Тайный преемник Сталина
Владимир Добров








Подготавливал ли Сталин себе достойную смену? Каким он видел будущее страны? Почему едва ли не самому талантливому в российской истории государственному деятелю, принявшему полуразрушенную страну с деревенской сохой, а оставившему ее современной и великой державой с ядерным оружием, не удалось добиться сохранения преемственности своего курса?

Ответ на эти вопросы ищет в своей книге член Союза писателей РФ и исследователь сталинской темы В.Н. Добров. Опираясь на воспоминания людей, близко знавших И.В. Сталина, и архивные материалы, ряд которых публикуется впервые, автор приходит к выводам, которые могут показаться парадоксальными. Как показано в книге, И.В. Сталин готовил себе преемника, а также воспитывал и обкатывал на руководящих должностях молодую смену руководства СССР. Однако в ходе государственного переворота 5 марта 1953 года страна сошла с намеченного Сталиным пути, а подобранные вождем молодые руководители были отодвинуты в сторону старой партийной гвардией, стремившейся сохранить свою власть.







Владимир Добров

Тайный преемник Сталина








Часть 1

Кому Сталин хотел доверить страну








Знакомьтесь: преемник Сталина





— Товарищ Пономаренко? С вами будет говорить товарищ Сталин.

Первый секретарь ЦК Белорусской компартии прождал еще около минуты, держа в руках трубку специальной связи, когда услышал, наконец, глуховатый голос Сталина:

— Здравствуйте, товарищ Пономаренко. Как идут восстановительные работы в Минске? Собираетесь ли Вы приехать ко мне в Потсдам, как обещали?

— С восстановлением возникли сложности. Я сообщил об этом в ЦК, надеюсь на помощь Центра. Но основное сделаем сами. Как раз сегодня у нас актив — обсудим выдвинутые предложения. У нас к этому делу подключены все областные и районные организации. Думаю, через месяц доложу вам о первых результатах. Приехать к вам не могу. Планирую поездки по ряду областей и городов, где надо срочно решать вопросы. Меня уже ждут и не поймут, если не приеду. Люди верят нам, надеются на конкретную помощь. Не хотелось бы их подводить. Да и вам мешать неудобно.

— Хорошо, действуете по своему плану. До свидания.

Сталин привычно подавил раздражение, вызванное отказом в его просьбе. Он хорошо контролировал себя и умел подчинять эмоции холодному разуму. Вот и сейчас вождь понимал, что Пономаренко прав. Бросать неотложные, горящие дела, от которых зависели судьбы многих тысяч людей, он не мог. Даже ради встречи с первым в государстве и партии человеком, — тем более что на этой встрече предполагались беседы на темы, не имевшие прямого отношения к решавшимся в республике вопросам. И Сталин невольно провел параллели со своими соратниками — членами Политбюро. Уж из них-то никто бы отказался. Тот же Хрущев моментально бросил бы все дела и помчался в Потсдам.

Хорошо еще, что среди партийных руководителей остаются такие люди, как Пономаренко. Жаль только, что мало. Куда больше бездумно-послушных и угодливых, как этот Хрущев. Сколько их отстраняли, а они все равно лезут наверх. Придется скоро взяться за прополку и выкорчевку всех этих сорняков…

Вождь пригласил Пономаренко в берлинский пригород Потсдам, где должна была проходить конференция держав — победителей Германии по послевоенному регулированию. По его указанию там для Пономаренко был даже приготовлен специальный домик. По пути на конференцию Сталин пару раз спрашивал «Не приехал ли Пономаренко?». Но домик пустовал, и Сталин решил позвонить Пономаренко лично.

А началось все 15 июля 1945 года, кода по пути в Германию вождь побывал в Минске и, естественно, беседовал с главой белорусской партийной организации по назревшим вопросам, главным образом касавшимся преодоления послевоенной разрухи. Беседа началась в поезде и продолжалась по пути его следования к границе. Сильное впечатление произвели на вождя сплошные разрушения, которые он видел из окна вагона: от Смоленска до Минска сожженные деревни и развалины поселков и городов. Пономаренко стал рассказывать ему о восстановительных работах, которые касались не только жилья для людей, но и школ, больниц, промышленных и сельскохозяйственных предприятий. К этим работам активно привлекаются и части Советской армии. Пережитые испытания сплотили людей, сделали их более дружными, сплоченными и менее эгоистичными, подчеркнул руководитель белорусских коммунистов. Предусмотрено и то, что многие семьи лишились мужских рук, им, конечно же, труднее восстанавливать жилье. Разработанный правительством порядок восстановления предусматривает оказание им специальной помощи. Из землянок в новые дома переселилось уже более ТОО тысяч семей воинов Советской армии, погибших партизан и подпольщиков.

Но тут в разговор вмешался Берия, сопровождавший специальный поезд до границы. «Вы, товарищ Пономаренко, сильно разбрасываетесь. Предприятия, больницы. Все силы сейчас надо сосредоточить на строительстве жилья. Вот мы проехали по Белоруссии, везде одни разрушения Человек без жилья — плохой работник. Все надо бросить именно сюда. Иначе люди вас не поймут».

«Они уже поняли и сами требует, чтобы наряду с жильем мы восстанавливали школы, а их у нас более 10 тысяч, больницы, детские дома, — резко возразил Пономаренко. — Да и те же машинно-тракторные станции. Они уже к 1 июля на 138 процентов выполнили план весенних полевых работ. И я не согласен с тем, что человек без жилья плохой работник. У нас сейчас многие его не имеют, а работают в полную силу, самоотверженно. Понимают, что все сразу восстановить невозможно. И вообще я против починов и призывов, когда все бросается +ia одно-единственное дело или направление. Выделить главное, да, согласен, но и о другом забывать не следует. Да это и нереально, все ведь между собой связано. Мы этот вопрос уже обсуждали в ЦК и Совнаркоме Белоруссии и свою позицию определили».

Удивленный таким отпором Берия замолчал. Сталин же — а именно от него Берия позаимствовал свои аргументы — с интересом вслушивался в разгоревшуюся перепалку. Ему нравилась горячность и неравнодушие к своему делу белорусского секретаря. Чувствовалось доскональное знание им не только хозяйственных вопросов, но и настроений людей. Сталин знал также, что в отличие от других руководителей республиканских, да и областных организаций Пономаренко предпочитает коллективный метод руководства. Не только выслушивает, но и старается учесть в своей работе разумную критику и возражения своих подчиненных. Никогда не кричит на них, не унижает. 6 отличие от Берии и Хрущева, к общению которых с теми, кто ниже их по рангу, вполне подходит афоризм «речь без мата, что щи без томата», Пономаренко такой приправы к своему общению с людьми никогда не добавлял.

Вождю нравилось и то, что молодой белорусский руководитель решения всегда принимал сам и не прятался за спины других, когда это решение не нравилось его прямым кураторам в Москве, в Центральном Комитете. Сталин уже получал жалобы на его действия, но каждый раз проверка показывала, что Пономаренко всесторонне и глубоко продумывает свои решения, не боится ответственности за них и твердо отстаивает свою позицию перед Центром.

Сталин ценил и поощрял такие качества у партийных и хозяйственных руководителей, он видел, что людей, обладающих этими качествами, становилось все меньше. Сталин с горечью говорил об этом и на Политбюро, и на всевозможных партийных собраниях и заседаниях, но положение не менялась. Число «аллилуйщиков партийных решений», как раздраженно называл их вождь, становилось все больше, а вдумчивых, хорошо знающих настроения людей и ситуацию на местах руководителей типа Пономаренко все меньше… Энтузиазм социалистического строительства первых десятилетий советской власти спадал на глазах, что проявлялось и в настроениях «низов», и в поведении руководящих «верхов». Это было какое-то поветрие, связанное, видимо, с меняющимися объективными факторами развития страны, им надо было дать теоретическую оценку и на ее основе разработать соответствующие контрмеры. Но до этого руки не доходили: работа, связанная с хозяйственным восстановлением страны и обеспечением ее безопасности — надо было уже вплотную заниматься созданием атомного оружия, которое уже, по данным разведки, имелось у американцев — занимала все время. А по-настоящему освоивших марксистско-ленинские методы теоретиков и идеологов было раз-два и обчелся. В напряженном ритме социалистического строительства, тяжелейших военных испытаниях было не до их полноценной подготовки. Только теперь стало понятно, что здесь допустили очевидный просчет.

* * *


Сталин хорошо знал ситуацию в республиканских партийных организациях и потому с явной заинтересованностью слушал рассказ Пономаренко. В Белоруссии активность коммунистов, в отличие от других республик и областей, была довольно высокой. А партийные организации всех уровней работали продуманно и инициативно, в них действительно бурлила жизнь. Это было просто удивительно, учитывая, что в закончившейся войне погиб каждый третий житель республики — это были самые высокие потери, понесенные в годы этой страшной войны какой-либо нацией. И Сталин испытывал невольные симпатии к столь пережившему и перестрадавшему народу, который, несмотря на все это, сохранил стойкость духа и уверенность в завтрашнем дне. Да и сам Пономаренко в разговоре со Сталиным ни на что не жаловался, он ставил вопросы, относящиеся к этому завтрашнему дню, к будущему буквально возродившейся из пепла Белоруссии.

До войны Минск представлял собой город с узкими, кривыми улицами, низким уровнем благоустройства. В нем не было крупных промышленных предприятий, отсутствовала современная система коммунального хозяйства. Эту ситуацию следовало менять. Пономаренко предложил построить в белорусской столице крупный авиационный и тракторный заводы. Ну а восстанавливать город надо с совершенно новым обликом — широкими улицами и проспектами, красивыми домами и современными коммунальными службами. Все это требовало немало средств из союзного бюджета. Сталин, однако, дал свое согласие, тут же поручив Молотову начать подготовку соответствующего Постановления Правительства о строительстве тракторного завода и вызвать в Минск представителей Госплана и Наркомата автомобильной и тракторной промышленности. Когда тот поморщился — со средствами в тот период была крайне трудно, их не хватало даже для восстановления разрушенных предприятий, жизненно важных для страны, — добавил: «Белорусы этого заслужили. Они должны знать, что их подвиг высоко ценит весь советский народ».

Позже Пономаренко говорил друзьям, что жалел, что не поехал в Потсдам. Надо было все-таки откликнуться на сталинское приглашение, тем более что ему было о чем поговорить с вождем. До пограничной станции Барановичи, где сошел Пономаренко, он успел коснуться в беседе со Сталиным и последних достижений в области металлургии и химии. Белорусский секретарь, инженер по образованию, постоянно читал техническую литературу и следил за научно-техническими новинками. Тут он нашел общую почву с вождем, который также много читал, в том числе книги и публикации на технические темы. Сталин всячески старался поощрять деятельность конструкторов, изобретателей и рационализаторов и, в отличие от других членов Политбюро, подробно изучал наиболее интересные проекты, добивался выделения денег на их реализацию. Его не останавливало даже то, что такие проекты подчас оказывались очередным «вечным двигателем», а выделенные на них средства затрачивались впустую. «Без неудач и риска в науке и изобретательском деле не бывает, — говорил в таких случая вождь — Лучше потратиться впустую на три несостоявшихся изобретения, чем упустить четвертое, которое может в десятки раз компенсировать затраченные средства». Пономаренко придерживался такого же подхода. На всех своих партийных и хозяйственных постах он поддерживал ученых и изобретателей, даже когда их проекты казались многим сомнительными и нереальными.

Руководителя республики не остановила, например, неудача с проектом производства искусственного каучука из торфа, которым были так богаты болота белорусского Полесья. В каучуке, закупавшемся за рубежом, сильно нуждалась промышленность страны, особенно оборонная. В лабораторных условиях, в пробирках уже получали искусственный каучук и вполне приемлемого качества. Сталин лично интересовался ходом работ, оказывал необходимую поддержку. Но наладить серийное производство искусственного каучука не удалось, хотя для этого и был построен ряд предприятий и даже начато строительство комбината, на что затрачены немалые средства, Потерпела неудачу и попытка производить бензин из торфа, хотя экспериментальные опыты вначале были успешными. На строительстве завода по его производству было занято почти 50 тысяч человек, но он так и не заработал. Пономаренко, конечно же, сильно переживал эти неудачи, но поддерживать ученых, изобретателей и новаторов не перестал.

* * *


Впервые Сталин услышал фамилию Пономаренко на одном из предвоенных совещаний в ЦК партии, и это тоже было связано с научно-технической темой.

На совещании наряду с другими вопросами обсуждался и утверждался список научной и учебной литературы, которую предстояло выпустить в ближайшие годы. Она издавалась массовым тиражом и требовала немалых бюджетных средств, которые надо было экономить, учитывая начавшийся разворот всей хозяйственной, общественной и научной жизни в сторону подготовки к надвигавшейся войне. Совещание вел заведующий отделом руководящих партийных органов ЦК партии Маленков, но в Президиуме сидел Сталин, который, не теряя время, просматривал списки книг и учебников, которые предстояло резко сократить. Впрочем, все вопросы, видимо, были проработаны и согласованы ранее с теми же учеными, специалистами и сотрудниками цековского аппарата, которые сидели в зале. Когда речь зашла о списке учебников для университетов и институтов технического профиля, Маленков, скорее для проформы, задал вопрос: «Есть ли возражения по этому списку?» — готовясь уже перейти к следующим документам.

— Есть, товарищ Маленков. Здесь нет очень важного учебника по металлургии, а это лучшее учебное пособие в настоящее время. Без него трудно будет вести полноценную подготовку инженеров.

Из первых рядов, где сидели сотрудники аппарата ЦК, поднялся молодой человек, на которого сразу же устремились все взоры. Видно было, что он волновался, но говорил четко и уверенно.

— Я знаю, о чем вы говорите. У этого учебника какое-то мудреное название, его даже не выговоришь. Когда я обратил на это внимание, мне посоветовали его вычеркнуть. Кстати, как раз профессор, специалист по горному делу. И вообще этот вопрос уже решен, — заметил Маленков.

— Не знаю, какой он специалист, только как инженер, закончивший транспортный институт, могу поручиться: лучше учебника по металлургии сейчас нет. Название действительно мудреное, но оно нам не мешало. Без этого учебника вести подготовку инженеров будет трудно. А если вопрос решен, зачем спрашивать наше мнение?

— Подождите, товарищ как вас зовут? — В разговор вмешался Сталин.

— Пономаренко, — подсказал сидящий рядом с ним сотрудник аппарата ЦК.

— Вы действительно уверены, товарищ Пономаренко, в необходимости этого учебника?

— Уверен, товарищ Сталин. И как коммунист, и как выпускник инженерного института. Лучшего пока нет.

— Ну, раз уверены, то, я думаю, надо еще раз изучить этот вопрос. Хорошие инженеры сейчас нужны.

На следующий день, когда Маленков пришел к Сталину подписать окончательное решение о списках, тот продолжил начатый на совещании разговор:

— Этот ершистый паренек Пономаренко прав. Я посмотрел ваши списки и не нашел там еще несколько книг и учебников, которые нужно было оставить. В чем дело? И с какими специалистами вы консультировались?

— Это известные ученые и опытные специалисты. Мы подбирали наиболее надежных и преданных советской власти. И старались сохранить поменьше учебной литературы, созданной в царское время.

— В этом ваша ошибка. В металлургии и химии классовый подход — несусветная глупость. Вам ли не знать это с вашим инженерным образованием. А насчет известных ученых, мой вам совет: прислушивайтесь к ним, но решение принимайте самостоятельно. Среди научной и творческой интеллигенции немало таких, которые ловят настроения начальства на ходу, стараются ему угодит и сделать приятное, а потом попросить что-нибудь взамен. Когда же мы, партийные руководители, примем неверное решение, легко отмежуются от него. Не мы, мол, были главными. Это все они, невежественные большевики, деспоты и диктаторы, враги культуры и знаний. Постарайтесь, товарищ Маленков, впредь учитывать это.

Учебник сохранили. Сталин сохранил в глубине своей феноменальной памяти фамилию этого «ершистого» сотрудника аппарата ЦК. У вождя был какой-то особый нюх на способных, перспективных людей, и он редко его подводил. Вскоре, впрочем, он вновь услышал эту фамилию.

* * *


Через несколько месяцев, на докладе у Сталина Маленков решил сообщить ему о конфликтной ситуации в одной из крупных областных партийных организаций. Речь шла о Сталинградской области, куда для разбора поступившей в ЦК жалобы о несправедливости привлечения к суду как «врагов народа» группы партийных и хозяйственных работников был послан инструктор Центрального Комитета П.К. Пономаренко. Накануне в ЦК партии прошло совещание, где резко осуждались необоснованные аресты и увольнения людей и говорилось о необходимости соблюдения партийных норм и советской законности. Пономаренко и прибыл в Сталинград как представитель партийного Центра для наведения порядка и прекращения беззаконий.

Сразу с железнодорожного вокзала он направился в обком партии, к его первому секретарю A.C. Чуянову, который, несмотря на позднее время, работал у себя в кабинете. Предложил немедленно заняться разбором поступившего в ЦК письма. Чуянов подтвердил, что в тюрьме под следствием находится свыше 30 партийных, советских и хозяйственных работников, обвиненных во вредительской деятельности. Тут же вызвали начальника областного управления НКВД, попросив его доставить в обком личные дела подследственных. Папками с ними вскоре завалили кабинет секретаря.

Пономаренко, несмотря на возражение чекиста, тут же вместе с Чуяновым приступил к проверке первого дела. «Один день в тюрьме — это пять лет жизни, — сказал он. — Будем работать сутками напролет, но поручение Центрального Комитета выполним как можно быстрее». Чуянов, понимавший необоснованность многих арестов, согласился с ним, а начальник областного управления НКВД, сославшись на поздний час, уехал домой.

До утра Пономаренко с Чуяновым тщательно изучили несколько дел. Все они были основаны на малоубедительных, а то и просто надуманных обвинениях. Когда пригласили тех, кто сигнализировал о «вредительской деятельности» арестованных, стало ясно, что все обвинения липовые.

В течение трех суток с небольшими перерывами на сон и еду Пономаренко с Чуяновым занимались проверкой возбужденных дел. Серьезные основания для привлечения к суду за «вредительскую деятельность» нашли только в четырех. Остальных людей, несмотря на яростные возражения областного управления НКВД, приехав в тюрьму, выпустили, извинившись перед невинно пострадавшими людьми. При этом Пономаренко ссылался на директивы ЦК, что помогло снять все преграды. Но уже вечером в Сталинградский обком позвонил из Москвы Маленков и в повышенном тоне потребовал от Пономаренко прекратить самовольные действия. Ему уже звонили из областного управления НКВД, а затем и сам всесильный глава НКВД Ежов с жалобой на «ставшего на сторону врагов народа» инструктора ЦК. «Никто не позволит вам либеральничать, — выговаривая в телефонную трубку Маленков. — Вы превысили свои полномочия и понесете за это самую строгую ответственность». «Я к этому готов, — ответил Пономаренко. — Но прошу заметить, что наши с Чуяновым действия поддержали все члены бюро обкома. Все они подписались под письмом, которое направлено в ЦК».

Вот об этом конфликте Маленков и рассказал Сталину, зная, что ему все равно доложат о письме руководителей областной партийной организации.

— Как фамилия того инструктора? — спросил Сталин.

— Пономаренко, он работает в аппарате недавно. Рекомендовал лично товарищ Андреев. Претензий по работе нет. Характеризуется положительно. Вот только с партийной дисциплиной у него явный непорядок… Может заупрямиться и стоять намертво на своем.

— Это не тот ли ершистый молодой человек, который отстоял учебник по металлургии?

— Да, именно он, товарищ Сталин.

— Ну, а почему вы обращаетесь прямо ко мне, что вы сами-то сделали, чтобы решить этот вопрос?

— Я предупредил инструктора о самой строгой ответственности, которую он понесет за свои самоуправные действия по возвращению в Москву, просил его изменить свою позицию. Но он моему указанию не Подчинился. Заявил, что послан в Сталинград не Маленковым, а Центральным Комитетом партии, и что принял решение, руководствуясь своим партийным долгом и совестью коммуниста. Изменить свое решение его не заставит никто, даже сам товарищ Сталин.

Маленков как опытный аппаратчик понимал, что молодой партийный работник будет отстаивать свою позицию и наверняка обратится к своему протеже Андрееву, а к нему Сталин относился с большим уважением. Да и сам вождь с его феноменальной памятью наверняка вспомнит фамилию того инструктора, из-за которого на совещании в ЦК по изданию научной и учебной литературы Маленков получил изрядную взбучку.

— Инструктор прав, — после небольшого молчания сказал Сталин. — Генеральный секретарь не может изменить постановления Центрального Комитета, так же как и заставить рядового коммуниста действовать против его совести. А что касается НКВД, так его действия как раз и проверялись.

Позже, когда окончательно выяснилось, что обвинения против сталинградских работников были действительно сфабрикованы, и что имела место явная попытка расправиться с настоящими коммунистами, честно служившими советской власти, Сталин в довольно резких тонах отчитал Ежова и предупредил его, что за продолжение таких беззаконий он понесет самую суровую ответственность. К этому времени стало ясно, что НКВД явно перебарщивает по части массовых арестов «врагов народа».

* * *


Надо сказать, что не все руководители республиканских и партийных организаций проявляли твердость и принципиальность в отстаивании честных людей. В январе 1938 года было принято специальное Постановление ЦК по этому вопросу, где резко осуждались необоснованные репрессии и намечались меры по исправлению допущенных несправедливостей и злоупотреблений.

Вскоре после этого Пономаренко, направленного в Белоруссию возглавить республиканскую партийную организацию, вызвали к Сталину. Тот без обиняков сказал ему, что Пономаренко направляют для наведения порядка в республике и, прежде всего, для прекращения репрессий. В руководство республики, да и в местные органы власти пролезло немало людей, умышленно вредивших партии, срывавших строительство новой жизни. Миндальничать с этими явными и замаскированными врагами народа было нельзя. Но наряду с ними пострадало немало честных и преданных советской власти людей. Республиканские органы НКВД явно перестарались и, несмотря на принятые партией решения, продолжают необоснованные аресты.

— Вам надо унять этих людей, — сказал Сталин, — и наладить работу партийных организаций, которые, похоже, растерялись и слепо идут на поводу у распоясавшихся чекистов.

Вождь подошел к Пантелеймону Кондратьевичу и продолжал с горечью, как бы оправдываясь:

— Люди на руководящие посты попадают случайные, выслуживаются как могут. А партия — единственное ведомство, которое должно наблюдать за работой всех, не допускать нарушений.

— Но, товарищ Сталин, я там человек новый. Местные органы и разные ведомства могут быть недовольны моими действиями. У них там наверняка круговая порука. А мне одному трудно будет с ними справиться.

— Вы не из робкого десятка, потому туда и посылаем. Конечно, не для того они сажали, чтобы кто-то пришел и выпустил. Но ведомств много, а первый секретарь один. И если не поймут, поясните им это. От того, как вы себя поставите, будет зависеть ваш авторитет и успешность работы. Но главное — налаживайте активную работу партийных организаций и опирайтесь на них.

Сталин приблизился к Пономаренко и тихо, без патетики произнёс:

— Вы представляете в Белоруссии силу, выше которой ничего нет. Вы можете в любое время поднять трубку телефона и сказать мне, с чем или с кем вы не согласны. У вас — неограниченные полномочия. Надеюсь, вы меня правильно поняли?

— Да, понял, товарищ Сталин. Но хотел бы все-таки получить ваш совет, с чего начать.

— Идите в тюрьму. Берите дела, знакомьтесь с ними, вызывайте осужденного, выслушайте его, и если считаете, что он осужден незаслуженно, то открывайте двери — и пусть идет домой. Вам это не впервой. И помните, мы вам доверяем.

Выборы нового руководителя республиканской партийной организации прошли без проблем. Хотя Пономаренко и чувствовал на себе косые взгляды руководителей республиканского НКВД — видимо о том, что он будет для них «крепким орешком», им уже доложили. Но когда после Пленума у него поинтересовались о времени проведения партийно-хозяйственного актива — на нем обычно первые лица озвучивали свои планы и ставили задачи, — Пантелеймон Кондратьевич сказал, что начнет не с этого. «Запросим дела и пойдем в тюрьму», — сказал он опешившим подчиненным. «Как можно нормально работать и проводить активы, когда люди всего боятся и ожидают арестов?».

В этот же день вместе с помощниками и представителями НКВД отправился в тюрьму, где и начал проверку дел. Как и в Сталинграде столкнулся с яростным сопротивлением местных чекистов. Они всячески тормозили работу и пустили в ход «тяжелую артиллерию», угрожая Ежовым и обращениями в Центральный Комитет. Пономаренко вынужден был позвонить Сталину, после чего энкавэдэшники несколько угомонились. Хорошо зная психологию этих людей, новоизбранный белорусский партийный секретарь решил их окончательно добить. Пригласил руководителей НКВД на совещание, где дал высказаться тем, кто пострадал от их действий, а в заключительном выступлении заявил: «Не буду скрывать, товарищи, что послан в республику лично товарищем Сталиным. И имею от него необходимые полномочия. Прямо скажу, столкнулся с вопиющими безобразиями. За тюремной решеткой оказались честные люди. Будут мне мешать, там окажутся те, кто сейчас от нее по другую сторону». После этого сопротивление прекратилось.

Как и в Сталинграде, Пономаренко работал сутками напролет, вызывая всех к себе по одному. Добился освобождения многих. Благодаря ему удалось спасти видных деятелей белорусской культуры Янко Купалу и Якуба Коласа, ордера на арест которых были уже выписаны. Правда, для этого пришлось ходатайствовать за них перед Сталиным. В то же время с явными врагами и вредителями Пантелеймон Кондратьевич не церемонился, прямо говоря, что поддерживает здесь действия чекистов. Случались и курьезы. Решил выпустить из тюрьмы одного сидельца, обвиненного в нелегальном переходе границы. А границы как таковой в селе, разделенном на польскую и белорусскую части, не было. Даже некоторые семьи там оказались разделенными. А так называемый «диверсант» снабжал поляков, перешедших в белорусскую часть села, самогоном. А переходили потому, что в Польше действовал в то время сухой закон. Многим же хотелось выпить, вот они и шли к белорусам. Среди них был даже полковник Бек, ставший впоследствии министром иностранных дел Польши. Так вот когда Пономаренко сказал мнимому «диверсанту» — «Иди домой, ты свободен», тот отказался. Пойду, говорит, только когда получу тюремную пайку утром. Не могу, мол, голодным до своей деревни добираться.

Еще один освобожденный, поэт, попал в тюрьму за стихи о Сталине. Сверхбдительный чекист обратил внимание на первые буквы из первых трех строк. Получилось ВОШ, оскорбление вождя, вот и завели дело.

Когда на заседании Политбюро в декабре 1939 года Пономаренко, докладывая о результатах своей работы в Белоруссии, привел, чтобы оживить свой рассказ, эти эпизоды, он сильно позабавил ими присутствовавших. Смеялся и Сталин. А потом сказал: «Передайте пострадавшим товарищам наше сочувствие, а поэту скажите, пусть и о тараканах не забывает. Дураков у нас ещё много. И не только на уровне республики».

Пономаренко заметил, как сжался сидевший недалеко от него Хрущев. Сталин неоднократно одергивал его за чрезмерное усердие в проведении репрессий. Слова вождя он, видимо, и не без оснований, принял в свой адрес. Вот тогда еще у мстительного «Микиты» зародились семена ненависти к сталинскому выдвиженцу, которая с особой силой проявилась после смерти вождя.

* * *


Эта ненависть еще более окрепла в 1942 году после одного из совещаний, состоявшихся у Сталина. Вот как рассказывал об этом сам Пономаренко:

«На совещании я застал известных украинцев: Корнейчука, Соссюру, Бажана, Рыльского, Тычину, Довженко. Обсуждался режиссер и киносценарист Александр Довженко, который ошибался, считая, что теперь, во время войны, следует обращаться к народу не от имени ЦК, а от имени тех или иных деятелей культуры, интеллигенции, которых мол, люди знают и ценят, а они-то должны поднимать народный дух. Сталин считал это неверным.

Иосиф Виссарионович, обращаясь к Довженко, сказал: «Не заглядывайте в рот Хрущеву. Он плохо занимается идеологической работой на Украине, и эту работу провалил. Он считает, что национализм можно изжить только репрессиями. Это неверно. Репрессии против националистов только расширяют и укрепляют национализм, создавая им ореол борцов и мучеников. Нужно проводить линию по изживанию пороков другим путем: убеждением, практикой работы, уважением к национальным традициям, привлечением национального в общий интернациональный фонд — только тогда можно изжить вредные националистические настроения буржуазно-реставрационного характера. Хрущев этого не понимает».

Довженко признал ошибки, извинился, что отрывает Сталина от более важных дел, и обещал исправиться.

Сталин деликатно отнесся к Довженко. Подойдя ко мне, спросил: «Найдем другого на место Хрущева?» — и взял меня за руку. Я ответил: «Товарищ Сталин, партия большая, на любое место можно найти человека». Хрущеву об этом, конечно, сообщили».

Поведение Пономаренко, не боявшегося идти на конфликт с могущественным НКВД ради спасения невинных людей, резко контрастировало с малодушным, а то и явно трусливым поведением других давних сталинских соратников, занимавших куда более важные посты. Примерно в то же время, когда Пономаренко с Чуяновым отстаивали в Сталинграде невинно пострадавших людей, член Политбюро Анастас Микоян был послан в Армению, имея такое же задание — проверить обоснованность обвинений во «вредительстве» и «связях с троцкистами» 300 ответственных работников этой республики. На причастности этих лиц к вредительству настаивал НКВД, у Сталина же были сомнения, он и послал туда Микояна. Тот, хотя и почувствовал надуманность многих обвинений, полностью подтвердил вину арестованных работников, подписал соответствующий документ, вычеркнув, правда, всего одну фамилию, Шевардяна, своего бывшего наставника и соратника по дореволюционному подполью. Но когда чекисты представили на него дополнительные материалы, отстаивать своего друга не стал. Влиятельнейший, казалось бы, Микоян решил не идти против течения, не портить отношения с руководством НКВД, которое тогда один за одним организовывало шумные процессы над «врагами народа». Вот вам и «коммунист с дореволюционным стажем», работавший в царское время в условиях подполья! Впрочем, в прошлом Микояна, к которому Сталин всегда испытывал внутреннее недоверие, были невыясненные моменты. Он стал единственным из 26 бакинских комиссаров, избежавшим в годы гражданской войны гибели от рук ярых врагов советской власти, за спиной которых стояли англичане. Счастливый ли это случай, или что-то другое, достоверными фактами подтвердить или опровергнуть было невозможно…

* * *


Смелость и умение брать на себя ответственность, не страшась ни возможного недовольства Центра, ни сопротивления «благоразумного» большинства, Пономаренко проявил и в первые дни Великой Отечественной войны, когда фашистская военная машина, ломая все на своем пути, быстро продвигалась в глубь советской территории.

Уже на второй день войны, 23 июня 1941 года, он позвонил Сталину и предложил немедленно приступить к эвакуации с белорусской территории промышленных предприятий, которые неизбежно были бы захвачены быстро наступавшими немцами. Эту позицию поддержало и Бюро ЦК КПБ. Для Сталина такая постановка вопроса была совершенно неожиданной, он колебался. Пономаренко сумел убедить его, хотя и знал, что если удастся хоть ненамного задержать немцев, его привлекут к самой суровой ответственности за «паникерские настроения».

Впрочем, не дожидаясь решения Центра, он уже дал указание начать демонтаж промышленного оборудования, который шел полным ходом. Пантелеймон Кондратьевич взял всю ответственность на себя, хотя и знал, что мог поплатиться за это головой. В результате, несмотря на неожиданно быстрое продвижение немцев, удалось вывезти на восток страны оборудование 83 основных заводов, работавших на территории Белоруссии. И одновременно вывести из строя многие коммуникации и подвижной состав, который так и не достался немцам. Начальник Генштаба сухопутных войск Германии генерал-полковник Ф. Гальдер признавал в своем знаменитом дневнике, что «главные трудности, которые наступавшая немецкая армия не сумеет преодолеть в ближайшее время, связаны с недостаточным количеством захваченных русских вагонов. Нам удалось захватить только очень небольшое количество подвижного состава, да и тот в большинстве случаев приведен в негодность… Недостаток ощущается прежде всего в паровозах, большинство требует ремонта».

Когда стало ясно, что командующий Западным фронтом Д.Г. Павлов утратил контроль над своими армиями, Пономаренко обратился к Сталину с просьбой прислать в Белоруссию более опытного и умелого военачальника. Тот сразу ответил ему, что уже думал над этим и срочно посылает на помощь растерявшемуся командующему маршала Б.М. Шапошникова, одного из лучших на тот период знатоков военного искусства.

Отношения с Павловым у Пономаренко складывались далеко не идеально — как умный и наблюдательный человек, член Военного Совета Белорусского военного округа, Пантелеймон Кондратьевич видел крупные упущения в предвоенных оборонительных мероприятиях на территории округа, говорил о них Павлову, но тот мало обращал на это внимания. Не прореагировал он даже тогда, когда Пономаренко передал командующему округом информацию одного из секретарей пограничного райкома о том, что немцы стали прорезать проходы в своих проволочных заграждениях, явно готовясь к наступлению Тем не менее Пономаренко не стал охаивать перед Сталиным Павлова, которого считал честным, но не подготовленным для высокого поста человеком, просил только оказать ему необходимую помощь и преодолеть растерянность, вызванную быстрым продвижением немецких армий.

* * *


Смелость в принятии решений и твердость в их выполнении — именно эти качества белорусского руководителя и привлекали вождя. Он ведь и сам был таким. Еще Ленин не уставал повторять, что настоящий коммунист и, тем более, руководитель даже в самых критических ситуациях не должен бояться, опускать руки, идти на беспринципные уступки в принципиальных вопросах, — и Сталин, следуя его примеру, поступал так всю свою жизнь. Предстояло немало трудностей и испытаний как в ходе строительства социализма, так и в борьбе с капиталистическим окружением. И самое опасное здесь было испугаться, пойти на уступки, начать искать легкие пути, которые неизбежно ведут к капитулянтству, к сдаче социалистических позиций перед натиском мелкобуржуазной стихии.

Жажда безмятежной и бесконфликтной жизни, не говоря уже об обывательском приспособленчестве и трусости, несовместима с политическим и моральным обликом настоящего коммуниста. От того, кто взялся за тяжелейшую задачу строительства коммунистического общества, требуется личная самоотверженность, нацеленность на «штурм небес». Смелость, смелость и еще раз смелость! Этот лозунг, выдвинутый еще во времена французской буржуазной революции, как никогда больше подходил к задачам будущего дня, когда надо будет, опираясь на достижения социализма, переходить уже непосредственно к коммунистической стадии.

«Партии, народу нужны смелые, волевые, бесстрашные руководители, — говорил Сталин. — Ленин даже в 1918 году, когда обстановка была неимоверно тяжелой, а враг еще очень силен, проявлял твердость и бесстрашие, его голос гремел. Да, гремел, гремел, гремел как никогда! И новое поколение коммунистов, те, кто идет нам на смену, должны унаследовать смелость и твердость. Тогда победа социализма будет обеспечена и никакие силы извне, никакой капитализм не сможет помешать нам стать первой в мире державой по уровню производительности труда, по уровню материальных и культурных благ своего народа…»

В годы войны ярко проявилось и другое ценное качество белорусского руководителя — умение глубоко продумывать и успешно реализовывать крупномасштабные замыслы. Речь идет о партизанском движении, развернувшемся на оккупированных немцах советских территориях. О возможности его организации говорилось еще в предвоенное время. Но реальная работа началась в первые месяцы войны. Пономаренко принимал в ней участие как член Военного Совета ряда фронтов, а затем 3-й ударной армии Калининского фронта.

Вопрос о централизованном руководстве партизанским движением был поставлен в июле 1941 года, но по ряду причин конкретные организационные меры в этом направлении откладывались. В декабре Пономаренко вызвали в Кремль, где он два часа беседовал со Сталиным по вопросам организации и поддержки партизанского движения. Было видно, что Верховный Главнокомандующий тщательно изучал различные предложения, касающиеся этой проблемы. Изучал, беседуя с людьми, сопоставляя, изучая различные мнения и подходы. Это был его характерный стиль — находить оптимальное решение в ходе такого сопоставления и изучения. Видимо, Сталин уже разочаровался в проектах, которые предлагали. Поэтому поддержал Пономаренко, когда тот критически высказался о предложении заместителя наркома обороны Е.А. Щаденко начать формирование на территории противника целых армий, выделяя им из Центра необходимое вооружение и ресурсы.

По мнению Пантелеймона Кондратьевича, надо было поднять на борьбу с оккупантами десятки миллионов людей, оставшихся на захваченных ими территориях, а не подменять эту борьбу действиями общевойсковых армий. Верховный Главнокомандующий одобрил эту позицию, сообщив, что в таком духе на днях и было принято решение Центральным Комитетом ВКП(б). Тогда, в декабре 1941 года Пономаренко было предложено возглавить Центральный штаб партизанского движения, но по каким-то причинам это решение отложили, и Пантелеймон Кондратьевич отбыл в действующую армию.

* * *


От того, кто возглавит централизованное руководство борьбой против немецких захватчиков в тылу, зависело многое. Сначала руководителем всего партизанского движения был поставлен соратник вождя еще по гражданской войне К.Е. Ворошилов. Но обеспечить необходимый уровень руководства он так и не смог. Нужны были другие подходы, и Сталин продолжал искать человека, способного обеспечить превращение этого движения в действительно грозную силу, помогающую Советской армии бороться с опасным врагом. Пронырливый Хрущев, узнав об этом, рекомендовал вождю своего человека — В.Т. Сергиенко, наркома внутренних дел Украины. Сергиенко был крайне ограниченным и жестоким человеком, он не гнушался лично, кулаками выбивать признательные показания у арестованных. И даже с каким-то упоением рассказывал о зверских избиениях, с помощью которых выбивал признания из людей. Такие деятели, без чести и совести, готовые на все, чтобы угодить вышестоящему руководству, были у Хрущева в фаворе. Можно представить, что бы натворил Сергиенко, оказавшись на высоком посту.

Пономаренко, как и Сергиенко, вызвали в Москву по партизанскому вопросу. Пантелеймону Кондратьевичу предложили подготовить и представить свои соображения об организации партизанского движения, что он и сделал, направив их Сталину. Так получилось, что номер Сергиенко в гостинице «Москва» оказался рядом, и он пригласил к себе отнекивавшегося Пономаренко чтобы отметить свое предстоящее назначение Начальником Центрального штаба партизанского движения. Сергиенко не сомневался в том, что займет этот пост. Ведь его кандидатуру помимо Хрущева поддержал и другой член Политбюро Лаврентий Павлович Берия. Ну а Пономаренко, по всей вероятности, сделают его заместителем. Сергиенко знал о том, что назначение Пантелеймона Кондратьевича начальником штаба не состоялось, а второй раз возвращаться к кадровым вопросам в то время было не принято.

Хрущевский ставленник находился в сильном подпитии и очень обижался, что Пономаренко отказывался присоединиться к попойке: «Некомпанейский ты мужик, а ведь под моим началом, поди, будешь не один год служить». Пономаренко стоило больших усилий выйти из его номера.

Прошло несколько дней, но Пономаренко никто никуда не вызывал. Он решил позвонить Сергиенко, узнать, когда состоится заседание штаба, и тот вдруг угодливо ответил «Когда прикажете». Пантелеймон Кондратьевич решил, что его разыгрывают. Но Сергиенко вновь и вновь повторял просьбу дать ему необходимые указания. Оказалось, что на заседании Государственного Комитета Обороны начальником Центрального штаба был утвержден именно Пономаренко. Сталин раскритиковал предложенный Хрущевым и Берией план развития партизанского движения, в соответствии с которым предполагалось формирование 7-тысячных партизанских бригад, по сути крупных боевых соединений Красной Армии в немецком тылу. В них планировалось создать такую же командную структуру, ввести те же должности и звания, что и в действующей армии. Руководителем же штаба предлагалось назначить Сергиенко.

— А вам не жаль отдавать в Центр такие ценные украинские кадры — с очевидной иронией спросил Сталин Хрущева. И, как бы не заметив его разочарованности, продолжал: — У вас узковедомственный подход к чрезвычайно важной проблеме, Партизанское движение, партизанская борьба — это народное движение, народная борьба. И руководить этим движением, этой борьбой должна и будет партия. Начальником Центрального штаба партизанского движения будет член ВКП(б).

И Сталин обвел синим карандашом в лежащем перед ним списке фамилию Пономаренко, с предложениями которого вождь заранее ознакомился и одобрил их. Пантелеймон Кондратьевич считал, что партизанские отряды должны быть небольшими и мобильными. В этом случае немцам будет намного труднее их уничтожить, к тому же не будет больших трудностей и со снабжением. Да и наладить полноценную подготовку бойцов Советской армии из простых жителей, да еще в глубине лесных массивов, было бы крайне сложно. Но главное даже не в этом. Корень разногласий Пономаренко с Хрущевым — отношение к населению, к собственному народу. Многотысячные бригады надо было снабжать, естественно, за счет и без того полуголодного населения — получалась бы ситуация, когда «чужие» немцы и «свои» партизаны отбирали у людей продовольствие и все необходимое. Пономаренко в отличие от Хрущева чутко прислушивался к настроениям людей, считал недопустимым и абсурдным настраивать против партизан народ. Ведь партизанское движение по своей сути было народным, вот и надо было развивать партизанское движение на народной поддержке, поощрять энергию и инициативу простых людей. Именно на это и обратил внимание Сталин на заседании ГКО и получил активную поддержку.

Пономаренко в результате стал руководителем Центрального штаба, а Сергиенко еще несколько раз звонил ему, просил дать конкретные указания. Но Пантелеймон Кондратьевич, не выносивший угодничества, уходил от ответа, а затем постарался избиваться от своего подхалимистого заместителя.

* * *


Хрущев отомстил своему более удачливому конкуренту позже, когда прибрал к своим рукам все властные рычаги. По его прямому указанию написанную Пономаренко книгу о партизанском движении в Белоруссии, книгу по-настоящему правдивую и объективную, под разными предлогами не выпускали в печать. Она вышла, да и то в сокращенном виде, уже после кончины Пантелеймона Кондратьевича. И в таком отношении к Пономаренко был очевидный политический подтекст. В Белоруссии партизанское движение было наиболее развитым и массовым. Там действительно земля горела под ногами немецких захватчиков. На Украине его размах был значительно меньше, более того, некоторые слои населения даже сотрудничали с оккупационными властями. Под нажимом украинского «батьки» Хрущева эту реальную картину происходившего решили подкорректировать — хвастливый «Микита» не мог допустить, чтобы на его подведомственной территории было хуже, чем у других. Стали всячески пропагандировать заслуги А. Федорова и С. Ковпака, — заслуги, несомненно, большие, но все-таки не сравнимые с теми, которые были достигнуты в Белоруссии. Там партизанская война действительно приняла общенародный характер, и заслуга в этом Пономаренко немалая.

Хрущев же, раздосадованный неудачей с Сергиенко, решил прибрать к своим рукам партизанское движение другим методом. Сего одобрения Федоров, ставший одним из руководителей партизанского движения на Украине, подготовил и растиражировал в ряде районов листовку с претензиями на единоличное лидерство: «Я, батька всей Украины, Алексей Федоров, провозглашаю себя главнокомандующим всеми партизанскими силами и требую, чтобы мне подчинялись и мои приказы беспрекословно выполняли все партизанские соединения…». Попади такая листовка в руки Сталину, не сносить бы ее инициатору и вдохновителю головы. Но Пантелеймон Кондратьевич не стал подставлять руководителя украинских коммунистов, исходя из недопустимости личных разборок в суровое военное время.

Никита Сергеевич, инстинктом почувствовавший в молодом белорусском руководителя опасного конкурента, напротив, пытался всячески скомпрометировать его.




Позиции преемника укрепляются


Вскоре после освобождения Западной Украины и Западной Белоруссии встал вопрос об административной границе между этими областями страны. Хотя, казалось бы, этнографическая граница была довольно ясной и при формировании новых областей ее надо было учитывать прежде всего. Тем не менее Хрущев, возглавлявший партийную организацию Украины, подготовил предложения, которые полностью игнорировали эту границу. К Украине отходили исконно белорусские территории, включая города Брест, Пинск, Лунинец и Кобрин и даже большая часть Беловежской пущи. Пономаренко, заручившись поддержкой Бюро КПБ, подготовил другой проект, тщательно проработанный специалистами разных отраслей. Он предусматривал учет этнографического фактора.

Узнав об этом, Хрущев буквально рассвирепел и, когда встретил Пантелеймона Кондратьевича в приемной Сталина, набросился на него с резкими обвинениями в «белорусском подкопе» и даже угрозами. Как член Политбюро, входивший в узкий круг сталинских соратников, он занимал в партийной иерархии более высокое положение и посматривал на тех, кто не имел таких властных регалий, сверху вниз. Но Пономаренко быстро поставил его на место: «Товарищ Хрущев, я не позволю вам разговаривать со мной в таком грубом тоне. Мы не на коммунальной кухне, и не стоит здесь устраивать визгливую перебранку. Мы же не о личных вопросах печемся. Вы защищаете интересы Украины, а я Белоруссии. Конечно, никакой трагедии не будет, если верх возьмет ваша точка зрения. Живем мы в одной советской стране и при любом варианте останемся в ней. Но давайте решать вопросы не криком, а фактами и аргументами. У кого их больше, тот и возьмет верх».

Аргументов оказалось куда больше у Пономаренко. Сталин, уже изучивший позиции сторон и задав спорщикам ряд вопросов, подвел окончательный итог: «Граница, которую предлагает товарищ Хрущев, совершенно неприемлема. Она ничем не может быть обоснована. Ее не поймет общественное мнение. Невозможно сколько-нибудь серьезно говорить о том, что Брест и Беловежская пуща являются украинскими районами. Если принять такую границу, западные области Белоруссии по существу исчезают. Украинские товарищи, видимо, разрабатывая свои предложения, хотели бы получить лес. Его в республике действительно мало. Вот это как раз можно было учесть. Мы утверждаем границу, совпадающую в основном с предложениями товарища Пономаренко. Но учитывающую желание украинцев получить лес».

После этого разговора Сталин пригласил «гетманов», как он назвал Хрущева и Пономаренко, пообедать. Обычно оживленный и говорливый Хрущев, насупившись, молчал. Чувствовалось, что он был расстроен своей неудачей.

Стой поры он затаил по отношению к белорусскому руководителю сильную неприязнь. Она усилилась, когда Никита Сергеевич, воспользовавшись одной из статей, опубликованных в печати, пытался скомпрометировать молодого белорусского секретаря перед Сталиным. Речь шла о сооружении озера под Минском, которое предполагалось использовать как место отдыха для горожан, и которое сооружалось методом «народной стройки». В статье белорусским руководителям приписывались попытки насильственного привлечения людей в их свободное время к этому строительству, что было явной напраслиной. Никита Сергеевич вспомнил какого-то киевского профессора, которого якобы также обязали принять участие в стройке. Но когда Пономаренко попросил назвать его фамилию и институт, где он преподавал, обратил все в шутку, оказавшись в неудобном положении перед Сталиным. А тот, разобравшись во всем, даже похвалил белорусское руководство за поддержку народных инициатив.

Позже, когда Пантелеймон Кондратьевич был переведен в Москву, где его избрали секретарем ЦК, Сталин сказал ему после очередной хрущевской попытки выставить вновь избранного секретаря в невыгодном свете: «Не обижайтесь на Хрущева, товарищ Пономаренко. Активный, энергичный, инициативный работник. Но чувствует свой низкий потолок и завидует тем, у кого он выше. Вам еще не раз придется с этим столкнуться. Привыкайте работать с людьми, даже если они из совсем другой породы. Что делать, таких, как вы, у нас не очень-то много».

Пономаренко называли «антиподом Хрущева», и в таком сравнении было немало резона. В отличие от невежественного, малограмотного «Микиты» он принадлежал к интеллектуальному крылу руководства партии. «Крыло» было довольно узким. В него входил А. Жданов, второй человек в государстве в первые послевоенные годы, а также М. Суслов, Д. Шепилов и, в определенной мере, П. Поспелов. Последнего, правда, Сталин недолюбливал, считал человеком ограниченным и не очень разбирающимся в марксистской теории. В чем, кстати, не ошибся — Поспелов впоследствии сыграл активную роль в подготовке антисталинского выступления Хрущева на XX съезде партии, выступления, полностью разрывавшего с марксистско-ленинским подходом.

Пономаренко был высокообразованным и эрудированным человеком, много знал, много читал, собрал у себя одну из лучших библиотек в стране. На книги тратил все свои «конвертные» деньги, их помимо зарплаты получали члены высшего руководства, чтобы, не отвлекаясь от главной работы, чувствовать себя свободней в устройстве бытовой мелочевки и личных дел.

* * *


Как уже говорилось, в годы Великой Отечественной войны хрущевская неприязнь к белорусскому руководителю переросла в настоящую ненависть. Этому способствовало два эпизода, которые злопамятный Хрущев никак не мог забыть.

Однажды он направился к Пономаренко решить какой-то вопрос в Центральный штаб партизанского движения. Хрущев не предупредил о своем появлении. А в тот момент, когда он приехал в штаб, началось совещание командиров партизанских отрядов, прилетевших из оккупированных областей на Большую землю получить конкретные инструкции. Пономаренко через помощника попросил Никиту Сергеевича подождать. Он не мог прервать совещание, чтобы переговорить с Хрущевым — время было расписано буквально по минутам, у партизанских командиров была еще масса дел, которые надо было успеть закончить до обратного вылета самолетов за линию фронта. Короче, Пономаренко смог принять Хрущева только через два часа. Но тот, взбешенный длительным ожиданием, уже уехал. Его, члена Политбюро и соратника Сталина, не принял какой-то выскочка, кто в ЦК-то без году неделя. Сам вождь не заставлял его столько ждать….

Другой случай был гораздо серьезней. В годы войны Хрущев как член Военных советов разных фронтов плохо показал себя на Украине. Он нес прямую ответственность за катастрофические неудачи Красной Армии под Киевом и Харьковом, где немцы окружили и пленили несколько сотен тысяч советских солдат. Никита Сергеевич плохо разбирался в военном деле, да и в боевых условиях плохо контролировал себя, проявлял трусость. Один раз под Сталинградом, когда немецкий самолет начал охоту за «виллисом», в котором ехал Хрущев, на Никиту Сергеевича напал приступ «медвежьей болезни» прямо в машине.

В 1943 году на Политбюро Сталин поставил вопрос об освобождении Хрущева с поста Первого секретаря Компартии Украины и выводе из состава Политбюро. Вместо него предлагался хорошо показавший себя на посту начальника Центрального штаба партизанского движения Пономаренко. Маленков, Берия и Булганин, однако, вступились за своего старого приятеля, и вождь вынужден был уступить. Такого, естественно, Никита Сергеевич забыть не мог.

Не очень-то гладко складывались отношения у Пантелеймона Кондратьевича и с другими членами Политбюро. В августе 1944 года после освобождения Минска в Секретариате ЦК был подготовлен проект образовании Полоцкой области и передачи ее в состав РСФСР. Его инициатором был Маленков, согласовавший этот вопрос с другими членами партийного руководства и с самим Сталиным. Зная об этом, Пантелеймон Кондратьевич, тем не менее, выступил против, мотивируя это тем, что Полоцк всегда был исконно белорусским городом. Такое решение, подчеркнул на заседании Политбюро Пономаренко, с обидой было бы воспринято белорусским народом. От республики, больше всех пострадавшей в войне, и так отрезали ряд районов, отошедших к Литве и Польше, а тут еще и потеря города, с которым связаны многие страницы ее истории, города, где родился известный белорусский просветитель Скорина. Он, кстати, был первым доктором медицины не только в Белоруссии, но и России. Выслушав все эти аргументы, Сталин долго молчал, раздумывая, а потом сказал, что «Полоцкую область надо образовать, но в составе Белоруссии. Народ хороший, и обижать его действительно не следует». Маленков в отличие от Хрущева не был злопамятным. Но ему тоже не нравилось менять, казалось бы, уже принятые решения, тем более, когда он был их инициатором.

Эпизод с Полоцком еще больше укрепил симпатии вождя к Пономаренко. Ему импонировало, что руководитель белорусской партийной организации считается с общественным мнением, чего зачастую не хватает партийным начальникам на местах. Да и в Центре подчас не обращают внимания на национальные чувства людей, не понимают, что могут вызвать этим серьезное недовольство и протесты. И не надо обольщаться кажущимся молчанием и спокойствием, когда-то это недовольство может прорваться и вылиться в конкретные действия. Поднимут голову националисты и сепаратисты, зашумит о нарушениях «прав» и «свобод» капиталистическая пресса за рубежом. Надо ли доводить до этого? Сталин был строг к разного рода перегибам, особенно если они затрагивали интересы целых групп населения.

* * *


Вскоре Пономаренко удивил еще больше, направив Сталину записку с предложением присоединить Калининградскую область к Белоруссии, предоставив ей для этого коридор через соседнюю Литву.

«Пантелеймон Кондратьевич отобрал десять человек, ученых и специалистов самых разных специальностей, — вспоминал помощник Пономаренко В.М. Николаев. — У нас была строгая военная дисциплина. Пономаренко как руководитель еще не упраздненного Центрального штаба партизанского движения, по званию генерал-лейтенант, имел большие возможности как военачальник. Все были предупреждены о секретном характере своей поездки в Калининградскую область. И все были одеты в военную форму — так работать в области было легче. Каждый получил конкретное задание. Мне, как помощнику Пономаренко, предстояло наладить контроль за их работой и свести воедино подготовленные материалы. Возможные последствия присоединения Калининградской области к Белоруссии были изучены самым тщательным и всесторонним образом. Ведь в составе нашей группы были ученые, а также специалисты разных специальностей. Калининград, бывший Кенигсберг, был сильно разрушен… В области был особый режим охраны, но нам помогали выданные в Минске по указанию Пономаренко специальные пропуска. Мы работали в области около месяца. Документ получился довольно объемный. На его основе и была подготовлена записка с приложениями к ней, которые Пономаренко отправил Сталину, а тот решил обсудить ее на Политбюро».

Обсуждение получилось бурным. По ряду признаков, соратники вождя догадывались о его отрицательной реакции на предложения Пономаренко, так что в критике себя не сдерживали.

Маленков назвал обсуждаемую записку «заоблачной чепухой», заняться которой можно лишь, полностью оторвавшись от действительности. Перекройка границ могла вызвать серьезные осложнения, против нее выступали как партийные и хозяйственные руководители Литвы, так и руководство самой Калининградской области. Да и с какой стати надо идти на такой шаг? Получается, что, отстояв в закончившейся войне территориальную целостность советского государства, мы фактически подвергаем сомнению ее прочность, допуская возможность выхода Литвы и других прибалтийских советских республик из союзного государства. Пономаренко именно этим мотивирует свое предложение, предлагая как бы застраховаться на подобный случай. Но так можно договориться и до страховки на случай падения на Землю Луны.

Молотов обратил внимание на негативные международные последствия присоединения к Белоруссии Калининградской области. Европейские границы уже утверждены Ялтинскими и Потсдамскими соглашениями. Могут быть протесты со стороны западных держав и той же Польши. Ведь Белоруссия, вместе с Украиной, является членом Организации Объединенных Наций. Формально она независимое государство. Речь же идет о существенном изменении ее границ. Восточная Пруссия же передавалась Советскому Союзу. При этом каких-либо дальнейших территориальных изменений не предполагалось. Если сейчас поставить этот вопрос, то его начнут усиленно раздувать в антисоветских целях. Охотников на это за рубежом сейчас предостаточно. Один Черчилль чего стоит.

Берия охарактеризовал проект как «преждевременный» и «нереалистичный» Сослался он и на то, что командующий военным округом, куда входила область, также выступил против затеи Пономаренко.

Хрущев резко критиковал «оторванность от жизни» обсуждаемых предложений. Пономаренко печется прежде всего о своей Белоруссии. Но Украина тоже хотела бы получить выход к Балтийскому морю, но, как говорится, хотела бы кума, да денег нема.

Пономаренко подчеркнул, что излагает единую позицию партийного и хозяйственного руководства республики. Повторил основные положения, изложенные в записке Сталину. Белоруссия действительно стремится получить выход к Балтийскому морю, поскольку это даст ее экономическому развитию дополнительные стимулы. И белорусы, больше всех пострадавшие в войне, имеют право на это. Не меньше, чем Польша или, тем более, Литва, получившая существенные территориальные приращения, хотя ее вклад в победу несравним с белорусским. Белоруссия в отличие от своих прибалтийских соседей и Польши в результате войны ничего не выиграла, что вряд ли справедливо. Но главное не в этом. Калининградская область, которая заселяется в основном жителями России, Украины и Белоруссии, оказывается в окружении прибалтийских республик. Получается разрыв единого славянского пространство, что впоследствии может обернуться негативными политическими последствиями. У Запада, той же Германии, будет постоянный соблазн «отсечь», а затем и вернуть бывшую Восточную Пруссию в лоно капиталистического мира, учитывая ее «висячее» положение. Этот соблазн отпадет, когда Белоруссия, которую навечно связывает с Россией ее славянская общность и многовековая история, получит Калининградскую область, а с ней и выход к Балтийскому морю. Появится и дополнительное средство воздействия на Литву и ее прибалтийских соседей, если они вновь потянутся к Западу. Предлагаемый вариант выгоден всему Советскому Союзу, поскольку становится его дополнительной территориальной скрепой. России же, как его цементирующему ядру, в особенности.

Сталин сказал, что Пономаренко правильно поставил вопрос. Все возражения, которые приводились, неубедительны. Товарищи прочитали только записку, а не приложения к ней, где на конкретных фактах и примерах показана полная несостоятельность критических возражений. Чувствуется, что документы, приложенные к записке, готовили компетентные специалисты. Они глубоко и основательно изучили дело. Что касается реакции литовских руководителей, то она понятна. Они смотрят со своей узкой колокольни, а такой подход не является удовлетворительным. Мы никогда не стремились присоединить к Советскому Союзу прибалтийские страны и вынуждены были пойти на это перед войной чисто по стратегическим соображениям. И сейчас они остаются и еще долго будут оставаться своеобразным «инородным телом» в составе нашего единого союзного государства. А капиталисты во главе с Америкой точно так же еще долго будут считать Прибалтику незаконно отторгнутой нами части их мира. В приложениях к записке это показано очень убедительно. Нет ничего плохого в том, что мы своего верного друга Белоруссию усилим за счет не очень-то надежной Литвы. Это еще и подстраховка в политическом и военном отношении, создание дополнительного рычага давления на тех, кто хотел бы вернуть Прибалтику в лоно капиталистического мира. Тут Пономаренко прав. Надо поблагодарить его за прекрасно подготовленные документы. Ну а ретивым критикам поучиться у него, как следует готовить предложения для рассмотрения на Политбюро. Но принять предложения Пономаренко пока нельзя… Очень сложное у нас сейчас международное положение. Не стоит отягощать его еще одним конфликтным вопросом. Подождем более благоприятной обстановки. Но пусть товарищ Пономаренко не обижается. Обязательно попросим его вернуться к этому вопросу в другой раз, немного позже.

Но другого раза уже не было. Сталин заболел и на некоторое время отошел от активной деятельности. А когда вернулся к работе, навалились проблемы не менее важные и актуальные, решение которых не требовало отлагательств. Да и сам Пономаренко работал уже в Москве, на посту секретаря ЦК партии и ему возвращаться к поставленному вопросу в этом качестве было не очень-то уместно.

* * *


За несколько месяцев до смерти Сталина произошел еще один эпизод, отнюдь не способствовавший возникновению симпатий давних соратников вождя к его выдвиженцу, получившему влиятельную должность в высшей партийной иерархии.

На одном из заседаний Бюро Президиума ЦК Сталин дал оценку запискам различных руководителей по вопросам развития зернового хозяйства. Сталин сказал: «Вот вы, товарищ Хрущев, считаетесь у нас самым главным специалистом по сельскому хозяйству, а в то же время не поставили ни одного дельного вопроса. А вот Пономаренко, который не считает себя таким крупным специалистом, как вы в этом деле, изложил свои соображения по зерновому балансу страны, которые очень важны и в которых нам следует разобраться. Поэтому оставляя Пономаренко секретарем ЦК, я предлагаю сделать его моим заместителем по Совмину, советником по сельскому хозяйству, членом коллегии…». После этих слов всем стало ясно, на ком Сталин остановил свой окончательный выбор…

Умение находить и использовать для достижения конкретных целей компетентных специалистов. Прислушиваться к разным мнениям, учитывать их при выработке ответственных решений, но решение всегда принимать самому. Смелость в их принятии, готовность пойти против преобладающего течения, против большинства, когда это необходимо. Ну и самое главное — долгосрочный, «стратегический», подлинно государственный подход, способность решать текущие вопросы под углом стратегических задач. Все эти качества, проявленные Пономаренко при «обкатке» на различных партийных и хозяйственных постах, и предопределили его выдвижение на роль первого лица в будущем коллективном руководстве страны.

Этот выбор был вполне понятен. Сталина крайне беспокоило нежелание его соратников смотреть вперед, задумываться о будущем, их чрезмерная поглощенность повседневными текущими делами. Его давние соратники перестали размышлять о путях дальнейшего развитии страны, ставить и «пробивать» острые вопросы, относящиеся к этому развитию, и, устав, видимо, от многолетнего чудовищного напряжения сил, проявляли тягу к почиванию на лаврах, расслаблению, к мерному и спокойному покачиванию на волнах рутины.

Сталин видел в этом серьезную политическую опасность, приравнивая такое поведение к сопротивлению «всякого рода враждебных оппортунистических элементов, стремящихся затормозить и сорвать дело строительства социализма», о чем он открыто говорил на послесъездовском Пленуме ЦК в октябре 1952 г. Строительство социалистического общества в силу его новизны и неизведанности чем-то сродни плаванию против течения: чуть остановишься, потеряешь верные ориентиры, и тебя понесет назад, к буржуазной реставрации, к привычным нормам жизни и поведения, отработанным тысячелетиями существования эксплуататорского общества.

Сталин, впрочем, чувствовал, что начинать надо «сверху», с теоретического осмысления новой ситуации в стране, а не снизу, то есть с решения текущих практических и вопросов. Он требовал от своих соратников, всех членов политического руководства страны заняться теорией, которая одна только способна вырабатывать верные ориентиры и подходы на долгом, трудном и сложном пути к коммунизму.

Да и сам вождь в последние годы своей жизни, хотя и с опозданием, но все-таки активно занялся теоретическими вопросами, написал несколько работ и статей по наиболее сложным проблемам. Пытался подключить к обсуждению своей брошюры «Экономические проблемы социализма» соратников по Политбюро. Но они явно уходили от этого. А если и выражали свое мнение, то явно бездумно, лишь бы угодить вождю, расхваливая выдвинутые им теоретические положения. Пожалуй, только Молотов пытался сказать что-то свое. Но делал это всего два-три раза, да и то мельком, избегая серьезных дискуссий.

Самым смелым оказался Хрущев, быстрее всех угадывавший пожелания вождя и оперативно откликавшийся на них. Но его попытка обернулась полным конфузом. Здравую идею о неизбежной интеграции промышленного и сельскохозяйственного производства он довел до абсурда, предложив создание так называемых «агрогородов». Сам Никита Сергеевич писать статей не умел, он и нескольких строк связно и без ошибок не мог написать. Поручил все своим помощникам. Подготовленная ими статья, опубликованная в «Правде», вызвала резкое отторжение у Сталина. Он не жалел крепких слов, характеризуя хрущевское «новаторство» — «авантюризм», «безголовость», «ребячья поспешность» — это еще самые мягкие из них. Перепугавшийся до смерти Хрущев поспешил с опровержением и покаянием, направив в «Правду» статью, где признавал ошибочность выдвинутых им положений и подчеркивал, что его теоретические откровения были опубликованы лишь в порядке дискуссии и ни в коей мере не отражают позицию руководства партии и страны.

Сталин, правда, долго помнил об этом. Один раз даже, когда зашла речь о злополучной статье, выбил свою трубку о пепельницу, а затем, подойдя к Никите Сергеевичу, несколько раз прикоснулся трубкой к его голове: «Слышите, звук один и тот же…». Хрущев этого оскорбления так и не простил. Что не помешало ему, впрочем, придя к власти, предпринять попытку претворения своей нелепой идеи в жизнь. Предпринятые им в 50-х годах укрупнение деревень, ограничения приусадебных участков колхозников, насильственное внедрение в деревенский уклад городских форм быта нанесло сельскому хозяйству такой ущерб, от которого оно не смогло оправиться в течение многих десятилетий. Да и на других отраслях экономики хрущевская «новация» отразилась самым пагубным образом, особенно на отраслях легкой и пищевой промышленности, а через них и на всей экономике страны.

* * *


Сталинское руководство добилось многого, осуществив невиданные в истории скачок от хозяйственной отсталости и разрухи к современной экономике и передовым научно-техническим достижениям. Из страшной, разрушительной для народного хозяйства войны с гитлеровской Германией Советский Союз вышел второй по экономической и научно-технической мощи державой мира, добившейся впечатляющих успехов в разных сферах, включая и темпы повышения материального уровня жизни населения. Что там говорить — продовольственные карточки в СССР были отменены на несколько лет раньше, чем в высокоразвитой и куда меньше пострадавшей от войны Великобритании.

Но Сталин понимал, что изменившаяся к началу 50-х годов обстановка требовала иных подходов и новых людей, способных провести их в реальную жизнь. Время «чрезвычайщины» и «великих вождей» уходило в прошлое. Само единоличное правление, оправданное в обстановке «осажденной крепости» и в период военного времени, в изменившихся условиях становилось анахронизмом. От лиц, занимавших ключевые посты, требовались, и во все большей степени, самостоятельность, инициативность, деловитость, которые в сочетании с высоким профессионализмом, культурой и образованностью могли обеспечить переход к подлинно коллективному руководству, широкой демократизации в партийной и общественной жизни, без чего уже нельзя было двигаться вперед. Использование объективных преимуществ социалистического строя требовало совсем иных подходов и методов и, главное, подключения к выработке и реализации стратегических решений коллективного разума и коллективной воли, как своих соратников, так и всей партии. Иными словами, речь шла о переходе к широкой демократизации партийной и общественной жизни, к коллективному руководству.

Именно этот мотив — мотив защиты коммунистами демократических прав и свобод, знамя которых буржуазия окончательно выбросила на историческую свалку — Сталин развивал в своей лебединой песне — выступлении на последнем в своей жизни XIX партийном съезде:

«Знамя буржуазно-демократических свобод выброшено за борт. Я думаю, что это знамя придется поднять вам, представителям коммунистических и демократических партий, и понести его вперед, если хотите собрать вокруг себя большинство народа. Больше некому его поднять».

Но идеологические моменты все-таки не были главными. По сути это был съезд кадровых перемен. Уже само его начало было необычным. Традиционно в Президиум включали 27–29 человек: члены Политбюро, руководящие работники краев, республик, областей. На сей раз по предложению вождя решили ограничиться 16 членами. Сталин явно отодвигал на задний план членов тогдашнего высшего руководства. Подтверждением тому стало сильное обновление и расширение состав Центрального Комитета. Но это была, как говорится, легкая разминка. Главное произошло на состоявшемся сразу после съезда Пленуме Центрального Комитета, где количество членов Президиума ЦК было увеличено сразу в два с половиной раза — до 25 человек. Число кандидатов в члены Президиума возросло до 11 человек.

В составе высшей партийной инстанции появляются как представители молодого поколения партийных руководителей, в основном с мест, так и молодые ученые-обществоведы. Среди них молодые ученые-гуманитарии: Д.И. Чесноков, П.Ф. Юдин, А.М. Румянцев; партийные деятели — А.Б. Аристов, Л.И. Брежнев, Л.Г. Мельников, И.Г. Кабанов, Д.С. Коротченко, Н.Г. Игнатов, Н.М. Пегов, А.М. Пузанов, имена которых были малоизвестны в стране. Необычайно многочисленным выглядел и постоянный рабочий орган ЦК — Секретариат, куда были введены руководители крупных областных партийных организаций: Аристов от челябинской, Брежнев от молдавской и Игнатов от краснодарской. Впервые за долгое время высшие руководящие органы партии получили такой мощный приток «свежей крови».

Молодым ученым-обществоведам отдавалось предпочтение и в составе комиссии по переработке Программы КПСС. В нее наряду с 5 старыми членами Политбюро — Сталиным, Берией, Маленковым, Кагановичем и Молотовым вошли и 6 новых, включая сравнительно молодых гуманитариев — Чеснокова, Румянцева, Юдина. При этом Чесноков стал членом Президиума ЦК КПСС, а Юдин — кандидатом в члены Президиума.

* * *


О необходимости передачи эстафеты власти из рук «старой партийной гвардии» молодому поколению прямо, без обиняков говорил на Пленуме Сталин. Вот стенограмма его выступления, сделанная одним из участников Пленума видным партийным деятелем ПЛ. Ефремовым.

«Сталин. Итак, мы провели съезд партии. Он прошел хорошо, и многим может показаться, что у нас существует полное единство. Однако у нас нет такого единства. Некоторые выражают несогласие с нашими решениями (очевидно, что «старая гвардия». — В. Д.)

Говорят: для чего мы расширили состав ЦК? Но разве не ясно, что в ЦК потребовалось влить новые силы? Мы, старики, все перемрем, но нужно подумать, кому, в чьи руки вручим эстафету нашего великого дела, кто ее понесет вперед? Для этого нужны более молодые, преданные люди, политические деятели. А что значит вырастить политического государственного деятеля? Для этого нужны большие усилия. Потребуется десять, нет, все пятнадцать лет, чтобы вырастить государственного деятеля. Но одного желания для этого мало. Воспитать идейно стойких государственных деятелей можно только на практических делах, на повседневной работе по осуществлению генеральной линии партии, по преодолению сопротивления всякого рода враждебных оппортунистических элементов, стремящихся затормозить и сорвать дело строительства социализма. И политическим деятелям ленинского опыта, воспитанным нашей партией, предстоит сломить эти враждебные попытки и добиться полного успеха в осуществлении наших великих целей. Не ясно ли, что нам надо поднимать роль партии, ее партийных комитетов? Можно ли забывать об улучшении работы партии в массах, чему учил Ленин? Все это требует притока молодых, свежих сил в ЦК — руководящий штаб нашей партии, Так мы и поступили, следуя указаниям Ленина. Вот почему мы расширили состав ЦК. Да и сама партия немного выросла.

Спрашивают, почему мы освободили от важных постов министров — видных партийных и государственных деятелей? Что можно сказать на этот счет? Мы освободили от обязанностей министров Молотова, Кагановича, Ворошилова и других и заменили их новыми работниками. Почему? На каком основании? Работа министра — это мужицкая работа. Она требует больших сил, конкретных знаний и здоровья. Вот почему мы освободили некоторых заслуженных товарищей от занимаемых постов и назначили на их место новых, более квалифицированных, инициативных работников. Они молодые люди, полные сил и энергии. Мы их должны поддержать в ответственной работе. Что же касается самих видных политических и государственных деятелей, то они и так остаются видными политическими и государственными деятелями…

Нельзя не коснуться неправильного поведения некоторых видных политических деятелей, если мы говорим о единстве в наших делах. Я имею в виду товарищей Молотова и Микояна. Молотов — преданный нашему делу человек. Позови, и, не сомневаюсь, он, не колеблясь, отдаст жизнь за партию. Но товарищ Молотов, наш министр иностранных дел, находясь под «шартрезом» на дипломатическом приеме, дал согласие английскому послу издавать в нашей стране буржуазные газеты и журналы. Почему? На каком основании потребовалось давать такое согласие? Разве не ясно, что буржуазия — наш классовый враг и распространять буржуазную печать среди советских людей — это, кроме вреда, ничего не принесет. Такой неверный шаг, если его допустить, будет оказывать вредное, отрицательное влияние на умы и мировоззрение советских людей, приведет к ослаблению нашей, коммунистической идеологии и усилению влияния идеологии буржуазной. Эта первая политическая ошибка товарища Молотова.

А чего стоит предложение товарища Молотова передать Крым евреям? Это грубая ошибка товарища Молотова. Для чего это ему потребовалось? Как это можно допустить? На каком основании товарищ Молотов высказал такое предложение? У нас есть еврейская автономия. Разве этого недостаточно? Пусть развивается эта республика. А товарищу Молотову не следует быть адвокатом незаконных еврейских притязаний на наш Советский Крым. Это вторая политическая ошибка товарища Молотова.

Товарищ Молотов неправильно ведет себя как член Политбюро. И мы категорически отклоняем его надуманные предложения. Товарищ Молотов так сильно уважает свою супругу, что не успеем мы принять решение по тому или иному важному политическому вопросу, как это быстро становится известным товарищу Жемчужиной. Получается, будто какая-то невидимая нить соединяет Политбюро с супругой Молотова Жемчужиной и ее друзьями. А ее окружают друзья, которым нельзя доверять. Ясно, что такое поведение члена Политбюро недопустимо.

Теперь о товарище Микояне. Он, видите ли, возражает против повышения сельхозналога на крестьян. Кто он, наш Анастас Микоян? Что ему тут неясно? Мужик — наш должник. С крестьянами у нас крепкий союз. Мы закрепили за колхозами навечно землю. Они должны отдавать положенный долг государству. Поэтому нельзя согласиться с позицией Микояна.

(Микоян поднимается на трибуну, приводит экономические расчеты, оправдывается.)

Сталин (прерывая Микояна). Вот Микоян — новоявленный Фрумкин. Видите, путается сам и хочет запутать нас в этом ясном, принципиальном вопросе.

(Молотов на трибуне признает свои ошибки, оправдывается и заверяет, что он был и остается верным учеником Сталина.)

Сталин (прерывая Молотова). Чепуха! Нету меня никаких учеников. Все мы ученики великого Ленина. Предлагаю решить организационные вопросы, избрать руководящие органы партии. Вместо Политбюро образуется Президиум в значительно расширенном составе, а также Секретариат ЦК — всего 36 человек. В списке находятся все члены Политбюро старого состава, кроме A.A. Андреева. Относительно уважаемого Андреева все ясно, совсем оглох, ничего не слышит, работать не может, пусть лечится.

С места. Надо избрать товарища Сталина Генеральным секретарем ЦК КПСС!

Сталин. Нет! Меня освободите от обязанностей Генерального секретаря ЦК КПСС и Председателя Совета Министров СССР.

Маленков. Товарищи, мы должны все единогласно и единодушно просить товарища Сталина, нашего вождя и учителя, быть и впредь Генеральным секретарем ЦК КПСС (бурные аплодисменты).

Сталин (на трибуне). На Пленуме ЦК не нужны аплодисменты. Нужно решать вопросы без эмоций, по-деловому. А я прошу освободить меня от обязанностей Генерального секретаря ЦК КПСС и Председателя Совета Министров СССР. Я уже стар. Бумаг не читаю. Изберите себе другого секретаря.

Тимошенко (член ЦК, маршал, бывший министр обороны). Товарищ Сталин, народ не поймет этого. Мы все как один избираем вас своим руководителем — Генеральным секретарем ЦК КПСС. Другого решения быть не может. (Все стоя горячо аплодируют, поддерживая Тимошенко.)

(Сталин долго стоял, смотрел в зал, потом махнул рукой и сел)».

* * *


Говорить об отсутствии единства в партии вождь имел все основания. Сталинское Политбюро не было монолитным. Дежурная фраза о входящих в него «убежденных и стойких большевиках-ленинцах» носила чисто пропагандистский характер. По сути, она была применима лишь к самому вождю. В высшем партийном ареопаге четко просматривалось правое и левое крыло. К числу правых, склоняющихся к социал-демократическим убеждениям, относились Маленков, Берия, Молотов, Микоян, Булганин. Леворадикальными коммунистами были Хрущев, Андреев, Каганович. Первые двое в свое время даже примыкали к троцкистам, но затем перешли в лагерь сталинского большинства. Правые тянули в социал-демократический уклон, недооценивая фактор руководства и уступая стихийным процессам. Левые наоборот переоценивали субъективный фактор, имея склонность к игнорированию объективных реальностей и палочно-административному стилю руководства, в конечном счете, ослабляющему роль партии и подрывающему основы социализма.

Разделение проходило не только по мировоззренческим линиям и стилю руководства За многие годы работы в Политбюро сложились определенные группы, связанные постоянными служебными или приятельскими контактами. Так, Маленков чаще всего встречался с Берией и Хрущевым, Молотов с Кагановичем и Микояном. Эти групповые пристрастия также давали о себе знать, подчас даже сильнее идейных соображений.

Сталин, стремясь к слаженной и дружной работе высшего руководства, вынужден был учитывать все эти различия и нюансы. Еще Ленин говорил том, что настоящий руководитель-коммунист должен уметь работать с людьми разных, подчас даже враждебных ему убеждений, с теми же буржуазными специалистами, хорошо знающими свое дело. Да и сам вождь пролетарской революции позволял занимать высокие партийные посты Троцкому, Зиновьеву, Каменеву, Бухарину, которых не считал настоящими большевиками и марксистами. И даже шел на уступки, лавировал, чтобы получить необходимое большинство в Политбюро.

Сталин хорошо усвоил это правило. Он также делал ставку на выработку коллективных решений, на учет различных мнений и подходов при их принятии, хотя, когда это было необходимо, не колебался брать руль в свои руки. Даже оголтелые обличители «культа личности» вынуждены были признавать это, опровергая по сути свои же слова о сталинском «деспотизме» и «нетерпимости к чужому мнению». Вот, например, выдержка из воспоминаний Хрущева:

«И вот что интересно (что тоже было характерно для Сталина): этот человек при гневной вспышке мог причинить большое зло. Но когда доказываешь свою правоту и когда при этом дашь ему здоровые факты, он, в конце концов, поймет, что отстаивает полезное дело и, в конце концов, поддержит. Бывали такие случаи, когда настойчиво возражаешь ему, и если он убедится в твоей правоте, то отступит от своей точки зрения, примет точку зрения собеседника. Это, конечно, положительное качество».

Еще более показательны воспоминания другого давнего члена сталинского Политбюро А. Микояна:

«Каждый из нас имел полную возможность высказать и защитить свое мнение и предложение. Мы откровенно обсуждали самые сложные и спорные вопросы (в отношении себя я могу говорить об этом с полной ответственностью), встречая со стороны Сталина в большинстве случаев понимание, разумное и терпимое отношение даже тогда, когда наши высказывания были ему явно не по душе. Он был внимателен и к предложениям генералитета. Сталин прислушивался к тому, что ему говорили и советовали, с интересом слушал споры, умело извлекая из них ту самую истину, которая потом помогала ему формулировать окончательные, наиболее целесообразные решения, рождаемые, таким образом, в результате коллективного обсуждения. Более того, нередко бывало, когда убежденный нашими доводами Сталин менял свою первоначальную точку зрения по тому или иному вопросу».

Вот и верь после этого хрущевским или микояновским стенаниям в тех же их воспоминаниях, что вождь не прислушивался к чужому мнению, что он игнорировал дельные советы и предложения своих соратников… Поистине, правая рука не знает, что делает левая.

* * *


Пономаренко был вдумчивым и, как говорится, основательным руководителем. Его идеи и предложения, в том числе долгосрочного, стратегического характера опирались на реальную жизнь, ее тенденции и закономерности. Пантелеймон Кондратьевич был единственным членом политического руководства страны, кто отважился в своем выступлении на XIX съезде КПСС в октябре 1952 года высказать свою позицию по вопросам, затронутым в «Экономических проблемах социализма в СССР».

Встреченный «внештатными» аплодисментами, что уже само по себе говорило о его высоком авторитете в партии — согласно привычной процедуре, они были положены лишь официальным докладчикам, в число которых Пономаренко не входил — он обратил внимание на два положения сталинской работы. Во-первых, отметил он, СССР — единственное в мире государство, которое оказывает «трудящимся массам крестьянства систематическую и длительную производственную помощь. И это не временная, не случайная, а сущностная особенность социализма, одной из закономерностей которого является курс на сближение города и деревни, на преодоление различий между ними. Он поддержал также сталинскую мысль о «переходе к расширенной практике «отоваривания» продукции колхозов, то есть расширения продуктообмена». При продуктообмене, подчеркнул он, «многие товары отпускаются по льготным ценам, ввиду чего колхозы и колхозники только в 1952 году получают чистый выигрыш в несколько миллиардов рублей».

Как и Сталин, Пантелеймон Кондратьевич пытался заглянуть вперед. И уже с позиций грядущего перехода к бестоварному производству вносить коррективы в текущую политику. Для него также было очевидно, что истинность теоретических положений проверяется повседневным ростом благосостояния трудящихся и укреплением могущества социализма.

Кстати, при подготовке к съезду ни Маленков, ни Хрущев, выступившие с основными докладами, не собирались касаться обсуждения положений, выдвинутых в «Экономических проблемах социализма в СССР», хотя, казалось бы, они имели прямое отношение к экономическим и социальным проблемам страны, перед которой стояли непростые задачи перехода к качественно новому этапу социалистического строительства. И только под давлением вождя в основной доклад были включены ссылки на эту сталинскую работу да и то в чисто апологетическом ключе. Было очевидно, что старая партийная гвардия попросту неспособна понять необходимость изменений в стратегии развития страны, не говоря уже о попытках их теоретического осмысливания.

Выдвижение на первые роли представителей нового поколения во главе с Пономаренко — а в состав расширенного Президиума ЦК на съезде впервые были включены видные ученые-обществоведы — как раз и призвано было восполнить этот пробел, подтолкнуть партийных и государственных руководителей, приходящих на смену давним сталинским соратникам, к действиям на перспективу, к проведению политики, учитывающей долгосрочные цели и задачи социалистического строительства.

Но переход власти от старшего поколения к новому, более образованному, современному и, главное, умеющему смотреть вперед, должен был, по замыслу вождя, быть постепенным и плавным. Нельзя было допустить, чтобы к рулю пришли люди, плюющие на революционные традиции, опыт борьбы и побед старшего поколения, напротив, они должны опираться на него, сохраняя преемственность партийного курса. Нужен был сплав опыта и новаторских подходов, традиций и смелого движения вперед. В этом и состояла вся сложность ситуации. Затрудняло достижение оптимального варианта и отсутствие единства в руководстве партией и страной, о чем Сталин открыто говорил на Пленуме ЦК в октябре 1952 года.

Сам Пантелеймон Кондратьевич вспоминал, как его в составе группы других партийных руководителей, среди которых были М.А. Суслов и Аристов, пригласили к себе на кунцевскую дачу на встречу Нового года Сталин. Разговор шел на текущие политические темы, но праздник есть праздник, и Сталин решил произнести тост, который мало кто ожидал: «я хочу пожелать вам, представителям более молодого поколения, настоящей мужской дружбы. Той самой дружбы, в основе которой лежит наше общее дело. В нашем Политбюро такой дружбы нет. Каждый думает о себе, а другого готов оговорить, а то и утопить, если представится такая возможность».

«Нас это ошеломило, — вспоминал Пономаренко. — Кто-то не выдержал и спросил Сталина, кого он имеет в виду. В ответ прозвучали фамилии Маленкова, Булганина, Берии и Кагановича».

Хрущева, правда, вождь не назвал. Никита Сергеевич не знал тогда, чья возьмет, и потому старался ладить со всеми, не примыкая явно ни к одной из группировок, — и подспудно, как бы невзначай подогревая взаимную недоверчивость и враждебность. Хорошо разбиравшегося в людях, проницательного вождя на сей раз ввела в заблуждение примитивная крестьянская хитрость своего малограмотного соратника, разыгрывавшего роль безобидного простака. Скрытое коварство простодушного с виду «Микиты» он так до конца и не раскусил.

* * *


Необходимость сохранения единства, предотвращения раскола в руководстве страны также была одним из соображений, по которым вождь выдвинул на ключевой государственный пост Пономаренко. Полное единомыслие и единодушие недостижимо в принципе. Да оно и не нужно, более того, вредно, поскольку способствует бюрократическому перерождению и окостенению партии, замазывая сладкой патокой официального лицемерия объективно существующие и вполне естественные различия во мнениях. Период брежневского «единодушия» и «сплоченности» стал наглядным тому подтверждением. Даже при Хрущеве с его авторитаризмом и нетерпимостью к чужому мнению атмосфера в партии не была такой омертвляющей и гнетущей. Но и раскол в руководстве, образование в нем враждующих фракций ни к чему хорошему не вели, более того, могли поставить партию, да и страну на грань гибели. Здесь надо было найти ту «золотую середину», которая обеспечила бы при сохранении различных мнений и подходов проведение единой генеральной линии, отражающей программные установки партии. А это во многом зависело от первого лица, стоящего у руля страны. Сталину удавалось обеспечивать единство руководства, хотя в нем, как уже отмечалось выше, были различные группировки — и «правые», и «левые», либералы и консерваторы, разумеется, в рамках проводимого партией генерального курса и господствующей марксистско-ленинской идеологии.

Пономаренко по своим воззрениям находился как бы в центре этих противоборствующих группировок. Он никогда не входил в ближайшее окружение вождя, не старался угадать его мнение, чтобы вовремя подстроиться под него, не скрывал своих истинных воззрений, как это делали некоторые члены Политбюро. А это было весьма ценным качеством для преемника, подготавливаемого для самого высокого в стране поста. На всех должностях, которые он занимал — партийных, военных, хозяйственных — Пономаренко был первым лицом, главным в порученном ему деле. И к каждому делу подходил, выслушав все возможные мнения, включая и те, которые заведомо отличались от его собственного.

Сталин знал это по информации, поступавшей к нему из разных источников. Он был убежден, что его выдвиженец не стал бы из личных или амбициозных соображений становиться на чью-либо сторону, а пытался бы предотвратить раскол и сохранить необходимое единство в руководстве. Пономаренко сумел бы наладить необходимое взаимодействие между молодыми руководителями типа Первухина, Сабурова и Малышева и старой сталинской гвардией. Словом, смог бы организовать дружную и совместную работу в интересах развития и укрепления социализма и не стал бы привычно подчинять все единоличной воле «вождя» в период, когда решить новые задачи было под силу только коллективному разуму и коллективной воле партийных масс. Ну а если бы возникла такая необходимость, как принципиальный, стойкий коммунист, боец по натуре не побоялся бы и пойти против большинства, что уже не раз случалось на заседаниях того же Политбюро. Ни о ком другом из своих давних соратников Сталин сказать такого не мог.

Слишком сложными были стоявшие перед страной задачи, слишком долгим и трудным оказался процесс социалистического строительства, чтобы делать ставку на «выдающегося» или даже «гениального» партийного вождя, с беспрекословным выполнением всех его «мудрых» указаний. Решающую роль здесь должен играть коллективный разум партии, а вождь лишь правильно выражать принятые им решения и добиваться их воплощения в жизнь. Коллективное руководство во главе с убежденным коммунистом, обладающим самостоятельной позицией, твердой волей и чувством стратегической перспективы, — такое лекарство стареющий вождь предлагал от надвигающейся болезни мелкобуржуазного перерождения, которая уже в значительной мере затронула его давних соратников. Выбор Пономаренко как первого лица в будущем коллективном руководстве страны в этом плане был вполне оправдан.

* * *


Не все, однако, Сталин рассчитал и учел. И, прежде всего, силу сопротивления молодой смене со стороны своих давних соратников. Сами, они, разумеется, старались скрыть свое раздражение и недовольство. Но сталинские выдвиженцы, и прежде всего сам Пономаренко, чувствовали это на своей коже.

«Вначале мая 1948 года меня вызвали в Москву, — вспоминал Пантелеймон Кондратьевич. — В соответствии с решением Политбюро, принятым по инициативе Сталина, меня утвердили секретарем ЦК партии. Поручили курировать вопросы государственного планирования, финансов, торговли и транспорта. Секретарь ЦК ВКП(б) Георгий Максимилианович Маленков, сменивший заболевшего А. Жданова, принял меня приветливо, рассказал о том, как проходило мое назначение на Политбюро. Как оказалось, инициатором назначения был сам Сталин, поддержка которого, казалось, должна была создать благоприятную атмосферу для сотрудничества и контактов с другими членами руководства. Но получилось наоборот. Когда стал работать, почувствовал какую-то натянутость и скованность по отношению ко мне членов Политбюро, какое-то скрытое недоброжелательство. И если Маленков, который хорошо ладил со всеми, держался, как говорится, в рамках приличий, то другие близкие к Сталину люди вели себя не так сдержанно.

Помню, когда я заходил в кабинет к Молотову, тот быстро переворачивал лежащие на столе бумаги лицевой стороной вниз. Как будто боялся, что я что-нибудь увижу. Не выдержал я и сказал как-то, что если он мне не доверяет, пусть скажет прямо, заходить к нему просто не буду. Он промолчал, перестал перекладывать бумаги, но своей манеры вести со мной разговор сухо и официально не изменил.

Не очень-то стремились к сближению и другие члены руководства. Я понял, что лучше не обращаться к ним за советом или помощью и поддерживал чисто официальные, служебные отношения. Работы было много, начиналась она с утра, а затягивалась до глубокой ночи, захватывая иногда даже утренние часы. Так что на обиды времени не хватало. Как-то раз Лазарь Моисеевич Каганович, тоже близкий к Сталину человек, сказал мне: «Жаль, что ты не в нашей группе», но не стал уточнять в какой и что я должен делать, чтобы стать «своим». Не понимал я всего этого. Просто работал. Внимания на то, кто с кем, и кто против кого, не обращал».

Зато Хрущев, утвержденный секретарем ЦК партии несколько позже и переведенный в Москву чтобы возглавить ее партийную организацию, хорошо понимал закулисную расстановку сил и использовал это для укрепления своих позиций. Он уже не проявлял грубость по отношению к Пономаренко, напротив, внешне был приветлив и доброжелателен. Как-никак, секретарь ЦК, пользуется особой симпатией Сталина. Но камень за пазухой против «белорусского выскочки» все время держал. Дожидаясь момента, когда его можно было пустить в ход.




Хрущев. Измена у гроба вождя


Смерть Сталина дала Хрущеву шанс занять главенствующее положение в стране. На экстренно созванном 4 марта 1953 года заседании Бюро Президиума ЦК КПСС царило подавленное настроение, видно было, что его участники тяжело переживали обрушившееся на страну несчастье, в глазах у многих из них стояли слезы. Они-то знали, что внезапно заболевший и находившийся в коматозном состоянии Сталин был безнадежен, сообщение о его смерти могло поступить в любой момент. Только два члена Президиума — Лаврентий Павлович Берия и Никита Сергеевич Хрущев, похоже, справились со своими переживаниями и были даже более оживлены и возбуждены, чем обычно.

Открывший заседание Берия держался уверенно.

— Товарищи! Мы не можем допустить, чтобы враги Советского государства почувствовали разброд и растерянность в наших рядах. Надо обеспечить бесперебойное и правильное руководство страны. Предлагаю назначить на пост Председателя Совета Министров талантливого ученика Ленина, верного соратника Сталина Георгия Максимилиановича Маленкова. Есть возражения?

Возражений, как и ожидалось, не последовало. Хотя все хорошо знали, что на этот пост Сталин выдвинул Пономаренко, о чем свидетельствовало назначение последнего в декабре 1952 года заместителем председателя правительства, которое возглавлял Сталин. Было ясно, что вождь нашел себе замену и подготовил своему преемнику необходимую политическую стартовую площадку. На проекте Постановления Президиума ЦК о новом назначении Пономаренко стояли подписи 21 его члена, включая самого Сталина, получить четыре оставшихся был вопрос двух-трех дней.

Но об этом решении вождя Берия не сказал ни слова. Молчал и Маленков. Было ясно, что они заранее обговорили и согласованы все вопросы. Попытаться что-либо изменить было бесполезно. Да никто это и не пытался, члены бюро Президиума были искушенными в политической деятельности людьми. Взявший слово Маленков, поблагодарив за доверие, сказал:

— Товарищ Сталин находится в очень тяжелом состоянии. Вряд ли он из него выйдет. А если выйдет, то ему надо будет неменее шести месяцев, чтобы выйти на работу. Поэтому страна не может быть без руководства. Нам надо, учитывая создавшуюся обстановку, провести реорганизацию Совета Министров.

Маленков сделал паузу и внимательно оглядел присутствовавших. Среди них были и выведенные Сталиным из состава Бюро Президиума Вячеслав Молотов и Анастас Микоян. Их появление означало, что конфигурация самого Президиума, сильно расширенного на состоявшемся в октябре 1952 года XIX съезде партии, будет изменена.

— Нам надо укрепить руководство правительством за счет опытных, преданных делу Ленина-Сталина людей. Необходимо также объединить Министерство внутренних дел и Министерство государственной безопасности, — продолжал Маленков. — Во главе объединенного Министерства предлагается поставить опытного руководителя и испытанного соратника нашего мудрого вождя Лаврентия Павловича Берию. Его следует избрать также Первым заместителем Председателя Совета Министров. Вы знаете, что этот вопрос был согласован еще с товарищем Сталиным, так что мы выполняем здесь его волю. Надо внести изменения и в состав Президиума Центрального Комитета партии. Он должен быть более оперативным и компетентным в решении возникающих вопросов…

Берия, получив слово от Маленкова, стал бодро зачитывать список членов правительства. «Единство и сплоченность в руководстве страной, — сказал в заключение он, — являются залогом успешного проведения в внешнего и внутреннего курса. Сталин сплотил вокруг себя когорту испытанных руководителей. Его великое наследие надо беречь как зеницу ока».

На следующий день, 5 марта 1953 года совместное заседание Пленума ЦК КПСС, Совета Министров и Президиума Верховного Совета утвердило новую конфигурацию высших партийных и государственных органов власти. Из 36 членов Президиума ЦК были выведены 22, удалены как раз fe молодые кадры, которых выдвинул Сталин. Хотя по уставу партии это можно было сделать только на ее съезде. Стала понятна брошенная вскользь на заседании Президиума ЦК фраза Маленкова об «укреплении правительства за счет опытных кадров». Фактически от руководства отстранялись Первухин, Сабуров и Малышев, молодые выдвиженцы Сталина, курировавшие основные направления деятельности Совета Министров. Но об этом никто даже и не заикнулся. Ради «единства» и «сплоченности» высшего руководства, прикрывавшее его заурядное обывательское стремление к «спокойной жизни» и боязни любых перемен, так ненавидимое Сталиным, было молчаливо решено не обращать внимания на грубейшее нарушение партийного устава и советских законов. Фактически собравшаяся в зале советская партийная и государственная элита официально санкционировала пересмотр сталинского наследия, начатый тандемом Маленков-Берия. Был сделан первый шаг к пропасти, в которую через несколько десятилетий рухнуло советское социалистическое государство. За ним вскоре последовали и другие, еще более роковые для партии и страны.

Таким образом, 5 марта 1953 года начался переход к лицемерию и двурушничеству как официальному стилю управления страной. Самые близкие, казалось бы, соратники Сталина встали на путь измены заветам и наследию вождя.

* * *


Никита Сергеевич Хрущев возвращался с совместного заседания ЦК КПСС, Совета Министров и Президиума верховного Совета в смешанных чувствах. Сильные переживания, связанные со смертью вождя, о которой должны были объявить с минуты на минуту, уже схлынули. Более того, Хрущев вскоре почувствовал облегчение и даже какой-то внутренний подъем. Сталин всегда давил на него своим интеллектуальным и управленческим превосходством, что заставляло Никиту Сергеевича всегда быть в предельном напряжении, держать, как говорится, ухо востро — вождь не прощал ни малейшей оплошности и не стеснялся распекать его последними словами, что болезненно било по самолюбию и вызывало постоянные опасения лишиться своего поста. Однако теперь сильно беспокоило другое — перспектива закрепления у государственного руля тандема Маленков-Берия, не сулящая Никите Сергеевичу ничего хорошего. Хотя внешне он сохранял с ними обоими не только нормальные служебные, но и приятельские отношения, на самом деле, ни тому, ни другому Хрущев не доверял. Особенно опасался Берию, хорошо понимая, что рано или поздно он подомнет под себя слабовольного Маленкова и станет фактическим правителем страны. Полный контроль над силовыми структурами давал ему неограниченные полномочия, а пользоваться ими ради достижения поставленной цели Лаврентий Павлович смог бы как никто иной. «А второй Сталин нам не нужен]», — чуть было не произнес вслух Хрущев, но вовремя спохватившись, удержался. Даже при одном только шофере, находившимся помимо него в машине, выражать такие мысли было небезопасно…

Хрущеву было чего опасаться: Берия многое о нем знал. В том числе и такое, что могло стоить Никите Сергеевичу даже не карьеры, жизни. Хрущев был самым жестоким и безжалостным среди сталинских соратников, когда речь шла о выявлении и обезвреживании врагов народа, затесавшихся в партийный и государственный аппарат. И в Москве, и на Украине, где он возглавлял партийные организации, их оказалось больше всего, причем Хрущев настаивал на применении ко многим из них высшей меры наказания.

Репрессии, конечно же, были необходимы. Без удаления как явных, так и затаившихся до поры до времени предателей и изменников, занимавших ответственные партийные, государственные и военные посты, молодое советское государство просто не выжило бы. Так же как и без крупномасштабной чистки партийного, советского и чекистского аппаратов от шкурнически настроенных, бездарных, разложившихся кадров, подрывавших доверие простых людей к руководству страны. Можно представить, если бы наряду с генералом Власовым, перешедшим на сторону немцев в самый тяжелый момент Великой Отечественной войны, удар в спину своей Родине нанесли бы военачальники, занимавшие куда более ответственные посты — тот же Тухачевский, Якир, Уборевич, Гамарник и другие, выдвинутые и поддерживавшиеся в свое время Троцким. Под давлением неопровержимых улик они вынуждены были признаться в своих изменнических, пораженческих настроениях и готовности отдать полстраны фашистской Германии, что, конечно же, вызвало волну возмущения в стране и массовые требования быть беспощадным к врагам народа. Но в число этих врагов Хрущев, выслуживаясь перед Сталиными пытаясь загладить свое троцкистское прошлое и малообъяснимые контакты с некоторыми заговорщиками, включал и невинных, честных людей. В одной только Москве он обнаружил среди коммунистов 30 тысяч врагов народа и регулярно направлял соответствующие списки членам Политбюро для утверждения высшей меры. Дошло до того, что на одной из таких бумаг, где Хрущев просил резко увеличить расстрельную квоту, мотивируя это усилием бдительности по отношению к враждебным элементам, Сталин написал резолюцию: «Уймись, дурак!».

На одном из заседаний Политбюро, касаясь уроков Великой Отечественной войны, вождь прямо заявил, что в стране не было столько внутренних врагов, как считалось и докладывалось ранее, и что с затронутым вопросом следует разобраться. Хрущев после этого долго не мог успокоиться, решив, что Сталин получил компрометирующую его информацию. К счастью для Никиты Сергеевича, тема не получила дальнейшего развития.

Берия была известна и неблаговидная роль, которую простой доброжелательный с виду «Микита» сыграл в так называемом «ленинградском деле». Тогда, в 1949 году, Сталин перевел его с Украины в Москву. В телефонном разговоре вождь сказал о неблагополучном положении в московской и ленинградской партийной организациях, где был раскрыт заговор, и поручил ему навести там порядок. Помимо руководства столичной партийной организацией Хрущеву поручалось и курирование деятельности спецслужб, раскручивавших уголовные дела в отношении секретаря ЦК, бывшего руководителя ленинградской партийной организации А. Кузнецова и члена Политбюро, председателя Госплана Н. Вознесенского, Оба они были выдвиженцами Сталина и пользовались его особыми симпатиями, что вызвало неприязнь к ним завистливого Хрущева. Более того, их, как представителей более молодого поколения, хорошо показавших себя на ответственной работе, прочили на самые высшие партийные и государственные посты.

* * *


Следует, однако, отметить, что «ленинградское дело» было по-настоящему серьезное. Речь шла не только об авторитете партийного и государственного руководства, но и о безопасности страны. Вознесенскому, умышленно скорректировавшему государственный план ради облегчения себе жизни и в угоду благополучным показателям, инкриминировали «обман партии и государства». Кузнецова, переведенного из Ленинграда в Москву на более высокий пост, обвинили в «перетягивании» на руководящие должности «своих» людей, а также попытках создания отдельной компартии России и переносу столицы РСФСР в Ленинград. По мнению Сталина, это неизбежно привело бы к расшатыванию основы союзных структур.

Кроме того, и Вознесенский, и Кузнецов фактически солидаризировались с намерениями группы ленинградских руководителей, узнавших о тяжелой болезни Сталина, поставить их, своих московских друзей и покровителей, во главе партии и союзного правительства в обход существовавших тогда партийных и советских процедур. В группу входили первый секретарь Ленинградского обкома и горкома партии Попков, Председатель Совета Министров РСФСР Родионов и второй секретарь Ленинградского горкома партии Капустин, завербованный, как оказалось, британской разведкой во время своей поездки в Лондон. Они откровенно давали понять Вознесенскому и Кузнецову, что готовы поддерживать их во всем, рассчитывая естественно, на ответные услуги. Обман партии и государства, получивший емкое название «очковтирательство» и окружение себя бездарными, но преданными людьми, «мастерами по восхвалению своих шефов», по выражению Сталина, приравнивались им к тягчайшему государственному преступлению.

Впоследствии все эти болезненные, мелкобуржуазные по ленинско-сталинской терминологии, явления внесли свой вклад в разложение партийно-государственной элиты и подготовку почвы для капиталистической реставрации: Вот выдержка из воспоминаний Шепилова, бывшего члена партийно-государственного руководства 50-х годов, одного из соратников Хрущева, хорошо знакомого с его стилем работы:

«Идейно-теоретический, деловой уровень и нравственный облик кадров, причастных у управлению страной, по сравнению с прошлым (имеется в виду сталинское время. — ВД), снижался, ибо подбор и расстановка людей производилась по образу и подобию, по вкусам и прихотям Хрущева. Однако дело не только в выборе тех или иных людей. Сама по себе система подбора работников не по деловым и моральным качествам, а по принципу «личного знакомства», «своих людей» — губительна для партии и государства. Ответственное лицо, поставленное на этот пост потому, что он «свой человек», практикует ту же систему, тоже подбирает «своих людей». И так идет дело по вертикали и по горизонтали. В результате вокруг каждого высокопоставленного работника образуется артель «своих людей» — «рязанских», «тамбовских», «украинских», «наркомпромтяжовских» — подобранных по месту жительства или по ведомству прежней работы совместно с высоким начальником. В такой артели неизбежно складывается система круговой поруки, кругового поощрения и кругового восхваления. Никакая критическая волна снизу не в состоянии прорвать плотную оборону из «своих людей» вокруг высокопоставленного лица. В результате такое лицо, его работа оказываются вне критики и контроля».

И в настоящее время актуально звучат предупреждения о том, что «теплая артель личных друзей», подобранная по принципу преданности своему шефу, неизбежно подорвет эффективность управления страной и доверие народа к ее руководству. Можно ли было предположить, насколько пророческими, убийственно точными окажутся эти слова через несколько десятилетий уже в новой, буржуазной России, — и что из Ленинграда, переименованного в Санкт-Петербург, потянется в Москву, теперь уже совершенно беспрепятственно, длинная вереница «своих» людей, расставляемых на все сколько-нибудь значащие государственные и хозяйственные посты…

* * *


У Сталина, конечно же, тоже были свои протеже, но он подбирал их исключительно по реальным заслугам и деловым качествам. Да и попасть в их число не значило обеспечить себе гарантированное место в верхних эшелонах. Скорее наоборот. Сталин как убежденный коммунист и «твердокаменный» большевик, закаленный долгими годами непримиримой борьбы с чуждыми партии веяниями, не остановился перед принятием суровых мер по отношению к своим выдвиженцам, которых в прошлом сам же не раз ставил в пример.

Того же Вознесенского он ценил за прямой и твердый характер, умение резать «правду-матку», не обращая внимания, понравится ли это кому или нет. Но выдвиженцам вождя ничего не прощалось, напротив, спрос был гораздо жестче. И потому, убедившись после нескольких бесед с Вознесенским и Кузнецовым, в присутствии других членов Политбюро, в их непосредственной вине, дал санкцию на их арест и суд, которую поддержал и Маленков, первоначально защищавший Кузнецова. Хрущев, естественно, не жалел сильных выражений, осуждая очковтирательство и групповщину ленинградской группы. Позже, правда, получив единоличную власть, он сам станет, как уже говорилось, на этот путь и в куда больших масштабах, окружая себя поддакивалами и подхалимами, пуская пыль в глаза липовыми цифрами и обещаниями. Но в тот период, разносно обличая «групповщину» ленинградцев, он был одним из самых твердых и принципиальных….

От Никиты Сергеевича, направлявшего, по сути, работу следствия, зависело многое, в том числе и окончательный приговор, и он сделал все, чтобы этот приговор был максимально суровым. Когда ему передали сталинское указание не приводить в исполнение вынесенный Вознесенскому смертный приговор и даже, более того, позаботиться о его устройстве на хозяйственную работу в каком-нибудь сибирском городе подальше от Москвы, не спешил это поручение выполнять. А когда узнал, что Вознесенский умер от переохлаждения в неотапливаемом пересыльном вагоне, не стал докладывать об этом Сталину. И потому буквально окаменел, когда на одном из заседаний Политбюро вождь как бы невзначай спросил, а чем занимается сейчас Вознесенский. К счастью, он не стал ждать ответа и перешел к другому вопросу. Сталин уже был сильно утомлен, сказывались и возраст, и болезни, — и, главное, постоянный практически круглосуточный изматывающий труд, где вождь не делал себе никаких поблажек и снисхождений. Продолжая в целом грамотно руководить огромной страной, он уже начинал кое-что забывать, чего не случалось раннее, его контроль за данными поручениями и обещаниями подчиненных заметно ослабевал, и это спасло Хрущева. Но Берия-то все знал. Он слышал сталинский вопрос, но сделал вид, что его не было. Он также испытывал неприязнь к Вознесенскому и решил не подставлять Хрущева, ссориться с ним у него не было никакого резона…

Никита Сергеевич боялся и ненавидел Сталина. Главным образом потому, что понимал его полное превосходство и не мог простить постоянных и унизительных выговоров и взбучек, которые Хрущев получал от вождя постоянно и справедливость которых он вынужден был в душе признавать. Еще более угнетало то, что он был обязан Сталину всем. И хотя на руководящую партийную работу Никиту Сергеевича выдвинул близкий в тот период к вождю Лазарь Моисеевич Каганович, в чем потом, на закате своей карьеры горько раскаивался, именно Сталин обеспечил старт его быстрой и успешной политической карьеры. Вождь первым почувствовал, что из малообразованного и простоватого на вид Хрущева, возмещавшего энергией, напором и старательностью недостаток знаний и образования, может получиться сильный руководитель. Когда Никиту Сергеевича, показавшего себя стойким защитником генеральной линии партии в московской Промышленной академии, избирали секретарем Бауманского райкома партии, Сталин защитил его от нападок недоброжелателей, напоминавших о троцкистском прошлом Хрущева: «Надо жить не прошлым, а настоящим, а товарищ Хрущев показал, что пересмотрел свои ошибочные позиции и умеет защищать интересы партии». С того времени и начался его карьерный взлет.

Через несколько лет Никита Сергеевич стал уже членом высшего руководства страны, вошел в состав Политбюро Центрального Комитета. Сам Хрущев признавал это, давая в своих воспоминаниях высокую оценку деятельности Сталина в тот период:

«Вот человек, который знает суть и правильно направляет наши умы, нашу энергию на решение коренной задачи индустриализации страны, подъема промышленности и создания на этой основе неприступности границ нашей Родины со стороны капиталистического мира… Мне очень понравилась человечность и простота Сталина, понимание им души человека… Сталин действительно был велик, я и сейчас это подтверждаю, и в своем окружении он был выше всех на много голов».

Сталин действительно был «выше всех на много голов», когда не боялся выдвигать в массовом порядке на руководящие посты, как партийные, так и государственные, молодые кадры, доказавшие свое умение работать и добиваться поставленных целей. Так было в 20-е и 30-е годы, точно так же он собирался поступить и в начале 50-х, когда новые задачи, ставшие перед страной, требовали обновления кадрового состава руководящих партийных и советских органов.

* * *


Как уже было сказано, Сталин не на словах, а на деле способствовал становлению коллективистских начал, развертыванию партийной и советской демократии, стимулировавшей инициативу и творчество масс, хорошо понимая, что без этого дальнейшее развитие социалистического общества попросту невозможно. Другое дело, что был при этом взыскателен, требователен и неумолим, когда вопрос касался исполнения коллективно принятых решений. Без всяких колебаний, невзирая ни на какие заслуги в прошлом, смещал со своих постов бездарных и неумелых руководителей, не говоря уже о пробравшихся в высокие сферы противников советской власти и разного рода проходимцев, которых хватало при любых режимах. Что и дало повод многим из них, освобожденным из лагерей в период хрущевской оттепели, обвинить в «диктаторстве» и «репрессиях против инакомыслящих».

Послесталинское руководство, наоборот, тяготело к авторитаризму, к замене партийной и советской демократии слепым подчинением первому лицу, исключающим любое серьезное проявление самостоятельности и инициативы. За механическое «слушаюсь», «будет исполнено», лидер, окружающий себя «артелью» давних, но посредственных и бездарных друзей, в свою очередь прощает им ошибки и неудачи, даже явные провалы. Главное — «верность линии» и личная преданность «самому», на все остальное закрываются глаза. И при этом обвинения в «авторитаризме» приписываются деятелям давно ушедшего прошлого. Испытанный прием, хочешь отвести от себя обвинения — переведи стрелку на других. Сталин не первый и не последний, кому приписывали чужие грехи.

И дело тут не только и даже не столько в личностях, а в принципиальном различии политических систем. Под дружную аллилуйю «демократии» и «свободе мнений» в годы рыночных реформ произошел переход от коллективного к авторитарному стилю управления страной. И в советское время, и в сегодняшние дни парламенты — Верховный Совет и Совет Федерации в конечном счете лишь штамповали решения, принятые высшим руководством страны. Хотя в советское время возможностей внести определенные изменения, скорректировать их было гораздо больше. Речь идет здесь о механизме принятия решений именно высшим руководством.

В советское время, как при Сталине, так и других руководителях, созывались партийные съезды с тайным голосованием, собирался Пленум Центрального Комитета, существовало, наконец, Политбюро. То есть коллективные органы, которые своими решениями могли снять не справившихся со своим делом или оскандалившихся руководителей, включая и самого партийного вождя. Конечно, сами такие инстанции во многом формировались этими вождями, а они, естественно, стремились включить туда как можно больше своих сторонников, что, понятно, негативным образом сказывалось на внутрипартийной демократии. Но возможность коллективного «нет» зарвавшемуся лидеру оставалась. Как это было сделано в октябре 1964 года, когда Пленум ЦК партии убрал с ключевого поста Хрущева.

В сегодняшней якобы «демократической» России это напрочь исключено. Процедура импичмента президента как главы государства и исполнительской власти прописана в Конституции Российской Федерации таким образом, что делает его практически невозможным, что признают и сами ее «отцы-основатели». И пересматривать такое положение никто не собирается. А вот «деспотичный» Сталин, понимая опасность усиления в руководстве страной авторитарных тенденций, стремился поставить на их пути надежные преграды.

Смерть Сталина меняла многое. Теперь можно было открыто выступать за то, о чем совсем недавно тихо шептались за спинами. Никита Сергеевич смелел на глазах, зная о поддержке его усилий практически всеми соратниками ушедшего вождя. Впрочем, и сами они, прежде всего Маленков и Берия, спешили похоронить начатую вождем реализацию «плавной» схемы передачи власти от старой партийной гвардии в руки молодого поколения.

Достаточно сравнить принятые ими решения с основными пунктами сталинского выступления на октябрьском Пленуме, где он изложил ее основные положения, по сути, свое политическое завещание.

Пункт первый. «Старой гвардия» надо уступить место молодым, они должны взять в руки эстафету социалистического строительства и пойти вперед. Уже через несколько месяцев «старая гвардия» вернула свои утраченные позиции, оттеснила в сторону молодежь, так и не дав ей взять в руки эстафету социалистического строительства.

Пункт второй. Почти все члены Политбюро, переведены на менее ответственную работу, поскольку на постах, где нужна «мужицкая» сила, знание и здоровье, уже не тянут. Самые же видные представители «старой гвардии» Молотов и Микоян вследствие допущенных ими крупных политических просчетов претендовать на решающие посты уже не могут. Сразу же после смерти Сталина все члены Политбюро вернули себе утраченные посты. Молотова и Микояна восстановили в составе узкого руководства, в членах Политбюро.

Пункт третий. В высшем политическом руководстве нет единства, «некоторые выражают несогласие» с решениями съезда. Единства так и не получилось. Более того, разногласия вспыхнули вскоре с новой силой. Дошло до раскола, когда из руководства была убрана так называемая «антипартийная группа» — практически все члены сталинского Политбюро. Единоличную же власть прибрал к рукам Хрущев, совершенно неподходящий для самостоятельного руководства страной.

Пункт четвертый. Молодым деятелям надо «преодолеть сопротивление всякого рода враждебных оппортунистических элементов, стремящихся затормозить и сорвать дело строительства социализма» Некому было «преодолевать», и «враждебные оппортунистические элементы» во главе с Хрущевым, а затем Брежневым «затормозили» и «сорвали» дело строительства социализма. Горбачев же стал за это неизбежной расплатой.

И, наконец, пятое. Сам Сталин уже принял принципиальное решение уйти с постов Генерального секретаря партии и Председателя Совета Министров, поскольку «стар», «бумаг не читает» и полноценно работать не может. Но, считаясь с «единодушными» настроениями в партии и государственном руководстве, отодвинул свой уход на некоторое время. Через четыре с половиной месяца Сталин ушел с этих постов уже навсегда. «Единодушно» поддержавшие его соратники сделали так, что потерявшему сознание, парализованному семидесятичетырехлетнему руководителю страны более полусуток не оказывалось никакой медицинской помощи. Некогда было — делили в Кремле между собой высокие посты…

В стремлении сохранить свою власть и влияние, высокие посты и льготы объединились все — и правые, и левые, и «твердые» «сталинисты», и «мягкие» партийные «либералы», державшие до поры до времени против «диктатора» и «деспота» свой камень за пазухой. Под объединенным мощным давлением «плавная» система передачи власти в руки молодого поколения рухнула, не в его пользу изменилась и расстановка сил в высших руководящих инстанциях. Но разрушая сталинское наследие в надежде сохранить свои высокие посты, Молотов, Булганин, Маленков, Каганович, Ворошилов и Берия по сути рыли могилу сами себе. Не захотев расстаться с частью власти, они вскоре потеряли ее всю, уйдя в политическое, а Берия и физическое небытие… Скорее всего, рука свыше наказала их за проявленную беспринципность и низость по отношению к человеку, которого совсем недавно превозносили до небес.

* * *


Предотвратить начавшийся процесс мелкобуржуазного перерождении руководства страны вождю так и не удалось. А рыба, как известно, гниет с головы. Именно тогда, в марте 1953 года, в первые дни после смерти Сталина его, казалось бы, близкие соратники, открыли шлюзы к последующему неизбежному ослаблению, а затем и разложению социалистической государственной системы, закончившемуся распадом КПСС и развалом Советского Союза.

Измена, фактическое предательство его дела ближайшими соратниками, клявшимися в верности сталинскому наследию, конечно, объясняет многое. Но ведь Сталин, который острее и глубже других чувствовал фальшивость и ненадежность этих клятв, не смог вовремя принять необходимых предупредительных мер. Была ли его личная вина в том, что после его смерти локомотив социализма постепенно стал замедлять ход, потом сошел с рельсов, а затем и покатился под откос? Строго говоря, да, вина очевидна. Но с учетом всех тогдашних обстоятельств, уместней говорить не столько о личной вине, сколько о политическом просчете, который и погубил все дело.

Сталин недооценил глубины мелкобуржуазного перерождения своих ближайших соратников и не сумел вовремя отодвинуть от руля тех из них, которые только и ждали удобного момента, чтобы приступить к радикальному пересмотру его наследия. И, наоборот, не смог поставить на решающие посты, или хотя бы на один из ключевых постов человека типа Пономаренко. А сделать это надо было еще на XIX партийном съезде, когда Сталин открыто заявил о необходимости передачи власти в руки молодого поколения, но ограничился полумерами. Да и сам, подав в отставку с высших постов, уступил «единодушному» требованию остаться. А надо было уходить, раз уж сам заявил об уходе. Авторитета и власти без всяких постов хватило, чтобы влиять в нужном направлении на ситуацию. Получилось же, что насторожил «старую гвардию», а своему преемнику так и не доверил важнейший пост. Создавшая неопределенность была политически опасна, но видимо, длительное пребывание у государственного руля притупило бдительность и классовое чутье большевика ленинской школы. Сталин, всю жизнь без остатка посвятивший высшим интересам партии и государства, невольно судил о своих соратниках по самому себе и не мог даже в худших своих опасениях предположить, что они начисто забудут об этих интересах уже у его гроба.

Конечно, в радикальных кадровых переменах был определенный риск — Сталин, видимо, помнил, как подводили его в прошлом молодые выдвиженцы — тот же Кузнецов или Вознесенский — и хотел еще раз убедиться, что не совершил ошибки, еще раз, пока оставались силы, поработать на страну, сделать то, что без него не смог бы сделать никто иной. Однако наступает момент, когда рисковать необходимо, но эту грань политический гений Сталина, безошибочно определявший кризисные моменты в прошлом, не уловил…

Доверчивость. Недостаток, вполне извинимый для целого народа — хотя бы из-за страшной цены, которую приходится за него платить — вряд ли можно простить государственному лидеру, даже самому талантливому и преданному своей стране. Но, честно говоря, язык не поворачивается сказать слова осуждения — на фоне последующих пигмеев на высоких постах гигантский рост Сталина проступает все более отчетливо и вызывающе. Когда это станет очевидно каждому школьнику, а события развиваются именно в таком направлении, сталинское наследие вновь станет востребованным для реального, а не показушного решения фундаментальных проблем страны.

Впрочем, в полузабытых и во многом непонятых еще 50-х годах о реставрации капитализма как неизбежной плате за отказ от этого наследия открыто говорил еще вождь китайских коммунистов Мао Цзэдун:

«У нас тоже были такие недалекие, страдающие мелкобуржуазной слепотой люди, были и свои Хрущевы во главе с Лю Шаоци. Как и в переродившемся Советском Союзе они превращались в оторванную от масс замкнутую партийную аристократию, в новую эксплуататорскую касту, считавшую что может расслабиться в кресле, лениво пиная народ ногой…. Такой бюрократический стиль вызывал отвращение в массах, они готовы были швырять в этих партийных чинуш камни. Мы не стали дожидаться, пока эти перерожденцы улучат удобные момент и повернут руль в сторону капитализма. В ходе великой пролетарской культурной революции с помощью самих масс и особенно молодежи, наиболее непримиримо относящейся ко всем безобразиям и злоупотреблениям, ко всем нарушениям социалистических норм, нам удалось вышвырнуть со своих постов Лю Шаоци и его сторонников, этих пролезших в партию змей и демонов, подспудно готовивших буржуазную контрреволюцию. Ну а вместо них на руководящие посты и опять при содействии трудящихся масс были выдвинуты преданные своему народу, делу пролетарской революции люди».

Что ж, в прозорливости Мао Цзэдуну, объявленному через несколько лет пришедшими к власти сталинскими соратниками во главе с Хрущевым «мелкобуржуазным левацким авантюристом», не откажешь. Таким безголовым «леваком» в итоге оказался сам Хрущев. Предпринятый им авантюрный скачок в коммунизм закончился полным провалом и резко ослабил Советский Союз. Мао Цзэдуну удалось то, что не получилось у Сталина — обновление партийного и государственного руководства молодыми кадрами, действительно заботящимися об интересах народа и своей страны. И социалистический Китай мощно рванул вперед, заняв на мировой арене место Советского Союза, разрушенного мелкобуржуазными перерожденцами, отказавшимися от наследия Сталина.

Правда, витиеватая восточная фраза о «пролезших в партию змеях и демонах, подспудно готовивших буржуазную контрреволюцию», звучит немного комедийно. Куда проще и точней знаменитое сталинское «враги народа». И не следовало ли решительно и беспощадно убрать этих врагов с высоких государственных постов? Как это было сделано в 1937 году в Советском Союзе и годы культурной революции в Китае. Ответ у всех перед глазами…




Как Хрущев расправился с преемником Сталина


Когда Никита Сергеевич с благословения Маленкова и Берии стал первым человеком в партии, Пономаренко сказал своему помощнику Николаеву: «Теперь нас ждут перемены. Советую тебе поискать другое место работы». Он не ошибся. Карьерный взлет сменился резким скатыванием вниз. Злопамятный и мстительный «Микита» ничего не прощал.

Правда, расправиться с Пантелеймоном Кондратьевичем было не так-то просто. Он пользовался большим авторитетом в партии, об особых симпатиях к нему вождя знали многие. Да и на всех постах, которые он занимал, проявил себя с наилучшей стороны, придраться было абсолютно не к чему. Хитроумный Хрущев нашел, как ему казалось, безошибочный ход. Он добился решения о назначении Пономаренко министром культуры. Пантелеймон Кондратьевич приходил на укрупненное министерство — в него вливалось 14 бывших министерств, комитетов и ведомств. Управлять такой махиной было крайне сложно. Теперь Пономаренко должен был иметь дело не только с послушными и дисциплинированными чиновниками, но и со строптивыми кинорежиссерами, писателями, поэтами, художниками и скульпторами. При Сталине с их мнениями, настроениями и даже капризами считались — вождь прощал людям искусства многое, только бы создавали произведения, помогающие воспитанию нового человека, реализации поставленных партией идеологических задач. Один кинорежиссер Иван Пырьев, лауреат нескольких Сталинских премий, чего стоил. Считая себя крупной фигурой в киноискусстве, он и с партийными руководителями разговаривал свысока. Один раз даже нагрубил и самому Хрущеву, который как руководитель Московской партийной организации пытался найти подходы к творческой интеллигенции.

Пономаренко, предполагал Хрущев, сломит себе на этом посту шею, потеряет авторитет среди этой распущенной и вольготно чувствовавшей себя при Сталине творческой братии. Тем более что ему были поставлены задачи усиления партийного влияния в этой среде, а Пантелеймон Кондратьевич, и Хрущев хорошо знал это, предельно добросовестно исполнял все партийные поручения. Все получилось, однако, с точностью наоборот.

Пономаренко любил искусство, прекрасно знал художественную литературу и кинематограф, причем не только отечественный, но и зарубежный и, главное, умел ладить с творческими людьми. С тем же Пырьевым, пришедшем к Пономаренко жаловаться на своих кинематографических начальников, Пантелеймон Кондратьевич нашел общий язык, тот ушел от нового министра в хорошем настроении. И потом не раз повторял своим друзьям, что новый министр в отличие от партийных дураков и невежд вроде Хрущева, разбирается в искусстве и понимает его специфику. Авторитет Пономаренко как умелого и знающего руководителя на новом посту только возрос, в творческих, да и партийных кругах стали говорить о том, что новое руководство во главе с Маленковым и Хрущевым сознательно затирают более способных и грамотных деятелей. А это все-таки была Москва, здесь располагался Центральный Комитет партии, работало правительство, да и в самой московской партийной организации было немало недовольных стилем и методами руководства новых лидеров страны. Пономаренко невольно становился фигурой, вокруг которой начинало концентрироваться это недовольство. Чувствуя это, Хрущев, легко заручившись согласием других членов Президиума ЦК, направляет Пономаренко на периферию — в Казахстан. Там планировалось крупномасштабное освоение целинных земель — мероприятие, по замыслу Никиты Сергеевича, весьма перспективное для быстрого и окончательного решения проблемы обеспечения страны зерном, но в то же время крайне сложное и рискованное. Пономаренко направляли в республику для избрания Первым секретарем ЦК компартии, под чьим руководством и должно было осуществляться освоение целинных земель.

* * *


Хрущев знал о крайне сложной ситуации, сложившейся в Центральном Комитете компартии Казахстана, первым секретарем которой был Ж. Шахмаятов. Там шли непрерывные конфликты и разборки, негативно сказывавшиеся на работе республиканской партийной организации. По информации, которую он получил, члены казахстанского ЦК ни за что не избрали бы своим руководителем чужака со стороны, а значит, Пономаренко на Пленуме республиканского ЦК, где голосование было тайным, неизбежно бы «прокатили». Вот тогда, по замыслу Хрущева, Пономаренко как не справившегося с поручением Президиума ЦК КПСС, можно было окончательно вывести из состава высшего партийного руководства (Пантелеймон Кондратьевич еще оставался кандидатом в члены Президиума ЦК партии) и, как говорится, окончательно списать в политический архив.

Но Хрущев просчитался и на сей раз. Еще перед своей поездкой в Казахстан Пантелеймон Кондратьевич выяснил, что в республике сложилась практика, когда приходящие на руководящие посты представители Западного Казахстана тянули за собой земляков, естественно, вне зависимости от их заслуг и деловых качеств. Точно так же поступали и представители Восточного Казахстана. Это и было основным источником конфликтов и трений в руководстве республики. Пономаренко решил сыграть на этом обстоятельстве, а заодно и покончить с порочной практикой, которая создавала нездоровую атмосферу в республиканской и областных партийных организациях.

Выступление Пономаренко на съезде коммунистов Казахстана было коротким. Он подчеркнул, что перед партией, перед страной стоят большие стратегические задачи. Самая магистральная среди них — предстоящее освоение целинных земель. Новые задачи требуют нового стиля и методов руководства. А партийное руководство республики предпочитает работать по старинке, административными методами. У товарища Шахмаятова и многих его коллег есть одно преимущество. Они местные, казахи. Ну а мы, русские, посланные Центральным Комитетом партии, также имеем одно преимущество. Мы знаем про вашу традицию: приходит человек из Западного Казахстана — подбирает и расставляет кадры из Западного Казахстана, приходит из Восточного — действует таким же образом, по принципу землячества. А для нас — вы все равны. И будем дружно трудиться и с товарищами из Западного, и с товарищами из Восточного Казахстана.

Пономаренко говорил «мы», потому что прибыл в республику с кандидатом на пост второго секретаря компартии республики Леонидом Ильичем Брежневым. Тот после смерти Сталина также был сильно понижен в должности, но затем сумел найти подходы к Хрущеву. Никита Сергеевич, почувствовав амбициозность и, вместе с тем, угодливость Леонида Ильича, предпринял хитрый маневр — приставил Брежнева к Пономаренко с тем, чтобы он присматривал за действиями своего прямого начальника. А заодно и дал понять, что положение Пономаренко не так уж прочно, и что Брежнев вполне может рассчитывать на его место. Леонид Ильич при всей своей кажущейся мягкости и уступчивости был человеком угодливым и тщеславным — другой бы в начавшуюся хрущевскую оттепель высоких постов не достиг. Сохраняя внешне лояльность своему непосредственному начальнику, он в то же время передавал в Москву информацию, которая могла ему навредить. Очень уже хотел Леонид Ильич стать первым, да и вообще подняться как можно выше по карьерной лестнице.

С Брежневым, кстати, Пономаренко работал довольно слаженно. «Леонид Ильич, — вспоминал он, — считался тогда человеком с открытой душой, был компанейским: на охоту — пожалуйста, на рыбалку — пожалуйста, по бабам — пожалуйста… Вот только я никогда не видел, что он что-нибудь читал…». Пантелеймон Кондратьевич пытался приобщить его к чтению серьезной, в том числе научной литературы, но все было бесполезно. Брежнева интересовало совсем другое — он любил комфорт, красивые безделушки, стал первым в Казахстане, у кого в квартире появилась большая ванна, где он нежился после напряженного рабочего дня. Короче, любил пожить в свое удовольствие и давал также пожить и другим. Душа-человек. Только вот часто его личная доброта вредила интересам дела. Но на это хрущевское руководство обращало все меньше внимания, так что путь к вершинам власти Леониду Ильичу был открыт.

* * *


Результаты тайного голосования на съезде, а затем на организационном Пленуме ЦК были для Пономаренко и Брежнева благоприятными. Они прошли на свои планируемые посты единогласно. Когда об этом сообщили Хрущеву, он долго не мог поверить и, несмотря на свои известные чувства к Пономаренко, был вынужден поздравить его с большим успехом. Однако своих попыток расправиться с ним не оставил.

Вскоре по ряду безошибочных признаков Пантелеймон Кондратьевич понял, что из высшего партийного руководства его убирают. Дело в том, что телефонные звонки членов Президиума из Москвы стали идти напрямую второму секретарю республиканского ЦК Брежневу, что было нарушением сложившейся субординации и означало, что Пономаренко впал в явную немилость. Вскоре ему уже напрямую позвонил Молотов и сказал, что Пантелеймону Кондратьевичу предстоит заняться зарубежной работой, связанной с Варшавским Договором. Это было непонятно: ведь в Варшавском Договоре верховодили военные, и неясно было, какую ему там должность могли предложить.

Все прояснилось, когда в Москве Хрущев сообщил Пономаренко о решении партийного руководства назначить его послом в Польшу. Это было фактически «тихой» отставкой. Но, понимая это, он все-таки поблагодарил Никиту Сергеевича за назначение, чем несказанно удивил его. Хрущев ожидал протесты или, по крайней мере, просьбы оставить его на партийной работе. Но Пантелеймон Кондратьевич прекрасно понимал, что изменить уже ничего не сможет. Новая же работа давала возможность отстаивать интересы государства на крайне важном для Советского Союза направлении, да и быть подальше от Москвы, где Хрущев вовсю раскручивал свои бестолковые реорганизации и реформы.

После Польши, где Пономаренко сумел установить дружеские связи с руководством этой страны и особенно В. Гомулкой, его направили Чрезвычайным и Полномочным Послом Советского Союза в Индию, затем в Непал и, наконец, в Голландию. Здесь и произошел инцидент, который поставил крест на его дальнейшей дипломатической карьере. В этой стране остался советский гражданин, врач по профессии. А его жена пришла в наше посольство и сказала, что хочет вернуться на Родину. Был самый разгар «холодной войны», и в дело вмешались влиятельные антисоветские политические силы. Голландские официальные лица и, естественно, печать этой страны подняли страшный шум, утверждая, что женщину насильственно удерживают в посольстве и что ее надо присоединить к мужу.

И хотя сама она несколько раз заявляла о нежелании оставаться в Голландии, ей оттуда просто не давали выехать.

Как раз в это время должен был состояться Пленум ЦК, и за Пономаренко, как членом Центрального Комитета, прислали самолет. Он посадил в свою машину женщину и доставил ее на борт самолета. Однако голландские полицейские во главе с руководителем ворвались туда, на что, кстати, не имела права — самолет все же советская территория — и попытались силой высадить отчаянно сопротивлявшуюся женщину. Пономаренко вступился за нее и в возникшей потасовке сломал палец полицейскому начальнику. Голландцы вынуждены были убраться восвояси, но шум вокруг этого инцидента был поднят невероятный. Пономаренко отозвали из Голландии. Хотя в том, что произошло, советского посла было трудно упрекнуть. Он не относился к числу тех, кто думал о себе, своей карьере, когда нужно было оказать помощь человеку, попавшему в беду, тем более женщине. Сильный, цельный по натуре человек, он напоминал в чем-то Сталина, который мог возмутиться и вспылить, одергивая зарвавшегося наглеца.

Некоторое время Пономаренко работал в международном агентстве по атомной энергии — МАГАТЭ. Он хорошо разбирался в научных и технических вопросах, так что приносил там немалую пользу. Ну а потом преподавательская работа, с которой ушел незадолго до смерти.

Когда Пантелеймону Кондратьевичу назначали пенсию, Хрущев позаботился о том, чтобы она была минимальной. В военной же пенсии ему отказали, хотя как начальнику Центрального штаба партизанского движения ему было присвоено звание генерал-лейтенанта. Человек скромный, непритязательный, в личной жизни, но отягощенный заботой о родственниках, которых очень любил, он испытывал значительные материальные трудности и был вынужден продать свою личную библиотеку, которую собирал всю жизнь.

* * *


Поздним вечером 14 октября 1964 года Пономаренко, приехав с дачи, встретил Брежнева на лестничной площадке в доме на Кутузовском проспекте в Москве, где они жили еще со сталинских времен. Леонид Ильич как раз возвращался с Пленума ЦК, который снял Хрущева со всех его постов, о чем Брежнев сразу же и сообщил своему бывшему сослуживцу. «Ну и кого избрали вместо него?» — поинтересовался Пантелеймон Кондратьевич. «Представь себе, меня», — со смехом ответил Брежнев.

Он знал о бедственной ситуации бывшего секретаря и члена Президиума ЦК и поспешил ободрить его: «Не беспокойся, теперь твое положение изменится». И не удержался, чтобы похвастаться: «Смотри, что мне подарили». Леонид Ильич с явным удовольствием показал Пономаренко массивный дорогой перстень с драгоценными камнями на пальце своей руки. Тот не выдержал: «Опять ты за старое, Леонид! Сколько раз тебе говорил еще там, в Казахстане — страсть к этим побрякушкам до добра не доведет». Брежнев промолчал и быстро прошел к себе в квартиру.

На ответственную руководящую работу Пономаренко так и не пригласили, хотя он был еще полон сил и энергии и мог принести немалую пользу. Наверно, потому, что не изменил железному правилу сталинской школы — говорить в лицо правду всем, в том числе и партийным вождям.

Удивляться тут, впрочем, нечему. Хрущев начал, Брежнев продолжил. Полным ходом шло то самое «соскальзывание» к капитализму, которое прикрывалось лозунгами «совершенствования» социализма и освобождения его от «сталинских извращений». На самом деле «извращали» социализм именно они, а не Сталин. Ну Хрущев с его невежеством и невероятными амбициями понятно, «дурак с инициативой», как называл его Сталин. А вот Брежнев… Его ведь до сих пор считают, и даже среди сторонников социализма, неплохим, особенно по своим человеческим качествам, руководителем, не чета хамовитому и жестокому Хрущеву. Спору нет, добренький был папаша, мухи не обидит. Но такая «доброта» для государства хуже предательства и измены. Брежнев как-то в одном из своих отчетных докладов умилялся тогдашней общественной атмосфере, в которой-де «спокойно жилось» и «легко работалось» и где «уважительно, по-товарищески относились друг к другу». Вот она, физиономия мелкобуржуазного перерожденца-обыватепя на высоком партийном посту! В стране годами не решались острейшие проблемы, нарастало ее отставание от передовых государств, в партийном и государственном аппарате свили себе гнезда серые, бездарные, никчемные деятели вроде кипучего болтуна Горбачева, во все щели, как тараканы, ползли всякие жулики, паразиты, проходимцы, а то и просто преступники. А якобы «коммунистический» лидер вместе с другими членами политического руководства наслаждается «спокойствием», «легкой» жизнью и «товарищеской «атмосферой!

Тех же, кто бил тревогу, кто старался вернуть страну на ленинские рельсы, убирали с ключевых постов подальше. Пономаренко здесь был не один. Именно так расправились с Шелепиным, Семичастным, Егорычевым, Машеровым, другими настоящими, преданным делу социализма людям. Убирали именно за то, что они отличались от молчаливого большинства постоянным беспокойством за общее дело, высокой активностью и непримиримость ко всему, что мешало строительству нового. Короче, отстраняли настоящих коммунистов, а приближали липовых, тех самых, кого Ленин и Сталин поганой метлой гнали из партии, предупреждая, что такие люди могут погубить социализм.

Ну а что касается Горбачева и Ельцина, то они уже открыто побросали свои партийные билеты и заявили о своей ориентации на «общечеловеческие», то есть буржуазно-либеральные ценности. Первый опирался в своей политике на образованное, профессорско-интеллигентское мещанство с его надклассовыми иллюзиями и слепой верой в идеалистические постулаты «миром правит разум» и «все люди братья». Второй был ближе к «рядовому» обывательскому большинству, не лишенный смекалки и здравого смысла в повседневных, текущих делах, но проявляющий невероятную тупость и невежество, когда речь заходит о «дальних» государственных и политических интересах страны. Оба, и Горбачев, и Ельцин, будучи деятелями мелкобуржуазного толка, объективно, вне зависимости от своих личных симпатий и пристрастий, действовали в интересах крупного капитала олигархии, которая в «демократической» России не только самым тесным образом связана с Западом, но и фактически работает на него. Прогрессирующая утрата суверенитета и независимости, подчинение развития совсем еще недавно великой державы стратегическим, экономическим и иным интересам своих недавних «геополитических» противников, в первую очередь США — конечная стадия растянувшегося на несколько десятилетий процесса убийства социализма, у истоков которого стоял Хрущев.

* * *


Вспомним, что Сталин не раз и прямо в лицо говорил своим соратникам об опасности буржуазной реставрации. И о том, что они не могут распознавать классовых врагов, которые «передушат их как цыплят». И о том, что перессорятся после его смерти. И о том, что в результате «просрут» социализм. В историко-мемуарной литературе часто приводятся, правда, в разных формулировках, эти сталинские слова. И приводятся для того, чтобы показать, насколько «мнительным» и «подозрительным» был стареющий вождь, впавший из страха потерять свою абсолютную власть чуть ли не в маразматическое состояние. Но кто в него впал, еще вопрос. Не те ли господа и ряд «товарищей», которые предпочитают закрывать глаза на всем очевидное. Ведь все сталинские предупреждения, увы, оправдались. Его преемники действительно перессорились между собой — сначала убрав Берию, потом «антипартийную группу», затем самого Хрущева, а потом, после длительного брежневского застоя в ходе горбачевской «катастройки» и саму Советскую власть. Короче, действительно «просрали» социализм. Ну а враги социалистического государства, которых действительно не удалось распознать, пришли, как и предвидел Сталин, с самой неожиданной стороны. Так вот спрашивается, кто трезво и прозорливо оценивал обстановку, причем на многие годы вперед, а кто даже сегодня не может признать, что дважды два это четыре, или, точнее, что один плюс один будет два…

И вот сегодня Сталина даже в патриотических и социалистических кругах, продолжают упрекать в том, что он был слишком придирчив и даже жесток по отношению к своим соратникам и подчиненным. Поистине, безнадежно слепы те, кто не желает замечать происходящее вокруг! На самом же деле он, напротив, слишком доверял тем, кого нельзя было держать на высоких постах, с кем давно надо было расстаться.

Сталина обвиняют в незаконных репрессиях, расправах с невинными людьми, в том числе и своими бывшими соратниками, В реальности же он, наоборот, не сумел вовремя сместить и наказать, то есть «репрессировать» тех из них, кто после его смерти своими действиями или бездействием разрушал социализм, создавая предпосылки для капиталистической реставрации. Его просчеты были связаны с отходом от ленинской теории классовой борьбы, за что на практике пришлось заплатить дорогой ценой.

Как уже говорилось, Мао Цзэдун к этой теории был гораздо ближе, он сумел вовремя убрать из партийного и государственного руководства, по его выражению «лиц, идущих по капиталистическому пути», подготовив необходимую для успешного строительства социализма кадровую смену. «Кровавый деспот», «диктатор»», насильник», «самодур», — несется до сих пор в его сторону визгливая брань так называемых «объективных» аналитиков и исследователей китайской истории.

Да, издержки и эксцессы в своей кадровой политике Председатель Мао допускал, спору нет… Но что важней — сохранение на своих постах оторвавшихся от народа, ведущих дело к буржуазной реставрации нескольких сот руководителей, или интересы десятков, сотен миллионов человек, кому эта реставрация принесла бы неисчислимые лишения и страдания? Конечно, кое-кто из этих руководителей попал в число репрессированных необоснованно. Увы, без таких несправедливостей и жестокостей не обходилось ни одно крупное историческое свершение, — пусть приведут хоть один пример, когда это было не так. Лучше уж посмотреть на то, где сейчас Китай, и где Россия, все более превращающаяся в отсталую, полуколониальную, зависимую от Запада державу. А уж затем делать выводы, кто все-таки оказался прав.




Перерождение партии


Итак, после смерти Сталина к партийному и государственному рулю пришли люди, далекие от коммунистических убеждений. Те самые мелкобуржуазные оппортунисты — Хрущев как представитель левацко-троцкистского, Брежнев как представитель правого, социал-демократического уклона — с которыми Ленин и Сталин боролись всю свою политическую жизнь. Почему это произошло? Причин тут много, но главная связана с объективной спецификой России. Ленин в своих работах постоянно подчеркивал крайнюю опасность в России буржуазного и мелкобуржуазного влияния на малочисленный российский пролетариат, подверженность этому влиянию партийного и государственного аппаратов. Однако на эти особенности, неоднократно отмечавшиеся в ленинских статьях и выступлениях, должного внимания не обращалось.

Постоянные чрезвычайные ситуации, через которые проходило молодое советское государство, неизбежно отражались и на партии, уставных нормах и принципах ее жизни. В тяжелые и напряженные годы социалистических преобразований, Великой Отечественной войны коммунистам сплошь и рядом приходилось выходить на первый план, отодвигая в сторону непосредственных исполнителей, тех, кто в нормальных условиях должен был выполнять эту работу. И другого выхода не было — решалась судьба социалистического государства, людям, преданным его идеалам, приходилось закрывать своим телом амбразуры. А ведь еще Ленин призывал коммунистов не подменять собою специалистов, знатоков своего дела, а организовывать их работу, налаживать эффективный контроль за их деятельностью, привлекая к этому широкие слои трудящихся. Как руководящая и направляющая сила общественного развития партия не должна была сливаться с управленческим аппаратом, вмешиваться в его текущую работу. Главной партийной задачей была разработка перспектив развития страны, наиболее эффективных путей социалистического строительства, а также повседневная активная идейно-воспитательная работа в массах.

Предпосылки к такому разделению партийной и административной властей сложились и в Советском Союзе начала 50-х годов. На XIX партийном съезде Сталин сделал ряд шагов в этом направлении, пытаясь избавить партию и особенно ее руководство, от несвойственных им функций. Увы, после его смерти все быстро вернулось на круги своя.

Как уже говорилось, в последние годы жизни Сталина все сильней беспокоила социальная обстановка в стране, особенно духовно-нравственная атмосфера в обществе. Казалось бы великая победа, одержанная советским народом в недавно закончившейся войне, должна была поднять духовные силы и высокий идейный настрой людей. Вместо этого наблюдалась какая-то психологическая усталость и расслабленность, более того, нарастание рецидивов мещанско-потребительского отношения к жизни, распространение чуждых социалистической идеологии и нравственности настроений в широких слоях населения. Эти настроения все сильней ощущались и в правящей Коммунистической партии.

Как уже отмечалось, в отличие от других членов тогдашнего руководства страны Сталин хорошо понимал опасность такого перерождения, неминуемо ведущего к реставрации капитализма. Здесь он выделял три серьезные опасности:

«Первая. Это потеря социалистической перспективы в деле строительства страны под давлением неизбежных трудностей и осложнений. Идти по старому, привычному пути гораздо легче: будь «как все», плыви спокойно по течению, дай волю рыночной стихии, и она сама в силу тысячелетней инерции и привычки восстановит капитализм. Я бы назвал эту опасность социалистическим ликвидаторством. Вторая. Потеря международной революционной перспективы и связанный с этим национализм. Кое-кто всерьез уверен, что наша страна только выиграет, если будет думать только о себе, о своих сугубо национальных нуждах и интересах, бросая на произвол своих друзей и союзников и забывая о тех, кто борется с империализмом за рубежом. Близорукая, чисто обывательская позиция! Расправившись с нашими друзьями и союзниками, возьмутся и за нас, тем более, что сами ослабили себя своей преступной недальновидностью. И, наконец, опасность третья — утрата партийного руководства, превращение партии в придаток государственного аппарата. Когда партийные руководители вырождаются в заурядных чиновников-бюрократов, которым наплевать на социалистические идеалы, на людей и которые используют свои посты, свое служебное положение как средство кормления и устройства мелких личных дел. Именно такие обыватели-перерожденцы с партийными билетами и наиболее опасны, поскольку выпускают из рук рули управления, капитулируют перед «бюрократической грудой», становятся инструментом стихийно действующих сил, восстанавливающих капитализм. Классовая борьба в ходе строительства социализма не затухает, напротив, она усиливается, становится все более острой и ожесточенной, остатки разбитых эксплуататорских классов хватаются за самые отчаянные средства борьбы как последние средства обреченных. Если один конец классовой борьбы имеет свое действие в СССР, то другой конец протягивается в пределы окружающих буржуазных государств. Это, конечно же, придает дополнительные силы и стимулы тенденции на реставрацию».

* * *


Как человек революционного дела Сталин не колебался в принятии мер противодействия оживлению обывательски-индивидуалистических, мелкобуржуазных тенденций и веяний. Центральный Комитет партии принял ряд решений, направленных на борьбу с такими тенденциями, том числе и сфере литературы и искусства. Постановления ЦК о литературных журналах «Звезда» и «Ленинград», фильме «Большая жизнь», опере «Великая дружба», развернутая по указанию вождя кампания против космополитизма, критика Зощенко, Ахматовой, Шостаковича, Хачатуряна, Мясковского — все это было призвано направить развитие культуры в русло общенародных, социалистических интересов, способствовать тому, чтобы ее деятели сеяли в массах разумное, доброе, вечное, чтобы они поднимали и возвышали человека, а не превращали его в ограниченного мещанина, живущего мелкими бытовыми нуждами.

Свою позитивную роль эти меры, конечно же, сыграли, поскольку проводились компетентно и профессионально, с учетом психологии творческой интеллигенции. Сталин умел работать с ними не только путем «жестких» руководящих указаний, но и методом убеждения, что признает даже отнюдь не симпатизировавший ему писатель К. Симонов. Но это были лишь частные, локальные успехи. Сама проблема начавшегося буржуазного перерождения социалистического общества была куда глубже и серьезней.

Численно в Советском Союзе в довоенное и послевоенное десятилетия продолжало преобладать крестьянство, по марксистской терминологии, мелкобуржуазные слои. В ходе социалистических преобразований рабочий класс вырос численно, но во многом за счет ухудшения своего качественного состава. Его здоровое пролетарское ядро в ходе индустриализации 30-х годов оказалось размытым массовым наплывом крестьянского контингента из деревни. Многие коммунисты, передовые рабочие погибли на фронтах Великой Отечественной войны, надорвались в ходе послевоенного восстановления. Их как в государственном аппарате, так и на производстве замещали люди скорее с мещанско-обывательским, чем пролетарским, «коммунистическим» настроем. Все это, естественно, подпитывало чуждые социализму тенденции и веяния.

В небольшой, но весьма содержательной работе В.М Уралова «Саморазгром России» (Москва, «Славянское единство», 1997 г.) приводятся показательные данные. Согласно официальной статистике, в послевоенные годы в социальной структуре советского общества наблюдалось расширение слоев, симпатизирующих мелкобуржуазным и буржуазным ценностям, причем этот процесс продолжался и в последующие годы. К началу горбачевской перестройки около 70 процентов населения страны были либо выходцами из буржуазных или мелкобуржуазных слоев, либо их потомками, вполне подготовленными к восприятию «цивилизованных» капиталистических ценностей. С 70—80-х годов в массовом сознании людей наблюдается явный отход от коллективистской ориентации, свойственной социализму, в сторону индивидуализма. По данным социологических опросов, к началу 1991 г. лишь 36 % населения считало, что социализм — это правильная система, 21 % считали социализм ошибкой нашей истории. Так что социальная почва для демонтажа социализма была вполне подготовлена.

Именно этим объясняется та легкость, с которой гигантская волна мелкобуржуазной стихии, захлестнувшая все общество снизу доверху, восстановила в стране капитализм. И здесь уже настал черед подтверждению ленинских слов о том, что когда массы позволят увлечь себя внешне привлекательными, но заведомо ложными и противоречащими их жизненным интересам призывами и лозунгами, потребуются многие десятилетия разочарований, лишений и страданий, чтобы на собственном горьком опыте убедиться в ошибочности сделанного выбора.

* * *


Еще К. Маркс в своей работе «Восемнадцатое брюмера Луи Бонапарта» высказал предположение, что победившие пролетарские революции могут подвергнуться буржуазному перерождению, что старое неизбежно будет возрождаться и возьмет верх в новых формах. Эти революции, писал он, «сваливают своего противника с ног как бы только для того, чтобы тот из земли впитал свежие силы и снова встал во весь рост, еще более могущественный, чем прежде, все снова и снова отступают перед неопределенной громадностью своих собственных целей, пока не создастся положение, отрезывающее всякий путь к отступлению».

О возможности капиталистической реставрации предупреждал и В.И. Ленин, учеником которого Сталин считал себя до конца своей жизни, о чем еще раз открыто напомнил на своем последнем XIX партийном съезде. Видный российский публицист и общественный деятель А. Проханов сравнил Ленина с первой ступенью ракеты, предназначенной для того, чтобы вывести на орбиту вторую — Сталина, который и взял на себя реализацию поставленной Лениным задачи создания первого в мире социалистического государства. Сравнение образное, но по сути своей абсолютно точное. Не лишне здесь будет вспомнить о том, какие основные преграды видел Ленин на пути строительства социализма и каким путем он рассчитывал их преодолеть. В период брежневского застоя его оценки либо трактовались только применительно к историческому прошлому, либо замалчивались вообще — слишком уж противоречили они преобладавшему в официальной пропаганде казенному, насквозь фальшивому оптимизму. Ну а сегодняшней буржуазной, якобы «демократической» России и говорить нечего, если так пойдет, ленинские произведения, конечно же, будут внесены в списки официально запрещенной «экстремистской литературы», которые на середину 2010 года насчитывал уже около 300 изданий.

Итак, послушаем Ленина, пока его книги вместе с работами такого же «экстремиста» Сталина не стали жечь на кострах:

«Будет диктатура пролетариата. Потом будет бесклассовое общество. Маркс и Энгельс беспощадно боролись с людьми, которые забывали о различии классов, говорили о народе и трудящихся вообще». Сама же диктатура пролетариата состоит в том, что «только определенный класс, именно фабрично-заводские, промышленные рабочие в состоянии руководить всей массой трудящихся в борьбе за свержение ига капитала… в деле созидания нового социалистического общественного строя, во всей борьбе за уничтожение классов». Отстаивая свои цели, рабочий класс выражает одновременно интересы подавляющего большинства трудящихся, всего общества, включая крестьянство и интеллигенцию, поэтому «с точки зрения всех основных идей марксизма, интересы общественного развития выше интересов пролетариата».

Что касается своего основного направления, то диктатура пролетариата есть «упорная борьба, кровавая и бескровная, насильственная и мирная, военная и хозяйственная, педагогическая и административная против сил и традиций старого общества. Сила привычки миллионов и десятков миллионов — самая страшная сила. Без партии, железной и закаленной, пользующейся доверием всего честного в данном классе, без партии, умеющей следить за настроением массы и влиять на него, вести успешно такую борьбу невозможно». Невозможно потому, что враждебные социалистической идеологии слои как в стране, так и за рубежом, их влияния и настроения «окружают пролетариат со всех сторон мелкобуржуазной стихией, пропитывают его ею, вызывают постоянно внутри пролетариата рецидивы мелкобуржуазной бесхарактерности, раздробленности, индивидуализма, перехода от увлечения к унынию». «Труп буржуазного общества… нельзя заколотить в гроб и зарыть в землю Убитый капитализм гниет, разлагается среди нас, отравляет нашу жизнь, хватает новое, свежее, молодое, живое, тысячами нитей, канатов цепей».

Борьба со всем этим и особенно «навыками и привычками собственническими, насквозь пронизывающими толщу масс» является продолжением в новой форме «старой» классовой борьбы, поскольку представляет собой войну против «хранителей традиций капитализма», в число которых входят «худшие враги социализма и народа — партийно-государственные бюрократы» и даже те отнюдь не малочисленные рабочие, «которые продолжают смотреть на советское государство по-прежнему: дать ему работы поменьше и похуже, содрать с «него» денег побольше». Борьба с «силами и традициями старого общества», классовая по своей сути, будет по мере строительства коммунистического общества все более смещаться в сферу психологии и нравственности, в тонкую и сложную область человеческой души, переделать, перевоспитать которую в коммунистическом духе во много раз сложней и трудней, чем одолеть капитализм в военном, политическом и даже экономическом отношении. «Наша задача — побороть все сопротивление капиталистов, не только военное и политическое, но и идейное, самое глубокое и самое мощное».

Вышеприведенные положения Ленин повторял многократно и перед разными аудиториями, все время подчеркивая, что это не его личное мнение, а объективные закономерности строительства нового общества, обойти которые, не рискуя поставить социализм на грань кризиса и даже гибели, нельзя:

«Надо чистить партию от элементов, оторвавшихся от массы (не говоря уже, разумеется, об элементах, позорящих партию в глазах массы). Конечно, не всем указаниям массы мы подчинимся, ибо масса тоже поддается иногда — особенно в периоды исключительной усталости, переутомления чрезмерными тяготами и мучениями — поддается настроениям нисколько не передовым. Но в оценке людей, в отрицательной оценке к «примазавшимся», к «закомиссарившимся», к «обюрократившимся» указания беспартийной массы, а во многих случаях и указания беспартийной крестьянской массы, в высшей степени ценны. Трудящаяся масса с величайшей чуткостью улавливает различия между честным и преданными коммунистами и такими, которые внушают отвращение человеку, в поте лица снискивающему себе хлеб, человеку, не имеющему никаких привилегий, никаких «путей к начальству».

Чистить партию, считаясь с указаниями беспартийных трудящихся — дело великое. Оно даст нам серьезные результаты. Оно сделает партию гораздо более сильным авангардом класса, чем прежде, сделает ее авангардом, более крепко связанным с классом, более способным вести его к победе среди массы трудностей и опасностей».

* * *


Эти замечательные ленинские слова, правоту и глубину которых, к сожалению, недооценил Сталин, во многом дают ответ на часто звучащие вопросы: «В чем причина гибели КПСС? Почему 18-миллионная правящая партия коммунистов, имевшая в своих руках все властные рычаги, не только не защитила социализм, единство и целостность советского государства, но даже не смогла защитить саму себя, капитулировав перед кучкой наглецов и проходимцев, разрушивших страну и восстановивших капитализм?». Да потому и капитулировала, потому и позволила разрушить страну и восстановить капитализм, что подверглась сверху донизу мелкобуржуазному перерождению, перестав по сути быть коммунистической партией. В партийных рядах к моменту горбачевской перестройки преобладал членский пассив, обыватели и приспособленцы разных мастей, настоящие коммунисты были в ничтожном меньшинстве, к ним не только не прислушивались, их изгоняли из партии оторвавшиеся от народа, «обюрократившиеся» и «закомиссарившиеся» начальники при равнодушном молчании большинства. Прекращение чисток засорило и разложило партию, оторвало ее как от рабочего класса, так и от всего народа, сделало безвольным и бессильным придатком административного аппарата.

Сталин с его революционным чутьем и большевистской непримиримостью к чуждым социализму явлениям придерживался классового подхода и своими практическими действиями не давал разрастись «раковой опухоли» капитализма. Другое дело его незадачливые преемники у партийного и государственного руля, официально выдвинувшие насквозь ложное положение об «общенародном» государстве. Положения, которое уже напрочь разрывало с марксистско-ленинским подходом, требующим строго объективной, подлинно научной оценки состояния общественного развития, без какого-либо ее «розового» приукрашивания даже ради очевидных пропагандистских преимуществ. Именно «общенародность» в теории открыла на практике все шлюзы притихшим и затаившимся в обществе до поры до времени антисоциалистическим, мелкобуржуазным и даже буржуазным веяниям и настроениям, именно с нее началось фактически схождение с социалистических рельсов и безвольный, а затем и вполне сознательный дрейф в сторону реставрации капитализма.

В образовавшуюся щель «общенародности» полезла целая армия псевдоученых, аппаратных экспертов и консультантов, всех этих Федосеевых, ильичевых, бовиных, Шахназаровых, загладиных, черняевых и бурлацких, услаждавших стареющих партийных вождей сладкими песнопениями о «развитом социализме», «отсутствии антагонистических противоречий в социалистическом обществе», его «монолитном идейно-политическом единстве» и прочими опошлявшими и разрушавшими марксистско-ленинское учение обывательскими, мелкобуржуазными «новациями». Своими внеклассовыми, интеллигентскими иллюзиями, склонностью к идеализации буржуазной демократии они окончательно сбивали с толку и без того смутно разбиравшуюся в теории партийную и государственную элиту. О Горбачеве и говорить нечего, он сам был вылеплен из мещанского теста и легко поддавался влиянию уже не замаскированно, а открыто враждебных социализму сил. Все эти горе-руководители все дальше и дальше уходили от ленинизма, сдавая его принципиальные позиции набиравшей силу мелкобуржуазной стихии, частью которой сами же постепенно и становились.

Сталина бы на всю эту обывательскую сволочь, окопавшуюся на высших партийных и государственных постах!

* * *


Не иначе как полным политическим тупоумием и дебилизмом можно объяснить продолжающиеся обвинения Сталина, достигшие своего пика в период горбачевской перестройки, что ему всюду-де «мерещились классовые враги». Как будто быстрая и повсеместная реставрация капитализма на территории бывшего Советского Союза не показала, что врагов социалистического государства действительно было много. Прямой и косвенный ущерб, который они нанесли народу своей открытой изменой и предательством, намного превзошел тот, который страна потерпела от фашистской агрессии. По крайней мере, Гитлеру не удалось разрушить экономический и оборонный потенциал Советского Союза, расчленив его на отдельные, вассальные от Запада государства.

Если Хрущев и Брежнев разлагали и подрывали социализм, как говорится, «втихую», будучи не в состоянии справиться с усиливавшейся мелкобуржуазной стихией, то Горбачев и Ельцин открыто взяли курс на реставрацию капитализма. Вот уж истинные враги народа и прислужники буржуазии, крупной, компрадорской, то есть предательской по отношению к своей стране и своему народу олигархической буржуазии, воцарившейся на развалинах Советского Союза! А ведь до сих пор Сталина клеймят и обвиняют в жестокости и даже садизме по отношению к невинным людям, включая и его бывших соратников, облыжно-де объявленных «врагами народа». Потому идут фильмы и телесериалы с расчетом на вышибание по отношению к ним у доверчивой публики жалостливой слезы… Понятно, власть имущим это нужно для оболванивания масс с тем, чтобы легче было управлять ими. Но когда к хору осуждающих присоединяются деятели из патриотической и даже «крутой» оппозиции, остается только руками развести. Неужели до этих господ так до сих пор ничего и не дошло? Неужели они рассчитывают «поднять» Россию на собственной невменяемости и идиотизме?..

Словом, врагов оказалось куда больше, чем предполагал Сталин даже в худших своих опасениях. Он, правда, готовил новую крупномасштабную чистку в начале 50-х годов, но, как уже отмечалось выше, промедлил с ней. Этим и воспользовался троцкистский двурушник Хрущев, державший камень за пазухой против сталинского курса и опиравшийся в своих действиях на мещан и приспособленцев с партийными билетами, пролезших на руководящие должности в партийном и государственном аппарате.

* * *


Справедливость ленинского положения о смещении в ходе социалистического строительства центра тяжести классового противостояния в идеологическую и духовную сферу, в область общественной переплавки нравов и сознания людей подтвердили и последующие события. Две трети лиц, занимавших высшие партийные и государственные посты в период брежневского правления, были выходцами из рабочей или крестьянской среды, что не спасло их в своем большинстве от мелкобуржуазного перерождения и фактического пособничества силам, открыто стремившимся восстановить капитализм.

Те, кто следил за международными событиями второй половины прошлого, XX века, знают об острой борьбе, развернувшийся между руководителями советских и китайских коммунистов, КПСС и КПК. Каких только ярлыков не навешивали сусловские теоретики на руководство Компартии Китая! «Мелкобуржуазные авантюристы», «левацкий экстремисты», «раскольники и оппортунисты», «поджигатели мировой войны» — это только самые сдержанные и мягкие. Китайцы в долгу не оставались: «советские ревизионисты», «изменники дела Ленина-Сталина», «лица, идущие по капиталистическому пути». С позиций прошедших десятилетий становится ясным, какие из этих обвинений и с какой стороны соответствовали действительности. Социалистическое государство в Советском Союзе рухнуло, распавшись на ряд зависимых от капиталистического Запада стран, включая и нынешнюю Россию. Во всех из них, за исключением одной Белоруссии, восстановлен капитализм, причем, в самом своем неприглядном, варварском виде. А Китай не только сохранил социалистический строй, но и совершил гигантский скачок вперед и в экономике, и в социальной сфере, став самой динамичной страной в мире, идущей не вдогонку, а в обгон передовых западных держав, включая и США. Ответ на вопрос о том, кто победил в разгоревшемся несколько десятилетий назад идеологическом споре, сегодня очевиден любому.

«Мы в Китае сохранили верность великому пролетарскому учению К. Маркса и В.И.Ленина, — отмечал Мао Цзэдун. — Мы вовремя убрали со своих постов пробравшихся туда ревизионистов типа Хрущева, которые стали на капиталистический путь. Наряду со свержением буржуазии и приходом к власти Коммунистической партии считаю вторым главным делом моей жизни великую пролетарскую культурную революции. Советские ревизионисты преподнесли ее как «кровавый террор» и «массовое избиение руководящих кадров» — по аналогии со сталинскими чистками ревизионистов и ренегатов 1937 года. Но культурная революция спасла Китай от буржуазного перерождения и неизбежного подчинения капиталистическим странам, так же, как 1937 год спас Советский Союз от порабощения фашистской Германией».

Мао Цзэдун дал точную классовую оценку кадровой чистке в своей стране, той самой которую не успел осуществить в Советском Союзе Сталин. При всех издержках и эксцессах великая пролетарская культурная революция расчистила путь к государственному рулю по-настоящему преданным своему народу, делу социализма кадрам. Среди них, кстати, и нынешнему Генеральному секретарь ЦККПКХу Цзиньтао который был в числе ее «молодой гвардии» — цзаофаней.

* * *


На основе имеющегося материала можно сказать, что сталинские представления о путях перерастания социалистического общества в коммунистическое существенно отличались от тех, на основе которых под руководством Н. С. Хрущева была разработана развернутая программа строительства коммунизма, утвержденная XXII съездом КПСС Хрущевская программа, рассчитанная на 20 лет, основывалась на заведомо утопичной и в то же время крайне примитивной установке «Обеспечим изобилие материальных и культурных благ, дадим каждому квартиру, машину, дачу, все, что он захочет, по «потребностям», и тогда коммунизм наступит сам собой». И если показатели роста промышленного производства и материального благосостояния как-то конкретизировались, то задачи идейно-нравственного воспитания оставались на уровне голой, плакатной агитации. Считалось, что главное достигнуть изобилия, все остальное придет само собой. Этот вульгаризированный подход давно опрокинут реальной жизнью.

Во-первых, идейно-нравственная и духовная жизнь общества намного более консервативны, чем производство материальных благ. Сознание людей сильно отстает от темпов экономического и научно-технического прогресса, и это отставание может затянуться на многие десятилетия. Уже сейчас в ряде небольших капиталистических стран (Швеция, Норвегия, Дания и др.) практически достигнуто изобилие материальных благ для большинства населения, оно имеет и широкий доступ к культурным ценностям, однако до коммунизма там, как до дальних планет. Более того, как показывает их пример, материальная обеспеченность, пресыщение всевозможными благами цивилизации ведет к появлению и распространению негативных и даже кризисных явлений в духовной и нравственной жизни, доходящих подчас до грани полной деградации.

Во-вторых, при любом изобилии определенное неравенство в распределении материальных и культурных благ все равно останется уже хотя бы в силу профессиональных различий. А поскольку люди дают оценку своему положению не только по наличию в них этих благ, но и в сравнении с тем, что имеют другие, это уже может нарушить справедливость и социальную гармонию в обществе, которое в силу своей коммунистической природы должно быть гармоничным и справедливым. Отсюда особые требования к духовному и нравственному воспитанию людей, которые должны осознавать это «неравенство» как вполне естественный фактор, не противоречащий коммунистическим принципам и идеалам.

В-третьих, изобилие материальных и культурных благ еще не гарантирует человеку занятие любимой специальностью, работу в профессии, где он может в наибольше степени раскрыть свои творческие способности и возможности. Не случайно, например, что социологические опросы, проводимые во многих странах, показывают, что многие готовы даже существенно потерять в доходах, но заниматься не подневольным, пускай и хорошо оплачиваемым трудом, а любимым делом, тем, к чему человек чувствует свое призвание.

Сталинский подход учитывал сложность и разнообразие общественной жизни, он не был таким прямолинейным, «жестко» нацеленным на достижение материального изобилия, как это было у Хрущева. Сталин подходил к проблеме комплексно, выделяя в ней решающее звено — постепенное преобразование экономических отношений, что, естественно, вело за собой изменения в политической и идеологической надстройке с активным и целенаправленным воздействием на сознание, психологию и поведение масс. При этом рост материальной обеспеченности неразрывно увязывался с всесторонним развитием людей, выходом их за узкие рамки своих специальностей. Каждый шаг в этом направлении должен быть просчитан и продуман, предусмотрены все его ближайшие и отдаленные последствия, иначе можно получить не движение вперед, а откат назад и компрометацию коммунистических целей и идеалов. Отсюда возрастающая роль общественной науки, призванной точно определить наиболее оптимальные пути достижения поставленных целей.

Хрущев к этой науке относился свысока, если и привлекал ученых-обществоведов, то только для «красивого» обоснования уже принятых им решений. Для малограмотного и нетерпеливого «Микиты» коммунизм был, прежде всего, обществом изобилия, где сытые и довольные собой люди наслаждались благополучием и комфортом, не очень-то напрягаясь в своей работе и не особенно задумываясь над будущим, которое становилось, по его вульгаризированным представлениям, светлым и прекрасным на все времена. Сталин же видел коммунизм как общество всесторонне развитых, высокодуховных людей, живущих в атмосфере подлинного братства и товарищества, людей, для которых главным является не потребление материальных и культурных благ, а творческий, созидательный труд, направленный на освоение новых, еще не изведанных человечеством сфер. Хрущев был самовлюбленным обывателем, мелкобуржуазным оппортунистом троцкистского толка, который не столько строил новое, коммунистическое общество, сколько компрометировал его. Сталин был коммунистом до мозга костей, он действительно строил, действительно создавал новое, и делал это не для себя, не для своего клана, а для людей, того самого честного большинства, трудом которого создается все на нашей земле.

* * *


Когда говорят о том, что Хрущев в отличие от Сталина с его великодержавной устремленностью заботился о повседневных нуждах и заботах широких масс, то забывают уточнить, каких нуждах и каких интересах, и к чему, в конечном счете, это приводило. Да, Никита Сергеевич, например, поставил задачу быстрейшего решения зерновой проблемы, для чего предпринял массированное освоение целинных земель, Я результате страна получила невиданный «разовый» урожай. Однако через несколько лет продовольственное обеспечение всего населения резко ухудшилось, впервые за годы советской власти начался импорт зерна из-за рубежа. Хрущеву приписывают заслуги в развертывании массового жилищного строительства — и действительно за несколько лет удалось переселить в стандартные пятиэтажки десятки миллионов человек. Но нужны ли были такие темпы и, главное, такое качество жилья?

Сталин шел по другому пути, считая, что советские люди достойны не убогих комнатушек, а самого лучшего и самого комфортабельного в мире жилья. Причем его строительство на основе перспективных отечественных технологий — в хрущевских пятиэтажках использовались на порядок уступавшие им зарубежные, в основном канадские, — планировалось в тесной увязке с созданием общественных сооружений и зданий, а также объектов инфраструктуры. Сталин считал, что пока возможности советского строительного комплекса «дозревают» до лучших в мире стандартов, советские люди должны пользоваться хотя бы лучшими в мире общественными зданиями, сооружениями и транспортными сетями. И действительно, университеты и институты, больницы, дворцы культуры, курорты, стадионы, школы, метро, наконец, — все это не только не уступало, а, напротив, превосходило все лучшее, что было в мире, или, по крайней мере, было на уровне мировых стандартов. И по жилью бы, несомненно, при сталинском подходе вышли на самые передовые рубежи, пускай и с опозданием на несколько лет, пока не были апробированы и запущены передовые отечественные строительные технологии. Однако их доводкой хрущевские и брежневские руководители заниматься не стали — бросили и забыли, как это не раз случалось со многим ценным и полезным для народа, разрабатывавшимся в сталинский период.

Впрочем, сама проблема строительства массового жилья не была столь однозначной. Конечно, люди, жившие в бараках и получившие новые квартиры, были на седьмом небе от счастья, и их можно понять. Но не всегда с позиции члена отдельной семьи можно дать правильную оценку проблемам страны. Тут нужен государственный подход, учитывающий многие аспекты, а не только один, дающий быстрый и очевидный эффект. В долгосрочном плане он может быть перекрыт куда более серьезными отрицательными последствиями. А разве так не произошло с нашей страной?

Как уже не раз говорилось, курс на повышение материального благосостояния в отрыве от других аспектов, идеологического и политического характера, учитывавшихся Сталиным, обернулся при хрущевском, а затем и брежневском руководстве массовым распространением потребительской психологии, культом «вещизма», ударившим в конечно счете по самим основам социализма в стране. Парадоксально, но факт. В 30-е — 50-е годы духовному и нравственному здоровью советских людей, их коллективизму, оптимизму, уверенности в будущем завидовал весь мира. И действительно, простой труженик в те годы был подлинным хозяином своей страны. Это при материальном уровне жизни, намного уступавшем тому, который был в то время у трудящихся развитых капиталистических стран. Но вот когда он стал подниматься, когда, наконец, широкие слои народа почувствовали серьезное улучшение своего материального положения, идейный и духовно-нравственный климат в обществе стал заметно ухудшаться. Выиграв материально, советский народ проиграл, пожалуй, главное — светлое и радостное ощущение жизни, дух коллективизма и уверенность в будущем, словом, весь тот духовный настрой, который давал ему социализм.

Выходит, материальная обеспеченность подрывает такой настрой? Отнюдь нет. Подъем благосостояния в 30-годы, напротив, способствовал духовному и нравственному подъему того же народа, и это неопровержимый факт. Но тогда во главе государства стоял Сталин. Он в отличие от своих бездарных преемников умел управлять ходом событий, они же пошли на поводу у мелкобуржуазной стихии, которая несла страну в сторону от социализма.

Великий стратег и политик, государственник с большой буквы, Сталин, конечно, делал и ошибки. Но ошибки ошибкам рознь. Его ошибки — ошибки гиганта, сумевшего сдвинуть горы векового зла и начать успешное строительство на расчищенной почве светлого и просторного здания для счастливой жизни простых людей. В круглосуточной, изматывающей спешке строительства гигант не заметил, точнее не обратил должного внимания на коварный оползень, приближавшийся к возведенным первым этажам и угрожавший их полным сносом. Дорого стоила эта ошибка — здания уже нет, а пляшущие на его развалинах карлики, обогатившиеся за счет распроданных остатков строительных конструкций, проклинают гиганта последними словами. Но строить-то надо, вечно жить на развалинах невозможно, да и остатки стен, за которыми еще можно кое-как укрываться от непогоды, все больше приходят в негодность. Карлики при всей своей крикливости и претенциозности на такое строительство попросту неспособны, что они и доказывают своей суетливой и бестолковой активностью, усиленно выдаваемой за «кипучую» государственную деятельность.

Значит, опять нужны гиганты, или, по крайне мере, люди высокого роста. Сделав выводы из допущенных ошибок, они вновь приступят к возведению здания, о котором веками мечтали лучшие умы человечества и возможность успешного строительства которого была доказана семью десятилетиями существования Советского Союза. Ну а когда появится социальный заказ на таких людей — а именно к этому подталкивает весь ход событий в стране — они неизбежно появятся.




Часть 2

Наследство Сталина








«Коммунизм победит высшей производительностью труда»


Запуск советского спутника 4 октября 1957 года поверг правящую элиту США в шоковое состояние. «Русские не только достигли уровня Соединенных Штатов в области науки и техники, но и превзошли его там, где наше лидерство, казалось, не вызывало сомнений», — писала по этому поводу американская газета «Нью-Йорк таймс». И в самом деле, очевидному превосходству Америки в этой сфере, казавшемуся недавно незыблемым, был нанесен болезненный и унизительный удар. Американцы тоже планировали запуск искусственного спутника Земли, раздули вокруг этого широкую рекламную шумиху, а кончилось все тем, что первым на околоземную орбиту его вывел Советский Союз. Как не без ехидства отмечала та же «Нью-Йорк таймс», «90 процентов разговоров о спутнике приходилось на Америку, а 100 процентов дел — на Советский Союз».

Но дело было не только и даже не столько в престижных моментах. Страна Советов, экономика которой, казалось, была надолго обескровлена разрушительными последствиями недавней войны, в немыслимые сроки сумела не только преодолеть эти последствия, но и обойти Соединенные Штаты по ряду ключевых направлений научно-технического прогресса, включая ядерные исследования, ракетостроение, атомную энергетику, тяжелое машиностроение. Правда, технический уровень большинства советских промышленных предприятий существенно уступал американским, в сельском же хозяйстве отставание было на десятилетия. Но русские, выполняя и даже перевыполняя свои пятилетние планы, быстрыми темпами поднимали этот уровень.

В стратегических исследовательских центрах США внимательно изучали динамику экономического развития Советского Союза, она внушала самую серьезную тревогу. Его ежегодные темпы роста были на уровне 9—10 процентов, превышая темпы роста США в 5 раз. Что касается же градиента темпов изменения роста, то есть перспектив соперничества в наукоемких отраслях, то здесь русские опережали Америку в 10 раз. По уровню производительности труда СССР обогнал Италию и вплотную подошел к Великобритании. Кандидат в Президенты США Э. Стивенсон писал, что при сохранении таких темпов Советский Союз превзойдет Америку по производству промышленной продукции в 3–4 раза, а он основывал свой прогноз на данных ЦРУ, которое черпало свою информацию из серьезных источников.

Совсем недавно отсталая, сельскохозяйственная страна стала, и довольно успешно, заниматься производством высокотехнологичной продукции обрабатывающей промышленности. Советские станки, холодильники, телевизоры, электроприборы охотно раскупались даже в Западной Европе, на рынки которой не так-то просто было пробиться, учитывая острую конкуренцию между фирмами высокоразвитых государств. И хотя политики, радио и газеты на Западе кричали о «советском демпинге», было очевидно, что дело не сводится только к этому.

Шло и активное проникновение СССР в афро-азиатские страны, с его помощью там намечалось сооружение крупных объектов промышленности и инфраструктуры. Правда, пока напрямую экономическим интересам Соединенных Штатов это не угрожало, американский бизнес сколько-нибудь серьезной конкуренции со стороны СССР не ощущал. Но это пока… Главное, однако, в том, что монопольное господство США в мире было подорвано. Появилась вторая сверхдержава с мощным военным и особенно быстро растущим ракетно-ядерным потенциалом. Возможностей беспрепятственно диктовать свою волю другим странам у Вашингтона становилось все меньше. А это уже напрямую отражалось на его стратегических, а в перспективе и на экономических интересах. Правда, мало кто из серьезных американских политиков, не говоря уже об авторитетных исследователях и аналитиках, всерьез верил в угрозу так называемой «коммунистической экспансии», то есть, возможность советского нападения на одну из западных стран с целью установления там своего господства. Русским и так хватало заботы с Восточной Европой, которой они оказывали щедрую помощь, замедлявшую их собственное развитие. Но в любом случае Советы надо было остановить или, по крайней мере, затормозить их развитие, начинавшее приобретать опасный для капиталистического «свободного мира» характер.

Однако к какой-либо согласованной линии по отношению к СССР вашингтонские стратеги не пришли. Военных тянуло к «силовым» доктринам, предусматривавшим лобовое противостояние с Советами, а политики старались сплотить «свободный мир» перед лицом советской угрозы, не очень-то веря в нее.

Исследователи и специалисты аналитических центров разрабатывали концепции, подходы, укладывавшиеся в рамки этих основных вариантов. Заметно выделялся среди других подход к проблеме директора ЦРУ Алена Даллеса. Он считал, что главные усилия надо перенести на идеологическое и моральное разложение правящей элиты Советского Союза. Как он сказал на одном из секретных совещаний, «неприступные крепости берутся изнутри». Но в условиях разгоравшейся «холодной войны» этот подход казался многим малореальным, да и сам Даллес не очень- то верил в него, хотя и понимал, что для борьбы с опаснейшим противником нужны новые, нетрадиционные методы и средства.

* * *


Пока же Советский Союз уверенно шел вперед. Взятый его руководством курс на ускоренное развитие в послевоенные годы наиболее перспективных направлений научно-технического прогресса приносил очевидные результаты. А начиналось все с кабинета Сталина…

«Какое направление является главным, чтобы Советский Союз стал самым передовым в мире с точки зрения научного и технического прогресса?» Такой вопрос задал Сталин на состоявшемся у него в первые послевоенные месяцы совещании группы ученых и конструкторов, которых пригласили для обсуждения наиболее перспективных направлений науки в ближайшие две пятилетки. Большинство выступивших поддержали идею создания новых технологий строительства, которые помогли бы решить в кратчайшие сроки остро стоявшую в стране жилищную проблему. В условиях послевоенной разрухи миллионы людей ютились в переполненных коммунальных квартирах, а то и просто землянках или палатках. Сталину, однако, этот вывод не понравился.

«Вы рассуждаете, товарищи, как хозяйственники, — сказал он. — Жилье действительно надо строить, и строить быстро. Но ведь я задавал вам вопрос как ученым ал конструкторам новой техники, как людям, которые должны смотреть вперед. Так что же главное здесь, на чем нам надо сосредотачивать усилия?» Все молчали. Сталин, не дождавшись ответа, начал говорить сам:

«Главное сейчас — космос. Вот решающее звено, ухватившись за которое, мы можем стать во главе мирового технического прогресса. А это звено подтянет и другие направления, даст нашей науке хорошие стимулы развития».

«Я чуть не упал со стула, — рассказывал потом один из приглашенных. — Незадолго до совещания проехал по областям центральной части страны, освобожденным от немецкой оккупации. Впечатления самые тяжелые. Перед глазами все еще стояли разрушенные кварталы городов, сожженные поселки и деревни, землянки, в которых жили люди. Мне показалось, что у Сталина что-то не в порядке с головой, он настолько оторвался от жизни, что поверил в сомнительные, малореальные в обозримом будущем проекты».

Сталин, однако, не считал космос малореальным проектом. Он сообщил присутствовавшим, что руководить работами по созданию космических ракет поручено товарищу Королеву Сергею Павловичу. Большинство о Королеве ничего не слышали, а у тех, кто его знал, на лицах появилось недоумение. Сталин, заместив это, продолжал:

«Тут, я вижу, некоторым товарищам не нравится эта кандидатура. Когда мы ее подбирали, тоже было немало возражений. Но мы считаем, что они несостоятельны. Говорят, Королев сидел, получил лагерный срок. Да, сидел за перерасход государственных средств, которые он потратил на свои ракеты. Надеюсь, сделал выводы и впредь будет экономить государственные деньги. Говорят, Королев слишком резок и неуживчив с людьми. Но у меня, у «великого вождя», — тут Сталин усмехнулся, посмотрев в сторону присутствующих, — такие же недостатки. Но товарищи по Политбюро считают их вполне приемлемыми, а иногда и полезными. Ну а в вашей творческой среде резкость и неуживчивость еще больше могут быть полезными. Сколько ученых и конструкторов, добившись первых успехов, перестают идти дальше, предпочитая почивать на лаврах. Не будешь с ними резок и неуживчив, так и все и проспят… Или я не прав?».

И ведь действительно, космос сделал Советский Союза подлинно великой научной и технической державой. Только это стало очевидным через 10 лет, когда на околоземную орбиту впервые в мире был выведен искусственный спутник Земли. А без «резкого» и «неуживчивого» Королева, работавшего сутки напролет и не дававшего своим коллегам расслабиться и зажить спокойной жизнью, это вряд ли бы стало возможным…

13 мая 1946 года правительство Советского Союза принимает Постановление о создании ракетостроительной промышленности. В нем намечались основные работы в этом направлении, устанавливалось расположение и определялись конкретные сроки строительства соответствующих предприятий и научно-исследовательских институтов с выделением необходимых бюджетных средств, давались конкретные поручения соответствующим министерствам и ведомствам и даже предусматривалось выделение служебных автомобилей для руководителей новой отрасли. А ведь в тот период даже некоторые видные ученые и конструкторы авиационной техники не очень-то верили в будущее ракетостроения, которое представлялось им чем-то туманным и даже фантастическим.

Хрущев фактически пришел на готовое и снял урожай с того, что было посеяно, а затем заботливо выращивалось за долгие годы до его лрихода к государственному рулю. Его вклад в реализацию советской космической программы был скорее отрицательным — он придал ей ненужный, расточительный и отвлекающий от главной цели характер политического соперничества между двумя сверхдержавами, что в конечном счете негативно отразилось и на экономике страны. Подобного разрыва между крупными научно-техническими проектами и решением практических народнохозяйственных задач Сталин никогда не допускал, не говоря уже о бахвальстве и запугивании своего основного соперника успехами в создании ракетной техники, к чему неоднократно прибегал недалекий «Микита».

Концентрировать силы и средства на решающих участках, находить и продвигать талантливых ученых-организаторов Сталин умел, как никто иной. Он был одним из первых политических лидеров мира, осознавших всю громадную практическую значимость двух совершенно новых для того времени направлений — ядерных исследований и освоения космоса. И.В. Курчатова, которому было поручено возглавить работы по созданию атомной бомбы, научная элита не очень-то признавала, как и Королева. Тем не менее они получили твердую поддержку руководства страны. Размах, смелость подхода, взгляд на долгие годы вперед — вот характерные черты сталинского стиля, который был свойственен вождю при решении фундаментальных вопросов развитии страны. Сталин искал новаторов и находил их, — наверное, потому, что сам был первопроходцем в строительстве подлинно справедливого социалистического общества. Как-то он высказался по этому поводу:

«В науке единицы являются новаторами. Такими были Павлов, Тимирязев. А остальные — целое море служителей науки, людей консервативных, книжных рутинеров, которые достигли известного положения и не хотят больше себя беспокоить. Они уперлись в книги, в старые теории, думают, что все знают и с подозрением относятся ко всему новому».

Ломая косность и рутинерство тогдашних научных «светил», ЦК партии под руководством Сталина придал работам на направлениях, казавшихся многим даже в научном мире полуфантастическими, общегосударственное значение. В результате, сильно отставая от Запада по уровню развития экономики, Советский Союз занял ведущие позиции на ключевых участках научно-технического прогресса. И он был первым не только в освоении космического пространства: СССР первым создал атомную станцию, первым разработал токамаковскую модель для термоядерного синтеза и был признанным лидером в теоретической физике и математике, металлургии, химическом катализе, магнитогидродинамике, океанографии. Все фундаментальные научные школы, сделавшие Советский Союз ведущей научно-технической державой мира, стали развиваться при активной поддержке государства именно в сталинское время.

* * *


Следует напомнить, что еще на рубеже 20—30-х годов в развернувшейся вокруг первого пятилетнего плана борьбе столкнулись два подхода, две линии будущего развития страны. Курс на форсированное развитие тяжелой индустрии и ее сердцевины — машиностроительной промышленности, который отстаивал Сталин, и линия на преимущественный рост отраслей легкой и пищевой индустрии с постепенным переводом получаемых от них доходов на строительство предприятий тяжелой индустрии. Последней линии придерживался Н.И. Бухарин и его сторонники. Их внешне привлекательная аргументация — сначала надо накормить и одеть народ, обеспечив ему нормальные условия существования, а уже затем приступать к решению фундаментальных проблем страны, — вела фактически к неизбежной гибели социалистического государства. Создание в нем отраслей машиностроительного комплекса растягивалось при этом варианте на несколько десятилетий. Но такой любезности многочисленные враги Советского Союза за рубежом никогда бы ему не предоставили. Это хорошо понимал Бухарин, но считал, что поражение СССР в грядущей войне с отторжением от него больших территорий и распадом на мелкие вассальные государства пойдет только на пользу общему революционному делу, поскольку перспективы у социализма в отдельно взятой стране, тем более в тогдашнем Советском Союзе попросту нет. Нужна мировая социалистическая революция, которую неизбежно ускорит распад утратившего социалистический характер сталинского номенклатурно-бюрократического государства.

Открыто сказать об этом, однако, Бухарин, в отличие от стоявшего за спиной всей антисталинской оппозиции и выдворенного за границу Л.Д. Троцкого, просто не мог. Его позиции в партийном руководстве и без того были сильно подорваны, терять же остатки своего влияния лидеру правого уклона, фактически сомкнувшемуся с троцкистскими леваками, явно не хотелось. Вот он и прикрывался мнимой заботой об интересах простых людей, подавляющего большинства народа, который «заслужил лучшей жизни».

Потом, в послесталинский период, этим аргументом руководители страны будут оправдывать свое неумение обеспечивать ее постоянную модернизацию и особенно высокие темпы научно-технического прогресса. Но тогда, в 20-е годы, Сталин и его ближайшие соратники сумели убедить партию в полной несостоятельности подхода Бухарина. Впрочем, и в то время «чистый» рейтинговый опрос населения страны дал бы преимущество бухаринскому варианту — обывательское сознание всегда было характерно для большинства людей, живущих текущими повседневными интересами и не очень-то задумывающимися о будущем. Зачем терпеть лишения, страдать ради светлого будущего, когда вполне сносно можно жить уже сегодня? А то, что может произойти позже, мало кого волнует, хотя эта грядущая возможность может обернуться самыми трагическими для всех последствиями. Но ВКП(б) как правящая партии, объединяющая в своих рядах активное и сознательное меньшинство, никогда бы не позволила пойти на поводу у обывательского большинства, неспособного осознать свои фундаментальные, долгосрочные» интересы. Сталинский подход взял верх, что и спасло страну.

* * *


Впрочем, справедливость утверждения о том, что забота о будущем ухудшает жизнь в настоящем, не столь уж очевидно. Скорее наоборот. Именно способность видеть перспективу, учитывать ее в текущей политике, позволят принимать оптимальные решения и в повседневной жизни. В сталинский период партийные и советские органы куда больше заботились об интересах простых людей, чем в последующие годы, якобы более «гуманные» и нацеленные на удовлетворение повседневных нужд и потребностей народа.

Ведь это факт, что материальный и культурный уровень жизни людей в то время наклонно шел на подъем, без осложнений и откатов в обратную сторону, как это случалось в хрущевские, а затем и брежневские годы. О горбачевской «катастройке» и говорить нечего. К ее завершению, когда пустые полки наглядно продемонстрировали полный провал тогдашнего руководства, при котором антисталинские обличения достигли грани общенациональной истерии, В. Бережков, работавший в 40-х годах в советском Министерстве иностранных дел, писал: «Если перечислить продукты, напитки и товары, которые в 1935 году появились в магазинах, то мой советский современник, пожалуй, не поверит. В деревянных кадках стояла черная и красная икра по вполне доступным ценам. На прилавках лежали огромные туши лососины и семги, мясо самых различных сортов, окорока, поросята, колбасы, названия которых теперь никто не знает, сыры, фрукты, ягоды — все это можно было купить без всякой очереди и в любом количеств. Даже на станциях метро стояли ларьки с колбасами, ветчиной, сырами, готовыми бутербродами и различной кулинарией. На больших противнях были разложены отбивные и антрекоты А в деревнях в любом дворе в жаркий день вам выносили кружку молока или молодой ряженки и не хотели брать деньги». Тут следует еще добавить, что все эти продукты были отечественного производства, экологически чистые и без консервантов. Без всяких химических, генетических и иных добавок, которыми напичкано сегодняшнее импортное продовольствие. Причем, все эти продукты были по действительно доступным ценам. Сталин, как свидетельствовал отнюдь не симпатизировавший ему А. Микоян, лично следил за запасами продуктов и товаров народного потребления и строго наказывал тех хозяйственников, кто допускал даже малейшие сбои в снабжении населения.

Кстати, реальный уровень зарплаты в те годы, несмотря на форсированные индустриальные преобразования, требовавшие огромных средств, рос весьма быстрыми темпами. Так, за годы второй пятилетки зарплата увеличилась более чем в два раза. Даже в тяжелейших послевоенных условиях шло систематическое снижение цен на продукты и товары широкого спроса, хотя государству жизненно необходимы были крупные средства для реализации программы создания ядерного оружия. Атомная бомба в тот период была только у США, и стратегические интересы страны требовали, чтобы СССР в кратчайшие сроки восстановил образовавшийся диспаритет. Уже через 5—б лет после отмены карточной системы, что было, кстати, сделано раньше, чем, например, в Великобритании, несравненно меньше пострадавшей от войны, чем Советский Союз, в продовольственных магазинах крупных городов и поселков появилось изобилие, вполне сопоставимое с нынешнем рыночным в современной России. И цены были в массе своей доступны.

Вот что пишет по этому поводу Д.Т. Шепилов:

«В 1952 году государственные магазины и колхозные рынки были завалены продуктами. Утвердившаяся политика ежегодного снижения цен означала ощутимый рост реальной заработной платы… Росло и материальное благосостояние народа. Денежная реформа 1947 года стабилизировала рубль. Первое снижение цен на продовольственные и промышленные товары (1947 г.), дало населению выигрыш в расчете на один год в размере 86 млрд. рублей, второе снижение (1949 г.) — 71 млрд. рублей, третье снижение (1950 г.) —110 млрд. рублей, четвертое снижение (1951 г.) — 34 млрд. рублей и пятое снижение цен (1952 г.) — 28 млрд. рублей. Советские люди стали лучше питаться, из года в год лучше одеваться и в городе, и в деревне…»

Поскольку снижение цен было достаточно ощутимым — от 5–8 процентов до 20 и более, причем на товары массового спроса, люди чувствовали на себе реальную заботу государства. Так что снижение цен отнюдь не было «чисто пропагандистским», как это утверждают нынешние российские придворные историки и публицисты. Развешивание пропагандистской лапши на уши началось уже потом, в послесталинский период, ну а в сегодняшней России это стало чуть ли не самым привычным и отработанным средством управления страной. Ложь о прошлом помогает оправдать растущие безобразия и мерзости сегодняшнего дня, когда все в стране повернуто против простого человека. Надо же как-то оправдать свою управленческую беспомощность и неумение решить ни одной волнующей людей проблемы….

Кстати, решение о снижении цен принималось отнюдь не при полном единодушии. В сталинском руководстве и тогда были свои «макроэкономисты», доказывавшие, что подобный «популизм», недопустимый в условиях крайне напряженного бюджета, может принести экономике немалый ущерб. Вождь, однако, видел дальше их, поскольку хорошо понимал законы социалистической экономики, основным движущим стимулом которой является не производства ради производства, а неуклонное повышение материального и культурного благосостояния людей.

В деревне ситуация была хуже, но и там, пока не урезали приусадебные участки, можно было обеспечить безбедное существование. Ухудшение началось именно с приходом команды Хрущева, который, следуя традициям Бухарина, взял курс на бездумное расширение личного потребления в отрыве от стоявших перед страной фундаментальных задач. Этот курс ударил прежде всего по людям и нанес ущерб той же потребительской сфере. Дошло до возникновения хлебных, мясных, молочных и иных дефицитов, которых не было в сталинские годы.

Кстати говоря, сам Сталин постоянно следил за тем, чтобы интересы простых людей, в том числе и в сфере продовольственного обеспечения, не страдали из-за неразворотливости торговых организаций или махинаций разного рода «жучков» и перекупщиков, не упускавших возможности поднажиться за счет рядовых потребителей.

«На одном из заседаний Политбюро ЦК партии, — рассказывал автору этих строк нарком земледелия СССР в сталинский период И.А. Бенедиктов, — рассматривался вопрос о засилье на московских колхозных рынках перекупщиков, в основном выходцев с Кавказа. Сталин вытащил толстую лачку писем москвичей с жалобами на высокие цены на рынках, зачитал несколько выдержек из них и предложил принять меры по пресечению явных безобразий. На колхозных рынках, сказал Сталин, должны хозяйничать колхозники, а их часто оттуда просто выживают. Тут же дали поручение навести необходимый порядок на рынках вызванному на заседание наркому НКВД Г. Ягоде, установили конкретный срок исполнения, не помню, то ли полгода, то ли восемь месяцев.

И ведь порядок действительно навели, причем в кратчайшие сроки. Ягода быстро выявил через агентурную сеть тех закулисных дельцов, кто контролировал рынки, и применил к ним свои меры: кого арестовал, кого припугнул, кого предупредил и быстро решил проблему — все хорошо знали, что с НКВД шутки плохи, а подкупить его сотрудников было невозможно. Цены на рынках существенно снизились. В ЦК стали поступать письма уже с благодарностями за принятые меры».

* * *


Коммунизм победит более высоким типом и качеством организации труда, поэтому производительность труда является главным, решающим условием победы нового строя. Из этого краеугольного положения марксистско-ленинской теории Сталин неизменно исходил в практической работе по созданию социалистической экономики, выходу ее на самые передовые научно-технические рубежи. Форсированный курс на развитие тяжелого машиностроения, обозначенный еще в документах 14-го съезда ВКП(б), съезда социалистической индустриализации, неразрывно увязывался с повышением производительности труда, строгим соблюдением трудовой дисциплины, а также снижением себестоимости продукции и режимом экономии.

Уже одно это говорит о ложности распространенных в исторической и экономической литературе суждений об экстенсивном характере сталинской экономической модели с ее приоритетом развития отраслей группы «А». Все обстоит как раз наоборот. Именно этот приоритет обеспечивал не только неуклонный рост социалистической экономики, но и ее направленность в сторону эффективности и качества производства. Когда же от этого приоритета после смерти вождя стали отходить, упали не только темпы промышленного развития страны — с 11 процентов в последние годы жизни Сталина до трех к концу правления Хрущева — но и все качественные параметры экономического роста. Сталин как бы предвидел это, в своей последней теоретической работе «Экономические проблемы социализма» он писал: «А что значит отказаться от примата производства средств производства? Это значит уничтожить возможность непрерывного роста народного хозяйства, ибо невозможно осуществлять непрерывный рост народного хозяйства, не осуществляя примата производства».

Выдающийся государственный деятель, отец китайского «экономического чуда» Дэн Сяопин не раз повторял, что ему безразлично, какого цвета кошка, лишь бы она ловила мышей. Он тоже любил свою страну и сделал для нее многое. Но справедливости ради надо отметить, что первым «прагматиком» в методах и средствах строительства социализма был именно Сталин. «Большевистскому размаху американскую деловитость». Об этом выдвинутом им лозунге, ставшем руководством к действию партийных и хозяйственных лидеров того времени, помалкивают «объективные» исследователи «тоталитарного» советского времени. А ведь он дает возможность понять многое из того, что делалось в те далекие и трудные для страны годы.

А что удалось сделать за 20 лет рыночных реформ в нынешней «демократической» России, сегодня может видеть каждый. Из второй по экономическому и научно-техническому потенциалу державы мира страна опустилась до уровня развивающихся афро-азиатских стран, которые совсем недавно смотрели на нее как на передовое государство, образец того, как надо развивать страну. Сейчас смотрят на Китай, Индию и даже Бразилию, которые по темпам хозяйственного роста и особенно научно-технического прогресса на порядок опережают Россию. Да и опережать-то нечего: в стране в отличие от советского времени не строится современных высокотехнологических предприятий, а старые, созданные в советское время, используются в четверть силы, а то и просто доламываются. Заимствование же передового зарубежного технического опыта сводится к созданию западными фирмами так называемых «отверточных» производств, когда на российской территории собирается из ввозимых по импорту узлов и деталей современная техника, главным образом, автомобили — да и то ради экономии на таможенных платежах и транспортных издержках. Экономии, разумеется, для западных фирм, не для России, конечно же. Совсем как в Нигерии или Индонезии…

Что ж удивляться отношению к Сталину нынешних российских руководителей уже многие годы говорящих о необходимости модернизации производственного потенциала страны, техническом прогрессе и инновациях, но так и не приступивших на деле к этому процессу, — несмотря на баснословные доходы от взлетевших цен на сырьевой российский экспорт.

* * *


У Сталина слово не расходилось с делом, при нем технический прогресс шел вперед семимильными шагами, причем в крайне неблагоприятных для страны условиях. «Не жалеть денег на заимствование передового технического опыта. Перенимать его ударными темпами и быстрее применять в нашей стране». На основе этой установки, неизменно повторявшейся Сталиным на всех совещаниях и заседаниях, касавшихся технической модернизации страны, была разработана конкретная программа действий, выполнение которой контролировалось ответственными сотрудниками Центрального Комитета партии. Для ознакомления с научно-техническими достижениями и овладения передовыми методами управления в длительные зарубежные командировки направлялись советские инженеры и специалисты.

В нынешней России все поставлено с ног на голову — ценное и полезное с Запада в страну не идет, вредное и разлагающее, от чего Запад сам, кстати, пытается избавиться, хлынуло мощным потоком. Так, может быть, стоит присмотреться к тем временам, когда у руля страны стояли действительно заботившиеся о своем народе люди? Ну а тем, кто дал обмануть себя широко распространенными мифами о сталинском «тоталитаризме» и «деспотизме», задать простой вопрос: «Мог ли сильно пострадавший и ослабевший в двух опустошительных войнах народ, в своей основной массе состоявший из невежественного крестьянства, в кратчайшие сроки превратить отсталую страну в мощную, вторую по промышленному потенциалу державу мира без грамотного, компетентного, умеющего подбирать достойные кадры руководства?».

Казалось бы, однозначный ответ на этот вопрос очевиден. Увы, до сих пор и даже на высоком уровне в ходу заезженная пластинка: «Все, чего добился Советский Союз, включая и победу в Великой Отечественной войне, было совершено не благодаря, а вопреки Сталину». Такой уж у нас уникальный, фантастический, легендарно-сказочный народ, который добивается всего вопреки своему злонамеренному руководству. Вот только непонятно, почему этих достижений в послесталинский период стало куда меньше, а затем они и вообще сошли на нет? Почему сегодня былые успехи и достижения превратились в сплошные неудачи и провалы, — какую сферу экономической, политической, военной или социальной сферы ни взять. А может быть, куда ближе к истине был Наполеон со своим известным афоризмом: «Стадо баранов во главе со львом победит стадо львов во главе с бараном». Грубовато, конечно. Но куда ближе к исторической правде и современной реальности.

Но вернемся к тому в сталинском наследии, что представляет интерес и для наших дней. Одной из главных причин проигрыша Советским Союзом экономического соревнования с Западом считается неумение, да и нежелание застойного брежневского руководства осуществить в промышленном и сельскохозяйственном производстве научно-техническую революцию, успешно осуществленную в развитых капиталистических странах. И с этим трудно не согласиться. Другое дело, что советская экономика к этому времени была сильно подорвана бестолковыми реформами и реорганизациями, которые, с одной стороны, не доводились до конца, и, с другой, начинались с большим запозданием и либо тормозились, либо вообще приостанавливались из-за возраставшего бюрократизма и жажды «спокойной жизни» партийного и государственного руководства. Но главное состояло в том, что социализм пытались реформировать и улучшить методами капитализма, игнорируя бесспорные преимущества нового общественного строя, ликвидировавшего капиталистическую эксплуатацию и открывшего возможность планомерного и пропорционального развития национальных производительных сил.

* * *


Советскому руководству во главе со Сталиным удалось создать адекватный природе социализма механизм поддержания высоких темпов научно-технического прогресса, темпы которого, как уже говорилось, вплоть до конца 50-х годов на два порядка превосходили аналогичные показатели капиталистических стран. Помимо долгосрочного планирования и приоритета отраслей группы «А», советские планы включали в себя постоянное внедрение новой, более совершенной и производительной техники, а также снижение на этой основе себестоимости продукции. Эти два показателя — внедрение новой техники и снижение себестоимости продукции — были важнейшей составной частью пятилетних планов, по их выполнению судили об эффективности работы предприятий, да и всей отрасли, ежи же служили критерием для дальнейшего продвижения руководителей по служебной и карьерной лестнице. Закрепленная в государственном плане обязанность предприятий внедрять новую технику приводила к возрастанию производительности труда на 8 — 12 % и снижению себестоимости выпускаемой продукции на 5–7 % ежегодно. Значение такого подхода для ускорения научно-технического прогресса трудно переоценить.

Самые благоприятные условия для роста создавало и отсутствие в социалистической экономике ограничений, связанных со снижением прибыли в период технического обновления производства. Да и вообще прибыль (или рентабельность) в узком смысле этого слова при социализме имела чисто подчиненное значение, погоня за ней или, по крайней мере, выдвижение в число основных экономических показателей, могла принести лишь большой вред. О рентабельности как таковой можно было говорить лишь в более широком смысле, в долгосрочном плане и в масштабах всего народного хозяйства. Вот что писал об этом сам Сталин:

«Если взять рентабельность не с точки зрения отдельных предприятий или отраслей производства, и не в разрезе одного года, а с точки зрения всего народного хозяйства, и в разрезе, скажем, 10–15 лет, что было бы единственно правильным подходом к вопросу, то временная и непрочная рентабельность отдельных предприятий или отраслей производства не может идти ни в какое сравнение с той высшей формой прочной и постоянной рентабельности, которую дают нам действия закона планомерного развития народного хозяйства и планирования народного хозяйства, избавляя нас от периодических экономических кризисов, разрушающих народное хозяйство и наносящих обществу колоссальный материальный ущерб, и обеспечивая нам непрерывный рост народного хозяйства с его высокими темпами».

Вот это и есть главное, что обеспечивало социализму превосходство в развитии — как экономическом, так и научно-техническом. Превосходство, доказанное на практике стремительным развитием Советского Союза вплоть до конца 50-х годов. Что же касается внедрения новой техники и снижения на этой основе себестоимости продукции, то такой подход все чаще практикуют в планах своего развития и крупные западные корпорации, действующие в условиях рыночной экономики. Как отмечалось в исследовании перспектив развития биотехнологий, осуществленным группой американских ученых, «рынок все меньше в почете у бизнеса и государства, когда речь идет о поисках перспективных направлений и внедрении новых технологий». Руководство Советского Союза во главе со Сталиным хорошо понимало это, когда впервые в мировой практике стало реализовывать то, к чему на Западе приступили сравнительно недавно.

Но в подходе двух социально-политических систем к экономическому и научно-техническому прогрессу есть весьма существенное, принципиальное отличие. «Цель социалистического производства, — отмечал Сталин в «Экономических проблемах социализма в СССР», — не прибыль, а человек с его потребностями, то есть удовлетворение его материальных и культурных потребностей». Интересное высказывание, учитывая приписываемое руководителям социалистического государства стремление развивать производство ради производства. Такого стремления никогда не было, да и не могло быть. Человек оттесняется на задний план не при социализме, а при капитализме, где главный движущий стимул — прибыль. А ее подчас получают и за счет недоплаты труда или ограничения сферы потребления тех, кто неспособен отстоять свои интересы. Многочисленные примеры, в том числе и в сегодняшней России, у всех перед глазами.

* * *


В социалистическом обществе, при Сталине, прибыль играла лишь вспомогательную роль — вроде спидометра на автомобиле. Спидометр, конечно же, необходим, но он лишь показывает скорость, не более того. Главное все-таки мотор. А Хрущев поставил спидометр вместо мотора — так легче, удобней и понятней для «большинства», обывательского большинства, которое всегда служило опорой косности, реакции, застоя.

По инерции страна еще двигалась вперед, но лишь до 1958 года — последнего года сталинской пятилетки. К этому времени стало ясно, что темпы замедляются, что с экономикой происходит что-то неладное. «Прогрессивные» экономисты стали нашептывать политикам: нужно-де активно использовать прибыль и рыночные факторы. А политики, что политики? Людей думающих, умеющих смотреть вперед, как Сталин, среди них уже не было…

В 1965 году приступили к косыгинским реформам. Но оказалось, что они, не решая старых проблем, лишь добавляют к ним новые. Лозунг «дают ли фонды прибыль» мало чем отличается от капиталистического принципа прибыли на капитал. Просто «совокупными капиталистами» стали выступать предприятия. Социалистическая терминология осталась лишь для маскировки затратного и в конечном счете малоэффективного экономического механизма, который лишь по названию был «социалистическим». Уж на что Брежнев был ограничен, но сумел-таки понять это и попытался остановить разрушительные процессы. Его, естественно, тут же заклеймили как «своекорыстного партократа», который-де «торпедировал» прогрессивные начинания Косыгина. Но, по сути, он был ближе к истине. Брежнев, правда, не смог удержать ситуацию, поддался нажиму «рыночников», за которыми стояли мощные силы, тот же Запад, чье влияние на советскую внешнюю, да и внутреннюю политику становилось по мере дряхления тогдашнего руководства все сильней.




«Всемерное ускорение научно-технического прогресса»


Об ускорении научно-технического прогресса, об инновациях в сегодняшней России не говорит только ленивый. «Правильные» речи и наставления руководителей страны на эту тему звучат почти каждый день. Проводятся конференции и «круглые столы», Выдвигаются многочисленные программы и предложения. А реальных сдвигов как не было, так и нет. Зато они были в сталинский период, когда реально действовал механизм хозяйственного роста на основе высоких темпов научно-технического прогресса. Именно советское социалистическое государство первым стало активно и широко поддерживать науку и образование, инженерно-конструкторскую и изобретательскую деятельность, возведенные в ранг общенациональных приоритетов. К середине 50-х годов в СССР было наибольшее количество ученых-специалистов в разных областях, а также научных школ, благодаря чему были сделаны выдающиеся открытия мирового значения. В стране, экономический потенциал которой составлял всего 30 процентов от уровня Соединенных Штатов, работало более половины всех инженеров мира и более половины всех геологов. В соответствии с этим и выстраивалась вся система оплаты труда, материального и морального стимулирования, разрушенная потом Хрущевым в послесталинский период.

В послевоенное время, несмотря на все трудности, связанные с восстановлением народного хозяйства, были приняты эффективные меры по укреплению престижа ученых и преподавателей вузов. В нищей, разрушенной войной стране, где не хватало средств на элементарные хозяйственные нужды, были резко повышены зарплаты научно-преподавательского состава: ректоров вузов с 2,5 тыс. до 8 тыс. рублей, профессоров, докторов наук — с 2 до 5 тыс. рублей, доцентов, кандидатов наук — с 1200 до 3200 рублей.

Согласно официальной статистике, самой высокооплачиваемой категорией в стране были ученые и преподаватели высокой квалификации, а также конструкторы новой техники. В этом плане весьма показательны сравнения оплаты труда в разных сферах, в том числе и управленческой деятельности. Академики и профессора университетов зарабатывали более 10 000 рублей, оклад союзного министра не превышал 5000 рублей, квалифицированный рабочий получал 1600–1800 рублей, секретарь райкома — 1500 рублей. Хрущев, с недоверием и предубеждением относившийся к науке, как-то раздраженно заметил, что самым богатым человеком в стране был президент Академии наук. Он получал намного больше как Первого секретаря ЦК КПСС, так и Председателя Совета Министров, и такой порядок был заведен еще при Сталине.

Сознательно поддерживавшийся в стране культ знаний, поощрение творческой деятельности, и прежде всего в научно-технической сфере, имели под собой надежную материальную основу, нацеливая молодежь еще со школьной скамьи на высокие ориентиры, на постоянное повышение своего уровня образования и квалификации, на рационализаторский и конструкторский труд.

Массовая печать, радио, следуя установкам партийного руководства, постоянно поддерживали культ знаний, интерес к деятельности ученых, инженеров и конструкторов, огромными тиражами и по доступным даже для малоимущих ценам издавалась научно-популярная литература, периодические журналы научного профиля шли нарасхват. В школах и техникумах работали кружки научно-технического творчества, университеты и институты имели прочные связи с научными учреждениями и учеными, поступавшие в вузы сразу же окунались в атмосферу научного творчества и имели все возможности уйти в науку или заняться преподавательской деятельностью при наличии соответствующих способностей и желания.

Вот типичная выдержка из статьи в «Комсомольской правде», довольно точно передающая атмосферу того времени: «Социалистический строй открыл перед юношами и девушками огромные перспективы. Учись, мечтай, твори, дерзай! Большевистская партия во главе с нашим испытанным вождем И.В. Сталиным делают все, чтобы молодежь, творческая молодежь чувствовала себя уверенно и знала, что ее стремление к новому, неизведанному, к новым достижениям в науке, к штурму небес, всегда получит поддержку партии и правительства. «Коммунизм — это молодость мира, и его возводить молодым». Эти слова лучшего поэта нашего времени В.В. Маяковского должны стать путеводной звездой всей нашей молодежи».

* * *


Советский Союз в те годы действительно был «страной мечтателей, страной ученых», страной, нацеленной на великие творческие свершения и устремленной в будущее.

Автору этих строк довелось обсуждать затронутую тему с видным советским ученым-физиком академиком В.В. Струминским. Владимир Васильевич буквально ворвался в большую науку в конце 30-х годов, когда ему, совсем еще молодому ученому, удалось сделать ряд открытий, которые способствовали решению проблемы флаттерa — разрушения корпусов самолетов после достижения ими определенной скорости. Струминский был не только выдающимся ученым — те, кому знакомы направления, над которыми он работал, подтвердят это — но и гражданином, патриотом своей страны, что, кстати, в научных кругах встречается не очень-то часто. В годы перестройки Струминский, быстро раскусивший двурушническую природу Горбачева, пытался противостоять начавшемуся развалу науки; его выводила из себя бешеная кампания нападок на Сталина, развернутая в то время.

«Мы сбились с темпа и потеряли ориентиры именно при Хрущеве, — рассказывал мне Стуминский. — Сталин в отличие от него понимал огромное значение науки, в первую очередь фундаментальной, ее огромной роли в техническом прогрессе страны. Он умел смотреть вперед, поддерживая перспективные направления, и у него было какое-то природное чутье на новое, что могло принести огромную пользу не только нашей стране, но и всему человечеству. Нам, молодым ученым, стремившихся к фундаментальным открытиям, которые могли мы существенно улучшить и изменить жизнь, партийные руководители, соратники Сталина всячески помогали и не требовали немедленных результатов, понимая, что такое понукание может только навредить. Настоящим ученым, людям смелым, с широким подходом и умением смотреть вперед в сталинские времена жилось легко.

Моему близкому другу, известному академику с мировым именем, предложили остаться во Франции, куда он поехал в конце 30-х годов в научную командировку. Сулили работу на крупной коммерческой фирме, большие деньги, разные материальные блага, «свободу», «независимость» и так далее…

Знаете, что он ответил своим вербовщикам? «Да я подохну от скуки на вашей фирме. Посвятить свою жизнь тому, чтобы ее владелец купил себе еще одну виллу…

Мелко и противно. В Советском Союзе я работаю над проблемами, которые через два десятилетия будут определять судьбы всего мира. У вашего «свободного» государства, как я тут выяснил, нет денег, чтобы этим заниматься. Не хочу размениваться на эти мелочи, жизнь-то одна».

Вот с каким мы настроением жили, и это настроение нам давал социализм. Подчеркиваю, сталинский, а не хрущевский социализм, который действительно ударился в мелочевку и который не считался с творческими устремлениями талантливой молодежи».

Сам Струминский работал над одной из таких фундаментальных проблем — созданием водородного двигателя. В первую очередь, правда, его планировалось применить в военной авиации и ракетостроении, но создание такого двигателя могло бы кардинальным образом повлиять и на решение глобальных энергетических и экологических проблем. Тем более, что параллельно разрабатывалась возможность использования этого двигателя в автомобилестроении.

По Москве, рассказывал академик, в начале 50-х годов уже бегал автомобиль с водородным двигателем. Правда, он был слишком дорогим, громоздким и опасным, поэтому испытывали его ночью на отдаленных пустырях. Но работа шла довольно быстро, и Владимир Васильевич был уверен в успехе.

Водородный двигатель вошел в долгосрочный план фундаментальных научных исследований и разработок, утвержденный в начале 50-х годов руководством страны во главе со Сталиным. «Реализация плана, — говорил академик, — оставила бы далеко позади нас все развитые страны, в том числе и США. Сталин заглядывал на десятилетия вперед, ставя перед советской наукой цели, казавшиеся в тот период просто фантастическими. Конечно, достигнуть всех поставленных целей вряд ли бы удалось — наука есть наука, заранее предугадать результаты исследований, тем более фундаментальных, почти невозможно. Но даже частичное выполнение плана выводило нашу страну на самые передовые научно-технические позиции в мире и, главное, открывало возможности совершенно нового подхода к решению стоявших перед страной экономических и социальных проблем».

В середине 50-х годов Хрущев, однако, под предлогом экономии расходов и отказа от «завиральных», по его словам, проектов кардинально пересмотрел долгосрочную программу научно-технического развития страны, вычеркнув из нее и работы над созданием водородного двигателя. «На заседании Политбюро, куда меня пригласили как одного из составителей плана, — рассказывал Струминский, — я даже стал на колени, умоляя оставить водородный двигатель. Сказал партийным вождям, что мы близки к решению и что через несколько лет весь мир придет к нам на поклон как к лидеру технического прогресса. Хрущев, однако, оборвал меня, сказав, что переселять людей из землянок надо не через несколько лет, а сейчас, для чего и нужны сэкономленные деньги. Но ведь в плане была и работа над технологиями, которые могли совершить подлинную революцию в строительном деле. Их тоже вычеркнули. Те, кто живет настоящим, перестав заботиться о будущем, обрекают страну на экономическую отсталость.

Опасным человеком был Хрущев».

* * *


Сталин твердо придерживался курса на «онаучивание» советского общества, поскольку в отличие от своих преемников хорошо понимал, что именно на путях развития научно-технического прогресса социализм одержит окончательную и бесповоротную победу над капиталистическим строем и, наоборот, потерпит поражение в противостоянии с ним, если не сумеет быстрее разрабатывать и внедрять инновации. Его план стимулирования научно-технического прогресса, как отмечает в своей чрезвычайно интересной работе С.С. Миронин («Дело генетиков». Москва, Алгоритм, 2008, стр. 138–139), включал в себя несколько компонентов:

«1. Необходимо было вовлечь в науку весь народ, заставить его осознать, что только инновационная активность, творчество дают истинное наслаждение.

Надо было сделать науку независимой от промышленности, иначе наука быстро бы превратилась в придаток последней, и это доказал опыт послесталинского развития СССР.

Необходимо было создавать мощные «научные кулаки», и это решалось путем создания научных городков, что на десятки лет предвосхитило то же решение, предложенное в США в виде университетских лагерей или кампусов.

Ученые должны были стремиться к внедрению своих достижений, поскольку только тесная работа с промышленностью позволяла им увеличить финансирование своего направления.

Кроме того, технические решения искали военные, которые вынуждены были участвовать в гонке вооружений».

Все верно, за исключением мощных «научных кулаков», возрожденных в США в виде университетских лагерей или кампусов. В отличие от советских научных городков, там решением фундаментальных научных проблем, как правило, не занимаются. Как и в знаменитой калифорнийской «Силиконовой долине». Речь идет о прикладных исследованиях, да и то под углом их рыночной направленности, нацеленности на получение максимальной прибыли, что не может не ограничивать размаха научных исследований. Конечно, талантливый и предприимчивый человек, реализовавший ценную научную идею, может в течение месяцев сделать даже не миллионное, миллиардное состояние. Но это не означает, что он двинул вперед мировую науку, он только воспользовался фундаментальным открытием, сделанным, как правило, другими. Или, что случается гораздо чаще, «боковым» ответвлением от него, коммерциализация которого и приносит огромные прибыли.

Можно представить глубину невежества и незнания как современных западных реалий, так и недавнего прошлого своей страны у российских реформаторов во главе с А. Чубайсом, развернувших в начале 2010 года громкую пиар-шумиху вокруг намерения создать в России свою «Силиконовую долину» в Сколково по типу калифорнийской. Да ведь сталинские научные городки были на порядок эффективней всяких «долин» и «кампусов»! Если речь идет, конечно же, о практическом применении именно фундаментальных научных открытий, а не о рыночном использовании изобретений и конструкторских находок. Впрочем, если за дело взялся Чубайс и другой, не менее одиозный олигарх В. Ваксельберг, можно быть даже не на сто, на двести процентов уверенным в том, что оно в любом варианте будет полностью провалено, как были провалены все без исключения предыдущие широкорекламируемые рыночные «начинания»…

Тяга к безголовому реформированию, к постоянным перестройкам и реорганизациям, только ухудшавшим, а то и разваливавшим все дело, началась еще при Хрущеве, этом непревзойденном мастере ярких вспышек, которые, надо отдать ему должное, ослепляли на время не только его единомышленников, но даже и противников. Правда, эффект этот достигался за счет умаления долгосрочных, стратегических интересов, что в конечном счете оборачивалось колоссальными потерями. Но люди живут сегодняшним днем, и эту слабость Никита Сергеевич эксплуатировал весьма умело. Как и сегодняшние российские реформаторы, ловко использующие невежество и доверчивость широких масс. Сталин всех этих мелкобуржуазных бездарей, неумех и проходимцев, разваливавших социализм и расчищавших путь к капиталистической реставрации, видел насквозь и бил беспощадно, за что и заслужил их ненависть еще с хрущевских времен. Виноват, правда, в том, что не успел добить их до конца, остановился на полпути, за что пришлось расплачиваться самой страшной ценой. Ну а они, придя к государственному рулю, приступили к разрушению того, что должно было служить высшим интересам государства и народа. Фундаментальной, да и прикладной науки это касается не в последнюю очередь.

* * *


При Сталине система управления академической наукой было строго централизованной. Темы работ, выполняемых в научно-исследовательских институтах, утверждались в Президиуме Академии. Они был строго подчинены потребностям страны в новых знаниях, необходимых для решения оборонных и народнохозяйственных задач. Планирование и контроль научных работ осуществлялись по аналогии с промышленным производством. За объемом бюджета, подбором кадров со сроками исполнения следили довольно строго. Тут было немало минусов, поскольку механически переносить процедуры и правила, принятые на производстве, на науку значило не учитывать ее специфику — творческий труд, что там ни говори, отличается от физического и имеет свои особенности. Такой порядок сковывал в известной степени свободу творчества самих ученых и свободу маневра институтов, которым заранее расписывалось, на что и сколько тратить выделенные им деньги, что, естественно, заранее трудно, если не невозможно предусмотреть. Но эти «минусы» с лихвой компенсировались одним большим плюсом — нацеленностью научных исследований на практические результаты, на оценку этими результатами эффективности труда ученых и возможностей их карьерного роста. Денег всегда не хватает, но в целом бюджетными средствами научные исследования, по крайней мере, самые ключевые и перспективные, обеспечивались. Практика же, не только отечественная, но и мировая, показывает, что бюджетная обеспеченность науки дает гораздо больше результатов, чем так называемая «свобода творчества», хотя она, конечно, тоже играет немалую роль. Другая важная особенность сталинской системы управления наукой состояла в тесной привязке прикладной науки к производству — многие КБ и лаборатории находились при промышленных предприятиях, и это считалось в порядке вещей.

Сталин понимал опасность чрезмерной централизации управления наукой, чреватой ограничением свободы научного творчества и монополизацией мнений. Именно поэтому в последние годы своей жизни он инициировал широкие научные дискуссии по различным проблемам, да и сам принял участие в них, постоянно подчеркивая, что ученые могут иметь разные подходы и мнения в своих творческих поисках и не бояться своих оппонентов, даже если они и близки к властным структурам. Уместно процитировать здесь еще одну запись из моих бесед с академиком Струминским, который хорошо знал ситуацию в академическом мире того времени:

«Сталин не позволял втянуть себя в разного рода интриги, мелкие честолюбивые амбиции, свойственные, к сожалению, даже крупным ученым. Вот Капица, например. Талантливый ученый, умный человек. В отличие от многих тогдашних академических «светил» верил в нашу отечественную науку и многое сделал для ее развития. Но когда стал реализовываться атомный проект, решил все «подмять» под себя. Не хотел допустить соревнования различных научных идей, стал навязывать свое мнение как единственно правильное. Сталин, уловив такое стремление, поправил его, хотя лично и симпатизировал Капице. Он считал, что такое соревнование идет только на пользу, монополия в науке может принести страшный вред.

Ну а что касается нас, ученых, то Курчатов как-то сказал мне, что Сталин был озабочен мыслью, как бы облегчить и помочь ученым в материально-бытовом положении. Давать премии, например, за большие дела, — скажем, за решение атомной проблемы. Он считал, что наши ученые очень скромны, и они никогда не замечают, что живут плохо. Хотя наше государство и сильно пострадало, но всегда можно обеспечить, чтобы несколько тысяч человек жило на славу, имели свои дачи, чтобы человек мог отдохнуть, чтобы была машина».

К этому следует добавить, что в сталинские годы над новыми типами самолетов, артиллерии и других видов военной и не только военной техники трудилось сразу несколько конструкторских бюро, соревнуясь между собой. Такое соперничество сознательно поощрялось «сверху», ибо шло на пользу делу. А вот недалекий и малограмотный Хрущев стал сворачивать эту практику под предлогом «экономии государственных средств». В результате во многих сферах появились монополисты, которые, используя свои связи с партийными и государственными инстанциями, не давали подняться своим, зачастую более способным молодым и малоизвестным конкурентам. Ущерб, который понесло от этого государство, трудно переоценить.

* * *


Понимал Сталин и специфику научного творчества, не требовал слишком многого от ученых, которые лишь частично выполняли данные им обещания. В этом плане весьма характерно его отношение к видному ученому и агроному Т.Д. Лысенко, внесшему крупный вклад в развитие сельскохозяйственной науки. Касаясь невыполненных лысенковских обещаний поднять урожайность пшеницы в 4–5 раз, вождь заметил:

«Товарищ Лысенко, по-видимому, поставил малореальную задачу. Но даже если удастся повысить урожайность в полтора-два раза, это будет большой успех. Да и не стоит отбивать у ученых охоту к постановке нереальных, с точки зрения практиков, задач. То, что сегодня кажется нереальным, завтра может стать очевидным фактом. К тому же в нашей науке немало ученых «пескарей», предпочитающих спокойную жизнь, без нереальных задач. Накажем Лысенко — таких «пескарей» станет еще больше»…

И речь идет не только об официальной науке. Сталин неоднократно поддерживал «внегрупповых» ученых, изобретателей-одиночек, ставивших, по мнению общепризнанных специалистов и государственных институтов, «нереальные» задачи, настаивая на оказании им необходимой поддержки, выделении средств и так далее. Руководителям министерств и ведомств не раз доставалось «на орехи» за отказ поддержать того или иного чудака с очередным проектом «вечного двигателя». В большинстве случаев, естественно, «вечный двигатель» не заводился, о чем и сообщалось Сталину, хотя бывали и исключения. Многочисленные неудачи «кустарей-одиночек», однако, не обескураживали его, и он снова и снова просил наркомов внимательно разобраться с очередным «новаторским» проектом. Конечно, все это отвлекало руководителей хозяйственных и научных учреждений от выполнения их непосредственных задач, но, с другой стороны, заставляло их отвлекаться от рутины, думать, сопоставлять, искать наиболее оптимальные решения. А для науки такая атмосфера творческого поиска — важнейшая предпосылки достижения выдвинутых целей.

Придя к власти, хрущевское руководство осуществило, прежде всего, децентрализацию управления наукой. Были расширены полномочия директоров институтов и заведующих лабораториями и усилена регулирующая роль Общего собрания Академии. Во-вторых, институты отраслевого профиля переданы в ведение соответствующих министерств, Государственных Комитетов и иных ведомств, — за Академией наук осталось только решение фундаментальных проблем и разработка наиболее важных технологических проектов. И, в-третьих, конструкторские бюро и лаборатории стали отделяться от промышленных производств и функционировать самостоятельно. Был заметно ослаблен контроль за практической эффективностью научных исследований. Все это противоречило сталинскому подходу, в соответствии с которым усилия ученых должны были сосредотачиваться на задачах, имеющих непосредственно практическое применение. Зато многие ученые, включая самых авторитетных и именитых, получили, наконец, право на «вольную жизнь» и изучение того, что попроще и поприятней. За счет интересов государства, естественно.

Действия Хрущева, пошедшего навстречу этому понятному стремлению, пишет уже цитированный выше С.С. Миронин, привели к тому, что директора научных учреждений «стали князьками в своих учреждениях. Бюрократия в науке, даже если она рекрутируется из выдающихся ученых, мгновенно прорастает через всю систему. Поэтому бюрократию и особенно научную бюрократию, надо систематически перетряхивать… После того, как Хрущева убрали, проблемы в науке выявились не сразу. Вначале они были компенсированы резким увеличением ее финансирования. Но потом все пороки новой организации науки проявились во всей красе».

Действительно, уже с начала 70-х годов знаменитые отечественные научные школы стали захиревать, в науке возобладали групповые интересы и монополизм именитых кланов, ученые, особенно гуманитарного профиля, стали мельчать на глазах. Такой стала подлинная картина советской науки, ставшей «свободной» от сталинского «насилия и диктата», как заявляли пригретые властью академики и научные начальники разных рангов. КПД науки продолжал падать вплоть до развала СССР, — и в том, что страна «проспала» научно-техническую революцию, которая произошла в развитых капиталистических странах, есть и ее немалая вина. Хотя, конечно, главная ответственность падает на брежневское руководство, для которого главным стало обывательское стремление к спокойной и бесконфликтной жизни и которое все больше выпускало из своих рук руль управления страной.

* * *


Ахиллесовой пятой советского хозяйства продолжало оставаться внедрение научных достижений в реальную экономику, чему мешал гигантски возросший по сравнению со сталинскими временами бюрократизм. Тогда он, выражаясь математическим языком, составлял ничтожно малую величину. В это трудно поверить, но так было. Обратимся вновь к компетентному свидетельству В.В. Струминекого, когда незадолго до смерти вождя он, по решению ЦК партии, был командирован в ряд ведущих западных стран, включая США, Великобританию и Францию, с целью закупок современного оборудования для научно-исследовательских институтов физического профиля:

«Незадолго до зарубежной командировки я занимался примерно тем же в нашей стране. Была хорошая возможность сравнить работу чиновничьего аппарата за границей и в тогдашнем Советском Союзе. Результат был совершенно неожиданным. Наши «аппаратчики» на две головы оказались выше своих западных коллег. То, что в Великобритании или Франции занимало две недели, требуя множества разных согласований, у нас решалось за 3–4 часа. В Америке картина была примерно та же. Советские управленцы были намного подготовленней: быстрей соображали, не боялись брать на себя ответственности, работали четко, грамотно и профессионально.

Чиновники американских, французских и английских министерств, так же как и представителя ряда частных корпораций, с которыми приходилось иметь дело, казались мне людьми прошлого века: мало того, что они замедленно и с большим трудом вникали в суть вопросов, но даже поняв, что от них требуется, обязательно выясняли, как к этому отнесутся свыше, стараясь при этом спихнуть ответственность на других.

Больше всего раздражало то, что вокруг любой мелочи разводилась совершенно ненужная и бессмысленная бумажная волокита, сильно тормозившая принятие окончательного решения. Контраст между высоким уровнем материально-бытовой культуры, комфортности рабочих условий и удручающе низкой эффективностью управленческого труда на Западе производил удручающее впечатление».

Объяснялось это, по словам академика, просто. В советских министерствах и ведомствах он приходил к единомышленникам, с которыми делал общее дело и которые искренне стремились помочь молодому ученому. Иногда даже откладывали поездки за город, на отдых, чтобы только подготовить и подписать нужную бумагу. За рубежом ситуация была совсем иная: там бюрократы ничем не хотели себя утруждать — любой проситель был для них «чужой», а с чужими видавшие виды «аппаратчики» предпочитали строго формальные контакты.

Ускорению технического прогресса в СССР при Сталине способствовала и система оплаты труда рабочих и инженерно-технического персонала. Она учитывала меру трудового вклада каждого и ценность этот трудового вклада для всего общества, при этом поощрялся сложный, высококвалифицированный труд. Но это касалось не только ученых, инженеров, конструкторов новой техники. Те же рабочие, например, на своем предприятии могли получать по мере роста своей квалификации зарплату в 4–5 раз и более превышающую средний уровень. Существовавшая тогда многоразрядная тарифная система позволяла сделать это. Хрущев свернул ее, как плодящую «рабочую аристократию». А чем, спрашивается, плохо, что в нашей стране была такая «аристократия»? Ведь люди получали деньги за честный труд, за дело… Те, кто не стремился расти и трудился меньше, и получали, естественно, меньше. К тому же, директор предприятия из своих достаточно больших премиальных фондов мог поощрять тех, кто больше и лучше работал. Это было куда справедливей и полезней для общества, чем уравниловка, внедренная хрущевскими «новаторами». Люди утратили интерес к честному производительному труду, повсеместно распространился «пофигизм» — зачем честно «вкалывать», когда получишь не больше бездельника.

Сталинское руководство не скрывало различий в оплате труда, хотя они подчас были весьма существенными. Говорилось просто и прямо: да, получают намного больше, но потому, что больше дают обществу… А платить всем столько пока не можем. И все хорошо это понимали. Даже когда речь шла о руководстве. Сейчас в это трудно поверить, но в те годы подавляющее большинство населения с искренним уважением относилось к руководителям страны. Какого-либо ропота насчет их льгот и привилегий, «оторванности от народа» не было. Наверное, потому, что в отличие от последних десятилетий люди видели положительные результаты этого руководства.

* * *


При Хрущеве постепенно стала падать эффективность и такого важного направления ускорения технического прогресса и роста производительности труда, как социалистического соревнование. В 30-е годы оно начиналось как стахановское движение и сразу же получило активную поддержку руководства страны. Участникам стахановского движения снимался потолок заработной платы, предоставлялись другие льготы и привилегии, они становились новой, рабочей «знатью», — о них снимались фильмы, рассказывало радио, писали газеты, с ними регулярно встречались руководители страны, включая и Сталина, взявшего на себя своеобразное шефство над передовиками — участниками социалистического соревнования — стахановцами, а также изобретателями и рационализаторами производства. И он добился своего — стахановское движение приняло подлинно массовый характер, число рационализаторов росло на 70 % быстрее численности рабочих и служащих. А это позволяло существенно ускорять темпы технического обновления производства, повышать дисциплину и ответственность как самих рабочих, так и инженерно-технического персонала, что имело немаловажное значение перед лицом надвигавшихся на Советский Союз тяжелейших испытаний. Стахановское движение повысило производительность труда без каких-либо серьезных затрат со стороны государства минимум на 50 процентов. Его роль в подъеме советской экономики отметил даже Гитлер, заметивший на одной из своих застольных бесед, что стахановское движение сделало рабочую силу в СССР более дисциплинированной и ответственной, что сказалось и на качестве призывного контингента.

Об отношении Сталина к социалистическому соревнованию рассказал в своих воспоминаниях нарком земледелия СССР И.А. Бенедиктов:

«В конце 30-х годов, будучи наркомом земледелия СССР, я одновременно занимал пост председателя Главного выставочного комитета Всесоюзной сельскохозяйственной выставки, располагавшейся тогда на территории нынешней ВДНХ. Сталин и другие члены Политбюро уделяли работе выставки большое внимание, считая ее главным центром распространения стахановского движения в области сельского хозяйства. Как-то во время осмотра экспонатов Сталин обратил внимание на то, что некоторые овощи, фрукты, а также зелень, доставленные на выставку с передовых хозяйств юга, имели, мягко говоря, не совсем товарный вид.

— В чем дело, товарищ Бенедиктов? — спросил он. — Это выставка передовых достижений или залежалого товара?

— Продукция на выставку поступает по железной дороге, на что, естественно, уходит несколько дней. Госконтроль возражает против доставки ее самолетами, ссылаясь не неоправданные расходы.

— Госконтроль смотрит на дело со своей, ведомственной колокольни. А вы должны подойти к вопросу с государственных позиций и не губить нужное дело формализмом. Для того вы нарком и председатель выставки, чтобы защищать эти позиции и бороться с таким формализмом. Люди своими глазами должны увидеть, какие овощи и фрукты можно выращивать. Надо вызвать у них желание и тягу к передовому опыту, к его распространению. А ваша пожухлая продукция к этому не располагает. Экономите тысячи, а теряете миллионы».

Вскоре после этого продукцию на выставку стали доставлять самолетами. Сталин оказался прав: мне не раз доводилось быть свидетелем того, как посещавшие выставку делегации колхозов и совхозов буквально загорались идеей «вырастить такую же свеклу и капусту»».

Сталин прекрасно понимал значение состязательных рычагов и всячески поощрял их применение. Так, задачу на разработку новых образцов техники — как военной, так и гражданской, — получали сразу несколько конструкторских бюро. Особенно активно такой подход практиковался в авиастроении. Лучшие советские самолеты — «яки», «илы», «миги» — как раз и пробивали себе дорогу в серийное производство на конкурсной основе. Выбирали наилучший вариант, ну а те, кто проигрывал, внакладе не оставались — в условиях социализма с его отсутствием рыночной конкуренции не было необходимости утаивать свои достижения, напротив, куда более разумно было делиться ими. Ведь значительная часть материальных и культурных благ, предоставлявшихся населению, шла через общественные фонды, формировавшиеся за счет государственного бюджета. Да и утаить что-либо в условиях жесткого партийного и народного контроля было попросту невозможно.

* * *


Казалось бы, сама практика подсказывала наиболее эффективную и адекватную социализму форму распределения и одновременно стимулирования производства — социалистическое соревнование. То есть состязательный принцип распределения в зависимости от того, как тот или иной коллектив сработал не сам по себе, а в сравнении с другими коллективами, с которыми он соревнуется. Советские экономисты, и в особенности, В.М. Якушев, разработали соответствующую методику распределения, учитывающую особенности социалистической экономики. Согласно их предложениям фонд оплаты труда предприятий должен формироваться не как часть вновь произведенной стоимости, а как часть той доли общественного богатства, которая потребляется в качестве жизненных средств самими работниками. Заранее, в пределах распределяемого фонда, устанавливаются премии за первое, второе, третье и последующие места. Известно, какие премии получит работник или коллектив, занявший то или иное место. Однако неизвестно, кто какое место займет и какая для этого потребуется производительность.

Критерии оценки итогов соревнования определялись показателями, нацеленными на повышение качества и снижение себестоимости продукции. Помимо ликвидации уравниловки такой подход позволял искать и приводить в действие резервы повышения производительности труда путем внедрения новой техники, позволяющей быстрее и легче выполнить план за счет сочетания качества и количества. Трудовые коллективы начинали буквально гоняться за открытиями, техническими новинками, изобретениями, что резко ускоряло темпы научно-технического прогресса. Одновременно значительно облегчался контроль за правильным соотношением между ростом заработной платы и производительности труда, исчезала почва для инфляционных процессов, поскольку не было разрыва между фондом оплаты труда и произведенным продуктом.

Увы, у послесталинского руководства, выражаясь язвительными, но совершенно точными словами Мао Цзэдуна, «окаменели мозги». Уступая обывательской стихии, они стали на сторону экономистов рыночного направления, механически заимствовавших из-за рубежа разрушавшие социалистическую экономику «прибыльные» схемы.

Социалистическое соревнование заклеймили как безнадежно устаревший архаизм, применимый только для первых десятилетий сталинского периода. Но вот любопытное обстоятельство, относящееся к сравнительно недавнему времени. Павильон «Социалистическое соревнование» на Выставке Достижений Народного Хозяйства в Москве в 70-е и 80-е годы прошлого века регулярно посещали гости из… Японии. Они самым внимательным образом изучали все экспонаты и документы, расспрашивали экскурсоводов, просили организовать им встречи с передовиками производства. Японские специалисты, в частности, досконально изучили саратовскую систему бездефектной сдачи продукции и дали ей высокую оценку. Оказывается, в Стране восходящего солнца на предприятиях крупных корпораций всерьез занимаются движением изобретателей и рационализаторов производства. На таких предприятиях созданы так называемых «кружки качества», в которых участвуют фактически все рабочие, которые регулярно вносят рационализаторские предложения, касающиеся различных сторон их работы. И не столь уж важно, будут они внедрены или нет. Даже то немногое, что внедряется, дает немалый эффект. Впрочем, вознаграждение за рационализаторские предложения почти символическое — хозяева предприятий не без основания считают, что идейно-моральные факторы — корпоративный коллективизм, взаимовыручка, солидарность — действуют намного сильней материального стимулирования.

Включив на полную мощность эти факторы, японские корпорации сумели на важнейших направлениях обойти своих американских конкурентов, добиться снижения брака до минимального уровня. Кстати, на предприятиях японских корпораций до сих пор можно видеть лозунг «Кадры решают все», и их хозяева хорошо знают, кому он принадлежит. Растущий интерес к активизации участия рабочих в производственном процессе, развития их инициативы и творческих способностей проявляют и руководители американских, британских, шведских корпораций и компаний других государств.

«Мы были дураками в 30-е и 40-е годы, а вы умными людьми, — говорил, выступая в Москве на экономическом семинаре крупный японский магнат Ясиро Оха. — Мы взяли все ценное, что было в социалистической системе, а вы, напротив, выбросили его за борт. Теперь мы стали умными, а вы пятилетними детьми». Как говорится, не в бровь, а в глаз. Но детям, зацикленным на «дальнейшей приватизации» и «углублении рыночных реформ», все нипочем. Невменяемость, оказывается, свойственна не только нашей творческой интеллигенции, но и чиновникам высокого ранга, стоящим у руля страны.

Вот так и получается: в развитых капиталистических странах активно и целенаправленно используют советский опыт и советские достижения, а либеральные реформаторы нынешней России покаянно преклоняют колени перед пресловутой «рыночной моделью», ориентируясь даже не на вчерашний — позавчерашний день капиталистической экономики! Если это «новаторство» и «прогресс», то что же тогда считать «консерватизмом» и «ретроградством»?

Когда говорят, что социализм проиграл соревнование капитализму по эффективности и качеству производства, надо уточнять, какой именно социализм: соревнование с Западом проиграл хрущевский, а больше всего брежневский, застойный и деформированный социализм. Сталинский социализм это соревнование выигрывал, причем со значительным преимуществом. Это увидел еще в 30-х годах Адольф Гитлер, который оправдывал нападение на Советский Союз тем, что невиданно быстрые темпы развития большевистского государства уже через несколько лет обеспечили бы ему такое экономическое и военное могущество, что победить его стало бы абсолютно невозможно, — более того, русские смогли бы, по словам фюрера, диктовать свою волю всей цивилизованной Европе. Что же, фюреру в проницательности не откажешь.

Конечно, социализм как живой и развивающийся организм столкнулся в начале 50-х годов с трудностями и осложнениями, что, кстати, видел и сам Сталин, усиленно занявшийся в последние годы своей деятельности теоретической работой, чтобы найти правильные пути их преодоления и постоянно подталкивавший к такому творческому поиску своих близких соратников. Увы, им это оказалось не по плечу, а после смерти вождя они и вообще предложили социалистической экономике лекарство, которое оказалось хуже болезни.

* * *


Напомним еще раз, о тех составляющих «советского чуда», которые позволили вплоть до конца 50-х годов устойчиво обеспечивать самые высокие в мире темпы экономического и научно-технического прогресса:

— плановое развитие экономики, концентрация национальных сил и средств на наиболее перспективных направлениях научно-технического прогресса;

— четко закреплявший во всех пятилетних народнохозяйственных планах преимущественный рост отраслей группы «А», отраслей тяжелой промышленности, производящих средства производства и напрямую связанных с внедрением передовых технологий, над отраслями группы «Б», работавшими на сферу потребления;

— внедрение новой техники и снижение на этой основе себестоимости продукции как ключевых показателей выполнения пятилетних планов; выдвижение и продвижение на высокие посты хозяйственных руководителей в зависимости от способности модернизировать производство на основе высокоэффективных технологий;

— эффективная общегосударственная система материального и морального стимулирования ученых и специалистов, непосредственно работающих над ускорением научно-технического прогресса страны; самой высокооплачиваемой категорией работников в Советском Союзе до середины 50-х годов были инженеры-конструкторы новой техники;

— всемерное поощрение изобретателей и рационализаторов, поддержка и развитие массового движения передовиков производства;

— культивирование атмосферы научного и технического творчества, особенно среди школьной и студенческой молодежи, которая буквально рвалась в науку, считавшуюся одной из наиболее престижных сфер; ранний Советский Союз по праву назывался «страной мечтателей, страной ученых».

Вот она, сталинская формула экономического роста на основе быстрых и устойчивых темпов научно-технического прогресса. Формула, не потерявшая своей актуальности до сих пор.




«Коммунизм как развивающаяся реальность»


Возможен ли коммунизм? Этот вопрос, задаваемый в школах и учебных аудиториях сегодняшней России с тем чтобы лишний раз подчеркнуть «провальность» и «утопичность» предпринятого в стране социалистического эксперимента, для Сталина не существовал. Для него, убежденного марксиста-ленинца, коммунизм был неизбежен. А создание Советского Союза, образование мировой системы социализма с включением в нее Восточной Европы и Китая, начавшийся распад колониальной системы империализма — были зримым подтверждением того, что капитализм клонится к упадку, что он сходит с исторической сцены, уступая место новому, лишенному эксплуатации, насилия и гнета, подлинно справедливому общественному строю.

Но Сталин видел и то, что до коммунизма еще далеко. Даже в Советском Союзе, форпосте социализма, в руководстве партии и государства были оппортунистические силы, сопротивлявшиеся продвижению к коммунизму, пасовавшие перед трудностями его строительства. Опасность проистекала с двух сторон. Давние сталинские соратники из старой партийной гвардии, погруженные в текущую партийную и хозяйственную текучку, стали утрачивать чувство перспективы, умение смотреть вперед, что грозило стране потерей верных ориентиров перед лицом стоявших перед ней в послевоенные годы качественно новых задач. Ну а молодое поколение, приходящее к руководству, имело книжное, начетническое представление о марксистско-ленинской теории, оторванное от реальной жизни, от опыта революционной борьбы за создание и укрепление социализма. Все это требовало усиления внимания к марксистско-ленинской теории, к разработке с ее позиций путей и подходов к решению новых проблем, без чего просто нельзя было двигаться вперед.

Сталин рассматривал теорию как руководство к действию, сравнивая ее с компасом, указывающим верный путь. В отличие от своих преемников на высших партийных и правительственных постах, хранивших в своих кабинетах аккуратные ряда полных собраний сочинений К. Маркса и В.И. Ленина с неразрезанными страницами, он испещрял зачитанные томики их работ многочисленными пометками, постоянно обращаясь к классикам перед принятием ответственных решений. И теория, действительно, помогала ему в этом. Маркс, — а его произведения Сталин изучил досконально — предсказывал неизбежность пролетарской революции, и она произошла. Ленин, на которого он равнялся, определил Россию как слабое звено в системе империализма, где вполне может победить социалистический переворот, причем без обязательной поддержки Запада, и он действительно победил. Тот же Ленин выдвинул идею социалистической индустриализации с упором на тяжелую промышленность как единственном средстве преодоления экономической отсталости — и осуществление ленинского плана превратило Советский Союз в кратчайшие сроки во вторую индустриальную державу мира. Мало кто верил и в коллективизацию сельского хозяйства, важную составную часть построения социализма в стране, но и она была успешно осуществлена.

Решая текущие задачи, Сталин постоянно оценивал и корректировал их с «дальних» рубежей, определенных теорией, и потому его подход, твердо опиравшийся на жизненные реалии, которые вождь хорошо знал по информации из различных источников, поражал своим размахом и «стратегичностью». Это особенно касалось ключевых моментов в развитии страны, когда речь шла о том, в каком направлении идти дальше.

* * *


В начале 50-х годов как раз и наступил такой момент. Страна по всем показателям экономического и социального развития была на подъеме. Но при всем этом социализм делал лишь первые шаги, был построен лишь его фундамент, самые же трудные работы были впереди. Оправдывались ленинские слова о том, что в России совершить социалистическую революцию гораздо легче, чем на Западе, а вот строить сам социализм гораздо трудней. Нужен был решительный поворот к новым методам, своеобразная перестройка на марше.

В этих условиях возрастало значение теории, без которой найти эти пути и осуществить такой правильный разворот было просто невозможно. Игнорирование же теории, отказ от поиска закономерностей общественного развития, от стремления использовать их в интересах социализма могли обернуться утратой перспективы, а значит, и способности вести страну вперед. Именно этого Сталин опасался больше всего, он видел, что его соратники начинают искать легких путей, избегают неизбежных в строительстве социализма трудностей, боятся их. А недооценка огромных преимуществ социализма и, наоборот, преувеличение значения капиталистических механизмов хозяйствования, неизбежно ведет к мелкобуржуазному перерождению руководства, переходу его на позиции противников партии, пытавшихся сорвать социалистические преобразования. Сталинские опасения, как показало время, были вполне обоснованы. Как уже было сказано, после смерти вождя начался процесс мелкобуржуазного, обывательского перерождения руководства страны, завершившийся реставрацией капитализма. Но тогда, в конце 40-х начале 50-х годов Сталин пытался остановить этот процесс.

Входе проведенного по его инициативе ряда широких научных дискуссий высказывались взгляды, отнюдь не всегда совпадавшие с официальными, и вопреки устоявшему мнению, каким-либо гонениям и репрессиям их авторы не подвергались. Обсуждения касались и проблем политической экономии, истории, и ряда идеологических вопросов, а также направлений, не связанных напрямую с партийной идеологией — генетики и языкознания. Особое внимание уделялось проблемам идеологической и духовной жизни общества, все более выходившими на первый план, от решения которых во многом зависели пути развития страны.

22 февраля 1950 года Политбюро ЦК ВКП(б) принимает решение о доработке учебника политэкономии, первый вариант которого был представлен Сталину видным советским экономистом Леонтьевым в 1941 году. С этого момента вопросы, относящиеся к политэкономии, регулярно выносятся на обсуждение партийного руководства, в кабинетах членов Политбюро появляются подборки книг на экономические темы — все знают, что вождь ничего зря не делает, и теперь руководителям страны придется выкраивать время для научной и теоретической работы. Активную роль в подготовке учебника играет сам Сталин, который не только предлагает для него свои тексты, но и участвует в редакторской работе. Авторов учебника, среди которых был будущий видный партийный деятель Д. Шепилов, регулярно приглашают к вождю, который обсуждает с ними освещаемые в учебнике вопросы: «Мы все гордились тем, что выполняем научную работу, имеющую такое важное значение, под непосредственным руководством Сталина, — вспоминал Шепилов впоследствии об этих встречах. — Мы снова и снова убеждались, как глубоко и свободно владеет Сталин политической экономией, философией, исторической наукой. Как обширны его знания фактов, в том числе фактов, относящихся к давно отшумевшим историческим эпохам. Как мастерски он умеет применять абстрактные категории политической экономии для анализа конкретной действительности».

Шепилов, кстати, работал над учебником, исполняя одновременно обязанности главного редактора газеты «Правда». В тогдашней партийной иерархии это был довольно крупный пост, вполне сопоставимый по значимости с Секретарем ЦК партии. Но, тем не менее, Сталин считал совмещение партийной и научной работы полезным и отклонил просьбу Шепилова уменьшить его нагрузку. Зато его соратники по Политбюро думали иначе. Вскоре после смерти вождя Шепилову позвонил Молотов и предложил ему уйти из авторского коллектива, работавшего над учебником, добавив, что этот вопрос согласован со всеми членами Президиума ЦК. Давние соратники вождя всячески отлынивали от работы, к которой их подталкивал Сталин, им всем надоели его постоянные упреки в том, что они не занимаются теоретической деятельностью.

* * *


Но куда большие неприятностей доставила старой партийной гвардии последняя теоретическая работа Сталина «Экономические проблемы социализма в СССР». Он не раз старался организовать коллективное обсуждение затронутых в ней вопросов, тем более что они касались важнейших тем, затрагивающих ключевые проблемы экономической и социальной жизни и, что самое главное, пути дальнейшего развития социализма, перерастания его в коммунистическое общество.

Наиболее близкий вождю Молотов признает в своих воспоминаниях, что Сталин буквально «достал» его и других членов руководства требованиями высказать свое отношение к затронутым в работе проблемам. Чувствовалось, что он сомневался в некоторых формулировках, не был уверен и в ряде своих выводов. Рассчитывал на то, что удастся прояснить спорные вопросы в ходе коллективного обсуждения. Увы, его коллеги по Политбюро если что-то и пытались из себя выдавить, так по второстепенным моментам, по мелочам. Ни Маленков, ни Булганин, ни Берия, ни Каганович, да и другие не решились вступить в дискуссию, так что полноценного обсуждения, на что рассчитывал вождь, не получилось. Отделались общими похвалами, как потом оказалось, неискренними. «Вот сейчас я должен признаться: недооценили мы эту работу, — говорил об этом несколько десятилетий спустя Молотов. — Надо было глубже. А никто не разобрался. В этом беда. Теоретически люди мало разбирались».

Другой давний сталинский соратник Анастас Микоян вспоминал: «Как-то на даче Сталина сидели члены Политбюро и высказывались об этой книге. Берия и Маленков начали подхалимски хвалить книгу, понимая, что Сталин этого ждет. Я не думаю, что они считали эту книгу правильной. Как показала последующая политика партии после смерти Сталина, они совсем не были согласны с утверждениями Сталина. Молотов что-то мычал вроде бы в поддержку, но в таких выражениях и так неопределенно, что было ясно — он не убежден в правильности мыслей Сталина. Я молчал».

За это молчание Микояну и досталось больше всего. Сталин именно от него, больше других занимавшегося хозяйственными вопросами, в том числе и торговлей, ожидал деловых замечаний и предложений. Сам Микоян многие суждения, изложенные в «Экономических проблемах социализма», не разделял:

«И мне многое в ней не нравилось, — писал он многие годы спустя в своих мемуарах. — Там, например, утверждалось, что этап товарооборота в экономике исчерпал себя, что надо переходить к продуктообмену между городом и деревней. Это был невероятно левацкий загиб. Я объясняю его тем, что Сталин, видимо, планировал осуществить построение коммунизма в нашей стране еще при своей жизни, что, конечно, было вещью нереальной… Вскоре после дискуссии (которой не получилось, тут Микоян явно грешит против истины. — В. Д.) в коридоре Кремля мы шли со Сталиным, и он с такой злой усмешкой сказал: «Ты здорово промолчал, не проявил интереса к книге. Ты, конечно, цепляешься за товарооборот, за торговлю». Я ответил Сталину: «Ты сам учил нас не торопиться и не перепрыгивать из этапа в этап, и что товарооборот и торговля долго еще будут оставаться средством обмена в социалистическом обществе. Я действительно сомневаюсь, что теперь настало время перехода к продуктообмену». Он сказал: «Ах, так! Ты отстал! Именно сейчас настало время!». В голосе его звучала злая нотка. Он знал, что в этих вопросах, я разбираюсь больше, чем кто-либо другой, и ему было неприятно, что я его не поддержал».

Разобиженный на Сталина Микоян даже не замечает, что сам себе противоречит. Не только в вышеприведенных, но и в других местах своих воспоминаний он более откровенен и несколько раз признается, что отмалчивался и не выражал никакого отношения к сталинской работе. Тем не менее, на XIX съезде партии Микоян вовсю расхваливал «Экономические проблемы», хотя и держал против сталинской работы увесистый камень за пазухой, в чем сам откровенно и признается. Скорее всего, он ничего не говорил Сталину, но тот все понял и резко высказал ему в лицо, что думал. На такую откровенность и резкость увертливый, двуличный Микоян, «прошедший от Ильича (ВМ. Ленина) до Ильича (Л.И. Брежнева. — В. Д.) без инфаркта и паралича», попросту был неспособен. Сталин требовал возражений по существу, убедительных аргументов, а их, судя по всему, у трусоватого Анастаса как раз и не было. Да и помнил он, наверное, злополучную теоретическую «вылазку» Хрущева со своими «агрогородами»… Но и там ведь угодливый Микита пострадал отнюдь не за смелость, а за невежество и авантюризм, которые потом во всем своем блеске проявил на посту руководителя страны.

* * *


Конечно же, Сталин видел двуличие своих соратников и мало верил их лицемерным похвалам. Когда накануне XIX съезда Сталин предложил не включать в Президиум съезда, помимо заболевшего Андреева, еще и Микояна, «неактивного члена Политбюро», все восприняли это как шутку, это вызвало смех. Вождь часто любил шутить. Но когда Сталин сказал, что не шутит, а предлагает это серьезно, смех сразу же прекратился, и Микоян был совершенно ошарашен услышанным. Позже, уже на съезде вождь обвинил его в правом уклоне и предложил не включать его в узкий состав Президиума ЦК.

Интересная, согласитесь, получается картина. Сталин требует, просит, настаивает, чтобы его соратники высказались по назревшим ключевым проблемам развития социалистического общества. Проблемам, от которых зависит судьба страны, будущее того дела, на которое они работали всю свою жизнь, Чувствуя, что своего знания и понимания ситуации не хватает, Сталин пытается подключить к выработке правильной позиции коллективный разум тогдашнего руководства. А члены Политбюро под разными предлогами уклоняются от своего партийного, да и профессионального долга, изобретая лишь разные предлоги, чтобы как-то оправдать свою пассивную позицию стороннего наблюдателя. И Микоян еще обижается, что его обвиняют в «неактивности», — я-де наиболее активный среди всех членов Политбюро. Где же эта его «активность» именно как члена высшего политического руководства, а не хозяйственного деятеля, занятого текущими вопросами, если он, несмотря на просьбы и постоянные напоминания Сталина, так и не удосуживается честно изложить свои взгляды по важнейшему для страны вопросу? А потом, оправдывая эту, мягко говоря, трусоватую позицию, ссылается на то, что мог за откровенность пострадать… Хотя в своих мемуарах не раз признает, что со Сталиным можно было спорить, что к аргументированной позиции «вождь» прислушивался и не карал своих соратников за «особые» взгляды.

Впрочем, в «Экономических проблемах социализма в СССР» Сталин не требует прямого перехода к продуктообмену, вопрос ставится лишь на перспективу, по мере создания необходимых условий. Микоян и здесь грешит против истины… Его поведение, впрочем, отражало весь тот негатив, который становился типичными для «старой гвардии» — отсутствие самостоятельности, стремление спрятаться за широкую спину «вождя», уйти от личной ответственности при решении принципиальных вопросов.

Не случайно в последние годы и месяцы своей жизни Сталин стал обращаться к людям нового поколения, связывая с ними свои надежды на правильное теоретическое осмысливание новых явлений. Буквально за день до своей кончины он позвонил ученому-обществоведу, недавно избранному членом Президиума ЦК КПСС Дмитрию Ивановичу Чеснокову и сказал ему: «Вы должны в ближайшее время заняться вопросами дальнейшего развития теории. Мы можем что-то напутать в хозяйстве. Но так или иначе мы выправим положение. Если мы напутаем в теории, то погубим все дело. Без теории нам смерть, смерть, смерть!» Но Чеснокова, как и других ученых, введенных в состав Президиум ЦК, сразу же после смерти Сталина вывели из его состава. Теоретики стали не нужны. Чтобы не мешали недалеким, живущим сиюминутными интересами практикам вроде Хрущева, которые довели социализм до смерти.

* * *


Но вернемся к «Экономическим проблемам», к работе, которую, по справедливому замечанию Молотова, недооценили и в которой мало кто разобрался — как в те годы, так и сейчас. Сталин, по сути, поставил в ней вопрос о коренной организации экономических основ советского общества, о чем сам он говорил еще в 1951 году: «Мы думаем сейчас проводить очень крупные экономические мероприятия. Перестраивать экономику на действительно научной основе. Для того, чтобы это сделать, нужно, чтобы люди, наши кадры, молодежь знали настоящую политическую экономию… Положение сейчас таково — либо мы подготовим наши кадры, наших хозяйственников, руководителей экономики на основе науки, либо мы погибнем. Так поставлен вопрос историей».

Ключевым среди этих экономических мероприятий был переход к продуктообмену, то есть бестоварному производству, что действительно привело бы к радикальному преобразованию всей хозяйственной жизни и стало бы крупным шагом по пути развития социализма, его постепенного перерастания в коммунистическое общество. В «Экономических проблемах», правда, нет конкретных выводов и предложений относительно дальнейших путей развития страны. Впрочем, даже то, что было опубликовано, дает представление о том, в каком направлении Сталин видел будущее развитие социалистического государства.

«Невероятно левацкий загиб», как характеризует Микоян переход к бестоварному производству, на самом деле вызывался объективной необходимостью дальнейшего развития социализма, использование его преимуществ в обеспечении высоких темпов развития производительных сил на планомерных и пропорциональных началах и на этой основе неуклонного повышения материального и культурного благосостояния народа. Как известно, К. Маркс и Ф. Энгельс считали, что при социализме товарного производства не будет, и закон стоимости прекратит свое действие. Но этот их вывод, как показала жизнь, для социалистического этапа, по крайней мере, его первоначальных стадий, был преждевременным. В условиях реального социализма, основы которого были построены в Советском Союзе, сохранялись как товарное производство, так и действие закона стоимости, правда, в сильно видоизмененном, ограниченном виде.

В «Экономических проблемах» Сталин показал, что законы товарного производства, закон стоимости не действуют в отраслях фуппы «А», то есть в сфере производства средств производства. Учитывая решающую роль в социалистической экономике государства, сосредоточение в его руках всех командных рычагов, нельзя говорить о том, что закон стоимости должен действовать как «регулятор отношений между различными отраслями производства, как регулятор распределения труда между различными отраслями производства». Сталин подверг критике тех «товарищей», которые «забывают, что сфера действия закона стоимости ограничена у нас наличием общественной собственности на средства производства, действием закона планомерного развития народного хозяйства, следовательно, ограничена также нашими годовыми и пятилетними планами, являющимися приблизительным отражением требований этого закона». Закон стоимости не может, в частности, регулировать цены на средства производства, но он воздействует на образование цен сельскохозяйственного сырья, а также в сфере товарного обращения и производстве потребительских продуктов. С одной стороны, поэтому, следует считаться с действием закона стоимости в этих областях, но, с другой, помнить, что сфера его проявления при социализме в отличие от «рыночного» капиталистического строя строго ограничена.

Социалистическая экономика первых советских десятилетий была двухуровневой. На ее верхних этажах, в сфере производства средств производства, движущей силой были государственные рычаги; на нижних, в сфере производства и товарного обращения, как между промышленностью и сельских хозяйством, так и в торговле потребительскими товарами — действовали факторы рынка, хотя и не в такой степени, как в капиталистических странах.

* * *


Отход от социализма, адекватных его природе методов развития и качественного совершенствования производства начался с расшатывания общественной собственности, ключевую роль которой во всей экономической системе нового общества Сталин подчеркивал неоднократно.

«Капитализм не мог бы разбить феодализм, он не развился бы и не окреп, — писал он, — если бы не объявил принцип частной собственности основой капиталистического общества, если бы он не сделал частную собственность священной собственностью, нарушение интересов которой строжайше карается и для защиты которой он создал свое собственное государство. Социализм не сможет добить и похоронить капиталистические элементы и индивидуально-рваческие попытки, навыки, традиции (служащие основой воровства), расшатывающие основы нового общества, если он не объявит общественную собственность (кооперативную, колхозную, государственную) священной и неприкосновенной. Он не может укрепить и развить новый строй и социалистическое строительство, если не будет охранять имущество колхозов, кооперации, государства всеми силами, если он не отобьет охоту у антиобщественных, кулацко-капиталистических элементов расхищать общественную собственность».

«Отбить охоту», увы, не удалось. «Индивидуально-рваческие попытки, навыки и традиции», которые так и не сумело перебороть послесталинское руководство, расшатали основы социализма и привели к реставрации капитализма. Политика этого руководства, как в хрущевский, так и в брежневский периоды, шла как раз в направлении противоположном тому, на которое указывал Сталин. И еще удивляются, почему так легко в Советском Союзе рухнул социалистический строй. Да потому что игнорировали его закономерности, пошли в совсем другую сторону, и начало такому губительном для социализма движению было положено еще при Хрущеве. «Разрыхление» общественной собственности начал именно он, и именно он своими дурацкими — другого слова нет — реорганизациями и «новациям» способствовал развитию «индицидуально-рваческих» тенденций», хотя на словах и был за «коммунизьм».

Впрочем, почва для проявления таких тенденций сохранялась еще в сталинский период. Товарно-денежные отношения все-таки действовали, оказывая неизбежное влияние как на саму хозяйственную жизнь, так и на настроение, поведение, сознание людей, в которых и так было немало «родимых пятен» прошлого. Они подпитывали обывательско-потребительскую психологию, способствовали стремлению к незаконному обогащению, спекуляции, взяточничеству, хищениям государственной собственности. Что там говорить, даже некоторые прославленные советские военачальники присваивали захваченное в Германии трофейное имущество и вагонами вывозили его на свои квартиры и дачи.

Денежная реформа 1947 года во многом обесценила незаконные доходы, оздоровила обстановку в стране, но проблема борьбы с антисоциалистическими мелкобуржуазными и даже буржуазными тенденциями и веяниями сохранялась, более того, становилась все более острой и актуальной. Но решать ее, конечно же, следовало комплексно и всесторонне, на путях «дальнего», стратегического подхода, имея в виду конечную цель социалистического развития — коммунизм.

Сталин выдвинул три основных предварительных условия перехода к коммунизму: 1) непрерывный рост всего общественного производства с преимущественным ростом производства средств производства, 2) постепенное перерастание колхозной собственности в общенародную, главную роль в этом должна сыграть постепенная замена товарного обращения системой продуктообменом, 3) культурный, образовательный и духовный подъем общества, «который обеспечит всем членам общества всестороннее развитие их физических и умственных способностей, чтобы члены общества имели возможность получить образование, достаточное для того, чтобы стать активными деятелями общественного развития, а не быть прикованными на всю жизнь, в силу существующего разделения труда, к одной какой-либо профессии».

Сталинский план перерастании колхозной собственности в общенародную вызвал наибольшее число обвинений в «утопичности» и «авантюризме». Микоян, например, как уже отмечалось выше, расценил его как «невероятный левацкий загиб». А ничего «авантюрного» в нем не было. Сталин не Хрущев. Предусматривался постепенный и осторожный переход, учитывающий существовавшие тогда реальности. Вот как он был изложен в «Экономических проблемах»:

«У нас нет еще развитой системы продуктообмена, но есть зачатки продуктообмена в виде «отоваривания» сельскохозяйственных продуктов. Как известно, продукция хлопководческих, льноводческих, свекловичных и других колхозов уже давно «отоваривается», правда, «отоваривается» не полностью, частично, но все же «отоваривается». Заметим мимоходом, что слово «отоваривается» неудачное слово, его следовало бы заменить «продуктообменом». Задача состоит в том, чтобы этих зачатки продуктообмена организовать во всех отраслях сельского хозяйства и развить их в широкую систему продуктообмена с тем, чтобы колхозы получали за свою продукцию не только деньги, а, главным образом необходимые изделия. Такая система потребует громадного увеличения продукции, отпускаемой городом деревне, поэтому ее придется вводить без особой торопливости, по мере накопления городских изделий. Но вводить ее нужно неуклонно, без колебаний, шаг за шагом сокращая сферу действия товарного обращения и расширяя сферу действия продуктообмена.

Такая система, сокращая сферу действия товарного обращения, облегчит переход от социализма к коммунизму. Кроме того, она даст возможность включить основную собственность колхозов, продукцию колхозного производства в общую систему общенародного планирования».

Спрашивается, где здесь «авантюризм», когда Сталин прямо требует постепенности и осторожности в переходе к продуктообмену, где «утопичность», если уже зачатки продуктообмена имелись во многих сельскохозяйственных отраслях и речь шла лишь об их постепенном расширении? Приходится говорить скорее о косности и рутинерстве тех, кто был неспособен оценить и воспринять новаторских сталинских подходов, о боязни трудностей и осложнений у тех, кто привык к легким и проторенным путям. Разве не «авантюристичными» и «утопичными» признавали «благоразумные» политики и экономисты, считавшие вечными и естественными для человеческой цивилизации стихийные рыночные процессы, социалистическую индустриализацию и коллективизацию сельского хозяйства?

* * *


Касаясь проблемы преобразования колхозной собственности в общенародную, Сталин выступил против поспешных, непродуманных шагов в этом направлении. В своем ответе экономистам A.B. Саниной и В.Г. Венжеру он подчеркнул недопустимость продажи машинно-тракторных станций (МТС) колхозам, так как этом случае они могли бы понести убытки, которые не смогли бы восполнить в течение 6–8 лет. Он высказался также против передачи средств производства (машин) колхозам, поскольку «такое положение могло бы лишь отдалить колхозную собственность от общенародной собственности и привело бы не к приближению к коммунизму, а, наоборот, к удалению от него». Но как говорится, «дуракам закон не писан». Впоследствии Хрущев осуществил передачу МТС колхозам, что крайне негативно сказалось на их экономическом положении и подорвало проведение единой технической политики государства по отношению к ним.

Главным пунктом сталинской программы, однако, был переход к прямому продуктообмену, то есть бестоварному производству, наиболее адекватному новой, коммунистической формации, идущей на смену капиталистическому строю. В «Экономических проблемах социализма в СССР» отсутствует анализ того, как это произойдет, в каких формах и каким путем этот переход будет осуществляться. Как отмечал в своих воспоминаниях Молотов, Сталин работал над продолжением своей книги, но после его смерти написанный текст бесследно исчез. Но то, что он ставил вопрос о таком переходе в практическую плоскость, не вызывает сомнений. Речь шла о качественном скачке в развитии социалистического общества, который, в случае его успешного осуществления свидетельствовал бы о полной и бесповоротной победе социализма на решающем направлении его экономического соревнования с капитализмом — в сфере эффективности и качестве производства. Здесь невольно напрашивается аналогия с отказом от НЭПа, который способствовал преодолению послевоенной разрухи и оживлению хозяйственной жизни страны, но к концу 20-х годов превратился в тормоз экономического развития страны. Выход был найден в развернутой программе социалистического строительства. Ее стержневым направлением стала индустриализация, которая, по сути, и спасла Советский Союз. В новых исторических условиях начала 50-х годов, говорил Сталин, подобным мощным средством ускорения развития страны и был бы переход к бестоварному производству.

Во-первых, при бестоварном производстве с производительных сил были бы сняты все ограничения, связанные с рыночными факторами, действие которых, хотя и в ограниченных рамках, сохранялось в условиях социализма.

Во-вторых, в условиях бестоварного производства была бы обеспечена огромная экономия материальных, трудовых и интеллектуальных ресурсов общества, в немалой степени растрачиваемых на непредсказуемые и достаточно расточительные рыночные колебания, связанные с ценовыми подъемами и спадами.

В-третьих, в условиях безденежных расчетов с населением появилась бы возможность эффективного регулирования его потребностей, постепенного повышения их уровня — от низших ступеней «выживания» (еда, жилище, одежда и т. п.) до высших — потребности в творческом труде, приобщении к высоким культурным ценностям, — что, естественно, стало бы мощным рычагом повышения интеллектуального и морального потенциала общества, формирования действительно свободных, живущих насыщенной духовной жизнью людей.

В-четвертых, бестоварное производство с его отсутствием денег означало бы ликвидацию материальной базы для стяжательства, жажды обогащения, коррупции, взяточничества, хищений и других «родимых пятен» прошлого, доставшихся социалистическому государству от эксплуататорского общества с его культом наживы и погоней за прибылью любой ценой.

В-пятых, произошло бы качественное улучшение сферы государственного управления, обеспечения его «прозрачности» и контроля со стороны населения, в эту сферу перестали бы стремиться разного рода карьеристы и проходимцы, заинтересованные лишь в льготах, материальных и денежных благах, которые дают руководящие посты.

Переход к бестоварному производству еще не означал бы наступления коммунизма, поскольку сознание, психология и поведение людей в силу их консервативности могут «догонять» новую экономическую реальность еще длительное время. Но это было бы серьезным продвижением к нему и надежной гарантией против всяких попыток повернуть это движение вспять.

Прошедшие десятилетия показали, что стремление Сталина начать постепенный переход к бестоварному производству, было полностью оправданным. Все попытки улучшить и реформировать социализм неадекватными его природе инструментами и средствами закончились неудачей, они только ослабили и подорвали его, создав все условия для капиталистической реставрации. Даже Китай, быстро развивавшийся в условиях своего национального нэпа и приступивший в настоящее время к реализации программ разработки и внедрения новейших технологий в сфере промышленного и сельскохозяйственного производства, в последнее время стал на путь усиления плановых начал и ограничения действия рыночных факторов. Да и из сферы расчетов развитых капиталистических стран, в том числе и товарных расчетов, все больше исчезают деньги, они все активней и шире заменяются банковскими карточками — пускай отдаленный, но все-таки прообраз той системы, которую замышлял еще в начале 50-х годов Сталин. Правда, он шел гораздо дальше, обдумывая переход к безвозмездному обеспечению людей рядом элементарных потребностей с постепенным расширением их круга, что уже было выходом на чисто коммунистический принцип распределения.

* * *


Культурные задачи сталинского плана предусматривали:

— существенное улучшение жилищных условий, подъем заработной платы рабочим и служащим минимум вдвое, если не больше, «как путем прямого повышения денежной оплаты, так и, особенно, путем дальнейшего систематического снижения цен на предметы массового потребления»;

— введение общеобразовательного политехнического обучения;

— ликвидация существенных различий между умственным и физическим трудом с тем, «чтобы не отдельные группы рабочих, а большинство рабочих подняло свой культурно-технический уровень до уровня инженерно-технического персонала»;

— сокращение рабочего дня сначала до б, а затем и до 5 часов с тем, чтобы предоставить членам общества как возможности для развития их способностей в других сферах, отвечающих их настроениям и устремлениям, так и для расширения сферы культурного досуга.

Только после выполнения всех этих предварительных условий, причем, не по отдельности, а вместе, подчеркивал Сталин, можно будет переходить от социалистической формулы «от каждого по способностям, каждому по труду» к коммунистической формуле «от каждого по способностям, каждому по потребностям».

Как видно, на первом плане у вождя, объявленного «кровавым тираном», душителем «неотъемлемых прав и свобод народа», были именно интересы этого народа, забота о росте его культурного и материального благосостояния, воспитание высоких духовных и нравственных качеств, всего, к чему стремились лучшие люди и умы человечества на протяжении всего его существовании. Можно представить всю низость и подлость нападок на мнимый «сталинизм» со стороны его якобы гуманных и «свободолюбивых» обличителей. Наверное, их ненависть к Сталину, потоки грязной и подлой клеветы в его адрес и объясняется тем, что в отличие от них, он посвятил свою жизнь тому, чтобы придать этому гуманизму и «свободолюбию» не декларативный, а реальный характер и распространить их не на узкий круг правящей элиты, а на самые широкие слои трудящихся масс, на весь народ.

Истинный же характер «гуманизма» и уважения к простому человеку критиков «антигуманного сталинизма» наглядно проявился в период так называемой «шоковой терапии» правительства Гайдара в первой половине 90-х годов прошлого века. Даже такие сторонники буржуазных рыночных реформ в России, как Ю.М. Лужков и Г.Х. Попов, в статье, посвященной смерти Гайдара, признавали:

«Был февраль 1992 года. На совещании, которое вел Егор Тимурович, рассматривались неотложные меры по финансированию социальных программ… Один из авторов этой статьи проинформировал Гайдара о том, что в Зеленограде наша медицина зафиксировала 36 смертей из-за голода. На это Гайдар ответил просто: идут радикальные преобразования, с деньгами сложно, а уход из жизни людей, неспособных противостоять этим преобразованиям, — дело естественное. Тогда его спросили: Егор Тимурович, а если среди этих людей окажутся ваши родители? Гайдар усмехнулся и сказал, что на дурацкие вопросы не намерен отвечать… Гайдар — символ чудовищного разлома несправедливости и бесчеловечности, зеркало того антинародного, номенклатурно-олигархического выхода из социализма, который был навязан России в начале 1992 года… Это политика, жестокая и бесчеловечная. Именно это народ понял, и именно этого он никогда Гайдару не простит».

Комментарии тут излишни.

* * *


Нынешняя российская пропаганда ставит все с ног на голову, противопоставляя мнимую свободу, уважения к правам человека и «гуманизм» «демократической России» мнимому «деспотизму» и «варварской азиатчине» сталинского времени. Каков «гуманизм» и «уважением к правам человека» у нынешних российских либералов и «реформаторов», мы уже видели на примере их кумира — Гайдара. А вот что касается сталинского времени и самого вождя…. О лицемерии и фальши широко распространяемых домыслов о «жестокости», «коварстве», «мстительности», «сухости» и «черствости» Сталина писал еще выдающийся немецкий писатель, встречавшийся с ним в 1937 году Лион Фейхтвангер, справедливо заметивший, что вся эта бранная терминология была запущена в пропагандистский оборот Львом Троцким, ярым противником и ненавистником Сталина, которому Троцкий не мог простить поражения в борьбе с ним и своего последующего полного политического банкротства. Но Троцкий все-таки был незаурядным мелкобуржуазным деятелем леворадикального толка и блестящим публицистом, докатиться до тех мерзостей, низостей и гадостей, которые выдает на-гора современная разоблачающая Сталина по заказу властей говорящая и пишущая братия, он никогда бы не смог хотя бы ради элементарного к себе самоуважения.

Сталина, например, изображают властолюбивым маньяком, лишенным всего человеческого и озабоченного лишь тем, как побыстрее расправиться с конкурентами, а то и просто с независимо мыслящими людьми. Но вот эпизод из воспоминаний маршала Василевского, который в отличие от всего сонма обличающих Сталина крикливых писак хорошо узнал вождя в годы войны, поскольку встречался с ним сотни раз. Сталин показал ему как-то квитанции денежных переводов, которые получал отец Василевского. Тот жил очень стесненно, а его сын, круглосуточно работавший в Генштабе, забывал об этом. А Сталин, узнав об этом, стал пересылать отцу Василевского деньги.

А вот то, что рассказал автору этих стран И.А. Бенедиктов:

«Я был в командировке, в Подмосковье. Выполнив все, что наметил, решил вернуться домой пораньше. Хотел успеть на день рождения жены. В министерство поэтому не стал заезжать, а отправился сразу домой. Стоило появиться у себя в кабинете, и я бы долго оттуда не выбрался. Руководители министерств работали в те годы до глубокой ночи. Когда уезжал из подмосковного совхоза, не отказался от пары рюмок «на посошок». А приехав домой, сразу же уселся за праздничный стол и, естественно, присоединился к тостам и веселью. Расслабиться, как говорится, сам бог велел, ведь в министерстве думали, что я командировке.

Где-то после полуночи раздался звонок правительственного телефона. Взяв трубку, услышал привычный голос Поскребышева, дежурившего в сталинской приемной.

— Иван Александрович, товарищ Сталин просит срочно прибыть к нему.

— Но я отпустил шофера…

— Неважно, машина уже выехала, через пять минут будет у вас.

Хмель сразу же слетел, хотя выпил я довольно прилично. Голова работала нормально, а вот ноги слушались плохо. С большим трудом спустился вниз. Машина действительно уже ждала.

Когда вошел в кабинет Сталина, едва не упал, качнулся, но все же удержался на ногах. Сталин, бросив на меня неприязненный, колючий взгляд, с ходу стал задавать вопросы. Касались они работы моего министерства, но производили какое-то странное впечатление. Как будто он решил проверить мои знания, проэкзаменовать. Отвечал я быстро, четко, без запинок. Пару раз даже поправил Сталина, которому дали неверные сведения о финансовом состоянии совхозов.

Наконец, Сталин остановился. Кожей почувствовал, что его отношение ко мне круто изменилось.

— Что ж, ситуацией в министерстве вы владеете, — сказал он. — Голова у вас работает неплохо, не то что ноги…

Повернувшись к столу, он что-то достал, а затем протянул мне большую коробку конфет.

— Поздравьте от моего имени вашу супругу. У нее ведь сегодня день рождения.

Затем подошел ко мне еще ближе. В пронзительных, отдающих желтизной глазах мелькнули лукавые искорки:

— А пить и гулять наркомам надо все-таки меньше.

Уже дома, когда огромное внутреннее напряжение спало, понял, что сталинскую проверку на устойчивость к жизненным соблазнам прошел. А через некоторое время выяснил и ее причины. Сталин, получив несколько сигналов об «аморальном поведении Бенедиктова», решил разобраться в них сам. Только до сих пор не могу понять, как он узнал о моем возвращении из командировки. Никто в министерстве об этом действительно не подозревал, На следующий день я удостоверился в этом лично».

* * *


Снисхождение к человеческим слабостям не исключало высокой требовательности Сталина к морально-нравственным качествам, особенно когда это касалось руководителей, находившихся, как говорится, «на виду». Как-то раз заместитель министра среднего машиностроения А.П. Завенягин, курировавший атомный проект, попросил у Сталина совета по поводу бесконечных амурных похождениями одного из видных руководителей. Отзвуки связанных с ними скандалов докатились и до Центрального Комитета партии, надо было принимать какие-то меры.

«Мы терпели подобные художества, — сказал Сталин, — у специалистов старой школы, которых некем было заменить. Сейчас мы подготовили и обучили достаточное число молодых людей, которые справятся с поставленными задачами. Теперь уже нельзя мириться с безобразиями, которые компрометируют руководство в глазах людей. И мы мириться с ними не должны».

Моральный кодекс строителя коммунизма с его основополагающим «человек человеку друг, товарищ и брат»» — это ведь тоже сталинское наследие, в котором нашло воплощение все лучшее, возвышенное и светлое, о чем мечтали лучшие умы человечества на протяжении всего его существования. Сам факт того, что он по сути воспроизводит традиционные христианские ценности, говорит об общечеловеческом характере коммунистической нравственности и морали. Сегодня так называемые правозащитники и разного рода либеральные критики «сталинизма» твердят о его «бездушии» и «антигуманности», но что тогда, спрашивается, «духовно» и «гуманно» — тот принцип, по которому живет капиталистическое общество — «человек человеку волк»?

Спору нет, коммунистические ценности и идеалы были скомпрометированы Хрущевым и его заведомо провальной, авантюристической попыткой перепрыгнуть через неизбежные этапы общественного развития. Но ведь Сталин таким авантюризмом не страдал, он к любому вопросу подходил продуманно, осторожно с учетом как прямых, так и отдаленных последствий принимаемых решений. Все обвинения в «утопизме», навязывании оторванных от жизни, чуждых людям идеологических схем и попытках властной палкой загнать их в коммунистический рай следует адресовать не ему, а его незадачливым преемникам.

Ну а если взять сам моральный кодекс строителей коммунизма, то он уже реально действовал первые советские десятилетия. Прежде всего, в самой правящей коммунистической партии, руководство которой во главе со Сталиным старалось придерживаться его норм, зафиксированных в качестве обязательных в самом Уставе ВКП(б). Этот настрой, высокий духовный и нравственный настрой строителей нового общества, передавался и широким народным массам. Конечно, их материально-бытовой уровень жизни существенно уступал западноевропейскому, не говоря уже об американском — унаследованную от царской России вековую отсталость невозможно было преодолеть за 15–20 лет, тем более, когда страна была вынуждена бросать основные силы и средства на обеспечение своей безопасности. Но даже при отсутствии теплых туалетов и возможности прибарахлиться на свой вкус в промтоварных магазинах — что до сих пор не может простить Сталину современное отечественное и зарубежное мещанство — люди чувствовали реальную заботу о себе со стороны государства, понимали в отличие от этого мещанства, что бытовые неудобства и товарные дефициты носят временный характер, что постоянным и неизменным в социалистическом государстве является как раз повышение материального и культурного уровня жизни простых людей. Да и сами дефициты с куда большим основанием следует относить к послесталинскому времени. «Я с печалью вспоминаю великого человека, — говорил о Сталине настоятель одной из церквей под Санкт-Петербургом игумен Евстафий (Жаков). — Это были лучшие годы в истории СССР. По улицам ходили свободно. Цены снижались ежегодно. Все обитатели нашего дома — рабочие, шофер, пожарный, врачи, мой отец — профессор, покупали в магазинах любые продукты — икру, ветчину, семгу. Качество такое, что нынешнее изобилие, несмотря на яркие обертки, кажется пародией».

Что бы сегодня ни говорили о сталинском периоде, это было время подлинного равенства и социальной справедливости, время, когда человека ценили по его реальным заслугам и вкладу в общее дело, время коллективистской психологии и братской взаимопомощи, время радостной и светлой жизни для трудового большинства. Конечно, до коммунистического рая было далеко — выбросить в одночасье за борт эксплуататорское прошлое было попросту невозможно, — но, по крайней мере, к этому раю искренне стремились. А сегодня либеральные «моралисты» и всевозможные обличители «сталинизма» сознательно или невольно — какая, собственно говоря, разница? — стремятся законсервировать капиталистический ад даже в тех странах, как, например, нынешней России, где он проявляется в самом своем омерзительном и отталкивающем виде. И еще удивляются, почему, несмотря на тотальную промывку мозгов в «демократическом» духе, простые люди тянутся к «кровавому диктатору» Сталину. Да потому и тянутся, что на собственном горьком опыте ежедневно, ежечасно и в массовом масштабе убеждаются в том, что хваленый капитализм работает только на правящую верхушку, трудовое большинство для нее лишь тягловая сила, ее обслуживающая, не более того. Эта сила, как считают нынешние хозяева страны, идущие на поводу у цивилизованного Запада, должна быть компактной, лишние рты здесь не нужны. Тут как раз и кроется самая глубинная причина того, что российская правящая элита уклоняется от принятия по-настоящему эффективных мер для прекращения страшного, казалось бы, для любой суверенной страны процесса — депопуляции, проще говоря, вымирания населения. А при «бесчеловечном» и «кровавом» Сталине темпы роста населения на порядок превышали аналогичные в «гуманных» и «демократических» странах. Что вполне закономерно: подлинным хозяином страны было честное, трудовое большинство, а руководители страны работали не на себя и не на свои кланы, а на его интересы. И скрыть эту объективную, а значит, и неопровержимую истину от народа, целенаправленно и постоянно одурманиваемого массированной антисталинской пропагандой, все равно не удастся.

И еще об одной немаловажной стороне сталинского наследия следует сказать — о вере в созидательные, творческие силы своего народа и о связанной с этой верой опоре на его лучшие национальные традиции и обычаи. Сталин хорошо знал русскую историю. Он изучал ее не в абстрактно-академическом, а в практическом аспекте, под углом решения тех задач, которые стояли в повестке дня развития страны. Признавая большую прогрессивную роль Петра I для вывода России из средневековой отсталости, больше все-таки ценил Ивана Грозного. Если Петр I насильственно, ломая через колено страну, навязывал ей чужеземные порядки, то Иван Грозный, оболганный, кстати, «прогрессивными» отечественными и зарубежными историками, пытался опереться в своей деятельности на русские традиции, национальную специфику своей страны.

Сталин не раз предупреждал об опасности низкопоклонства перед всем иностранным, потери чувства национального достоинства. Холуи, пошляки, не уважающие ни себя, ни, тем более, свой народ были всегда. Но при социализме, настоящем, сталинском социализме, не деформированном и изгаженном Хрущевыми и брежневыми, — этих пошляков и холуев гнали и давили, как клопов, как вшей. Сегодня они, осмелев и почувствовав силу, повылезали из своих щелей и стали задавать тон во всем. К чему это приводит, все видят собственными глазами… Вместо заимствования всего ценного и передового, что есть на капиталистическом Западе, импортируется все порочное и прогнившее, от чего он сам, кстати говоря, пытается избавиться. Вместо по-настоящему цивилизованного и культурного государства Россия превращается в какую-то помойку, куда выбрасываются отходы и сливаются сточные воды западных стран.

И у российских критиков «сталинизма» хватает совести, точнее наглости, охаивать нашу жизнь при социализме за «бедность» и «серость»… Помолчать бы лучше этим новоявленным и якобы «цивилизованным» господам! И взглянуть хоть бы раз на себя со стороны! Это они, псевдовозродители такой же псевдодемократической России, взяли на себя роль бедных родственников, презираемых богатыми зарубежными дядюшками, это их усилиями повседневная жизнь большинства честных тружеников совсем недавно подлинно великой и уверенно развивавшейся страны, превратилась в тусклое и «серое» существование, в унылую и изматывающую борьбу за выживание, в прозябание на грани нищеты…

И еще хотелось бы обратить внимание на тщательно замалчиваемое либеральными «гуманистами» и «антисталинистами» обстоятельство. То, что делалось при Сталине в интересах людей труда, относилось не только к Советскому Союзу. Элементы того, что намечалось в сталинской программе шесть десятилетий назад, уже реализованы в ряде высокоразвитых капиталистических стран, например, улучшение жилищных условий, высокая зарплата рабочих и служащих, сокращение рабочего дня, выделение большого времени для занятий любимыми видами деятельности, культурного времяпровождения и отдыха, спорта.

Сталин был одним из первых, кто на общегосударственном уровне стал проявлять заботу об освобождении человека от повседневных тягот простого выживания, кто всячески способствовал раскрепощению его духовных и нравственных сил, развитию творческих способностей.

Влиятельные круги как внутри нашей страны, так и за рубежом стараются скрыть все это, переключая внимание на мнимые ужасы «сталинских репрессий» или же вообще закрывая историческую правду плотной завесой молчания. Не удастся. В борьбе с истиной ложь невольно разоблачает себя…

* * *


После первой послевоенной сессии Верховного Совета СССР маршал AM. Василевский спросил у Сталина, как он представляет себе коммунизм, после чего состоялся следующий диалог.

— Я считаю, — ответил Сталин, — начальная фаза или первая ступень коммунизма практически начнется тогда, когда мы начнем раздавать населению хлеб задаром.

В разговор включился другой видный советский военачальник Н. Н. Воронов.

— Товарищ Сталин, как же — задаром хлеб, это невозможное дело!

Сталин подвел собеседников к окну:

— Что там?

— Река, товарищ Сталин.

— Вода?

— Вода.

— Апочему нет очереди за водой? Вот видите, вы и не задумывались, что может быть у нас, в государстве такое положение с хлебом….

Знаете что, — заключил Сталин, — если не будет международных осложнений, а я под ними понимаю только войну, я думаю, что это наступит в 1960 году (Ф.И. Чуев. Молотов: полудержавный властелин. М., 2002, с. 122).

И ведь действительно. При всей нашей бедности в 50-е годы хлеб был бесплатным в любой столовой, а в студенческих еще сделали бесплатным и винегрет… Жили в материальном отношении скудно, стесненно, куда скромней и проще, чем в любой европейской стране. И, тем не менее, радовались жизни, — духовному и нравственному здоровью советских людей, чувству их оптимизма и коллективизма завидовал весь мир, даже тот сытый и внешне куда более благополучный, чем мир раннего советского социализма. Правда, в основе этого оптимизма и уверенности в будущем лежало очевидное для всех неуклонное улучшение жизни трудового большинства — как ее материальных, так и духовных сторон. Ни в одном государстве капиталистического мира этого не было, да и не могло быть.

И ведь это было только самое начало. До самого коммунизма было еще очень далеко. Но Сталин начал осторожное, продуманное, но в то же время твердое и поступательное движение к нему. И бесплатная раздача хлеба, так же как и бесплатное пользование телефонами-автоматами, была лишь одним из первых шагов, тем более что она входила в число так называемых «потребностей выживания». А замысел был идти гораздо дальше — к потребностям более высокого порядка. К бесплатному здравоохранению и образованию намечалось прибавить и другие, делая личность независимой от потребностей «выживания», от материального фактора, который до сих пор отравляет и долго еще будет отравлять жизнь. Словом, реально продвинуться от царства необходимости к царству свободы, когда человек будет жить в соответствии с познанными им законами природы и стремиться к удовлетворению своих высших потребностей.

И вот как раз это Стремление Сталина создать лучшую, не только обеспеченную, но и осмысленную, одухотворенную жизнь для всех, а не только для узкой элиты, полностью замалчивается крикливыми обличителями «сталинизма»! Поневоле вспоминается известное высказывание о том «взыскательном» критике, который, читая гениальную поэму, увидел в ней прежде всего и главным образом неправильно расставленные запятые. Да, у Сталина были такие запятые, но не они определяют содержание гениальной поэмы. Жаль только, что в высших сферах страны не нашлось достойных его великого дела преемников, точнее, их поспешили убрать сразу же после его смерти. В этом настоящая беда нашей страны, а в более широком плане и всего человечества.

* * *


«Экономические проблемы социализма в СССР» часто представляли и представляют как набор замшелых, утопичных, оторванных от жизни марксистских догм. Так, Сталин в своей работе заявил также о неизбежности войн между капиталистическими странами, отказался от своего же тезиса об относительной стабильности рынков в период общего кризиса капитализма и посчитал утратившим силу ленинское положение о том, что, несмотря на загнивание капитализма, «в целом капитализм растет быстрее, чем прежде».

Действительно, все эти положения не нашли своего подтверждения в реальной жизни, скорее наоборот. Капитализм не только сохранил свою силу, но и выиграл экономическое соревнование с социалистическим Советским Союзом, что стало одной из главных причин его распада. Вряд ли стоит, однако, считать все эти положения ошибочными. Тут уместней, скорее всего, говорить об их устарелости, о том, что последующее развитие сделало их нереальными, хотя все могло пойти и по другому пути.

«Сейчас у американцев одна или две атомные бомбы, — говорил Сталин в январе 1945 года Б.Н. Чиркову, директору ленинабадского горно-металлургического комбината, который должен был производить уран для российских ядерных центров. — Лет через пять они будут иметь, наверное, 20 атомных бомб. Наш народ должен принять дополнительное решение, мобилизовать все усилия и создать к этому времени ядерное оружие. Эти усилия окупятся сторицей. Мы обезопасим себя лет на тридцать-сорок от новой войны. А за это время мы создадим такие условия для людей, с которыми не сравнится ни одно государство. Мы так поднимем экономику, культуру, сознание народа, что в других странах, за рубежом возникнет желание покончить с унижением капиталом».

Сталин умел смотреть в будущее, но он в гробу бы перевернулся, узнав о том, как быстро отказались от его заветов и наследия те, кто многие годы клялся в верности «делу Ленина-Сталина», те, кто спасовал перед неизбежными трудностями социалистического строительства и, капитулировав перед натиском мелкобуржуазной стихии, повел страну по заведомо тупиковому пути. Пути, закономерным итогом которого стала капиталистическая реставрация.

Как уже не раз говорилось, хрущевское, а затем брежневское руководство не столько продолжало, сколько компрометировало и губило дело, начатое Сталиным. Даже когда его правота становилось очевидной. И в этом плане весьма показательна судьба общегосударственной автоматизированной системы управления в народном хозяйстве (ОГАС), над проектом которой работал академик В.М. Глушков.

В 60-х годах развернулась ожесточенная борьба между рыночниками разных направлений и последовательными сторонниками социалистических методов хозяйствования. Глушков предложил радикальную реконструкцию системы управления народным хозяйством на основе безденежных расчетов с населением. Это был реальный поворот в сторону бестоварного производства, сулящий огромные выгоды стране. Но он требовал, естественно, и немалых затрат. Под мощным давлением рыночников предложения Глушкова постоянно отвергались, дело дошло до уничтожения подготовительных материалов по этому вопросу. Даже сталинский выдвиженец, безусловно, талантливый и высококомпетентный А.Н. Косыгин не сумел разобраться в новаторской сути проекта. «Косыга», как тепло называл его Сталин, при всех своих несомненных дарованиях и преданности делу, имел неоправданную склонность к рыночным рычагам, склонялся к рыночному хозяйству, за что, кстати, Сталин и не продвигал его на высшие государственные посты.

На заседании Политбюро ЦК КПСС, где рассматривался глушковский проект, состоялся весьма характерный диалог. Председательствовавший член Политбюро, главный идеолог страны М.А. Суслов сказал:

— Товарищи, может быть, мы совершаем ошибку сейчас, что не принимаем проект в полной мере, но настолько революционные преобразования, что нам трудно сейчас. Может быть, давайте сейчас попробуем вот так, а потом будет видно, как быть… (Обращаясь к Глушкову). Как вы думаете?

В.М. Глушков:

— Михаил Андреевич, я могу вам только одно сказать, что если мы сегодня этого не сделаем, то во второй половине 70-х годов советская экономика столкнется с такими трудностями, что к этому вопросу все равно придется вернуться. (Р.И. Косолапое. Истина из России. Тверь, 2004 год, с. 656–657).

И действительно, трудности нарастали, отставание Советского Союза от передовых капиталистических держав усиливалось, темпы научно-технического прогресса, самые высокие в мире до середины 50-х годов, стали ниже, чем в других странах. Но к предложению Глушкова все равно не вернулись. Таких, как Сталин, способных не только увидеть и оценить полезное и перспективное для страны, но и ломать косность, консерватизм и рутинерство многих партийных руководителей и почивающих на лаврах научных светил, уже не было. Страна шла к закату, потому что сбилась с верного пути, намеченного еще в начале 50-х годов.




«Бороться с врагами руками самих же врагов»


Внешнюю политику Сталина до сих пор представляют либо как «классово-догматическую», оторванную от реалий того времени, либо, наоборот, как «коварную» и даже «предательскую» по отношению к своим друзьям и союзникам. Но так считают люди, совершенно не знающие той сферы, о которой взялись судить.

Сталин был таким же новатором в проведении внешней политики, как и во внутренней. С такими же выдающимися, кажущимися невероятными в наше время результатами. Прошедшие сталинскую школу министры иностранных Д. Шелепин, а затем и А. Громыко ее уроки старались не забывать. А они действительно весьма поучительны и стоят того, чтобы вспомнить о них еще раз. Тем более, что даже в объективных исторических исследованиях второстепенным и малозначащим заслоняют то основное и существенное, что было сделано для спасения страны, да и всего человечества.

В исторической литературе какой-то заговор молчания вокруг главного достижения сталинской дипломатии. А главным было то, что она еще до нападения фашистской Германии на Советский Союз сумела добиться того, что Гитлер оказался в заведомо проигрышном положении. Фактически фашистский режим был обречен на неминуемое поражение в войне с СССР еще до ее начала. И этого удалось добиться в тяжелейшей для Советского Союза международной обстановке, когда, казалось, все было против первого в мире социалистического государства.

Не только до начала Второй мировой войны, но даже после разгрома объединенной англо-французской армии и немецкой оккупации Франции, над Советским Союзом висела вполне реальная угроза нападения расширенной коалиции капиталистических западных держав, включая Германию и Японию. И вряд ли он сумел бы выдержать совместный натиск объединившихся капиталистических держав, война с ними означала бы почти гарантированное поражение. Можно представить, в какой ситуации оказалась бы наша страна, если бы осенью 1941 года, когда гитлеровские войска подходили к Москве, на советскую территорию вторглись бы еще британская и японские армии и, возможно даже, американский экспедиционный корпус.

Умозрительные предположения? Конечно же, предположения, но вполне обоснованные. Угроза вторжения на советскую территорию армий расширенной коалиции капиталистических держав по типу того, как это происходило в годы гражданской войны — тогда в интервенции участвовали воинские подразделения 14 государств — была вполне реальной. В результате целого комплекса глубоко продуманных и точно рассчитанных мер Сталину удалось не только сорвать образование такой коалиции, но и в максимальной степени использовать противоречия внутри нее в интересах советского государства.

Гитлер долго колебался перед принятием решения о нападении на Советский Союз, саму дату такого нападения он переносил несколько раз. И дело не только в том, что Германии пришлось бы в этом случае вести войну на два фронта — Англия с ее колониями и доминионами все еще продолжала борьбу, а за ее спиной маячила грозная тень США, ее потенциального союзника. Ближайшие сподвижники фюрера, включая Гесса, Геринга, Риббентропа, выступали за войну с СССР только в случае урегулирования отношений с Англией и, возможно, Соединенными Штатами, в противном случае нападение на советское государство было бы, по их мнению, слишком рискованным.

Гесс, второй человек в фашистском рейхе после фюрера, пожертвовал ради сговора с англичанами даже своей политической карьерой, перелетев к ним на самолете через линию фронта. И он знал, что делал: в правящих кругах Великобритании были сильны позиции так называемой «кливлендской клики», выступавшей за сотрудничество с нацистами. Да и сам воинственно настроенный по отношению к фашистскому режиму Черчилль был связан с ней прочными политическими узами, о его «генетической» ненависти к стране Советов всем было хорошо известно. Короче, сговор был вполне реален, не случайно до сих пор, спустя почти 70 лет, все документы о переговорах Гесса с англичанами остаются засекреченными.

В США в тот период также были сильны позиции тех, кто выступал за сотрудничество с нацистами. Что там говорить: уже после объявления войны Германии генеральные штабы Великобритании и Франции разрабатывали при полном одобрении своих американских коллег военные операции против Советского Союза в качестве ответной акции за его «агрессивное нападение» на Финляндию.

* * *


Сталин разрубил всю эту сложную и запутанную сеть антисоветских интриг и комбинаций быстрыми и точно рассчитанными ударами. Первыми из них стали чувствительные удары по японской армии на озере Хасан и на Халхин-Голе, которые, продемонстрировав правящей элите Страны восходящего солнца силу советского оружия, вывели ее, по крайней мере, на несколько лет из числа возможных участников нападения на СССР.

Затем последовало заключение Пакта о ненападении с Германией, подписанного 23 августа 1939 года, вошедшего в историю под названием Пакта Молотова — Риббентропа. Сталин пошел на него, убедившись, что Англия и Франция на совместные военные действия против гитлеровского режима не пойдут. В результате он расколол намечавшуюся расширенную коалицию Запада против СССР, направив бешеного фашистского пса в сторону тех, кто до этого цинично натравливал его на советское социалистическое государство. И, наконец, после нападения фашистской Германии на Советский Союз Сталин сделал все для формирования антигитлеровской коалиции, куда наряду с советским государством вошли Великобритания, США, Канада и другие западные страны.

Вероломно нарушив все международные договоры и соглашения и напав в одиночку на Советский Союз, Гитлер, таким образом, создал предпосылки для объединения против фашистской Германии самых влиятельных и могущественных стран капиталистического мира. Их совокупный экономический, военный и людской потенциал вместе с огромными возможностями Советского Союза не оставлял ему в перспективе никаких шансов на победу. Но фюрер не умел мыслить стратегически, отдавая предпочтение чисто интуитивным решениям. Сталин немедленно воспользовался этим, заключив союзнические соглашения с отнюдь не симпатизирующими первому в мире социалистическому государству западными странами и даже добившись от США и Великобритании обязательства открыть против Германии в Европе второй фронт.

Это было действительно выдающееся достижение. Окруженный сонмом многочисленных и сильных противников, Сталин сумел не только отбиться от самого опасного из них, но и подключить к этой борьбе, казалось бы, непримиримых врагов социалистического государства. Поневоле согласишься с британским премьером У. Черчиллем, писавшим в своих мемуарах об «эгоистической», «коварной», но в то же время «холодно-реалистической» политике Сталина, который, по его словам, «боролся со своими врагами руками своих же врагов», добиваясь при этом результатов, казавшихся в тяжелейшем положении тогдашнего Советского Союза немыслимыми.

Насчет «коварства» британский премьер перегнул — равных ему по этой части просто не существовало, — а что касается «холодного реализма», то здесь был совершенно прав. В иллюзии «общечеловеческих ценностей» пролетарский вождь никогда не впадал, — своекорыстные, хищные повадки западных держав изучил досконально и мастерски научился не только их отражать, но и активно использовать в интересах социалистического государства. А после разгрома фашистской Германии вынудил своих союзников смириться с утратой всей Восточной Европы, несмотря на серьезное ослабление и разрушение советского экономического потенциала, и без того сильно уступавшего объединенной мощи западных держав. Это мог сделать только Сталин.

* * *


Но и это еще не все. Стоит коснуться, наконец, и того, о чем хранят глухое молчание знатоки военной истории, как в нынешней России, так и за рубежом. Все они признают, что Гитлер колебался, принимая решение о нападении на Советский Союз в одиночку. Но почему все-таки принял, несмотря на возражения своих соратников и имея за своей спиной войну с Англией? При всем своем авантюризме фюрер все-таки не был сумасшедшим.» Ответ прост: к отказу от сговора с англичанами и американцами его подтолкнул… Сталин. Он успел хорошо изучить психологию Гитлера, рвавшегося к мировому господству, и сумел сыграть на этом. Пойти на союз против СССР с Великобританией и США означало бы для фюрера, во-первых, дележ добычи, которую он не хотел делить ни с кем, и, во-вторых, откладывание на время реализации своей о мечты о мировом господстве, чего Гитлер также не хотел. «Зачем делиться с другими, если можно взять все самому?» Тем более что фюрер все еще пребывал в эйфории от быстрой и сокрушительной победы над англо-французскими армиями — ему ведь тоже предрекали со всех сторон, что война на Западе затянется надолго…

Сталин организовал и успешно провел целый комплекс мероприятий по дезинформации гитлеровского руководства относительно реального оборонного потенциала СССР. По зарубежным каналам распространялись сведения о слабости Красной Армии, ее неготовности к современным крупномасштабным боевым действиям. Был введен поистине драконовский режим секретности, касающийся реальных мобилизационных возможностей страны. А поскольку в Советском Союзе в результате сталинских чисток уже не было «пятой колонны», сообщавшей фашистам достоверные сведения о вооруженных силах своей страны, Гитлер был плохо осведомлен о действительной способности советского государства к сопротивлению. Он не знал, например, что в соответствии с принятым в 1933 году решением Политбюро ВКП(б), все крупные предприятия, вводившиеся в строй в ходе выполнения пятилетних планов, строились с учетом возможного перевода в кратчайшие сроки на выпуск военной продукции. Фюрер не имел ни малейшего представления о разрабатываемых в засекреченных институтах и опытных производствах образцах новой советской военной техники — танках, самолетах, артиллерийских орудиях. У него не было достоверных сведений о мобилизационных возможностях советского государства. А данные, полученные немецкой разведкой — абвером, — практически не затрагивали этой скрытой стороны реального военного потенциала СССР. В результате Гитлер стал считать Советский Союз «колоссом на глиняных ногах», а за несколько дней до нападения на него в беседе с болгарским послом сравнил Красную Армию с оловянными солдатиками, которыми играл в своих покоях свергнутый с престола русский император Петр III.

Для фюрера было полной неожиданностью наличие у Красной Армии непредвиденно больших материальных и людских резервов, быстрая перестройка советской экономики на выпуск военной продукции, появление новых танков и самолетов, не только не уступавших немецким, но и превосходящих их по многим параметрам. После поражения немецких армий под Москвой в декабре 1941 года, Гитлер произнес слова, буквально ошеломившие присутствовавших в его ставке генералов: «Этот Чингисхан (так фюрер называл Сталина. — В. Д.) сумел обмануть меня. Если бы я знал о реальной силе русских, то никогда не начал бы этой войны!».

К этому еще следует добавить, что в качестве обязательного условия заключения Пакта Молотова — Риббентропа Сталин поставил предоставление Германии Советскому Союзу займа в 150 миллионов марок, а также поставки военной техники и оборудования в обмен на сырье. Гитлер вынужден был согласиться на эти крайне невыгодные для Германии условия — мир на востоке ему был нужен, чтобы начать войну на западе, ради этого он и пошел навстречу сталинским требованиям. Сложилась парадоксальная ситуация, когда фашистская Германия, уже планировавшая в будущем нападение на Советский Союз, невольно усиливала своего будущего соперника. Вот он, сталинский подход в действии — бороться со своими врагами руками своих же врагов, используя любую возможность для укрепления позиций своей страны.

Кстати, в советское Министерство иностранных дел еще со сталинских времен было принято направлять наиболее подготовленные и образованные кадры. Знание дела, профессионализм, умение постоять за свою позицию поощрялись с самого верха. Ситуация, когда страну водили за нос долгие годы ее зарубежные «партнеры», заставляя сдавать одну позицию за другой, была просто немыслима. Более того, куда более слабый в экономическом отношении Советский Союз вырывал у Запада уступок куда больше, чем делал их сам. Недаром до сих пор при слове «Сталин» все эти цивилизованно-вальяжные англосаксонские премьеры и министры буквально выходят из себя.

И еще одним своим качеством Сталин резко отличается от всей шумной и беззастенчиво рекламирующей себя когорты российских и зарубежных политиков прошлого и настоящего — способностью «подтягиваться» к растущим требованиям времени, учитывать в своей деятельности особенности быстро меняющейся обстановки. Сам Сталин, как и все незаурядные государственные деятели, рос вместе со временем. В 20-е годы он был одним, в 30-е — другим, в начале 50-х годов — третьим. Неизменно сохранялась только верность партийным идеалам и высшим интересам страны.

* * *


Уже в первые послевоенные годы в деятельности Сталина наметился радикальный пересмотр, казалось бы, надолго устоявшихся постулатов в сфере внешней политики. Клеймивший совсем недавно «буржуазный пацифизм» Сталин берет под свое крыло движение сторонников мира — тогдашних антиглобалистов, — в рядах которых были люди самых разных убеждений, в том числе и западные интеллектуалы — ученые, писатели, артисты, общественные деятели, не стеснявшиеся критиковать «антидемократическую» советскую общественную систему.

Тогда же, по прямому указанию Сталина, в СССР открывается новое печатное издание — журнал «Новое время» и резко расширяется тираж «Литературной газеты», где представителям широкого общественного мнения разрешается выражать взгляды, отличные от «более узких» официальных. На встречах с писателями Сталин призывает их смелей и острей критиковать то, что мешает строить социализм и не заниматься дешевой лакировкой действительности, в которой еще много «родимых пятен прошлого».

Нестандартные, мягко говоря, оценки и подходы Сталин проявляет в международной сфере. Знакомство с документами, записями его бесед с зарубежными деятелями полностью развеивают миф о универсальной, «сталинской» модели социализма, которая якобы навязывалась странам Восточной Европы. Вот что говорил Сталин вот что говорил он, к примеру, югославскому лидеру И. Б. Тито: «Сегодня социализм возможен и при английской монархии. Революция нужна теперь не повсюду. Тут недавно у меня была делегация британских лейбористов. И мы говорили как раз об этом. Да, даже при английском короле возможен социализм». В январе 1945 года на встрече с болгарской и югославскими делегациями Сталин высказался так: «Может быть, мы делаем ошибку, когда думаем, что советская форма — единственная, которая ведет к социализму. Могут быть другие формы — демократическая республика и даже в известных условиях — конституционная монархия». И несмотря на сохраняющийся решительный и «жесткий» тон в оценке международных событий, Сталин действовал исключительно осторожно, трезво оценивая ситуацию и реальные возможности тогдашнего Советского Союза. Он быстро остуживал горячие головы тех, кто, забывая о них, рвался на конфликт с мировым империализмом.

Сразу после войны, например, югославские руководители во главе с И. Тито, к которому в ряде вопросов примкнул лидер болгарских коммунистов Георгий Димитров, взяли курс на обострение отношений с империализмом, на ревизию Потсдамских соглашений. Тито и Димитров заявили о планах создания так называемой Балканской Федерации, в которую должна была войти и Греция, где в это время шла война между монархистами и коммунистами. Поскольку Запад обвинял Советский Союз в поддержке греческих коммунистов, то, естественно, началась яростная кампания против «советской авантюры». Масла в огонь подлил ввод югославских войск в Албанию, который также не был согласован с советским руководством. Все это грозило полным разрывом отношений между Советским Союзом и западными державами и возникновением риска новой мировой войны. Сталину стоило немало труда привести в чувство Тито и Димитрова, которого он обвинил в «комсомольских замашках». В результате взрывоопасную ситуацию удалось нормализовать.

Или взять конфликт между Северной и Южной Кореей, который тоже чуть было не поставил мир на грань большой войны. Когда представитель Советского Союза в Северной Корее Штыков пообещал Ким Ир Сену направить в его армию, сражавшуюся с американским экспедиционным корпусом, советских советников, Сталин резко одернул его, подчеркнув опасность и недопустимость прямого военного столкновения со США.

И еще вот на что следует обратить внимание. Сталин никогда не оставлял в беде друзей нашей страны за рубежом и не боялся пустить в ход для этого весь арсенал имеющихся средств. Когда сторонники сближения с СССР в югославском руководстве Жуйович и Хебранг были арестованы, обвинены во всех грехах с явным прицелом на смертный приговор, Сталин отправил Тито и другим югославским лидерам следующую телеграмму: «ЦК ВКП(б) стало известно, что югославское правительство объявило Хебранга и Жуйовича изменниками и предателями родины. Мы это понимаем так, что Политбюро ЦК КПЮ намерено ликвидировать их физически. ЦК ВКП(б) заявляет, что если Политбюро ЦК КПЮ осуществит этот свой замысел, то ЦК ВКЛ(б) будет считать Политбюро ЦК КПЮ уголовными убийцами». Эта телеграмма спасла нашим друзьям жизнь.

Убийственный факт для тех «моралистов» от политики — начиная от Хрущева и кончая Горбачевым и Ельциным, — которые так любили афишировать свой «гуманизм». Некоторые из бывших советских друзей в Восточной Европе кончали жизнь самоубийством во времена Горбачева и Ельцина, проклиная тот день и час, когда связали свою судьбу с первой страной социализма. Или тот же Афганистан, где ельцинское руководство точно так же предало наших союзников и друзей, отдав их на растерзание моджахедам, которым Запад в поддержке не отказал. Кто после этого будет сотрудничать с нашей страной? И будут ли вообще после этого у России искренние и стойкие друзья?

При Сталине твердость в отстаивании жизненно важных для страны вопросов сочеталась с гибкостью и уступчивостью в тех, которые не имели для нее принципиального значения. Прямая противоположность нынешней, якобы «цивилизованной» и «прагматичной» российской дипломатии, безропотно сдававшей стратегически важные позиции (Средняя Азия, Прибалтика) и цеплявшейся за мелочевку блестящих, но по сути пустых, а то и вредных регалий (членство в элитной «восьмерке», участие в ВТО).

* * *


Внешней политике Сталина часто приписывают стремление к «коммунистической экспансии» и «великодержавности». Но обвинения в этом куда уместней предъявить к его незадачливым преемникам — Хрущеву и Брежневу. Они-то действительно растранжирили значительные средства на поддержку «друзей» Советского Союза и «социализма» за рубежом Несравнимые, правда, с сотнями миллиардов долларов, выкачанных из страны и переправленных за рубеж в период либерально-рыночных реформ. Но, тем не менее, советским «друзьям» и «социалистам», особенно в афро-азиатских государствах, досталось немало того, что могло бы с куда большей пользой быть использовано в собственной стране.

Сталин также не отказывал в поддержке друзьям и союзникам. Но, во-первых, эта помощь оказывалась действительно друзьям и действительно союзникам, — с теми, кто прикидывался ими, рвали незамедлительно или же находили на их место других. Сталинское руководство, например, старалось держать ситуацию в восточноевропейских странах, которым оказывало всестороннюю помощь, под своим контролем. И в Чехословакии, и в Венгрии, и в Румынии, и в Польше советские спецслужбы активно продвигали наверх своих ставленников и, наоборот, старались «вычистить» из руководства тех, кто держал камень за пазухой, как против народной власти, так и против Советского Союза. Словом, действовали примерно так, как сегодня поступают Соединенные Штаты, не стесняющиеся ставить у руля в других странах «своих» людей и прекращающие их поддержку, когда они забывают об этом.

Во-вторых, Сталин в отличие от Хрущева был против форсирования социалистических преобразований в восточноевропейских странах, — о государствах Азии, Африки и Латинской Америки и говорить нечего. Он прекрасно понимал, что платить за такие преобразования в немалой степени придется Советскому Союзу, который и сам испытывал острую нехватку средств во многих сферах. Да и подход к этой проблеме у троцкиста Хрущева и стойкого приверженца ленинского учения Сталина был принципиально различным. Хрущев считал, что раз руководство какой-либо страны объявило о своем намерении строить социализм, надо открыто поддержать его в этом и оказывать щедрую экономическую, финансовую и военную помощь. Сталин же призывал не воспринимать на веру «социалистические» декларации руководителей зарубежных стран, при всей их искренности они могли быть оторваны от их реального уровня социально-экономического развития и отражать лишь субъективное стремление побыстрее объявить о победе подлинно справедливого общественного строя. Естественно, что в этом случае, терпя неизбежные неудачи, новоявленные «строители социализма» будут обращаться за помощью к его форпосту — Советскому Союзу, а его возможности далеко не безграничны. Но основное даже не в этом.

Главное воздействие на ход мировых событий, не уставал повторять Ленин, социалистическое государство оказывает своей хозяйственной политикой. Но вся сложность в том, что социализм победил в отсталой стране, где уровень жизни населения, как материально-бытовой, так и культурный, был намного ниже, чем в передовых государствах. Нужно было время, и достаточно длительное, чтобы не только подтянуть его до уровня этих государств, но и превзойти его. А до этого ни в коем случае не следовало подталкивать других к заимствованию советского опыта, к осуществлению социалистических преобразований, поскольку результат может быть прямо противоположным. Вместо симпатий к первому в мире социалистическому государству появится отчужденность и даже враждебность к ней, вместо благодарности за предоставленную помощь, упреки в том что она была далеко не бескорыстной и только тормозила развитие той или иной страны.

Так это после распада СССР и получилось. Как раз самыми ярыми противникам новой, «демократической» России стали те страны, которые получали за счет советского, и, прежде всего, русского народа, щедрую помощь. Польша, Венгрия, Чехия, прибалтийские страны — все они занимают куда более жесткую, подчас открыто враждебную позицию по отношению к стране, от которой так много, причем практически безвозмездно, получали в прошлом.

Поистине, не делай добра, не получишь в ответ зла. Помощь никогда не ценят, когда получают ее без всяких условий и требований, как говорится «на халяву». А в хрущевский и брежневский периоды так бывало довольно часть.

Кстати говоря, когда Берия уже после смерти Сталина поставил вопрос о том, что переход к социализму в Германской Демократической Республике на тогдашней стадии ее развития был бы преждевременным и потребовал бы оказания ей большой помощи со стороны Советского Союза, большинство членов Политбюро, особенно Хрущев и Молотов, обрушились на него с резкой критикой, обвиняя даже в отходе от международного курса Сталина. На самом деле, однако, Берия был куда ближе к нему, он знал мнение и настроения вождя по этому вопросу лучше, чем другие, и также лучше других понимал необходимость отхода от «жестких» внешнеполитических схем, которые в новых условиях становились неприемлемыми.

* * *


Вспоминается в данной связи откровенная беседа, состоявшаяся у меня в ходе поездки советской парламентской делегации в Чехословакию в 1984 году, — автор этих строк был в ее составе в качестве советника. На приеме в Посольстве СССР мне довелось разговориться с одним из руководителей внешнеэкономического ведомства Чехословакии, с которым познакомился еще в Москве. Он уже, как говорится, хорошо принял и потому резал правду-матку в глаза; «Мы сегодня занимались привычным парламентским враньем. Братская помощь, братская помощь. Великий Советский Союз будет нам и впредь помогать. Но эта помощь нам только вредит, она тормозит наше развитие. Вот вы берете у нас по импорту, берете практически все и в огромном количестве. Готовы, мол, всегда помочь чехословацкий друзьям со сбытом их продукции. Той же обуви, например, или мужской одежды. А ведь по качеству они сильно уступают западным образцам. Вам это неважно — рынок в России огромный, на качество вы мало обращаете внимания. А в результате у нас работают спустя рукава, нет стимула — возьмете все, что ни выпустим, да еще спасибо скажете. В результате мы сильно отстаем от мирового уровня, перестаем заниматься модернизацией производства и повышением качества продукции. А требовали бы с нас больше и выручали бы нас меньше, нам, да и вам это бы только пошло на пользу».

Мой чехословацкий собеседник был прав. Дружба дружбой, но табачок даже со своими лучшими друзьями и союзниками надо было держать врозь. Проявлять твердость и даже жесткость по отношению к ним, когда этого требовали государственные интересы и ни в коем случае не идти на поводу, как это сплошь и рядом случалось в хрущевский, а затем и брежневский периоды. Сталин куда реалистичней и трезвей смотрел на друзей и союзников, и когда это требовалось, не стеснялся идти на конфликт и поправлять их, даже когда это вызывало сильное недовольство. Да и считались с ним эти друзья и союзники куда больше, чем с его уступчивыми и «входящими в положение» преемниками.

«Прогрессивные» российские историки и публицисты продолжают обличать Сталина за «великодержавный» и «догматически-классовый» подход к международным вопросам. Этот подход, заложил якобы заведомо нежизнеспособную основу под взаимоотношения Советского Союза со своими друзьями и союзниками и, в конечном счете, надолго поссорил нашу страну с ними. Далеко мы уедем с такими «знатоками»! А ведь именно им поручено сегодня писать школьные учебники по истории…

Впрочем, главную роль здесь играли и продолжают играть куда более влиятельные лица. Люди с нечистой совестью всегда стремятся скрыть свои постыдные, а то и преступные поступки в прошлом. Бездарные, заваливающие любое дело руководители никогда не простят своим удачливым предшественникам их умения решать сложные государственные проблемы. Практически сразу после смерти Сталина началось уничтожение архивных документов. По свидетельству тех, кто участвовал в этой операции, документы уничтожались целыми грузовиками. Из 5,7 млн. дел центрального архива МГБ, где находились ценнейшие и уникальнейшие документы, в том числе основная масса архивно-следственных дел, осталось порядка 600 тысяч. Уменьшение чуть ли в 10 раз! В результате материалов старше 1954 года в архивах осталось мизерное количество. Именно Хрущев и его соратники положили начало варварскому уничтожению истории страны.

При Сталине такое было попросту невозможно, он сурово, невзирая на лица, наказывал всех, кто допускал пропажу даже одного документа. Тогда существовали правила вечного хранения практически всех оперативных документов госбезопасности. У Сталина, в отличие от его преемников, была чистая совесть, он не пытался скрыть от последующих поколений историческую правду, зная, что вынужденная суровость его действий будет оправдана, что люди рано или поздно поймут и оценят честность и самоотверженность, с которыми он отстаивал высшие интересы своей страны и ее народа.

Сегодня, когда российские государство безвольно дрейфует по волнам рыночно-конъюнктурной стихии, когда реальное государственное управление заменено пиар-рекламным с бесконечными «правильными» речами на актуальные темы первых лиц, Сталин как человек практического дела, не выносивший пустой и безответственной болтовни, опасен вдвойне. Обращение к его наследию выведет на реальные способы решения все обостряющихся кардинальных проблем страны, заставит всех мало-мальски думающих людей напомнить нынешней российской власти известные слова поэта, сказанные о таких же псевдодемократических бездарных властях начала прошлого века: «Которые тут временные? Слазь! Кончилось ваше время…».

Протрезвление умов идет, конечно, не так быстро, как хотелось бы тем, кто искренне стремится к возрождению страны. Но оно идет, и вряд ли этот процесс уже можно остановить.




«Подбор кадров и проверка исполнения»


Сталинская управленческая школа. Интерес к тому, что она дала для решения экономических и социальных проблем растет. Правда, не в России, а за рубежом, в исследовательских центрах западных стран, прежде всего США. Там-то понимают, что ее уроки представляют не только историческую ценность. Немало ведь из того, что практикуется сегодня в управлении крупными корпорациями, активно применялось в Советском Союзе 30-х и 40-х годов… Что главного было в этой школе, что ценного и полезного она внесла в общемировой опыт?

Начнем с главного, и, пожалуй, решающего для обеспечения высокой эффективности управления страной. Сталин умел находить и ставить на решающие посты, причем, в массовом масштабе, талантливых выдвиженцев из народа, в этом он на голову превосходил всех своих соратников. Именно при нем была создана высокоэффективная система подбора, расстановки, воспитания и выдвижения руководящих кадров, которая во многом обеспечила стремительное продвижение страны вперед.

Людей, во-первых, продвигали исключительно по политическим и деловым качествам; во-вторых, не давали засиживаться на одном месте, раз человек показал, что способен расти дальше; в-третьих, постоянно контролировали его работу как «сверху», со стороны контрольных инстанций и более высокого руководства, так и «снизу», по линии партийной организации, да и своего коллектива.

Что касается первого, то под политическими качествами понималась преданность социалистическому государству, своей стране. Не все грамотные и компетентные специалисты ей обладали, поэтому на решающие, «политические» посты попадали немногие из них. Впрочем, компетентных специалистов, не обладавших такой сознательностью, а подчас и враждебно настроенных к советской власти, тоже не обижали, напротив, создавали все условия для плодотворной деятельности при условии, разумеется, отказа от борьбы с партийной линией.

Вот как описывает сталинскую систему И.А. Бенедиктов:

«При Сталине продвижение в высшие эшелоны управления осуществлялось только по политическим и деловым качествам — исключения, конечно же, были, но довольно редкие, что лишь подтверждало общее правило. Главным критерием являлось умение человека на деле и в кратчайшие сроки изменить ситуацию к лучшему. Никакие соображения личной преданности и близости к «вождю», так называемый «блат», в расчет не брались. Более того, с людей, к которым Сталин особо симпатизировал, точнее ставил другим в пример, спрос был и жестче, и строже. Я имею в виду В.М. Молотова, Г.К. Жукова, H.A. Вознесенского и некоторых других…

Начав свою работу в сельскохозяйственном учреждении совсем еще молодым человеком, я был твердо уверен, что все успехи по службе зависят исключительно от моих личных достоинств и усилий, а не от сложившейся конъюнктуры и заступничества влиятельных родственников. Как и многие мои сверстники, я знал, что если проявлю себя должным образом на деле, то мне не дадут засидеться на месте, не позволят долгие годы «выслуживать» один чин за другим, растрачивая энергию и напор молодости на перекладывание канцелярских бумаг, а сразу же дадут дорогу, «двинут» через несколько ступеней наверх, туда, где действуют и решают».

Что же, когда в государственном аппарате преобладает такой настрой, бюрократизм и коррупция становятся в нем инородным телом, отторгаемым самим образом мыслей и действий управленцев. Есть над чем задуматься руководителям нынешней России, принимающим одну за другой программы борьбы с коррупцией и бюрократизмом, которые вопреки всем усилиям только растут.

* * *


Подбор кадров и проверка исполнения. Этот главный метод улучшения работы государственного аппарата взял на вооружение еще Ленин:

«Гвоздь всего положения не в резолюциях, не в учреждениях, не в реорганизациях. Поскольку они нам необходимы, это делать мы будем, но не суйтесь с этим к народу, а подбирайте нужных людей и проверяйте практическое исполнение, — и народ это оценит».

Сталин следовал этому методу неуклонно. Его умение подбирать и расставлять кадры, обеспечивая жесткий контроль за их работой, до сих пор остается непревзойденным. Его же преемники от Хрущева до Горбачева, напротив, пустили эту работу на самотек, испытывая прямо-таки патологическую страсть к бесконечным перестройкам и реорганизациям управленческой системы, только ухудшавшим ее работу. Непрекращающийся реформатский зуд — верный признак бюрократической серости и посредственности, подменяющих практические результаты казенно-бумажными отчетами о «проделанной работе». Добиться реальных сдвигов к лучшему на деле крайне сложно и трудно, да и времени требует немало. Куда легче и проще, раскритиковав имеющиеся в любой структуре управления недостатки, «отчитаться» об их устранении внешне эффектными реформами и реорганизациями — они, как говорится, на виду. Да и запустить их особых усилий не требуется — издай указ или распоряжение, и ты уже «новатор» и «реформатор», — аплодисменты, по крайней мере, со стороны «прогрессивных» сил, как в стране, так и за рубежом обеспечены.

Да и сегодня государственный аппарат постоянно лихорадят непрекращающиеся перестройки и реорганизации, в которых, похоже, запутались и сами их инициаторы. Правительство, министерства и ведомства реорганизовывают и перестраивают чуть ли не каждый месяц — сокращают и упраздняют, объединяют и разъединяют, сливают и снова расчленяют. А в конечном счете, останавливаются, — видимо, просто устав от непрерывной реорганизационной суеты, — на самом худшем варианте. Реорганизаций уже столько, что потеряно представление, с чего они начинались и чем последний вариант отличался от предыдущего — найти какие-то концы в бесконечной череде «новаторских» преобразований стало уже просто невозможно.

Замордованные бесконечными реорганизациями чиновники просто перестают работать, тем более, что в ходе бесконечных реорганизаций на ключевые посты в аппарате приходят дилетанты, которые не только не ценят немногих остававшихся там специалистов, но вытесняют их под разными предлогами. Что и понятно: знающий человек на фоне невежд всегда выглядел и вызовом, и укором…

Школярское невежество, замешанное на ребячьей нетерпеливости, жажде быстрых и поражающих публику результатов. Вот истинные движущие причины всех реорганизаций. Сталина бы на этих горе-управленцев! Быстро навел бы порядок, избавившись, естественно, прежде всего, от инициаторов бестолковых реорганизаций и перестроек. Наверное, потому ему от них сегодня так и достается.

И вот еще одно подрывающее эффективную работу аппарата управления уродливое явление, которое решительно пресекал Сталин — попытки высоких руководителей спихнуть ответственность за свою некомпетентность и неумение наладить дело на подчиненных, на «обюрократившихся» и «оторвавшихся от народа» аппаратных чиновников. В пропагандистском отношении, конечно же, для национального лидера удобная позиция — «не я отвечаю за очевидные безобразия и провалы, а подчиненные, которые не выполняют моих распоряжений и указаний». Но тут сразу же возникает вопрос: а почему их не заменяют теми, кто эти указания будет исполнять? Это то же самое, что ссылки военачальника, проигравшего битву, на то, что у него были плохие офицеры, как будто не он их подбирал и продвигал.

* * *


Сталин и его соратники, в отличие, например, от Троцкого, первым заговорившего об опасности «номенклатурно-бюрократического перерождения» аппарата и выступавшего за самые радикальные меры по его «дебюрократизации» (что, впрочем, не помешало ему первым создать вокруг себя так называемую «аппаратную номенклатуру»), рассматривали партийных и государственных функционеров как проводников своей политики, как соратников и единомышленников в достижении поставленных целей. Борьба с бюрократизмом велась на путях улучшения работы аппарата управления, а не конфронтации с ним. Хотя с неисправимыми бюрократами и чинушами в тот период отнюдь не церемонились, им действительно был объявлен беспощадный бой.

Кстати, весь мировой опыт показал, что осуществить по-настоящему крупные реформы в экономической и социальной сферах можно лишь привлекая на свою сторону государственный аппарат, по крайней мере, его значительную часть — в противном случае его колеса будут прокручиваться вхолостую, а явный или «тихий» чиновничий саботаж сведет на нет выдвинутые цели и программы.

Все успешные реформаторы прошлого — от американского президента Ф. Рузвельта, западногерманского руководителя Л. Эрхарда до китайского лидера Дэн Сяопина — говорили со своими чиновничьим аппаратом на «вы», умели поощрять и заинтересовать его в успехе проводимых реформ, что, впрочем, не исключало, а, напротив, предполагало усиление требовательности и персонального спроса за порученное дело. И, напротив, тот, кто афишировал свою враждебность «бюрократическому» аппарату, постоянно реорганизовывал, ломал, сокращал и унижал его, в конечном счете проваливал и «забалтывал» реформы, втягивая страну в острейшие кризисы и спады.

Красноречивые примеры Горбачева и Ельцина, казалось бы, у всех перед глазами. Но их бесславное дело, увы, продолжается. Под постоянные и грозные обличения с самых верхов бюрократизма и коррупции в нынешней России создана едва ли не самая забюрократизированная и коррумпированная система управления в мире, скатившаяся по степени разложения и беспомощности государственного аппарата на уровень самых отсталых африканских страны. И это при громогласном осуждении «тоталитарных», «архаичных» и, естественно, «совершенно недопустимых» в настоящее время сталинских методов управления.

Ну а к чему привели «допустимые» и «современные» методы, практикуемые нынешним российским руководством, видят сегодня все. Вот откровенное высказывание одного из руководителей крупного министерства нынешней России, пожелавшего, естественно, остаться анонимным:

«Я уже давно не занимаюсь тем, чем должен заниматься на своем посту. Потому что знаю — на результаты твоей деятельности внимания обращать не будут, гораздо важней сохранить приятельские отношения с министром и влиятельную поддержку в администрации президента. Да и отраслью наше министерство практически не управляет — все ведь в частных руках, а серьезно воздействовать на предпринимателей нет объективных возможностей.

Принятые решения давно уже не выполняются, персонального спроса за невыполненное и даже проваленное дело нет. Вот и плодим пустые бумаги, поток которых идет в одном направлении, а реальная жизнь в другом. Создаем видимость руководства, как создает его правительство, да и сам президент.

Я подсчитал как-то: на выполнение своих прямых обязанностей у меня уходит от силы восемь-десять процентов рабочего времени. Остальное время занимаюсь личными делами, с использованием, конечно же, своего кресла. Готовлю необходимые пути отхода, когда на мое место назначат другого. А не позаботишься о себе, государство о тебе и не подумает, хотя ему отдана вся сознательная жизнь».

Вот она, эволюция, точнее вырождение когда-то самой эффективной в мире системы управления! Под шум и крики о «переходе к системному управлению», «модернизации» и «дебюрократизации» государственного аппарата уфобили даже то, что эффективно работало в позднесоветский период, то, что не сумел разрушить до конца бездарный и безвольней Горбачев. Кризис управления стал едва ли не самым острым среди всех многочисленных кризисов нынешней России. А начинается все, естественно, с первого лица…

Следующее высказывание принадлежит человеку, занимавшему важный пост в Министерстве внутренних дел, пользующемуся особым вниманием российского руководства. Оно было сделано в 2007 году, еще до выборов нового президента. Но, тем не менее, сохраняет свою актуальность и по сей день. Итак, слово компетентному человеку:

«Как-то, перед очередной поездкой президента за рубеж, нас, руководящих работников правоохранительных структур, срочно собрали для встречи с ним. Естественно, все переполошились и пребывали в страшном волнении: что-то, видимо, произошло, и президенту надо сообщить нам о каких-то экстренных событиях или изменениях. Однако сам он в своем выступлении повторял банальнейшие истины: надо усилить внимание к борьбе с преступностью, надо повышать авторитет органов власти в глазах людей, нужна требовательность и бдительность и так далее и тому подобное.

Полчаса пустопорожних, давно надоевших всем фраз. И ни слова о тех острых проблемах, которые наше министерство давно ставило перед президентом. Я так и не понял, зачем нас собрали, и, судя по настроению присутствовавших, другие тоже.

Правда в начале встречи в зал запустили тележурналистов, которые покрутились минуты две и исчезли. Наверное, единственной целью нашей встречи с высшим должностным лицом был пиар — показать единство президента со своими силовиками. Но пиар пиаром, а проблемы как были, так и остались нерешенными».

Действительно голым пиаром ни одной из проблем, стоящих перед страной, не решить. Горбачев уже пытался сделать это, заполонив собой теле- и радиоэфир. И такой стиль управления страной продолжается. Но ведь существует старая истина: кто много говорит и заседает, мало делает, а то и вовсе выпускает руль управления из рук. И «спускает» такой же, чисто бюрократический стиль руководства вниз, по всей иерархии управления. Именно в сегодняшней России, чьи руководители мечут громы и молнии в адрес «коррумпированных» и обюрократившихся «аппаратчиков», были поставлены прямо-таки мировые рекорды бюрократизма и чиновничьего произвола, доходившие до откровенного маразма и абсурда, невозможных в любой другой стране. Кстати, численность сотрудников МВД до сих пор превышает численность российской армии, — по их количеству на тысячу человек населения Россия в разы превосходит развитые капиталистические государства. И, в отличие от этих государств, никто в ней не чувствует себя в безопасности. Защитников законности и общественного порядка боятся подчас даже больше, чем преступников.

* * *


В России, сокрушенно вздыхают знатоки ее истории, так было всегда. Бюрократизм, некомпетентность и оторванность от реальной жизни высшей власти поощряли чиновничий и полицейский произвол, а они, в свою очередь, подрывали эффективность государственного управления. Неправда, господа! Так было не всегда. Было время, когда высшая власть работала вполне эффективно и контролировала ситуацию в стране. Вот взятая из архивов краткая запись рассказа участника состоявшегося в первые послевоенные годы в Кремле совещания под председательством Сталина:

«Обсуждался вопрос о низком качестве труб для нефтепровода, в результате чего срывались сроки достижения им проектной мощности. Высказывается министр нефтяной промышленности В. Байбаков, ему возражают руководители других министерств и ведомств. Обсуждение идет остро, его участники не жалеют ни самолюбия, ни высоких чинов и званий присутствующих. Возражают и Сталину, когда он, внимательно выслушав выступавших, подводит итоги обсуждения. Но его, похоже, это ничуть не смущает. В конце концов, идет поиск решения, а пока оно не найдено, обрывать людей нельзя, можно ведь упустить ценное предложение.

Выясняется, что одной из главных причин срыва является низкое качество стали для труб, что связано с недостатком добавляемого в нее при выплавке хрома. Сталин сразу же вызывает по телефону министра металлургической промышленности В. Тевосяна. Прибыв на совещание прямо из своего министерства, он признает дефекты труб, но ссылается на то, что запасы хрома находятся в стратегическом резерве страны, трогать которые он не имеет права, здесь требуется специальное решение правительства. Кто-то предлагает вернуться к вопросу после принятия им соответствующего постановления. «Зачем ждать, если тут все, кто будет это постановление готовить? — возражает Сталин — Для вас что, бумага важнее дела?»

Тут же принимается решение о выделении из государственных запасов необходимого количества хрома. Определяются до предела сжатые сроки выполнения и персонально ответственные лица.

Выполнение задания начинается сразу же после совещания. Его участники быстро разъезжаются по своим кабинетам, несмотря на то, что уже далеко за полночь. Знают, что нельзя терять ни минуты, а от нормального сна все уже давно отвыкли. Когда получали поручение напрямую от Сталина, работали сутками напролет, понимали, что контроль будет жесточайший. Никакие ссылки на «объективные трудности» не помогут. Всем хорошо знакомы сталинские слова: «Вы для того и поставлены на высокий пост, чтобы преодолевать их». Как и то, что невыполнение задания в установленные сроки неминуемо привело бы к смещению с высокого поста невзирая ни на какие заслуги в прошлом и личные симпатии самого Сталина. Излишне говорить, что нефтепровод в рекордные сроки, казавшиеся специалистам нереальными, заработал на полную мощность».

А вот небезынтересная выдержка из опубликованной еще в советское время рецензии на роман писателя А.

Бека «Новое назначение», написанный на основе изучения архивных документов и бесед со сталинскими наркомами. Писателю очень точно удалось передать методы работы и атмосферу, царившую тогда в сталинском Политбюро:

«На заседании Политбюро Онисимов (главный герой романа. — В. Д.) не интересуется успехами. Об уже завоеванном, сделанном ни слова, он докладывает прямо, не выгораживая себя. Сталин тоже не нуждается в записной книжке. Он сверлит больные места станкостроения: крепления гусеничного башмака, коробка скоростей, серый чугун. Сталин обнажает слабость за слабостью…

Такие же жесткие отношения не только по вертикали, но и по горизонтали… И здесь беспощадность, ничего лишнего, никаких уступок. Мы делаем государственное дело и обязаны его делать. Страна, Сталин требуют сотен и сотен танков, лучших, чем немецкие. Надо выработать лучшую — по мировым стандартам — технологию. Разработать детальные инструкции, дать конкретные задания. А затем заставить всех подчиненных беспрекословно, точно, строго соблюдать все детали директив, все буквы инструкции. Надо постоянно, неукоснительно заставлять всех контролировать, ловить малейшие промахи, чтобы они не переросли в провалы, подавлять отклонение в зародыше».

Вот вам и раскритикованная в пух и прах сталинская «тоталитарная административная» система»! Даже самые ярые ее ниспровергатели признают, что эта «система» была в корне враждебна бюрократизму, формализму, казенному вранью, беспрерывным совещаниям и заседаниям, всем тем явлениям, которые «по нарастающей» от Хрущева до нынешних руководителей страны разрушали и, в конце концов, почти полностью парализовали деловую, конструктивную работу на всех уровнях государственного управления.

Работать на предельном напряжении сил, уметь добиваться выполнения поставленных целей даже в самых неблагоприятных условиях, жить своим умом, не окружая себя многочисленными советниками и «консультантами», тем более зарубежными. Не тратить драгоценное время на разного рода заседательскую и разъездную суету, на дешевую показуху своей «руководящей деятельности», на всевозможные «выходные» встречи с народом и «активом», разного рода конференции и собрания и т. п. Делать упор на конкретные, очевидные всем практические результаты. Отчитываться именно о них, а не о своих благих намерениях, из которых неизвестно еще что и получится…

* * *


Сталинские наркомы работали сутками напролет, они делали дело, большое дело, добиваясь в кратчайшие сроки, казалось, недостижимого. Высокая компетентность, фантастическая работоспособность, умение жестко требовать, контролировать, быстро внедрять перспективную технологию, смотреть на многие годы вперед. Таким был сам Сталин, такими были и те, кого он выдвигал на ключевые посты. Такой же работы ожидал от тех, кто шел на смену ему и старой партийной гвардии. С подобными управленческими кадрами можно было решать любые проблемы, двигаться семимильными шагами вперед.

Ну а что происходит в сегодняшней России, видит каждый. Олигархическому капиталу, чьи интересы обслуживает правящая верхушка страны, не нужны сильные и компетентные политические деятели по той простой причине, что серыми, слабыми и безвольными легче манипулировать, выдавая в государственных делах черное за белое и наоборот. И не только, кстати, в высших эшелонах управления, но и на его средних и даже низших этажах. В этом, кстати, одна из главных причин усиленного выдавливания, особенно в последнее время, компетентных специалистов из аппарата управления и замены их полуграмотными и малоопытными дилетантами.

Отнюдь не устарели оценки Сталиным ситуации в России, хотя они и сделаны были более 100 лет назад, в начале XX века:

«Кто такие либеральные буржуа? Состоятельные представители состоятельной буржуазии. Состоятельная буржуазия — наш непримиримый враг, ее богатство зиждется на нашей бедности, ее радость на нашем горе. Ясно, что ее сознательные представители будут нашими непримиримыми врагами».

Богатство буржуазии зиждется на бедности народа, ее радость — на народном горе… Весьма точная характеристика ситуации в нынешней, либерально-демократической России. Ограбившие народ олигархи купаются в изумляющей весь мир роскоши, в то время как большая часть населения едва сводит концы с концами, а его треть даже по официальным данным живет в условиях нищеты. Олигарх Абрамович скупает в Великобритании и Франции самые дорогие и престижные курорты, замки, дома и даже футбольные клубы, в то время как дети в российской глубинке на занятиях в школах падают в голодные обмороки… И это в самой богатой по природным и интеллектуальным ресурсам стране мира! Поистине, пир во время чумы. Ну разве не прав был Сталин в том, что состоятельная буржуазия всегда была и будет непримиримым, заклятым врагом своего народа? И разве не видел он дальше и глубже тех, кто через 100 лет будет презрительно, свысока отзываться о его якобы «устаревших» классовых «догмах»? Никогда еще, пожалуй, власть в России так не отрывалась от своего народа. Российские цари были куда скромней!..

В отличие от руководителей хрущевского и брежневского периода, не говоря уже о горбачевском и, тем более, руководителей нынешней, якобы «цивилизованной» и «демократической» России, Сталин не допускал разрыва между словом ft делом и был кристально честен и чист в своей частной жизни, что, кстати, признавали доке его злейшие противники. Его абсолютно не интересовали деньги, богатство, собственность, разного рода барахло и тому подобные «демократические» ценности — то есть все то, что для «либерально» и «рыночно» настроенных российских руководителей всегда было и продолжает оставаться на первом плане. Этот великий человек жил высшими интересами государства, своего народа и по сути ничего не знал кроме них.

Сам Сталин как-то рассказывал Шолохову, что перед войной у него было два юных корреспондента. «Два таких щупленьких еврейчика вошли ко мне, и вот один озирается и говорит. «Плохо живете, товарищ Сталин, мой папа живет лучше»». Вот такие «папы» сейчас и всем ворочают в стране, насаждая культ наживы и самого зверского эгоизма. Для них, конечно же, нет ничего светлого и святого, а сам Сталин — опаснейший «идеалист», кого надо оболгать перед народом, которому он отдал без остатка всю свою жизнь.

* * *


Лгут, лгут по-крупному все эти придворные и прикормленные властью историки и политологи, журналисты и ведущие популярных телепрограмм! Лгут, пользуясь полной благосклонностью и даже прямым поощрениям власть имущих в России, напрямую связанных с ее крупнейшими олигархическими кланами. Весь оглушительный шум о «сталинских репрессиях» подняли и искусственно нагнетали многие десятилетия как раз те, кто уклонялся от выполнения своего долга перед страной и народом, кто поставил на первый план не высшие интересы государства, а свои личные амбиции и свои личные интересы. Ну а их подручные в партийном и государственном аппаратах, получившие «карт-бланш» на охаивание советского прошлого, научная и творческая интеллигенция, индивидуалистические, элитарные поползновения которой сурово пресекались в сталинские времена, — постарались вовсю. Из 61 содержательного положения доклада Хрущева на XX съезде КПСС в 1956 году о культе личности Сталина, расписывавшего беззакония и ужасы так называемых сталинских репрессий, ни одно не отвечало исторической действительности. Это неопровержимо установил английский исследователь, профессор Г. Ферр, изучавший только соответствие этих положений реальным фактам и достоверным событиям без каких-либо их политических и идеологических оценок (Г. Ферр. Антисталинская подлость. М., Алгоритм, 2008).

Хрущевский доклад, провозглашенный самым великим документом XX века и надежным источником исторической правды, якобы скрывавшейся от советского народа и всего мира, оказался набором ее фальсификации и искажений. Короче, сплошной клеветой. А ведь Хрущев охаивал не только и даже не столько Сталина. Он чернил то светлое и благородное дело, которому вождь посвятил всю свою жизнь. И за которое, также не жалея сил и не щадя себя, многие годы боролись партийные, советские и хозяйственные руководители. Но они, зная, что Хрущев лжет, молчали… Боялись потерять посты, почет, привилегированное положение. Сегодня боятся еще больше. И не только за посты, но и за имущество, деньги, неправедно нажитые капиталы — обуржуазивание российской правящей элиты это неоспоримый факт. Слаб человек, потому и боится. Но этого страха при Сталине было меньше, да и люди, не разложенные жаждой наживы, были куда сильней — тон ведь всегда задавало и до сих пор задает первое лицо у руля страны. Тогда в отличие от сегодняшнего дня на первом месте стояли интересы государства, интересы дела.

Не было никаких «кровавых сталинских репрессий». Была, пускай с издержками и перегибами — когда в России таких перегибов не было? — но абсолютно необходимая чистка партийного и государственного аппарата от всего предательского, изменнического, продажного, шкурнического и приспособленческого, всего, что мешало стране идти вперед. Без этого молодое советское государство просто не выжило бы, загнулось бы от подрывающих и разрушающих его явлений. Как загибается и разрушается сегодня… Мифические ужасы прошлого нужны для того, чтобы отвлечь внимание от реальных и все ширящихся мерзостей сегодняшнего дня, от становящейся всем очевидной неспособности властей справиться с обостряющимися проблемами страны.

Один пример. Подсчитано, что число оправдательных приговоров в судах сталинского времени было примерно в 7 раз больше, чем в нынешней России. В те годы судьи были куда более независимы от власти, чем сегодня, когда они просто выполняют указания местных и центральных властей, подчас даже не маскируя вопиющие нарушения элементарной законности и правопорядка. Все знают об этом, возмущаются, протестуют, но все остается по-старому. Вот чтобы сбить это возмущение, заткнуть рот недовольным и запугивают всех мнимым сталинским «беззаконием» — сейчас, мол, не расстреливают невинных, как при Сталине. Не стихающая антисталинская истерия сопровождается громкими поощрительными аплодисментами тех сил за рубежом, которым была поперек горла не только социалистическая Россия, но и российское государство вообще. В отличие от крикливых и недалеких доморощенных обличителей «сталинизма» они-то хорошо понимали и понимают, к чему это ведет…

А, впрочем, как им не ополчаться на Сталина, когда он до сих пор, как говорится, в строю, до сих пор дает куда более глубокую и объективную оценку происходящему сегодня в стране, чем вся многочисленная армия нынешних «независимых» экспертов и аналитиков вместе взятых. Послушаем еще Сталина:

«Таков факт — Запад ввозит в Россию не столько освобождение, сколько кабалу и контрреволюцию… Американская империалистическая буржуазия, финансирующая коалицию русской империалистической буржуазии и мелкобуржуазных верхов, — вот она, картина нынешнего положения… Коалиция будет существовать на американские миллиарды, за которые придется потом отдуваться русским».

И опять не в бровь, а в глаз! Ведь это факт, что подавляющая часть прямых зарубежных инвестиций в российскую экономику идет именно в сырьевую сферу, дающую быструю и большую прибыль. Современных высокотехнологичных производств в обрабатывающей промышленности западный бизнес не строит. Фактически иностранный капитал закабаляет нашу страну, превращает ее в колониально-сырьевой придаток развитых капиталистических государств. Мало того, что на каждый вложенный в российскую экономику доллар американцы благодаря системе неравноправного торгового обмена, вывозят лять-шесть долларов прибыли, так они делают все, чтобы упрочить позиции в российской правящей элите своих ставленников — политиков, предпринимателей, готовых на открытую измену, предательство, на любую подлость \л пакость по отношению к своей стране, чтобы только оправдать доверие своих зарубежных спонсоров и покровителей. Чубайс, Гайдар, Касьянов, Немцов, Илларионов и им подобные. Это даже не «контрреволюция», как пишет Сталин. За открыто предательские, вредительские — другого слова нет — действия этой «пятой колонны», оплаченные американскими деньгами, российскому народу придется «отдуваться» многие десятилетия.

Сталин ведет огонь из прошлого и точно попадает в цель, предупреждая о гибельных для страны последствиях привлечения западного капитала. А ведь этого не понимают или, точнее, не хотят понять те, кто рассчитывает сделать Россию современной державой за чужой счет… Наивная, если не сказать глупая затея, иллюзорность которой была очевидной еще в начале прошлого века. Увы, и в начале нынешнего она для влиятельных лиц в руководстве страны отнюдь не представляется наивной.

* * *


Те, кто хоть немного знаком с историей России, знают, что капитализм уже ставил нашу страну на грань распада и гибели. Случилось это в 1917 году, когда буржуазно-демократическая, февральская революция, обострившая все проблемы российского государства и показавшая полную неспособность их решить пришедшими к рулю «демократическими» лидерами, довела страну до всеобщего социального взрыва. Спасла Россию и решила эти проблемы революция социалистическая, которая при всех ее издержках и эксцессах, сумела направить этот взрыв в созидательное русло, в строительство подлинно справедливого общественного строя, о котором мечтали лучшие умы человечества в течение многих столетий.

Сегодня, похоже, ситуация повторяется. Россия вновь на грани распада и гибели. И опять виной этому капитализм. В отличие от Запада он, как и в царское время, принял уродливые, варварски-криминальные, тупиковые для развития страны формы. Да они и не могут быть иными в силу ее объективной специфики, особенностей истории, экономики, культуры, менталитета и психологии народа. Навязываемые России чужеземные, генетически неприемлемые для нее схемы развития неизбежно ведут к такому результату.

Сталин не случайно занимался глубоким изучением истории страны и попыток ускорения ее развития, предпринимавшихся правителями прошлого. Ивана Грозного, считавшегося с традициями страны, он предпочитал Петру I, игнорировавшему их и пытавшемуся внедрить европейские порядки, ломая Россию через колено.

Дореволюционная царская Россия была страной с отсталой, преимущественно сырьевой экономикой, все больше и больше впадавшей не только в экономическую, но и политическую зависимость от государств Антанты, с которыми связала себя союзническими отношениями. То же самое, по сути, происходит и в нынешней России, несмотря на «жесткие» заявления ее руководителей, — только современную, расширенную и объединенную Антанту возглавляют теперь США.

Все более похожей на царскую становится и нынешняя российская правящая элита: те же пышные слова о «сильном российском государстве», «державности» — при полной неспособности подкрепить эти слова реальными делами; тот же растущий разрыв между безумной роскошью олигархической верхушки и бедственным, резко ухудшающимся в моменты кризисов положением широких слоев народа. И такая же самонадеянная уверенность правителей страны в правильности избранного ими курса, в том, что другие пути предлагают лишь противники государства российского, которые всегда будут в ничтожном меньшинстве и которые никогда не получат широкой поддержки народа поскольку ни при каком раскладе не смогут поколебать незыблемые государственные устои. То есть авторитарную власть первого лица, которая в царской России гарантировалась монархическим происхождением, а в нынешней «демократической» — подконтрольным правящей элите механизмом парламентских и президентских выборов.

Отвечавшим за безопасность страны царским сановникам, как и всем почти без исключения монархическим, либеральным и «демократическим» деятелям, большевистская партия, партия коммунистов во главе с В.И. Лениным казалась ничтожной идеологической сектой, кучкой безнадежно оторвавшихся от жизни заговорщиков и авантюристов без какой-либо серьезной политической перспективы, «группкой маргиналов», по современной терминологии. И даже после февральской революции Ленина, заявившего о том, что большевики готовы взять власть в свои руки и приступить к решению назревших проблем страны, подняли на смех и долго издевались по поводу его «политической клоунады», способной только позабавить трезвомыслящих людей. Но в октябре того же 1917 года никто уже не смеялся. «Ничтожная кучка авантюристов» не только сумела взять власть, но и отправить на историческую свалку как устаревший хлам буржуазный строй, представлявшийся многим незыблемым на века. А затем в кратчайшие, казавшиеся немыслимым сроки создать мощное социалистическое государство, вторую по экономическому и научно-техническому потенциалу державу мира.

* * *


Трагикомизм ситуации в том, что нынешнее российское руководство испытывает какую-то неодолимую тягу к атрибутам и символике дореволюционного царского режима. То ли не знают, то ли просто не хотят знать того, как обличали антинародность, духовную и нравственную деградацию этого режима передовые люди в самой России и за рубежом — от Льва Толстого, Антона Чехова и Ивана Бунина до Анатоля Франса, Лиона Фейхтвангера и Бернарда Шоу. Но главное — делают вид, что им неведомо, чем этот «исконно российский» режим кончил. Поистине, когда кого-то хочет погубить господь, он лишает его разума.

Аналогии с царской Россией продолжают напрашиваться сами собой. Последний российский император Николай II, отмахивавшийся от всех предупреждений о близком крахе, был искренне уверен, что «все образумится», что «смутьяны» и «бунтари», поддерживаемые из-за рубежа, не пользуются поддержкой в народе, что русские люди в своем большинстве продолжают обожать своего царя, и что доказательством тому служат толстые связки верноподданнических писем, регулярно доставлявшихся ему угодливыми царедворцами. Совсем как в наши дни, когда эти письма заменили высокие рейтинги популярности российских руководителей и победные результаты выборов правящей партии, которыми их тешат точно такие же угодливые чиновники и руководители социологических служб.

В сегодняшней капиталистической России, как и России царской, дореволюционной, зреют противоречия и антагонизмы, подтачивающие правящий режим и одновременно подготавливающие почву для его неизбежного ухода. Ведь сейчас, как и в начале прошлого века, ни одной из фундаментальных проблем, стоящих перед страной, ее властями решить не удается. Более того, их плохо продуманные, зачастую импульсивные попытки хотя бы в чем-то добиться успеха заканчиваются прямо противоположными результатами. Говорят о модернизации производственного потенциала страны, а он, наоборот, все сильней по своему техническому уровню отстает от передовых государств уже не только Запада, но и стран третьего мира. Толкуют о необходимости диверсификации российской экономики, а она все сильней деиндустриализуется и во все большей степени становится сырьевым придатком этих государств, а в последнее время и быстро развивающихся азиатских стран, того же, например, Китая. Уже многие годы громогласно обещают решительно искоренить коррупцию, а она все глубже проникает во все поры государственного аппарата, — даже по официальным данным, ее размер за последние 10 лет возрос минимум в три раза. Принимают программы строительства доступного и комфортного жилья, а оно в результате выполнения этих программ становится еще более недоступным, так же, как и ипотека, возможность использования которой для большинства россиян с каждым годом становится все менее реальной. И так по всему кругу многочисленных и разнообразных проблем — от внедрения новейших технологий до культуры образования, здравоохранения, спорта, где вместо обещанного подъема наблюдается прогрессирующий спад. И удивляться тому не стоит.

Как уже говорилось, за все годы рыночных преобразований в стране не создано ни одного по-настоящему современного, оснащенного новейшими технологиями машиностроительного предприятия. А ведь даже в брежневские, застойные времена их ежегодно вводились многие десятки. Впрочем, тот период, над которым постоянно упражняются в остроумии нынешние, развлекающие публику телесмехачи, кажется по сравнению в нынешними временами невиданным расцветом. Ведь в результате превозносимых до небес рыночных преобразований перепрофилированы на бытовую мелочевку или же полностью разрушены даже те предприятия, особенно в отраслях военно-промышленного комплекса, которые действительно задавали тон развитию научно-технического прогресса во всей экономики. Что и говорить, если еще в 2001 году доля машиностроительной продукции в российском экспорте в Китай составляла около 40 процентов, а к 2009 году она упала до 5… А ведь еще сравнительно недавно в этой стране смотрели на Россию на пример быстрого индустриального развития, как на страну, которая может оказать реальную помощь в создании высокотехнологичных предприятий флагманов научно-технического прогресса во всей экономике. Теперь, по большому счету, России надо помогать здесь самой.

Помимо неуклонного обострения старых проблем возникают новые, еще более сложные и опасные, к которым подчас даже не знают, как подступиться. Катастрофическое падение рождаемости, ведущее к вымиранию страны, усугубляющийся дефицит рабочих специальностей, криминализация правоохранительных структур, распространяющаяся наркомания, рекордная детская беспризорность — все это, как и масса других не решаемых, а только загоняемых внутрь проблем, начинает уже угрожать даже не развитию, а самому существованию российского государства, признаки прогрессирующего упадка которого проявляются все более очевидно.

* * *


На этом фоне все отчетливей проступает гигантская фигура Сталина, сумевшего в гораздо худших условиях решить основные фундаментальные проблемы страны. Создание передовой индустрии, осуществление коллективизации сельского хозяйства, культурная революция, победа в Великой Отечественной войне, наконец, быстрый и уверенный выход на передовые научно-технические рубежи в послевоенные годы. Все эти сложнейшие и казавшиеся невыполнимыми задачи «тоталитарное» советское руководство во главе со Сталиным решило в кратчайшие сроки, несмотря на ожесточенное сопротивление своих противников как внутри страны, так и за рубежом. И не только решило, но и сумело создать запас солидной, на десятилетия вперед прочности, до сих пор позволяющий держаться на плаву российской экономике, разрушенной безголовыми рыночными реформами и не менее безголовыми, практически непрекращающимися реорганизациями и перестройками. Нынешняя Россия, как открыто признал ее президент Д.А. Медведев, продолжает жить во многом за счет экономического потенциала советского времени.

Но ведь этот потенциал в основном был создан при Сталине. К концу брежневского правления б7,7 процента производственных площадей, введенных в строй при советской власти, приходилось именно на сталинский период. А в годы нэпа всего 4,8 процента, что само по себе уже говорит о реальной, а не выдуманной либеральными экономистами картине. Но из прошлого недалекие, полуграмотные политики, стоявшие у руля в послесталинский период, никаких выводов не извлекли. Не хотят делать их и нынешние российские руководители, по-прежнему делающие ставку на спасительные якобы для страны рыночные стимулы, полная несостоятельность упора на которые становится сегодня очевидной даже для школьников младших классов.

Именно в стойкой и, похоже, генетической неспособности нынешней российской власти начать реальное, а не чисто декларативно-словесное решение стоящих перед страной проблем и состоит главная причина как растущего интереса к первым десятилетиям советской истории, так и ширящихся симпатий к деятельности Сталина. Людям всегда более интересны те, кто успешно решал поставленные историей задачи; они неминуемо будут терять доверие к тем, кто, забалтывая обостряющиеся проблемы, все больше обнаруживает свою неспособность приступить к их реальному решению.

Конечно, политические неудачники и банкроты будут делать все, чтобы стереть или, по крайней мере, очернить память о тех, кто в отличие от них добивался поставленных целей, Но, как видно по изменению общественных настроений, эти попытки приводят к обратным результатам — уже устойчивое большинство россиян считают деятельность Сталина полезной для страны. Более того, среди самых великих деятелей в российской истории, определявшихся в рамках телепроекта «Имя Россия», он уверенно занял первое место, которое, правда, его организаторы, испугавшись реакции властей, мошенническим образом переделали на второе. Правда, это только признаки того, что люди, одурманенные массированной и многолетней антисталинской истерией, начинают что-то понимать. До полного протрезвления еще далеко.

Сегодня, как и в прошлом, российский народ остается мировым рекордсменом по части долготерпения и доверчивости к власти, наиболее, пожалуй, близорукой, некомпетентной и оторванной от реальной жизни страны во всей ее многовековой истории. В нынешней России почти повсеместно воцарился «пофигизм», равнодушие и безразличие ко всему, что выходит за пределы мелких семейно-бытовых интересов и нужд. Обывательское большинство не волнует ни усиливающаяся деградация страны, ни скатывание ее в разряд третьестепенных государств, ни уфоза территориального распада и гибели, становящаяся все более реальной. Но обыватель, даже если он и в подавляющем большинстве, еще не весь народ. Да и кажущаяся сонная тишь не должна вводить в заблуждение.

Все более неприглядная реальность варварски-криминального капитализма, на защиту которых и работают обличения Сталина, — действуют на сознание народа куда сильней запугивания его «кровавыми сталинскими репрессиями». И процесс исторического протрезвления, пускай медленно и противоречиво, но все-таки набирает силу. Долготерпение и доверчивость масс на исходе. Практически во всех общественных слоях и группах накапливается подспудное недовольство, зреют протесты, которые все чаще выходят наружу. Социального взрыва, как бы ни тешила себя кажущимся общественным спокойствием правящая российская элита, все равно не избежать. Он неминуемо произойдет, когда усиливающийся негатив повседневной жизни сделает ее невыносимой даже для рядового обывателя.

Реальные перемены начнутся, когда Иван Петровича и Марью Ивановну насколько «достанут» возрастающие мерзости и тяготы повседневной жизни, что они начнут если не присоединяться к протестным акциям выходящих на улицы активистов оппозиционных движений, то, по крайней мере, открыто поддерживать их. Избавившись, наконец, от последних остатков доверия к говорунам высокого ранга, заполнившим все центральные телеканалы назойливой рекламой своей показушной «государственной» деятельности. Все будет зависеть от того, когда это произойдет — до того, когда Россию начнут делить на сферы влияния, или после, когда склеить остатки раздробленной, потерявшей волю к сопротивлению страны, возродить ее как сильное и независимое государство будет уже невозможно. Тем, кто на деле, а не только на словах, возьмется за ее спасение, необходима если не поддержка, то, по крайней мере, сочувствие большинства. Судьбу России решит целеустремленность, самоотверженность и волевой настрой того активного меньшинства, которое будет готово пожертвовать всем, даже собственными жизнями, ради высших интересов своего народа. Как это делала в свое время большевистская партия во главе со Сталиным.

* * *


A.M. Горький писал, что ненависть к Ленину вызвана тем, что он мешал людям жить привычно, по-старому. То же самое можно сказать и о Сталине. Только его ненавидела и ненавидит элита, эксплуататорское меньшинство, — большинство честных тружеников, напротив, тянутся к нему как выразителю и защитнику своих жизненных интересов. Коммунистическая партия под его руководством впервые в истории сделала это честное большинство хозяином страны, предоставила ему возможность, также впервые в истории, свободного и гарантированного труда без страха оказаться в рядах безработных, бесплатное образование и здравоохранение, доступ к высоким ценностям культуры.

Сталин и его партия тянули людей вверх, к светлой, радостной, возвышенной жизни, к наслаждению творческим трудом, высокими культурными и духовными ценностями. Обличающие его «тоталитаризм» буржуазные политики, напротив, прививают людям культ наживы и потребительства, превращают их жизнь в унылое и бескрылое полурастительное, мещанское существование, потакая развитию самых низменных инстинктов. Словом, толкают их вниз, к миру животного эгоизма и ожесточенной борьбы за место под солнцем, где каждый и в любой момент готов перегрызть глотку своим реальным, или потенциальным конкурентам. И критики так называемого «сталинизма» постоянно апеллируют к «гуманности» и «уважении к человеческой личности», чего, мол, был напрочь лишен «кровавый деспот» Сталин! Все ставится с ног на голову, все искажается в угоду тем, кто формирует и оплачивает социальный заказ на одурманивание народа.

Своекорыстная, антинациональная по своей сути политика крупного капитала, тормозящего развитие российской экономики и вызывающая все большее возмущение народа, вынуждает руководство нынешней России выступать с критикой российских олигархов, призывать их к выполнению обязательств, взятых перед государством в обмен на его щедрую финансовую помощь. Но это то же самое, что волка, например, призывать стать вегетарианцем — природу олигархического капитала не изменишь, он всегда и везде будет стремиться к умножению своих прибылей и очень часто за счет национальных интересов.

«России нужна национальная идея» — слышится с разных сторон. Ее поиск и разработка официально объявлены чуть ли не приоритетной политической задачей, без решения которой страна просто не сможет идти вперед. Но такая идея у страны уже была, и она действительно способствовала ее быстрому и уверенному развитию, объединяя все слои общества в едином созидательном и творческом порыве. Эта идея — социализм. Социализм сталинского типа — близкий людям, живой, творческий, рвущийся вперед. А не такой, как в хрущевский или брежневский период — отдаленный от людей, бездушно-казенный, с массой бюрократических извращений, с отрывом правящей элиты от народа. О Горбачеве и говорить нечего — при нем начался открытый демонтаж социалистического строя.

Но что такое социализм сталинского типа?

Это — подчинение всего экономического и социального развития интересам трудового большинства, создание всех необходимых государственных гарантий для обеспечения людей трудом по избранной специальности при полном отсутствии безработицы, достойного обеспечения этого труда и широкого спектра социальных льгот, включая бесплатное образование и здравоохранение, свободный доступ к культурным ценностям.

Это — планомерное и пропорциональное развитие экономики на основе долгосрочных народнохозяйственных планов, предусматривающих постоянное повышение материального и культурного благосостояния трудящихся.

Это — неуклонный подъем производства, в первую очередь отраслей группы «А» на основе внедрения высшей техники и снижения себестоимости продукции, обеспечивающих постоянное снижение цен на предметы широкого потребления.

Это — постепенный переход к бестоварному производству, повышающему эффективность социалистического планирования и резко ускоряющему темпы социально-экономического развития страны.

Это — приоритетная поддержка науки и ученых, всемерное стимулирование их труда, поощрение еще со школьной скамьи культа знаний, тяги к познанию и исследованию новых и неизведанных явлений.

Это — активное поощрение творческой активности трудящихся, развертывание социалистического соревнования между трудовыми коллективами, всемерная поддержка изобретателей и рационализаторов производства.

Это — курс на стирание различий между умственным и физическим трудом, городом и деревней, увеличение свободного времени с целью расширения творческих возможностей и культурного досуга людей на основе сокращения рабочего дня и предоставления реальных возможностей для занятия любимым делом.

Это — активная и целеустремленная работа партийных и государственных органов над повышением идейно-нравственного и духовного уровня людей, воспитание их в духе коммунистических идеалов.

Это, наконец, — постоянный подъем эффективности и результативности работы партийных и государственных структур, постоянная чистка их от бездарных, некомпетентных, малоактивных людей, решительное пресечение всех чуждых ленинским принципам явлений, постоянное кадровое обновление этих структур людьми, на деле доказавшими свою способность изменять ситуацию к лучшему, свою преданность коммунистическим целям и идеалам.

* * *


Чувствуя изменение общественных настроений, нынешнее российское руководство все чаще выступает с «жесткими» заявлениями о готовности решительно защищать государственные интересы как внутри страны, так и на международной арене. Но им уже мало кто верит. Либо рухнуть под напором забалтываемых, но не решаемых и все более обостряющихся фундаментальных проблем, стать легкой добычей более сильных и динамичных держав, с вожделением посматривающих на богатейшие природные ресурсы России. Либо начать не декларативно-словесный, а реальный и стремительный процесс возрождения. А он возможен лишь на пути, которым шел Сталин. Иного просто не существует. С проблемами выхода из кризисного состояния, предопределенными тупиковым, гибельным для страны курсом правящей элиты, сталкивались на протяжении всей истории многие страны. Россия здесь не исключение. Ее особенность, пожалуй, лишь в том, что она впала в прогрессирующую деградацию, перейдя с более высокой ступени общественного развития — социализма — на заведомо более низкую. Тем болезненней и острей проявляются здесь все неизбежные мерзости и пороки эксплуататорского общества, представляемого идеологами режима как «нормальный общецивилизационный путь».

Метко сказал об этом пути еще во второй половине XIX века великий русский сатирик Салтыков-Щедрин. Он хорошо знал российскую «рыночную» действительность и заклеймил попытки набиравших силу либералов, тогдашних Чубайсов, Кудриных и Грефов, оправдать ее ссылками на естественную природу человека, для которого всегда-де на первом месте будут частные, «шкурные» интересы:

«Общество, в котором учение «о шкуре» утвердилось на прочной основе, не может прийти ни к безопасности, ни к спокойному благополучию. Ни к чему, кроме бессрочного вращения в порочном кругу тревог и, в конце концов, к самоумерщвлению».

«Самоумерщвление» общества, всей страны. Убийственно точная оценка проводившегося царским режимом в конце XIX — начале XX века курса. Курса, вполне закономерно закончившегося революционным взрывом — буржуазно-демократическим, а затем и социалистическим. Но разве слова Салтыкова-Щедрина относятся только к прошлому России? Разве сейчас мы не наблюдаем «вращение страны в порочном кругу тревог», ведущего «в конце концов» к ее «самоумерщвлению»? И разве явные признаки этого «самоумервщления» все сильней и отчетливее не проступают практически в каждой сфере общественной жизни?

Где же выход, как его найти на фоне преобладающего равнодушия и полного безразличия к судьбе «самоумерщвляющейся» страны? Выход, конечно же, есть. Глухих тупиков в истории не бывает. Если, конечно, искать выход, а не оправдание для своего бездействия и неверия в свою страну. Его указал еще видный итальянский политик средневековых времен Макиавелли: «Элиту, которая противостоит народу, надо устранить и заменить элитой, представляющей народ».

Вся сложность в том, как это сделать. Сама она, правящая элита, привыкшая к богатствам, властным и иным привилегиям за государственный счет, никогда добровольно не уступала место тем, кто разговоры о «благе народа» и «интересах страны» переводил в русло практических дел. Так всегда было в прошлом, так было в царской России, такова ситуация и в России нынешней, «демократической» Большевистская партия во главе с Лениным, а затем Сталиным заставила насквозь прогнившую, уничтожавшую свою страну элиту навсегда уйти в политическое небытие. Но это происходило при активном сочувствии большинства народа, разочаровавшегося в монархических, а затем и «демократических» лидерах страны. «Лучше смерть, чем такая жизнь!» — с такими лозунгами выходили на петербургские улицы в феврале 1917 года отчаявшиеся женщины, которым нечем было кормить своих голодных детей. С этого все реально и началось.

В мае 2010 года в Междуреченске, где в результате взрыва на принадлежащей российским олигархам шахте «Распадская» погибло около 100 человек, похоже, стали проявляться первые признаки такого начала. Возмущенные действиями своих хозяев и ставших на их сторону властей шахтеры перекрыли железнодорожную трассу, призвали жителей других городов поддержать их борьбу и направили Обращение президенту России Д.А. Медведеву: «В то время, как на нас делают миллиарды долларов, на которые потом строят себе дворцы и виллы, в которых потом гуляет наш премьер-министр, мы сотнями гибнем в шахтах, — говорится в нем. — Наши люди губят себя за копейки. Последние события в Междуреченске стали для нас последним доводом — дальше терпеть нельзя. Мы не будем рабами, рабочим скотом, с которым можно не читаться, как бы это не хотелось некоторым правящим людям. Мы устали от рабства и унижения.

Пока все это напоминает скорее 9 января 1905 года, когда возмущенные произволом своих хозяев-капиталистов рабочие пошли с жалобой на их произвол и беззаконие к царю. Что получилось из этого, хорошо известно… А вот к 1917 году никаких иллюзий по отношению к высшей власти у людей уже не осталось. Неизбежным следствием этого и стала буржуазно-демократическая революция, за которой в октябре этого года последовала революция социалистическая. Тогда и начались перемены, которых ждали люди.

«Надо заставить народ ужаснуться самого себя, чтобы вдохнуть в него отвагу», — писал К. Маркс, размышляя над причинами революционных взрывов в Западной Европе. Что ж, придется еще подождать окончательного избавления людей от иллюзий, от наивной веры в «доброго» правителя, подождать, когда «его препохабие» капитал доведет до отчаяния, до отваги и обездоленные слои в России, продолжающие терпеть свое унизительное, оскорбляющее человеческое достоинство существование.

Быстрей бы. В этом сейчас спасение страны. Конечно, революция здесь — крайний и нежелательный вариант. Сам Сталин, хорошо зная, какими издержками и эксцессами она сопровождается, отдавал предпочтение мирным переменам. Но в любом случае решать будет не только и даже не столько правящая элита, хотя, конечно, ее позиции будет определять многое. Решающее же слово все равно скажет сам народ, он действительно должен «ужаснуться самого себя». И здесь хочется снова повторить — быстрей бы.




Литература








Байбаков H.K. От Сталина до Ельцина. М., «Газойлпресс», 1998.

Бакланов А.О., Диденко Н.И. Роль инноваций в мировых процессах экономического роста и развития. СПб., 2007.

Бородин П.П. Социально-политическая безопасность и стабильность российского общества. М., ИСПИ РАН, 2007.

В.И. Ленин о нормах партийной жизни и принципах партийного руководства. М., «Издательство политической литературы», 1969.

В.И. Ленин, КПСС о работе партийного и государственного аппарата. М., «Издательство политической литературы», 1980.

ГиренкоЮ.С. Сталин-Тито. М., 1991.

ДжиласМ. Лицо тоталитаризма. М., 1992.

Данилов А. Пыжиков А. Рождение сверхдержавы (1945–1953 гг.). М., 2002.

Добров В.Н. Как Сталин победит Путина. Александров, 2007.

Добров В.Н. Убийство социализма.

Емельянов Ю.В. На вершине власти. М., «Вече», 2002.

Емельянов Ю.В. Путь к власти. М., «Вече», 2002.

Емельянов Ю.В. Сталин перед судом пигмеев. М., «Яуза», 2008.

Жданов Ю.А. Взгляд в прошлое. Ростов-на-Дону, 2004.

Жухрай В. Правда и ложь. М., 1999.

История Отечества. XX век. М, 2002.

Каганович Л. Памятные записки. М., «Вагриус», 1997.

Коллекция документов архива президента Российской Федерации (АПРФ).

Косолапое Р.И. Истина из России. Тверь, 2004.

Косолапое Р.И. Слово товарищу Сталину. М., «Алгоритм», 2002.

Костин Г.В. Рыночники, к барьеру! Анализ, сопоставления, перспективы. М., 2004.

Костырченко Г.В. Тайная политика Сталина. М., 2003.

Кремлев М. Имя России — Сталин. М., «Яуза», 2008.

Ленин В.И… Избранные произведения. Т. 1–3. М., «Издательство политической литературы», 1968.

Маркс К., Энгельс Ф… Избранные произведения. Т. 1–3. М., «Издательство политической литературы», 1966.

Микоян Анастас. Так было. М., «Вагриус», 1997.

Мухин Ю. СССР имени Берии. М., «Алгоритм», 2008.

Мухин Ю. Убийство Сталина и Берии. М., 2002.

Мухин Ю. Убийцы Сталина. М., 2005.

Народное хозяйство СССР за 70 лет. Юбилейный статистический сборник. М., 1987.

Народное хозяйство СССР. Статистический сборник. М., 1956.

Пыхалое И. Великая оболганная война. М., 2005.

Ржевский O.A. Война и дипломатия. Документы. Комментарии. М., 1998.

Рыбас С., Рыбас Е. Сталин Судьба и стратегия. М., 2007. СССР и холодная война (Под ред, В. С. Лельчука и Е. и. Пивовара. — М»1995.

Сакс Дж. Рыночная экономика и Россия М., 1995.

Сергеев А., ГлушикЕ. Беседы о Сталине. М., 2006.

Симонов Н.С. Военно-промышленный комплекс СССР в 1920–1950-е годы: темпы экономического роста, структура, организация производства и управление. М., 1996.

Сойма В. Запрещенный Сталин. М., «Олма-пресс», 2005.

СССР и зарубежные страны. Статистический сборник. М., 1990.

Сталин И.В. Избранные сочинения. Киров, 2004.

Сталин И.В. Краткая биография. М»«Издательство политической литературы», 1947.

Сталин И.В. Сочинения. Т 1–13. М., Госполитиздат, 1951. Сталин И.В. Сочинения. Т. 14–16. Тверь, 1997. Сталин И.В. Сочинения. Т. 17–18. Тверь, 2004. Сталин И.В. Экономические проблемы социализма. М., Госполитиздат, 1953.

Судоплатов П. Разведка и Кремль. М., 1996. Уралов В.М. Саморазгром России. М., 1998. Уралов В.М. Уровень нашей жизни в 1913–1993 гг. Аналитический справочник. М., 1995.

Ферр Г. Антисталинская подлость. М., «Алгоритм», 2008. Хромов С.С. По страницам личного архива Сталина. М., 2009.

Хрущев Никита. Воспоминания. М., «Вагриус», 1997. Чжан Юн, Холидей Джон. Неизвестный Мао. М., 2007. Чуев Ф. Полудержавный властелин. М., «Олма-пресс», 2002. Эпоха Сталина: события и люди. Энциклопедия. М., 2004.