Проклятие клана Топоров
Виталий Сертаков


Даг #3


973 год от Рождества Христова. Но викинг Даг Северянин не знает этих дат.

Зато он умеет драться. И не сдается, даже оказавшись в плену у страшных славян.

Однако ни благосклонность самого конунга Дании, ни любовь германской аристократки, ни даже его собственный отец не помогут тому, на ком лежит проклятие Клана Топоров.


Виталий Сертаков

Проклятие клана Топоров


Часть первая

РЮГЕН


…В лето тысяча семьдесят четвертое от воплощения Господня император великий римский Оттон получил благословение Его святейшества и направил меч на непокорных нордманов. Знаменуя сию грозную годовщину, курфюрст повелел отпечатать в числе прочего дубликаты «Риенских анналов», а также «Деяния датчан» Саксона Грамматика. Изучая черновые пометки, мы вновь неоднократно встретили имя Дага Северянина. Достойно восхищения то, что юный муж сей, будучи воспитан свирепым язычником, несомненно был водим десницей Божьей…


Глава первая,

в которой звон чужого золота мешает думать, а волчья метка не успевает предупредить о беде


— Земля, земля! — завопили с мачты.

— Кормчий, на две доли к югу! — рявкнул Торир Скала, вглядевшись в соленую даль.

«Золотая дева» начала поворот. Двенадцать весел левого борта выскочили из воды. На мгновение обнажилось черное дно драккара, облепленное водорослями и ракушками. На палубе зашевелились обе свободные смены гребцов.

— Держу две доли к югу! — пробасил Даг Северянин, бросив взгляд на колышки солнечного компаса. Со своего места на корме он мог наблюдать лишь мерцание солнечных бликов и частокол взлетающих к небу мокрых весел Однако Даг был очень горд. Скамья рулевого на «Золотой деве» являлась весьма почетной, и получил он ее лишь неделю назад, когда вражеской стрелой убило прежнего кормчего. Если дренги из чужого экипажа спрашивали, сколько же лет юнцу на рулевом весле, Северянин твердо отвечал, что четырнадцать, хотя ему не исполнилось и тринадцати. Но викинги этому верили — парень ростом почти догнал взрослых. Над возрастом рулевого никто не смеялся — ведь во всем хирде Торира не набралось бы и пяти человек, кто умел так же определять направление, как Северянин.

За неимением иных развлечений викинги порой собирались в кружок, чтобы в сотый раз обмануть Дага Северянина. Рослые мужики завязывали кормчему глаза, крутили его десять раз во все стороны и как дети замирали, когда Даг не сразу отвечал, где запад, где Сириус и где ближайшая земля. Они готовы были взорваться радостным криком, и всякий раз кричали, и молотили мозолистыми кулаками по доскам палубы. Словно не знали, чем все закончится.

Даг безошибочно определял направление. Хотя с открытыми глазами и компасом ему было гораздо сподручнее.

Почти полгода отходил сын кузнеца на пиратском драккаре под командой опального се — конунга Торира Скалы. Его кожа приобрела цвет меди, волосы отрасли до плеч, а мышцы стали твердыми, как камень. Порой Дагу снилась отцовская усадьба в родном Свеаланде и становище финской колдуньи, где он провел больше года. Но гораздо чаще вспоминался ему зимний переход через горы, когда довелось охранять красавицу Астрид, вдову убитого норвежского конунга, и ее маленького сына. Спасенная Астрид звала Северянина к себе на службу, однако тот предпочел вступить в морскую дружину и пока об этом не пожалел. Берсерки из свиты Астрид плыли теперь вместе с ним на «Золотой деве». И не было у этих людей места в Норвегии, где не ждала бы их виселица. Главным врагом Торира Скалы и всей команды был нынешний конунг Норвегии Харальд Серая Шкура. Он отнял земли и усадьбы у многих ярлов и бондов. Уцелевшие в неравной борьбе отправились искать счастье в пиратских набегах.

Не раз нападали викинги на чужие корабли, не раз схватывались в море с дружинниками местных ярлов, но Дагу по малолетству приходилось сидеть на одиннадцатом весле. Когда затевалась свара на суше, форинг Краснодым его тоже не брал, оставлял на борту с ранеными и больными. И вот, наконец, улыбнулась удача — ему доверили солнечный компас и рулевое весло!

Конунг Торир Скала вполне отвечал своему прозвищу. Квадратный, плотный, он твердо держался на ногах, несмотря на качку. Торир был косоглаз и лохмат, носил шлем с крыльями и трофейный английский панцирь. Рядом с ним, на самом носу, у высокого форштевня, собрались берсерки — Орм, Байгур и другие. Эти презирали броню, ожидали высадки в потрепанных кожаных куртках и штанах. Там же находился Эбби Краснодым, одноглазый форинг «Золотой девы» и трое лютых, каждый командовал одной из смен. Однако люди Краснодыма держались от берсерков в стороне. Даже в совместном походе никто не желал связываться с полубезумными почитателями медведя.

— Крепи парус! Эй, Глазастик, передай на «Кабан», что идем к берегу!

Северянин обернулся назад. «Кабан» и «Серый журавль» шли почти вплотную к флагману, проваливались и взлетали на крутых темно — зеленых валах. Волны становились все яростнее. Слева от «Журавля» возникала из пены деревянная бычья морда — это поспевал драккар Ивара, сводного брата Торира Скалы. Предводитель «медведей» мог гордиться — после столкновения с карелами он заимел достаточно серебра и обзавелся собственным боевым кораблем. Правда, гребцов приходилось держать в цепях, иначе пленники норовили сигануть за борт. Но такие мелочи не занимали сводных братьев. Главное, что флотилия выросла до четырех кораблей!

— Эй, вижу дым! — выкрикнул с мачты Глазастик.

— Земля, земля… — загомонили викинги.

— Кормчий, еще на две доли к югу! Форинг, свободную смену на весла!

Даг послушался. Заскрипел блок, весло поддалось с натугой. На судне все мигом пришло в движение, поскольку идти против ветра стало труднее. Эбби Краснодым разбудил дюжину парней, которые храпели на палубе, невзирая на рев ветра и грохот уключин. Одни кинулись натягивать форштаг; парус повис и тут же снова забился, как пойманный зверь. Другие попрыгали на банки, чтобы сменить уставших товарищей. Третьи ухватились за шкаторины, чтобы помочь гребцам идти галсом.

— Глазастик, передай на «Журавль» — идем на гору!

Гора вырастала из моря, постепенно сглаживалась.

Скоро стали видны и другие вершины, и ельник на крутом обрыве. Впередсмотрящий указывал опасные водовороты, за борт сбросили веревку с грузом. Грести стало еще тяжелее, течение сносило драккары вдоль берега.

— Что это за земля — Рюген? Это тоже Фризия? — спросил товарищей Даг.

— Это остров, большой остров, — выдохнул крепыш Тости. — Говорят, что наш Торир дважды плавал сюда и оба раза не мог взять добрую добычу!

— Почему же? На острове нет людей? — Северянин жадно втягивал соленый воздух, пытаясь уловить горечь дыма костров или запах горячего мяса. За кусок пережаренной сухой конины он сейчас, кажется, отдал бы пару пальцев! Последний месяц прошел в сплошных схватках с прибрежными фризскими князьками. Пришлось кормиться лишь костлявой рыбой и запасами прогорклого зерна. Зато нынешняя высадка обещала добычу и отдых!

Запахло жильем и скотиной. Открылась пустынная бухта, вздыбились утесы, поросшие сосной, над узкой песочной полосой закружили чайки. Се — конунг передал на другие корабли, чтобы начинали готовиться к высадке.

— Это было давно. Мой брат ходил со Скалой в тот поход, — заговорил готландец по кличке Молчун, ворочавший веслом на двенадцатом руме. — Там было немало людей и достаточно всякого добра. Да, вот так… Там раньше не было христиан, но стояли богатые храмы. Тогда у Торира людей было в три раза меньше, чем сейчас. Наши норвежцы ночью ворвались в их город, он назывался Ахрон. Там было полно безумных стариков в белых рясах, но в Белого бога они не верили…

— И что взять со стариков? — рассмеялись парни с десятого рума. — Вот если бы там были монашки…

— Тогда наши взяли богатую добычу, — невозмутимо продолжал Молчун. — В их городе Ахрон стоит огромный храм. Говорят, что только у италиков, далеко на юге, есть такие храмы. Но там молятся Христу, а эти руяны поют песни своему деревянному богу. Вокруг деревянного бога сложено так много золота и другой добычи, что нам хватило бы на всю жизнь…

Как это часто с ним случалось, кривобокий Молчун затих на самом интересном месте. Даг одним глазом следил за лучиком солнца, протянувшимся сквозь прорезь в деревянном барабане. Как ни интересно послушать новую историю, но обязанности кормчего еще никто не отменял. В любой момент Краснодым может задать новый курс!

— Что дальше? — загомонили дружинники. — Молчун, говори! Почему же ты до сих пор сидишь за веслом, а не на троне ярла, если там столько золота?

— Это было давно, — отозвался рассказчик. — Тот хирд вел Хельги Железный Лоб. А Торир Скала тогда был всего лишь лютым на драккаре моего старшего брата. Они ворвались в город с двух сторон, и кто — то сразу сказал, что без колдовства не обошлось. Да, вот так. Брат сказал — они бежали к серому храму, вокруг храма сверкали колонны. Там колонны из драгоценных камней, из янтаря, из красного рубина, из прозрачного камня. Потом Торир сказал, чтобы парни поджигали дома склавенов, но дома не хотели гореть. Потом мой брат видел золото, целую гору золота. И видел убитых жертвенных быков…

— Колонны из янтаря? — недоверчиво присвистнул кто — то.

— А потом? — Даг затаил дыхание.

— Потом началось колдовство. Вдруг спустился туман, белый — белый туман. Когда стало не видно кончика меча, брат наступил на своего убитого побратима. Из его спины торчало копье. Потом он увидел под ногами других мертвых друзей. Их убивали тихо. Да, вот так… Торир Скала тогда закричал, чтобы все шли к нему и подняли вокруг щиты. Люди Торира так и сделали. И оказалось, что половина наших уже отправились к валькириям. Тогда они пошли к драккарам, не размыкая строя. Но оказалось, что подлые руяны притаились и напали с моря…

— Молчун, ты решил нас запугать? — неодобрительно прогудел Эбби Краснодым. — Я слышал эту историю десять раз, от самого конунга. Спросите у него сами, кто не верит. Никакого чародейства на острове нет! Просто не повезло тогда. Наверное, асы были недовольны…

— Что же за народ эти руяны? — удивился Даг. — Они как венды или как германцы?

— Они не германцы, это точно. И не фризы. Они хитрые…

— Бросить якорь! Суши весла! Спустить парус!

Драккары покачивались шагах в ста от берега, в относительно спокойной бухте, сразу за полосой прибоя.

Даг сделал все, что положено кормчему. Только тяжелое рулевое весло он пока не мог вытащить из воды один, в этом ему помогали Тости и Ингвар Серый. Конунг отправил на разведку двадцать человек на двух лодках, они уплыли, и скоро на берегу взвился знакомый штандарт — черный ворон на желтом фоне. Это означало, что разведчики углубились в лес и не встретили ничего опасного. Северянин наблюдал за колючей границей леса, за тучами, скребущими по скалам, за беспечными птицами… и не мог сдержать тревогу.

Чужие недобрые глаза следили за ними с берега. Но Краснодым не жаловал паникеров. И юный кормчий промолчал. В конце концов, враги поджидали их на всяком клочке суши.

— Ты не пойдешь, — отмахнулся от Дага форинг.

— Почему не пойду? — от возмущения и обиды Северянин ненадолго онемел. Он столько дней видел лишь спины гребцов, стучал зубами от холода и грыз сушеную рыбу! И вот благодарность — его не берут с собой в настоящий опасный набег! Его оставляют мыть миски, как девчонку! Северянин до боли в ладони сжимал рукоять своего Костолома и не знал, как поступить. Меч так и просился в драку! Даг видел, как берсерки с «Быка» попрыгали в волны и поплыли к берегу, не дожидаясь лодку. Кажется, они уже хлебнули варева! Там был сам Ивар и другие. Все они наверняка будут его теперь презирать!

— Разве забыл, что кормчий у нас один? — нахмурился Краснодым.

— Кормчий все равно получит свою полуторную долю, — прошипел щекастый Тости, но под взглядом форинга съежился и сиганул в воду.

Даг был готов расплакаться, впервые за много лет. Но нарушить дисциплину не посмел. К счастью, выяснилось, что на каждом драккаре остается по шесть человек, не считая прикованных трелей.

— Эй, посматривай! — грозно окликнул подчиненных Хельги Без Обеда. — Глазастик, давай наверх! Меченый, правый борт. Бьярни Коротыш, левый борт!

На стоянках у чужих берегов Без Обеда традиционно оставляли за старшего. Хельги сам был родом с островов Большого Бельта, порой болтал с Дагом на языке, очень похожем на язык славян. Из — за увечья Хельги неважно держал меч, но зато лучше других стрелял из лука, бил рыбу и плотничал.

Даг послушно пригнулся у отверстия в правом борте. Кличку Меченый он получил в хирде благодаря своей удивительной отметине, расположенной прямо на макушке. Больше всего это неровное пятно, заросшее волосами, походило на отпечаток волчьей лапы. Всю свою недолгую жизнь Даг сталкивался с испугом, уважением, а то и откровенной ненавистью людей, заметивших его отметину. Викинги в дружине Торира Скалы тоже были суеверны, но звериную метку восприняли спокойно. Ведь нет ничего дурного, если человек умеет превращаться в волка, лишь бы при этом крушил врагов, а не друзей! Но сам себя Даг упорно называл Северянином, а не Меченым. Ведь так звали его приемного отца, богатого бонда с озера Ветерн…

Сквозь уключину Даг видел немного. Неровную береговую полосу, натянутую якорную цепь, дубовую бычью морду на носу соседнего драккара. На мачте «Быка», обнимая флюгер, тоже сидел впередсмотрящий. Берег казался очень спокойным, ветер доносил аромат хвои и далеких костров. Любопытные чайки подобрались к кораблям, расселись по борту, периодически ныряя за рыбой. Звякала цепь. Поскрипывали доски, пригревало солнышко.

У Дага на макушке пульсировала волчья метка. Что — то должно было случиться, вот — вот. Что — то крайне неприятное.

Но прямого повода поднимать тревогу не находилось. Хельги Без Обеда дремал, развалившись под шатром конунга. Другие викинги тоже разомлели в неожиданном тепле. На соседнем «Кабане» точили ножи, кто — то трогал струны кантеле. Рабы на веслах спали вповалку, радуясь редким минутам отдыха. Даг попеременно глядел то на берег, то вниз, в темную глубину. Что — то там двигалось у самого дна…

— Сдается мне, никакого золота на этом Рюгене нет! — Хельги Без Обеда подошел к левому борту, сплюнул и собрался справить нужду.

— Нет! — Даг подскочил на месте. — Нет, отойди!

Но было уже поздно.

Голый мужик, облепленный водорослями, выскочил из воды. Хельги Без Обеда схватился обеими руками за пробитое горло и кувыркнулся через планшир.

Склавены всплыли и кинулись в атаку.


Глава вторая,

в которой славяне не соблюдают правил, зато выясняется, как выгодно уметь ругаться на чужом языке


Даг перекатился через голову назад, и очень вовремя. Остро заточенный наконечник воткнулся в доску между двух сундучков, прямо в то место, где Даг только что сидел.

Голый мужик с косо зашитым ртом приземлился на палубу, с него потоками лилась вода и стекали ошметки тины. Рядом возникли еще двое. Из одежды на них были лишь короткие грубые штаны, каждый был русоволос, стрижен неровно и коротко и держал в руках оружие. Напали они разом.

Парень со страшными бесцветными глазами ткнул Дага копьем. Его приятель раскинул руки, норовя поймать мальчишку, как ловят заплутавшую домашнюю птицу. Даг прыгнул в сторону, вскочил на рукоять весла и побежал за бортом, прямо по влажным веслам, торчавшим из уключин. Такой ловкости враги не ожидали, но тут же кинулись в погоню.

Даг метнулся к своему сундуку, успел скинуть крышку, не глядя схватил второй меч. На «Журавле» дико завопили, туда тоже проник неприятель. Послышался плеск, кто — то летел за борт. С мачты «Кабана» на палубу грохнулся пробитый стрелой дружинник. Трелли на «Быке» загремели цепями, подняли жуткий гвалт. Даг метнул взгляд на берег в надежде на то, что берсерки Ивара заметят засаду и вернутся к кораблям. «Медведи» обладали исключительным нюхом, который не раз выручал дружину. Но учуять врага под водой они, видимо, не сумели.

Бьярни Коротыш и Глазастик прижались спиной к спине. Тости и Молчун уже дрались, постепенно отступая к шатру конунга, с трудом отбиваясь от длинных копий. Даг с горечью подумал, что, будь на их месте берсерки Ивара, врагов бы уже смело с палубы. Но, к сожалению, на борту оставляли самых слабых.

Внезапно позади Тости показалась мокрая ручища, из подводной засады вылезли еще трое руянов, такие же мрачные и голые, словно лесные звери, потерявшие шерсть. Они урчали и невнятно бормотали. И тоже скопом бросились в атаку. Они совсем не желали соблюдать правила боя, не давали сопернику время на замах, царапались и кусались. Северянин заметил тонкие камышины, через которые хитрые дикари дышали под водой.

Даг прыгнул наперерез, но опоздал. Длинный нож уже воткнулся в спину Тости. Тот беспомощно закрутился на месте, потянулся рукой за спину и свалился, проткнутый копьем. Даг ударил с левой, волосатая кисть врага вместе с зажатым древком отлетела в сторону. Изувеченный руян заорал, и это был первый громкий звук, который издали островитяне.

Даг крутанулся на пятке, полоснул крест — накрест, наращивая скорость, запутывая противника. Рядом с плечом лязгнули чьи — то зубы, враг успел отпрыгнуть с удивительной быстротой. Молчун заверещал, ему ножом вспороли локоть. Склавены вели себя как псы, кто — то впился Глазастику зубами в икру, кто — то норовил достать до горла. Пока одни дрались с экипажем, другие уже ковырялись в сундучках, вскрывали подпол, где хранилась еда. Глазастик сумел освободиться и схватил секиру, он был очень верткий. Когда викинги на суше устраивали поединки без оружия, редко кому из богатырей удавалось скрутить жилистого паренька. Глазастик трижды взмахнул секирой, круг возле него с воем распался, у кого — то густо текла кровь.

На «Кабане» ударили в било. Тяжелый звон разнесся вдоль берега, но тут же резко оборвался. С «Журавля» двое дренгов спрыгнули, поплыли к берегу. За ними кинулись в погоню. Даг наступал на врага, вращая двумя мечами. Ненадолго взрослые парни растерялись и попятились, не ожидая такого напора от мальчишки. Но их тут же стегнул гневный оклик предводителя. Это был высокий, но сильно сгорбленный человек с белой бородой. Он сам уже дорвался до сундука се — конунга и орудовал топориком, пытаясь вскрыть замки. Даг успел подумать, что главную казну негодяй легко не найдет, она ведь спрятана в тайнике под мачтой…

Бьярни Коротыш только казался маленьким, но был очень силен. Он ударил руянов секирой по ногам, те отпрыгнули, но один не успел. Бьярни перерубил ему колено. Другой склавен ударил Бьярни коротким копьем в плечо. Наконечник воткнулся глубоко и застрял. Но Бьярни так рванулся назад и потянул за копье, что противник не удержался на ногах. Тогда Молчун ударил мечом и рассек тому череп. Бьярни очень ослаб от раны, но ему пришлось отбиваться сразу от двоих.

Молчун рычал и бил налево и направо. Его меч сломался, но Молчун успел подхватить другой. Глазастик уперся спиной в переднюю мачту и вовсю махал секирой, но никого не мог достать, потому что враги орудовали копьями с длинными наконечниками. Те трое, которых теснил Даг, разбежались в стороны, надеясь схватить его сзади. Но Северянин хорошо помнил, чему учил его Горм Одноногий на ферме отца. Он кинулся на того, кому солнце светило в глаза. Руян отлично действовал копьем и ножом, но против двух мечей мог только обороняться. Его товарищ, лишившийся руки, визжал и катался под ногами, мешая всем сразу.

Оскальзываясь в крови, руян сделал выпад. Даг отбил наконечник с левой руки, сам пригнулся и прыгнул в сторону, уходя от удара сзади. Он изо всех сил крутанул Костоломом вокруг себя, нанес длинную рану парню с криво зашитым ртом и отбежал на три шага. Третий противник, как и ожидалось, оказался заперт между двумя приятелями, одновременно бросившимися в погоню. Даг услышал, как они ругаются, они выкрикивали грязные слова на знакомом языке. Очень похоже ругались трелли, которых привозили в Свеаланд из Гардара.

Тем временем враги напали сзади на Глазастика и закололи его. Его проткнули сразу с трех сторон. Бьярни Коротыш устал отбиваться. Он был весь в крови, одна рука висела, но своей секирой он ранил еще троих. Молчун вдруг прыгнул за борт и поплыл к берегу. Предводитель руянов что — то крикнул своим. Двое бросили Бьярни, натянули луки и послали стрелы вдогонку за Молчуном.

Еще был жив Тости. Он лежал лицом вниз, но когда белобородый стал потрошить сундучки, он привстал и всадил тому в ногу нож. Белобородый повернулся и убил Тости одним ударом. Потом вытащил из ноги нож, а рану обмотал веревкой. В этот момент стало слышно, как топоры пробивают дно «Кабана». Очень скоро славный драккар завалился набок, затем хлебнул воды и ушел на дно. У берега оказалось столь мелко, что мачта осталась торчать, и парус почти не замок.

Даг подпрыгнул, ухватился за канат, свисавший с мачты, пролетел вместе с канатом шагов восемь и спрыгнул прямо на голову загорелому парню, атаковавшему Бьярни. Тот не растерялся, рубанул топором. Топор у руяна оказался совсем не такой, как привычные секиры берсерков, а широкий, с вытянутым изогнутым лезвием. Северянин выставил левую руку с мечом и едва не взвыл от боли, такой силы оказался удар. Секира угодила в незаточенную часть лезвия, соскользнула до гарды и едва не отрубила Северянину пальцы. Даг вовремя выпустил меч, ему показалось, что его собственная рука сломалась в плече. В ответ он взмахнул Костоломом, но взрослый мужчина снова легко парировал удар мальчишки. В этот миг Бьярни ударил склавена сзади, вложив в удар последние силы. Загорелый дикарь выпучил глаза и рухнул с разбитой головой.

— Даг, беги, найди Краснодыма! — успел выдохнуть Бьярни.

Но тут подоспели двое, те, что гнались за Северянином. Один поразил Бьярни копьем, но наконечник запутался в кольчуге. Бьярни засмеялся, поймал склавена за руку и притянул к себе. Они упали вместе и стали друг друга душить. Наверняка Коротыш одолел бы тощего соперника, но ему сзади воткнули нож в шею.

Даг остался один. Он быстро заозирался, выставив впереди себя Костолом. Левой рукой он шевелил с трудом. Можно было прыгнуть за борт, но вряд ли он сумеет потягаться с людьми, способными под водой прокрасться к кораблю. Тем более уже возвращались двое, которых вожак послал за Молчуном. Там, где недавно торчала из воды голова Молчуна, расплывалось бурое пятно. На какое — то время установилась тишина, и Северянин услышал звуки битвы на берегу. То ли дружина тоже попала в засаду, то ли тертый волк Торир вывел ее в тыл врагу и первым дал сигнал к бою. Где — то за лесом звенели мечи, сухо сшибались секиры, и, нарастая, жужжал басовитый хор голосов.

Даг успел удивиться глупости дикарей. Одни пустили ко дну «Кабана», другие уверенно доламывали «Журавль» и «Быка». Даг никак не мог взять в толк, какой смысл уничтожать чужую работу, когда можно присвоить драккары себе. Казалось, эти мрачные загорелые люди дали зарок — топить все, что приближается к их берегам. Очень скоро Даг убедился, что он угадал почти верно. Юного кормчего окружили возле румпеля, но на сей раз прятаться стало некуда.

— Ну, давайте, кто первый отправится к валькириям? — воскликнул он, стараясь, чтобы голос звучал низко и грубо. — Клянусь веслом Ньяда, первого я прихвачу с собой!

И зачем — то для верности выругался на языке кривичей.

Мужик с рваным ртом взмахнул зазубренной секирой. На щеку Дагу брызнули капли чужой крови. Держа меч перед собой, Северянин шагнул вперед, ожидая, когда противник подставит бок. Он уже убедил себя, что это будет последний бой. На мгновение всплыли лица матери, братьев, сестер…

— Цыть, не мацать щенка! — рыкнул бородатый главарь. — Эй, хлопаки, песья ваша кровь, не слухали разве?

Враги чуть опустили оружие. Вожак протолкался вперед. Ступням Северянина передались частые удары — это склавены рубили дно «Золотой девы». Лучший корабль Торира Скалы, самый большой и красивый, гордость всего хирда, готовился позорно лечь на дно.

— Кто ты есть? — нахмурился главарь.

До Северянина вдруг дошло, что с ним говорят не на языке Северного пути. Дикарь спросил еще что — то на своем жестком, шипящем, но таком узнаваемом наречии. Даг с достоинством назвал себя, он старался произносить слова четко и раздельно.

— Сколько ваших там? — бородатый кивнул в сторону леса.

— Очень много, — выпятил грудь Северянин. — У Торира Скалы лучшая морская дружина Норвегии!

— Можешь тут умереть, или отдай железо! — непонятно было, понял ли бородатый, что ему ответили.

Даг снова вспомнил уроки Горма Одноногого. Умереть никогда не поздно, учил старый вояка. И Даг кинул во врага свой верный Костолом. А в следующий миг прыгнул за борт, спиной назад.

Должны были пустить стрелу в спину или копье. Это он учел, таким простым вещам давно научили в хирде. Поэтому не стал выныривать и не поплыл сразу к берегу, а, напротив, свечкой ушел вниз, насколько хватило дыхания. Цепляясь за скользкий борт драккара, добрался до киля. Стрела плоско ударила в ногу, но лишь слегка оцарапала, потеряла силу в воде.

На пределе дыхания, с пульсирующими кругами перед глазами, Северянин всплыл с другой стороны. Спрятался за рулевым веслом, отдышался. И снова нырнул.

Он спешил, чтобы предупредить своих.

Не зная, что спасать их поздно.


Глава третья,

в ней становится ясно, как не надо строить войско и как не надо штурмовать крепость


Северянин яростно греб к берегу, каждый миг ожидая стрелу в спину. Но с «Золотой девы» его никто не преследовал, а высокие волны часто скрывали с головой. Выбравшись на камни, тринадцатилетний кормчий рухнул без сил. Но долго отдыхать было некогда. Даг приложил ухо к земле и сразу определил, в какой стороне идет бой. Потом он поступил, как настоящий медведь, — приподнял нос, задержал воздух и мелко — мелко задышал. Где — то неподалеку горели жилища! Хотя ветер относил гарь в сторону, запах горящего деревянного жилья Даг ни с чем не мог спутать. За месяцы, проведенные в хирде, он насмотрелся, как горят самые разные деревни. Торир Скала любил веселье и нападал обычно весело, с гоготом и факелами.

К несчастью, из оружия при кормчем остался только короткий нож, вдобавок потерялся левый сапог. Но Даг первым делом проверил не нож, а свой желтый коготь, висящий на шее под курткой. Коготь никуда не делся, и парень посчитал это добрым знаком.

Найти дружину оказалось очень легко. Как всегда, викинги не заметали следов, наступали сплоченной группой, выставив по сторонам дозоры. Они углубились в чащу вдоль узкой тропы. Здесь Ториру Скале пришлось распустить плотный строй, тем более что почти сразу начинался подъем. Даг поспевал за соратниками и на ходу читал следы. Цепляясь за корни сосен, викинги взобрались по мшистому косогору, преодолели лощину и резко свернули влево перед отвесной скалой.

Шум битвы стал гораздо ближе, и запах гари тоже. Уже слышались отдельные выкрики, звон мечей и непонятные глухие удары. Иногда ревели сразу десятки глоток, точно просыпался в берлоге медведь.

Спотыкаясь и прихрамывая, Даг перевалил еще одну каменистую гряду. Море от него заслонила сплошная стена леса, зато под ногами Северянин обнаружил вполне сносную, накатанную дорогу со следами копыт. Викинги не так давно пересекли дорогу толпой. Однако в стороне внимательный глаз следопыта насчитал следы как минимум трех разных лошадей. Здесь же Даг наткнулся на свежий конский помет и следы незнакомой мужской обуви. После долгого времени, проведенного в угодьях финской вельвы, Северянин научился видеть то, что другие не замечали. К примеру, напротив того места, где недавно толпились конные, он обнаружил еще одну узкую тропинку, ведущую к берегу. И узкий прогал среди деревьев, сквозь который прекрасно различались бухта и корабли…

Но никаких следов боя. Значит, эти чужие всадники объезжали берег дозором и заранее заметили норвежцев! И ускакали, не приняв боя, чтобы предупредить своих! С таким коварством морской хирд Скалы еще не сталкивался. Обычно крестьяне и рыбаки замечали викингов, когда было уже слишком поздно. А местные ярлы и прочие правители не догадывались выставить сторожей и сложить костры, как издревле поступали свеи и датчане.

Северянин нарочно взял гораздо левее, чтобы не идти по стопам отряда. Очень скоро он выбрался на опушку и увидел деревню. Деревня горела, но в ней не было жителей, ни единого человека. Необычные, маленькие дома, сложенные из бревен, крытые соломой. Не гавкали собаки, не блеяли козы. Не вертелась под ногами птица. Загоны стояли пустые. Проваливались с треском соломенные кровли, и летал повсюду пух. Даг побежал дальше, предвидя худшее. Итак, дренги Скалы не нашли чем поживиться, хитрые жители успели сбежать!

За последней избой парень остановился как вкопанный. Потому что такого никогда не встречал. Самые мощные укрепления, которые пришлось атаковать пиратской дружине, — это невысокие земляные валы островных ярлов. А сейчас дружина Торира безуспешно штурмовала городскую стену. Перед укреплениями расстилалась полоса выжженной утоптанной земли. Стена была совсем не такая, как в торговом городе Бирке, эта стена возвышалась на четыре человеческих роста, она ощетинилась кольями и угрожала тучами стрел. В городе что — то горело, поднимались к небу столбы дыма.

Грохот обрушился на уши Северянина внезапно, точно до этого он ненадолго оглох. Многоголосый рык, который он принял издалека за вопль общей боевой ярости, оказался жалобным плачем. Это истошно орали и сдирали на себе кожу обожженные парни с «Серого журавля». Сверху, с колючих башен, их обливали кипятком и еще какой — то черной кипящей гадостью! Северянин привык, что настоящие мужчины не прячутся за стенами, а договариваются о битве, размечают поле вешками и сходятся в поединке. А если среди врагов нет достойных мужей, то и драться с ними честно ни к чему, их надо закалывать, как глупую скотину…

Отряд берсерка Ивара пер напролом в ворота. Щепки летели во все стороны, но ворота даже не гнулись под напором секир. Даг сразу понял: чтобы прорубить насквозь такие бревна, придется стараться несколько дней. Но самое плохое заключалось в том, что славных викингов окружали!

Получилось так, что Даг зашел врагу в тыл. Он наблюдал спины руянов в холщовых рубахах, лишь немногие из них дрались в жестких кожаных доспехах. Скорее всего, это были те самые рыбаки из брошенной деревни! Одного взгляда хватило, чтобы понять: отряд Торира угодил в западню. Островитяне бились не слишком умело, но их было намного больше. Ощетинившись длинными копьями, они теснили норвежцев прямо к стене. Справа от деревенских Даг приметил совсем других бойцов — эти носили шлемы и латы, методично и слаженно шуровали копьями и наступали стройной шеренгой. Викингам приходилось драться сразу на два фронта и вдобавок уворачиваться от стрел и камней, летевших сверху.

Торир давно охрип, он кричал своим, чтобы отходили и сомкнули щиты. Горнист надувал щеки, но скрипучих визгов горна почти не было слышно. Знамя хирда держал высоченный Эбби Краснодым, по нему легко угадывалось, где находится конунг.

Строй давно сбился, хотя поначалу наверняка наступали свиньей. К моменту, когда подоспел Даг, щиты почти у всех были порублены в щепки. На правом фланге, там, где городская стена поворачивала, берсеркам почти удалось взобраться на гребень, но тут навстречу им скинули тяжелое бревно. Северянин чуть не взвыл с досады. Он ни разу не участвовал в штурме города, хотя много слышал о таких приключениях и о всяких штуковинах, которые используют для осады.

Даг моментально понял, в чем ошибка конунга. Столь мощные стены бессмысленно штурмовать без осадных орудий! Или, по крайней мере, стоило заранее изготовить лестницы. Наступление захлебнулось, командирские навыки Скалы не помогали.

Орм, Байгур и другие берсерки так часто молотили секирами, что тяжеловооруженные защитники города пятились назад. Понимая, что отчаянных рубак им не одолеть, руяны выставили впереди копейщиков. Те гибли, но держали линию, поскольку позади напирали все новые подкрепления. Со стены швырялись камнями, многие стреляли из луков. Казалось, что битва застыла в равновесии, обе стороны устали. Ториру гордость мешала вернуться к кораблям, славяне были бы рады, чтобы враг попросту убрался восвояси.

Стараясь укрываться за деревьями, Даг ринулся в обход. Что он мог поделать один, с коротким ножом против целой толпы? Он надеялся, что как — то удастся просочиться сквозь ряды врагов и сообщить се — конунгу о нападении на «Золотую деву». Даг бежал изо всех сил, но скоро ему пришлось распластаться в траве. Навстречу, поднимая тучи пыли, неслась местная кавалерия. Парни с «Кабана» схватились с кавалеристами на левом фланге. Чаша весов тут же качнулась не в пользу викингов. По сравнению с неловкими крестьянами, здоровенные всадники в доспехах представляли собой серьезную угрозу.

Даг привык к тому, что настоящие мужчины сражаются пешими. Зачем нужны лошади? Чтобы перевозить грузы, или в крайнем случае доставить бойцов в нужное место. Ясно, что жители Рюгена нагло попирали все законы, и следовало их за это наказать! Однако наказать конных оказалось вовсе не просто. Сминая остатки строя, они с налету вломились в ряды морских дружинников. Их мечи и копья доставали слишком далеко, лошади топтали людей, пешие не могли сражаться на равных.

Краснодым был страшен в бою. Ему подавали уже третий меч, но после удара палицы и этот стал непригоден. Знамя он передал кому — то из молодых. Форинг махал полуторным мечом, ухватив его двумя руками, он перерубил ноги нескольким коням. Упавших всадников яростно добивали внизу, но даже на земле победить их удавалось не сразу. Секиры отскакивали от превосходной брони, вязли в длинных кольчугах. Со всех сторон слышалась брань, сопение и крики умирающих.

Даг побежал в обход еще дальше, впереди он снова видел спины славян в серых рубахах. Они поступали как псы, атакующие волка, — наскакивали и трусили одновременно. Из — за их наскоков парни с «Золотой девы» не могли спокойно заняться воротами. Зажатые в кольцо, они отважно бились, не надеясь на пощаду.

Даг проскользнул сквозь ряды нападавших у самой стены и тут же едва не угодил под чью — то дубину. Сулица ударила его в бок на излете, не пробив толстую кожаную куртку. Северянин несколько раз кувыркнулся, его ноги измазались в крови. Кормчий угодил в самое пекло сражения, здесь бились неистовые берсерки, пробивая путь к отступлению. Торир Скала пер следом за бешеными «медведями». С обеих сторон конунга прикрывали шестеро лютых с длинными щитами, окованными железом.

— Все назад! — кричал конунг. — Труби отход! Эй, люди с «Журавля», сомкнуть щиты!

К несчастью, Ивар перепил снадобья и не замечал, что может потерять своих людей. Двое уже полегли, прочие были ранены. Щит Ивара болтался за спиной, он держал меч двумя руками и рубил на обе стороны. Норвежец бил с невероятной силой, вражеские копья ломались пополам. Какой — то человек в панцире подскочил и нанес ему с размаху удар в бок. Меч со звоном отскочил от голого тела.

Другой человек в высоком шлеме ударил Ивара копьем в лицо. Однако тот отпрянул, и наконечник угодил в плечо. Враги ахнули, поскольку острый наконечник снова не смог пробить кожу. Ивар с рычанием замахнулся и рассек нападавшему голову вместе с шлемом.

Байгур дрался рядом, его дубина треснула пополам, но с каждым ударом отправляла кого — то в гости к ванам. Руяны разбегались в стороны, стремясь избежать страшных шипов. В спине и плечах Байгура торчало несколько стрел, но кровь почти не текла. Волосатый богатырь то хохотал, то скрежетал зубами. Он едва не наступил на Дага, но в толчее не узнал его. Орм тоже встретился с Дагом глазами, но тоже не узнал соратника. Судя по всему, парни Ивара здорово нахлебались варева еще на корабле.

У Орма нижняя половина лица была в крови. Он схватился с каким — то здоровяком, укусил его за плечо, вырвал зубами кусок мяса. Затем поднял противника в воздух и швырнул его вперед, на копья его же товарищей. Сверху, со стены прилетела сулица, ткнулась Орму в спину, но не причинила вреда. Другое копье берсерк поймал на лету и метнул с такой силой, что пробил ближайшего руяна насквозь.

Северянин вскочил на ноги, пригнулся от летящего копья, снова согнулся и почти по — пластунски пополз к Ториру.

Тем временем удача улыбнулась викингам. Экипаж «Серого журавля» прорвал окружение и, сгрудившись, отступал к берегу. Их почти не преследовали, после боя у стены осталось лежать втрое больше местных. Экипаж «Кабана» сильно поредел, их окружили всадники и заставили разоружиться. Многие викинги еще сопротивлялись, им на головы накидывали мешковину, мешающую драться, оплетали веревками, валили наземь.

Лишь берсерки казались сделанными из железа. Там, где прошли отчаянные «медведи», образовалась просека из человеческих тел. Следом за командой Ивара пробивался десяток опытных бойцов. Даг вращал головой, но никак не мог заметить се — конунга. Торир куда — то исчез, исчезло и знамя с «Золотой девы».

В этот момент открылись городские ворота. Очевидно, защитники города только и ждали момента, когда бешеные норвежцы хоть немного отойдут. Из ворот широкой волной выкатилось свежее подкрепление; во главе осмелевших руянов ехал древний старик на изумительно красивом белом коне.

На минуту Даг загляделся и тут же поплатился за нерасторопность. Что — то тяжелое стукнуло в затылок, перед глазами потемнело. Северянин услышал ядовитый смех и узнал бородатого главаря тех, кто напал на «Золотую деву».

— Держите щенка! — гоготнул руян. И добавил еще несколько фраз, обращаясь к своим бойцам.

Мальчишке мигом скрутили руки, но бить не стали. Минуту спустя подняли и потащили. Кто — то бесцеремонно поволок его за волосы. Северянин, как мог, упирался ногами, извивался ужом, но вырваться не сумел. Похоже, что волочивший его не задумывался, дотащит он до места назначения труп или живого человека. А вокруг творился кошмар. Стонали раненые, угодившие под мертвых, придавленные лошадьми. Стонали обожженные. Тех викингов, кто успел отступить к берегу, пока не преследовали. Многих взяли в плен, стреножили и вязали им руки. Последнее, что видел Даг позади, перед тем как на голову надели мешок, — это громадные створки городских ворот, они медленно закрывались, отрезая путь к свободе.

И море скрылось от него. На много дней.


Глава четвертая,

в которой живые становятся пленниками идола, а мертвым везет больше, чем живым


Его швырнули в темноту, на жесткую солому.

Поблизости вздохнуло крупное животное. Где — то рядом, в темноте, сопели взрослые мужчины. Густо дохнуло коровьим стойлом, рыбой и гнилой соломой. Чуть дальше пахло кислым молоком, забродившим медом и собаками. Но к обычным деревенским запахам, по которым так соскучился Даг, примешивалось что — то еще. Горько — сладкий, дурманящий аромат проникал повсюду, гибким червем вползал сквозь щели, нехорошо щекотал нос.

Даг перекатился на спину, с немалым трудом пропихнул одну, затем другую ногу в кольцо связанных рук. Теперь он сумел развязать мешок и освободил голову. Стало не намного светлее, но то, что он увидел, само помещение, озадачило Северянина. Он надеялся, что угодил в обычный хлев, из которого можно сделать подкоп или разобрать крышу. Однажды Дага уже пытались сделать рабом в Дании, там он выломал доску из крыши тюрьмы и убежал. Но отсюда убежать казалось почти невозможным.

Прокопченные балки потолка находились на недосягаемой высоте. Едва укрытый соломой пол был сбит из шершавых гранитных блоков. Ворота «хлева» могли бы выдержать прямой удар тарана, наверху и внизу они плотно входили в пазы, не оставляя места даже для мышонка. Влево и вправо угадывались дощатые перегородки, там жевали жвачку коровы. Где — то дальше блеяли барашки.

Он прислушался в надежде уловить отголоски битвы. В голове не укладывалось, что друзья могли его бросить в плену. Как и прежде, Северянин легко определил направление на север, определил, в какой стороне море, но звуков боя так и не услышал. Сильно болел затылок; кажется, его здорово приложили головой о борт лодки.

— Малый, ты как, жив? — донесся сиплый голос из темноты. Кто — то протянул чашку с водой.

Даг обрадовался незнакомцу, как родному. Жадно выпил воду. Лишь потом сообразил, что с ним опять говорят на каком — то наречии русичей.

— Жив, только плечо болит. — Даг принялся грызть веревку, стянувшую кисти. От проклятых пут пальцы почти онемели. — А ты кто такой?

— Я — то? Кличут меня Иван Обрубок, за старшего я тут.

— Я тебя не знаю, — насторожился Даг. — Ты с «Быка»?

— Я не с «Быка», — печально рассмеялся невидимый собеседник. — Я тута давече.

— Ты не из кривичей?

— Неа, с Киева мы.

— С Киева? — Северянин задумался. Про богатый Киев он слышал, и не раз. И по всему выходило, что это очень далеко. — Давно ты здесь сидишь?

— Давненько. Я ведь еще у Премудрой Вольги, что с Плискова, у матушки нашего Святослава, в чадушках ходил. Потом как толмачом в посольство взяли, да так домой и не вернулся.

Про князя Святослава Даг что — то смутное припомнил. Вроде бы, князь этот смело громил кочевников, которые угрожали речным торговым путям.

— Значит, тебя заперли давно, и ты доволен?

— А ты, малый, коли хочешь жить подольше, должен меня слушать, а не учить, — слегка обиделся Иван.

— Не буду я никого слушать! — Даг попытался встать, но больно ткнулся носом в пол. Связанные ноги одеревенели. — У меня есть херсир Торир, только его я слушаю.

— Нема у тебя херсира. — Иван Обрубок погремел чем — то в темноте, и вдруг стало чуть светлее.

Протянулась грязная тощая рука, поставила на пол каменную плошку с рдеющими углями.

— Давай путы свои ближе, помогу развязать. Только не ори, не то огонь отнимут!

Обрубок добавил щепочек, соломы, раздул пламя, ловко спрятал плошку за опорным столбом. Затем с помощью монеты, сточенной с одного краю, разрезал веревки на руках. Вблизи Обрубок оказался нескладным мужичком, бородка клочьями, всего два пальца на левой руке, зато порты целые и рубаха льняная, чистая, с вышивкой.

— Повязали твоего херсира. — Иван показал, как затягивается удавка на горле. — Думали тут поживиться? Вот и поживились! Я сам не видал, да говорят, из ваших только один челн уплыл, и многих в море порубили…

— Не могли их… кха… порубить! — У Дага от волнения пропал голос. Он не мог себе представить, что руяны — дикари одолели берсерков Ивара. — Они вернутся и сожгут здесь все! А ты, глупый Иван, сидишь в яме, откуда тебе знать, что там, снаружи?

— Это я нынче с тобой взаперти, — не обиделся Обрубок. — Потому как великая треба у Световида будет. Из — за того веселия рать большая на Рюгене собралась. Оттого и псам морским неудача вышла. Издалече вас приметили, бо дозоры крепкие перед требой выставляют. А мне — то, когда тихо, мне запрета нет, брожу где хочу. Я тут над скотиной поставлен.

— Что за рать собралась? Германцы?

— Зачем германцы? — удивился Иван. — Словяне все, лютичи, да богемцы тут, да поморские тоже. Все, кто Световиду челом бить пришел.

— А кто такой Световид?

— Увидишь. Коли глаза тебе не выколют.

Даг приуныл. Ему очень хотелось раскроить башку наглому склавену, но без оружия, со связанными ногами шансы были невелики. Поразмыслив, он пришел к выводу, что лучше обрести временного союзника, чем врага. Жадно вылакал воду из чашки и занялся путами на ногах.

— Я тоже пить хочу… дай мне молока… кровь в глотку течет, пальцы сломали… — захныкал вдруг кто — то третий, тонким противным голоском. — Слушай, Обрубок, может, корову подоишь? Ты же вроде умеешь?

— Молока тут не — ет, — насмешливо протянул Обрубок. — И маслица нет. А ты дурак, даром что с крестом. Это быки, коих кормят для великой жертвы.

Даг немного воспрял духом. Теперь говорили, как датчане — все понятно, только слова смешно коверкали.

— Для жертвы?

— А ты думал — тебе к столу, жирный?

Даг развязал ноги и медленно пошел вдоль дощатой перегородки. Он убедился, что здание построено добротно, даже слишком крепко для коровника. Нигде не получалось ни выломать, ни раскачать доску. Блуждая по периметру вокруг плошки с углем, он наткнулся на третьего сокамерника. Тот сидел в отдельной клетке. Статный мужчина, стриженный под горшок, в длинном монашеском платье, скорее подходящем для женщин. Жир он давно растерял, скорее всего, Обрубок так обзывал его по привычке. Монах зябко скорчился в углу, поджал ноги и тщетно пытался укрыть себя соломой.

Зоркие глаза мальчишки углядели нечто знакомое в одутловатой физиономии. Но стоило Обрубку поднести поближе огонь, как наваждение рассеялось. Северянин никогда не встречал этого типа, но видел очень похожих на него.

— Меня зовут Поппо, сын мой, — прекратив вылизывать пустую миску, величаво сообщил священник. — Можешь называть меня отец Поппо, ибо полный сан мой здесь не столь важен.

Отец Поппо говорил в нос, с сильным акцентом.

— Вот еще! — отмахнулся Северянин. — Один отец у меня есть, такой, как ты, не нужен!

Иван расхохотался.

— Видишь, пресвитер, никто не хочет тебе служить!

— А мне служить не надо. Служить — мой долг, а ваш — уверовать в спасителя нашего!

Кажется, священник собрался говорить долго, но Обрубок его перебил.

— Его не велено убивать, — сообщил Обрубок Дагу. — Прослышали здешние волхвы, что за этого чернеца сам император германский может слово сказать. Сеча добрая была, под Мекленбургом, слыхал небось?.. Большие — то лютичи с графом тамошним саксонским Герхардом за поля уж рядили — рядили, вроде все межи провели, по рукам ударили. Ан нет, сакс снова рать двинул. Посеклись изрядно… ага. А этот — то, что в клетке, в плен лютичам достался. Не один был, целый поезд пограбили. Сказывали, что он есть пресвитер ставленный, посланный самим римским папой…

Даг слушал вполуха и тосковал. Обрубок называл имена вождей, перечислял городки и деревни, расположенные далеко от моря и потому совершенно неизвестные. Даг понял одно — руяне с острова выставили помощь Большим лютичам, поскольку входили с ними в союз. Помощь подоспела вовремя, был захвачен обоз, и в обозе — отец Поппо, направлявшийся к новому месту службы.

Отец Поппо прикрывался бумагой, на которой красовалась печать самого императора Отто.

— Уж котору неделю под присмотром моим сидит, крестом народ пужает. Только пока мы тут век коротаем, никто за него не вступился… — зевнул Обрубок. — А вот тебя чего ж не убили, и сам не пойму! Черноус вроде и прежде искал кого мне в помощь, чтоб глагол ихний разумел, да за германцем прислуживать.

— Я ему прислуживать не буду! — задохнулся от гнева Даг.

— Тогда тебя отдадут Световиду, — развел руками Обрубок.

— А эти… руяны, они не всех пленных убивают? — с надеждой осведомился Северянин. — Нас ведь можно выгодно продать, да?

— А это уж кого как. — Обрубок захрустел луковицей, другую протянул собеседнику. — Тут вишь как, им трелли сейчас ни к чему. Трелли идолищу ихнему потребны, жадный он больно до свежей кровушки. По мне, так лепше зараз на ножик острый кинуться, чем лютую смерть принимать. Да мы все в его пасти, почитай. Сколько живота отпущено, никому не ведомо. Даже Премудрая не ведала.

— Расскажи мне про вашу премудрую. Это богиня?

— Про Вольгу — то матушку? Княгиня! Ох и грозна была и не зря справедливецей в народе величалась, — с удовольствием запыхтел Обрубок. — Сказывают, княже Игорь тогда под Плесковым охотился, да на молоду девку — переводчицу глаз положил. А она, даром что дитя еще, пригрозилась сама в пучину кинуться, чем князю честь отдать. Так что ждать ему пришлось, пока не подросла будущая спасительница Руси. А уж как убили древляне мужа ее, вот тогда крутой нрав всем и показала. Велела лучших ихних мужей в ладье прямо в яму сбросить, да заживо закопать. А других в бане пожгла. Сказала, коли мужа мово любимого вбили, так пойду взамуж за вашего самого достойного. Приходите ко хоромам моим есть — пить, да вот баньки сперва отведайте. Всех и пожгла. А после, войско взяв, кровью и огнем до Искоростеня прошла, везде тиунов своих ставя да погосты торговые. С той поры древляне никогда уж не отпадали от Киева.

Даг слушал с восхищением про подвиги воительницы.

— Что ж, твоя владычица и теперь жива?

— Куда там, — вздохнул Обрубок. — Свел ее ране времени в сыру землю сынок Святослав любимый. Почитай, три года как ее нет. Вольга — то к самому византийскому патриарху ездила, крестилась, и много чадушек в веру византийскую войти уговорила. Только сын лихой упирался. Деток наплодил, поганых под стенами городов русских побил немало, да сам сейчас невесть где.

— Все это неправда, про крещение, — прокряхтел вдруг из своего угла отец Поппо. — Сама Ольга ваша посылала послов за милостью его императорского величества Оттона, чтобы он поставил в Киеве епископа. Десять лет минуло, как его преосвященство Адальберт оттуда с позором вернулся. Лично его знаю, великой веры, смирения и учености человек. Дикари ваши русичи едва не сожгли епископа заживо в идолище!

— Что такое «идолище»? — Даг сделал вид, что ни капельки не испугался.

Иван ответить не успел, сноровисто прикрыл багряные угли. Заскрипели засовы. Вместе с порывом свежего ветра в хлев вошел высокий старик. Лицо его казалось похожим на старую дубовую кору. Длинное белое рубище было сплошь покрыто вышивкой — непонятными значками. Поверх рубахи старик носил медвежью шкуру, на его морщинистой шее звенели и постукивали амулеты.

С дедом вошли двое, не вошли, а впрыгнули дикими гибкими кошками. У каждого — кинжал с костяной рукоятью, блестящий пояс, дорогие одежды. Четвертый вошел следом, с кнутом, белоглазый. Низко склонился перед стариком, заговорил, указывая на Дага. Северянин узнал главного руяна из той команды, что напала на драккары.

Заговорили быстро, Северянин почти ничего не понимал. То есть говорил преимущественно человек с кнутом, а старец кивал и бороду оглаживал.

— Ногу вперед вытяни, — перевел, наконец, Обрубок. — Велено нас сковать. При гостях высоких даже меня не жалуют. Поведут работать.

Даг не стал спорить, троих здоровых парней он все равно бы не одолел. Вокруг щиколотки замкнулось железное кольцо, зазвенела цепь. Щурясь на свет, парень перебрался через порог…

И увидел храм.


Глава пятая,

в которой выясняется, что жизнь порой важнее гордости, а чужие боги карают страшнее своих


Даг надеялся; что сразу увидит сказочный город Ахрон, но разглядеть что — либо интересное не удалось. С одной стороны нависала стена храма, подпираемая хлевом, конюшнями и прочими хозяйственными пристройками. С другой стороны, за полосой вытоптанной земли, высился частокол из плотно пригнанных бревен. За частоколом мычали коровы, блеяли овцы, оттуда доносились размеренные удары, — то ли били в барабан, то ли сваи заколачивали. Волнами наплывал гул людских голосов.

Храм Световида был огромен, шагов двести в длину, и выстроен из серого камня. Даг убедился, что просторный хлев, в котором ему довелось провести ночь, это всего лишь пристройка к стене. На все четыре стороны света открывались высоченные ворота. Некоторые из ворот распахнулись раньше, некоторые как раз с натугой отворяли. Благодаря этому стали чуточку видны внутренности удивительного капища. Там свисали до земли алые полотнища и дивным многоцветием переливались стены. Просто так зайти внутрь все равно бы не получилось: у каждого входа переминались стражники. Кроме того, желающему пришлось бы преодолеть несколько высоких крутых ступеней.

Чтобы рассмотреть золоченый купол крыши, парень задрал голову. Что — то высокое находилось в глубине храма, но мешали сумрак и дым курильниц. Теперь Даг понял, отчего першило в горле и откуда накатывался горько — сладкий аромат. Железные треноги с чадящими травами стояли внутри здания, а также по всему периметру крыши. Там наверху тоже разгуливали мужики со сверкающими протазанами. По углам Световидова жилища располагались четыре мощных истукана, каждый раза в три крупнее статуи Тора, которую Даг посещал с отцом в священной Упсале. Даг с детства привык, что богов у свеев предостаточно, есть асы, есть ваны, есть всякие неприятные духи. Но в отцовской усадьбе и в Упсале поклонялись лишь троим, самым главным истуканам — Одину, Тору и Фрейру. Однако тех троих на родине всегда вырезали из дерева, а здешних страшных великанов кто — то изваял из белого, с прожилками, камня.

— На востоке — Мерцана, дочь Дажбога, — с удовольствием подсказывал Иван. — Вишь, всегда солнышко поджидает. На западе — сам Догода, с крылами голубиными, прелюбезный видом. А к северу, тот, что с бородой замерзшей, это Позвизд, ему чаще всех кровушку человечью жалуют.

Позвизд Дагу сразу не понравился. Весь закутанный в звериную кожу, казалось, он источал глухую ярость.

— А ты и сам им кланяешься? — сердито спросил Северянин у своего невольного товарища.

— А кому же мне кланяться? — удивился Обрубок. — Правда, у нас в Киеве Перуну больше веры, но так недаром же, бают, что, мол, на острове Руяне пуп земной и есть.

Северянин даже не нашелся, что ответить на такую глупость. Ведь всякому умному человеку известно — земной центр находится там, где врастает в твердь корнями вечный Ясень, а вовсе не на каком — то славянском островке!

Хмурый парень в кольчуге дернул за конец цепи и потащил пленников за собой. Пока их вели в обход, Даг разглядывал медные ворота, в три человеческих роста высотой. Как позже растолковал Обрубок, на медных створках изображались двенадцать подвигов неведомого бога. Северянин быстро запутался. Запомнил только, как Световид укрощает вола, как сражается с Черным богом, как расправляется со злобным медным львом. На следующих воротах появились более мирные изображения. Обрубок шепотом рассказал, что дева лучезарная — это красавица Триглава, в которую Световид сильно влюблен, и на гуслях ей играет, а иную деву зовут Дедилией, она мед небесный разносит.

— Это небесные валькирии? — решил проявить осведомленность Даг.

Но скотник лишь сердито отмахнулся. Тюремщик, державший в кулаке железное кольцо, остановился, дал команду ждать. Из другой клети вывели троих пленников, с колодками на щиколотках. В избитых окровавленных мужчинах Даг узнал соседа по веслу, Ингвара Серого и парней с «Журавля». Но им не позволили переброситься и парой слов, сцепили вместе, погнали дальше.

Даг с восхищением рассматривал громадное здание, словно вмурованное в гранитное основание. Храм стоял на холме, деревья здесь давно срубили, но с двух сторон видимость ограничивал высокий частокол. Чем ближе подводили кандальников к повороту храмовой стены, тем громче становился шум невидимого пока города.

— Из чего эти…? — Северянин от волнения позабыл слова. — Вот эти, с золотом?

— По двенадцать яшмовых столпов с каждой стороны, — Иван рассказывал о жилище Световида с любовью, точно собственный дом показывал. — Только там золота мало, говорят, навершия столпов медные. Смотри, смотри, диво дивное, не всякий сюда угодить смог. Перумовы палаты в Киеве широки, да и те победнее будут. Вон видишь, стража у каждых ворот, в платьях богатых стоят, с трубами в десять колен. Как завоют трубы ихние, все на колени грохнутся, и ты не забывай. Не то живо головушку — то срубят!

— Как же я узнаю, что трубы завоют?

— Зараз узнаешь, до края окияна вой стоять будет. Наконец, свернули за угол. Здешние ворота оказались тоже распахнуты. На золоченых створках великан Световид булавой крушил гигантского скорпиона с человеческим лицом, вокруг его головы носились другие божества, пышногрудые девы улыбались господину.

Частокол пропал, пропала мычащая в клетях скотина. Распахнулась перспектива сбегающих вниз кривых улиц, дымных костров на башнях и далекой стены, которую так неудачно штурмовали викинги.

Город Ахрон Дага удивил. Здесь совсем не было привычных длинных домов, в каких обычно живут люди. Не было здесь даже убогих хижин или чумов. Плоское, утоптанное тысячами ног пространство окружало храм. За чертой этой пыльной плеши возвышались нелепые двух — и даже трехэтажные строения, наскоро сбитые из бревен, прихваченные шкурами, ремнями, канатами. Некоторые домишки собирали из чего попало, прямо на глазах. В этих смешных жилищах копошились люди, внизу плотно сгрудились их лошади и телеги с впряженными волами. Людей было великое множество, вместе они производили оглушительный шум, но новые славяне все прибывали и прибывали, заполоняя и без того узкие переулки. Те, кому не хватало места в наспех сколоченных домах, устраивались под повозками и просто под небом, разжигали костры, доставали снедь.

— К требе великой поспевают, — кивнул Обрубок. — До зорьки впускать всех через ворота велено. А дальше — запрут.

— Это и есть главный город? — недоумевая, уточнил Даг.

— Город не здесь, — улыбнулся Иван. — Здесь только в праздные великие дни дома строят. Как нынче вот.

Стражник дернул за цепь, поволок их дальше. Про себя Северянин твердо решил, что сбежит при первой возможности. Он — то точно не будет тут сидеть десять лет, как этот трусливый дурень. Раз не убили сразу, значит — можно спастись. А для того, чтобы спастись, следует внимательно изучить врагов. Чем Северянин и занялся. Враги выглядели совсем не страшно, многие прикатили к месту поклонения с женами и детьми. И вовсе без всякого оружия. Одевались они просто, в грубую шерсть или лен, многие бродили босиком или носили плетеные обутки. Собралось их внутри городских стен невероятно много.

Даг был вынужден признать — не стоило нападать на этот проклятый остров в праздник!

Очевидно, вокруг храма существовала какая — то граница, которую никто из гостей города не перешагивал. Несмотря на жуткую тесноту, руяне не дрались и не ругались между собой. От вкусных запахов еды у Северянина невольно свело живот. Он ведь так и не успел позавтракать, а наглые сытые руяне начали трапезничать. Они заваривали в горшках пшено, сдабривали кашу маслом, кидали туда же сало и горох. Другие запекали репу и морковь, закусывали лепешками, вяленой дичью, яйцами. Иван объяснил, что пьют кислый напиток из перебродивших зерен, но никто не прикасается к хмельному.

Пленников завели в длинный сарай, который оказался овчарней. Дальняя часть овчарни была недостроена, Северянину сунули в руки корявую лопату и велели копать ямы под столбы.

— Не будешь работать — сразу убьют, — предупредил Обрубок. — Я слыхал, что они промеж собой толковали. Этот Черноус, что тебя живым приволок, сам и зарежет. Мал ты еще, да в языке горазд, потому Черноус за тебя вступился.

Северянину ничего не оставалось делать, как взяться за инструмент. Кроме них с Иваном, рядом трудились еще двое с «Журавля» и двое незнакомых мужчин, тайком болтавших на чужом наречии. Когда пленники вырыли достаточно глубокую яму, в нее вбили столбы, после чего в овчарню стали загонять скот.

— Световиду все волокут, — поделился Иван. — Каждый раз все больше приносят, такой жадный он до крови, такой уж жадный. А нынче треба великая, потому как гадать будут, идти руянам воевать или нет.

Местные обычаи Дага особо не удивили. Он наблюдал длинную очередь из крестьян, желавших принести свою скотинку в жертву божеству. То же самое происходило и в Свеаланде, там отец гордился, если его коня или хотя бы петуха повесят в священной роще.

Долго отдыхать не позволили. Повели под гору, навстречу праздничной толпе, прямо к городской стене. Вблизи выяснилось, что это вовсе не стена, а широкий насыпной вал, с внешней стороны укрепленный бревнами. За валом открылось зрелище недавней битвы. Черноус согнал толпу рабов и пленных, чтобы убрать мертвецов. Викингов скидывали в яму, а погибших руянов укладывали на телеги и отправляли в город. Там, где высилась целая гора трупов, Северянин безошибочно нашел Ивара и Орма, неразлучных берсерков. Они погибли, как бились, — спина к спине, сплошь истыканные стрелами, порубленные в куски. Местные рабы растаскивали трупы крючьями, рядом зорко бдил охранник, чтобы никто не подобрал и не припрятал оружия. Северянин потащил Ивана за собой, влез между мертвых тел, потому что хорошо помнил, где силач Ивар прятал запасной нож.

Нож оказался на месте — за голенищем. Даг нагнулся, переворачивая великана, но спрятать лезвие не удалось. Мигом подбежал их тюремщик, огрел кнутом по спине. Огрел так, что Северянин не удержался на ногах.

— Говорил же я тебе! — поднимая юного приятеля, укорял Иван. — Не перечь, слушайся, не то не сносить тебе головы!

Северянин кое — как разогнулся. Нож отобрали, зато удалось спрятать наконечник копья. Весь день парень работал, не приседая. Когда убрали трупы, их погнали обратно в город, там пришлось перетаскивать дрова для костров. Затем, не покормив и даже не дав глотка воды, отправили чистить коровники. Скрипя зубами, бывший кормчий, гордый викинг, месил навоз, катал доверху наполненную тележку с нечистотами, а потом еще оттирал быков от грязи.

Быков славяне согнали великое множество, но до вечера так ни одного и не зарезали. На протяжении дня со стороны храма слышалось заунывное пение, но порой резко и весело взлетал хор мужских голосов. Тогда к певцам присоединялись бубны и духовой инструмент.

После коровника кто — то вспомнил, что рабов следует кормить. Дагу достался кусок жесткого горелого хлеба, черпак воды и пара печеных корнеплодов. Парень проглотил все за минуту, не чувствуя вкуса. Тот же хмурый тюремщик отвел их назад, в компанию к пресвитеру. Даг не мог не позавидовать служителю Христа. Едва захлопнулась дверь, как бывший викинг свалился от усталости, а Поппо, как ни в чем не бывало, грыз мосол. Его, как важную персону, даже не выгнали на работу.

Северянин уснул там, где упал. Но долго поспать не получилось. Снова распахнулись ворота, и снова все повторилось. Вместо трупов человеческих пришлось закапывать падший скот, затем укладывали бревна для моста и таскали землю в корзинах, наращивали городской вал. Бежать не представлялось ни малейшей возможности. На четвертый день от поднятия бесконечных тяжестей и голода Даг измотался и отупел. Вдобавок его заставили убирать за отцом Поппо, носить ему еду и питье. Сотник Черноус специально наведался в сарай, проверил, старается ли юный прислужник. Северянин скрипел зубами, но терпел. Мыл полы в клетке, выносил нечистоты, рубил дрова.

Однажды ночью их выгнали при свете факелов наружу и опять скрепили одной цепью. На сей раз отец Поппо оказался с сокамерниками в одной связке. Четвертым к ним приковали Ингвара Серого. Не успел Даг спросить у Обрубка, куда их тащат, как у всех ворот храма взвыли длинные медные трубы. Взвыли пронзительно и страшно, как предсказывал скотник Иван. Началась великая треба.


Глава шестая,

в которой богу славян не хватает крови, а котел с репой становится оружием


Многотысячная толпа рухнула на колени.

Издалека могло показаться, будто дохнуло ветром на людей, будто от гневной великой волны качнулись костры, подкосились ноги, опустились лица к земле. Даг на колени становиться не хотел, но цепь опрокинула его на землю. Стражник зашипел, замахнулся кнутом. Потом сам же заторопился, потащил пленников в сторону, пока надутые молодцы у ворот готовились дунуть в трубы второй раз.

Северянин быстро позабыл обиду, потому что ночью здесь оказалось гораздо интереснее, чем днем! Полыхали костры, сотни факелов передавали из рук в руки, чтобы получше осветить площадь перед храмом. Золотой купол переливался, искрили камни на колоннах, багровым вспыхивали буркала чудищ на створках ворот. Многоголосый крик нарастал, вокруг жилья Световида вытянулась процессия мужчин в белом. Все они пели, многие били в бубны, другие трубили в рога. В первых рядах вышагивали юные витязи с обнаженным оружием. Между ними, за двумя рядами мечей, несли большое потрепанное знамя.

Обрубок успел шепнуть соседям, что места на требе хватит всем. А поскольку они сейчас в рабах у храма, то им всяко положено присутствовать. Услыхав такие слова, пресвитер Поппо отчего — то не обрадовался, а, напротив, взвыл и с колен уже не вставал. Вместо того, чтобы вместе с Дагом подпрыгивать и тянуть шею, священник стал читать нараспев какие — то дурацкие висы на своем языке. И при этом непрерывно крестился.

Трубы взвыли вторично. Гости праздника им ответили дружным воплем. Зажгли большие костры, запалили масло в бочках, стало светло как днем. Пользуясь моментом, Северянин оглядывался, постоянно ища возможность к побегу. Рабов согнали в кучу, охраняли не слишком старательно, но сбежать было непросто. Слева напирали свободные храмовые служки, справа, за хилой загородкой теснился простой люд. Впереди частой цепью, отсекая любопытных, выстроились копейщики. Даг углядел в теснине крепыша Тости, тот был жив, хотя и ранен. С Иваром удалось перекинуться парой слов, тот соглашался бежать.

Под грохот бубнов медленно отворились центральные ворота. На лицах зрителей заиграли золотые блики. За воротами раздвинулись пурпурные занавесы, и осветился истукан во всем своем мрачном великолепии. Увидев бога, женщины подняли вой, многие попадали ниц. Даг смотрел во все глаза, забыв про цепь на ноге, побои и жажду.

Скорее всего, Световида когда — то вырезали из цельного ствола дерева. А возможно, весь храм построили вокруг дерева, и лишь тогда обрубили ветки. Возможно, огромный человек с четырьмя головами до сих пор уходил корнями в почву. Все четыре бородатые личины имели разное выражение и смотрели в разные стороны. В отполированных ручищах истукан держал кубок и невероятных размеров меч. Меч был настоящий, обитый серебром, это Северянин сразу понял, но поднять такую махину не смогли бы и пятеро.

В который раз визгливо взвыли трубы. С каждым пассажем адской музыки открывались очередные двери, так что, наконец, огромный зал стал виден насквозь. Позади истукана находилась колесница, доверху заполненная драгоценностями. С большого расстояния Даг различал лишь пузатые вазы, блестящие латы и груду серебряных слитков возле колес. Рядом с колесницей висели на столбе исполинское седло и уздечка, украшенная алмазами. Дагу сразу вспомнились рассказы про восьминогого жеребца, на котором ездил сам Один. Выходило, что Молчун был прав — добычи бы здесь хватило на сто лет!

Забили барабаны, процессия певцов развернулась к главным воротам и замерла. От колонны знаменосцев отделился старик в золотом венке и белом плаще. Плащ стелился за ним по земле, весь покрытый письменами. Старик повернулся к народу, показал массивную золотую чашу.

— Великий первосвященник, — прошептал Иван, — редко когда выходит, день и ночь в храме метет, коню гриву вычесывает. Ты глянь, сейчас святое вино выносить будут!

Музыканты ударили по струнам, грозно запели рога. Эта музыка Северянину понравилась, гораздо веселее, чем играли на кантеле в Свеаланде. Иван сказал, что плоские деревянные пластины со множеством струн называются гуслями. За старцем двинулась целая толпа младших жрецов в красных и зеленых рубахах, они тащили что — то вроде начищенного медного котла. Распихивая соседей, Северянин лез вперед, пока его не остановила цепь. Однако удалось еще переброситься парой слов с Щекастым Тости. Тот соглашался действовать вместе, но был связан цепью с тремя чужаками.

— Сейчас, сейчас, сбирать вино будет, — забормотал Обрубок. — Вся их треба, чтоб вина много прежнего осталось, не то худая осень придет, земля не разродится…

Великий первосвященник один добрался до ног исполина, бережно вынул из деревянной десницы рог и опрокинул в чашу. Сотни глоток взревели с первым плеском багровой жидкости. Даг так и не понял, достаточно ли вина сохранил в своем роге истукан, потому что впереди все принялись скакать и размахивать руками. Ряды оцепления разомкнулись, выпустив на площадь группу девушек. Те усыпали подходы к храму цветами, свежими ветками плодовых деревьев и принялись танцевать. Танец их больше походил на круговое вращение. Чем громче играла музыка, чем чаще звенели бубны, тем быстрее вращались женские фигурки. Мужские басы тем временем повторяли одну и ту же музыкальную фразу, на их фоне чистым тонким фальцетом кто — то славил Световида. Даг понимал лишь урывками, но вместе с окружающими был полностью захвачен действом. Он лишь раз обернулся назад, проверяя, не пора ли улизнуть. Позади люди висели, как виноградные гроздья, на крышах и стенах своих сборных домов. Конвоиры бдительно следили за пленниками.

— Когда открываешь лик свой, радуются все твари!

— Когда ступаешь ты, сияет вся земля! Слава Световиду! — заливались певцы.

Танцовщицы и гусляры раздались в стороны, уступая дорогу очередной развеселой процессии. Костры запылали еще ярче, из овчарен и хлевов повели нарядно украшенную скотину. Повели не к Световиду, а в сторону от входа. Оказалось, что там, прямо у стены, собрали помост с колодой, распорками и желобами для стока крови. Младшие жрецы скинули длинные рубахи, остались в коротких, засверкали ножи. В одно мгновение вспыхнул самый яркий костер, выложенный на земле не крестом, но похожим знаком. Для яркости горения служки подливали туда смолу. Злой славянский бог жаждал крови.

— Слава… слава… слава! — монотонно нараспев повторял хор.

Северянин почти позабыл, что собирался сбежать. А когда вспомнил, то оказалось, что убийством животных представление не закончилось. Туши жертвенного скота сваливали с помоста на телеги и отвозили в сторону. Некоторых не стали увозить, бросили в костер. Зрители раскачивались и подпевали хору.

— Смотрите, сейчас светило нерожденное внесут, — толкнул товарищей Обрубок. — Световида знатного испекли, на всех хватит!

Даг поднялся на цыпочки, чтобы лучше видеть. Мешала натянутая цепь, связывающая его с отцом Поппо. Глупый священник упрямо молился своему Христу и не желал вставать с колен. Даг никак не мог понять, что значит «испечь», пока не увидел огромный пирог. Пирог катили на подставках человек восемь крепких мужчин. По краям пирог немного подгорел, но в целом походил на цветок с раскрытыми лепестками или на улыбающееся солнце. Пирог поднесли к самому престолу кумира, хор запел новую песню, взмахивая руками. Из пирога вылез человек в желтом, его появление сопровождалось громогласным ревом.

— Просят, чтоб Световид почаще лик свой небесный являл, — растолковал Иван, — чтобы теплело пораньше, да плоды чтоб наливались.

Даг кивал. Незаметно достал из рукава обломок копья, пытался расковырять замок в ножном кольце. Но ничего не получалось, металл был сработан качественно. Внезапно стало очень тесно, рабов спрессовали, откуда — то пригнали еще с десяток оборванцев в цепях и колодках. Прежде Даг видел Тости, но теперь их надежно разлучили. Назревало что — то нехорошее, метка на макушке начала пульсировать. Северянин озирался, пытаясь определить источник опасности, но со всех сторон встречал лишь выпученные глаза и распахнутые от изумления рты. Парень стал себя убеждать, что ничего хуже, чем с ним случилось, уже не произойдет, но мрачное предчувствие сжимало сердце в тисках.

И скоро он убедился, что колдовская метка не врет. Жадный до крови бог не удовольствовался быками и баранами. На окровавленном помосте установили толстые железные столбы с кольцами. Из мрака показалась процессия — два ряда вооруженных руянов вели в поводу коней. На конях, в боевом облачении, сидели связанные всадники. В первом всаднике Даг узнал своего форинга Эбби Краснодыма. Краснодым не мог шевельнуть ни рукой, ни ногой, так крепко его прикрутили к седлу. Следом за командиром «Золотой девы» везли верхом еще двоих пленных лютых. Этим глубоко на глаза напялили шлемы, одели их в чужую броню, которой викинги никогда не пользовались. Ради зрелища казни жрецы не пожалели красивых молодых коней. Их привязали цепями за ноги к железным столбам, так что бедные животные не могли и дернуться. В одно мгновение под крупами коней развели сильнейший огонь. Над городом поплыла вонь паленой шерсти. Великий первосвященник молился перед идолом, лил вино из лохани ему под ноги, падал ниц и снова вставал.

Огонь охватил живых еще викингов. От такого зрелища руяны пришли в неистовство. Они прыгали на телегах, на крышах и стенах, следом за первосвященником выкрикивали торжественные стихи.

Отец Поппо, не вставая с колен, усердно шептал свои молитвы. Когда сквозь грохот рогов и бубнов донеслись крики жертв, священник забубнил еще сильнее, сложив ладони ковшиком. Лошади горели вместе со всадниками, но упасть не могли, цепи их держали крепко.

— Эй, Обрубок! — Даг дернул приятеля за рукав.

— А? Чего? — Иван с трудом оторвал взгляд от страшного зрелища.

— Я нападу и убью его, — шепнул Северянин, скосив глаза в сторону охранника. — Затем мы должны бежать все вместе.

— Куда бежать? — перепугался скотник. — Поймают и шкуру сдерут!

— Бежим туда, где темно. Потом найдем корабль и уплывем!

Дагу казалось, что волчья лапа на темечке царапает когтями кожу. Все внимание тысяч зрителей и участников притягивал жуткий помост. Не дождавшись, пока догорят костры с обугленными жертвами, туда потащили целую связку пеших рабов. Дюжие парни в пестрых кафтанах привели троих мужчин с мешками на головах. Толпа с воем колыхалась; к счастью, «четверка» Северянина очутилась позади.

Даг обернулся. Между корявыми домишками, облепленными снаружи людьми, он приметил кое — что, что должно было им помочь.

— Если будем ждать — сдерут шкуру еще быстрее! — сказал Даг Ингвару. — Поднимай этого осла, пока не поздно!

Парень сам не заметил, как принял командование. Обрубок все еще медлил. Для него, давно привыкшего к рабству, совершить побег казалось дикой глупостью. Но в этот момент великий первосвященник повернулся к народу и заговорил. Он вещал в широкий медный раструб, поэтому ему удавалось перекричать треск костров и жалобные стоны осужденных. Даг понял из его угрожающей речи, что Световид недоволен, нашлет голод, болезни и долгую войну, если его немедленно не умилостивить. Оказывается, бог не принял вино, а заодно допустил врагов до стен Ахрона именно по причине давнишней жажды.

Выпалив грозную тираду, старец возвел костлявые руки в сторону идола. Наверняка он все подготовил заранее, потому что младшие жрецы хором затянули славословие, завыли вновь рога, загремели бубны. Первых двух рабов кинули под нож.

Даг уже не сомневался, что всех их зарежут. У Обрубка отвисла челюсть, когда его приятелей, слуг храма, потащили на плаху вместе с пленными викингами. Толпа осадила назад, охранники едва сдерживали напор.

Северянин медленно подбирался к усатому парню, закрепившему на поясе их цепь. Обрубок причитал, но тащился следом. Как ни странно, отец Поппо быстро сообразил, что от него требуется. И вообще, в ближайшие несколько минут он действовал гораздо шустрее, чем киевлянин. Подхватив подол рясы, он почти до колена подтянул свое железное кольцо, встал к Дагу вплотную и рванулся строго по команде.

Конвоир ничего не успел услышать в общем грохоте. А от изможденного грязного мальчишки неприятностей он точно не ожидал. Он вообще не привык, что слуги храма бунтуют, не так уж плохо им жилось за пазухой Световида.

Ингвар и Поппо сделали так, как предложил им Северянин. Оба сильно потянули цепь, дернули в толпу рабов своего конвоира. Тот рванулся на волю, но опоздал — Ингвар накинул руяну на горло цепь. Затем вместе рухнули вниз и сделали все так быстро, что никто не успел заметить.

Даг ударил наконечником копья снизу и сбоку в горло. Он сознавал, что второй раз ударить не получится. Караульный двумя руками схватился за торчащее острие и задрыгал ногами. Его падение заметили лишь трое — четверо ближайших рабов, но никто не поднял тревогу. Похоже, этим давно отупевшим на черной работе мужикам было просто все равно.

— Быстрее! — Даг дернул цепь.

Конвоир пальцами скреб по цепи, затянутой на горле. Он был ранен, но вовсе не собирался сдаваться, хрипел, шарил другой рукой в поисках оружия. Ингвар пыхтел, но не выпускал, пока не сломал руяну шею.

Тем временем возбужденная зрелищем толпа ходила ходуном. Передние отступали, давили задних, ступали по ногам. Задние упирались спинами в наскоро отстроенные жилища, доски скрипели, сверху ругались, кидали костями. Во мраке блестела броня других стражников, они с руганью прокладывали себе дорогу в живом потоке. Викинги добились своего, но им удалось отделаться лишь от кольца на поясе убитого стражника. Их собственные кандалы были по — прежнему надежно заперты.

— Господь помогает нам, — уверенно заявил отец Поппо, развязывая пояс на упавшем конвоире.

Иван Обрубок всхрапнул, очухался, вытащил нож у мертвеца. Теперь все вместе продирались назад. Ингвар и Даг на ходу пинками подгоняли Ивана. Отец Поппо перехватил свободный конец цепи, неожиданно легко намотал его себе на локоть. Обрубок скулил, но шел. Прежде чем копейщики из оцепления сумели пробиться сквозь плотную массу зрителей, четверо беглецов упали на четвереньки и поползли назад, подальше от храма, в гущу построек.

Их били по спинам, пинали каблуками, кто — то облил холодной кашей. Снося тычки и плевки, Северянин уверенно рулил в глубину квартала. Уже в трех шагах от того места, где он прикончил конвоира, никто их не смог бы опознать. Наверху светили факелы, а внизу, во мраке колыхалось возбужденное людское море. Орали младенцы, гоготали гуси, хрипели задавленные.

Их спасло то, что следующую партию жертв решили выхватить прямо из зрительской массы, точнее — из тех же храмовых рабов. Очевидно, пленных викингов уже перебили. Когда стражники накинулись на первую шеренгу скованных зрителей, людская масса дернулась назад, сминая караульных, заборы и высокие телеги, на которых с удобствами расположились приезжие гости.

Даг кинулся в мрачный узкий проулок. Там над тлеющими углями остывал котел с овощами. Две служанки под руководством богато одетой матроны чистили и кидали в медный таз репу. Женщины были слишком увлечены приготовлением ужина, пока их мужчины, забравшись на крышу дома, подпевали празднику.

Они успели вовремя. Позади замелькали доспехи, но топот и крики погони заглушало хоровое пение. Северянин пропустил пресвитера и скотника Ивана вперед, сам проскочил костер и вместе с Ингваром налег на тяжелый котел. Женщины заорали, но их крика тоже никто не услышал. Раскаленный металл обжег Северянину руки. Ближайшие преследователи находились в трех шагах, когда бадья кипящего супа выплеснулась им на ноги. Копейщики повалились в кучу, задние налетели на передних. Дико завизжали обваренные, пытались скинуть одежду и латы. Ингвар Серый вырвал у одного копье, успел дважды ударить кого — то во мраке. В ответ сбоку свистнула сталь. Ингвар охнул, оседая. Отец Поппо и Даг подхватили его с двух сторон.

— Давай, давай, к южным воротам, там щель разобрали! — Иван Обрубок словно очухался, принял командование на себя, дернул друзей за плечи.

И они побежали в темноту.


Глава седьмая,

в которой клирик дает уроки истории и географии, но не умеет сварить уху


Уже четвертые сутки они встречали в густых камышах, в мокрой лощине между засеянными лугами.

Даг открыл глаза, как только соседи заворочались. Остаток ночи он промаялся, чередуя полусон с нервным бодрствованием. Метка на голове больше не болела, но желудку легче от этого не становилось. Желудок упрямо требовал пищи.

Накануне их осталось трое. Рана Ингвара оказалась смертельной, хотя на борту «Золотой девы» его наверняка сумели бы вылечить. Но не в сыром болоте, где не нашлось и клочка чистой ткани для перевязки. Даг сделал для товарища все, что мог, — полдня ползал на пузе, волоча за собой остальных, искал целебные травы. Но как назло в болоте не росло ничего путного, а на сухой солнечный луг они выбраться не решились. Неподалеку находилась деревня, лаяли собаки, по проселкам скакали всадники.

За вторую ночь они прошли вдвое меньше, чем за первую. Благодаря Обрубку и его знанию местности они ускользнули от погони и смогли даже стащить у крестьян пару гусей. Ингвар и Даг настаивали, чтобы идти к морю, но скотник их отговорил. Пришлось пробираться сквозь густой лес. Обрубок сказал, что, если они хотят выбраться с острова на корабле, есть один выход — идти в торговый порт, расположенный на другой стороне огромного острова. В других местах жрецы Световида запрещали вести морскую торговлю.

На третью ночь Ингвар не смог идти. Он стонал, держался за распухший бок и громко бредил, рискуя выдать всех четверых. Пришлось зажимать ему рот. А поскольку отец Поппо наколол обо что — то ногу, то охотиться за едой стало проблемой. Обрубок зарос бородой, стал мрачен и плаксив. До того он утверждал, что найдет кузнеца, способного избавить их от оков, достаточно им добраться до предместий Кореницы или Ральсвы. Теперь при виде двух раненых Иван уверился в скорой смерти.

Ингвар умер, скованный с товарищами одной цепью. Сообща беглецы оттащили труп к ручью. Там откопали несколько валунов, попытались разбить цепь или расковырять ножом замок. Но стоило сделать несколько ударов, как стало ясно, что скоро в лощину сбежится вся округа. Сквозь камыши там и сям виднелись далекие костры и огоньки деревень. По дорогам перемещались вооруженные отряды, они обгоняли медлительные повозки селян, возвращавшихся с праздника.

— Делать нечего, надо резать ему ногу, — подвел итог измученный Даг. — Обрубок, ты поможешь мне?

Дагу дважды приходилось участвовать в вырывании заболевших зубов, раза четыре он помогал извлекать из тел раненых наконечники стрел, а разные колотые и резаные раны штопал с закрытыми глазами. Однако отрезать ногу бывшему товарищу оказалось не так — то просто. Отец Поппо проявил неожиданное мужество, помогая пилить коленный сустав.

К ночи они управились благодаря тупому ножу и острым камням. Обрубок намотал свободный конец цепи себе на пояс и завалился спать, а клирик стал требовать, чтобы Серого погребли. Впрочем, к утру он забыл про викинга из — за собственной больной ноги. Кроме того, от грубой однообразной пищи у изнеженного священника кровоточили десны и повсюду вспухали гнойники. Даг отважился на короткую вылазку в сторону деревни, но втроем они производили слишком много шума и не смогли бы уйти от погони. Тогда Северянин принял решение идти по дну лощины до опушки леса.

Неожиданно им улыбнулась удача. Беглецы наткнулись на пару заросших, наполовину обгоревших избушек. В золе обнаружились два почти целых глиняных кувшина, а в запущенном огороде — одичавшие овощи. Но самой ценной находкой оказался крепкий железный прут, очевидно, позабытый в сгоревшей кузнице. Кузницу Даг определил безошибочно по останкам массивной печи, грудам отработанной руды и засохшим плевкам металла. На какое — то время Северянин забылся, пересыпая в руках ошметки окалины. Ему живо вспомнились отцовская ферма, меха, наковальни и молоты, весело звенящие долгой шведской зимой…

Прутом они сумели взломать замки кандалов. После чего дружный триумвират чуть сразу не распался. Отец Поппо пожаловался, что гниют зубы и ступня, улегся в холодке и предоставил все на волю своего господа. Обрубок стал причитать, что пресвитера будут искать повсюду, он слишком много стоит, а их никто не пожалеет, и что лучше самим вернуться к Черноусу и повалиться в ноги. Так Иван ныл, бормотал, но один никуда не уходил.

Даг всучил Ивану палочку и кусок сухой коры, чтобы тот добыл огня. А сам начал готовить ужин. Судя по всему, двое взрослых мужчин прокормить себя не могли, зато ученик финской вельвы уже знал, из чего сварганит ужин. Северянин стал ползать вдоль опушки и очень скоро отыскал несколько знакомых целебных корешков. Во влажной луговине он нарвал травы, которую викинги всегда заготавливали на суше для заживления ран. В огороде удалось накопать корнеплодов для похлебки. Лечебную траву Северянин немного пожевал, затем показал отцу Поппо, как жевать дальше и как прикладывать к местам воспаления. Для зубов пресвитера тоже нашлись горькие — прегорькие корешки. Поппо страшно скривился, но выплюнуть не посмел.

Приложив бешеные усилия, Иван добыл искру. И вот, на четвертый день блужданий, беглецы ощутили такой добрый и приятный жар костра. Иван уснул. Не слишком уверенный, что священник не подведет, Даг все же оставил на него глиняный котелок, а сам отправился на разведку. Скоро он наткнулся на развилку дорог, истоптанную, полную конского и коровьего навоза. Поскрипывая, приближалась телега. Везла ее сонная кляча, возница тоже дремал, даже похрапывал. Над рогожей, укрывавшей груз, стаями роились мухи. По запаху Северянин издалека узнал свежую морскую рыбу. Оставалось лисицей выскочить на дорогу, схватить пару рыбин и спрятаться в кустах.

За развилкой маячили грубые деревенские дома, оттуда пахло хлебом, там смеялись девушки и знакомо, как в детстве, постукивал ткацкий станок. Дагу внезапно стало так жалко себя, что защипало в глазах. Он отправился в дальний путь, чтобы примкнуть к братству славных йомсвикингов, и чего добился? Прячется в лесу, как одичавший пес. Ворует подло, а не берет в честном бою…

Вернувшись к сгоревшей кузнице, Северянин убедился, что беда одна не ходит. Обрубок куда — то делся, а отец Поппо ухитрился спалить на огне горшок вместе с ужином. Он лишь хлопал глазами и грустно наблюдал, как пламя пожирает коренья и зелень. Даг был потрясен. Этот взрослый, уже седой человек понятия не имел, как готовить пищу. Хорошо, что Даг заранее догадался разделить собранный им урожай на две части.

Он принес из избушки второй горшок с отбитым краем и показал, как надо делать.

Во — первых, костер предназначался не столько для кипячения воды, сколько для накаливания камней. Северянин засунул в огонь булыжники, затем расположил горшочек на двух толстых поленьях, а сам занялся рыбой. Когда камни раскалились, с помощью двух палок покидал их прямо в суп. Бестолковому пресвитеру он поручил помешивать варево чистой палкой, удалять оттуда остывшие камни, заменяя их на свежие, раскаленные. Чтобы горшок не треснул, пришлось с черепком бегать в низинку, подливать воду.

Как Даг и предполагал, правильно почистить рыбу священник не сумел. Но вскоре над поляной поплыл чудесный аромат, ссоры и распри были забыты. Вдоволь наевшись, Обрубок стал отговаривать Дага от морского плавания. Поппо, напротив, оживился, но предложил плыть не на север, а грести к материку, чтобы побыстрее добраться до резиденции ближайшего епископа. За помощь в спасении своей драгоценной персоны он сулил попутчикам большие деньги.

— Говорил я тебе? — толкнул Дага Иван. — За чернеца этого добрый выкуп дадут!

— Я не для того бежал, чтобы сдаться германцам, — скривился Северянин. — Мы найдем лодку и поплывем в Большой Бельт, будем держать на две доли на север к закату и доберемся до Хедебю. Там я спрошу людей и найду корабль в Свеаланд…

— Таким путем до Свеаланда не доберешься, — оборвал священник. — Лучше доберемся до Гамбурга, там нас хорошо примут и дадут место на корабле. Мы сможем вместе поплыть на юг, я покажу вам Марсель и Рим…

— Эй, с чего ты такой добрый? — удивился Даг. Очень скоро Северянин перестал есть, он весь обратился в слух. Потому что отец Поппо походил на бесконечный колодец знаний, они сыпались из него, как из волшебного горшка.

— Я плавал на юг дважды, — спокойно рассказывал священник. — Плавал до Барселоны, до Марселя и до острова Сицилия. Знакомы ли вам эти места? Знакомы ли вам места, где процветала самая могучая империя?

Собеседники лишь переглянулись с набитыми ртами. Они понятия не имели, о чем идет речь.

— Зато я все знаю про Большой Бельт! — заявил Северянин. — Я плавал тут повсюду, до самых северных пределов мира!

Насчет пределов мира он приврал. Дальше владений вельвы Пиркке он не забирался, а про восточные земли имел самые смутные представления.

— Ты называешь Бельтом то море, что иные на юге зовут Варварским или Скифским, — улыбнулся священник. — Что же касается северных пределов… Позволь, я попробую нарисовать карту, а вы вдвоем проверите, верно ли я это сделал. Вы оба — опытные путешественники, а я — всего лишь слуга господа.

Дагу такие речи понравились, зато Иван только хмыкнул. Похоже, он считал хитрого священника льстецом.

— На западе от нас лежит океан, что издревле называют Восточным или Британским, — священник уверенно рисовал палочкой в золе. — Здесь находится устье Бельта, здесь начинаются владения данов и свеонов. Нортмания начинается севернее Дании и граничит на севере с землей амазонок. За Оркадскими островами океан разливается бескрайней мглой. Никто из известных путешественников туда не плавал. Горные хребты Нортмании поворачивают на север и обрываются в океан. Нам известно, что норманы не чтут Христа и постоянно враждуют с данами. Даны же, благодаря мудрости императора Отто, получили несколько пастырей духовных и увидали сияние истинной веры. Вдоль восточного берега Бельта живут многие дикие племена.

— Вот скажи нам, коли ты такой умный, — хитро подмигнул Иван, — отчего Рюген — остров цел — невредим, да обходят его лютые звери стороной, а твои сродичи с Паризу давненько выю перед данами склонили?

— Да, это так, — помолчав, согласился пресвитер. — Я говорил тебе, что семья моя принадлежит к франкскому роду, и род этот восходит к крови самого Карла Великого. И не было дня в моей грешной жизни, чтобы я не задумался, отчего такая божья кара постигла удел божий…

— А кто такой Карл Великий? — несколько смущенно спросил Даг. После историй о героической Вольге, державшей под пятой Днепровские пороги, мир вдруг раздвинулся для него еще в несколько раз. Теперь вот появилось новая фигура. Тоже, судя по всему, не последнего десятка.

Пресвитер откашлялся, улегся поудобнее и начал рассказ.

— Говорить тебе о величайших империях прошлого — о Меровингах и наследниках Карла, что все составили лишь тень славы древнего Рима, — на это нам не хватит и пяти ночей. Скажу лишь, что Карл оттого и был прозван Великим, и не чернью, а аристократами, что собрал воедино могучую империю. И вот что случилось вскоре после его кончины, а господь забрал сего просвещенного монарха в восемьсот четырнадцатом году от рождества Христова. Сын его, Людовик Благочестивый, получил в наследство десятки крепостей на всех реках и на побережье, получил сильный флот и быстрых вооруженных рекрутов. Двадцать лет ни один алчный пес не смел посягнуть на границы империи. Но далее Людовик распустил знать, позволил им своевольничать в наделах и самим распоряжаться своими войсками…

— И что же случилось? — заерзал Даг.

— Случилось то, что первым пал богатый Дорестад, на оборону которого аристократы не смогли собрать нужное количество войск. Затем даны двинулись на своих жутких кораблях с оскалами дьяволов вверх по Сене. А сыновья Благочестивого принялись драться за власть в стране. В сороковых годах были сожжены и разграблены Нант, Руан и многие другие. Вестфольдинги все плыли и плыли, и строили зимовки на островах, а убогие потомки Карла Великого предпочитали платить им, лишь бы не сражаться… — Отец Поппо сжал кулаки.

Даг впервые посмотрел на этого дряблого, совсем невоенного человека с уважением.

— Луара была захвачена людьми из Ирландии, теперь всякий торговец солью платил дань им, а не наследникам франкской короны. А всякому известно, что соль дороже золота. Трое сыновей Благочестивого грызлись между собой, как глупые псы. Чтобы оттеснить братьев, Лотарь первый призвал на помощь лютых врагов — норманов. Лотарь подарил язычнику Рорику Фрисландию, а Ролло — большую область, которую сам обозвал Нормандией. Норманы стали креститься, ибо так им легче было жить в чужой стране, но были ли их побуждения искренними? Они как и прежде грабили, жгли и продавали в рабство несчастных селян… Франки не опомнились даже тогда, когда проклятый в веках Хорек сжег Гамбург, а Рагнар сравнял с землей Париж. Я читал многие летописи, оставленные братьями — монахами тех времен. Простой люд с копьями, горящей смолой и камнями защищал свои города, но те, кто мог бы купить оружие и достойно вооружить войско, — те предпочитали откупаться золотом! Карл Лысый, брат безумца Лотаря, был единственный, кто собирал армию, но его предали его же вассалы, испугавшиеся возвеличения новой короны. Трусы принудили короля выплачивать тысячи и тысячи фунтов серебра, лишь бы рогатые ладьи норманов не вставали под стенами городов. Аббат Аббо пишет в своей хронике, что безудержным волкам было мало серебра и золоченой церковной утвари, они угоняли скот, они брали вино и зерно, шкуры и мясо, они все грузили на свои корабли, а данью обложили самых бедных, которые, будучи не в силах откупиться, шли в новое рабство…

Поппо вздохнул и отхлебнул горячего отвара.

— А дальше?

— Дальше? — грустно рассмеялся священник. — Дальше Ролло стал хозяином Нормандии и не хотел платить дань своим же землякам, приплывавшим, как и прежде, в поисках наживы.

— Где же теперь датчанам охотиться за золотом? — хихикнул Обрубок. — До Гардарики далековато…

— Помяните мои слова — не позже этого лета конунг данов снова отправится за своей данью в Англию, — заявил епископ.

— А почему платят англы?

— О, с этим народом вопрос куда сложнее. — Пресвитер устроился поудобнее. — Начнем с того, что имя острову дали потомки одного из германских родов, именуемых англами. Но в хрониках называются кельты, друиды, а позже — скотты и собственно — бритты. Еще сотню лет назад у них не было единого короля, страну раздирали распри графов… а Уэльс и Скотланд до сих пор считают себя отдельными королевствами. Несмотря на всех переселенцев. Известно ли вам, кстати, что еще во времена моей юности норвежские конунги не могли собрать вейцлу в некоторых областях своего государства? Знаете, почему? Потому что смелые мужи бежали оттуда за море, захватив семьи и даже скот. Так что не будем говорить об Англии как о чем — то цельном… Из «дорчестерских хроник» нам известно, что после ухода римлян короли скоттов умертвили целые народы, населявшие центр и север страны. Что касается первого нападения датчан, то мнения расходятся. Около ста лет назад разбойники потерпели поражение в устье Темзы, но они вернулись. Пишут, что вел их страшный человек по имени Рагнар Лодборг. Он прославился тем, что никогда не спал под крышей и не имел земли, но называл себя морским конунгом. Вначале этот змей разрушал королевство франков, затем обернул алчный взор на англов. Лодборг повел себя умнее, чем норвелигы. Он стал грабить одно графство за другим и не застрял, как норвежцы, в прибрежных бухтах. Он вошел в сношения с королем Нортумбрии и получил с него богатую дань. Но позже был обманут королем и погиб в яме с ядовитыми гадами. За Рагнаром приплыли его сыновья. Огонь охватил восток страны, был захвачен Йорк. Но не только гибель злаков и угон скота угнетали несчастных земледельцев. Сыновья Рагнара всюду вламывались в Божьи храмы и устраивали в них свои грязные капища. Этим они вызвали гнев народа и бунты. О, англы вовсе не вели себя, как овны перед закланием, как трусливые потомки Меровингов. В тяжелой битве погиб король Восточной Англии, святой Эдмунд, ежегодно поминаемый на святом соборе. Однако светлой памяти король Этельред Уэссекский разбил громадное войско датчан. Сейчас на престоле его брат Альфред, он вынужден платить дангельд, чтобы спасти крупицы истинной веры. Вместе с Альфредом стонут не только аристократы и чернь. Мне доподлинно известно, что благородные прелаты добровольно отдали большую часть церковных доходов, чтобы больше не допустить крови…

Дослушав до этого места, Даг перестал бороться со сном. Краем сознания он успел подумать, что было бы здорово вместе с датчанами поплыть в викинг в туманную богатую Англию…

И тут же уснул.


Глава восьмая,

в которой выясняется преимущество арабского дирхема и работорговли


Их взяли теплыми и сонными рано утром. Это был час, когда птицы уже проснулись, и в гвалте их трудно отделить радостное пение от сигналов тревоги. Северянин некоторое время ощущал острую необходимость проснуться. Опасность подкралась совсем близко, он это знал, скрежетал зубами во сне, но ничего не мог поделать. Четверо суток, почти без сна и пищи, его подкосили.

Бывший кормчий проснулся окончательно, когда получил по голове ножнами меча. Сбежать было крайне сложно, над ними стояли трое крепких мужчин. Таких странных людей Северянин давно не встречал. Все трое совершенно не походили на местных крестьян или воинов, вроде Черноуса. Еще меньше они походили на служителей Световида. Чернявые, с короткими кудрявыми бородками, точно смазанными дегтем, в подбитых мехом плащах. Старший из них тряс пузом, небрежно держал руку на рукояти дорогого, но короткого меча. На ножнах и навершии меча блестели драгоценные камни. Двое молодых его спутников щеголяли в расшитых золотыми нитями одеждах. Отец Поппо и Обрубок глядели на незнакомцев, выпучив глаза, пока те не заговорили между собой.

— Купцы это, кажись с Багдада, — облегченно перевел дух Иван. — Их тут в Коренице немало, двор меняльный и суконный держат, шелка возят, от князя Вышеслава им на десять лет позволение.

— Не ожидал я здесь встретить сарацинов, — удивился отец Поппо. — Что они с нами сделают? Вернут Черноусу?

— Может и отпустят, — предположил Иван. — Им выгоды с нас мало.

Даг скосил глаза. Поблизости паслись прекрасно откормленные кони, но двое слуг держали их в поводу. Неподалеку, на дороге, где Даг накануне так удачно своровал рыбу, виднелись гужевые повозки, нагруженные с верхом. Там сидели еще двое крепких мужичков. Силы были явно неравны.

Поглаживая живот, старший купец что — то спросил. На его пальцах сверкали перстни. Язык руянов чужеземец сильно исковеркал. Северянин только понял, что речь идет о нем. А точнее — об амулете, с которым парень никогда не расставался, о когте Горына, с вырезанными на нем письменами. Обрубок с готовностью вступил в разговор. Он попытался встать, но чернобородый юноша замахнулся кривым мечом.

— Спрашивают, откудова у тебя такой коготок? — перевел Иван. — Что за зверь такой был?

Северянин не привык врать. Он прекрасно знал, что ни для кого, кроме его самого, амулет ценности не представляет.

— Это коготь Горына, его подарил мне отец.

— Отец? Кто твой отец?

Черноглазый, чернобородый, похожий на ворона, приблизился, жестом приказал Дагу наклонить голову. Северянин уже догадался, что за этим последует. Купцы загомонили, отшатнувшись от его «волчьей метки». Концом острой пики черноглазый поддел коготь. Даг дернулся, чтобы отобрать свою реликвию, и едва не остался без пальцев.

— Вы — беглые рабы, — выпятил губу старший торговец. — Князь Вышеслав запрещает здесь торговлю рабами. Однако я могу забрать вас к себе или могу подарить кому захочу.

— Нас убьют или снова отдадут Световиду? — не понял отец Поппо.

— Световиду не дадут, — хихикнул Иван. — Это вишь кто, коли сразу страже не сдали, так теперь к себе на двор повезут.

— А ты их разве знаешь? — Отец Поппо хмуро прислушивался к мягким звукам чужой речи. — Разве можно доверять нечестивым сарацинам, захватившим град господень?

— Про град твой я ничего не слыхивал, уж сколько раз спорили, — отмахнулся Обрубок. — А вот что толстый говорит. Говорит, мол, приплывал торговать один северный варвар, с мехами и женщинами. Он всех спрашивал, не видали ли мальчика с коготком да с волчьей меткой. А этого толстого зовут Аль-Масуди, или как — то так, не разберу. Он говорит, что если северный варвар еще приплывет, то мальчика можно выгодно обменять. Аль-Масуди говорит, что слугам Вышеслава совсем не надо знать о нашей встрече. Сейчас нас спрячут под мешками. Если мы будем громко дышать, нам перережут горло и скажут страже, что мы разбойники и напали на купцов.

Сердце Дага учащенно забилось. Он сразу передумал бежать. Долгое время пришлось терпеть тряску под пыльными мешками. Наконец, послышались окрики стражи, скрип ворот, и повозка загремела по деревянной мостовой. Даже под мешковиной Северянин ощутил вонь отбросов и нечистот. Судя по крикам и нестройной музыке, они очутились в многолюдном городе.

— Кореница, град княжий, — благоговейно прошептал Обрубок, когда им позволили вылезти на воздух. — Давненько я тут не бывал, ишь сколько понастроили!

Северянин жадно оглядывался. Повозка вкатилась во двор, окруженный частоколом. На воротах задвинули мощный засов. Шустрые смуглые юноши кинулись разгружать мешки. Аль-Масуди поступил хитро — он снова приказал пленников связать и запер их в крошечной комнатке под крышей. Преимуществом нового положения стал замечательный вид, открывавшийся из окошка. Внизу, в первых этажах вовсю шла торговля, а с жаркого чердака Даг мог наблюдать за городом.

Кореница сильно отличалась от Ахрона. Как сообщил Иван, здесь располагались хоромы князя Вышеслава. Но в котором из деревянных домиков обитал хозяин острова, Даг так и не понял. Всюду тянулись к небу дымки, торчали на плетнях горшки и птичьи пугала, по деревянным тротуарам бродили толпы покупателей.

— Торжище знатное повсюду, — пояснил Обрубок. — Потому как Световидова треба идет, беспошлинно иноземцев привечают. Вон их сколько понаехало!

Даг пытался углядеть на улице хоть одно знакомое лицо, но свей или датчане ему не попадались. Зато попадались вооруженные стражники. Одна за другой тянулись подводы с тканями, шерстью, посудой. У каждых ворот звучно выступал зазывала. Лавки многих приезжих торговцев смотрелись богаче, чем дома горожан. Над хибарами нависали сразу несколько храмов, блеск их слепил глаза.

— Там вон слева — Чернобог, ему самые богатые дары приносят, когда с войны идут, уж больно суров. А это вон Ругевита капище. — Иван указал на удивительное строение с острой крышей, словно бы закутанное со всех сторон в багряные ткани. — Семь ликов у него, и страшные такие, что детям не кажут. Семь мечей грозных в десницах сжимает.

Семилицего бога Даг так и не увидел. Зато, на следующей неделе, когда Аль-Масуди взял его с собой, Даг хорошенько рассмотрел величественный дворец Поревита, раскрашенный серебром. К подножию кумира вела лестница, вокруг нее стояли жертвенники и жаровни с тлеющими углями. У нижних ступеней лестницы пели женщины, закрыв лица тканью, словно не смея взглянуть в лицо господина. Лиц у Поревита Даг насчитал пять, даже не ЛИЦ, а голов, укрытых одним боевым шишаком. Пятая личина с хмуро сдвинутыми бровями торчала у истукана прямо из живота.

Аль-Масуди откровенно презирал язычников — островитян, но при покупателях ничем своего отношения не выдавал. Как скоро заметил Даг, пузатый хозяин и его молодые родичи верили в своих невидимых кумиров сильнее, чем руяны. Они даже ночью вскакивали, чтобы помолиться. Как и в хлеву у Световида, отец Поппо в доме багдадца оказался на особом положении. При помощи своего переводчика Аль-Масуди затевал с посланцем папы долгие споры, кормил его лучше других и не заставлял работать. Даг слушал их внимательно, но так и не понял кто такие Иса и Муса, и почему вера багдадского купца лучше, чем вера Поппо.

— Как вы можете утверждать, что у женщин нет души?

— А как вы смеете заменять Всевышнего? Как вы за него решаете, кто достоин святости?

— Зачем вы молитесь на камень, на котором лилась кровь жертв?

— А зачем вы обманываете людей, что Аллах родил сына от простой женщины?

Подобные споры продолжались бесконечно. Пробежали еще несколько дней. Северянин и Обрубок копали сточную канаву, затем рыли глубокий погреб для племянника Аль-Масуди. Несколько раз Северянин имел возможность бежать. Но известия о свеях не приходили, к тому же Иван заявил твердо — ему тут нравится, кормят неплохо, он остается. А без Обрубка добраться до гавани Даг пока не отваживался.

Праздник завершился, однако торжище только расширялось. Рано утром стражники отпирали городские ворота, впускали вильцев, лютичей, фризов, впускали стада клейменой скотины, клетки с откормленной птицей, возы с горшками… Многоязычная толпа орудовала топорами, за одну ночь возводились лавки и ночлежные дома, торговая улица становилась все длиннее. Убедившись, что Даг не собирается совершать побег, Аль-Масуди стал его брать с собой, когда сам нуждался в покупках. Они вместе заходили к мастеровым, там чернобородый приобретал добротную обувь, подковы, женские гребни, серебряные подвески и броши. Янтарь он скупал в неимоверных количествах, отдавал его племяннику. Тот, видимо, ухитрялся продавать где — то еще дороже, потому что вскоре возвращался пустой.

Сам Аль-Масуди торговал деньгами. Такое забавное ремесло Даг наблюдал впервые, но, как и прежде, нисколько не завидовал хозяйскому богатству. Все, кого он уважал в жизни: конунг Торир, дядя Свейн, отец Олаф Северянин, первый учитель Горм Одноногий, — все они считали, что настоящий мужчина может добыть себе богатство мечом. Дагу не было дела до того, сколько Аль-Масуди провел ночей под дождем и снегом, сколько раз его грабили и обсчитывали, скольких спутников он потерял на дорогах. Главное, что торговец не любил сражения и звон сечей, а стало быть, не мог пользоваться уважением у викингов.

— Что ты смотришь, как волк? — скалил зубы Масуди, замечая Дага. — Подожди немного, скоро я тебя обменяю. Если бы ты был моложе, я продал бы тебя в евнухи. Сейчас я могу отдать тебя в гребцы, но там ты быстро погибнешь. Я мог бы оставить тебя здесь, ты умен и быстр, мальчик. Но ты как молодой волк. Иди сюда, смотри, разве это не красиво? Клянусь Аллахом, нет ничего красивее в мире. В этом сундуке две тысячи золотых дирхемов, чеканенных в Багдаде. Зато в том маленьком сундуке пятьсот дирхемов, которые чеканены в Самарканде в триста тридцатом году хиджры, в годы славного халифа Мустафы, да будет к нему милостив всевышний. Я нарочно не трогаю эти монеты, я с ними прибыл в этот страшный холодный край. С тех пор я каждый год удваиваю свое богатство, потому что знаю, когда истощаются серебряные рудники, и когда будет мало сапфиров… Ах, мальчишка, ты совсем не слушаешь меня!

Вместе с другими слугами Масуди ходили к кузнецу. Знакомой жаркой обстановке Даг всегда радовался, хотя из кузни приходилось таскать тяжести. Племянник хозяина придирчиво выбирал ножи, подковы, скобы, покупал много для своих кораблей. Из кузни заворачивали к ювелиру. Он кидал на весы серебряные монеты, обломки шейных гривен, подсвечники, разрубленные куски украшений, на соседнюю чашу нежно выставлял крохотные гирьки. Затем расплавленное богатство тонким ручейком стекало в круглые формы из тигля. Получались новые гривны и массивные браслеты, которые купец нанизывал на веревку.

В тесных шумных рядах толстый Аль-Масуди протискивался так быстро, что слуги едва за ним успевали. Он приценивался к италийским мурановым бокалам, к хрустальным бусам, бронзовым шведским фибулам, фризским круглым горшкам, к дорогому оружию.

В длинном доме, темном от времени, с петушком на крыше, Аль-Масуди играл в кости. Скорее всего, невидимый восточный бог не одобрял игры, потому что Масуди нервничал и запросто мог заехать кулаком в ухо. Даг все терпел, таскал мешки, кормил и распрягал лошадей, рыл ямы, потому что ждал. Где — то неподалеку плавал человек, который искал парнишку с когтем.

Пробежал еще месяц. Северянин начал откладывать хлебные корки и вяленую рыбку, обзавелся даже запасными штанами и смешной войлочной шапкой. Он почти потерял надежду встретить йомсвикингов, людей с когтями на груди, которые наверняка его искали. Северянин убедил себя, что его настоящий отец ждет и всюду спрашивает о нем. И вот, неугомонный кормчий снова решил готовить побег, хотя видел, что делают с теми, кто пытался сбежать. Их ловили, били кнутами, могли отрезать уши.

Однажды поздно вечером, когда багдадец клал поклоны своему невидимому богу, в ворота постучались. Поднялся небольшой переполох. Даг первый распознал родную речь. Но это были самые обыкновенные свей или датчане, торговцы, а вовсе не герои из Йомса. Оказалось, они приплыли вовсе не за ним, а за священником. Прогрохотали башмаки, во мраке запылали факелы. Дюжие слуги хозяина оттеснили Дага и Ивана в сторону. Аль-Масуди ухмылялся и потирал руки. Из — за его широкой спины Даг не мог увидеть гостей. Исхудавший от работы и грубой пищи пресвитер уставился на северян.

— Это ты — тот самый епископ Поппо, которого король Оттон послал к конунгу Харальду Гормссону? — спросил голос, показавшийся Дагу чертовски знакомым.

— Да, это я, — скромно признался священник. — Меня послал император священного Рима.

Король Отто! Вот это да! Вот почему жрецы Световида откармливали германца и не посылали на тяжелые работы!

— Конунг Харальд Датский ждал тебя и велел повсюду тебя искать.

Аль-Масуди пританцовывал от удовольствия.

— Меня пленили, а спутников моих убили. Потом мне пришлось бежать, но неудачно. Однако этот добрый человек хорошо обращался со мной. Вы — христиане? — жадно стал спрашивать епископ. — Вы можете послать гонца в Гамбург?

— Христиане? — свей захохотали.

— Но вы же служите Харальду? — погрустнел епископ.

— Хо — хо, мы служим своему херсиру, — ответил другой, тоже знакомый Дагу голос. — Конунг датчан объявил, что щедро заплатит всякому, кто найдет тебя живым.

— Он жив и может сам идти, — вклинился в разговор Масуди. — Но если воеводы Вышеслава узнают, что я укрываю беглого раба из храма…

— Я обещал, и я заплачу! — пророкотал невидимый собеседник.

— Но я не пойду один, — всколыхнулся Поппо, — со мной мои… гм, друзья. Они спасли меня от смерти.

— Дикий мальчишка и немощный старик, — фыркнул Аль-Масуди. — Если хочешь их забрать, Волчья Пасть, за каждого — по марке серебра.

— Что — о? Даром они мне не нужны за такую плату! — взревел покупатель. — Ладно, ладно, согласен!

Даг больше не мог сдерживаться. Рискуя получить оплеуху от хозяина, он выбрался из темного угла чердака на свет. И столкнулся взглядом с… волком.

Конечно же, это был не настоящий хищник, а отчаянный херсир Свейн Волчья Пасть, приемный дядька Дага.

— Клянусь глазом Одина, это же мой найденыш! — прорычала волчья голова.

Дага оторвали от земли и стиснули в объятиях.


Глава девятая,

в ней выясняется, как важно верить в разных богов, и как полезно для карьеры иметь знакомства с папистами


— Дядя Свейн! — вне себя от изумления прошептал Даг.

— Клянусь глазом Одина! Огня сюда! — прорычала волчья голова. — Это же Даг, сын моей сестры! Тысяча дьяволов, мы все считали, что ты давно подпеваешь валькириям!

Внесли факелы. И сразу стало ясно, что никакой это не волк с человеческим туловищем, а всего лишь головной убор, распахнутая волчья пасть, умело закрепленная на шлеме. Человеку в волчьей шапке было лет под сорок, седые усы и борода скрывали шрамы на его обветренном лице. Широченные плечи едва пролезли в дверь. Редкого восточного плетения кольчуга смыкалась под горлом. Драгоценные камни блестели в богатых серебряных наручах.

Следом за человеком — волком в узкое чердачное помещение влезли другие, загремело оружие, послышалась такая родная, свейская речь.

— Забери меня морские духи, это же сын Олава Северянина! Это большая удача, смотрите все! Я снова нашел его! Этот парнишка с когтем приносит удачу!

Дага мигом окружили, подняли на ноги, разрезали путы. Все его обнимали, совали под нос мех с вином, орали что — то в ухо, называли свои имена. Впопыхах про епископа все позабыли. Аль-Масуди тревожно озирался и наверняка проклинал себя, что так дешево оценил юного «дикаря». Даг смеялся вместе с моряками, но почти никого не узнавал. За годы в торговом фелаге «Белого Быка» сменилось немало людей.

— Меня помнишь? — это был Лишний Зуб.

Северянин вспомнил. Конечно, он узнал верного кормчего дяди Свейна. Тут к нему протолкался высокий парень с обожженным, но очень знакомым лицом.

— И меня не узнаешь? — захохотал он.

— Руд?! — ахнул Даг.

Как он мог забыть своего кровника, с которым они когда — то на сырой земле поклялись выручать друг друга. Северянин чуть не прослезился, так близко вдруг снова придвинулось детство.

— Эй, слушайте, форинг сказал правду! — обратился Руд к товарищам. — Это Даг Северянин, тот самый герой с когтем и волчьей меткой на голове. Когда ему не было и семи лет, он спас мою сестру от убийц. С тех пор мы кровники. Кто захочет обидеть его, вначале должен будет убить меня. А это непросто, клянусь моей секирой!

— Дядя Свейн, так ты теперь настоящий морской форинг?

— Да, есть два десятка кораблей. Могу взять тебя на службу рулевым на любой из них!

У Дага кружилась голова от внезапного счастья. Ему очень хотелось спросить, как там мама, отец и сестры, ведь он не видел их так давно. Но при всех Даг не стал проявлять слабость. Свейн тем временем рассчитался с хозяином. Сообща решили, как незаметно вывести беглых треллей из города.

Пока мчались до порта, Даг лежал под соломой и слышал только стук копыт. Потом нахлынул влажный морской аромат. К счастью, кнорры под флагом Белого Быка нашли приют у самой крайней пристани. Луна успела пробежать треть пути по небосклону. Вдалеке сплошным ковром огней расстилался незнакомый город, доносился грохот погрузки, разило рыбой и водорослями. Северянин с наслаждением вдыхал запах свободы. Тем временем из темноты приплыла длинная лодка.

— Конунг Харальд будет рад, что мы нашли тебя! — снова обратился к епископу Волчья Пасть. — А ну, проводите почтенного слугу божьего. Поместите его в мой шатер и накормите как следует! Зуб, передай на все кнорры — уходим немедленно. Две смены — на весла!

— Великая милость божья, что он послал мне этого мальчика, — мгновенно воспрял Поппо, едва сообразил, что возвращается в привычный мир. — Сын мой, я буду просить милостливого конунга, чтобы он…

Конец его напыщенной речи заглушили волны. Повинуясь взмахам весел, кнорр развернулся крутолобой бычьей головой навстречу ночным волнам. Бравые торговцы не слишком доверяли Аль-Масуди и тем более — не доверяли руянам. Ждать утра никто не собирался.

— Как же так вышло, что ты служишь конунгу данов и Белому богу? — спросил у дяди Свейна Даг, едва скитальцам дали мяса и эля.

— А ты разве позабыл, что такое «неполное крещение»? — хитро подмигнул бывший викинг. — Мы дважды соглашались креститься, но не отказывались от правильной веры. Я не служу конунгу данов, я нанялся, чтобы выполнить работу, вот и все. Я понял, что лучше вовремя спрятать меч и стать честным торговцем. Потому что Харальд Синезубый хорошо платит. А еще потому, что мы можем приносить жертвы Одину, и церковники нам не мешают. Правда, пока мы служим христианам, нам нельзя брать их в рабство… Но это ерунда, по сравнению с тем, что нас ждет в Хедебю! Харальд поручил мне собрать лучшие флотские команды для похода в Англию. А ты, Даг, как ты здесь оказался?

— В Англию? — Даг разинул рот. Все, о чем в полусне болтал епископ, начинало походить на правду.

Северянин терпеливо поведал дяде о том, как скитался в финских лесах, как пристал к команде норвежских берсерков и как угодил в плен к руянам.

— Да, много всего случилось, с той поры как твой отец отдал тебя финской вельве, — протянул Свейн. — Мы были уверены, что ты умер… Я дважды с большой выгодой сходил в Гардар за товаром, добавил к своему фелагу еще один кнорр. В нем можно перевозить вдвое больше шкур и рабов! Потом конунг послал ратную стрелу против норвежских псов, и нам пришлось драться. Потом я повез мед и финский пух в Хедебю и там столковался с маркграфом. Он посланник императора Оттона, жадный и хитрый, как все германские псы. Он предложил мне трудную работу. Надо было плыть к острову Рюген, торговать там и завести друзей. Конунгу Харальду донесли, что на острове томится один из верных слуг германского императора. Оттон готов много заплатить за этого Поппо. И я сказал себе: клянусь веслом Ньяда, я найду этого Поппо хоть в подземельях великанши Хель! Зачем мне ходить в викинг, рисковать людьми в море, если добыча сама плывет в руки? Мы узнали, что слуга Белого бога сидит на цепи, но руяны отказались его продать.

— Если бы не этот смельчак, — осовевший от копченого окорока и эля Иван Обрубок попытался обнять Дага, но промахнулся, — если бы не он… не видать вам епископа. Это он нас спас…

Утро встретило озябшего Дага штормом и проливным дождем. Рюген остался далеко позади. Но кроме непогоды парня ждал еще один приятный сюрприз. Оказывается, в экипаже «Белого Быка» находился его родной брат Сигурд. Тот самый трусишка Сигурд, который боялся драк, но мечтал строить корабли, он тоже вытянулся и возмужал. Выходит, что дядя Свейн не обманул и принял подросшего племянника в свой фелаг.

— Даг, твой брат очень умный! — похвалил Волчья Пасть, когда родичи сели вместе завтракать в шатре. — А ну, Сигурд, расскажи, что ты придумал нового для моих кораблей!

— Я придумал, что надо ставить по дополнительному колесу на каждом борте, — оживился Сигурд. — Тогда на эти колеса можно накручивать канаты, которые снизу растягивают парус. И для этого уже не надо, чтобы тянули шестеро человек, можно справиться втроем.

— Ты видал, какой умник? — довольно подмигнул Свейн. — Сигурд, расскажи еще про парус. Ведь теперь с нас все берут пример!

— Паруса часто рвутся, — объяснил Сигурд. — Мы вместе придумали, чтобы пришивать к парусам ремни из тюленьей кожи. Их надо сшивать крест — накрест, тогда парус служит несколько лет.

— Но этого мало! — подхватил Свейн. — Твой брат скромничает. Он придумал нашить ремень вдоль верхней и нижней части паруса, наделал в нем дырок и пропустил сквозь них канаты!

— Это действительно удобно! — Северянин не мог не восхититься, наблюдая, как свободная смена лихо, ровно и быстро расправляет синее полотнище. — У нас на «Золотой деве» такого не было.

Он отпил пару глотков меда и посмотрел на брата другими глазами. Сколько они с Сигурдом не виделись? Время слилось для Дага в один пестрый бесконечно опасный и яркий полдень.

Они говорили и все никак не могли наговориться вдосталь. Вспоминали третьего брата Торкиля, сестер, маму, дядьку Горма Одноногого и даже любимых треллей Путяту и Фотия. Сигурд поведал, что отец значительно расширил угодья, поставил вторую кузницу, стал делать дорогие кольчуги на заказ и торговать лесом. И что конечно бы было здорово, если бы братья возвратились из походов и помогли отцу в хозяйстве, там каждому достанется жирный кусок, а затем и невесту богатую подыщут…

Что мог ответить младший Северянин? Он смотрел на сводного брата, такого рассудительного и осторожного, и понимал, что дорога домой закрыта для него надолго. Сводный брат был на год старше, но почти на голову ниже и уже в плечах и вовсе не стремился к воинской славе. А с дядей Свейном он плавал почти всегда лишь в торговые походы.

Когда Северянин поведал морякам о том, как бесславно закончилось нападение на Рюген, многие только рассмеялись.

— Твой бывший херсир Скала, или как его там звали — большой глупец! — отрезал Свейн. — Спросили бы меня, стоит ли нападать на Рюген, ха — ха!

Даг убедился, что за годы скитаний здорово отстал от жизни. На торговых кораблях Свейна царили новые порядки. За кормой на натянутом канате бодро прыгали в волнах сразу три лодки. В передней части судна появился дополнительный парус. Сигурд со скрытой гордостью объявил, что с таким устройством можно ходить почти что против ветра, но на пузатых кноррах прежде никто им не пользовался.

Многое изменилось и на родине. Оказалось, что в честный викинг на трех — пяти драккарах почти никто не выходит. Материковые властители обзавелись конницей, а драться против конных становилось все труднее. Многие ярлы держали теперь постоянную стражу на берегах, разводили сигнальные костры или нанимали для охраны таких же лихих головорезов, как парни Торира Скалы.

Даг с изумлением узнал, что тысячи свеев вслед за норвежцами навсегда отплыли к далеким западным островам, называемым Исландией. Им надоело бродяжить, им хотелось получить от тамошних ярлов жирный кусок земли в обмен на честную службу. Даг узнал, что многие дружки дяди Свейна нанимаются в дружины к Харальду Датскому и вместе ходят собирать дань с англичан. Харальд начал строить большие военные лагеря, куда принимали самых ловких и отважных, независимо от родства и от веры, и сбивали из них крепкий морской флот. Что касается владений Оттона, викинги туда почти прекратились. Оказалось, что на десятки дней пути к югу простирались земли германской короны. Там строились неприступные замки, одно за другим основывались епископства, а язычники — славяне изгонялись все дальше на север и на восток. Там разъезжали рыцари императора Отто, закованные в доспехи, почти неуязвимые. Мир менялся, мир тек сквозь пальцы.

— Когда мы придем в Хедебю, я передам епископа его приятелю маркграфу, получу награду от конунга и снова иду в поход, — доверительно сообщил Свейн. — Для нас викинг будет необычный, плывем в Англию за дангельдом. Хочешь с нами, или останешься в Дании?

У Дага внутри все затрепетало. С одной стороны чертовски хотелось повидать мать, отца и всех родных, но упускать такую возможность… особенно после месяцев плена!

— Но ведь мы не датчане!

— Зато у твоего дядьки хватает серебра на новые мечи для всех нас! — рассмеялся кормчий.

Оказалось, за время долгого отсутствия Дага в Дании произошли серьезные перемены. Строились громадные военные крепости, возводились многомильные земляные валы на случай войны с империей. Конунг Харальд спешно собирал огромный флот против англов. Северянин знал, что и отец Харальда, и его дед, все они плавали в Англию за «датскими деньгами» и привозили серебра так много, что разбогатеть мог даже простой дружинник. Все знали, что английские короли предпочитают не воевать, а платить выкуп. Однако у Синезубого не нашлось достаточно средств, чтобы вооружить несколько тысяч добровольцев. Поправить свои дела за счет англичан намеревались младшие сыновья обедневших ярлов, хускарлы, потерявшие поля, и целая армия безземельных разбойников. Не считая регулярного ополчения, выставляемого ландрманами. Но эти, по крайней мере, вооружались за счет усадеб.

И вот, чтобы не сорвать поход и не опозориться, Синезубый прибег к старинному, оправданному средству. Он разослал весть, что на сей раз в войско возьмет лишь тех, кто сам обеспечит себя оружием.

— Харальд большой хитрец, но мы хитрее, — ухмыляясь, объяснял племяннику Свейн. — Раз он берет в свой викинг столько чужеземцев, ему придется делиться не так, как он делится со своими херсирами!

— Но если я вступлю в твой фелаг… если мы поплывем в Англию… как же я найду йомсвикингов?

Свейн хитро ухмыльнулся.

— Никто не может твердо знать, где появятся эти морские бесы. Но говорят, что Синезубый непременно позовет их с собой. Говорят, что парням из Йомса Харальд позволяет ставить корабли борт о борт со своим «Рогатым Змеем».

— В таком случае, клянусь, я иду с тобой! — пообещал Северянин.


Часть вторая

САУТГЕМПТОН


Глава десятая,

в которой становится ясно, что такое настоящее наступление и настоящая оборона


Даг смотрел, разинув рот.

Впервые парень увидел, как на самом деле положено воевать, как положено строить войско и управлять им. Ведь викинги Торира нападали гурьбой, брали криком и яростным напором. В море не применяли никаких особых приемов, разве что связывали носы драккаров и пускали вперед берсерков.

Флотилия датского конунга занимала все устье реки, занимала всю бухту, и все равно многим судам не хватало места на чистой воде. «Рогатый Змей» Харальда сиял позолотой, он все время находился в центре флотилии, на полкорпуса возвышаясь над соседними кораблями. Его окружали в два ряда боевые снеккары ярлов, увешанные разноцветными щитами. Кораблей было так много, что Дагу казалось — позолоченные клювы, морды и носы исчезают за горизонтом. Правый флаг держали островные ярлы, с которыми Синезубый поладил совсем недавно. Их полосатые знамена то и дело вырывались вперед. С левого фланга подходили норвежские наемники и северное ополчение. Их было больше всего, в этом году ландрманы собрали в лейдунг почти всех парней, способных носить оружие. Носы боевых кораблей были связаны, между ними настланы мостки, по которым бесконечным потоком двигались грузчики с припасами. Только на первый взгляд казалось, что моряки спят или предаются ленивым играм. Морские форинги Харальда зорко следили за тем, чтобы никто не изнывал от безделья. Стучали плотники, махали кистями маляры, кое — где крепили новые паруса и ставили мачты. С флангов к главному флоту двигались высокобортные кнорры, нагруженные припасами. По сходням спускали туши волов, сотнями гнали коз и домашнюю птицу, рабы враскачку заталкивали под палубы бочки с соленьями и копченостями. На берегу звенели кузницы, мальчишки подносили все новые вязанки стрел. Казалось, никакая сила не смогла бы сокрушить такое мощное воинство.

Кое — где шли перестроения, двадцать пар гребцов одновременно наваливались на весла, громадные паруса бились на ветру, полоскались хвостатые штандарты над палатками. На палубах дежурили горнисты, каждый инструмент звучал на свой лад. Повинуясь пронзительным визгам горнов, драккары неспешно перестраивались в боевой порядок.

— Смотри, вон корабли вендов, — указал дядя Свейн, — там ты можешь найти своих волшебных йомсвикингов. Но похоже, их пока нет.

Суда вендов заметно отличались от творений датских мастеров. На первый взгляд они казались гораздо крупнее и неповоротливее, у некоторых имелись целых два, а то и три ряда весел, а штевни они ставили вертикально.

На носах венды не крепили красивых фигур, зато укрепляли мощные таранные бревна, окованные металлом.

— Глядите, глядите, — тут же забурчал Сигурд, упоенно влюбленный в корабли, — они крепят носовые и кормовые доски заклепками! Но на это идет очень много железа!

Даг не слишком вдумывался, о чем там болтает брат. Он полной грудью вдыхал воздух родной земли. Конечно же, до настоящей родной земли, до отцовской фермы, еще пришлось бы плыть не одну неделю, но после долгого плена и датчане казались своими.

Чем глубже торговый фелаг «Белого Быка» внедрялся в устье Шлеи, тем удивительнее становилась местность. Парень не узнавал бухту и не узнавал реку. Задолго до того, как стало возможным различить башни и стены Хедебю, море и суша превратились в сплошную линию обороны. Датские конунги отгораживались от материка с таким рвением, будто на тысячу лет вперед не желали иметь с империей никаких дел.

Вначале наперерез «Белому Быку» выскочили две быстроходные лодки. Их капитаны потребовали допуск на палубу и были впущены. Обыскав шатры и узкие трюмы, заглянув в глаза каждому рабу, шустрый датчанин выдал Свейну мешочек с пластиной, на которой была выбита незнакомая руна. Как выяснилось позднее, эту руну надлежало обменять у следующего патруля.

После первой проверки Дагу показалось, что их кнорры угодили в кипящий бульон. Вдоль обоих берегов сужающейся бухты сновали сотни такелажных суденышек, на длинных плотах они подтаскивали к берегам груз щебня и грубо обработанные стволы деревьев. По фарватеру реки, под звон медного била, медленно ползли торговые суда. Эти не отвлекались, держали курс строго в торговую гавань. Навстречу купцам, ощетинившись копьями, выгребали драккары под полосатыми флагами. Их становилось все больше, так много, что рябило в глазах.

— Смотри внимательно, этот вал должен замкнуть восточную линию обороны Даневирке. — Свейн Волчья Пасть махнул рукой вдоль бесконечной линии костров и сигнальных маяков, приподнятых на башнях. — В старых висах поется о гордом короле Годфреде, который начал возводить датские укрепления почти двести лет назад. Но с тех пор от могучих валов остались лишь пологие холмы. Синезубый поступает умнее — он приказал возить гранит с каменоломен и зарывать камни в землю глубоко, чтобы болото не размыло.

— Я слышал от друзей, что вал должен был иметь лишь одни ворота, — из шатра с кряхтением выбрался отец Поппо. — Только представьте себе, всего лишь одни ворота для проезда двух телег под аркой. Никто не мог торговать иначе, не заплатив пошлину страже.

— Почему же не получилось оставить одни ворота? — Даг с жадностью следил, как громадный молот вколачивает в мокрую грязь сваи. Вдоль берегов располагались десятки таких молотов, сотни рабов натягивали канаты, чтобы поднять на верхотуру ударный камень.

— Потому что одному Годфреду было не под силу защитить Данию. Он решил строить один вал от Бельта до океана, но не смог укрепить реки Рейде и Треене. Купцы действительно пошли по Воловьему тракту… — Свейн указал пальцем вперед, туда, где виднелись широкая наезженная дорога и переправа. — В те времена от первого вала до реки Эйдер все покрывал лес, никто туда не решался лезть. Но после лес пошел на стройку, начались пожары, а фризы и славяне стали искать обходных путей для своих караванов.

— То, что ты видишь там, за высоким берегом, называется Даневирке, — с долей восхищения поведал епископ. — Никому, кроме древних римлян, не удалось построить похожее укрепление. Даневирке огибает город, вдоль него можно идти несколько часов, пока ноги твои не завязнут в болотах…

Нагруженный кнорр неторопливо пробирался между встречных судов. Порой люди Свейна отталкивались от чужих бортов длинными шестами. Все это время справа Северянин мог наблюдать непрерывную работу. Крошечные фигурки рабов обтесывали могучие стволы, подтаскивали к заранее вырытым ямам, вбивали их вертикально и связывали между собой. Фронтальная часть вала казалась единым монолитом, вдобавок снизу ее укрепляли массивными каменными плитами. Казалось невозможным, чтобы пеший и тем более — конный отряд смог преодолеть такие грозные сооружения.

Спустя время показались торговые пристани. С того дня, когда Северянин приезжал сюда ребенком, город невероятно разросся. Со всех сторон доносились крики распорядителей, переклички грузчиков, грохот бочек, катящихся по настилам. Казалось, все корабли вселенной собрались здесь, чтобы извергнуть из своих чрев грузы. Северянин увидел плоские корабли с косыми желтыми парусами и косоглазых людей на реях. Он увидел толстых мужчин в халатах, с бородами длинными и курчавыми, а корабли их походили на двухэтажные дома. Он увидел узкие длинные ладьи, выдолбленные из целых стволов деревьев, ими правили темнолицые женщины, одетые в шкуры.

Свистели бичи, на веревках волокли диких, завывающих финнов и славян. Навстречу живому товару тащили сети, туго набитые солониной, сушеной рыбой и шкурами. Выбеленными грудами лежали клыки моржей. Колонны дыма вставали над буйным городом.

— Смотри, вон там, видишь? — Дядя Свейн повернул голову Дага.

— Там роют ямы? — Даг попытался рассмотреть что — то за линией амбаров и сторожевых башен.

— Это не ямы. Это по приказу Харальда выкапывают глубокий ров, чтобы в него ушла вода с болот. Тогда вдоль рва смогут и дальше насыпать вал. Этот вал Ковирке тоже ушел под землю. Теперь он будет в три роста человека. И протянется до великих болот! От Слиен-фьорда до Треене никто не сможет пересечь границу с большим войском! Это хорошо и для нас, свеев!

Разинув рот, Даг следил за бесконечной цепью подвод. Мычащие от натуги животные еле тащили в гору обломки породы. На гребне вала трелли набрасывались с колами и упорами, скидывали куски скал каменотесам, и те оглашали воздух дробными ударами молотов. Пустые телеги возвращались назад, чтобы в порту, с барж, снова подобрать свой тяжкий груз.

И так — насколько хватало глаз. Даны готовились к большой войне.


Глава одиннадцатая,

в которой датчане раздают жалованье, германцы кормят псов, а Дага очень вовремя вызывают на корабль


— При конунге Харальде смотри в пол, — напутствовал Волчья Пасть. — Когда я назову твое имя, низко поклонись и сделай вид, будто хочешь встать перед ним на одно колено. Харальд будет делать вид, словно ему это противно. Но на самом деле он насмотрелся этих глупых штучек у саксов. Там каждый свободный хускарл лижет сапоги господину.

Даг мрачно кивнул. Его одолевало чувство, что из одной темницы он угодил в другую. Или он слишком привык к вольной жизни на «Золотой деве»?

Усадьба конунга поражала воображение. Она пряталась за двумя рядами высоченных кольев. Вооруженные гримы оглядывали пришельцев сквозь прорези в бревнах и лишь затем, получив секретное слово, откатывали створки ворот. Даг вошел следом за Свейном и тут же застыл, разглядывая расписной потолок. С потолка свешивались потрепанные знамена, отбитые у врагов. С обеих сторон зала имелись широкие двери, через них слуги вносили и выносили кушанья. Несли гусей и целых поросят на блюдах, порой ухватив блюдо вдвоем за тяжелые медные ручки. Престол Харальда располагался посередине зала, его укрывали богатые ковры и шкуры редкой выделки. Чуть ниже и справа от трона находились скамьи приближенных. Свейн шепотом называл их имена, но Северянин не запомнил никого, кроме огромного окольничего по имени Себьерн Лось. Тот сидел прямо напротив Синезубого и подливал хозяину эля из высокой глиняной бутыли. В глазах блестело от бронзовых наручей и драгоценных камней, усеявших оружие и одежду. Гул в зале стоял невообразимый, густо пахло вином и мясом. Даг сразу заметил, что нет ни котлов с жареной кониной, ни признаков прежней веры. Зато спасенный епископ Поппо обедал здесь же, неподалеку от Синезубого.

Ниже окольничего, на широких скамьях, пировали тридцать телохранителей Харальда. Этим разрешалось держать мечи в ножнах и пирамидах. Слева от трона обедали тридцать знатных дружинников, в кольчугах и богатых платьях, но без мечей. Дагу показалось, что все они ревностно следят за очередностью тостов и за личным вниманием Синезубого. Рядом с дружинниками пили мед еще столько же ближних посланцев. Эти носили заячьи оторочки, символ быстрого бега. А по правую руку размещались свободные ярлы и богатые жители Хедебю, которых Харальд повелел пригласить на пир. Эта публика была самая разношерстная. Северянину даже показалось, он увидел восточного человека с обезьяной на привязи. Свейн быстро нашептал на ухо племяннику, что сто двадцать человек — это вовсе не предел, и что пустыми остаются скамьи для иноземных посланцев и прочих знатных гостей, завернувших в город. Нынче иностранцев не приглашали, поскольку речь шла о снаряжении большого флота к берегам Англии.

Даг не слишком прислушивался к гомону вокруг трона. Усадили их довольно далеко. Прямо перед носом очутились кабанья нога, таз с копченой рыбой и несколько бутылей вина. Юноша понял только, что конунг раздает жалованье сначала тем, кому полагалось меньше, затем — особо отличившимся в боях и выполнении опасных поручений. Рядом с конунгом держали открытый ларец и весы. Слуги подбрасывали дрова в очаг, искры взлетали к самому потолку, в зале становилось все жарче. Свейн Волчья Пасть заметил, что, если потребуется облегчиться, следует выходить в дальнюю дверь, туда, где ходят слуги, но ни в коем случае не ломиться в боковые ворота. Оказывается, там размещалась спальня ближней дружины, и входить никому не разрешалось.

Датского конунга юный Северянин видел впервые. Издалека он не смог рассмотреть, действительно ли у Харальда синие зубы, или его так прозвали в шутку. Конунга постоянно окружала стража, дюжина широкоплечих лютых, и несколько преданных ярлов с оружием наготове. От своих людей Синезубый отличался лишь золотым шитьем на плаще, дорогими сапогами из нежной кожи и массивной золотой фибулой на плече. Такого громадного куска золота Даг еще ни разу не встречал. Наверняка заколка стоила, как все именье Олава Северянина и соседские земли в придачу.

Впервые Северянин наблюдал, как Свейн Волчья Пасть кому — то кланяется. А дядя Свейн не только коротко поклонился королю, но и племянничка крепко прихватил за загривок и насильно пригнул заодно с собой. Прочие командиры из фелага «Белого Быка» отсалютовали властителю данов издалека. Даг сначала обиделся, что его заставляют кланяться, но быстро сообразил, что их со Свейном удостоили высокой чести.

— Мне передали, что ты привел вдвое больше воинов, желающих присоединиться к нам? И у каждого из них есть меч с серебряным змеем в рукояти?

Конунг смотрел ясными, прозрачно — синими глазами, говорил медленно и внятно, держался очень прямо. Лишь наполовину седые волосы напоминали, что Синезубый чудесным образом перевалил за возраст в пятьдесят лет. Недостижимый возраст для большинства воинов! Сразу чувствовалось: этот человек — не выскочка, он привык повелевать с детства и никому не позволит говорить с собой на равных.

— Мы выполнили условия, которые передал твой посланец, — скромно ответил херсир Свейн. — Я поведу семь кнорров и вдвое больше боевых снеккаров, на каждом будет трижды по десять скамей бойцов.

— Это хорошо, смельчакам всегда хватит места на моей скамье. Ты тоже можешь остаться, нам нужны толмачи — славяне, — Харальд кивнул повеселевшему Обрубку, а затем обратил внимание на Дага. — А это тот мальчик, который спас епископа?

Сжав зубы, Северянин проглотил обидное слово «мальчик». После плена он сам стал замечать, что уже не кидается как прежде с кулаками на любого обидчика. Он стал осмотрительнее, набрался выдержки. Слишком много товарищей поплатились жизнью из — за показушной гордости.

Свейн расхвалил и приукрасил приключения Дага. С его слов выходило, что Северянин чуть ли не на руках вынес драгоценного Поппо с острова. Видимо, пресвитер действительно представлял собой драгоценность, потому что Харальд слушал с удовольствием. Рассказ про богатства Рюгена конунга искренне позабавил. Под конец датчанин вскользь спросил насчет метки на голове — наверняка, ему уже успели нашептать.

— Вот как? — вторично удивился Харальд. — До меня доходили слухи о мальчишке — берсерке в свите жены опального норвежского ярла! Клянусь всеми богами сразу, — он со смехом обернулся к пресвитеру, — если метка на твоей голове приносит удачу, мы запишем тебя в лучшую дружину.

— Прошу прощения, конунг, — вежливо перебил Волчья Пасть, — но мой племянник уже состоит в моем фелаге. Кроме того, он уже не рядовой дренг, а старший смены и рулевой! Кроме того…

— Что «кроме того»? — сразу стало заметно, что Синезубый не привык к отказам. Да что там говорить! Любой мальчишка возраста Дага посчитал бы счастьем оказаться в ближней дружине датского короля.

— Мой племянник вбил себе в голову, что хочет найти своего родного отца. Он носит коготь, такой же, как некоторые твои подданные из Йомса. Он носит метку на голове, по слухам, она передалась мальчику от славянской ведуньи, последней жены… — тут Свейн замялся.

Но настроение Харальда резко переменилось. Взор его затуманился и подобрел.

— Ах, Йомс, Йомс, — пробормотал хозяин Дании. — Еще мой отец предлагал кучу золота глупым венедам за клок земли в Свиноустье. Но тогда они отвергли его. Зато позже, получив в зад жареного петуха от эстов, литвы и прочих дикарей, Мешко сам приполз ко мне! Приполз, комкая в руке свою мягкую корону, точно шапку бедняка. Он сам стал просить, чтобы мы вырубили город в скале и защитили его трусливых крестьян!.. Да если твой отец среди викингов Йомса, ты, парень, можешь им гордиться. А тебе, форинг Волчья Пасть, я вот что скажу… как только у тебя выйдет недостача в людях, поставь этого парня форингом корабля!

Северянин едва не подавился слюной, услыхав о таком внезапном повышении. Но Синезубый уже забыл про него, отвернувшись к высоким гостям. Даг готов был кусать локоть от досады. Только что он впервые встретил человека, который знал, где находится загадочный Йомс… но задать вопрос конунгу не представлялось возможным. Сейчас его окружили ярлы. Кроме того, епископ Поппо склонился к конунгу и что — то ему шептал.

— Хорошо, забудем о глупостях! — сменил тему окольничий Себьерн Лось. — Эй, почему не слышно музыкантов? Нынче мы гуляем предпоследний день, а затем я сам еду смотреть крепости! Все, на кого я укажу, едут со мной! И ты тоже бери своих людей, — Окольничий повелительно кивнул дяде Свейну. — Там в Фюркате и Троллеберге собрали немало свеев, нам надо разобраться, кто из них даром ест наш хлеб, а кто готов к подвигам!

Встреча закончилась сытным обедом, хотя сидеть с конунгом данов на одной скамье так и не пришлось. Вовсе наоборот — людей Свейна усадили в дальнем углу залы. Но накормили до отвала, а Северянину прислали от конунга чашу с вином, на дне которой он нашел золотую арабскую монету.

Последние два дня промчались в сплошном круговороте. Даг бродил по разросшемуся, веселому городу в компании взрослых товарищей и родичей, пил брагу, объедался мясом и с упоением слушал родную речь. Правда, ему показалось, что за годы его отсутствия даны стали говорить как — то иначе, приобрели новые слова и потеряли старые. Но разве это важно, когда вокруг друзья, когда звенят струны кантеле, все беды позади, и вдобавок… вдобавок хохочут красивые девушки!

В присутствии девушек Северянин почувствовал непривычную немоту и неловкость, хотя хотелось так много сказать и показать себя с лучшей стороны. Дядя Свейн в первый же вечер на суше зазвал племянника в веселый дом и сообщил собравшимся, что в этом самом месте двенадцать лет назад малыш с волчьей меткой спас его от грабителей. За прошедшие годы застроили мрачный пустырь, совсем другие женщины ублажали моряков, а в команде Свейна лишь пятеро помнили день, когда волны выкинули на берег малыша. Но это не помешало всем вместе выпить за Дага, Приносящего Удачу. Девушки обзывали парня «хорошеньким», прижимались и тянули плясать. Но Северянин плясать не умел, а уединиться с красоткой, которая была старше его лет на пять, так бы и не решился, если бы не кровник Руд. Брат и хихикающая девица подхватили Дага под руки и едва ли не силой уволокли за перегородку. Впрочем, уединиться здесь тоже было непросто. В темноте, на соседних лавках стонали и пыхтели.

— Ты чего ее боишься? — расхохотался Руд, стягивая штаны.

— Никого я не боюсь! — Сердце у Дага бешено заколотилось, когда он разглядел девушку совсем без одежды. Руд просто задрал ей подол и оставил голой, хотя та и делала вид, что обижена и сопротивляется. Не такая уж она оказалась и красавица, толстоногая, в синяках, и изо рта у нее не слишком приятно пахло, но разве это было главное?

— Даг, я уже заплатил, она наша, давай повеселимся! — С этими словами Руд опрокинул девчонку на лавку, укрытую мехом. Разглядев, как руки товарища беззастенчиво мнут грудь красотки, Северянин словно стряхнул с себя пелену.

— Ну что же ты, — протянула девица и, ловко приподнявшись, одним движением развязала Дагу тесемки штанов. Руд только хохотал, не в силах подняться с ложа. Где — то рядом зажгли свечу, стали разливать бражку, кто — то поднес Руду полную кружку, он поделился с девушкой. Та отхлебнула, не прекращая своих активных поисков у Северянина в штанах.

— Ого, какой горячий посох! Давай его скорее мне, пока он не высох! — С этими словами девица подставила пышный зад, и не успел Даг опомниться, как стал мужчиной. На несколько секунд пол и потолок поменялись для него местами, земля ушла из — под ног, он испытал удивительное чувство, как будто время остановилось, и это чувство испугало его. Еще больше испугало его, что минуту спустя ему хотелось сбежать из веселого дома как можно скорее, отправиться в баню и извергнуть из себя остатки бражки.

Сидя в бане, у раскаленных камней, он раздумывал, отчего так получилось. Ведь дядька не мог врать, и старшие товарищи убеждали, мол, за ночь с горячей грудастой красоткой все отдашь! Да, ему хотелось отдать все, но длилось это так недолго, а после стало страшно, что, пока время замерло, могут напасть враги…

— Ты чего сбежал? — В баню ввалился потный веселый Руд. — Ты ей так понравился, просила тебя еще привести! Что, неужели так плохо? Я же видел, она под тобой кричала, как счастливая кобылица!

— Все хорошо! — успокоил кровника Даг. — Мы еще туда вернемся.

А про себя он подумал, что если семейная жизнь состоит из таких вот радостей, то лучше никогда не жениться.

Еще одним темным пятном стала встреча с саксонским маркграфом, послом самого императора. Точнее даже — не с самим послом, а с его юными родичами. Трехэтажный дом посла был сложен из камня, между камнями белели крашеные бревна, высоко наверху разноцветно блестели узкие окошки. Кроме главного здания, на широком дворе достраивали церковь с крестом. Все здесь дышало чуждыми обычаями — иначе сложен колодец, иначе одеты хмурые солдаты с копьями, далее псы лаяли нездешние, мохнатые, длинные.

Ко двору явились гурьбой, погремели железным кольцом в воротах, дядя Свейн придирчиво осмотрел костюм племянника. На суше, особенно в подобных торжественных случаях, лихой вояка становился вдруг аккуратным и жутко щепетильным в подборе одежды и украшений. Взяли с собой и Ивана Обрубка. Тот по случаю раздобыл высокую медвежью шапку.

Ворота распахнулись. К свеям вышел напомаженный, отдохнувший епископ Поппо, и с ним — целая свита.

— Этот юный герой спас мне жизнь, — епископ указал на Дага.

Северянин приосанился. Десятки взоров устремились в его сторону. Маркграф расцветкой одежды и количеством нацепленных побрякушек был похож на редкую вазу. Компанию ему составляли такие же надутые хлыщи, с ровно выщипанными усиками, с короткими бесполезными мечами, усыпанными янтарем и сапфирами.

Заговорили на своем каркающем, похожем на исковерканный шведский. Епископа было не узнать — выбритый, завитый, в мантии и меховой накидке, он совсем не походил на изможденного пленника.

— Иисус, господь наш, указал тебе путь и вложил сверкающий меч истины в десницу твою, — туманно пробурчал другой священник, очень толстый, с тяжелым крестом на груди.

Северянин намеревался поспорить насчет десницы и указанного кем — то пути, но ему не дали открыть рот. Кроме того, дядя Свейн больно наступил на ногу. Маркграф потрогал усики, его ровная прическа напоминала серый, глубоко надвинутый на лоб шлем.

— Его преосвященство епископ Поппо является капелланом самого папы и был послан для устроения нового епископства в Шлезвиге, — перевел толмач. — Мы известим святой престол о свершившемся чуде избавления и торжестве истинной веры. В знак расположения и благодарности соизвольте принять скромные дары…

Даг уловил только конец витиеватой речи, когда дяде Свейну передали ларец с серебром.

— В Шлезвиге? — переспросил он. — Это где?

— Это они так деревню напротив Хедебю называют, — скрипнул зубами Свейн. — Ты молчи, кивай, мы тут недолго.

Чинно развернулись и отправились в трапезную. Кормили и рассаживали в доме посланника совсем не так, как при датском дворе. Маркграф не подошел запросто поболтать, а прислужники вели себя, как немые. Молча скользили вдоль стола, открытый огонь не разводили, все кушанья вносили под большими серебряными крышками. Зато стены были увешаны гобеленами, с изображениями разных видов охоты, о которых Северянин прежде не слыхал. Он вертел головой, а с тяжелых полотнищ скалились умирающие львы и леопарды. Северянина удивило, что под столами бегают и выпрашивают пищу домашние псы. Он с детства привык, что собака должна снаружи охранять дом и скотину. Но похоже, у германцев царили совсем другие обычаи. Наглые псины едва не вырывали мясо из рук пирующих.

Кушать пришлось при помощи двузубой вилки и тупого ножа. Словно в насмешку, рядом с юным викингом посадили троих ровесников. Роальд приходился послу близким родственником, он все время поправлял свою ярко — красную одежду и ненароком выставлял дорогой кинжал. Его сосед Гуго не удосужился представиться, он был старше года на два, но тоже походил на попугая, особенно своими блестящими пуговицами. А еще он постоянно рыгал. Дагу этот заносчивый тип живо напомнил придурков, с которыми приходилось драться в Свеаланде. Но самое обидное, что напротив усадили девчонку, красивую, но насмешливую. Даже во время еды она не снимала с головы дурацкий остроконечный колпак, подвязанный на подбородке. А еще — она громче всех хихикала, когда Северянин не смог управиться с вилкой и ножом.

Северянин улавливал обрывки беседы.

— Наши друзья утверждают — протяженность этого моря такова, что позволяет при попутном ветре за тридцать три дня дойти из Дании до Острогарда, — негромко вещал высокий священник. — По словам отца Бруно, ширина этого моря не больше восьмидесяти миль. А указанный вами залив между Алабургом и камнями Нормандии можно пройти за сутки…

У Дага возникло нехорошее предчувствие, будто эти зазнайки готовы делить исконные земли Северного пути.

— Однако, выйдя из Алабурга, моряк встречает снова широкую пучину и совершенно теряет ориентир, — вставил казначей маркграфа. — Причем не может получить помощь ни со стороны готов, ни со стороны вильцев, отличающихся кровожадностью.

Вилка Дагу просто — напросто мешала, а нож оказался слишком тупым и неудобным для выковыривания мяса из глубоких мисок. Особо радостный смех соседки напротив вызывали пузатые бутыли с соусами, которые Даг по ошибке слишком щедро опрокинул к себе в миску. В дому у матери и уж тем более на палубе «Золотой девы» никто не пользовался замысловатыми жидкостями для поливания готовых блюд. У Дага моментально глаза полезли из орбит, едва он хлебнул зеленого варева. Девчонка засмеялась, а Гуго слева пробубнил что — то вроде «неотесанный болван» и толкнул его под локоть. Даг схватился за пояс, но меча там не оказалось. А дядя Свейн лишь укоризненно покачал головой.

Ужин продолжался. Под стук барабана внесли длинные факелы, укрепили по углам. За стенкой кто — то запел, подыгрывая на струнном инструменте. Служанка обнесла гостей чашей для омовения рук. Роальд громко прошептал на ухо девице, что «деревенщина может есть только лапами, как медведь».

Этого Даг не мог спустить просто так.

— Давай выйдем и поговорим один на один, — предложил он.

Однако паяц в красном кафтане сделал вид, точно не расслышал.

Свейн толкнул Дага под локоть, указывая вверх. Двое слуг залезли под потолок, что — то там сделали, и вдруг… прямо с несущей балки развернулся и повис в воздухе ковер. Он был очень большой, закрывал собой полстены. Не сразу до Северянина дошло, что на ковре… изображена карта. Даг перестал есть, моментально забыл про глупых обидчиков. Карты юный кормчий видел и прежде, но никогда не встречал такой большой и подробной. Опытный мореплаватель отдал бы гору серебра за такое сокровище! Здесь угадывался Большой и Малый Бельт, извилистые линии рек, колючие уступы норвежских фиордов и россыпь таких знакомых островов у датского побережья. Серой шерстью была вышита далекая Англия и манящие сладкие берега Исландии. А на юге… на юге огромный массив суши пересекала надпись на латыни.

— Там сказано — «Священная римская империя», — величественно перевел отец Бруно.

— Вот как? Римская? — язвительно приподнял бровь Свейн.

— Отныне все германские города и марки считают себя наследниками тысячелетнего рейха Цезарей, — вежливо пояснил епископ Поппо. — И наш величайший император Отто, и его сын принимали венец и порфиру из рук римских пап.

Даг удивился, но ничего не сказал. По отзывам морских товарищей, весь громадный континент ну никак не мог быть владением старика Оттона. Фризы что было сил цеплялись за свои прибрежные земли, полабы неустанно жгли то Гамбург, то Бранденбург, а чешские князья не признавали папских нунциев. Кроме того, дядя Свейн шепнул под большим секретом, — об этом не стоило напоминать в доме посланника, — на юге Италии вообще хозяйничали сарацины.

Тем временем отец Поппо поднялся на скамью, чтобы лучше объяснять присутствующим, что находится на карте. Но первые его слова принесли Дагу большой вред.

— Я считаю, ваша светлость должны вдвойне отблагодарить этого мальчика, поскольку он не только спас меня, он спас это сокровище, — клирик указал на свисавшую с потолка карту. — Мне удалось завернуть карту, спрятать ее под одежду и вырвать из рук грешников!

— А что он спрятал под одеждой? — прыснула девица.

— Да, что ты припрятал в своих вонючих кожаных штанах? — ощерил гнилые зубы Гуго.

Даг незаметно взвесил в руке деревянную вилку. Одним точным ударом, перегнувшись через стол, он мог бы выбить мерзавцу зубы.

— Вдоль залива живут даны и свей, которых мы называем норманнами, — увлеченно продолжал пресвитер. — На южном же берегу моря живут полудикие склавены, вильцы и прочие. Те племена, что обитают за Данией, римляне звали гипербореями, впрочем, слава их давно угасла, и нынче лишь свет христианства может вернуть их на истинный путь…

— Не стоит забывать, ваше преосвященство, что гамбургское архиепископство уже достигло светом знаний вплоть до реки Одера, — добавил маркграф. — Вполне вероятно, что мы доживем до времени, когда длань папского престола облагодетельствует не только померанов и поланов, но и русичей.

— Что ты еще намотал себе под штанами? — нарочито громким шепотом, чтобы услышала девушка, осведомился у Дага Роальд.

— Я тебе покажу, — улыбнулся Северянин. — После обеда приходи за ваш дровяной склад.

Когда вышли во двор, отец Поппо сердечно распрощался с Дагом, Свейном и Иваном Обрубком. Посол и его свита заспешили в дом, аудиенция закончилась.

— Мне они не нравятся, — поделился со спутниками Северянин.

— Мне тоже, — согласился херсир. — Но это не наш город и не наши гости.

За высокими воротами Даг хлопнул себя по лбу и заявил, что скоро догонит остальных.

Чавкая в грязи, парень свернул за угол, к высокому дровяному сараю. Роальд приперся не один, прихватил Уродца Гуго и еще одного долговязого дурня. Тот сидел на втором этаже склада и помахивал тяжелой двухсторонней секирой. Таких широких изогнутых полумесяцами лезвий Даг давно не встречал. Парень этот Дагу сразу не понравился. Гуго и Роальд слишком громко пыхтели, раздували груди, брызгали слюной. Такие обычно не опасны, несмотря на острые ножи. А вот молчаливый тощий парень в зеленой куртке мог доставить немало неприятностей.

Даг неторопливо извлек из — за спины оба меча. Слава Водану, за пределами посольства ему вернули оружие. За забором спокойно бродили люди, никто не догадывался, что здесь готовятся к схватке.

— Эй, Гуго, этот волчонок думает, что умеет махать двумя корягами сразу, — заржал Роальд. — Боевые мечи тут запрещены, ты в городе, а не в лесу.

— Хорошо. — Даг воткнул оба меча в щель забора. — Тогда чем же мне драться?

— Лови! — хохотнул Роальд, едва ли не в лицо Дагу запустив двумя нестругаными палками. Северянин не обиделся. Одна палка была слишком легка и суховата, зато вторая представляла собой обломок оглобли.

— Ты нас позвал — так говори, если такой смелый, — поддакнул Гуго. — Или забыл свой язык дома? Или проглотил его от голода?

Парень с секирой молча наблюдал за происходящим. Рядом с долговязым появилась вдруг та насмешливая девчонка.

— Никто не будет безнаказанно смеяться надо мной, — спокойно заявил Северянин.

— Вот как? Ты уверен?

— Мне нет дела до вашего Белого бога, но я спасался вместе с отцом Поппо, потому что он смелый и честный человек. А с вами обоими я не встал бы биться в одном строю.

— Это еще почему? — ощерился Роальд.

— Даг, где ты, Даг? — послышались издалека тревожные крики Свейна. — Нам срочно надо на «Быка»!

— Потому что вы трусы. Вы задираете меня, лишь бы понравиться этой девчонке.

— Эй, постерегись, — нахмурился Гуго. — Это тебе не девчонка, а Карлен, дочь самого посланника и основателя Шлезвигской марки.

— Сестра, уходи отсюда, — коротко бросил девушке долговязый. На его шее Даг заметил три ровных шрама.

— Какой еще основатель? — сплюнул Даг. — Основатели этой земли — короли из древних династий Инглингов, а потомки их — дети гордого Готфрида.

В этот миг Гуго и Роальд разом кинулись на него. Гуго использовал хитрый прием — из — за спины, прямо из — за плаща, ударил по ногам секирой на очень длинной ручке. Хлестанул, разворачиваясь всем телом, так что деревянным серпом могло запросто переломать колени. Учебной секирой ничего не стоило убить человека. Роальд обманно кинулся в ноги, в последнюю секунду разогнулся с бичом в руке. Даг подпрыгнул, уклоняясь от секиры, но бич не успел парировать, жгучая боль обожгла щеку. Германцы захохотали.

Даг кувыркнулся влево, толкнулся обеими ногами от забора, секира снова просвистела мимо. Парни охнули от изумления. Видимо, им не приходилось встречать людей, свободно бегающих по вертикальным стенкам. Северянин не без злорадства успел заметить изумленную физиономию Гуго, когда грязная коряга ткнулась ему в подбородок. Коряга тут же сломалась, но Гуго не удержался на ногах, упал, ударился затылком.

Девчонка на верхотуре взвизгнула. Ее брат не пошевелился. Роальд сцепил бич в кольцо и набросил его на Дага сзади. Северянин послушно вывернулся ему навстречу, со всего маху угодил в ухо врагу толстым краем оглобли.

Роальд скривился. Из уха потекла кровь. Он однако устоял на ногах и еще туже дернул на себя скрученный бич. Даг понял их тактику — драться как настоящие воины в поле они не хотели и не умели, но во всем полагались на взаимопомощь.

Само собой, Гуго уже был на ногах. Северянин расслышал позади свист деревянной секиры, Даг оторвал ноги от земли, вынуждая Роальда падать вместе с ним. Тощий парень в зеленом спрыгнул с крыши сарая, поливая своих друзей проклятиями. Девчонка спрыгнуть боялась, металась наверху. Где — то близко снова послышался взволнованный голос дяди Свейна. За забором замелькали факелы, это уже спешили люди маркграфа.

Роальд не удержал веса Северянина, плюхнулся на колени. Секира Гуго должна была отбить Дагу печень, но вместо этого впилась в многострадальное ухо Роальда. Кривое полено в руках Северянина безошибочно вошло Гуго между ног. Даг даже не обернулся, бил, не глядя назад, вкладывая всю силу. Юный викинг не ошибся — обоих драчунов никто толком не учил сражаться. Обеими руками схватил Даг Роальда за уши и впился ему зубами в нос. Роальд заорал, привалившись уцелевшей стороной головы к обледенелому забору. Гуго ползал по кругу, выплевывая ужин и загребая рукавами снег.

Даг не успел отдышаться. Прямо перед ним стоял новый противник. Долговязый угрюмый парень с шрамами на шее, в зеленом расстегнутом плаще. Секиру он небрежно откинул в сторону.

— Не дерись с ним, — произнес очень знакомый голос сзади.

— Не дерись с ним, — как эхо повторил хриплый голос за спиной противника. Долговязый послушно склонился перед отцом. У маркграфа играли желваки на скулах. Волчья Пасть как бы невзначай сунул руку под плащ.

— Как тебя зовут? — спросил сынок маркграфа.

— Даг. Меня зовут Даг Северянин. А тебя?

Долговязый сплюнул краем рта.

— Мы еще поболтаем, северное полено.


Глава двенадцатая,

в которой выясняется, как строить самые длинные мосты, как верно тренировать рекрутов и как ходить по веслам


— Свейн, почему они нас так ненавидят?

— Германцы? Они собираются всюду понастроить свои замки и рассадить своих епископов. Для них капища — как кость в горле. Если всюду будут церкви, они заберут себе налоги, которые платят жрецам. Точно я тебе говорю! А еще они строят монастыри и требуют, чтобы братию кормили с местных усадеб. А потом вообще отбирают земли. Им нужен Хедебю, чтобы перекрыть данам торговые пути. А кроме того… — Волчья Пасть нехорошо хихикнул. — С тех пор, как их святоши объявили, что в рабство нельзя брать христиан, им приходится искать треллей среди язычников — славян. А это все труднее и труднее, восточные рынки требуют все больше живой силы.

— А с этим сыночком графа, — добавил кровник Руд, — кажется, его зовут Эдельберт или Альберт, тебе лучше не встречаться. Однажды из — за его драки в веселом доме чуть не началась война. Их солдаты стали жечь город. Вон смотри лучше, какую знатную крепость строит конунг Харальд. Скоро прибудем в Йеллинг, там самый длинный мост в мире и усыпальница его отца.

Кони как раз свернули за поворот, и Даг мигом позабыл мелкие проблемы.

Широкая Вейле лениво несла холодные воды через вересковые пустоши, обрушивалась мелкими водопадами по камням, огибала вросшие валуны. Мост еще не был окончательно достроен, возле дальних свай суетились плотники с топорами, даже сквозь гарь костров пахло свежей стружкой и просмоленными конопляными канатами.

Кавалькада остановилась по знаку конунга. Харальд первый ступил на свое творение, с любовью прошелся от перил до перил, постучал сапогом по толстым струганым бревнам, затем подал знак и снова вскочил в седло. По ту сторону длиннющего моста дымили трубы Йеллинга. Даг не успевал следить за всеми чудесами, которые встречались ему в этот день. Хускарлы влезали на перила или спрыгивали вниз, чтобы пропустить конунга с его свитой. Подковы гремели по свежему настилу. Впереди вырастали зубчатые башни, но кроме небольшой крепости было там что — то еще, притягивавшее взгляд. Внизу, вдоль свежепостроенного моста, виднелись многолетние полузатопленные настилы, по которым продолжали гнать скот и повозки с продовольствием. Там же, утопая по колени в ледяной жиже, ползли отряды пехоты и лучников. Когда Синезубый проезжал мимо, они останавливались и вяло салютовали. Но вот, наконец, творение строителей осталось позади, за широкой аркой раскинулось фамильное владение Харальда и его предков. Внутрь ни Дага, ни его дружков — свеев никто не пригласил, глубокие рвы опоясывали замок. Зато Северянин приметил у ворот знакомую фигуру. Парень в холщовом рубище долбил кувалдой и острым молотом по врытому валуну, добавляя к прежним все новые завитки хвалебных рун. Это был тот самый грамотей, что когда — то расписывал рунный камень для тетушки Северянина.

Самое интересное, что за насыпным холмом, посвященным культу предков, Даг увидел белые башенки с христианскими крестами. Конечно же, крошечная церковь не могла соперничать по своему могуществу с громадной усыпальницей предков, но ее никто не порывался снести или поджечь.

— Смотри, этот камень велел приволочь сюда отец Синезубого, старый Горм в память о своей жене Тюре, — шепнул Свейн. — Наш друг Горм Одноногий рассказывал, как по всем усадьбам сгоняли волов для этой упряжки.

Камень действительно был громаден и весь исписан рунами. Но за замком, камнем и христианской церковью открылся вид еще на один курган, гораздо крупнее первого. На вершине кургана дымили курильницы, там на страже стояли тулы в рогатых шлемах, а прямо в склоне горы были проделаны золотые ворота. Дагу захотелось протереть глаза. Но это были самые настоящие золотые ворота, через такие могли бы, наверное, проезжать на конях великаны. Ворота находились очень высоко, охраняли их слишком надежно, чтобы ни у кого даже мысли не возникло туда влезть.

— Это усыпальница самого Горма Старого, — благоговейно произнес кто — то из викингов. — Говорят, ее трижды пытались разграбить, но все полегли здесь же, уничтоженные страшной проказой.

Дорога снова свернула. Теперь ехали медленно, в торжественном молчании. Даг чувствовал, что ему довелось присутствовать при чем — то очень важном. Попасть в самое сердце датского королевства. За очередным поворотом конунгу снова салютовали богато одетые хевдинги. Здесь тоже звенели пилы и стучали топоры. Практически одновременно велось строительство длинной христианской церкви, и на опорных столбах поднимали вертикально узкий рунический камень. Камень должен был угодить в нарочно вырытую яму, рядом лежали полозья и толпилась дюжина коней — тяжеловозов. Синезубый спешился, о чем — то быстро поговорил со строителями. А вот его сынок, с неприятным лицом и раздвоенной бородкой, даже не удосужился спешиться, чтобы перекинуться парой слов с мастерами, так и отсиделся за широкими спинами охраны. Дагу тоже досталась работа, у него забрали часть поклажи, но уложили в сумы еще больше свитков и чертежей. Северянин мало что понял в закорючках, окружностях и квадратах, но дядя Свейн авторитетно заявил, что это планы строительства новых крепостей.

Скоро выяснилось, для чего Синезубый заезжал в фамильный замок. По всему отряду быстро пронесся слух, что Харальд расчищает место для собственной могилы. Конунгу, видите ли, очень хотелось, чтобы у датчан появились семейные склепы, как у франков.

Не прошло и двух часов быстрой гонки, как из — за леса снова потянуло дымом. В широкой долине, расчищенной от леса, дымили сотни костров. Все без исключения костры пылали внутри ровного земляного вала, насыпанного с удивительной точностью. Вал высотой в два человеческих роста представлял собой идеальную окружность, в нем имелось четверо охраняемых ворот. За главным валом тянулся узкий коридорчик с бойницами, по которому прохаживались часовые, хотя никаких намеков на врага Северянин не заметил. Крепость выстроили в самом сердце страны, вдали виднелись усадьбы бондов, а словоохотливый кормчий Лишний Зуб успел рассказать, что крепкие мощеные дороги соединяют крепость с другими такими же — например, Фюркатом или Траллебергом. Как только отряд приблизился к воротам, затрубили горнисты, забил барабан и внутри наметилось бурное движение.

Синезубый ехал первый, на белом коне, украшенном золотистой попоной, он почти не пригнулся, проезжая под коньком ворот, собранным из толстых бревен. Слева и справа от ворот возвышались трехэтажные башни, в бойницах торчали тяжеловооруженные лучники с самострелами и двуручными арбалетами. С башенок подняли веселые черно — желтые штандарты. Внутри крепости копыта сразу застучали по гладким деревянным настилам. Подняли флаг на центральной площади, к флагу стали сбегаться местные начальники. Даг их особо не рассмотрел, поскольку ехал в самой последней шеренге отряда.

Внутри круглой крепости строились идеально ровные дома, рассеченные между собой такими же гладкими дубовыми настилами. Свейн шепнул племяннику, что в каждом таком доме размещается экипаж боевого драккара, после того как Синезубый постановил иметь на военных кораблях одинаковое число команды. Слева от домов расстилалась унылая пустошь с камнями и склепами, там очевидно хоронили знатных умерших. Зато справа, несмотря на морозец и мокрый снег, шли непрерывные учебные бои.

Никогда прежде Северянин не видел, чтобы столько мужчин одновременно отрабатывали одинаковые приемы, удары и кувырки. Между молодыми безусыми юнцами прохаживались опытные хольмы, подгоняли отстающих, показывали пример. Кавалькада проскакала мимо еще одного длинного дома, здесь на площади уже не махали дубинами и не прыгали по бревнам, здесь стояли врытые в землю борта кораблей и команда на команду занимались абордажем. Морские форинги по очереди салютовали конунгу, тот махнул перчаткой и поскакал дальше.

Заехали в теплый двор под крышу, спешились, наскоро перекусили в компании иноземных византийских строителей. Здесь Свейну Волчья Пасть предлагалось отобрать лучших свеев, самых подготовленных для флота. Свейн взял с собой Лишнего Зуба и Дага, выпросил для каждого плотный плащ и направился на учебное поле.

Выбравшись через кухонную дверь, Даг столкнулся совсем с другими людьми.

Сотни оборванцев, женщин и детей, под ударами плеток, достраивали западный радиус кольца. Скорее всего, прежде к крепости примыкала деревня. Но строителям Харальда приглянулась поляна с протекающим ручьем. Домишки крестьян были грубо снесены, доски пошли на строительство укреплений, а из всего, что могло гореть, сложили костры.

Человек в высокой иноземной шапке, с курчавой черной бородой и горящими глазами заправлял строительством, за ним четверо треллей таскали палатку с горящими свечами и сухими инструментами. Двое толмачей носились, высунув языки, только и успевая передавать приказы. Круглый вал замыкался с большой скоростью. Крепкие мужчины загоняли в землю костыли, подсыпали щебенку, ставили свежие настилы.

— Этих берем, как думаешь, Лишний Зуб? — поминутно обращался форинг к верному товарищу. Тот цыкал через дырку в зубе, критически осматривал промокших новобранцев, которые прилагали все силы, чтобы попасть в флотские экипажи. Кровник Руд уже напугал Дага, что с северных усадеб Свеаланда парни бегут сотнями — сыновей родится все больше, наделы дробить нельзя, малым викингом уже не проживешь. Вот и остается наниматься на королевскую службу…

Даг трижды встревал, когда новобранцы, по его мнению, вовсе не могли драться обеими руками. Учебное поле очень походило на то, что устраивал в усадьбе у Свейна Лишний Зуб, — здесь также вскакивали на узкие бревна и смазанные маслом борта, орудовали длинными копьями и баграми и старались спихнуть членов вражеской команды в грязь.

— А ну, паренек, покажи, как надо, коли ты такой умный! — подзадорил Дага один из херсиров.

Северянин не стал спорить, охотно скинул куртку, подобрал себе в ящике два ясеневых меча по руке и легко запрыгнул на борт «синего» корабля.

— Сейчас он им устроит, — хихикнул братишка Сигурд. Уж он — то хорошо помнил, как ловко орудовал брат обеими руками сразу.

Члены «синей» команды не пришли в особый восторг от того, что мальчишка, моложе их года на три, бросается на помощь. Прогудел горн. Команда «зеленых», выставив багры, полезла на абордаж. «Зеленые» действовали традиционно, как их направлял широкоплечий громила лет двадцати, раза в три тяжелее Дага. Впрочем, у «синих» тоже нашлось немало крепких крестьян. Северянин получил уже немалый опыт мореплавания и морской драки, чтобы сразу определить, кто годится для морского похода, а кто сгинет в первом бою. Он тут же ринулся влево, прямо по узкому бортику, расшатанному поколениями учеников. Одним прыжком перескочил через высунувшиеся пики и спланировал прямо на вражеский борт.

«Синие» и «зеленые» ахнули одновременно, никто не приучал их нападать в одиночку. А Северянин уже накинулся на главаря «зеленых». Трижды переступив с весла на весло, которые для виду держали «рабы» этажом ниже, он обманным движением ткнул громилу в лицо, а с левой руки наискось ударил в шею. Главарь «зеленых» под общий хохот покатился вниз.

— Чего ждете? — закричал Северянин своим. — За мной, очистить палубу, пленных не брать!

— Так нечестно, — пытался протестовать кто — то из соперников, — нам запрещено драться до крови…

Но тут же выплюнул зуб, получив от Дага мечом по губам. Воодушевленные примером нового вожака, «синие» ринулись в бой. Даг первым запел бардит, завыл на самой высокой ноте, как это делают волки, оплакивающие старую луну. «Зеленые» заревели и кинулись в ответную атаку.

— Делай, как я! — заорал Даг, невзирая на субординацию, хотя на учебном корабле наверняка были свои лидеры.

Парнишка понесся по торчащим веслам с такой скоростью, что его никто не мог достать. Даг чувствовал упоение боем, пусть бой и был не настоящий, но волчья метка на макушке не на шутку разгорячилась. Эх, как же давно он не махал оружием! На ходу орудуя обоими мечами, столкнул в яму с песком троих противников, ловко подпрыгнул, когда его попытались ударить пикой. Приземлился на эту же пику обеими ногами, пробежал по ней и, не дав врагу опомниться, спихнул его вниз.

Оружие бойцы держали кое — как, многие тряслись от страха перед высотой, лишь четверо парней показали себя неплохо. Причем двое из них — с «зеленой» стороны. Даг сколько не махался мечами, так и не смог скинуть их с борта. Зато сам получил несколько увесистых пинков, но устоял на краю.

— Отлично, отличный урок! — вокруг загремели железом о железо, что являлось высшей степенью похвалы. Даг покраснел — оказывается, сам конунг Харальд наблюдал за поединком, да и другие херсиры бросили тренировать свои команды.

— Не успел я допить рог вина, как твой кормчий разогнал целый экипаж! — расхохотался Синезубый. — Клянусь копьем валькирии, если каждый твой рулевой в тринадцать лет так орудует двумя мечами, то мне впору оставить половину своих пасти овец!

Дядя Свейн лишь горделиво подкрутил усы. Ответом конунгу был взрыв хохота. Естественно, никто всерьез не принял слова властителя. Однако Свейн подмигнул Лишнему Зубу, чтобы всех, на кого укажет Даг, нарочно отбирали в команду «Белого Быка». А сам виновник торжества и общего смеха смывал в бочке кровь, следы царапин и не обратил внимания на острые взгляды, которыми обменялись двое из зрителей. Впрочем, эти мужчины ничем необычным и не выделялись — в походных плащах и обуви, на обычных конях, они скакали где — то в середине свиты Синезубого.

— Ты понял? — улучив момент, спросил один из всадников другого. — Глаз с него не спускать.

— А может?.. — Собеседник невзначай шевельнул ладонью, в рукаве рубахи прятался кинжал.

— Не здесь, ты только навредишь, — криво улыбнулся всадник. — Харальд сам приведет его к нам.


Глава тринадцатая,

в которой кусок песчаника заменяет рукоять меча, и выясняется, как верно эмигрировать в Англию


Северянину хотелось кричать от восторга.

Десятки кораблей с грозными фигурами на форштевнях устремились в море. Десятки кораблей, малых и больших, выстроившись в одну линию, сами походили на ужасную, демоническую волну. «Рогатый» Синезубого находился довольно далеко, так диктовали правила морской вежливости, но Даг не обижался. Слева и справа корабль великого конунга подпирали драккары его ближайших сподвижников. На носах стояли группки берсерков, еще не выпившие снадобья, на бортах болтались раскрашенные флаги и кабаньи шкуры. Скорость с самого начала задали высокую: поступил приказ идти в четверть, а потом — и в полветра. Отдельно взятый кормчий здесь ничего не значил, правила задавали рулевые на главных кораблях.

Даг снова был назначен кормчим, и не куда — нибудь, а на «Белого Быка», любимый корабль дяди Свейна. «Белый Бык» чинили и латали уже множество раз, каждый шаг его палубы мог рассказать о великих морских схватках. Но Волчья Пасть не стремился расставаться с верным драккаром. Бывший кормчий Ульме Лишний Зуб легко уступил рулевое весло счастливому мальчишке. Серьезных морских боев пока не предвиделось, а Ульме как никто умел тренировать новобранцев. Среди моряков ходили упорные слухи, что добычи должно хватить каждому на обустройство новой усадьбы. Причем в суровую Норвегию или на истощенные луга Свеаланда никто возвращаться не собирался. Самые горячие головы намеревались плыть в Исландию, ведь по слухам, не было земли благословеннее. Те, кто оттуда возвращался, утверждали, что киты и косяки сельди сами выбрасываются на берег, а земли каждый взрослый мужчина может захватить столько, сколько проскачет ночью с факелом, расставляя вешки.

Однако Даг примечал, что на уме у дяди Свейна и его соратников совсем иное. Когда вечером громадная эскадра встала на якорь, гримы натянули шатер и устроили вкусный ужин. Со всех сторон море осветилось бесконечным количеством огней. Разводить костры запрещалось, но масляные фонарики имелись почти у всех. Вкусно потянуло элем, послышались протяжные боевые висы, где — то раздались щелчки от игры в кости. Военачальники не спали — по песочным часам совершалась перекличка, смотрящие на мачтах в свой черед подавали голоса.

Выспаться не получилось. Пришел Хледвир Стрелок, лучший из лучников дяди Свейна, и вся свободная смена занялась делом. Оказалось, Хледвир захватил с собой материал на пару десятков новых луков, а стрелы можно было собирать хоть круглые сутки. Вздохнув, Даг вместе со всеми уселся за скучную работу. Впрочем, скоро выяснилось, что махать топором и нежно шлифовать коварный тисовый прут — занятия, друг друга стоящие. Попутно Хледвир Стрелок поведал пару захватывающих историй о том, как в Шотландии он соревновался в стрельбе.

— Эти ваши игрушки — лишь для ближнего боя. — Он презрительно ткнул ногой в маленький удобный лук, из которого Ульме Лишний Зуб уложил не одного врага. — Сейчас я покажу вам, как собрать настоящее оружие. А потом я поспорю с каждым, что он не сможет даже двумя пальцами натянуть тетиву!

Спор — это всегда здорово, Даг мигом навострил уши. Некоторые владельцы длинных английских луков готовы были биться об заклад, что давно освоили технику стрельбы и ничем новым Хледвир их не удивит.

— Смотрите и делайте, как я, — начал мастер, — вы привыкли делать из одного удобного дерева сразу два, а то и три лука. Но такого оружия не хватит и на пятьсот оттяжек тетивы. Добрый лук получится из одного тонкого ствола тиса, которые я покупаю для Свейна в особом месте. Стоят они дорого, потому что вылеживаются по пять лет. Если будете выбирать тис без меня, смотрите на срез. В центре должна быть темная сердцевина, а вокруг — светлая оболонь. Мы берем песчаник и начинаем мягко шлифовать заднюю часть дуги. Мягко, я сказал!

— Переднюю часть мы не тронем. Теперь следите! Вы должны согнуть заготовку в кольцо и слушать, не пойдет ли треск. Если дерево доброе, ни единая жила в нем не порвется. Тогда начинаем зачистку…

Пальцы Хледвира нежно скользили по теплой коре. Он обходил каждого, помогал, подсказывал. Даг вспомнил, что ему говорили про Стрелка. По словам бывалых, дядя Свейн в бою негласно приставлял к мастеру двоих гримов для защиты. Сам Северянин не чувствовал особой радости часами шлифовать дерево. За время, проведенное в пиратском экипаже Торира Скалы, он хорошо усвоил — воину проще отбить оружие в бою, или в крайнем случае купить. Однако опыт приемного отца Олава Северянина утверждал обратное. Бонд Северянин честно работал на ферме, никого не грабил и заслужил большое уважение. Порой Даг становился в тупик, не в силах разрешить это противоречие. Вот и сейчас он задумался, однако Хледвир Стрелок долго раздумывать не позволил.

— Смотрите внимательно, будем растирать камнем, пока спереди не останется слой в одно годовое кольцо. Снимете лишнее — сломается в первый год. Теперь водим пальцами. Если хоть что нащупали — несите мне, сучок, или ветку вросшую. Это сразу за борт!.. Ага, всех проверил, несите кипяток.

Дренги притащили походную печку, на которой в котелке булькала вода. Сгрудившись вокруг мастера, парни следили, как он поочередно опускает концы луков в кипящую воду и быстро изгибает их в обратном направлении. Затем Стрелок раздал каждому по мотку тетивы, сплетенной из бычьих жил, и показал, как верно завязать узел на нижнем плече лука. Дагу пришлось повозиться, прежде чем упрямый тис покорился, но Хледвир забраковал его работу. Оказалось, что в таких больших луках между тетивой и дугой должно проходить два мужских кулака, не больше и не меньше!

Стрелы Даг привык вырезать с детства, особенно много он их нарезал в плену у финской ведьмы. Это занятие было еще скучнее, поскольку за день даже ловкий охотник не собирал и дюжины хороших стрел. Но Хледвир задумал перед сражением поделиться собственными секретами. Он заставил парней выбирать в мешочке широкие лебединые перья одинаковой длины, затем древки стрел макали в горячий деготь, а оперение быстро приматывали к дегтю крепкой нитью. Из пяти стрел, по мнению Дага, оперенных им отлично, Хледвир, скривившись, выбрал лишь одну. Но когда все луки были собраны, стало ясно, что Стрелок выиграл пари. Натянуть тетиву до отказа двумя пальцами не смог на борту никто, кроме троих матерых ветеранов. Затем Хледвир показал, как в полете закручивается верно оплетенная стрела и как криво летит стрела, где перья установлены неверно. Мастер собирался тренировать молодых до утра, но вмешался сам Волчья Пасть и позвал всех ужинать.

— Дядя Свейн, а это правда, что стало выгодно остаться навсегда в Англии и стать вассалом их короля? — дожевав мясо, прямо спросил Северянин.

Мужчины со вздохом переглянулись.

— Да, давно я тебя не видел, племянник. Ты стал задавать трудные вопросы.

— Почему же трудные? Ведь если у нас есть своя родина, которую надо защищать, зачем же переходить в веру врагов?

— А что ты скажешь, если узнаешь, что почти половина народа в Йоркшире и Суссексе — это наши бывшие датчане? — усмехнулся Ульме. — А что ты скажешь, если узнаешь, что лучшие рыцари, защищающие их королей и баронов в Саутгемптоне, — тоже из наших?

— А чем там лучше — в этом Саутгемптоне? — с трудом выговорил Даг.

— Хочешь узнать, почему там зеленее трава? Предания говорят, что первый морской конунг высадился с командой на островке Ландисфарн, было это около двухсот лет назад. Там в монастыре жили жирные монахи и наши их изрядно пощипали. — Свейн поудобнее перехватил палку с насаженным куском оленины. — Больше всего наших дедов удивило, что никто не вышел к ним с оружием в руках. Висы говорят, что навстречу драккарам вышел один — единственный человек с кипой бумаг, он пытался взять с них налог.

Его последние слова потонули в хохоте.

— А велика ли эта Англия? — осведомился кровник Руд. — Больше ли она острова Рюген, где мы нашли Дага?

— Англия богаче в тысячу раз и в сто раз больше любого из островов. Им повезло, добрые боги омывают их побережья теплой водой, отчего там никогда не бывает лютых зим. Старики поют, что когда — то в графстве Кент жил и властвовал король Оффа. Но он недолго сопротивлялся нашим предкам. Кстати, Даг, помнишь Горма Одноногого? Не знаю, жив ли он еще, но он знал прекрасную песню про то, как отважные викинги нанесли на карту острова Шотландии и Йона, а затем и Ирландию. Вот тогда — то и начались странные вещи, которые никогда, никогда не происходят с фризами, саксами или славянами. Конунги Британии стали предлагать дангельд в откуп, их серебряные рудники были полны, их кладовые ломились от запасов. Но это еще не все… — Свейн обвел притихших спутников горящими глазами. — Они предложили нам земли, лучшие земли, и они предложили вступить в их наемные отряды!

— Выходит, датский конунг плывет сейчас за дангельдом, а платить ему будут потомки датчан?

— Тихо, тихо, не говори громко таких слов, — одернул Дага Хледвир Стрелок. — Какая тебе разница, кто кому платит, если можно славно заработать?

— Это точно, — подтвердил Орм Крепыш. — Скальды в моей усадьбе давно поют так… мол, долго грабили монастыри в Йоркшире, есть у них такое богатое местечко, где коровы всегда родят двойню, женщины пышны, так что вдвоем не обхватишь, а серебро подземные эльфы так и швыряют из своих нор на поверхность!..

— А что было потом? — Северянин с интересом представил женщину, которую не обхватишь и вдвоем.

— А дальше что? Дальше большие отряды ушли в сторону Шотландии и уплыли в Ирландию. Говорят, там до сих пор стоят камни с рунами в честь героев, которые в одиночку сокрушали целые города!

— Мой дед под командой Горма Старого, отца нынешнего конунга, дважды брал Хэмвик и Лондон, — поделился Ульме Лишний Зуб. — Нелегко им там пришлось, почти половина команды полегла. Это вначале англичане были дураки и просто откупались. Дрались они тоже неплохо. Но потом нашелся великий ярл из наших. Он приказал рубить корабли, чтобы никто не мог отплыть назад. Он приказал встать на зимовку в месте, что называется Кент. Это было умно. Тамошние графы принесли серебро и предложили свои леса и поля в обмен на мир. С тех пор люди с Северного пути остались жить на новой земле. В других драпах поют, что викинги захватили целое королевство Йорк, а еще через год — огромное королевство Уэссекс.

— Говорят, один лишь король Ноттингема поступил мудро и сразу предложил откуп, — засмеялся Волчья пасть.

— Но не это главное, мой юный друг. Главное, что даны и норвежцы перевезли сюда женщин и скот, и коней, и семена, и основали крупные фермы, гораздо богаче, чем на камнях своей бывшей родины. Когда мы ступим на берег, я покажу тебе фамильные курганы хевдингов. Я покажу тебе границы земель, где нашим предкам надоело воевать, и они постепенно приняли обычай местной знати. Они стали возделывать пашни и разводить скот…

— Но земля слишком большая! — гоготнул Хледвир Стрелок. — Синезубому наверняка донесли, что в южных графствах снова не желают платить положенный дангельд!

— Все не совсем так, — вставил доселе молчавший старый Бьерн. — Они платят, но сами потихоньку становятся англами. Им теперь есть что охранять. У меня много друзей — купцов, кто ходил и в Гарц, и в арабские страны… и вот что я вам скажу — серебра всюду становится все меньше и меньше! В Ирландии вообще больше ста лет правят датские короли, и говорят, что ведут свое начало от самого Ивара, а в Нортумбрии хозяйничал Эрик Кровавая Секира, пока его сейчас не потеснил Эдуард. Вот он — то и не желает делиться со славным Харальдом нашим кровным выкупом!

— Впрочем, говорят, в Портленде платить не желает Эдельгерд! — вставил кто — то.

— Какая нам разница, — скрипнул зубами Свейн. — Эти неблагодарные псы ничего не умели, до того как на островах не высадились первые люди Северного пути. Они даже говорить между собой не умели. Одни болтали на наречии саксов, другие — на старом фризском, третьи — кричали, что пришли из — под кельтских холмов! Мы построили им пять главных городов — Ноттингем, Дерби, Лестер и…

— Линкольн и Стамфорд, — подсказал Бьерн.

— Верно! Эти пять городов навсегда поклялись платить датские деньги. Они даже стали чеканить свою монету! А их хевдинги захватили себе земель столько, что сами стали почти королями!

— А что же теперь? — спросил захмелевший от медовухи Руд. — Синезубый снова установит налог?

— Я уже сказал — русские города не дают столько арабского серебра и золота, как раньше, — понурился Волчья Пасть. — А Император Отто научился слишком хорошо защищать свои рудники. Теперь франки поклоняются ему и признают своим владыкой. Недалек тот день… — Волчья Пасть понизил голос, — когда язычники — славяне оближут пятки Белому богу, и что тогда?

— Что тогда? — как эхо, ахнули викинги.

— Тогда, пока паписты не проникли в Кент и Суссекс, серебро надо брать там!

— Кроме того, никто не отменял договор между Гудрумом и Альфредом Великим, — хмыкнул Лишний Зуб. — По этому договору всякий может поселиться между границами двух королевств, если сумеет обеспечить себя и свою семью! А ты разве не знал, Даг, что твой дядька наконец — то взял жену и стал счастливым папашей?

Об этом Северянин понятия не имел. Но счастливая новость позволила откупорить еще бочонок с медовухой. Кто — то принес кантеле, кто — то ударил в бубен, затеялись даже пляски на палубе, но Харальд Синезубый никому не позволил долго отдыхать. Едва забрезжил рассвет, как армада тронулась с места. Зазвенели якорные цепи, захлопали паруса, понеслись над морем зычные команды форингов.

Даг не считал дни похода. Северянин чувствовал себя абсолютно счастливым. Он снова стал членом огромного братства, его заслуги оценили, и очень скоро дядя Свейн обещал поставить его во главе смены гребцов, несмотря на то, что парни были старше и сильнее его. Но возраст и сила мало что решали, когда слава о бесшабашном мальчишке с волчьей меткой докатилась до самого датского конунга. Настроение Дага немного омрачали вести, принесенные братом Сигурдом, о тяжелой болезни матери. Но мать была так далеко на севере, в усадьбе, и он ничем не мог ей помочь, разве что принести новую славу!

Наконец впередсмотрящий подал знак. Слева в тумане обнаружился колоссальный земляной вал с расставленными дежурными огнями. Вязкие туманы скрывали побережье. Перед самым рассветом флотилия подошла к берегам Англии.


Глава четырнадцатая,

в которой стрелы закрывают небо, а тот, кого ищешь, опять проходит стороной


— Это всего лишь остров, слева от нас Райд и пара деревень, главная из них — Ньюпорт, — сверившись с картой, авторитетно заявил Волчья Пасть. — Я думаю, Синезубый будет держать курс прямо на гавань, чтобы не дать им опомниться!

В который раз Северянин подивился великолепной четкости и слаженности маневра. Драккары Харальда не стали бестолково тесниться, как это сделали бы мелкие ватаги викингов. Повинуясь звукам горна и сигналам флажков, плоский фронт драккаров перестроился клином, причем «Рогатый Змей» Харальда оказался вовсе не в передних рядах. Впереди него, невесть откуда, появились мрачные драккары с высокими бортами и двойными таранами. На штевнях они не несли никаких украшений, вместо этого, едва выступая над уровнем пенных волн, торчали ужасные таранные орудия, похожие на языки, обросшие железными зубами. На палубах, под странно изогнутыми щитами, напряженно ждали люди. Каждую секунду они ожидали нападения, а не прогуливались по палубе, как расхлябанные матросы Свейна.

— Это и есть викинги из Йомса, — сквозь зубы произнес Ульме. — Сами не заговорят и твоей шутки не поддержат. Дерутся только за деньги, а за каждого своего готовы убивать, как за родного брата.

Даг смотрел, чувствуя, что на глаза набегают слезы. Они находились совсем рядом, перестраивались на расстоянии взмаха весла, эти люди, которых он так долго искал и которые наверняка что — то знали об его отце… но Северянин ничего не мог поделать. Он должен был четко выполнять свои обязанности на рулевом весле. К тому же, на веслах у йомсвикингов сидели только свободные, и сидели в два ряда, это Волчья Пасть заметил сразу. Потому и скорость, и дисциплина у них были много выше. Не успели орлы «Белого Быка» поснимать с бортов устрашающие щиты, как черные корабли с таранами уже ушли далеко вперед и заняли места вокруг флагмана.

— Смотри, видишь парня в шапке с раздвоенной бородой? — прищурился Ульме. — Это сын Харальда, его кличут Свен Вилобородый. Он вечно лезет вперед, вот и теперь норовит обогнать отца.

Вилобородого Даг заметил давно. Сын конунга здорово походил на отца, но если в старшем чувствовалась гордая сила, то младший больше походил на хитрого лиса. Зачем — то он, точно женщина, носил на шее три тяжелые ценные гривны, его бегающие рыжеватые глазки никогда надолго не задерживались ни на одном предмете, с отцом он спорил свистящим шепотом и злился так, что кулаки сжимались до белизны.

— Не слишком — то они ладят, — коротко отметил Волчья Пасть. — Сыночек хочет большей власти, кроме того, на старшего многие злы за камень.

— За какой еще камень?

— Синезубый согнал кучу людей с волами и лошадьми, чтобы насыпать холм в память своей матери, а потом ему пришла в голову мысль еще и здоровенный камень прикатить. Такой камень, что и сотня лошадей с места не сдвинут… Тут начался настоящий бунт, еле усмирили народ. Так что многие теперь не за старого, а за сыночка.

Впереди гулко ударили в барабан. Ему тут же отозвались второй и третий. Повинуясь сигналам, груженные провиантом кнорры стали медленно отходить назад. На палубах Северянин с удивлением увидел не только живых волов и птицу, но и лошадей в полной сбруе.

— Кони нужны, чтобы вести переговоры на берегу, — разъяснил Ульме. — Эти гордецы — бароны не желают ходить пешком.

Справа в сполохах утренних зарниц тоже показалась земля. Один за другим на крутых скалах вспыхивали сигнальные огни, слышался топот конницы и даже виден был блеск доспехов. Флотилия медленно втягивалась в колоссальную бухту, которая все сужалась впереди. Становилось очевидно, что, если корабли противника надумают запереть выход сзади, флот завязнет и может попасть в беду. Но из — за скал не показался ни один корабль.

— Англичане редко воюют на море, — зевнул Свейн. — Это фризов или южан надо бояться. У этих нет смелых морских бойцов, зато ты скоро увидишь их конницу.

— Конницу? — засмеялся Даг. Однажды он уже видел конницу руянов под стенами Рюгена, которую чуть ли не в одиночку разметали берсерки Торира Скалы.

— Рулевой, восьмая доля к югу, — приглушенно скомандовал Ульме.

— Спустить парус!

— Выставить щиты!

— Гребцы левый борт — табань!

Драккары поддержки стали плавно забирать к западному берегу, Северянин почти поверил, что дело окончится миром. Отдадут глупые англы свое серебро, а он в лучшем случае разомнет ноги на чужом берегу…

— Вторая смена — сомкнуть щиты! — рявкнул Свейн. И очень вовремя рявкнул. Вопль одинаковых команд разнесся над заливом. То ли Дага с возрастом его волчья метка предупреждала все хуже, то ли дело было в расстоянии. Потому что такое низкое басовитое пение, да еще с адским шипеньем простые стрелы не издавали. Небо осветилось тысячами светляков. Стали видны постройки на высоких сваях, втянутые на берег, черепичные крыши, перевернутые лодки, изящные мостики через канальцы и… стройные отряды арбалетчиков, упиравшие свои убийственные орудия на острые штыки.

Пожалуй, ни один стрелок, даже Хледвир, у которого был прекрасный лук, и сам дядя Свейн не решились бы вступить в поединок. Это была совсем иная война, и велась она по новым правилам. Стрелы ударили в борта, многие закричали. Попадали убитые.

Даг вгляделся в быстро приближавшийся город. Город англичан сильно отличался от всего, что мальчишка успел повидать на Северном пути. Во — первых, к берегам, вдоль извилистых улиц, спускались превосходные мощенные камнем дороги. Сами дома, выстроенные из красного кирпича, с одинаковыми узкими окошками, казались маленькими крепостями. Во — вторых, узкая бухта раздваивалась, открывая необозримый простор. На стыке водных стихий мрачной громадой застыла башня. В башне светились окошки, там что — то грохотало, по узким лесенкам вдоль стен носились люди в долгополой одежде, оттуда шел дым и неприятный запах. Как выяснилось чуть позже, это были обломки монастыря, который викинги разгромили еще век назад. Но неприятностей флотилии Харальда этот обломок принес едва ли не больше, чем вся вражеская конница.

Дома на противоположном берегу реки выглядели более чем богато. С одной стороны, казалось очень удобным, что прямо к ним можно причалить, но на всех сходнях и пристанях, гремя оружием, поджидали англы.

Внезапная утренняя атака провалилась, небо светлело с каждой минутой. Арбалетчики британцев работали слаженно, выстроившись в несколько шеренг, каждый агрегат обслуживали двое. Горящая пакля предназначалась в первую очередь авангарду наступления, головные корабли данов уже вовсю дымили. Там пытались сбивать пламя, спустили паруса. Тяжелые стрелы без усилий пробивали щиты, пригвождая гребцов к палубам. Следом за стрелами, больше похожими на копья, полетели камни, явно пущенные не вручную. На глазах Дага такой камень, весом не меньше полусотни марок, навылет пробил борт и оторвал голову человеку на весле. Другой устроил пробоину в днище.

— У них камнеметы! — Ульме отпустил чудовищное ругательство, упомянув в одной фразе сразу всех мерзких богов англичан, их жен и домашних животных. — Эта штука называется палинтон. Когда — то мы хотели поставить такую на драккар, но при качке невозможно целиться!

Когда очередной камень переломал в щепки два весла на «Журавле», Даг не на шутку забеспокоился.

Но Синезубого, похоже, камни не занимали. Весла мерно лупили о воду, флот причаливал, становилось очевидно, что жидкие ряды солдат и пара камнеметов не сдержат вопящих викингов. Вот первые тараны с треском ударили в свайные дома, в пролеты мостов. Впередсмотрящие передали сигнал. Даг вместе с другими кормчими яростно наматывал на блок канат от рулевого весла.

«Белый Бык» снижал скорость, чтобы избежать столкновения с береговыми сооружениями. Вдоль линии домов и пакгаузов тянулись причалы, рыболовецкие пристани, многочисленные «домики рыбаков», вокруг которых были привязаны мелкие лодчонки. Наверняка Синезубый знал, что делает, и наверняка ему доложили, что явных опасностей под водой ждать не следует.

Внезапно раздался страшный треск. Никто не понял, что произошло. Корабли точно наткнулись на мель. Сверху передали — «Белый Бык» всей мощью налетел на протянутую над водой цепь. Затрещала обшивка, многие на палубах попадали. Только теперь стала ясна стратегия защитников города! Цепь перегораживала устье реки, за которым Саутгемптон расширялся и превращался в богатый купеческий город.

Однако часть флотилии, возглавляемая Синезубым, беспрепятственно обогнула мол с башней и вошла в левый рукав залива. Остальные точно застряли. Северянин мало что видел со своего места, поскольку слева и справа разворачивались другие боевые корабли дяди Свейна.

«Черный конь» и «Журавль» вовсю горели, буквально поливаемые огнем. Моряки свободных смен едва успевали сбивать пламя. Впереди Дага на девятом руме убило наповал сразу двоих гребцов, и это несмотря на толстые щиты, выставленные свободной сменой. Щиты просто вырвало у парней из рук! Тяжелые арбалетные стрелы пробивали дуб насквозь вместе с телом человека.

— Готовь высадку! Достать копья!

— Поджечь паклю!

— Равнение на штандарт!

— Горнист — команду к высадке!

— Правое крыло — убрать арбалетчиков!

Палубы были вскрыты, по команде херсиров быстро выносили настилы, связывали драккары между собой. Город Саутгемптон сперва показался Дагу длинным и неуклюже растянутым по берегу. Но чем чаще лупили по воде весла, тем выше и выше вставали над головой двух — и трехэтажные дома, полные вооруженных людей.

Англичане выскочили навстречу с ужасающим ревом. Они были гораздо лучше экипированы, каждый в кольчуге, в железной шапке, защищавшей переносицу. Многие вместо длинных мечей вращали шишаками и палицами, но большая часть держалась организованно, с длинными пиками, подчиняясь зову трубачей.

Арбалетчики находились на вершине холма, прямо за городом, отступали организованно, и достать их с такого расстояния не смог бы и сам Один со своим волшебным копьем. Подчиняясь команде, они разворачивались, наводили арбалеты, натягивали пружины, поджигали паклю и производили залп. Затем, не мешкая ни секунды, меняли дислокацию, быстро перемещались вдоль заборов, чтобы спустя минуту прицельно поджечь еще один из вражеских кораблей. Они пускали стрелы поочередно в одну цель.

Даг стал свидетелем, как на глазах затонули четыре снеккара островных датских ярлов, он узнал их по серебристым штандартам. Даже не вступив в войну, свежепостроенные красавцы — корабли погибли! Экипажи конечно спаслись, перебежали на соседние суда. Это показалось Северянину таким обидным и таким… диким. Впрочем, за последующие два часа все его представления о войне перевернулись напрочь.

Даг еще никогда не сталкивался с настоящей организованной армией. Даже несмотря на то, что короли этой земли трусливо платили выкуп, их солдаты дрались хорошо!

Спустя минуту раздался клич и стал виден высоко поднятый флюгер «Рогатого Змея». Вскрыли оружейные ящики, Даг мог не опасаться, что его бросят на борту. Он схватил оба меча, нож и на всякий случай — круглый щит, подаренный Ругом.

— Даг Северянин — ты теперь херсир первой смены. Сажай своих в лодки, пробирайтесь под цепью и захватите вон ту башню, ясно? Надо снять цепь!

Только теперь Северянин уяснил, что Торкиль Сигурдссон, старший смены, убит наповал, убит длинным деревянным копьем с железным наконечником, пущенным как раз с одной из башен монастыря.

— Первая смена — за мной! — заорал Северянин, стараясь перекричать нарастающий шум битвы. — Абордажные крючья — в лодку! Руд, поведешь вторую лодку левее. Левее башни, к лестницам, понял?

Руд только кивнул. Ему не надо было повторять дважды. Он прекрасно помнил, кого избирали мальчишки херсиром во всех детских играх.

Следом за Северянином в лодки спрыгнули шестнадцать человек.


Глава пятнадцатая,

в которой Дагу приходится вспоминать, как драться лежа на спине и как командовать хирдом


Труднее всего оказалось протащить над бортом мокрую, обросшую водорослями цепь. В любую секунду она запросто своей тяжестью могла утопить лодку. Но, к счастью, те, кто засел в башне на излучине, не догадались ослабить натяжение. Скоро первую лодку догнала лодка Руда. Парни там гребли изо всех сил, на носу стоял форинг, прикрывая своих громадным дубовым щитом.

— Руд, обходи башню сзади, к лестнице! — крикнул Даг. — Отвлекайте их, пока мы доберемся до окон!

Тем временем главные силы данов обошли излучину и уже высадили десант с другой стороны мола, где преграды не было. Зато ярлы содружества, запутавшись в цепи, повели себя не лучшим образом. Вместо того, чтобы вместе с Дагом атаковать башню с лодок, многие стали отходить назад, в надежде причалить в более спокойном месте и там пограбить. Или воссоединиться с Синезубым на суше, как они потом объясняли.

Город горел. Викинги Харальда выпрыгивали в воду, уже в воде выстраивались клином, впереди с воплями шли полубезумные берсерки. Завидя их, вооруженные солдаты короля бежали, сдавая дом за домом. Почти все штандарты Синезубого появились на берегу. Там, где они развевались на ветру, немедленно занимались пожары. Наверняка в стане противника у данов имелись шпионы, потому что первым делом загорелись склады, где хранилось что — то горючее. Пламя взметнулось до неба, приглушив солнечный рассвет. В сиянии огней Даг увидел толпы горожан, беспорядочно бегущих вверх по улицам. Навстречу им галопом спускалась английская конница, грозя передавить своих. Сотни факелов поднимались вверх, к укрытиям за зубчатыми стенами замка, другие сотни факелов метались вдоль причалов.

Цепь, перекинутая через реку, остановила две дюжины кораблей. И каждый из них превратился в цель для убийственного обстрела. Особенно досаждали огромные, окованные железом стрелы, пускаемые с баллист. Метатели пробивали корпуса насквозь и нарочно целили ниже ватерлинии. Некоторые ярлы дали приказ своим отходить. С каждого драккара послали лодки для высадки, но викингов встретил настоящий лес стрел. Даг грести не мог, он укрывал щитом двоих товарищей, чувствуя, как тяжелее и тяжелее становится щит под ударами горящих стрел. Иногда долетали и копья, тогда становилось совсем туго. Экипаж «Журавля» в полном составе греб к берегу, кто на лодках, кто на щитах, кто вплавь, их уже ждали, размахивая алебардами.

— Руд, давай к лестнице, задержите их там!

— Эй, парни, мы с вами! — Рядом с лодкой Руда появилась еще одна длинная ладья, выкрашенная в черный цвет.

Свейн Волчья Пасть изо всех сил загребал веслом на лодке, принадлежащей какому — то чужому ярлу. Тот видно побоялся послать свою дружину на верную гибель и предпочел отсидеться в центре пролива, куда не долетали стрелы.

Стоило причалить к мокрому, затянутому тиной основанию башни, как сверху покатились бочки с горящей смолой и кипятком.

— Все в воду! — заорал Даг. Но сам в воду не прыгнул, он углядел в темноте нишу, выбоину в кирпичах, там вполне можно было укрыться двоим, а то и троим. Одним прыжком он преодолел расстояние, распластался у холодной стены. Рядом прижались еще двое. Лица обдало жаром.

Кипящая смола обрушилась вниз, в опустевшую лодку. Сухой корпус немедленно загорелся, затлели брошенные дорогие щиты, стало ясно, что погибло запасное оружие. Многих все же ранило, один человек вертелся волчком на дне лодки, растирая глаза. Еще двое плавали спинами кверху. Но остальные успели вовремя нырнуть и вынырнуть, теперь они все находились под защитой узкого козырька стены. Сверху донесся торжествующий вопль, который тут же был заглушен боевым нидом. Эти парни под командой Руда добрались до лестницы, опоясывающей башню, и вступили в бой. Каждый шаг вверх на кольцевой лестнице давался им с большим трудом. Сверху наседали английские солдаты.

— За мной! — скомандовал Даг. — Эй, Крепыш, подставь руки! Всех нас закинешь наверх!

Орм сложил руки в замок, Северянин птицей взлетел вверх и… едва не столкнулся с летящим навстречу плевком кипящей смолы. За смолой летели те двое, кто только что ее готовил. Сверху, с самого верхнего уровня башни, свесился человек с волчьей маской на голове, Даг успел увидеть лишь его белозубую улыбку. Свейн что — то спросил, но расслышать стало невозможно. Значит, форинг нашел еще один путь наверх! Теперь осталось только соединить усилия и обрушить проклятое железо в море!

По ту сторону мола гримы Синезубого схлестнулись с пехотой врага. Рев, звон железа, хрипы, грохот рушащихся мостков создавали невероятный шум.

Даг очутился на широком козырьке, прямо над ним светилось окно. А по соседству с окном зияла круглая, окованная металлом дыра, из которой тянулась цепь, перегородившая залив. Сквозь грохот боя Северянин слышал, как бойцы на кораблях пытаются с риском для жизни пилить или рубить эту цепь, но такую преграду одолел бы разве что молот самого Тора!

Даг подтянулся и одним махом перебросил тело в окно. Дальше все стало ясно и понятно, как случалось в детстве, когда Горм Одноногий по сто раз заставлял отрабатывать падения, кувырки и удары. Волчья метка на голове колотилась в такт ударам сердца. В помещении, куда Даг угодил, жирно светили факелы. Это была полукруглая комната, башню изнутри разделяла кирпичная перегородка. Вверх и вниз убегали каменные винтовые лестницы. К сожалению, механизм, управлявший натяжением цепи, находился за стеной. Туда вели две заколоченные двери, но ни к одной из них Северянин не успел приблизиться. На него сразу кинулись слева и справа.

Даг подпрыгнул, выкручиваясь в воздухе, занося для удара сразу два меча. Усатый пожилой человек слева выронил топор, с воем схватился за разрубленную щеку. Противник справа ловко отшатнулся назад, тут же кольнул пикой. Его пика оказалась перерублена надвое мечом Малыша Тости, который уже запрыгнул в башню следом за Дагом. Даг ударил сверху, приседая. Противник инстинктивно прикрылся… и получил вторым мечом в бок.

Снизу по лестнице, толкая друг друга, перли солдаты врага. Некоторые были одеты в монашеские рясы, но под рясами звякали кольчуги. Кровь ударила Дагу в голову. Не дожидаясь, пока все англы вылезут в залу, он один бросился им навстречу.

Ближайший парень с обожженной красной головой взмахнул мечом… и конечно промазал. Сталь свистнула над головой. Даг скакнул вправо, снова влево, носком сапога ударил противника по щиколотке, зато мечом достал по локтю следующего нападавшего. Тот заревел, как раненый кабан, на долю секунды замешкался, перекрыв дорогу своим товарищам. Дагу этой секунды хватило, чтобы вторым мечом, спрятанным за спиной, проткнуть глаз третьему, который только — только показался на лестнице. Парень с обожженной головой развернулся для удара, но Северянин уже перескочил через второго раненого, наступив ему прямо на голову. И, не мешкая, воткнул меч пузатому англу в бок, по самую рукоять. Назад меч вытащить не удалось. Толстый монах забился как в припадке, мешая тем, кто пробирался снизу. Северянин едва успел отпрыгнуть к стене, молодой красноголовый наступал, бешено вращая своим оружием, его меч был на локоть длиннее.

Но ни один удар нанести он не успел, потому что сквозь окошко уже пролезли Хледвир Стрелок, Ульме Лишний Зуб и другие. Хледвир швырнул секиру, разрубил сзади череп красноголовому пополам. Толстяк в рясе, раненный мечом Дага, все же выбрался на площадку и схватился с Тости и Ульмом. Казалось удивительным, как этот человек держится на ногах, кровь хлестала у него из бока, заливала пол, а он, вращаясь, будто мельничный жернов, отгонял викингов зазубренным протазаном. Малыш Тости отлетел к стене, едва успев подставить щит. Щит разлетелся пополам, щепки воткнулись Тости в лицо. Ульме не спеша снял с плеча лук, его стрела проткнула толстому монаху горло. Тот наконец свалился, Даг нагнулся, уперся коленом и смог вытащить из его бока свой меч.

Сверху донеслись вопли и размеренные удары. Казалось, вся башня заходила ходуном.

— Это Свейн и Руд, они ломают верхние двери! — прорычал Ульме. — Там сотня этих проклятых монахов, у всех у них пики! Что наши сделают с мечами против пик?

— Надо идти им навстречу! — крикнул Тости. — Где Крепыш?

Орма Крепыша втянули в окно не без усилий. Крепыш застрял в окне, и только вражеская стрела, больно кольнувшая его в зад, помогла ему протиснуться. Выше этажом и снаружи башни вовсю звенели клинки. Это парни Руда пытались прорваться внутрь. Даг гадал, где же дядя Свейн, что сумел так загадочно взобраться на самый верх и прикончить варщиков смолы.

— Вы все — вверх, на помощь нашим! — скомандовал Северянин. — Надо открыть им дверь! Орм, Тости, со мной вниз! Надо найти, как выломать эту проклятую цепь! Хледвир, ты с нами!

— Это дело по мне! — оживился громадный Орм. В команде Свейна Волчья Пасть он славился тем, что в одиночку мог занести на борт кнорра живого коня.

Даг сорвал со стены факел и снова первым ринулся вниз, в темноту. Он даже не сомневался, что останется цел. Дорогу на узких каменных ступенях перегораживал солдат, которому досталось мечом Дага в глаз. Он лежал навзничь, не подавая признаков жизни. Однако за поворотом лестницы явственно слышалось дыхание нескольких человек, и еще какие — то странные глухие скрипы. Хранители города приготовились дорого продать свои жизни.

Где — то в городе бухнуло так, что с потолка посыпалась известка. Северянин представил, как берсерки и йомсвикинги Харальда планомерно уничтожают склады, поджигают дома и режут сонных горожан. Но надо было торопиться. Он пригнулся и прыгнул вниз, во мрак. Не зрением, а каким — то шестым чувством угадал просвистевший нож. Прижался к стене. Враг, убедившись, что ошибся, сделал второй выпад. Даг коротко ткнул обеими мечами. Попал в мягкое. Кто — то застонал, выругался на незнакомом наречии. Бывший волчонок вдруг понял, что ему легче драться с местной братией вовсе с закрытыми глазами. Точно новое озарение посетило его! Факел с шипением погас, в последний миг Северянин рассмотрел такую же круглую залу, что и наверху, но эта чем — то отличалась. Здесь не было окон, кирпичные стены кто — то надежно замазал темной замазкой, но все равно сквозь нее сочилась вода. Сомнений не было — они угодили ниже уровня реки!

На Дага кинулись четверо, неумело толкаясь и мешая друг другу. Северянин сперва отступил, затем упал на спину, поджал ноги, услышал, как сталь отскочила от грубого камня. Не глядя, рубанул влево и сразу вправо, чужая горячая кровь залила лицо. Двое повалились с перерубленными ногами. Третий в темноте снова попытался достать копьем в живот и снова промазал. Четвертый, вонючий, волосатый, навалился с кинжалом и тут же обмяк, получив по голове кулаком Орма Крепыша. Мужик с копьем кинулся в новую атаку. Даг трижды перекатился, всякий раз между ним и наконечником копья оставалось расстояние с палец. Когда запыхавшийся англичанин занес копье для четвертого удара, Даг покатился ему под ноги, резко взмахнул мечом, оставив врага без ступни, так же резко разогнулся, вгоняя второй клинок британцу в подбородок.

В помещение ворвался Хледвир и с ним еще двое молодых викингов, с секирами и факелами. Им осталось только добить солдат, которым Даг разрубил лодыжки.

— Ну, Даг, ты настоящий колдун! — выдохнул Хледвир. — Мне говорили, что парень с когтем увертлив, как рысь, но клянусь, ты ловчее десятка рысей!

Прямо по центру круглой залы размещалась гигантская лебедка с накрученной цепью. Кто или что приводил ее в действие, оставалось непонятным. Сейчас могучий диск, похожий на спаренный мельничный жернов, находился в покое. В потолок от него уходила массивная балка, толщиной с целый дуб, перехваченная железными кольцами. Такая же балка уходила куда — то вниз. Сквозь отверстие в стене виднелись сполохи пожаров и застрявшие корабли флотилии.

— Мы ошиблись! Эта механика не здесь, а где — то на верху! Ниже хода нет!

— Орм, все равно надо рубить эту мачту! — приказал Северянин. — Тости, оставайся и прикрывай ему спину! А мы — наверх!

Крепыш взялся за дело с большой энергией, но балка имела такую толщину, что даже могучая секира Орма начала гнуться. Казалось, хитрые инженеры пропитали древесину особым составом. Оказалось легче разрубить железные стягивающие кольца, чем саму «мачту».

Даг тем временем уже несся наверх. Собравшись на третьем этаже, викинги ударили в тыл солдатам, защищавшим ворота. Ворота трещали под ударами топоров, кое — где уже виднелись пробоины, но у защитников башни имелось преимущество. Сквозь узкие бойницы они посылали наружу стрелы или кололи парней Руда длинными пиками. И точно так же, по центру помещения, точно незыблемый небесный ясень, торчала неохватная ось. Она уходила в дыру наверху.

Северянин сразу понял, что силы неравны. Их отряд, после гибели лодки, составлял всего человек семь, а впереди сосредоточилось не меньше двадцати парней в рясах и кольчугах. Зато на этом этаже башни он увидел еще кое — что важное. Точнее — не увидел — а ощутил своим звериным нюхом. Там, наверху, над многослойным сводчатым потолком, имелась широкая круглая площадка, по которой ходили кругами волы, навечно запряженные в крестовину. Только волы, навалившись громадной силищей, могли освободить реку! Сколько наверху животных, Даг понять не успел. Ясно стало лишь одно — надо как — то попасть на крышу и заставить быков повернуть назад, чтобы цепь свалилась в пучину…

— Убить их, как можно больше! — прошептал Даг, выглядывая с верхней ступеньки лестницы. — Ульме, нам надо открыть ворота и впустить наших!

Ульме Лишний Зуб кивнул и змеей кинулся вперед. Обычно викинг зовет противника, чтобы сразиться лицом к лицу, но наступил такой момент, что стало не до законов чести.

Магнус, Сьеберн, Хледвир беззвучно обнажили оружие. Первая же их атака уложила наповал пятерых, но прочие бритты обернулись и кинулись в драку. Лишний Зуб слыл самым хитрым бойцом в фелаге Свейна, недаром ему доверяли тренировать молодых. Он побежал в сторону, вдоль загибающейся стены, прикрываясь щитом. За ним, позабыв про охрану ворот, тут же кинулись четверо, считая седого щуплого дядьку легкой добычей. Старший из англов прикрикнул на них, но было уже поздно. Ульме развернулся, швырнул меч в лицо первому, присел. Ударил его в бедро короткой секирой, рванул обмякшего раненого на себя и, прикрывшись им, как щитом, заколол второго солдата. Магнул Эрикссон, лучший гребец с первого рума, раскроил черепа еще двоим, но получил пикой в живот и почти сразу умер.

Даг в бой не полез, а ужом пополз вдоль стены. Его целью стал засов — здоровенная, квадратная в сечении дубина, удерживаемая бронзовыми скобами. Засов ходил ходуном, с той стороны в дверь нещадно лупили. Старший из англов жестоко схватился с Хледвиром Стрелком, они кружили у самой двери, растолкав и своих, и чужих, осыпая пол россыпью искр. Северянин с горечью убедился, что у англа меч длиннее и лучшей закалки. Хледвир дважды попадал в камень и отступал, чтобы выпрямить погнувшееся лезвие, а враги всякий раз встречали его промашку хохотом. Командиром у англичан был достойный воин. Невысокий, но почти квадратный в плечах и очень прыгучий. Кроме того, он, как и Даг, легко орудовал двумя мечами сразу.

Даг почти добрался до засова, пока Сьеберн и Ульме теснили в сторону толпу солдат. Парень навалился на бревно, оно медленно поплыло в несмазанных скобах. И тут Даг совершил ошибку. Стоило все сделать молча, но он выкрикнул имя Руда.

Острая боль обожгла плечо. Такая острая, что на минуту все поплыло перед глазами. Проткнув кожаную куртку, ухитрившись попасть между плотно пришитыми медными бляхами, в правом плече торчала стрела. И выпустил ее с противоположной стороны круглой залы мальчишка, не старше самого Дага. Парень стрелял не из лука. Северянин и прежде видел в руках врагов боевые арбалеты, но так близко — никогда. Тем более что арбалет был маленький, а стрела — железная, с зазубренным оперением, и вытащить самому никак не получалось.

В следующий миг Ульме подкинул в руке нож и проткнул юному арбалетчику глотку. В правой руке у Лишнего Зуба быстро вращалась обоюдоострая секира, которой он отгонял от Дага человек шесть бестолковых англов. Те пытались делать выпады, смешно замахивались топорами, но Ульме всякий раз превращал их в стадо трусливых баранов.

Не обращая внимания, что нижняя рубаха становится горячей, а рука немеет, Даг здоровым левым плечом все толкал и толкал непослушный засов. И вот — ворота с дребезжанием и скрипом провалились внутрь, тяжелой створкой Северянина отбросило на стену. Первым в комнату ворвался Руд, он был черный от крови, с его секиры свисали лохмотья. За Рудом вбежали остальные члены экипажа, и с островитянами в две минуты было покончено. Командир англичан, квадратный, грозный, остался единственный, кто продолжал еще рубиться с Хледвиром. Все невольно замерли, дыша, как загнанные кони. Серией хлестких ударов здоровяк сорвал с куртки Хледвира половину стальных блях, даже штаны и сапоги у викинга были исполосованы. Периодически он прижимался спиной к стенке, чтобы хоть немного перевести дух, и тогда на сыром кирпиче застывало кровавое пятно. Англичанин тогда упирал кулаки в колени, сплевывал и ждал.

— Он убьет Хледвира, — тихо произнес кто — то за спиной Дага.

Тут Северянин вспомнил, что честным поединкам здесь совсем не место, и кивнул своим. Отважного защитника башни моментально зарубили.

— Нам бы такого бойца в фелаг, — с уважением произнес Ульме.

За спиной Руда открывался вид на горящий город. Внешняя лестница, по которой поднимались викинги, была усеяла трупами своих и чужих. Из команды Руда в живых осталось не больше половины. Теперь стало ясно, как хитро устроена тяжелая дверь. Она провернулась на толстой оси и открыла доступ к внутренней лесенке, тянувшейся до самой зубчатой ограды крыши.

— Даг, говорят, там, на крыше, быки! — страшным голосом закричал Руд. — Если они убьют быков, нам не повернуть этот крест. Они стреляют в собственных быков! Ах, брат мой, ты ранен?

— Это все ерунда, — прохрипел Северянин, безуспешно пытаясь вытащить из плеча короткую стрелу.

— Там Свейн наверху, и с ним только четверо, надо скорее им помочь! Эти трусливые прихвостни Синезубого бросили нас, они отходят!

Командование взял на себя Ульме Лишний Зуб. Первым на внутреннюю лестницу отправили Орма Крепыша, а за ним — троих самых сильных. Несмотря на уговоры друзей, Северянин отказался покинуть поле боя. На нем расстегнули кожаную куртку с бляхами, порвали нижнюю рубаху и кое — как залепили рану с обоих сторон хлебным мякишем, смешанным с целебными травами. Так делали всегда, чтобы хоть на время остановить кровь.

Экипаж «Белого Быка» вырвался на крышу.


Глава шестнадцатая,

в которой шесть волов могут принести победу, но четыре груженых осла не могут вернуть друга


Восемь волов англичане впрягли в дубовую крестовину, но теперь все погонщики лежали мертвые. А те, кто оставался в живых, засели на соседней, полуразрушенной башне и стреляли в несчастных животных. Взрослого вола прикончить обычной стрелой совсем непросто, хотя один оказался убит. Бедняги топтались на месте, отчаянно ревели, истекая кровью, утыканные стрелами, но не могли порвать постромки. Пойти в обратную сторону, задами толкая крестовину, они тоже не могли, просто не умели.

— Руд, бери стрелков, не давайте им высунуться! — Даг указал на заросли кустов на вершине соседней башни. — Сьеберн, перепрягайте волов, живо. Крепыш, бери Торгюссона, надо отжать вон ту дубину!

Все кинулись исполнять. «Дубиной» Северянин назвал огромную перекидную шпалу, которая фиксировала крестовину и не давала разматываться цепи. И тут Даг заметил самое главное, впопыхах упущенное им в пылу боя. К вершине башни, которую они с таким трудом штурмовали, вела пологая мощеная дорога. И по этой дороге, приседая, перебегая с места на место, продвигались солдаты английского короля. А сдерживала их наступление горстка храбрецов во главе со Свейном Волчья Пасть.

Круглую площадку, где проводили свой скучный век волы, огораживала невысокая стенка. Свейн был ранен дважды. Кроме него, отражали атаки противника еще четверо. Они высовывались из — за груды вражеских тел, пускали стрелы и снова прятались. Совсем недавно Свейн уложил тут пару дюжин англов, создав из их трупов настоящую баррикаду. Но монахи и солдаты упрямо пытались пробиться к своим волам.

Правая рука у Дага безвольно повисла. Все, что он мог, — хлестать волов плашмя мечом, чтобы те быстрее разворачивались. Здоровой рукой помогал крепить кожаную упряжь, кося глазом на соседнюю башню. До конца все сделать не успели. Где — то далеко засел самострельщик с тяжелым арбалетом, одной стрелой он убил еще одного вола, затем прикончил паренька с «Журавля».

— Навались. Все навались! — скомандовал Даг.

И дело пошло. Крестовина дрогнула, затем принялась вращаться все быстрее и быстрее. С моря раздался хор восторженных воплей, когда цепь плюхнулась в воду и затонула. Восемь или девять драккаров резво выпустили весла и вошли в реку. Не мешкая, они пристали к первой же рыбацкой пристани, с бортов гроздьями посыпалась свежие бойцы. Северянин издалека узнал «Белого Быка», планшир у того дымился, парус выгорел в клочья, но в целом драккар уцелел. Орудуя абордажными крюками и длинными копьями, викинги расчищали себе место для высадки.

К счастью, у союзников Харальда имелась пара дюжин берсерков. Полуголые «медведи» издали такой жуткий вопль, что вся береговая охрана кинулась бежать, побросав оружие. А Даг тут же вспомнил горько — вяжущий вкус варева на языке и ощущение дикой, непреодолимой силы, бешеного веселья. Ему сразу захотелось хоть немного хлебнуть этой прекрасной укрепляющей настойки, но Волчья Пасть настрого запретил.

Ярлы правого крыла победно протрубили в рога, давая знать Синезубому, что центральная часть города окружена. Напрасно английские лорды на красивых лошадях пытались остановить бегство пехоты. Слишком силен был страх перед мстительным неистовством датчан!

Даг победно оглянулся в другую сторону. Кварталы пылали, как костер в честь Водана. Мирные жители разбегались, побросав свое добро. Клинья Синезубого, умело направляемые барабанщиками и горнистами, пробивали заслоны в жидких английских полках. Те норовили выставить заслоны, но теряли улицу за улицей. Штандарт конунга быстро передвигался по городу, значит, сам Синезубый не отсиживался на «Рогатом Змее». Опытные херсиры выжигали участок за участком, не оставляя врагу никакой возможности спрятаться. Особый отряд под командой Свена Вилобородого сделал марш — бросок и достал команду арбалетчиков, прятавшихся высоко на холме. Их изрубили в куски, а ценное оружие подобрали и отнесли на корабль.

Теперь, когда обе стороны Саутгемптона оказались под контролем викингов, моральный дух защитников окончательно упал. С радостным ревом датчане и наемники соединились где — то внизу, в районе рыночной площади. Но это выяснилось позже, пока же Даг сверху видел лишь густой дым над крышами, языки пламени и упрямых англичан на дороге к башне. Убедившись, что волы опустили цепь, британцы сделали последнюю глупую попытку и кинулись врукопашную. Кажется, их поднял в атаку богато одетый всадник на красивой лошади. Несмотря на боль в плече, Северянин невольно залюбовался блестящими доспехами, парень еще не встречал таких ловко подогнанных бронзовых сочленений и такой стати. Стрелы отскакивали от брони, стрелы отскакивали от утяжеленной попоны лошади. У нее даже морда была закрыта железной раскрашенной маской. Как потом растолковал Ульме, расковыривая ножом замечательные творения английских кузнецов, это Дагу впервые повстречался настоящий рыцарь. Рыцарь, сказал Ульме, это вроде ярла, который поклялся всю жизнь служить одному господину. Например, королю. Делать он больше ничего не умеет, только драться, да и дерется как — то странно. Например, считается, что без коня и без неудобного длинного меча или пики — ты уже вроде и не рыцарь. А еще непременно надо таскать за собой личный штандарт, для верности изобразить его на щите или на груди, а если все это таскать тяжело, то рыцарю приходится нанимать особых оруженосцев. Но смешного мало, потому что, когда этих железных вассалов собирается штук сто, им не сможет противостоять даже весь фелаг «Белого Быка»…

А пока безумный рыцарь с головой, точно засунутой в ведро, погнал коня прямо на баррикаду. И на пути его встал Свейн Волчья Пасть. За всадником устремилась целая толпа — человек сорок, — полных решимости расправиться с горсткой храбрецов. Даг покрепче перехватил меч, в кулаке раненой руки зажал нож. Ульме Лишний Зуб огромными прыжками помчался на помощь Свейну. Орм Крепыш накинулся на железного человека сбоку и моментально получил трехгранным мечом по щиту. Удар получился такой силы, что Орма откинуло вместе с разрубленным щитом.

А конь рыцаря взвился на дыбы и копытами едва не пробил грудь форинга Свейна. Ульме в последний миг успел выдернуть командира в сторону. Всадник преодолел баррикаду, его огромный меч рассек воздух, еще один из датчан рухнул с пробитой головой. Солдаты в кольчугах, воодушевленные своим лордом, с криками кинулись в драку.

Последнее на этот день сражение Даг запомнил кусками, кажется, оно длилось недолго. Он внезапно увидел рядом с собой тихоню Сигурда, родного брата, который отлично умел придумывать новые паруса, но всегда избегал драк. Тихоня Сигурд что — то орал с перекошенным ртом, он со всего маху всадил секиру в спину британца, который накинулся на Руда. Орм Крепыш встал, встряхивая головой, схватил всадника сзади за пояс и стянул с лошади.

Сьеберн угодил в гущу врагов, он ранил двоих, но сам был заколот. Стрелок взобрался на дубовую крестовину и методично спускал тетиву лука, уничтожая одного врага за другим. Ульме ударил упавшего рыцаря секирой по шее, но тот продолжал вставать, нашаривая свою страшную зубастую палицу. Англичане как будто передумали биться, они ручейком кинулись к лестнице вниз. До Дага вдруг дошло — они знают способ, как снова поднять цепь и запереть драккары в реке! Наверняка, Волчья пасть подумал так же. Раненый Свейн, вращая секирами, заслонил проход к лестнице.

Даг побежал к нему. Но ему только показалось, что он побежал. От потери крови парня раскачивало, точно на палубе в сильный шторм. Краем глаза он увидел, как Руд отсек кисть мужику в два раза толще его, потом снова увидел Сигурда, тот что — то кричал и неумело махал топориком.

Потом Даг увидел, как дядя Свейн, пританцовывая, вращаясь, отступает по лесенке. Вот он сделал обманное движение, пригнулся и снес противнику челюсть. Вот вторая секира описала полукруг и с хрустом вошла неприятелю в бок. Волчья Пасть прыгнул в сторону, уходя от зазубренного меча, прыгнул еще раз, на ходу воткнул секиру в живот очередному англу…

И упал навзничь, пронзенный стрелой.

Даг не успел самую малость. Когда он взмахнул мечом, бить стало некого. Раненые волы мычали, оскальзываясь в кровавых лужах. Солнце всходило над городом, объятым густым черным дымом. По широкой, мощенной розовым булыжником дороге широким шагом приближалась свита конунга Харальда. Трепетал на ветру штандарт с черным вороном. Слева и справа от конунга ступали люди, имена которых наводили страх далеко за пределами Дании. Ульме Лишний Зуб подхватил ослабевшего Дага на руки.

— Так вот они, герои, открывшие путь флоту, — то ли спросил, то ли сам ответил конунг.

Уцелевшие «герои» едва держались на ногах. Некоторые даже не нашли в себе сил, чтобы встать и салютовать конунгу.

— Есть здесь кто — то из ярлов или капитанов? — спросил Харальд.

— После смерти моего форинга теперь я форинг «Белого Быка» и глава торгового херада, — распрямил спину Лишний Зуб.

— Мы обязаны вам, — чуть склонился Синезубый. — От лордов уже принесли прошение о принятии дангельда. Каждый из вас получит долю за погибшего товарища. И долю от всех товаров, которые мы возьмем здесь.

— Свейн… — прошептал Северянин. — Нельзя бросать его…

— Мы его не бросим, мы отвезем его на «Быка» и похороним как героя, — пообещал Лишний Зуб. — Эй, парни, кто еще цел, положите форинга на плащ и давайте вниз, в лодку. Наши дела здесь еще не закончены!

— Дела закончены, — рассмеялся кто — то из свиты Харальда. — Они уже прислали четырех ослов, доверху нагруженных серебром. Утром вся добыча будет пересмотрена согласно установлению главного датского тинга и выплачена всем, включая вдов и детей погибших.

— Когда ударят в колокол четыре раза, всем собраться в походный строй за «Рогатым Змеем»! — отдал приказ Харальд.

И тут он приметил Дага.

— А, это тот молодой герой, что спас для нашего маркграфа самого пресвитера папы, ха — ха! Я рад, что ты жив! Мне сказали, что ты и здесь показал себя верным другом нашего знамени. Ты хорошо умеешь сидеть в седле?

Северянин кивнул, изо всех сил стараясь не упасть. Свита Синезубого уже повернула обратно, вниз, в город. Идущие впереди копейщики скидывали с дороги трупы англов, чтобы конунг мог пройти свободно.

— Когда залечишь свое плечо, найдешь в Хедебю помощника моего окольничего. Вот он, запомни его. Скажешь, я велел записать тебя в посольство. Мне нужны такие люди.

Даг снова кивнул, уже окончательно ничего не соображая.

Немного времени спустя, глотнув отвара берсерков, самую малость, Северянин пришел в себя. Кровь побежала по жилам, острая боль словно сжалась в комочек, не покинула тело, но больше не мешала идти. Он перешагивал через ноги и руки, через стонущих раненых, которыми были завалены узкие улочки. Он запомнил зал с высоким закопченным потолком и очаг с подвешенным на крюке пережаренным быком. От сгоревшего мяса воняло, где — то внизу, в подвалах, непрерывно визжали женщины. Толпа дышала вокруг, дышала надрывно, с кашлем, с кровавыми плевками. Изящно сработанная, но мощная мебель была сметена в сторону, в центре вместо пиршественного стола стоял очень знакомый предмет — красивые весы, на которых ландрманы отвешивают жалование. К весам стали подводить осликов, нагруженных мешками с серебром, и помощники высыпали дангельд в чаши. В сторонке, под охраной, стояли на коленях растрепанные, окровавленные люди. Северянин безошибочно угадал в них хозяев города. Мужчины в шелковом белье, с роскошными волосами, со связанными за спиной руками. Бычья туша горела, распространяя вонь, женщины кричали, помощники ландрмана громко выкрикивали цифры, ярлы из свиты Харальда зорко поглядывали друг на друга.

— Вон тот, с разбитой головой — брат здешнего короля, — скривил рот Ульме, — знал ведь, что надо платить, а теперь отдаст тысяч семь фунтов за то, что не согласился раньше.

Даг мало что видел за широкими спинами херсиров. Но хорошо слышал, как звенит серебро и гудит жадный пожар.

— Твой дядя умер героем. — Ульме Лишний Зуб незаметно сплюнул вослед уходящему начальству. — А ты знаешь, он ведь хотел продать свою долю в фелаге. Он женился, представь себе. В сорок лет влюбился, как мальчишка, и женился. И теперь она брюхата от него. А вместо бонда я привезу ей мешок серебра.


Глава семнадцатая,

в которой Даг учится краснеть, а искусство верховой езды становится важнее жизни


— Если пойдешь за Синезубым, можешь взлететь слишком высоко. Слишком высоко для простого человека, у которого нет крепкой родни здесь. Если останешься с нами, получишь корабль. Хочешь, «Морскую деву» или новый кнорр?

Лишний Зуб сидел у постели больного и уговаривал его как умел.

— Я собрал весь наш фелаг. Парни решили не делить добычу, а купить еще один корабль и рабов на весла. А может, нам хватит даже на два корабля. После того, что мы натворили в Англии, ко мне приходят свей, со своим оружием и даже готовы внести торговый залог. Наш фелаг станет самым богатым, поплывем в Гардар или к персам. Решай быстрее, Даг, ты нам нужен!

Но Северянин про себя все давно решил. Он лежал на шкурах в доме для раненых, который выделил ландрман Хедебю, слушал ярмарочный шум и безостановочные удары топоров о грунт. Вдоль границы продолжалось строительство вала. И даже пьяные песни не могли заглушить звук стройки. Северянин чувствовал себя заново родившимся. И не потому, что на вырученную долю викинга удалось купить не одну, а целых две замечательные лошади и в придачу — новую одежду и оружие.

Вчера вечером к нему снова заходила Карлен. Дочь самого маркграфа, посланника могущественного императора, не отважилась бы одна зайти и проведать малознакомого датского разбойника, который так непочтительно поколотил ее родичей. Но в компании с двумя взрослыми дамами и двумя сверстницами, дочерьми богатых германских торговцев, Карлен вполне могла навестить раненого героя. Несмотря на уговоры назойливого духовника отца Бруно, который считал, что избиение братьев во Христе — это не подвиг, а разбой, достойный виселицы. Но отец Бруно вечно нес какую — то скучную чепуху. Всем и так понятно, что если мужчина возвратился с войны раненый, но с победой и добычей, то он несомненно герой. И отец, и брат Карлен, несмотря на соблюдение всех церковных правил, считали точно так же.

Официальная позиция римской империи в вопросе отношений датчан и англичан была никакая. То есть, наверняка, сильные мира сего обсуждали, делили и яростно спорили во дворцах и замках, но его высочество маркграф не имел ничего против легких шалостей Синезубого у берегов Англии. Тем более, после последнего похода германские поставщики получили огромные заказы, тортовые корабли поплыли, едва не зачерпывая бортами воду, а вернувшиеся из похода шальные викинги уже неделю не давали закончиться обильным ярмаркам. Город Хедебю богател. Он слишком богател, город, который официальные хронисты императора давно именовали Шлезвигом…

Карлен тоже было наплевать на англичан и прочих, почти неизвестных ей врагов императора. Данов и остальных жителей Северного пути она справедливо считала грязными варварами. Так учили ее с детства, и сам факт служения отца в приполярном, таком неуютном и жестоком городе женская половина семьи воспринимала как божье наказание. Привел Карлен в гости к Дагу не кто иной, как старый товарищ по плену, отец Поппо. Пресвитер ловко переправил женщин на другую половину госпиталя, предоставив молодежи поболтать о своем.

Даг лежал и краснел. Пожалуй, он краснел едва ли не впервые в жизни. Карлен показалась ему гораздо красивее, она явилась в ярком голубом сарафане из тончайшего льна, от подола до воротника окантованном серебряными узорами. Намеренно или нет, но сарафан Карлен выбрала чересчур облегающий, а шею украсила несколькими рядами разноцветных бус. Бретельки сарафана удерживались изящными золотыми фибулами, похожими на головы волшебных зверей. Сердце Дага застучало чаще, когда под сарафаном он угадал край нижней плиссированной рубахи, а под рубахой — очертание ее изящной лодыжки, затянутой в тонкое сукно. Правда, поверх красивого сарафана девушка, как и все ее подруги, надевала грубый плащ.

Карлен свободно щебетала на датском и первая высмеяла своих неловких напыщенных кузенов. Она рассказала Дагу несколько забавных историй. И даже заставила его посмеяться!

А Северянин сгорал от стыда. За время похода у него впервые выросла борода, но не ровная, как у достойных мужей, а разноцветными клочками. Кроме того, вся команда «Быка» завшивела, и Ульме побрил своих подчиненных. Некрасивая метка на макушке теперь стала видна еще сильнее, зато низкая челка, которой Даг так гордился, безвозвратно исчезла. И вообще… Даг понятия не имел, как любезно и весело общаться с девушкой почти своего возраста. Да еще такой хорошенькой! То есть он прекрасно теперь представлял, как общаются с девицами его друзья по фелагу, но эта красотка в жемчугах и батисте вряд ли позволила бы задрать на себе юбку и уж тем более — плюхнуться к парню на колени…

— Ну так что ты решил? — отвлек из дальних далей голос Ульме. — Я предлагаю тебе хорошую долю в фелаге, почти как у твоего брата, и предлагаю корабль! В четырнадцать лет ты станешь хозяином, Даг! Ты вернешься на ферму к отцу богатым человеком.

— Спасибо, Ульме. — Даг прикрыл глаза, так ему было неловко. — Но меня уже записали в посольство конунга.

— Я так и знал. — Лишний Зуб хлопнул товарища по здоровому плечу. — Бабки нагадали тебе трудную дорогу, но ты переплюнешь всех нас. Смотри, не залетай один слишком высоко, держись стаи!

На следующий день Карлен пришла еще раз. И успела шепнуть, что отец тоже едет к императору Оттону, ему велено сопровождать великое посольство датчан. Женщинам вообще — то не положено сопровождать мужчин, ведь они не могут сутками скакать верхом и ночевать в палатках, но на сей раз ей крупно повезло. Снегопады закончились, установились удобные санные пути, и сани пройдут легко до самого Кведлинбурга. А если где — то завязнут, то молодой император непременно вышлет навстречу эскорт и помощь…

— Молодой император? — слегка запутался Даг. Он плохо слышал ее слова, зато хорошо видел пухлые губы, в которые так хотелось впиться своими губами. — А разве есть еще император?

— Как можно так говорить? — округлила глазки Карлен. — Его императорское величество Оттон Первый находится уже в возрасте мудрости и собирает великий съезд империи. Его сына, Оттона Красного, мы зовем молодым императором. Говорят, он красив, часто устраивает пиры и охоты, куда приглашают и девушек… Кроме того, он женился на византийской принцессе Феофано, и теперь между двумя центрами земли достигнут мир, впервые за века. Так говорит отец Бруно…

Даг ощутил ревность. Покойный дядя Свейн любил потешиться с девками и с удовольствием наставлял приемного племянника, как себя вести, чтобы не ударить в грязь лицом. Дагу до рези в пальцах хотелось обнять Карлен за талию или хотя бы провести ладонью по заду, но…

Но только не с ней… С ней следовало поступать как — то иначе! Когда Карлен наклонялась, Северянин совсем рядом чувствовал ее запах, ее полную грудь, видел узкий треугольник нежнейшей белой кожи. Там, где висел на цепочке тонкий золотой крестик. Карлен просила показать ей коготь, и он показывал, хотя давно дал себе зарок — не вытаскивать амулет без крайней нужды. Давно стерся шнурок, на котором висел коготь Горына. Давно стерся и второй и третий шнурок, теперь волшебный амулет крепился на толстом кожаном ремешке. Карлен брала его тонкими пальчиками, гладила, близко подносила к очаровательным глазкам, а Дагу казалось, что девчонка гладит вовсе не амулет, а его самого, ему самому нежно — нежно проводит по коже…

От подобных мыслей он потел, трясся и окончательно терял дар речи. Северянина спасло от перегрева мозга и сердечной недостаточности появление лекаря и помощника окольничего. Тот явился со списками и сразу взял быка за рога.

— Конунг Харальд берет с собой в дружину тех, кто умеет долго ездить верхом. Кроме того, с ним могут ехать лишь ярлы и херсиры, а простых хольмов он не берет. За то, что тебе дарована такая честь, — скажи спасибо отцу Поппо. Учти, если ты надумал пошутить, и твоя тощая задница не дружит с седлом — никто не повезет тебя в телеге!

— Когда мы выезжаем?

— Через неделю будет готов обоз. Общее построение на рассвете, на площади перед суконными рядами. Знаешь, какое оружие и сбрую иметь? Две пары сапог, кольчуга обязательно, шлем обязательно, как у твоего херсира, мешок для провизии. Я лично буду осматривать каждого, понял? Твоим херсиром будет сам Годвин, ярл Сконе, слыхал про такого? Он женат на племяннице конунга, так что одно его слово тяжелее бруска золота.

Лекарь оказался разговорчивее хмурого начальника.

— Никто из нас не видел старого кейсара Отто. Франки и фризы считают его величайшим из тех, кто правил после римских кесарей. Всю жизнь он не слезал с коня, всю жизнь его конница топчет дороги между Римом и замками союзников, чтобы вновь собрать под единым знаменем империю, утерянную Карлом. Говорят, он присоединил к себе Саксонию, Баварию, Тюрингию и кучу других земель. Знаешь, для чего старый кейсар пригласил конунгов к себе в гости, в Кведлинбург? Они будут праздновать пасху, а это самый веселый праздник для тех, кто чтит Христа. Но не пасха — главное. Все должны видеть, что брак молодого Отто и дочери константинопольского басилевса — это счастье для народов. Это значит, что византийский престол позволяет теперь германскому кейсару именоваться римским императором… Впрочем, это еще сложно для тебя. Твое дело воевать, а короли пусть говорят о вещах, которые нам понять не под силу. Ну — ка, подними руку, подвигай пальцами… Хорошо! Впервые вижу, чтобы сквозное ранение зарастало с такой скоростью. Скажи мне… эта… этот нарост у тебя на голове болит?

— Нет. — Даг резко уклонился от рук врача.

— Если бы ты захотел, мы могли бы быстро вырезать его. Это недолго и не слишком больно для такого лихого парня, как ты. Ведь наверняка тебе живется несладко, когда каждый норовит обозвать тебя волком, или что — то в таком роде. Мы с братом удаляли вещи и пострашнее.

— Без этой метки я… я могу умереть.

— Напротив! Если это знак, оставленный ульфхеднером…

— Если и так, то он не раз спасал меня от смерти. Забудь об этом! — перевел разговор Даг. — А этот… Кведлинбург? Туда нельзя отправиться морем?

— Это далеко от берега, туда не пройдут корабли. Придется много дней скакать верхом, обозных повозок будет мало, чтобы не задерживаться.

— Вы не знаете… — отважился Северянин, — а в посольстве конунга будут викинги из Йомса?

— Я всего лишь лечу твое плечо, — улыбнулся лекарь. — Но мне почему — то кажется, что если на имперский съезд приглашен кейсар вендов Мешко, то с ним прибудут и люди из Свиноустья.

На следующий день Северянин попробовал сесть в седло. Руд и Сигурд страховали его с обеих сторон, но разодранное плечо все равно давало о себе знать. Сжав зубы от боли, заставляя себя не кричать, Даг наматывал круг за кругом по сугробам, а кто — то из братьев стоял в центре с кнутом и подбадривал коня. На третий день Северянин отважился прокатиться рысью, а на четвертый — отважно пустил коня в галоп. При этом он свалился трижды, но все три раза удачно. Искры сыпались из глаз, несильно подвернул лодыжку, но раненая рука осталась в целости.

Последние дни пришлось приучать к седлу вторую кобылу, которую друзья купили ему для похода. Конунг Харальд требовал, чтобы у каждого имелась, как минимум, одна смена лошадей, а знатные ярлы располагали целыми конюшнями и могли не дорожить здоровьем животных. У Северянина таких возможностей не было, поэтому Руд купил для него двух лучших коней, которых смог добыть на рынке. Лучших не для боя, а для многомильного перехода.

— Не научишься махать мечом в седле — тебе конец! — весело напутствовал Руд. — Эх, Даг, как я тебе завидую! Столько всего увидишь в дальних краях!

— Руд прав, добрый конь спасет тебя, — поддакивал рассудительный Сигурд. — Когда ты не в море и не в хирде, а один против других всадников — это вопрос жизни! Не слезай с седла, пока не прилипнешь к лошади!

Кобыла оказалась сноровистой, пару раз ловко извернулась в попытке укусить хозяина за колено. Упражняться пришлось ходить далеко за городскую черту, чтобы не вызывать насмешек. Дагу неминуемо пришлось бы схватиться на мечах с наглецом, который посмел бы высмеять его посадку. Хуже всего приходилось той части туловища, на которой человек обычно сидит. Северянин заработал кровавые мозоли, прежде чем тело само вспомнило, как вести себя в седле. На шестой день он уже уверенно взлетал на кручи и сломя голову спускался к застывшей реке. Заставлял жеребца и кобылу попеременно прыгать через бревна, с риском сломать им ноги. Сам ощупывал их ноги пальцами, прикрыв глаза, как это учил делать русский трелли Путята, чтобы заранее найти болячку и заранее вылечить. Он загонял животных на лед, чем пугал и веселил прачек, собиравшихся на мостках. Никто из конницы Харальда Синезубого не занимался такими сложными тренировками. Зато с каждым часом, с каждой минутой, проведенной наедине с почти разумными, такими понятливыми и близкими животными, к парню словно возвращалась по кусочкам детская память. Ведь все это уже было, было, пока не пришла пора становиться мужчиной.

А пора взрослеть пришла слишком рано.


Часть третья

КВЕДДИНБУРГ


Глава восемнадцатая,

в которой выясняется, что ловля птиц — не самое глупое занятие, зато законы рыцарства вызывают общий смех


Всадники вышагивали в колонну по четыре, издалека похожие, как близнецы. На каждом новые сапоги из козьей шкуры, со шнуровкой выше щиколотки. На каждом — превосходная длинная кольчуга и длинные кожаные штаны с завязками и шерстяными чулками. На каждом — одинаковый шлем с меховой подкладкой и отороченный бобром хрустящий новенький плащ. Под кольчугой и плащом две рубахи из лучшего льна и шерсти и отдельно, в сумке — невиданная роскошь — отрез шелка для парадной одежды, специально для императорской аудиенции. У каждого на правом плече изысканная фибула с выбитым профилем Тора и налобная лента, стягивающая волосы в пучок.

Впрочем, Тора носили не все. На стоянках, когда растягивали лини для длинных шатров, Харальд определял место для христианской часовни, а в противоположной части лагеря расставляли жертвенники для скандинавских богов. Первые ночевки прошли в полевых условиях, под шатрами, в кожаных спальных мешках. Вблизи не замечалось никаких крупных селений. Издалека дымили очаги нищих славянских деревень, их обитатели смотрели хмуро и при первом окрике разбегались. Чем дальше посольство продвигалось на юг, тем мощнее становились леса. И леса совсем не такие, как у Дага на родине: ели уступили место размашистым лиственным деревьям. Снег скрывал густую высокую траву, все реже и реже попадались обтертые временем валуны, которыми изобиловала суровая почва Свеаланда. Зато стало ясно, что любимая черника здесь почти не растет.

Даг ощущал себя маленьким мускулом. Даже не мускулом, а крошечной частью свирепого разумного существа, от которого невозможно как — то отделиться или оторваться. На привалах он спрашивал себя, не пора ли бежать и вернуться к вольной жизни, вернуться к Ульме, или вообще добраться до родной усадьбы в Свеаланде, благо денег на все хватало. Да, он теперь не разбойник, а грим из отборной дружины конунга. У него завелись настоящие деньги, не тяжелые германские динарии, а блестящие монеты с профилем Харальда звякали в кожаном кошеле на поясе. Рыночные менялы в Хедебю уверяли, что новые деньги Дании даже чище динариев. У Дага появился суровый, дьявольски дотошный, но справедливый командир. Ярл Годвин никому не давал спуску, пресекал любые ссоры, отчитывал дружинников за любую провинность, требовал чистоты и усердия во всем. Вначале его требования казались Дагу чудовищными. Но постепенно он привык. Привык к тому, что по вечерам на привалах растягивается огромная палатка и устраивается баня. Что надо подравнивать бородку и вычесывать волосы гребнем. Что надо стирать платье. Привык, что пришлось бегать в строй на скорость и занимать свое место. Привык к своей очереди в караулах. Привык, что нельзя просто так повалиться на землю и спать, а следует вначале устроить лагерь. Телеги с провизией, высокие кареты священников, закрытые повозки с казной и дарами ставились в круг, затем возводилось укрепление из туго стянутых жердей, растягивались веревки с колокольцами и разводились десятки костров. Только затем назначались караулы, и можно было уснуть в строго определенном месте, имея под рукой оружие.

Северянин привык, что правофланговые хольмы дерут три шкуры, если не содержишь в чистоте коня и снаряжение. Привык к жирной, разнообразной пище, от которой быстро набрал вес. Привык к тому, что платят, а воевать не заставляют. И сказал себе, что не такое это уж страшное приключение — безбедно проехаться в компании с епископом Поппо и прекрасной Карлен, а может еще доведется повидать самого германского кейсара! Какая разница, кому служить, ведь жизнь воина так коротка, и так быстро нужно успеть стать самым первым! А Северянин в свои четырнадцать лет даже не сомневался, что станет самым знатным и сильным на этой земле.

— Почему бы и нет, сын мой? — ласково спрашивал отец Поппо, хотя Даг уже сто раз просил не называть его сыном. — Не так плохо иметь честолюбие в твоем возрасте. Но без благородства души и чистоты помыслов оно превращается в адское зло…

От речей пресвитера у Дага порой болели уши, но чаще в его палатке можно было услышать тысячу занимательных историй. Даже ярлы из свиты конунга приходили послушать, чтобы скоротать дождливые вечера.

— Династия Меровингов держалась долго, но усобицы князей привели к волнениям черни. Горели замки, горели города, — увлеченно рассказывал пресвитер. — И вот, в девятьсот девятнадцатом году от рождества Христова, в городе Фритцлар, собрались самые влиятельные саксонские и франкские бароны, чтобы выбрать короля. Они выбрали Генриха Первого, а молва нарекла его Птицелов. Герцог как раз занимался охотой в любимом Кведлинбурге, когда ему доставили депешу об избрании королем. И надо отметить, новый король оказался не только отменным птицеловом! Он перестроил пограничные крепости по римским чертежам, наголову разбил дикие венгерские племена и первый создал настоящую рыцарскую конницу, освященную самим папой и епископами той поры. Благодаря рыцарской коннице Птицелов разбил полабов и прочих язычников — славян. Генрих отстроил столицу Кведлинбург, заложил там красивый монастырь, вы все его увидите, и был похоронен в монастырской церкви на горе Шлоссберг. Туда мы и едем, на место упокоения великого германского монарха, защитившего пределы страны…

Многочисленное датское посольство вступило во владения империи. Даг не считал, сколько солдат, священников и аристократов окружало конунга Харальда, но выходило никак не меньше тысячи. Причем вся их небольшая, вооруженная до зубов армия служила лишь почетным эскортом. Когда чуть позже Даг повстречал почетный эскорт первого же германского герцога, он с горечью ощутил, какими убогими оказались все их приготовления. Несмотря на пышные золотые знамена и трубачей, вышагивающих впереди белого коня Харальда. Несмотря на богатейшие дары, надежно спрятанные от пурги и снегопадов под попонами и в сундуках. Но Северянина не разозлил встреченный на пути, украшенный вымпелами замок. Не разозлили рыцари в парадных доспехах, с булавами и шестоперами, которые строились в ряд и поднимали пики в знак приветствия конунгу данов. Северянина не разозлили шикарно разодетые женщины германских городов, и сама атмосфера, царившая там, — веселая, непринужденная легкость, по сравнению с угрюмой воинственностью Хедебю.

Северянин не завидовал. Он сразу постановил для себя, что вот так жить лучше, интереснее и богаче он непременно будет сам, и очень скоро.

Первые сильные впечатления Северянин получил в Гамбурге. Для начала он увидел людей, которые широкими скребками разгребали снег. Само по себе ничего удивительного в уборке снега не было. В родной усадьбе они занимались этим всей семьей. Но здесь Северянин встретил людей, которым, видимо, платили за расчистку главных дорог. И эти главные дороги оказались куда лучше, чем на родине. Многочисленный поезд конунга проехал под аркой городских ворот, на башенках стояли пышно разодетые трубачи и дули в трубы. Затем потянулась совершенно чистая от снега мостовая, аккуратные беленые дома, укрепленные брусьями. Деревянных тротуаров не встречалось вовсе, и сани пришлось спешно ставить на колеса.

Дага заворожило обилие кирх, звон колоколов, запах курильниц и великое множество мужчин в церковных одеждах. Но гораздо интереснее было посмотреть на ряды встречающих баронов, которые нарочно выстроились перед ратушей. У каждого на выпяченной железной груди красовался фамильный герб, такой же герб колыхался позади, на знамени, которое держал оруженосец. У оруженосца имелась своя лошадь, к седлу которой были приторочены связкой копья, мечи, щиты и прочее богатство, от вида которого у любого викинга потекли бы слюнки.

Вместе с отрядом рыцарей их приветствовал посланник двора. Посланник привез особые грамоты для проезда среди многочисленных рогаток, устроенных местными хозяйчиками. Оказывается, на колоссальном пространстве империи каждый мелкий барон считал свой лес или речку личной вотчиной и старательно обдирал всех пришельцев.

Гамбург звенел, дребезжал, свистел и стучал. Дымили высокие кирпичные трубы. Десятки мастеровых трудились в лавках, под крышами рынков грудами лежали ценные товары, по площадям бродили смешные люди на ходулях. Другие смешные люди прятались за ширмами и показывали кукол. Взрывы хохота сопровождали эти представления. Вдоль тротуаров пробирались цепочки слепых и прокаженных, дети швырялись в них отбросами. Навстречу слепым целая армия строителей катила тачки с камнем. Северная стена города, совсем недавно разрушенная в стычках со славянами, росла на глазах.

Посланника императора звали смешно и трудно — майордом. Отец Поппо намекнул окружающим, что это одна из самых важных должностей в государстве. Майордом объявил, что назавтра в Гамбурге ждут послов от вендов, чтобы дальше ехать вместе. Потому для отдыха и развлечения публики открываются два турнира. Один потешный, для всяких бродяг и трубадуров, другой — для истинных рыцарей, решивших померяться силами. Только все оружие будет безопасным для жизни.

Даг тут же спросил ярла Годвина, можно ли им тоже «померяться силами», но выяснилось, что драться на конях с пиками имеют право лишь местные аристократы. Это известие заставило зашуметь половину датского войска. Однако гораздо громче зашумели именитые горожане, когда войско Харальда полезло на трибуны, нарочно сколоченные для удобного обзора.

— Здесь не принято, чтобы простые солдаты сидели вместе со знатными особами, — тихонько пояснил епископ.

Даг огляделся. Трибуны, грубые сиденья, сколоченные из досок, были построены одна напротив другой, а между трибунами слуги вытоптали широкий проход, присыпанный соломой. Даг с приятелями занял на лавке места повыше и никому их уступать не собирался. Сам ярл Годвин и окольничий Сьеберн сидели рядом, а рядом, еще выше, стоило оглянуться, Даг встречал улыбку Карлен. Согнать гостей с почетных мест никто не решился, но солдаты местного герцога и простые ремесленники были вынуждены наблюдать за представлением из — за изгороди. И вовсе из — за этого не злились.

— Как это так? — вслух удивлялся окольничий. — У них не чтут свободных бондов! Их вгоняют в грязь, как рабов!

Даг тоже очень удивился. Ему казалось немыслимым, чтобы на тинге или в доме любого землевладельца кто — то вытолкал в сторону свободного человека! Но скоро его вниманием завладели местные красотки, рассевшиеся напротив.

Дамы здесь выглядели иначе, чем, скажем, в Бирке или Хедебю. Замужние закрывали головы платками, девушки заплетали косы, носили платки у подбородка и длинные теплые платья со шлейфами и подвязанными рукавами. В глазах рябило от ярких расцветок их платков и шерстяных туник, от колец, пряжек и ожерелий, зато северные меха здесь уже считались роскошью. Некоторые дамы приехали в каретах вместе с майордомом, эти даже не вышли на площадь. Даг видел только гордо поднятые головки, укрытые вуалями с драгоценными камнями. Шел мелкий дождь. К сожалению, таинственная пасха, к которой старик Отто приурочил общее собрание европейских монархов, приходилась не на самое приятное время года.

К счастью, отец и напыщенный братец Карлен давно ускакали вперед по своим делам. С девушкой ехали еще две дамы, а мужской эскорт составляли противный духовник Бруно и уже не злой за поражение кузен Гуго. Впрочем, скоро выяснилось, что Гуго простоват, но совсем не злодей. Перед началом схваток он с гордостью поведал Дагу и прочим знакомым, что его отец будет драться в четвертой паре, а самого Гуго отец уже в следующем году произведет в рыцари. Тогда у него в жизни все изменится: он сможет стать оруженосцем у сюзерена, будет подавать начищенное оружие, нарезать за столом мясо, скорее всего, отправится в поход на Сицилию и уж точно покинет промозглый Шлезвиг.

Карлен выслушала все это спокойно, святые отцы только покивали, а Даг с товарищами вылупили глаза. Даже досточтимый ярл Годвин, хевдинг и прямой начальник Дага, не нашелся что сказать.

— Как это — подавать оружие? Как это — нарезать мясо? Разве для этого нет рабов?

Несмотря на полное всевластие датского конунга, оно касалось почти всегда лишь военных вопросов. Никому из датских ярлов в голову не пришло бы отдать подросшего сына в прислугу.

— Он ненормальный? — осторожно спросил Северянин у Карлен, когда Гуго побежал поприветствовать отца. Его папаша, в гремящих наколенниках, нелепом тазу на животе и еще более нелепом ведре, которое он нес под мышкой, показался Дагу верхом глупости. Если все рыцари такие неловкие, то против кого же Синезубый строит великую стену, всерьез задумался Даг. Тем более что на площадке между трибун началось нечто несусветное. Мужчины, которые в одиночку даже не могли взобраться на коня, разбегались и тыкали друг друга в грудь тупыми жердинами. Иногда они попадали друг другу в ведра, одетые на головы, и тогда поединок быстро прекращался.

Насмотревшись на подобное безобразие, Северянин улучил момент и перемахнул на скамью между Карлен и отцом Поппо. Девушка вспыхнула, но не отодвинулась.

— Чему рад твой родич Гуго? Он рад, что залезет на коня, а потом ему дадут палкой по башке?

— Он счастлив и горд, потому что его отец получил титул рыцаря на поле боя и в следующем году посвятят в рыцари его.

— И что с ним станет? — с любопытством подхватил ярл Годвин. — Ему выдадут железное ведро на голову и пику, которой невозможно драться?

— Я не мужчина, но я вам расскажу, — слегка покраснела дочь маркграфа. — Гуго — сын барона, его сюзерен — сам герцог Магдебургский. Его отец очень радовался, когда после троих дочерей наконец родился мальчик.

— А что такого страшного в девочках?

— Это же ясно, — улыбнулся отец Поппо. — За девочку, когда она вырастет, надо отдать в приданое часть фамильных земель. А мальчик означает рождение будущего сеньора, который будет охранять всех своих ленников.

— Ленников? — задумался Даг. — Как один Гуго может кого — то охранять?

Тем временем на турнирной дорожке еще двое вылетели из седла и были унесены с переломами. Причем женское население Гамбурга с большой радостью следило за чужими увечьями.

— Мой брат до семи лет воспитывался няньками вместе со мной. Мы даже играли, как двое мальчишек, с деревянными мечами, — Карлен закусила губу. — Но после семи лет всех мальчиков забирают в поход. Если они дети графов, баронов, или даже дети мельника, которому присвоили звание рыцаря, мальчик должен драться, спать на земле, плавать и ездить на коне. Зато в нашей семье я одна умею читать и писать, кроме того, я считаю в уме и наизусть знаю Писание.

— Подожди — ка, а Гуго, например, даже не знает толком, кто такой ваш Христос? — спросил Даг.

— Зачем ему это? — улыбнулась девушка. — Мой отец и духовник считают, что достаточно воспитать в юноше отвагу, чтобы каждый рыцарь желал отомстить неверным за страдания и смерть Христа. Тогда слово божье разойдется по земле огнем и мечом…

Хевдинг Годвин и окольничий конунга переглянулись.

— А зачем для кого — то нарезать мясо? — не унимался Даг. — Мне сказали, что это большой почет у вас?

— Когда моему брату исполнилось двенадцать, отец отвез его к своему сеньору, в Магдебург, чтобы тот стал оруженосцем. Вы еще не видели, как наступает настоящая рыцарская конница, — с ноткой гордости произнесла девушка. — Сорок человек отборных рыцарей рассеивают тысячную толпу полабов. Но рыцарям нужны оруженосцы. Кто — то должен подавать оружие взамен сломанного. Когда война закончилась, мой брат чистил лошадей сеньора, мыл его охотничьих собак и прислуживал, стоя за креслом…

Даг переглянулся с товарищами, сидевшими близко. Все парни прислушивались к рассказу с явным недоверием.

— И что теперь? Твой брат — уже рыцарь? — стараясь не язвить, осведомился Даг. — Он уже не режет никому мясо?

— Да, его посвятили. Гуго это только предстоит.

В этот момент на арене один из доблестных бойцов угодил другому затупленной пикой прямо в носовую перегородку, тот кувыркнулся назад и, цепляя головой булыжники, поскакал дальше, пока лошадь не поймали в конце площади. Даг подумал, что с одним мечом в раненой руке он сумел бы разделаться с этими недотепами.

— Стать рыцарем не так просто, — похоже, девушка совсем не обиделась. — Если мальчик выдержит все испытания, то к его пятнадцатому году рождения вызывают на специальное поле. Я в таких местах никогда не была, женщинам это запрещено. Там должен быть священник, там должны быть старшие мужчины, они вручают юноше пояс и оружие, а священник благословляет его на подвиги во имя Христова. Ночью мальчики не спят, они читают молитвы подле храма, затем все обязаны искупаться в святой воде и надеть чистую одежду…

— И что станет с Гуго, если его не убьют в бою? — Северянин намеренно не стал говорить о брате Карлен. — Чем он отличается от обычного графского сынка?

Девушка подняла голову и принялась торжественно загибать пальцы.

— Рыцарь никогда не лжет. Рыцарь верит в святую церковь и готов умереть за Христа. Он всегда защищает папу и церковь. А еще защищает слабых, вдов и сирот. Рыцарь никогда не отступает в бою. Он должен любить своего короля, должен воевать против неверных за веру Христову…

— Ты уже раз шесть сказала про веру Христову, — поморщился Даг. Ему очень хотелось после представления уединиться где — то с девушкой или хотя бы прогуляться вдвоем, но мечты остались мечтами. Горнисты сыграли общий сбор. — Ваш бог не сильнее мудрого Одина.

— Хорошо, расскажи мне об Одине, — примирительно попросила девушка. — Я хочу услышать от тебя, а не от моего духовника.

— Рассказать? — Даг с шумом выдохнул воздух. — Это не слишком просто, я не скальд.

— Скажи мне, ты мог бы молиться вон тому столбу? Или вон той корове? — хитро улыбнулась девушка.

— Конечно, нет, — слегка обиделся Даг.

— Тогда убеди меня. Раз ты не считаешь богом столб или корову, значит, ты можешь рассказать, чем Один от них отличается.

— Хорошо. Тогда ты должна слушать и не перебивать. Твой бог всегда сидел на небе, а Один родился среди людей. Поэтому ты должна убеждать меня, а не я тебя. Но я расскажу… — Даг помял щеки, вспоминая детство, звуки кантеле и скальда Горма. — Так вот, далеко на востоке есть такая страна — Азия. Еще восточнее ее была страна Асов, а главный город звался Асгардом. Там правили двенадцать жрецов, они приносили обильные жертвы, и народ был доволен. Среди владык того народа и родился Один. Он рано прославился мудростью и отвагой. А еще он побеждал во всех битвах. И побеждали все, кому он возлагал руку на голову. Люди верили ему настолько, что избрали своим правителем. И тогда Один повел войско на войну против ванов, которые часто нападали на асов…

— А кто такие ваны? — захлопала ресницами Карлен.

— Не перебивай, — осадил Северянин. — Ваны были тоже потомки первых людей, были могущественными, почти как боги. Асы и ваны стали сражаться, но никто не мог победить. Тогда они договорились о мире и обменялись мудрейшими из людей, как заложниками.

Асы послали в плен мудрого Мимира, но ваны убили его, а голову послали Одину. Тогда Один натер мертвую голову травами, сказал тайные слова, и голова Мимира стала с ним говорить. Голова открыла ему все тайны, скрытые людьми даже в далеких странах. Потом к Одину пришли люди его народа и сказали: римляне одолевают нас, они уже захватили страну турок и многие бегут от них. Что нам делать?

Один уединился, чтобы подумать и сотворить волшебные заклинания. Ему открылось, что его потомство заселит северные земли мира. Тогда Один собрал сыновей и пошел на север. С ним была могучая дружина, а по пути к ним приставали еще многие достойные и храбрые люди.

Один поступил мудро. Приходя в какую — то землю, он устанавливал честные законы, справедливый одаль и сажал там одного из сыновей. Так получилось, что его сыновья стали могучими конунгами в Гардаре и в стране Саксов. Когда Один поставил своих сыновей править, он направился дальше, к северным островам.

Один привел с собой жрецов, возвел капища и стал обучать местных людей многим ремеслам и искусствам, которыми владели асы. Люди научились у него музыке и сложению стихов, охоте и ковке железа, и умению работать с глиной, и прясть шерсть, и многому другому. Так случилось, что все народы на Северном пути признали власть асов и все славили Одина. Он повелел, чтобы в северной стране были те же законы, что в стране асов, которую он покинул. Он научил сжигать покойников с их имуществом и приносить жертвы. Он сказал, что каждый достойный муж может попасть в Валхаллу и будет там распоряжаться тем, с чем взойдет на погребальный костер. С друзьями он был приветлив и добр, а для врагов оборачивался зверем, и никто не мог одолеть его. Иногда его тело будто мертвое лежало под охраной, а сам он мог бежать волком или лететь, как орел. Он мог дунуть, и человек становился слеп. Люди прозвали его Мастером песней, потому что он говорил так, как у нас поют скальды.

Один имел дружину, от его дружины все бежали в страхе, потому что в ней были берсерки. Это умение тоже дал людям Один. Он построил себе корабль по имени Скидбладнир, который мог идти против ветра в любую бурю, а после Один мог свернуть его, как платок. Мертвая голова Мимира выдавала ему все секреты и научила его вызывать мертвецов.

У Одина были два ворона — Хугин и Мунин, и восьминогий конь Слепнир и волшебное копье, которое всегда возвращалось к хозяину. Одину платили дань по всему Свеаланду и далеко за пределами. Когда он стал старым, он сказал, что отправляется в Небесную Усадьбу и будет ждать там всех, кто достоин этого. Поэтому, когда он умер и был насыпан курган, люди стали часто видеть Одина во снах, и много раз он делал верные предсказанья…

Чтобы получить высшую мудрость, понять язык птиц и деревьев, Один сам себя лишил глаза и девять дней провисел на Мировом Древе. После этого испытания он получил высшую мудрость.

Много раз он появлялся перед битвой и помогал достойным мужам советом. На землю он возвращался много раз, но брал себе много имен, и часто притворяется стариком в большой шляпе и синем плаще. Живет он в серебряном доме по имени Гладсхейм, с утра и до ночи разрешает споры, сидя на престоле, а волки и вороны прислуживают ему и приносят вести…

Даг перевел дух. Ему самому понравилось, как долго и складно он говорил, но история нисколько не затронула воображение Карлен. Она смотрела на юного дана с сочувствием.

— Я молюсь за тебя, молюсь, чтобы Господь принял тебя в лоно своей церкви, — серьезно произнесла девушка. — Потому что руками своих верных рабов Господь сотрет с земли всех язычников.

— Никогда вашему богу не победить Одина! — рассмеялся Даг, спрыгивая с насеста.

И даже волчья метка, так часто угадывавшая будущее, не могла подсказать Северянину, что очень скоро под натиском смешных чудаков с ведрами на головах рухнет и Один, и Тор, и прочие любимые боги Северного пути…


Глава девятнадцатая,

в которой Даг выясняет некоторые тонкости управления империей, а также учится считать до пятидесяти поросят


Дороги становились все лучше, на реках появились караульные посты и переправы, да и крестьянские лица стали веселее. Датчан сопровождало теперь до полусотни верховых, ночью они посменно скакали впереди кортежа с факелами и колотушками, предупреждая всякого, чтобы скорее убрался с пути.

Уютный Магдебург понравился Северянину даже больше, чем Гамбург, викинги с восхищением рассматривали высокие башни будущей кирхи. Одна башня, похожая на четырехгранный клинок, уже уткнулась в небо, другую только начинали строить. Скрипели лебедки, по мосткам сновали подмастерья с кирпичами, степенные дядьки в кожаных штанах крепили многоярусные леса. Даг хотел найти отца Поппо, чтобы спросить, зачем кирхе сразу две башни, но в честь папского капеллана епископ давал обед, и друга не удалось повидать целые сутки. До самого вечера Даг в компании приятелей шатался по узким улочкам, трогал цветочные горшки, вывешенные прямо на стенах сказочных фахверковых домиков, и учился ловко уворачиваться от нечистот, которые хозяйки сливали прямо в окна. К ночи удачно напился в каком — то подвальном кабаке. Пиво было цвета черного бархата и ударило в голову так скоро, что датчан пришлось выносить на свежий воздух.

Еще несколько весенних дней, наполненных капелью и шорохом крыльев больших мельниц, — и Северянин увидел гору. Гора казалась отражением сказки скальда Горма, потому что на неприступном камне люди ухитрились выстроить целый замок. Позже выяснилось, что все это великолепие, с башенками, шпилями и искрящими на солнце кварцевыми окошками — всего лишь женский монастырь. Дворец императору был особо не нужен, поскольку до последнего времени германские короли проводили жизнь, бесконечно курсируя по стране. Но дворец спешно строили, чтобы разместить многочисленные посольства. Выяснилось, что аббатиса играет в городе главенствующую роль, этой женщины побаиваются даже графы и бароны, толпами собиравшиеся на призыв короля.

Все, кто получил приглашение от великого сакса, считали себя аристократами. На переправах и в узких развилках улиц удельные князьки задирали носы друг перед другом, устраивали свары, порой раздавался звон оружия.

Датчанам жаловаться не пришлось. Посольство Синезубого разместили в роскошных палатах, но сотни и тысячи рыцарей с оруженосцами и слугами устроили вокруг города громадный палаточный лагерь.

— Смотри, друг мой, это Оттон, великий кейсар германцев, истинный император Рима, — епископ Поппо весь дрожал от волнения.

Дагу чудовищно повезло. Двое его товарищей по службе заболели, он тянул лямку по охране обоза двое суток, и за это ярл поставил его в число тех, кто приглашен во дворец. В принципе, ему туда не полагалось хотя бы по малолетству. Но даже за время пути Северянин подрос и так раздвинулся в плечах, что пришлось ему спешно перешивать кафтан. На свои четырнадцать он никак не тянул.

Солдатам датского конунга полагалось стоять позади колоннады, за спинами посланников. Посланниками назначались самые почтенные ландрманы, им предстояло поднести императору дары.

Повелитель саксов и римлян прошествовал в зал, едва запалили тысячи свечей, и духовенство хором запело что — то на латыни. Оттон недавно разменял восьмой десяток. На нем развевалась белая туника с золотой окантовкой, а поверху ярко — карминовый плащ, на голове — скромная корона, увитая жемчугом. Плащ был огромной длины, его придерживали мальчики в светлых льняных нарядах. За властителем внесли скипетр и державу.

Даг жадно рассматривал самого влиятельного человека Европы, но не заметил в его лице ни кровожадности, ни особой хитрости. Германская знать, теснившаяся на противоположной стороне колоннады, разрядилась куда более помпезно. Мужчины сверкали широкими поясами с драгоценностями, у многих в широких разрезах на груди висели тяжелые золотые кресты. Накидки всех цветов радуги переливались в свете свечей.

— Смотри, запоминай, сын мой, — приговаривал капеллан, — это Болеслав по прозвищу Благочестивый, конунг Чехии, он хочет вымолить у императора епископа для Праги… Это другой Болеслав — сын Мешко, князя вендов…

— Венды? — Даг изо всех сил высматривал среди славянского посольства обещанных йомсвикингов, но никого похожего на них не приметил. Кажется, возле молодого Болеслава крутились какие — то личности в темных плащах, но Даг не имел права покидать свой пост. Чтобы добраться до делегации вендов, пришлось бы проталкиваться сквозь громадную толпу придворных. А затем — сквозь два ряда вооруженных рыцарей, охранявших императора…

— Эти в парче и золоте — послы византийского басивевса Никифора Фоки. Наконец, и тот признал, что Рим есть первейшее сердце мира, а не только Византия… Смотри, тот, что в лисьей шапке — болгарский посол со своими… А вон — русичи, беловолосые, сам Ярополк, конунг Киевский, и с ним дружина малая.

— Ты знаешь, богата ли их земля? Далеко ли Киев отсюда? — Даг с интересом разглядывал русских послов, одетых в длинные неудобные шубы и такие же, похожие на женские платья. Только телохранители их выглядели, как воины, с мечами и щитами.

— Брат мой во Христе, посланный папой проповедовать, едва не погиб в Киеве от неверия и злобы, — с горечью вспомнил капеллан. — Князья их грызутся между собой, не в силах поделить престол отцовский. А земля их богата так, что рыбу не едят, а едят одну лишь икру ее. Пшеницы в их землях столько, что шлют они несметные караваны на запад и на юг. А железа в их земле столько, что стоит ударить копьем, и оно ломается.

— А вон там — унгары, они все с усами и очень красивые, — проявила осведомленность Карлен. Матрона, сопровождавшая девушку, лишь беспомощно возвела очи к небу.

— Унгары — народ опасный, язык их темен и намерения скрытны, — пожаловался отец Бруно. — По слухам, они кочевники и недавно пришли из степей Багдадского моря…

— Говорят, святой отец, что раз византиец Фока признал права Отто над Римом, то признает и митрополита в Магдебурге? — повернулся к старшему по сану отец Бруно.

— О, это несомненно. Именно Магдебург должен стать острием нашей борьбы за спасение всех славянских душ на востоке, — восторженно заговорил Поппо.

Когда у епископа появлялся такой тон, Северянин слушать его не мог.

Настало время взаимной передачи даров. От обилия свечей и дыхания многих сотен людей в залах дворца стало немыслимо жарко. С расписного потолка буквально капала влага. Вдобавок, в соседних помещениях вовсю топили.

Сам конунг Харальд, когда пришла его очередь, склонил голову, но на колени не встал. Зато на одно колено встал его посол и вскрыл сундуки, привезенные из Дании. Император приветливо улыбнулся, принимая позолоченные бивни, связки идеально выделанных шкур и прочие прелести севера.

Другие послы ревностно следили, чтобы соседские подарки не слишком занимали внимание Оттона. Зато общее внимание привлекла юная чета — Оттон Второй, худощавый парень с огненно — рыжими волосами, и прелестная гречанка Феофано. Женщины, которым достались места лишь на вторых и третьих ярусах колоннады, едва не выпадали вниз в попытке разглядеть пышно разодетую принцессу. Чета продефилировала мимо, милостиво улыбаясь вассалам, и устроилась в своих креслах. Феофано показалась Дагу девушкой очень юной, красивой, но с Карлен она тягаться все равно не могла. Когда монахи затянули скучную латинскую песню, посвященную пасхе, и побрели по кругу, каждый со здоровенной свечой, Даг пробрался к лестнице и поднялся наверх, вызвав веселый переполох среди дам, особенно среди местных. Но местные его не интересовали. Ему хотелось поболтать с дочкой маркграфа и хотя бы минуту подержать ее за руку. На большее в присутствии соседок и проклятого духовника юный воин не мог и рассчитывать.

Тем временем к трону императора потянулась длинная толпа придворных, все торопились поздравить государя с наступающей пасхой. Что такое пасха, стараниями отца Поппо Северянин кое — как разобрался — это вроде христианской Вальгаллы. Хотя все равно оставалось неясным, почему бы ожившему Белому богу не вернуться в компании ангелов с мечами и не устроить Рагнарек всем проклятым римлянам!

В залу ввели дюжину богато одетых, но демонстративно испачканных и израненных мужчин.

— Что это они, еды просят?

— Это оммаж, — едва слышно пояснила Карлен, когда прежде мятежные бароны, все как один, опустились на одно колено и протянули руки к старику.

— Что они просят?

— Милости. Приносят клятву верности. Они сильно провинились перед его императорским величеством. В прошлом году они пытались отъединиться и не выставили свои войска на защиту Гамбурга.

— И что? То есть они отказались принять ратную стрелу… И что теперь? Они стали сговорчивее?

— Император казнил четверых, их лены отдал моему отцу и другим верным фогтам, — с нескрываемой гордостью ответила девушка. — Оттон даже отложил совместный праздник с сыном, чтобы наказать отступников. Теперь те, кто уцелел, просят принять их, как младших заблудших сыновей.

Оттон величественной походкой обошел саксонцев, брал руки каждого в свои ладони, каждому что — то ласково говорил. Затем вассалы поднялись с колен и поочередно расцеловались с Оттоном. Вновь получили оружие и выкрикнули здравницу своему новому сеньору.

Дальше перед и позади трона начались совсем уж непонятные перемещения, и Даг был рад, что дочь маркграфа ему охотно втолковывает очевидные для нее вещи.

— Это королевский меченосец, за ним идет щитоносец…

— Это я и так понял, а вон те зачем?

— В левой шеренге идут нотарии, в правой — придворные капелланы и медики. Без них выходить нельзя… Дальше идет капелла, это придворные духовники…

Тем временем, славные рыцари с грохотом опустились каждый на одно колено, давая проход императору и его семье.

— Вон те двое — это канцлеры и хранители печатей, один сводный брат, другой — племянник его императорского величества, — щебетала Карлен. — Дальше идет очень важный человек, это стольник, без него не будет завтрашнего обеда. За стольником идет камерарий, он будет раздавать всем дамам подарки… Ах, как я счастлива, что папочка разрешил мне поехать с вами! — Девушка не удержалась и захлопала в ладоши. — Ведь завтра на обеде будет столько всего интересного! Будут чародеи, будут поединки и самые редкие вина!

Впервые Северянин посмотрел на предмет своего обожания несколько иным взором. Ему вдруг подумалось, что его чудесная избранница довольно глупа.

— Пир обещали на славу! — довольно потирая пухлые ручки, протиснулся откуда — то отец Бруно. — Мне стало известно, что стольник заказал восемь быков, сорок шесть поросят, восемьдесят кур, двадцать гусей, восемь повозок вина и вдвое больше — хлеба…

— Сорок шесть свиней? — Даг попытался представить себе, сколько времени уйдет на поедание этих запасов, но отец Бруно авторитетно заявил, что это ежедневная потребность двора, и даже довольно скромная. Оказывается, существовал список поместий, обязанных подвозить продовольствие по мере продвижения императорского кортежа, и отдельный список монастырей, с которых собирали так называемые сервиции для королевского стола.

— Но… это ведь очень много! — Северянин хорошо помнил, как в детстве отец и мать с волнением ждали, не заедет ли погостить конунг со своей полусотней дружинников. Даже для такой небольшой компании приходилось готовить всей семьей, а тут!

— Обычно парадный двор насчитывает до трех тысяч человек, — спокойно заявил отец Бруно.

— Но… они же все сожрут. — Даг обвел рукой громадную толпу графов, сотников, шультгайсов и фотгтов с женами. — Как можно прокормить столько бездельников?

— Вам еще мало лет, чтобы говорить такие дерзости. Они вовсе не бездельники, — обиделся отец Бруно. — Они собирают для казны судебные доходы, еще доходы от рынков и граничных пошлин, от права на охоту, на порубки, на добычу соли…

Толстый духовник еще долго бы распинался, описывая, какую важную работу производит королевский чашник, постельничий и смотритель псовой охоты, но тут Даг ощутил неприятное, но такое знакомое жжение в макушке. Волчья метка, почти заросшая молодым волосом, отчаянно подергивалась. Прямо как в детстве, когда усадьбу Олава Северянина окружали разбойники.

Он резко развернулся, нащупывая опасность. Но вокруг лишь блестели потные радостные лица. Дворяне тянули шеи, салютовали юной принцессе, монахи завывали свои праздничные песни. Половина свечей погасла, гости толпой валили на улицу следом за официальным кортежем. Гигантская толпа, в голове которой выступал император с епископами, направилась вверх, к темнеющей громаде кирхи. Между вечерних туч на небе одна за другой зажигались звезды, вместе с ними зажигались лампы в руках монахинь и священников, пение становилось все громче. Северянин уже знал, что верующие не угомонятся почти всю ночь, будут бродить толпой и восхвалять своего Христа, который якобы родился в семье бедного плотника.

Даг еще раз проследил за процессией, но не догадался посмотреть наверх.

На балконе стояли двое в темных плащах с капюшонами, но по одежде и оружию опытный глаз различил бы в них ближнюю охрану князя Болеслава.

— Завтра — удачный день. Непременно будут поединки, — тихо произнес один, пожилой. — Ты подготовил все, что я сказал?

— Я все сделал и заплатил, кому надо, — осклабился молодой. — Этот дурень сам полезет в драку.

— Тогда ступай, — кивнул пожилой. — Я чувствую… огонь пророчества жжет меня изнутри. Очень скоро мир изменится…


Глава двадцатая,

из которой становится ясно, как на пиру заставить краснеть прекрасных дам и плеваться мужчин


Столица империи, маленький уютный Кведлинбург со всех сторон был окружен лесом и болотами. Поэтому, кроме как разглядывать монастырь или маршировать, делать оказалось тут совершенно нечего. Но наутро протяжные звуки рога оповестили о том, что великий пост закончился и всех приглашают на пир.

Пиршественная зала достигала в длину шагов сто, если не больше. Было заметно, что часть задней стены сколотили нарочно для праздника и завесили щели гобеленами. Длинные скамьи для офицеров, командиров отрядов и прочих мелких начальников поставили позади столов. Дагу место за вторым столом, даже в углу, никогда в жизни бы не досталось, если бы не сам ярл Годвин. Повеселевший хозяин Сконе внезапно заявил, что Даг Северянин на время пути назначен официальным телохранителем обеих девушек и обеих взрослых дам, приехавших с посольством из Хедебю. Наверняка такой милости Северянин удостоился не без помощи самой Карлен.

— Все равно Адольф выбьет из тебя дух, когда вернется, — пообещал кузен Гуго, усердно готовивший себя в рыцари.

— Кто такой Адольф? — заскучал Северянин. — Он жених Карлен?

— Он ее брат и точно знает, с кем ей следует знакомиться.

Сам Гуго в драку больше не лез. Зато довольно увлекательно рассказывал про то, как его отец с тремя десятками рыцарей победил целое славянское племя. Даг озирался не без трепета. Почему — то в обычной трапезной он оробел больше, чем на вчерашнем приеме. Прислуга здесь наряжалась наряднее, чем именитые горожане в Хедебю. Женщины, обносящие столы напитками, выглядели столь аппетитно, что каждую хотелось как минимум ущипнуть. Мужчины в белых чистейших рубахах и цветастых фартуках многие серебряные блюда таскали вдвоем и с трудом ставили на льняные скатерти.

Императорское возвышение находилось в центре зала, очень далеко от Дага. Там, рядом с Оттоном кушали те, кого он соизволил почтить своим вниманием. Во всяком случае, конунга Синезубого принимали на почетной скамье. На каждой лавке в ряд лежали подушки с кистями, стены сплошь покрывали ковры с изображениями батальных и религиозных сцен. Прямо над Дагом висел трехрожковый масляный светильник, и молодой слуга раз пять за вечер взбирался по лесенке, чтобы подлить масла. Прямо напротив тронного выхода имелось другое возвышение, там усадили музыкантов.

Все оружие пришлось оставить снаружи, зато дамы и кавалеры вырядились так, что в глазах рябило от сапфиров, рубинов и янтаря. Напротив Северянина, а точнее — спиной к нему, уселся ярл Годвин, с ним — ландрман Ивар и окольничий. Гостей рассаживали по рангу, некоторых майордому пришлось беззвучно уговаривать, но хитрые датчане предпочли видеть перед собой обилие еды, а не официальные рожи придворных. Карлен тоже сидела впереди, в компании знатных дам, а Дагу в соседи достались командиры сотен из разных стран, языков которых он не понимал. Под столами у многих гостей тявкали собаки, причем не только гончие, но какие — то мелкие отродья, с глазами, заросшими шерстью. Еще до того, как старый Отто поднял первый кубок, гости принялись беззастенчиво жрать.

Слуги несли кушанья вереницей, ни на минуту не останавливая поток. Жареные бараны сменялись вяленой лосятиной, затем шли целиком запеченные с травами и грибами косули, моченые гуси, невероятных размеров распаренная рыба. Больше половины блюд Северянин никогда не пробовал. Особенно его напугали и насмешили подносы с соусами и специями. Впрочем, не он один, набрав полный рот неведомых семян и кореньев, не мог потом отдышаться и незаметно сплевывал в угол острые пряности. Некоторые отец Бруно называл, щеголяя знанием королевской кухни — тмин, три сорта франкской горчицы, перец белый, перец красный индийский…

Когда заиграла музыка, Даг едва не подавился. Он привык, что дома инструмент лишь помогает скальду напевно проговаривать старинную вису. Здешние лиры и флейты звенели и свистели без всяких слов, так что трудно стало говорить. Кроме того, перед подиумом закружились в дурацком танце карлики, чем очень насмешили публику. Скальды здесь тоже имелись. Порой Оттон хлопал в ладоши, по его приказу слуга подносил кому — то огромный кубок горного хрусталя, переплетенный серебряными змеями. Тот, кому доставался кубок с вином, обязан был говорить долго и желательно в стихах. Когда речь шла на каркающем диалекте саксов, Даг большинство слов понимал, но когда ученые мужи выпендривались и переходили на латынь, парень отдавал должное копченой салаке и голубям, фаршированным кашей и фруктами.

К вечеру Северянин решил, что посольские дела закончены, но не тут — то было. Император намеревался продолжать угощение второй и третий день.

Ночью Даг предпринял отчаянную попытку покинуть общую спальню и отыскать Карлен, но был пойман херсиром и водворен на место. Вместо дочери маркграфа ему были предложены на выбор несколько сотен женщин, откуда ни возьмись прикативших в город в телегах и кибитках. Окрестности императорской ставки стали походить на цыганский табор. Многие товарищи Дага немедленно отправились знакомиться с местными жрицами любви и поволокли его за собой. Дабы не ударить в грязь лицом, Даг позволил погадать у себя на руке, затем пил какую — то дрянь, зажав кувшин одними зубами, затем тискал двух красоток одновременно…

Когда очнулся, обнаружил себя голым в объятиях двух беззубых матрон не первой молодости. Пропали кошель с деньгами и хороший ножик. Зато Карлен встретила его утром ледяной усмешкой и демонстративно полдня не разговаривала. Северянин ломал себе голову, чем же не угодил. Вчера, улучив минуту, пытался всего лишь поцеловать ее, прижав за дверью, и едва не получил когтями в глаза. Так за что же она дуется, эдакая недотрога?

Второй день праздника принес новое веселье. Важные вельможи уединялись в изящных фахверковых домиках для сепаратных переговоров, но император приказал выставить столы под навесы, разжечь костры, вскрыть бочки с крепкими винами и устроить соревнования.

Акробаты кинулись натягивать свои канаты и качели, люди на ходулях бродили и жонглировали горящими факелами. В кругу борцы уже пробовались силой, а гордые эстеты ублажали себя игрой в шахматы. На центральной площади мокрую землю утрамбовали и засыпали соломой, там ожидались настоящие поединки, до крови.

— До Меня дошли слухи, лучше нам не ввязываться, — тревожно заметил ландрман. — Если эти барончики захотят нас опозорить, придется выставлять бойцов. А кто у нас умеет в железе махать такой пикой? Нас засмеют!

Ярл Годвин, тем временем, собрал вокруг себя компанию очаровательных красавиц. В отличие от германцев, почти поголовно стригшихся «под горшок», прекрасный пол не мог не оценить длинные волнистые волосы заезжих скандинавов, лихо завитые усы и медный северный загар. Тем более что после бурной ночи херсир загнал своих рубак в баню и заставил даже особым мелким песком надраить зубы.

— Я готов взять вас в жены прямо сейчас! — гудел хозяин Сконе, катая по столу пригоршни золотых дирхемов и ухитряясь при этом залезать под платья вельможным дамам.

— Но я не могу, я замужем! — игриво краснели красотки.

— И где же ваши мужья?

— Мой уже два года в походе на юге, защищает святой Рим, — вздохнула одна.

— А мой лежит в доме, ему в бою перебило обе ноги…

— А мой дал обет не ложиться на супружеское ложе, пока не победит всех венгров, — с грустью пожала плечами третья.

— Что за чушь вы несете? — возмутился ярл. — Эй, Северянин, скажи ты мне, разве нельзя развестись у нас с мужем, если он пренебрегает супружеским долгом, а?

— У нас достаточно в отсутствие супруга собрать слуг на пороге спальни и трижды объявить себя свободной от брака, — отчеканил Даг.

— Это как?.. — опешила та, у которой муж лежал без ног. — Но я давала клятву своему супругу перед алтарем, и только смерть разлучит нас!

Ярл посмотрел на соломенную вдовушку как на слабоумную.

— А есть ли у вас своя собственность?

— Конечно, — задрала нос баронесса. — Мне в приданое достался надел земли с двумя деревнями, мельница и…

— А когда вы выходите замуж, вы отписываете себе имущество, которое можете забрать назад при разводе? — спросил ярл.

Дамы сконфуженно замолчали.

— Я понял! — хлопнул себя по колену захмелевший ландрман. — Их закон не позволяет развестись! Их ненормальные мужья не вставляют хвосты своим женушкам, но разойтись не позволяют! Вот дела!

Дамы еще больше раскраснелись, разулыбались. Чувствовалось, что таким сильным, ярким мужчинам они готовы даже в чем — то уступить.

— А разве у вас достаточно сказать слугам, что хочешь снова быть свободной? — спросила вдруг Карлен. И метнула быстрый взгляд на Дага, отчего он понял, что вопрос задан вовсе не праздный. Стало быть, дочку маркграфа уже пообещали какому — то закованному в ржавчину идиоту, который будет давать обеты, совсем забыв о том, кто греет ему постель.

— Я бы рассказал вам историю… — подкрутил ус слегка захмелевший ярл Годвин, — да только боюсь, она не для нежных женских ушек…

— Расскажите, расскажите же немедленно! — перебивая друг друга, заквохтали германские аристократки.

— История эта давняя, в наших краях про нее слышали многие. Жил богатый бонд на горе, было у него большое хозяйство, сын и дочь. Когда дочь выросла, приходили к ней знатные женихи, и наконец понравился ей один. Пришел он тогда, по нашим обычаям, к отцу девушки и спросил, что надо сделать, чтобы получить ее руку? Отец вызвал свою дочь и спросил, такие уж у нас порядки, по нраву ли ей этот жених…

Ярл Годвин не слишком хорошо говорил на германском языке, порой отцу Бруно приходилось его поправлять, но женщины и так застыли, обескураженные вольными порядками, царившими среди «дикарей».

— Дочь сказала, что жених ей по нраву. Тогда они стали рядить, какую долю наследства ей выделяет отец, а какую долю берется приумножить будущий муж. Отец дал за ней столько, сколько полагалось, и скотины, и отрезов шерсти, и девушек, и надел леса, а будущий зять обещал утроить все состояние жены за пять лет. На том ударили по рукам и восемь дней попеременно пировали в двух усадьбах. Только вот что потом случилось…

Северянин уже догадался, чем закончится история, он слышал ее от скальда Одноногого, и теперь с тревогой поглядывал на Карлен, гадая, как она отреагирует. Ярлу Годвину немножко мешали рассказывать вопли метателей ножей, стрелков из луков и крики тех, кто вызывался объезжать диких жеребцов. Но он повысил голос и, отхлебнув из кубка, продолжил:

— Так вот, был тинг целого херада, и собралось много известных и уважаемых людей. Отец не видел свою дочь несколько месяцев и спросил у нее, все ли ладно в далекой усадьбе. Она сказала, что все ладно, но грустный вид ее не понравился отцу. Прошло еще сколько — то времени, и начался праздник в честь Фрейра, и снова собрались соседи с далеких усадеб. А муж молодой жены был в викинге. Спросил тогда отец прямо, отчего дочь его не весела, и не обращается ли с ней плохо ее супруг или плохо относится к ее имуществу. Увидев, что придется отвечать, дочь сказала отцу честно — муж мой меня любит, и все имущество мое содержит в исправности, и богатства наши приумножает. Но беда лишь в том, что желает он ее всякий раз, взойдя на ложе. И всякий раз, точнее — всякую ночь, ничего не получается, ибо его мужской хвост слишком велик для нее. И так продолжается уже больше года, и как разрешить вопрос, непонятно…

Щеки у многих дам стали пунцовыми. Зато Карлен поглядела через стол на Дага странным затуманенным взглядом, будто хотела о чем — то спросить.

— И что же было дальше? — не выдержал кто — то.

— Дальше было просто. Как принято в наших обычаях. Отец подсказал дочке, как надо поступить, и она в точности выполнила все. Когда ее муж уехал на охоту, она собрала служанок, стала на пороге спальни и, обернувшись внутрь дома, трижды прокричала, что больше не жена ему. Затем собрала все свое имущество и вернулась в дом к отцу.

— А что же сделал молодой муж? — севшим голосом спросила та, чей супруг дал клятву победить венгров.

— А что он мог сделать? — рассудительно завершил рассказ хозяин Сконе. — Конечно, когда назначался большой тинг, он приезжал к отцу своей бывшей жены, но прав у него ни перед кем не было…

— Это значит, что если бы я решила выйти замуж за дана, то могла бы уйти, когда захочу? — подняла брови дочь маркграфа.

— А разве для того бы ты хотела выйти замуж за дана, чтобы сбежать от него? — Ландрман приобнял Дага за плечи и захохотал.

Бедняга стал весь красный. Северянин и не догадывался, что его тайные вздохи и пламенные взоры заметны всем сослуживцам. Но обсуждения не состоялось, громко зазвучали трубы.

На площади молодой император объявил начало бойцовских соревнований с наградами.


Глава двадцать первая,

из которой становится ясно, что стать победителем и нажить врагов — это почти одно и то же


— Прошу тебя, друг мой, не лезь туда, если тебе дорога наша дружба, — отец Поппо попытался удержать Дага за рукав.

— Но это вовсе не опасно, и будет стыдно, если я не пойду. Все наши пойдут.

— Друг мой, ты заметил, что я прекратил тебя называть «сын мой», хотя сан мой обязывает это делать. После пережитого нами ужаса я искренне считаю тебя другом, несмотря на сан, который меня обязывает…

Но Северянина уже невозможно было остановить. Недопустимо оставаться в стороне, если Карлен и другие девушки, и все гости, и херсир Годвин, все будут смотреть и кидать золото победителям. И в конце концов надо утереть нос этим высокомерным саксам!

Все свободное пространство площадей живо превратилось в арену для состязаний. Даг попробовал пройтись по канату, но все три раза не добегал до конца, хотя длины протянутой руки хватило бы, чтобы сцапать заветный кувшинчик с серебром. Впрочем, он не особо грустил, поскольку по тонкой, раскачивающейся конопляной веревке никто так и не смог добежать до столба, кроме профессионального канатоходца. Единственно обидно, что этим ловкачом оказался совсем юный паренек из бродячей труппы.

Зато по жирному столбу Северянин взобрался одним из первых, поскольку за два года наловчился при самых сильных штормах не падать с мачты. В результате Карлен послала ему воздушный поцелуй, да и не только Карлен — другие девушки тоже улыбались. Единственное, что не понравилось Дагу, — рядом с «его» недотрогой появился препротивный братец Адольф. В запыленных доспехах, с крестом на плаще, он издалека оскалился и незаметно показал Северянину нож. Лизоблюды Гуго и Роальд тут же скучковались возле своего предводителя. Сам высокородный папаша Карлен отсутствовал, видно, находился на приеме у императора. Даг не сомневался, что ему уже доложили о вольностях любимой дочки с «дикарем».

— Ты видел их? — К Дагу подошел старший хольд их хирда Снорри Муха. Смешное имя Снорри получил давно, и вовсе не за скромные габариты, а за умение убивать сидящую муху броском секиры с дюжины шагов. Конечно, это должна была быть жирная навозная муха, но сей подвиг повторить мало кому удавалось. — Мы тебя предупреждали — не таскайся за этой юбкой.

— И что они мне сделают? Я разок уже отшиб им задницы.

— Обратный путь долог, — хмыкнул опытный Снорри, повидавший немало тайных предательств. — Если эти красавчики что — то задумают, я не смогу спать с тобой в обнимку.

Высоко над землей на распорках расположили наклонно три бревна. Центральное бревно несколько длиннее прочих. На его конце уже болтался мешочек с золотом. Игра эта очень походила на детские забавы, которым предавались Даг с мальчишками на отцовской ферме. Поэтому Северянин ни секунды не колебался, когда стали сбивать команду для потешного боя. Бревна были идеально затесаны и намазаны жиром, только внизу, вместе приятных глубоких сугробов, расстилался тонкий слой опилок. Сенешаль выкрикнул условия. На бревна может подняться сколько угодно людей, лишь бы взбирались по лесенке один за другим. Задача проста, как в детстве, — распихивая всех соперников, босиком подняться по наклонному бревну и захватить приз.

Лишь вскарабкавшись по лесенке и ощутив голыми пятками ледяную скользкую поверхность, Северянин ощутил, насколько далеко позади осталось детство. Здесь его ждал не верный мальчишеский хирд, где почти никто не дрался всерьез. Вдобавок, соискателям вручили пики с тупыми концами, замотанные тряпками. Северянин посетовал на неважное знание языка, когда ему тут же ткнули пикой прямо в физиономию. Оказалось, союзников на бревнах у него не будет. Сзади пыхтя поднимался верзила, размахивая пикой, как хворостинкой. С соседнего бревна вниз головой полетел парнишка, шмякнулся о жесткую землю и сам больше не поднялся. На бревне справа кривоногий фриз рванул вперед, ловко балансируя, догнал двоих франков, фехтующих между собой, и ударом под колени скинул вниз обоих.

Толпа внизу гоготала, женщины на трибунах визжали, когда кто — то из оступившихся летел вниз. Некоторых сразу выносили на носилках, но зрителей это лишь раззадоривало. Северянин побежал вперед, насколько позволяло проклятое качавшееся бревно. Спиной почувствовал, что вот — вот получит палкой по голове, присел и тут же прыгнул на соседнее бревно. Но прыгнул не на само бревно, а на семенившего параллельным курсом коротышку. Толкнул его боком и только благодаря этому удержался. Коротышка с ругательствами повис на бревне, изо всех сил царапая ногтями гладкую древесину. Он закинул ногу и наверняка выбрался бы наверх, но тут по его ладоням пробежали двое.

Даг пробирался все выше по левому бревну, балансируя пикой, как канатоходец. На центральном и правом бревне подрались еще четверо, двое свалились под дикий свист зрителей. Впереди Дага шли двое и отчаянно рубились пиками. Оба смеялись, хотя нанесли друг другу уже по несколько неопасных царапин. Сзади за Дагом неловко топал высоченный детина, он даже не пытался сбить соперника пикой, настолько трудно давался ему каждый шаг. Зато тот, кто влез по лестнице следующим, не медля врезал впереди идущему по щиколоткам и с рычанием кинулся за Дагом.

Северянина охватил бешеный азарт. Полпути осталось позади. Ему казалось, что в безумных выкриках он различает подбадривающий голосок Карлен, а уж басовитые голоса соратников он слышал прекрасно. На правом бревне появились еще двое, оба из хирда Годвина, первый быстро плюхнулся на бревно верхом и с тихим визгом соскользнул вниз. Второй удачно пробежал шагов восемь. Но тут получил пикой в живот и сложился пополам.

Даг прыгнул обратно, на центральное бревно. Прыгнул за миг до того, как чья — то пика угодила ему в горло.

Удержаться после прыжка было совершенно невозможно, но Северянин рассчитал все заранее. С центрального бревна он тут же скакнул дальше, на следующее. Сбил плечом громилу, весившего вдвое больше, и мигом отправился назад. Но впереди упавшего громилы обнаружился еще один парень. Он сделал ошибку — обернулся, чтобы кольнуть Дага пикой. Северянин изо всех сил дернул пику на себя, и последний соперник на правом бревне с воплем заскользил вниз. Внизу он принялся кататься по соломе, повторяя, что проклятый дан сломал ему руку и теперь будет платить виру.

У Северянина в руках оказались две пики, человек шесть сзади, успевших взобраться на бревна, и единственный противник — впереди. Первую пику Даг метнул в бок ближайшему мужику, судя по одежде — простому местному крестьянину. На мгновение Дагу даже стало жалко его, наверняка, для селянина мешочек с золотом означал новую счастливую жизнь. Но борьба есть борьба.

Северянин пригнулся, затем подпрыгнул, увернувшись от чужих атак. Он почти привык к скользкому бревну, он почти бежал все выше и выше следом за лидером, стараясь не смотреть вниз.

— Даг! Даг! Даг! — скандировал весь датский отряд, даже те, кто прежде не замечал рослого голенастого мальчишку.

— Даг, врежь ему! Давай, все отстали!

Внезапно его словно что — то ударило в затылок. Северянин поднял глаза и едва не потерял равновесие. Он впервые увидел того, кто шел первым. Того, кто без спешки отправил вниз как минимум пятерых. Прямо на него, не отрываясь, смотрел высокий мужчина в плаще с откинутым капюшоном. Но что — то мешало в деталях разглядеть его лицо. И не просто разглядеть, а даже выдержать взгляд. Даг как — то сразу уяснил, что дальнейший поединок он проиграет. Кроме того…

Кроме того, ему очень не понравилось, как чужак держит левую руку. В правой он расслабленно раскачивал пику, а левая пряталась под плащом… как будто он держал в ней нож.

— Ты кто такой? Ты один из людей Харальда? — Человек в кожаном плаще говорил неправильно, едва понятно. Его пронзительные глаза мигом вернули Дага в острое состояние детского страха.

Под плащом на шее чужака висел слишком хорошо знакомый Дагу амулет.

— Откуда у тебя коготь? — ровно спросил незнакомец, словно они прогуливались по ровной дороге, а не переминались на кончиках пальцев над бездной. Человек в плаще похоже не обращал внимания на барахтавшихся позади соперников. В левой руке он явно что — то держал.

— Этот коготь от отца. Возьмите меня с собой, — выдавил Северянин. — Я все равно стану йомсвикингом.

— От отца?!

Почему — то его слова насмешили мужчину. Даг нахмурился, ему не слишком нравилось, когда над ним смеялись.

— С чего ты взял, что мы из Йомса?

— Я знаю, вы охраняете конунга Мешко. У конунга Мешко служат лучшие.

Йомсвикинг неторопливо повернулся и забрал мешок с наградой. Поняв, что состязание завершилось, люди стали расходиться. Лишь знать на балконе шумно рукоплескала. А под балконом на кауром жеребце гарцевал король вендов, горделиво подкручивая усы. Его окружала молчаливая плотная группа в темных плащах.

— Мы не слуги, — поправил Дага победитель. Раскинув руки, плавно спланировал вниз, точно большая птица и растворился в толпе своих друзей. По рядам болельщиков пронесся стон разочарования. Все ожидали продолжения боя.

— Эй, Северянин, вы о чем там болтали? — набросились на Дага товарищи, когда он оказался на земле. — Почему ты не разделался с ним? Ты мог быть первым!

— Я буду первым… потом, — повторял Северянин, безнадежно выглядывая в скопище латников своего недавнего визави.

Гулять Северянину никто не позволил. Вечерело, но зажгли сотни факелов, вскрыли новые бочки с пивом и прямо на улицу вынесли жареное мясо. Ударили в барабаны. Разогретые пивом баварские бароны выставили своих пехотинцев в кулачный бой и предложили ценный приз.

— Условия простые, — объявил краснорожий пузатый сенешаль. — Вот поле в сорок шагов и шириной в десять. Любая дружина может выставить десять бойцов. Они идут навстречу друг другу и делают так, чтобы хотя бы один прорвался к краю поля. На каждом краю мы ставим бочонок с динариями!

Северянин тут же записался в добровольцы. Ростом и статью он почти догнал взрослых парней из своего отряда, так что его записали. Но выяснилась другая проблема — избалованные сыновья богатых бондов, состоявшие в личной дружине Годвина, вовсе не желали получать лишние увечья. Куда ни шло — прыгать по бревнам, но совсем иное дело — сцепиться с костоломами.

— Они вас поколотят, — уверенно заявил ландрман Ивар, опытным взглядом оценивая кабаньи фигуры противников. Те действительно походили на стаю полудиких зверей, бочкообразные, в коротких кожаных штанах с лямками, с выбритыми затылками и мутными пьяными буркалами.

— Такими кулачищами, как у них, можно без топоров сколотить драккар, — боязливо заметил кто — то.

Тем временем наметилось целых пять команд, готовых ринуться в бой. Их предводители жестко отбирали в отрядах самых сильных кулачных бойцов. Мужчины раздевались по пояс, намазывались жиром, разминались и поливали будущих противников грязью. Викингов из Йомса среди претендентов Даг не приметил.

— Эй, вы, селедки, рыбоеды! — насмешливо кричали северянам и фризам баварцы. — Без своих секир боитесь схватиться с нами?

— А у тебя, я смотрю, вся сила в пузо ушла! — в ответ саксам гоготали чехи.

— А вы прилипли задницами к своим клячам, так страшитесь теперь спуститься вниз? — задирали рыцарей датчане.

Русы тоже приготовились сразиться за дорогое оружие. Дамы хлопали в ладоши, предвкушая острое развлечение, хотя оно сулило немало крови и выбитых зубов. Народ прибежал с полян, где состязались лучники и копейщики, бродячие кукольщики, и даже маги остались без зрителей. Город осветился, как днем.

— Слава императору! Слава отцу нашему! — вопили сотни глоток, хотя скорее всего престарелый властелин давно уполз в опочивальню.

Ярл Годвин хлопнул в ладоши, созывая старших хольдов. После совещания хольд Снорри Муха собрал свой хирд.

— Слушайте, — сказал Муха, — они сильнее, старше нас и опытнее, раз предложили эту забаву. Пивные животы сразу вызвали нас, а не тюрингцев или франков или еще кого — то. Если мы им проиграем, то уже не сможем по правилам бороться с другим хирдом. Это позор для всей Дании. Если мы откажемся драться за их вонючие динарии, это еще худший позор.

— А если мы потребуем жребия? — вставил слово кто — то из молодых бойцов. — Ведь на наших тингах с древних времен кидали жребий…

— Это то же самое, что сдаться, — незаметно подошел окольничий самого Синезубого, опытный ярл Сьеберн Лось. — Разве вы ничего не поняли? Этому саксонскому отродью наплевать на полабов, вендов и прочих славян. Южане, даже римляне их тоже не пугают, они все крестятся. Они затеяли эту игру нарочно, чтобы унизить нашего конунга. Чтобы показать нам, как легко сломать северян.

Датчане притихли. Северянин слушал Лося, смотрел на кичливых германцев и думал, что тот абсолютно прав. До знакомства с пресвитером Поппо Даг не слишком разбирался в политике, а мир представлял единой враждебной силой. Но после плена на Рюгене, после долгих бесед на корабле он научился думать. Размышлять и сравнивать слова разных людей. Окольничий был прав. Наверняка, с подачи молодого императора затевалась эта жестокая драка, вовсе не похожая на прыжки через костер или перетягивание бревна. Белобородых жрецов с Рюгена в окружении мощной стражи Северянин тоже заметил. Но эти не собирались участвовать в силовых забавах. Всем своим видом они показывали, что их сила — не в глупом железе.

— Слушайте, конунгу Синезубому хотят дать по зубам. — Даг незаметно для себя перехватил инициативу в разговоре со старшими. И как это уже случалось десятки раз, старшие невольно слушали его. — Нашему конунгу хотят дать по зубам так, чтобы он не мог ответить. Ведь мы приглашены на пир. Получится, что, если нас покалечат, это все вроде шутки. Это похоже на виру, какую платят за холопов. Они горстями кидают серебро, но мы можем вернуться домой побитые. Значит, германцы нас заранее считают холопами? — зашумели датчане.

— И что же делать? — вздохнул Снорри Муха.

— Я смотрел, как они строятся. Они все давно придумали. Они не будут драться, они… — Даг поманил к себе друзей, те сгрудились и вместе перешли на шепот.

Минуту спустя протрубил горнист, обе шеренги бойцов взревели и кинулись друг на друга. Схлестнулись потные тела. Какое — то время были слышны лишь хруст костей, зубовный скрежет, проклятия и пыхтение. Сам Снорри Муха взялся перехватить того, маленького, верткого, на которого безошибочно указал Даг. Действительно, этот парень ужом заскользил к бочонку. Но Снорри перехватил. Ценой выбитого зуба и вывихнутой руки. А прочие «кабаны» даже не догадались бежать за золотом, они привыкли кататься, вцепившись во встречного руками, ногами и зубами.

Дотир Асмуссен, широкий, как днище корабля, врезался между двумя германцами, освободив проход для Дага. Он сумел проделать дыру лишь на короткое мгновение, противники мигом сомкнули ряды и принялись молотить Дотира свинцовыми кулачищами.

Но Северянин уже нырнул в брешь, уже летел за победой. Победно потрясая над головой бочонком, Даг не мог слышать два коротких разговора, происходивших в разных концах праздничного балагана.

— Адольф, сын мой, — сквозь зубы произнес сухопарый, покрытый шрамами маркграф, — если этот безродный нищий еще раз дотронется до твоей сестры…

— Ему не жить, клянусь.

— Но нам — жить! — сдвинул брови посол. — И жить в дружбе с его святейшеством. А его святейшество выгораживает негодяя.

— Есть верные люди, отец, — послушно склонился сын.

— Мы все сделаем, как надо, ваша милость, — забурчали племянники Роальд и Гуго.

На другом конце площади юноши перетягивали бревно. Две фигуры, закутанные в плащи с капюшонами, стояли поодаль и допрашивали своего товарища.

— Ты остановился. Почему?

— Он заметил нож. И кейсар смотрел на нас.

— Ты нарушил клятву.

— Он ощупал меня. Старый был прав. На мальчишке метка.

— Коготь мог повесить на себя любой любитель медвежатины!

— У него метка волка. На голове. Мне стало холодно.

Собеседники помолчали.

— Теперь ты пойдешь за ним один, мы не можем нарушить присягу Мешко. Мы скажем, что ты болен. Ступай. И помни, чем все кончится, если он не сдохнет.


Глава двадцать вторая,

из которой становится ясно, что даже много золота и шелка не спасают от ненависти


— Карлен, это мой постельный дар. Почему ты отвернулась? Так делают все мужчины, когда им…

— Когда они покупают женщин, да?

— Зачем ты обижаешь меня? — скрипнул зубами Даг.

— Я не возьму это, это слишком дорогой подарок…

— Слишком дорогой для меня или для тебя? — сбавил тон Северянин. — После того, как мы вернулись в Хедебю, ты не желаешь даже разговаривать со мной!

— Ты не прав. Ты же видишь, я пришла сюда, пришла одна, и ты знаешь, что будет, если узнает мой отец. Значит, я хотела прийти к тебе… — Дочь маркграфа с робостью оглядела закопченые стены, но затем взгляд ее потеплел. Девушка заметила в углу распятие и быстро перекрестилась.

Даг пожирал ее жадными глазами. В полумраке, среди десятка свечей, его возлюбленная казалась еще прекраснее. Впрочем, Северянин еще ни разу, даже про себя не произнес слово «любовь». Для него это слово пришло из песен скальдов. Он со злостью понимал, что не может с собой справиться, что не может смотреть на других девчонок, заполучить которых стало теперь так легко. Ведь после возвращения посольства он вместе с другими язычниками отряда принес в жертву быка и щедро отсыпал тулам серебра. На крови быка вместе с другими он поклялся в верности хевдингу и самому конунгу данов и стал не только дренгом экипажа «Трехрогого», но и вторым рулевым, что означало большую честь.

Их тайное свидание в доме своего богатого родича устроил новый приятель Северянина по экипажу — Дотир Асмуссен. Дотир и еще двое верных друзей ждали снаружи, а в соседней комнатушке дрожала от страха служанка Карлен.

— Это еще не все. — Северянин небрежным жестом вывалил прямо на товарищеское ложе янтарное ожерелье, два серебряных браслета с тяжелыми лосиными головами и отрез шелка. Как завороженная, девушка уставилась на переливы фиолетовой, лиловой и ярко — желтой материи. Ее руки сами потянулись к безумно богатым подаркам, которые ей никто еще никогда не делал.

Нетерпеливые пальцы юноши тем временем делали свое дело. Даг ведь уже не был тем неопытным юнцом, которого приводил в трепет шорох женского платья. Колыхалось пламя свечей, покачивалась в углу тень чужого распятого бога, зато ярким белым пятном затрепетало обнаженное тело девушки.

— Нет, нет… — Она вяло упиралась ручками ему в грудь. — Ты потратил все. Ты потратил все, что получил в награду, так нельзя…

— Я получу в тысячу раз больше. Я скоро стану хирдсменом, обещаю тебе, я куплю тебе усадьбу, увезу тебя в Свеаланд… — Он нес чушь, не слишком соображая, что говорит. Метка на голове яростно пульсировала, предупреждая об опасности, но впервые в жизни Северянин не замечал ничего вокруг. Он схватил Карлен в охапку, затыкая ей рот поцелуями, опрокинул на разогретые у печи шкуры.

— Ты самая лучшая… я стану херсиром в войске короля, тогда никто не сможет мне сказать слово… ох, ну пожалуйста, не закрывайся, прошу тебя…

Никогда еще ни с кем он не был так нежен. Ведь в родной усадьбе даже его приемная мать не успевала раздаривать нежность среди многочисленных детей. Руки девушки последний раз уперлись ему в грудь и беззвольно раскинулись…

Чтобы спустя секунду крепко обвиться вокруг его шеи.

— Даг, мой Даг, — всхлипывала она, сама освобождаясь от остатков одежды.

Отлетали какие — то украшения, катились по полу жемчужины, рвались шнурки. Сцепившись в схватке раскаленной юности, они потеряли слух и зрение. Ноздри Дага раздувались, каждый нерв тела трепетал, он чуть не заорал в голос, когда прохладные пальчики девушки коснулись его напряженных ягодиц. Словно сквозь завесу слез, в которых он не признался бы под пыткой, парень видел ее запрокинутый подбородок, ее распущенные белокурые локоны, он как волчонок слизывал ее катящиеся слезы и все глубже проникал туда, куда его никак не хотели пускать. На какое — то мгновение Дагу показалось, что в нем бушует напиток берсерков, что одного неосторожного движения достаточно, чтобы разорвать девушку пополам, он слегка испугался собственной ярости.

Когда он очнулся, кровь из прокушенной губы заливала рот. Он уже не слизывал чужие слезы, теперь он неистово пил ее пот, катившийся по обнаженному животу возлюбленной. И не существовало ничего вкуснее этого напитка. Ее ребра вздымались, девушка плакала и смеялась одновременно, локтями закрывая лицо, уворачиваясь от его щетины, вздрагивая всем телом, оставляя его губам торчащие горошины сосков.

Все повторялось снова и снова, свечи прогорели, почти остыл очаг, а Северянин по — прежнему видел перед собой только ее мраморный плоский живот, ее бедра в легчайших прожилках сосудов, которые так хотелось прокусить, ее бьющуюся на горле жилку. Их сердца отбивали неистовую дробь, их ноги сплетались, а руки оставляли друг на друге отметины схватки. Даг не замечал, что вся его спина исполосована ногтями, что левая мочка уха кровоточит, он не слышал, как несколько раз поскреблись в дверь, звали его по имени и звенели мечами…

Они разорвали объятия в полной темноте. Последние угольки ало пламенели в очаге. Из щелей в закрытых ставнях розовым заревом подсматривал рассвет. Нащупав дрожащей рукой кувшин с брусничным отваром, Даг залпом опрокинул в себя половину, затем протянул девушке. Услышал, как она жадно пьет, давясь, проливая кислый холодный напиток на разорванное нижнее платье.

— Что теперь будет? Что будет? — шептала Карлен.

— Да ничего не будет. — Даг слегка пришел в себя и снова расхрабрился. — Я буду ждать сколько надо, пока твой отец не отдаст тебя за меня. А ты будешь ждать, пока я пришлю богатых сватов.

— Он никогда не отдаст меня. — В голосе Карлен что — то изменилось. Она во мраке нежно провела ладошкой по его вспотевшему лбу, подергала за волосы.

К Дагу снова вернулось привычное ночное зрение. Он невольно вздрогнул от странных интонаций ее голоса. Карлен сидела напротив, на шкурах, раскинув ноги, не делая попыток прикрыться. Она смотрела куда — то вдаль, поверх его головы, словно видела что — то за стеной старого дома.

— Почему ты так говоришь? Что случилось? — напрягся он.

Юный викинг слишком рано набрался воинского опыта, но совершенно не знал женщин. Тем более, он не знал женщин, принадлежавших к иным сословиям.

— Почему ты плачешь? Тебе больно?

— Нет, мне… мне хорошо. Просто теперь нас ждет беда.

— Не будет никакой беды. Слушай, даже если твой братец Адольф предложит мне биться, я обещаю тебе, что уклонюсь от боя. Я предложу ему такой большой вергельд, что ни один тинг не поддержит его. Все поддержат меня, потому что я заплатил честный постельный Дар.

Девушка засмеялась сквозь слезы, потянулась к нему. Два юных горячих сердца снова бились рядом, снова руки и губы исполняли вечный танец.

— Это вы на тингах выкупаете честь и невинность женщин. Но я не датчанка.

— Но что, что же мне делать?

— Попроси отца Поппо окрестить тебя. И найди себе приемного отца из родни самого конунга.

— Ты… смеешься?

Она покачала головой.

— Я обязана исповедаться моему духовнику. Если Господь услышит мои молитвы, он поможет тебе.

— Я не желаю креститься!

— И сделай это сегодня. Сделай так, чтобы вместо когтя все видели у тебя на шее крест. И найди приемного отца. Я слышала, ярл Сконе благоволит к тебе. Кажется, по сестре он родственник самого Синезубого. Если эти две новости достигнут ушей моего отца, возможно…

— Что возможно? Что? Ты не веришь, что я сам завоюю титул ярла?

— Я слышала про ваших ярлов. У половины из них нет ни клочка земли, они ярлы только на своих проклятых кораблях.

— Так тебе важно, чтобы я купил землю?

— Тебе еще нет шестнадцати лет. Кто продаст тебе усадьбу?

— А твой отец богат? — скрепя сердце спросил он.

— За усмирение славян в Любеке ему было пожаловано управление бранденбургской маркой. Кроме того, он собирает пошлины с соляных копий и кораблей на Одере. Если мне предложит руку достойный жених… — она вздохнула, ткнулась Дагу в ключицу заплаканным лицом, — я… получу большое наследство и смогу уехать отсюда. А я ведь старше тебя, — внезапно прыснула она.

— Так тебе плохо здесь? — впервые до Северянина дошла незатейливая мысль, насколько избалованной девушке может казаться неуютной жизнь в Хедебю.

— Здесь страшно и так темно. Здесь воют, а не поют красивые песни. Я видела, как ваши бедняки выкидывают в море новорожденных, чтобы не кормить их. Здесь вечно воняет протухшей рыбой и шкурами, здесь все нас ненавидят…

Кое — как Северянин натянул штаны, выглянул наружу. Его друзья спали, служанка тоже свернулась калачиком, только верный Дотир нес вахту.

— Петухи орут, — буркнул Дотир. — Ты слышишь — рабов уже выгнали забивать сваи. Я звал тебя трижды, но ты оглох. Тут какой — то странный мужик кружил вокруг…

Они оба осторожно выглянули в щель, но улица казалась вымершей.

— Какой еще мужик?

— Да в том — то и дело. Одет под бедного хускарла, да только меня не проведешь, — хмыкнул готландец. — Я всегда вижу, как человек ходит. Готов поклясться, этот не свалится с палубы в самый сильный шторм. И железо при нем.

— Ты видел его лицо? — Метка на голове Дага ожила. — Может, это толстяк Гуго подослал кого из рабов выслеживать нас?

— Нет, лица не видел. Я окликнул его, но парень точно растаял. Не нравится мне это. Даг, как мы теперь вернем твою девчонку без шума?

Даг нашел ковш ледяной воды, вылил себе на голову. И сразу ощутил босыми ступнями легкие ритмичные толчки. Это означало, что рассвет близок, и команды треллей уже орудуют молотами в заливе. В воде город не мог возвести защитный вал, но конунг приказал устроить плотный частокол из вбитых в дно дубовых свай. Еще толком не сошел лед, рабы работали посменно, отогреваясь у костров, чтобы к чистой воде сделать вход в гавань запутанным лабиринтом.

Карлен с помощью служанки привела себя в порядок. В меховых плащах с опущенными капюшонами девушки выскользнули через заднюю дверь в переулок. Показались первые пешеходы — носильщики, в соседнем дворе седлали коней. У Дага будто застыло все внутри, когда он встретил взгляд Карлен. Ее светящееся, но изможденное лицо показалось ему чужим и далеким.

— Я чувствую, мы не увидимся, — шепнула она.

— Даг, они идут сюда! Скорее! Вооружайтесь!

— Кто идет? — Северянин метнулся в дом, к своим мечам.

Девушки побежали, под их сапожками затрещал лед.

— Этот жирняк Гуго, и с ним солдаты, — задыхаясь, сообщил Дотир. — Они выследили нас!

— Вы уходите, я сам с ними поговорю!

Сквозь шум просыпающегося города он уже слышал топот сапог. В этом богатом районе солдаты по утрам не бегали.

— Даг, мы тебя не бросим!

— Тогда вы двое — проводите женщин, чтобы их никто не тронул. Дотир, ты останешься со мной? Тебя выгонят из экипажа!

— Позабавимся вместе, — ухмыльнулся готландец, вынимая из сапога зазубренный скрамасакс.


Глава двадцать третья,

в которой одно слово ведет за собой смерть, а охотник меняется местами с жертвой


Они подбежали толпой, теснясь в узком повороте улицы. Даг машинально успел подумать, что хороший копейщик насадил бы сейчас на копье сразу троих псов. Впереди спешил Гуго, покрытый свеженькой пластинчатой броней, наверняка снятой с пленного русича. Даг запомнил такие защитные рубахи на дружинниках киевлянина Ярополка. За Гуго топали шестеро солдат из охраны посольства, с длинными саксами в ножнах. За их спинами с кривой ухмылкой показался племянник маркграфа Роальд.

— Что вы ищете возле моего дома? — Дотир заслонил собой дверь, ловко оттеснив Дага внутрь. — Или вам напомнить, что в городе только стража ландрмана имеет право обнажать мечи? Убирайтесь, пока вас не заметили.

Их уже заметили. В соседних домах захлопали ставни, зарычали псы, кто — то с проклятиями потребовал тишины.

— Это не твой дом, тупица, — проскрипел Роальд. — Здесь совершено насилие над нашей сестрой. Отдай нам того, кто трусливо прячется у тебя за спиной, и твои кишки останутся на месте.

— Это ты меня назвал трусом? — Даг оттеснил товарища. Скрываться дальше не имело смысла, поскольку с заднего переулка уже доносился лязг железа. Стало быть, Роальд позаботился и окружил дом. Девушкам, конечно, ничего не грозит, пронеслось в голове Северянина, но обоим приятелям Дотира придется худо.

— Если не хочешь крови здесь, иди с нами, — велел Роальд.

— Один он с тобой не пойдет, — рыкнул Дотир. — Тебе придется сперва понюхать моих кулаков.

— Эй, а ты кто такой, дубина? Чего тебе надо? — Роальд обернулся к кому — то, находившемуся за углом дома. Даг и Дотир не могли видеть, к кому высокомерно обратился германец.

— Эй, а ну, приведите его сюда! — скомандовал своим людям Роальд.

Солдаты послушно двинулись, даже припустили бегом, но никого не поймали. Тот, кто прятался за углом дома, был вынужден открыться, но в перепалку вступать не стал. Завернувшись в плащ из серой овчины, высокая фигура молнией пересекла улицу, без усилий вознеслась на забор, оттуда — на крышу чужой пристройки и… исчезла. В последний момент Северянину показалось, что таинственный соглядатай обернулся и встретился с ним взглядом. Мурашки побежали по коже от этого взгляда… а может, только показалось. Потому что про беглеца быстро забыли.

— Пойдешь с нами, — повторил Роальд.

— У меня только один хевдинг, кто может приказывать мне, — пожал плечами Даг.

— Ты оскорбил нашу семью.

— Это ты оскорбил своего отца тем, что родился, — не полез за словом в карман Дотир.

Словесная перепалка могла бы продолжаться долго, но тут с заднего двора ворвался долговязый Адольф. Даг впопыхах совсем позабыл закрыть заднюю дверь. Сыну маркграфа было наплевать на условности, он с ревом замахнулся мечом, с его перекошенных губ капала пена.

Дотир и Даг отпрыгнули очень вовремя. Лезвие воткнулось в косяк двери и застряло там. Покраснев от натуги, Адольф пытался его вытащить.

— На, понюхай. — Дотир взмахнул ручищей, и благородный отпрыск отлетел к стене.

— Держите их! Хватайте меченого!

Германцы толпой ринулись на крыльцо. Северянин крутанул мечи тем красивым приемом, которому учил его Одноногий Горм. Встретив две сверкающие дуги, стражники попятились. Несмотря на преданность молодому хозяину, погибать никто не торопился.

— Не убивать! Он мне нужен живой! — прохрипел Адольф, выплевывая выбитый зуб.

Он встал на четвереньки, нащупал за поясом нож.

— На, понюхай еще, — вяло махнул кулаком Дотир.

Адольф отлетел еще дальше, шмякнулся о притолоку и свалился вниз вместе с распятием. Задняя дверь распахнулась. В нее гурьбой полезли германцы. В переулке Даг успел заметить обоих своих товарищей с корабля. Они сидели у частокола, с разбитыми в кровь лицами.

— Северянин, это что же творится? — заревел Дотир, легко отрывая от пола скамью. — Эти псы будут бить нас в нашем собственном доме? Эй, люди! Все, кто слышит! Вонючие саксы убивают людей конунга! Люди, спешите за стражей!

Бас готландца разносился подобно набату. Орудуя скамейкой, он повалил троих, еще одного схватил за волосы и припечатал физиономией о стену. Даг отступал все выше, ступенька за ступенькой, не желая применять оружие. Он чувствовал, что дело заходит слишком далеко, пытался утихомирить Гуго, звал его одного для переговоров…

Но в этот момент живучий Адольф очнулся и забился в припадке. Дотир отвлекся на секунду, получил от кого — то камнем по затылку и рухнул как подкошенный. Северянин взмахнул мечом, отступая, краем глаза замечая летящую сеть. Первую сеть он легко разрубил, но с другой стороны тут же накинули вторую, рассчитанную на крупного морского зверя. Меч запутался в грузилах. Кто — то кинулся Дагу под ноги. Кто — то со всего маху угодил головой в лицо. Трое схватили за руки. На узком пространстве крыльца он успел лягнуть одного, другому локтем заехал в глаз и наверняка бы вырвался, если бы на спину не упали еще двое. Эти двое весили как хорошие телята.

Даг поджал ноги, чтоб не получить удар в живот, дотянулся до сапога, дважды полоснул ножом. Двое отскочили с воем, подпрыгивая на порезанных ногах.

— Руки ему держи, руки крутите! — это он понял, дальше долго ругались на чужом языке.

Он отчаянно сопротивлялся и звал на помощь, но солдаты втащили его в дом, сунули в рот кляп и накинули на голову мешок. Гуго и Роальд с удовольствием потоптались на нем, но никто так и не ударил ножом. Чуть позже Даг слышал, как с улицы спрашивали, что случилось, и как Роальд отвечал, что в дом забрался вор и его сейчас отнесут прямо к судье.

Его действительно понесли, спеленутого, награждая по дороге тумаками. Понесли бегом, недолго, потом с размаху швырнули на твердый пол. Человеку с большей массой непременно сломали бы несколько костей. Северянин приземлился как кошка, лишь ободрал локти. Даже не видя сквозь мешок противника, учуял приближение чужой ноги, что целила в голову. Прямо в мешке рухнул в сторону, ногами подсек невидимого врага, со всей силы ударил ступнями. И радостно замычал в кляп, расслышав хруст костей.

— Освободите эту падаль.

Северянин узнал властный голос маркграфа и благоразумно затих. Мешковину вспороли, сдернули сеть, на всякий случай всего обыскали. Посланца Оттона Северянин узнал моментально, хотя маркграф закутался с головы до ног. Но, зайдя и задвинув за собой засов, маркграф стянул шлем, скинул на руки слуг плащ. Свет проникал сквозь узкие щели под потолком, на неструганых бревнах висели ясли с остатками овса. Пленника принесли на пустую половину чьей — то конюшни, видно, побоялись тащить в дом посла. Трое солдат с длинными ножами окружали Дага. Гуго горделиво прохаживался у запертых ворот, видимо, считая себя главным загонщиком. Роальд сидел на земле с разбитым носом. Теперь стало ясно, кому Северянин угодил пятками по морде. Даг оглядывался, а сам размышлял, что сталось с Дотиром, сумел ли друг сбежать.

Маркграф дрожал от бешенства, хотя сдерживался изо всех сил. Его сынок, с потеками крови на губах, порывался выступить вперед, но отец в очередной раз отпихнул его в угол. Даг вспомнил, каким учтивым и приветливым казался этот жесткий человек, когда увивался среди придворных дам в Кведлинбурге.

— Я не допущу убийства в моем доме. — Посол одним жестом отослал своих солдат. Говорил он только для Дага, глядя ему прямо в глаза. Встретив эти немигающие свирепые глаза, Северянин понял, что оправдаться не удастся. Что не помогут ни подарки, ни заступничество епископа, ни будущие воинские звания. Этот человек не просто разозлился, он мысленно уже закопал порубленные куски врага прямо здесь, под полом конюшни.

— Адольф, я говорил тебе — не дерись с ним?

— Да, отец.

— Если бы не Роальд, эти свиньи свернули бы тебе шею. Зачем ты полез туда?

— Но сестра…

— Молчи. Теперь можешь убить его.

До того, как прозвучали последние слова, Северянин уже стоял на ногах. Болело все. Чертовски болели нога и спина, он не сумел мягко и привычно отпрыгнуть спиной в угол, чтобы сузить для них возможность атаки. Роальд и Гуго поигрывали короткими мечами. Адольф выплюнул кровавую слюну и шагнул вперед. Он очень быстро стал перебрасывать из руки в руку свою обоюдоострую секиру, по кривой приближаясь к Дагу.

Безоружный и босой Северянин прыгнул навстречу. Терять ему было нечего. В левом кулаке он зажал горсть земли, единственное средство обороны. Когда зазубренное лезвие понеслось навстречу, он швырнул землю в глаза врагу, а сам упал плашмя на спину. Рост сыграл с длинным Адольфом скверную шутку. Он захлопал ослепшими глазами, но не остановил удар. Если бы он остановился, то легко бы достал лежачего противника. Полумесяц рассек воздух в локте от лица Северянина.

Маркграф предостерегающе вскрикнул, шагнул вперед. Роальд и Гуго шагнули за ним, опасаясь гнева хозяина.

Даг чувствовал, как колотится кровь в волчьей метке. Кровь колотилась так быстро, что казалось — все остальные предметы и люди движутся слишком медленно. Очень медленно влетала ласточка в гнездо под крышей конюшни. Еще медленнее сыпался овес сквозь дырку в яслях. Гуго бесконечно долго поднимал ногу. Адольф медленно закрывал лицо левой рукой, стремясь очистить глаза. Секира в его правой, дрогнувшей руке по дуге уходила вниз, к полу.

Лежа на спине, Даг ударил противника ногой в пах. И покатился к падающей секире.

— Я сказал тебе — не дерись с ним, просто убей! — прогремел голос посла.

Было уже поздно. Вывернув Адольфу кисть, Даг вместе с секирой покатился дальше. На стонущего Адольфа он даже не оглянулся. Подставил развилку лезвий под меч Роальда, тот рубанул с плеча, радостно, с хеканьем. Северянин повернулся вокруг оси, вскочил на колено, вырывая из руки соперника зажатое секирой оружие. Меч, звякнув, отлетел в сторону.

Гуго напирал справа, сияя дурацкой блестящей броней. Адольф был на ногах, но держался за стену. Его тошнило.

Маркграф сделал ошибку. Вместо того чтобы помочь Гуго, он кинулся к любимому сыну. Даг запустил тяжелую секиру вокруг себя, на простой рубящий удар у него уже не оставалось сил. Добавив усилия всем корпусом, он резко сместился назад и вместо того, чтобы добить растерявшегося Роальда, всадил полумесяц в плечо Гуго. Тот завизжал, как поросенок, увидев осколки своей плечевой кости.

Роальд уже замахивался скрамасаксом. Даг отчетливо запомнил точеную голову ворона с распахнутым клювом на конце рукояти. Из разбитого носа Роальда разлетались капли крови. Пришлось еще раз взмахнуть секирой. На сей раз Даг провел удар снизу, как учил его в Норвегии грозный берсерк Ивар. Снизу почти невозможно сделать хороший замах. Если только враг сам не нагнется навстречу.

Но Роальд нагнулся. Он буквально нырнул вниз, стремясь всадить клинок в живот Северянину.

Оба лезвия достали противников одновременно. Но Северянин выпустил секиру из рук и сознательно стал падать назад. Ему снова казалось, что падает он слишком медленно, а плоское, в ладонь шириной, лезвие скрамасакса все ближе к груди. Нож пропорол измазанную рубаху и оставил на животе длинный, но неглубокий разрез. Потом он воткнулся в пол.

Роальд стоял на коленях. Железный серп глубоко вошел ему в бедро, кровь хлестала фонтаном. Роальд жалобно ныл, пытаясь скользкими руками зажать рану. Его лицо стало белее извести. Гуго безуспешно пытался встать, поддерживая наполовину отрубленную руку.

Услышав сзади рев маркграфа, Даг рванул к воротам. Отодвинул засов. Вовремя пригнулся. Просвистевший над головой нож ударился в дерево. За воротами оказался грязный проулок. Германские солдаты исчезли, лишь вдалеке у костра грелись нищие.

Северянин ошибся направлением, не успел среагировать. Второй нож неглубоко воткнулся в спину, но достать его не было никакой возможности. Даг пролез под какими — то телегами, пачкаясь в навозе, слыша за собой крики. Побежал, шатаясь, навстречу женщинам — торговкам, чувствуя, как немеет рука и заплывает синяком глаз. Босые ноги оставляли кровавые следы.

— Вот он, вот! Стой, Северянин, мы свои!

Даг рухнул на руки парням из родного теперь экипажа. Потом ему рассказывали, а он не верил — оказывается, он не бежал, а буквально полз на брюхе, оставляя за собой две кровавые дорожки. В казарме дежурные выскочили навстречу, подхватили парня, быстро уложили на теплых камнях.

— Лекаря! Эй, найдите Муху!

Хольд вскинулся мгновенно, осмотрел раненого, убедился, что кости целы, а главное — голова цела.

— Хьяли, бегом за херсиром, скажи ему условное слово! Пусть поднимает всех наших. Эх, кто тебя так?

— Это Дотир — готландец его спас. Они вместе каких — то девок щупали и повздорили с саксами!

Северянина раздели, обмыли горячей водой. Примчались сонные костоправы, травники. Кто — то больно стянул края раны на животе, кто — то одновременно пихал горячую траву в рану на загривке. Явился сердитый херсир с мокрой головой, на ходу натягивая кольчугу, за ним вбежали верные гримы с оружием.

— Что случилось? С кем он дрался? Клянусь копьем Одина, этот мальчишка приносит столько же бед, сколько и гордости нашему хирду.

— Он не дрался, его избили подручные германского посланника. Избили только за то, что он посмел говорить с одной из женщин за забором.

— Где его нашли?

— Хвала Тору, это случилось в доме младшего сюсломана Акинссона, это двоюродный дядя нашего Дотира. Дотир проследил, как они связали Северянина и отнесли в портовую конюшню. Тогда он побежал сюда.

— Как так? — Херсир нахмурился. — Если это был не честный поединок, я не могу решить вопрос своей властью. Придется послать в город за ярлом Годвином, если он сейчас здесь.

— Он здесь, херсир.

— Живо за ним! Так, вы двое — бегом к ландрману. Муха, Свинорез, Глина — оповестить стражу, всех моих гримов сюда, зажечь огни, закрыть ворота! Никто не выходит из лагеря — это мой приказ! Я не хочу резни в городе. Всем построиться с оружием!

— Живо, живо, всем строиться! — зарявкали лютые, подгоняя заспанных бойцов. Словно вихрь пронесся, минуту спустя никого в помещении не осталось.

— Херсир, там нашли еще двоих наших, один ранен, другой убит. Раненый говорит, германцев было втрое больше и все с ножами. Они напали первые из — за какой — то женщины…

— Какое мне дело до женщин! — отмахнулся командир.

Даг ничего этого не видел. Он послушно лежал на животе и терпел, пока прижигали рану от ножа. Вытекло много крови, но травники знали свое дело. Впрочем, даже они, успевшие за свою службу прижечь и зашить сотни ран, переглядывались с удивлением: кровь у их подопечного сворачивалась слишком быстро. Едва лекари завернули Дага в чистое, как к нему пробрался Дотир. Веселый готландец тоже находился не в лучшей форме — голова наполовину выстрижена, плотно обвязана тряпками, кровь сочится по виску, левое предплечье обездвижено двумя дощечками.

— Ну, наделали мы делов, Северянин! Говорят, ты убил этого… Роальда?

— Разве убил? — Даг мало что помнил, в голове гудело набатом одно имя Карлен. Даг размышлял, куда ее увели.

— Дотир, ты можешь сделать для меня кое — что?

— Что угодно, друг, только не проси меня уходить отсюда. Мы оба под арестом.

— Дотир, я дам тебе два эртога серебра, если ты добежишь до веселого дома старухи Гейры. Там ты найдешь Байгура Клыка…

— Ты что говоришь, Даг? — огромный готландец заозирался с испугом. — Байгур Клык — он ведь…

— Да, я знаю. Дотир, не перебивай, мне трудно говорить. Байгур Клык — главный из дружины личных берсерков Синезубого. Но он норвежец. Он наверняка храпит сейчас в доме старухи Гейры. Ты его растолкаешь, и постарайся сделать так, чтобы он тебя не убил сразу. Ты ему скажешь… ох… ты скажешь ему, что тебя послал друг Ивара, с которым они вместе служили у ярла Трюггви… пока того не убил Серая Шкура. Ты скажешь, что я дрался вместе с ним на Рюгене. Дай ему это… — Даг протянул товарищу дорогой перстень, — и скажи, что мне срочно нужно свежее варево.

— Северянин, ты повредил голову? — отпрянул Дотир. — Херсир вышвырнет тебя со службы, если узнает, что ты пил яд медведей. Зачем тебе это? Нам это нельзя, можно умереть!

— Три эртога серебра, — перебил Даг. — Беги скорее, пока…

Северянин откинулся без сил. Он хотел добавить — «пока меня не прирезали здесь», но побоялся, что тогда Дотир вообще не двинется с места. Ругаясь на ходу, готландец побежал.

А Северянин кое — как выполз из шкур, запихал туда вместо себя подвернувшееся тряпье и пополз на четвереньках к двери в кухню. Обычно хватало минуты пересечь длинную комнату с сундуками, на которых спали дружинники. На сей раз Северянину чудилось, что он ползет целую вечность. В казарме кроме него отлеживались четверо больных и раненых, все они снова благополучно храпели. Будить никого не имело смысла, настоящий воин спит глубоко и крепко, пока не прозвучит сигнал тревоги. И никто бы все равно не расслышал то, что почувствовал избитый кормчий.

Через западные ворота въехала бочка сборщика нечистот. А позади бочки, укрывшись мешком, в лагерь проник убийца.

Дверь Северянин открыл головой. Ему повезло — в кухне никого не было. Со двора звучали голоса, там рубили дрова, надраивали котлы, чистили репу и бобы для будущей каши. С другой стороны казармы лютые проверяли оружие и амуницию. Даг полез по узкой лестнице наверх, где на стропилах, над вытянутым очагом, сохли бесчисленные тряпки. Забравшись наверх, он втянул лестницу за собой. Затем улегся ничком на одну из балок. Сверху он прекрасно видел всю казарму. Он следил не отрываясь, но не заметил, как человек в сером плаще проник внутрь.

Тот двигался быстро, но бесшумно, как хорек. Он бегло проверил всех четверых спящих, затем крадучись подобрался к спальному месту Северянина. Откинул полу плаща. Взмахнул ножом.

— Кого ищешь? — окликнул сверху Даг.

Незнакомец вихрем вскочил, ногой пнул бесполезную кучу тряпья. Внезапно двери распахнулись, на пороге стоял Снорри Муха, а за ним — освободившаяся смена караула.

— Это еще кто? — Лютый схватился за оружие. — Эй, стража, вор в лагере!

Лжекрестьянин понял, что снова проиграл. Под капюшоном враг носил плотную шапку, натянув ее до самых глаз. Но прежде чем чужак вихрем вылетел в восточную дверь, Северянин хорошо запомнил его лицо. Теперь зверь и охотник поменялись местами.


Глава двадцать четвертая,

в которой выясняется, что стать изгоем не сложнее, чем поджечь город


Готландец побежал сломя голову. Проследил, чтобы отвернулись стражники у ворот, одним махом перелетел через частокол и смешался с городской толпой. Только побежал он сначала не в веселый дом старухи Гейры. И вовсе не оттого, что так уж сильно боялся нелюдимых свирепых берсерков. Он припустил в другую сторону, вниз по кривым улочкам, прямиком к порту. Несколько раз Дотир уклонялся от встречи с городской стражей, несколько раз прятался от караулов. В городе назревало что — то нехорошее, люди кучковались, шептались мрачно, многие лавки были закрыты. Из той части Хедебю, где особняком жили германцы, доносилось все усиливающееся бурление и бурчание, словно закипал громадный котел.

— Дотир, вот ты где! Ты руку сломал? Что с твоим ухом?

Готландец влетел в весовую зернового склада, где его двоюродный родич как раз собирал положенные казне налоги. Сюсломана охраняли двое дюжих парней в коричневой форме, а третий тащил сундук, приковавшись к нему цепью.

Дотира мигом обступили мельники, купцы, грузчики, матросы.

— Я дал тебе ключ на одну ночь! — разбушевался сюсломан. — А что вы там наделали? Устроили драку? Попойку?

— Это все германцы, они избили нас. Погиб один из наших, — выпалил готландец.

— То есть как — германцы?

От тихого голоса гудящая толпа расступилась. В образовавшийся проход вразвалку вошли трое. При виде этих троих охранники городской казны взялись за оружие. Дотир слышал про таких жителей Хедебю, но как честный служака никогда не сталкивался. Это были тайные заводилы портового сброда, разбойники ночью и тихие грузчики днем. Ночами они на шустрых лодках обирали купеческие корабли, грабили пеших и, по слухам, продавали краденых женщин в веселые дома. Этих людей давно ждала виселица, но ландрман почему — то не спешил с ними расправиться. Возможно, потому, что сильная дружина конунга не всегда квартировала в городе, а кто — то должен был держать в узде голытьбу.

— Значит, эти подлые германцы будут безнаказанно убивать наших людей? — негромко спросил средний из троицы, низенький, худощавый, ничем не примечательный.

В ответ на его слова ропот стал громче. В распахнутые двери склада людей затягивало, как в воронку.

— Смотрите, вонючие псы Оттона калечат наших дренгов! — подхватили моряки. Дотира мигом подняли на бочку и заставили в красках расписать, в каком состоянии принесли Северянина.

— Мальчишке нет и шестнадцати, лучший рулевой! Ходил в поход в Англию! Скоро они примутся за наших купцов!

Дотиру показалось, что вокруг него хлещут молнии. Он никак не ожидал такой реакции на свой рассказ.

— У них двадцать больших лавок и четыре собственных пристани, — подначивали народ лихие горлодеры. — Они все строят и строят свои церкви. Скоро нас загонят в леса!

— А на той стороне бухты — там вообще наши уже не ставят лавок!

— У маркграфа человек сорок в тяжелой броне, а если захотят — соберут вчетверо больше! Тут уж берегись! Убьют не двоих, а каждого ночью прирежут!

— И фризы с ними заодно, их тоже много!

Как — то незаметно для Дотира возбужденная ватага вынесла его на площадь. По пути к самодеятельной армии прибивались все новые и новые люди. Захлопывались дворы. Замирала погрузка на пристанях, опускали ставни меняльные конторы, отовсюду слышался звон оружия. Одни доказывали, что надо идти к самому конунгу и просить защиты, другие кричали, что конунг уже разрешил епископу ставить кафедру, а это значит, что сразу сожгут чудодейственный храм Фрейра, в котором обретают зачатие все бесплодные и избавляются от проказы все больные. Третьи прямо призывали громить заморские лавки. Особенно подлила масла в огонь встреча с крупным отрядом городских стражников. Те сразу стали на сторону большинства.

Дотир еле вырвался, его тащили впереди, как знамя. Окольными путями, прижимая к животу сломанную руку, он припустил на поиски жуткого Байгура Клыка. Городские волнения уже докатились до веселого дома старухи Гейры. Тут Дотир узнал, что ворота посольской усадьбы распахнуты, что всем на обозрение выставлено тело любимого племянника маркграфа, а рядом — тело зверски зарезанной служанки, и что дочь посла обесчещена, и что гонцы уже полетели в Кведлинбург с жалобой, и что все германское население спешно вооружается.

— Вот оно как, — это все, что произнес Байгур Клык, принимая от Дотира перстень.

Затем готландца обступили полуголые потные берсерки, и он чувствовал себя крайне неуютно, в очередной раз пересказывая свою версию событий. На обнаженном торсе Клыка кажется не было чистого места, сплошное переплетение шрамов.

— Я слыхал о вашем мальчишке, — мрачно процедил Клык, вручая посланцу дурно пахнущий горячий горшок. — На нем пятно ульфхеднера, ему место среди нас, а не с бабами. Напомни ему: если выхлебать все сразу — сдохнет. Здесь крепкие грибы.

Дотир бежал назад со всех ног, но его уже хватились на общей перекличке. По счастью, Снорри Муха наказания назначить не успел, потому что в казарму ворвался гонец от ландрмана.

— Приказ всем — вывести людей на улицы, оцепить оружейные мастерские, посольский и купеческий кварталы. Там целая толпа с дубинами, все орут, что германцы убили наших дренгов. Они собираются жечь дворы. Уже убили двух стражников маркграфа!

Заиграл горнист, забили барабаны. В суете не стали делать перекличку, каждый бежал за своим лютым, перестраивались на ходу. Когда казарма опустела, Северянин, зажмурившись, выпил мухоморное снадобье. Дотир глядел на юного приятеля с робостью, видимо, ожидая мгновенного превращения в волка.

— Иначе я не дойду туда, — успел произнести Даг до того, как его выгнуло дугой. Швы на животе разошлись, но крови не было. Кожа стала сухая, горячая и твердая, как дерево. Сердце колотилось все быстрее, кровь стучала, заглушая боль.

— Даг, слышишь меня? — склонился над другом готландец. — Даг, у тебя глаза черные стали, как у ворона! Даг, я лучше лекаря позову, а?

— Никого не зови! — к изумлению прочих болящих обитателей казармы, окровавленный паренек, которого лишь два часа назад притащили бездыханным, сам встал на ноги. А точнее — на четвереньки.

Затем его стошнило, он пару раз упал, а потом случилось то, что суеверные члены экипажа еще долго пересказывали безлунными туманными ночами. Северянин словно во сне нацепил на себя оружие, но сапоги надеть то ли забыл, то ли не захотел. Не отвечая на вопросы, покачиваясь, побрел к воротам. Там уткнулся грудью в копья стражников, которым было велено никого не впускать и не выпускать. Ступая все тверже, словно понурившись, Северянин отошел назад и вдруг кошкой вспрыгнул прямо на поперечину ворот.

И дальше побежал прямо по крышам, по заборам, пока позволяла скученность зданий. Он спрыгивал и снова взлетал, когда плотное давление людской массы мешало ему двигаться к цели. В ушах шумела кровь, боль исчезла, стало горячо, и жутко хотелось пить. Даг помнил, что потом станет еще хуже, и что надо успеть как можно быстрее…

Он понятия не имел, что первые ярлы государства пытались замять конфликт, готовили уже богатый вергельд и клялись маркграфу найти обидчиков. Что посылали гонцов за самим Синезубым, но он с вечера ускакал достраивать фамильный курган. Даг не знал, что пьяные моряки по ошибке, а может и нарочно, подожгли склады фризских и французских купцов, что уже затеялась крупная поножовщина в районе веселых домов, что покидали в воду экипажи двух кораблей из Любека, что на той стороне бухты уже вовсю пылают запасы сена.

Даг выскочил к дому маркграфа сзади, не имея никакого плана. В переулке ощетинились копьями германские солдаты. С ними переругивались мастеровые, но в драку никто не лез. Увидев в руках Дага ножи, к нему мигом кинулись с трех сторон. Северянин присел, одно копье схватил снизу, отбил им второе, а на третье вскочил обеими ногами. Тяжелый, в локоть длиной наконечник зарылся в грязь. Солдаты испугались. Они дергали свои копья на себя, но не могли одолеть мальчишку. Зато когда Даг дернул оба копья на себя, стражники повалились в лужу. Завидев это, другие ахнули.

— Стой! Держи его!

Он прыгнул прямо на стену и побежал вверх по задней стене, втыкая ножи в расщелины между бревнами. Кто — то кинул камень, кто — то метнул копье, но оба промахнулись. И свои, и враги смотрели снизу, как зачарованные. Ножом Даг выломал ставню и ввалился в незнакомую темную комнату. В следующей комнате прыснули по сторонам с визгом женщины, но Карлен среди них не было.

— Где она? — прорычал берсерк.

Его речь больше походила на рычание зверя, но его поняли. Наверное, среди служанок нашлись даже сочувствующие.

— Увезли, увезли ее, — всхлипнули в темноте.

Адольф напал на него со спины и ударил первый. В теснине коридора он ударил первым, что подвернулось под руку, а это оказалось совершенно тупое древко знамени, украшавшее стену залы. Но от толчка Даг проломил хилую балюстраду и свалился прямо на головы благородным ярлам, которые во внутреннем дворе как раз пытались заключить перемирие. Боли не почувствовал. При этом произошел еще один, крайне неприятный инцидент — Северянин лишился оружия. По дивному стечению обстоятельств, именно это скоро спасло ему жизнь. Древко знамени порвало перевязь с мечами на его спине, и Даг полетел вниз безоружный, ведь ножи в серьезном поединке не в счет.

Он извернулся кошкой, приземлившись на ноги, люди вокруг непонимающе расступились, и тут его милость показал себя во всей красе. Увидев вполне живого и почти невредимого врага, он отбросил учтивость и со звериным рыком кинулся на Северянина. С другой стороны, размахивая секирой, с лестницы кубарем катился Адольф. Со стороны, для знатных датчан это выглядело так, будто два кровожадных сакса режут на куски совсем юного, беззащитного мальчишку.

— Бей их! Вон из города, крысы!

— Топить всех крыс в дерьме!

Маркграфа пытался задержать кто — то из слуг и тут же поплатился отрубленной рукой. Северянин выхватил меч из ножен ближайшего к нему ярла, тот даже не успел помешать. Адольф наступал, как дикий кабан. Даг присел, ударил по ногам, но второго удара не понадобилось — кто — то уже сбил сына посла с ног.

— Гони их прочь! Топить всех!

— На кол псов Оттона!

Жидкая цепочка германских солдат, оцепивших двор, была прорвана оравой горожан. Первыми во двор ворвались жрецы Тора, потрясая окровавленными руками. Эти преследовали свои цели и звали всех жечь церковь. За жрецами уже ломились с рогатинами, цепями, дубинами.

Охрану посольства буквально втоптали в землю, порвали на клочки. Кто — то пытался укрыться наверху, но добровольцы приставляли к стенам лестницы, поджигали пучки соломы, кидали в окна.

Даг искал маркграфа, но не видел ничего, кроме моря голов и перекошенных в ярости ртов.

Громили подвалы, топтали ценности, с треском рубили ворота и двери. Многие иноземцы, пытаясь спастись, мечами прокладывали себе дорогу в гавань, но полегли все до одного. Огонь взлетел до крыши и прыгнул на соседние дома.

Даг без сил опустился на землю среди убитых. Он не помнил, как выбрался наружу, как его тошнило и выворачивало наизнанку, как его подхватили под руки и куда — то понесли. Когда он очнулся, стуча зубами, словно в лихорадке, над ним стоял его лютый Снорри Муха и… Ульме Лишний Зуб. Почему — то земля под ним покачивалась. Наконец, он сообразил, что это вовсе не земля, а палуба кнорра. Даг попытался улыбнуться новому хозяину «Белого Быка», но ответной радости не заметил.

Ульме Лишний Зуб смотрел мрачно. Кнорр покачивался у самой пристани. Рядом велась лихорадочная погрузка.

— Что я могу сделать? Полгода назад я предлагал ему драккар, я предлагал войти в мой фелаг. Но для этого нужны средства. Он снова босяк. Мои товарищи по фелагу не возьмут в долю нищего, пусть даже его отца уважает половина Свеаланда.

— Ты можешь отвезти его к отцу, на север?

— Я уважаю Олафа Северянина, но… мы не собираемся плыть на север, как раз наоборот. Мы идем с полным грузом шкур во Фризию… И вот что я скажу тебе, херсир, — понизив голос, старый торговец упредил следующий вопрос. — Когда — то мой друг Свейн Волчья Пасть вытащил из воды найденыша с волчьей меткой. Я тогда был против, но не сказал слова поперек. Теперь он служит конунгу Дании, а не мне. Прошли те годы, когда мы весело искали смерти. Мы не хотим новой беды.

— Поздно, — лютый указал на зарево пожара. — Знаешь, что там горит? Это усадьба германского посланника. Маркграфа разорвали на куски. Похоже, мы все нашли себе беду. Слушай, Ульме, этого парня вздернут, как только Синезубый вернется в город.

— Я чувствую, нам пора сниматься с якоря, — буркнул Ульме. — Но я подскажу тебе, что с ним делать. Видишь, на той стороне готовятся отплыть два черных драккара? Продай его гребцом йомсвикингам.

— Продать? Свободного?

— Хочешь, чтоб его повесили?

— Но эти живодеры не берут рабов на весла.

— У них не хватает людей, — криво улыбнулся Ульме. — Этот корабль они у кого — то отбили, теперь спешат, чтобы не пришлось участвовать в сваре. Кажется, десяток треллей они уже купили. Поспеши. Этот глупый мальчишка очень хотел к ним попасть, вот пусть наживет себе мозоли!


Часть четвертая

ЙОМСБУРГ


Глава двадцать пятая,

в которой рулевой конунга превращается в раба, а мечта и смерть приходят одновременно


Даг наваливался грудью на проклятое весло, а оно с каждым часом становилось все тяжелее. Нельзя было попросить воды или передышки. Нельзя было далее пикнуть. На глазах у Дага двоих, взмолившихся об отдыхе, отхлестали по голым спинам плетками, с вплетенными в кожаные ремешки грузилами. Столь страшный инструмент для избиения рабов Даг видел впервые. Спины несчастных стали выглядеть так, словно их рвал когтями медведь.

Никто не делал скидку на ранения Дага, но действие варева почти прошло, и порезы саднили все сильнее. Рана от попавшего в спину ножа раскалилась, казалось, там проворачивают железный гвоздь. Северянину становилось то жарко, то холодно. В весельный порт залетали соленые брызги, иногда окатывало водой с ног до головы и даже резало руки мелкими льдинками.

За долгие месяцы в команде Торира Скалы бывший рулевой привык к веслу, это спасало его от окончательной потери сил. К счастью, посадили на седьмой румб, тяжеленных весел первых румбов он бы не вынес. Второй удачей стал попутный ветер. Йомсвикинги подняли парус и умело маневрировали среди волн. Как ни странно, командовал кораблем черноволосый, широкоскулый саам со знакомым именем Юхо, но слушались его беспрекословно. От подчиненных капитан отличался лишь широкими золотыми браслетами и зеленым камнем в ухе. Даг убедился, что сказки про жителей Йомса сбываются. Такой пестрой команды и такой жесткой дисциплины он прежде не встречал. Помимо датчан, свеев и высоких норвежцев, встретились двое чернявых, с очень смуглой кожей. На палубе дрыхли двое альбиносов, увешанные очень знакомыми амулетами финских богов. Где — то позади переговаривались русичи и даже литвины.

Рабами никто не занимался, наверняка их всех собирались выкинуть в море или дешево перепродать. Но на всякий случай, чтобы гребцы не смогли увести корабль, или чтобы не затеряться в тумане, кнорр привязали к идущему впереди драккару длинной цепью. Цепь то погружалась в жидкий свинец Бельта, то натягивалась и гудела, как струна. В такие моменты трелям на веслах доставалось плеткой.

Первый перерыв и смену сделали часов через шесть. Северянин буквально выпал в проход, не в силах пошевелить пальцами. Вокруг свистели сырые весенние ветра, суша давно пропала из виду, но опытный рулевой быстро сориентировался. Он жадно грыз кусок вяленой, твердой как камень конины и жадно наблюдал за свободными членами экипажа, в надежде обратить на себя внимание. Но цепи на ногах не позволяли даже встать.

Такого мощного вооружения и доспехов Даг не встречал даже при императорском дворе. Там блестело золото, сверкали камни, но что значили бесполезные игрушки? Практически все викинги носили длинные, до колен, кольчуги сложного плетения с короткими рукавами и штаны, укрепленные железными бляхами. Даг не заметил ни одного рядового, одетого в простую кожаную или холщовую одежду. Шлемы носили тоже одинаковые, глубокие, с длинной носовой пластиной и защитными выступами для глаз. Каждому полагался меч. Сын кузнеца мигом определил, что мечи завезены из страны франков. В особых ящиках хранились секиры и копья различной длины.

Северянин сразу отметил, что оружие здесь содержат лучше, и находится оно удобно, всегда под рукой. Складывалось впечатление, что морская дружина готова начать бой в любую секунду.

Когда снова пришла пора сесть на весла, Даг стал свидетелем морских учений. Он греб и смотрел направо, едва не вывернув шею. На носу корабля расчистили место от мешков и бочек, установили широкий толстый щит с нарисованными крестами и кругами. Началась тренировка копейщиков. Невзирая на сильную качку, хольды гоняли копьеметателей до седьмого пота, а Юхо следил, невозмутимо усевшись у руля. Копья метали не все, особая команда, но люди эти творили чудеса. Они упражнялись в захвате чужого борта особо длинными пиками с крюками на конце. Затем метали дротики с двух рук. И старший не отпускал их, пока все мишени не были поражены. После метателей пришла очередь упражнений с мечами и секирами. Свободная смена дрыхла, рубились прямо над ними, но не так, как в казарме ярла Годвина. Здесь не считали, что каждый родился с мечом. Хольды заставляли каждого делать медленные замахи, а противников понуждали к уверткам, подскокам и прыжкам. Под удары барабана потешный бой становился все быстрее. Чем чаще лупил барабанщик, тем чаще подпрыгивали, увертывались, пинали друг друга в незащищенную голень, плашмя били секирами.

То же самое продолжалось на второй день и даже ночью. Наконец Северянин воочию убедился, почему никто не решается сражаться с этими «живодерами». Они не ели мухоморов, не пылали ненавистью. Они, как начинающие скальды, монотонно и терпеливо повторяли одну и ту же музыкальную фразу, только музыка их звучала страшно. На третий день плавания, когда справа забрезжили туманные очертания берега, один из драккаров отстал, чтобы отрепетировать на их кнорре абордажную атаку. Бедные трели натерпелись страху. Хотя их никто нарочно не убивал, двое были покалечены теми самыми длинными крючьями. Дагу повезло. Его не задели, но трижды пробежались сапогами прямо по плечам.

Даг убедился, что даже в бою один на один он вряд ли сможет потягаться с дьяволами, которые ловили на лету копья и секиры. Таково было очередное задание Юхо и капитана соседнего корабля — воины швырялись друг в друга боевым оружием, может лишь чуть — чуть помедленнее, чем в реальной обстановке. Если копье улетало за борт, провинившемуся приходилось прыгать за ним в воду. Вдобавок упустивший оружие садился на две смены на весла.

Во время очередного обеда Северянин осмелился и обратился к Юхо на подзабытом языке саамов. Тот очень удивился, и только благодаря его удивлению Дага не зашибли плеткой. Морской конунг смотрел на тощего, грязного до черноты парня и никак не мог взять в толк, чего тот хочет. Коготь и метка на голове не произвели на него ни малейшего впечатления. Однако он пообещал не убивать забавного раба до прихода в Йомсбург, а показать его на Совете морских дружин.

Впервые Даг выдохнул с облегчением.

Йомсбург оказался совсем не таким, как ожидал юный датчанин. Он предполагал увидеть грозные укрепления, как у Харальда Синезубого, но крепость викингов не нуждалась в искусственных земляных сооружениях. Город расположился в глубокой бухте, окруженной скалами. Но совсем недавно эта бухта была мельче, а далеко уходящие в море насыпные молы — короче. Строительство не прекращалось, вдоль крутых береговых откосов полыхали костры, с горы вереницей спускались люди, каждый тащил на себе корзину с камнями. Люди поочередно сбрасывали поклажу в воду и возвращались наверх. Крупные валуны и мешки с песком подвозили на телегах. На другом краю искусственной «подковы» происходило обратное — там углубляли дно, вбивали сваи, все дальше уходили по шатким мосткам. Со стороны казалось, будто крепость пятится на сушу и тащит за собой длинный язык воды. Каменная арка и железные ворота, о которых шепотом рассказывали мореходы, якобы побывавшие в Свиноустье, тоже оказались совсем не такими грозными. Арка представляла собой естественное горное образование, на вершине которого лишь очень опытный глаз мог приметить верхушку наблюдательной башни. Зато когда драккары свернули и спустили паруса, стало ясно, как непросто с моря одолеть эту крепость. Спокойное море взъярилось, валы с грохотом обрушивались на борта, оснастка скрипела. Рулевой и весельные команды непрерывно получали новые приказы, пока драккар проходил скрытые ловушки. Порой слышался страшный скрип по днищу, несколько раз Северянин под самой поверхностью бурлящей пены видел острия специально наваленных камней. Незнакомый с тайным форватером легко утопил бы здесь самый сильный флот.

Стоило пленному кнорру пройти под каменной аркой, волнение моментально стихло, и бухта открылась во всей красе. Но даже теперь невозможно было догадаться, сколько драккаров прячется в глубоких шхерах. И сколько жителей таит ловко укрытый город. Острый глаз с трудом замечал укрытия среди валунов, где сидели в засаде лучники. Однажды Дагу показалось, что он видел глубокую извилистую траншею, ловко прикрытую сверху дерном и щебнем. По такой траншее можно было выбраться в тыл кораблю, который сумел бы чудом прорваться в гавань, окружить его и сжечь, не приближаясь.

Наконец, обойдя змейкой два насыпных каменных мола, корабль причалил к пристани. За пристанью в ряд располагались сараи на сваях. Под крышами сараев, заботливо укрытые от дождей и ветров, на распорках дремали свежие корабли. В гору уводила раскатанная дорога из гладких бревен, с проймой посредине. Странная дорога заканчивалась прямо у воды. По этому широкому волоку человек сорок на канатах спускали почти готовый корабль.

Юхо обнялся с встречающими, началась разгрузка. Между гранитных глыб пряталась хорошо наезженная дорога. Сперва по ней укатили телеги с награбленным добром, затем повели рабов. Каждую минуту Северянин ждал, что им всем отрубят головы, но никто на его жизнь пока не покушался. После очередного крутого поворота дороги и очередного ловко скрытого поста он невольно замедлил шаг.

Город раскинулся в долине, надежно спрятанный скалами от ветров и неприятеля. Йомсбург здорово походил на военные лагеря, которые строил в Дании Синезубый. Идеальная окружность вала замыкала внутри длинные прямоугольные постройки. Большие дома экипажей вытягивались в линейку с юга на север и с запада на восток. В центре, между длинными казармами, сходились мощенные дубом дороги. Там, в центре, с той же четкостью были возведены двух — и трехэтажные домики, обнесенные дополнительной оградой. Высокие сторожевые башни и костры дополняли мрачное величие города. Дагу понравилось, что нигде не воняло отбросами, не грызлись бездомные псы, не валялись груды гниющей рыбы. Хотя рыбу несомненно ловили — за пределами жилых районов сушились сети. Еще дальше, за сетями, полыхал огонь в кузницах, угадывались очертания овчарен и коровников. Прежде чем за ним закрылись массивные ворота, Даг бросил последний взгляд назад. Над входом в бухту полыхали сигнальные огни. Длинные тела драккаров проплывали под каменной аркой, корабли, как хищные рыбы, скользили один за другим и швартовались в глубоких тихих заводях. Потом Дага грубо дернули за цепь, и он увидел башню.

Башня, походившая на вытянувшийся среди больной десны, выбеленный ветром клык, Дагу сразу не понравилась. Он удивился, почему не заметил каменную башню раньше, ведь она возвышалась над валом локтей на сорок. От жилых домов к ней вела всего одна, узкая дорожка. Слишком узкая для того, чтобы могли разминуться двое. Ни единого окошка в стенах, но наверху имелась площадка, огороженная барьером.

И с площадки за ним следили чьи — то недобрые глаза.

Их втолкнули в стоящий на отшибе дом. Изнутри тот чем — то походил на перевернутое нутро торгового корабля: стены расширялись к центру и сужались к краям, два ряда столбов держали крышу. Здесь давно не топили, и пахло засохшей кровью. За время пути Северянин не познакомился ни с кем из товарищей по несчастью, и нынче познакомиться не получилось. Их усадили вдоль стены, закрепили цепи крюками, и в ту же минуту распахнулась дверь. Вошел высокий мужчина, широкий в талии, на его толстых пальцах блестели кольца.

— Этот? — указал он на Дага.

Капитан Юхо кивнул.

— Развязать, за мной, — скомандовал широкий.

Дага освободили, лишь оставили на шее петлю со свободно висящей веревкой. Пока вели по городу, он жадно запоминал все, что видел. Слева на утрамбованной площадке человек сорок разбегались по команде и валились наземь. Затем по другой команде вскакивали и в несколько секунд собирались в плотную массу. Херсир прохаживался вокруг и проверял, верно ли сдвинуты щиты. На другом поле дрались на бревнах палками. Еще дальше — висели канаты, прямо над ямами с водой, и парни в полном вооружении пробирались по канатам, цепляясь одними руками. Когда кто — то падал в грязь, раздавался общий веселый смех. По правую руку виднелись верфи, где одновременно шла работа как минимум над тремя кораблями. Навстречу рысцой пробежали человек двадцать под командой совсем молодого парнишки, едва ли не ровесника Дага. Все вместе они несли колоссальных размеров бревно с заостренным впереди концом. Это было даже не бревно, а цельный оструганный и обожженный ствол дерева, с многочисленными рукоятями по бокам. С дружинников катил пот, они пошатывались, но упорно бежали со своим странным бревном. Даг никогда не видел тарана, но сразу догадался, что это за штука. Но вместо того, чтобы испугаться, он еще сильнее захотел остаться с ними, стать одним из них. Он не заметил ни одной женщины, ни одного старика или ребенка. Зато чуть позже он заметил пленников, с которыми вместе сидел на веслах. Мужчин уводили по другой дороге, вьющейся через горы. Как Северянину удалось узнать позже, треллей в крепости не держали, их немедленно продавали в близлежащий Волин. Во владениях ярла Пальнатоки обитали лишь свободные люди.

Дага ввели в жарко натопленный зал. Это был один из центральных домов города. Внутри ничего не походило на обычную спальню экипажа. Здесь на стенах висели отвоеванные штандарты, по периметру тянулись ряды лавок, укрытые разными дорогими тканями. Видимо, тот, кто украшал зал Совета, тащил сюда наобум все лучшее, что удалось награбить. Парчовые занавески перемежались с церковными гобеленами и напольными восточными коврами. Все это великолепие давно протерли грязными штанами. В центре стояло несколько столов с незнакомыми Дагу научными приборами, тут же лежали раскрытые книги в кожаных переплетах, стояли шахматы и несколько песочных часов разной величины.

Северянин снова разинул рот. Пару раз в своей жизни он встречал людей, умевших вырезать руны, но книги на чужом языке не мог читать никто. Северянин осторожно огляделся в поисках великих чародеев. Но вместо чародеев увидел лишь мясников, вносивших через заднюю дверь жареных баранов. Для кого — то готовился ужин. Широкий человек сел на край стола, к приборам и книгам он будто нарочно не придвигался.

— Меня зовут Буи Толстый, я один из форингов ярла Пальнатоки. К сожалению, ярла сейчас нет, и Сигвальди тоже нет, они вернутся завтра. Теперь вот что — заткни пасть, пока я говорю. Я буду спрашивать, а ты отвечай только то, что я спросил. Если то, что ты наплел форинту Юхо, не подтвердится, я сам вырежу тебе легкие. Потому что ты сказал слишком много. Ты понял?

Северянин кивнул. Юхо стоял рядом, дышал в затылок. От жареной баранины шел такой аромат, что у Дага закружилась голова. Буи выпроводил мясников, крикнул, чтоб никого не впускали. В свете масляных светильников Рожа у форинга казалась деревянной маской — сплошные свирепые морщины, залитые соленой морской водой.

Он спрашивал, а Даг честно отвечал. Он старался говорить коротко и глядел викингу прямо в глаза.

— Позовите Волкана, — приказал кому — то Буи, приоткрыв дверь.

Спустя несколько минут томительной тишины в зад проскользнул светловолосый мужчина с короткой седой бородой.

— Покажи ему!

Даг и Волкан одновременно вынули из — за пазухи когти. Викинги переглянулись со странным выражением. Затем все трое внимательно осмотрели и ощупали метку на голове пленника.

Волкан заговорил с Дагом на русском наречии. Даг отвечал, старательно вспоминая слова. Наконец, он решился.

— Я вспомнил тебя, — сказал он по — русски Волкану. — Ты спас меня в Бирке. Когда дрались жеребцы. Я еще тогда видел твой коготь. Меня хотели убить, они думали, что я колдун.

— А ты колдун? — улыбнулся в усы русич.

— Нет. Но я верю, что мой отец здесь.

— Что ты хочешь?

— Стать одним из вас.

— Ты уже давал клятву Харальду и сбежал от него Разве можно тебе верить?

— Эй, о чем вы там чирикаете? — У Буи лопнуло терпение. — Говорите на нормальном языке!

— Я уже встречал его, давно, — подтвердил Волкан. — Я говорил о нем Сигвальди, но ярл не поверил. Тогда мы плыли на север по важному делу, и Сигвальди сказал, что нам некогда проверять.

— Что же нам теперь делать? — осведомился Юхо.

— До завтра молчать, — посоветовал Волкан. — Нам нужен совет Сигвальди, он умный.

— Тебя покормят. Дадут поспать. Потом тебя отведут к тулам, — отрубил Буи, и было непонятно, милость это или приговор. — Если все это правда, то кому — то завтра будет жарко.

Северянин наелся до отвала и рухнул на шкуре, там, где указал Волкан. В каморке, где его заперли, жарко топилась печь, в очаге главного зала поддерживали огонь, но весь экипаж находился в викинге. Даг хотел о многом спросить, но сон оказался сильнее.

Сон оказался слишком сильным даже тогда, когда метка на голове задергалась от страшного предчувствия. Даг с трудом разлепил веки, увидел над собой склонившуюся фигуру в капюшоне, ощутил острый укол в грудь.

Он успел истошно закричать. И кричал, пока мрак не поглотил его.


Глава двадцать шестая,

в которой коготь и волчья метка обретают смысл


Северянин катился по жерлу раскаленного колодца и не мог ни за что ухватиться руками. Падение все ускорялось, дышать стало совсем нечем, ему казалось, что вместо воздуха в легкие попадает сухой огонь. Скользкие камни обжигали ладони, и не было ни малейшей возможности замедлить падение. Где — то наверху, в недосягаемой вышине, он видел кусочек прохладного неба, в небе мерцала звездочка, звала к себе. Небо означало спасение, но тело стало слишком тяжелым, а слева в груди поселился зубастый червяк. Парень снова видел глаза, угрюмые, горящие враждебным огнем. Он почти забыл про свои видения детских лет, но прежний кошмар настиг его. Падение все ускорялось. И вдруг…

— Клянусь копьем Гримнира, — прогремел чей — то бас. — я уже однажды потерял сына и не хочу потерять его снова! Несите его в башню к тулам! И передайте — я скормлю их чайкам, если не спасут его!

Даг очнулся от дикой, сосущей боли в подреберье. Первое, что он увидел, открыв глаза, — кости. Дочиста обглоданные человеческие кости, принадлежащие детским скелетам. Он кое — как скосил глаза вправо и убедился, что лежит рядом с недавно разложившимся скелетом ребенка лет восьми. Такой же скелет, только аккуратно собранный и увешанный амулетами, покоился справа. В помещении с низким закопченным потолком стоял невыносимый смрад, но Даг скоро перестал его замечать. Ноги и руки его были связаны, а на голом животе ворочалось вонючее создание, безногая седая женщина с бородой, вся в бородавках и лишаях. В первый миг Даг решил, что уже умер, и, поскольку погиб не в честной битве, находится на самом дне ада, в плену у великанши Хель, и мучают его вечные порождения бездны.

— Лежи тихо и не дергайся! — Чьи — то прохладные ладони подложили под затылок волосяную подушку, дабы пленник не убил себя о камни. Потом зрение ослабло, Даг видел лишь колыхание огней и рогатые головы чертей, жадно склонившиеся над ним.

Сколько времени прошло, он не знал. Но падение в колодец прекратилось. Саднило связанные кисти и щиколотки. Очевидно, он дергался сильно, раз так крепко связали. Противная бородатая женщина никуда не делась. Она разрезала ему кожу на груди, с чавканьем отсасывала кровь, сплевывала на сторону, а затем приложила к ране добела раскаленный прут. Даг от боли потерял сознание, очнулся от ведра ледяной воды, выплеснутой в лицо.

И сразу догадался, что находится в башне, причем не на вершине, а глубоко под землей. Мучители преисподней оказались младшими тулами, наряженными в рогатые шлемы. Они хором пели и подбрасывали травы в котел. Бородатая женщина присыпала ожог пеплом и отползла в сторону.

— Все, что предопределено асами, непременно сбывается, — сказал кто — то невидимый. — Он убил свою мать, как предсказывали тулы…

— Так это мой сын или нет? — зарокотал знакомый бас. — Ведь по вашему наущенью я бросил его в море!

— Верховный тул умер, — торопливо напомнила бородатая каракатица. — Это все он, мы лишь гадатели…

— Развяжите его!

Сверкнули ножи. Дага подняли и переложили на мягкое. Рядом сел кто — то огромный, опустил прохладную ладонь на лоб. Золотые перстни на пальцах оцарапали кожу. Большой человек вздрагивал. Собравшись в кучку, жрецы ждали развязки.

— Знаешь, кто я? — спросил богатырь. Северянину хватило одного взгляда на лицо собеседника, чтобы увидеть в нем себя. Как в зеркале.

— Ты… ярл Пальнатоки, — выдавил он, не смея произнести главное.

— Токи, твоя наложница умерла в родах, — бесстрашно напомнил жрец.

— Это мой сын, — упрямо повторил хозяин Йомсбурга. — Я признаю его вторично, на Совете дружин. А теперь, парень, лежи тихо. Тебя укусила змея, но мы уже вырвали ее жало. И я еще разберусь, кто подослал этих ублюдков.

— Его хотели убить тихо, — подсказал кто — то. По голосу Даг узнал форинга Волкана. — Хвала Фрейру — защитнику, мы успели вовремя.

— Убить тихо, — как эхо, повторил ярл. — Убийство в Йомсбурге, этого мы не простим никому, все слышали?!

Даг скосил глаза и увидел то, что недавно было его врагом. Он узнал лицо человека, который охотился за ним. Хотя узнать было непросто. Голый мужчина висел на дыбе, весь в крови, лишенный глаз и ушей. Неподалеку, на крюке, вмурованном в стену, болтался еще один…

В очередной раз Даг проснулся совсем в другом месте На месте ожога крепилась липкая повязка, пропитанная мазью. Он удобно полусидел в чистой постели, на настоящем, чистом льняном белье. В окно било солнце. Девушка в простой одежде поила его травяным настоем. Дверь скрипнула, вошел Токи. Девушка поклонилась и бесшумно исчезла. При свете дня Даг смог лучше рассмотреть отца. Суровые губы, твердый подбородок, брови и борода, подпаленные сединой, жесткая осанка — все выдавало властную непреклонную натуру. Даг мог бы выглядеть так лет через пятнадцать. Лишь глаза у ярла были иные, совсем иные, и он первый об этом сказал.

— Я узнаю в тебе твою мать.

На мгновение голос Токи дрогнул, теплые воспоминания пронеслись и растаяли.

— Ты проделал большой путь, достойный йомсвикинга. Но ничто не поможет тебе, если не выдержишь наших испытаний. Однако, я пришел не за этим. Ты все равно захочешь узнать, почему тебя швырнули в море. Молчи и слушай.

В Дании жил мой дед, знатный человек, тоже по имени Токи. У него было двое законных сыновей, Аки и Палнир, и один незаконнорожденный. Когда дед умер, сыновья не захотели делиться наследством с бастардом Фелниром. Тогда обиженный бастард уплыл к конунгу и наговорил много неправды против Аки. Он сказал, что Аки хочет захватить всю власть в Дании. Аки часто ходил в викинг, собрал много богатств, его уважали и боялись. Но конунг поверил наветам и подослал к Аки убийц. Тогда Палнир, брат Аки, сильно опечалился и испугался за свою жизнь. Он спросил совета своего молочного брата Сигурда, а тот прослыл большим мудрецом. Сигурд взял дружину и поплыл в Готланд. Там он был в большой милости у ярла Отара и попросил для Палнира руки его дочери, Ингеборг. Сигурд хотел, чтобы Палнир уехал из Дании, получил хорошую поддержку и смог потом отомстить за брата. Случилось так, что Палнир и Ингеборг влюбились друг в друга, и ярл Оттар дал согласие на свадьбу. Спустя время родился я, твой отец. Я вырос в Фюне и с самого детства сопровождал отца в походах. Но, к сожалению, мой отец рано умер. После отца мне досталась сильная дружина и много кораблей. Мы отправились в викинг в Уэльс, там славно помахали мечами и взяли много серебра. Но мудрый Один видит все, он распорядился так, что мне полюбилась дочь самого ярла Уэльса. Ярл предложил мне земли, а дочь его согласилась стать моей женой. Так мы жили, и были это лучшие времена. Половину года мы проводили в своих владениях в Фюне, половину в Уэльсе, и все были довольны. Но после случилось так, что конунг данов Харальд заключил союз с вендами. Кейсар Мешко уговаривал Синезубого, чтобы тот отвратил своих людей от вендских земель, не давал им грабить там. Харальд, хоть и конунг Дании, не мог тогда обещать, что все мелкие ярлы послушают его совета. Тогда они встретились и решили так — кейсар вендов даст датчанам землю в Свиноустье, чтобы Харальд построил там город и населил верными людьми. И чтобы эти люди защищали земли Мешко от всех, кто будет нападать. Но Харальд сам не мог этим заниматься, еще жив был его отец Горм Старый. Тот был злой и неуступчивый человек. Он хоть и делил с сыном власть в стране, но не давал тому много воли. Синезубый стал думать, как поступить, чтобы остаться с вендами в союзниках. Ему сказали, что есть такой человек Пальнатоки, и он предложил мне встречу. Я сказал тогда, что земель и людей у меня достаточно, а если понадобится еще, мы добудем сами, не нанимаясь ни к кому в услужение. Харальд спросил меня тогда, не таю ли я зла за убийство моего дяди Аки. Я ответил, что дело давнее, разбираться с этим должен был мой отец, но он давно пирует в Вальхалле. А что я подумал при этом, сын мой Даг, этого никто не узнает. Так мы долго кружили вокруг и около, и не хотелось мне покидать Фюн. Но снова вышло иначе. Вышло так, что моя молодая жена умерла в Уэльсе. Об этом узнал кейсар вендов Мешко и пригласил меня к себе погостить. Я взял верного друга Сигвальди, несколько кораблей и, как только сошел лед, приплыл в Волин. Пир был щедрый, мы поладили во всем, особенно когда я увидел дочь кейсара…

Пальнатоки рассмеялся каким — то своим воспоминаниям.

— Ты, наверное, не знаешь, что у старого Мешко, кроме сына Болеслава, были еще и прелестные дочери? Так вот…

— Я видел Болеслава, — вставил Даг, все больше гордясь тем, что волею судьбы побывал на имперском съезде.

— Вот как? Где? — удивился Токи.

Пришла пора рассказывать Северянину. Несколько раз он прерывался, накатывал кашель и слабость. Жжение в груди не давало забыться. Тогда отец сам бережно вытирал сыну пот и давал напиться. Даг сбивался, отвечал на вопросы, все глубже погружаясь в детство, до самых ранних воспоминаний, когда отцом он считал знатного бонда Олава Северянина с озера Ветерн.

— Кого ты еще оставил, кроме родных в Свеаланде? — проницательно глянул Токи.

— В Хедебю… — Даг покраснел. — Одна девушка, из дома германского посла. Из — за нее я подрался…

— Женщин у тебя будет много, — отмахнулся ярл.

— Нет… то есть я хочу найти ее. Но ее увезли, — не пускаясь в подробности, Северянин описал стычку с Роальдом и Гуго. Но почему — то не сказал отцу, чей дочерью была Карлен.

— И твой хевдинг продал своего дренга в гребцы, чтобы его не вздернули за честь чьей — то соплячки? — Токи недоверчиво покачал головой. — Что — то здесь не так. Форинг Юхо стоял трое суток в Хедебю, пополняя запасы. В последнее утро в городе начались пожары и был слышен шум, словно дралось целое войско.

— Я ничего не поджигал!

— Ладно, подождем вестей, — сменил тему Токи. — Твой приемный отец — наверняка достойный и благородный человек, — заключил Токи. — Я буду рад познакомиться и даже побрататься с ним.

— А что было дальше? — неловко напомнил Даг. — Откуда…

— Откуда взялся ты? — расхохотался ярл. — Случилось так, что венды предложили мне долю в добыче, если мы вместе пойдем вверх по Нево и нападем на дикарей — русичей. Но вышло иначе. Мы посоветовались и сами пошли в викинг. В том походе на Гардар я потерял многих верных товарищей, это очень трудно — сражаться в густых лесах, где в тебя стреляют из луков прямо с деревьев. Мы слишком далеко ушли от реки и от кораблей, слишком далеко углубились в лес. Но не пожалели об этом, привезли обратно полные драккары соболиных шкур и много другого. Мы захватили женщин и несколько мужчин. Обычно мы убивали всех мужчин, кто поднимал против нас меч, но в тот раз… — Токи тряхнул седой гривой, — в тот раз мы угодили в логово к настоящим колдунам. Русичи называют их волхвами. Они жили в городах, а не в усадьбах, как принято в Дании, и каждый маленький городок нам приходилось брать с потерями. Даже их старики, прежде чем погибнуть, выкрикивали имя Велеса и забирали с собой несколько моих парней. Они плевали нам в глаза соком разжеванных ядовитых ягод, от которого сразу слепнешь. Они делали так, что мои люди целую ночь кружили между трех сосен и погибали от бешенства. Они насылали на нас стаи волков, я никогда прежде не видел таких огромных… Вот следы, видишь? — Токи обнажил бок, показав страшные рубцы от клыков.

Даг слушал, затаив дыхание. Так вот какова она, его настоящая родина! Страна лесных городов, где правят Сварог и Велес!

— Я сразу влюбился в твою мать, — ярл заметно погрустнел, — хотя у нее была такая же метка на голове, как у тебя, и она могла бы отравить меня одним прикосновением языка к моим губам. Я смотрю на тебя, Даг, и вижу ее глаза… Когда мы выжгли частокол вокруг их городища, я был искусан волками. Огромные изрубленные волки лежали вперемешку с трупами дренгов. Наш верховный тул потом кричал, что все это были оборотни. Может и так… Мы не нашли там сокровищ, но я мог умереть от ядовитых клыков. Никто этого не знает, тебе я говорю первому. Когда твоя мать увидела, что я приказал казнить всех ее связанных братьев, она подошла и просто положила руки мне на раны. И кровь остановилась. Она не любила меня, она хотела спасти своих. Тогда я сказал, что оставлю в живых тех, кто добровольно вступит в мою дружину и пойдет со мной обратно в Йомсбург. Потому что тогда лишние рты мне не были нужны. Со мной пошли семеро. Они все отлично дрались топорами, а мечей у них не было. Поэтому в Йомсбурге мы назвали их «кланом Топоров». Мой друг Сигвальди, сын конунга Струтхаральда из Сканей сказал так — пусть у нас тоже будут кланы, для тех, кто лучше владеет каким — либо оружием… Из тех семерых, что пошли тогда со мной, четверо уже пируют в Вальхалле, один сбежал обратно. Но Волкан и Некрас честно служат нашему знамени, у них тоже есть когти неведомого зверя. Волкан стал морским форингом, я доверяю ему десять и больше драккаров, когда мы ходим в викинг. Девчонка спасла им жизни. Я поклялся копьем Одина и не тронул их стариков, но маленькую ведунью забрал с собой. Когда стало ясно, что она понесла от меня сына, я отселил ее в Волин, таковы законы нашего братства. Но наш законоговоритель стал нашептывать всем, что ты принесешь беду…

Токи встал, прошелся по комнате, раздраженно ударяя кулаком в бревенчатую стену.

— Жаль, старый лис не дожил до сегодняшнего дня, я спустил бы с него живого шкуру. Это он придумал хитрость — не убивать тебя, а отпустить на щите в море. На Совете дружин его многие поддержали, а я… я не мог ничего сделать. Потому что проклятый тул предсказал правду — твоя мать умерла при родах. Теперь ты все знаешь. Я не мог пойти против своих, поскольку сам установил законы братства. Мне жаль и того человека, кто напустил на тебя змею. Он был отважен и храбр, он был сыном хевдинга, и теперь мне придется платить вергельд. Его подослали убить тебя, потому что так хотели спасти мою жизнь… Слушай, сын мой! — Токи вперился тяжелым взглядом в побледневшего Дага. — Ты можешь поклясться, что не убил, нарочно или случайно, кого — то из своих родичей, или из моих дружинников?

— Клянусь, никого, — с великим облегчением прошептал Даг.

— Ибо молва догоняет всякого, — нехорошо ухмыльнулся ярл, — и горе лжецу! Все, ты устал. Спи. Говорить будем на Совете.

— Отец… — Северянин чуть не задохнулся, назвав так сурового ярла. — Отец, я могу тоже вступить в клан Топоров?

— Ты ничего не можешь, — отрезал Пальнатоки. — Тебе нет восемнадцати, это несложно доказать. Но никакое кровное родство тебе не поможет.

— Что же мне делать?

— Ждать испытаний.


Глава двадцать седьмая,

в которой выясняется, что раненым нет поблажек, и что друзей можно завести, лишь пустив им кровь


На шестую ночь они напали на него втроем. Молча из без предупреждения. Рана на спине, нанесенная скрамасаксом графа, почти затянулась, но повязка под грудью слегка кровоточила. Честнее сказать, побаливало еще и плечо после попадания стрелы, лопались волдыри на ладонях, вызванные долгой греблей, вылезали потихоньку занозы из пяток после босоногого бегства по Хедебю. Но с точки зрения нападавших, обленившийся кандидат в йомсвикинги был вполне здоров. Да и спал он уже не в личных покоях ярла, а в пустом доме экипажа «Валькирии». Сам экипаж, кроме пары болящих, снова уплыл в викинг под водительством Юхо.

Даг проснулся до первого удара, уберег голову, подставив локоть под твердую палку. Привычно вскинувшись, пнул вверх ногами, целясь в белевшие лица, но… ни в кого не попал. Зато получил увесистый тычок в поясницу.

— Ага! — сказал кто — то из дальнего угла, словно открыли счет в игре.

Северянин перекатился назад через голову и — сразу обратно вперед, хитрым приемом берсерков. Это позволило удачно врезать одному гаду между ног, но двое отскочили с удивительным проворством. Зато Северянин был уже на ногах, держал в руке нож и прижимался спиной к столбу.

— Нож против правил, — негромко окликнул один из нападавших и наметился дубинкой Дагу в физиономию.

Только тогда до Северянина дошло, что его не пытаются снова убить. Удар в лицо он снова отбил голой рукой, но это едва не стоило перелома кости. Не дожидаясь, пока они кинутся сразу с трех сторон, с места кувырком ушел в сторону, прыжком через тлеющие в очаге угли, по пути ухватил массивную лопату, висевшую на крюке. Дубина уже свистела над головой, когда он упал и мазанул неприятелю древком лопаты по щиколотке.

— Ага! — весело произнес кто — то во мраке.

Даг понял, что за схваткой наблюдают.

Тот, что получил по щиколотке, отошел и спокойно уселся отдыхать. Двое напали хитро, один метил поверху, другой — ниже пояса. Даг отскочил к стене, снова ненадолго обеспечив себе тыл. Он заметил, что соперники орудуют палками, как мечами, не используя колющих ударов. Но он — то собирался использовать все, что знал и умел! Подпрыгнул высоко, дубина звонко шмякнулась о бревенчатую стену. Несколько раз блокировал лопатой вторую дубину. Но по гладкому древку без гарды дубина противника соскользнула и содрала кожу с пальцев. Закапала кровь. К счастью, наблюдатели этого не заметили. Зато они хорошо заметили, как древко толстой лопаты угодило викингу в горло. Тот оступился, закашлялся и успешно плюхнулся задницей в горячую золу. Третий противник молниеносно перебросил палку из руки в руку и достал Дага как раз по больному плечу. В глазах от боли вспыхнула радуга.

— Хватит, — произнес все тот же ровный голос.

Зажгли лампы. Трое нападавших оказались совсем молодыми дружинниками. Без тени обиды пожали Дагу Руку. Один сплевывал кровь, другой растирал ногу. Отворилась дверь, утро дохнуло сырым майским сумраком. Пригнувшись, вошел великан, закованный в броню. За ним бесшумно просочился знакомый уже Волкан. Третьим из глубины дома явился молодой совсем парень, на ходу развязывая веревочки штанов. Дагу сразу не понравилась его наглая рожа и стальные, безжалостные глазки.

— Три на одного, со сна, один удар пропущен, двое ранены, один убит, неплохо, — промолвил русич.

— Считай, у него половины пальцев нет, — сплюнул молодой главарь и принялся мочиться прямо в дверной проем.

— Меня зовут Торкиль Высокий, — глухим голосом произнес нескладный усатый великан.

— А его — Вагн Акинсон. Если ты выдержишь испытания, я буду учить тебя драться.

— Я умею драться.

— Мы все здесь живем как братья, — добавил Вагн, натягивая штаны. — Но ты не будешь моим братом, пока не пустишь мне кровь.

— Как это? — растерялся Даг.

— Это непросто, — усмехнулся Торкиль. — Нам неважно, чей ты сын. Разве Токи не говорил тебе, что каждый должен выдержать испытание?

— Так я не выдержал?

Все трое разразились хохотом. Даг вначале разозлился, даже хотел стукнуть кого — нибудь лопатой, но потом заметил то, что должен был заметить с самого начала. Все трое, как и Волкан, не были рядовыми дренгами, они носили богато украшенные наручи и гривны. Морские форинги явились рано утром не оскорблять его, а из любопытства.

— Это мы так шутили, — отсмеявшись, заявил Вагн. — Испытания проходят не все.

— Иногда под юбку к женам мы выгоняем всех, — мрачно добавил Торкиль. — Вчера приплыли семнадцать человек эстов, хотят примкнуть к нам и присягнуть на верность. Выйдешь на поле вместе с ними.

— Если конунг Токи признает тебя сыном, это его дело, — пожал плечами Волкан. — Но если ты хочешь стать нашим братом, вначале надо поклясться под знаменем, что будешь соблюдать наши правила.

— Какие правила? Я готов! — выпятил грудь Северянин.

— Правила простые, — принялся загибать пальцы Волкан. — Мы не принимаем никого моложе восемнадцати и старше пятидесяти лет. Мы изгоняем тех, кто хоть раз повернулся к врагу спиной. Мы изгоняем того, кто уступит равному себе по силе и оружию. Мы изгоняем тех, кто поднял руку на своего брата, любого йомсвикинга. Мы требуем с каждого клятвы, что он будет мстить за всякого убитого брата. Мы изгоняем всякого, кто не принесет к знамени даже малую часть общей добычи или совершит иной обман. Никто не может держать женщину в городе, или оставаться за городом больше трех ночей. Никто не может объявить о новости раньше, чем на Совете ее объявит сам конунг. Есть и другие правила, о них тебе скажут позже.

— Мне нет восемнадцати, — вздохнул Даг.

— Мне тоже, — отмахнулся Вагн. — Когда я приплыл сюда, у меня было сорок человек и два корабля. Я вызвал на бой самого ярла Сигвальди, меня взяли. Но половину моей дружины Токи все равно прогнал домой.

Наскоро проглотив завтрак, Северянин оделся и выбежал на северное поле, где уже собралась густая толпа. На распорках стояла широкая решетка, сбитая из стволов, толщиной в руку. Удержаться на таких тонких стволах даже без оружия казалось непросто. Новичков выводили по двое и ставили в бой против ветеранов. Даг немного приуныл, заметив, каким оружием заставляли сражаться. Это были тяжелые копья с рубящим наконечником длиной в локоть. Причем дрались не до крови, а до момента, пока кто — то из противников не терял равновесия на бревне.

— Сейчас уже неважно, каким оружием ты владеешь лучше, — вполголоса заметил Волкан. — Это раньше в моем клане собирались те, кто хорошо махал топором. Но важно отдать почести копью Гунгниру, которым бился сам Один. Удачи тебе, и будь осторожен с ярлом Сигвальди!

Даг не успел спросить, неужели придется драться с пожилым ярлом. Первое испытание Даг выдержал с честью. Правда, он ни разу не смог толком ни рубануть, ни кольнуть соперника, зато передвигался по бревнышкам с такой ловкостью, что опытный дренг первый запнулся и с проклятиями ухнул по колено в грязь.

Каждое новое испытание становилось все сложнее, но интереснее. Пришлось прыгать по качающимся камням. Затем участников раздели и заставили плыть от одного насыпного мола к другому, на скорость. Плавал Даг всегда хорошо, неожиданностью стал град камней, от которых пришлось уворачиваться в холодной воде.

Благодаря богатому опыту, приобретенному в экипаже Торкиля Скалы, Даг справился с хитрым копьем, снабженным веревкой. Следовало метнуть копье в туго набитый кожаный мешок, а затем быстро, пока не доиграет рожок горниста, смотать веревку обратно на локоть и изготовиться к новому броску.

Половину эстов отсеяли уже на этом этапе. Наверняка они замечательно орудовали палицами и ножами, но в морском бою требовались иные навыки.

Несмотря на крепкую комплекцию, Северянину пришлось попотеть, чтобы добросить до черты абордажное копье, он едва не вывихнул плечо. Разрешалось метнуть трижды. После второго броска Даг сообразил, под каким углом следует держать руку и как верно разбегаться. У берсерков Торкиля такими огромными копьями не пользовались.

Даг ожидал следующего оружия или поединка с человеком, но для «уцелевших» соискателей приготовили кое — что похитрее.

Их привели на помост с твердым покрытием. Здесь стояли врытые в землю колоды. В колодах, надежно укрепленные, торчали высокие столбы, хаотично усаженные острыми лезвиями и палками с гвоздями. Двое дренгов, взявшись за рычаги, принялись раскручивать столбы. Простой веревочный механизм скрывался под помостом.

— Становитесь. — Дага и других подтолкнули под самые столбы и указали на круг, начерченный вокруг столба. В круге человек едва помещался. — Вы должны продержаться, пока в этих часах не кончится песок.

Даг вспомнил, однажды он видел такие же часы на ярмарке в Хедебю, но те умещались в ладони. А эти, две толстые колбы, перехваченные коваными прутьями, обещали долгие страдания. Часы перевернули. Песок потек незаметной струйкой, столбы с палками и лезвиями завертелись.

Первые минуты Северянин перешагивал палицы с улыбкой, затем дренги ускорили вращение. Со скребущим звуком столб проворачивался все быстрее, палки и клинки буквально мелькали, а проклятый песок не высыпался даже до половины! У соседнего столба с глухим стоном свалился эст, ему перешибло колено. Другой отскочил сам, дважды порезавшись о сверкающие лезвия, не желая больше испытывать судьбу.

Северянин подпрыгивал и приседал с полузакрытыми глазами. Мешало солнце, которое как назло вылезло после недели дождей, а испытуемых нарочно поставили к солнцу лицом. Но зрение Дагу не понадобилось. Он с первой секунды вращения сообразил, что надо запомнить, иначе ничего не получится. Тупо ждать, пока тебе переломает кости, подпрыгивать и уворачиваться, не имело смысла. Все равно адская механика, придуманная за много веков до его рождения, не позволяла себя обмануть. Выход оставался один — запомнить телом какой штык следует ожидать, и ускоряться вместе со столбом…

Когда песок в часах кончился, с Дага ручьем лился пот. Куртку разрезало в трех местах, дубины наставили синяков, но он не упал, он выдержал! И вместе с ним — четверо молчаливых, сосредоточенных эстов. По повадке Даг сразу определил в них тертых бойцов.

Северянин заметил, что на возвышении поставили несколько кресел, но высокое кресло конунга пустовало. Либо Токи не желал мешать сыну, либо слишком беспокоился о нем. Зато Дага, как и прочих, представили самому Сигвальди — второму человеку в Йомсбурге. Сигвальди о чем — то тихо поочередно спрашивал эстов, и двоих после этого опроса прогнали прочь. Некоторые плохо понимали язык, ярлу пришлось повысить голос, и Даг расслышал выражение «жизнь или смерть».

Сигвальди выглядел крайне добродушно и чем — то походил на здоровущего сытого енота. Но глаза его смотрели столь проницательно, что Даг ощутил укол метки на макушке. Едва встретившись с ярлом взглядом, Даг сразу поверил, что этот человек уже выслушал и запомнил его историю. И, скорее всего, он знает историю каждого из воинов крепости.

— Я хочу задать тебе три вопроса. — Сигвальди миролюбиво приподнял три пальца. — Назови мне эти три вопроса сам. Или уходи.

Вот так шутки! Дага прошиб холодный пот. Глядя в сторону, он постарался сосредоточиться. Что могло не понравиться хитрецу Сигвальди после рассказа Пальнатоки? Даг постарался поставить себя на его место. И — ринулся в бой, не задерживать же очередь!

— Ты хочешь спросить, не предам ли я ваше знамя, как предал знамя датского конунга?

— Ладно, продолжай. — Сигвальди пошевелил пальцами.

— Ты хочешь спросить, надеюсь ли я получить наследство, если конунг Пальнатоки признает меня сыном?

Сигвальди быстро переглянулся со стоявшими рядом форингами. Вагн фыркнул, Буи Толстый сделал вид, что закашлялся, другие что — то внимательно изучали на небе.

— Продолжай, — бесстрастно велел ярл.

— Я боюсь совершить ошибку, — кинулся в омут Северянин. — Мне кажется, твой третий вопрос о том, как я хочу умереть. Или о том, что важнее — жизнь или смерть.

Волкан крякнул. Торкиль нахмурился. Буи пробормотал что — то о героях, которые сражались и после смерти.

— Я не скажу тебе, верно ли ты отгадал вопросы, — сообщил Сигвальди, — но пока можешь остаться здесь. Волкан, ты возьмешь его вместе с остальными новичками?

— Хорошая идея, — кивнул русич. — А ты не радуйся раньше времени, — повернулся он к Северянину. — Завтра мы идем в викинг. У кейсара Болеслава старые счеты со старыми врагами, он просил нас помочь. Вот там и пройдете настоящие испытания.


Глава двадцать восьмая,

в которой корабль превращается в речную крепость, а чужой лес оказывается страшнее бурного моря


Пять малых драккаров вышли рано утром из крепости и свернули на север. Даг усердно греб на шестом руме, Уже как свободный человек, хотя и временно принятый в команду. Ему выдали пояс с пряжкой, крепкую кожаную лобу с войлочной подкладкой, нижнюю рубаху, широкие штаны и очень удобные сапоги, сшитые так, что ноги не промокали, даже если идти по щиколотку в воде. В ничейном оружии и горе кольчуг Северянин копался долго и с упоением. Кажется, Волкан остался доволен, оценив выбор новичка. Даг присмотрелся к соседям, взял себе нож по длине голенища, легкую секиру на очень длинном топорище, зато булаву, цеп и прочие непонятные средства лишь потрогал. Меч, крепкий франкский клинок, ему небрежно передал сосед, но Даг отказался. И снова заслужил одобрительный взгляд Волкана. Видимо испытания продолжались даже в мелочах. Наконец, новичок подобрал себе «правильный» меч. Тяжелый, заточенный лишь в треть клинка, с тупой сильной частью над гардой, для надежного отбива.

Северянин немного удивился, что в поход пошли на таких маленьких, узких кораблях, всего восемь весел по борту, к тому же доверху забитых какими — то досками, просмоленными бревнами, мотками кожаных канатов. Свободной смене негде было спать, а съестные припасы вовсе лежали под ногами. Пространство под палубой тоже заполнили непонятными приспособлениями. Однако йомсвикинги ни о чем не спрашивали, гребли молча. Даже песен не пели, берегли силы. Впрочем, соседом Дага оказался веселый парень со странным именем Али. Похожих на него мужчин, с светло — коричневой кожей, выпуклыми черными глазами и кудрявой щеткой волос на голове, Даг встречал лишь однажды — среди торговцев благовониями в далеком Свеаланде. Али поведал, что его прадед родом из Кордовы, но название ничего не сказало Дагу. Али выгреб из — за пазухи горсть защитных амулетов и гордо показал самый главный — золотой полумесяц. С его слов, неведомый пророк Махмет защищал в бою более надежно, чем крест, молот Тора, янтарные бусы и прочие важные обереги. Даг усомнился в возможностях Махмета, Али обиделся и обещал при случае рассказать о своем героическом народе.

Северянин не считал дни и ночи. Драккар пару недель швыряли морские штормы, но настал момент, когда Волкан приказал свернуть к берегу. Дальше викинг стал походить не на военную вылазку, а на робкое путешествие торговцев. Потому что флотилия Волкана постоянно кралась вдоль лесных чащоб, не удаляясь далеко от суши. Очень редко мелькали огоньки, а рыбачьих лодок не встречалось вовсе. Море здесь штормило сильнее, мокрые паруса звенели от напряжения. Волкан непрерывно менял курс, чтобы узкие палубы не захлеснуло водой. Он будто искал что — то в непрерывной череде заводей.

И нашел, хотя и не с первого раза. Неожиданно в бухте, заваленной упавшими соснами, открылся проход в узкую реку. Половине команды пришлось вылезать на берег, они тащили суда на канатах, помогая пройти бурную стремнину. Затем паруса свернули, мачты опустили и пристали к песчаному островку. Волкан во все стороны разослал караульных, и команда занялась постройкой башен.

Теперь Северянину стало понятно, зачем они тащили столько лишнего скарба. Спустя пару часов узкие драккары превратились в настоящие плавучие крепости. На носу поднялся щит, обитый моржовой кожей. Борта надстроили выше человеческого роста. Доски на палубе заменили на другие, со специальными пазами, в которые общими усилиями воткнули столбы, обитые металлом. Еще немного — и вместо мачты выросла настоящая трехэтажная башенка, с лесенкой внутри, узкими полками и прорезями для стрелков. Северянин остался среди гребцов. В башню поднялись воины с арбалетами. Оружие наверняка принадлежало к военным трофеям. В хирде ярла Годвина и уж тем более — у лихих пиратов Торира Скалы имелись только луки.

Против течения шли ночами, не раз натыкались на мели и коряги. Рядом с Волканом на носу находились двое проводников. Едва занималась заря, по каким — то тайным меткам искали место для отдыха. Форинг выставлял двойной караул. Дагу пришлось в паре с Али просидеть немало часов в развилке столетней ели, пока дежурная смена разводила бездымные костры и запекала в песке рыбу.

— Мой прадед не был язычником — маджу, как я, — обгладывая налима, рассказывал Али. — Но он был слабым человеком, его покарал Всевышний. Его и всех его потомков. Вот и я страдаю, а мог бы быть одним из великих визирей Кордовы…

Даг от удивления едва не упал с ветки. Он никак не мог предположить, что его сосед по воинскому братству — сумасшедший. Идея чужого греха, за который приходится расплачиваться потомку, не укладывалась у Дага в голове.

— А кто такой визирь? Это вроде хевдинга? А где твоя Кордова? Дальше, чем Гамбург?

— А, так ты ничего не знаешь? — воодушевился Али. — Еще сто пятьдесят лет назад предки норманнов напали на Астурию. Но там у короля Рамиро было сильное войско, и их отбросили в море. Тогда они поплыли южнее и напали на владения калифа Абдурахмана, которому прежде клялись в дружбе. Они вырезали много мусульман и разрушили большую мечеть в Севилье. Тогда все жители Иберии стали уходить в горы, пастбища опустели, селения горели. Калиф разослал послания всем визирям в провинции, чтобы те послали войска. Визири собрали всех правоверных и поступили хитро. Они продержались в засаде, под жарким солнцем, без воды несколько дней. Они дождались, пока войско северных язычников растянется между Севильей и Мороной, и напали со всех сторон. В той битве мои предки убили много тысяч твоих предков. Тела язычников даже никто не мог собрать. Но норманны еще перед этим разделили свое войско на три части. Одни шли к Кордове, другие — в Лакант. Они шли, грабили и уводили пленных на свои корабли. Мой прадед был честным правоверным, но его соблазнил демон под видом одной замужней женщины. Мой прадед был большой начальник и мог стать визирем. Но за совершенный грех его бросили в яму. Его должны были судить и забросать камнями, но…

— Подожди, — так же шепотом перебил Даг, неотрывно следя за лесом. — Я посчитал, как это твой прадед мог жить так давно?

— Может, это был и не прадед, а его отец, — выкрутился Али. — Он сидел в яме и ждал казни, когда в город ворвались норманны. Они хватали пленных без разбора, женщин и мужчин, чтобы потом продать. Они забрали к себе на корабль моего прадеда и многих других. А потом их корабли на реке с двух сторон догнали войска правоверных. Они стали обстреливать драккары стрелами и кидать камни. Тогда хевдинг норманнов закричал, что он отдаст пленных, если их прекратят преследовать. Он предложил визирям выкупить пленных, иначе убьет их прямо на кораблях. Так они договорились. Но никто не захотел выкупить преступников, и норманны забрали их с собой. Многие язычники были ранены. Им пришлось посадить пленных на весла, хотя они редко делали так. Даже женщины гребли, пока мужчины пускали стрелы. Но норманны были очень смелые. Они не вернулись обратно на север, они поплыли на юг, искать богатый город Рум. Тогда у них вышло еще несколько битв. Рум они не нашли. Ты знаешь законы, Даг? Когда не хватало воинов, херсиры предложили пленным выбор — или их убьют, или они должны поклясться на кольце Тора и взять в руки оружие. Многие не захотели предать учение Пророка и были зарублены. Но мой прадед согласился. В Кордове его все равно ждала позорная смерть. Он стал одним из них. И вместе с норманнами вернулся на север. Он взял двух рабынь в счет своей доли. Он забрал их себе. Потом он еще ходил в викинг и купил усадьбу в Норвегии. Потом родился мой дед…

— А ты? — Даг слушал, как зачарованный. — Ты не хочешь вернуться домой?

— Мой дом был в Норвегии, — погрустнел Али, — пока его не сожгли. Но полумесяц спас меня. Потом меня могли убить много раз, но полумесяц всегда спасал меня…

Даг хотел спросить, нельзя ли и ему раздобыть такой же могучий амулет, но тут раздался тихий свист — дали команду на общий сбор. Впервые — днем.

Выше по течению был замечен неприятель. Викинги успели отчалить, потеряв при обстреле двух бойцов. Стрелы летели с лодок, которых Северянин никогда прежде не встречал. Длинные пустые сосновые стволы несли по двадцать человек. Они появились стремительно и маневрировали так быстро, что арбалетчики не успевали находить цель. Лесные люди, одетые в шкуры, с бешеной скоростью посылали горящие стрелы. Не сближаясь, враги налегли на весла и скрылись в незаметных протоках, куда драккары не смогли бы пройти. На первых двух кораблях, несмотря на щиты и броню, занялись пожары. Стоило кому — то из команды высунуться с ковшом воды, как из густых еловых ветвей прилетала стрела и била точно в цель. Башни огрызались, но заметить скрытые лежанки в буреломе было почти невозможно.

— Быстрее! Налегай! — командовал Волкан.

Позже он объяснил новичкам, что русичи называют долбленые лодки стругами, легко переносят через бурелом на плечах и сами порой нападают на враждебные поселения.

Лучники на стругах преследовали викингов еще долго. Экипаж драккара, шедшего последним, потерял четверых, пока тушили пожар. Даг вместе с товарищами скрипел зубами от ярости, поскольку вместо честного боя приходилось прятаться под щитом. А невидимые стрелки ухитрялись ранить соседей даже через весельные порты. Но ситуация резко изменилась, когда флотилия на стругах осталась позади. Поравняться с большими кораблями они не решились, крались сзади, видимо, ожидая ночи. Волкан приказал сцепить драккары поперек реки. Арбалетчики дали несколько успешных залпов. Их иноземные механические луки долго заряжались, зато били точно и вдвое дальше. Лесные люди на стругах понесли серьезные потери. Они стали разворачивать свои лодки и получили очередной залп. На двух стругах викинги разом уничтожили весь экипаж. Мертвые тела свешивались за борт, весла попадали в воду. Битва была выиграна, погоня отстала.

Всю ночь держали усиленные караулы, а заря принесла добрую весть — чаща отступила. На голых, покрытых молодой весенней травой проплешинах никто не мог спрятаться. Проводники долго совещались, разостлав грубую карту. Наконец, Волкан скомандовал привал.

— Слушайте все, — начал он. — Мы на границе владений эстов и русичей. Хольмгард отсюда далеко, но подати у здешних собирает. Нам с ними тягаться не след, да и воли такой от ярла мне не дано. Здесь, за болотом, городище есть малое, огневики ставили. Там у них богатая божница, храм Перуна то есть. Всем понятно?

— Чего ж не понять? — разулыбались в усы бывалые рубаки. — Веди нас.

— Я не все сказал, — понизил голос форинг, и от этого мягкого тона Дагу стало немного не по себе. — Эти глупые ландбу выжигают леса, сеют зерно и разводят свиней. Это все, на что они способны. В бою они сами как свиньи, бери их и режь…

Кто — то засмеялся. У Северянина зачесалась метка на макушке. Кажется, он начал понимать, куда клонит его новый вождь.

— Их божница полна серебра и набита камнями. Они не умеют драться. Они платят хевдингам Хольмгарда и получают защиту.

— Ну и что? — гоготнул Хлив Горбун, херсир второго драккара. — Такие же неуклюжие свиньи!

— Нет. Их городище защищает дружина. Свеи, датчане и эсты. Ну что, новички, — Волкан обвел взглядом побледневших эстов, — тут кто — то спрашивал, когда же настоящее испытание?


Глава двадцать девятая,

в ней член братства забывает о родне, а Перун являет истинный лик


Вдоль опушки бежали след в след. Бежали долго, следуя едва заметной тропке. Заметили черные сгоревшие стволы, засеки, сгоревшие кусты. Дальше шли осторожно, все разговоры Волкан запретил. Покапал дождик, справа показалось засеянное поле, на нем фигурки крестьян. Затем резко дохнуло дымом, Даг увидел, как огневики расширяют свои владения. Полуголые мужики вгрызались в подлесок, жгли и сразу делали просеки, чтобы пожар не захватил лишнего. Даг вспомнил, с каким трудом делили хорошую землю в Свеаланде, а уж про норвегов и говорить нечего — там сплошные камни. Даже завидно стало — столько у людишек глупых дармового леса, и сами их конунги, похоже, не обмерили и не сосчитали владений своих. Хоть это и самый западный край Гардара, недаром говорят, что полудикие эти племена побогаче персов будут! Глядя издалека на пропотевших крестьян, одетых в рубища, Даг еще кое — что вспомнил — роскошное посольство киевского князя при дворе Оттона. Те, небось, точно не считали и не мерили своих земель, а меха дарили такие, за которые сирийские купцы отвесили бы десяток мер золота!

Бежавший впереди Али встал как вкопанный, присел, махнув вниз ладонью. Северянин тоже мигом присел, передав беззвучную команду следующему.

Впереди, в прорехах бурелома, виднелся частокол.

Волкан поступил хитро, правда, хитрость его вскоре обернулась бедой. Но в ту минуту, когда хевдинг распределял силы, подвоха не почуял никто, даже Северянин. Волкан выделил двадцать человек, из них девять были новичками. Кроме Дага — эсты, один беглый деревлянин и двое свеев. Старшим назначили Хлива Горбуна, а Хлив уже знал, что от него требуется. Новичков он пустил вперед, на штурм городища. Ветераны пошли за новенькими второй волной. Остальных людей Волкан разбил на две группы. Одна группа кинулась на безоружных огневиков, работавших в поле. Другую хевдинг сам повел туда, где ожидалось найти богатое капище. Одно мгновение — и викинги растворились. Остались лишь подчиненные Горбуна. Дага слегка передернуло, когда он ощутил, как спину буравят недоверчивые глаза бывалых. Все встало на свои места — новичку, дрогнувшему при штурме, не дадут сбежать свои же! Впрочем, Северянин никуда бежать не собирался, а вот за эстов не поручился бы. Они принялись шептаться, едва заслышали за частоколом родную речь. Городище оказалось большим. Двое ворот, одни на запоре, через другие входят — въезжают. С двух башенок следят за полосой выжженной земли. Внутри видны высокие соломенные крыши.

— Как откроют ворота, живо за мной! — просипел Хлив. — Ставим стену щитов, по центру ты, ты и ты, — он указал на рослых свеев. — А кто с моего драккара — вы знаете, что делать!

Ватага высыпала из леса и мигом перестроилась, выставив впереди щиты. Ворота городка стояли открытыми настежь, оттуда как раз неторопливо выезжала телега, запряженная парой тяжеловесов. Возница стал нахлестывать лошадей, кто — то свистнул, ударили в било, ворота стали закрываться. На обеих охранных башенках замелькали люди в броне. Но створки не успели сомкнуться. Йомсвикинги ударили, как таран, сбив с ног часовых, растоптав походя несколько безоружных крестьян. Внутри крепости Хлив не дал своим перестроиться, единым монолитом повел их на штурм ближайшей башни. Даг насчитал внутри города больше десятка больших домов, пару сеновалов, пару коровников и еще землянки.

Разделиться викингам все равно пришлось, когда полезли изнутри по мосткам на стены, чтобы не оставлять за спиной лучников. Лучники были из местных, прикончить их не составило труда. Затем Горбун знакомым окриком собрал всех в «стену». Вокруг носились растрепанные женщины, хватали орущих детей, краем глаза Даг видел довольно взрослых, но безоружных парней, пробиравшихся к другим воротам. Но Хлив велел их не трогать, пусть бегут — скорее выведут Волкана к сокрытой божнице!

Зато навстречу ощетинившимся викингам высыпала сонная дружина. Скорее всего, в такой глуши нападения не ожидал никто, и наемники дрыхли, разогревшись весенним солнышком. Троих зарубили сразу, прочие сбились в ответный клин. Даг делал свою работу спокойно и уверенно, и все, кто кидался на его щит, были много старше и шире в плечах. Северянин подпрыгивал, бил по ногам, отскакивал назад, все время ощущая на себе оценивающие взгляды ветеранов. В какой — то момент строй распался, каждый дрался сам за себя. Кто — то из людей Хлива доставал горящие угли из припасенного горшка, другой макал сухой факел в горящую нефть и поджигал все, что горело…

Еще до того, как защитники городища дали слабину, в рядах йомсвикингов произошел раскол. Один из эстов не смог поднять оружие на своих. Северянин полагал, что Хлив Горбун тут же прикончит отступника, но этого не случилось. Казалось, хирдман был слишком озабочен поисками ценностей в опустевших домах. Он не велел преследовать бегущих, лишь четверых молодых женщин связали на продажу. Серьезный бой разгорелся во дворе самого высокого и крепкого дома, сложенного из векового кругляка. Там заперлась в глухой обороне половина местной дружины. Понимая, что живыми им не уйти, защитники городка напились для храбрости и для храбрости же затянули песни.

Северянин вздрогнул, когда услышал из осажденного жилища песню своего детства. Такие бодрые висы могли распевать только свей! Вполне вероятно, что среди дружинников местного князька нашлись бы даже знакомые… и даже дальние родичи. Ведь у Олава Северянина было много, очень много родственников.

Даг вовремя поймал на себе секущий, изучающий взгляд Хлива Горбуна. И вовремя вспомнил, что у него есть теперь настоящий отец и настоящая родня — его братья из Йомса. С удвоенной силой он кинулся на крыльцо и вместе с братьями принялся секирой крушить тяжелую дверь.

А вот один из свеев, недавно принятый в отряд, как видно, не сумел побороть жалость. Дверь искромсали в щепки. Потеряв двоих, йомсвикинги ворвались внутрь. В полумраке незнакомых переходов мечам стало негде развернуться, взялись за ножи. Дагу темнота лишь помогала. Он кошкой поднырнул под лестницу, ведущую на второй этаж, трижды полоснул саксом по ногам спускавшихся врагов. Лиц их он не видел, важно было, что все трое рухнули вниз с перебитыми сухожилиями. Парни Хлива их добили и метнулись наверх. Разожгли факелы, стали выбивать внутренние двери. Наверху и в подполах уже полыхало пламя. Хозяева городища сами подожгли все ценное, сами кидались на ножи. На втором этаже Северянина атаковали двое безусых мальчишек. Атаковали неумело, и кольчуги на них висели мешком, наверное, это были дети хозяина. Северянин легко убил обоих, осмотрел их оружие, ничего интересного не нашел. В другой комнате уже полыхало пламя, туда войти не сумели. Позже Али рассказал Дагу, что, скорее всего, местный князь сам убил своих дочерей и поджег дом, чтобы не смотреть, как их будут бесчестить. С трудом вскрыли подпол. Обвязав лица мокрыми тряпками, полезли вниз. Серебро там хранилось в бочонках, дерево прогорело, металл от жара расплавился, растекся по земляным полам. Хлив приказал собрать все, что можно.

Из команды Хлива Горбуна ранены были четверо, но неопасно, погибли двое.

Когда выбрались наружу, городище гибло в огне. Примчался посыльный от Волкана, срочно требовал всех к себе. Велел даже бросить добычу, если такая есть, и раненых пока оставить. Трижды в дыму прогудел рожок. Снова бежали, на бегу Даг заметил, как Хлив дал команду своим лютым. Когда промчались мимо сгоревшего поля, мимо пылавших скирд, Северянин успел удивиться тому, как шустро сбежали все жители городища. То есть понятно, что от воинов Йомса бежал всякий, но не могли же люди раствориться или обернуться в воронов, множество которых уже кружило над трупами.

Внезапно стемнело, отряд снова вернулся в лес, к тому месту, где Волкан разделил экипажи. На развилке тихо гудели кронами три высоченные сосны, между ними стоял поросший мхом истукан Белеса. Белеса Даг узнал, почти такого же в детстве ему показывали в землянке рабы — русичи. И сразу вспомнилось, что нельзя одному подходить к кумиру, особенно ночью, если нет для него подношений. Можно так и проблуждать в трех соснах и погибнуть от жажды.

Наверняка Волкан не хуже знал эти правила, раз оставил на развилке специального человека. Дренги Хлива хотели было ринуться, осмотреть кумира, но их живо вернули назад. За тремя соснами обозначилась извилистая тропа, и тропа эта Дагу сразу не понравилась. Вроде и не звериная, и не человечья. И чем дальше они бежали, пригибаясь, увертываясь от хлеставших в лицо веток, тем меньше ему нравилось в этом темном лесу.

Солнце едва прошло одну восьмую по небосклону, когда йомсвикинги пришвартовались у высокого берега, так что вечер ну никак не мог наступить столь рано. Однако темнело стремительно, хотя дождем не пахло. Когда вырвались на широкую поляну, Даг несколько раз сморгнул, прежде чем привык к неожиданному мраку.

Он обернулся, восстанавливая дыхание. Почти все собрались здесь, кроме двоих. Не хватало двоих новичков, как раз тех, кто дрогнул в бою. Северянин не стал ничего спрашивать. Если его отец установил правила, которым с охотой все подчиняются, если Йомс все уважают и хотят вступить в братство, значит… значит, от трусов и предателей надо избавляться!

Волкан находился в центре, возле штандарта, окруженный плотной толпой лютых. Эти держали не круглые, а длинные трофейные щиты, обитые металлом, крутили головами во все стороны, хотя на них никто не нападал.

Пока не нападал. То, что сегодняшняя вылазка закончится плохо, Даг уже не сомневался. И дело было даже не в том, что метка на голове отчаянно чесалась, указывая на близкую опасность. В окружавшем мраке и тишине парень почуял нечто худшее, чем засаду новгородских дружинников. Почти сотня викингов с оружием на изготовку окружили холм. Холм зарос колючими кустами, на гребне покачивались ели, всюду лежали и стояли скелеты деревьев, поддерживаемые молодыми собратьями. Свежая поросль не позволяла старикам упасть, и приветливый ельник превратился в непроходимый бурелом. У основания заросшего кургана, за оградой, возвышался навес высотой в два человеческих роста, а под ним темнела могучая статуя Перуна. Казалось, что бог шевелится, потому что у его изножья, в каменной кладке, горел огонь. Множество рубинов и карбункулов, которыми была украшена статуя, отсвечивали жутким призрачным светом. Над огнем копошились две старческие согбенные фигурки. Казалось, они не замечают грозных захватчиков.

Северянин насмотрелся на разных богов. На Рюгене его пытались изжарить заживо в честь Световида. Но тот Световид, вместе с роскошным храмом, не пугал Дага. Тот огненный бог служил своим кровожадным жрецам, а не наоборот. Здешний мрачный кумир, вырезанный из громадного пня, таил в себе угрозу. Четко разглядеть великана никак не получалось. То ли плотная туча комарья заслоняла обзор, то ли лесная почва необъяснимым образом парила. На грубо обтесанной голове кумира поблескивал золотой венец, сквозь который проступали витые рога. В обоих ручищах бог держал по острой пике, грудь его прикрывало подобие серебряной брони. Серебряные усы низко свисали. Ноги Даг не разглядел. Его больше привлекали драгоценные камни. Проводники Волкана не соврали — здесь нашлась знатная божница.

Но трогать ее не стоило. Сказать об этом Волкану Даг не решился, ведь трусам не место в братстве.

— Хлив, притащите их ко мне! — приказал Волкан. — Это волхвы, не убивайте их!

Хлив послал четверых ветеранов. В мертвецкой тишине они пересекли пустую поляну, перелезли через оградку и подхватили с земли обоих стариков. Дага заколотило крупной дрожью, когда он увидел дедов вблизи. Определить их возраст никто бы не сумел. Оба не сопротивлялись, их тонкие коричневые руки больше походили не на конечности человека, а на гнилые сучки. Глубоко запавшие глаза светились злобой. Кожа обтягивала скулы, слюна капала из беззубых ртов, бороды волочились по земле. У обоих на груди болтались чьи — то хвосты, когти, зубы.

— Горький удел тому, кто поднял дерзкую десницу… — зашепелявил один из волхвов.

Второй тоже забормотал, безошибочно выделив Волкана среди подчиненных. Но речь Даг до конца не разобрал, понял только, что викинги вторглись в угодья Перуна, где простому смертному нельзя сорвать даже ягодку. Ничего нового полуживой жрец не открыл. Даг прекрасно помнил, что в священной роще свеев, в старой Упсале тоже нельзя сорвать листок.

Кости. На ширину пяти шагов от божницы земля была усыпана костями. То, что Даг издалека принял за сучья мертвых деревьев, оказалось обглоданными ребрами. Ничего удивительного, что викингам мечталось как можно скорее убраться из этого места — Перуна десятки, а то и сотни лет кормили кровью.

— Я отпущу всех ваших и не стану поджигать лес, — объявил Волкан старикам. — Но нам нужны сокровища, которые вы прячете в горе. Отдайте нам их, и мы уйдем.

Вместо ответа волхвы захихикали. Слезящиеся глаза одного из них вдруг замерли, остановившись на Даге. Северянин находился во второй шеренге, довольно далеко, но волхв его безошибочно выделил.

— Возьми сам, коли… — просипел жрец, обвиснув в жилистой руке дренга. Конец фразы Даг не понял, что — то вроде «не пожалей».

Волкан только засмеялся и велел привязать стариков к дереву. Они не сопротивлялись. Затем форинг послал десяток самых бесшабашных в пещеру за спиной кумира, проверить, где прячутся селяне. Дальше — как положено, выставили караулы, разожгли костер и начали раздевать истукана.

Ждать пришлось недолго. Едва разгорелся огонь, как из чащобы донесся тоскливый вой. Казалось, он прилетел одновременно со всех сторон. Северянин услышал, как кто — то из викингов зашептал молитву. Потом ему стал вторить другой, на чужом языке. А потом откуда — то, словно из глубины, послышались вопли ужаса.

«Все погибли, — осознал Даг. — Все десять. Волкан сделает очень глупо, если пошлет в нору еще десяток. Но он не может уйти, все сочтут его трусом. Но туда нельзя лезть…»

— Хлив, Магнус, как дела? — нарочито громко, будто пытаясь разогнать вязкую тишину, спросил Волкан.

Херсиры бодро отчитались, что задания выполнены, оборона сломлена, взяты пленные, найдено серебро и прочие приятные вещи. Вот только многим жителям городища удалось удрать, благо лес слишком близко.

— Они все там, — подобравшийся Али кивнул Дагу на черное жерло пещеры позади божницы. — Я видел, они спрятались там и спрятали своих женщин. И все их сокровища там! Они верят, что их деревянный истукан их спасет. Волкан ждал всех, чтобы окружить холм. Сейчас мы их выкурим!

Али старался говорить бодро, а сам непроизвольно поглаживал свои амулеты.

— Мы их не выкурим, — сказал себе Даг. Но ни отступить, ни повернуть назад он не имел права, пока не прикажет хевдинг.

Клочки синего неба окончательно заволокло черными тучами. Костер горел все ярче, но свет словно наталкивался на преграду. Кумир упрямо оставался в тени. Викинги взобрались на истукана и выковыривали рубины из его глазниц. Где — то захрустели ветки, донесся вой, уже гораздо ближе.

— Это что, волки? — удивился кто — то. — В сытное время волки не вылезают…

— Горбун, где твои люди? — нервно осведомился Волкан.

Ему ответом было долгое рычание. Из прохода, куда совсем недавно направилась разведка Горбуна, выбрался крупный седой волк. Он сел, слизнул свежую кровь с губ и обнажил клыки.

И сразу стало ясно, что люди Горбуна не вернутся.


Глава тридцатая,

из которой становится ясно, что чем больше будет трупов, тем больше золота достанется живым


— Ждан, убей его! — быстро выкрикнул Волкан. Но еще до того, как хевдинг произнес фразу, один из лютых стремительным движением отбросил щит, снял со спины лук и наложил стрелу. Северянин даже позавидовал — он с таким чудесным луком управиться бы не сумел. Лук был, как у стрелков из команды Ульме, — в рост взрослого мужчины, а не маленький, гнутый, как у лесных людишек, что нападали на реке. Стрелы Ждан тоже подбирал одну к одной, все с оперением, с хитро сплющенным наконечником. В дружине имелось не так много викингов, принадлежавших к клану Стрелы. И не потому, что стрелять по врагам из лука считалось менее почетным, чем рубить секирой. Просто попадать с пятидесяти шагов в мишень и так умел каждый, а положить белку или зоркого часового шагов с двухсот — это считалось редким искусством.

Стрела Ждана свистнула впустую — волк исчез. За замшелым туловом Перуна вновь зияла черная дыра. В тот же момент по поляне пронесся вихрь и часто застучал дождь. В глаза посыпались еловые иголки, шишки, куски бересты. В третий раз, совсем близко раздалось протяжное голодное рычание. Связанные волхвы захихикали, во мраке они почти сливались с корнями ели. Темнело, будто надвигался буран. У Дага задергалась щека. Метка на макушке словно бы превратилась в горячий бур, воткнувшийся в мозг. Парню внезапно вспомнилась ночная заснеженная река, сани финской вельвы Пиркке и наглая волчья стая, которую еле удалось отогнать. Те кошмарные события произошли несколько лет назад, но по сравнению с нынешним страхом казались полной ерундой.

Ждан изготовился со следующей стрелой. Подняли луки еще четверо. Парни, собиравшие камни, застыли.

— Магнус, я тебе что велел? — прохрипел Волкан. — Эй, Горбун — твою смену — в караул и разжечь костер. Этого бородатого не подпалите! — Он ткнул пальцем в Перуна.

— Клянусь, мы гнали крестьян до этой дыры, — стал оправдываться Магнус, херсир второго отряда. — Мы все сделали, как ты приказал. Мы гнали их, они вывели нас сюда. В эту дыру влезло человек сорок взрослых, с ними были дети. Никаких волков…

— Что встали? — гневно повернулся Волкан к Хливу. — Еще людей туда! Зажгите ветки, возьмите копья. Выкурите оттуда эту тварь и ищите золото!

— Золото? — оживился Горбун.

— Золото? — навострили уши викинги. В суматохе как — то все подзабыли, что добыча не сводится к нескольким крестьянским девкам и дюжине рубинов.

— Я вам говорю — там должна найтись куча золотых монет. Эти русы продают зерно и шкуры, а потом всегда закапывают деньги, они им не нужны!

— Надо уходить… бежать надо, — промелькнуло в голове Северянина. Он прекрасно понимал, что без команды никуда не побежит, но времени почти не осталось. Волосы на голове встали дыбом, пальцы на ногах сами подогнулись, он сгорбился, борясь с желанием зарычать. Хорошо, что в суматохе никто не замечал, что творится с сыном ярла.

Даг чуял их повсюду. Волки бесшумной иноходью неслись по своим узким тропкам, неудобным и почти невидимым для человека. Ни один нормальный вожак стаи не повел бы летом своих сородичей на верную смерть. Повадки зверья Даг выучил с самого детства, когда дядья брали его на охоту. Ни волки, ни другие хищники не попрут против сотни мужиков, воняющих смертоносным железом. Их удел — рвать отставших, подкапываться зимой в овчарни, душить больных коров.

Но эти волки совсем не походили на оголодавшую свору. И Дагу совсем не хотелось с этой стаей встречаться. Он боялся, но не волков. Он боялся… себя.

Хлив Горбун сам полез в каменную дыру. И поманил за собой восьмерых, включая Дага.

— Можно, я пойду первым? — неожиданно для себя выступил вперед Северянин.

— Вырастешь — будет можно, — оттеснили юношу взрослые.

Даг открыл рот, чтобы предупредить — там ловушка, нельзя туда лезть, и никаких мирных ландбу там давно нет… но его все равно никто бы не послушал. Он побрел следом за остальными, высоко подняв наспех скрученный факел.

Внутри густо пахло зверем и какой — то горькой травой. Сначала прохладный камень отсвечивал прожилками, затем показались деревянные подпорки и широкий лаз, уходящий вниз. За поворотом обнаружилась стрела Ждана, без следов крови. Следующий поворот последовал за предыдущим, лаз тут же сузился. Теперь по нему могли с трудом протиснуться двое. Уличный свет сюда почти не доходил, лишь сверху зияла щель, заросшая травой. Запахло сырой землей, вода капала за шиворот. За третьим поворотом нежданных гостей встретила развилка и просмоленная доска в рост человека. На ней неведомый художник изобразил свирепые рожи и множество мелких значков, похожих на куриные и волчьи следы.

— Видал я в Гардаре такое, — тихо произнес сосед Дага, чтоб не расслышал форинг. — Это вроде дорожного камня, дальше нельзя.

— Здесь нет на земле следов, — указал дренг из — за спины Горбуна. — Хлив, гляди, здесь вообще нет следов. И вон там, дальше. А после нас следов полно. Стало быть, не туда идем.

— Да, не нравится мне это, — поддакнул другой дренг. Несмотря на прохладу, с него градом катился пот.

— А тебя, Хринг, никто не спрашивает! — прорычал Хлив. — Тебе сказано — прирезать волка и найти наших парней. Давай, иди первый! Адильс, а ты в ту сторону. Остальные — сомкнуть круг. И оба далеко не отходите, десять шагов. Проверяйте, чтоб не было ям или еще какой дряни!

Хрингу предложение не слишком пришлось по душе, но ослушаться он не смел. Он взял из рук соседа факел, перехватил поудобнее сакс и шагнул за раскрашенную доску. Его товарищ отважно ринулся во мрак бокового прохода.

Дагу их предприятие тоже не нравилось. Тем более что впереди проход опять раздваивался, а потом ветвился снова и снова, и конца этим поворотам не предвиделось. Весь холм походил на червивую шляпку гриба, и почти наверняка здесь имелся не один выход. Даг сделал попытку что — то объяснить товарищам, но его не стали слушать. Начинающий йомсвикинг не стал больше спорить со старшими. Впереди он чуял беду. Все десять парней, посланных сюда, были мертвы.

Не успело сердце отсчитать пять ударов, как впереди раздался шум, хрип и недолгая возня. Северянин невольно облизнул рот. Ему внезапно почудился на губах вкус горячей крови. Он даже провел по рту ладонью, чтобы проверить — не поранился ли. Но сделал это на всякий случай, отгоняя от себя мерзкую догадку.

Хрингу только что перегрызли горло, и тот, кто это сделал, был в чем — то Дагу очень близок. Настолько близок, как случается с братьями — двойняшками, умеющими чуять друг друга издалека.

— Братья, за мной! — заревел Горбун и первый кинулся в запретный проход. Форинг Горбун умом не отличался, но отваги ему было не занимать.

— Ага, я подранил его! Сюда, живее!

Кто — то из викингов кинулся наперерез волкам. Их было двое, один успел отскочить и скрылся, другой замешкался над вкусным свежим трупом Хринга. Миг — и острая секира сделала свое дело.

Горбун поднял упавший факел, горделиво пнул еще дышащего зверя.

— Ставлю эре золота, что это настоящий ульфхеднер! Никогда не видел такой крупной твари! Гляди, у него ошейник с кольцами. Адильс, а ну, сними с него ошейник. Если это ульфхеднер, то скоро обернется в человека. Как только кровь остынет.

— Здорово ты его уложил, Хлив! — одобрил кто — то. Почему — то никто не пожалел умирающего Хринга.

Наверняка, каждый прикидывал, сколько марок золота ждет их в глубине холма.

— Еще бы, с одного удара! — хвалился Горбун. — Все видели? Не помогает им чародейство против моей секиры. Эй, смотрите в оба! Теперь пойдем все вместе.

Северянин брел предпоследним. В тесноте он не видел ни смерти несчастного Хринга, ни смерти волка. Но в момент, когда секира Горбуна перешибла животному позвонки, Даг едва не потерял сознание от боли в спине. Ему стоило мучительных усилий, чтобы не застонать. Он сплюнул кровью, постоял немного, опираясь ладонями о колени, с трудом зашагал дальше. На сей раз кровь совершенно точно принадлежала ему. Дагу не хотелось думать, что произойдет, когда Горбун убьет следующего волка.

Очень скоро, как и предвидел Северянин, воины уперлись не просто в развилку, а в развилку сразу четырех ходов. А щели наверху окончательно заросли. Два хода выглядели заброшенными, зато два других вполне могли пропустить взрослых мужчин. Здесь имелись даже деревянные настилы. Викинги столпились молча и ждали, что скажет Горбун. А Горбун мрачно сопел и разглядывал трупы. Здесь валялись трое с разорванными глотками. Похоже, мечами они не успели воспользоваться.

— Ты и ты, оттащите их в сторону, — Хлив поневоле понизил голос.

— Эй, смотрите назад, — окликнул товарищей Даг. — Там все осыпается.

Земля осыпалась все быстрее и быстрее. Вниз падали целые пласты мокрой глины. Ноги по щиколотку оказались в грязной жиже.

— Кто тебе приказал смотреть назад? — оскалился Горбун. — Ты должен смотреть только вперед!

— Да, я буду смотреть вперед!

Про себя Даг подумал, что у Хлива от страха помутился рассудок. Северянин долго светил факелом, пока освобождали проход от мертвецов.

— Хлив, волк давно сбежал, — подал голос рослый норвежец, обезображенный шрамами. — И склавены сбежали. Тут никого нет.

— Никого нет? — нехорошо ухмыльнулся Горбун, схватил норвежца за бороду и ловко притянул к себе. Теперь они не говорили нормально, а буквально плевали друг другу в лицо. — Что я слышу, Бедвар? От кого — то запахло дерьмом? Кто — то наложил кучу, увидев каплю крови? Или тебе уже не нужно золото, спрятанное здесь? Я его чую, слышите, вы?! — не выпуская бороды Бедвара, Горбун свирепо оглядел притихших дренгов. — Умрут все, верно? Так какая разница, когда тебя заберет Один?

— Тут был не один волк, — скрипнул зубами норвежец, — и все вы это видите. Один волк не загрыз бы троих наших. Либо это не волки, а оборотни. А с оборотнями я драться не…

Он не договорил. Одним точным движением Хлив ткнул огромного Бедвара ножом в горло. Нож он заготовил заранее и прятал в рукаве. Норвежец упал ничком, забился в судороге и затих.

— Кто еще не хочет выполнять приказ? Забыли законы братства?

Все молчали. Молчал и Северянин. Молчал и слушал, как по соседней норе крадутся трое взрослых хищников — двое самцов и самка. Где — то далеко Даг ощущал присутствие чужих людей. Похоже, они все — таки прятались в этой горе, под охраной Перуна. Они сбились в кучу в самой глубине холма и с надеждой смотрели вверх — сумеет ли защитить их божество.

— Я прикончил изменника, — отчеканил форинг. — Если кому — то охота вызвать меня на поединок или на суд ярла — я готов. Но после того, как мы заберем сокровища и снимем шкуры с волков! И чем меньше изменников среди нас останется, тем богаче станет казна.

Речь предводителя вдохновила викингов. Но ненадолго. Секунду спустя раздался истошный вопль. Все обернулись, кто — то метнул топор. Топор отскочил от змеящегося корня и упал в черную жижу.

— Кто кричал? Все на месте? Эй, проверьте друг друга! — рыкнул Горбун.

— Снорри пропал, Снорри, — отозвались парни. — Вот только что тут стоял, и нет.

— А ну, все тихо!

Инстинктивно храбрецы сбились в кучу. Чадили три факела, один то и дело гас. Сверху лилась вода, уже не каплями, а сплошным потоком.

— Ничего не слышно!

Северянин не стал усугублять обстановку. Он хорошо слышал, как волокут куда — то в глубину пропавшего Снорри с удавкой на шее. И убили его не волки, а самые обычные люди. Но волки тоже бродили поблизости.

— Вперед, туда. — Горбун наобум махнул мечом. — Мы их всех выкурим! Последним идет Кнут, понятно? Ты, как тебя там, поменяйся с ним местами! — прикрикнул он на Дага.

Северянин решил точно выполнять команды. Тем более что от безумца Хлива очень скоро предстояло избавиться раз и навсегда. Правда, вместе с ним обязательно погибнет кто — то еще, но это единственный способ вернуться наверх. Но Даг сделал последнюю попытку. Теснимый широкоплечим Кнутом, он тронул за плечо идущего впереди.

— Передай форингу, там впереди ловушка. Там яма, нас туда заманивают.

Ответом ему были лишь проклятия. Шагов через десять, после следующей развилки, Хлив подал знак, и все замерли. Они добрались до широкого колодца. Вдоль его стен, по кругу вилась узкая лестница. Ступени из торчащих каменных плит казались очень старыми. Тусклые пучки света скользили по замшелым сводам.

— А ну, огня, — шепотом приказал форинг. — Кнут, стрелу!

Кнут извлек из кожаного мешка особую струну, с накрученной промасленной тряпкой вместо наконечника. С мягким свистом стрела ушла вниз.

— Будь я проклят… — прошептал коротышка Адильс.

— Если это не золото, — закончил Кнут.

Стрела не воткнулась. Она горела очень глубоко, неясными сполохами освещая груду потемневших монет. Целую гору монет. Горбун огляделся, выискивая самого легкого. Само собой, выбор пал на Северянина.

— Ты первый вниз, — и швырнул Дагу пропахший рыбой мешок.


Глава тридцать первая,

из которой неясно, кого лучше иметь в близкой родне — волков или людей


— Это плохое золото, — шепнул Дагу Кнут, когда они поднимали вверх третий мешок. — Настоящее золото не темнеет, даже в сырости.

Северянин пожал плечами. Он думал о другом — удастся ли выйти живым. До сей поры такие глупые мысли его почти не посещали. Мало того, он еще ребенком умел угадать, где прячется настоящая опасность. Но в этом проклятом лабиринте опасность окружала их повсюду. Северянин хотел сказать форингу, что эти монеты — не настоящий клад, что это лишь приманка, слишком жирная приманка. Настоящий клад где — то глубже и спрятан надежно. Он там же, где прячутся сейчас обезумевшие от страха люди из сожженного города.

Но сын ярла в который раз промолчал. Он уже убедился, что молчать порой гораздо выгоднее, чем сказать лишнее. Больше всего здесь оказалось арабских монет. Под верхним слоем грязи они дружно заблестели, заструились во мрак ручейками, словно приглашая путников идти дальше и дальше, глубже и глубже…

Как и предчувствовал Северянин, Горбун и его верный лютый, вечно прикрывавший капитану спину, погибли обидно и страшно. Они спустились в колодец последними. Но вместо того, чтобы ступать дальше строго по следам Дага и остальных, Хлив свернул в сторону. И тут же оба дружно провалились в яму. Их попытались вытащить, но оказалось, что оба уже висят мертвые на торчащих снизу пиках. Пока обсуждали, как быть, бесследно исчез оставленный наверху часовой.

— Я так больше не могу, — прохрипел Адильс, — давайте назад! Я чувствую, мы осквернили жилище чужого бога!

— Пошли назад, — прошептал Кнут, нервно озираясь с мечом в руках, — только добычу не бросим. Без добычи нас Волкан снова погонит сюда! Смотрите, здесь хватит работы на всех. Такой добычи мы давно не брали!

— Слушайте, братья. Нас всего трое, — попытался урезонить викингов Северянин, — если мы потащим на себе мешки, нас могут перебить по одному…

— Ты, дохляк, — Кнут навис над Северянином, рыгая в лицо луком и гнилью, — мне плевать, что в хирде про тебя болтают, и чей ты сын. Не тебе меня учить. Я принесу хевдингу столько, сколько смогу. А ты можешь бежать хоть без штанов. Там наверху поговорим.

Неподалеку раздалось царапанье и чье — то быстрое дыхание. Викинги схватились за мечи. Факел горел еле — еле, в запасе оставался только один. Северянин изо всех сил сжал челюсти. Ему неистово захотелось подать голос. Не спорить с дураком Кнутом, а тихонько взвизгнуть, тявкнуть, чтобы те, кто кружили неподалеку, признали в нем своего. Леденея от страха, он запустил себе ладонь за пазуху, провел по голому животу, потрогал ухо. Ничего ужасного пока не происходило, он ни в кого не превращался. По крайней мере, внешне.

— Кнут, он прав, — подал голос Адильс. — Лучше вернемся вместе и позовем осталь…

Он не договорил.

Волчица сидела прямо перед ним, перегораживая узкий проход. За ее спиной Северянин чуял еще двух мощных самцов, и, как минимум, трое находились в боковых ответвлениях лабиринта. Волчица сидела в полном мраке, ее еще не доставал свет единственного уцелевшего факела. Даг видел лишь ее блестящие глаза и волосяной ошейник. Ее стая кружила, ожидая приказа.

Даг ощутил, как ему словно кто — то нашептывает в ухо. Только не человеческие слова, а другие, такие понятные и ласкающие слух визги, томное рычание и утробный рык. Неожиданно он унесся в памяти на много лет назад, он живо вспомнил кузню Олава Северянина и злобного волка Каласа, охранявшего ферму. Это для всех прочих обитателей фермы Калас оставался опасным зверем, которого даже кормили издалека. А для трехлетнего Дага волк стал лучшим другом. Потом Каласа убили лихие люди, но сколько ночей провели они обнявшись, согревая друг друга, волк и чужой всем мальчик, с меткой волка…

— Вот они, волчье отродье, оборотни! — Товарищи Дага натолкнулись на него сзади и тоже замерли. Адильс стучал зубами. Кнут держал на плечах два мешка и ни за что не хотел их выпускать.

— Это не оборотни, — тихо сказал Северянин. — Слушайте меня. Если не хотите, чтоб нас сожрали, уберите ножи. Я сам буду с ней говорить.

— Говорить?! С кем говорить? Эй, Адильс, второй факел, отпугнем их огнем!

Конечно, они не послушались его и сразу же поплатились. Призрачная тень метнулась из темной ниши, целила Кнуту в горло, но налетела на его нож. Кнут спохватился, выронил мешок и, махнув в теснине саксом, почти отсек волку переднюю лапу. Адильс не растерялся, тут же добавил топором. Волк подыхал долго, и все это время Дага страшно мутило. Его левая рука повисла плетью, а в животе, казалось, провернули раскаленный кол. Не выдержав боли, Даг зарычал.

«Ты можешь уйти», — молча передала Северянину Мать стаи.

«Один я не уйду. — Даг показал ей длинный скрамасакс. — Отпусти всех нас, твои братья уже достаточно напились крови».

«Подойди ближе, — молча попросила волчица. — Но не слишком близко. Мои братья боятся тебя».

Северянин сделал три шага вперед, ощущая, как в затылок дышат испуганные мужчины. Двое молодых волков из стаи Матери тоже робели. Шерсть на их загривках вздыбилась, они слишком нервничали и оттого не могли поддерживать беседу. Викингам казалось, что их новый товарищ сошел с ума, а волки не могли понять, почему медлит Мать.

«Вас послали те старики, что поливают кровью своего бога?»

«Они нас кормят, мы одна стая», — подтвердила волчица. По крайней мере, Даг так понял ее беззвучную речь.

«Пропусти нас, мы уйдем».

«Можешь уйти только ты…»

Он ожидал от нее хитрости, коварного броска и потому был настороже. Он предвидел эту хитрость еще до того, как Мать передала команду своим взрослым щенкам. Двое обходили людей сзади, бесшумно переступая лапами по краю колодца. Они приседали, прижимались к земле и наконец прыгнули вместе.

Но опоздали. Как и оба викинга из команды покойного Хлива. Даг уже летел навстречу двум оскаленным пастям. Волчица вздыбила шерсть, вскочила, коротко рявкнула своим, пытаясь остановить, запретить свое же решение. Первый из нападавших уже корчился, наколотый на меч. Второго Даг подпустил ближе, но бить не стал, ухватил пятерней за верхнюю челюсть.

Кнут, не раздумывая, занес секиру.

— Стой, не надо! — удерживая за пасть визжащего волка, Северянин повернулся к матери. — «Я убью их всех. Ты это знаешь. Я сильнее вас».

Волк вырывался изо всех сил. Изогнувшись, он ухитрился оцарапать Дага задними лапами. Он разевал пасть и несколько раз поранил Дагу ладонь, но клыками дотянуться не сумел. Он был чертовски тяжелый и ловкий, Северянина мотало из стороны в сторону. Но и зверь слабел, жизнь потихоньку вытекала из него.

«Отпусти его, — проворчала волчица. — Уходите все трое, отпусти его».

«Нет, теперь не отпущу, ты обманула меня», — Северянин ощутил нарастающий гнев. Левая рука, совсем недавно непослушная и слабая, готовилась поймать в полете еще одного волка. Вместе с гневом в Дага вползало что — то еще, с каждым мигом обволакивая его все сильнее изнутри. У парня не отрастали уши и шерсть, но неожиданно он с острой неприязнью ощутил вонь, исходящую от людей. Он удивился, насколько противно и грязно разило от обоих, и удивился, как он прежде мог не замечать, и спал и ел с этими чудовищами, от которых следовало держаться подальше…

Этот зверь был матерым, шерсть в шрамах, подпалинах, и весил раза в полтора больше предыдущего. И напал хитро, словно привык к человеческой изворотливости. Не на горло кинулся, а вниз, в подбрюшье, как это делал столько раз, догоняя ослабевшую лошадь или олениху.

Стертые клыки клацнули впустую. Если признать правду, Старый напал неохотно. Мать приказала, он полез, хотя сам никогда бы не решился. Оттого и Старый, что предпочитал отсидеться в засаде, не кидался на рожон, даже когда посылали волхвы. Кругами ходил, сутками в снегу ждал, но на верную смерть не кидался, чуял ее издалека.

И здесь смерть ждала его, хотя ничего опасного в вонючем сосунке с железом он не чуял. Он чуял метку, но людей с меткой он помнил, хотя давно не встречал. Люди с меткой были чрезвычайно опасны, но никогда не объявляли войну волкам. Век волка короток, но он смутно помнил, как люди с метками приносили своих детенышей под бок к Матерям, чтобы детеныши привыкали жить на две стороны. Матерям это не слишком нравилось, но ослушаться они не могли: старики с метками и без всякого железа умели сделать так, что разом погибал весь выводок, с ними приходилось жить в дружбе. За дружбу меченые хорошо платили. Старый даже сглотнул, вспомнив вкус жирных коров, которых привязывали в лесу… Но остановиться уже не мог.

Извернулся для второго броска и жалобно взвыл от страшной боли. Железные пальцы сомкнулись на его морде вырывая верхнюю губу вместе с ноздрями. Челюсть треснула, горлом хлынула кровь. Меченый пошатнулся, но устоял.

Северянин разжал обе ладони — два волка лежали мертвыми у его ног.

«Нет, нет, пусть уходят…»

Волчица не договорила. Вообще — то она ничего и не говорила. Как позже рассказывали друзьям уцелевшие дренги, Северянин и серая тварь долго пялились друг на друга, и оба урчали, а после сын ярла шагнул к волчице и погладил ее по голове. Погладил вроде ласково, но та затряслась и прижалась спиной к сырой земляной стенке.

«В тебе щенки, — углядел Даг. — Они еще очень маленькие, но могут погибнуть вместе с тобой. Обещаю, я убью тебя, если ты не пропустишь нас. Наверное, я тоже погибну, но тебя и твоих щенков убью».

Кнут плюхнулся на задницу, нашаривая выпавшее оружие. Адильс стоял столбом, открыв рот.

Неожиданно Даг понял, что вести переговоры на равных не стоит. Он ощущал себя котлом, готовым вот — вот взорваться. Ощущал лишь краешек могучей силы, которой наделила его мать — колдунья. Даг понял, что еще немного, и он поймает то ускользающее, неясное, что вечно бродило в его снах. Сумеет обуздать тайную силу и легко уничтожит не только свою четвероногую собеседницу, но и весь ее род, включая слабых волчат, прятавшихся далеко в лесу, в теплых норах. Даг попытался со всей возможной яркостью и болью донести до нее этот образ. Волчица оценила силы и поверила. Она уступила, но словно чего — то от него ждала.

Миг — и он увидел, что происходит наверху. Викинги врубались в лес, не в силах отыскать тропу. Они ломились во все стороны, но Перун насмехался над ними. Несмотря на приказ Волкана, кто — то прикончил хохочущих волхвов. Дружина очутилась в западне. Северянин один мог их спасти, он легко мог это сделать… И в то же время мог забыть про недавно обретенных братьев из Йомса, которые совсем ему не братья. Он мог остаться здесь, в покое и безопасности, мог найти настоящих своих, которых осталось так мало.

Волчица не умела говорить и думала примитивно, как подобало ее расе. Мать не могла рассказать опасному чужаку с меткой о том, как пугливые крестьяне столетиями убивают и изгоняют тех, к чьему племени он принадлежал. Ее серый народ так никогда не поступал, ведь только люди с радостью уничтожают себе подобных. Теперь, когда последние меченые, приносившие жертвы истукану, были убиты, молодой чужак мог занять их место. Он стал бы сильным, настоящим вожаком, он отыскал бы себе самку, родил бы щенков, из которых хотя бы один родился с волчьей лапой на макушке, его стаи боялись бы все в лесу, и глупые люди в городе…

Пошатываясь под тяжестью золота, Северянин выбрался из пещеры на свет. Махнул своим. Трое уцелевших плюхнулись на сырую кочку, не в силах стоять.

— А где Горбун? Где остальные?

— Смотрите, сколько они набрали! Там и нам хватит работы!

— Это все он, мальчишка!

— Да он сам волк, он один из них! Не зря говорили про него…

— Заткнись, это сын Токи. Ты разве не слышал или хочешь без языка остаться?

На поляне стало значительно светлее. Оба жреца лежали с выпущенными кишками. Перун горел. Горел вяло, словно столетняя древесина никак не хотела выпускать из себя духа. Потом Даг понял — истукана все же подожгли вопреки приказу Волкана, но тот заметил и заставил тушить.

— Северянин, так это ты их вывел? — Магнус, капитан второго драккара, нехорошо прищурился. — Где остальные? Мы идем за золотом!

— Их нет. — Дату вдруг стало все равно, что подумают или что сделают с ним. — Не надо туда ходить.

— Что вы там видели? — напирали лютые.

— А ну, не трогайте его, — зашипели Кнут и Адильс, — колдун он или нет, но он нас спас! Спасибо, брат!

— Ладно, отстаньте от него, — вступился за юношу хевдинг. — Сигвальди сказал мне, что ты вроде как был раньше рулевым. Это правда?

— Да.

Волкан взял Дага за плечо, тихо заговорил на языке русов.

— Здесь все заколдовано. Я не смог заставить волхвов говорить правду. Их нельзя было трогать, но… теперь уже поздно. Все рулевые остались на кораблях. Мы не можем определить, где солнце и где восход…

— Я постараюсь. Дайте мне солнечный камень.

Впервые в жизни солнечный камень не помог. До рези в глазах глядел Северянин сквозь тусклую призму, но редкие куски неба между деревьями оставались тускло — серыми. Кроме того, Даг по — прежнему чуял волков. Они отбежали далеко, но совсем не уходили, кружили в голодном ожидании. Тогда Северянин вернул камень, снял с себя кольчугу и все оружие и просто уселся, подперев спиной могучую ель. Он закрыл глаза, не задумываясь об общем внимании. Он слушал ветер, слушал, как потрескивает дерево, как осыпаются иголки и стучит дятел.

А потом встал и указал, в какой стороне надо искать пропавшую дорогу. Ни о чем не спрашивая, хевдинг дал команду.

Солнце не прошло и десятой доли по небу, когда нашлась тропа. Лишь теперь дружинники убедились, что рубили кусты и сучья в одном направлении, хотя им казалось, что вели поиск по кругу. Позади дымило пожарище, в мешках позвякивало захваченное добро, отряд бегом возвращался к своим кораблям. Северянин бежал одним из последних, ноги заплетались, одежда стала слишком тяжелой. Хорошо, что не его смена садилась на весла первой. Он плохо помнил, как прошел обратный путь. Кажется, соседи разделились на два лагеря. Одни явно избегали сына ярла, считая его опасным берсерком, другие вдруг стали искать близкой дружбы и даже предлагали свою долю добычи. Добычу, несмотря на людские потери и общий тоскливый настрой, взяли на редкость хорошую. Но когда вышли в море, хевдинг Волкан принес богатые жертвы богам. Такое случалось редко, очень редко.

Когда показалась родная гавань, викинги радостно заорали в сотню глоток. Даг не мог кричать, не мог даже улыбнуться.

Он победил зверя наружи… и зверя внутри себя.


Глава тридцать вторая,

в которой выясняется, как стать богатым без помощи оружия и пересчитать овец в гвозди


На другой день Дага и других уцелевших новобранцев заставили поклясться в верности на серебряном кольце Тора. Затем всю добычу отнесли к знамени, а сам ярл Сигвальди вручил Северянину отличный меч франкской работы. Двое, кого Даг вывел из лабиринта, выполнили обещания, отписали ему свою долю добычи и даже предложили стать кровниками. В одночасье Северянин стал богатым человеком, хотя в Йомсе деньги роли практически не играли, все хранилось у казначеев. После жаркой бани и долгого сна напряжение спало, все принялись вспоминать удивительный поход, нажарили много мяса.

До утренней побудки Северянина вызвал к себе хевдинг Волкан.

— Мы едем в Волин — я, Неждан и Юхо. Я приглашаю тебя поехать с нами. Хочу угостить тебя.

От предложения самого хевдинга отказаться было невозможно. Даг втайне обрадовался такому покровительству, но на всякий случай спросил, как же они покинут Йомс, а вдруг — всем выходить в поход?

— Три дня — наши, — Волкан улыбнулся в усы. — На четвертое утро не явимся, не сносить нам головы… — Он с сомнением оглядел рваную куртку и грязные штаны своего подчиненного. — У ляхов одежу тебе прикупим, ты теперь не нищий смерд, надо себя прибрать. В Волине добрую одежу можно купить.

— У ляхов? — не понял Северянин.

— Слыхал такой приговор — жил — да — был бог Пан, и родилося у него три сына, первый лях, второй рус, третий чех? — засмеялся хевдинг. — В пути поговорим. Серебра с собой не бери, ты мой гость.

На сборы Дагу времени почти не понадобилось. Он долго соображал, брать ли с собой все оружие, но хевдинг с товарищами оказались одеты очень легко, даже празднично. С мечами, но без длинных кольчуг. На Волкане был красивый кафтан цвета багрянца, штаны тонкого сукна и высокие сапоги. Впервые Северянин задумался о хорошей одежде. Не для боя. А просто так, для пира или чужой свадьбы. Когда тебе неполных пятнадцать лет, и большую часть жизни ты провел в схватках со смертью, ты редко вспоминаешь о кружевах и шелковых панталонах. Эти вещи словно принадлежат иному миру, где живут лишь заморские короли и их красавицы — жены. От одежды мысли Дага быстро повернули в сторону навсегда исчезнувшей для него Карлен, и стало совсем грустно.

Однако долго грустить не пришлось. Выяснилось, что питейное заведение и выбор приличного платья Волкан оставил на второй день, а первые сутки похода посвящены вопросам сугубо хозяйственным. Неждан оказался кряжистым мужиком, внешне жуткого вида, потерявшим в драках половину зубов. Но несмотря на внешность лесовика, человеком он показал себя веселым и совсем не глупым. В Йомсе пользовался уважением — он был один из немногих, кто умел говорить с византийцами и персами, да вдобавок знал толк в чертежах.

Ехали медленно, почти шагом, потому что форинг Юхо вел за собой три здоровенные подводы, запряженные волами. Пустые подводы подпрыгивали на кочках, из чего Даг заключил — в Волине викинги намерены многое купить. Или отнять. За порожними телегами шагом ехали дренги с корабля Юхо, человек двадцать, при полном вооружении, и двое казначеев Йомса, прикованных к сундуку с деньгами.

Когда за караваном захлопнулись ворота, Северянин осмелился спросить, за каким товаром они направляются, и не означает ли это в скором времени большой поход. Спросил он так еще и потому, что видел, как с раннего утра на складах начали пересчет шкур, котлов, ведер и прочего инвентаря.

— Даже если бы я что — то знал, то не сказал бы, — холодно глянул Волкан. — Или ты забыл, что все новости в городе сообщает только Пальнатоки? Одно знаю точно — Юхо в этом сезоне отвечает за хозяйство.

— А после мы посетим хорошую корчму, — подхватил Неждан. — И прекрати тосковать! Мне сказали, что ты печалишься из — за какой — то девчонки?

Даг пробормотал что — то невнятное. Для того, чтобы увидеть Карлен, и уж тем более — привезти ее сюда, пришлось бы искать повода снова очутиться в Хедебю. Об этом можно забыть…

Виды вокруг открывались замечательные. Крестьяне на полях без страха, с песнями занимались своим делом. Стадами бродили тучные коровы, таких откормленных животных Даг никогда не видел в Уплянде. Навстречу по широкой разъезженной дороге ехали повозки, мирные всадники и брели пешеходы. Йомсвикингов пропускали, но никто не выказывал страха. Кажется, местные жители давно привыкли к существованию морской крепости и были рады находиться под ее защитой. Через несколько часов марша караван ступил на мост.

— Это Дзивна, — повел рукой хевдинг, — весной мост часто смывает, но его отстраивают снова.

Как и селяне на полях, множество рыбаков спокойно занималось своим делом. Их шустрые лодки сновали от берега к берегу, между островов виднелись натянутые сети, в камышах бродили ловцы раков. Город вырос за мостом неожиданно и сразу понравился Дагу. Он не был похож на мрачноватые города северян, на игрушечный Кведлинбург, на наскоро сколоченные селища Рюгена, и уж тем более не походил на строгую крепость Йомс. В Волине даже издалека сразу ощущался праздник, что — то неуловимо веселое витало в воздухе. Девушки на пристани пели песни, хохотали на мелководье ребятишки. Покатый защитный вал ничего не защищал, сразу в нескольких местах зияли распахнутые ворота. Над воротами торчали высокие крыши трех— и даже — четырехэтажных домов, болтались цветные ленты. В воротах прохаживались нарядно одетые мытари, но людей Волкана приметили издалека и расчистили путь.

— Эх, чую, пиво варят! — повел носом Неждан. Внутри город оказался неожиданно огромным. Дага встретило пестрое разноголосье, яркие краски платьев, горы переливчатого стекла в окнах лавок, блеск медных изделий, выставленных на продажу, жужжание пчел над запечатанными горшками с медом… Город походил одновременно на пчелиный рой и на кусок бродящего теста. Широкие деревянные улицы заполняли толпы народа. Кого тут только не было, сквозь шипящую речь местных жителей пробивался язык данов, англов, германцев и совсем незнакомые наречия. Не прекращалось строительство, вытягивались новые дома, словно стремясь посоперничать с шпилем церкви. Улицы не кривились, вели всадников гладко, доски были подогнаны одна к одной, конский помет здесь быстро убирали, присыпали соломой. Торговые дома тянулись по обеим сторонам, как строй солдат. Корчмы гостеприимно распахнули двери. Внутри, усевшись на бочонках, веселые раскрасневшиеся мужики чокались глиняными кружками. Даг ни разу не заметил нищих попрошаек, сказал об этом Неждану и снова удивился. Оказалось, что здешние власти изгоняют бродяг из города, и вообще, здесь позорно жить бедняком. Всякий тут на своем месте, и кузнец, и матрос, и купец, и винодел! Даг тут же вспомнил имперскую столицу Кведлинбург, женский монастырь и собор на горе, куда толпами стекались прокаженные, калеки и погорельцы. В Кведлинбурге неприятно соседствовали королевская роскошь и полная нищета. Волин же походил на трезвого сытого торговца, вечно занятого делом.

— А вот и воевода Пшемысл! — Волкан, соскочив с коня, коротко обнял тучного мужчину с тяжелой цепью на груди. За воеводой неотлучно следовали стражники и писцы с печатями.

Мужчины обменялись несколькими словами, после чего порожние телеги под командой Юхо свернули в сторону, а вооруженный отряд с казначеями двинулся следом за воеводой. Порой толпа становилась невыносимо плотной. Многие шатались праздно, от корчмы к лавкам и обратно, но большая часть горожан занималась делом. Оглушительно вкусно пахло свежим хлебом, копченой рыбой и чем — то сладким. А женщины, девушки! От обилия красавиц уставал глаз.

— Опытные люди говорят, что только в Бризанте лучше торговля, и больше серебра ходит из рук в руки, — промолвил Неждан. — Людей же тут несчитано. Когда купеческие сборы большие, так в городе у них ночевать негде. Тысяч десять ремеслом живут и торговлей всякой, а селян несчитано. Хорошо живут, богато, и Йомсу долю платить не забывают. Деньги свои чеканят, слыхал, почти как кейсар! А вон туда погляди, видал такое?

Даг послушно крутанул головой. Похожее видел, но такое — еще нет. За площадью открылась гавань, набитая торговыми судами, а за гаванью возвышалась башня с костром на самом верху. Очевидно, днем костер еле тлел, но в непогоду или ночью его разжигали и поддерживали. Башня имела не меньше восьми этажей, по лесенкам сновали люди, поднимались бадьи с новыми порциями топлива.

— Назвали они свое чудо «горном вулкана», — добавил Неждан. — С моря за много миль видно, всем хорошо!

Следом за воеводой свернули к площади и очутились среди торговых складов. Каждый имел выход к причалу по искусственно насыпанному молу, на многих красовались гербы или купеческие стандарты. Юхо с казначеями быстро сновал от одной двери к другой, всюду его встречали как самого ценного гостя.

— По ихнему сказать, так тут торгуют гуртом, — пояснил Неждан. — Одну бочку тут не возьмешь.

До сей поры Северянин не без гордости полагал, что знает о торговле вокруг Бельта все. Ну, или почти все. Но невиданное обилие товаров его сразило. Меха куньи, рысьи, бобровые и заячьи, на других шестах — распятые медведи, чернобурки, дикие козлы и невиданные, мелкие пятнистые олени. Еще пару шагов — и он оказался в гуще оптовой торговли воском в горшках, китовым усом, янтарем, берестой, готовым платьем, металлами в слитках, овцами, орехами, ястребами и бесконечным количеством оружия. Даг заметил одну из йомских повозок, на которую грузили связанные вместе панцири и щиты. На другую повозку прямо с корабля сгружали рыбу и запечатанные горшки с маслом. Даг для интереса заглянул в пространство между молами и позавидовал. В здешнюю гавань могли зайти и встать вплотную корабли любой, самой большой осадки.

Спешились, оставили коней возле непримечательного каменного строения. Единственное его отличие от множества других состояло в том, что на двери был выбит княжеский герб. Пшемысл снял с пояса ключ, сам открыл, впустил гостей в зал со множеством лавок и столов. Градоначальника наверняка узнали, но никто из десятков мужчин не отвлекся от своей работы.

Северянин не мог представить, что встретит столько весов и столько ценного металла в одной неказистой зале, которую даже толком не охраняли. Вокруг громыхало и звенело, хриплые и звонкие голоса выкрикивали цифры. Люди с щипцами и ножницами резали и ссыпали серебряный лом в тигли, другие люди собирали монеты в стопки, крепко перевязывали бечевой и ставили жирную печать. Опытный глаз Северянина зашарил по стенам, по стропилам потолка.

— Что, мыслишь, как бы тут чего спереть? — прогудел над ухом Неждан, и Дагу стало немножко стыдно.

— Да я сам, когда первый раз попал, не знал, как глаз оторвать. И руки аж тянулись, — хихикнул русский викинг, — но после привык. Вот как люди богатеют, ни разу в жизни даже ножиком не махнув.

— Разве это достойно мужчины? — оттопырил губу Северянин.

Неждан поскреб в затылке.

— А ты как, мнишь себя до старости в ладье, да с топором?

— Я хочу стать хевдингом… или морским конунгом, — поправился Даг. — Все, что мне нужно, я возьму сам.

— Веришь, что попадешь в Небесную Усадьбу? — без улыбки поинтересовался Неждан. — А если нет никакой Усадьбы? Если ничего нет?

— Как это «ничего»? — опешил Даг. Такая нелепая мысль ему даже не приходила в голову. — Вон, даже христиане верят, у них своя Усадьба… А ты, Неждан, разве не хочешь вечно пировать среди героев?

— Я, брат, верю в то, что сегодня. Помирать неохота. Хочу скопить денег и купить еще два корабля. Вон у него, — викинг ткнул пальцем в пухлого юнца, лишь года на два старше Северянина.

— У тебя… есть свои корабли? — поразился Даг. — Но… я думал, что ты просто…

— Не драккары, — хохотнул Неждан. — Торговые корабли. Я состою в большом фелаге русов, но здесь мне нравится больше. Еще немного денег — и я куплю долю. Этот малец не продает дешево. Пойдем, познакомлю, это литвин, но на датском лучше тебя говорит.

— Здравствуй, Локис, — преувеличенно вежливо кивнул Неждан. — Хочу, чтоб у тебя одним другом стало больше. Это Даг, сын нашего ярла.

— Это хорошо, я слышал о тебе, — безусый купец поднял глаза от доски, на которой углем чертил римские цифры. Одет он был чрезвычайно просто, а на поясе вместо оружия носил сумки с разномастными гирьками.

— Ты снова ходил в Хедебю? — спросил Неждан. — Удачно?

— Восьмой раз в этом году. Повезло, шесть дней шли попутным ветром, — кивнул Локис, — взяли много мехов и шкуры, так много, что черпали воду бортами. Туда отвез рейнландские жернова и цветное стекло.

— Мне Волкан поручил кое — что прикупить у тебя…

— Да, я рад иметь с вами дела. Пойдемте ко мне. Где ваши люди?

Почесывая в затылке, Даг поплелся следом. Вышли из залы с менялами, миновали проулок, очутились на складском дворе. Под навесами лошади жевали корм, в ряд выстроились фургоны, закрытые кожей. Всюду было чисто подметено, слуги ногами месили раствор.

— Я доставлю товар на площадь. Верите моим весам? Хорошо. Где Юхо? Он помнит, что я должен вам сорок дирхемов?

— Да, он мне сказал.

— Тогда начнем.

По бесстрастной физиономии литвина нельзя было предположить, что он кому — то рад. Глядя, как пухлый богатей распоряжается, негромко, но четко, Даг на секунду проникся завистью. А когда на внутреннем крыльце показались две девушки в сопровождении женщины средних лет, Северянин вообще ненадолго забыл, куда пришел.

Девушки вышли нарядные, внешне очень похожие на Локиса. Мимо брата прошествовали, стреляя в мужчин глазками из — под ресниц. Их длинные юбки были стянуты плетеными поясами, украшены бисером. Плечи девушек грели синие саржевые покрывала, обшитые бахромой, мелкими бронзовыми фигурками и пластинками. Светло — русые косы старшей женщины скрывались под льняным платком, застегнутым на булавку с крупным изумрудом. Девушки кокетливо поправляли яркие круглые шапочки, на которых звякали медные подвески. Но наряд их представлял собой сущую ерунду по сравнению с украшениями. Каждая носила не меньше пяти роскошных ожерелий из янтаря, вперемешку с шейными гривнами, увешанными монетами. По сравнению с ними Локис казался нищим, со своими украшениями — золоченой плечевой фибулой, со вставками из стекла и двумя массивными браслетами в форме змеи. А ведь Северянин уже неплохо разбирался в таких предметах. За одну эту фибулу он мог купить усадьбу или корабль. Женщина о чем — то тихо поговорила с Локисом на родном языке, подхватила девушек, встряхнула и повела со двора.

— Видал, невесты какие? — Неждан незаметно толкнул Дага плечом. — Вот я тебе о чем.

— Женщин везде много, — задрал нос Северянин.

— Это так, пока тебе пятнадцать и кровь бурлит. Вот только каких женщин? Скажи мне, ты хотел бы жениться на девке из веселого дома?

Дага слегка передернуло. Он вспомнил свой первый любовный опыт.

— Ага, то — то же, — усмехнулся бывалый викинг. — А ты знаешь, что все наши парни… ну почти все, две тысячи наберется, — что они делают с серебром, когда Токи выдает жалованье? Не знаешь? Они все оставляют у девок или пропивают. Редко кто сумел накопить, вернулся домой, купил землю. В Йомсе полно настоящих героев, это правда. Но если тебе пятьдесят, и ты не погиб раньше, ты должен уйти. Уплыть или уйти домой. Если у тебя есть дом.

— Зачем ты мне это говоришь? — насупился Даг.

— А ты сам подумай. — Неждан отвернулся к хозяину склада.

Локис появился вместе с Юхо и двумя работниками. Те вынесли под навес большие бронзовые весы с цепями и чашками.

— Начнем с коней, — предложил Юхо.

На потертом ковре работники открыли мешки и стали под счет перебрасывать из полного в пустой конскую упряжь. Даг лошадьми особо не увлекался, да и ездить верхом не любил, но, заглянув в мешок, увлекся не на шутку. Первоклассные кожаные ремни скреплялись бронзовыми оковками, серебряными гвоздиками и бубенцами.

— Узда — четыре дирхема. Стремена — по двадцать, да пряжки, да пятьсот дневных мер овса. Зачтено? — предложил Локис.

— Зачтено. — Неждан сделал пометку на дощечке. — Теперь зачтем тех женщин, что привозил тебе Юхо на ваш Змеиный праздник.

— Женщины хорошие, я их продал на юг, — кивнул литвин. — Как мы их зачтем? Серебром?

— Лучше гвоздями и скотиной. Но этого мало. Мы добавим серебра.

Юхо махнул своим. Казначей вывалил на чашу весов обломки церковной утвари и добавил полновесных германских монет.

— Хорошо. Вы знаете, какие сейчас цены? — Локис смотрел на покупателей совиным взглядом.

— Мы тебе верим, — широким жестом отмахнулся Неждан. Юхо едва заметно поморщился.

— Свиней берете? Тогда считаем… По четыре дирхема за штуку. Овца мясная — по шесть дирхемов, вол — по двадцать. Если нужны гвозди, возьмете у Одры, я сам с ним договорюсь…

Свистнул работника, шепнул ему пару слов. На глазах Дага совершилась очередная сделка без всякого зримого присутствия товара и средств платежа.

— Да, брат, — угадал его мысли Неждан. — Это одну селедку берешь, монетку рубишь. А за сто бочек расчет в другом. Тут таким горячим, как ты, не место.

— А зачем им столько весов?

— Как зачем? Серебро — то всюду почти одинаковое, да цена ему разная. К примеру, в Хедебю дадут за куницу эртог, а здесь уже вдвое больше. А в Бризанте, если довезешь, можно в двадцать раз больше сорвать. Вот и деньги разные ходят, даже у германцев марка серебра различно весит в ихних графствах…

Северянину стало скучно.

К вечеру три громадных повозки заполнились товаром. Отдельно пастухи гнали в Йомс стада скота и табун тонконогих коней. Повеселевшие казначеи возвращались с пустыми сундуками. От Дага не укрылось очевидное — больше всего крепость закупила оружия. Невзирая на то, что собственные кузницы Йомса гремели день и ночь, и руда подвозилась бесконечным потоком.

Темнил Волкан. Что — то грозное затевалось.


Глава тридцать третья,

в ней встречаются два когтя, обсуждаются семейные проблемы и сбывается худшее


— Неждан, сколько пива возьмем?

— Дык это… по ведру. Для начала.

Оба рассмеялись. Отправив в крепость Юхо с охраной, бывшие соплеменники словно забыли о разнице в положении. Корчма гудела. Казалось, стены вот — вот рухнут от хохота, звона бьющейся посуды и визгливой музыки. Хевдингу накрыли в тихом месте, повыше, за висящим до полу ковром. Снаружи казалось, что тут стена, а из — за ковра в щелочки можно было наблюдать за залом. Всю охрану, однако, Волкан не отпустил. Четверо лютых, тоже вроде как в отпуске, грызли жареного поросенка, запивая черным пивом. Но сидели они как раз с той стороны ковра, и к ним уже подбирались нетрезвые девицы.

— Поведай теперь, что там было, за Перуном?

Даг вздохнул. Вспоминать те минуты, когда его чуть не заманила чаща, не хотелось. Но Волкан смотрел пристально, строго, такого мощного союзника терять не хотелось. И он рассказал, почти ни в чем не схитрив. Про разговоры с волками конечно не признался. Но хитрого хевдинга было не провести.

Волкан улыбнулся, снял с шеи коготь, положил на выскобленный стол.

— Дай свой.

Впервые Даг добровольно доверил оберег матери незнакомому человеку. Впрочем, совсем незнакомым Волкана он назвать не мог. Каким — то внутренним чувством он признавал в хевдинге дальнего родича. Когти лежали рядом, потрескавшиеся, грязные и желтые, принадлежавшие забытому лесному змею Горыну.

— Тебя звали в лес?

Даг кивнул.

— Хотелось уйти?

— Да.

— Тьфу ты, ведовство черное, чур меня. — Неждан быстро поцеловал перстень.

— Там осталось много монет?

— Очень много.

— Я посмотрел на монеты, которые вы принесли. — Волкан отхлебнул, вытер пену с усов. — Там были деньги римских кейсаров.

— Это как? — захлопал глазами Даг.

— Деньги настоящих римских императоров, а не самозванцев, вроде Оттона. — Неждан залез в кошель, выложил на стол толстую золотую монету с полустершимся горбоносым профилем. — Глядите, это сестерций. Возможно, ему пятьсот лет. Или тысяча. Даг, ты понимаешь, что это значит?

— Клад очень древний.

— Верно, но это не клад. — Неждан потер переносицу. — Это божница, под которой русы прятали свои доходы. Волкан повел вас туда, потому что сам родом из тех мест. Огневики распахивали земли еще тогда, когда великий Один не потерял глаз! Они снаряжали струги, везли зерно и куницу на юг и продавали Риму. — Получали золото, но не знали, что с ним делать. Они дарили монеты Перуну и молили об урожайном годе.

— Так там… — Даг чуть не захлебнулся, — там лежат…

— Никому не говори, забудь, — перебил Волкан. — Слишком дорого нам обошлось это золото. Я не ожидал, что кто — то из наших еще жив.

— Из наших?

Волкан кивнул на когти.

— Я боялся, что погибли все. Это проклятие клана Топоров.

Даг снова кивнул.

— Моя мать… — Северянин преодолел комок в горле, — ты был с ней в родстве?

— Все мы в родстве, — хмурое лицо русича посветлело. — Мы не были родными братом и сестрой, но все по крови вышли из одного рода. Но не все… — Волкан замялся.

— Не у всех была волчья метка? — подсказал Даг.

— Не у всех. Мало у кого. У отца моего была… Я все равно никогда не верил, что моя бабка согрешила с волком. Сказки это глупые, человеку в жизни не лечь с волчицей и наоборот тоже… Давай еще выпьем!

Выпили. В корчме компания затянула песню.

— Хвалиться не хочу, нынче время тебя хвалить. Почитай, из трех сосен всю дружину вывел… молчи, дай досказать!

Грохнули кружками. Примчался мальчик, подхватил пустую посуду, принес горячего и еще по кружке.

— Может, больше такого не скажу, что сейчас, спьяну, — начал Волкан совершенно трезвым голосом. — Ты рад, что отца нашел? Доброе дело. Отец твой — воин великий, у нас таких богатырями звали. Богатырь — не тот, кто в плечах веревка, а кто духом силен, понимаешь? Пальнатоки духом крепок, я за него умирать пойду, коли так случится… но про нас он мало что ведает.

— Про нас?

— Горыны, — рассмеялся Волкан и снова погладил когти. — Да, деды наши еще били в Волхове. Ты хоть слышал про Волхов, про Днепр? Длинные они были, Горыны, зеленые, в воде рыбу кушали, редко когда корову глупую уволокут, а на людишек, вроде как, и не кидались вовсе. Но побили всех, вот когти остались. Почему — то думали, будто они огнем дышат, селища поджигают, а у них шкурка такая была, чешуя блесткая, да…

— Волкан, зачем ты остался здесь? — осмелел Даг. — Ты же мог сбежать.

— Куда бежать, если род под корень вывели? — мотанул гривой хевдинг. — Я ж говорю, точно проклял кто. Токи никого не оставил. Видать, тулы нашептали ему, что волчьих людей в рабах держать — себе дороже. Либо волю дай, либо убей. Токи тогда молодой был, буйный. Если бы твоя матка будущая не вступилась, нас бы всех на елках развесили.

— И ты никогда не хотел отомстить Токи?

Волкан показал Неждану большой палец, оба рассмеялись.

— Только раз мне хотелось уйти… когда он позволил Дубравке умереть.

Дагу стало нехорошо, хотя имени этого он никогда не слышал.

— Мою мать звали Дубравкой?

— Все обязаны соблюдать законы Йомса, — ответил за Волкана Неждан. — Женщина не может оставаться в крепости. У Пальнатоки была другая жена, знатного рода, но она давно умерла от болезни. Он любил Дубравку, все это видели. Но старый пес все испортил…

— Он говорит про прежнего Говорителя законов, — продолжил Волкан. — Тот сам был могучий маг, и тулы в башне боялись его. Говоритель закона сказал, что тебя надо прикончить сразу после рождения, а лучше — еще до рождения. Вот так. Токи не боялся Говорителя, но такое важное дело он не мог таить от Совета дружин. На Совете никто не посмел перечить ярлу. Токи отправил Дубравку сюда, в Волин, потому что сам придумал запрет для женщин. Он ушел в поход и забыл про нее. А Говоритель сделал так, чтобы в Волине ее держали не как любимую наложницу, а как собаку… Он хотел, чтобы вы оба погибли при родах, но ты выжил, а мать умерла. Получилось, что тул предсказал правду — ты убил свою родительницу. Но Торстейн предсказал не только это…

— Что же еще? — напрягся Даг. Кровь стучала у него в висках.

Викинги переглянулись.

— Он должен знать, — уверенно заявил Неждан.

— Что я должен знать, что? — всполошился Северянин.

— Тулы нагадали, что ты принесешь такую войну, которой не было доселе. Война будет тянуться долго, потекут реки крови, и Йомс падет.

Северянин сидел, как пришибленный.

— Тебя привязали к щиту и кинули в море, — грустно произнес Волкан. — Но ты вернулся. Многих уже нет, кто помнил Торстейна и его предсказания. Это хорошо, иначе на тебя охотились бы не только посланцы тула. Тебя убили бы свои.

Дага озарило.

— Так ты повел нас на испытания к Перуну, чтобы я?..

— Да. Я надеялся, что ты… либо погибнешь в драке с русами, либо тебя позовут волхвы, — честно признался Волкан. — Но ты снова здесь. И я пью за твое здоровье!

Ошеломленный Даг поднял свою кружку.

— Чему ты удивляешься? — перегнулся через стол Неждан. — Волкан — воин, а не подосланный убийца. Если тебе суждено принести всем нам беду, значит, так угодно богам.

Не успел он закончить фразу, как из — за ковра вынырнул один из лютых.

— Хевдинг, тут вестник из Йомса, у него знак ярла.

— Общий сбор! — побледнел Волкан.

— Вот и повеселились с красотками. — Неждан ухнул в себя недопитое пиво и кинулся следом за командиром.

Северянина охватило мрачное предчувствие.

Едва за викингами захлопнулись тяжелые ворота, как заиграли в горн. Вокруг творилась невообразимая суета, но никто из товарищей толком не понимал, что происходит. Стало известно, что посланы гонцы за всеми дружинами, находящимися в ближних виках. Призваны мастера для срочной достройки кораблей. К выходу в гавань на дежурство направлены сразу три драккара. Отменены все отпуска и отлучки. Всем приказано готовить оружие.

Северянин не успел добраться до своего сундучка, его уже поджидал гонец от самого Пальнатоки.

Ярл сам затворил дверь и проследил, чтобы под окнами никого не было.

— Мне уже доложили о твоем славном подвиге. Ты показал себя настоящим членом братства. Ты — мой сын, и я не отказываюсь от тебя. Но завтра на Совете дружин об этом я говорить не буду. Не хочу споров с Говорителем законов. Не время для споров.

Даг молча ждал. Он приготовился к худшему, хотя не понимал, в чем провинился. Если его хотят изгнать из Йомсбурга за то, что он слишком похож на волка, он примет это без слез и криков. Он сделает все, что прикажет отец.

Но Даг не угадал.

— Пришли известия… — Пальнатоки пожевал ус. — Завтра утром я сообщу всем, но ты должен знать. Разные известия. Умер старый Оттон, теперь императором германцев стал его сын. В Норвегии убит Харальд Серая Шкура, теперь там правит Хакон из Треннелага, по прозвищу Могучий. Он должник Харальда Синезубого и теперь его ленник… но не это главное. Старый Говоритель законов не обманул — ты принес нам войну. Молодой Оттон идет на Данию.

Токи криво усмехнулся. Даг раскрыл рот.

— Сын мой, ты сказал мне правду, но не всю правду. Оказывается, в Хедебю убили всех германских послов, сожгли их дома и торговые пристани. Синезубый посылал в Кведлинбург послов с просьбой о мире, но ничего не вышло. Оттон словно ждал этого. Синезубый призовет к себе всех союзников, чтобы оборонять Даневирке… Но я позвал тебя для другого. Тот епископ, которого ты спасал на Рюгене… он говорил тебе, что надеется на кафедру в Шлезвиге?

— Поппо? Он говорил, что его направил в Хедебю папа для… — Даг нахмурился, вспоминая высокопарную речь священника, — кажется, да. Он собирался что — то строить в Шлезвиге.

— Как ты думаешь, он еще помнит тебя? Он благодарен тебе, или забыл твое добро?

— Не забыл, — уверенно кивнул Даг, вспоминая обед в Доме германского посла, — он меня звал с собой, лишь бы я принял их Христа.

— Это хорошо. При случае…

Токи помолчал, играя желваками. Даг никак не мог взять в толк, что смущает великого предводителя Йомса. Война — дело привычное и самое достойное занятие для доблестных и храбрых. Бояться смерти — глупо, все равно все встретятся за пиршественным столом в Небесной Усадьбе. Наверняка, в будущем сражении Даг сумеет проявить себя героем и заслужит место поближе к трону отца!

— Ты не понимаешь? — устало спросил ярл. — Мы связаны с Синезубым давним договором. Еще его отец Горм собирался строить Йомс по просьбе вендов.

— Мы будем верны своей клятве! — тряхнул шевелюрой Даг.

— Нет, — отрубил Токи. — Я уже говорил с хевдингами. Синезубый давно предал нас, когда пустил в Данию христиан. Синезубый убил моего… не будем об этом. Он больше платит тем, кто строит его семейную гробницу, чем охране из моих лучших бойцов. Синезубого не любят многие бонды, он сгоняет народ во время урожая, чтобы перекатывать камни на могилу своей мамаши. Ему не жить долго… Зато Мешко и молодой Болеслав нас не предавали. Венды дали нам эту землю в обмен на преданность в бою. И платят они честно.

— Так мы выступим на стороне Оттона? — не поверил своим ушам Даг.

— Тулы гадали всю ночь. Мы выступим на стороне того, за кем победа.


Часть пятая

ДАНЕВИРКЕ


Глава тридцать четвертая,

в которой Северянин ничего героического не совершает, а море получает свою виру


Сначала Совет дружин раскололся во мнениях. Нашлись такие, кто тайно ушел из Йомса и увел своих людей. Позже людей стало наоборот больше — прискакали знатные венды, с ними были другие славянские вожди. Даг давно не видел столько именитых всадников одновременно. Прибывшие вожди посовещались с командирами Йомса, обговаривая, где позже объединят силы. Но Северянину интереснее всего было посмотреть на ассирийских механиков, которых привезли с такой охраной, что позавидовал бы сам император. Механики взяли себе тех, кто им понравился, и принялись строить стрелометы и камнеметы. Кузницы громыхали, даже ночью подвозили руду. Некоторые кузни разобрали и собрали вновь, прямо на широких палубах кнорров. На другие кнорры перетаскивали целиком кожевенные, сапожные и прочие мастерские, будто собирались навсегда переселиться в океан. В гавань пригнали много торговых кораблей, теперь их загружали почти до весельных портов и даже снимали часть палубной обшивки, чтобы распихать все необходимое. В целом в городе царило возбужденное веселье. Никто не оспаривал приказов ярла, викинги как — то моментально свыклись с мыслью, что нынешний датский конунг и есть их главный враг. Как прежде Северянин слышал сказки про богатства и чудесных женщин Франции, так теперь все жаждали получить свое на берегах Шлея.

Механики, смуглые люди с кудрявыми бородами, пробовали готовые изделия непонятной формы. Половина изделий шла в брак или на переплавку, лишь изредка все удавалось согласно чертежам. Стучали топоры, визжали пилы, непрестанно подвозился лес. Еще через день у ворот гавани закачались десятки струганых лодок. На переговоры с Токи вышли предводители лесной орды, коих Неждан называл карелами. Их не пустили в город, но и не прогнали. Неведомые люди встали лагерем за ближней грядой, ожидая общий сбор.

Даг только дивился, как такое пестрое воинство пойдет в поход по призыву римского императора. Отца он спрашивать не рискнул, Токи был все время среди ближних хевдингов, готовил флот. Зато удалось поболтать с ярлом Сигвальди, которого все считали самым мудрым человеком в Йомсе.

— Ты же сам рассказывал мне, что побывал на имперском съезде. Разве не знаешь, что многие кейсары славян принесли оммаж старику Оттону? Они боятся воевать с ним в открытую. Лучше быть союзниками в этой войне, чем потерять все. Почему ты хмуришься? Разве ты удивлен, что мы сражаемся за тех, кто больше платит? Мы — вольные люди, никому не кланяемся. Потому к нам идут те, кто хочет воевать ради денег, а не ради прихоти чужого короля. Захотим — сядем на драккары и уплывем в Бризант!

Северянин долго раздумывал над словами Сигвальди. Этот человек пользовался огромным уважением в Йомсе.

Он обыгрывал всех в кости, в диковинные шахматы и другие игры, он даже умел читать и понимал, как устроены диковинные приборы строителей, но его настоящие мысли Даг так и не разгадал.

— Я думал, что все люди Северного пути — вечные враги германцев, — рискнул предположить Даг. — Их священники жгут наших богов!

— Прежде я тоже так думал, — уклонился от прямого ответа Сигвальди. — Но даже здесь, среди наших братьев, есть такие, кто крестился. Не в викинге, ради шутки, а в Волине или в Гамбурге. Знаешь, почему они так сделали?

— Мой дядя Свейн Волчья Пасть так делал. Это неполное крещение, чтобы обмануть…

— Нет! — Сигвальди поманил к себе Дага и тихо сказал прямо в ухо: — Они верят, что бог с римского креста лучше Одина защищает их в бою. Их бог сильнее. А ты не думай об этом. Ты вообще не думай о том, кто наш враг. Ты поклялся на кольце Тора перед лицом своего отца? Ты поклялся защищать каждого в нашем братстве?!

— Да! — В голове Дага мигом испарились все сомнения.

— Тогда ступай к хевдингу Волкану и скажи, что Пальнатоки берет тебя рулевым на свой снеккар.

— Что? Как?.. — Северянин не мог поверить в такую удачу. Он помчался со всех ног, забыв даже поблагодарить хитрого мудреца Сигвальди.

Спустя неделю Северянин чувствовал себя абсолютно счастливым человеком. Он гордо сидел подле серебристого рулевого весла на флагманском снеккаре самого Пальнатоки. Тридцать пар весел ритмично ударяли о воду. «Бессмертный змей» рассекал пенную бездну. Над головой тихо стонали снасти, под ветром гнулась рея. Еще выше, рядом с кованым флюгером, светил фонарь, Указывая отставшим кораблям флотилии, где находится их морской конунг. На носу, подле боевых машин, суетились механики. Двухголовая змеиная голова была снята с форштевня и спрятана под палубой. По всей длине палубы спали свободные смены, больше ста человек.

— Наша задача — отвлечь флот Харальда, тащить их за собой, пока Оттон расставит войска на суше. — Пальнатоки опустил ладонь, которую до того держал козырьком, и вернулся в шатер. Богатое сукно шатра было присобрано, поэтому Даг видел сундуки, на которых сидели хевдинги, и низкий стол с картами. Кроме знакомых ему Торкиля Высокого, Буи, Вагна и Волкана, в шатер были приглашены все предводители кланов и даже чужаки, примкнувшие к походу на море. Здесь были чудины, карелы, эсты и двое финнов. Многие имена Северянин слышал и раньше, но лишь теперь воочию встретился с героями, наводившими ужас на королей Европы.

Дагу не терпелось рассказать отцу, что вход в гавань Хедебю перегорожен скрытыми сваями, что долго по реке они не продвинутся, их будут бить с обеих сторон. Но выяснилось, что все хитрости Синезубого давно известны. Оставалось добросовестно исполнять команды и ни во что не вмешиваться. Спустя пару дней, когда на горизонте показалась суша, Даг понял, что его провели: отец доверил ему почетный пост, который нельзя покидать. То есть ему не суждено принять участие в битве, поскольку флагманский корабль всегда будет под защитой других! От досады Даг заскрипел зубами, но жаловаться было некому. А когда пропел рог и раздалась первая команда к бою, его жалобы уже никто бы не услышал. Под громовой лязг длинные снеккары начали сближаться, пока не сцепились бортами. Спешно втягивали весла и разбирали оружие. Очень скоро влево и вправо, насколько хватало глаз, образовалась улица из палуб.

— Спустить паруса!

— Клади мачту!

— Третий рум и дальше — убрать весла!

— Стрелки — к бою!

Из укрытия достали и быстро собрали железный треугольник, сдвинуть с места его могли лишь человек десять. Треугольник подняли и укрепили на носу, как таран, после чего подняли настил с прибитыми сырыми шкурами.

Даг узнавал голос отца, которому моментально вторили форинги на своих кораблях.

— Лучники — целься! На локоть к горизонту!

— Копейщики — к бою!

— Зарядить камнеметы!

— Поднять рулевое!

Даг навалился на рычаг. Рулевое весло медленно поползло вверх. В прорези между щитами Северянин разглядел, что впереди вовсе не полоска земли, а такой же ряд крепко связанных кораблей. Но кое — что отличалось — там на носах размахивали топорами берсерки, они буквально приплясывали в ожидании боя. Флотилии сходились медленно и неотвратимо.

Вперед и в обход флагмана быстро проскользнули драккары Волкана, Даг узнал его знамя со скрещенными топорами и «бороду» из стальных шипов на носу, каждый длиной с хорошее копье. Стало вдвойне обидно, что он, сам из клана Топоров, не прикрывает своего вождя, а отсиживается в безопасности.

Первая туча стрел с тонким звоном ушла в небо.

— Щиты поднять!

Парень, которому поручалось защищать рулевого, мигом подставил щит. Но вражеские стрелы промчались мимо, штуки три застряли в палубе. Тем временем флот Токи перестраивался, превращаясь из растянутой линии в ромб. С краев ромба обосновались самые высокобортные суда. Даже привстав на своем месте, со всех сторон Даг видел лишь знакомые знамена и блеск родного оружия. Палуба вздрогнула. С тяжким скрипом сработали камнеметы. Очевидно, их атака была успешной, откуда — то спереди донесся радостный хор голосов.

— Пробил! Насквозь пробил, одно корыто тонет! — восхищенно закричали с планшира.

Одни подносили тяжелые стрелы, другие с натугой крутили ворот, наводящий колдовал с деревянным зубчатым колесом.

— Копейщики — целься! Лучники — в укрытие!

Вторая туча стрел обрушилась на снеккар. На сей раз вражеские лучники собрали урожай — двое на веслах были ранены, один прикрывающий убит. Корабль продолжал поступательное движение вперед, первые три рума, самые длинные весла потихоньку загребали. Пальнатоки раздавал команды через сигнальщиков и курьеров. Он бегал, перепрыгивая с планшира на планшир, четверо с длинными щитами еле поспевали за ярлом.

— Копейщикам — крючья!

Снова вздрогнула палуба. С ноющим звуком распрямились плечи стрелометов. Где — то впереди завопили, мерно забил барабан. Даг инстинктивно вцепился в скамью, предчувствуя близкое столкновение. Две армады столкнулись со страшным треском. Железные «Бороды» смялись, уродуя драккары противника, толстые рамы пробивали борта насквозь и застревали в них. Звук рукопашной нарастал, отдельные выкрики и звон мечей слились в дикий рев. Инерция от столкновения оказалась такой сильной, что многие, кто не держался, попадали.

— На а — аборда — ааж! — одновременно прозвучало с обеих враждующих сторон.

— Очистить от них борт! Камни давай!

— Хрустят, в щепки летят, — увлеченно выкрикивал кто — то впереди. — Давят наши, давят, уже два корыта затопили!

Хрустело так, словно челюсти великанов насквозь прогрызали днища. Громадная платформа, сшитая из десятков кораблей, тряслась и вставала на дыбы. Впереди и слева поползли клубы дыма. Стрелы летели уже не по наклонной траектории, а бились в щиты, как безумные осы. За стрелами посыпались булыжники, калеча и убивая тех, кто не успел спрятаться. Щитоносцы еле справлялись, укрывая своих товарищей с луками и пращами.

На передних драккарах поднялись «журавли» с каменными глыбами. На противовесах люди висели гроздьями, несмотря на град камней. Первые глыбы провалились с треском, обрушивая за собой все преграды, взламывая днища. Берсерки Харальда теснили лучших бойцов Токи, многие в тот момент дрогнули, но позже Дагу рассказали о хитрой выдумке отца. Он приказал нарочно отступать, заманил человек тридцать самых ярых на второй ряд своих кораблей. Затем на «медведей» накинулись со всех сторон и подняли на копья.

Стрела из вражеского метателя прошила насквозь два щита и воина, охранявшего Дага. На его место тут же встал другой, этот оказался гораздо крупнее. Из — за его широкой спины Северянин вообще перестал что — либо видеть, он только слышал, как накатываются и разбиваются людские волны. Внизу, в щели между бортами, серая вода смешивалась с потоками крови.

— Они отходят! Они бегут!

— Торкиль, отсекай их слева! Сигурд — еще сотню на абордаж!

— В воду их всех!

— Поджигай!

— Рулевой, две доли на восток! Рулевой, оглох?!

Северянин спохватился, покраснел от стыда. Над ним смеялись. Викинги вставляли весла в порты, рассаживались по местам. Несли раненых, из воды вылавливали трупы. С дружным «ух!» канатами поднимали мачту. Строй распался, драккары разворачивались для похода. Впереди горели останки вражеских судов. Уцелевшие бежали под прикрытие береговых укреплений. Позже Даг узнал, что многие форинги уговаривали Пальнатоки войти в реку и преследовать флот Синезубого, но он и слушать не стал. Хозяин Йомса был верен союзническим обязательствам и спешил на встречу с армией Оттона.

Солнце успело пройти половину небосвода, когда флот снова подошел к берегу, в незнакомом болотистом месте. Там горело четыре костра, по два рядом.

— Что, Даг, ты скучал? — Токи хлопнул сына по плечу.

— Я тоже хочу драться!

— Смотри туда!

Даг повернулся, сощурился. Вдали на болотистой равнине расстилалось море огней. Казалось, берег шевелится и шевелится вся земля до горизонта. Это двигались нескончаемые обозы союзников.

— Мне донесли, что на помощь Синезубому из Норвегии идет ярл Хакон, — вполголоса поделился Токи. — Так что ты успеешь затупить свой меч.


Глава тридцать пятая,

в которой кресты идут впереди копий, а Северянина давит бремя командования


С холма открылся вид, от которого у Дага буквально захватило дух. Армии Оттона растянулись до самого горизонта. За конными маршировали пешие полки. За пешими медленным потоком ползли обозы с осадными машинами, таранами и обозы с провиантом, полевыми мастерскими и запасами оружия. Быки мычали под плетками, застревали в болоте, земля превратилась в вязкую кашу. Пыль от ударов тысяч ног и копыт висела в воздухе серым удушающим облаком. Несмотря на пересеченную местность, командиры Оттона удерживали войска в строгом порядке. Пока еще не поступало команды перестроиться для штурма, поэтому первые ряды пехоты держали копья свободно, не смыкая ряды. Тяжелая конница сверкала доспехами, но не лезла вперед.

На центр Главного вала, где находился старый Воловий тракт, надвигались отборные полки германских рыцарей. Каждый чванливый барон держался своего штандарта и своего герба, отчего в глазах Северянина немного рябило. Однако на сей раз подданные Оттона сумели преодолеть междоусобицы и подчинялись общим приказам. На фоне четких построений германцев союзники: ободриты, лютичи и прочие славяне — выглядели диковатым стадом. Шесть или семь широких клиньев смыкались, зажимая гавань в кольцо. Если смотреть сверху, объединенные войска славян походили на стаи зверья, из — за обилия медвежьих и волчьих шкур, в которые кутались бойцы. Левый фланг императорских войск, согласно договору, удерживали франки, фризы и наемники из южных стран, тоже кое — как объединенные в квадратные коробки. Там были гауты, изгнанные свеями со своих земель, и те, кого называли готами, и даже те, кого называли крещеными сарацинами. Отдельно держалась конница недавних кочевников унгаров, покоренных старым Оттоном.

Всезнающий Сигвальди объяснил Дагу, что франки и саксы строятся так, подражая манипулам римлян. Но у тех имелись копья разной длины, которые обеспечивали монолит, хотя придумали это вовсе не римляне, а великий македонец Александр. Нынешние франки, с легким презрением сообщил Сигвальди, переняли только внешнее устройство. Что же касается иберийцев, нынешних римлян и прочих изнеженных южан, то их Сигвальди величал «тупыми пастухами». Даг ему охотно верил, ведь в молодости ярл не раз прошелся с дружиной вдоль цветущих берегов Средиземноморья. Сигвальди даже высказал предположение, что «тупых пастухов» наверняка дрессировали наемники, изгнанные из Бризанта. Вот где — настоящие воины, в гарнизон Константинополя незазорно и крайне почетно поступить даже рядовым!

Северянин подумал и спросил, отчего же тогда не попросить у Бризанта серьезной помощи вместо этих изгнанников.

— Ты меня насмешил, — сказал Сигвальди. — Если за Оттона выдали дочку василевса, это еще не значит, что они поделили своего Христа… Все, некогда болтать. Храни тебя Один!

И умчался.

— «Кабанье рыло» йомсвикингов числом вдвое меньше легко разобьет любое построение этих напыщенных шевалье. Они только и умеют, что сгонять своих карлов на строительство замков, потом они бьют друг друга, а потом все равно платят датчанам, — подбадривал своих парней Волкан.

Северянин молчал, не разделяя общего веселья. Если даже франки и италики были так глупы, их все равно слишком много. Похоже, молодой Оттон решил закрыть живым панцирем весь перешеек, от моря до моря.

Йомсвикинги по звуку горна первые начали перестроение. Даг тут же потерял из виду отца и прочих командиров, теперь он сам командовал дюжиной парней. Над ним стоял форинг Юхо, а над Юхо — Волкан, которому подчинялось не меньше пятисот бойцов. Даг на ходу учился читать команды горна, барабана и знамени. Внезапно его поразило, как это непросто — отвечать за других, а не только за себя. Ему случалось быть вождем детских ватаг, но управлять строевым подразделением оказалось гораздо сложнее. Одновременно приходилось видеть всех «своих», следить за перемещением знамени, слушать сигналы и ни в коем случае не проявлять глупой самостоятельности. В любом случае, викинги Йомса вытягивались в непобедимое «кабанье рыло», и личной отваге пока места не находилось. Удар «рыла» должен был прийтись на изгиб вала, туда, где неглубокий ров переходил во влажные болота. Позади с грохотом катились двухъярусные осадные башни. С длинных телег разбирали лестницы. Основной таран, предназначенный для городских ворот, везли в гуще германского войска.

— Пора, — скомандовал Волкан, повторив команду ярла.

«Кабанье рыло» строилось просто. В первый ряд Пальнатоки поставил не двоих, а сразу четверых, настоящих великанов. Эти и без варева берсерков буквально лезли на копья противника. Второй ряд составляли уже шестеро, в третьем было восемь викингов, и так далее. Держались спаянно, окружив себя стеной щитов. Командиры со знаменами находились в самой глубине, их защищали лютые с прочными щитами, способными выдержать удар камня из метательного орудия.

Токи поступился принципами, или взял пример с саксов, и тоже построил своих в два «рыла». Во главе левого полка стояли ветераны Сигвальди и Буи, над правым развевались знамена с топорами Волкана и желтое знамя Торкиля. Чуть позади расположились прочие хевдинги, в последних рядах шли те, кто примкнул буквально по дороге и не присягал на верность братству. Подпрыгивая на цыпочках, Северянин разглядел шатры императорской свиты. В отличие от вождей Йомса, имперские властители вовсе не лезли в первые ряды. Вовсю загудели горны, собирая командиров в шатер Оттона. Очень скоро Даг различил знамя Токи, оно быстро перемещалось вдоль колонн пехоты в ту сторону, где сияли белые стяги с крестами.

Северянин дисциплинированно встал в строй, очень далеко от «рыла», хотя так не терпелось побежать в первые ряды, чтобы стать одним из тех, кто возьмет укрепления. Он уже понял, что война в составе армии, хотя и производит сильное впечатление, ему совсем не по вкусу. Какой толк получить двенадцать человек в подчинение, если вы не имеете права сделать лишний шаг?

День клонился к закату, а штурм все не начинали. Двигались вперед мелкими шажками. Рядом с пешим монолитом викингов катили десятки камнеметов и больших арбалетов. Их требовалось не только собрать, но и спрятать за временным укрытием. Поэтому следом ползли телеги с плетеными мокрыми корзинами, в которых будут застревать вражеские стрелы.

Внезапно Даг увидел кресты. Десятки крестов и хоругвей несли люди в белом, рассеянные в первых рядах германского войска. Что — то шевельнулось в груди у Северянина, когда среди седых голов священников он углядел… отца Поппо. Или это ему только показалось с большого расстояния? Неужели отчаянный епископ, едва избавившись от плена, снова полез в пасть к медведю?

Даг прислушался — они пели. Нестройное пение заглушалось бряцаньем металла, выкриками пьяных, ржанием коней. Но они пели свои церковные гимны, и простые солдаты не смеялись над ними. Не только не смеялись, но, как показалось Северянину, стремились находиться поближе к священным крестам. Чем ближе подбиралась пехота к укрепленным валам, тем громче и увереннее звучали латинские псалмы.

Когда Пальнатоки вернулся, викинги стали спорить, где же сам император. За ближайшими рядами германцев показались еще две конные колонны. Казалось, плотный строй всадников окружал группу нарядно одетых мужчин.

— Вон он, на белом коне!

— Да не он это! Оттон еще мальчишка, а тот с бородой.

— Говорят, герцог Баварский в последний день перед походом помирился с императором…

— Да наплевать, обошлись бы без него!

— Да у них, у баварцев, войска больше, чем у самого Оттона!

Раскатистый рев пронесся над бухтой, над валами, над притихшим городом. Издалека могло показаться, что сами инистые великаны сорвали оковы и рвутся из бездны на поверхность земли. Но это были не великаны. Это неистовым валом накатывалось с той стороны вала войско датчан. В ответ в ставке Оттона громыхнуло, протяжно, на нижней границе слуха. Взревели трубы. Волкан обернулся с распахнутым в крике ртом. Все происходило беззвучно, в ушах вибрировал слитный неистовый хорал. Даг тоже закричал, не соображая, что именно, не слыша собственный голос.

Штурм начался.


Глава тридцать шестая,

из которой очевидно, что ад встречается и на земле


Первый и самый страшный удар приняло на себя левое крыло, состоящее из южан. Там, где вал был низким, на протяжении нескольких миль, вдоль него трелли Синезубого вырыли ров. Им даже не пришлось заполнять ров водой, болотистая почва сделала все за людей. Всадники здесь оказались не слишком пригодны. Ноги коней вязли в торфяниках, путались в сырых кочках, а наездники из — за этого превращались в прекрасные мишени. Неуклюжие пехотные фаланги тоже потеряли строй, но в целом бодро двинулись на приступ. Однако не успели они добраться до заросшего тиной рва, как с трехметрового вала на них градом посыпались датчане. Отряды союзников не ожидали такого ответного натиска. Вдобавок многие вспомнили ужас, который наводили викинги, грабя их родные края. Левый фланг начал выгибаться дугой, пока медленно, но оставляя за собой сплошной ковер из мертвых тел. Чем сильнее выгибалась дуга, тем слабее держались ее края. К счастью для Оттона, или благодаря его тактике, на самом юге стояли не слишком надежные наемники скотты, с точки зрения императора — отребье. Но отребье состояло из тех, кого датчане своими набегами вынудили бежать из Англии на материк. То есть этим людям отступать было некуда, потому они дрались насмерть, смогли перевалить вал и закрепиться на другой стороне.

Однако в центре левого фланга образовалась дыра. Ободренные датчане напирали все сильнее. Еще немного — и оголился бы тыл германских войск, но бароны вовремя заметили опасность. Ряды конных шевалье, закованные в броню, развернулись по команде и неторопливо двинулись на выручку, словно раскаленный мясницкий нож сквозь масло. Шагали они крайне медленно, но делали свое дело. Длинные пики не позволяли разрозненным ополченцам приблизиться, а те, кто все же проскакивал под брюхо коням, получал удар полуторным мечом или булавой.

Положение на южном участке стало выправляться. Северянин этого не видел, он вообще не видел ничего, кроме кольчуги на спине старого приятеля Али. Потом мимо, обгоняя строй, человек десять пронесли лестницу. Двоих убило летящими навстречу камнями, лестница покачнулась, но ее подхватили другие. За первой лестницей последовали еще три, а затем — нечто вроде сплошного широкого помоста. Этот тащили, пригибаясь, несколько десятков германских солдат. Сверху о помост бились камни, туда втыкались стрелы и копья, но осадное орудие неумолимо ползло к своей цели.

Внезапно что — то врезалось в ряды йомсвикингов, кровь брызнула вместе с кольцами кольчужных рубашек, ошметками курток. В трех шагах справа от Дага образовалась дыра. Острый камень пробил грудь Кнуту и буквально пригвоздил его к земле.

— Сомкнуть ряды! Держать строй!

Перешагивая через воющих раненых, викинги шли вперед. Даг вспомнил, как спасал грубияна Кнута из пещеры с волками. Выходит, что зря спасал? Мысль проскочила и исчезла, раздумывать становилось некогда.

— Щиты поднять!

— Щиты поднять! — напрягая связки, повторил Даг команду для своих. — Держать строй!

Мгновение спустя начался ад.

Северянин вместе со всеми шел все быстрее, затем с шага перешел на бег и вдруг со всего маху уткнулся в спину Али. Ему показалось, что огромное «кабанье рыло» выгнулось вверх, точно ударившись о камень. На самом деле, так оно и произошло, первые ряды достигли Датского вала, который в этих местах был высотой в пятнадцать локтей. По поднятому щиту так шарахнуло, что Дагу едва не выбило пальцы. Удары сыпались один за другим, щит треснул в двух местах, здоровенный камень прилетел откуда — то слева, Даг едва успел отскочить. Соседу по шеренге перебило колено. Тот упал, изрыгая проклятия, что не может продолжать бой, из порвавшейся штанины торчала кость. Внезапно стало пусто позади. Северянин обернулся — двоим шедшим сзади раскроило камнями черепа.

— Дорогу, дорогу!

Там, где только что пронесли лестницы, наползало что — то большое, похожее на остроконечную крышу, снятую с саксонского дома. Это и была крыша, длинная, как конюшня, укрытая сверху дублеными моржовыми шкурами. Внизу, под крышей, копошились люди хевдинга Сигурда. Одни выхватывали бревна сзади катящейся громадины, передавали их под защитой крыши вперед. Другие, под прикрытием щитов, кидали кругляк впереди. Натертые маслом направляющие, похожие на великанские лыжи, со скрипом, рывками продвигались навстречу воротам. Между двумя колоннами потных бойцов Северянин рассмотрел оббитый железом стенной бурав. Таким приспособлением, наверное, можно было вскрыть любую стену.

Но датчане Синезубого делали все, чтобы бурав не достиг цели. Обстрел достиг такой силы, что людей с щитами буквально вбивало внутрь, под защиту крыши. Подача бревен замедлилась, хевдинг Сигурд исходил слюной, но ничего не мог поделать. Самые отважные кидались вперед и падали, нашпигованные стрелами.

— Вперед!

— Дави их! Тор с нами!

Даг увидел Волкана. По лицу хевдинга текла кровь, плечо было разодрано, из наручи торчала стрела, но он 3 ничего не замечал. Хевдинг находился уже на втором уровне штурмовой башни и сам помогал ставить крепеж для третьего этажа. Не успели нарастить пол, как с вала ударили тяжелые стрелометы. Прямо над головой Дага с воплями пролетели двое, пронзенные одной толстой стрелой. Волкан устоял и первым выскочил на верхотуру.

— Вперед, за мной!

Дагу не пришлось карабкаться по лесенкам внутри уже горящей башни, для него был готов настил. Его массивный край с приделанными снизу крюками с лязгом уронили на гребень вала. Столкнуть его вниз защитники Хедебю не могли, сколько ни старались. Но «кабаньему рылу» пришлось наступать снизу вверх и рубиться, глядя вверх, преодолевая жесточайшее сопротивление.

В какой — то момент Даг ощутил себя тонким колоском, сжатым в тугом снопе ржи. Он не мог пошевелиться, не мог выбраться. Мог лишь тихонько переступать под давлением идущих сзади.

— Ха! Ха! Ха! — левее начал работу таран.

С раскатистым звоном вековой дуб бился в ворота Даневирке. Германцы облепили его, как муравьи — жирного червя, поверх них тоже держался защитный настил, но держался он все хуже. Датские берсерки спрыгивали прямо на крышу, в ярости рубили ее топорами, ныряли в проломы и устраивали там кровавую бойню. Сквозь проломы было видно, как один за другим падают латники. Их место тут же занимали другие, а раненых по цепочке оттаскивали назад. Удары тарана передавались дрожью всей стене, отдавали в ступни. Помост под сотней викингов стал подрагивать и прогибаться.

Даг ощутил легкий укол в грудь. Смерть снова прошла стороной. Али был мертв, из его спины торчал наконечник копья. Даже вытолкнуть мертвеца из строя оказалось непросто. Но в эту секунду человек, шедший слева от Дага, лишился головы. Образовалась прореха, в эту прореху Северянин наконец смог разглядеть, что творится вокруг, и где он находится. Он почти достиг гребня стены. Слева и справа вовсю горели две осадные башни. С горящих башен на стену лезли люди, их сталкивали пиками, обливали кипятком, в упор расстреливали из арбалетов. Еще четыре башни так и лежали несобранные, заваленные грудами трупов. Зато хорошо помогли лестницы. Выставив пики и щиты, зашитые в черные латы, упорно ползли вверх люди маркграфа эмденского. Их сбивали вниз, лестницы рубили топорами, но рядом тут же приставляли следующую, и все начиналось сначала.

Примерно через каждые двадцать шагов на гребне стены стояла баллиста или катапульта. Расчеты, прикрытые земляным бруствестром, стреляли до последнего, производя жуткие опустошения в рядах наступающих. Им даже не нужно было точно прицеливаться, любой снаряд ложился в цель. Только теперь одна за другой страшные машины выходили из строя. Почти по всей длине стены, насколько хватало глаз, шла настоящая резня, причем покрытые сталью войска союзников явно брали верх. Даг подумал, что Синезубый сделал ошибку, кинув вперед ополченцев и необученных ландбу, собранных с островов. Профессионалы Оттона вырезали их сотнями.

Он оглянулся направо и тут же пожалел о своем скороспелом выводе. Армия Мешко, усиленная отрядами мелких славянских князей, тоже перевалила через стену, но попалась в ловушку. В реку входили десятки норвежских драккаров. Едва пристав к берегу, они выплевывали сотни и сотни свежего пополнения. Полуголые беловолосые великаны с ходу перестраивались в клинья и безжалостно косили уставших славян. Конница унгаров бестолково топталась в арьергарде за стеной, так и не получив возможности развернуться любимым полумесяцем. Недавним кочевникам были обещаны крепкие бревенчатые настилы, но пехота славян не успевала их настелить. Едва одолев вал, люди Мешко и Болеслава вынуждены были повернуть направо, чтобы драться со свежим пьяным подкреплением Харальда. Полуголые татуированные великаны неслись, размахивая секирами, среди них Даг приметил тулов в рогатых шлемах и даже походную статую Тора вместе с козлами.

— Это Хакон! — прокричал форинг Юхо. Он еще тоже не вступил в бой и с тревогой глядел на город.

Хедебю был прямо перед ними, за неширокой полоской воды, забитой до отказа военными кораблями.

— Этот хитрец Хакон не стал с нами драться в море, — прорычал Юхо. — Он отсиделся в фиорде, пока мы не ушли! Против норвежцев чехам и вендам не устоять!

Две волны озверевших воинов сшиблись с лязгом и грохотом, с бешеной скоростью замелькали лезвия. То, что увидел Даг по ту сторону вала, его откровенно напугало. Его не научили бояться смерти, но сын ярла ощутил трепет при виде несметной орды северян. Это был его народ, его бывшие кровники, почти что соседи, почти что родня, и Даг слишком хорошо знал, с какой яростью они умеют сражаться.

Разочарованный видом бесполезной конницы, Северянин снова обернулся налево. В центре складывалась совсем иная ситуация. Ворота поддались тарану, внутрь укреплений неумолимой железной гусеницей проникли солдаты Оттона. Первыми наступали люди с гербами Гамбурга, Эмдена и Любека, Даг еще не забыл их гостеприимства.

— И раз! И — два! И — три! — слаженно выкрикивали копейщики, следуя отмашке командира. С каждым выкриком что — то менялось. Копья вздергивались вверх, устремлялись вперед, со звоном смыкались длинные, в рост человека, щиты с острыми торчащими умбонами. Ступая строго в ногу, коробка росла, ширилась, напирала. Издалека разрозненные отряды Харальда казались жалкими мотыльками, налетевшими с размаху на железного жука.

Все ближе и ближе подтаскивали волы громоздкие сооружения византийцев. Хотя с той стороны еще летели стрелы, но укрытым попонами животным ничего уже не угрожало. С низким вибрирующим звуком сработала первая баллиста, за ней — сразу вторая и третья. Прочертив по небу огненный след, бочонок упал далеко за стеной, обдав обороняющихся горящей нефтью. Тут же с тяжким воем закрутились вороты, тросы из бычьих жил застонали, готовясь швырнуть очередной снаряд. Подающие уже подкатывали на телеге кусок гранитной плиты. Чернобородый человечек в красном тюрбане визгливо командовал наводчиками. По его приказу вынимались и вставлялись деревянные втулки и бронзовые клинья, плечи баллист слегка приподнимались, меняя угол броска. Другой византиец, в плотном кольце охраны, стоял на верхушке свежесобранной башни и быстро показывал что — то на пальцах своим коллегам внизу.

— Ха! Ха! Ха!

Барабанщики Оттона держали строй, помогая своему авангарду. Самые большие барабаны оставались позади, как и трубы, которые несли по три человека.

— Подавай! Навались!

— Очистить от ублюдков стену!

— Наши прорвались, наши уже там!

— Юхо, нам нужна смена щитов!

Германцы действовали четко, дробь их барабанов перекрывала вой, крики и свист. Пробившись сквозь разрушенные ворота, они буквально вгрызались в сплошную стену мечей. Дагу показалось, что он различает в гуще датчан златотканый стяг самого Синезубого. Перед воротами стояли насмерть отборные дренги Харальда, взломать их строй было почти невозможно, но пешим рыцарям это удалось.

Потому что на помощь им пришла тяжелая кавалерия. Со смешанным чувством восхищения и досады Северянин наблюдал, как увешанные броней и шипами рослые кони взламывают несокрушимые шеренги датчан. Ему внезапно вспомнилось, как давным — давно, в родной усадьбе, скальд Горм Одноногий напевал древние предания об Александре Македонянине и боевых конях, которых могли остановить лишь литые фаланги копейщиков. Висы эти и детям, и взрослым казались глупой сказкой. Разве могли низкорослые лошадки свеев напрыгнуть на копья? Даже обученные для драк жеребцы пасовали перед человеком с кнутом.

Но сегодня рушились все представления Северянина о никчемности кавалерии.

Рыцари не перли напролом. Они просачивались сквозь проломы в стене, послушно скапливались у своих штандартов, затем разворачивались и наступали двумя широкими клиньями. Вместо того, чтобы бить в центр строя, как это привыкли делать все скандинавские полководцы, они слегка растягивались, образуя два широких черных крыла, и охватывали пехоту врага в кольцо. Многие из них гибли, их стаскивали с седел, убивали под ними лошадей, набрасывались сразу со всех сторон, как стая волков кидается на лося. Но остановить не могли. Кавалеристы пускали коней в галоп, держась стремя в стремя, опрокидывали и затаптывали датчан, накалывали на пики. Потеряв пики, рубили сверху наотмашь длинными мечами. Потеряв мечи, хватались за цепы и шипованные дубины. Даг отчетливо видел, как под ударами франкской стали ломаются короткие мечи датчан, как безрассудно гибнут лучшие берсерки Синезубого. В слепой ярости они не способны были отличить боевого коня от коровы. Они кидались навстречу и отлетали с проломленными черепами. Безрассудно и дико вели себя не только люди, но и кони. Они вставали на дыбы, лупили врагов коваными копытами, наваливались грудью на строй щитов. Щиты со скрежетом ломались, шеренги оказывались смяты, в них пробивались все новые проходы.

— Они отступают!

— Скинуть щиты! Разомкнуть строй!

Над головой, высоко взлетая, проносились камни и падали впереди, образуя воронки из человеческих тел.

Даг смог наконец понять, почему последние шагов десять по наклонному настилу он ступает не по доскам, а по чему — то мягкому. Он опустил глаза вниз — сапоги выше щиколотки измазались в крови. Шеренги шли по телам погибших товарищей. «Кабанье рыло» давно лишилось лучших бойцов, но ценой их смерти викинги взобрались на стену.

Едва Даг ступил на утрамбованную землю между двумя рядами вкопанных стволов, как строй распался. Пришла пора обнажить меч.


Глава тридцать седьмая,

в которой человеку приходится быть волком, чтобы остаться в живых


На окраинах Хедебю разгорался пожар, но городу он пока не угрожал. Ярлы Синезубого довольно организованно отступали, огрызаясь, собирая разрозненные отряды в кулак.

Спустившись по откосу, усеянному трупами своих и чужих, Даг едва не провалился в узкую извилистую траншею. Конунг данов предвидел, что враги пробьют первую линию обороны, и устроил несколько дополнительных. Траншеи были забиты мертвецами вперемешку с ранеными. Раненых никто не собирал, отовсюду доносились стоны и разноязыкая брань.

Несколько секунд казалось, что произошло чудо — битва закончилась. Между враждующими сторонами возникла узкая щель. Передние ряды дышали, как загнанные кони, опирались на мечи и секиры, не в силах сделать и шаг, зато посыпали врага страшными проклятиями. Враг не уступал в цветистых выражениях, благо говорили на одном языке. Дага слегка передернуло, когда он сверху увидел, что сталось с их «кабаньим рылом» — четверть лучших бойцов полегла. Прямо по курсу взвился двуххвостый стяг хевдинга, и послышался осипший голос Волкана:

— Топоры, за мной! Очистим берег от падали!

И нечаянное перемирие рухнуло.

— За мной! — повторил Даг и рванул со всех ног в обход уставших передних рядов. Строй давно сломался, кое — как держались мелкими группами. Самая крепкая группа прикрывала Волкана и знаменосца, чуть ниже по склону Юхо со своими ближними тоже вступил в бой. Спустившись бегом по откосу, Даг чуть не наступил на смертельно раненного священника. Придерживая левой рукой вылезающие кишки, правой святой отец пытался окрестить своих солдат, заодно окрестил и Дага. Чуть дальше Северянин нашел того, кто подхватил у умирающего красивый крест с изображением какого — то святого. Этот посланник папы недавно лишился головы, но руки крепко сжимали древко креста. Даг мельком подумал, уцелел ли епископ Поппо в такой сече… а дальше ему думать стало некогда.

Потому что справа на них надвигалась орда норвежцев.

— Держать строй! Левое плечо вперед! — запоздало проорал Волкан, и повторили младшие командиры.

Строй давно распался, но и враги в запале уже не собирались «свиным рылом». С нечеловеческими воплями две толпы кинулись друг другу в объятия. Северянин издалека приметил первого, кого следовало убить. Мускулистый парень, лет двадцати трех, в шлеме с одиноким рогом, со змеиным проворством крушил йомсвикингов. Он действовал подло, бил исподтишка в спины, но сам уклонялся от честного боя, отпрыгивал в сторону.

Северянин перескочил через чью — то подставленную ногу, дважды поднырнул под чужие секиры, оперся о чужой щит и… очутился в самой гуще норвежцев. Ему почудилось даже, что стал меньше ростом, такие здоровущие мужики наступали в первых рядах. Каждый был на голову выше его. Северянин присел, прыгнул, левая рука с секирой на отлете, правая с мечом прижата к боку, для прямого удара. Однорогий нутром ощутил опасность, свернул с пути, занес топор и тут же отскочил назад, прикрывшись товарищем. Товарищ его, весь исполосованный шрамами и татуировками, в закрытом шлеме, ударил, не раздумывая, наотмашь. Пока топор опускался, Даг угодил врагу мечом в незащищенный пах, пригнулся, пропуская меч, занесенный сзади, и с разворота ответил секирой. Секира высекла искры, порвала кольчугу на груди другого великана, чем вызвала его громоподобный смех. Татуированный упал на колени, зажимая пальцами низ живота. Даг, не раздумывая, скакнул вперед, наступил на колено татуированному, второй ногой — ему на плечо и с высоты обрушился на ускользнувшего однорогого. Тот уже забыл про настырного мальчишку, он явно целил в знаменосца Волкана.

Даг рубанул в полете, с двух рук, сильно рискуя, оставляя незащищенные бока. Но не оставляя врагу места для маневра. Однорогий откинул корпус назад, подставил меч под меч, вздернул левый локоть с щитом, ожидая вторую атаку тоже сверху. Развернулся он стремительно, уверенный, что отбил удар… и остался без правой ноги Секира Дага довершила разворот, когда он уже приземлился.

Только оставив однорогого подыхать, Северянин спохватился, что следом за ним пробивается дюжина его подчиненных. Собравшись вместе, они клином пробили строй врага, но под мощными ударами щиты у всех треснули. Первым почти догнал Дага Эрик по кличке Ирландец, за ним Ульме Борец и маленький Адильс, который после приключений в пещере стал Дагу кем — то вроде младшего брата, хотя был старше лет на пять. Адильсу кто — то попал секирой в щель на щите, лезвие застряло. Громоздкий норвежец потерял пару мгновений, пока его выдергивал. Этого времени Дагу хватило, чтобы нырнуть кому — то между ног и отрубить норвежцу руку. Адильс так и побежал дальше, с чужой секирой в щите и куском вражеской руки, ее сжимавшей.

Где — то на краю вселенной пропел рожок, но Даг его игнорировал. Он наметил себе следующую цель — и не просто бойца, а норвежского ярла, шагавшего впереди колесницы Тора. Высокий воин, с длинными белыми волосами, в сияющем шлеме с крыльями, он походил на живого бога. Он ревел, вскидывая копье, на котором болтались детские черепа, и рев его тут же подхватывали идущие следом.

Колесницу с чучелами козлов катили в самой гуще норвежской рати, рядом с яркими стягами. Лезть на мечи мог только безумец, но Даг уже чувствовал приближение безумия. Не того больного, стягивающего мозг безумия, которое давали мухоморы, а легконогого безумия вожака волчьей стаи. Он слышал их за спиной, как они отчаянно отбиваются от молотящих со всех сторон мечей, он слышал, как отрубили голову Сьеберну Красному, слышал, как Юхо положил сразу троих, как ранили знаменосца, он слышал всех своих, будто они были его стаей, а он — старшим вожаком. На долю секунды, отбивая чей — то меч, он бросил взгляд назад — и засмеялся. Он проделал в гуще врагов коридор, куда устремились Топоры. Метка на голове билась с той же частотой, что и сердце. И, как всегда в такие моменты, оружие стало продолжением рук, а руки — невесомыми молотами, точно знавшими, в какой момент куда нанести удар. Северянин уклонился влево от летящего в лицо копья, успел заметить на наконечнике кусок свежего скальпа и веревку, за которую уже дернули копье обратно. Рванулся вправо, сделал еще три шага вперед, нанес кому — то колющий в горло, услышал, как позади ранили Эрика, как тот в ответ рассек неприятеля пополам.

Они расступались перед ним!

Могучие опытные воины северных фиордов, гордая дружина Хакона, дрогнула перед мальчишкой! Северянин не видел себя со стороны, не замечал, с какой колдовской скоростью мелькают его руки, не видел, как один за другим рубят воздух враги и в испуге пятятся в стороны, пропуская одержимого.

Не глядя, Даг пырнул мечом вправо, вогнал его по рукоять кому — то в бок, вовремя отдернул руку от свистнувшего лезвия. Остался без меча, но сделал еще два шага вперед. На бегу сложился пополам, выхватил из сапога скрамасакс, споткнулся о чей — то труп, поднял взгляд. На него падала утыканная гвоздями дубина. Бугай с татуировками на обеих красных щеках — два когтистых орла — бил со всей силы.

Даг не успевал ударить снизу в горло, развернул нож, всадил краснощекому в ступню, сам кинулся вправо, понимая, что палицу уже не остановить. Дубина с чмокающим звуком вошла в грудь давно мертвому датскому ополченцу. Мгновением позже в лоб краснощекому воткнулся легкий топор. Татуированный качался, но пока стоял, кровь заливала ему лицо. Даг выдернул у него из ножен меч, обернулся назад, встретил холодный прищур Юхо.

Форинг Юхо пер за ним напролом, закинув щит за спину. Как и Северянин, он бился двумя руками. У него за спиной в притороченных кожаных мешках торчали легкие топоры. Он выхватывал их обеими руками и метал одновременно, ни разу не промахиваясь. Юхо проложил себе дорогу, убив так человек семь. Затем ему пришлось взяться за меч и схватиться сразу с двумя противниками. Каждый из них был сильнее форинга, но сбоку в толпу норвежцев врезался второй клин, и вел его сам хевдинг Волкан.

Ряды противника смешались, Волкан рубил налево и направо тяжелой секирой с двумя лезвиями. Каждый удар достигал цели, вокруг хевдинга образовался полукруг из трупов, потому что враги, едва вступая туда, лишались жизни. Гримы насаживали норвежцев на длинные копья, тут же в упор метали другие. Знаменосец не отставал от хевдинга, но его ранили уже дважды, несмотря на поднятые щиты. Трое, что держали оборону вокруг знамени, качались от усталости, их щиты были пробиты во многих местах.

Северянин парил, не глядя, находил опору ногам среди груды переплетенных трупов. Чем быстрее колотилось его сердце, тем медленнее махали вокруг оружием. Даг срезал кому — то голову с плеч, она неторопливо пролетела, задрав бороду к небу. Северянин сделал еще шаг, Рубанул двумя клинками крест — накрест, добавил сбоку. Детина в безрукавке не упал, а заревел, как морж, и взмахнул цепом. Колючий стальной еж пролетел так близко, что взъерошил Дагу волосы.

Трясущийся от гнева, творящий молитвы, норвежский тул был уже близко. Его охраняли четверо. Они пока не чуяли опасности. То есть — видели, что неподалеку схлестнулись со звоном две стены, но до сердцевины войска могло и не докатиться. Внезапно повозка с деревянным богом и козлами замерла. Те, кто ее катил, приняли участие в схватке. Йомсвикинги настолько глубоко прорвали строй врага, что за двурогим шлемом старого тула Северянин разглядел чистенькие знамена и золотые наручи богатых ярлов. Предводители войска благоразумно шли в центре, не ожидая, что Северянин проложит к ним кровавую дорожку.

Время еще сильнее замедлилось. Слева и справа замахивались сразу двое, третий, с перекошенным ртом, летел навстречу с копьем. Руки Дага сами делали свою страшную работу. Он следил за блестящим шлемом ярла, чтобы тот не пропал из виду. Но ярл и не собирался прятаться. Он тоже заметил просеку, проложенную Дагом, и занес копье. Страшный человек был на две головы выше Северянина, его плечи укрывали железные пластины с шипами, на шее плотно сидели массивные гривны.

— Дави, Северянин! Мы за тобой!

Кажется, это кричал Кар Песчаник, или Одди с Востока, Даг еще не всех запомнил — слишком мало ему было отведено времени для учебы, слишком все спрессовалось в последние дни. Да, точно! Одди и Кар, и Торарин Рукавица, и Адильс, — все они рвались следом, пробиваясь среди двух стен врага, как среди сдвигавшихся половин пресса.

Северянину кинулись навстречу двое, сдвигая щиты, пытались заслонить святыню. Даг не стал биться, плавно ушел в сторону, рубанул под щитом. Пока норвежец падал, подтягивая за собой обрубок лодыжки, Даг достал его напарника в образовавшуюся щель.

Следующий удар предназначался беловолосому гиганту. Тот отпрянул с неожиданным проворством, перекинул копье в левую руку и стремительно выбросил ее вперед — настолько стремительно, что порвал Дагу куртку зазубренным наконечником. Копьями такой длины на корабле Токи могли орудовать лишь двое — трое очень сильных людей. Наконечник достигал трети копья и имел режущий край, как у меча. Убедившись, что промахнулся, гигант отработанным приемом рванул копье на себя. Страшные зубцы могли распороть Дагу бок. Он чудом успел уклониться. Припал на колено и прыгнул вперед, не давая противнику опомниться. Однако гигант отразил удар секиры, и отразил с такой силой, что Северянина развернуло в воздухе.

Он приземлился на ноги, как кошка, и сразу был вынужден подпрыгнуть. Потому что норвежец махнул копьем, как мечом. Даг едва не лишился обеих ног. Вокруг образовался пустой круг, друзья и враги попятились. Впервые с начала схватки Северянин столкнулся с достойным противником. Кто — то сбоку попытался вмешаться, но норвежец рыкнул, и его товарищи отступили. Никто не пытался влезть в схватку, ведь сражение один на один одинаково уважали обе стороны.

Норвежец махнул копьем второй раз, с удивительной быстротой. Черепа, привязанные на веревке, не успели брякнуть, как отполированное лезвие завершило полукруг. На сей раз Дагу пришлось упасть плашмя. Вокруг загоготали, драка доставляла всем искреннее удовольствие. Белогривый ярл удивился, перекинул копье в левую руку, правой схватился за меч. Наверняка он не привык промахиваться. За его спиной воины были вынуждены развернуть в сторону колесницу Тора, чтобы идти дальше. Жрецы тоже свернули. Войско Хакона, несмотря на дикий напор йомсвикингов, уверенно продвигалось вперед.

Норвежский ярл обрушился на Северянина, точно взбешенный бык. Даг отступил зигзагом, ударил с левой, метя расколоть копье, но железо выбило искры из железа. Спиной Даг уперся в чью — то спину. В следующий невыразимо долгий миг норвежец полоснул мечом и упал всей тушей на то место, где только что стоял Даг. Из шеи гиганта, сзади, чуть ниже шлема, торчала стрела.

Северянин сиганул в сторону, он даже не понял, кого благодарить. И не посмотрел толком, на кого обрушил свою секиру.

Внезапно грянула тишина. Или Северянину это только показалось. Он разрубил голову верховному тулу. Тот успел засмеяться. Голова слетела вместе со шлемом и рогами воткнулась в землю.

Норвежцы, те, кто были близко, горестно завопили. Многие словно остекленели, это позволило Дагу в два прыжка перескочить повозку с идолом и убить двоих знаменосцев. Барабанщик, тащивший на себе огромный барабан, застыл с разинутым ртом. Каким — то краем, кончиком сознания, Северянин понимал, что убивать тула было нельзя, что можно навлечь гнев великого Тора, однако случившееся сыграло на руку йомсвикингам.

Знамена зашатались. В тот же момент Дагу кто — то врезал мечом по спине. Кольчуга выдержала, но от боли потемнело в глазах. Кольца кольчуги вмялись в тело, гася удар. Северянин согнулся, хватая ртом воздух. Тут мимо что — то пронеслось. Это Юхо прыгнул следом и на лету прикончил дородного норвежца в красивых латах, нацелившегося Дагу в затылок. Даг вцепился в захваченные знамена, заметался, ища выход. Со всех сторон он видел лишь оскаленные звериные рожи и смертоносный металл. Люди Хакона опомнились, кольцо сжималось.

Даг полоснул саксом по чьей — то щетинистой морде, откинулся назад — двуручный меч лязгнул по камням, тем же саксом сумел полоснуть по ручищам, сжимавшим меч. Близко возникло багровое от ярости и натуги лицо норвежца, но топор Северянина уже входил ему в висок.

Неожиданно ход времени изменился. Даг встретился глазами с самим конунгом Хаконом и сразу понял, кто должен стать следующей жертвой.

Длилась эта встреча короткое мгновение. Скуластый мужчина с роскошными полуседыми волосами, схваченными золотым узорным кольцом, белый плащ с мехом полярного зверя, могучий жеребец в защитном наморднике. Даг не раздумывал — мышцы уже напряглись, готовясь к броску, тело само просчитывало, как преодолеть лес мечей.

Еще немного, и Северянина бы растоптали, но подоспел Волкан. Подоспел для того, чтобы вытащить Дага и уцелевших ратников, сдуру кинувшихся за ним следом. Хевдинг вращал секирой с диким остервенением, отгоняя самых глупых, пока вокруг не сомкнулись щиты Йомса. Только теперь Даг услышал, как давно и безуспешно надрывается рог, сигналя общее отступление.

Даг не мог знать, что союзников — славян норвежцы давно опрокинули и отшвырнули обратно за стену. Не мог знать, что две тысячи рыцарей Оттона вырвались далеко вперед, методично уничтожая все живое, заполняя лакуны внутри строя, и тем самым оголили фланг с союзниками. Союзники — южане дрогнули перед озверевшими берсерками Харальда, они не привыкли биться с людьми, которые сами себя радостно полосуют ножами и слизывают кровь с ножей. Как ни странно, скотты прорвались на своем участке еще дальше германцев и теперь тоже вынуждены были отступать, не понимая, за что им такое невезение. Фронт прогнулся опасной дугой, стрелы и копья начали долетать до ставки императора, а дальнобойные машины стали попадать по своим.

Не мог знать Даг и того, что к датчанам пришло подкрепление из Упплянда и Сконе, а всего час назад высадилась флотилия с Этланда, прельщенная ценными посулами Синезубого. Резервы Оттона были куда больше, но громадная армия так до конца и не развернулась, увязла в весенних дорогах. Молодого императора окружали льстецы, преуменьшавшие силы врага, сулившие покровителю Рима победу при любом раскладе. В результате штурм Даневирке начали, не дождавшись и половины верных баронов, не согласовав с вассальными правителями единый план, положившись на грубый натиск и фанатиков с крестами…

Даг очухался в полумраке, под лекарским шатром. Ему казалось, что прошло совсем немного времени с момента, когда рог пропел наступление. Оказалось же, что битва длилась половину пути солнца по небу, и если дело не проиграно, то не выиграно точно. Их отшвырнули обратно, за границы потрепанного Даневирке, и невозможно было понять, насколько велики потери. Даг скрипел зубами, но не кричал, когда его держали втроем и резали на нем кольчугу, впившуюся в кожу. Он не кричал, когда прижигали и зашивали три мелкие ранки, незамеченные прежде. Вокруг на сотню голосов выли раненые. Увечных все несли и несли, некоторые доползали сами, но не находилось достаточно умелых рук, чтобы облегчить им страдания. Некоторые, не в силах переносить страшные ранения, умоляли, чтобы их добили здесь же. Один из хевдингов постоянно находился в палатке, и с ним двое уважаемых мужей, чтобы честно решить, кого из страдальцев можно добить. Пока Дагу мазали лечебной смолой спину, дежурил Буи. Он шел вдоль рядов умирающих, кивал гасильщику, и тот в один удар киянкой обрывал жизнь несчастным.

Некоторые умирали, пока их штопали. Убитых отвозили за линию обозов, там уже полыхали погребальные костры. В стане германцев убитых не жгли, а закапывали, над павшими священники распевали свои гимны. Вокруг шатров бродили взвинченные, бессонные солдаты, устало заглядывали в глаза живым и мертвым, выдергивали из трупов стрелы, хорошие оставляли себе. Другие бойцы спали мертвецким сном, спали вповалку, прямо там, где их настиг сигнал отбоя. Тыкая лежащих тупыми крюками, неторопливо шествовали гасильщики, прокладывали путь своим тележкам, заполненным частями тел. Заря полыхала в полнеба, тучи воронья кружили над окровавленной землей в ожидании своего часа. Стучали топоры, им звонко вторили молоты. Полевые кузницы работали вовсю, производя новое оружие взамен утраченного. Ставка императора откатилась подальше, за линию возможных атак катапульт. Там, вокруг белых с крестами палаток, горели костры и плотным строем вышагивали сменные караулы.

Память возвращалась кусками. Северянин разозлился, не обнаружив возле себя знамен, которые с таким рвением отбил у врага. Теперь наверняка кто — то присвоит его славу себе! Он решительно вскочил… и без сил бухнулся обратно, на жесткую солому. Спина и бок горели огнем, подвернутая лодыжка оказалась перехвачена тугой повязкой, в ушах звенело.

— Вот он, живой! Я вам говорил, что он живой!

— Пусть лежит. Передайте ярлу — мы не можем тащить его в таком виде. Он весь в крови…

— Так помойте его! Я передам его светлости, сейчас пришлют носилки и лучшего лекаря!

«О ком это они?» — с завистью подумал Даг и провалился в сон.

Он не мог знать, что форинг Юхо погиб, и общим решением его, Северянина, выкрикнули в командиры экипажа. В пятнадцать лет он стал настоящим херсиром. Он не мог знать, что докладывал Сигвальди на совете у Оттона после отступления. Многие видели со стены, как какой — то мальчишка из стана йомсвикингов один кинулся наперерез волне норвежцев, положил человек двадцать, увлек за собой тех, кто уже пятился назад, и практически спас от разгрома правое крыло чехов. Псы Хакона замедлили наступление, испугавшись, что неприятель зашел в тыл. Это позволило йомсвикингам перегруппироваться и действительно ударить в тыл, отсекая норвежцев от кораблей. Люди Буи и Торкиля подожгли корабли, пришвартованные в бухте. Увидев такое дело, многие северные ярлы ринулись спасать имущество, несмотря на грозные вопли Хакона, что еще больше ослабило норвежцев.

В довершение к этому, юный храбрец прорвался в гущу врага, убил двоих ярлов, отнял знамя Южного Мера, и что важно — своими руками обезглавил проклятого жреца язычников!

Последние слова, конечно, произнес не язычник Сигвальди, а восторженный епископ Поппо, сам избитый, почерневший, обгоревший, но преисполненный решимости вести паству на новый штурм. Подавленный, пристыженный, злой как демон, Оттон с мальчишеским пылом запустил в воду залива копье и во всеуслышанье заявил, что будет бить непокорных данов, пока ему не подчинится весь Северный путь. Лишь к ночи, приняв донесения, выпив вина, Оттон успокоился, последовал совету ближних и стал награждать отличившихся, дабы поднять боевой дух. Осада предстояла долгая, следовало немедля кроить легенду, что превратила бы неудачный штурм в хитрый временный маневр.

— Найдите этого… из Йомса! — кивнул епископу Оттон. — Передайте ему этот перстень. Пусть он язычник… но его рукой двигала божья воля. Пальнатоки будет приятно, что я награжу его людей.


Глава тридцать восьмая,

в которой пьяный язык произносит много лишнего, а сторонники разной веры легко находят общий язык


Дага нашли лишь через три дня.

За это время Оттон получил значительные подкрепления и выслал гонцов в Эмден и Аахен с приказом о сборе ополчения. За это время союзники выкопали напротив Даневирке свой ров и насыпали свои встречные укрепления, не жалея остатков леса, телег, фургонов и обломков боевых машин. Император ездил вдоль фронта, в легкой броне, почти без сопровождения, бравируя запоздалой храбростью, и ободрял своим видом ослабших. Охрана еле поспевала за ним. Император целовал знамена, целовал хоругви, лично покрестил не меньше сотни заблуждавшихся и перебежчиков. Узнав, что при крещении выдают отрез шерсти и кусок кожи на сапоги, в походную кирху ринулись и викинги Пальнатоки. Даг мог только удивляться пронырливости своих новых братьев — некоторые успели за жизнь покреститься раз десять, всякий раз выпрашивая себе подарки. Если подарков не обещали, креститься никто не ходил. Токи смотрел на забавы парней сквозь пальцы.

Начальникам Оттон раздавал серебро толстыми кошелями, отдельно поощряя тех, кто не состоял с ним в вассальных отношениях. Отчего глупые придворные обижались, зато умные оценили дальновидную мудрость монарха. Те же глупцы роптали, что император не позволяет отлучаться в свои вотчины, якобы им остро необходимо повидать жен и проверить, как идет хозяйство. Иные решились на побег вместе со своими людьми. Следом за ними Оттон послал сильно превосходящие силы, не жалея ни времени, ни сил человеческих, загнал лошадей, но прилюдно казнил полторы сотни предателей. Побеги мигом прекратились, тем более что следом за фургонами с провиантом подползли к передовой фургоны с веселыми девицами. Моральный дух войска немедленно стал расти и дорос до схваток между отдельными, распаленными страстью, союзниками. Но больше всего уважения Оттон заслужил тем, что лично присутствовал на тризнах язычников. Естественно, сам император в бесовских обрядах участия не принимал, но его сухопарую, стройную фигуру на тонконогом сирийском жеребце повидали все, пусть издалека. Он стоял вдали от костров, пока души викингов взлетали в Асгарду, чем заслужил не только страх, но и уважение. Даже среди явных недоброжелателей империи поползли слухи о божественной природе всей династии Оттонов. Иначе как объяснить их непобедимое могущество?

За это время стороны обменялись послами, пытаясь нащупать возможности к примирению. Возможно, примирение бы и состоялось, но спесивые графы, владельцы громадных ленов, нашептывали молодому цезарю о невозможности идти на компромисс. Возвращаться назад — означало не только временный позор, но и колоссальные затраты на сбор новой рати. В другое ухо цезарю пели верные служки Рима, которым были обещаны кафедры, монастыри и щедрые наделы в новых землях. Поэтому послы Кведлинбурга уже не говорили об убийстве маркграфа и разорении лавок, они настаивали на полной сдаче страны и трона, и главное — на переходе в новую веру. Синезубый был готов примириться с Христом, но опасался бунта собственных бондов. На всех тингах, посылавших ему ополченцев для великой битвы, люди клялись не предавать веры Одина. Харальду передали слова цезаря, произнесенные, может быть, в запальчивости, — что он не уйдет, что будет биться с данами шесть лет, пока не окрестит твердь земную до самого ее северного края. Потому переговоры сразу зашли в тупик и запахло новой кровью.

Потери с обеих сторон исчислялись тысячами, хоронили наспех, в траншеях, путались в списках погибших. Многих так и не нашли, разорванных на части, забитых копытами коней, утонувших в болотах. Даже на памяти ветеранов, покоривших десятки славянских вождей, спасавших империю от унгаров, штурмовавших крепости опальных баварских герцогов, не было такой грандиозной битвы. День и ночь вдоль многомильной границы полыхали костры, часовые с обеих сторон стерегли передвижения неприятеля. Росли вереницы свежих крестов, небо застилалось жирным дымом от погребальных костров, даже вода в заливе и многочисленных ручьях покрылась слоем сажи.

Пока христиане правили свои глупые обычаи, Северянин принимал самое живое участие в жертвенном пире. Пальнатоки устроил замечательное угощение, и не только для своих. Наспех развернутые шатры, переделанные из парусов, вмещали несколько сотен человек, и двери для поклонников Одина никто не держал на замке. Следовало с честью проводить в Валхаллу героев и принять на их место желающих. Это было против всяких правил — набирать в дружину соискателей не в самом Йомсе, но правила пришлось кроить на ходу, поскольку людей остро не хватало.

Посреди длинной залы выкопали несколько ям под очаги, установили медные котлы, а между котлов — походные капища, снятые с кораблей. Выкатили четыре бочки пива, чтобы каждому хватило по два рога. Больше пить не позволил Токи. Событие отмечали нерадостное. В милости богов нуждался каждый, поэтому Токи повелел заколоть двух лучших коней.

Из — за ранения Даг не смог вместе с другими тянуть за веревку, когда связанных коней подвешивали к поперечной балке. Затем выгнали всех пьяных женщин и затесавшихся чужаков. С драккаров принесли жертвенные чаши и кропила. Когда черная кровь ручьями брызнула в чаши все молча встали и протянули руки. Токи уселся на свое тронное кресло у котла, два молодых жреца принялись обмахивать всех вениками, смоченными в горячей крови, затем окропили полотняные стены внутри и снаружи.

Даг чувствовал, как кислые капли текут по лицу и рукам, но не смахивал и не слизывал их. Он крепко сжимал наполненный доверху пивом кубок.

— Хвала могучему Тору! — начал трапезу ярл, опрокидывая в себя свежее пиво.

— Хвала Одину, дарующему нам силы! — рявкнули хором викинги. — Ты, всесильный повелитель Мидгарда, Владеющий молотом, сокрушающий врагов…

— …прими павших в свои чертоги!

— …даруй нам силы одолеть зло!

Северянин пел вместе со всеми, повторял чудесные слова силы, вдыхал ноздрями аромат свежей конины в котле и снова чувствовал себя абсолютно счастливым. Какая разница, кто победит, если после смерти валькирии все равно соберут героев в Асгарде и пир будет продолжаться вечно, пока не вырвется на волю волк Фафнир и не начнется последняя битва…

Хотя, конечно, будет лучше, если победу одержит Йомс! Скальды сложат похвальные песни о победе, перечислят храбрецов и вождей, и слава о херсире Северянине докатится до каждого уголка Свеаланда! Вот тогда бывшие родичи смогут им гордиться, и никто не назовет «подкидышем»!

После первого тоста за бога — громовержца по рукам поползли полные кубки. Плеснули малым богам, покровителю вод и веселому Фрейру. Выпили за славного ярла, водителя Йомса, за отважных хевдингов, — тут Сигвальди пришлось пройтись поименно, дабы воздать каждому, и каждому присвоить особые заслуги. Налили погребальный кубок, почти о каждом погибшем нашлись добрые слова. Разобрали их вещи из сундучков. Вспомнили погибших раньше. В этот момент Токи пришлось все же послать за дополнительной выпивкой, потому что отчаянных храбрецов полегло немало. Костры под котлами разгорелись, в шатрах стало жарко. Жаркое варево бурлило, плескало через края, жир оседал на лицах, на кожаных куртках.

Дождался и Даг похвального слова. Токи говорить не стал, хорошо сказал хевдинг Волкан. Расставив ноги, чтобы не свалиться в костер, вождь Топоров приумножил бранные подвиги Дага. С его слов получалось, что Северянин один уложил едва ли не сотню отборных гигантов и голыми руками свернул шеи ярлам из Мера. Об убийстве жреца Волкан благоразумно промолчал. Затем он обратился к Пальнатоки и выразил общее желание экипажа погибшего Юхо — чтобы Северянин принял корабль под командование и стал их херсиром.

Северянина принудили подняться с места и выступить в ответ. Повязка вокруг груди мешала ему говорить громко, каждый резкий вдох приносил боль, но Даг все же сказал им то, что они желали услышать. Его подняли на возвышение, юный херсир увидел десятки пар блестящих глаз. Эти мощные люди, многие старше и втрое опытнее Дага, жаждали видеть его на море своим форингом. Рассказы о страшном превращении в пещере, о парне — оборотне, спасшем целый хирд от лютой смерти, вовсю ползли по Йомсу и за его пределами. А нынче Северянин стал еще сильнее, и многие шептались, что он умеет забирать силу убитых.

— Я клянусь, что не изменю Йомсу, — громко произнес Даг. — Клянусь, что вместе с вами выпью в Хедебю римского вина из погреба самого Синезубого!

Его обещания потонули в хохоте и одобрительных криках. Десятки истекающих пеной кружек потянулись к нему. Лишь один человек под шатром не радовался и не кричал, хотя вместе с остальными изображал веселье. Мудрый ярл Сигвальди, правая рука Пальнатоки, как и положено «правой руке», сидел рядом, на возвышении, и подкладывал командиру лучшие куски конины. До сегодняшнего вечера Сигвальди не слишком задумывался о том, кто заменит Пальнатоки в случае его смерти. А ведь именно об этом нашептывал ему старый Говоритель закона, и было это еще пятнадцать лет назад…

Прежний Говоритель был хитер как лис и изворотлив как гадюка. Он говорил неприятные вещи, но они были правдой, а от правды непросто спрятаться. У Токи один сын умер, другой ушел в викинг, а третьего, бастарда, мы пустим в плавание на щите… Если ты вступишься за меня на Совете дружин… Но кто поручится, что Токи не захочет передать власть новому ребенку или родичу? Говоритель хватал Сигвальди за рукав, и тот не мог вырваться из цепких когтей.

— Сегодня вы молоды и боги хранят вас, а завтра? Если Токи падет в бою, кто, как не ты, должен занять его место? Это не потому, что ты мне нравишься, Сигвальди, нет. Я лишь хочу напомнить, что становится с державами, где конунгов перестали выбирать на тинге! Там вечно льется кровь, и вечно сыновья дерутся за власть, как псы за вчерашнюю кость. Если в Йомсе власть пойдет от отца к сыну — погибнет ваше свободное братство!

От Говорителя Сигвальди тогда вырвался, но правды старика вырвать из сердца не сумел. И на Совете первый поднял руку за то, что волчонка надо выпустить в море. А уже за ним, верным другом Токи, подняли руки и прочие…

Сегодня Сигвальди смеялся и пел, пил и ел, и не стирал пятен от конской крови. Но при этом думал, как поступить. Невероятно быстро возносился найденыш! А сын он ярлу или кто, это неважно, да и не доказать…

Пир продолжался. Уже выводили нестройными голосами застольные драпы, мерялись силой, спали вповалку. Хохотали по углам шальные девки, пронюхавшие о дорогих подарках императора. Кстати, за императора пить не стали. Поскольку сегодня он друг, а завтра — неизвестно. Горячую конину рвали ножами и руками. Принесли идолов Одина, Бальдра, щедро наградили их, просили о милости в грядущей сече.

Раздумья ярла Сигвальди прервал караульный.

— Епископ? — изумился ярл. — Отчего же он не войдет? Дом нашего предводителя Токи всегда открыт для добрых гостей.

— Он не войдет, — хихикнул трезвый викинг, с завистью наблюдая за пьянкой товарищей. — Он говорит, что запах вареной конины не позволяет ему войти в эти двери. Но он принес подарок для Дага Северянина. Подарок от кейсара Оттона.

— Вот как? — Сигвальди быстро глянул в сторону Дата. Новоиспеченный херсир обнимался с русом Нежданом и орал песни. — Скажи епископу, я сам к нему выйду. Не надо тревожить Пальнатоки по такому мелкому делу.

Пресвитер Поппо пришел не один. Теперь его всюду сопровождала охрана — четверо солдат — и молодой монашек, который таскал мешок с письменными принадлежностями. Сигвальди представился полным титулом, но наличие отца — конунга не произвело на пресвитера впечатления. Зато пресвитер произвел неожиданно сильное впечатление на Сигвальди. Взгляд его жег, прямая спина выдавала человека волевого и цельного. Царапины на лице, повязки на руках и голове говорили за то, что священник побывал в самом пекле.

После обмена любезностями Поппо подтвердил свой жесткий отказ приблизиться к кровавому капищу. Конечно, он слышал о славном ярле Сигвальде, по слухам, самом образованном человеке в Йомсе. Безусловно, епископ верит на слово, что Северянин сейчас не в том состоянии, чтобы принимать подарки. Святой отец очень рад, что его юный друг уцелел в жарком бою и увенчан славой. Само собой, епископ готов передать чудесный перстень через мудрого наставника Сигвальди.

Некоторое время они прогуливались в темноте, являя собой странную парочку.

— Скажите, в случае победы император намерен сделать вас епископом Хедебю? — простовато улыбнулся ярл.

Поппо смиренно опустил ресницы.

— Бременский архиепископ уже получил от папы благословение на богоугодное дело. Также, с соизволения господа, будут назначены епископы в Рибе и Орхус.

Сигвальди едва заметно поморщился.

— Мы с вами оба не сомневаемся, что Синезубому осталось недолго править.

— Это возможно, — согласился епископ.

— Но ваш король… то есть император показал себя достойным своего отца. Наверняка он предложит Харальду выгодные условия поражения?

— Мы уповаем на то, чтобы пролилось как можно меньше крови.

— Рано или поздно произойдет обычная вещь, — Сигвальди перекатывал на ладони массивный перстень, который ему предстояло с великой почестью передать мальчишке — оборотню, — рано или поздно будут назначены послы и пойдут разговоры о мире. Разве не разумно для такого мудрого человека, как Оттон, назначить в посольство именно вас, обладающего даром убеждать, а не кого — то из своих тупых баронов?

— Пожалуй, это разумно, — скромно подтвердил Поппо.

— Я вижу, святой отец, что вы сильно расположены к нашему юному братцу Дагу.

— Он спас меня от мученической гибели, — просто сказал епископ.

— У вас есть возможность вернуть ему долг.

— Полагаю, мой долг не вернуть никогда.

— Это не так, — широко улыбнулся ярл. — Вам должно быть неизвестно о странных обстоятельствах, при которых родился сын нашего предводителя. И о трех предсказаниях, которые сделали тулы.

— Что — то я слышал… но позвольте мне не верить в подобные сказки.

— Однако вам следует послушать. Ведь вы уверены, что всех нас создал ваш бог, так? Значит, ваш бог создал и законоговорителя Торгейра, и жрецов. Отчего бы им врать?

И Сигвальди рассказал.

— А третье предсказание? — печально осведомился епископ. — Помимо смерти его матери и войны с Данией?

— Третье — самое плохое. Даг предаст отца и погубит Йомс.

— Пальнатоки не сказал об этом сыну?

— Найдутся те, кто расскажет, — мрачно пообещал Сигвальди. — Вы можете не верить, но найдутся многие, кто верит.

— А чего хотите вы? — проницательно глянул клирик. — Вряд ли вы увлечены судьбой парня.

— Я хочу процветания Йомсу. Я не хочу, чтобы против Токи затевали тяжбу верные ему люди.

— Честный ответ. — Отец Поппо подергал себя за губу. — И что мы можем сделать вместе?

— Так вот, когда придет время мира, мы можем с вами вместе позаботиться о сыне Токи, — настойчиво ласково продолжал Сигвальди, — раз мы оба любим его. А вы ему сполна отплатите за ваше спасение.

— Что же я должен сделать? — подобрался епископ.

— То, что сделал бы любящий отец для своего сына. Увезите его.


Глава тридцать девятая,

в которой Белый бог кроит новые карты, а отец предает сына


Под грохот барабанов армии Оттона вторично перешли в наступление. Второй попытке предшествовала глубокая разведка. Строители подняли несколько высоких башен, вдоль всех изломов Даневирке, чтобы оттуда, с продуваемых ветрами качающихся площадок, наблюдать за врагом. Башни находились за пределами полета обычной стрелы, но стрелометы Синезубого периодически пришпиливали шпионов к хлипким сосновым доскам. В обход вала император послал десятки лазутчиков. В основном — из тех же данов, беглых преступников, скрывавшихся от правосудия на чужбине. Иных поймали и пытали, но некоторые вернулись обратно с ценными сведениями. Главная новость сводилась к тому, что Харальду больше не собрать подмогу. Харальд тоже засылал шпионов, и выловить всех в громадном лагере никто не мог. Они легко просачивались через кордоны, подсаживались к кострам, заводили беседы. Кого ловили — пытали жестоко и с удовольствием, выспрашивая про планы врага. Однако рядовым не положено знать мысли вершителей. Поэтому, после недели раздумий и совещаний, так и не вычислив хитрости друг друга, вожди почти одновременно подняли полки.

Северянин все эти дождливые дни вкалывал, как последний раб. Неожиданно для себя он из веселого малого превратился в беспощадного, принципиального командира. Токи строил людей трижды в день, проверял оружие, броню, гонял по полю, устраивал поединки. Даг со своим хирдом повторял все в удвоенном размере. Он заставлял предъявлять обувь на предмет годности к дальним переходам. Придирчиво оценивал заточку мечей, балансировку секир и юстировку луков. Особенно доставалось раненым, кто позволял себе гнить живьем, — их Северянин чуть ли не насильно отправлял в палатку к лекарям. Крепкие мужчины, многие в два раза старше и выше своего хирдмана на голову, ворчали, но не смели ослушаться. Дисциплина братства оставалась на уровне, недоступном любым другим воинским коллективам. Токи, Сигвальди и другие хевдинги неусыпно следили за каждым грубым словом или нарушением режима. Ночью Северянин вскакивал, проверял своих дозорных, своих дежурных у костров и по кухне. Однажды он обезоружил, приказал связать и доставил на Совет дружин двоих уснувших часовых. Обидно, что один из них прослужил в Йомсе тринадцать лет, но закон — есть закон: выпивох освободили от присяги и с позором выгнали. Может, это и настроило некоторых против нового херсира, может, кто — то и поминал с сожалением Юхо, но большинство верило Когтю безоговорочно. Северянином Дага называли все реже, зато кличка Коготь пришлась впору. Вот только носить ее оставалось недолго…

Большие барабаны зарокотали задолго до рассвета. Собрав в кулак главные силы, цезарь применил новую тактику. Все армии, в которых он не был уверен, остались на передовых рубежах, у гребня Даневирке, с приказом держаться насмерть. Вооружившись длинными копьями сцепившись в рядах, германская пехота начала неторопливый марш. Вал был разрушен во многих местах еще со времени первой битвы, никто его не восстанавливал, поэтому первая сотня шагов далась легко. Синезубый немедленно двинул навстречу свои лучшие флотские экипажи, норвежцы наметились баронам в правый фланг. Многих прикончили издалека, невзирая на толстую броню, но замедлить продвижение колонн не смогли.

Синезубый смотрел с городской башни, кусал губы и спрашивал ближних советчиков, куда подевалась вражеская конница. С другой стороны вала советники императора тоже с недоумением вглядывались в рассветный туман, не понимая, куда отошли главные силы датчан.

Тем временем, Оттон отослал половину своей армии в сторону городка Сле, туда же ночью подогнали все суда, какие способны были оставаться на плаву. Отобрали даже лодки у рыбаков. Рать переправилась через фиорд в Йотланд, закрепилась на берегу и зашла данам в тыл.

Харальд не выдержал ожидания первый, махнул вестовым. Окрестные леса мигом раскрасились огнями, заревели горны, и многотысячное ополчение ринулось на юг. Скальды Йомса впоследствии согласились, что вторая затяжная битва выглядела точно отражение первой. Теперь уже датчане пошли на приступ собственных укреплении, а захватчики сгрудились на валу, не пуская их дальше.

Синезубый не скоро осознал свою ошибку, а когда осознал — исправить уже ничего не мог. Солнце не прошло и десятой части по небосводу, как его войска увлеченно втянулись в бой почти по всей длине Даневирке. И не просто втянулись, а прорвали хилую оборону в десятке мест.

Их пропустили. Пропустили очень глубоко. Под натиском осмелевших крестьянских парней отступали даже йомсвикинги, следуя задуманному плану. Отступали, чтобы захлопнуть капкан. Конунг датчан не догадывался насколько глубоко обустроена оборона германцев. Оттон стянул к Даневирке все возможные силы и расположил их на пять миль в глубину, чтобы враг нигде не смог отсидеться или отдохнуть. Передовые отряды Харальда очутились в окружении. Сменяя друг друга, воины императора добивали их без пощады. На этой войне никто не брал пленных и не зарился на рабов. Скальды и военачальники позже называли разные цифры потерь, вплоть до самых нереальных, поскольку не могла датская земля родить в одночасье полмиллиона мужественных бойцов.

Наконец, лазутчики Синезубого донесли, что солидные силы германцев обманули их, обошли Даневирке морем и уже вовсю жгут усадьбы за Йотландом. Насколько велика вражеская рать, никто толком не мог сказать. Харальд кидал в бреши на стене все новые и новые силы, но их точно так же заманивали и перемалывали в муку. Тем временем тяжелая пехота саксов с потерями перебралась через броды и, тесня противника, с тылу вломилась в Хедебю. Грузовые корабли германцев успели сделать второй рейд через фиорд и перевезли достаточно конницы, прежде чем Синезубый сумел выставить поперек фиорда несколько драккаров. Этой конницы оказалось достаточно, чтобы посеять панику в рядах деревенского ополчения.

Пехотинцы Оттона, ворвавшись в город, долго держались, но наконец затрубили, умоляя о помощи. По их призыву с флангов Даневирке хлынула волна отдохнувшей конницы. Следом за ними пришли в движение йомсвикинги и славянские дружины.

Наступали бегом. Промчавшись около полумили, форсировав реку, викинги с ходу вылетели в тыл норвежского войска.

Началась дикая рубка, но Даг как — то сразу догадался, что ему подраться не получится. Живая стена со звоном врезалась в другую живую стену. Хакон развернул своих дренгов. «Кабанье рыло» йомсвикингов пробило три первых ряда, оставив на мечах противника лучших бойцов. Уже стали видны уставшие германцы, которые отбивались из последних сил. Теперь они приободрились, заметив, что враг попал в клещи. Хакон скомандовал отход, ему вовсе не улыбалось похоронить тут дружину ради славы Синезубого. Отчаянно отбиваясь на две стороны, норвежцы стали отступать, но клещи сомкнулись плотно. Конунгу Харальду скоро донесли о прорыве на левом фланге. Здесь он совершил вторую ошибку — кинулся на выручку своему вассалу Хакону. Для этого пришлось гудеть во все трубы и разворачивать несколько тысяч человек, которые уже сцепились с удальцами Мешко и Болеслава.

Ни одна из воюющих сторон не догадалась сохранять в засаде резерв, в бою участвовали все сразу, но Оттон оказался в лучшем положении. Он просто физически не мог перебросить на датскую территорию все свои силы — мешали болота, река и семимильный ров, доверху залитый недавним дождем. Потому, когда свежие славянские рати полезли в узкие щели, по наспех сколоченным мосткам, поплыли через реку на плотах, Харальду издалека показалось, что он один против растревоженной муравьиной кучи. Славяне не ударили дружно, а, точно муравьи, тонкой струйкой потекли в обход сражавшихся йомсвикингов и только там, за старым городским валом, начали накапливать ударный кулак.

Посыльный доложил конунгу данов, что в тылу не две дюжины лазутчиков, а несколько сотен пехоты и столько же всадников на железных конях. И что они почти разогнали ополченцев, прибывших на подмогу с севера. Некоторые дружины, высланные могучими бондами, далее не успев развернуться в боевой порядок, так и бежали в леса.

Синезубый не выдержал, сам кинулся в сечу. У него оставалось еще достаточно верных людей. Лазутчики доносили, что островные ярлы за Даневирке вовсю теснят франков, фризов и прочую трусливую нечисть. И Харальд сделал третью ошибку — повернулся к Даневирке спиной. С личной дружиной в двести клинков он ринулся спасать союзника Хакона. А вслед ему железной рекой потекла из — за горящих жилищ Йотланда тяжелая рыцарская кавалерия Оттона.

Синезубый обернулся и замер в седле. Весь его военный опыт говорил о том, что драться положено лицом к лицу, желательно на ровном месте, предварительно обмерив и отметив вешками поле боя. Никогда великому конунгу не приходилось одновременно гасить несколько пылающих костров. Он не мог поверить, что проклятые саксы под покровом темноты перевезли столько коней через охраняемый фиорд. Но это оказалось правдой — сторожевые костры не загорелись. А те, кому было поручено следить за водой с готовыми горящими факелами, — они были вырезаны, как свиньи.

Скрежет металла, истошные крики и ругань доносились со всех сторон. Тыловые обозы горели, атакованные коварным набегом унгаров. В заливе Шлея возникла запруда из сотен трупов, они цеплялись друг за друга, за тех, кого латы утащили на дно.

Кейсар Оттон пожертвовал тысячей пехотинцев, но добился своего. Датчан гнали по всему фронту. Едва ярлы Харальда протрубили отступление, как в ставке Оттона заревели трубы общего «Вперед». Многотысячная лава союзников, сытых и отоспавшихся, с ревом покатилась следом за измотанным авангардом.

Синезубый обернулся вторично и понял, что его дружины практически уничтожены. Никто не вернулся из — за Даневирке. Оставалось много ленников и просто наемников, включая свеев, терфинов, гаутов и прочий сброд, но Харальд подозревал, что положиться на них нельзя. Так и вышло. В критический момент эта темная масса превратилась в щенков, поджавших хвост. Бросая щиты, пешие и конные, они устремились в глубь страны по Воловьему тракту и просто через поля, не разбирая дорог.

Северянин так и не вытащил из ножен меч. Он удивился, когда вокруг стремительно потемнело. День промчался незаметно, а они все шли и шли, ориентируясь на гордый штандарт Пальнатоки, реющий где — то впереди. Они шли, иногда бежали рысью, видели множество трупов, а потом вместо трупов встретили толпу безоружных. Пленников уже вязали. Кто — то из местных ярлов прекратил сопротивление и сдавался на милость врага. Когда эта новость прокатилась по рядам йомсвикингов, многие испытали острое разочарование. Они отшагали целый день, изредка вступая в стычки или перебрасываясь стрелами. А теперь их словно обокрали! Даг тоже чувствовал себя глупо. Разве может быть что — то приятнее и радостнее для настоящего викинга, чем вкус и запах битвы? Но убивать тех, кто стал чужой добычей, тоже неправильно.

В этот момент сквозь горящую деревушку прискакал гонец от князя Болеслава. Гонец прошептал в ухо ярлу тайное слово, и Токи подчинился приказу.

— Эй, слушайте все! Мы победили. Впереди никого нет. Они разбежались или сдались. Мы возвращаемся к Хедебю, там Оттон собирает всех. Синезубый бежал на корабле, с ним малая дружина. Слава Тору, он пока не ждет нас в Небесной Усадьбе! — Чтобы подбодрить людей, Токи поцеловал свой меч и потряс им в воздухе.

— Слава Тору! — загремели повеселевшие викинги.

«Кабанье рыло» распалось, вернулся обычный походный строй. Северянин тщательно пересчитал своих людей, проверил, есть ли раненые. Когда огибали горящую усадьбу, с Дагом поравнялся сам хевдинг Волкан, за которым неотступно рысил Неждан со знаменем.

— Херсир, ты не рад? — засмеялся вождь Топоров.

— Выходит, что я нарушу клятву, — смущенно пробурчал Даг. — Я поклялся своим людям, что мы первые ворвемся в Хедебю и выпьем вина из погребов конунга. А теперь вон… там все горит. Там все сделали за нас…

Русы переглянулись.

— Ты сделал сегодня больше, чем шесть дней назад, — серьезно сказал Волкан. — Тогда ты многих отправил к отцам, но полегло много наших. Сегодня все твои люди целы. Подумай об этом.

— Подумай, кто скорее обретет славу? — хитро добавил Неждан. — Тот херсир, кто сохранит дружину, или тот, кто гордо вернется из боя один? Плюнь на вино Синезубого. Помни, сколько серебра обещал каждому Оттон. И клянусь молотом Тора, сегодня ему придется заплатить!

Эти слова хевдинга викинги встретили очередным радостным криком.

Даг не ошибся. Хедебю вовсю горел. От князя Мешко прискакал другой гонец, тоже сказал тайное слово. Снова свернули, уже в полной темноте вышли к воде. Пришел приказ разбить временный лагерь. Разожгли костры, кое — как подтянулись полевые кухни. Даг выделил своих людей в караулы, сам же, на правах форинга, пошел на Совет Дружин. Но ничего нового не услышал. Хевдинги понятия не имели, будет приказ продолжить преследование врага или повернуть назад. Многие рьяно высказывались за дальнейший поход, описывая друг другу богатые датские поместья, в которых на всех хватит добра и женщин. Другие сели играть в кости, нахохлились под мелким дождем. Северянин проверил охрану знамени, лично обошел караулы, потом сытно поужинал и завалился спать. Вокруг, на сколько хватало глаз, дымились костры. Необозримая армия Оттона даже во тьме ползла вперед, изгибалась, захватывая все больше места. На горизонте полыхало зарево — горел город. Многие пожары помельче выдавали усадьбы сбежавших бондов. Преданный Адильс принес медвежью шкуру, снятую с пленного, и заботливо укрыл командира. Даг заснул с мыслью, что на его долю еще хватит сражений…

А утром его разбудил отец.

— Даг, проснись! Надо плыть на Марсей.

— Куда плывем? — Он стряхивал остатки сна, а руки в темпе привычно цепляли оружие, сапоги, нашаривали кольцо плечевой фибулы.

— На остров Марсей. Конунг Харальд спрятался там с остатками рати. Он выслал послов для перемирия.

— А мы тут причем?

— Я не причем, — Токи явно потешался, — а вот тебя берут в послы.

— Ме — еня? — выпучил глаза Даг. — Отец, клянусь, если ты смеешься надо мной…

— Никто не смеется. Брось эту одежду, я тебе принес кое — что получше, — с этими словами ярл кинул сыну сверток с платьем.

Северянин замер. Плащ, подбитый куницей, кафтан с серебряным шитьем, мягкие воловьи сапожки с пряжками… и парадный короткий меч, украшенный рубинами. Первым делом Даг попробовал меч. Как он и предполагал, игрушку легко было сломать, засунув между камней.

— В присутствии императора никто не носит оружия, — успокоил отец. — И никто на тебя не будет там нападать. Помойся. Сейчас придет человек, пострижет тебя и побреет по моде германского двора.

— Но, отец! — Даг до ужаса испугался потерять свои космы.

— Не спорь со мной, — нахмурился Токи. — Одевайся и слушай. Это важно. Оттону срочно нужны люди, чтобы составить сборное посольство к Харальду. Они будут говорить о мире, хотя всем ясно, что Синезубый проиграл. Однако Оттон оказался умнее, чем я думал. Он верно решил, что лучше получить мир с датчанами, чем долгую войну в Норвегии. Оттону известно, что ярл Хакон предан Синезубому и будет выполнять его волю, как ленник. Но Оттону известно и то, как легко такие союзы распадаются. Поэтому он сделает все, чтобы приручить Харальда навсегда. Наверняка потребует, чтобы все ярлы Дании сожгли наших богов и поклонились Христу…

Ярл привел сына к себе в палатку. Пришел брадобрей, усадил Дага в центре и принялся кромсать его шевелюру.

— Я отвлекся от главного, — одернул себя Токи. — Император собирает посольство на Марсей. Там должны быть знатные мужи, представляющие главных союзников. Знатные, но не слишком, понимаешь меня? Чтобы Харальд не задрал нос. Он торчит на острове, как загнанная крыса, и трясется от страха. Его ополчение разбежалось, лучшие полки перебиты. А Хакон выжидает где — то в шхерах со своим флотом. Синезубый должен понять, что с ним говорят, как с сильным противником, что никто не посягает на его корону. Но при этом к нему не приедет никто из князей.

— Ага, я понял, — скорчил кислую мину Даг. — Вы хотите послать меня, потому что меня никто не знает. Но я не умею красиво говорить.

— Ты — мой форинг, капитан драккара из Йомса. Этого достаточно, чтобы люди дрожали от страха. Очень скоро тебя узнают многие, — ободрил Пальнатоки. — А говорить тебе не придется. Там будут старики с письмом от императора. Кстати, с тобой поедет твой приятель Поппо.

— Так он здесь? — неожиданно обрадовался Даг. — Я хотел отблагодарить его за кольцо.

— Кольцо тебе подарил не он, — засмеялся Токи. — Сдается мне, ты хотел выспросить у священника про свою девчонку?

Северянин почувствовал, что краснеет, и отвернулся.

— Отец, а как же я потом найду вас?

— Пока Харальд не согласится на мир, мы никуда не уйдем. Ты назначишь кого — то командовать вместо себя. А твоя марка серебра, обещанная императором, побудет пока у меня. Ты ведь веришь, что я никому не отдам твою долю?

Они коротко обнялись на прощание. Даг намеревался выдавить из себя пару теплых слов. Ему показалось, что отец не совсем искренен, или его что — то тревожит. Но… Пальнатоки уже отвернулся. Возможно, он тоже хотел, чтобы сын не видел его лицо?

Что — то мешало Дагу разделить уверенность отца. Но он и представить себе не мог, насколько круто завтра изменится его жизнь.


Часть шестая

МАРСЕЙ


Глава сороковая,

в которой все лгут друг другу, а Даг Северянин попадает в роскошную ловушку


Из Лимафиорда вышли на трех больших кораблях. Следом поспевал драккар Синезубого, перевозивший его послов. Даг чувствовал себя не слишком уютно среди расфранченных герцогов, князей и одетых в черное суровых монахов. Нехорошее чувство закрадывалось в сердце. Отец уверял, что в посольство войдут самые неприметные, не слишком знатные люди, но на деле все выходило иначе. Единственный человек, которому Даг искренне обрадовался, — епископ Поппо. Несмотря на косые взгляды других священников, Поппо уселся рядом с Дагом и всю дорогу развлекал его разговорами.

Северянин уже и не помнил, когда он выходил в море бездеятельным пассажиром. Всю работу делала чужая команда, под шатром баловались вином чужие ему, надменные аристократы, а впереди его ждало чужое, ему ненужное и непонятное дело. Казалось, совсем недавно под командой Харальда Датского он побывал на съезде монархов, и совсем недавно конунг данов принес оммаж старому Оттону. Как же быстро все переменилось! Даг никогда не заглядывал далеко вперед. Он жил настоящим, тем более что настоящее само неслось навстречу, только успевай уворачиваться.

— Да, друг мой, я старею, а ты взрослеешь. У тебя уже борода растет, — будто услышав его мысли, ласково произнес Поппо. — Хорошо, что у нас есть время поговорить.

— Ничего хорошего, — окрысился Даг. — Я вовсе не собирался плыть с вами.

— Воля господня неисповедима. Никто не вправе оценить божественную мудрость. Вчера мы с тобой были почти что недруги, а нынче вместе заняты тем, чтобы восстановить мир между несчастными народами, истекающими кровью.

Даг высморкался. Иногда он не успевал следить за вычурной вязкой речью своего немолодого товарища.

— Мне это не нравится, — просто рубанул он, высматривая пристань среди неприветливых берегов приближавшегося острова.

— Что тебе не нравится? Ты бы хотел, чтобы длилась война и гибли люди?

— Что такого ужасного в смерти? — выпятил губу Северянин. — Мы уже сто раз говорили об этом. Ты ждешь после смерти свой рай, но у вас, христиан, все неправильно.

— Отчего же неправильно? — в сотый раз подхватил тему папский капеллан.

— Оттого, что не может быть блаженство даровано тем, кто при жизни в Мидгарде был трусом. Это же ясно.

— Не трусом, а смиренным, добросердечным, любящим всякую тварь…

— Хватит, хватит! — зажал уши Северянин. — Что толку в твоей любви? Слава и богатство даются лишь храбрым и сильным.

— Ты говоришь о земной славе и земных дарах, а я взываю к вечному…

— Святой отец, ты сам с крестом вел солдат, разве нет? — очнулся Даг. — И ваши солдаты малевали кресты на шлемах и кожаных латах, я сам видел. Значит, ваш бог такой же свирепый и жадный до крови!

— Что я могу поделать, если десницей императора управляет воля Господа, и освящено его оружие самим папой? Это означает, что Господь устал взывать к добродетели и смирению и сам вложил мечи…

Дагу очень хотелось спросить, не слышал ли отец Поппо что — нибудь о дочери маркграфа, но тот внезапно сам изменил тему разговора. Словно отчаялся перевоспитать упрямого идолопоклонника.

— До меня дошли нехорошие слухи, друг мой. К счастью, среди приближенных Оттона не так много людей, способных верно сосчитать до дюжины. Среди них полно, как ты выразился, «храбрых и сильных». А еще больше — недалеких, жадных и откровенно подлых. Знаешь, почему ты здесь?

— Отец мне сказал, что Сигвальди…

— Да, да, все верно. Я заметил, как ярл Сигвальди заботится о тебе, — не скрывая усмешки, протянул священник.

— На что ты намекаешь? — посуровел Даг. Намекаю? Я вовсе не намекаю, я всегда говорю правду, — поднял глаза епископ. — Но тебе я это делать Не советую, как не советую и лгать. В иных случаях лучшее промолчать и послушать. До меня дошли нехорошие слухи. Кто — то из ваших… я имею в виду, кто — то из Йомса имел беседу с близкими родственниками одного маркграфа случайно погибшего в Хедебю…

Епископ сделал ударение на слове «случайно».

— И что же делать? — У Дага пересохло во рту. Очередных племянников маркграфа он точно не боялся. Просто еще не вполне понимал, откуда приближается опасность, поскольку впервые столкнулся с такой пакостью, как придворная интрига.

— Я не знаю, чем закончилась эта беседа, — понизил голос пресвитер, — но думаю вот что. Либо кто — то хочет, чтобы Оттон думал, будто йомсвикинги скрывают убийцу его подданных и зачинщика войны…

— Мой отец говорит, что война бы все равно началась!

— Скорее всего, ты прав. Однако помолчи и послушай, уже готовят сходни. Итак. Либо кто — то хочет рассорить императора с таким ненадежным союзником, как Йомс. А это означает — рассорить со славянским князем, на чьей земле выстроен город. Либо кто — то сводит с тобой счеты и хочет, чтобы тебя выдали императору как преступника, напавшего на мирных послов.

— Как это «выдали»? — возмутился Даг. — Ваш император мне не херсир. Я ему не присягал.

— Так было раньше. Скоро эта война закончится. Даны и свеи присягнут Оттону, а Мешко и Болеслав это уже сделали. И кем тогда станешь ты?

— Я буду форингом, у меня есть корабль и команда.

— Как ты думаешь, если армия Оттона сокрушила Даневирке, сможет она сокрушить Йомс?

Даг не нашелся, что ответить. Очень хотелось сказать, что Йомс никто не победит, что по всем землям трепещут от одного имени йомсвикингов. Но Даг решил промолчать и послушать дальше. Иногда отец Поппо давал неплохие советы.

— Причаливаем, — донеслось сверху, — правый борт, табань!

У причала выстроились ярлы Харальда Датского. В знак мира и смирения — безоружные. На такое чудо стоило посмотреть. Северянин и смотрел, не отрывая глаз. Когда еще увидишь знатного датского мужа без меча? Разве что в бане…

— Мне неприятно повторять глупые наветы язычников, — клирик схватил Дага за запястье сухими жаркими пальцами. — Однако известно ли тебе, что предсказал мерзкий жрец в связи с твоим рождением?

— Насчет войны? Отец мне рассказал, — поморщился Северянин. — Ну и что?

— Нет, не насчет этой войны, — грустно вздохнул Поппо. — Насчет того, что ты и отцу принесешь погибель.

— Это тебе сказал Сигвальди? — сообразил Даг.

— Не имеет значения. Важно другое. Нашлись невежественные завистливые люди, которые очерняют тебя. И снова потребуют твоей смерти.

— И что мне теперь делать? — повторил Даг вопрос, пока матросы накручивали на дубовый кнехт мокрые канаты.

— Я могу лишь дать совет, как твой искренний старший друг. Принять крещение, держаться подле меня, не возвращаться в Йомс.

— Это… этого не будет никогда, — возмущенно закрутил головой Северянин.

— Хорошо, я скажу прямо, — отчаялся священник. — Я не сомневаюсь в твоей отваге и силе. Но тебя убьют в спину те, кого ты называешь братьями.

— Но… у меня нет врагов в Йомсе, — не слишком уверенно возразил Даг.

— Почему ты не веришь, что я пытаюсь спасти тебя? Есть люди, которые не допустят, чтобы Токи возвысил тебя. Они пойдут на все, чтобы сын ярла погиб. Они обставят это как случайную смерть.

— Сигвальди?

— Не он один.

Внезапно Даг поверил. Ему не потребовалось больше доказательств. Вокруг него словно сгустилась тьма.

Их беседу прервали. Переговорщиков провели на берег, в богато устроенную усадьбу. Здесь все носило следы спешного бегства. Скорее всего, хозяин усадьбы предпочел не поддерживать Харальда или, увидев флотилию, испугался, что наступают германцы. Перед тем, как зайти в дом, Северянин привычно оглянулся, оценивая пути отступления. Эту полезную привычку вдолбил ему еще берсерк Ивар, когда они вместе бежали от воинов Серой Шкуры.

Неприветливые серые утесы, суровый ельник и десятки драккаров Харальда, с полосатыми свернутыми парусами, покачиваются в бухте. Выходит, не так уж мало людей увел за собой сбежавший конунг! Пожалуй, он мог еще напасть на Оттона с моря, и неизвестно, как сложилось бы… В первой зале жарко горел очаг. Даг слушал разговоры придворных.

— …бежали по Воловьей дороге…

— Я сказал его величеству, что нельзя прекращать преследование…

— …ни один не сдался. Пришлось всех топить в море.

— Уничтожить ядовитое гнездо и насильно перевезти купцов в Гамбург!

«Это они про Хедебю», — догадался Северянин. У него уже не оставалось сомнений, что отец его вольно или невольно обманул. Когда появился конунг Харальд Гормссон, бледный и осунувшийся, никто и не подумал спросить мнения Дага. Его словно не замечали, или считали охранником епископа. Даг не мог знать, что в обход него, но с одобрения отца, ярл Сигвальди делегировал посольские полномочия молодому князю вендов. Да и не собирался Токи торговаться с Харальдом о мире, его больше беспокоило обещанное вознаграждение для дружины.

Северянин слушал бормотание толмачей, напыщенные речи мюнхенских баронов, затем снова стрекотание толмача, угрюмые ответы Синезубого. Харальд то соглашался принять мир, то отказывался от своих слов. Он твердил, что осенью все кони и повозки германцев застрянут в болотах и не смогут продвинуться на север. А раз они не смогут посуху покорить страну, то по воде и подавно не смогут. А это значит, что надо заключить мир в старых границах. Мрачные ярлы, не бросившие своего господина, нашептывали ему в уши.

Посланник Оттона встал и хорошо заговорил на датском. Он скучно перечислил убытки, понесенные германской общиной Хедебю. Затем так же скучно перечислил убытки, которые теряет казна из — за наличия Даневирке, наличия единственной приличной дороги и ворот и сухопутного волока между двумя морями. Даг едва не уснул, когда посланник приступил к перечню преступлений датчан против христианской церкви и мирных торговых караванов. После встал представитель герцога Нормандии, тот тоже свободно владел языком Северного пути. Оказалось, у франкского королевского дома свои претензии к Харальду, потому что датчане памятным утром истребили многих знатных людей и торговцев, не разбирая, кто перед ними.

После таких слов Северянин захотел стать меньше ростом, но, к счастью, никто на него не обращал внимания. А послы все перечисляли унижения и разбои, которым подвергались их страны от набегов датчан и поругания церкви. Кажется, особенно их возмущало, что совсем недавно Синезубый приносил клятву на верность Оттону старшему. Они видели в этом особую подлость и коварство, якобы невозможные среди христиан. Они перечисляли замученных священников. Слушая послов, Даг вспомнил, как недавно Волкан перечислял замученных языческих жрецов.

Синезубый повторял, что охотно уплатил бы виру, но родичи маркграфа не желают брать даже золотом за нечаянное убийство. Синезубый говорил, что во все времена убийство можно было искупить щедрой вирой. Он напомнил, что Даневирке построил еще легендарный Готфрид, и произошло это лет двести назад, и что он честно исполнял свои повинности. Как вассал римской империи.

Отец Поппо тоже выступал, кротко и мягко убеждал своего «друга Харальда», чтобы тот убедил бондов принять крещение и избавил тем самым землю датскую от страданий. Близкие князья Оттона говорили так, будто они уже держат Синезубого в яме. Северянин сразу понял, что Харальду такое обращение не понравится, ведь он сохранил большую дружину и много кораблей и вовсе не был обложен в логове, как зимний медведь. Он вполне мог сбежать с Марсея и собрать новое войско. Харальд Датский, по — видимому, рассуждал примерно так же, поскольку повторил мысли Дага вслух. Он сказал, что не будет добра, если чужеземцы пойдут по Дании и станут разрушать капища. Тогда восстанут многие, даже те, кто с ним во вражде, и что дело это надо решать иначе. Так незаметно Синезубый перешел от собственного проигрыша к вопросам религии. Послы с ним согласились и спросили, что же следует делать, если не обойтись без затяжной войны зимой. Харальд осторожно заметил, что зимой в Дании и тем более — в Норвегии воевать невозможно, дороги и реки покроются снегом, а к следующему лету он снова соберет ополчение, еще больше, чем нынешнее. К тому же ему должны много денег в Англии.

Тогда выступил другой епископ Эмденский, приплывший вместе с Поппо. Он говорил с конунгом данов очень уважительно, вспоминая, как много доброго Харальд сделал для христиан. Епископ сказал, что, конечно же, не стоит возмущать людей невежественных и темных, ибо к вере истинной они должны прийти с любовью и в подражание своему королю. Речи эти понравились всем, но камнем висел вопрос о значительных выплатах, на которые уповали алчные союзники. Даг внезапно вспомнил, что ему рассказывали в Хедебю. Якобы конунг данов уже крестился, но ловко скрывал это от тех, кто держался прежней веры. Мало того, Харальд, в отличие от своего свирепого отца Горма, охотно клал дары и на алтари церквей, и на жертвенные столы капищ. Но Харальд ни в какую не хотел отдавать лучшие земли для будущих монастырей и прочих церковных вотчин…

Северянину казалось, что он тонул. В обрывках старых договоров и клятв, в цифрах и неизвестных именах, в брачных союзах и забытых оскорблениях.

Потом всех кормили, сытно, но по — походному, жареным кабаном и кашей. Кашу послы поковыряли, но есть не стали, за исключением славян. Всех обнесли роскошным итальянским вином. После обеда в ходе переговоров наметился перелом. Очевидно, у епископа имелись дополнительные предложения, скрытые от других послов, потому что те заволновались и зашебуршались, точно сердитые мыши. Со слов Поппо, император позволял Харальду остаться конунгом в Данмарке, если тот приведет к крещению не только своих приближенных и всю дружину, но и норвежцев. Тогда император соглашался взять малую мзду за потери войска и убийства мирных торговцев в Хедебю…

При этих словах Северянину захотелось исчезнуть, но он никак не выдал своей кратковременной паники. Тем более что сидевшие подле очага не обращали на него ни малейшего внимания. Харальд Датский нервно покусал ус и заявил, что согласен сдаться, но только лично кейсару Оттону. Кроме того, у него есть особое условие, и выскажет он его только при Оттоне. Послы выдохнули с облегчением.

Немедленно был снаряжены два корабля, один с воронами Синезубого на флаге, другой — с гербом Оттона, чтобы вместе плыть за императором, и чтобы ни одна воюющая сторона случайно не потопила посланца.

Северянин совсем не обрадовался, когда понял, что придется заночевать на Марсее. Отец Поппо был крайне занят, он вместе с другими учеными мужами что — то писал на коричневой толстой бумаге. Даг пытался поговорить с вендами, те вежливо объяснили, что теперь придется жить тут и ночевать, пока не приплывет сам германский кейсар. А Оттон не может сразу явиться, не надлежит господину целого мира кидаться на мировую с раздавленным врагом. Кроме того, гигантские армии требовали провианта и массы припасов. Самым гиблым известием, добившим Дага, было то, что союзники не остановили наступления. Пока мир не был подписан, пока не пожаты руки, германцы медленно и методично продолжали выжигать округ за округом. Они продвигались в глубь Дании неторопливо, спешить им было некуда. Война продолжалась без Северянина!

Ловушка захлопнулась. Даг снова спал на чистых нежных простынях, не среди груды немытых тел, а в отдельной комнате. Ему прислуживал раб, приносил еду и питье, другой раб парил его в бане, женщины ночью стирали его одежду. Даг наверное бы отважился украсть ладью или пустился бы вплавь, но на шестой день рев труб известил о прибытии Оттона Красного, повелителя христианского мира. Повелитель выглядел измотанным и пожелтевшим, но проявил большую милость и терпение ко всем, кто ждал его на острове. В глазах Дага зарябило от обилия германских сановников, от их оружия и первоклассных лат.

Лишь наутро, после омовения и сытного завтрака, император согласился принять Харальда. Северянин провел полдня, играя в кости с датчанами. Что происходило в высоких палатах, его не занимало. Он ждал одного — когда снарядят корабль на материк.

Найти отца и поговорить честно… пусть даже кто — то целит в спину.

Но дождался очередной флотилии с материка. Это были могучие датские бонды, державшие большие хозяйства в центральных областях страны, куда уже подкатывалось зарево пожаров. Неизвестно, от кого они получили вести о местонахождении конунга, однако вели себя ниже травы. Оружие и доспехи, по требованию охраны, сложили на кораблях и молча ждали, когда их примут.

Их приняли.

Распахнулись широкие двери усадьбы, всех послов пригласили в зал. Северянин подпрыгивал в заднем ряду, пытаясь разглядеть знаменитый походный трон Оттона, отделанный золотом и изумрудами. Шепот смолк, когда Харальд Датский произнес свои условия сдачи. В присутствии императора он заявил, что прилюдно крестится сам и заставит креститься всех своих ярлов с дружинами, если ему явят чудо.

— Чудо? — растерянно переспросил глуховатый нормандец.

— Чудо? — эхом повторили бородатые бонды.

— Докажите моим людям, что ваш Белый бог сильнее наших асов, — ядовито ухмыльнулся Харальд.

— Есть лишь один бог, — подал голос отец Поппо, — Отец, Сын и Дух святой. А все ваши асы — не что иное, как преисподняя с демонами.

Молодой император нахмурился. Белая мантия струилась с его плеч, подметала грязный пол.

— Ты, мой друг, — передразнивая отца Поппо, проблеял изрядно подвыпивший конунг. — Ты мне докажешь? Или нет? Если пройдешь испытание, клянусь… я немедля прикажу всем сложить оружие.

— Ордалия… ордалия огнем, — зашелестели напряженные голоса.

— Я готов, — спокойно ответил епископ. — Какому же испытанию ты меня хочешь подвергнуть?

— Не соглашайся! — хотел крикнуть Даг, но слова застряли у него в горле. Он уже догадался, к чему ведет хитрый лис Синезубый.

— Как принято для тех, кто хочет подтвердить свою клятву. Мы не клянемся на Библии, — Харальд обнажил черные пеньки зубов. — Испытание железом, друг мой.

— Дай мне ночь, — попросил отважный клирик.

— Ваше императорское величество, отговорите его, — вполголоса зароптали придворные.

Оттон только качал головой. Даг издалека не слышал, что отвечал император, но похоже, он не собирался спасать своего же ставленника. В какой — то момент Дагу стало не до отца. И не до возвращения в Йомс. Настоящее снова катилось на него, точно мельничный жернов, неумолимое и тяжелое. Настоящее требовало его присутствия и помощи.

Но помочь своему пожилому безумному другу он не мог. В том, что бедняга сошел с ума, Даг не сомневался. Несколько раз ему приходилось наблюдать серьезные споры, когда стороны не могли доказать вину друг друга, и тогда договаривались проверить честность огнем. Заранее готовили льняные тряпки, пропитывали салом, чтобы перевязать ожог. Потому что ожогов на памяти Дага не избежал никто. Спорщики прикладывали голую руку к раскаленному лемеху либо другой подходящей железяке. Или хватали голой рукой камень, раскалившийся в печи. После чего, скрипя зубами и сдерживая стоны, бинтовали дымящиеся раны. И начиналось самое занятное: не только ландрман или иной законник, но и свидетели спора каждый день проверяли состояние раны. Даг вспомнил, как таким образом в Уплянде однажды оправдали явного вора. Только потому, что его ожог затянулся на третий день, ничего не гноилось и не мокло. Зато тому, кто обвинял вора, пришлось повторить ордалию, как назвали обряд священники.

Но знал Северянин и другое. Если на местных тингах в Свеаланде вполне могли добиваться правды, прыгая зимой в реку или облизывая раскаленный плуг, то при дворе конунга или в Йомсе такими глупостями не занимались. Там, где царил настоящий закон, записанный и одобренный бондами, на мнения богов не полагались.

Однако, поразмыслив, Даг не нашел в предложении конунга ничего подлого и коварного. Поппо и другие ревнители новой веры так прожужжали всем уши и с такой яростью вели за собой солдат, что должны были держать ответ.

— С восходом солнца преподобный Поппо пройдет ордалию! — громко объявил стольник императора. — Никому не дозволено покидать остров до того, как будет заключено перемирие!

Северянин мог лишь скрипеть зубами. Он еще не догадывался, какое испытание уготовано лично ему.


Глава сорок первая,

в которой вера творит чудеса, а позор оплачивается излишне щедро


Дело происходило во дворе усадьбы, иначе все зрители просто не помещались. Еще ночью слуги разожгли костер под коптильней, кинули на камни приличный кусок оплавленного железа. Даже в холодном виде таскать эту ноздреватую глыбу было не просто. С хмурого неба не упало ни единой капли дождя, но Северянину казалось, что вот — вот разразится гроза. В воздухе скопилась тяжесть, даже шумные посольские слуги притихли. Многие недоумевали как мог Оттон пойти на поводу у злокозненных датчан, но вслух не роптали.

Харальд послал слугу с орешиной. Криво ухмыляясь, назначил меру в девять шагов. Мужчины столпились, забыв о титулах и званиях. С одной стороны узкой дорожки нервно веселились датские ярлы, с другой — исподлобья глядели представители союзников. Во двор набились все свободные от караулов германцы, личная охрана императора, и совсем уж в отдалении тянули шеи слуги и рабы.

Отец Поппо молился один в каморке, поставив перед собой распятие. Упав на колени, он слегка раскачивался, читая псалмы, шевелил губами и все глубже погружался в одному ему видимую стихию. Несколько раз епископа шепотом позвали, потом позвали громче, отважились даже потрогать за плечо. Позже молодой монах, округлив глаза, рассказывал, как ударило его в пальцы. Плечо священника стало каменным, точно неживым, а взгляд его томился где — то далеко.

Рыцари и бонды ждали молча, никто не проявлял нетерпения. Кто — то закашлялся, его толкнули в бок. Кусок крицы раскалился в огне, мягкие сполохи плясали на лицах треллей. У Дага слегка покалывала метка на голове. Что — то значительное происходило, даже чайки прекратили орать и виться кругами над усадьбой.

И вот он вышел. Босоногий, седой, в волочащейся по земле тунике. Поппо медленно прошел к огню, не замечая никого вокруг. Губы его продолжали по памяти читать Писание. Голые по локоть руки сложились в вечном жесте покорности. Затем епископ легким движением сунул ладонь в огонь и поднял руку над головой.

Над рядами замерших людей пронесся вздох. Почти все эти мужчины добились своего положения силой и жестокостью, они сотни раз обагряли свои мечи чужой кровью и не знали сомнений. Многие сами штопали себе раны и умели смеяться в бою, получив красивый удар. Но нынешним утром происходило нечто, неподвластное их пониманию. Даже истые ревнители католической веры замерли, пораскрывав рты.

Поппо повернулся и пошел к орешине, вытянув вверх узловатую руку с дымящимся куском железа. Его белые губы шевелились, глаза широко смотрели в небо. Один раз он едва заметно покачнулся, и Даг едва не откусил себе язык. Северянину казалось, что эти девять шагов никогда не закончатся, что невидимое солнце и само время замерло, и все они тут будут торчать вечно.

Громкое «Ааахх!» прокатилось над усадьбой, когда епископ кинул под ноги Харальду багровую от жара крицу. При этом ни малейшей гордости или самолюбования не отразилось на его бледном лице. Лишь горели глаза в обрамлении синяков после бессонной ночи.

— Вот вам чудо! — промормотал кто — то.

— Великое чудо, явление милости Господней! — подхватили германцы.

— Падите ниц, проклятое племя, — прошептал один из соратников Поппо, тыча трясущейся рукой в помертвевших датчан.

Некоторые из саксов упали на колени. Знатные датчане набычились, словно остекленели. Холопы поразевали рты. Северянин неожиданно ощутил, как качается где — то в высоте невидимая стрелка весов. Качается едва уловимо, достаточно легкого вздоха, чтобы повернуть весь ход жизни в другую сторону. Очевидно, отец Поппо ощутил это еще раньше. Он словно очнулся от сна, сгорбился, потемнел и прошелся обратно, демонстрируя всем невредимую ладонь. Восхищенные возгласы и бормотание слились в общий крик. Кто — то плевал на остывавшее железо. Кто — то тянул пальцы, не доверяя своим глазам.

Епископ словно ждал чего — то. И дождался. Толпа расступилась, слуга принес ведерко с жидким воском, Епископ скинул с плеч тунику, остался в одних коротких нижних штанах с подвязками. Даг про себя отметил, как сильно похудел Поппо со дня их первой встречи. Поппо не мог похвастаться мышцами и боевыми шрамами, но Северянину вдруг показалось, что белая немощная плоть клирика покрыта сияющим невидимым доспехом.

Раб, наверняка обученный заранее, окунул серую ткань в расплавленный воск и, почтительно склонившись, накинул на плечи Поппо.

Герцоги и князья вскрикнули хором, отшатнулись, замахали руками, когда раб поджег полу туники. Харальд Гормссон, конунг данов, застыл с отвисшей челюстью. Приказания отдавал не он, он вообще не додумался бы до такого изощренного испытания.

Туника горела вовсю. Сворачивалась в струпья, сползала с тела епископа, корчилась на сырой земле. Черные лохмотья искрили, взлетали в воздух. Поппо воздел руки к небу, поднял лицо и вслух читал на латыни. Когда от его одежды осталась пыль и лужа воска, слуги облили его теплой водой.

— Воистину чудо! — прохрипел стоявший впереди Дага пухлый священник и оборотил назад заплаканное лицо.

Северянина точно обожгло. Это был отец Бруно собственной персоной, духовник Карлен! Каким образом он выжил в разгромленном посольстве, или его вывезли раньше, вместе с девушкой, выяснять было некогда. Потому что Бруно тоже узнал его, затрясся и побелел. Слезы его высохли, толстяк тыкал в Дага пальцами и что — то визжал. Даг ничего не понимал из потока бранных слов. Он отступал назад, хватаясь за декоративный меч у пояса и сам же отдергивая руку. Обнажить оружие в подобном месте означало верную смерть.

До меча он успел только дотронуться. Со всех сторон заблестели клинки. Тяжелая рука легла сзади на плечо.

К счастью, большинство собравшихся смотрели в другую сторону. Кажется, епископа Поппо завернули в чистую одежду, усадили в кресло. Кажется, многие попадали на колени. Но Даг всего этого не видел. Он не видел, как Харальд Датский обратился к своим ярлам и первый согласился войти в купель. Он не видел, как дружинники с датских кораблей становились в очередь, скидывали одежду, чтобы угодить своему конунгу. Он не видел, как свирепых ярлов подводили к епископу по одному для благословения, и как многие пытались целовать ему руку…

Обо всем Северянин узнал гораздо позже. А пока его плотно окружили шестеро рослых солдат, отжали в сторону и затолкали в соседнее помещение. Толстяк Бруно буквально повис на плече у стройного человека в красивой красной мантии.

Этого красавца Даг тоже вспомнил. Кажется, он видел его мельком в Кведлинбурге возле старого императора. И кажется, этот украшенный перстнями надменный человек немало значил в империи.

— Вот он, вот он. — Отец Бруно плевал слюной и, заходясь от бешенства, перечислял преступления Северянина. — Ваша светлость, это опасный убийца, он умертвил… он изнасиловал… поджег… лучшие люди пали от его руки… наверняка пробрался сюда, желая совершить покушение… Господь поставил меня на пути зверя!..

— Тихо, — прогудел квадратный. — Эй, найдите мне Живо графа Адальберта и барона Клоца. И заприте дверь.

Солдаты крепко держали Дага за руки. Так крепко, что он не мог шевельнуться. Человек в красной мантии шагнул сторону, отхлебнул из кубка. Под роскошной накидкой Даг заметил не менее роскошные латы. Кованый панцирь с фамильным гербом мог позволить себе лишь очень богатый человек. Тонкие черты лица казались вырезанными из мрамора. Голубые глаза сверлили пленника, губы кривились.

— Кто ты такой, говори быстро. Иначе велю разложить костер.

Северянин назвал себя с достоинством, которое позволяло положение. К этому моменту у него отняли меч, обшарили всего, нашли нож и камень для пращи. Все, что отняли, вывалили на низкий стол. Коготь они не тронули, зато заметили перстень. Даг мысленно поблагодарил всех богов за этот случайный подарок Оттона. Император на радостях от победы раздал немало драгоценностей, но эта вещица его светлости была явно знакома.

— Откуда у тебя это?

— Мне подарил его император за взятие Даневирке, — задрал подбородок Даг. — А ты кто такой?

Вместо ответа он получил пару тычков в печень.

— Повежливей, вонючка, на «вы»! — прошипели ему в ухо. — Ты говоришь с его светлостью, графом Герхардом, сенешалем его императорского величества.

— Украл он, украл! — Отец Бруно подпрыгивал, как балаганный плясун. — Этот змей хотел втереться в доверие к его преподобию…

— Итак, за взятие Даневирке? — задумчиво повторил граф.

Скрипнула дверь. Появились двое. Адальберт кого — то Дагу смутно напомнил. Барон же был похож на квадратную мохнатую обезьяну.

— Святой отец, еще раз, коротко и понятно, — щелкнул пальцами Герхард.

У Бруно не получилось коротко, но к концу его пламенной речи Северянин почувствовал, как на горле сжимается незримая петля.

— Граф Адальберт тяжело воспринял потерю брата, — произнес сенешаль.

Теперь Даг понял, кого напомнил ему длинный прилизанный Адальберт. Совсем некстати он оказался братом растерзанного маркграфа шлезвигского, отца Карлен. Впрочем, граф вовсе не рвал на себе волосы от горя. Он разглядывал Дага, точно вредную букашку. Барон Клоц почесывал волосатый рот.

— Йомсвикинги? — приподнял бровь Адальберт. — Горстка разбойников. Лижут свои мерзкие жертвенные чаши и кусают руку дающего.

— Давно пора раздавить это осиное гнездо, — равнодушно изрек барон. — Ваша светлость, дайте мне две тысячи всадников, я выжгу ядовитое гнездо дотла.

— Сначала завершим предначертанное здесь, — ответил Герхард.

Даг не верил своим ушам. Он понимал не все, но смысл беседы ухватил ясно. Эти вельможи считали его, посла Йомса, и его братьев горсткой вредных насекомых!

Дверь снова отворилась, позади впустили еще кого — то. На секунду стал слышен рокот голосов во дворе. Там все еще не расходились, обсуждали условия перемирия. Донеслись удары топора по дереву. Даг не сомневался — это прилюдно крушили статую Одина. Значит, пока его тут допрашивают, Оттон окрестил всех ярлов. И вряд ли хоть один отказался от такого счастья!

— Святой отец, покиньте нас, — негромко попросил граф Герхард. — Прошу вас, никому ни слова. Если кому — либо станет известно, я буду считать, что вы обманули меня.

— Понимаю, понимаю, ваша светлость, — отступая спиной, забормотал Бруно. Чувствовалось, что графа Герхарда обманывать никто не рисковал.

— Ты покушался на императора? Говори! Барон Клоц — большой умелец по части искренних ответов. — Сенешаль повертел перстень, положил на стол. — Я даже знать не хочу, как он это делает.

— На крюке любой заговорит, — пообещал мохнатый барон и куда — то отлучился.

Северянин не испугался. Неожиданно для себя он увидел ситуацию в новом свете. Он вдруг с сожалением вспомнил свои глупые споры с отцом Поппо. Тот ясно давал понять, что Йомс для гигантской империи — болячка, которую вытравят быстро, пусть и болезненно. Теперь Даг ему поверил. Он столько раз смотрел в лицо смерти, но впервые сумел заглянуть в завтра.

Он привык жить в настоящем. Потерял дом, родных, дрался под чужими знаменами, находил богатства и легко их терял, мечтал стать великим воином. Но даже в мечтах, даже когда искал отца, всегда жил в настоящем. Отец Поппо пытался научить его будущему. Будущее было за ними. За этой сворой лощеных типов, которым наплевать, что он тоже посланец и вроде как союзник. Им даже наплевать на колонию саксов, вырезанную в Хедебю. Им нужно все, весь мир, а не десяток гордых драккаров и свобода.

Даг лихорадочно обдумывал, как же выпутаться из новой беды. Его единственный заступник, ослабевший и почти потерявший сознание после ордалии, лежал сейчас в постели, в окружении новой паствы, и ничем не мог помочь. Поппо даже не догадывался, к чему привела его помощь и заступничество.

— …война есть война, — заканчивая фразу, откуда — то вернулся барон Клоц. — Ведь если взглянуть на проделки мальчишки с другой стороны…

— Именно так, — граф Герхард впервые улыбнулся, точно оскалился. — Свяжите его и выйдите все.

Солдаты исчезли. Во дворе все еще гомонили. Потянуло дымом костра.

— Если взглянуть с другой стороны, ты нам неплохо помог, — рассудил Герхард. — Его преподобие сказал бы наверняка, что твоей дланью водил сам Иисус, когда ты затеял свару в Хедебю. Если все это, конечно, правда. Это правда, что рассказал Бруно?

— Правда, — понурился Даг. Веревки жгли его руки.

— Вы намерены с ним драться, граф? — Сенешаль повернулся к Адальберту. — Или вы вполне удовлетворены соляными копями, отошедшими вам после смерти брата?

Адальберт покраснел, затем побледнел, но сдержался.

— Барон верно заметил, что война есть война, — сухо отчеканил он. — Если я буду лично карать каждого, кто навредил моей родне или убил моих холопов, я не смогу вести людей к великой цели. Но лучше бы этот человек мне никогда не попадался.

— Прекрасно сказано, — без тени иронии кивнул сенешаль. — Ваше мнение, барон?

— Способный мальчишка, — проскрипел титулованный палач. — Отправьте его на берег. Или предложите службу. Я выяснил: этот мальчишка — именно тот, кого прислали от гарнизона Йомса. Человек князя Мешко подтвердил, что этот самый Северянин остановил атаку норвежских псов. Он прикончил их главного жреца, после чего «свинья» распалась, и люди Мешко получили передышку. Но это мало кому известно.

— Значит, мы обязаны ему вдвойне, — подытожил Герхард. — Вот как мы поступим. Барон, вы можете сделать так, чтобы про убийство жреца стало известно в Йомсе?

— Сделаем.

— А можем мы сделать так, чтобы в Йомсе стало известно о попытке этого юнца заколоть самого императора?

— Это неправда! — дернулся Северянин.

Барон коротко двинул чугунным кулаком. У Дага посыпались искры из глаз и кончился воздух в легких. От ярости и стыда он готов был броситься на них, чтобы умереть мгновенно. Но оказалось, его прикрутили спиной к столбу.

— Несомненно, ваша светлость, — осклабился Клоц.

В дверь постучали.

— Его императорское величество просит к себе его светлость. Перемирие подписано. Харальд Датский направил посыльных за своим вассалом Хаконом.

— Отлично! — повеселел граф. — Я боюсь, наш собеседник пропустит самое важное событие в жизни. Скоро он останется здесь единственным некрещенным. Это надо исправить. Барон, уведите его отсюда. Пусть его святость лично омоет юношу в купели, а затем мы подумаем, что можно сделать. Скажем, принять его в вашу сотню.

От таких слов Даг обмяк. Они собирались наградить его за предательство! И не просто наградить, они предлагали ему будущее, от которого у любого закружится голова!

— Что скажешь, деревенщина? — Барон легко встряхнул Дага своей лапищей. — Я видел, как ты дерешься, если это был ты. Мы проверим тебя в деле. Соглашайся, пока его светлость не передумал. Дороги назад тебе нет, уж я об этом позабочусь. Или виселица, или честная служба.

— Тогда мы забудем о том, кто зарезал нашего посла в Хедебю, — добавил Герхард.

Даг собирался плюнуть ему в лицо, но неожиданно перед ним появился отец Поппо собственной персоной. Не в замызганной дорожной рясе, как прежде, а в черной сутане, отделанной малиновой каймой, с такими же яркими пуговицами, в шапочке с помпоном. Прелата поддерживали под руки двое монахов, он выглядел слабым, но смотрел ясными глазами.

— Сын мой, прости, если с тобой обращались грубо, но это тебе же на благо. К несчастью, отец Бруно не внял моим советам и пожаловался императору. Господин наш Оттон вначале склонялся к мысли немедленно заключить тебя в тюрьму, но мне удалось умилостивить его. У его величества доброе сердце, как и подобает истинному верующему. Его величество доверяет мне. Он готов простить тебя и даже взять на службу, учитывая твои заслуги перед короной. Прошу лишь об одном — отринь демонов, коим поклонялся ты по заблуждению и малолетству. Я молился Господу, чтобы он спас твою душу, это все, что я мог сделать в благодарность. Иисус внял молитвам моим, но отплатил мне вдвое. Если ты будешь преданно и верно служить его величеству и его святейшеству, тебя несомненно ждет… дворянское звание, а может, и пожалование в рыцари.

— Что тебе надо от меня? — устало спросил Даг.

— Если ты верил мне до сих пор, поверь и сейчас. Уверуй, что после смерти все праведники придут к доброму господу Иисусу, а не в край асов — демонов. Обещай никогда не участвовать в помазаниях кровью и не дарить демонам человеческих жизней. Скажи, что ты согласен, сын мой?

Даг вынужденно кивнул. Он размышлял лишь об одном — как украсть лодку и сбежать. Хотя бежать некуда, в Йомсе наверняка его подкараулят убийцы! Или отцу доложат, что сына окунали в бочку и осенили крестом!

Он увидел овальную дубовую купель, наверняка переделанную из личной ванны бывшей хозяйки усадьбы. Купель украсили коврами и лентами, рядком стояли двое в монашеских клобуках и распевали псалмы. Один за другим в воду залезали подавленные датчане. Прикрыв рукой срам, или растянув нижнюю рубаху, они приседали под твердой ладонью разодетого в пух и прах незнакомого священника. У этого имелись не только малиновые пуговицы, но поверх сутаны расписной красный пояс и пелерина. С каждым из новообращенных еще что — то делали, то ли кормили чем — то, то ли заставляли целовать крест, Даг до конца не разобрался. Он брел, как в тумане.

Ему вовсе не показалось, что свирепые ярлы счастливы. Однако многие из людей Харальда буквально ползали за Поппо на брюхе. После сжигания статуй Одина и Тора, после горящей туники десятки мужей из ближнего окружения Синезубого поверили в силу Христа.

— Ступай, скоро твоя очередь! — Барон подтолкнул его в спину и разрезал веревки на стянутых локтях.

Северянин встал в конец короткой очереди. В приоткрытую дверь гостевой залы он увидел Харальда Гормссона, стоящего на одном колене перед грудой наваленных шкур. На шкурах сидел молодой император, рядом смиренно сгорбился Поппо. Датский конунг держал пресвитера за левую руку и что — то тихо говорил. Епископ вдруг вытянул правую руку и нежно погладил Синезубого по голове.

Северянину стало совсем плохо. Он попятился назад, за угол здания. На всякий случай обхватил руками живот и засеменил. Несколько человек проводили его взглядом, но барон успел куда — то исчезнуть. За углом горланила толпа. Даг легко просочился сквозь строй вельмож, но вместо нужника свернул к частоколу и запертым воротам усадьбы. На крышах всюду дежурили германские солдаты, бежать было некуда.

Казалось, про Дага все забыли. Северянин повернулся назад и наткнулся на злобные глазки отца Бруно. Очевидно, священнику приказали следить, но близко не подходить. Даг скорчил зверскую рожу и отвернулся. Но было поздно, его окликнули.

— Позвольте мне, монсеньор, — мягко подвинул товарища отец Поппо.

— Сегодня вы достойны любой просьбы, — почтительно откликнулся обладатель красных пуговиц. — Хотя мы оба нарушаем порядок. Этим заблудшим душам не помешает хотя бы месячное оглашение. Они смеются, когда слышат о непорочном зачатии…

— У нас нет времени на оглашение, ваше высокопреосвященство, — тихо, но твердо возразил отец Поппо. — Будьте же счастливы, если из сонма заблудших душ удастся спасти хотя бы одного этого мальчика. Позвольте, я проведу обряд в установленном порядке.

— Прошу вас, — вздохнул архиепископ. — Боюсь, что вы правы и… надеюсь, Христос видит наши тяготы.

Дрожа от стыда и горечи, Северянин влез в купель. К счастью, воды там плескалось по колено.

— Сын мой, желаешь ли ты добровольно очиститься от первородного греха и пройти таинство? — ласково спросил епископ.

— Угу.

Отец Поппо прошептал что — то и начертил Дагу на лбу крест. Бородачи в черных рясах запели противными голосами, закатив глаза. Отец Поппо заговорил нараспев на латыни, неожиданно красивым, рокочущим баритоном. Потом трижды окунул в воду большую оплавленную свечу, возвел глаза к небу и негромко скомандовал:

— Повторяй за мной, сын мой. Верую в Бога — Отца, творца небес и земли, и в сына его Единого, Иисуса Христа, Господа нашего, зачатого от духа Святого, родившегося от Девы Марии, принявшего страдания, распятого и погребенного при Понтии Пилате, в ад сошедшего, в третий день воскрешенного, что взошел на небесную твердь и сидит на престоле по правую руку от Отца всемогущего, и придет оттуда творить суд над живыми и мертвыми. Верую в духа святого, Святую вселенскую церковь, оставление грехов, воскрешение плоти и жизнь вечную. Амен…

Даг запнулся раз шесть, пока выговаривал труднодоступные слова, но епископа это не смутило. Он бодро запел литанию, торжественный напев подхватили священники, потом схватил ковш и трижды окатил Дага водой.

— Крещу тебя во имя Отца и Сына, и Святого Духа, — бодро повторял при этом клирик.

Было сыро, но вполне терпимо — Северянину случалось намного дольше барахтаться в холодных реках и в осеннем море. Гораздо хуже стало после купания. Дагу не позволили надеть штаны и куртку. Зачем — то надели белый балахон с дыркой для головы и сунули в руки горящую свечу.

«Я все вытерплю, — повторял про себя Даг. — Дядя Свейн терпел неполные крещения, и я вытерплю. Главное, чтобы об этом не узнал отец…»

С зажженной свечкой в зажатых ладонях, путаясь ногами в мешке, Даг присоединился к четверым таким же мокрым дружинникам Хакона. Похоже, все чувствовали себя неловко, друг на друга старались не смотреть. Предыдущие четверо, с заметным облегчением освобождаясь от рубищ, поскорее ныряли в кожаные штаны.

— Прими знамение дара Святого Духа, — произнес епископ и намазал лоб Северянина какой — то холодной, остро пахнущей мазью.

В завершение обряда Северянину пришлось разжевать кусочек круглой пресной лепешки и запить кислым белым вином. Кажется, отец Поппо говорил что — то о преосуществлении, о плоти Бога, о крови его, смешавшейся на римском копье с водой, но Даг уже не слушал. Насколько мог скоро вернул тунику, натянул на мокрое тело подаренную отцом одежду и выскочил вон. Его щеки и шея горели, он чувствовал себя предателем. Многие подходили и участливо заговаривали, но Даг уворачивался от мимолетной дружбы.

Выскочил он как раз вовремя. Ворота усадьбы стали открываться.

— Хакон из Трандхейма! — зашушукались вокруг. — Король Норвегии, он согласился припасть к ногам…

— Согласился принять крещение из рук императора…

— Свирепый язычник, убийца христиан!

— Господь вразумил его!

Створки распахнулись. У спуска к воде собрались знатные датские ярлы. В зеленых волнах фиорда затрепетал стяг норвежского конунга.

И Даг тут же понял, что ему надо делать.


Глава сорок вторая,

в которой из двух зол выбирается родное, и выясняется, как вредно запивать дорогое вино брагой


Вместе с другими с высоты утеса Северянин наблюдал, как в фиорд стройным клином входят драккары Хакона Могучего. Встречать ленника Дании собралась группа аристократов, но сам конунг Харальд не появился даже на крыльце. Это заметили все — Синезубый лишний раз показал, кто истинный хозяин Норвегии, а кто — лишь поставлен собирать подати, усмирять бунты и обеспечивать нужное количество ополченцев. Хакон не мог не заметить такого отношения к себе, но внешне этого никак не выдал. Он бодро поднялся по сотне выбитых в камне ступеней, далеко обогнав свиту, ни капли не запыхавшись. Северянин моментально вспомнил глаза и горделивую стать этого человека, ведь он почти добрался до Хакона в сражении. Бывший ярл Трандхейма совсем не выглядел растерянным и жалким. Его войска не потрепало так, как дружины датчан, — ему удалось вовремя усадить людей на корабли и отвести от берега.

Харальд все же вышел, чтобы обнять своего вассала. Обнялись они без лишнего рвения, скорее — чтобы показать свою дружбу окружающим. Дага снова оттеснили в задний ряд, поскольку людей стало вдвое больше. Но Северянин был только рад хоть ненадолго спрятаться. При воспоминании о корыте в нем внутри все восставало. Дабы избегнуть новых унижений, следовало бежать немедля.

Разглядывая двух напряженно обнимавшихся конунгов, то ли кровников, то ли наоборот, Даг вспоминал, что ему довелось слышать про нового властителя Норвегии. Наследственный хладирский ярл, Хакон был изгнан из страны, так же как вдова Астрид с малолетним Олавом. Точно так же ярл Хакон пострадал от козней Харальда Серая Шкура и сбежал в Данию к Синезубому. Говорили, что он прожил в гостях у датского конунга зиму, был хорошо принят и обласкан, а с ним и его небольшая дружина. Харальд Гормссон обещал помочь, но заставил ждать до весны. Говорили так же, что ярл Хакон не спал целую зиму. Он выл на луну, как лесной зверь, не в силах заснуть, поскольку не мог придумать, как отомстить за убийство своего отца. Когда настала весна, Харальд Датский выполнил обещание. Он собрал большое войско, повел корабли на север и расправился с Харальдом Серой Шкурой. После чего Синезубый посадил Хакона конунгом, а тот при всех поклялся в верности своему сюзерену. И вот его верность и его флот понадобились датчанам.

— Смотрите, Хакон повелел своим людям разоружиться!..

— Слава господу!

— Это страшные люди, из них каждый третий умеет оборачиваться зверем.

— Разве можно подписать перемирие с людьми, которые расписываются ножом на бересте?

— А где же его величество?

Из других ворот во двор усадьбы вышел император. Перед ним все расступались, четверо грозных стражей не подпускали никого ближе пяти шагов. Даг наблюдал, как Оттон милостливо кивнул недавнему врагу, как в ответ норвежцы поднесли подарки и были приглашены к столу. Кушаний не подавали, но вино и брага потекли рекой.

В течение долгого времени — солнце успело пройти шестую часть небосклона — Даг стал свидетелем сложных переговоров, которые вел Харальд со своим ленником. Слов Даг не слышал, их заглушал общий гвалт, но стоящие впереди оруженосцы, слуги и знатные дружинники утверждали в один голос — Синезубый напирал, чтобы ленник Хакон немедленно крестился сам и привел в новую веру всю дружину.

Очевидно, Харальд встретил серьезное сопротивление. Хакон Могучий твердил, правда, вполголоса, что он не за тем приплыл на Марсей. Посыльный известил его, что между сторонами достигнут мир, и требуется лишь пожать руку кейсару Оттону. Больше всего норвежцам хотелось сбросить ярмо и вернуться к своим женщинам. У кого семьи не имелось, с удовольствием помахали бы мечом, но нынешние сражения за датский вал не сулили денег и славы.

— Если мы не примем Белого бога, мира не будет, — уговаривал его Синезубый.

— Я поклялся в верности тебе, но не католикам, — резонно возражал норвежец.

— Хорошо же ты исполняешь свою клятву.

— Я не обещал, что повешу своих сюсломанов и тулов.

— Ты должен их уговорить миром.

— Люди не верят в мирные слова. Люди верят в милость богов. Если сельдь не приплывет к берегу, меня сожгут вместе с твоими монахами. Что я скажу людям? Не возносите жертвы, просто делайте свечи и стойте на коленях?

Вожди, приплывшие вместе с Хаконом, стали шумно возмущаться. Они не присутствовали при ордалии епископа Поппо и не слишком верили рассказам очевидцев. Напряжение нарастало. Солдаты и рыцари Оттона нервно держались за оружие, хотя их было намного больше. Однако Хакон приплыл на шестнадцати кораблях, команды остались на борту. Если бы вдруг кому — то из его морских вождей вздумалось поднять бунт, дело могло бы кончиться серьезной поножовщиной. А ведь посыльные с сообщением о заключении мира уже отправились на материк. Общим числом их было человек двадцать, и каждый нес с собой тайный знак, тайное слово для застав, и белый крест на шлеме.

Кто — то посоветовал императору удалиться во внутренние покои. Бежать с острова победитель не собирался, но препираться с горланящим «отребьем» не входило в его планы. Кайзер вообще не допускал мысли, что в среде варваров могла существовать родовая аристократия. Титулованные дворяне — другое дело, эти плодились как кроли, в том числе на территориях нынешней империи. Оттон слишком хорошо знал, с какой скоростью языческие князьки сменяют друг друга, и насколько им наплевать на традиции и святость королевской власти. На фоне шведской раздробленности и бесконечной череды убийств в среде норвежской знати датская династия хоть как — то обеспечивала преемственность.

Потому цезарь позволил Синезубому самому решать вопросы с вассалами.

Некоторое время продолжались бурные обсуждения, прямо в парадных покоях усадьбы. Спустя какое — то время Хакон попросил отсрочки. Он удалился со своими людьми за ворота, а Харальд Гормссон остался кусать губы. Ярлы Харальда уговаривали его обвинить Хакона в предательстве, разоружить его вождей и заковать в кандалы.

— Хорошо, мы готовы, — внезапно норвежский конунг дал согласие, и никто из его ближних больше не роптал. — Со мной здесь двадцать семь человек, и нет ни одного, кто не владел бы фюльком, или морской дружиной. И все мы согласны принять Белого бога.

— Этого обещания недостаточно.

Даг слегка вздрогнул, когда услышал этот голос. Незаметно объявился граф Герхард, правая рука императора и, видимо, выразитель его воли. Толмач быстро переводил, но и без перевода было ясно, что переговоры снова заходят в тупик.

— После того, как над вами будет совершен обряд, вы должны поклясться на священной книге, что окрестите всех своих подданных в Норвегии. Его святейшество прислал из Рима священников со слугами и вещами, необходимыми для организации церквей и богослужений. Вместе со святыми отцами вы возьмете на борт отряд солдат. Вы должны поклясться, что укажете святым отцам все места в вашей стране, где совершаются богопротивные мессы. Все капища должны быть в течение года преданы огню…

Северянин давно не видел вблизи столько могущественных вождей. Он разглядывал обветренные свирепые физиономии и почему — то не верил в их искренность. Скорее всего, конунг данов тоже не верил, но у него не оставалось иного выхода. В противном случае, даже уничтожив хладирского выскочку вместе с херсирами, он терял всю Норвегию.

Норвежцам от слов его светлости стало явно не по себе. У многих сжимались кулаки, но Хакон не позволил сорвать свои планы.

— Мы согласны, — повторил он. — Если мой старший брат Харальд приказывает и подает пример, мы с радостью последуем за ним.

Бородатые рожи закивали, загудели, выражая одобрение словам конунга.

— Мудрое решение, — похвалили датчане. Синезубый снова обнялся с Хаконом. Германцы наблюдали за представлением со спокойствием победителей.

Многие датчане, окружавшие Дага, выдохнули с заметным облегчением. Снова затеялось пение, снова приготовили купель со святой водой. В чем заключалась святость воды, Даг так и не уловил, а спрашивать стало неудобно. Таинство продлилось немало времени. День склонился к вечеру, на берегу и скалах заалели сигнальные костры.

— Теперь мы все, как послушные агнецы в стаде пастыря нашего, — прослезился епископ.

Даг удивился. Еще нынешним утром этот человек пронес в голой руке кусок раскаленного железа. Тогда его глаза метали молнии, а не слезились, как у немощной кобылы.

Победно завыли трубы. Слуги понесли блюда с жареной лосятиной и рыбой. В этот раз пир удался. Одновременно сели ужинать человек сто, хотя конечно не вперемешку: норвежцы сгруппировались с одного краю, датчане — с другого, а победители веселились в центре. Мясо поглощали с аппетитом, но тосты произносились крайне осторожно. Все привычные обычаи застолий нарушились, нельзя стало пить за прежних богов, за валькирий и тост Браги. Нельзя было поминать ушедших в Небесную Усадьбу и обсуждать погребальные курганы, которые еще предстояло насыпать.

Даг втайне порадовался, что нашел место за толстой дубовой подпоркой крыльца. Ему вовсе не хотелось снова встретить жуткого барона Клоца. Аппетит напрочь пропал, но он залпом выпил поданный кем — то кубок. Выпил и закашлялся, таким терпким и крепким оказалось рейнское вино. Потом он выпил еще, но уже медовухи или браги, в голове зашумело.

Даг в сотый раз обдумывал, не зарезать ли проклятого германца. Но тогда придется убить и графа Герхарда, и графа Адальберта, и все равно есть вероятность, что кто — то его прикончит в Йомсе. Несмотря на странное поведение отца, меньше всего Даг хотел услышать от него хулительные слова. Если не сбежать сегодня, завтра утром его снова возьмет в оборот отец Поппо, а то еще хуже — барон посадит гребцом на какое — то саксонское корыто… Да, он видел единственный выход. И Северянин стал бочком продвигаться к выходу. Довольно успешно он преодолел расстояние вдоль всего пиршественного стола. По пути пришлось выпить еще полную чашу вина. Он жаждал опьянения, но оно все не наступало, лишь ноги стали ватными. Без приключений обогнул главный дом усадьбы. Оставалась самая малость — выбрать на стене место пониже и выждать, когда стражники устанут или отвернутся.

Но проклятые саксы не уставали и не отворачивались. Один караул постоянно перемещался внутри просторной усадьбы, другой — снаружи. Сверкали во мраке золоченые шишаки офицеров, звякала сбруя, фыркали кони. Даг сидел, съежившись, у дровяного сарая и размышлял о своей непутевой судьбе. В крайнем случае можно было вернуться на ферму к приемному отцу. Наверняка Олав Северянин обрадуется ему, и мама обрадуется, и почти наверняка до Свеаланда эта драка долго не докатится. Там можно отыскать следы Ульме Лишнего Зуба. Хоть он и поступил не слишком честно, но в фелаге «Белого Быка» есть доля кровника Руда и доля братца Сигурда…

А можно поступить на службу к конунгу свеев Эрику Шестому, хоть он и не такой великий полководец, как Харальд Датский. Но не лизать же сапоги этим наглым германцам!..

Из размышлений его вырвал треск катящейся повозки и резкая вонь. Полуживая кобыла влекла за собой телегу с отбросами, для нее уже отпирали створку в боковых воротах. Во мраке виднелся косогор, с которого, видимо, скидывали кухонные объедки и прочий мусор.

Северянин встал. Покачнулся, едва не упал — все же вино сделало свое гиблое дело. Он сумел запрыгнуть на повозку и, перевалившись через низкий, заляпанный грязью борт, забился в щель между двумя вонючими бочками. В бочках плескались остатки вчерашнего пира и пировали крысы. Возница — клейменый трель в обвислой шляпе, уныло щелкал бичом. Он остановился на задах кухни, забрал у кухарок котел с отбросами и вывернул содержимое в бочку.

Даг спрыгнул с телеги, при этом напугав кривобокого малого до икоты. Это был нестарый мужичок, из тех, о которых говорят, что корова в детстве лягнула. Он трясся в рваном плаще и не мог вымолвить ни слова. Северянин жестами приказал ему раздеваться. Получив вместо вшивого плаща чистую шерстяную рубаху и в придачу пару серебряных монет, возница замяукал по — детски и заплясал от восторга. Даг закутался в грубую смердящую ткань, поглубже на уши натянул крестьянскую шляпу и щелкнул бичом.

Стражники у ворот и не подумали проверять повозку, напротив — заворчали, чтоб лучше не возвращался. Позади громыхнул засов. Колеса застучали по кочкам, подуло свежим морским ветром, сбоку открылась непроглядная туманная даль. Лошадка сама знала, куда идти. Навстречу из тумана шагнули караульные, пришлось остановиться. Даг обратил внимание, что саксы несут службу вместе с людьми Харальда. Очевидно, обе стороны все равно не доверяли друг другу.

Его пропустили дальше. Даг выбрался из телеги, когда лошадь остановилась на краю обрыва. Позади во тьме перекликались стражники, блуждали огни. В любом случае ждать, пока обнаружат подмену, Северянину не хотелось.

Он побежал, благо глаза прекрасно видели в темноте, как и прежде. Подводили ноги. Спускаясь между сосновых корней, он несколько раз спотыкался и летел кубарем. Дорогие штаны порвались, он поставил себе несколько синяков, разодрал в кровь ладони и вдобавок потерял сапог.

Так и вывалился на берег. Без оружия, без перстня, без единой монеты, в грубом шерстяном плаще и дурацкой пастушеской шляпе. Все его имущество осталось ка столе у мерзкого графа Герхарда. Северянин встал на колени и, помогая себе пальцем, попытался вывернуть желудок. Получилось неважно, горячительная смесь успела всосаться в кровь. Он тоскливо огляделся. Наверху полыхали цепочки костров, там продолжалось веселие по случаю заключения мира. Внизу, в двадцати локтях от куста, за которым корчился Даг, шептала вода. На воде покачивались сонные норвежские драккары.

Даг почти не удивился, что очутился в нужном месте, — волчья часть натуры не спала. Оставалось осуществить задуманный план.

Где на четвереньках, где кубарем, он скатился к самому берегу. Услышал песню, удары по струнам. Дружинники отдыхали, выставив редкие посты. Нападения ждать не приходилось — в зоне видимости точно так же отдыхал германский флот. На узкой полосе пляжа Северянин обнаружил три вскрытых бочонка. Значит, Хакон Могучий не забыл о своих дружинниках!

В голове шумело. Вместе плясали канаты, звезды, корпуса драккаров и пенные волны. Даг вошел в черную воду, доверяя своей метке. Он брел, пока не стало по горло, и почти сразу стукнулся головой о просмоленный борт. Дальше все произошло само собой. Сорвавшись раза три, ободрав мозоли с ладоней, он дотянулся до планшира. На палубе спали люди, на корме возвышалось что — то темное — шатер. Там горела лампа, и слышались пьяные разговоры. Северянин был не способен рассуждать, тело само поползло к палубному люку. Он провалился вглубь, в густой привычный запах копченого мяса. Ударился несколько раз и успел удивиться, какой большой и глубокий корабль ему достался. Нащупал мешковину, натянул на себя, поджал дрожащие ноги… И уснул.


Глава сорок третья,

в ней никто никому не врет, но приходится делать выбор между сушей и морем


Очухался он от удара в живот.

Наверняка, это был не первый удар, потому что его схватили за волосы и затянули на шее петлю. Только тогда он очнулся окончательно. Одежда почти высохла, только хлюпало в сапоге.

— Он нализался, как проказница Гвен, когда мы возвращаемся с добычей! — произнес мужской голос.

Несколько человек расхохотались в ответ. Видимо, проказницу Гвен знали многие. Но Дагу стало не до смеха, когда он открыл глаза.

Сперва он увидел дорогие сапоги из телячьей кожи, с двойной шнуровкой. Затем — ножны, обвитые серебряными лилиями. И наконец — опухшую от бессонной пьянки, багровую физиономию… самого норвежского конунга. Левый глаз конунга иногда страшно дергался, тогда Хакон спохватывался и растирал лицо ладонью. Но здоровым глазом смотрел беззлобно, даже сочувственно. Как смотрят порой на раздавленного зверька. Даг прислушался к своим ощущениям. Побили его несильно, конечности целы, в голове звенит… а под килем драккара вовсю гуляют волны.

Удалось! Они вышли в море и не заметили его! Вот только Северянин никак не рассчитывал напороться на самого конунга. Если честно, он рассчитывал отсидеться в трюме, а там — как повезет. Всяко, норвежцы поплывут в свою страну вдоль берега и будут вставать на якорь по ночам…

— Я тебя узнал, хоть ты нарядился нищим! — сипло каркнул Хакон. — Это ведь ты убил ярла Северного Мера! Ты убил моего тула! Я запомнил тебя, но не думал…

Хакон покачал головой. Он сидел под тенью шатра, на высоком походном троне с резными ручками. Вытянул руку, ему подали богато отделанный рог с пивом. Конунг пару раз жадно отхлебнул, на усах повисла густая пена. Даг тем временем получил передышку и возможность осмотреться. Петля на шее позволяла слегка покрутить головой. Только нетрезвым состоянием можно было объяснить, что он ночью полез на корабль самого Хакона. Драккар выглядел роскошно, имел больше двадцати пар весел, расписной шатер и красивый бронзовый флюгер на мачте. Сейчас половина палубы была занята еще одним шатром, длинным и низким, так что мачта торчала прямо из дырки в шерстяном полотнище. Под длинным шатром Даг приметил черные сутаны и груду сундуков.

На море царил штиль, берег еле колыхался вдали. Дружинники неторопливо наваливались на весла, полосатая тряпка паруса была скатана в рулон. Справа и слева от флагмана ползли другие норвежские суда. Марсей остался далеко позади.

— Зачем ты здесь прятался? — Хакон зевнул и потер левый глаз. — Или хотел меня убить? Ты будешь отвечать, или я прикажу тебя вздернуть.

Даг недолго сомневался. Рядом с Хаконом сидели еще трое, среднего возраста, в золотых браслетах и кольцах. Вчера эти люди клялись на Библии, а сегодня утром уже уплетали вяленую конину. После упоминания об убитом туле все трое поглядели на Дага с любопытством. В их глазах явно читалось — не мог этот безоружный оборванец победить Гуннара Спящего Убийцу. Ведь свое прозвище Гуннар получил не зря — он не хлебал пойло берсерков, но в бою словно засыпал, закатывал глаза и крушил всех подряд, порой доставалось и своим. Такого воина поразить весьма непросто, и недаром он лично охранял колесницу Тора.

— Я его тоже вспомнил, — возле ног конунга уселся красивый юноша с золотистыми волосами. — Это тот волчонок, из стаи йомсвикингов. Конунг, взгляни внимательно на его одежду.

— Йомс? Ты оттуда? — нахмурился повелитель Норвегии. Очевидно, славные бойцы Токи и у него стояли костью в горле. — Так ты из своры воров, продавших свои знамена? Хьялти, при чем тут одежда? Я и так вижу, что под рубищем он прячет кожаный доспех.

— Мой отец — ярл Пальнатоки, — выдавил Северянин. — Он никому не продавался. Он живет сам по себе и никому не прислуживает.

Его слова позабавили присутствующих. От их смеха проснулись еще два важных бонда, поднялись взглянуть на странного нищего, выловленного в трюме.

Даг пошевелил затекшей шеей. Веревку позади держали крепко. Тем временем форинг выкрикнул команду сменить гребцов. На соседних драккарах принялись табанить, по направлению к драккару конунга заскользили лодки. Флотилия замерла среди двух безмолвных стихий. Очевидно, ждали приказа конунга, но приказа не поступало.

— Я не враг тебе, — сказал Северянин.

Он намеревался поведать о том, как спасал Астрид, дочь вдовы Трюггви, от посланцев Серой Шкуры. Но сразу рассказать не получилось, шатер потряс новый взрыв хохота.

— Он… он не враг! Охо — хо! Вы слыхали? — Хакон Могучий смеялся так, что на глазах выступили слезы.

— Я ходил в викинг с Ториром Скалой, — сделал последнюю попытку Северянин.

Третья попытка оказалась удачней предыдущих.

— Я знал Торира Скалу, он мой троюродный родич, — оживился один из пожилых ярлов. — Он сгинул где — то в море, а в дружину набирал берсерков. Что ты можешь сказать про Торира, чтобы мы поверили?

Отступать было некуда. Даг вздохнул и начал рассказ. Про то, как его нашли в море. Про то, как его украла финская ведьма. Про то, как его подобрал «медведь» Ивар и нанял служить своей госпоже Астрид. Когда Северянин дошел в своем повествовании до храма Световида и колесницы, заваленной золотом, вокруг него уже собралось человек двадцать. Многие заговорили разом, слова Северянина подтвердили прежние истории о гибели крепких боевых дружин на загадочном острове.

Ему пришлось показывать коготь, потом его заставили снять шляпу и упоенно разглядывали метку. Даг стерпел и это. Вокруг собрались не рядовые бойцы, а херсиры и форинги с других кораблей, приплывшие на лодках. Флот конунга дрейфовал среди зеркально тихого моря, а сам Хакон не давал команды трогаться дальше. Он слушал вместе со всеми и сам не понимал, почему так внимательно слушает этого мальчишку и почему верит ему.

— Он не соврал насчет Торольва Вшивой Бороды, — крякнул один из «стариков». — Я знавал его, знавал и Трюггви, мы вместе бились против Матери конунгов.

— Про Рюген он тоже не врет, — вступился другой морской конунг, приплывший на ладье. — Я ходил туда вместе с Железным Лбом, до того, как у нас отняли усадьбу. Все правда, там полные закрома золота, и сторожат их пятиликие идолы. Там полегли почти все наши. Мы с Ториром Скалой бились тогда спиной к спине и еле вырвались…

— Он не врет и про большой куш в Саутгемптоне, — сообщил один из хольдов, — там все было именно так. Бритты протянули цепь, и драккары напоролись на нее. Там были наши, но они штурмовали с другой стороны.

— Я знал этого купца, Свейна Волчья Пасть, — прокряхтел следующий военачальник. — Вернее сказать, это был отчаянный викинг, возивший к нам в Опростадир шелк. Если он погиб, то несомненно в бою, а не пересчитывая динарии. И я что — то слышал о ребенке, которого Свейн подобрал в море.

— Что же, Хлив, твои слова весят достаточно, — кивнул Хакон. — Снимите с него удавку. Это делает тебе честь, Северянин, если ты защищал вдову Трюггви. Только защитить ты ее не сумел. Их захватили пираты в Большом Бельте… Чего же ты хочешь, Северянин? Я могу выпустить тебя на берег у ближайшего датского хутора.

— Я хочу плыть с вами.

— Зачем тебе с нами? Разве твой дом не в Свеаланде?

— Мой дом был в Йомсе. Теперь моим домом будет корабль.

— Соглашайся, конунг, — негромко пробасил кто — то. — Это большая удача — заполучить в хирд хорошего йомсвикинга. Тем более такого… с волчьей меткой.

— А ты что скажешь, Хьялти Младший? — Конунг обернулся с золотоволосому юноше.

Хьялти недолго помолчал, перебирая пальцем локоны. Пока он думал, никто не произнес ни слова. Видимо, мнение этого совсем молодого человека играло серьезную роль. Северянин глянул в прозрачные глаза Хьялти и невольно вздрогнул. Этот парень обладал такой же силой, если не большей, как финские колдуны. Он видел гораздо дальше и глубже, чем прочие норвежцы на корабле.

— Я скажу, что он убил много наших. Это означает, что ему не надо ничего доказывать. Он воин, которых поискать, несмотря на возраст. Он убил тула, и теперь Верховным станет мой отец, — вымолвил Младший. — В этом я тоже не вижу ничего плохого. Еще он убил ярла Гуннара Спящего, но за убийства в бою не полагается вира. К тому же многие вздохнут легче, конунг. И ты знаешь почему — Гуннар был трудным человеком и нажил много врагов.

— Ты хочешь сказать, что этот грязный волчонок в трюме — счастливый знак? — подался вперед Хакон. — От него нам одни удачи?

— Он — зачинщик резни в Хедебю. Голытьба перебила саксов за одну ночь. Это тоже правда, вот он не даст соврать. — Хьялти ткнул пальцем куда — то позади Дага.

Теперь, когда веревка не сжимала горло, Северянин смог повернуться. И обомлел. Позади у шатра собрались в кучку христианские священники, и среди них — гордо выпятив брюхо, стоял отец Бруно. Увидев под рваной шляпой лицо своего злейшего врага, Бруно затрясся от негодования. Священников было человек десять, и с ними — вдвое больше слуг, толмачей и охраны. Похоже, они чувствовали себя на королевском драккаре не слишком уверенно, но храбрились.

— Правда еще и в том, что ты, конунг, выплатил свой долг Синезубому. Подумай теперь, какую награду ты получил за верность. Вон твоя награда. — Даг указал на притихших клириков. — Ты везешь с собой свою гибель.

Хакон Могучий скрипнул зубами. Ярлы ахнули от такой наглости. Несколько мгновений Дагу казалось, что его зарубят на месте, но — странное дело, волчья метка на макушке даже не дернулась.

— Мой господин, этот человек сказал тебе правду, — встал на защиту Северянина Младший. — Тебя они тоже заставили креститься? — Молодой колдун широко улыбнулся пленнику, так что Даг не мог не ответить улыбкой.

— С каких пор, Хакон, ты казнишь за правду? — поддержал Хьялти старый ярл Хлив. — Мы все думаем так же, но не решаемся тебя злить. Этот парень говорит так, как сказал бы сам переодетый Один.

Хакон заметно вздрогнул.

— Может, он и не сын йомского ярла, — возле Дага присел на корточки форинг в богатом платье, с изуродованным шрамами лицом, — но Хьялти Молодой говорит дело, конунг. Утром мы видели двух воронов на берегу. А потом еще кое — что…

— Но я сомневался, знак это Одина или просто две голодные птицы! — жадно подхватил Хакон. — И что изменилось?

— Ветра нет, вот что изменилось, — бросил форинг со шрамами. — Хьялти говорил тебе, разве это не похоже на второй знак?

— Знак для меня? — Конунг жадно впился взглядом в бесстрастного Хьялти. Его левый глаз снова задергался, и конунг потер лицо рукой.

Даг подумал, что этот человек, обладающий огромной властью, не может и шагу ступить без повеления богов. Еще он спросил себя, уж не святая ли водица нанесла физиономии конунга такой вред. Бояться Северянин перестал. Словно перешагнул какую — то черту, отрезавшую его от прежнего мира.

— Мой конунг, ты помнишь, как ветер раздувал наши паруса, когда ты спешил на помощь к Харальду? — спросил Хьялти. — А нынче стоит безветрие, которого не бывало десять лет. Это знамение. Ты должен решить, плыть дальше до Треннелага с этими людьми или спасать державу. Северянин прав, кто бы он ни был. Хотя это плохо, что ты не слушаешь меня внимательно, мой господин. Прежде очень многие сравнивали тебя с Харальдом Прекрасноволосым, конунг. Многие верили, что ты соберешь воедино все фюльки, изгонишь последышей Гуннхильд и дашь бондам прежние свободы. Вместо свобод ты везешь людей с крестами.

— Твои слова режут, как мой кинжал, — пробурчал Хакон. — Но что же делать? Я поклялся при всех, что не нанесу им вред. Я взял тех, кого мне поручил Синезубый. Я поклялся, что позволю им проповедовать в наших землях…

— И рушить ваши святыни, как порушили на Марсее? — не вытерпел Даг.

— …И убивать наших жрецов? — бесстрашно подтянули ярлы.

Хакон непроизвольно схватился за рукоять меча. Вместо того, чтобы спрятаться, Даг сделал шаг вперед. На короткое время Хакон погрузился в раздумья, точно уснул. Потом он встал, выпрямился во весь свой огромный рост. Его фигура вновь обрела силу, а голос громыхал.

— Передать всем — мы идем к берегу!

Барабанщик выбил дробь, пропел рожок. Дежурная смена гребцов уселась на весла. Даг заволновался, что же решили насчет него, но Хьялти Младший ободряюще ему кивнул. Гребцы ударили веслами по воде, полоска земли поползла навстречу. Чувствуя недоброе, святые отцы замерли в ожидании. Вскоре драккар царапнул килем песок.

— Вы все свободны! — обратился к бледным клирикам конунг. — Эй, Хлив, посади святых отцов в лодки и высади на берегу. Пусть проповедуют!

— Но… но… это предательство! — заверещал отец Бруно.

— Вас покарают… — пискнул другой клирик.

— Мы здесь погибнем!

Северянин оглядел местность, где посланцам папы предстояло открыть богословскую кафедру. На несколько дней пути вокруг расстилалась угрюмая скалистая местность, без признаков жилья и даже без приличного леса, чтобы соорудить укрытие. С севера наползали черные грозовые тучи. Едва дружинники пошвыряли в прибрежную гальку сундуки и тюки несчастных, как флюгер завертелся и за бортом хлестнула первая волна.

— Клянусь копьем Одина, — прошептал Хакон, — боги услышали нас! А теперь вы слушайте меня, — повеселевший конунг обратился к соратникам. — Я больше не заплачу Датчанину ни эре серебра, ни вшивого куньего хвоста! Он унизил всех нас, обмакнув в грязную воду. Пусть теперь сам лижет сапоги кейсару. А если саксонские свиньи приплывут к нам, что мы сделаем?! — Он выхватил меч и потряс им над головой.

— Пусть приходят, нам нужны рабы! — заревела в сто глоток корабельная дружина. — Мы вырвем им кишки и, подпалим им шкуры, как настоящим свиньям!

Драккар рывками отползал назад, в полосу свинцовой ряби. Паруса затрепетали на ветру. На берегу метались и сыпали проклятиями покинутые священники. Их слуги и охранники отрекались от господ, молили Хакона оставить их на корабле, но он был непреклонен. Некоторых просто спихнули за борт.

— Передать всем отрядам, — командовал конунг. — Поднять паруса, мы пойдем через Эйрарсунд и перебьем всех датчан, кого встретим в пути. Мы отомстим так, что Харальду и не снилось. Лучших из них мы заберем живыми и устроим такую жертву, что боги простят нас!

Северянин терпеливо ожидал, пока пройдет общее ликование, чтобы напомнить о себе. Но конунг сам раздвинул тесный круг ярлов и протянул Дагу полный рог.

— Пусть покарает меня Отец Павших, я был слеп, когда не признал тебя. Ты — тот, кого Он послал мне для испытания, так? Нет, молчи, не говори! Как я сразу не узнал — этот синий плащ и шляпа… Он может принимать любой образ, конечно, как я мог забыть? Прости меня. Если хочешь, я дам тебе корабль, много серебра и надежных провожатых, ты вернешься в Хедебю или Йомс, куда хочешь? Говори же, почему молчишь? Ты вразумил меня, ты снова вернул мне страну и корону. Ну, ты хочешь корабль?

— Хочу корабль, но не для того, — раздельно и четко произнес Даг. Его голос звенел, грудь снова распирало от предвкушения побед. — Хочу корабль и надежную команду. Хирд не меньше сорока человек, с жалованием от казны. Я уже был форингом и на меньшее не согласен.

Конунг пошептался со своими.

— Считай, что у тебя есть то, что ты просишь! Подожди один день. Это люди, которых привел с собой мой гость, которого я считаю братом, конунг Хольмгарда Вальдемар. Он молод, но мудр и отважен. С ним тоже поступили дурно, как с тобой и со мной. Теперь мы вместе. И Вальдемару как раз не хватает форинга на один из кораблей, которые я подарил ему. Не сомневайся, люди храбрые и надежные. Все слышали?! — Хакон снова был прежним, буйным, быстрым, помолодевшим, и лицо уже не дергалось.

— Верное решение, мой господин, — поклонился Хьялти. — Никто не будет обижен, а Вальдемару и тебе нужны такие люди.

Даг не возражал. Судьба в очередной раз делала крутой поворот. Засыпая в шатре конунга, он вспоминал рассказы Горма Одноногого и других людей про далекий, богатый и таинственный Гардар, где правила воительница Вольга. Теперь ему предстояло встать под знамена ее внука…

Хакон ошибся на целый день. Из — за слабого ветра флот норвежцев шел медленно. На рассвете второго дня в узком фиорде их встретили четыре боевых корабля. Два имели привычную форму, с драконьими головами на форштевнях. Зато два других, пузатых, из светлого дерева, Северянин встретил впервые, но на всех развевались знамена Хакона. Даг сразу узнал усатого истукана Перуна, укрепленного на носу самой большой ладьи.

Корабли сблизились. Молодой вождь, года на три старше Северянина, легко перемахнул через борт. Его светло — русые кудри прятались под шишаком с отстегнутой бармицей. Грудь и спину покрывала мелкая кольчуга. Хакон и Вальдемар обнялись.

— Хорошо, что ты не поплыл с нами, — пробасил норвежец. — Там было мало хорошего, но теперь все станет иначе. Я больше не ленник Синезубого!

— Это правильно, — тут же одобрил русич. — Ни с кем нельзя делить власть! Надеюсь, ты убил Гормссона?

— Нет, нет, он теперь заодно с германцами, — слегка смутился Хакон.

— Все равно, я рад, что ты разорвал эти путы. А мы, пока вас ждали, ощипали пару датских жирных петушков.

На палубе княжеской ладьи была грудой свалена недавняя добыча. Там же сидели пленные, связанные попарно.

— Вальдемар, брат мой, ты опять подвергаешь себя опасности? — притворно вздохнул Хакон. — Посмотри, я нашел тебе форинга вместо твоего Гостомысла. Этот парень в драке стоит десятерых, он сын ярла и немножко колдун.

Вокруг засмеялись.

Северянин представился. Молодой князь охватил его цепким взглядом. Дагу он сразу понравился — плечи расправлены, открытое лицо, смотрит прямо в глаза. Некоторые слова он произносил неправильно, но говорил и решал быстро.

— Если ты сын ярла, то привык спать на перинах?

— Я умею спать стоя.

— Какое жалование ты хочешь?

— Дай мне честную долю. Я все добуду сам.

Хакон и Вальдемар переглянулись.

— Хоть я и князь, я не могу жаловать землей, пока не верну свои законные владения.

— У меня есть одаль в Свеаланде. А дареная земля не нужна.

— Чего же ты хочешь?

— Я поклялся себе, что не вернусь домой, пока сам не стану хевдингом или морским конунгом.

— Но учти, чтобы мои люди доверяли тебе, ты должен быть лучшим.

— Испытай меня.

— Не надо, князь, — осторожно встрял Хакон. — Поверь мне, он один пробился к знамени и едва не зарубил меня вместе со знаменосцем.

— Ты хочешь побывать в Гардаре? Поможешь мне вернуть Хольмгард — получишь титул, землю и дружину. Погибнешь — обещаю славную тризну.

— Я согласен.

— Тогда пошли ко мне. Выберешь оружие, — и Вальдемар первым протянул руку.

Даг без сожаления в последний раз оглянулся назад. Там за серыми тучами прятался датский берег, а еще дальше — залив, Свиноустье и Йомс, который он так долго искал. В пятнадцать лет все надежды умерли.

В пятнадцать лет все только начиналось.