Пленница
Виктория Холт


Беззаботную жизнь семнадцатилетней Розетты изменяют кораблекрушение и счастливое спасение, гарем и побег из него… Но даже покинув экзотический Ближний Восток и укрывшись за стенами лондонского особняка, она по-прежнему остается в плену страсти, навеки сделавшей ее узницей любви…


Виктория Холт

Пленница


Особняк в Блумсбери


Мне было семнадцать, когда на мою долю выпало одно из самых необычайных приключений, которые только могут случиться в жизни молодой женщины. Это приключение позволило мне заглянуть в совершенно чуждый мне мир, в мир, в котором все противоречило моему воспитанию и моему мышлению. Это приключение изменило ход всей моей жизни, направив ее в совершенно иное русло.

Мне всегда казалось, что мое зачатие было результатом рассеянности родителей. Могу себе представить их растерянность, испуг и крайнюю степень смятения при первых признаках моего грядущего прибытия в мир. Помню, как я, будучи совсем крохой, ускользнув из-под неусыпного присмотра няни, встречала в коридоре или на лестнице своего отца. Мы так редко виделись, что с трудом узнавали друг друга. Его очки неизменно были подняты на лоб, и ему приходилось опускать их на нос, дабы получше рассмотреть это странное создание, вторгшееся в его мир. Мне всякий раз казалось, что он пытается припомнить, что же это на самом деле такое. Тут появлялась мама. Судя по всему, она меня мгновенно узнавала, потому что тут же восклицала: «Ах да, это же ребенок! Где няня?»

Меня подхватывала и увлекала за собой пара знакомых рук. Когда, по мнению няни, родители уже не могли нас услышать, где-то наверху раздавалось бормотание: «Что же это за чудовища такие. Да ну их, не переживай. У тебя есть твоя милая старая нянюшка, и она-то уж тебя любит».

Да, у меня действительно была любящая нянюшка, и я чувствовала себя абсолютно счастливой, ведь у меня еще были дворецкий мистер Долланд, кухарка миссис Харлоу, горничная Дот, служанки Мег и Эмили, помогавшие всем уже упомянутым персонажам. Позже в мою жизнь вошла мисс Фелисити Уиллс.

Наш дом был разделен на две части, и я точно знала, в какой из этих частей я обитаю.

Дом, очень высокий, стоял на одной из лондонских площадей в районе, известном под названием Блумсбери[1 - Традиционный центр интеллектуальной жизни Лондона. Здесь расположены многочисленные образовательные учреждения, в том числе Лондонский университет и Британский музей. (Здесь и далее примеч. пер.)]. Мои родители избрали его в качестве резиденции благодаря близости к Британскому музею, о котором под лестницей всегда говорили с таким благоговением, что, когда мне, уже подросшей, было позволено войти под его священные своды, я ожидала услышать голос с Небес, повелевающий мне снять обувь, дабы я не оскверняла святую землю под моими ногами.

Мой отец, профессор Крэнли, работал в египетском отделе музея и считался крупным специалистом по Древнему Египту вообще и египетским иероглифам в частности. Мама имела свои заслуги. Она вместе с ним занималась исследовательской работой, сопровождала его в частые лекционные турне, а также была автором внушительного тома, озаглавленного «Значение камня Розетты», который стоял на почетном месте бок о бок с полудюжиной трудов отца в комнате, соседствующей с его кабинетом и именуемой библиотекой.

Они назвали меня Розеттой, и это было большой честью. То, что они ассоциировали меня со своей работой, давало мне основания предполагать, что когда-то я им была небезразлична. Когда мисс Фелисити Уиллс впервые привела меня в музей, я захотела увидеть именно этот древний камень. Я смотрела на него как зачарованная, слушая рассказ Фелисити о том, что странные символы, которыми была испещрена его поверхность, позволили подобрать ключ к расшифровке древнеегипетских папирусов. Я глаз не могла оторвать от этой базальтовой плиты, так много значившей для моих родителей. Но особый вес в моих глазах ей придавало то, что мы с ней носили одно и то же имя.

Мне стукнуло лет пять, когда родители вдруг обо мне вспомнили. Собственно, интересовала их не я сама, а мое образование, а точнее, его отсутствие. Встал вопрос о гувернантке, вызвавший смятение в нашей части дома.

— Гувернантки, — вещала миссис Харлоу, обращаясь ко всем собравшимся за кухонным столом, — это странная штука. Ни рыба ни мясо.

— Ну конечно, — вставила я, — они тетеньки.

— Как бы то ни было, — продолжала свою речь миссис Харлоу, — для нас они слишком благородные, но их общества, — тут она ткнула пальцем в потолок, что должно было означать верхние этажи дома и их обитателей, — они все равно недостойны. Внизу они задирают нос, а наверху — сама кротость. Воистину, это очень странные существа.

— Я слышал, — подал голос мистер Долланд, — что это племянница какого-то там профессора.

Мистер Долланд всегда первым узнавал все новости. По выражению миссис Харлоу, он был «не промах» и всегда «держал ушки на макушке».

Дот тоже всегда располагала информацией, собранной во время прислуживания за столом.

— С этим профессором Уиллсом хозяин учился в университете, только он потом занялся чем-то другим. В общем, у него есть эта племянница, и они подыскивают ей место. Похоже, в нашем доме действительно скоро поселится племянница профессора Уиллса.

— Она, наверное, очень умная? — замирая от страха, поинтересовалась я.

— Даже слишком, — фыркнула миссис Харлоу.

— В детской я ей распоряжаться не позволю, — провозгласила нянюшка Поллок.

— Это будет ниже ее достоинства. Кому-то из вас… тебе, Дот, или тебе, Мег, придется носить ей еду в комнату. Я уверена, к нам прибудет настоящая леди.

— Мне она не нужна, — заявила я. — Я могу всему научиться у вас.

Это вызвало взрыв хохота.

— Что бы ты там ни говорила, милая, — отсмеявшись, произнесла миссис Харлоу, учеными нас назвать никак нельзя… за исключением разве что вот мистера Долланда.

Мы все влюбленно взглянули на мистера Долланда. Его присутствие не только облагораживало наше общество, но и не позволяло нам скучать. Нам часто удавалось убедить его исполнить один из своих «номеров». Разносторонне одаренный человек, он в юности был актером. Я часто наблюдала за тем, как, облачившись в строгую униформу, он готовится подняться наверх и сыграть роль исполненного чувства собственного достоинства дворецкого. А иногда он повязывал зеленый суконный фартук, туго обтягивавший его круглый животик, и чистил столовое серебро, весело распевая песни. Я слушала его, затаившись в уголке, а порой подбиралась поближе, чтобы насладиться очередным его талантом.

— Имейте в виду, — скромничал он, — в пении я не силен. Мое призвание — театр в чистом виде. Это у меня в крови… с самого рождения.

Я была очень счастлива, восседая за этим большим кухонным столом. Я помню вечера… должно быть, это были зимние вечера, потому что на улице было темно, и миссис Харлоу зажигала парафиновую лампу и ставила ее в центре стола. В камине весело пылал огонь, в кухне тепло и удивительно уютно, мои родители где-то путешествовали с лекциями, и мы были предоставлены самим себе.

Мистер Долланд рассказывал нам о днях своей юности, когда он мечтал стать великим актером. Судьба распорядилась иначе, предоставив его в наше распоряжение, за что мы были ей благодарны, хотя искренне жалели мистера Долланда. Ему досталось несколько ролей без слов, а однажды он играл призрака в «Гамлете». Он даже работал в одной труппе с самим Генри Ирвингом. С тех пор он внимательно следил за карьерой великого актера, а несколько лет назад видел своего кумира в знаменитой роли Матиаса в «Колокольчиках».

Иногда он развлекал нас сценами из этой пьесы, и тогда в кухне воцарялась мертвая тишина. Я сидела рядом с нянюшкой Поллок, вцепившись в ее руку. Выступления мистера Долланда бывали особенно эффектными, когда за окном завывал ветер, а по стеклам барабанил дождь.

— Именно в такую ночь был убит польский еврей, — глухим голосом вещал мистер Долланд, — а мы дрожали от страха.

После таких монологов я долго не могла уснуть и, лежа в кровати, испуганно вглядывалась в темноту, ожидая, что сейчас из мрака появится убийца.

Все мы глубоко уважали мистера Долланда. Впрочем, уважения он заслуживал бы в любом случае, но способность развлекать нас снискала ему еще и нашу любовь. И если театральный мир так и не смог оценить его по достоинству, то обитатели дома в Блумсбери стали восторженными почитателями его таланта.

С этой кухней связаны мои самые счастливые воспоминания. Окружавшие меня люди являлись моей семьей, и я не чувствовала себя обделенной любовью и заботой.

В те дни я осмеливалась войти в столовую, только заручившись поддержкой Дот. Я подавала ей столовое серебро, которое она раскладывала рядом с приборами. Затаив от восхищения дыхание, я наблюдала, как ловко она встряхивает салфетки и складывает из них причудливой формы фигурки.

— Какая прелесть, правда? — спрашивала она, любуясь собственными творениями. — Хотя им все равно нет до этого никакого дела. Только и знают, что говорят, и к тому же совершенно невозможно понять, о чем они толкуют… все больше о мертвецах и давно минувших днях… так и кажется, что они и сами сейчас испарятся. А уж как их это все волнует…

Вместе с Мег я обходила весь дом. Когда она меняла постельное белье, я разувалась и прыгала по пуховым перинам, радуясь тому, как тонут в них мои ноги.

Потом мы вместе застилали свежие простыни.

— Мягкая подушка, свежая простынка, а под ней уютная пуховая перинка, — напевала она.

— Вот так, — наставляла меня Мег. — Подоткни одеяло получше. Ты же не хочешь, чтобы их ноги высунулись из-под одеяла? Они застынут, что тот камень, в честь которого тебя нарекли.

Таким образом, моя жизнь меня полностью устраивала и я ничуть не страдала от недостатка интереса со стороны родителей. Напротив, я была очень благодарна своему тезке, а также всем египетским королям и королевам, всецело поглощавшим внимание и время моих родителей, не позволяя им заниматься мной. Я была счастлива, застилая постели, накрывая на столы, наблюдая за тем, как миссис Харлоу режет мясо или взбивает пудинг, не забывая время от времени сунуть лакомый кусочек мне в рот, слушая драматические монологи из незадавшегося театрального прошлого мистера Долланда. А когда я нуждалась в утешении, меня всегда были готовы принять ласковые руки нянюшки Поллок.

Так что у меня было счастливое детство, и во внимании родителей я нисколько не нуждалась.

А потом наступил день, когда в наш дом должна была прибыть мисс Фелисити Уиллс, племянница профессора Уиллса. Ей предстояло стать моей гувернанткой и заняться зачатками моего образования.

Я услышала, как у входной двери остановился кеб. Мы все столпились у окна детской: я, нянюшка Поллок, миссис Харлоу, Дот, Мег и Эмили.

Я увидела, как она вышла из экипажа и возница поднес ее сумки к двери. Она показалась мне совсем юной, беспомощной и ни капельки не страшной.

— Совсем девчонка, — прокомментировала нянюшка.

— Это еще ни о чем не говорит, — изрекла миссис Харлоу, твердо решившая остаться пессимисткой. — Как я вам уже говорила, внешность бывает обманчива.

Наконец мне поступило приглашение спуститься в гостиную. Нянюшка одела меня в чистое платье и причесала мне волосы.

— Ничего не бойся и будь умницей, — напутствовала она меня. — Тебе нечего стесняться, и нянюшка тебя любит.

Я пылко ее поцеловала и отправилась в гостиную, где меня ожидали родители вместе с мисс Фелисити Уиллс.

— А, Розетта, — произнесла мама. Так быстро узнать меня ей, наверное, помогло то, что они больше никого не ожидали. — Это твоя гувернантка, мисс Фелисити Уиллс. Мисс Уиллс, это наша дочь Розетта.

Фелисити подошла ко мне, и мне кажется, я ее тут же полюбила. Она была такая грациозная и хорошенькая, как картинка, которую я уже где-то видела. Она взяла мои руки в свои и улыбнулась мне. Я улыбнулась в ответ.

— Боюсь, вас ожидает непаханое поле для работы, мисс Уиллс, — опять заговорила мама. — Розетту еще ничему не учили.

— Я уверена, что она уже много знает, — ответила мисс Уиллс.

Мама только пожала плечами.

— Розетта может показать вам классную комнату, — произнес отец.

— Отличная идея, — откликнулась мисс Уиллс.

Она с улыбкой обернулась ко мне.

Худшее осталось позади. Мы вместе покинули гостиную.

— Она на самом верху, — сообщила я.

— Да, как всегда. Наверное, чтобы занятиям никто не мешал. Я надеюсь, мы с тобой поладим. Так значит, я твоя первая гувернантка?

Я кивнула.

— Вот что я тебе скажу, — продолжала она. — Ты — моя первая ученица. Так что мы с тобой обе начинающие.

Это сразу же нас очень сблизило. Я почувствовала себя намного счастливее, чем утром, когда проснулась и вспомнила о неминуемом прибытии гувернантки. Мое воображение рисовало свирепую старуху, оказавшуюся хорошенькой девушкой. Ей от силы было лет семнадцать, и она сама призналась, что еще никогда и никого не учила.

Это был очень приятный сюрприз. Я поняла, что теперь у меня все будет хорошо.

* * *


Моя жизнь приобрела новый смысл. Я очень стыдилась своей невежественности, но с радостью обнаружила, что действительно довольно много знаю.

Каким-то образом, с помощью мистера Долланда, я научилась читать. Я разглядывала картинки в Библии и любила слушать, как мистер Долланд рассказывает библейские истории, что он делал очень выразительно. Эти картинки пленяли мое воображение. Рахиль у колодца. Адам и Ева, изгнанные из райского сада и через плечо оглядывающиеся на ангелов с огненными мечами. Иоанн Креститель, проповедующий, стоя в воде. Разумеется, я неоднократно слышала монолог Генриха V перед битвой в исполнении мистера Долланда, успела выучить его наизусть и с удовольствием декламировала, не говоря уже об отрывке «Быть или не быть». Мистер Долланд любил воображать себя Гамлетом.

Все это привело мисс Уиллс в восторг, и мы сразу же подружились.

Правда, поначалу мои друзья на кухне были настроены по отношению к ней враждебно. Но Фелисити (а я очень быстро начала называть ее Фелисити, когда мы оставались одни) была так мила, что очень быстро разрушила барьер между обитателями кухни и «высокомерной выскочкой», как поначалу называла ее миссис Харлоу. Вскоре подносы с едой были упразднены и Фелисити присоединилась к нам на кухне.

Такое положение вещей было бы совершенно недопустимым в любом другом доме, но одним из преимуществ родителей, витающих в высоких научных сферах, вдалеке от прозы домашнего хозяйства, была предоставляемая ими свобода. И мы пользовались ею сполна! Многие сочли бы меня заброшенным и несчастным ребенком, но, оглядываясь на свое детство, я понимаю, что на самом деле мне посчастливилось иметь рядом с собой любящих людей, окружавших меня заботой и вниманием. Конечно, тогда я не осознавала, как мне повезло. Это понимание пришло позже, когда детство осталось в прошлом.

Учиться под руководством Фелисити было легко и интересно. Мы занимались каждое утро, и мне казалось, что мы просто делаем совместные открытия. Она никогда не напускала на себя умный вид, если чего-нибудь не знала и честно отвечала: «Я должна с этим разобраться». Она рассказывала мне о себе. Ее отец умер несколько лет назад, и они были очень бедны. У нее были две младших сестры. К счастью, ее дядя, профессор Уиллс, брат ее покойного отца, помогал семье и нашел для нее это место.

Она призналась, что сильно боялась, ожидая увидеть очень умного ребенка, знающего больше, чем она.

Это нас обеих очень насмешило.

— А чего я должна была ожидать от дочери профессора Крэнли, — оправдывалась она. — Ты ведь знаешь, каким авторитетом он пользуется в академической среде. Его все очень уважают.

Я толком не понимала, что значит «академическая среда», но все равно мне было приятно это слышать. Значит, я могу гордиться своим отцом.

— У твоих родителей много обязательств перед миром науки, — поясняла Фелисити.

И это тоже меня радовало, поскольку означало, что им еще долго будет не до меня.

— Я думала, они станут пристально наблюдать за моей работой и без конца меня поучать, — продолжала делиться Фелисити. — А все вышло намного лучше, чем я ожидала.

— А я думала, что ты будешь очень странной… Ни рыба ни мясо.

Это показалось нам очень смешным, и мы опять расхохотались. Мы только и делали, что смеялись. Училась я быстро. История оказалась не просто цепочкой дат, а наукой о людях, хотя некоторые из них были очень странными. География означала увлекательное турне вокруг света. У нас был большой глобус, который мы вращали в разные стороны. Мы выбирали разные места и воображали, что очутились там.

Наверняка моим родителям подобные методы обучения пришлись бы не по вкусу, но они приносили весьма неплохие плоды. Они ни за что не приняли бы на работу девушку вроде Фелисити, не имеющую никакого опыта, если бы она не была племянницей профессора Уиллса.

В общем, нам было за что благодарить жизнь, и мы это прекрасно понимали.

И еще мы ходили на прогулки. Мы обнаружили, что Блумсбери невероятно интересный район. Мы выяснили, как он приобрел свой нынешний облик, превратив это исследование в увлекательную игру. Нам удалось узнать, что всего столетие назад он был деревушкой под названием Лоумсбери, а между церковью Сент-Панкрас и Британским музеем расстилались поля. Мы также нашли дом, в котором жил сэр Годфри Неллер[2 - Годфри Неллер (Готтфрид Книллер, нем.) (1646–1723) — придворный и светский художник при дворе Карла II.]. Еще тут были трущобы, представлявшие собой лабиринт улиц из ветхих домов, в которых жила беднота или гнездились воровские притоны. Разумеется, мы туда и ногой не смели ступить, да и не только мы, и это позволяло криминальным элементам чувствовать себя в полной безопасности.

Мистер Долланд, родившийся и выросший в Блумсбери, очень много знал об этом районе и охотно делился с нами своими познаниями. За кухонным столом часто вспыхивали оживленные и познавательные дискуссии.

Зимними вечерами мы подолгу засиживались на кухне. Лампа отбрасывала тусклый свет на остатки пирогов и пудингов миссис Харлоу и пустые тарелки из-под овощей, а мистер Долланд рассказывал о днях своей юности, проведенной на улицах Блумсбери.

Он родился на Грейс-Инн-роуд и, будучи мальчишкой, исследовал все окружающие закоулки, что сделало его кладезем интереснейшей информации.

Мне врезались в память отдельные эпизоды моего детства, и я могу утверждать, что у мистера Долланда и в самом деле был незаурядный актерский дар и он умел держать зрителей в напряжении, чем с удовольствием пользовался. О более благодарной аудитории, чем мы, он и мечтать не мог, несмотря на то, что она была весьма малочисленной.

— Закройте глаза, — говорил он, — и попытайтесь себе все это представить. Постройки полностью изменили облик этих мест. Представьте себе, как здесь все было… когда на этом месте была лишь крошечная деревня. Хотя я не хотел бы жить в деревне.

— Вы совсем как я, мистер Долланд, — подавала голос миссис Харлоу. — Вам нравится жить весело.

— А что, кому-то это не нравится? — спрашивала Дот.

— Ну, не знаю, — вставляла нянюшка Поллок. — Есть люди, которые предпочитают деревню.

— Я родилась и выросла в селе, — кивала Эмили.

— А мне нравится здесь, с вами, — провозглашала я.

Нянюшка одобрительно качала головой, соглашаясь со мной.

Я видела, что мистер Долланд не прочь нас развлечь, и размышляла над тем, какой отрывок ему заказать — «Что ж, снова ринемся, друзья, в пролом»[3 - Цитата из пьесы Шекспира «Генрих V», монолог короля Англии перед битвой во Франции.] или что-нибудь из «Колокольчиков».

— Ах, — подвел он итог, — тут много чего происходило. Жаль, что мы не можем перенестись в то время.

— Жаль, что не осталось свидетелей тех событий, — вздохнула Фелисити. — Я так люблю слушать рассказы о прошлом.

— Что ж, — произнес мистер Долланд. — Меня тогда еще не было на свете, но я могу поделиться тем, что слышал от своей бабушки. Она жила здесь до того, как понастроили все эти дома и улицы. Она любила рассказывать о ферме, которая стояла на том месте, где сейчас начинается Рассел-стрит. Она хорошо помнила сестер Кэппер, обитавших на этой ферме.

Я поудобнее устроилась на стуле, предвкушая рассказ о сестрах Кэппер. Мистер Долланд это заметил.

— Вы хотите послушать, что она мне о них рассказывала, верно, мисс Розетта? — улыбнулся он мне.

Я кивнула, и он начал свой рассказ:

— Эти мисс Кэппер были не замужем. В том смысле, что они были старыми девами. Одна разочаровалась в любви, а у второй и этой возможности не было. В итоге они обе ожесточились против всех мужчин. Они были весьма зажиточными дамами. Ферма им досталась от отца, и они самостоятельно ею управляли. Мужчин они не подпускали и на пушечный выстрел. Обходились парой доярок. Все из-за ненависти к противоположному полу.

— Потому что одна из них разочаровалась в любви, — уточнила Эмили.

— А у второй и этой возможности не было, — добавила я.

— Ш-ш, — шикнула на нас нянюшка, — не перебивайте мистера Долланда.

— Эти сестры были очень странными. Они ездили верхом на старых серых кобылах. Они не любили мужской пол, но одевались так, как будто сами к нему принадлежали… в мужские шляпы и костюмы. Они были похожи на двух старых ведьм. В округе их называли «Сумасшедшие Шляпницы»[4 - Сумасшедший Шляпник — персонаж сказки Льюиса Кэрролла «Алиса в Стране чудес».].

Это так меня насмешило, что я опять расхохоталась, вынудив нянюшку снова укоризненно покачать головой. Я осеклась. Никто не имел права перебивать мистера Долланда, когда он седлал своего конька.

— Нельзя сказать, чтобы они были такими уж злодейками. Просто им нравилось вредить понемногу, то тут то там. В окрестностях деревни был луг, где местные мальчишки любили запускать воздушных змеев. Одна из сестер возила с собой большие ножницы и когда видела мальчишек, запускающих змеев, она догоняла их и перерезала бечевку. У мальчишек в руках оставался лишь конец бечевки, и они беспомощно провожали взглядом своих змеев, улетающих в дальние дали.

— Какое безобразие! Бедные мальчики! — возмутилась Фелисити.

— Такие уж они были, эти мисс Кэппер. Еще тут был ручей, где мальчишки любили купаться в жаркие летние дни. Они снимали за кустами одежду и прыгали в прохладную воду. В это время вторая мисс Кэппер подкрадывалась и наблюдала за ними. Улучив момент, она крала их одежду.

— Что за мерзкая старуха! — воскликнула Дот.

— Она заявляла, что мальчишки вторгаются на их землю, а значит, заслуживают наказания.

— Неужели нельзя было просто их предупредить? — изумилась Фелисити.

— Это было бы не в духе мисс Кэппер. Жаль, что я не застал их в живых. Мне бы очень хотелось на них взглянуть.

— Вы бы ни за что не позволили им перерезать бечевку вашего змея и отправить его в дальние дали, — убежденно произнесла я.

— Эти сестры были очень коварные. Ну, и еще с ними связана история о сорока шагах.

Мы все приготовились слушать историю о сорока шагах.

— Это история о привидениях? — с надеждой в голосе поинтересовалась я.

— Вроде того.

— Может, мы послушаем ее утром, — предложила нянюшка Поллок, глядя на меня. — Истории о привидениях очень волнуют нашу мисс. Я не хочу, чтобы ей полночи мерещилась всякая нечисть.

— Ах, мистер Долланд, — взмолилась я, — пожалуйста, расскажите нам историю о сорока шагах сейчас. Я не смогу дождаться утра. Я хочу послушать ее сейчас.

Фелисити улыбнулась мне.

— Все будет хорошо, — успокоила она мистера Долланда.

Я видела, что ей тоже не терпится услышать обещанную историю. Мистер Долланд тоже понял, что отступать поздно.

Нянюшка осталась недовольна. Она не привязалась к Фелисити, как все остальные. Наверное, она боялась, что моя любовь к Фелисити ослабляет мои чувства к ней. Ей не о чем было беспокоиться. Я любила их обеих.

Мистер Долланд откашлялся, и на его лице появилось выражение, с которым он, должно быть, ожидал за кулисами своего выхода на сцену.

— Однажды жили два брата, — начал он свое повествование. — А было это очень давно, когда на троне восседал Карл. Но вот король умер и его сын, герцог Монмаут, решил, что он достоин трона намного больше, чем брат короля Яков, поэтому между ними произошло сражение. Один из братьев был на стороне Якова, второй — на стороне Монмаута, и это сделало их врагами. Но еще важнее было то, что оба они восхищались одной и той же юной леди. Да, два брата были влюблены в одну женщину, и дело зашло так далеко, что они решили за нее драться. Эта юная леди была первой красавицей Блумсбери, и, как все такие леди, была очень высокого о себе мнения. Она очень гордилась тем, что мужчины готовы ради нее убивать друг друга. Братья решили драться на мечах, в то время самом распространенном оружии. Такое сражение называлось дуэлью. Неподалеку от фермы сестер Кэппер был заброшенный клочок земли, с очень дурной репутацией. Там часто собирались разбойники, и все обходили это место стороной, особенно после наступления темноты. Братьям это место показалось просто идеальным для дуэли.

Мистер Долланд взял в руку большой нож для разделки мяса и принялся им фехтовать, ловко перемещаясь по кухне, то наступая, то отступая, как будто сражаясь с невидимым противником. Он двигался очень грациозно, но так реалистично, что мне казалось, я вижу перед собой двух сражающихся на мечах мужчин.

На мгновение он замер, а затем, ткнув ножом в сторону печки, продолжил:

— Там, на берегу, наслаждаясь зрелищем того, как братья пытаются убить друг друга, восседала виновница их ссоры.

Кухонная плита превратилась в берег ручья, на котором я увидела девушку, чем-то похожую на Фелисити. Только Фелисити была слишком доброй и не допустила бы, чтобы из-за нее кто-то умер. Прошлое оживало на наших глазах, как бывало всякий раз, когда перед нами выступал мистер Долланд.

Он совершил искусный выпад и продолжал вещать замогильным тоном:

— Наконец один брат ударил другого по шее и рассек ему артерию, а тот пронзил мечом ему сердце. Итак, оба брата погибли на Длинных полях, как они назывались в то время, хотя позднее их переименовали в Саутгемптонские поля.

— Кто бы мог подумать! — всплеснула руками миссис Харлоу. — На что только люди не идут ради любви.

— Кто из них превратился в привидение и преследовал ее? — поинтересовалась я.

— Вечно ты со своими привидениями, — недовольно покосилась на меня нянюшка Поллок. — Хлебом ее не корми, расскажи о привидении.

— Послушайте, что было дальше, — перебил нас мистер Долланд. — Пока они нападали друг на друга, — тут он еще немного поиграл ножом, чтобы нам стало понятнее, о чем он говорит, — они сделали сорок шагов по этой залитой кровью земле. И там, где дрались братья, уже никогда ничего не росло. Люди приходили туда посмотреть на их следы. По словам моей бабушки, следы никуда не исчезали, а земля стала красноватого цвета. После наступления темноты туда уже никто и никогда не ходил.

— Туда никто не ходил и раньше, — напомнила я ему.

— Да, но теперь туда не ходили и разбойники, да и вообще никто там теперь не появлялся.

— Там были привидения? — воскликнула Дот.

— Нет, просто там всех охватывали странные мрачные предчувствия. Кто бы туда ни приходил, ему казалось, что с этим местом не все ладно. Еще очень долго поговаривали о том, что после дождя земля размокает и на ней опять проступают окрашенные в красноватый цвет следы сорока шагов, сделанных братьями во время дуэли. Там пытались сажать деревья, но ничто не приживалось, а следы оставались.

— Что случилось с девушкой, из-за которой они дрались? — спросила Фелисити.

— История умалчивает.

— Надеюсь, что их призраки ее преследовали, — опять вставила я.

— Сами виноваты, — вынесла вердикт нянюшка. — Терпеть не могу таких дураков. Никогда не терпела их и терпеть не собираюсь.

— Все-таки это очень грустно, что они оба умерли, — высказала я свое мнение. — Лучше бы один из них остался в живых и до конца жизни раскаивался в своем преступлении… А девушка эта все равно того не стоила.

— В жизни не все истории заканчиваются, как нам того хочется, — сказала Фелисити. — Приходится принимать жизнь такой, какая она есть.

— Об этой истории написали пьесу, — продолжал мистер Долланд. — Она называлась «Поле сорока следов».

— Вы в ней играли, мистер Долланд? — спросила Дот.

— Нет. Это было еще до меня. Но я слышал о ней и заинтересовался историей двух братьев. Некто по имени Мэйхью написал по ней пьесу, причем в соавторстве со своим братом, что вызвало дополнительный интерес к пьесе. Я имею в виду то, что братья написали пьесу о других братьях. Ее поставили в театре на Тоттенхем-стрит, где она довольно долго пользовалась успехом.

— Трудно себе представить, что все это происходило где-то здесь, — пискнула Эмили.

— Жизнь такая штука… Никогда не знаешь, что с тобой произойдет завтра, — очень серьезно ответила Фелисити.

* * *


Так проходило время, счастливые и безмятежные недели складывались в месяцы, а месяцы в годы, и ничто не нарушало нашего размеренного существования. Приближался мой двенадцатый день рождения. Это означало, что Фелисити было года двадцать четыре. У мистера Долланда начали седеть виски, и мы все единодушно сошлись во мнении, что ему это очень идет, а его выступлениям добавляет благородства и величия. Нянюшка все чаще жаловалась на ревматизм, а Дот вышла замуж и покинула нас. Нам ее очень не хватало, но ее место заняла Мег, а Эмили заняла место Мег. На место Эмили никого нанимать не стали, посчитав, что в этом нет никакой необходимости. Со временем Дот произвела на свет прелестного пухлого младенца, которого она с гордостью нам продемонстрировала.

С тем временем связаны счастливые воспоминания, но уже тогда мне следовало понимать, что долго так продолжаться не может. Я превращалась в девушку, а Фелисити стала прекрасной молодой женщиной.

Перемены подкрадываются к нам незаметно, когда их ожидаешь менее всего.

С тех пор как Фелисити у нас поселилась, мои родители изредка приглашали ее к обеду. Фелисити объясняла мне, что это делается тогда, когда среди гостей оказывается одной женщиной меньше, чем ожидалось. И хотя она была всего лишь гувернанткой, родство с профессором Уиллсом делало ее присутствие за одним обеденным столом с гостями родителей приемлемым. Фелисити подобные приглашения не радовали. Я помню ее единственное выходное платье. Оно было сшито из черных кружев и очень ей шло, но, за исключением упомянутых обедов, оно просто висело в шкафу, служа грустным напоминанием о том, что носить ей его некуда. Она всегда радовалась отъезду моих родителей, поскольку это означало отсутствие званых обедов и необходимости на них присутствовать. Она никогда не знала заранее, когда поступит очередное приглашение, потому что такие решения всегда принимались в последнюю минуту. Фелисити не имела права отказываться от приглашений, но принимала их с большой неохотой.

По мере того как я подрастала, я все чаще видела своих родителей. Теперь мы часто вместе пили чай. Мне казалось, что их мое присутствие смущает еще больше, чем меня необходимость сидеть с ними за одним столом. Впрочем, они всегда были внимательны и добры ко мне. Они задавали мне много вопросов, в основном связанных с учебой. Я с легкостью накапливала в памяти всевозможные факты и обожала читать, что и помогало мне удовлетворять их любопытство. Таким образом, хотя нельзя было сказать, что мои успехи приводят их в восторг, оснований для недовольства у них тоже не было.

А потом появились первые признаки перемен, хотя я не сразу их распознала.

Фелисити пригласили на очередной званый обед.

— Мое платье кажется мне таким заношенным и пыльным, — пожаловалась она. — С черными платьями всегда так.

— Оно тебе очень идет, Фелисити, — заверила я ее.

— Я чувствую себя такой чужой, посторонней. Все знают, что я гувернантка и что меня позвали для ровного числа.

— Зато ты выглядишь лучше их всех, и ты интереснее их всех.

Услышав это, она расхохоталась.

— Все эти заслуженные старые профессора считают меня пустоголовой идиоткой.

— Это они пустоголовые идиоты, — успокоила ее я.

Я была с ней, пока она одевалась. Она уложила свои чудесные волосы в высокую прическу, а волнение окрасило в нежно-розовый цвет ее щеки.

— Ты выглядишь прелестно, — объявила я. — Они все обзавидуются.

Это опять ее рассмешило, а я обрадовалась тому, что мне удалось ее немного успокоить.

Тут меня настигла страшная мысль: скоро и мне придется посещать эти ужасные и нудные обеды.

В одиннадцать часов она зашла ко мне в комнату. Я еще никогда не видела ее такой красивой. Я села в кровати.

— Ах, Розетта, — рассмеялась Фелисити, — я просто обязана все тебе рассказать.

— Тс-с, — приложила я палец к губам. — Нянюшка Поллок рассердится. Она скажет, что ты не должна тревожить мои сны.

Мы прыснули, и она присела на краешек моей кровати.

— Мне… так понравилось.

— Что? — воскликнула я. — Тебе понравилось обедать с престарелыми профессорами?

— Они не все престарелые. Там был один…

— И?

— С ним было очень интересно. После обеда…

— Я знаю, — перебила ее я. — Дамы оставляют джентльменов пить портвейн и обсуждать вопросы слишком весомые или слишком грубые для деликатных женских ушей.

Мы опять расхохотались.

— Расскажи мне еще об этом не очень престарелом профессоре, — попросила я. — Я и не знала, что такое бывает. Я думала, они рождаются престарелыми.

— Образованность не всегда означает нудность.

Она светилась, и это было очень заметно.

— Я никогда не предполагала, что званый обед способен доставить тебе столько радости, — прокомментировала я. — Это внушает мне определенную надежду. Мне уже приходило в голову, что недалек тот день, когда мне тоже придется посещать эти обеды.

— Все зависит от того, кто еще там присутствует, — улыбаясь пояснила Фелисити.

— Ты еще не рассказала мне об этом молодом человеке.

— Ну, я бы сказала, что ему уже под тридцать.

— Ах, так значит, он не так уж и молод.

— Для профессора молод.

— И чем он занимается?

— Египтом.

— Эта тема, похоже, пользуется успехом.

— Твои родители вращаются в определенных кругах.

— Ты рассказала ему, что меня назвали в честь камня Розетты?

— Если честно, то да, рассказала.

— Надеюсь, это произвело на него должное впечатление.

Мы продолжали легкомысленно болтать, и мне не пришло в голову, что поскольку Фелисити понравился сегодняшний обед, меня ожидают перемены.

Уже на следующий день я познакомилась с Джеймсом Графтоном. Мы с Фелисити, как всегда, отправились на нашу утреннюю прогулку. С тех пор как мы услышали историю о сорока следах, мы определили место, где разворачивались описанные мистером Долландом события, и часто там бывали. Там и в самом деле был участок, на котором трава росла очень плохо, и это производило гнетущее впечатление, способное закрепить веру в правдоподобность всей истории.

Неподалеку от этого клочка земли стояла скамейка, на которой я любила сидеть. Мистер Долланд так живо изобразил все происшедшее, что мне нетрудно было представить себе смертельною схватку братьев.

Следуя укоренившейся привычке, мы подошли к скамье и сели на нее. Мы пробыли там совсем недолго, когда к нам подошел какой-то мужчина. Он снял шляпу, поклонился и улыбнулся нам. Фелисити залилась краской и стала еще красивее.

— Да ведь это мисс Уиллс собственной персоной, — произнес мужчина.

— Доброе утро, мистер Графтон, — рассмеялась она. — Познакомьтесь, это мисс Розетта Крэнли.

Он повернулся в мою сторону и еще раз поклонился.

— Очень приятно, мисс Крэнли, — произнес он. — Вы позволите мне присесть на минутку?

— Сделайте одолжение, — ответила Фелисити.

Интуитивно я поняла, что перед нами молодой человек, с которым она познакомилась во время званого обеда накануне вечером, и что эта встреча отнюдь не случайна. Они о ней условились.

Мы немного поговорили о погоде.

— Так значит, это ваше любимое место, — произнес он, и у меня появилось ощущение, что он делает над собой усилие, чтобы включить меня в разговор.

— Мы часто сюда приходим, — отозвалась я.

— Нас заинтриговала история о сорока следах, — добавила Фелисити.

— Вы ее знаете? — поинтересовалась я.

Он ее не знал, так что я его просветила.

— Когда я здесь сижу, я представляю себе их дуэль, — разоткровенничалась я.

— Розетта очень романтична, — заметила Фелисити.

— Все мы в душе романтики, — ответил он и ласково улыбнулся мне.

Он сообщил нам, что направляется в музей. Из Египта привезли новый папирус, и профессор Крэнли позволил ему взглянуть на него.

— Это так волнует, когда появляются новые находки, позволяющие расширить область наших познаний, — добавил он. — Вчера вечером профессор Крэнли сообщил нам о чудесных открытиях, сделанных за последнее время.

Он начал рассказывать об этих открытиях, а Фелисити слушала его, как зачарованная.

Внезапно я осознала, что происходит нечто, способное оказать влияние на всю мою жизнь. Фелисити от меня ускользала. У меня не было никаких оснований подозревать ее в этом. Она по-прежнему была мила и заботлива, но мне чудилась в ней какая-то рассеянность, как будто, разговаривая со мной, она думает о чем-то другом.

Однако в нашу первую встречу с симпатичным профессором Графтоном я еще не догадалась, что Фелисити влюблена.

После этого мы встречали его еще несколько раз, и я знала, что ни одна из этих встреч не случайна. Раз или два он обедал в нашем доме, и каждый раз Фелисити тоже приглашали к столу. Мне пришло в голову, что мои родители посвящены в их тайну.

Фелисити купила новое платье. Мы вместе ходили в магазин. Это оказалось не совсем то, что она хотела, но это платье было лучшим из тех, которые она могла себе позволить. Тем более что с тех пор, как она познакомилась с Джеймсом Графтоном, она еще больше похорошела и выглядела в этом платье просто прелестно. В платье, голубом, под цвет ее глаз, мне казалось, она светится.

Наконец и мистер Долланд с миссис Харлоу поняли что происходит.

— Это очень хорошо, — многозначительно кивала миссис Харлоу. — У гувернанток незавидная участь. Они привязываются к ребенку, а потом, когда в их услугах больше не нуждаются, им приходится покидать дом и искать другое место работы. И так до самой старости… а потом что? Она молодая и хорошенькая, и ей пора обзавестись мужчиной, который мог бы о ней позаботиться.

Я вынуждена была признаться себе, что подобная перспектива меня пугает. Если Фелисити выйдет замуж за мистера Графтона, она не сможет быть со мной. Я попыталась представить себе жизнь без Фелисити.

Она очень интересовалась Древним Египтом, и мы часто наведывались в Британский музей. Я переросла детское благоговение перед этим святым местом. Его сменил живой интерес. Подстегиваемая Фелисити, я восторгалась залом египетских древностей почти так же сильно, как и она.

Особенно меня привлекали мумии, хотя мой собственный интерес казался мне не совсем здоровым. Я вообразила, что если останусь с ними наедине, они оживут.

Иногда в музее к нам присоединялся Джеймс Графтон. Я бродила между экспонатами, предоставляя возможность Фелисити и Джеймсу пошептаться. Я изучала лица Озириса и Изиды, которые выглядели точно так же, как и тысячи лет назад, когда на них смотрели фараоны, считавшие себя богоподобными.

Однажды в зал вошел отец. Он увидел нас, и на его лице отразилось недоумение. Он не сразу осознал, что здесь, в святая святых, находится его собственная дочь.

Когда он набрел на меня, я стояла у имеющего форму мумии саркофага фараона Менкауры, одного из самых древних в коллекции. Его глаза вспыхнули от удовольствия.

— Я рад видеть тебя здесь, Розетта, — произнес он.

— Я пришла с мисс Уиллс.

Он медленно обернулся туда, где стояли Фелисити и Джеймс.

— Ясно.

На его лице появилось выражение, которое можно было бы назвать почти проказливым, хотя в его случае оно указывало лишь на снисходительную осведомленность.

— Я вижу, тебя интересуют мумии.

— Да, — кивнула я. — Это просто невероятно… Трудно поверить в то, что это останки людей, живших за тысячи лет до нас.

— Я счастлив, что тебя интересует Древний Египет. Пойдем со мной.

Вслед за ним я подошла к Фелисити и Джеймсу.

— Я забираю Розетту к себе в кабинет, — сообщил он им. — Что если вы присоединитесь к нам, скажем, через час?

— С удовольствием, сэр, — ответил Джеймс.

Я поняла замысел отца. Он решил предоставить им возможность побыть немного наедине. Забавно было видеть его в роли Купидона.

Он привел меня в свой кабинет. Я оказалась здесь впервые. Вдоль стен от пола и до самого потолка стояли полки с книгами. Кроме того, в комнате было несколько застекленных шкафчиков с различными предметами, среди которых преобладали камни с высеченными на них иероглифами и замысловатыми изображениями.

— Ты впервые видишь, где я работаю, — произнес отец.

— Да, папа.

— Меня радует твой интерес. Мы тут занимаемся удивительными вещами. Если бы ты была мальчиком, я бы хотел, чтобы ты пошла по моим стопам.

Я почувствовала, что должна вступиться за свой пол.

— Но мама… — начала я.

— Она исключительная женщина.

Ну конечно, на исключительность я претендовать не могла. Я провела свое счастливое детство под лестницей, в окружении людей, которые развлекали и любили меня, дарили мне чувство защищенности. С ними я была вполне довольна своей судьбой.

Напряжение, неизбежно сопровождавшее каждую нашу встречу, нарастало. Чтобы скрыть смущение, отец пустился в пространные описания процесса бальзамирования. Я слушала его, затаив дыхание, с трудом веря в то, что я слушаю своего отца, находясь в стенах Британского музея.

Спустя некоторое время к нам присоединились Фелисити и Джеймс Графтон. Утро выдалось очень необычным, но к этому времени я уже отчетливо понимала, что меня ожидают скорые перемены.

* * *


Немного погодя Фелисити обручилась с Джеймсом Графтоном. Это событие взволновало и встревожило меня. Мне было приятно видеть Фелисити счастливой и знать, что ее будущее теперь обеспечено, хотя я не вполне все понимала, пока это не пояснила миссис Харлоу.

Однако оставался тревожащий меня вопрос: что теперь будет со мной?

Мои родители интересовались мной все больше, что само по себе приводило меня в замешательство. Это объяснялось тем, что отец обнаружил мой интерес к экспонатам египетского зала Британского музея. Побеседовав со мной в своем кабинете, он убедился в том, что я не такая уж невежда, как они полагали. Оказалось, у меня в голове есть мозги, пусть даже они и не использовались столько лет, и это позволяло надеяться на то, что я смогу стать такой же, как мои родители.

Свадьба Фелисити была назначена на март будущего года. Я отпраздновала свой тринадцатый день рождения. Фелисити предстояло покинуть наш дом за неделю до свадьбы, когда она планировала переселиться в дом профессора Уиллса, ответственного за ее появление в моей жизни, и уже оттуда выйти замуж.

Со временем они с Джеймсом планировали поселиться в Оксфорде, где Джеймс преподавал в университете. Никто, похоже, не понимал, что теперь делать со мной, и какое направление выбрать для моего дальнейшего образования.

Получив от дяди в подарок некоторую сумму, Фелисити наконец-то смогла пополнить свой скудный гардероб. Я вместе с ней окунулась в это увлекательное занятие, ни на минуту, впрочем, не упуская из виду огромный вопросительный знак, стоявший на моем будущем, и не забывая о той пустоте, которая неизбежно должна была образоваться в моей жизни с отъездом Фелисити.

Я пыталась понять, как я буду жить без нее. Она стала частью моей жизни и была мне ближе всех остальных. Наймут ли для меня другую гувернантку, более традиционную, которая начнет ссориться с миссис Харлоу и всеми остальными? Существовала лишь одна Фелисити, и мне посчастливилось на столько лет получить ее в свое полное распоряжение. Но что толку размышлять о былом везении, если у тебя собираются отнять его источник? Поэтому подобные мысли меня ничуть не утешали, а будущее казалось туманным и неопределенным.

Недели за три до свадьбы родители пригласили меня для беседы.

Со времени встречи с отцом в Британском музее наши отношения начали неуловимо меняться. Родители, несомненно, заинтересовались мной, и хотя я всегда говорила себе, что свободно могу обходиться и без их внимания, мне было приятно, что я его в конце концов заполучила.

— Розетта, — произнесла мама. — Мы с твоим отцом решили, что тебе пора отправиться в школу.

Это не стало для меня неожиданностью. Мы с Фелисити обсуждали такую возможность.

— Это было бы лучше всего, — говорила она мне. — Гувернантки хороши до определенного момента, но в школе ты получишь возможность общаться со своими ровесницами. Тебе это понравится.

Я не могла поверить в то, что после разлуки с домом мне понравится хоть что-то, о чем я не преминула ей сообщить.

Она крепко обняла меня.

— У тебя будут каникулы, и ты сможешь приезжать к нам в гости.

Так что к подобному повороту событий я была готова.

— Грешэм — прекрасная школа, — заговорил отец. — О ней все очень хорошо отзываются, и я думаю, она тебе подойдет.

— Ты приступишь к занятиям в сентябре, в начале нового семестра, — добавила мама. — Это значит, что у тебя есть время хорошенько подготовиться. Кроме того, нам предстоит решить, как быть с нянюшкой Поллок.

Нянюшка Поллок! Значит, я и ее потеряю! Это известие меня чрезвычайно опечалило. Я вспомнила ее любящие руки, ласковые слова, которые она часто шептала мне на ухо, заботу, которой она меня окружала.

— Мы дадим ей отличную рекомендацию, — пообещала мама.

— Она просто молодец, — добавил отец.

Единственным человеком, который радостно ожидал перемен, была Фелисити. «Нет худа без добра», — как любил повторять мистер Долланд.

Но я всей душой ненавидела предстоящие перемены.

* * *


Эти недели пролетели слишком быстро. Каждое утро, просыпаясь, я чувствовала, что от тревоги у меня сосет под ложечкой. Будущее надвигалось на меня угрожающей бесформенной громадой. Моя жизнь слишком долго была спокойной и безмятежной.

Нянюшка Поллок тоже загрустила.

— Так всегда бывает, — сокрушалась она. — Птенцы вырастают. Ты заботишься о них, как о своих собственных детях, но приходит время, и ты видишь, что они уже взрослые. Они уже не милые крошки, и они не твои.

— Ах, нянюшка, я тебя никогда не забуду.

— И я тебя не забуду, милая. Я всегда любила своих питомцев, но эти люди наверху вели себя так, что с тобой я сроднилась сильнее, чем с другими… Ты меня понимаешь?

— Понимаю, нянюшка.

— Не то чтобы они были злыми или жестокими, просто рассеянными. Важнее всего на свете для них все эти странные письмена и все эти короли и королевы, столько лет лежащие в своих гробах. Это все неестественно и неправильно, и я так всегда говорила. Маленькие детки намного важнее всех этих мертвых королев и королей со всеми их закорючками, доказывающими только то, что они и писать толком не умели.

Я рассмеялась, и она обрадовалась тому, что я повеселела.

Она тоже приободрилась.

— У меня все будет хорошо, успокоила она меня. — В Сомерсете живет моя двоюродная сестра. Она разводит кур, а я всегда любила скушать на завтрак свежее куриное яйцо, снесенное этим же утром. Может, я у нее поселюсь. Мне не хочется брать еще одного ребеночка… но кто знает. Как бы то ни было, беспокоиться нечего. Твоя матушка говорит, что я могу жить здесь столько, сколько мне нужно, так что время у меня есть.

Наконец Фелисити выдали замуж из оксфордского дома профессора Уиллса. Мы с родителями ездили к ней на свадьбу. Мы выпили за здоровье молодоженов, а потом Фелисити переоделась в костюм клубничного цвета, который я уже видела раньше и даже помогала выбирать. Она с мужем собиралась в свадебное путешествие. Она лучилась счастьем, а я говорила себе, что должна радоваться за нее вместо того, чтобы жалеть себя.

Когда я вернулась в Лондон, мои друзья на кухне набросились на меня с расспросами.

— Я уверена, что в подвенечном платье она выглядела очаровательно, — заявила миссис Харлоу. — Надеюсь, она будет счастлива. Она это заслужила. Благослови ее Господь. С этими профессорами ни в чем нельзя быть уверенным, они такие странные.

— Вы говорили, что и гувернантки странные, — напомнила я ей.

— Ну, я так думаю, что она была ненастоящей гувернанткой. Таких гувернанток не бывает.

Мистер Долланд предложил выпить за счастье и здоровье молодых, что мы и сделали.

Разговор принял унылый оборот. Нянюшка Поллок уже почти решила ехать к кузине в Сомерсет. Она выпила немного лишнего и прослезилась.

— Гувернантки… нянюшки… такая уж у нас судьба. Сами виноваты. Нечего привязываться к чужим детям.

— Но мы же не расстаемся навсегда, нянюшка, — утешала я ее.

— И правда. Ты же будешь ко мне приезжать, верно?

— Конечно.

— Но все равно это будет уже не то. Ты будешь взрослой юной леди. Все эти школы, они что-то там такое делают с детьми.

— Их там учат.

— Это будет не то, — упорствовала нянюшка Поллок, скорбно тряся головой.

— Я понимаю нашу нянюшку, — произнес мистер Долланд. — Фелисити уехала, и это только начало. Вот так перемены и начинаются. Чуть-чуть тут, чуть-чуть там, опомниться не успеваешь, а все вокруг переменилось.

— Да, да, — поддержала его миссис Харлоу, — жизнь может измениться в один миг, иногда не успеваешь и глазом моргнуть.

— Что ж, жизнь никогда не стоит на месте, — философски подытожил мистер Долланд.

— Я не хочу никаких перемен, — воскликнула я. — Я хочу, чтобы наша жизнь шла как прежде. Я не хотела, чтобы Фелисити выходила замуж. Я хотела, чтобы она всегда жила с нами.

Мистер Долланд откашлялся и торжественно продекламировал:
		Строку к строке перо кладет,


		И вспять его не повернет


		Ни ум, ни вера.


		И слеза


		Твоя ни слова не сотрет.[5 - «Рубайат» Омара Хайяма. (Пер. Д. Чурсинова).]


С этим он откинулся на спинку стула и сложил на груди руки. В кухне воцарилась тишина. С присущим ему драматизмом он указал нам на то, что жизнь есть жизнь, и нам не остается ничего, кроме как принять то, что мы не в состоянии изменить.


Шторм


Спустя некоторое время я уехала в школу. Поначалу я чувствовала себя глубоко несчастной, но очень быстро привыкла к новой жизни. Я обнаружила, что мне нравится многолюдье. Меня всегда интересовали другие люди, я быстро обзавелась новыми друзьями и активно включилась в школьную жизнь.

Фелисити очень неплохо со мной поработала, и хотя я не блистала особыми талантами, учиться мне было легко. Такие, как я, в школе составляли большинство, и это было даже к лучшему, потому что позволяло затеряться в толпе и вести беззаботную жизнь средней ученицы. У меня появились друзья, зато не было завистников.

Дни летели быстро. Школьные радости, драмы и достижения стали моей повседневной жизнью, хотя я часто с грустью вспоминала нашу дружную компанию на кухне и в особенности выступления мистера Долланда. У нас был драматический кружок, и мы ставили пьесы, выступая перед всей школой. Я играла Бассанио в «Венецианском купце», и все считали, что роль мне удалась, а я знала, что обязана этим мистеру Долланду, тому, чему я успела у него научиться.

На каникулы я возвращалась домой. Нянюшка Поллок все же решилась на переезд в Сомерсет, и я провела целую неделю с ней и ее кузиной. Она быстро приспособилась к сельской жизни, а приблизительно через год после ее отъезда из Блумсбери смерть дальней родственницы наполнила ее жизнь новым смыслом.

Умершая, молодая женщина, оставила после себя двухлетнего ребенка, поставив семью перед неразрешимой проблемой. Никто не хотел взять на себя заботу об осиротевшей малышке. Нянюшка Поллок решила, что этот ребенок послан ей свыше. Наконец-то у нее был ребенок, о котором она могла заботиться и на которого больше никто не претендовал. Она могла окружать девчушку любовью в полной уверенности, что ее у нее не отнимут, как отнимали всех предыдущих питомцев.

Когда я бывала дома, мне приходилось обедать с родителями, и хотя мои отношения с ними претерпели значительные изменения, мне не хватало веселых посиделок на кухне. Впрочем, как только родители покидали Лондон с исследовательскими целями или отправлялись в лекционные турне, я тут же возвращалась к старым привычкам.

Конечно, мы скучали по Фелисити и нянюшке Поллок, но мистер Долланд пребывал в блестящей артистической форме, а реплики миссис Харлоу ничуть не утратили своей остроты и меткости.

Иногда я виделась с Фелисити, которая всегда радовалась нашим встречам.

Она была очень счастлива. Родила малыша, которого назвали Джеймсом, и прекрасно справлялась с ролью хорошей жены, матери, великолепной хозяйки. Она объяснила мне, что человеку в положении ее Джеймса необходимо время от времени принимать гостей, так что ей пришлось многому научиться. Я уже подросла, поэтому Фелисити часто приглашала меня на вечеринки, а я с удовольствием принимала ее приглашения.

На одной из таких вечеринок я и познакомилась с Лукасом Лоримером. Я уже слышала о нем от Фелисити.

— Кстати, — заявила она в тот вечер, — сегодня к нам придет Лукас Лоример. Он тебе понравится. Он всем нравится. Он обаятельный, красивый… ну, довольно симпатичный… и с кем бы ни общался, все уверены, что они ему необычайно интересны. Ну, ты меня понимаешь. Смотри, не попадись на этот крючок. Он такой со всеми. Мне кажется, он очень непостоянный человек. Некоторое время он служил в армии, но потом вышел в отставку. Он младший сын. Его старший брат Карлтон только что унаследовал поместье в Корнуолле, причем довольно большое. Их отец умер всего несколько месяцев назад, и Лукас сейчас какой-то неприкаянный. Работы в поместье хватает, но мне кажется, что он не из тех, кто умеет подчиняться. А сейчас он и сам не знает, чего хочет. Несколько лет назад в саду Трекорн-манор, так называется их поместье в Корнуолле, он нашел некий артефакт. Эта находка очень взволновала ученых. Она оказалась египетской, и все долго гадали, как эта штука туда попала. Твой отец имеет к этому артефакту самое непосредственное отношение.

— Он наверняка был испещрен иероглифами.

— Сразу после находки Лукас написал о ней книгу. Он провел небольшое исследование, в результате которого выяснил, что это вроде бы медаль, которой награждали за особые военные заслуги. Это подтолкнуло его к изучению обычаев Древнего Египта, причем о некоторых из них до его находки никто не знал. Это не могло не заинтересовать твоего отца и других ученых. В любом случае ты скоро с ним познакомишься и сможешь составить о нем собственное мнение.

Я действительно познакомилась с ним в тот вечер.

Он был высок, строен и пластичен. Отличительной его чертой было бьющее через край жизнелюбие.

— Это Розетта Крэнли, — представила меня Фелисити.

— Как я счастлив с вами познакомиться, — воскликнул Лукас, беря мои руки в свои и пристально глядя мне в глаза.

Фелисити все представила правильно. Я и в самом деле тут же почувствовала себя ужасно значительной персоной, как будто его слова были не простой формальностью.

— Розетта — дочь профессора Крэнли, — продолжала Фелисити. — Я ее когда-то учила. Честно говоря, кроме нее, я больше никого не учила. Она моя единственная ученица.

— Я так взволнован, — заявил Лукас. — Я знаком с вашим отцом. Необычайный человек.

Фелисити оставила нас вдвоем. Лукас говорил без умолку. Он рассказывал о той помощи, которую ему оказал мой отец, и о том, как он благодарен судьбе за то, что такой важный джентльмен уделил ему столько времени.

Он принялся расспрашивать меня, и я призналась ему, что все еще учусь в школе, что приехала домой на каникулы, что меня ожидают еще целых два семестра.

— И что же вы будете делать потом?

Я пожала плечами.

— Наверняка быстро выйдете замуж, — предположил он, намекая на то, что мои прелести привлекут внимание потенциальных женихов.

— Никто не знает своего будущего.

— Полностью с вами согласен, — произнес он, как будто моя банальная реплика показалась ему венцом мудрости.

Все-таки Фелисити была права. Он лез из кожи вон, чтобы понравиться. Я была предупреждена, поэтому видела его насквозь. Тем не менее вынуждена была признать, что мне очень приятно.

За обедом я опять обнаружила его рядом с собой. С ним было очень легко разговаривать. Он рассказал мне о своей находке в саду и о том, как она в какой-то степени изменила его жизнь.

— Наша семья всегда была связана с армией, но я нарушил семейную традицию. Мой дядя — полковник, он почти никогда не бывал в Англии, исполняя свой долг на далеких форпостах империи. Я понял, что такая жизнь не для меня, и оставил армию.

— Вас, наверное, очень взволновала находка артефакта.

— Честно говоря, да. Пока я служил в армии, я провел некоторое время в Египте. Поэтому находка показалась мне особенно интересной. Я просто увидел эту штуковину. Почва была влажной, и один из садовников что-то там сажал. Она была вся исписана иероглифами.

— Вам понадобился камень Розетты.

Он рассмеялся.

— Честно говоря, у вашего отца не возникло никаких сложностей с переводом. Он легко все прочитал.

— Я очень рада. Вы же знаете, что меня назвали в честь этого камня?

— Да, знаю. Фелисити мне об этом рассказала. Должно быть, вы очень этим гордитесь.

— Да, раньше гордилась. Когда я впервые пришла в музей, я стояла и изумленно смотрела на него.

Он опять рассмеялся.

— Имена это странная штука. Вот вы ни за что не догадаетесь, какое у меня первое имя.

— И какое же?

— Адриан. Вы только представьте себе, что это значит — повсюду волочить за собой подобное имечко. Все кому не лень, интересуются, как подвигается строительство вала[6 - Вал Адриана — укрепление из камня и торфа, построенное между 122 и 125 гг. Римской империей при императоре Адриане поперек острова Великобритания.]. Адриан Эдвард Лукас Лоример. По уже упомянутым причинам Адриана я вычеркнул. Эдвард… Мир наводнен Эдвардами. Лукасов намного меньше… Так что я стал Лукасом. Но вы только представьте себе, как читается аббревиатура из моих инициалов. Это нечто необычайное[7 - Hadrian Edward Lucas Lorimer — начальные буквы HELL, что в переводе с английского означает «ад».].

— Я уверена, что это нисколько вас не характеризует, — рассмеявшись, ответила я.

— Но вы же меня совсем не знаете. А у вас есть какое-нибудь еще имя?

— Нет, просто Розетта Крэнли.

— Ага. Р.К.[8 - Р.К. (R.C.) означает «человек, принадлежащий к Римско-католической церкви» (англ.).]

— Ваши инициалы намного интереснее.

— Ваши инициалы предполагают определенную степень праведности, в то время как я могу оказаться сатанинским отродьем. Вам не кажется, что это неспроста? Мы с вами представляем противоположные сферы бытия. Я уверен, что это имеет значение для нашей с вами зарождающейся дружбы. Вы окажете на меня благотворное влияние и заставите меня отказаться от моих злодейских замашек. Мне очень хочется верить, что именно так и будет.

Я рассмеялась, и некоторое время мы молчали. Затем он произнес:

— Я уверен, что вас очень интересуют загадки Древнего Египта. Иначе и быть не может, ведь вы дочь своих родителей.

— Ну, в какой-то степени это так. Учеба в школе не позволяет целенаправленно интересоваться тем, что происходит не в ее стенах.

— Мне бы очень хотелось узнать, что же на самом деле означали слова на моем камне.

— Мне показалось, вы сказали, что их уже перевели.

— Да… в общих чертах. Все это весьма таинственно. Значение всей надписи скрыто в чрезвычайно туманных словах.

— И почему люди не могут быть проще?

— Без загадок жить скучно, вы не находите? Поэтому многие и стремятся привнести в самые обыденные дела элемент таинственности. То же касается и самих людей. Люди, которых трудно понять, намного интереснее.

Он улыбнулся. Его глаза что-то мне говорили, но я не могла понять, что именно.

— Со временем вы убедитесь в моей правоте, — добавил он.

— Вы хотите сказать, когда я повзрослею?

— Я уверен, что вы ненавидите, когда люди находят вас слишком юной.

— Видите ли, создается ощущение, что они подразумевают неспособность юных к пониманию сути вещей.

— Вам следует наслаждаться юностью. Поэты утверждают, что она минует слишком быстро.

Он улыбнулся мне доброй, почти нежной улыбкой.

Это заставило меня задуматься, что, как мне показалось, не ускользнуло от его внимания.

После обеда я вместе с другими дамами покинула мужское общество. Позже мужчины к нам присоединились, но в этот день мы с Лукасом больше не разговаривали.

Фелисити поинтересовалась, понравился ли мне Лукас.

— Мне показалось, вы неплохо поладили, — добавила она.

— Такой человек, как он, поладит с кем угодно… но так, поверхностно.

Несколько секунд Фелисити колебалась, но затем все же произнесла:

— Да, пожалуй, ты права.

Позднее мне показался особенно важным тот факт, что из этого визита к Фелисити мне больше всего запомнилось общение с Адрианом Эдвардом Лукасом Лоримером.

* * *


Когда я опять приехала домой на рождественские каникулы, родители были необычно оживлены. Мне показалось, они чем-то взволнованы. Единственным, что могло привести их в подобное состояние, было какое-нибудь новое знание. Они совершили прорыв в науке? Обнаружили новый камень, затмивший моего тезку из Розетты?

Все мои предположения оказались очень далеки от истины.

— Произошло нечто весьма интересное, — произнесла мама.

Отец улыбнулся мне какой-то снисходительной улыбкой.

— И это имеет самое непосредственное отношение к тебе, — добавил он.

Я замерла в изумлении.

— Позволь, я тебе все объясню, — опять заговорила мама. — Нас пригласили совершить необычайно интересное лекционное турне. Маршрут пролегает через Кейптаун, Филадельфию и Нью-Йорк.

— Так значит, вас долго не будет?

— Твоя мама считает, что было бы неплохо объединить отдых и работу, — вмешался отец.

— Последнее время он работает слишком напряженно. Разумеется, это не означает, что мы совсем откажемся от работы. Он сможет работать над своей новой книгой…

— Ну конечно, — пробормотала я.

— Вначале мы отправимся в Кейптаун. Это очень долгое морское путешествие. В Кейптауне мы проведем несколько дней, пока отец будет давать лекции. Наше судно тем временем сходит в Дурбан, а когда оно вернется в Кейптаун, мы опять взойдем на борт. Следующий порт назначения — Филадельфия, где мы опять сойдем на берег для очередной лекции, а оттуда по суше направимся в Нью-Йорк. Там твой отец даст последнюю лекцию, после чего мы сядем на корабль и поплывем домой.

— Это звучит очень заманчиво.

Последовала короткая пауза.

Отец посмотрел на мать и произнес:

— Мы решили взять тебя с собой.

От изумления я потеряла дар речи, а затем выдавила:

— Вы… вы это серьезно?

— Тебе не помешает немного посмотреть мир, — ласково произнес отец.

— Когда… когда? — только и смогла спросить я.

— Мы отправляемся в путешествие в конце апреля. Нам еще очень многое надо подготовить.

— Но я буду в школе.

— Ты все равно заканчиваешь школу в конце летнего семестра. Мы подумали, что ты не много потеряешь, если мы заберем тебя несколько раньше. В конце концов, тебе уже почти восемнадцать лет. Это достаточно зрелый возраст.

— Надеюсь, мы тебя обрадовали, — добавил отец.

— Просто… это так неожиданно.

Они оба улыбались мне.

— Ты должна самостоятельно подготовиться к поездке. Можно обратиться за помощью к Фелисити Уиллс… или, скорее, Графтон. Со времени своего замужества она стала очень умудренной в житейских делах. Она наверняка знает, что тебе может понадобиться. Наверное, два-три вечерних платья для разных приемов, ну и… э-э… еще какие-то вещи.

— О да… да, конечно, — закивала я.

Поразмыслив над услышанным, я никак не могла понять, следует мне радоваться или огорчаться. Конечно, меня взволновала мысль о путешествии и новых странах. С другой стороны, мне предстояло провести долгое время в обществе родителей и других людей, так отягощенных ученостью, что я на их фоне превращусь просто в невежественную девчонку.

Однако перспектива приобретения новых платьев не могла меня не будоражить и мне не терпелось поскорее увидеться с Фелисити.

Я написала ей и рассказала о планах родителей.

Она тут же мне ответила.


Как замечательно! В марте Джеймс на несколько дней отправляется на север Англии. У меня есть замечательная няня, которая обожает Джейми, и он платит ей взаимностью. Я на несколько дней приеду в Лондон, и мы займемся настоящим мотовством.


По мере того как проходили недели, я все больше загоралась желанием отправиться за границу, напрочь забыв о связанных с поездкой неудобствах.

В обещанное время Фелисити приехала в Лондон и, как я того и ожидала, с головой окунулась в увлекательный процесс поиска для меня подходящей одежды. Я отдавала себе отчет, что теперь, когда я перестала быть школьницей, она смотрит на меня совершенно иначе.

— У тебя удивительные волосы, — говорила она. — Это самая привлекательная твоя черта. Нам надо подумать, как представить их в самом выгодном свете.

— Мои волосы? — переспросила я. Я никогда не задумывалась о своих волосах, хотя знала, что они у меня длинные, прямые, густые и необычно светлые.

— У тебя волосы пшеничного цвета, — ответила Фелисити. — Такие волосы еще называют золотыми. Они и в самом деле очень красивые. Их можно укладывать в разные прически. Если ты захочешь выглядеть горделиво и величаво, их следует уложить в высокую прическу. В другой ситуации их можно подвязать лентой или вообще заплести в косы, что придаст тебе серьезный и скромный вид. И все это невероятно увлекательно. У тебя синие глаза, поэтому нам следует сосредоточиться на голубых и синих платьях, чтобы подчеркнуть цвет глаз.

Родители уехали в Оксфорд, поэтому мы вернулись к старым привычкам и начали устраивать посиделки на кухне. Это очень напоминало старые добрые времена, в честь которых мы всякий раз настаивали на том, чтобы мистер Долланд исполнил для нас отрывок из «Гамлета», «Генриха Пятого» или зловещих «Колокольчиков».

Нам очень не хватало нянюшки Поллок, но я писала ей и рассказывала обо всем, что у нас происходит. Она была совершенно счастлива, потому что с головой ушла в заботы о малышке Эвелин, которая была «штучкой» и очень напоминала ей меня в том моем возрасте.

Я разгуливала по кухне в своих новых нарядах, выслушивая охи и ахи Мег и Эмили, а также едкие реплики миссис Харлоу, бормотавшей себе под нос что-то насчет современной моды.

Это было очень счастливое время, и мне порой даже приходило в голову, что подготовка к путешествию может оказаться приятнее самого путешествия.

Спустя несколько дней я с сожалением попрощалась с Фелисити, и она вернулась в Оксфорд. Быстро приближался день нашего отъезда. Вскоре нам предстояло взойти на борт «Звезды Атлантики».

На кухне только и было разговоров, что о грядущем путешествии. Никто из ее обитателей ни разу не был за границей, даже мистер Долланд, хотя последний однажды чуть было не побывал в Ирландии, но, как отметила миссис Харлоу, это уже совсем из другой оперы. Ирландия была не в счет, а меня ожидали самые настоящие заморские страны, приключения и, возможно, даже опасности.

По мнению миссис Харлоу, невозможно было даже догадаться, что на уме у этих иностранцев, а там, куда отправлялась я, жили сплошь одни иностранцы. Сама она ни за что не хотела бы столкнуться с ними так близко и в таком количестве, даже если бы ей предложили за это сотню фунтов.

— А вам, миссис X., никто и не предлагает сто фунтов и путешествие в придачу, — съязвила Мег. — Так что не волнуйтесь, вам ничего не угрожает.

Миссис Харлоу мрачно покосилась на Мег, которая опять же, по ее мнению, последнее время чересчур много о себе воображала.

Однако на эти постоянные разговоры о загранице, ее привлекательных сторонах и недостатках бросило зловещую тень убийство. Мы впервые услышали о нем от мальчишек-газетчиков, выкрикивавших на улице сенсационные заголовки:


«Жуткое убийство! Жертве прострелили голову в заброшенном доме!»


Эмили немедленно отрядили за газетой, после чего мистер Долланд расположился за кухонным столом, надел очки и начал вслух читать сгрудившимся вокруг домочадцам.

За неимением других важных событий убийство стало главной темой всех выпусков газет. Его назвали делом Биндон Бойс, и пресса на все лады смаковала его, заставляя людей с нетерпением ожидать развития событий.

У мистера Долланда было на этот счет собственное мнение, а миссис Харлоу полагала, что мистер Долланд разбирается в подобных вещах не хуже любого полицейского. Это объяснялось его осведомленностью в драматургии, поскольку сюжеты большинства пьес развиваются вокруг убийства.

— Я так думаю, им следовало бы призвать его на помощь, — заявляла она. — Он быстренько разобрался бы что к чему.

Что касается самого мистера Долланда, то он сидел за столом, купаясь в лучах всеобщего восхищения, и пространно излагал свои взгляды.

— Должно быть, убийца — этот молодой человек, — говорил он. — Все указывает на него. Он жил в семье, но оставался чужаком. С этим очень тяжело смириться, смею вас уверить.

— Не понимаю, как он вообще там оказался, — пожала плечами я.

— Приемный сын, насколько я понимаю. Наверное, он завидовал убитому. Зависть часто толкает людей на страшные злодеяния.

— Терпеть не могу заброшенные дома, — передернулась миссис Харлоу, — мне и думать о них жутко.

— Как я понимаю, он явился в этот заброшенный дом под названием Биндон Бойс и застрелил там свою жертву, — продолжал мистер Долланд. — Видите ли, Козмо был старшим сыном, и этого вполне хватило, чтобы заставить юношу завидовать, особенно учитывая то, что его так и не приняли как своего. Ну, не будем забывать и об этой вдовушке, Мирабель, так ее, кажется, зовут. Он хотел заполучить ее, но она досталась Козмо. Вот вам и мотив. Он заманивает Козмо в заброшенный дом и убивает его там.

— И ему все сошло бы с рук, — вмешалась я, — если бы младший брат, Тристан, насколько я помню, не вошел в этот момент в дом и не поймал его с поличным.

Я составила себе четкую картину преступления. У сэра Эдварда Перривейла было два сына — Козмо и Тристан. Кроме них, в доме жил приемный сын Саймон, которого взяли в семью, когда ему было пять лет. Саймон получил такое же воспитание и образование, как и братья, но, судя по всему, ему никогда не позволяли забыть, что он им не родной.

Сэр Эдвард тяжело болел и умер как раз во время убийства, так что, скорее всего, он так о нем и не узнал. Биндон Бойс, который, как просветила нас пресса, изначально назывался Биндон Буа в честь находящейся неподалеку рощицы[9 - Bois (читается «буа») в переводе с французского означает «лес».], представлял собой фермерский дом на территории поместья Перривейлов, расположенного на побережье Корнуолла. Он нуждался в ремонте, а делами поместья занимались все трое братьев. По общепринятому мнению, Саймон заманил Козмо в полуразрушенный дом и хладнокровно застрелил его. Возможно, он намеревался избавиться от тела, но тут вошел Тристан и увидел его с пистолетом в руке. Мотивов преступления было более чем достаточно. Видимо, приемный сын завидовал братьям, к тому же, судя по всему, он был влюблен во вдову, с которой Козмо обручился и намеревался вступить в брак.

Вся история доставляла слугам немалое удовольствие, и, должна признать, я тоже увлеклась попытками разгадать ее.

Возможно, меня тревожил приближающийся отъезд, и я готова была ухватиться за что угодно, лишь бы отвлечься от беспокойных мыслей. Вместе со слугами я сидела за кухонным столом и увлеченно слушала мистера Долланда, тягающегося в проницательности со Скотленд-Ярдом.

— Такие дела считаются в полиции очень простыми, — вещал он.

— Из этой истории вышла бы неплохая пьеса, — высказывала свое мнение миссис Харлоу.

— Я бы так не сказал, — покачал головой мистер Долланд. — Ведь преступник известен с самого начала. В пьесе всегда должны быть сомнения, улики и все такое, а потом все заканчивается совершенно неожиданным образом.

— Возможно, и тут не все так просто, как кажется, — предположила я. — Что если нам только кажется, что это дело рук Саймона? Ведь сам он отрицает свою причастность к убийству.

— А что еще ему остается? — вмешалась миссис Харлоу. — Убийцы всегда пытаются свалить вину на кого-нибудь другого.

Мистер Долланд плотно сжал ладони и уставился в потолок.

— Сопоставим факты, — произнес он. — Сэр Эдвард приводит в свой дом никому не известного мальчишку и обращается с ним, как с родным сыном. Остальные члены семьи его отвергают… и мальчик взращивает в груди обиду на них. С годами обида все накапливается и накапливается. В воздухе витает ненависть. А тут еще эта вдова. Козмо собрался на ней жениться. Братья всегда ненавидели друг друга… Так что он убивает Козмо, а Тристан неожиданно появляется на месте преступления и изобличает его.

— Ну и имена, — хихикнула Мег. — Но я всегда была неравнодушна к чудным именам.

Все проигнорировали реплику не в тему, а мистер Долланд продолжил:

— Так вот, вдова. Женщина стала последней каплей, переполнившей чашу терпения Саймона. Все достается Козмо. А каково положение Саймона? Немногим лучше, чем у прислуги. Обида вспыхивает ярким пламенем. Вот вам и спланированное убийство. Ага… но он не успевает избавиться от тела из-за неожиданно появившегося и сорвавшего его планы Тристана. В пьесах убийцу тоже всегда разоблачают. А как иначе? Ведь именно это обеспечивает законченный сюжет. Кроме того, пьесы всегда пишутся на основании реальных событий.

Мы, затаив дыхание, внимали его речам.

— А мне все равно жалко этого Саймона, — вздохнула Эмили.

— Тебе жалко убийцу? — вскричала миссис Харлоу. — Да ты, девушка, совсем из ума выжила! Тебе понравилось бы, если бы он явился сюда и всадил пулю тебе в голову?

— Зачем ему это делать? Я же не Козмо.

— Так возблагодари за это свою счастливую звезду, — отрезала миссис Харлоу. — И не перебивай мистера Долланда.

— Все, что нам остается, — продолжал мудрец, — это ждать. Поживем — увидим.

Долго ждать не пришлось. Вскоре на улице вновь раздались крики мальчишек-газетчиков:


«Драматический поворот в деле Биндон Бойс! Спешите узнать!»


Мы поспешили. Судя по всему, полиция как раз собиралась арестовать Саймона Перривейла, как он исчез. Мистер Долланд терялся в догадках, почему его не арестовали раньше.

«ГДЕ САЙМОН ПЕРРИВЕЙЛ? — вопрошали заголовки. — ВЫ ВИДЕЛИ ЭТОГО ЧЕЛОВЕКА?»

Затем характер заголовков изменился: «Полиция идет по следу. С минуты на минуту ожидается арест подозреваемого».

— Итак, — провозгласил мистер Долланд, — он сбежал. С таким же успехом он мог просто заявить: «Я виновен». Не беспокойтесь, его скоро поймают.

— Я очень на это надеюсь, — передернула плечами миссис Харлоу. — Как можно спать спокойно, зная, что убийца на свободе?

— У него нет никаких причин убивать вас, миссис Харлоу, — заметила Мег.

— Я не могу быть так в этом уверена, — отрезала миссис Харлоу.

— Его скоро найдут, — заверил ее мистер Долланд. — Его наверняка ищут повсюду.

Однако время шло, а об аресте не сообщалось.

И вскоре это дело покинуло первые полосы газет. Его место вытеснил рассказ о приближающемся золотом юбилее королевы. За отсутствием главного подозреваемого публика очень быстро утратила всяческий интерес к гнусному убийству. В случае поимки беглеца этот интерес разгорелся бы с новой силой, но пока дело Биндон Бойс вынуждено было ютиться на последних страницах газет.

* * *


За три дня до отъезда к нам явился посетитель.

Я была у себя, когда родители послали за мной. Мне надлежало немедленно явиться в гостиную. Там меня ожидал сюрприз. Когда я вошла, мне навстречу двинулся Лукас Лоример.

— Мистер Лоример сообщил нам, что вы познакомились в доме мистера и миссис Графтон, — произнесла мама.

— Ну да, так и было, — ответила я, простодушно демонстрируя радость от неожиданной встречи.

Он взял меня за руку и улыбнулся, пристально глядя мне в глаза.

— Мне было так приятно познакомиться с дочерью профессора Крэнли, — сказал он, умудрившись одной фразой сделать комплимент и мне, и моему отцу.

Родители благосклонно улыбались, глядя на нас.

— У нас хорошие новости, — сообщил отец.

Все трое смотрели на меня с выражением, с которым взрослые смотрят на ребенка, собираясь угостить его конфетой.

— Мистер Лоример тоже поплывет на «Звезде Атлантики», — сообщила мама.

— В самом деле? — изумленно воскликнула я.

Лукас Лоример кивнул.

— Для меня это тоже сюрприз и в то же время большая честь. Меня попросили рассказать о моей находке одновременно с лекцией профессора Крэнли.

Я с трудом сдержала смех, услышав, какую четкую границу он провел между рассказом и лекцией. Мне трудно было поверить в то, что он и в самом деле такой скромный, каким пытается казаться. Выражение его глаз совершенно не соответствовало его словам.

— Итак, — подвел итог отец, — мистер Лоример отправляется в путешествие вместе с нами.

— Мне очень приятно, — совершенно искренне ответила я.

— Я и передать не могу, как радует меня предстоящая поездка, — произнес Лукас Лоример. — Я часто думаю о том, как мне повезло найти этот удивительный артефакт у себя в саду.

Отец улыбнулся и заметил, что надпись на камне расшифровать оказалось довольно сложно, не сами иероглифы, разумеется, но их значение… точное значение. И он начал распространяться о том, как подобная многозначность характерна для арабского мышления. Любят они напустить тумана.

— Но именно это и интригует, — возразил Лукас Лоример.

— Как хорошо, что вы рассказали нам о том, что вас тоже пригласили, и о том, что вы приняли это приглашение.

— Мой дорогой профессор, как же я мог отказаться от чести разделить с вами кафедру… Ну, не совсем разделить, но, скажем, пойти по вашим стопам.

Родители были в восторге и не скрывали этого — изредка и они покидали возвышенный мир науки, в котором обитали большую часть времени, чтобы насладиться лестью своих почитателей.

Лукаса Лоримера пригласили остаться на ленч, за которым мы обсуждали грядущее путешествие, а отец, поощряемый мамой, принялся рассказывать, на какие темы намеревается читать лекции в Южной Африке и Северной Америке.

А я думала только о том, что Лукас будет с нами на корабле и во всех этих заморских странах. Его присутствие обещало сделать поездку еще увлекательнее.

Эта новость развеяла преследовавшие меня тревожные мысли.

Теперь я точно знала, что скучно мне не будет.

* * *


Вместе с родителями мы приехали в Тилбери. Всю дорогу я скромно сидела в сторонке и слушала их беседу, которая в основном вращалась вокруг предстоящих лекций. Меня это вполне устраивало, так как избавляло от необходимости принимать участие в разговоре. Отец не забыл и о Лукасе Лоримере. Его интересовало, как он справится со своей задачей.

— Разумеется, его знания о предмете весьма поверхностны, — пояснил он, — но я слышал, что он умеет заинтересовать слушателей. Не то чтобы я одобрял подобный занимательный подход к столь серьезной теме, но иногда развлечь публику тоже не мешает.

— Надеюсь, что он будет выступать перед знающими людьми, — вмешалась мама.

— О да, — отец улыбнулся и обернулся ко мне. — Если у тебя есть вопросы, Розетта, пожалуйста, не стесняйся, спрашивай.

— Да-да, — кивнула мама, — если ты будешь подготовлена, лекции покажутся тебе намного интереснее.

Я поблагодарила их и подумала, что, пожалуй, в целом они довольны своей дочерью.

Я впервые в жизни оказалась на корабле, и даже процесс погрузки показался мне восхитительно увлекательным. Моя каюта располагалась рядом с каютой родителей, хотя мне предстояло делить ее с моей ровесницей — девушкой, плывшей в Южную Африку, где ее родители держали ферму. Она только что окончила школу. Ее звали Мэри Келпин, и она показалась мне довольно приятной особой. Она уже несколько раз проделывала этот путь и по сравнению со мной была опытной путешественницей.

Она выбрала нижнюю койку, против чего я нисколько не возражала. Мне казалось, что внизу я чувствовала бы себя скованно. Затем она тщательно разделила пространство в нашем общем шкафу, и я подумала, что смогу с ней поладить, во всяком случае, то время, что мы проведем в плавании.

Мы вышли в море ранним вечером, и почти сразу же нас разыскал Лукас Лоример. Его голос донесся до меня из каюты родителей. Я не стала заходить к ним, а вместо этого решила осмотреть корабль. Я поднялась по трапу в общую гостиную, а затем вышла на палубу, чтобы бросить прощальный взгляд на доки. Я облокотилась на перила и разглядывала суету на причале, когда он оказался рядом со мной.

— Я знал, что найду вас здесь, — произнес он. — Я не сомневался, что вы не пропустите момент выхода корабля в море.

— Да, это очень интересно, — ответила я.

— Не правда ли, забавно, что нам предстоит совместное путешествие?

— Забавно?

— Я уверен, что оно покажется нам забавным. Восхитительное совпадение.

— Все это произошло довольно естественным образом. Разве можно назвать это совпадением?

— Я вижу, вы сторонница точных формулировок. Возможно, я попрошу вас помочь мне написать текст выступления.

— Разве вы его еще не написали? Отец работал над своим целую вечность.

— Он профессионал. Мой рассказ будет подан в совершенно ином ключе. Я предложу слушателям задуматься о мистицизме Востока. Мое выступление будет похоже на сказку из «Тысячи и одной ночи».

— Не забывайте, что вы будете выступать перед специалистами.

— О, я рассчитываю заинтересовать более широкую аудиторию романтично настроенных людей, обладающих живым воображением.

— Я уверена, что вам это удастся.

— Я так рад тому, что мы путешествуем вместе, — произнес он. — К тому же, вы уже не школьница. Это не может вас не радовать. Я прав?

— Пожалуй, правы.

— Вы стоите на пороге жизни, которая начинается с увлекательного приключения…

Воздух разорвал оглушительный гудок парохода.

— Думаю, это означает, что наше плавание вот-вот начнется. Да, и в самом деле. Адье, Англия. Добро пожаловать, новые страны… новые пейзажи… новые приключения.

Он расхохотался, а я испытала прилив волнения и радости. «Как хорошо, что он с нами!» — подумала я.

Начало плавания меня не разочаровало. Моим родителям оказывал всевозможные знаки внимания капитан судна, а также кое-кто из пассажиров. По кораблю быстро распространилась информация о том, что они едут с лекциями в Южную Африку и Северную Америку и на них взирали с благоговением и уважением. Лукас также пользовался популярностью и спросом. Я прекрасно понимала, почему. Он не был скован условностями. Где бы он ни находился, вокруг него всегда царило оживление и звучал смех. Любое событие в его присутствии становилось занимательным и увлекательным.

Со мной он держался очень предупредительно, как, впрочем, и со всеми остальными. Он шел по жизни легко и непринужденно, и, как мне казалось, всегда добиваясь желаемого благодаря своему уникальному дару.

На мою соседку по каюте он произвел изрядное впечатление.

— Какой обаятельный мужчина! — заметила она. — И ты его уже давно знаешь. Повезло!

— Ну, я познакомилась с ним на званом обеде, и то весьма поверхностно. А потом он приехал к нам и сообщил, что отправляется в плавание вместе с нами.

— Я так полагаю, это все благодаря твоему отцу?

— Что ты имеешь в виду?

— То, что он так приветлив с тобой.

— Он со всеми приветлив.

— Он очень привлекателен… Даже слишком, — зловещим тоном добавила она и многозначительно на меня посмотрела. Она обращалась со мной, как с простофилей, потому что я имела неосторожность сообщить ей, что из-за путешествия раньше времени ушла из школы. Она окончила школу в прошлом году, а значит, была на год старше меня.

Мне показалось, что она предостерегает меня относительно Лукаса. Мне хотелось крикнуть ей, что в этом нет ни малейшей необходимости, но потом решила не горячиться. В чем она была права, так это в том, что я совершенно не знаю жизни.

Но я продолжала с удовольствием проводить время с Лукасом.

Уже в первые дни плавания мы обнаружили на верхней палубе уютное, защищенное от ветра местечко, тем более что погода была ветреной, а море довольно бурным. Родители большую часть времени проводили в своей каюте, и это позволяло мне беспрепятственно исследовать корабль, что я и делала с огромным интересом.

Маленькая каюта казалась мне очень тесной, особенно в обществе говорливой и пытающейся опекать меня Мэри. Я старалась проводить в ее компании как можно меньше времени, а на верхней койке было очень душно. Я просыпалась очень рано и некоторое время лежала, ожидая, пока можно будет подняться.

Потом я обнаружила, что могу спуститься вниз, не разбудив Мэри, набросить на себя какую-нибудь одежду и выйти на палубу. Раннее утро неизменно приводило меня в удивительное расположение духа. Я сидела в своем укромном уголке, смотрела на море и наблюдала за восходом солнца. Меня приводило в восторг утреннее небо. Иногда оно бывало нежно-жемчужного цвета, иногда становилось кроваво-красным. Я фантазировала, глядя на проплывающие в вышине облака, то и дело приобретающие самые причудливые очертания, и слушала, как волны плещутся о борт корабля. Никакое другое время суток не доставляло мне такого наслаждения, как раннее утро.

Каждое утро я видела одного и того же мужчину в синем комбинезоне, драившего ту часть палубы, где сидела я. Я с ним познакомилась… если, конечно, это можно было так назвать. Он проходил мимо меня с ведром и шваброй, разливал воду и начинал тереть палубу.

В это время на палубе бывало практически безлюдно.

Когда он появился впервые, я произнесла:

— Доброе утро. Я вышла подышать воздухом. В каюте слишком душно.

— Да, конечно, — ответил он, не переставая тереть палубу.

— Если я вам мешаю, я перейду на другое место.

— Нет, нет, все в порядке, я помою этот участок позже.

У него была очень правильная, лишенная какого-либо акцента речь. Я присмотрелась к нему: довольно высокий, светло-каштановые волосы и очень грустные глаза.

— В это время на палубе редко встретишь пассажиров, — заметила я.

— Вы правы.

— Вы, наверное, считаете меня сумасшедшей.

— Нет… нет. Я понимаю ваше желание подышать воздухом. К тому же это самое лучшее время дня.

— О да.

Я настаивала на том, что мешаю ему, поэтому он передвинул мой стул и продолжил свое занятие.

На следующее утро я опять его встретила. На третье утро мне показалось, что он уже ищет меня глазами. Мы ни о чем не договаривались, но эти встречи стали неотъемлемой частью дня. Мы обменивались парой фраз: «Доброе утро… Какая чудесная погода» и тому подобное. Он всегда смотрел вниз, натирая палубу, как будто был всецело поглощен своим занятием.

— Вам нравится море, верно? — поинтересовался он на четвертое утро.

— Кажется, да, — ответила я. — Я не уверена, потому что это мое первое плавание.

— Оно очаровывает и уже никогда не отпускает. Оно способно меняться с необычайной скоростью.

— Как жизнь, — заметила я, думая о переменах в моей жизни. Он не ответил, а я продолжала:

— Я полагаю, вы опытный моряк?

Он покачал головой и отошел от меня.

Приемы пищи на борту также были весьма увлекательны. Лукас Лоример в качестве нашего друга сидел с нами за одним столом, а капитан Грейсом взял себе за правило подсаживаться ко всем столикам по очереди, что позволяло ему постепенно познакомиться со всеми пассажирами. Он знал множество морских историй, а приятный обычай менять собеседников позволил всем выслушать рассказ о его приключениях.

— Это очень просто, — прокомментировал Лукас. — У него сложился определенный репертуар, и ему всего лишь остается повторять свое представление за каждым столиком. Вы ведь заметили, как он делает паузы, ожидая смеха или стремясь достигнуть максимального эффекта.

— В этом отношении вы на него похожи, — сообщила ему я. — О, я не о повторах. Я имела в виду, что вы тоже знаете, где сделать паузу.

— Я вижу, вы слишком хорошо меня знаете, — заметил он.

— Что ж, позвольте мне вас успокоить. Я думаю, что умение рассмешить людей это величайший талант.

Он взял мою руку и поцеловал ее.

На лицах родителей, присутствовавших за столом во время этого диалога, отразилось изумление. Наверное, они впервые заметили, что я выросла.

Мы с Лукасом гуляли по палубе и встретили капитана Грейсома. Он каждый день обходил корабль, судя по всему для того, чтобы убедиться, что все в порядке.

— Как дела? — спросил он, подходя к нам.

— Спасибо, очень хорошо, — ответил Лукас.

— Уж не страдаете ли вы от морской болезни? Поначалу она мучает очень многих. Впрочем, море достаточно спокойное… пока.

— Вы считаете, что погода поменяется? — поинтересовалась я.

— На этот вопрос, мисс Крэнли, я вам ответить не могу. Я не прозорливый старец. Мы можем делать прогнозы, но гарантий вам не даст никто. Погода абсолютно непредсказуема. Все может предвещать ясный день, а затем на горизонте появляется нечто непредвиденное, и все наши прогнозы летят вверх тормашками.

— Предсказуемые вещи всегда скучны, — заявил Лукас. — Неожиданность таит в себе определенную привлекательность.

— Я не уверен, что это высказывание применимо к погоде, — ответил капитан. — Мы скоро подойдем к Мадейре. Вы сойдете на берег?

— О да! — воскликнула я. — Мне не терпится поскорее увидеть этот остров.

— Жаль, что у нас там будет всего один день, — заметил Лукас.

— Этого достаточно, чтобы пополнить запасы. Вам там понравится. Обязательно попробуйте изумительное местное вино.

С этим он нас оставил.

— Какие у вас планы относительно Мадейры? — поинтересовался Лукас.

— Мои родители пока еще ничего не говорили.

— Я хотел бы стать вашим провожатым.

— О, благодарю вас. Вы там уже бывали?

— Да, — кивнул он. — Так что со мной вы будете в безопасности.

* * *


Когда я проснулась и увидела землю, меня охватила бурная радость. Я, как обычно, проснулась очень рано и, стоя на палубе, наблюдала за тем, как наш корабль подходит к купающемуся в зелени острову, вздымающемуся из прозрачного бирюзового моря. Несмотря на ранний час, пригревало солнце, стоял полный штиль и море было гладким, как зеркало.

Отец слегка простудился и решил провести время на корабле, заверив меня, что ему есть чем заняться, и мама, разумеется, осталась с ним. Они решили, что будет просто замечательно, если я отправлюсь на экскурсию по острову с мистером Лоримером, который так галантно предложил мне свое общество.

Меня это полностью устраивало, хотя я ощущала легкие угрызения совести за мысль о том, что без них сегодняшний день будет гораздо приятнее. Я не сомневалась, что Лукас чувствует то же самое, хотя он ни за что в этом не признался бы.

— Я здесь уже бывал, поэтому мне есть что вам показать, — заверил он меня, — а если обнаружится, что я чего-то не знаю…

— Что очень маловероятно.

— …мы узнаем это вместе, — закончил он.

На этой ноте мы и сошли на берег.

Я вдыхала воздух, напоенный ароматами цветов, а цветы здесь росли повсюду. Уличные лотки пестрели яркими бутонами и букетами, а также корзинками, вышитыми сумками, шалями, скатертями и салфетками.

Яркое солнце, иностранный говор торговцев (судя по всему, местные жители говорили по-португальски), наперебой предлагающих свой товар, волнение от осознания того, что я нахожусь в другой стране, и от общества Лукаса — все это заставило меня осознать, что мне уже очень давно не было так хорошо.

Это и в самом деле был незабываемый день. Лучшего спутника, чем Лукас, и желать было невозможно. Его улыбка очаровывала людей, где бы мы ни появлялись, и я решила, что он один из лучших знакомых мне людей.

Оказалось, что он и в самом деле очень много знает об острове.

— Он довольно небольшой, — пояснил Лукас. — Я провел здесь неделю и за это время успел побывать практически везде.

Он нанял одну из повозок, запряженных волами, и мы объехали город. Мы побывали в соборе и на рынке, где также торговали цветами, корзинами и плетеными столами и стульями.

Из города открывался вид на гавань, и мы видели «Звезду Атлантики», расположившуюся немного поодаль от берега, и снующие между кораблем и берегом лодчонки, перевозящие пассажиров на берег и обратно.

Лукас сказал, что мы должны попробовать вино, поэтому мы спустились в один из многочисленных погребков и расположились за похожим на бочонок столиком, а нам принесли на пробу бокалы с местным вином, я полагаю, в надежде, что оно нам так понравится, что мы решим купить еще.

В погребке было темно, что очень контрастировало с ярким солнечным днем, оставшимся снаружи. Расположившись на табуретах у столика, мы взглянули друг другу в глаза. Лукас поднял свой бокал.

— За вас… За нас… За то, чтобы у нас было еще много таких дней.

— Насколько я знаю, следующая остановка — Кейптаун.

— Возможно, пока мы там будем, нам с вами представится еще одна такая возможность.

— Но вы будете заняты. Ваша лекция…

— Пожалуйста, не надо называть это лекцией. Оно означает нечто гораздо более серьезное. Оно даже может подразумевать суровый выговор. Меня пригласили совершить это путешествие, чтобы немного облегчить содержательный доклад профессора. Мне очень польстило подобное приглашение, и, как видите, оно уже привело вот к этому. Так что… назовем это беседой. Так гораздо мягче. Честно говоря, у меня есть ощущение, что мое выступление шокирует ваших родителей. Речь пойдет о проклятиях и расхитителях гробниц.

— Возможно, людям будет интересно послушать и об этом, а не только о…

— Да мне все равно. Не понравится, так не понравится. Вот… Я не допущу, чтобы это помешало мне извлечь из путешествия максимум удовольствия. Я счастлив путешествовать в вашем обществе.

— Я тоже этому очень рада.

— Нас потянуло на сентиментальность. Это все вино. Оно вам нравится? Надо купить у них хотя бы бутылку, чтобы отблагодарить за бесплатное угощение.

— Надеюсь, что эти бесплатные угощения окупаются.

— Должны окупаться, иначе эта старая традиция давно бы умерла. Не правда ли, это очень приятно — сидеть в этом темном подвальчике на этих неудобных табуретах и потягивать превосходное мадейрское вино?

В погребок спустилось еще несколько пассажиров с нашего судна. Мы поздоровались с ними. Они тоже были в превосходном настроении.

Тут мимо нашего столика прошел какой-то молодой человек.

— Здравствуйте, — произнес Лукас.

Молодой человек остановился.

— Простите, — извинился Лукас. — Мне показалось, что я вас знаю.

Молодой человек с каменным выражением лица посмотрел на Лукаса, и вдруг я его узнала. Я бы узнала его и раньше, если бы на нем была роба, в которой я привыкла его видеть. Это был тот самый молодой человек, который драил по утрам палубу.

— Нет, — ответил он, — я не думаю…

— Простите, — повторил Лукас, — я просто подумал, что мы с вами уже где-то встречались.

Я улыбнулась и вмешалась в этот странный разговор:

— Должно быть, вы видели друг друга на борту корабля.

Матрос напряженно изучал Лукаса. Мне показалось, что он чем-то встревожен.

— Да, наверное, — согласился Лукас.

Молодой человек отошел от нас и расположился за столиком в самом темном углу погребка.

— Это матрос с нашего судна, — прошептала я Лукасу.

— Похоже, вы с ним знакомы.

— Я его встречаю по утрам. Я поднимаюсь на палубу встречать рассвет, а он в это время моет палубу.

— Он не похож на мойщика палуб.

— Это потому, что он не в робе.

— Что ж, спасибо за информацию. Похоже, бедняга немного смутился. Надеюсь, что вино ему понравится так же, как и нам. Пойдемте? Но сначала купим у них бутылку вина. А еще лучше две. Разопьем их на корабле. Сегодня же за обедом.

Мы купили вино, вышли на залитую солнцем улицу и неторопливо зашагали к гавани.

На набережной мы остановились у лотка, и Лукас купил мне сумку, расшитую алыми и синими цветами.

— На память о чудесном дне, — сказал он. — В знак благодарности за то, что вы позволили мне разделить его с вами.

Мне было очень приятно это слышать, и я подумала о том, что это он подарил мне такой прекрасный день.

Я заверила его, что всякий раз, глядя на эту сумку, буду вспоминать день на Мадейре.

— Я буду думать о цветах… запряженных бычками повозках… о винном погребке…

— И даже о мойщике палуб.

— Я не забуду ни единого мгновения, — подтвердила я.

* * *


В море быстро обзаводишься друзьями.

После Мадейры нас ожидал долгий период бархатной погоды и зеркально гладкого моря. После проведенного вместе дня мы еще крепче сдружились с Лукасом. Мы, не сговариваясь, каждый день встречались на палубе. Он садился рядом со мной, мы болтали и смотрели на скользящее за бортом море.

Он много рассказывал о себе, о том, как нарушил семейную традицию, согласно которой один из сыновей должен сделать карьеру в армии. Но он не был создан для армии. Он вообще не мог понять, для чего создан. Ему не сиделось на месте, и он много путешествовал, обычно в компании Дика Дювейна, бывшего денщика и друга. Дик оставил армию одновременно с Лукасом, и с тех пор они не расставались. Сейчас Дик остался в Корнуолле. Он помогал брату Лукаса управлять поместьем, к чему, судя по всему, судьба подталкивала и самого Лукаса.

— Но сейчас я ни в чем не уверен, — продолжал он. — Хотя работы в поместье достаточно, так что без дела сидеть я не буду. Наверное, если бы его унаследовал я, то относился бы к нему иначе. Сейчас всем заправляет мой брат Карлтон. Он идеальный помещик… мне до него далеко. Он самый замечательный брат во всем мире, но я никогда не любил играть вторую скрипку. Я для этого слишком самонадеян. Так что, уйдя из армии, я не знал, к чему себя приложить… Я довольно много путешествовал. Меня всегда привлекал Египет, и когда я нашел этот камень в саду, это походило на перст судьбы. Да так оно и было, ведь это привело меня сюда, в такое элитное общество, как ваши родители, и, разумеется, их очаровательная дочь. И все это благодаря моей находке. Но я все время говорю о себе. А что же вы? Какие планы у вас?

— Никаких. Вы уже знаете, что я бросила школу, чтобы совершить это путешествие. Кто знает, что ждет нас в будущем?

— В этом никто не может быть уверен, но иногда у нас есть возможность лепить будущее собственными руками.

— А вы свое уже вылепили?

— Я в процессе.

— И у вашего брата есть в Корнуолле поместье?

— Да. Кстати, оно совсем недалеко от места, недавно попавшего в газеты.

— В самом деле? Какого же?

— Вы читали о молодом человеке, которого не удалось арестовать, потому что он исчез?

— О да, отлично помню. Саймон как-там-его? Перривейл, кажется.

— Точно. Усыновивший его человек дал ему свою фамилию. Я говорю о сэре Эдварде Перривейле. От нас до их поместья семь или восемь миль. Оно называется Перривейл-корт. Прекрасный старинный особняк. Когда-то, очень давно, я побывал там. У моего отца было какое-то дело к сэру Эдварду, и мы к нему заехали. Я вспомнил об этом, прочитав в газетах об убийстве. В семье было два родных сына и один приемный. Нас всех это глубоко шокировало. Трудно представить, что нечто подобное может произойти с твоими знакомыми.

— Как интересно. У нас в доме только и разговоров было, что об этом деле. Среди слуг, конечно. Родители об этом не говорили.

Тут мимо нас прошел уже упомянутый матрос. Он катил перед собой тележку с бутылками пива.

— Доброе утро, — окликнула его я.

Он кивнул в ответ и пошел дальше.

— Ваш друг? — спросил Лукас.

— Это тот самый матрос, который моет палубы. Помните? Он был в винном погребке.

— Ах да… Помню-помню. Неразговорчивый малый, верно?

— Да, он несколько сдержан. Возможно, им не положено общаться с пассажирами.

— Он не похож на остальных.

— Да, мне тоже так показалось. Он почти ничего не говорит, разве что «доброе утро» да несколько слов о погоде.

Мы сменили тему разговора и тут же забыли об этом парне. Лукас принялся рассказывать мне о корнуоллском имении и обитающих в нем эксцентричных людях. Я рассказала ему о своей жизни, о выступлениях мистера Долланда. Мне удалось насмешить его красочными описаниями наших кухонных собраний.

— Похоже, у вас было нескучное детство.

— О, мне очень повезло.

— А вашим родителям об этом известно?

— Их не особенно интересуют события, случившиеся после рождения Христа.

Вот так мы и общались.

На следующее утро, поднявшись на палубу, я опять увидела своего мойщика палуб, но он даже не подошел ко мне.

* * *


Корабль взял курс на Кейптаун, и погода все ухудшалась. Ветер крепчал. Я почти не видела родителей, все время проводивших в своей каюте. Отец работал над своей лекцией, пытаясь ее улучшить, а мама ему помогала. Впрочем, мы встречались за обедом, когда они взирали на меня благосклонно, но несколько рассеянно, к чему я давно привыкла. Один раз отец поинтересовался, не скучаю ли я. Если мне нечего делать, он может дать мне что-нибудь почитать. Я заверила его, что наслаждаюсь жизнью на борту корабля, мне есть что читать, и мы сдружились с мистером Лоримером. Вздохнув с облегчением, родители опять с головой окунулись в работу.

Капитан, который изредка с нами обедал, сообщил, что самые свирепые штормы, с которыми ему приходилось сталкиваться, настигали его у мыса Доброй Надежды, который еще в древности был известен среди моряков как мыс штормов. Как бы то ни было, мы не могли рассчитывать, что хорошая погода будет сопутствовать нам на протяжении всего путешествия. Но мы должны были стойко переносить превратности судьбы и морские штормы. Потому что именно это ожидало нас впереди.

Мои родители, как обычно, остались у себя в каюте, но я почувствовала потребность в свежем воздухе и поднялась на открытую палубу.

Я оказалась совершенно не готова к ярости, с которой на меня обрушился ветер. Корабль бросало по волнам, как пробку. Он так раскачивался, что казалось, мы вот-вот перевернемся. Высокие волны угрожающе вздымались со всех сторон, а затем обрушивались и заливали всю палубу. Ветер рвал мою одежду и волосы. Он как будто пытался оторвать меня от поручня, в который я вцепилась, и швырнуть за борт.

Это было жуткое, но в то же время прекрасное зрелище.

Я промокла насквозь и едва держалась на ногах. Мне было трудно дышать.

Я стояла, не решаясь ничего предпринять. Чтобы укрыться от бьющих в борт корабля волн, необходимо было пересечь скользкую палубу. И тут я увидела знакомого матроса. Он тоже вымок и бежал ко мне, хотя его швыряло из стороны в сторону. Его волосы потемнели от морской воды и напоминали черную шапку, на лице тоже блестела вода.

— Вы в порядке? — закричал он.

— Да! — закричала я в ответ.

— Вам не следует здесь находиться. Будет лучше, если вы спуститесь вниз!

— Хорошо! — крикнула я.

— Пойдемте, я помогу вам.

Качка бросила его на меня.

— И часто бывают такие бури? — выдохнула я.

— Я такое вижу впервые. Это мое первое плавание.

Он взял меня под руку и мы, шатаясь как пьяные, на подкашивающихся ногах пересекли палубу. Он открыл какую-то дверь и втолкнул в нее меня.

— Вот так, — произнес он. — И больше никогда не выходите наверх в такую погоду.

Прежде чем я успела его поблагодарить, он исчез.

Шатаясь, я добралась до своей каюты. Мэри Келпин лежала на своей нижней койке. Ей определенно было не по себе.

Я пошла взглянуть на родителей. Оба лежали пластом.

Я вернулась в свою каюту, забралась наверх и попыталась читать. Это оказалось нелегким занятием.

До самого вечера мы ждали, что шторм скоро утихнет. Корабль продолжал свой нелегкий путь, треща и стеная, как будто в предсмертной агонии.

К вечеру ветер немного стих, и мне удалось добраться до столовой, где на столах были подняты фальшбортики, предотвращающие падение посуды на пол. Людей здесь почти не было, но вскоре я увидела Лукаса.

— Ага, — воскликнул он. — Как мало смельчаков добралось до столовой.

— А вы когда-нибудь попадали в такой шторм?

— Да, однажды, когда я возвращался домой из Египта. Мы миновали Гибралтар и поднимались вверх по заливу. Я решил, что настал мой смертный час.

— Я тоже так подумала сегодня днем.

— Наш корабль выдержит этот шторм. Завтра море будет спокойным, как озеро, и мы будем удивляться, из-за чего был такой переполох. А где ваши родители?

— У себя в каюте. Они решили воздержаться от похода в столовую.

— Заодно с большинством остальных пассажиров, как я посмотрю. Я рассказала ему о том, как побывала на палубе и получила суровый выговор от нашего общего знакомого.

— Он абсолютно прав, — кивнул Лукас. — Я уверен, что это очень опасно. Вас легко могло смыть за борт. Я так понимаю, мы чуть было не угодили в ураган.

— Зато все поняли, каким опасным бывает море.

— Еще бы. Оно не терпит легкомысленного к себе отношения. Море, как и огонь, хороший друг, но опасный враг.

— Хотела бы я знать, что чувствуют люди, потерпевшие кораблекрушение.

— Им очень страшно.

— В открытом море в утлой лодке, — пробормотала я.

— Это еще хуже, чем кажется.

— Да, наверное. Но, похоже, шторм стихает.

— Я бы на это не полагался. Нам следует быть готовыми ко всему, даже к самому худшему. Возможно, это урок нам всем.

— Люди не всегда делают правильные выводы из уроков.

— Я не понимаю, почему, если так легко убедиться в предательском нраве моря. Оно может быть добрым и ласковым, а уже через минуту злобным и угрюмым.

— Надеюсь, что ураганы обойдут нас стороной.

Я вернулась в свою каюту в одиннадцатом часу вечера. Мэр Келпин лежала в постели. Я пошла в соседнюю каюту, чтобы пожелать спокойной ночи родителям. Отец лежал на койке, а мама читала газеты.

Сказала родителям, что обедала с Лукасом Лоримером, а теперь собираюсь лечь спать.

— Будем надеяться, что к утру все стихнет, — произнесла мама. — Эта бесконечная качка мешает твоему отцу сосредоточиться, а над лекцией еще предстоит много работать.

Мой сон был некрепким и беспокойным. Проснувшись рано утром, я поняла, что ветер опять усилился, потому что корабль качало и трясло еще сильнее, чем накануне днем. Мне пришлось схватиться за койку, чтобы меня не сбросило вниз. О сне нечего было и думать. Я замерла, прислушиваясь к завываниям и стонам бури и грохоту волн о борт корабля.

И вдруг… я услышала отчаянный звон. Я сразу поняла, что он означает, потому что в первый день плавания все пассажиры приняли участие в практическом занятии, призванном хотя бы в какой-то мере подготовить нас к критической ситуации в море. Нам рассказали, что мы должны будем надеть теплую одежду и спасательные жилеты, которые хранятся в шкафчиках в каждой каюте, после чего как можно скорее направиться к условленному месту сбора.

Я спрыгнула с койки на пол. Мэри Келпин уже одевалась.

— Вот мы и влипли, — сказала она. — Этот мерзкий ветер, а теперь… еще и это.

Ее зубы стучали, и оказалось, что одеваться обеим одновременно совсем нелегко.

Она оделась быстрее меня. Застегнув все пуговицы и набросив спасательный жилет, я выбежала из своей каюты и ворвалась в каюту родителей.

Колокол не умолкал ни на минуту. Родители были совершенно растеряны, а отец возбужденно складывал какие-то бумаги.

— Времени на это сейчас нет, — сказала я. — Скорее наденьте теплую одежду. Где ваши спасательные жилеты?

Мне предоставилась уникальная возможность осознать, что иногда капля здравого смысла значит намного больше самой обширной эрудиции. Родители были так покорны, что у меня сжалось сердце. Они полностью вверили свою судьбу мне. Наконец мы были готовы покинуть каюту.

В коридоре было безлюдно. Внезапно отец остановился и уронил бумаги, которые держал в руках. Я поспешно подняла их и вручила ему.

— О Господи! — в ужасе произнес он. — Я забыл записи, которые сделал вчера.

— Неважно. Наши жизни важнее твоих записей, — ответила я ему.

Он не двинулся с места.

— Я не могу… Я не смогу… Я должен вернуться и забрать их.

— Твой отец должен получить свои записи, Розетта, — произнесла мама.

Я узнала упрямое выражение на их лицах и торопливо произнесла:

— Я вернусь за ними сама. Поднимайтесь наверх. Я принесу вам эти записи. Где они?

— В верхнем ящике, — ответила мама.

Я слегка подтолкнула их к трапу и побежала назад. В верхнем ящике записей не оказалось. Немного поискав, я обнаружила их в нижнем. В спасательном жилете я была ужасно неповоротливой. Схватив пачку бумаг, я заспешила прочь.

Звон колокола стих. Держаться на ногах было очень сложно. Корабль бросало из стороны в сторону, и, поднимаясь по трапу, я чуть не упала. Родителей нигде не было, и я предположила, что они уже присоединились к остальным, и теперь их всех ведут на палубу, к спасательным шлюпкам.

Шторм бушевал все сильнее. Я споткнулась и упала. Проскользив по наклонной поверхности, я ударилась о переборку и с трудом поднялась на ноги. Я чувствовала себя оглушенной и никак не могла понять, куда могли подеваться мои родители за такое короткое время, которое у меня занял поиск записей. С трудом поднимаясь наверх, я сжимала бумаги в руках. На палубе царил хаос. Все рвались к перилам. Тщетно я высматривала в этой мятущейся толпе родителей. Внезапно я почувствовала себя ужасно одинокой среди всех этих отпихивающих друг друга и отчаянно голосящих людей.

Это было ужасно. Казалось, что ветер злорадствует, наблюдая за мучениями, на которые он обрек беспомощных людей. Мои волосы были распущены и теперь развевались у меня над головой и хлестали меня по глазам. Порывом ветра из моих рук вырвало записи. Несколько секунд я наблюдала за их безумным танцем, а затем свирепый ветер подхватил их и швырнул в клокочущую бездну моря.

«Мы должны были держаться вместе», — подумала я. А затем пришла следующая мысль — зачем? Мы никогда не были вместе. Но теперь все совершенно иначе. Нас окружала реальная опасность. Нам в лицо смотрела сама Смерть. Неужели в такой момент стоило расставаться из-за каких-то записей?

Кто-то уже садился в шлюпки. Я поняла, что моя очередь наступит еще не скоро, а когда я увидела, как набитые людьми хрупкие скорлупки опускаются в бушующие волны, я усомнилась в своем желании вверить одной из них свою жизнь.

Внезапно корабль содрогнулся всем корпусом и застонал, как будто был более не в силах выносить эту муку. Палуба накренилась еще сильнее, и я увидела, что стою в воде. Одна из спускаемых на воду шлюпок перевернулась. Я услышала вопли людей, быстро заглушенные жадно засосавшей их пучиной.

Мне казалось, что это все происходит не со мной, и я наблюдала за происходящим отстраненно, как будто издалека. Смерть казалась неминуемой. Моя жизнь еще и начаться толком не успела, а мне уже предстояло с ней расстаться. Я попыталась вспомнить прошлое. Говорят, что все это делают, когда тонут. Но ведь я не тону… пока, подумалось мне. Я стояла на накренившемся судне с пробоиной в борту, наблюдая за разбушевавшейся стихией, и знала, что в любую секунду она может швырнуть меня с этой относительно безопасной палубы в серое безжалостное море, которое никому не оставит надежд на выживание. Вокруг стоял оглушительный шум — вопли и мольбы людей, взывающих к Богу и умоляющих спасти их от ярости моря, смешивались с ревом шторма… завыванием ветра и грохотом гороподобных волн. Все это казалось иллюстрацией к «Аду» Данте.

Я ничего не могла с этим поделать. Наверное, столкнувшись с угрозой гибели, люди первым делом пытаются спастись. Но в юности смерть кажется такой далекой, что ее возможность трудно принять всерьез. Смерть — это то, что случается с другими людьми, к тому же старыми. Трудно представить себе мир, в котором не будет тебя. Сам себе кажешься бессмертным и неуязвимым. Я знала, что очень многие мои спутники еще до наступления ночи окажутся в общей водяной могиле, но мне трудно было поверить, что я буду одной из них.

Я стояла там, оглушенная, и ждала, все время пытаясь высмотреть в толпе своих родителей. Я вспомнила о Лукасе Лоримере. Где он? Его мне тоже хотелось увидеть. Мелькнула мысль о том, что он наверняка смотрит на это спокойно и с легким цинизмом. Стал бы он рассуждать о смерти так же беспечно, как и о жизни?

Тут я увидела перевернутую шлюпку. Волны играли ею совсем рядом со мной. Вдруг они перевернули ее обратно и прибили ее к самому борту.

Кто-то грубо схватил меня за руку.

— Если ты будешь продолжать здесь стоять, через минуту тебя смоет за борт!

Я обернулась и увидела того самого матроса.

— Кораблю конец. Он перевернется… сомнений быть не может.

Его лицо было совершенно мокрым от брызг, и он неотрывно смотрел на лодку у борта. Гигантская волна подняла ее, и она оказалась совсем рядом с нами.

— Это шанс, — крикнул он, — прыгай!

К собственному изумлению, я повиновалась. Он так и не выпустил моей руки. Все вокруг вдруг стало совершенно нереальным. Я пролетела по воздуху и упала в бурлящую воду.

Мы вынырнули рядом с лодкой.

— Хватайся! — закричал он, перекрикивая гвалт.

Я опять повиновалась, скорее инстинктивно, чем сознательно. Он был совсем рядом. Мне показалось, что прошло несколько минут, но на самом деле уже спустя несколько секунд он оказался в лодке. Я по-прежнему цеплялась за борт. Затем он обхватил меня и втащил в лодку.

Я упала на дно лодки как раз вовремя. Нас подняло на гребень огромной волны. Он обхватил меня обеими руками и крепко держал.

— Держись… Держись… Держись изо всех сил, — кричал он.

Случилось чудо. Мы все еще были в лодке.

Мы задыхались.

— Держись, держись! — повторял он.

Я плохо помню последующие несколько минут. Я только знаю, что нас безжалостно швыряло по волнам и что было очень трудно дышать. Я помню оглушительный треск, с которым «Звезда Атлантики» сначала приподнялась, а затем накренилась. Море ослепило меня, мои глаза были залиты соленой водой. В одно мгновение мы взлетали на гребень волны, в другое, казалось, низвергались на самое дно океана.

С тонущего корабля я перебралась на крохотное суденышко, которое было просто неспособно выжить в этом море.

«Должно быть, это конец», — думала я.

Время перестало существовать. Я понятия не имела, как долго я льнула к бортам лодки и как долго единственной целью моей жизни было удержаться в ней.

Я осознавала, что рядом со мной находится какой-то мужчина.

Он кричал, надрывая голос:

— Мы все еще на плаву! Как долго…

Рев волн заглушил его крик.

Мне удавалось различить очертания «Звезды Атлантики». Она все еще была на поверхности, но под каким-то странным углом. Ее нос, казалось, исчез. Я понимала, что оставшиеся на ней люди не имеют ни одного шанса на спасение.

Нас продолжало носить по волнам, каждая из которых могла оборвать наши жизни. Вокруг нас бесновалось и ревело море… Нас от него отделяли тонкие борта нашей шлюпки… Разве способна она противостоять натиску этого безумного океана? Я спрашивала себя, что было бы со мной, если бы рядом не оказался этот человек и не заставил меня прыгнуть вместе с ним за борт. Мне трудно было поверить в свершившееся чудо. Я вспомнила о родителях. Где они? Удалось ли им спастись?

Затем ярость волн несколько ослабела. Или мне это только показалось? Наверное, это лишь временное затишье. И все же это было передышкой. Совсем рядом с нами оказалась еще одна спасательная шлюпка. Я тревожно всматривалась в напряженные, бледные, неузнаваемые лица, ища взглядом родителей. Вдруг лодку подхватила волна. Какую-то секунду она висела в воздухе, а затем ее накрыла другая гигантская волна. Я услышала вопли. Лодка еще держалась на гребне. Ее опять подбросило вверх и поставило торчком. В воду посыпались тела. Затем она скользнула вниз и перевернулась. Какое-то время она плавала перевернутая, прежде чем море, как будто устав играть с нею, отшвырнуло ее прочь, подобно капризному ребенку.

Я видела в воде головы людей. Одна за другой они исчезали из виду.

Я услышала крик своего спасителя:

— Смотри! Кого-то несет прямо к нам!

Это был мужчина. Его голова внезапно оказалась совсем рядом с нашей лодкой.

— Давай втащим его в лодку! Скорее, не то он пойдет на дно и нас увлечет за собой.

Я протянула руки, и вдруг чуть не лишилась чувств: человеком, которого мы пытались втащить в лодку, был Лукас Лоример.

Нам это удалось далеко не сразу. Наконец он перевалился через борт, упал на дно лодки и замер.

Мне хотелось крикнуть: «Ты спасен, Лукас! Слава Богу!»

Мой спутник тоже узнал его и еле слышно ахнул. Затем крикнул мне:

— Он в очень тяжелом состоянии!

— Что мы можем сделать?

— Он почти захлебнулся.

Склонившись над Лукасом, он начал выкачивать воду из его легких. Он пытался спасти ему жизнь. А я спрашивала себя, надолго ли его хватит.

Однако постепенно лицо Лукаса немного порозовело, и он начал подавать признаки жизни.

Я заметила, что его левая нога выглядит как-то странно. Время от времени он тянулся к ней рукой. Он все еще не вполне пришел в сознание, но тем не менее чувствовал, что с ногой что-то не так.

— Я больше не могу, — пробормотал мой спаситель.

— Он будет в порядке?

Он лишь пожал плечами.

* * *


Прошло не меньше двух часов, прежде чем ветер действительно начал стихать. Порывы становились все реже и все слабее.

Лукас по-прежнему неподвижно лежал на дне лодки с закрытыми глазами. Мой второй спутник возился с лодкой. Я не знала, что он делает, но это казалось очень важным, а коль мы по-прежнему оставались на плаву, значит, он свое дело знает.

Он поднял глаза и увидел, что я за ним наблюдаю.

— Поспи, ты совсем измучена, — сказал он.

— Но ты тоже…

— О, у меня пока дел хватает.

— Но сейчас уже ситуация получше. Верно? У нас есть шанс на спасение?

— Ты имеешь в виду, подберут ли нас? Возможно. Нам повезло. Тут под сиденьем оказалась канистра с водой и банка галет. Это неприкосновенный запас на случай кораблекрушения. Это поможет нам выжить. Самое важное — это вода. Она позволит нам продержаться… какое-то время.

— А он? — я указала на Лукаса.

— Плохо. Но он дышит. Он наглотался воды… и к тому же, кажется, у него сломана нога.

— Что мы можем сделать?

Он покачал головой.

— Ничего. У нас для этого ничего нет. Ему придется подождать. Будем высматривать парус. Ты сейчас ничем не можешь помочь, поэтому постарайся уснуть. Тебе будет легче.

— А ты?

— Потом. Для него мы ничего не можем сделать. Мы будем плыть туда, куда нас несет ветер. Нам нечем управлять. Если нам повезет, нас вынесет на торговые пути. А если нет… — он пожал плечами и почти ласково закончил, — будет лучше, если ты поспишь. Сон творит чудеса.

Я закрыла глаза и, к собственному удивлению, которое я, впрочем, ощутила значительно позже, повиновалась.

* * *


Когда я проснулась, солнце висело над горизонтом. Значит, начался новый день. Я огляделась. Небо было огненно-красным, и даже вода казалась окрашенной в розовый цвет. Все еще дул сильный ветер, вздымавший волны, увенчанные белыми бурунами. Это означало, что мы тоже движемся с приличной скоростью. Но вот куда? Ответа на этот вопрос у нас не было. Мы всецело находились во власти волн и ветра.

Лукас недвижно лежал на дне лодки. Второй мужчина пристально за мной наблюдал.

— Выспалась? — спросил он.

— Да, мне кажется, я спала целую вечность.

— Это было необходимо. Тебе лучше?

Я кивнула.

— Что случилось, пока я спала?

— Ты же видишь, что море утихло.

— Шторм ушел.

— Сплюнь. Пока он утих. В считанные минуты он может вернуться… Но пока у нас появился шанс.

— Как ты думаешь, нас кто-нибудь заметит?

— Наши шансы пятьдесят на пятьдесят.

— А если нет?

— Надолго воды не хватит.

— Ты что-то говорил о галетах.

— Угу. Но вода важнее. Нам придется принимать ее строго дозированно.

— А как же он? — я опять указала на Лукаса.

— Ты его знаешь.

Это было утверждение.

— Да, мы подружились на борту.

— Я видел вас вместе.

— Он тяжело ранен?

— Я не знаю. Сейчас мы ничего не можем с этим сделать.

— Как его нога?

— Ее необходимо вправить. Но у нас ничего для этого нет.

— Как жаль…

— Не надо ни о чем жалеть. Судьба может счесть тебя неблагодарной. Нам повезло спастись, и это само по себе уже чудо.

— Я знаю. Это только благодаря тебе.

Он улыбнулся какой-то неожиданно застенчивой улыбкой.

— Будем надеяться, что на этом чудеса не закончатся, — ответил он.

— Мне бы хотелось ему помочь.

Он покачал головой.

— Мы должны быть очень осторожны. В любую секунду мы можем перевернуться. Ему тоже остается ожидать чудес… так же как и нам.

Я кивнула.

— Мои родители… — начала я.

— Возможно, они спаслись в одной из шлюпок.

— Я видела, как одна из лодок перевернулась… Все утонули?

— Вряд ли кому-то из них удалось выжить.

— Мне не верится, что это суденышко уцелело. Если нам и удастся спастись, то только благодаря тебе.

Мы замолчали. Спустя какое-то время он вытащил из-под сиденья канистру. Мы оба сделали по глотку.

Он тщательно закрутил крышку.

— Нам придется ее растягивать, — сказал он. — Не забывай, что в этой канистре наша жизнь.

Я кивнула.

* * *


Прошло несколько часов. Лукас открыл глаза и увидел меня.

— Розетта? — прошептал он.

— Да, Лукас?

— Где… — я прочитала это слово по губам, потому что он не издал ни звука.

— Мы в спасательной шлюпке. Корабль затонул… наверное. Ты в порядке. Ты со мной и…

Я вдруг осознала абсурдность ситуации. Я даже не знала, как его зовут. Может быть, он и был некогда матросом, но теперь он стал нашим спасителем, и наше будущее по-прежнему находилось в его руках.

Как бы то ни было, Лукас все равно еще плохо осознавал происходящее. Он ничуть не удивился и закрыл глаза. Он что-то сказал. Мне пришлось склониться к его лицу, чтобы расслышать его.

— Моя нога…

С ногой было необходимо что-то делать. Но что? У нас не было никаких медицинских средств, и перемещаться по лодке можно было только с крайней осторожностью. Даже в относительно спокойном море она угрожающе раскачивалась, и я понимала, что один из нас легко может оказаться за бортом.

Солнце стояло в зените, и жара казалась невыносимой. К счастью ветер, хоть и улегся, но не совсем. Он ласково толкал нас вперед. Куда? Этого никто не знал.

— Когда появятся звезды, мы сможем понять, где находимся, — произнес мой спаситель.

Я узнала его имя. Джон Плайер. Мне показалось, он назвал его весьма неохотно.

— Ты не будешь возражать, если я стану называть тебя просто Джон? — спросила я, на что он ответил:

— Тогда я буду называть тебя Розеттой. Теперь мы уже на равных. Ты не пассажирка, а я не матрос. Страх смерти лучший уравнитель.

— Мне не нужен страх смерти, чтобы называть тебя по имени. Хотя было бы весьма абсурдно кричать: «Мистер Плайер, я тону, спасите меня, пожалуйста!»

— Абсурдно, — согласился он. — Но я надеюсь, тебе никогда не придется кричать что-нибудь подобное.

— Ты сможешь управлять лодкой по звездам, Джон? — поинтересовалась я.

Он пожал плечами.

— Я не могу назвать себя опытным навигатором, но, находясь в море, мало-помалу учишься этому делу. По крайней мере, если ночь будет ясной, мы сможем понять, куда нас относит. Прошлой ночью небо было затянуто тучами, и звезд не было видно.

— Направление могло измениться. Ты же сам сказал, что все зависит от ветра.

— Да, нам приходится мириться с тем, что нам предлагает судьба. Как тут не почувствовать себя беспомощным.

— То же самое чувствуешь, когда полностью зависишь от других людей. Как ты думаешь, мистер Лоример умрет?

— Мне кажется, он достаточно крепок. Главная проблема — это его нога. Должно быть, он сломал ее, когда их шлюпка опрокинулась.

— Как бы мне хотелось хоть чем-нибудь ему помочь.

— Нам остается только смотреть по сторонам во все глаза. Если мы увидим на горизонте хотя бы точку, мы должны попытаться привлечь к себе внимание. Например, поднять флаг.

— Но где мы возьмем флаг?

— Сойдет одна из твоих нижних юбок и какая-нибудь палка… Или что-нибудь в этом роде.

— Я вижу, ты очень изобретателен.

— Может, ты и права, но больше всего нам сейчас нужна удача.

— Что если мы использовали всю положенную нам удачу, когда нам удалось спастись с тонущего корабля?

— Этого маловато, нам надо еще хоть немного. Давай попытаемся ее найти. Не своди глаз с горизонта. Малейшая точка, и мы должны как-то сообщить о себе.

Утро тянулось медленно. Наступил полдень. Лодка куда-то плыла, покачиваясь на волнах. Время от времени Лукас открывал глаза и что-то говорил, хотя было ясно, что он не вполне отдает себе отчет в том, что с ним происходит.

К счастью, солнце скрылось за облаком, и жара стала менее нестерпимой. Я уже не знала, что хуже — дождь, который мог предвещать очередной шторм, или этот палящий зной. Джон Плайер внезапно провалился в сон, даже его силы иссякли. Он казался очень юным. Мысли о Джоне отвлекли меня от нашего отчаянного положения. Как он стал матросом? Я была уверена, что ему есть что скрывать. Его личность окутывала какая-то загадка. Он был очень скрытен. Мне казалось, что он все время настороже. Конечно, в последние часы эти качества были совершенно незаметны, потому что он всего себя посвятил одной цели — спасению наших жизней. Благодаря этому между нами завязались какие-то похожие на дружбу отношения. Наверное, иначе и быть не могло.

Мои мысли то и дело возвращались к родителям. Я представляла себе, как они выходят на палубу, испуганные, растерянные, похожие на детей. Их приводило в замешательство все, не имеющее отношения к Британскому музею. Им никогда не приходилось сталкиваться с суровой прозой жизни, и они в ней ничего не смыслили. О них всегда заботились другие люди, что позволяло им всецело погружаться в науку.

Где они теперь? При мысли о родителях меня охватывало противоречивое чувство, что-то среднее между нежностью и раздражением.

Я представляла себе, как они садятся в шлюпку и отец оплакивает не дочь, а утраченные записи.

Хотя, возможно, я ошибалась. Вероятно, они любили меня больше, чем я осознавала. Разве не назвали они меня Розеттой, в честь своего драгоценного камня?

Я обводила взглядом горизонт, напоминая себе, что я на вахте. Я должна быть готова, если вдруг увижу корабль. Я сняла нижнюю юбку и привязала ее к куску дерева. Если увижу что-нибудь, напоминающее другое судно, я разбужу Джона, и мы не теряя времени начнем размахивать моим самодельным флагом.

День медленно клонился к закату, но ничего не происходило. Нас по-прежнему окружала безбрежная водная гладь. Вода была повсюду… Она тянулась до самого горизонта. Куда бы я ни глядела, везде была одна пустота.

Когда стемнело, Джон Плайер проснулся. Ему стало стыдно, что он так долго спал.

— Тебе это было необходимо, — успокоила я его. — Ты был совершенно измотан.

— И все это время ты несла вахту?

— Я клянусь, что нигде не было ни малейших признаков кораблей.

— Когда-нибудь эти признаки появятся.

Мы сделали еще по глотку воды и съели по галете.

— А как же мистер Лоример? — спросила я.

— Когда он проснется, мы и ему что-нибудь дадим.

— Это нормально, что он все время без сознания?

— Думаю, что нет, но что мы можем поделать? Может, это и к лучшему. Должно быть, эта нога причиняет ему немалые мучения.

— Жаль, что мы не можем ему помочь.

Он покачал головой.

— Увы, это так. Все что могли, мы уже сделали. Мы вытащили его из воды.

— И ты сделал ему искусственное дыхание.

— Как мог. Хотя, похоже, у меня получилось. Но это и все.

— Ах, если бы нас подобрал какой-нибудь корабль.

— Я всецело разделяю твое желание.

Спустилась ночь… наша вторая ночь. Я задремала, и мне приснилось, что я на кухне дома в Блумсбери. «Именно в такую ночь был убит польский еврей…»

Именно в такую ночь! Я внезапно проснулась. Лодка почти не двигалась. В темноте я различила силуэт Джона Плайера. Он смотрел вдаль.

Я закрыла глаза. Мне хотелось вернуться в прошлое.

* * *


Наступил второй день. Море было спокойным, и меня опять поразило одиночество океанских просторов. Казалось, что во всем мире нет никого и ничего, кроме нас и нашей лодки.

Утром Лукас пришел в сознание и спросил:

— Что с моей ногой?

— Наверное, сломана кость, — ответила я. — Сейчас мы ничего не можем с этим сделать. Джон думает, что скоро нас подберет какой-нибудь корабль.

— Джон?

— Джон Плайер. Он просто герой. Он нас спас.

Лукас кивнул.

— А еще кто-нибудь тут есть? — спросил он.

— Нет, только мы втроем. Мы в спасательной шлюпке. Нам сказочно повезло.

— Я очень рад тому, что ты здесь, Розетта.

Я улыбнулась ему.

Мы дали ему немного воды.

— Хорошо, — вздохнул он. — Но я чувствую себя таким беспомощным.

— Мы все беспомощны, — заверила я его. — Слишком много зависит от того, появится корабль или нет.

Около полудня Джон заметил, как ему показалось, землю. Он взволнованно окликнул меня и указал на горизонт. Там виднелся какой-то темный горб. Я изумленно уставилась на него. Что если это мираж? Что если это лишь плод нашего измученного воображения. Возможно, мы видим то, что нам хочется видеть? Мы болтаемся посреди океана всего двое суток, но кажется, что прошла целая вечность. Я не сводила глаз с темного пятна на горизонте.

Лодка как будто совсем остановилась. Море было гладким и спокойным. Даже если земля и в самом деле была совсем близко, мы никак не могли до нее добраться.

Время тянулось очень медленно. Земля исчезла с горизонта, и мы совсем упали духом.

— Корабль — это наша единственная надежда, — произнес Джон. — Но один Бог ведает, подберут нас или нет. Я не знаю, как далеко нас отнесло от торговых путей.

Поднялся легкий бриз, и лодка опять пришла в движение. Я несла вахту и снова увидела землю. Теперь она была значительно ближе.

Я окликнула Джона.

— Похоже на остров, — сказал он. — Если бы только ветер дул в нужном направлении.

Прошло еще несколько часов. Земля то приближалась, то отдалялась. Ветер усилился, и на горизонте появились темные тучи. Я видела, что Джон встревожен.

Внезапно он издал радостный вопль:

— Нас несет на него! Господи… пожалуйста, помоги нам! Ветер… Этот благословенный ветер… Он нас несет к острову!

Меня охватило жгучее волнение. Лукас открыл глаза и спросил:

— Что случилось?

— Кажется, мы приближаемся к суше, — ответила я. — Если бы только…

Джон уже был рядом со мной.

— Это остров, — произнес он. — Смотри, нас несет прямо на него!

— О Джон! — прошептала я. — Неужели Господь услышал наши молитвы?

Внезапно он повернулся ко мне и поцеловал меня в щеку. Я улыбнулась, а он крепко сжал мою руку. В этот момент нас так переполняли эмоции, что мы не могли больше вымолвить ни слова.

Мы уже были на отмели, и дно шлюпки чиркнуло по песку. Джон выпрыгнул прямо в воду, и я последовала за ним. Вода плескалась вокруг моих щиколоток, а я торжествовала, чувствуя под ногами твердую почву.

Вытащить лодку на берег оказалось задачей не из легких, но наконец нам это удалось.

Остров, к которому нас прибил ветер, был очень мал и представлял собой нагромождение скал, торчащих посередине океана. Оглядевшись, мы увидели несколько низкорослых пальм и чахлую зелень, карабкающуюся по утесам, резко вздымающимся от самого пляжа. Ко всеобщей радости, Джон обнаружил под сиденьем шлюпки еще один тайник, в котором лежала еще одна коробка галет, еще одна канистра воды, аптечка с бинтами и моток веревки, позволившей нам привязать шлюпку к дереву и наконец-то почувствовать себя в безопасности.

Больше всего Джон обрадовался воде.

— Она даст нам возможность продержаться еще несколько дней, — прокомментировал он.

Моей первоочередной заботой была нога Лукаса. Я вспомнила, что Дот когда-то сломала руку, и мистер Долланд вправил ее до прибытия врача, похвалившего его за своевременные действия. Мне в подробностях рассказали об этом его подвиге, и теперь я пыталась припомнить, что именно делал мистер Долланд.

С помощью Джона я сделала все что могла. Мы нащупали сломанную кость и попытались соединить ее концы. Потом мы нашли палку, которая послужила шиной, и прибинтовали ее к ноге. Лукас сказал, что ему стало значительно легче, но я опасалась, что наши усилия не увенчались особенным успехом, поскольку в любом случае все это следовало делать намного раньше.

Было очень непривычно видеть этого более чем самодостаточного человека в таком беспомощном состоянии. Теперь Лукас всецело зависел от нас.

Джон был прирожденным лидером и опять взялся за дело. Он сказал нам, что на борту «Звезды Атлантики» принимал участие в различных тренировках и практических занятиях. Всех членов экипажа обучали, как правильно действовать в экстремальных условиях. Теперь это все нам очень пригодилось. Он жалел, что не всегда был достаточно внимателен, но, по крайней мере, многое из того, что он запомнил, оказалось весьма полезным.

Нам не терпелось исследовать остров. Отправившись осматривать его, мы нашли несколько кокосов. Джон потряс их, и мы услышали плеск молока.

Он поднял глаза к небу.

— За нами определенно кто-то присматривает, — заявил он.

Мне никогда не забыть дней, проведенных на острове. Они навсегда запечатлелись в моей памяти. Неординарное мышление, изобретательность и практичность Джона помогли нам выжить и спастись. Я не знаю, что бы мы без него делали.

Он сказал, что мы должны вести отсчет времени. Для этого взял палку и начал делать на ней зарубки. Он знал, что мы провели в море три ночи, так что начало отсчета у нас было. Лукас уже полностью осознавал окружающую реальность. Обездвиженность приводила его в бешенство, но мне казалось, что больше всего он не хочет быть обузой.

Мы пытались заверить его в том, что это вовсе не так, а кроме всего прочего, кто-то должен был постоянно нести вахту, пока мы с Джоном обследовали остров, искали пропитание или занимались еще чем-то, в равной степени необходимым. К нашим спасательным жилетам прилагались свистки, и если бы Лукас заметил парус или произошло что-то необычное, он всегда мог дать нам об этом знать.

Просто удивительно, как сближаются люди, оказавшись в подобной экстремальной ситуации. Во всяком случае, именно это произошло со мной и Джоном. До кораблекрушения моим постоянным спутником был Лукас. А с Джоном, совершенно посторонним человеком, теперь мы стали близкими друзьями.

В присутствии Лукаса Джон никогда не откровенничал и расслаблялся, только когда мы оставались наедине. Тем не менее он казался мне очень добрым. Он прекрасно понимал чувства Лукаса и о своих опасениях относительно подходящего к концу запаса воды говорил только мне. Он выдавал нам воду строго по графику и в очень ограниченных количествах. Мы принимали воду на рассвете, в полдень и на закате.

— Вода — это самое ценное, что у нас есть, — говорил он. — Без нее нам конец. Обезвоживание наступит очень быстро. Здоровый молодой организм может обходиться без пищи около месяца, но он должен все время потреблять воду. У нас ее очень мало. Пейте медленно, держите ее во рту, полощите рот перед тем, как ее проглотить, так вы возьмете из нее максимум. Пока у нас есть вода, смерть нам не угрожает. Если пойдет дождь, мы постараемся набрать дождевой воды. Мы справимся, не переживайте.

С ним мне было не страшно. Я верила, что с ним нам ничего не угрожает. Он это знал, и, я думаю, моя вера придавала ему отваги и сил выполнять, казалось бы, невыполнимые задачи.

Мы с ним облазили весь остров в поисках пищи, пока Лукас нес вахту. Иногда мы шли молча, а порой разговаривали.

Пройдя около мили, мы начали взбираться на крутой склон. С вершины скалы весь остров был виден как на ладони. Он и в самом деле был очень мал, а со всех сторон его окружал безбрежный океан.

Меня охватило чувство одиночества и безысходности. Наверное, он почувствовал то же самое.

— Присядь, Розетта, — произнес он. — Я тебя совсем загонял.

Я только рассмеялась.

— В первую очередь ты загонял самого себя. Если бы не ты, мы бы вообще не выжили.

— Иногда мне кажется, нам никогда не выбраться с этого острова.

— Мы пробыли здесь всего несколько дней. Когда-нибудь мы его все равно покинем. Кто бы мог подумать, что нам вообще посчастливится найти сушу? Мимо обязательно пройдет какой-нибудь корабль… вот увидишь.

— В таком случае… — начал он, но вдруг замолчал и нахмурился.

Я молчала, ожидая, продолжения.

Однако он не стал продолжать. Вместо этого произнес:

— Я не думаю, что здесь ходят корабли.

— С чего ты взял. Надо просто подождать.

— Давай посмотрим фактам в лицо. Вода скоро закончится.

— Пойдет дождь, и мы пополним наши запасы.

— Нам необходимо найти пищу. Галеты тоже заканчиваются.

— Почему ты все это говоришь? Это совсем на тебя не похоже.

— С чего ты взяла? Ты же совсем меня не знаешь.

— Я знаю тебя настолько, насколько ты знаешь меня. В такой обстановке люди узнают друг друга очень быстро. Отбрасываются все условности и исчезают перерывы в общении. Мы все время вместе… Днем и ночью. Мы вместе прошли через невероятные испытания. Все это позволяет узнать другого человека очень хорошо.

— Расскажи мне о себе, — попросил он.

— А что ты хочешь знать? Возможно, ты видел на корабле моих родителей. Я все время о них думаю. Что с ними случилось? Удалось ли им попасть в одну из шлюпок? Они такие рассеянные. Совершенно не от мира сего. Я даже думаю, что они плохо понимали, что происходит. Они живут прошлым. В детстве они вспоминали обо мне, только когда я случайно попадалась им на глаза. Я интересовала бы их намного больше, если бы была каменной табличкой, покрытой иероглифами. Во всяком случае, в честь одной такой таблички меня и назвали. Ты когда-нибудь слыхал о камне из Розетты?

Он улыбался, слушая меня, и я принялась рассказывать ему о своем счастливом детстве, проведенном под лестницей, о служанках, которые были моими подружками, о собраниях за кухонным столом, дружных обедах и ужинах, о миссис Харлоу, нянюшке Поллок и выступлениях мистера Долланда.

— Как я понял, в моей жалости ты не нуждаешься.

— Ни в коем случае. Я часто спрашиваю себя, что сейчас делают мистер Долланд и все остальные. Они не могли не услышать о кораблекрушении. О Господи, это приведет их в отчаяние. А что будет с домом? А с ними? Я так надеюсь, что мои родители спаслись. Если нет, я не знаю, что с ними всеми станет.

— Возможно, ты об этом так никогда и не узнаешь.

— Ну вот, опять ты за свое. Но теперь твоя очередь. Рассказывай.

Некоторое время он молчал, а потом произнес:

— Розетта, прости меня.

— Ничего страшного, если не хочешь, не рассказывай.

— Нет, хочу. Я очень хочу все тебе рассказать. Я считаю, что ты должна об этом знать. Розетта… меня зовут вовсе не Джон Плайер.

— Правда? Я так и подозревала.

— Меня зовут Саймон Перривейл.

Я молчала. На меня нахлынули воспоминания. Мы сидим за кухонным столом… Мистер Долланд надевает очки и вслух читает газету…

— Тот самый… — выдавила я.

Он кивнул.

— Я не… — опять начала я.

Он перебил меня.

— Это тебя шокировало. Еще бы. Прости. Возможно, не следовало тебе этого говорить. Но я невиновен. Я хотел, чтобы ты об этом знала. Может, ты мне и не поверишь…

— Я тебе верю, — ответила я, и это была чистая правда.

— Спасибо, Розетта. Теперь ты знаешь, что я нахожусь в бегах. Это, кажется, так называется.

— Так, значит, ты поступил на корабль в качестве…

— Простого матроса, — закончил он за меня. — Мне очень повезло. Я знал, что меня все равно арестуют, и был уверен, что никто не поверит в мою невиновность. Все улики были против меня. Но я и в самом деле невиновен, Розетта. Клянусь тебе. Я решил скрыться, а потом попытаться каким-то образом доказать, что я никого не убивал.

— Может, было лучше остаться и попытаться доказать это сразу?

— Может, и так, а, может, и нет. Он был уже мертв, когда я вошел. Рядом лежал пистолет, и я его поднял. Все указывало на то, что убийство совершил я.

— Надо было так им и сказать.

— Мне бы никто не поверил. Все были против меня. Пресса заранее окрестила меня убийцей… и все остальные тоже. Я чувствовал, что у меня нет ни единого шанса доказать свою невиновность. Я решил попытаться покинуть страну и тайком добрался до Тилбери. Там меня ожидала удача. В таверне я разговорился с одним матросом. Он напился вдрызг, потому что не хотел выходить в море. Его жена должна была вот-вот родить, и он даже представить себе не мог, как оставит ее одну. У него душа рвалась на части от одной мысли об этом. Я воспользовался тем, что он был смертельно пьян. Это было дурно с моей стороны, но я не видел иного выхода. Я должен был покинуть Англию и знал, что другой такой случай мне не представится. Мне пришло в голову, что я мог бы занять его место… Именно это я и сделал. Его звали Джон Плайер, и он был матросом на «Звезде Атлантики». Корабль выходил в море в тот же день… Он шел в Южную Африку. Я подумал, что если доберусь туда, то начну новую жизнь, и, может быть, когда-нибудь все выяснится и тогда смогу вернуться домой. Розетта, я был в отчаянии. И этот безумный план сработал. Я все время боялся, что все откроется… но этого не произошло. А потом корабль затонул…

— Я сразу обратила на тебя внимание. Ты очень отличался от остальных матросов.

— Во время наших утренних встреч, я полагаю.

— Да.

— Неужели это было столь очевидно?

— Немного.

— Я опасался Лоримера.

— Ах да, я понимаю. Он говорил мне что-то насчет того, что его дом расположен неподалеку от усадьбы Перривейлов.

— Да. Более того, он как-то заезжал к нам. Мне тогда было лет семнадцать. Когда он приехал, я был в конюшне. Эта встреча была очень краткой, а с годами люди меняются. Он ни за что меня не узнал бы, но мне все равно было страшно.

— А теперь? — спросила я. — Что же теперь?

— Похоже на то, что моя история подходит к концу.

— Но что произошло в тот день? Или тебе тяжело об этом говорить?

— Мне кажется, тебе я могу рассказать абсолютно все. Мне хочется поделиться этим, тем более что мы с тобой… Мы ведь стали друзьями, близкими друзьями. Мы доверяем друг другу, но даже если бы я опасался предательства с твоей стороны, здесь у тебя немного возможностей для этого, верно? Кого мне тут опасаться?

— Я нигде не стала бы тебя предавать. Ты же сказал мне, что невиновен.

— Я всегда чувствовал себя чужим у Перривейлов. Ребенку очень трудно жить с таким ощущением, уж поверь мне. Я смутно помню свою прежнюю жизнь, которую для себя называл «до того как». Тогда мне было хорошо и спокойно. Мне было пять лет, когда моя жизнь изменилась на «после того как». В моей жизни была женщина, которую я называл Ангел. Она была пухленькой, уютной и пахла лавандой. Она всегда находилась рядом. И была другая женщина. Тетя Ада. Она не жила с нами, но часто приезжала к нам в гости. В такие дни я прятался под стол, накрытый красной скатертью, бархатистой и нежной на ощупь. Я и сейчас помню, как гладил эту скатерть. От нее слегка пахло нафталином, а откуда-то сверху доносился резкий и властный голос: «Как ты могла, Элис?» Так звали моего уютного, благоухающего лавандой Ангела.

Однажды мы с Ангелом сели в поезд и поехали к тете Аде, в Ведьмин дом. Тогда я понял, что тетя Ада — ведьма. А как могло быть иначе, если она жила в Ведьмином доме? Я не выпускал руку Ангела и очень боялся. Мы приехали в маленький домик с окнами в свинцовых переплетах. Из-за этого в доме было темно, но все сверкало. И все время, пока мы там были, тетя Ада поучала Ангела. Меня отправили играть в сад. В конце сада был водоем. Мне было страшно, потому что меня разлучили с Ангелом. Мне казалось, тетя Ада может приказать ей оставить меня там. Я помню, как я радовался, когда мы опять сели в поезд, и Ангел по-прежнему была рядом со мной. И я сказал ей: «Ангел, давай больше никогда не будем ездить в Ведьмин дом».

Мы больше и не ездили, но тетя Ада продолжала приезжать к нам. Она только и знала, что говорила: «Ты должна сделать это. Ты не должна делать того». А Ангел отвечала: «Видишь ли, Ада, дело в том, что…» И они начинали говорить о Мальчике, то есть обо мне. Тетя Ада была убеждена, что если не обращаться со мной построже, я непременно вырасту преступником. Кое-кто может сказать, что она оказалась права. Но это не так, Розетта. Я ни в чем не виноват.

— Я верю тебе, — повторила я.

Некоторое время он молчал, его глаза затянулись поволокой, и я знала, что он видит далекое прошлое.

— К нам часто приезжал какой-то мужчина, — продолжал рассказывать он. — Со временем я узнал, что это был сэр Эдвард Перривейл. Он привозил подарки для Ангела и для меня. Ангел всегда радовалась его появлению, поэтому я тоже ему был рад. Меня усаживали ему на колено, а он посматривал на меня и время от времени усмехался. Потом он говорил: «Хороший мальчуган. Славный мальчуган». Вот и все. Но это все равно было приятно, не то что постоянные выговоры тети Ады.

Однажды я играл в саду, а потом вбежал в дом и застал Ангела сидящей у стола. Она прижимала руку к груди и тяжело дышала. Она была такой бледной, что я испугался и закричал: «Ангел, Ангел, я здесь!» Я очень растерялся, потому что она даже не посмотрела на меня. А потом она внезапно закрыла глаза и перестала быть моим Ангелом. Мне было страшно, и я продолжал звать ее, но она уронила голову на стол и не отвечала. Я начал кричать. Пришли какие-то люди. Они увели меня оттуда, и тогда я понял, что случилось что-то ужасное. Приехала тетя Ада, и теперь было бесполезно прятаться под столом. Она быстро меня нашла и сообщила мне, что я очень скверный мальчишка. Но мне было все равно, что она обо мне думает. Я просто хотел, чтобы Ангел ко мне вернулась.

Она умерла. Это было странное время, когда я вообще не понимал, что происходит вокруг меня. Хотя я почти ничего не помню, кроме непрекращающегося потока людей через наш дом, который тоже перестал быть похож на наш дом. Она лежала в гробу в гостиной, и шторы были задернуты. Тетя Ада подвела меня к ней, чтобы я «бросил на нее прощальный взгляд». Она заставила меня поцеловать ее холодное лицо. Я закричал и попытался убежать. Это была не Ангел, она была безразлична ко мне и к тому, что я так в ней нуждаюсь… Зачем я тебе все это рассказываю, к тому же от лица ребенка? Почему я просто не сказал, что она умерла?

— Ты рассказываешь так, как и нужно рассказывать, — возразила я. — Слушая тебя, я вижу, как все это было… как ты жил… а именно это мне и нужно.

Он продолжил рассказ:

— Я до сих пор слышу погребальный звон церковного колокола и вижу фигуры в черных одеяниях… и тетю Аду, похожую на страшного пророка, одно появление которого предвещает несчастье. Она не сводила с меня глаз, и в ее взгляде мне чудилась угроза.

После похорон к нам приехал сэр Эдвард Перривейл. Было много разговоров, говорили исключительно о Мальчике. Я знал, что мое будущее висит на волоске, и мне было очень страшно.

Я спросил у миссис Стабс, которая приходила к нам мыть полы, где Ангел, и она ответила: «Не ломай по этому поводу свою маленькую головку. Ей уже ничего не страшно. Она на Небесах с ангелами». И тут я услышал, как кто-то сказал: «Конечно же, его заберет к себе Ада».

Худшей судьбы я и представить себе не мог, хотя подозревал, что этим может закончиться. Ада приходилась Ангелу сестрой, а поскольку Ангел отправилась на Небеса, кто-то должен был позаботиться о Мальчике. Я понял, что мне не остается ничего иного, кроме как разыскать Ангела, и я отправился на поиски Небес, где намеревался повидаться с Ангелом и сообщить ей, что она должна вернуться или оставить меня у себя.

Я не успел уйти далеко, потому что встретил одного из рабочих с фермы, который погонял лошадь, запряженную в телегу с сеном. Он остановился и окликнул меня: «Куда это ты собрался, малыш?» И я ответил, что иду на Небеса. «Это очень далеко, — объяснил он. — А ты сам туда идешь?» — «Да, — сказал я, — там Ангел. Я иду к ней». — «Ты ведь Саймон? — спросил он. — Я слышал о тебе. Иди сюда. Запрыгивай сюда, я тебя подвезу». «Так значит, вам тоже надо на Небеса?» — спросил я. «Надеюсь, что нет, во всяком случае, пока, — ответил он. — Но я знаю, куда тебе надо». Он поднял меня и посадил рядом с собой. И отвез меня обратно. Первым, кто увидел нас, был сэр Эдвард Перривейл. А предавший меня человек поклонился ему и сказал: «Прошу прощения, сэр, но этот малыш живет здесь. Я подобрал его на дороге. Он сказал мне, что идет на Небеса. Я подумал, отвезу-ка я его лучше домой».

У сэра Эдварда на лице появилось очень странное выражение. Он дал работнику денег, поблагодарил его и обратился ко мне: «Пойдем поговорим, парень». Он привел меня в дом, и мы вошли в гостиную, где все еще стоял аромат лилий, но гроба уже не было, и я вдруг осознал, что она уже никогда не вернется. И мне стало ужасно одиноко.

Сэр Эдвард усадил меня к себе на колени, и я подумал, что он сейчас скажет: «Славный мальчуган». Но вместо этого он уточнил: «Так, значит, ты искал дорогу на Небеса, парень?» Я кивнул. «Это такое место, куда тебе нельзя», — заявил он. Пока он говорил, я наблюдал за его ртом. Над верхней губой у него была тонкая полоска волос, и еще у него была бородка клинышком. «Почему ты решил туда уйти?» — поинтересовался он. Я не смог ничего объяснить внятно и только произнес: «Тетя Ада». Он, похоже, понял. «Ты не хочешь с ней жить, — произнес он. — Но ведь она твоя тетя». Я затряс головой. «Нет, нет, нет…» — говорил я. «Она тебе не нравится?» Я опять затряс головой. «Ну, дела, — сказал он. — Что ж, давай посмотрим, что тут можно сделать». Он задумался. Наверное, тогда он и принял это решение, потому что уже на следующий день мне сообщили, что теперь я буду жить в большом доме. Сэр Эдвард решил принять меня в свою семью.

Он улыбнулся мне.

— Я уверен, что ты уже сделала правильный вывод из услышанного. Я был его сыном, его незаконнорожденным сыном, хотя, когда я узнал его ближе, мне самому трудно было в это поверить. Я точно знал, что он любил мою мать, Ангела. Ее невозможно было не любить. Я чувствовал это, когда они были вместе, но, конечно же, он не мог на ней жениться. Ему нужна была совсем другая жена. Должно быть, он влюбился в нее, поселил в этом домике и время от времени навещал. Ни сэр Эдвард, ни кто-либо еще мне этого никогда не говорили. Это все догадки, но они так походили на правду, что никто в этом даже не сомневался. Иначе он ни за что не взял бы меня в свой дом и не дал бы мне образование наравне со своими сыновьями.

— Так вот как ты попал в Перривейл-корт, — сказала я.

— Да, я был на два года старше Козмо и на три года старше Тристана. В этом мне повезло, потому что иначе мне пришлось бы совсем туго. Эти два года давали мне определенное преимущество. Они были мне нужны, потому что, поселив меня в детской, сэр Эдвард, казалось, потерял ко мне всяческий интерес, хотя иногда я замечал, что он украдкой наблюдает за мной. Слуги меня презирали. Если бы не нянюшка, мне там было бы, наверное, не лучше, чем у тети Ады. Но нянюшка меня жалела. Она любила меня и защищала от всех обидчиков. Я никогда не забуду ее доброты.

Когда мне было лет семь, нам наняли гувернера, некоего мистера Веллинга. Мы с ним сразу поладили. Вне всякого сомнения, его посвятили во все сплетни, но ему не было никакого дела до моего происхождения. Я был намного серьезнее и прилежнее, чем Козмо или Тристан, и к тому же на два года старше.

Не следует забывать и о леди Перривейл. Это была страшная женщина, и я был счастлив, что ей, как я думал, неизвестно о моем существовании. Она редко ко мне обращалась, но даже тогда мне казалось, что она меня не видит. Она была очень крупной женщиной, и ее боялись все, за исключением сэра Эдварда. То, что именно ее деньги спасли Перривейл-корт, не было секретом ни для кого, как и то, что она была дочерью миллионера, владельца угольных шахт или фабриканта железных изделий, относительно последнего обстоятельства мнения расходились. Она была единственной дочерью, и ее отец хотел сделать дочь титулованной леди. Он был готов заплатить за титул, и крупные суммы денег, вырученные от торговли углем или железом, были вложены в крышу и стены Перривейл-корта. Сэра Эдварда подобное положение дел, судя по всему, устраивало, потому что жена обеспечила его не только крышей над головой, но и двумя сыновьями. У меня было одно-единственное желание — держаться от нее подальше. Теперь ты имеешь некоторое представление о том, в какой обстановке я вырос.

— Да. А потом ты уехал в школу?

— Да, и там чувствовал себя намного лучше. Я был ничем не хуже остальных, способным учеником, неплохим спортсменом и благодаря этому вполне преуспевал. Я даже отчасти утратил агрессивность, накопившуюся во мне за предыдущие годы. Когда я прибыл в школу, я был готов защищаться прежде, чем в этом возникала реальная необходимость. Я повсюду усматривал подвохи и искал обиды. Так что школа пошла мне на пользу.

Годы пролетели слишком быстро, и мы выросли. В поместье работы хватало на всех, и могу сказать, что мы сработались. Ведь мы уже успели стать здравомыслящими взрослыми мужчинами… Все трое.

Мне было двадцать четыре года, когда в округе появился майор Даррелл. С ним приехала его дочь, вдова с маленьким ребенком, девочкой. Рыжеволосая и зеленоглазая вдова была необыкновенно хороша собой. Такую красоту нечасто встретишь. Она вскружила голову нам всем, особенно Козмо и Тристану, но она выбрала Козмо, и вскоре было объявлено об их помолвке.

Я пристально посмотрела на него. Что если он и в самом деле был влюблен во вдову, как об этом писали газеты? Что если ее решение выйти замуж за другого всколыхнуло в его груди гнев, отчаяние, ревность? Что если он планировал жениться на ней сам? Нет, я ему верила. Он говорил совершенно искренне. Он описал мне детскую, возглавляемую доброй нянюшкой, и рассказал о неожиданном появлении в их кругу обворожительной вдовы. В газетах было и ее имя — Мирабель.

— Итак, — продолжал он, — она остановила свой выбор на Козмо. Леди Перривейл была этим чрезвычайно довольна. Ей не терпелось женить сыновей и понянчить внуков, и она была в восторге от того, что невестой Козмо стала именно Мирабель. Как выяснилось, мать Мирабель была ее школьной подругой, лучшей подругой, насколько я понял. Позже эта подруга вышла замуж за майора Даррелла, и хотя к моменту описываемых событий ее уже не было в живых, леди Перривейл очень тепло приняла овдовевшего майора и его дочь. Она знала майора в те времена, когда ее подруга выходила за него замуж, и он написал ей, что вышел в отставку и подумывает о том, чтобы осесть в Корнуолле. Леди Перривейл эта перспектива привела в восторг, и она быстро подыскала для него Ракушечный домик. Вот так они там и появились. Вскоре после этого было объявлено о помолвке Козмо и дочери майора. Так обстояли дела незадолго до убийства.

— Ты нарисовал мне очень четкую картину, — сказала я.

— Мы все работали в поместье. На его территории стоял фермерский дом, Биндон Бойс. Фермер, который жил в нем и работал на ферме, умер тремя годами раньше, и землю временно передали другому фермеру, но в доме так никто и не поселился. Он пришел в запустение и нуждался в ремонте.

— Газеты очень много писали о Биндон Бойс.

— Да… изначально он назывался Биндон Буа… потому что рядом была роща. Но местные стали называть его Биндон Бойс, постепенно это название закрепилось за домом. Мы все осмотрели этот дом и раздумывали, как нам лучше с ним поступить.

Я кивнула. Перед моими глазами всплыли жирные газетные заголовки: ДЕЛО БИНДОН БОЙС. Со дня на день ожидается арест подозреваемого. Теперь я все это видела совершенно иначе, а не так, как тогда, когда мистер Долланд восседал во главе стола, и мы все пытались разгадать тайну этого убийства.

— Мы несколько раз побывали в этом доме. Нам предстояло очень много работы. Я отчетливо помню тот день. Мы с Козмо договорились встретиться там, чтобы на месте обсудить наши планы. Я пришел и нашел его там… мертвого… Рядом лежал пистолет. Я не верил своим глазам. Я упал возле него на колени и испачкал пальто кровью… его кровью. Я взял в руки пистолет, и в этот момент вошел Тристан. Хорошо помню его слова: «О Господи, Саймон! Ты его убил!» Я сказал ему, что только-только пришел и он уже был мертв. Но Тристан смотрел на пистолет в моей руке… и я понимал, о чем он думает.

Внезапно он замолчал и закрыл глаза, как будто пытаясь защититься от нахлынувших воспоминаний. Я положила ему на плечо руку.

— Ты ведь знаешь, что невиновен, Саймон. Когда-нибудь ты сможешь это доказать.

— Если мы не выберемся с этого острова, никто и никогда не узнает правды.

— Мы выберемся, — сказала я. — Я это чувствую.

— Это всего лишь надежда.

— Человек всегда должен надеяться.

— Несбывшиеся надежды разбивают ему сердце.

— Это не о нас. За нами обязательно придет корабль. Я это знаю. И тогда…

— Да, что тогда? Мне придется скрываться. Я не смогу вернуться домой. Я не посмею этого сделать. Если я вернусь, меня немедленно схватят и заявят, что своим побегом я сознался в совершении преступления.

— Но что же случилось на самом деле? Ты имеешь хоть малейшее представление?

— Мне кажется, это мог сделать старый Хэрри Тенч. Он ненавидел Козмо. За несколько лет до убийства он арендовал у него ферму. Но Хэрри слишком много пил и ферма пришла в упадок. Козмо выгнал его и поселил в его дом другого человека. Сначала Тенч ушел, но затем вернулся и начал бродяжничать в окрестностях поместья. Он стал в некотором роде лудильщиком. Поговаривали, что он поклялся отомстить Перривейлам, и в частности Козмо. Его не видели в округе на протяжении нескольких предшествовавших убийству недель, но, разумеется, если он задумал убить Козмо, он постарался бы залечь на дно. Во время расследования его имя упоминалось в списке подозреваемых, но затем эту версию отбросили и больше о ней не вспоминали. Я заинтересовал полицию гораздо сильнее. Вражду между мной и Козмо раздули до невероятных масштабов. Похоже, все вокруг бросились на подробности, о которых мне самому ничего не было известно. Кроме того, на все лады пересказывалась история любви Козмо и Мирабель и моей ревности.

— Понимаю. Преступление на почве ревности. А ты… был влюблен в нее?

— О нет. Она пленила нас всех… но нет.

— Может, ты как-то продемонстрировал свое разочарование, услышав о помолвке между ней и Козмо?

— Возможно, мы с Тристаном отметили, что Козмо счастливчик, и сказали, как мы ему завидуем, и все такое. Я не думаю, что мы говорили это сколько-нибудь серьезно.

Воцарилось молчание.

Затем он опять заговорил:

— Теперь ты все знаешь, и я этому рад. У меня как будто гора с плеч свалилась. Скажи, тебя очень шокирует присутствие рядом с тобой человека, подозреваемого в убийстве?

— Я думаю только о том, что этот человек спас мою жизнь и жизнь Лукаса.

— А заодно и свою собственную.

— Ну, если бы ты не спасся сам, ни одного из нас на этом острове сейчас не было бы. Я рада, что ты мне все рассказал. Я очень хотела бы тебе помочь… чтобы все разъяснилось, и ты смог вернуться домой. Возможно, когда-нибудь такой день настанет.

— Ты оптимистка. Ты думаешь, мы когда-нибудь покинем этот забытый Богом остров. Ты веришь в чудеса?

— Мне кажется, что за последние несколько дней я стала свидетелем парочки чудес.

Он опять взял мою руку и пожал ее.

— Ты права, а я неблагодарное создание. Наступит день, когда нас снимут отсюда… И когда-нибудь, возможно, я вернусь в Перривейл-корт, и правда восторжествует.

— Я в этом уверена, — заявила я и поднялась на ноги. — Мы очень долго беседовали. Лукас, наверное, уже беспокоится.

* * *


Прошло еще два дня. Воды оставалось на самом донышке канистры, кокосы тоже подходили к концу. Саймон нашел толстую палку, которую Лукас использовал вместо костыля. Он говорил, что нога болит уже меньше, но я не верила в то, что нам удалось ее вправить. Все же теперь он мог проковылять хоть несколько шагов, и это его подбодрило.

Когда мы с Саймоном оставались наедине, он продолжал рассказывать мне о своей жизни, и передо мной вырисовывалась все более отчетливая картина. Окружающая Саймона загадка не давала мне покоя. Мне страстно хотелось ее раскрыть и убедить всех в его невиновности. Я хотела как можно больше узнать о Хэрри Тенче. Для себя я решила, что именно он был убийцей. Саймон сказал, что на месте Козмо он не стал бы так сурово обходиться с беднягой. Да, фермер из него оказался никудышний, а чтобы поместье процветало, его было необходимо поддерживать в надлежащем порядке, но можно было поручить Хэрри Тенчу какую-нибудь другую работу. Но Козмо был убежден, что Тенч ни на что не годен, кроме того, он вел себя дерзко и развязно, а этого Козмо стерпеть не мог.

Мы подолгу обсуждали, как Хэрри Тенч мог убить Козмо. У него не было дома, и он спал в амбарах. Он даже признался, что ему случалось ночевать в Биндон Бойс. Возможно, Козмо пришел туда первым и застал там Хэрри Тенча, который не преминул воспользоваться представившейся возможностью. Но откуда у него был пистолет? Это объяснить было труднее. Установили, что пистолет взят в оружейной комнате Перривейл-корта. Как он мог попасть в руки к Хэрри Тенчу?

И так далее, и тому подобное… Но я по сей день уверена, что возможность говорить о своем несчастье служила Саймону большим утешением.

Наступил наш пятый день на острове. Приближался вечер. Мы с Саймоном все утро бродили по острову. Нашли немного ягод, которые показались нам съедобными, и обсуждали, стоит ли рисковать, употребляя их в пищу, как вдруг услышали крик, а затем пронзительный свист.

Это был Лукас. Мы поспешили к нему. Он взволнованно указывал на горизонт. Там виднелась какая-то точка. Я подумала, что, возможно, она нам просто мерещится, что она плод нашего воображения, создавшего картинку того, что нам так страстно хотелось увидеть.

Затаив дыхание, мы ждали, не сводя глаз с точки. Она начала обретать очертания.

— Это он! — закричал Саймон. — Это он!


В гареме


Я так долго находилась на волосок от смерти, что успела поверить в то, что хуже и быть ничего не может, но ужасы, которые мне пришлось пережить в течение последующих недель, не могли мне присниться даже в самом страшном сне.

Сколько раз я спрашивала себя, почему я не осталась на тонущем корабле или почему нашу лодчонку не перевернул ураган.

Я отчетливо помню радость, охватившую нас при виде приближающегося к острову корабля. Но очень скоро после спасения я поняла, что лучше бы нам было остаться на острове и продолжить тщетно всматриваться в горизонт. Кто знает, возможно, спасение пришло бы к нам с другой стороны? Во всяком случае, нас не разлучили бы, и мы по-прежнему наслаждались бы покоем и чувствовали себя в относительной безопасности.

Когда мы увидели этих смуглых черноволосых мужчин в красных повязках на голове, с кривыми саблями у пояса, бегущих по воде к берегу, наша эйфория по поводу чудесного спасения сменилась тревогой и неуверенностью. Мы не понимали языка, на котором они говорили, но, судя по всему, это были арабы. Их корабль ничуть не походил на «Звезду Атлантики», а скорее напоминал древнюю галеру. Мне и в голову не приходило, что океанские просторы все еще могут бороздить пираты, но тут я вспомнила, как однажды вечером за ужином капитан «Звезды Атлантики» рассказывал нам, что в определенных водах высок риск столкновения с кораблями, экипажи которых промышляют гнусными и беззаконными делишками. Я в ужасе осознала, что мы попали в руки именно таких людей, о которых говорил капитан.

Мне не понравился их корабль, мне не понравились эти люди, и я видела, что Лукас и Саймон разделяют мои опасения.

Мы стояли на берегу, плечом к плечу, как будто пытаясь защитить друг друга. Их было человек десять. Они что-то нечленораздельно бормотали и испытующе смотрели на нас. Один из них подошел к нам и взял в руку локон моих волос. Остальные тоже столпились вокруг и возбужденно залопотали. Мои волосы выгорели на солнце и стали еще светлее, чем когда-либо прежде, и я догадалась, что этих людей изумил их цвет.

Я ощутила тревогу Саймона и Лукаса. Они еще ближе подвинулись ко мне. Я знала, что оба будут защищать меня не на жизнь, а на смерть, и это несколько утешало. Затем они переключили свое внимание на Лукаса, бледного и опирающегося на палку. Он выглядел совсем больным.

Пришельцы что-то быстро говорили и качали головами. Они смотрели то на меня, то на Саймона. Потом расхохотались и закивали. Я испугалась, что они решили забрать нас с Саймоном и оставить Лукаса.

— Мы будем стоять друг за друга, — произнесла я.

— Да, — откликнулся Саймон, — мне их вид совершенно не по душе.

— Не повезло нам, — прошептал Лукас. — Лучше бы они нас не находили.

— Как ты думаешь, кто они такие?

В ответ Саймон лишь покачал головой, и я оцепенела от ужаса. Меня пугал вид этих людей, их непонятная речь, коварные взгляды, которые они искоса бросали на меня, их намерения относительно нас. Внезапно они приняли какое-то решение. Один из них, судя по всему, главарь, сделал знак, и четверо его людей направились к нашей шлюпке, осмотрели ее и кивнули остальным. Они собирались забрать нашу лодку на галеру.

Саймон сделал шаг вперед, но дорогу ему преградил вооруженный саблей человек.

— Пусть забирают, — прошипела я.

Теперь очередь дошла и до нас. По сигналу главаря двое головорезов обнажили сабли и расположились за нами. Они подтолкнули нас, и мы поняли, что тоже окажемся на галере. Лукас с трудом ковылял посередине… но, по крайней мере, мы по-прежнему были вместе.

— Мы бы все равно тут долго не протянули, — прошептал Саймон.

Поднять Лукаса на борт оказалось очень тяжело, никто из них нам не помогал. Нам пришлось карабкаться по веревочной лестнице, что для Лукаса было совершенно непосильной задачей. Саймон почти втащил его на себе.

Затем мы втроем стояли на палубе, окруженные любопытными моряками. Мне казалось, что все они смотрят только на меня. Некоторые даже потрогали мои волосы. Они смеялись, наматывали их на пальцы и дергали.

Вдруг воцарилась гробовая тишина. На палубе появился какой-то человек. Я поняла, что это капитан судна. Он был выше остальных, и в его темных глазах плясали искорки смеха. Более того, его четкие черты носили следы благородства, что пробудило во мне лучик надежды. Он что-то крикнул, и все попятились от нас.

Он оглядел нас и склонил голову в знак приветствия.

— Англичане? — спросил он.

— Да… Да! — закричали мы.

Он кивнул. На этом, похоже, его запас английских слов исчерпался, но его галантность нас приободрила. Он обернулся к своим людям и заговорил с ними, как мне показалось, угрожающим тоном. Во всяком случае, они сразу присмирели.

— Пойдемте, — обратился он к нам.

Мы последовали за ним и оказались в небольшой каюте. Там была койка, и мы с облегчением плюхнулись на нее.

Капитан поднял руку и сказал:

— Еда.

Он вышел и запер за собой дверь.

— Что все это означает? — спросила я.

Лукас высказал предположение, что они захотят получить за нас выкуп.

— Это процветающий бизнес, — утверждал он. — Я уверен, что именно это они и задумали.

— Ты хочешь сказать, что они рыщут по морям в поисках потерпевших кораблекрушение моряков?

— Нет, конечно. Наверняка у них есть и другое занятие. Например, контрабанда… или даже захват кораблей, если подвернется такая возможность. В древности это был очень популярный промысел… но он существует до сих пор. Они готовы заниматься чем угодно, лишь бы получить прибыль. Нетрудно предположить, что у нас где-то есть дом и семья, как и то, что мы англичане. А всех англичан они склонны считать миллионерами.

— Как я рада, что мы вместе.

— Да, — кивнул Лукас. — Мне показалось, что они сомневаются, стоит ли со мной возиться.

— Но что нам теперь делать? — спросил Саймон, пристально глядя на меня. — Мы должны приложить все усилия к тому, чтобы оставаться вместе.

— Я буду молить об этом Бога.

Нам принесли поесть. Еда оказалась горячей и очень пряной. В обычных обстоятельствах я бы ее есть не смогла, но мы были на грани голодной смерти, поэтому она показалась нам вполне съедобной. По совету Лукаса мы съели совсем немного.

После этого я почувствовала себя лучше и даже задумалась, как они смогут потребовать у наших семей выкуп. Кому они напишут? У моего отца была сестра, которую мы за последние десять лет видели всего раз или два. Готова ли она будет заплатить выкуп за племянницу? Возможно, мои родители спаслись, но они никогда не были богаты.

А Саймон? Он вообще не сможет сообщить им свое истинное имя. Что касается Лукаса… то в отношении выкупа он, пожалуй, находится в самом выгодном положении, будучи родом из зажиточной семьи.

— Жаль, что мы не знаем, где сейчас находимся, — произнес Саймон. — Возможно, это бы нам помогло.

Мне показалось, что он обдумывает план побега. Он уже доказал свою изобретательность, скрывшись от английской полиции. Если ему удалось это, то, возможно, очередная попытка побега тоже окажется успешной.

Мы погрузились в невеселое молчание, и я была уверена, что не только я, но и мои спутники предпочли бы вновь оказаться на нашем острове. Пусть нам не хватало еды, а наши шансы на спасение таяли с каждым днем, зато мы были свободны.

* * *


В первую же ночь мне пришлось пережить весьма неприятный инцидент. Было уже темно, и мы пытались заснуть, когда я услышала крадущиеся шаги за дверью и звук поворачивающегося в замке ключа.

Дверь тихо отворилась, и я встревоженно приподнялась на койке.

Я увидела двух мужчин. Мне показалось, они из числа тех, кто снял нас с острова, но сказать наверняка я не могла, потому что они все казались мне на одно лицо.

Они пришли за мной. Подойдя к койке, они схватили меня. Я закричала, и Лукас с Саймоном тут же проснулись.

Пираты пытались вытащить меня из каюты. Их кряхтение и выражение лиц не оставляли ни малейшего сомнения относительно их намерений.

— Отпустите! — кричала я.

Саймон ударил одного из них. Его одним ударом отшвырнул другой. Лукас размахивал палкой, нанося им удары по голове и плечам.

Шум привлек внимание остальной команды. Пираты столпились в дверях, смеясь и оживленно переговариваясь. Саймон вскочил, схватил меня и закрыл собой. Я увидела, что с его кулака капает кровь.

Меня охватил ужас. Я понимала, что мне грозит смертельная опасность. Я даже подумать боюсь, что случилось бы со мной, если бы не появление капитана. Он выкрикнул какой-то приказ. Пираты тут же присмирели. Капитан увидел, что я съежилась за спиной Саймона. Рядом стоял Лукас.

Саймон дал им понять, что если кто-то попытается ко мне приблизиться, ему вначале придется иметь дело с ним, и вид у него был весьма угрожающий. Лукас тоже готов был защищать меня, но он был ослаблен увечьем.

Капитан тут же оценил ситуацию. Он знал намерения своих людей. Я была непохожа на женщин, которых они видели в своей жизни, у меня были желтые волосы… впрочем, для них было достаточно того, что я была женщиной.

Капитан поклонился мне и жестом извинился за грубое поведение его подчиненных.

Он пригласил меня следовать за ним.

Саймон шагнул вперед.

Капитан покачал головой.

— Я смотреть… защищать, — произнес он. — Я… только я… капитан.

Как ни странно, но я ему поверила. Я знала, что он капитан судна, вовлеченного в какие-то грязные дела, но по какой-то непонятной причине поверила, что он мне поможет. Как бы то ни было, распоряжался на корабле именно он. Осмелься мы оказать ему неповиновение, долго мы не продержались бы. Мы были в его полной власти. Ни Саймон, ни Лукас не смогли бы защитить меня от него. Мне ничего не оставалось, кроме как довериться капитану. Последовав за ним, я прошла мимо притихших разбойников. Кое-кто попытался дотронуться до моих волос, но ни один из них так и не осмелился этого сделать. Я видела, что капитан вселяет в них ужас, а он, судя по всему, запретил им касаться меня.

Он привел меня в маленькую каюту, которая, как я поняла, соединялась с его собственной. Она была намного удобнее, чем та, которую я только что покинула. Койка, накрытая покрывалом, напоминала диван. На ней лежали подушки. За занавеской я увидела таз и кувшин. Это означало, что я смогу помыться!

Капитан развел руками, жестом указывая на каюту, и пояснил:

— Здесь безопасно… Я смотреть.

— Спасибо, — ответила я.

Не знаю, понял ли он, но, думаю, по моему тону было ясно, как я ему благодарна.

Он поклонился, вышел и запер за собой дверь.

Я опустилась на койку. При мысли о том, от чего меня спас капитан, меня начало трясти.

Прошло много времени, прежде чем мне удалось взять себя в руки.

Я спрашивала себя, каковы его намерения. Возможно, Лукас прав. Я была уверена, что так и есть. Им нужен выкуп, и в таком случае они должны вернуть нас в целости и сохранности.

Я отдернула занавеску и с наслаждением вымылась. Затем легла на диван. Я была измотана, физически, морально и эмоционально. На короткий промежуток времени я забыла обо всех окружающих меня опасностях.

Я уснула.

* * *


В те дни я жила в состоянии непреходящего страха. Каждый раз, когда я слышала шаги и отворялась дверь, мое сердце тревожно сжималось. В таких ситуациях воображение может превратиться в злейшего врага.

Мне регулярно приносили еду, поэтому я получила небольшую передышку и позволила себе не думать об окружающих меня опасностях, но знала, что они никуда не исчезли. Я не представляла, что со мной намерены сделать пираты. Вполне очевидно — какой-то план у них имеется. Я была благодарна судьбе уже за то, что между мной и этими людьми стоял капитан, спасая меня от самой плачевной участи. Я доверяла ему не потому, что полагалась на его благородство, а потому, что из его отношения ко мне следовало, что он что-то задумал.

Я обнаружила, что могу понемногу есть. Все мои физические потребности тоже удовлетворялись. Я была счастлива возможности часто мыться. Мне очень хотелось узнать, куда идет корабль и что меня ожидает. Меня тревожила судьба Саймона и Лукаса, о которых мне тоже ничего не было известно.

Капитан зашел ко мне лишь однажды. Я вымыла волосы, и когда раздался стук в дверь, они еще не успели высохнуть. Он не сводил глаз с моих волос, но держался очень учтиво. Я видела, что он хочет поговорить со мной, но его запас английских слов был мучительно мал.

— Вы… плыть… корабль… Англия?

— Да, — ответила я, — но мы потерпели кораблекрушение.

— Из Англии… одна? Нет? — он покачал головой.

— С родителями. Со мной были отец и мама.

Разговор явно не клеился. Я подумала, что он пытается понять, из какой я семьи. Есть ли у меня деньги? Сколько он может за меня потребовать?

Он сдался, поняв, что ничего не может у меня узнать. Но по тому, как он смотрел на мои волосы и улыбался, было видно, что это зрелище его радует.

Однажды утром я проснулась и поняла, что корабль прекратил свое движение. Снаружи доносился топот ног и звук голосов оживленно переговаривающихся людей. Было ясно одно — мы достигли порта назначения, и скоро я узнаю свою дальнейшую судьбу.

В это утро наконец-то все выяснилось, но то, что я узнала, наполнило мою душу непередаваемым ужасом. Я спрашивала себя, не лучше ли мне лежать на дне моря, чем иметь дело с тем, с чем пришлось столкнуться.

Капитан пришел за мной в каюту. Он принес мне черную накидку, чадру, и сеточку для волос. Затем знаками показал мне, чтобы я одевалась. Когда я во все это облачилась, то стала похожа на арабскую женщину, и на любом восточном базаре меня приняли бы за свою.

Я вышла на палубу и обрадовалась, заметив Саймона. Но моя радость тут же сменилась тревогой, потому что Лукаса нигде не было видно. Саймон узнал меня, несмотря на весь маскарад, и я увидела, что он испуган. Мы попытались подойти друг к другу, однако наши стражи грубо нас остановили.

Солнце палило нещадно, и мне было очень жарко в моем облачении. Саймона вели два дюжих матроса, рядом со мной шел капитан. Все вместе мы сошли на берег.

Я никогда не забуду эту прогулку по городу. Судя по всему, это была старая его часть. По узким и извилистым мощеным улочкам нам пришлось пробираться сквозь толпу мужчин в длинных одеждах и женщин в таких же черных накидках, как у меня. Тут же бродили козы и голодные собаки, с надеждой принюхивавшиеся к нам. В куче мусора что-то грызла крыса. Маленькие магазинчики больше походили на пещеры. У их открытых дверей стояли лотки, с разложенными на них всевозможными безделушками, медными украшениями, изделиями из кожи и едой — экзотической, пряной и, на мой вкус, совершенно неаппетитной. От ее запаха меня начало мутить.

Кое-кто из торговцев приветственно окликнул капитана и его людей. Меня все больше волновала моя дальнейшая судьба, потому что, похоже, местным жителям наши провожатые были хорошо известны, как и цель их визита. Сколько других молодых женщин прошли рядом с ним по этим улицам? — спрашивала я себя. Если бы мне удалось поговорить с Саймоном! И что они сделали с Лукасом?

В конце концов мы вышли на широкую улицу. Тут даже росли деревья — в основном пыльные пальмы. Дома тоже стали больше. Мы вошли в какие-то ворота и оказались во дворе с фонтаном. Вокруг фонтана на корточках сидели мужчины, как я поняла, слуги, потому что при нашем появлении они вскочили и что-то возбужденно затараторили.

Один из них подошел к нам и низко поклонился капитану, который кивнул в ответ и махнул ему рукой. Сквозь какую-то дверь мы вошли в просторный зал. Его окна, утопающие в нишах, были богато задрапированы. Я догадалась, что такая конструкция окон защищает дом от проникновения жары.

Какой-то мужчина в роскошном халате поклонился капитану. Мне показалось, что он из кожи вон лезет, чтобы продемонстрировать ему свое уважение и расположение. Видимо, он пригласил его следовать за собой, потому что мы вошли в очередную дверь и очутились в комнате, где на возвышении стоял богато украшенный стул, на котором сидел маленький ссохшийся старик. Роскошные одежды на нем лишь подчеркивали его возраст. Все в нем было древним, за исключением глаз, темных и живых, напомнивших мне глаза обезьянки.

Капитан подошел к его стулу и поклонился. Старик махнул ему рукой в знак приветствия. Затем капитан обратился к своим людям, и они вышли, оставив его одного со мной и Саймоном. Капитан подтолкнул меня вперед. Он сдернул с меня чадру, а с моих волос сетку, из-за чего они рассыпались по плечам. Живые темные глазки широко раскрылись от изумления. Старик пробормотал что-то, судя по всему, обрадовавшее капитана. Он не отводил глаз от моих волос, и между ним и капитаном завязался оживленный разговор. Как я жалела, что не понимаю, о чем они говорят.

Затем капитан вывел вперед Саймона. Прищуренные проницательные глазки смерили его с ног до головы. Он выглядел очень внушительно, потому что был высоким и крепким. Похоже, его физические данные произвели на старика такое же впечатление, как и мои волосы.

Он кивнул, и я догадалась, что это знак одобрения.

Капитан подошел поближе к старику и они принялись увлеченно что-то обсуждать. Это позволило нам с Саймоном наконец-то поговорить.

— Где Лукас? — прошептала я.

— Я не знаю. Меня вывели и привезли сюда. Его со мной не было.

— Очень надеюсь, что он в безопасности. Где мы?

— Как я понял, где-то на северном побережье Африки.

— Что они собираются с нами сделать? О чем они говорят?

— Торгуются, наверное.

— Торгуются?

— Похоже на то, что нас продают.

— Как рабов?

— Вроде того.

— Что же нам делать?

— Я не знаю. Ждать возможности сбежать отсюда. Сейчас мы ничего не можем предпринять. Надо выждать и, улучив удобный момент, совершить побег… если только нам это удастся.

— Мы будем вместе?

— Я не знаю.

— Ах, Саймон, я очень надеюсь, что они нас не разлучат.

— Будем молиться об этом.

— Мне страшно, Саймон.

— Я себя чувствую приблизительно так же.

— Этот старик… кто он?

— Насколько я понимаю, торговец.

— Торговец… людьми?

— В числе всего прочего. Всем, что подвернется под руку, вероятнее всего. Всем, что приносит прибыль. А это включает людей.

— Нам надо найти способ сбежать отсюда.

— Какой способ?

— Что если мы бросимся бежать?

— Как ты думаешь, далеко ли нам удастся убежать? Нет, надо выждать. Если мы будем поддерживать контакт, мы выберемся отсюда. Кто знает, может, нам и представится такая возможность. Ничего, мы все выдержим.

— Ах, Саймон, я тоже в это верю.

Мы переглянулись. Я часто вспоминала этот взгляд в самых отчаянных и безнадежных ситуациях. А таких в последующие недели было немало.

* * *


Существуют определенные события, которые пытаешься забыть, вычеркнуть из памяти, как будто их никогда не было. Иногда мозг идет тебе навстречу в твоем желании и все происшедшее сливается в сплошную туманную массу, исключающую любые детали. Похоже, именно это со мной и произошло.

Я помню, как мы были в доме торговца. Кажется, мы провели там всего одну ночь. Я до сих пор ощущаю ту тревогу, которую чувствовала тогда, подогреваемую ужасными картинами моего будущего, услужливо и безжалостно подсовываемыми мне воображением. Старик рисовался мне страшным чудовищем, и меня утешало лишь то, что Саймон тоже был в этом доме. Сделка с капитаном включала нас обоих.

Позже, в тот же день, капитан покинул дом торговца, и я его больше никогда не видела.

На следующий день меня вновь укутали в накидку, в которой я прибыла, и тщательно спрятали мои волосы под сеткой. Затем нас с Саймоном отвели в бухту, где нас уже ждал корабль. Главным над нами, несомненно, был старик, но он не обращал на нас никакого внимания, и мне показалось, что его волнует лишь благополучная доставка на борт его собственности, в которую мы теперь превратились.

Мы не имели ни малейшего представления, куда он нас везет.

За время плавания нам с Саймоном лишь один или два раза удалось поговорить. Главной темой наших бесед был Лукас.

Саймон рассказал мне, что они раза два встречались с капитаном. На обращение со стороны команды они пожаловаться не могли. Он сказал, что капитан очень заинтересовался Лукасом. Он думал, что Лукаса куда-то увезли. На корабле их разлучили, и возможности общаться с Лукасом у него не было, но ему почудилась на лице Лукаса надежда. Во всяком случае, он был спокоен.

— Одно время он, наверное, думал, что его могут выбросить за борт, потому что он непригоден для работы. Судя по всему, от меня ожидается именно это.

Я промолчала. Мне было страшно представлять себе собственную судьбу.

Саймон считал, что местом, которое мы покинули, был Алжир.

— В старину в этой стране часто находили себе прибежище пираты. Они пребывали под защитой турецкого правительства. Возможно, они до сих пор чувствуют себя там вольготно. Город, который мы видели, — идеальное место для всевозможных закулисных сделок и махинаций. Мне кажется, в определенное время суток туда не всякий смельчак сунется.

Скорее всего, так оно и было.

Продолжив плавание вдоль побережья Сирии и войдя в пролив Дарданеллы, мы узнали порт назначения. Им был Константинополь.

* * *


Мы уже подходили к Босфору, когда в мою каюту вошла женщина. С ней была девочка, которая несла что-то похожее на охапку прозрачной ткани. Оказалось, это одежда, которую они разложили на койке, прежде чем переключить свое внимание на меня. Я уже видела этих женщин на корабле и спрашивала себя, какова цель их присутствия. Вскоре я поняла, что они пришли в каюту, чтобы помочь мне облачиться в эти изумительные одежды.

Тут были длинные брюки, сшитые из тончайшей шелковистой ткани, мешковатые и подхваченные у щиколотки. Поверх них на меня надели тунику из прекрасного прозрачного материала. Туника была расшита блестками, сверкавшими подобно звездам. Затем они распустили мои волосы и начали расчесывать их, переглядываясь, толкая друг друга локтями и хихикая.

Когда я была полностью одета, они отошли в сторону, осмотрели меня и захлопали в ладоши.

— Мне нужна моя старая одежда, — сказала я.

Они меня не понимали и продолжали хихикать и толкаться локтями. Они гладили мои волосы и улыбались мне.

Старик тоже вошел в мою каюту. Увидев меня, он потер ладони. Мне стало еще страшнее. Я понимала, что Саймон прав, и нас ожидает рабство. Он был сильным мужчиной, а значит, хорошим работником, мое предназначение явно было гораздо более зловещим. Я чувствовала, что Саймона моя судьба беспокоит намного больше, чем его собственная.

Меня опять укутали в черную накидку, скрыв от посторонних глаз мое великолепие. Нас с Саймоном доставили на берег, где уже ожидал экипаж. В сопровождении старика и еще одного мужчины помоложе, выполнявшего роль клерка или, возможно, помощника, нас повезли по улицам Константинополя.

Я была так озабочена своей судьбой, что почти не обращала внимания на окружающее. Однако позднее я узнала, что город разделен на две части — христианскую и турецкую. Эти части соединены между собой двумя мостами, весьма неуклюжими по конструкции, но абсолютно необходимыми. Мимо меня, как во сне, проплывали мечети и минареты, и я в отчаянии думала о том, как далеко мы от дома.

Нас привезли в турецкую часть города. Я была растеряна и очень испугана и то и дело оборачивалась в сторону Саймона, дабы убедиться, что он никуда не исчез.

Мне показалось, что мы ехали очень долго. Нас окружал совершенно незнакомый мир. Во все стороны разбегались неимоверно грязные узкие улочки. С ними контрастировали прекрасные здания с ослепительно белыми шпилями, взметнувшимися в синеву неба. Мечети, базары, жалкие деревянные лачуги, шум и повсюду люди. Они выскакивали на дорогу прямо под колеса нашего экипажа, и мне несколько раз казалось, что вот сейчас мы кого-то переедем, но всякий раз им удавалось избежать верной смерти под копытами лошадей.

Наконец мы свернули на тихую широкую улицу, по обеим сторонам которой росли деревья и кустарники с благоухающими яркими цветами. Экипаж замедлил ход перед импозантным белым зданием, стоявшим поодаль от дороги.

Когда мы вышли из экипажа, к нам приблизился какой-то человек в белых одеждах. Старик поклонился ему, как мне показалось, подобострастно, и мужчина небрежно ответил на его приветствие. Нас провели в комнату, показавшуюся мне темной после ослепительного сияния снаружи. Окна в комнате походили на те, которые я уже видела в доме торговца: расположенные в глубоких нишах, они скрывались за плотными шторами.

К нам подошел высокий мужчина в тюрбане, скрепленном драгоценным камнем, и в длинном белом халате. Он расположился на стуле, больше похожем на трон, и я заметила, что поведение старика стало еще более подобострастным.

«Неужели это мой новый владелец?» — с замиранием сердца думала я.

С меня опять сняли накидку и в очередной раз продемонстрировали мои волосы. На мужчину на троноподобном стуле они тоже произвели впечатление. Такого унижения я не чувствовала больше никогда. Он посмотрел на Саймона и кивнул.

У двери стояли двое мужчин. «Стража», — подумала я. Один из них хлопнул в ладоши, и в комнату вошла женщина. Она была пухленькая, уже немолодая, одетая в замысловатый костюм, похожий на мой собственный.

Она подошла ко мне и внимательно меня осмотрела. Затем взяла в руки прядь моих волос и чуть заметно улыбнулась. Закатав рукава моей туники, она принялась тыкать меня в ребра, вызвавшие, похоже, ее крайнее неодобрение, потому что она нахмурилась и, покачав головой, издала серию непонятных, но явно недовольных звуков.

Старик начал что-то говорить, тихо, но очень быстро. Мужчина на троне возражал ему. Женщина тоже вставила пару слов и многозначительно покачала головой. Слушать их, не понимая ни слова, было невыносимо. Все, что я понимала, — это что они говорят обо мне и что они вовсе не так довольны мной, как на то рассчитывал старик.

Однако, похоже, они наконец пришли к согласию. Старик сжимал руки, а второй мужчина кивал. Женщина тоже покивала. Она что-то им объясняла. Мужчина ее внимательно слушал, а она, казалось, его успокаивала. Затем она подала мне знак следовать за ней.

Саймон остался с мужчинами. Я в панике обернулась к нему, и он ринулся было за мной. Один из стражей тут же преградил ему путь, положив руку на эфес сабли. Я увидела беспомощное выражение на лице Саймона, а пухлая женщина крепко взяла меня за руку и увела с собой.

* * *


Мне предстояло узнать, что я попала в гарем паши, одного из самых важных в Константинополе. Мужчины, которых мы видели до сих пор, были всего лишь его подданными.

Гарем — это женское сообщество, в которое не допускается ни один мужчина, если только он не евнух, как тот важный джентльмен, который торговался со стариком. Я узнала, что он является старшим евнухом, и мне предстояло часто с ним встречаться.

Я не сразу осознала, что мне следует благодарить судьбу за все перенесенные невзгоды, так как именно из-за моего физического состояния меня на несколько недель оставили в покое. Я была особенно ценным приобретением для гарема, потому что очень отличалась от окружающих темноглазых и темноволосых женщин. Мои волосы были золотистыми, а глаза синими.

Похоже, что те, в чью задачу входило ублажать пресыщенного пашу, считали, что его должны привлечь именно эти мои особенности. Позже я узнала, что отличаюсь от остальных женщин не только внешне, и они тоже сразу это подметили. Эти женщины были покорны по самой своей природе, их воспитали в осознании того, что они являются существами низшего порядка, и их миссия на земле заключается в удовлетворении потребностей и желаний мужчин. Во мне жил дух независимости. Меня взрастила совершенно иная культура, и это выделяло меня среди остальных так же сильно, как синие глаза и золотистые волосы.

Когда меня раздели и погрузили в специально приготовленную ароматизированную ванну, зоркая леди, ответственная за нас всех, тут же обратила внимание на то, что моя кожа, там, где она не подвергалась воздействию палящего солнца, была белой и нежной. Прежде чем предлагать меня паше, надлежало восстановить белизну кожи на всех участках тела. Более того, я очень исхудала, а паша не любил тощих женщин. Это означало, что мой потенциал необходимо раскрыть и восстановить, а для этого одного дня было мало.

Как я этому радовалась! У меня появилось время, чтобы приспособиться к обстановке, познакомиться с обычаями, царящими в гареме, и, возможно, узнать, где находится Саймон. Кто знает? До сих пор мне необычайно везло. Что если возможность бежать представится раньше, чем меня сочтут достойной постели купившего меня мужчины?

Как только я узнала, что мне ничто не угрожает, пусть и временно, я тут же воспряла духом. В мою душу опять потоком хлынула надежда. Я хотела как можно больше узнать об окружающем меня мире, и, естественно, меня очень интересовали мои новые знакомые.

Самой важной дамой в гареме была Рани, та самая пухлая женщина, которая осмотрела меня и нашла временно недостойной внимания паши. Если бы я знала ее язык, я могла бы очень многое у нее выведать. Остальные женщины очень ее боялись. Они все беспардонно ей льстили и всячески подобострастничали, потому что именно она выбирала, кто сегодня отправится к паше. Когда от него поступал заказ, она подходила к его выполнению со всей серьезностью. Все это время я забавлялась, наблюдая за тем, как женщины наперебой пытаются привлечь к себе внимание. Как я с изумлением узнала, то, что так пугает меня, является пределом мечтаний для всех остальных.

В гареме были и совсем юные девочки, которым едва стукнуло десять лет, и женщины, возраст которых приближался к тридцати годам. Эти девушки вели очень странную жизнь, позже я выяснила, что некоторые из них живут в гареме с самого детства… их специально готовили к ублажению богатого мужчины, их хозяина.

Они целыми днями предавались праздности, делать им было практически нечего. Каждый день мне полагалось принимать ароматизированную ванну, а после нее — массаж с маслами. Это был бесконечно далекий от реальности мир. Воздух в гареме был напоен ароматами мускуса, сандала, пачули и розового масла. Девушки сидели у фонтанов, лениво беседовали, иногда до моего слуха доносился звук каких-то музыкальных инструментов. Они срывали в саду цветы и вплетали их себе в волосы, разглядывали свои личики в маленьких зеркальцах или любовались собственным отражением в водах пруда. Иногда они играли в какие-то игры, болтали, смеялись, гадали друг другу.

Спали они в просторной комнате на диванах, у них было предостаточно красивой одежды. Я не переставала изумляться их жизни, не заполненной ничем, кроме заботы о собственной внешности. Им не нужно было думать ни о чем, кроме того, допустят ли их вечером в постель паши.

За такую честь шло постоянное соперничество, и я это очень быстро почувствовала. Моя особа тоже привлекала к себе их внимание. Я так от них отличалась, что ни у кого не было ни малейших сомнений в том, что меня сочтут достойной подругой для паши. Они знали, что я понравлюсь ему уже тем, что я другая, пусть и немного странная.

Между тем я себя чувствовала, как гусыня, откармливаемая к Рождеству, потому что усилия по устранению с моего тела следов перенесенных испытаний продолжались. Я с трудом запихивала в себя острую и пряную пищу, большую часть которой научилась выбрасывать незаметно от Рани, превратив это в своеобразную игру.

Меня ожидало волнующее открытие. Одна из наиболее зрелых обитательниц гарема, и, по-моему, одна из самых красивых, оказалась француженкой. Ее звали Николь, и я сразу заметила, что она отличается от других. К тому же она занимала и самое важное место в гареме, после Рани, разумеется.

Однажды, когда я сидела у фонтана, она подошла и присела рядом со мной.

Она обратилась ко мне по-французски, поинтересовавшись, говорю ли я на этом языке.

Наконец-то настоящее общение! Это было так прекрасно!

Мой французский был не на высоте, однако поговорить мы могли.

— Ты англичанка? — спросила она.

Я утвердительно ответила.

— А как ты сюда попала?

На ломаном французском я рассказала ей о кораблекрушении, острове и пиратах. Она сообщила мне, что живет в гареме уже девять лет. Она креолка, родом с Мартиники. Когда она направлялась в школу во Франции, ее корабль так же, как и мой, потерпел крушение, после чего она попала в руки корсаров и точно так же, как и я, была продана в гарем.

— И все эти годы ты живешь здесь? — изумилась я. — Как же ты это вынесла?

Она пожала плечами.

— Поначалу это очень страшно, — ответила она. — Мне было всего шестнадцать лет. Я ненавидела монастырь. Здесь было легко. Мне понравилась одежда… праздность. И я от всех отличалась… так же как и ты. Я сразу понравилась паше.

— Наверное, ты сразу стала его фавориткой?

Она кивнула.

— К тому же я родила Самира, — добавила она.

Я уже видела Самира, красивого малыша лет четырех от роду. Все в гареме нянчили и баловали его. Он был старшим из детей гарема. Кроме него был еще один мальчик, Фейзал, тоже очень красивый ребенок. Он был на год младше Самира. Я видела его с женщиной по имени Фатима, которая, мне показалось, была на несколько лет моложе Николь.

Фатима была пышной красавицей с копной черных волос и томными темными глазами. Ужасно ленивая и тщеславная, она больше всего на свете любила ублажать себя. Она часами сидела у пруда, поедая сладости и скармливая их одному из двух спаниелей короля Карла, повсюду следовавших за ней по пятам. Фатима страстно любила себя, Фейзала и этих двух собачонок.

Иногда обоих мальчиков забирали из гарема, чему предшествовала суета и тщательная подготовка. Они отправлялись на встречу с пашой. В гареме было еще два маленьких мальчика — еще младенцы. Девочек тут не было вовсе. Поначалу меня удивляло, что все дети паши мужского пола. Просветила меня Николь. Она рассказала мне, что если у женщины рождается девочка, молодая мать покидает гарем. Наверное, ее отправляют назад, к семье. Пашу интересовали только сыновья, и если у женщины рождался красивый и умный мальчик, вроде Самира, ее статус тут же повышался.

Самиру, как старшему сыну, предстояло стать наследником паши. Это сделало Николь объектом жгучей зависти всех женщин гарема. Вначале паша поднял ее над всеми, отдав ей свое предпочтение. Но предпочтения паши оказались преходящими: в то время как Самир оставался его сыном, напоминая паше, что он мог производить на свет красивых мальчиков, он осыпал милостями женщин, помогавших ему доказать это.

Николь также рассказала мне, что втайне от всех учила Самира французскому, но однажды об этом узнал паша, и она в ужасе ожидала расправы. Однако старший евнух сообщил ей, что паша обрадовался тому, что малыш успешно изучает иностранный язык и позволил ей продолжать обучение.

Меня удивляло, что женщина, воспитанная в традициях западной культуры, смогла приспособиться к подобному образу жизни и даже гордиться своим положением, страстно ненавидя всех, кто пытался отнять его у нее. Но я была рада возможности разговаривать с ней и таким образом познавать окружающий меня мир.

Я узнала о непримиримой вражде между Николь и Фатимой, вынашивавшей честолюбивые планы для своего сына, Фейзала.

— Видишь ли, — поясняла Николь, — если бы не Самир, Фейзал был бы наследником паши, а она — первой леди гарема. Она мечтает занять мое место.

— Ей его никогда не заполучить. Ты красивее и гораздо умнее ее. Кроме того, Самир — изумительный ребенок.

— Фейзал тоже неплох, — признала она. — А если бы я умерла…

— С чего бы это вдруг?

Она пожала плечами.

— Фатима — очень ревнивая женщина. Когда-то, это было очень давно, одна женщина отравила свою соперницу. Это совсем нетрудно сделать.

— Она не посмеет.

— Та женщина посмела.

— Но ее разоблачили.

— Это было давно, еще до того, как нынешний паша стал пашой, но об этом до сих пор не забыли. Ее вывели на улицу, по шею зарыли в землю и оставили на солнце… умирать. Таково было ее наказание.

Я содрогнулась.

— Если Фатима покусится на моего сына, я хотела бы, чтобы с ней сделали то же самое.

— Ты должна позаботиться о том, чтобы этого не произошло.

— Именно это я и намерена сделать.

Теперь, когда появилась Николь, жизнь стала намного приятнее. У меня была красивая одежда, благовония, мази, сладости, праздные дни. Мы вели жизнь райских птиц. После всех испытаний, через которые мне пришлось пройти, окружающий меня мир казался мне очень странным. Я спрашивала себя, как долго мне суждено здесь прожить.

* * *


Паша был в отъезде, и это меня очень радовало.

Гарем погрузился в летаргию. Женщины возлежали на диванах, лениво любуясь собой в крошечных зеркальцах, которые они неизменно носили в карманах необъятных шаровар, грызли печенье, пели, играли на своих миниатюрных музыкальных инструментах, ссорились.

Одна ссора вышла особенно свирепой. Женщины катались по мозаичному полу, дергали друг друга за волосы и неистово лягались, пока не прибежала Рани и не избила обеих. После этого она отчитала их и заявила, что они могут и не мечтать о свидании с пашой как минимум три месяца. Это их тут же отрезвило.

Потом паша вернулся, и гарем оживился. Все стали кроткими и покорными. Они всячески демонстрировали свои прелести и пытались понравиться, хотя, кроме товарок и евнухов, их никто не мог увидеть.

Перед Рани опять встала проблема выбора. Я заметила, как ее взгляд остановился на мне, и вздохнула с облегчением, когда поняла, что, по мнению Рани, я еще не созрела для великой чести.

Она отобрала шестерых девушек — двух, уже побывавших у паши и заслуживших его одобрение, и четырех новеньких.

Мы все наблюдали за тем, как их готовят к свиданию. Вначале их выкупали, затем их кожу умастили, а в волосы втерли благовония. Подошвы их ног и ладони выкрасили хной, губы покрыли пчелиным воском, а глаза подвели сурьмой, чтобы они казались еще больше. В их волосы вплели цветы, на щиколотки и запястья надели браслеты, после чего их одели в переливающиеся блестками одежды.

Гарем замер, с любопытством ожидая, кого паша отошлет назад.

В этот раз он остановил выбор на одной из самых юных девочек.

— Когда она вернется, то вообразит о себе невесть что, — предсказала Николь. — Так всегда бывает… особенно с молоденькими. Я думала, что уже подошла твоя очередь.

Должно быть, я не сумела скрыть свое отвращение, потому что она поинтересовалась:

— Ты этого не хочешь?

— Я всей душой надеюсь, что мне удастся выбраться отсюда.

— Если бы он тебя увидел… он бы уже ни на кого другого и смотреть не стал.

— Я… Нет… Нет!

— Твоя очередь все равно наступит. Наверное, уже скоро.

— Я пойду на все, лишь бы убежать.

Услышав это, она задумалась.

* * *


Николь рассказала мне, что если я хочу рассчитывать на маленькие привилегии, являющиеся важной частью жизни в гареме, я должна поддерживать хорошие отношения с двумя людьми: Рани и старшим евнухом.

— Он — очень важная персона. Он паша гарема. И он мой близкий друг.

— Я вижу, ты очень мудрая женщина.

— Я здесь уже очень давно. У меня нет другого дома.

— И ты с этим смирилась? С тем, что ты одна из многих?

— Таковы здешние обычаи, — ответила она. — Самир — мой сын. Когда-нибудь он станет пашой, а я буду матерью паши. Смею тебя заверить, это очень почетная должность.

— Разве ты не хотела бы иметь постоянного мужа, а не думать все время, что твое место может занять другая?

— Это моя жизнь, — она обвела рукой гарем. — Тут все такие. Они ничего больше не знают. Все хотят быть фаворитками паши. Они хотят родить сына, который затмит всех остальных… и обеспечит своей матери почетное положение, которое никто и ничто не сможет поколебать.

— Мне трудно в это поверить.

— Это действительно так.

— И ты тоже об этом мечтаешь?

— Все мои мечты — Самир. Расскажи мне о своих мечтах.

— Я мечтаю убежать отсюда и вернуться домой, к своим близким. Я хочу найти тех, кто был со мной после того, как корабль потерпел крушение.

— Я не сомневаюсь в том, что паша сделает тебя фавориткой. Когда Рани решит, что ты готова, она отошлет тебя к нему. Ты понравишься ему, потому что ты другая. Он наверняка устал от этих темнокожих красавиц. Ты — что-то новенькое. Если ты родишь сына, твое будущее будет обеспечено.

— Я готова на все, лишь бы избежать подобной участи. Николь, мне страшно. Я не хочу этого. Я воспитана иначе. Я чувствую себя грязной дешевкой… рабыней… женщиной без личности… без собственной жизни.

— Мне странно это слышать, но я тебя понимаю. Я тоже не всегда была одной из них.

— Но ты приняла этот образ жизни.

— Я была очень юной, когда попала сюда, а теперь у меня есть Самир. Я хочу здесь жить… ради него. Однажды он станет пашой. Я хочу этого больше всего на свете.

— Твое желание осуществится. Он — старший сын.

— Я опасаюсь Фатимы. Когда она идет к паше, она берет с собой сильнодействующее снадобье. Она сама его готовит. Существуют способы усилить желание мужчины. Я слышала об этом. Его готовят из толченых рубинов, костей павлина и яичек барана. Все это смешивается и подсыпается в вино. Я уверена, что она пользуется этим всякий раз, когда идет к паше.

— Но где… где она все это берет?

— У Рани есть потайной шкафчик, где хранится множество странных вещей. Травы… снадобья… всевозможные микстуры. Рани много знает. Среди ее порошков и мазей может быть и это средство.

— Но ты же сказала, что это потайной шкафчик.

— Она держит его запертым, но, возможно, Фатима сумела раздобыть ключ. Она очень хитрая. Я ее знаю. Она не остановится ни перед чем… буквально ни перед чем. Поэтому мне и страшно.

— Но когда она видит пашу?

— Мы с ней — матери его любимых сыновей. Время от времени он за нами посылает… Это своего рода визит вежливости… Он расспрашивает нас о сыновьях и проводит с нами ночь. О, как я боюсь эту женщину! Если она чего-то хочет, она этого добивается. Она пойдет на все… на все. Все свои надежды она возлагает на Фейзала, а паша его любит. Я знаю об этом от старшего евнуха. Старший евнух терпеть не может Фатиму. Это не в ее пользу. Временами она ведет себя очень глупо… и способна на необдуманные поступки. Когда она была фавориткой, то задирала нос. Она решила, что уже стала первой леди, и была непочтительна со старшим евнухом. Теперь они враги. Глупая Фатима. Если бы она могла, она уже давно избавилась бы и от меня, и от Самира. Думаю, она продолжает изыскивать способы, как ей этого достичь.

— Но Самир — старший сын, к тому же он очень смышленый.

— Это мне известно, но все зависит от паши. Сейчас Самир ему нравится. Он им гордится. Самир — старший сын и любимчик. Пока все хорошо. Но решение о наследнике принимает паша, а у него будет еще много сыновей. Если Фатима сумеет навредить мне или Самиру, все будет кончено.

— Я не могу поверить в то, что она на это пойдет.

— Такое уже случалось… в гареме.

— Но это больше не повторится. Все знают, как тогда наказали виновницу. Этого достаточно, чтобы остановить кого угодно.

— Не знаю. Фатима — непреклонная женщина. Она готова рисковать ради Фейзала и собственного положения. Я должна быть начеку.

— Я тоже буду начеку.

— А теперь еще и ты появилась. У тебя тоже родится сын. Твой сын будет непохож на других. Он будет похож на тебя. Самир и Фейзал… они похожи друг на друга. Но твой сын будет совершенно другим.

При мысли об этом я отшатнулась от нее, исполненная ужаса.

— Это правда, — кивнула Николь. — Ты и в самом деле этого не хочешь?

— Я уже почти жалею, что спаслась с тонущего корабля. Я предпочла бы остаться на том острове. Если бы мне только удалось убежать отсюда! Ах, Николь, если бы это было возможно… Ради этого я готова на все… На все!

Николь задумалась и не ответила. Ее взгляд был устремлен куда-то вдаль.

* * *


Несколько дней спустя я сидела у фонтана, когда она подошла и села рядом со мной.

— У меня что-то для тебя есть, — сказала она.

— Для меня? — удивленно переспросила я.

— Думаю, ты обрадуешься. Мне передал это старший евнух. Это от мужчины, которого привезли вместе с тобой.

— Ты хочешь сказать… Николь, ты о чем?

— Будь осторожна. Возможно, за нами наблюдают. Фатима все время следит за мной. Положи свою руку на сиденье. Через секунду я суну под нее бумажку.

— На нас никто не смотрит.

— Откуда ты знаешь? Тут повсюду глаза. Эти женщины только с виду праздные. Впрочем, они и в самом деле праздные, но поскольку им нечего делать, они плетут интриги даже на пустом месте. Им скучно, и они ищут способы развлечься. За неимением лучшего, они начинают придумывать всякую ерунду и сплетничать. И они все время пристально наблюдают за тем, что происходит вокруг. Если ты хочешь получить эту записку, делай что я говорю.

— Конечно… конечно.

— И ты должна быть очень осторожна с ней. Старший евнух просил передать, что это очень важно. Это может стоить ему жизни. Но он сделал это ради меня… потому что я его об этом попросила.

Моя рука легла на сиденье стула. Она положила свою руку рядом с моей. Спустя несколько мгновений скомканный клочок бумаги скользнул под мою ладонь.

— Не смотри на записку. Спрячь ее.

Я сунула руку в карман шаровар. Мне не сиделось на месте. Но Николь сказала, что вскакивать и убегать ни в коем случае нельзя. Если кто-нибудь что-нибудь заподозрит, это может иметь для нас всех самые плачевные последствия.

Я знала, что мужчину, попытавшегося общаться с кем-то из женщин гарема, ожидает долгая и мучительная смерть. То же относилось и к женщине. Это правило существовало на протяжении многих веков, и мне легко было представить себе, что оно существует и по сей день. Весь окружающий меня мир существовал по законам совсем другой эпохи.

Мне пришлось подавить любопытство до тех пор, пока мы не решили, что я уже могу вполне естественно подняться и уйти, не возбуждая ничьих подозрений. Все уже привыкли к тому, что когда я не общаюсь с Николь, то прогуливаюсь в одиночестве, потому что ни с кем, кроме нее, я разговаривать не могла. Я вошла в комнату, где мы обычно спали. Здесь никого не было, и я, сев на свой диван, достала и прочитала записку.


Розетта!

Я тоже здесь. Меня привели сюда вслед за тобой, и теперь я работаю в саду рядом с гаремом. Мы совсем рядом. Я все время думаю о побеге. Я что-нибудь придумаю. Не бойся и не теряй надежды.

    
С.


Я почувствовала, что от облегчения у меня вдруг ослабели руки и ноги. Я скомкала записку. Мне хотелось сохранить ее, спрятать под одеждой и постоянно ощущать на своем теле как напоминание о том, что он написал ее, что он рядом и думает обо мне.

Однако я должна уничтожить записку. Если бы ее нашли, нам настал бы конец. Хранить записку было слишком опасно. Я разорвала ее на крошечные кусочки, чтобы позже выбрасывать по несколько клочков за раз, так, чтобы их никто не заметил.

Позже я поговорила с Николь.

— Ты повеселела, — заметила она. — То, что я тебе принесла, тебя обрадовало.

— О да, но все равно мне трудно себе представить, что может что-нибудь измениться. Отсюда кто-нибудь убегал?

— Если женщина перестает интересовать пашу, для нее находят мужа. Иногда женщин возвращают родителям.

— Да, но можно ли отсюда убежать?

Она покачала головой.

— Мне кажется, это невозможно.

— Николь, — произнесла я. — Я должна убежать. Я просто обязана это сделать.

— Да, — согласилась она. — Ты должна убежать. Если ты этого не сделаешь, тебя скоро отправят к паше. Твоя кожа становится все белее. Ты поправилась и уже не напоминаешь скелет. Ты очень изменилась с тех пор, как попала сюда. Рани тобой довольна. Это будет уже совсем скоро. Возможно, в следующий раз, когда он потребует женщину.

— Он в отъезде.

— Да, но он вернется. А возвратившись, всегда требует женщину… И Рани подумает, да, на этот раз пусть идет светленькая. Она уже готова. Паша будет очень доволен мной за такой сюрприз. Такой женщины у него еще не было.

Я уверена, ты ему понравишься. Возможно, он даже оставит тебя у себя на какое-то время. У тебя наверняка будет ребенок. Ты очень полюбишься паше, потому что ты не такая, как все. Может, он и ребенка твоего будет любить больше, чем Самира или Фейзала. Старший евнух говорит, что паша очень интересуется Западом… и особенно Англией. Он хочет знать о ней как можно больше. Он хочет знать все о великой королеве.

— Нет, нет! — воскликнула я. — Я все это ненавижу! Я тут не останусь! Я как-нибудь выберусь отсюда. Я их не боюсь, мне все равно что со мной сделают, но я попытаюсь убежать, лишь бы не идти к паше. Я готова на любой риск… любой. Николь, ты мне поможешь?

Она пристально смотрела на меня, и на ее губах играла улыбка.

— Старший евнух мой друг, — произнесла она. — Вряд ли он захочет, чтобы кто-то заменил меня на посту первой леди. Он хочет, чтобы я была матерью следующего паши. Тогда я смогу ему помогать. Видишь ли, мы друзья. Он рассказывает мне обо всем, что происходит снаружи, и узнает от меня, что происходит здесь, внутри. Мне известно обо всех интригах гарема. И я его в это посвящаю. Он платит мне информацией о внешнем мире. Возможно…

— Возможно?

— Я ничего не могу обещать… но я попытаюсь что-нибудь разузнать.

Я взяла ее за руку и слегка встряхнула.

— Если ты сможешь помочь мне, Николь… Если ты что-нибудь узнаешь…

— Я помогу, — сказала она. — Никто не должен занять место Самира. Кроме того, мы теперь друзья.

Надежда. Кроме нее у меня ничего не было. Постепенно я начинала понимать, что только она может помочь выстоять тем, кто оказался в отчаянном положении. Записка и то, что я услышала от Николь, возродили в моей душе надежду, которую я уже начинала терять. Я подумала обо всех опасностях, через которые мне пришлось пройти с той страшной ночи, когда «Звезда Атлантики» потерпела крушение. С тех пор мне необычайно везло. Может ли везение продолжаться бесконечно? Теперь я знала, что Николь на моей стороне. Она поможет мне не только потому, что мы подружились, но и чтобы устранить угрозу своему положению первой леди. И она пользуется расположением старшего евнуха. У него, несомненно, есть на это свои причины. И какое мне дело до его мотивов, если они заставят его помочь мне?

В моем отчаянном положении я могла рассчитывать только на помощь друзей и на чудо.

А у меня были все основания надеяться на это чудо. На моей стороне самые важные люди гарема. Саймон тоже рядом.

Да, на моем горизонте и в самом деле забрезжил лучик надежды. Впервые с того момента, как я переступила порог гарема, я поверила в возможность побега.

* * *


Рани всячески показывала мне, как она довольна моей внешностью. Массируя меня, она похрюкивала от удовольствия.

Мое сердце опять ушло в пятки. В холодном свете реальности побег вновь почудился мне чем-то далеким и совершенно невозможным. Я позволила эйфории увлечь себя слишком высоко. Нет, мне никогда отсюда не выбраться.

Днем я вошла в спальню и прилегла на свой диван. Плотные портьеры на окнах не пропускали в комнату солнечный свет, и тут было темно и прохладно. Я услышала чьи-то крадущиеся шаги и сквозь полуопущенные веки увидела Николь.

— Тебе плохо? — прошептала она.

— Мне страшно, — ответила я.

Она села рядом со мной на диван.

— Боюсь, что меня уже ничто не спасет, — продолжала я.

— Рани планирует… в следующий раз… послать тебя, — сказала она.

— Я… я не пойду.

Она пожала плечами. Я заметила, что она часто это делает.

— Старший евнух говорит, что паша вернется через неделю. И он сразу потребует женщину.

— Через неделю. Ах, Николь, что же мне делать?

— У нас есть еще неделя, — ответила она.

— Но что мы можем сделать?

Она пристально смотрела на меня.

— Старшему евнуху нравится твой мужчина, — произнесла она. — Он хочет ему помочь. Он разговаривал с ним. Рани не терпится показать тебя паше. Она хочет рассказать ему, что когда ты прибыла сюда, то была не очень красивая… если не считать твоих волос, да и они были тусклые и безжизненные. Теперь они сияют. Она сделала тебя достойной паши. Теперь ты готова идти к нему. Он будет благодарен человеку, купившему тебя, то есть старшему евнуху. Однако выходила тебя именно Рани. Но… как я уже сказала… у нас есть еще неделя.

— Но что мы можем предпринять? Пожалуйста, скажи мне.

— Твоему другу необходимо быть очень осторожным.

— Что бы они сделали с ним, если бы узнали, что он написал мне?

— Скорее всего, превратили бы в евнуха. Они могут сделать это в любом случае. Такова судьба многих молодых мужчин, попадающих в рабство к паше. Сначала они работают в саду и остаются нормальными мужчинами. Но если их переводят работать в гарем, то… Ну как он может допустить нормального мужчину к своим женщинам? Вот и делают из них евнухов. Вполне возможно, что твоего друга тоже ожидает подобная судьба. Он не будет вечно работать в саду. Евнухи — очень хорошие слуги. Они застрахованы от искушений.

— Я не вижу выхода из этой ситуации.

— Просто делай то, что я тебе скажу. Но не забывай, что если ты станешь на эту дорожку, ты очень рискуешь. Если все откроется, тебя заставят об этом пожалеть.

— Я не знаю, готов ли Саймон так рисковать. Когда я думаю о том, что угрожает ему…

— Если ты хочешь, чтобы побег удался, ты не должна думать о поражении. Не забывай, что скоро Рани отошлет тебя к паше.

Я молчала, спрашивая себя, смогу ли я пережить подобную участь. Николь говорила какими-то загадками. У нее есть какой-то план? Она ушла от прямого ответа. Я решила, что она просто хотела меня утешить.

* * *


Шли дни. Моя тревога все возрастала. Я говорила себе, что должна буду смириться с неизбежным.

Паша вернулся. Я заметила, что Рани задумчиво посматривает в мою сторону. Она с довольным видом потирала ладони, и я понимала, что мой час пробил. Когда в тот же вечер к Рани зашел старший евнух, я поняла, что моя участь предрешена.

По традиции выбрали еще пять девушек, потому что Рани не имела права делать выбор за пашу. Он сам должен был решать, кому окажет великую честь. В числе этих пяти была хорошенькая юная девушка по имени Аида, вероятно, лет двенадцати. Она была очень тоненькая и напоминала распускающийся бутон. У нее были длинные темные волосы и большие глаза, в которых светилось выражение девственной невинности и опытности одновременно. Мне казалось, подобное сочетание должно показаться очень привлекательным мужчине, чьи чувства не могли не притупиться от постоянных излишеств.

Аида заинтересовала меня, потому что я возлагала свои надежды именно на нее. Я не сомневалась, что у нее есть все шансы на то, что паша ею заинтересуется. Она была очень взволнована и танцевала в саду, не скрывая своего ликования. Фатима ворчала, что она уже невесть что о себе вообразила.

— Аида очень хорошенькая, — поделилась я своими соображениями с Николь. — Наверняка он предпочтет ее.

Николь покачала головой.

— Да, она хорошенькая. Как и многие другие. И все они похожи друг на друга. Одинаковые волосы… глаза… восторг… желание понравиться и угодить. Ты на их фоне будешь выделяться. И как я уже тебе сказала, старший евнух говорит, что пашу очень интересует Англия и английская королева.

От страха меня начало мутить. Я пыталась представить себе пашу. Должно быть, он относительно молод. Он совсем недавно сменил своего отца. От старшего евнуха Николь узнала, что он немного говорит по-английски. Возможно, мне удастся поговорить с ним. Я расскажу ему об Англии, стану для него своего рода Шахерезадой, сдерживающей его страсть увлекательными рассказами о жизни в Англии.

День тянулся бесконечно. Были моменты, когда мне казалось, что все это — сон. Не может быть, чтобы все это происходило на самом деле, говорила я себе. Как часто английские девушки, ведущие тихую, ничем не примечательную жизнь внезапно переносятся в турецкий гарем?

Потом я сказала себе, что должна подготовиться к тому, что меня ожидает. Паша заметит, что я не такая, как остальные. Вначале я буду молиться, чтобы он меня не выбрал. Если он этого не сделает, вероятно, меня сочтут недостойной гарема. Что тогда? Быть может, мне удастся убедить их отпустить меня? Аида такая хорошенькая. Эта жизнь ее вполне устраивает. Более того, она счастлива находиться здесь.

Рани подошла ко мне. Пришло время готовиться.

Она руками пригладила мои волосы, чуть ли не воркуя от удовольствия. Она сгребла их в ладонь и слегка потянула, затем погладила и хлопнула в ладоши. Появились две девочки.

Она встала и поманила меня за собой.

Меня привели в баню и направили на меня потоки ароматизированной воды. Затем меня вытерли и, уложив на скамью, принялись натирать мою кожу благовонными мазями, благоухающими мускусом и пачулей. Мои волосы также должны были благоухать. От запаха всех этих мазей меня начало тошнить. Я знала, что отныне всякий раз, когда я буду слышать эти ароматы, буду вспоминать леденящий страх.

Меня одели в шелковые одеяния цвета лаванды. Широкие шаровары были подхвачены на щиколотках браслетами, украшенными драгоценными камнями. Поверх брюк на меня надели короткую тунику до пояса, тоже шелковую, покрытую тоненькой переливающейся сеточкой. Шелк был обильно расшит блестками, загадочно мерцавшими сквозь сеточку. Создавалось впечатление, что вся туника светится. Я вынуждена была признать, что мой костюм очарователен. На ногах у меня были сандалии из атласа с завернутыми вверх носками, расшитые драгоценными камнями. Волосы мои расчесали так, что они сверкающей волной упали мне на плечи, мою голову и щиколотки украсили венками из лиловых цветов. Мне подкрасили губы и подвели сурьмой глаза, так что они стали казаться бездонными, темно-синими и огромными.

Я была готова отправляться к паше.

Отчаянные мысли, одна другой безумнее, мелькали в моем мозгу. Что если я откажусь идти или попытаюсь сбежать из гарема? Но как? Ворота заперты и охраняются евнухами паши. Они все как один рослые и сильные. Как я убегу?

Я была вынуждена признать, что спасения нет.

Рани взяла меня за руку и покачала головой. Она в чем-то меня упрекала. Наверное, в том, что у меня был такой несчастный вид. Она хотела, чтобы я улыбалась и радовалась великой чести, которая, вполне возможно, будет оказана мне сегодня ночью.

Но это было выше моих сил.

Николь стояла рядом. Она была одной из тех, кто помогал меня одевать. Она что-то сказала Рани, и та задумалась. Затем Рани кивнула и протянула Николь ключ. Николь быстро ушла.

Я села на диван, чувствуя себя совершенно беспомощной. Мое чудесное спасение свершилось ради этого? Я представила себе, как паша указывает на меня… как я вынашиваю ребенка, соперника Самира и Фейзала. Мой отец был известным в Англии человеком, профессором, сотрудником Британского музея… Я хотела крикнуть им, что если паша посмеет обращаться со мной как с рабыней, это ему с рук не сойдет. Я англичанка. Великая королева никому не позволит так обращаться со своими подданными.

Я пыталась собраться с духом. Я знала, что все мои мысли — полная ерунда. Этим людям не было никакого дела до моего происхождения. Здесь царят другие законы. Я здесь ничто.

Что если я расскажу ему, как другие девушки мечтают оказаться в его постели? Почему бы ему не выбрать одну из них, а эту не отпустить? Смогу ли я объяснить ему хоть что-нибудь? Станет ли он меня слушать? А если станет, поймет ли?

Вернулась Николь. Она несла кубок с какой-то жидкостью.

— Выпей это, — она протянула его мне. — Ты почувствуешь себя значительно лучше.

— Не хочу я это пить.

— Говорю тебе, это тебе поможет.

— Что это?

Одна из девушек, похоже, поддержала Николь. Она обняла себя за плечи и принялась покачиваться из стороны в сторону.

— Она хочет сказать тебе, что это настроит тебя на любовную волну. Тебе станет намного легче. Как бы то ни было, это приказ Рани. Она считает, что ты не горишь желанием, а паша привык, чтобы его женщины жаждали любви.

«Какой-то афродизиак», — подумала я.

— Я не стану это пить.

Николь подошла поближе.

— Не будь дурой, — зашипела она и пристально смотрела мне в глаза, как будто пытаясь что-то сказать. — Выпей, — настаивала Николь. — Ты поймешь, что это именно то, что тебе нужно. Выпей… Выпей… Я твой друг, не забывай.

В ее словах мне почудился какой-то скрытый смысл. Я взяла из ее рук кубок и выпила содержимое. Оно оказалось отвратительным.

— Скоро, — произнесла Николь, — очень скоро…

Спустя всего несколько мгновений я почувствовала себя очень скверно. Николь с кубком уже исчезла. У меня кружилась голова, и мне никак не удавалось подняться с дивана.

Одна из девушек позвала Рани, которая прибежала и в великой растерянности уставилась на меня. Я чувствовала, что по моему лицу струится пот. Заметив в зеркале собственное отражение, я увидела, что очень бледна.

Рани кричала, отдавая распоряжения направо и налево. Меня уложили на диван. Мне было очень-очень плохо.

Рядом со мной опять возникла Николь. Мне показалось, на ее губах играет довольная улыбка.

* * *


Меня так и не представили паше. Я лежала на диване и чувствовала, что умираю. Я и в самом деле решила, что настал мой смертный час. Я вспомнила загадочную улыбку Николь. Это ее рук дело. Она боялась, что я понравлюсь паше и рожу ему сына, который затмит Самира. Кто она — мой враг или мой друг? Каков бы ни был ответ, в эту ночь она спасла меня от паши.

Через пару дней я начала приходить в себя. С выздоровлением пришло и понимание того, что Николь и в самом деле сослужила мне хорошую службу. Разумеется, помогая мне, она не забывала и о себе. А что в этом дурного? Николь француженка, а все француженки очень практичны и реалистично смотрят на жизнь. То, что она одновременно смогла помочь нам обеим, должно было привести ее в восторг.

По мере того как мне становилось лучше, я начинала понимать, что не так уж я была больна. Иначе мои силы не восстановились бы так быстро.

Николь рассказала мне, что когда Рани послала ее за афродизиаком, который давали некоторым девушкам перед тем, как впервые отправить их к паше, она вместо этого принесла мне снадобье, от которого я должна была почувствовать себя так плохо, что уже не смогла бы вообще никуда идти.

— Ты же этого сама хотела, — напомнила она мне. — Разве ты не говорила: «Все что угодно, лишь бы не идти к нему»?

— Говорила. Да, я так и говорила. Спасибо, Николь.

— А я говорила тебе, что я твой друг. Паша выбрал Аиду. Она еще не вернулась. Похоже, у паши появилась новая фаворитка. Если бы ты отправилась вместе с ней к паше, у нее не было бы ни единого шанса.

— Я очень рада за нее. Она об этом мечтала.

— Когда она вернется, на нее не будет никакой управы. Это большая честь — на несколько дней остаться в покоях паши. Она так задерет нос, что и земли под собой не будет видеть. Мы все для нее вообще прекратим свое существование. Одним словом, она будет невыносима, вот посмотришь.

Я медленно выздоравливала, а Рани приходила в себя после перенесенного разочарования. Ее несколько утешало то, что Аида пользовалась таким успехом.

Через три дня Аида вплыла в гарем. Она изменилась до неузнаваемости. Все ее движения были плавными и томными, а на окружающих она взирала с нескрываемым презрением. В ее ушах сверкали изумительные рубиновые серьги, а на шее красовалось ожерелье из огромных рубинов. Отношение Рани к этой девчонке тоже изменилось. Теперь маленькая негодница стала одной из самых важных леди гарема.

Она была уверена, что забеременела.

— Вот глупая, — хмыкнула Николь. — Откуда она может это знать сейчас?

Тем не менее Николь была обеспокоена.

— Возможно, теперь ты в безопасности, но это ненадолго, — говорила она. — Если она понравилась ему так сильно, что он держал ее возле себя три дня и три ночи, скорее всего, он опять захочет ее видеть. Именно так в свое время произошло со мной. Аида должна быть самой благодарной женщиной в гареме, и вся ее благодарность должна быть адресована тебе.

— Возможно, он и не выбрал бы меня. Может, она понравилась бы ему больше.

Николь изумленно посмотрела на меня.

Вскоре я с огромным облегчением узнала от Николь новость, которую сообщил ей старший евнух. Паша уехал на три недели.

Три недели! За это время много чего могло произойти. Вдруг, я опять получу записку от Саймона. Или мне наконец удастся убежать, если отсюда вообще возможно выбраться, если мне хоть кто-нибудь поможет.

* * *


Прошло несколько дней. Аида восстановила против себя весь гарем. Она снимала свои рубиновые серьги только для того, чтобы, сидя у пруда, держать их на ладони и любоваться ими, тем самым напоминая всем вокруг, что она теперь фаворитка. Если она и смотрела на кого-нибудь, то всем своим видом выражая жалость по поводу того, что никто, кроме нее, не наделен такой неземной красотой и таким обаянием и не способен покорить пашу.

Она была неописуемо томной и усиленно демонстрировала признаки беременности.

Николь только смеялась над ней. Да и остальные тоже. Она поссорилась с одной из девушек так бурно, что дело дошло до драки, оставившей Аиду с глубокими царапинами на лице. Аида горько оплакивала увечья. Когда паша вернется, она не сможет пойти к нему с израненным лицом.

Рани разозлилась и заперла драчуний на три дня. Она с трудом сдержалась, чтобы не отлупить обеих. Ее сдержало только опасение оставить на их телах синяки. Особенно это касалось тела Аиды. Одним из плюсов гарема было то, что его узницы никогда не подвергались физическому насилию. Во всяком случае, пока они являлись его полноправными обитательницами.

Все это мне рассказала Николь, с облегчением добавившая, что она рада избавиться от этой маленькой нахалки, пусть всего на три дня.

Аида вышла из заключения, ничуть не раскаявшись. Она была все такой же томной, еще более убежденной в своей беременности и в том, что плод в ее чреве непременно мужского пола. Она спала в рубиновом ожерелье, а серьги держала в усыпанном драгоценностями футляре рядом с постелью. Утром она надевала их, не успев даже толком проснуться.

Благодаря дружбе с Николь я оказалась помимо своей воли втянутой в интриги гарема. Она рассказывала мне о том, что время от времени между женщинами вспыхивают бурные ссоры и что девушки отчаянно друг другу завидуют и ревнуют друг друга к паше. Аида, как и Фатима, еще сильнее разожгла все эти страсти. Паша выделил их обеих, и они не желали ни забывать об этом, ни допускать, чтобы об этом забыли другие. Если Аида и в самом деле забеременела, особенно, если ее ребенок окажется мальчиком, это сулило обострение соперничества в гареме.

— Но Самир — старший сын, — успокаивала себя Николь. — Он должен остаться любимым сыном паши на правах первенца. Я заверила Николь, что нисколько в этом не сомневаюсь. Однако я чувствовала, что сама Николь в этом вовсе не уверена. Она была намерена бороться за права сына, но знала, что ей придется постоянно быть начеку.

Теперь все мысли Николь были сосредоточены на Аиде. Впрочем, Аида беспокоила не только ее, но и Фатиму. Совсем недавно они были главными соперницами, поскольку у них обеих были сыновья, претендующие на богатства паши. Теперь они обе не сводили глаз с Аиды.

То, что одна девушка провела с пашой три ночи подряд, при этом не покидая его покоев даже днем, было очень необычно и указывало на то, что Аида произвела впечатление на пашу.

Более того, за такое время она действительно вполне могла забеременеть. Таким образом, за ней настороженно наблюдали не только Николь с Фатимой, но и все остальные обитательницы гарема.

Я сама не поняла, что меня разбудило. Приоткрыв глаза, я увидела месяц убывающей луны, заглядывающий в окно спальни. Мне почудилось, что над одним из диванов в углу комнаты склонилась какая-то фигура. Но тут меня опять сморил сон, а утром я уже ничего не помнила.

Однако наутро в гареме поднялся переполох. Исчезли рубиновые серьги Аиды. Она напомнила нам о том, что ожерелье все время было на ней, но серьги она клала в футляр рядом с диваном.

Рани вошла в спальню и потребовала сообщить ей, что случилось. Аида была вне себя от ярости. Она визжала и обвиняла в воровстве всех подряд. Если ей немедленно не вернут ее прекрасные серьги, она пожалуется паше. Он не потерпит воровок в гареме. Он велит нас всех выпороть и выгнать прочь. Если пропажа не обнаружится, она попросит пашу нас всех наказать.

Рани очень разгневалась.

— Маленькая дурочка, — прокомментировала Николь. — Разве она не знает, что ей не следует настраивать против себя влиятельных людей? Неужели она уверовала в то, что стала такой важной птицей, что может обойтись без чьей-либо поддержки?

Спальню тщательно обыскали, но серьги так и не нашли.

Фатима заявила, что это так оставлять нельзя, а значит, необходимо обыскать даже детей. По ее мнению, некоторые дети рождаются с воровскими задатками, и даже если окажется, что серьги взял Фейзал, она позаботится о том, чтобы его сурово наказали.

Рани заверила, что серьги все равно найдутся. Им просто некуда было исчезнуть. Воровство украшений было бессмысленным занятием, потому что не представлялось ни малейшей возможности покрасоваться в украденном.

Мы с Николь гуляли в саду.

— Так ей и надо, — пожала плечами Николь. — Наглая дурочка. На что она вообще рассчитывает?

— Что если кто-то действительно взял серьги?

— Разве чтобы подразнить ее?

— Я, кажется, кое-что вспомнила, — медленно произнесла я. — Я толком и не проснулась, но видела, что по комнате кто-то ходит. Да… И это было возле дивана Аиды.

— Когда?

— Прошлой ночью. Я подумала, что мне это только снится. Я была в таком состоянии, что не знала, сплю я или нет. С тех пор как я сюда попала, мне часто снятся странные сны. Они участились с тех пор, как ты мне дала тот напиток. Я одновременно и сплю… и не сплю. Это похоже на галлюцинации. Я даже не уверена, что то, о чем я рассказываю, мне не приснилось.

— Если ты видела кого-то возле постели Аиды, а наутро исчезли ее серьги, то ты, похоже, не спала.

В этот момент к нам подбежал Самир. Он держал в ручонках что-то яркое и блестящее.

— Смотри, маман, — закричал он, — смотри, какие красивые игрушки.

Николь взяла у него усыпанную камнями коробочку и открыла ее. Внутри лежали рубиновые серьги. Мы с Николь испуганно переглянулись.

— Самир, где ты это взял? — дрожащим голосом спросила она.

— В моей лодке.

Речь шла об игрушечной лодке, которой Самир дорожил больше всего на свете. Он постоянно запускал ее в пруду.

Николь многозначительно посмотрела на меня.

— Я должна немедленно отнести их Рани, — сказала она.

Я протянула руку, пытаясь ее остановить, и нерешительно посмотрела на Самира. Она тут же меня поняла.

— Иди, играй, сынок, — сказала она. — Только никому не рассказывай о том, что ты нашел. Это мелочи, но все равно — никому ни слова. Пообещай мне, Самир.

Он кивнул и умчался прочь.

— Теперь я все вспомнила, — заговорила я. — Мне кажется, ночью я видела Фатиму. Что если это она украла серьги? Чем больше я об этом думаю, тем лучше я понимаю, что все это значит. Ведь это именно она заявила, что нас всех надо обыскать… и упомянула детей. Фатима не очень умная женщина. Она действует слишком прямолинейно и предсказуемо. Она хочет навредить тебе и Самиру. Поэтому она украла серьги, положила их в лодку Самира и надеется, что их найдут и решат, что их украл Самир.

— Но зачем?

— Чтобы его сочли вором.

— Но он еще совсем дитя.

— Возможно, я ошибаюсь. Что случилось бы, если бы серьги обнаружили в его лодке? Он сказал бы, что не знает, как они туда попали, но это не означает, что ему поверили бы. Возможно, об этом случае рассказали бы паше. Если бы Аида опять к нему попала, она обязательно обо всем бы рассказала. Вполне возможно, она это еще сделает. И вполне возможно, мальчика наказали бы. Паша был бы разгневан. Теперь ты меня понимаешь? Но, возможно, я ошибаюсь.

— Нет… Нет, я не думаю, что ты ошибаешься.

— Возможно, она заявит, что серьги украл Самир, а когда пропажу обнаружили, он испугался и отдал их тебе.

— Что же мне делать?

— Давай от них избавимся… И поскорее. Брось их. Все равно где. Не дай Бог, их увидят у тебя. Как ты это объяснишь? Тебя спросят, как они попали в лодку Самира. Все будут уверены, что Самир сам их туда положил. Все это будет очень скверно. Оставь их… возле пруда. Коробочка обязательно привлечет чье-нибудь внимание, их тут скоро найдут. В этом случае Самир будет ни при чем. Я уверена, что надо его от этого оградить.

— Ты права, — кивнула она.

— В таком случае, чем скорее ты от них избавишься, тем лучше.

Она кивнула. Затем осторожно поставила футляр на землю, и мы поспешно ушли.

— Я уверена, что это дело рук Фатимы, — опять заговорила я. — Я пытаюсь припомнить, что еще я видела ночью. Ведь это совсем нетрудно, встать с дивана, думая, что все спят, и взять футляр.

— Я и сама знаю, что это была Фатима. Да, это все она подстроила. Как же я ненавижу эту женщину! Я ее когда-нибудь убью.

* * *


Вскоре футляр обнаружили. Аида говорила, что ничего не понимает. Она оставляла серьги возле дивана. Должно быть, кто-то их взял, а затем испугался и подбросил их.

Рани заявила, что серьги нашлись, а значит, и делу конец.

На самом деле все было совсем не так. Вражда между Николь и Фатимой все усиливалась и достигла угрожающих масштабов. Судя по всему, Аида так и не забеременела, и это обострило соперничество между матерями Самира и Фейзала. Аида смотрела на всех волком. Кто-то пустил слух, что она объявила о пропаже серег, чтобы привлечь внимание к тому факту, что она очень понравилась паше, и он сделал ей подарок. В гареме постоянно шла борьба за лидерство, что вело к склокам и сплетням. Возможно, это объяснялось тем, что женщинам просто нечего было делать.

Николь не знала, как ей меня благодарить. Она отчетливо понимала, какая опасность угрожала ей и Самиру. Ведь если бы малыша заклеймили как вора, его репутация в глазах паши была бы запятнана, и, возможно, это привело бы к потере благосклонности могущественного повелителя. Николь была убеждена, что никто, кроме Фатимы, не способен на подобную подлость.

Она стала больше доверять мне. Я всегда знала, что ее и старшего евнуха связывают какие-то особые отношения, но теперь она добавила, как они вместе плыли на корабле, потерпевшем крушение. Она не сказала, были ли они влюблены в друг друга, но, возможно, их чувства тогда только зарождались. Его, как и Николь, продали паше, который тогда остро нуждался в евнухах. Это и определило его судьбу. Он был высоким привлекательным и умным мужчиной, что позволило ему быстро подняться до своего нынешнего положения. Николь передавала ему информацию обо всем происходившем в гареме, а он снабжал ее новостями из внешнего мира. Они оба как могли приспособились к навязанной им жизни.

Когда я узнала, как близки они были до своего рабства, я начала лучше понимать их нынешние отношения. Они не сразу смирились со своей участью, но теперь он был старшим евнухом, а Николь рассчитывала со временем стать первой леди гарема.

Наши отношения с Николь тоже развивались. Я выручила ее сына из ситуации, которая могла поставить крест на ее надеждах, и она хотела отблагодарить меня за оказанную помощь.

Я попыталась убедить ее в том, что между друзьями не может быть и речи об оплате долгов. Она ответила мне, что и сама это прекрасно понимает, но если ей представится возможность мне помочь, то обязательно попытается это сделать, а ей прекрасно известно, что больше всего на свете я мечтаю избежать уготованной мне в гареме судьбы. Когда-то, очень давно, она испытывала похожие чувства, и благодаря этому она понимала меня как никто другой.

Первым делом она принесла мне еще одну записку. Я решила, что она рассказала своему другу, старшему евнуху, об истории с серьгами и заручилась его поддержкой. Ради нее он и шел на этот риск.

Записку мне передали таким же образом, как и предыдущую. Оставшись в одиночестве, я с нетерпением прочитала следующее:


Не теряй надежды. От своего друга я узнаю о том, что происходит по ту сторону стены. Как только представится возможность, я буду готов. Ты тоже должна быть готова. Не предавайся отчаянию. У нас есть друзья. Я о тебе не забываю. У нас все получится.


Невозможно передать, каким утешением стали для меня эти строки.

Иногда я погружалась в уныние и спрашивала себя, что он может предпринять. Затем я убеждала себя в том, что он что-нибудь обязательно придумает, и я должна продолжать надеяться.

Николь не спускала с Самира глаз. Я тоже присматривала за мальчиком. Мы с ним подружились. Он знал, что я много времени провожу с его матерью и что между нами существуют какие-то особые отношения. Мне казалось, он претендует на то, чтобы быть частью этих отношений.

Самир был очаровательным ребенком, здоровым и красивым. Он любил людей и был убежден, что они платят ему взаимностью. Как-то раз, когда я сидела в одиночестве у пруда, он подошел ко мне и показал свою лодку. Мы начали запускать ее, и он с мечтательным выражением на лице следил за ее плаванием.

— Она приплыла издалека, — вдруг произнес он.

— Откуда же? — спросила я.

— С Map… Map…

— С Мартиники? — вдруг осенило меня.

Он радостно кивнул.

— Она плывет во Францию, — добавил он. — В Лион. Там есть одна школа…

Я догадалась, что его мать рассказала ему свою историю, потому что он продолжал:

— Пираты! — вдруг закричал он. — Они хотят нас захватить, но мы этого не позволим. Бах! Бах! Убирайтесь, пираты, вы плохие! Вы нам не нравитесь! — Он замахал руками на воображаемые пиратские корабли, а затем с улыбкой обернулся ко мне. — Все в порядке. Не бойся. Они все уплыли. — Он указал на дерево и добавил: — Инжир.

— Ты любишь инжир? — спросила я.

Он энергично закивал.

К нам подошла его мать. Она слышала наш разговор.

— Он обожает инжир, верно, Самир?

Мальчик потупился и опять кивнул.

Позже я вспомнила об этом разговоре.

* * *


Я сидела у пруда, размышляя над тем, как быстро проходят дни, и над тем, что скоро вернется паша. Удастся ли мне выйти из положения еще раз? На этот раз уже не будет никакого снадобья. Иначе Рани точно что-то заподозрит. А если я его и приму, как оно на меня подействует? Что знает Николь об этих зельях? Да и вряд ли Рани на этот раз доверит кому-нибудь приготовление афродизиака. Она вовсе не глупа. Вполне возможно, она поняла, что произошло в прошлый раз. «Есть ли у меня хоть какая-нибудь надежда? — спрашивала я себя. — Что если у Саймона, кроме ободряющих слов, для меня больше ничего нет?»

Ко мне опять подошел Самир. В руке у него был крупный инжир.

— Ого! — восхитилась я. — Вот это инжир.

— Да, — кивнул он. — Меня угостила Фатима.

— Фатима! — у меня по спине побежали мурашки. — Отдай мне этот инжир, малыш.

Он тут же спрятал руку за спину.

— Он не твой. Я сам его съем.

— Ну, тогда просто покажи его мне.

Самир сделал шаг назад и поднял вверх руку с инжиром.

Я направилась к нему, намереваясь отобрать угощение, но он бросился бежать, и мне пришлось погнаться за ним.

Он с размаху врезался в свою мать, которая, рассмеявшись, обняла его и вопросительно посмотрела на меня.

— Фатима угостила его инжиром, — пояснила я.

Николь побледнела.

— Он его еще не съел. Он у него.

Она выхватила у него плод, и малыш сморщился.

— Не плачь, — успокоила она сына. — Я дам тебе другой.

— Но это мой инжир. Мне его дала Фатима.

— Ничего, — ее голос дрогнул. — Я дам тебе другой, больше и вкуснее. А это плохой, червивый инжир.

— Покажи! — взволнованно закричал Самир.

— Сначала надо найти для тебя вкусный инжир. — Она сунула мне изъятый у сына плод. — Я сейчас вернусь, — произнесла она и торопливо ушла, уведя с собой сына.

Спустя несколько минут она вернулась уже без него.

— Что ты об этом думаешь? — спросила я у нее.

— Фатима способна на все.

— Я тоже так думаю, — кивнула я.

— Розетта, я должна это испытать.

Она села на камень, держа ягоду в руке и угрюмо глядя куда-то вдаль. Ей на глаза попалась одна из собачек Фатимы.

Внезапно Николь рассмеялась и подозвала пса к себе. Он выжидательно подошел к ней, и она протянула ему фигу. Собака проглотила фигу и с надеждой посмотрела на Николь.

— С чего бы это она стала угощать его? — спросила Николь.

— Возможно, ей стало стыдно за историю с серьгами?

Она презрительно хмыкнула и перевела взгляд на собаку, которая забилась в угол и корчилась в судорогах.

— Она гадкая… Гадкая! — торжествующе воскликнула Николь. — Она хотела убить моего сына.

— Мы этого наверняка не знаем.

— Какие тебе нужны доказательства? Посмотри на собаку.

— Возможно, инжир тут ни при чем.

— Пока я не угостила собаку, она была в полном порядке.

— Ты думаешь, Фатима на это пошла бы? Чем ей это грозит?

— Убийство карается смертью.

— Она не может этого не знать.

— Фатима никогда не думает о последствиях. Сейчас она мечтает только о том, чтобы избавиться от Самира и сделать Фейзала любимчиком паши.

— Николь, ты и в самом деле считаешь, что она способна зайти так далеко?

Собака билась в агонии. Мы в ужасе смотрели на ее мучения. Внезапно она вытянулась и затихла.

— На ее месте мог быть Самир, — прошептала Николь. — Если бы ты не увидела его с этим инжиром… Я ее убью.

К нам подошла Аида.

— Что это с собакой? — спросила она.

— Он умер, — ответила Николь. — Он съел инжир.

— Что он съел?

— Инжир.

— Как он мог от этого умереть? Это собака Фатимы.

— Да, — подтвердила Николь. — Пойди и скажи ей, что ее собака издохла, съев инжир.

Эта история меня не на шутку встревожила. Я была склонна несколько скептически относиться к этой борьбе за лидерство в гареме. Но когда соперничество приводит к покушению на жизнь человека, его уже нельзя сбрасывать со счетов.

* * *


Нечего было и надеяться на то, что на этом история с инжиром закончится. Николь была не из тех, кто легкомысленно относится к подобным вещам. Ее замечаний об инжире и смерти собаки было вполне достаточно, чтобы показать Фатиме, что ее заподозрили. Ведь именно Фатима дала Самиру инжир, которым отравилась ее собственная собака.

Между Фатимой и Николь развернулись настоящие военные действия. Теперь в гареме только и разговоров было, что о собачонке Фатимы, издохшей от инжира.

Рани не на шутку встревожилась. Она терпеть не могла раздоров в гареме, чтобы паша считал, что она способна любую ситуацию взять под контроль.

Николь и Фатима метали друг в друга молнии, и все понимали, что они в любую секунду способны броситься друг на друга.

Я умоляла Николь проявлять осторожность. Было бы лучше, если бы она рассказала о своих подозрениях Рани или старшему евнуху и предоставила им разбираться с этой ситуацией.

— Я хочу сама поставить Фатиму на место, — ответила мне Николь. — Мне могут не поверить, что она и в самом деле попыталась убить Самира. Они скажут, что смерть собаки вызвана какими-то другими причинами. Они не захотят докладывать паше, что в гареме была предпринята попытка убийства.

— Но он скоро вернется, — испуганно возразила я. — Не может быть, чтобы до него не дошли слухи о том, что произошло.

— Нет, он ни о чем не узнает. Кроме всего прочего, они попытаются замять эту историю еще до возвращения паши. Но я этого не допущу. Она попыталась ославить моего сына как вора, а когда у нее ничего не вышло, решила его отравить.

— Что ей тоже не удалось.

— Слава Богу, что нам удалось это предотвратить. Все благодаря тебе. Ты поступила как верный друг, и я постараюсь отплатить тебе тем же. Да, я отплачу тебе за добро, а ей за зло. Но расплата неминуема.

Долго так продолжаться не могло.

Фатима подошла к Николь в саду.

— Ты распространяешь обо мне грязные сплетни, — заявила она.

Я уже немного понимала их язык.

— Только правду, — ответила Николь. — А она достаточно грязна. Ты хотела убить моего сына.

— Я этого не делала.

— Ложь. Ты отравила инжир и угостила им Самира. Вместо моего сына умерла твоя собака. Твоя вина доказана.

— Не давала я ему никакого инжира. Этот ребенок не только вороват, но еще и лжив.

Услышав это, Николь размахнулась и отвесила Фатиме звонкую оплеуху.

Фатима с воплем бросилась на нее. Я пришла в ужас, потому что у нее в руке блеснул нож. Фатима пришла выяснять отношения, предварительно вооружившись.

Раздались испуганные крики женщин.

— Позовите Рани, — взвизгнула одна из них. — Позовите старшего евнуха. Скорее!

Фатима вонзила нож в бедро Николь, и ее шаровары мгновенно окрасились кровью. Кровь фонтаном забила из раны, окрашивая в алый цвет все вокруг.

Прибежала Рани и попыталась разнять дерущихся. С ней был и старший евнух. Он был большим и сильным мужчиной и очень легко оттащил визжащую и упирающуюся Фатиму от Николь, которая осталась лежать на земле, истекая кровью.

Появились еще два евнуха, работавших в саду. Рани приказала им увести Фатиму. Старший евнух опустился на колени возле Николь. Он что-то сказал Рани, а затем бережно поднял Николь и занес ее внутрь.

Я в ужасе наблюдала за происходящим. Я знала, что рано или поздно ситуация накалится до предела, но мне и в голову не приходило, что она может закончиться поножовщиной. Разумеется, нож был только у Фатимы, что и дало ей преимущество. Теперь я была очень обеспокоена состоянием Николь. Я успела к ней привязаться. Кроме нее я больше ни с кем не общалась. Если бы не она, жизнь в гареме была бы для меня просто невыносима.

Тут я вспомнила о Самире. Бедный ребенок, что теперь с ним будет.

Он был растерян и подавлен и пришел ко мне в поисках утешения.

— Где моя мама? — жалобно спросил он.

— Она заболела.

— Когда она выздоровеет?

— Поживем — увидим, — ответила я и, вспомнив свое детство, поняла, что произнесла одну из самых невыносимых для ребенка фраз.

Фатиму заперли в отдельной комнате. «Что с ней теперь будет?» — думала я. Я была уверена, что столь серьезное происшествие замять не удастся. Подобная безнаказанность привела бы к полному хаосу в гареме, чего ни Рани, ни старший евнух допустить не могли. Насколько я могла понять, все обсуждали отравленный инжир и нападение Фатимы на Николь. Об Аиде и ее претензиях на лидерство все и думать забыли.

Рани с трудом сдерживала клокочущий у нее в груди гнев. Судя по всему, Фатиме удалось добраться до содержимого ее шкафчика со снадобьями. Я спрашивала себя, как часто эти микстуры используются для устранения из гарема неугодных. «Наверное, подобные приказы поступают непосредственно от паши, — рассуждала я. — Разумеется, через старшего евнуха». Скорее всего, время от времени кто-то из обитательниц гарема умирает загадочной смертью. Тайна шкафчика, несомненно, строго охраняется, и то, что Фатима получила к нему доступ, давало серьезные основания для беспокойства.

Рани и старший евнух постоянно совещались. Теперь я часто видела его в гареме.

Николь отвели отдельную комнату. Мне было позволено ее навещать, судя по всему, потому что она об этом попросила. Рани и старший евнух готовы были на все, лишь бы она поскорее выздоровела.

Ее вид поверг меня в шок. Ее бедро было туго забинтовано, сама она была бледной как мел, а на лбу темнели синяки.

— Эта змея меня чуть было не прикончила, — произнесла она. — Как там Самир?

— Спрашивает о тебе.

Ее лицо озарила улыбка.

— Я не хотела, чтобы он меня видел… такую.

— Мне кажется, он был бы рад видеть тебя любую.

— Может, тогда…

— Я его приведу. Он будет счастлив.

— Ты ведь о нем позаботишься, пока я здесь?

— Я сделаю все, что в моих силах, но ему нужна только ты.

— Я знаю, что эту злобную ведьму заперли под замок. Мне теперь намного спокойнее.

— Да, ее с нами нет.

— Слава Богу. Я не представляю, как бы я спокойно лежала здесь, зная, что она на свободе, а я ничего не могу сделать, чтобы защитить сына. Самир понимает, какой опасности ему удалось избежать?

— Он еще очень мал, — ответила я.

— Дети понимают больше, чем мы думаем. Они умеют слушать. От них ничего не скроешь. Иногда они не умеют правильно истолковать услышанное, но Самир наверняка понял, что что-то не так. Он не мог не учуять опасность.

— Можешь о нем не беспокоиться. Я за ним присмотрю… А когда ты решишь, что ему уже можно тебя видеть, я его приведу. Я уверена, тебе разрешат с ним увидеться.

— О да. Они не хотят, чтобы я умерла. Паша начнет задавать им вопросы. Он подумает, что Рани не сумела о нас позаботиться. Ее могут заменить. Она об этом не забывает. А паша не забывает меня, потому что я мать его сына.

— А Фатима? Она тоже мать его сына.

— Фатима ему никогда особо не нравилась. Она всегда отличалась глупостью. Да, она родила Фейзала. Но это и все. Фейзал — красивый мальчик, но этого недостаточно, чтобы оставить Фатиму в гареме, если она представляет опасность для других женщин. У меня ножа не было. Нож был у Фатимы. Она меня чуть не убила. Именно это она и намеревалась сделать. Я и так потеряла много крови. Рана глубокая и заживет не скоро.

На следующий день я привела к ней Самира.

Он вскочил на диван, и они крепко обнялись. От этого зрелища у меня на глаза навернулись слезы. Радость малыша не имела границ. Вот его мамочка, она еще больна, но она снова рядом.

Он сел около нее, и она начала расспрашивать его о том, чем он занимается:

— Как поживает лодка?

— Ее чуть не захватили пираты, — ответил он.

— Неужели?

— Да, но я ее спас.

— Это просто замечательно.

— Когда ты встанешь?

— Скоро.

— Сегодня?

— Ну… нет, не сегодня.

— Завтра?

— Поживем — увидим. — Ну вот, опять. Самир тоже узнал этот уклончивый ответ и вздохнул.

— У тебя есть Розетта, — напомнила она ему.

Он обернулся ко мне и с улыбкой протянул мне руку. Николь закусила губу и опустила глаза. Она была тронута не меньше меня. Я была уверена, что в этот момент ее охватили такие же теплые чувства ко мне, как и те, что испытывала к ней я.

* * *


На следующий день, когда я была у Николь, Рани привела старшего евнуха. Николь заговорила с ним по-французски. Она рассказала ему о том, что я для нее сделала и что только благодаря моему своевременному вмешательству нам удалось спасти Самира.

— Я обязана ей жизнью Самира, — закончила она. — Я должна отплатить добром за добро.

Он кивнул, и мне показалось, что в их обращенных друг на друга взглядах светилась любовь.

Я лучше, чем когда-либо, осознала трагедию их жизни. Если бы не злосчастное крушение, все было бы совершенно иначе. Перед моим внутренним взором возник корабль. Я увидела их встречи, крепнущую дружбу, которая так легко зарождается во время плавания, когда люди при желании могут встречаться хоть каждый день. В такой атмосфере любые отношения расцветают. Именно это и сулила жизнь двум молодым людям. Как бы сложилась их жизнь, если бы им было позволено остаться вместе? Я представила себе, как теплыми летними вечерами они сидели на палубе, смотрели на звездное небо, слушали плеск волн об борт судна и чувствовали, как витает в воздухе любовь. А затем крушение корабля и надежд, рабство и конец так и не начавшейся любовной истории.

Никто не мог понять их лучше, чем я. Разве меня постигла не та же участь?

Бедная Николь! Жизнь жестоко разлучила ее с любимым, но оставила его рядом. Они по-прежнему часто виделись, однако она стала наложницей в гареме и выносила своему всемогущему повелителю ребенка, а его лишили мужского естества, потому что этот безжалостный человек нуждался в таких высоких и сильных рабах. Я не могла понять, как смеют некоторые люди калечить чужие судьбы. Кто дал им право вынуждать цивилизованных людей жить по их варварским законам? Они сами присвоили себе это право и в своем мире делают все, что им заблагорассудится, не считаясь ни с кем и ни с чем.

Николь поправлялась. Она обладала отменным здоровьем, а Рани была опытной сиделкой. Она в совершенстве владела умением лечить раны. Судя по всему, жизнь в этом сообществе, где праздность неизбежно порождала насилие, предоставляла ей много возможностей для практики.

Я каждый день приводила к Николь Самира. Он повеселел и успокоился. Ничего, что его мамочка заболела, зато он точно знает, где она находится, и каждый день ее навещает. К тому же я служила неплохой заменой.

Однажды она сообщила мне, что у нее только что был старший евнух.

— Он рассказал мне много интересного. Им не терпится разобраться с этим делом до возвращения паши. Фатиму отошлют к родителям. Рани сообщит паше, что им не оставалось ничего другого. Рани уже давно жаловалась ему на ее поведение. Скорее всего, паше расскажут, что в его отсутствие в гареме возник конфликт, и Фатима бросилась на меня с ножом. В подобных обстоятельствах единственное мудрое решение — избавиться от агрессивной женщины, отправив ее домой.

— А как же Фейзал?

— Он останется. Он сын паши и будет жить под его крышей.

— Бедное дитя.

— Ему тут будет лучше, чем с такой глупой матерью.

— Кто же о нем будет теперь заботиться?

— Другие женщины. С Фейзалом ведь никто не ссорился. Он не виноват в том, что вытворяла его мать. Пока Фатима останется взаперти. И поделом. Это не женщина, а дикий зверь.

— Но какое ужасное наказание для ребенка.

— Фатима заслуживает смертной казни. Она была готова лишить жизни Самира. Каждый раз, когда я об этом думаю, я вспоминаю, как многим обязана тебе. Я говорила об этом с Жаном… со старшим евнухом. Он меня понимает. Возможно, он сможет нам чем-то помочь. Да… Я уверена, что он поможет.

Мое сердце заколотилось так быстро, что я не могла выговорить ни слова.

— Как… — только и выдавила я.

— Паша задерживается. Его не будет еще две недели. Мы должны успеть все сделать до его возвращения.

— Что сделать?

— Как я тебе уже сказала, Фатиму решено отослать домой. За ней приедет экипаж. Старший евнух отопрет ворота. Экипаж будет ожидать ее снаружи. Женщин, которые становятся в гареме лишними, возвращают родителям.

— Это часто случается?

Николь покачала головой.

— Это ужасный позор. Если бы она меня убила, ее ждала бы смертная казнь. Возможно, она сама решит себя убить, — злорадно закончила Николь.

— О нет! — воскликнула я.

Мой ужас насмешил Николь.

— Надеюсь, что этого не произойдет, — рассмеялась она. — Это спутало бы все наши планы. Вот послушай.

Несколько секунд она молчала. Я от нетерпения не могла усидеть на месте. В моей душе внезапно вспыхнула надежда.

— Когда женщины выходят на улицу, на них должны быть накидки. Этого не делают только представительницы низших сословий. Поэтому отличить одну женщину от другой почти невозможно. О, как мне будет тебя не хватать… Мы ведь успели подружиться, как ты думаешь? Но это твое решение. Ты никогда не привыкнешь к гарему. Ты слишком независима. Ты не сможешь забыть о своей гордости, своем достоинстве… Нет, нет, ты его не променяешь и на все рубины мира.

— Николь, расскажи мне подробно, что вы задумали. Не томи. Все это время ты была мне верным другом. Я не забыла, как ты заставила меня выпить то снадобье и тем самым спасла меня.

— Да, но какое-то время тебе было очень худо.

— Это уже не имело значения. Самое главное — это позволило нам выиграть время.

— Брось, это сущие пустяки по сравнению со спасением жизни Самира.

— Ну хорошо, мы помогали друг другу. А теперь, пожалуйста… пожалуйста, расскажи мне о ваших планах.

— Нам поможет старший евнух… если это вообще возможно.

— Что возможно? Как он поможет?

— Он придет, чтобы забрать Фатиму. Ее укутают в чадру, спрячут ее волосы под сетку… и если под всей этой одеждой будет скрываться не Фатима, а Розетта… ну и что с того?

— Неужели это возможно? — выдохнула я.

— Кто знает? Он выведет тебя из ворот. Никто и не догадается, что это не Фатима, а ты. Ведь все будут знать, что Фатима возвращается к родителям.

— А где в это время будет находиться Фатима?

— В своей комнате. Ей сообщат, когда за ней приедет экипаж… Но он приедет на полчаса раньше. Какая разница, скажет старший евнух. Ведь решения здесь принимает он. Он зайдет ко мне. Ты будешь ждать здесь, в этой комнате… И будешь полностью готова… Он выйдет отсюда с тобой. Если тебя и увидит кто-нибудь… всякое может случиться, хотя всем будет приказано оставаться в спальне… они подумают, что ты — это Фатима. Старший евнух отопрет ворота, и ты выйдешь вместе с ним. Он закроет ворота, и вы сядете в ожидающий на улице экипаж. Все будет идти по плану, за исключением того, что вместо Фатимы отсюда выйдешь ты.

— Куда он меня отвезет?

— В британское посольство. Там ты расскажешь свою историю, и они отправят тебя домой. Ты не сможешь сообщить им имя паши, потому что оно тебе неизвестно. Кроме того, зарубежные страны не имеют права вмешиваться во внутренние дела других стран. Все, что сможет сделать посольство, это помочь тебе попасть домой.

— Мне трудно в это поверить. Это неправдоподобно легко.

— Это нелегко. Это умный и тщательно продуманный план.

— А что сделают со старшим евнухом, когда все откроется?

— Все подумают, что произошла случайная ошибка. Все знали о твоем нежелании жить в гареме. Старший евнух пришел, чтобы забрать из гарема одну из женщин, и тебе удалось выдать себя за Фатиму. Единственная, кто может поднять шум, — это Рани, а она не настолько глупа, чтобы ссориться со старшим евнухом. Она может думать все, что ей заблагорассудится, но руки у нее будут связаны и сделать она ничего не сможет. Паша все равно не знал о твоем существовании. Тебя готовили как сюрприз. Так что с этой стороны осложнений не предвидится. И можешь не сомневаться, вскоре после твоего отъезда отсюда исчезнет и Фатима.

— Ах, Николь, мне просто не верится! Я так долго надеялась на это, пыталась сама придумать план побега, а теперь ты и старший евнух сами все за меня спланировали. Неужели это мне не снится?

— Насколько я понимаю, ты сейчас не спишь.

— Старший евнух согласен рисковать жизнью ради меня?

— Нет, — мягко ответила она. — Ради меня.

— Николь, что я могу тебе сказать? То, что ты делаешь ради меня…

— Я привыкла отдавать долги. Этот план должен сработать, иначе я на это не пошла бы.

— Ты мне ничего не должна… все, что я делала…

— Я понимаю, что ты хочешь сказать. Но ты все равно очень много для меня сделала, и я с радостью дарю тебе то, о чем ты мечтаешь больше всего на свете.

— Ах, Николь, как бы я хотела, чтобы ты тоже ушла со мной. И твой побег можно было бы организовать.

Она покачала головой.

— Я этого не сделала бы, даже если бы могла. Теперь моя жизнь здесь. Много лет назад, до рождения Самира, все могло быть иначе. Я чувствовала то же самое, что ты сейчас. Но моя жизнь сложилась иначе. Тогда я ничего не смогла предпринять, а теперь уже слишком поздно. Самир со временем станет пашой. Теперь я больше всего на свете хочу именно этого. Я молюсь только об этом.

— Я буду молиться, чтобы у тебя все получилось.

Она энергично кивнула.

— Так и будет. Возможно, ты думаешь, что я хочу слишком много. Но мой случай не уникален, тут уже такое случалось. Сюда попала девушка, похожая на меня. Ее звали Эми Дюбук де Ривери. Она была родом с Мартиники, как и я, и она возвращалась домой из Франции, где училась в школе. Ее корабль тоже потерпел крушение, и она попала в руки пиратов, которые продали ее в гарем султана. Я прочитала о ней, и с тех пор мне кажется, что я заново проживаю ее жизнь. Я знаю, как она себя чувствовала в гареме, в каком отчаянии была, как она со временем смирилась и посвятила себя будущему своего сына. Она добилась своего, и он стал султаном. Как видишь, ее судьба очень похожа на мою. Она добилась успеха, и я тоже добьюсь.

— Да, Николь, — кивнула я, — ты обязательно добьешься успеха.

* * *


Я не могла ни есть, ни спать. Я все прокручивала в голове план побега. Я вновь обрету свободу! Я больше не буду жить в постоянном страхе! Чудесное избавление было предложено мне так неожиданно, что мне трудно было осознать происходящее. Я вновь стану хозяйкой собственной судьбы, вновь смогу принимать решения… Я перестану быть рабыней, не буду зависеть от прихотей могущественного хозяина, имеющего право в любой момент потребовать, чтобы меня привели к нему для удовлетворения его потребностей.

Я подумала о Саймоне. Как он? Когда я освобожусь, то расскажу о том, что с ним произошло. Его необходимо спасти. Людей нельзя продавать в рабство. Рабство запрещено. В цивилизованном мире ему не должно быть места. Ой… я забыла… Саймон не хочет, чтобы его находили. Он скрывается. Возможно, он раб в садах паши, но, по крайней мере, его не судят за преступление, которого он не совершал.

А где же Лукас? Какова его участь?

Однако я не должна думать ни о чем, кроме побега. Я должна помнить, что именно об этом я так долго молилась, к этому я страстно стремилась, и вот наконец-то это случится. Каким-то чудесным образом я обрела могущественных друзей, которые могут и хотят мне помочь.

Побег неизбежно сопряжен с опасностями, иначе и быть не может, но я не позволю себе думать о возможной неудаче. Когда настанет решающий момент, я буду готова.

* * *


Наконец настал день побега.

После ранения у Николь все время была собственная комната, где она сначала лечилась, а потом восстанавливала силы. В эту комнату тайком доставили одежду, которую мне предстояло надеть. Ее принес старший евнух, когда заходил проведать Николь.

Одевшись, я превратилась в арабскую женщину. Никто не узнал бы во мне сейчас Розетту Крэнли. Я была несколько выше большинства местных женщин, но ведь не все они низкорослые.

Вошел старший евнух. Я его уже ждала.

— Мы должны быть очень осторожны, — сказал он. — Иди за мной.

Я попрощалась с Николь и вышла из комнаты. Нигде никого не было. Старший евнух распорядился, чтобы все оставались в спальне и не подглядывали. Никто не должен был наблюдать за отъездом опозоренной Фатимы.

Все оказалось гораздо проще, чем я думала. Мы вместе подошли к воротам. Я опустила голову, имитируя раскаяние и сожаление.

Стражник отворил ворота, и мы вышли на улицу. Впереди шел старший евнух, я следовала за ним, отстав на два шага. Нас уже ожидал экипаж. Старший евнух втолкнул меня внутрь и сам торопливо уселся рядом. Возница тут же хлестнул лошадей, и мы тронулись в путь.

Выехав на широкую улицу, мы некоторое время ехали по ней. Затем экипаж остановился.

Я насторожилась. Не может быть, чтобы мне предложили здесь выйти. Владения паши совсем рядом. Я была так растеряна, что мои мысли путались, душу терзала тревога.

Старший евнух вышел из экипажа, и одновременно с этим возница спрыгнул на землю. Старший евнух занял его место, а возница забрался в экипаж.

Мне опять показалось, что я сплю.

— Саймон, — прошептала я.

Он обнял меня, и мы прильнули друг к другу.

В эти мгновения мне казалось, что я проснулась и обнаружила, что мне снился долгий и кошмарный сон. Я освободилась от угнетавших меня страхов, а рядом со мной был Саймон.

— И ты… тоже! — услышала я собственный голос.

— Ах, Розетта, — прошептал он. — Нам надо благодарить судьбу.

— Когда?.. Как?.. — начала я.

— Поговорим позже, — ответил он. — А пока… этого достаточно.

— Куда он нас везет?

— Увидим. Он дает нам шанс.

Больше мы не говорили. Мы просто сидели, крепко держась за руки, как будто опасались, что нас опять попытаются разлучить.

Еще не стемнело, и глядя в окно, я замечала ориентиры, на которые обратила внимание, когда нас везли к паше. Я увидела замок Семи Башен, мечети, полуразрушенные деревянные домишки.

Я с облегчением вздохнула, когда мы переехали мост, который, как я знала, соединял турецкую и христианскую части города. Мы оказались на северном берегу Золотого Рога.

Еще некоторое время мы продолжали свое путешествие, а потом экипаж резко остановился, и старший евнух спрыгнул на землю. Он подал нам знак выходить. Мы вышли, и он поднял руку в прощальном жесте, одновременно давая понять, что он свои обязательства выполнил и теперь мы предоставлены сами себе.

— Не знаю, как вас и благодарить, — по-французски обратился к нему Саймон.

Старший евнух кивнул.

— Посольство вон там. Высокое здание. Вы сами его увидите.

— Да, но…

— Идите… мешкать нельзя. Возможно, вас уже ищут.

Он стремительно вскочил на сиденье возницы.

— Удачи, — крикнул он, и экипаж тронулся с места.

Мы с Саймоном остались одни на незнакомой улице в Константинополе.

* * *


Я испытывала необычайный подъем. Мы были свободны… мы оба. Нам всего лишь оставалось войти в посольство и рассказать свою историю. За этой дверью нас ожидала безопасность. Сотрудники посольства тут же известят о нашем появлении наши семьи, после чего нас отправят домой.

Я обернулась к Саймону.

— Вот и не верь после этого в чудеса! — воскликнула я.

— Да, мне самому не верится, что мы на свободе. Я отведу тебя в посольство. Тебе придется объяснить, что ты бежала из гарема.

— Это просто невероятно.

— Тебе поверят. Наверняка они знают, что тут происходит… особенно в турецкой части города.

— Пойдем, Саймон. Пойдем, все расскажем им. Скоро мы уже будем плыть домой.

Саймон не двинулся с места.

— Я не могу пойти с тобой, — ответил он.

— Что?

— Разве ты забыла, что я скрываюсь от английского правосудия? Меня отправят назад… но что меня там ожидает? Угадай.

— Ты хочешь сказать, что останешься здесь?

— Почему бы и нет? Во всяком случае, пока я не решу, что мне делать дальше. Для беглеца это место ничуть не хуже всех остальных мест на планете. Но я попытаюсь добраться до Австралии. У меня уже есть опыт, думаю, мне удастся устроиться на какой-нибудь корабль.

— Саймон, я без тебя никуда не пойду.

— Конечно же, пойдешь. Ты поразмыслишь и все сама поймешь.

— О нет…

— Розетта, я немедленно отведу тебя в посольство. Ты войдешь и все объяснишь. Они сделают все возможное, чтобы помочь тебе. Они отправят тебя домой… очень скоро. Нас для этого сюда и привезли.

— Да, нас обоих, — напомнила ему я.

— Откуда им было знать, что я не могу войти в посольство? Но это можешь сделать ты. И было бы очень глупо не сделать это… притом, безотлагательно. Более того, я вынужден настаивать на том, чтобы ты не медлила.

— Я могла бы остаться с тобой. Мы бы что-нибудь придумали.

— Послушай, Розетта. Нам неслыханно повезло. Ты не можешь не воспользоваться этим везением. Это было бы совершенно неразумно. Мы подружились с влиятельными людьми, ты с Николь, а я со старшим евнухом. Ты помогла ей, а мне посчастливилось понравиться ему. Наши судьбы оказались сходны. Это позволило нам сблизиться. Его захватили… так же как и меня. Мы могли общаться на его родном языке. Когда он узнал, что мы с тобой попали в плен к пиратам вместе, он увидел в этом перст судьбы. Он плыл на корабле с французской девушкой, а я с тобой. Это нас в какой-то степени породнило. Разве ты не понимаешь, что это невероятная удача? Мы могли провести там всю жизнь. Ты была бы рабыней в гареме паши, а я охранял бы его гарем вместе с евнухами и, возможно, стал бы одним из них. Розетта, это просто чудо, что наша судьба сделала такой крутой поворот, и вот мы здесь. Мы должны возблагодарить за это своих ангелов-хранителей. А теперь надо позаботиться о том, чтобы все это не оказалось напрасно.

— Я знаю, знаю. Но я не могу уйти без тебя, Саймон.

Саймон огляделся. Мы стояли рядом с церковью, которая при ближайшем рассмотрении оказалась англиканской.

На стене церкви висела табличка. Саймон потянул меня за собой, и мы прочитали, что эту церковь возвели в честь воинов, павших в Крымской войне.

— Давай войдем, — предложил Саймон. — Там мы сможем подумать и, возможно, поговорить.

В церкви стояла тишина. К счастью, в ней никого не было. В своем турецком облачении я выглядела бы совершенно неуместно. Мы сели на скамью у самой двери, готовые в случае необходимости бежать.

— А теперь, — сказал Саймон, — давай прислушаемся к голосу здравого смысла.

— Ты все время это повторяешь, но…

— Нам не остается ничего другого.

— Ты не можешь просить меня оставить тебя, Саймон.

— Я никогда не забуду этих слов.

— Мы провели там столько времени. И все это время я думала о тебе. Я спрашивала себя, что с тобой случилось, и вот мы наконец вместе.

— Я знаю, — сказал он. Некоторое время мы сидели молча, потом он опять заговорил: — Старший евнух держал меня в курсе. Я знал, что французская девушка спасла тебя от паши, заставив выпить какое-то снадобье. Это он дал ей тот напиток.

— Он тебе это сказал!

— Да, я говорил с ним о тебе, о кораблекрушении… о том, как мы ждали спасения на том острове. Он сказал, что это напоминает ему то, что пришлось пережить им с Николь, которая, как и ты, попала в гарем. Мне кажется, он решил нам помочь именно потому, что наши истории оказались так схожи. Он хотел дать нам шанс, которого не оказалось у них. Он все время повторял: «Если вы отсюда не выберетесь, вас ожидает то же самое». Я не верил в возможность побега. А потом подвернулся этот случай. Это просто фантастическое везение, Розетта!

— Мне не верится, что мы сидим здесь рядом. Похоже, о нас с самого начала кто-то все время заботился. Сперва нас спасли с корабля, потом с острова, а теперь вот это…

— Нам каждый раз подворачивались возможности, и мы их не отвергали. И теперь мы тоже не должны отказываться от предложенного пути к спасению.

— Но я не могу оставить тебя здесь.

— Не забывай, что в мои планы с самого начала входил отъезд из Англии. Что со мной будет, если я решу вернуться?

— Но ты не можешь оставаться здесь. Что если они будут тебя искать? Что если они тебя найдут? За побег тут полагается…

— Они меня не найдут.

— Мы можем доказать твою невиновность. Вместе у нас все получится.

— Нет, еще не время.

— А когда будет время?

— Вероятно, никогда. Но если я вместе с тобой вернусь домой, меня тут же арестуют. Я окажусь в таком же положении, как перед отплытием из Англии.

— Возможно, тебе вообще не следовало ее покидать.

— Ты только представь себе: если бы я этого не сделал, мы бы вообще не встретились. Мы не были бы вместе на том острове. Теперь он кажется мне своего рода раем.

— Очень неудобным раем. Ты забыл, как мы были голодны… как мы высматривали, не появится ли на горизонте корабль?

— А потом поняли, что угодили в лапы к корсарам. Нет, этого мне не забыть никогда.

— Этот остров не был раем.

— Но мы были вместе.

— Да, — кивнула я, — вместе мы и останемся.

Он покачал головой.

— Это твой шанс, Розетта. Ты должна им воспользоваться. Я заставлю тебя им воспользоваться.

— Но я так хочу остаться с тобой, Саймон. Я хочу этого больше всего на свете.

— А я хочу, чтобы ты была в безопасности. Это так просто.

— Нет, это очень тяжело.

— Ты позволяешь чувствам возобладать над здравым смыслом. Завтра ты об этом пожалеешь. В посольстве тебя ждет удобная постель. Там сочувственно выслушают твою историю и окажут необходимую помощь. Скоро ты будешь дома.

— А ты останешься здесь!

— Да, — коротко ответил он. — А теперь я отведу тебя в посольство. О Розетта, не смотри на меня так. Я забочусь о тебе. Тебе подвернулась уникальная возможность. Такое случается раз в жизни. Ты не имеешь права повернуться спиной к собственной удаче. Просто ты измучена, физически и морально. Ты сама не понимаешь, что ты сейчас чувствуешь. Позже ты сможешь лучше оценить свое состояние. А сейчас ты должна идти. Я очень тебя прошу. Я должен заботиться только о себе. Уже это будет достаточно сложно. Но я выкручусь… если буду один.

— Ты хочешь сказать, что я буду тебе обузой?

Он заколебался, но потом посмотрел мне прямо в глаза.

— Да, — ответил он.

И я поняла, что должна уйти.

— Для тебя так тоже будет лучше, Розетта, — мягко произнес он. — Я тебя никогда не забуду. Быть может, когда-нибудь…

Я молчала и думала, что уже никогда не смогу быть счастлива. Мы с ним слишком… сроднились.

Он взял мои ладони в свои руки и привлек меня к себе. На несколько мгновений мы замерли.

А потом мы вместе вышли из этой мемориальной церкви и направились к воротам посольства.


Особняк Трекорн


Спустя всего несколько дней я перешла из фантастического мира в мир реальности. Меня изумило то, как меня приняли в посольстве. Мне даже почудилось, что девушки довольно часто попадают в кораблекрушение, а затем в руки пиратов, которые продают их в гарем. А я-то считала свой случай чуть ли не уникальным.

Официально пиратство было упразднено почти век назад, но моря продолжали бороздить представители этого гнусного ремесла; могущественные властелины, как и сотни лет назад, содержали многочисленные гаремы, скрытые от любопытных глаз за высокими стенами и охраняемые высокими плечистыми евнухами. Официально многие пережитки ушедших времен порицались, но на самом деле они никуда не исчезли.

Посольство представляло собой маленький анклав, кусочек Англии в чужеземном окружении, и, едва переступив порог, я почувствовала, что вернулась домой.

С меня спешно сняли мои иностранные одеяния, предоставив мне более традиционную для англичанки одежду. Меня подробно обо всем расспросили, и я изложила всю свою историю. В посольстве знали о гибели «Звезды Атлантики» и о том, что после ее крушения мало кому удалось выжить. Мне пообещали немедленно связаться с Лондоном. Я рассказала, что спаслась благодаря помощи одного из матросов, как нас прибило к какому-то острову, с которого нас сняли корсары, продавшие затем в рабство. О том, что Саймон бежал из рабства вместе со мной, я промолчала. В моих словах никто не усомнился.

Мне предстояло провести некоторое время в стенах посольства. Меня осмотрел врач, пожилой англичанин. Он был очень ласков со мной и предписал полный покой. Я должна была отдыхать и помнить о том, что мне уже ничего не угрожает. Он также задал мне несколько вопросов. Я рассказала ему, как мне повезло найти в гареме друзей, что помогло мне избежать насилия. Мне показалось, что, услышав это, он вздохнул с облегчением. Он также отметил, что, судя по всему, мое здоровье не пострадало, но я должна быть очень осторожна. Последствия таких испытаний могли проявиться значительно позже. Если я желала поговорить о пережитом, он был к моим услугам, но в любом случае мои желания святы.

Я много думала о Саймоне. Да и не могла иначе. Окружающие обращали внимание на мою задумчивость и, по всей вероятности, объясняли ее тем, что я не могу забыть о пережитых ужасах.

Более того, я не могла не думать о гареме, о том, что там происходит, о реакции Рани, обнаружившей, что вместо Фатимы из гарема вышла я. А ведь исчезла не только я, но и Саймон. К счастью, наш побег был делом рук старшего евнуха, а уж он сумеет позаботиться, чтобы поскорее замять эту историю. В том, что Рани разозлится не на шутку, я не сомневалась, но даже она вынуждена считаться со старшим евнухом.

Я думала и о Николь. Она по-царски расплатилась со своим долгом, как она его называла, и я страстно надеялась, что за добрые дела ее также ожидает вознаграждение, и ей удастся сохранить расположение паши как к себе, так и к своему сыну.

Но я этого уже никогда не узнаю. Все эти люди покинули мою жизнь так же неожиданно, как и вошли в нее.

Временами мне трудно было поверить в то, что я действительно на свободе. Неужели я скоро буду дома? Неужели я буду вести жизнь обычной английской девушки? — изумленно спрашивала я себя. Я знала, что всегда буду благодарна людям, которые помогли мне без потерь пройти через этот необычайный период моей жизни, хотя, обретя свободу, я потеряла Саймона.

* * *


Я с трудом припоминаю дни, проведенные в посольстве. Проснувшись утром, я первые несколько секунд думала, что лежу на своем диване в гареме. Меня опять охватывали тревожные предчувствия. Возможно, сегодня меня отведут к паше. Только теперь я поняла, в каком напряжении жила все это время.

Затем я вспоминала, где нахожусь, и волна облегчения прокатывалась по моему телу… пока я не вспоминала о Саймоне. В безопасности ли он? Удалось ли ему сесть на корабль, отправляющийся в Австралию? Мне казалось, что в нынешней его ситуации лучше места, чем Австралия, и придумать невозможно. Удастся ли ему до нее добраться? Он молод, силен и изобретателен. И когда-нибудь, когда он сможет доказать свою невиновность, он вернется домой. Возможно, мы еще встретимся и возобновим свою дружбу с того момента, на котором она прервалась. Он намекнул на то, что любит меня. Что он имел в виду? Вероятно, всего лишь привязанность, неизбежно возникающую между двумя людьми, вместе прошедшими через тяжелые испытания.

Я скоро должна была отправиться к себе, где меня ожидал дом в Блумсбери. Если он, конечно, все еще наш. Что случилось с моими родителями? И где теперь мистер Долланд, миссис Харлоу, Мег и Эмили? Вряд ли на кухне дома в Блумсбери, если мои родители не вернулись. Я часто представляла себе, как мистер Долланд сидит во главе стола, подняв на лоб очки, и рассказывает домочадцам о крушении, постигшем «Звезду Атлантики». Если мои родители и в самом деле не вернулись, какова участь моих друзей с кухни?

Иногда жизнь на свободе казалась мне такой же зыбкой, как и существование в стенах гарема.

Однажды меня пригласили зайти к послу. Посол Британии — высокий худощавый мужчина с изысканными манерами — держался со мной ласково и предупредительно, как и все сотрудники посольства.

— У меня есть для вас новости, мисс Крэнли, — заговорил он, когда я вошла в кабинет. — Как хорошие, так и плохие. Хорошая новость заключается в том, что ваш отец выжил в катастрофе и теперь находится в своем доме в Блумсбери. Плохая новость — вашу матушку так и не нашли. Вашего отца известили о том, что вы спаслись, и он с нетерпением ожидает вашего возвращения домой. Через несколько дней в Англию направляются мистер и миссис Диардон. Они едут в отпуск. Было бы неплохо, если бы вы присоединились к ним.

Я его уже почти не слушала. Моя мама погибла! Я отчаянно пыталась представить ее себе, но в памяти всплывала лишь рассеянная улыбка, с которой она так часто на меня взирала. «А… это ребенок» или «Это наша дочь Розетта. Ее еще ничему не учили». Гораздо более отчетливо я видела перед собой лицо Фелисити, каким я его тогда впервые увидела. А теперь мама умерла. Ее забрал безжалостный океан. Думая о родителях, я всегда представляла их вместе. Каким теперь будет отец без нее?

Ко мне зашла миссис Диардон. Это была пухленькая, уютная, ни на минуту не умолкающая женщина. Впрочем, ее говорливость меня только радовала, поскольку сама я предпочитала молчать.

— Моя дорогая! — воскликнула она. — Сколько тебе пришлось перестрадать! Через что тебе пришлось пройти! Но ничего! Мы с Джеком о тебе позаботимся! Наш корабль направляется из Константинополя в Марсель, откуда мы пересечем Францию и сядем на паром в Кале. Ну и путешествие! Одна мысль о нем вселяет в меня ужас. Но что тут поделаешь? Деваться-то некуда. Одно утешает — ты знаешь, что с каждой минутой ты все ближе к дому.

Она была из тех женщин, кто способен за первые пять минут разговора вкратце изложить основные события своей жизни. Я узнала, что Джек всего себя посвятил дипломатической службе, что они вместе ходили в школу и поженились, когда им исполнилось по двадцать лет, после чего у них родилось двое детей, Джек-младший, нынче несущий службу в Министерстве иностранных дел, и Мартин, который еще не окончил учебу в университете. Но она не сомневалась, что он тоже поступит на государственную службу. Такова была семейная традиция.

Я видела, как она старается полностью освободить меня от необходимости поддерживать разговор, что также избавляло меня от риска сказать что-то, о чем я могла позже пожалеть. В то время я больше всего на свете боялась по неосторожности выдать Саймона. Он скрывался, и его желание было для меня законом. Я не имела права забывать о том, что в случае обнаружения ему грозил смертный приговор.

В обществе миссис Диардон я отправилась по магазинам, чтобы приобрести себе кое-какую одежду. Мы сидели в экипаже, она по своему обыкновению болтала без умолку, а я смотрела по сторонам. На этот раз я узнала, что они с Джеком провели в Константинополе уже три года.

— Ну и город! Когда Джек только получил это назначение, я была на седьмом небе от радости. Теперь я на все готова, лишь бы выбраться отсюда. Мне хотелось бы поселиться в каком-нибудь славном городке… вроде Парижа… или Рима… Не очень далеко от дома. Этот город ну просто на краю света, и он такой чужой! Господи, одни обычаи чего стоят! А что творится на турецкой стороне. Ну, ты об этом знаешь не понаслышке. Сама хлебнула! Прости меня, милая! Мне не следовало этого говорить! Бедняжка, как же я тебя понимаю! Умоляю простить мою неосторожность! Смотри, вон там, на другой стороне, виднеется Скутари. Он прославился во время Крымской войны, когда эта мужественная, мужественная женщина Флоренс Найтингейл возглавила целый отряд сестер милосердия. Я убеждена в том, что никто и не подозревает, какую роль сыграли женщины в одержанной победе. Мы находимся на северном берегу Золотого Рога. Противоположный берег — это страшное место. Ой, что это я опять… Мы недалеко от Галаты, это торговый квартал, сотни лет назад основанный тут генуэзцами. Джек расскажет тебе о нем подробнее. Он очень интересуется такими вещами. Хотя улицы там необыкновенно грязные и шумные. Наши люди стараются туда не ходить. Наш квартал получше. Он называется Пера. Тут размещаются все посольства, консульства и прочие представительства. И дома здесь очень красивые.

Слушая ее болтовню, я часто погружалась в какую-то полудрему. Передо мной всплывали и исчезали видения острова… вот мы с Саймоном бродим вдвоем, оставив Лукаса высматривать парус… а потом прибыла эта галера… Мои грезы неизбежно заканчивались вопросами: где он? что с ним? узнаю ли я когда-нибудь об этом?

— А вот очень хорошее ателье. Давай узнаем, чем нам тут могут помочь. Ты должна отправиться домой в приличном виде.

Речи миссис Диардон лились сплошным потоком. Главным ее достоинством было то, что она не ожидала от меня ответов.

Мне показалось, что прошло очень много времени, прежде чем мы наконец отплыли из Константинополя. Я стояла на палубе корабля, который был намного меньше «Звезды Атлантики», и смотрела на расположившийся на противоположном берегу Босфора Скутари, на госпиталь, издалека похожий на мавританский дворец, в котором так страдали наши солдаты, на башни и минареты Константинополя и с трудом справлялась с неожиданно нахлынувшими чувствами.

Мистер Диардон был высоким мужчиной с седеющими висками. Он держался с большим достоинством и воплощал в себе лучшие черты английского дипломатического корпуса. Он был так спокоен, что, казалось, ничто не может поколебать его равновесие или заставить его потерять выдержку.

Как и предсказывала миссис Диардон, плавание из Константинополя до Марселя оказалось очень трудным. «Аполлон» значительно уступал в размерах «Звезде Атлантики» и был не в состоянии противостоять бурному морю; волны швыряли его из стороны в сторону, и временами мне казалось, что мое приключение вот-вот повторится с самого начала. Если такой шторм потопил даже «Звезду Атлантики», то каковы же шансы хрупкого «Аполлона»?

Миссис Диардон не выходила из каюты. Мне не хватало ее пространных излияний. Мистер Диардон переносил бурю стоически, как я от него и ожидала. Я была убеждена, что даже в разгар урагана он будет держаться безмятежно и с достоинством.

Когда я смогла подняться наверх, то тут же вспомнила, как Саймон застал меня на палубе во время сильной бури, отчитал и отправил вниз. Я знала, что подобные воспоминания будут преследовать меня до конца жизни.

Наконец шторм утих. Миссис Диардон быстро оправилась от своего нездоровья и опять превратилась в энергичную и говорливую даму. Мистер Диардон обреченно слушал ее щебет, но меня он радовал. Я слушала его, не вслушиваясь, следуя за собственным ходом мыслей, ничуть не опасаясь, что мою внимательность сочтут неучтивой, поскольку миссис Диардон тут же объяснила бы ее перенесенными мною испытаниями.

Последовало долгое путешествие по Франции, в конце которого мы прибыли в Кале и переправились через Ла-Манш.

Вид белых утесов Дувра взволновал нас всех. К глазам миссис Диардон подступили слезы, и даже у ее всегда сдержанного супруга задрожали губы.

— Мы дома, милая, — всхлипнула миссис Диардон. — Наш дом — это Пасха, нарциссы… и зеленая трава. Она у нас самая зеленая в мире. Мне так ее не хватало. И еще дождь, милая, этот благословенный дождь. Ты знаешь, в Египте его иногда не бывает годами. Ни одной капли! Только эти мерзкие песчаные бури. Мы там жили… в Исмаилии. Джек, сколько лет мы там провели?.. Как будто не так уж и много… и мы практически не видели дождей. Вот что это такое, милая. Это наши белые утесы. Это дом. И как я этому рада.

А потом был Лондон.

Диардоны настояли на том, чтобы доставить меня домой.

— Вы должны зайти и познакомиться с моим папой, — сказала я им. — Он наверняка захочет поблагодарить вас.

Миссис Диардон с удовольствием вошла бы, но мистер Диардон неожиданно проявил твердость — свидетельство его таланта дипломата.

— Мисс Крэнли должна войти домой одна, — решительно произнес он.

Я с благодарностью посмотрела на него и сказала:

— Отец будет рад выразить вам свою благодарность. Быть может, вы как-нибудь приедете к обеду?

— Мы сделаем это с превеликим удовольствием, — наклонил голову мистер Диардон.

Итак, я попрощалась с ними и вышла из кеба, который стоял напротив нашего дома, пока я не позвонила и не открылась дверь. Только тогда мистер Диардон подал знак вознице, и они уехали.

* * *


Дверь отворил мистер Долланд.

Я издала вопль радости и бросилась ему на шею. Он смущенно кашлянул. В этот момент я еще не осознала, что в нашем доме все теперь по-другому. За спиной мистера Долланда я увидела миссис Харлоу и бросилась к ней. В ее глазах стояли слезы.

— Ах, мисс Розетта, мисс Розетта, — плакала она, обнимая меня. — Неужто вы вернулись! Ах, это было просто ужасно!

Тут же стояли Мег и Эмили.

— Как я рада вас всех видеть! — воскликнула я.

И тут… появилась Фелисити. Мы бросились навстречу друг другу и крепко обнялись.

— Я должна была приехать, — сказала она. — Я всего на два дня. Но я сказала Джеймсу: «Я должна ехать».

— Фелисити… Фелисити, как я счастлива тебя видеть.

Раздалось негромкое покашливание. За спиной Фелисити я увидела отца. Он выглядел очень смущенным.

Я быстро подошла к нему.

— Отец, — произнесла я.

Он обнял меня и каким-то неловким движением прижал к себе. Я отметила, что он это делает впервые в жизни.

— Добро пожаловать… Добро пожаловать домой, Розетта, — начал он. — Я не знаю, как выразить… как передать…

И тут я подумала: все-таки он меня любит. Просто он не умеет это… выразить.

В нескольких шагах от нас стояла высокая худая женщина. На мгновение я подумала, что все-таки моя мама спаслась. Но это была не она.

— К нам переехала твоя тетя Мод, Розетта, — произнес отец. — Теперь она заботится обо мне и ведет хозяйство, потому что… — он замолчал.

Тетя Мод! Так это сестра моего отца! За все детство я видела ее всего раз или два. Эта высокая костлявая женщина была очень похожа на моего отца, но беспомощной ее назвать было нельзя.

— Твое возвращение — огромная радость для нас всех, Розетта, — произнесла тетя Мод. — Все это время твой отец места себе не находил. Мы все очень переживали.

— Да, — кивнула я, — мы все.

— Но теперь ты вернулась. Твоя комната полностью готова. Слава Богу, что ты наконец-то дома!

От изумления я потеряла дар речи.

Тетя Мод заняла место мамы. Я поняла, что теперь все будет иначе.

* * *


Я не ошиблась. Все в доме изменилось. Тетя Мод зарекомендовала себя приверженкой строгой дисциплины в отношениях со слугами. На кухне воцарился порядок. Теперь я и мечтать не могла о том, чтобы позавтракать или пообедать там. Я садилась за стол с отцом и тетей Мод, как и приличествовало моему статусу. К счастью, в эти первые дни с нами была Фелисити.

Мне не терпелось выслушать вердикт обитателей кухни. Мистер Долланд деликатно высказался в том смысле, что мисс Крэнли успешно заправляет хозяйством, а значит, заслуживает всяческого уважения. Миссис Харлоу его поддержала.

— В прошлом тут все было несколько не по правилам, — заявила она. — Разумеется, мистер Долланд творил чудеса, но в доме должны быть также и хозяин… или хозяйка. Хозяйка даже лучше, ведь она понимает что к чему.

Итак, тетя Мод определенно знала что к чему, но старый уютный, неправильный дом исчез, и я тщетно искала признаки милого моему сердцу беспорядка.

Мистер Долланд, как и прежде, время от времени развлекал нас своими монологами, но «Колокольчики» меня больше не пугали. На собственном опыте испытав жестокие потрясения, я хладнокровно слушала повествование об убийстве польского еврея. Мег и Эмили сожалели об ушедших временах, а я радовалась уже тому, что со мной по-прежнему были многие из тех, кто пережил их со мной.

К каждому приему пищи теперь полагалась надлежащая сервировка, а разговоры больше не крутились вокруг древних артефактов и перевода испещренных иероглифами свитков папируса. Тетя Мод говорила о политике и о погоде. Она даже поделилась со мной намерением давать званые обеды, разумеется, когда отец свыкнется со смертью мамы. Она намеревалась приглашать коллег отца из музея… профессоров и подобную публику.

В эти первые дни большим утешением для меня было присутствие Фелисити. Я знала, что если бы не она, я закрывалась бы у себя в комнате и всячески избегала этих бесконечных обедов. Но Фелисити разряжала царящее за столом напряжение веселыми историями о жизни в Оксфорде и о проказах ее трехлетнего сынишки Джейми и маленькой Флоры, которой еще не было и года.

— Ты должна приехать и пообщаться с ними, Розетта, — настаивала она. — Я уверена, что папа тебя отпустит… чуть попозже. Сейчас я понимаю, ты только что вернулась домой…

— Разумеется, разумеется, — кивал отец.

С Фелисити мне было намного легче, потому что я могла многим с ней поделиться. Но даже с ней я постоянно была начеку, рассказывая о своих приключениях, потому что Саймон играл в них очень важную роль. Опасения ненароком его выдать заставляли меня проявлять сдержанность.

Но мы с Фелисити были так близки, что она почувствовала мою скрытность. На следующий день после моего возвращения она зашла ко мне в комнату. Она почувствовала, что у меня проблема и хотела как-то помочь. Если бы это было под силу хоть кому-нибудь!

— Скажи мне честно, Розетта, — вдруг вырвалось у нее. — Может, ты хочешь поговорить? Я знаю, что тебе, должно быть, очень трудно обсуждать все случившееся. Если это так, скажи. Мне кажется, тебе лучше не держать все это в себе.

— Я не знаю… — нерешительно начала я.

— Я понимаю, тебе, наверное, было очень страшно. Твой отец нам рассказывал о том, как ты вернулась за его записями и потерялась.

— О да. Это так странно… то, что такие мелочи способны кардинально изменить судьбу человека.

— Он во всем винит себя, Розетта. Он тщательно скрывает свои чувства, но это не значит, что их у него нет.

— Здесь все так изменилось, — произнесла я. — Дом… вообще все. Теперь так будет всегда.

— Но это очень хорошо, что тетя Мод к вам переехала, Розетта.

— Когда я была маленькой, она к нам вообще не показывалась. Я ее и узнала-то с трудом. Я никак не могу привыкнуть к тому, что она здесь.

— Насколько я поняла, она не ладила с твоей мамой. Это нетрудно понять. Они совершенно разные. Твои родители были всецело заняты своей работой, а твоя тетя отлично умеет вести домашнее хозяйство.

Я криво усмехнулась.

— Мне и без нее было бы неплохо.

— Твой отец очень тоскует по маме. Они были так близки. Они все делали вместе… всегда были вместе. Жизнь нанесла ему тяжелый удар. Он не может…

— Не может выразить свое горе, — закончила за нее я.

Она кивнула.

— А ты, Розетта, когда немного освоишься, обязательно приезжай к нам в гости. Джеймс будет в восторге, и тебе понравятся мои малыши. Джейми — очень независимый молодой человек, а Флора только учится ходить. Они просто бесподобны.

— Я с радостью принимаю твое приглашение.

— Приезжай, когда захочешь. Послезавтра я возвращаюсь домой. Но я должна была приехать и встретить тебя.

— Я так рада, что ты это сделала.

— Кстати, ты слышала о Лукасе Лоримере?

— О Лукасе… нет!

— В самом деле? А впрочем, как ты могла что-то слышать? Он ведь вернулся.

— Вернулся… — повторила я.

— Я вижу, что ты ничего не знаешь. Он нам все рассказал. Мы думали, что вы все утонули, поэтому очень обрадовались, когда услышали, что ты спаслась. Но мы пришли в ужас, узнав, что ты попала в руки этих страшных людей. Я так тревожилась о тебе, что не могла спать ночами.

— Расскажи мне о Лукасе.

— Это очень грустная история. Подумать только, что это все случилось именно с ним! После его возвращения я видела его лишь однажды. Мы с Джеймсом ездили в Корнуолл. Джеймс читал лекции в колледже в Труро, и мы заехали в Трекорн-манор. Мне показалось, что Лукас теперь не очень радуется гостям. Трекорн-манор — это прелестный старый особняк. Он уже очень много лет принадлежит их семье. Он достался в наследство брату Лукаса, Карлтону. Это еще один камень преткновения. Такие люди, как Лукас, не умеют играть вторую скрипку. Ах! Он утратил всю свою жизнерадостность.

— Что с ним стряслось?

— Как ты знаешь, его захватили вместе с тобой, но ему удалось каким-то образом договориться с этими людьми. Он убедил их освободить его в обмен на какие-то фамильные драгоценности. Я не очень поняла, как все устроилось. Он не хочет говорить на эту тему, а вопросы задавать неприлично… во всяком случае, много вопросов. Так или иначе, пираты его отпустили. Он уплатил за свою свободу нечто вроде выкупа. Бедный Лукас, он уже никогда не будет прежним. Он так любил путешествовать. А теперь… видишь ли, это все его нога. Он серьезно ранил ее во время кораблекрушения. Конечно, если бы вовремя показали врачу… Он уже побывал у многих врачей, объездил всю страну и даже консультировался за границей, в Швейцарии и Германии. Все говорят одно и то же: он вовремя не получил необходимую помощь. Он сильно хромает, вынужден ходить с палкой, и к тому же раненая нога сильно болит. Как я понимаю, со временем ему стало немного легче, но он навсегда останется калекой. Это его очень изменило. Раньше он был таким веселым и остроумным, а теперь угрюм и нелюдим. Мне трудно поверить, что это случилось именно с ним.

Я перенеслась в прошлое и увидела Лукаса, вцепившегося в борт лодки… наши неуклюжие попытки вправить его ногу… А вот Лукас лежит на песке и всматривается в горизонт, пока мы с Саймоном бродим по острову в поисках пропитания и секретничаем.

— Так, значит, вы редко видитесь.

— Редко. Хотя нельзя сказать, что он очень далеко живет. Я приглашала его приехать и погостить у нас, но он отклонил все мои приглашения. Мне кажется, он нигде не хочет бывать… и никого не хочет видеть. Видишь, теперь это совершенно другой человек. Раньше он был очень активен и с удовольствием общался с окружающими.

— Я хотела бы с ним встретиться.

— Ну, конечно! Я думаю, он непременно захочет этого. Хотя, возможно, расценит как нежелательное напоминание. Быть может, он пытается забыть случившееся. Вот что я сделаю. Приезжай в гости. Я приглашу Лукаса, и, возможно, ради тебя он преодолеет себя. В конце концов, вы ведь вместе были на этом острове.

— О Фелисити, пожалуйста, устрой мне встречу с ним.

— Обязательно устрою, и притом скоро.

Я разволновалась в ожидании этой встречи, но знала, что даже с Лукасом не смогу поговорить о Саймоне. Это была наша с Саймоном общая тайна. Саймон поделился со мной, потому что он мне доверял. Я должна оправдать его доверие. Если бы его из-за меня выследили и привезли обратно, я бы себе этого никогда не простила. Для Лукаса Саймон должен оставаться просто матросом, спасшим нам жизнь.

* * *


Фелисити уехала, и в доме воцарилась скука. Окружавшая меня атмосфера нормальности и здравого смысла вынудила наконец взглянуть фактам в лицо и сделать единственно возможный вывод. Я обманывала себя, считая, что, оказавшись дома, смогу доказать невиновность Саймона. Теперь я спрашивала себя, как я могу это сделать. С чего начну? Отправлюсь к нему домой? Познакомлюсь с людьми, сыгравшими решающую роль в драме, завершившейся убийством? Я не могла явиться в Перривейл-корт и заявить: «Я знаю, что Саймон невиновен, и я приехала, чтобы решить эту загадку и вывести убийцу на чистую воду». Я же не инспектор Скотленд-Ярда!

Необходимо было все тщательно обдумать. Я была одержима идеей доказать его невиновность, чтобы он смог вернуться домой, к нормальной жизни. Но предположим, мне удалось бы решить эту совершенно нерешаемую, на первый взгляд, задачу. Как мне потом найти его? Меня окружал здравомыслящий и логичный мир, в котором моя затея мне самой казалась безумной и фантастичной.

Влияние тети Мод на наш дом сказывалось во всем. Мебель была отполирована до блеска. Полы тоже сверкали, в равной степени как и медные ручки дверей и прочие металлические предметы. Все, вплоть до мелочей, находилось на отведенных для этих предметов местах. Тетя ежедневно спускалась на кухню, чтобы обсудить с миссис Харлоу меню. Как миссис Харлоу, так и мистер Долланд теперь напустили на себя солидность и держались с вновь обретенным достоинством. Даже Мег и Эмили занимались своей работой более упорядоченно и усердно, не забрасывая недоделанное занятие ради того, чтобы подольше посидеть за обедом, слушая разглагольствования мистера Долланда о былых временах и о прошлом театра. Они, несомненно, забывали в такие моменты обо всем на свете, но тут раздавался повелительный звонок, и мистер Долланд, прервав свое представление, надевал черный пиджак и церемонно направлялся на зов.

Мне казалось, что меня перемены возмущают намного сильнее, чем их. В прошлом мы все были так свободны и счастливы, но теперь я поняла, что слуги предпочитают порядок свободе.

Я часто ловила на себе взгляд тети Мод. Я знала, что со временем она и меня под себя подомнет. По мнению тети Мод, у молодой и здоровой женщины существовал лишь один путь в жизни — замужество. Обеды, на которые она намекала, имели вполне определенную цель — поиск для меня достойного мужа. Я попыталась представить себе подходящую с точки зрения тети кандидатуру — серьезный, начинающий лысеть ученый, эрудированный, возможно, даже профессор, успевший сказать свое слово в научной среде. Короче, мой жених рисовался мне очень похожим на Джеймса Графтона, только был далеко не так привлекателен. Возможно, он даже будет прикомандирован к Британскому музею или какому-нибудь известному университету, например Оксфордскому или Кембриджскому, — продолжала фантазировать я. Это позволит мне оставаться в привычных кругах. Возможно, тетя Мод считала моего отца весьма рассеянным. Что касается мамы, то как хозяйку она ее, скорее всего, ни во что не ставила. Именно это и было причиной того, что мы так редко видели ее при жизни мамы. Зато отца очень уважали в научном мире, а следовательно, меня лучше выдавать замуж за одного из его коллег. Я не сомневалась в том, что, по ее мнению, при должной выучке я, в отличие от моей матери, смогу стать отличной профессорской женой и хорошей домохозяйкой в придачу.

Она возьмет этот вопрос в свои руки, а следовательно, все будет происходить самым пристойным образом. Тетя Мод терпеть не могла понапрасну расходовать деньги и продукты. Это же касалось и времени. Я догадывалась, что лишь мое странное приключение до сих пор не позволило ей перейти к активным военным действиям, и радовалась полученной передышке.

Врач, несомненно, предостерег тетю, что со мной следует обращаться очень осторожно и предупредительно. Не следует забывать о том, что мне пришлось пройти через серьезные испытания и теперь мне предстоит заново приспосабливаться к жизни в цивилизованном мире. А как я это должна сделать, может быть известно только мне. Тетя Мод строго следовала его указаниям, и мой отец делал то же самое, хотя и несколько отстраненно. Миссис Харлоу считала, что выполняет его инструкции, следя за тем, чтобы у меня всегда был удобный стул, и, разговаривая со мной, как с пятилетним ребенком. Даже мистер Долланд говорил, несколько понизив голос, а Мег и Эмили то и дело застывали на месте, уставившись на меня с открытым ртом.

Лишь однажды отец заговорил о кораблекрушении. Он рассказал мне, как они попали в толпу пассажиров, ринувшихся к шлюпкам. Они хотели подождать меня, вернуться за мной… но один из офицеров схватил их за руки и вынудил идти вместе со всеми.

— Мы думали, ты появишься с минуты на минуту, — жалобно добавил он.

— Там царил полный хаос, — произнесла я. — Да иначе и быть не могло.

— Я потерял из виду твою маму, когда они заталкивали нас в шлюпки…

— Мы должны смириться с этой потерей, — сказала я.

— Если бы ты не вернулась за этими записями, мы сейчас были бы вместе…

— Нет, нет. Тебя и маму разлучили… если бы я и была там, произошло бы то же самое.

Отец был в отчаянии. Я сказала ему, что он должен попытаться забыть об этой катастрофе. Нам не следует это больше обсуждать. Все это очень меня тяготило, и я испытывала острую потребность уехать, отправиться в Корнуолл, разыскать Перривейл-корт и приступить к решению своей неосуществимой задачи по раскрытию убийства. Мне было необходимо время. Мне нужен был план. Я отчаянно хотела хоть что-нибудь предпринять, но не знала, с чего начать.

Я спускалась на кухню в попытке ощутить дух былых времен. Я просила мистера Долланда прочитать мне «Быть или не быть» и речь Генриха V накануне битвы. Он удовлетворял мои просьбы, но мне казалось, без особого энтузиазма, а все остальные и вовсе предпочитали пялиться на меня, а не на мистера Долланда.

— Вы помните, перед самым нашим отъездом произошло громкое убийство? — обратилась я к нему.

— Какое убийство, мисс Розетта? Дайте-ка припомнить. Там был один парень, который женился на жертвах ради денег.

— А потом прикончил их, — вмешалась миссис Харлоу.

— Нет, я не об этом. Я имею в виду дело этих братьев… Одного из них застрелили в заброшенном доме. Кажется, кто-то после этого сбежал.

— О, теперь я понял. Дело Биндон Бойс.

— Вот-вот, оно самое. Его так и не раскрыли?

— Ну… убийце-то удалось уйти. Его, кажется, так и не поймали.

— Он оказался умнее полиции, — добавила миссис Харлоу.

— Теперь я все вспомнил, — кивнул мистер Долланд. — Это был Саймон Перривейл, которого сэр Перривейл усыновил в раннем детстве. Он застрелил своего брата. По-моему, в деле была замешана женщина. Ревность и все такое.

— Мистер Долланд, я знаю, что вы храните газетные вырезки. Может, у вас и эти сохранились?

— Да он вырезает только статьи о театре, — опять вмешалась миссис Харлоу. — Та пьеса или эта пьеса, тот или иной актер… Верно, мистер Долланд?

— Да, — кивнул мистер Долланд. — Я храню такие заметки. А что вы хотели узнать, мисс Розетта?

— Ничего особенного, я просто хотела узнать, храните ли вы вырезки. Я знаю, что у вас целые альбомы с вырезками… Видите ли, это произошло как раз накануне моего отъезда, — замялась я.

Они переглянулись.

— Ну, я думаю, об этом уже все забыли, — произнесла миссис Харлоу, как будто успокаивая маленького ребенка.

— Полиция никогда не закрывает нераскрытое преступление, — добавил мистер Долланд. — Пока убийца не найден, оно остается открытым. Но когда-нибудь они все равно его настигнут. Он где-нибудь обязательно оступится. Возможно, этого окажется достаточно, и они — опля! — и поймают его.

— Говорят, что убийца всегда возвращается на место преступления, — понизив голос, заговорила миссис Харлоу. — Могу поручиться, что этот Саймон как-его-там тоже это рано или поздно сделает.

Вернется ли он когда-нибудь? Я в этом сомневалась.

Но что я могла поделать? Кроме безумной мечты у меня ничего не было. А мечта заключалась в том, что я смогу доказать его невиновность и он сможет спокойно вернуться домой. С него снимут несправедливое обвинение, и мы опять будем вместе.

* * *


Прошло несколько недель. Я так привыкла жить в постоянном страхе, что мирные и предсказуемые дни казались мне бесконечными.

Тетя Мод пыталась заинтересовать меня домашними делами, в которых обязана была знать толк любая девушка. Она была твердо убеждена в том, что должна сделать для меня то, в чем не преуспели мои родители: подготовить меня к браку. Я должна была научиться правильно обращаться со слугами. Мои нынешние отношения с ними оставляли желать лучшего. Разумеется, определенная степень дружелюбия необходима, но дружелюбие не должно переходить определенной черты. Я была с ними слишком фамильярна, что позволяло им точно так же вести себя по отношению ко мне. В этом не было их вины. Я должна была освоить едва уловимую снисходительность с примесью дружелюбия, не переходящего в фамильярность. Таким образом, как бы хорошо хозяева ни относились к своим слугам, невидимая линия между двумя частями дома всегда оставалась на месте. Меня тетя Мод также не винила. В моем неумении правильно вести себя со слугами были повинны другие люди. Но это не означало, что мне следует упорствовать в своих заблуждениях. Поэтому, прежде всего мне предстояло научиться обращаться с прислугой. Я должна была слушать, как она, тетя Мод, заказывает обед. Было бы неплохо, если бы разок-другой я вместе с ней спустилась на кухню. Она также считала, что мне надо научиться шить и больше упражняться в игре на фортепиано. Она даже намекнула на уроки музыки. В ближайшем будущем она намеревалась приступить к осуществлению своего плана по привлечению в дом новых людей.

Я написала письмо Фелисити.


Пожалуйста, Фелисити, я должна отсюда уехать. Если бы ты могла пригласить меня к себе… поскорее.


Ответ пришел очень быстро.


Приезжай, как только сможешь. Оксфорд и Графтоны будут тебе рады.


— Я поеду в гости к Фелисити, — сообщила я тете Мод.

В ответ она самодовольно улыбнулась. Она считала, что у Фелисити я буду общаться с молодыми людьми… с правильными молодыми людьми. Не имело никакого значения, где запускать ее план «Замужество». Почему бы и не в Оксфорде?

* * *


Подъезжая к Оксфорду, я очень волновалась. Я плохо знала этот тихий университетский городок, самый романтичный из всех городов мира, но то, что я видела, мне было очень близко. Я наслаждалась атмосферой безразличия к будням обычных людей и видом взметнувшихся в небо башен и шпилей. Одним словом, я любила этот город, но больше всего меня радовала предстоящая встреча с Фелисити.

Дом Графтонов стоял неподалеку от Брод-стрит, в непосредственной близости от колледжей Балиол, Тринити и Экзетер. Совсем рядом было памятное место, где сожгли мучеников за веру епископов Ридли и Латимера. Прошлое окружало меня со всех сторон, и я отдыхала от деловитости тети Мод и неуклюжей заботы, которой пытались меня окружить остальные домочадцы.

С Фелисити все было иначе. Она понимала меня лучше, чем кто-либо. Она знала, что у меня есть тайна, которой я пока ни с кем не могу поделиться. Возможно, она считала, что если меня не трогать, я раскрою эту тайну раньше. Как бы то ни было, ей хватало такта, чтобы понимать: на меня не стоит пытаться давить, все должно происходить в положенное время.

Джеймс был тактичен и обаятелен, а дети никому не позволяли унывать. Джейми беспрестанно что-то рассказывал. Он показал мне свои книжки с картинками, в которых с гордостью ткнул пальцем в котенка и в поезд. Флора некоторое время подозрительно присматривалась ко мне, но в конце концов сочла меня достаточно безвредной и позволила взять себя на руки.

На следующий после моего приезда день Фелисити объявила:

— Когда я узнала, что ты приезжаешь, я написала Лукасу Лоримеру. Я сообщила ему, что мы были бы счастливы принимать его у себя, и предположила, что вам двоим есть о чем поговорить.

— Он принял приглашение? — спросила я.

— Пока нет. Когда я видела его в последний раз, было ясно, что он не желает разговаривать о своих приключениях. Возможно, он боится, что эти разговоры будут для него слишком мучительны.

— Я хотела бы с ним увидеться.

— Я знаю. Поэтому я его и пригласила.

Весь день я вспоминала о том, как корсары взяли его на борт своего корабля, и о том страшном моменте, когда они пребывали в нерешительности относительно того, стоит ли его забирать или нет. После того первого вечера на корабле я его уже не видела.

Мне хотелось о многом его расспросить.

На следующий день мы сидели за завтраком, когда принесли почту. Фелисити схватила какой-то конверт, вскрыла его, пробежала глазами содержимое письма и с улыбкой помахала мне.

— Это от Лукаса, — сказала она. — Он завтра приезжает. Я так рада. Я предполагала, что он захочет тебя повидать. А ты довольна, Розетта?

— Да, я просто счастлива.

Она вдруг встревоженно нахмурилась.

— Возможно, эти воспоминания расстроят вас обоих…

— Не знаю. Но нам же теперь ничего не угрожает.

— Да, но вам столько пришлось пережить! И все же я считаю, что вам лучше встретиться и обо всем поговорить. Не годится все держать в себе.

— Мне не терпится с ним увидеться.

Фелисити послала на станцию экипаж, который доставил Лукаса к их дому. Джеймс сел в этот экипаж и поехал его встречать. Мы с Фелисити долго спорили, не стоит ли нам поехать вместе с Джеймсом, но в конце концов решили, что будет лучше, если мы останемся дома.

Увидев Лукаса, я была потрясена до глубины души. Разумеется, я видела его и в худшем состоянии. Например, на острове и тогда, когда мы втащили его в лодку. Но сейчас я сравнивала его с человеком, с которым впервые познакомилась у Графтонов. Вокруг его глаз легли глубокие тени, а веселые циничные искорки в глазах сменились выражением безнадежности. Он очень похудел, и черты его лица заострились. Раньше он смотрел на мир, как на большую и забавную игрушку, теперь я видела уставшего и разочаровавшегося в жизни человека.

Наша встреча была очень эмоциональной. Как только он меня увидел, его лицо преобразилось, он улыбнулся и заспешил ко мне, тяжело опираясь на палку. Он протянул мне свободную руку, сжал мою ладонь и долго не выпускал ее, пристально глядя мне в глаза.

— Розетта, — произнес он, и его губы дрогнули.

Было видно, что он борется со своими чувствами, и это опять его преобразило. Теперь он казался мне каким-то… беззащитным. Я его таким еще никогда не видела. Я знала, что он, как и я, вспоминает дни, проведенные в лодке посередине океана, остров, на котором мы с Саймоном оставляли его одного, появление корсаров.

— Ах, Лукас. — произнесла я, — как я рада снова тебя видеть.

Последовала короткая пауза, во время которой мы продолжали смотреть друг на друга, как будто не веря в то, что перед нами не видение, а живой человек.

— Я знаю, что вам есть, что сказать друг другу, — мягко произнесла Фелисити. — Но первым делом давай покажем Лукасу его комнату.

* * *


Фелисити была права. Нам предстояло о многом поговорить. Первый вечер стал настоящим испытанием. Джеймс и Фелисити проявили себя идеальными хозяевами, чуткими и тактичными, умело обходящими неловкие паузы в общем разговоре.

Фелисити вообще была воплощением деликатности. Она знала, что есть определенные темы, которые мы захотим обсуждать только наедине и только когда сами будем к этому готовы. Поэтому на следующий день, когда Джеймс отправился в колледж, она объявила нам, что у нее назначена встреча и она не может ее пропустить.

— Простите, ради Бога, — извинялась она. — Но сегодня вам придется развлекать друг друга.

В их саду был очень приятный уголок с прудом, отгороженный от остального сада красной кирпичной стеной. Своего рода сад в саду в стиле Тюдоров. Розы были в полном цвету, и я предложила показать их Лукасу.

Стояла приятная, теплая, но не жаркая погода, и мы медленно шли по садовой дорожке. Царила полная тишина, а когда мы оказались в огороженном садике, у меня создалось впечатление, что мы перенеслись на два-три столетия назад.

— Давай присядем здесь, — предложила я. — Этот пруд такой милый и такой мирный. — Он не ответил, и я продолжила: — Нам лучше обо всем поговорить, Лукас. Ведь мы оба этого хотим, верно?

— Да, — согласился он. — Мы только об этом и думаем.

— Тебе не кажется все случившееся сном?

— Нет, — резко ответил он. — Для меня это голая реальность. Я живу с постоянным напоминанием об этом. Теперь я всегда буду… вот таким.

— Мне очень жаль. Мы не знали, как правильно ее вправить… и у нас ничего не было для этого.

— Моя милая девочка, — почти гневно произнес он. — Я не виню тебя. Я виню жизнь… или, если хочешь, судьбу. Разве ты не понимаешь, что это значит, остаться на всю жизнь… таким?

— Но по крайней мере ты здесь, и ты жив.

Он пожал плечами.

— Ты считаешь, что это повод для великой радости?

— Для некоторых это так. Например, для твоих друзей и родных. Ты хромаешь, и я понимаю, что временами нога сильно болит, но все могло закончиться намного хуже.

— Ты права и имеешь все основания упрекать меня. Я эгоистичное, унылое и неблагодарное создание.

— О нет, нет. Как ты думаешь, быть может, с этим еще можно что-то сделать?

— Что?

— Ну, наука быстро развивается, делаются различные открытия…

— Кость была сломана и не вправлена. Теперь уже слишком поздно что-либо с ней делать.

— Ах, Лукас, мне очень жаль. Если бы нам удалось ее вправить, сейчас все было бы иначе.

— Вы и так многое для меня сделали, а я настолько эгоистичен, что способен хныкать только о своих несчастьях. Мне и подумать страшно о том, что случилось с тобой.

— Но я же сбежала. Мои страхи так и не воплотились в жизнь.

Он попросил меня очень подробно рассказать о том, что я пережила, и я поведала ему о дружбе с Николь, о том, как она дала мне снадобье и спасла меня от визита к паше, а также о том, что это снадобье ей передал старший евнух, ее большой друг. Лукас слушал меня очень внимательно, не перебивая.

— Слава Богу! — воскликнул он, когда мой рассказ подошел к концу. — Эта история могла искалечить тебя так же сильно, как и меня, а может, даже и хуже. А что случилось с этим матросом… с Джоном Плайером?

Мне показалось, молчание будет длиться вечно. Я слышала жужжание пчелы и стрекотание кузнечика. Будь осторожна, говорила я себе. Ты можешь его предать. Не забывай, что эта тайна тебе не принадлежит, это тайна Саймона.

— Его продали тому же паше, — услышала я наконец свой голос.

— Бедняга. Мне нетрудно представить себе его участь. Но он очень странный молодой человек. В нем было что-то необычное.

— Не понимаю, — встревоженно произнесла я.

— Мне казалось, что он не тот, за кого себя выдает. Временами мне даже чудилось, что я его уже где-то видел. А иногда он выглядел так, будто что-то скрывает.

— Что ты имеешь в виду? Что он мог от нас скрывать?

— Все что угодно. Понятия не имею. Просто он производил на меня такое впечатление. Он не был похож на человека, привыкшего махать шваброй, ты не находишь? И я должен отметить его необычайную изобретательность.

— Я считаю, что мы оба обязаны ему своей жизнью.

— Ты права. Хотел бы я знать, что с ним случилось.

— В саду паши работало очень много молодых мужчин. Он был высок и силен.

— Наверное, пираты весьма выгодно его продали.

Мы опять замолчали. Я боялась произнести хоть слово, чтобы не выдать Саймона. Лукас задумчиво продолжал:

— Как странно, что мы все вместе оказались на этом острове, не зная, успеют нас спасти, или нам суждено умереть от голода.

— Как тебе удалось попасть домой, Лукас?

— Ты же знаешь, что я хитрый лис. — Он улыбнулся, и я на мгновение узнала в нем прежнего Лукаса. — Я никогда не упускаю подворачивающихся мне возможностей. Я понял, что немного владею их языком. Несколько лет назад я путешествовал вокруг света, и так получилось, что я его освоил. Теперь это меня спасло. Просто поразительно, как возможность общаться может неожиданно прийти на помощь. Я предложил им богатства… в обмен на всех троих. Я сказал, что в своей стране я очень богатый человек. Они поверили мне, потому что поняли, что я очень много повидал. Но они наотрез отказались освобождать тебя или Плайера. Вы были слишком ценным товаром. В отличие от меня. Я был искалечен и ни на что не пригоден.

— Вот видишь, во всем есть свои преимущества.

— С тех пор я уже неоднократно пожалел, что они просто не бросили меня за борт.

— Ты не должен так говорить. Тем самым ты признаешь поражение… нет, ты его призываешь. Так жить нельзя.

— Я полностью с тобой согласен. Мне очень полезно с тобой общаться, Розетта. Я помню, как ты выручала меня там, на острове. Я многим тебе обязан.

— Прежде всего ты обязан…

— Этому загадочному Плайеру. Он был нашим вожаком, верно? Он просто создан для этой роли, вот она ему и досталась. Должен признать, что он сыграл ее превосходно. А я был обузой и только мешал вам.

— Ничего подобного. Как ты мог нам помешать на острове? Но ты мне еще не все рассказал.

— Когда я понял, что мне не удается спасти вас, потому что ничто не могло заставить этих людей расстаться с тобой или Плайером, я сосредоточился на собственной персоне. Здесь они оказались гораздо более сговорчивыми. Что они могли выручить за человека в моем состоянии? Ничего. Я сказал им, что если они меня отпустят, я пришлю им очень ценный камень. А если они попытаются меня продать, у них все равно ничего не выйдет, потому что никому не нужен раб, который даже ходить без палки не может. Если они бросят меня за борт, они также ничего не получат. Но если они примут мое предложение, они заполучат драгоценность, которая с лихвой окупит их усилия.

— Так значит, они освободили тебя в обмен на обещание?

— На самом деле там действовал простой расчет. У них был выбор — бросить меня за борт или избавиться от меня каким-либо иным способом, и в этом случае они точно ничего не получили бы, либо положиться на мое слово. Им, несомненно, приходило в голову, что я могу и не сдержать обещание. Если бы так произошло, что ж, с таким же успехом они могли бросить меня акулам. Разумеется, мудрее было рискнуть, потому что в этом случае у них появлялась хотя бы надежда на прибыль. Поэтому меня освободили в Афинах, неподалеку от британского посольства. Все остальное было очень просто. Сотрудники посольства связались с моими родными и отправили меня домой.

— А камень?

— Я сдержал слово. Это было кольцо, принадлежавшее моей матери… Можно сказать, одна из фамильных драгоценностей. Их поровну поделили между мной и братом. Я отдал пиратам обручальное кольцо матушки, которое до нее принадлежало матери моего отца. Если бы я обручился с кем-нибудь, я передал бы его своей невесте.

— Но ведь не было никакой необходимости с ним расставаться.

— Была. Эти люди ничего не забывают. Я не хотел провести остаток жизни, ожидая встречи с одним и них. Более того, представь себе, что какой-нибудь бедняга когда-нибудь окажется в таком же положении и попытается сделать то же. Будучи однажды обманутыми, они могут не дать ему этого шанса. Да и вообще, в моем нынешнем состоянии за меня все равно никто не пойдет.

— Ты сам отвез им кольцо? Как ты его передал?

— Они указали мне место, куда его следовало привезти. На побережье Италии есть одна старая таверна. Меня предостерегли, чтобы я в точности выполнял все их инструкции. Я должен был доставить кольцо в эту таверну (как я понял, это излюбленное место контрабандистов), откуда они могли его забрать. Но сам я, разумеется, не поехал. Я был бы не в состоянии это сделать, и они прекрасно это понимали. Я сообщил им, кто привезет кольцо. Я решил поручить это Дику Дювейну, моему бывшему ординарцу. Он также мой помощник… доверенное лицо… и зачастую товарищ по странствиям. То есть он гораздо больше, чем просто слуга, он один из моих лучших друзей. Не знаю, что бы я без него делал. Я безгранично ему доверяю.

— Я рада, что тебе удалось спастись, Лукас.

— Да я и сам, пожалуй, этому рад, только…

— Я тебя понимаю.

Мы долго сидели молча. Мы все еще находились в саду, когда нас разыскала Фелисити.

* * *


Поездка в Оксфорд помогла мне спуститься с небес на землю, чему немало способствовали несколько ожесточенные, но реалистичные взгляды Лукаса на жизнь. Что я могла предпринять? Каким образом я собиралась доказывать невиновность Саймона? Я даже жила вдали от места роковых событий. Я ничего не знала о семье, обитающей в Перривейл-корте, за исключением обрывочных сведений, полученных от Саймона, и из газетных статей, опубликованных непосредственно после убийства. Если бы мне как-нибудь удалось приехать в Перривейл-корт и познакомиться с ними! На что я вообще надеюсь? Я подумала о Лукасе. Что если обратиться к нему за помощью? Он очень изобретателен. Смог же он выпутаться из ситуации, угрожающей его жизни. Он живет неподалеку от Перривейл-корта… Однако он не только не дружит с его обитателями, он с ними даже не знаком, несмотря на то что когда-то, очень давно, он там побывал. Мне очень хотелось поговорить с ним о Саймоне, возможно, даже заручиться его поддержкой. Имею ли я на это право? Я сомневалась. Ведь я не была уверена в его реакции на мой рассказ.

Я по-прежнему чувствовала себя совершенно беспомощной, но эта поездка меня подбодрила.

Лукас уехал из Оксфорда на день раньше меня. Прощаясь со мной, он выглядел совсем растерянным и беззащитным, и мне захотелось его хоть как-нибудь утешить. В какой-то момент мне показалось, что он хочет предложить мне встретиться. Но он этого не сделал.

Мы с Фелисити поехали провожать его на вокзал. Ему, похоже, очень не хотелось уезжать, и он стоял у окна вагона, провожая нас взглядом, когда поезд тронулся и, набирая ход, начал увозить его на запад.

— Это так грустно, — вздохнула Фелисити. — В нем нет ничего от прежнего Лукаса.

На следующий день я тоже уехала домой.

* * *


Тетя Мод хотела знать, с кем я встречалась в Оксфорде.

Я сообщила ей, что Графтоны не приглашали гостей, поскольку Фелисити считала, что я нуждаюсь в отдыхе, а не в развлечениях. Но за обедом я проговорилась, что одновременно со мной в Оксфорде гостил Лукас Лоример.

— О да, этот молодой человек, который был вместе с нами на «Звезде Атлантики», — оживился отец. Он обернулся к тете Мод. — Это удивительная история. Он нашел древний камень у себя в саду в Корнуолле. Это был египетский камень. Как он туда попал, осталось загадкой. Но это было необычайное открытие. Да, он плыл вместе с нами на «Звезде Атлантики».

— Ему тоже удалось спастись, — добавила я, обращаясь к тете Мод.

Я читала ее мысли. Так, значит, я все же общалась в Оксфорде с молодым человеком. Кто он? Из какой семьи? Способен ли он содержать жену?

— Во время кораблекрушения он получил увечье, — коротко сказала я.

На лице тети Мод отразилось разочарование, с которым она быстро справилась. Я видела, что у нее в голове роятся идеи о привлечении молодых холостых мужчин в наш дом. Как я скучала по Фелисити и тихой жизни в Оксфорде!

Тетя Мод целенаправленно следовала по намеченному ранее курсу. Она начала устраивать званые обеды, куда приглашались мужчины, которых она считала достойными звания моего мужа. Она теребила отца, заставляя его приводить домой коллег. Я забавлялась, а тетя Мод выходила из себя, потому что по большей части это были джентльмены средних лет, фанатично преданные науке и отнюдь не намеренные ставить между собой и предметом своей страсти препятствие в виде жены. Впрочем, некоторые из них были благополучно женаты на умных и энергичных женщинах, успевших произвести на свет целый выводок юных дарований.

Недели складывались в месяцы. Я металась, не находя выхода из этой невыносимой для меня ситуации.

Фелисити нанесла нам летучий визит. Она не могла надолго оставлять детей. У них была хорошая нянюшка, с удовольствием принимавшая на себя всю полноту ответственности за детей в отсутствие их матери, но Фелисити не любила расставаться с ними. Я была уверена, что она приехала только потому, что очень волновалась обо мне.

Только с ней я могла поделиться тем, как тосковала по старым добрым временам, когда в нашем доме царил легкий, милый моему сердцу беспорядок. Я знала, что должна быть благодарна неутомимой тете Мод, но я не могла согласиться с тем, что жизнь следует посвящать натиранию мебели и обедам точно по расписанию. Тетя Мод подавляла нас всех своей активностью. Особенно ее влияние ощущалось на кухне, где я провела столько счастливых часов.

— Я вижу, Розетта, ты все время о чем-то думаешь, — начала Фелисити. Я заколебалась, а она продолжала: — Может, ты хотела бы об этом поговорить? Ты же знаешь, что я тебя пойму. Но я не хочу тебя торопить. Ведь несмотря на весь ужас пережитого, то, что происходит после того, как испытания заканчиваются, может быть не менее важным. Все уже случилось, Розетта. Все позади. Не думай, что я не смогу понять, как ты себя чувствовала в этом гареме. Я уверена, что это было ужасно. Но тебе удалось бежать. Это было невероятным везением. Однако пребывание там наложило на тебя отпечаток. Твое состояние меня тревожит… и состояние Лукаса тоже. Он мне всегда нравился. Он был таким веселым. Он много путешествовал и так забавно об этом рассказывал. Меня так смешило это сочетание беззаботности и опытности. А теперь он ожесточился и закрылся в себе. Это неправильно и очень мучительно для него самого. Он всегда был так активен и подвижен. Я буду говорить начистоту. Джеймс опять едет в Труро. Его пригласили прочитать в местном колледже еще один курс лекций. Я еду с ним. И вот, раз уж мы все равно будем в Корнуолле, я предлагаю заехать к Лукасу. Было бы неплохо, если бы ты поехала с нами. Что ты на это скажешь?

Я не могла скрыть свою радость. Поехать туда, оказаться совсем рядом с Перривейл-кортом… Как бы далеко он ни находился от дома Лукаса, это все равно намного ближе, чем отсюда. Одна мысль неотвязно стучала у меня в висках: я не должна ненароком выдать Саймона.

— Я вижу, моя идея тебе понравилась, — заметила Фелисити.

Когда мы поделились своими намерениями с тетей Мод, она отнеслась к нашей затее со сдержанным одобрением. Ее собственные попытки познакомить меня с подходящими молодыми людьми успехом до сих пор не увенчались. Скорее всего, она надеялась, что эта поездка принесет лучшие результаты.

Графтоны вращались в соответствующих кругах. Джеймс Графтон занимал определенное положение в оксфордском обществе. Тетя Мод плохо разбиралась в таких делах. Для нее все люди делились на подходящих и неподходящих. Графтоны, вне всякого сомнения, относились к подходящим, несмотря на то что Фелисити некогда работала гувернанткой. Итак, тетя Мод эту идею одобрила, как и отец, после того как она объяснила ему, что это необходимо для устройства моего будущего.

Было решено, что я еду с Джеймсом и Фелисити в Труро.

По просьбе Фелисити Джеймс написал Лукасу письмо, в котором сообщил, что мы будем в Корнуолле, а значит, могли бы воспользоваться случаем и заехать в Трекорн-манор.

Ответ пришел очень быстро. Лукас писал, что мы обязательно должны навестить его. Более того, он надеялся, что мы проведем в его поместье хотя бы несколько дней. Трекорн-манор находился слишком далеко от Труро, чтобы успеть обернуться за один день.

Перемену в моем настроении заметили все.

— Вы всегда находили общий язык с этой Фелисити, — отметила миссис Харлоу. — Я помню тот день, когда она впервые сюда приехала, а мы все ожидали какую-то задаваку. Я полюбила ее, как только она вышла из кеба… да, насколько я понимаю, и вы, мисс, тоже.

— Да, — кивнула я. — Она мой верный друг. Нам очень повезло, что она приехала тогда к нам.

— Тут вы попали в самое яблочко, мисс.

Да, я и в самом деле многим была обязана Фелисити.

* * *


Трекорн-манор оказался милым особняком, построенным во времена королевы Анны, а следовательно, отличавшимся элегантностью архитектуры и внутреннего убранства. Он располагался в самом центре хорошо ухоженного поместья. Мне не терпелось увидеть Лукаса на его собственной территории.

Нас ожидал теплый и радушный прием.

— Как хорошо, что вы приехали, — произнес он, и я почувствовала, что он говорит это искренне.

Он представил нас своему брату Карлтону и его жене Терезе. Карл-тон с Лукасом были похожи внешне, но, как я вскоре обнаружила, очень разнились темпераментом. Карлтон был грубовато добродушен и невозмутимо спокоен. Всецело поглощенный делами поместья, он являлся олицетворением английского помещика. Тереза была просто идеальной женой и матерью, терпеливой, обаятельной и очень практичной. Она всю себя посвящала детям и хозяйству, выполняя свои обязанности непринужденно и весело.

У них было двое детей — близнецы, девочка и мальчик, Дженнифер и Генри, которым уже исполнилось по пять лет. Я понимала, что Карлтон и его жена заслуживают всяческого уважения и наверняка являются предметом восхищения своих арендаторов. Не вызывало сомнений и то, что Тереза неутомимо участвует во всех церковных и общественных делах. Она принадлежала к числу женщин, без остатка отдающих себя другим людям и черпающим из этого вдохновение и удовлетворение.

Я плохо представляла себе, как в эту идиллию вписывается Лукас.

— Какая замечательная семья, — заметила Фелисити, когда мы с ней остались наедине. — Как чудесно, что Лукасу было куда возвращаться.

Однако я сомневалась, что человека в его положении радует это тихое благополучие. Я была уверена, что оно и до кораблекрушения не было предметом его мечтаний. Более того, его частые отлучки свидетельствовали о том, что он чувствует здесь себя посторонним. Как жаль, размышляла я, что такие заслуживающие одобрения достоинства, носителями которых являются Карлтон с женой и моя тетя Мод, создают невыносимую обстановку для тех, кто попадает в поле их влияния.

Мы планировали провести в Корнуолле неделю, столько мог позволить себе Джеймс, да и Фелисити не любила надолго разлучаться с детьми.

Нам отвели комнаты на втором этаже, с видом на пустоши.

Комната Джеймса и Фелисити находилась по соседству с моей.

Тереза проводила нас наверх.

— Надеюсь, вам тут будет удобно, — сказала она. — Очень жаль, что вы можете провести у нас всего неделю. Мы любим принимать гостей. К сожалению, они бывают у нас довольно редко. Я так рада вашему приезду. Лукас ждал вас с таким нетерпением…

— Мы сомневались, стоит ли навязывать вам свое присутствие, — сказала Фелисити. — Мы поступили несколько нахально, явившись сюда.

— Мы были бы очень огорчены, если бы вы побывали в наших местах и не заехали к нам. Нас с Карлтоном очень беспокоит Лукас. Он очень переменился.

— Ему выпали тяжелые испытания, — произнесла Фелисити.

Тереза положила ладонь мне на руку.

— И вам тоже, милая. Я слышала о том, через что вам пришлось пройти. Хотя Лукас почти ничего нам не рассказывает. Расспрашивать его бесполезно. А ведь раньше он был так общителен. Он не может смириться со своим увечьем. Но он очень оживился, когда узнал о вашем приезде.

— Он любит общаться с Розеттой, — кивнула Фелисити. — В конце концов, они вместе спаслись с тонущего корабля. Когда люди могут поговорить о своих бедах, им становится легче.

— Слава Богу, что вы оба спаслись. Мы так переживали о Лукасе. Мы были на седьмом небе от счастья, когда нам сообщили, что он жив и скоро будет дома. А потом он приехал… И это оказался совершенно другой человек. К тому же Лукасу всегда было трудно мириться с ролью младшего брата.

Тереза смущенно пожала плечами. Наверное, ей показалось, что она слишком много говорит.

Я знала, что она права. До несчастного случая Лукас и в самом деле был очень озабочен тем, что после смерти отца главой семьи стал его старший брат. Он был прирожденным лидером и не умел занимать подчиненное положение. Поэтому он много путешествовал как после ухода из армии, так и во время службы. Он попытался найти себя в археологии. Вдохновленный своей находкой, он написал о ней целую книгу и уже собирался приступить к чтению лекций, когда стряслось несчастье. Прежде ему казалось, что он сумел обустроить свою жизнь вне стен Трекорн-манора, к чему он, собственно, и стремился, но судьба вернула его в родовое гнездо и вынудила вести жизнь, которая явно была не для него. Я понимала его чувства и надеялась, что смогу помочь ему, заставлю его иначе взглянуть на жизнь. Возможно, мне удастся зажечь в его душе лучик надежды. Мои шансы были ничтожно малы, но я намеревалась их использовать.

К счастью, он по-прежнему мог ездить верхом. Правда, он нуждался в помощи, чтобы сесть на лошадь и спрыгнуть на землю. Зато, сидя в седле, он опять становился самим собой. Он всегда был великолепным наездником, и я сразу отметила, что с конем его связывает крепкая дружба. Чарджер, казалось, понимал, что хозяин изменился и нуждается в его поддержке.

— Мы никогда не беспокоимся за Лукаса, если он подолгу отсутствует. Если он на Чарджере, мы знаем, что все будет в порядке и что он вернется, когда сам того захочет.

В первый же вечер за обедом Лукас поинтересовался, умею ли я ездить верхом.

— Дома у меня такой возможности не было, — ответила я. — Но в школе нам давали уроки верховой езды. Так что я не могу назвать себя новичком… хотя опыта у меня маловато.

— Вы могли бы воспользоваться этой возможностью приобрести недостающий опыт, — предложил Карлтон.

— Вот именно, — поддержал его Лукас. — А я мог бы взять на себя роль тренера.

— Такому опытному наезднику будет со мной скучно, — ответила я.

— Ему будет очень приятно, — возразил он.

Тереза сияла, слушая эти разговоры. Она была очень доброй женщиной. Я видела, что мое присутствие в доме ее очень радует, потому что оказывает благотворное воздействие на Лукаса.

Было решено, что Джеймс проведет в Трекорн-манор два дня, после чего отправится в Труро, а мы с Фелисити останемся ожидать его возвращения. Окончив работу, он вернется в поместье, где мы все вместе проведем еще день или два, после чего попрощаемся с гостеприимными хозяевами.

Вскоре у нас установился определенный режим. Каждое утро мы с Лукасом совершали длительные верховые прогулки, во время которых много разговаривали, очень часто о пережитом нами приключении. Мы часто повторялись, но это общение явно шло нам обоим на пользу. Что касается меня, то я по-прежнему горела желанием разузнать что-либо о Перривейл-корте.

Я также сблизилась с детьми. Дженнифер явно прониклась ко мне симпатией. У меня не было опыта общения с детьми, и я плохо представляла себе, как с ними надо обращаться. Однако Дженнифер быстро решила мою проблему. Она сообщила мне, что ее зовут Дженнифер Лоример и что она живет в Трекорн-манор. И еще ей пять лет. Все это она поведала мне заговорщическим тоном, как будто по секрету. Несмотря на то что она девочка, в отношениях с братом лидером являлась именно она. Она была очень бойкой и болтала без умолку. Генри был серьезным и тихим малышом. Он во всем слушался Дженнифер, а поскольку она решила, что я ей нравлюсь, ему тоже пришлось со мной подружиться.

Я также сблизилась с нянюшкой Крокетт. Думаю, она приняла меня, увидев, как хорошо я поладила с близнецами. Она была уже далеко не молода, но в детской пользовалась безоговорочным авторитетом. Ее помощница, четырнадцатилетняя Эллен, преклонялась перед ней, как перед королевой. На мой взгляд нянюшке Крокетт было уже под шестьдесят. Ее седеющие волосы были заплетены в косу и уложены вокруг головы, что придавало ей суровый и неприступный вид. Ее серые глаза смотрели на мир внимательно и казались необыкновенно проницательными. Если ей что-либо не нравилось, она неодобрительно поджимала губы и становилась непреклонна. Стоило этой решительной женщине составить о чем-либо свое мнение, переубедить ее было уже невозможно.

— Нам с ней очень повезло, — поделилась со мной Тереза. — Она очень опытная няня. Конечно, она уже не молода, но это даже к лучшему. Она подвижна, как молодая женщина, и к тому же обладает немалым опытом.

Нянюшка Крокетт любила поболтать, разумеется, только когда дети ложились спать. Днем, если я не уезжала кататься с Лукасом, я всегда заходила к ней.

У Фелисити и Терезы было много общего — ведение домашнего хозяйства и забота о муже и детях. Они тоже быстро подружились. Мне казалось, что они только и делают, что говорят о нас с Лукасом. Они считали, что мы «подходим друг другу» и старались как можно чаще оставлять нас наедине. Не то чтобы в их усилиях была какая-либо необходимость. Лукас даже не пытался скрывать, что предпочитает мое общество чьему бы то ни было. С тех пор как мы приехали в Трекорн-манор, он несколько оживился, изредка смеялся или вставлял в общий разговор остроумное замечание, но, увы, очень часто в его репликах сквозила горечь, ставшая неотъемлемой частью его натуры.

Я знала, что приезд Джеймса скоро нарушит успевшие сложиться у нас привычки. Мы приятно и весело проводили время, но я ни на минуту не забывала о необходимости раскрыть тайну, окутывавшую Саймона, и порой меня охватывало отчаяние и ощущение полной беспомощности.

Его дом был совсем рядом, но у меня не было ни малейшей возможности пробраться в него, не возбудив ничьих подозрений. Я боялась открыто расспрашивать о Перривейлах. То, что Лукас однажды встречался с Саймоном, означало, что любой мой неверный шаг мог раскрыть ему тайну личности Джона Плайера. И откуда мне было знать, что он в этом случае предпримет. И пусть Джон Плайер спас нам жизнь. Лукас может счесть, что обязан способствовать поимке убийцы, скрывающегося от правосудия.

Мне было бы намного легче, если бы я могла обсудить с ним свою проблему, но я боялась, что не имею на это права. Иногда мне хотелось обо всем рассказать Фелисити. Несколько раз я уже готова была это сделать, но всякий раз успевала вовремя остановиться. Однако мое терпение истощалось, и в конце концов я не утерпела. Однажды во время ленча я обронила осторожное замечание.

— Мне кажется, я что-то слышала о совершенном неподалеку отсюда убийстве.

— Должно быть, имеется в виду эта история в Перривейл-корте, — наморщив лоб и подумав несколько секунд, ответила Тереза.

— Да, — кивнула я, пытаясь сдержать эмоции, охватывавшие меня при каждом упоминании этой темы. — Кажется, именно так и называлось это место.

— Убийство совершил приемный сын, — добавил Лукас.

— О нем с детства заботились, как о родном ребенке, и за все это он отплатил черной неблагодарностью, убив одного из своих братьев, — добавил Карлтон.

— Мне кажется, мы уже когда-то об этом говорили, — обернулась я к Лукасу. Кажется, ты тогда еще сказал, что встречался с ним.

— О да… мельком… и к тому же это было очень давно.

— А это далеко отсюда?

Тереза перевела взгляд на Карлтона, который немного подумал и ответил:

— По прямой миль семь или восемь будет. Но если ты не умеешь летать, то придется ехать в объезд, а это немного дальше.

— А там есть поблизости какой-нибудь город или деревня?

— Кажется… это неподалеку от… что скажешь, Лукас? Наверное, неподалеку от Апбриджа.

— Да, в миле или двух от Апбриджа, — подтвердил Лукас. — А ближайшая деревня Третаррант.

— Ну, это, скорее, хутор, а не деревня.

— Да, но Апбридж — это ближайший крупный город.

— Я бы его крупным не называл, — хмыкнул Лукас.

— Это приятный маленький городишко, — кивнула Тереза, — правда, я там бываю довольно редко.

— Но после смерти того парня… это местечко прославилось.

— Еще бы, «Апбридж Таймс» разлеталась нарасхват, — поддержал Лукас. — У них была самая свежая информация непосредственно с места событий. Они хорошо знали всех родственников погибшего. Я вижу, это место и тебя интересует, Розетта. Это нездоровый интерес, — улыбнулся он. — Вот что мы с тобой сделаем. Завтра мы съездим туда верхом, и ты собственными глазами увидишь этот печально известный город.

— Отлично, — спокойно кивнула я, но во мне все пело и ликовало.

Наконец-то какое-то движение.

* * *


На следующий день мы с Лукасом отправились в путь. Когда я видела его в седле, мне было нетрудно убедить себя в том, что Лукас совершенно не изменился со времени нашей первой встречи.

— Нам придется проскакать не меньше восьми миль, — предостерег он меня. — Выдержишь? Восемь туда и восемь обратно. Я придумал. Мы там пообедаем. В старом добром Апбридже. Хотя, я вспомнил, по эту сторону от Третарранта есть очень неплохая харчевня. Что скажешь? Поехали?

— Конечно. Или ты думал, я испугаюсь и пойду на попятную?

Он не знал, как важна для меня эта поездка.

Я тут же пожурила себя за чрезмерный энтузиазм. Что особенного может сулить мне эта прогулка? И все же, кто знает, что из этого выйдет?

— Харчевня, которую я имею в виду, — тем временем продолжал Лукас, — называется «Голова короля» Оригинально, ты не находишь? Речь идет о Вильгельме IV, не самом популярном монархе, если не брать в расчет гостиничные вывески. Я всегда надеялся найти вывеску с головой Карла I. В этом случае на ней значилось бы «Отрубленная голова короля». Но владельцев подобных заведений обычно отличает необыкновенная тактичность, так что подобной вывески, скорее всего, не существует.

Я не удержалась и расхохоталась вместе с ним.

Мы миновали густые ежевичные заросли.

— В этом году будет очень много ежевики, — заметил он. — Ты помнишь, как мы обрадовались, обнаружив ее на том острове?

— Мы радовались всему мало-мальски съедобному.

— Иногда мне не верится…

— Да, и мне тоже.

— Интересно, чем бы все это закончилось, если бы нас не нашли пираты?

— Один Бог ведает.

— Но тогда мы решили, что угодили из огня да в полымя.

— Из которого нам тоже удалось улизнуть.

— Нам с тобой. Хотел бы я знать судьбу Плайера.

— Я тоже.

Я замолчала, потому что почувствовала, что еще немного, и я ему все расскажу, несмотря на твердую решимость этого не делать. Соблазн был слишком велик.

— Надеюсь, что он сумел о себе позаботиться. Мне кажется, что такие, как он, нигде не пропадут.

— Надеюсь, что ты прав. Кстати, нам еще далеко?

— Что, уже устала?

— Что ты!

— Должен заметить, у тебя задатки великолепной наездницы.

— Меня устроит, если я буду довольно неплохой наездницей.

— Ну, этого ты уже почти достигла.

— Учитывая, кто это говорит, я буду считать это комплиментом.

— Давай начистоту. Ты считаешь меня старым брюзгой?

— На пути к этому званию у тебя есть все шансы стать им раньше, чем я стану великолепной наездницей.

Лукас расхохотался.

— Отлично, — кивнул он. — Я ценю подобную откровенность. Нечего со мной церемониться. Мне уже надоело, что меня все нянчат. Карлтон и Тереза… Да я их мысли читаю. «Что бы нам такое сказать, чтобы не задеть бедного-несчастного Лукаса?»

— Я буду говорить только то, что думаю.

— Мне очень приятно общаться с тобой, Розетта. Надеюсь, ты погостишь в Трекорне подольше.

— Мне придется уехать вместе с Джеймсом и Фелисити. Фелисити очень скучает по детям.

Он вздохнул.

— Что ж, тогда попытаемся насладиться тем, что у нас осталось. Какая прекрасная идея — отправиться на длительную прогулку. Надеюсь, это окажется тебе по силам.

— Ты же сам сказал, что я стану великолепной наездницей. Возможно, это произойдет скорее, чем ты думаешь.

— Вот и хорошо. Давай поедем через поле. Мне кажется, так будет намного ближе.

Когда мы пересекли поле, он натянул поводья и остановился.

— Взгляни на этот вид. Как тебе нравится побережье?

— Нравится? Я в восторге. Этот вид просто изумителен. Слово «нравится» здесь неуместно. Какая суровая красота!

— Ты, как всегда, права. Вдоль этого побережья промышляли грабители потерпевших крушение судов. Во время шторма они заманивали корабли прямо на скалы, после чего присваивали себе весь груз. Готов биться об заклад, что во время бури местные жители слышат крики тонущих моряков. Ветер способен издавать странные звуки. Стоит суеверному человеку услышать что-либо подобное — и все, вот тебе и очередная история с привидениями.

— Ты всегда был таким циником?

— Скорее всего, да. Одного святого в семье более чем достаточно.

— Ты говоришь о Карлтоне в несколько пренебрежительном тоне. Неужели добропорядочные люди не заслуживают лучшего к себе отношения?

— На твой вопрос есть очень простой ответ. Примеру таких людей очень сложно следовать. Мы, грешники, склонны относиться к ним свысока на том основании, что нам живется намного интереснее.

— У грешников и в самом деле более интересная жизнь?

— О да. В то же время они усматривают в этом определенную несправедливость. Поэтому они и относятся к святошам так покровительственно. Карлтон — славный парень. Он всегда поступает правильно. Он досконально разобрался в управлении поместьем, он женился на правильной девушке, он произвел на свет наследника, Генри, и очаровательную Дженнифер, его обожают арендаторы, а поместье процветает как никогда прежде. О да, он обладает множеством добродетелей. Но что бы случилось, если бы мир состоял только из порядочных людей? Они бы так наводнили рынок, что все их достоинства мигом бы обесценились. Так что, как видишь, грешники тоже необходимы.

— Как хорошо, что Карлтон оказался таким замечательным помещиком.

— А у Карлтона вообще нет недостатков.

— У каждого из вас есть свои достоинства.

— Да, только у него в придачу ко всем достоинствам имеются две здоровые ноги.

Вот опять эта горечь, всегда наготове. Я досадовала на себя за то, что позволила разговору принять такой оборот.

— У Карлтона с самого начала все складывалось хорошо, — не унимался Лукас. — О, не пойми меня превратно. Я знаю, что он этого заслуживает.

— Лукас, — серьезно произнесла я. — Да, тебе не повезло. Но это уже позади. Того, что свершилось, не изменить. Но ты жив и на свободе, и это главное.

— Ты права, — кивнул он. — Я часто вспоминаю Плайера и утешаю тебя тем, что мне удалось вырваться на свободу. То, что его судьба доставляет мне некоторое утешение, доказывает порочность моей натуры. Я счастлив, что я на свободе.

— Да, — согласилась я, — ты на свободе.

— Взгляни вон туда, — перебил меня он. — Вот это и есть тот самый дом.

— Какой дом?

— Перривейл-корт. Смотри прямо, а потом немного левее. Увидела?

Да, наконец-то я его увидела. Дом был очень большой и внушительный. Он был построен на склоне, обращенном в сторону моря.

— Впечатляет, — произнесла я.

— Он очень древний. По сравнению с ним Трекорн — совсем новое строение.

— Можно взглянуть на него поближе?

— Думаю, да.

— Тогда поехали.

— В этом случае нам придется пожертвовать поездкой в Апбридж.

— Я не возражаю.

— Наверное, ты уже немного устала?

— Пожалуй, да, — призналась я. А сама между тем думала: сюда в пятилетнем возрасте привезли Саймона, здесь он воспитывался и рос.

Дом уже был совсем близко. Серыми каменными башнями и зубчатыми стенами он напоминал замок.

— Такое впечатление, что его построили в средние века, — заметила я.

— Так и есть. Но эти древние здания редко сохраняют свой первозданный облик. К ним постоянно что-нибудь пристраивают.

— Ты здесь когда-то побывал, верно?

— Да, но я очень смутно помню тот визит. Если бы не убийство, я бы о нем и не вспомнил.

Я надеялась, что увижу кого-нибудь из обитателей дома. Например, оставшегося в живых брата или прекрасную женщину, возможно, послужившую яблоком раздора. Мне очень хотелось на нее взглянуть.

— Я уверен, что отсюда рукой подать до «Головы короля», — внезапно произнес Лукас.

Дорога, извиваясь, увела нас прочь от побережья, и спустя несколько минут Лукас воскликнул:

— Вот эта харчевня. Только я перепутал название. Она называется не «Голова короля», а «Король-Моряк». Тот же монарх, только под другим прозвищем[10 - В юности Вильгельм IV служил на флоте, а в зрелые годы был адмиралом: отсюда его прозвище Король-Моряк.]. Поехали, оставим лошадей в конюшне. Им тоже не помешает отдых. А пока они будут подкрепляться, мы займемся тем же самым. Если у нас останется время, что очень маловероятно, мы потом заглянем в Апбридж. Но ты должна быть готова к тому, что нам придется вернуться домой, так и не побывав в этом славном городе.

Я заверила его в том, что сегодняшняя прогулка уже доставила мне такое удовольствие, что отсутствие в программе Апбриджа ее нисколько не испортит.

Я помогла ему спешиться, стараясь быть как можно более ненавязчивой. Убедившись, что конюх занялся нашими лошадьми, мы вошли в обеденный зал. К нашей радости, там никого не было, так что вся комната оказалась в нашем полном распоряжении.

Из кухни показался хозяин заведения.

— Что будем заказывать? Сэр?.. Миледи? Боюсь, что у нас имеются только холодные закуски. Но, смею вас заверить, пиво и ветчина у нас отменные. Кроме того, могу предложить вам горячую чечевичную похлебку.

Мы ответили, что это именно то, о чем мы мечтали, и нам тут же подали сидр в оловянных кружках.

Служанка принесла еду, которая и в самом деле оказалась очень вкусной. Пока мы ели, рядом с нами возникла жена хозяина, желавшая убедиться, что нам больше ничего не нужно.

Выяснилось, что это очень словоохотливая женщина, обожающая болтать с клиентами.

Она хотела знать, откуда мы приехали.

Мы сообщили ей, что прибыли из поместья Трекорн-манор.

— О, я отлично знаю эти места. Прекрасная старинная усадьба… Хотя, разумеется, не такая старинная, как Перривейл-корт.

— О да, Перривейл-корт, — охотно поддержала я. Разговор принимал интересующий меня оборот. — Мы его проезжали. Там кто-нибудь живет?

— Ну еще бы! Там с незапамятных времен живут Перривейлы. Они пришли сюда с Завоевателем[11 - Имеется в виду Вильгельм Завоеватель, король Англии с 1066 года, организатор и руководитель норманнского завоевания Англии, один из крупнейших политических деятелей Европы XI века.], во всяком случае, так они утверждают. Им здесь так понравилось, что они решили остаться.

— Очень многие гордятся тем, что живут здесь с начала времен, — заметил Лукас.

— Ну, Перривейлы и в самом деле всегда тут жили. Но теперь остался только сэр Тристан, поскольку мистера Козмо…

— Кажется, это было в газетах, — быстро произнесла я. — Но это было довольно давно.

— Верно. В наших краях только и разговоров было, что об этом убийстве. Но люди непостоянны и быстро обо всем забыли. Спросите кого-нибудь об убийстве Козмо Перривейла… не все даже поймут, о чем вы говорите. Но я так считаю, что это наша история, и люди должны об этом знать.

— Многие скажут, что помнить о кровавых убийствах ненормально, — возразил ей Лукас.

Она посмотрела на него, как будто заподозрила в том, что он немного не в себе. А я заметила в его глазах озорной блеск и догадалась, что сейчас он попытается убедить ее, что он абсолютно сумасшедший.

— Видите ли, — начала обороняться трактирщица, — когда это произошло, тут все кишело народом. Шагу невозможно было ступить, чтобы не наткнуться на репортера или детектива. Двое из этой братии даже останавливались под этой самой крышей. Проводили расследование, как они сказали. Так что, как видите, мы тут были в самой гуще событий.

— Повезло вам, — кивнул Лукас.

— Ну, у меня дела на кухне, заболталась я тут с вами.

Она ушла, а я заметила:

— Мне было очень интересно, я с удовольствием послушала бы ее.

— Посторонние наблюдатели часто видят события в искаженном свете:

— Во всяком случае, она была непосредственным свидетелем того, что тут творилось.

Служанка подала нам пропитанный хересом бисквит. Он оказался сочным и очень вкусным. К моей радости, хозяйка не смогла побороть желание посплетничать и опять подошла к нашему столу.

— У нас нечасто бывают посетители вроде вас, — доверительно поведала она. — Хотя местные, конечно, захаживают. Но тогда все вдруг переменилось… после убийства Козмо Перривейла.

— Преступления стимулируют бизнес, — вставил Лукас.

Она настороженно на него покосилась, но я тут же переключила ее внимание на себя.

— Вы, должно быть, знаете все о Перривейлах? — поинтересовалась я.

— А как же? Я ведь, знаете ли, живу здесь всю свою жизнь. Я даже родилась в этой самой харчевне. Она принадлежала моему отцу, а потом я вышла замуж за Уильяма, и она перешла к нему. А потом ее унаследует мой сын… Его тоже зовут Уильям…

— Династия трактирщиков, — пробормотал Лукас.

— Как хорошо, что у семейного бизнеса есть продолжатель, — быстро произнесла я. — Вам есть чем гордиться.

Она просияла. Я видела, что она решила для себя, что я очень приятная девушка, с которой можно мило посплетничать, несмотря на то что у меня такой странный спутник.

— Вы часто видите Перривейлов? — поинтересовалась я.

— О да, они частенько к нам заглядывают. Я даже помню, как сюда привезли Саймона. Ну, того самого…

— Да, да, — кивнула я, — я поняла.

— Тому, наверное, уж минуло лет двадцать, если не больше. Мы с Уильямом тогда только-только поженились. Вот это сцена была, доложу я вам, когда сэр Эдвард привел его и сказал, что теперь он будет жить вместе с ними. А кто сомневался, что его супруга закатит ему сцену? Какая женщина такое потерпела бы, скажите на милость.

— Я полностью с вами согласна, — кивнула я.

— Как вы думаете, зачем такому человеку, как он, приводить в дом постороннего ребенка? Все сошлись на том, что ее милость продемонстрировала в этой ситуации просто ангельскую выдержку. Хотя она всегда была довольно воинственной особой и смирением никогда не отличалась. Но сэр Эдвард был из тех мужчин, которые говорят мало, но если уж что скажут, то от своего не отступят. Он сказал, что мальчик останется с ними, так и случилось.

— Вы имеете в виду Саймона? — уточнила я.

— Ну, и чего же еще можно было от него ожидать, скажите-ка мне.

— Вы хотите сказать…

— Нельзя сшить шелковый кошелек из свиного уха, вот что я хочу сказать. Откуда взялся этот Саймон? С каких-нибудь грязных задворок, откуда же еще.

— Как мог сэр Эдвард сначала позволить ему жить на грязных задворках, а потом внезапно привезти в Перривейл-корт?

— Ну, все мы иногда совершаем поступки, которые потом камнем лежат на нашей совести, верно? Как бы то ни было, он переселился сюда. И с ним стали обращаться как с членом семьи. Когда подошло время, им наняли учителя… Это был очень приятный мужчина. Он захаживал к нам и рассказывал всякие истории из жизни в Перривейл-корте. А потом он исчез, а мальчиков отправили в школу. Саймона тоже определили в школу, как и Тристана с Козмо. И какова же была его благодарность? Он возьми да и убей мистера Козмо. Вот и вся благодарность.

— Но откуда вы знаете, что это был именно он?

— Да это яснее ясного. С чего бы еще ему убегать?

— Это, безусловно, неоспоримое доказательство, — кивнул Лукас.

— У него могли быть на это свои причины, — запротестовала я.

— Нет, это определенно доказывает его вину, — покачал головой Лукас.

— Ну конечно же, это был он, — перехватила инициативу трактирщица. — Всему причиной ревность. Все вышло из-за этой вдовы, Мирабель. Тогда ее звали миссис Бланчард. Теперь она, конечно, зовется леди Перривейл. Она приехала в наши края вместе с отцом. Он у нее майор. Более приятного джентльмена свет не видывал. И еще у нее есть дочь, которую кличут Кейт. Такую проказницу, как она, еще поискать. Так вот, миссис Бланчард. О, это была настоящая красавица… зеленоглазая, с пышными рыжими волосами. Ей все оборачивались вслед, и не только мужчины. Она сделала ставку на мистера Козмо, и мы все понимали, что недалек тот день, когда она станет хозяйкой Перривейла. Козмо совсем потерял из-за нее голову. Она и Тристану нравилась, что уж говорить о Саймоне. Вот все трое возьми да и влюбись в эту красавицу вдову. И что же делает Саймон? Он заманивает Козмо в этот заброшенный дом, Биндон Бойс, как его все называют, и стреляет в него. Говорят, он выстрелил в голову. И это сошло бы ему с рук, если бы не мистер Тристан, теперь уже сэр Тристан. Он туда случайно зашел и застукал его на горячем.

— А где этот дом?

— Да там, на побережье. Он и сейчас там стоит. Старая развалина. Они как раз собирались его восстанавливать, когда это все случилось. Потом, конечно, никто уже не стал этим заниматься. Кто захочет жить в доме, где произошло убийство? Ой, я опять заболталась. Уильям всегда говорит мне, что я слишком много разговариваю.

— Мне было очень интересно.

— А как же, — приосанилась она. — Не каждая харчевня может похвастать тем, что поблизости произошло убийство. Практически у нас на пороге, я бы сказала. Хотя я не могу сказать, что это многих интересует. А тогда никто ни о чем другом и не говорил.

Я вышла из харчевни, испытывая смешанные чувства. Я была расстроена ее уверенностью в виновности Саймона. Тем не менее меня очень взволновал разговор с человеком, жившим совсем рядом с местом этих печальных событий. Я подозревала, что не только говорливая трактирщица убеждена в том, что убийство совершил Саймон. Своим побегом он подписал себе приговор в глазах общественного мнения.

— Похоже, общение со словоохотливой хозяюшкой доставило тебе немалое удовольствие, — заметил Лукас, когда мы сели на лошадей и пустились в обратный путь. — Тебе так нравится местный колорит?

— Да, мне действительно было очень интересно.

— Непостижимая вещь убийство, — вздохнул Лукас. — Все непременно хотят раскрыть его тайну. Хотя в данном случае тайны никакой и нет.

— Почему? Ты уверен, что знаешь имя убийцы?

— А что тут знать? Все ясно. Он сам убежал.

Я не посмела больше ничего сказать. Я хотела крикнуть: «Он невиновен! Я это знаю!» Мне стоило больших усилий сдержаться.

Когда мы вернулись в Трекорн-манор, на меня навалилась усталость. Я так мечтала увидеть Перривейл-корт, и я его увидела, но не узнала ничего нового. Более того, я осознала, как все настроены против Саймона. Разумеется, я выслушала мнение лишь одного человека. Но факт его побега говорил не в его пользу.

* * *


Нянюшка Крокетт уложила детей спать, и мы расположились в углу детской, предвкушая приятную беседу. Нянюшка была твердо убеждена в пользе дневного сна. В этот день она отпустила Эллен навестить родителей, живущих в деревушке по соседству с поместьем.

Я постепенно все больше узнавала о строгой на вид няне. Она приехала в Корнуолл из Лондона. Здесь ожидала ее первая работа.

— Сначала мне было очень трудно, — делилась со мной нянюшка. — Я никак не могла привыкнуть и очень скучала по шуму лондонских улиц. Но мне доверили малышей и я очень к ним привязалась. Я также полюбила эти места, пустоши, море и все такое. Вам, милая, надо воспользоваться случаем и осмотреть окрестности. Они того стоят.

Я ответила ей, что с удовольствием прокатилась верхом вдоль побережья.

— Мы ездили очень далеко, — пояснила я. — В городок под названием Апбридж. Вы его знаете?

— Еще бы мне его не знать! — воскликнула нянюшка Крокетт. — Я бы сказала, что я очень хорошо его знаю. Одно время я там даже жила. А до этого я тоже работала тут, неподалеку.

— А вы бывали в Перривейл-корте?

Какое-то мгновение она молчала. На ее лице появилось странное выражение, которое мне не удавалось прочитать. Затем она произнесла:

— Можно сказать, что бывала. Я прожила там почти восемь лет.

— Вы хотите сказать… в доме?

— Я хочу сказать, в Перривейл-корте, мисс.

— Вы в самом деле там жили?

— Но я ведь нянчила мальчиков, как же я могла там не жить?

— То есть… Козмо… Тристана… Саймона…

— Ну конечно. Я была в детской, когда туда привели маленького Саймона. Я помню этот день. Мне его никогда не забыть. В тот день мне его и поручили. Сэр Эдвард сказал: «Это Саймон. С ним следует обращаться так же, как и с моими сыновьями». Я посмотрела на него. Он был такой маленький и худенький. И еще я видела, как он растерян и испуган. Я взяла его за руку и сказала: «Не переживай, милый. Ты с нянюшкой Крокетт, и все будет хорошо». Сэр Эдвард остался очень мной доволен, а это уже кое-то значило, смею вас заверить. Он сказал: «Спасибо, нянюшка. Позаботьтесь о малыше. Поначалу ему будет трудно». Мы с Саймоном подружились… с первого же момента.

Я с трудом сдерживала волнение.

— Какой странный поступок! Вот так взять и привести в дом ребенка. Он это как-нибудь объяснил?

— О, сэр Эдвард никому ничего не объяснял. Он просто распоряжался, а остальным только оставалось эти распоряжения выполнять. Если он сказал, что Саймон будет жить в детской, то, значит, и делу конец.

— Расскажите мне об этом мальчике. Каким он был?

— Симпатичный и очень неглупый мальчишка. Он все плакал по какому-то ангелу. Я только могла предположить, что так звали его маму. Мне удалось кое-что из него вытянуть, но вы же знаете, как это бывает с детьми. Они все видят иначе, чем взрослые. Он рассказывал мне об ангеле, и еще у него была тетя Ада, вселявшая ужас в его маленькое сердечко. Судя по всему, ангела похоронили, и после этого мальчика привезли в Перривейл. Он не выносил звона церковных колоколов, потому что они звонили на похоронах. Однажды я нашла его под кроватью, где он лежал, закрыв уши руками, пытаясь защититься от этого звона. Он думал, что его заберет тетя Ада… но сэр Эдвард привез его в Перривейл.

Я слушала ее, затаив дыхание. Я опять была на острове, и голос Саймона рассказывал мне о том, как он прятался под столом, когда приезжала тетя Ада.

— Ну вот так он и появился в Перривейл-корте, и конечно, это породило сплетни и слухи. Кто этот мальчик? Почему его сюда привезли? Все считали, что он сын сэра Эдварда, и, думаю, они не ошибались. Но все равно это было странно, потому что он был не из тех мужчин, которые волочатся за женщинами. Он был очень правильный… строгий… даже суровый.

— Иногда у таких людей бывает тайная жизнь.

— Вот тут вы правы. И все же трудно было представить, что это может относиться к сэру Эдварду. Мне очень сложно вам это объяснить. Он любил, чтобы все работало, как часы. За стол садились секунда в секунду… Такое мог устроить, если кто-то опаздывал! Вот такой человек. У нас был лакей, который раньше служил в армии. Так он говорил, что все это напоминает ему порядки в военном лагере. Так что, сами посудите, мог ли такой человек увлекаться женщинами? Не то что некоторые хозяева, которые проходу не дают молоденьким служанкам. В Перривейл-корте даже самые хорошенькие чувствовали себя в полной безопасности.

— Он был ласков с мальчиком?

— Не то чтобы ласков… но и не суров. Он просто привел его и распорядился, чтобы с ним обращались, как и с другими мальчиками. А потом как будто забыл о нем. Слугам все это не понравилось. Знаете, как они боятся, что кто-то начнет задаваться. Они считали, что маленькому Саймону не место в детской, с сыновьями сэра Эдварда. Думаю, они демонстрировали ему свое отношение.

— Его это обижало?

— Кто знает, что происходит в детских головках? Но он был очень смышленым. Думаю, он все понимал.

— Но вы его любили?

Она мечтательно и нежно улыбнулась.

— Из всех детишек, прошедших через мои руки, он был самым любимым. Что касается его… наверное, я заняла место его ангела. Именно ко мне он мчался, если у него были проблемы… а как их могло не быть? Учтите, что он был старше детей сэра Эдварда… на год или два, не больше. Но пока они были маленькими, это давало ему преимущество. И они быстро почувствовали разницу. Они были хозяйскими детьми, а он — чужаком. Вы же знаете детей. Козмо, старший, начал задаваться. Он уже считал себя сэром. А Тристан был способен на любые пакости. Я часто подмечала это за младшими детьми. Вы меня понимаете? Ах, Саймон… он был моим любимчиком. Из всех моих детей именно он. Я не знаю, с чем это было связано… Возможно, то, что его вот так, без объяснений, привели и бросили в детской… или то, что он очень тосковал по маме… Трудно поверить, что на него еще и все это должно было свалиться…

— Вы их так хорошо знали, — чуть ли не взмолилась я. — Как вы думаете, что произошло на самом деле?

— Я думаю… Нет, я знаю… что он этого не делал. Он на такое не способен.

— Он убежал, — напомнила я ей.

— О, они все так говорят. Да, он убежал, но у него были на это веские основания. Он решил сам о себе позаботиться. Он всегда был таким… умел найти выход из любой ситуации. Я все время себе об этом напоминаю… потому что я немного волнуюсь за него. Я просыпаюсь по ночам и думаю: где он? Но потом я говорю себе, что где бы он ни был, он сумеет о себе позаботиться. И это меня утешает. Он справится. Когда мальчишки пытались подстроить ему ловушку, он неизменно брал над ними верх. Видите ли, он был очень умен, к тому же в его положении… это научило его полагаться только на собственные силы. Он сделал то, что считал необходимым. Это значит, что он просто не видел другого выхода. Думаю, только он сам мог решить, как ему будет лучше.

— Я сегодня побывала в харчевне «Король-Моряк». Мы с мистером Лукасом заезжали туда подкрепиться. Хозяйка харчевни уверена в том, что он виновен.

— О, эта Сэйра Маркс! Что она может знать? Старая сплетница. Она думает, что если ее муж держит харчевню, то она уже знает все на свете. Она обожает сплетничать. Она готова изорвать в клочья самую безупречную репутацию, лишь бы всласть наговориться. Я знаю ее… и я знаю Саймона. Я готова жизнью поручиться в его невиновности.

— Ах, нянюшка, но где же он сейчас?

— Кто это может знать? Он улизнул и выжидает.

— Вы думаете, он вернется, когда ему удастся пролить какой-то свет на эту темную историю?

— Очень может быть.

— А он может вам написать?

— Думаю, да. Он знает, что на меня можно положиться. С другой стороны, он, наверное, не захочет меня впутывать во все это. Кажется, существует какой-то закон…

— По-моему, это называется пособничество.

— Вот-вот. Хотя мне все равно. Я бы отдала сотню фунтов, если бы они у меня были, лишь бы получить от него весточку.

Я прониклась к ней теплыми чувствами. Она была моим союзником. Я выманила ее на разговор. После этого я стала частенько наведываться в детскую, когда нянюшка укладывала близнецов спать.

Моя дружба с детьми тоже крепла. Дженнифер решила, что я принадлежу ей, и всячески демонстрировала собственнические настроения, что немало меня забавляло. Она доверила мне много секретов, в основном связанных с ее куклами. Я узнала об их слабостях и недостатках, а также об их достоинствах. У нее был медвежонок Реджи, который не желал принимать лекарства, и одноглазая Мабель, утратившая глаз при невыясненных обстоятельствах. Она боялась темноты, и Дженнифер приходилось по ночам брать ее к себе в постель. Я придумывала всевозможные приключения с участием этих персонажей, и дети слушали меня как завороженные.

Время летело очень быстро, а мне вовсе не хотелось покидать Трекорн-манор. Но, разумеется, очень скоро нам предстояло попрощаться с его гостеприимными хозяевами. Фелисити начала беспокоиться о детях, хотя была уверена, что наш приезд в Корнуолл пошел на пользу как мне, так и Лукасу. Ей был неведом эгоизм, и она с радостью жертвовала своими желаниями и радовалась за нас.

Однако даже она не догадывалась, какую радость доставила мне возможность побывать у дома Саймона и, в особенности, открытие связи, существующей между ним и нянюшкой Крокетт. Фелисити просто доставляли удовольствие мои частые визиты в детскую и мое общение с Лукасом.

Но внезапно события приняли трагический оборот. За завтраком мы говорили о сильном ливне, прошедшем ночью, после чего разговор переключился на старенькую миссис Грегори, мать одного из фермеров.

— Я обязательно должна к ней съездить, — произнесла Тереза. — Я не была у нее уже почти месяц. Она, наверное, думает, что я о ней забыла.

Как я поняла, миссис Грегори была прикована к постели, и ее единственной радостью были гости, с которыми она могла пообщаться. Особенно она радовалась Терезе, всегда бывшей в курсе всех местных новостей. Тереза рассказала мне, что она старается как можно чаще навещать бедную старушку и привозить ей какой-нибудь гостинец в виде пирожных или бутылки вина. Но важнее всего было поболтать с ней часок-другой.

— Кстати, — вмешался Карлтон. — Мы до сих пор не отремонтировали крышу Мэйсону. Если получится, загляни к ним и скажи, что на этой неделе к ним придет Том Аллен и все сделает.

— Я возьму сегодня двуколку, — сказала Тереза.

После завтрака мы с Лукасом опять отправились на прогулку. Погода была очень приятной, не слишком жаркой и просто идеальной для верховой езды. Лукас был веселее обычного, и мы, не сговариваясь, опять направились в сторону Апбриджа.

Он посмотрел на меня и улыбнулся.

— Похоже, это твой любимый маршрут, — заметил он. — Подснежник направился туда сам, не ожидая от тебя указаний. Мне кажется, ты страдаешь болезненной впечатлительностью и никак не можешь забыть об этом убийстве.

— Просто это очень приятная дорога, — отмахнулась я.

В этот день мне показалось, что дело наконец-то сдвинулось с мертвой точки. До Апбриджа оставалось всего несколько миль, когда нам пришлось повернуть назад, чтобы не опоздать к ленчу. Разумеется, мы могли продолжить прогулку и перекусить в «Короле-Моряке», но мы не предупредили домашних, что можем задержаться, а посему сочли за лучшее вернуться.

Мы не спеша ехали по узкой извилистой дороге, когда за очередным поворотом увидели перед собой пастуха с отарой овец, загородивших нам путь. Мы остановились, и тут к нам подъехал еще один всадник, или, точнее, всадница. Это была очень красивая молодая женщина. Черная шляпка щегольски сидела на ее огненно-рыжих кудрях, а ее зеленые, продолговатой формы глаза, обрамленные густыми черными ресницами, смотрели на нас с веселой беспомощностью, которую всегда испытывает человек, столкнувшийся со столь неожиданным препятствием.

— Издержки сельской жизни, — произнесла она.

— С которыми мы вынуждены мириться, — кивнул Лукас.

— Вы издалека?

— Из Трекорн-манор.

— О, так вы, должно быть, тот самый мистер Лоример, спасшийся после кораблекрушения.

— Он самый. А это мисс Крэнли, потерпевшая кораблекрушение вместе со мной.

— Как интересно! Я Мирабель Перривейл.

— Приятно познакомиться, леди Перривейл.

На меня вдруг нахлынули такие эмоции, что я сама себе изумилась. Она была необыкновенно хороша собой. Я легко представила себе, какое впечатление ее появление произвело на всех трех братьев.

— Нам следует поблагодарить этих овец, — улыбнулась она. — О… они уже почти освободили дорогу.

Мы двинулись дальше. В конце аллеи была развилка. Мирабель повернула налево, а мы — направо.

— Всего хорошего, — попрощались мы и расстались с ней.

— Какая красивая женщина, — произнесла я. — Так значит, это и есть Мирабель, la femme fatale[12 - Роковая женщина (фр.).].

— Согласись, ее внешний вид вполне соответствует ее роли.

— Мне нечего возразить, это действительно так. Как странно, что мы с ней встретились.

— Ничего странного. Она живет поблизости.

— А когда ты упомянул Трекорн, она сразу поняла, кто ты такой.

— Ну, мы оба прославились на всю округу. Человек, выживший в кораблекрушении, заслуживает некоторого внимания. Разумеется, его известность не идет ни в какое сравнение со славой человека, фигурирующего в деле об убийстве, но все же это лучше, чем ничего.

Когда мы подъехали к Трекорн-манор, нам навстречу выбежал один из грумов.

— Случилось несчастье, — сказал он.

— Несчастье? — встревожился Лукас. — С кем?

— С миссис Лоример. Двуколка… Они только что привезли ее домой.

* * *


Дом погрузился в глубокий траур.

Мы не могли принять трагический факт того, что Тереза умерла, ведь еще утром она была полна жизни.

Судя по всему, она успела нанести визит миссис Грегори и доставить ей угощение. Поболтав со старушкой около часа, она уехала. От миссис Грегори она направилась на ферму Мэйсонов и выбрала дорогу, ведущую через холмы. Она много раз ездила по этой дороге, никогда не внушавшей никому никаких опасений. Но сильный дождь, прошедший ночью, вызвал сдвиг почвы. Должно быть, это произошло прямо под копытами лошади, которая испугалась и понесла вниз по холму, увлекая за собой двуколку… Вот так и погибла Тереза, а Трекорн-манор превратился в дом скорби.

— Я рада, что мы здесь, — сказала мне Фелисити. — Хотя, конечно, мы не в состоянии утешить бедного Карлтона. Они были так счастливы вместе, так подходили друг другу… Что же он теперь будет делать?

— Бедный, бедный Карлтон. Он слишком потрясен, чтобы в полной мере осознавать, что произошло. Как ты думаешь, может, нам стоит задержаться ненадолго?

— Думаю, нам надо подождать с отъездом. Сейчас с ними бесполезно что-либо обсуждать. Быть может, после похорон… Давай подождем, а дальше решим, как нам лучше поступить.

При первой возможности я спросила у Лукаса, не считает ли он, что нам лучше уехать.

— О нет, только не сейчас, — вздохнул он. — Мой бедный брат от горя сам не свой. Думаю, что он все еще не может принять случившееся. Прежде всего мы должны позаботиться о нем. Он и сам не понимал, как сильно зависит от Терезы. Они были такой дружной парой. Боюсь, что мы принимали как должное доброту и заботу Терезы. А она была такой скромной и напрочь лишена присущего нам эгоизма. Только сейчас я понимаю, каким замечательным человеком она была. Карлтону очень повезло с женой, но тем труднее ему смириться с потерей. Он будет по ней тосковать. Нам всем будет ее очень не хватать. Пожалуйста, Розетта, побудьте еще немного.

— Джеймсу необходимо вернуться на работу.

— Да, и скоро он приедет сюда, чтобы забрать Фелисити.

Я кивнула.

— Но это не означает, что ты должна уехать вместе с ними.

— Нет-нет, я должна уехать с ними. Я не смогу остаться, если они уедут.

— Не понимаю, почему. Тебя ведь не ожидают ни работа, ни дети.

— Я… Мне кажется, что я буду здесь лишней… в такое трагическое время.

— Это вздор. Своим присутствием ты нас всех поддержишь.

Я передала Фелисити разговор с Лукасом.

— Он прав, — был ее вердикт. — Твое присутствие уже ему помогло. Думаю, вы много говорили о пережитом.

— Но я не смогу остаться здесь без тебя.

Она нахмурилась.

— Полагаю, тетя Мод сказала бы, что тебе следует вернуться домой. Но я не понимаю, почему бы тебе не задержаться немного. Хотя Джеймсу придется вернуться в Оксфорд, и я должна уехать с ним.

На том мы и порешили, а вскоре приехал Джеймс. Его ожидало настоящее потрясение. К этому времени мы уже начали понемногу осознавать масштабы трагедии, постигшей эту семью.

— Этот дом уже никогда не будет прежним, — вздыхала нянюшка Крокетт. Миссис Лоример следила за тем, чтобы все работало, как часы. Теперь все будет иначе. Но больше всего меня беспокоят дети. Им будет не хватать их мамочки. Да, у них есть я, а теперь и вы, мисс, но они все равно будут по ней тосковать. Она использовала любую возможность, чтобы забежать в детскую. И они так радовались каждому ее появлению. Я и представить не могу, как это на них отразится.

Это были очень трудные дни. Мне было отчаянно жаль Карлтона. Он как потерянный ходил по дому и напоминал человека, которому никак не удается проснуться. По словам Лукаса, Карлтон не способен говорить ни о чем, кроме Терезы.

Сам Лукас тоже был глубоко опечален.

— Это самое худшее из всего, что могло случиться с Карлтоном, — говорил он. — Я был просто негодяем, когда так эгоистично стонал, жаловался на свои несчастья, завидовал удачливости Карлтона, тому, как легко ему все достается, и все такое… И вот тебе… теперь он безутешный вдовец.

Я с ужасом ожидала похорон. На них съехались люди со всей округи, чтобы попрощаться с Терезой. Ее очень многие любили и уважали. Теперь эти люди искренне оплакивали ее уход.

Нянюшка Крокетт не выпускала детей из детской. Я спрашивала себя, о чем они думают, слушая заунывный звон погребальных колоколов. Я думала о Саймоне, который тоже много лет назад слушал эти колокола. Для него они звучали как приговор судьбы, означавший утрату Ангела и полную неизвестность.

Когда все ушли и дом затих, я поднялась в детскую. При виде меня нянюшка Крокетт, облаченная во все черное, грустно покачала головой.

— Они спрашивают, где их мама, — сказала она. — Ну что можно ответить таким малышам? «Она ушла на Небеса», — говорю я. «Когда она вернется?» — спрашивают они. Ну, я отвечаю, что когда люди уходят на Небеса, им приходится там задержаться на некоторое время. Дженнифер говорит: «Только дурно воспитанные люди уходят из гостей слишком быстро». Я чуть не разрыдалась, а она добавила: «Думаю, что сейчас она пьет чай с Богом, и все ангелы тоже там, с ними». У меня от этого просто разрывается сердце.

Услышав наши голоса, дети вбежали в комнату. Они стояли и серьезно смотрели на меня, чувствуя, что происходит нечто ужасное и что все этим опечалены.

Личико Дженнифер внезапно сморщилось.

— Я хочу к маме, — заплакала она.

Я протянула к ней руки, и она подбежала ко мне. Генри последовал за ней, и я крепко прижала их к себе. В этот момент я и приняла решение остаться. Я не могла уехать сразу, я должна была побыть тут еще некоторое время.

* * *


Я правильно поступила, оставшись. Я чувствовала, что приношу кому-то пользу и мое присутствие пусть хоть немного, но утешает этих потрясенных горем людей.

Я очень много времени находилась с детьми, стараясь заменять им мать в те часы, которые они привыкли проводить с ней. Нам с нянюшкой Крокетт удалось смягчить для них тяжесть этого первого удара. Они были еще слишком маленькими, чтобы в полной мере понимать, что случилось, и мы помогали им одолеть тревогу и неуверенность, которую они ощутили с потерей матери. Иногда они увлекались игрой и забывали о постигшем их горе, но порой один из них просыпался ночью и начинал звать мамочку. Он будил второго, который тоже начинал плакать. Но обычно мне или нянюшке Крокетт удавалось их успокоить.

Карлтон продолжал ходить, как в тумане. Удар оказался еще тяжелее, поскольку был нанесен так неожиданно. К счастью, в поместье накопилось очень много работы, занимавшей все его время, и повсюду его встречали с сочувствием и пониманием. Я знала, что он уже никогда не будет прежним. Он был очень счастлив со своей женой, ничто не предвещало перемен, и он думал, что так будет всегда. Теперь его счастье и его жизнь разлетелись вдребезги. Я понимала, что временами он пытается и не может поверить в то, что это действительно произошло. Казалось, он не в состоянии принять тот факт, что Терезы больше нет и уже никогда не будет.

Лукас превратился в философа. Уж он-то никогда не ожидал, что жизнь будет мирно течь по раз и навсегда проложенному руслу. Ему уже пришлось столкнуться с несчастьем, поэтому новая беда не застала его врасплох. Возможно, именно поэтому ему удавалось реальнее смотреть на происшедшее.

— Ты много для нас сделала, — как-то раз сказал он мне. — Нам повезло, что в это тяжелое время ты оказалась здесь.

— Жаль, что я могу сделать так мало, — ответила я.

— Ты и нянюшка Крокетт… вы так заботитесь о детях. Что касается Карлтона… то ему поможет только время.

Мы вместе ездили на короткие верховые прогулки, и время опять потянулось своим чередом.


Гувернантка


Я не могла бесконечно долго оставаться в Трекорн-манор, но мне совершенно не хотелось возвращаться в Лондон. Я приехала в Трекорн-манор в надежде узнать хоть что-либо, способное пролить свет на загадку убийства Козмо Перривейла, но теперь я осознала всю смехотворность и безосновательность моего оптимизма.

Смерть Терезы временно оттеснила на второй план мысли о той, другой трагедии, но постепенно моя озабоченность возвращалась. Иногда мне казалось, что если бы мне удалось проникнуть в Перривейл-корт, познакомиться с основными участниками этой драмы, я бы смогла распутать загадку, оказавшуюся не по силам Скотленд-Ярду. Я понимала, как наивно с моей стороны было рассчитывать узнать хоть что-то, просто находясь неподалеку от места событий. Я чувствовала себя одинокой и совершенно беспомощной. Порой я была на грани того, чтобы довериться Лукасу. Умный, изобретательный, он обязательно что-нибудь придумал бы. С другой стороны, он мог отмахнуться от моей ребяческой и романтической веры в Саймона. «Его застали с пистолетом в руке, — рассудительно произнес бы он. — Потом он убежал вместо того, чтобы помочь следствию. Это говорит само за себя. То, что он проявил некоторую находчивость, позволившую нам спастись, не делает его невиновным».

Нет, я не могла целиком доверять Лукасу, но как же я нуждалась в опоре и поддержке… в ком-нибудь, кто вместе со мной принял бы участие в расследовании… кто поверил бы в невиновность Саймона.

Мне ничего не оставалось, кроме как вернуться домой. Фелисити с Джеймсом уехали две недели назад, а я поначалу собиралась провести здесь всего одну неделю. Мысль о возвращении в Блумсбери под покровительство тети Мод повергала меня в уныние. Я не хотела туда возвращаться. Более того, мне предстояло серьезно задуматься о будущем. Мое фантастическое приключение провело границу между детством и взрослой жизнью.

Я растерянно повторяла себе, что если бы мне только удалось доказать непричастность Саймона к убийству, он смог бы вернуться домой, и мы опять были бы вместе.

Возникшую между нами связь, казалось, уже ничто и никогда не разрушит. Лукас тоже был участником этого приключения, но он оставался несколько в стороне. Он не был посвящен в тайну Саймона, и уже это проводило между ним и нами невидимую черту. Он был очень восприимчив, и я часто спрашивала себя, как он чувствовал себя там, на острове.

Сколько раз в день я была на грани того, чтобы излить Лукасу свои чувства… рассказать ему о том, что занимало все мои мысли! Он мог бы оказать мне помощь в распутывании этой загадки, но все же я не осмеливалась поделиться с ним тайной Саймона.

Так тянулись дни, и с каждым днем я все больше понимала, что так долго это продолжаться не может, что мне неизбежно придется принять какое-то решение. «Быть может, мне стоит отказаться от миссии, которую я сама на себя возложила и которая казалась мне теперь совершенно невыполнимой, — думала я. — Быть может, стоит вернуться в Блумсбери и довериться заботам тети Мод?»

Самым большим утешением для меня стали разговоры с нянюшкой Крокетт — единственным звеном, связывавшим меня с Саймоном. Я вынуждена была признаться себе в том, что люблю его, а она любила его так же сильно, как и я, и это нас объединяло.

Она могла говорить без умолку, и убийство в Биндон Бойс занимало ее не меньше, чем меня. Мне не приходилось ее даже подталкивать, она сама то и дело возвращалась к этой теме. Постепенно в этих разговорах начали вырисовываться некоторые жизненно важные для меня факты.

Она была хорошо осведомлена о нынешнем положении дел в Перривейл-корте.

— Я там изредка бывала, — говорила нянюшка. — Конечно, до того как разразилась эта страшная история. Видите ли, когда мальчики уехали в школу, я нашла себе работу в Апбридже, это же совсем рядом. Там я нянчила малышку Грейс. Такое милое создание. Я очень к ней привязалась. Она помогла мне смириться с утратой моего мальчика. Хотя это не было утратой в полном смысле слова. Саймон этого ни за что не допустил бы. Он приезжал ко мне в гости, а порой и я наезжала в Перривейл-корт, чтобы выпить чашечку чаю с экономкой. Ее зовут миссис Форд, мы с ней очень сдружились, поладили с самого начала. Она там всем заправляла… да и сейчас заправляет. Даже дворецкий у нее под каблуком. Такая уж она женщина, добрая, но любит порядок и знает, как его навести. Впрочем, экономки для того и существуют. Хотя в детской я ей распоряжаться не позволяла. Да она и не пыталась, и, как я уже сказала, мы стали лучшими подругами. Вот я и заезжала к ней на чашечку чаю, а заодно, чтобы узнать от нее последние новости.

— Так, значит, вы перестали там бывать только после того, как переехали сюда?

— О нет, я и сейчас навещаю миссис Форд. Если Джек Картер везет какой-нибудь груз в Апбридж, он непременно заезжает за мной, высаживает меня у самого дома, а когда заканчивает свои дела в городе, забирает меня и привозит обратно. Это для меня не только выход в люди, так я держу руку на пульсе событий.

— Значит, вы по-прежнему бываете в Перривейл-корте?

— Ну, в последний раз я там была месяц или два назад. А пока варилась вся эта каша, я вообще туда не ездила. Мне казалось, этого не стоило делать… Там была полиция и все эти зеваки… я думаю, вы меня понимаете.

— Так когда же вы туда ездили в последний раз?

— Да вот, я вспоминаю, выходит, что прошло уже три месяца. Теперь это совсем не то… Когда Саймон уехал, все для меня переменилось.

— Да, давно вы там не были.

— Давненько. Когда где-то происходит убийство, оно накладывает свой отпечаток на все окружающее.

— Расскажите мне о Перривейлах. Мне очень интересно.

— Вы такая же, как все, мисс. Вас привлекает это убийство.

— Но ведь речь идет о загадочном убийстве, верно? Вы же не верите в то, что его совершил Саймон?

— Не верю. Я бы все отдала, чтобы доказать, что он тут ни при чем.

— Возможно, ответ кроется в этом доме.

— Что вы этим хотите сказать?

— Кто-то же убил Козмо? Возможно, кому-то из обитателей дома известно, кто это сделал.

— Кому-то известна вся правда, это уж точно.

— Расскажите мне об этом доме.

— Ну, сначала там был сэр Эдвард.

— Но он умер.

— Да, умер. Как раз тогда, когда произошло убийство. Накануне убийства он был очень болен… никто не верил, что он выживет.

— А старая леди Перривейл?

— Настоящий тиран. Она с севера, совсем не такая, как мы. Она всегда все делала по-своему, а сэр Эдвард не возражал, разве что когда хотел на чем-то настоять… например, как тогда, когда привел в дом чужого мальчика. Ей это не понравилось, и это вполне понятно… но он сказал, что будет так, и точка. Ну вот, а она никогда не забывала о том, что это ее деньги спасли Перривейл. Миссис Форд говорила, что если бы не она, то его просто съели бы древоточцы и точильщики, притом очень быстро. И у нее были свои мальчики, Козмо и Тристан. Она ими очень гордилась. И тут появляется Саймон. Я часто думаю, что бедняжке было бы легче, если бы она открыто на него орала, а не ковыряла исподтишка. К тому же этим занималась не только ее светлость, но и слуги… и прочие… в детской я ничего подобного не допускала… Но я вам все это уже рассказывала.

— Мне интересно вас слушать, и каждый раз вы добавляете какие-то новые детали.

— Ну, как я уже говорила, радости в Перривейле было маловато. Отношения между сэром Эдвардом и ее светлостью не клеились. Со стороны всегда видно. Должна отметить, он всегда относился к ней с большим уважением… как к леди… но все равно это было заметно. Такая женщина, как ее светлость, любым другим мужчиной крутила бы как хотела. Но сэр Эдвард… Он был очень странный. Дом принадлежал ему, но спасли этот дом ее деньги. Она никому не позволяла забывать об этом. А сэр Эдвард был очень строг. Если какая-нибудь девушка позволяла себе лишнего с кем-то из парней, оба отправлялись под венец, не дожидаясь неприятностей. Каждый день в большом зале все собирались для общей молитвы.

Какое-то время мы сидели молча. Нянюшка улыбалась, глядя куда-то в пространство. Я знала, что она сейчас видит далекое прошлое.

— А потом настал день, когда мальчики отправились в школу, и нянюшка Крокетт стала не нужна. Но я получила эту работу в Апбридже… оттуда до Перривейла рукой подать, так что я не чувствовала себя выброшенной на улицу. Грейс была такой милой крошкой. Дочка Бэрроусов, очень уважаемых людей. Ее отцом был доктор Бэрроус. У них больше не было детей. Я воспитывала ее, пока ее тоже не отправили в школу. Она все мне говорила: «Вы будете нянчить моих деток… правда, нянюшка? Когда они у меня родятся». А я отвечала ей, что нянюшки стареют, как и все остальные люди, и приходит время, когда они должны заботиться о себе, а не о малышах. Хотя это очень грустно, прощаться со своими маленькими. К ним так привязываешься. На то время, пока ты за ними ухаживаешь, они становятся твоими детьми. Вот как обстоят дела.

— Да, я знаю. Расставаться очень трудно.

— Мне с моими детками повезло. Саймон часто меня навещал, и я тоже частенько заглядывала к миссис Форд на чашку чая.

— После Грейс Бэрроус вы приехали сюда?

Она кивнула.

— Убийство произошло в мой последний год у Бэрроусов.

— Значит, — заговорила я, понимая, что мое волнение меня выдает с головой, — вы тогда были очень близко?

— Я видела ее раз или два.

— Кого вы видели?

— Молодую вдову.

— И что вы о ней думаете?

Нянюшка помолчала.

— Когда появляется такая женщина, обязательно что-нибудь должно случиться. В ней есть что-то опасное. Кое-кто даже утверждал, что она ведьма. В этих местах верят в такие вещи, считают, что люди и в самом деле могут летать на метле и насылать на окружающих порчу. Впрочем, с тех пор как она сюда приехала, в Перривейл-корте и в самом деле все пошло наперекосяк.

— По-вашему, она была замешана в преступлении?

— Так почти все считают. Мы здесь таких барышень и не видывали. Она даже выглядит иначе. Ее рыжие волосы и зеленые глаза, которые почему-то плохо сочетаются с волосами. Внезапно среди нас появилась эта странная вдова с ребенком… и ребенок был почти таким же странным, как и мать. Вот ее отец — совсем другое дело. Он был веселым и приветливым. Такой приятный джентльмен. Совсем не такой, как она.

— Расскажите мне о ребенке. Вы так много знаете о детях. Что вы можете о ней сказать?

— Я знаю только своих малышей, все их повадки и привычки. Они для меня открытая книга. Но эта… впрочем, я не имела к ней никакого отношения… и слава Богу. Думаю, что она, когда вырастет, будет в точности как ее мамочка. Насколько я помню, ее зовут Кейт. Простое и приятное имя. Не то что у ее матери — Мирабель.

— Меня зовут Розетта. Это вам тоже, должно быть, кажется странным.

— О нет, у вас очень красивое имя. На самом деле вас зовут Роза, а что может быть прекраснее Розы?

— И что же вы знаете о Мирабель и Кейт?

— Только то, что это очень странная парочка. Они приехали вместе с майором, отцом Мирабель и поселились в Ракушечном домике. Мне сразу стало ясно, что вдова присматривает себе богатого мужа. Ну, она остановила свой выбор на Перривейлах. Поговаривали, что она могла заполучить любого из них, но выбрала Козмо, старшего. Ему должны были достаться земли и титул… Конечно, она выбрала именно его.

— А родители ничего не имели против этой невесть откуда взявшейся женщины? Мне кажется, сэр Эдвард со своими старомодными взглядами мог возражать против такой невестки.

— Сэр Эдвард был уже слишком болен. Что касается леди Перривейл, то она была очарована этой особой не меньше своих сыновей. Рассказывали, что майор был ее старинным другом. Он женился на ее школьной подруге, и Мирабель была плодом этого союза. Ее светлость сама хотела, чтобы они осели в Корнуолле. Не знаю, насколько это все правда, но так я слышала. Майор целыми днями пропадал в Перривейле. Ее светлость была так им увлечена. Такой, как он, кого угодно очарует. О да, леди Перривейл была совсем не против этого брака.

— А потом произошло… убийство.

— Все были уверены, что Саймон тоже по уши в нее влюблен. Это давало им мотив.

— Он этого не делал, нянюшка, — запротестовала я. — Зачем ему это было нужно? Я не верю, что он был влюблен в эту женщину.

— Конечно нет, — согласилась она. — У него было достаточно здравого смысла. Кроме того, если бы Козмо умер, она что, переключилась бы на Саймона? Нет… дело тут вовсе не в этом. Как бы я хотела знать, что же там все-таки произошло.

— Но вы ведь верите в невиновность Саймона, правда, нянюшка? Я хочу сказать, вы верите в это безоговорочно?

— Конечно. И я знаю этого мальчика лучше, чем кто-либо.

— А возможно ли вообще узнать другого человека, нянюшка?

— Я знаю своих детей, — упрямо повторила она.

— И вы помогли бы ему, если бы у вас была такая возможность?

— Всем, чем смогла бы.

И тут я ей все рассказала. Я поведала ей всю нашу историю, начиная со встречи на палубе и заканчивая расставанием у дверей посольства в Константинополе.

Она онемела от изумления.

— И вы провели здесь столько времени и ни словом не обмолвились мне об этом!

— Я не была в вас уверена. Поймите, нянюшка, для меня главное — защитить Саймона.

Она медленно кивнула. Затем она повернулась ко мне и схватила меня за руку.

— Нянюшка, — серьезно произнесла я, — больше всего на свете я хочу докопаться до правды.

— Именно этого хочу и я, — сказала она.

— Вы очень много о них знаете. Вы имеете доступ в дом.

Она опять кивнула.

Вдруг я испытала небывалый прилив энергии и надежды.

— Нянюшка, давайте объединим наши усилия. Вместе мы обязательно докажем, что Саймон ни в чем не виноват.

Ее глаза сияли, а я впервые за долгое время почувствовала себя счастливой.

— Мы это сделаем, — пообещала я. — Вместе.

* * *


Поделившись своей тайной с нянюшкой Крокетт, я почувствовала себя значительно лучше. Мы беспрестанно обсуждали свою проблему и то и дело повторялись, что нас нисколько не беспокоило. Я только успевала изумляться тому, сколько у нас теперь рождалось идей. Мы убедили себя, что в доме кто-то обязательно должен знать убийцу Козмо Перривейла, и мы горели желанием выяснить, кто именно, и доказать невиновность Саймона.

Через несколько дней после того, как я доверилась нянюшке Крокетт, Джек Картер сообщил ей, что собирается везти в Апбридж груз и будет рад, если она составит ему компанию. И ему не будет скучно, и ей хорошо.

Это было ответом на наши молитвы. Нянюшка Крокетт сказала, что она поедет, если я присмотрю за детьми. Она отправилась в путь в сильном волнении.

День показался мне бесконечным. Я провела его с детьми, поэтому Лукаса не видела. Я играла с ними, читала им, рассказывала истории. Они остались мной довольны, а я считала минуты до возвращения нянюшки.

Я сама не знала, чего ожидаю от этого короткого визита.

Когда она вернулась, я сразу увидела, что нянюшка с трудом сдерживает волнение. Однако она отказалась мне что-либо рассказывать, пока дети не съели свой ужин, состоявший из молока и хлеба с маслом. После ужина она уложила их спать, и мы устроились в соседней комнате, предвкушая увлекательную беседу.

— Похоже, я не зря съездила, — начала она. — Мадам в полной растерянности.

— Вы имеете в виду леди Перривейл?

— Я имею в виду молодую леди Перривейл.

Она сложила руки на коленях и уставилась на меня с нескрываемым удовлетворением. Она не спешила поделиться со мной сделанным открытием, наслаждаясь моим нетерпением, предвкушая ожидающую меня радость.

— И что же, нянюшка, — торопила ее я.

— Ну, для них совершенно ничего необычного. Все как всегда. Там это происходит регулярно, но на этот раз терпение у них лопнуло. Все дело в мисс Кейт.

— И что же она натворила? Скорее, нянюшка, объясните мне, какое отношение ее поведение имеет к нам.

Она откинулась на спинку стула и многозначительно улыбнулась. Мне эта загадочность уже начала порядком надоедать.

— Слушайте, — наконец заговорила она. — От них опять ушла гувернантка. У них это происходит достаточно регулярно. Больше недели юную мисс Кейт никто не выдерживает. Но всякий раз в доме воцаряется неразбериха. Я так думаю, эта Кейт — настоящий чертенок. Ну, так вот, миссис Форд рассказала мне, что весь дом молится о том, чтобы у Кейт наконец появилась гувернантка, способная дать ей необходимое образование, а также, как я полагаю, избавить взрослых членов семьи от ее постоянного присутствия. Она пожаловалась, что им не удается разыскать такую гувернантку, и это всех повергает в отчаяние. А юную Кейт все это ужасно веселит, так как она считает, что прекрасно может обойтись и без гувернантки. Гувернанток перебывало в этом доме — не счесть, но ни одна из них не задержалась. Миссис Форд уверена, что скоро они махнут на нее рукой. Эта Кейт вытворяет все, что ей в голову придет, совсем нет на нее управы. Однако миссис Форд думает, что если они так и не найдут гувернантку, скоро из этого дома побегут не только гувернантки. Вот так обстоят дела в Перривейле.

Она замолчала и пристально посмотрела на меня.

— И я сказала миссис Форд: «Возможно…» А она насторожилась и спросила: «Что возможно, нянюшка?» Я ответила ей: «Может, я, конечно, лезу не в свое дело… но мне в голову пришла идея».

Я, затаив дыхание, ожидала продолжения.

— «Ну, я не знаю, — сказала я ей, — может быть, я действительно лезу не в свое дело, но у нас гостит одна юная леди… хорошо образованная юная леди. Самые лучшие школы и все такое. Ну, и на днях она говорила, что ей хочется чем-нибудь заняться. Не то чтобы у нее была такая необходимость, вовсе нет. Просто она заскучала. К тому же она так хорошо поладила с моими детишками… постоянно их чему-то учит и все такое. Ну, честно говоря… я не знаю. Просто это пришло мне в голову». Вы бы видели лицо миссис Форд! Думаю, она заслужила бы вечную благодарность хозяев, если бы ей удалось найти гувернантку для мисс Кейт.

— Нянюшка, что вы хотите всем этим сказать?

— Ну, мы ведь все время говорили… если бы вам удалось проникнуть в дом… Мы же решили, что где-то в доме есть ответ на наш вопрос… Как его найти, не получив доступа в дом?

Как только я осознала открывающуюся передо мной перспективу, меня охватило небывалое волнение.

— Вы думаете, они меня возьмут?

— Они вас схватят с руками и ногами. Вы бы послушали миссис Форд. «Вы у нее спросите? Как вы думаете, она согласится?» — приговаривала она. Я проявила крайнюю осторожность. Я хотела дать ей понять, что вас придется уговаривать. «Я могу сказать ей о вас, — ответила я. — Но, разумеется, я ничего не могу обещать. Я же не решаю за нее». Но она не унималась. Она ни о чем другом уже и думать не могла.

— Но у меня же совсем нет опыта. Вдруг я не справлюсь.

— Посмотрите, как вы управляетесь с близнецами.

— Но им всего по пять лет.

— Тут вы правы. Но когда миссис Форд рассказала мне об их проблемах, мне это показалось даром Небес.

— Если честно, то мне тоже так кажется. О такой возможности разве что только помечтать…

— Но это вполне реально.

— А что еще вам сказала миссис Форд?

— Ее очень интересовало, сколько вы сможете поработать… если согласитесь. Она и представить себе не могла, что кто-нибудь может захотеть учить мисс Кейт, тем более без особой для себя необходимости. Я же не могла сказать ей, что у вас есть на то свои причины. Потом она внезапно замолчала, видимо, испугавшись, что если я вам все расскажу, это вас отпугнет. Она сказала: «А, впрочем, возможно, мисс Крэнли с ней справится. Наверное, все остальные просто были недостаточно хороши…» Ну и все в таком роде. Ей так хотелось, чтобы я с вами об этом поговорила. Если бы она нашла гувернантку, ей удалось бы выслужиться перед ее светлостью. Я сказала ей, чтобы она ни на что особенно не надеялась, но пообещала с вами поговорить.

Я была так ошеломлена, что не вполне осознавала, что все это может для меня означать. Я старалась сохранять спокойствие и рассуждать здраво. Мне предстояло отправиться в чужой дом в качестве гувернантки. Что скажет мой отец? А тетя Мод? Они этого ни за что не допустят. И что представляет собой ребенок, превративший в ад жизнь всех моих предшественниц?

И все же… всего несколько часов назад я молилась о подобной возможности. Я отчетливо понимала, что если мне не удастся получить доступ в этот дом, поближе познакомиться с его обитателями, я никогда не раскрою тайну убийства Козмо Перривейла.

Несмотря на одолевавшие меня сомнения, я знала, что должна обеими руками хвататься за эту ниспосланную Господом возможность.

Нянюшка Крокетт внимательно за мной наблюдала, и на ее губах играла легкая улыбка. Она знала, что я отправлюсь в Перривейл-корт.

* * *


Вскоре стало известно, что в Перривейл-корте с нетерпением ожидают моего появления. Судя по всему, леди Перривейл отчаялась найти гувернантку для дочери, поэтому идея пригласить меня была воспринята с энтузиазмом. Она прислала в Трекорн-манор экипаж, чтобы я приехала в Перривейл-корт, и мы могли подробно обсудить возможное сотрудничество.

К счастью, когда я садилась в экипаж, Лукаса не было дома, а мои страхи заглушала радость от мысли, что у меня вдруг появилась надежда на успешное осуществление своей миссии.

Я попросила нянюшку Крокетт никому ничего не говорить о наших планах, потому что не хотела, чтобы Лукас узнал о них, пока мы твердо ничего не решили. Я не сомневалась, что ничего не зная о моих замыслах, он не поймет моего желания стать гувернанткой.

Я уже перестала изумляться причудливому повороту судьбы, предоставившей мне долгожданный шанс. В недавнем прошлом со мной произошло столько странного, что теперь я была готова к чему угодно. Я поняла, что когда человек делает шаг за пределы привычного и традиционного в понимании большинства, его начинают подстерегать необычные и неожиданные события. И вот я мчалась по проселочной дороге в великолепном экипаже, увлекаемом парой чистокровных лошадей, белой и черной, и управляемом кучером в элегантной ливрее Перривейла.

Когда мы прибыли в Перривейл-корт, я увидела в отдалении море. Сегодня оно было кротким и ласковым, светло-голубым и зеркально гладким. Стоило мне увидеть море, и, в каком бы состоянии оно ни было, перед моими глазами тут же вздымались свирепые волны, внесшие смятение в мою жизнь и в жизни множества других людей. Я знала, что уже никогда не смогу доверять морю. А если поселюсь в Перривейле, я буду видеть его каждый день и каждый день вспоминать…

Если я поселюсь в Перривейле? Я должна это сделать. Я все отчетливее осознавала, как важна для меня эта работа, и что отказываться от нее я не имею права.

Меня как будто окружило прошлое. Серые каменные стены, о которые столько лет бились морские ветры, придавали дому сходство с крепостью, а зубчатые башни делали его похожим на замок. По словам Лукаса, Перривейл перестраивали так часто, что он давно утратил свой первоначальный облик. Возможно, так это и было, но когда экипаж проехал под аркой ворот и остановился, меня охватили такие смешанные чувства, что я уже была не способна изучать архитектуру строения, в котором мне предстояло жить.

Немедленно отворилась одна из дверей, из которой вышла женщина. На вид ей было под шестьдесят, и я догадалась, что это и есть миссис Форд. Она лично явилась поприветствовать свою протеже и не скрывала, что очень рада моему приезду.

— Входите, мисс Крэнли, — пригласила она. — Меня зовут миссис Форд. Леди Перривейл хочет как можно скорее с вами познакомиться. Я так рада, что вы смогли приехать.

Простая гувернантка вряд ли была достойна такого радушного приема, но когда я напомнила себе о его причинах, от моей эйфории не осталось и следа.

— Нянюшка Крокетт все-все мне о вас рассказала, — продолжала миссис Форд.

«Не все», — подумала я и представила себе, в каких эпитетах расписывала меня нянюшка Крокетт. Вне всякого сомнения, она, не колеблясь, наделила меня несуществующими достоинствами.

— Позвольте, я провожу вас к ее светлости, — пригласила меня миссис Форд.

Мы вошли в высокий и просторный зал со стенами, увешанными оружием. В конце зала размещался огромный камин, окруженный скамьями. Пол был вымощен плитами, и наши шаги гулко разнеслись по залу. Это был типичный для такого рода зданий холл, если не считать витражей из изумительных по красоте оттенков рубиново-красного и сапфирово-синего стекол, отбрасывавших блики на каменные плиты пола. У подножия лестницы стояли доспехи, очень похожие на настоящего средневекового рыцаря. Я не удержалась и тревожно покосилась на этого своеобразного часового, начиная взбираться вслед за миссис Форд по крутым ступеням.

Затем мы прошли по длинному коридору и остановились у двери. Миссис Форд постучала.

— Войдите, — раздался женский голос.

Миссис Форд распахнула дверь и отступила в сторону, пропуская меня вперед.

— Мисс Крэнли, миледи, — представила она меня.

Миледи сидела на обтянутом темным бархатом и больше походившем на трон стуле. На ней было изумрудно-зеленое платье, которое очень шло к ее огненно-рыжим волосам. На ее шее я заметила ожерелье в форме змеи. Ее роскошные волосы были подняты в высокую прическу, а зеленые глаза искрились радостью.

— Входите же, мисс Крэнли, — воскликнула она. — Благодарю вас, миссис Форд. Присаживайтесь, мисс Крэнли, мне не терпится с вами побеседовать.

Такое радушие не оставляло ни малейших сомнений в том, что она надеется, что я соглашусь учить ее дочь. Мне стало ясно, что эта женщина доведена до отчаяния собственным ребенком, которого мне было страшно даже пытаться себе представить.

— Миссис Форд говорит, что вы хотите учить мою дочь, — начала она.

— Мне сказали, что вы нуждаетесь в гувернантке, — уточнила я.

— Последней гувернантке Кейт пришлось спешно уехать, и, естественно, я не хотела бы, чтобы ее обучение прерывалось надолго.

— Я вас понимаю. Должна предупредить вас, что я еще никогда никого не учила.

— Нам всем приходится когда-то что-то начинать.

— Как я поняла, вашей дочери восемь лет… или девять?

— Ей только что исполнилось девять.

— Вы не намерены в ближайшем будущем отправить ее в школу? Она уже достаточно взрослая.

Я увидела испуг в глазах сидящей напротив меня красавицы. Возможно, она представила себе, как ее дочь последовательно исключают из всех школ, в которые она ее отсылает?

— Пока это не входит в наши планы.

В наши? Наверное, она подразумевает Тристана, отчима девочки. Перед моими глазами замелькали видения… Вот Тристан входит в заброшенный дом… и видит распростертого на полу мертвого брата и стоящего над ним с пистолетом в руке Саймона. Я должна сосредоточиться, остановила я себя. Этот дом, наверняка, изобилует подобными напоминаниями. Но я этого сама хотела. Эти люди, совсем недавно просто имена, ничего не значащие для меня, теперь обретут плоть и кровь, а мне предстоит оценить степень их участия в разыгравшейся здесь трагедии.

— Миссис Форд говорит, что вы легко находите общий язык с детьми.

— Наверное, она имеет в виду близнецов из Трекорн-манор. Но им всего по пять лет.

— О да… Трекорн-манор. Вы там гостите. Если я не ошибаюсь, мы с вами уже встречались. Эти корабли… Мистер Лоример ужасно пострадал в этом жутком кораблекрушении.

— Да, — подтвердила я. — Мы вместе спаслись с тонущего корабля.

— Какой ужас! Миссис Форд мне о вас рассказывала. Но вам удалось выйти из этой переделки с меньшими потерями, чем мистеру Лоримеру.

— Мне и в самом деле повезло больше.

Она замолчала на несколько секунд, что, вероятно, должно было означать сочувствие. Затем она оживилась и заговорила опять:

— Что ж, мы должны быть счастливы тем, что вы спаслись. Кейт пойдет на пользу общение с настоящей леди. Миссис Форд говорит, что вы получили отличное образование.

— Ничего выдающегося.

Наш разговор приобретал все более странный характер. Я только и делала, что указывала ей на то, почему она не должна меня нанимать, а она стремилась к этому любой ценой.

— У нас очень хорошая детская. В ней выросли многие поколения детей рода Перривейлов. Мне кажется, это кое-что значит…

Я пыталась не думать об испуганном маленьком мальчике, которого решительно привел в детскую сэр Эдвард Перривейл и которому повезло попасть в любящие руки нянюшки Крокетт.

Мои следующие слова ее, похоже, испугали:

— Быть может, мне пора познакомиться с вашей дочерью?

Вот этого она хотела меньше всего. В зеленых глазах промелькнула тревога. Она была уверена, что одного взгляда на это маленькое чудовище будет достаточно, чтобы заставить меня отклонить ее предложение. Я прониклась к ней сочувствием. Ей так хотелось найти гувернантку для дочери, что она была готова на все.

Еще никогда претендентка на место гувернантки не была в таком удивительном положении. Я вдруг почувствовала себя влиятельной особой, что немало меня позабавило. Решение было в моих руках. Я знала, что вряд ли буду получать удовольствие от этой работы, но, во всяком случае, буду полностью независима от капризов хозяев. Я знала, что иду на это ради Саймона, и была уверена, что мне удастся разведать кое-какие секреты, которые, вполне вероятно, приведут меня к истине.

— Возможно, ее нет у себя в комнате, — произнесла она.

— Я думаю, мы должны познакомиться, прежде чем я приму окончательное решение, — твердо произнесла я, давая ей понять, что это ультиматум.

Она неохотно направилась к звонку, и через несколько мгновений в комнате появилась служанка.

— Приведите, пожалуйста, мисс Кейт, — распорядилась ее светлость.

— Хорошо, миледи.

Леди Перривейл так нервничала, что я тоже на мгновение испугалась, не зная, что же меня ожидает. Если она и самом деле совершенно невыносима, подумала я, что ж, все равно мне представится возможность оглядеться вокруг. Если все действительно так плохо, я в любой момент смогу последовать примеру предыдущих гувернанток.

Когда она вошла, я была приятно удивлена, возможно, потому, что ожидала чего-то худшего.

Она очень походила на свою мать, но ее волосы были чуть менее яркими, а глаза чуть менее зелеными. Мне показалось, в них есть оттенок голубизны, но это, возможно, из-за ее голубого платья. Ее брови и ресницы были песочного цвета, а необычное впечатление, которое производила на окружающих ее мать, во многом объяснялось темными бровями и роскошными черными ресницами. Тем не менее с первого взгляда было ясно, что она дочь своей матери.

— Кейт, дорогая, — обратилась к ней леди Перривейл, — это мисс Крэнли. Если нам повезет, она согласится стать твоей гувернанткой.

Девочка метнула на меня оценивающий взгляд.

— Я не люблю гувернанток, — заявила она. — Я хочу уехать в школу.

— Ты считаешь, это вежливо? — мягко упрекнула ее леди Перривейл.

— Невежливо, — признала ее дочь.

— Ты же знаешь, как следует себя вести?

— Я буду вести себя как захочу, мама, — последовал ответ.

Я рассмеялась и вмешалась в этот странный разговор:

— Я вижу, тебе предстоит очень многому научиться.

— Я учусь только тому, чему хочу.

— Это очень глупо, ты не находишь?

— Почему?

— Потому что ты рискуешь остаться очень невежественным человеком.

— Если я захочу быть невежественной, значит, так и будет.

— Выбор, конечно же, за тобой, — мягко ответила я, — но я не знаю ни одного умного человека, который хотел бы остаться невежественным.

Бросив взгляд на леди Перривейл, я отметила ее всевозрастающий страх, вдруг я отвергну ее дочь.

— В самом деле, Кейт, — заговорила она, — ради знакомства с тобой мисс Крэнли проделала долгий путь из Трекорн-манор.

— Я знаю, только этот путь вовсе даже не долгий. Трекорн-манор совсем рядом.

— Ты должна заверить ее в том, что постараешься быть прилежной ученицей, иначе она может и не захотеть работать с тобой.

Кейт пожала плечами.

Я поймала себя на том, что жалею леди Перривейл. Я не могла понять, как она, женщина, судя по всему, привыкшая повелевать, позволяет ребенку так себя вести.

Мне показалось, что Кейт как-то настроена против матери. Возможно, она пытается ее унизить. Только почему?

— Я думаю, что нам с Кейт следует немного лучше узнать друг друга, — заявила я. — Быть может, она могла бы показать мне классную комнату?

Кейт обернулась ко мне. Я видела, что она привыкла совсем к другим гувернанткам, к бедным, зависимым от своего заработка женщинам, отчаянно стремящимся получить работу и боящимся сделать неверный шаг, способный привести к ее утрате.

Впервые за долгое время я почувствовала небывалый прилив энергии. Я действительно находилась в доме Саймона и имела дело с людьми, замешанными в загадочном убийстве. Как ни странно, перспектива схлестнуться характерами с этой странной девочкой только подстегивала меня и придавала сил.

— Если вы так думаете… — неуверенно произнесла леди Перривейл.

— Да, — кивнула Кейт, — я покажу вам классную комнату.

— Вот и хорошо, — улыбнулась я.

Леди Перривейл встала, как будто собираясь последовать за нами.

Я обернулась к ней.

— Быть может, мы с Кейт пообщаемся… наедине? — предложила я. — Так мы лучше поймем, сможем ли мы поладить.

Я думаю, она и сама не знала, какое из нахлынувших на нее чувств сильнее — облегчение или тревога. Она радовалась окончанию нашего интервью, но опасалась того, что может произойти, когда мы с Кейт останемся наедине.

Девочка повела меня наверх, прыгая через две ступеньки.

— Это далеко, — предостерегла она меня через плечо.

— С классными комнатами всегда так.

— Мисс Эванс всегда громко пыхтела, взбираясь наверх.

— Мисс Эванс — это несчастная леди, которая пыталась учить тебя до меня?

Она хихикнула. «Бедная мисс Эванс! — подумала я. — Она была в полной власти этого создания…»

— Тут, наверху, не очень хорошо, — продолжала она. — Тут водятся привидения, знаете ли. Вы боитесь привидений?

— Трудно сказать, я ведь не имела чести быть представленной ни одному из них.

Она опять хихикнула.

— Вот увидите, они очень страшные, — не унималась она. — В таких старых домах всегда водятся привидения. Они выходят, когда все спят. Особенно они не любят чужаков.

— Неужели? А я всегда думала, что они приходят повидаться со своими родственниками.

— Вы ничего не знаете о привидениях.

— А ты?

— Я знаю о них все. Они делают жуткие вещи — бряцают цепями и пугают людей.

— Мне кажется, ты наслушалась каких-то сплетен.

— Вот увидите, — зловеще произнесла она. По ее глазам было заметно, что она что-то задумала. — Если вы переедете сюда, вам будет очень страшно. Это я вам обещаю.

— Спасибо за обещание. Так это и есть классная комната?

— Она на самом верху. С верхней площадки можно посмотреть в самый низ… в колодец… потому что лестница идет по кругу. Тут когда-то повесилась одна женщина. Прямо на перилах. Она была гувернанткой.

— Быть может, у нее была ученица вроде тебя?

Это ее насмешило, и она одобрительно покосилась на меня.

— А кроме того, — продолжала я, — это, скорее всего, было очень сложно сделать. Ей пришлось применить все свое мастерство. Ага, вот и классная комната. Покажи мне свои книги.

— Это куча скучного старья.

— Ты хочешь сказать, что тебе скучно их читать. Скорее всего, дело в том, что ты их не понимаешь.

— Откуда вы знаете, что я понимаю, а что — нет.

— Но ты же сама мне сказала, что учишь только то, что хочешь. Смею предположить, тебя очень редко посещает желание учиться, что и объясняет твою невежественность.

— Вы какая-то странная гувернантка.

— Откуда ты знаешь? Я еще не стала твоей гувернанткой.

— Я дам вам совет, — вместо ответа произнесла она, заговорщически понизив голос.

— А я с удовольствием его выслушаю. И какой же совет ты решила мне дать?

— Не переезжайте сюда. Я не очень хорошая.

— О да. Это я уже поняла.

— Почему?.. Как?..

— Ты сама мне это сказала. А кроме того, это довольно очевидно.

— На самом деле я не такая уж и плохая. Я только не люблю, когда мной командуют.

— Ну, ты не оригинальна. Такая же, как и все. Но существуют люди, которым нравится учиться, и они учатся. У таких людей и жизнь потом удачно складывается.

Она озадаченно уставилась на меня.

— Ну что ж, я увидела классную комнату, — обернулась к ней я. — Мы можем вернуться к твоей маме.

— Вы скажете ей, что я просто ужасна, что я вам не нравлюсь, и поэтому вы не будете меня учить.

— Ты хочешь, чтобы я ей это сказала? — спросила я.

Она не ответила, что меня удивило и порадовало, и я продолжала:

— Ты часто рекомендуешь людям, что они должны делать?

— Ну конечно же, вы не хотите меня учить. Вы ведь не бедная, как мисс Эванс. Кто захочет меня учить, не нуждаясь в деньгах?

— Я была бы тебе благодарна, если бы ты отвела меня к своей маме. Но если ты не хочешь этого делать, рискну предположить, что я и сама способна найти дорогу.

Мы смотрели друг другу в глаза, как два генерала на поле боя. Я видела, что она заинтересовалась мной, несмотря на твердое решение сопротивляться мне. Я оказалась не похожа на всех ее предыдущих гувернанток, и я была вынуждена признать, что и она ведет себя не как обычная ученица. Но я чувствовала, что ей так же, как и мне, доставил удовольствие наш небольшой словесный спарринг. Я считала ее избалованным ребенком, но существовали и другие причины ее вызывающего поведения. Я не смогла понять, как она относится к матери, но она возбудила мое любопытство и мне захотелось в этом разобраться.

Как ни странно, но эта необычная девочка, от которой в отчаянии сбегали гувернантки, меня очень заинтересовала. Я хотела как можно больше узнать о ней. Я знала, что принимаю предложение Перривейлов в любом случае, леди Перривейл и ее дочь меня заинтриговали.

Кейт протиснулась мимо меня и начала спускаться по лестнице.

— Идите за мной, — сказала она.

Мы вернулись в комнату, где нас ожидала леди Перривейл. Она встревоженно поглядела на нас, как будто готовясь принять поражение.

— Кейт показала мне классную комнату, — сказала я. — Она светлая и просторная… на самом верху дома. Мне понравилось.

Я замолчала, самодовольно наслаждаясь ощущением собственной значимости, а затем продолжила:

— Я решила принять ваше предложение, разумеется, при условии, что мы договоримся о деталях нашего сотрудничества. Я приеду на испытательный срок, который будет касаться обеих сторон. Давайте назначим срок в один месяц. Если в конце этого месяца обе стороны найдут существующий порядок вещей удовлетворительным, мы поговорим о продлении срока моей работы.

Она подарила мне ослепительную улыбку. Она не сомневалась, что четверти часа, проведенных с Кейт, окажется достаточно, чтобы отпугнуть меня. Она была готова пообещать все что угодно. Я была уверена, что размеры предложенного мне жалованья значительно превосходили заработки обычных гувернанток.

— Когда?.. — с надеждой в голосе спросила она.

— Как насчет понедельника? Это начало недели, а кроме того, я живу совсем рядом.

Кейт изумленно смотрела на меня, а я совершенно хладнокровно произнесла:

— Если бы экипаж доставил меня обратно в Трекорн-манор…

— Разумеется, — закивала леди Перривейл. — Так, значит, мы ждем вас в понедельник.

Сидя в экипаже, направляющемся в сторону Трекорн-манор, я торжествовала. Я знала, что добьюсь всего, чего пожелаю. Я найду убийцу Козмо. А затем мне придется найти Саймона. Я еще не знала, как я все это сделаю, и решила, что у меня еще будет время об этом подумать.

Сейчас я думала о том, что мне крупно повезло с нянюшкой Крокетт, потому что она помогла сделать мне несколько шагов вперед по намеченному пути. Я была уверена, что иду по единственно возможной дороге и что впереди меня ждут открытия.

* * *


Нянюшка Крокетт ожидала меня, с трудом сдерживая нетерпение. Я не стала мучить ее ожиданием.

— В понедельник приступаю к работе, — просто произнесла я.

Она бросилась ко мне и крепко меня обняла.

— Я знала, что вы согласитесь. Я в этом не сомневалась! — воскликнула она.

— Леди Перривейл, похоже, тоже это знала. Я уверена, что такого собеседования не было ни у одной гувернантки в мире. Можно было подумать, что работа нужна ей, а не мне.

— Миссис Форд мне так и говорила. — Она встревоженно посмотрела на меня. — А вы видели… девочку?

Я кивнула.

— Трудный ребенок. Но если только возможно докопаться до правды, я это сделаю.

— Ради Саймона. Бедняжка… где он теперь? Если бы только он смог вернуться к нам.

— У нас все получится, няня. Мы уже на нужном пути.

Теперь, когда я зашла так далеко, мне предстояло взглянуть в лицо ожидающим меня трудностям. Придется сообщить отцу о том, что я иду работать гувернанткой. Он меня не поймет. И не стоит забывать о тете Мод. Я была уверена, что этот шаг не вызовет ее горячего одобрения, поскольку значительно снизит мои шансы на то, что она считает удачным замужеством. Но к тому времени, как они обо всем узнают, я уже обоснуюсь в Перривейл-корте.

Мне придется написать об этом Фелисити. Я спрашивала себя, как она отреагирует на мое сообщение. Она поняла бы меня, если бы знала о моих мотивах, потому что видела, как меня что-то сильно беспокоит. Она сама была гувернанткой, но я сильно отличалась от Кейт, и мы с Фелисити подружились с первого дня.

А вот реакция Лукаса оказалась для меня полной неожиданностью. В тот день я увидела его только вечером, за обедом. После смерти Терезы этот прием пищи стал унылым и безрадостным. Мы все избегали смотреть на пустое место напротив Карлтона, где раньше сидела она. Разговор не клеился, и в нем то и дело возникали паузы, которые мы с Лукасом силились заполнить. В прошлом мы подолгу засиживались за столом, теперь все мечтали о том, чтобы обед закончился как можно скорее.

— Я не видел тебя целый день, — сказал Лукас. — Я искал тебя после ленча.

— Меня здесь не было, — подтвердила я. — Я ездила в Перривейл-корт.

— Перривейл-корт! — изумленно воскликнул он.

— Да… Честно говоря, собираюсь там работать.

— Что?

— Я буду гувернанткой. У леди Перривейл есть дочь, Кейт. Мне предстоит ее учить.

— Зачем тебе это?

— Ну, все же какое-никакое занятие и…

— Это просто смешно! — Он перевел взгляд на Карлтона, мрачно уставившегося в свою тарелку. — Ты слышал? Розетта собирается переехать в Перривейл-корт, чтобы учить их девчонку.

— Да, я слышал, — кивнул Карлтон.

— И ты не находишь эту идею бредовой?

Карлтон слегка кашлянул.

— Я приступаю к работе в понедельник, — сказала я. — Мне надоело бездельничать, и это будет неплохое начало.

От изумления Лукас даже потерял дар речи.

— Как хорошо, что вы провели с нами столько времени, Розетта, — заговорил Карлтон. — Дети к вам привязались. Разумеется, мы понимали, что это не может длиться вечно, и что когда они немного оправятся от удара, вы нас покинете…

Мы все опять погрузились в молчание. Как только мы встали из-за стола, Лукас увлек меня в гостиную.

— Я хотел бы поговорить с тобой, — заявил он.

— О чем?

— О твоей сумасбродной затее.

— Эта затея не сумасбродная, а очень даже здравая. Я не хочу сидеть без дела.

— Ты могла бы выбрать себе какое-нибудь другое занятие. Если тебе так хочется заниматься детьми, то чем тебя не устраивают здешние малыши?

— Это совсем другое, Лукас.

— Что ты хочешь этим сказать? Ты отдаешь себе отчет, во что ты впутываешься?

— Если мне покажется, что не справляюсь, я просто уйду.

— Этот дом! Я не могу представить тебя там!

— Очень многие молодые женщины работают гувернантками.

— У тебя нет необходимой подготовки.

— А что, она у всех есть? Я получила неплохое образование, значит, могу кое-чему и научить.

— Что за вздор! Скажи мне, Розетта, зачем ты это делаешь? Ведь должна быть какая-то причина.

Несколько секунд я молчала. Мне так хотелось все ему рассказать. Я ведь уже не удержалась и поделилась своей тайной с нянюшкой Крокетт. Но к этому времени я успела узнать, что она любит Саймона. Я не сомневалась, что тогда сделала верный шаг. Однако в Лукасе я не была уверена и поэтому колебалась. Да, он должен испытывать благодарность к человеку, спасшему ему жизнь. Но Лукас был спокойным реалистом, и я не знала, как он воспримет мои откровения.

Он ответил за меня.

— После всего, через что нам пришлось пройти… я думаю, вполне естественно, что тебе не сидится на месте. Обычная жизнь кажется тебе скучной… слишком предсказуемой. Ты стремишься к переменам. Только этим я могу объяснить столь смехотворные действия.

— Я их смехотворными не считаю, Лукас.

— Ты так замечательно поладила с близнецами, да и с нянюшкой Крокетт ты стала неразлучна… вы с ней похожи на двух заговорщиц.

Я затаила дыхание. Мне показалось, он обо всем догадался.

— Как ты узнала, что в Перривейл-корте нуждаются в гувернантке? — резко спросил он. — Смею предположить, что через нянюшку Крокетт. Я слышал, что она продолжает водить дружбу с кем-то из слуг.

— Ну, да…

— Я так и думал. Вы это затеяли вдвоем. Говорю тебе, это безумие. Это место! После убийства оно приобрело какой-то зловещий оттенок. Тебе не следует жить в таком месте. Сначала убийство… а потом эта женщина, совсем недавно собиравшаяся замуж за убитого, быстро выскакивает за другого…

— Все это не имеет никакого отношения к обязанностям гувернантки.

— Гувернантки! — презрительно хмыкнул он. — Ты — гувернантка?

— А почему бы и нет?

— Типаж не подходит.

— А какой типаж должен быть у гувернантки? Смею тебя заверить, они бывают очень разными.

— Но ты не попадаешь ни в одну категорию. Выходи-ка лучше за меня замуж.

Я уставилась на него.

— Что ты сказал?

— Ты не находишь себе места. Тебе пришлось пережить такие приключения, от которых волосы на голове встают дыбом. Тебе все кажется скучным. Что ж, вот тебе выход. Выходи за меня замуж.

Я расхохоталась.

— Лукас, у меня нет слов! И кто из нас совершает абсурдные поступки?

— По-прежнему ты. Я спокоен и, как всегда, преисполнен здравого смысла. Чем больше я думаю об этой идее, тем больше она мне нравится.

— Но ты же меня не любишь!

— Очень люблю! Разумеется, себя я люблю больше, но ты у меня на втором месте.

Это опять меня насмешило. Обстановка разрядилась, и я вздохнула с облегчением.

— Конечно, я не восприняла твое предложение всерьез, — заговорила я, — но мне кажется, я только что выслушала самое оригинальное предложение руки и сердца, которое когда-либо звучало в этом мире.

— Зато я честен.

— Должна отдать тебе должное.

— Кроме того, не такое уж оно и необычное. Просто люди редко говорят правду. Большинство людей страстно влюблены в свою собственную персону. Когда они признаются кому-либо в любви, они делают это только ради собственного удовольствия и комфорта. Так что, видишь, я отличаюсь от остальных мужчин только честностью.

— Ах, Лукас, это очень мило с твоей стороны, но…

— Это совершенно не мило, а что касается твоего «но», то я знал, что оно прозвучит.

— Но я и в самом деле не могу воспринимать это всерьез.

— Почему? Я долго об этом думал, и наш союз мне представляется наилучшим решением всех проблем. Куда бы ты ни обратила свой взгляд, ничто тебя не радует. Твоя прямолинейная тетушка вторглась в твой дом и изменила его до неузнаваемости. Сама ты совсем недавно прошла через полосу самых невероятных приключений. Больше с тобой никогда не произойдет ничего подобного, поэтому жизнь кажется тебе пресной. Ты не знаешь чем заняться. Но ты готова на все что угодно, лишь бы вырваться из трясины, которая засасывает тебя. Если ты готова даже на то, чтобы стать гувернанткой в доме с сомнительной репутацией, то неужели брак со старым ворчуном не лучше? Да, он немного покалечен, зато он любит и понимает тебя.

— Не слишком романтичная речь.

— Мы говорим не о романтике, а о реальных вещах.

Я опять не удержалась от смеха, и он расхохотался вместе со мной.

— Послушай, Розетта, — посмеявшись, заговорил он. — Откажись от этой бредовой идеи… Хотя бы подумай об альтернативном предложении. У него есть определенные преимущества. Ведь мы добрые друзья, верно? Мы вместе смотрели в лицо смерти. Никто не сможет понять тебя лучше, чем я. Или ты предпочтешь вернуться к тете Мод и ее матримониальным обедам?

— Эта перспектива меня совершенно не прельщает, — ответила я. — В каком-то смысле ты прав. Ты понимаешь меня… в определенной мере.

— Тогда оставь эту затею. Я отправлю Дика Дювейна к Перривейлу с сообщением, что им придется подыскать себе другую гувернантку. Подумай о моем предложении. Поживи здесь еще немного. Давай познакомимся поближе. Тебе незачем кидаться в омут головой. Давай продумаем планы.

— Ты так добр ко мне, Лукас.

Я вложила руку в его ладонь, и он поднес ее к губам.

— Розетта, это правда, — очень серьезно произнес он. — Я в самом деле тебя люблю.

— И я в самом деле занимаю в твоем сердце второе место?

Он рассмеялся и на мгновение привлек меня к себе.

— Но… — продолжала я.

— Да, мне известно об этом «но». Ты едешь в Перривейл, верно?

— Я должна это сделать, Лукас. На то есть причина.

В моем мозгу молнией сверкнуло предостережение об опасности. Я в очередной раз оказалась на грани того, чтобы рассказать ему, почему я еду в Перривейл. Тогда он все сразу поймет.

Он увидел, что меня не переубедить.

— Что ж, — вздохнул он, — по крайней мере, я буду рядом. Мы будем встречаться в «Короле-Моряке». А когда жизнь покажется тебе совсем уж невыносимой, ты в любую минуту можешь покинуть Перривейл-корт и вернуться в Трекорн-манор.

— Это для меня большое утешение, — заверила я его. — И еще, Лукас… Спасибо за предложение. Оно и в самом деле очень много для меня значит.

— Не думай, что ты выслушала это предложение в последний раз. Я так просто от тебя не отстану. Ты еще не раз от меня это услышишь.

— Меня оно очень удивило. Думаю, и тебя тоже.

— О, я его вынашивал очень давно. Возможно, я задумал это еще на острове…

— Ты часто вспоминаешь это время?

— Я никогда о нем полностью не забываю. Любая мелочь может всколыхнуть эти воспоминания. И я часто думаю о Джоне Плайере. Хотелось бы знать, что с ним случилось.

Я опять насторожилась и промолчала, как поступала всякий раз, когда он заговаривал о Саймоне.

— Что если он до сих пор в гареме? Бедняга. Из нас троих ему достался самый тяжкий жребий… Хотя все мы в той или иной степени пострадали.

Его лицо опять стало жестким. Обида на судьбу, превратившую здорового человека в инвалида, просыпалась при любом напоминании о пережитых событиях.

— Я бы многое отдал, лишь бы узнать его судьбу, — продолжал он.

— Мы не должны забывать, что если бы не он, мы бы сейчас здесь не находились, — произнесла я. — Возможно, когда-нибудь мы что-нибудь узнаем.

— Я в этом сомневаюсь. Когда случаются подобные вещи, люди обычно исчезают из твоей жизни.

— Но мы же не исчезли, Лукас.

— Да, и это похоже на чудо.

— Быть может, он тоже когда-нибудь вернется.

— Если ему удастся бежать… что маловероятно.

— Но я же бежала, Лукас.

— Да, тебе повезло, но кто выпустит его? Нет, мы его уже никогда не увидим. Да, пока мы были там… на этом острове… мы очень сблизились. Но это в прошлом, и мы не должны постоянно возвращаться в прошлое. Что касается будущего, то позволь заверить тебя, что роль миссис Лоример подходит тебе гораздо больше, чем роль гувернантки маленькой мерзавки в доме, совсем недавно ставшем местом кровавого убийства.

— Поживем — увидим, Лукас, — ответила я.

* * *


Мои первые дни в Перривейл-корте были до отказа заполнены впечатлениями и сдерживаемыми эмоциями. Сам дом был удивителен и изобиловал неожиданностями. Местами он казался мне огромным, как средневековая крепость, а местами походил на элегантное тюдоровское поместье. В некоторые комнаты уже успела вкрасться современность.

Леди Перривейл поприветствовала меня очень тепло, но тут же поручила меня заботам миссис Форд, с самого начала ставшей моим союзником. Я была ее протеже, сагитировав меня, она снискала благодарность леди Перривейл и теперь намеревалась взять меня под свое крыло и приложить все усилия к тому, чтобы мое пребывание в Перривейле оказалось длительным и успешным.

Первым делом она показала мне мою комнату.

— Если вы будете в чем-нибудь нуждаться, мисс Крэнли, сразу дайте знать. Я сделаю все, что будет в моих силах, лишь бы вам было удобно. Нянюшка Крокетт просила меня позаботиться о вас, и я намерена сдержать данное ей, а теперь и вам обещание.

Моя комната располагалась рядом с детской, комната Кейт — по соседству с моей. Комната мне понравилась, ее окна выходили в мощенный плитами дворик. С другой стороны двора на меня смотрели другие окна. У меня вдруг возникло неприятное ощущение, что за мной наблюдают, и я порадовалась тяжелым и плотным портьерам.

С первого же мгновения мне показалось, что я очутилась в каком-то сне. Я не могла свыкнуться с мыслью, что я живу в доме, где Саймон провел большую часть своего детства, и от этого моя решимость доказать его невиновность возросла. Вскоре стало ясно, что Кейт очень мной заинтересовалась. Она твердо решила разузнать обо мне как можно больше.

Не успела миссис Форд выйти из моей комнаты, как в нее вошла Кейт. Она не постучала, видимо, считая излишними подобные церемонии по отношению к какой-то гувернантке.

— Так, значит, вы все-таки приехали, — сказала она. — Я не ожидала, что вы приедете… но потом подумала… зачем бы вы стали говорить, что приедете, если бы не собирались этого делать?

— Конечно, не стала бы.

— Очень многие люди обещают что-то сделать, а потом не делают этого.

— Я не из таких.

Она села на кровать.

— Правда, ужасная комната?

— Мне она показалась приятной.

— Вы ведь гувернантка. Не думаю, что вы разбираетесь в комнатах.

— В моем лондонском доме у меня очень хорошая комната.

— Почему же вы в ней не остались?

— А у тебя, кажется, не очень хорошие манеры.

— О нет. Честно говоря, они у меня очень плохие.

— По крайней мере, ты это осознаешь… что говорит в твою пользу. Но поскольку ты, кажется, этим гордишься, то это, совсем напротив, характеризует тебя не очень хорошо.

Она рассмеялась.

— А вы смешная, — сказала она. — Я говорю и делаю все, что мне хочется.

— Я это уже поняла.

— И никто меня не изменит.

— Значит, тебе придется позаботиться об этом самой.

Она заинтересованно на меня посмотрела, а я продолжала:

— И если тебя не затруднит, встань, пожалуйста, с моей кровати. Я хочу разобрать вещи.

К моему удивлению, она встала и принялась наблюдать за мной уже стоя.

— Это все ваши вещи?

— Да.

— Немного. Я думаю, вы хотите выйти замуж за хозяина дома, как Джейн Эйр. Что ж, это у вас не получится, потому что он уже женат… на моей маме.

Я подняла брови.

— И не делайте такой удивленный вид. Очень многие гувернантки на это рассчитывают.

— Я удивляюсь твоей эрудиции.

— Что это такое?

— В твоем случае определенные познания в литературе.

— А вы думали, что я ничего не знаю?

— Как я поняла, у тебя были проблемы с гувернантками.

— Я люблю читать книги о людях. Мне нравится, когда в их жизни происходят разные ужасные события.

— Меня это не удивляет.

Она рассмеялась.

— Чему вы собираетесь меня учить?

— Немного истории, английской литературы… грамматики… ну и, конечно, математики.

Она скривилась.

— Я не буду делать того, что мне не нравится.

— Ну, это мы посмотрим.

— Иногда вы все-таки похожи на гувернантку.

— Я рада, что ты это признаешь.

— Мне нравится, как вы разговариваете. Это очень смешно.

— Я вижу, тебя очень легко рассмешить.

— Вы совсем не похожи на мисс Эванс. Она была такой глупой. С первого же дня она постоянно чего-то боялась.

— Наверное, это ты ее пугала?

— Конечно.

— И ты пользовалась своим выгодным стратегическим положением.

— Что вы имеете в виду?

— Она пыталась делать свою работу, а ты ей всячески мешала. Ты сделала ее жизнь невыносимой, и ей пришлось покинуть этот дом.

— А я не хотела, чтобы она здесь была. Она была такой занудой. Я не думаю, что вы будете занудой. Интересно, надолго ли вы задержитесь?

— Я уеду, когда захочу.

Она загадочно улыбнулась. Было ясно, что она уже обдумывает план действий. Как ни странно, меня она тоже заинтересовала, и я с большим удовольствием препиралась с ней. Она проследовала за мной в классную комнату, где я принялась изучать книги в шкафу. Оказалось, что он совсем неплохо укомплектован. Еще я обнаружила в комнате доску, несколько тетрадей, грифельные таблички и карандаши.

— Мне придется попросить тебя показать, чем ты занималась с предыдущей гувернанткой.

Она скривилась.

— Когда?

— Как насчет сейчас?

Она заколебалась и даже как будто ощетинилась. «Интересно, что я буду делать, если она просто развернется и уйдет», — подумала я. Я знала, что она на это вполне способна, и искренне сочувствовала своим предшественницам, всецело находившимся во власти этого создания. Я рассчитывала продержаться подольше, но, по крайней мере финансово, я не зависела от прихотей своей ученицы.

Однако пока она была несколько заинтригована моим непривычным для нее поведением и поэтому решила пойти навстречу моим желаниям. Мы достаточно интересно провели следующие полчаса, в течение которых я обнаружила, что она не так невежественна, как я опасалась. Более того, она оказалась очень восприимчивой и способной девочкой. Она много читала, и это меня воодушевило. В конце концов, нас объединяла любовь к чтению. Уже в первый день я много узнала о поместье Перривейл. По словам миссис Форд, делами занимались сразу три управляющих. — Видите ли, мисс Крэнли, — поясняла она, — с тех самых пор, как… ну, вы знаете… мы об этом не говорим… Так вот, мистера Козмо не стало, мистер Саймон уехал. Их было трое, а теперь остался только сэр Тристан. Ну, и ему одному было не управиться. В поместье всегда был управляющий… даже до всего этого… а потом взяли еще двоих. Поместье Перривейлов очень большое, самое большое в округе. Конечно, все очень изменилось… с тех самых пор, как… случилось это... и не стало сэра Эдварда.

В этот же день я мельком увидела Тристана, и с этого самого момента заподозрила его в том, что ему что-то известно о случае на заброшенной ферме.

Он выглядел, как классический злодей. Смуглая кожа, черные блестящие волосы, очень гладкие и напоминающие необычную черную шапку, тем более что они опускались ему на лоб треугольником, придавали загадочный и даже зловещий вид.

Наша встреча была мимолетной. Кейт показывала мне сад, а он шел вместе с леди Перривейл из конюшни. Она выглядела очень красивой в темно-синей амазонке и того же цвета шляпе, оттенявшей ее сверкающие волосы.

— Ах, Тристан, это мисс Крэнли, новая гувернантка, — произнесла она.

Он снял шляпу и церемонно поклонился мне.

— Она уже нашла общий язык с Кейт, — продолжала леди Перривейл голосом, в котором звучала скорее надежда, чем убежденность.

— Я показала ей классную комнату, а теперь показываю сад, — ответила Кейт.

— Это замечательно, — кивнула леди Перривейл.

— Добро пожаловать в Перривейл, — вставил сэр Тристан. — Надеюсь, ваше пребывание здесь окажется долгим и счастливым.

Я заметила ухмылку Кейт, и мне стало интересно, как она планирует испортить мне жизнь. В этот момент я, не имея на то ни малейших оснований, приписала Тристану роль убийцы. Что с того, что у меня нет никаких доказательств? Мне это подсказывает мое шестое чувство, убеждала я себя.

Я осматривала сад, погруженная в глубокие размышления. Кейт это заметила. Я начинала осознавать, что она вообще очень наблюдательна и от ее внимания почти ничего не ускользает.

— Вам не понравился Отто.

— Кто?

— Мой отчим. Я называю его Отто. Ему это не нравится, да и маме тоже.

— Полагаю, именно поэтому ты это и делаешь.

Я снова увидела подтянутые к ушам плечики и знакомую гримаску. Кейт опять развеселилась.

— Я люблю давать людям прозвища, — заявила она. — Вот вы, например, Крэнни.

— Я не уверена, что мне это нравится.

— А вам и не должно нравиться. Когда речь идет об именах и прозвищах, у людей просто нет выбора. Им приходится пользоваться тем, что им дали другие. Возьмем меня: Кейт Бланчард. Ну кому может нравиться имя Кейт? Я бы хотела, чтобы меня звали Ангеликой.

— Это имя наводит на мысль об ангелах, — ответила я. — Вряд ли это было бы удачным выбором.

Она опять расхохоталась. Довольно много смеха для первого дня.

— Мы начнем заниматься завтра, в девять тридцать, а закончим ровно в двенадцать, — сообщила я ей.

— Миссис Эванс начинала в десять.

— Мы начнем в девять тридцать.

Очередная гримаска, впрочем, совершенно беззлобная.

Я решила, что мы с ней и впрямь довольно неплохо ладим. Я опасалась худшего. Похоже, я ее действительно заинтересовала. Может, с уроками тоже не будет никаких проблем?

Меня ожидало жестокое разочарование.

* * *


По вполне понятным причинам моя первая ночь в Перривейл-корте оказалась бессонной. События дня теснились в мозгу, не позволяя расслабиться и заснуть. Наконец-то я оказалась в доме Саймона, почти на месте преступления. Я поставила себе задачу, пугавшую меня своей монументальностью, — доказать его невиновность. Однако меня утешала мысль о Лукасе, к которому я в любую минуту могла обратиться за поддержкой. Меня очень тронуло его предложение. С другой стороны, оно меня удивило. Я никогда не думала о нем как о потенциальном женихе. Точнее, думала, но мельком, когда увидела задумчивость в глазах тети Мод, услышавшей о нашей с ним встрече в доме Фелисити.

Я пыталась сообразить, с чего мне начать расследование. Скорее всего, придется просто ткнуть пальцем в небо, а вся затея напоминала мне охоту за призраками, на которую я решилась только благодаря пережитым мною необычайным приключениям.

А пока мне придется иметь дело с Кейт, что само по себе — достаточно трудная задача. Правда, начало оказалось значительно легче, чем я ожидала. Впрочем, это объяснялось лишь тем, что мне удалось ее слегка заинтриговать и заинтересовать собственной персоной. Мне было нетрудно представить себе, что мое общество ей рано или поздно наскучит, и тогда она развернет против меня настоящие военные действия. Я только надеялась, что мне удастся напасть на след убийцы прежде, чем она сделает мою жизнь невыносимой.

Я должна что-то узнать о Козмо, который был обручен с неотразимой Мирабель, из абстрактного имени превратившейся во вполне конкретного человека. Я уже познакомилась со всеми участниками драмы, из которых лучше всех я знала Саймона. Как сильно привлекала Мирабель Саймона? Увидев ее, я поняла, что она должна нравиться почти всем мужчинам, встречающимся на ее пути.

Должно быть, я задремала, потому что меня разбудил какой-то звук за дверью моей комнаты. Я открыла глаза и увидела, что ручка медленно поворачивается. Затем дверь бесшумно распахнулась, и в комнату скользнула фигура, накрытая простыней. Я тут же догадалась, кто скрывается под этой простыней.

Она замерла у двери и свистящим шепотом произнесла:

— Убирайся. Убирайся… пока не поздно. Тебя здесь ждет беда.

Я притворилась спящей. Она подошла ближе. Я следила за ней из-под полуприкрытых век, и когда она оказалась рядом с кроватью, я схватила простыню за край и дернула.

— Привет, привидение, — произнесла я.

Она выглядела совсем обескураженной.

— Очень плохая игра, — прокомментировала я. — Кроме того, эта простыня… Это же так очевидно. Ты что, на лучшее не способна?

— Вы притворились спящей. Это нечестно.

— А ты притворилась привидением, а в любви и на войне все средства хороши, а поскольку любви у нас с тобой нет, то это совершенно определенно война…

— Вы испугались.

— Ничего подобного.

— На одну минутку? — почти умоляюще произнесла она.

— Ни на секунду. Ты могла изобразить привидение и получше. Прежде всего, если ты планировала пугать меня привидениями, не стоило столько говорить о них при нашей первой встрече. Я насторожилась и сказала себе: «Эта девочка воображает себя преследовательницей гувернанток».

— Кем? — воскликнула она.

— Вот видишь, у тебя очень ограниченный словарный запас. И меня это не удивляет, ведь ты отказываешься учиться. Ты изводишь гувернанток, потому что рядом с ними остро чувствуешь свое невежество. Ты считаешь, что имеешь над ними превосходство. Но ты знаешь, это ведь трусость, издеваться над зависимым от себя человеком. Этим занимаются только крайне неуверенные в себе люди.

— Я пугала мисс Эванс.

— Я в этом нисколько не сомневаюсь. Тебе вообще наплевать на всех людей, кроме себя, верно?

У нее был очень удивленный вид.

— Тебе не приходило в голову, что мисс Эванс пыталась заработать себе на жизнь, и это было единственной причиной, по которой она соглашалась терпеть рядом с собой такого неприятного ребенка, как ты?

— Я неприятная?

— Чрезвычайно. Но это было бы нетрудно изменить, если бы ты стала хоть немного заботиться о чувствах других людей.

— Вы мне не нравитесь.

— Я тоже от тебя не в восторге.

— Так значит, вы уедете?

— Возможно. Тебя вообще никто не захочет учить.

— Почему?

— Потому что ты четко дала понять, что учиться не хочешь.

— Ну и что?

— Это доказывает, что ты относишься к знаниям пренебрежительно, а это характерно для очень глупых людей.

— Так значит, я очень глупая?

— Похоже на то. Разумеется, в твоих силах измениться. Вот что я тебе скажу. Почему бы нам не заключить перемирие.

— Что такое перемирие?

— Это своего рода соглашение. Мы договоримся об условиях.

— Каких условиях?

— Мы посмотрим, нравится ли тебе, как я учу, и готова ли ты учиться. Если нет, я уеду, и тебе пригласят другую гувернантку. Это избавит тебя от необходимости ломать голову над тем, как от меня избавиться. Так наши отношения будут вполне цивилизованными, и мы обойдемся без всех этих детских хитростей.

— Хорошо, — кивнула она. — Давайте заключим перемирие.

— В таком случае возвращайся в свою комнату и ложись спать. Спокойной ночи.

Она остановилась у двери.

— Но в этом доме и в самом деле есть привидения, — сказала она. — Здесь произошло убийство… совсем недавно.

— Это случилось не в этом доме, — ответила я.

— Да, но это был брат Отто. Одного брата убили, а второй сбежал. Они все были влюблены в мою маму, а потом она вышла замуж за Отто.

Она была очень наблюдательна и тут же заметила перемену в моем настроении. Кейт вернулась и села на край кровати.

— Что ты об этом знаешь? — спросила я. — Тебя здесь тогда не было.

— Да, я переехала сюда, когда мама вышла замуж за Отто. До этого мы жили в домике Грэмпса.

— В чьем домике?

— Моего дедушки. Сейчас он живет во Вдовьем доме. Он переехал туда после замужества мамы. Ему полагался хороший дом, потому что теперь он стал отцом леди, хозяйки поместья. Тем более что ему все равно не нравилось в маленьком домике. Он очень важный джентльмен. Его зовут майор Даррелл, а майоры — очень важные люди. Они выигрывают сражения. Раньше мы жили в Лондоне, но это было очень-очень давно. А потом мы переехали сюда, и все изменилось.

— Ты, должно быть, знала их всех. Того, кого убили, и того, кто уехал.

— Можно сказать, что я их знала. Они все были влюблены в мою маму. Грэмпса это очень забавляло. Он был так этим доволен, потому что когда мама вышла замуж за Отто, он переехал в большой дом. Но вначале была вся эта суматоха. А потом Козмо убили, а Саймон убежал, потому что не хотел, чтобы его повесили.

Я молчала, и она продолжала:

— Убийц и в самом деле вешают. Им на шею надевают веревку, и они… качаются. Сначала это очень больно, но потом они умирают и уже ничего не чувствуют. Вот этого он и боялся. Да и кто не боялся бы на его месте?

Я не могла произнести ни слова. Я видела, как Саймон, крадучись, выходит из дома… добирается до Тилбери… знакомится с матросом Джоном Плайером.

Она пристально за мной наблюдала.

— Когда людей убивают, их призраки возвращаются. Они преследуют людей. Иногда они хотят узнать, что случилось на самом деле.

— Ты думаешь, никто не знает, что случилось на самом деле?

Она хитро на меня посмотрела. Я знала, что ей доверять нельзя. Она могла просто меня дразнить. Я не сумела скрыть свою заинтересованность, и она это заметила. Должно быть, она уже догадалась, что меня чрезвычайно интересует это убийство.

— Меня же там не было, — наконец ответила она. — Но кое-что я помню. Я тогда была с Грэмпсом… мама находилась наверху. Кто-то… это был один из грумов из Перривейла… прискакал к нам и сказал: «Мистера Козмо нашли мертвым. В него кто-то стрелял». Грэмпс сказал: «О Господи». Но ведь так нельзя говорить. Это упоминание имени Господа всуе. Об этом что-то говорится в Библии. Грэмпс поднялся наверх, к маме, а мне запретил за ним ходить.

Я попыталась придумать какую-нибудь приличествующую случаю реплику, но в голову ничего не приходило.

— А вы ездите верхом, Крэнни? — вдруг ни с того ни с сего спросила она.

Я кивнула.

— Вот что. Мы съездим в Биндон Бойс… на место преступления. Вам этого хотелось бы, верно?

— Ты помешалась на этом убийстве, — ответила я. — Это дела давно минувших дней. Но, может, мы как-нибудь туда и съездим.

— Хорошо, — кивнула она. — Договорились.

— А сейчас, — добавила я, — спокойной ночи.

Она улыбнулась и, прихватив простыню, удалилась.

Я долго лежала без сна, размышляя о том, что приехала сюда учить Кейт, но, вполне возможно, она тоже сможет кое-чему научить меня.

* * *


Кейт уже давно решила, что гувернанткам необходимо всячески портить жизнь, в результате чего они уезжают, а она получает свободу до прибытия следующей кандидатуры, и тогда ей опять приходится прибегать к отработанным приемам устранения гувернанток.

Я отличалась от своих предшественниц хотя бы тем, что не нуждалась в этой работе как способе добывания средств к существованию. Это давало мне определенное преимущество и лишало борьбу со мной необходимого накала. Я пыталась внушить себе, что всем детям присуща неосознанная жестокость, которая объясняется отсутствием жизненного опыта, а следовательно, неспособностью осознать степень причиняемых страданий.

У меня не вызывало сомнения, что Кейт может пригодиться мне в осуществлении моей задачи. Кроме того, я решила вступиться за всех гувернанток, пострадавших до меня, а в особенности за тех, кто будет страдать после. Я решила привить Кейт хоть немного человечности. Как ни странно, она вовсе не казалась мне безнадежной. Я считала, что в ее жизни произошли какие-то события, сделавшие ее черствой и безжалостной, и верила в то, что ее можно изменить.

На следующее утро, к моему немалому удивлению, она явилась в классную комнату точно в назначенное время.

Я сообщила ей, что разработала расписание. Мы начнем с английского и посмотрим, как она успевает по этому предмету. Я хотела узнать, как она читает, пишет, насколько хорошо знает грамматику. Я решила, что мы будем вместе читать книги.

Мне уже было известно, что в шкафу имеется неплохая подборка литературы. Сейчас я выбрала «Графа Монте-Кристо» и, открыв книгу, увидела на форзаце надпись «Саймон Перривейл», сделанную детской рукой. Мои руки задрожали.

Мне удалось скрыть нахлынувшие на меня эмоции от ее зорких глаз.

— Ты когда-нибудь читала эту книгу? — спросила я.

Она отрицательно покачала головой.

— Мы ее как-нибудь прочитаем. А, вот еще одна. «Остров сокровищ». Это о пиратах.

В ее глазах вспыхнул интерес. На фронтисписе была цветная иллюстрация — Долговязый Джон Сильвер с попугаем на плече.

— В той, другой, книге его так звали… я имею в виду убийцу.

— Откуда ты знаешь, что он убийца? — начала я и замолчала, увидев ее изумленный взгляд. Осторожно, напомнила я себе и продолжила: — А потом мы займемся историей, географией и арифметикой.

Она нахмурилась.

— Посмотрим, сколько мы успеем, — твердо подвела я итог.

Утро прошло довольно сносно. Я обнаружила, что Кейт достаточно бегло читает. Приятным сюрпризом стала ее любовь к художественной литературе. Ее также интересовали исторические личности, но она наглухо закрывалась от дат. Я нашла в шкафу вращающийся глобус, и мы принялись увлеченно путешествовать по земному шару. Я показала ей место, где мой корабль потерпел крушение. Моя история ее заинтриговала, и мы завершили утро чтением главы из «Острова сокровищ». Эта книга покорила ее с первой страницы.

Меня изумил собственный успех.

Я решила, что мы будем заниматься с ней до полудня, после чего она может заниматься чем пожелает до трех часов, затем мы будем гулять в саду и знакомиться с жизнью растений или отправляться на прогулку по окрестностям. Мы могли вернуться в классную комнату в четыре часа и позаниматься до пяти. Таков был мой учебный план.

В полдень она не продемонстрировала ни малейшего желания остаться в одиночестве и предложила показать мне окрестности. Меня обрадовало то, что после уроков она с удовольствием осталась в моем обществе. Судя по всему, ее интерес ко мне нисколько не ослабел.

Она болтала об «Острове сокровищ» и пыталась предугадать, что будет дальше. Она также хотела узнать больше о моем кораблекрушении. Я начала подозревать, что именно ему я обязана тем, что она приняла меня… пусть хотя бы на короткий срок… чего не было с другими гувернантками.

Мы поднялись на утесы над морем и некоторое время сидели там, глядя вдаль.

— Море здесь довольно бурное, — заговорила она. — Раньше тут промышляли грабители кораблей. Они зажигали фонари и заманивали корабли на скалы. Капитаны думали, что здесь есть бухта, и их судна разбивались. После этого грабители забирали себе весь груз. Я хотела бы быть одним из них.

— Почему ты хочешь быть злой?

— Быть хорошей скучно.

— В конце концов вознаграждается именно добро.

— Я люблю сейчас, а не «в конце концов».

Я рассмеялась, и она присоединилась ко мне.

Внезапно она произнесла:

— Посмотрите на вон те скалы внизу. Совсем недавно там утонул человек.

— Ты его знала?

Какое-то время она молчала. Затем заговорила:

— Он был чужаком. Приехал из Лондона. Его похоронили на кладбище возле церкви Святой Морвенны. Хотите, я покажу вам его могилу?

— Вряд ли это одна из местных достопримечательностей.

Она опять засмеялась.

— Он был пьян, — продолжала она. — Он свалился с утеса прямо на камни.

— Должно быть, он был очень пьян.

— О, еще как! Тут такая шумиха поднялась. Очень долго никто не мог понять, кто это такой.

— Я смотрю, ты любишь всякие ужасные истории.

— Очень.

— Это не самое мудрое увлечение.

Она посмотрела на меня и засмеялась.

— Вы смешная, — сказала она.

Вечером, удалившись к себе и вспоминая прошедший день, я отметила, что он оказался неожиданно приятным. У меня появилась надежда, пусть пока и очень хрупкая, на то, что рано или поздно мне удастся достичь взаимопонимания с Кейт.

* * *


Прошло несколько дней. К своему собственному ликованию, я обнаружила, что мои несколько нетрадиционные методы преподавания работают с такой ученицей, как Кейт, намного успешнее общепринятых. Мы подолгу читали. Честно говоря, я оставляла уроки чтения на десерт, в качестве вознаграждения за усердие в менее увлекательных занятиях. Она, конечно, могла и сама почитать, но предпочитала делать это вместе со мной.

Ей нравилось делиться с кем-то своей радостью, и мне казалось, это говорит в ее пользу. Более того, она любила обсуждать прочитанное. Кроме того, иногда процесс чтения тормозился незнанием какого-нибудь слова. Она жадно глотала знания, несмотря на то что совсем недавно демонстрировала свое нескрываемое к ним презрение. Что касается «Острова сокровищ», то книга не на шутку увлекла ее.

Разумеется, не следовало ожидать быстрых перемен в поведении ребенка лишь на основании того, что наши отношения складывались более успешно, чем я ожидала. Но на четвертый день она не пришла в классную комнату к назначенному времени.

Я пошла к ней. Она стояла у окна, судя по всему, ожидая меня и готовясь к сражению.

— Почему ты не в классной комнате? — поинтересовалась я.

— А мне не хочется сегодня заниматься, — вызывающе бросила она.

— Твои желания не имеют никакого значения. Сейчас время уроков.

— Вы не можете заставить меня учиться.

— Разумеется, я не собираюсь применять к тебе силу. Я просто пойду к твоей матери и сообщу ей, что, поскольку ты решила не учиться, в моем дальнейшем нахождении здесь нет никакого смысла.

Это был рискованный шаг. Я и представить не могла, что уеду сейчас из Перривейла. Тем не менее я понимала, что ничего не добьюсь, если не заставлю ее уважать себя.

Она с вызовом смотрела мне прямо в глаза. Мое сердце упало, но мне удалось скрыть от нее свои чувства. Я зашла слишком далеко и не имела права поворачивать назад.

— Вы и в самом деле хотите уехать?

В ее глазах я увидела испуг, смешанный с изумлением, и почувствовала, что ей так же не по себе, как и мне.

— Если ты немедленно не явишься в классную комнату, мне не останется ничего другого.

Какое-то мгновение она колебалась.

— Отлично, — произнесла она. — Уезжайте, если вам этого так хочется.

Я повернулась и пошла к двери. Я не имела права показывать ей свое отчаяние. Если это конец, я так ничего и не добилась. Но поворачивать назад было поздно. Я вышла. Она не двинулась с места. Я уже спускалась по лестнице, когда до меня донесся ее голос:

— Вернитесь, Крэнни.

Я замерла и медленно обернулась к ней.

— Хорошо, я иду, — произнесла она.

Направляясь вместе с ней в классную комнату, я торжествовала победу.

Она весь день была в каком-то странном настроении. Я не понимала почему. Возможно, она устала вести себя хорошо, потому что это было чуждо ее природе.

Вечером, ложась спать, я обнаружила в своей постели мертвую землеройку. Я осторожно завернула ее в салфетку и направилась в ее комнату.

— Я думаю, эта бедняжка принадлежит тебе, — произнесла я.

Она изобразила отвращение.

— Где вы ее нашли? — воскликнула она.

— Там, куда ты ее положила. В своей постели.

— Готова поспорить, что вы завизжали, когда ее увидели.

— Это несчастное существо не показалось мне ни страшным, ни смешным. Твой поступок глуп и банален.

Я видела, что ее озадачило слово «банален». Она обожала открывать для себя новые слова, но сейчас была не в том настроении, чтобы спросить у меня, что оно означает.

Я продолжала:

— Хотела бы я знать, сколько раз в истории проказливые дети подсовывали кому-нибудь в постель дохлую мышь. Это так глупо. Ты очень предсказуема, Кейт.

Она немного приуныла, но затем оживилась.

— Но вы же принесли ее назад? — указала она на очевидный факт. — Вы собирались положить ее в мою постель?

— Я не собиралась делать ничего подобного. Я всего лишь хотела, чтобы ты узнала, что твоя глупая шутка не произвела желаемого эффекта. Я напоминаю тебе, что мы заключили перемирие, а это исключает подобные детские выходки. Гораздо интереснее поддерживать хорошие отношения. Существует огромное количество увлекательных занятий. Зачем тратить время на бессмысленные истерики и глупые шутки? Мы можем беседовать…

— О чем? — перебила она меня.

— О жизни… Людях…

— Об убийствах, — добавила она.

«Да, об одном из них», — подумала я, а вслух произнесла:

— А еще мы можем дочитать «Остров сокровищ».

— Пятнадцать человек на сундук мертвеца, — запела она. — Йо-хо-хо, и бутылка рома!

Я улыбнулась.

— Есть очень много книг, которые мы можем прочитать вместе. Например, «Граф Монте-Кристо». Ты его не читала. В этой книге рассказывается о человеке, которого бросили в подземелье по ложному обвинению. Ему удается бежать, и он начинает мстить своим обидчикам.

Ее глаза округлились от изумления и интереса.

— В общем, — заключила я, — если мы не хотим попусту тратить наше время, у нас есть чем заняться.

Она не ответила, но я поняла, что одержала очередную победу.

— Что мы сделаем с этой бедным мышонком? — спросила я.

— Я его похороню, — ответила она.

— Вот и хорошо. А вместе с ним похорони и свои глупые предубеждения относительно гувернанток. Тогда мы, возможно, начнем получать удовольствие от занятий.

На этой ноте я триумфально покинула ее комнату.

* * *


Мои успехи с Кейт приводили в изумление всех домочадцев. Наконец-то нашелся человек, которому удалось превратить это маленькое чудовище в нормального ребенка, или, по крайней мере, взять девочку под контроль.

Миссис Форд меня боготворила. Она произносила мое имя не иначе как шепотом, как будто я была героем битвы, увенчанным воинской славой. За короткое время я стала довольно значимой персоной в этом доме.

Через неделю после моего приезда леди Перривейл попросила меня зайти к ней. Она ожидала меня в гостиной.

— Похоже, вы замечательно поладили с Кейт, — заговорила она. — Это так чудесно. Я знала, что все будет хорошо. Нужно было всего лишь найти подходящего человека.

— У меня совершенно нет опыта, — напомнила я ей.

— Вот это и есть ваш секрет успеха. У пожилых женщин слишком много правил. Они закостенели в своих представлениях и не в состоянии понять современного ребенка.

— Кейт — очень необычный ребенок.

— Ну конечно. Однако же вы, похоже, ее понимаете. Вас все устраивает? Быть может, у вас есть какие-нибудь пожелания?

— Спасибо, у меня есть все необходимое, — поблагодарила я ее.

В этот момент как будто по команде в комнату вошел сэр Тристан. Меня позабавила мысль о том, что его позвали за тем, чтобы он присовокупил свои похвалы к дифирамбам жены. Похоже, Кейт и в самом деле истощила их терпение.

Как странно, что капризный ребенок может поставить в затруднительное положение человека, способного на убийство брата. Я тут же упрекнула себя за то, что заклеймила как убийцу человека лишь на основании его угрюмой внешности. Хотя, конечно, он унаследовал титул, поместье… и Мирабель.

Его проницательные глаза, казалось, пронзили меня насквозь. Мне стало очень стыдно. Интересно, что бы он сказал, если бы прочитал мои мысли.

— Я слышал, что вам удалось обуздать Кейт, — произнес он и добавил со смешком: — Это необыкновенное достижение. Я думаю, мисс Крэнли, вам пришлось продемонстрировать незаурядную изобретательность, чтобы достичь того, в чем потерпели неудачу ваши предшественницы.

— Кейт — трудный ребенок, — ответила я.

— А вот это нам отлично известно, — произнес он, глядя на жену.

Она сокрушенно кивнула.

— Мне кажется, она нуждается в понимании, — сообщила им я.

Мне очень хотелось знать, каковы отношения Кейт с этими людьми. Она об этом не проронила ни слова. И где ее отец? Что с ним стряслось? Что она подумала о помолвке матери с Козмо, а затем, сразу после его смерти, вступлении в брак с Тристаном? Мне очень хотелось все это знать. Возможно, ответы на эти вопросы помогли бы мне распутать эту загадку.

— И вы, похоже, готовы ей его предоставить.

— Как я уже объясняла, я впервые в жизни работаю гувернанткой.

— Разумеется, вы очень юная, — тепло улыбнулся мне Тристан, — и очень скромная. Верно, дорогая?

— Даже чересчур скромная, — подтвердила леди Перривейл. — Мисс Крэнли, я очень надеюсь, что вам у нас не скучно. — Она перевела взгляд на мужа. — Мы хотели сказать, что, быть может… когда у нас будет званый обед или прием, вы могли бы к нам присоединяться… хотя бы время от времени. Ведь ваши друзья — наши близкие соседи.

— Вы имеете в виду Лоримеров?

— Да. Это ужасное несчастье… Вряд ли им сейчас хочется ездить в гости… Но, наверное, со временем мы сможем их пригласить, и в этом случае, разумеется, мы хотели бы видеть вас в числе гостей.

— Я принимаю ваше приглашение с большим удовольствием.

— Мы не хотели бы, чтобы вы чувствовали себя… изолированно.

«Вот для чего нужны гувернантки, — думала я. — Когда за обеденным столом не хватает женщин и хозяевам необходимо уравнять гостей, тут же зовут гувернантку, разумеется, если она достаточно презентабельна. С другой стороны, они не хотят меня потерять. Как странно, что только мне удалось найти подход к этому своенравному ребенку и ввести его в какие-то рамки».

— Вы очень добры, — ответила я. — Честно говоря, я хотела бы…

Они с готовностью ожидали окончания фразы.

— … время от времени после ленча покидать Перривейл, — закончила я. — Я хотела бы иногда навещать Лоримеров. Видите ли, там тоже есть дети. Когда случилось это несчастье, я была с ними и осталась в Трекорн-манор после того, как друзья, с которыми я путешествовала, уехали домой.

В глазах леди Перривейл вспыхнул огонек тревоги, и это меня немало позабавило. Дети? Что если им тоже нужна гувернантка? Так я и зазнаться могу, веселилась я, и все благодаря тому, что мне удалось на какое-то время призвать Кейт к порядку.

— Конечно, — быстро произнес сэр Тристан. — Конечно, вы должны навещать своих друзей. Как вы намерены это делать? До Трекорн-манор неблизкий путь. Вы ездите верхом?

— О да.

— В таком случае, решено. Подойдите к Мэйсону, и он подберет вам подходящую лошадь.

— Вы очень добры. Кейт уже спрашивала меня о верховой езде. Думаю, она с удовольствием будет выезжать со мной на прогулки.

— Отлично. По-моему, она очень неплохая наездница.

— Я в этом уверена. Верховые прогулки пойдут ей на пользу.

* * *


На следующий день мы с Кейт отправились на прогулку. Она — на собственной маленькой белой лошадке, к которой была очень привязана. Я с удовольствием наблюдала за тем, как она ее гладит и ласкает. Значит, любовь и забота были не чужды ее природе.

Главный конюх, Мэйсон, оседлал для меня гнедую кобылу.

— Ее зовут Золотце, — сообщил мне он. — Это чудесное существо. Обращайтесь с ней ласково, и она отплатит вам тем же. Она очень спокойная… уравновешенная… любит, чтобы ее приласкали… а после прогулки угостите ее кусочком сахара. Если вы все это сделаете, вы покорите ее сердце.

Кейт оказалась очень ловкой маленькой наездницей. Поначалу она пыталась рисоваться передо мной, но после того как я сказала ей, что мне отлично известно о ее умении контролировать лошадь, а кроме того, если бы это было не так, ей бы не позволили выезжать на прогулку без грума, она угомонилась.

Я размышляла о том, как бы мне потактичнее расспросить ее о взаимоотношениях с домашними, потому что знала, насколько необходимо соблюдать крайнюю осторожность. Она была очень наблюдательна и следила за мной не менее пристально, чем я за ней.

Она пообещала показать мне Биндон Бойс.

— Ну, тот старый дом, где произошло убийство, — пояснила она.

— Я помню.

— Вам понравится, Крэнни. Я же вижу, как вас интересует это убийство.

Мне стало не по себе. Я выдала себя, и она это тут же подметила.

— Это ужасное место. После наступления темноты туда никого не загонишь… Я имею в виду, что вечером его обходят десятой дорогой. Днем, я думаю, очень многие хотели бы на него взглянуть, но в одиночестве — ни за что.

— Кирпичи и цемент не способны никому навредить.

— Дело не в этом. Когда-то это был обычный фермерский дом. Я помню его до… до того, как это все случилось.

— Правда?

— Ну конечно. Я ведь уже была не маленькая.

— И ты жила поблизости… после того как переехала из Лондона.

— Верно. Дом, в котором мы тогда жили, находится здесь, неподалеку. Там и до моря недалеко. Дом стоит на холме, а внизу уже море. Я вам все покажу, когда мы доедем до места.

— Это далеко?

— Да нет, всего одна миля.

— Ну, это легко.

— Поскакали, я вас обгоню.

Мы промчались по лугу, а когда луг закончился, увидели море. Я полной грудью вдыхала бодрящий морской воздух. Кейт подъехала поближе.

— Вон он, — показала она. — Отсюда его уже видно. Вон там старый фермерский дом, а рядом — Ракушечный домик. Ракушечный… Какое глупое название! Кто-то ракушками выложил его название у входа. Я выковыряла слово «ракушечный» и выложила слово «адский». Получился Адский домик.

Я рассмеялась.

— Что ж, это вполне в твоем духе.

— Грэмпс тоже смеялся. Я придумала. После того как вы посмотрите на фермерский дом, я познакомлю вас с Грэмпсом. Он будет рад. Он любит знакомства и гостей.

— Я уверена, что меня ожидает увлекательная программа.

— Поехали. Первым делом Биндон Бойс.

Мы немного спустились вниз, и я наконец-то его увидела. Как мне и говорили, дом пришел в полное запустение. Крыша, казалось, вот-вот готова провалиться. Тяжелая дверь слегка приотворена. Задвижка, судя по всему, давно исчезла.

— Мне кажется, он сейчас рухнет.

— Войдем? Или вы боитесь?

— Конечно же, я хочу войти.

— Лошадей оставим здесь.

Мы спешились у старой коновязи и привязали лошадей. Толкнув дверь, мы очутились в комнате, судя по всему, некогда представлявшей собой гостиную. Она была просторной, с двумя окнами. Стекла потрескались, в полу недоставало досок, с окон свисали ветхие занавески, а с потолка — клочья паутины.

— Они так ничего и не тронули здесь… после убийства, — сказала Кейт. — Вот здесь это и произошло… в этой самой комнате. Тут водятся привидения. Вы их чувствуете?

— Да, — кивнула я. — Тут жутковато.

— Это все привидения. Держитесь поближе ко мне.

Я улыбнулась. В этом месте ей хотелось, чтобы я была рядом.

Я отчетливо видела эту сцену: вот Саймон привязывает лошадь к коновязи, наверное, там же, где это сделали мы, ничего не подозревая, входит в дом и видит на полу мертвого Козмо. Рядом с ним лежит пистолет. Саймон берет пистолет в руки, и в этот миг в дом врывается Тристан. Саймон был обречен.

— У вас какой-то странный вид, — сообщила мне Кейт.

— Я представила себе, как все это было.

Она кивнула.

— Я думаю, Саймон его поджидал. И, как только он вошел, бах-бах! Хорошо, что пришел Отто и поймал его с поличным. Но он убежал. — Она подошла еще ближе. — Как вы думаете, где сейчас Саймон?

— Если бы я знала.

— Возможно, его преследует призрак Козмо. Привидения могут путешествовать? Думаю, могут, если не очень далеко. Интересно, где он. Мне так хочется это знать. Да что с вами, Крэнни?

— Ничего.

— Вы не успели сюда войти, как у вас стало какое-то странное лицо.

— Вздор.

Вдруг мне послышался легкий шорох над головой.

— Все дело в том, Крэнни, что вам страшно, — внезапно она замолчала. Округлившимися от ужаса глазами она уставилась на лестницу. Она тоже услышала этот звук. Она прижалась ко мне, а я стиснула ее руку. Наверху скрипнула половица.

Кейт тянула меня за руку, но я не двигалась с места.

— Это привидение, — прошептала Кейт, и ее лицо исказилось от страха.

— Я посмотрю, что там, — сказала я.

Она затрясла головой и в ужасе отпрянула.

Секунду-другую она не шевелилась. Затем подошла ко мне. Я начала подниматься по лестнице. Кейт шла за мной, едва не наступая мне на пятки.

Вот мы и на площадке. Я услышала хриплое дыхание. Кейт тоже. Она крепко сжала мою руку.

На площадку выходило три двери. Все три были закрыты. Я прислушалась и опять услышала это тяжелое дыхание. Я замерла. Я знала, что кто-то ожидает по ту сторону ближайшей ко мне двери.

Я подошла к двери и повернула ручку. Распахнув дверь, я шагнула в комнату.

Посередине комнаты стоял немытый и нечесаный мужчина. На полу валялась куча тряпья, рядом с которым стоял бумажный пакет. Я заметила на полу крошки, и меня захлестнула волна облегчения. Как бы то ни было, но этот мужчина был реальным, живым человеком. Я и сама не знала, что ожидала увидеть. Возможно, как и Кейт, я опасалась столкнуться с призраком Козмо. Но перед нами стоял просто старый бродяга.

— Я ничего дурного не делаю, — произнес он.

Кейт уже была рядом со мной.

— Это Хэрри Тенч, — пояснила она.

Хэрри Тенч. Это имя было мне знакомо. Я слышала, как оно упоминалось в связи с убийством.

— А вы кто? — вопрошал тем временем бродяга. — Я знаю, кто это. — Он указал на Кейт. — И что вы тут делаете? Я тут ничего дурного не делаю.

— Успокойтесь, — сказала я. — Мы просто хотели взглянуть на дом. Мы услышали шум и поднялись наверх.

— Нечего здесь смотреть. Что я сделал дурного?

— Ничего, ничего. Простите, что мы вас потревожили.

— Я тут просто сплю. Меня выгнали из дома. И не думайте меня отсюда выставлять, я никому не причинил вреда.

— Нам бы это и в голову не пришло, — заявила Кейт, быстро оправившаяся от испуга. — Мы думали, что вы привидение.

Его губы растянулись в усмешке, обнажив желтые зубы.

— Не беспокойтесь, — сказала я. — Пойдем, Кейт.

Я взяла ее за руку, и мы вышли из комнаты. Я закрыла за собой дверь, после чего мы быстро спустились по лестнице.

— Поехали отсюда, — обратилась я к Кейт.

— А вы по-настоящему испугались, — заметила Кейт, когда мы отвязывали лошадей.

— Мне до тебя было далеко. Ты не забыла, что хотела убежать?

Она некоторое время молчала, а затем произнесла:

— Он очень смелый… Не боится спать в доме, в котором произошло убийство. Вы бы на это не согласились, верно, Крэнни?

— Я привыкла спать в более комфортных условиях, чем этот несчастный человек.

— А это Ракушечный домик, — указала она. — Там мы все жили.

Я увидела аккуратный домик с ухоженным садом и кружевными занавесками на окнах. Мы подъехали достаточно близко, чтобы я обратила внимание на то, что слово «адский» уже заменило вполне респектабельное «ракушечный». Мне было трудно представить себе леди Перривейл в этих стенах. А ведь тут, кроме нее, жили и ее дочь с отцом.

Я подумала об отце Кейт. Что если просто взять и спросить у нее? Возможно, я смогу выбрать момент и задать ей несколько осторожных вопросов? Не следует забывать, что она очень проницательна, а это означает крайнюю степень осторожности.

— Поехали, — подгоняла меня она. — Давайте посмотрим, дома ли Грэмпс.

Вдовий дом очень отличался от Ракушечного домика. Я уже видела его издали, он стоял неподалеку от Перривейл-корта. Перривейл и Вдовий дом разделяла небольшая рощица, выехав из которой, мы и увидели это очаровательное здание. Я решила, что оно построено в правление королевы Елизаветы, потому что его архитектура была, несомненно, тюдоровской — красный кирпич и окна в тяжелых свинцовых переплетах. По стенам вился дикий виноград, а перед домом красовалась ухоженная лужайка, окаймленная цветочными клумбами.

Мы спрыгнули с лошадей, привязали их и вошли в ворота. Нигде ни души.

— Готова поспорить, что он в саду, — сказала Кейт.

Вслед за ней я обошла дом, прошла через небольшой фруктовый сад и оказалась в саду, со всех сторон обнесенном кирпичной стеной. Вьющиеся растения взбирались на стену, а грядки с какой-то травкой, судя по всему, ароматической, окружали пруд, в центре которого плескался фонтан. Что меня поразило больше всего, так это атмосфера полного покоя. На деревянной резной скамье у пруда сидел какой-то мужчина.

— Грэмпс! — завопила Кейт.

Я изумилась его моложавой внешности. Позже я подсчитала, что ему, должно быть, уже за пятьдесят, но он выглядел лет на десять моложе. Он держался очень прямо и, вне всяких сомнений, был очень привлекательным мужчиной. Я отметила сходство с леди Перривейл и Кейт. Его волосы были похожего цвета, но виски уже тронула седина. Глаза у него были серые, с зеленцой. Однако, как и Кейт, ему недоставало темных бровей и ресниц, которым леди Перривейл была обязана производимым на окружающих впечатлением. Его брови были очень светлыми, едва заметными, что придавало ему слегка удивленный вид и очень его молодило.

Он вскочил и широкими шагами направился к нам. Кейт бросилась к нему на шею. Он подхватил ее и закружил вокруг себя. Она залилась ликующим смехом, а я с удовольствием отметила, что все-таки существует человек, которого она по-настоящему любит. Меня порадовало такое открытое проявление чувств.

— Эй, малышка! — воскликнул он. — А где же твои манеры? Как насчет того, чтобы представить нас друг другу? А впрочем, не надо ничего говорить. Я и так знаю…

— Это Крэнни, — представила меня Кейт.

— Розетта Крэнли, — представилась я.

— Мисс Крэнли, как я счастлив с вами познакомиться. Ваша слава докатилась и до Вдовьего дома. Моя дочь, леди Перривейл, уже поведала мне о чудесах, которые вы творите с нашей маленькой еретичкой.

— Что такое «еретичка»? — поинтересовалась Кейт.

— Лучше тебе не знать, как вы считаете, мисс Крэнли? Я так рад, что вы решили меня навестить.

— А это — майор Даррелл, — торжественно произнесла Кейт. — Майоры — очень важные люди, правда, Грэмпс?

— Ну, если ты так считаешь, милая, — отозвался майор, заговорщически покосившись на меня и приподняв одну из своих светлых бровей. — Проходите, присаживайтесь. Подкрепимся?

— О да, с удовольствием, — закивала Кейт.

— Вина?

— Того замечательного печенья, которое ты подаешь к вину.

— Ну конечно. Послушай, милая, пойди-ка, скажи миссис Карн, что ты приехала ко мне в гости, и передай ей все наши пожелания.

— Хорошо, — кивнула Кейт и убежала.

Майор обернулся ко мне.

— Миссис Карн приходит сюда утром по будням, чтобы позаботиться обо мне. В качестве особого одолжения она дважды приходит и во второй половине дня. К счастью, сегодня один из таких дней. Если не считать ее забот, я вполне способен за собой поухаживать. Армия быстро этому учит. Я многое умею делать сам, что здорово облегчает мне жизнь. Но присаживайтесь, мисс Крэнли. Вы не находите, что это прелестное местечко?

— Да, здесь царит такой покой.

— Я чувствую то же самое, а покой — это очень желанное состояние для человека моих лет. Я уверен, что вы меня понимаете.

— Я думаю, что это желанное состояние в любом возрасте.

— О нет, молодые предпочитают приключения. Они готовы платить любую цену за волнующие события в их жизни. Я тоже отдал свою дань погоне за приключениями, а теперь… слава Богу… я могу наслаждаться покоем. Я так рад тому, что вы согласились учить мою внучку, да к тому же делаете в этом нелегком занятии такие успехи.

— Еще слишком рано судить об успехах. Я провела с ней очень мало времени.

— Но домашние в полном восторге. Они уже отчаялись найти для нее учителя. Бедное дитя, ей многое пришлось пережить. Но под всей этой напускной бравадой она золотой человечек. Проблема в том, что к ней очень трудно пробиться. Она нуждается в понимании.

Мне было легко и хорошо с ним. Было совершенно очевидно, что он любит Кейт, и он подтвердил мое мнение о ней.

— Да, — кивнула я, — я с вами согласна. Ее необходимо научиться понимать.

— Вы же понимаете, о чем я говорю? Переезд, смена обстановки… отчим. Ей пришлось приспосабливаться. А такому ребенку, как Кейт, это дается очень тяжело.

В нем было что-то очень искреннее. С ним было намного легче общаться, чем с матерью или отчимом Кейт.

— Если у вас возникнут какие-нибудь проблемы… я имею в виду, с Кейт… я надеюсь, что вы без колебаний обратитесь ко мне.

— Вы очень добры, — отозвалась я. — Мне приятно осознавать, что у меня есть такой союзник.

За несколько минут нашего общения я успела почувствовать, что мы с ним заодно, и это и в самом деле было удивительное чувство.

В саду появилась Кейт. Она сообщила, что миссис Карн скоро принесет вино и печенье.

— Иди, посиди у пруда, милая. У меня есть новые золотые рыбки. Ты их видишь?

— О да! Они просто прелесть!

— У вас удивительно ухоженный сад, — отметила я.

— Я сам за ним ухаживаю. Это наполняет мою душу покоем.

Что он все твердит о покое? Хотя, почему бы и нет? Разве в покое есть что-то предосудительное?

Миссис Карн подала угощение. Я ее так себе и представляла: пухленькая, розовощекая, средних лет. Ее привязанность к своему работодателю не оставляла ни малейших сомнений, что меня нисколько не удивляло. Она восхищалась им и стремилась его опекать. В ее тоне порой проскальзывали даже властные нотки.

— Пожалуйста, майор, это печенье я испекла сегодня утром.

— Миссис Карн — вы сущий ангел.

— Я рада вам угодить, майор, — заважничала она.

— Это мисс Крэнли, — продолжал он.

Судя по всему, не было никакой необходимости объяснять мое появление вместе с Кейт. Миссис Карн наверняка была прекрасно осведомлена обо всем, что происходит в Перривейл-корте.

Она кивнула в мою сторону и исчезла.

— Золотая душа, — улыбнулся майор. — Но иногда она обращается со мной, как с малолетним ребенком. Хотя, признаюсь честно, я очень люблю, когда меня балуют. Так значит, вам понравился мой сад? Очень многое здесь сделано моими руками… И общий дизайн, и многие растения. Ну, и каждое утро приходит человек, который выполняет всю грязную работу.

— Вы здесь давно живете?

— Переехал сразу после замужества дочери. Этот дом был своеобразным свадебным подарком. Вам, наверное, кажется странным, что невеста так нянчится со своим отцом, но Мирабель ни за что не допустила бы, чтобы ее старый отец остался жить в крошечном домике. Она устроила все так, что я еще и сделал ей одолжение, переехав сюда.

— Как раз сегодня мы видели Ракушечный домик.

— Он по-своему очень мил. Хотя места для сада там почти нет. Ну и, конечно, его невозможно сравнивать с Вдовьим домом.

— Я рассказала Крэнни, как я выковыряла ракушки и заменила слово «ракушечный» на «адский».

— Вот видите, мисс Крэнли, с чем мне приходится мириться!

— Ты сам над этим смеялся! Ты что, забыл, Грэмпс?

— Может, и смеялся. Так что я говорил? Ах, да, этот дом, конечно же, намного удобнее, чем тот, в котором мы жили с Мирабель и Кейт. Я тут очень счастлив.

— Как приятно, должно быть, жить в таком красивом доме с таким чудесным садом.

— Да, особенно после такой бурной жизни. Армейская жизнь — это вам не фунт изюму, уж можете мне поверить. И вот теперь у меня есть все это, моя дочь счастлива в браке, а моя внучка тоже благодаря своей необыкновенной гувернантке наконец-то встала на стезю добродетели.

Он опять лукаво приподнял брови. Я поняла, что это одна из его привычек.

— Грэмпс объездил весь мир, — похвасталась Кейт. — Он побывал везде-везде.

— Как вы понимаете, мисс Крэнли, это небольшое преувеличение.

Я улыбнулась.

— Майоры — самые важные люди в армии, — не унималась Кейт.

— Моя милая внучка отметает прочь всех этих генералов, фельдмаршалов, полковников и всех остальных, которые совершенно необоснованно полагают, что таковыми являются именно они.

— Но это же так и есть, — упорствовала Кейт.

— Ну как можно спорить с таким преданным поклонником? Я и в самом деле немного повидал мир. Индия, Египет… я ехал туда, куда меня звал солдатский долг.

— Расскажи нам, Грэмпс, — взмолилась Кейт.

Мы пили вино и беседовали. Он рассказывал о том, как совсем молодым офицером жил в Индии.

— Вот это были деньки!.. Но климат… Да и обстановочка еще та. Я был слишком молод, чтобы принять участие в подавлении восстания, но это все равно висело в воздухе.

Он рассказывал, а Кейт то и дело поглядывала на меня, как будто желала удостовериться в том, что его рассказ производит на меня должное впечатление. Было совершенно ясно, что он — ее герой. Он рассказывал о Египте, Судане и Индии. Наконец он произнес:

— Я очень много сегодня говорю. Это все из-за Кейт. Она знает, как меня разговорить, верно, внучка?

— Мне нравится тебя слушать, — ответила Кейт. — И вам ведь тоже понравилось, правда, Крэнни?

— Увлекательный рассказ, — подтвердила я.

— Я рад, что вы не заскучали. Надеюсь, вы ко мне еще заедете.

— Жаль, что меня там не было, — грустно произнесла Кейт.

— О некоторых событиях приятнее слушать, чем самим становиться их участником.

— Должно быть, вы скучаете по всем этим приключениям, — предположила я.

— Я вам уже говорил, что очень ценю свою нынешнюю спокойную жизнь. С меня довольно приключений. Сейчас меня радуют визиты близких и осознание того, что они устроены и счастливы.

— Это очень благородное отношение к жизни, — кивнула я. — Но как быстро пролетело время. Нам пора возвращаться домой, Кейт.

— Пообещайте, что вы приедете еще.

Я поблагодарила его, а Кейт опять подпрыгнула и обвила его шею руками. Ее поведение повергло меня в изумление. Это был совершенно другой ребенок. И меня очень радовала привязанность, существовавшая между ней и ее дедушкой.

— Правда, Грэмпс великолепен? — поинтересовалась она на обратном пути.

— Он, несомненно, прожил очень интересную жизнь.

— Такой увлекательной жизни, как у него, ни у кого не было. Ну, вы, конечно, побывали в кораблекрушении… это тоже немало. Надо было, чтобы вы рассказали ему об этом.

— О, его приключения намного интереснее.

— Да, конечно, но ваши тоже ничего. Вы сможете рассказать ему в следующий раз.

Меня очень радовало то, что нам предстоял еще этот следующий раз.

Вечером, лежа в постели, я прокручивала в голове события этого дня. А их было немало. Сначала Хэрри Тенч, потом майор. Оба они жили здесь во время убийства.

Я представила себе майора в Ракушечном домике с дочерью и внучкой. Наверняка я смогу очень много у него узнать. Такой человек, как он, безусловно, разбирается во всем, что происходит вокруг, и у него должны быть собственные соображения. Надо поддерживать знакомство с майором. Сегодняшний день выдался весьма удачным. В этой уверенности я и заснула.


Могила моряка


Визит к майору пошел на пользу нашим отношениям с Кейт. Она стала намного дружелюбнее. Майор понравился мне, и она решила, что я понравилась ему, а поскольку она считала его героем, я тоже выросла в ее глазах.

Она охотно говорила о нем, рассказывала о его многочисленных приключениях, о том, как он в одиночку выигрывал целые сражения, и о том, что своими успехами Британская империя обязана исключительно ему. Если Кейт о чем-то думала или чем-то занималась, она отдавалась этому всецело, не умея ничего делать вполсилы.

Но меня приводила в восторг наша крепнущая дружба. Уроки стали проходить совершенно безболезненно. Моя идея познакомить ее с книгами, способными увлечь с первой страницы, оказалась очень удачной. Мы почти закончили «Остров сокровищ», и нас уже поджидал «Граф Монте-Кристо».

Я без зазрения совести использовала книги в качестве средства шантажа.

«Видишь ли, я понимаю, что эти примеры достаточно сложные, но когда ты их решишь, мы сможем узнать, что же случилось с Беном Ганном».

Мой успех изумлял меня не меньше, чем всех остальных. Я начинала понимать, что Кейт — это не просто строптивая девочка, стремящаяся повсюду вносить смуту и беспорядок. Я считала, что на все есть своя причина. И я была твердо намерена узнать о ней как можно больше.

Я ни на мгновение не забывала об истинной цели моего пребывания в Перривейл-корте. Мне очень хотелось повидаться с майором наедине. В присутствии Кейт мне очень трудно задавать наводящие вопросы. Она уже что-то заподозрила, уличив меня в повышенном интересе к убийству. И, разумеется, я не могла просто так взять и отправиться в гости к майору. Я утешала себя тем, что мне непременно представится возможность поговорить с ним, и, когда это произойдет, я эту возможность не упущу.

Уже давно я поняла, что Кейт очень интересует все зловещее и непонятное, поэтому не особенно удивилась, обнаружив, что ее манит к себе кладбище.

Местная церковь была очень древней и славилась своей норманнской архитектурой. Она стояла неподалеку от Перривейл-корта, и мы часто мимо нее проезжали.

— Ты только представь себе, — заговорила я, когда мы подъехали к ней. — Восемьсот лет назад она уже стояла на этом самом месте.

Мы с Кейт в это время «занимались», используя ее собственную терминологию, Вильгельмом Завоевателем. Она особенно заинтересовалась им после того как узнала, что он склонил свою жену, Матильду, к браку, избив ее прямо на улице. Такие истории вызывали у нее восторг, и я стремилась использовать их при каждом удобном случае, чтобы подогревать ее интерес.

— Он очень много всего здесь понастроил, — сообщила мне Кейт. — Замки и церкви, и все такое. А все эти люди на кладбище… кое-кто из них лежит там уже сотни лет.

— Ты себе не изменяешь, думая об этом, а не о прекрасных норманнских арках и башнях. Это и в самом деле очень интересная церковь.

— Давайте войдем, — предложила Кейт.

Мы привязали лошадей и вошли в церковь. В торжественном полумраке Кейт моментально притихла. Мы внимательно изучили список священников, который вели здесь многие сотни лет.

— Тут все дышит древностью, — восхищенно произнесла я. — Мне кажется, что именно в церкви люди острее всего ощущают связь с прошлым.

— Перривейл тоже очень древний.

— Да, но в нем живут люди, с которыми в него входит современность.

— Пойдемте на кладбище.

Мы вышли во двор и оказались в окружении покосившихся надгробий.

— Если хотите, я могу показать вам склеп Перривейлов.

— Да, я хотела бы на него взглянуть.

Мы остановились перед внушительным, богато украшенным склепом.

— Интересно, сколько здесь похоронено людей, — сказала Кейт.

— Думаю, очень много.

— Козмо тоже наверняка здесь. Интересно, выходит ли он по ночам. Готова поспорить, что выходит.

— Ты так много думаешь о привидениях.

— Если бы не они, кладбища были бы ужасно скучным местом. Если бы здесь не было столько мертвецов, они ничем не отличались бы от любого другого места. А ведь только мертвецы могут стать привидениями. Невозможно стать привидением, пока не умрешь. Пойдемте, я вам что-то покажу.

— Еще одна могила?

Она побежала вперед, а я пошла за ней. Вдруг она остановилась как вкопанная перед одной из могил. На ней не было никаких украшений: ни изящного памятника, ни ангелов с херувимами, ни грустной прощальной надписи. На могиле лежала простая каменная плита, на которой было высечено всего два слова — Томас Пэрри — и дата смерти. От остальных могил этот холмик отделял бордюр из грубо отесанных камней. На плите стояла жестяная банка с несколькими веточками лабазника, судя по всему, сорванными с живой изгороди.

— Кем он был? — спросила я. — И почему тебя так интересует его могила?

— Это тот самый человек, который упал с утеса и утонул.

— Ах… да, я помню. Ты мне о нем рассказывала.

— Говорят, он был пьян.

— Ну, наверное, так и было. Интересно, кто принес на его могилу цветы? Наверное, его кто-то помнит.

Она промолчала.

— Так кем он был? — повторила я. — Об этом так и не узнали?

— Он был нездешним. Он просто приехал сюда и свалился с утеса.

— Сколько же надо было выпить, чтобы до этого дойти?

— А что если его кто-то толкнул?

— Но ты же сказала, что он был пьян?

— Все равно его могли толкнуть. Вот он уж точно ходит по ночам. Он встает из могилы и гуляет по кладбищу, твердя об убийстве.

Я засмеялась. Она обернулась ко мне, и я увидела, что она очень серьезна.

Затем она пожала плечами и зашагала прочь. Я пошла за ней, но потом остановилась и обернулась, чтобы еще раз взглянуть на скромную могилу, украшенную лишь несколькими веточками лабазника.

* * *


Из Трекорн-манор прискакал Дик Дювейн. Он привез адресованные мне письма и записку от Лукаса. Я много слышала о Дике от Лукаса, но видела его впервые и поэтому с любопытством уставилась на своего почтальона. Он полностью соответствовал описанию Лукаса, производя впечатление силы и ума. Было нетрудно представить себе, что он любит приключения и в любой, даже самой неожиданной, ситуации сохраняет спокойствие. Он тоже не скрывал своего интереса, и я поняла, что Лукас рассказывал ему обо мне. Он сказал, что подождет ответ. Письма были из Лондона: одно от отца, а второе от тети Мод.

Я вскрыла записку Лукаса.


Дорогая Розетта!

Как ты чувствуешь себя в роли гувернантки? Она тебе еще не надоела? Только скажи, и я примчусь и заберу тебя оттуда. Но в любом случае я должен тебя увидеть. Мы могли бы встретиться завтра днем. Как насчет свидания в «Короле-Моряке»? Встретимся там, или мне лучше заехать за тобой в Перривейл? Я мог бы привести для тебя лошадь. Я хочу с тобой поговорить.

Вечно преданный тебе,

    
Лукас.


Я вспомнила беседу с леди Перривейл, которая сказала, что я могу отлучаться тогда, когда захочу. Поэтому я быстро набросала ответную записку, сообщив Лукасу, что встречусь с ним в «Короле-Моряке» в половине третьего.

Затем я поднялась к себе в комнату, чтобы прочитать письма из дома. В них не оказалось ничего неожиданного. Письмо отца было каким-то натянутым. Он не мог понять, почему я вдруг решила стать гувернанткой. Если мне хотелось работать, он мог найти для меня что-нибудь подходящее, возможно, даже в музее. Он надеялся, что я скоро вернусь домой, и мы обсудим мое будущее.

Я и представить себе не могла, как буду объясняться с отцом. Мне было очень жаль его. Я догадывалась, что это тетя Мод заставила его написать письмо, исполненное непонимания и неодобрения.

В ее реакции я не сомневалась.


Моя дорогая Розетта!

Как ты могла? Гувернантка! О чем ты думала? Я знаю, что есть бедные женщины, вынужденные зарабатывать себе на жизнь, но ведь это не твой случай! Вот тебе мой совет: хватит заниматься ерундой. Не поднимая шума, бросай свою так называемую работу и возвращайся домой. И побыстрее. Об этом никто не узнает… но если все же что-то и выплывет, мы назовем это озорством. Разумеется, в идеале тебе следовало бы появиться в лондонском обществе, но ты сама знаешь, что об этом не может быть и речи. Тем не менее ты — дочь профессора, очень уважаемого в научном мире человека. У тебя были бы определенные шансы… но устроиться работать гувернанткой!


В этом же духе было исписано несколько страниц. Я бегло просмотрела их, не особенно вчитываясь в смысл. Я не ожидала ничего иного, поэтому такая реакция меня совершенно не взволновала.

Меня гораздо больше интересовала предстоящая встреча с Лукасом.

На следующий день я сказала Кейт, что у меня назначена встреча с другом.

— Можно, я тоже поеду?

— Конечно нет.

— Почему?

— Потому что тебя никто не приглашал.

— Что я буду делать, пока вас не будет?

— Найди себе какое-нибудь занятие.

— Но я хочу поехать с вами.

— Как-нибудь в другой раз.

— В следующий раз?

— Кто знает, что таит в себе будущее?

— От такой гувернантки можно сойти с ума.

— В таком случае я вполне под стать своей ученице.

Она расхохоталась. За короткое время, которое я провела в Перривейле, мы успели очень сдружиться. Между нами установилось такое взаимопонимание, о котором я и не мечтала.

Она смирилась, но продолжала дуться. Она даже назвала мою поездку бегством.

— Я вам все показывала, — ворчала она. — Я показала вам Грэмпса и могилу.

— И то и другое ты сделала по собственному желанию. Я тебя об этом не просила. Кроме того, у людей бывает и личная жизнь.

— Так значит, этот друг, с которым вы встречаетесь, это ваша личная жизнь?

— Поскольку ты с ним не знакома, то… да.

— Я с ним познакомлюсь, — угрожающе произнесла она.

— Возможно… когда-нибудь.

Ей очень хотелось закатить мне сцену, но она не решилась. Я знала, что ее жизнь очень изменилась и что это произошло благодаря мне. Она рассматривала меня как свою протеже. Она с удовольствием проводила со мной время. Собственно, этим и объяснялся шум, который она подняла вокруг моего отъезда. Однако мне удалось внушить ей, что я в любую минуту могу покинуть Перривейл-корт, чего она очень боялась. Это заставило ее сдержаться и стоически, хотя и с негодованием воспринять организованное без ее участия мероприятие.

Удалившись вечером в свою комнату, я задумалась над тем, чего мне удалось достичь за несколько минувших дней. Мой основной проект пока, увы, не сдвинулся с места, зато я очень преуспела в роли гувернантки Кейт Бланчард. Хотя я познакомилась с людьми, имеющими некоторое отношение к убийству, и это позволяло надеяться на то, что со временем мне удастся что-то выяснить. Для того чтобы поближе познакомиться и поговорить с ними, не вызывая подозрений, необходимо время.

Мне хотелось выяснить что-нибудь о первом муже Мирабель Бланчард, мистере Бланчард. Что это был за человек? Когда умер? Сколько времени прошло с момента его смерти до того, как она решила переехать в Корнуолл с отцом и дочерью? Скорее всего, они были бедны, потому что Ракушечный домик представлялся мне весьма скромным жилищем, во всяком случае по сравнению с Перривейл-кортом и Вдовьим домом.

Возможно, это было лишь праздным любопытством. Но не вполне. Мирабель была одним из главных действующих лиц трагедии, поэтому мне следовало как можно больше узнать о ней.

Потом я подумала о Лукасе, с нежностью вспомнив о его предложении. Мне по-прежнему хотелось объяснить ему свое пребывание в Перривейле, и я знала, что когда мы встретимся, это желание только усилится.

Я сидела у окна, глядя на окна напротив и пытаясь убедить себя в том, что Лукас может оказать мне неоценимую помощь. Если я поделюсь с ним своей проблемой, мне станет намного легче, я это знала совершенно точно. Он любит меня… Я с улыбкой вспомнила его слова о том, что я занимаю второе место среди любимых им людей и что на первом месте находится он сам.

Если бы я заставила его поклясться не выдавать Саймона… возможно ли это?

Нет… лучше обождать. Это не моя тайна. Саймон поделился со мной только потому, что сомневался, удастся ли нам выбраться с острова, и ему хотелось кому-то довериться. Кроме того, между нами зародились особые отношения. Мы оба это понимали…

Внезапно мое внимание привлек огонек в одном из окон напротив. Он был совсем слабый… Свеча наверное. Огонек мигнул и погас.

Это незначительное происшествие почему-то поразило меня. Я вспомнила разговор с Кейт, состоявшийся несколько дней назад. Мы стояли у окна моей комнаты и смотрели во двор.

— Чьи это комнаты напротив? — поинтересовалась я.

— Вы имеете в виду окна предпоследнего этажа? А что, вы видите в них что-то особенное?

— Нет. А что?

— Я подумала, вы увидели привидение папаши Отто.

— Ты скоро помешаешься на этих привидениях.

— Да они всегда живут в больших старых домах, особенно там, где произошло убийство. Там, напротив, комната отца Отто. Туда никто не ходит.

— Почему?

— Ну, потому что он там умер. Мама говорит, что живые должны уважать мертвых.

— Уважать?

— Ну, он же там умер…

— Кто-то должен убирать эти комнаты.

— Думаю, да. Как бы то ни было, туда никто не ходит… Еще там живут мать Отто и Мария. Они почти никогда не выходят.

— Мария?

— Ее служанка. Мне кажется, там живет привидение. Там умер сэр Эдвард.

Я решила, что имею дело с очередной фантазией Кейт, и тут же забыла об этом разговоре. Тем не менее, когда я увидела этот мерцающий огонек, по моей спине пополз холодок.

Я рассмеялась над своими страхами. Кейт совсем меня застращала своими историями о привидениях. Конечно, она объяснила бы это тем, что с этим домом связано убийство.

Однако она была права в одном: именно этим убийством объяснялось мое присутствие в Перривейле.

* * *


Когда я вошла в харчевню, Лукас меня уже ждал, а меня при виде его охватила радость. Я почувствовала себя счастливой.

Он встал и взял меня за руки. Несколько секунд мы пристально смотрели друг другу в глаза, потом он наклонился и поцеловал меня в щеку.

— Ты похорошела, — отметил он. — Что ж, присаживайся. Как дела? Я заказал сидр. Для чая слишком рано, как ты думаешь?

Я кивнула.

— Так значит, они позволяют тебе брать лошадь?

Я опять кивнула.

— Они очень любезны.

— А ученица?

— Я ее постепенно приручаю.

— Ты, похоже, чрезвычайно довольна собой.

— Лукас, как обстоят дела в Трекорне? Как дети?

— Их очень обидело то, что ты их бросила.

— Не может быть.

— Может. Они спрашивают о тебе по двадцать раз на день. Только и слышно: «Когда она вернется?» Я хочу задать тебе этот же вопрос.

— Еще слишком рано, Лукас.

— Что тебе дает эта работа?

— Я не могу объяснить тебе это, Лукас. Мне очень жаль.

Признание было готово сорваться с моих губ. Но я решительно напомнила себе о том, что это не моя тайна.

— Гувернантка! Я себе и представить такое…

— Я получила письма из дома.

— От тети Мод?

Я кивнула.

— И от отца.

— Молодчина тетя Мод.

— Лукас, пожалуйста, пойми меня.

— Я отчаянно пытаюсь это сделать.

Нам принесли сидр, и несколько секунд мы сидели молча. Затем он заговорил:

— Нам с тобой пришлось пережить невероятные приключения, Розетта. Это не могло не оставить след. Ты только взгляни на нас. Тебя они превратили в гувернантку, а меня — в калеку.

— Милый Лукас, — произнесла я и протянула ему руку.

Он взял ее и улыбнулся мне.

— Общение с тобой идет мне на пользу, — хмыкнул он. — Если ты устанешь воспитывать эту маленькую шалопайку и не захочешь возвращаться к тете Мод, не забывай, что совсем неподалеку тебя ожидает тихая гавань.

— Я об этом помню, Лукас. Это придает мне сил. Я так люблю тебя, Лукас…

— Я жду неизбежного «но».

— Как жаль… — начала я.

— Мне тоже очень жаль. Но излишняя сентиментальность нам ни к чему. Расскажи мне о своем новом доме. Его окутывает завеса тайны.

— Ну еще бы. Это все из-за того, что там произошло.

— Нераскрытое убийство всегда оставляет неприятный осадок. Над ним всегда висит знак вопроса. Вот ты, например, вполне можешь жить под одной крышей с убийцей.

— Вполне возможно.

— В твоем голосе звучит убежденность. На самом деле там все было достаточно очевидно. Разве виновник не сбежал?

— У него могли быть на то свои причины.

— Ладно, это нас не касается. Я заговорил об этом только потому, что ты живешь в этом доме, и мне это не нравится. И дело не только в убийстве. Ты часто видишь хозяев?

— Большую часть времени я провожу с Кейт.

— С этим маленьким чудовищем.

— Она — очень интересный ребенок. Мы уже заканчиваем читать «Остров сокровищ».

— Какая радость!

Я засмеялась.

— А потом мы приступим к «Графу Монте-Кристо».

— Я не знаю, как выразить свое изумление!

— Не насмехайся. Если бы ты знал Кейт, ты бы понял, какой это большой успех. Мне кажется, что я ей нравлюсь.

— Что в этом необычного? Ты многим нравишься.

— Но они — не Кейт. А вообще это все так увлекательно, Лукас. Меня заинтриговал этот дом. За этим всем что-то стоит.

— Ты опять об убийстве.

— Но там действительно произошло убийство. Мне кажется, что подобные события накладывают свой отпечаток и на место, где они произошли, и на живущих там людей.

— Теперь я понимаю, что тебя так заинтересовало. Рассказывай, что тебе удалось обнаружить?

— Ничего… или, скорее, очень мало.

— Ты часто видишь несравненную Мирабель?

— Время от времени.

— И она в самом деле так неотразима?

— Она очень красивая. Мы ее встретили, помнишь, когда овцы загородили дорогу. Ты не можешь не признать, что это необычайная женщина.

— Хм.

— Я общаюсь с ней только как гувернантка. Она всячески дает мне понять, что очень довольна мной. Похоже, что до меня ни одной гувернантке не удавалось призвать к порядку ее дочь. Теперь же она почти нормальный ребенок. Хотя это оказалось совсем нетрудно. Она с самого начала знала, что я не нуждаюсь в этой работе, и я пригрозила уйти, если она будет создавать мне серьезные проблемы. Удивительно, какая сила кроется в безразличии.

— Я это всегда знал. Именно поэтому я делаю вид, что нынешние обстоятельства моей жизни мне совершенно безразличны.

Я облокотилась о стол и пристально посмотрела ему в лицо.

— Да, Лукас, я это заметила. И еще я заметила, что на самом деле они тебе далеко не безразличны.

— Ты права. И прежде всего я не могу равнодушно смотреть на то, как ты себя губишь. Меня это просто возмущает. По этому вопросу мне не удается даже изобразить спокойствие. Расскажи мне об этих людях. Они хорошо с тобой обращаются?

— Безупречно. Я могу отлучаться, когда захочу, и, как видишь, располагаю лошадью. Для меня выбрали просто замечательную лошадку, гнедую кобылу по кличке Золотце.

Я рассмеялась. Мне так приятно было сидеть рядом с Лукасом.

— Замечательное имя.

— Обладательница имени тоже замечательная. Леди Перривейл подчеркивает, что они не относятся ко мне как к обычной гувернантке. Я ведь профессорская дочка и все такое. Эта ситуация напоминает мне о том, как в нашем доме появилась Фелисити.

— Только у нее ученица была получше.

— Милая Фелисити. Мы сразу подружились, с первого же дня.

— Ты ей уже сообщила о своих подвигах?

— Еще нет. Я ведь здесь совсем недавно. Я ей напишу. Вначале я хотела привыкнуть к своей новой роли. Я рассказала тебе о Мирабель, о молодой леди Перривейл. Есть ведь еще старая леди Перривейл. Но я думаю о ней как о Мирабель, потому что именно так ее называли в газетах. Она очень любезна, как и сэр Тристан.

— Значит, ты и с ним познакомилась.

— Это было очень мимолетное знакомство, но именно он предложил мне лошадь. И меня будут изредка приглашать на званые обеды.

— Прерогативой юных гувернанток является выравнивание численности гостей за столом… особенно если мероприятие не является особенно важным.

— Меня могут пригласить и по важному случаю. Они хотят пригласить к обеду тебя и Карлтона. Они откладывают приглашение из-за смерти Терезы.

Я заметила, что в его глазах вспыхнул интерес.

— Так значит, нас с тобой пригласят вместе?

— Ты же приедешь, если они позовут, правда, Лукас?

— Можешь не сомневаться.

— Карлтону уже легче?

Лукас приподнял плечи.

— Я не думаю, что он когда-нибудь оправится от этого удара. Мы, Лоримеры, очень верные создания.

— Бедный Карлтон. Я так ему сочувствую.

— Я чувствую себя виноватым. Ты помнишь, что я ему завидовал? Я даже говорил себе: «Почему у него всегда все хорошо? Почему я искалечен, а он продолжает наслаждаться безмятежным существованием?» А теперь ему намного хуже, чем мне. У меня искалечена нога, а он потерял самого важного в его жизни человека. Мне бы хотелось ему помочь, но я не знаю как.

— Быть может, спустя какое-то время он женится.

— Это было бы лучше всего. Ему нужна жена. Без Терезы он чувствует себя совершенно потерянным. Но это, разумеется, если и случится, то не сейчас. А пока Трекорн — очень унылое место. Если бы ты вернулась, это помогло бы рассеять тоску.

— А дети… Они счастливы? — спросила я.

— Они слишком маленькие и не умеют долго горевать. Насколько я знаю, они все еще вспоминают маму и иногда плачут… но потом забывают о своем горе. Добрая, милая нянюшка Крокетт творит настоящие чудеса, но я все равно не могу простить ей всю эту затею. И зачем ей это понадобилось?

Он пристально смотрел на меня, и я почувствовала, что мое лицо заливает краска.

— Я не верю, что у тебя нет каких-то особых мотивов, — продолжал он.

«Объясни все и немедленно, — говорила я себе. — Ты не имеешь права водить его за нос».

И все же я не могла ему ничего сказать. Я не имела права распоряжаться чужой тайной.

Помолчав немного, он произнес:

— Мне кажется, я тебя понимаю. Мы уже никогда не станем такими как прежде. Ты согласна? Я иногда вспоминаю нашу первую встречу. Мы тогда были совсем другими… и ты, и я. Ты помнишь, каким я тогда был?

— Отлично помню.

— Я сильно отличаюсь от себя прежнего?

— Да, — сказала я.

— Ты тоже была другая. Ты еще училась в школе и была такой юной… невинной… исполненной энтузиазма. И потом, на корабле. Мы часто сидели на палубе и разговаривали… Ты помнишь Мадейру? Мы и не догадывались, что скоро нас ожидает весь этот кошмар.

Он говорил, а я как будто заново проживала эти счастливые моменты.

— Прости, — вдруг произнес он. — Мне не следовало тебе напоминать. Если бы у нас была хоть капля здравого смысла, мы попытались бы обо всем забыть.

— Такое не забывается, Лукас, — покачала я головой. — Мы никогда не сможем этого забыть.

— Мы могли бы забыть… если бы очень этого захотели. Мы могли бы начать новую жизнь… вместе. Ты и я. Помнишь, как мы говорили о наших инициалах? Я тогда сказал, что жизнь неспроста свела нас вместе, еще ничего не зная о будущем. Как близки мы стали с тех пор. И еще я сказал, что ты могла бы наставить меня на путь истинный. Помнишь?

— Да, отлично помню.

— И это правда. Это означало, что ты можешь меня спасти. Вот видишь, так и случилось. Я тогда говорил как пророк. Мы с тобой… Вдвоем мы преодолеем любую преграду. Мы можем сделать нашу жизнь еще лучше, чем она была прежде.

— О Лукас! Мне очень жаль…

— Мы могли бы уехать куда захотим.

— Ты не можешь оставить Трекорн, Лукас. Карлтон в тебе очень нуждается.

— А впрочем, какая разница, где жить? Мы могли бы помочь ему вместе.

— Лукас, мне так жаль…

Он сокрушенно улыбнулся мне.

— Я понял, — произнес он. — Что ж, давай тогда пользоваться тем, что мы имеем. Что бы ни случилось в будущем, то, через что нам пришлось вместе пройти, сблизило нас. Ты теперь мой верный друг, правда?

Я кивнула.

— Я часто думаю о Джоне Плайере. Мне так хочется знать, что с ним случилось. А тебе?

Я опять кивнула, не решаясь заговорить.

— Я понимаю, зачем ты это сделала, Розетта, — продолжал он. — Ты просто пытаешься полностью порвать со своей прошлой жизнью. И по-своему ты права. Вот ты и отправилась в этот дом. Там все новое. Новое окружение… новая работа… к тому же трудная и интересная. И в особенности эта девочка. Ты изменилась, Розетта. Должен признать, мне кажется, она помогла тебе в этом.

— Да, я уверена, что так и есть.

— С твоей стороны это очень смелый шаг. А я себе кажусь трусом.

— О нет. Тебе пришлось страдать намного сильнее, чем мне. И ты сам добился своего освобождения.

— Только потому, что я никчемный калека.

— Никакой ты не никчемный. Я очень тебя люблю. Я восхищаюсь тобой, и я благодарна судьбе за то, что ты — мой друг.

Он взял мою руку и сжал ее.

— И ты об этом не забудешь?

— Никогда, — заверила я его. — Я так рада тебя видеть. Я чувствую себя… в полной безопасности. Все только потому, что ты совсем рядом.

— Я всегда буду рядом, — ответил он. — И, может быть, когда-нибудь я тебе действительно понадоблюсь. Пойдем отсюда. Покажи мне свое Золотце. Поехали к морю, проскачем вдоль пляжа. Мы скажем себе, что за нами присматривают наши ангелы-хранители, и все наши желания обязательно сбудутся. Сентиментальная речь для такого закоренелого циника, как я, верно?

— Да, и она мне очень понравилась.

— В конце концов, кто знает, что нас ждет?

— Этого не знает никто.

И мы направились к лошадям.

* * *


Миссис Форд перехватила меня, когда я утром входила в классную комнату.

— Сегодня днем ко мне приедет нянюшка Крокетт, — сообщила она. — Джек Картер что-то везет на ферму Тернеров, и она сможет провести здесь часок-другой. Она наверняка захочет с вами увидеться, поэтому заходите ко мне на чашечку чая.

Я заверила ее, что буду счастлива присоединиться к ним.

Пока мы разговаривали, в холле послышались голоса, и я увидела старшего садовника. Он был возбужден и что-то громко говорил о розах.

Миссис Форд подняла брови.

— Этот человек думает, что если бы не его цветы, то давно наступил бы конец света. Он поднял такой шум там, внизу. Пойду, разберусь, что там стряслось.

Из любопытства я спустилась в холл вслед за ней. Там уже собралось несколько слуг. Литлтон, старший садовник, был вне себя от возмущения.

— И что тут у вас такое происходит? — властным голосом поинтересовалась миссис Форд.

— Это очень хороший вопрос, миссис Форд, — ответил Литлтон. — Кто-то украл прямо из-под моего носа четыре самых лучших розы. А ведь они только распустились.

— И кто же это сделал?

— Вот это я и хочу узнать. Если бы я только добрался до вора…

— Они могли привлечь внимание ее светлости.

— Ее светлость никогда не прикасается к цветам. Я лично ухаживал за этими розами. Я так долго ждал, пока они расцветут. Они прекрасны… Розовато-голубые… Это очень редкие розы. Я никогда ничего подобного не видел. Совершенно уникальные цветы. И наконец-то они распустились. Мне пришлось приложить немало сил, чтобы их вырастить, а кто-то просто взял да и сорвал их. Ни спасибо тебе, ни до свидания.

— Что ж, мистер Литлтон, — произнесла миссис Форд. — Мне очень жаль, но я не прикасалась к вашим розам. Вы вольны искать, кто это сделал, но я не могу допустить, чтобы вы беспокоили моих слуг. У них много работы.

Литлтон поднял искаженное страданием лицо и взглянул на миссис Форд.

— Это были совершенно особые розы, — жалобно произнес он.

На этом я их оставила и поднялась в классную комнату.

В это утро уроки шли очень тяжело. Кейт не терпелось выслушать рассказ о моей встрече с Лукасом.

— Я гостила в его семье, знаешь ли, — сообщила я ей. — Поэтому он и решил навестить меня.

— Он просил вас уехать отсюда?

Я заколебалась.

— Так я и знала, — заявила она. — И, конечно, вы ему это пообещали.

— Ничего подобного. Я рассказала ему, что мы читаем «Остров сокровищ» и что мы с тобой довольно сносно ладим. Это ведь правда?

Она кивнула.

— А теперь давай попробуем решить эти примеры. А если мы сделаем это быстро, то у нас будет больше времени на чтение. Мне кажется, что в этом случае мы сможем сегодня же закончить эту книжку.

— Хорошо, — кивнула она.

— Доставай табличку и приступим.

В это утро Саймон не шел у меня из головы. Встреча с Лукасом растревожила меня, а перспектива увидеться еще и с нянюшкой Крокетт с новой силой оживила дремавшие воспоминания.

Когда я вошла в комнату миссис Форд, нянюшки Крокетт там еще не было, зато находился другой гость. Им оказался приходский священник, преподобный Артур Джеймс. Судя по всему, миссис Форд была неутомимым помощником церкви, и он пришел проконсультироваться с ней относительно убранства церкви к празднику.

Она представила нас.

— Добро пожаловать в Перривейл, мисс Крэнли, — произнес священник. — Миссис Форд рассказала мне, как замечательно вы справляетесь с Кейт.

— Миссис Форд очень добра ко мне.

— Миссис Форд добра ко всем без исключения. Я заявляю это с полным на то основанием. Мы с женой часто спрашиваем друг друга, что бы мы без нее делали. Я говорю об украшении церкви. Мы, знаете ли, очень зависим от Перривейл-корта. Большой дом… праздники в саду и все такое. Эта традиция передается из поколения в поколение. Сэр Эдвард тоже о нас никогда не забывал. Он с большим участием относился ко всем нашим проблемам.

— О да, он очень часто ходил в церковь, — поддержала его миссис Форд. — По воскресеньям он дважды посещал службу… и все остальные члены семьи тоже. Каждый день мы собирались на молитву в большом зале. Да, сэр Эдвард с большим уважением относился к церкви.

— Он так безвременно ушел, — закивал священник. — Нынче таких людей нечасто встретишь. Молодые относятся к церкви очень легкомысленно. Надеюсь увидеть в церкви вас и вашу подопечную, мисс Крэнли.

— Придем обязательно, — заверила я его.

— Мисс Кейт — сущее наказание, — вздохнула миссис Форд. — Но мисс Крэнли творит настоящие чудеса. Ее светлость чрезвычайно довольна. Это ведь была моя идея, святой отец. Мы все это обустроили с нянюшкой Крокетт. Ее светлость не знает, как меня и благодарить.

— Отрадно слышать.

— Вот список, — перешла к делу миссис Форд. — Миссис Террис очень любит украшать алтарь, поэтому я ее сюда вписала. А подоконниками могли бы заняться мисс Черри и ее сестра. Это с одной стороны церкви… А с другой — мисс Дженкинс и миссис Первис. Я думаю, что если мы пришлем больше цветов, их хватит на всех, и они не перессорятся.

Священник водрузил на нос очки и изучал список.

— Отлично… отлично… я знал, что могу на вас положиться, миссис Форд. Я не сомневался, что вы все устроите к всеобщему удовлетворению.

Они озорно переглянулись, из чего следовало, что ссоры во время украшения церкви были вполне заурядным явлением, однако на этот раз миссис Форд удалось отвести эту угрозу.

Спустя какое-то время священник встал, пожал нам руки, повторил, что надеется как-нибудь увидеть нас с Кейт в церкви, и отбыл.

Вскоре после его ухода появилась нянюшка Крокетт. Увидев меня, она пришла в восторг. Мы тепло поприветствовали друг друга под умиленным взглядом миссис Форд.

— Честное слово, вы так чудесно выглядите, мисс, — воскликнула нянюшка Крокетт. — И что же я слышу? Вы уже живете душа в душу с мисс Кейт?

— Мисс Кейт — совсем другой ребенок, — подтвердила миссис Форд. — Сэр Тристан и леди Перривейл на нее не нарадуются.

— Мисс Крэнли умеет найти подход к детям, — произнесла нянюшка Крокетт. — А это не всем под силу. Но я сразу заметила, как замечательно она управляется с моими детишками.

— Как дела у близнецов? — поинтересовалась я.

— Бедные крошки. Они так рано потеряли мать. С этим смириться нелегко. Хотя, с другой стороны, они еще слишком маленькие и плохо понимают, что произошло. Если бы они были хотя бы на год или два старше, им было бы куда тяжелее. Сейчас они знают, что она на Небесах, а для них это то же самое, что уехать в Плимут. Они думают, что она вернется и все спрашивают, когда. У меня просто сердце разрывается. Они и о вас спрашивают, мисс. Вам следовало бы их как-нибудь навестить. Они будут вам рады. Хотя, когда вы соберетесь обратно, нас ожидают потоки слез. Что ж, я делаю для них все, что могу.

— А как себя чувствует Карлтон, нянюшка?

Она покачала головой.

— Иногда мне кажется, что он никогда не оправится. Бедняга. Он все еще не может свыкнуться с тем, что ее нет. Мистер Лукас… Ну, по нему трудно судить. Думаю, он тоже грустит. В доме совсем уныло. Я, как могу, веселю детишек.

Она пристально смотрела на меня, видимо, надеясь, что ей удастся переговорить со мной наедине и выслушать от меня отчет о моих успехах. О каких успехах я ей расскажу? При зрелом размышлении я пришла к выводу, что моим единственным успехом на сегодняшний день является Кейт, а все остальные усилия пока не принесли желаемого результата.

Мы поболтали обо всем и ни о чем: о погоде, об урожае, обсудили местные сплетни.

Миссис Форд все же оставила нас вдвоем, сославшись на дела на кухне, что-то связанное с приготовлением обеда. Ей необходимо было срочно переговорить с кухаркой.

— Я думаю, вы тут сможете развлечь друг друга, пока меня не будет, — заявила она удаляясь.

Как только за ней закрылась дверь, нянюшка Крокетт не выдержала.

— Вам удалось что-нибудь узнать? — выпалила она.

Я покачала головой.

— Я начинаю сомневаться, что в этом есть какой-то смысл. Я ведь даже не знаю, где находится ключ к этой загадке.

— Что-то обязательно выплывет. Я это кожей чувствую. Если же нет, то моему бедному мальчику придется до конца жизни скитаться по заграницам. Этого нельзя допустить.

— Но, нянюшка, даже если мы узнаем правду и его оправдают, как мы сможем сообщить об этом ему?

— Но ведь об этом напишут в газетах, верно?

— Если он будет за границей, он может не увидеть этих газет.

— Мы что-нибудь придумаем. Первым делом необходимо доказать его невиновность.

— Я не знаю с чего начать.

— Я думаю, она имела к этому какое-то отношение.

— Вы имеете в виду леди Перривейл?

Она кивнула.

— Почему вы так думаете?

— Я не знаю, мне так кажется. И он тоже был замешан. Ведь он унаследовал все, верно? Значит, у него был мотив. Убийств без мотива не бывает.

— Да, мы это все уже обсуждали.

— Вы ведь не намерены сдаваться?

— Нет-нет. Но мне очень хотелось бы сдвинуться с мертвой точки.

— Ну, у вас есть для этого все условия. Если я чем-то смогу помочь… в любое время…

— Вы верный союзник, нянюшка.

— Мы тут совсем неподалеку друг от друга. Надеюсь, вы как-нибудь все же наведаетесь в Трекорн-манор. А я буду стараться заглядывать к вам с Джеком Картером. Так что держите меня в курсе. Я не могу вам передать, на что я готова ради того, чтобы еще раз увидеть моего мальчика.

— Я знаю, — кивнула я.

Вошла миссис Форд.

— Я не сомневаюсь, что без меня этот дом постигло бы полное разорение, — воскликнула она. — Я сто раз говорила кухарке, что ее светлость терпеть не может чеснок. А она все равно собиралась набросать в рагу чеснока. Она несколько месяцев работала во французской семье, вот и понабиралась у них всяких идей. Приходится следить буквально за всем. Я едва успела ее остановить. Вы тут без меня не скучали?

— Я сказала мисс Крэнли, что если мне удастся убедить Джека Картера подвезти меня, я скоро опять заскочу к вам в гости.

— Приезжайте в любое время. Вам тут рады, и вы это знаете. О, вот поглядите, святой отец оставил у меня свои очки. Он бы и голову забыл, если бы она не была прикручена к плечам. Что же он теперь будет делать без очков? Придется их ему отнести.

— Давайте я отнесу, — предложила я. — Я с удовольствием прогуляюсь.

— О, в самом деле? Он их уже, наверное, хватился. Если нет, то скоро все равно хватится.

Я взяла очки. А нянюшка Крокетт попрощалась с миссис Форд, сказав, что Джек Картер скоро заедет за ней и что он не любит ждать.

— В таком случае вам лучше спуститься вниз, — закивала миссис Форд. — До свидания, нянюшка, и не забывайте, что я вам всегда рада и всегда готова угостить вас чашечкой отменного Дарджилинга.

Я дошла с нянюшкой Крокетт до ворот, к которым вскоре подъехал Джек Картер. Нянюшка уселась рядом с ним, и я помахала вслед удаляющейся подводе.

Затем я направилась в церковь. Преподобный Артур Джеймс пришел в восторг, когда я вручила ему очки, и тут же познакомил меня с женой, которая с напускной строгостью пожурила его за то, что он их вечно теряет, и заявила, что этот случай должен послужить ему уроком.

Меня пригласили войти, но я сослалась на то, что меня ждет Кейт, и, выйдя во двор, направилась к воротам. Меня со всех сторон окружали могилы. Я всегда удивлялась тому, какой притягательной силой обладают подобные места. Вот и сейчас я не удержалась и начала читать надписи на надгробных плитах. Эти люди жили сотни лет назад, думала я. Интересно, какая была у них жизнь? А вот и склеп Перривейлов. В нем лежит Козмо. Если бы только он смог заговорить и поведать о том, что произошло на самом деле.

Мое внимание привлекла жестянка на могиле Томаса Пэрри, потому что на этот раз в ней стояли розы. Четыре изысканных розовых розы с голубоватым оттенком.

Я не поверила своим глазам и подошла поближе. Моему взгляду предстала дешевая каменная плита, совершенно незаметная среди окружающих ее пышных надгробий. Сомнений не было — передо мной были розы, утрату которых только сегодня утром оплакивал садовник Литлтон.

Я замерла, не сводя глаз с букета.

Кто их сюда принес? Я вспомнила веточки, сорванные с живой изгороди. Но эти розы?

Кто сорвал розы в саду Перривейлов с тем, чтобы поставить их в жестянку на могиле безвестного человека?

Почему Кейт решила показать мне эту могилу?

Я в задумчивости возвращалась в Перривейл-корт. Чем больше я об этом думала, тем больше убеждалась, что кроме Кейт это сделать было некому.

Она с нетерпением ожидала моего возвращения. Я не успела провести в своей комнате и нескольких минут, как она тоже туда явилась.

Усевшись на кровать, она с упреком посмотрела на меня.

— Вы опять где-то были. Вчера вы ездили на встречу с этим мужчиной, а сегодня вы пили чай у миссис Форд. Но когда я к ней зашла, вы уже исчезли.

— Священник оставил у миссис Форд очки, и мне пришлось их ему отнести.

— Глупый старик. Вечно он что-нибудь теряет.

— Просто он немного рассеянный. Таких людей много. Они думают о важных вещах и забывают о мелочах. Ты слышала сегодня утром шум из-за роз?

— Каких роз? — мгновенно насторожилась она, а я поняла, что нахожусь на верном пути.

— Да каких-то особенных роз. Литлтон за ними тщательно ухаживал и очень ими гордился. Но кто-то их сорвал. Литлтон был в ярости. А впрочем, я знаю, где они.

Она искоса смотрела на меня.

— Они на кладбище, на могиле неизвестного утопленника. Помнишь, ты показывала мне его могилу. Тогда там стоял лабазник. Теперь там стоят изумительные розы, с таким трудом выращенные Литлтоном.

— Я же видела, что вы тогда подумали. Вы решили, что этот лабазник просто ужасен.

— О чем это ты?

— О полевых цветах. На могилы принято приносить розы и лилии.

— Кейт, — твердо произнесла я. — Это ты сорвала розы и отнесла их на эту могилу.

Она молчала. «Почему?» — спрашивала я себя.

— Это так? — настаивала я.

— На других могилах есть статуи и другие украшения. Что из того, что я принесла несколько цветков?

— Но почему ты это сделала, Кейт?

Она передернула плечами.

— Давайте читать, — сказала она.

— Я не смогу сосредоточиться на чтении, пока во всем не разберусь.

— В чем вы хотите разобраться? — вскинулась она.

Агрессивность была ее обычной защитной реакцией.

— Скажи мне честно, почему ты отнесла цветы на могилу этого человека, Кейт?

— Потому что ему никто не приносит цветов, Подумаешь, розы! Кроме того, это розы не Литлтона. Это розы Отто или моей мамы. Они ничего не сказали. Они даже не знают, в саду эти розы или на могиле.

— Но откуда такое сочувствие к этому человеку?

— У него ничего нет.

— Я впервые вижу, что ты кого-то пожалела. Это на тебя не похоже, Кейт.

— Просто мне захотелось это сделать, — вызывающе заявила Кейт, вскинув голову и глядя мне прямо в глаза.

— Так, значит, ты срезала цветы и поставила их на могилу.

— Да, я выбросила полевые цветы и набрала в банку свежей воды…

— Это я понимаю. Но почему именно для этого человека? Ты его… знала?

Она кивнула и внезапно показалась мне очень испуганной маленькой девочкой, совсем непохожей на ту Кейт, которую я так хорошо знала. Я почувствовала, что она растеряна и нуждается в утешении. Я подошла к ней и обняла ее. К моему удивлению, она не сопротивлялась.

— Мы же с тобой друзья, Кейт, — сказала я. — Ты можешь мне все рассказать.

— Я никому этого не говорила. Мне кажется, им это не понравилось бы.

— Кому? Твоей маме?

— И Грэмпсу.

— Кем был этот человек, Кейт?

— Я думала, что это… возможно, это мой отец.

На мгновение я потеряла дар речи. Пьяный матрос был ее отцом?

— Понятно, — немного помолчав, ответила я. — Это меняет дело.

— Все носят цветы на могилы своих отцов, — прошептала она. — А ему никто не носит. Вот… я и решила…

— Ты правильно сделала. Никто тебя за это не осудил бы. Расскажи мне о своем отце.

— Я его не любила, — сказала она. — И я его очень редко видела. Мы жили в каком-то доме на грязной улице возле грязного базара. Мы его боялись. Мы жили наверху, а под нами тоже жили люди. У нас было три комнаты. По деревянной лестнице можно было спуститься в сад. Все было совсем не так, как здесь, и даже на так, как в Ракушечном домике. Это было… ужасно.

— И ты жила там с мамой и папой?

Я пыталась представить себе роскошную красавицу Мирабель в таком месте, которое кратко, но выразительно описала Кейт. Это оказалось нелегко.

— Он редко бывал дома. Он все время был в море. Но когда он возвращался, это было ужасно. Он все время был пьян… и мы его ненавидели. Но он скоро опять уходил в море.

— И вы выбрали такой момент, чтобы уехать?

Она кивнула.

— Приехал Грэмпс, и мы уехали… вместе с ним. Тогда мы и поселились в Ракушечном домике… и все изменилось.

— Но человека в могиле звали Томас Пэрри, а ты — Кейт Бланчард.

— Я об этом не знаю. Все, что я знаю, так это то, что он был моим отцом. Он был моряком, и он приходил домой с белым мешком на плече, и мама его ненавидела. Но когда приезжал Грэмпс, все было по-другому. Моряка, то есть отца, там тогда не было… Ну, он был, только совсем немного. Он сразу уходил. А потом мы вместе с Грэмпсом сели в поезд, и он привез нас в Ракушечный домик.

— Сколько тебе было лет, Кейт?

— Я не помню. Наверное, три или четыре года. Это было очень давно. Я мало что помню. Помню, как сидела на коленях у Грэмпса, а он показывал мне коров и овец в полях. Я так радовалась. Я знала, что Грэмпс нас увозит и я больше никогда не увижу отца.

— И все же ты носишь цветы на его могилу.

— Я подумала, что это мой отец.

— Значит, ты не уверена.

— Уверена… но иногда сомневаюсь. Я не знаю. Но он мог быть моим отцом. Я его ненавидела, а потом он умер… Но если это и в самом деле был мой отец, я должна ставить на его могилу цветы.

— Выходит, он приехал сюда?

Какое-то мгновение она молчала, а потом прошептала:

— Я его увидела и очень испугалась.

— Где ты его увидела?

— В Апбридже. Иногда я играла с Лили Дрейк. Она тоже приходила в Ракушечный домик, и мы играли там. Грэмпс придумывал для нас разные интересные игры. Лили любила приходить к нам, я тоже любила ходить к ней. Когда миссис Дрейк ездила в город за покупками, она брала нас собой. Там я его и увидела.

— Ты уверена, что это был он?

Она смерила меня пренебрежительным взглядом.

— Но я же его знала. Он так странно ходил… как пьяный… хотя иногда был трезвый. Наверное, он так часто был пьян, что просто забыл, как ходить ровно. Мы с миссис Дрейк и Лили стояли у лотка. На лотке лежали ярко-красные яблоки и груши. И тут я его увидела. Он меня не видел. Я спряталась за спину миссис Дрейк. Она очень большая и всегда носит много юбок. Я целиком могла бы спрятаться в этих юбках. И еще я услышала его голос. Он подошел к одному из лоточников и спросил, не видел ли он рыжеволосую женщину с маленькой девочкой. Он сказал, что женщину зовут миссис Пэрри. Торговец ответил, что он такой женщины не знает. И тогда я подумала, что все в порядке, потому что мою маму звали не миссис Пэрри, а миссис Бланчард. Но я все равно думала, что он — мой отец.

— Ты рассказала маме о том, что его видела?

Она покачала головой.

— Но я рассказала Грэмпсу.

— И что он сказал?

— Он сказал, что этого не может быть. Мой отец умер. Он утонул в море. А в Апбридже я увидела другого, похожего на него человека.

— Ты ему поверила?

— Конечно.

— Но ты сказала, что считаешь этого человека своим отцом.

— Нет, это не все время так. То считаю… то не считаю. А потом я подумала, а вдруг он и в самом деле был моим отцом… тогда на его могиле должны быть цветы.

Я прижала ее к себе, и ей, похоже, стало приятно.

— О Кейт, — произнесла я, — я так рада, что ты мне все рассказала.

— Я тоже, — ответила она. — Но мы ведь заключили перемирие, правда?

— Да, — кивнула я. — Но с перемирием покончено. Мы можем обойтись и без него. Теперь мы друзья. Рассказывай дальше.

— Потом человек, которого я видела, утонул. Он напился и сорвался с утеса. Это было очень похоже на моего отца. Он вполне был на такое способен. Значит, этот человек действительно был на него похож. Так что я легко могла ошибиться.

— Его звали Пэрри. А как звали тебя, когда ты жила в том доме… до того как за вами приехал твой дедушка?

— Я не помню. Да нет, помню… Бланчард… кажется.

— Тебе кажется, что тебя могли звать как-то иначе?

Она энергично затрясла головой.

— Нет, Грэмпс сказал, что меня всегда звали Кейт Бланчард, что так звали моего отца и что в Апбридже я видела совсем другого человека. Просто он был похож на моего отца. Кроме того, он тоже был матросом, а все матросы похожи друг на друга. Но все матросы в «Острове сокровищ» выглядели по-разному, верно? Так это же были особенные матросы. Ах, Крэнни, я не должна была вам всего этого рассказывать.

— Нет, ты поступила правильно. Теперь мы лучше понимаем друг друга. Мы узнали, что мы настоящие друзья. Мы будем всячески помогать друг другу. Расскажи мне, что было после того, как этого человека нашли на скалах.

— Ну, его просто нашли и все. Кто-то сказал, что он моряк и что он нездешний, а приехал из Лондона. Он кого-то искал… каких-то родственников. Так написали в газетах.

— А ты сказала дедушке, что тебе кажется, будто это твой отец?

— Грэмпс сказал, что это не так и чтобы я перестала об этом думать. Мой отец умер, и теперь мы с мамой живем с ним, в симпатичном Ракушечном домике у моря.

— Но когда на берегу нашли его тело, поднялся шум, верно? Где оно лежало?

— На камнях у подножия утеса. Говорили, что если бы был прилив, его бы унесло в море. Но прилива не было.

— И что же ты теперь будешь делать, Кейт? Будешь продолжать носить цветы на его могилу?

Ее лицо приняло упрямое выражение.

— Да, — ответила она. — Мне не жалко розы Литлтона. — Она рассмеялась и на мгновение вновь стала похожа на старую проказливую Кейт. — Захочу и сорву. Это не его розы. На самом деле это розы Отто, а еще моей мамы, потому что она вышла замуж за Отто, и все, что принадлежит ему, теперь принадлежит и ей.

«В глубине души она верит в то, что в этой могиле лежит ее отец», — подумала я. Что касалось моей души, то в ней крепла уверенность, что я сделала очень важное открытие.


Новые открытия


То, что я узнала от Кейт не шло у меня из головы, и я уверовала, что все это имеет какое-то отношение к загадке, которую я пыталась разгадать. Я поняла, что пьяный матрос был первым мужем Мирабель, а поскольку в ее планы входило стать хозяйкой Перривейл-корта, то он ни в коем случае не должен был ее найти.

Появление мужа полностью лишило бы ее шансов на выгодное замужество. И тут он очень кстати свалился с утеса. Кому он мешал, так это ей. Что если и Козмо ей мешал? Почему? Она собиралась за него замуж. Но сразу после его смерти вышла замуж за Тристана.

Возможно, погибший матрос не имел к Мирабель никакого отношения. В пользу моей теории говорила лишь убежденность Кейт. А она еще та фантазерка. Она была совсем маленькой, когда в последний раз видела отца и этого, очень похожего на него человека. Она назвала как особую примету его походку. Но у большинства матросов раскачивающаяся походка. Она вырабатывается оттого, что они постоянно пытаются удержать равновесие на зыбкой палубе.

Все это было очень неопределенно, и я не знала, что думать. С другой стороны, я чувствовала, что сделала шаг вперед, пусть и не очень большой.

На следующий день мне передали, что меня ждет леди Перривейл. Она встретила меня очень радушно. Она выглядела так женственно, что я просто не могла представить себе, как она заманивает своего первого мужа на край утеса, а затем толкает его вниз. Это было немного чересчур. И вообще, Томас Пэрри никак не мог быть мужем Мирабель Бланчард. Но ведь она могла сменить имя… Мне никак не удавалось распутать клубок своих спутанных мыслей.

— Если я не ошибаюсь, вы вчера встречались со своим другом, мистером Лоримером? — начала она.

— О да.

— Мне об этом рассказала Кейт. Она очень по вас скучала. — Она подарила мне свою ослепительную улыбку. — Вам вовсе необязательно встречаться в «Короле-Моряке». Мы будем очень рады, если он станет приезжать к вам сюда. Я не хочу, чтобы вы подумали, будто не имеете права принимать гостей.

— Вы очень добры.

— Честно говоря, я подумываю о том, чтобы в ближайшем будущем пригласить его вместе с братом к обеду.

— Мне кажется, его брат слишком потрясен своей потерей и вряд ли настроен ездить с визитами.

— О да, конечно, однако я приглашу их обоих, и, возможно, мистер Лукас Лоример примет приглашение.

— Я уверена, что он сделает это с огромным удовольствием.

— Разумеется, вы тоже к нам присоединитесь. Гостей будет не очень много. Просто небольшой обед в кругу друзей.

— Думаю, все останутся довольны.

— Я сегодня же отправлю в Трекорн-манор приглашение и очень надеюсь, что они приедут.

Мне показалось, леди Перривейл устраивает вечеринку, чтобы продемонстрировать, что она относится ко мне не как к гувернантке. Я отлично помнила, что когда у нас в доме появилась Фелисити, мои родители из кожи вон лезли, чтобы убедить ее в том, что она живет у нас не в качестве прислуги, ведь она попала к нам по рекомендации одного из коллег отца. Но наш дом нельзя было назвать обычным.

Мне нравилось, что леди Перривейл проявляет такую заботу о моих чувствах, но, разговаривая с ней, я видела ее в убогой квартирке, из которой ей удалось бежать, воспользовавшись очередным отсутствием Томаса Пэрри. Я видела, как он возвращается и, обнаружив пустое гнездо, пускается на поиски беглянок.

Мне так хотелось поговорить с Лукасом, рассказать ему все, что я узнала. Быть может, это было бы самым правильным. Если Томаса Пэрри убил кто-то из моих новых знакомых, то почему бы ему подобным же образом не обойтись с Козмо? Какое отношение мог иметь к Томасу Пэрри Саймон? Я нуждалась в совете и помощи. И Лукас был так близко.

Мне не терпелось поскорее его увидеть. Я очень опасалась, что он может не принять приглашение к обеду. Увидев посыльного, отправляющегося с приглашением в Трекорн-манор, я подстерегла его на обратном пути, как бы невзначай оказавшись во дворе в момент его возвращения.

— О, привет, Моррис, — поздоровалась я. — Ты был в Трекорн-манор?

— Да, мисс, но мне не повезло. Их обоих не было дома, ни мистера Карлтона, ни мистера Лукаса.

— Так, значит, ты не смог вручить им приглашение?

— Нет, мне пришлось его оставить. Кто-нибудь позже привезет ответ. Жаль. Вместо одной поездки выходит две.

Ответ привезли на следующий день. Я спустилась вниз, надеясь увидеть Дика Дювейна, но это оказался не Дик, а один из конюхов.

— А я думала, что ответ привезет Дик Дювейн, — удивилась я. — Обычно подобные поручения выполняет именно он.

— Дика в поместье нет, мисс.

— И где же он?

— Уехал за границу.

— Без мистера Лукаса!

— Похоже на то. Мистер Лукас дома, а Дика Дювейна нет. Я так слышал, что он за границей.

— Мистеру Лукасу его будет не хватать.

— Тут вы правы, мисс.

— Хочешь, я отнесу эту записку леди Перривейл?

— Если вас не затруднит, мисс.

Я взяла конверт и направилась к леди Перривейл.

— Карлтона не будет, — сказала она, пробежав письмо глазами. — Он не чувствует себя готовым развлекаться. Бедняга. Но Лукас с удовольствием принял приглашение.

Именно это меня и интересовало. Но как мог Дик Дювейн оставить Лукаса и уехать? А впрочем, должны же они когда-то расставаться. На корабле Дика тоже не было.

Званый обед был назначен на конец недели. Я радовалась тому, что мне не придется долго ждать, и я завтра снова увижу Лукаса.

Кейт после своей исповеди держалась несколько отчужденно. Наверное, она сомневалась, не слишком ли много мне рассказала. На уроках она была невнимательна, и даже «Графу Монте-Кристо» не удалось ее оживить.

Ее не особенно интересовал предстоящий обед, потому что она в таких мероприятиях не участвовала. Может, она и сожалела о сделанном мне признании, но все равно это нас сблизило, и она всюду ходила за мной по пятам.

Наступил вечер званого обеда. Я выбрала платье лазурного цвета, прошитое золотыми нитями и напоминающее лазурит. Я взяла это платье, еще собираясь в гости к Фелисити. Тетя Мод сказала, что Фелисити наверняка будет давать званые обеды, и поэтому у меня должно быть хоть одно пристойное платье.

Я собрала свои белокурые волосы в высокую прическу и с удовлетворением отметила, что благодаря платью мои глаза кажутся еще ярче. Я осталась чрезвычайно довольна своим внешним видом и туалетом.

Кейт пришла взглянуть на меня и сказала, что я очень хорошенькая.

— Спасибо за комплимент, — ответила я.

— Это правда. Если человек говорит правду, это все равно комплимент?

— Конечно. Фальшиво звучит только лесть.

— Вы рассуждаете, как гувернантка.

— Я и есть гувернантка.

Она плюхнулась на кровать и рассмеялась.

— Там будет ужасно скучно, — заявила она. — Я не знаю, почему вы решили, что там будет весело. Только потому, что там будет этот старый Лукас?

— Я бы не сказала, что он старый.

— Конечно старый. Он очень старый. Вы старая, а он еще старее.

— Тебе так кажется, потому что ты очень юная. Ты всех сравниваешь с собой.

— Он все равно старый и ходит он криво.

— Откуда ты знаешь?

— Одна из служанок рассказала. Он чуть не утонул и только чудом спасся.

— Тебе сказали правду. Я тоже чуть не утонула.

— Но вы здоровая, а он нет. — Я промолчала, а она продолжала говорить: — И старик священник тоже там будет со своей страхолюдной женой… и доктор… и все самые нудные в мире люди.

— Тебе они, может, и кажутся скучными, но я считаю иначе. Я с нетерпением жду начала обеда.

— Вот почему ваши глаза сверкают и кажутся такими синими. Вы мне потом расскажете, как все прошло?

— Непременно.

— Все-все? Обещаете?

— Я расскажу тебе все, что, по моему мнению, тебе следует знать.

— Но я хочу знать все.

— Все, что пойдет тебе на пользу.

Она показала мне язык.

— Гувернантка, — сказала она.

— Это не самая симпатичная часть твоей анатомии, — отозвалась я.

— Что такое анатомия?

— Попробуй выяснить сама. Мне пора вниз.

Она скривилась.

— Ладно. Смотрите, чтобы этот Лукас не убедил вас уехать отсюда.

— Я ему не позволю.

— Обещаете?

— Обещаю.

Она улыбнулась.

— У меня есть для вас хорошая новость. Там будет Грэмпс, так что на самом деле вам не будет очень скучно.

Гости уже начали съезжаться. Я спустилась в холл, а вскоре нас пригласили к столу. Я обнаружила, что сижу рядом с Лукасом.

— Какой приятный сюрприз! — воскликнул он.

— Я так рада, что ты приехал.

— Я же говорил тебе, что приму приглашение.

— А что случилось с Диком Дювейном? Я слышала, он уехал за границу.

— Не навсегда. На некоторое время…

— Меня это удивило. Я думала, он твой верный и преданный слуга.

— Я никогда не смотрел на него как на обычного слугу, да и он себя таковым не считает.

— Вот поэтому я и удивилась.

— Раньше мы с ним много путешествовали. У нас было много приключений. Но теперь я прикован к дому… и уже не могу так свободно перемещаться по миру, как прежде. Бедняга Дик, он себе места не находил. Поэтому он и уехал один… на некоторое время.

— Я думала, он предан тебе душой и телом.

— Так и есть, и я тоже предан ему. Но почему он должен из-за моего увечья сидеть на одном месте? Лучше расскажи мне, как поживаешь ты. Правда, здесь, в окружении семьи, не самое удачное место для подобных разговоров. Наверное, ты уже успела близко с ними познакомиться.

— Не со всеми. Например, вдовствующую леди Перривейл я вижу впервые.

Лукас бросил взгляд в сторону престарелой леди. Вид у нее был весьма внушительный. Я и в самом деле видела ее впервые. Она не могла без посторонней помощи спускаться вниз и большую часть времени проводила в своих комнатах. Рядом с ней сидел майор, оживленно о чем-то ей говоривший, что, судя по всему, доставляло ей немалое удовольствие. Тристан сидел на другом конце стола и поддерживал беседу с супругой доктора.

Лукас прав: мы не могли обсуждать семью за их собственным обеденным столом.

Разговор принял общий характер. Говорили о королеве, о ее немолодых годах, о достоинствах Глэдстона и Сэлисбери и тому подобном. Я рассеянно прислушивалась к разговору, думая о том, что мне очень хочется остаться наедине с Лукасом. Мне так много нужно было ему рассказать. Мне не терпелось спросить его, что он думает о пьяном матросе. Я твердо уверена в том, что если бы мне тогда представилась возможность поговорить с Лукасом наедине, я бы рассказала ему все, без утайки.

После обеда я вышла вместе с остальными дамами, оставив мужчин пить портвейн. К моему удивлению, меня усадили рядом с вдовствующей леди Перривейл. Возможно, она изъявила желание познакомиться с гувернанткой Кейт? Она являлась одной из тех женщин, перед которыми все трепещут. По ее лицу сразу было видно, что она привыкла повелевать. Я вспомнила все, что о ней слышала, в частности, то, что ее деньги позволили восстановить Перривейл. «Должно быть, она очень любит этот дом», — подумала я.

— Я очень рада, что нам представилась возможность поболтать, мисс Крэнли, — заговорила она. — Моя невестка рассказала мне, что вам удалось усмирить юную Кейт. Это достижение! Сколько тут уже перебывало гувернанток! И ни одна не задержалась больше, чем на месяц или два.

— Я здесь неполный месяц, леди Перривейл.

— Надеюсь, что вы проведете под нашей крышей еще очень много месяцев. Моя невестка на вас не нарадуется. Она говорит, что Кейт не узнать.

— К ней просто необходимо было найти правильный подход.

— Думаю, это касается нас всех.

— Но не все так непредсказуемы, как Кейт.

— Зато вы предсказуемы, мисс Крэнли. А я совершенно непредсказуема. Сегодня у меня благоприятный день. Если бы это было иначе, меня бы здесь не было. Мне кажется, вы во всем любите порядок.

— Я к нему стремлюсь.

— Мы всегда получаем то, к чему стремимся. А я уже и не стараюсь. Хотя раньше я была такой, как вы. Терпеть не могла беспорядок и неразбериху. Но приходит старость, мисс Крэнли, и все меняется. Как вы находите Перривейл-корт?

— Я нахожу его одним из самых интересных домов, в которых мне только приходилось бывать.

— В этом мы с вами сходимся. Я влюбилась в него с первого взгляда. Я так рада, что Тристан женился и остепенился. Я надеюсь, что у меня будут внуки… что я успею их увидеть. Мне хотелось бы нескольких.

— Надеюсь, ваше желание осуществится.

— Я хочу, чтобы этот дом и это поместье перешли к моим внукам, в жилах которых будет течь кровь Аркрайтов и Перривейлов… вы меня понимаете? Именно деньги Аркрайтов сделали Перривейл таким, каким вы его сегодня видите, так что это было бы справедливо. Это было бы очень правильное смешение кровей.

Мне эта речь показалась несколько странной. Я заметила, что глаза пожилой леди затуманились, и предположила, что она забыла о том, с кем она разговаривает. Я также заметила, что Мирабель встревоженно на нее поглядывает.

Вдовствующая леди Перривейл заметила взгляды Мирабель. Она помахала ей рукой и улыбнулась.

— Вы не находите, что она прелестна, мисс Крэнли? Я, разумеется, говорю о своей невестке. Вы когда-нибудь видели такую красивую женщину?

— Нет, — искренне ответила я, — не видела.

— Я знала ее мать и отца, этого милого майора. Так приятно иметь такого соседа. Ее мать была моей лучшей подругой. Мы вместе ходили в школу. Именно поэтому после ее смерти майор и переехал сюда… и после того, как он уволился из армии, разумеется. Я так ему и сказала: «Переезжай в Корнуолл». Я так благодарна ему за то, что он меня послушал. Это подарило нам Мирабель.

— Она потеряла своего первого мужа, — осторожно произнесла я.

— Бедная Мирабель. Это так грустно — остаться вдовой с ребенком на руках. Хотя у нее остался ее замечательный, замечательный отец… который очень своевременно уволился из армии. Он для всех нас стал поддержкой и опорой. Вы с ним знакомы? Я хотела спросить, вы встречались до сегодняшнего вечера?

— Да, мы с Кейт заезжали к нему во Вдовий дом.

— Ну да, конечно. Она его обожает. Он так хорошо умеет обращаться с детьми. Впрочем, он это умеет делать со всеми. Он предан Мирабель. Ее замужество привело его в восторг… как и меня. Именно о такой невестке я и мечтала. Кроме того, это означает, что майор тоже здесь, с нами… такой приятный сосед… и член семьи.

— У него очень милый дом и сад.

— Похоже, ему там нравится. Мне бы очень хотелось его там проведать, но я уже не выхожу на улицу.

— Какая жалость.

— Да… вы правы. Но старость берет свое. Мне помогает очень хорошая женщина. Она уже много лет мне прислуживает. Она моя неотлучная компаньонка. Я занимаю комнаты по соседству с теми, где жил мой покойный муж. Это совершенно отдельная часть дома. Мой муж любил уединение. Он был глубоко религиозен. Я всегда говорила, что ему следовало делать карьеру в церкви. Что ж, приятно было поболтать с вами. Приходите ко мне. Мария… моя служанка… тоже будет вам рада. Вообще-то это она держит меня в курсе всех дел.

— Я с ней, наверное, не знакома.

— Думаю, что нет. Она редко покидает мои комнаты.

— Мне кажется, моя комната расположена как раз напротив вашей.

— А, вас поселили в комнате рядом с детской. Да, пожалуй. О, смотрите, мужчины возвращаются. Сейчас они нас разлучат. Приятно было с вами познакомиться. И спасибо вам за то, что вы делаете с Кейт. Этот ребенок умеет создавать окружающим проблемы. Моя невестка говорит, что у нее как будто гора с плеч свалилась.

— Я не заслужила таких комплиментов.

К нам подошла Мирабель. Она улыбнулась мне.

— Мисс Крэнли должна поговорить со своим другом, — сообщила она престарелой леди.

Она увлекла меня за собой.

— Надеюсь, моя свекровь вас не утомила, — обратилась она ко мне. — Она часто говорит бессвязно. Честно говоря, она очень редко посещает подобные мероприятия. Но последнее время ей было намного лучше, кроме того, она хотела познакомиться с вами. Она часто заговаривается… и не всегда отдает себе отчет в происходящем.

— Нет, нет, — заверила я ее. — Она показалась мне очень здравомыслящим человеком.

— Я рада. А вот и мистер Лоример.

К нам уже шел Лукас. К сожалению, он был не один, и нам удалось остаться наедине только в самом конце вечера.

— Какая жалость. Мне так много надо было тебе рассказать, — вздохнула я.

— Ты меня заинтриговала.

— Но не здесь, Лукас.

— Что ж, значит, мы должны встретиться. Как насчет завтра в «Короле-Моряке»?

— Я постараюсь приехать.

— Два тридцать, как и в прошлый раз?

— Отличное время.

— С нетерпением буду ждать встречи, — кивнул Лукас.

Вечер закончился. Кейт пришла в мою комнату, когда я раздевалась.

— Ну и как? — поинтересовалась она.

— Очень интересно. Я долго беседовала с вдовствующей леди Перривейл.

— Вы имеете в виду мать Отто? Она старая ведьма.

— Кейт, как тебе не стыдно!

— В любом случае она сумасшедшая. Она не выходит из комнат, где умер сэр Эдвард. Она там все время со старухой Марией. Она живет с привидением. Мне она не нравится.

— Она хорошо о тебе отзывалась.

— Бросьте, я ей не нравлюсь. Хотя ей нравятся моя мама и Грэмпс. Вы говорили с Грэмпсом?

— Почти нет. Так, поздоровались. Просто удивительно, как трудно бывает иногда поговорить с человеком.

— А со старым Лукасом?

— Почему ты всех считаешь старыми?

— Потому что это так и есть.

— Да, им уже не по девять лет. А теперь уходи. Я хочу спать.

— Вы мне все расскажете утром.

— Да рассказывать, в общем-то, нечего.

— Вы, наверное, думаете, что будете участвовать здесь во всех вечеринках и подцепите себе богатого мужа.

— Почти все мужчины были с женами, — улыбнувшись, ответила я.

— Все, что вам нужно сделать, так это…

— Что «это»? — поинтересовалась я.

— Убить их, — закончила она. — Спокойной ночи, Крэнни. Увидимся утром.

С этим она исчезла.

Ее слова не на шутку меня встревожили. Что происходит в голове этого ребенка? Что ей известно? И что она придумывает, если ей недостает информации? У меня из головы не шел пьяный матрос. Я почти решилась обо всем рассказать Лукасу.

* * *


Когда я на следующий день встретилась с Лукасом, я все еще колебалась. Но первым, что он сказал, как только мы уселись за стол, было:

— А теперь выкладывай. Что ты там задумала? Почему ты ничего не рассказываешь мне? Ты уже давно хочешь чем-то поделиться… Я же вижу. Да и вообще, именно за этим ты меня сюда и пригласила.

— Да, мне есть что тебе рассказать, — кивнула я. — Лукас, ты должен пообещать… Пообещай мне, что ты не сделаешь ничего, если я тебя об этом не попрошу…

Он озадаченно посмотрел на меня.

— Ты хочешь поговорить о чем-то, что случилось на острове?

— Да… в каком-то смысле…

— Джон Плайер?

— Да. Только он не Джон Плайер, Лукас.

— Меня это не удивляет. Я знал, что его окутывает какая-то тайна.

— Пообещай мне, Лукас. Я ничего не смогу тебе рассказать, пока ты не пообещаешь.

— Как я могу тебе что-то пообещать, если я сам не знаю, что обещаю?

— Как я могу тебе что-то рассказать, если я в тебе не уверена?

Он криво усмехнулся.

— Ну, хорошо. Я обещаю.

— Его зовут Саймон Перривейл, — произнесла я.

— Что?

— Да, он покинул Англию на «Звезде Атлантики»… заняв место одного из матросов.

Лукас не сводил с меня изумленного взгляда.

— Лукас, — умоляюще произнесла я, — я хочу доказать его невиновность… чтобы он смог вернуться домой.

— Это все объясняет.

— Я знала, что ты сразу все поймешь. И я боялась, что ты можешь счесть своим долгом сообщить властям… или что-нибудь в этом роде.

— Можешь на этот счет не переживать. Я ведь пообещал, верно? Рассказывай дальше. Я так думаю, он тебе признался в этом на острове, когда я лежал на берегу и был не в состоянии перемещаться.

— Да, так и было. Ты должен знать еще кое-что. Он был в гареме, или, точнее, сразу за его стенами. Он работал в саду. Я рассказывала тебе о том, как я подружилась с Николь, а она дружила со старшим евнухом. Ну, он… Саймон… сумел расположить к себе старшего евнуха и, наверное поэтому, а также благодаря Николь он помог нам обоим. Саймон сбежал вместе со мной.

От изумления Лукас потерял дар речи.

— Нас вместе вывезли оттуда и оставили неподалеку от британского посольства. Я вошла… и со временем попала домой. Саймон не осмелился туда войти. Он не хотел, чтобы его отправляли домой. Он оставил меня там и сказал, что попытается добраться до Австралии.

— И ты больше ничего о нем не слышала?

Я покачала головой.

— Теперь я понимаю, — медленно произнес Лукас, — откуда взялась эта безумная идея доказать его невиновность.

— Это не безумная идея, Лукас. Я знаю, что он невиновен.

— Потому что он тебе об этом сказал?

— Дело не только в этом. Я его очень хорошо узнала.

Лукас молчал несколько секунд, прежде чем произнести:

— Возможно, было бы лучше, если бы он вернулся домой и разобрался во всем сам? Если, как ты говоришь, он невиновен?

— Он действительно невиновен. Но как он может это доказать? Все сразу решили, что убийство совершил он.

— И ты считаешь, что тебе удастся заставить их изменить свое мнение?

— Лукас, я знаю, что это реально. Иначе и быть не может. Я в этом глубоко убеждена. Если бы мне только удалось распутать эту загадку!

— И ты хочешь этого больше всего на свете?

Я кивнула.

— Понятно. И как тебе в этом помогает роль гувернантки?

— Я здесь. Я в окружении людей, имеющих определенное отношение к этому убийству. Это способ…

— Послушай, Розетта. В твоих действиях отсутствует логика. Ты позволяешь эмоциям возобладать над разумом, над здравым смыслом. Ты пережила невероятные приключения, ты окунулась в мир, столь отличный от нашего, что утратила способность рассуждать здраво. Ты стала героиней мелодрамы… Такое ты себе даже представить раньше не могла. Каким-то чудом ты спаслась. У тебя был один шанс из тысячи… но из-за того, что у тебя все получилось, ты теперь ожидаешь от жизни продолжения приключений. Ты попала в неволю… в гарем… где все было другим. Там происходили странные вещи. А теперь ты в другом гареме, в гареме, созданном твоим собственным воображением. Ты его узница. Ты считаешь, что тебе удастся раскрыть это убийство, хотя всем и так ясно, кто его совершил. Невинные редко убегают. Не забывай об этом. Скрывшись, он полностью признал свою вину. Ты ведешь себя алогично, Розетта. Ты живешь в мире иллюзий.

— Нянюшка Крокетт тоже в него верит.

— Нянюшка Крокетт! А она к этому какое имеет отношение?

— Она была его няней. Она знает его лучше, чем кто-либо. Она говорит, что он на такое неспособен. Она это точно знает.

— Это объясняет вашу дружбу. Работа гувернанткой — это ее затея?

— Это наша общая затея. Мы об этом не думали до тех пор, пока не подвернулась возможность. И тут мы увидели, что это позволит мне проникнуть в дом.

Я умоляюще смотрела на Лукаса.

— Хочешь мое мнение? — спросил он.

Я кивнула.

— Брось эту затею. Откажись от этого фарса. Возвращайся в Трекорн, выходи за меня замуж и живи счастливо, насколько нам позволят обстоятельства.

— Что ты называешь фарсом, Лукас?

— Операцию по спасению Саймона Перривейла. Забудь его. Выкинь его из головы. Давай рассуждать вместе: он сбежал как раз накануне ареста. Одно это уже немаловажно. Если он вернется, его будут судить за убийство и повесят. Пусть он устраивает свою новую жизнь в Австралии… или еще где-нибудь. Если уж ты так убеждена в его непричастности к убийству, пусть он живет спокойно там, где ему ничего не угрожает.

— Я хочу доказать, что его обвинили несправедливо.

— Ты хочешь, чтобы он вернулся, — он посмотрел на меня грустным взглядом. — Я тебя отлично понимаю. — Он пожал плечами и задумался, как будто совещаясь с самим собой. Затем спросил: — Что тебе уже удалось обнаружить?

— Историю о пьяном матросе.

— О ком?

— Его звали Томас Пэрри. Он упал с утеса и утонул.

— Погоди-ка. Я что-то об этом слышал. В свое время эта история здесь очень нашумела. Кажется, он приехал сюда… из Лондона? Кажется, так. Он напился и свалился с утеса. Теперь я все припоминаю.

— Да, — кивнула я, — это он самый. Он похоронен на местном кладбище. Я обнаружила, что Кейт носит ему на могилу цветы. Когда я спросила ее, зачем она это делает, она ответила, что он ее отец.

— Что? Он был женат на роскошной Мирабель?

— В Кейт нельзя быть уверенным. Она много фантазирует. Она сказала, что увидела его на рынке в Апбридже, где он спрашивал, не знает ли кто-нибудь рыжеволосую женщину по фамилии Пэрри с маленькой девочкой. Она испугалась и спряталась за женщину, с которой пришла, мать ее подруги. Она его очень боялась. Судя по всему, ее память запечатлела отца-изверга.

— А потом его нашли у подножия утеса?

— Вот видишь, какое совпадение? Если Мирабель рассчитывала выйти замуж за одного из Перривейлов, то неожиданное появление мужа могло все испортить.

— И по мнению роскошной Мирабель, от него было гораздо больше проку у подножия утеса с размозженной головой, чем на пороге ее дома с неуместными вопросами. Что ж, в этом есть смысл.

— Не совсем. Видишь ли, я опираюсь только на слова Кейт. Я спросила ее, говорила ли она маме о том, что видела его. Она ответила, что не говорила. Зато она рассказала об этом Грэмпсу. Так она называет своего дедушку, майора Даррелла. Он сказал, что она ошиблась и попросил ее больше об этом не вспоминать, потому что это только расстроит ее мать, а ее отец все равно мертв. Он утонул в море.

— Но почему вдруг девочка решила, что увидела отца?

— Она очень странный ребенок, подверженный причудливым фантазиям. Я допускаю, что ей не хватает отца, вот она его себе и придумала.

— У нее есть отчим. Сэр Тристан.

— Он ею не занимается, а она называет его Отто… и делает это достаточно презрительно. Впрочем, она так относится почти ко всем. Возможно, она заметила, что люди носят на могилы цветы, ей это понравилось, и она придумала повод делать то же самое. У моряка не было родственников, поэтому она стала носить цветы на его могилу и нарекла его своим отцом.

— Звучит убедительно. Но как это может помочь разрешить загадку Перривейлов?

— Я не знаю. Но давай предположим, что кто-то, сейчас живущий в этом доме, совершил убийство… В этом случае он не остановился бы и перед вторым убийством. Возможно, что история с матросом является частью целостной картины, которую я пытаюсь восстановить.

Лукас смотрел на меня, и его лицо выражало чуть ли не отчаяние.

— Я боялась, что ты это так воспримешь, — вздохнула я. — надеялась, что ты мне поможешь.

— Я тебе помогу, — кивнул Лукас. — Только я не думаю, что из этого что-то выйдет. Похоже, Саймон завидовал Козмо и Тристану. В припадке ярости он убил одного брата, но тут его застал второй. Вот и все. Что касается матроса, то, возможно, ты права. Девочке хочется иметь отца, вот она и остановила выбор на мертвом, у которого здесь нет родственников.

— Она срезала лучшие розы в саду, гордость старшего садовника, чтобы отнести их на могилу.

— Вот именно. Это подтверждает твое предположение.

— И все же…

— И все же, — подхватил он, загадочно улыбаясь, — если нам предстоит провести расследование, надо с чего-то начать, и существует слабая вероятность того, что за безвременной кончиной матроса что-то стоит. Вот с этого мы и начнем.

— Как?

— Надо попытаться о нем что-то выяснить. Кем он был? На ком был женат? И если окажется, что на нынешней леди Перривейл, это будет означать, что мы, возможно, напали на след. И если кто-то прикончил матроса, чтобы он не создавал лишних проблем… что ж, вполне возможно, что человек, успешно совершивший одно преступление, мог решиться и на второе.

— Я знала, что ты поможешь мне, Лукас!

— Итак, начнем разматывать клубок, — с пафосом произнес он.

— Как?

— Надо отправиться в Лондон, поднять записи… какая жалость, что Дик Дювейн уехал. Он бы с головой окунулся в эту историю.

— О Лукас… Я так тебе благодарна.

— Я тоже тебе благодарен, — хмыкнул он. — Жизнь стала немного разнообразнее.

Я вернулась в Перривейл-корт в приподнятом настроении.

Я знала, что не ошиблась, доверившись Лукасу.

* * *


Лукас отсутствовал три недели. Каждый день я ждала, что он объявится. Отношения с Кейт вошли в мирное русло. Она все еще время от времени капризничала, но уже не пыталась оказывать мне неповиновение или отлынивать от занятий. Мы много читали, обсуждали прочитанное и больше не говорили о могиле матроса, которую она продолжала навещать. Она больше не срезала розы в саду, а ограничивалась полевыми цветами.

Через несколько дней после того, как Лукас уехал в Лондон, меня разыскала Мария, служанка вдовствующей леди Перривейл. Она сказала, что ее хозяйка хочет со мной пообщаться.

Мария относилась к разряду слуг, которые так долго ухаживают за хозяином или хозяйкой, что начинают считать себя существами высшего порядка. Более того, обычно хозяева уже не могут обойтись без их услуг, поэтому позволяют им много вольностей. Такие слуги считают себя «членами семьи», и я видела, что в случае с Марией мне, быть может, удастся обратить это себе на пользу.

Я впервые оказалась в этой части дома, расположенной как раз напротив моих окон и отделенной от моего крыла мощеным двориком.

Мария встретила меня, прижав палец к губам.

— Она крепко спит, — прошептала она. — Это вполне в ее духе. Она часто приглашает кого-нибудь в гости, но когда гость наконец приходит, она спит беспробудным сном.

Она поманила меня за собой и пригласила заглянуть в приоткрытую дверь. В соседней комнате в глубоком кресле сидела леди Перривейл. Ее голова склонилась на плечо, и она в самом деле спала.

— Мы ее пока не будем беспокоить. Она плохо спала сегодня ночью. С ней это случается. Ей снятся кошмары о сэре Эдварде. Он был настоящим тираном. Э-э-э… Да ведь вы об этом ничегошеньки не знаете. Иногда ей становится хуже, но временами она совершенно нормальная, совсем как прежде. А потом у нее опять все перемешивается в голове.

— Быть может, мне стоит прийти попозже?

Она покачала головой.

— Посидите немного здесь. Когда она проснется, она позвонит или начнет стучать палкой. Да, она очень переменилась.

— Наверное, рано или поздно это нас всех ждет.

— Пожалуй, что так. Но с ней это случилось после ухода сэра Эдварда.

— Это понятно, они ведь были женаты столько лет.

Она кивнула.

— Я вместе с ней приехала на юг. Мне очень не хотелось уезжать из Йоркшира. Вы там когда-нибудь бывали, мисс Крэнли?

— Боюсь, что нет.

— Наши долины не описать словами… красотища… и пустоши тоже. Йоркшир бесподобное место.

— Охотно верю.

— А здесь? Я даже не знаю. Я так и не смогла привыкнуть к здешним людям. У них в голове полно каких-то небылиц. А уж нас, северян, в этом никто не упрекнет.

Она бросила на меня гневный, совершенно незаслуженный взгляд, поскольку у меня и в мыслях не было упрекать ее в чем-либо.

— У нас, мисс Крэнли, все вещи всегда называют своими именами. Никаких вам летающих фей и встающих из могил мертвецов… маленьких человечков в шахтах… гоблинов и чудищ, топящих корабли. Все это кажется мне очень странным, а вам?

— И мне тоже, — с готовностью поддержала ее я.

— Но согласитесь, в таком доме у кого угодно по спине поползут мурашки.

— Но только не у уроженки Йоркшира.

Она улыбнулась. Я видела, что она усматривает во мне почти что родственную душу. Во всяком случае, будучи родом из Лондона, я никак не могла разделять фантазии местных жителей.

— Значит, когда леди Перривейл вышла замуж, вы приехали с ней? — уточнила я.

— Ну, я прислуживала ей еще раньше. И какой же поднялся переполох, когда она собралась замуж за титул. У старины Аркрайта денег только что куры не клевали… он в них купался. Но деньги — это еще не все. А когда моя хозяйка стала миледи, она была на седьмом небе. А что она сделала с этим домом! Он ведь чуть было не превратился в развалину. Так что она получила не только титул, но и этот дом. Разумеется, к этому всему прилагался сэр Эдвард.

— А что, это оказалось для нее суровым испытанием?

— Он был очень странным. Его вообще было невозможно понять. Она привыкла всегда настаивать на своем. Старый Аркрайт ее боготворил. Она была очень красивая, да к тому же еще и с деньгами. Единственный ребенок… наследница. Сразу было видно, на что положил глаз сэр Эдвард.

— А в чем выражались его странности?

— Он все больше молчал и был очень правильный. Ох и строг же он бывал!

— Да, мне об этом рассказывали.

— Каждое воскресенье в церковь, утром и вечером. Все были обязаны идти, даже арендаторы, если не хотели попасть в его черный список. Он стремился забронировать себе место в раю… А тут еще этот мальчик!..

— Какой мальчик? — невинно полюбопытствовала я, потому что она замолчала.

— Он просто взял и привел его, никому ничего не объяснив. Если бы речь шла о ком-нибудь другом, то все сразу бы решили… ну, вы понимаете о чем я… зная мужчин и все такое прочее… Но с сэром Эдвардом себе этого и представить было невозможно. Мне было очень любопытно, кто же этот мальчик. А ее светлость, она вообще его не выносила… просто видеть не могла. Впрочем, ее нетрудно понять. Нянюшка Крокетт, та за него горой стояла. Ее светлость от нее, неверное, хотела бы избавиться, но сэр Эдвард этого ни за что не допустил бы. Хотя он не вмешивался ни во что, касавшееся слуг, лишь бы они в церковь ходили да собирались каждое утро на молитву в холле. Я слышала, как бушевала ее светлость. Она метала громы и молнии и кричала, что не потерпит в доме этого ублюдка… да, да, она даже до этого дошла. Впрочем, ее нетрудно понять. Будучи ее личной служанкой, я много чего слышала. Я ведь прислуживала ей еще в Йоркшире. Она решила, что ей нужна личная служанка, и остановила свой выбор на мне. Так что я много чего повидала. Вы, наверное, думаете, почему я с вами так откровенно разговариваю? Я ведь считаю ее чуть ли не своим ребенком. Это как если бы я говорила о себе. Кроме того, вы уже тоже почти что член семьи. Вы, наверное, тоже всякого навидались с этой мисс Кейт…

Она плотно сжала губы, и мне показалось, что она упрекает себя за то, что так разговорилась с почти посторонним человеком.

— Раньше здесь, наверное, все было по-другому?

Она кивнула и продолжила:

— Я всегда любила посплетничать, — произнесла она, как бы извиняясь. — Но теперь у меня нет такой возможности, я ведь отсюда почти не выхожу. Иногда мне очень одиноко. А вы так хорошо умеете слушать, мисс Крэнли. И я вижу, что вы меня понимаете.

— Надеюсь, что да. Мне здесь все интересно — и дом, и люди.

— Тут я вас понимаю. Так вот, как вы сказали, раньше все было по-другому. Теперь в эту часть дома редко кто захаживает. Вы же знаете, какой здесь народ, мы это уже обсудили… Сэр Эдвард умер в этих комнатах, и они уверены, что его призрак гуляет здесь по ночам. Слуги шушукаются об этом по углам, говорят, что они видели огоньки. Они считают, что это сэр Эдвард все ищет что-то, никак не может упокоиться.

— Я тоже один раз видела в окне свет, — сказала я. — Я подумала, что это свеча. Она мигнула… и больше я ничего не видела.

Она ткнула меня локтем в ребра.

— Я вам расскажу, что это было. Это была она, — она дернула головой в сторону комнаты леди Перривейл. — Она иногда просыпается ночью и зажигает свечу. Я ей много раз говорила: «Вы когда-нибудь устроите пожар… или ваша рубашка загорится». А она отвечает: «Я должна ее найти». «Что найти?» — спрашиваю я. И у нее тогда становится такое странное лицо, она плотно сжимает губы, и больше от нее ни слова не добьешься.

— Вы думаете, она и в самом деле что-то ищет?

— Когда люди стареют, им в голову лезут всякие странные идеи. Нет… там ничего нет. Она просто вбила это себе в голову. Я ей иногда говорю: «Если вы что-то потеряли, скажите мне, что это, и я все найду». Но это просто ее фантазии. Причем посещают они ее именно по ночам. Тут все из дерева, и она запросто может что-то поджечь. Вот и приходится прятать спички. Но это ее не останавливает. Она встает и шарит в темноте.

— В своей комнате?

— Нет, в его комнате. В комнате сэра Эдварда. Видите ли, они спали в разных комнатах. Я этого никогда не понимала.

— Похоже, леди Перривейл не дает вам ни скучать, ни отдыхать.

— О да. Я все время при деле. Убираю… готовлю ей еду. Она очень редко выходит к гостям, как это случилось на прошлой неделе. Но последнее время ей было намного лучше. Молодежь живет своей жизнью, и ей очень нравится молодая леди Перривейл. Она очень хотела женить на ней одного из своих мальчиков.

— Я слышала, что она была знакома с ее матерью.

— Да, она была ее школьной подругой. Это она упросила майора сюда приехать. Она нашла для них Ракушечный домик… Прошло совсем немного времени, и мистер Козмо обручился с мисс Мирабель.

— Однако он умер.

— Его убили. Я и передать вам не могу, какое это было ужасное время. Это сделал тот самый парень, Саймон. Они никогда не ладили.

— Он уехал, верно?

— О да, он сбежал. Он всегда был шустрым парнишкой, даже когда был совсем маленьким. Ему больше ничего не оставалось… он же не хотел болтаться на виселице. Такой, как он, всегда выйдет сухим из воды.

— Что, по-вашему, случилось?

— Да это же яснее ясного. Саймон решил, что с него хватит. Он положил глаз на Мирабель. Хотя шансов у него не было никаких. — Тут она понизила голос: — Может, я лезу не в свое дело, но я думаю, что Мирабель решила заполучить титул, поэтому и выбрала Козмо. А Саймон застрелил его в припадке ярости.

— Но почему у него оказался с собой пистолет?

— Откуда я знаю? Похоже на то, что он специально его с собой прихватил. Э-э-э… Кто знает? Как говорится, чужая душа — потемки. И это в точку. Все, кажись, решили, что он сделал это из ревности… А ревность — это страшная штука. Она может завести куда угодно.

— И тогда леди Перривейл вышла замуж за Тристана.

— Да. Вот что я вам скажу — они с самого начала нравились друг другу. Меня не проведешь, я все вижу. И я говорила себе: «Хо-хо-хо, когда она выйдет за Козмо, беды не миновать, потому что она хочет Тристана». Я их заставала пару раз…

Внезапно она замолчала и прижала пальцы к губам.

— Что это я так разболталась. Но вам, кажись, интересно…

— Мне очень интересно, — заверила я ее.

— Что ж, я думаю, вы теперь и впрямь член семьи. И вообще, давно это было. Уж и быльем поросло.

Я видела, что стоит ее чуть-чуть подтолкнуть, и она легко преодолеет угрызения совести, поэтому согласно закивала:

— Да, да, конечно… Зато когда это случилось, об этом, наверное, говорили все.

— Ну конечно же, иначе и быть не могло.

— И вы говорили, что заставали Тристана с Мирабель.

— Ах, это… Ну, не знаю, кое-что я, конечно, заметила, поэтому меня не особо удивило то, что она перекинулась на Тристана. Люди поговаривали, что это ответная реакция на горе… что бедняжки утешали друг друга… Ну, вы же знаете людей, им лишь бы поговорить.

Она слегка нахмурилась, и мне показалось, она пытается припомнить, как много она успела мне рассказать.

— У нас с ее светлостью бывали славные времена. Она мне все-все рассказывала… Мы с ней были как две подружки… а потом она изменилась. Мы с ней уже давненько не болтали по душам. Взгляну-ка я на нее. Она спит урывками, а потом внезапно просыпается и требует, чтобы ей доложили, что здесь происходит.

Она встала и пошла к двери. Я надеялась, что леди Перривейл еще не проснулась, потому что разговор с Марией принимал очень интересный оборот. Я всегда знала, что слуги разбираются в делах семьи не хуже любого из ее членов, а возможно, и лучше.

— Мария… что случилось? — раздался из-за двери капризный голос. — Кажется, кто-то должен был прийти?

— Да, миледи, вы хотели побеседовать с гувернанткой. Она пришла и ожидает, пока вы проснетесь.

— Я не сплю.

— Теперь уже нет. А вот и она. Прошу вас, мисс Крэнли.

Леди Перривейл улыбнулась мне.

— Мария, принеси стул, чтобы она могла присесть возле меня.

Мария поспешно выполнила распоряжение своей госпожи.

— Поближе, — проворчала леди Перривейл, и Мария поспешила удовлетворить и эту прихоть.

Мы немного побеседовали, но ей было трудно сосредоточиться. Ее рассудок временами затуманивался, и она не очень хорошо понимала, с которой из гувернанток она беседует. Потом она внезапно вспоминала, что это именно мне удалось добиться определенного успеха.

Она говорила о доме и рассказывала мне, в каком состоянии он был, когда она приехала, как она его восстановила и вдохнула в него новую жизнь. Спустя какое-то время она опять уронила голову на грудь, и я поняла, что она задремала.

Я тихонько поднялась и позвала Марию.

— Сегодня не ее день, — вздохнула она. — Она плохо спала. Небось опять шарила в потемках… искала то, чего там и в помине нет.

— Что ж, мне пора. Было очень приятно поговорить с вами.

— Надеюсь, я не наболтала лишнего. Обрадовалась, что есть с кем поговорить, и увлеклась. Обязательно приходите еще. Я обожаю сплетничать.

— Приду, — пообещала я.

Я вернулась к себе. Визит оказался весьма плодотворным.

* * *


Вскоре я получила записку от Лукаса.

Он вернулся, и ему не терпелось поскорее увидеться со мной. Я тоже с нетерпением ждала этой встречи и вскоре после получения записки уже входила в обеденный зал «Короля-Моряка».

— Я кое-что разузнал, — сообщил мне Лукас. — И пришел к выводу, что мисс Кейт большая фантазерка.

— О, я так рада. Мне ненавистна была даже мысль о том, что леди Перривейл могла убить своего первого мужа.

— Похоже, Томас Пэрри действительно был моряком.

— Пока совпадает.

— Он женился на некой Мабель Тэллон. Она была хористкой.

— Леди Перривейл — хористка!

— М-м… Возможно, она ею была, пока не обзавелась гонором и манерами. Слушай, кажется, ее отец тоже живет неподалеку?

— Да, майор Даррелл. Мирабель Даррелл совсем не похоже на Мабель Тэллон.

— Имя Мабель очень похоже на Мирабель.

— Да, но фамилия важнее.

— Она могла ее сменить.

— А ее отец?

— Слушай дальше. У них был ребенок. Девочка по имени Кэтрин.

— Кейт! Может, это и в самом деле она.

— Имя достаточно распространенное.

— Но это единственное, что пока совпадает.

— И ты считаешь, что этого достаточно?

— Нет, не считаю. Я думаю, что Кейт все придумала. Она ведь очень одинока. Об этом можно судить уже по тому, как быстро она привязалась ко мне. Мне ее очень жаль. Ей хочется иметь отца, поэтому она и записала себе в отцы этого моряка.

— Могла бы выбрать кого-нибудь подостойнее.

— Ей пришлось довольствоваться тем, что есть. Вот его могила на кладбище… на которую никто не ходит. И не забывай, что она видела его на рынке.

— Действительно видела? Может, она и это придумала?

— Думаю, что видела, потому что он и в самом деле там был, и он пытался разузнать о своей жене и дочери.

— Нам удалось доказать, что у него действительно была дочь, которую тоже звали Кэтрин.

— Уменьшительное имя от Кэтрин не обязательно Кейт. Девочек с таким именем называют и Кэти.

— Ты права, но чаще это все-таки Кейт. Но само по себе это еще ничего не значит. Кроме того, у Мирабель такой респектабельный отец. Майор Даррелл. Не представляю его замешанным в убийстве. Нет. Давай будем считать эту тему закрытой и попробуем потянуть за какую-нибудь другую ниточку.

— Должна сказать тебе, что в твое отсутствие я тоже сделала маленькое открытие. Я поговорила со служанкой леди Перривейл, Марией. Я имею в виду вдовствующую леди Перривейл.

— Ага. И что же она тебе сообщила?

— В основном подтвердила то, что я знала и до нее. Она чрезвычайно словоохотлива.

— Как раз то, что нам нужно.

— Она помнит, как Саймона привезли сюда, и в какой шок его появление повергло леди Перривейл, которая никак не могла понять, откуда он взялся. Если бы речь не шла о сэре Эдварде, ни у кого не возникло бы ни малейших сомнений, что он — плод любовных утех хозяина дома. Но на богобоязненного сэра Эдварда это было совершенно не похоже. Он исповедовал высочайшие моральные принципы и был одним из столпов церкви.

— Возможно, его больше волновали моральные принципы других людей, а к себе он был менее строг? Такие люди тоже встречаются.

— Конечно, но только не сэр Эдвард. Кроме того, если в его жизни и имел место проступок такого рода, то это должно было случиться еще до того, как он вступил в брак.

— Что ж, такое тоже бывает.

— С людьми вроде сэра Эдварда?

— А почему нет? Он мог раскаяться и именно поэтому привезти в дом мальчика? Неужели ты считаешь, что Саймон мог появиться в доме по какой-то другой причине?

— Быть может, это именно то, на чем нам сейчас следует сосредоточиться?

— Что если он просто пожалел ребенка, оставшегося без матери?

— Ты думаешь, эта женщина могла быть какой-нибудь бедной родственницей?

— А почему он об этом так и не сказал? Насколько я понимаю, он просто привез ребенка и предоставил всем право делать собственные выводы. Нет, этого не может быть. Я все же думаю, что он когда-то оступился. Даже самые добродетельные люди иногда спотыкаются.

— Но он так заботился о морали.

— Раскаявшиеся грешники часто ведут себя подобным образом.

— Я не думаю, что это его случай. За этим явно что-то стоит.

— Послушай, Розетта, ты гоняешься за призраками. Ты веришь в то, во что тебе хочется верить. Но ты ввязалась в опасное дело. Если допустить, что ты права, то вполне возможно, что сейчас ты живешь под одной крышей с убийцей. Что если он (или она) обнаружит твой интерес? Мне об этом даже подумать страшно. Если этот человек уже совершил одно убийство, ему (или ей) будет совсем нетрудно пойти на это опять.

— Так значит, ты веришь в то, что в этом доме сейчас живет убийца?

— Я этого не говорил. Версия полиции мне представляется наиболее вероятной. Убежав, Саймон только подтвердил их подозрения.

— Я уверена, что он тут ни при чем.

— Я знаю… ты не хочешь верить в обратное. Ты узнала человека, с которым мы спаслись с тонущего корабля. Это была совершенно иная ситуация. Мы боролись за свою жизнь. Наш изобретательный спаситель не мог не показаться тебе героем. Мы оба обязаны ему своими жизнями, но это отнюдь не означает, что при другом стечении обстоятельств он не мог совершить убийство.

— О Лукас, неужели ты и в самом деле в это веришь?

— Я не успел познакомиться с ним так близко, как ты, — грустно ответил Лукас.

— Но ты был с ним все время. Он вытащил тебя из моря и как мог заботился о тебе.

— Я это знаю, но люди — сложные существа. В порыве страсти или ревности он мог быть совершенно другим человеком.

— Ты не хочешь мне помогать, потому что не веришь в него.

— Я помогу тебе, Розетта, потому что я верю в тебя.

— Я тебя не понимаю, Лукас. Что ты этим хочешь сказать?

— Я хочу сказать, что сделаю для тебя все, что в моих силах. Но я считаю, что ты взвалила на себя непосильную задачу, да к тому же, возможно, и очень опасную.

— Если ты считаешь мою задачу опасной, значит, ты веришь в невиновность Саймона. В противном случае обитателям этого дома было бы нечего скрывать.

— Возможно, это действительно так. Но я умоляю тебя, Розетта, будь осторожна. В своем энтузиазме ты можешь увлечься и выдать себя. А если ты действительно права? В этом случае ты подвергнешь себя смертельной опасности. Пожалуйста, Розетта, будь осмотрительнее.

— Хорошо. Кстати, в разговоре с Марией я все же узнала кое-что новенькое. Судя по всему, Мирабель была помолвлена с Козмо и одновременно флиртовала с Тристаном.

— Неужели?

— Если верить Марии, Мирабель с самого начала предпочитала Тристана.

— Это интересно.

— Мне кажется, за этим может скрываться мотив.

— Чтобы предпочесть младшего брата, необязательно сначала убивать старшего.

— Да, но в этом случае Она теряла надежды на титул и все, что ему сопутствует.

— Я не сомневаюсь, что титул для нее очень важен, но неужели она пошла ради него на убийство?

— Тристан тоже мог быть заинтересован в устранении Козмо. Так что, возможно, они стали сообщниками.

— Что ж, на сегодняшний день это самое здравое предположение. Но я не стал бы чересчур полагаться на сплетни слуг. Кстати, возможно, через несколько дней меня ожидает еще одна поездка в Лондон.

— Но ты же только что вернулся оттуда? Ты надолго уедешь?

— Я точно не знаю. Честно говоря, мне предстоит операция. Я уже давно об этом подумывал.

— Ты мне ничего об этом не говорил.

— Я не хотел тебя попусту беспокоить.

— Как ты можешь! Ты же знаешь, как меня волнует твое здоровье. Расскажи мне об этой операции.

— Я узнал об одном хирурге и его уникальном новом методе. Возможно, он мне поможет, хотя гарантий никаких нет, и он от меня этого не скрывает.

— Лукас! И ты вот так беспечно об этом говоришь?

— На самом деле я далеко не так беспечен, как кажется. Я встретился с этим доктором, когда проводил разведывательную операцию по поводу пьяного матроса. Так что я одним выстрелом убил двух зайцев.

— И ты сообщаешь мне об этом в последнюю очередь.

— Я подумал, что мне следует предупредить тебя о моем отсутствии, чтобы ты не беспокоилась и не ожидала сообщений вроде «Убийца найден. Приезжай как можно скорее» или чего-нибудь в этом духе.

— Лукас, ты можешь быть серьезнее?

— Ну, хорошо. Дело в том, что мои дела очень плохи. Нога болит все сильнее и сильнее. Этот доктор очень умный и придумал какой-то особенный метод. Новую ногу он мне, увы, не пришьет, но, надеюсь, все же сможет мне помочь. Если все пройдет удачно, я все равно буду немного хромать, но мое состояние значительно улучшится. И… дело в том… что я готов рисковать.

— Лукас, это опасно?

Он медлил с ответом слишком долго.

— О нет, я уже и так калека, что мне еще может угрожать? — попытался отшутиться он, — но…

— Скажи мне правду.

— Если честно, то я и сам не все знаю. Надежда есть… возможно призрачная… но я хочу использовать свой шанс.

— Почему ты сразу мне об этом не сказал? — возмутилась я.

— Я не был уверен, что решусь на эту операцию. Но потом я подумал: «А почему бы и нет?» Вряд ли он может искалечить мою ногу еще сильнее, зато, быть может, он ее вылечит.

— А я тут пристаю к тебе с такой ерундой, когда все твои мысли заняты этим!

— Я искренне тронут твоей заботой, Розетта, — очень серьезно произнес он.

— Но я же тебя очень люблю, как же мне не волноваться?

— Спасибо, Розетта… Я уезжаю через несколько дней.

— Сколько времени все это займет?

— Я точно не знаю. Если все пойдет хорошо, возможно, месяц. Я ложусь в клинику. Она расположена неподалеку от Харли-стрит.

— Мне тебя будет очень не хватать.

— Пообещай мне, что будешь осторожна.

— С расспросами? Конечно, обещаю.

— Постарайся, чтобы они были не чересчур очевидны, и не слишком прислушивайся к сплетням слуг.

— Я обещаю, Лукас. Ты дашь мне адрес клиники?

Он достал из бумажника клочок бумаги и записал на нем адрес.

— Я приеду повидать тебя, — сказала я.

— Мне будет очень приятно.

— Я буду поддерживать связь с Карлтоном. А как он отнесется к твоему отъезду?

— Я не думаю, что мое присутствие его хоть в малой степени утешает. Я не могу вернуть ему Терезу. За него не волнуйся. Он с головой окунулся в работу, и это для него сейчас самое лучшее.

Эта новость омрачила весь день. Легкомысленное отношение к серьезной проблеме вообще было характерной чертой Лукаса. Что это за операция? Насколько она опасна? Я знала, что он мне в этом не сознается.

Мне было очень не по себе.

Мы вышли из «Короля-Моряка» и направились к конюшне.

— Я провожу тебя до Перривейла, — сказал он.

Мы ехали в полном молчании, и скоро (слишком скоро) вдали показались башни Перривейл-корта.

— Ах, Лукас, — вздохнула я, — как жаль, что тебе надо уезжать. Я буду очень по тебе скучать.

— Я буду об этом помнить, — ответил он. — Но я скоро вернусь, и это будет уже совершенно другой Лукас, вот увидишь.

В ответ я только грустно на него посмотрела.

Затем он посерьезнел.

— Но я и в самом деле переживаю о тебе, Розетта. Будь осторожна. Будет лучше всего, если ты не станешь ничего предпринимать до моего возвращения.

— Я обещаю тебе, что буду очень осторожна, — ответила я.

Он взял мою руку и поцеловал ее.

— Au revoir, Розетта, — произнес он.

* * *


Мне было очень грустно. Свидания с Лукасом значили для меня очень много, поэтому, не успев лишиться их, я почувствовала себя глубоко несчастной. Более того, я очень за него переживала. «Что это за операция такая? — спрашивала я себя. — Не слишком ли он скрытен?»

Я предложила Кейт съездить в Трекорн-манор.

— Это довольно далеко, — добавила я. — Но мы могли бы выехать сразу после завтрака. Почему бы нам не отдохнуть денек от занятий? Разумеется, с позволения твоей мамы.

Кейт очень взволновала эта перспектива, а со стороны леди Перривейл, как я и предвидела, не последовало ни малейших возражений.

Со времени моего приезда в Перривейл я успела превратиться в довольно неплохую наездницу. Теперь расстояние до Трекорна уже не казалось мне большим, а Кейт это уж точно было по силам.

Мне было приятно, что она так обрадовалась предстоящей прогулке.

— А он довольно большой, — заметила она, увидев особняк. — Конечно, не такой, как Перривейл, но тоже ничего.

— Я уверена, что Лоримерам будет очень приятно услышать твое мнение.

— Мы увидим старого Лукаса?

— Нет, его здесь нет.

— Где он?

— В клинике.

— Что такое клиника?

— Что-то вроде больницы.

— Что он там делает?

— Ты же знаешь, он повредил ногу.

— Да, в кораблекрушении. И теперь ему трудно ходить.

— Доктора попытаются ему помочь.

Кейт задумалась.

— С кем же мы тут познакомимся?

— Я надеюсь, что с братом Лукаса, с близнецами и нянюшкой Крокетт.

Мы оставили лошадей в конюшне и направились к дому. Мистер Лоример куда-то уехал, но нянюшке Крокетт немедленно доложили о нашем приезде.

Она поспешно спустилась вниз.

— О, мисс Крэнли, как я рада вас видеть! И мисс Кейт! Какая неожиданность!

— Где близнецы? — спросила Кейт.

— О, им, конечно же, захочется с вами увидеться. Они ведь вас помнят, мисс Крэнли.

— Надеюсь, мне удастся повидаться с мистером Лоримером.

— Он уехал в Лондон.

— Я имею в виду мистера Карлтона.

— А я думала, вы приехали в гости к мистеру Лукасу. Ему будут что-то делать с ногой. — Нянюшка покачала головой. — Наверное, они знают свое дело… но я не знаю, не знаю…

— Он предупредил меня о своем отъезде. Я хотела обсудить это с мистером Карлтоном.

— Я думаю, что он скоро вернется. Пойдемте в детскую, к близнецам.

Дженнифер тут же меня узнала и бросилась мне на шею. Я заметила нерешительность Генри, но в конце концов он последовал примеру сестры.

— Рассказывайте, как вы тут поживаете, — обратилась я к малышам. — Это Кейт, моя ученица.

Кейт смотрела на детей с легким пренебрежением, но не без интереса.

Я спросила у Дженнифер, как обстоят дела у одноглазой Мабель и медвежонка Реджи. Она рассмеялась и ответила, что они все такие же проказники.

Я немного поболтала с детишками, а потом нянюшка Крокетт предложила им показать Кейт кукольный домик.

Близнецы запрыгали от восторга, а я покосилась на Кейт, которая вполне была способна заявить, что ее не интересуют такие детские забавы.

Наверное, мой взгляд был достаточно красноречив, потому что она пожала плечами и сказала:

— Ну, хорошо.

Кукольный домик стоял в дальнем углу комнаты. Дети направились к нему, а нянюшка Крокетт пригласила меня присесть.

— Ну что, есть новости? — шепотом спросила она.

Я покачала головой.

— Это очень трудно. Мне ничего не удается узнать. Иногда мне кажется, что у нас ничего не выйдет.

— Я уверена, что вы что-нибудь выясните. В этом доме скрывается какая-то тайна. Жаль, что я не могу в него попасть.

— Кое-какая информация у меня есть, но пока она никуда не ведет.

— Что ж, не опускайте руки. Вы не пробовали беседовать с миссис Форд? Ей известно практически все, что происходит в этом доме.

— Быть может, вы могли бы с ней поговорить? Вы ведь с ней подруги.

— Я пробовала, но это ничего мне не дало.

— Возможно, она ничего не знает… а если знает, то не хочет сплетничать о членах семьи?

— Может, она разоткровенничается с вами как с обитательницей дома? Вы ведь теперь одна из них. Я сейчас посторонняя.

Я заметила, что Кейт прислушивается к нашему разговору, и подала сигнал нянюшке Крокетт, которая меня поняла и заговорила о детях и о том, что они скоро будут нуждаться в гувернантке.

— Вы ведь сюда не вернетесь, правда, Крэнни? — окликнула меня Кейт.

Тем самым она подтвердила, что слышала все, о чем мы говорили.

— Не вернусь, если ты меня не вынудишь, — ответила я.

Кейт скривилась. Но мне стало ясно, что поговорить с нянюшкой Крокетт мне не удастся.

Вскоре пришла одна из служанок и сообщила, что вернулся мистер Лоример.

Я оставила Кейт в детской и спустилась вниз, чтобы поговорить с Карлтоном. Он по-прежнему был очень подавлен, но, увидев меня, обрадовался.

— Меня беспокоит Лукас, — начала я. — Что вы знаете об этой операции, которая ему предстоит?

— Очень мало, — ответил он. — Он недавно ездил в Лондон, к этому доктору, и прошел тщательное обследование. Его решение — результат этого обследования.

— Как вы думаете, они смогут ему помочь?

— Лукас не сказал мне ничего конкретного. Он говорил о научных достижениях в области лечения переломов. Сейчас будет предпринята попытка исправить вред, нанесенный неправильным сращиванием кости.

— Я постоянно корю себя за то, что мы не сумели правильно вправить сломанную кость. Если бы нам это удалось, Лукас был бы сейчас здоровым человеком.

— Розетта, вы не должны винить ни себя, ни этого парня, который был там с вами. Вы сделали все, что могли. Вы оба спасли ему жизнь. Это максимум того, что вы могли для него сделать. Поверьте, он вам безмерно за это благодарен. Я знаю, что он не умеет серьезно говорить о серьезных вещах, но его чувства намного глубже, чем можно предположить.

— Да, я знаю.

— Я думаю, он лучше нас знает, как ему будет лучше. Видите ли, это его шанс, и он решил им воспользоваться. Возможно, после операции ему станет еще хуже, но если все пройдет успешно, то он станет совершенно другим человеком.

— Как я поняла, это большой риск.

— Я тоже так понял.

— Я надеюсь, что вам сообщат о результате операции, как только станет ясно, как она прошла.

— Я в этом уверен.

— Карлтон, когда вам об этом сообщат, вас не затруднит отправить мне записку?

— Конечно же, я это сделаю.

Мы немного помолчали.

— Для него это стало большим ударом, — нарушил молчание Карлтон. — Он всегда тяжело переживал любые недомогания. Он терпеть не может болеть. А подобное увечье… и вовсе повергло его в уныние.

— Я знаю.

— Мне хотелось бы… чтобы он женился. Мне кажется, это очень много для него значило бы.

— При условии, что брак окажется счастливым.

— Счастливый брак — это идеальное состояние.

— Да… если сам брак идеален. В противном случае счастье превращается в сплошные компромиссы.

Я поняла, что Карлтон вспомнил собственный брак.

— А потом, — грустно добавил он, — твое счастье внезапно обрывается… и ты спрашиваешь себя, быть может, было бы лучше, если бы у тебя никогда его и не было?

— Карлтон, я вас очень хорошо понимаю, но мне кажется, вам следует радоваться тому, что у вас было.

— Да, вы правы. Я просто упиваюсь жалостью к себе, а это неправильно. Как вы находите близнецов?

— Они в полном порядке. Нянюшка Крокетт, конечно, молодец. Они подросли, верно?

— Мы скоро будем подыскивать для них гувернантку, — Карлтон задумчиво посмотрел на меня.

— Я ведь на самом деле не гувернантка, — ответила я на его взгляд.

— Я слышал, что вы делаете с этой девочкой чудеса.

— Моя слава достигла даже Трекорна! — отшутилась я.

— Вы должны закусить с нами перед отъездом, — сменил он тему.

— Спасибо. Думаю, так будет лучше. До Перривейла ехать и ехать. Я позову Кейт.

— Да, слуги уже накрывают на стол.

Услышав о ленче в столовой Трекорна, Кейт пришла в восторг. Карлтон был с ней очень предупредителен и обращался как со взрослой, что ей немало польстило. Она отдавала должное блюдам и оживленно болтала о Перривейле. Это позабавило Карлтона и даже немного его развеселило. В общем, визит удался.

Карлтон проводил нас до конюшни.

— Спасибо за то, что навестили нас, — произнес он, обращаясь как ко мне, так и к Кейт. — Надеюсь, это не последний визит.

— Конечно, — откликнулась Кейт, вызвав мое одобрение и благодарность Карлтона.

— Ленч мне понравился, — заявила Кейт на обратном пути. — Но эти близнецы со своим дурацким кукольным домом меня просто уморили.

— Разве этот домик тебе не понравился?

— Крэнни, я не ребенок. Я не играю игрушками. Он хочет, чтобы вы вернулись, я угадала?

— Кто?

— Этот старый Карлтон.

— Мне кажется, у тебя чрезвычайно ограниченный запас слов. Ты всех людей описываешь одним и тем же прилагательным.

— Каким прилагательным?

— Старый.

— Но он и в самом деле старый. И он в самом деле хочет, чтобы вы вернулись и учили этих глупых близнецов, верно?

— Хоть близнецы не старые. С чего это ты взяла?

— Потому что нянюшка Крокетт хочет, чтобы вы вернулись.

— Как, не старая нянюшка Крокетт?

— Ну, она такая старая, что об этом уже можно не говорить. Она сказала, что напишет вам, и Карлтон тоже.

— Карлтон напишет мне о своем брате. Он сообщит, как прошла операция.

— Наверное, они отрежут ему ногу.

— Что за вздор! Как ты можешь такое говорить? Они ее вылечат. Он мой близкий друг, поэтому вполне естественно, я хочу знать, как у него дела. Так что… его брат и нянюшка Крокетт будут держать меня в курсе.

— А! — протянула она и рассмеялась.

Внезапно она затянула песню:
		Пятнадцать человек на сундук мертвеца,


		Йо-хо-хо, и бутылка рому!


		Пей, и дьявол тебя доведет до конца…


Я подумала, что она все-таки очень ко мне привязалась.

* * *


Несколько следующих дней мне было очень грустно. Я только теперь начала понимать, как много для меня значило то, что Лукас всегда был рядом. Меня все сильнее беспокоила его операция. Карлтон знал не больше моего. По своему обыкновению, Лукас никого не посвятил в детали предстоящего ему испытания.

Я вдруг отчетливо поняла, сколь бессмысленны мои усилия. Лукас считал их напрасной тратой времени, и он был прав. Если бы он был неподалеку, я отправила бы в Трекорн записку и назначила бы ему встречу в «Короле-Моряке».

Я спрашивала себя, каковы будут результаты этой операции, и не находила себе места от беспокойства.

Кейт почувствовала мое уныние и пыталась меня подбодрить. Когда мы читали, мне не удавалось сосредоточиться, и это ее озадачивало. Именно сейчас я убедилась в том, что я ей не безразлична. В другое время такое открытие меня чрезвычайно обрадовало бы, но сейчас я могла думать только о Лукасе.

Она пыталась меня разговорить, и я начала рассказывать ей о своем прошлом. Я рассказывала ей о доме в Блумсбери, о своих родителях и их страсти — Британском музее. Ее позабавило то, что меня назвали в честь камня.

— Это почти как у меня, — отметила она. — Отца у меня нет вообще, а мама постоянно чем-то занята… Не Британским музеем, конечно… но дел у нее всегда хватало.

В другое время я не оставила бы подобную реплику без внимания, но сейчас у меня из головы не шел Лукас, так что я этот момент упустила.

Она попросила меня рассказать о мистере Долланде. Я описала его выступления, и ее очень заинтересовали «Колокольчики».

— Вот бы их тут поставили, — вздохнула она. — Здорово было бы, как вы думаете?

Я согласилась с ней и подтвердила, что мне они тоже доставляли в свое время немало удовольствия. Она взяла меня под руку и на мгновение прижалась ко мне, продемонстрировав удивившую меня нежность.

— Это не страшно, что они ничего не хотели знать, кроме Британского музея, правда? Это не страшно, если у вас есть другие люди…

Я была глубоко тронута. Она пыталась сказать мне, что мое присутствие компенсировало ей недостаток материнской ласки.

Когда я рассказала ей о появлении в нашем доме Фелисити, она взвизгнула от восторга. Я прекрасно поняла причину этой радости. Она провела параллель с моим прибытием в Перривейл-корт.

— Вы думали, что вот сейчас приедет какая-то ужасная гувернантка, — кивнула она.

— И к тому же старая, — добавила я, и мы расхохотались.

— Они все старые, — согласилась она. — А вы думали, как вы будете от нее избавляться?

— Нет, не думала. Я не была таким чудовищем, как ты. Она так и зашлась в приступе веселья.

— Вы ведь теперь не уедете, правда, Крэнни? — переспросила она.

— Если я буду знать, что нужна тебе…

— Нужна.

— А я думала, что ты ненавидишь всех гувернанток.

— Всех, кроме вас.

— Это большая честь. Я польщена.

Она смущенно улыбнулась:

— Я больше не буду называть вас Крэнни. Теперь вы будете Розеттой. Мне кажется, это так смешно! Назвать ребенка в честь камня!

— Ну, это был очень необычный камень.

— Старый камень!

— Очень уместное прилагательное.

— И все эти кривульки на нем… как червяки.

— Иероглифы ничуть не напоминают червяков.

— Все, решено. Вас зовут Розетта.

Наверное, потому что я рассказала ей о своем детстве, она решила поведать мне о своем. И это было как раз то, что я хотела услышать.

— Должно быть, мы жили очень далеко от Британского музея, — вздохнула она. — Во всяком случае, я впервые о нем слышу. И мы всегда ждали, что он придет домой.

— Твой… отец? — уточнила я.

Она кивнула.

— Это было ужасно. Мама его очень боялась, хотя, конечно, не так, как я, когда оставалась там совсем одна. Было так темно…

— Это было ночью?

Она растерялась.

— Я не помню. Это была отвратительная комната. Я спала в углу, моя постель лежала прямо на полу… Мама спала в другой постели. По утрам я любила смотреть на ее волосы. Они, как золото, рассыпались по подушке. Я просыпалась утром… и не знала, что мне делать. Она была там… а потом ее опять не было. Приходила соседка снизу… Она заглядывала, чтобы убедиться, что со мной все в порядке.

— Так ты часто и надолго оставалась одна?

— Кажется, да.

— А что делала твоя мама?

— Не знаю.

«Хористка, — подумала я. — Томас Пэрри женился на хористке».

— У вас были мистер Долланд и миссис Харлоу.

— Рассказывай, Кейт… Расскажи мне все, что ты помнишь.

— Нет, нет, — закричала она. — Я не хочу. Я не хочу это вспоминать. Я не хочу это вспоминать. — Она внезапно повернулась ко мне и, обхватив мою шею руками, крепко ко мне прижалась. Я погладила ее волосы.

— Хорошо, — сказала я. — Давай забудем. С этим покончено, это все в прошлом. Теперь у тебя есть я… и нам с тобой весело и интересно. Мы ездим верхом… читаем… разговариваем.

Я уже так много узнала, хотя и не того, зачем я сюда приехала. Это касалось Кейт. Она была очень одиноким ребенком. Она так скверно себя вела только потому, что истосковалась по любви и заботе. Она пыталась привлечь к себе внимание взрослых единственным доступным ей способом. Меня возмущала Мирабель, обделившая свою единственную дочь лаской, в которой та так нуждалась. Раньше ей, возможно, приходилось работать… но сейчас ей ничего не мешало.

Внезапно Кейт отстранилась от меня, как будто устыдившись такого проявления эмоций.

— Когда приезжал Грэмпс, все было хорошо, — сказала она.

— Да, — кивнула я, — твой дедушка. Он тебя очень любит, верно?

Ее лицо расцвело в улыбке.

— Он приехал и забрал нас. Он привез нас сюда… и после этого все уже было хорошо. Он рассказывает такие интересные истории, все о разных сражениях, в которых он участвовал.

— Ты, наверное, обрадовалась, когда он вас увез.

Она кивнула.

— Я помню… это было в комнате… он сидел на кровати. Он что-то сказал о связях…

— О связях?

— Да, о том, что у него в Корнуолле есть связи.

— Наверное, он хотел сказать, что у него тут есть друзья.

Она кивнула. Ее настроение улучшилось, и она улыбалась.

— Мы сели в поезд. Это было здорово. Я сидела у Грэмпса на коленях, а потом мы приехали в Ракушечный домик. Мне там очень понравилось… потому что там был Грэмпс. Он был там всегда. Он был там, когда было темно. Море мне тоже понравилось. Мне очень нравилось слушать, как оно плещется о скалы. Я лежала в своей комнате в Ракушечном домике и слушала шум волн.

— И еще тут был Перривейл, — продолжила за нее я. — Вы с ними быстро подружились?

— О да, Грэмпс их уже знал, и он им очень нравился. Хотя он всем нравится. Мама им тоже понравилась, потому что она такая красивая. Потом она собралась замуж за Козмо, и мне сказали, что скоро мы будем жить в большом доме. Мама так этому радовалась. И Грэмпс тоже, хотя он не должен был жить с нами, но все равно был очень доволен. Но потом Козмо умер, мы тогда еще жили в Ракушечном домике. Он умер в Биндон Бойс, и убийца сбежал, поэтому все поняли, кто это сделал.

— А что случилось потом?

Она наморщила лоб.

— Мама уехала.

— Уехала? Я думала, она вышла замуж за Тристана.

— Она вышла за него замуж, но сначала она уехала.

— Куда же она ездила?

— Я не знаю. Она заболела.

— Заболела? В таком случае, почему же она уехала?

— Ей было очень плохо. Я слышала, как ее тошнит. Один раз ей было очень плохо, и она не знала, что я ее слышу, она посмотрела на себя в зеркало и сказала: «О Боже, что же теперь будет?» Я была очень маленькая, и я думала, что Бог сейчас ответит, и я узнаю, что же с ней случилось. Теперь я знаю, что люди говорят «О Боже», когда им страшно. Ей было страшно, потому что она заболела. Потом Грэмпс сказал, что мама ненадолго уедет. Я спросила, почему, и он ответил, потому что так надо. И она уехала. Грэмпс поехал вместе с ней на станцию. Он тоже уехал с ней, но скоро вернулся. Я два дня провела у миссис Дрейк. Потом приехал Грэмпс и забрал меня в Ракушечный домик. Я спросила: «Где моя мама?» и он ответил: «Она гостит у друзей». Я сказала, что не знала, что у нас есть друзья, а он ответил: «Но у тебя же есть я, милая. Я твой друг». Он обнял меня, и я успокоилась. Мне так нравилось жить в Ракушечном домике вместе с Грэмпсом. Он готовил еду, я ему помогала, и мы все время смеялись.

Она рассмеялась, вспомнив то время.

— А что было дальше? — поинтересовалась я.

— Мама вернулась. Ей уже было лучше. Поездка пошла ей на пользу. Потом она обручилась с Отто, они поженились, и мы переехали в Перривейл-корт. Мне хотелось, чтобы Грэмпс поселился вместе с нами. Но он предпочел Вдовий дом. Он сказал, что это совсем рядом, и я могу приезжать к нему, когда захочу.

— И ты так и не узнала, к кому ездила твоя мама?

— Об этом никто не говорил. Я только знаю, что она была в Лондоне.

— Это тебе сказал Грэмпс? Или мама?

— Никто мне этого не говорил. Но они уехали на лондонском поезде. Он всегда идет в это время. Я это точно знаю, потому что мы с миссис Дрейк ездили их провожать. Грэмпс привез меня к ней вечером накануне отъезда, но я сказала, что хочу проводить их, и миссис Дрейк повезла меня на станцию. Я видела, как они садятся в этот поезд.

— Они могли сойти по пути.

— Нет, я слышала, что они обсуждали поездку в Лондон.

— Так, значит, Грэмпс вернулся, а мама осталась в Лондоне?

— Его не было всего одну ночь. Но мамы не было… мне показалось, целую вечность. Может, недели три… Я точно не помню. Но я помню, что, когда она уезжала, она была очень больна и совсем не улыбалась.

— Должно быть, ей было совсем плохо.

Она кивнула и заговорила о ракушках, которые они с Грэмпсом собирали на пляже.

* * *


Я еще два или три раза навещала вдовствующую леди Перривейл. Наши беседы были путаными и неинформативными. Я рассчитывала что-нибудь разузнать, но она бессвязно бормотала что-то о своем прошлом и о том, как хорошо ей было в родном Йоркшире.

Я надеялась, что мне удастся поболтать с Марией, а поскольку Мария тоже этого очень хотела, то не было ничего удивительного, что в конце концов все так и произошло.

Однажды, когда я поднялась наверх, Мария встретила меня и приложила палец к губам.

— Ее светлость отлучилась в царство снов, — лукаво подмигнув, прошептала она. — Но входите, мисс Крэнли, мы вместе подождем, пока она проснется. Я никогда ее сама не бужу. Очередная трудная ночь, знаете ли. Мне достаточно взглянуть на нее, и уже все ясно. Я так понимаю, что она опять провела ночь в поисках неизвестно чего, чего нет и никогда не было. Но я слежу, чтобы она не добралась до спичек, на этот счет можете быть спокойны.

Мы сели к столу напротив друг друга.

— У меня нет слов, — начала она. — Кто бы мог подумать, что вы так поладите с мисс Кейт. Я слышала, что вас теперь и водой не разольешь.

— Мне кажется, мы с ней понимаем друг друга. Она хороший ребенок.

— Э-э-э. Это вы загнули. Но она и впрямь стала лучше с тех пор, как вы ею занялись. Это уж точно.

— А как дела у леди Перривейл?

— Всяко бывает. То она совсем в ясной памяти… можно сказать, что у нее все дома… а потому вдруг — раз, и шариков уже не хватает. Да ведь ей уже годков немало, долго она не протянет. А какая она была раньше! Вы себе и представить не можете. Настоящая госпожа! А потом — за одну ночь это уже совершенно другой человек.

— Наверное, она очень любила сэра Эдварда, и это его смерть на нее так подействовала.

— Я бы сказала, что все было наоборот. На влюбленных голубков они никак не были похожи. Они до самого конца только и делали, что выясняли отношения. Иногда они так скандалили, что жуть брала. Она выскакивала вся в слезах. Он ставил ей какие-то условия, но слов я разобрать не могла.

«Какая жалость», — подумала я. Судя по всему, Мария была со мной солидарна.

— Он умер приблизительно тогда же, когда был убит его сын, — зашла я с другого конца.

— О да… Это убийство. Сэр Эдвард тогда уже был на смертном одре. Я думаю, что он об этом так ничего и не узнал. Он же был при смерти. Ведь не подойдешь же к умирающему и не скажешь: «Ваш сын убит. Его убил тот самый мальчик, которого вы привели в дом». Я хочу сказать, что никто не стал ему ничего сообщать. Он умер вскоре после убийства, так ничего и не узнав.

— А вам не показалось все это очень странным?

— Убийство есть убийство, что тут можно сказать?

— Я хочу сказать, что это все очень загадочно.

— Это все ревность. Он приревновал Мирабель к Козмо. Поговаривают, что он сам заглядывался на ее светлость. Да чего там, она и в самом деле красавица.

— Красавица, — кивнула я. — Вы, кажется, говорили, что сэр Тристан тоже был к ней неравнодушен… еще до того, как погиб его брат.

Она кивнула и подмигнула мне.

— Странная штука — любовь. Казалось, что с Козмо у них лады. Да и как могло быть иначе? Но я так думаю, она прикидывалась. Я видела, что между ней и Тристаном что-то есть. Ведь это чувствуется. Для этого, конечно, надо разбираться в таких вещах.

— Мне кто-то рассказывал, что она была очень больна и даже уезжала на несколько недель, а потом вернулась как ни в чем не бывало.

— Это было… пожалуй, перед самым убийством… Да, да, как раз незадолго до того, как все это произошло. Я заметила, что она выглядит как-то… Ну, если бы она была замужем, я бы сказала, что она ждет ребенка.

— А когда она вернулась?

— А вот тогда все и произошло. Через неделю или две после ее возвращения, если мне не изменяет память.

— И тогда она вышла замуж за Тристана.

— Через несколько месяцев. Они не могли спешить со свадьбой. Они и без того поженились слишком быстро.

— Как вы думаете, она обрадовалась, что теперь ей достанется и Тристан, и титул, и все остальное?

Мария нахмурилась. Я поняла, что зашла слишком далеко. Осторожнее. Лукас предупреждал меня об опасности.

— Трудно сказать, — наконец произнесла Мария. — Я уверена, что между ней и Тристаном что-то было, значит, она вышла за него с удовольствием. Козмо слишком много о себе воображал. Он считал себя хозяином положения. Ему предстояло стать сэром Козмо… только он до этого не дожил. Арендаторы тоже его не любили. Они предпочитали Тристана, так что в этом ее светлость была не одинока. Свадьба была совсем скромной. Иначе и быть не могло, как вы считаете? Зато ее светлость была вне себя от радости. Ей так нравится Мирабель. Она мечтала о том, чтобы она стала ее невесткой. Вы бы только видели ее рядом с майором. Впрочем, она всегда была к нему неравнодушна.

— Да, вы, кажется, уже об этом говорили.

— Я в этом уверена. Она утверждает, что мамаша ее светлости была ее лучшей подругой, но без ревности там не обошлось. Она ревновала ее к майору… хотя он тогда еще не был майором. Я не помню, кем он тогда был, но точно знаю, что он всегда был обворожителен. Он, конечно, был моложе их обеих. Тогда ее светлость звали Джесси Аркрайт. Она рассказывала мне о нем, когда я ее причесывала. Она была в него влюблена, как и ее подружка.

— Вы имеете в виду школьную подругу, которая вышла за него замуж?

Мария кивнула.

— Одно время я думала, что замуж за него выйдет Джесси. Но старик Аркрайт этому воспротивился. Он считал, что молодой человек охотится за его состоянием. Мне казалось, что на самом деле ему нравится ее подруга, но, как и все они, он хотел заграбастать деньги старины Аркрайта. Папаша во всем ей потакал, но когда речь заходила о деньгах, тут у него были свои собственные взгляды. Он заявил, что не допустит, чтобы его дочь погубила себя, выйдя за какого-то проходимца, заинтересовавшегося его денежками. Он даже пригрозил лишить ее наследства. Бедная Джесси, эта история разбила ей сердце, но она послушала папочку, вышла замуж за сэра Эдварда, стала леди Перривейл и поселилась здесь. А майор женился на ее подруге. Вот как это все было. А потом, много лет спустя, когда его жена умерла, а их дочь вышла замуж и родила свою собственную дочь, он решил возобновить старую дружбу и написал леди Перривейл. Она была на седьмом небе от счастья и пригласила его поселиться поблизости. Она подыскала для него домик, а Мирабель стала считать своей собственной дочерью.

— Она уже не ревновала майора?

— Она справилась с ревностью. Подруга умерла, и майор приехал к ней. Теперь Мирабель стала ее невесткой, да и майор то и дело навещает.

— А молодая леди Перривейл ее любит?

— О да… и моей хозяйке это очень приятно. Я помню, как она расстроилась, когда Мирабель уехала… тогда, еще до свадьбы. Она была так встревожена! Я, помнится, нашла письмо старой леди Перривейл от нынешней леди. Оно начиналось: «Дорогая тетя Джесси…» Когда она приехала сюда, она стала называть ее тетей Джесси, да так по сей день и называет. Я как сейчас помню это письмо. Она жила… какой же там был адрес? Ах, да, вспомнила! Малтон-хаус в районе Лондона под названием Бейсуотер. Я запомнила слово «Малтон», потому что родилась неподалеку от Малтона, что в окрестностях Йорка. Поэтому адрес и засел в памяти. Когда она вернулась, ее светлость с нее пылинки сдувала. А вскоре произошло это убийство…

— Я так сочувствую леди Перривейл! Это так ужасно — потерять сына.

— О да, это был тяжелый удар… а тут еще смерть сэра Эдварда. Это ее и доконало. Как она вообще это пережила, я до сих пор не понимаю. Но бесследно все эти переживания не прошли: ее рассудок помутился. Да и эти ночные розыски начались тогда же.

Она полностью переключилась на тему проблем, создаваемых ей леди Перривейл, и начала приводить примеры ее странного поведения, чтобы подчеркнуть перемены, происшедшие с ней после трагедии.

Пока мы беседовали, появился майор.

— Здравствуйте, майор, — поприветствовала его Мария. — Ее светлость крепко спит. Боюсь, что она опять бродила всю ночь.

— Какая жалость! Рад вас видеть, мисс Крэнли. Вы давненько у меня не бывали. Я обязательно поговорю об этом с Кейт. Я просил ее заглядывать почаще. Я почти всегда в саду.

— Спасибо, майор, мы обязательно к вам заедем.

— Мария так замечательно заботится о леди Перривейл. Не знаю, что бы мы без вас делали, Мария.

— Что бы делала я без ее светлости? — отозвалась Мария. — Мы с ней уже столько лет вместе.

Я сказала, что, пожалуй, пойду, предположив, что, когда леди Перривейл проснется, она захочет побеседовать с майором наедине, а я буду только мешать.

Он вежливо заметил, что она, несомненно, будет разочарована, узнав, что я ушла, так и не поговорив с ней.

— Я загляну к ней завтра, — отозвалась я.

Он взял меня за руку и, глядя прямо в глаза, напомнил:

— Не забудьте, я буду вас ждать.

Когда я спустилась вниз, мне вручили записку от Карлтона. Он сообщал, что операцию Лукасу будут делать в среду на следующей неделе. Сегодня была пятница.


Поездка в Лондон


Я тут же решила, что обязана поехать в Лондон. Я хотела быть рядом с Лукасом, когда ему будут делать операцию. Я хотела увидеть его перед операцией и заверить, что буду постоянно думать о нем и молиться за то, чтобы операция прошла успешно.

Я могла остановиться в доме отца, что позволило бы мне жить совсем неподалеку от клиники. Я знала, что должна быть рядом с Лукасом, и хотела, чтобы он знал, что я рядом.

Я разыскала молодую леди Перривейл.

— Мне очень жаль, — начала я, — но я должна уехать в Лондон. Моему близкому другу предстоит операция, и я хотела бы быть рядом с ним. Кроме того, мне давно пора навестить отца. Я не видела его с тех пор, как отправилась в Корнуолл со своими друзьями, профессором Графтоном и миссис Графтон. Мне необходимо многое объяснить своим близким.

— Как же быть? — всполошилась она. — Кейт будет огорчена. Вы с ней так подружились.

— Да, но у меня нет выбора. Я поговорю с ней и постараюсь ей все объяснить.

— Почему я не могу поехать с вами? — вскинулась Кейт, услышав о моем отъезде.

— Потому что я должна ехать одна.

— Я не понимаю, почему.

— Зато я понимаю.

— А что же буду делать я?

— Ты же как-то справлялась до моего появления.

— Тогда все было иначе.

— Вот что мы с тобой сделаем. Я выберу для тебя несколько книг, и, пока меня не будет, ты их прочитаешь. Когда я вернусь, мы сможем их обсудить. Я дам тебе и другие задания.

— Зачем?

— Чтобы тебе было веселее.

— Я не хочу, чтобы мне было веселее. Я хочу поехать с вами.

— Увы. Это тоже будет тебе уроком. Не всегда все происходит так, как нам того хочется. Послушай, Кейт, я должна это сделать.

— Вы не вернетесь.

— Вернусь. Я клянусь тебе.

Она принесла Библию и заставила меня присягнуть на ней. После этого она немного успокоилась. Я была тронута до глубины души, заметив, как много я для нее значу.

* * *


Отец обрадовался, увидев меня. Тетя Мод встретила меня холодным взглядом и неодобрительной отповедью. Иного я и не ожидала.

— Какое странное решение, Розетта, — только и сказал отец.

— Мне хотелось чем-нибудь заняться.

— Существует множество куда более подходящих занятий, — вставила тетя Мод.

— Я мог бы подыскать тебе работу в музее, — добавил отец.

— Это было бы значительно лучше, — подтвердила тетя Мод. — Но гувернантка! Да еще в такой глуши, на краю света!

— Это очень важные люди, соседи Лоримеров.

— Я рад, что они рядом, — кивнул отец. — И что же ты преподаешь?

— Все, — улыбнулась я. — Это совсем нетрудно.

Похоже, мои слова его изумили.

— Это не имеет значения, — опять вмешалась тетя Мод, — что ты преподаешь и кому. Я продолжаю считать это совершенно безответственным поступком. Подумать только! Гувернантка!

— Фелисити тоже была гувернанткой.

— Ты — не Фелисити.

— Конечно нет, — согласилась я. — Я — это я. Я всего лишь хочу сказать, что ее жизнь сложилась очень удачно, и она ничуть не стыдится того, что когда-то работала гувернанткой.

— Она работала у друзей… в виде одолжения.

— Я тоже сделала одолжение. Они мне очень рады.

Тетя Мод нетерпеливо отмахнулась.

Меня ожидал очень теплый прием на кухне. Мистер Долланд немного постарел. На его висках прибавилось седины. Миссис Харлоу показалась мне больше, чем когда я видела ее в прошлый раз, а девушки совершенно не изменились.

— Значит, теперь вы гувернантка? — поинтересовалась миссис Харлоу с легким сарказмом.

— Да, миссис Харлоу.

— Вы, дочь хозяина!

— Но мне это нравится. У меня очень умненькая и необычная ученица. До меня с ней вообще никто справиться не мог.

— Я просто не могла в это поверить! Да и мистер Долланд тоже. Правда, мистер Долланд?

Мистер Долланд согласился, что никак не мог.

— У вас тут было так интересно, — вздохнула я. — Мистер Долланд, вы еще декламируете «Колокольчики»?

— Случается, мисс Розетта.

— Мне было так страшно, когда я вас слушала. Мне потом снился этот польский еврей. Я рассказывала о вас Кейт… это моя ученица. Мне бы хотелось как-нибудь приехать с ней и познакомить ее со всеми вами.

— Да, нам очень не хватает ребеночка в доме, — мечтательно произнесла миссис Харлоу.

Я подошла к ней, и мы крепко обнялись.

Спустя несколько мгновений она выпустила меня из объятий и утерла глаза.

— Мы тоже часто вспоминаем добрые старые времена, — призналась она. — Вы были такой серьезной малышкой.

— Вы должны прочитать мне что-нибудь из «Колокольчиков», пока я здесь, мистер Долланд.

— Я слышал, что мистер Лоример в Лондоне.

— Да. Я воспользуюсь случаем и обязательно его проведаю.

Я заметила, что миссис Харлоу и мистер Долланд многозначительно переглянулись. Видимо, они уже посватали меня за Лукаса.

На следующий день я отправилась в клинику. Лукас был счастлив видеть меня.

— Я так тронут, что ты приехала, — признался он.

— Как же я могла не приехать? Я хотела быть рядом, когда тебе будут делать операцию. И еще я хочу, чтобы ты знал, что я буду все время о тебе думать. Я приеду завтра с отцом или тетей Мод, чтобы узнать, как все прошло.

— Вряд ли вы завтра сможете узнать что-то определенное.

— И все-таки я приеду.

Комната у Лукаса была совсем маленькая. В ней стояли кровать да маленький столик рядом с ней. Сам Лукас был одет в халат. Он сказал, что в последние два дня ему порекомендовали побольше отдыхать, поэтому он коротает время за чтением. Видимо, таким образом его готовили к операции.

— Я так рад, Розетта, что ты приехала, — повторил он. — Я хочу тебе кое-что рассказать. Присядь вот здесь, у окна, чтобы я лучше тебя видел.

— Тебе не мешает уличный шум? — спросила я.

— Нет, мне он даже нравится. Он напоминает мне о том, что там, за окном, кипит жизнь.

— Что ты хочешь рассказать мне, Лукас?

— Я кое-что предпринял. Это было еще до того, как ты призналась мне, что Джона Плайера на самом деле зовут Саймон Перривейл.

— Предпринял, Лукас? Что именно?

— Я отправил Дика Дювейна на поиски.

— Что?

— У меня было очень мало информации. Дик поехал в Константинополь. Я подумал, что Саймон, возможно, все еще работает у паши, и поручил Дику попытаться кого-нибудь подкупить и вызволить его оттуда. Я знаю этих людей, да и задача была Дику вполне по силам. Он бы спас Саймона, если это было вообще возможно.

— Но зачем ты это сделал, Лукас?

— Потому что понял: ты мечтаешь именно о нем. Я пытался убедить себя в том, что между нами тремя образовалась невидимая связь. Мы столько пережили вместе. Это не может не сказаться на поведении людей. Но я был в каком-то смысле лишним, и на острове я это четко почувствовал.

— Так получилось только потому, что ты не мог ходить. Нам приходилось уходить вместе на поиски съестного. Ты не был лишним, Лукас.

— Да нет, был. Именно тебе он раскрыл свою тайну, а теперь больше всего на свете ты хочешь доказать миру его невиновность.

Мне нечего было возразить.

— Одно время мне казалось, что мы с тобой… А впрочем, просто мне этого хотелось. С тех пор как ты приехала в Корнуолл, моя жизнь переменилась. Я опять начал испытывать оптимизм… верить в чудеса.

— Мы с тобой видели чудеса… много чудес. Мне даже казалось, что нас ведет рука судьбы. Вспомни, как мы выжили в лодке посреди бушующего океана… а потом на острове… А как мне повезло в гареме! Временами я чувствовала за спиной присутствие своего ангела-хранителя. Да и ты тоже, Лукас. Твое возвращение домой — настоящее чудо.

— Ничего себе чудо, — произнес он, глядя на свою ногу.

— Нам всем досталось. Но, Лукас, ты это сделал ради меня? Ты решил разыскать его и вернуть мне?

— Не скрою, иногда я сам себе казался полным болваном. «Оставь его в покое, — говорил я себе. — Пусть остается там, где есть. Тогда мы с ней сможем соединить свои жизни…» Вот что мне лезло в голову. Но потом я подумал: она его никогда не забудет. Она будет о нем думать. Вот так я и пришел к выводу, что будет лучше, если я его разыщу и верну тебе… если это, конечно, возможно.

— Я никогда не забуду того, что ты для меня сделал, Лукас. Когда-то ты сказал мне, что больше всех на свете любишь себя и что я занимаю в твоей жизни второе место. Ты утверждал, что когда люди заявляют, что любят кого-то, они прежде всего заботятся о своем удобстве и удовольствии. Ты это помнишь? Так вот, ты доказал, что все это… не о тебе.

— Не стоит меня героизировать, — рассмеялся он. — Тебя ожидает жестокое разочарование.

— О Лукас!

— Ладно, ладно, хватит уже. Не надо этих сентиментов. Я просто подумал, что ты должна об этом знать, вот и все. Когда ты призналась мне, кто он на самом деле, и сообщила, что он собирался в Австралию, я тут же написал об этом Дику, так что сейчас он, наверное, направляется туда. Там не слишком много народу, так что, возможно, ему и удастся его разыскать. Но он ведь все равно не сможет вернуться. Верно?

— Да, не сможет, пока мы не докажем его невиновность.

Он грустно посмотрел на меня.

— Ты уверен, что мне это никогда не удастся сделать, — вздохнула я.

— Я уверен, что у тебя очень трудная задача.

— Но ты же мне поможешь, Лукас?

— От меня сейчас мало проку, ты не находишь?

— Но тебе будет намного лучше после… Ну, в общем, ты и сам знаешь, верно? Более того, ты в этом уверен.

— Для этого я здесь.

— Скорее бы настало завтра.

— Спасибо, Розетта.

— Все будет прекрасно, я это точно знаю!

Он кивнул, а я поцеловала его в лоб и ушла. Я с трудом справлялась с эмоциями и не хотела, чтобы он увидел, как я за него боюсь.

Выйдя от него, я решила поговорить с хирургом, и меня проводили к нему в кабинет.

— Я была бы вам очень признательна, если бы вы сказали мне, представляет ли эта операция угрозу жизни мистера Лоримера, — обратилась я к доктору.

Он заколебался, и мое сердце стиснул ужас.

— Вы, наверное, его невеста, — произнес он.

Я не стала возражать, решив, что в роли невесты мне удастся узнать больше.

— Это длительная и сложная операция, — продолжал он. — Если она окажется успешной, он сможет ходить, почти не хромая. Боли в ноге тоже прекратятся. Но опасность заключается в большой нагрузке на сердце. Мистер Лоример крепок и здоров. Он в относительно неплохой форме, и у меня есть все основания рассчитывать на благоприятный исход. Однако не следует забывать, что угроза сердцу все же существует.

— Спасибо, — кивнула я.

Он положил руку мне на плечо.

— Я уверен, что все будет хорошо, — произнес он.

Я вышла из клиники очень обеспокоенная. Мне хотелось вернуться к Лукасу и сказать ему, как много он для меня значит. В этот момент больше всего на свете мне хотелось, чтобы операция прошла успешно.

* * *


Следующий день показался мне бесконечным. Ближе к вечеру мы с отцом и тетей Мод отправились в клинику. Нас проводили к доктору, с которым я разговаривала накануне.

— Все прошло хорошо, — сообщил он нам. — Пока невозможно сказать, каковы результаты операции, но мистер Лоример чувствует себя удовлетворительно. Вы можете к нему заглянуть, но, пожалуйста, всего на несколько минут. И, конечно же, только мисс Крэнли.

Я увидела Лукаса. Он лежал в постели с каким-то каркасом вокруг ноги. Он очень отличался от того Лукаса, которого я знала раньше. Сейчас он показался мне каким-то уязвимым и очень беззащитным.

— Привет, Лукас.

— Розетта…

— Мне сказали, что у тебя все хорошо.

Он кивнул и посмотрел на стул рядом с кроватью. Я присела.

— Рад тебя видеть.

— Тебе нельзя разговаривать. Мне позволили зайти всего на несколько минут.

Он слабо улыбнулся.

— Я только хотела, чтобы ты знал: я все время о тебе думаю. Я приду еще, как только мне разрешат.

Он опять улыбнулся.

— И скоро тебя отпустят домой.

В комнату заглянула сиделка, и я поднялась.

— Не забывай, что я о тебе думаю, — произнесла я на прощание и поцеловала его.

Затем мы вернулись в Блумсбери.

* * *


Лукас постепенно поправлялся. Поскольку ему не позволяли вставать с постели, то невозможно было оценить и результаты операции. Мои посещения вынужденно были очень короткими, из-за чего дни казались несоразмерно длинными. Не зная, чем их заполнить, я решила съездить и взглянуть на дом, в котором жила в Лондоне Мирабель во время своей загадочной болезни.

У меня не шли из головы слова Марии: «Если бы она была замужем, я бы решила, что она ожидает ребенка». Должно быть, она ошиблась, потому что ребенок так и не родился. Я спрашивала себя, стоит ли что-нибудь за тем фактом, что она тогда уехала в Лондон.

Малтон-хаус находился в Бейсуотер. Больше я ничего не знала, но решила попытаться разыскать его.

Всю последнюю неделю я думала только о Лукасе. Но поскольку мне позволяли лишь очень короткие визиты, мне необходимо было чем-то заняться, чтобы отвлечься от навязчивых мыслей, от опасений за его здоровье и сомнений в успешном исходе операции.

Я решила взять кеб и отправиться в Бейсуотер. Я напомнила себе, что должна переворачивать все попадающиеся на моем пути камни, поскольку важные улики могут скрываться в самых неожиданных местах.

Честно говоря, в последнее время тревога за Лукаса вытеснила на второе место мое стремление доказать невиновность Саймона. Но я уже слишком далеко зашла в своих изысканиях, чтобы останавливаться на полпути. Тем более что желание раскрыть эту тайну не ослабевало.

Я знала, как называется дом и в каком районе он находится. Этого мне могло хватить. Извозчики — очень грамотный народ, такова специфика их профессии. Чтобы зарабатывать на хлеб, они должны отлично знать город.

После ленча отец отправился работать к себе в кабинет, тетя Мод решила вздремнуть, а я вышла на улицу и остановила проезжавший мимо кеб.

Когда я сказала вознице, что мне нужен Малтон-хаус в Бейсуотере, на его лице появилось озадаченное выражение.

— Малтон-хаус? Где это?

— В Бейсуотере.

— И это все?

Я подтвердила, что я больше ничего не знаю о местонахождении этого дома.

— Ну, хорошо, поехали в Бейсуотер. Это нетрудно. Погодите… одну минуту. Кажется, я знаю, где находится Малтон-сквер.

— Вполне возможно, там мы найдем и Малтон-хаус.

— Что ж, мисс, давайте поедем и посмотрим.

Когда мы прибыли на Малтон-сквер, он замедлил ход и начал всматриваться в дома. Увидев женщину с хозяйственной сумкой, быстро шагающую вдоль тротуара, мой возница почтительно коснулся шляпы хлыстом.

— Прошу прощения, мэм. Вы, случаем, не знаете, где здесь находится Малтон-хаус?

— Конечно, знаю, — кивнула она. — Вон там, на углу.

— Премного благодарен, мэм.

Кеб остановился напротив дома.

— Вы меня не подождете? — попросила я. — Я быстро.

— Я только заеду за угол и остановлюсь на соседней улице, — ответил возница. — Не могу же я торчать прямо на углу.

— Меня это вполне устроит.

Меня это действительно устраивало, потому что мне только что пришло в голову, что ему может показаться странным то, что я проделала это путешествие с одной-единственной целью взглянуть на дом.

Дом отстоял в стороне от дороги. К двери вели ступени, а перед крыльцом среди пыльных кустов торчал столбик с вывеской «Родильный дом Малтон-хаус». В углу значилось «Миссис Б.А. Кэмпден». После имени шло еще несколько букв, значение которых мне было непонятно.

Несколько мгновений я просто стояла и смотрела на эту вывеску, пытаясь собраться с мыслями. И тут ко мне подошла женщина, в которой я мгновенно узнала даму, подсказавшую вознице дорогу.

— Чем могу быть полезна? — любезно осведомилась она.

— Я… а… э… нет, спасибо, — промямлила я.

— Я — миссис Кэмпден, — представилась она. — Я видела, как вы вышли из кеба.

Вся ситуация была необыкновенно нелепой. Мне хотелось провалиться сквозь землю. Она, несомненно, поняла, что я попала сюда не случайно, поскольку возница произнес название дома. Как я могла признаться ей, что хотела всего лишь взглянуть на этот дом?

— Почему бы вам не войти? — пригласила она меня. — Там нам будет удобнее поговорить.

— Я… э… Я только хотела…

Она улыбнулась мне.

— Я понимаю.

Ее глаза скользнули по моей фигуре, и она направилась к двери. Я послушно поплелась за ней. Дверь оказалась не заперта, и мы вошли в холл, в котором я увидела стулья, очевидно для посетительниц, и столик.

— Проходите, — обернулась ко мне миссис Кэмпден.

— Я только… — слабо запротестовала я.

Я и в самом деле не могла признаться ей в том, что хотела узнать об этом месте. Похоже, она сделала на мой счет собственные выводы.

— Я попусту трачу ваше время, — предприняла я еще одну попытку освободиться.

Она взяла меня под руку и увлекла в комнату.

— Тут нам будет удобнее, — улыбнулась она и усадила меня на стул. — Вам нечего стесняться. Хотя все девушки стесняются, и я их прекрасно понимаю. Но мы хотим вам помочь.

Я чувствовала, что по уши увязла в абсурдной ситуации, и понимала, что мне необходимо как можно скорее из нее выпутаться. Но что же я ей скажу? Как мне объяснить свой интерес к ее дому? Ну надо же было вознице обратиться именно к ней! Я попыталась придумать убедительное оправдание своему появлению.

— Разумеется, мне придется задать вам несколько вопросов, — продолжала она, пока я ломала голову над своей проблемой. — И не нервничайте вы так, пожалуйста. Я к таким вещам привыкла. Мы все уладим. Вы имеете хоть малейшее представление о том, когда произошло зачатие?

Вот тут я пришла в ужас. Мне захотелось как можно скорее убраться подальше от этого места.

— Вы меня неправильно поняли, — быстро заговорила я. — Я… я зашла, чтобы навести справки о подруге.

— О подруге? О какой подруге?

— Насколько я знаю, она сюда приезжала. Это было довольно давно… Я потеряла с ней связь и надеялась, что вы сможете мне помочь. Ее звали миссис Бланчард.

— Миссис Бланчард? — она уставилась на меня ничего не понимающим взглядом.

Я была уверена, что она ее вспомнит. Забыть Мирабель было просто невозможно, слишком она была хороша.

Внезапно меня осенило, и я выпалила:

— Возможно, она приезжала сюда под именем миссис Пэрри.

Я не успела договорить, как уже упрекнула себя за это. Просто я внезапно осознала, что визиты в это место наносятся тайно, а значит, вряд ли она назвала фамилию Бланчард. И я никак не могла отделаться от подозрения, что она и в самом деле была женой матроса, чью могилу навещала Кейт… а это означало, что некогда ее звали миссис Пэрри.

От страха я почти потеряла голову. Я уже не хотела ничего, лишь бы унести отсюда ноги.

— Я надеялась, что вы могли бы дать мне ее адрес, — брякнула я.

— Должна сразу сообщить вам, что мы никогда и никому не предоставляем адреса наших пациенток.

— Ну, я так и думала. Большое спасибо. Мне очень жаль, что я отняла у вас столько времени.

— А вас как зовут?

— О, это не имеет значения. Я просто проезжала мимо и подумала…

Просто проезжала! В кебе, который доставил меня именно сюда! Я окончательно запуталась.

— Вы случайно не из прессы, — насторожилась она.

От ее любезности не осталось и следа, а в голосе зазвучала угроза.

— Нет… нет… нет, уверяю вас. Я просто вспомнила о своей подруге и подумала, что вы, быть может, поможете мне ее найти. Мне очень жаль, что я вас побеспокоила. Я бы не вошла, если бы…

— Если бы я не подошла одновременно с вами. Вы уверены, что не нуждаетесь в наших услугах?

— Абсолютно уверена. Прошу прощения. Мне не следовало вас беспокоить. Спасибо и до свидания.

Я направилась к двери, а она, прищурившись, смотрела мне вслед. Я вся дрожала. В этой женщине… да вообще, в этом месте было что-то зловещее. Я выскочила на улицу и вздохнула с облегчением. Какой ужас! Откуда же мне было знать, что я столкнусь с хозяйкой дома? Мне просто не повезло, что она подошла к дому как раз тогда, когда я разглядывала вывеску. А я оказалась к этому совершенно не готова. Я определенно не годилась для той роли, которую сама себе назначила. Только потому, что я достигла определенных успехов в качестве гувернантки, я вообразила себя великим детективом! Мне было очень стыдно, я все еще дрожала от пережитого потрясения. И мне хотелось как можно скорее уехать отсюда. Это послужит мне уроком. С такими неуклюжими методами расследования и до беды недалеко.

Завернув за угол, я увидела ожидавший меня кеб.

— А вы и в самом деле быстро, — сказал мне возница.

— О да.

— С вами все в порядке?

— Да… да.

Я знала, о чем он думает. Девушка попала в беду и решила обратиться в одно из соответствующих заведений. Да, это родильный дом, но там не отказываются выручать из беды неопытных девушек.

Откинувшись на спинку сиденья, я прокручивала в голове весь этот мучительный разговор. Почему я назвала миссис Пэрри? Мне только сейчас пришло в голову, что она могла прийти сюда под этим именем. Как же я глупа! Но зато теперь я знала, что, возможно, Мирабель была беременна, когда пришла сюда, а вышла отсюда, избавившись от ребенка. Что это могло означать? И чей это был ребенок? Козмо? Но она собиралась за него замуж. Или Тристана? Возможно, я только что узнала нечто очень важное?

Мне показалось, что цепочка событий вдруг стала необыкновенно запутанной, и конца ее я по-прежнему не видела.

Эта встреча так потрясла меня, что мне еще не скоро удалось взять себя в руки и успокоиться.

* * *


На следующий день я отправилась навестить Лукаса. Когда я постучала в дверь, он открыл ее сам. Я увидела его стоящим на обеих ногах… без палки.

— Лукас! — воскликнула я.

— Посмотри на меня.

Он сделал несколько шагов, и я сразу увидела разницу.

— Сработало! — закричала я.

Он кивнул, победоносно улыбаясь.

— О, Лукас… как это прекрасно!

Я бросилась к нему, и он прижал меня к себе.

— Ты очень помогла мне выздороветь, — сказал он.

— Я?

— Тем, что каждый день приходила ко мне, и я видел, что не безразличен тебе.

— Конечно, приходила. Конечно, не безразличен. А теперь рассказывай, как ты себя чувствуешь.

— Ну, я все еще слаб.

— По тебе этого не скажешь.

— Доктор говорит, что все получилось. Теперь мне нужно делать всякие упражнения и тому подобное. Но мне уже лучше. Я чувствую себя лучше. Я чувствую себя легче. Я уже не кажусь себе старой развалиной.

— Как замечательно! Значит, оно того стоило!

— Мне придется задержаться еще на неделю-другую, пока я не восстановлюсь полностью. Надо будет заново учиться ходить, как ребенку.

Я только улыбалась ему и пыталась не расплакаться. Я была так счастлива тем, что операция принесла свои плоды.

— Ты ведь еще не уезжаешь?

— Нет, я буду приходить к тебе каждый день и наблюдать за твоими успехами.

— Это будет не так легко, как кажется.

— Зато теперь тебе намного лучше, Лукас.

— Я никогда не стану вполне здоровым человеком. Они не могут исправить абсолютно все. Но все равно они сделали для меня очень много. Этот доктор — настоящий гений. Думаю, я был для него подопытным кроликом, но он мной очень доволен. Хотя собой он доволен намного больше.

— Он вполне заслуженно гордится своим успехом. Лукас, я так счастлива!

— Мне уже давно не было так хорошо.

— Как я рада… Как я рада.

Выйдя от Лукаса, я столкнулась с хирургом. Он не скрывал от меня свой восторг.

— Мистер Лоример оказался просто идеальным пациентом, — сообщил он мне. — Он полностью нам доверился, и это мне очень помогло.

— Мы не знаем, как вас и благодарить.

— Моя награда — успех операции.

Когда я вернулась и все рассказала домашним, отец сказал, что успехи современной медицинской науки просто ошеломляют, тетя Мод не скрывала своего удовлетворения, тем самым дав мне понять, что рассматривает возможность союза между мной и Лукасом, зато на кухне я отпраздновала чудесное исцеление с настоящим размахом.

Мистер Долланд, облокотившись о стол, рассуждал о чудесах, творимых современной медициной, с гораздо большим энтузиазмом, чем отец, а миссис Харлоу очень романтично вздыхала, так что я поняла, что она мыслит в том же направлении, что и тетя Мод, но меня ее догадки почему-то совершенно не раздражали, в отличие от замыслов тети.

Затем миссис Харлоу рассказала нам об операции по удалению аппендикса, перенесенной ее кузиной, и о том, как она едва не скончалась под ножом хирурга. Мистер Долланд вспомнил пьесу, в которой все были уверены, что главный герой — инвалид, не способный подняться со стула, а оказалось, что все это время он притворялся, являясь убийцей. Все это напоминало мне старые добрые времена, и я чувствовала себя бесконечно счастливой.

Лишь день или два спустя я рассказала Лукасу о своем неудачном визите в родильный дом.

— Но по крайней мере, — закончила я, — мне удалось выяснить, что перед смертью Козмо Мирабель ожидала ребенка и, судя по всему, ездила в Лондон делать аборт.

— Какой неожиданный поворот событий! Как ты думаешь, какое отношение это может иметь к убийству?

— Понятия не имею.

— Если бы это был ребенок Козмо, они могли бы представить его рождение преждевременным… если только не было уже слишком поздно.

— Сэр Эдвард этого, разумеется, не одобрил бы.

— Но он был при смерти.

— Это мог быть ребенок Тристана, а поскольку она собиралась замуж за Козмо, необходимо было срочно принимать меры.

— Это похоже на правду. Но вся эта история чрезвычайно запутана. Существует вероятность того, что ты побывала вовсе не там, где была Мирабель. Ведь адрес тебе сообщила Мария, да к тому же по памяти.

— Боюсь, все это нам мало что дает. Но в этом доме было что-то неописуемо зловещее, и эта миссис Кэмпден всерьез разозлилась, когда решила, что я пытаюсь выудить у нее какую-то информацию.

— А ты на ее месте не разозлилась бы? Она ведь успела поверить в то, что к ней явилась клиентка.

— Она встревожилась, подумав, что я могу быть из прессы.

— Следовательно, она опасается журналистов, поскольку то, чем она занимается, противозаконно. Послушай, Розетта. Я хочу, чтобы ты оставила эту игру в сыщика.

— Но я должна раскрыть эту тайну, Лукас.

— Ты сама не знаешь, во что впутываешься.

— Но как же Саймон?

— Саймону было бы лучше вернуться домой и решать свои проблемы самостоятельно.

— Как он может это сделать? Его же сразу арестуют.

— У меня такое чувство, что эта история грозит тебе неприятностями.

— Мне все равно.

— Возможно, ты имеешь дело с очень опасными людьми. В конце концов, ты расследуешь убийство, и если ты уверена, что Саймон его не совершал, значит, убийца на свободе и, вполне возможно, живет с тобой под одной крышей. Как ты думаешь, что он сделает, если узнает о твоих усилиях?

— Он о них не узнает.

— А как насчет этой женщины? Она, похоже, не слишком тебе обрадовалась. А если она делает аборты… за соответствующую оплату, разумеется… значит, она тоже совершает преступления.

— Там есть вывеска. Это родильный дом, а значит, все легально.

— Возможно, это всего лишь прикрытие. У меня такое чувство, что тебе лучше прекратить все это.

— Я должна обелить Саймона.

Он пожал плечами.

— Ну что ж… По крайней мере, держи меня в курсе.

— Обязательно, Лукас.

* * *


На следующий день в Лондон приехала Фелисити. Я была на седьмом небе от радости, когда ее увидела.

— Я должна была навестить Лукаса, — пояснила она. — И я догадывалась, что ты тоже здесь. Как он?

— Отлично. Операция прошла успешно. Он будет счастлив тебя видеть так же, как и я.

— Я приехала сюда прямо с вокзала, — продолжала Фелисити. — Я надеялась убить двух зайцев — увидеть тебя и навести справки о Лукасе.

Вошла тетя Мод и очень тепло поздоровалась с Фелисити.

— Пойду, распоряжусь, чтобы вам приготовили комнату, — сообщила она.

Фелисити ответила, что собиралась остановиться в отеле.

— Вздор, — заявила тетя Мод. — Вы должны остановиться у нас. И если позволите, я пойду и немедленно займусь вашей комнатой.

Фелисити улыбнулась мне.

— Все та же практичная тетя Мод.

— О да. Миссис Харлоу говорит, что наше хозяйство отлажено, как часы.

— А что это за история с работой гувернанткой? Идешь по моим стопам?

— Можно сказать и так.

Фелисити удивленно приподняла брови.

— Нам надо о многом поговорить.

— Давай сначала отнесем наверх твои вещи.

Когда мы вошли в комнату, Мег уже заканчивала последние приготовления. Фелисити перекинулась с ней несколькими фразами, и девушка оставила нас одних. Я села на кровать и принялась наблюдать, как Фелисити раскладывает немногочисленные привезенные с собой вещи по шкафам и ящикам.

— Скажи мне честно, Лукасу действительно лучше?

— О да. В этом нет никаких сомнений.

— Я рада, что ты наконец-то выбралась из Корнуолла.

— Пришлось.

Она кивнула.

— А теперь расскажи мне, как тебе пришло в голову стать гувернанткой.

— Видишь ли, дело в этой девочке. С ней никто не мог справиться. Я захотела попробовать.

Она изумленно смотрела на меня, и вдруг я поняла, что давным-давно могла обо всем рассказать Фелисити. Ей можно доверять, и она очень умна. Нянюшка Крокетт и Лукас уже посвящены в мои планы, и я не могла больше таиться от Фелисити.

Поэтому, взяв с нее обещание хранить тайну, я поведала ей абсолютно все.

Выслушав, Фелисити ошеломленно покачала головой.

— Я считала фантастикой историю с гаремом. И вдруг такое!

— Женщин часто продают в гаремы, — ответила я. — Вот, например, Николь. Просто сейчас это случается все реже.

— Но этот Саймон… Неужели он и в самом деле Саймон Перривейл?

— А ты помнишь это дело?

— Смутно. Я помню, что оно тогда нашумело. А потом о нем забыли. Так ты убеждена в его невиновности?

— Да, убеждена. На моем месте ты бы ему тоже поверила… Если бы ты его узнала так, как я.

— И вы были на этом острове одни…

— С нами был Лукас, но он не мог ходить. Он просто лежал в лодке и высматривал парус.

— Похоже на историю Робинзона Крузо.

— В таком положении оказываются все потерпевшие кораблекрушение и добравшиеся до какого-нибудь острова.

— А ты… влюблена в этого Саймона?

— Между нами возникли… очень сильные чувства.

— А вы это обсуждали друг с другом?

Я покачала головой.

— Нет, не обсуждали. Но мы о них знали. Самым главным для нас было спастись оттуда. Тогда, на острове, нам казалось, что мы обречены. У нас было недостаточно воды и еды… А потом нас сняли с острова пираты и возможности поговорить уже не было.

— Он оставил тебя у посольства, и ты вошла, а он остался?

— Если бы он вернулся, его бы арестовали.

— Да, конечно… и Лукас ко всей этой истории в той или иной степени причастен.

Я кивнула.

— Мне всегда нравился Лукас, — начала вслух размышлять она. — Когда он возвратился, на него больно было смотреть. Он всегда был энергичен и подвижен. Джеймсу он тоже нравится. Он говорит, что у Лукаса есть вкус к жизни. Розетта, я думаю, он тебя любит.

— Да.

— Он предлагал тебе выйти за него замуж?

— Да… но как-то не очень серьезно. Я бы даже сказала, шутливо.

— Я думаю, что под этим легкомыслием он скрывает свои чувства. Мне кажется, вы могли бы очень друг другу помочь. О да, я знаю, ты думаешь, что не нуждаешься в нем так, как он нуждается в тебе… но на самом деле он нужен тебе, Розетта. Все, через что тебе пришлось пройти, оставило свой отпечаток… ты уже не та, что прежде, Розетта.

— Я в этом не сомневаюсь.

— И часть этих испытаний ты перенесла вместе с Лукасом. Он понимает тебя лучше кого бы то ни было.

Я молчала, а она продолжала говорить:

— Ты думаешь о том, что Саймон тоже там был. И между вами возникли эти особые чувства.

— Это все началось раньше… когда он еще мыл палубу.

— Я знаю, ты все мне рассказала. А теперь ты решила посвятить себя сбору доказательств его невиновности.

— Я должна это сделать, Фелисити.

— Если бы он вернулся… если бы ты увидела его… и Лукаса… тогда ты смогла бы принять решение. Лукас — необыкновенный человек.

— Я знаю, Фелисити, я это уже поняла. Эта операция… Когда я испугалась, что она может закончиться плохо, я поняла, как важна для меня его дружба. Я призналась ему, Фелисити, в том, что я пытаюсь сделать, и он мне помогает. Он отправил Дика Дювейна разыскивать Саймона. В случае удачи он должен был привезти его домой. Дик считал, что они согласятся взять за него выкуп, как за Лукаса. Он это сделал еще до того, как узнал, что Саймон не может вернуться.

— И ты не успокоишься, пока не увидишь его снова. Все твои мысли будут о нем. Ты будешь его вспоминать… и даже, возможно, придумывать то, чего нет на самом деле.

— Он не может вернуться, пока его непричастность к убийству не доказана.

— Но как он может доказать ее, находясь за границей?

— Как он может это сделать, сидя в тюрьме и ожидая смертной казни?

— Так значит… теперь все зависит от тебя.

— Я хочу это сделать. Я буду пытаться распутать эту загадку, пока у меня это не получится.

— Я знаю. Я же помню, какая ты упрямая. — Она рассмеялась. — Хотя в данном случае упрямство можно считать решимостью.

Мы очень долго беседовали, и, наверное, я часто повторялась, но Фелисити заявила, что хочет знать все до мельчайших подробностей. Она, как всегда, с головой окунулась в мои проблемы.

— Хотелось бы знать, почему все-таки сэр Эдвард привез его в свой дом.

— Самое вероятное — это то, что сэр Эдвард был его отцом.

— Похоже на то.

— Но загадка заключается в том, что сам сэр Эдвард строго придерживался всех общепринятых условностей… и от других требовал того же.

— Даже такие люди порой оступаются.

— Лукас говорит то же самое. Но из всего, что мне удалось о нем узнать, следует, что особенно строг он был к тем, кто совершал проступки подобного рода.

— Как я уже сказала, это не уникальная ситуация. Однако существует возможность того, что ключ к разгадке тайны заключается именно в рождении Саймона. Если уже ты расследуешь такой случай, следует как можно ближе познакомиться со всеми участниками драмы. Давай разберемся в том, что Саймон тебе рассказывал о первых годах своей жизни.

— Я уже говорила тебе об Ангеле. Видишь ли, он даже не называет ее своей матерью. Она была просто Ангелом.

— Это вполне объяснимо. Я так думаю, это она называла его своим ангелом. Матери так часто делают. Это, наверное, его самое первое воспоминание. А потом он просто перенес это слово на нее. С детьми такое часто случается. Я замечала это за своими малышами. Вопрос в том — действительно ли она была его матерью, либо усыновила его, когда он был совсем крохой? Такое тоже возможно.

— А какая, в сущности, разница?

— Возможно, никакой. Но мы же этого не знаем, верно? А тут мелочей нет, важна каждая деталь. Что еще ты знаешь о его раннем детстве?

— У него была злая тетя. Ее звали тетя Ада. Он боялся тетю Аду и опасался того, что после смерти Ангела его заберет к себе Ада. Похоже, сэр Эдвард почувствовал этот страх и вмешался. Во всяком случае, у меня сложилось такое впечатление.

— А ты помнишь что-нибудь об этой тете? Фамилия у нее есть… или только имя, Ада?

— Только имя. Он думал, что она ведьма. Однажды они с Ангелом ездили к ней в гости. Деревня называлась Ведьмин дом, и это кажется мне важным.

— Он что-нибудь еще рассказывал об этом месте, где она жила?

— Кажется, он говорил, что в конце сада была вода. Да, точно. Возможно, это была река.

— И это все?

— Да. Ему тогда не было и пяти — пять лет ему уже исполнилось, когда его привезли в Перривейл.

— Итак, — произнесла Фелисити. — У нас есть Ведьмин дом, предположительно река и тетя Ада.

— Что ты задумала?

— Я думаю, что мы можем попытаться разыскать тетю Аду. Мы могли бы очень многое почерпнуть из разговора с ней.

— Фелисити, ты хочешь сказать, что ты…

— У меня есть идея. Почему бы тебе не поехать со мной и прежде, чем возвращаться в Корнуолл, не провести несколько дней у меня? Джеймс и дети будут тебе очень рады.

— Но у меня же работа. Я и так отсутствовала намного дольше, чем собиралась.

— Ах, да, enfant terrible[13 - Несносный ребёнок (человек, ставящий других в неловкое положение своей бестактностью) (фр.).]. О да. Кстати, как же она там без тебя?

— Надеюсь, что хорошо. Но мне пора возвращаться. Они очень любезны, но мне кажется, я злоупотребляю их добрым отношением ко мне.

— Вряд ли еще несколько дней могут иметь какое-то значение. Так или иначе, они с тобой все равно не расстанутся. Они будут счастливы твоему возвращению.

— Кейт может взяться за старое, а я столько сил положила на то, чтобы ее приструнить.

— Это заставит их ценить тебя еще больше. У меня есть план. Мы постараемся выяснить, существует ли деревня под названием Ведьмин дом… или что-нибудь в этом роде. Она может стоять на реке или у какого-нибудь другого водоема. Эта информация еще может нам пригодиться.

— Это мог быть пруд. На что мы действительно можем рассчитывать, так это на имя Ада и на название деревни. Мне это напоминает то, как мать Томаса Бекета[14 - Тж. Фома Бекет, или Фома Кентерберийский, — одна из ключевых фигур в английской истории XII века. Вступил в конфликт с Генрихом II и был убит по наущению короля на ступенях алтаря Кентерберийского собора. Канонизирован католической церковью в 1173 году. С XIX века почитается и церковью Англии. Известна легенда, что мать Томаса была мусульманской принцессой, встретившейся с Гилбертом Бекетом (отцом Томаса) во время его паломничества в Святую землю, последовавшей за ним в Англию и принявшей там крещение.] приехала в Англию, зная два английских слова — Лондон и Гилберт, и принялась ходить по улицам Лондона, зовя Гилберта.

— Я рада, что ты так хорошо помнишь историю, которую я тебе преподавала.

— Да, но Лондон отличается от Ведьминого дома размерами. Он немного больше.

— Я полагаю, что Ведьмин дом — это небольшая деревушка, где все друг друга знают.

— Но где же мы его найдем?

— Мы поищем его на карте.

— Маленьких деревушек на карте нет.

Это ее обескуражило, но ненадолго. Ее глаза вспыхнули.

— Знаю, — воскликнула она. — Профессор Хэпгуд. Он нам поможет.

— Кто такой профессор Хэпгуд?

— Моя милая, не зря же мы живем в Оксфорде. Профессор Хэпгуд — самый крупный специалист по городкам и деревням Англии. Это его страсть… дело всей его жизни. Он их знает все, начиная с Книги Страшного суда[15 - Земельная опись Англии, произведенная Вильгельмом Завоевателем в 1086 году.] и даже раньше. Если в Англии существует деревня под названием Ведьмин дом, он нам тут же об этом сообщит. Ага, я вижу, твой скептицизм сменяется надеждой. Розетта, положись на меня и на профессора Хэпгуда.

Как здорово, что Фелисити наконец-то все знает, думала я, одновременно упрекая себя за то, что не доверилась ей гораздо раньше.

* * *


Мы с Фелисити вместе отправились в клинику. Лукас быстро поправлялся и ходил все лучше и лучше. Раньше каждый его шаг был сопряжен с болью, теперь он об этом забыл, и все в клинике очень радовались его успехам. Ему еще приходилось подолгу отдыхать, но уже через неделю его обещали отпустить домой.

Я сказала ему, что доверила свою тайну Фелисити и что у нас созрел план разыскать тетю Аду. Наш энтузиазм его позабавил, он заметил, что мы опираемся на очень скудные и ненадежные данные. Впрочем, упоминание о профессоре Хэпгуде, чья репутация ему была известна, произвело на него должное впечатление.

Я сказала, что поскольку Оксфорд находится как раз на пути в Корнуолл, я вернусь туда, погостив у Фелисити и не возвращаясь в Лондон. Это означало, что я вернусь в Корнуолл на несколько дней раньше Лукаса.

— На вашем месте я не возлагал бы слишком много надежд на это новое предприятие, — предостерег он меня. — Даже если вы найдете эту деревню, а с помощью профессора Хэпгуда это вполне возможно, вам еще предстоит разыскать тетю Аду.

— Я знаю, — заверила я его. — Но мы все же попытаемся.

— Удачи, — улыбнулся он.

На следующий день мы с Фелисити отправились в Оксфорд, где меня с большим воодушевлением встретили Джеймс Графтон и малыши. Фелисити объяснила мужу, что нам необходимо совершить небольшое путешествие, и что она вместе со мной отправится в Корнуолл, но пообещала вернуться через день-два.

Джеймс всегда с пониманием относился к нашей с Фелисити тесной дружбе и никогда не возражал против наших совместных предприятий. Так что, успешно решив этот первый организационный вопрос, мы отправились за консультацией к профессору Хэпгуду. Узнав, что мы нуждаемся в его помощи, профессор очень обрадовался и проводил нас в свой кабинет, вдоль стен которого возвышались шкафы, набитые массивными томами. Было заметно, что ему не терпится приступить к исследованию.

Ведьминого дома профессор не нашел, но мы иного и не ожидали.

— Так вы говорите, что это название вам сообщил ребенок, которому не было и пяти лет? Значит, нам надо поискать что-нибудь с похожим звучанием. Так-так, посмотрим. Есть Велиндол, Виддингдэн, Веденден… А как вам нравится Веддингдом? Пятилетнему малышу это вполне могло напомнить Ведьмин дом. Больше всех остальных, как мне кажется. И еще есть Велингден.

— Пожалуй, наиболее вероятный вариант — Веддингдом, — предположила я.

— Думаю, вы правы, — согласился со мной профессор. — Давайте посмотрим. Веддингдом стоит на реке Веддинг… Хотя ее и рекой-то назвать трудно. Так, приток… позвольте выяснить чего…

— Приток нас вполне устроит, — заявила Фелисити. — Мальчик сказал, что в конце сада была вода.

— Давайте взглянем на Велингден. Нет, тут никакой реки нет. Это на севере Англии.

— В таком случае, это не то, что мы ищем. А где находится Веддингдом?

— Неподалеку от Бата.

Мы с Фелисити обрадовано переглянулись.

— На западе, — заключила я. — Это гораздо более вероятный вариант.

— Мы поедем в Веддингдом, — сказала Фелисити. — Но если это не то, боюсь, профессор, что нам придется побеспокоить вас еще раз.

— Я счастлив вам помочь, — заверил он нас. — Я очень горжусь тем, что могу предоставить информацию обо всех, даже самых крошечных селениях, существовавших в Англии со времен норманнского завоевания, и рад каждой возможности продемонстрировать это. Давайте посмотрим, как вы туда будете добираться. Ближайший город называется Риплстон.

— А там есть железная дорога?

— Да, в Риплстоне есть вокзал. Оттуда до Веддингдома всего-то около мили.

— Мы вам чрезвычайно признательны, профессор.

— Желаю удачи в ваших поисках. И если окажется, что это не то, что вы ищете, не колеблясь приходите ко мне, и мы предпримем еще одну попытку.

Покидая его дом, я чувствовала, что меня переполняет оптимизм и энтузиазм.

— А теперь, — сказала Фелисити, — нам придется пройтись по Веддингдому, как миссис Бекет ходила по Лондону, только мы будем звать не Гилберта, а Аду.

* * *


Прибыв в Риплстон, оказавшийся маленьким уютным городком, мы зашли в местную гостиницу и забронировали для себя комнату.

— Если мы не найдем Аду за один день, нам придется здесь переночевать, — пояснила Фелисити.

Я вспомнила, как она всегда с энтузиазмом бралась за все мои затеи, и в очередной раз порадовалась тому, что она опять со мной. В поезде мы всю дорогу болтали о том, как будем искать Аду и что мы ей скажем, когда найдем. Мы обе твердо верили в то, что мы ее найдем. Возможно, это и было несколько наивно, но мы были счастливы, что мы вместе и незаметно соскользнули в прошлое, когда все казалось нам таким волнующим и увлекательным.

Оставив вещи в гостинице, мы поинтересовались, как нам добраться в Веддингдом. Оказалось, что в гостинице имеется двуколка и возница, готовый доставить гостей туда, куда они пожелают. Так что вопрос с транспортом решился легко и быстро. Мы не захотели тратить понапрасну время, и вскоре уже наш экипаж катился по дороге в Веддингдом.

Не доехав ярдов сто до деревни, мы увидели гостиницу с названием «Герб Веддингдома». Мы остановились, чтобы расспросить хозяев, в надежде, что они знают мисс Аду как-там-ее, живущую в этих краях. Возница пообещал обождать нас в гостинице.

За стойкой мы увидели средних лет женщину, разливающую посетителям сидр и эль. У нее мы и поинтересовались, не живет ли в деревне женщина по имени Ада. По ее взгляду было ясно, что она нашла вопрос, а также нас довольно странными, что, впрочем, вполне объяснимо.

— Ада?.. Какая Ада? — переспросила она.

— А вот этого мы и не знаем, — ответила Фелисити. — Мы знали ее очень давно и забыли ее фамилию… Кроме имени ничего о ней не помним.

Женщина покачала головой.

— А сюда она часто заходит?

— Мы не знаем, — ответила я.

— Ада… — она опять покачала головой. — В основном сюда ходят мужчины.

— Да, конечно, — кивнула Фелисити. — Что ж, спасибо.

Мы вышли из гостиницы и направились в деревню.

— Трудно было ожидать, что Ада является завсегдатаем «Герба Веддингдома», — пожала плечами Фелисити.

Деревня оказалась очень маленькой, в этом профессор не ошибся. Здесь действительно имелась река, и к ней спускались садики за домами. Моя уверенность, что мы прибыли по адресу, крепла.

Мимо проехал мужчина на велосипеде. Мы уже хотели остановить его, как одновременно и независимо друг от друга поняли, что он сочтет нас сумасшедшими, если мы зададим ему тот же вопрос, что и в гостинице. Если мы хотя бы знали ее фамилию, все звучало бы намного убедительнее.

Внезапно Фелисити остановилась.

— Смотри, сельский магазин, — указала она. — Если нам где и могут помочь, так это здесь. Сюда приходят все без исключения.

Мы вошли в магазин. Как только мы открыли дверь, раздался звон закрепленного над ней колокольчика. За дверью оказались ведущие вниз ступеньки. В воздухе стоял резкий запах парафинового масла. Как это и бывает в таких магазинчиках, здесь продавалось все на свете: фрукты, пирожные, галеты, хлеб, конфеты в стеклянных банках, овощи, ветчина и птица, писчая бумага, конверты, липучки от мух и многое другое.

— Слушаю вас? — раздался голос.

Мое сердце упало, а лицо Фелисити вытянулось. Голос принадлежал девчушке лет четырнадцати, личико которой едва виднелось над прилавком, выглядывая из-за бутылок со сладостями.

— Мы хотели спросить, — начала Фелисити, — не знаете ли вы женщину по имени Ада.

Девчушка воззрилась на нас в немом изумлении.

— Мы пытаемся разыскать одну старую знакомую, — продолжала Фелисити, — но не знаем о ней ничего, кроме того что ее зовут Ада. Нам кажется, что она живет где-то здесь… и в этом случае она не может не заходить в ваш магазин.

— Что? — выдавила из себя девочка.

— Вы знаете своих покупателей?

— Нет, я живу не здесь… не всегда. Я приехала в гости… и помогаю тете.

— А можно нам поговорить с тетей?

— Тетя, — позвала девчушка, — тетя Ада. Мы с Фелисити удивленно переглянулись.

— Тетя Ада, — прошептала Фелисити.

— Тут вас спрашивают, — крикнула девочка.

— Секундочку, — раздался ответ, — уже иду.

Неужели это возможно? Неужели наши розыски окончились, едва начавшись? Как только мы увидели хозяйку голоса, мы поняли, что это не так. Никто не принял бы ее за ведьму. Эта женщина просто не могла быть тетей Адой Саймона. Эта Ада была пухленькой и округлой, с розовощеким добродушным лицом, выбившимися из-под чепчика прядями седеющих волос и внимательными голубыми глазами.

— Чем могу помочь, леди, — просияв, обратилась она к нам.

— У нас очень странная просьба, — опять начала Фелисити. — Мы ищем женщину, которая, как нам кажется, живет в этих местах. Только мы не помним ее фамилию. Все, что мы знаем, это ее имя — Ада.

— Ну, это точно не я. Я ведь тоже Ада. Ада Мак-Ги к вашим услугам.

— У нашей Ады была сестра по имени Элис.

— Элис… Просто Элис?

— Увы, ее фамилии мы тоже не знаем. Но она умерла. Мы только хотели спросить, нет ли среди местных жителей, а вы их всех должны знать, женщины по имени Ада.

По виду хозяйки магазина я догадалась, что она не прочь посплетничать. И ее, вполне естественно, заинтересовали две незнакомки, явившиеся в ее магазин не за яблоками или грушами и не за пинтой парафинового масла, а с вопросами о какой-то Аде.

— Вы же, наверное, почти всех в Веддингдоме знаете, — почти умоляюще произнесла я.

— Ну да, ведь они время от времени обязательно ко мне заходят. До магазина в Риплстоне далековато.

— Ну еще бы.

— Ада, — повторила она. — Есть тут Ада Паркер… хотя она давно уже не Паркер, потому что опять вышла замуж. Это ее третий муж. Между собой мы всегда зовем ее Ада Паркер. Джим Паркер был ее первым мужем. Вот все и привыкли к тому, что она Паркер.

— Может, мы к ней заглянем? А еще кто-нибудь с таким именем есть?

— Ну, еще есть мисс Феррерс. Я слышала, что ее зовут Ада. Я обращаю внимание на всех Ад, поскольку я сама одна из них. Имейте в виду, что я никогда не слышала, чтобы ее называли Адой, но мне кажется, что ее зовут именно так.

— Да, это неудивительно, что вы запоминаете обладательниц этого имени. Думаю, нам с вами повезло.

— Ну конечно, я хочу помочь вам найти эту вашу подругу. Ада… Да, да, я уверена в том, что мисс Феррерс тоже Ада. Кто-то мне об этом говорил. Но она почти ни с кем не общается. Воображает себя лучше других.

— А вы не помните, у нее была сестра?

— Этого я вам не скажу. Она уже очень давно здесь живет, но я не помню никакой сестры. У нее очень хорошенький домик, просто загляденье, и она только и делает, что за ним ухаживает. Возле входной двери растет рябина, и он так и называется — Рябиновый домик.

— Вы нам очень помогли, — улыбнулась Фелисити. — Большое вам спасибо.

— Надеюсь, вы найдете свою Аду.

— Всего хорошего, — попрощались мы и вышли из магазинчика. Звякнул колокольчик над головой, и мы оказались на улице.

— Быть может, надо было что-нибудь купить? — спохватилась я. — Она была так любезна.

— Она на это не рассчитывала. Ей доставила удовольствие беседа с нами. Думаю, что многомужнюю миссис Паркер мы пока оставим в покое. Сходим к ней, только если нас разочарует леди из Рябинового домика. Мне почему-то кажется, что у нашей Ады не может быть три мужа.

— Смотри, — обратила я ее внимание, — там, внизу, за домами, река.

Мы прошли всю улицу, а заодно и всю деревню, но Рябиновый домик так и не нашли. Стоя посередине улицы, мы в недоумении озирались по сторонам. Вдруг мы заметили домик в стороне от остальных, возле которого, к нашей радости, росла рябина.

— Все логично, — заметила Фелисити. — Помнишь, что нам сказали? Она воображает себя лучше остальных. Так что неудивительно, что и живет она в стороне. Скорее всего, нам предстоит иметь дело с очень неприступной дамой.

— Саймон так ее и описывал.

— Пойдем, познакомимся с львицей в ее собственном логове.

— И что ты ей скажешь? Вы — тетя Ада? Тетя Ада Саймона? С чего обычно начинают такой разговор?

— В магазине у нас все получилось.

— Мне почему-то кажется, что здесь все будет иначе.

Тем не менее я решительно взялась за медный дверной молоток и громко постучала. Резкий звук эхом разнесся по дому. Последовала короткая пауза, затем дверь отворилась.

Она стояла перед нами, высокая и худая. Седеющие волосы были зачесаны назад и стянуты в тугой узел на затылке. Глаза за толстыми стеклами очков смотрели внимательно и настороженно, а воротник накрахмаленной белоснежной блузки полностью скрывал шею, упираясь в самый подбородок. На шею, поверх блузки, была надета массивная золотая цепь, конец которой скрывался за поясом юбки. Судя по всему, это были часы.

— Простите, пожалуйста, за вторжение, — заговорила я. — Нам помогла вас разыскать миссис Мак-Ги из магазина.

— Слушаю вас? — несколько высокомерно произнесла дама.

— Мы пытаемся найти леди по имени Ада, — перехватила инициативу Фелисити. — Но, к сожалению, мы не знаем ее фамилии. Миссис Мак-Ги сказала нам, что вас зовут мисс Ада Феррерс, и мы предположили, что вы — именно тот человек, который нам нужен.

— Боюсь, что я вас не знаю.

— Конечно не знаете. Но, возможно, у вас была сестра по имени Элис, у которой был сын Саймон.

Я заметила, что она вздрогнула и слегка переменилась в лице. Я поняла, что мы нашли тетю Аду.

— Вы из газеты? — немедленно насторожилась она. — Его нашли, верно? Неужели, это все опять начнется?

— Мисс Феррерс, мы не из газеты. Можно, мы войдем и все объясним? Мы пытаемся доказать, что Саймон невиновен.

Она заколебалась, а затем нерешительно отступила в сторону и придержала дверь, приглашая нас войти в дом.

Домик был очень мал, но сверкал чистотой. У двери стояла вешалка, на которой висело твидовое пальто и фетровая шляпа, несомненно, принадлежавшие хозяйке жилища. На маленьком столике стояли медная чаша для фруктов и ваза с цветами. Она распахнула следующую дверь, и мы вошли в гостиную, где в воздухе витал запах полироли для мебели.

— Присаживайтесь, — пригласила она, и мы сели к столу.

Она села напротив.

— Где он? — спросила она.

— Мы не знаем, — ответила я. — Должна сообщить вам, что он был на корабле. Я тоже была на этом корабле. Потом корабль потерпел крушение, но мы спаслись. Он спас жизнь мне и еще одному человеку. Потом мы попали в Турцию и потеряли друг друга из виду. Но за то время, что мы провели вместе, он успел рассказать мне о себе абсолютно все. Я убеждена в его невиновности и стремлюсь это доказать. Я хочу увидеться со всеми, кто может хоть что-нибудь мне о нем рассказать… Я должна собрать всю возможную информацию, все, что может мне пригодиться.

— Как вы можете доказать, что он не совершал этого ужасного преступления?

— Я не знаю, но я пытаюсь это сделать.

— И что же вы хотите узнать у меня? Вы точно не из газеты?

— Уверяю вас, нет. Меня зовут Розетта Крэнли. Вы могли читать в газетах о моем спасении. Когда я вернулась домой, об этом много писали.

— Кажется, еще там был мужчина… Он покалечился или что-то в этом роде?..

— Да, он тоже был с нами.

Она нахмурилась, все еще не в силах нам поверить.

— Не знаю, — произнесла наконец она. — Все это кажется мне несколько странным. А с меня уже довольно. Я об этом больше ничего не хочу слышать. Я с самого начала знала, что ничего хорошего из этого не выйдет.

— Вы хотите сказать… еще когда он был маленьким?

Она кивнула.

— Он должен был жить со мной. Я бы забрала его к себе. Не потому, что мне был нужен ребенок, я никогда не мечтала о детях, но надо же ему было где-то жить, а она была моей сестрой. Нас было двое — Элис и я. И как она могла угодить в такую историю?

— Это как раз то, что могло бы нам помочь, — осторожно произнесла я. — Если бы мы могли узнать о нем все, с самого рождения…

— Как это поможет вам доказать, что он этого не делал?

— Мы надеемся, что поможет. Мы уверены, что должны узнать все… Я очень близко с ним познакомилась. Мы вместе прошли самые необычайные испытания. Мы спаслись с тонущего корабля в шлюпке, которую носило по волнам и прибило к острову… к необитаемому острову. Это было необыкновенное и очень опасное приключение. Мы много узнали друг о друге, и я убеждена, что он не способен на убийство.

— Его поймали с поличным.

— Это могли подстроить.

— Кто мог такое подстроить?

— Вот это мы и пытаемся выяснить. Нам нужна ваша помощь. Пожалуйста, миссис Феррерс, ведь он ваш племянник. Вы же хотите ему помочь, верно?

— Я не понимаю, чем я могу помочь. Я его в глаза не видела с тех пор, как его увезли.

— Его увез сэр Эдвард Перривейл?

Она кивнула.

— Почему он решил его забрать?

Она помолчала, а затем решилась.

— Хорошо. Я расскажу вам все. С самого начала. Элис была очень красивой. Так все говорили. Это было своего рода проклятие. Если бы не ее красота, этого всего не было бы. Она была слишком глупая и мягкотелая. Ласковая, заботливая и все такое… но ни капли здравого смысла. У нашего отца была симпатичная маленькая гостиница на окраине Бата, весьма доходное место. Мы с Элис помогали обслуживать гостей. Однажды вечером к нам заехал Эдвард Перривейл. Он увидел Элис… и с тех пор начал заезжать к нам. Я ее предупреждала. Я говорила: «Ты ему не пара». Она могла выйти за Джона Харрела, у которого была вполне приличная ферма. Он хотел жениться на ней. Но нет, у нее свет сошелся клином на Эдварде.

Я посмотрела на Фелисити. Все было так, как мы и ожидали. Набожный человек поддался искушению и оступился. И, как это обычно бывает, потом всю жизнь каялся в совершенном грехе.

— Я ей все время повторяла: «Этот человек не для тебя. Он возьмет все что хочет, и до свидания. Они все так делают. Такие, как он, не женятся на дочерях трактирщиков». Сразу было видно, что он настоящий джентльмен, к нам такие заглядывали редко. Он попал к нам случайно… лошадь захромала… или что-то в этом роде. Иначе он ни за что не переступил бы порог нашей гостиницы. Но он ездил и ездил к нам… из-за Элис.

Она мне отвечала: «Нет, он не такой. Он на мне женится». — «Только не он, — отвечала я. — Он просто держит тебя на коротком поводке. Вот так». Она меня не слушала, и вышло так, что она оказалась права… в какой-то степени. Они поженились. Я могу это засвидетельствовать. Церемония была очень скромной, но по всем правилам… в церкви. Так что они были женаты. Я при этом присутствовала, потому знаю что говорю.

— Женаты… — изумленно повторила я, — но…

— Да, они были женаты. Нас воспитали в строгости, и иначе Элис ни за что ничего бы ему не позволила. Да и он себе тоже ничего не позволял. Он был очень набожен. Он и Элис такой сделал. Разумеется, по настоянию отца мы по воскресеньям всегда ходили в церковь. Но с этим Эдвардом все обстояло гораздо серьезнее.

— Значит, они действительно поженились?

— Можете не сомневаться. Все было законно и при свидетелях. Он поселил ее в небольшом уютном домике и уехал, но потом опять вернулся. Вот так и ездил. «Куда он ездит?» — спрашивала я, а Элис отвечала: «Он мне все объяснил. У него в Корнуолле большой дом. Это семейное поместье. Он сказал, что мне там не понравится… да и он не хочет, чтобы я там жила. Мне тут лучше». Элис была из тех девушек, которые не задают вопросов. Она любила, чтобы все было тихо и мирно. Больше она ни о чем не просила. Стоило назреть какому-нибудь конфликту, и она отказывалась в нем участвовать… И знать ничего не хотела. Вот такая она была. Он приезжал к ней, и тогда они не отличались от любой другой семейной пары. А далее он надолго уезжал. Потом родился мальчик.

— Ясно, — кивнула я. — А когда мальчику исполнилось пять лет, Элис умерла.

Она кивнула.

— Встал вопрос, где жить Саймону. Я думала, что раз уж Элис была моей сестрой, мальчик останется у меня. Я не знала, что я с ним буду делать. Отец умер годом раньше. Он никогда не одобрял этот брак, хотя тоже был в церкви и убедился, что все сделано по правилам, как положено, и этот Эдвард ничем не запятнал его дочь. Материально она была обеспечена лучше нас всех, и не было никаких сомнений в том, что муж души в ней не чает. Все свои деньги отец оставил мне. Он считал, что Элис и так неплохо устроена. Этих средств было вполне достаточно для безбедного существования. Я купила этот домик. Элис один раз приезжала ко мне в гости. Она тогда и мальчика с собой привозила.

— Да, — кивнула я. — Он мне об этом рассказывал. Это и позволило нам разыскать вас.

— А потом я прочитала в газетах, что Саймон убил сына сэра Эдварда. Я и не подозревала, что у него был титул. Сначала я заподозрила, что он обманул нашу Элис, что он повел ее к алтарю, будучи уже женатым. Но в газетах очень много писали об этой семье. Вот я и узнала и то, что сэр Эдвард был женат на мисс Джессике Аркрайт, и то, когда он на ней женился, и это было после того, как он обвенчался с нашей Элис. И убитый, его старший сын, был на год с лишним младше Саймона. Мне это все показалось очень подозрительным… но в то же время мне было совершенно ясно, что его женой на самом деле была наша Элис, а та, другая, женщина не имела никаких прав на титул. Настоящей леди Перривейл оказалась наша Элис. Поэтому незаконорожденными были мальчики, которые родились у него потом, а Саймон — законный сын. Но меня все это уже не касалось, и я не захотела ни во что впутываться. Вы мне, наверное, не верите?

— Что вы, охотно верим.

— Видите ли, я могу это доказать. У меня сохранилось свидетельство о браке. Я сразу сказала Элис: «Храни как зеницу ока это свидетельство». Она была очень беспечна в таких делах. Но меня это все сразу насторожило, с самого начала. Мужья обычно не уезжают и не оставляют надолго своих молодых жен… Разве что они пытаются сбежать… Поэтому я следила за сохранностью брачного свидетельства. Хотя он и не пытался сбегать от нее. Он искренне горевал, когда она умерла. И тогда я забрала свидетельство себе. Я его сохранила и могу вам показать.

— Правда? — обрадовалась я.

— А почему нет? Элис была замужем, и никто не может это опровергнуть. Документы я храню наверху. Я схожу и принесу вам эту бумагу.

Когда мы остались одни, Фелисити обернулась ко мне.

— Такого мы не ожидали, — прошептала она.

Я молча кивнула.

— Это кажется просто невероятным. Столп церкви и двоеженство!

— Если свидетельство о браке, которое нам сейчас покажут, не фальшивка…

— Я думаю, оно настоящее. Она была на церемонии в церкви. Она не из тех, кто станет утверждать то, чего не было на самом деле.

— Быть может, она пытается отстоять честь сестры?

В комнату вошла миссис Феррерс, гордо размахивая какой-то бумажкой. Мы осмотрели предъявленный нам документ и убедились в том, что нет ни малейших оснований сомневаться в его подлинности.

— Вполне возможно, — заговорила я, — что кто-то узнал о том, что истинным наследником титула и поместья является Саймон. Вот вам и мотив.

— Но его же не убили.

— Нет… его подставили.

Вы хотите сказать, что кто-то устроил все таким образом, чтобы одним махом избавиться от старшего из братьев и от Саймона?

— Вполне возможно. Этот документ нам бы очень помог.

Я тут же увидела, что мисс Феррерс ни под каким видом не выпустит свидетельство о браке сестры из рук.

— В церкви этот брак тоже зарегистрирован, — сказала она. — Церемония состоялась в церкви Святого Ботолфа, в Хедингли, неподалеку от Бата. Вы и в самом деле убеждены в его невиновности?

— Да, — твердо произнесла я.

— Если бы Элис была жива, эта история разбила бы ей сердце, — вздохнула мисс Феррерс. — Но, с другой стороны, если бы она была жива, он ни за что не поселился бы в этом доме. Элис бы его не отпустила. Она так его любила.

— Вы нам очень помогли, — сказала я. — Я и передать вам не могу, как я вам благодарна.

— Если вам удастся обелить его имя…

— Я сделаю все, от меня зависящее, чтобы добиться этого.

Она настояла на том, чтобы угостить нас чаем. Пока мы пили чай, она говорила, повторяя то, что мы уже слышали. Нам стало ясно, что она очень любила свою сестру, хотя и относилась к ней несколько покровительственно. Элис была слишком мягкой… слишком доверчивой… способной на безоглядную и безрассудную любовь… принимающей на веру все подряд. Тем не менее она была ее единственной сестрой, ближе которой у нее никого и никогда не было. Я была рада, что мне удалось убедить ее в искренности наших намерений.

Итак, мы покинули Рябиновый домик, обогащенные знанием того, что сэр Эдвард Перривейл женился на Элис Феррерс. Дата на свидетельстве о браке ясно указывала на то, что эта брачная церемония состоялась прежде церемонии с участием ныне вдовствующей леди Перривейл.


Встреча в роще


В этот вечер мы с Фелисити без умолку обсуждали свое открытие. Оно превзошло все самые смелые предположения.

— Я до сих пор не могу в это поверить, — говорила я. — Как мог сэр Эдвард, с его прочными моральными устоями, пойти на двоеженство и родить в незаконном браке двух сыновей? А тем временем с его единственным законнорожденным сыном обращались как с чужаком.

— Не следует забывать, ведь он хотел, чтобы у Саймона были равные шансы с двумя другими детьми.

— Бедный Саймон!

— По крайней мере, у него была нянюшка Крокетт.

— Было бы очень грустно, если бы это было иначе.

— Худа без добра не бывает. Но почему сэр Эдвард не только нарушил закон, но и пошел против своих высоких религиозных принципов?

— Мне кажется, я знаю. Видишь ли, в семье Перривейлов всегда большую роль играли традиции. И дом играет в их семейных устоях не последнюю роль. Он начал рушиться, а у сэра Эдварда возникли материальные затруднения. Он ни разу не привозил Элис в Перривейл. Как бы он ни любил ее, он прекрасно осознавал, что на роль владелицы замка она не годится. Рискну предположить, что он был воспитан в убеждении, что нет ничего важнее поддержания величия и статуса рода Перривейлов. Из века в век члены рода исполняли свой священный долг, теперь настал его черед. Ему предстояло спасти фамильный замок от разрушения. И тут подворачивается этот то ли фабрикант, то ли владелец шахт из Йоркшира. Он готов предоставить средства, необходимые для восстановления Перривейла. Финансовые затруднения сэра Перривейла могут быть решены в одночасье… в обмен на брак с дочерью богатея.

— Но сэр Эдвард не мог принять это условие. Он уже был женат на малышке Элис.

— А кто об этом знал? Только она сама и ее родня из захолустья. Элис была кроткой и покорной. Она ему ни в чем не перечила. Даже если бы она узнала о происходящем, она не стала бы создавать ему проблемы… Но она ничего не знала. Он подумал, что это может сойти ему с рук, и так и случилось. Думаю, эта ситуация очень его беспокоила. Но другого способа спасти Перривейл не было. Он всегда знал, что у него существует долг перед семейной традицией… перед честью семьи. Он разрывался между любовью и долгом. Он был обязан спасти дом, сохранить стиль жизни Перривейлов. С другой стороны, он любил Элис и поддался искушению жениться на ней, хотя она не соответствовала устоявшимся требованиям и задачам, неизбежно вставшими бы перед ней как перед женой главы рода. Я отлично понимаю, как это могло произойти.

— В таком изложении все звучит очень правдоподобно.

— Я думаю, сэр Эдвард не мог умереть, не облегчив душу признанием. Скорее всего, когда он понял, что конец близок, он во всем сознался. А кому он мог сознаться, если не женщине, которой это все касалось в первую очередь, которая считала себя его женой? Ты только представь себе это: «Так дальше продолжаться не может. Я должен рассказать тебе всю правду. Моим наследником является Саймон, мальчик, которого я привел когда-то в дом. Я женился на его матери, и это означает, что мы с тобой на самом деле не женаты». Вот как это, должно быть, произошло. Мария говорит, что между ними разыгралась жуткая сцена, а после смерти сэра Эдварда леди Перривейл помутилась рассудком. Я думаю, что причиной тому было его признание.

— Ты намекаешь на то, что она причастна к убийству? Не могла же она убить собственного сына лишь затем, чтобы обвинить в этом Саймона.

— Разумеется, нет. Но она рассказала об этом своим сыновьям. Она же не смогла бы промолчать, как ты думаешь? Или сэр Эдвард сам им все рассказал. Да, конечно, прежде всего это касалось леди Перривейл и ее сыновей.

— Но убили Козмо.

— Мне всегда казалось, что убийца Тристан, что он убил Козмо, так как хотел заполучить титул и Мирабель. Представь себе, как он себя чувствовал, будучи вторым, обойденным, бесправным. Это убийство было выгодно прежде всего ему. Но еще была Мирабель, которая вышла за него вскоре после смерти Козмо.

— А как насчет ребенка, от которого она, похоже, избавилась.

— Я этого понять пока не могу. Все слишком запутано. Но по крайней мере, если Тристан знал, что настоящим наследником является Саймон, он мог попытаться убрать его с дороги. Итак, он убивает Козмо, обставив все так, чтобы подозрение пало на Саймона, одним махом избавляясь от обоих претендентов на главный приз — Перривейл. Сэр Эдвард умер… Нет никаких оснований полагать, что не Тристан является полноправным наследником.

— Эта история начинает обретать какие-то очертания, — задумчиво произнесла Фелисити. — Но как ты собираешься это все доказывать?

— Я не знаю… пока. Но мы сделали большой шаг вперед. И все благодаря тебе, Фелисити. Я думаю, что со временем пойму, как мне со всем этим быть.

— А что ты будешь делать до этого?

— Когда я увижу Лукаса, расскажу ему о том, что мы выяснили. У него очень острый ум. Он поймет, каким должен быть наш следующий шаг. Стой… Я кое-что вспомнила. Леди Перривейл… вдовствующая леди Перривейл… все время что-то ищет в комнате сэра Эдварда. Она зажигает по ночам свечи… Во всяком случае, она это делала, пока Мария, ее служанка, не стала прятать их, опасаясь, что когда-нибудь она сожжет весь дом. Но она продолжает рыскать и искать. Как ты думаешь, что она ищет?

— Простая логика подсказывает, что это завещание.

— Вот именно. Последнее волеизъявление сэра Эдварда, в котором он заявляет, что его законным сыном и наследником является Саймон. Он не смог унести эту тайну в могилу.

— Значит, для очистки собственной совести он сеет смятение в умах людей, всегда считавших себя его законными женой и детьми.

Я кивнула.

— Он знал, что если кто-нибудь доберется до завещания, когда он будет слишком болен и не будет осознавать, что происходит, документ тут же уничтожат. Поэтому он спрятал его, чтобы при первой возможности предъявить стряпчему или какому-нибудь другому доверенному лицу. Леди Перривейл узнала о существовании этого завещания и решила, что должна найти его и уничтожить, если не ради себя, то хотя бы ради сыновей. Ее рассудок помутнен, но цепляется за факт существования завещания. Вот почему она бродит по ночам — она ищет документ, угрожающий благополучию ее семьи.

— Хм, похоже на правду.

— Я часто бываю у леди Перривейл. Мне может представиться возможность…

— На твоем месте я была бы очень осторожна.

— Лукас тоже так говорит.

— Если все это правда, и Тристан уже однажды убил, он может, не колеблясь, сделать это снова. Человек, который слишком много знает, окажется в опасности.

— Я буду бдительна.

— Я говорю серьезно, Розетта. Я боюсь за тебя.

— Не бойся. Я буду чрезвычайно осторожна. Они ничего не заподозрят. Я же всего лишь гувернантка.

— Ты необычная гувернантка.

— О да, в самом деле. Просто так вышло, что, в отличие от всех остальных, мне удалось найти к Кейт подход.

— Я надеюсь, ты не станешь совершать необдуманных поступков.

— Обещаю.

— А теперь, давай немного поспим. Что скажешь?

— Фелисити, у меня нет слов, чтобы выразить тебе свою благодарность. Если бы не ты…

— Да брось ты. Это было так увлекательно. Я так же, как и ты, обожаю всякие загадки.

— День, когда ты приехала к нам, чтобы учить меня, стал одним самых счастливых в моей жизни.

— Что ж, на этой счастливой ноте давай пожелаем друг другу спокойной ночи.

* * *


Когда я вернулась в Корнуолл, Кейт встретила меня холодно и угрюмо.

— Вас не было слишком долго, — заявила она.

— Не так уж и долго. Я повстречала свою подругу Фелисити, которая когда-то была моей гувернанткой.

Я уже рассказывала ей о том, как в нашем доме появилась Фелисити, как я, в ожидании гувернантки, представляла себе какое-то чудовище, как ее сразу приняли мои друзья на кухне, и как мы все вместе обедали, засиживаясь за кухонным столом.

Ее настроение тут же изменилось. На самом деле она была очень рада моему возвращению.

— Мистер Долланд декламировал «Колокольчики»?

— Конечно.

— Жаль, что вы не взяли меня с собой.

— Возможно, когда-нибудь и возьму.

— Когда-нибудь, когда-нибудь, — передразнила она. — Я не хочу когда-нибудь. Я хочу сейчас. Вы должны были взять меня с собой.

Я вздохнула с облегчением, когда мне наконец удалось уйти к себе. Мне хотелось обдумать все, что со мной случилось. Я была уверена, что мы не ошибаемся в своих предположениях. Я отчетливо видела, как это все происходило. Сэр Эдвард перед лицом смерти делает свое ошеломляющее заявление. Если бы Тристан убил Козмо, а Саймона повесили, никто и никогда не узнал бы о существовании предыдущего брака. Все осталось бы между Тристаном и его матерью. Он, несомненно, мог рассчитывать на ее молчание. Вряд ли она захотела бы обнародовать тот факт, что, прожив с сэром Эдвардом много лет и родив ему двух сыновей, она не была ему женой.

Как открыть правду? Как оправдать Саймона? В руках мисс Ады Феррерс находится брачное свидетельство ее сестры. Кроме того, существует запись в церкви Святого Ботолфа. Но даже если доказать, что Саймон является настоящим наследником поместья Перривейлов, это не снимет с него обвинения в убийстве. Даже когда завещание, если только оно действительно существует, обнаружат, этого будет недостаточно.

Я поняла, что мы зашли в тупик. Мы обнаружили тщательно скрываемую тайну, мотив для убийства… но мы так и не установили личность убийцы.

И все же, если бы мне удалось найти этот документ…

Сэр Эдвард мог передвигаться только с большим трудом. Во всяком случае, у меня сложилось такое впечатление. Это означало, что завещание спрятано в его комнате. Где он мог его спрятать?

Я уже не сомневалась в том, что леди Перривейл ищет именно завещание, и намеревалась попытаться его обнаружить. Я решила, что это и будет моим следующим шагом. Возможно, мне представится возможность проскользнуть в соседнюю комнату… Что если леди Перривейл заснет, а Марии не будет рядом… Если я смогу предъявить завещание, то, по крайней мере, докажу существование мотива.

На следующий день я отправилась в гости к леди Перривейл. Она спала, но Мария была на месте.

— Как хорошо, что вы вернулись, — расцвела она. — Последнее время ее светлость спит целыми днями. Пока вас не было, к ней частенько захаживал майор. Его визиты ее очень подбадривают. — Тут Мария подмигнула мне. — Ну, она всегда к нему неровно дышала.

— Несмотря на то что он женился на ее лучшей подруге.

— О да. Она и сама могла его заполучить, но старик Аркрайт крепко держался за свои денежки. Он положил этому ухаживанию конец и разбил сердце своей дочери. Потом ей, конечно, пришлось выйти за сэра Эдварда. Так решил Джо Аркрайт. Да оно и понятно. С одной стороны — сэр Эдвард и титул, с другой — деньги Джесси. И на что только люди не идут ради денег!

Эти слова целый день эхом звенели у меня в ушах. Это и в самом деле стало для меня откровением… Ради денег люди готовы на все.

Прошло два дня, и мне представилась возможность заглянуть в комнату сэра Эдварда. Я поднялась к леди Перривейл и застала ее крепко спящей в своем кресле. Марии нигде не было видно. С бьющимся сердцем я скользнула в дверь, ведущую, как я полагала, в спальню покойного главы рода.

Я увидела просторную кровать с пологом, рядом с которой стоял столик. На столике лежала огромная Библия в кожаном переплете с медными застежками. Я огляделась. Где он мог спрятать то, что ему хотелось скрыть от всех? Зачем ему вообще было что-то прятать? Потому что он не доверял женщине, долгие годы считавшей себя его женой. У окна стоял шкаф. Я подошла к нему и открыла дверцу. В нем лежала одежда и стояла какая-то жестяная коробка. Я взяла в руки коробку. Она оказалась заперта. Мне было любопытно, что в ней лежит, но мне не удавалось ее открыть. Кроме того, если бы кто-нибудь искал завещание, он бы первым делом проверил эту коробку. Можно было не сомневаться, что после смерти сэра Эдварда эту коробку уже открывали, а ее содержимое тщательно изучали.

На мгновение я замерла в задумчивости у окна. Я посмотрела на свои окна напротив, и в этот самый момент во дворе появился майор. Он поднял глаза к окнам, и я мгновенно отпрянула. Я не знала, увидел он меня, или нет. Скорее всего, нет. Но этот эпизод меня мгновенно отрезвил. Это было предостережением. Я должна покинуть эту комнату. Майор, несомненно, намеревался нанести очередной визит леди Перривейл.

Когда я вышла из комнаты, Мария еще не появилась, а леди Перривейл продолжала тихонько похрапывать, склонив голову на грудь. Я слетела по лестнице вниз и встретила майора в холле.

— Добрый день, мисс Крэнли, — поприветствовал он меня. — И к тому же такой приятный!

Я согласилась с ним, что да, день очень приятный.

— Как вы съездили? Успешно?

— О да, спасибо. Я так давно не видела близких.

— Я слышал, что мистер Лоример идет на поправку.

— Это действительно так.

— В таком случае, с этим миром все в полном порядке.

Он ласково улыбнулся мне и начал подниматься по лестнице.

* * *


На следующий день мы с Кейт провели за уроками все утро. Занятия прошли успешно, но я продолжала размышлять над своей проблемой, все больше приходя в отчаяние от невозможности что-либо предпринять. Я возлагала большие надежды на то, что найду завещание, но даже если это произойдет, мы все равно не узнаем ничего такого, чего мы уже не знали бы.

Мне хотелось остаться в одиночестве и все хорошенько обдумать. И еще я должна была побыстрее встретиться с Лукасом. Скоро он вернется домой. Я полагала, что первое время он будет слишком слаб и не сможет никуда выезжать, но мне не терпелось рассказать ему о нашем с Фелисити открытии.

Потребность уединиться была слишком велика. Я не могла ни о чем думать, пока меня окружали люди. Улучив момент, незаметно от Кейт, которая обязательно увязалась бы за мной, я выскользнула из дома. Проходя мимо Вдовьего дома, я увидела майора.

— О, приветствую вас, мисс Крэнли, — окликнул он меня. — Как я рад вас видеть. Вы чудесно выглядите.

— Благодарю вас.

— Поездка в Лондон пошла вам на пользу.

— Я тоже так думаю.

— А как дела у Кейт?

— Отлично.

— Меня очень беспокоит судьба этого ребенка. Я уже давно хотел поговорить с вами о ней.

— И что же вас тревожит?

— Послушайте, почему бы вам не войти? Как-то неудобно разговаривать, стоя во дворе.

Он проводил меня к входной двери, которая была слегка приотворена. Я заметила, что сад просто прекрасен.

— Я им очень горжусь. Теперь, когда я свободен от армии, мне просто необходимо какое-нибудь занятие.

— Должно быть, вам было нелегко приспособиться к гражданской жизни. Но ведь вы уже довольно давно на пенсии?

— Да, но к этому привыкнуть все равно невозможно.

— Я вас понимаю.

Гостиная была очень просторной, с дубовыми балками под потолком, окнами в свинцовых переплетах и большим камином.

— Какой прелестный дом, — восхитилась я.

— Да, возможно, Тюдоры были не столь элегантны, как их преемники, зато они умели создавать определенную атмосферу. Присаживайтесь.

Я расположилась на кушетке у окна.

— Вам удобно? — заботливо поинтересовался майор.

Я успокоила его, сказав, что мне очень удобно.

— Так что же вас беспокоит? — напомнила я ему о цели своего визита.

— Первым делом я хочу вас угостить. Любые проблемы гораздо приятнее обсуждать за бокалом хорошего вина.

— Спасибо, я, наверное, воздержусь.

— Бросьте, я настаиваю. Я хочу, чтобы вы кое-что попробовали. Это очень хорошее вино, и я угощаю им только по самым особым случаям.

— О, так значит… это особый случай?

— Да, потому что наконец-то нам представилась возможность побеседовать, и еще я хочу поблагодарить вас за то, что вы делаете для Кейт.

— Я вижу, вы ее очень любите. Должна отметить, что и она вас тоже.

Он кивнул.

— Так как, маленький бокальчик, а?

— Спасибо… ну, хорошо, разве что маленький.

— Он принес мне вина, а потом сходил и принес бокал и себе.

— За вас, мисс Крэнли. С самой искренней благодарностью.

— Ну что вы, я ведь не делаю ничего особенного. Ее всего лишь нужно узнать поближе… и понять.

— Из всех гувернанток вы одна взяли на себя этот труд. Вот за это я вам и благодарен. Мирабель… я имею в виду свою дочь, леди Перривейл… на днях сказала мне: «С тех пор как мисс Крэнли взялась за дело, Кейт изменилась до неузнаваемости».

— В таком случае, что же вас беспокоит?

— А вот об этом я и хотел с вами поговорить. Как вы находите вино?

Я сделала еще один глоток.

— Оно очень приятное.

— В таком случае, допивайте его. Я вам налью еще. Я же говорил, что оно особенное.

В этот момент под окном раздались шаги. Майор вздрогнул.

— Это я, Грэмпс, — раздался знакомый голос. — Я знаю, что Розетта у тебя. Я видела, как она входила.

Я поставила свой бокал на столик возле кушетки, и в этот момент в дверях появилась Кейт.

— Что вы здесь делаете? — воскликнула она. — Я видела, как вы вышли из ворот и побежала за вами. А вот вы меня не видели, верно? Я держалась позади. Я вас выслеживала. А потом я увидела, как вы заговорили с Грэмпсом и вошли сюда. Вы пьете вино.

— Да, — улыбнулся майор.

Но, хотя он и улыбался своей внучке, мне почудилось, что на мгновение на лице его мелькнуло раздражение. Впрочем, это неудивительно. Он хотел доверительно побеседовать со мной о Кейт. Теперь это было невозможно.

— Что ж, входи и садись рядом с мисс Крэнли.

Он взял ее под руку и подвел к кушетке. Я не очень хорошо поняла, что произошло затем, поскольку смотрела на Кейт, ужасно довольную собой за то, что ей удалось меня настичь. Но когда она села, бокал вдруг перевернулся и вино вылилось на ковер.

— Проклятие! — пробормотал майор.

— Ты выругался! — закричала Кейт.

— Еще бы, — хмыкнул майор. — Это было мое особенное вино. Я хотел услышать мнение мисс Крэнли.

— Мое мнение не имело бы никакого значения, — утешила я его. — Я в винах не разбираюсь.

— А ты все равно не должен ругаться, Грэмпс. Твой ангел-хранитель все записывает за тобой в своей маленькой книжечке, и когда-нибудь тебе придется за все это отвечать.

— Если мне придется отвечать только за это, то я спокоен, да и в любом случае, я не сомневаюсь, что ты за меня вступишься.

Кейт рассмеялась, а я посмотрела на осколки стекла на полу и наклонилась, чтобы их подобрать. Но майор меня остановил.

— Не трогайте, — быстро произнес он. — Разбитое стекло может быть очень опасно. Все эти крошечные осколки. Оставьте, я попрошу, чтобы все это убрали, а пока принесу вам другой бокал.

Мы пересели на другой диванчик. Кейт принялась выпрашивать у майора глоточек вина, на что он коротко ответил:

— Маленьким девочкам вино пить нельзя.

— О, Грэмпс, не будь таким вредным.

— Ну ладно, один глоточек. Вы видите, как она мной вертит, мисс Крэнли?

— Ты не можешь мне ни в чем отказать, верно, Грэмпс?

— Я податливое тесто в ручках своей чаровницы, — вздохнул он.

По лицу Кейт было видно, что это доставило ей огромное удовольствие.

Проведя у майора с полчаса, мы вышли и направились в Перривейл. Я беспрестанно зевала.

— Что с вами? — удивилась Кейт. — Вы засыпаете на ходу.

— Это все непосильный труд по твоему воспитанию. Думаешь, легко держать тебя в руках?

— Я тут ни при чем. Все дело в вине. Вы мне как-то говорили, что днем вас от вина клонит в сон.

— Ты права. Действительно клонит.

— Тогда зачем вы его пьете?

— Твоему дедушке невозможно отказать.

— Я знаю, — рассмеялась она.

* * *


Было позднее утро. Мы с Кейт хорошо позанимались и решили погулять в саду. Спустившись в холл, мы встретили майора.

— Доброе утро, мои хорошие, — поздоровался он. — Как я рад вас видеть! Я вижу, вы собрались на прогулку?

— А ты пришел в гости к старой леди Перривейл, Грэмпс? — поинтересовалась Кейт.

— Угадала. Но вас я тоже счастлив видеть. Я был очень рад вашему вчерашнему появлению. Однако ваш визит был слишком краток. Надеюсь, вы еще ко мне зайдете.

— Зайдем, зайдем, — прощебетала Кейт.

— И мисс Крэнли зайдет? — поинтересовался он, глядя на меня.

— Спасибо, конечно, — ответила я.

В этот момент в дверях появился грум из Трекорн-манор.

— О, мисс Крэнли, — обрадовался он. — А у меня для вас новость. Мистер Лукас вернулся. Он спрашивает, сможете ли вы с ним сегодня увидеться. В два тридцать в «Короле-Моряке».

— Да, да, я буду там. Как он?

— Лучше не бывает, мисс.

— О, как я рада!

Он ушел, а Кейт надулась.

— Вы опять сегодня уедете. Вечно вы ездите в эту противную харчевню.

— Только в мое личное время, Кейт.

— Тебе бы быть надсмотрщицей над рабами, Кейт, — улыбнулся майор. — Не забывай, что мисс Крэнли свободный человек. Ты же не любишь, когда ограничивают твою свободу, верно? А если ты будешь слишком сильно на нее давить, она может вообще улететь и оставить нас одних. Ну что ж, я надеюсь, что мы скоро увидимся. Au revoir.

Он начал подниматься по лестнице.

— Но вы действительно постоянно туда ездите, — не унималась Кейт.

— Должна же я встречаться с друзьями.

— А почему мне нельзя поехать с вами?

— Потому что тебя не приглашали.

— Это не причина.

— Это самая уважительная из всех возможных причин.

Всю прогулку Кейт продолжала дуться, но я не могла думать ни о чем, кроме встречи с Лукасом.

* * *


Я выехала из Перривейла, не дожидаясь двух часов. Дорога до гостиницы никогда не занимала больше пятнадцати — двадцати минут. Я могла прогуляться пешком, но Золотце нуждалась в нагрузке, а мне нравилось ездить верхом. Кроме того, отправившись на встречу верхом, я могла побыть с Лукасом подольше, после чего он обычно провожал меня до Перривейла.

Стояла изумительная погода. Легкий ветерок слегка шевелил листья на деревьях. Вокруг не было ни души, впрочем, как обычно в это время дня. Я проскакала вдоль берега, затем дорога поворачивала прочь от моря и вела через небольшую рощицу. Ее нельзя было назвать леском, но деревья росли довольно густо, и мне очень нравилось ехать по петляющей между стволов тропинке.

Времени у меня было достаточно, и я никуда не торопилась, зная, что приеду минут за десять до назначенного времени.

Я не знаю, было ли это предчувствием опасности, но, не успев въехать в рощицу, я ощутила как будто повисшее в воздухе напряжение. Мне почему-то стало не по себе. Все вокруг казалось мне каким-то странным. Возникло неприятное ощущение, что за мной наблюдают. По спине пробежал холодок. Обычно я проезжала здесь совершенно спокойно, но сегодня все было иначе.

Где-то хрустнула ветка, зашуршали кусты. «Какой-то зверек», — подумала я. Я слышала подобные звуки сотни раз и никогда не придавала им ни малейшего значения. Что за странное состояние!

Впрочем, я знала, что это означает. Фелисити говорила мне: «То, что ты делаешь, очень опасно». Лукас тоже мне это говорил. Что если Тристан каким-то образом узнал о моей деятельности? Что если он наблюдает за мной так же, как я наблюдаю за ним?

Если человеку есть чего опасаться, он должен всегда быть настороже.

— Давай, Золотце, — обратилась я к своей лошади. — Вперед.

И тут я поняла, что в роще кто-то есть… и очень близко. Я услышала за своей спиной стук копыт, и моим первым импульсом было послать Золотце в галоп, что в роще было невозможно.

— Да это же мисс Крэнли, — произнес знакомый голос за спиной.

Я обернулась и увидела майора.

— Как же мне повезло. Вы-то мне и нужны, — продолжал он.

— Ах, это вы, майор, — с облегчением вздохнула я. — А я-то думаю, кто это скачет по роще. Обычно в это время тут никого не бывает.

— Все ложатся вздремнуть… кажется, это называется сиеста.

— Что-то вроде того.

— Вы — тот самый человек, который мне нужен. Я действительно хотел с вами переговорить.

— О Кейт.

— Да. Она нас прервала как раз тогда, когда я уже собирался воспользоваться представившейся мне возможностью.

— Вас, кажется, что-то беспокоит?

— Да.

— Что же? Мне кажется, у нее все в порядке.

— Мне не хотелось бы об этом кричать. Мы не могли бы спешиться и присесть вон на то поваленное дерево?

— У меня мало времени.

— Я знаю. Сегодня утром я слышал, что вам назначили встречу. Но я не задержу вас больше, чем на пять минут.

Я спешилась, и он сделал то же самое.

Он подошел ко мне и, взяв меня под руку, подвел к лежащему на земле стволу.

— Что вас волнует? — повторила я.

Его лицо было очень близко.

— Вы, — произнес он.

— Что вы хотите этим сказать?

— Зачем вы ездили к миссис Кэмпден?

— Миссис Кэмпден?

— В Малтон-хаус, Бейсуотер.

Внезапно я похолодела от ужаса. Я не знала, что ему ответить.

— Значит, вы не отпираетесь, что были там. У вас очень красивые волосы, мисс Крэнли. Необычный цвет. На них невозможно не обратить внимание. Я сразу понял, что это были вы. И что вы делаете в Перривейле? Вы не гувернантка. Вы очень любознательная молодая женщина.

Он развернул меня лицом к дереву. Продолжая держать меня одной рукой, другой он извлек из кармана галстук. На мгновение я удивилась — зачем? И тут я осознала ужасную правду.

Я искала убийцу и нашла его. Но теперь мне предстояло стать его очередной жертвой.

Моряк… Козмо… Саймон… а теперь и я.

— Вам некого винить, кроме себя самой, — продолжал майор. — Мне очень не хочется это делать. Я ненавижу убивать. Кейт будет горевать… Зачем вам это понадобилось? Знаете поговорку — не буди лихо, пока спит тихо? Нет, вы ее, похоже, забыли.

Меня вдруг охватила безумная надежда. Если он собирается меня убить, почему это не сделать сразу? К чему все эти разговоры? Он как будто пытается оттянуть страшный момент. Утверждая, что он не хочет меня убивать, он говорит правду. Он делает это только потому, что считает, будто у него нет другого выхода, потому что он уже заблудился в этом лабиринте убийств.

— Вы собираетесь сделать со мной то же, что с матросом — убить меня, а потом сбросить с утеса. Кейт рассказала мне о том матросе… и теперь я все понимаю.

— Вы понимаете. Вы слишком много понимаете. Я знаю, что случилось. Это все Хэрри Тенч. Это он заговорил? О, мисс Крэнли, и зачем вам понадобилось в это все вмешиваться?

Внезапно я заметила, что Золотце направляется прочь. Меня охватил смертельный ужас. Майор тоже, видимо, почувствовал, что попусту тратит время. Должно быть, он вспомнил о Лукасе, который мог не дождаться меня и отправиться на розыски.

На какое-то мгновение он отпустил меня. Чтобы задушить меня галстуком, ему нужны были обе руки. Я рванулась прочь… но он был начеку.

Сейчас моя жизнь оборвется…

Нет, я этого не допущу. Я нашла убийцу. Мне это удалось. Я не должна умереть и унести с собой эту тайну. Я должна предпринять сверхчеловеческое усилие и вырваться… добежать до Лукаса.

Я безмолвно молилась, призывая на помощь Лукаса… Саймона… Бога.

Я должна им все рассказать. Я должна спасти Саймона. И меня ждет Лукас.

Он набросил галстук мне на шею. Мне удалось просунуть под петлю два пальца и ослабить давление на горло. Приподняв ногу, я что было силы ударила его пяткой.

Мне повезло. Он этого не ожидал. Он издал сдавленный крик и выпустил галстук. Это дало мне преимущество в секунду-две, которым я тут же воспользовалась. Я бросилась бежать. Я была очень ловкая и подвижная, и я боролась за свою жизнь.

Я должна была добежать до опушки прежде, чем он меня перехватит, инстинктивно зная, что он не решится напасть на меня на открытой местности. Это могли заметить.

Я запетляла между деревьями. Он бежал за мной, прекрасно осознавая необходимость поймать меня, прежде чем я выбегу из рощи.

За спиной слышалось его тяжелое дыхание. Ветки хлестали меня по лицу и цеплялись за одежду, но мне удавалось бежать чуть быстрее его, и ему никак не удавалось меня схватить. Если бы только здесь была Золотце… если бы мне удалось на нее вскочить.

Деревья поредели, до опушки было уже совсем близко… Я успею, я спасусь…

Он уже не дышал, а хрипел. Я восторженно подумала, что он уже не молод, и моя молодость дает мне преимущество.

«Лукас! — думала я. — Как же ты был прав». Мне следовало быть осторожнее. Тогда, с вином, это было предупреждение. Ну конечно! Он хотел усыпить меня, а потом сбросить с утеса. Так он и поступил с матросом, мужем Мирабель. Я получила предостережение, но была слишком слепа, чтобы обратить на него внимание. Но… Я все равно нашла убийцу. Успех сам свалился мне на голову, едва не стоив мне жизни.

Я выбежала на луг, но не посмела остановиться. Я продолжала бежать изо всех сил. Отважившись взглянуть через плечо, я увидела, что за мной уже никто не гонится. Я спасена!

Вдруг я увидела Лукаса. Он несся ко мне во весь опор.

— Лукас! — задыхаясь прошептала я. — Лукас!

Он спрыгнул с лошади, схватил меня в объятия и прижал к себе.

— Розетта, любовь моя, что случилось?

— Я нашла его, Лукас… Я нашла его. Он хотел меня убить.

— Розетта, что…

— Он поджидал меня в роще. Он хотел меня задушить… А потом он сбросил бы меня с утеса… как и матроса.

— Ты лучше расскажи мне все по порядку. Когда Золотце прискакала без тебя в гостиницу, я подумал, что с тобой произошел несчастный случай.

— Золотце… да, она убежала.

— Я выглядывал тебя и вдруг увидел ее. Она сама вошла в конюшню.

— Молодчина, Золотце!

— Я заберу тебя с собой в Трекорн.

— Нет… нет, я должна все тебе рассказать. У нас нет времени… Наверное, нет…

— На тебе лица нет. Я должен знать все. Кто…

— Давай войдем в гостиницу. Скажи им, что меня сбросила лошадь. Они пока не должны знать, что случилось на самом деле.

— Кто это был, Розетта?

— Майор Даррелл.

— Что?

Я положила руку себе на горло.

— У него был галстук, которым он собирался меня задушить. Он набросил его мне на шею, я думала, мне конец. Но мне удалось вырваться… и убежать. Он меня не догнал. Я бежала быстрее.

Он уставился на мое горло.

— У тебя на шее синяки. Розетта, Бога ради, объясни, что все это означает.

— Нам надо поговорить, Лукас. Мне кажется… я знаю ответ. Это все было не напрасно.

Я села позади него на лошадь, и мы вернулись в гостиницу. Мои мысли путались, и я не знала, с чего начать. Потрясение оказалось настолько сильным, что я дрожала всем телом. Но я знала, что медлить нельзя, надо что-то предпринимать. И я нуждалась в помощи Лукаса.

— Подожди, не надо пока ничего говорить, — остановил меня он. — Первым делом тебе необходимо выпить хорошего крепкого бренди. Ты вся дрожишь, Розетта.

— На меня не каждый день набрасываются убийцы, — ответила я с жалкой потугой на юмор.

Из гостиницы выбежала жена хозяина.

— Какой ужас! — кричала она. — Когда я увидела эту лошадь без вас, я думала, помру на месте от страха.

— Спасибо, я почти не ушиблась, — поспешила успокоить ее я.

— Скорее ведите мисс Крэнли в зал, мистер Лукас.

Лукас кивнул и попросил хозяйку принести стакан бренди.

— Сию минуту, сэр, — заторопился выбежавший вслед за женой хозяин.

— Я так рада видеть вас живой и невредимой, — добавила хозяйка. — Ни за что бы не подумала, что Золотце способна такое вытворить, а потом как ни в чем не бывало прийти в конюшню.

— Я рад, что она пришла сюда, — сказал Лукас.

— Да уж, повезло нам.

Меня усадили за стол, поставили передо мной бренди и оставили нас одних.

— Начну с самого начала. Я была очень беспечна. Я была обязана что-то заподозрить…

Я рассказала ему историю с вином.

— Видишь, он намеревался опоить меня и сделать со мной то же, что сделал с матросом, который, теперь я в этом не сомневаюсь, был мужем Мирабель, явившимся сюда, чтобы лишить ее шанса на успех. Но тут прибежала Кейт и сорвала его планы. А сегодня утром, в Перривейле, он услышал, как твой грум передал мне твое приглашение, и затем устроил мне засаду.

— Отчаянный поступок.

— Да, с вином все было бы намного проще, но видимо, он счел за лучшее действовать стремительно. Теперь я понимаю, почему он очень разозлился, когда Кейт помешала осуществлению его первого плана, который был намного удобнее.

Я рассказала Лукасу о нашем с Фелисити визите к мисс Аде Феррерс и о том, что мы от нее узнали.

— Но меня выдала поездка в родильный дом. Видишь ли, я упомянула миссис Пэрри.

Лукас стиснул зубы.

— Едва я проронила ее имя, как поняла, что совершила глупость. Но она застала меня врасплох, кроме того, мне было ужасно неловко Я ведь всего лишь хотела взглянуть на этот дом. Я чуть было все не испортила. Должно быть, он довольно близко знал эту миссис Кэмпден, поэтому и отправил к ней Мирабель… Она описала ему меня, и он понял, что я иду по следу, и решил от меня избавиться… как и от матроса.

— Так значит, ты считаешь, это он убил Козмо.

— Да.

— Я думал, ты назначила на роль убийцы Тристана.

— Я не знаю, возможно, он тоже в этом замешан. О, кстати… майор что-то сказал о Хэрри Тенче. Он сказал, что это он мне все рассказал… или что-то в этом роде. Вначале подозрение в убийстве пало на Хэрри Тенча. Он был фермером и ненавидел Козмо за то, что тот выгнал его из дома. Наверное, он мог случайно стать свидетелем преступления.

— Как?

— Потому что оно произошло в Биндон Бойс, а он там спит. Он обосновался в этом полуразрушенном доме, поскольку другого у него нет. Лукас, вот что мы должны теперь сделать — как можно скорее поговорить с Хэрри Тенчем. Это надо сделать прямо сейчас.

— Прямо сейчас я отвезу тебя в Трекорн. После того что произошло, тебе нельзя возвращаться в Перривейл.

— Нет, Лукас, я не смогу сейчас отдыхать. Я должна повидать Хэрри Тенча, и я хочу, чтобы ты поехал со мной.

— Когда?

— Безотлагательно. Кто знает? Может, даже сейчас уже слишком поздно.

— Моя милая Розетта. Ты пережила сильное потрясение. Тебя только что чуть было не убили.

— Я подумаю об этом потом. Я знаю, что это очень важно. Я должна увидеть его сейчас. Медлить нельзя.

— Ты думаешь, ты способна сейчас куда-то ехать и с кем-то разговаривать?

— Я все равно не смогу отдыхать. Мне не дадут покоя мысли о том, что, возможно, происходит в эту самую минуту. Быть может, майор уже отправился к нему.

— Послушай, я поеду один.

— Нет, Лукас, это моя затея. Я все это начала, и я хочу довести дело до конца. Надеюсь, что он уже близко.

Лукас понял, что меня не переубедить, и мы решили вместе поехать в Биндон Бойс.

* * *


Я села на Золотце. Я все еще не пришла в себя от шока, но меня окрыляла мысль о том, что мне предстоит узнать.

Дом показался мне еще более запущенным, чем тогда, когда я здесь побывала впервые. Мы спешились и подошли к двери. Она была открыта. Замок, судя по всему, исчез очень давно. Переступив через порог, я почувствовала, что по моей спине ползут мурашки. Я представила себе, как сюда входит Козмо, не подозревая, что идет навстречу смерти. Теперь я знала, что чувствует человек, столкнувшийся с убийцей. Мне уже случалось смотреть в лицо смерти, но это было совсем другое. Бороться за выживание с силами природы далеко не так страшно, как оказаться в руках убийцы.

Сквозь грязное окно в комнату пробивался солнечный луч, подчеркивая грязь на полу и свисающую с потолка паутину.

— Есть тут кто-нибудь? — позвал Лукас.

Его голос эхом разнесся по дому. Ответа не последовало.

Я указала на лестницу, и Лукас кивнул.

Мы опять стояли на площадке, глядя на три двери. Толкнув одну из дверей, мы убедились, что комната пуста. Затем мы заглянули в другую дверь и увидели его лежащим на полу в куче тряпья. Он поднес руку к лицу, как будто пытаясь защититься.

— Привет, Хэрри, — окликнул его Лукас. — Не бойся, мы только хотим поговорить.

Бродяга поднял голову и оперся на локоть. Он был так грязен, неухожен и истощен, что меня охватила жалость.

— Что вам нужно? — пробормотал он.

— Мы всего на пару слов, — ответил Лукас.

Хэрри, похоже, растерялся.

— Мы хотим расспросить вас о том дне, когда был убит мистер Козмо Перривейл.

Теперь Хэрри по-настоящему испугался.

— Я ничегошеньки не знаю. Меня тут не было. Я этого не делал. Я всем сказал, что я этого не делал.

— Мы знаем, Хэрри, что вы этого не делали, — вмешалась я. — Мы знаем, что это был майор.

Он молча смотрел на меня.

— Да, — подтвердил Лукас, — поэтому больше нет смысла хранить молчание.

— Что вы знаете об этом, Хэрри? — мягко спросила я.

— Он отнял у меня мой дом, вот что. А что я дурного делал? Он еще три месяца пустовал… мой домик.

— Это было жестоко, — попыталась успокоить его я. — А потом вы поселились здесь.

— А мне больше некуда было идти. Все же крыша над головой. А потом они собрались его ремонтировать… Я продолжал тут жить. Я ушел бы только в самый последний момент.

— Ну конечно. И в тот день вы тоже были здесь.

Он молчал.

— Не бойтесь, — продолжала я. — Вы смело можете говорить. Майор сам мне об этом рассказал, так что теперь это не имеет значения.

— Он меня пожалел, вот что. Если бы не он, я бы не выжил.

— Он платил вам за молчание? — вмешался Лукас.

— Он сказал, чтобы я никому не говорил. Он сказал, что тогда у меня все будет хорошо. Он сказал, что убьет меня, если я проговорюсь… как бы в шутку сказал… Он всегда шутил.

Хэрри покачал головой и улыбнулся. Я поняла, что майор и его покорил своим обаянием.

— Расскажите нам обо всем, что произошло в тот день, Хэрри, — попросила я.

— Вы уверены?

— Да, — ответила я. — Майор знает, что я знаю. Так что вы можете говорить.

— Вы уверены? — повторил он.

О да, уверена.

— Я хочу, чтобы меня оставили в покое.

— Мы уйдем… как только вы нам все расскажете.

— Я этого не делал.

— Я знаю, что не делали, никто вас и не обвиняет.

— Мне задавали всякие вопросы.

— А потом вас освободили. Они поняли, что вы ни в чем не виноваты.

— Я не сказал им, что я видел.

— Нет, не рассказали. Но нам вы расскажете все.

Хэрри почесал голову.

— Я никогда не забуду этот день. Он мне иногда снится. Я был здесь, когда это случилось. Я не могу выбросить это из головы.

— Ну еще бы.

— Я был здесь. Я не знал, когда они собираются все тут перемерять. Но я бы всегда успел спуститься по задней лестнице и убежать через заднюю дверь.

— И вы услышали, как мистер Козмо вошел в дом?

— Нет, это был не мистер Козмо. Первым пришел майор. Поэтому я и не убежал сразу. Я думал, что это один из них пришел перемерять дом. Я не ожидал увидеть майора.

— Что он сделал?

— Ну, он вошел и сразу кинулся к двери в подвал. Он открыл ее и вошел. Я еще подумал, что ему надо в подвале. Но он не стал спускаться вниз, а так и стоял за дверью. А потом вошел мистер Козмо. Никто не произнес ни слова. Я увидел, как дверь подвала открылась, вышел майор, поднял пистолет и выстрелил в мистера Козмо.

— А что было потом?

— Мистер Козмо упал, майор подошел к нему и положил пистолет на пол рядом с ним. Я стоял на площадке и не знал, что делать, когда вошел мистер Саймон. Майор уже успел скрыться… а мистер Саймон поднял пистолет, и в эту минуту вошел мистер Тристан и застал его с пистолетом в руке. Мистер Тристан очень разнервничался… и мистер Саймон тоже. Мистер Тристан начал кричать, что мистер Саймон убил его брата… а Саймон говорил, что мистер Козмо уже умер, когда он вошел… и я подумал, что мне пора сматываться. Вот я и убежал по задней лестнице.

— Значит, вы стали свидетелем убийства, — сказал Лукас.

— А майор… как он узнал, что вы все это видели? — спросила я.

— Он заметил меня на площадке, только не подал виду… он сказал мне об этом позже. Тогда я был не в Биндон Бойс, а в другом месте, у старика Чиверса. Он ничего не имеет против того, чтобы я спал в одном из его сараев. Так вот… Майор дал мне денег и пригрозил убить меня, если я хоть заикнусь полиции о том, что видел. Старик Чиверс меня пожалел. Я понял, что мне придется найти новое место, когда они затеяли в Биндоне ремонт… но после всего этого они его забросили.

— Хэрри, — заговорил Лукас, — вы расскажете все это полиции?

Он отшатнулся от нас.

— И слышать об этом не хочу.

— Но вы это сделаете. У вас нет выхода.

Старик затряс головой.

— Это ваш долг, — добавила я.

Его лицо жалобно сморщилось.

— Вам уже ничто не угрожает, — продолжал убеждать его Лукас. — Слушайте, Хэрри, вы пойдете и все расскажете в полиции, а я сделаю вот что. Я попрошу брата подыскать для вас домик в нашем поместье. Вы могли бы время от времени помогать фермерам. Я уверен, что работа для вас найдется, и у вас опять будет собственный домик.

Хэрри молчал, недоверчиво глядя на Лукаса.

— Я не хочу, чтобы вы подумали, что я ставлю вам условия. Одно к другому не имеет никакого отношения. Мне очень жаль, что вас выгнали из дома. Я вам искренне сочувствую и поговорю с братом в любом случае, но пожалуйста… пожалуйста, пойдемте с нами в полицию.

— А если я никуда не пойду, вы мне не дадите домик?

— Я ничего подобного не говорил, — вздохнул Лукас. — Я попытаюсь найти вам жилье, как бы вы сейчас ни поступили. Я попрошу брата, и я уверен, что, только услышав, как вы нам помогли, он сделает для вас все, что будет в его силах. Я обращусь к нему в любом случае, я вам это обещаю. Но вы должны все рассказать полиции.

— Нам самим придется рассказать им о том, что мы от вас услышали, Хэрри, — пояснила я. — Это наш долг. Видите ли, невинного человека обвинили в том, чего он не делал. Мы должны его оправдать. Вас тоже попросят дать показания. На этот раз вам придется сказать правду. Ваш отказ расценят как уголовное преступление.

— Я не преступник. Я ничего не сделал. Это был майор. Это он выстрелил из пистолета.

— Я знаю. И вы так и скажете, когда вас об этом спросят.

— Когда?

— Думаю, прямо сейчас, — ответил Лукас.

— Я не могу.

— Можете, — твердо произнес Лукас. — Вы сядете позади меня на лошадь, и мы отправимся в полицию… прямо сейчас.

Он был прав. Мы должны были попасть в полицию раньше, чем майор доберется до Хэрри. Что же он будет делать теперь, после неудавшейся попытки очередного убийства?

— Хорошо, — согласился Хэрри.


Возвращение


Последовавшие за этими событиями месяцы стали самым тяжелым периодом моей жизни. Перривейл-корт погрузился в глубокий траур, и я понимала, что хотя я стремилась восстановить справедливость и оправдать ни в чем не повинного человека, именно я стала источником несчастья целой семьи.

В тот же день, когда майор попытался лишить меня жизни, он вернулся во Вдовий дом и лишил себя жизни.

Когда мне удалось ускользнуть от него, он понял, что у него нет ни единого шанса продолжать жить как прежде, а жить иначе он не хотел. Выбежав из рощи, я уничтожила то, чему он посвятил всю свою жизнь, чего добился ценой громадных усилий и ради чего он пошел даже на убийство. Оглядываясь назад, я вижу, каким хитроумным был план опоить меня и сбросить с утеса, как он и намеревался сделать вначале. В том, что ему помешала это сделать именно его горячо любимая и любящая внучка, заключалась горькая ирония. Его план рухнул по нечаянному стечению обстоятельств. Мне не удалось уйти на прогулку незамеченной, а она решила меня выследить. Если бы этого не произошло, моя смерть стала бы очередной загадкой.

Вторая попытка была гораздо более прямолинейной. Но у него просто не оставалось времени, он спешил от меня избавиться, опасаясь того, что я передам Лукасу всю имеющуюся у меня информацию. Посетив родильный дом, принадлежащий его знакомой, я выдала себя с головой. Он должен был разделаться со мной до встречи с Лукасом. Видимо, он пришел к убеждению, что Хэрри Тенч его выдал.

Я часто спрашиваю себя, что он собирался сделать с моим телом в случае успеха. Спрятал бы его в роще… отпустив мою лошадь? Или сбросил бы и ее, и меня с утеса, чтобы все приняли мою смерть за несчастный случай? Случай обернулся против него, позволив Золотцу уйти и направиться в гостиницу, дорогу куда она так хорошо знала.

Его темное прошлое тоже вскрылось, повергнув в шок обитателей Перривейл-корта, поскольку не было ни малейших сомнений в том, что его горячо любили как Кейт, так и Мирабель. Он вызывал симпатию у всех, кому приходилось с ним общаться, что в очередной раз наводит на размышления о сложности человеческой натуры, если учесть то, что он являлся одновременно хладнокровным убийцей и любящим отцом и дедом. Вся его жизнь оказалась построенной на фантазиях и обмане. Он никогда не был майором, хотя действительно служил в армии. Он был сержантом-майором в продовольственной службе, оказался замешанным в гнусную историю с кражей продуктов и был уволен, едва избежав тюремного заключения. Он был необычайно одаренным человеком, яркой личностью, заслуживавшей успеха. Он был верным и любящим мужем и отцом. Благополучие дочери значило для него так много, что он пошел ради него на убийство.

Часть этой информации появилась в прессе, остальное я узнала много позже. Перед тем как застрелиться, он написал предсмертную записку. Он полностью сознался в содеянном, не желая, чтобы его дочь и ее семью впутывали в эту историю.

В тот день он узнал, что Козмо собирается в Биндон Бойс, и подождет его там. Леди Перривейл считала его своим самым близким другом и рассказала ему о предсмертном признании сэра Эдварда его первом браке. Таким образом, когда в убийстве Козмо обвинили Саймона, это показалось ему вмешательством Провидения, устранившего угрозу будущему его дочери. Козмо должен был умереть, потому что он узнал, что Мирабель изменила ему с его собственным братом, Тристаном, и угрожал ей скандалом, уничтожившим бы все, что он так тщательно спланировал и осуществил.

Разобраться во всей этой истории мне помогла именно Мирабель, с которой я очень сблизилась на протяжении последовавших за смертью майора месяцев.

Потеряв дедушку, Кейт погрузилась в состояние глубочайшего уныния, отвлечь от которого ее удавалось только мне. Парадоксальным образом я оказалась вовлеченной в тесный семейный круг, и когда пресса обнародовала правду о ее отце, Мирабель нашла утешение в беседах со мной.

Гонор и притворство сменили смирение и кротость. Она во всем винила себя. Ее отец готов был ради нее на все, а она собственными руками изуродовала свою жизнь. Ей едва исполнилось семнадцать лет, когда она вышла замуж за Стива Тэллона. Это было еще до того, как ее отца уволили из армии. Он хотел, чтобы она вела добропорядочную жизнь, и определил ее в ученицы к модистке. Но ей такое существование быстро опостылело.

— Целыми днями я и три других девушки горбились над шляпками… я их уже и видеть не могла… никакой свободы. Я познакомилась со Стивом, когда меня отправили с готовым заказом к клиентке. У нас не было ни времени, ни возможностей для того, чтобы с кем-то гулять, и я тайком встречалась с ним по ночам. Девчонки меня покрывали. Это хоть как-то развеивало скуку. Я была упрямой и глупой. Я думала, что, выйдя за него замуж, обрету свободу. Он был всего на год старше меня. Это стало горьким разочарованием для моего отца, и не зря. Бедный Стив, он из кожи вон лез. Он работал в литейном цехе. Денег не хватало. Очень скоро я поняла, что совершила ужасную ошибку. Мы были женаты чуть больше года, когда Стив погиб. В цехе произошел несчастный случай. Должно быть, я очень бессердечна, потому что первой моей мыслью было то, что теперь я свободна.

Я нашла работу в танцевальной труппе. Мы выступали в лондонских мюзик-холлах. Работа то была… то ее не было. Я мечтала встретить мужчину… богатого мужчину… который спасет меня от нищеты. Это стало навязчивой идеей. Был один мужчина… Я ему поверила… Он обещал жениться на мне, но когда я забеременела Кейт, он исчез, и больше я его не видела. Ах, я так запуталась. Потом появился Том Пэрри. Он очень хотел на мне жениться. Я согласилась… ради ребенка. Но, похоже, у меня был талант влипать в самые безвыходные ситуации. Я угодила из огня да в полымя и очень скоро возненавидела своего мужа.

Она закрыла глаза, как будто пытаясь защититься от этих воспоминаний.

— Розетта, это было ужасно. Эти жуткие комнаты. Я с содроганием ожидала его возвращения из плавания. Он много пил. После рождения Кейт я вернулась в труппу. Мне казалось, что если я смогу сама себя содержать, нам удастся убежать от Тома. Я возвращалась домой очень поздно, и Кейт надолго оставалась одна. Потом отца с позором выгнали из армии. Но мне стало легче. Жизнь уже не казалась мне такой беспросветной. Ему удалось отложить немного денег. К счастью, Тома не часто отпускали на берег, по большей части он был в плавании. Но все же время от времени он возвращался. Кейт подрастала, и я поняла, что больше не могу все это терпеть. Отец меня поддержал, сказав, что мы обязаны обеспечить лучшую жизнь если не себе, то хотя бы ей.

Он решил, что мы могли бы уехать в Корнуолл. Он вспомнил о Джессике Аркрайт, которая стала леди Перривейл. Она была подругой моей матери, и, насколько я поняла, некогда была влюблена в моего отца.

«У нас все получится», — сказал отец. Но необходимо было все тщательно продумать. Следовало позаботиться о том, чтобы Том Пэрри не смог нас найти. Я должна была сменить имя. Он решил, что отныне меня зовут миссис Бланчард. Я не возражала. Все равно я уже успела сменить три имени. Итак, из Мабель Пэрри я превратилась в Мирабель Бланчард. Вот так мы и попали сюда.

Наша жизнь изменилась, как по волшебству. Леди Перривейл была нам очень рада. Она носилась со мной, как с родной дочерью, а братья тут же в меня влюбились. Отец очень хотел, чтобы я вышла замуж за Козмо. Он мечтал о том, чтобы я стала хозяйкой большого поместья. После смерти сэра Эдварда мне должен был достаться и титул. Все было просто чудесно. Конечно, еще был Том Пэрри, но отец сказал, чтобы я и не думала о нем и жила так, как будто бы его нет и никогда не было.

— И ты на это пошла?

Она кивнула.

— Я пошла бы на что угодно, лишь бы избавиться от него. А потом он приехал сюда и начал меня разыскивать. Я действительно поверила в то, что он сам сорвался с утеса. Он всегда очень много пил, поэтому и такое известие показалось вполне правдоподобным. Я бы ни за что не поверила… что мой отец… на это способен. Он был таким добрым и мягким. Все так считали.

— Я знаю, — кивнула я.

— И даже тут я все испортила. Видишь ли, я с самого начала влюбилась в Тристана. Я никогда никого, кроме него, не любила. У меня были Стив Тэллон, Том Пэрри и Козмо. Я больше не имела права ошибаться. Тристан тоже меня любил. Мы ничего не могли с этим поделать. Потом я забеременела и уехала в этот ужасный дом. Отец знал его хозяйку и все устроил. Но Козмо узнал о нас с Тристаном. Он был высокомерен, мстителен и очень вспыльчив. Ему была невыносима мысль, что его обманули, и он грозился нас уничтожить, лишив Тристана средств к существованию. Он сказал, чтобы мы женились, если нам так этого хочется, и убирались прочь. Я рассказала об этом отцу. А потом… Козмо погиб…

Мне было ее очень жаль. Ей столько пришлось страдать. Я надеялась, что она будет счастлива с Тристаном.

— Я не могла поверить в то, что мой отец совершил все эти злодеяния, — продолжала она. — Он крал… он мошенничал… Это я еще могла понять. Но убийство? Все, что я знаю, так это то, что он был нежнейшим из отцов. Он начал на пустом месте и всю жизнь посвятил тому, что он называл борьбой за место под солнцем… для меня… для Кейт… для себя. И когда он уже решил, что нашел это место, его попытались у него отнять. Ты понимаешь? Ты понимаешь, как это все случилось?

— Да, — кивнула я. — Я понимаю.

Наша дружба крепла. Мы очень много говорили о Кейт. Я убедила ее, что Кейт было очень одиноко. Ее скверное поведение объяснялось стремлением привлечь к себе внимание. Она хотела, чтобы ее заметили, чтобы ее любили.

— Да, — ответила Мирабель, — я была так занята собственными проблемами, что совершенно ее забросила.

— Она восхищалась тобой. Но видишь ли, ей было очень страшно и одиноко в той лондонской квартирке. Она плакала по ночам, думая, что никому не нужна.

— Как объяснить все это ребенку?

— Когда Том Пэрри возвращался домой, она вообще жила в постоянном страхе. Она нуждалась в защите и утешении…

— Мой отец дал ей и то и другое.

С этим невозможно было не согласиться.

— Но теперь она его потеряла, — продолжала я. — Об этом нельзя забывать. Мы должны быть очень терпеливы и ласковы с ней.

— Я так благодарна тебе за все, что ты для нее сделала, — с чувством произнесла Мирабель.

А что я сделала? Я раскопала истину, и мои усилия привели к смерти любимого дедушки Кейт и несчастью всей семьи.

Кейт не говорила со мной о дедушке, и я не могла понять, что ей известно о сложившейся ситуации. Я продолжала заниматься с ней, мы много читали. Из проказливой и непослушной девочки она превратилась в очень сдержанную и грустную малышку.

Завещание сэра Эдварда случайно обнаружила Мария. Оно лежало в потайной нише у его постели. Вытирая пыль на шкафчике, она случайно коснулась потайной пружины, которая привела в действие дверцу. Кроме завещания в нише лежала пачка других документов, уже не представлявших ни для кого ни малейшего интереса. Как мы и предполагали, сэр Эдвард рассказал о своем первом браке и назвал Саймона своим наследником. Тристан не был обделен деньгами, но титул и дом отходили Саймону.

Мы с Лукасом часто встречались в «Короле-Моряке». Не знаю, как бы я пережила без него эти тяжелые месяцы.

В воздухе висело напряженное ожидание. Мы знали: что-то должно скоро случиться, поэтому я назвала бы этот период временем ожидания.

Дик Дювейн был в Австралии, где ему удалось напасть на след Саймона. Но теперь его розысками занялись и юристы. Они хотели найти Саймона Перривейла и вернуть его в Англию, чтобы решить вопрос с наследством. Они разместили объявления во всех австралийских газетах и во всех городках и поселках, даже самых отдаленных, пустили в ход все без исключения средства.

Я начала сомневаться, что он вообще когда-нибудь вернется домой. Возможно, он так и не попал в Австралию. Что если с ним что-то случилось? Нянюшка Крокетт свято верила в его возвращение и каждый вечер молилась о том, чтобы это произошло… как можно скорее.

И наконец через полгода после того, как я чуть было не попрощалась с жизнью, мы получили известие от Дика Дювейна. Он нашел Саймона, тихо жившего неподалеку от Мельбурна. Саймон возвращался домой.

В письмо Дика была вложена записка для меня лично.


Дорогая Розетта!

Дик рассказал мне о том, что ты и Лукас для меня сделали. Я этого никогда не забуду. Я часто думал о тебе, и вот я возвращаюсь домой. Совсем скоро я буду с тобой.

    
Саймон.


Тристан и Мирабель поехали на станцию встречать Саймона. Мирабель предложила мне поехать с ними, но я не хотела, чтобы наша первая встреча произошла на людях. Вся округа знала, что он возвращается домой, и я знала, что на станции будет множество народу, с нетерпением ожидающего его приезда.

Я решила подождать его в своей комнате. Я знала, что он скоро приедет и не сомневалась, что он тоже предпочтет увидеться наедине.

И вот он стоит на пороге моей комнаты. Он изменился, как будто стал выше, загорел дочерна под австралийским солнцем, даже его синие глаза стали ярче. Он протянул ко мне руки.

— Розетта, — прошептал он, испытующе вглядываясь в мое лицо. — Спасибо за то, что ты для меня сделала.

— Я должна была это сделать, Саймон.

— Я все время думал о тебе.

Повисло напряженное молчание. Столько всего произошло за это время… и с ним… и со мной. Мы оба изменились.

— Как… как твои дела? — наконец спросила я. Это звучало банально. Я видела, что он пышет здоровьем. Мы оба прошли через страшные испытания, а я спрашиваю, как у него дела!

— Хорошо, — ответил он. — А… ты как?

Последовала еще одна пауза.

— Я должен рассказать тебе обо всем, что со мной произошло, — наконец произнес он.

— Теперь ты вернулся домой… и все будет иначе.

— Пока мне все это кажется нереальным.

— Но это правда, Саймон. Теперь ты свободен.

И я тоже свободна, подумала я. Когда-то я была узницей в стенах гарема, а сбежав оттуда, выстроила вокруг себя новые стены… свой собственный гарем. Только на этот раз моим тюремщиком был не могущественный паша, а моя собственная одержимость. Я не видела ничего вокруг себя, потому что жила одной идеей, мечтой, которую я себе придумала, подогнала под свои фантазии… отгородившись от реального мира.

— И это сделала ты, Розетта, — тем временем говорил он.

— Мне помогали нянюшка Крокетт… Лукас… Фелисити. Они все очень много сделали, особенно Лукас.

— И все же своей свободой я обязан тебе… именно тебе. Я этого никогда не забуду.

— Как прекрасно осознавать, что все кончилось… все получилось… и вот ты здесь… и ты свободен.

Это действительно прекрасно, убеждала я себя. Моя мечта осуществилась. Я так долго ждала этой встречи… мечтала о ней… жила ею. И вот моя мечта передо мной… но почему мне так грустно? Наверное, иначе и быть не могло. Я взволнована, перевозбуждена…

— Мы поговорим… позже, — тем временем говорил Саймон. — Мне столько надо тебе рассказать.

— Да, — кивнула я. — Мы обо всем поговорим потом. Сейчас… это, пожалуй, слишком. Кроме того, тебя ждут другие люди. Они тоже хотят поговорить с тобой.

Он все понял.

* * *


С ним и в самом деле хотели увидеться очень многие. О его реабилитации написали все газеты. Он был героем дня. Хотя его невиновность была доказана уже давно, его возвращение возродило интерес к этому делу. Очень много людей хотели поговорить с ним, поздравить его, посочувствовать ему. В результате он был занят с утра до ночи, что не могло меня не радовать. Разумеется, он изменился. Из простого матроса и изгоя он превратился в сэра Саймона Перривейла.

В первый вечер я обедала вместе со всей семьей.

— Мы подумали, ты захочешь, чтобы все было тихо и спокойно, — пояснил Саймону Тристан. — Поэтому решили организовать скромный обед в семейном кругу. Очень скоро у тебя не будет отбоя от приглашений, и от некоторых будет очень сложно отказаться. Сюда нам тоже придется приглашать гостей…

— Это все пройдет, — кивнул Саймон. — И притом очень быстро. Сегодня я сенсация, а завтра обо мне все забудут.

Разговор за обедом крутился в основном вокруг Австралии. Я видела, что Саймона эта тема очень воодушевляет.

— Мне с самого начала очень повезло, — рассказывал он. — Я очень быстро нашел работу. Там нужны рабочие руки. Я много работал, и это помогало мне забывать о своих проблемах. Я откладывал деньги. Потом я подружился с одним парнем, который работал со мной, и вскоре нам удалось в складчину приобрести немного земли. Земля там дешевая. Когда мы стали собственниками, у нас тут же родилось множество планов.

Я видела его там. Вот он работает, строит планы, живет своей, новой жизнью… думает, что уже никогда не вернется домой. И тем не менее он всегда настороже, готов в любую минуту пуститься в бега… Теперь он свободен. Неудивительно, что он чувствует себя не в своей тарелке, так же как и я. Его, несомненно, до глубины души взволновало возвращение в этот дом, куда его, испуганного маленького мальчика, когда-то привел сэр Эдвард… где он пережил нечеловеческий ужас, когда его обвинили в убийстве.

На следующий день в Перривейл приехал Лукас. Он тоже изменился, и теперь очень напоминал мне человека, которого я впервые встретила на вечеринке у Фелисити и Джеймса. Конечно, он прихрамывал, но теперь его хромота была едва заметна. К нему вернулись былая беспечность… легкий цинизм и несерьезное отношение к жизни.

— Лукас, я должен поблагодарить тебя за то, что ты для меня сделал, — обратился к нему Саймон.

— Это очень скромная расплата за спасенную жизнь, а если бы ты меня тогда не выудил из моря, мне бы точно пришлось попрощаться с этим миром. Я уже не говорю о том, как ты со мной нянчился, хотя я был жуткой обузой. Как бы то ни было, я все делаю по приказу Розетты.

— Ну что ты говоришь, Лукас, — запротестовала я. — Ты горишь желанием сделать все, от тебя зависящее.

— Спасибо, Лукас, — повторил Саймон.

— Вы меня совсем засмущали, — отмахнулся Лукас. — Давайте забудем об этом. Благодарность неловко и принимать, и выражать.

— И тем не менее ее никуда не денешь, она все равно существует, Лукас, — вставила я.

Лукас побыл в Перривейле совсем недолго и вскоре попрощался с нами.

— Старина Лукас! — улыбнулся Саймон. — Он совсем не изменился.

— Ты прав, — кивнула я и попыталась тоже улыбнуться. Я все время думала о Лукасе. Я не могла думать ни о чем другом.

Я поняла, что он и в самом деле меня любит. Он помог мне обрести Саймона… Он его мне вернул. «Это и есть настоящая любовь», — думала я.

* * *


Прошло несколько дней. В доме шло постоянное движение. То и дело приходили и уходили какие-то люди. Кейт была подавлена происходящим. Она не задавала вопросов, но я видела, что она пристально наблюдает за мной и Саймоном.

Она очень изменилась после смерти дедушки, потрясшей ее до глубины души. Ведь она его не просто любила, она восхищалась и гордилась им, считала его самым храбрым воином во всей армии, героем всех без исключения сражений. Теперь она узнала о нем много такого, о чем раньше и не подозревала. Однако она никогда о нем не говорила, а ее зависимость от меня только возросла. Ее беспокоило не только пережитое, но и будущее.

Мы с Саймоном сумели преодолеть первоначальную скованность, и наши разговоры стали более оживленными.

— Тристан создан для этого места, — говорил он мне. — Их с Козмо воспитали в убежденности, что когда-нибудь поместье будет принадлежать им. Я так никогда не считал. Если Тристану придется покинуть этот дом, это разобьет ему сердце.

— А почему он должен его покидать? Работы хватит на всех.

— Но он считал его своим. Он полностью контролировал ситуацию. Ему очень тяжело. Знаешь, возможно, я вернусь в Австралию. Теперь я смогу приобрести там гораздо больше земли, нанять людей… И я хотел спросить у тебя… что ты об этом думаешь?

«Вот оно, — подумала я. — Наконец-то он собрался сделать мне предложение». За этой мыслью последовала другая: «Австралия? Это означает, что я больше никогда не увижу Лукаса».

Он увидел выражение моего лица.

— Все это время я мечтал, — заговорил он, — мечтал о том, что добьюсь успеха и найду способ связаться с тобой. Я хотел позвать тебя к себе. Но мы забываем о том, что люди меняются… мы хотим, чтобы они оставались прежними. Я все время думал о тебе, вспоминал тебя… такой, какой ты была на острове… и какой я оставил тебя у посольства. Но ты изменилась.

— Ты тоже изменился, Саймон, — ответила я. — Жизнь меняет людей. Произошло столько событий… в моей жизни… и в твоей тоже.

— Я вижу, что ты не уедешь из Англии, — грустно произнес он. — Теперь не уедешь. Возможно, если бы мы тогда уехали вместе, все было бы иначе. Теперь то, в чем ты нуждаешься, находится здесь, должна поступить, как сочтешь нужным. Мы не должны позволить нашему романтическому и насыщенному приключениями прошлому ослеплять нас. Наверное, мы оба рисовали себе какое-то будущее, забывая о том, что жизнь продолжается… и меняет нас… меняет все вокруг нас. Мы уже не те люди, которые попрощались у дверей посольства.

— Тогда больше всего на свете ты хотел вернуться в Англию.

Он кивнул.

— Видишь ли, Розетта, — печально произнес он, — мы должны смотреть правде в глаза.

— Ты все объяснил, — напомнила я ему. — Мы уже другие.

— Мы вместе прошли через опасные испытания, Розетта. Теперь нам опять предстоит выбор, и мы опять не имеем права ошибиться. Ты навсегда останешься самым близким мне человеком. Я тебя никогда не забуду.

— И я тебя не забуду, Саймон.

* * *


С моих плеч как будто гора свалилась.

Я отправилась в Трекорн-манор. Лукас услышал стук копыт и вышел из дома мне навстречу.

— Лукас, я хотела поговорить с тобой, — начала я. — Мы с Саймоном все обсудили и пришли к полному взаимопониманию.

— Конечно, — кивнул Лукас.

— Саймон хочет вернуться в Австралию. Я его понимаю, страна ему очень понравилась, а теперь у него еще и появилась возможность развернуться там.

— Я понимаю. Когда вы уезжаете?

— Саймон хочет уехать поскорее, но я…

Он не сводил с меня глаз.

— Тебе нужно еще немного времени, — медленно произнес он.

— Нет, Лукас, мне совсем не нужно время. Я и сейчас отлично знаю, чего я хочу. Я хочу остаться здесь.

Он взял меня за плечи и заглянул мне в глаза.

— Лукас, разве ты не понимаешь, что я пытаюсь тебе сказать? — засмеялась я. — Как же я могу тебя оставить?

— Ты уверена? — спросил он.

— Я абсолютно уверена в том, что я этого никогда не сделаю.


Внимание!

Текст предназначен только для предварительного ознакомительного чтения.

После ознакомления с содержанием данной книги Вам следует незамедлительно ее удалить. Сохраняя данный текст Вы несете ответственность в соответствии с законодательством. Любое коммерческое и иное использование кроме предварительного ознакомления запрещено. Публикация данных материалов не преследует за собой никакой коммерческой выгоды. Эта книга способствует профессиональному росту читателей и является рекламой бумажных изданий.

Все права на исходные материалы принадлежат соответствующим организациям и частным лицам.


notes


Примечания


1


Традиционный центр интеллектуальной жизни Лондона. Здесь расположены многочисленные образовательные учреждения, в том числе Лондонский университет и Британский музей. (Здесь и далее примеч. пер.)


2


Годфри Неллер (Готтфрид Книллер, нем.) (1646–1723) — придворный и светский художник при дворе Карла II.


3


Цитата из пьесы Шекспира «Генрих V», монолог короля Англии перед битвой во Франции.


4


Сумасшедший Шляпник — персонаж сказки Льюиса Кэрролла «Алиса в Стране чудес».


5


«Рубайат» Омара Хайяма. (Пер. Д. Чурсинова).


6


Вал Адриана — укрепление из камня и торфа, построенное между 122 и 125 гг. Римской империей при императоре Адриане поперек острова Великобритания.


7


Hadrian Edward Lucas Lorimer — начальные буквы HELL, что в переводе с английского означает «ад».


8


Р.К. (R.C.) означает «человек, принадлежащий к Римско-католической церкви» (англ.).


9


Bois (читается «буа») в переводе с французского означает «лес».


10


В юности Вильгельм IV служил на флоте, а в зрелые годы был адмиралом: отсюда его прозвище Король-Моряк.


11


Имеется в виду Вильгельм Завоеватель, король Англии с 1066 года, организатор и руководитель норманнского завоевания Англии, один из крупнейших политических деятелей Европы XI века.


12


Роковая женщина (фр.).


13


Несносный ребёнок (человек, ставящий других в неловкое положение своей бестактностью) (фр.).


14


Тж. Фома Бекет, или Фома Кентерберийский, — одна из ключевых фигур в английской истории XII века. Вступил в конфликт с Генрихом II и был убит по наущению короля на ступенях алтаря Кентерберийского собора. Канонизирован католической церковью в 1173 году. С XIX века почитается и церковью Англии. Известна легенда, что мать Томаса была мусульманской принцессой, встретившейся с Гилбертом Бекетом (отцом Томаса) во время его паломничества в Святую землю, последовавшей за ним в Англию и принявшей там крещение.


15


Земельная опись Англии, произведенная Вильгельмом Завоевателем в 1086 году.