилизации. Но, в конце концов, вопрос не в этом. Вопрос в том, стоит ли нам воспользоваться этим столь любезно кем-то оставленным переходом?

Я гашу сигарету о камень, встаю и подхожу вплотную к черному «зеркалу». Всего несколько шагов, и мы окажемся в другой Фазе. И не надо будет идти тридцать шесть километров по зараженной местности, дышать ядовитым смогом. Я закуриваю еще одну сигарету и пускаю дым прямо в это «зеркало». Дым исчезает в нём бесследно. Два шага, и я — в другой Фазе. Но что это будет за Фаза? Впрочем, и переходом, создаваемым нашей установкой, мы тоже идём сами не зная куда. Какая разница? Но что-то мешает мне принять решение. Мне почему-то кажется, что от меня кто-то только и ждёт, чтобы я сунулся в этот переход. Я даже ощущаю где-то сзади мерзкий и злорадный смешок. Именно ощущаю, а не слышу. Будто укол стрелы между лопатками. Нет, не тянет меня в этот переход, и всё тут. Я готов идти до следующего перехода не тридцать шесть, а все триста шестьдесят километров. Готов по несколько раз в день делать себе инъекции антирада, готов дышать миазмами этого смога, а потом долго и мучительно выгонять из себя всю ту дрянь, которой я там надышусь. Но я не готов шагнуть в этот гостеприимно распахнутый для нас переход.

Я снова присаживаюсь на камень и спрашиваю своих товарищей:

—Ну? Какие у кого будут мнения, господа фазопроходцы?

—Не нравится мне этот переход, — берёт первым слово Сергей. — Даже не знаю, что больше не нравится: сам переход или эта дорога к нему.

—Дорога действительно интересная, — продолжает Пётр мысль Сергея. — По ней явно гнали большую толпу народа. И гнали силой, под охраной. Гнали спешно. Только вот куда их загнали?

—Как Фрида рассказывала? — вступает в разговор Наташа. — Странник Аг открыл переход, и через него ушли восемьсот человек. Остальные несколько тысяч не пожелали уходить и остались здесь. Она сказала, что они погибли. А я считаю, что они не погибли, их увели отсюда через другой переход. И увели, Пётр правильно сказал, силой, под конвоем. А кто увёл, понятно.

—Но кто протоптал такую дорогу? — спрашивает Сергей. — Ведь Фрида говорила, что здесь осталось всего несколько тысяч людей.

—Несколько — это сколько? — не сдаётся Наташа. — Это могло быть и десять, и двадцать, и тридцать тысяч. А если живые люди оставались еще и в других местах, о которых Фрида не знает?

—Верно, Наташенька, — говорит молчавшая до сих пор Лена, — сюда могли согнать людей со всей планеты. Так оно, скорее всего, и было. Но важно здесь только одно: Фрида говорила, что всё это происходило пятьсот лет назад. Интересно, «прорабы» забыли закрыть переход или просто не смогли? А может быть, имеет место что-то иное? Переход, существующий пятьсот лет, — нонсенс! За это время он должен был захлопнуться сам, если его не подпитывать всё время энергией.

—Нет, — говорит вдруг Анатолий.

Он, пока мы разглядывали переход и высказывали свои мысли по этому поводу, никакого участия в этом не принимал. Наш ведущий специалист по поиску и созданию межфазовых переходов колдовал со своей установкой. И наконец нашел решение.

—Нет. Этот переход не был открыт все пятьсот лет. Он открылся совсем недавно. Не более суток назад. А скорее всего, намного меньше. Это подтверждают четвёртые гармоники возмущений темпорального поля. Они должны гаснуть самое позднее в течение двенадцати часов. А здесь они еще довольно различимы. Это переход открылся совсем недавно. Открылся он персонально для нас. Кто его открыл нам столь любезно, вы, конечно, догадываетесь. Более того, я могу даже предположить, куда он нас приведёт, если мы в него сунемся.

—Это что-то новенькое, — сомневается Наташа. — Обычно ты весьма далёк от таких догадок и выводишь нас одно Время знает куда.

—В самом деле, Толя, — говорю я. — Что тебе даёт основания для построения своих предположений?

—А то, что я вспомнил, где видел такие характеристики. Вот, — он показывает на монитор, — эти зубцы я видел лишь однажды.

—И где же?

—Возле одного из Заколдованных Мест. Не помню точно, возле которого. Может быть, и у того, и другого. Я тогда еще удивился: откуда этот зубец взялся? Да как-то и забыл о нём. Он просто больше никогда и нигде не появлялся.

—А ведь этот зубец, — говорит Лена, всмотревшись в монитор, — не имеет никакого отношения к характеристикам темпорального поля. Он неподвижный, а все остальные зубцы пульсируют. Помните, мы гадали тогда, что служит таким надёжным барьером между Заколдованными Местами и окружающей их средой? Перестроенное пространство. Возможно, с искаженными темпоральными характеристиками. Вот и здесь перед нами не простой переход.

Так вот куда нас столь любезно приглашает отец Таканда! Оттуда мы бы действительно никуда и никогда выйти не смогли. Однако просчитались вы, «папочка»! Хроноагенты — это вам не мыши, чтобы очертя голову лезть в вашу мышеловку за бесплатным сыром. Что у вас еще в запасе?

—Что ж, — я встаю, — будем считать диспут на тему, воспользоваться этим переходом или нет, закрытым. Толя, давай новое направление. И вот еще что: я считаю, что в данный момент за нами ведется наблюдение. Можете себе представить, какое разочарование испытывают сейчас «прорабы перестройки». А их подлый характер вы знаете. Поэтому будьте готовы к любым неожиданностям. В том числе и к самым неприятным.

—По-моему, для нас это уже стало нормой, — ворчит Наташа, поднимаясь со своего камня.

Анатолий указывает направление, и мы начинаем спускаться вниз по склону горы. Что ждет нас в этом клубящемся смоге? Какие еще сюрпризы приготовили для нас «прорабы перестройки»?

Ожидание на этот раз не затягивается. Не успеваем мы пройти десяти километров, как Наташа останавливается и настороженно прислушивается.

—Тихо! — шепчет она. — Слушайте внимательно.

Сквозь шум ветра ясно прослушивается какое-то потрескивание и пощелкивание. В этих звуках явно имеется какая-то система, какой-то смысл. Словно кто-то, нам пока невидимый, переговаривается с таким же невидимкой. Проверяю бластер — здесь он, слава Времени, работает.

Мы уже вплотную приблизились к границе клубящегося тумана. Он не такой плотный, каким казался издали, но видимость всё равно ограничивает. Метров на триста с небольшим. Дальше всё теряет свои очертания и расплывается. Звуки, привлёкшие наше внимание, становятся громче и отчетливей. Теперь к ним присоединяются похрустывание и скрип. Не тот скрип, что издавали огнемёты на ходулях, а тот, что издаёт гравий, когда по нему бесшумно катится тяжелая машина.

Слева по курсу в клубах тумана заметно движение какой-то несуразно большой массы. Словно трёхэтажный дом движется в нашу сторону. Вот эта масса приблизилась к нам настолько, что можно рассмотреть некоторые детали.

На нас быстро надвигается перевёрнутая вверх дном баржа на огромных широких колёсах. Что это такое, раздумывать некогда. Ясно, что встреча с этим сооружением ничего хорошего нам не сулит. Справа замечаю неглубокую балку. Невесть что, но, как-никак, укрытие. Указываю на неё товарищам. Бластер уже в боевой готовности, остаётся только нажать на спуск. Но у меня есть святое правило: не нападать первым.

Когда до нас остаётся примерно триста метров, небольшая башенка в головной части корпуса сооружения на колёсах вдруг начинает светиться тусклым желтым светом. Что-то подсказывает мне, что времени терять нельзя.

Не успеваем мы укрыться в балке, как на том месте, по которому мы только что шли, вспыхивает трава, и вверх взметается столб пламени. Ответным выстрелом из бластера я уничтожаю «сухопутный дредноут». С полминуты мы наблюдаем, как вниз по склону медленно скатывается огромное колесо. Вот оно исчезает в тумане, и Пётр спрашивает:

—А чем он в нас стрелял?

—Какое-то тепловое излучение, — отвечает Лена, глядя на оплавленный грунт. — Интереснее другое: сколько их здесь?

—Думаю, что мало нам не покажется, — говорю я. — Во всяком случае, скучать нам здесь не придётся. Поэтому лучше всего будет двигаться по таким вот балкам, оврагам и прочим складкам местности. Толя, давай направление.

Пока мы движемся к переходу, нам с Леной приходится расстрелять из бластеров более десятка машин. Они атакуют нас с разных сторон. Помогает то, что у них перед выстрелом начинает светиться башня. Это позволяет нам выбирать наиболее опасные цели.

Хуже всего приходится у самого перехода. Совершенно открытое пространство около двухсот метров контролируют несколько групп машин. Они движутся к нам со всех сторон. Мы с Леной вступаем с ними в бой, отвлекая огонь на себя, а наши товарищи по двое скрываются в переходе. Оставшись вдвоём, мы отступаем к переходу, прикрывая друг друга. Метров за пятьдесят Лена входит в ускоренный ритм и исчезает в переходе.

Я тоже пытаюсь проделать это, но у меня ничего не получается. Черта лысого войдёшь в ускоренный ритм, лёжа на земле, которая только что плавилась под действием теплового луча!

А переход совсем рядом, не дальше десятка метров. Будем надеяться, что, если меня изжарят, у моих товарищей хватит ума не возвращаться сюда за моим пеплом. Вскакиваю и делаю по наступающим машинам четыре выстрела подряд. И тут же — бросок к переходу. Бросаю взгляд через плечо и вижу целую цепочку светящихся башен. Всё! Прибежал…

Ударная волна, догнав меня, подхватывает и швыряет прямо в переход. На какую-то долю секунды она опередила удары тепловых лучей.




Глава 28


Раз уж это присказка —

Значит, сказка — дрянь.

    

B.C. Высоцкий






Плюх! Я неэстетично шлёпаюсь прямо в воду. Эта вода ошпаривает моё обожженное лицо. Следующее впечатление: а она и сама по себе не слишком прохладная. Поднимаюсь и осматриваюсь.

Вокруг меня в этой воде стоят мои товарищи. Кто погрузился по пояс, кто пониже. Рослому Петру вода доходит до середины бёдер. Все смеются.

— Вот, еще один нырнул! Что-то ты больно энергично сиганул. Никак припекло? Словно тобой из пушки выстрелили.

Я коротко объясняю, что мной действительно выстрелили из пушки, и прекращаю всеобщее веселье. Мы всё-таки попали в неведомую Фазу, и здесь осмотрительность превыше всего. Требую доложить обстановку. Оказывается, мои товарищи даром времени не теряли.

Эфир чист. Радиационная обстановка в норме. Вредных газов и промышленных выбросов в воздухе нет. Ближайшая зона перехода находится в пятнадцати километрах. Высокая влажность. Последние слова Наташа произносит, усмехаясь. Она стоит в воде по грудь.

Осматриваюсь. Вода, вода, кругом вода. Только местами выделяются узкие полоски суши. Это островки длиной до полукилометра и шириной до ста метров. Вода мутная, напоминает глинистый раствор и отдаёт гнилостным запахом. Небо серое, сплошь затянутое низкой облачностью. И влажность такая высокая, что при каждом вдохе в гортани хлюпает. Осматриваюсь еще раз и замечаю на горизонте что-то тёмное. Опускаю щиток с биноклем и разглядываю это пятно.

—Идём туда, — принимаю я решение.

—Но переход совсем в другой стороне, — возражает Анатолий.

—Ты предлагаешь брести к нему все пятнадцать километров по воде? Учти, местами может быть и поглубже. И потом, одно Время знает, какая фауна обитает в здешних водах. То, что вас до сих пор не съели, — везение.

—А в той стороне что ты увидел?

—Там растут какие-то деревья. Построим плот, типа «Кон-Тики».

—А вдруг это не деревья, а камыш? Или хвощ?

—Тогда построим тростниковую лодку типа «Ра». Тур Хейердал на такой лодке Атлантику переплыл, а здесь всего-то пятнадцать километров.

Решение принимается единогласно, и мы бредём по воде в сторону острова или берега, где что-то растёт. Хорошо еще, что грунт не топкий. Ноги проваливаются в ил не глубже, чем по щиколотку. Наташа с Анатолием от нечего делать строят предположения на тему, какая живность может здесь обитать. Лена недовольно ворчит:

—Бросьте языками чесать, еще накаркаете кого-нибудь. Нет никого поблизости, и слава Времени.

—Уже есть! — кричит Сергей. — А, дьявол! Отцепись!

В его левую кисть вцепилось что-то вроде тёмно-желтой с зелёными крапинками змеи. Сергей машет рукой, пытаясь стряхнуть тварь, пробует оторвать её другой рукой, но безуспешно. Извивающаяся тварь вцепилось намертво. Это огромная пиявка, длиной с руку взрослого человека и толщиной в два пальца. Её тело толстеет прямо на глазах, быстро наполняясь кровью. Сергей бледнеет.

—Так дело не пойдёт! — решительно говорит Пётр.

Он выхватывает нож и отсекает тело пиявки вплотную к кисти Сергея. Вода вокруг нас окрашивается в бурый цвет. Я качаю головой. Как бы эта кровушка не привлекла сюда кого-нибудь пострашнее этих пиявок. А из отсеченной «головы» пиявки продолжат течь струйка крови.

Лена, подобрав режим вибратора, аккуратно отделяет обрубок пиявки. При этом она берёт немного крови в пластиковую чашечку.

—Зажми пока, — говорит она Сергею.

Она погружает в кровь щуп «Микродоктора». Глянув на дисплей, качает головой, открывает свою аптечку и, копаясь в ней, начинает готовить какую-то смесь.

—Может быть, отложим лечение до берега? — осторожно предлагаю я.

—До берега он просто не дойдёт. Я с такими мощными антикоагулянтами еще не встречалась. Лучше перевяжите его. Хотя, — Лена безнадёжно машет рукой, — это как мёртвому припарка. Перетяните руку ниже раны.

—Как перетянуть кисть? Подскажи.

—Тогда не отвлекайте меня!

Наконец смесь готова. Лена вкатывает Сергею в вену один за другим сразу три десятикубовых шприца. Через пару минут кровотечение останавливается, и Лена накладывает Сергею повязку. Накладывает и ворчит:

—Ты еще вторую руку туда засунь. Может быть, еще кого-то поймаешь, пострашнее этой пиявки. Кстати, а почему ты без перчаток?

—Да не люблю я их, Лена, — оправдывается Сергей. — Мешают мне они.

—Ага, мешают. Даже очень. Но и пиявке они помешали бы присосаться. Как ты теперь пойдёшь? Столько крови потерял. Да еще я тебя таким зельем накачала, что часиков пять поспать никак не помешает.

—На себе потащим, — прерываю я Ленину воркотню. — Надо скорее уходить отсюда. Вон сколько кровищи в воде. Привлечем сюда что-нибудь вроде пираний или акул.

Мы с Петром подхватываем засыпающего прямо на глазах Сергея и направляемся к берегу. Все остальные идут за нами. Путь до берега занимает больше часа. Последние триста метров Сергея приходится нести. Он уже спит.

Заросли, которые я разглядывал в бинокль, оказались всё-таки лесом, а не тростником или хвощом. Причем среди деревьев неизвестной породы видны вполне пригодные для постройки плота стволы.

Берег такой же илистый, как и дно, по которому мы брели. Кажется, уровень воды просто понизился на полметра, причем не более часа назад. Несколько минут безуспешно ищем местечко посуше. Махнув на это дело рукой, укладываем Сергея на кусок пластиковой плёнки. Деревья, пригодные для постройки плота, растут всего в десяти метрах от берега. Но прежде чем приступить к работе, решаем пообедать. Последний раз мы ели за прощальным ужином в замке колдуньи Фриды. А это было Время знает сколько часов назад.

После обеда приступаем к лесоповалу. Эти деревья похожи одновременно на ель и на сосну. Ствол, как у ели, а крона, как у сосны. Лена с Наташей лазерами срезают деревья, отсекают сучья, а мы таскаем брёвна к воде. Хотя наши женщины сразу режут стволы на куски нужной длины, тащить их по вязкому и скользкому грунту — адская работа. Да еще в такую жару и при такой влажности. Когда женщины уже нарезали нужное количество брёвен, мы не успели перетащить и трети. Женщины пытаются присоединиться к нам, но я останавливаю их:

—Не женская это работа. Вы лучше поищите, чем можно связать брёвна.

Вскоре просыпается Сергей и, наскоро перекусив, присоединяется к нам. Теперь работа идёт быстрее. Когда мы уже почти заканчиваем свой титанический труд, из леса возвращаются наши женщины. Они тащат огромные охапки тонких лиан.

Через три часа плот готов. Лена с Наташей срезают еще несколько тонких стволов и делают из них шесты. Можно отправляться в путь, но уже темнеет, и мы устраиваемся на ночлег. О костре при такой влажности нечего и помышлять. К тому же его свет может привлечь каких-нибудь ночных хищников.

Плот мы связали удачно. Он хорошо держит шестерых человек вместе с немалым грузом. Подгоняемый толчками шестов, он идёт довольно ходко. До чайного клипера ему, конечно, далеко, но нас вполне устраивает и эта скорость. Всё лучше плыть на плоту, чем брести по воде и кормить своей кровью гигантских пиявок.

Наташа стоит на носу с установкой создания переходов и задаёт нам курс. Лена на корме управляется с грубым импровизированным рулём. А мы работаем двигателями и движителями одновременно. По двое с каждого борта слаженно толкаем плот шестами. Ритм задаёт Лена: «Раз! Два! Раз! Два!».

—Как на галере, — шутит Пётр. — Она — надсмотрщик, а мы — рабы, прикованные к вёслам.

—Но никогда им не увидеть нас прикованными к вёслам на галерах! — запеваю я.

Но песня не получается. Наташа, исполняющая по совместительству обязанности вперёдсмотрящего, докладывает:

—Прямо по курсу плавают какие-то брёвна!

—Вот невезенье! — ворчит Анатолий. — Придётся обходить.

—Брёвна плывут к нам! — вновь докладывает Наташа.

—А вот это уже серьёзно, — говорю я и снимаю из-за спины автомат.

Те предметы, что показались Наташе безобидными брёвнами, довольно быстро плывут нам навстречу. Вблизи их тоже можно принять за брёвна двух с половиной — трёх метров длины. Однако у этих брёвен имеется по два небольших красных глаза, расположенных в самом конце бревна. Если предположить, что всё остальное — это челюсти, картина получается внушительная. Больше ничего не видно, прочее скрыто под водой. И эта вода колышется далеко позади «бревна». Можно только догадываться об истинных размерах этих существ.

Эти змеекрокодилы берут нас в кольцо. Какое-то время мы успешно отстреливаемся, но это не может продолжаться слишком долго. Скоро они поднырнут под плот, перевернут его, и мы окажемся в их власти.

Неожиданно ситуация резко изменяется. Змеекрокодилы, атаковавшие нас с фронта, вдруг берут левее. А там в воде мы видим такие же змеиные тела, только желто-зелёного цвета и без гребней на хребте. Видимо, кровь змеекрокодилов и шум схватки привлекли сюда новых хищников.

Мы становимся свидетелями жуткой сцены. Змеекрокодилы схватываются с гигантскими змеями вроде анаконд. Только размеры этих анаконд я оцениваю до тридцати метров, не меньше. И головы у них напоминают щучьи, только размеры соответствующие. Эти змеи обвивают змеекрокодилов своими телами и вгрызаются в них щучьими пастями. А змеекрокодилы перекусывают тела змей и хлещут их своими зубчатыми хвостами.

Вода в пятидесяти метрах от нас бурлит, как в полосе прибоя. Над ней взметаются переплетающиеся змеиные тела. И вода уже не желтая, а бурая, столько в ней растворилось крови. На нас уже никто не обращает внимания, и мы, воспользовавшись этим, снова берёмся за шесты и спешим убраться подальше от места схватки двух стай страшных хищников.

И снова нам приходится остановиться, не успеваем мы проплыть и двух сотен метров. Наперерез нашему курсу у самой поверхности воды плывёт огромная стая пиявок. Тех самых, одна из которых напала вчера на Сергея. Тех да не тех. Те пиявочки, которых мы видели, наверное, детёныши этих, не иначе. Эти пиявки достигают в длину двух и более метров, а толщиной будут с голень взрослого человека. Попадись такой, и она из тебя за полминуты всю кровь высосет. Берёмся за оружие и готовимся отражать очередное нападение. Но пиявки нас игнорируют. Они спешат к месту схватки чудовищ. Там их ждёт настоящее пиршество. И неизвестно, кому в конце концов достанется победа.

—А ты вчера предлагал брести к переходу пешком, — еще раз говорю я Анатолию.

—Да, — Анатолий качает головой, — вряд ли мы смогли бы далеко уйти. Кстати, до перехода осталось всего четыре километра. Поднажмём.

Мы пропускаем стаю пиявок и продолжаем толкать свой плот. Вскоре мы подъезжаем к зоне перехода. Чтобы не входить в эту жуткую водную стихию, Анатолий готовит переход заранее, и мы вплываем в него прямо на плоту.

Вплываем с оглушительным треском. Это ломается наш плот, раздираемый какими-то металлическими конструкциями. И куда же это нас занесло на этот раз? Это даже на Фазу непохоже.

Мы находимся внутри какой-то ажурной металлической конструкции. И конструкция эта, несомненно, не человеческими руками сотворена. Это какое-то причудливое переплетение неравномерных по толщине, корявых, металлических… Даже затрудняюсь сказать чего. В голову приходит только одна ассоциация: кораллы. Во все стороны тянется затейливая металлическая паутина черно-серебристого цвета. И мы на своём разбитом плоту висим где-то в центре этой паутины. А может быть, и на периферии её. Кто разберёт?

Всё это кружево освещено неярким, неизвестно откуда льющимся светом. Воздух сильно разрежен, но дышать им можно. Правда, воздух этот какой-то стерильный и сухой. Лена обнаруживает слабый радиационный фон. Фонят как раз эти самые металлические кружева.

—Переход в семи километрах.

Анатолий показывает куда-то вверх и влево. Придётся карабкаться по этим кружевам. Хорошо еще, что сила тяжести здесь примерно в два раза меньше нормальной. Интересно, что никто не задаёт вопросов и не высказывает предположений. Скорее всего, все просто ошеломлены. Лена предлагает перекусить прямо на плоту и отправляться в путь.

—Чем раньше мы выберемся отсюда, тем лучше.

—А может быть, когда выберемся, тогда и перекусим? — предлагает Наташа. — Мне здесь как-то не по себе. Помните Стеклянный Мир или Темпоральный Куб, куда мы попали из самого первого перехода? По-моему, это что-то в том же роде. Но там перехода не было. А здесь переход всего в семи километрах.

—Всего? — переспрашивает Лена. — Не знаю, подруга, сколько времени потребуют эти семь километров. К тому же неизвестно, куда мы отсюда выйдем.

Предложение Лены принимается. Позавтракав, мы прощаемся с нашим плотом и начинаем карабкаться по металлическим кораллам. Лена, как всегда, оказалась права. Местами они расположены так плотно, что между ними невозможно протиснуться. Приходится идти в обход порой весьма далеко.

Наташа предлагает прорезать проход лазером. Но я, критически посмотрев на переплетение этой несуразной паутины, отказываюсь от затеи. Одно Время знает, какие последствия может вызвать нарушение этой причудливой структуры. И мы всё-таки идём в обход. Из-за таких обходов мы на четыре километра тратим два часа.

—А где Сергей? — взволнованно говорит вдруг Лена. Останавливаемся и осматриваемся. Сергея нигде не видно. Куда он мог здесь пропасть?

—Ты же идёшь последней, — говорю я Лене. — Разве ты ничего не заметила?

—Заметила. Он шел за Петром. Когда тот замешкался перед слишком узким для него проходом, Сергей свернул вот сюда, — Лена показывает на пространство между двумя кораллами справа. — Свернул и исчез.

Несколько минут мы молча смотрим на пространство между двумя корявыми металлическими прутьями. Сюда прошел наш товарищ. Прошел и исчез. Как и не было его.

—Толя, а это не переход? — тихо спрашивает Лена.

—Нет. Это точно не переход. Я бы его заметил. Какое-то незначительное возмущение темпорального поля здесь имеется. Но это — не переход.

—Что будем делать? — спрашиваю я. — Как нам искать Сергея? И где?

—Может быть, пойдём туда же? — предлагает Пётр.

—Ни в коем случае! — возражает Лена. — Одно Время знает, что там такое. Давайте лучше внимательно посмотрим внизу. Он мог просто провалиться. Спустимся вниз. Вдруг он лежит где-нибудь на этих прутьях с переломанными костями и без сознания.

Предложение Лены кажется резонным. На всякий случай я предлагаю связаться страховочными концами. Когда всё уже готово и мы собираемся начать спуск, Пётр трогает меня за плечо и почему-то шепотом говорит:

—Да вот же он. Там сидит.

—Кто сидит? — не понимаю я.

—Серёга.

Метрах в десяти от нас на стыке трёх кораллов сидит Сергей собственной персоной и, подперев голову руками, печально смотрит на нас. Мы бросаемся к нему, перескакивая, словно обезьяны, с лианы на лиану.

—Серёга! Черт страшный! Где ты был?

—А вы где были всё это время? — грустно спрашивает он.

—Какое время? Тебя не было всего несколько минут.

—Несколько минут?

В голосе Сергея звучит откровенное недоверие. И только сейчас я замечаю, что выглядит наш товарищ крайне измученным, а на щеках у него такая щетина, словно он не брился несколько дней. Страшная догадка посещает меня.

—Значит, ты долго нас искал?

Сергей кивает. Я присаживаюсь рядом и закуриваю. Отстёгиваю фляжку с остатками коньяка и наливаю Сергею стаканчик.

—Выпей.

Сергей машинально, как воду, выпивает коньяк залпом. Взгляд у него сумасшедший.

—И сколько же часов ты нас искал?

—Не знаю. Очень много. Может быть, сутки, а может быть, и больше.

Больше. Судя по щетине, больше. Не меньше двух.

—Как же это всё происходило? Что с тобой было?

—Да ничего особенного. Я решил обойти справа узость, в которой заклинился Пётр, и тут вы все куда-то пропали. Я оказался совсем один. Я подумал сначала, что здорово отстал, и пошел догонять вас в прежнем направлении. Через два часа до меня дошло, что вы бы не оставили меня. И тогда я понял, что случилось что-то особенное, чего раньше никогда не случалось. Всё кругом было по-прежнему, не было только вас. Я долго сидел на месте и думал, что мне предпринять. Потом решил идти к переходу: вы ведь всё равно его не минуете, это единственное место, где мы можем встретиться. И я пошел. Шел очень долго и удивлялся. Ведь Толя говорил, что до перехода всего семь километров, а я прошел, наверное, все семьдесят. Ни вас, ни перехода нигде не было. Потом я обернулся, а вы стоите сзади. Я даже глазам своим не поверил. Так это было неожиданно. Вот и всё.

—Страшно было? — спрашивает Лена.

—Сначала да, испугался. А потом словно отупел. Всё стало безразлично. Одного хотелось: вас поскорее найти. Больно уж жутко было в этом железном лесу одному.

Лена трогает меня за рукав и взглядом указывает на волосы Сергея. Теперь и я вижу, что в них обильно блестит серебро. Мне вспоминаются собственные слова: «Поверьте, в шевелюре графа Саусверка добавилось немало седины». Я сказал это, когда вернулся из Лотарингии, где случайно попал в лабиринт спонтанных межфазовых переходов. Я скитался по ним более двенадцати часов и, честно признаюсь, здорово паниковал. А ведь я был профессиональным хроноагентом, прошедшим специальную морально-психологическую подготовку. Что же испытал этот парень? Это сейчас он рассказывает обо всём спокойно. Может быть, потому спокойно и рассказывает, что всё еще находится в шоковом состоянии.

Мне тогда было, надо признаться, легче. Ведь многие Фазы, через которые я проходил, были нормальные, обитаемые. Я, в конце концов, мог послать всё в Схлопку и остаться в любом из этих миров. Но я тогда упорно шел из Фазы в Фазу, пока не вернулся в Лотарингию, а оттуда — к себе, в Нуль-Фазу. А вот у Сергея подобной перспективы не было. Кроме одной: остаться в полном одиночестве в этой ирреальной Фазе. Тут самая закалённая психика не выдержит. Кстати…

Но Лена, видимо, сама уже подумала об этом. Она присаживается возле Сергея, берёт его за руку, кладёт пальцы на шею, заглядывает в глаза. Потом тихо спрашивает:

—Ты ел что-нибудь всё это время?

—Нет. Только пил.

—До перехода ты с нами не дойдёшь. Обязательно надо поесть, а то свалишься. И поспать необходимо, ты очень сильно утомлён. Делаем остановку.

Мы устраиваемся на сочленениях металлических кораллов и готовим обед. Я присаживаюсь рядом с Леной и тихо спрашиваю:

—Ну как он?

—Сильнейшее нервное потрясение, перенапряжение психики. То, что он всё это перенёс и не повредился, просто чудо. Я ему сейчас кое-что дам, чтобы избежать срыва. Но в ближайшие дни за ним надо будет внимательно наблюдать. Всё может быть, всё может случиться. А сейчас ему необходимо поспать. Ведь он на ногах был более двух суток. Всё это время он держался исключительно на нервах. А с этим шутить нельзя.

Сергей засыпает буквально с ложкой во рту, прислонившись спиной к толстому металлическому кораллу. И тут же все набрасываются на нас с Леной с вопросами. Что можно ответить? Мы и сами не можем толком понять, что произошло с Сергеем. Можно только строить предположения и догадываться.

—Помнишь, Ленок, — начинаю я, закурив сигарету, — когда мы с тобой проводили Наташу домой и встречали вдвоём Новый год? О чем мы тогда говорили? Я, мягко говоря, нагнетал атмосферу, рисуя картины Фаз, где действуют отличные от наших физические законы, и прочую жуть. Нам повезло: до сих пор мы не попадали в Фазы, где отсутствует трение, где действуют другие законы термодинамики и так далее. Хотя не исключено, что такие миры еще могут встретиться на нашем пути. Но мы попали сюда. Что это за Фаза? Одно Время знает. Я таких никогда не встречал и даже не подозревал, что такие существуют. Здесь нет ни верха, ни низа. Впрочем, низ как раз есть. Раз есть сила тяжести, значит, есть и низ. Только мне кажется, если мы полезем вниз, мы до этого низа никогда не доберёмся. У меня в кармане случайно завалялся патрон от «кольта». Пожертвуем им.

Я бросаю патрон вниз, и мы долго слушаем, как он стукается о металлические образования. Звуки становятся всё тише и глуше и наконец замирают. Ясно, что патрон продолжает свой полёт. И я продолжаю:

—Это какая-то ирреальная Фаза. Наташа верно подметила. Она и мне здорово напоминает тот Темпоральный Куб, куда мы попали в самом начале нашего путешествия. Но здесь есть одно существенное отличие: отсюда есть выход. Есть и еще одно отличие, весьма интересное и опасное. Предупреждаю, это только моё предположение. Эта Фаза состоит из множества подфаз, которые связаны между собой переходами. Причем характер этих переходов таков, что наша установка их не фиксирует. Но самое интересное состоит в том, что в каждой из этих подфаз время течет самостоятельно, независимо и отлично от других подфаз. В той подфазе, куда случайно угодил Сергей, оно течет во много раз быстрее, чем здесь, где мы сейчас находимся. У нас прошло несколько минут, а Сергей за это же время прожил около трёх суток. И каких суток!

Я бросаю взгляд на Сергея. Он спит беспокойно; лицо временами дёргается, веки дрожат. Я еще раз пытаюсь представить, что творилось в душе у этого парня, и фантазия отказывается мне служить. Все молчат. То ли они согласны со мной, то ли обдумывают свои гипотезы. А может быть, тоже пытаются поставить себя на место Сергея и стараются представить, как бы они повели себя в таком случае.

—Вот что, — говорит Лена. — Сергей проспит не менее восьми часов, а то и больше. Давайте и мы тоже вздремнём. До перехода осталось не так уж и много. Одно Время знает, куда нас занесёт дальше. Может быть, нам понадобится полное напряжение всех сил.

—Принимается, — соглашаюсь я. — Только на всякий случай закрепитесь страховочными концами. Не дай Время, кто-нибудь сверзится вниз вслед за тем патроном.

Проснувшись, мы завтракаем и готовимся в дальнейший путь.

—Ты как? — спрашиваю я Сергея.

—Вроде нормально.

—Погоди, — решительно вмешивается Лена. — Я одна могу сказать, сможет ли он идти дальше.

Лена быстро, но внимательно обследует Сергея. Задумчиво качает головой и некоторое время размышляет. Наконец выносит решение:

—До идеала, конечно, далеко. Если бы мы находились в обычной Фазе, я настояла бы на длительной реабилитации. Но здесь… — Она машет рукой. — Чем скорее мы отсюда выберемся, тем лучше будет и для него, и для нас. Но как только мы попадём в Фазу с нормальными условиями, остановимся на месте на несколько дней. Сергею нужно прийти в норму. Потрясение было слишком серьёзным. У тебя, Серёжа, сильнейшее нервное истощение. Но излечить тебя могут только синее небо, чистый воздух, зелёная травка, шелестящие листвой деревья, щебечущие птицы и журчащая вода.

—Всё понятно, — говорю я. — Чем скорее мы найдём такую Фазу, тем лучше. А значит, нечего здесь засиживаться. Только перед тем, как идти дальше, свяжемся страховкой. Не дай Время, кто-нибудь сорвётся вниз. Разбиться при таком малом тяготении не разобьётся, зацепится за что-нибудь внизу. Но нет никакой гарантии, что он, как Сергей, не попадёт в какую-нибудь подфазу с другим течением времени.

Едва мы трогаемся в путь, как по ушам бьёт резкий металлический звон. Это первый посторонний звук, который мы слышим в этой Фазе, помимо наших голосов. А звон повторяется. Еще раз и еще. Звон приближается к нам откуда-то сверху. Пётр на всякий случай тянет из-за спины автомат.

—Да это же тот самый патрон, который Андрей бросил накануне! — кричит Анатолий. — Смотрите!

В самом деле, мимо нас пролетает небольшой тёмный предмет. Ударившись о металлическое образование, он отскакивает и летит дальше вниз.

—Вот это да! — Пётр даже рот разевает от удивления. — А почему он летит к нам сверху?

Мы озадаченно смотрим друг на друга, не в силах найти объяснение этому явлению. Первой высказывает догадку Наташа:

—Поверхность Мёбиуса!

—Тогда уж не поверхность, а пространство, — поправляет её Анатолий.

—Верно, — соглашается Лена. — Пространство в этой Фазе замкнуто само на себя!

—Как Время в Схлопке, — дополняю я её. — Потому-то здесь нет ни верха, ни низа.

—Тогда получается, что эта Фаза весьма мала, — поразмыслив, говорит Пётр. — За какие-то восемь часов этот патрон сделал по ней полный оборот.

—А еще через восемь часов, — подхватывает Анатолий, — он снова будет здесь. Интересно.

—Думаю, не настолько, чтобы сидеть здесь и ждать его еще восемь часов, — ворчу я. — Пойдёмте-ка из этой интересной Фазы куда подальше. Мне здесь начинает надоедать.

Не скоро, но мы всё-таки добираемся до перехода. Без приключений. Никто никуда не провалился, никто не ушел по переходу в иную подфазу. Мы, все вместе, без осложнений и, самое главное, без потерь переходим в другую Фазу.

Первая мысль: «А может быть, лучше назад?» Все наши органы чувств поражаются одновременно. Осязание терзает жар близкого пламени. Зрение доносит информацию о многочисленных пожарах и тучах дыма. Обоняние страдает от этого вонючего дыма и вони сгоревшего тротила. А слух надрывают грохот разрывов, стрельба и рёв моторов.

Мы попали не просто на войну. Мы вышли из перехода прямо на поле боя. Слава Времени, что здесь, судя по битой технике, противоборствуют обычные земные армии, а не какие-нибудь звёздные пришельцы.

Мы лежим, плотно прижавшись к земле, и не можем даже произвести первичную разведку местности. Не исключено, что мы сейчас получаем смертельную дозу радиации или дышим тем, от чего у нас через минуту сгорят лёгкие. Вокруг нас пляшут разрывы тяжелых снарядов (не менее ста двадцати миллиметров). Кто-то ведёт заградительный огонь, отсекая танки, которые рычат моторами совсем рядом. Возле моей головы в землю вонзается большой дымящийся осколок. Надо где-то прятаться.

Воронки! Через минуту мы сидим в одной из них, по мере возможности прикрывая собой Петра и Сергея, у которых нет сертоновой защиты. Скоро начинают поступать доклады.

—Радиационный фон значительно повышен. Где-то в пятнадцати-двадцати километрах отсюда применили тактический ядерный заряд. Хорошо еще, что ветер не оттуда.

—Кроме окиси углерода и продуктов горения, в воздухе нет никаких вредных примесей.

—В эфире творится Время знает что.

—Переход совсем рядом, около трёх километров.

—Это, конечно, хорошо. Только как нам эти три километра преодолеть?

Двигаться по открытой местности под артиллерийским огнём — безрассудство. Более того, самоубийство. А обстрел внезапно стихает, и батареи переносят огонь на другой сектор. Танки, против которых артиллерия ставила заслон, подтягиваются в нашу сторону. Опять не пройти.

Между танками и невидимой нам линией обороны завязывается бой. Боевые машины то проходят рядом с нами, то откатываются назад. Один из танков останавливается на краю нашей воронки и несколько минут ведёт огонь с места. Мы прижимаемся к земле, заткнув уши, разинув рты и задыхаясь в пороховой гари, которую после каждого выстрела эжектор щедро выдувает прямо на нас. В заключение на нас начинают скатываться горячие снарядные гильзы, выбрасываемые после каждого выстрела через нижний люк. Как сказал Карабас Барабас: «Это просто праздник какой-то!»

Из-за оглушительных выстрелов танкового орудия мы ничего не слышим. А над полем боя появляется авиация. Это штурмовики, напоминающие Су-7. Танки, оставив на месте несколько горящих машин, отступают. Досталось и нашему. Отстрелялся, миляга! Теперь он чадит на краю воронки, наполняя её едким дымом. Долго мы так не выдержим.

Перебираемся в другую воронку и устраиваем короткое совещание. Решаем не выжидать, а двигаться к переходу как можно скорее, перебежками. Не ровен час, попадём под ядерный удар, атаку огнемётов, объёмный взрыв или еще что-нибудь. Время знает, до какого еще оружия сумели в этой Фазе додуматься.

Хорошо еще, что направление на переход не совпадает с тем, в котором атаковали танки. Можно надеяться, что нас не примут за атакующих или разведчиков. Снова начинает бить артиллерия. На это раз она работает с другой стороны. Разрывы поднимаются где-то в двухстах метрах левее нас.

Покидаем воронку и, пригибаясь, бежим к переходу, готовые в любой момент снова спрятаться. Благо воронок более чем достаточно. Справа рычат моторы. Снова идут танки и бронетранспортёры. Видимо, для них артиллерия и обрабатывала передний край.

Мы снова сидим в воронке, а над нами свистят пули, завывают и рвутся мины. Сверху на нас без единого звука валится убитый солдат. А следом за ним по откосу воронки сползает его винтовка. Она напоминает мне СВТ. У убитого азиатские черты лица. Это ни о чем не говорит, в Красной Армии вместе с русскими сражались и узбеки, и киргизы, и люди многих других национальностей. Разве что негров не было.

Атака захлёбывается, и танки с бронетранспортёрами оттягиваются назад. Завязывается перестрелка. Пора. Выскакиваем из воронки и снова бежим к переходу. На этот раз нас засекают, и по нам начинают работать миномёты. Снова прячемся в воронку и пережидаем обстрел.

И вновь в небе появляется авиация. На этот раз бомбардировщики вроде Ил-28 или «Канберры». Они обрабатывают передний край. Миномёты затыкаются, и мы снова бежим к переходу. А бомбардировщики заходят на цель один за другим. По ним работает зенитная артиллерия. Один из бомбардировщиков, маневрируя, сбивается с боевого курса и заходит прямо на нас. Мы снова лежим в воронке, а вокруг нас рвутся бомбы.

Самолёты улетают, и мы снова движемся к своей цели. До перехода остаётся не более трёхсот метров, когда по нам начинают работать стрелковым оружием. Бьют сразу три пулемёта. Видимо, мы слишком близко подошли к переднему краю обороны.

Прячемся в воронку и прикидываем, что делать. Пулемётчики продолжают постреливать в нашу сторону. Пули то свистят над нами, то сочно шмякаются в землю. Выходить наверх под таким огнём нечего и помышлять. Придётся пережидать. Может быть, снова пойдут танки или начнёт работать артиллерия. Тогда пулемётчикам станет не до нас.

Пулемётный огонь внезапно прекращается. Почему? Я осторожно выглядываю из воронки.

— К бою!

Ясно, почему пулемётчики прекратили огонь. Нас атакует взвод пехоты. Они уже совсем близко. Главное, не подпустить их на расстояние броска гранаты. Берусь за пулемёт. Наш огонь прижимает атакующих к земле. Но по нам снова бьют пулемёты. Хорошо еще, что миномёты в дело не пускают, боятся своих поразить. Пехота снова поднимается в атаку, пулемёты замолкают, а мы снова укладываем атакующих на землю.

И всё повторяется. Пулемёты, атака, наш огонь. Сколько мы так продержимся? Думаю, не очень долго. Скоро пехота подберётся настолько близко, что забросает нас гранатами.

Раздаётся характерное завывание, и тут же между нами и атакующими вырастает цепь разрывов. Следующая серия ложится дальше к переднему краю. Это работают установки залпового огня вроде «Града» или «Катюши». Грех не воспользоваться удобным случаем. Пулемётчикам сейчас явно не до нас.

Анатолий быстро создаёт переход, и мы одним броском преодолеваем отделяющее нас от него расстояние. Запоздало строчит пулемёт, но мы уже один за другим исчезаем в переходе.




Глава 29


Чем за общее счастье без толку страдать —

Лучше счастье кому-нибудь близкому дать.

Лучше друга к себе привязать добротою,

Чем от пут человечество освобождать.

    

Омар Хайям






Какое это удовольствие — лежать на зелёной травке под голубым небом, слушать щебет птиц, обонять запах леса и трав! Особенно после такого переплёта. Мы словно в санаторий попали.

Из блаженного состояния меня выводит инверсионный след летящего на большой высоте самолёта. Бросаю взгляд налево, направо. Мои друзья валяются на травке и откровенно наслаждаются.

—Отдыхать будем потом. Мы попали в обитаемую Фазу. Более того, в высокоразвитую. Надо произвести разведку, осмотреться и подыскать место для временного лагеря.

Фаза оказывается нормальной, не загаженной ни радиацией, ни промышленными выбросами. Впрочем, это было видно с первого взгляда. С переходом дело обстоит сложнее. До ближайшей зоны возможного перехода отсюда около восьмисот километров.

Лена с Сергеем проводят визуальную разведку местности. Через полчаса они возвращаются.

—В ста метрах отсюда проходит хорошее шоссе, — докладывает Сергей, — и линия электропередачи.

—Сразу за этим леском, — сообщает Лена, — есть отличная поляна, где можно разбить лагерь. И главное, она на берегу моря!

Последние слова Ленка произносит с таким восторгом, что я откровенно радуюсь за свою водолюбивую подругу. Я уже не помню, когда она последний раз тешила свою слабость. «Купание» в водоёме, кишащем пиявками, змеекрокодилами и прочей живностью не в счет.

—Отлично! — говорю я. — Веди нас.

На поляне мы быстро разбиваем лагерь, раздеваемся и спускаемся к морю. Около часа наслаждаемся купанием. Точнее, нам хватило и получаса, а около часа плескалась в море моя подруга. Она соизволила выйти на берег, когда мы уже высохли, а Наташа успела прополоскать в воде наши сертоновые трико, которые захватила с собой.

Поднимаемся в лагерь. Мы начинаем одеваться, но Лена игнорирует свой комбинезон и башмаки. Из ранца она достаёт голубые шорты и белые тапочки-чешки. Натянув их, она предлагает:

—Разведём костёр и приготовим, наконец, нормальную пищу на хорошей воде. Кстати, здесь неподалёку есть ручей.

—Ленка, — говорю я подруге. — Я понимаю твои слабости, но мы находимся в обитаемой Фазе. Что, если кто-то здесь появится и увидит тебя в таком виде?

 — Решит, что мы — туристы-дикари.

—А если здесь иные взгляды на нравственность, чем у нас с тобой?

—Плевать! К тому же пока мы сами кого-нибудь не встретим, мы этого не узнаем.

Я прекращаю бесполезный разговор. Мою подругу никому не переделать. Тем более что, глядя на неё, и Наташа «одевается» соответственно.

За обедом мы обсуждаем план дальнейших действий. Решаем, что надо пройтись по шоссе. Лена идти категорически отказывается. Для этого придётся надевать опостылевший комбинезон и башмаки, а из цивильной одежды у неё остался только костюм из голубой кожи. Еще неизвестно, как он будет здесь смотреться.

Со мной вызываются идти Сергей и Наташа. Мы с ними одеваемся и идём в сторону шоссе. Там мы без долгих колебаний сворачиваем налево. Через три километра от шоссе ответвляется асфальтовая дорога, которая ведёт к двух- или трёхэтажному дому, стоящему над обрывом морского берега. Дом почти полностью скрыт высокими деревьями. Видна только красная крыша с крутыми скатами и стрельчатые окна верхнего этажа.

Опять же без колебаний сворачиваем на асфальтовую дорогу и идём к дому. Участок вокруг дома огорожен символическим заборчиком из белого камня полуметровой высоты. Ворота и калитка гостеприимно распахнуты. Дорога уходит к дому, а от неё ответвляются тропинки, посыпанные белым песком.

А вот и первый местный житель. На скамейке под деревом сидит девушка лет шестнадцати-восемнадцати. У неё длинные и прямые черные волосы и европейские черты лица. Одета девушка в короткий лёгкий сарафанчик, разделённый на розовые и белые четверти. На голове у девушки широкополая шляпка из светлой соломки. Тулью шляпки охватывает широкая белая лента, концы которой падают на волосы. На ногах блестящие розовые сапожки на шпильке и с широкими белыми отворотами сверху голенища. Она сидит, закинув ногу на ногу, и читает книгу.

Заслышав наши шаги, она откладывает книгу, встаёт и поддёргивает отвороты сапожек, превращая их в розовые ботфорты, закрывающие колени. Она смотрит на нас с удивлением. Глаза у неё голубые. Редкое сочетание.

—Простите, — говорит девушка, — но мы никого не вызывали.

Говорит она на славянском диалекте. Здесь и русские, и польские, и украинские слова. Понять можно. Пожалуй, я говорить смогу без грубых ошибок.

—А мы, пани, такие люди, что являемся без вызова.

—А вы из какой службы?

—Мы не из службы. Мы сами по себе.

—Сами по себе? — Девушка пожимает плечами и с еще большим удивлением смотрит на нас. — А! Вы, наверное, военные!

—Строго говоря, нет.

—Тогда вам лучше поговорить с моим отцом. Что я вас держу здесь и гадаю, кто вы такие?

—В самом деле, проводите нас к вашему отцу. Девушка выходит на асфальтовую дорожку и, постукиваякаблучками, ведёт нас к дому. У крыльца мы останавливаемся, а молодая хозяйка уходит в дом и через две минуты возвращается в сопровождении высокого седеющего мужчины. Мужчина внимательно разглядывает нас, а мы — его. На вид ему лет сорок-пятьдесят. Одет он в свободную голубую рубашку с короткими рукавами и в синие шорты. На ногах высокие сапоги из светло-коричневой кожи. Сапоги, разумеется, не на шпильке, как у девушки, а на не очень высоком устойчивом каблуке. Мужчина разглядывает нас с не меньшим удивлением, чем мы его. Видимо, наш облик так же непривычен его глазу, как и его — нашему. Он спускается с крыльца, протягивает нам руку и представляется:

—Степан Олонецкий, микробиолог.

Мы отвечаем на рукопожатие и тоже представляемся. Олонецкий приглашает нас присесть за стол, стоящий на берегу гранитного бассейна, и присаживается сам. Девушка уходит в дом и вскоре возвращается. Она несёт поднос с кувшином и керамическими кружками. Разлив по кружкам какой-то пенящийся напиток, девушка берёт себе одну кружку и тоже присаживается.

—Спасибо, Вика, — благодарит её отец.

Значит, девушку зовут Виктория Олонецкая. Беру кружку и пробую напиток. Это превосходный квас. Степан Олонецкий отпивает из своей кружки и спрашивает нас:

—Так откуда вы пришли к нам?

—Поясните, что вы имеете в виду?

—Я имею в виду, что вы — не местные жители. Хотя вы и владеете нашим языком, но у вас довольно интересный акцент. Такой интересный, что я даже не могу определить его происхождение. И потом, одеты вы весьма необычно. На вас рабочая униформа. В таком виде по дорогам разгуливают только военные. Но ваша одежда не похожа на военную форму. Вика ошибочно приняла вас за военных. Так кто же вы и откуда? Что вас привело к нам?

Вот нас и расшифровали. Надо признать, довольно быстро. Сушить мозги этому проницательному человеку каким-нибудь Загорьем не имеет смысла. Придётся рассказать всё как есть, без утайки. Поймут ли нас? Не примут ли за чокнутых? Но делать всё равно нечего. Отпиваю из кружки ароматный квас и начинаю говорить.

К моему удивлению, я не замечаю ни у отца, ни у дочери ни малейших признаков недоверия или скептицизма. Они слушают внимательно, с большим интересом, не перебивая. Когда я заканчиваю свою речь, отец улыбается и говорит дочери:

—Помнишь, Вика, ты показывала мне статью о возможности существования параллельных миров? Кажется, её написал Ричард Карпентер из Ливерпуля. Я тогда отнёсся к ней довольно скептически. А зря. Я тогда ошибался. Вот перед нами сидят прямые доказательства существования параллельных миров. И судя по словам пана Андрея, этих миров существует такое бесконечное множество, что они даже счет им потеряли. Так чем мы можем быть вам полезны, пришельцы?

—Пан Олонецкий, путь наш был трудным и опасным. В одном из миров, который мы прошли совсем недавно, мы чуть не потеряли своего товарища, — я указываю на Сергея. — Наш медик настаивает на длительной реабилитации, иначе она не ручается за его здоровье. Заодно нам хотелось бы поближе узнать ваш мир. Если вы дадите нам приют на несколько дней, мы будем вам весьма признательны. Мы можем и заплатить за беспокойство. Ваших денег у нас, разумеется, нет, но у нас есть золото.

—Об этом не стоило говорить, — Олонецкий недовольно морщится. — Мой дом к вашим услугам. Живите с нами столько, сколько сочтёте нужным. Поверьте, для меня высокая честь принимать у себя людей, которые прошли столько миров и занимаются таким благородным делом. Как вы себя называете? А! Хроноагенты. Вы сказали, что вас всего шесть человек? Вика, приготовь шесть комнат для гостей на втором этаже.

—Четыре. — поправляю я. — Среди нас две супружеские пары.

—Тем лучше, — Олонецкий улыбается. — А золото ваше пригодится для других целей. Вам необходимо одеться в соответствии с требованиями хорошего тона. Неприлично ходить повсюду в рабочей одежде. Еще более неприлично оголять ноги от колен и ниже.

Ничего не попишешь, везде свои нравы и обычаи. Виктория ведёт нас на второй этаж и показывает наши комнаты. Решаем, что Сергей останется здесь, а мы с Наташей пойдём за товарищами.

Лену, Петра и Анатолия мы застаём на месте. Анатолий колдует с установкой создания переходов, Лена работает на ноутбуке, а Пётр жарит на костре рыбу.

—Где ты её взял? — интересуется Наташа.

—В ручье наловил. Её там видимо-невидимо. Угощайтесь, уже готова.

Лена решительно закрывает ноутбук, присаживается к костру и берёт одну из рыбин. Мы тоже присоединяемся. Обсасывая рыбьи косточки, Лена спрашивает:

—А Сергея вы куда подевали? Опять он во что-то вляпался?

—Нет. На этот раз всё и проще, и удачнее. В трёх с небольшим километрах отсюда на берегу моря стоит коттедж. Там живёт семья Олонецких. Отец, Степан, микробиолог. Дочь, Виктория, судя по возрасту, студентка. Степан Олонецкий довольно быстро нас разоблачил. К слову, это не составило труда. Пришлось рассказать им всё как есть. Они предложили нам своё гостеприимство на неопределённый срок. Собирайтесь, пойдём туда.

Мы гасим костёр и собираемся. Лена натягивает майку и намеревается отправиться в путь в шортах и тапочках. Я останавливаю её:

—Надень комбез.

—Надоел он мне!

—Так надо, Ленок. Здесь считается неприличным показывать голые ноги ниже колен. В комбинезонах, впрочем, тоже не очень прилично разгуливать везде и всюду. Нам придётся потратиться и одеться в соответствии с местными стандартами. Готовься, подруга, что тебе придётся, пока мы будем здесь оставаться, разгуливать в сапожках, не снимая их в обществе.

Лена вздыхает и натягивает комбинезон и ботинки. Через несколько минут мы отправляемся по направлению к коттеджу Олонецких. На всякий случай идём в стороне от шоссе. Вид людей, обвешанных оружием, может вызвать у местных жителей, мягко говоря, недоумение.

Сергея с Викторией мы застаём сидящими за тем же столиком у бассейна. Они звонко хохочут. Когда мы подходим, они успокаиваются, и Сергей объясняет нам причину веселья:

—Вика сейчас рассказывала, как она приняла нас за аварийную бригаду. То ли сантехников, то ли еще за кого-нибудь в этом роде.

—Пан Андрей, — обращается ко мне Виктория. — Серж говорил мне, что он вместе с вами прошел через много миров и кое-что успел рассказать об этом. Но он сказал, что всё это — крайняя малость по сравнению с тем, что прошли вы и пани Елена. Вы не расскажете нам что-нибудь об этом?

Вот как! Они стали друг для друга Викой и Сержем. Стремительно сближаются, ничего не скажешь.

—Конечно, пани Виктория, — отвечаю я. — Мы проживём у вас не меньше недели. Если вас это интересует, то мы с Леной найдём время рассказать вам много интересного.

Виктория проводит нас в наши комнаты, где мы освобождаемся от оружия и снаряжения. Затем она вооружается каталогом и начинает подбирать для нас одежду и обувь в соответствии с местными стандартами. Она снимает с нас мерки, причем делает это довольно бесцеремонно. Исключение составляет обувь. Здесь она просит нас замерить длину и ширину стопы, высоту подъёма и голени, а также объём икр. После этого она деликатно оставляет нас. Сняв размеры, Виктория усаживается за компьютер и связывается с ближайшим магазином. Наши женщины присоединяются к ней. Эта процедура занимает довольно много времени. Понятно, в этом участвует моя подруга, а ей не так-то просто угодить. Она даже здесь желает выглядеть неотразимой.

Наконец процедура подбора и заказа завершается. Лена извлекает из нашей казны несколько золотых предметов и вручает их Степану Олонецкому. Тот выгоняет из гаража автомобиль и отправляется в город. А Виктория знакомит нас с домом и его окрестностями.

На третьем этаже расположен рабочий кабинет Степана Олонецкого и лаборатории. Почти весь второй этаж отведён для гостей, которых, как объясняет Виктория, бывает порой очень много. Сами хозяева живут на первом этаже. Там же расположены подсобные помещения и столовая. На мой деликатный вопрос об отсутствии мамы Виктория объясняет, что Альбина Олонецкая по профессии ихтиолог и специализируется на полярной гидрофауне. Сейчас она находится в длительной командировке где-то в Арктике.

К дому прилегает участок площадью почти в два гектара. С лицевой стороны разбит сад и небольшой парк с уже известным нам бассейном. С тыльной стороны дома возделан огород. К морю спускается крутая каменная лестница. Увидев её, моя подруга выражает желание немедленно искупаться, но Виктория останавливает её:

— Как же вы будете купаться, пани Елена, без купального костюма? Отец еще ничего не привёз для вас. Привезёт, тогда искупаемся. Я сама очень люблю море.

Лена какое-то время смотрит на Викторию и уже раскрывает рот, собираясь что-то выдать, но я трогаю её за плечо и останавливаю. Я хорошо знаю, что сейчас выдаст Ленка. Единственный купальный костюм, который признаёт моя подруга, это её собственная кожа. Но здесь, видимо, так купаться не принято. А интересно, в чем здесь купаются? Уж не в сапогах ли? Это, наверное, страшно неудобно. Что ж, придётся Ленке вытерпеть и это.

Пока не приехал Степан Олонецкий, я предлагаю заняться чисткой и проверкой оружия. И здесь нас ожидает неприятный сюрприз. Бластер Лены разбит осколком. И разбит основательно. Восстановлению он не подлежит. Да и вряд ли в этой Фазе мы сможем найти необходимые для этого элементы. Скорее всего, это случилось, когда мы лежали под артобстрелом. Жалко, но ничего не поделаешь. Наша огневая мощность главного калибра уменьшилась наполовину. Мы решаем разобрать то, что осталось от бластера, на части и утопить их порознь в море. Нельзя оставлять этой Фазе такой «подарок».

Вскоре возвращается Степан Олонецкий. Он раздаёт нам пакеты с бирками: «Андрей», «Елена» и т. д.

—Вашего золота оказалось более чем достаточно, — говорит он, протягивая мне толстую пачку купюр. — Может быть, эти деньги вам еще понадобятся. Переодевайтесь и спускайтесь в столовую. Пришло время обедать.

В своём пакете я нахожу серо-голубую рубаху с широкими рукавами, синие шорты в обтяжку и высокие сапоги из тонкой тёмно-бронзовой кожи с молниями до половины голени, расположенными сзади. В пакете лежит еще что-то, но я не обращаю на это внимания и быстро одеваюсь. Сразу выясняется, что шорты надо надевать на голое тело, а сапоги имеют каблук несколько выше, чем те, к которым я привык. Ничего, притопчемся. Когда я работал в образе лейтенанта мушкетеров в Лотарингии, каблуки были еще выше. А в тех сапогах я даже весьма успешно фехтовал, поддерживая славу непобедимого графа Саусверка.

Одевшись, бросаю взгляд на свою подругу. Разумеется, Ленка в своём амплуа. На ней лёгкое голубое платьице с широким поясом из серебряной кожи и белые остроносые ботфорты на высокой шпильке. Она критически смотрит на меня и говорит:

—Друг мой, подтяни отвороты сапог. Мы не настолько близки с нашими хозяевами, чтобы ты шокировал их своими голыми коленками.

Интересно, когда она успела узнать эти детали? Не иначе, когда сидела с Викторией за компьютером.

Мы спускаемся в столовую, где уже вовсю хлопочут хозяева. Вслед за нами появляются и наши товарищи. Последним приходит Сергей. Он явно чувствует себя не в своей миске. Не знаю, кто так постарался, но привычнее всех выглядит Наташа: на ней светло-голубой сарафан и алые ботфорты. Анатолий в рубашке цвета хаки, в зелёных шортах и зелёных с бронзовым отливом ботфортах. Пётр весь белый: от рубашки до ботфорт. А Сергей отливает яркой желтизной и золотом. На нём канареечного цвета рубаха, ярко-желтые шорты в обтяжку, как и на мне, и бронзовые ботфорты, сверкающие в солнечных лучах. По-моему, он не случайно задержался дольше всех. На его месте я тоже подумал бы, стоит ли в таком виде появляться на людях. Бросаю укоризненный взгляд в сторону Лены: не её ли это работа? Та пожимает плечами и кивает в сторону Виктории. Значит, это Вика так постаралась! Интересненько.

Когда мы усаживаемся за стол, я, как бы невзначай, спрашиваю дочь хозяина:

—Пани Виктория, как я понял, одежду для нас выбирали вы. Чем можно объяснить такую цветовую гамму?

—Пан Андрей, я учусь на модельера. А в моей профессии главное — с первого взгляда уяснить, что какому человеку подходит. Всё, что на вас надето, — моя работа. Женщины одевались по своему вкусу. С ними пришлось много поспорить. Может быть, для вас это и непривычно, но в таком виде вы вполне можете показаться в высшем обществе. А золотой отлив на мужской обуви сейчас самый популярный. Папа его пока не приемлет. А зря.

Питаются в этой Фазе неплохо. Салаты, как я понял, Виктория сотворила из самых свежих овощей со своего огорода. Борщ такой, что его хочется хлебать и хлебать, но он быстро кончается. Зато Виктория любезно предлагает нам по второй порции свиных отбивных с жареным картофелем, и никто не отказывается. Я при этом шучу:

—Пан Олонецкий, вы опрометчиво приняли под свой кров весьма прожорливую команду.

—Пан Коршунов, не берите в голову, — улыбается Олонецкий, накладывая и себе еще одну порцию второго блюда. — В нашем мире проблемы с питанием ушли далеко в прошлое. Понимаю, вам пришлось повидать такие миры, где пища — главная проблема.

—Или где её вообще нет, — говорит Лена.

—И чем же вы питались в таких мирах? — спрашивает Виктория, уже усевшаяся на своё место.

—У нас есть пайки космодесанта. Из них можно изготовить всё что угодно, была бы вода. К сожалению, воду приходится носить с собой. Есть миры, не имеющие не только пищи, но и воды. Кстати, после обеда мы сможем искупаться в море?

—Конечно, — с улыбкой отвечает Виктория. — Я заказала домашнюю одежду и купальные костюмы.

После десерта, состоящего из мороженого, фруктов и лёгкого вина, Виктория спрашивает отца:

—Папа, ты пойдёшь с нами к морю освежиться?

—К сожалению, нет. У меня сейчас должен состояться сеанс связи с моими коллегами из Копенгагена. Вечером схожу.

—Тогда, — обращается к нам Виктория, — переодевайтесь и выходите. Я буду ждать вас у лестницы.

Если бы Степан Олонецкий не снабдил пакеты пояснительными надписями, я ни за что не смог бы догадаться, что это — купальный костюм. Из пакетика с соответствующей надписью я извлекаю тёмно-бронзовые колготки из плотной эластичной ткани. Вот в чем здесь ходят на пляж! Раздеваюсь и натягиваю «купальник». Лена разобралась во всём раньше меня и уже стоит в колготках нежно-голубого цвета.

—Ты ничего не забыла надеть? — спрашиваю я с подозрением.

—В пакете больше ничего не было, — Лена пожимает плечами и проводит ладонями по своим грудям снизу вверх. — Видимо, здесь так принято.

—Что ж, это вполне соответствует твоим привычкам. Раз здесь так принято, пойдём.

В коридоре нас уже ждут Наташа с Анатолием. У Наташи «купальник» красного цвета, у Анатолия — зелёный. Из своих комнат выходят Сергей с Петром. Пётр выглядит весьма смущенным. Я едва удерживаюсь от хохота: весьма интересно смотрится здоровенный мужик в беленьких колготках. У Сергея «костюм» ярко-желтый с золотым отливом. Не знаю, чем всё-таки руководствовался наш модельер в лице Виктории, когда подбирал для нас такие цветовые гаммы. С Леной и Наташей понятно, они себе подбирали сами. А не приложили ли к этому наши подруги свои шкодливые ручонки?

Виктория ждёт нас у лестницы, ведущей к морю. Её стройная загорелая фигурка отлично смотрится на фоне голубого неба и синего моря. Девушка всё в той же широкополой соломенной шляпке. И на первый взгляд кажется, что на ней больше ничего нет. Когда мы подходим ближе, становится видно, что она тоже в «купальном костюме». Только её «костюм» состоит не из колготок, а из светло-розовых чулок, закреплённых на середине бёдер эластичными ленточками. Вот и всё. Шляпка и чулки. Замечаю, что Сергей краснеет и смотрит в сторону. Странно, он, по-моему, уже привык к женской наготе. Сколько раз наши подруги купались при нём абсолютно голыми. А девушка действительно выглядит на редкость соблазнительно. Её великолепно сложенная фигурка покрыта ровным золотистым загаром, не исключая грудей, очаровательной попки и лона. Мельком замечаю еще одну деталь: тело девушки абсолютно лишено волосяного покрова.

Виктория, совершенно не смущаясь своей наготы, спускается по лестнице и приглашает нас следовать за собой. На ходу она говорит Лене:

—У меня открытый купальник. Вам я заказала закрытые, их почему-то многие предпочитают. Я не знала, как вы отнесётесь к открытым.

—Положительно! — с жаром отвечает моя подруга. — Наташа, закажем себе такие же купальники, как у Вики?

—Несомненно! — соглашается Наташа. — Когда это можно будет сделать?

—Прямо сегодня. Оформим заказ, а папа завтра поедет в город и привезёт.

Болтая таким образом, женщины спускаются по лестнице. Я иду сзади и, глядя на соблазнительную попку Виктории, её осиную талию и длинные черные волосы, размышляю на тему поразительного разнообразия моральных и этических норм и правил хорошего тона в бесконечном множестве обитаемых Фаз. Не следует ничему удивляться. Эта девушка тщательно прячет от посторонних взглядов свои красивые ножки, но при этом без тени смущения или ложной стыдливости демонстрирует свою грудь, ягодицы и лоно. Тоже, впрочем, весьма красивые.

Купаемся мы долго и с наслаждением. Наши «купальники», намокнув, вопреки моим ожиданиям, совершенно не стесняют движений. Виктория прекрасно плавает и отлично ныряет, не уступая в этом даже моей подруге. Сергей, который, как я заметил, стремится держаться поближе к девушке, никак не может её догнать. А та откровенно играет с ним. То подпустит поближе, то, нырнув, отрывается от него сразу метров на десять и звонко хохочет, видя его растерянность.

Берег песчаный. Песок белый и крупнозернистый. Местами на берегу и из воды торчат большие каменные глыбы. С одной из них высотой около восьми метров Виктория и Лена ныряют в море, демонстрируя незаурядное владение своим телом в полёте. Сергей смотрит на Викторию, не скрывая своего восхищения.

Вдоволь нарезвившись в воде, мы выходим на берег. Последней неохотно выходит Лена. Виктория уже сушит волосы портативным феном, который она принесла в сумочке. Высушив волосы, она передаёт фен Лене. Сама она надевает свою шляпку и, откинувшись на тёплый камень, подставляет своё прекрасно сложенное тело лучам клонящегося уже к закату солнца. Сергей присаживается поближе и, уже не скрывая своего восхищения, любуется этим великолепным девичьим телом, открытым взору во всех подробностях. Они с Викторией о чем-то тихо разговаривают. Виктория посмеивается или, наоборот, слушает, широко раскрыв глаза.

Я ложусь на тёплый песок и обдумываю план работы в этой Фазе. На первый взгляд она кажется благополучной. Следов деятельности «прорабов перестройки» не наблюдается. Но ведь не случайно же мы здесь оказались?

Мои размышления прерывает голос Степана Олонецкого.

—А не слишком вы увлеклись? Вика, уже вечереет. Не пора ли заняться ужином?

—Мы поможем ей, — вызывается Наташа.

—Только не сегодня. Сегодня вы гости. Тем более что большую часть работы я уже сделал. А пока идите, переодевайтесь. На ваших пакетах надписи: «Домашняя одежда».

Проведём ужин и вечер по-домашнему. А я тем временем освежусь.

На Олонецком тоже «купальный костюм» светло-бежевого цвета с золотистыми узорами по внешней стороне ног. У него ладно скроенная мускулистая фигура. Такого мужчину можно представить в роли командира десантного батальона, но никак не в роли ученого, сидящего за микроскопом.

Мы оставляем нашего хозяина на берегу и поднимаемся к дому. У себя в комнате я стягиваю «купальный костюм» и разворачиваю пакет, который должен содержать домашнюю одежду. Домашняя одежда состоит из свободного велюрового халата на длинной молнии и чулок несколько выше колена. Здесь наш будущий модельер отступила от выбранной ею (или нашими подругами?) цветовой гаммы. Мой халат малиновый с золотыми узорами. Чулки бордового цвета. Сначала мне показалось, что они из тонкой замши. Но они сделаны из плотной эластичной ткани, гладкой внутри и имеющей структуру велюра снаружи.

Натягиваю эти чулки. Они плотно облегают ногу и хорошо на ней держатся. Через минуту я настолько привыкаю к ним, что мне кажется, будто я хожу босиком. На голое тело надеваю халат и застёгиваю молнию.

Лена уже оделась. Её халатик такого же покроя, только значительно короче и голубого цвета с серебряными узорами. На ногах моей подруги белые велюровые чулки. Женский домашний наряд дополняют еще длинные, скрывающиеся под халатиком ажурные чулки серебристого цвета.

Мы спускаемся в столовую. Виктория уже хлопочет с ужином. На ней белый с золотыми узорами халатик, розовые «сапоги-чулки» и золотистые ажурные чулочки. Лена сразу подключается на помощь Виктории. Та протестует, но совладать с моей подругой не может. Вскоре появляются и наши товарищи. Эффектнее всех выглядят Наташа и Сергей. На Наташе тёмно-голубой с золотыми узорами халатик и яркие алые «сапоги-чулки». У Сергея халат янтарного цвета, а чулки блестят бронзой. И выглядят они не велюровыми, а скорее кожаными. Почему Виктория подобрала для него такое сочетание цветов?

Последним, когда стол уже накрыт, появляется Степан Олонецкий. И халат, и чулки у него бежевого цвета, украшенные какими-то сложными тёмными узорами. Он бросает взгляд на стол, довольно кивает и приглашает нас к вечерней трапезе.

—Присаживайтесь, уважаемые гости, отужинаем чем, как говорится, бог послал.

А бог в лице Виктории послал нам салаты из свежей зелени, баранье жаркое, жареную рыбу, фрукты и вино. Я за обедом уже отведал местного сухого вина. Оно мне понравилось.

Не знаю, что сыграло главную роль — кулинарные таланты наших хозяев или особенности местной кухни. Всё предложенное нам на ужин мы едим с удовольствием. Особенно Лена. Всё действительно очень вкусно. Хозяева остаются довольны нашим аппетитом.

—А кто у вас, извините, шеф-повар? — интересуется Лена, перед тем как вгрызться в сочную грушу.

—У нас с Викой разделение труда. Моя специализация — первые и мясные блюда. Вика более тяготеет к салатам, рыбе и птице. Но вы обещали нам рассказать подробнее о параллельных мирах и о вашей работе в них. Мы вас не утруждаем?

—Ничуть, — отвечаю я.

Олонецкий достаёт из бара бутылку с коньяком и еще одну бутылку с красным вином. Он ведёт нас на веранду. Виктория приносит рюмки, фрукты и сласти. Она наливает себе вина, присаживается и превращается в слух, готовая внимать. А я задумываюсь: с чего начать? На помощь приходит Лена:

—Начни с того, как ты к нам попал, как начал работать. Я буду дополнять.

—Ленок, это же не на один вечер разговоров!

—И что? Мы здесь не один вечер и проведём.

Рассказ мой затягивается за полночь. Олонецкие слушают очень внимательно, с большим интересом. С не меньшим интересом слушают меня Пётр с Сергеем и Наташа с Анатолием. Ведь в подробностях они от меня этого никогда не слышали. То я, то Лена упоминали отдельные эпизоды, и ладно. Останавливаюсь я на том, как попал в Нуль-Фазу, встретился там с Леной и Магистром и начал учиться на хроноагента. Заметив, что уже слишком поздно, я останавливаюсь.

—Продолжим завтра, — предлагаю я.

—Значит, — задумчиво говорит Олонецкий, — вы у себя не смогли избежать Второй Мировой войны.

—A y вас, как я понял, её не было?

—Мы были на грани, но сумели её предотвратить. — Он вздыхает и добавляет: — Пока.

Пока? Значит, не всё в этой Фазе так благополучно, как кажется с первого взгляда.

—А подробнее нельзя?

—Подробнее и точнее вы можете всё узнать через Интернет. А сейчас уже поздно, не мешает отдохнуть. Спокойной ночи и до завтра. Кстати, в этой одежде вы можете выйти и к завтраку. В ней возбраняется только выходить из дома, обедать и принимать гостей.

—А как же сегодняшний ужин? Ведь вы принимали гостей по-домашнему, — интересуется Лена.

—Вы — особая статья. Мы же приняли вас надолго. К тому же я хотел, чтобы вы поскорее почувствовали себя свободнее.

Мы расходимся по своим комнатам. На веранде остаются только Виктория и Сергей. Они сидят рядом и о чем-то тихо разговаривают с рюмками в руках. Какая-то у них уже возникла взаимная привязанность.

Из пакета со спальным бельём я извлекаю пижаму из тончайшего, почти прозрачного батиста нежно-салатного цвета. Я уже снимаю халат и чулки и собираюсь надеть пижамные брюки, когда Лена, сидящая на краю постели, спрашивает:

—И чего это ты облачаешься? Ты разве за эти дни по мне не изголодался?

Она уже сняла свой халатик и, критически посмотрев на свою голубенькую пижаму, отложила её в сторону.

—Изголодался. Но мы с тобой находимся в чужом монастыре. Стоит ли лезть в него со своим уставом?

—А ты полагаешь, что они здесь до такой степени монахи, что и любовью занимаются через пижаму? Судя по купальнику Виктории, это далеко не так. Или ты думаешь, что хозяева по ночам проверяют, в каком виде спят их гости?

Я смеюсь и присаживаюсь на постель рядом со свое подругой. Белые «сапоги-чулки» и серебряные чулочки с затейливыми узорами я снимаю с неё уже в процессе, и то после второго или третьего захода.

Утром мы с Леной, облачившись в «купальники», спускаемся к морю. Там уже плещутся Виктория с Сергеем. Если вчера Виктория играла, постоянного убегая от нашего товарища, то сегодня они играют несколько иначе. Они плавают и ныряют бок о бок, ловят друг друга и подолгу не отпускают.

—Не кажется ли тебе, — говорит мне при виде этой сцены Лена, — что эти молодые люди слишком стремительно сближаются?

—Ты сама сказала, они — люди молодые. Пусть резвятся. Лена только качает головой и хочет еще что-то сказать, нов этот момент нас замечает Виктория. Замечает, призывно машет рукой и кричит:

—Плывите к нам! Скорее! Здесь полно омаров, а мы вдвоём с Сержем не в состоянии наловить их достаточно, чтобы я приготовила их на обед. К тому же Серж их ловить не умеет.

Отловленных омаров мы доставляем на кухню и идём переодеваться к завтраку. После завтрака Степан Олонецкий едет в город. Лена вручает ему деньги и просит заехать в магазин и выкупить открытые купальники для неё и Наташи. Купальники эти они заказали вчера с помощью Виктории.

Вика отводит нас на третий этаж, где у них стоят компьютеры. Мы усаживаемся за них и погружаемся в мир Интернета. Каждый работает по своей, заранее согласованной линии. Часа через два мы собираемся за столиком у бассейна и делимся тем, кто что успел выяснить. Виктория, уже переодевшаяся в сарафанчик и сапожки, приносит нам квасу и присаживается рядом. Ей тоже интересно.

История этой Фазы развивалась весьма своеобразно. В принципе, до Мировой войны существенных отличий от общей истории всех развитых Фаз мы не обнаружили. Но у них Мировая война, в отличие от нашей Первой мировой, тянулась более шести лет. В результате воюющие стороны так истощили себя, что, когда во Франции произошла Социалистическая революция, она вызвала цепную реакцию. Революции происходили в одной стране за другой, а кое-где и одновременно. Таким образом, за какие-то полгода свершилась та самая Мировая революция, о которой мечтали основоположники марксизма. Впрочем, не Мировая, а на первых порах только Европейская. Соединённые Штаты, поняв, во что это всё может для них вылиться, быстро вышли из войны и затаились на своём удалённом континенте.

Из Европы революционный пожар перекинулся на Азию. В Европе образовалась Объединённая Федерация Социалистических Государств (ОФСГ), в которую постепенно вступили все европейские государства. Последней к ОФСГ присоединилась Швейцария.

Более десяти лет ОФСГ ждала интервенции со стороны США, а США ждали, что ОФСГ попытается силой принести к ним революцию на штыках. Обе стороны готовились к войне. При этом напрягались все силы, и экономика работала на износ. Первыми не выдержали напряжения США. Там начались забастовки и массовые акции протеста. Еще два-три года такой подготовки к войне, и война как таковая будет уже не нужна. Правительство США вынуждено было пойти на переговоры, давно предлагаемые руководством ОФСГ.

Результатом длительных переговоров стал мирный договор, договор о сотрудничестве в области экономики и культуры и, самое главное, договор о сокращении вооружений. В первую очередь договор предусматривал сокращение флота, боевой авиации и бронетанковых сил.

После подписания договоров в ОФСГ были запущены давно запланированные реформы в экономической и политической сферах. Объединённая Федерация все эти годы тоже работала на износ, с трудом сводя концы с концами. Было разрешено частное предпринимательство в сфере торговли, обслуживания и в производстве товаров потребления. В качестве инструмента регулирования экономики был запущен рыночный механизм. Но государство оставило за собой функции разумного планирования, которое гарантировало бы Федерацию от кризисов перепроизводства и инфляции.

США не были бы США, если бы отказались от своих амбициозных притязаний на мировое лидерство. Государство, не имеющее многовековых корней, истории, собственной культуры, всегда чувствует себя ущербным по отношению к другим. Это комплекс неполноценности такое государство всегда будет стремиться чем-то компенсировать. Лучше всего мировым господством.

Не нарушая открыто условий мирного договора и договора о сокращении вооружений, США тайно приступили к разработке и созданию ядерного оружия. Избыток вооружения, подлежащий сокращению, США тоже не стали уничтожать.

Они интенсивно сбывали его африканским странам, получившим независимость и не знавшим, что с этой независимостью делать.

В Африке появились свои фюреры, провозгласившие лозунг: «Африка — для африканцев!» При этом они имели в виду, конечно, только свои племена, и в первую очередь самих себя. Несколько лет африканский континент обильно поливался кровью и пылал пожарами непрерывной войны. И война эта щедро подпитывалась оружием и золотом из США.

А в самих США тайная разработка ядерного оружия близилась к завершению. Но нет ничего тайного, что не становилось бы явным. Федерация не очень-то доверяла своему заокеанскому соседу, и её разведка была на высоте. В самой Федерации ядерное оружие было разработано еще в период подготовки к несостоявшейся Второй мировой войне. Изготовить его не составило особого труда.

Испытание ядерного заряда на полигоне Земли Франца-Иосифа повергло США в шок. А через два года там же был испытан и термоядерный заряд. Еще через три года Федерация вывела на орбиту первый искусственный спутник Земли. США поняли, что вновь проиграли, и выступили с лицемерной инициативой переговоров по урегулированию африканской проблемы. Проблемы, которую они же сами и создали.

Наш исторический обзор прерывает появление Степана Олонецкого. Он вручает нашим женщинам пакетики с «купальниками» и сообщает, что к ужину приедут гости. Это будут физики и математики. Они вчера заинтересовались появлением необычных подтверждений теории существования параллельных миров. У них есть желание познакомиться с нами и задать ряд вопросов.

Мы с Леной выражаем недовольство и чуть ли не хором цитируем статью Хронокодекса, запрещающую нам разглашать сведения о нашей работе в Фазах, не достигших уровня самостоятельного открытия существования параллельных Фаз. Но Олонецкий возражает, что статья Ричарда Карпентера была опубликована год назад, и она явилась результатом многолетней работы. Эта статья наделала много шума и породила ряд новых направлений в физике и математике. Гости, которых он пригласил, работают как раз в институте, занимающемся проблемами параллельных пространств и многомерности Времени. Мы с Леной можем оказать им большую помощь в их работе. Нам приходится согласиться на встречу с учеными.

После обеда Лена облачается в новый купальник. Она натягивает голубенькие чулки, закрепляет их на бёдрах эластичными ленточками, и мы отправляемся на пляж.

Сегодня к нам присоединяется и Степан Олонецкий. Он предлагает совместить приятное с полезным:

— Неподалёку есть заливчик, где в обилии водятся осьминоги. Предлагаю поохотиться. К ужину Вика приготовит щупальца. Среди сегодняшних гостей будет один страстный любитель этого блюда, хотелось бы его порадовать.

Мы с энтузиазмом соглашаемся, и только умеренность Олонецкого спасает молодых осьминогов в этом заливе от полного истребления.

Вернувшись с пляжа, мы переодеваемся в цивильные одежды и вновь усаживаемся за компьютеры.

Умиротворение африканских государств прошло не без сложностей. Фюреры согласились прекратить боевые действия только после того, как Федерация заявила, что не остановится перед применением ядерного оружия. Войны прекратились, но конфронтация на континенте сохранялась. Он разделился на сферы влияния. Южная и западная части Африки избрали своим союзником и покровителем США, север и восток тяготели к Федерации.

Затишье было непродолжительным. США наконец создали своё ядерное оружие и начали наращивать ядерный потенциал. Они по-прежнему рвались восстановить своё положение мирового лидера, которое было утрачено ими после Мировой войны. Федерация настойчиво призывала США к переговорам о запрещении ядерного оружия, но её инициативы оставались без ответа.

Тогда Федерация решила разговаривать с США на единственном доступном им языке: с позиции силы. Были созданы мощные термоядерные заряды, которые разместили на баллистических ракетах. Эти ракеты установили в Гренландии и Исландии. Каждая имела своей целью соответствующий штат. О числе этих ракет и их целях было подробно информировано не только правительство США, но и всё население Америки.

Переговоры состоялись, но к соглашению о полном запрещении ядерного оружия и его уничтожении на них не пришли. Было решено прекратить производство ядерных и термоядерных зарядов, сократить их число до пятидесяти с каждой стороны и снять с боевого дежурства большую часть баллистических ракет Федерации.

Новый виток гонки вооружений благополучно завершился. Вновь стало развиваться взаимовыгодное сотрудничество. Высвободились финансовые средства и энергетические мощности. В итоге США тоже сумели выйти в ближний Космос и даже стали готовить лунную экспедицию, стремясь хоть в этом опередить Федерацию и вернуть себе престиж самой высокоразвитой державы.

Шесть лет назад США вдруг свернули все свои космические программы и прекратили их финансирование. Официально это объяснялось тем что необходимо перенацелить средства на создание принципиально новой энергетики. Но разведка установила, что никакие работы в этом направлении не ведутся. Более того, в США оказались свёрнутыми все фундаментальные научные исследования. Всё финансирование было направлено на военное производство и производство товаров потребления.

Одновременно в США заявила о себе новоявленная «Апостольская церковь святого Павла». Спустя какой-то год она стала господствующей, подавив или подчинив себе все прочие конфессии. Основным девизом, которым начинали и заканчивали все службы священники, эта церковь избрала слова апостола Павла из «Первого послания к Тимофею», глава 2, стих 12: «А учить жене не позволяю, ни властвовать над мужем, но быть в безмолвии». Женщин начали постепенно удалять из общественной жизни. Прежде всего они были отстранены от государственных должностей. Потом их выжили из сфер здравоохранения и образования. Это делалось под предлогом того, что женщина по природе своей — мать и хранительница домашнего очага, и, поэтому её надо освободить от всех не свойственных ей забот. Но спустя три года после начала «сексуальной контрреволюции» была принята поправка к Конституции, сильно ограничившая избирательные права женщин. По сути, женщины избирательного права лишались.

Здесь уже явно просматривались нагло торчащие уши наших «прорабов перестройки». Предчувствие меня не обмануло. Мы далеко не случайно попали в эту Фазу. И, как всегда и везде, «прорабы» начали свою деятельность с Америки.

Наташа находит информацию о том, что в США тайно расконсервированы предприятия, производившие ядерные боеприпасы. Америка готовится выйти из договора об ограничении ядерного оружия и запрещении его производства. А Лена выкопала, что ведутся переговоры с лидерами юго-западных африканских государств об оснащении их вооруженных сил ядерным оружием и средствами его доставки.

Всё становится на свои места. США вновь готовятся к борьбе за мировое господство. Только на этот раз за их спиной стоят «прорабы перестройки» А это уже серьёзно. Настолько серьёзно, что есть резон поработать над этой проблемой вплотную. Надо построить прогнозы развития ситуации и проанализировать способы её исправления.

Об этом мы беседуем с Леной и Наташей, когда Виктория сообщает нам, что гости уже прибывают.

—Вика, — говорит Лена, — вы с отцом позволите нам установить на два компьютера нашу программу и поработать с ней недельку-другую? После мы её деинсталлируем.

—Нет вопросов. Делайте всё, что посчитаете нужным. А сейчас кончайте работу, идём встречать гостей. К нам приезжает сам Ричард Карпентер!

Первым приезжает автор работы о параллельных мирах Ричард Карпентер. Это пожилой седовласый мужчина с орлиным носом, седой бородой и усами и живыми, проницательными глазами под густыми и тоже седыми бровями. Одет он несколько необычно: во всё черное. Облегающая куртка перехвачена черным кожаным поясом. Из-под куртки видны черные чулки. На ногах — блестящие черные ботфорты. На плечи накинут короткий плащ из черного бархата с откинутым капюшоном. Плащ по краям отделан узкой серебряной лентой с каким-то орнаментом или мелкими письменами. Концы плаща на груди схвачены серебряной пряжкой с изображением креста. На руках Карпентера — перчатки из тонкой блестящей черной кожи.

Ричард Карпентер приветствует нас своеобразно. Он сначала как бы осеняет нас крестным знамением движением левой руки и только после этого протягивает правую для рукопожатия, не снимая перчатки.

—Я специально приехал пораньше, чтобы первым убедиться, что моя теория не просто игра ума и воображения. Убедиться, что она полностью соответствует действительности, и первому созерцать её неопровержимые доказательства. К тому же у меня есть к вам вопросы, очень важные для меня. Боюсь, что, когда мы соберемся вместе, вы в общем хоре их просто не услышите.

Виктория проводит нас на веранду, где на столике уже стоят бутылки с лёгким вином, кувшины с другими напитками, вазы с фруктами и блюда с лёгкими закусками. Карпентер осеняет столик крестом и присаживается в кресло. Виктория разливает по бокалам вино, а Карпентеру из кувшина наливает что-то прозрачное. «Водка?!» — удивляюсь я, не подавая вида. Но Виктория, подавая мне бокал, тихо говорит:

—Отец Ричард — монах ордена святого Игнатия. «Значит, не водка, а вода», — успокаиваюсь я и говорю:

—Отец Ричард, мы вас внимательно слушаем. Мы с радостью готовы ответить на все вопросы того, кто первым пришел к выводу о существовании параллельных миров.

—Прийти-то пришел, — вздыхает монах, — а вот обосновать, убедить других не смог. Мои построения были чисто философскими, не подкреплёнными математическим обоснованием. К тому же они противоречили общепринятым представлениям о природе пространства-времени.

—Почему же? — возражает Лена. — Кроме вас, сегодня здесь будут ученые, которые работают в этом направлении. Значит, кого-то вы сумели убедить.

—Кстати, отец Ричард, мы называем параллельные миры Фазами. Так какие вопросы вас интересуют в первую очередь? Скоро прибудут другие гости, и мы уже не сможем уделить внимание персонально вам.

—Скажите, вы наблюдали много параллельных Фаз?

—Много — не то слово. Мы не только наблюдали, но и работали в стольких Фазах, что уже потеряли им счет. Ведь их на нашей планете бесконечное множество, — отвечает Лена.

—Тогда вам легко будет ответить на мои вопросы. Во всех ли Фазах время течет одинаково?

—Как раз наоборот, мы не встречали двух Фаз, где время протекало бы полностью идентично. Во всех Фазах оно течет с разной скоростью. Мы называем эту характеристику хроночастотой. И во всех Фазах время отличается по фазе, — Лена улыбается. — В данном случае под словом «фаза» я имею в виду физическое понятие.

—Я понял это. — Отец Ричард тоже улыбается и, понизив голос, спрашивает: — А не встречались ли вам Фазы, где время течет в противоположном направлении? В своей работе я не рискнул высказать такое предположение, но эта мысль постоянно не даёт мне покоя.

—Нет, отец Ричард, — твёрдо говорю я, — таких Фаз не существует. Вектор времени в каждой Фазе направлен под своим углом. Эти-то углы мы и называем фазами как характеристиками. Но отрицательные углы направленности времени в нашем пространстве отсутствуют.

Отец Ричард несколько минут молчит, осмысливая услышанное. Потом вздыхает, залпом допивает воду и широко крестится левой рукой.

—Слава Всевышнему! Вы сняли с моей души тяжкий камень. Когда меня посетила эта страшная мысль, я было решил, что это и есть ад. И те адские силы, что иногда появляются в нашем мире — выходцы как раз из таких параллельных миров с обратным течением времени. Еще раз говорю: вы сняли с моей души тяжелейший камень.

Мы с Леной переглядываемся и печально улыбаемся. Что такое обратное течение времени по сравнению с Фазой, замкнувшейся в Схлопке? Вот где настоящий ад! И что такое выходцы из ада и их козни по сравнению с деятельностью ЧВП или «прорабов перестройки»? Стоит ли рассказывать обо всём этом отцу Ричарду? Думаю, не стоит. Вряд ли он способен правильно всё это воспринять.

От проницательного отца Ричарда не ускользает наша реакция, и он порывается что-то спросить. Но от тяжелого разговора нас избавляет шум подъехавшей по дорожке машины. За рулём сидит Степан Олонецкий. Из салона выходят три человека и в сопровождении Олонецкого направляются к нам.

—Веста Медичи, математик, — представляет гостей Олонецкий, — Антон Павлов, физик. Иржи Лукаш, физик. А это, — Олонецкий указывает на нас движением руки, — хроноагенты, о которых я вам говорил.

Мы тоже представляемся. Причем Сергей и Пётр поправляют Олонецкого: «Мы — не хроноагенты». А Пётр добавляет: «Я не хроноагент, я еще только учусь». Гости рассаживаются, и возникает минутная пауза, во время которой мы разглядываем друг друга.

Старший в этой группе гостей Иржи Лукаш. Длинное лицо, длинные рыжеватые волосы, тонкие губы, мушкетерская бородка и небольшие усики. Серые глаза смотрят на нас откровенно недоверчиво. Одет он в бирюзовые цвета: от ботфорт до короткой мантии на плечах.

Антон Павлов — относительно молодой человек лет тридцати пяти. Круглолицый, русый, нос, как говорится, картошкой. Его голубые глаза разглядывают нас с плохо скрываемым любопытством. Одежда у него светло-бордовая, а ботфорты, в соответствии с последним писком моды, отливают еще и бронзой.

Веста Медичи, на мой взгляд, самая молодая. Этой пышноволосой блондинке с высоким лбом и синими глазами никак не дашь больше тридцати лет. Тонкий нос, узкий подбородок и стройная длинная шея, перехваченная серебряным браслетом. Блестит серебром и вся её одежда. Стройную фигуру Весты обтягивает короткое платье из серебряной ткани, имеющей фактуру кожи, а может быть, и в самом деле кожаное. На ногах серебряные ботфорты. Руки почти до локтей обтянуты серебряными перчатками. Серебряная Веста смотрит на нас изучающим взглядом. Особенно подолгу её синие глаза задерживаются на моей подруге. Затянувшуюся паузу прерывает Степан Олонецкий:

—Должны подъехать еще двое — Василий Глотов и полковник Казаков. Подождём или начнём беседу?

—Лучше подождать, — предлагает Лукаш. — Вашим гостям не придется повторяться. Да и лучше, когда разговор будет происходить при большем числе свидетелей.

Голос у Лукаша резкий, даже немного скрипучий. Мне не нравится слово «свидетель». Интересно, в каком контексте он его употребил?

—В таком случае, — предлагает Лена, — может быть, уважаемое общество ответит на некоторые наши вопросы? Мы работаем в вашей Фазе третий день и кое-что уже узнали. Но нам не хотелось бы делать ошибочные выводы. Есть моменты, которые вызывают у нас сомнения. Не поможете ли вы нам их развеять?

—По мере наших возможностей, — отвечает за всех отец Ричард.

—Тогда, отец Ричард, — говорю я, — к вам и первый вопрос, как к представителю церкви. В Соединённых Штатах большого влияния достигла Апостольская церковь святого Павла. Что это за церковь? Откуда происходят её корни? И каково ваше к ней отношение?

Отец Ричард мрачнеет. Он наливает стакан воды и выпивает его мелкими глотками.

—Итак, церковь святого Павла, — медленно произносит он. — Они утверждают, что их корни — в православии. Но это только внешнее сходство. Из учения святых апостолов они извлекли только то, что всячески унижает женщину, ставит её на низшую по сравнению с мужчиной ступень. Кстати, это — ахиллесова пята и самой православной церкви. От низведения женщины до положения рабыни, вещи сейчас пытаются уйти даже мусульмане. А павловцы свою мораль сделали государственной политикой Америки. Америку ждёт незавидное будущее, если они будут продолжать следовать этому учению. Полгода назад в Лионе Христианский Собор осудил женоненавистническое учение церкви святого Павла. Были вскрыты и корни его. Они происходят из религии древних иудеев, которая берёт начало из эпохи еще более древних верований. А вот откуда эта церковь взялась? Почему они пользуются в Америке таким влиянием? На это я вам ответить не могу. Моя переписка с американскими священниками прервалась более двух лет назад. И прервалась она именно тогда, когда я задал им эти самые вопросы.

Следующий вопрос мы задать не успеваем. В ворота въезжает машина, из которой выходят два гостя. Один из них — мужчина лет сорока, одетый в светло-коричневые одежды, второй — полковник такого же возраста. Он в белой парадной форме, при орденах и при кортике. Они здороваются, представляются и собираются было присесть к нам. Олонецкий останавливает их и спрашивает у дочери:

—Вика, как дела с ужином?

—Всё готово.

—Тогда прошу сначала к столу.

Гвоздем программы ужина были, конечно же, тушенные щупальца молодых осьминогов в каком-то особом соусе. Виктория постаралась на славу. Я так и не понял, кто же является главным любителем этого блюда, с таким удовольствием его отведали все без исключения. Понятно, что такое превосходное блюдо не давало никакой возможности вести сколь-нибудь вразумительный разговор. К главной теме сегодняшней встречи Степан Олонецкий обратился только за десертом, когда бокалы были наполнены вином, соками или водой — кто, чем предпочитает.

—Друзья, когда я сообщил вам, что у меня в доме остановились пришельцы из параллельного мира, вы пожелали встретиться с ними, познакомиться поближе и задать им ряд вопросов. Но я не сказал вам главного. Эти люди не простые выходцы из другого мира. Эти люди — хроноагенты. Они живут и работают в мире, откуда ведётся наблюдение за многими параллельными мирами. Они отслеживают неблагополучные ситуации и прогнозируют их развитие. При необходимости они вмешиваются и безболезненно корректируют критическую ситуацию таким образом, чтобы этот мир избежал тяжелых последствий. Я правильно излагаю?

—Почти, — соглашаюсь я. — Только у слушателей может возникнуть впечатление, что это всё делаем непосредственно мы сами, — я обвожу жестом руки своих друзей. — И что мы прибыли сюда с намерением что-либо откорректировать. Если бы это было так, мы ни за что не вступили бы с вами в контакт и вы никогда бы не поняли, что мы — пришельцы из другого мира. В Нуль-Фазе, где мы живём и работаем, существует много секторов. Но лишь три из них непосредственно работают с параллельными Фазами в том плане, о котором шла речь. Это в первую очередь Сектор Наблюдения: его сотрудники отыскивают неблагоприятные ситуации в реальных Фазах, просматривая десятки тысяч эпизодов в день из жизни нескольких тысяч Фаз. Обо всех заслуживающих внимания событиях они сообщают в Аналитический Сектор, который строит прогнозы развития ситуации. В случаях, когда прогноз приобретает неблагоприятный характер, дело передаётся в Сектор Внедрения и Воздействия — то есть к нам. Мы — последняя инстанция. Мы с Еленой Илек только два хроноагента из целой армии, которая напрямую работает в параллельных Фазах. Все операции тщательно рассчитываются. Хроноагентов готовят к внедрению по специальной программе. Если бы мы прибыли сюда для осуществления разработанной в нашем Секторе операции, вы, Степан, ни за что не заметили бы нашего акцента. Его просто не было бы. Это же относится и к нашей одежде и манере поведения. Всё было бы абсолютно адекватно. Лена дополняет меня:

—Андрей правильно акцентировал ваше внимание. Мы здесь отнюдь не для того, чтобы осуществить какую-то операцию, пусть даже и безболезненно. Так что оставьте подобные подозрения на наш счет. Мы попали к вам совершенно случайно. Дело в том, что мы с Андреем уже более двух лет как утратили связь со своей Нуль-Фазой. Для своих товарищей мы пропали без вести. Почти два года мы провели в необитаемой Фазе, в плену у нашего противника. Он пытался заставить нас работать на него, но нам удалось бежать. Много месяцев мы переходим из Фазы в Фазу и никак не можем подать о себе весть, выйти на связь с нашей Нуль-Фазой, со своими товарищами. С таким же успехом, как и к вам, мы могли бы попасть в любую другую Фазу.

У всех присутствующих я вижу на лицах большую заинтересованность. Все молча слушают и ловят каждое слово. Все, кроме Иржи Лукаша. Тот сидит с блокнотом и, не глядя на нас, время от времени делает в нём записи. Когда Лена останавливается, он поднимает от блокнота голову. Если раньше он смотрел на нас с недоверием, то сейчас в его взгляде я читаю откровенный скептицизм. Отпиваю глоток вина и предлагаю:

—Мы с Леной можем говорить долго и много. Но при этом мы можем миновать некоторые моменты, которые вас сейчас больше всего интересуют. Поступим так: вы задавайте вопросы, а мы постараемся ответить на них как можно обстоятельнее. Только спрашивайте не все сразу, а по очереди.

Лукаш что-то хочет сказать, но его опережает Василий Глотов.

—Прошу прощения, нельзя ли конкретизировать ваш термин — воздействие? Раскрыть его. Мне не совсем понятно, как вы действуете в реальных Фазах? Возьмём конкретный случай. Вы обнаруживаете, что в какой-то Фазе готовится к старту космический корабль. В результате конструктивных недоработок или ошибки экипажа он упадёт на большой город. Более того, упадёт на атомную электростанцию. Как вы поступите? Совершите диверсию и выведете корабль из строя? Внесёте поправки на стадии разработки или изготовления? Или изолируете экипаж и поведёте корабль сами?

При этих словах все мрачнеют и задумываются. Ясно, здесь уже произошла подобная катастрофа. В Федерации или в Штатах, неважно. Важно, что она произошла совсем недавно и еще свежа в памяти.

— Ни то, ни другое, ни третье, в том смысле, который вы имеете в виду. — Я улыбаюсь. — Знаете, Василий, ваш пример напоминает мне случай из моей практики. В одной из Фаз испытывался сверхскоростной самолёт. Он потерял управление и на огромной скорости врезался в химический завод. В результате пожара начали выделяться продукты такой токсичности, что могло погибнуть от сотен тысяч до нескольких миллионов человек. Мы долго искали способ вернуть контроль над машиной, вывести её из катастрофического пикирования. Причем вариант сорвать полёт заранее отвергался. Полёт состоялся бы в другой день и, возможно, с теми же последствиями. Кстати, это ответ на первый из предложенных вами вариантов. В конце концов мы нашли решение. Оно было весьма неординарным. Даже нестандартным. Как предотвратить катастрофу? Объяснить пилоту и конструктору машины, что в этом случае надо действовать так-то и так-то? Причем вопреки здравому смыслу? Кто послушает неизвестно откуда взявшегося человека? Да и кто допустит его до конструктора и лётчика-испытателя новейшей секретной машины? Мы действуем иначе. В данном случае моё сознание было внедрено в тело лётчика-испытателя накануне рокового полёта. Мы называем этот акт внедрением матрицы хроноагента в тело носителя. Действуя в образе этого лётчика, я совершил необходимые действия, предотвратил катастрофу и относительно благополучно посадил самолёт. После этого я объяснил конструктору, почему самолёт потерял управление и что надо делать, чтобы этого в дальнейшем не происходило. Это звучало уже убедительней, чем если бы я начал говорить такое до полёта, согласитесь. К слову сказать, восстановить управление и вывести машину из пике было весьма непросто даже мне, хотя я точно знал, что нужно сделать, и до того, как стал хроноагентом, сам был профессиональным лётчиком.

Я вижу на всех без исключения лицах непонимание и недоумение. Всё ясно. Они просто ничего не поняли. Придётся объяснять подробнее.

—О том, как происходит подготовка к операции внедрения и само внедрение матрицы, пусть расскажет Лена, — предлагаю я. — Она у нас специалист как раз в этой области.

Лена подробно рассказывает, что такое матрица личности, как готовятся к совмещению матрицы носителя и хроноагента, как происходит внедрение матрицы. Слушатели постепенно врубаются, начинают понимать, о чем идёт речь. Они кивают и с огромным интересом слушают Лену. И опять Ричард Карпентер опережает Лукаша:

—Значит, все воздействия вы производите, внедрив душу хроноагента, или его матрицу, используя вашу терминологию, в тело человека, избранного вами для осуществления операции?

—Совершенно верно, — отвечает ему Лена.

—Значит ли это, что и сейчас вы, я имею в виду вас и Андрея, находитесь в чужих телах? И куда в таком случае делись души тех, кто существовал в этих телах до вас?

—Это особый случай, отец Ричард, — объясняю я. — Бывают ситуации, когда готовить внедрение матрицы уже нет времени. А порой бывает и так, что её просто не в кого внедрять. Именно так и произошло в том случае, когда наш противник… — Я задумываюсь. — Ну украл меня, что ли. Мы умеем создавать прямые переходы между Фазами. В тот раз по переходу прошли я и два моих товарища. Мы должны были сдержать атаку на важный объект, защитники которого были к тому времени уже все перебиты. Внедряться было не в кого, и мы пошли на операцию в собственных телах. Задачу свою мы выполнили, но когда нам создали переход для возвращения, наш противник на моём пути устроил ловушку и подсунул мне свой переход. И я исчез в нём. Попал совсем не туда, куда намеревался попасть. Позднее Лена ценой невероятных усилий и лишений смогла найти меня в моей Фазе-тюрьме и присоединилась ко мне. Так что сейчас мы с ней находимся в собственных телах. То же относится, разумеется, и к нашим товарищам.

И снова Лукаша с его вопросом опережает Веста Медичи:

—Андрей, вы говорили о сложностях подготовки операции, что иногда вам не хватает времени, а иногда, как в описанном случае, просто не в кого внедряться, и вам приходится с риском для жизни идти на задание в собственном теле. А не проще ли внедриться на некоторое время назад? Или у вас нет такой возможности?

—Такая возможность есть, но мы её никогда не используем. Вмешательство в уже состоявшееся прошлое вне закона. Объясняю, почему. В том случае, когда воздействие производится на уже состоявшееся событие, время в этой Фазе замыкается само на себя. Образуется как бы петля времени между тем моментом, когда это воздействие производится, и тем моментом в относительном будущем, когда это воздействие осуществлено в прошлом или проявились результаты этого воздействия. Мы называем это Схлопкой. Это — страшная катастрофа. Такая Фаза лишена будущего. Время в ней начинает циркулировать. От момента воздействия в прошлом оно течет до того момента в будущем, когда по относительному отсчету это воздействие произошло. Там время меняет свой знак на противоположный и течет так до момента воздействия. Потом оно снова меняет свой знак. Обратного течения времени никто не замечает. Но для этой Фазы всё начинается сначала, повторяется один к одному. И так до бесконечности. Вот это, отец Ричард, и есть настоящий ад. Представьте себя хоть на мгновение живущим в такой Схлопке, и вы меня поймёте. За всё время моей работы в Нуль-Фазе Схлопка произошла лишь один раз. И то мы вызвали её искусственно. Нам необходимо было обезвредить супероружие, которым наш противник был намерен уничтожить Нуль-Фазу. Предпринимать что-либо иное было уже поздно. Мой товарищ Андрей Злобин внедрился в прошлое и уничтожил главный компонент этого оружия. В результате произошла Схлопка.

Все несколько минут молча переваривают услышанное. Наверное, пытаются представить эту Схлопку и себя в ней. Тяжелое занятие. Тут никакая фантазия не поможет, пока не увидишь. Но лучше такого никогда не видеть. Затянувшееся молчание прерывает Иржи Лукаш. Наконец-то доходит очередь и до него. Он обращается не к нам, а к Степану Олонецкому:

—Всё, что рассказали ваши гости, Степан, крайне интересно, но, извините, не убедительно. Всё это я уже когда-то читал в фантастических произведениях средней руки. Не стали ли вы, Степан, жертвой мистификации? И не пытаетесь ли и нас сделать такими же жертвами? Вы с первых же слов безоговорочно поверили, что ваши гости — пришельцы из параллельного мира. Что они хроноагенты, как они себя назвали. А какие они привели доказательства истинности своих слов? Никаких. Почему я и все мы должны верить им на слово? Не знаю, как вы, а я пока не верю.

—Вы всегда были неисправимым скептиком, Иржи, — подаёт голос молчавший до сих пор полковник Казаков.

—Зато вы все, и в первую очередь Степан, которого я глубоко уважаю, неисправимо доверчивы. Я ученый и верю фактам, а не словам.

—Поверили же вы в мою теорию существования параллельных миров, — пытается убедить Лукаша отец Ричард. — Она ведь тоже не была подкреплена никакими фактами.

—Нет, не поверил. Я не верю ничему, кроме фактов. Просто положения вашей теории совпали с некоторыми результатами, которые я получил, работая в области физики времени. Я стал проверять это на соответствие и пришел к выводу: ваша теория верна. Я стал вашим сторонником, когда получил доказательства вашей правоты. Сейчас же я таких доказательств не вижу.

—Хорошо, — соглашаюсь я. — Вы получите доказательства, которые сможете пощупать. Подождите несколько минут.

Мы покидаем общество и поднимаемся в свои комнаты. Оттуда мы возвращаемся, неся свой арсенал и другое снаряжение, включая установку создания переходов. Разложив доказательства на столе, я обращаюсь к Казакову:

—Полковник, вы военный, вам первое слово. Посмотрите наше оружие и скажите: существует ли такое в вашей Фазе?

Полковник внимательно осматривает автомат, пулемёт и гранатомёт. Он отсоединяет магазин автомата, вынимает из него один патрон и качает головой. Особенно внимательно он изучает гранатомёт «муху». Отложив оружие в сторону, выдаёт заключение:

—В нашем мире такого оружия нет ни в одной армии. Конечно, аналоги такого пулемёта и автомата имеются и у нас, и в Штатах. Но калибр… Оружия такого калибра нет ни в одной армии мира. Что же касается гранатомёта, то подобное оружие у нас проходит испытания, но оно совершенно не похоже на это. Американцы пока даже не планируют разработку подобного типа гранатомёта. Мой вывод: это оружие доказывает вполне убедительно, что наши гости действительно пришельцы из других миров.

—А я не убеждён! — возражает Лукаш. — Нет такого калибра? Они вполне могли изготовить себе несколько экземпляров.

—Зачем? — удивляется полковник. — Ведь это обойдётся страшно дорого.

—Иногда цель оправдывает средства. Откуда мы знаем, какие цели преследуют мистификаторы?

Я с трудом сдерживаю себя. Мне уже хочется не убеждать Лукаша, а просто дать ему по лицу. Нет, лучше по морде лица. Не хочешь верить, не верь, Время с тобой! Но зачем же называть нас мистификаторами и приписывать нам корыстные цели?

За меня вступается полковник:

—Допустим. Но патроны! Их ведь тоже надо изготовить под такой калибр. Организовать серийное производство нестандартных патронов, это же ни в какие рамки не лезет! Я полагаю, у вас ведь не по одному магазину таких патронов. Да еще и пулемётные ленты в придачу.

Я киваю, но Лукаш не сдаётся:

—Это ничего не доказывает! Поставив всё на карту, можно организовать и не такое.

Время с тобой, скептик! Я беру в руки Наташин лазер и протягиваю его Казакову.

—Это боевой лазер. У вас есть такие?

Казаков вертит лазер в руках, внимательно рассматривает и возвращает мне.

—Нет, — он пожимает плечами, — стационарное оружие такого типа, насколько мне известно, находится лишь в стадии разработки. А о ручном варианте речь вообще пока не идёт.

—А может быть, это только макет? — не сдаётся Лукаш. Ох, и достал он меня! Подумав, я обращаюсь к Олонецкому:

—Пан Оленецкий, нет ли в вашем хозяйстве чего-нибудь такого, от чего вы давно хотите избавиться, но, в силу трудоёмкости, не знаете, как к этому подступиться?

—Конечно, есть! — Олонецкий улыбается и выводит нас на крыльцо. — Видите чугунный столбик на повороте дороги? И я, и мои гости частенько задеваем его. Сможете его убрать?

—Наташа! — командую я. — Делай!

Наташа вскидывает лазер и сначала одиночными импульсами прошивает чугунный столбик. Потом непрерывным лучом срезает его под корень. Все в восторге.

—Убедились? — спрашиваю я Лукаша.

—Не совсем. Такую вещь вполне можно изготовить в подпольной лаборатории, хорошо заплатив уникальным специалистам…

—Хорошо, — говорю я ледяным тоном. — А что вы скажете об этом? Это тоже можно изготовить в подпольной лаборатории?

Я протягиваю ему свой бластер. Он вертит его в руках и недоумённо пожимает плечами.

—А что я могу сказать, если даже не знаю, что это такое?

—Это — бластер-дезинтегратор. Одного выстрела из него достаточно, чтобы стереть с лица земли этот дом. Полковник, вы что-нибудь слышали о таком оружии?

—Разумеется, нет! Разве что в фантастике читал.

—И это действует? — спрашивает Лукаш.

—А зачем нам таскать с собой такой тяжелый макет? Собак пугать?

—И вы тоже можете продемонстрировать нам его действие?

—Могу, но не буду. Сейчас с обрыва я могу уничтожить любую скалу на берегу, по вашему выбору. Но уже стемнело, и яркая вспышка и грохот взрыва привлекут внимание и могут вызвать панику.

—Отговорки! — Лукаш пренебрежительно хмыкает.

—Хорошо. Я продемонстрирую действие бластера прямо сейчас. Но при условии, что вы встанете на один из этих камней. Не желаете? Время с вами. А что вы скажете на это? Лена, покажи ему свой микродоктор.

Пока Лена демонстрирует присутствующим возможности микродоктора, Наташа шепчется с Викторией. Та уходит и вскоре возвращается, неся чайник с кипятком, миски, тарелки и ложки. Я понимаю замысел Наташи и улыбаюсь, предвкушая, какое это произведёт впечатление. Наташа объявляет:

—А теперь посмотрите, чем мы питаемся в тех Фазах, где невозможно найти пищу. Это, — она демонстрирует таблетку, — брикет из пайка космодесанта. Чтобы приготовить обед, достаточно иметь горячую воду. Делается это так.

Наташа быстро заквашивает три обеда из двух блюд. Через несколько минут перед изумлёнными гостями исходят паром миски с борщом, гороховым и грибным супом. Рядом стоят три тарелки. На них дымится бифштекс, обложенный жареной картошечкой, гуляш с картофельным пюре и рубленая котлета с фасолью. Наташа делает широкий жест:

—Угощайтесь, пробуйте. Не бойтесь, это не муляж и не суррогат.

Подавая пример, она съедает две ложки борща и кусочек мяса из гуляша. Ученые подходят к столу, осторожно пробуют и в изумлении качают головами. Через несколько минут миски и тарелки стоят опустошенными.

—Ну как? — спрашивает Лена.

—Фантастика! — отвечает за всех Василий Глотов.

—Ив заключение я продемонстрирую вам одну из наших своеобразных возможностей в плане управления собственным организмом. Пан Олонецкий, — обращаюсь я к хозяину, — будьте добры, приготовьте полстакана коньяку. Именно полстакана, а не рюмку.

—Не стоит, — говорит Иржи Лукаш с улыбкой.

—Нет уж, — отвечаю я непреклонно. — Раз уж вопрос возник, надо расставить все точки над і.

—Сейчас Андрей, — объясняет Лена, — продемонстрирует вам нашу возможность ускорять свой собственный ритм времени по отношению к нормальному в несколько раз. Самого его вы увидеть не сможете, но он обнаружит себя своими действиями. Будьте внимательны.

Я сосредотачиваюсь и вхожу в ускоренный ритм. Переставляю мебель, наливаю в бокалы вина, насаживаю на вилки куски мяса. Весте я на колени кладу гроздь винограда на салфеточке, а скептику Лукашу мстительно спускаю вниз отвороты ботфорт. Возвращаюсь в нормальный ритм, усевшись возле столика, на который Олонецкий поставил стакан с коньяком.

—Это невероятно! — слышу я. — И вы все так умеете?

—Конечно, — отвечаю я, выпив коньяк залпом и не открывая глаз. — Этим должен владеть каждый хроноагент. Иногда в экстремальных ситуациях приходится прибегать и к этому. Правда, — я вздыхаю, — отходняк после такого упражнения тяжелый. Мне, к примеру, хорошо помогает коньяк.

Кажется, прошло. Но вставать еще рано. Сидя в кресле и не оборачиваясь, я спрашиваю Лукаша:

—Ну, Фома Неверующий, убедились или всё еще нет? Иржи Лукаш неожиданно смеётся и хлопает меня по плечу.

—А ведь купился, хроноагент! Скажу честно, ехал я сюда с недоверием. А когда послушал вас, сразу поверил. Ни один фантаст подобного не сочинит. У вас сразу всё на виду, всё есть. И достижения, и проблемы, и сложности, и неудачи, и победы, и поражения, и нерешенные проблемы имеются. В фантастике всё проще. Там всё возможно, и герои всегда побеждают. А возникают проблемы, придумает автор какой-нибудь суперпупергипермодулятор, и нет проблем.

—Это в плохой фантастике, — замечает Лена.

—Значит, мне не везло, — вздыхает Лукаш. — Хорошая не попадалась.

—Тогда зачем нужна была эта комедия? — интересуюсь я нарочито равнодушно. — Все эти намёки насчет цели и средств? Серийное производство нестандартных патронов и макеты лазера и бластера?

—Чтобы вас завести. Чтобы вы сразу выложили всё, что у вас есть, и не тянули в час по чайной ложке, не отвлекались от самого существенного. Ведь такие отступления неизбежно возникли бы. Я даже не буду настаивать на показательном выстреле из бластера. Во-первых, это не очень интересно, а во-вторых, страшно. Ну его к черту! Вот Схлопка — это действительно интересно, хотя тоже страшно. Даже пострашнее бластера. Я работаю в области физики времени, но даже не догадывался, что такое может иметь место. Петля времени! Вы видели это своими глазами?

—К сожалению, да, — отвечает Лена с тяжелым вздохом.

—Расскажите подробнее, — просит Лукаш. — Значит, она происходит в случае вторжения в уже состоявшееся прошлое?

—Как правило. Но не только. Изредка Схлопку может вызвать некорректное, грубое вмешательство в настоящее. Иногда это происходит случайно. К примеру, Андрей при разработке одной операции чуть не вызвал Схлопку. Спасла чистая случайность.

—А каким образом вы рассчитываете воздействие, чтобы оно было корректным, не грубым? — спрашивает Веста.

—Мы пользуемся аппаратом темпоральной математики.

—Вот как! — Глаза у Весты загораются. — Подробнее, пожалуйста.

—Уважаемая Веста, — умоляющим тоном говорит полковник Казаков. — Мы приехали сюда вовсе не для того, чтобы слушать курс лекций по темпоральной математике. Если это вас сильно интересует, останьтесь. Хроноагенты вам всё расскажут отдельно. Меня же как военного интересует, можно ли с помощью вашей техники, ваших программ планировать и прогнозировать развитие событий, чтобы предотвратить назревающую войну? А уж если она началась, скорректировать события так, чтобы она закончилась скорее и с меньшими потерями?

—Именно такая работа, полковник, — отвечаю я с улыбкой, — занимает у нас примерно половину времени. Я уже рассказывал Олонецким, что своё самое первое задание выполнял в качестве лётчика-истребителя на Второй мировой войне. И цель всей многоходовой операции была одна: приблизить окончание войны и сократить людские потери. Однако задавайте свои вопросы. Только, прошу, по очереди.

Беседа затягивается далеко за полночь. Из зала мы переходим на веранду, где разговор продолжается при лунном свете. Вопросам нет конца. Мы стараемся говорить кратко, но понятно. К сожалению, это не всегда получается. Попробуйте, к примеру, коротко ответить, как составляется система темпоральных уравнений, какие факторы надо учитывать обязательно, а какими можно пренебречь и почему? Но наконец все устали, и продолжение беседы переносится на завтра. Виктория разводит гостей по комнатам, а мы уходим к себе.

После завтрака разговор продолжается у бассейна. Ученые готовы спрашивать и спрашивать нас до бесконечности. К сожалению, не на все вопросы мы с Леной можем ответить достаточно обстоятельно, но даже то, что мы с ней можем сказать, вполне удовлетворяет слушателей.

После обеда ученые начинают по одному откланиваться. У них запланированы другие встречи и неотложные дела. Все выражают надежду встретиться с нами еще раз. С нами остаются Веста Медичи и отец Ричард. Веста желает поглубже вникнуть в аппарат темпоральной математики. Хотя какие из нас преподаватели этой отрасли математики? Мага Жиля бы сюда. Это было бы другое дело. Отца Ричарда интересуют различные концепции развития общества, с которыми мы сталкивались в процессе своей работы. Мы договариваемся с монахом и математиком, что с ними мы будем заниматься после обеда, а с утра будем работать по своему плану.

После завтрака усаживаемся за компьютеры, на которые Лена уже установила нашу программу. Моделируем развитие ситуации, строим прогнозы, рассчитываем варианты противодействия деятельности «прорабов перестройки». Пока что получается не очень. Отец Ричард и Веста Медичи тоже подолгу сидят с нами, пытаются вникнуть в нашу работу. Но у них тоже получается не очень.

После обеда идём на пляж, чтобы освежиться в море, и до ужина работаем с отцом Ричардом и Вестой. После ужина на веранде мы по общей просьбе рассказываем о своей работе, о Фазах, в которых нам приходилось работать, через которые мы проходили. Особый интерес вызывает Фаза биологической цивилизации, а также Фаза, в которую, как в черную дыру, проваливаются морские и воздушные суда. Оказывается, в этой Фазе есть свои «бермудские треугольники».

На шестой день нашего пребывания у Олонецких я, засидевшись за компьютером, чувствую настоятельную потребность пройтись по парку, поразмыслить, обмозговать на ходу пришедшие в голову идеи. Задумавшись, я выхожу к лестнице, спускающейся к морю. Постояв там и посмотрев на море, я иду по посыпанной белым песком дорожке. Совсем рядом раздаются страстные вздохи и приглушенный выкрики явно сексуального характера. Наверное, Наташа с Анатолием тоже решили отвлечься. Время с ними. Могли бы, впрочем, найти и более подходящее место.

Дорожка сворачивает налево. Я миную группу кустов и останавливаюсь. Нет, это не Наташа с Анатолием. На густой мягкой траве предаются страстным любовным утехам Сергей с Викторией. Розовые ботфорты Вики обхватывают поясницуСергея. Иногда они резко вскидываются вверх, и Вика сладко вскрикивает в любовном экстазе. Не похоже, чтобы страсть одолела их внезапно. Рядом на траве лежит бело-розовый сарафанчик, поверх него — шляпка, а на ней — белые сетчатые трусики. Именно не валяются, а лежат, аккуратно сложенные.

Вздыхаю и прохожу мимо. А сзади меня догоняет сексуальная симфония. Вика уже не вскрикивает, а тянет непрерывную страстную, полную томления трель. Видимо, Сергей довел-таки её до оргазма. Молодец. Сразу видно, что это у них далеко не первая такая встреча. Ленка верно заметила: отношения у молодых людей развиваются стремительно. Надо будет поговорить с Сергеем на эту тему.

Вечерняя беседа не затягивается надолго. Отец Ричард, сославшись на неожиданный приступ застарелой болезни, уходит к себе. Мы, поговорив еще немного, тоже расходимся. Под парами увиденного днём я проявляю к своей подруге повышенный интерес. Она с радостью отвечает мне взаимностью. Мы безумствуем почти два часа. Наконец утомлённая Лена засыпает. А я чувствую настоятельную необходимость освежиться в море.

Натягиваю купальные колготки и выхожу в коридор. Дверь в комнату Сергея открыта, и оттуда доносятся те же сладкие вздохи и страстные выкрики. Проходя мимо, я невольно вижу, как молодая пара вновь предаётся любви. Они, видимо, только что вернулись с пляжа. Сергей лежит на спине, приспустив свои колготки. А Вика в розовых чулочках и шляпке трудится над ним в позе наездницы. Она движется энергично, но грациозно. Головка девушки откинута назад, на лице — выражение счастья и блаженства. Руками Вика придерживает поля своей шляпки. Её девичьи груди вздрагивают в такт движениям. Сергей придерживает её за верхнюю часть прелестной попки и помогает ей двигаться.

Вздыхаю и прохожу мимо, ругаясь про себя. Ишь, как страсть-то их одолела. Хоть бы дверь прикрыли, любовнички! Когда я возвращаюсь назад, дверь уже закрыта. Что они там творят, я не вижу, но могу представить. Усмехаюсь и направляюсь к себе. Стаскиваю купальник, падаю рядом со своей подругой и засыпаю.

После завтрака Сергей и Пётр собираются съездить с Викторией в город. С ними вызывается поехать и Наташа. Пока она одевается, я отзываю Сергея в сторону и спрашиваю его:

—А не слишком ли ты злоупотребляешь гостеприимством наших хозяев, парень? Ты не находишь?

—Нет. Не нахожу. И здесь, Андрей, не злоупотребление, а полная взаимность. Мы любим друг друга.

—Согласен, и осуждать за это не могу. Но, Сергей, ты подумал о том, что скоро мы отсюда уйдём, и она останется одна? Будет вспоминать тебя всю оставшуюся жизнь, вспоминать те минуты счастья, что ты ей подарил, и сознавать, что это уже никогда не повторится. Знаешь, что сказал мне старый хроноагент, когда я, выполняя самое первое своё задание, позволил себе без памяти влюбиться в Ольгу? «У таких, как мы, всё дорогое должно быть не здесь, а там. Нельзя себя здесь приковывать ничем, кроме своего долга». Эти слова я запомнил на всю жизнь.

—Я, Андрей, тоже так думал и говорил Вике об этом. Она сказала: «Ну и пусть! Пусть буду плакать по тебе всю оставшуюся жизнь. А сейчас ты мой и больше ничей!»

—Сильная девушка. Но ты всё равно не слишком-то увлекайся. Еще неделя — другая, и мы здесь свою работу закончим.

—Знаю я, Андрей, всё знаю.

—Смотри, и тебе без неё придётся несладко, если сильно привяжешься.

—Думал я и об этом.

Сергей явно чего-то недоговаривает. И мне кажется, я уже знаю, что именно.

—И что же ты надумал?

—Андрей, — Сергей вздыхает и, словно ныряя в холодную воду, выдаёт: — Я остаюсь здесь.

—Вот как? — только и могу я сказать, хотя ждал именно этих слов.

—Да, так. Ты же говорил, что мы вольны остаться в любой из Фаз, через которые будем проходить.

—Говорил. И от слов своих не отрекаюсь.

—Так в чем же дело? Будешь меня отговаривать?

—Не буду. Это твой выбор, твоё право. Кто я такой, чтобы выбирать тебе судьбу? Хотя я рассчитывал сделать из тебя хроноагента.

—Не получится из меня хроноагент, Андрей.

—Почему ты так считаешь?

—Не хватает у меня, Андрей, для этого самого главного качества. Самоотречения. Ну, не нахожу я у себя такой черты характера, какая позволила бы мне забыть о себе, о любимой, забыть обо всём и отдать себя целиком на службу человечеству. Даже не человечеству, а бесконечному множеству человечеств. Слишком уж я люблю жизненные блага.

—А ты думаешь, мы их не любим? Посмотри на Лену. Это сплошные слабости, и она им предаётся каждую свободную минуту.

—Но когда доходит до дела, она о них моментально забывает. Оставляет их без сожаления. Нет, Андрей, хроноагентами, по-моему, могут стать только такие цельные, устремлённые личности, как ты и Лена. Я, к сожалению, не такой.

—Может быть, ты и прав, Сергей. Действительно, чтобы стать хроноагентом, мало пройти курс обучения и сдать экзамены. Недаром к этому курс допускают далеко не каждого. Но тебя-то я видел в деле. У тебя могло бы получиться.

—Но не исключено, что и не могло бы. Нет, Андрей, счастье каждый понимает по-своему. Я понимаю его так. Счастлив может быть только тот, кто может сделать счастливым другого. Я не нахожу в себе сил сделать счастливым всё человечество, а уж тем более много человечеств. Зато я могу сделать счастливым одного человека. Если останусь здесь. А ведь человечество как раз и состоит из отдельных человеков.

—И здесь ты прав. Только, по-моему, ты еще чего-то недоговариваешь. Колись.

—Знаешь, Андрей, — говорит Сергей очень тихо после минутной паузы, — я утратил веру в то, что вы когда-нибудь доберётесь до своих…

—Стоп, Сергей! — прерываю я его. — Не наступай на больную мозоль.

—Извини, — тихо говорит Сергей. — Но ты же сам сказал: «Колись».

—Извини и ты меня. Но что ты будешь здесь делать? Чем будешь зарабатывать на жизнь?

—Здесь есть компьютеры. Значит, грамотный программист работу всегда найдёт. И потом… — Сергей запинается.

—Что потом?

—Есть одна идея. Мы с Викой её уже обсудили. Но без вашей помощи я не обойдусь. Я еще подумаю, хорошо?

—Подумай. Но, Сергей, ты же знаешь, что в этой Фазе уже действуют «прорабы перестройки». Тебя это не останавливает?

—Но ведь они действуют только в Америке. Вряд ли они сумеют справиться с Федерацией. Этот орешек будет им не по зубам.

—Ты так считаешь? Сергей, ты же знаешь, «прорабы» никогда не останавливаются на полпути. Их девиз: «Или всё, или ничего!» И мы знаем только одну Фазу, которая смогла отразить их вторжение.

—Пока только одну.

—Хм! Впрочем… Знаешь, поезжайте в город, а мы с Леной обмозгуем одну идею. Может быть, как раз и хорошо, что ты решил здесь остаться.

Я поднимаюсь на третий этаж, где за компьютером сидит Лена. Вчера, перед тем как застать за любовными игрищами Викторию с Сергеем, я получил ответ на вопрос: «Можно ли противостоять деятельности «прорабов» в этой Фазе? А если можно, то каким образом?» Компьютер выдал мне такое, что я тогда вынужден был на время оставить работу, чтобы привести свои мысли в порядок.

Вернувшись, я обсудил с Леной предложенный компьютером вариант. Он заключался в том, что мы должны остаться в этой Фазе и координировать противодействие «прорабам», используя свои возможности прогнозирования и анализа ситуаций. То есть просматривая «игру» на несколько ходов вперёд. Лена просмотрела то, что выдал компьютер, и надолго задумалась. Наконец она решительно и категорически ответила:

—Нет, этот вариант не годится. Надо искать другое решение. Я не сомневаюсь, что наше присутствие здесь серьёзно сдержит экспансию «прорабов» и, возможно, даже остановит её. Но, Андрей, на сколько нам придётся для этого задержаться здесь? На годы. Но ведь «прорабы» действуют не только в этой Фазе. Если бы это было так, я, ни на секунду не задумываясь, безоговорочно приняла бы такой вариант. Но пока мы будем работать здесь, кто остановит их в других Фазах? Ведь о них знаем только мы и Старый Волк. И ему даже в ЧВП не верят. Нет, Андрей. Мы сейчас в разведке. Ты же помнишь: лётчик, находясь в разведке, не имеет права вступать в бой. Он должен уклониться от боя всеми способами и доставить разведданные. Мы сейчас в таком же положении. Так что извини, этот вариант не катит.

—А что если кому-то из нас остаться здесь? Он вступит в бой, а остальные доставят разведданные? К тому же «прорабы» наверняка поймут, кто им противостоит. Они решат, что мы остались здесь, и прекратят нас преследовать в других Фазах.

—Во-первых, не такие уж они дураки. Во-вторых, нас и так мало. Вспомни, с каким напряжением нам порой приходится прорываться к переходу. А что еще ждёт нас впереди, одно Время знает. И, в-третьих, кто останется?

Мы снова задумываемся. Я представляю себя, Лену, Анатолия или Наташу, работающими в одиночку в этой Фазе. Практически без надежды вновь обрести своих друзей. Мне становится не по себе. Лена нарушает молчание:

—К этому вопросу вернёмся, если не сможем наработать ничего лучшего. Может быть, действительно кому-то из нас придётся остаться здесь. Жалко отдавать эту Фазу на растерзание «прорабам». Хотя, конечно, решать этот вопрос будут нелегко.

И вот сейчас, поднявшись на третий этаж, я застаю свою подругу за компьютером. Лена сидит, закинув ногу на ногу и сцепив пальцы на колене, обтянутом голубой тканью «сапога-чулка». Выражение лица у неё очень недовольное. Она покусывает нижнюю губу. Увидев меня, она, не меняя позы, говорит:

—Похоже, ты был прав. Я прогнала множество вариантов, но ни один из них не дал существенного результата. Как только вводишь фактор присутствия кого-то из нас, детерминант сразу становится положительным. Кому-то не миновать остаться здесь. Давай решать, кому.

Она задумывается, откидывается на спинку кресла, накручивает на палец пряди волос и шевелит ступнёй. Налицо все признаки тягостного раздумья моей подруги. Она рассуждает вслух:

—Наташу с Толей я разлучать не хочу. Значит, придётся разлучиться нам. Что ж, не привыкать. Ты профессиональный военный и хроноагент экстра-класса. Без тебя прорываться будет трудно. Решение одно: остаюсь я.

—Есть другой вариант.

—Ты нашел другой вариант противодействия «прорабам» и молчал?!

—Нет. Я имею в виду другое. Сергей только что высказал мне своё намерение остаться в этой Фазе. Вот он и будет здесь работать.

—Ты шутишь. — Голос Лены звучит не вопросительно, а категорически утвердительно.

—Какие шутки? Он действительно желает здесь остаться. У него появился мощный якорь. И зовут этот якорь Виктория Олонецкая.

—Ну, это я давно вижу. Но Сергей противодействует «прорабам перестройки»! Сергей спасает цивилизацию! Ты шутишь. И не очень остроумно. Такая работа далеко не каждому профессиональному хроноагенту по плечу.

—Нет, Ленок, я не шучу. Раз парень решил остаться здесь, почему бы нам не извлечь из этого пользу. Программист он хороший. Сама не раз его хвалила. Работу с нашей программой он освоит без труда. Конечно, нам придётся с ним поработать — обучить его основам темпоральной математики, методике анализа ситуаций и построения прогнозов. И еще многому его научить стоит. О чем ты задумалась?

—В принципе я согласна с тобой. Сергей, если с ним как следует поработать, справится с этой задачей. Но, Андрей, каким образом он будет проводить свои решения в жизнь?

—А как бы ты проводила их, если бы осталась здесь?

—Я бы начала с установления необходимых контактов, налаживания связей. Использовала бы для этого уже завязанные знакомства…

—А что мешает сделать то же самое ему? Ведь наши знакомые считают его одним из нас. Да и мы, пока здесь, начнём налаживать необходимые контакты.

После обеда мы извиняемся перед Вестой и отцом Ричардом, поднимаемся в лабораторию и устраиваем совет. Я докладываю о результатах анализа обстановки и о решении, что кому-то из нас придётся остаться в этой Фазе, противодействовать «прорабам». Говорю о решении Сергея остаться в этой Фазе и о том, что задумали мы с Леной.

—Как ты на это смотришь, Сергей? — спрашивает Лена. — Чувствуешь себя готовым к такой работе? С ответом не торопись. Работа эта очень и очень непростая и очень и очень ответственная.

—А если я скажу: «Нет», тогда останется кто-то из вас?

—Уже решено. В этом случае останусь я.

Сергей внимательно смотрит на Лену, словно видит её первый раз в жизни. Потом он переводит взгляд на меня, снова на Лену и тихо спрашивает:

—Елена Яновна, вы, надеюсь, шутите?

—Нет, Серёжа. Андрей же сказал, что сдержать экспансию «прорабов» может только присутствие кого-то из нас. Необходимо, чтобы кто-то отслеживал их действия, строил прогнозы, анализировал события и постоянно опережал их на несколько ходов. В противном случае эта Фаза обречена. Как и все другие, до которых добрались «прорабы».

—Время побери! Тогда какие могут быть сомнения? Конечно, я готов работать. При условии, что вы меня всему научите.

—Разумеется, мы тебя научим. Ради этого мы задержимся здесь на необходимое время. На месяц, на два, да хоть на полгода — пока не придём к выводу, что ты сможешь справиться с этой работой без нашей помощи. Учти, заниматься придётся много. Темпоральная математика — вещь серьёзная и очень трудная.

—Вы с ней справились, почему я не справлюсь? Когда приступим к занятиям?

—Завтра с утра. Сегодня я подготовлю программу твоей подготовки, распределю, кто чем будет с тобой заниматься, а завтра начнём.

—Сергей, — говорю я, — а как быть с тем, о чем мы с тобой говорили утром? Получается, что ты всё-таки будешь работать на счастье всего человечества.

—Хм! Но при этом я буду точно знать, что одного-то представителя этого человечества я уже сделал счастливым.

—Добро, — я хлопаю парня по плечу. — Сегодня отдыхай, развлекайся, а с утра — в борозду! Кстати, а что вы там с Викторией надумали?

—А! Это как раз совпадает с тем, что вы мне предложили. Я хотел попросить вас оставить вашу программу и научить меня с ней работать.

—Зачем?

—Мы задумали организовать здесь бюро прогнозов. Прогнозов экономической жизни, рыночной конъюнктуры, курса ценных бумаг и так далее. Услуги такого бюро или агентства будут пользоваться у бизнесменов большим спросом.

—И не только у бизнесменов. Голова! Я бы до такого не додумался. Значит, у тебя здесь кусок хлеба будет.

—Даже с маслом, — добавляет Лена.

—Пожалуй, и с икрой, — усмехается Анатолий.

За ужином мы объявляем о решении Сергея остаться в этой Фазе. При этом мы пока не раскрываем то главное, ради чего он остаётся здесь. Пусть пока думают, что он это делает только из-за Виктории. Не откладывая в долгий ящик, Сергей тут же официально просит у Степана Олонецкого руки его дочери. Тот вопросительно смотрит на Викторию. Она краснеет, но, тем не менее, утвердительно кивает.

—Раз Вика согласна, то и я не буду возражать. Один только вопрос: на что молодая пара намерена существовать? В нашем обществе браки разрешаются только в том случае, если хотя бы один из будущих супругов имеет возможность обеспечить прожиточный минимум для семьи. Вика — студентка. А чем намерены зарабатывать на жизнь вы, Сергей?

За Сергея отвечаю я. Степан Олонецкий относится к идее создания «Агентства деловых прогнозов» несколько скептически. Но я успокаиваю его, сказав, что Сергей отличный программист. Даже если агентство не будет иметь успеха, он всё равно сможет найти высокооплачиваемую работу.

Помолвка состоялась. Степан Олонецкий приносит шампанское, и мы выпиваем за здоровье и счастье молодой семьи.

Утром Лена знакомит нас с программой подготовки Сергея. Мы распределяем её между собой и сразу после завтрака приступаем к работе. Львиная доля этой работы падает на меня и Лену. Лена занимается с Сергеем темпоральной математикой, я обучаю его моделированию и прогнозированию. Решением задач мы займёмся позже, когда Сергей освоит математический аппарат. Наташа и Анатолий занимаются с Сергеем хронофизикой. Отец Ричард по нашей просьбе читает ему курс лекций по истории Фазы. Кроме того, мы даём Сергею некоторые разделы из программы подготовки хроноагентов в части физической и технической подготовки. Во всех занятиях принимают участие в качестве учеников Пётр и Виктория.

Проходят дни и недели. Сергей постепенно осваивает необходимый объём знаний и навыков. Он уже может самостоятельно проанализировать ситуацию, учитывая при этом все необходимые факторы и отбрасывая второстепенные. Это слишком сложная задача: можно погрязнуть в горе материала и запутаться насмерть, а можно вместе с водой выплеснуть и ребёнка. Он научился строить точные прогнозы развития ситуаций, опять-таки с учетом всего необходимого. Здесь самое главное — оценить значение фактора воздействия. Причем каждый фактор следует оценивать в динамике. Бывает, что в момент анализа ситуации какой-то фактор оказывает на неё решающее влияние. А через месяц-другой его значение сойдёт на нет. Зато может возрасти влияние других, которыми при анализе можно было пренебречь.

Еще более сложным в этом плане, примерно на порядок, является моделирование микро- и макровоздействий. В данном случае речь идёт о конкретных решениях, которые Сергей должен будет рекомендовать. Ведь в отличие от нас, он не будет сам планировать и осуществлять воздействие. Он будет искать решение и рекомендовать его деловым и политическим кругам.

По нашей просьбе Олонецкий приглашает всех наших знакомых, а те, в свою очередь, привозят с собой других ученых и несколько политиков. Всего собирается около тридцати человек. Нас представляют и объясняют, кто мы такие. Наши старые знакомые заверяют собрание, что никакой мистификации здесь нет и что хроноагенты народ серьёзный и слова на ветер не бросают.

Под такой настрой мы с Леной знакомим собравшихся с результатами нашей работы в этой Фазе, демонстрируя некоторые моменты на экране монитора. Мы рассказываем, кто такие «прорабы перестройки» и чего они добиваются. «Это пострашнее любого фашизма!» — бросает кто-то из присутствующих. «А вы не преувеличиваете?» — спрашивает другой. «Скорее преуменьшаем, — отвечает Лена. — У нас была с ними только одна непосредственная встреча. Но то, что мы видели в других Фазах, даёт основания предполагать, что нам известно о них далеко не всё и далеко не самое худшее».

Дальше мы говорим о том, каких результатов добились. Если мы будем опережать «прорабов» на два-три хода, они окажутся бессильны. Но мы тут же предупреждаем: поняв, что осуществить ползучую экспансию не удаётся, «прорабы» будут всячески подталкивать Америку к войне с Федерацией. В принципе, они уже предвидят такой вариант и интенсивно готовят Штаты к войне.

—Пусть готовят, — бросает реплику генерал из Министерства Обороны. — Мы уже готовы.

—Недооценка противника, — отвечаю я ему, — еще никому не шла на пользу.

—Никакой недооценки нет. Наша разведка работает отлично. В деле подготовки мы, как вы выразились, опережаем Штаты на два-три хода. Врасплох нас не застанут.

Мы представляем собравшимся Сергея. Объясняем, что он остаётся в этой Фазе, рассказываем, что он будет делать, и просим собравшихся прислушиваться к его рекомендациям и оказывать ему всяческое содействие. Вопреки моим опасениям, никто из присутствующих не выражает ни недоверия, ни скептицизма. Все отнеслись к нашим словам весьма серьёзно и заверили, что Сергей найдёт у них поддержку и понимание. Более того, один из чиновников берётся оформить Сергею гражданство Федерации. И действительно, через три дня курьер доставляет Сергею паспорт и все необходимые документы.

Проходят еще две недели, и Сергей полностью осваивает порученную ему работу. Для контроля мы усаживаем его за компьютер на десять дней, а сами параллельно, но независимо работаем над теми же задачами. Это продолжается десять дней. Результаты сравнения показывают, что Сергей полностью справляется с порученным ему делом. Иногда его решения поражают неординарностью и даже кажутся сомнительными. Но придирчивый анализ доказывает, что эти решения верные.

—Что ж, — говорю я за ужином, — наша миссия в этой Фазе завершена. Замену себе мы подготовили. Можно собираться в дальнейший путь. Толя, начинай работу по созданию перехода.

—Подождите, Андрей, — просит Виктория. — Через неделю прилетит мама, мы с Сергеем оформим брак и после свадьбы проводим вас.

Мы соглашаемся, тем более что торопиться нам особенно некуда. А через неделю прилетает Альбина Олонецкая. Это прекрасно сохранившаяся для своих лет женщина, как две капли воды похожая на Викторию. Вернее, Виктория похожа на свою маму. Альбине никак не дашь больше тридцати с небольшим лет. Длинные черные волосы абсолютно не тронуты сединой, лицо светлое, без намека на морщинки. Но главное — глаза: они молодые, задорные. В отличие от Виктории, тяготеющей к белому и розовому цветам, Альбина предпочитает алый. Издалека её можно принять за горящий факел.

Сразу же начинается подготовка к свадьбе. Альбина с Викторией часами сидят за компьютером, подбирая свадебные наряды для молодоженов. Нас с Леной уговорили быть свидетелями. За день до свадьбы прибывают заказанные наряды, которые молодым людям предстоит носить всего один день. В день свадьбы Виктория появляется перед нами в изумрудном платье с прозрачной мантией такого же цвета, пришитой к плечам. На ножках — изумрудные чулки и блестящие серебряные ботфорты. Руки в изумрудных лайковых перчатках до середины предплечья. Сергей же весь белый с золотом. На нём белый камзол с золотой каймой, белые шорты в обтяжку и блестящие золотые ботфорты. Именно золотые, а не бронзовые.

Мы тоже при полном параде. А Лена даже натянула свои голубые перчатки. Они у неё чуть покороче, чем у Виктории, всего до локтя. Направляемся к машинам и едем в город. Он находится неподалёку, всего в десяти километрах.

Венчают Сергея и Викторию в православном храме. Хотя, как мне показалось, в обряде присутствуют некоторые элементы католицизма. Из храма мы заезжаем в мэрию, где брак официально регистрируется и молодым выдают свидетельство. Там же мы с Леной расписываемся в книге регистрации как свидетели. Сергею тут же выдают новый паспорт. Он теперь Сергей Олонецкий. Оказывается, в этой Фазе муж принимает фамилию жены.

На крыльце дома нас встречают Альбина и Степан Олонецкие и отец Ричард, Отец Ричард благословляет молодых, а мать с отцом обнимают и целуют дочь и новообретённого сына.

Гостей не слишком много: десятка два друзей и подруг Виктории, знакомые нам ученые и пять человек родственников Альбины и Степана. Застолье протекает не шумно, но весело. Выпивают умеренно, много поют, разыгрывают забавные сценки. Интересно, что когда Пётр провозгласил: «Горько!», его не только не поддержали, но и не поняли.

В девять вечера молодых провожают в брачные покои, а застолье продолжается до полуночи. В полночь гости разъезжаются.

Утром мы собираем совет. Пора покидать эту Фазу. Анатолий докладывает:

—Зона темпоральной нестабильности находится в сорока километрах севернее Красноярска.

Вот как. А мы сейчас находимся на северном побережье Эгейского моря. О том, чтобы добраться до Красноярска самолётом, нечего и думать. У нас слишком много оружия, а порядки здесь строгие. Здесь даже наши связи с Министерством Обороны не помогут, закон есть закон. Придётся добираться на поезде. Кстати, об оружии. У нас образовался его излишек. Тащить с собой лишний автомат никому не хочется. Мы и так нагружены сверх всякой меры. Придётся оставить здесь.

—Сергей, — говорю я, — автомат мы оставим тебе на память.

—А за каким Временем он мне нужен без патронов?

—Патроны нам и самим нужны.

—Ну хоть три магазина.

—Да в кого ты здесь стрелять собираешься?

—Вы же сами на совещании говорили, что война неизбежна. «Прорабы» не успокоятся, пока не потерпят здесь окончательное поражение, как в биологической Фазе. А меня они рано или поздно вычислят. Так что десант они здесь высадят непременно.

—И много ты навоюешь против десанта с одним автоматом и тремя магазинами патронов?

—Всё не с пустыми руками.

—Хорошо, — соглашаюсь я, — три магазина, но не больше. Заодно забери свой пистолет и патроны к нему. Кстати, надо будет оформить на всё это официальное разрешение.

—С этим проблем не будет, — заверяет нас Степан Олонецкий. — Когда вы отправляетесь?

—Чем раньше, тем лучше.

—Тогда задержитесь на три дня. И Веста, и Глотов, и все другие хотят попрощаться с вами.

Через три дня прибывают наши старые знакомые. Альбина Олонецкая к тому времени уже улетела в Арктику, и прощальный ужин готовит Виктория с помощью своего мужа. Когда после ужина мы сидим на веранде, Анатолий неожиданно вспоминает наш давний разговор.

—Андрей, помнишь, в самом начале нашего пути, когда мы попали в этот проклятый Темпоральный Куб, мы с тобой разговаривали на тему: так ли страшен черт, как его малюют? Ты тогда заверил меня, что так, как его малюют, он совсем не страшен. Отец Ричард, мне хотелось бы услышать ваше мнение по этому поводу как специалиста.

Отец Ричард несколько минут молчит, отпивает полстакана воды и спрашивает Анатолия:

—А откуда вы, Толя, узнали, что я уже много лет работаю над этой проблемой? Это даже было темой моей неопубликованной диссертации. «Сущность Дьявола». Диссертацию-то я защитил, но Ученый Совет запретил её публиковать. Впрочем, это несущественно. А Андрей полностью прав. Так, как черта или Дьявола малюют, он совсем не страшен. Шерсть, рога, копыта и свиное рыло — самое страшное, что смогла придумать убогая фантазия древних христиан. И рассчитана она на людей с таким же бедным воображением. Такой черт сегодня будет не страшным, а скорее забавным. Нет, каким Дьявола ни нарисуй, всё равно это будет очень далеко от истины. Суть не в форме, а в содержании. Дьявол волен принять любое обличье. Но от этого суть его не меняется. А суть его — в злобе. В нечеловеческой злобе и нечеловеческой ненависти. И Дьявол никогда не творит свои дела сам. Он использует для своих целей людей, которым он коверкает душу. Используя вашу терминологию, он внедряет в них свою матрицу. Они становятся послушными исполнителями дьявольской воли, дьявольских замыслов. У людей, одержимых Дьяволом, смещаются оценки понятий и деяний. Они, строго говоря, перестают быть людьми. В первую очередь это относится к непомерному завышению оценки значимости собственной личности и сведению к нулю значимости всех остальных, особенно если они отличаются от него самого. Для одержимого Дьяволом человек с другим цветом кожи, говорящий на другом языке, молящийся иначе, одевающийся не так, и не человек вовсе. Скот, вещь. И можно с ним делать всё, что угодно, жизнь его не имеет никакой цены. Можно гнать таких людей на костры, на виселицы, топить, стрелять. Но так делали раньше. Сейчас это стало хлопотно и непроизводительно. Лучше направленным взрывом выкопать глубокий ров и согнать в него этих людей с окрестных сёл. А потом бульдозерами закопать их. А еще интереснее облить этих нелюдей напалмом. С одержимыми бесполезно спорить, бесполезно им что-либо доказывать. Они признают только один язык, язык силы. Если вы в какой-то момент окажетесь сильнее их, они выслушают вас. Но, выслушав, не поймут. Не поймут потому, что вы и они думаете по-разному, мыслите иначе. Да, конкретные понятия вроде черного и белого, сладкого и солёного они воспринимают так же. А вот такие критерии, как право, честь, совесть, они понимают совсем иначе. Я уже не говорю о таких понятиях, как добро и зло. Этих понятий для них не существует вообще. Их им заменяет критерий полезности, выгоды. Полезно для них, выгодно, значит хорошо. Если же наоборот — плохо. Данное слово всегда можно и даже нужно нарушить, если это принесёт пользу. То же касается и права. Применение любого закона рассматривается ими с точки зрения целесообразности. Ничто не мешает им придумать на ходу новый закон и применить его. Но всё, о чем я сейчас говорил, это лишь малая часть дьявольской сущности. Это то, что лежит на поверхности и сразу бросается в глаза. Главная суть Дьявола — стремление к власти. Власти над отдельными людьми, власти над миром. И этой власти Дьявол добивается любой ценой. Демагогия, преступления, террор, война — Дьявол не останавливается ни перед чем. «Цель оправдывает средства!» — вот кредо Дьявола. Для достижения власти хороши все средства, всё идёт в ход. Но чаще всего борьба за власть начинается с завоевания власти над душами людей, с обмана, оболванивания. Здесь тоже все средства хороши. Что такое древние проповедники и ораторы по сравнению с газетами, радио, телевидением и Интернетом? А ведь и проповедники, и ораторы тоже добивались успеха. Представьте себе, какие возможности у Дьявола сейчас. Как ему сейчас легко завоевать души, завладеть умами и мыслями тысяч и миллионов людей и сделать их слепыми исполнителями своей воли! И обманутые люди своими руками расчищают Дьяволу дорогу к власти, и сажают его над собой, и поклоняются ему. Не ведая при этом, кому они поклоняются. Я берусь утверждать, что любой человек, в любом обществе, при любой социальной системе, если он сознательно стремится к власти и использует для этого все средства, этот человек одержим Дьяволом. Властолюбие — вот главный критерий, по которому можно распознать одержимого Дьяволом. И несчастны те народы, которые доверят власть над собой таким одержимым.

Отец Ричард замолкает и закрывает лицо ладонями. Посидев так несколько минут, он встаёт, извиняется глухим голосом и покидает общество. Все молчат. Какие-то другие разговоры после несколько сумбурной, но страстной речи отца Ричарда кажутся неуместными. Только Степан Олонецкий нарушает молчание и тихо объясняет нам:

— Ричард Карпентер до пострига был командиром батальона морской пехоты. Пять лет он служил в Африке в составе сил умиротворения.

Теперь понятно, откуда отец Ричард так хорошо знает, как страшен черт. Он насмотрелся там на одержимых злой силой местных вождей, князьков, царьков и фюреров всех мастей.

На другой день мы садимся в поезд «Афины — Шанхай» и занимаем четыре двухместных купе. Степан Олонецкий тоже решил проводить нас. Едем через всю страну. В пути мы тренируем Сергея на ноутбуке. Впрочем, это уже от вынужденного дорожного безделья. Он достаточно хорошо освоил свою работу. Если всё пойдёт, как мы замыслили, «прорабам» в этой Фазе изрядно придётся поломать себе голову. А чем Время не шутит, возможно, эта Фаза окажется еще одной, о которую они сломают себе зубы.

Чем ближе к Уралу, тем явственнее ощущается дыхание осени. Пассажиры поезда начинают утепляться. К завтраку Виктория выходит в белой блузке с длинными рукавами, поверх которой надет длинный жилет из розовой замши. На ножках те же розовые ботфорты и облегающие брючки до колен из белой кожи. Соответственно переодеваются СтепанОлонецкий и Сергей. Мы остаёмся в летней одежде. Потерпим. Ни к чему обременять себя лишним багажом.

На пятый день поезд останавливается у перрона Красноярского вокзала. Там нас ожидает сюрприз. Нас встречают Веста Медичи и Иржи Лукаш. Они решили посмотреть, как будет открыт переход и как мы по нему уйдём.

—Ничего интересного вы не увидите, — смеётся Анатолий. — Возникнет небольшое марево, мы шагнём в него и исчезнем.

—Всё равно интересно, — не сдаётся Веста. — Вы-то уже привыкли, а мы увидим первый раз. И, скорее всего, последний.

Она тоже одета по-осеннему. Кроме коротких брючек на ней просторный плащ из тонкой кожи. И всё это сверкает серебром.

Мы берём напрокат микроавтобус и через час добираемся до места назначения. Зона перехода расположена на высоком берегу Енисея. Анатолий, покопавшись с установкой, сообщает, что переход будет открыт завтра утром, в девять часов. Сейчас полдень, придётся здесь заночевать.

Мы разбиваем лагерь и переодеваемся. Сразу же между нами и провожатыми как бы пролегает невидимая черта. Мы — в камуфлированных комбинезонах и высоких армейских ботинках. Они — в ярких костюмах и ботфортах. За эти несколько месяцев, что мы провели в этой Фазе, мы привыкли к такой одежде, и она стала для нас нормой. Теперь я понимаю, какими «белыми воронами» мы предстали перед Степаном Олонецким и его дочерью во время первой нашей встречи.

Сергей с Петром вооружаются рыболовными снастями, спускаются к Енисею и через три часа обеспечивают нам роскошный ужин. Мы разводим костёр, Степан Олонецкий достаёт две бутылки коньяка. Прощальный ужин затягивается за полночь. Он продолжался бы и до утра, но Лена протестует:

—Нет, братцы, давайте-ка на боковую. Одному Времени известно, куда нас завтра занесёт.

Замечание вполне резонное. Мы соглашаемся и укладываемся спать. У костра остаются сидеть Сергей с Викторией.

Наутро, пока женщины готовят завтрак и варят кофе, Анатолий готовит переход. За полчаса до его открытия мы уже стоим собранные, упакованные, готовые в путь.

—Внимание! — объявляет Анатолий. — Минутная готовность!

Мы прощаемся со Степаном, Викторией, Вестой и Лукашем. Последним я прощаюсь с Сергеем.

—Удачи тебе, парень. Верю, ты справишься.

—Серёжа, — говорит подошедшая Лена, — мы тебя всему научили, теперь всё зависит только от тебя. Прошу об одном: будь предельно осторожен, не натвори глупостей. Помни, «прорабы» — враги коварные и жестокие. Они не остановятся ни перед чем.

У открывшегося перехода нас уже ждут товарищи. Колышется привычное марево. Веста снимает сцену перехода на видеокамеру.

—Прощайте, друзья, и будьте счастливы! — говорю я, направляясь в переход.

—Прощайте и вы, — отвечает за всех Степан Олонецкий. — Удачи вам!

Бросаю последний взгляд на Сергея, с которым мы никогда больше не встретимся. Он стоит, опустив голову и ковыряя траву носком сапога. Уж не чувствует ли он сейчас себя предателем по отношению к нам? Зря, если так. Еще неизвестно, кому придётся тяжелее. Опершись на его плечо, рядом стоит Виктория. По лицу её текут слёзы.




Глава 30


Мой финиш — горизонт — по-прежнему далёк,

Я ленту не порвал, но я покончил с тросом, —

Канат не пересёк мой шейный позвонок,

Но из кустов стреляют по колёсам.

    

B.C. Высоцкий






И куда же нас занесло на этот раз? Первой в голову приходит мысль: мы опять попали в Темпоральный Куб «прорабов перестройки». Такой же флуоресцирующий туман, такая же гладкая поверхность под ногами и такое же мёртвое безмолвие. Но там поверхность была как матовое стекло. А здесь, кажется, асфальт или бетон салатового цвета. Но в любом случае это искусственное образование. Туман плотный, за двести метров ничего не видно. Впрочем, и видеть-то нечего. Вокруг такая же плоская равнина. Идеально плоская, словно её тщательно обрабатывали, используя уровень. А вот и еще одно отличие от Темпорального Куба. Анатолий сообщает:

— Переход имеем в трёх километрах отсюда.

Это уже лучше. В этой Фазе нам задерживаться нет никакого смысла. Да и Фаза ли это, еще вопрос. Идём в указанном направлении. Лена, идущая впереди, внезапно останавливается. Салатовый «асфальт» под ногами меняется на лиловый. Меняется резко. Впечатление такое, что вся поверхность здесь разделена на разноцветные поля. Более того, так же резко меняется и тон свечения тумана. Кстати, туман ли это? Нет, пробы показывают, что в воздухе какие-либо примеси отсутствуют.

Поколебавшись немного у границы салатового и лилового цветов, мы переходим в лиловую зону. Не успеваем сделать и десятка шагов, как туман начинает светиться интенсивнее, а плоскость под ногами колеблется. Мне слышится громкий злорадный смех. Но осмыслить, не показалось ли мне это, я не успеваю.

Мы стоим на окраине горящего села. В нем было полсотни, а может быть, и больше глинобитных домов. Было, потому что большая часть этих домишек сейчас горит, застилая небо густым черным дымом. Меньшая часть развалена. По ним проехались танками. Из рубчатого, глубоко врезавшегося в грунт танкового следа торчит босая нога. Где всё остальное, определить нет возможности. А вон и сами танки, стоят на другом краю села. Большие черные машины напоминают американские «Шерманы» времён Второй мировой войны. На башнях и на броне сидят танкисты в черных комбинезонах. Они хохочут, размахивают руками и передают друг другу фляжки. Расслабляются после работы.

Село было расположено на вершине холма. А под холмом, примерно в километре, видно что-то вроде балки или оврага. Над балкой полыхает зарево и колышется густой черный дым. На краю балки что-то копошится. До нас доносятся громкие крики, отчаянный плач, женский визг. Опускаю щиток шлема и вижу, как группа вооруженных людей в черном загоняет в балку, сталкивает в неё пёструю толпу. Мужчины, женщины, дети, старики. Черные не стреляют. Они цепью, наставив штыки, наступают на толпу. Передние подаются назад, сталкивая задних в балку, где горит жаркое пламя. Прямо-таки иллюстрация к тому, о чем несколько дней назад говорил отец Ричард.

—Переход совсем рядом, — говорит Анатолий. — Километра полтора, не больше.

Слава Времени, он указывает в сторону, противоположную огненному рву. Мы быстро уходим. Совсем ни к чему нам вмешиваться в местные разборки. Хорошо еще, что нас пока не заметили.

Перед самым переходом мы натыкаемся на группу местных жителей, которых гонят десять вооруженных людей в черном. Завидев нас, черные с гортанными криками преграждают нам дорогу и пытаются загнать нас в толпу. Понятно, что это им не удаётся. Тогда они пускают в ход винтовки. Мы такую наглость стерпеть не можем и отвечаем из автоматов.

Шум стрельбы привлекает танкистов. Выстрелив в нашу сторону из орудия, они запускают моторы и двигаются на выручку своим. А мы быстро отходим к переходу. Впереди идёт Анатолий, за ним — женщины. Отход прикрываем мы с Петром. У перехода мы занимаем оборону. Я пулемётным огнём прижимаю черных к земле. Те атаковать не спешат, ждут, пока подойдут танки. Не дураки, надо отдать им должное.

Но пока танки идут, Анатолий открывает переход. Мы один за другим исчезаем в нём и оказываемся там, откуда совсем недавно вышли. Только вместо лилового асфальта под ногами у нас — желтый. Мы несколько минут стоим: сначала в растерянности, потом — в тягостном раздумье.

—Ну, фазопроходцы, — спрашиваю я, — какие у кого будут на этот счет предположения?

—Мне кажется, — нерешительно говорит Наташа, — что это что-то вроде Темпорального Куба, куда мы попали в самом начале.

—Вряд ли, — не соглашается Лена. — Конечно, что-то общее имеется, но это — явное не то.

—Хотя, — вступает Анатолий, — это, несомненно, из хозяйства наших «прорабов».

—Это уж точно, — соглашаюсь я. — Разбираться в этом досконально нет смысла. Да и вряд ли мы сможем в этом разобраться. Вопрос второй, более актуальный. Что будем делать?

—А что еще можно в такой обстановке делать? — удивляется Лена. — Идти дальше, вот и всё, что нам остаётся делать. Толя, где переход?

Анатолий указывает направление, и мы осторожно трогаемся в путь. Но не успеваем мы пройти и сотни метров, как асфальт опять качается под нами, а туман интенсивно светится. На этот раз я уже отчетливо слышу хохот. А может быть, это просто звуковой эффект?

Мы стоим на огромной плоской крыше очень высокого здания, небоскрёба. Крыша по периметру огорожена невысоким металлическим барьером. Внизу просматриваются улицы, по которым движутся автомобили и люди. Справа видно море и порт. На противоположной от нас стороне крыши галдит большая толпа. Это молодые люди в черных и коричневых кожаных куртках. Все они бритоголовые, на щеках — разноцветные татуировки. Их больше сотни. Среди этой толпы видно несколько молодых женщин. Они выделяются красными кожаными брюками в обтяжку и короткими стрижками.

Компания занята увлекательным делом. Они достают из многочисленных ящиков тёмные бутылки с ярко-синими этикетками, пьют из них, а бутылки кидают вниз. Каждый удачный бросок сопровождается взрывом восторга. В какую цель они мечут бутылки, нас не очень интересует. Анатолий показывает вниз, прямо себе под ноги.

—Переход где-то здесь, в этом же здании, метрах в пятидесяти под нами.

Мы направляемся к прямоугольному возвышению в центре крыши. Там есть двери, следовательно, должен быть спуск вниз. Но дойти до выхода с крыши мы не успеваем. Нас замечают.

—Bay! Да это никак копы пожаловали! Бей их!

Вся толпа устремляется к нам. Вырвавшихся вперёд мы сразу сбиваем с ног. Но бритоголовых слишком много, и мы, чтобы не попасть в окружение, вынуждены отступить к краю крыши. Там мы занимаем жесткую оборону. Бритоголовые падают под ноги нападающим один за другим. Мы уже не ограничиваем себя, бьём на поражение. Хрустят кости, льётся кровь. Но похоже, что это только раззадоривает толпу. Нас давят массой и понемногу разъединяют.

В критическом положении оказывается Наташа. Ей приходится драться с пятью бритоголовыми и двумя их подругами. Сбитая с ног девица поднимается и, сверкая голой задницей сквозь рваную дыру в красных брюках, подкрадывается сбоку. Словно тигрица, бросается она на Наташу. Одной рукой вцепляется в волосы, оттягивая голову назад, когтями другой руки вонзается Наташе в лицо, норовя выцарапать девушке глаза. Наташа вынуждена отвлечься от основных противников. А те, воспользовавшись моментом, хватают её за ноги и выбрасывают за ограждение.

Извернувшись как кошка (не зря учили!), Наташа повисает над пропастью, уцепившись руками за металлический барьер. Бритоголовые с торжествующими воплями долбят по барьеру каблуками, стараясь попасть по пальцам и сбросить девушку вниз.

Всё. Поиграли, и будет. Я рву из-за спины автомат и открываю огонь. Первой очередью снимаю тех, кто пытается сбросить Наташу. Потом переношу огонь на толпу нападающих. Меня поддерживают Лена и Пётр. Анатолий бросается к ограждению и втаскивает Наташу на крышу.

Под огнём трёх автоматов бритоголовые в панике бегут назад. Никому не хочется получить пулю. Мы не преследуем их. В наши функции не входит истребление хулиганствующих орд в каждой отдельно взятой Фазе. Нам просто надо выбраться отсюда.

Очистив себе дорогу, мы уходим с крыши. Но, спустившись на несколько лестничных пролётов, наталкиваемся на группу полицейских. Привлеченные звуком стрельбы, они хотят узнать, в чем там дело. Когда бритоголовые кидались с крыши бутылками, это, видимо, не было нарушением порядка. А вот стрельба!..

Увидев нас, полицейские достают оружие. Нам некогда с ними объясняться. У нас в руках автоматы, и сейчас полиция откроет огонь. Но мы открываем его раньше. Оставив на лестнице три тела, полицейские скатываются вниз. Плохо дело. Сейчас они вызовут подкрепление в виде батальона спецназа, и в этом здании закипит настоящий бой.

Мы спускаемся всё ниже и ниже. С улицы доносится вой сирен. К зданию стягиваются дополнительные силы. И, видимо, немалые.

Анатолий останавливается.

—Здесь. На этом этаже.

Открываем дверь и попадаем в коридор. Оказывается, в этом здании расположен отель. Коридор тянется весьма далеко, а по обе его стороны расположены двери с четырехзначными номерами. Мы минуем холл с лифтовыми кабинами. Горничные при виде нас визжат и шарахаются. Сзади слышится звук открывающихся лифтовых дверей и топот множества ног. Быстро нас вычислили. По коридору за нами бегут человек пятнадцать в пятнистых комбинезонах, в касках, в бронежилетах, с автоматами в руках.

—Здесь! — говорит Анатолий, остановившись у одного номера.

Церемонится некогда. Мы вышибаем дверь и вламываемся в номер. Там на широкой постели два солидных джентльмена удовлетворяют трёх девиц. Или девицы удовлетворяют джентльменов. Наше появление производит стандартный для таких ситуаций эффект. Девицы истерически визжат, а джентльмены угрожающе орут. Пусть поорут на спецназ. Мы, даже не извинившись, устремляемся в санузел вслед за Анатолием. Он, оказывается, уже открыл на бегу переход, и мы быстро исчезаем в нём. Вот будет «глухарь» у полиции!

И вновь мы стоим примерно там же, откуда недавно попали на крышу в компанию бритоголовых. Только асфальт под нами теперь синий.

—Так, — говорит Лена, когда мы приходим в себя. — Интересно.

—Ничего интересного, — реагирую я. — Какой-то замкнутый крут. Похоже, мы попали в ловушку, которую нам устроили «прорабы».

—И как из неё выбраться? — интересуется Пётр.

—А Время его знает, как, — с раздражением отвечаю я. — Мы сейчас играем по чужим правилам. И нам сейчас не остаётся ничего иного, как продолжать играть по этим правилам. Пока мы не постигнем их правила, мы не сможем раздать себе так, чтобы у нас оказался на руках неловленный мизер или по крайней мере четыре туза на руках.

—И долго ты будешь постигать эти правила? — вновь спрашивает Пётр.

—Пока не постигнем. У тебя есть другие предложения? Нет? Тогда пошли. Толя, куда нам идти?

—Туда, — Анатолий показывает направление. — Кстати, до перехода полтора километра. Первый раз было три, во второй — чуть меньше.

На этот раз нам удаётся пройти примерно полкилометра. Синий асфальт под ногами меняется на красный. Снова всё начинает светиться, качаться, слышится хохот, и мы оказываемся внутри большого бревенчатого строения.

Строение совершенно пустое, если не считать тюков соломы, разложенных вдоль стен. В дальнем от нас конце видны большие закрытые двери, почти ворота.

—Переход в пятистах метрах, — докладывает Анатолий.

Ворота заперты. Попытка вскрыть запор лазером не приносит успеха. Лазер не работает. Опять этот проклятый принцип адекватности! Хорошо еще, что у нас есть мечи. Выламываем запор и выходим на волю.

Первое, что бросается в глаза, — хворост и солома, которыми обложены стены строения. Это сразу наводит на неприятные мысли. Хорошо, что мы оказались здесь до того, как это топливо подожгут, а не после. Вовремя мы выбрались!

С той стороны, куда нам надо уходить, доносится многоголосый гомон и стук копыт. Из леса на дорогу выезжают два всадника в красных балахонах с глубокими капюшонами, совершенно скрывающими лица. В правой руке всадники держат копьё, в левой — горящий факел.

За всадниками из леса выходит толпа людей. Все босые, с непокрытыми головами. Идут, спотыкаясь, мужчины, старики, женщины и дети. По обе стороны колонны едут всадники в красном, с копьями и факелами. Копьями всадники тычут в толпу, подгоняя людей.

Мы успеваем скрыться в кустарнике. Всадники подъезжают к строению, разглядывают повреждённые ворота и о чём-то переговариваются. Между тем толпу подгоняют к воротам и загоняют в строение. Всего мы насчитываем там более трёхсот человек. Спешившиеся всадники подтаскивают два бревна из большого штабеля, громоздящегося поодаль. Этими брёвнами подпирают ворота снаружи.

Всадники оцепляют строение, поднимают факелы и громко запевают какой-то гимн. С последними словами они разом бросают горящие факелы на хворост и солому. Ярко вспыхивает пламя. А всадники запевают другой гимн. Но в этот раз их пение перекрывается истошными криками и ужасными воплями, доносящимися из горящего строения.

Ясно. Еще одна иллюстрация к речи отца Ричарда о природе Дьявола. Что бы мы делали, если бы попали в эту Фазу именно сейчас? Надо уходить.

Мы не рискуем выходить на дорогу и идём вдоль неё по лесу. Предосторожность оказывается не излишней. По дороге рысью проезжают шесть красных всадников. Мы бессильно сжимаем бесполезные здесь автоматы. Пешими против всадников и с мечами против копий не больно-то повоюешь.

Возле перехода устраиваем краткое совещание: уходить или оставаться. Решаем уходить. Нового мы здесь вряд ли что узнаем. Тем более, что принцип адекватности как-то не располагает нас оставаться здесь.

Выходим мы в тот же туман, на коричневый асфальт.

—Пошел четвёртый круг, — сплюнув, говорит Пётр. — Ну, Андрей, постигаешь правила?

—Пока нет, — только и могу ответить я. — Толя, до перехода далеко?

—Около тысячи метров.

И снова колебания, сияние и хохот.

Мы стоим на дороге, примерно в километре от деревянной крепости, расположенной на берегу небольшой речки. Справа темнеет лес, а вокруг нас возделанные поля и пастбища. Но ни на дороге, ни в полях не видно ни души. На стенах крепости и на башнях видны люди. Прежде чем принимать какое-то решение, проверяем оружие. Оно не действует. Снова принцип адекватности, в Схлопку его! Значит, и отсюда надо уходить. И чем быстрее, тем лучше. Анатолий определяет, что переход здесь недалеко. Надо только обойти крепость.

Чтобы не привлекать к себе внимания, обходим крепость подальше, со стороны леса. Из крепости доносятся возбуждённые крики. Нас заметили? Нет. С южной стороны на горизонте появилось блестящее пятно. Оно быстро растёт, приближается и распадается на фрагменты. Теперь видно, что это летит стая больших птиц. Но что так испугало защитников крепости? Опускаю щиток шлема. Да, здесь и я бы испугался. Ничего себе птички! Мне живо вспоминаются птеродактили, которых Фрида напустила на туртанов. Только это даже не птеродактили. Это… Время побери! Это же настоящие драконы!

Длинные тела, покрытые блестящей на солнце чешуёй. Широченные крылья, большие когтистые лапы. Огромная угловатая голова с устрашающей пастью. И еще что-то. Даю максимальное приближение. Время моё!

На спине у каждого дракона сидит женщина. Они все с длинными рыжими волосами и в белых одеждах: белые туники, белые чулки и развевающийся сзади длинный белый плащ. Лица их можно было бы назвать красивыми, если бы они не были искажены яростью и жаждой убийства.

Эскадра драконов быстро приближается к крепости. Оттуда им навстречу летят стрелы, но на драконов и их наездниц они не производят никакого впечатления. Они выстраиваются в круг и по очереди заходят на крепость. Спикировав, дракон изрыгает факел огня. Всё равно что из огнемёта. Плюнув пламенем, дракон тяжело набирает высоту, а за ним на цель заходит другой. Из крепости летят стрелы и копья. Брюхо «отбомбившегося» дракона густо утыкано ими, но это не причиняет ему беспокойства. Он занимает своё место в круге.

В крепости полыхают пожары. Кажется, горит всё, что только может гореть, а драконы всё пикируют и пикируют. Из открывшихся ворот крепости выбегают спасающиеся от огня люди. Другие просто прыгают со стен и бегут, куда глаза глядят. Драконы снижаются и начинают гоняться за беглецами. Они жгут их пламенем, рвут страшными когтями. А яростные фурии в белых одеждах кидают в них стрелы, которые взрываются сотнями ярко-фиолетовых молний и поражают убегающих.

Всю эту сцену мы наблюдаем, плотно прижавшись к земле. Не дай Время, эти ведьмы заметят нас. С мечами мы против них долго не продержимся. Но вот крепость сгорела, люди перебиты. Эскадра драконов делает круг над пепелищем и улетает на юг.

Можно идти к переходу. Но мы рано почувствовали себя в безопасности. Не успевает Анатолий объявить: «Минутная готовность!», как из-за леса, на опушке которого мы прятались, вылетает еще один дракон. Рыжая фурия на его спине торжествующе кричит и гонит дракона прямо на нас. Откуда-то она достаёт длинную белую стрелу и, подняв её над головой, намеревается метнуть в нас.

Я готов локти грызть от бессилия. Если бы не этот проклятый принцип адекватности! Глаза дракона наливаются кровью, он разевает огнедышащую пасть, но вместо факела пламени в ней что-то взрывается, и обезглавленная туша грузно шлепается на землю. Его крылья судорожно бьют по земле, изгибаются и сбрасывают со спины наполовину оглушенную фурию. Она падает на спину и затихает.

—Что это там взорвалось? — недоумевает Лена. — Сработал самоликвидатор?

—Нет, — отвечает Пётр, уже подошедший к неподвижной фигуре. — Это я его, гранатой.

—Как это у тебя получилось? — изумляюсь я.

—А меня зло взяло. Думаю, почему у этих гадин стрелы взрываются, а граната не может? Подумал, что она хоть от жара должна сработать. Побежал ему навстречу. Как он свою пасть раззявил, тут я его гранатой и накормил.

—Во! — восхищается Лена. — Сразу видно кадрового вояку. Не растерялся.

Мы подходим к лежащему на земле телу. Сейчас, когда она лежит с закрытыми глазами, без сознания, её точно можно назвать красавицей. Изо рта женщины тонкой струйкой стекает кровь, пачкая белую тунику и плащ. Белоснежные чулки перемазаны зелёными травяными пятнами.

—Она жива, — говорит Лена. — Что будем с ней делать?

—Не в плен же её брать, — отвечаю я. — Куда мы её потащим?

—Допросить бы её, — предлагает Анатолий.

—Ага! — соглашается Наташа. — Пока будем с ней возиться, родичи хватятся её и налетят на нас всей стаей. Гранат на них не напасёшься.

—Что же, так и оставить её здесь? — опять спрашивает Анатолий.

—Не хочешь так оставлять, добей, — предлагает Лена. — Меч у тебя за спиной, не теряйся. А лучше делай-ка переход. Всё равно мы здесь ни в чем не разберемся.

На этот раз мы выходим в пурпурном поле.

—До перехода пятьсот метров, — сообщает Анатолий.

—Уже тепло, — шутит Лена.

—Как бы горячо не стало, — ворчит Пётр. — В этот раз мы чуть не изжарились.

—В самом деле, — поддерживаю я его, — мне кажется, я уже освоил правила игры. Чем ближе к переходу, тем опаснее следующий шаг.

—Прорвёмся, Андрей! — Пётр хлопает меня по плечу. — Когда Лем водил нас по Проклятым Местам, еще хуже было.

—Не знаю, Петро, не знаю. Но деваться некуда, надо идти.

И мы идём. Всё повторяется через двести метров. Мы оказываемся на опушке леса, вблизи просёлочной дороги. Прислушиваемся. Тишина. Даже птиц не слышно. Наташа высказывает по этому поводу удивление. Пётр хмыкает:

—А с чего бы это им петь? Мёртвым петь затруднительно. Он указывает на три комочка под ближайшим деревом.

Чуть подальше еще лежат мёртвые птицы. Еще дальше лежат лесной голубь и сорока. Кто это их так?

—Проверьте воздух! — распоряжаюсь я.

—Уже проверили, — отвечает Лена. — Всё в норме, — и задумчиво добавляет: — И это довольно странно. Толя, сколько до перехода?

—Двенадцать километров.

Мы идём по дороге. Через километр за поворотом открывается посёлок. Выглядит он как-то странно. На улицах не видно ни людей, ни скота. Трубы не дымятся. Посёлок словно вымер. Наверное, брошенный. Если так, то бросили его совсем недавно. На окраине посёлка чуткий нос Наташи улавливает трупный запах. Заглядываем в ближайший дом. Так и есть. Там все лежат мёртвые. В соседнем доме такая же картина.

—Эпидемия здесь, что ли? — высказывает догадку Анатолий.

—Вряд ли, — сомневается Пётр. — Помнишь птиц в лесу? А это что? Тоже эпидемия?

Пётр указывает на женщину, лежащую во дворе с граблями в руках.

—Отравляющие вещества? Бактериологическое заражение? Радиоактивное излучение? — высказываем мы предположения.

Ни одно из предположений не подтверждается. Приборы не отмечают никаких следов заражения местности. А они во всех этих случаях должны остаться. Впечатление такое, что люди в посёлке умерли практически одновременно. И непонятно, почему.

Гадая по поводу этого странного явления, проходим посёлок и идём дальше. Через четыре километра подходим еще к одному посёлку. Вернее, к тому, что от него осталось. Дома развалены все без исключения, словно по ним проехались гигантским колесом. На улице и во дворах полно разбросанных человеческих костей. И это не старые кости, выкопанные из земли. На многих костях остались почти свежие фрагменты тканей. Воображению рисуется жуткая картина. Мёртвый посёлок, такой же, как и первый. Из леса выходит стая диких зверей и пожирает тела. Нет, это не то. Дома-то кто разломал? Не звери же.

Немного погодя нам попадается еще один разрушенный посёлок с костями на улице и во дворах. Дорога сворачивает налево, а нам надо идти прямо. До перехода осталось не более пятисот метров. Но Лена замечает в полутора километрах рядом с дорогой какую-то кучу, напоминающую свалку металлолома. Только металл там не ржавый, а новый, даже поблёскивает на солнце. Что бы это могло быть?

Решаем выяснить, что это такое. Но едва мы направляемся в ту сторону, как куча приходит в движение, распадается на несколько частей, и из этих частей формируется нечто. Это нечто напоминает одновременно и паука, и медведя, и динозавра. Паука оно напоминает длинными суставчатыми конечностями. Только их не восемь, а двенадцать. От медведя у этих творений туловище, опирающееся на эти конечности. А хищный динозавр подарил этим нечто свою башку с зубастой пастью и мощными челюстями. И всё это блестит металлом.

Нелепые и страшные создания медленно движутся в нашу сторону. Мы легко можем убежать и скрыться в переходе, но ноги отказываются повиноваться. В ушах шумит вода, голову разламывает страшная боль, сердце то бешено колотится, то замирает и даёт перебои, накатывает приступ тошноты, в глазах всё двоится и расплывается, меняется цвет. И страх, неописуемый ужас ледяной лапой хватает за сердце.

Лена догадывается первой. Она сжимает виски ладонями и кричит:

—Инфразвук! Это инфразвук!

Точно, это инфразвуковая атака. От неё не убежишь. Еще минута-другая, и мы станем нисколько не лучше жителей первого посёлка. Дрожащими, непослушными руками вытаскиваю бластер и почти вслепую навожу его на группу медленно двигающихся на нас чудовищ. Если здесь тоже действует принцип адекватности, нам конец.

Нет. Принцип адекватности здесь, слава Времени, не действует. На месте группы чудовищ разрастается пурпурная вспышка. Стреляю еще раз, левее. Всё. Отпустило! Мы переводим дыхание и усаживаемся на траву, в дорожную пыль, кто где стоял. После инфразвуковой атаки ноги не держат и дрожат.

—Вот как они убивали, — качает головой Лена. — Потому-то мы и не видели никаких следов воздействия и не нашли никакого заражения. Инфразвук следов не оставляет.

—Это понятно, — говорит Пётр. — Но кто пожирал тела?

—Да они же! — отвечаю я. — Видел, какие у них зубки?

—Но почему они съели людей в двух посёлках, а в одном нет? — удивляется Анатолий.

—Наверное, в первом посёлке, — высказывает предположение Лена, — трупы еще не дошли до нужной кондиции. Ведь есть же в животном мире любители мясца с душком.

—Удовлетворимся этим объяснением и будем уносить отсюда ноги, — предлагает Наташа.

—Раз уж речь зашла о питании, — говорю я, — то не мешало бы и нам подкрепиться. Мы давно уже ничего не принимали. Кстати, вы-то какое мясо предпочитаете? С душком или без душка? Прожаренное или с кровью?

—Пошел ты в Схлопку, Андрей! — смеётся Наташа. — Нашел время шутить.

—Андрей прав, — поддерживает меня Лена. — Последний раз мы ели за завтраком, когда прощались с Олонецкими, Вестой и Иржи. Я, к примеру, готова вынести Андрею порицание. Мало того, что шкуру дичи испортил, так он еще и костей от неё не оставил. Дорвался хроноагент до бластера! Придётся удовлетвориться пайками космодесанта.

Мы спускаемся к ручью, но там нас ждёт пренеприятнейший сюрприз. Пайки космодесанта в воде не желают преобразовываться в супы и бифштексы. Они просто растекаются маленькой лужицей неаппетитной слизи. Испортились? Несомненно. Но от чего? Последний раз мы использовали пайки, когда Наташа у Олонецких демонстрировала их гостям. Вышел срок хранения? У них гарантия пятнадцать лет! Лена высказывает предположение, что на пайки подействовал инфразвук. Может быть, и так. Как бы то ни было, положение у нас скверное. Придётся переходить на подножный корм. Производим ревизию ранцев и карманов. Кроме трёх сухарей ничего не находим. Ломаем их на мелкие кусочки и делим между собой. Запиваем водой из ручья. Лазеры и бластер на всякий случай держим на боевом взводе. Но нас больше никто не беспокоит, и мы благополучно уходим в переход. Выходим мы из него на оранжевое поле.

—До перехода триста метров, — говорит Анатолий.

—Совсем уже горячо, — с усмешкой замечаю я.

—Смотри, накаркаешь, — предостерегает меня Лена. — Угодим сейчас в кратер действующего вулкана. Там-то уж точно горячо будет.

—Вы знаете, — меня вдруг осеняет, — я, кажется, постиг правила этой игры. Но сначала разберёмся. Толя, во всех этих Фазах были еще переходы, кроме тех, которыми мы попадали сюда?

Анатолий ненадолго задумывается. Лицо его проясняется, и он широко улыбается.

—Я, кажется, тоже понял. Были там еще переходы. Но они были дальше, а обстановка всегда гнала нас в ближайший.

—Значит, — подхватывает Лена, — чтобы больше сюда не возвращаться, надо прорываться к удалённому переходу.

—И прорываться любой ценой, — с мрачным видом поддерживает её Пётр. — Еще неизвестно, куда выведет нас тот переход, к которому мы здесь так стремимся. Я от этого перехода ничего хорошего не жду.

Приняв решение, мы двигаемся дальше и оказываемся в какой-то дикой местности. Свинцовое небо, щебень и редкая бурая трава. Вокруг хаотично разбросаны каменные обломки приличного размера. Будто кто-то взорвал целую гору, и сюда градом сыпались осколки. И жара. До ближайшего перехода всего около километра. Но мы уже решили, что в него не пойдём. Анатолий определяет, что другой переход можно открыть в шести километрах отсюда. К нему мы и направляемся.

На ходу проверяем оружие. Оно, слава Времени, действует. Так что прорываться будем всей своей огневой мощью. А в том, что придётся прорываться, мы не сомневаемся. Из этой разноцветной ловушки мы еще ни разу не выходили на прогулку.

Оружие приходится применить уже за ближайшими камнями. Там нас ожидают шесть богомолов трёхметрового роста и с черепами хищных динозавров. Завидев нас, они с громким щелканьем устремляются в атаку, резко взмахивая передними конечностями, напоминающими двуручные пилы. Автоматные пули производят на них неожиданное действие. Мы словно из гранатомётов стреляем. Черепа богомолов при попадании взрываются.

Чуть дальше путь нам преграждает компания скорпионов размером с крокодила. Они дерутся над останками какой-то добычи, рвут её и друг друга клешнями устрашающих размеров. Наше появление побуждает их бросить это увлекательное занятие. Задрав хвосты и щелкая клешнями, они проворно бегут к нам. С ними приходится повозиться. Они ловко маневрируют, и поразить их непросто. Но через несколько минут и этот путь свободен.

Проходим дальше и слышим щелканье и треск. За грядой камней сражаются друг с другом скорпионы и богомолы. Бой идёт не на жизнь, а на смерть. С обеих сторон в драке участвуют несколько десятков этих созданий. Пытаемся обойти поле боя слева и видим, что сюда движется целая орда скорпионов. Идём направо, но оттуда движется подкрепление к богомолам. Перестрелять такую прорву «букашек» нечего и думать. У нас просто патронов не хватит. Отступить и идти к ближнему переходу? Нет, хватит с нас этой разноцветной ловушки. Будем прорываться.

Огнём четырёх автоматов и пулемёта пробиваем себе проход в толпе дерущихся скорпионов и богомолов. Устремляемся в этот проход, спотыкаясь о фрагменты развалившихся тел. С флангов нас прикрывают Наташа и Анатолий, выжигая лазерами тех, кто, бросив драться, пытается нас атаковать. Мы на бегу расстреливаем тех, кто заходит спереди.

Поле боя мы миновали, но полчища скорпионов и богомолов, забыв о вражде, преследуют нас. Наташа с Анатолием занимают позицию сзади и лазерами прикрывают наш отход к зоне перехода. А бежать тяжело. Жара страшная, за сорок градусов. К тому же надо быть предельно осмотрительными.

Каменные обломки сильно ограничивают видимость, и за любым из них нас могут поджидать какие-нибудь насекомые.

Слава Времени, их попадается не очень много, и мы расстреливаем их, не задерживаясь. Каменные обломки редеют. Они уже не стоят сплошной стеной, а разбросаны метров на сто и более один от другого. Обзор значительно расширяется, и Лена указывает мне на какую-то шевелящуюся массу примерно в километре по нашему курсу.

Опускаю щиток шлема и вижу, что нам навстречу движется несметная стая медведок размером побольше легкового автомобиля. А до перехода осталось чуть больше двух километров. Мы между двух огней. Сзади скорпионы и богомолы, впереди медведки. Расстояние до медведок приличное, можно воспользоваться бластером. Тремя выстрелами прорубаю в их стае проход до трёхсот метров шириной. Вполне хватит, чтобы добежать до зоны перехода.

К цели мы прибегаем уже на последнем дыхании. Но расслабляться нельзя. Пока Анатолий готовит переход, мы занимаем оборону и отбиваемся от назойливых насекомых. А они ползут и ползут на нас, и не видно этому конца. Но вот переход готов, мы ныряем в него и выходим в мрачное ущелье.

Осматриваемся, производим разведку приборами. Вроде бы ничего угрожающего. Вот теперь можно и расслабиться после такой гонки. Укладываемся прямо на камнях. Первые два часа вызывается дежурить Пётр. Мы засыпаем, как убитые, но долго нам отдыхать не приходится. Проходит не более часа, как Пётр расталкивает меня:

—Андрей, вставай! К нам кто-то едет.

Точно. Слышен стук копыт по камням. Мы с Петром осторожно идём навстречу пришельцам. По ущелью в нашу сторону едут четыре черных всадника огромных размеров. Едут они не на конях, а на каких-то животных, напоминающих верблюдов. Только верблюды эти раза в два больше обычных и тоже все черные. Лица всадников скрыты под глухими забралами. У каждого на поясе висит длинный меч.

Кажется, ничего хорошего нам эта встреча не обещает. Хорошо еще, что наше оружие в этой Фазе действует. Возвращаемся и поднимаем наших товарищей.

—Толя, ты определил уже, где здесь переход? — спрашиваю я, объяснив обстановку.

—Там, три километра.

Он указывает в сторону, противоположную той, откуда приближаются всадники. Мы отступаем и прячемся за грядой камней. Я выхожу несколько вперёд, чтобы встретить всадников и, если получится, вступить с ними в переговоры.

Какие, в Схлопку, переговоры! Едва завидев меня, всадники выхватывают мечи и переходят в галоп. Сейчас они будут меня шинковать. Вскидываю автомат и даю длинную очередь. Проклятие! Пули рикошетят от доспехов, как от танковой брони. Из-за моей спины бьют два лазера. Луч, попавший во всадника, отражается. Второй луч подрезает ноги верблюду. Один всадник валится на землю, трое оставшихся в седле взмахивают мечами. Не знаю, что мне подсказало упасть на землю. Сзади слышится грохот взрывов, и меня обсыпает каменными осколками.

Оборачиваюсь. Двух камней как не бывало. Ничего себе!

—Наташа, Толя! Бейте по верблюдам! Уходим! Лазерные лучи спешивают оставшихся в седле всадников.

Но тот, который лишился своего верблюда первым, уже на ногах и взмахивает мечом. Синяя вспышка, с откоса отрывается огромный камень и едва не накрывает нас. Плохие шутки.

—Бежим! Скорее! Толя, открывай переход на ходу. Черные всадники, поднявшись на ноги, устремляются за нами. Они размахивают мечами, и синие вспышки откалывают с откосов ущелья глыбы приличных размеров. Если они попадут такой вспышкой по нам… Об этом не хочется и думать. Всадники в тяжелых доспехах не могут бежать, но они сами высотой под четыре метра, и ноги у них соответствующей длины. Поэтому они от нас практически не отстают. Более того, в паузах между разрывами синих вспышек и грохотом камней я слышу стук копыт. Значит, сюда едут еще несколько всадников. И бластером воспользоваться нельзя — преследователи слишком близко, и ударная волна здесь, в ущелье, будет иметь убийственную силу.

Бежим дальше с одной мыслью: может быть, успеем скрыться в переходе. Ущелье делает поворот. Вот наше спасение. Я кричу:

—Ложись! Укрыться за камнями!

Стреляю в преследователей из бластера и тут же скрываюсь за поворотом, падая ничком. Всё равно встряхивает основательно. Выглядываю. Преследователей нет. Но топот копыт приближается. Анатолий тянет меня за руку:

—Вперёд, Андрей! Осталось пятьсот метров, переход я уже открыл.

Мы бежим к переходу, а топот копыт всё ближе и ближе. Оборачиваюсь и вижу, как из-за поворота выезжают еще четыре черных всадника. Бластер использовать нельзя, они слишком близко. А вот мы у них как на ладони. Но, видимо, оружие всадников не предназначено для использования в таких стеснённых условиях. Не знаю, какой у этого оружия принцип действия, и вряд ли когда узнаю. Синие вспышки вышибают со склонов ущелья огромные глыбы. Мы с трудом уворачиваемся от них. Хорошо еще, что эти же глыбы загромождают проход, мешая всадникам проехать. Поэтому расстояние между нами сокращается не слишком быстро. Мы можем успеть добежать до перехода. А его мерцающее марево уже совсем рядом. Прямо над нами грохочет взрыв, и нам на головы скатывается глыба кубов на десять, не меньше. Подхватываю споткнувшуюся Наташу и рывком протаскиваю её вперёд. Глыба с грохотом перекрывает ущелье уже позади нас. Это шанс. Такое препятствие с ходу не преодолеешь.

Оставшееся до перехода расстояние мы пробегаем без помех. И только когда Наташа с Петром уже исчезают в переходе, позади нас грохочет взрыв. На глыбе, закрывающей проход, стоит черный всадник и размахивает мечом. Еще одна синяя вспышка. Уворачиваясь от падающего обломка, я последним ухожу в переход.

Мне кажется, мы никуда не ушли. Справа и слева от нас склоны такого же глубокого, мрачного ущелья. Переход не сработал? Нет, глыбы с черным всадником на ней сзади не видно. Анатолий возится со своей установкой, поминает Время, Схлопку, Дьявола и всех чертей.

—В чем дело, Толик?

—Переход! Не закрывается он, Время побери!

Плохо дело. Если преследователи доберутся до него и окажутся здесь, нам придётся туго. Надо срочно отойти подальше, чтобы можно было использовать бластер.

—Брось возиться. Бегите подальше. Я с бластером прикрою, если они сюда проникнут.

Мы отбегаем метров на пятьсот, когда я, обернувшись, вижу, что в ущелье появился спешенный всадник. Он озирается, ищет нас, замечает меня и поднимает свой страшный меч. Взмахнуть им я ему не даю. Всадник исчезает в пурпурной вспышке. Ударная волна основательно встряхивает меня, но я не меняю позиции, а только кричу своим товарищам:

—Дальше уходите! Дальше! Я вас догоню!

Выжидаю еще минут двадцать, но из перехода больше никто не появляется. Не дошли еще до него или просто не могут понять, куда исчез их товарищ, и не решаются за ним последовать? Нечего гадать. Надо догонять своих.

Мы идём по этому ущелью уже три часа, когда его дно начинает повышаться, а откосы становятся более пологими.

—Толя, а где здесь переход? — спрашивает Лена.

—Время его знает, — раздраженно отвечает Анатолий. — Тот переход, которым мы сюда пришли, не закрылся, и сейчас его темпоральные возмущения искажают всю картину. Надо отойти от него еще километров на двадцать, тогда только и можно будет определиться.

Мы уже настолько привыкли ко всяческим неприятным и страшным сюрпризам, ожидающим нас за каждым поворотом, что готовы к ним ежеминутно. Реагируем на каждый звук. Вот впереди что-то шуршит и возится. Снимаю с плеча пулемёт и привожу его к бою. Обойдя большой камень, с облегчением вздыхаю. Лиса ловит мышей. Всё-таки нервишки у нас стали ни в Схлопку.

Наконец ущелье кончается, и мы с большими предосторожностями выходим на открытое место. Одно Время знает, кто и что нас здесь встретит.




Глава 31


This castle hath a pleasant; the air

Nimbly and sweetly recommends itself

Unto our gentle senses.

    

W. Shakespeare[6 - В хорошем месте замок. Воздух свеж и сладок, дышится легко. В. Шекспир (англ.)]






Яркое голубое небо, и по нему спокойно проплывают редкие белые облака. Это вверху. А внизу — зелень деревьев и трав, щебет птиц и журчание ручья. И больше никаких звуков. Всё вокруг так и дышит миром и благополучием. Таким миром и таким благополучием, что у нас всех непроизвольно расслабляются руки, сжимающие оружие, которое мы держали наготове, пока шли по длинному тенистому ущелью. Кто знал, что нас ждёт на выходе из него? А нас, оказывается, ждал этот райский уголок. Настолько райский, что я даже ставлю пулемёт на предохранитель и закидываю его за плечо. Наш маленький дружный отряд следует моему примеру.

Первым делом направляемся к ручью. На всякий случай опускаю в прозрачную голубоватую воду датчик анализатора. Всё в порядке, можно пить. Видимо, последние слова я произнёс вслух, так как мои друзья как по команде припадают к холодной, кристально-чистой, сказочно вкусной воде. Пьём мы долго и с наслаждением, не в силах заставить себя оторваться от этого живого хрусталя. Я не делаю никаких попыток остановить это пиршество. Это избыток еды после длительного голодания может оказаться смертельным. А от избытка воды после длительной жажды, насколько мне известно, еще никто не умирал.

Напившись от души, еще раз осматриваюсь и замечаю небольшую высотку, поросшую низким молодым лесом. И тень (только сейчас я замечаю, что солнце припекает основательно и в этом райском уголке довольно-таки жарко), и обзор хороший. Все условия для привала. Поднимаясь по поросшему сочной травой склону, отдаю себе отчет, как основательно мы вымотались и физически, и морально за последние дни. Да полно, дни ли? Может быть, недели и даже месяцы? Да и от выпитой воды мы отяжелели основательно.

Утолённая жажда порождает неслабое чувство голода. Неплохо бы чем-нибудь подкрепиться. Но я точно знаю, что в ранцах и в карманах ни у кого из нас нет ни крошки съестного. Последние сухари я разделил на всех еще накануне. Нет, прежде чем отправляться на охоту или рыбалку и на поиски съедобной растительности, надо как следует отдохнуть.

Взобравшись на вершину небольшого холма, я убеждаюсь, что правильно оценил его достоинства. Под ногами густая мягкая трава. Над головой сплошная крыша из веток и зелёных листьев. А между стволами деревьев хорошо просматриваются окрестности в радиусе до километра.

—Здесь отдохнём, — говорю я. — Устраивайтесь, я буду дежурить первым.

Какое-то время сижу в раздумье, вспоминая весь наш тяжелый и опасный путь. Вспоминаю погибших Вира и Дмитрия. Вспоминаю людей, с которыми мы встречались, опасности, которых мы благополучно или не совсем благополучно избежали. Моё внимание привлекает топот копыт. Доносится он не с той стороны, откуда мы сюда вышли. Значит, это не апокалипсические черные всадники. Но не исключено, что кто-нибудь еще хуже. На всякий случай готовлю к бою бластер и досылаю патрон в ствол автомата. Занимаю позицию в кустах. Друзей пока не бужу. Местность открытая, видно далеко, и они всегда успеют приготовиться к бою.

Из-за ближайшего холма выезжает всадник, за ним скачут пять осёдланных коней. И всадник, и кони направляются в нашу сторону. Это рослый, крепкий мужчина лет сорока. У него длинные светло-русые волосы. Одет он в облегающую куртку из тёмно-зелёной кожи и в такие же штаны. На ногах коричневые туфли из мягкой кожи, закреплённые на лодыжках ремешками. Я не вижу у него ни ружья, ни холодного оружия. Значит, непосредственной опасности нет, и я встаю из кустов. Ставлю автомат на предохранитель и вешаю его на плечо. Всадник спешивается и поднимается к нам.

—Приветствую вас, странники! — обращается он ко мне по-русски с лёгким акцентом. — Путь ваш был долгим, трудным и опасным. Не лучше ли провести часы отдыха под надёжным, гостеприимным кровом? Вы голодны и не побрезгуете той пищей, какую мы вам предложим. Садитесь на коней и следуйте за мной без опаски.

—А откуда вы узнали, что мы здесь и что нас пять человек?

—Учитель сказал, — коротко отвечает мужчина и представляется: — Меня зовут Эрик.

Я поднимаю своих друзей и объясняю им ситуацию. Странно, но никто из них не удивляется. Когда мы садимся на коней, Эрик достаёт из седельной сумки предмет, похожий на сотовый телефон. Он тихо говорит в него несколько слов. Выслушивает ответ, довольно кивает и прячет прибор в сумку.

—Я распорядился, чтобы накрывали на стол, — поясняет он нам.

Через четверть часа мы подъезжаем к хутору. Во дворе под навесом накрыт стол. На нём дымятся семь мисок, нарезан хлеб, в центре стоят большая закрытая крышкой жаровня и три кувшина. Возле стола с кувшином воды нас ждёт высокая стройная женщина, немного моложе Эрика. У неё такие же длинные светлые волосы и приятное лицо. Одета она в сарафан из светло-коричневой кожи. На ногах белые чулки и красные мягкие туфельки, как и у Эрика. Только ремешки подлиннее. Голос у неё певучий и мягкий.

—Прошу к столу, странники, — приглашает она нас. Женщина и Эрик помогают нам помыть руки, сливая водуиз кувшинов. За стол они усаживаются вместе с нами. В мисках — превосходный борщ, щедро сдобренный зелёным луком, укропом и петрушкой. В жаровне оказывается жаренная с пряностями и зеленью баранина, а в кувшинах отличное, прохладное пиво.

Последний раз мы обедали в обществе Олонецких. А это было Время знает когда. Столько событий вместил этот короткий промежуток времени, и столько сил душевных и физических затребовали у нас эти события, что нас не требуется уговаривать. Миски и жаровню мы только что не вылизываем. После обеда Эрик вновь с кем-то связывается и говорит нам:

—Странники, если вы пожелаете отдохнуть прямо сейчас, мой дом к вашим услугам. Если же у вас есть желание и возможность продолжить путь, я отвезу вас к Учителю. Он ждёт вас.

—А далеко ехать? — спрашивает Лена.

—Два часа.

—Тогда мы, пожалуй, поедем.

Благодарим хозяйку за угощение и садимся на коней. Едем не спеша. По обе стороны дороги тянутся возделанные поля и сады. Часто попадаются хутора. Их хозяева обмениваются с нами и Эриком приветствиями. Наш вид не вызывает у них ни малейшего удивления. Через два часа мы подъезжаем к большому двухэтажному зданию, сложенному из розового камня.

Здание имеет несколько необычный вид. Я даже не пытаюсь определить архитектурный стиль. В плане оно представляет девятиугольник. Окна большие и круглые. Кровля распадается на несколько куполов, крытых ярко-зелёной черепицей.

На крыльце нас встречают три молодые женщины в светло-бежевых платьях. Они кланяются нам и проводят в отведённые для нас помещения на первом этаже. Интересно, как они узнали, что комнат надо не пять, а три?

Осматривая помещение, Лена вдруг взвизгивает от неожиданности и изумления. У стены стоит агрегат, в котором без труда можно распознать синтезатор.

—Это на тот случай, — объясняет женщина, — если вы захотите сменить надоевшую вам походную одежду и предстать перед Учителем в достойном вас виде. Пользоваться им просто…

—Не надо объяснять, — прерывает её Лена, — мы знаем, как этим пользоваться.

—В таком случае через час я приду к вам и отведу вас к Учителю.

У моей подруги горят глазёнки. Она облизывается. Понятно, Ленка дорвалась. Сейчас она сочинит себе что-нибудь экстравагантное. Я отодвигаю её в сторону и творю себе голубую рубашку с короткими рукавами и легкие синие брюки. Подумав, достаю из ранца синие чешки. Пусть ноги отдохнут от обуви.

А Ленка уже разделась и стоит перед синтезатором нагая. Закрыв глаза, она накладывает ладонь на сенсорный датчик. Сейчас Лена начнёт облачаться. Это займёт немало времени. Уложится ли она за час?

—Я пойду помогу Петру, — говорю я. — Он же не умеет работать с синтезатором. Сейчас сочинит себе что-нибудь вроде водолазного скафандра.

—Иди, иди, не мешай мне, — бормочет подруга.

Как я и ожидал, Пётр находится в большом затруднении. Он в задумчивости сидит над нежно-розовыми джинсами и брезентовой робой и явно не может решиться повторить опыт. Я вспоминаю свои подвиги на фронте освоения синтезатора и похлопываю Петра по плечу:

—Ничего, Петро, не расстраивайся. Я и не такое творил, когда осваивал эту технику. Синтезатор — штука тонкая и капризная. Осваивать его надо осторожно и постепенно. Здешние хозяева почему-то решили, что мы все умеем с ним обращаться. А это, — я указываю на джинсы, — ты, наверное, Викторию вспомнил?

Пётр мрачно кивает. Я выясняю, что конкретно он хотел себе сделать. Через несколько минут наш товарищ уже одет в новую цивильную одежду. Тонкий светло-серый свитер, джинсы и мягкие серые полуботинки. За Анатолия я не беспокоюсь. Ему Наташа поможет. Назначенный нам для переодевания час близится к концу, и я иду проверить, в каком состоянии моя подруга.

Лену я застаю перед зеркалом. Она пытается застегнуть на спине молнию светло-голубого платья из лёгкой ткани. Плечи полностью открыты, спина наполовину голая. Лиф обтягивает грудь, а от широкого пояса платье до колен расходится широким конусом. На ногах ослепительно-белые чулки и сверкающие серебром туфельки на немыслимой шпильке и с широким, почти в три пальца, ремешком на лодыжке.

—А! Явился, наконец! Помоги молнию застегнуть.

—У тебя всё время одна и та же проблема, — ворчу я, застёгивая молнию.

—Никуда не денешься, — огрызается Лена, — если сделать чуть шире, лиф не будет держаться и сползёт вниз. Такой фасон.

—Сотворила бы что-нибудь попроще. Не обязательно же такое…

—И такого мужлана я терплю рядом с собой уже который год! Подай перчатки.

Я протягиваю подруге длинные белые перчатки из тончайшей душистой кожи и невинно замечаю:

—По такой погоде чулки мне кажутся излишними.

—Я тоже так сначала подумала, — отвечает Лена, расправляя перчатки у локтей, — но потом решила, что эти туфли на босой ноге смотреться не будут.

—И туфли можно было…

Нашу перепалку прерывает появление женщины, которая приглашает нас на встречу с Учителем. Она выводит нас во внутренний двор здания, где в саду стоит павильон, увитый виноградом. Там возле стола, уставленного блюдами с фруктами и кувшинами с вином, уже сидят Пётр, Анатолий и Наташа. Наташа, на первый взгляд, оделась гораздо скромнее Лены. На ней простенький сарафанчик из полупрозрачной голубой ткани. Но на ножках у неё ярко-красные босоножки на шпильке и с длиннющими ремешками. Эти ремешки оплетают всю ногу не до колена, как обычно носит Лена, а до середины бедра. Дорвались женщины!

Одна из женщин наливает нам в бокалы вино. Мы не спрашиваем, где же Учитель. Раз уж нас привели сюда, то и он придёт.

На дорожке слышатся быстрые шаги, и в павильон входит смуглый черноволосый мужчина лет сорока с небольшим. Одет он без особых затей, в светло-зеленую рубаху и такие же брюки. Только на плечах у него короткая бирюзовая мантия, скреплённая на груди серебряным знаком, напоминающим мальтийский крест.

Самое большое впечатление производят его глаза. Они живые и проницательные. Настолько проницательные, что когда он задерживает на мне взгляд, у меня создаётся впечатление, что он читает меня, как книгу. Возможно, он вычитывает там такие строки, каких я и сам никогда не читал.

Доброжелательно улыбнувшись, он присаживается за стол, наливает себе вина и произносит тост:

—За счастливое завершение вашего тяжелого пути!

Я чуть не захлёбываюсь вином. Что это он имеет в виду? Еще один отец Таканда, который намерен оставить нас у себя на службе? А Учитель берёт с блюда две тяжелые кисти крупного розового винограда и галантно протягивает их нашим женщинам. После этого он наконец представляется:

—Меня зовут Аг Асфер. Для краткости можно просто Аг.

—Андрей Коршунов, — представляюсь я.

—Не стоит представляться, — останавливает нас Учитель.

—Я знаю, кто вы, как вас зовут, откуда вы пришли и куда идёте.

Я смотрю на этого Ага Асфера и никак не могу вспомнить, где я с ним встречался. Но определённо где-то я с ним встречался. Смотрю на Лену. Она тоже изучает Ага внимательным взглядом, тоже вспоминает и временами встряхивает головой, словно отгоняя какое-то наваждение.

—Извините, Аг, — говорю я, — вы предложили выпить за счастливое завершение нашего пути. Поясните, что вы имели в виду?

—То, что ваши злоключения благополучно завершились. Здесь вы в полной безопасности.

—Но мы не сюда стремились. Нам надо попасть совсем в другое место, и, следовательно, нам надо идти дальше.

—Не надо больше никуда идти. Но всему своё время. Вам придётся пожить здесь несколько дней. Может быть, неделю. Расслабьтесь, отдыхайте. Мне кажется, это вам не помешает. У вас наверняка появились вопросы: кто я такой, куда вы вообще попали? Спрашивайте.

Лена вдруг встаёт, не отрывая пристального взгляда от Ага. Она сейчас похожа на пантеру, готовую броситься на добычу. Её рука тянется к поясу, где обычно висит оружие. Но там сейчас пусто.

—Святой Мог! Время побери! — цедит она сквозь зубы. Аг улыбается. А я тоже встаю, и рука механически тянетсяк поясу, где ничего нет. Попались! Столько Фаз прошли, столько ловушек миновали благополучно. И на тебе, попались на приманку миролюбия и дружелюбия. Хроноагенты хреновы! Эти «прорабы» — не слабые психологи. Подсунули нам свою игрушку с разноцветными полями, довели нас до крайнего градуса, а потом отпустили. А мы и вляпались, как мухи в сироп. «Расслабьтесь, отдыхайте»! Мы и расслабились. Теперь-то наш тяжелый путь точно завершился. И вполне счастливо. Только вот смотря для кого.

Теперь и я вспомнил, где его видел. Это тот самый святой Мог, который являлся нам с Леной в Красной Башне. И тот самый высокомерный фараон, что посетил нас в Фазе-тюрьме Старого Волка. Они поняли, что силой нас не взять, и взяли нас слабостью.

Я оглядываюсь по сторонам. Вроде бы никого не видно, но это ничего не значит. При таких мощных парапсихологических возможностях много и не надо. Этот Аг уделает нас всех оптом. Может быть, с Леной ему придётся повозиться. А мы для него — котята.

Реакция «прораба перестройки» поражает нас своей неожиданностью. Он откидывается в кресле, широко улыбается и кивает. Потом протягивает руку к кувшину и наливает три бокала вина: мне, Лене и себе.

—А я гадал, кто первым меня узнает? И угадал. Елена признала меня первая. Ну, нагила Яла и доблестный сэр Хэнк, выпьем с вами еще раз. Что вы так на меня смотрите? Как я тогда сказал: «Моей святости от этого не убудет»? Ха-ха-ха! Да, я и есть святой Мог. Вы тогда прекрасно справились с трудным и очень опасным делом. Хотя я тогда подстраховался и, приняв обличье своего давнего агента в том мире, ведуна Локка, прибыл на постоялый двор у Синего Леса. Кстати, Андрей, а где сейчас Горшайнергол? Неужели всё еще у рыцаря Хэнка?

—Нет, — отвечаю я нехотя. — Горшайнергол теперь у нас.

—Что ж, выпьем за то, что всё тогда так удачно завершилось… Не понял! Вы отказываетесь?

—Извините, Аг Асфер, но прежде мы хотели бы кое в чем разобраться.

—Спрашивайте.

—Откуда вы прилетели? Вы ведь не житель Земли.

—Совершенно верно. А откуда я прилетел? Хм! Вряд ли вам что-то скажет название моей родной планеты. Скажу одно: моя планетная система входит в состав Центральногалактической Федерации.

—И что же вам надо на нашей Земле?

—Я попал сюда совершенно случайно, исчерпав запасы энергии. Исследование вашей системы не входило в наши планы.

—Вы хотите убедить нас, что прилетели на Землю один? Кроме вас здесь никого ваших нет?

—Нет, — Аг Асфер мрачнеет. — Нас было двое. Мой друг погиб уже здесь, и я остался один.

—Что-то не вяжется, Аг Асфер. Как это вы, действуя в одиночку, сумели развернуть свою неприглядную деятельность в сотнях параллельных Фаз? К тому же нам уже приходилось сталкиваться с вашими соратниками. Так что не стоит темнить.

—А я и не темню, клянусь Ядром Галактики! А какую такую неприглядную деятельность вы имеете в виду?

—Я ли должен вам об этом говорить? Замораживание прогресса и отсос совокупной энергии…

—Стоп! Чудовищное недоразумение! — прерывает меня Аг Асфер. — Я понял, за кого вы меня принимаете. Вы приняли меня за одного из огартов. Да если бы я был одним из них, зачем бы я стал спасать вас от преследования их выкормышей?

—Кто такие огарты?

—Пожалуй, самые страшные существа во Вселенной. Хотя Вселенная бесконечна, и на её просторах вполне можно встретить кое-кого и пострашнее. Но давайте всё-таки выпьем. — Аг Асфер отпивает из бокала. — Выпьем хотя бы за то, что вам удалось избежать наихудшей участи. Вы вырвались из ловушки, когда были уже у последней черты. А там я организовал ваш переход сюда.

—Так это была ловушка? — спрашиваю я, вспоминая светящийся туман и разноцветные поля.

—И самая коварная! Я сам когда-то побывал в ней. Смысл её заключается в том, что жертвы попадают в лапы огартов или их выкормышей истощенными физически и духовно до крайней степени и уже не могут оказать ни малейшего сопротивления. Но вернёмся к огартам. Никто не знает, из каких мрачных уголков бездонного космоса они явились. Даже сами они не помнят. Не так давно я захватил одного из них и допрашивал десять дней. Он много чего мне рассказал. Но вот откуда они пришли, он и сам не знает. Ясно одно: они уроженцы не нашей галактики. Из родной галактики то ли их изгнали, то ли они бежали. Он не помнит. Сказал только, что скитались они несколько поколений и за то время переродились окончательно. Впрочем, они и до этого были далеко не подарок. Кстати, этот пленник мастерски демонстрировал мне их искусство трансформации. Кем он только предо мной не представал! В конце концов, он трансформировался в меня. Наверное, посчитал, что в этом случае у меня не поднимется на него рука. Но я и не собирался убивать его. В таком виде, то есть в моём обличье, он и оставался до самого конца.

—Так вы отпустили его? — спрашивает Лена.

—Конечно. Я всегда держу своё слово, даже данное врагу. Я пообещал, что отпущу его, если он ответит на все мои вопросы, и убью, если будет молчать или вводить меня в заблуждение. Он рассказал всё, что знал, и я отпустил его.

—И он ушел от вас в вашем обличье? — спрашиваю уже я.

—Да. Не исключено, что он до сих пор в нём находится. За неделю он к нему привык.

Мы с Леной переглядываемся. Теперь понятно, кто побывал у нас в Фазе-тюрьме Старого Волка. Хотя кое-что не совсем ясно. Я рассказываю Ату Асферу об этой встрече и задаю вопрос:

—Если это был не святой Мог, то есть вы, то как он тогда смог узнать нас с Леной? Причем узнал он нас, только когда Лена надела платье и обувь, напоминающие традиционный наряд нагил.

Аг Асфер на минуту задумывается, отпивает вина. Лицо его проясняется:

—Понятно. Вы уже знаете об уникальных парапсихологических способностях огартов. Это было сразу после того, как я встречался с вами в Красной Башне. Я не особенно заботился о блокировке своего сознания, и этот огарт прочитал в нём немало. В том числе и информацию о вас.

Мы с Леной еще раз переглядываемся, берём свои бокалы и отпиваем из них. Слава Времени, недоразумение разрешилось. А ведь мы с ней были на ложном пути. И неизвестно, куда бы этот путь нас завёл.

Из дальнейшей беседы становится ясно, что вся наша информация об огартах полностью достоверна. Единственное, чего мы не знали, это то, что на Земле в различных Фазах постоянно находится около десятка огартов. Самих огартов, а не их выкормышей, как назвал «прорабов перестройки» Аг Асфер. Те являются лишь исполнителями воли пришельцев. Хотя сами по себе они тоже представляют немалую опасность. Вот и у нас с Леной побывал один из огартов — тот самый, который был в плену у Ага Асфера. Кстати…

—Аг, а вы, случайно, не потомок знаменитого Агасфера?

—Скорее предок, — смеётся Аг. — А точнее, я сам и есть Агасфер.

—Сколько же вам лет, Аг? — с робким недоверием и удивлением спрашивает Наташа.

—Смотря по какому счету. Если по вашему, то более трёх тысяч лет.

—Вы неплохо сохранились, — с улыбкой замечает Наташа, — А по-вашему?

—На сколько я выгляжу?

—Лет на сорок.

—Значит, по нашему счету столько и есть.

—Однако поясните, — просит Лена, — почему вы и Агасфер — одно лицо.

—Это долгая история. Но слушайте.

Аг наливает еще вина, устраивается поудобнее и начинает свою историю.

Эту часть Галактики они исследовали вдвоём. Сам Аг Асфер был физиком, химиком, астрономом, геологом и так далее. Его друг, Ис Аусс, был биологом, социологом, историком и прочее.

—Ис Аусс? — переспрашивает Лена.

—Верно, Ис Аусс, — с улыбкой подтверждает Аг и продолжает свой рассказ.

На подлёте к нашей системе, которая первоначально даже не значилась в плане исследований, они попали в поле притяжения черной дыры. В борьбе с этой страшной гигантской ловушкой они провели много лет и вырвались, исчерпав до дна свои запасы энергии. Чтобы восстановить их, требовалась близость звезды и очень много времени. Звезду они обнаружили неподалёку. Это было наше Солнце. Долго они тянулись к Солнцу на маломощных планетарных двигателях.

Оставив корабль на орбите Меркурия, друзья на разведывательном боте обследовали сначала Венеру, потом Землю. На Земле они решили остановиться. Разбили в труднодоступном месте лагерь и приступили к работе, начали исследования. Торопиться им было некуда. Корабль должен был заряжаться около трёх тысяч лет по земному времени.

Почти сразу Аг обнаружил, что здесь сосуществуют множество параллельных миров. Причем попасть из одного в другой довольно просто. Им пришло в голову, что они могут значительно сократить время зарядки корабля, если обратятся за помощью в иной, высокоразвитый мир. Но миров, способных оказать им помощь, на Земле в то время еще не существовало. В том мире, где они обосновались, и во многих других царила эпоха рабовладения. Причем Ис определил, что развитию общества грозит застой. Ему пришла в голову мысль ускорить развитие общества. Для этого следовало изменить общественную мораль. Сделать это проще всего было, создав новую религию. Религию, которая уравняла бы всех — и рабов, и рабовладельцев, и, в конце концов, заставила бы отказаться от рабства.

Ис долго обдумывал эту идею, моделировал различные варианты развития общества, потом предложил оптимальный план. Он должен был выступить в роли долгожданного Мессии и заронить в сознание людей зерна новой морали. После этого он должен был отдаться в руки местных властей, чтобы его казнили. По местным обычаям — распяли. Провисев на кресте более суток, Ис планировал сойти с креста и заставить людей поверить в своё божественное происхождение. Я высказал сомнение, что он сможет выдержать на кресте столько времени. На это Ис возразил: «А ты на что? Ночью придёшь и поможешь мне стимулятором». Какое-то время после сошествия с креста Ис планировал править народом и распространять новую религию. Затем, когда появятся первые результаты, мы с ним должны будем уйти в тень и только корректировать развитие общества. Тем самым, говорил он, мы ускорим развитие раза в три- четыре. Соответственно сократится и срок нашего пребывания здесь.

Мне трудно было возразить, ведь социология — сфера Иса, он лучше меня знал, что делает. Ис проповедовал, творил чудеса. Это было не очень трудно. С помощью карманного антигравитатора он демонстрировал хождение по воде; с помощью портативного «медика» он ставил диагнозы, исцелял неизлечимых больных и даже «воскрешал» из летаргии. Популярность его и его учения быстро росла. У него появились ученики и последователи. Вот они-то всё и испортили.

Когда дело дошло до акта казни, мы с ним не смогли найти ни одного человека, который согласился бы выдать его. Мне долго пришлось уговаривать Иуду Искариота, самого толкового и преданного из учеников, чтобы он пошел к Каиафе и выдал ему Иса. Дело было сделано, и Понтий Пилат под давлением священников, почувствовавших в Исе опасного конкурента, приказал распять его. В пути следования Иса на Голгофу и родилась легенда об Агасфере. Ис остановился возле меня, и мы с ним коротко согласовали дальнейшие действия. Говорили мы на родном языке. Никто ничего, естественно, не понял, но, как всегда, переиначили всё на свой лад.

Исторической точности ради скажу, что Иса вовсе не прибивали гвоздями к кресту. И римляне, и иудеи были экономными. Зачем тратить на преступника дорогой металл? Привязать его верёвками, и так подохнет.

Ночью я пришел на Голгофу со стимулятором. Представьте себе мой ужас, когда я увидел там толпу народа. В первых рядах стояли апостолы. Им, видите ли, хотелось стать свидетелями кончины своего учителя, чтобы потом рассказывать об этом другим людям. Они, видите ли, своим присутствием хотели облегчить последние минуты своего учителя и выразить ему свою преданность. Я не мог воспользоваться стимулятором, так как при этом вокруг тела стимулируемого возникает багровое сияние. В глазах присутствующих Ис после этого стал бы не сыном божьим, а отродьем Сатаны. Я готов был послать всё куда подальше и стимулировать Иса при всех, а там будь что будет. Но Ис заметил мои намерения и на последнем дыхании запретил мне это делать. «Пусть я уйду, но ты доведи дело до конца», — сказал он. В Евангелии это передано как бессмысленный набор звуков, который потом толковали на все лады.

Что мне оставалось делать? Я покорился обстоятельствам. Когда всё кончилось, я дематериализовал тело друга. Какое-то время я выдавал себя за него. Мы с ним очень похожи, и никто, кроме Иуды, не заподозрил подмены. Но я всё-таки не был Исом. Я не смог в полной мере проконтролировать и откорректировать то, что пошло дальше. А что пошло дальше, вы и сами знаете. Представьте моё состояние, когда именем моего друга отправляли на костры еретиков, совершали варфоломеевские ночи, когда на бляхах своих солдат фашисты писали «Gott mit uns»! То есть Ис, мой друг Ис, с ними!

Что было дальше? Ничего не было. В том смысле, что я послал всё за пределы галактики. Что я мог сделать с миром, который сам избрал себе дорогу и покатился по ней под откос? Я решил вмешиваться только в критические моменты, когда возникала необходимость, спасать этот мир от катастрофы.

Так было, когда я узнал о вторжении на эту планету огартов. Кстати, огарты с их языка переводятся, как «единственные сущие». Каково самомнение! Впервые мы столкнулись с ними очень давно, когда они только появились в нашей галактике. А сюда они прилетели примерно тысячу лет назад. Следы их деятельности я выявил только четыреста лет спустя. С тех пор я старательно вставляю им палки в колёса, а они преследуют меня, где только могут. Мы с ними слишком хорошо знаем друг друга, чтобы между нами могло установиться мирное сосуществование. Мы намного сильнее их, и они нас боятся. Но благодаря численному преимуществу огарты постоянно одерживали надо мной верх и постоянно выживали меня из тех миров, где я обосновывался.

Двести лет назад я нашел этот мир. В силу своих темпоральных характеристик он оказался недоступен огартам, и я обосновался в нём. Какое-то время я рассматривал его как свою последнюю цитадель, где мне придётся держать оборону не на жизнь, а на смерть. Отступать мне уже некуда. Но неожиданно я обнаружил следы деятельности вашей организации и стал искать возможность вступить с ней в контакт. И тут вы сами вышли на меня. Встретившись с вами в Красной Башне, я старался не терять вас из виду. Когда я узнал, что вы тоже вплотную заинтересовались огартами и сознательно вступили в зону покорённых ими миров, чтобы собрать о них информацию, я понял, что не одинок. Мы еще поборемся за эту планету. Вместе с вами.

—Конечно, поборемся, — отвечаю я. — Но для этого нам надо как минимум попасть к своим, в Нуль-Фазу. Кстати, Аг, вы ведь знаете, что существует еще одна организация, работающая в параллельных Фазах. Мы называем её ЧВП — Черный Вектор Противодействия. Там тоже есть люди, знающие об огартах и готовые бороться с ними. Между прочим, о существовании огартов мы узнали именно от них.

—Знаю я об этой организации. И людей этих знаю. Они-то готовы бороться с огартами. Но их организация не готова. Она, скорее, готова стать союзником огартов, настолько близки их методы работы. Во всяком случае, я не желаю иметь с этой организацией, в отличие от вашей, ничего общего. Об отдельных людях я этого не говорю.

—Еще один вопрос, Аг. Он давно не даёт мне покоя. Кто и где создал Горшайнергол?

—Его создали мастера одного маленького, но отважного и мудрого народа. Они успели сделать только шесть таких мечей. Но и этого вполне хватило, чтобы дать достойный отпор огартам и изгнать их из того мира. Огарты потерпели там полное поражение. Но вы знаете, что они не любят проигрывать. Огарты подготовили хитрую и коварную операцию и сумели выкрасть эти мечи. После этого они обрушили на тот мир всю тяжесть своего гнева. Они страшно покарали тот мир за своё унижение, истребив в нём всех до единого человека, не пощадив даже грудных детей. Впрочем, вы сами были там и видели всё своими глазами.

—Вы имеете в виду мёртвый мир, где матери сначала убивали своих детей, а потом кончали с собой? Но ведь мы были там относительно недавно. А трупы там лежали еще относительно свежие. Будто всё произошло неделю или две назад.

—В этом мире очень низкая хроночастота.

—Понятно. Вы сказали, что огарты выкрали у них мечи. Всего было шесть, один теперь у нас. Значит, у огартов осталось пять единиц такого оружия. Это опасно.

—Нет, — Аг Асфер улыбается, — у них не осталось теперь ни одного такого меча. Один у вас, а пять у меня. Я, в свою очередь, выкрал мечи у огартов. Как я это проделал, тема для отдельного разговора. В одном случае меня опередили те, кого вы называете ЧВП. Они выкрали у огартов Горшайнергол. Но ты его у них отвоевал. Так что сейчас все шесть мечей в надёжных руках. Хотелось бы, чтобы их было побольше, но и этих хватит, чтобы выбить огартов с планеты. Ты решишься еще раз пустить Горшайнергол в ход?

—Ради такого дела решусь. И не раз.

—Я в этом не сомневался, сэр Хэнк!

—Стоп! Вспомнил! — мне вспомнился рассказ Фриды. — Аг, это не вы ли эвакуировали цивилизацию из мира, охваченного межпланетной войной, которую развязали огарты? Нам говорили, что это сделал некий Странник Аг.

—Спас цивилизацию? Слишком сильно сказано. Мне удалось уговорить уйти со мной только около тысячи человек. Остальных огарты загнали в свои лаборатории и переделали для освоения непригодных для жизни планет.

—Так вы и об этом знаете?

—А как же. Это еще одна причина воевать с ними не на жизнь, а на смерть.




Глава 32


Потому что всегда мы должны возвращаться.

    

B.C. Высоцкий






Утром за завтраком Аг Асфер знакомит нас с молодой черноволосой женщиной небольшого роста. У женщины приятное лицо, умные, пытливые, как у Ага, глаза. Одета она в лёгкое синее платье, расшитое темными цветами и золотыми узорами. На ногах ярко-красные босоножки.

—Это Анна, — представляет нам Аг женщину. — Моя ученица, моя правая рука и моя дочь. Её мамой была Жанна д'Арк.

—Но ведь её… — начинает Наташа.

—Нет. Я похитил её у бургундцев. Вместо Жанны я подсунул им религиозную фанатичку, трижды покушавшуюся на её жизнь. Предварительно я обработал её психику, и она выдала себя за Жанну. Англичане и бургундцы были убеждены, что они казнили именно Жанну.

—Сколько же вам лет, Анна? — удивляется Анатолий.

—А на сколько я выгляжу? — невинно спрашивает девушка.

—Самое большее лет на семнадцать-восемнадцать, — признаётся Анатолий.

—Значит, столько и есть.

После завтрака Аг с Анной ведут нас в подвал. Мы минуем несколько мощных бронированных дверей, снабженных хитроумными запорами. Причем три из них открываются только тогда, когда Анна даёт сканеру считать рисунок сетчатки своих глаз. В тщательно охраняемом, практически недоступном помещении в специальных нишах стоят пять мечей. Шестая ниша пустует. Аг, сканировав свою сетчатку глаз, снимает блокировку и объясняет:

—Эти ниши закрыты еще и экраном перестроенного пространства. Даже если кто-то и проникнет сюда, он не сможет завладеть мечом. Снять экран могу только я или Анна. — Он достаёт один из мечей и протягивает его мне: — Узнаёшь?

Как не узнать! В моих руках точная копия того самого Золотого Меча — Горшайнергола, который я захватил у Синего Флинна, которым дрался с оборотнями и сражался на турнире, которым открывал межфазовый переход на Желтом Болоте, уничтожая при этом часть пространственно-временного континуума. Только клавиши сделаны не из рубинов, а из сапфиров. Сейчас меч не активирован, и я без опаски взвешиваю его в руке. По синеватому клинку тянется затейливая вязь — имя меча. Если его произнести и нажать первую клавишу, этот меч станет самым страшным и самым разрушительным оружием, какое я только держал в руках. У каждого из других четырёх мечей в рукоятку вмонтированы свои камни: изумруды, агаты, опалы и аметисты.

—Если бы ваши противники, ЧВП, знали, какое оружие случайно попало в их руки, они ни за что не вручили бы его своему агенту, — говорит Аг, ставя меч обратно в нишу. — Но они даже не подозревали об его истинных свойствах. Когда ты обрушил на них всю мощь Горшайнергола, это оказалось для них, мягко говоря, неприятным сюрпризом.

Аг вновь устанавливает защитный экран, и мы покидаем секретный арсенал. Поднявшись наверх и тщательно закрыв многочисленные двери, он предлагает нам:

—Собирайтесь в дорогу. Анна всё приготовит через час. Мы расходимся по своим комнатам, где переодеваемся впоходную одежду. К исходу часа мы вновь собираемся в павильоне, где нас уже ждёт Аг Асфер. Увидев нас, он озадаченно хмыкает:

—Я же сказал вам, что все ваши злоключения кончились. А вы снова с кем-то воевать собрались. Ну, ладно, выпьем на дорожку и пойдём к Анне. У неё уже всё готово.

Анна ждёт нас на втором этаже, в компьютерном зале. Бросаются в глаза две колонны из розового мрамора, стоящие чуть в стороне. Зачем они здесь нужны?

—Я подготовила переход в ваш мир, — просто сообщает нам Анна.

—Вы подготовили переход в нашу Фазу? — недоверчиво спрашиваю я. — В Нуль-Фазу? В Фазу Стоуна? Не может быть!

Мне не верится, что наши злоключения, наши безысходные скитания по Фазам так просто кончились и что мы прямо отсюда выйдем к себе, в наш Монастырь. Хотя Аг вчера прямо сказал об этом. Но как можно было поверить, что всё действительно кончится так просто? А Анна улыбается и говорит нам:

—Да. А что в этом особенного? Отсюда я могу построить переход в любой мир — за редким исключением. Ваш мир к таким исключениям не относится. Смотрите сами.

Перед нами возникает вид нашего городка с высоты птичьего полёта. Сердце начинает учащенно биться, дыхание перехватывает. Неужели это наш Монастырь, и мы сейчас окажемся в нём? Анна спрашивает:

—Куда вам построить переход? Только учтите: я не могу создать переход в жилое помещение. И еще одно требование: в радиусе ста метров от перехода не должно быть людей.

—Вот, сюда, — я указываю на технический полигон в шестидесяти километрах от города.

—Хорошо, — соглашается Анна и начинает настраивать переход.

А мы прощаемся с Атом Асфером. Он вручает нам карточки с темпоральными координатами его Фазы и кодами связи. В грядущей борьбе с огартами и «прорабами перестройки» у нас появился сильный и надёжный союзник. У нас есть единственное оружие, которого как огня боятся огарты. Это — Золотые Мечи, сработанные уже погибшими мастерами. Как жаль, что они унесли с собой секрет этого оружия!

Переход открыт. Пространство между колоннами светится сначала желтым, потом зелёным, потом синим светом. Наконец синий свет переходит в сиреневый. Мы с Леной улыбаемся. Именно так менялась цветовая гамма, когда Аг или Мог являлся перед нами в Красной Башне.

Еще раз прощаемся с хозяевами и выходим в переход. Будем надеяться, что в последний.

Да, это — полигон изучения и освоения наземной техники. Сейчас здесь никого нет. Здесь вообще всегда малолюдно. Это поле не для людей предназначено. Сколько часов я провёл здесь за штурвалами, рычагами и пультами управления различных машин. В том числе и весьма экзотических.

Наташа, Пётр и Анатолий, разинув рты, глазеют на ряды техники. Такого они не видели даже на поле боя, которое мы преодолевали с весёлым гулякой Лемом. Но мы с Леной не даём им увлечься. Насмотрятся еще. Мы идём к Нуль-Т рядом с командной вышкой. Мы вернулись! Мы достигли цели! Мы добились того, во что сами уже начали терять веру. И это сейчас самое главное!

Закрывается дверца кабины, и я набираю код. Неожиданно для самого себя набираю не свой коттедж или квартиру Лены, а код апартаментов Магистра Филиппа Леруа. Лена, заглядывая через моё плечо, одобрительно хмыкает. На табло загорается надпись: «Пункт назначения недоступен!» Это значит, что Магистр занят чем-то серьёзным и заблокировал Нуль-Т, чтобы ему никто не мешал. Я вздыхаю и хочу набрать код своего коттеджа, но Лена отодвигает меня в сторону.

—Ерунда! Я знаю его код блокировки.

Она набирает несколько цифр. Надпись гаснет, и дверца кабины открывается.

Магистр с чашкой кофе в руках и с самым глубокомысленным видом, на который способен только он сам, сидит за компьютером и изучает какой-то сложный график. Он так увлёкся, что не реагирует на сигнал открывшейся двери Нуль-Т. Мы выходим из кабины. Я снимаю с плеча тяжелый пулемёт и задеваю прикладом пол. Магистр недовольно оборачивается и застывает в весьма неудобной позе. Несколько секунд длится молчание. Я не выдерживаю:

—Что, заждались? Едят вас мухи с комарами! А может быть, уже и не ждали? Зря! Уж ты-то, Магистр, должен знать, что нас с Ленкой можно схарчить только под изрядное количество водки. А такого количества никто поднять не сможет. Ни волк, пусть даже и старый, ни огарт, ни его «прораб». Даже вместе взятые они не осилят. Кстати, а почему нас встречают на сухую? Я полагал, что здесь нас ждёт постоянно накрытый стол. Тем более что мы пришли не одни. Пётр, Наташа, Толя, хватит прятаться в кабине! Выходите. Магистр нас сейчас «Столичной» угощать будет.

Первым делом Магистр роняет полную чашку кофе себе на колени. Кофе горячий, но Магистр на ожог не реагирует. Он несколько раз открывает рот, глубоко вздыхает, но не издаёт ни звука. Он сейчас напоминает карпа, вытащенного из воды. Когда я, кончив говорить, делаю к нему два шага, Магистр еще раз судорожно вздыхает и роняет голову на грудь. Лена бросается к нему.

—Андрей! — укоризненно говорит она мне. — Нельзя же так! Доставай аптечку.

—Знаю я, какая ему сейчас аптечка нужна.

Я подхожу к бару и открываю холодильник. Так и есть! Там стоит «Столичная». И не одна бутылка, а пять! Всё-таки Магистр ждал нас. Вон как готовился. Молодец! Достаю бутылку и наливаю в стакан сто граммов.

—Дай-ка ему этих капелек. Ручаюсь, поможет лучше любых стимуляторов.

Я подхожу к пульту связи и набираю сообщение: «Андрею Злобину, Катрин Моро, Генриху Краузе, Микеле Альбимонте, Кристине Деи Джераччи, Стефану Кшестинскому, МатвеюКривоносу… — подумав, добавляю: — Ричарду Мак-Дугалу, Арно Стрембергу, Жилю Бенуа, Олегу Никитину: срочно явиться к Магистру Филиппу Леруа».

—Сколько там бутылок? — интересуется Лена, взглянув на вызов.

—Пять.

—Не хватит, — категорически заявляет Лена.

—Во-первых, явятся не все. Кто-то наверняка на задании. А во-вторых, он как, боеспособен? — я киваю в сторону Магистра.

Тот сидит с пустым стаканчиком и молча смотрит на нас. Взгляд его почти ничего не выражает. Почти ничего, кроме недоверия. Ему явно хочется потрогать нас, чтобы убедиться: мы не галлюцинация и он не повредился в уме.

—Думаю, что через несколько минут он придёт в себя окончательно, — уверенно отвечает Лена.

—И речь восстановится?

—Еще как!

—Да уж. Порой мне хочется, чтобы он у нас был немым. Ладно, пусть приходит в себя, а мы тем временем займёмся столом. Сейчас пожалуют приглашенные.

Когда я накрываю на стол, Магистр справляется с собой, встаёт и трогает меня за плечо.

—Андрэ?

—Нет, шеф, это тебе снится кошмарный сон.

—Сволочь!

Из глаз Магистра неудержимым потоком льются слёзы.

—Это что-то новенькое в твоём лексиконе и в твоём поведении, — бормочу я.

Мы крепко обнимаемся. В этом положении нас застаёт сигнал Нуль-Т. Дверца не успевает открыться полностью, а из-за неё уже доносится недовольный и даже сердитый голос Стремберга, начальника нашего Сектора:

—Фил, что за выходки? Мы же договорились…

Он не договаривает и хватается за сердце. Мы устремляемся к нему с двух сторон: Лена — со стаканчиком стимулятора, я — с водкой. Босс отводит в сторону стимулятор, берёт у меня сто пятьдесят граммов водки и выпивает залпом.

Примерно такая же реакция у всех, кто с недовольным видом выходит из кабины. Всех мой вызов оторвал от серьёзных дел. Но когда они видят, кто их вызвал, нам с Леной приходится прибегать к стимуляторам разного рода.

Исключение составляет только Андрей Злобин. Он не хватается за сердце и не теряет дара речи. Он просто крепко обнимает меня и говорит:

—Друже! Я знал, я был уверен! Я ни минуты не сомневался, что ты долетишь!

А вот Катрин на наше возвращение реагирует совсем по-другому. Едва завидев нас с Леной, она усаживается прямо на пол у кабины Нуль-Т и ревёт белугой. Слёзы ручьями льются по хорошенькому личику, зубки яростно грызут пальчики красных перчаток. Лене приходится утешать её:

—Кэт! Кэт! Ты же хроноагент! Хроноагенту не пристало сидеть на полу, плакать и при этом грызть перчатки!

Она поднимает подругу с пола, обнимает и ведёт к дивану. Там они ревут уже вдвоём. Но недолго. Через минуту к ним присоединяется Кристина, и слёзы текут уже в шесть ручьев. Женщины — всегда женщины. Даже если они и хроноагенты.

Из всех приглашенных не явились только Генрих и Матвей. Они, как объяснил нам Магистр, находятся на задании. От Ричарда приходит сообщение:

«Извините, Филипп. Прибуду позже. Мы только что обнаружили Фазу, где совсем недавно были матрицы Коршунова и Илек. Может быть, они еще там».

Магистр подходит к пульту и набирает текст:

«В Схлопку твои поиски! Срочно ко мне!!! Мать…»

Ричард появляется через полминуты. Увидев нас, он не выказывает никаких эмоций. Прежде всего он подходит к монитору связи и отдаёт своему отделу распоряжение:

«Все работы по поиску Коршунова и Илек прекратить. Освободившемуся персоналу подключиться к операциям «Черчилль», «Кабан» и «Орден». Ричард М-Дугал».

Только после этого он подходит к нам с Леной и поздравляет с возвращением. Наши друзья смотрят на него с недоумением. Но мы-то с Леной знаем, какие эмоции бушуют сейчас под невозмутимой маской нашего главного наблюдателя. Ведь вся тяжесть работы по нашему поиску легла на его отдел, и в первую очередь на него самого. Не случайно он прежде всего отдал приказ о прекращении этой работы.

Через минуту все сидят за столом и еще раз выпивают за наше счастливое возвращение. Андрей взволнованно рассказывает, как был обнаружен сигнал маяка, как нашли ту Фазу, в которой нас держал Старый Волк, как побывали в ней, но нас там уже не застали. Какой это был удар!

—Вот главные виновники вашего разочарования, — я указываю на Анатолия и Наташу. — Если бы не они, мы бы там еще надолго застряли.

—И тогда вам не пришлось бы скитаться по Фазам без всякой надежды на возвращение, — осуждающе говорит Маг Жиль.

—Возможно, — соглашаюсь я. — Но в этом случае мы не смогли бы добыть ту ценнейшую информацию, ради которой и пустились в это авантюрное путешествие по Фазам. Старый Волк не блефовал, когда говорил о серьёзном противнике. Этот противник поопаснее ЧВП будет. Сам Старый Волк не знает о нём всего того, что мы теперь о нём знаем. Вся информация у Лены в ноутбуке. Здесь придётся серьёзно поработать. Но кроме нового противника мы нашли и нового союзника. Помните святого Mora? Именно он помог нам вернуться сюда. Но давайте о наших приключениях поговорим потом. Нам не терпится включиться в работу. Что у вас сейчас творится? Кстати, мы привели вам подкрепление. Наташа Гордеева, Анатолий Яковлев и Пётр Демидов. Прошу любить и жаловать. Мы с Леной рекомендуем их для пополнения корпуса хроноагентов. Люди проверены в деле.

—Лучшая для них рекомендация, — замечает Стремберг, — это то, что они решились отправиться вместе с вами по Фазам без всякой надежды на благополучный исход.

—Ты просто не представляешь, Андрэ, как вовремя вы вернулись, да еще и с подкреплением! — говорит Магистр. — Нам сейчас катастрофически не хватает людей.

Он разливает водку по рюмкам, подходит к компьютеру и вызывает на монитор краткое описание разрабатываемых операций. Я вчитываюсь. Ничего особенного. Всё это мы уже проходили, над такими задачами уже работали.

Новая версия Второй мировой войны, вызванная отказом Черчилля дать гарантии Гитлеру: не открывать в Европе боевых действий в течение трёх лет. Дохристианская эпоха: зарождение новой религии, которая затормозит развитие человечества на тысячу лет. Хорошо, что огарты об этой ситуации не ведают! Эпоха освоения Галактики и средневековое правление. Ничего себе! Упадок цивилизации, вызванный неудержимым сверхпотребелением Золотого Миллиарда. Тоже знакомо. А это что-то новенькое. ХIV век, Русь, Вера Ковалёва. Русская Жанна д'Арк, возглавившая борьбу русских княжеств с захватчиками и объединившая Русь за двести лет до Ивана Грозного.

—Ты, Андрэ, не знаешь главного, — говорит Магистр. — Все эти события в абсолютном времени будут развиваться одновременно. И практически везде уже работают агенты ЧВП. Любая из этих задач требует длительного нашего присутствия в реальных фазах, многоходового воздействия. Ты понимаешь, что это значит?

Еще бы не понять! Хроноагент, отработав часть задачи в одной операции, должен внедриться в другую Фазу и отработать там другую задачу. После этого он пойдёт в третью Фазу, оттуда — в четвёртую, потом опять во вторую, в первую и так далее. И так на протяжении нескольких лет. В диапазоне от Древнего Мира до эпохи освоения Галактики. Я только головой качаю. А Стремберг указывает на наш ноутбук:

—К этому следует добавить еще и результаты вашей работы. Я думаю, что их тоже не следует откладывать в долгий ящик.

—Верно думаешь, босс, — соглашаюсь я. — Здесь тоже времени терять нельзя. Отдай всё это на обработку в Аналитический Сектор и собирай экстренное заседание Совета Магов. Мы с Леной там выступим. Где-то еще можно успеть, а где-то придётся и повоевать.

Стремберг поднимает рюмку.

—За то, что вы вернулись, мы уже выпили. Сейчас, когда вы вкратце ознакомились с нашими задачами и поставили нам свои, выпьем за то, чтобы все задачи были решены успешно и без потерь. Потянем мы это?

—Должны потянуть, — соглашаюсь я.

—Мы ведь хроноагенты, а не саксофонисты! — подхватывает Лена.

—Так выпьем за нас, хроноагентов, и за нашу работу! — предлагает Магистр. — У нас её впереди еще много будет.








notes



Примечания





1


Что есть человек, если главное, что он получает от жизни, — сон и еда? Не более чем животное. — У. Шекспир (англ.).




2


Refuse (англ.) — отказ.




3


Refugee {англ.) — беженец.




4


Sic! (лат.) — так!




5


МПП — морально-психологическая подготовка.




6


В хорошем месте замок. Воздух свеж и сладок, дышится легко. В. Шекспир (англ.)