Судный день
Адриан Д'Аже








В начале XX века Кодекс майя мог стать опасным оружием в руках нацистов! За то, что профессор Леви Вайцман скрыл пророчество древнейшей цивилизации о Судном дне от Третьего рейха, ему и его детям пришлось жестоко заплатить…

2012 год. Конец времен близок. На рукопись, затерянную где-то в джунглях Гватемалы, открыта настоящая охота. Найти Кодекс раньше Ватикана, раньше спецслужб должна внучка профессора Алета, ведь сами майя избрали ее для этой миссии!






Адриан Д’Аже

«Судный день»










Предисловие


Города-государства цивилизации майя, расположенные в Центральной Америке, достигли расцвета в I тысячелетии нашей эры. Индейцы майя оставили немало удивительных памятников искусства, архитектуры, письменности. Невероятных успехов достигли они и в астрономии, а величайшим их изобретением, по общему признанию, является удивительно точный календарь.

В соответствии с современными расчетами, продолжительность солнечного года составляет 365,2422 дня. Астрономы майя рассчитали его длительность до 365,2420 дня. До сих пор непонятно, как им удалось это сделать, ведь для составления столь точного календаря, по мнению ученых, потребовалось бы наблюдать и записывать движения планет на протяжении приблизительно десяти тысяч лет.

Календарь майя, в отличие от нашего, был не линейным, а циклическим, что позволяло жрецам предсказывать события по аналогии с прошлым. Майя были убеждены, что с момента сотворения человечества миновало четыре цикла, каждый из которых завершался гибелью существовавшей в то время цивилизации, и лишь немногие оставались в живых, чтобы рассказать следующим поколениям о постигшем их апокалипсисе.

Если верить майя, в данное время подходит к концу пятый цикл, который тоже завершится неким разрушительным катаклизмом. А что же говорят современные астрономы?

Их данные показывают, что 21 декабря 2012 года, в день, назначенный майя «концом света», состоится парад планет: Сатурн, Юпитер, Марс и Земля выстроятся в одну линию. Это в целом нередкое явление, но дело в том, что 21 декабря 2012 года выстроятся в линию, исходящую из черной дыры в центре галактики, не только планеты Солнечной системы, но и планеты других звездных систем. Последствия этого уникального явления в данный момент не может предсказать никто. Станет ли оно Судным днем для человечества?

Связать открытия древних майя с новейшими научными данными пытается в своей книге австралийский писатель Адриан Д’Аже. Впрочем, его биография сама по себе напоминает увлекательный роман.

Будучи профессиональным военным, Адриан Д’Аже служил командиром взвода во Вьетнаме, за храбрость был награжден орденом «Военный крест». Позднее командовал пехотным батальоном, занимал видный пост в штабе австралийских вооруженных сил. В 1980 году удостоен Национальной медали — за долголетнюю безупречную службу по защите граждан. В 1993 году, уже будучи бригадным генералом, получил Орден Австралии IV степени. Свою военную карьеру он завершил в 2000 году, когда руководил разработкой плана антитеррористических операций во время Олимпийских игр в Сиднее, включая борьбу с угрозой использования химического, биологического и ядерного оружия.

Адриан Д’Аже также имеет степень бакалавра богословия. Приступив к учебе убежденным христианином, он закончил ее с отличием, уже не отдавая предпочтения какой-то одной религии. В настоящее время он готовится к получению ученой степени в области винной химии и работает научным сотрудником в исследовательском Центре арабского и исламского Востока при Австралийском национальном университете.

Прекрасное образование, как гуманитарное, так и техническое, и богатый жизненный опыт позволили писателю создать захватывающий сюжет, в котором агенты ЦРУ совместно с высокопоставленными лицами Ватикана идут на все, чтобы завладеть Кодексом майя, содержащим пророчества, важные для всего человечества. Действие романа перенесет вас из гитлеровской Германии в современные Вену, Вашингтон и Рим, позволит заглянуть в сверхсекретные научно-исследовательские центры, познакомит с деталями операций американской разведки как в Европе, так и в Центральной Америке. И наконец, вы увидите все еще величественные развалины древних городов майя, скрывающиеся в непроходимых джунглях и хранящие опасные тайны…




Пролог


Посвящается Тамми и Катрин




Вена, 2008

Алета Вайцман смотрела из окна своей квартиры на падающий снег, и будущее представало перед ней в весьма мрачных тонах. Зима в этом году наступила рано, и пронизывающий холодный ветер, налетавший из-за Дуная, слизывал снег со старой булыжной мостовой рядом с собором Святого Стефана; но не этот холодный ветер сейчас волновал известного гватемальского археолога. Исследования древней цивилизации индейцев майя привели ее к убеждению, что они оставили потомкам ужасное предсказание, попыткам разыскать которое ее дедушка посвятил большую часть своей жизни. А теперь она обнаружила еще одну часть этой головоломки. Алета приехала в Вену на международную конференцию по культуре майя и, роясь в дедушкиной библиотеке, натолкнулась на книгу Эрвина Шредингера «Наука и гуманизм» с дарственной подписью автора. Заинтересовавшись этим трудом друга ее любимого дедушки, она принялась перелистывать страницы, и оттуда вдруг выпали пожелтевший исписанный листок и маленькая фотография нагрудного креста.

Заметки, сделанные аккуратным почерком Леви Вайцмана, крайне увлекли ее.






«При сооружении пирамид и храмов майя были использованы числа Фибоначчи».[1 - Числа Фибоначчи — бесконечная последовательность чисел — 0, 1, 1, 2, 3, 5, 8 и т. д., — где каждое последующее число представляет собой сумму двух предыдущих. (Здесь и далее прим. пер.)]

«Греческая буква „фи“: если хотите найти Кодекс майя, ищите „фи“ и центр золотого сечения — Пакаль».





Ищите «фи» и центр золотого сечения — Пакаль. Кто такой этот Пакаль? Непохоже, что дедушка как-то шифровал свои записи, скорее всего, он не решил эту загадку и просто записал ее слово в слово в том виде, в котором получил. И почему заметки были спрятаны в книге? Может быть, кто-то внезапно побеспокоил дедушку? Какая информация была ему нужна? Алета перевернула фотографию нательного креста, но с другой стороны ничего написано не было. Ее отец как-то упоминал об этом кресте, когда они вместе рыбачили на озере Атитлан; он сказал, что эту не имеющую цены фамильную реликвию забрали фашисты, когда он был еще мальчишкой. Воспоминания заставили ее тяжело вздохнуть, темные глаза Алеты заволокла печаль. Она до сих пор не могла смириться с потерей отца.

Куртис О’Коннор направил свой бинокль на женщину, стоявшую у окна в квартире на верхнем этаже, и навел резкость. «Что бы она из себя ни представляла, — подумал О’Коннор, — но эта доктор Вайцман — очень привлекательная молодая женщина». Длинные темные волосы спадали на плечи, частично скрывая оливковый загар и правильные черты ее овального лица. Сейчас она в глубокой задумчивости смотрела куда-то в темноту ночи.

О’Коннор продолжал следить за ней из своего укрытия. Агент ЦРУ был крепкого спортивного телосложения, ростом более метра восьмидесяти. Родился он в Ирландии и сначала учился на микробиолога. Лицо его тоже покрывал загар, а взгляд голубых глаз казался озорным, но это было обманчивое впечатление. Густые темные волосы с трудом поддавались расческе. Обладая независимым характером, О’Коннор славился в ЦРУ своим острым умом, но задание по уничтожению доктора Вайцман с самого начала тревожило его. «Ну зачем, — удивлялся он, — моему начальству с восьмого этажа штаб-квартиры в Лэнгли, штат Вирджиния, понадобилось ликвидировать такую красивую женщину?»

Алета, смотревшая вдоль Юденгассе в сторону самой старой церкви Вены, церкви Святого Рупрехта, не видела мужчину, прятавшегося в тени увитой плющом каменной колокольни. Каково жилось здесь при жестоком нацистском режиме? Алета знала, что на узеньких улочках старого города когда-то обитала еврейская община Вены, а сейчас здесь располагались магазины дорогой модной одежды и эклектическая смесь всевозможных баров и дискотек: место это гуляющие тут туристы со всего мира прозвали «бермудским треугольником». Было замечено, что посетители баров на Юденгассе, что в переводе с немецкого означает «Еврейский переулок», под утро куда-то исчезали. Обычно через день-другой они все-таки объявлялись вновь, немного потрепанные, но в остальном — целые и невредимые. В отличие от более зловещего Бермудского треугольника в Атлантике — небольшой области к северо-востоку от полуострова Юкатан и владений древних майя на территории современной Гватемалы, где порой без следа исчезали корабли и самолеты. Если бы Алета знала, что за каждым ее движением наблюдают, она бы поняла, что для нее «бермудский треугольник» в центре Вены не менее опасен, чем его атлантический собрат.

Она смотрела на старую квадратную башню церкви Святого Рупрехта, на трамваи, бегущие по набережной Франца-Иосифа в сторону Дунайского канала — одной из многочисленных водных артерий, построенных изобретательными венцами в конце девятнадцатого века, чтобы обуздать постоянные паводки на Дунае. Алета без предубеждений относилась к предсказаниям древних майя относительно нависшей над человечеством катастрофы, но считала, что они должны быть подкреплены вполне конкретными научными доказательствами. Многие события, которые майя считали предвестниками надвигающейся мировой трагедии, уже произошли. Она вспомнила античную стелу, каменный монумент, исписанный иероглифами майя, который она обнаружила в Национальном музее археологии и этнографии в Гватемала-сити. В экспозиции музея имелось много стел, но внимание Алеты привлекла именно эта, небольшая, находившаяся в одном из запасников. Это была единственная стела, на которой Алета рассмотрела знак в виде буквы «фи». И теперь она нашла ссылку на нечто подобное и в записках своего деда.

Алета задернула тяжелые бархатные шторы. Она подумала о том, чтобы побродить по улицам элегантной австрийской столицы, но потом отказалась от этой мысли, впрочем, вовсе не потому, что боялась гулять в ночное время. Город, где Моцарт провел свои лучшие в творческом отношении годы, считался одним из самых безопасных в Европе. Просто ей хотелось поберечь силы и сохранить свежесть для первого дня конференции, когда должны были прочитать свои доклады некоторые видные ученые, работающие над расшифровкой иероглифов майя. Известный майянист монсеньор Матиас Дженнингс также завтра выступит со своим докладом «Мифы майя». Она была в корне не согласна с точкой зрения этого высокопарного иезуитского священника, считавшего, что майя были кровожадными и воинственными дикарями, но тот всегда был очень категоричен и любил поспорить; это неизменно привлекало внимание прессы, и Алета с удовольствием предвкушала возможность публично бросить вызов его теориям.

Алета взяла свой бокал вина с мраморной полки над камином, повернулась и почувствовала, как под весом ее тела качнулась одна из половиц. В обычных условиях природное любопытство археолога заставило бы ее обратить на это внимание и выяснить, в чем тут дело, но после долгого перелета из Гватемалы она чувствовала себя очень уставшей и поэтому просто направилась в спальню. А жестяной ящик, который ее дед спрятал здесь в 1938 году, остался на своем месте, как и семьдесят лет назад, когда в этой квартире проводили обыск гитлеровские коричневорубашечники.

* * *


О’Коннор вышел из тени колокольни Святого Рупрехта, спустился по обледенелым ступенькам короткой лестницы на площадь Морцинплац и на расположенной неподалеку остановке Шведенплац запрыгнул в старинный трамвай. Он устроился на деревянном сидении и, пока трамвай тарахтел по знаменитой Рингштрассе мимо крыш новой городской ратуши, здания парламента и оперного театра, смотрел в окно и думал, что никогда не устает от величавой красоты австрийской столицы. Он сошел на Кертнер Ринг и немного прогулялся пешком до отеля «Империал» — бывшего дворца принца Вюртембергского Филиппа. Здесь в свое время останавливались Никита Хрущев, Индира Ганди, Элизабет Тейлор с Ричардом Бартоном, а также Брюс Спрингстин, Мик Джаггер и Хиллари Клинтон. О’Коннор слышал, что в 1960 году номер здесь пытался снять Рудольф Нуриев, однако поначалу ему отказали — его джинсы явно не соответствовали формальному этикету заведения; но в этот момент туда вошел лорд Сноудон, который узнал восходящую звезду балета. Сноудон лично проводил Нуриева в бар, после чего тот все-таки получил свой номер.

О’Коннор направился в тот самый бар с мягким освещением, и одна из светловолосых служащих гостиницы, одетая в элегантный оливково-зеленый костюм с золотой отделкой, одарила его лучезарной улыбкой. О’Коннор кивнул в ответ, но, избегая любых возможных двусмысленностей, молча залез на высокий табурет у барной стойки, обитый мягкой кожей.

— Шампанского, пожалуйста, Клаус. — В любой гостинице О’Коннор считал необходимым познакомиться с двумя людьми: с главным консьержем и главным барменом.

— Дом Периньон или Моэт, мистер О’Коннор?

— Лучше Моэт, спасибо.

О’Коннор оглядел зал, в котором было сильно накурено. В дальнем конце сидела группа солидных австрийских мужчин, а их красавицы жены вели между собой тихую беседу за кофейным столиком у окна, завешенного малиновой с золотом портьерой.

— В этом отеле повсюду бросается в глаза золото, — заметил он, глядя на изящные золотые эполеты на униформе улыбавшейся ему девушки.

Бармен тоже улыбнулся, покосившись на пузырьки, поднимавшиеся из хрустального бокала О’Коннора, в который лилось шампанское.

— Во время войны, когда в этом баре работал еще мой отец, основными посетителями здесь были нацисты. А бункеры, где они хранили свое золото, по-прежнему используются.

— Они хранили свое золото здесь?

— Когда Гитлер вошел в Вену, он останавливался в этом отеле, и здесь они со своим министром иностранных дел Иоахимом фон Риббентропом аннексировали Австрию, после чего она вошла в состав Третьего рейха.

После триумфального вступления фюрера в Вену, сразу после аншлюса, балкон отеля был украшен громадными красночерными транспарантами со свастикой и символом Единой Германии — немецким орлом. Когда О’Коннор попадет в джунгли Гватемалы, у него еще появится повод задуматься над тем, какая ирония судьбы заставила его выбрать этот отель.

— Немногие это помнят, мистер О’Коннор, но нацисты при строительстве бункеров под этим баром использовали армированный железобетон. Туннели, которые они тогда построили, ведут за стены отеля, а выход спрятан под Думбаштрассе, — добавил Клаус.

О’Коннор знал эту улицу, пролегавшую с западной стороны «Империала» и начинавшуюся от расположенной перед отелем площади Кертнер Ринг.

— Защита от бомбежек, — вслух сказал он.

Клаус улыбнулся.

— «Империалу» очень повезло. Государственная опера и Бургтеатр были разрушены, как и отели «Амбассадор» и старый «Бристоль», но даже если бы сюда попала бомба, она бы причинила мало вреда стенам туннелей, расположенным под местом, где вы сейчас сидите: они имеют метровую толщину. Двери изготовлены из цельного куска стали, а систему фильтров и подачи воздуха делала фирма «Драгер» — та же самая строительная компания, которая обеспечивала воздухоснабжение бункера Гитлера в Берлине. Я помню, как отец рассказывал мне, что когда капитан СС Отто Скорцени спас Муссолини в 1943 году, он привел его в нашу гостиницу через секретный вход под Думбаштрассе.

— А как же золото?

Клаус пожал плечами.

— Сейчас золото осталось только на гостиничных тарелках и ножах с вилками. Но ходят слухи… Отец рассказывал мне, что Гиммлер, до того как разругался с Риббентропом, часто останавливался здесь. Отец показывал мне фотографию Гиммлера с одним из его протеже, офицером СС по имени Карл фон Хайссен. Фон Хайссен впоследствии стал комендантом концентрационного лагеря в Маутхаузене. Жуткое место. Он также каким-то образом причастен к исчезновению большого количества золотых слитков перед самым падением рейха. Поговаривали, что слитки эти хранились здесь, а затем, я думаю, через Банк Ватикана они были переправлены в Южную Америку. Возможно, их еще только предстоит найти, мистер О’Коннор?

О’Коннор оставил на стойке купюру в двадцать евро и вышел из бара. Он шел по узкой красной ковровой дорожке, закрепленной золотистыми лентами на середине длинной мраморной лестницы, той самой лестницы, по которой ходили Гитлер, Гиммлер и еще бессчетное количество всяких темных исторических личностей. На верхней лестничной площадке висел громадный, написанный маслом портрет императора Франца-Иосифа в парадной форме австрийского фельдмаршала. О’Коннор миновал со вкусом подсвеченную статую какой-то обнаженной богини, и все мысли его переключились на доктора Алету Вайцман.

Он запер за собой дверь своего люкса и проверил волосинку, прикрепленную им на левом нижнем углу встроенного в шкаф сейфа. Удовлетворенный тем, что она находится на своем месте, он набрал код замка и извлек диск с личными данными Алеты Вайцман. О’Коннор и так уже знал их наизусть, но ему хотелось убедиться, что ничего не упущено, поэтому он вставил диск в свой ноутбук.

Нужный файл имел гриф «СЕКРЕТНО — NOFORN»; это означало, что помимо обычных мер безопасности, действующих в отношении секретных файлов ЦРУ, эти данные еще и запрещались к передаче представителям иностранных держав. О’Коннору это казалось полной бессмыслицей. Информация по Вайцман на диске, подготовленном совместно ФБР и ЦРУ, была весьма пространной и в основном извлеченной из открытых правительственных источников в Гватемале.
















О’Коннор поморщился. Да уж, ценная информация — это «умерли» ни о чем не говорило.































О’Коннор прервал чтение, сопоставляя это с тем, что ему удалось узнать во время его последней поездки на одну из сверхсекретных научно-исследовательских станций США в Гаконе, на безлюдных ледяных просторах Аляски. Может быть, Вайцман слишком близко подошла к раскрытию какой-то важной тайны относительно изменений магнитного поля Земли и возможного сдвига магнитного полюса? К каким бы катастрофам это ни привело, она была далеко не единственным человеком, искавшим ответы на эти вопросы, и, даже если она как-то связала леденящие душу научные факты с предостережениями древних майя, это все равно никак не оправдывало его задания по уничтожению этой женщины. О’Коннор прокрутил страницу дальше.











О’Коннор просмотрел и остальные страницы, где были приведены статьи доктора Вайцман из журналов, ее научные труды, включая один, посвященный пропавшему Кодексу майя, и несколько записей ее интервью гватемальским центральным газетам «Эль Периодико», «Нуестро Диарио» и «Ла Ора». По-прежнему озадаченный, О’Коннор вынул диск и положил ноутбук обратно в сейф. Досье доктора Вайцман вызывало больше вопросов, чем давало ответов.

О’Коннор разделся и отправился под душ, чтобы выровнять пульс. «Душ — одно из самых больших удовольствий от пребывания в „Империале“», — думал он, намыливая свое поджарое крепкое тело. Но мысли его очень быстро вернулись к доктору Вайцман. Не самый известный археолог, работающий где-то в джунглях Гватемалы, не должен был попасть в поле зрения Вашингтона. Судя по информации из ее досье, она даже близко не подходила под определение «явно выраженной опасности», что могло бы дать президенту повод отдать приказ на выполнение такой миссии. Здесь должно скрываться нечто большее. Причем намного большее. Он решил проникнуть к ней в квартиру. Возможно, там ему удастся обнаружить то, что сможет объяснить эту загадку.




Книга первая





1


Вена, 1937

Профессор Леви Вайцман вынул бесценную нефритовую статуэтку из стенного сейфа в своем кабинете и поставил ее на письменный стол. Таинственное молочно-зеленое изваяние было вырезано в виде дерева сейба, которое древние майя называли яксче, «дерево жизни». Среди опорных корней была выгравирована фигурка могучего самца ягуара, а сквозь корни снизу проходило отверстие в форме «Ф», греческой буквы «фи». Сверху умельцы майя очень достоверно воспроизвели характерную для дерева сейба плоскую крону. Длинные, замысловато изгибающиеся ветви расходились горизонтально в направлении четырех сторон света. В своих путешествиях Леви много раз встречал это дерево. На высокогорьях Гватемалы сейба возвышалась над общим уровнем джунглей, обеспечивая местом для гнездовья крупнейших из орлов — гарпий; однако на этой статуэтке майя заменили гнездо орла черной с золотом чашей из обсидиана, в которой покоился большой мерцающий кристалл.

Квартира Вайцмана на четвертом этаже выходила своими окнами на Штернгассе и Юденгассе в старом еврейском секторе фешенебельного венского квартала собора Святого Стефана. Был ранний вечер, шел легкий снег, и его хлопья медленно падали на булыжную мостовую. Леви засунул руки в карманы и глубоко задумался. Исследователь культуры майя давно уже разменял пятый десяток, но сохранял подтянутость молодого человека. Седые волосы были зачесаны назад, открывая лицо правильной овальной формы, а его белые усы и борода были аккуратно подстрижены. Леви поправил свои квадратные очки без оправы и пристально посмотрел на статуэтку. Он знал, что, судя по имеющимся на ней отметкам, сделана она была примерно в 850 году нашей эры, в те времена, когда майя захватили большой город-государство Тикаль, расположенный глубоко в джунглях на территории современной Гватемалы.

Летом 1936 года Леви обнаружил эту статуэтку в секретной камере внутри Пирамиды I — одном из многих захоронений в Тикале. В эту научную экспедицию его направил Венский университет, и Леви понимал, что со временем ему придется обнародовать свою находку; но он также был убежден, что эта фигурка скрывает какой-то древний секрет, который Леви решил во что бы то ни стало разгадать, прежде чем делать какие-то громкие заявления.

— Es ist fast Abendessen. Дорогой, уже пора ужинать. Дети начинают беспокоиться.

Его жена была на пятнадцать лет моложе; Рамона Вайцман создала свою карьеру — она была одним из ведущих дизайнеров модной одежды в Вене. Изделия с ее маркой продавались исключительно в бутике, находившемся на первом этаже их дома, а ее мягкие фетровые шляпки в стиле Греты Гарбо были изюминкой венской моды, соперничая с головными уборами известной парижской модистки Скиапарелли. Высокая и стройная, с каштановыми вьющимися волосами и темно-карими глазами, Рамона была воплощением женской теплоты и очарования.

— Ты пробыл в своем кабинете весь день, Леви, — сказала она с легким осуждением в голосе, покосившись на листки, исписанные бесчисленными математическими формулами и рассыпанные на письменном столе мужа рядом со статуэткой.

— Я смотрел на эту фигурку и пытался понять, что она может означать, — ответил Леви. — Ты помнишь ту стелу, которую я обнаружил в Пирамиде I в Тикале?

Рамона сконфуженно улыбнулась.

— Очень смутно, — сказала она, присаживаясь на единственный угол стола, не заваленный бумагами, и скрестив свои стройные ноги. — Ты показывал мне фотографии. Это тот самый каменный монумент с разными закорючками, точками и палочками?

— С иероглифами и цифрами майя, — улыбнувшись, поправил ее Леви. — Я практически уверен, что эти иероглифы указывают на дату зимнего солнцестояния, и еще мне кажется, что солнцестояние и эта статуэтка могут быть как-то связаны между собой.

Леви перенес статуэтку на большой стол, где возвышалась модель основных пирамидальных храмов Тикаля, и поместил ее на вершину Пирамиды I.

— Знаешь, даже не имея телескопов, майя были прекрасными астрономами, и это нашло отражение в построенных ими зданиях. Во время зимнего солнцестояния пирамиды Тикаля и солнце выстраиваются в одну линию с пиком Виктории в горах Майя, — сказал он, показывая на деревянные модели. — Видишь, каждая пирамида является частью одной матрицы. Если, например, встать на вершину Пирамиды I на рассвете в день зимнего солнцестояния двадцать первого декабря, то солнце будет подниматься строго над вершиной Пирамиды III, а на закате — наоборот.

— И какое же это может иметь отношение к статуэтке?

— Я пока еще не совсем уверен, но предполагаю, что часть ответа на этот вопрос заключается в кристалле на вершине.

— Прости меня, Леви, — осторожно сказала она, зная, как трепетно относится ее муж ко всему, что сделали майя, — но статуэтка слишком уродлива. Я думала, что дерево сейба высокое и величавое. А это какое-то приземистое и коренастое.

— Если быть точным, оно имеет 33,98 сантиметра в высоту и 21 сантиметр в ширину, — согласился Леви, — но я думаю, что размеры эти выбраны не случайно. Если разделить 33,98 на 21, получим 1,618.

Рамона улыбнулась и непонимающе подняла брови.

— Что является пропорцией «Ф», греческой буквы «фи», или «золотым сечением». Число это возникает из последовательности Фибоначчи, лежащей в основе всех природных явлений…

Чувствуя, что Леви садится на своего любимого конька, Рамона протестующе подняла руки.

— А я уверена, что старина Фибоначчи не будет против, если ты сделаешь перерыв, чтобы поесть.

Леви обнял свою жену.

— Ты снова спустила меня с небес на землю.

— Но кто-то же должен это сделать. Пойдем. Дети уже проголодались, да и я тоже.

Леви неохотно выключил свет и вслед за своей женой вышел из кабинета.

— Ой! Прекрати! — вскрикнула Ребекка, отталкивая брата. — Мама, Ариэль бьет меня подушкой!

— Все, довольно, перестаньте оба. Идите мыть руки, ужин уже почти готов.

Рамона поставила на простую белую скатерть два серебряных подсвечника, на которых были изображены десять Господних заповедей. Она положила накрытую буханку плетеного хлеба хала рядом с серебряной шестиконечной звездой Давида. Когда все сели, Леви прочел молитву на иврите:






Barukh atah Adonai Elohaynu melekh ha-olam,

Благословен Господь, Бог наш, Царь Вселенной,

Ha-motzi lechem min ha-aretz. Amein.

Вырастивший хлеб из земли. Аминь.





Леви налил себе одно из любимых австрийских вин Рамоны, Грюнер Вельтлинер, и поднял бокал.

— Prost, meine Liebling. Твое здоровье, любимая.

— Prost, — ответила Рамона, бросив на мужа взгляд, полный любви. — За то, чтобы ты разгадал тайну своей фигурки. Что она может означать, как ты думаешь?

— Я предполагаю, что майя пытались оставить нам послание. В то время, когда была сделана эта статуэтка, более тысячи лет назад, цивилизация майя процветала. Их пирамиды и храмы протянулись от полуострова Юкатан, где сейчас находится Мексика, глубоко в джунгли Гватемалы, Сальвадора и Гондураса. Но менее чем через пятьдесят лет вся цивилизация исчезла, предоставив джунглям разрушать их города-государства и пирамиды.

— А известно, почему это произошло?

— Есть много разных теорий, от эпидемии вирусной геморрагической лихорадки до падения метеорита, но ни одна из них не нашла подтверждения. Многие ученые полагают, что войны между городами-государствами в сочетании с массовой вырубкой лесов нанесли такой урон окружающей природе, что майя просто больше не могли выращивать зерновые культуры, необходимые им для выживания. Что бы там ни произошло, это остается одной из главных загадок древней истории. Помнишь того старика, индейца майя, с которым я познакомился, когда в последний раз был в Гватемале?

— Того, с озера Атитлан? Роберто?

— Роберто Арана. Он сказал мне, что найти эту статуэтку — большая честь для меня, но при этом настаивал, чтобы я никому не говорил об этом. Существование этой статуэтки — строго охраняемый секрет, известный только старикам. Но он также сказал мне, что существуют еще две такие же и у каждой в кроне дерева лежит свой кристалл. Та, которую нашел я, — это ax-тон, она олицетворяет мужской род, а статуэтки для рода среднего и женского еще предстоит разыскать.

— У тебя есть какие-то догадки, где они могут находиться?

Леви печально улыбнулся.

— Если бы… Конечно, я спросил об этом у Роберто, но он был очень скрытным. Он сказал: «Оставшиеся две не будут найдены до тех пор, пока для этого не настанет время». Пока не придет божественный срок, если хочешь. — Леви взглянул на детей и решил не излагать все детали своего разговора с шаманом племени майя. — Еще он сказал мне, что эти статуэтки приведут нас к крайне важному секретному кодексу — Кодексу майя, — но тому, кто его ищет, потребуются все три фигурки, чтобы найти его.

— А что это за кодекс, папа? — спросила восьмилетняя Ребекка, и ее светлые вьющиеся волосы мягко блеснули в отблесках пламени свечей.

— Кодекс, дорогая моя, — это очень старая книга, сделанная из коры дерева, которая раскладывается, как гармошка.

— Забавный материал для книги! — заявил Ариэль.

Он прекрасно учился, был рослым мальчиком для своих десяти лет, унаследовал от матери темные вьющиеся волосы, смуглую кожу и теплую улыбку. Впрочем, сегодня вечером улыбка эта появлялась у него на губах нечасто.

— Дело не в этом, Ариэль, — мягко сказал Леви. — Бумагу изобрели в Китае через несколько сотен лет, а печатный пресс вообще придумали только в 1448 году. Один немец по имени Йоханнес Гутенберг…

— Можно сказать, — с улыбкой прервала его Ребекка, — что майя использовали то, что было у них под рукой.

— Так как прошли сегодня твои занятия в школе, Ребекка? — спросил Леви.

— Все нормально, — пробормотала Ребекка, неожиданно потупив взгляд.

Леви с Рамоной переглянулись. Обычно их дочь представляла собой сгусток кипучей энергии, но сегодня вечером она, как и ее брат, выглядела странным образом подавленной.

— Значит, все в порядке? А как у тебя, Ариэль? — спросил Леви.

Ариэль ковырял вилкой в тарелке.

— У тебя, юноша, день сегодня также прошел хорошо?

— Вроде того. У нас появился новый учитель, — наконец ответил Ариэль.

— И он ужасный и очень злой! — выпалила Ребекка, скорчив страшную рожу.

— Правда? А куда же делся герр Ловенштайн? — спросила ее мать, удивленная тем, что родителям никто ничего не сказал.

Ариэль пожал плечами.

— Новый учитель — герр Швайцер, и он говорит, что Третий рейх Гитлера будет существовать тысячу лет.

Леви с Рамоной снова переглянулись, но дальнейшую беседу прервал раздавшийся в гостиной телефонный звонок.

— Профессор Вайцман.

— Ein Moment, bitte, Herr Professor. Berlin ruft an![3 - Минутку, господин профессор. Берлин на проводе! (нем.)] — В трубке что-то затрещало, когда оператор переключала линию.

— Guten Abend, Herr Professor. Mein Name ist Standartenfuhrer Wolff. Stabschef auf Reichsfuhrer Himmler.[4 - Добрый вечер, господин профессор. Меня зовут штандартенфюрер Вольф. Я начальник штаба рейхсфюрера Гиммлера (нем.)]

Леви внимательно слушал, пока немецкий полковник СС передавал ему предложение Генриха Гиммлера организовать археологическую экспедицию в Гватемалу.

* * *


— Gute Nacht, Рара![5 - Спокойной ночи, папа! (нем.)] — Ребекка и Ариэль по очереди обняли отца.

— Кто это звонил? — спросила Рамона после того, как дети отправились спать.

— Штандартенфюрер Вольф, старший офицер команды Гиммлера из Берлина. Рейхсфюрер Гиммлер хочет встретиться со мной в штабе СС в Вевельсбурге.

Рамона настороженно замерла.

— Это еще зачем?

— Очевидно, он намеревается послать экспедицию в Гватемалу для исследования гробниц и пирамид майя, рассчитывая найти археологическое подтверждение превосходства гитлеровской расы. Ее, конечно, еще должен одобрить сам Гитлер, но если он это сделает, то экспедицию поведет молодой офицер СС гауптштурмфюрер фон Хайссен, а Гиммлер хочет, чтобы я помог ему.

— Но ведь ты не собираешься этого делать, верно? — спросила Рамона, внезапно заволновавшись. — Я бы не стала им доверять, Леви. Гитлер, Гиммлер, Геббельс — все это одна банда головорезов из немецкой пивной.

— Я знаю это. Но если они готовы финансировать полномасштабную экспедицию до самого Тикаля, это предоставит мне возможность поискать остальные две статуэтки.

— А ты уверен, Леви, что это не приведет тебя в западню? Почему они обратились за помощью именно к тебе? И Гитлер, и Гиммлер считают, что евреи-интеллектуалы выродились; они заявляют об этом публично. А твои друзья… Эйнштейн, Шредингер… они все уже уехали. Если обстановка здесь осложнится, возможно, и нам придется последовать за ними.

— Что ж, давай для начала послушаем, что нам скажет господин Гиммлер, — тихо ответил Леви. — Думаю, я должен сделать все от меня зависящее, чтобы найти оставшиеся две статуэтки — и воспрепятствовать тому, чтобы они попали в руки фашистов.

Рамона обвила мужа своими руками.

— Не знаю, Леви. Я вчера слушала радио: канцлер фон Шушнигг предупреждал, чтобы мы не верили нацистам. И у меня очень плохие предчувствия.

— Все будет хорошо. Обещаю тебе, Liebchen.[6 - Дорогая (нем.)]

— Пойдем спать, — сказала Рамона, и глаза ее стали влажными.

— Я скоро приду, — пообещал Леви. — Только хочу проверить кристалл с этой статуэтки.

Когда Рамона ушла, Леви установил проектор для слайдов так, чтобы его луч моделировал восход солнца в день зимнего солнцестояния. Он проверил положение статуэтки на верхушке модели Пирамиды I и включил лампочку проектора.

Сердце его учащенно забилось. Кристалл на верхушке статуэтки странным образом наполнился энергией. Луч насыщенного зеленого света, похожий на лазер, отразился от него как раз под таким углом, чтобы попасть точно на верхушку Пирамиды IV.




2


Оберзальцберг

Водитель рейхсфюрера Гиммлера аккуратно вел большой черный «мерседес» через баварский городок Берхтесгаден. Шины тихо шуршали по булыжной мостовой, когда они проезжали по площади Марктплац мимо здания с двумя шпилями, принадлежавшего церкви при монастыре. Утро было в разгаре, и узенькие улочки были полны людей, вышедших за покупками: мужчин в традиционных кожаных куртках и альпийских шляпах с перьями и женщин в цветастых платьях с облегающим лифом и с широкими юбками в сборку.

Они проехали по Банхофштрассе, а затем повернули на восток к мосту через реку Ахе с быстрым течением. Берега реки до сих пор были покрыты глубоким снегом. То здесь, то там вода выплескивалась на камни, превращая их в природные ледяные скульптуры. Дорога извивалась, уходя в сторону подножия Оберзальцберга — высокой горы, нависавшей над городом. Время от времени из-за несущихся по небу облаков показывалось солнце и освещало заснеженный сельский пейзаж, от голых полей и вишневых садов до густого соснового леса.

Рейхсфюрер Гиммлер сидел в машине на заднем сидении из красной кожи в своей красивой, но зловещей черной форме войск СС, гитлеровской гвардии, и не обращал внимания на красивый ландшафт за окном. В штатском Генриха Гиммлера можно было бы легко принять за банковского служащего или бухгалтера: на остром носу круглые очки в золотой оправе, голова кажется слишком большой для его тела, редкие черные волосы подстрижены очень коротко и высоко выбриты над ушами.

Гиммлер сосредоточенно делал детальные заметки в папке с грифом «Geheim — Nur Durch Offizierhande»,[7 - Секретно — передавать только лично через офицеров (нем.)] продолжая читать телеграмму, полученную от немецкого посла в Гватемале:






РЕЙХСФЮРЕРУ ГИММЛЕРУ, ЛИЧНО

Доклад о возможных связях арийской расы с майя прибудет с дипломатической почтой в самое ближайшее время. Австрийский профессор Леви Вайцман, бывший здесь в ноябре, посетил озеро Атитлан, а также Тикаль. Вайцман — еврей, но при этом, безусловно, является тем, кто вероятнее всего мог бы расшифровать иероглифы майя. Католический священник Тикаля, отец Вольфганг Эрлихманн, считает, что среди руин мы обязательно найдем арийские черепа. Есть неподтвержденные данные и слухи, что Кодекс древних майя содержит в себе предупреждение о «надвигающемся Армагеддоне». В Кодексе также могут быть указания на связь между арийцами и майя.





Гиммлер подчеркнул слова «Кодекс древних майя» и «надвигающемся Армагеддоне» и вспомнил конференцию Нордического общества в 1933 году, где он познакомился с неприветливым пожилым полковником армии Австрийской империи Карлом Марией Вилигутом. Вилигут показал ему древний манускрипт на пожелтевшей коже, где содержался фрагмент этого предостережения.






Когда все деревья будут уничтожены, наступит день, когда поднимется жара; когда пожары опустошат землю; когда землетрясения вызовут бедствия и потопы, и поверхность суши уменьшится; когда человечество погрязнет в удовольствиях; религия пойдет на религию, и католическая церковь будет уничтожена. Из неизвестности поднимется принц с корнями арийской расы и древней цивилизации. На груди у него будет железный крест, и именно за ним пойдут его люди.





По утверждению Вилигута, полный текст предупреждения содержался в древнем Кодексе майя, который так и не был найден; этот документ мог объяснить тайну падения цивилизации майя в прошлом и подсказать шаги, которые необходимо предпринять, чтобы избежать этой катастрофы в будущем. Гиммлер задумчиво почесал подбородок. Принц с железным крестом на груди, который восстанет из неизвестности. Во время Первой мировой войны фюрер был награжден Железным крестом… Он снова вернулся к телеграмме.






Местонахождение Кодекса неизвестно. Папский нунций требует от Эрлихманна, чтобы тот официально вошел в состав этой экспедиции. Интересы Ватикана при этом пока неясны, но, вероятнее всего, они связаны с Кодексом. Перед утверждением Эрлихманна необходимо ваше согласие. Проведена оценка материального обеспечения экспедиции. Потребуется строительство посадочной полосы в Тикале. Прошу ваших указаний, и как можно скорее.

    

Фридрих Вальтхайм, посол







«Мерседес» Гиммлера подъехал к первому из тщательно охраняемых контрольно-пропускных пунктов на подъездах к Оберзальцбергу. Шлагбаум и правые руки часовых взмыли вверх в унисон. Гиммлера здесь ждали. Когда к власти пришли нацисты, традиционное местное население было бесцеремонно выселено с живописных баварских гор, и Оберзальцберг сейчас превратился в цитадель фашистов. Здесь находился любимый загородный дом Гитлера, Бергхоф, и другие лидеры рейха, включая Германа Геринга и председателя нацистской партии Мартина Бормана, также получили здесь обширные поместья. «Мерседес» проехал через еще один усиленно охраняемый въезд, увенчанный изображением орла Третьего рейха, и солдаты снова отдали ему честь. Здания из серого кирпича, где располагалось гестапо — тайная государственная полиция, которую Гиммлер искренне ненавидел, — выглядели холодными и зловещими. Под ними в теле горы были выкопаны бункеры и многие километры подземных туннелей.

Гиммлер ответил на партийное приветствие и открыл гестаповское досье на Леви Вайцмана. Не прячет ли австрийский профессор у себя что-то, принадлежавшее древним майя? Пока Австрия не входит в состав Великой Германии, будет сложно открыто провести обыск в квартире профессора в Вене. Он внимательно изучил фотографии жены и детей профессора Вайцмана. Преданный муж и хороший отец. Это замечательно. Это еще может им пригодиться.

Дорога петляла по сосновому лесу, все ближе уводя их к поместью Кельштайнхаус, которое еще называли Орлиным Гнездом; им предстояло подняться туда на высоту 6000 футов.[8 - Примерно 1830 м.] Эта высокогорная резиденция — подарок фюреру ко дню рождения — представляла собой образец инженерного искусства всего Третьего рейха, и Мартин Борман лично инспектировал ее строительство. Водитель Гиммлера включил пониженную передачу на последние пять километров пути самой высокой в Германии дороги, прорубленной по краю скалы, но этого можно было и не делать: мощный мотор большого «мерседеса» легко справлялся с любым подъемом. Через пятнадцать минут Гиммлер вышел из машины перед входом в длинный туннель. Стены его были выложены унтерсбергским мрамором, а освещение обеспечивали большие квадратные лампы в готическом стиле, развешанные под каменным потолком через равные интервалы. Двое часовых в форме СС встали по стойке «смирно», а их командир, молодой высокий и светловолосый унтерштурмфюрер, вскинул руку в традиционном нацистском приветствии.

— Хайль Гитлер, герр рейхсфюрер!

— Хайль Гитлер, — небрежно ответил Гиммлер.

Унтерштурмфюрер проводил его в туннель, который вел в самое сердце горы; их шаги отзывались гулким эхом от полированного камня. В конце туннеля по стойке «смирно» вытянулись еще двое часовых; здесь находилась круглая комната, куда спускалась шахта лифта. Кабина лифта Гитлера была отделана бронзой и темно-зеленой кожей. Отделку дополняли венецианские зеркала, телефонный аппарат и большие латунные часы с подводной лодки. Унтерштурмфюрер нажал кнопку, и лифт с тихим шелестом неторопливо начал поднимать их внутри скалы еще на 500 футов к расположенной наверху резиденции Кельштайнхаус.

Гитлер стоял на солнечной террасе и, опершись обеими руками о каменную балюстраду, смотрел в сторону австрийской границы. Среди облаков высились покрытые снегом гранитные пики гор Хоер Гелл, Ватсманн и Гохкальтер. Внизу, на расстоянии в несколько тысяч футов, Гиммлер заметил озеро Кенигзее. С трех сторон окруженная горами, поверхность Королевского озера мягко поблескивала под лучами холодного утреннего солнца. Гиммлер медлил, сосредотачиваясь, прежде чем отвлечь своего вождя от раздумий. Адольф Гитлер был единственным человеком, которым он искренне восхищался, единственным человеком, способным поднять их отечество на лидирующее место в мире, по праву принадлежащее ему. В то же время он настороженно относился к печально известным скачкам настроения фюрера.

— Guten Tag, mein Fuhrer.[9 - Добрый день, мой фюрер (нем.)] — Гиммлер щелкнул каблуками.

— А, Гиммлер. — Гитлер повернулся спиной к Альпам и отбросил прядь черных волос, нависавшую над левой бровью. — Вы видите это? — спросил он, делая широкий жест рукой в сторону своей родины — Австрии. — Очень скоро все это станет частью Великого рейха!

Гиммлер, глядя на австрийские Альпы, молча кивнул. Стоял холодный ясный день, и далеко внизу долина Берхтесгаден простиралась до самой Австрии. Складывалось впечатление, что они сейчас стоят на крыше мира. Отсюда, сверху, власть рейха казалась не имеющей границ.

— У меня к вам есть одно предложение, мой фюрер, — начал Гиммлер, ободренный тем, что Гитлер находился в хорошем расположении духа. — Мы считаем, что сможем найти археологическое подтверждение того, что высшая арийская раса была движущей силой одной из самых великих цивилизаций в истории человечества.

— Великолепно! — воскликнул Гитлер, хлопнув себя по бедру. — Обсудим это за обедом. У меня для вас также есть несколько идей, которые касаются еврейского вопроса и католической церкви.

* * *


На обед подавали одно из самых любимых блюд Гитлера: печеный картофель с мягким творожным сыром, политый неочищенным льняным маслом. Двое мужчин сидели в зале Шаритскель, отделанном панелями из сосны, где на внутренней стене висел дорогой гобелен. Из огромного окна поверх присыпанных снегом сосен открывался прекрасный вид в сторону границы с Австрией.

— Сегодня утром я встречался с финансовым советником Папы синьором Феличи, — сказал Гитлер. — Он сообщил мне, что здоровье Пия XI вызывает в Ватикане всевозрастающую тревогу.

— Это конец? — спросил Гиммлер.

— Похоже на то. Порок сердца и некоторые осложнения диабета.

— За новым Папой необходимо внимательно присматривать, мой фюрер, и мы не можем в этом полагаться на Феличи. Он очень близок к этом надутому кардиналу-секретарю Пачелли, который, по имеющейся у меня информации, проявляет пристальное внимание к нашим археологическим экспедициям.

Гиммлер относился к Ватикану настороженно. Уже не в первый раз Рим вмешивался в дела, связанные с майя. Еще в 1592 году, во времена завоевания полуострова Юкатан испанскими конкистадорами, католическая церковь отдала приказ сжечь бесценные библиотеки майя. Записанная история целой цивилизации была уничтожена одним махом, и сохранились всего четыре письменных источника. Гиммлер подозревал, что Фридрих Вальтхайм был прав: интерес Ватикана к джунглям Гватемалы, вероятно, связан с Кодексом майя.

Гитлер кивнул:

— Я согласен с вами. Ватикану доверять нельзя, но в нашей стране живут двадцать три миллиона католиков, а когда мы вернем Австрию и Судетскую область на надлежащее им место в составе рейха, количество это увеличится более чем наполовину. Немецких и австрийских епископов нужно держать на жестком поводке, и у нас для этого будет гораздо больше возможностей, если Папой станет нынешний кардинал-секретарь Пачелли.

— Вам известно, какой будет позиция Пачелли, если его изберут?

— Я поручил фон Бергену выяснить это. — Диего фон Берген был послом Германии в Ватикане с 1920 года. — Но если Пачелли хочет, чтобы я подписал конкордат, согласно которому он мог бы сохранить контроль над учебными планами в его любимых католических школах на территории Германии, ему бы лучше поддержать нас. Я попросил фон Бергена передать Пачелли, что, если Германская партия католического центра выступит в оппозиции к нам в рейхстаге, никакого конкордата не будет.

Гиммлер задумался.

— Вы думаете, что Пачелли… если он пойдет наверх… вы думаете, что он может встать на сторону евреев?

— Я думаю, Пачелли придерживается тех взглядов, что евреи сами навлекли на себя справедливое возмездие, и поэтому для нас будет лучше, если именно он заменит Пия XI.

Но одно дело искоренять евреев здесь, у нас, — добавил Гитлер, бросив взгляд в сторону австрийских Альп. — За этой границей их намного больше.

— Jawohl, mein Fuhrer![10 - Так точно, мой фюрер (нем.)] Но, по нашим оценкам, их там примерно сто восемьдесят пять тысяч.

— Что в сто восемьдесят пять тысяч раз больше, чем нужно. Вопрос в том, что нам с ними делать? — задумчиво сказал Гитлер. — Дахау уже забит ими, а там ведь еще есть гомосексуалисты, узкоглазые, цыгане и прочие отбросы человечества.

— Требуется намного больше лагерей, — согласился Гиммлер, — и я уже набросал план, где разместить их после захвата Австрии. Меня проинформировали, что несколько штук можно построить вокруг Гусена, и у нас есть еще предложение о строительстве большого лагеря в Маутхаузене. Там находится старая каменоломня, которую можно с пользой для дела восстановить: еврейский сброд будет добывать щебень.

— Предпочтительно, чтобы делалось это голыми руками.

— Вам стоит только намекнуть мне, мой фюрер, и, когда строительство в Гусене и Маутхаузене будет закончено, вы сможете смело пройти по любому кварталу Вены, не встретив на пути ни одного еврея.

Гитлер рассеянно кивнул.

— Хорошо. Однако австрийский канцлер несколько упрям. Чтобы заставить его покориться, я устроил демонстрацию нашей силы на границе. У меня также подготовлен договор, который австрийцы должны подписать. Запрет Австрийской нацистской партии, который ввел канцлер фон Шушнигг, должен быть отменен, и наших людей необходимо освободить из тюрем! — Гитлер стукнул кулаком по столу. — И это должно быть сделано задолго до того, как вы закончите строительство, Гиммлер.

Болезненное лицо Гиммлера расплылось в холодной усмешке.

— А теперь, что вы там говорили насчет поиска археологических доказательств?

— Я получил телеграмму от нашего посла в Гватемале. Есть вероятность того, что арийцы внесли свой вклад в расцвет великой цивилизации майя.

— Меня бы такое, по меньшей мере, не удивило. Я читал Der Mythus des Zwanzigsten Jahrhunderts[11 - «Миф XX столетия» (нем.)]— это великолепно, великолепно! — подчеркнул Гитлер, снова хлопнув себя по бедру. — Альфред Розенберг абсолютно прав. Низшая раса евреев извратила и уничтожила арийскую культуру, и мы должны стремиться к очищению высшей расы всеми фибрами нашей души. Мы закладываем фундамент рейха, который переживет тысячелетия! — Гитлер перешел к своей излюбленной теме, и глаза его заблестели. Он встал из-за стола и, подойдя к окну, оперся руками об оконную раму.

— Помня об этом, мой фюрер, — сказал Гиммлер, быстро уловив подходящий момент, — я планирую организовать научно-исследовательский центр, который займется поддержанием чистоты арийской наследственности. Основная часть финансирования поступит от крупных промышленных конгломератов, таких, как концерн «БМВ», который также профинансирует археологические экспедиции на Ближний Восток, в Тибет и в Гватемалу. Для исследований в Гватемале мы планируем использовать гражданина Австрии, профессора Леви Вайцмана.

— Вайцман? Фамилия звучит как еврейская.

— Мы занимаемся этим вопросом, мой фюрер, — уклончиво ответил Гиммлер. — Однако иероглифы майя невероятно трудно поддаются расшифровке, а Вайцман является одним из самых известных специалистов в этой области.

— На вашем месте я бы не стал ему доверять, — предупредил Гитлер, — точно так же, как не доверял бы Феличи и Пачелли.

— Контролировать Вайцмана будет нетрудно. У нас уже собрано немало информации о нем, включая и тот факт, что у него есть молодая жена и дети. После того как его миссия будет завершена, мы можем избавиться от них всех.

Гитлер ухмыльнулся.

— Экспедицию поведет гауптштурмфюрер фон Хайссен — многообещающий молодой офицер СС, — продолжил Гиммлер.

— Ах да, мы встречались с ним в рейхстаге. Славный молодой человек. Если мы собираемся восполнить тот урон, который нанесли нашему отечеству евреи и католическая церковь, нам понадобится много таких перспективных кадров, как он.




3


Стайнхеринг, недалеко от Мюнхена

Высокий блондин с пронзительными голубыми глазами, гауптштурмфюрер фон Хайссен был живым воплощением представлений Гиммлера о сильном мужчине высшей расы. Фон Хайссен сейчас стоял в баре заведения «Хайм Хохланд», первого из домов воспроизводства арийской расы, которые Гиммлер начал открывать в сельской местности, чтобы помочь немецким девушкам рожать чистокровное потомство. В меморандуме сотрудникам СС Гиммлер подчеркивал необходимость того, чтобы у детей, рождающихся в Германии, была хорошая наследственность, и поощрял офицеров СС широко распространять свое арийское семя. «Хайм Хохланд» обеспечивал фон Хайссену возможность спать с молодыми женщинами с правильными генами и наверняка не больными сифилисом, с которым ему уже не раз приходилось сталкиваться в борделях Берлина. Доктор Райнер Дрехслер, невысокий худой человек с подергивающимся от нервного тика правым глазом, равнодушно взглянул, как одна из его подопечных женщин вложила в граммофон новую пластинку. Пары принялись двигаться по кругу под мелодию «Дорогая, мое сердце говорит тебе привет», записанную фирмой «Декка». Фон Хайссен никогда не мог освоить искусство танца. «Время посеять немного своего семени», — подумал он и налил себе еще одну порцию «Гленфиддик», при этом расплескав шотландский солодовый виски на белую дамасскую ковровую дорожку. Со стаканом в руке он подошел к доктору Дрехслеру.

— Вон та, знойная, в красном платье, которая сидит в углу. Она моя. Познакомьте нас, — грубо потребовал он. Дрехслер пожал плечами и направился к высокой блондинке, которая сидела за столиком одна.

Неровной походкой фон Хайссен последовал за ним, но зацепился за столик, перевернул его, и стоявшие там бокалы с вином вдребезги разбились на деревянном полу.

— Разрешите представить вам фройляйн Катрину Баумгартнер, — с невозмутимым видом произнес доктор.

Катрина взглянула на них. Глаза у нее были бледно-голубые, а кожа белая, словно молоко.

— Фон Хайссен. Гауптштурмфюрер Карл фон Хайссен, — невнятно произнес капитан СС, щелкнув каблуками. — Что вы пьете, фройляйн?

— Я вообще не пью, гауптштурмфюрер, — холодно ответила Катрина Баумгартнер, бросив на фон Хайссена презрительный взгляд.

— Чушь. — Фон Хайссен нашел глазами одного из официантов и щелкнул пальцами. — Rotwein fur das Fraulein.[12 - Красного вина для девушки! (нем.)] Откуда вы родом? — спросил он, выдвигая для себя стул.

— Берлин, — коротко ответила Катрина; в глазах ее читалась тоска.

— А что привело вас сюда? — криво ухмыльнулся фон Хайссен.

— Меня включили в программу воспроизведения расы, так что особого выбора у меня не было. Но вы и сами это прекрасно знаете, гауптштурмфюрер.

— Это настоящая честь для любой женщины — получить возможность послужить Великому рейху, — заметил фон Хайссен. — Сам я отбываю в джунгли Гватемалы, хотя это и большая тайна. Завтра я встречаюсь с рейхсфюрером Гиммлером, который лично выбрал меня для этой миссии. Мы будем искать археологическое подтверждение присутствия арийцев в сердце великой цивилизации майя.

Катрина недоверчиво подняла бровь.

— А еще мы будем искать тайный кодекс, который не могли найти несколько столетий. И это принесет рейху огромную пользу!

— Если это настолько строго секретно, тогда вам, вероятно, не следовало бы об этом говорить?

— Вам я могу довериться, — заплетающимся языком произнес фон Хайссен. — Вы включены в программу, и у вас хорошая немецкая порода. Если бы вы были какой-нибудь еврейкой или цыганкой — тогда совсем другое дело.

— А если я скажу вам, что у меня есть несколько друзей-евреев, которые являются хорошими и достойными гражданами?

— Тогда я бы посоветовал вам, фройляйн, быть осторожной. Очень осторожной. Вы читали «Протоколы сионских мудрецов»?

— А что, должна была?

— Несомненно. Я распоряжусь, чтобы вам прислали копию. Фюрер лично одобрил это… — Фон Хайссен потянулся за своим стаканом и едва не свалился со стула. — Так или иначе, но в данный момент я собираюсь взять в свою экспедицию одного еврейского профессора, хотя это только до поры до времени. — Фон Хайссен расхохотался низким гортанным смехом. — Однако здесь очень шумно, — добавил он и, покачиваясь, встал, протянув ей руку. — Давайте пойдем в вашу комнату.

Она подняла глаза и презрительно взглянула на его до блеска начищенные высокие сапоги, на безупречно сшитую униформу от Хьюго Босса, полностью черную, за исключением красно-черной повязки с фашистской свастикой. Затем она неохотно поднялась из-за столика.

* * *


Фон Хайссен сидел на кровати и боролся с собственными сапогами.

— На твоем месте я бы постарался хорошенько расслабиться, — похотливо пробормотал он.

Катрина Баумгартнер сняла свое красное платье, и оно упало на ковер посреди ее большой и уютно обставленной комнаты. Ее черные кружевные бюстгальтер и трусики резко контрастировали с гладкой белоснежной кожей.

Фон Хайссен с вожделением смотрел на ее длинные ноги, лихорадочно сбрасывая с себя остатки своей одежды. Наконец он встал и, пошатываясь, двинулся к ней. Катрина увернулась, и фон Хайссен споткнулся о кровать.

— Мы еще не вполне готовы, гауптштурмфюрер.

— Что ты имеешь в виду?

— Ну, вы только посмотрите на это, — со смехом сказала она, проскользнув в постель. — Такой крошечный, еще немного — и я его вообще не смогла бы разыскать.

Это была опасная, но хорошо рассчитанная выходка. Катрина знала: чем сильнее давление, которое оказываешь на мужчину, заставляя его возбудиться, тем выше вероятность неудачи, особенно в среде заносчивого офицерского корпуса. Хотя она, конечно, не знала, что первая девушка фон Хайссена тоже подшучивала над ним и что после этого он был вынужден искать утешение в борделях Берлина.

— Geh zur Holle![13 - Иди к чертям! (нем.)] — Кулак фон Хайссена полетел в сторону Катрины, но она проворно уклонилась от него. Угодив в спинку кровати, мужчина взревел от боли и упал на подушки.

— На вашем месте, господин гауптштурмфюрер, я бы не пыталась повторить это еще раз, — предупредила она, кладя руку на кнопку звонка, расположенного на тумбочке рядом с кроватью. — Возможно, меня и силой привлекли в эту программу, но провода эти соединены с нашей службой безопасности, и, если вы будете вести себя подобным образом, я вызову их сюда. А теперь, — сказала она, выгнув бровь, — вы собираетесь как-то поднимать вот это? Или, возможно, для новой попытки вам потребуется еще виски?

Фон Хайссен сидел, прислонившись спиной к подушкам, и тер свой кулак; его покрасневшие глаза горели злостью. Катрина встала с постели и подошла к буфету.

— Выпейте это, — сказала она, возвращаясь к нему с большим низким стаканом «Шивас»,[14 - «Шивас регаль» — фирменное название дорогого шотландского виски двенадцатилетней выдержки компании «Шивас бразерз».] — это добавит вам настроения.

Фон Хайссен бросил на нее сердитый взгляд, одним глотком осушил стакан и отдал его обратно. Катрина снова наполнила его и подошла к граммофону. Она не торопясь перебирала пластинки, пока наконец не остановилась на одной, с нежной мелодичной музыкой. Снова повернувшись к фон Хайссену, она обнаружила, что тот обмяк на подушках и лежит, прикрыв глаза.

* * *


На следующее утро Катрина выскользнула из постели, тихо оделась и отправилась на долгую прогулку. Когда она поднималась в горы по узкой тропинке, скрывавшейся в тумане, настроение у нее было подавленное и загнанное.

* * *


Было уже позднее утро, когда шофер фон Хайссена привез их в Кассель, где жили и писали свои сказки братья Гримм. Здесь они повернули на восток, в сторону долины реки Альме, но фон Хайссен этого не заметил. В нем по-прежнему бурлили воспоминания о прошлой ночи, все детали которой он скрупулезно записал в свой дневник. Менее чем через час большой «мерседес» остановился на вымощенном дворе замка Вевельсбург. Фон Хайссен вышел из машины и потянулся. Из замка, расположенного на склоне холма над деревней Вевельсбург, открывался прекрасный вид на леса Вестфалии и плодородные сельскохозяйственные земли, усеянные небольшими кирпичными домиками. Фон Хайссен поднял глаза на массивные каменные стены замка. Он был возведен в редкой форме треугольника, на каждой из вершин которого высилась башня.

— Хайль Гитлер, господин гауптштурмфюрер! — Молодой лейтенант вытянулся по стойке «смирно» и вскинул вверх правую руку. — Я унтерштурмфюрер Бош. Добро пожаловать в Вевельсбург.

Лейтенант Бош был на какой-то сантиметр выше фон Хайссена, его густые и волнистые светло-каштановые волосы были зачесаны назад, полностью открывая лоб. Синие глаза горели целеустремленностью.

— Мне поручено позаботиться о вас, пока вы здесь, господин гауптштурмфюрер, — сказал Бош. — Профессор Вайцман уже находится в своей комнате, он присоединится к вам с рейхсфюрером за обедом. Прошу вас следовать за мной, я проведу вас в зал, где рейхсфюрер Гиммлер выступает с речью перед офицерами.

Бош повел его по вымощенному булыжником мосту. Его каменная арка была перекинута через оборонительный ров вокруг замка. Фон Хайссен прошел за ним через громадные сводчатые деревянные двери и поднялся по массивным каменным ступеням. Светильники из кованого железа отбрасывали тусклый зловещий свет на высеченные в скале стены.

— Это комната Грааля, — пояснил Бош, когда они проходили через зал, в котором стоял огромный подсвеченный кусок горного хрусталя, изображавший священный Грааль. — А здесь, — сказал он, понизив голос, — находится зал обергруппенфюрера.

Бош открыл тяжелые деревянные двери и повел его в дальний конец зала, который был украшен древними рунами. Внутренние стены и арки опирались на каменные колонны, а с потолка свисало большое черное железное колесо. На нем покоилось семь ламп, а на мраморном полу, как в зеркале, виднелось его отражение. Около пятидесяти офицеров СС, все одетые в черную форму, внимательно слушали своего рейхсфюрера.

— Воспроизведение чистокровного потомства станет залогом нашего успеха, господа. В разведении домашних животных это известно уже очень давно. Если кто-то захочет купить хорошего коня, ему стоит посоветоваться со специалистом. — У Гиммлера был пронзительный высокий голос, но, как и у Гитлера, речь его обладала гипнотической силой. — Представители лучших родословных всегда дают в потомстве чемпионов, но века католического просветительства заставили нас выпустить это из виду, — сказал он, взглянув на них поверх своих очков в золотой оправе. — Христиане рассматривают красивое человеческое тело в купальном костюме как нечто греховное!

По залу прокатился смех, отразившийся от каменных стен гулким эхом.

— Ваш долг — плодить здоровую и красивую нордическую расу. Все наши усилия окажутся напрасны, если за политическими победами не последует воспроизведение потомства с чистой арийской кровью. Вопрос рождаемости детей не является личным делом одного человека, это наш долг перед предками и нашим народом. Существование здоровой семьи бессмысленно, если оно не приводит к появлению многочисленных отпрысков. В хорошем браке должно быть как минимум четверо детей. Это не означает, что я хочу, чтобы вы или ваши офицеры женились на первой встречной девушке, которая покажется вам соответствующей вашим требованиям. Вам обязательно следует тактично расспросить о ее семье. Если она расскажет вам, что ее отец застрелился, что ее тетя или двоюродный брат страдает лунатизмом, вы должны повести себя достойно. Офицер СС обязан в любой ситуации соблюдать внешние приличия. Вам следует открыто сказать ей: «Прости, но я не могу жениться на тебе, у тебя в роду слишком много заболеваний».

Фон Хайссен одобрительно кивнул.

— А теперь, перед тем как мы сделаем перерыв на обед, у нас есть немного времени, чтобы ответить на ваши вопросы.

Высокий майор с соломенно-желтыми волосами вытянулся по стойке «смирно».

— Какая самая большая проблема, с вашей точки зрения, стоит перед Германией сегодня, господин рейхсфюрер?

— Представьтесь.

— Штурмбанфюрер Аустерлиц, господин рейхсфюрер.

— Прекрасный вопрос, — сказал Гиммлер, выходя из-за кафедры. Майор СС сел, сияя от полученного комплимента.

— Безотносительно к необходимому для нации жизненному пространству, нам нужно больше территории, чтобы Третий рейх развил свой потенциал, — ответил Гиммлер. — Мы должны вернуть потерянный для нордической расы мир. Мы должны вновь поднять das Herrenvolk, высшую расу, на ее господствующие позиции, а чтобы обеспечить фундамент для этого, необходимо восстановить утраченную историю арийцев. С этой целью в самое ближайшее время мы отправляем несколько археологических экспедиций, чтобы подтвердить происхождение и историческое влияние высшей расы, включая экспедицию в высокогорные джунгли Гватемалы. Эту экспедицию поведет гауптштурмфюрер фон Хайссен, который только что присоединился к нам. Возможно, вы хотели бы как-то прокомментировать свою миссию, фон Хайссен?

— Разумеется, господин рейхсфюрер. Источники происхождения арийской расы имеют для всех нас решающее значение, господа, — пояснил фон Хайссен, нисколько не смущенный присутствием в зале высших чинов. — Почему, спросите вы. Потому что древнегерманские племена демонстрировали гораздо более высокий уровень интеллекта и изобретательности, чем любая другая цивилизация их времени. Если наша экспедиция научно подтвердит этот факт, это позволит Третьему рейху в очередной раз выйти на лидирующие позиции в науке, медицине, сельском хозяйстве и любой другой области. Германская нордическая раса является вершиной человечества, тогда как такие расы, как евреи, африканские бушмены и австралийские аборигены находятся в самом низу лестницы развития.

Гиммлер бросил быстрый взгляд на своего молодого протеже.

— В данный момент африканцы и австралийцы нас не интересуют, но евреи, цыгане и гомосексуалисты — это совсем другое дело. В ближайшее время фюрер представит Закон о предотвращении рождения детей с наследственными заболеваниями. Это даст нам возможность стерилизовать умственно отсталых, слепых, глухих, шизофреников — всех, кто может помешать нам в нашем славном прогрессе. Евреи, разумеется, потребуют от нас особого внимания. — Рейхсфюрер Гиммлер кивнул оберштурмбанфюреру Манфреду фон Кнобельсдорфу, начальнику вновь созданной Нордической академии СС, давая понять полковнику, что наступило время обеда.

* * *


Леви Вайцман внимательно прочел Der Angriff. Он знал, что газета эта спонсируется нацистским министром просвещения и пропаганды Йозефом Геббельсом, но в его комнате кроме этого читать было больше нечего. К своему удивлению, Леви обнаружил там статью о католической церкви, но затем его удивление по поводу того, как она могла появиться в фашистской газете, сменилось волнением.






Архиепископ Парижа коронует Святую Богородицу, дающую надежду

Католический архиепископ Парижа кардинал Жан Вердье короновал статую Девы Марии из Понтмейна на севере Франции. Дева Мария явилась в Понтмейне двоим детям 17 января 1871 года во время войны, между Францией и Пруссией. Война эта закончилась сокрушительной победой немецких и прусских войск, что привело к объединению германской империи под началом Вильгельма I и полным распадом французской империи.





Теперь Леви понял, почему эта статья была разрешена к публикации. Мерзкий коротышка Геббельс никогда не упускал шанс громко напомнить о победах Германии.






В обращении к детям из Понтмейна Святая Дева просила их молиться, давая измученному войной народу надежду, после чего через несколько дней в Версале было заключено перемирие. Кардинал-секретарь Эудженио Пачелли своим декретом, изданным в соборе Святого Петра в Риме, подтвердил правомерность поклонения «Святой Деве, дающей надежду» из Понтмейна, где произошло ее явление, и заявил, что ее статуя будет увенчана золотой короной.

Кардинал Вердье короновал статую Пресвятой Богородицы в присутствии других епископов и священников. Имело место несколько подтвержденных фактов явления Девы Марии, самое известное из которых произошло в 1917 году в Фатиме, Португалия. Тогда его наблюдала толпа из нескольких тысяч человек, многие из которых подтвердили, что видели ее, а всего Святая Дева являлась в Фатиме шесть раз, на тринадцатый день каждого месяца с мая по октябрь.





Леви сделал глубокий вдох и вспомнил стелу, которую он обнаружил в Пирамиде V в Тикале. Хотя майя и не указали точный год, древние иероглифы показывали, что серия каких-то событий должна иметь место на тринадцатый день каждого месяца с мая по октябрь — событий, которые будут иметь для человечества очень важные последствия. «Существовала ли некая связь между предупреждениями Святой Девы, сделанными ею в Фатиме, и Кодексом майя?» — подумал Леви. Могло ли это объяснить тот интерес, который проявляла католическая церковь к древней цивилизации, а также присутствие католического священника в Тикале? Откуда древние майя могли знать о том, что произойдут эти явления Девы Марии? И что общего может быть у всего этого с 2012 годом? Леви замотал головой. Так много вопросов, а ответов пока совсем мало. Теперь Леви был убежден, что древние майя имеют ко всему этому намного более непосредственное отношение, чем он предполагал до сих пор.

* * *


Леви был ошеломлен доброжелательным обаянием пригласившего его сюда хозяина. Однако уже очень скоро показной фасад дружелюбия полностью исчез. Кабинет в северной башне Вевельсбургского замка был мрачно украшен свастиками и рунами, что вполне соответствовало изменившемуся настроению Гиммлера. Леви стало совершенно ясно, что его участие в экспедиции в Тикаль не будет добровольным.

— Вы знакомы с краниометрией и черепными индексами, профессор?

Леви кивнул без каких-либо комментариев. Он уже давно считал, что нацистская практика использования «формы головы» и «формы носа» для определения расовой принадлежности была темным пятном на поле социальной науки археологии.

— Тогда нет нужды напоминать вам ту важность, которую я придаю задаче поиска черепов майя. Они должны быть доставлены в Вевельсбург для изучения и классификации. И в ваших собственных интересах оказывать нам полное содействие, — добавил Гиммлер, прежде чем обернуться к своему молодому протеже. — Возглавит экспедицию гауптштурмфюрер фон Хайссен, хотя вы, разумеется, будете руководить археологическими исследованиями, и поэтому нам нужно как можно скорее получить от вас список всего необходимого по вашей части. Фон Хайссен позаботится о том, чтобы в помощь вам были приставлены офицеры.

Леви кивнул; в ушах его до сих пор звенело предостережение Рамоны. Гиммлер встал из-за стола и подошел к небольшому проему в стене, выходившему в сторону деревни.

— Со временем этот замок станет центром науки о расах, — сказал он, облокачиваясь о каменный подоконник. — Деревня Вевельсбург станет столицей войск СС, а этот замок превратится в Ватикан нового мира. Желаю вам приятного времяпровождения, профессор, — добавил Гиммлер, коротким кивком разрешая тому уйти.

* * *


— Я хочу, чтобы вы отбыли как можно быстрее, — распорядился Гиммлер, обращаясь к фон Хайссену.

— Jawohl, Herr Reichsfuhrer. Мы уже начали собирать необходимые припасы, и я связался с нашим посольством в Гватемале. Они делают все возможное, чтобы убрать все дипломатические препоны.

— Прекрасно! Генерал-полковник Геринг заверил меня, что самолет с экипажем будут в вашем распоряжении на протяжении всего пребывания в Гватемале. А вы тем временем внимательно присматривайте за Вайцманом, фон Хайссен. Еврей хитер, как крыса из сточной канавы, и ни единому его слову верить нельзя.

— А никого другого не нашли, господин рейхсфюрер?

— Таких, кто обладал бы достаточными знаниями, чтобы прочесть иероглифы майя, нет. Но если экспедиция пройдет успешно, мы сможем обойтись и без него. Кроме того, я также встретился с посланником Папы синьором Альберто Феличи, который планирует посетить эту экспедицию. Феличи организовал существенную финансовую поддержку со стороны Ватикана, поэтому обращаться с ним следует хорошо. В свою очередь он попросил, чтобы в состав экспедиции официально вошел отец Эрлихманн. Помимо всего прочего, Эрлихманн является специалистом в области краниометрии, так что он, без сомнения, может быть вам полезен, но доверять ему следует не больше, чем Вайцману и Феличи.

— У него есть и другие, тайные планы, господин рейхсфюрер?

— Вероятно. Ватикан только показывает, что интересуется археологическими раскопками, на самом деле они боятся того, что мы можем там найти. Вы сами видели телеграфное сообщение от нашего посла в Гватемале, где говорится о вероятности того, что в пропавшем Кодексе предположительно содержится предупреждение для всего человечества о грядущей катастрофе. Что касается конкретной природы этого предостережения, то и у Вайцмана, и у Ватикана на этот счет имеются свои собственные теории… Посмотрим. Но если Кодекс действительно существует, этот еврей может привести нас к нему.




4


Тикаль, Гватемала, 1938

Леви Вайцман заглянул в кабину самолета военно-воздушных сил Германии — люфтваффе — «Юнкерса Ю-52». Пилот начал снижение, и его помощник наклонился вперед. Его кожаный шлем заслонял панель приборов, но, похоже, он постучал по одному из датчиков уровня топлива.

Леви повернулся на своем сидении и посмотрел в большое квадратное окно «Юнкерса». Под ними на расстоянии почти 5000 футов на фоне густых джунглей, покрывавших горы Гватемалы, плыли облака. «Юнкерс» летел медленно, со скоростью всего каких-то 160 миль в час, и в нем было тесно, поскольку здесь имелось только двенадцать кресел, по шесть с каждой стороны центрального прохода. Утомительный полет из Берлина, после которого затекло все тело, занял десять дней. «Будет забавно, — подумал Леви, — если после того, как мы наконец пересекли Мексиканский залив и приземлились в Меринде, суматошной и богатой столице мексиканского полуострова Юкатан, уже здесь у нас возникнут проблемы с нехваткой горючего». Он бросил взгляд на сидевшего напротив него фон Хайссена, но заносчивый немец, которого Гиммлер назначил старшим, казался невозмутимым.

— Вам не кажется, профессор, что Тикаль — довольно глухое место, чтобы строить здесь город? — сказал фон Хайссен.

— Это сегодня может складываться такое впечатление, но вообще майя всегда очень тщательно выбирали места для своих поселений. Тикаль был построен на вершине горной цепи, разделяющей континент, на одном из самых важных торговых путей, который связывал Мексиканский залив и реку Усумансита на западе с реками, впадающими в Карибское море на востоке. Таким образом, жители Тикаля под началом своих правителей, таких, как Великий Коготь Ягуара, контролировали международную торговлю.

— Это напоминает то, как вели свои дела арийцы, не правда ли?

— Как археолог, я всегда очень тщательно проверяю фактические доказательства, прежде чем делать определенные выводы, штурмбанфюрер.

Фон Хайссен внимательно изучал карту древнего города, которую дал ему Леви.

— Похоже, здесь огромное количество разных развалин, — заметил он.

— Строительство велось в течение многих сотен лет. Известно, что к середине шестого века Тикаль занимал площадь примерно в тридцать квадратных километров и его население составляло более ста тысяч человек. Это был громадный город.

— А пирамиды?

— Ступенчатые пирамиды строились в форме священной для майя горы Витц, — ответил Леви. — Другие строения служили в качестве дворцов для царской семьи и в качестве гробниц.

Он тщательно выбирал слова, не желая выдавать свою теорию о применении архитекторами майя пропорции «Ф», «золотого сечения», или использования ими чисел Фибоначчи.

Сейчас Леви был убежден, что конструкция и расположение пирамид были как-то связаны с отсутствующими статуэтками и самим Кодексом майя.

Дальнейшая их беседа была прервана резким шумом со стороны левого двигателя. Из-под его кожуха потянулся хвост дыма.

— Все будет хорошо. У нас есть еще два исправных мотора, — с гортанной усмешкой заявил фон Хайссен, но в этот момент дружно закашляли правый и носовой двигатели их самолета, и Леви почувствовал, как от страха внутри у него все похолодело. Пилоты лихорадочно пытались вновь запустить двигатели, а радист судорожно отбивал азбукой Морзе сигнал СОС. Но Леви знал, что в этой части света их радиосигнал вряд ли кто услышит.

— Befestigen Sie Ihre Sicherheitsgurte! Пристегните ремни безопасности! — крикнул борт-инженер, и в это время их самолет начал круто снижаться на раскинувшиеся внизу джунгли.

Леви застегнул на поясе свой ремень и начал читать «Шема Израэль», молитву из «Второзакония»,[15 - «Второзаконие» — название пятой книги Ветхого Завета, завершающей Пятикнижие.] которую все богобоязненные евреи повторяли утром и вечером.






Sh’ma Yis’ra’eil Adonai Eloheinu Adonai echad…

Слушай, Израиль: Господь, Бог наш, Господь един…

Barukh sheim k’vod malkhuto lolam va’ed…

Благословенно имя Его, чье славное царство вовек…





Ветер рвал остановившиеся пропеллеры и со свистом обтекал гофрированные крылья и фюзеляж. Весь самолет неистово трясло. В кабине оба пилота лихорадочно нажимали на кнопки на пульте управления, но все три двигателя были мертвыми.

— Все три датчика топлива сейчас уже на нуле! — крикнул молодой помощник пилота лейтенант Мюллер.

Старший пилот полковник Ганс Крюгер жестом призвал юношу сохранять спокойствие. Оберст Крюгер не раз бывал в переделках, когда в Первую мировую летал с Герингом на бипланах Фоккера — и трижды был сбит. Он был награжден Железным крестом первой степени, и генерал-полковник Геринг лично рекомендовал своего старого друга для операции «Майя».

— Места для посадки я не вижу, поэтому садиться нам придется на верхушки деревьев, — сухо заметил Крюгер, вглядываясь вперед через лобовое стекло. — Скорость?

Мюллер с побелевшим от страха лицом посмотрел на спидометр.

— Сто пять миль в час.

— Закрылки десять градусов, — скомандовал Крюгер.

— Это больше, чем положено, господин полковник, — нервно ответил Мюллер.

Крюгер улыбнулся и повернулся к своему молодому помощнику.

— Было бы весьма кстати, лейтенант Мюллер, если бы вы забыли все, чему вас учили в летной школе, и выставили закрылки на десять градусов. Мне не хотелось бы лететь на деревья быстрее, чем это необходимо.

Мюллер кивнул и потянулся за рычагом управления закрылками. Самолет немного замедлился, хотя Крюгер понимал, что скорость его все равно еще слишком велика.

— Каким было направление ветра по прогнозу на сегодняшнее утро? — Крюгер и так знал ответ, но он также знал, что это была первая вынужденная посадка его молодого помощника, и он мимоходом учил его тому, что необходимо любому хорошему пилоту в кризисной ситуации: хладнокровию и упорядоченному подходу к выбору решения.

— Ветер северо-восточный, пятнадцать миль в час.

Крюгер отодвинулся назад от мощной штурвальной колонки и аккуратно повернул деревянный штурвал, слегка придавив ногой педаль управления рулем.

— Закрылки двадцать пять градусов.

Мюллер мгновенно повернул рычаг, и самолет замедлился еще больше; кабина со зловещим свистом рассекала воздух.

Леви Вайцман остановившимся взглядом смотрел на джунгли, стремительно несущиеся им навстречу, и продолжал одними губами читать «Шема».

— Направление на два часа! В двух милях посадочная полоса! — внезапно закричал лейтенант Мюллер, показывая вперед через ветровое стекло.

— Вижу ее, — спокойно ответил Крюгер, немного меняя курс падающего самолета в сторону просвета среди сплошных джунглей. — Скорость?

— Девяносто миль в час.

Крюгер крякнул. Они сейчас находились на волоске. С одной стороны, ему, чтобы сесть, нужно было опустить закрылки под утлом сорок градусов, но при таком маневре на скорости более семидесяти пяти миль в час крылья могли просто отвалиться от фюзеляжа. С другой стороны, ему было необходимо поддерживать скорость, чтобы дотянуть до прогалины, и, если он позволит скорости «Юнкерса» упасть ниже отметки в шестьдесят миль в час, они просто остановятся и зароются носом в деревья.

— Еще добавить закрылков, господин полковник? — с тревогой спросил Мюллер, не убирая ладонь с рукоятки управления закрылками.

— Подождите. — Крюгер мысленно выстроил глиссаду[16 - Глиссада — траектория полета летательного аппарата, по которой он снижается непосредственно перед посадкой.] и немного подкорректировал направление полета. — Подождите, — снова скомандовал он, чувствуя нервозность молодого летчика. — Теперь давайте!

Мюллер мгновенно надавил на рычаг, и большие закрылки опустились еще ниже, отчего самолет бешено затрясло.

— Scheisse![17 - Дерьмо! (нем.)] — выругался Крюгер, потому что нос самолета поднимался слишком быстро.

Он надавил штурвал вперед, чтобы поддержать скорость и попасть в просвет сразу за деревьями на начало взлетной полосы. В последний момент он потянул штурвал на себя и осадил самолет назад. Машина дернулась, задев хвостом верхушку большого дерева сейба. Крюгер весь напрягся, а самолет упал на полосу самодельного аэродрома и подпрыгнул. Пилот медленно надавил штурвальную колонку вперед, и «Юнкерс», еще дважды подскочив, в конце концов остановился у самого края пыльной дорожки.

— Все целы? — спросил Крюгер, поворачиваясь в своем кресле и заглядывая в салон.

Фон Хайссен тоже обернулся и быстрым взглядом оценил ситуацию.

— Alles gut, Herr Oberst![18 - Все в порядке, господин полковник! (нем.)] — ответил он.

Леви про себя произнес благодарственную молитву и вслед за фон Хайссеном спустился по трапу, прислоненному к ребристой поверхности фюзеляжа. Внизу их встретил католический священник.

— Добро пожаловать в Тикаль, штурмбанфюрер фон Хайссен.

— Отец Эрлихманн, как я рад снова встретиться с вами! А это профессор Вайцман. Отец Эрлихманн является специалистом в области краниометрии и черепных индексов, — пояснил фон Хайссен для Леви. — Он будет заниматься предварительной классификацией всех найденных черепов перед их отправкой в Вевельсбург.

— Guten Tag, Herr Professor.[19 - Добрый день, господин профессор (нем.)]

— Guten Tag, отец Эрлихманн. — Леви пожал ему руку, мгновенно насторожившись.

* * *


На следующее утро Леви проснулся перед самым рассветом. Он оделся в легкий костюм «сафари» и тихонько поднял грязно-коричневый полог брезентовой палатки. Все палатки экспедиции были поставлены в один ряд вдоль восточной стороны посадочной полосы, а палатка Леви находилась через одну от палатки фон Хайссена. Звезды уже начали бледнеть, когда Леви направился в густые джунгли в северо-западном углу аэродрома. По своим предыдущим посещениям этих мест он помнил, что отсюда узкая тропа вела к центральному акрополю — священному сердцу великого города майя. Воздух был еще прохладным, и джунгли только начали просыпаться в мягких предрассветных лучах. Внезапно из листвы раздался рассерженный дикий рев. Леви поднял голову и увидел группку обезьян-ревунов (самая крупная из них была ростом почти с метр) со сморщенными черными мордами, смотревших на него с верхушки кряжистого и извилистого дерева — фиги-душителя. Эти деревья-убийцы начинают свою жизнь из крошечного зернышка. Постепенно усики проросшего побега оплетаются вокруг находящегося рядом растения-хозяина и начинают его душить, в то время как крона фигового дерева заслоняет ему солнце. Плоды фиги — излюбленное лакомство ревунов. Маленькая стая двинулась дальше, шумно предупреждая остальных обитателей джунглей о присутствии человека. Углубившись в тропический лес, Леви заметил двух радужных туканов, издававших в полумраке джунглей каркающие и лающие звуки; их ярко-желтые изогнутые клювы резко контрастировали с иссиня-черным оперением. Но тут он увидел под ногами большие отпечатки лап и свежий помет, которые заставили его продвигаться дальше с особой осторожностью. Он узнал их сразу же — здесь прошел ягуар. Леви молча шел по ковру из гниющих листьев, вглядываясь в заросли папоротника, сплетение орхидей и мха, в изобилии произраставшего на стволах каучукового дерева, дерева бальза и множества других деревьев и лиан, росших плотной стеной вокруг древнего города.

Через двадцать минут Леви вышел на поляну, окруженную со всех сторон пирамидами из известняка, покрытыми мхом. В джунглях сейчас было уже более шумно. Теперь вопли обезьян-ревунов соревновались с щебетом и трелями колибри, настойчивым клекотом красногрудого сокола, криками «хут-ут» птиц момотов с синими шапочками на головах и стрекотанием ярко окрашенных ара, а также других, более мелких попугаев.

Леви прошел через Восточную площадь, окаймлявшую священный двор, где майя играли в самую древнюю и, вероятно, самую жестокую игру с мячом во всей истории человечества. Он достиг Главной площади и подошел к основанию Пирамиды I, которую построил Хасав-Чан-Кавиль, двадцать пятый правитель древнего города. Леви посмотрел вверх. Ступеньки в известняке громадной пирамиды соединяли между собой девять отдельных уровней, которые оканчивались наверху гребнем, возвышавшимся над площадью на высоте почти сорок шесть метров.

Тяжело дыша, Леви наконец поднялся на вершину и повернулся к распростертым внизу джунглям. Тяжелый белый туман плыл среди верхушек тридцатиметровых деревьев сейба, которые люди, некогда населявшие этот город, считали священными. Громадные стволы красного, хлебного и каучукового деревьев, могучих кедров высились над более низкими копайями и пальмами, которые образовывали сплошной зеленый ковер, тянувшийся насколько хватало глаз. На западе стояла грандиозная Пирамида II, а к юго-востоку от Главной площади он увидел Пирамиду III. Еще дальше на запад из тумана выступал верхний гребень Пирамиды IV, а на юге также можно было рассмотреть верхушки Пирамиды V и Пирамиды Затерянного Мира. Леви прошел на восточную сторону Пирамиды I. Туман на горизонте был окрашен ярким оранжево-красным сиянием. Медленно и величественно поднималось огненное солнце, заливая древний город своим светом.

Думая о древних майя, Леви испытывал чувство благоговейного трепета. К востоку от Главной площади джунгли поглотили прекрасные мощеные дороги, по которым когда-то торговцы приходили на шумную рыночную площадь. Время не пощадило пирамидальные храмы могучего города, которые тогда блестели яркой розовой отделкой, и сейчас на их стенах обнажился грязный песчаник, местами покрытый влажным темным лишайником. Леви содрогнулся. Внезапное падение цивилизации майя воплощало в себе всю уязвимость и смертность человечества. Он повернулся к Пирамиде IV и, вынув из кармана компас, засек направление на нее, а затем то же самое проделал с вершиной Пирамиды Затерянного Мира.

В это время далеко внизу фон Хайссен настраивал свой бинокль. Он стоял в тени двора для игры в мяч и видел, как профессор Вайцман поднес компас к своим глазам.

Это также видел и Роберто Арана, шаман с берегов озера Атитлан. Он был невысоким и коренастым, а из-за обветренного и обожженного на солнце лица выглядел старше своих лет. Чувствуя себя в джунглях гораздо уютнее, чем фон Хайссен и Вайцман, Роберто следил за ними обоими со своего наблюдательного пункта в тропическом лесу позади Пирамиды II.

Леви ждал, пока перламутровый диск компаса успокоится. Когда тот остановился, сердце Леви забилось учащенно. Его эксперимент, проведенный еще в Вене, предсказал, что призма на верхушке статуэтки должна отклонить лучи восходящего солнца, направив их точно под этим самым азимутом, прямо к вершине Пирамиды IV. Находится ли вторая статуэтка где-то в глубинах частично обследованной Пирамиды IV? И где искать третью фигурку?

Леви спрятал свой потертый компас обратно в висевший на поясе чехол и начал спускаться по крутым ступенькам из потемневшего известняка на восточную грань Пирамиды I. Мысли его вернулись к Рамоне, Ариэлю и Ребекке. Он знал, что дела в Вене идут хуже некуда. Гитлер угрожал им больше, чем когда-либо, и коричневорубашечники из Австрийской нацистской партии прочно взяли улицы города под свой контроль.

Фон Хайссен опустил свой бинокль и принялся ждать.




5


Вена

Ариэль Вайцман начал подниматься по ступенькам в сторону Юденгассе, едва сдерживая слезы. Ребекка уже плакала, и Ариэль держал ее за руку, твердо решив защищать сестру. Унижение со стороны их нового учителя было сокрушительным.

— Эй вы! Вайцман с сестрой! Jude Kinder![20 - Еврейские дети (нем.)] — заорал господин Швайцер, как только прозвенел звонок о начале занятий. Швайцер был худым лысеющим мужчиной с тоненькими усиками.

— Немытые, вонючие Jude Kinder! Вам еще повезло, что вас вообще впустили в этот класс. С этого дня вы всегда будете сидеть на последней парте. Мир станет лучше без таких, как вы, и мы не хотим о вас испачкаться!

Смех эхом отозвался в стенах старой Hauptschule,[21 - Старшая ступень народной школы в Австрии, 3–8 классы.] и Ариэль огляделся по сторонам. Даже его друзья сейчас смеялись над ним. Они с Ребеккой прошли в конец класса и сели. Слов не было, они словно онемели. Чем они заслужили это?

Господин Швайцер, старший вице-председатель регионального отделения запрещенной в Австрии нацистской партии, обратился к своим новым подопечным.

— Всех вас ждут некоторые перемены, направленные на благо Австрии и великой Deutschland.[22 - Германии (нем.)] Сегодня утром темой нашего занятия будет Версальский договор. Может мне кто-нибудь из вас сказать, что это такое и почему Германия не должна была его подписывать?

* * *


Вцепившись в руку брата, Ребекка тащила свой ранец вверх по ступенькам лестницы, ведущей от Дунайского канала к Юденгассе; ее светлые кудри растрепались, и из-за выступивших на глазах слез она плохо видела, куда ступают ее ноги.

Они уже почти поднялись наверх, когда Ариэль вдруг увидел собравшуюся толпу. Внезапно какой-то незнакомый человек схватил его за ухо. Это был большой тучный мужчина в бриджах, с раскрасневшимся лицом. На голове у него была фетровая шляпа с большим пером. Казалось, что его пальто на несколько размеров меньше, чем нужно, а на рукаве его красовалась повязка со свастикой.

— Что вы здесь делаете? — требовательно спросил он.

— Отпустите меня! Мы здесь живем! — ответил Ариэль, стараясь закрыть собой маленькую сестру.

— Ах вот как! Jude Kinder! Жить вы должны в сточной канаве, Jude Kinder! — взревел незнакомец, обращаясь к шумящей толпе.

Хотя эти слова Ариэль сегодня уже слышал не впервые, они прозвучали для него не менее ядовито. Он заметил господина Либермана с женой; у них был магазин ковров через несколько домов от бутика их матери, но сейчас они чистили ступеньки своего заведения зубными щетками. Господин Либерман выглядел печальным, но каким-то образом ему все равно удавалось сохранять достоинство; глядя на Ариэля и Ребекку, он незаметно покачал головой, показывая им, чтобы они не сопротивлялись.

Незнакомец сунул в руку Ариэлю банку с краской и кисточку.

— Schreiben Sie hier: Jude, verrecke![23 - Пиши здесь: «Сдохни, жид!» (нем.)]

Он схватил Ариэля за шею и грубо наклонил его головой вниз, к земле. Толпа зловеще повторяла за ним эти слова.

Ребекка беспомощно молотила кулачком по руке незнакомца, которой тот держал ее за волосы.

— Sieg Heil! Jude verrecke! Sieg Heil! Jude verrecke!

Ничего не понимая и не видя сквозь слезы, Ариэль принялся писать большими черными буквами на ступеньках: «Jude verrecke! Смерть жидам!»

Когда Ариэль закончил, толпа отреагировала на это довольным ревом, а незнакомец ударил его под коленки. Ноги Ариэля подогнулись, и он упал на ступеньки. Вдогонку ему мужчина подбил ногой банку с краской, и черная жидкость выплеснулась на лицо и школьную форму Ариэля. Толпа восторженно завопила.

Ариэль вытер нос и рот, но, подняв глаза, заметил трех старших мальчиков в коричневых рубашках, которые склонились над ним. Один из них ударил его по ребрам, и он вскрикнул от резкой боли.

— На твоем месте я бы завтра в школу не пошел, жиденок, и это же касается твоей сучки-сестры. Мы будем ждать тебя.

Ариэль опять едва сдерживал слезы; еще никогда в жизни ему так не хотелось, чтобы сейчас рядом с ним был его отец. Одной рукой он обнял Ребекку, прикрывая ее, и они вместе ушли.

* * *


Гиммлер широким шагом двигался мимо красных с золотом кресел с высокими спинками и столов, расставленных через равные интервалы в Мраморном зале — впечатляющей громадной комнате в передней части новой рейхсканцелярии. Звук его шагов по мраморному полу эхом отдавался от стен, увешанных бесценными гобеленами. Этот великолепный красный мрамор был специально привезен сюда из каменоломен Унтерсберга. Канцелярия, построенная по проекту Альберта Шпеера, личного архитектора Гитлера, протянулась на несколько кварталов по Вильгельмштрассе и Фосштрассе.

Мраморную арку, которая вела к двойным дверям в просторный кабинет Гитлера, охраняли два офицера СС.

— Reichsfuhrer Himmler, mein Fuhrer, — щелкнул каблуками адъютант Гитлера полковник Фридрих Хоссбах.

Кабинет Гитлера в рейхсканцелярии неизменно производил на всех приглашенных сюда глубокое впечатление. Громадный письменный стол Гитлера в дальнем конце комнаты был искусно отделан деревянной мозаикой и обит тончайшей красной кожей. Возле высокого, тянувшегося от самого пола французского окна, выходившего во внутренний двор, стоял стол для географических карт. На стенах висело несколько любимых картин Гитлера, а интерьер дополняли расставленные на полу большие вазы в египетском стиле с экзотическими декоративными растениями. Над двойной дверью расположился огромный золотой орел.

— Наша экспедиция уже прибыла в Тикаль и начала поиски, — доложил Гиммлер своему предводителю, после того как они уселись на удобные зеленовато-голубые кушетки перед громадным мраморным камином в дальнем конце кабинета.

— Прекрасно, — одобрил Гитлер, бросив на него удовлетворенный взгляд.

— Я получил телеграфное сообщение от нашего посла в Гватемале, — продолжал Гиммлер. — Оказалось, что во время своего последнего посещения озера Атитлан Вайцман встречался с шаманом майя и беседовал с ним о существовании бесценного Кодекса. Нам пока не удалось получить доказательств, но Вайцман мог тогда найти и древнюю статуэтку, которая, по всей видимости, содержит ключ к тому, где находится этот Кодекс.

— Откуда посол узнал об этом?

— Наш посол поддерживает тесный контакт с папским нунцием в столице Гватемалы, mein Fuhrer. Отец Эрлихманн, католический священник прихода Сан-Педро и Тикаля, является весьма полезным источником информации.

— А фон Хайссен предупрежден об этом?

Гиммлер кивнул.

— Пожитки Вайцмана были обысканы, а фон Хайссен не спускает с него глаз.

— Никогда нельзя доверять еврею, Гиммлер, никогда! Но поиски истоков и тайн арийской расы должны продолжаться. Пусть Вайцман живет, но только до тех пор, пока будет полезен.

— Jawohl, mein Fuhrer. Когда вы войдете в Вену, мы перевернем его дом вверх дном.

При упоминании о городе, где ему пришлось пережить безысходную бедность, Гитлер почувствовал волнение. Он вскочил на ноги и принялся нервно расхаживать по своему громадному кабинету.

— Среди нас есть такие, кто считает завоевание Австрии ошибкой. — Гитлер остановился и, подбоченившись, посмотрел через французское окно во внутренний двор. — Но сегодня во второй половине дня я встречаюсь с начальниками штабов и этим трусливым министром иностранных дел, фон Нойратом, чтобы сообщить им, что они должны быть готовы к захвату не только Австрии, но и Чехословакии.

Гиммлер одобрительно кивнул.

— Нам нужно больше земель, mein Fuhrer.

* * *


— Lebensraum![24 - Жизненное пространство! (Специфическое выражение германских фашистов.) (нем.)] Это вопрос пространства для высшей расы, господа.

Энергия фюрера взламывала тишину вокруг громадного стола в его кабинете. На бургундских креслах, украшенных изображением черного орла поверх свастики, сидело всего шесть человек: рейхсмаршал фон Бломберг, главнокомандующий вооруженными силами и военный министр; барон Константин фон Нойрат, министр иностранных дел; адмирал доктор Эрих Редер, главнокомандующий военно-морским флотом; генерал-полковник барон Фрайхерр фон Фрич, главнокомандующий сухопутными войсками; генерал-полковник Генрих Геринг, главнокомандующий военно-воздушными силами; и полковник Фридрих Хоссбах, адъютант фюрера. Длинный полированный стол красного дерева был покрыт бургундской скатертью ручной работы с вышитыми на ней золотыми свастиками. По краям ее свисали золотые кисти. Небольшие светильники в форме канделябров были расставлены через равные интервалы посередине. Тут же лежали закрытые темно-красные папки с золотым тиснением в виде орла со свастикой и надписью Streng Geheim — «Совершенно секретно». Каждый из присутствующих хорошо знал их содержание и в данный момент раздумывал над масштабностью планов фюрера.

— В настоящее время мы перестраиваем наши вооруженные силы, а Британия с Францией, как я и предсказывал, не предприняли ничего, — бушевал Гитлер. — Ничего! Наша армия уже сейчас насчитывает тридцать шесть дивизий. Германия имеет на это право!

Глаза Гитлера пылали огнем, в них сияла его судьба. Никто не произнес ни слова.

— Народ Германии имеет право видеть свое отечество на достойном его месте, возрожденным в качестве грозной державы — великой державы мирового масштаба. И сделать это мы можем только с помощью силы. — Когда Гитлер приводил свои доводы, голос его то взлетал ввысь, то падал. — Мы вернули себе Рейнскую область без единого выстрела. Теперь мы должны переключить свое внимание на Австрию и Чехословакию.

Барон фон Фрич, главнокомандующий сухопутными войсками, совершил ошибку, удивленно подняв бровь.

— Вас что-то беспокоит, генерал-полковник? — бросил на него взгляд Гитлер.

— Mein Fuhrer, прогресс, которого мы достигли с тех пор, как вы стали рейхсканцлером, ни у кого не вызывает сомнений, — спокойно ответил фон Фрич, — но я бы пренебрег своим долгом по отношению к вам и немецкому народу, если бы не напомнил вам о том риске, с которым связано то, что вы предлагаете. Если Британия и Франция воспротивятся вашим планам завоевания Чехословакии и Австрии, новая большая война будет грозить Третьему рейху бедствиями. Если говорить о перестройке армии, мы добились больших успехов, поставив под ружье тридцать шесть дивизий, как вы того требовали, однако на подготовку полумиллиона человек потребуется время. Но, что еще более важно, на сегодняшний день у нас пока нет службы тылового обеспечения, чтобы поддержать всю эту мощь в полевых условиях. Я бы посоветовал, mein Fuhrer, двигаться вперед не так быстро.

— Риск есть всегда! — выпучив глаза, крикнул Гитлер, стукнув по накрытому дорогой скатертью тяжелому столу; лицо его горело.

Как уже успели убедиться высшие военачальники Гитлера, в ярость он мог прийти мгновенно. Гитлер оттолкнул свое кресло назад, вскочил на ноги и широкими шагами подошел к большому глобусу, поддерживаемому богато украшенной деревянной рамой. Он крутанул его, и тот бесшумно завертелся на своей оси.

— Вы, очевидно, не очень хорошо знакомы с историей, господин генерал-полковник, — насмешливо заметил Гитлер. — Лидеры всех великих империй — греки, римляне и даже эти тупые британцы — всегда были готовы взять на себя риск.

Гитлер замолчал, а затем, подойдя к столу, склонился над ним.

— Целью политики Германии, господа, — произнес он уже более спокойно, — является сохранение нашего расового превосходства и умножение его. Германцы — великая нация, а посему мы имеем право на большее жизненное пространство, чем все остальные.

Внезапно всем показалось, что его охватил транс. Глаза его снова выкатились из орбит, и он ударил кулаком по столу.

— Самое ценное, чем мы обладаем на этой земле, — это наш собственный народ! Ради этих людей и вместе с ними мы будем бороться, мы будем биться! И никогда не дадим слабины! Никогда не устанем! Никогда не остановимся в нерешительности! Да здравствует наше движение! Да здравствует наш народ!

Гитлер вихрем вылетел из комнаты для совещаний и устремился к своему кабинету, взбешенный мягкотелыми генералами, вроде этого фон Фрича, который отказался поверить в гениальность его плана. «Они не понимают!» — бушевал он. Все равно очень скоро свастика появится на элегантных зданиях Вены, а улицы этого великого города будут освобождены от ненавистных евреев.




6


Тикаль, Гватемала

— Так что вы там обнаружили, профессор? Да еще таким ранним утром.

Леви отпрянул назад, испуганный внезапным появлением фон Хайссена из зарослей джунглей, окружавших площадку для игры в мяч.

— Вы всегда так незаметно подкрадываетесь к людям, штурмбанфюрер? — раздраженно спросил он.

— Это зависит от того, есть ли этим людям что скрывать от меня, например, что-нибудь такое, что может еще более возвеличить рейх. Я видел, как вы снимали показания с компаса. Вероятно, у вас были на то какие-то причины?

— Это вполне обычная археологическая практика — сориентироваться по компасу на местности, прежде чем наносить координатную сетку для раскопок.

— И тем не менее вы не сделали никаких записей. Поразительно! Я буду с интересом следить за вашим продвижением вперед. А теперь, — продолжил фон Хайссен, — отцу Эрлихманну не терпится побыстрее начать. Я планирую сразу после завтрака провести совещание. Если Эрлихманн прав, мы найдем черепа прямо недалеко отсюда.

— Древние майя были очень гордой расой, штурмбанфюрер, и их победные церемонии включали в себя принесение в жертву своих врагов. Много столетий назад несметные ряды воинов в боевой раскраске выходили на эту самую площадку для игры в мяч, топая в ритме барабанов и жадно вдыхая запах горящих на храмах костров. Они вели своих пленников по этим ступенькам вот сюда. — Леви показал в сторону большого камня на самой вершине. — Они вырывали им сердца, пока те еще продолжали биться. Затем они обезглавливали своих врагов. Когда я был здесь в последний раз, я нашел несколько черепов в джунглях сразу за площадкой для игры в мяч. — Леви был просто счастлив возможности отвлечь фон Хайссена этой навязчивой идеей Гиммлера относительно краниометрии.

— И вы ничего не привезли с собой в Австрию? — забросил пробный камень фон Хайссен.

— Музеи могли бы этим заинтересоваться, но я не собираю черепа, штурмбанфюрер, и не оскверняю священную землю.

Шаман Роберто Арана напомнил Леви о том проклятье, которое древние египтяне оставили в гробнице Тутанхамона: Смерть на своих легких крыльях придет за тем, кто потревожит покой Царя.

Леви знал, что тех, кто вскрыл гробницу Тутанхамона, постигла загадочная смерть. Роберто предупреждал его, что майя защищали свои пирамиды и священные земли с не меньшей свирепостью.

— Джунгли очень разрослись, — заметил Леви, глядя мимо, в заросли позади площадки для игры в мяч, — и они здесь очень густые, но подставки для черепов, куда майя складывали головы врагов, должны быть по-прежнему на месте.

— Замечательно! — воскликнул фон Хайссен. — И я совсем не удивлюсь, если обмеры этих черепов дадут совпадение с цефалическим индексом нордических арийцев.

— Ах да! Математическая формула формы головы, на основании которой вы делаете суждения об уме человека и его принадлежности к определенной расе. Если я все правильно помню, это отношение ширины черепа к его длине, умноженное на сто. Я бы сказал, что это очень упрощенный взгляд на вещи. Хотя ваш фюрер, похоже, очень верит во все это.

— Как и я, — ледяным тоном ответил фон Хайссен. — Возможно, профессор, вам следовало бы заниматься своим компасом и оставить хитросплетения краниометрии для тех, кто в этом разбирается.

Леви ничего не ответил. Было очевидно, что фон Хайссен ничего не знает о суждениях майя относительно формы человеческого черепа. Вытянутая голова считалась признаком благородства, и Леви выяснил, что древние майя стягивали головы своим младенцам, сжимая их между досками на несколько дней, чтобы изменить форму их черепов.

* * *


День уже стал клониться к вечеру, когда бригада из нанятых в ближайшей деревне рабочих с блестящей от пота темно-коричневой кожей углубилась достаточно глубоко в подлесок джунглей, окружавших площадку для игры в мяч.

— Господин!

Леви двинулся было вперед, но фон Хайссен и отец Эрлихманн дружно оттерли его плечами, загородив дорогу.

— Вот! Вы только взгляните на их форму! — восторженно воскликнул фон Хайссен.

Жители местной деревни, современные потомки древних майя, раскрыли первый из нескольких вызывающих ужас рядов человеческих черепов. На незваных гостей смотрели страшные пустые глазницы. Леви передернуло. Мертвые головы оставались нанизанными на колья поросшей мхом подставки в том же положении, в котором обитатели города оставили их более тысячи лет назад. «Побеспокоить их сейчас почти наверняка означало бы навлечь на себя возмездие, о котором предупреждал Роберто», — подумал Леви. Неподалеку от них зашевелилась большая анаконда, встревоженная посторонними звуками на своей территории. Этот удав является самой крупной змеей Центральной Америки, а данный экземпляр был длиной более пяти метров.

Фон Хайссен ощупал руками первый из найденных черепов. Много столетий назад эта подставка с кольями была покрыта высохшей кровью, в воздухе вокруг нее висел тяжелый запах смерти, но сейчас все черепа были гладкими и пожелтевшими от времени.

— Посмотрите на их размеры! Это арийцы!

Отец Эрлихманн вынул из своей парусиновой сумки штангенциркуль.

— Значение индекса составляет примерно семьдесят пять, — заявил он, завершив обмеры первого черепа. — Он необычно широкий, но я думаю, что рейхсфюрер Гиммлер будет доволен.

Леви снова ничего не сказал. «Эрлихманн может быть признанным авторитетом в области сомнительной науки краниометрии, — подумал он, — но, как и фон Хайссен, он, похоже, не имеет ни малейшего понятия об обычаях майя».

* * *


Через неделю «Юнкерс» вернулся из своего первого еженедельного полета для пополнения припасов. Леви сидел в брезентовом шезлонге перед своей палаткой и в приподнятом настроении смотрел в небо. Возможно, там будет письмо от Рамоны. Самолет сделал круг над прогалиной в джунглях и скрылся, чтобы вновь показаться уже при заходе на посадку.

На борту самолета синьор Альберто Феличи нервно пощипывал свои большие черные усы. По его бледному круглому лицу стекали капельки пота. Он ненавидел летать, а его полет на DC-2 из Рима до Гватемала-сити, за которым последовал перелет уже сюда на «Юнкерсе», еще больше усилили это чувство. Феличи мертвой хваткой вцепился в свой подлокотник, но ему было не о чем беспокоиться. Под внимательным руководством полковника Крюгера лейтенант Мюллер уверенно посадил машину на неровную полосу, развернулся на дальнем ее краю, а затем подрулил обратно. Он заглушил двигатели, и очень скоро пропеллеры остановились.

Леви смотрел, как лысый полный человек невысокого роста, одетый в желтовато-коричневый костюм «сафари», вылез из «Юнкерса» с большим кожаным портфелем в руках. Внизу его встречали фон Хайссен и отец Эрлихманн. Все вместе они скрылись в палатке фон Хайссена, и Леви удивился, кому понадобилось предпринимать такое путешествие на край света; но долго раздумывать над этим ему не пришлось. Вновь прибывший практически сразу же вышел из палатки и в сопровождении отца Эрлихманна направился в сторону Леви.

— Синьор Феличи является советником Папы Пия XI, — с энтузиазмом в голосе сказал отец Эрлихманн, после того как их представили друг другу, — и он находится здесь с миссией сбора научных фактов по личному распоряжению кардинала Пачелли, кардинала-секретаря Ватикана.

— С чего бы Ватикану интересоваться культурой майя? — вежливо спросил Леви, после того как Эрлихманн ушел.

— Можно я буду называть вас по имени? — мягко спросил Феличи. Леви улыбнулся и кивнул. — И я буду вам очень благодарен, если вы сохраните содержание нашего разговора в тайне: нацистской машине далеко не всегда следует доверять.

Леви снова кивнул. Возможно, наконец-то у него появился здесь друг.

— Идея о существовании Кодекса майя не осталась незамеченной в Ватикане. Распоряжение епископа Ланда сжечь библиотеки майя нанесло ужасный вред цивилизации, и, хотя Ватикан никогда официально не признает своей причастности к этому, между нами говоря, финансовая поддержка данной экспедиции является своеобразным признанием совершенной тогда несправедливости.

— Здесь понадобится нечто гораздо большее, чем просто попытка загладить свою вину, синьор Феличи. Только представьте себе, какой поднялся бы крик, если бы майя захватили Рим и сожгли все его публичные библиотеки и художественные музеи!

— Это был болезненный урок, — согласился Феличи, — который нельзя забывать, но в данный момент я был бы очень благодарен вам, если бы вы коротко ввели меня в курс дела относительно того, куда вам удалось продвинуться.

— А что, с вашей точки зрения, содержится в Кодексе? — спросил Феличи, после того как Леви пренебрежительно отозвался о нацистских краниометрических теориях и вкратце рассказал папскому посланнику о находках экспедиции.

— Нацисты думают, что это обеспечит доказательство связи между арийцами и майя, но я считаю, что они заблуждаются. Майя были едва ли не лучшими астрономами во всем древнем мире, и исследование их иероглифов убедило меня, что они пытались предупредить нас о редком выстраивании планет, которое состоится в декабре 2012 года. На нас с вами это, разумеется, уже никак не повлияет, но все, кому предстоит жить в 2012 году, должны быть готовы испытать на себе великую мощь космоса. И может быть, существует какая-то связь между предупреждением Кодекса и предостережениями Святой Девы в Фатиме; лично меня удивляет, почему три откровения, которые Дева Мария доверила детям из Фатимы, замалчивались. Они как-то угрожают власти Папы или же в них говорилось об уничтожении нашей цивилизации?

— Я не знал, что это замалчивалось, — ответил Феличи с притворным удивлением.

— Майя предсказывали появление Девы Марии в Фатиме еще за тысячу лет до того, как эти секреты были озвучены, — продолжал Леви, внимательно следя за реакцией собеседника.

— Каким образом?

Леви загадочно улыбнулся.

— Они оставили предупреждение на стеле, которая была найдена неподалеку отсюда. Нам предстоит еще многое узнать о древних майя, синьор Феличи. Сейчас астрономы уже подтвердили их предсказания на 2012 год вплоть до секунды. Чтобы у человечества появился хотя бы один шанс как-то подготовиться, жизненно важно, чтобы Кодекс был найден.

* * *


Фон Хайссен налил себе в стакан еще одну щедрую порцию виски.

— Виски, синьор? — предложил фон Хайссен Феличи, когда тот вернулся к нему в палатку.

— Благодарю, господин штурмбанфюрер. Вы здесь неплохо устроились.

— Мне бы тоже хотелось так думать, и, пожалуйста, называйте меня Карл, — ответил фон Хайссен, помня об инструкциях Гиммлера относительно того, чтобы обращаться с посланником Папы хорошо. — Итак, что же вам рассказал профессор?

— Он убежден, что Кодекс майя действительно существует, хотя лично я не стал бы ему доверять, Карл. В конце концов, он все-таки еврей, — нараспев произнес Феличи, поднимая свой стакан. — Prost.

— Согласен, но можете не беспокоиться: мы следим за ним очень внимательно. Prost! А он не высказывал каких-либо соображений насчет того, что может содержаться в Кодексе?

Феличи покачал головой.

— Он только уверен, что Кодекс находится где-то здесь, Карл, а обо всем остальном отзывался очень смутно. Но если он все-таки найдет его, я был бы вам очень благодарен, если бы мы с вами сначала обсудили все, прежде чем предавать его публичной огласке.

— Разумеется. Здесь мы с вами заодно. А как обстоят дела в Ватикане? Я слыхал, что здоровье понтифика оставляет желать лучшего.

— Боюсь, что оно быстро ухудшается, — согласился Феличи.

— Не намекнете насчет его возможного преемника?

— Уж не делаете ли вы ставки, Карл?

Фон Хайссен улыбнулся.

— Я как раз известен тем, что люблю заключать рискованные пари, синьор.

— Тогда на вашем месте я поставил бы на кардинала-секретаря Эудженио Пачелли. Если будет избран Пачелли, это даст мощный толчок отношениям между Германией и Ватиканом… Кардинал-секретарь весьма расположен к вашему фюреру.

Феличи немного искажал истину. Он знал, что у Пачелли есть весьма серьезные сомнения по этому поводу, но конкордат между Гитлером и Ватиканом очень укрепил позиции Церкви в Германии, и Пачелли связывал с нацистами свои главные надежды в борьбе с надвигающейся волной коммунизма.

— Нам следует поддерживать контакт, — заметил фон Хайссен, когда провожал Феличи к выходу из своей палатки. — Ваше предложение о создании Банка Ватикана представляется очень интересным. Рейхсфюрер Гиммлер лично намекнул мне, что после этой экспедиции я, скорее всего, буду направлен в Маутхаузен, в Австрию. Если будете в Вене, я знаю там несколько замечательных ресторанов.

Феличи кивнул; он немного покачивался.

— Я приезжаю в Вену два-три раза в год по делам, так что буду ждать нашей встречи. Gute Nacht und danke schon.[25 - Спокойной ночи и большое спасибо (нем.)]

Неровным шагом Феличи направился к своей палатке, раздумывая по пути о мощных силах, собирающихся на севере Италии, и о прочных связях фон Хайссена в рейхе на самом высоком уровне.

Фон Хайссен вытащил свой дневник и принялся в мельчайших деталях записывать все события прошедшего дня.

* * *


Леви чувствовал себя обманутым в своих ожиданиях. Они находились в Тикале уже почти три месяца, но, несмотря на то что он несколько раз посылал записки с местными жителями, Роберто Арана так и не вышел на связь. Леви сидел в своем брезентовом шезлонге и смотрел через откинутую полу палатки на красную почву взлетной полосы. За день до этого он получил приглашение на обед к старейшинам местной деревни и надеялся, что сегодня вечером наконец-то появится Арана. Пока они находились здесь, вокруг площадки для игры в мяч было найдено 129 черепов. Отец Эрлихманн педантично измерил каждый из них и сделал подробные записи. За это время Леви также получил несколько писем от Рамоны, писем, которые вскрывали, — он был убежден в этом. Леви как никогда тосковал по прикосновению ее рук, по ее смеху и беспокоился о безопасности своих жены и детей. Он еще раз перечитал последний абзац ее письма, полученного в начале этой недели.






Я надеюсь, милый, что ты не задержишься там надолго. На улицах сейчас становится все больше коричневорубашечников, и Гитлер угрожает все сильнее. Я послала тебе на этой неделе выпуск «Винер Цайтунг», и, как ты увидишь из заголовков, наш канцлер стойко сопротивляется фашистам, но все мы думаем только об одном — сколько это может еще продолжаться. Я ужасно скучаю по тебе, мой дорогой. И с нетерпением жду, когда смогу тебя обнять.

    

Твоя навек Рамона, XX[26 - Обозначение поцелуев, обычно в конце письма или записки.]






* * *


Леви понимал, что у него осталось очень мало времени. Он тщательно обследовал Пирамиды I, II, III и IV, но безрезультатно. В Пирамиде VI он обнаружил секретную нишу, очень похожую на ту, где много лет назад он нашел мужскую статуэтку в Пирамиде I, но эта оказалась пустой. Может быть, кто-то другой опередил его? На прошлой неделе он предпринял попытку обследовать маленькую комнату под декоративным гребнем наверху Пирамиды V, но ему каждый раз мешали то фон Хайссен, то отец Эрлихманн. Выглядело это так, будто за каждым его движением наблюдают. Видимо, ему придется найти какой-то способ обследовать Пирамиду V поздно ночью, когда фон Хайссен и Эрлихманн уснут.

Леви взглянул на свои часы: пять часов вечера. До сумерек всего час. По пути на встречу со старейшинами ему еще нужно будет нанести визит вежливости в палатку фон Хайссена.

— Итак, господин профессор, чему я обязан такой приятной неожиданностью? — насмешливо произнес фон Хайссен. Бутылка дорогого виски «Гленфиддик», одна из нескольких дюжин, включенных в их багаж по настоянию фон Хайссена, стояла уже початая.

— Я просто хотел сообщить вам, что сегодня вечером я ужинаю в деревне с местными жителями. И точно не знаю, когда вернусь.

— А почему это вы желаете ужинать с наемными рабочими? — Фон Хайссен снова наполнил свой металлический стакан.

— Если хочешь понять иероглифы майя, штурмбанфюрер, необходимо сначала понять их культуру, да к тому же я счел за честь разделить трапезу с этими людьми. Мы могли бы многому у них научиться.

— Что ж, это ваш взгляд на вещи, Вайцман. Если вам хочется идти туда, чтобы поесть там бобов и бананов, я не стану вас останавливать. Но вы могли, кстати, напомнить их главному начальнику, что я так и не увидел ту молодую женщину, на которую ему указал. Ее зовут Итци или что-то в этом роде… — Язык фон Хайссена уже заплетался. — Мы, немцы, являемся потомками высшей расы, Вайцман, напомните ему об этом тоже.

Леви развернулся на каблуках; в нем закипала злость. В перевернутом мире фон Хайссена и Гиммлера древние черепа умудрялись каким-то образом свидетельствовать о принадлежности к высшей расе, тогда как современные потомки майя почему-то не укладывались в их странные математические вычисления. Леви широкими шагами двинулся через пыльную взлетную полосу, а когда вышел на тропу, ведущую через джунгли к деревне, остановился и сделал несколько глубоких вдохов. «Совершенно бессмысленно спорить с фон Хайссеном, когда тот пьян, — напомнил он себе, — не говоря уже о том, что все это просто пустая болтовня».

Деревня находилась примерно в трех километрах от развалин, но Леви прошел всего полкилометра, когда почувствовал, что за ним следят. Он быстро обернулся и принялся вглядываться сквозь листву и ветки, свисавшие над тропой, но там, казалось, никого не было, если не считать стаи обезьян-ревунов где-то над головой да пары красных попугаев ара, перекликавшихся резкими гортанными криками. Еще через полчаса он вышел к реке. Течение здесь было быстрое, и по мере того, как Леви приближался к шаткому веревочному мостику, натянутому над водой, все громче становился шум водопада. В зловещем свете сумерек было плохо видно, но Леви все равно заметил какое-то движение на тропе примерно в ста метрах позади него. Он сошел с дорожки и стал ждать.




7


Вена, март 1938

Было еще темно, когда телефон канцлера Шушнигга выхватил его из пучин беспокойного сна. Австрийский канцлер нащупал на тумбочке возле кровати выключатель лампы и посмотрел на часы: было пять тридцать утра.

— Шушнигг.

— Es tut mir leid Sie zu wecken, Herr Bundeskanzler,[27 - Мне очень жаль, что приходится вас будить, господин бундесканцлер (нем.)] — извинился начальник австрийской полиции, — но немцы перекрыли границу в Зальцбурге. Все железнодорожное движение остановлено, и мне докладывают, что по другую сторону границы группируются немецкие войска.

Шушнигг поблагодарил его и повесил трубку. Он устало опустил ноги с кровати и направился в ванную. Еще через час его черный «мерседес» вырулил на площадь Балхаусплац. В свете фар поблескивал легкий снежок.

В необычно тихой канцелярии его поджидал господин Зейсс-Инкварт, молодой профашистски настроенный адвокат.

— С вашей стороны было большой ошибкой проводить в стране плебисцит, господин бундесканцлер.

— У людей всего лишь спросили, хотят ли они, чтобы Австрия была свободной и независимой, Ja oder Nein,[28 - Да или нет (нем.)] — со злостью в голосе ответил Шушнигг.

— Гитлер в бешенстве. Он рассматривает это как акт предательства, нарушенное обещание.

— Похоже, у вас с Берлином прямая телефонная линия, — холодно заметил Шушнигг.

— Наступили тяжелые времена. И я всего лишь стараюсь добиться того, что будет наилучшим вариантом для австрийского народа.

— Мы все пытаемся достичь этого. А что касается обещаний, то, насколько мне помнится, у нас есть соглашение с господином Гитлером, что он будет уважать независимость Австрии.

— И он будет по-прежнему придерживаться этого, господин бундесканцлер, но при одном условии.

— При каком?

— Вы должны подать в отставку, а я займу ваше место, — прямо заявил Зейсс-Инкварт; выражение его лица было непроницаемым.

— А еще что? — прорычал Шушнигг.

— Могу заверить вас, что такой шаг предотвратит большое кровопролитие. И направлен он исключительно на благо австрийского народа.

— Но это ваша точка зрения. Я отвечу вам прямо.

* * *


Молодые женщины в цокольном этаже главного телефонного узла Вены понимали, что происходит нечто очень важное. В течение трех часов они только и делали, что соединяли президента и бундесканцлера с наиболее влиятельными лицами в Австрии и по всей Европе. Но к полудню фон Шушнигг и президент Миклас уже смирились с неизбежным.

Фон Шушнигг задумчиво смотрел из окна своего кабинета на заметенный снегом внутренний двор. «Возможно, согласие восстановить нескольких известных нацистских офицеров на их посты в полицейских силах все-таки было ошибкой», — подумал он. Его предупреждали, что правительство больше не сможет полагаться на свою собственную полицию. Армия будет сражаться, но Шушнигг знал, что в конце концов она потерпит поражение. Платить за это жизнями молодых австрийцев он не хотел. Поэтому будет лучше, если он убедит президента согласиться с требованиями фюрера Германии.

* * *


Бутик Рамоны лишился своих посетителей, а сама она очень беспокоилась за Леви и детей. Слушая радио, она просто не верила своим ушам.

— Все дороги переполнены толпами людей, собравшихся в ожидании приезда фюрера, — ликовал диктор. — Во всех городах на ратушах и общественных зданиях величественно расположилась свастика Третьего рейха.

Массивный шестиколесный «мерседес» Гитлера пересек реку Инн в Браунау двенадцатого марта в 15:50, сопровождаемый большим эскортом мотоциклистов и моторизованной вооруженной охраной. Конвой пронесся среди покрытых снежными шапками вершин Альп, снижая скорость только в городах.

— Люди радостно приветствуют и машут руками канцлеру Германии на его пути к Линцу и дальше на Вену, — продолжал радиодиктор, — где, как ожидается, на площади Героев соберется более полумиллиона человек.

«Как могут быть австрийцы настолько глупы?» — в недоумении думала Рамона.

* * *


Водитель Гитлера повернул «мерседес» на площадь Героев и остановился позади немецкого военного оркестра, игравшего военный марш «С твердой преданностью». Гитлер поднялся в своей машине с открытым верхом и вскинул вверх руку. Толпа пришла в неистовство.

— Sieg Heil! Sieg Heil! Sieg Heil!

Этот первобытный ритм зловещим эхом отражался от древних стен дворца Габсбургов. Громадные красно-черные транспаранты со свастикой развевались на самом дворце, на здании ратуши, на балконе отеля «Империал» и Бургтеатре. Толпа все еще монотонно повторяла слова фашистского приветствия, когда Гитлер поднялся на балкон дворца и, положив обе руки на перила, посмотрел на море людей перед ним. Гитлер был дома. Он подошел к микрофону и успокаивающим жестом поднял руку. Громадная толпа тут же замолчала.

— Много лет назад я уехал из этой страны, ощущая ту же самую веру, которая сегодня переполняет мое сердце! Можете представить себе мои чувства, когда через столько лет мне удалось наконец воплотить эту веру в жизнь. — Эхо разносило его взволнованные слова по всей площади. Молодые женщины вновь продолжили скандировать со слезами на глазах, а толпу начала охватывать нарастающая истерия.

— Sieg Heil! Sieg Heil! Sieg Heil!

Зловещий ритм не ослабевал, а Гитлер стоял неподвижно, с триумфом глядя на город, где четверть века назад он бродил по улицам небритый, с грязными волосами, кутаясь в жалкое черное пальто — свою единственную защиту от жгучих зимних морозов, продавал на улице нарисованные им почтовые открытки за несколько несчастных пфеннигов, питаясь в бесплатной столовой на берегу Дуная, тогда как постоянные посетители Бургтеатра прихлебывали шампанское, восхищаясь вальсами Иоганна Штрауса и шедеврами Моцарта и Гайдна. Вена была драгоценным камнем в короне Австрии. Именно здесь Гитлер узнал евреев, и чем больше он узнавал их, тем большей ненавистью проникался к этой подлой расе. Они напоминали ему отвратительных личинок на разлагающемся трупе. Не было такой низости — разврат, проституция, торговля «белыми рабынями», — к которой они не приложили бы свою грязную руку. Невинные христианские девушки совращались отталкивающими кривоногими еврейскими ублюдками. «Их нужно уничтожать», — думал он. И они будут уничтожены. Скоро в Вену приедет Адольф Эйхманн, чтобы выполнить эти его распоряжения.

* * *


Вся дрожа, Рамона Вайцман смахнула скатившуюся слезу и выключила радио. Она закрыла бутик и поднялась в свою квартиру, чтобы взять иудейское молитвенное покрывало.




8


Тикаль, Гватемала

Леви Вайцман снова вышел на тропу из-под дерева бальза, под которым он укрылся. И тут же замер на месте. В его сторону плавно скользил двухметровый ботропс, одна из самых больших и смертельно опасных змей Центральной Америки — в лунном свете были хорошо видны черные ромбы на ее темно-шоколадной с серым спине. Леви медленно отступил в джунгли. Эта гремучая змея способна почувствовать изменение температуры воздуха на тысячную долю градуса, что позволяет ей атаковать с убийственной точностью. Смертельная для человека доза ее яда составляет всего 50 миллиграммов, а Леви знал, что за один укус она способна впрыснуть в рану до 300 миллиграммов. Огромная змея проползла мимо, направившись к реке в поисках лягушек и крыс. Леви слышал шум стаи ревунов в лесу где-то выше по течению, но тропа позади него была пуста. «Наверное, просто показалось», — подумал он, поворачивая в сторону шаткого веревочного мостика, протянувшегося над бурлящими водами речки, отделявшей деревню майя от развалин Тикаля.

— Сколько времени прошло, профессор Вайцман.

Заросли джунглей справа от моста раздвинулись, и из них появился Роберто Арана в своей традиционной красной бандане. Он протянул профессору руку, на его обветренном лице сияла улыбка.

— Я уже начал сомневаться, получили ли вы мои записки, — сказал Леви, следуя за шаманом по мостику; он крепко держался за веревочные перила и тщательно смотрел под ноги, ступая через широкие щели между старыми подгнившими досками. — Это вы шли за мной?

Роберто покачал головой.

— Ягуар. — Внезапно джунгли содрогнулись от леденящего кровь рыка, подтвердившего присутствие ягуара. — Но не беспокойтесь, обратно вас проводят воины из деревни. А что касается ваших посланий… То, что вы ищете, профессор, оставалось спрятанным долгие столетия. Кодекс и оставшиеся статуэтки покажутся тогда, когда для этого придет время, но старейшины чувствуют, что момент этот уже близко. У них есть для вас кое-какая информация.

Пульс Леви участился.

— По поводу статуэток или Кодекса?

— Если вы расшифруете скрытый в них смысл, вы найдете то, что должны, по замыслу древних, — загадочно ответил шаман.

Тропа через джунгли на той стороне реки была узкой, так что Леви шел позади Роберто. Вскоре они вышли на большую поляну на берегу, вокруг которой стояло несколько хижин с соломенными крышами. На кострах готовили пищу, и дым от них уносился в сторону быстро бегущей воды. Вчера вечером женщины замочили початки кукурузы в лайме, чтобы размягчить их, а днем размололи зерна, превратив их в традиционное тесто masa. Над огнем висели закопченные горшки, а рядом с ними разогревали comales, местные сковородки с ручками, готовя их для приготовления тортильи. По джунглям разносился аппетитный аромат: куры медленно варились в соусе из очень острого чили, нарезанного кубиками перца, орегано и лайма. Некоторые молодые женщины, сидя на циновках, продолжали ткать при свете костров: один конец их примитивных станков был закреплен у них за спиной, а второй — привязан к росшим вдоль реки деревьям. Яркие, традиционные для майя пончо huipil начинали постепенно обретать форму по мере того, как женские руки ловко двигали из стороны в сторону челнок из кедра, гладко отполированного за бесконечные часы работы. Каждая деревня или город в Гватемале имеет свою отличительную и уникальную одежду traje, а здесь ярко-красный и желтый цвета живописно переплетались с рисунком из синих и бирюзовых ромбов. Женщины и старшие девочки носили corte, длинные запахивающиеся юбки с широким плетеным поясом.

Старейшины уже ждали их, одетые в свои традиционные цветные рубашки из хлопка kamixa и соломенные шляпы. Леви вежливо улыбался, когда его торжественно представили всем, а затем усадили на одну из кедровых колод, расставленных вокруг главного костра.

— Hach ki’imak in wo’ol in kaholtikech. Мы рады приветствовать вас, — сказал вождь деревни по имени Пакаль. На лице его появилась теплая дружелюбная улыбка, обнажая просветы на месте отсутствующих зубов.

— Ki’imak in wo’ol in wilikech. А я очень рад оказаться здесь.

Старейшины одобрительно закивали и широко заулыбались, когда Леви ответил на их родном языке. Долгие часы, проведенные за изучением языка майя, постепенно давали свои плоды.

— Bix a k’aaba? — спросил Леви у молодой женщины, которой было поручено ухаживать за гостем.

— Меня зовут Итцель, — ответила она. В мягком свете пламени костра блеснули ее белые зубы.

— Dios bo’otik. Спасибо, — сказал Леви, когда Итцель подала ему деревянную тарелку с горячей тортильей и сальсой[29 - Сальса — острый соус.] вместе с небольшой глиняной чашкой с пульке, хмельным латиноамериканским напитком, сделанным из листьев агавы.

Старейшины подняли свои чашки, вначале наклонив головы в сторону Роберто и Леви. Даже несмотря на то, что родная деревня Роберто находилась на берегу озера Атитлан, было ясно, что здесь его уважают не меньше, чем в Сан-Маркосе.

Когда разговор перешел к главным темам, на ночном небе уже поднялась Венера.

— Ваш немецкий коллега может доставить всем нам неприятности, — заметил Пакаль. Мудрое лицо вождя деревни было изрезано глубокими морщинами.

Леви понимающе кивнул.

— Я должен извиниться, если его поведение чем-то обидело вас.

— Нас больше волнует ваша личная безопасность, — сказал Роберто. — Также нужно приглядывать и за этим католическим священником.

— Отец Эрлихманн пытался воспрепятствовать тому, чтобы мы проводили церемонии в соответствии с нашей культурой. Он называет нас язычниками, — пояснил Пакаль, — и в результате он и его церковь остаются глухими к предостережениям древних. Но вы, профессор, — человек духовный, обладающий открытым умом. И может случиться так, что разгадать тайну придется вам.

— Я искал две оставшиеся статуэтки, но безуспешно.

— Одна из статуэток, которые вы ищете, по-прежнему здесь, — нараспев произнес Пакаль. — Вторая была отдана на сохранение, — загадочно добавил он.

Он полез в плетеную сумку, висевшую у него на плече, и вытащил оттуда две карты, начертанные на кусках бумаги, сделанной из коры; первую он протянул Леви. На коре была нарисована странная желтая фигура. Три линии, начинавшиеся в разных точках вне фигуры, были снабжены подписью со своим азимутом и встречались в одной точке на краю карты.

— Немцы уже были здесь раньше, — сказал Пакаль, — и осквернили Пирамиду VI. Чтобы защитить священную статуэтку, ее извлекли из пирамиды. Сейчас она находится на некотором расстоянии отсюда, но, если вы твердо решили разыскать ее, вы ее найдете. Эта карта содержит ключ к ее местонахождению. Что же касается последней статуэтки, — сказал Пакаль, вручая Леви вторую карту, — она еще здесь. Вместе все три статуэтки покажут дорогу к Кодексу.

Леви внимательно изучил вторую карту. На ней были обозначены три точки, образующие треугольник.

— Древние строили свои календари в соответствии с движением планет, — продолжал Пакаль. — Вы должны знать, профессор, что календари майя являются циклическими, в отличие от календарей западных, которые измеряют время по прямой линии. В результате календари майя оказались намного более точными, и наши далекие предки были способны предсказывать будущее на основании периодичности повторений событий из прошлого. Следующее великое событие произойдет 21 декабря 2012 года.

— Парад планет, — заметил Леви.

Пакаль кивнул.

— Впервые за двадцать шесть тысяч лет наша Солнечная система выстроится в одну линию со звездными воротами в центре галактики Млечный Путь. Вы знакомы с числами Фибоначчи?

— Да… но я всегда считал, что они были открыты на Западе, — ответил Леви.

Пакаль и старейшины только улыбнулись на это.

— О них знали и майя, и инки, и египтяне: все эти три цивилизации продвинулись гораздо дальше, чем это сумела раскрыть ваша история до сих пор, — сказал Пакаль. — И, если вы знакомы с последовательностью Фибоначчи, вам также должно быть известно «золотое сечение», «Ф»?

Леви кивнул.

— Один и шестьсот восемнадцать тысячных.

Его давно восхищало отношение, обозначаемое буквой «Ф». Он знал, что числа Фибоначчи представляют собой последовательность, где каждый последующий член представляет собой сумму двух предыдущих:






1, 1, 2, 3, 5, 8, 13, 21, 34, 55, 89, 144, 233…





Необыкновенная пропорция 1,618 была получена путем деления одного члена этой последовательности на предшествующий член, и еще Леви знал, что «золотое сечение» лежит в основе жизни на Земле. Оно определяет соотношение размеров спиралей — от таких мелких, как раковины моллюсков наутилусов, до тех огромных, в которые закручены галактики. Даже расстояние между листьями на растениях определяется числами Фибоначчи.

— Это отношение лежит в основании всей Вселенной, — заметил вождь деревни, — и майя, инки и египтяне использовали его при строительстве пирамид. Если вы действительно хотите найти то, что ищете, вам нужен центр «золотого сечения», — нараспев продолжил Пакаль.

— Dios bo’otik. Спасибо, — сказал Леви. — Я буду продолжать поиски.

— Но будьте осторожны, — предупредил Роберто Арана. — Немецкий офицер и священник — они оба следят за вами.

* * *


Четверо молодых мужчин из деревни, потомки сословия воинов из Тикаля, проводили Леви обратно к взлетной полосе. Когда они шли по мостику, тишину ночи разорвал еще один ужасающий рев, но мерцание факелов, которые были в руках у каждого, заставило величественного ягуара держаться от них подальше.

Лагерь был окутан тьмой. Леви спрятал драгоценные карты в небольшом углублении, которое он выкопал в углу своей палатки, схватил потертую кожаную сумку с археологическими инструментами и отправился к Пирамиде V. Держа перед собой пылающий факел, он прокладывал себе путь через джунгли к гробнице царя майя. Осторожно ступая, он карабкался по неровным известняковым ступеням, ведущим к небольшой комнатке наверху второй по высоте пирамиды Тикаля. «Здесь, по крайней мере, светит полная луна», — подумал он.

В джунглях, раскинувшихся внизу, под громадным кедром расположился фон Хайссен и принялся наблюдать за ним.




9


Ватикан, Рим

Кардинал-секретарь Эудженио Пачелли пребывал в глубоком раздумье. Одетый в безупречную сутану с темно-красной каймой, он стоял у окна своего кабинета на четвертом этаже папского дворца и невидящими глазами смотрел на Тибр и раскинувшийся внизу вечный город Рим. Второй человек по положению в католической церкви был высоким и худым. Длинное овальное лицо было тощим, щеки выглядели запавшими, аристократический нос был загнут крючком. Некоторые из массы проблем, стоявших перед главным дипломатом Ватикана, являлись приоритетными. У него над головой, на последнем этаже дворца личный врач Папы ухаживал за немощным Пием XI; Пачелли в данный момент был самым вероятным кандидатом на то, чтобы получить после него символ папской власти — ключи святого Петра. Но не менее важным был и приход к власти Адольфа Гитлера и нацистов.

Взгляд кардинала опустился на площадь Святого Петра перед одноименным собором. Темные булыжники мостовой мягко поблескивали в огнях Ватикана. Казалось, они пытаются донести какое-то мрачное послание. Пачелли отошел от окна и снова сел к письменному столу, вернувшись мыслями к другим неотложным делам: финансам Ватикана и археологической экспедиции, которую нацисты послали в далекие джунгли Гватемалы. На стене позади него висело молчаливое двухметровое распятие, черное с серебряной отделкой. Если бы этот Иисус из чистого серебра мог говорить, Он также мог бы о многом предупредить его. Раздумья Пачелли были прерваны его личным секретарем, который внезапно постучал в двойные двери кабинета.

— Avanti.[30 - Войдите (итал.)]

— Пришел синьор Феличи, ваше преосвященство.

— Пригласите его.

Синьор Феличи, «джентльмен его святейшества», удостоенный папой звания кавалера ордена Святого Сильвестра, вошел в комнату и почтительно поклонился.

— Benvenuto, Alberto.[31 - С приездом, Альберто (итал.)] — Пачелли поцеловал честолюбивого дипломата в обе щеки. — Присаживайтесь, — сказал он, указывая на одно из трех удобных кресел для отдыха. — Desideri acqua minerale, caffe, te?[32 - Не хотите ли минеральной воды, кофе или чаю? (итал.)]

— Нет, grazie,[33 - Спасибо (итал.)] ваше преосвященство, я недавно поел.

Альберто похлопал себя по заметному животику — явному свидетельству его пристрастия ко вкусной еде и хорошему вину.

— Спасибо, что вы пришли, несмотря на поздний час, — начал Пачелли, после того как за его секретарем закрылась дверь. — Прежде чем перейти к вашим отчетам: я слыхал, вас есть с чем поздравить?

— Grazie, ваше преосвященство, вы очень добры. — Альберто наконец женился, когда ему было уже под пятьдесят, и сейчас его жена родила их первого ребенка.

— Вы уже выбрали для него имя?

— Сальваторе Джованни Феличи, ваше преосвященство, и мы с Марией сочли бы за честь, если бы вы, несмотря на занятость, смогли бы посетить церемонию крещения в церкви Святого Сальваторе.

— Если хотите, мы можем провести ее здесь, в соборе Святого Петра. Как знать, возможно, юный Сальваторе Феличи станет одним из нас, когда вырастет. Духовенство постоянно ищет достойных кандидатов в свои ряды, non e vero?[34 - Не так ли? (итал.)] — улыбнулся Пачелли.

— Мария будет довольна в любом случае, ваше преосвященство.

— Хорошо. А теперь расскажите, что вам удалось выяснить о нашем друге Ногара?

Пачелли начал все более подозрительно относиться к финансовому советнику Пия XI синьору Бернардино Ногара. В 1929 году премьер-министр Италии Бенито Муссолини подписал Латеранский договор, по которому в конце концов признавалась суверенность Ватикана как отдельного государства. В качестве компенсации за утерянные папские территории итальянское правительство выплатило святейшему престолу гигантскую сумму, но теперь в коридорах Ватикана витали слухи об упадке в делах, о связи Ногара со сверхсекретной масонской ложей и его роскошном образе жизни.

— Когда я работал бок о бок с синьором Ногара в ходе переговоров по Латеранскому договору, он был очень скрытен и многого недоговаривал, так что я был готов ко всему, ваше преосвященство. Но даже при этом я был крайне удивлен тем, что мы обнаружили, и могу вас заверить, что наше расследование было проведено очень и очень тщательно.

Пачелли напрягся в ожидании самого худшего.

— Синьор Ногара живет очень просто, ваше преосвященство. В то время, когда он был связан с финансами Ватикана, он получал очень скромное жалованье, и на его банковском счету лежит менее двухсот долларов. Насколько мне удалось узнать, он щедро раздает пожертвования благотворительным учреждениям, все они католические. Ежедневно он посещает мессу, а все его развлечения, похоже, ограничиваются походом в кино раз в неделю.

Пачелли выглядел озадаченным.

— А женщины?

— В его жизни нет женщин, ваше преосвященство, и нет никаких свидетельств… как бы это поточнее сказать… чтобы он где-то искал секса. У него нет никаких связей с масонами либо какими-то другими антикатолическими организациями, а все его чтение ограничивается финансовыми изданиями.

— А бухгалтерия?

— Служба управления имуществом святейшего престола находится в образцовом порядке, ваше преосвященство, и синьор Ногара вот-вот превратит принадлежащие Ватикану сто миллионов долларов в первый миллиард.

Глаза Пачелли удивленно округлились.

— Синьор Ногара во многом очень похож на вас, ваше преосвященство. Он предан святой Церкви.

— Выходит, я был несправедлив к нему, — тихо заметил кардинал-секретарь.

— В вопросах, связанных с финансами, ваше преосвященство, всегда лучше знать наверняка. Я предполагаю, что слухи о Ногара распространяют те, кто завидует его возможности доступа к вам и его святейшеству Папе; кроме этого, разумеется, ваш конкордат с рейхсканцлером Гитлером принес гораздо большие дивиденды, чем мы ожидали.

Пачелли кивнул. Соглашение, которое он подписал с Гитлером, было весьма изящным ходом. Согласно этому договору все немецкие католики теперь подпадали под каноническое право, более того, немецкое законодательство вообще запрещало критиковать католическую доктрину. Взамен на поддержку Ватикана Гитлер согласился на Kirchensteuer, или «церковный налог». Это означало, что помимо «лепты святого Петра», которая стекалась в Ватикан из его епархий по всему миру, зарплаты действующих католиков в Германии уменьшились на девять процентов подоходного налога.

— Будет очень важно позаботиться о том, чтобы Kirchensteuer сохранился в своем нынешнем виде, но, насколько я понимаю, его святейшество готовится издать энциклику.[35 - Энциклика — официальное послание Папы Римского ко всем католикам.]

Связи Феличи в Ватикане снабжали его точной информацией, и он уже слышал, что умирающий Пий XI был готов издать свой долго ожидаемый трактат Humani Generis Unitas — «О единстве человеческой расы».

— Если в этой энциклике будет критиковаться отношение Гитлера к евреям, ваше преосвященство, это может поставить под удар судьбу всего конкордата, — предупредил Феличи. — Посол фон Берген крайне обеспокоен.

Пачелли кивнул, прекрасно понимая, что весь его огромный и нелегкий труд может быть сведен на нет одним-единственным росчерком пера больного понтифика.

— Я уже заверил посла Германии в неизменности поддержки Ватикана, особенно в борьбе с большевиками и коммунистами. С моей точки зрения, они представляют гораздо большую угрозу, чем Гитлер и Третий рейх. А что касается евреев… это не наше дело.

— Это хорошие новости, ваше преосвященство, потому что Ногара в самом ближайшем будущем выступит с предложениями по изменению финансовой организации Ватикана.

— Зачем, если дела идут хорошо?

— Служба управления имуществом прекрасно справилась со своей задачей, ваше преосвященство, но при таких потоках поступающих средств Ватикану очень скоро потребуется собственный банк. Отдельный субъект, который сможет действовать на международном финансовом рынке как обычный банк.

Сам же Феличи прекрасно понимал, что Банк Ватикана будет совершенно необычным. Защищенный от пристальных взглядов со стороны итальянских и международных организаций и даже от кардиналов курии, Банк Ватикана, или Istituto per le Opere di Religione, будет избавлен от всех налогов в пользу правительства Италии. Со временем этот банк обеспечит для мафии и главных итальянских бизнесменов механизм перевода миллиардов лир на секретные счета в Швейцарии. В недалеком будущем Банк Ватикана превратится в мощный канал для нацистского золота и сокровищ, конфискованных у миллионов замученных евреев.

— Появление банка может противоречить учению церкви о ростовщичестве, — задумчиво заметил Пачелли, размышляя об одном из самых серьезных грехов согласно католической догме. Святой Амвросий, а также синоды в Никее, Карфагене и Клиши осуждали практику зарабатывания денег на займах, как и Папа Бенедикт IX.

— Всегда существует возможность обойти эти моменты, ваше преосвященство, особенно когда дело касается блага святой Церкви.

Пачелли снова кивнул.

— А сами вы будете готовы стать delegate, войти в состав совета банка, Альберто?

— Разумеется, ваше преосвященство. Разумеется. — Феличи удалось сохранить безучастное выражение на лице, хотя внутри у него бурлила радость оттого, что все его планы осуществились так точно.

— Хорошо. Тогда я рассмотрю предложение Ногара самым внимательным образом.

Пачелли закрыл папку с надписью «Ногара» и потянулся за другой, на которой было написано «Майя».




10


Тикаль, Гватемала

Леви Вайцман с трудом взобрался на последние разрушенные ступени, ведущие в небольшую каменную комнатку на вершине Пирамиды V. Тяжело дыша, он повернулся, чтобы посмотреть на джунгли внизу. Поднявшийся ветер колыхал раскинувшееся перед ним темное море деревьев, и лунный свет играл, призрачно отсвечивая, на густой листве. Леви достал из сумки рулетку. Измерение небольшого проема наверху пирамиды заняло всего несколько секунд, и Леви быстро вычислил в уме отношение высоты к ширине.

Один к 1,618. Леви тихонько присвистнул. Маленькая комнатка на вершине Пирамиды V была построена с использованием священной пропорции «золотого сечения». Леви вынул свой компас. Силуэты Пирамид I и IV напоминали осколки вулканического стекла — обсидиана, устремленные к центру Млечного Пути. «Ищи центр», — вспомнил Леви. Середина Пирамиды I была расположена по азимуту 15°30′, тогда как середина Пирамиды IV располагалась под углом 352°, или 8° на северо-восток. Будут ли кристаллы на статуэтках давать эти же показания в день зимнего солнцестояния? Леви обернулся назад. Насколько он мог судить, оба этих направления должны пересекаться между собой на задней стенке комнатки напротив проема. Леви взял свою рулетку и отмерил на стене половину пропорциональных расстояний. Когда он навел свой фонарик на древнюю кладку, сердце его начало бешено биться.

Несмотря на то что за долгие столетия надпись выцвела, ему все же удалось различить контур буквы «фи» на большом камне посередине. Леви вынул из сумки небольшую кирку и начал выскребать саскаб — строительный раствор, который изобретательные майя готовили из перетертой негашеной извести. Сначала раствор поддавался легко, но когда Леви дошел до слоев, которые не были подвержены действию влаги и воздуха, дело пошло тяжелее. Он взял более тонкий скребок, и через несколько минут тот провалился в какую-то полость позади камня. Ищи центр. Он уже находил аналогичную камеру в Пирамиде IV, но там она оказалась пуста. И теперь он знал почему. Там лежала еще одна статуэтка, пока шаман и старейшины не забрали ее на сохранение. Когда камень начал качаться, Леви вставил в щель еще один скребок и аккуратно вынул его из кладки.

Приземистая прямоугольная статуэтка пролежала здесь несколько столетий, как и планировали древние майя. Вырезанная из изысканного нефрита в форме нежно-зеленого дерева сейба, она была почти идентична той фигурке, которую Леви привез с собой в Вену: отличие заключалось лишь в том, что здесь на широком основании из корней были вырезаны самец и самка ягуара. «Присутствие самца и самки этой царственной кошки создает баланс для этой статуэтки, — подумал Леви, — так что она, без сомнения, относится к нейтральному началу, олицетворяет средний род». Теперь ему только следовало найти женскую статуэтку, представляющую утерянную женственность… чтобы установить равновесие в мире, где в настоящее время доминируют мужчины.

Несмотря на то, что до 2012 года оставалось еще более семидесяти лет, возможно, миру требовалось время, чтобы подготовиться или предпринять попытку предотвратить катастрофу, о которой предупреждали майя в своем Кодексе. Центральноамериканский нефрит мягко поблескивал у него в руках, и Леви поднял статуэтку, чтобы лунный свет упал на кристалл. Он видел, что и здесь древние умельцы прорезали в корнях дерева сейба отверстие в форме буквы «Ф».

— Итак, что же вам удалось обнаружить здесь столь поздней ночью, господин профессор? — В узком проеме двери появился фон Хайссен, направив на Леви свой «люгер». — Ага, вот эту статуэтку. Как интересно. Можно взглянуть?

Леви неохотно протянул ему бесценный артефакт.

Фон Хайссен направил пистолет в голову Леви. Леви чувствовал сильный запах виски, исходивший от фашиста, и чувствовал, как собственное сердце тяжело колотится в груди, но заставил себя сохранять спокойствие.

— Если вы не вернетесь из этой экспедиции, профессор Вайцман, это сочтут всего лишь очередным несчастным случаем.

— Возможно. С другой стороны, пистолетный выстрел в джунглях не останется незамеченным, но, что еще более важно, рейхсфюрер Гиммлер вряд ли похвалит вас, если вы вернетесь со статуэткой, так и не узнав о ее значении для высшей расы.

— Что вы имеете в виду? — озадаченно спросил фон Хайссен.

— Для начала я предлагаю убрать от меня эту штуку. А завтра, после того как я обследую статуэтку, я вам все объясню.

* * *


Охранник-эсэсовец, стоявший перед палаткой, закурил сигарету, но Леви не замечал его присутствия. Он изучал статуэтку весь день, но до сих пор не мог поверить своим глазам. Леви навел увеличительное стекло на иероглиф, расположенный под изображением ягуаров. Дату нельзя было прочесть иначе: 21 декабря 2012 года. Рядом стояли еще два иероглифа, которые тоже были понятны: они обозначали «зимнее солнцестояние» и «полное уничтожение»; но вот дальше шел иероглиф, от которого у Леви просто перехватило дыхание. Леви знал, что зубчатой пилообразной линией майя изображали неизмеримо мощную электромагнитную энергию, и здесь эти линии были направлены в сторону иероглифа, обозначавшего звездные ворота в центре галактики. Почувствовав всплеск адреналина в крови, он опустил увеличительное стекло и снова поставил статуэтку на середину своего складного столика. Пакаль подтвердил, что третья, женская статуэтка окажется решающей для выяснения местонахождения пропавшего Кодекса, а тот — теперь Леви все больше убеждался в этом — является единственной подсказкой, которая может помочь выжить в 2012 году. Но даже если бы ему удалось найти третью фигурку, теперь все это контролировали нацисты.

Вопли обезьян-ревунов, стрекотание сверчков и все остальные звуки, которыми тропический лес Тикаля наполнялся в сумерках, сейчас заглушались пением, доносившимся из палатки, где оборудовали столовую. Она была расположена в конце взлетной полосы. Кто-то поставил пластинку с записью немецких застольных песен в исполнении духового оркестра. Леви вздохнул. Он чувствовал себя усталым и подавленным, а после ужина еще нужно было рассказывать фон Хайссену о своих находках. Ему очень не хватало спокойного и взвешенного совета Рамоны, но еще больше ему хотелось прикоснуться к ней. Как бы ни был важен спрятанный Кодекс майя для судеб человечества, больше всего на свете Леви хотел сейчас вернуться в Вену. В своем нынешнем состоянии он с радостью предоставил бы исследование Кодекса другому археологу.

* * *


— Итак, господин профессор. Что же показали ваши исследования, а? — Фон Хайссен картинно сдул воображаемый дымок из ствола своего «люгера» и положил его на столик рядом с наполовину пустой бутылкой «Гленфиддика».

Леви с трудом удалось скрыть свое презрение к этому человеку. Фашист сейчас был пьян даже сильнее, чем обычно.

— Как вы видите, статуэтка сделана в форме дерева сейба, которое у древних майя считалось священным деревом жизни. Если вы хотите аналогий, то арийцы, которые примерно три с половиной тысячи лет назад ушли с севера Афганистана, чтобы поселиться в долине реки Инд, подобным образом относились к березе. В этом заключается историческая параллель.

— Рейхсфюрер Гиммлер будет в восторге, — заплетающимся языком произнес фон Хайссен. — Похоже, от вас все-таки есть какой-то толк, господин профессор.

Леви ничего не ответил, понимая, что приведенная им аналогия абсолютно безосновательна.

— Но мне все же любопытно, откуда вы узнали точное место, где искать.

— Я занимаюсь поиском артефактов уже много лет, штурмбанфюрер. Время от времени может посчастливиться найти шатающийся камень в кладке, а еще реже — обнаружить ступеньки, ведущие к спрятанной гробнице.

Фон Хайссен вновь наполнил свой металлический стакан.

— Тогда можно было бы посоветовать вам, господин профессор, делать свои случайные открытия в дневное время, когда мы все смогли бы разделить вашу радость.

Внезапно он взглянул куда-то через плечо профессора. Леви обернулся и увидел прекрасную юную Итцель, которая нервно топталась в дверях палатки.

— Meine Gtite! Was haben wir hier?[36 - Боже мой! Что тут у нас такое? (нем.)] — с вожделением уставился на нее фон Хайссен.

Итцель застенчиво отвернулась и опустила глаза в пол из красной глины. На ней была скромная традиционная traje: яркая рубашка kamixa и длинная запахивающаяся юбка до лодыжек, поддерживаемая широким вязаным поясом.

Леви понимал, что ее послали сюда шаман и старейшины деревни, но зачем?

— Я не привык, чтобы меня заставляли ждать, фройляйн. Вы должны были явиться еще три дня назад.

Продолжая смотреть в пол, Итцель засунула руку в висевшую у нее на плече шерстяную сумку. Она вынула оттуда глиняный кувшин и кружку, вылепленную в форме обезьяны. Итцель поставила ее на столик и налила в нее жидкость из кувшина. Это был напиток пульке, который старейшины смешали с соком манго и ананаса.

— Hatsh mal-ob, — нервно сказала Итцель, но все внимание фон Хайссена уже полностью было сосредоточено на разрезе ее рубашки. Безупречно гладкая смуглая кожа Итцель блестела в колеблющемся свете масляной лампы.

— Она не говорит по-немецки и по-английски, штурмбанфюрер, но она предлагает вам небольшой дружественный дар.

Фон Хайссен взял кружку и пригубил пульке.

— Fruchtsaft! Фруктовый сок! — Он осушил содержимое кружки и налил туда «Гленфиддик». — Попробуйте настоящий напиток, фройляйн, — сказал он, подводя ее к стулу и ненароком касаясь рукой ее бедра.

Леви понимал тщетность своих усилий, но все-таки он должен был попробовать.

— Я хотел бы предостеречь вас от каких-то поступков, которые могли бы осложнить отношения между жителями деревни и экспедицией.

— Gehen Sie zur Holle! Идите к черту, господин профессор! Я займусь вами утром.

Фон Хайссен, покачиваясь, встал, взял статуэтку и запер ее в свой сундук, спрятав ключи в карман.

Очень волнуясь за Итцель, взбешенный Леви вернулся в свою палатку и зажег масляную лампу. В тени на одном из брезентовых стульев сидел Роберто Арана.

— За Итцель не беспокойтесь, профессор. Принцессы майя часто призывались, когда нужно было приносить жертвы, и Итцель знает, что это делается для блага ее народа.

— Так она принцесса?

Роберто улыбнулся.

— Сейчас вы должны быстро собрать свои вещи, — сказал он. — Только самое главное. Вам больше нельзя оставаться здесь, так что сегодня ночью мы уходим.

— Но статуэтка…

— Вы не знаете, выпил ли немец пульке?

— Всего одну кружку, — ответил Леви, и тут до него дошел смысл этого подарка Итцель.

— Одной кружки достаточно. Пульке был приготовлен очень тщательно.

* * *


— Итак, фройляйн, проходите и присаживайтесь на кровать, где мы сможем лучше с вами познакомиться.

Фон Хайссен покачнулся и схватился за шест палатки, после чего опустил откидывающийся полог у входа. Он обернулся, пытаясь сфокусировать взгляд, но тут палатка закружилась перед его глазами. Он, пошатываясь, шагнул к Итцель, но вместо этого упал лицом вниз на красный глиняный пол; далее Итцель действовала так, как ее научили. Она вынула ключи у него из кармана, открыла сундук и, достав оттуда статуэтку, положила ее в свою сумку. Затем она вернула ключи в карман фон Хайссена и направилась через взлетную полосу, где ее ждали Леви и Роберто в сопровождении отряда из шести молодых воинов. Леви успел взять с собой только туалетные принадлежности, белье, свои инструменты, две карты и бесценные для него письма от Рамоны.

— Положите это к себе в сумку, — сказал Роберто, протягивая ему нефритовую статуэтку. — Остается найти еще одну, но эти карты приведут вас к ней. Берегите эти две статуэтки, как свою жизнь, потому что вместе с третьей они помогут вам отыскать Кодекс майя.

— Но каким образом…

— Это случится, когда космос будет готов, — ответил Роберто. Шедший впереди воин вновь зажег свой факел.

— А как же немцы? — спросил Леви, когда они вышли на тропу через джунгли.

— Предоставьте их нам. Женщины и дети уже покинули деревню и спрятались в надежном месте в лесу. Эти воины на каноэ спустятся с вами вниз по течению реки до Пуэрто-Барриос и Гондурасского залива. Там вас встретит один из наших людей. Мы организовали вам проезд до Неаполя на одном торговом судне, а оттуда вы уже можете вернуться обратно в Вену. На это уйдет какое-то время, и особых удобств там не будет, но путешествовать через Италию безопаснее. Фон Хайссен, вероятно, доложит о вашем исчезновении, и они будут искать вас в аэропортах.

— Даже не знаю, как мне вас благодарить…

— Если вы сохраните статуэтки, этого окажется более чем достаточно, — ответил Роберто.

Он с улыбкой повернулся к Леви, и в свете факела блеснули его белые зубы. Звуки немецких маршей и песен из столовой постепенно становились все тише и тише, заглушаемые стрекотом сверчков и мощным рыком больших диких кошек.




11


Ватикан, Рим

— Я сделал все, как вы сказали, ваше преосвященство, и побеседовал со всеми, кто мог обладать хоть какой-то информацией об утерянном Кодексе майя, включая отца Эрлихманна и папского нунция в Гватемала-сити, — сказал Альберто Феличи. — И теперь я убежден, что он спрятан либо в самом Тикале, либо где-то в его окрестностях.

— Выходит, Гиммлер нащупал что-то конкретное? — заметил Пачелли.

Феличи загадочно улыбнулся.

— Я бы относился к рейхсфюреру Гиммлеру с большой осторожностью, ваше преосвященство, он ведет себя весьма странно. По совету Карла Марии Вилигута, бывшего полковника армии Австрийской империи, Гиммлер отхватил средневековый замок в Вевельсбурге и превратил его в Нордическую академию войск СС. Но я выяснил, что Вилигут — безумный хронический алкоголик, которого выпустили из психиатрической клиники только в 1927 году.

— Почему же тогда Гиммлер прислушивается к словам какого-то сумасшедшего пьяницы?

— Только по одной причине: Вилигут — яростный противник евреев, и он издает антисемитскую газету «Железная метла». Но Генрих Гиммлер — это нечто гораздо большее, чем просто антисемит, ваше преосвященство. Весь рейх боится этого холодного, жесткого, безжалостного и рационального администратора, который не упускает ни малейшей детали, но действует скрытно, из-за кулис; при этом рейхсфюрер является ярым приверженцем оккультизма. Вилигута представили как мистика, который, используя древние каналы, имеет доступ к затерянным городам и цивилизациям… Ему удалось убедить Гиммлера, что последнее решительное сражение за цивилизацию будет происходить в районе Вевельсбурга, в долинах Вестфалии.

— Значит, здесь мы имеем дело со странностями сумасброда?

Феличи медленно покачал головой.

— Никогда не стоит недооценивать Гиммлера, ваше преосвященство. Он превратил СС в новую арийскую аристократию, орден благородных воинов, преданных своему фюреру, прообразом которого стали орден тамплиеров и орден иезуитов. Гиммлер старается превратить Вевельсбург в столицу СС, в языческий Ватикан в центре нового мира.

Глаза Пачелли округлились.

— В данный момент Гиммлер выселяет жителей Вевельсбурга и перестраивает замок. Он организовал концентрационный лагерь в лесах Нидерхагена, где содержатся евреи, используемые на принудительных работах. Здесь мы имеем дело с сатаной, ваше преосвященство. Внешне Гиммлер очень чопорный человек, но сознание у него средневековое. Он холоден, расчетлив и смертельно опасен; а что касается того, как он обращается с евреями, вам, возможно, следовало бы как-то публично прокомментировать это. Международное осуждение его действий нарастает.

— Я знаю, Альберто, — сказал Пачелли с раздражением в голосе, — но у меня есть гораздо более серьезные вопросы на повестке дня, чем бедственное положение евреев.

— Тогда, возможно, вам также известно, ваше преосвященство, что ваш папский нунций в Стамбуле организовал канал бегства для еврейских детей? Вайцман доверительно сообщил мне, что, если положение в Вене ухудшится, ему, возможно, придется вывозить свою семью через Турцию. — Феличи внимательно следил за лицом собеседника, не появится ли реакция, выдающая враждебное отношение могущественного кардинала-секретаря к его подчиненному в Турции Анджело Ронкалли.

Пачелли про себя решил, что нужно будет поговорить по этому поводу с архиепископом из министерства иностранных дел Ватикана.

— А профессор Вайцман не намекнул вам, что может быть в этом Кодексе?

— Он думает, что майя зашифровали там предупреждение об уничтожении цивилизации, но также он считает, что может быть какая-то связь между предостережениями майя и предсказаниями Святой Девы в Фатиме.

Пачелли побледнел. Его собственная связь с Девой Марией была очень сильной. Папа Бенедикт XV назначил его архиепископом 13 мая 1917 года, в тот самый день, когда Пресвятая Дева впервые явилась трем крестьянским детям в португальском местечке Фатима. Эту связь Пачелли никогда не терял, как и всегда помнил о трех прозвучавших там предупреждениях.

— Намерен ли Ватикан обнародовать эти предостережения, ваше преосвященство?

Пачелли не ответил. В кабинете кардинала-секретаря повисла гнетущая тишина.

— Есть вероятность, — наконец произнес Пачелли, — что мы опубликуем первые два предупреждения. В настоящее время все три обращения находятся в руках епископа города Лейрии в Португалии. Третье из них — и это должно остаться строго между нами — содержит в себе угрозу для всей Церкви, и поэтому оно должно остаться в тайне.

— Возможно, следовало бы перевезти все три послания в секретный архив, ваше преосвященство, где они будут лучше защищены? О существовании этих документов и о чуде с солнцем сейчас широко известно.

Мысли Пачелли вернулись к последнему явлению Девы 13 октября 1917 года, когда дождливым ветреным утром 70 000 человек, собравшихся в полях рядом с Кова-да-Ириа, наблюдали чудо, которое Богородица обещала показать детям из Фатимы. Когда облака рассеялись, маленькая Люсия обратилась к толпе и указала на солнце. Внезапно оно начало вращаться, словно огненное колесо на фейерверке, разбрасывая, по свидетельствам очевидцев, разноцветные лучи во все стороны. Несколько журналистов из наиболее влиятельных португальских газет, включая проправительственное и антирелигиозное издание О Seculo, написали, что солнце двигалось по небу зигзагами, меняя направление. Лиссабонская ежедневная газета О Dia отмечала, что насыщенный синий свет, исходивший из центра солнечного диска, озарял тысячи рыдающих людей, распростертых на земле.

— На сегодняшний день предостережения находятся в безопасности, — сказал Пачелли, — но, как вы правильно сказали, их необходимо перевезти в секретный архив. Тем временем я хотел бы, чтобы вы не спускали глаз с того, что происходит в Тикале. Если Кодекс майя действительно связан с предупреждениями Девы Марии, тогда и он тоже должен быть помещен в секретный архив.

— Я полностью согласен с вами, ваше преосвященство. Нам необходимо очень внимательно следить за Вайцманом.

* * *


Когда Феличи выходил из Ватикана через огромные, обитые бронзой двери, швейцарский гвардеец на входе отдал ему честь. Он спустился по мраморным ступенькам и направился в ночь по булыжной мостовой пустынной площади перед собором Святого Петра. Его разговор с Пачелли прошел блестяще. Место в совете Банка Ватикана даст ему власть. Но, направляясь к набережной Тибра, он раздумывал о том, что ему еще предстоит встретиться с фон Хайссеном, прежде чем тот покинет Тикаль. Связи фон Хайссена напрямую с Гиммлером дадут ему еще большее могущество. Феличи был большим мастером в рискованном искусстве ведения двойной игры.




12


Вена, 1938

На подъезде к контрольно-пропускному пункту «Перевал Бреннер» на границе Италии с Австрией поезд замедлил ход. Над перевалом возвышались покрытые снегом гранитные вершины Циллерталя и Штубайских Альп. Поезд в последний раз заскрипел и остановился, и Леви с внутренним трепетом увидел, как в вагон поднимаются фашистские охранники. Чем ближе он подъезжал к Вене, тем неспокойнее было у него на душе.

— Papiere![37 - Документы! (нем.)]

Леви протянул нелюбезным молодым пограничникам свой австрийский паспорт.

— Zweck der Ihr Besuch? Цель вашего визита?

— Я возвращаюсь в Вену, — ответил Леви, стараясь говорить как можно спокойнее и чувствуя себя иностранцем в своей собственной стране.

— Beruf? Род занятий?

— Профессор Венского университета.

Один из пограничников взглянул на фотографию в паспорте Леви, внимательно сравнил ее с его лицом, затем снова взглянул на снимок и, не сказав ни слова, протянул ему паспорт обратно.

Леви с трудом подавил вздох облегчения. Роберто был прав. Итальянцы и немцы были еще недостаточно организованы. Бенито Муссолини был занят поддержкой своего соратника генерала Франко в гражданской войне в Испании, и суматошный порт Неаполя контролировался относительно плохо. А здесь, на границе, заносчивый, но неопытный молодой военный задавал только те вопросы, которые затвердил наизусть. Леви не видел, как крупный мужчина в сером макинтоше, сидевший в четвертом ряду позади него, быстро предъявил пограничникам удостоверение СС, и те сразу же двинулись дальше. Тем временем агент СС вернулся к чтению своей газеты «Коррьере делла Сера».

Выйдя из старого трамвая на остановке Франц-Иосиф-Кай возле Дунайского канала, откуда начиналась лестница, ведущая на Юденгассе, Леви надвинул свою мягкую фетровую шляпу на самые глаза. Вена была переполнена фашистами и коричневорубашечниками: они были в поездах, трамваях, автобусах, на перекрестках, в барах и кафе. Он мельком взглянул на лестницу перед собой, инстинктивно сжав спрятанную под пальто сумку, которую он купил в Неаполе. Поднявшись по ступенькам на самый верх, он отошел в тень колокольни Святого Рупрехта. В дальнем конце Юденгассе из бара выходила компания фашистских солдат, и их пьяное пение эхом разносилось по вымощенным булыжником улочкам. В его квартире горел свет. В ожидании встречи с Рамоной и детьми сердце Леви радостно стучало в груди. Нацисты ушли в сторону квартала Хофбург, и Леви тихонько подошел к задней лестнице, которая вела к черному входу в его квартиру.

— Wer ist es?[38 - Кто там? (нем.)] — отозвалась Рамона, когда Леви постучал в дверь. Голос ее звучал твердо, но Леви почувствовал в нем страх.

— Рамона, meine Liebling…[39 - Любовь моя (нем.)] Я вернулся.

Рамона резко открыла дверь, но та ударилась о закрытую цепочку.

— Леви! Леви! Каким образом?.. — Рамона рванула цепочку, распахнула дверь и обвила его руками за шею. — Почему ты не предупредил, что возвращаешься домой? Я так боялась за тебя, Леви! — Рамона прильнула к груди мужа, и по щекам ее покатились слезы облегчения.

— Папа! Папа!

По коридору уже бежали Ребекка и Ариэль. Ребекка бросилась к Леви и обхватила его за шею, словно сжав в маленьких тисках. Леви поцеловал дочь и свободной рукой обнял Ариэля.

— Мы так скучали по тебе, папа! — сказала Ребекка, изо всех сил прижимаясь к отцу.

* * *


— Я не был уверен, что фашисты не прослушивают наш телефон, поэтому и не мог позвонить, — сказал Леви, после того как поцеловал детей и пожелал им спокойной ночи. Они сидели у себя на кухне. — В городе столько солдат, что я едва узнал Вену, — добавил Леви, закончив свой рассказ о бегстве из Тикаля.

— Это было ужасно, Леви. — Рамона отхлебнула свой чай. — Ребекка и Ариэль боятся выходить на улицу, да и я тоже. Мы даже в парк выйти не можем. Повсюду висят таблички «Juden Verboten»![40 - Евреям вход воспрещен! (нем.)] Коричневорубашечники за эту неделю уже дважды побывали здесь, требуя, чтобы я закрыла свой бутик. Впрочем, покупателей у меня теперь все равно нет, — добавила она, смахнув слезу со щеки.

Леви потянулся через стол и взял Рамону за руку.

— Но у нас есть мы с тобой, Liebling, есть наши дети, и это самое главное.

— Я боюсь, Леви. А Гиммлер и этот фон Хайссен, они не будут тебя искать?

Леви проклинал себя за то, что оставил семью без защиты.

— Если бы у меня был хоть какой-то выбор, я бы никогда не уехал, — печально заметил он. — Хотя я не думаю, что фон Хайссен признается Гиммлеру, что статуэтка была у него в руках, не говоря уже о причинах, почему она исчезла. Но ты права, нам нужно уезжать, причем как можно скорее. Я связался с Зевом Жаботинским из Еврейского агентства. Они организуют пути ухода через Турцию. Если нам удастся попасть в Соединенные Штаты или Англию, Альберт Эйнштейн или Эрвин Шредингер замолвят за меня словечко в Принстоне или Оксфорде. Там я бы продолжил свои исследования культуры майя, а ты открыла бы новый бутик, — сказал он.

— А как же наша квартира? Даже если бы мы могли ее продать, сейчас нам за нее ничего не заплатят.

— У моего брата есть немецкое гражданство. Он присмотрит за ней до лучших времен.

— Но он сочувствует нацистам, Леви!

— Да, но это даже может сыграть нам на руку. По крайней мере, квартира останется в семье, пока все это не закончится.

Всхлипывания Рамоны затихли: она сумела успокоить себя собственной внутренней силой и убежденностью, которая, в свою очередь, опиралась на непоколебимую веру. Внезапно холодный ночной воздух наполнили крики и звуки бьющегося стекла. Леви встал и подошел к окну. Чуть дальше по Юденгассе пылали факелы.

— Быстро выключи свет!

Крики и грохот разбиваемых стекол становились громче. По Юденгассе двигалась группа молодых головорезов — членов австрийской гитлеровской молодежной организации — и коричневорубашечников.

— Judenfrei! Judenfrei! — Неистовые вопли эхом отражались от домов по Юденгассе. — Без евреев! Без евреев!

Точно так же, как Навуходоносор и Тит разрушили первый и второй храмы в Иерусалиме, Гитлер и Гиммлер сейчас вознамерились уничтожить евреев в Вене. В витрины всех магазинов, отмеченных нарисованной звездой Давида, летели камни.

— Возьми детей и запри их в ванной, — прошептал Леви.

В полумраке комнаты он видел, как страшно Рамоне. Леви быстро взял драгоценную статуэтку майя, которая оставалась в Вене, завернул ее в красный бархат, поднял ковер перед камином и положил ее в длинный металлический ящик, спрятанный под половицами, где уже лежала другая фигурка. Он думал о том, чтобы положить их в большой сейф у себя в кабинете, но понимал, что именно там нацисты и будут искать их в первую очередь. Удовлетворенный тем, что статуэтки находятся в относительной безопасности, насколько это было возможно в такой ситуации, Леви вложил свои записи по числам Фибоначчи и пирамидам Тикаля в книгу своего друга Эрвина Шредингера «Наука и гуманизм». Затем он сунул книгу обратно на полку и вернулся, чтобы закрыть вход в квартиру. Они с Рамоной подвинули тяжелый шифоньер и поставили его поверх большого люка, который перекрывал лестницу, ведущую в расположенный под ними бутик Рамоны.

— А теперь иди к детям, — сказал Леви, сам же двинулся к окну.

Толпа приближалась, звон разлетающегося вдребезги стекла становился все громче. Когда группа из примерно двадцати молодчиков остановилась перед магазином Рамоны, Леви отпрянул назад.

— Juden verrecke! Смерть евреям! — завопил один из них, бросая в витрину один камень за другим.

Толпа, вооруженная металлическими прутьями, ворвалась внутрь и принялась методично крушить полки, прилавки, шкафы — все, что только можно было сломать. Они обливали модельные платья и шляпы желтой краской. Один из головорезов вскарабкался по лестнице и начал молотить в люк прикладом своего ружья, но остальные уже двинулись дальше, и тот бросил это занятие.

— Мы еще вернемся, еврейские ублюдки! — крикнул он и сбежал вниз по ступеням, чтобы догнать своих.

— Как ты думаешь, сколько у нас времени? — спросила Рамона, обнимая Ребекку и Ариэля.

Ребекка всхлипывала, Ариэль старался сдерживать слезы; оба были очень напуганы. Грохот бьющихся стекол затихал, но вместо него завыли сирены со стороны охваченной пламенем синагоги, расположенной всего в квартале от Юденгассе.

— Мы должны собраться сегодня ночью, — ответил Леви; на его глазах блестели слезы.




13


Стамбул

Заходящее солнце прощальным салютом окрасило небо к западу от Стамбула в ярко-красный и оранжевый цвета. В отличие от кардинала Пачелли, который, будучи папским нунцием в Мюнхене, разъезжал в черном лимузине, украшенном гербами Ватикана, посланник святой Церкви в Турции и Греции, будущий Папа Иоанн XXIII, архиепископ Анджело Ронкалли предпочел оставить свой потрепанный «фиат» в гараже. Одетый в удобное гражданское платье, Ронкалли остановил ветхое такси в узком проезде перед папским посольством на улице Ульчек Сокак. Пройдет немало времени, и через многие годы после его смерти благодарный турецкий народ переименует Ульчек Сокак в улицу Папы Ронкалли.

— В гостиницу «Пера Палас», пожалуйста.

— Evet,[41 - Да, есть (тур.)] «Пера Палас»! — Пожилой шофер с устрашающим скрежетом включил передачу и ринулся в хаос стамбульского дорожного движения, успокаивающе махая рукой другим водителям, сыпавшим в его адрес проклятиями, которые были всего лишь своеобразным ритуалом в этой бесконечной какофонии из скрипа тормозов и отчаянных воплей автомобильных сигналов.

— Senin bir ailen var? У вас есть семья? — спросил Ронкалли худого и морщинистого водителя.

— Evet.

Когда Ронкалли заговорил с ним на его родном языке, очень смуглое лицо шофера расплылось в подобии улыбки, обнажившей дырку на месте трех отсутствующих зубов.

— Два мальчика и девочка, — с гордостью произнес он. — А у вас?

Ронкалли улыбнулся и покачал головой.

— Hayir.[42 - Нет (тур.)] Только я один.

На тротуарах толпились уличные торговцы, и водитель умело прокладывал путь в этом водовороте людей. Под натянутыми брезентовыми тентами предлагалось все что угодно: рыба и курица, изделия из кожи и латуни, обувь и одежда, а иногда и uds и cumbus — турецкие лютни и мандолины. Они достигли улицы Рефика Сайдама и начали спускаться в сторону Босфора — узкой полоски воды, соединявшей Черное и Мраморное моря. По другой стороне дороги старая лошадь с проступающими сквозь коричневую шкуру ребрами и раздувающимися ноздрями, из которых в холодный воздух вырывались облака пара, с огромным трудом тащила непосильную поклажу вверх по крутому склону холма. Резиновые шины шаткой деревянной телеги были стерты до корда, а раскачивающаяся трехметровая гора мешков риса, специй и кофе буквально бросала вызов законам всемирного притяжения.

Мимо проходили старики, сгибаясь под весом плетеных ивовых корзин с апельсинами, бананами и хлебом. Безногие нищие на небольших тележках на колесиках проталкивались между повозками, на которых стояли большие медные сосуды с крепчайшим турецким кофе или жаровни, где жарились каштаны или кебабы. Сквозь открытое окно в такси врывалась сложная смесь из сотен запахов специй и жареного мяса.

— Благодарю вас, друг мой, — сказал Ронкалли, когда они подъехали к отелю «Пера Палас». — Тут немножко больше, для ваших детей, — добавил он, вкладывая в руку таксиста лишние лиры в качестве чаевых.

Ронкалли задержался, заглядевшись на бухту Золотой Рог. На другой стороне гавани минареты и большие мечети Стамбула вздымались в вечернее небо, словно вытянутые каменные пальцы. Ронкалли повернулся и направился к «Пера Палас», вычурному зданию в стиле рококо на улице Конституции. Молодой посыльный с темными курчавыми волосами, одетый в черные брюки и темно-бордовый военный китель с золотыми эполетами, широко улыбнулся и распахнул перед ним двойные двери, обитые бронзовыми пластинами.

Позади стойки администратора из темного полированного дерева в ячейках лежали тяжелые латунные ключи от номеров. На одном краю стола стоял телефонный аппарат с черным микрофоном в форме колокола и тяжелым пластмассовым наушником. Справа от стойки наверх уходила широкая мраморная лестница с красной ковровой дорожкой, огибая стальные опоры и затянутую металлической сеткой шахту лифта; здесь стоял еще один юный посыльный, готовый открыть для посетителя тяжелые деревянные двери.

Архиепископ прошел через просторный, увешанный люстрами вестибюль, мягко ступая по великолепному персидскому ковру ручной работы. По центру комнаты через равные интервалы стояли высокие сосуды с цветами. Массивные резные деревянные перила, зеркала в позолоченных рамах, элегантные вазы в египетском стиле, расставленные в ряд вдоль стен, — это была только внешняя сторона отеля «Пера Палас». Стамбул стоял на Шелковом пути, проходившем через Европу и Азию, к тому же этот город был идеально расположен между Восточной Европой и Палестиной. Пока мир раскачивался на грани войны, турецкое правительство твердо решило сохранять нейтралитет. Но оно все же разрешило Еврейскому агентству, общественной организации, созданной после Первой мировой войны для поддержки международной еврейской общины, открыть свой офис в этом отеле.

В вестибюле за одним из столиков в античном стиле Ронкалли уже дожидался Мордекай Гершель.

— Анджело, спасибо, что пришли.

Гершель поднялся со своего места и протянул архиепископу руку. Ему шел пятый десяток, но он оставался худым и подтянутым. Он был майором Хаганы — военного крыла Еврейского агентства Давида Бен-Гуриона в Палестине, где он был ранен в стычке с англичанами. После этого на правой щеке у него сохранился заметный шрам. Гершелю было поручено организовать свое агентство в Стамбуле, которое стало одной из отчаянных попыток сионистов спасти своих соотечественников от фашистов. В отличие от Гершеля, крупный Ронкалли был похож на медведя и в обычных условиях не увлекался физическими упражнениями. У него были редеющие волосы и длинное овальное лицо, на котором выделялся крупный римский нос. Вдвоем они составляли любопытную пару: поджарый бывший борец за свободу и очень полный архиепископ. Но объединяло их то, что оба были глубокими мыслителями, связанными общим стремлением к гуманизму и справедливости.

— Есть какие-нибудь новости из Ватикана? — спросил Гершель.

— Они посылают папского представителя, хотя это может быть просто тактикой затягивания времени. Боюсь, что Рим несколько отстранился от проблем реального мира.

На просьбы Ронкалли о помощи евреям в ответ от кардинала Пачелли последовало полное молчание.

Гершель кивнул.

— Я понимаю. Переходя к делу: одной из наших самых серьезных проблем, Анджело, остается вопрос передачи информации. Найти людей, говорящих на родном языке конкретной страны, да еще обладающих необходимыми нам качествами, совсем непросто, но теперь у меня есть один агент в Румынии, другой — в Венгрии, а еще два на следующей неделе выезжают в Югославию и Болгарию. Мне также удалось проникнуть в концентрационный лагерь Маутхаузен в Австрии.

— Если вам нужны надежные каналы передачи сообщений, у меня есть несколько своих людей в посольствах, которым можно доверять, и мы можем воспользоваться нелегальными методами.

— А Ватикан не станет возражать?

— Только если узнает об этом. — Ронкалли широко улыбнулся, явно довольный собой. — Господь точно возражать не станет, а за него голосует большинство.

— Спасибо, Анджело. Я очень вам благодарен. Турецкая почта помогает нам, и мы будем продолжать использовать ее для связи с обычными гражданами, но приятно узнать, что есть и более безопасный канал.

Ронкалли наклонился вперед.

— И еще, — тихо сказал он, — я подумал о детях. Если бы мы изготавливали сертификаты о переходе в католическую веру с соответствующими штампами и печатями, это могло бы помочь?

Уже не в первый раз элегантный «Пера Палас» становился местом, где составляли конспиративные планы. В баре «Восточный экспресс» любила выпивать Мата Хари, а также Альфред Хичкок и Эрнест Хемингуэй; после того как была обнаружена покинутая разбитая машина Агаты Кристи и поползли ложные слухи о том, что она утонула, знаменитая писательница создала свое «Убийство в „Восточном Экспрессе“», и сделала это в номере 411.

— Это стало бы неоценимой помощью, Анджело. Мы попытаемся вывезти как можно больше наших соотечественников через эту страну и дальше в Палестину, хотя двуличные англичане не дают причаливать кораблям с беженцами, и нам приходится подходить к берегу по ночам. — Гершель печально поднял брови.

— А другие страны примут их?

— Мы рассматриваем возможности с Центральной и Южной Америкой.

— По крайней мере, так у нас будет больше вариантов.

— Хотя для некоторых время уже истекает. Вы что-нибудь слышали о профессоре Леви Вайцмане?

— О знаменитом археологе?

Гершель кивнул.

— Мы получили сведения от одного из наших агентов в СС. Вайцману и его семье грозит серьезная опасность.




14


Вена

Адольф Эйхманн стоял на сцене танцевального зала в недавно конфискованном дворце Ротшильдов на Плоссгассе, завершая свое обращение к офицерам СС, гауляйтерам и крайсляйтерам, районным и окружным политическим лидерам, которых вынесло на самую верхушку Австрийской нацистской партии, словно пену в кружке пива. Оберштурмбанфюрер фон Хайссен, недавно получивший звание подполковника и назначенный начальником концентрационного лагеря Маутхаузен, сидел в первом ряду.

Эйхманн вцепился руками в кафедру, его эсэсовская фуражка была щегольски сдвинута набок.

— Евреи, господа, относятся к классу паразитов. Помимо зарабатывания денег, их единственной целью в жизни является разорение немецкого народа и рейха. Но немцы — люди сострадательные, и этой мрази будет дана возможность убраться восвояси самостоятельно.

— А если они не захотят уезжать? — выкрикнул мужчина в коричневой форме крайсляйтера Третьего района Вены, буквально лопавшейся на нем. Крайсляйтер Швайцер был столь же тучен, сколь и беспощаден.

Эйхманн еле заметно улыбнулся.

— С этого момента весь бизнес, принадлежащий евреям, бойкотируется. Любой житель Вены, посетивший еврейский магазин, считается совершившим преступление против государства. Их имена и адреса будут вывешены на улицах Вены. По сути, австрийцам запрещается даже разговаривать с евреями, если только это не является абсолютно необходимым.

Эйхманн на мгновение задумался, но решил пока не развивать эту тему. Его программа по привлечению к работе в еврейских магазинах молоденьких продавщиц и составлению списков их клиентов будет озвучена при необходимости позже.

— Уже очень скоро, — продолжал Эйхманн, — жалкие предприятия этих любящих наживу кровососов окажутся выставленными на продажу по бросовым ценам, так что почтенные австрийцы смогут купить их и дальше вести свое дело честно и спокойно. Кроме того, по приказу фюрера все гражданские служащие неарийского происхождения должны быть уволены. Это касается и персонала университетов. Для всех, в ком есть еврейская кровь, университеты будут закрыты. Это же справедливо и в отношении школ. Юристы и доктора из евреев должны быть выброшены на улицу. Что касается евреев-медиков, то они будут переквалифицированы в «еврейских целителей», и их грязная практика должна ограничиваться только себе подобными.

— Господин оберштурмфюрер, а как мы сможем идентифицировать каждого из них? — спросил крайсляйтер Швайцер.

— С помощью их лидеров вы должны составить списки еврейских жителей каждого района, и от них мы потребуем носить желтую звезду, — ответил Эйхманн. — Сейчас вышел закон об имуществе евреев, в соответствии с которым все они должны будут добровольно сдать предметы из золота, платины и серебра, а также драгоценные камни, жемчуг и ювелирные изделия. — Фон Хайссен одобрительно закивал. — Политические заключенные, а также те, кто может обладать информацией, ценной для рейха, будут помещены в лагерь, который мы построили в Маутхаузене. — С этими словами Эйхманн кивнул в сторону фон Хайссена, как бы отдавая должное его новому назначению.

* * *


Вернувшись в свой кабинет, одну из бывших гостиных Ротшильдов, Адольф Эйхманн встал, заложив руки за спину, перед окном, выходившим на Плоссгассе. Он знал, что тех мер, о которых он объявил сегодня, будет недостаточно. Необходимо принять окончательное решение, что даст возможность провести медицинские исследования, столь необходимые для того, чтобы улучшить качество жизни граждан рейха. Его размышления были прерваны неожиданным стуком в дверь.

— Herein kommen![43 - Войдите! (нем.)]

Вошел заместитель Эйхманна и, вытянувшись по стойке «смирно», щелкнул каблуками.

— Только что прибыло телеграфное сообщение, господин оберштурмфюрер. С пометкой «сверхсрочно».






КОМУ: ОБЕРШТУРМФЮРЕРУ ЭЙХМАННУ

Согласно приказу рейхсфюрера Гиммлера, немедленно арестовать еврейского профессора Леви Вайцмана (55 лет), Рамону Вайцман (40 лет), Ариэля Вайцмана (10 лет) и Ребекку Вайцман (8 лет), проживающих по адресу 4/12 Юденгассе, квартал собора Святого Стефана, Вена. Обыском в квартире Вайцмана и вокруг нее будет руководить комендант Маутхаузена оберштурмбанфюрер фон Хайссен, которому должно быть оказано всяческое содействие.

    

Бригаденфюрер Генрих Мюллер












    

Комендант












    

Тайная государственная полиция







Эйхманн поставил на телеграмме свои инициалы и подписал приказ о временной передаче фон Хайссену командования специальным подразделением зондеркоманды СС.

— Передайте это оберштурмбанфюреру фон Хайссену, — распорядился Эйхманн, протягивая приказ своему помощнику. — Вы найдете его внизу, в танцевальном зале.

— Jawohl, Herr Obersturmfuhrer!




15


Вена

Стук в парадную дверь звучал неумолимо.

— Aufmachen![44 - Открывайте! (нем.)]

Рамона рывком села на постели.

— Леви! Они уже пришли?

Леви приложил палец к губам.

— Ш-ш-ш. Я с ними все улажу.

Он набросил свой домашний халат, но тут внезапно вспомнил о двух картах, нарисованных на коре, которые он оставил возле моделей пирамид майя в своем кабинете. Он забрал их и вернулся в спальню. Ребекка и Ариэль, оба перепуганные, с округлившимися от страха глазами, прибежали в комнату к матери. Леви вдруг подумал, что ребенка нацисты обыскивать не будут, и отдал карты Ариэлю.

— Сохрани это для папы, — сказал он. — Все будет хорошо, я тебе обещаю, — ободряюще добавил он.

— Открывайте, евреи, или мы выломаем двери!

Когда Леви открыл, бойцы зондеркоманды в сопровождении группы молодых коричневорубашечников сшибли его на ковер и ворвались в квартиру. С трудом поднявшись на ноги, Леви увидел, что в дверях стоит фон Хайссен, постукивая себя по высокому сапогу плетеным кожаным хлыстом.

Фон Хайссен поднес кончик своего хлыста к подбородку Леви.

— Я смотрю, вы куда-то уезжаете, еврей? — спросил он, заметив в коридоре собранные чемоданы.

Леви оттолкнул хлыст в сторону.

— Как вы смеете врываться в мой дом подобным образом!

Хлыст фон Хайссена ударил Леви по лицу.

— Где статуэтка?

Боль была обжигающей и мучительной.

— Понятия не имею… Могу предположить, что где-то в джунглях Гватемалы.

Фон Хайссен опять хлестнул Леви по лицу.

— Где она?

На глазах у Леви выступили слезы, но он сжал зубы и ничего не сказал.

Фон Хайссену с большим трудом удавалось контролировать свою ярость, вызванную открытым вызовом Леви.

— Scharfuhrer![45 - Шарфюрер — унтер-офицер войск СС в фашистской Германии (нем.)] Сержант! Арестовать их, а здесь все обыскать. Мы ищем нефритовую статуэтку высотой приблизительно тридцать сантиметров.

— Jawohl, Herr Obersturmbannfuhrer. В кабинете находится сейф, но он заперт.

— Что вы говорите! — На лице фон Хайссена мелькнула удовлетворенная ухмылка. — Этот еврей сейчас нам его откроет. — Он снова приподнял подбородок Леви кончиком хлыста.

Стараясь успокоить трясущуюся руку, Леви вставил ключ в замок сейфа. Открыв дверцу, он отступил назад, мысленно молясь за Рамону и своих детей.

Фон Хайссен лично осмотрел содержимое большого сейфа, где Леви и Рамона держали свои самые ценные вещи. Здесь лежало более 4000 шиллингов из доходов бутика Рамоны, которые она собиралась перевести в новые рейхсмарки.

— Статуэтки здесь нет, — со злостью произнес фон Хайссен.

В голосе его звучало разочарование. Он окинул взглядом остальное: драгоценности Рамоны и три золотых храмовых семисвечника — меноры, семь ветвей которых символизировали горящий куст, увиденный Моисеем на горе Хорив. Внимание фон Хайссена привлек массивный золотой крест. В центре его сиял изысканный большой рубин, окруженный дюжиной крупных бриллиантов. Фон Хайссен подбросил его на ладони.

Леви старался сохранять спокойствие. Этот нагрудный крест был найден его прадедом во время археологических раскопок на Масличной горе под Иерусалимом и хранился семьей Леви в течение четырех поколений. Его история восходила к временам Третьего крестового похода, Ричарда Львиное Сердце и Саладина, султана Египта.

— Заберите эту мразь в грузовик, — скомандовал фон Хайссен, закрывая сейф и пряча ключи в карман.

Леви вырвался из рук военного в форме зондеркоманды.

— Мне нужно хотя бы одеться!

Фон Хайссен зловеще ухмыльнулся.

— Посадите его в грузовик. Там, куда он едет, одежда ему не понадобится.

Подойдя к окну, фон Хайссен увидел, как молодые коричневорубашечники перебросили Леви и членов его семьи через борт грузовика, стоявшего внизу. Ночью прошел сильный снег, и булыжники мостовой влажно блестели в скупых лучах утреннего зимнего солнца. Дальше по Юденгассе нацисты грузили других евреев для отправки в Маутхаузен, но фон Хайссен все равно чувствовал себя обманутым. У него за спиной зондеркоманда и коричневорубашечники методично перерывали квартиру Леви, но никаких следов пропавшей нефритовой статуэтки не было. «Возможно, — со злостью подумал фон Хайссен, — фигурка и вправду осталась там, в Гватемале. Но этот еврей еще заплатит за все», — поклялся он себе. Фон Хайссен резко развернулся на каблуках и направился обратно в квартиру, пройдя в каком-то метре от того места, где под полом были спрятаны две статуэтки.

* * *


Леви одной рукой обнял Рамону, другой — Ребекку и Ариэля. Ребекка всхлипывала, спрятав свою белокурую курчавую головку на груди отца. Рамоне удалось убедить сердобольного капрала позволить ей и детям одеться, но Леви оставался в своей пижаме и дрожал от холода.

— Папа, куда везут нас эти люди? — хныкала Ребекка.

Леви поцеловал дочь в макушку и еще крепче обнял ее.

— Посмотрим… Все будет хорошо, Liebchen, — прошептал он, утешая маленькую девочку, как мог.

Они переправились через Дунай в Эммерсдорфе, и теперь Леви мог сказать, что они едут вдоль левого берега. Ветки деревьев ломались от снега. Он потер руки, чтобы восстановить циркуляцию крови. Ребекка и Ариэль спали на его левом плече, Рамона устроилась на правом. Примерно через два часа они замедлили ход, проезжая через небольшой городок Маутхаузен, а еще через несколько километров их грузовик взобрался по извилистой дороге на небольшой холм и остановился перед массивными деревянными воротами концентрационного лагеря. Охрана проверила документы у водителя и мельком осмотрела человеческий груз в кузове, прежде чем открыть ворота. Грузовик со скрежетом въехал в нижний внутренний двор и, накренившись, остановился.

Внутри огороженной территории их уже ждали капитан СС и дюжина эсэсовских охранников.

— Выгрузить их из машины и выстроить в ряд у стены, — рявкнул гауптштурмфюрер.

Леви крепче обнял Рамону и детей.

— Господь защитит нас, — шепнул он.

Леви, Рамона и дети стояли в середине шеренги, и Леви осторожно осматривался по сторонам, дрожа в своих домашних тапочках и пижаме. Лагерь был огорожен высокими каменными стенами, увенчанными колючей проволокой. По всей длине стен через равные интервалы размещались массивные гранитные сторожевые башни с навесами из шифера. Словно студенческий городок какого-то университета смерти, нижний лагерь, куда их доставили, был окружен педантично выстроенными в линию каменными бараками. В сторожевой будке, в дальнем конце ряда бараков, Леви заметил двух охранников, которые молча водили стволами своих пулеметов по рядам заключенных. Внезапно он уловил какое-то волнение, охватившие охранников, когда ворота, через которые их только что привезли сюда, открылись вновь.

— Achtung![46 - Внимание! (нем.)]

Из главного караульного помещения выбежал еще десяток охранников и выстроился в шеренгу с винтовками наизготовку.

— Heil Hitler!

Во внутренний двор въехал черный «мерседес» фон Хайссена, и командир караульных вытянулся по стойке «смирно», вскинув руку вверх. Фон Хайссен, выйдя из машины, ответил на приветствие своего адъютанта и направился к группе заключенных, привычно похлопывая себя хлыстом по голенищам высоких сапог.

Он медленно прошел вдоль ряда и остановился напротив Ариэля, который держал одну руку в кармане.

— Что у тебя в кармане, мальчик?

Ариэль молча смотрел в землю, его нижняя губа дрожала. Фон Хайссен поднял его подбородок кончиком хлыста.

— Отдай это мне!

Леви двинулся было, чтобы защитить сына, но фон Хайссен взмахнул своей плетью, а охранник отбросил его к стене.

— Я сказал: дай это мне, мальчик!

Ариэль со слезами на глазах протянул ему одну из карт, которую он прятал у себя в кармане, ту, где на изображение озера Атитлан были нанесены показания компаса.

— И что же это у нас здесь? — спросил фон Хайссен, оборачиваясь к Леви.

— Детский рисунок, — спокойно ответил Леви.

— Ложь! — Фон Хайссен ударил Леви по лицу, и Рамона заплакала. — Вы посмели бросить вызов Третьему рейху? Штурмшарфюрер!

— Да, господин оберштурмбанфюрер!

Невысокий и коренастый старший сержант щелкнул каблуками. Униформа облегала его бочкообразную фигуру, а воротник едва не лопался, удерживая толстые складки багрового двойного подбородка. Штурмшарфюрер Шмидт получил специальное назначение в качестве старшего сержанта лагеря Маутхаузен не в последнюю очередь из-за своей неуемной ненависти к евреям. За все двадцать лет службы в вермахте, а теперь в подразделении тюремной охраны эсэсовской дивизии «Мертвая голова», Шмидт никогда не нюхал пороха. Неспособный думать самостоятельно, раболепный садист Шмидт и в дальнейшем тоже не хотел здесь ничего менять. Его в равной степени ненавидели и заключенные, и охрана, но он обладал некими качествами, которые фон Хайссен считал полезными для дела.

— Забрать этот сброд в казармы караульных и заставить их чистить отхожие места.

— Jawohl, Herr Obersturmbannfuhrer!

Фон Хайссен снова подвел свой хлыст под подбородок Леви.

— И вы у меня станете драить сортиры, пока они не начнут сиять. Там у вас будет достаточно времени, чтобы подумать и стать более сговорчивым. — Фон Хайссен развернулся на каблуках своих безупречно начищенных сапог и зашагал прочь.

Шмидт прогнал колонну измученных людей вверх по ступенькам в сторону главного входа на территорию лагеря для заключенных, где по обе стороны от ворот стояли две массивные каменные сторожевые башни. Леви посмотрел налево. Мужчины и женщины откалывали осколки камня от гранитной скалы и перетаскивали их к большим деревянным бункерам. По карьеру разносились крики женщин: они тщетно пытались сдвинуть с места полный бункер, когда к ним подскочил охранник и принялся бить их тяжелой деревянной дубинкой. Позади женщин мужчины носили большие камни на плечах; под дулами винтовок их заставляли бегать по крутым гранитным ступеням, ведущим к скале.

Охранники затолкали Леви и остальных из их группы в туалет казармы, где стояла ужасная вонь.

— Как раз то, что нужно, вам не кажется? — хмыкнул Шмидт. — Еврейское Scheisse, дерьмо, чистит эсэсовские Scheissenhauser, сортиры!

Шмидт хрипло расхохотался собственной шутке и грубо подтолкнул Леви к одной из открытых кабинок. Вонь стала нестерпимой. Шмидт схватил Леви за шею и, сунув его головой в унитаз, дернул за цепочку. Вонючая жижа брызнула Леви в нос и на волосы.

Леви упал на спину, и его вырвало.

* * *


— Мой таллит, Леви! Они заставили меня чистить туалет моей молитвенной шалью, — тихо всхлипывала Рамона, когда они шагали назад в свой пустой барак.

— Lichter ausloschen. Погасить свет, — рявкнул штурмшарфюрер Шмидт и щелкнул выключателем.

Во время их ареста Леви оценил молодого немецкого капрала Шауба как одного из немногих нормальных людей среди стражников, и поэтому удивился, когда тот подошел к его койке.

— Ты! На выход!

Истощенный эмоционально и физически, Леви не мог сопротивляться. Шауб вытолкал его за дверь и тут же закрыл ее за ними, как только они оказались за пределами барака.

— Времени у нас мало, так что слушайте внимательно, — тихо сказал Шауб, оттаскивая Леви подальше от крута света, отбрасываемого голой лампочкой, висевшей над входом в барак. — Мне очень жаль, что вам пришлось пройти через все это. Мы попытаемся выдернуть вас отсюда как можно скорее, но в данный момент это очень опасно, хотя мы работаем над планом в отношении ваших детей. Если Ребекку и Ариэля переведут на прачечные работы, не старайтесь удерживать их с собой и скажите им, чтобы они делали все, что им велят.

— Откуда вы знаете их имена… Кто вы такой? — спросил Леви, стараясь понять смысл всего сказанного эсэсовским охранником.

— Это не имеет значения. Я из Еврейского агентства в Стамбуле, и это все, что вам нужно знать.

Вдруг на противоположной стороне лагеря в одном из бараков открылась дверь.

Шауб тут же ударил Леви в лицо, и тот поморщился от боли.

— Ах ты еврейское отродье! Что ты делаешь на улице после выключения света? Немедленно обратно!




16


Маутхаузен, 20 апреля 1938

День начался с облачного и холодного рассвета, и когда фон Хайссен возвращался после утреннего осмотра лагеря, сапоги его скрипели по свежему весеннему снегу. Фон Хайссен старался сделать все, чтобы приезд рейхсфюрера Гиммлера и празднование дня рождения Гитлера прошли без сучка без задоринки. Дойдя до своей штаб-квартиры, он спустился в расположенный под зданием подвал. Это было по-настоящему укрепленное помещение, куда имели доступ всего два человека: он сам и его ординарец, который занимался переплавкой еврейских драгоценностей и множества золотых коронок, извлекаемых всякий раз, когда «душевые» под госпиталем освобождались от мертвых тел. Фон Хайссен пощупал рукой небольшую печь, которую он установил вдоль одной из каменных стен. Она была еще теплой после предыдущей ночи. Удовлетворенный, он набрал код цифрового замка на громадном сейфе в задней части подвала.

«Замечательно», — подумал он, вынимая новый десятикилограммовый слиток, который его ординарец добавил к лежавшим там шести. Все бруски имели оттиск в виде орла и свастики, и создавалось впечатление, что готовятся они для пополнения казны рейха, но у фон Хайссена были в этом отношении другие планы. Он уже пригласил к себе синьора Феличи. Могучие связи папского посланника внутри Ватикана — государства, куда не распространялась власть ни Гитлера, ни итальянского диктатора Муссолини, — могли быть, по его мнению, весьма полезны. Полковник СС открыл один из выдвижных ящиков сейфа и извлек оттуда нательный крест, который он обнаружил в сейфе Вайцмана; это был один из предметов, которые он велел своему ординарцу хранить отдельно. Для самого фон Хайссена этот крест, помимо своей денежной стоимости, не был ничем примечателен, но он догадывался, что для такого человека, как Феличи, он мог представлять гораздо большую ценность. Он положил крест обратно в ящик, закрыл дверь сейфа и направился обратно в свой кабинет.

Сидя за громадным письменным столом красного дерева, фон Хайссен обратил внимание на странный кусок бумаги, который он отобрал у еврейского мальчика. Детский рисунок? Эту желтую фигуру действительно мог нарисовать ребенок, но зачем десятилетнему мальчишке чертить этот набор линий, да еще приписывать к ним что-то, похожее на координаты? Стоило ли сохранять жизнь его жалкому отцу, чтобы выяснить это? В нормальных условиях — пожалуй, да; по крайней мере, можно было бы уделить время обычным методам убеждения, но фон Хайссен слишком хорошо знал, какую угрозу представляет собой этот еврейский археолог. Чем дольше Вайцман жил, тем больше возрастала опасность, что от него просочится информация об обнаруженной статуэтке. Существовал только один человек на свете, которого фон Хайссен боялся: если Гиммлер узнает правду, это будет конец.

В глубоком раздумье фон Хайссен поднялся из-за стола и подошел к окну, рассеянно глядя в сторону карьера, где уже работали еврейские заключенные. Он был убежден, что если бы статуэтка действительно была у Вайцмана, он бы почти наверняка спрятал ее в своем сейфе. Было бы логично предположить, что нефритовая фигурка, по-прежнему находится в джунглях Гватемалы, а следовательно… Его мысли были прерваны стуком в дверь.

Его адъютант гауптштурмфюрер Ганс Брандт был ростом 5 футов 9 дюймов,[47 - 175,3 см.] что едва укладывалось в ограничения по антропометрическим данным для войск СС, но Брандт имел очень хорошие связи, а то, что этот белокурый арийский капитан с овальным лицом и оливковой кожей недобирал по росту, он с лихвой компенсировал своими амбициями и беспощадностью.

— Herein kommen!

— Я привел этого еврея, господин комендант, а мне сообщили, что автомобиль рейхсфюрера Гиммлера уже приближается к Маутхаузену. Он будет здесь через полчаса.

— Охрана готова?

— Jawohl, Herr Kommandant. Я лично инспектировал их. Мне также сообщили, что рейхсфюрера сопровождает доктор Ричтофф.

— Для доктора все готово?

Брандт кивнул.

— Техники уже закончили установку оборудования, включая барокамеру, а барак номер шесть был переделан в соответствии с инструкциями доктора Ричтоффа.

Фон Хайссен одобрительно хмыкнул.

— Хорошо. Приведите еврея.

— Jawohl. Heil Hitler!

— Господин профессор, мне доложили, что ваша квартира была тщательно обыскана, но в ней не было обнаружено каких-либо следов статуэтки. Так все-таки, где же она? — Фон Хайссен задал свой вопрос очень медленно, голос его был зловеще спокойным.

— Я же уже говорил вам…

— Лжец! — Фон Хайссен хлестнул Леви своей плетью.

Леви задохнулся от боли, но сдержал крик.

— Грязный еврейский лжец! — Фон Хайссен снова хлестнул его по лицу, разбив ему очки. — Где она?

Фон Хайссен уже кричал, нанося Леви беспорядочные удары хлыстом. На глазах Леви выступили слезы, и он с трудом выносил мучительную боль.

Фон Хайссен снова подумал, что еврейский археолог действительно может говорить правду, но это было лишь мимолетным допущением.

— А что означает эта карта? — спросил фон Хайссен, взяв со стола кусок бумаги хуун из коры фикуса.

— Это всего лишь рисунок маленького мальчика и ничего более, — вызывающе ответил Леви; колени его начали дрожать.

— Вы лжете! — Фон Хайссен обернулся к своему адъютанту. — Прикажите охране увести его, а когда рейхсфюрер уедет, штурмшарфюрер Шмидт может забрать его для «прыжков с парашютом».

Каким бы могущественным фон Хайссен ни чувствовал себя сейчас, он все равно понимал, что, прежде чем уничтожить этого еврейского профессора, ему необходимо получить личное согласие Гиммлера.

* * *


— Achtung!

Почетный караул вытянулся по стойке «смирно» и отсалютовал, когда бронированный автомобиль с серебряным орлом и флагом со свастикой, развевавшимся на капоте, проехал через ворота Маутхаузена; позади него следовал новый черный БМВ для персонала с номерным знаком SS1. Когда командующий войсками СС вышел из машины, фон Хайссен стал по стойке «смирно» и вскинул вверх правую руку.

— Heil Hitler, Herr Reichsfuhrer. Willkommen in Mauthausen![48 - Хайль Гитлер, господин рейхсфюрер. Добро пожаловать в Маутхаузен! (нем.)]

В сотне метров от них посреди карьера Рамона, Ариэль и Ребекка пытались поднять в один из бункеров большой камень. Леви двинулся к ним на помощь, но тут же вздрогнул от боли, потому что охранник-эсэсовец ударил его прикладом винтовки.

— Старайтесь брать те, что поменьше, meine Lieblinge, — прошептал Леви.

Он обернулся и почувствовал, как у него по спине пробежал смертельный холодок: на ближайшей к ним сторожевой башне возле перил появился рейхсфюрер Гиммлер в сопровождении оберштурмбанфюрера фон Хайссена. Внезапно в сторону карьера пробежала группа эсэсовских охранников с винтовками наперевес. В дальнем конце карьера вереницей шагали заключенные в черно-серых полосатых робах; им было приказано остановиться и повернуться лицом к скале.

Ружейный выстрел эхом разнесся по всему карьеру, и женщина-заключенная на дальнем конце шеренги рухнула на землю; пуля, выпущенная в затылок, полностью разнесла ее лицо. Рамона упала в обморок, а Ариэль с Ребеккой спрятались за бункер и начали плакать. В течение следующих полутора часов карьер постоянно содрогался от треска ружейной пальбы, поскольку в честь дня рождения фюрера здесь каждые две минуты выстрелом в затылок убивали очередного еврея.

* * *


Фон Хайссен взглядом проводил машину Гиммлера, скрывшуюся за воротами Маутхаузена, а затем отправился обратно в карьер. День был весьма успешным. Празднование дня рождения фюрера прошло очень хорошо, и Гиммлер лично поздравил фон Хайссена с высокой эффективностью его лагеря. По словам Гиммлера, это послужило главной причиной того, что Маутхаузен был выбран местом для сверхсекретных медицинских экспериментов доктора Ричтоффа. Рейхсфюрер даже намекнул, что, если все пройдет хорошо, его ожидает следующее звание. Штандартенфюрер! Фон Хайссен уже видел дубовые листья на воротнике своего мундира. Его охватывала гордость, и, поднимаясь по тропинке на вершину скалы у края каменоломни, он звонко хлестал своей плетью по голенищам сапог. Он оглянулся назад в сторону ворот лагеря заключенных, где по его распоряжению жена Вайцмана и ее отпрыски были посажены на цепь возле одной из сторожевых башен. «Хорошо, — подумал он, чувствуя, как в нем поднимается волна удовлетворения. — Оттуда им тоже будет видна каменоломня».

Шмидт толкнул Леви на усыпанную камнями землю по направлению к ступенькам.

— Здесь сто восемьдесят шесть ступенек, и ты, еврей, проползешь их у меня все до единой.

Леви оглянулся назад, на Рамону, прикованную цепью вместе с детьми к каменной башне. Глаза ее были полны ужаса.

— Взять этот камень! — рявкнул Шмидт, когда они дошли до узкой каменной лестницы, ведущей на вершину высокого гранитного выступа, нависавшего над каменоломней. — Подними его на плечи, еврейское отродье!

Обвислые щеки Шмидта стали багровыми. Леви почувствовал исходивший от него резкий запах чеснока. Он взвалил тяжелую глыбу на свое правое плечо.

— Jetzt lauf! А теперь — бегом!

Рамона, руки которой были прикованы цепью к металлическому кольцу в стене у нее над головой, с ужасом смотрела на то, как Леви с огромным трудом карабкался по лестнице с массивным осколком камня, раскачивающимся у него на плече.

Шмидт обернулся к двум молодым охранникам.

— Вы знаете, что делать. Следуйте за ним!

Тот из них, что был повыше, взбежал по ступенькам и завопил Леви прямо в ухо:

— Пошевеливайся, еврей, ты еще и до середины не добрался!

Колени Леви под весом гранитной глыбы подкосились. Он пошатнулся и упал; второй охранник тут же ударил его прикладом по ребрам.

— Вставай, еврейская свинья! Я не собираюсь торчать тут с тобой весь вечер, черт возьми!

Леви с трудом поднялся и снова взвалил камень на плечи, превозмогая мучительную боль в боку.

— Мама, что они делают с нашим папой? — заплакала Ребекка, руки которой тоже были скованы цепью высоко у нее над головой.

Тяжело дыша, Леви смотрел только себе под ноги, не смея останавливаться. Осталось десять ступенек. Наконец, полностью изможденный, он, шатаясь, поднялся на последнюю из них и сбросил камень с плеча.

— Кто позволил тебе бросать камень? — Приклад высокого охранника ударил Леви в поясницу. Леви упал лицом на камни, сломав нос и выбив два зуба. — Встать!

Леви поднялся на колени, сплевывая кровь и осколки зубов.

Один из охранников взглянул на часы.

— Гюнтер, мы тут попусту теряем время, а нам пора уже выпить, черт побери!

— Ja. Вставай, еврейское дерьмо! — прорычал Гюнтер и ударил Леви ногой в живот.

Леви упал вперед, на плоскую площадку на скале, под которой находился карьер. В сотне метров внизу, у основания скалы, обнажился выход пласта гранита, где тощие, с торчащими ребрами заключенные откалывали камень кирками и лопатами. Леви взглянул налево, и кровь в его жилах застыла. На фоне заходящего солнца вырисовывался силуэт, который нельзя было перепутать ни с кем, — фон Хайссен.

Леви отшатнулся, но получил резкий толчок в спину.

Рамона с ужасом смотрела на Леви, который покачнулся на краю скалы, отчаянно размахивая руками. Его крик пронзил ей сердце, когда он сорвался вниз, пролетев половину расстояния по воздуху, прежде чем рухнуть на гранитные выступы у подножья скалы.

— Вот что бывает с теми, кто критикует рейх! — крикнул Шмидт заключенным в каменоломне. — А теперь возвращайтесь к своей работе, если не хотите стать следующими.

* * *


Ординарец фон Хайссена и старший стюард — с большим хрустальным бокалом «Гленфиддика» на серебряном подносе — стояли наготове в офицерской столовой сразу возле тяжелых дверей из кедра. На одной из стен висели флаги Третьего рейха и СС, а бар был украшен фигурой большого золотого орла.

— Meine Herren. Der Kommandant![49 - Господа. Комендант! (нем.)] — Гауптштурмфюрер Брандт подскочил со своего стула, чтобы объявить о прибытии фон Хайссена, и остальные офицеры последовали его примеру. Фон Хайссен протянул хлыст и фуражку ординарцу и взял у стюарда хрустальный стакан.

— Ганс, присоединяйтесь к нам, — скомандовал фон Хайссен своему адъютанту, махнув рукой в сторону пустого кожаного кресла рядом с доктором Ричтоффом. — Ein Bier?[50 - Пиво? (нем.)]

— Danke schon, Herr Kommandant.[51 - Весьма благодарен, господин комендант (нем.)]

Фон Хайссен посмотрел в сторону бара и щелкнул пальцами.

— Итак, Эдвард, все в порядке? — спросил фон Хайссен, поворачиваясь к Ричтоффу.

Ричтофф кивнул. Кожа эсэсовского доктора была белой, как молоко. Его непослушные седые волосы были коротко подстрижены над высоким прямоугольным лбом, а из-под кустистых черных бровей смотрели бледно-зеленые глаза.

— Похоже, что так, Карл. Как мы и говорили, проводится пробный опыт. А наши эксперименты мы сможем начать завтра.

— А что вы, собственно, проверяете, господин доктор? — спросил Ганс.

— СС нужно установить новые стандарты для нового рейха, гауптштурмфюрер. Эксперименты в Маутхаузене имеют своей целью создание новой немецкой элиты — человеческого эмбриона, совмещающего в себе задатки лидера, ученого, воина и руководителя. Прошу простить меня, господа, но вы несовершенны.

— Зато представляем собой хорошее начало, доктор, — ответил фон Хайссен, подавая знак стюарду вновь наполнить его стакан.

— Эти эксперименты также направлены на получение данных, которые могли бы помочь поддерживать физическую форму наших солдат во время возможных операций на восточном фронте.

— И как же вы достигнете этого? — спросил Брандт, которому не терпелось узнать, каким образом может быть улучшена германская раса.

— Ваш Kommandant любезно предоставил мне в распоряжение необходимые образцы, как мужского, так и женского пола. В первом эксперименте мы разденем их догола и поместим в кадки со льдом, чтобы узнать, как скоро они умрут. Разумеется, зимой это будет проще выполнить, — добавил Ричтофф, закашлявшись, — поскольку их можно будет просто оставить в клетке на улице и посмотреть, сколько они продержатся. Во втором эксперименте мы понизим температуру до уровня, когда большинство из подопытных умрет, а из оставшихся найдем тех, кого удастся реанимировать. Мы уже провели ряд экспериментов в Освенциме, где мы вливали ледяную воду им в кишечник… но там все подопытные погибли. К сожалению, этот метод оказался не таким многообещающим. — Ричтофф потянулся к своему пиву.

— А барокамера? Она для чего нужна? — спросил Брандт.

— Для моделирования среды низкого давления с малым содержанием кислорода, — ответил Ричтофф. — Ваш Kommandant, как опытный глубоководный ныряльщик, может немало об этом рассказать.

— Это было уже давно, — заметил фон Хайссен.

— Мы также проверяли это в Освенциме, — продолжал Ричтофф, — но в Маутхаузене мы планируем использовать не только мужчин, но и женщин. Человеческое тело лучше всего функционирует на уровне моря, где кровь хорошо насыщена кислородом, но на высотах более пятнадцати тысяч футов[52 - Более 4500 м.] уровень кислорода падает вдвое, и организму требуется акклиматизация. В Освенциме мы выяснили, что большинство испытуемых умирали, когда моделируемая высота подъема достигала двадцати трех тысяч футов.[53 - Более 7000 м.] Но один продержался до двадцати пяти тысяч футов, и мы сохранили его внутренние органы для дальнейшего исследования.

— А сколько вам требуется экземпляров, господин доктор? — спросил Брандт.

— Для начала будет достаточно сорока. Двадцать мужчин и двадцать женщин, но они должны быть в форме.

— Включите женщину Вайцмана в первую партию, Ганс, и проследите, чтобы ее отпрысков заставили видеть все это. Возможно, в следующий раз мальчишка подумает, прежде чем что-то прятать от рейха. А сейчас, Эдуард, в честь вашего приезда я заказал к нашему ужину отличного вина.

* * *


Ночь опустилась на каменоломни, и команда солдат закончила снимать золотые коронки с мертвых тел у подножия скалы. Большой бульдозер, дымя выхлопной трубой, развернулся и принялся сгребать трупы в сторону помойной ямы. Позади него, за каменной стеной лагеря заключенных, его обитатели стояли на морозе между бараками в ожидании переклички. Рамона изо всех сил старалась успокоить Ребекку и Ариэля; дух ее не был сломлен, но разбитое сердце невыносимо болело о муже, которого она любила всеми фибрами своей души.

— Завтра вас обоих переведут работать в прачечную, Lieblinge, — прошептала Рамона. — Если кто-нибудь предложит вам помощь, вы будете в точности делать то, что он вам скажет, хорошо?

— А как же ты, мама? — спросил Ариэль.

Лицо его было очень бледным — весь его мир был разрушен. Ребекка смотрела на маму и пыталась понять, что произошло.

— С мамой все будет хорошо… а ты присмотри за своей маленькой сестричкой, — сказала Рамона Ариэлю, поглаживая белокурые волосы дочки. — Обещай мне.

— Обещаю, — шепнул Ариэль, крепче сжав мамину руку.




17


Маутхаузен

Ариэль поспешил на помощь сестре. Мешок с бельем для стирки был почти такого же размера, как она сама, и Ребекка сражалась с ним, пытаясь загрузить в кузов потрепанного синего фургончика, который каждый день увозил вещи офицеров в небольшой городок Маутхаузен для стирки. Ариэль с Ребеккой уже развернулись, чтобы сходить за остальными мешками, но водитель, молодая голубоглазая женщина, вдруг поманила их к себе за фургон, где они могли скрыться от посторонних взглядов.

— Слушайте внимательно, — прошептала она. — Меня зовут Катрина, и вы должны делать в точности то, что я вам скажу. В задней части фургона, под самой кабиной, есть пустое пространство, и, когда фургон будет наполнен, вы должны будете по мешкам забраться туда и закрыть ими себя сверху. Я запру двери фургона за вами. — Катрина спокойно посмотрела по сторонам, чтобы убедиться, что их никто не видит. — А теперь давайте быстрее, остались еще два последних мешка.

— А как же наша мама? — умоляющим голосом спросила Ребекка у Ариэля.

— Мама сказала, чтобы мы во всем слушались эту даму, — попытался утешить ее Ариэль, демонстрируя недетскую мудрость.

— Was ist los?[54 - Что происходит? (нем.)] — Из сарая прачечной вышел немецкий охранник, подозрительно щуря свои поросячьи глазки.

— Schnell machen! Поторапливайтесь, ленивое отродье! Я не собираюсь терять тут весь день! — Катрина подтолкнула Ариэля и Ребекку к погрузочной платформе. — Эти двое такие лентяи, — сказала она охраннику, сокрушенно качая головой и усаживаясь за руль.

— А чего вы ожидали? Это же евреи! — Охранник развернулся и пошел за Ариэлем и Ребеккой.

Катрина повернула ключ зажигания. Мотор быстро завертелся, но не завелся. Катрина попробовала еще раз, потом еще, но двигатель не запускался. Она заметила, что охранник возвращается.

— Scheisse! — выругалась Катрина. Она подняла короткий капот фургончика и вынула из кармана ротор, покрытый зеленым налетом.

— Все дело в этом роторе, — сказала Катрина, с отвращением глядя на деталь у себя в руках. — У вас в мастерской найдется кусочек наждака? — спросила она, незаметно протягивая охраннику пачку сигарет «Слейпнер».

— Jawohl! — ответил охранник, хитро улыбаясь Катрине. — Пойдемте со мной.

Катрина пропустила охранника вперед, а сама обернулась и коротко кивнула Ариэлю и Ребекке в сторону кузова фургончика.

Ариэль схватил за угол мешок своей сестры и потащил его вместе со своим. Он помог Ребекке перелезть через борт, взобрался внутрь вслед за ней и тихонько прикрыл за собой дверь.

— Быстрее! — шепнул он, выглядывая в окошко фургона. Он видел, как Катрина шла рядом с охранником и что-то терла куском бумаги у себя в руках. — Они возвращаются!

Дети перебрались через мешки с бельем, устроились в пустом пространстве возле кабины и поставили несколько мешков перед собой. Ребекка тяжело дышала, и Ариэль взял ее за руку и крепко сжал.

— Всегда то одно, то другое, — пожаловалась Катрина, защелкнув пластмассовую крышку на распределителе зажигания и захлопывая капот. — Vielen Dank.[55 - Большое спасибо (нем.)]

— Bitte.[56 - Пожалуйста (нем.)] Обращайтесь в любое время. Может быть, хотите выпить после работы?

— Посмотрим.

Катрина отпустила педаль сцепления и направила фургончик к тяжелым деревянным воротам и гранитным башням на въезде в лагерь Маутхаузен. Толстый охранник махнул ей рукой и направился в сторону туалета, чтобы перекурить. Катрина ехала медленно, ожидая, что ей откроют ворота, но высокий худой часовой спустился со сторожевой башни и подал сигнал остановиться.

— Was ist in der Lastwagen?[57 - Что находится в грузовике? (нем.)] — требовательным тоном спросил он.

— Nur schmutzige Wasche. Только немного грязного белья для стирки, — ответила Катрина.

— Aufmachen![58 - Откройте! (нем.)]

Катрина пожала плечами, вылезла из машины и открыла задние двери фургона.

Ариэль и Ребекка инстинктивно прижались к металлической стенке кабины. Один за другим охранник вытаскивал из грузовичка большие синие мешки, пока там не осталось всего два задних ряда. Внезапно он пристегнул к своей винтовке штык и ткнул им в щель между мешками. Ариэль и Ребекка вздрогнули, когда блестящее лезвие мелькнуло между ними, ударившись в тонкий металл кабины.

— Entschuldigung.[59 - Простите (нем.)] Можно вопрос? — с равнодушным видом сказала Катрина.

— Was?[60 - Что? (нем.)]

— Я просто подумала вот о чем. Я обратила внимание, что в этих мешках находится форма оберштурмбанфюрера фон Хайссена. И, возможно, комендант не слишком обрадуется, если вдруг обнаружит в своем кителе дырку от штыка.

Эсэсовский охранник заворчал и вылез из грузовика.

— Грузите их обратно и уезжайте с дороги! — распорядился он и, развернувшись на каблуках, полез обратно на сторожевую вышку.

Ариэль снова сжал руку Ребекки. Второй рукой он нащупал карту, которую ему удалось спрятать от фашистов и которая по-прежнему оставалась у него в кармане.

Через полчаса Катрина остановила фургончик на обочине дороги в лесу. Она открыла задние двери и положила в кузов маленькую сумку.

— Здесь кое-какая одежда. Через пару часов мы будем в Вене, но я хочу, чтобы вы переоделись, пока мы будем ехать, потому что, как только вы выйдете из машины, вы сразу отправитесь на борт корабля.

— Спасибо вам, — ошеломленно сказал Ариэль. — Найдется у вас кусочек бумаги и карандаш?

— Да, минутку.

— Зачем тебе бумага? — спросила Ребекка, когда автомобиль снова выехал на шоссе.

— Я попробовал вспомнить те фигуры на карте, которую забрал немец. Папа говорил, что это очень важно.

Слеза капнула на бумагу, когда Ариэль, как смог, восстановил отобранную карту, однако ему удалось вспомнить только одно указание координат из трех. Закончив, он аккуратно положил обе карты в сумку, которую им дала Катрина.

Следующие два часа пути Ариэль смотрел в маленькое окошко и в конце концов начал узнавать отдельные здания.

— Я думаю, что мы уже возле порта, — шепнул он. Внезапно машина остановилась, и задние двери открылись.

На Вену опустился предвечерний туман; на тюках с шерстью бездельничала небольшая группа солдат: они курили и перебрасывались шутками. Никто не обращал ни малейшего внимания на небольшое поржавевшее грузовое судно для перевозки угля, которое терлось о старые шины, привязанные к опорам пристани. Из единственной закопченной дымовой трубы «Вильгельма Колера» тянулся дымок, сливаясь с окружающим туманом. Мощные бурые воды Дуная, оставляя за собой водовороты, обтекали проржавевшие борта старенького пароходика, а чуть дальше, посреди реки, вверх по течению куда-то плыла, пыхтя, почерневшая баржа, груженная лесом.

— Здесь последние двое, — сказала Катрина палубному матросу из Еврейского агентства в Вене. Затем она обернулась к Ариэлю и Ребекке. — Удачи вам, и да пребудет с вами Господь.

С этими словами Катрина ушла.

Матрос торопливо провел Ариэля и Ребекку по узкому трапу и закрыл их в трюме.

* * *


Исчезновение детей могло бы пройти незамеченным до самой вечерней переклички, но фон Хайссен продолжал злиться из-за пропавшей статуэтки. Убедившись, что отец семейства никогда не расскажет, где находится фигурка, фон Хайссен решил сделать так, чтобы Ариэль и Ребекка своими глазами увидели гибель матери, прежде чем включить их в список подопытных для доктора Ричтоффа.

Грозно завыла лагерная сирена, возвещая о побеге заключенных.

— Мы обыскали весь лагерь, господин комендант. Их видели, когда они грузили белье в фургон для отправки в прачечную, но потом они исчезли. — Брандт явно нервничал.

— А компания, которая занимается стиркой? — спросил фон Хайссен.

— Их обычный водитель не вышел на работу по болезни, а потом его сменщик пропал вместе с грузовиком, но часовой с башни настаивает, что он обыскал кузов, и это подтверждают и остальные охранники.

— За этим стоят евреи! — вскипел фон Хайссен. — Привести на допрос управляющего прачечной.

— Должен ли я проинформировать Вену?

— Нет! Я займусь этим сам, — заявил фон Хайссен, твердо решив не допустить появления позорного пятна в своем деле. Он использует свои личные связи в гестапо, чтобы перекрыть любые пути бегства через Вену или Стамбул.

— Вы хотите, чтобы эксперимент с этой еврейкой Вайцман был отменен? — спросил Брандт. — Доктор Ричтофф готов к началу.

— Передайте доктору Ричтоффу, чтобы он приступал. Я скоро подойду. А мы тут пока сделаем кое-какие приготовления для этих двух непослушных детей… очень специфические приготовления.

— Jawohl, Herr Kommandant!

Менее чем через две минуты фон Хайссен уже связался с Адольфом Эйхманном в Вене, сообщив ему регистрационный номер фургона.

— Kein Problem, mein Freund.[61 - Никаких проблем, мой друг (нем.)] Граница перекрыта, а если они попытаются вывезти их через порт, мы перехватим их.

— Danke, Adolf. Премного благодарен. — Фон Хайссен повесил трубку, довольный тем, что дети Вайцмана скоро снова окажутся за стенами Маутхаузена.

* * *


Рамона лежала голая перед барокамерой на каталке из нержавеющей стали. Она не могла пошевелиться и вся тряслась от холода. Ее запястья и лодыжки были схвачены черными металлическими кандалами, а несколько проводов, прикрепленных к ее телу, уходили куда-то назад к приборам. Сердце ее разрывалось от страха за своих детей.

— Как только запишете температуру тела и кровяное давление, поместите это в камеру, — скомандовал доктор Ричтофф своему ассистенту, долговязому бледному студенту-медику лет двадцати с небольшим.

— Jawohl, Herr Doktor.

Фон Хайссен стоял перед одним из окон для наблюдения вместе с гауптштурмфюрером Брандтом. Двое санитаров повезли каталку в камеру, и Брандт пробежал глазами по обнаженному телу Рамоны. «Для сорокалетней женщины она в хорошей форме», — подумал он. В комнате для наблюдения к ним присоединился доктор Ричтофф.

— Как вы думаете, сколько она продержится, доктор? — спросил он.

Ричтофф пожал плечами.

— Трудно сказать. Этот экземпляр находится, похоже, в неплохом состоянии, но по женщинам, к сожалению, у нас очень мало данных, так что мы просто подождем и посмотрим.

Ричтофф взял небольшой микрофон, лежавший сбоку от окна для наблюдений.

— Готовы?

— Ja, Herr Doktor, — ответил ассистент; голос его в динамике прозвучал странно приглушенным. — Температура 99,9.[62 - Температура указана по шкале Фаренгейта, что соответствует 37,7 градуса по Цельсию.] Давление 160 на 115, пульс 110.

— Таким образом, — констатировал Ричтофф, — данный экземпляр испытывает дрожь, давление и пульс повышены. Это может продолжаться недолго, но посмотрим.

Он нажал красную кнопку, и над стальной дверью барокамеры замигала багровая лампочка. Двое санитаров и ассистент покинули камеру, и один из них закрутил большое колесо с серебряными спицами, герметично закрыв за собой люк.

— Achtung! Achtung! Wir beginnen![63 - Внимание! Внимание! Начинаем! (нем.)]

* * *


Турецкий капитан судна для перевозки угля «Вильгельм Колер» Мустафа Гекоглан протянул руку к потрепанному шнуру у себя над головой. Опустившийся на порт туман разорвали три печальных гудка. Гекоглан выглянул из своей рубки и махнул рукой, чтобы убирали трап и швартовы. Ему очень не хотелось принимать на борт пассажиров, но он хорошо понимал язык денег. И теперь, когда в четырех каютах под палубой разместился двадцать один еврейский ребенок, ему не терпелось побыстрее убраться отсюда. Остальной его груз также не выдержал бы внимательного досмотра властей, и он с опаской относился к немецким солдатам в порту. Гекоглан высунулся из окна рубки.

— Отпускай носовой!

Портовый рабочий ослабил тяжелый трос на швартовочном кнехте. Гекоглан отхлебнул дымящийся кофе из своей выщербленной кружки, взялся за гладкую латунную ручку корабельного телеграфа и дал команду «малый вперед».

— Отпускай кормовой!

Внизу, тремя палубами ниже, в машинном отделении, маленький жилистый механик, курд по имени Хозан Барзани, вытер грязный лоб промасленной ветошью и взялся за серебристое колесо дроссельного крана. Он аккуратно приоткрыл его, и пар с шипением начал заполнять двигатель тройного расширения фирмы «Пенн и Компания». Барзани открыл клапан еще немного, и пар высокого давления ринулся в первый, самый маленький из старых цилиндров, проникая оттуда во второй, а потом и в третий цилиндр; каждый последующий поршень был больше предыдущего для уравновешивания пропорциональной потери давления. Старый двигатель громадой возвышался над Хозаном, и изношенные подшипники на метровой длины шатунах протестующе скрипели, пока громадные поршни набирали обороты.

— Вот сукин сын! — по-курдски выругался Барзани.

Он уже несколько месяцев ссорился со своим упрямым капитаном, но все без толку. Износились не только вкладыши шатуна. Замена подшипников, удерживающих на месте карданный вал, тоже была опасно просрочена; из них сильно текла смазка, а это вызывало перегрев подшипников. Плавание по большой реке и так было не лишено опасностей, особенно по ночам, а ведь после того, как они, миновав дельту Дуная в Румынии, пересекут Черное море, их ждал еще и Босфорский пролив: четырнадцать морских миль извилистого водного пути, где густой туман мог снижать видимость до сотен метров, где движущиеся во встречном направлении корабли были скрыты резкими изгибами фарватера. Местами ширина пролива составляла всего несколько сотен метров. Когда они прибудут в Стамбул, ко всем опасностям добавятся еще паромы и мелкие суда. Оттуда, как сказали Барзани, они отправятся в Палестину.

— И отец твой был кобель! — продолжал ругаться Хозан, погрозив кулаком в сторону поржавевшей палубы у себя над головой. Это было безумием.

Из трубы «Вильгельма Колера» повалили клубы черного дыма, и старый грузовой пароход отчалил от пристани, уходя на середину Дуная. Гекоглан прихлебывал свой кофе, не обращая внимания на проклятия, адресованные ему из трюма, и на сирены, ревущие где-то в отдалении.

В темной сырой каюте на корме судна пахло прелым брезентом и мазутом. Когда пол закачался у них по ногами, Ребекка почувствовала, что ее вот-вот затошнит, и протянула руку к брату.

— Я боюсь, Ариэль.

— С нами все будет в порядке, Ребекка… Обещаю тебе.

* * *


Гауптштурмфюрер Брандт внимательно смотрел через наблюдательное окно на барокамеру. Подопытная, похоже, плакала, а в остальном все было довольно скучно.

— У вас тут пока мало что происходит, не так ли, доктор? — спросил молодой капитан СС, и в голосе его послышались нотки разочарования.

Ричтофф ухмыльнулся.

— Некоторое время так и должно быть. Сначала нам нужно снизить температуру до нуля градусов по Цельсию, а давление — до одной атмосферы: это мы называем стандартными давлением и температурой, моделирующими нахождение на уровне моря. В этих условиях нашему экземпляру тоже понадобилось бы какое-то время, чтобы умереть от холода, но в данный момент начало падать давление, моделируя подъем на высоту.

Большая красная стрелка манометра задрожала и медленно поползла вниз вдоль черных делений, отмечающих миллиметры ртутного столба.

Фон Хайссен следил за тем, как стрелка датчика температуры прошла отметку «0». Он по-прежнему злился из-за исчезновения детей, но в рейхе были хорошо известны его связи с Гиммлером, и он был уверен, что гестапо очень скоро вновь схватит беглецов. Границы перекрыты, а причалы в Вене будут тщательно проверены, точно так же, как и расписания отхода судов, направляющихся на Стамбул.

Сквозь слезы Рамона непонимающе смотрела на иней, который на глазах покрывал большие трубы у нее над головой, и отчаянно дрожала на голой металлической каталке. Голова сильно болела, а запястья время от времени словно пронизывало острой иглой. Смерть была бы желанным избавлением от страданий, но она знала, что должна держаться. Дети остались теперь без отца, и она будет нужна им; дышать, однако, становилось все труднее, и она чувствовала, как учащается ее пульс. Еще один приступ боли пронзил ее мозг, и она стиснула зубы.

— Двадцать тысяч футов, — заметил Ричтофф. — А эта оказалась покрепче, чем я думал.

Гауптштурмфюрер Брандт кивнул, не отрываясь от показаний датчика барометрического давления. Эксперимент длился уже двадцать минут, и красная стрелка прибора падала сейчас уже непрерывно. Шкала его для наглядности была проградуирована в футах: 20 000… 21 000… 22 000…

— Оно задергалось, — заметил Брандт, когда давление дошло до отметки 23 000 футов.

— Гораздо крепче, чем я думал, — сказал Ричтофф. — Пульс сейчас сто восемьдесят. Просто поразительно, как напряженно может работать сердце, перед тем как остановиться. Обратите внимание, как покачивается голова. И даже при такой температуре выступает пот.

Рамона отчаянно боролась за каждый вдох, в то время как тело ее сотрясали судороги.

— Мои дети, мои дети, — задыхаясь, шептала она.

— Я думаю, что оно наконец потеряло сознание, — небрежно заметил Ричтофф. — Дыхание замедлилось до критического.

— А на губах выступила пена, — возбужденно сказал гауптштурмфюрер Брандт.

Ричтофф обернулся к своему ассистенту.

— Сделайте пометку о появлении сильной синюшности. — Циркуляция крови, обедненной кислородом, сделала лицо Рамоны полностью синим.

— А сейчас остановилось и дыхание, — отметил Ричтофф. Через пять минут он повернулся к фон Хайссену. — Она мертва, но это совершенно поразительный образчик. Почти двадцать пять тысяч футов… Я не припомню, чтобы кто-то доходил до такой высоты, и не только среди женщин. Будем надеяться, что вскрытие предоставит нам новые интересные данные.

— Хорошо. Если вам понадобится еще что-нибудь, дайте об этом знать Гансу.

Фон Хайссен направился обратно к себе в кабинет, где его ждали две срочные телеграммы. Первая была от Альберто Феличи, в ней сообщалось, что он очень скоро отправляется в Стамбул по делам Ватикана. Во второй Адольф Эйхманн писал, что дети, по-видимому, находятся на борту фрахтовочного парохода, направляющегося к Босфору, и советовал напрямую связаться с военным атташе Германии в Стамбуле.

Фон Хайссен нажал кнопку звонка, вызывая своего адъютанта. «На этот раз не будет никаких ошибок», — пообещал себе он, решив присмотреть за всем лично.

— Herr Kommandant?

— Организуйте, чтобы я завтра утром первым рейсом вылетел из Вены в Стамбул, а эту телеграмму отошлите в Ватикан, — распорядился он, протягивая Брандту свой ответ Феличи, где предлагал тому встретиться в Стамбуле в отеле «Пера Палас».




18


«Вильгельм Колер»

Голодные, замерзшие и израненные, Ариэль и Ребекка жались друг к другу под рубкой «Вильгельма Колера». Ближе к корме по правому борту прятались под навесом другие дети. Поржавевшая палуба вибрировала под ногами в такт непрерывному глухому стуку пароходного двигателя — тумп-тумп-тумп. С юга, из-за Черного моря, небо заволокли дождевые тучи, но холодный воздух все равно был лучше, чем задымленная каюта. Из кармана, где лежали карты отца, Ариэль осторожно вынул печенье, которое он приберег после завтрака, и разломил его пополам. Когда он отдавал его сестре, на мостике у них над головой послышался крик.

— Три месяца я твержу вам, что коренные подшипники перегреваются! И вы все время хотите полные обороты, но, если продолжать в том же духе, их просто заклинит!

В черных глазах Барзани горела ярость. Все эти разговоры были такими же старыми, как и сам этот паровой двигатель. Для Барзани перегретые подшипники были синонимом катастрофы. А для старого турка на капитанском мостике любое снижение скорости означало плохое настроение у хозяина судна и потерю премии.

— На этом корабле капитан я, а вы, мистер, должны просто выполнять мои приказы. Держать полные обороты!

Барзани вихрем слетел с мостика; грязная роба вверху была расстегнута, и по темной волосатой груди стекал пот.

— Сукин сын, — пробормотал он, спускаясь по крутому трапу в машинное отделение.

Стук поршней, шипение пара и рев печи под котлом были оглушающими, но во всей этой какофонии звуков он заметил посторонний шум. Словно дирижер большого оркестра, чувствующий мизерную фальшь гобоя, среди всего этого грохота в машинном отделении «Вильгельма Колера» механик уловил легкое постукивание. От главного двигателя к корме во всю длину киля тянулся единственный блестящий ведущий вал, окруженный полукруглыми крышками опорных подшипников размером с небольшой автомобиль. Барзани проверил потемневшие манометры давления пара над печью и взял свою перепачканную ручную масленку. Он пошел назад, наклоняясь, чтобы пролезть через узкие переборки, окружавшие пульсирующий ведущий вал. Добравшись до первой из массивных крышек подшипников, он пощупал ее рукой. Она была горячей — слишком горячей. Барзани влил нужную порцию масла через горловину наверху громадного кожуха. Затем он остановился и погрозил кулаком в сторону мостика.

— Pic! Ублюдок! — выругался он и направился вдоль вала к следующему подшипнику.

* * *


«Вильгельм Колер» вошел в Босфор уже ближе к вечеру. Мустафа Гекоглан знал, что этот пролив был одним из самых опасных водных путей в мире. На протяжении семнадцати морских миль нужно было миновать шестнадцать мысов, к тому же здесь существовало поверхностное течение, направленное на юг из Черного моря в Мраморное; но из-за разности в солености воды этих морей на глубине работало другое течение, противоположной направленности. Гекоглан попеременно пыхтел трубкой и отхлебывал свой кофе, приправленный ракией, крепкой виноградной водкой, которую турки называют aslant sutu — «львиное молоко».

— Смотри, Ариэль, рыбацкая деревня, — сказала Ребекка, показывая на первый участок суши, который они увидели с тех пор, как вышли из Дуная.

«Вильгельм Колер» находился менее чем в трехстах метрах от берега. Перед рыбным рынком в Румели Каваги качались небольшие, ярко раскрашенные рыбацкие лодки. Дождь уже лил не так сильно, и на гребне горы позади рынка они увидели домики под платанами. Чуть дальше на горе высился громадный замок. Рыбацкие деревушки на европейской стороне пролива постепенно сменились деревянными особняками с башенками, тогда как на противоположной стороне на вершине пологого холма расположились многочисленные летние резиденции бывшего султана.

С юга начал накатывать густой туман. Гекоглан резко потянул за конец грязной веревки, свисавшей с потолка рулевой рубки. Из трубы «Вильгельма Колера» вырвались три облака пара, и вокруг разнеслись три коротких предупредительных гудка, которые тут же утонули в вязком тумане. Пренебрегая ограничением скорости, Гекоглан держал курс на излучину Кандилли, пользующийся дурной славой мыс внутри Босфора, где нужно было делать поворот под углом сорок пять градусов. Все суда, двигающиеся на юг, не могли видеть корабли, идущие им навстречу. Он вглядывался в сгущающиеся сумерки в поисках излучины, которую, как оказалось, они уже миновали, и «Вильгельм Колер» попал на фарватер, по которому корабли шли на север.

Пять мощных пароходных гудков, международный сигнал о неминуемом столкновении, разорвали пелену тумана, из которой выплыло громадное российское грузовое судно.

Гекоглан выругался и резко перевел ручку машинного телеграфа на «полный назад».

В машинном отделении внизу Барзани подскочил к рычагу управления и мгновенно заставил громадный двигатель остановиться в облаке шипящего дыма и протестующего скрежета поршней. Так же быстро он дал полные обороты назад. Каким бы упрямым и раздражительным ни был, с точки зрения Барзани, капитан, сейчас он действовал по основному закону моря. Бешеный звон телеграфа среди невообразимого шума, стоявшего в машинном отделении, означал только одно — корабль в опасности. Барзани смотрел, как шатуны медленно начинают набирать скорость. На капитанском мостике Гекоглан яростно крутил штурвал «Вильгельма Колера» на правый борт, но, когда громадный двигатель «Пенн и Компания» достиг своих максимальных оборотов, перегретые коренные подшипники наконец не выдержали. Корпус подшипника номер один заклинило, и он в веере искр развалился. Освободившись на одной из своих опор, блестящий серебристый вал начал отчаянно изгибаться. Барзани рванулся к рычагу управления, но было уже слишком поздно. Вал вырвался вперед из развалившегося корпуса подшипника. Лишившись нагрузки гребного винта, старый двигатель развил такие обороты, на которые он никогда не был рассчитан. Следующим не выдержал подшипник на поршневом конце шатуна первого цилиндра, в результате чего шатун пробил днище массивного корабельного поршня. Затем точно так же развалились второй и третий поршни, после чего весь двигатель взорвался, шрапнелью рассыпая во все стороны детали и металлические осколки. Большой кусок разогретого докрасна металла оторвал Барзани голову в клубах красного от крови пара, вырвавшегося из котла.

Русское грузовое судно ударило «Вильгельм Колер» с правой стороны посередине между капитанским мостиком и кормой. Оно врезалось в поржавевшие листы борта с ужасным скрежетом. Ребекка потеряла сознание, ударившись головой о железную переборку. Ариэль одной рукой держал обмякшее тело сестры, а другой отчаянно вцепился в какую-то стойку.

Русский капитан сразу же дал команду «полный назад», после чего очень медленно, под зловещий скрежет стали о сталь, русское судно высвободилось из захвата «Вильгельма Колера». Тонны ледяной воды ринулись в кормовые отсеки углевоза, и «Вильгельм Колер» угрожающе наклонился на правый борт; в брошенные открытыми двери переборок пенясь хлынуло море.

— Спустить спасательную шлюпку! — взревел Гекоглан.

Один из матросов пытался отвязать веревки шлюпки с правого борта, но безрезультатно. Мустафа Гекоглан уже много лет не проводил учений по спуску спасательных шлюпок, и шкивы на шлюпбалках намертво заржавели. Гекоглан слетел со своего мостика вниз на сильно накренившуюся палубу.

— Спускай ее! — закричал он, повиснув на веревках, но маленькая деревянная лодка продолжала болтаться на шлюпбалках, как пьяная.

«Вильгельм Колер» вздрогнул и, наклонившись под углом более сорока пяти градусов, сбросил Ариэля с Ребеккой вместе с остальными детьми, тоже покинувшими каюты под палубой, в ледяное море.

Кашляя и сплевывая морскую воду, Ариэль всплыл на поверхность неподалеку от раненого старого парохода.

— Ребекка! Ребекка! — завопил он, отчаянно пытаясь найти сестру в темной маслянистой воде.




19


Стамбул

Альберто Феличи подался вперед на потертом, но очень удобном кресле, стоявшем в заставленном книгами кабинете архиепископа Ронкалли в посольстве Ватикана на улице Ульчек Сокак.

— Разумеется, кардинал-секретарь с сочувствием относится к тяжелому положению любых угнетенных, ваше превосходительство, но вы должны также понимать, что в этой игре ставки гораздо выше, чем судьбы евреев, — настаивал он.

— Было бы интересно услышать, что вы считаете более высокими ставками, чем жизни детей, — ответил Ронкалли с каменным выражением лица. — Гитлер и Третий рейх представляют серьезную угрозу миру на земле.

— Кардинал Пачелли не разделяет ваших взглядов. Он считает, что коммунизм представляет собой гораздо большую угрозу для святой Церкви, чем Гитлер, — многозначительно добавил Феличи, — а сейчас, когда Папа тяжело болен, вполне возможно, что именно кардинал Пачелли станет тем, кто займет место Рыбака.[64 - Т.е. святого Петра.]

— Это дело следующего конклава. А вы, синьор, не считаете дурным тоном обсуждать кандидатуру следующего Папы еще при жизни действующего? — Неприязнь Ронкалли к этому папскому посланнику, в одночасье превратившемуся в итальянского банкира, нарастала с каждой минутой. — В настоящее время Стамбул остается одним из основных путей бегства для евреев. Нацисты лишили их всего, что у них было, и мне нужно больше средств, чтобы помогать им. Но еще более важно, чтобы Рим понял: фашисты проводят массовые убийства. И вместо того, чтобы посылать поздравительные телеграммы ко дню рождения Гитлера, кардиналу Пачелли следовало бы убедить Папу осудить эту бойню в самой суровой из возможных форм. Если Ватикан не осудит этот геноцид, на кого нам еще надеяться?

— Вы, похоже, не понимаете, ваше превосходительство… — Протесты Феличи были прерваны настойчивым звонком телефона, стоявшего на письменном столе Ронкалли.

— Анджело Ронкалли. — Архиепископ наклонился вперед к черному пластмассовому микрофону.

— Анджело, это Мордекай Гершель. В Босфоре произошла жуткая катастрофа. «Вильгельм Колер» столкнулся с русским грузовым судном и затонул.

— О, нет… а дети?

— Мы пока не знаем. Я сейчас еду в район Кандилли. Теперь у нас, вероятно, не будет возможности переправить детей в Палестину, но есть другой пароход, который завтра вечером уходит в Центральную Америку. Я буду держать вас в курсе.

— Я буду молиться за них, — прошептал Ронкалли и положил трубку на место. Затем он посмотрел на Феличи. — Боюсь, что мне нужно уходить, синьор. «Вильгельм Колер», который вез еврейских детей из Австрии, затонул в Босфоре.

* * *


Оберштурмбанфюрер фон Хайссен подал знак официанту.

— Еще одну бутылку Шато Латур.

Обеденный зал в «Пера Палас» был одним из самых красивых в Стамбуле. Великолепная хрустальная люстра, тяжелые бархатные занавески, хрустящие белоснежные скатерти и серебряные столовые приборы дополнялись отличным винным погребом, где имелись некоторые лучшие в мире вина.

— Вы считаете, что предложению о создании Банка Ватикана будет дан ход, Альберто?

Феличи кивнул.

— Я предполагаю, что следующим Папой станет Пачелли, а он очень хочет организовать его. Информация, разумеется, конфиденциальная, но он уже предложил мне войти в правление этого банка.

— Замечательные новости, Альберто. — Фон Хайссен поднял свой бокал. — Я полагаю, что такой банк будет обладать очень хорошим капиталом.

— Я думаю, что для правильных клиентов мы сможем предложить такие услуги, с которыми не сравнятся никакие наши конкуренты в Цюрихе, — спокойно ответил Феличи.

Фон Хайссен улыбнулся, моментально вспомнив о содержимом бронированной комнаты под штабом СС в Маутхаузене.

— Что касается другого нашего вопроса, — продолжал Феличи, — то чуть раньше сегодня вечером я встречался с архиепископом Ронкалли. Видимо, в Босфоре произошло столкновение судов. И похоже, что одним из них был корабль, который вез еврейских детей из Вены.

— Что вы говорите! Что ж, это очень опасный участок пролива, — ответил фон Хайссен, очень тщательно подбирая слова. — Кто-нибудь спасся?

— Пока неизвестно, но Ронкалли принимает во всем этом живое участие.

* * *


— Сколько человек спаслось? — спросил Ронкалли у матери-настоятельницы, когда приехал в монастырь Сестер Сиона в старом квартале Стамбула Пангали.

— Всего трое, ваше превосходительство. Мальчик и две старших девочки, — ответила сестра Марта, ведя его за собой по узкому каменному коридору, который вел к импровизированному лазарету.

Ронкалли сделал глубокий вдох и перекрестился. Восемнадцать юных душ… В такие минуты он начинал сомневаться в существовании Бога.

— Маленький мальчик лежит на последней кровати, — тихо сказала сестра Марта, — его зовут Ариэль. Его отца убили фашисты, мать находится в немецком концентрационном лагере, а сестра потерялась во время столкновения. — Глаза ее наполнились слезами.

Ронкалли взял Ариэля за руку. Что он мог сказать этому маленькому мальчику, который за свою короткую жизнь уже перенес столько страданий?

— Мне очень, очень жаль, — наконец произнес он. — Я просто хотел, чтобы ты знал: ты не один.

Ариэль молча кивнул, смахнув со щеки слезу.

Обернувшись, Ронкалли увидел рядом с собой еще одну сестру-монахиню.

— У входа стоит немецкий офицер, ваше превосходительство, — шепнула она.

Ронкалли кивнул.

— Скажите ему, что я сейчас приду.

Ариэль смотрел, как Ронкалли выходит из комнаты, чувствуя, что этому человеку можно доверять. Он в очередной раз полез под подушку и облегченно вздохнул. Карты по-прежнему были на месте.

У двери Ронкалли ждал офицер СС в безупречной военной форме. При виде его Ронкалли захотелось отшатнуться, но все же он двинулся вперед.

— Чем я могу быть вам полезен, офицер? — мягко спросил он.

— Я оберштурмбанфюрер Карл фон Хайссен, ваше превосходительство. Я явился, чтобы от имени правительства Германии высказать соболезнования, а от себя лично — передать наилучшие пожелания спасшимся. Ужасная трагедия.

— Вы очень добры, оберштурмбанфюрер. Однако я уверен, вы понимаете, что дети до сих пор находятся в шоке. И может пройти несколько дней, прежде чем к ним начнут пускать посетителей. Не могли бы вы прийти сюда послезавтра… скажем, сразу после обеда?

Фон Хайссену с трудом удалось скрыть свое раздражение.

— Ну, разумеется, ваше превосходительство. Итак, послезавтра.

* * *


Было уже далеко за полночь, когда Ронкалли и Мордекай Гершель организовали переправку детей в посольство Ватикана для большей безопасности.

До самого утра они с Гершелем упорно работали за письменным столом Ронкалли при тусклом свете свечи. Никогда еще свидетельства о приеме католической веры не выписывались с таким вниманием и любовью.

— Завтра вечером пароход «Звезда Белиза» отправляется в Британский Гондурас и Гватемалу, — сказал Гершель, протирая глаза. — Я организовал там три койки, а в Гватемала-сити у нас есть свой агент, который встретит детей. Завтра утром я отнесу эти бумаги в Отдел иммиграции и сделаю им турецкие паспорта.

Ронкалли улыбнулся.

— Там, откуда я приехал, на это ушли бы долгие недели… Domani, domani, вечно приходите domani.[65 - Завтра (итал.)]

— К счастью, Анджело, мы сейчас не в Италии, и у меня там есть человек, который нам сочувствует. Надеюсь только, что дети будут готовы перенести это путешествие.

— Дети могут быть поразительно стойкими, Мордекай, хотя я беспокоюсь насчет Ариэля Вайцмана, — сказал Ронкалли. — Ему пришлось пережить такое, чего любому взрослому хватило бы на целую жизнь.

* * *


Архиепископ Ронкалли медленно вел свой потрепанный «фиат» вдоль темной территории порта на южном берегу залива Золотой Рог. Бетонные плиты были до сих пор мокрыми после прошедшего накануне ливня, и в тусклом свете, пробивавшемся из иллюминаторов пришвартованных у причала кораблей, влажно поблескивали железнодорожные рельсы.

— Это здесь, — тихо сказал Гершель, — в конце пирса.

Из единственной трубы «Звезды Белиза» шел черный дым, команда готовилась к отплытию. Ронкалли остановил свой старенький автомобиль возле шаткого трапа, но когда он потянул на себя рукоятку ручного тормоза, темноту разрезал свет двух мощных фар стоявшего в тени «мерседеса». С пассажирского сидения поднялся высокий белокурый офицер СС. Ронкалли тут же узнал его.

— Итак, что же привело вас в порт столь поздней ночью, ваше превосходительство? — Фон Хайссен ударил себя по ладони кожаным хлыстом раз, другой.

— Я мог бы задать тот же вопрос и вам, оберштурмбанфюрер, — ровным голосом ответил Ронкалли, выходя из своей машины.

— Я надеюсь, вы не планируете тайно вывезти этих детей из страны, — вежливо сказал фон Хайссен, глядя через плечо Ронкалли на троих детей, ютившихся на заднем сидении автомобиля. — Боюсь, что у моего правительства есть серьезные сомнения по поводу подлинности их документов, а также того, каким образом они сами оказались в Стамбуле.

От страха желудок Ариэля сжало спазмом. Он смотрел в глаза убийце своего отца, еще не зная, что его мама тоже умерла. Ариэль ненавидел этого немца всеми фибрами своей юной души.

— Я думал, что у рейха есть более серьезные дела, чем иммиграция детей, оберштурмбанфюрер.

— Что там у вас происходит? Мы сейчас отплываем! — с сильным испанским акцентом крикнул невысокий коренастый капитан «Звезды Белиза», спускаясь по трапу.

— Эти еврейские дети находятся под опекой германского правительства, капитан, — сказал фон Хайссен. — Если вы возьмете их к себе на борт, вас обвинят в похищении людей. И я думаю, что ваши хозяева будут не слишком довольны, если их судно реквизируют в следующем же порту.

Ронкалли сделал шаг вперед.

— Капитан, оберштурмбанфюрер ошибается. Все эти дети являются католиками и находятся под опекой монастыря Сестер Сиона здесь, в Стамбуле. — Он вынул из своего портфеля документы детей и их паспорта.

Капитан «Звезды Белиза» взглянул на бумаги и, посмотрев на Ронкалли, пожал плечами.

— Если есть какие-то сомнения, это не мои проблемы, синьор, — сказал он, возвращаясь к себе на корабль.

По лицу фон Хайссена медленно расползлась улыбка.

В три прыжка Мордекай Гершель перехватил капитана уже у самого трапа.

— Их бумаги в идеальном порядке, капитан, и к тому же юрисдикция германского правительства не распространяется на турецкий порт.

Он вынул из кармана толстую пачку турецких лир. Глазки капитана заблестели, пока он переводил взгляд с денег на детей и обратно.

— Давайте их на борт, — в конце концов сказал он, — мы отправляемся через десять минут.

Поднявшись на поржавевшую палубу грузового парохода, Ариэль опустил руку в карман, в сотый раз проверяя, на месте ли карты, которые его отец назвал очень важными.




20


Рим, 1944

— Gloria in excelsis Deo. Et in terra, pax hominibus bonae voluntatis…[66 - Слава в вышних Богу. И на земле мир людям доброй воли (лат.)] — прочел Эудженио Пачелли, ныне Папа Пий XII, из литургической книги Missale Romanum, которую держал один из его секретарей.

— Генерал-майор Уильям Джозеф Донован: за боевые подвиги, письменные труды и поступки, способствовавшие распространению веры, а также защите и прославлению дела святой Церкви, — нараспев произнес другой секретарь Папы.

Он поднес Папе красную бархатную подушечку, в центре которой лежал орден Святого Сильвестра — большой восьмиконечный золотой крест с белой эмалью. Этого папского рыцарского звания, одного из наиболее престижных, за все время после его учреждения в 1841 году Папой Григорием XVI удостоились менее сотни человек.

Начальник службы разведки и глава Управления стратегических служб Франклина Делано Рузвельта сделал шаг вперед. Со временем это недавно образованное американское ведомство станет известно как ЦРУ. Сурового вида старый генерал склонил голову, позволив Пию XII повесить себе на шею золотую цепь высокой награды.

— Это для меня высокая честь, ваше святейшество. Благодарю вас, — сказал он, целуя папский перстень.

— Мы очень рады. Это целиком заслуженная награда.

Альберто Феличи присоединился к вежливым аплодисментам. Жалованное Папой рыцарское звание цементировало то, что впоследствии станет долгосрочным альянсом между Ватиканом и ЦРУ. Феличи про себя улыбнулся. Все становится на свои места. Новый Папа согласился с его рекомендациями в отношении финансов, а недавно созданный Банк Ватикана получил преимущество, которого не имел никакой другой банк в мире: он был защищен от внешних аудиторских проверок. Собственное положение Феличи как члена правления давало ему беспрецедентную личную власть. И она еще увеличивалась благодаря назначению на должность ответственного по связям Ватикана с разведывательным ведомством Донована. Эту власть Феличи намеревался в полной мере применить при встрече с Донованом в его римском офисе, назначенной сегодня на вторую половину дня.

* * *


— Коммунизм — это величайшая угроза, с которой столкнулись Соединенные Штаты со времен прихода к власти Гитлера! — отрывисто бросил Донован.

«Дикий Билл», как его называли за глаза, не был склонен к компромиссам. Феличи кивнул. Войне с Японией на тихоокеанском театре военных действий еще только предстояло прийти к своей трагической развязке в Хиросиме и Нагасаки, но война с Германией уже шла к концу, а на горизонте тем временем появилась следующая угроза. Скоро опустится «железный занавес», который разделит Европу на две части. Чтобы США и Ватикан преуспели в своей борьбе с коммунизмом, ключевых нацистских ученых и работников разведывательных служб следовало вывезти из Германии. И в ведомстве генерала Донована уже составили сверхсекретный список этих лиц.

— Список, который сейчас лежит перед вами, пока предварительный. — Генерал Донован дал команду троим сотрудникам разведки проработать возможные пути бегства. — Нам понадобится любой немецкий офицер, знакомый с ситуацией в Советском Союзе, включая советскую логистику и промышленный потенциал. Добавьте сюда еще всех немецких ученых, которые могли бы помочь нам в войне на Тихом океане.

— Но отсюда, разумеется, следует исключить всех тех, кто был членом нацистской партии?

Донован мрачно взглянул на сидевшего перед ним очкарика, офицера связи государственного департамента.

— Послушай, сынок, в этой чертовой Германии любой ученый является членом нацистской партии. Включая Вернера фон Брауна — вероятно, лучшего специалиста по ракетам на всей планете. И поэтому, прежде чем вы, ребята с «туманного дна»,[67 - «Туманное дно» — неформальное название Государственного департамента США, произошло от названия местности — осушенного болота, где было возведено здание этого ведомства.] начнете забивать голову всякими пустяками, лучше спросите себя, хотите вы, чтобы эти парни работали на Сталина или на Дядю Сэма? — Генерал был убежден, что Америка должна делать все от нее зависящее, чтобы предотвратить угрозу, исходящую от Советского Союза. — Их досье потом можно будет подправить… Самое трудное — это их вывезти.

— Генерал, я думаю, что мы могли бы здесь вам помочь, — сказал Феличи. — Перевал Бреннер на австрийско-итальянской границе по-прежнему остается главным маршрутом выезда из Германии, и у таких известных людей, как фон Браун, могут возникнуть там большие трудности — если только его не загримировать.

— Под кого? — спросил сотрудник госдепартамента.

— Скорее всего, никто не станет допрашивать священника, особенно если у него есть паспорт Ватикана. Я бы добавил в этот список еще одного человека, генерал, — продолжал Феличи, подвигая ему листок бумаги через стол. — Штандартенфюрер фон Хайссен является одним из ближайших соратников рейхсфюрера Гиммлера. Я думаю, для разведки США он будет весьма полезен.

* * *


— Все ценности делим пополам — пятьдесят на пятьдесят, штандартенфюрер. Решать вам, — сказал Феличи фон Хайссену. — Мои источники в разведке очень надежные: Одиннадцатая бронетанковая дивизия США уже форсировала Дунай, через несколько дней они будут здесь.

— Это золото в бронированной комнате стоит более трех миллионов рейхсмарок, синьор. Пятьдесят процентов — это непомерно много!

Феличи пожал плечами.

— Сотни килограммов золота вывезти непросто. Даже если вы проскочите через американские патрули, ваши шансы на то, чтобы пересечь с ними границу Италии, — не говоря уже о том, чтобы без дипломатического иммунитета попасть с ними в Центральную Америку, — ничтожны, я бы сказал.

Фон Хайссен был похож на загнанную в угол крысу.

— Похоже, особого выбора у меня и нет, — проворчал он.

Радиоприемник в его кабинете, настроенный на волну успешно продвигающихся вперед сил союзников, пропищал, сигнализируя о времени выпуска новостей.

— Говорит служба зарубежного вещания Би-Би-Си. Главное сообщение этого специального выпуска: война в Европе, как ожидается, должна закончиться в течение ближайших нескольких дней. После самоубийства канцлера Германии Адольфа Гитлера тридцатого апреля генерал Альфред Йодль, начальник штаба оперативного руководства Верховного командования вермахта, как ожидается, должен подписать акт о безоговорочной капитуляции в штаб-квартире генерала Эйзенхауэра в Реймсе. Премьер-министр Великобритании Уинстон Черчилль…

В дверь постучали.

— Herein![68 - Войдите! (нем.)]

Оберштурмбанфюрер Брандт, ныне заместитель коменданта лагеря, был бледен и взволнован.

— Поступают доклады о появлении на подъездах к Маутхаузену бронеавтомобилей из Сорок Первого разведывательного эскадрона США, господин комендант. Они могут быть здесь через двадцать четыре часа.

Фон Хайссен со злостью кивнул.

— Вермахт предал наше отечество, Ганс. Распустите охрану и скажите им, чтобы они растворились среди штатских. Евреи позаботятся о себе сами. И скажите моему водителю и адъютанту, чтобы они были наготове.

— И каким же образом вы планируете вытащить меня отсюда, синьор? — спросил фон Хайссен, когда Брандт вышел.

Феличи протянул фон Хайссену небольшой пакет.

— На дорогах будет царить хаос, и я собираюсь воспользоваться им. Сутана в этом пакете была сшита по вашим размерам. Если вас кто-нибудь спросит, вы работаете в германском отделении Государственного секретариата Ватикана. В этих бумагах указано ваше новое имя — отец Бартоло Эрнандес. Нам понадобится небольшой грузовик для золота, которое будет уложено в деревянные ящики и опечатано печатью Святейшего престола. Отсюда мы направимся в Вену, где золото будет временно храниться в подвалах отеля «Империал», а затем будет переправлено в Банк Ватикана в Рим. Если у нас возникнут проблемы, разговаривать буду я, вы поняли меня? А теперь, если не возражаете, я хотел бы осмотреть помещение, где вы храните ценности.

Фон Хайссен набрал комбинацию кода на двери бронированной комнаты в задней части каменного подвала и распахнул ее; за ней ровными рядами лежали золотые слитки, на каждом из которых стоял оттиск в виде свастики и орла Третьего рейха. Он открыл ящик и вынул оттуда нательный крест Леви.

— Это изъяли у одного заключенного-еврея, — сказал он. В мягком освещении хранилища засияли крупные бриллианты, окружавшие громадный рубин в центре. — Вы можете получить его, но только после того как я благополучно покину Германию.

Феличи с трудом удавалось скрыть свое возбуждение. Этот крест не был похож ни на что, виденное им до сих пор, и, безусловно, сам по себе уже стоил небольшое состояние.

* * *


Высокий долговязый американский солдат снял с плеча свой карабин M1 и помахал рукой черному «мерседесу» и небольшому грузовичку, чтобы они остановились у дорожной заставы на выезде из Маутхаузена. На обочине виднелись сгоревшие немецкие танки и автомобили, а сама дорога была забита бронемашинами и танками Одиннадцатой бронетанковой дивизии США. Когда водитель фон Хайссена, одетый в широкие брюки и свитер с высоким воротником, остановил машину, у них над головами низко пролетел истребитель «Мустанг».

— Ваши документы, пожалуйста, — сказал капрал. — Далеко же вас занесло от дома, святой отец, — добавил он, заметив у фон Хайссена стоячий воротничок священника.

— Ja… но дело Божье не знает остановок, не так ли? — ответил фон Хайссен с вежливой улыбкой.

— Там, куда вы направляетесь, господа, эти чертовы дороги… простите меня, святой отец. Отсюда до самой Вены ужасный бедлам.

— И все же мы должны воспользоваться своим шансом, капрал, — ответил Феличи. — Мы здесь по делам Ватикана, и нам необходимо к вечеру попасть в Вену. Как правильно сказал отец Эрнандес, дело Божье не кончается никогда.

— Что ж, желаю удачи, — сказал капрал, возвращая им паспорта.

— Да храни тебя Господь, сын мой, — нараспев произнес Феличи.

Фон Хайссен вновь положил паспорт в секретное отделение своего портфеля, точно такое же, в каком лежала обтрепанная карта Вайцмана. Несмотря на разорение своей родины, фон Хайссен твердо решил продолжить поиски Кодекса майя.




Книга вторая





21


Белый дом, 2008

— Иранцы успешно обогатили тысячу восемьсот килограммов оружейного урана, господин президент, чего более чем достаточно, чтобы создать атомную бомбу, способную уничтожить древний Иерусалим или Тель-Авив.

Вице-президент Уолтер Монтгомери, лысый мужчина с лишним весом, сердито оглядел всех сидящих за полированным столом красного дерева в недавно обновленном зале оперативных совещаний Белого дома: не осмелится ли кто-нибудь ему возразить. В Совет национальной безопасности входили самые влиятельные мужчины и женщины Соединенных Штатов: министр обороны, госсекретарь, министр финансов, помощник президента по вопросам национальной безопасности, председатель Объединенного комитета начальников штабов и директор Центрального разведывательного управления. Их главные консультанты сидели в ряд на стульях под висевшими на стенах новыми плоскими телеэкранами.

— Я попросил ЦРУ вкратце ознакомить нас с ситуацией, — раздраженно закончил вице-президент, кивнув в сторону человека, ожидавшего за кафедрой для выступлений.

Куртис О’Коннор только что вернулся после секретной разведывательной операции в Исламской республике Иран. Он понимал все риски, которые возникнут, если Соединенным Штатам придется открывать третий фронт на Ближнем Востоке. В Афганистане верх начинает брать Талибан, а в боях в Ираке уже погибло 4000 молодых американцев. Еще десятки тысяч солдат стали инвалидами.

— Операция «Сасанид»[69 - Сасаниды — иранская династия, правившая в III–VII вв. на Ближнем и Среднем Востоке.] была начата два года назад, сразу вслед за отказом президента Махмуда Ахмадинежада прекратить обогащение урана, — начал О’Коннор. — «Сасанид» включал в себя электронный перехват телефонных разговоров, электронных и факсовых сообщений, а также наблюдение со спутников за территориями, где, как мы предполагаем, иранцы строят свои ядерные объекты.

Спутники-шпионы «Ки-Хоул» Национального управления военно-космической разведки, размером со школьный автобус, двигались по орбите со скоростью более шести километров в секунду. Летая над Ираном на высоте 36 000 километров, они обеспечивали такое качество изображения, что на снимках можно было четко рассмотреть номер автомобиля или название улиц на домах. Сложные оптические устройства работали в диапазоне ближнего инфракрасного излучения и теплового излучения, так что могли видеть сквозь темноту и облака. Но каким бы хорошим ни было покрытие территории этими спутниками, О’Коннор знал, что в нем по-прежнему есть и пробелы.

— Несмотря на непрерывное круглосуточное наблюдение, у нас нет надежных данных о системе выявленных иранских бункеров и туннелей, и мы подозреваем, что они могут вести дальнейшее строительство ядерных предприятий глубоко под землей, — продолжал О’Коннор. — Съемка со спутников также не может дать точную информацию о том, что происходит внутри отдельного здания. До настоящего момента Иран признал существование только двух ядерных объектов. Первый из них расположен в Исфахане в центральном Иране. — О’Коннор использовал лазерную указку, чтобы показать местоположение этого объекта на карте у себя за спиной. — Главной функцией предприятия в Исфахане является превращение уранового концентрата в гексафторид урана. Второй завод находится в Натанце.

Он показал на область неподалеку от Тегерана.

— Несмотря на то что по большей части мы надеемся на высокие технологии, нам все же удалось сохранить нескольких агентов на земле, — сказал О’Коннор, взглянув на министра обороны, — и оба этих предприятия сейчас находятся под нашим постоянным наблюдением с земли. Один из наших агентов подтвердил, что на предприятии в Натанце имеются высокоскоростные центрифуги, вероятно, до пятидесяти тысяч штук, которые используются для превращения гексафторида из Исфахана в высокообогащенный оружейный уран. Гораздо большее беспокойство вызывает новое предприятие, строящееся внутри горного массива в районе Фордо, рядом с древним городом Ком. — О’Коннор показал на цепочку холмов к юго-западу от Тегерана. — Это предприятие находится на территории базы Исламской революционной гвардии, а руководит им Организация атомной энергии Ирана — или ОАЭИ, — хотя мало кто знает об этом строительстве, даже среди сотрудников ОАЭИ.

— Но оно точно предназначено для военных целей?

Президент Денвер Харрисон выглядел уставшим и сбитым с толку. Начиная с середины своего второго срока на этом посту, он сильно постарел. Куртис О’Коннор давно считал, что этот президент уже потерял почву под ногами. Реальная власть в администрации находилась в руках вспыльчивого и раздражительного вице-президента Монтгомери.

— Наш агент в Коме уверен, что да, господин президент. Он насчитал там всего три тысячи центрифуг. Этого слишком мало, чтобы обогатить достаточное количество урана для атомной электростанции…

— Но вполне хватит, чтобы сделать несколько атомных бомб, — отрезал Монтгомери. — Время уходит, господин президент. Нам необходимо вывести из строя все три этих предприятия, и нужно сделать это прямо сейчас.

— Израильтяне уже рассматривают такой вариант, — добавил госсекретарь. — Угрозы Ахмадинежада смести Израиль с лица земли уже переполнили чашу их терпения, и мы опасаемся, что они могут нанести упреждающий удар.

Госсекретарь умолк. Все в этом зале знали, что Израиль представляет собой непровозглашенную ядерную державу, и прецедент демонстрации силы уже был. Когда в 1956 году харизматический президент Египта Гамаль Насер национализировал Суэцкий канал и затопил десятки судов, груженных цементом, чтобы воспрепятствовать использованию его на Западе, Израиль предпринял действия, не согласованные со своим большим и могущественным союзником. Не сообщив ничего президенту Эйзенхауэру, премьер-министр Давид Бен-Гурион направил израильские танки на удерживаемую египтянами Газу, а десантники генерала Ариэля Шарона углубились далеко в Синайскую пустыню, удивив египтян своим появлением в нескольких милях от Суэцкого канала. Будут ли израильтяне снова действовать в одностороннем порядке? Этот вопрос повис в напряженной тишине над столом совещаний.

— А иранцы в состоянии нанести удар по Израилю? — спросил президент, глядя на О’Коннора.

— Пока нет, но они очень близки к испытанию новой версии своей ракеты «Саджиль-2». — О’Коннор переключил экран, и на нем появился снимок новейшей иранской ракеты класса «земля-земля». Блестящий черный корпус «Саджиль-2» стоял на стартовой площадке у подножия горной гряды к юго-западу от Тегерана. — «Саджиль-2» в состоянии нести ядерную боеголовку и снабжена твердотопливными ракетными двигателями, сходными с теми, что стоят на наших ракетах «Минитмен-1». Хотя, по нашим стандартам, это уже довольно устаревшая технология, для иранцев это значительный шаг вперед, который обеспечит их ракете радиус поражения более двух тысяч километров. — О’Коннор нажал кнопку пульта дистанционного управления, и на втором экране появилась карта Ближнего и Среднего Востока. — Таким образом, иранцы могут не только стереть с лица земли Тель-Авив и Иерусалим, но достать и до всех наших военных баз на Ближнем Востоке даже из восточной части Ирана; при пуске из западной части страны в радиус поражения попадают уже Афины и Стамбул.

— Тем больше оснований, чтобы мы начали действовать раньше их, — настаивал вице-президент.

О’Коннор покачал головой.

— Весь наш анализ ситуации показывает, что удар по Ирану обернется катастрофой, господин президент. Во-первых, это практически наверняка приведет к тому, что Иран перекроет Ормузский пролив. А через него идет восемьдесят процентов мировых поставок нефти.

Монтгомери был очень раздражен, но О’Коннор продолжал давить.

— Господин президент, по данным нашей разведки, предприятие в Фордо расположено настолько глубоко под окружающими горами, что даже наши самые мощные авиабомбы для разрушения подземных бункеров не смогут его уничтожить. Среди наших аналитиков широко распространено мнение, что лучшей стратегией в этом случае будет не нападение на Иран, а установление диалога с его правящей верхушкой, а также с Сирией. Настоящая власть в Иране принадлежит не Ахмадинежаду, а их духовному лидеру, аятолле Хаменеи. Если Соединенные Штаты будут придерживаться более сбалансированной политики в отношении оккупированных территорий и усилят давление на Израиль, чтобы прекратить застройку поселений и решить палестинский вопрос, с нашей точки зрения, иранцы могут сесть за стол переговоров.

— Достаточно, О’Коннор, — резко сказал вице-президент. — Вы говорите о вещах, которые не входят в вашу компетенцию; к тому же, вы, видимо, не знаете об экспериментах, которые проводятся на Аляске.

Президент выглядел озадаченным.

— Сейсмическая томография, господин президент, — пояснил Монтгомери. — Радиоволны очень низкой частоты, которые можно использовать для выяснения точного месторасположения подземных объектов. Есть многообещающие результаты, указывающие, что при увеличении мощности излучения до достаточно высокого уровня можно разрушать подземные туннели и предприятия.

* * *


— Немедленно соедините меня с ЗДО Уайли! — рявкнул Монтгомери секретарше, ворвавшись в свой кабинет.

Заместитель директора ЦРУ по операциям был ответственным за все секретные разведывательные кампании США во всем мире, и в настоящее время Говард Дж. Уайли был вторым лицом в ЦРУ, если говорить о реальной власти. Зачастую он знал даже больше, чем директор, должность которого в прошлом занимали такие влиятельные люди, как Джордж Буш-старший и Уильям Дж. Кейси.

— Что, черт возьми, возомнил о себе этот О’Коннор? — резко спросил вице-президент, когда его соединили с ЗДО Уайли по секретному каналу связи.

— Я только что узнал об этом, господин вице-президент. Могу заверить вас, что он получит дисциплинарное взыскание.

— Взыскание? Да его нужно выгнать к чертовой бабушке! Если дать волю вот таким О’Коннорам, то скоро, черт побери, мы будем приглашать Ахмадинежада вместе с его сумасшедшими мусульманскими лидерами на какое-нибудь барбекю на лужайке перед Белым домом! Он там слишком спелся с этими придурками из госдепартамента. Отправьте-ка вы его присматривать за Мугабе и его гангстерами. А еще лучше — забросьте его на Аляску. Может быть, жизнь среди медведей и этих проклятых эскимосов раскроет перед ним более радужные перспективы.

— Считайте вопрос решенным, господин вице-президент, — ответил ЗДО Уайли, но этого можно было и не делать. На том конце линии уже положили трубку.




22


Гакона, Аляска

Такой жестокой снежной бури здесь никто не мог и припомнить. Ледяные ветра проносились по долине реки Коппер со скоростью больше ста километров в час. О’Коннор взглянул на экран камеры слежения, и его невольно передернуло. Столбик термометра упал до отметки минус пятьдесят градусов. «Аляска — слишком жуткое место, чтобы праздновать здесь свой сорок второй день рождения», — уныло подумал он, когда центр управления ПИССАВМ содрогнулся от очередного ураганного порыва обжигающе холодного ветра.

ПИССАВМ — это Программа исследования северного сияния активными высокочастотными методами, на первый взгляд совершенно безобидный научный проект, развернутый на базе, расположенной посреди дикой природы Аляски в районе Гаконы, в 320 километрах от Анкориджа, но перечень экспериментов уже вызвал у О’Коннора недоумение. Снаружи ветер наметал сугробы вокруг 180 мощных антенн, расставленных на площади почти в пятнадцать гектаров. Каждая из них была высотой более двадцати метров, по форме напоминая вращающуюся сушилку для белья с заднего двора, но, будучи объединенными в одну антенную систему, они могли генерировать радиоизлучение ошеломляющей мощности в 3,6 миллиарда ватт.

— Метель там просто сумасшедшая.

С улицы в двери, пригнувшись, нырнул доктор Тайлер Джексон, старший научный сотрудник ЦРУ в проекте ПИССАВМ, и прошелся по центру управления, смахивая снег с вытянутого угловатого лица и рыжей бороды. Нырять в двери долговязый ученый привык еще в юношеском возрасте, но сейчас Джексону исполнилось уже шестьдесят четыре, скоро на пенсию. Он работал на Агентство уже более сорока лет, но, как и О’Коннор, не всегда соглашался с политическим курсом, установленным штаб-квартирой ЦРУ в Лэнгли, штат Вирджиния.

— Причем разбушевалась не только метель, — ответил О’Коннор. — Иранцы только что совершили еще один пробный пуск своей ракеты «Саджиль-2».

За две недели, прошедшие после того, как О’Коннор прибыл в Гакону, между двумя мужчинами установились дружеские отношения. У обоих была серьезная научная подготовка, оба имели доступ к информации высшей степени секретности, и оба служили своей стране вопреки лишениям в тяжелых условиях Аляски.

— Взгляните на это. — О’Коннор перезагрузил снимки со спутника, на которых мощная двадцатишеститонная ракета величественно взмывала в ночное иранское небо со стартовой площадки на испытательном полигоне в Семнане неподалеку от Тегерана.

— Они проделали длинный путь за очень короткое время, — согласился Джексон. — Их следующим шагом будет трехступенчатый ракетный двигатель… после чего в зоне досягаемости окажутся такие города, как Рим и Лондон.

О’Коннор кивнул.

— На это может уйти не так много времени, учитывая их первый космический запуск, — видите вот эти детали и осколки, отлетающие от ракеты, когда она отрывается от стартовой площадки? Тем не менее уже примерно через год после него они вывели на устойчивую орбиту свой спутник.

— Вы думаете, что им помогают? К такой информации меня не очень-то допускали.

— Что им помогают, я знаю точно. Я видел доклады одного из наших агентов в Иране. Для ракет-носителей им нужна мартенситная сталь, из которой делается корпус ракеты. Это сверхпрочная низкоуглеродистая сталь, без которой нельзя изготовить легкую обшивку. В соответствии с международными соглашениями, торговля этим материалом строго контролируется, но иранцы все равно умудряются покупать ее; выходит, что кто-то им ее продает. Заготовки из медновольфрамового сплава для стабилизаторов управления твердотопливным двигателем также запрещено продавать Ирану, но каким-то образом им удается заполучить и это… вероятно, из Китая.

— А почему, собственно, вольфрамовый сплав?

— Продукты сгорания твердого топлива содержат оксид алюминия, который является чрезвычайно твердым абразивным материалом, — пояснил О’Коннор, — но иранцы сумели разработать стабилизаторы реактивного двигателя, которые выдерживают полные шестьдесят секунд горения первой ступени ракеты. Если им удастся решить проблему внешнего теплового экрана и к тому же создать ядерную боеголовку, баланс сил в мире изменится самым решительным образом.

— И вы считаете, что они уже близки к этому?

О’Коннор кивнул.

— В поступающих из Ирана донесениях сообщается, что они строят завод по обогащению урана в районе древнего города Ком, но этот завод расположен так глубоко в теле скалы, что его практически невозможно достать, по крайней мере, с помощью обычных авиабомб. У Пентагона имеется одна разработка, которую еще называют «тяжелый снаряд-пенетратор»: он несет заряд в сотни килограммов взрывчатки. На место он доставляется бомбардировщиком «Стелс», но даже этого может быть недостаточно, чтобы справиться с бронированными помещениями на большой глубине.

— Чем, вероятно, и объясняется то давление, которое оказывается на нас, чтобы ускорить эксперименты здесь, — угрюмо продолжил Джексон, — и это полное безумие.

— Что, так опасно?

— Научная часть совершенно не опробована, и только этого уже достаточно, чтобы быть осторожным.

— Попробуйте объяснить это вице-президенту.

— Ну да. Или еще какому-нибудь рвущемуся в бой начальнику из Пентагона. Вы видели их предложения по операции «Эфир»?

— В общих чертах.

— Там предусмотрено три этапа. На первом предполагается осуществить взрыв мощностью три миллиарда ватт для нагрева и поднятия границы ионосферы, чтобы посмотреть, сможем ли мы этим отклонить ракету от курса, а последняя фаза направлена на то, чтобы разработать способы контроля за погодой, чего военные пытаются добиться еще со времен Вьетнама. Но, какими бы опасными ни были эти эксперименты, больше всего меня беспокоит вторая фаза.

Джексон вставил портативный накопитель в компьютер О’Коннора и запустил презентацию в формате «Пауэр Пойнт», отмеченную грифом «Совершенно секретно».

— Вторая фаза включает в себя генерацию волн сверхнизкой частоты, или СНЧ, которые будут направлены к ядру Земли, точно так же, как в горнодобывающей промышленности используется сейсмическая томография для поиска месторождений нефти и природного газа.

— Только в горнодобывающей промышленности используются мощности порядка тридцати-сорока ватт?

— Вот именно. Известно, что при более высоких уровнях мощности можно просвечивать землю рентгеновским излучением, чтобы получать изображения туннелей и бункеров, но Пентагон хочет знать, сможем ли мы генерировать излучение сверхвысокой мощности, которое будет в состоянии разрушить подземные сооружения, — и одними из первых в списке таких объектов стоят иранские ядерные предприятия.

О’Коннор тихонько присвистнул.

— И мы всерьез собрались бомбардировать ядро Земли волнами мощностью в три миллиарда ватт?

— В Вашингтоне есть могущественные силы, которые твердо намерены выяснить, сработает ли это, и я опасаюсь, что наш директор — всего лишь марионетка, которая будет делать то, что ей скажут. Вы знаете, что такое чандлеровские смещения полюсов?

О’Коннор кивнул. Американский астроном Сет Карло Чандлер в 1891 году обнаружил колебания оси вращения Земли амплитудой до пятнадцати метров.

— Так вот, — продолжал Джексон, — один очень уважаемый индийский сейсмолог обратил внимание на данные Международной службы наблюдения за вращением Земли. За три месяца, предшествовавшие разрушительным землетрясениям и цунами 2004 года, чандлеровские колебания существенно увеличились. Обычно мы могли иметь в год одно землетрясение силой свыше семи баллов по шкале Рихтера — это мы называем «сильное землетрясение», — но в 2004 году обширное землетрясение произошло 23 декабря во впадине Маквари рядом с Новой Зеландией, и оно было мощностью 8,1 балла. А всего через три дня случилось еще более сильное землетрясение… в районе девяти баллов, если я не ошибаюсь… в результате которого образовалось цунами, унесшее сотни тысяч жизней на побережьях Азии. Сильные землетрясения возникают все чаще, а чандлеровские колебания поддерживаются перераспределением масс в расплавленном внешнем ядре Земли, а также в коре и океанах.

— Таким образом, если мы начнем бомбардировать ядро электромагнитным излучением мощностью в миллиарды ватт…

— Мы можем вызвать еще большие колебания. Это полное сумасшествие, но адмиралы и генералы никого не слушают.

— Так же, как и политики. А есть еще какие-нибудь данные, которые связывают колебания с частотой возникновения землетрясений?

— В 1967 году двое канадских ученых выдвинули теорию Мансинха-Смайли, которая связывала большие землетрясения с колебаниями оси вращения Земли, но основная научная общественность проигнорировала ее. И становится еще хуже.

Джексон обернулся к одному из компьютеров, набрал на клавиатуре серию команд и вывел на экран необычную фотографию, сделанную телескопом «Хаббл». Космический челнок «Дискавери» вывел одиннадцатитонный «Хаббл» на орбиту в 1990 году. Этот телескоп, размером больше тяжелого грузовика, делает полный оборот вокруг Земли за девяносто семь минут.

— На высоте триста шестьдесят километров «Хабблу» не мешают никакие искажения, связанные с атмосферой Земли, что позволяет нам получать чрезвычайно четкие снимки наиболее удаленных объектов нашей Вселенной. Это галактика NGC 1300, которая, по космическим меркам, находится очень близко от нас. Она удалена от Земли на расстояние примерно шестьдесят девять миллионов световых лет и имеет диаметр в восемьдесят восемь тысяч световых лет.

О’Коннор пристально смотрел на завораживающее изображение галактики в форме спирали с перемычкой, напоминавшей большое красно-синее вертящееся огненное колесо в созвездии Эридан.

— Хм. Восемьдесят восемь тысяч световых лет в диаметре… слово «большая», похоже, не в полной мере отдает должное таким размерам.

Джексон ухмыльнулся.

— Это да, особенно если задуматься над размерами нашей Вселенной. Только в галактике Млечный Путь насчитывается от двухсот до четырехсот миллионов звезд. Умножьте это на двести миллиардов галактик в космосе: такой масштаб трудно себе представить. Когда вокруг имеются триллионы планет, было бы абсурдно полагать, что жизнь есть только на нашей Земле, но я выбрал эту фотографию галактики NGC 1300 потому, что она похожа на нашу и ее центр четко различим. — Джексон указал на спиральное изображение на экране. — А в центре расположена черная дыра с невообразимой гравитационной и электромагнитной энергией.

— Она выглядит плоской — почти как диск.

— Верно. Мы с вами оба знаем, что черные дыры настолько мощные, что сплющивают все, что находится вокруг них. Ничто, даже свет, не может вырваться оттуда, — отсюда и название «черная», — и именно эта сила удерживает звезды и планеты этой галактики на своих орбитах. Однако один раз в каждые двадцать шесть тысяч лет наша Солнечная система проходит через плоскость, в которой расположена черная дыра в середине Млечного Пути. Если представить себе черную дыру центром обеденной тарелки, то наша Солнечная система старается выйти на край этой тарелки. — Джексон выдержал паузу, взвешивая то, что собирался сказать дальше. — Очередные двадцать шесть тысяч лет истекают в 2012 году, — наконец произнес он, — и в этот момент мы окажемся как раз напротив этой черной дыры.

— И это может как-то объяснить некоторые дикие выходки погоды?

— Да. А мы начинаем вмешиваться в равновесие Земли в момент, когда ее орбита наиболее неустойчива. Помимо всего прочего, магнитное поле Земли сейчас находится на самом низком уровне, зарегистрированном в истории. Магнитные полюса скачут по ледяным просторам Арктики и Антарктики на тридцать километров в год. Если сопоставить это с данными НАСА по солнечным пятнам, которые демонстрируют беспрецедентный уровень активности, то наша планета, мягко говоря, стоит на пороге весьма неопределенного будущего.

— Я видел распечатки с магнитометра, — согласился О’Коннор, представляя себе ту бездну, в которую могли ввергнуть Землю эксперименты в Гаконе.

— И мощность солнечных выбросов по-прежнему резко нарастает, — добавил Джексон, выводя на экран изображение колоссальных взрывов на поверхности Солнца. — По оценкам НАСА, пик активности солнечных пятен также придется на 2012 год, причем ее рост достигнет невиданных доселе уровней. Возможно, индейцы племени хопи и майя все-таки что-то знали.

— Вы думаете, что во всех этих мистических текстах все-таки что-то есть?

— Вполне вероятно. Мы считаем себя весьма продвинутой цивилизацией, но еще в 850 году нашей эры древние майя предсказали, что ровно в 11:11 утра в пятницу 21 декабря 2012 года наша планета точно поравняется с черной дырой Млечного Пути. Сейчас наши астрономы подтвердили, что майя были правы, вплоть до последней секунды. Если майя могли делать такие точные предсказания за восемьсот лет до того, как Галилей собрал первый телескоп, нам, вероятно, нужно сесть и уделить гораздо больше внимания их предостережениям.




23


Вашингтон

Вице-президент Уолтер Монтгомери должен был устроить вечерний прием для нескольких высших чиновников ЦРУ на лужайке своей официальной резиденции — величественного белоснежного особняка девятнадцатого века, выходившего на авеню Массачусетс. Он попросил ЗДО Уайли прийти пораньше, чтобы поговорить с ним в библиотеке на первом этаже.

В библиотеке, отделанной светлым деревом, стояли удобные кресла для отдыха с обивкой в тон бледно-бежевым обоям. В ней чувствовалось очарование Новой Англии, на фоне которого двое этих мужчин выглядели явно неуместными.

— Я надеюсь, что этому недоумку О’Коннору оказались по душе достопримечательности Гаконы, — сказал вице-президент, жестом приглашая Уайли сесть в кресло.

— Еще ближе к Сибири я его послать просто не мог, господин вице-президент. Он будет оставаться там, пока я не придумаю для него что-нибудь более долговременное.

— Хорошо. А как вам нравятся последние заявления этой сучки Вайцман?

Вице-президент Монтгомери швырнул на элегантный белый кофейный столик последний выпуск журнала «Археолог майя». В глаза бросалась фотография доктора Алеты Вайцман на обложке, стоящей перед Пирамидой Затерянного Мира в джунглях Тикаля, что в Гватемале. Заголовок гласил:






Вайцман обвиняет ЦРУ в причастности к геноциду гватемальских индейцев

Заявления, сделанные против «Школы Америк»





Уайли знал те реальные обстоятельства, которые стояли за этим заголовком, и у него были гораздо более весомые, чем у вице-президента, основания опасаться того, что правда всплывет. Стоит ли ему сообщать Монтгомери о дневниках, которые сохранил агент ЦРУ из Сан-Педро, бывший комендант фашистского концентрационного лагеря в Маутхаузене? О дневниках, которые сейчас пропали…

— Вряд ли мне нужно вам напоминать, Говард, что в скором времени нас ожидают выборы, — пророкотал Монтгомери, — а на данный момент мы по уши вляпались в дерьмо в Иране и Афганистане. И нам с президентом сейчас меньше всего нужно, чтобы центром внимания прессы стала наша разведка или секретные тюрьмы и пытки заключенных водой. Или гватемальцы, как в этом случае. Или мексиканцы, венесуэльцы либо еще какие-нибудь отбросы из всяких там южных краев. Никсон был прав насчет Латинской Америки. Всем в высшей степени плевать на это место.

— Я полностью согласен с вами, господин вице-президент. Там действительно оседает всякий сброд.

— Мне неважно, как вы это сделаете, но нужно приструнить эту Вайцман. Выясните, кто занимается выдачей лицензий на археологические раскопки, и направьте им денежное пожертвование от имени благодарного народа, но с одной оговоркой — чтобы эта женщина попала в черный список. Тот, кто считает, что Америку открыл не Колумб, а кто-то другой, недостоин лицензии. И установите за ней наблюдение. Если появится хотя бы намек на то, что она собирается рассказать о наших операциях в Гватемале, Парагвае либо где-то еще, избавьтесь от нее. А тем временем сделайте так, чтобы ЦРУ не попадало на страницы этой чертовой прессы.

— Предоставьте это мне, господин вице-президент. К тому времени, когда я покончу с Вайцман, — а заодно и с О’Коннором, — наши рейтинги у «АП» только возрастут.

Уайли и Монтгомери были очень вдохновлены результатами опроса, проведенного агентством «Ассошиэйтед Пресс», из которого следовало, что двенадцать процентов американцев либо вообще ничего не слышали о ЦРУ, либо не могли сказать о нем ничего плохого.

Когда позднее этим вечером ЗДО Уайли покидал резиденцию вице-президента, в голове его уже начал вырисовываться очередной ход в зловещей шахматной партии, где фигурами служили люди. Для этого хода, правда, потребуется отозвать О’Коннора из Гаконы, но зато в результате будет навсегда покончено с Вайцман.




24


Штаб-квартира ЦРУ, Лэнгли, Вирджиния

В отличие от своего предшественника, Говард Уайли всегда держал дверь собственного кабинета закрытой. О’Коннор, игнорируя протесты секретарши Уайли, громко постучал и, не дожидаясь ответа, вошел. Первое, что бросилось О’Коннору в глаза, — это современная мебель. Его предыдущее назначение было связано с угрозой исламских террористов на Олимпийских играх в Пекине. Том Макнамара, который в то время занимал пост ЗДО, был человеком понимающим, он настаивал на переговорах с иранцами и сирийцами, вместо того чтобы ввязывать Соединенные Штаты в еще одну кровопролитную войну, которую на Ближнем Востоке они выиграть не могли. Потертые диваны из потрескавшейся коричневой кожи, на присутствии которых в своем кабинете настаивал Макнамара, выглядели такими гостеприимными и просто приглашали сесть на них, но все это давно исчезло, вместе с традиционным приветствием босса: «Заходите, приятель. Присаживайтесь».

— Не очень-то вы спешили попасть сюда, О’Коннор. Садитесь, — не поднимая головы скомандовал Уайли и жестом показал на небольшой стул с прямой спинкой, продолжая читать досье в темно-красной обложке, которое лежало перед ним на полированном письменном столе.

О’Коннор про себя улыбнулся. Предложить гостю невысокий стул, а потом игнорировать его присутствие — классическая тактика авторитарного чиновника, рассчитанная на то, чтобы заставить человека нервничать; ее обычно используют люди, крайне неуверенные в себе. О’Коннор оглядел изменившуюся обстановку знакомого кабинета. Комната была освещена несколькими стильными настольными лампами, стены, отделанные деревянными панелями, были украшены картинами с эпизодами Гражданской войны. Повсюду были развешаны фотографии, на которых Уайли был запечатлен со всевозможными высокопоставленными лицами. Среди самых впечатляющих — снимок с Уайли, пожимающим руку Джорджу Бушу, и еще один, где они с вице-президентом позировали перед «Школой Америк», но внимание О’Коннора привлекли фотографии в рамках, расположенные на краю письменного стола. На первой из них Уайли стоял рядом с Папой Иоанном Павлом II и еще с одним архиепископом, которого О’Коннор не узнал. Со временем ему еще придется познакомиться с Сальваторе Феличи очень близко.

В отличие от непонятного архиепископа, человек, изображенный с Уайли на втором снимке, был узнаваем с первого взгляда. Очень молодой Уайли стоял перед вашингтонским отелем «Мейфлауэр» вместе с улыбающимся Дж. Эдгаром Гувером, директором ФБР. ЗДО продолжал игнорировать его, и О’Коннор задумался о прежних связях Уайли с Гувером. О’Коннор знал, что Говард Уайли никогда не был женат. Он начинал свою карьеру в ФБР, и его звездное восхождение вызвало широкие отклики во всяких старомодных изданиях, не замешанных в критике таких народных героев, каким был Гувер. В течение шести месяцев молодой, еще не оперившийся Уайли, не имевший практически никакого опыта работы, получил назначение в ближайшее окружение Гувера в штаб-квартире ФБР.

— У меня есть для вас новое задание, О’Коннор, — наконец сказал Уайли.

— А я только-только начал привыкать к Аляске…

ЗДО бросил на О’Коннора быстрый взгляд. В среде разведчиков Говарда Уайли называли Проныра. У него было прямоугольное лицо с длинным тонким носом и высоким лбом. Свои рыжеватые жесткие волосы он зачесывал назад без пробора. Роста Уайли был небольшого, примерно 5 футов 4 дюйма,[70 - Около 163 см.] и О’Коннор подумал, связана ли воинственная заносчивость Уайли с комплексом Наполеона, прошлыми связями с Гувером, или задатки придурка ему просто передались через ДНК от родителей. «Вполне вероятно, что это комбинация всех трех факторов», — иронично заключил О’Коннор.

— Это наше досье на доктора Алету Вайцман, — сказал Уайли, подвигая ему через стол тонкую папку. — Она археолог, работает на это убогое правительство Гватемалы, которому мы десять лет назад уже затыкали рот. Археолог должен заниматься раскопками старых косточек. А у этой слишком длинный язык.

— Мне почему-то казалось, Говард, что Бен Ладен с его джихадом, не говоря уже о Талибане, для нас более важны, чем какие-то непонятные археологи.

Лицо Уайли так покраснело, что стало сливаться с цветом его волос.

— Здесь я буду решать, О’Коннор, что важно, а что нет! — взорвался он, стукнув кулаком по столу. — Просто выясните все, что можно, об этой сучке Вайцман, а потом заставьте ее навсегда замолчать!

— Это представляется мне излишним. Да, она попала на обложку журнала, но «Археолог майя», вероятно, издается мизерным тиражом. И статью эту вряд ли можно отнести к центральным новостям дня.

ЗДО снова бросил на О’Коннора злой взгляд, и вены у него на висках заметно вздулись.

— Вы, О’Коннор, ступаете на чертовски тонкий лед. Вице-президент чуть с ума не сошел от этих ваших предложений насчет ведения переговоров с террористами, так что я советую вам не умничать, а просто делать то, что вам говорят, черт возьми!

Слова Уайли только подтвердили подозрения О’Коннора. Все это шло прямо сверху, а Проныра жестко следовал букве негласных инструкций ЦРУ в отношении уничтожения людей. Никогда не отдавай таких распоряжений письменно.

— В следующем месяце Вайцман отправляется на какое-то археологическое сборище в Вену, — продолжал Уайли, все еще гневно сверкая глазами. — Вы едете туда как человек, имеющий свой интерес к археологическим раскопкам культуры майя, так что я рекомендую вам освоить соответствующий жаргон.

Уайли поднялся во весь свой рост, давая понять, что разговор их закончен. О’Коннор подавил усмешку. Стоя Уайли казался еще ниже, чем сидя.

* * *


О’Коннор покидал кабинет Уайли в глубоких раздумьях. Шестое чувство, выработанное за бесчисленные часы, проведенные на опасных заданиях, говорило ему, что в деле этой Вайцман не все так просто. Уайли явно что-то недоговаривает, но что именно? О’Коннор знал, что присутствие ЦРУ, руководимого Белым домом, в Гватемале было долгим и кровавым. Может быть, доктор Вайцман как-то помешала операциям ЦРУ в Центральной Америке? Он направился в архив ЦРУ.

Говард Уайли, в котором до сих пор кипела злость, несколько минут смотрел в окно своего кабинета. Вице-президент был прав: отношение О’Коннора враждебное, и доверять ему нельзя. Открывая свой электронный почтовый ящик, как обычно, забитый письмами, Уайли уже знал, что ему для обеспечения выполнения своего приказа потребуется резервный план. Он открыл письмо Сальваторе Феличи, который сейчас был в Ватикане старшим кардиналом.






Приветствую вас, мой друг, и примите мои поздравления в связи с вашим новым назначением — вы его полностью заслужили!

Его Святейшество просил меня передать слова благодарности за брифинг по Ближнему Востоку, прошедший на прошлой неделе. Он был очень информативным, и вы можете не сомневаться, что кардинал-секретарь сделает все, что может, чтобы поддержать вашего президента в этом неспокойном районе.

В настоящий момент нас все больше тревожит Центральная Америка и исходящие оттуда угрозы для святой Церкви, мы потрясены волной поддержки в адрес теологии освобождения. Папа Иоанн Павел II недвусмысленно выступал против этого движения, и политика нового понтифика в этом отношении осталась неизменной. Более того, наше противодействие ему только усилилось.

К своему письму я также прилагаю статью одного гватемальского археолога, доктора Вайцман. Если вы помните, нам приходилось иметь дело с ее отцом, когда мы были в Гватемала-сити. Но его дочь представляет еще большую опасность. Она не просто выступает с критикой ЦРУ и Ватикана. Из моих собственных источников мне стало известно, что в данное время она проводит собственное расследование обстоятельств гибели ее семьи. Сейчас в этом еще нет ничего страшного, но вопросом нужно заняться, прежде чем дело выйдет из-под контроля и нанесет ущерб нашим с вами интересам.





Уайли раздраженно фыркнул. Электронная переписка между офисами Феличи и Уайли при пересылке шифровалась, но оригинал письма не был зашифрован, и Феличи нарушил одно твердое правило. «Операция, которую мы вместе разрабатываем, никогда не должна сопровождаться никакими записями», — подумал он, просматривая остальную часть сообщения.






Было бы очень полезно обсудить эти вопросы, представляющие для нас общий интерес, при личной встрече. Как скоро вы сможете посетить Рим? Обычный брифинг, проводимый вашими сотрудниками, стоило бы посвятить Центральной Америке, и, если позволит время, мы бы организовали частную аудиенцию с Его Святейшеством.

Недавно я получил несколько ящиков замечательного вина от своих друзей из Бордо, так что мы могли бы обсудить детали всех этих вопросов за парочкой бутылок отличного красного.

    

Ваш во Христе, Сальваторе Феличи







Говард Уайли повернулся на кресле и уставился невидящим взглядом в сторону деревьев позади лужайки, за которыми пряталась река Потомак. Пальцы его нервно барабанили по столу. О задании, которое он поручил О’Коннору, кроме него никто не знал, и, если с О’Коннором произойдет какой-либо непредвиденный инцидент, никто вопросов задавать не станет. Ему нужно было прощупать Феличи на наличие у того контактов в темных уголках Рима. Награждение Папой Пием XII генерала «дикого Билла» Донована большим крестом ордена Святого Сильвестра уже приносило свои дивиденды, и со времен Второй мировой войны союз между ЦРУ и Ватиканом стал еще прочнее. В 1978 году жена президента Картера Розалинда имела частную аудиенцию с Папой Иоанном Павлом II, в ходе которой она передала письмо из Вашингтона, где было предложено то, что происходило со времен Донована и до сих пор. В письме Картера говорилось о проведении регулярных брифингов ЦРУ для понтифика и приближенных к нему старших кардиналов. Сегодня в случае необходимости директор ЦРУ или Уайли могли связаться с его святейшеством по частной линии — добавочный номер коммутатора Ватикана 3101, — но Уайли обычно имел дело с кардиналом Феличи.

Электронное письмо от кардинала Феличи пришло исключительно вовремя. База ЦРУ в Риме находилась совсем неподалеку от Ватикана, и будет несложно организовать брифинг, посвященный нарастающей угрозе для католической церкви в Центральной Америке.




25


Вена

Конференция, посвященная майя, должна была начаться не раньше 8:30 утра, но О’Коннор был наготове уже в семь, выбрав удобную позицию в близлежащем кафе, откуда ему хорошо был виден выход из дома Алеты в квартале собора Святого Стефана.

Через три четверти часа доктор Вайцман вышла из своей квартиры; на ней был черный брючный костюм, сшитый на заказ, и высокие, до колен, сапоги на шпильках. Следовавший за ней на приличном расстоянии О’Коннор наблюдал, как она вышла в переулок, спускавшийся к станции метро Шварценплац. Удовлетворенный, он вернулся обратно. Вход в ее дом находился на Штернгассе, неподалеку от одного из самых известных в Вене британских книжных магазинов «Шекспир и Компания». Большие двойные деревянные двери, выходившие во внутренний дворик, были очень массивными, но для человека с таким опытом, как у О’Коннора, это не являлось препятствием. Он быстро оглядел узкую улочку, но увидел всего лишь трех пешеходов, причем все они удалялись от него. Чугунная щеколда легко поддалась под лезвием его ножа. Он закрыл за собой дверь и оказался в пустынном мощеном дворике, куда выходили бронированные двери нескольких подъездов.

Квартира номер четыре находилась в списке под домофоном на ближайшем подъезде, и напротив нее стояла только одна фамилия — Вайцман. «Как и большинство бронированных дверей, — подумал О’Коннор, — эти скорее служат для психологического комфорта, чем собственно для защиты». Он вставил в щель простого замка с цилиндровым механизмом и пятью штифтами маленький зацеп и придавил его. С помощью небольшой ромбовидной отмычки он утопил первые три штифта, после чего еще раз придавил и опустил за линию поворота замка оставшиеся два.

Цилиндр легко повернулся, и О’Коннор тихо распахнул металлическую дверь. Поднявшись на второй этаж, он снова столкнулся с таким же замком, который, однако, с первого раза ему не поддался. О’Коннор порылся в своем портфеле из мягкой кожи и вынул оттуда отмычку с более тонкой головкой. Лучший слушатель многих курсов специальной подготовки ЦРУ, О’Коннор сейчас мимолетно вспомнил старого мастера по вскрытию сейфов, которого вытащили из тюрьмы, чтобы тот обучал офицеров ЦРУ искусству взлома и проникновения. К юго-востоку от Ричмонда, штат Вирджиния, на Рошамбо-драйв есть одно место, которое официально называется «военно-морской полигон Кэмп Пири». На самом же деле здесь располагается одна из наиболее засекреченных тренировочных баз ЦРУ, где О’Коннор провел немало часов, осваивая мрачное ремесло своей профессии. Придавив совсем немного, только чтобы удерживать задние подпружиненные штифты замка за линией поворота цилиндра, он аккуратно нащупал последний штифт и вывел его за упор, который создал с помощью своего зацепа.

О’Коннор тихо закрыл за собой дверь из массива кедра. Короткий коридор вел в гостиную, окна которой выходили на Штернгассе и Юденгассе. Еще один коридор уходил налево мимо просторной кухни к спальням и ванной комнате в дальнем его конце. Он осмотрел гостиную. Мягкие ковры из белой шерсти и золотые с черным бархатные портьеры дополняли обстановку из мебели в стиле Людовика XV. Вдоль стен стояли книжные шкафы красного дерева, и О’Коннор быстро пробежал глазами по их содержимому. Учитывая биографию доктора Вайцман, было неудивительно найти здесь полки, полностью посвященные археологии и особенно культуре майя. Здесь были труды легендарного Альфреда Маудсли, который в конце девятнадцатого века начал современные исследования древней цивилизации майя, а также публикации Дж. Э. С. Томпсона «Арифметика майя» и «Солнечный год майя». Другие полки были посвящены работам Ньютона, Эйнштейна, Эрвина Шредингера и Макса Планка, причем книги последних трех имели дарственные надписи знаменитых авторов, адресованные профессору Леви Вайцману. О’Коннор тихонько присвистнул, вспомнив свои юношеские годы в Тринити-колледже в Дублине, где ему приходилось сражаться с уравнениями Шредингера, описывавшими такие чертовски сложные вопросы квантовой механики, как вращение электрона вокруг атома. А профессор Леви Вайцман, видимо, близко общался с некоторыми из самых ярких ученых, которых только видел мир.

Квартира была очень просторной, с тремя спальнями, одна из которых также от пола до потолка была заставлена полками с книгами. О’Коннор подергал дверцу большого стенного сейфа, но тот был заперт. Чтобы взломать его, потребуется какое-то время, поэтому он пока оставил его и переключил внимание на главную спальню. Он тщательно осмотрел ее, но не нашел ничего такого, что могло бы объяснять интерес Вашингтона. Он взял с тумбочки рядом с кроватью папку с надписью «Архивные записи из Бад-Аролсена» и быстро пролистал ее. В 2006 году правительство Германии наконец согласилось открыть доступ к фашистским досье на семнадцать миллионов человек, которые содержались в тюрьмах и лагерях и которых мучили и убивали палачи Третьего рейха. Там же, на тумбочке, лежали две книги: «Пополь-Вух», священная книга индейцев киче — одного из самых могущественных племен древних майя в горах Гватемалы, и «Пропавший Кодекс майя» монсеньора Матиаса Дженнингса. О’Коннор предполагал, что Вайцман сейчас могла как раз находиться на выступлении Дженнингса. Он положил книжку точно на то место, где взял ее, и направился дальше по коридору.

О’Коннор открыл дверь ванной комнаты. Среди личных туалетных принадлежностей Алеты стоял один пузырек лекарств с надписью «сарафем», до половины заполненный пурпурно-розовыми капсулами. Он осмотрел эти капсулы и сравнил их с образцами всевозможных цветов, форм и размеров из своего портфеля. «Интересно, — подумал он, — почему Алете был предписан флуоксетин, который также называется „прозак“, а для женщин имеет еще одно название — „сарафем“? Может быть, Алета принимает его из-за острой формы предменструального синдрома? Или у нее просто клиническая депрессия? Последнее более вероятно, хотя, если мое начальство с Пенсильвания-авеню хочет заполучить на блюде ее голову, собственные проблемы медицинского характера должны интересовать доктора Вайцман в самую последнюю очередь».

О’Коннор взял из своего портфеля маленький пакет и выбрал в нем капсулу, которая была похожа на те, что лежали в бутылочке доктора Вайцман, и которую ребята из научно-технического отдела в Лэнгли называли «аспириновая рулетка». В пурпурной капсуле содержалась мощная доза морфина, эквивалентная двумстам миллиграммам героина, которая более чем вдвое превышала дозу, способную убить даже законченного наркомана с высоким сопротивлением организма. Полиция обнаружит в ее крови морфин, и в прессе начнутся пересуды, но за неимением мотива и при отсутствии в пузырьке других отравленных таблеток полицейские заподозрят, что она употребляла наркотики, газетчики тут же потеряют к этому всякий интерес, а коронер будет вынужден прийти к заключению о причине смерти, которая лежит на поверхности.

О’Коннор остановился, припоминая свой разговор с Уайли, который происходил в Лэнгли. «Выясните все, что можно, об этой сучке Вайцман, а потом заставьте ее навсегда замолчать!» И снова возникал тот же вопрос, требующий ответа… зачем? «Вы, О’Коннор, ступаете на чертовски тонкий лед».

Впервые за свою долгую карьеру Куртис О’Коннор не подчинился приказу в ситуации, описанной как «явная и действующая опасность», приказу, который мог отменить только президент. О’Коннор очень сомневался, что президент имеет хотя бы малейшее понятие о том, что затевают вице-президент, Уайли и другие горячие головы из Пентагона. Он положил «аспириновую рулетку» обратно в свой пакетик и сунул его в портфель. ЦРУ сейчас было не тем агентством, куда он пришел двадцать лет назад, и он подчинится их приказу не раньше, чем узнает, почему Вашингтон хочет убить эту женщину.




26


Ватикан, Рим

Префект Конгрегации доктрины веры кардинал Сальваторе Феличи работал за громадным письменным столом в своем роскошном кабинете во Дворце святой инквизиции. Этот желтовато-серый дворец до сих пор носил свое зловещее имя. Отец Феличи, Альберто, был доверенным советником Папы Пия XII, и кардинал подхватил семейную традицию служения святой Церкви.

Кардинал Феличи был высок и хорошо сложен, он гордился своими прекрасными черными волосами с легкой проседью, которые были зачесаны назад под его пурпурной zucchetto — отличительной круглой шапочкой членов коллегии кардиналов. У него было вытянутое прямоугольное лицо с большим орлиным носом. Его пронизывающие серые глаза с темными кругами под ними были прикрыты, но от их зоркого, как у сокола, взгляда не могла укрыться ни одна мелочь. Ярость его нарастала по мере того, как он читал статью гватемальского археолога доктора Вайцман, которую ему услужливо переслал папский нунций в Гватемале. Красная ручка Феличи зависла наготове, пока он вникал в утверждения автора о существовании утерянного Кодекса и пытался расшифровать связанные стрелками знаки на рисунке календаря майя, который приводила Алета.






В отличие от наших линейных календарей, календари майя, как видно из рисунка, измеряли время короткими и длинными циклами, что давало им возможность предсказывать основные повторяющиеся события. Календари майя короткого и длинного счета пересекались, словно шестеренки в коробке передач. Большое колесо, Хааб, основывалось на циклах Земли, включая восемнадцать месяцев по двадцать дней в каждом, что давало 360 дней. Короткий девятнадцатый месяц состоял из пяти дней, что вместе составляло уже 365 дней. Маленькое колесо, священный Цолькин, основывалось на циклах звездного скопления Плеяды в созвездии Тельца, четко видимого на ночном небе планеты Земля. На 21 декабря 2012 года приходится редкое, происходящее один раз каждые 26 000 лет зацепление шестеренок календаря, который может давать предсказания на четыре, 4000 или 40 000 дней.

Мы живем в эпоху конца времени по календарю майя, конца времени, которое точно диктуется движением планет. Большой 26 000-летний цикл — точнее, цикл из 25 625 лет — состоит из пяти более мелких циклов продолжительностью по 5125 лет каждый, и майя вычислили, что наше Солнце, которое они называли Кинич-Ахау, один раз за каждый такой малый цикл проходит через центр нашей галактики.

Доказательств точности предсказаний майя существует множество. Более тысячи лет назад они предсказали солнечное затмение 11 августа 1999 года с точностью до секунды, — оно состоялось в 11:03:07 по единому всемирному времени, — затмение, которое было самым наблюдаемым в истории и первым, наблюдавшимся на территории Объединенного Королевства, начиная с 1927 года.

Сейчас мы находимся в пятом цикле нашего Солнца. Восстановленные в Гватемале стелы майя говорят, что четыре предыдущих цивилизации были полностью уничтожены в результате сокрушительных апокалипсисов, вызванных совпадением положения Солнца с осью, исходящей из центра галактики. Могучая энергия из центра вызывает вспышки звезд невообразимой мощности, что сопровождается сменой полюсов собственного магнитного поля Солнца. В таком случае, что же мы можем поделать со всем этим? Кодекс древних майя содержит ключ к спасению человечества, но старейшины потомков древнего народа продолжают хранить молчание о его местонахождении.













Пересекающиеся календари майя, позволяющие предсказывать события в будущем





На полях статьи в «Археологе майя» Феличи своей тонкой рукой, похожей на лапу паука, написал: «Языческие практики майя всегда представляли угрозу истинной вере. Их библиотеки были сожжены не зря. Если Кодекс майя существует, он обязательно должен быть найден и спрятан в секретном архиве. Вайцман ищет его, и за ней необходимо следить».

* * *


Феличи положил журнал обратно в лоток для поступающих документов и взглянул на стоявшую на видном месте на книжной полке репродукцию портрета Томаса де Торквемады, человека, постоянно вызывавшего в нем восхищение. Торквемада, великий испанский инквизитор, всегда непреклонно стоял на страже веры.

Феличи встал из-за своего письменного стола и, утопая туфлями из мягкой итальянской кожи в ворсе толстого пурпурного ковра, прошел к противоположной стене, где в обстановке доминировала бесценная картина Леонардо да Винчи «Святой Иероним», написанная маслом по дереву и взятая из запасников Ватиканской пинакотеки. Иероним был самым любимым святым Сальваторе Феличи. В 393 году нашей эры Иероним объявил половые сношения порочными, и Феличи тоже считал, что, помимо непосредственной функции воспроизведения рода, супружеские пары вообще должны воздерживаться от сексуальной активности. Он отодвинул картину в сторону, набрал код стенного сейфа, вытащил из него темно-красную папку со своим фамильным гербом, тисненным золотом, вернул картину на прежнее место и снова сел за стол. В этой папке находились копии документов ЦРУ по доктору Вайцман, которые Говард Уайли на прошлой неделе переслал ему с дипломатической почтой. В ней также были регулярные доклады папского нунция из Гватемала-сити, во многих из которых отмечалось повышение активности левых сил в правительствах американских государств, выступавших против римской Церкви.

Феличи откинулся на спинку роскошного кресла из мягкой красной кожи. Глубоко задумавшись, он смотрел через окно палаццо на трехсотлетнюю колоннаду Бернини по другую сторону площади собора Святого Петра. Дворец святой инквизиции, рядом с Порта Кавальери, древними воротами в стенах Ватикана, был построен в 1571 году Папой Пием V в качестве помещения для того, что позже стало называться Высшей священной конгрегацией римской и всеобщей инквизиции. В шестнадцатом веке святая Церковь потворствовала пыткам, широко применявшимся инквизицией. Для тех, кто не хотел мириться с католической верой, предусматривалось сожжение на костре — политика, которая превратила инквизицию Ватикана в одну из самых пугающих сил в Европе. Современному аналогу инквизиции в рамках Церкви было дано более мягкое название — Конгрегация доктрины веры, но находилось все это в том же здании, на том же месте и по-прежнему занималось разоблачением ереси. Как писала Алета в своей статье, над современной инквизицией более двадцати четырех лет возвышалась фигура кардинала Йозефа Ратцингера, получившего прозвище «Господень ротвейлер», прежде чем в 2005 году он был избран Папой и стал Бенедиктом XVI. Именно по этому пути и намеревался пройти кардинал Сальваторе Феличи. В свои шестьдесят два, с точки зрения перспектив избрания, будущий претендент на папство и ключи святого Петра был все еще молод; но только он один знал, что, если на поверхность каким-либо образом всплывет его прошлое, с его карьерой будет покончено.

Он нервно теребил в пальцах массивный золотой нагрудный крест, который висел на тяжелой золотой цепочке поверх его пурпурной шелковой перевязи. Цепочка была прикреплена к одной из тридцати трех шелковых пуговиц на сутане, каждая из которых символизировала один год жизни Христа. Необычный крест, инкрустированный большим рубином, окруженным двенадцатью крупными бриллиантами, появился у его отца во время войны. Феличи переключил свое внимание на угрозы позициям Церкви в Латинской Америке. Причем угрозы эти исходили не только от недавно избранных правительств, но и от резких высказываний известных ученых, среди которых первой в его списке стояла доктор Алета Вайцман. Он открыл ее досье, полученное из ЦРУ, но был прерван мягким стуком в массивную дверь кабинета. Вошедший личный секретарь Феличи, отец Кордона, прикрыл за собой дверь.

— Делегация ЦРУ уже в пути, ваше преосвященство. Управляющий делами его святейшества уже встретил их, и через двадцать минут они прибудут к Арке Колоколов, откуда их с эскортом проведут в личную библиотеку его святейшества.

Феличи знал всю эту процедуру наизусть, но желание быть проинформированным о каждой детали каждого визита не давало ему покоя.

— А вспомогательное оборудование для брифинга?

— Личный секретарь его святейшества сам все проверил, ваше преосвященство.

— Кто еще там будет?

— Кардинал-секретарь, а еще его святейшество попросил, чтобы также присутствовали префекты Конгрегации епископов, Конгрегации духовенства и Конгрегации католического образования.

Феличи раздраженно прищелкнул языком. Он усердно общался со своими коллегами кардиналами и регулярно угощал их обедом, но был о них невысокого мнения; свою же информацию он тщательно скрывал, особенно от могущественного и амбициозного кардинала-секретаря.

— Его святейшество считает, что, поскольку всех префектов попросили высказаться насчет назначения новых епископов в обеих Америках, им следует здесь присутствовать, ваше преосвященство, — добавил отец Кордона, словно читая мысли своего кардинала.

— Вы уже распорядились насчет ужина сегодня вечером?

— Синьор Уайли присоединится к вам за ужином в восемь часов в вашей личной столовой. Меню и карта вин находятся у вас в лотке для входящих документов. Будут еще какие-нибудь распоряжения, ваше преосвященство?

— Нет, — ответил кардинал Феличи. Хорошо знакомый со вспыльчивым характером своего кардинала, отец Кордона тут же удалился.

Феличи готовился предпринять короткую прогулку через площадь собора Святого Петра в папский дворец и весь погрузился в раздумья. Папский нунций в Гватемала-сити уже успел предоставить доказательства того, что доктор Вайцман не только занимается поисками Кодекса майя, но также расследует причастность ЦРУ к гибели людей в Центральной Америке. Но, что еще хуже, Феличи теперь знал, что она также ищет связи между ЦРУ и Ватиканом. Эта доктор Вайцман была гораздо более опасна, чем могло показаться со стороны.




27


Музей естествознания, Вена

Музей естествознания в Вене обладал одной из самых больших в мире коллекций природных экспонатов. Перерыв после утренних презентаций Алета Вайцман провела, прогуливаясь среди громадных мамонтов, динозавров и прочих ископаемых животных из давно минувшей эры. На обратном пути в конференц-зал она прошла через главное фойе, где красовалось огромное чучело лося, а в другом его конце стоял мощный лев с обнаженными клыками. Алета поднялась по короткому пролету лестницы на первый ярус балкона и, устроившись поближе к сцене, увидела, что на ней уже стоит Матиас Дженнингс. Ее не удивил тот факт, что в дальнем конце зала собралось множество репортеров: где бы ни появился этот любящий дискуссии священник-иезуит, газетчикам был гарантирован хороший материал. Позади нее в комнату проскользнул Куртис О’Коннор и занял место сзади у боковой стены — позиция, с которой ему был виден весь зал.

— Дамы и господа, я с огромным удовольствием представляю вам монсеньора Матиаса Дженнингса, хотя для очень многих в этой аудитории он ни в каких представлениях не нуждается! — Президент Европейского общества майянистов усмехнулся собственной бородатой шутке, и монсеньор Дженнингс приветственно наклонил голову.

«Надутый болван», — подумал О’Коннор, взглянув на Алету, чтобы оценить ее реакцию на этого человека, но выражение ее лица ему ничего не сказало. Он оглядел остальную публику в зале и обратил внимание на смуглого привлекательного молодого человека, который приехал позже и незаметно уселся на последнем ряду — он, похоже, чувствовал себя здесь не в своей тарелке. О’Коннор нащупал в кармане миниатюрную камеру самой последней модели со сверхвысоким разрешением, которой его снабдили в техническом отделе ЦРУ, и, выбрав момент, осторожно сфотографировал этого человека.

— Благодарю вас, господин президент, — ответил Дженнингс, направившись к кафедре. — Для меня, как для члена данного сообщества, большая честь получить возможность ознакомить всех с результатами моих последних исследований.

Его ядовито-желтый галстук-бабочка тревожно дисгармонировал с темно-красной рубашкой. «У монсеньора Дженнингса не только весьма эксцентричный вкус в плане одежды, — подумал О’Коннор, — но и внешность соответствующая». Большой и тучный человек с румяным, пышущим здоровьем лицом, Дженнингс разделял свои волосы пробором низко возле левого уха, начесывая жирные пряди редеющих рыжеватых волос вверх, на лысую розовую макушку. Взгляд его водянистых голубых глаз был беспокойным, а рыжие брови, взъерошенные и кустистые, казалось, бросали вызов земному притяжению.

— В прессе появилось множество тревожных спекуляций по поводу приближающегося катаклизма, включающего в себя, вероятно, коллапс магнитного поля Земли и резкое увеличение солнечной активности, которое будет сопровождать сдвиг полюсов в 2012 году. Все это якобы было предсказано древними майя, — начал он, выразительно глядя поверх очков в сторону, где сидели газетчики. — Я всегда придерживался мнения, что те, кто распространяет всю эту чушь, ничего не знают об истинных нравах древних майя. Их никак нельзя было назвать образованными и высокодуховными людьми, близкими к природе; это был один из самых невежественных и кровожадных народов за всю историю человечества. По сравнению с ними великий гунн Аттила был бы лучшей кандидатурой в хор мальчиков вашего города. Я посвятил всю жизнь изучению примитивных цивилизаций и за последний год получил доступ к некоторым потрясающим новым иероглифам, найденным в недавно обнаруженной гробнице в Тикале. — Дженнингс запустил компьютерную презентацию в программе «Пауэр Пойнт», и на экране, свешивавшемся с потолка, появилась серия снимков. — Эти стелы — для тех, кто сидит на последних рядах, поясню, что это каменные монументы, на которых майя вырезали свои сложные знаковые послания, — ясно отображают ежедневную жизнь города майя во всех ее ужасных подробностях. На стеле номер один, которую вы видите здесь, описано массовое изнасилование мальчиков и девочек. Довольно банально. — Дженнингс высокомерно фыркнул. — Стела два, найденная глубоко в джунглях к северо-востоку от Тикаля, четко демонстрирует полное пренебрежение к человеческой жизни, столь характерное для майя, которые без всяких угрызений совести вырывали еще бьющиеся сердца из груди своих пленников в ходе жутких и зловещих жертвоприношений языческим богам.

По ходу лекции О’Коннор заметил, что Алета изучает этого иезуитского священника со всевозрастающим интересом. Временами она тихо качала головой, и ее полные губы искажала злая гримаса. Интересно, что ее раздражало — свирепость майя или интерпретации монсеньора? О’Коннор вздохнул с облегчением, когда Дженнингс закончил свой доклад и президент попросил присутствующих задавать вопросы.

— Я с интересом слушала ваше описание невежества и кровожадности майя, монсеньор, — раздался из публики твердый и уверенный голос. — Никто не станет отрицать, что человеческие жертвы были частью ритуала майя, но я бы сказала, что это происходило по большей части в поздний, постклассический период и было вызвано влиянием северных соседей — воинственных ацтеков и тольтеков. Жертвоприношениями чаще всего сопровождались войны, и, если мы сравним пристрастие майя к схваткам с нашей собственной постоянной готовностью вести вооруженные столкновения, я могу доказать, что они были куда менее кровожадны, чем мы с вами.

О’Коннор ухмыльнулся. Английский у Алеты был отличный, а в легком акценте слышалась очаровательная испанская напевность. Знаменитый иезуитский священник был в ярости.

— И не только это. Известно, что майя часто урегулировали свои противоречия с помощью древней игры в мяч, вместо того чтобы развязывать войну, как это обычно делаем мы. А что касается их богов, мне кажется, что большинство войн человечества в основе своей содержали разногласия на религиозной почве: исламские фундаменталисты и терроризм, католики и протестанты в Северной Ирландии, утверждение президента, что Бог подсказал ему вторгнуться в Афганистан, и так можно дойти и до крестовых походов… Я полагаю, что майя были вовсе не такими невежественными, какими их описываете вы, и помимо того, что им принадлежат величайшие достижения в области астрономии и архитектуры, им была свойственна глубокая духовность. Они верили в то, что духовная сила присутствует во всех аспектах окружающей природы.

О’Коннор почувствовал напряженное ожидание, воцарившееся в рядах репортеров. Несколько журналистов и операторов уже широко ухмылялись. Наконец-то этому надутому иезуитскому священнику бросил вызов кто-то не из среды газетчиков.

— Кто она такая? — шепнул один из журналистов.

— Доктор Алета Вайцман, — ответил ему репортер из «Таймс». — Сама она из Гватемалы, но ее дед жил и работал в Вене. И все идет к тому, что она будет не менее знаменита, чем он.

— Должен сказать, доктор Вайцман, я удивлен, почему ваши суждения не базируются на более научном подходе. К тому же вы женщина и не имеете беспрепятственного доступа к любым артефактам, какой имеют ученые моего уровня, — снова презрительно фыркнул Дженнингс.

О’Коннор с интересом наблюдал за этим обменом любезностями. Для остального мира Алета Вайцман, возможно, и являлась малоинтересным археологом, но то, что она была известна монсеньору и многим журналистам, бросалось в глаза.

— Удивлены, монсеньор? А собственно, почему? — поддержал Алету журналист из «Таймс». — Вы отрицаете то, что майя были способны рассчитывать движение планет? Вы предлагаете, чтобы мы просто проигнорировали факт парада планет в 2012 году?

— Вся эта мистическая чушь чрезвычайно раздута. Я без тени сомнения предсказываю, что двадцать первое декабря 2012 года окажет на нашу планету не большее воздействие, чем «проблема 2000 года» — еще одна дата, которую вы, журналисты, крутили во все стороны.

— Но вы сами признали, что майя предупреждали о том, что смещение географического и магнитного полюсов будет связано с нарастающей солнечной активностью, — сказал журналист из монреальской «Газетт». — Некоторые ученые, включая и специалистов НАСА, подтвердили справедливость предсказаний майя в отношении мощного пика активности солнечных пятен в 2012 году, и есть свидетельства, что мы уже сейчас переживаем солнечную бурю, которая все набирает обороты. Два года назад солнечные бури полностью вывели из строя всю систему электроснабжения в провинции Квебек. Перестала работать дальняя радиосвязь и спутники GPS-навигации, а самолеты, во избежание худшего, были перенаправлены по другим маршрутам. Не считаете ли вы, что, раз древняя цивилизация заранее знала о событиях, которые произойдут в 2012 году, нам хотя бы следует понять, что все это может означать?

— В повышении активности солнечных пятен нет ничего нового, — раздраженно бросил Дженнингс.

— Уже много лет ходят настойчивые слухи об утерянном Кодексе майя, монсеньор. — Молодая журналистка из журнала «Мир женщин» ухватилась за возможность повернуть разговор в область, более интересную ее читательницам. — Кодексе, где могут содержаться предупреждения о грядущей катастрофе… которые могли бы дать возможность выжить некоторым из нас. Насколько вы верите этим разговорам?

— Этот так называемый Кодекс майя — не более чем выдумка прессы, — фыркнул Дженнингс и вразвалочку подошел к белой школьной доске. — К сожалению, большинство записей древних майя были уничтожены во время вторжения испанцев. Немногочисленные сохранившиеся кодексы — Дрезденский кодекс, Мадридский кодекс и Парижский кодекс, названные так по городам, где они сейчас хранятся, а также фрагмент кодекса Гролье — все были написаны на майянской бумаге хуун, изготовленной из коры Ficus continifolia или Ficus padifolia, самых крупных из фикусов.

Журналистка из «Мира женщин» повернулась к своему фотографу и страдальчески закатила глаза. А Дженнингс тем временем продолжал.

— Хуун намного более долговечна, чем папирус древнего Египта; у меня есть редкая привилегия, чрезвычайно редкая, и я имею возможность непосредственно изучать все оригиналы. Дрезденский кодекс проливает больше света на кровожадных дикарей, которым ничего не стоило принести в жертву собственных детей, бросая их в сеноты — природные колодцы на полуострове Юкатан, соединенные с подводными реками. Эти кодексы, несомненно, помогли в разоблачении жестокости майя, однако в них нет указаний на какую бы то ни было грядущую катастрофу, — решительно заключил Дженнингс.

Алета покачала головой. Современная наука подтвердила редкое выстраивание планет в одну линию, о котором предупреждали майя, и Алета знала, что Дженнингсу известно о доказательствах существования пропавшего Кодекса, но он все равно отбрасывает их как плод воображения газетчиков. Кого или что он защищает? Ватикан? Может ли в Кодексе содержаться нечто такое, что угрожало бы самому Ватикану?

После лекции Алета заметила доктора Хосе Арану, который стоял в конце переднего ряда кресел, и направилась к нему.

— Доктор Арана, я Алета Вайцман, — сказала она, протягивая ему руку. — Мы с вами пару раз встречались в Сан-Маркосе, когда я была еще ребенком. Мне бы хотелось поговорить с вами.

— Ну вот… наконец-то вы пришли, — тихо ответил он, беря Алету под руку. — Вам угрожает серьезная опасность.




28


Ватикан, Рим

Несколько раньше в этот же день Папа Бенедикт XVI вышел из своей угловой спальни с высокими потолками на четвертом этаже Апостольского дворца, на северной стороне площади собора Святого Петра. Два личных секретаря ожидали его в коридоре, и затем трое мужчин быстро направились к бронзовым дверям личной часовни Папы. В отличие от своего предшественника Папы Иоанна Павла II, который часто приглашал гостей на первую утреннюю мессу, Бенедикт XVI предпочитал проводить эту церемонию приватно, в кругу своих помощников. Отвергая более новую форму службы, которой начали пользоваться после Второго Ватиканского собора, Бенедикт XVI начинал свой день чтением Римского Миссала 1962 года на латыни.

— In nomine Patris, et Filii, et Spiritus Sancti… Во имя Отца, и Сына, и Святого Духа…

В часовне было холодно. Отделанные мрамором стены и пол мало помогали сохранять тепло, но святейший отец, казалось, не замечал этого, полностью сконцентрировавшись на службе. Рассеянный мягкий свет струился с подсвеченного потолка, на котором Луиджи Филокамо изобразил воскресение Христа, смешиваясь с отблесками колеблющегося пламени трех свечей, горевших под большим бронзовым распятием.

— Gloria in excelsis Deo. Et in terra pax hominibus bonae voluntatis… Слава в вышних Богу. И на земле мир людям доброй воли…

Неподалеку отсюда сестра Ингрид и другие монахини, занимающиеся хозяйством, проверяли, все ли готово для завтрака понтифика, который состоял из кофе и фруктов и был накрыт на сервировочном столике в столовой, расположенной рядом со спальней Папы. За резным обеденным столом из ореха могли одновременно разместиться десять человек, но сегодня утром он был накрыт только на троих, самого Бенедикта и двух его личных секретарей, и сестра Ингрид убедилась, что на одном из двух боковых сервантов лежат свежие номера итальянских национальных газет.

* * *


Проходя через бронзовые ворота Апостольского дворца, Сальваторе Феличи проигнорировал отдавшего ему честь швейцарского гвардейца — все его мысли были сосредоточены на предстоящей встрече. Он энергично направился к лифту, который должен был поднять его в личную библиотеку Папы на четвертом этаже.

Господствующее место в библиотеке занимала картина «Воскресение Христа» кисти Перуджино, которая висела в центре стены прямо напротив дверей. Электронный проектор для проведения презентации ЦРУ казался инородным телом на фоне двух стен, уставленных тяжелыми книжными шкафами шестнадцатого века, где находилось впечатляющее собрание папских энциклик — обращений Папы Римского ко всем католикам, а также полная подборка трудов всех отцов Церкви. На небольшом столике шестнадцатого века лежала раскрытая старая Библия, а стену позади письменного стола Папы украшало панно Романо «Мадонна». Три окна комнаты выходили на площадь собора Святого Петра. Кардинал-секретарь и кардиналы-префекты Конгрегаций епископов, духовенства и католического образования были уже на месте — строгие сутаны с красной окантовкой, нагрудные золотые кресты на массивных золотых цепях поверх красных муаровых перевязей, у каждого на голове красная zucchetto. Феличи учтиво кивнул всем собравшимся, прежде чем повернуться к Говарду Уайли.

— Я рад видеть вас снова, Говард, — сказал он. — Надеюсь, перелет оказался не слишком утомительным?

— Даже реактивному самолету ЦРУ все равно приходится иметь дело с нашими аэропортами, Сальваторе, — ответил Уайли. На лице его застыла механическая улыбка, взгляд серых глаз казался беспокойным. — Вы знакомы с нашим резидентом в Риме Ричардом Снайдером?

— Разумеется. Ричард.

Феличи протянул ему свою тонкую костлявую руку, и в этот момент в библиотеку проскользнул один из личных секретарей Папы, тихо объявив о приближении его святейшества. Через несколько мгновений появился и сам Папа в сопровождении своего второго секретаря.

— Ваше святейшество, разрешите представить вам синьора Говарда Уайли, заместителя директора ЦРУ по операциям. С их начальником резидентуры, синьором Ричардом Снайдером, вы, конечно, уже знакомы.

— Добро пожаловать в Ватикан, — с завораживающей улыбкой сказал Папа, протягивая Говарду Уайли свой перстень для поцелуя. Он говорил по-английски с сильным баварским акцентом. — Я благодарен вам за этот брифинг, синьор Уайли. Ситуация в Центральной Америке, видимо, не так стабильна, как нам бы того хотелось? — заметил его святейшество, усаживаясь в кресло.

— Это действительно так, что вызывает определенное беспокойство, — ответил Уайли, начиная брифинг и включив на экране изображение карты Центральной и Южной Америк. — Последние выборы в Никарагуа, Бразилии, Эквадоре и Венесуэле свидетельствуют об общем сдвиге Латинской Америки влево, ваше святейшество, и Соединенные Штаты внимательно следят за развитием этого процесса. Как вы знаете, президентом Парагвая был избран бывший католический епископ Фернандо Луго. Первый епископ, когда-либо избиравшийся на должность президента страны, Луго находится под сильным влиянием теологии освобождения. Он является первым с 1946 года президентом Парагвая, который вышел не из рядов консервативной партии «Колорадо». Эта партия вплоть до последних выборов оставалась политической силой, дольше всех в мире находившейся у власти.

Феличи внимательно следил за реакцией Папы. С момента избрания Луго ходили упорные разговоры, что в случае, если Папа примет его отставку, он лишит духовного звания человека, который в Парагвае был известен как «пастор всех бедных». Лицо понтифика оставалось непроницаемым.

— Луго не намерен переезжать в президентский дворец, — продолжал Уайли, — и недавно он заявил, что Парагвай не станет больше мириться с интервенцией со стороны другого государства, каким бы большим оно ни было. Такого рода риторика вызывает у нас определенную тревогу, поскольку ставит под сомнение существование нашей военной базы на территории Парагвая, которую мы в 2005 году построили в Марискал Эстигаррибиа, в двухстах километрах от боливийской границы.

— Вы сохраняете там свое присутствие? — спросил понтифик.

Уайли кивнул.

— После того как Парагвай предоставил нам иммунитет от исков Международного уголовного суда и любых парагвайских судов, мы развернули там оборудование и контингент примерно в пятьсот человек. Эта база в состоянии принять до шестнадцати тысяч человек. Учитывая громадные запасы природного газа в Боливии, ваше святейшество, Соединенным Штатам очень важно поддерживать свое влияние в Андах. Мы действительно имеем также передовую базу в Манта, на побережье Эквадора, но после избрания президентом этой страны представителя левых Рафаэля Корреа ее существование также оказалось под сомнением.

— Возможно, ваше святейшество, настало время выбрать более жесткую линию поведения в отношении епископа Луго и рассмотреть возможность отлучения его от Церкви? — предложил Феличи.

— Отлучение от Церкви было бы очень суровым шагом, ваше святейшество, — вмешался кардинал-секретарь. — Сан епископа дается пожизненно, и уже много сотен лет церковь не прибегала к таким радикальным мерам. И это могло бы ослабить наши позиции в конкретном случае с епископом Луго, учитывая его репутацию поборника интересов крестьян, даже если он попал под воздействие теологии освобождения.

— Попустительство в свое время не сработало с Гитлером, ваше святейшество, не сработает оно и с Луго в Центральной Америке, — парировал Феличи, бросив недобрый взгляд на кардинала-секретаря.

Кардинал-секретарь недоуменно поднял бровь. Учитывая постыдное сотрудничество Ватикана с фашистами во время Второй мировой войны, ирония аргумента Феличи была весьма грубой, но дипломат-ветеран все же промолчал.

— Мы должны принять во внимание все эти доводы, — ответил понтифик; то, что он использовал в этой фразе авторитарное «мы», указывало, что он не собирается торопиться с решением. — А в отношении других латиноамериканских стран у вас имеются аналогичные опасения, господин Уайли?

— К сожалению, да, ваше святейшество, и я бы сказал, что здесь присутствует опасность также и для Церкви, — добавил Уайли, приходя на помощь Феличи. — Уго Чавес в Венесуэле, например, является не только неистовым противником Соединенных Штатов и их усилий, направленных на то, чтобы привнести в этот регион демократию, но он также рьяно критикует католицизм.

— При этом он публично объявляет себя христианином и называет Христа величайшим социалистом в истории человечества! — добавил Феличи.

Уайли покачал головой в знак согласия.

— В последние годы соратники Чавеса, которых еще называют чавистами, захватили канцелярию в епархии архиепископа в Каракасе, а епископа Хесуса Гонсалеса де Зарате просто выбросили на улицу. Видимо, кардиналу Вераско очень повезло, что его в это время там не было.

Понтифик кивнул.

— Да. Тогда они заявляли — совершенно ошибочно, — что мы в 2002 году поддерживали попытку государственного переворота против президента Чавеса. — Уайли и Феличи переглянулись.

— Вдобавок к этому, ваше святейшество, — продолжал Уайли, — практически все правительства этого региона склоняются в сторону левых сил. Эво Моралес в Боливии, Мишель Башеле в Чили, Табаре Васкес в Уругвае, Лула да Силва в Бразилии и сандинист Даниэль Ортега в Никарагуа. Законодательные собрания во многих из этих стран сейчас готовы разрешить аборты, а также противозачаточные средства, а там они вполне могут пойти по стопам президента Испании и легализовать браки геев. В первый год такой либерализации в Испании было зарегистрировано четыре с половиной тысячи гомосексуальных браков, и сейчас у них есть возможность свободно воспитывать детей, так же, как это делают их гетеросексуальные оппоненты. И это может распространяться и дальше, что мы уже отмечаем у себя в Калифорнии, — закончил Уайли.

— Печальный день для Церкви в Испании и Соединенных Штатах, — заметил понтифик.

Феличи с одобрением следил за перемещениями лазерной указки по карте, в то время как Говард Уайли продолжал распространяться об угрозах, которые несет каждая из этих стран поставкам нефти из данного региона и влиянию Соединенных Штатов и католической церкви. Но в комнате находился также и кардинал-секретарь, и поэтому Феличи приберег все свои комментарии для частного ужина с Уайли.




29


Музей естествознания, Вена

Напряженная до предела, Алета сидела в музейном кафе «Наутилус» и нервно прихлебывала черный кофе, двойную порцию которого она заказала здесь.

— Я знал, что в конце концов вы все равно придете, — сказал доктор Хосе Арана.

Голос его звучал мягко, но властно. Как и многие гватемальцы, он был невысоким и коренастым. В его блестящих черных волосах, завязанных в конский хвост, просматривалась легкая проседь. На шее его красовалась великолепная нефритовая пластинка с резным изображением ягуара — знака, под которым он родился согласно календарю майя. Его морщинистое смуглое лицо светилось мудростью шамана, а в умных черных глазах читалось спокойствие и понимание.

— Откуда… откуда вы могли это знать, доктор Арана? — спросила Алета, до сих пор пребывавшая в состоянии шока.

Арана загадочно улыбнулся.

— Пожалуйста, зовите меня Хосе. Мой отец, Роберто, который до меня был деревенским шаманом в Сан-Маркосе, хранил мудрость старейшин. Он сообщил мне ваше имя и сказал, что однажды вы будете искать моей помощи.

— Я не понимаю…

— Терпение, моя дорогая. Со временем все прояснится. А пока вам достаточно знать, что у вас в жизни есть очень важная цель. Как вы уже знаете, древние майя оставили предупреждение нынешнему поколению.

— Я нашла некоторые ссылки в бумагах моего деда, да и в прессе было много разговоров об этом Кодексе, но я не была уверена, что это не просто выдумки… и что Кодекс на самом деле существует.

— Он существует, — тихо сказал Арана, — но времени у нас немного. Зимнее солнцестояние наступит уже очень скоро.

Пульс Алеты участился. От этого тихо говорившего старика-гватемальца исходила непоколебимая уверенность.

— И вам известно, где он?

Арана кивнул.

— Ваш дед перед своей трагической смертью вплотную подошел к тому, чтобы найти его.

— Я не понимаю вас, Хосе. Если вы знаете, где он, почему вам просто не достать его и не объявить о его содержании всему миру?

— Если бы все было так просто! К сожалению, большинство людей относятся к духовной мудрости древних майя как к какому-то языческому суеверию. Мы ищем счастье в материальных благах, игнорируя мудрость цивилизации, которая могла рассчитать и предсказать движение планет с точностью до секунды, при этом даже не пользуясь телескопом. И мы уже сейчас можем наблюдать признаки грядущего краха.

Алета заметила глубокую печаль в его глазах.

— За последний год, — продолжал Арана, — в Арктике и Антарктике исчезли глыбы льда размером в два Лондона. Планета дает нам постоянные предупреждения — увеличивается количество сильных землетрясений, извержений вулканов, пожаров, цунами и циклонов, ураганов и наводнений. И все же многие мировые лидеры отвергают эти напоминания природы. В некоторых странах проводятся эксперименты, которые держатся в секрете от общественности, но в конечном счете подвергают риску всю планету.

— И вы по-прежнему думаете, что люди просто не поверили бы вам?

— Обществом руководит стадный инстинкт, Алета. Если политики и пресса настроены скептически, то люди также становятся скептиками. Сделай я такое заявление, газетчики бы преподнесли его как некую диковинку, и очень многие сочли бы меня мошенником.

— И все же я до сих пор не понимаю, каким образом все это касается меня.

— Как и я, вы были рождены под древним солнечным знаком Балам-Икс, ягуара, дух которого пропитан глубокой любовью Матери Земли. Энергия ягуара, господствующего духа джунглей, — женская, Алета. Древние были очень хорошо знакомы с этим духом, и поэтому они спрятали свой Кодекс таким образом, что он может быть найден только тем, кто поймет степень разбалансированности нашего мира и реальные последствия парада планет в декабре 2012 года. Это вовсе не случайно, что вы пошли по стопам своего деда. Археолог пользуется гораздо большим доверием, чем любой старейшина племени майя, и к вашему предупреждению о том, что содержится в Кодексе, пресса и широкая общественность отнесутся с большим вниманием, — подчеркнул Арана. — Но, как еще мой отец предупреждал вашего деда, Кодекс строго охраняется. Не один искатель счастья заплатил за это своей жизнью, поскольку древние хотели, чтобы Кодекс нашел человек, обладающий достаточным духовным равновесием, дабы правильно понять его.

Арана бросил на Алету долгий испытывающий взгляд.

— Неужели вы имеете в виду меня? — испуганно выдохнула она.

— Вас подтолкнули ко встрече со мной с определенной целью, Алета, но только от вас зависит, принять этот вызов или отказаться.

— А если я приму вызов, — медленно спросила Алета, когда смысл его слов в полной мере дошел до нее, — вы поможете мне, Хосе?

— Я могу быть вашим наставником, Алета, но опять-таки — все зависит только от вас. Если вы доверитесь мне, то должны будете пройти процедуру очистки и перестройки вашего внутреннего духа.

— Я не уверена, что вполне понимаю вас.

— Вы плохо спите, Алета. — Это было скорее утверждение, чем вопрос. И вновь Алета почувствовала силу, исходившую от этого мягкого человека.

— Верно, — согласилась она. — В последнее время это действительно так.

— По вашим глазам я вижу, что вы несчастливы.

— Неужели это настолько заметно?

— Для случайного наблюдателя — нет. Внешне вы функционируете на очень высоком уровне, но ваши глаза, Алета, говорят совершенно о другом. Вокруг радужной оболочки заметны яркие коричневые круги, которые свидетельствуют о стрессе и острой депрессии.

Со своего места возле одной из витрин музейной экспозиции в широком коридоре, ведущем к кафе «Наутилус», Куртис О’Коннор наблюдал за тихой беседой между Алетой и каким-то мужчиной с седеющим «конским хвостом». О’Коннора не удивило, что смуглый молодой головорез, который на лекции монсеньора Дженнингса уселся в задних рядах, также пил кофе в музейном ресторанчике, делая вид, что читает «Остеррайх Джорнал». О’Коннор снова вынул свою фотокамеру высокого разрешения.

— Коричневые кольца… они имеют какое-то отношение к тому, как радужная оболочка глаза связана с мозгом?

— Именно так, — ответил доктор Арана. — Сразу после зачатия человека глаза составляют единое целое с мозгом, но после их отделения нервы радужной оболочки остаются связанными с той частью мозга, которая называется гипоталамус. Фактически глаза отражают состояние всех органов человека, и мы можем выявить такую проблему, как рак, задолго до того, как первые симптомы появятся собственно в теле. Мы также можем выявить депрессию, и, если вы хотите достичь успеха в том, чтобы найти и расшифровать Кодекс майя, эта часть вашего духа нуждается в исцелении.

— Вы сказали, что мне угрожает страшная опасность?

— Потому что вы серьезно занялись поисками тех, кто убил вашу семью и в особенности вашего отца и деда. Когда вашего деда убили фашисты, он был очень близок к тому, чтобы найти пропавший Кодекс майя.

Алета с трудом сглотнула, и старая боль разгорелась в ней с новой силой.

— Что означает «очень близок»?

— Мой отец много раз беседовал с вашим дедом, когда тот приезжал на озеро Атитлан и в Тикаль. В конце концов вашему деду удалось найти две из трех статуэток, которые необходимы, чтобы разыскать Кодекс. Он начал расшифровку иероглифов, которые привели бы его к третьей статуэтке и самому Кодексу майя, но был убит, прежде чем успел завершить это дело.

Алета осела на своем стуле, чувствуя, как прошлое буквально давит на нее.

— Мой дед сделал кое-какие заметки, — призналась она, — и там действительно говорилось: чтобы извлечь Кодекс, потребуются три статуэтки… но я их никогда не видела.

— Я уверен, что ваш дед предпринял все меры, чтобы обеспечить их надежную сохранность. В этих предметах содержится божественный выбор времени, Алета. Задумано так, что в то время, когда будут наблюдаться мощные предупреждающие знамения природы, две статуэтки, найденные вашим дедом, оставшаяся третья статуэтка, а также сам Кодекс обязательно будут обнаружены — и момент этот уже близок. Из-за своего желания найти тех, кто уничтожил ваших близких, вы привлекли к себе внимание ЦРУ и Ватикана одновременно. Есть два очень могущественных человека, которые твердо намерены не позволить вам достичь успеха в ваших поисках. Эти люди представляют две организации, которые — хотя и по разным причинам, — очень хотят отыскать Кодекс и спрятать его, не допустив огласки. — Арана сделал паузу, давая Алете время, чтобы осмыслить услышанное.

— Есть еще два человека, один из которых одолеет другого, — продолжал он. — Одному из этих мужчин вам придется доверить свою жизнь. Если вы решите продолжить начатое, вам нужно будет вернуться на берега озера Атитлан, чтобы подготовиться к своей священной миссии.




30


Отель «Империал», Вена

О’Коннор вернулся пообедать в отель «Империал», а затем поднялся к себе в номер. Он вынул из спрятанного в шкафу сейфа свой ноутбук, набрал серию из нескольких кодов, чтобы подключиться к обширнейшей базе данных, содержащейся в суперкомпьютерах «Крей» в Лэнгли, и стал ждать, пока его запрос на доступ к ней пройдет ряд шифровок и дешифровок.

Получив доступ, О’Коннор ввел в компьютер фотографии, которые он сделал сегодня в музее. Через считанные секунды на экране появилась страничка личного досье Антонио Содано, а также снимки службы наблюдения, предоставленные из Guardia di Finanza, итальянской финансовой и таможенной полиции.
















О’Коннор быстро просмотрел остальную часть досье, но, дойдя до фотографий, сделанных во время слежки, остановился. Содано сняли возле порта в Неаполе, в международном аэропорту Рима и в «Ла Пергола», одном из лучших римских ресторанов, где он был сфотографирован во время обеда с каким-то мужчиной. Снимок был крупнозернистый, и О’Коннор не мог его хорошо рассмотреть, но лицо это казалось смутно знакомым. О’Коннор хорошо знал этот ресторан. Он был расположен по адресу Виа А. Кадлоло, 101, в отеле «Кавальери-Хилтон», из его окон открывался прекрасный вид на город с самого высокого из римских холмов, а в винном погребе «Ла Пергола» хранилось 48 000 бутылок. О’Коннор как-то обедал там с Кейт Брейтуэйт.

О’Коннор почувствовал, как к нему возвращается старая обида и боль, и с трудом совладал с глубокими эмоциями. Кейт. Он представил себе, как она спокойно идет в своем почти космическом скафандре четвертого уровня защиты, неся в пробирке какой-то смертельный микроорганизм, один из самых опасных, какие только известны человечеству. Она была блестящим микробиологом. Они вместе работали на задании в Пекине, связанном с самой серьезной биологической угрозой, с какой когда-либо сталкивался мир. Их совместная жизнь и любовь к ней стали для него абсолютно новым эмоциональным опытом; но как раз тогда, когда О’Коннор почувствовал, что в жизни его появился совершенно особый человек, Кейт у него жестоким образом отобрали: это сделал случайный укол иголкой в смертельно опасной лаборатории «горячей зоны» Центра по контролю и профилактике заболеваний в Атланте. С того момента, как в кровь Кейт попал вирус лихорадки Эбола, судьба ее была предрешена. Воспоминание о ее смерти в жуткой агонии обожгло его.

Коронер написал в своем заключении о смерти в результате «несчастного случая», но О’Коннор не верил ни единому его слову. У них с Кейт появились могущественные враги в Вашингтоне и Лэнгли, а иголка оставила след с наружной стороны ее руки. Он хотел подать в отставку, но потом передумал, понимая, что, пока он находится на службе в агентстве, у него гораздо больше шансов выяснить, каким образом Кейт встретила свою ужасную судьбу. Он все еще питал слабую надежду, что ЦРУ может изменить курс и вернется к тем временам, когда им руководили уважаемые профессионалы.

О’Коннор глубоко вздохнул и сделал сознательное усилие, чтобы прогнать Кейт из своих мыслей, сконцентрировавшись на фотографии в своем ноутбуке. Внезапно он вспомнил, где раньше встречал мужчину со снимка. Его костюм поначалу сбил его со следа, но человека, обедающего с Содано, О’Коннор видел на фото с Уайли и Папой Иоанном Павлом II. Это был архиепископ Сальваторе Феличи.

«Вот уж воистину никогда не записывай на бумаге то, что может прочесть хотя бы один человек, и никогда не фотографируйся», — подумал О’Коннор. В состоянии нарастающего волнения он нашел через Гугл официальный сайт Ватикана. Он твердо знал, что Уайли стал бы искать дружбы только людей могущественных либо способных предоставить важную информацию. Снимок на письменном столе Уайли был сделан почти двадцать лет тому назад; весьма вероятно, что сейчас Сальваторе Феличи уже стал кардиналом.

Удача. О’Коннор нашел этого человека на биографической страничке кардиналов Ватикана, предусмотрительно созданной на сайте для самых преданных и любознательных. Согласно имеющимся здесь данным, Сальваторе Феличи в начале 90-х был папским послом в Гватемале. Сейчас Феличи был уже не просто кардиналом: имя его значилось в списке кардиналов-епископов — высшего из трех кардинальских рангов Ватикана. О’Коннор сравнил неулыбчивый официальный портрет с фотографией Guardia di Finanza. Что мог делать такой «хороший мальчик», как префект Конгрегации доктрины веры, в обществе отъявленного молодого головореза, такого как Содано? В каких отношениях находятся Уайли и Феличи?

О’Коннор вернулся в окно, где он вводил свой шифрованный логин, и на этот раз ввел код доступа Уайли. Когда они вместе с Кейт Брейтуэйт работали в Пекине, О’Коннор подружился с блестящим молодым хакером, которому ЦРУ мудро платило зарплату; и не только подружился, но и кое-чему научился у него. За свою короткую жизнь Кори Баррино, работавший под псевдонимом Взрывник Байтов, успел взломать сверхзащищенные сети засекреченной связи НАСА и Пентагона. Однажды Взрывник Байтов пробрался в недра компьютерной сети самого Лэнгли и оставил короткое сообщение для директора агентства. На стене директорского кабинета до сих пор есть отметина от врезавшегося в нее пресс-папье.

«Уайли, должно быть, поменял свои коды доступа», — мгновенно огорчившись, подумал О’Коннор, когда на экране загорелась надпись «В доступе отказано». Он понимал, что Уайли должен был добавить «соль»[72 - Соль (в криптографии) — случайное число или текст, которые добавляются к данным, шифруемым с помощью пароля.] к алгоритму DEC — стандарту шифрования данных. «Курс начинающего хакера» от Кори научил О’Коннора, что два знака, добавляемые с обоих концов пароля, — знака, которые могут представлять собой заглавные или строчные буквы алфавита, цифры от нуля до девяти, точку или наклонную черту, — дают выбор из шестидесяти четырех знаков с каждой стороны пароля. Это, в свою очередь, дает 4096 разных вариантов «соли». Даже несмотря на то, что Баррино передал О’Коннору код доступа к суперкомпьютерам Лэнгли, чтобы взломать сложный код Уайли, все равно потребовалось бы какое-то время. «А судя по тому, какую форму теперь обретает это задание, время может сейчас играть против Алеты Вайцман», — мрачно подумал О’Коннор.

Действуя интуитивно, на основании опыта, приобретенного в бесчисленных операциях, О’Коннор запустил одну из самых простых, но, тем не менее, невероятно эффективных программ своего друга Баррино. Хакер сделал ее на базе программы, которую злоумышленники используют для получения доступа к тысячам адресов электронной почты. Банды преступников используют аналогичную систему, чтобы обманывать людей, заставляя их вводить номера своих банковских счетов, обращаясь в техническую поддержку «Бэнк оф Америка», «Ситибэнк» или сотен других финансовых учреждений в ответ на сообщение о том, что «возможно, с выписками по вашему счету возникли проблемы». Неосмотрительные американцы теряют более трех миллиардов долларов в год на жульничестве с электронной почтой, и для таких людей, как Кори Баррино, выяснение персонального электронного адреса кардинала — это просто детские игрушки. Используя стандартные почтовые адреса Ватикана, О’Коннор набрал пять возможных комбинаций адреса Феличи и запустил программу.

Программа Кори и сама могла справиться с большинством существующих сетей, но суперкомпьютеры «Крей» в подвалах Лэнгли были способны производить 400 000 миллионов операций в секунду. На выяснение адреса электронной почты Феличи и пароля ушло меньше десяти секунд: Felici@vatican.va, пароль — pectoralcrossmauthausen, «нагрудныйкрестмаутхаузен». «Пароль очень необычный», — подумал О’Коннор, когда на экране появилось приветствие «Добро пожаловать, ваше преосвященство». Он проверил ящик входящей корреспонденции и не нашел там никаких писем из ЦРУ. Он быстро перешел в ящик отправленных писем. Кардинал, вероятно, не задумывался над тем, что кто-то может проникнуть к нему в систему. О’Коннор открыл папку с сообщениями на персональный адрес Уайли и нашел там целый ряд писем, включая то, которое Феличи отослал ему месяц назад.

О’Коннор читал эту переписку, тихо ругая себя за то, что еще задумывался, выполнять ему приказы ЗДО или нет. Но ЦРУ всегда требовало лояльности, и у этой лояльности была только одна направленность — наверх. О’Коннор прочел первое письмо кардинала Феличи, и в нем поднялась волна злости. Было очевидно, что сам Уайли, а затем и архиепископ Феличи каким-то образом были причастны к исчезновению семьи Вайцман, но окончательно вывела О’Коннора из себя последняя часть ответа Уайли.






Я планирую быть в Риме 24-го и буду рад лично ввести вас в курс дела относительно ситуации в Центральной Америке; возможно, мы сможем также обсудить вопрос о пропавшем Кодексе майя, который Вайцман поднимает в своей статье. По причинам, которые я вам объясню при встрече, в этом Кодексе скрывается угроза. Если Вайцман ищет его, очень важно, чтобы мы нашли его раньше. Проблемой с Вайцман мы уже занимаемся, но мне нужен резервный план. Насколько я понимаю, Содано сейчас снова в Риме. Если вы дадите мне координаты, как с ним связаться, это может помочь мне в решении моих внутренних задач, а также в деле Вайцман.





О’Коннор сделал еще один глубокий вдох. Неожиданно полученное задание стало касаться непосредственно его самого. У него не было никаких сомнений по поводу того, кто именно является этими «внутренними проблемами», и последние следы недавней лояльности тут же улетучились, сменившись болезненным пониманием, что в агентстве у него уже нет будущего. Но хуже всего было то, что, пока Уайли занимает должность ЗДО, опасности подвергаются наиболее порядочные мужчины и женщины, которые ради ЦРУ и своей страны ежедневно рискуют своей жизнью. Авраам Линкольн отменил рабство. Томас Джефферсон создал «Декларацию независимости» и выступил за отделение Церкви от государства. Теодор Рузвельт первым признал необходимость беречь собственные природные ресурсы. Но сейчас фиаско в Ираке подорвало репутацию США во всем мире, и страна теряет свои позиции. При поддержке вице-президента и под его прикрытием Уайли действовал совершенно непредсказуемым образом. О’Коннор знал, что пришло время действовать, даже если это означало пуститься в бега до тех пор, пока он найдет способ привлечь Уайли к ответственности.

О’Коннор быстро скопировал всю эту переписку и снова запер свой ноутбук в сейф. На лифте он спустился в холл гостиницы, а оттуда целенаправленно, но спокойно отправился в сторону ближайшей станции метро. Его хакерская операция заняла больше времени, чем он планировал, и на неспешную поездку трамваем сегодня вечером уже не было времени. «Уайли сам нарушил свои собственные правила, а также правила агентства», — подумал О’Коннор, садясь в поезд метро, следующий на Шведенплац.

По привычке О’Коннор быстро просканировал взглядом полупустой вагон, а затем вернулся к своим мыслям, вспомнив неожиданную вспышку гнева ЗДО, когда он посоветовал тому не прибегать к физическому уничтожению Вайцман. Письмо Уайли было отослано вскоре после их разговора, и это могло объяснять то упущение, что в нем было названо имя Содано. Теперь было совершенно очевидно, что Уайли дал Содано то же задание, что и О’Коннору, нарушив еще одно из основополагающих правил. Алета Вайцман коснулась чего-то намного более важного, чем беспощадное убийство ее близких. Что такого опасного для Уайли и кардинала Феличи произошло в Гватемале, если заместитель директора ЦРУ был готов убить за это археолога? И что находится в этом загадочном Кодексе майя, который привлек такое пристальное внимание ЦРУ и Ватикана? Возможно, именно Кодекс поможет О’Коннору разоблачить Уайли и Феличи? Он твердо решил выяснить это. У Вайцман, несомненно, есть ключ к разгадке, и, если он собирается найти Кодекс раньше, чем это сделают Уайли и Феличи… неожиданно стало очень важно, чтобы Алета осталась в живых. О’Коннор взглянул на свои часы. Десять вечера.

У него появилось тревожное ощущение, что, может быть, он уже опоздал.




31


Ватикан, Рим

Кардинал Сальваторе Феличи был известен как обладатель одного из лучших винных погребов в Риме. Приглашений в его личную столовую во Дворце святой инквизиции жаждали многие, но мало кто получал — если только гость не обладал какой-либо интересной информацией либо занимал такой пост, что мог повлиять на решение важного для Феличи вопроса. Говард Уайли отвечал обоим этим критериям, и двое мужчин заняли места за большим дубовым обеденным столом. Феличи кивнул привлекательной молодой монахине, которая замерла возле тяжелого серванта времен Людовика XIV. Назначение сестры Бриджит в штат обслуживающего персонала кардинала Феличи многих в Ватикане заставило удивленно поднять брови.

— Шато Латур 1961 года, Говард, — заметил Феличи, наливая гостю из хрустального графина. Феличи впечатляюще правильно говорил по-английски, и его легкий оксфордский акцент резко контрастировал с южной напевностью речи Уайли. — Поговаривают, будто урожай винограда бордо 1961 года в Пойаке сравним с великими винами 1928 и 29 годов.

Кардинал Феличи поднял изящный бокал уотерфордского стекла на уровень огонька свечи, и свет пламени заиграл всеми оттенками насыщенного гранатового цвета легендарного кларета.

— Да, хотя удивительно, что в Пойаке так мало шато занимаются вином Премьер Крю, — ответил Уайли. — Если мне не изменяет память, там таких всего два: Шато Лафит-Ротшильд и Шато Мутон-Ротшильд. — Уайли с удовольствием вдохнул аромат букета Латур. — Пряный запах. С оттенком лакрицы и кожи.

Говард Уайли ценил в жизни все самое лучшее, и, как и его наставник Дж. Эдгар Гувер, нынешний ЗДО был большим специалистом в вопросах того, как получить все это за общественный счет. Винный погреб Уайли, хотя и не достигал размаха Феличи, тоже был весьма обширным.

— Говард, я прочел досье на эту женщину, Вайцман. Она становится уже не просто неудобной помехой. Если она будет продолжать раскапывать, как погибла ее семья… — Голос Феличи затих: он ждал, пока сестра Бриджит подаст первое блюдо — гребешки в чесночном соусе, слегка поджаренные на гриле в своих раковинах. — Это может поставить нас обоих в затруднительное положение, — закончил он, когда она вышла.

— Я согласен с вами, Сальваторе. Я контролирую это дело. Такие люди, как эта Вайцман, вероятно, не должны особо удивляться, когда с ними происходят несчастные случаи. И все же резервный план нам не помешает. Контакт, который вы мне дали, уже был проинструктирован.

Уайли в работе всегда исходил из принципа необходимого знания, ставшего краеугольным камнем для разведок во всем мире, и поэтому он наставлял Содано лично. Ни его начальник резидентуры в Вене, ни Феличи не знали, что Содано также получил от него задание убрать этого вечно создающего проблемы О’Коннора. А исчезновение О’Коннора в Вене будет расценено просто как несчастный случай.

— Рад был помочь вам, Говард. — Феличи подлил в оба бокала еще вина. — Вайцман вела себя очень глупо, но никаких ошибок тут быть не должно.

Феличи работал по тому же принципу необходимого знания. Все свои страхи по поводу того, что может найти Вайцман, он оставлял при себе. Связь Ватикана и ЦРУ с гватемальскими «эскадронами смерти» всегда можно отрицать, но, если Вайцман копнет слишком глубоко насчет того, что произошло в Маутхаузене, выявятся связи семьи Феличи с нацистами. А он был намерен никогда этого не допустить.

— Как вы относитесь к заявлениям Вайцман по поводу Кодекса майя? — спросил Уайли.

— А почему, собственно, древним кодексом так заинтересовалось ЦРУ, Говард? — вопросом на вопрос ответил Феличи, и его тонкие губы растянулись в холодной улыбке. Они напоминали двух фехтовальщиков на Олимпийских играх: оба находились en garde, настороже, каждый был готов защищаться и нанести ответный удар.

— По нескольким причинам. Во-первых, если Кодекс будет найден таким человеком, как Вайцман, ее рейтинг мгновенно взлетит вверх, быстрее, чем это произошло с Говардом Картером, когда тот раскопал гробницу Тутанхамона, а это также и не в ваших интересах, Сальваторе. Для нас обоих было бы намного лучше, если бы его нашли мы с вами.

— Тогда тем более с ней нельзя допустить никаких ошибок.

— Это понятно, — сказал Уайли, сдерживая свое раздражение. — Но если то, что говорят про содержание Кодекса разные слухи, окажется правдой, станет проблематично контролировать массовую панику. Уже имеются научные данные, показывающие движение полюсов и изменения в магнитном поле Земли, но, к счастью, пока пресса уделяет этому не слишком много внимания. С точки зрения Вашингтона, Кодекс — просто мистическая чушь, но если кто-нибудь, вроде этой Вайцман, найдет его и сопоставит данные ученых с предсказаниями древних майя относительно катастрофического смещения полюсов, неконтролируемые публикации в печати могут раздуть это до чудовищных размеров. Любое предположение о том, что какой-либо из финансовых центров мира может оказаться на глубине тысяч метров под водой, вызовет панику инвесторов, которые начнут искать спасение в золоте. Народ ринется в банки, и произойдет крушение фондового рынка — еще похлеще паники 2008 года. И даже хуже, чем кризис 1929 года.

Феличи кивал в глубоком раздумье, хотя мысли его больше концентрировались на опасностях, которые Кодекс несет Церкви.

— Президент считает, что любые параллели между научными данными и тем, что может находиться в Кодексе, являются чистым совпадением, но он согласен с тем, что общественность должна быть ограждена от этого.

— Я думаю, что ваш президент прав. Майя были невежественными дикарями, которые поклонялись множеству языческих богов, и очень жаль, что не все их кодексы были уничтожены, но я согласен: страхи порождают новые страхи. Когда дело доходит до финансовых рынков, паника инвесторов становится явлением неконтролируемым и не поддается никакой логике.

— Если с этим Кодексом обращаться недостаточно аккуратно, — что обязательно случится, Сальваторе, если он попадет не в те руки, — он может стать угрозой всей финансовой системе.

— Если Кодекс майя действительно существует, его необходимо скрыть от общественности, по крайней мере, до конца 2012 года… а возможно, и после этого, — сказал Феличи, по-прежнему в большей степени помня о его опасности для католической доктрины, чем для фондового рынка.

Кардинал Феличи умолк, раздумывая над более поздним предостережением, которое было доведено до сведения верующих во время явления Святой Девы Марии в Фатиме. Неужели ему суждено сбыться? Может ли ее третье предупреждение быть как-то связано с Кодексом майя? Папа Иоанн Павел II в июне 2000 года опубликовал «перевод» третьего предостережения из Фатимы, но Феличи знал, что настоящий текст по-прежнему похоронен в архивах Ватикана.

— Мы должны тесно сотрудничать с вами в этом вопросе, Говард, — наконец заключил он.

— Есть еще один момент, — осторожно сказал Уайли. — Когда мы с вами были в Гватемале, один из наших агентов находился в Сан-Педро.

— Ну да. Отец Эрнандес.

— Он вел подробные дневники…

Феличи почувствовал, как по спине у него пробежал холодок, но по привычке, выработанной за долгие годы тренировок, он не подал виду.

— Правда? А я думал, что Эрнандес уже много лет на пенсии. Сейчас ему должно быть где-то под девяносто, верно?

— Точнее, за девяносто, но для своего возраста он по-прежнему очень энергичен, по крайней мере был, когда его в последний раз видели неподалеку от озера Атитлан. Три года назад он исчез вместе со своими дневниками, как мы думаем — в Перу. Очевидно, кто-то предупредил его, что ему угрожают некие враги.

— А вам известно, что содержится в этих дневниках?

— Точно это не известно никому. Но я склонен полагать, что он записал там существенную часть информации о пропавшем Кодексе.

— Значит, если мы разыщем эти дневники, они могут привести нас к Кодексу?

— Могут. Но еще более важно, что в дневниках может содержаться информация о наших операциях в Гватемале и бегстве Эрнандеса из фашистской Германии. Эрнандеса ищет не только ЦРУ — Моссад заинтересован в результатах его поисков не меньше.

Кровь отхлынула от лица Феличи.

— Было бы крайне нежелательно, чтобы эти дневники попали в руки израильтян или кого-либо еще, Говард. Я попрошу папского нунция в Гватемала-сити навести справки и разузнать все поподробнее. Папскому нунцию в Лиме также можно доверять, так что я сделаю также запрос насчет возможных перуанских связей Эрнандеса.

Два больших мастера фехтования, Уайли и Феличи внимательно следили за каждым движением соперника, никак не выказывая своих опасений и планов относительно дневников и пропавшего Кодекса.




32


Вена

Алета разожгла огонь в камине и налила себе бокал вина. Сейчас она была преисполнена решимости во что бы то ни стало найти пропавшие статуэтки и Кодекс майя; но сначала ей предстояло предпринять девятичасовую поездку на поезде в Бад-Аролсен, курортный городок в центральной Германии. Оттуда по Дунаю она направится в Маутхаузен, неподалеку от Линца, где ее любимого дедушку видели живым в последний раз. Поездка в концентрационный лагерь Маутхаузен могла и не дать ей никаких подсказок, но она все равно должна была увидеть его своими глазами.

Алета взяла с тумбочки возле кровати папку с архивными записями из Бад-Аролсена. В зданиях шести казарм, где размещались элитные подразделения Гиммлера — войска СС, которые во время войны базировались в Бад-Аролсене, сейчас стояли бесконечные полки с документами общей протяженностью двадцать шесть километров. Целых три комнаты занимала одна только картотека архива, где содержались ссылки на медицинские карты, транспортные листы, регистрационные книги и громадное множество разных других бумаг. Все эти записи пока что не были полностью компьютеризованы, но, зайдя уже настолько далеко, Алета в любом случае хотела проверить их лично.

Здесь находился «список Шиндлера» с перечнем имен тысяч еврейских узников, чьи жизни спас Оскар Шиндлер, убедивший фашистов, что эти люди необходимы ему на производстве эмалированной посуды и военного снаряжения. Здесь же находились документы на «Франк, Аннелиз М.». Однако Алета обнаружила там не только бумаги Анны Франк, но и нечто еще более важное для нее: здесь же, в Бад-Аролсене, хранились Totenbucher, или «книги смерти» из Маутхаузена. При мысли, что она может найти здесь имя своего деда, Алета невольно вздрогнула. «Книги смерти» Маутхаузена были педантично написаны от руки, и среди других заметок там оказалась одна, особенно ужасающая. В качестве подарка ко дню рождения Гитлера по приказу коменданта лагеря оберштурмбанфюрера фон Хайссена в течение девяноста минут каждые две минуты выстрелом в затылок убивали одного заключенного. Может быть, ее дед встретил свою ужасную судьбу как раз в день рождения фюрера?

Алета встала и подошла к одной из тяжелых деревянных книжных полок, на которой в рамке стояла совместная фотография ее дедушки и бабушки. На ней были запечатлены Леви и его высокая красивая жена Рамона вместе с отцом Алеты Ариэлем, которому тогда было десять лет, и его младшей сестрой Ребеккой. Снимок был сделан в 1937 году, когда нацистское безумие уже начало приобретать массовый характер, однако в то время они еще были улыбающейся и счастливой семьей, стоящей на палубе речного круизного корабля, который плыл по Дунаю мимо его крутых берегов. Позади них над церковной колокольней деревни Йохинг на каменистых сланцевых террасах виднелись знаменитые виноградники долины Вахау. На лице ее отца сияла озорная улыбка — та самая, которую она так хорошо помнила.

На Алету накатили воспоминания, и она смахнула случайную слезу. Вот она сидит у него на плечах, пока он трусцой спускается к берегу озера Атитлан. Они садились на семейное каноэ и вместе гребли на секретное рыбное место. Теперь она знала, что никакого секрета не было, и догадывалась, что некоторых рыб отец цеплял ей на крючок сам, когда она отворачивалась, но он всегда умел наполнить ее жизнь тайной и волшебством. А сегодня его уже нет, как и дедушки. Усталая и разбитая, она поплелась в ванную и из флакона с надписью «сарафем» вытряхнула на ладонь пурпурно-розовую капсулу. Лекарство в сочетании с хорошим ночным сном позволит ей функционировать, но она знала, что это не сможет помочь ей избавиться от упадка сил и всепоглощающего чувства безнадежности, ставших ее постоянными спутниками.

А тремя этажами ниже во внутренний дворик дома Алеты тихо вошел Антонио Содано. При помощи отмычки, удивительно похожей на ту, которой воспользовался О’Коннор, он быстро справился с металлической дверью в начале лестницы. Содано натянул вязаный шлем на свое грубое лицо, покрытое оспинами, и беззвучно поднялся на лестничную площадку перед дверью Алеты.




33


Ватикан, Рим

Кардинал Феличи изучал последний файл с информацией по монсеньору Дженнингсу, перенаправленный ему от папского нунция в Гватемала-сити. На серии фотографий тот был снят выходящим из убогого бара на Ла Линеа — контролируемого бандами и кишащего гангстерами и проститутками гетто на окраинах города. Мальчикам, идущим по обе стороны от него, на вид было не больше двенадцати лет. На следующем фото Дженнингс с этими мальчиками поселялся в еще более убогий «мотель», номера в котором были построены из железных листов, украденных со старых морских контейнеров. Феличи закрыл файл и задумался. До сих пор средства, выделенные Дженнингсу Банком Ватикана на археологическую экспедицию в Центральную Америку, гарантировали его лояльность, но этого могло быть уже недостаточно. Он также знал, что взывать к вере старого иезуита бесполезно. Феличи уже очень давно догадывался о сексуальных наклонностях Дженнингса, но конкретное доказательство этому получил впервые. Папский нунций хорошо выполнил свою работу.

В двойные двери кабинета постучал личный секретарь кардинала.

— Прибыл монсеньор Дженнингс, ваше преосвященство.

— Пригласите его. — Феличи взглянул на свой золотой «Ролекс». — И распорядитесь подать мою машину к одиннадцати часам.

— Разумеется, ваше преосвященство.

Отец Кордона отступил в сторону, пропуская монсеньора Дженнингса, и закрыл за собой дверь. Если его и озадачивало, почему кардинал регулярно заказывает свою машину поздно вечером или почему Феличи живет на фешенебельной, но эклектичной улице Виа дель Говерно Веккио на левом берегу Тибра, он никогда не показывал этого.

— Benvenuto a Roma.[73 - Добро пожаловать в Рим (итал.)] — Кардинал протянул свою тонкую костлявую руку.

— Grazie,[74 - Спасибо (итал.)] ваше преосвященство.

— Надеюсь, ваш полет был приятным?

— Насколько вообще может быть приятно летать после 11 сентября.

— Конечно. Итак. Я не стану вас долго задерживать, но возникло одно обстоятельство. Вам доводилось пересекаться с доктором Алетой Вайцман? — спросил кардинал, усаживаясь на одну из стоявших в его кабинете кушеток с обивкой из темно-синего бархата и поправляя свою сутану.

— К сожалению, да. Она принялась досаждать во время моего выступления на конференции в Вене.

— Она как-то упоминала пропавший Кодекс майя?

— Она — нет, но это сделали журналисты, — ответил Дженнингс, выразительно посмотрев в сторону бара в кабинете кардинала. — Одна юная красотка из женского журнала. Я не знаю, зачем она там оказалась. Как и остальные ее коллеги, она не проявляла ни малейшего интереса к моим последним исследованиям.

— Вы считаете, что Вайцман подозревает о его существовании? — спросил Феличи, игнорируя страждущие взгляды, которые Дженнингс бросал в сторону выпивки.

— Когда я был в Гватемала-сити, ваше преосвященство, я выяснил, что Вайцман наведывалась там в Национальный музей археологии и этнологии. По сути, в этом нет ничего необычного: в конце концов, она все-таки археолог. Но верные люди сообщили мне, что из одного из запасников музея она вышла в состоянии особого волнения.

— А известно, чем оно могло быть вызвано?

Монсеньор Дженнингс покачал головой.

— В следующий раз, когда я буду там, обязательно наведу справки.

Феличи нервно теребил свой нагрудный крест.

— Чем ближе мы подходим к 2012 году, тем больше внимания будут уделять древним майя и Гватемале… тем больше внимания будут уделять Кодексу майя.

— В этом смысле мы не так уж много можем сделать. Я продолжаю принижать значение этой даты, как вы меня инструктировали.

— От этого зависит ваше финансирование Банком Ватикана, — напомнил ему Феличи.

Дженнингс пожал плечами.

— Пресса обожает тайны.

— Значит, мы должны удвоить наши усилия, чтобы найти Кодекс прежде, чем это сделает кто-то другой.

— Проще сказать, чем сделать. Индейцев майя, которые могли бы что-то знать о местонахождении Кодекса, сегодня можно пересчитать по пальцам одной руки, и все они сейчас уже глубокие старики.

— То есть очень ограниченный круг.

— Именно.

— Вы говорите, что в Гватемале языки развязывают деньги? Сколько это может стоить?

— В этом мире по-прежнему остаются люди, которых нельзя купить, ваше преосвященство.

Феличи скрыл свое раздражение.

— У вас есть какие-то соображения насчет того, что это могут быть за старики?

Дженнингс покачал головой.

— Нет. Хотя одним из самых уважаемых старейшин на высокогорье является местный шаман доктор Хосе Арана, который, между прочим, также присутствовал на той конференции по майя.

Феличи встал и подошел к окну, откуда открывался вид на колоннаду Бернини, окружающую площадь собора Святого Петра. Он пристально смотрел на пустынную в это время площадь, сцепив руки за спиной. Автомобильное движение мимо Ватикана по улице Порта Кавальери было все еще интенсивным. Вечерний воздух наполнял шум обожаемых итальянцами скутеров и гудки машин.

— Ради блага святой Церкви, — наконец произнес Феличи, — мы должны изъять Кодекс майя и хранить его в секретном архиве.

— А что если мы найдем его и там действительно окажется какое-то зловещее предсказание? Есть ведь и научные доказательства того, что древние майя были правы. Разве нам не следует предупредить весь мир? Возможно, людям нужно будет перебраться на возвышенности.

— Главная моя забота, которая должна быть и вашей тоже, заключается в том, что в Кодексе может содержаться информация, угрожающая истинной вере, — ледяным тоном ответил Феличи. — Мы, монсеньор, несем ответственность за Церковь.

Дженнингс пожал плечами. Лично его Церковь интересовала в последнюю очередь. По поводу предсказания он тоже не особенно беспокоился. Ученые уже сделали некоторые расчеты, неизвестные широкой публике, и Дженнингс сам изучил карты, которые предсказывали катастрофические последствия, связанные со смещением географического полюса Земли. Основываясь на этой информации, он уже приобрел недвижимость в одном из немногих районов мира, где в декабре 2012 года будет безопасно. Но сама возможность найти Кодекс по-настоящему разожгла интерес Дженнингса, и вот уже некоторое время он был сосредоточен на его поисках даже в гораздо большей степени, чем мог бы предположить Феличи.

— Обнаружение Кодекса майя стало бы археологической сенсацией, ваше преосвященство, — сказал Дженнингс. — Наравне с находкой свитков Мертвого моря, Розеттского камня, «терракотовой армии» и гробницы Тутанхамона. Тот, кто найдет это пророчество, обессмертит свое имя в анналах истории.

— Ну и?.. — с вызовом бросил Феличи.

— Найти Кодекс только для того, чтобы потом спрятать его в секретный архив… Мы не только потеряем возможность совершить величайшее археологическое открытие, но также нарушим свой долг, скрыв предостережение древних майя от человечества. — Дженнингс напыщенно засопел.

— Я хотел бы напомнить вам, монсеньор, что на финансирование ваших археологических экспедиций расходуются суммы, которые нельзя назвать скромными. И какими они будут — полностью зависит от того, будете ли вы сотрудничать.

— Банк Ватикана — не единственный источник финансовой поддержки археологических раскопок, ваше преосвященство.

Дженнингс уже успел навести справки относительно альтернативных могущественных спонсоров. Конечно, более благоразумно было промолчать об этом, но благоразумие никогда не относилось к сильным качествам Дженнингса.

— М-да, а я надеялся, что до этого у нас не дойдет, — сказал Феличи, поднимаясь со своего места, чтобы взять папку, — но вы не оставляете мне выбора.

Он вручил Дженнингсу подборку полученных фотографий и с удовлетворением принялся следить за его реакцией.

От шока Дженнингс потерял дар речи, и лицо его стало мертвенно-бледным.

— К счастью для вас, монсеньор, первостепенным здесь является то, чтобы не пострадал имидж святой Церкви, и от вас больше пользы внутри Церкви, чем вне ее, — сказал кардинал, отнимая у несчастного священника папку с фотографиями. — А теперь, разобравшись с вопросом относительно того, что необходимо сделать с Кодексом майя, перейдем к еще одному совершенно конфиденциальному моменту.

Дженнингс кивнул.

— В конце Второй мировой войны, чтобы гарантировать себе победу над коммунизмом, правительство Соединенных Штатов и Ватикан объединились с целью вывезти ряд немецких ученых и просто людей, обладавших ценной информацией, которая могла бы помочь в ликвидации этой угрозы. Среди них был офицер гиммлеровских войск СС Карл фон Хайссен. В обмен на его сотрудничество ему была предоставлена возможность под другим именем стать католическим священником в приходе Сан-Педро.

— Еще одним таким человеком был Адольф Эйхманн, — сказал Дженнингс, у которого перед глазами до сих пор стояли те фотографии.

— Эйхманн умер, а вот фон Хайссен жив — по крайней мере, мы так думаем. Вы должны были знать его как отца Эрнандеса.

— Да, теперь припоминаю его. Он еще по-испански говорил с сильным акцентом — но вы говорите, что он немец?

— На Антигуа очень хорошие испанские школы, монсеньор, а фон Хайссен прошел там серьезное обучение, но даже школы на Антигуа ничего не могут поделать с культурными корнями. Нужно сказать, что в своей роли отца Эрнандеса фон Хайссен был весьма полезен в борьбе против коммунизма, и до последнего времени то, кем он является на самом деле, оставалось в тайне. К сожалению, он, как и вы, проявил неосторожность, и недавно мы выяснили, что он вел дневники.

— Дневники, которые могут оказаться опасными для Ватикана и правительства США? — Дженнингс почувствовал шанс поправить свое пошатнувшееся положение.

— В этих дневниках также может содержаться информация о местонахождении Кодекса майя, — с каменным лицом ответил Феличи. — Как бы там ни было, мы хотим заполучить их.

— У вас есть какие-нибудь догадки насчет того, где сейчас может находиться фон Хайссен?

— В Сан-Педро он вышел на пенсию, но, видимо, кто-то подсказал ему, что на его след в конце концов вышел Моссад, после чего ему пришлось спешно уехать — возможно, в Перу.

— Выходит, он исчез.

— Может быть. И тем не менее вам нужно будет сделать несколько осторожных — подчеркиваю, очень осторожных — запросов. В качестве прикрытия вы получите назначение в тот же приход в Сан-Педро на берегу озера Атитлан, где уже некоторое время нет постоянного священника. Вашей основной задачей по-прежнему является поиск Кодекса майя, и вы отправляетесь в Гватемалу завтра же. Все документы для вашего путешествия находятся у отца Кордоны. Если вам понадобится выйти на контакт, у папского нунция в Гватемала-сити имеются надежные каналы связи, но даже ему неизвестно о настоящей цели вашего возвращения. А тем временем эти фотографии пока полежат в моем сейфе, монсеньор. — Феличи помахал папкой перед Дженнингсом. — И я очень надеюсь, что вы не дадите мне повода пустить их в оборот.




34


Вена

Антонио Содано осторожно нащупывал подпружиненные штифты замка в квартире Алеты. Столкнувшись с той же проблемой, что и О’Коннор, он поменял отмычку на более тонкую и попробовал придавить их снова. Удерживая натяжение вторым крючком-зацепом, он наконец поднял последний штифт за линию разрыва и повернул цилиндр замка. Содано открыл дверь из массива кедра и прислушался. Слева был виден свет и слышался звук бегущей воды. Он тихо двинулся вперед и проскользнул из прихожей за угол. В ванной, расположенной в конце коридора, чистила зубы женщина. Та самая женщина, которая была изображена на полученной им фотографии. Высокая и хорошо сложенная, она сейчас стояла перед зеркалом и изучала свои зубы; под натянутой ночной рубашкой угадывался контур ее высокой груди. Он нащупал кляп у себя в кармане и снова отступил назад в прихожую.

Алета выключила свет в ванной и направилась к себе в спальню.

Содано прижался спиной к стене и ждал. Женщина прошла мимо, даже не взглянув в прихожую. Он сделал два быстрых шага, закрыл ей рот правой рукой, а левой — дернул за волосы назад.

Алета сдавленно вскрикнула, а Содано поморщился от резкой боли, когда она сильно укусила его за руку.

— Schlampe! Сука! — Он затолкал Алету в спальню и прижал ее к стене. Она почувствовала нож у своего горла, и глаза ее округлились от ужаса.

* * *


О’Коннор нашел тяжелые двойные двери во внутренний дворик и металлические двери у основания лестницы в квартиру Алеты приоткрытыми. Опасаясь худшего, он вынул свой «глок 21» и молча рванулся вверх, перескакивая через две ступеньки. Передняя дверь тоже была открыта. О’Коннор услышал доносившиеся изнутри голоса и замер.

— Теперь ты станешь посговорчивее, верно? — ухмыльнулся Содано, проводя рукой по внутренней части бедра Алеты.

Она плюнула ему в лицо.

— Ты, сучка, еще пожалеешь об этом. — Содано снова приставил нож к ее шее и стал гладить ее грудь.

О’Коннор тихо проскочил через прихожую и осторожно выглянул в проем двери, на миг встретившись с Алетой глазами. При виде его она судорожно вздохнула, но этого было достаточно. Содано среагировал моментально и, развернув Алету перед собой, плотно прижал нож к ее горлу.

— Брось пистолет, О’Коннор, или я прирежу ее. Ну!..

О’Коннор неохотно бросил «глок» на пол перед собой. То, что Содано назвал его по имени, являлось еще одним подтверждением того, что Алета была не единственной целью наемного убийцы.

— А теперь отошел назад.

Содано отодвинул Алету в сторону. Она споткнулась о коврик перед кроватью, и, пытаясь удержать ее, Содано на долю секунды отвлекся. О’Коннор правой ногой нанес боковой удар в грудь Содано, а затем сильно толкнул его левой ногой. Тот вскрикнул от боли и выпустил Алету. Нож вылетел и по широкой дуге свалился за шкаф. О’Коннор ударил Содано головой и покачнулся, когда крепкий маленький сицилиец поддел его ногой под правое колено. Сцепившись, они выкатились в гостиную, каждый старался ухватить противника за горло. Содано попал коленом в бедро О’Коннора, и они оба свалились на камин. О’Коннор сильно ударил локтем в горло Содано и, перевернувшись на спину, обхватил его правой рукой за шею. В классическом удушающем захвате, которому обучают в спецподразделениях, О’Коннор продел левую руку под плечо упирающегося Содано и придавил ею шею убийцы. Когда О’Коннор стал сжимать свои руки, глаза сицилийца наполнились смертельным страхом. О’Коннор стискивал горло противника до тех пор, пока кровь не отхлынула от его лица. Голова его беспомощно свесилась набок. Только убедившись, что противник мертв, О’Коннор сбросил его тело на пол и отдышался. Над ним стояла Алета, сжимая в руке нож Содано.

— Я на вашей стороне. Так что это можете опустить, — все еще задыхаясь, прохрипел О’Коннор.

— И не подумаю, пока вы не объясните мне, кто вы такой и какого черта делаете в моей квартире! — Руки ее дрожали.

— Меня зовут Куртис О’Коннор. И, как это ни странно, я пришел, чтобы защитить вас.

Внезапно она вспомнила слова шамана.…Есть еще два человека, один из которых одолеет другого. Одному из этих мужчин вам придется доверить свою жизнь.

— Кто вы такой? — снова спросила Алета.

— Это долгая история.

— А вы изложите мне ее сжатую версию!

— Я из ЦРУ и в данный момент мое ведомство хочет убрать вас с дороги. Вы, похоже, вывели из себя серьезных и могущественных людей.

— Если вы из ЦРУ, а они хотят убить меня, тогда почему вы пришли защитить меня? И кто такой он? — Алета ткнула ножом в сторону трупа, лежащего на полу ее гостиной.

— Это Антонио Содано, наемный убийца, точнее, был таковым. Слушайте, почему бы вам не опустить нож? Тогда я, вероятно, смогу предоставить вам более подробную версию своего рассказа за чашкой кофе.

— Я звоню в полицию!

— А вот это самое худшее из того, что вы можете сделать.

— Но почему? Меня пытался убить наемный киллер!

— Давайте рассуждать логически, — спокойно сказал О’Коннор. — Если вы позвоните в полицию, то перед вашим порогом соберутся все журналисты Вены. Вы не сможете никуда выйти, чтобы вас не сопровождала съемочная бригада, и, поскольку вокруг того, кто хочет убить вас, все окутано тайной, репортеры тут же начнут раскручивать это дело.

— Что, возможно, позволит мне хоть как-то защититься от таких придурков, как вы!

— Вам не кажется, что вы проявляете неблагодарность? — заметил О’Коннор, криво улыбнувшись.

Алета ничего не ответила. Она была готова разрыдаться.

— И если все это получит огласку, — продолжал О’Коннор, — это не только не защитит вас, но и заставит людей, желающих убрать вас, удвоить свои усилия, чтобы заткнуть вам рот. Эти ребята, Алета, играют до конца, и любые деньги для них не проблема. Тут вы просто должны мне поверить. А теперь нам необходимо избавиться от тела.

И снова в ушах ее зазвучали слова шамана: доверь ему свою жизнь.

— Итак, мы освобождаемся от тела, — сказала она, и сердце ее начало немного успокаиваться, — но когда его обнаружат, полиция начнет разыскивать меня. Что тогда?

— Это произойдет только в том случае, если труп свяжут с вашей квартирой. Когда у вас вывозят мусор?

— Завтра утром.

— Я скоро вернусь, но, если не возражаете, вначале я воспользуюсь вашей ванной комнатой.

О’Коннор посмотрел на себя в зеркало.

— Не самый лучший вид, — пробормотал он, осторожно ощупывая свое избитое лицо.

Через несколько минут он вышел из квартиры. На Штернгассе было пустынно. «Если немного повезет, ситуация здесь и дальше не изменится», — подумал он, быстро направляясь по узкой мощеной улочке в сторону нескольких мусорных баков на колесиках, которые уже были приготовлены и стояли сразу за книжным магазином. О’Коннор выбрал полный и повез его назад к дому Алеты. Груз приглушал грохот колес по булыжнику мостовой. Доехав до внутреннего дворика, он убедился, что во всем квартале по-прежнему спокойно. Удовлетворенный увиденным, он высыпал содержимое привезенного бака в бак Алеты и втащил пустой мусорный контейнер, взятый у книжного магазина, по лестнице прямо в гостиную. Алета сидела за столом на кухне.

— С вами все в порядке?

— Все будет хорошо.

— «Хорошо» — одно из самых опасных слов в женском лексиконе.

Алета быстро взглянула на него.

— Значит, мы должны просто вывезти тело вместе с мусором, так?

— Послушайте, я понимаю, что вам сейчас многое пришлось пережить, но, как я уже говорил, вы должны довериться мне, потому что все еще не кончено, причем далеко не кончено. Иногда наилучшими оказываются самые простые методы. Если нам повезет, этот бак подхватит рука механического подъемника и вывернет сверху в мусорную машину. Главное, чтобы никто не увидел содержимое бака в момент его опустошения, и тогда труп будет спрессован вместе с остальным мусором; возможно, его вообще никогда не найдут. В худшем же случае, если тело все-таки обнаружат, полиция опознает Содано, решит, что тут замешана торговля наркотиками, и просто вычеркнет еще одного молодого головореза из списка разыскиваемых. Сюда они точно не сунутся, по крайней мере, с самого начала, а если все-таки это произойдет, мы с вами будем уже далеко отсюда.

— Мы с вами?

— Да, мы с вами. Потому что с этого момента, хотите вы этого или нет, мы с вами завязаны в этом деле. Если вы поставите вариться кофе, я вернусь и все вам объясню.

О’Коннор обыскал труп Содано. Бумажник и итальянский паспорт он оставил в пиджаке, но сотовый телефон забрал.

— Зачем вы взяли его телефон?

— SIM-карты могут отслеживаться. Но если я брошу его в баржу, проплывающую по Дунайскому каналу, кто знает, где он может в конце концов оказаться? — с ухмылкой сказал О’Коннор.

Он поднял тело Содано на плечо и сунул его головой вперед в бак на колесиках. Содано был коренастым, но невысокого роста, и О’Коннору удалось согнуть ему колени и полностью запихнуть внутрь. Он закрыл крышку и толкнул бак вперед, но одно из колес зацепилось за складку ковра, и О’Коннору пришлось дергать и освобождать его.

— Боюсь, что мы тут немного поломали пол, — сказал он, отворачивая ковер, лежавший перед камином.

Под ним старая половица отошла в сторону, и О’Коннор сдвинул ее. Здесь, в углублении между балками перекрытия, стоял старый и потертый металлический ящик длиной почти в метр и шириной тридцать сантиметров.

Алета, моментально позабыв о своей враждебности, помогла О’Коннору вытащить ящик из тайника. Вдвоем они поставили его на ковер.

— Если это принадлежало вашему деду, он явно хотел, чтобы оно было надежно спрятано, — заметил О’Коннор, отступая назад.

— Думаю, я знаю, почему именно, — сказала Алета, дрожащими пальцами пробуя открыть защелку.

Крышка со скрипом поддалась, и под ней оказалась старая пожелтевшая тетрадь и два свертка в красной бархатной ткани. Алета развернула первый сверток, в котором оказалась нефритовая фигурка с замысловатой резьбой; сердце ее учащенно забилось.

— Боже мой! Статуэтки! — прошептала она.

О’Коннор следил за тем, как она разворачивает вторую изысканную упаковку.

— Вы их искали?

Алета ничего не ответила, вертя в руках вторую статуэтку и внимательно рассматривая ее. Затем она опустила артефакт вниз и посмотрела в глаза О’Коннору; мысли бешено крутились в ее голове. Следует ли ей довериться этому человеку, как советовал шаман? Он, похоже, знал, кого послали убить ее, и на самом деле спас ей жизнь, но она по-прежнему относилась к нему настороженно. Очень настороженно.

— Назовите мне хотя бы одну причину, почему я должна вам верить, — с вызовом бросила она.

— Вы не должны верить никому. По крайней мере, пока не узнаете человека поближе, а может быть, даже и после этого.

— Вы сказали, что уже посланы люди, чтобы заставить меня замолчать. Откуда вам это известно?

— Потому что и меня тоже послали сюда убить вас.

— Что? — Алета в шоке отпрянула назад. — Тогда почему вы этого не сделали?

— Это тоже долгая история, но я готов представить вам ее сокращенную версию.

В напряженной тишине Алета слушала, как О’Коннор вкратце рассказывает ей о последовательности событий, которые привели к его столкновению с Содано, а также об участии во всем этом Уайли и Феличи.

— Послушайте, — сказал он в конце. — Мы с вами можем препираться весь остаток ночи или можем заключить перемирие. Я не говорю, что должен обязательно понравиться вам, но довериться мне вам все-таки придется… до тех пор, по крайней мере, пока я не вывезу вас отсюда.

Алета смотрела на него ледяным взглядом.

О’Коннор полез под свой пиджак, вынул оттуда «глок», который подобрал в спальне, и протянул ей.

— Возьмите это.

— Зачем?

— Возьмите, — настаивал О’Коннор. — Я мог убить вас в любой момент, — объяснил он, вручая Алете оружие. — Но я пришел защитить вас, — подчеркнул он, отводя ствол в сторону. — Он заряжен.

Алета смотрела на него с недоумением.

— А теперь вы можете либо убить меня, либо вызвать полицию, либо и то и другое. Или мы с вами заключаем перемирие и уносим отсюда ноги как можно скорее.

— Прямо сегодня ночью? — Она протянула пистолет обратно О’Коннору.

Он покачал головой.

— Завтра. Сначала я должен разобраться с этим Красавчиком Флойдом,[75 - Чарльз Артур Флойд, более известный как Красавчик Флойд — знаменитый американский грабитель банков середины 30-х годов.] и нам обоим необходимо поспать. У вас тут есть еще одна спальня? Я бы пригласил вас к себе в отель, но для первого свидания это было бы слишком круто.

— Не стоит слишком испытывать судьбу, мистер О’Коннор.

* * *


— Вы когда-нибудь слышали о Кодексе майя? — спросила Алета, ставя на кухонный стол чашки с кофе.

— Я был на лекции монсеньора Дженнингса, — признался О’Коннор.

— Почему это меня уже не удивляет? — покачала головой Алета, вспомнив о своих ощущениях, что за ней следят. — И, безусловно, старались выдать себя за археолога.

— Я пару ночей уделил общей подготовке по этой теме, хотя то была публичная лекция, — робко добавил он.

Алета кивнула.

— Тогда вы должны были слышать вопрос насчет Кодекса.

— Это того, который Дженнингс назвал плодом фантазии газетчиков? Речь о нем?

— Так вот — он существует.

— Почему вы в этом уверены?

— Теперь ваша очередь поверить мне.

— И вы считаете, что эти статуэтки приведут вас к нему? — спросил О’Коннор, после того как Алета вкратце рассказала ему о работах своего деда и предостережениях доктора Арана.

— Ну, этого я не могу утверждать. В любом случае мне еще необходимо найти третью. Древние майя хорошенько постарались, пряча свой Кодекс до поры до времени.

— И доктор Арана считает, что это время уже настало?

Алета снова кивнула.

— Находка этих двух статуэток может быть неслучайной, и если вы присмотритесь к ним повнимательнее, то увидите, что обе они сделаны в форме дерева, майянского дерева жизни. Это очень мощный символ, обозначающий творение, мироздание, которое в данный момент подвергается страшной угрозе. Статуэтка мужского рода имеет на своем основании самца ягуара, а та, что среднего рода, отображает баланс между самцом и самкой этой дикой кошки. На третьей статуэтке, несомненно, окажется самка ягуара… потерянное женское начало.

— Ягуар… это одна из больших кошек гватемальских джунглей, которая, если мне не изменяет память, считалась у древних майя священным животным?

Впервые с того момента, как О’Коннор ворвался в ее квартиру, Алета позволила себе улыбнуться.

— Выходит, те две ночи, проведенные за учебой, все-таки дали свои плоды?

— К сожалению, этого недостаточно.

— Не переживайте по этому поводу. Мой дед провел за изучением культуры майя всю жизнь, и при этом только-только коснулся поверхности тайны. Мы считаем себя самой продвинутой цивилизацией в истории, но еще по-настоящему не узнали историю древних народов. А когда мы это сделаем, то выясним, что майя, так же, как инки и египтяне, были на самом деле гораздо более развитым обществом, чем допускают всякие надутые ученые вроде Дженнингса.

— Вероятно, вы правы, — согласился О’Коннор. — Есть в этом Кодексе нечто такое, что крайне волнует Ватикан и мое правительство. Обе эти стороны сделают все, чтобы заполучить его в свои руки, так что наше с вами перемирие должно будет продлиться по меньшей мере до тех пор, пока я не помогу вам разыскать его.

— А почему вы думаете, что Ватикан и правительство США охотятся за ним? И почему вы хотите помочь мне его найти?

— Я точно не уверен, но я знаю, что они оба твердо намерены добраться до Кодекса раньше вас, и, если им это удастся, можно предположить, что они спрячут его от посторонних глаз.

— А как же предостережения майя?

— Они готовы рискнуть. К тому же это уже не в первый раз, когда общественность держат в полном неведении.

Алета задумалась.

— Мне точно неизвестно, чем именно руководствуется ваше правительство, но думаю, что догадываюсь, почему за ним охотится Ватикан, — сказала она наконец. — Ватикан скрывал свитки Мертвого моря от широкой публики более тридцати лет, потому что их содержание угрожало уникальности послания Иисуса. А Кодекс майя может быть для них гораздо большей угрозой.

— Каким образом?

— Мой дед оставил кое-какие записи. Он думал, что Кодекс будет найден в джунглях Гватемалы и что в нем будет содержаться не только предупреждение о грядущем человечества. Он также может быть как-то связан с предупреждениями Девы Марии во время ее явления в Фатиме. — Алета позволила себе улыбнуться. — Ватикан всегда видел в духовности майя угрозу для себя, мистер О’Коннор.

О’Коннор печально улыбнулся.

— А мы не могли бы обходиться без этого «мистер О’Коннор»?

Алета набрала в легкие побольше воздуха.

— Послушайте, я действительно очень благодарна вам за то, что вы сделали сегодня ночью… Просто ко мне в квартиру не так уж часто врываются люди с ножами и пистолетами, и мне нужно какое-то время, чтобы поверить вам… или не поверить. Хотя, если все, что вы рассказали мне, правда и вы на самом деле бросили вызов своему боссу, чтобы спасти меня, они будут искать и вас тоже.

— Похоже, это очень мягко сказано, и поэтому нам нужно скрыться из Вены и направиться в Гватемалу.

Алета покачала головой.

— Не раньше, чем я выясню, что произошло с моим дедом. Завтра я поездом еду в Бад-Аролсен. В этом городке хранятся миллионы документов с информацией о жертвах Холокоста, и наконец-то они стали доступны широкой публике.

— Да. Припоминаю, я что-то читал об этом. И вы думаете, ваши бабушка и дедушка были среди этих жертв? — мягко спросил О’Коннор.

Алета печально кивнула.

— Так же, как и мой отец и его сестра, хотя дедушка и бабушка считаются пропавшими без вести.

— Ну ладно… — Теперь пришла очередь О’Коннора задуматься. — Имейте в виду: как только Уайли выяснит, что здесь произошло, начнется такая охота, по сравнению с которой поиски Бен Ладена могут показаться воскресной прогулкой. Сколько времени вам нужно будет провести в Бад-Аролсене?

— День, максимум два. Я уже зарезервировала время через Международную поисковую службу. Интересующие меня документы по Маутхаузену будут сгруппированы вместе.

— И еще день на сам Маутхаузен. Итак, учитывая переезды, нам потребуется еще пять дней провести в Австрии. Лучше бы сократить это время, но тогда поиски придется проводить на скорую руку. А сейчас нам с вами следует отдохнуть.

* * *


О’Коннор быстро окинул взглядом Рингштрассе у них за спиной и провел Алету через старые деревянные двери с бронзовыми ручками в кафе «Шварценберг».

В этом кафе восемнадцатого века, расположенном на Рингштрассе напротив отеля «Империал», они нашли свободную кабинку в тихом уголке, и О’Коннор протянул Алете меню завтрака. Кафе было заполнено только наполовину, и О’Коннор еще раз оглядел всех посетителей, но ничего необычного не заметил. Это в основном были деловые люди, уткнувшиеся в газеты за круассаном и чашкой мокко или черного кофе. Для туристов же было еще слишком рано.

— Kaffee, Kipferl, Marmelade und ein weichgekochtes Ei, bitte,[76 - Пожалуйста, кофе, рогалик, джем и яйцо всмятку (нем.)] — заказал О’Коннор.

Облик пожилого официанта в черном костюме и галстуке-бабочке очень гармонировал с обстановкой кафе — канделябры, гобелены, колонны с деревянными панелями и старые деревянные стулья с кожаной обивкой.

— Mochten Sie eine Zeitung, mein Herr?[77 - Может быть, господин, вы хотите газету? (нем.)]

— Die New York Times, bitte.[78 - Пожалуйста, «Нью-Йорк таймс» (нем.)]

— Und fur Sie?[79 - А для вас? (нем.)]

— Ich mochte Die Welt, und das Wiener Fruhstuck, bitte,[80 - Пожалуйста, «Ди Вельт» и «венский завтрак» (нем.)] — ответила Алета на безупречном немецком, заказав немецкую ежедневную газету и такой же «венский завтрак», как и О’Коннор.

— Danke schon, — поблагодарил О’Коннор официанта за принесенную газету и протянул Алете деревянную планку, к которой была прикреплена «Ди Вельт». — Вы заставляете меня чувствовать свою неполноценность.

— Вы вполне на уровне. На скольких языках вы говорите?

— Я бегло говорю по-немецки, по-французски и по-итальянски и, как вы выразились, нахожусь на уровне в испанском, русском и китайском языках.

— Весьма впечатляет. Ну, русский, допустим, понятно — продукт «холодной войны», но китайский? — Алете показалось, что в глубине его глаз промелькнула какая-то тень.

— Это еще одна долгая история. Я работал в службе безопасности на пекинской Олимпиаде.

— Похоже, вы человек немногословный.

О’Коннор улыбнулся.

— Думаю, это зависит от темы. Danke schon.

Он еще раз поблагодарил принесшего кофе официанта, обрадовавшись возможности прекратить этот разговор.

— Итак, какой у нас план? Вам нужно выписаться из гостиницы?

— Поезд отходит в 10:40, а гостиница моя находится на другой стороне Рингштрассе, — сказал О’Коннор, показывая через высокое окно с занавесками в сторону отеля «Империал».

— «Империал»? Вы путешествуете с большим вкусом.

О’Коннор скромно пожал плечами.

— Жизнь, конечно, тяжелая, но кто-то же должен это делать.

На мгновение он встретился глазами с высоким худым мужчиной в черном пальто и берете, который стоял возле газетного киоска на противоположной стороне Рингштрассе. Тот моментально вернулся к чтению газеты.

— Сейчас не смотрите в ту сторону, но через дорогу стоит высокий парень в берете, который уже засек нас на своем радаре. Когда я выйду, подождите, пока он последует за мной, а потом возьмите такси и езжайте на вокзал Вестбанхоф. Я оторвусь от него и встречу вас там.

Алета смотрела, как человек, спасший ей жизнь, непринужденно пересек Кертнер Ринг и направился в сторону «Империала». Как только О’Коннор вышел из кафе, человек в черном пальто и берете тут же последовал по Рингштрассе за ним.




35


Штаб-квартира ЦРУ, Лэнгли, Вирджиния

Это был первый визит нового президента в штаб-квартиру ЦРУ, и Говард Уайли включил проектор для проведения брифингов. С точки зрения Уайли, результаты последних выборов были полной катастрофой: новый президент остерегался открытого применения силы, предпочитая вести переговоры. Это был язык, которого Уайли никогда не понимал.

— Если обобщить, господин президент, Америка сталкивается со многими проблемами по всему миру. Террористические сети широко рассредоточены, и количество их продолжает расти. Вызывает также серьезную озабоченность распространение ядерных технологий. Нам известно, что Северная Корея имеет доступ к отработанным урановым стержням и обогащенному урану с их атомного реактора в Йонгбене, а международные торговцы оружием предлагают все более сложные баллистические ракеты. Также требуется особая осторожность в переговорах с Ираном, — предупредил Уайли. — Тегеран не откажется от идеи обогащения урана, и, если мы не воспрепятствуем этому, в ближайшие несколько лет угроза Ахмадинежада стереть Израиль с лица земли может стать вполне реальной.

Уайли выдержал паузу, чтобы оценить реакцию президента, но новый лидер свободного мира оставался непроницаемым.

— Несмотря на экономический спад, Китай продолжает модернизировать свои вооруженные силы, и это также представляет угрозу не только нарушению баланса сил в Тайваньском проливе, но и нашим собственным интересам в этом регионе. Наконец, хотя формально премьер-министр Путин является подчиненным президента Дмитрия Медведева, именно Путин продолжает оставаться у власти в Кремле и, скорее всего, снова выдвинет свою кандидатуру на пост президента, когда срок правления Медведева истечет. Вне всякого сомнения, целью Путина является восстановление ведущих позиций России как доминирующей силы в Европе. Мы ожидаем, что русские продолжат вести жесткую политику в отношении Чечни, Украины и Грузии, причем Путин будет искать возможность еще больше увеличить свой контроль за нефтяными и энергетическими ресурсами в этих регионах.

— Я получил информационное донесение от ваших коллег из ДНР касательно наших операций по программе ПИССАВМ на Аляске, — сказал президент.

Уайли никак не выказал свое раздражение. Дирекция национальной разведки была создана вследствие того, что ФБР не удалось выявить во Флориде, Аризоне и Калифорнии подготовку пилотов-террористов к терактам 11 сентября. По мнению Уайли, из-за некомпетентности ФБР уже ЦРУ потеряло свои позиции как основного разведывательного агентства страны на фоне горстки высокопоставленных любителей из ДНР в Вашингтоне, которые вечно торопились погромче заявить о себе политикам по поводу любого сверхсекретного проекта, к которому они имели доступ. Уайли всегда старался сделать так, чтобы о тех операциях, которые, как считал Уайли, входили исключительно в его компетенцию, не был осведомлен даже его собственный директор. Политиков, которые желают вести переговоры с врагом, особенно таких, как этот вновь избранный президент, необходимо держать на почтительном расстоянии от подобных вещей. Поскольку это касалось самого Уайли, он считал, что ПИССАВМ был слишком деликатным проектом, чтобы открывать к нему широкий доступ или делать его предметом брифингов, и теперь он думал над тем, как много уже известно президенту.

— Насколько вы доверяете информации о том, что русские способны контролировать погоду? — спросил президент.

— У нас есть неопровержимые доказательства того, что русские проводят исследования по управлению ураганами, господин президент, и при этом все увеличивают масштаб этих работ. Также они проводят эксперименты по инициированию землетрясений.

— А наши собственные исследования в этой области?

— Наши исследования были начаты еще во времена войны во Вьетнаме. Проект «Попай» был направлен на то, чтобы менять погоду над Северным Вьетнамом путем распыления над облаками йодида серебра и сухого льда. Тогда дело шло с переменным успехом, иногда нам удавалось заставить войска Хо Ши Мина захлебываться в грязи, но русские начали заниматься этим еще раньше. В 1962 году мы выяснили, что они направляют импульсы электромагнитного излучения на наше посольство в Москве, а точнее — на кабинет нашего посла. В семидесятые годы мы обнаружили продолжение этих экспериментов: так называемый «русский дятел», который представлял собой серию последовательных электромагнитных сигналов в диапазоне от трех до тридцати мегагерц.

— «Дятел»?

— Русские запускали этот сигнал со скоростью от десяти до двенадцати импульсов в секунду — радиолюбители по всему миру окрестили его «русским дятлом». Сигнал был настолько мощным, что был способен нарушить связь даже здесь, в Соединенных Штатах. У нас есть основания полагать, господин президент, что этот «дятел» был прообразом русской версии нашей программы ПИССАВМ.

— А ПИССАВМ действительно может менять погоду? Я думал, что существует договор ООН, запрещающий такого рода эксперименты.

— Резолюция 3172, принятая Организацией Объединенных Наций в декабре 1976 года. — Уайли снисходительно улыбнулся. Он ожидал этого вопроса. — Она запрещает эксперименты, направленные на то, чтобы использовать манипуляции с погодой как форму оружия; но это, разумеется, не может удерживать нас от проведения подобных исследований в мирных целях, господин президент.

* * *


Уайли вернулся в свой кабинет, довольный тем, что президент Соединенных Штатов нисколько не продвинулся в вопросе погодных войн и что ему ничего не известно об операции «Эфир». Президенты приходят и уходят, но реальная власть остается в руках агентства, и Уайли был намерен сохранить такую расстановку сил. Впрочем, его удовлетворение длилось не так долго. Поступило сообщение от резидента в Вене, которое мгновенно приковало к себе его внимание.






— Проклятье! — Уайли с размаху грохнул кулаком по столу.

Какого черта Содано делает в Братиславе и почему направляется оттуда в Будапешт? Уайли не собирался мелочиться по поводу тех 100 000 евро, которые Содано потребовал авансом, но, если этот маленький негодяй пустился в бега, это будет его последнее путешествие. А пока что возникало слишком много вопросов. Уайли со злостью отстучал ответ:






Уайли выбрал эти имена неслучайно. Тутанхамон и Нефертити оба умерли рано, и ни одна из этих смертей до сих пор не получила внятного объяснения. Уайли был намерен добиться, чтобы история здесь в точности повторилась. Он вызвал начальника своего оперативного штаба Ларри Дэвиса.

— У нас ситуация. Я хочу, чтобы оперативный штаб был в курсе — распорядился он, — и включите сюда все, что известно по Кодексу майя. Я спущусь к вам через три минуты.




36


Вестбанхоф, Вена

Куртис О’Коннор внимательно оглядел нижний этаж похожего на большую пещеру венского железнодорожного вокзала. Людей было много, и среди мраморных стен эхом отзывались объявления диктора на немецком и английском языках. Не заметив ничего подозрительного, он присоединился к Алете и встал в очередь перед окошком одной из билетных касс.

— Zwei Karten zu Bad Arolsen, Business-Class, bitte.[81 - Два билета до Бад-Аролсена, бизнес-класс, пожалуйста (нем.)]

— Einfahrt oder Ruckfahrt?[82 - Только туда или туда и обратно? (нем.)]

— Einfahrt, bitte.[83 - Только туда, пожалуйста (нем.)]

— Das ist €480 bitte.[84 - 480 евро, пожалуйста (нем.)]

— Danke schon.[85 - Спасибо (нем.)]

— Здесь наверху есть кафе, — сказал О’Коннор, заплатив за билеты наличными.

— Поезд через двадцать минут. У нас есть на это время?

О’Коннор улыбнулся.

— Всегда допускайте, что за вами следят. Поезд отходит с шестой платформы, но мы сядем в него в самую последнюю минуту. Так возможному преследователю будет труднее организовать себе билет — впрочем, австрийцы настолько рациональны, что сейчас билет можно купить уже в вагоне, — добавил он, и улыбка его померкла. — Положите себе в сумочку, — сказал он, протягивая Алете новый сотовый телефон. — Я хочу, чтобы с этого момента вы допускали, что все, о чем вы говорите по своему мобильному, может прослушиваться, включая и просмотр текстовых сообщений.

— А ваш телефон они отслеживать не будут?

— Обязательно будут. Но пока мы тут с вами беседуем, он, завернутый в пузырчатую упаковку, плывет себе из туалета отеля «Империал» по направлению к главному канализационному коллектору Вены. Будем надеяться, что это собьет их с толку и позволит нам выиграть еще немного времени.

Они встали на эскалатор, чтобы спуститься к платформам. А под ними в зал на нижнем этаже вокзала вошел высокий худой мужчина в черном пальто и берете.

* * *


Поезд тихо и плавно двигался на запад, в сторону Линца, столицы Верхней Австрии, города, где Гитлер посещал среднюю школу вместе с великим философом Людвигом Виттгенштайном; города, от которого концентрационный лагерь Маутхаузен находился менее чем в двадцати пяти километрах. Поля и леса вдалеке были укрыты покрывалом из свежего снега, и солнечные лучи пытались пробиться сквозь низкие облака, наплывавшие через границу со стороны Италии.

— Вы в принципе не бедствуете, верно? — Алета откинулась на спинку одного из четырех кожаных сидений в их купе бизнес-класса. Это купе было полностью в их распоряжении.

— Почему бы и нет, если платит ЦРУ. Примерно через три часа мы пересечем границу с Германией в районе Пассау. Оттуда еще три часа до Вюрцбурга, где мы сделаем пересадку на поезд до Кассель-Вильгельмсхоэ. А оказавшись там, мы уже пересядем на поезд до Бад-Аролсена.

От мысли, что она может там обнаружить, Алету передернуло.

— Насколько хорошо вы знакомы с монсеньором Дженнингсом? — спросил О’Коннор, заметив ее душевное состояние и стараясь отвлечь ее.

— К сожалению, достаточно хорошо, хотя вместе с ним я никогда не работала. Для меня всегда оставалось загадкой, почему он пользуется таким уважением среди археологов.

— Его переоценивают?

— Самодовольный заносчивый тупица. Он очень близок к Ватикану, и оттуда, похоже, оказывают на него нездоровое влияние.

О’Коннор усмехнулся.

— Он о вас тоже не самого высокого мнения.

Алета поморщилась.

— А еще ходят слухи, что он очень любит маленьких мальчиков.

Улыбка О’Коннора тут же испарилась.

— В этом и заключается проблема с Ватиканом: большинство его служителей лицемеры, — продолжала Алета. — Пий XII и пальцем не пошевелил, чтобы помочь моему дедушке или миллионам других евреев, которые гибли от рук фашистов, и с тех пор ничего не изменилось. Сегодня Бенедикт благословляет епископа, который даже отрицает само существование газовых камер! Забыла его имя…

— Уильямсон, — просто добавил О’Коннор.

— Ричард Уильямсон! Как я могла забыть! А Бенедикт, который в свое время был кардиналом-инквизитором и собирал подробные досье на всех, от Ганса Кюнга до Тейяра де Шардена, теперь заявляет, что это было простым недоразумением! Что ему просто следовало заглянуть в Интернет! Как бы не так! — Продолжая злиться на ту несправедливость, из-за которой она стала мишенью двух могущественных организаций и теперь вынуждена убегать, Алета не собиралась давать никаких поблажек и О’Коннору. — А что касается вас, американцев, вы являетесь самой сильной страной на земле и постоянно терроризируете всех вокруг, чтобы об этом помнили. А сами заявляете, что выступаете за свободу, хотя, если речь идет о ваших собственных интересах, вы не задумываясь отправляете людей в тайные тюрьмы по всему миру — тюрьмы, которые строят разные негодяи из вашего ЦРУ. И большинство этих людей просто пропадает без вести. Что же касается того последнего идиота, которого вы выбрали себе в Белый дом, то я вообще сомневаюсь, что он когда-либо читал Женевскую конвенцию. Он нанимает советника по юридическим вопросам, который считает, что пытать людей водой или оставлять их на улице в мороз — это нормально. И что он после этого заявляет? «Террористы называют устаревшими строгие ограничения Женевской конвенции относительно допросов заключенных…» Именно такие вещи фашисты проделывали с моим дедом, а ваши мерзавцы ничем не лучше их. Это вы занимались подготовкой «эскадронов смерти», которые убили моего отца!

— Другими словами, пытки — это нормально, — спокойно подытожил О’Коннор. — Вы абсолютно правы: Ватикан и Вашингтон давно потеряли нить происходящего, и я не собираюсь оправдывать то, что оправдать нельзя. Я также могу понять ваш гнев по отношению к американской внешней политике. На данный момент нас ненавидит половина мира.

— Вы здорово льстите себе, считая, что вас ненавидит только половина мира. Там, откуда я приехала, трудно найти человека, который мог бы сказать хоть что-то хорошее про Америку, и не стоит питать иллюзий насчет того, что здесь ситуация намного лучше. Мне кажется, вы даже не представляете, сколько вреда принесла политика вашего правительства, мистер О’Коннор. — Алета снова перешла на официальное обращение. — Или лучше называть вас «агент О’Коннор»?

— Это всего лишь голливудская версия. На самом деле — просто «офицер», хотя, когда вы будете к этому готовы, я бы предпочел, чтобы вы называли меня Куртисом.

— Чего я никак не могу понять, — сказала Алета, — почему, учитывая ваши взгляды, вы до сих пор работаете на ЦРУ?

— Ну, когда они сообразят, что произошло у вас на квартире, меня сразу же уволят. Но, несмотря на ваше отношение, ЦРУ, за небольшим исключением, все-таки состоит из в принципе приличных человеческих существ, которые пытаются служить интересам своей страны. — О’Коннор замолчал, пытаясь упорядочить свои эмоции. — Я пошел в ЦРУ, поскольку считал, что от меня может что-то зависеть. К сожалению, все оказалось не совсем так. Хотя — как знать? Если бы мы нашли Кодекс, это бы как-то уравновесило баланс. А записи вашего деда, они ничего не проясняют в этом вопросе?

— У меня еще не было возможности подробно изучить их, хотя я знаю, что, когда Леви в тридцатых годах был в Тикале, он раскопал одну надпись на камне.

Алета открыла тетрадь на странице, где Леви Вайцман поместил фотографию стелы, которую он назвал «Стела Дельта».

— Аллигатор здесь изображает Млечный Путь, — сказала она, показывая на заметки своего деда на изображении замысловато вырезанной в камне надписи, — а в иероглифах майя пасть аллигатора соответствует темному провалу в Млечном Пути, или Ксибалба-бе. Все иероглифы, окружающие аллигатора, обозначают декабрьское солнцестояние 2012 года.

— И тем не менее Дженнингс всячески принижает значение этого. А он вообще знает об этой находке?

— Обязан знать, потому что стела до сих пор находится в Тикале. Она напоминает стелу Изапа, которую в шестидесятых годах возле границы между Гватемалой и Мексикой раскопали археологи из государственного университета Бригхэм и надписи которой расшифровал известный специалист по майя Джон Мейджор Дженкинс.

Алета перевернула пожелтевшую от времени страницу рабочей тетради Леви Вайцмана.

— «Я убежден, — сказала она, читая запись своего деда, — что иероглифы на „Стеле Дельта“ указывают на то, что столь редкое выстраивание нашей планеты и всей Солнечной системы относительно галактики Млечный Путь будет сопровождаться резким уменьшением магнитного поля Земли и таким же резким повышением активности солнечных пятен».

Движение поезда замедлилось, поскольку очиститель локомотива начал зарываться в необычные для осени снежные заносы на рельсах. О’Коннор и Алета были полностью поглощены записями Леви Вайцмана, и никто из них не обратил внимания на высокого худого мужчину, шедшего по коридору. Проходя мимо, он мельком заглянул в их купе.

Алета продолжала читать тетрадь своего деда.

— «Я уже обсудил это с Альбертом, и он считает, что мы должны относиться к этому серьезно».

— Насколько я понимаю, ваш дед дружил с Эйнштейном.

Алета кивнула.

— Оба они всей душой ненавидели фашистов. Вы, вероятно, знаете, что к тому времени, как мой дед раскопал «Стелу Дельта» в Тикале, Эйнштейн уже опубликовал свой труд по теории относительности.

— Я припоминаю, что там была довольно сложная математика. Система нелинейных дифференциальных уравнений в частных производных.

— Правильно. Исходя из них, можно предсказать существование черных дыр. Мой дедушка был не только археологом, он еще страстно увлекался физикой, и эти двое уже тогда думали об этом.

О’Коннор выглянул в окно. Поезд вновь набирал скорость. Теперь колея шла вдоль Дуная, деревья по берегам реки были густо обсыпаны снегом.

— Это может быть простым совпадением, но в данный момент магнитное поле Земли является самым слабым за всю историю ведения таких наблюдений, — наконец сказал он. — Недавно я провел некоторое время на нашей исследовательской базе на Аляске. Напряженность магнитного поля снизилась до значений менее 0,5 гаусса, а полюса очень быстро смещаются — более чем на тридцать километров в год. Северный магнитный полюс Земли уже не находится на территории Канады, где он пребывал последние четыреста лет. Сейчас он расположен севернее канадских островов Королевы Элизабет и быстро движется через Северный Ледовитый океан в сторону Сибири. Со времени своего открытия в 1831 году он прошел уже тысячу сто километров, и, по мере того как магнитное поле слабеет, скорость этого движения увеличивается.

— Такое происходит уже не в первый раз, — печально согласилась Алета. — И если магнитное поле Земли скатится до нуля гауссов, мы все окажемся в большой беде.

О’Коннор кивнул.

— Да, мы не только потеряем все наши спутники на околоземной орбите, что внесет полный хаос в системы связи и навигацию кораблей и самолетов: если мы потеряем магнитную оболочку Земли, у нас не останется щита против убийственных космических лучей.

— На уровне моря людей будет преследовать горная болезнь, вызванная недостатком кислорода. Единственным спасением станут подземные бункеры, — добавила Алета. — Я читала последние исследования, проведенные известными палеомагнитологами, которые бурили скважины в местах расположения древних вулканов; так вот, полученные ими образцы пород свидетельствуют, что магнитные полюса не всегда находились в Арктике и Антарктике.

О’Коннор и Алета знали, что расплавленная лава богата минералами, особенно железом, частицы которого ориентируются по магнитному полю Земли, а затем, застывая, оставляют нестираемую запись о древнем местоположении магнитных полюсов. Они также знали, что когда ученые составляли карты морского дна, они выяснили, что магнетит, — магнитный минерал, содержащийся в вулканическом базальте, — оставил подобный отпечаток и под водой.

— Северное сияние может быть не единственным, что потеряет Канада, — заключила Алета. — Это еще один показатель того, что наша планета находится в гораздо большей опасности, чем мы думаем.

— Это в большей степени ваша область, чем моя, но, по-моему, ученые во время буровых работ на Ньюфаундленде нашли следы тропических кораллов, не так ли?

— Есть гораздо более убедительные доказательства. Ученые, бурившие скважины сквозь лед Антарктиды, обнаружили окаменелости тропических лесов и папоротников на глубинах, которые совпадают с историческими записями майя. В северном полушарии они нашли в районе Северного полюса останки болотных кипарисов, а также фиговых деревьев на севере Гренландии — это означает, что в прошлом происходили сдвиги не только магнитных, но и географических полюсов, уничтожая жизнь на планете.

— Увеличение активности солнечных пятен является еще одним доказательством того, что все движется в очень опасном направлении, — согласился О’Коннор, — но монсеньор Дженнингс не согласен с предположением о том, что майя могли знать о магнитном поле Солнца?

— Опять-таки, весьма странно для человека, находящегося в его положении. — Алета перевернула еще одну страницу дедушкиной тетради. — Леви пишет здесь: «„Стела Дельта“ представляет собой неопровержимое доказательство того, что майя были хорошо осведомлены о двадцатидвухлетнем цикле изменения магнитного поля Солнца и сопровождающих его нарастаниях и падениях активности солнечных пятен».

— А ваш дедушка не оставил каких-то подсказок насчет того, как древние могли исследовать пятна на Солнце, не имея даже простейшего телескопа?

Алета отрицательно покачала головой.

— Он только пишет, что не уверен, знали ли майя о том, что экватор Солнца движется быстрее, чем его полюса, и о том, является ли это причиной того, что солнечная плазма так сложно сплетается. Он также сомневается, было ли им известно о сильном электромагнитном излучении и солнечных ветрах. Но зато он догадывался, что майя могли знать о влиянии солнечных пятен на нашу планету, и не сомневался, что они были способны предсказывать такие циклы.

— Текущий цикл достигнет своего пика в 2012 году. Географический сдвиг, когда Северный полюс окажется в Нью-Йорке, а Южный полюс — в Сиднее…

После слов О’Коннора эта мрачная перспектива словно повисла в воздухе. Если Кодекс майя предсказывает сдвиг географических полюсов, человеческой расе, как понимали и О’Коннор, и Алета, потребуется предпринять экстраординарные меры предосторожности, но даже в этом случае большая часть известных форм жизни не сохранится.




37


Штаб-квартира ЦРУ, Лэнгли, Вирджиния

— Все здесь, Дэвис? — спросил Уайли начальника своего штаба, входя в оперативный отдел ЦРУ.

Компьютерный экран высокого разрешения показывал в режиме реального времени полученное со спутника изображение поезда, находившегося неподалеку от австрийско-немецкой границы и направлявшегося на северо-запад. На другом экране демонстрировалась карта долины Дуная, где синим мигающим крестиком было обозначено местоположение сотового телефона Содано. Крестик медленно двигался через Будапешт на юг. Еще на одном мониторе была видна карта улиц Вены, где другой крестик показывал положение телефона О’Коннора. Его след вел от Вэрингерштрассе и улицы Марии-Терезы по направлению к Дунайскому каналу.

— Мы готовы начать, сэр. Начальники резидентур в Вене и Берлине находятся на видеосвязи по закрытому каналу, — подтвердил Ларри Дэвис.

Дэвис был лишь ненамного выше Уайли. Лысый, потерявший форму, с избыточным весом, Дэвис вытер со лба пот.

— У нас ситуация, — рявкнул Уайли на шестерых офицеров, которых Дэвис ввел в курс дела по сверхсекретной операции «Майя». — Приоритет номер один. Что там у вас, Вена?

Экран с зашифрованным видеосигналом показал начальника резидентуры в небольшом оперативном пункте, спрятанном в недрах белого четырехэтажного здания американского посольства на Больцманнгассе, тихой зеленой венской улочке.

— Наш агент на борту международного железнодорожного экспресса Вена-Вюрцбург подтвердил, что Тутанхамон и Нефертити заняли купе номер три. Они пересекли австрийско-немецкую границу и сейчас находятся в десяти километрах к северо-западу от Нюрнберга. Согласно расписанию, поезд прибудет на главный вокзал Вюрцбурга через пятьдесят две минуты.

— Тогда у кого находится телефон Тутанхамона?

— Это неизвестно, но в данный момент он медленно движется в сторону Дунайского канала. — Уайли взглянул на экран, отслеживающий перемещение мобильного телефона О’Коннора: тот находился на пересечении Шоттенринг и Розауэр Ланде.

— Кто бы это ни был, я хочу, чтобы за ним установили наблюдение — немедленно!

— Мы отслеживаем весь этот район. — Начальник резидентуры в Вене, седой ветеран ЦРУ в возрасте под шестьдесят, отнесся к вспышке темперамента ЗДО с невозмутимым спокойствием.

— А Содано?

— Похоже, он по-прежнему находится на борту баржи, которая пересекла границу с Венгрией и сейчас направляется от Будапешта на юг.

— Похоже? Я хочу знать это точно! — Уайли недовольно смотрел на экран, отслеживавший мобильный телефон Содано. Крестик завис над западным каналом Дуная, сразу к югу от моста Арпада, по курсу на остров Маргитсигет. — Свяжитесь с Будапештом, чтобы они послали агента на эту баржу, — снова рявкнул Уайли на своего начальника штаба. — Я хочу, чтобы Содано доставили сюда, и как можно скорее!

Дэвис кивнул своему заместителю — стройной привлекательной брюнетке лет сорока. Последние три года Эллен Родригес провела в Лиме в качестве заместителя начальника местной резидентуры, а до этого работала в Белом доме. За короткое время после своего возвращения в Штаты она дважды сталкивалась с Говардом Уайли и начала жалеть, что согласилась занять должность в латиноамериканском отделе Лэнгли. Родригес ввела код доступа на свободном компьютере в оперативном штабе, но почти сразу же ее внимание снова привлек видеоэкран. Начальник резидентуры в Вене включил прямой репортаж последних новостей «Ди Вельт».

— Погодите, у нас тут есть кое-какая свежая информация. Австрийская федеральная полиция и федеральное управление криминальной полиции ведут расследование в отношении трупа сицилийца, обнаруженного в мусорном баке.

Техники Лэнгли переключили камеру на репортаж в прямом эфире с пресс-конференции группенинспектора Ганса Бема. Этот полицейский чиновник с квадратной челюстью стоял напротив новейшего завода по переработке мусора, расположенного под Веной неподалеку от Дунайского канала. На дальнем плане виднелась приметная достопримечательность — высокая современная серебристая башня. Перед ним столпилась большая группа журналистов.

— Die Stelle zu sein scheint, von Antonio Sodano, Sizilianer, der nun Wohnsitz…

— Перевод! — потребовал Уайли.

— Тело, видимо, принадлежит Антонио Содано, сицилийцу, который в настоящее время проживает в Риме. — Эллен Родригес не только проработала три года в Лиме, но также, еще до Белого дома, успела три года прожить в Вене и Берлине.

— Haben Sie eine Idee von der Ursache der Tod, Inspektor?

— Есть ли у вас какие-то соображения насчет причины смерти, инспектор? — перевела Родригес.

— Судя по внешним признакам, покойный был задушен, но подтвердить это может только вскрытие.

— А где все это произошло, инспектор? — спросил другой журналист.

— Это пока еще непонятно, хотя грузовик, в котором был обнаружен труп, только что приехал с маршрута по району собора Святого Стефана.

— О’Коннор! — со злостью пробормотал Уайли.

— А есть ли у вас мотив этого убийства, инспектор?

Группенинспектор Бем терпеливо улыбнулся.

— Нам хорошо известно, что господин Содано разыскивался в Риме итальянской Guardia di Finanza по подозрению в незаконном обороте наркотиков, поэтому мы не исключаем, что это может быть связано с наркоторговлей.

— Черт! — Уайли обернулся к шести сотрудникам, задействованным в операции «Майя». — Нефертити представляет собой явную и непосредственную угрозу Соединенным Штатам. Пока что мы впечатляюще провалили то, что должно было стать простой операцией по уничтожению. Теперь также понятно, что Тутанхамон перешел на сторону врага. — Уайли снова повернулся к монитору видеосвязи. — Вена, даю вашему агенту в поезде зеленый свет. Покончить с ними!

— С обоими? — пораженно переспросил начальник резидентуры в Вене. Ему доводилось работать с О’Коннором на задании.

— С обоими! — гаркнул Уайли. — Содано был далеко не дешевым начинающим киллером. Он мог постоять за себя. Это дело рук О’Коннора.

— Почему такой человек, как О’Коннор, перешел на сторону противника? — спросила Эллен Родригес. — У нас пока что нет никаких доказательств этого.

Уайли резко обернулся к ней, сверкая глазами.

— Решения здесь принимаю я, Родригес. — Остальные сотрудники тоже явно испытывали неловкость, но ни один из них не высказался в защиту О’Коннора.

— Берлин. Я хочу, чтобы наши агенты выдвинулись немедленно, — распорядился Уайли, вновь поворачиваясь к экрану видеосвязи, — и взяли под наблюдение центральный вокзал Вюрцбурга. Мне нужны расписания всех поездов и автобусов для возможной пересадки. Если не удастся покончить с ними в поезде, я хочу знать, куда они направляются. — Затем Уайли повернулся к Дэвису. — Достаньте информацию о передвижениях Нефертити за последний месяц. Мне нужны ее телефонные звонки, электронные письма, выписки с банковских счетов, кредитные карты, счета за переговоры с домашнего телефона — все, что может подсказать нам, почему она направляется в Германию. И еще, — добавил он, понизив голос, — сообщите этой сучке Родригес, что если она еще хоть раз мне возразит, то до конца своих дней будет разносить кофе в столовой.

— Будь осторожна, Родригес. Ты видела, босс буквально кипел, — вытирая потный лоб, предупредил Дэвис, когда Уайли вышел.

— Это он-то буквально кипел? Боже мой, Ларри. А ты подумал о том, что мы сейчас делаем? Я работала с О’Коннором. Это не тот парень, который просто так станет спрыгивать с корабля. И кстати, ты читал досье Вайцман? Эту формулировку — «представляет собой явную и непосредственную угрозу» — просто затаскали в Ираке. Но ради бога, Вайцман-то археолог! Может мне кто-нибудь объяснить, каким образом она может представлять собой угрозу для Капитолийского холма?

Родригес взглянула на Дэвиса, ее зеленые глаза сверкали гневными искрами. Несколько сотрудников помоложе ухмыльнулись. Ларри Дэвис пользовался среди них ненамного большей популярностью, чем Уайли.

— Пока просто свяжись с Будапештом и дай им задание, чтобы они нашли телефон Содано, — сказал Дэвис. — Всем остальным собирать информацию о передвижениях Тутанхамона и Нефертити, а также об их телефонных переговорах. Вперед!

— Кретин, — буркнула под нос Родригес, возвращаясь за свой письменный стол.




38


Нюрнберг-Вюрцбург, Германия

Они ехали уже три часа, и вагон плавно раскачивался на великолепно сконструированной гидравлической подвеске. За окнами пробегали живописные пейзажи полей и ферм.

— Мой отец сбежал, имея с собой только ту одежду, которая была на нем, и две карты, — сказала Алета, беря в руки первую карту, которую ее отцу удалось тайно вывезти из Австрии. — Он всегда думал, что она как-то связана с Тикалем, но не был в этом уверен.

О’Коннор оглядел рисунок на бумаге хуун.

— Треугольник в Тикале… Это может что-то означать.

Алета кивнула.

— А вот эта уже не оригинал, — сказала она, протягивая О’Коннору вторую карту. — Оригинал моему деду дали какие-то старейшины майя, и она также была нарисована на бумаге из коры — хуун.

— А где же оригинал теперь?

— Когда моя семья была арестована, ее конфисковали, но мой отец по памяти сделал ее копию. К сожалению, он не смог вспомнить все цифры, да и рисунок является очень приблизительным. Он всегда думал, что по форме он напоминает озеро Атитлан.

О'Коннор взял карту и с озадаченным выражением на лице принялся внимательно изучать ее.

— Вы так не считаете? — спросила Алета.

— Это действительно может быть озеро Атитлан, хотя я там никогда не был. Проблема заключается в том, что только одна строчка из трех, имеющихся на карте, напоминает показания компаса, — сказал он, указывая на цифры, написанные поверх желтого пятна, — а если это на самом деле показания, они не совпадают с северной точкой карты. Если только… если только… ну, конечно! — воскликнул О’Коннор. — Это же обратная угловая засечка!

— Обратная засечка?

— Это старый армейский способ. Мы пользовались им, пока все удовольствие от поиска заблудившихся в джунглях не взяли на себя спутники GPS. Если вы точно знаете свое местоположение, вы находите высокую точку и снимаете показания азимута трех точек, таких как вершина горы или устье реки, которые нанесены на карту и поэтому имеют хорошо известную позицию. Если изменить показания компаса на обратные, по точкам их пересечений можно получить небольшой треугольник, а вы окажетесь в его середине. Чем меньше этот треугольник, тем точнее обратная засечка. Есть ли вокруг озера Атитлан какие-нибудь приметные высоты?

— Вулканы! Там есть три вулкана, а самый большой из них называется Атитлан. — Алета показала на самую южную часть карты. — К северу от Атитлана находится вулкан Толиман, а к востоку — вулкан Сан-Педро, у подножья которого расположена небольшая деревушка. Все они высотой более девяти тысяч футов,[86 - Около 3000 м.] так что их видно из любой точки озера. Они прекрасно подходят для этого.

— Хотя и это нам мало чем помогает. Здесь есть только один точный угол обратной засечки, а треугольник на точках пересечения очень большой.

— Это было все, что удалось запомнить моему отцу, и в районе точек пересечения там мало что есть, — сказала Алета. — Ближайшая деревня поодаль от Сан-Педро — Сан-Маркос, я там выросла, это дальше на восток, за вот этой узкой бухтой. В основном там находятся плантации кофе и кукурузы. Люди выращивают овощи на своих огородах: зеленый перец чили, помидоры, лук, авокадо, огурцы, клубнику, питахайю… Жизнь была очень простой, пока не пришли «эскадроны смерти».

О’Коннор сочувственно кивнул.

— А что должно находиться здесь? — спросил он, снова показывая на треугольник.

— Большое каменистое обнажение вулканических пород, уходящее в озеро. Весь этот район вулканический. Без остальных двух показаний это будет поиском иголки в стогу сена.

— Вулканы до сих пор действующие?

— Вулкан Атитлан — да; последнее его извержение случилось в 1853 году. Толиман — возможно, хотя сейчас он спокоен. Само озеро образовалось в результате извержения вулкана. Раньше в нем было много разных видов рыбы, пока сюда не пришли американцы. Компания «Пан Америкэн Эрлайнс» решила, что выпустить сюда окуня, который здесь раньше не водился, — это очень удачная идея и американские туристы станут его ловить, но кончилось тем, что окунь уничтожил всю местную рыбу, а также способствовал вымиранию гигантской птицы поганки. — Алета подняла брови и выразительно посмотрела на О’Коннора.

Тот поморщился.

— А вокруг озера много деревень? — спросил он, никак не комментируя американскую внешнюю политику.

— Нет, немного. Крупнейшим городом на северном берегу является Панаячел… примерно четырнадцать тысяч жителей. Потом тут есть маленькие деревушки вроде Сан-Педро — Сан-Лукас, Сан-Маркос и Сан-Хуан. Здесь можно заметить сильное влияние испанского католицизма, но духовность майя по-прежнему очень сильна.

— Даже если учесть, что у нас есть только одни координаты, все три линии проходят через озеро. Может быть, то, что мы ищем, находится где-то под водой?

— Озеро Атитлан очень глубокое, более четырехсот метров, и в нем есть пещеры. — Алета умолкла. Они оба подумали об одной и той же возможности. — В Санта-Крусе есть школа подводного плавания, но я не думаю, что они ныряют так далеко на юге.

— Погружение на высокогорье сопряжено с особым риском. — О’Коннор подумал, расскажет ли Алета ему о своих навыках в этой области. — Если это происходит на высоте более четырехсот метров над уровнем моря, требуется специальная подготовка.

Они оба знали, что при погружении под воду на большой высоте возникает опасность декомпрессии.

— Озеро Атитлан находится значительно выше, там примерно тысяча пятьсот метров над уровнем моря. Подводное плавание также относится к одному из ваших умений?

О’Коннор кивнул.

— Я тренировался с «морскими котиками» Военно-морского флота США… — Он вдруг умолк.

Взглянув через прозрачные двери купе, Куртис заметил человека в черном пальто и берете, проходящего по коридору, и мгновенно напрягся.

— Что случилось? — спросила Алета.

— Мы тут не одни. Парень в берете — он только что прошел мимо.

— Может быть, он просто едет в Вюрцбург или куда-нибудь еще дальше? — предположила Алета, но в голосе ее было больше надежды, чем уверенности.

— Не думаю. Положите карту и тетрадь в портфель и сделайте вид, что спите. Если он вернется, не шевелитесь. Дышите медленно и размеренно, а все остальное предоставьте мне.

Алета откинулась назад и закрыла глаза; ее доверие к таинственному компаньону росло.

О’Коннор вынул из кармана кожаной куртки свой «глок 21» и прикрутил к нему специальный глушитель. Положив полу куртки так, чтобы она прикрывала пистолет, он опустил веки и стал ждать.

За десять минут до прибытия в Вюрцбург человек в берете появился снова. Заметив, что О’Коннор и Алета дремлют, он тихо открыл дверь купе. Сев на сидение рядом с Алетой, он одним натренированным движением выхватил из кармана пальто острый, как бритва, нож «Клюв ястреба» фирмы «Ка-Бар».

О’Коннор выстрелил дважды, и две пули 45-го калибра попали в сердце нападавшему, отбросив его на спинку кожаного сидения. Звук «пуф! пуф!» показался очень громким, и Алета подскочила на месте. Нож упал на пол купе.

— Mierda![87 - Дерьмо! (исп.)] — выругалась Алета по-испански.

О’Коннор сделал знак, чтобы она вела себя тише. Он надел свои кожаные перчатки и положил нож обратно в карман пальто мужчины. Куртис обыскал его, вытащив сотовый телефон киллера. Мысли бешено крутились в его голове. О’Коннор проверил коридор и туалет, находившийся в конце вагона в нескольких шагах от их купе. Пусто. Если в туалете не будут убирать, пока поезд не приедет во Франкфурт, это, возможно, поможет им сбить со следа федеральную полицию, по крайней мере, на некоторое время. На белой рубашке убитого расплывалось кровавое пятно. О’Коннор застегнул его черное пальто, забросил одну руку человека себе на плечо и потащил его по все еще пустому коридору в сторону туалета, где посадил того на унитаз. Он закрыл дверь и запер ее на замок с помощью отвертки из своего перочинного ножа.

Алета была бледна, ее трясло.

— Вы в порядке?

Она кивнула.

— Такое часто происходит? — спросила она дрожащим голосом.

— Зависит от территории. Прав был лорд Актон, когда сказал: «Всякая власть развращает, а абсолютная власть развращает абсолютно». Уайли и кардинал Феличи идеально подходят под это определение, а мы с вами, к сожалению, находимся на самом верху их списка неугодных.

Поезд начал замедлять свой ход на подъезде к Вюрцбургу.

— Они могут уже следить за станцией, — сказал О’Коннор, поднимая чемодан Алеты из сетки над ее сидением, — но они будут искать пару, так что мы с вами выйдем по отдельности. Все время смотрите под ноги, чтобы камеры наружного наблюдения не могли получить четкого снимка вашего лица. Поезд, на который нам нужно пересесть, отходит с пятой платформы через пятнадцать минут. Я буду прикрывать вас.

— Так мне садиться в поезд?

— Да, — сказал он и выглянул в коридор.

— Они не знают пункта нашего назначения — пока что, — и на такой большой станции, как Вюрцбург, они не могут следить за всеми платформами одновременно. Увидимся уже в вагоне.

Он улыбнулся Алете, надеясь, что улыбка у него получилась ободряющей, и направился в следующий вагон.

«Нам везет», — подумал он, следуя за Алетой на приличном расстоянии. Четыре поезда прибыли с интервалами в несколько минут, и узловая железнодорожная станция этого сельскохозяйственного и промышленного баварского центра была еще более оживленной, чем обычно. О’Коннор перешел на другую платформу, заскочил в поезд, следующий до Геттингена, и в туалете опустил сотовый телефон агента в мусорный бак. Он снова испытывал судьбу с помощью приманки в виде мобильного телефона, но Уайли все равно будет отслеживать его и не сможет просто проигнорировать его местоположение. О’Коннор направился к платформе номер пять. Когда он зашел в их купе бизнес-класса, Алета уже сидела там у окна; он тоже устроился у окна напротив нее. Два других места в купе занимала пожилая супружеская пара, и у О’Коннора немного отлегло от сердца. Даже если парни в Берлине выследят их и умудрятся посадить в поезд своего агента, Уайли поостережется что-то предпринять на глазах у свидетелей, как и поостережется избавиться от двух пожилых людей среди бела дня, но исключительно из-за того, что побоится шума в случае огласки.

Их поезд тронулся одновременно с другим составом, и О’Коннор мысленно улыбнулся, подумав о том, сколько сил приложит Уайли, отслеживая его маленький мобильный телефон, медленно движущийся по канализационным коллекторам Вены. В настоящий момент они, по-видимому, находились в безопасности, но это ненадолго. Вне себя от ярости, Уайли, наверное, сейчас уже мобилизовал значительные силы ЦРУ: командные пункты и центры управления в посольствах США по всему миру; подготовленные наемные убийцы с темным прошлым, бегло говорящие по-немецки и живущие в пансионах и номерах мотелей, остававшиеся наготове как раз для таких случаев; международные разведывательные центры, а также полицейские силы и агентства безопасности иностранных держав.

О’Коннор принял решение сойти в Кассель-Вильгельмсхоэ и взять напрокат автомобиль.

* * *


О’Коннор рассматривал в бинокль окружающие поля. Он сумел снять жилье на действующей ферме в пригороде Бад-Аролсена. Здесь был только один вид общественного транспорта, автобус 252-го маршрута, соединявшего Бад-Аролсен и Менгерингхаузен, да и тот ходил редко; грязные проселочные дороги вокруг фермы были пустынными. На поездку в город у них ушло не более десяти минут, и О’Коннор нашел удобную парковку на зеленой Гранд-авеню. Казармы войск СС времен Второй мировой войны, где размещались двадцать шесть километров стеллажей с документами, были отремонтированы, а рядом построили новое административное здание. В саду напротив приемного отделения развевались уже более радующие глаз флаги с эмблемами Международного Красного Креста и Международной поисковой службы.

— Добро пожаловать в Бад-Аролсен, фрау Вайцман. Мы ожидали вас. Запрошенные вами документы были извлечены из архива. Распишитесь в регистрационной книге, пожалуйста, и следуйте за мной.

Точность действий персонала в отделе приема посетителей перекликалась с той скрупулезностью, с которой фашисты в мельчайших подробностях фиксировали свои зверства, хотя задачи Международной поисковой службы были диаметрально противоположными.

Лицо Алеты было таким же белым, как перчатки, которые ей выдали для работы с папками, где лежали розовые гестаповские ордера на арест, записи о помещении в тюрьму, die Kontrolle Karten, куда о заключенных записывали буквально все, вплоть до обескураживающих деталей вроде количества и размера найденных у них головных вшей, а также зловещие Totenbucher — «книги смерти».

— Вы уверены, что справитесь со всем этим? — спросил О’Коннор.

— Я должна знать, что с ними произошло, — сказала Алета.

Она открыла первую папку и приступила к ужасному занятию — начала просматривать имена. Они работали бок о бок в полном молчании почти час, когда О’Коннор внезапно остановился.

— Здесь есть ордер на арест, подтверждающий, что ваших дедушку и бабушку, а также вашего отца и его сестру увезли в Маутхаузен. Датировано апрелем 1938 года.

Алета прочла все четыре ордера: Леви Эхуд Вайцман. Рамона Мириам Вайцман. Ариэль Леви Вайцман. Ребекка Мириам Вайцман. Место ареста — Юденгассе, Вена.

— Комендантом Маутхаузена был молодой офицер СС Карл фон Хайссен. Один из любимчиков Гиммлера. Леви работал вместе с ним в Гватемале, — сказала Алета.

— Ваш дед работал вместе с фашистами?

— У него не было выбора. Это происходило перед войной. Гиммлер был убежден, что высшая арийская раса основала некоторые из величайших цивилизаций в мире, включая цивилизацию майя, а мой дед был одним из немногих, кто работал в Тикале с иероглифами майя. Гиммлер приказал ему присоединиться к нацистской экспедиции, направлявшейся в высокогорные джунгли, в качестве археолога-консультанта, а фон Хайссена Гиммлер лично назначил руководить этой экспедицией. Мой дед вел записи с большой осторожностью, хотя в тетради, которую я вам показывала, сзади есть зашифрованные подсказки. Но во время этой экспедиции между моим дедом и фон Хайссеном что-то произошло, и я подозреваю, что фон Хайссен по-особому относился к моему дедушке, когда того привезли в Маутхаузен.

— Выходит, работа на нацистов немногого стоила, — заметил О’Коннор. — Не слишком ли молод был фон Хайссен для должности коменданта концентрационного лагеря?

— Молодость, садизм и жестокость — это только некоторые из его качеств, которые, несомненно, произвели на Гиммлера впечатление. Я догадываюсь, что во время экспедиции Леви не очень-то сотрудничал с немцами, и если бы он нашел что-то ценное, то постарался бы скрыть это от фашистов, как это произошло со статуэтками. Я знаю, что мой дед, вернувшись из Гватемалы, пытался вывезти семью из Вены, но к тому времени было уже слишком поздно.

— Ваш отец много об этом рассказывал? — мягко спросил О’Коннор, понимая, что Алета понесла огромную утрату, утрату, которую только усугубила смерть ее отца от рук гватемальских военных и ЦРУ.

— Всего один раз. Мы с ним рыбачили на озере Атитлан в маленьком местном каноэ. Мой отец рассказал мне далеко не все. Трудно представить себе то, что им пришлось пережить… и еще труднее понять, за что именно. — Алета помотала головой и смахнула выступившую слезу. — Это и до сих пор остается великим вопросом без ответа, не так ли? Нацисты достигли громадной власти, но как могло получиться, что множество обычных немцев погрузились в эту же клоаку и вели себя как животные? Мой отец всегда страдал от страшных ночных кошмаров, но он был одним из немногих, кому удалось бежать из концентрационного лагеря. Одним из тех детей, которых спас архиепископ Ронкалли, бывший в то время папским нунцием в Стамбуле.

«Ага», — подумал О’Коннор.

— Фальшивые свидетельства о принятии католической веры?

Алета кивнула.

— В Ватикане хватает коррумпированных и жадных до власти кардиналов, но время от времени они все же выбирают Папой таких людей, каким был Ронкалли.

— Папа Иоанн XXIII, — согласился О’Коннор. — Один из воистину великих Пап. Именно по этой причине ваш отец был обращен в католичество?

— Он никогда не мог забыть доброту монсеньора Ронкалли, проявленную к нему в Стамбуле, и это был его способ отплатить ему за добро.

Они переключили свое внимание на «книги смерти». В каждой книге напротив фамилий колонками были записаны номера заключенных, их имена, точное время, дата и место смерти, а также способ умерщвления. Алета открыла книгу, на которой педантичным каллиграфическим почерком было написано: Totenbuch — Mauthausen 1.1.37–31.12.38.

— Мерзавцы, — выругалась Алета, когда через полчаса она дошла до длинного и важного списка фамилий.

О’Коннор перешел на ее сторону стола.

— Все они были убиты в один день… но с интервалами в две минуты, — сказал он, заметив странную закономерность во времени казней.

— На это имелась своя причина. — Алета с трудом сдерживала горечь в голосе. — Это был день рождения фюрера, и фон Хайссен отдал приказ, чтобы в течение полутора часов через каждые две минуты убивали по одному еврею.

«Нацисты, видимо, не довольствовались тортами ко дню рождения», — мрачно пошутил про себя О’Коннор.

Алета перевернула страницу и задохнулась, прикрыв трясущейся рукой рот. О’Коннор стоял у нее за спиной. Наверху страницы все тем же каллиграфическим почерком были записаны два имени.






Леви Эхуд Вайцман 20.4.38 14:02 Казнен

Рамона Мириам Вайцман 21.4.38 11:31 Умерла — медицинский эксперимент





— Я глубоко вам сочувствую, Алета, — сказал О’Коннор, положив руку ей на плечо.

— Спасибо. Теперь, по крайней мере, я знаю. Это своего рода облегчение.

Мысли О’Коннора вернулись к архивам ЦРУ и отцу Эрнандесу, агенту ЦРУ в Сан-Педро.

— А вы не знаете, фон Хайссена когда-либо привлекали к ответственности? — наконец спросил он.

Алета покачала головой.

— Насколько я знаю, нет.

— В конце войны Ватикан и ЦРУ работали совместно, организуя бегство фашистских военных преступников, которые были способны помочь им в борьбе с мировым коммунизмом. Некоторых из них, переодетых в сутаны, тайно вывозили по нелегальным каналам Ватикана, включая Адольфа Эйхманна и Клауса Барбье.

— Да, я знаю. Интересно, что на это сказал бы Иисус? — Алета снова подумала о лицемерии некоторых лидеров духовенства.

О’Коннор кивнул, вспомнив свой горький опыт пребывания в руках Церкви.

— Думаю, что, если бы Иисус был сейчас с нами, он сделал бы намного больше, чем просто перевернул столы менял в Банке Ватикана. Суть в том, что фон Хайссен был очень близок к Гиммлеру. ЦРУ и Ватикан могли рассматривать его как очень ценного агента.

— Вы думаете, что он мог находиться среди тех, кому удалось бежать?

— Вполне возможно. И очень многие из таких беглецов нелегально переправились в Центральную и Южную Америку, в том числе и в Гватемалу. Это, конечно, только догадка, но перед тем как отправиться в Вену, я провел некоторое время в архивах ЦРУ. Операция ЦРУ по тайной переправке людей называлась «Скрепка». У ЦРУ на берегах озера Атитлан был свой агент… отец Эрнандес.

— Я его помню! Это плохой человек. Когда вы упомянули о нем, я вспомнила, что он очень хорошо говорил по-испански, но у него был сильный европейский акцент, который вполне мог быть и немецким. Так вы думаете?..

О’Коннор пожал плечами.

— Я не знаю. Я не видел никаких конкретных доказательств того, что фон Хайссен и отец Эрнандес — одно и то же лицо. Но, судя по тому, что вы мне рассказывали, фон Хайссен провел немало времени в Гватемале перед войной. Если ему предоставили выбирать из стран Центральной и Южной Америк, он, скорее всего, отправился в те края, которые ему уже были знакомы.

— И если он на самом деле скрылся в Центральной Америке, он мог захватить с собой оригинальную карту майя на бумаге хуун. С точными показаниями компаса на том месте, возле озера Атитлан, — задумчиво протянула Алета.

— В любом случае мы не должны забывать и о таком варианте. Завтра мы выезжаем до рассвета и направляемся в Маутхаузен, причем поедем мы на машине. За поездами будут следить.




39


Штаб-квартира ЦРУ, Лэнгли, Вирджиния

Эллен Родригес отбросила темные волосы с загорелого веснушчатого лица и сделала звонок по одной из закрытых линий связи оперативной комнаты. Голос Брендона Грея, молодого и амбициозного начальника резидентуры ЦРУ в Берлине, звучал угрюмо.

— Как раз сейчас в новостях идет пресс-конференция, которую проводит полиция Франкфурта. Я перенаправляю это вам. Наш агент в венском поезде был убит.

— Тутанхамон?..

— Это Уайли лучше знать.

Уайли и Ларри Дэвис приехали одновременно через тридцать минут.

— Покажите видео, — скомандовал Уайли.

Родригес кивнула дежурному сотруднику, и на экране появился ролик новостей из прямого эфира «Ди Вельт», посвященный трупу, найденному на главном железнодорожном вокзале Франкфурта. Показана была только пресс-конференция, которую проводил первый старший комиссар полиции Франкфурта Франц Райнхард.

— Отвечая на ваш вопрос, замечу, что мы не можем быть точно уверены насчет места, где произошло убийство. — В качестве переводчика снова выступала Эллен Родригес.

— А приблизительно, господин старший комиссар? — Все вопросы исходили от молодой белокурой журналистки, протолкавшейся в первые ряды репортеров.

Райнхард терпеливо покачал головой. После сорока лет службы в уголовной полиции земли Гессен, большую часть из которых он провел детективом, какой-то юной газетчице было трудно сбить его с толку.

— Поезд направлялся из Вены и выехал оттуда в 10:40. Во Франкфурт он прибыл в 17:36, то есть почти через семь часов. По сути, убийство могло произойти в любом месте на протяжении этого пути.

— А результаты аутопсии? — не унималась молодая журналистка. — Я имею в виду состояние тела, трупное окоченение, температура… Осмотр должен был определить время смерти более точно, не так ли?

— Предварительный осмотр трупа показал, что жертва была убита двумя выстрелами в сердце с довольно близкого расстояния. Я полагаю, что сегодня чуть позже у нас уже будут результаты вскрытия, но хочу предостеречь, что надеяться на заключение патологоанатомов особенно не стоит. Определение времени смерти никогда не относилось к точным наукам, — невозмутимо сказал Райнхард, глядя прямо в глаза газетчице. — Во-первых, температура трупа, о которой вы говорите, является очень приблизительным показателем. В идеальных условиях тело будет охлаждаться со скоростью один градус в час; но этот временной промежуток может варьироваться в пределах шести часов, что соответствует большому расстоянию, пройденному поездом. Трупное окоченение — также весьма проблематичное свидетельство. Оно может наступать в пределах от пятнадцати минут до пятнадцати часов.

Кое-кто из журналистов постарше начал улыбаться.

— Вы уже установили личность погибшего?

— У нас есть его паспорт, и сейчас мы пытаемся найти его близких. С моей стороны было бы неуместно давать какие-либо дальнейшие комментарии, пока мы не сделали этого.

— Мы слыхали, что кабинка туалета была заперта, господин старший комиссар. Что вы на это скажете? — спросил еще один репортер.

— Время покажет. На данный момент у нас нет явного мотива, как нет и следов борьбы, но мы ищем людей, ехавших в этом поезде, чтобы допросить их, а также просим всех, кто видел или слышал что-либо подозрительное, немедленно связаться с нами.

Райнхард ушел в свой офис, а видеозапись на экране сменилась прямым соединением с помещением, расположенным в недрах нового и безвкусного здания посольства США стоимостью 130 миллионов долларов, граничившего с одной стороны с парком Тиргартен в престижном месте на площади Паризер Плац, 2. В ходе строительства из соображений безопасности власти Германии были вынуждены сдвинуть целую улицу. Одна из центральных немецких газет «Зюддойче Цайтунг» уже нарекла его «Форт Нокс у Бранденбургских ворот».

— А есть у нас что-нибудь более конкретное, чем запись вечеринки с этим полицейским? — раздраженно спросил Уайли начальника своей резидентуры в Берлине.

— Последний контакт с нашим агентом состоялся за полчаса до Вюрцбурга. Похоже, Тутанхамон взял сотовый нашего человека, и это может быть его первым крупным промахом. Мы отслеживали его и теперь знаем, что Тутанхамон — вероятно, вместе с Нефертити — добрался до главного вокзала в Геттингене. Они по-прежнему поблизости от него, и я уже направил туда двух агентов, чтобы они нашли их.

Эллен Родригес с интересом следила за этой беседой. С Брендоном Греем она встречалась только один раз, во время конференции, на которой у них состоялся горячий спор по поводу места женщин в агентстве. Как и многие другие работники, она была удивлена, когда Уайли назначил Грея на один из наиболее важных постов в Европе. Нахальный, амбициозный и во многом такой же заносчивый, как Уайли, высокий жилистый Грей, всегда коротко стриженный, частенько ошибался, но никогда не сомневался. Она взглянула на экран, показывающий перемещения синего крестика, соответствующего положению телефона, и только покачала головой. Крайне маловероятно, чтобы О’Коннор мог допустить такую детскую ошибку.

— Предполагаете, что Тутанхамон держит этот сотовый телефон при себе? — спросила она.

— Что вы имеете в виду? — резко вскинулся Грей; казалось, что видеоэкран буквально пышет его злостью.

— Я хочу сказать, что мы нашли телефон Содано на барже, куда, предположительно, его забросил Тутанхамон, чтобы сбить нас со следа. Зачем ему держать у себя телефон агента и давать нам возможность отслеживать его?

— Объясняю для начинающих: чтобы читать наши сообщения! — взорвался Уайли.

— Именно так, сэр, — подхватил Грей. — И, может быть, тогда офицер Родригес объяснит нам, каким образом мог телефон самостоятельно сойти с поезда в Геттингене?

Родригес ничего не ответила, разрываясь между своим чувством лояльности к агентству и уважением к О’Коннору.

— Сэр, возможно, наступило время подключить полицию Германии и Австрии? Без полного сотрудничества с ними нам будет крайне сложно отслеживать движение паспортов, — предложил Грей.

— Нет! — рявкнул Уайли. — Это скомпрометирует наши собственные действия. Отслеживайте паспорта неофициально. — Он отвернулся от экрана и внимательно посмотрел на Родригес. — Что у нас есть по Нефертити?

— Мы получили ее телефонные счета за последние двенадцать месяцев только что, — бесстрастным голосом сообщила Родригес, — поэтому сейчас все еще просеиваем их. За последние две недели Нефертити мало говорила по телефону: звонки ее агенту бюро путешествий в Гватемала-сити, звонки в Национальный музей археологии и этнологии, в музей «Пополь-Вух», оба также в Гватемала-сити. Единственное, что могло бы вызвать наш интерес, это последний звонок с ее мобильного телефона, — многозначительно добавила Родригес, — сделанный три дня назад из Вены в Международную поисковую службу в Бад-Аролсене, курортном городке на севере Германии. Я сомневаюсь, что Тутанхамон и Нефертити в Геттингене, более вероятно, что они направляются в Бад-Аролсен.

Уайли вновь повернулся к монитору с Берлином на связи.

— Сконцентрируйтесь на Геттингене и дайте полную свободу действий своим агентам, но пошлите также кого-нибудь и в Бад-Аролсен — просто на всякий случай. Так или иначе, но мы достанем их!

* * *


Та легкость, с которой Бернхард Бекер вставил вилы гидравлического манипулятора в прорези промышленного бака для отходов позади большого кинотеатра, объяснялась его десятилетним опытом работы на двадцатитонных грузовиках для вывоза мусора. Одно нажатие кнопки — и тяжелый бак без видимого напряжения взмыл в воздух. Большой «мерседес» закачался на мягкой подвеске, когда содержимое контейнера с грохотом посыпалось в кузов; жалобно взвизгнула гидравлика, приводящая в действие толкатели уплотняющего пресса. Направляясь в переднюю, уже спрессованную часть бункера, сотовый телефон «Нокия», попавший в подушку из большого количества бумажных полотенец и туалетной бумаги, продолжал подавать сигнал. Бекер снова поставил громадный бак на колеса, вынул захваты манипулятора и включил передачу грузовика.

— Это был на сегодня последний, Кристиан, — с улыбкой сказал он, трогая тяжелую машину с места и выезжая из развлекательного комплекса на Годехардштрассе к западу от средневекового центра Геттингена. — Жду не дождусь, когда смогу выпить свое пиво!

— Сегодня только по одной, Бернхард, — ответил сидевший рядом с ним Кристиан Дитер, его более молодой напарник. — Завтра Софи исполняется пять лет, и, если я сегодня вечером не соберу ее трамплин, у меня будут большие проблемы!

— Эх, женатый народ! Когда-нибудь ты поумнеешь. — Бекер свернул на оживленную Индустриштрассе и начал набирать скорость. — Was in Gottes Namen?[88 - Ради бога, в чем дело? (нем.)]

Он резко нажал на тормоз, и воздух разорвал оглушительный рев мощного акустического сигнала. Обогнавшая их «ауди» непонятным образом стала прижимать их к тротуару, потом замедлилась и остановилась впереди, блокируя их. Из автомобиля выскочили два человека в вязаных шлемах и, размахивая на ходу автоматическими пистолетами, побежали к ним.

— Бернхард, у них пистолеты! — завопил Дитер. Бекер включил заднюю скорость и сдал назад, а двое мужчин в шлемах бросились их догонять.

— Halt den Lastwagen auf![89 - Остановить грузовик! (нем.)]

Бекер снова нажал на тормоза, включил первую передачу и поехал им навстречу.

— Ложись! — крикнул он Дитеру, но было уже слишком поздно.

Один из двух молодых убийц, нанятых ЦРУ чтобы уничтожить О’Коннора и Алету, запаниковал. Он открыл огонь, высадив ветровое стекло. Под градом пуль оба мужчины погибли мгновенно. Бекер сполз на руль, двадцатитонный автомобиль свернул с дороги и въехал в фасад небольшого кафе. У примерно десятка посетителей, сидевших за столиками на улице, включая двух молодых мам с детьми в колясках, не было ни единого шанса.

Двое вооруженных людей бросились обратно к своей машине. Старший из них до предела нажал педаль газа, и «ауди» сорвалась с места, оставляя за собой след от дымящейся резины визжащих по асфальту шин. Двигавшаяся в противоположном направлении серебристо-голубая полицейская машина совершила резкий разворот на сто восемьдесят градусов и бросилась в погоню, включив сирену и синюю мигалку на крыше. В заднем помещении кафе взорвался баллон с газом, и пламя быстро охватило все здание. Над разбитыми руинами поднимался густой черный дым. Оставшиеся в живых начали кричать. Одни выбегали в горящей одежде, другие в агонии корчились на земле; издалека доносился вой уже нескольких сирен.




40


Гватемала-сити

Низкие облака обнимали гряды вулканических вершин и спускались в долины, когда пилот выровнял самолет и вышел на последнюю прямую перед международным аэропортом Гватемалы «Аврора». Монсеньор Дженнингс сидел в салоне бизнес-класса и смотрел в иллюминатор. Внизу многоэтажные дома боролись за пространство с трущобами переполненного суетливого города с населением более двух миллионов человек, многие из которых жили в крайней нищете. Гватемала-сити являлась уже третьей столицей страны. Первую, Сьюдад Вьеха, расположенную к востоку, уничтожили наводнение и извержение вулкана в 1541 году. Вторая, Антигуа, также стоявшая неподалеку, была снесена с лица земли разрушительным землетрясением 200 лет спустя.

Дженнингс собирался сесть на «куриный автобус» до Панаячела на северном берегу озера Атитлан, но сквозь низкую облачность разглядел городской Олимпийский стадион, с его приметными синими сидениями, которые были способны принять 30 000 гватемальских болельщиков, помешанных на футболе. К северу от стадиона находились Зона I и район красных фонарей. Ниже пояса вскипели старые порочные чувства, и он решил провести эту ночь в городе. Его паства в Сан-Педро денек подождет. К тому же это предоставит ему возможность поговорить со своим осведомителем из Национального музея археологии и этнологии. Что же здесь могло так взволновать Вайцман?

Минуя таможенный досмотр, Дженнингс вышел из нового терминала Гватемалы, таща за собой свой чемодан на колесиках. На нем была поношенная гражданская одежда — джинсы и желтая спортивная рубашка. Влажность и жара были угнетающими, и по его раскрасневшемуся лицу струями тек пот.

— Zona Uno cuanto?[90 - Зона один, сколько? (исп.)] — спросил Дженнингс водителя потрепанного желтого такси, стоявшего перед залом прибытия.

— Cien quetzals, — ответил почти чернокожий морщинистый водитель-майя.

— Сто кетцалей! Грабеж среди бела дня! Setenta. Семьдесят, — настаивал Дженнингс, для убедительности выставив семь пальцев. — No mas![91 - Не больше! (исп.)]

Старый таксист пожал плечами, и Дженнингс сел в машину. Улицы города были забиты автобусами, изрыгавшими облака черного дизельного дыма, потрепанными грузовиками с подвесками, знававшими лучшие времена, ярко раскрашенными «куриными автобусами» и вездесущими фургончиками «тойота» в разной степени неисправности.

— Отель «Рио», Авенида шесть, — сказал Дженнингс.

Когда они подъехали к гостинице, Дженнингс расплатился с водителем и потащил свой багаж по растрескавшейся плитке грязного фойе к стойке администратора. Местный персонал его хорошо знал, и за несколько кетцалей они готовы были закрывать глаза, когда он приводил в номер мальчика с улицы или даже двух.

* * *


— Quiere chica senor? Muy limpia. Muy buen polva. Хотите девочку, мистер? Очень чистая. Очень хорошо трахается. — Монсеньор Дженнингс отмахнулся от уличного зазывалы пренебрежительным жестом руки.

— Maricon! Vete a la mierda! Да пошел ты, педик! — крикнул ему молодой зазывала.

Дженнингс не обратил на него внимания и, свернув в едва освещенный переулок позади автобусной остановки в одном из самых сомнительных районов Зоны I, направился в свое любимое место случайных знакомств, клуб «Эль Сеньор Чико». У дверей не было никаких вывесок. Дженнингс заплатил охраннику десять кетцалей за вход и еще двадцать дал ему на чай. Усатый коренастый охранник с большим животом, выпиравшим под грязной темно-синей рубашкой, лукаво улыбнулся и сунул деньги в карман.

— Bienvenidos de nuevo, сеньор Дженнингс. Приятно видеть вас снова. Рейналдо еще нет, но он скоро здесь появится.

Рейналдо едва исполнилось двенадцать, но как он отличался от всех мальчиков, которых знал Дженнингс! Горячая волна предвкушения захлестывала мрачные глубины души монсеньора. Рейналдо, как и остальные гомосексуалисты, занимающиеся проституцией в клубе «Эль Сеньор Чико», работал в маленьких грязных комнатках наверху. Им платили эквивалент десяти американских долларов за полчаса, и половина этих денег уходила заведению; но ради постоянных клиентов, таких, как сеньор Дженнингс, — и за дополнительную плату — Рейналдо разрешалось уходить из клуба. Дженнингс отодвинул грязную занавеску, отделявшую помещение клуба от улицы, и стал пробираться между потными и пышущими жаром посетителями, раскачивающимися под мелодию «Это люди дождя» из фильма «Девушка из прогноза погоды». Комната пропахла тяжелым, сладковатым и приторным запахом «травки», в кромешном дыму вспыхивали проблесковые лампы, на мгновение выхватывавшие из темноты хрупкие стены с облезшей синей краской. Молодые мужчины танцевали с пожилыми, большинство из которых были американцами или европейцами, и глаза их горели от коктейля из льда, экстези и текилы. В дальнем конце стойки из рифленого железа двое молодых мужчин заключили друг друга в пылкие объятья, одновременно ощупывая спереди джинсы партнера.

— Ron Zacapa por favor… con cubitos de hielo.[92 - Ром «Закапа», пожалуйста… с кубиками льда (исп.)]

— Конечно, сеньор Дженнингс. Один «Закапа» со льдом. — Молодой бармен, работавший без рубашки, подбросил в воздух тяжелый стакан с толстым дном, ловко поймал его и насыпал в него горсть льда весьма сомнительного происхождения. Затем он плеснул в него порцию рома и подтолкнул стакан по стойке; натертый маслом голый торс влажно поблескивал в огоньках вертящегося под потолком зеркального шара.

— На ваш счет, сеньор?

Дженнингс кивнул, одним глотком осушил стакан и тут же заказал еще один. В отличие от «Баккарди» или других известных марок рома, «Закапа Сентенарио» пришел не с Ямайки или откуда-то из Карибского бассейна, да и делался он не из черной патоки. Одна из лучших в мире марок производилась из первого отжима сока сахарного тростника с гватемальских ферм. Дистиллированный высоко в горах, окружающих Куэтцалтенанго, и выдержанный в бочках из-под американского бурбона и виски, этот темный напиток с богатым букетом был предназначен для того, чтобы его смаковать, но Дженнингсу хотелось захмелеть. Он оглядел комнату. В одном ее конце обветшалая деревянная лестница вела наверх, к номерам, которые можно было снять на четыре часа за 800 кетцалей. Он знал: за то, чтобы увести Рейналдо с собой, нужно будет отдать вдвое больше, но Дженнингс был готов платить. Тут он заметил мальчика, выходящего из задней двери, и его охватила волна предвкушения.

— Bienvenido a Ciudad de Guatemala, Senor Jennings.[93 - Добро пожаловать в Гватемала-сити, сеньор Дженнингс (исп.)]

— Ты свободен сегодня вечером, Рейналдо? — спросил Дженнингс хриплым голосом. Взгляд его похотливо скользил по стройной фигурке.

Рейналдо кивнул; глаза на красивом юном лице казались остекленевшими. Это лицо никогда не озаряла улыбка, в нем погасла радость жизни. Власти изо всех сил старались искоренить торговлю детским сексом, но, как и во всех больших городах мира, она все равно процветала — нужно только знать, где искать.

Когда они оказались на заднем сидении такси, толстая потная рука Дженнингса скользнула на упругое смуглое бедро Рейналдо.

* * *


Утренняя жара уже начинала становиться тягостной, и Дженнингс с облегчением вошел в прохладную тень невысокого розового здания 30-х годов, в котором размещался Национальный музей археологии и этнологии. Дженнингс неторопливо шел мимо мягко подсвеченных стеклянных витрин, и его грязные кроссовки скрипели на тщательно отполированных плитках пола. В начале экспозиции были выставлены редкие лезвия, ножи и наконечники копий, которые древние вырезали из обсидиана — твердого черного стекла, образовавшегося из вулканической лавы, застывшей без кристаллизации, что позволяло затачивать их до молекулярной толщины, во много раз острее современных хирургических скальпелей. Со следующего стенда безжизненным застывшим взглядом смотрели бесценные маски из молочно-зеленого нефрита с глазницами, выложенными мозаикой из перламутра и обсидиана. Они были расставлены среди красно-синих статуй и гончарных изделий, найденных в царских гробницах пирамид Тикаля и Паленке, но Дженнингс не удостоил их даже беглого взгляда. Он искал своего осведомителя. В этот момент охранник подал ему сигнал, приглашая в угол зала экспозиции, где не было экспонатов и где, как знали они оба, их не могли видеть камеры видеонаблюдения. Карлос был коренастым мужчиной с иссиня-черными волосами и квадратным коричневым лицом. Темные глаза его нервно оглядывали комнату.

— Доктор Вайцман. Ты сказал, что она была здесь два месяца назад? — спросил Дженнингс, стирая пот со своего розового лба.

— Si. У нее было разрешение на посещение запасников. Она очень волновалась, сеньор.

— А ты знаешь почему?

— Я думаю, что причиной была одна из стел, такая небольшая, которая всегда хранилась в одной из задних комнат.

— Мне нужно взглянуть на нее.

Карлос с извиняющимся видом пожал плечами.

— Это будет непросто, сеньор… без разрешения.

Дженнингс сунул в руку охраннику грязную купюру в сто кетцалей.

Карлос улыбнулся.

— Следуйте за мной, сеньор, но держитесь поближе к стене.

Очень скоро Дженнингс уже с восхищением рассматривал небольшую стелу из песчаника.

— Она из Тикаля. Как давно она находится в музее?

— Думаю, что еще со времен экспедиции нацистов в Тикаль в тридцатые годы. Фашистов здесь очень не любят, сеньор, поэтому ее никогда не выставляли.

— А в записях музея она есть?

Карлос снова пожал плечами.

— Копировать записи строго запрещается, сеньор.

— Мне нужны эти записи, срочно, ты понял меня, Карлос? Prontamente! Entiendes? — с раздражением потребовал Дженнингс, сунув в руку Карлосу еще одну грязную банкноту.

* * *


Монсеньор Дженнингс доехал до озера Атитлан уже ближе к вечеру, и к моменту, когда он добрался до северного города Панаячел, последний паром на южный берег и к Сан-Педро уже отошел.

Дженнингс устал, он был зол и не имел ни малейшего желания платить старому лодочнику сто кетцалей.

— Топливо сейчас стоит очень дорого, сеньор. Вы должны заплатить еще за мою дорогу обратно.

— Cuarenta quetzals,[94 - Сорок кетцалей (исп.)] — настаивал Дженнингс, отчаянно жестикулируя четырьмя пальцами.

Старик пожал плечами, вынул ключ из замка зажигания своей небольшой моторки из стеклопластика и пошел прочь от берега, оставив Дженнингса в одиночестве курить рядом с лодкой.

— Sesenta quetzales. Шестьдесят. Это мое последнее предложение, — крикнул ему вдогонку Дженнингс.

Лодочник снова пожал плечами и даже не замедлил шаг. Дженнингс огляделся по сторонам, но берег озера был пустынным, только возле других причалов раскачивались на волнах пустые лодки.

— Ochenta![95 - Восемьдесят! (исп.)] — прокричал он.

Лодочник остановился, затем обернулся и пошел по шаткой пристани обратно. Восемьдесят кетцалей — это немногим более десяти американских долларов, но даже после вычета стоимости топлива все равно остались бы деньги, чтобы принести на стол своим внукам какую-то еду.

Когда Дженнингс, послушавшись лодочника, перешел на нос, лодка угрожающе закачалась. Сорокасильный подвесной мотор «Эвинруд» был стареньким, но за ним дотошно ухаживали, и он завелся с первой попытки. Лодочник тронулся с места, и маленькое суденышко начало набирать скорость по гладкой поверхности холодных вод. Солнце садилось за горы, возвышавшиеся над Сан-Маркосом, купая в своих оранжевых лучах кофейные плантации на склонах трех высоких вулканов — Атитлана, Толимана и Сан-Педро, но Дженнингс не замечал прекрасного пейзажа. Он просто сидел спиной к носу, поглощенный мыслями о страничке с выпиской из данных об экспонатах, поступивших в Национальный музей.

Стела была обнаружена экспедицией, направленной в джунгли Тикаля Гиммлером в 1938 году, хотя подробности ее передачи в музей, похоже, были окутаны тайной. Но важнее всего для Дженнингса было появление на ней греческой буквы «фи». Специалист по культуре майя впервые видел, чтобы эта буква была начертана на стелах индейцев. Существовала ли какая-то связь между майя и греками? И что означают все эти цифры на стеле? Дженнингс хорошо разбирался в палочках и точках применявшейся древними двадцатеричной системы счисления, основанной на цифре 20, — в отличие от нашей десятичной, которая базируется на цифре 10, — но палочки и точки на этой стеле понять будет непросто. В трехстах двадцати километрах к северо-востоку последние лучи солнца упали на вершину Храма III, возвышавшегося над ковром джунглей в Тикале. Лучи попадали уже почти на одну линию с Храмом VI. Зимнее солнцестояние приближалось.




41


Штаб-квартира ЦРУ, Лэнгли, Вирджиния

Уайли принял звонок у себя в кабинете.

— Их держат в городском полицейском участке. — Соединение по закрытой телефонной линии с посольством США в Берлине было удивительно чистым. Докладывал начальник резидентуры Брендон Грей. — Все средства массовой информации буквально раскалились добела…

— Не в последнюю очередь это происходит из-за того, что пресса — как и я сам — теряется в догадках, какого черта два человека в вязаных шлемах напали на этот проклятый мусоровоз!

— У них были инструкции следовать за сотовым телефоном и ликвидировать Тутанхамона и Нефертити, — оправдываясь, заявил Грей. — Сомнений, что телефон находится в грузовике, практически не оставалось, но наших мишеней там не было и близко.

— Никто там не натолкнулся на то, что могло бы указывать на их связь с нами? И что, собственно, с сотовым телефоном?

— Нет, сэр. Открыли сильный огонь, и телефон, видимо, был уничтожен. Должен сказать, что я беспокоюсь за наших агентов. Германия отменила смертную казнь еще в 1949 году, но настроения здесь такие, что могут и вновь обратиться к этой практике, как раз в данном случае. Любой из них может заговорить.

— Мы не должны этого допустить! Ликвидировать их обоих.

— Даже если нам удастся найти кого-то, кто будет готов сделать это и получит доступ в камеру, — с сомнением заметил Грей, — это будет очень дорого стоить.

— Мне абсолютно наплевать, сколько это будет стоить. Найдите кого-нибудь там, внутри!

Уайли с размаху швырнул трубку на рычаг шифровального устройства, вскочил из-за своего письменного стола и нервно зашагал по кабинету. Германский канцлер уже назвала эту автокатастрофу бойней, и она требует объяснений. Он подумал о том, что нужно бы ввести в курс нового директора, но тут же отбросил эту мысль. Прежний режим просто отрицал бы любую свою причастность, но, если об участии в этом ЦРУ станет известно новому президенту, для Уайли все будет кончено. А четырьмя этажами ниже разгорелся горячий спор между Ларри Дэвисом и Эллен Родригес.

— Господи, Ларри! Я понятия не имею, что должны были сделать О’Коннор и Вайцман, чтобы так достать наше руководство, но это путь к полной потере контроля за ситуацией! — Зеленые глаза Родригес сверкали. — Десять человек погибли, включая двоих детей, и все из-за того, что мы отправили туда банду убийц. Пальба любителей по всему, что движется!

— Если вам, Родригес, не хватает пороху заниматься серьезными вещами… — В комнату широким шагом вошел Уайли. — Что у нас есть, кроме этого хаоса в Геттингене?

Дэвис почесал свою лысую макушку.

— Похоже, что наши мишени находятся не в Геттингене, а в Бад-Аролсене, — сказал он, бросив при этом взгляд на Родригес. — Мы заглянули в книгу посетителей, и Нефертити зарегистрировалась там под своим настоящим именем.

— А почему же она использовала свое настоящее имя?

Дэвис пожал плечами, и тогда в разговор вступила Родригес:

— Возможно, потому что поиск документов необходимо заказывать заблаговременно, а когда Вайцман звонила в Международную поисковую службу, она еще не знала, что окажется у нас под прицелом.

— Тутанхамон был с ней?

— Ее сопровождал мужчина, который подходит под его описание, — быстро ответил Дэвис.

— И где же они сейчас?

— Мы точно не знаем, но посылаем своих агентов в Бад-Аролсен, — сказал Дэвис.

— Что я считаю большой ошибкой.

Уайли повернулся к Родригес.

— Почему?

— Во-первых, потому что Германия — это не какая-то там страна третьего мира, где убийства являются частью повседневной жизни, — ровным голосом ответила Родригес. — Все, начиная от самого канцлера, требуют сейчас объяснений последних событий в Геттингене, и полиция по всей стране находится в состоянии повышенной боевой готовности. Если мы начнем собирать агентов в такой маленькой деревне, какой является Бад-Аролсен, это только привлечет к ней нежелательное внимание. Во-вторых, крайне маловероятно, чтобы наши мишени по-прежнему оставались там.

— А это еще почему?

— Я раньше работала с О’Коннором. Он является — или являлся — высококлассным агентом. Он надеется на лучшее, предполагая самое худшее, и поэтому будет ожидать, что мы бросимся за ним в погоню. Он не останется там ни на секунду дольше, чем это будет необходимо.

— И где же, вы полагаете, он может находиться сейчас?

— О’Коннору уже известно о наших планах касательно Вайцман, и, зная О’Коннора, могу утверждать: он догадывается, что у нас — у вас, — уточнила она, — в отношении него точно такие же планы. Наш осведомитель из Бад-Аролсена сообщил, что Вайцман заказала для ознакомления документы из концентрационного лагеря Маутхаузен. Они могут направиться туда, хотя почему О’Коннор сопровождает Вайцман, я не понимаю. Возможно, это каким-то образом связано с той конференцией по культуре майя.

— На вашем месте, Родригес, я бы вплотную занялся выяснением того, где они находятся, — ответил Уайли, и голос его прозвучал угрожающе. Он повернулся к начальнику оперативного штаба. — Свяжитесь с Веной насчет пересечения ими границ Австрии, и я хочу, чтобы были взяты под наблюдение аэропорты и вокзалы. Проверьте компании по аренде автомобилей в этом районе, и я хочу, чтобы вы послали кого-то в концентрационный лагерь Маутхаузен. Я хочу поджарить этих двоих.




42


Маутхаузен

О’Коннор припарковал машину у зловещих каменных стен Маутхаузена, за которыми во время войны фашисты убили более 120 000 человек. За исключением тесных и убогих бараков, которые были снесены, все здесь осталось таким же, каким было в 1938 году, когда сюда привезли семью Алеты. Лагерь в наши дни является мемориалом погибшим здесь невинным жертвам нацизма.

Стояло раннее воскресное утро, так что на стоянке было пусто. Автобусы с туристами приедут сюда позже. О’Коннор с Алетой молча прошли к главным воротам. Длинные черные волосы Алеты спадали ей на плечи, и утренний ветерок нежно играл их прядями.

Из кладки гранитной арки торчали концы поржавевших железных прутьев, на которых когда-то крепился большой орел, сорванный со своего места узниками, когда в мае 1945 года лагерь наконец был освобожден Одиннадцатой бронетанковой дивизией США. Тяжелые деревянные двери в центре арки были закрыты. О’Коннор и Алета вошли внутрь через боковую арку под сторожевыми башнями и попали в эсэсовский сборный пункт, где узников раздевали догола и заставляли часами ждать под палящим солнцем или на снегу, пока их одежда пройдет дезинфекцию.

Алета тщательно изучила информацию о лагере еще до приезда в Австрию, но даже это не смогло подготовить ее к ужасной реальности, с которой она столкнулась, войдя в газовые камеры. Эти камеры в Маутхаузене могли вместить одновременно до 120 человек, и фашисты маскировали их под душевые. Проходя по комнатам, выложенным белой кафельной плиткой, с душевыми кабинками и оставшимися на прежних местах трубами и кранами, Алета глотала подступавшие к горлу слезы. На входе в каждую комнату стояла тяжелая металлическая дверь. Эти двери, сейчас поржавевшие, закрывались герметично; они запирались снаружи и были снабжены посередине смотровым глазком. Эсэсовские надсмотрщики наблюдали за тем, как узники падали на кафельный пол, судорожно цепляясь за свою жизнь, истекая кровью из ушей и других отверстий, когда в комнату подавалась смертоносная синильная кислота — газ «Циклон-В».

О’Коннор и Алета в полном молчании прошли в соседние помещения, где находились печи для сжигания трупов, которые эсэсовские охранники вытаскивали из «душевых комнат».

— Мне нужно на воздух, — в конце концов сказала Алета; лицо ее было очень бледным.

Они поднялись по лестнице, ведущей от газовых камер, и прошли мимо бараков и публичного дома, устроенного здесь для тех заключенных, которые сотрудничали с нацистами. Миновав массивные гранитные «ворота узников», они направились к каменоломням, где погибли тысячи заключенных, которые до изнеможения работали здесь под кнутами надсмотрщиков, добывая камень голыми руками.

Теперь автостоянка скрылась с глаз О’Коннора и Алеты, поэтому они не могли видеть, как на дальнем ее конце припарковалась «ауди». Агент ЦРУ заметил на номерном знаке арендованного «фольксвагена пассат» синюю полоску с белой буквой «D» под двенадцатью золотыми звездами Евросоюза, которая указывала на то, что машина зарегистрирована в Германии. Он передал номер начальнику резидентуры в Берлине шифрованным сообщением со своего мобильного телефона. Через десять минут он получил инструкции. «Автомобиль взят в аренду в Кассель-Вильгельмсхоэ мужчиной, подходящим под описание Тутанхамона. Вероятнее всего, Нефертити с ним. Если это подтвердится, следовать за ними и уничтожить обоих при первой представившейся возможности».

— Учитывая произошедшее здесь, — задумчиво сказала Алета, — просто удивительно, что Израиль не испытывает особого сочувствия к палестинцам.

— Кто-то может возразить, что израильтяне имеют право защитить себя от ракетных атак.

— Да. Но нападения Израиля в Газе и Ливане были несоразмерны по своей беспощадности: там они бомбардировали школы и блокпосты ООН.

— Это вряд ли можно сравнивать с Холокостом, — мягко заметил О’Коннор.

— Любая жизнь бесценна. Если ты стираешь с лица земли территорию вроде Газы, — одно из самых густонаселенных мест на планете, где на крошечной площади ютится полтора миллиона человек, так что даже Ватикан называет ее концентрационным лагерем, — это значит, что ты принял решение уничтожить невинных гражданских жителей. Если бы какая-нибудь другая нация позволила бы себе сбрасывать тучи кластерных бомб и белый фосфор на женщин и детей, ваши люди в Вашингтоне просто с ума бы сходили от ярости. Белый фосфор! Вещество, которое прилипает к коже и продолжает гореть, сжигая тело. Каким образом израильтяне оправдывают это?

О’Коннор не ответил, удивленный ожесточенностью Алеты. «Интересно, — подумал он, — кому принадлежат эти слова, арабу или еврею: „Человек без страны — это человек без собственного достоинства. А для нас достоинство значит даже больше, чем жизнь“»? О’Коннор был убежден, что эти ужасные убийства будут продолжаться, пока арабские исламисты не признают неоспоримое право Израиля на существование, а Израиль не откажется от своих нелегальных поселений и не вернет землю, которую он оккупирует с 1967 года, чтобы государство Палестина могло стать реальностью.

Они подошли к «лестнице смерти», и Алета подняла голову, взглянув на скалу.

— До вершины здесь сто восемьдесят шесть ступеней, — сказала она. — Узников заставляли тащить на плечах громадные глыбы по этой лестнице в качестве наказания. — В глазах ее стояли слезы. — Я думаю, будь мой дедушка жив сегодня, он бы убеждал народ и правительство Израиля выбрать другой путь. Израильский народ я не виню — они хотят мира так же, как и простые палестинцы, — но приверженцы жесткого курса в правительстве никогда не успокоятся, пока силой не захватят все палестинские земли, а исламисты не уймутся, пока государство Израиль не будет стерто с карты мира. Это безумие, такое же бессмысленное безумие, которое в свое время породило фон Хайссена и Маутхаузен. — Она вытерла глаза и взглянула на О’Коннора. — Нам пора ехать. До зимнего солнцестояния остается менее трех недель. Если мы хотим, чтобы у нас был хоть какой-то шанс найти третью статуэтку, не говоря уже о том, чтобы расставить их по местам к 21 декабря, мы должны действовать очень быстро.

О’Коннор кивнул. Он понимал, что это будет опасно. Вместе они молча прошли по каменоломне, где тысячами гибли евреи и представители других наций. На мгновение их руки встретились, и Алета не попыталась убрать свою ладонь.

— Думаю, сейчас самый большой вопрос — как нам добраться до Гватемалы? — сказала она, когда О’Коннор выезжал с автостоянки.

— Вы только что напросились на работу штурмана, — сказал он, протягивая Алете дорожную карту. — Сейчас мы направимся назад вдоль Дуная до собственно городка Маутхаузен, а оттуда по дороге 123 до пересечения с шоссе Е55 и дальше в Чешскую Республику.

— А почему в Чешскую Республику?

— Уайли никому не доверяет, поэтому он воздержится от того, чтобы ввести в курс полицию Германии и Австрии, но агенты ЦРУ будут по-прежнему отслеживать основные места пересечения границ. Чехия вряд ли окажется в первых строчках его списка наших возможных маршрутов, поскольку он подумает, что мы будем уезжать через Вену или один из больших немецких городов, например, через Франкфурт.

— Значит, Прага?

О’Коннор покачал головой.

— Аэропорты и железнодорожные вокзалы находятся под самым пристальным вниманием, и на это начальник резидентуры в Праге мобилизует собственных агентов. Но даже у ЦРУ не хватит людей, чтобы отслеживать все пристани, а в Гамбурге у меня есть свой человек. Если нам удастся объехать Прагу и пересечь границу в обратном направлении, а затем пробраться незамеченными через Дрезден до Гамбурга, у нас появится шанс.

О’Коннор взглянул в зеркало заднего вида. Его память мысленно запечатлела все машины на парковке, а сейчас за ними на приличном расстоянии следовала черная «ауди», стоявшая там в самом дальнем конце.

— У нас снова попутчики.

Водитель «ауди» подождал, пока дорога скроется среди ряда невысоких холмов, после чего догнал их и пристроился за «пассатом» на расстоянии выстрела его оружия — пистолета-пулемета «Брюггер и Томет МР9».

— Ложись! — успел крикнуть О’Коннор.

Заднее стекло «пассата» разлетелось вдребезги под шквальным огнем. «Пассат» вильнул из стороны в сторону, и следующая очередь просвистела мимо в сторону близлежащего соснового леса. О’Коннор вдавил педаль газа в пол, и «пассат» полетел по извилистой узкой дороге, но «ауди» не отставала. «Кто бы это ни был, он не оставляет никаких сомнений насчет своих намерений», — подумал О’Коннор, резко послав машину вбок после очередного поворота и едва не столкнувшись с двигавшимся навстречу тяжелым бензовозом, тянувшим сразу два трейлера. Горы содрогнулись от взревевшего тройного акустического сигнала мощного грузовика, когда О’Коннор, вывернув руль, проскочил от него в каких-то сантиметрах.

— Держись! — крикнул он, круто сворачивая на другую сторону дороги сразу позади бензовоза.

О’Коннор ударил по тормозам, и «ауди» проскочила мимо них. Выждав секундную паузу, он снова утопил педаль акселератора, и «пассат» рванулся вперед, оставив на асфальте черный след от задымившихся шин. О’Коннор дождался места, где долина с северной стороны стала резко уходить вниз, и приблизился к «ауди» сзади. Продолжая двигаться на предельной скорости, он вильнул вправо и ударил едущую впереди машину в задний бампер. «Ауди» закрутило на дороге, и О’Коннор с Алетой нырнули за приборную доску, пропуская над головой отчаянную очередь, которую выпустил в них киллер. «Пассат» проскочил мимо, и О’Коннор успел увидеть в зеркале заднего вида, как «ауди» с размаху врезалась в столб с указателем. Машина опрокинулась и в фонтане искр покатилась на крыше по плитам крутого откоса. О’Коннор бросил «пассат» в занос и, остановившись, выскочил из автомобиля. «Ауди» ударилась о скалу и, пролетев еще метров двадцать, взорвалась на берегу протекавшей внизу речушки, превратившись в клубок огня.

Алета сидела белая как полотно.

— Кто эти люди?

— Когда ЦРУ хочет кого-то ликвидировать, они обычно используют одного из своих оперативных сотрудников, но если они делают это в спешке или если их цель имеет достаточно высокий приоритет, тогда они прибегают к помощи того, кого в простонародье называют агентом, либо же, как в нашем случае, нескольких агентов.

— И этот парень является одним из их агентов?

— Был таковым. Мы выиграли какое-то время, но немного, — ответил О’Коннор, словно размышляя вслух. — У них есть наш номер, но, если я прав и Уайли не обращался за помощью к полиции Австрии и Германии, это может быть нам на руку.

— А что скажут таможенная и иммиграционная службы на границе, когда мы явимся туда на машине, изрешеченной пулями, не говоря уж о том, что заднего стекла у нас просто нет?

О’Коннор улыбнулся ей.

— Вы учитесь буквально на глазах. Мы еще сделаем из вас настоящего шпиона!

— Нет уж, спасибо.

— Перед пересечением чешской границы нам необходимо будет пересесть в другой автомобиль.

— Вы имеете в виду прокат?

— Это только в самом крайнем случае. Похоже, Уайли уже держит под контролем все фирмы, которые сдают машины напрокат. Поэтому мы… хмм… одолжим одну.

Алета только покачала головой.

* * *


О’Коннор притормозил на окраинах австрийского города Фрайштадт и свернул с шоссе Е55 на запад, в сторону железнодорожного вокзала. На станции было пустынно, но, заехав на автостоянку, он насчитал там шесть автомобилей.

— Посматривайте по сторонам, — сказал он Алете, а сам вылез из машины и направился к ничем не примечательной «тойоте» старой модели. Он мгновенно открыл дверь и попробовал завести мотор, сунув в замок зажигания плоскую отвертку.

— Иногда это срабатывает, но только не сегодня, — пробормотал он.

Нащупав пластмассовый кожух под рулевой колонкой, он вытащил из него проводку: три пары проводов, которые шли к задней части цилиндра зажигания. О’Коннор взглянул на положения замка зажигания «АККУМУЛЯТОР — ВЫКЛ. — ВКЛ. — СТАРТ» и быстро приступил к исключению ненужных вариантов. «Зелено-желтая пара, вероятно, идет на батарею и вспомогательные устройства», — подумал он, решив, что красная пара обеспечивает питание двигателя, а коричневая — соединяет стартер. В течение последующих тридцати секунд он отсоединил зелено-желтую, а также красную пару, зачистил концы проводов и скрутил их вместе.

— Und jetzt, das Thema von…[96 - А сейчас тема из… (нем.)]

Неожиданно заработало радио с музыкальной темой из старого военного фильма «Великий побег», и О’Коннор улыбнулся. Он быстро отсоединил коричневые провода и также зачистил их. Когда он соединил их, они заискрили и двигатель завелся.

— Езжайте за мной, — сказал он Алете и, подождав, пока та сядет за руль «пассата», выехал с автостоянки.

* * *


Они скрылись в небольшом лесу к северу от Фрайштадта, перенесли в «тойоту» свой багаж, в котором находились драгоценные статуэтки, и О’Коннор спрятал «пассат» в густых зарослях кустов.

— А это просто на случай, если владелец заявит о том, что у него украли автомобиль, — сказал он, цепляя на «тойоту» номера с «пассата».

— И все-таки мне интересно… — сказала Алета, когда они снова вернулись на шоссе Е55 и направились на север, в сторону тихого пункта пересечения австрийско-чешской границы.

— Как у меня это получилось? — ухмыльнулся О’Коннор. — Секретные мужские дела.

— Нет, хотя когда-нибудь вы мне покажете, как это делается; я имею в виду, что там, на парковке, стояли два БМВ и «мерседес» новой модели. Почему вы взяли эту старую «тойоту»? Она привлекает меньше внимания?

— Конечно, но тут есть также и технический аспект. В автомобилях последних моделей в зажигании имеется радиочастотный идентификационный чип, которому нужен специальный ключ, так что просто скрутив провода зажигания, их не заведешь; а некоторые ключи содержат еще и встроенное электрическое сопротивление, которое должно точно соответствовать значению в памяти автомобиля. Это тоже можно обойти, но машина-то нам нужна совсем ненадолго: завтра мы должны быть в Гамбурге.

* * *


Инспектор Эрих Польцер из полиции Верхней Австрии вышел со своей женой из поезда и растерянно оглядел автостоянку перед железнодорожным вокзалом Фрайштадта.

— Unser Auto gestohlen![97 - Нашу машину угнали! (нем.)] — со злостью воскликнул инспектор и полез в карман за сотовым телефоном.




43


Сан-Педро, Гватемала

Последние лучи солнца ярко окрасили облака, которые, казалось, изливались из кратера Сан-Педро, самого маленького из трех вулканов, стражами возвышавшихся над озером Атитлан и разбросанными по его берегам деревушками. Лодочник причалил свой катер lancha к пристани в Сан-Педро, аккуратно коснувшись свай. Воды озера облизывали старые деревянные ступени пирса; старик безошибочным движением закрепил тросом корму своей лодки. Монсеньор Дженнингс протянул лодочнику деньги и взобрался на палубу — лодка опасно накренилась. Лодочник выровнял ее, взявшись руками за пристань, и сокрушенно покачал головой, когда Дженнингс потерял равновесие и свалился в воду.

— Imbecil![98 - Болван! (исп.)] — раздраженно крикнул Дженнингс, подгребая к пирсу и карабкаясь на ступеньки.

Старый лодочник пожал плечами и поставил чемодан Дженнингса на пристань. Отточенным коротким рывком он отвязал трос от сваи и задним ходом отчалил.

— Adios, senor![99 - Прощайте, сеньор! (исп.)] — Старый лодочник по-прежнему усмехался, уплывая в сумерки, спускавшиеся на гладкую поверхность озера.

— Tuc tuc, senor! Tuc tuc![100 - Тук-тук, сеньор! Тук-тук! (исп.)]

— Aqui, senor, aqui![101 - Сюда, сеньор, сюда! (исп.)]

Между двумя юными таксистами возникла ссора — каждому из них было лет по двенадцать. Один из них схитрил и завез свой трехколесный мотороллер «тук-тук» под оградительную веревку в конце пристани, получив таким образом преимущество перед вторым мальчишкой, который ждал в очереди. Дженнингс выбрал вариант, где нужно было меньше идти пешком, разозлив этим мальчика, который придерживался установленных правил.

— Que te jordan! Hijo de puta! Да пошел ты, сукин сын!

Водитель Дженнингса показал второму мальчишке неприличный жест рукой, завел мотор и направил свой шумный маленький трехколесный мотороллер по узкой дороге, ведущей к городской площади на вершине холма.

— A donde, senor?[102 - Куда, сеньор? (исп.)]

— La Iglesia,[103 - Церковь (исп.)] — ответил Дженнингс, показывая в направлении побеленной католической церкви, стоявшей на одном из склонов вулкана Сан-Педро.

Хотя с Дженнингса все еще капало, он сидел, вцепившись в хлипкую металлическую раму, поддерживавшую тент «тук-тука», и с интересом рассматривал юного таксиста. Оливковая кожа мальчика была безупречной, и Дженнингс принялся мысленно гладить подростка рукой по внутренней стороне бедра. Мальчишка искусно лавировал между туристами и местными жителями, шатавшимися по маленьким придорожным лавкам, в которых предлагалось все что угодно — от плетеных корзинок до мексиканских пирожков тако, от специй до гамбургеров. Местные деревенские женщины в элегантных одеждах corte грациозно шли по улицам, неся на голове — казалось, без всяких усилий — большие корзины с фруктами и хлебом.

— Como te llamas?[104 - Как тебя зовут? (исп.)]

— Me llamo Alonzo,[105 - Меня зовут Алонсо (исп.)] — ответил мальчик, лавируя на оживленной площади на вершине холма; наконец мотороллер, подъехав к дорожке, ведущей к церкви, остановился перед ней.

— Я здесь новый священник, Алонсо. Приходи повидать меня, — сказал Дженнингс, давая мальчику пятьдесят кетцалей. — Я сделаю так, что ты не пожалеешь об этом.

Дженнингс установил выдвижную ручку своего чемодана так, чтобы его было удобнее катить, и устремился по дорожке к ступенькам большого побеленного дома в колониальном стиле, возвышавшегося над всем Сан-Педро. Вымощенный булыжником двор охраняла каменная статуя святого Петра, а горы защищали от ветров церковные сады, где росли роскошные пальмы, великолепный оранжевый гибискус, белоснежные орхидеи-«монахини» и розовая герань «конфетти». Массивная дверь из кедра заскрипела на своих петлях.

Одинокая монахиня, стоявшая на коленях у передней скамьи, оглянулась на звук шагов Дженнингса, которые эхом отдавались под белым сводом, и снова вернулась к своей молитве. Дженнингс двинулся по центральному проходу церкви и остановился у скамьи, где стояла монахиня. Почувствовав его взгляд, сестра Хуанита Гонсалес открыла глаза и увидела рядом с собой тучного краснолицего мужчину в мокром костюме «сафари», который смотрел на нее сверху вниз.

— Чем я могу вам помочь, сеньор? — прошептала она.

— Монсеньор Дженнингс.

Сестра Гонсалес вскочила на ноги, громко ударившись коленом о массивную деревянную скамью.

— О, отец! Простите, но никто не сообщил нам о вашем приезде, — заикаясь, пролепетала монахиня. — Меня зовут сестра Гонсалес, — добавила она.

Красивая молодая монахиня была стройной и миниатюрной, капюшон монашеского облачения скрывал длинные черные волосы.

— Понятно, — раздраженно ответил Дженнингс. — Отведите меня на мою квартиру.

* * *


— Еще раз прошу прощения, отец, — сказала сестра Гонсалес, торопливо раздвигая ставни и распахивая окна маленького дома с одной спальней, предназначенного для священника, откуда открывался прекрасный вид на озеро. — Этот дом пустует со времен отца Эрнандеса, поэтому здесь все пропахло плесенью. Мы планировали провести тщательную весеннюю уборку здесь к вашему приезду.

— И этот дом все время пустовал?

— В приходе не было постоянного священника, после того как отошел от дел отец Эрнандес, хотя до этого он жил здесь много лет, прежде чем уехать… — Голос сестры Гонсалес умолк.

— А в чем была причина его отъезда? — наудачу попробовал прощупать почву Дженнингс.

Сестра Гонсалес потупила глаза в старый деревянный пол у себя под ногами.

— Я жду ответа!

— Никто этого точно не знает, отец. Ходят только слухи…

— Ну и?..

— Это слухи о его прошлом — поговаривают, что он мог быть фашистом. После того как здесь появились израильтяне, он уезжал в большой спешке, — смущенно добавила сестра Гонсалес.

— Вы знали, что сюда приехали израильтяне?

Сестра Гонсалес кивнула.

— Кто-то из Панаячела предупредил отца Эрнандеса, что за ним едут израильтяне, и он скрылся на грузовике, прежде чем они успели добраться сюда.

— На грузовике?

— Здесь есть объездная дорога, которая соединяется с шоссе на юге. Он взял с собой большой деревянный ящик…

— Что в нем было?

— Никто этого не знает, отец, но ящик был очень тяжелым. Его пришлось грузить автопогрузчиком.

Дженнингс крякнул.

— Вы обедали, святой отец? Сегодня вечером у нас черные бобы и тортилья. — Молодая монахиня с энтузиазмом улыбнулась.

— Я поем в городе. На этом пока все.

* * *


Дженнингс оглядывал свое новое жилище и злился на задание, которое он получил. «Сан-Педро находится очень далеко от развлечений европейских столиц и даже от развлечений Гватемалы», — с тоской подумал он, вспоминая свою прошлую ночь с Рейналдо. Возможно, кое-кто из водителей «тук-туков» мог бы стать перспективным вариантом. Он распаковал потертый чемодан и выложил вещи в дубовый гардероб в спальне, находившейся на втором этаже, куда нужно было подниматься по деревянной лестнице. Остальная часть квартиры состояла из расположенной внизу гостиной со старым диваном, сплетенным из ивовых прутьев столом и двумя такими же стульями. На кухне обнаружились небольшая плита, подсоединенная шлангом к газовому баллону, и старенький холодильник «Кельвинатор». Ванная комната была такой же примитивной. Ниша для душа, в которой не хватало нескольких кафельных плиток, была завешена желтой непромокаемой шторой. Он вернулся обратно в гостиную, не обращая внимания на потрясающий вид, открывавшийся на кофейные плантации, сбегавшие по склонам вулканов к берегу озера, где росли пуансеттии, банановые пальмы, мексиканская жимолость, колючая юкка и множество других экзотических растений и пальм. Дженнингс открыл дверь под лестницей и зажег свет. В кладовке было сыро и пыльно, он увидел только пару баллонов для подводного плавания и акваланг. Дженнингс поднял баллоны и нашел под ними старый дневник. «Похоже, израильтяне и в самом деле заставили фон Хайссена улепетывать отсюда в большой спешке», — подумал Дженнингс, поднимая дневник с бетонного пола.




44


Гамбург

О’Коннор припарковал «тойоту» на боковой улице рядом с Центральным вокзалом Гамбурга и остановил такси, которое подвезло их к двухзвездочному отелю «Ханзехоф», расположенному неподалеку на Симон-фон-Утрехт-штрассе. Он снял всего один номер, ему не хотелось, чтобы Алета чувствовала себя еще более уязвимой в одиночестве.

— Немножко не то по сравнению с «Империалом», — с ухмылкой заметила Алета, не удержавшись, чтобы не подколоть его.

— Верно, но это заведение ничем не примечательно, а это является большим преимуществом на данной стадии нашего путешествия.

— И как все это будет выглядеть? — спросила она, когда О’Коннор вставил ключ в дверь их номера.

— Две отдельных кровати.

— Вы неисправимы.

— Мне тут нужно еще уладить пару вопросов, — сказал О’Коннор, ставя их чемоданы на стеллаж для багажа. — На стук в двери или телефонный звонок не откликайтесь. Я вернусь через час, максимум через два.

* * *


Алета включила телевизор и нашла канал новостей Си-эн-эн. Молодая журналистка стояла посреди руин деревни Салебата на южном побережье тихоокеанского острова Самоа.

— Все деревни здесь были стерты с лица земли, и человеческие жертвы будут значительными, — заявила она. Камера прошлась по лодкам, разбросанным, словно конфетти, по зарослям кокосовых пальм, по залитым грязью фундаментам в местах, где раньше стояли дома, по перевернутым машинам, по сорванным крышам, качавшимся на горах обломков и мусора, собравшегося вдоль линии прибоя. — Землетрясение, разразившееся в 3:48 утра по местному времени, имело силу 8,3 балла по шкале Рихтера, эпицентр его располагался в ста километрах к югу от Западного Самоа. А по самым последним сообщениям, еще одно землетрясение силой 7,6 балла по шкале Рихтера обрушилось на индонезийскую провинцию Западная Суматра, разрушив города Паданг и Парьяман. Число жертв здесь измеряется сотнями.

На экране появился сейсмолог из Метеорологического бюро в Сиднее.

— Восемьдесят процентов всех землетрясений в мире происходят в районе так называемого Тихоокеанского огненного кольца — подковообразной вереницы разломов и тектонических плит, протянувшейся на сорок тысяч километров. — Сейсмолог коснулся указкой красной изогнутой линии на карте, пролегавшей от побережья Южной Америки к Аляске и дальше через Японию к Новой Зеландии. — Здесь также находится четыреста пятьдесят вулканов. В случае Самоа массивная тихоокеанская плита сейчас движется на запад со скоростью почти сантиметр в год, постепенно заходя под австралийскую плиту. Подводные землетрясения могут вызывать появление волн, перемещающихся со скоростью до восьмисот километров в час. У побережья эти волны-убийцы могут достигать высоты трехэтажного дома, как это происходило в 2004 году, когда погибло четверть миллиона человек.

В течение следующего часа Алета смотрела на бедствия, произведенные стихией на Самоа и в Индонезии, пока канал не переключился на Филиппины, где к северо-восточной оконечности острова Лусон приближался смертоносный тайфун. Подавленная видом ужасных разрушений, Алета принялась переключать каналы кабельного телевидения. Внезапно на экране появился американский проповедник в белых одеждах южной баптистской церкви.

Диктор за кадром объявил: «„Час Джерри Баффета — час, который изменит всю вашу жизнь!“ — еженедельная передача, которую транслируют более трехсот станций по всему миру!» Камера переключилась на пятнадцатитысячный зал Евангелистского центра Баффета, который был забит до отказа, — паства жадно ловила каждое слово своего проповедника. Оператор хорошо знал, как показать Джерри Баффета в самом выгодном ракурсе: он медленно увеличивал изображение, концентрируясь на загорелом лице евангелиста, его квадратной челюсти и полных энергии синих глазах.

— В то время как Господь предупреждает нас все более растущим числом землетрясений и цунами, которые продолжают забирать жизни людей и нести разрушения, конец света ближе, чем вы думаете, друзья мои! — громогласно заявил Баффет. — Некоторые весьма скептически настроены по отношению к грядущему Армагеддону, но, если американский народ не свернет со своего порочного пути, если мы не обратимся к Богу, пророчество Исайи сбудется!

Баффет двумя руками ухватился за массивную кафедру и принялся читать главу 24 предсказаний пророка Исайи:

— «Зрите… зашатается земля, как пьяный… и упадет она, и уже не встанет!» Это, друзья мои, четкое предупреждение одного из величайших пророков всех времен о приближающемся смещении географического полюса. Все, что изрек Исайя, либо уже сбылось, либо сбудется. Сдвиг географического полюса Земли будет наказанием Господним этому грешному миру, так же, как Он наказал древних израильтян, отвернувшихся от заповедей и поклонившихся золотому тельцу. В главе тринадцатой Исайя говорит: «Для сего потрясу небо, и земля сдвинется с места своего». Тех, кто думает только о деньгах, кто погряз в грехах плоти, кто повернулся спиной к Господу нашему Всемогущему… Смещение полюсов поглотит их в первую очередь!

Чтобы его слова произвели максимальный эффект, Баффет выдержал паузу, прерываемую возгласами страха и благоговейного ужаса.

— Но те, кто по-настоящему убоится Господа, — не Аллаха, не Яхве или какого-либо иного ложного бога, но единого истинного Господа, явившего себя в образе Бога нашего Иисуса Христа, — во время грядущего Армагеддона вы вознесетесь и будете спасены! — Баффет вышел из-за кафедры и пошел по громадной сцене, продолжая говорить еще более убедительно: — Предостережения Господни, друзья мои, звучат не только из уст Исайи, они содержатся в Книге Откровений, они есть в Евангелии от Луки, глава двадцать первая, где великий целитель и наперсник апостола Павла очень недвусмысленно предупреждает о надвигающейся катастрофе, предсказывая, что «восшумит море и хлынет на землю».

Он двинулся обратно к кафедре.

— В прессе сейчас публикуется много всякой чепухи, — продолжал он уже более спокойным голосом. — Порой вы можете прочесть о 2012 годе — о древних варварах и их пропавшем Кодексе, — но существует только один кодекс, который мы должны принимать, — торжественно произнес он, поднимая вверх Библию, — и это — слово Господне. Будьте готовы, друзья мои! Мы не знаем ни дня, ни часа, но перед нами божественные знаки — цунами, землетрясения, разрушительные пожары, извержения вулканов. Ураган «Катрина» — наказание Господне для города, известного распущенностью и греховностью, — был всего лишь прообразом той реальной катастрофы, которая ожидает нас, поскольку терпение даже всемогущего Господа имеет свои пределы!

Алета с раздражением выключила телевизор. Она уже очень давно отбросила идею о разгневанном Боге, ниспосылающем кару на своих рабов, и она никогда не могла согласиться с утверждением христиан, что существует только один путь. В дверном замке щелкнул ключ, и в номер вошел О’Коннор с двумя большими рюкзаками и пластиковым пакетом поменьше.

— Завтра ночью мы уплываем на небольшом контейнеровозе, который следует в Гавану. Оттуда мы пересечем Карибское море, пройдем через Панамский канал и направимся на север в Пуэрто-Кетцаль на тихоокеанском побережье Гватемалы.

— Это мало напоминает роскошый морской круиз, — заметила Алета; в ее испанском акценте слышалась ирония.

— Да уж, это точно. Другая проблема заключается в том, что там есть только одна каюта и нам с вами придется стать мужем и женой.

— Что?

— Капитан судна — очень строгий католик, но не переживайте: спать будем на двухъярусных койках, — ухмыльнувшись, сказал О’Коннор. — А в настоящий момент, — он открыл пакет и достал оттуда пачку кетцалей, — вот немного местной валюты и осветлитель «Супер Блонд» от фирмы «Л’Ореаль», а также краска для волос той же фирмы оттенка «пепельная блондинка».

— Полагаю, что все это для меня.

— В комплекте с парой острых ножниц.

Алета скорчила гримасу.

— Послушайте, я понимаю, что вы, видимо, гордитесь своими волосами, и у вас для этого есть все основания. Они просто великолепны, но…

— Приберегите свою грубую лесть, О’Коннор, для другого случая.

— …но вы сами видели, на что способны эти ребята. Чужая жизнь для них ничего не стоит. Человек для них определяется только суммой и чеком, который за него выписан. Это все старые фокусы, но, если они помогут нам выиграть час-другой, они спасут вам жизнь.

— Простите меня, я не хотела показаться неблагодарной, но к вашему миру нужно хотя бы немного привыкнуть. В котором часу мы уезжаем?

— Корабль отходит завтра ночью с отливом, где-то около полуночи. Вот ваш новый паспорт, — сказал О’Коннор, вручая Алете эквадорский паспорт вишневого цвета с золотым тисненым гербом, изображавшим гигантского кондора на вершине горы Чимборасо. — Мы подправили ваше фото, чтобы на нем оказалась пепельная блондинка.

— Так я из Эквадора?

— Они будут искать гражданку Гватемалы. Вы говорите по-испански, как и все эквадорцы.

* * *


А в это время на другом конце города двое патрульных полицейских проезжали по Грайфсвальдерштрассе, неподалеку от Центрального вокзала Гамбурга, и остановили свой серебристо-синий БМВ рядом со старенькой «тойотой».

— Номерные знаки не те, — сказал более молодой из двух полицейских.

— Не те, — согласился другой, — но модель и вмятина слева на бампере совпадают с описанием. Вбей-ка этот регистрационный номер в базу данных, и посмотрим, что она нам скажет.

* * *


На другом берегу Атлантического океана в штаб-квартире ЦРУ в Лэнгли не было еще и шести часов утра, но Говард Уайли уже приехал на работу, злой и раздраженный из-за того, что дело застыло на мертвой точке.

Он направился в оперативный штаб.

— Что нового? — спросил он у начальника штаба.

— Австрийская полиция обнаружила труп нашего агента в обгоревшей машине в овраге на берегу ручья. Наш осведомитель недавно сообщил мне, что в лесу под Фрайштадтом была найдена арендованная машина, похожая по описанию на ту, в которой путешествовали Тутанхамон и Нефертити, — ответил Ларри Дэвис, показывая на одной из электронных карт маленький городок в Северной Австрии.

— Какого черта они там делали?

— Мы сейчас выясняем это, — сказал Дэвис.

— Возможно, они выбрали путь через Чешскую Республику, чтобы попытаться сбить нас со следа, — предположила Эллен Родригес.

Под глазами у нее лежали черные тени. За исключением Дэвиса, который вошел в комнату только перед самым появлением Уайли, все остальные оставались на местах всю ночь — операция «Майя» не прерывалась.

— А на чем базируются ваши догадки, офицер Родригес? — фыркнул Уайли.

— Если хотите, назовите это интуицией, но мы установили наблюдение за большими аэропортами и железнодорожными станциями, а О’Коннор должен был ожидать этого. Для розыска этих двоих нам не удастся ограничиться только нашими людьми в этих странах. Чтобы появилась какая-то надежда отследить, какую именно границу они пересекут, нам необходимо поставить на ноги полицию и таможенную службу в Австрии, Германии и Чехии.

— А после этого нас просто сожрут, когда нам придется объяснить конгрессу и Белому дому, зачем мы взорвали этот мусоровоз в чужой стране! — Уайли резко повернулся к начальнику оперативного штаба. — Какой информацией мы располагаем насчет конечного пункта их назначения?

Дэвис замялся и беспомощно взглянул на Родригес.

— Я думаю, они попытаются как можно скорее добраться до Гватемалы, возможно — до Тикаля, поскольку Кодекс майя якобы находится именно там, — сказала она. — Следуя вашим инструкциям, я уже предупредила наш гватемальский офис. Они возьмут под наблюдение аэропорты и основные точки пересечения границ, а также будут прорабатывать возможные местонахождения Кодекса.

— А поезда? — спросил Уайли.

Родригес глубоко вздохнула.

— В Гватемале железная дорога закрыта с 2007 года.

Уайли бросил на нее испепеляющий взгляд.

— Как бы там ни было, я хочу, чтобы этих двоих нашли и уничтожили, пока они не успели создать нам новые проблемы, в Германии, Чехии или где бы они в данный момент, черт побери, ни находились. А в настоящее время я хочу, чтобы была перекрыта вся граница Гватемалы, включая пункты ее пересечения со стороны Мексики, Белиза, Гондураса и Сальвадора, а также все порты. И мне необходим этот Кодекс!

Уайли отвел Дэвиса в маленькую комнату рядом с оперативным штабом, известную как «конус молчания».

— Эта Родригес превращается в головную боль для нас, и у нее к тому же слишком уж тесные связи с Белым домом. Послезавтра на Аляске состоится брифинг по программе ПИССАВМ. Отправьте ее туда представителем от ЦРУ, пока я не организую так, чтобы выбросить ее отсюда — раз и навсегда.




45


Гакона, Аляска

За окном оперативного штаба программы ПИССАВМ косо падал снег, поблескивая в холодных лучах декабрьского солнца. Директор Гаконы доктор Натаниэль Б. Херши был мужчиной очень крепкого телосложения. В молодые годы этот физик-ядерщик играл на позиции квотербека за профессиональный клуб американского футбола «Вашингтон Редскинз» и с тех пор продолжал тренироваться каждый день, но только не сегодня. Потому что сегодня он лично проводил брифинг по возможностям проекта ПИССАВМ перед заместителями начальников штабов Военно-морского флота, армии и Военно-воздушных сил, где также присутствовали помощник командующего корпуса морской пехоты, представитель ЦРУ и высокопоставленное гражданское начальство из Пентагона.

— Разработки ПИССАВМ находятся на самом передовом рубеже современной науки, — начал доктор Херши. — За короткий промежуток времени, всего за несколько лет, мы достигли уровня, на котором можем генерировать на земле мощность в 3,6 миллиона ватт. А поскольку у нас есть очень большая фазированная антенна, охватывающая площадь почти в пятнадцать гектаров, мы имеем возможность направлять эту энергию узким пучком туда, куда это нам нужно, прорывая ионосферу электромагнитным излучением мощностью более трех гигаватт или трех миллиардов ватт.

Глаза Родригес округлились. Эллен не только умела бегло говорить по-испански и по-немецки; еще подростком она с наивысшим отличием закончила один малоизвестный колледж в Бронксе и получила стипендию для поступления в Колумбийский университет, где она специализировалась в области физики природных явлений. За короткое время до своего отъезда из Лэнгли она постаралась как можно подробнее изучить всю информацию о ПИССАВМ и уже пришла к заключению, что попытка вмешаться в деликатное равновесие Земли является полным безумием.

Доктор Херши включил на дисплее изображение ионосферы — верхней части атмосферы, протянувшейся от поверхности Земли почти на 1000 километров и состоящей из электронов и заряженных частиц — ионов.

— Как известно большинству из присутствующих, ионосфера играет очень важную роль для систем коммуникации: действуя в качестве зеркала для радиоволн, она позволяет нам устанавливать связь на больших расстояниях. Но пока еще не очень понятен тот эффект, который могут оказывать на нее пуски межконтинентальных баллистических ракет из России, Китая, а в будущем — из таких непредсказуемых государств, как Северная Корея и Иран.

— Можно ли использовать ваш проект, чтобы отклонять их от курса? — спросил невысокий военный из корпуса морской пехоты с четырьмя звездами на погонах.[106 - Четыре звезды на погонах соответствуют званию полного генерала.]

— Это один из вопросов, который мы пытаемся прояснить, генерал, — ответил доктор Херши, включая следующий кадр компьютерной презентации. — Мы считаем, что, направляя излучение в три миллиарда ватт в отдельную точку ионосферы, мы сможем фактически приподнять ее край в этом месте на расстояние до восьмидесяти километров, и вполне вероятно, что это поможет сбить с курса любую из приближающихся ракет.

— Но если вы выпустите в ионосферу три миллиарда ватт, доктор Херши, и отодвинете ее края на восемьдесят километров в космос, вся эта энергия должна будет куда-то деваться, а именно — она будет передана частицам самой атмосферы. Я права? — Родригес сидела в задних рядах небольшой комнаты для брифингов, но голос ее прозвучал настолько авторитетно и уверенно, что это заставило некоторых начальников в первом ряду обернуться.

— Я не понимаю, к чему вы клоните, — парировал Херши, и его серо-голубые глаза внезапно превратились в стальные. Ему доводилось отвечать на подобные вопросы во время дней открытых дверей, но во время сверхсекретного брифинга он такого явно не ожидал.

— Если я не ошибаюсь, излучение в три миллиарда ватт вызовет выброс громадного количества тепла в ионосферу, нарушая ее нормальный баланс. Существует ли вероятность того, что вся эта энергия может отразиться обратно? Точно так же, как это происходит при разряде молнии, только с намного большей мощностью?

Плотно сжатые губы доктора Херши изобразили улыбку.

— Я бы привел здесь аналогию с пальцем, опущенным в ведро с водой: как только вы вынимаете палец, отверстие мгновенно исчезает. — Херши взглянул на Тайлера Джексона, ведущего ученого ЦРУ по проекту ПИССАВМ; во взгляде его читался немой вопрос — как на этот брифинг можно было допускать таких людей, как офицер Родригес?

— Очень наглядно, лучше и не скажешь, доктор Херши, — нараспев произнес генерал из корпуса морской пехоты. — А теперь, если дамская команда с последних рядов не имеет ничего против, я все-таки хотел бы услышать все остальное, что вы хотели нам рассказать.

Херши самодовольно улыбнулся.

— Благодарю вас, генерал. В рамках нашей программы мы намерены провести три основных эксперимента. Первый, о котором я уже вкратце упомянул, заключается в десятиминутном выбросе сверхвысокой энергии в точку над северной частью Тихого океана. Перед тем, как мы включим свой луч, с базы Военно-воздушных сил Ванденберг в Калифорнии будет выпущена ракета дальнего радиуса действия, которую мы затем отклоним от ее первоначального курса в сторону Северного Ледовитого океана.

Заместитель начальника штаба Военно-воздушных сил США с энтузиазмом закивал головой.

— В прошлом в рамках национальной программы противоракетной обороны мы запускали ракеты-перехватчики с атолла Квайялейн на Маршалловых островах, но их эффективность не составляла даже одного процента. А эта возможность даст нам еще один способ борьбы с ракетами противника.

Родригес только покачала головой, убежденная в том, что ни один человек из присутствующих в этой комнате не отдает себе отчет в том, с чем они играют.

— Второй эксперимент предусматривает генерирование электромагнитных волн сверхнизких частот, или СНЧ, — продолжал Херши, указывая на экран, где были показаны слои атмосферы Земли. — На высотах от ста до ста пятидесяти километров от поверхности Земли существуют так называемые токовые струи. Фактически они представляют собой реки из электронов и электричества, текущие через ионосферу. Мы намерены направить на них лучи сверхвысокой энергии, что изменит природу токовых струй и сгенерирует лучи СНЧ, которые можно будет использовать для связи с нашими подлодками на очень больших расстояниях. — После этих слов одобрительно закивал уже заместитель начальника штаба ВМФ.

— Волны СНЧ также можно эффективно использовать для рентгеноскопии Земли, а это, как мы надеемся, поможет нам находить подземные туннели в таких странах, как Иран, которые прячут свои ядерные заводы так глубоко под землей, что даже наши датчики, установленные на спутниках, с большим трудом обнаруживают их. — Херши сделал паузу, чтобы слушатели прониклись потенциальными возможностями программы ПИССАВМ.

Родригес воспользовалась представившимся шансом, чтобы сбить парадный настрой и спустить этих людей с небес на землю.

— Сейсмическая томография, доктор Херши, используется уже очень давно, например, для поисков месторождений нефти и газа, — начала она, — и если кто-то в этой комнате, возможно, незнаком с этим методом, скажу, что при этом сырая нефть и природный газ отражают звуковые волны на разных частотах, что позволяет геологам идентифицировать их природу и места залегания. Но этот способ использует энергию от тридцати до сорока ватт, чего более чем достаточно, чтобы пробиться сквозь скальную породу. Мы сейчас говорим о том, чтобы нанести удар по поверхности Земли мощностью в три миллиарда ватт. Имеем ли мы представление о том, что может произойти с тонким равновесием Земли, если вы направите в нее такую энергию?

Доктор Херши набрал в грудь побольше воздуха и закатил глаза к потолку.

— Именно поэтому мы и производим наши эксперименты, доктор Родригес, чтобы выяснить это, — холодно ответил он. — И если вы думаете, что русские, китайцы или индусы не построили свои научно-исследовательские станции, подобные вот этой, подумайте еще раз. — Он схватил пульт дистанционного управления и, пролистав несколько кадров, остановился на сделанном со спутника снимке громадной радиоантенны в Нижегородской области России. — Эта фотография получена с наших спутников «Ки-Хоул» в прошлом месяце, — пояснил Херши. — Разрешение изображения здесь до полуметра, и вы можете четко различить улицы и здания небольшого городка Васильсурск на реке Волге, рядом с которым расположена русская установка по разогреву атмосферы «Сура»… вот здесь. — Херши взглянул на Родригес и лазерной указкой очертил на экране систему из 144 дипольных излучателей, расположенных в форме квадрата со стороной 300 метров. — Эта станция была запущена в 1981 году, задолго до нашей, и она способна генерировать излучение с эффективной мощностью в сто девяносто миллионов ватт.

— Что ж, тогда все в порядке, — пробормотала себе под нос Родригес.

— Китайцы тоже не отсиживаются в роли пассивных наблюдателей, — продолжал Херши, щелкнув кнопкой пульта дистанционного управления. — Этот снимок был сделан в Синьцзян-Уйгурском автономном районе — самой большой и самой западной провинции Китая, которая со стратегической точки зрения является одной из наиболее важных. — Херши снова навел на экран лазерную указку. — По площади она превосходит Западную Европу и граничит на юге с Тибетом, на востоке — с Монголией, на севере — с Россией, а на западе — с Индией, Пакистаном, Казахстаном, Кыргызстаном, Таджикистаном и Афганистаном. На следующем кадре четко видна антенная система Синьцзянской ионосферной лаборатории, расположенной в точке с координатами 40°24′ северной широты и 93°38′ восточной долготы.

— Мы знаем, что русские работают над вопросами управления погодой, но что нам известно о возможностях Китая в этой сфере? — спросил заместитель начальника штаба по морским операциям.

— Не так много, как нам бы того хотелось, сэр, но меня заверили, что, пока мы с вами говорим об этом, ЦРУ уже работает над данной проблемой.

— Тот, кто контролирует погоду, контролирует мир, доктор Херши, — заметил адмирал. — Русские уже достигли определенных успехов в том, чтобы с помощью взрывных устройств менять направление токовой струи над Сибирью, что должно сделать зимы там менее суровыми, и мне также докладывают, что они работают над управлением ураганами и циклонами.

— Совершенно верно, адмирал, и это как раз подводит меня к описанию нашего третьего эксперимента, — ответил доктор Херши, бросив злобный взгляд на Родригес. — Наши исследования еще не завершены, но есть все основания полагать, что ураганы, торнадо, вулканы и землетрясения могут контролироваться и активизироваться по желанию человека. И эту форму погодного оружия массового поражения мы собираемся усовершенствовать прежде, чем нас успеют обойти русские и китайцы.

* * *


Ни Джексон, ни Родригес не были особо удивлены, когда их не включили в список приглашенных на неформальную беседу во время ленча, и им пришлось обедать вместе в столовой.

— Ваши опасения абсолютно справедливы, — сказал Джексон, когда после еды они пили весьма сомнительный кофе. — Мы действительно способны генерировать волны СНЧ с мощностью, достаточной для обнаружения подземных туннелей, и можем подорвать их с помощью теплового излучения, но с точностью есть большие проблемы.

— Их можно преодолеть?

— Теоретически — да. Использование ионосферы в качестве линзы для отражения волн назад на цель — слишком грубый и неточный метод, поэтому они планируют применить ракету «Минитмен», которой можно маневрировать на известной позиции. Ее внешний корпус будет иметь специальную конфигурацию, чтобы действовать в качестве отражающей линзы.

Родригес дала Джексону свою визитную карточку.

— Этот мобильный телефон чистый… система его не прослушивает. Если дела пойдут совсем плохо, позвоните мне. Я раньше работала в Белом доме, и мой бывший босс Эндрю Рид сейчас глава администрации президента.




46


Гамбург

О’Коннор направил водителя такси мимо подъездных железнодорожных путей в конец Буххайстерштрассе. Он вытащил из багажника рюкзаки с упакованными в них бесценными статуэтками, расплатился с таксистом, а затем внимательно осмотрел всю Буххайстерштрассе и окрестности самого порта. Удовлетворенный увиденным, он кивнул Алете:

— Пойдемте.

По полночному небу неслись облака, из-за которых время от времени выглядывала неполная луна, освещая чернильные воды Эльбы в 120 километрах выше по течению от места впадения реки в Северную Атлантику. Вместе они неторопливо прошли вдоль бетонного пирса, мимо складов, мимо гор морских контейнеров и мощных вилочных погрузчиков, которые использовались, чтобы устанавливать эти контейнеры под портальные краны. В дальнем конце пристани вырисовывался контур поржавевшего торгового судна «Галапагос» — контейнеровоза водоизмещением 15 000 тонн. Из почерневшей трубы валил дым: перед отплытием механики разогревали котел до необходимого давления пара.

— А таможенная и иммиграционная служба будут дожидаться нас? — нервничая, спросила Алета.

— Если нам немного повезет, они не станут беспокоиться из-за маленького грузового судна, особенно в это время суток. Хотя капитан, возможно, попросит вас показать свой паспорт, а также пригласит нас к себе в каюту — в зависимости от того, насколько он будет занят последними приготовлениями к отплытию. Оставайтесь такой же очаровательной, как обычно, но не более того; нам не стоит приводить всю команду в излишнее возбуждение в первую же ночь, — добавил О’Коннор с озорной улыбкой.

— Если бы мы были в каком-нибудь другом месте, я бы вас пнула! — сказала Алета, улыбаясь про себя.

Перспектива пересечь Атлантику в компании этого лихого ирландца была столь же заманчивой, сколь и действующей на нервы, но ее улыбка быстро испарилась, когда она заметила двух мужчин в форме, спускавшихся с корабля по трапу.

— Не останавливайтесь. Ведите себя естественно, — мягко сказал О’Коннор, мысленно прокручивая разные варианты по мере того, как эти двое приближались к ним.

* * *


— Черт побери, за кого она себя принимает! — раздраженно бросил Говард Уайли своему начальнику оперативного штаба; его буквально трясло от злости, поскольку директор ЦРУ только что потребовал у него объяснений. Вопросы Родригес на брифинге по ПИССАВМ заставили многих в коридорах власти озадаченно поднять брови.

— Я думаю, она просто не осознает потенциала экспериментов ПИССАВМ, — согласился Ларри Дэвис, принимая весь напор тирады Уайли на себя и потея от этого больше обычного.

— Даже если ей в задницу въедет трамвай из Сан-Франциско, эта Родригес не поймет этого, пока из него не выберутся пассажиры… А вам давно уже пора бить тревогу и звонить во все колокола насчет нее. Я хочу ее голову на блюде в тот же миг, как она снова войдет в это здание. Она уволена!

— А если она обратится к прессе?

— Мы посадим ее за решетку. Как и все прочие ублюдки здесь, она подписывала протокол о неразглашении секретной информации и, если она только попробует открыть свой большой рот, моргнуть не успеет, как окажется в тюрьме.

— Со всем моим уважением, господин заместитель директора, я не защищаю Родригес, но протокол о неразглашении не уберег в свое время Валери Плейм,[107 - Валери Плейм — скандально известный бывший секретный агент ЦРУ, обратившаяся в суд с иском против вице-президента США Ричарда Чейни, бывшего руководителя его аппарата Льюиса Либби и советника президента Джорджа Буша Карла Роува.] и если Родригес подаст в суд…

— Пусть только попробует! Она никогда не выиграет, а мы в ходе процесса выкачаем все деньги с ее банковского счета.

— Она, конечно, не выиграет дело, — настаивал Дэвис, — но на нас набросятся все пацифисты. До сих пор им не удавалось привлечь внимание прессы к проекту ПИССАВМ, а такой ход событий развяжет им руки, и наш директор будет недоволен еще больше, чем сейчас.

— Тогда что вы предлагаете?

— Только что подал в отставку начальник нашей резидентуры в Гватемала-сити. Почему бы нам не заслать Родригес туда?

— Начальником резидентуры? Вы в своем уме, Дэвис?

— Подумайте об этом, сэр. Гватемала — жуткая дыра, и нам не хватало там персонала задолго до того, как на горизонте показался этот Кодекс, не говоря уже о том, что начальник резидентуры ушел в отставку. Родригес же с момента своего приезда начнет вкалывать. Вы можете объявить это продвижением по службе для нее; вам не придется морочить себе голову, какого еще случайного придурка поставить на это место, а параллельно она исчезнет с наших глаз. Если же все это закончится провалом, вы всегда сможете убрать ее оттуда, и тогда она сама, вероятно, подаст в отставку.

— Приходится только сожалеть, что у нас нет никого на Северном полюсе, — проворчал Уайли. — По крайней мере, там она могла бы отморозить свои сиськи. Хорошо, пусть все так и будет, — наконец произнес он. — А тем временем, что вы мне скажете про нашего Тутанхамона и ту, вторую сучку?

— Мы продолжаем искать. Мы проследили их до Гамбурга, но оттуда они могли уехать поездом.

— Я хочу, чтобы вы их нашли, и как можно скорее!

* * *


— Guten Abend![108 - Добрый вечер! (нем.)] — О’Коннор широко улыбнулся двум офицерам, шедшим по пирсу им навстречу.

— Abend! — ответил один из них.

— Кто это был? — спросила Алета, слегка переведя дыхание, когда мужчины прошли мимо.

О’Коннор пожал плечами.

— Понятия не имею, но они с торгового флота, не таможенники и не полицейские. Смотрите под ноги, — предупредил он, когда они подошли к трапу.

— Вы явились прямо впритык, — недовольно пробурчал корабельный стюард, когда они поднялись на палубу. — Мы отплываем через двадцать минут.

— Просим прощения, — извинился О’Коннор.

— Капитан сейчас на мостике, — ответил стюард. — Я провожу вас в каюту, а потом он хочет посмотреть на ваши паспорта. Следуйте за мной, — бросил он и засеменил по ступеням межпалубной лестницы у левого борта.

— Теперь мяч на стороне противника, будем ждать их хода, — прошептал О’Коннор.

— Прекратите! — тоже шепотом ответила Алета, сдерживая нервное хихиканье.

* * *


Алета и О’Коннор стояли у поручней на левом крыле мостика. Алета следила за тем, как два буксира вытащили их судно из гавани на середину Эльбы. В лучах мощных прожекторов, освещавших носовую часть «Галапагоса», команда выбирала на палубу тяжелые буксирные тросы. О’Коннор тем временем внимательно осматривал территорию порта до самой Буххайстерштрассе, не сел ли им кто-нибудь на хвост.

— Похоже, капитана не слишком интересуют наши документы, — заметила Алета, пока торговое судно «Галапагос» медленно выруливало на центральное течение.

— Эта была еще одна причина, по которой я выбрал время нашего появления здесь — перед самым отплытием: в данный момент у него масса других дел, и расслабляться ему не придется, пока корабль не выйдет через Ла-Манш в Атлантический океан.

— Малый вперед, — скомандовал капитан. В машинном отделении под ними тронулся с места и начал медленно вращаться блестящий гребной вал, приводимый в движение мощным корабельным дизелем «Хитачи-Ман».

* * *


Говард Уайли заглянул в окошко биометрического сканера системы безопасности, установленного перед входом в штаб операции «Майя». Мощная система мгновенно рассчитала алгоритм и проанализировала картину радужной оболочки глаз Уайли. Двух одинаковых радужных оболочек не существует: даже у близнецов они разные. Система безопасности, которую Уайли применял для операции «Майя», была намного более жесткой, чем простая проверка отпечатков пальцев. На пульте загорелся зеленый огонек, и он зашел в комнату как раз в тот момент, когда на экране компьютера Ларри Дэвиса появилось сообщение из берлинского офиса ЦРУ:






— Проклятье! Можем мы направить кого-нибудь к ним на борт?

Дэвис покачал головой.

— Сейчас они уже вышли из устья Эльбы и находятся в Ла-Манше.

— Передайте Родригес, что, когда она окажется в Гватемала-сити, ее первой задачей будет организовать, чтобы один из членов экипажа заболел и его заменили в Гаване. Тутанхамон и Нефертити могут просто случайно выпасть за борт, а остальное уже закончат акулы.

* * *


— Этот корабельный стюард при более тесном знакомстве оказался не таким уж плохим парнем. У него даже есть довольно приличный винный погребок, — сказал О’Коннор, вытаскивая пробку из бутылки эльзасского рислинга.

Они находились в море уже больше недели, и за это время О’Коннор поставил себе задачей переговорить и познакомиться со всеми членами команды. В данный момент он был вполне уверен в том, что из Гамбурга они вышли, не имея за собой хвоста… пока что. Вначале «Галапагос» продвигался довольно быстро, и сейчас они находились посреди Северной Атлантики, к западу от группы Азорских островов, но увеличившееся волнение заставило капитана сбросить скорость до десяти узлов. После ужина О’Коннор и Алета отправились к себе в каюту, которая находилась как раз под капитанским мостиком и из которой через большие квадратные иллюминаторы открывался вид на передние палубы и носовую часть судна.

— Prost. — О’Коннор поднял свой бокал.

Алета тоже подняла свой, но тут же схватилась за стол, потому что «Галапагос» накренился на правый борт, зарывшись в большую волну. Белая вода захлестнула нос судна и, окатив пеной передние контейнеры, через штормовые портики ушла обратно за борт.

— Подобным образом в море теряется приблизительно десять тысяч контейнеров в год, — лениво заметил О’Коннор, смакуя тонкий цитрусовый привкус рислинга. — В прошлом году на побережье Сомали выбросило контейнер, забитый тысячами упаковок картофельных чипсов, — то-то местным детишкам радости было.

Алета улыбнулась и посмотрела в иллюминатор на вздымавшиеся впереди темные водяные горы. Ветер ревел в оснастке корабельных кранов и срывал хлопья пены с гребней волн. Она снова взглянула на О’Коннора.

— Знаете, если бы кто-нибудь сказал мне, что однажды я буду сидеть в каюте с ирландцем, охраняя две бесценные статуэтки, и прихлебывать рислинг — кстати, очень хороший, — удирая при этом от шайки наемных убийц, я бы решила, что человек этот явно рехнулся.

— Такова жизнь, которую нам приходится вести; и, к большому сожалению, ваша жизнь не войдет в свою привычную колею еще некоторое время, по крайней мере, пока мы не найдем Кодекс. — О’Коннор замолчал, взвешивая, насколько болезненным для нее может оказаться его следующий вопрос. — А что произошло в Сан-Маркосе? Если, конечно, вам не слишком больно вспоминать об этом. — О’Коннор до сих пор не мог понять, почему некоторые из самых влиятельных людей Вашингтона хотели смерти Алеты.

Алета вздохнула.

— Да нет, это уже не настолько болезненно, хотя я по-прежнему хочу, чтобы виновные были привлечены к ответственности. — Она снова схватилась за край стола, поскольку «Галапагос» опять зарылся в основание большой волны.

Весь корабль содрогнулся, и его нос скрылся из виду, окутанный тучей брызг и белой пены. — Мне тогда было всего восемь. Мой отец был проповедником без духовного сана в маленькой католической церквушке в Сан-Маркосе.

— Но ведь изначально он был иудеем?

Алета кивнула.

— Он был иудеем с рождения и до конца, но, как я уже рассказывала вам в Маутхаузене, архиепископ Анджело Ронкалли, который позднее стал Папой Иоанном XXIII, помог моему отцу скрыться от фашистов. Ронкалли часто просиживал ночи напролет, выписывая для еврейских детей сертификаты о принятии ими католического христианства. — В глазах Алеты стояли слезы. — Отец говорил, что Ронкалли был именно таким, каким должен быть настоящий священник. Во время их побега утонула моя тетя Ребекка, но отец всегда помнил о доброте Ронкалли. Мои дедушка и бабушка были иудеями и очень верующими людьми, но я думаю, что отец посвятил себя католической вере из уважения к Ронкалли. Время от времени отца приглашали выступить с проповедью в более крупной церкви в Сан-Педро — это пятнадцать минут на лодке от Сан-Маркоса.

Дальнейший рассказ Алеты перенес О’Коннора на северо-западное побережье прекрасного озера в далекий 1982 год.

* * *


Ариэль Вайцман взялся руками за кафедру старенькой побеленной церкви, стоявшей на возвышении над Сан-Педро и озером. Его темные курчавые волосы уже давно поседели, а лицо с тонкими чертами приобрело с годами печать мудрости и сострадания. Некоторые из пришедших сюда жителей деревни нервно ерзали на широких деревянных скамьях, глаза их были полны тревоги и страха.

— Отправляя сегодняшнюю мессу, вспомним в наших молитвах архиепископа Оскара Ромеро, — начал Ариэль. — Два года прошло с того дня, когда он был безжалостно застрелен во время проведения божественной литургии неподалеку отсюда, в Сальвадоре. И лидер бригад смерти Сан-Сальвадора майор Роберто д’Обюиссон так никогда и не был привлечен к ответственности. У д’Обюиссона была кличка Боб Паяльная Лампа, по его любимой форме пыток; а еще он известен тем, что, подбрасывая в воздух грудных детей, стрелял в них, оттачивая меткость. И тем не менее, когда д’Обюиссон посещает Вашингтон, его встречают там как дорогого гостя.

Ариэль взглянул на свою семью, расположившуюся на передней скамье. Мальчишки-близнецы были неугомонными, но маленькая Алета внимательно смотрела на него — взгляд ее больших карих глаз был, как всегда, пытлив, блестящие черные волосы завязаны сзади в «конский хвост». Миша, жена Ариэля, с которой они были вместе уже пятнадцать лет, пыталась успокоить близнецов с нежной улыбкой на лице.

— В Центральной и Южной Америке Соединенные Штаты поддерживают бесчеловечные жестокие режимы, которые систематически убивают мирных жителей. Шестая заповедь очень понятна, Господь говорит об этом также во второй и пятой книгах Ветхого Завета, и тем не менее в Чили Соединенные Штаты поддержали переворот, помогли сбросить демократически избранного президента Сальвадора Альенде и поставили на его место кровавого убийцу Аугусто Пиночета. При поддержке ЦРУ приспешники Пиночета замучили и убили десятки тысяч чилийцев, выступавших против жестокого диктаторского режима. Соединенные Штаты Америки вовсю проповедуют принципы демократии, но придерживаются их только в тех случаях, когда это дает нужные им результаты. — Ариэль взял паузу.

Campesinos, крестьяне, простые жители Сан-Педро, которые зарабатывали свой хлеб тяжким трудом на кофейных плантациях и маисовых полях, занервничали; но Ариэль знал, что, если никто не скажет слова в защиту их интересов, убийства будут продолжаться.

На другой стороне городской площади, рядом с ветхим складом, на деревянных стенах которого было написано Cristo viene! — «Иисус идет!», стоял Говард Уайли. Взгляд его сканировал двор перед церковью. Назначенный начальником резидентуры ЦРУ при посольстве США в Гватемала-сити два года назад, в свои тридцать лет он был одним из самых молодых полевых командиров агентства. Уайли обернулся к майору Рамалесу, офицеру гватемальской армии, командовавшему «эскадроном смерти», которому было приказано покончить с мятежными настроениями, нарастающими в районе озера Атитлан.

— Все готово, Comandante?

Рамалес теребил пальцами свои аккуратно подстриженные черные усики.

— Si. Вам стоит только отдать приказ.

Уайли поправил наушник. Проповедь Ариэля Вайцмана было слышно громко и четко.

— Здесь, в Гватемале, президент Рейган поддерживает генерала Монтта — еще одного безжалостного убийцу, прошедшего подготовку в «Школе Америк» в Форт Беннингс, штат Джорджия. И это уже не в первый раз, когда Соединенные Штаты приводят к власти в Гватемале правительство, которое выбирают сами, — напомнил Ариэль своей пастве. — Многие из вас помнят, как администрация Эйзенхауэра вместе с ЦРУ свергли избранного демократическим путем президента Арбенса, поставив на его место свою марионетку, полковника Армаса. Сегодня я взываю к генералу Монтту: отзовите своих солдат обратно в их казармы, где они не смогут больше насиловать и убивать наших женщин и детей…

Внезапно проповедь Ариэля была прервана солдатами в камуфляже, которые плечами выбили тяжелые деревянные двери, разнеся их в щепки о побеленную каменную кладку. В церковь тут же ворвались и другие военные, открыв оглушительную стрельбу из пулеметов и автоматических винтовок. Под пулями, отскакивающими от стен рикошетом, рассыпались витиеватые витражные стекла церковных окон. Под сводами старой церкви разносились крики прихожан, многие из которых приняли свою смерть прямо на месте. Ариэль схватился за грудь, на рубашке его расплывалось большое пятно крови, и он упал вперед на поручни кафедры. Алета отчаянно закричала, когда безжизненное тело ее матери осело в проход между скамьями. Из разорванной артерии на шее Миши хлестала кровь. Близнецы, которые стояли на скамье, упали одновременно, когда солдаты принялись косить крестьян очередями из автоматического оружия. Со слезами на глазах Алета на четвереньках проползла по проходу и выскользнула на улицу через боковые двери церкви.

* * *


Чуть позже, потрясенная и онемевшая от испуга, Алета смотрела из кустов в церковном саду, как солдаты забрасывали тела в большие грузовики. Вдруг среди трупов застонал и пошевелился маленький мальчик, и один из солдат запрыгнул в кузов. Несколькими ударами своего острого, как бритва, мачете он отрубил ребенку голову. В отдалении другие солдаты складывали свой жуткий груз у подножия вулкана Сан-Педро, сбрасывая мертвые тела в выкопанную накануне яму.

Тогда Алета не могла знать, что, хотя большинство campesinos погибли, некоторые из них, включая ее брата, были все еще живы. Склоны вулкана содрогнулись от взрывов. Если в яме замечали хотя бы малейшее движение, кто-нибудь из солдат с криком «Granada!» швырял туда ручную гранату. Слезы продолжали бежать по щекам Алеты. Она видела, как грузовик отъехал, и на городской площади остались только офицеры, которые смеялись и шутили с невысоким белым человеком, одетым в желтовато-коричневый костюм «сафари». У него было бледное веснушчатое лицо и непослушные рыжеватые волосы. В конце концов белый человек вместе с одним из офицеров сел в командирский автомобиль и уехал в сторону небольшой пристани у подножия холма.

* * *


Контейнеровоз врезался в очередную большую волну, и его нос захлестнул пенный гребень.

— Мне ужасно, ужасно жаль, что так произошло, — просто сказал О’Коннор. — ЦРУ за все эти годы совершило несколько вопиющих ошибок, и его кампания в Латинской Америке была одной из самых страшных. Но спасибо, что рассказали мне об этом. Вам это наверняка было нелегко.

— Время — великий лекарь, Куртис… но такие вещи не забываются.

— А вы узнали бы того рыжеволосого мужчину, если бы увидели его снова?

— О да. Несмотря на то что с тех пор прошло уже много лет, это лицо очень четко запечатлелось в моей памяти. А почему вы спрашиваете?

— Говард Уайли, человек, который пытается нас убить, сейчас руководит в ЦРУ шпионской сетью и зарубежными операциями. В 1982 году он был начальником резидентуры в Гватемала-сити, и одной из самых заметных черт его внешности, помимо невысокого роста, являются торчащие рыжие волосы.

Глаза Алеты пораженно округлились:

— Невысокого роста?

— Примерно пять футов четыре дюйма.[109 - Около 163 см.] С этим делом у нашего заместителя директора по операциям большие проблемы. Я думаю, то, что вы мне рассказали, вполне объясняет, почему он хочет убрать вас с дороги.

— А также объясняет и еще кое-что. Отца попросили прочитать свою проповедь в тот день потому, что отец Эрнандес был в отъезде, в Гватемала-сити. Но как мог Уайли узнать, что я находилась там?

— В ЦРУ есть досье на любого — подчеркиваю, любого, — кто, по их мнению, может представлять какую-то угрозу либо их зарубежным операциям, либо самой Америке. Когда вы написали свою статью в «Археолог майя», где связали «Школу Америк» с подготовкой «эскадронов смерти» в Центральной Америке, это прозвучало для Уайли как тревожный звонок. Он не может знать наверняка, были ли вы в тот день в церкви или не были, но он точно знает, что родились вы в Сан-Маркосе и что Ариэль — ваш отец. Такие люди, как Уайли, никогда не полагаются на удачу. Если, по его мнению, есть хотя бы малейший шанс, что вы можете как-то связать его с этими убийствами, колебаться он не станет.

— Значит, в конце концов он меня все-таки достанет… — Алета содрогнулась.

— Пока я буду рядом — нет.

Доверь этому человеку свою жизнь. Вспомнив эти слова шамана, Алета сделала глоток рислинга.

— Одного не могу понять: если Уайли сейчас руководит всей шпионской сетью ЦРУ, почему вы оставались там так долго?

О’Коннор ответил ей не сразу. Прошло уже очень много времени с тех пор, когда он в последний раз был наедине с красивой и умной женщиной, и еще больше времени — с тех пор, как кому-то удавалось прорваться сквозь его защитную оболочку.

— Я всегда был благодарен Америке за то, что получил здесь возможность сделать новый старт, — наконец сказал он. — Когда я шел на службу в ЦРУ, я всего лишь хотел что-то сделать для принявшей меня страны, страны, которой я горжусь — точнее, гордился, пока к власти не пришла наша последняя администрация.

Алета внимательно слушала, стараясь понять О’Коннора. Для нее он по-прежнему оставался загадкой. Он был уверенным, но непритязательным. Он был твердым, как сталь, но при этом обладал озорным чувством юмора и мягким ирландским акцентом. Она чувствовала, что этот человек все сильнее влечет ее к себе.

— Я даже не знаю, откуда вы родом, хотя догадываюсь, что из Ирландии, — сказала она, и голос ее звучал уже нежнее. — Сейчас вы узнали обо мне немного больше, в то время как я о вас по-прежнему ничего не знаю.

О’Коннор долил в их бокалы вина.

— Я никогда не пытался скрыть мой акцент. Я родился в месте, которое называется Баллингарри. Это небольшая деревня в графстве Типперери, возле границы с Килкенни на юге. Мой отец работал в угольной шахте, но он умер, когда мне было десять.

— Простите. Я знаю, как вам должно быть больно.

— Спасибо, но это вовсе не так. Я был самым младшим из пятерых детей с очень большой разницей в возрасте — отец называл меня «несчастный случай». Мне приходилось прятаться, когда этот пьяный негодяй приходил домой, потому что, если он находил меня, он меня бил.

— А после его смерти вам стало легче? — спросила шокированная Алета.

— Ненамного. Мы переехали в многоквартирный дом на Шериф-стрит в Дублине, возле доков на реке Лиффей — это было довольно жесткое соседство. Моя мать по ночам работала уборщицей, а днем напропалую гуляла с кем попало. В конце концов один из ее дружков дал денег, чтобы я поступил в католическую школу-интернат в Дублине, открытую «братьями-христианами».

Алета заметила тень, пробежавшую по его лицу, когда мысли его вернулись в конец 70-х годов в трущобы бедного района Дублина.

* * *


— Ну что ж, О’Коннор. Мне говорили, что тебе не хватает дисциплины. Что ты на это скажешь, а?

Брат Майкл, старший брат церкви Святого Иосифа, был очень тучным, и его круглое лицо было таким же оранжево-розовым, как и стены в его скудно обставленном кабинете.

Песочного цвета волосы сильно поредели на висках, взгляд серых глаз был ледяным.

Куртис вздрогнул, когда брат Майкл хлестнул его по лицу тяжелым кожаным ремнем.

— Я задал тебе вопрос, маленькое дублинское дерьмо! Отвечай, мальчик, — сказал брат Майкл уже медленнее и с еще большей угрозой, — пока я не избил тебя до полусмерти.

— Я здесь, потому что приятель моей мамы заплатил, чтобы я попал сюда, — ответил Куртис с упрямой ноткой в голосе. Ему едва удалось сдержать слезы, когда ремень вновь ударил его по щеке.

— Ах ты маленький сопливый идиот! — Брат Майкл опять хлестнул Куртиса и толкнул его в стену головой вперед. Серебряное распятие Христа затарахтело о штукатурку над головой у мальчика. — Прочь с моих глаз!

Брат Майкл вышвырнул Куртиса из своего кабинета в коридор, где тот налетел на одного из старших мальчиков.

— Что это еще за козел?! Да я тебе сейчас голову сверну, а заодно откручу и твои вонючие яйца!

— Передай своей матери, чтобы она вышла замуж, — ответил Куртис, проворно нырнув под пронесшийся над головой правый кулак мальчишки.

В тот же день вечером новичок Куртис в общей спальне впервые пересекся с директором этого заведения, братом Бренданом.

— Отбой, маленькие подонки!

Высокий и мрачный брат Брендан тихо шел по проходу, разделявшему два ряда коек. В самом конце он остановился у койки Куртиса. Тот сделал вид, что спит, а сам продолжал смотреть через неплотно прикрытые глаза. Брат Брендан молча приблизился к изголовью кровати; он тяжело дышал, на его мертвенно-бледном лице появились крупные капли пота. Руки его скользнули под простыню на бедро Куртиса. В тот же миг Куртис левой рукой перехватил костлявое запястье брата Брендана, а правой резко вывернул ему большой палец далеко назад.

— Аааааах! — Высокий вопль брата Брендана эхом отразился от стен окутанной полумраком общей спальни.

— Еще раз прикоснешься ко мне, грязный извращенец, и я сломаю твою поганую руку!

Не сказав ни слова, брат Брендан исчез.

Куртис прождал почти час. Когда он был уверен, что все уже заснули, он тихонько вынул одежду из шкафчика, стоявшего позади его койки, оделся и выскользнул из спальни.

Стараясь держаться в тени трехметровой каменной стены, окружавшей церковь Святого Иосифа, Куртис двинулся к большому дубу; здесь он остановился и оглянулся на скудно освещенное здание у себя за спиной. Убедившись, что никого из братьев не видно, он перебросил потертую кожаную сумку со своими немногочисленными пожитками через стену, а сам взобрался на дерево. Куртис оглядел переулок, но и здесь никого не было. Он схватился за край стены, осторожно спустился, пока не повис на вытянутых руках, а затем спрыгнул на землю. Движение на соседней улице Томас-роуд было слабым, но в конце концов Куртису все же удалось остановить грузовик с грузом пива «Гиннесс» и на нем доехать до района порта.

Было уже за полночь, когда он добрался до их многоквартирного дома на Шериф-стрит, однако в спальне его матери горел свет. Куртис распахнул старую деревянную дверь подъезда и стал подниматься по ступенькам, но на лестничной площадке остановился. Дверь в комнату матери была распахнута, а сама она лежала голая на кровати. Верхом на ней сидел какой-то мужчина, которого Куртис раньше никогда не видел.

— Дай мне его! Дай мне этот толстый член!

Куртис проскользнул в свою комнату и запер за собой дверь; он находился в состоянии оцепенения перед лицом сурового мира, на который никак не мог повлиять.

* * *


— Я, по крайней мере, прожила несколько прекрасных лет вместе с моими близкими, — тихо сказала Алета. «Галапагос» в очередной раз дрогнул под ударом волны; с высоких гребней срывались хлопья белой пены и падали на контейнеры, над которыми парила чайка. — Что же случилось дальше? Вы вернулись обратно в школу?

— На следующее утро я ушел из дома. Моя тетка Шейла жила на другом конце города, и они с мужем приютили меня, за что я им всегда буду благодарен. Без них я, наверное, работал бы сейчас в порту на кране.

— А университет?

О’Коннор кивнул.

— Я получил стипендию для поступления в Тринити-колледж, а диссертацию писал в Школе биохимии и иммунологии. Некоторое время я поработал в Штатах на «большую фармацию», но их этика мне пришлась не по душе, поэтому я завербовался в ЦРУ… и вот теперь мы здесь, — с горькой ухмылкой сказал он. — Prost.

— Prost.

Алета подняла свой бокал за мужчину, которого начала понимать, хотя и знала, что только-только коснулась поверхности. Они чокнулись своими бокалами, после чего О’Коннор встал и, подойдя к окну, стал смотреть, как очередная большая волна фонтаном брызг разбилась о палубу, полностью окатив контейнеры, прежде чем, выдохшись, уйти обратно в океан через штормовые портики. «Галапагос» встряхнулся, вылетел на гребень волны и устремился вниз, навстречу следующей.

Алета присоединилась к нему возле большого квадратного иллюминатора. Они еще долго просто стояли рядом, наблюдая за штормом и допивая свое вино.

О’Коннор обнял Алету за стройную талию, почти ожидая, что сейчас она уберет его руку, но она прижалась к нему и положила свою голову, теперь коротко стриженную и светловолосую, ему на плечо. Ее духи представляли собой чувственную смесь ароматов — жасмин и цезальпиния, бегония и ваниль, цитрон и кедр. «Точнее и не назовешь», — подумал он, вспомнив элегантный красный флакон, который случайно увидел у нее сегодня днем: «Трабл» от Бушерон.[110 - Trouble — беспокойство, волнение, источник неприятностей (англ.); праздник, веселье (амер.)] В море примерно в двух морских милях от корабля ударила яркая разветвленная молния; 120 000 ампер, двигающиеся со скоростью 60 000 метров в секунду, врезались в поверхность океана, разом превратив это место в кипящую преисподнюю. Палубу и контейнеры озарила ослепительная вспышка какого-то сверхъестественного голубого света, и О’Коннор в тот же миг вспомнил о мощном передатчике излучения в Гаконе. Над ними пророкотал гром, сотрясая корпус «Галапагоса». Он повернулся лицом к Алете. Губы их встретились, сначала осторожно, затем более настойчиво и нетерпеливо. Они крепко обнимали друг друга, двигаясь в унисон с качкой корабля. О’Коннор медленно опустил другую руку ей на талию, и Алета откликнулась, подавшись вперед и прижавшись к нему всем телом.




47


Гватемала-сити

Из своего кабинета в секретной части здания посольства США, расположенного на усаженной деревьями улице Авенида Реформа в Зоне X Гватемала-сити, Эллен Родригес просматривала последнюю информацию со спутников о местоположении «Галапагоса». Она ввела данные в свой компьютер и обновила расчет времени прибытия судна. С учетом его нынешней скорости и курса, «Галапагос» прибудет в Гавану через три дня в 11:35 по местному времени.

Родригес взглянула на свои часы. Начало одиннадцатого вечера, а она пока не услышала ни слова насчет решения вопроса об отправке своего агента на борт контейнеровоза. В данный момент ей не оставалось ничего другого, как просто ждать ответа от своих партнеров из псевдопосольства США в Гаване, которое затейливо именовалось «Секция интересов Соединенных Штатов». Она уже приготовилась идти домой. «Дом» для нее сейчас находился — и, вероятнее всего, будет находиться в ближайшее время — в гостинице «Говард Джонсон Инн» через дорогу. Всю неделю после приезда она появлялась в своем кабинете еще до рассвета и редко уходила оттуда до десяти вечера, а иногда и за полночь. «С поиском настоящей квартиры придется подождать», — печально подумала она. Родригес уже хотела отключить закрытый шифрованный канал связи, когда на мониторе ее компьютера появилось срочное сообщение.































Родригес выключила компьютер; она по-прежнему разрывалась между чувством долга перед агентством и своим личным отношением к плану устранения Куртиса О’Коннора. Исходя из своего опыта, она считала, что офицер О’Коннор был одним из лучших специалистов, которые когда-либо переступали порог Лэнгли. Даже если им удастся посадить своего человека на борт «Галапагоса», это должен быть действительно хороший агент. И даже очень хороший. Эллен Родригес собралась уходить домой. По другую сторону Атлантического океана, в Риме, было уже раннее утро.

* * *


Кардинал Феличи кивнул швейцарскому гвардейцу, отдавшему ему честь, и вошел в помещение секретного архива Ватикана, расположенного рядом с библиотекой. Если охранник и нашел странным то, что второй по своему влиянию кардинал Ватикана в 5:30 утра был уже на ногах и пришел сюда, то на лице его это никак не отразилось. В архивах стояли ряды стеллажей протяженностью более восьмидесяти километров, но кардинала Феличи интересовал всего один документ. Он сразу направился в подземное помещение под Cortile della Pigna — массивным бронзовым римским фонтаном в форме шишки, расположенным на площадке бельведера наверху.

Феличи вынул нужный документ из пурпурной папки с золотым тисненым гербом государства Ватикан. Сестра Люсия, в то время еще совсем ребенок, третье предостережение записала от руки на маленьком листке бумаги. Феличи вспомнил официальную версию третьего предупреждения из Фатимы, которую опубликовал Папа Иоанн Павел II. Он понимал, что это было большой ошибкой, только подлившей масла в огонь из-за своей противоречивости. Слишком много людей воочию видели это предостережение, включая и епископа Венансио, второго епископа Фатимы; и слишком много людей знало, что оно было записано на единственном листке бумаги. В то время Феличи находился в Гватемале и был не в состоянии воспрепятствовать той неуклюжей публикации 26 июня, которая в версии Ватикана занимала целых четыре страницы, причем видение Люсии — города в руинах — было там опущено как не имеющее значения. Если бы достоянием общественности стало первоначальное свидетельство ребенка, видевшего разрушенный город, мир содрогнулся бы от шока. Феличи надел свои очки и принялся читать оригинал описания Люсии.






Я пишу это в смирении перед тобой, Господи, приказавшим мне сделать это через его превосходительство епископа Льерского, и через Святую Богоматерь, и через меня.

После тех двух видений, о которых я уже говорила, слева от Девы Марии и немного повыше мы узрели архангела Рагуила, архангела правосудия, с пылающим мечом в одной руке и весами в другой. На чашах весов сидели два юных ангелочка, мальчик и девочка, но весы не находились в равновесии, а склонялись в сторону мальчика. Рукоять меча архангела Рагуила была золотой, с вырезанной на ней греческой буквой «фи».

Пока мы смотрели, на горизонте выросли громадные пирамиды. Между ними сплошным потоком устремились воины великих цивилизаций прошлого. Майя, инки, египтяне, индейцы хопи и чероки — все они встали толпой позади Девы Марии. Больше всех среди них выделялись майя. По бокам от короля майя стояли принц и принцесса, и у обоих на груди был нефритовый талисман в форме греческой буквы «фи». Над ними сидели пророки: Авраам, Моисей, Илия, Иеремия, Иезекииль, Даниил и последний великий пророк Мухаммед. Под ними сидели провидцы: Кассандра, Святой Малахия, Хильдегарда Бингенская, Савонарола, Нострадамус и Эдгар Кейси. Первым выступил вперед Святой Малахия.





Малахия, епископ, родившийся в североирландском городе Армах, в 1094 году точно предсказал Реформацию более чем за 300 лет до ее начала. Но еще более удивительное событие произошло, когда Малахия в 1140 году приехал в Рим в сопровождении нескольких монахов. На вершине холма Яникул, возвышавшегося над древним городом, он впал в транс и принялся говорить на латыни. Писцы добросовестно записывали все его высказывания; остановился Малахия только незадолго до рассвета. Очнувшись, Малахия подтвердил своим спутникам, что Господь назвал ему имена всех Пап до скончания времен. Список этот был невероятно точным, и Феличи невольно вздрогнул, подумав о пророчестве в отношении Иоанна XXIII: «Малахия держал перед собой длинный свиток и продолжал читать по-латыни — Pastor et Nauta».

Пастырь и мореход. В 1958 году американский кардинал Фрэнсис Спелман нанял лодку и принялся курсировать на ней вверх и вниз по Тибру в надежде, что таким образом ему удастся выполнить пророчество Малахии для решения конклава, но все было безуспешно. Ключи святого Петра вручили Иоанну XXIII. Анджело Ронкалли до этого был патриархом морского города Венеция.

Точность предсказаний Малахии больно била по амбициям Феличи. Малахия объявил о предпоследнем Папе перед концом времен, что он будет de Gloria Olivae. Феличи знал, что эта фраза — «от славы оливы» — относится к оливковой ветви, символу ордена святого Бенедикта, а имя, которое выбрал себе Йозеф Ратцингер, — Бенедикт XVI. В свои восемьдесят семь лет на момент избрания Бенедикт XVI являлся одним из старейших глав католической церкви за всю историю института папства. Малахия настаивал, что последним Папой станет «Петр Римский», что приведет к разрушению скалы, на которой святой Петр первоначально возвел Церковь, а также к концу света. Феличи глубоко вздохнул и вернулся к последней части великой Тайны Фатимы — к описанию сестрой Люсией появления Девы Марии.






Архангел Рагуил заговорил голосом, полным великой власти: «Покайтесь! Это последнее предупреждение вам!» Затем прошла череда видений. Обширные неуемные пожары, охватившие громадные пространства в Испании и Италии. Изможденные мужчины и женщины Австралии, которые терпят ужасные бедствия, пытаясь спасти свои дома, но безуспешно. В огне пылает Калифорния в Соединенных Штатах, точно так же, как Балканы и Африка. Ураганы неимоверной силы обрушиваются на побережья всех континентов. Мощные землетрясения разрушают Сан-Франциско, Нью-Йорк, Лондон и Токио. Земля дрожит, когда гигантские тектонические плиты перемалывают друг друга.

От Девы Марии исходил сильный белый свет, но казалось, что он странным образом блокируется над базиликой Святого Петра. Огромные стрелы голубых молний срывались с кончика меча Рагуила, превращая собор Святого Петра и весь Ватикан в груду дымящихся обломков. Сотни детей блуждали по руинам, выгоняя священников оттуда, где они прятались. Среди обломков здания появился Папа, его белые одежды были в пятнах крови, но и его поразил меч Рагуила. Под стенами Ватикана Тибр превратился в поток зловонной грязи. Внезапно возникло видение трех громадных сцепленных шестеренок, одна больше другой, и на каждом из зубцов стоял свой иероглиф майя. Два самых больших колеса поворачивались, пока из-под сцепившихся зубцов не вырвалась мощная вспышка энергии, высветившая дату — 21 декабря 2012 года. Дева Мария, архангел Рагуил, все пророки, провидцы и все древние цивилизации постепенно растаяли, вознесшись к небесам, оставив планету раскачиваться на своей оси, меняя положение полюсов и экватора, что разрушало весь мир.





Кардинал Феличи положил письмо сестры Люсии обратно в пурпурную папку и запер его в подземном хранилище, где твердо намеревался держать все это и в дальнейшем.




48


Гавана

До отплытия «Галапагоса» оставалось еще три часа, а из увольнения на берег вернулись уже все, кроме одного человека. О’Коннор наблюдал за территорией гаванских доков со своей позиции на левом крыле мостика. Движение по Primer Anillo del Puerto — главной дороге, соединявшей порты на южной стороне бухты, было очень оживленным. Штабеля контейнеров высились на бетонных причалах, которые обслуживались компаниями по железнодорожным и автомобильным перевозкам. Чуть поодаль, между горами контейнеров и тремя громадными складами, сновали мощные вилочные погрузчики. «Галапагос» как раз принимал свой груз, и О’Коннор следил за тем, как крановщик опускает большой тридцатитонный контейнер с оборудованием точно на свое место.

Пятнадцать минут спустя к подножию трапа подошел последний член команды, которого О’Коннор раньше не видел. О’Коннор неторопливо прошелся вдоль поручней к тому месту, где стоял корабельный стюард, и протянул ему сигарету.

— В команде новый человек, Альфредо?

Альфредо с улыбкой пожал плечами.

— Si. Один из членов команды слишком много пил, слишком много волочился за женщинами. Этот — с Сицилии. Вероятно, ничем не лучше прежнего, к тому же мне придется делить с ним одну каюту.

Альфредо загасил окурок о перила и скрылся в ближайшем люке, оставив О’Коннора наблюдать, как новенький поднимается на корабль по трапу.

Сицилиец был коренастым и мускулистым, у него были черные волосы и такие же черные густые усы; все лицо в оспинах и шрамах. О’Коннор мгновенно перешел в состояние повышенной боевой готовности.

— У нас опять новая компания, — сказал он Алете, закрывая за собой дверь.

— Кто? Где?

— Конечно, это может быть совпадением, но я так не думаю. Предполагается, что один из членов команды слишком много пил, так что им пришлось его заменить. Предлог правдоподобный, но это также и классический способ ЦРУ внедрить своего агента. — О’Коннор открыл свою сумку и вытащил оттуда небольшой компактный набор инструментов от ЦРУ, а также мощную дверную щеколду. — В Гамбурге продается не только высококачественная краска для волос.

— Зачем тебе все это понадобилось?

— Наш новый друг, если он один из приятелей Уайли, откроет дверь нашей каюты мгновенно, но вот это сломать будет посложнее, — пояснил он, делая отметки на местах, где будут вкручены прочные болты. Через десять минут он для пробы ударил снаружи в запертую дверь их каюты плечом, но она успешно выдержала.

О’Коннор подождал до момента перед самым отправлением судна. Он проинструктировал Алету, чтобы она оставалась в каюте, а сам направился на левое крыло мостика. Был погружен последний контейнер, и рядом стояли уже два буксира: один — со стороны носа, другой — со стороны кормы. Капитан находился на правом крыле мостика, громко выкрикивая приказы палубной команде через систему радиовещательной связи «Танной». О’Коннор покинул мостик и, спустившись по нескольким крутым и узким лестницам, меньше чем через две минуты оказался возле кают, где размещались члены экипажа. Дверь каюты Альфредо была не заперта, но сицилиец спрятал свои вещи в один из двух шкафчиков, прикрученных к переборке в тесном помещении. Латунный висячий замок был для О’Коннора детской забавой. Он выбрал ромбовидную отмычку и небольшой натяжной крючок, после чего в считанные секунды открыл его.

На дне вещевого мешка сицилийца в небольшой потертой кожаной сумке лежал пистолет «глок», оснащенный глушителем. О’Коннор сел на одну из коек, быстро вытащил магазин, убедился, что в стволе патрона нет, оттянул назад затвор, опустил запорный рычаг и снял с «глока» затвор. Бесчисленные часы тренировок по оружейному делу на базе в Кэмп-Пири, штат Вирджиния, не прошли зря, и еще через несколько секунд О’Коннор уже разобрал механизм поглощения отдачи и ствол, после чего отложил их в сторону. Он вынул из своей сумки небольшой пробойник и, поместив его между бойком ударника и его направляющей, нажал, чтобы снять напряжение с пружины, а затем освободил опорную рамку затвора.

Внезапно корпус задрожал, когда где-то глубоко в недрах корабля начал вращаться тяжелый приводной вал. На палубе команда уже уложила буксирные тросы, и сицилиец шел на корму вдоль прохода, где под контейнерами располагалось сложное переплетение всевозможных трубопроводов. О’Коннор вынул боек из механизма затвора и спрятал его в карман. Он быстро поставил на место опорную рамку, вновь собрал ствол и механизм поглощения отдачи, установил на пистолет затвор, вставил в рукоятку обойму, полную девятимиллиметровых патронов, и положил пистолет туда, откуда взял.

* * *


— Доложите ситуацию, — распорядился Говард Уайли по закрытому каналу видеосвязи, соединявшему Лэнгли с посольством США на Авенида Реформа.

— Наш агент подтвердил, что находится на борту, но снимки со спутника показывают, что «Галапагос» только сейчас покидает гавань. Как только мы получим подтверждение успешного завершения, я вам немедленно сообщу, — ровным голосом ответила Родригес.

— Когда судно достигнет Гватемалы?

— Через шесть или семь дней, в зависимости от погоды.

— Что?

— От Гаваны до Пуэрто-Кетцаль 2000 морских миль.

— Они не на прогулочном пароходике катаются, Родригес, такие корабли развивают скорость до двадцати узлов.

Родригес про себя тяжело вздохнула.

— Их маршрут уводит их на запад от Гаваны в Юкатанский пролив между Кубой и Мексикой, где до сих пор в силе штормовое предупреждение, что не позволит им идти быстрее восьми-девяти узлов. Оттуда они направятся на юг в Панамский канал, который сам по себе имеет длину более восьмидесяти километров. На то, чтобы пройти его, у них — в зависимости от его загруженности — уйдет приблизительно десять часов.

— Восемьдесят километров за десять часов — это значит, что скорость их будет каких-то жалких четыре узла.

Родригес внутренне приказала себе сохранять спокойствие.

— Со стороны Карибского моря существует три группы шлюзов «Гатун», которые поднимут судно на восемьдесят пять футов собственно до уровня озера Гатун; в дальнем его конце они должны будут пройти через следующую цепочку шлюзов «Педро Мигель», а затем еще одну — «Мирафлорес», которая уже опустит их к Тихому океану. Это не гоночный трек, сэр. К тому же я не вижу никакой связи между скоростью этого корабля и выполнением нашей миссии.

— Именно поэтому, Родригес, вы и торчите где-то у черта на куличках, в то время как я нахожусь в Лэнгли. А вам не приходило в голову, что миссия на борту «Галапагоса» может окончиться провалом?

— Судя по действиям О’Коннора до настоящего момента, это вполне даже вероятно… сэр.

— Какие меры вы приняли на этот случай?

— При всем уважении к вам, сэр, но нам только-только удалось внедрить своего агента на борт «Галапагоса».

— А есть у нас кто-то в Пуэрто-Кетцаль? — спросил Уайли своего начальника оперативного штаба. Ларри Дэвис отрицательно покачал головой. — Так направьте туда кого-нибудь — и немедленно!

Уайли снова бросил испепеляющий взгляд в видеокамеру.

— Скорость корабля, Родригес, определяет, сколько времени у нас есть, чтобы доставить на место еще одного агента.

— А не лучше ли будет, сэр, организовать это отсюда — из этой страны?

— Нет! — рявкнул он, и экран видеосвязи погас.

Родригес откинулась на спинку своего кресла.

— Mierda! — тихо выругалась она, покачав головой.

* * *


— Эти люди не отступают, да? — заметила Алета, когда О’Коннор вернулся обратно в каюту.

— Нет, но… впрочем, как и мы.

Девять часов спустя «Галапагос» обогнул мыс Сан-Антонио, самую западную точку Кубы, и направился через Карибское море на юг, в сторону Панамы. Штормовое предупреждение по-прежнему действовало, и ветер срывал клочья белой пены с верхушек ожесточенно накатывающихся волн, хотя качка корабля стала слабее. Солнце село на западе за мексиканский берег, где уже началось веселье в барах и ночных клубах Канкуна и Пятой авеню Плайа-дель-Кармен — центра майянской Ривьеры.

Раздумывая над тем, когда сицилиец нападет, О’Коннор попробовал поставить себя на место киллера. Вероятно, он предпримет какой-то свой ход после полуночи, когда бодрствовать и находиться на вахте будет минимальное количество членов команды. О’Коннор решил перевернуть все это противостояние с ног на голову и предоставить сицилийцу возможность напасть на них, но на условиях О’Коннора. Он взглянул на свои часы. Было чуть больше 22 часов. Затем он обернулся к Алете, которая сидела за столиком у иллюминатора и работала с записями своего деда, пытаясь рассчитать углы, под которыми лучи солнца могли отражаться от третьей статуэтки.

— Я уйду ненадолго, — сказал он, — но не беспокойся: в отличие от моего однофамильца, великого английского исследователя, я обязательно вернусь.

— Куда ты идешь? — спросила Алета.

— Разные мужские секреты… есть тут кое-что, чем нужно заняться. Это, конечно, азы, но ни при каких обстоятельствах не открывай дверь, даже если в замке начнет проворачиваться ключ, хорошо? Это могу быть и не я.

Алета испуганно кивнула.

— Будь осторожен.

Она посмотрела в иллюминатор. Нос корабля сейчас вздымался и опускался уже более изящно, и теперь только редкие большие волны захлестывали контейнеры на носовой палубе. Время от времени лунный свет, пробивавшийся сквозь несущиеся с запада облака, выхватывал из темноты белые пенные гребни. В тишине Алета боролась со своими мыслями: особая ирония ситуации заключалась в том, что сейчас она переживала за человека, который был послан в Вену, чтобы убить ее.

О’Коннор занял позицию возле металлической опоры палубного перекрытия судна на корме, прислонившись к перилам, но оглядываясь назад в сторону палубной надстройки. Сицилиец захочет сделать верный выстрел и тут же избавиться от своей мишени. А это предполагало стрельбу с близкой дистанции. Через двадцать минут агент появился из люка и вышел на кормовую палубу под контейнерами.

— Поздно гуляете. Не спится?

Сицилиец говорил по-испански с сильным итальянским акцентом. Он приближался медленно, держа правую руку в кармане брюк. Его темные глаза были сосредоточенными и холодными.

— Potrei dire lo stesso per te. To же самое могу сказать и о тебе.

О’Коннор ответил сицилийцу на его родном итальянском языке, и это произвело желаемый эффект: тот сразу же занервничал. Он выхватил из кармана свой «глок» и направил его на О’Коннора. Длинный глушитель находился в каком-то футе от груди О’Коннора.

— Forse questo ti aiutera, bastardo. Возможно, это тебе поможет.

Сицилиец нажал на спусковой крючок, но механизм лишь уныло щелкнул. Убийца лихорадочно попробовал передернуть затвор, но реакция О’Коннор была молниеносной. Отточенным приемом, заимствованным у Армии обороны Израиля, он повернулся на левой ноге на девяносто градусов и со скользящим шагом нанес правым коленом сильный удар сицилийцу в пах. Киллер застонал от боли и, немного наклонив голову, снова попытался перезарядить свой «глок». О’Коннор ударил его локтем в ухо, отступил в сторону, вытянул правую ногу и, подцепив сицилийца под колено, с размаху ударил его головой о стальную палубу. «Глок» отлетел к кормовому люку.

В полубессознательном состоянии сицилиец поднялся на колени. О’Коннор переступил через него так, что голова противника оказалась у него между ног, и, схватив его одной рукой за подбородок, а другой за волосы, повалил на палубу. Скрестив лодыжки, О’Коннор держал голову нападавшего в тисках своего захвата и душил его ногами. Сильный мужчина беспомощно молотил руками по палубе, но постепенно его сопротивление начало слабеть. О’Коннор продолжал сжимать его шею, пока не убедился, что тот мертв. Затем он проверил его карманы в поисках каких-либо документов, но там было пусто. О’Коннор взвалил его на плечо, поднял и перебросил через борт. Когда тело потенциального убийцы с десятиметровой высоты упало в подсвеченный лунными лучами кипящий кильватерный след за кормой «Галапагоса», лицо О’Коннора не выражало никаких эмоций.

Подобрав «глок», О’Коннор стоял у перил на корме и смотрел на теряющийся вдали серебристый пенный след корабля, пока пульс его не снизился до нормальных шестидесяти ударов в минуту. Тела своего противника на поверхности он не видел, и если его не съедят карибские рифовые акулы, за них это определенно сделают «тигры морей» — большие белые акулы. Довольный тем, что они с Алетой снова в безопасности — по крайней мере, до прибытия в Пуэрто-Кетцаль, — он направился обратно в свою каюту, размышляя, спит она или нет. Было бы так здорово снова ощутить мягкое прикосновение ее кожи.

* * *


Солнце уже садилось за Тихий океан, когда через неделю О’Коннор внимательно осматривал территорию гватемальского порта Пуэрто-Кетцаль. Корабль причалил уже три часа назад, но он снова вернулся в их каюту, договорившись с капитаном о том, чтобы остаться здесь еще на одну ночь.

— Ты не торопишься сходить на берег? — спросила Алета.

О’Коннор покачал головой и протянул ей свой бинокль.

— Видишь вон то такси, стоящее в конце пристани? — Он показал мимо складов и гор контейнеров в сторону желтой машины, стоявшей возле здания администрации порта. — Оно уже трижды проехало по пристани взад и вперед.

— Ищет нас?

— У последнего наемного убийцы наверняка был приказ доложить об успешном выполнении своего задания. Когда в Лэнгли не получили от него никаких известий, они должны были запустить резервный план. Это он и есть, вон там, в конце доков.

— Водитель такси?

— Вероятно. Они прекрасно справились с тем, чтобы внедрить своего агента на борт «Галапагоса», но разыскать агента в таком месте, как Пуэрто-Кетцаль, да к тому же еще срочно, совсем непросто. Этот парень не больше чем просто любитель, но мне бы не хотелось устраивать здесь «перестрелку в О. К. Коралл».[111 - «Перестрелка в О. К. Коралл» — знаменитый вестерн, основанный на реальных событиях.] Он уже должен был доложить, что на берег мы не сходили, и это привело их в некоторое недоумение. Теперь они гадают, остались ли мы на борту, или же их человек справился со своей миссией, но каким-то образом и сам пострадал в ходе ее выполнения. В данный момент они находятся в смятении, и наша тактика будет выжидательной.

— В пять утра от Пуэрта-де-Иерро, в полумиле к востоку отсюда, отправляется «куриный автобус».

О’Коннор вопросительно поднял бровь.

— Можешь мне поверить. Я бывала здесь раньше на раскопках, точнее, неподалеку отсюда.

— Замечательно. Мы ускользнем отсюда рано утром, и, если нам немного повезет, наш Джеймс Бонд в это время будет крепко спать в своем такси.

* * *


О’Коннор осмотрел такси через прибор ночного видения и ухмыльнулся.

— Я почти слышу, как он храпит. Нам пора идти.

Вслед за Алетой он спустился по трапу, и вместе они пересекли скудно освещенную бетонную пристань, спрятавшись под укрытие ближайшего склада. О’Коннор снова проверил такси, а затем двинулся между зданиями двух складов мимо резервуаров для хранения нефтепродуктов. Даже в четыре утра перед ними на заправку выстроилась очередь автоцистерн, поэтому О’Коннор и Алета держались в тени, пробираясь по грязному проходу рядом с нефтяными трубами. Через десять минут они вышли на боковую дорогу и еще километр шли по ней мимо какого-то жилого района.

— Это кажется вполне процветающим местом, — заметил О’Коннор, кивнув в сторону домов, которые были построены на берегах системы каналов, с бассейнами и даже собственными причалами.

— Пуэрта-де-Иерро — район с эклектичной и обманчивой внешностью, — ответила Алета, вытаскивая колесико своего чемодана из рытвины на пыльной дороге. — Дома в Гватемале намного дешевле, и большие транспортные компании субсидируют своих сотрудников для покупки здесь недвижимости. Это все бассейн реки Мария-Линда, а чуть дальше по берегу находится Изтапа, что в переводе означает «соленая река». Там находится множество мелких соляных озер. Но очень многие гватемальцы по другую сторону шоссе номер девять живут в ужасной нищете, — сказала она, кивнув в сторону главной дороги. Небо на востоке позади покрытых джунглями гор начинало светлеть.

Автобусная станция, по гватемальским меркам, была маленькая, и здесь стояли под погрузкой всего четыре машины — старые списанные школьные автобусы из США, нашедшие свою новую жизнь в качестве части транспортной системы Гватемалы.

О’Коннор принялся оглядывать автобусную станцию, а Алета подошла к ayudante, «помощнику водителя» ближайшего к ним автобуса.

— Эскуинтла? — спросила Алета, искавшая автобус, который отвезет их в следующий большой город.

— Нет. Туда идет вон тот, — широко улыбаясь, ответил ей ayudante, показывая на пестро раскрашенный автобус, у которого вверху ветрового стекла, а также сзади и по бокам яркими бирюзовыми буквами было написано «Линда».

Корпус автобуса был оформлен в красных и желтых тонах, а в хромированных деталях старенького «Интернэшнл» отражались огни автобусной станции. Из-под большого прямоугольного капота вырывались нарисованные желтой краской языки пламени.

Следующий ayudante вызвался помочь ей положить чемоданы на крышу автобуса вместе со всей остальной поклажей: корзинками, шинами, стульями, столами, пестрыми холщовыми сумками, пустыми банками из-под краски и всевозможными свертками самых разных размеров, упакованными в синий пластик.

Алета отрицательно покачала головой и сунула ему купюру в пять кетцалей — эквивалент примерно шестидесяти центов. Ayudante улыбнулся и помог ей подняться в автобус вместе с ее чемоданом. На самом деле не было необходимости давать ему на чай, чтобы взять багаж с собой. Ей пришлось пробираться по проходу уже переполненного автобуса мимо двух свиней, большого мешка с морковью, трех мешков картофеля и петуха в клетке. О’Коннор засунул рюкзаки с драгоценными статуэтками в сетку для вещей у них над головами, и они заняли свободное сиденье напротив женщины в traje, традиционном деревенском наряде: сотканной вручную цветной блузке huipil и длинной юбке corte с широким вязаным поясом, представлявших собой настоящий калейдоскоп оранжевых, пурпурных, аквамариновых, алых и горчично-желтых оттенков.

Еще через двадцать минут «куриный автобус» выехал из Пуэрта-де-Иерро, оставляя за собой облако ядовитого черного дыма.




49


Военно-воздушная база Ванденберг, Санта-Барбара, Калифорния

Пойнт Сол на калифорнийском побережье к северу от Санта-Барбары уже был охвачен сумерками, когда один из небольших холмов вдруг раздался в стороны. Разница во времени с Гватемала-сити составляла здесь два часа, и берег в Пойнт Сол был пустынным. Перед самым заходом солнца служба безопасности очистила всю территорию от людей и выставила охрану по ее периметру. Чуть дальше к югу, на северной окраине военно-воздушной базы Ванденберг в стартовой пусковой шахте «Лима Фокстрот-26» стояла готовая к запуску восемнадцатиметровая ядерная ракета «LGM-30 Минитмен». Тяжелая бетонная плита наверху шахты была все еще закрыта; блестящая ракета под ней весила тридцать тонн. Дальности поражения этого мощного оружия — 13 000 километров — было более чем достаточно, чтобы поразить любую цель на территории России, Китая, Кореи или Ближнего Востока; а для тех немногих случаев, когда мишень могла все-таки оказаться недоступной, в распоряжении на постоянном боевом дежурстве всегда находились атомные подводные лодки ВМС США класса «Огайо», оснащенные ядерными ракетами «Трайдент», которые могли быть запущены из-под воды. Америка держала под контролем всю поверхность земного шара, и, хотя этот утренний пуск не предполагал использования ядерной боеголовки, эксперимент, управляемый из Гаконы, был нацелен на то, чтобы укрепить доминирующее положение Америки в мире. Неподалеку отсюда, в тщательно охраняемом ангаре техники уже работали над еще одной ракетой «Минитмен», корпус которой должен был послужить линзой для отражения сверхмощного луча СНЧ и направления его на Иран.

Подполковник ВВС Дэн Уильямс сверился с цифровыми часами в центре управления. Он знал, что это не очередное испытание, и высокий худощавый командир 576-й эскадрильи чувствовал царившее в зале напряжение. Намеченный на 5:15 утра пробный пуск выполнялся в режиме полной секретности, в том числе и потому, что траектория полета ракеты пролегала над густонаселенными районами Соединенных Штатов и Канады и дальше уходила через Аляску на север Сибири. Уильямс взглянул на экран слежения, расположенный над системой пультов управления и мониторами компьютеров, отражавших все аспекты запуска. Все шло нормально, и мощный выброс электромагнитного излучения с базы в Гаконе должен был отклонить ракету в сторону Северного Ледовитого океана, в северную часть моря Бофорта. Уильямс обернулся к капитану Чавесу, молодому специалисту-электронщику, которому было поручено командовать пробным запуском ракеты.

— Передайте в Гакону: к пуску готовы.

Чавес подтвердил получение команды, и Уильямс взял гарнитуру закрытого канала связи с «Зеркалом» — командным пунктом управления, расположенным на борту самолета «Е-6 Меркьюри», модифицированного «Боинга 707», барражировавшего над стартовой шахтой на высоте 29 000 футов. Сегодня ночью, помимо собственного экипажа из двадцати двух человек, на борту «Зеркала» находился еще и двухзвездный адмирал — в качестве АЕАО, ответственного офицера воздушного базирования для непредвиденных ситуаций. Если атака на Соединенные Штаты выведет из строя ядерные пункты управления наземного базирования в Пентагоне, военно-воздушной базе Оффутт в штате Небраска и Точке «R» в Рейвен Рокк Маунтин в штате Пенсильвания, АЕАО на «крыльях Страшного Суда» придется взять на себя все управление.

— «Зеркало», это командующий пуском, конец связи.

— Командующий пуском, это «Зеркало», слышу вас хорошо, конец связи.

Руководившие пуском с борта самолета полковник и капитан сидели, пристегнутые в своих креслах, перед пультом управления, включавшим в себя набор компьютерных мониторов и контрольных панелей и расположенным позади кабины пилотов. Это был всего лишь один из пультов управления на борту Е-6, напичканного всевозможной авиационной электроникой, которая позволяла экипажу воздушного судна контролировать связь от сверхвысоких до самых низких частот, критичных для поддержания контакта с подводными лодками, оснащенными атомным оружием. У каждого из офицеров был свой собственный ключ, и для нанесения ядерного удара они оба должны быть задействованы одновременно.

— «Зеркало», активировать команду к запуску по моему сигналу: пять, четыре, три, два, один, пуск.

Полковник и капитан на борту самолета переглянулись и одновременно повернули свои ключи. Высокоскоростной пакетный сигнал активировал компьютеры управления на земле.

— Командующий пуском, это «Зеркало», передача сигнала завершена, конец связи.

Четыре баллистических исполнительных двигателя ожили, и под отъехавшей на рельсах стодесятитонной железобетонной крышкой шахты внизу показалась блестящая ракета.

— Роджер, «Зеркало», у нас есть зажигание, конец связи.

Первый из трех твердотопливных двигателей взревел в языках пламени и тучах дыма, и тридцатитонная ракета, величественно поднявшись из подземной шахты, устремилась в предрассветное небо.

* * *


В четырех тысячах километров к северу бывший коллега Куртиса О’Коннора Тайлер Джексон следил за контрольными мониторами на командном пункте в Гаконе, наблюдая за разворачивающимися событиями со всевозрастающим дурным предчувствием.

— Высота полторы мили, горизонтальная дальность одна морская миля, скорость перемещения девятьсот миль в час… Все системы работают нормально.

Когда капитан Чавес считывал текущие данные систем, голос его дрожал от возбуждения. Громадный двигатель первой ступени «Тиокол TU-122» развивал тягу в 200 000 фунтов, толкая ракету в сторону ионосферы и оставляя за собой длинный огненный след.

— Скорость 1 Мах…[112 - Скорость в 1 Мах соответствует скорости звука в воздухе.] Теперь перешли звуковой барьер… Двигатель первой ступени работает нормально… Отделение первой ступени… Запуск двигателя второй ступени… Высота пятьдесят морских миль… Все системы работают нормально.

За окнами пункта управления в Гаконе крупными хлопьями падал снег, и большие дизельные двигатели, обеспечивавшие электропитание тридцати укрытий для передатчиков, работали на полную мощность. В каждом укрытии находилось по двенадцать передатчиков, и каждый из них вырабатывал радиочастотное излучение мощностью 10 000 ватт. Все они были подключены к высокочастотной дипольной антенне, настроенной на максимальную частоту своего диапазона в 10 мегагерц. Тайлер Джексон видел, как центр управления в Гаконе направил ошеломляющие три миллиарда ватт электромагнитной энергии в ионосферу на траекторию полета тяжелой ракеты, которая теперь двигалась уже со скоростью более 16 000 километров в час. В шестидесяти морских милях над Гаконой чувствительный ионосферный слой разогрелся до температуры в 40 000 градусов Цельсия, образовав кипящий плазменный факел из электронов. Излучение мощного передающего устройства приподняло защитный слой Земли площадью тридцать квадратных километров на траекторию движения ракеты.

— Всем станциям слежения, говорит командующий пуском. В данный момент мы потеряли связь с ракетой… Ракета не отвечает… Ракета сейчас отклонилась от курса на шестьдесят градусов… Расчетный азимут один два ноль градусов.

Тайлер Джексон тихо охнул. Носовая часть весом в одну тонну направлялась в сторону Северной Кореи.




50


Гватемала-сити

В такси на пристани Пуэрто-Кетцаль зазвонил сотовый телефон. Родригес недовольно скривила губы — ей с самого начала не нравилось, что Уайли настоял на том, чтобы послать в Пуэрто-Кетцаль агента из Вашингтона. Она без всякого успеха названивала по секретному номеру сотового телефона с четырех утра, а о Вайцман и О’Конноре до сих пор не было никакой информации. В Лэнгли часы показывали на час больше по сравнению с Гватемала-сити, и Родригес понимала, что Уайли не заставит себя долго ждать и уже очень скоро свяжется с ней по закрытому каналу, требуя объяснений. Она снова набрала номер агента. На этот раз ей ответил сонный голос:

— Si?

— Que esta pasando? Что происходит? Вы можете что-нибудь сообщить?

— Como?[113 - А что? (исп.)]

Родригес тяжело вздохнула.

— Тутанхамон. Нефертити?

— A-а. Si… Они не появлялись, — на плохом английском ответил водитель такси.

Через пять минут Родригес положила трубку, убежденная, что у этого агента Лэнгли есть очень много общего с Мануэлем из комедийного сериала «Фолти-Тауэрс».

* * *


В штаб-квартире ЦРУ Говард Уайли читал последнее секретное сообщение от кардинала Феличи из Ватикана.






ОПЕРАЦИЯ МАЙЯ

ИСКЛЮЧИТЕЛЬНО ДЛЯ ЗДО

Наш человек в Сан-Педро подтверждает, что Эрнандес уезжал из дома при церкви, где он жил, в большой спешке. Интерес вызывают брошенные им несколько аквалангов. Буду держать вас в курсе.

    

Феличи







Акваланги. Уайли задумался, не может ли находиться то, что они ищут, в озере Атитлан. Размышления его были прерваны неожиданным стуком в дверь.

— Войдите.

— Я подумал, что вы должны знать об этом, сэр. Пресса уже подхватила историю об утренних испытаниях ракеты «Минитмен»… Си-эн-си уже готовы начать репортаж с места событий, — сообщил Ларри Дэвис.

— Какого черта! Это же сверхсекретные стрельбы! — Уайли потянулся за пультом дистанционного управления.

— Я уже вкратце переговорил с Гаконой. Похоже, там произошел какой-то сбой. Возможно, в данные, введенные в компьютер, закралась ошибка на один десятичный знак, и это, по их мнению, могло привести к тому, что ракета попала не на ту сторону ионосферного щита и улетела на юго-запад вместо северо-востока… Вот такая ситуация на данный момент.

По каналу Си-эн-си шел репортаж с открытого первенства Австралии по гольфу, а внизу в бегущей строке передавались экстренные новости: НЕИЗВЕСТНЫЙ ОБЪЕКТ ПАДАЕТ В ЯПОНСКОЕ МОРЕ В 300 МЕТРАХ ОТ КРУИЗНОГО СУДНА. РОССИЯ ОБВИНЯЕТ СОЕДИНЕННЫЕ ШТАТЫ В НАНЕСЕНИИ УДАРА ПО КОРЕЕ.

— Это Ли-Энн Рамирес; мы прерываем репортаж с открытого первенства Австралии экстренным выпуском новостей. На связи наш корреспондент в Пентагоне Шелдон Мурковски. Шелдон, я знаю, что в Вашингтоне сейчас раннее утро, но ни Пентагон, ни Белый дом еще никак не отреагировали на обвинения Кремля в том, что США выпустили ракету в направлении Кореи?

— Ли-Энн, Пентагон еще не сделал никаких заявлений, но десятки туристов с борта японского круизного лайнера видели, как загадочный объект в форме конуса размером, как нам сообщили, с небольшой автомобиль упал в океан у берегов острова Хоккайдо примерно в 6:30 вечера по местному времени.

— Были предъявлены очень серьезные обвинения, Шелдон. Вам уже известно, на чем базируются заявления Кремля?

— Российский министр обороны Владимир Андронов был весьма категоричен в своих высказываниях. Русская спутниковая станция слежения засекла ракету, пущенную с западного побережья Соединенных Штатов, примерно в 5:15 утра по калифорнийскому времени. Министр Андронов утверждает, что первоначально траектория ее проходила через Аляску, но затем, через две минуты после запуска, курс ее необъяснимым образом был изменен. Мы ожидаем, что в самое ближайшее время Пентагон или Белый дом проведут пресс-конференцию, посвященную этому вопросу, Ли-Энн.

— Это был Шелдон Мурковски из Пентагона. А сейчас еще одно экстренное сообщение: сильная буря вызвала нарушение связи над большей частью территории Японии, а также частично над Кореей и южным Китаем. Власти сообщают, что буря налетела без штормового предупреждения и оказалась самой яростной за всю историю наблюдений.

На экране появилось изображение улиц Токио. Вечернее небо над японской столицей было какого-то неестественного оранжево-багрового цвета. Туч было совсем немного, и тем не менее город содрогался под многочисленными ударами громадных молний.

Сцена стала напоминать нападение на Всемирный торговый центр в Нью-Йорке 11 сентября, когда разветвленная серебристо-синяя вспышка ударила в башню Мидтаун, самое высокое здание Токио, уничтожив отель «Ритц-Карлтон» и остальные двадцать верхних этажей, которые рухнули на многолюдный деловой центр города внизу. Почти одновременно с этим еще один разряд невероятной силы в городе Камакура ударил в статую Великого Будды, построенную 750 лет назад и весившую восемьдесят четыре тонны, расколов ее посередине. А неподалеку на пляж Юкагама обрушились молнии с температурой до 30 000 градусов Цельсия, плавя песок и оставляя за собой фульгуриты — полые стеклянные трубки, уходящие на несколько метров вглубь. Еще более мощные удары пришлись на древнее сердце города и территорию вокруг района Шинюку, превратив в груду дымящихся развалин самый оживленный железнодорожный вокзал мира, ежедневно пропускавший четыре миллиона человек.

— Уже высказываются предположения, что происшествие в районе Хоккайдо и ожесточенная буря над Токио могут быть каким-то образом связаны между собой. Это была Ли-Энн Рамирес, а теперь мы возвращаемся в Австралию.

Уайли поднялся и подошел к большой карте мира, висевшей на дальней стене его кабинета.

— Зона столкновения находилась в районе Марианской впадины?

— Немного севернее ее, — подтвердил Дэвис.

— Да пошли они все! Просто все отрицайте. Они ничего там не найдут, и пресса быстро утратит к этому интерес.

— Ну, тут все будет зависеть от Пентагона и, возможно, от Белого дома, сэр.

— Причем ни те, ни другие не в состоянии отличить дерьмо от глины. Свяжитесь с их пресс-секретарями, скажите, что все это только досужие предположения, и напомните им, кто их делает. А я тем временем хочу, чтобы на озеро Атитлан была направлена команда аквалангистов, — сказал Уайли, протягивая Дэвису распечатку сообщения Феличи. — Эрнандес был опытным глубоководным ныряльщиком, и сдается мне, что акваланги он покупал не для подводной охоты. Что слышно о Тутанхамоне и Нефертити?

Дэвис покачал головой.

— Наш агент следит за судном, но с него никто из них не сходил.

— Какого черта! Свяжитесь с Родригес по закрытому видеоканалу. Я хочу услышать от нее кое-какие объяснения.




51


Горный район Гватемалы

О’Коннор оглядывал многолюдную автобусную станцию в Эскуинтла — городке с населением в 70 000 человек, расположенном на границе высокогорных районов Гватемалы и равнины на берегу Тихого океана. Он последовал за Алетой, чтобы сесть на еще один «куриный автобус», еще более колоритный и переполненный, чем тот, на котором они приехали из Пуэрта-де-Иерро. Полчаса спустя их автобус принялся лавировать по узкой извилистой дороге, ведущей в горы по направлению к Панаячелу. О’Коннор только покачал головой, когда их водитель решил обогнать другой автобус, окутанный черным облаком дыма, с крышей, заставленной горшками, кастрюлями, велосипедами и корзинами из ивовых прутьев. Они поравнялись, и никто не мог вырваться вперед, но их водитель не унимался. Внезапно из-за угла появился минивэн. Водитель автобуса резко нажал на сигнал, и встречный автомобиль свернул на обочину в нависавшую над дорогой листву, разминувшись с автобусом на считанные сантиметры. Группа молодых парней на задней скамейке возбужденно загудела.

— Интересно, в этой стране нужно сдавать на водительские права или они идут в комплекте с пачкой сухого завтрака?

Алета улыбнулась.

— Вы к этому привыкнете. В Панаячеле продаются футболки, у которых спереди написано «Я выжил», а сзади нарисован «куриный автобус».

— Для начала туда нужно все-таки доехать, — ответил О’Коннор, прижимаясь к Алете, когда мимо них по проходу вперед прошел мужчина, державший под мышкой поросенка.

* * *


Когда они приехали на автостанцию в Панаячел, день уже клонился к вечеру. Алета и О’Коннор, навьючив на себя свой багаж, двинулись по мощенной булыжником главной улице. Мимо в поисках клиентов сновали ярко-красные «тук-туки». На шестах под навесами уличных лавок плетеные циновки и коврики соседствовали с платьями ярких цветов и брюками. Электрические и телефонные провода свисали со столбов над улицей гирляндами, напоминающими спагетти. Воздух наполнял великолепный аромат специй и свежеподжаренных зерен кофе. О’Коннор беспрестанно следил за толпой, пока они шли по Авенида Сантандер в сторону берега озера Атитлан, мимо уличных торговцев, сидевших под своими красными и желтыми зонтиками и предлагавших манго и засахаренные орехи. Алета улыбнулась мальчишке с большими темно-коричневыми глазами. Он схватился за юбку своей мамы и застенчиво улыбнулся в ответ, в то время как мать поставила на голову громадную корзину с бананами.

Они дошли до выложенной камнем дорожки и, обогнув толстое дерево, увидели озеро Атитлан. На другой стороне озера к югу виднелся вулкан Толиман, а за ним — вулкан Атитлан. Облака обтекали эти вершины, отчего складывалось впечатление, что в любой момент может произойти извержение. Третий из вулканов озера Атитлан, Сан-Педро, находился на западе, возвышаясь над городком, которому эта могучая гора была обязана своим именем.

— Cuanto para San Marcos?[114 - Сколько до Сан-Маркоса? (исп.)] — спросил О’Коннор старика-лодочника.

— Ochenta quetzales…[115 - Восемьдесят кетцалей (исп.)] для вас. А для красивой леди — sesenta quetzales.[116 - Шестьдесят кетцалей (исп.)]

О’Коннор ухмыльнулся.

— Como se llama usted?[117 - Как вас зовут? (исп.)]

— Фидель, — ответил старый лодочник.

— Хорошо, Фидель, поехали.

О’Коннор положил рюкзаки с бесценным грузом под тент рубки и придержал лодку за борт для Алеты. Лодочник отправился на корму, развернул свою десятиместную лодку буквально на пятачке и отплыл от пристани впритирку с двумя расшатанными деревянными сваями.

Безмолвное великолепие большого озера было нарушено высоким жужжанием подвесного мотора «Эвинруд» да плеском воды, рассекаемой носом лодки.

— О чем задумалась? Все это вызывает у тебя болезненные воспоминания? — нежно спросил О’Коннор.

— Я стараюсь сосредоточиться на светлых временах. Будет достаточно, если мы сможем отыскать третью статуэтку и попасть в Тикаль до зимнего солнцестояния. Мой отец сделал бы то же самое.

— А это значит, что у нас с тобой меньше трех дней…

Через сорок минут они обогнули последний небольшой мыс, и лодочник сбросил газ.

— Это Хосе там, на пристани! — возбужденно воскликнула Алета, показывая рукой вперед.

— Шаман? Откуда он мог узнать, что мы приедем? — О’Коннор мгновенно насторожился.

— Может быть, просто совпадение?

Арана помахал им рукой, и Фидель бросил ему швартовочный конец.

— Muchas gracias.[118 - Большое спасибо (исп.)] — О’Коннор поблагодарил лодочника и дал ему двести кетцалей. Фидель полез в карман за сдачей.

О’Коннор покачал головой.

— No, para usted. Нет, это для вас.

— Gracias, gracias![119 - Спасибо, спасибо! (исп.)]

— Mi placer.[120 - Не стоит (исп.)]

— Bienvenido a San Marcos![121 - Добро пожаловать в Сан-Маркос! (исп.)] — Хосе расцеловал Алету в обе щеки. — А вы, должно быть, Куртис. Добро пожаловать.

Хосе крепко пожал руку О’Коннору, на американский манер. Затем он обернулся к Фиделю и попросил его подождать.

— Пойдемте, ваши комнаты уже готовы.

— Отдельные… какая жалость, — тихо пробормотал О’Коннор. Алета ткнула его в бок.

Неподалеку отсюда, на другой стороне озера, в относительно большом городе Сан-Педро два бывших «морских котика», специалисты по глубоководным погружениям, в настоящий момент нанятые ЦРУ, поселялись в гостиницу «Микасо» на берегу озера Атитлан.

* * *


Сайра, жена Араны, накрыла ужин в саду. Дом стоял на возвышенности неподалеку от берега. Сайра приготовила topado — сытное блюдо из озерных крабов, рыбы, кориандра, помидоров, кокосового молока и плантайна — родственника бананов. После еды Сайра ушла, оставив Арану с О’Коннором и Алетой.

— Сегодня уже восемнадцатое декабря, Хосе. Солнцестояние меньше чем через три дня.

Арана загадочно улыбнулся.

— Ты приехала в правильное место, Алета. Как я уже сказал тебе тогда в Вене, это секретная миссия чрезвычайной важности. Но я снова должен напомнить тебе, что статуэтка и Кодекс строго охраняются, во-первых, самой матерью-природой, а во вторых — изобретательностью моих предков. Не один искатель приключений уже поплатился в этих поисках своей жизнью. Древние сделали так, что найти Кодекс сможет только тот, кто обладает внутренним духовным равновесием, чтобы он правильно понял его. Таким человеком можешь быть ты, Алета, но узнаем мы это только в случае вашего конечного успеха. — Арана повернулся к О’Коннору. — Сейчас у Ватикана есть в Сан-Педро свой человек, специалист по майя, монсеньор Дженнингс. Его назначили священником в местную католическую церковь, и он поселился в домике при церкви, где раньше жил отец Эрнандес.

— Мы с Алетой размышляли о том, что отец Эрнандес на самом деле может быть Карлом фон Хайссеном, немецким офицером СС, которого переправили сюда по тайным каналам, организованным в конце Второй мировой войны Ватиканом и ЦРУ.

— И в этом вы правы. Фон Хайссену помогал в этом синьор Феличи, «джентльмен его святейшества» Папы Пия XII и отец кардинала Сальваторе Феличи. К огромному сожалению для кардинала Феличи, фон Хайссен вел очень подробный дневник.

— Ага. Тогда все становится на свои места, — вслух подумал О’Коннор. — Если всплывет на поверхность прошлое кардинала Феличи, — а в данном случае речь идет о сотрудничестве его отца с нацистскими преступниками, — это сразу же положит конец карьере Феличи, а также его шансам стать следующим понтификом.

— Хотя это не единственная причина, по которой Ватикан так интересуется этим уголком мира. Кодекс майя несет в себе угрозу уникальности послания Христа, — сказала Алета.

— От которого зависит само существование Ватикана. Мне следует самому взглянуть, как там устроился монсеньор Дженнингс. Есть какой-нибудь способ переправиться в Сан-Педро в это время ночи? — спросил О’Коннор.

— Фидель ждет вас на пристани. Обычно монсеньор Дженнингс выпивает в баре «Будда». Это на набережной Сан-Педро, недалеко от основной туристской зоны.

— Прошу тебя, будь осторожен, — сказала Алета.

— Все-таки он для тебя кое-что значит, — с легкой улыбкой заметил Арана, когда О’Коннор вышел.

— Даже больше, чем я думала, хоть это и очень напоминает жизнь на бегу с Индианой Джонсом. Но вы сами сказали тогда, что я должна доверить ему свою жизнь.

— И теперь пришло время еще раз поверить мне. Помнишь, я говорил тебе о необходимости укрепить твой дух?

Алета кивнула.

— Сегодня ночью мы очистим твой дух, и это также снимет твою депрессию. Я хочу, чтобы ты легла вот здесь, — сказал Арана, показывая на садовую скамейку, накрытую большими и мягкими подушками. — Тебя когда-нибудь гипнотизировали?

— Нет. А это не опасно?

— Я же сказал, что ты должна довериться мне. У сознания есть различные состояния, Алета. Когда мы бодрствуем, то находимся в так называемой бета-фазе, когда мы начеку: мы думаем, и волны, излучаемые нашим мозгом, пульсируют с частотой от пятнадцати до тридцати колебаний в секунду. При частоте от восьми до пятнадцати колебаний мы впадаем в более расслабленную альфа-фазу; это состояние характерно для моментов, когда мы засыпаем или просыпаемся, а также когда, например, мы захвачены интересным фильмом.

Он замолчал, давая Алете возможность устроиться поудобнее.

— Сейчас ты расслабляешься, — мягко сказал Арана, проводя рукой перед веками Алеты. — Закрой глаза, и мы с тобой двинемся в тета-фазу, когда волны твоего мозга замедляются… замедляются… еще более замедляются… до частоты примерно четыре-пять колебаний в секунду. Это состояние, в которое мы попадаем во время глубокого сна, состояние, в которое ты переходишь легко и спокойно. А в конце всего этого, — еще тише добавил шаман, — я сосчитаю до трех, и ты мягко проснешься.

Алета чувствовала, как ее куда-то уносит, частично из-за того, что она очень устала, а частично — потому что снова оказалась в своей родной деревне под присмотром человека, которому полностью доверяла. Подушки были мягкими и удобными, и она провалилась в сон еще глубже. Веки стали тяжелыми, и у нее не было ни сил, ни желания открывать глаза.

— Сейчас ты уходишь в глубокий туннель. Ты спускаешься по ступеням каменной лестницы, которая уводит тебя в этот туннель все глубже и глубже. Глубже… и глубже… и глубже… Ступеньки уходят вниз… вниз… и вниз. Ты дошла до слабо освещенного каменного коридора. Здесь пахнет сыростью и плесенью.

Арана помахал перед лицом Алеты цветком дикой орхидеи, но она недовольно скривила нос. Чувствительность к запахам была знаком того, что его пациентка находится в состоянии глубокого транса. Сейчас Алета была открыта для власти внушения. Чтобы очистить ее дух, Арана должен был перенести ее назад во времени. Это был метод, который древние применяли столетиями, метод, который современная психиатрия и гипнотерапия объяснили совсем недавно, выдумав новый термин — «регрессивная терапия возвращением в прошлые жизни». Хотя все личности индивидуальны, шаман знал, что каждое человеческое существо прошло в прошлом через много жизней; просто воспоминания о них недоступны нам в настоящем. Арана также знал, что гипноз может снять эти барьеры.

— Когда ты идешь по этому туннелю, Алета, справа и слева от себя ты видишь двери, — продолжал он мягким и ровным голосом. — Я хочу, чтобы ты выбрала одну из этих дверей и вошла в нее.

— Слева от меня есть одна ярко раскрашенная дверь… Я открываю ее сейчас.

Алета принялась раскачиваться в ритме боя барабанов.

— Где ты сейчас?

— Я в Тикале. Меня зовут принцесса Акхуштал.

Алета вернулась в 850 год нашей эры, в великий город-государство Тикаль, один из нескольких могущественных городов в джунглях полуострова Юкатан. Дальше к северу находились Калакмуль и Нараньо, которыми правила царица-воительница, известная как Госпожа Шестого Неба. Мир между городами был очень хрупким.

— Что ты сейчас видишь?

— В Тикале сегодня очень многолюдно, — с волнением ответила принцесса Акхуштал. — Завтра день зимнего солнцестояния, и на рассвете Верховный жрец проведет церемонию с нефритовыми статуэтками, чтобы определить место, куда поместить Кодекс майя. Но Верховный жрец очень озабочен.

Со смотровой площадки, где рядом с принцессой Акхуштал сидел ее отец, царь Яш-Айин II, открывался вид на расположенную внизу большую площадку для игры в мяч. Мускулистые воины носили толстые защитные обмотки, защищавшие их ребра от большого черного кожаного мяча диаметром более метра, когда они боролись за выигрышную позицию. По правилам, мяч нельзя было пинать ногой или касаться его пальцами рук; вместо этого игроки отбивали его тщательно перевязанными предплечьями, а иногда и своими лбами. Игроков разных команд различали по головным уборам из перьев попугая ара и священной птицы кетцаль, а также рогов.

Принцесса Акхуштал перевела взгляд с площадки для игры в мяч на две оранжево-розовые пирамиды, возвышавшиеся по обеим сторонам Главной площади, — Храм Великого Ягуара и Храм Маски. В этих высоких сооружениях, построенных пятьдесят лет назад, находились гробницы членов царственной семьи великого клана Ягуара: царя Хасава-Чан-Кавиля и его жены. Дальше, к востоку от площади, шумели рынки Тикаля. Лавки торговцев были укрыты тентами из мешковины, под которыми были развешены искусно сотканные ткани. На оживленных улицах продавались ковры, глиняная посуда, стояли корзины со специями, орехами и фруктами. Женщины, одетые в разноцветные рубашки, несли на головах корзинки из ивовых прутьев со своими покупками. Знатные люди в головных уборах из перьев возлежали на плетенных из прутьев носилках, которые несли через толпу их слуги. За рынками Акхуштал увидела часовых, стоявших на вершинах Храма IV и Храма V — «пирамид-небоскребов», самых высоких сооружений Мезоамерики. Под ними на мощеных дорогах, соединявших Тикаль с джунглями, находились городские ворота, тщательно охраняемые царской стражей.

— Теперь барабаны бьют еще громче, и игра приближается к концу. Мой отец встает на ноги, все игроки поворачиваются в нашу сторону и кланяются.

Алета беспокойно заерзала на подушках, но Арана не произнес ни слова — он ждал.

— Сейчас мой отец встречается с Верховным жрецом. Верховный жрец предупреждает об ужасной катастрофе, ожидающей майя, если мы не изменим свой курс.

— Ты должен найти способ заключить мир с Калакмулем и Нараньо, — мрачным голосом сказал царю Верховный жрец.

Уважаемый старейшина племени майя, одетый в холщовую мантию с капюшоном, был очень высок, и его смуглое обветренное лицо несло на себе печать мудрости. Он сохранял величественную осанку даже в обществе царя Яш-Айина II.

— Если войны будут продолжаться, это приведет не только к многочисленным жертвам с обеих сторон, но и поставит под угрозу всю цивилизацию майя. Войны разрушают окружающую среду, от которой зависит само существование твоего народа.

— Люди Калакмуля и Нараньо очень упрямы, — возразил царь. — И мой долг — поддерживать наш образ жизни. Наш город превосходит их, и они должны приспособиться к нашим обычаям и традициям. Если это будет необходимо, мы заставим их следовать за нами.

Мускулистый и хорошо сложенный царь-воин сидел на низкой скамейке; на голове у него был головной убор из красных, синих и зеленых перьев священной птицы кетцаль, а защитное боевое облачение из кожи было застегнуто на поясе большим нефритовым талисманом.

— Наше общество и культура действительно занимают ведущее положение, но это не означает, что мы не должны принимать их культуру, — настаивал Верховный жрец. — Сесть и договориться — это не признак слабости. Это признак силы.

— Но воспринято это будет как слабость, особенно советом старейшин, — прорычал царь.

— Мы приближаемся к концу десятого бактуна. Это будет время великих беспорядков и потерь, — предупредил Верховный жрец, напомнив царю Яш-Айину II об окончании очередного цикла из 394 лет. — Лишения, которые наш народ пережил в конце предыдущего бактуна, повторятся и на этот раз.

Царь, казалось, задумался.

— Знамения будут продолжаться, пока мы не прислушаемся к предостережениям… или пока не посеем семена нашего собственного уничтожения, а со временем — и уничтожения всей планеты.

— Всей планеты?

— Лишения в конце этого бактуна распространятся очень широко, особенно среди нашего народа, но разрушение всей планеты произойдет не раньше конца тринадцатого бактуна, в 2012 году.

— И что же произойдет в 2012 году? — спросил царь со скептической ноткой в голосе.

— Тринадцатый бактун и декабрь 2012 года ознаменуют собой конец великого цикла: окончание века Пятого солнца. Что до людей из 2012 года, они будут игнорировать тот вред, который наносят природе. Они окажутся неспособны достичь взаимопонимания. И в основе их войн будет лежать соперничество религий. Приверженцы одной веры будут утверждать, что только их путь является правильным, но прежде, чем они поймут, что есть много разных путей и много культур, столкновение религий уничтожит их всех.

— До 2012 года еще много бактунов, — отрывисто бросил царь.

— Тем не менее наш долг — предупредить будущие цивилизации о тех трудностях, с которыми столкнулись мы, и о том, что может ожидать их.

— И как мы это сделаем?

— Эти предостережения были записаны в Кодекс. Завтра во время ритуальной церемонии солнцестояния Хранители Храмов — нефритовые статуэтки — будут помещены на вершины пирамид. На рассвете кристаллы поймают первые лучи солнца и отклонят их. Конечное преломление лучей укажет на место, куда мы поместим Кодекс майя и где он будет храниться еще очень долго, после того как мы с вами уйдем. Один из тех, кто находится сейчас среди нас, вернется, чтобы открыть секрет Кодекса, но, чтобы достичь успеха, тем людям придется найти последовательность чисел, которая лежит в основе самой Вселенной. Эта последовательность содержит число, из которого нужно вычесть единицу, чтобы получить его обратную дробь, а прибавление к нему единицы даст его квадрат.

Алета снова зашевелилась на своих подушках и нахмурилась, осмысливая математические задачи Верховного жреца, но затем снова расслабилась, словно решение этого уравнения уже было найдено.

— Что происходит сейчас? — подтолкнул ее Арана.

— Небо начинает розоветь и становится нежно-красным… Приближается рассвет. В ветвях деревьев у нас над головой снуют обезьяны-ревуны. Я сопровождаю моего отца на Главную площадь, где уже собрались тысячи его подданных. Вместе с ним мы поднимаемся по ступеням Храма Великого Ягуара. На вершине его нас ожидает Верховный жрец. Мы все выше… выше… выше… Бьют барабаны, теперь очень громко, у основания храма, где курятся благовония, в боевых порядках выстроились воины. Мы достигли вершины… Великий жрец поклонился нам… Мой отец усаживается на свой трон, и теперь я тоже могу сесть. Вокруг статуэток собрались жрецы. Они поставили одну из них на крышу надстройки у нас над головами, вторую — на вершину Храма IV на западе, а третья стоит на юге, на вершине Храма V. Верховный жрец поднес к губам раковину моллюска из золота. В центре у нее есть отверстие, и джунгли оглашает громкий трубный звук.

Шаман терпеливо следил за своей пациенткой, понимая, что с ней сейчас происходит. Алета раскачивалась на подушках из стороны в сторону в такт нарастающему ритму барабанов.

— Небо над джунглями становится все светлее, это похоже на темно-зеленый полог, надвигающийся с востока. Верховный жрец смотрит в точку, где небо светлее всего, туда, где в самый короткий день года взойдет солнце, — и этот миг наступил! Первые лучи солнца попадают на кристалл нефритовой статуэтки на вершине Храма I.

Кристалл на вершине Храма I вспыхнул темно-зеленым светом, и яркий луч, похожий на лазерный, мгновенно отразившись под точно выбранным углом, попал на кристалл нефритовой статуэтки на вершине Храма IV на западе, а уже оттуда зажег и кристалл на вершине Храма V. Внезапно Алета повернула голову.

— Луч света! Он отразился в сторону… Погодите-ка… Я не могу разглядеть… О нет!

Со стороны городских ворот у начала мощеной дороги, ведущей к рынкам, раздались крики. Одна за другой загорелись крытые соломой хижины по обе стороны дороги. Тысячи кровожадных воинов враждебного города Калакмуль наседали на стражей у ворот, обезглавливая их и вырывая еще трепещущие сердца. Теперь они устремились к площади. Между нападавшими и воинами Тикаля, бросившимися на защиту своего царя, разразилось ожесточенное сражение.

Верховный жрец был странно спокоен; он заранее знал, что это внезапное нападение на рассвете было неминуемо. Он только печально покачал головой. Он знал также, что города-государства будут продолжать воевать между собой, пока не уничтожат сначала друг друга, а затем и всю цивилизацию майя. Он подал молчаливый знак жрецам, готовившимся к погребению Кодекса майя. Среди хаоса и дыма битвы луч, подобный лазерному, оставался наведенным на механизм, который контролировал вход в секретный комплекс, находившийся напротив Храма V. Жрецы подняли драгоценный Кодекс, показывая этим, что видели сигнал Верховного жреца, после чего один из них опустил рукоятку и вошел в проход, ведущий к подземной камере. Солнце поднялось выше, и луч постепенно скрылся из виду. Верховный жрец подал знак жрецам на всех храмах, что нефритовые статуэтки должны быть замурованы в секретные ниши, которые заранее были подготовлены на вершине каждой из пирамид.

— Нет! Нет! Воины Калакмуля достигли подножия нашей пирамиды! Воинов моего отца теснят… пронзают их копьями… обезглавливают… Они сражаются отчаянно, но противник берет верх. О нет! Они карабкаются по ступеням прямо к нам… Нет! Нет!

* * *


О’Коннор нашел бар «Будда» неподалеку от берега озера и тут же мысленно составил план отступления. Над главным входом висел флаг Тибета. Фигурки и изображения Будды придавали этому желтовато-коричневому зданию в испанском стиле восточный колорит; внутри находился еще один громадный деревянный Будда, составлявший часть декорации под названием «Апокалипсис сегодня». О’Коннор быстро пробежал взглядом по толпе посетителей в полумраке бара на первом этаже. Народу было много, но О’Коннор быстро определил, что большинство составляли туристы, игравшие в бильярд и курившие «травку», — времяпровождение, которое считалось в Сан-Педро de rigueur, обязательным. Он еще раз проверил, не следят ли за ним, и стал подниматься по лестнице на второй этаж.

Большие, беспорядочно разбросанные подковообразные кабинки были забиты туристами и местными — за исключением одной, в самом дальнем углу. О’Коннор сразу же узнал Дженнингса. Тот сидел рядом с юношей, которому, по прикидкам О’Коннора, было лет пятнадцать, не больше. Дженнингс прихлебывал виски, а парень — то, что выглядело как кока-кола, хотя О’Коннор сильно сомневался, что в стакане у парня было именно это.

О’Коннор поднялся на еще один пролет лестницы и попал в бар на крыше, откуда во все стороны открывался вид на темные воды озера. Здесь также было полно туристов. Сладковатый приторный запах травки тяжелым облаком висел и на балконе, где спиной к О’Коннору стояли два бывших «морских котика». У одного из них была аккуратная бородка, но короткие стрижки все равно безошибочно выдавали в них военных. О’Коннор спустился обратно, где в этот момент Дженнингс возвращался от стойки, неся еще один виски для себя и «кока-колу» для мальчика. Когда монсеньор положил свою руку на бедро парня, О’Коннора передернуло, и ему пришлось сдерживать горячее желание нарушить конспирацию и освободить этого, по сути, ребенка из грязных лап священника. Но вместо этого он вышел на главную улицу и отправился по ней мимо поздних прохожих, шуршащих по булыжной мостовой «тук-туков» и ярко раскрашенных зданий, на одном из которых было нарисовано изображение Христа — покровителя Сан-Педро-ла-Лагуна.

О’Коннор достиг конца крутого подъема, даже не сбив пульс. Остановившись возле магазинчика, он немного подождал, чтобы оглядеть всех присутствующих на едва освещенной площади и проанализировать планировку большой церкви с побеленными стенами, которая стояла на вершине холма напротив. «То маленькое строение сбоку, должно быть, и есть домик священника», — решил он. Он направился к нему по периметру площади, оставаясь в тени пальм и деревьев церковного сада.

Замок оказался элементарным, и О’Коннор тихо прикрыл за собой дубовую дверь. Он включил карманный фонарик и приступил к систематическому осмотру жилища Дженнингса. Кухонный стол, выполнявший также роль письменного стола, не представлял никакого интереса. Точно так же, как кухонная зона и небольшая ванная комната, но когда он заглянул в шкаф под лестницей, он, как и Дженнингс чуть раньше, обнаружил там акваланг. По узенькой лестнице О’Коннор взобрался наверх, в мезонин под самой крышей, где находилась спальня. На дне шифоньера О’Коннор нашел небольшой чемоданчик. Вскрыв замок, он увидел там стопку выпусков «НАМБЛА бюллетин» — официального журнала гомосексуалистов из Североамериканской ассоциации бойлаверов. Обложку самого верхнего журнала украшала фотография молодого парня, на которой рукой Дженнингса было написано: «Очень хорош».

О’Коннор снова запер чемоданчик и переключил свое внимание на крышку люка в потолке комнаты. Поставив под него единственный находившийся в спальне стул, он взобрался на чердак и осветил фонариком разбросанные посреди стропил кучки крысиного помета. В дальнем конце тесного чердачного помещения луч выхватил три небольших запыленных ящика, и О’Коннор по центральной балке направился к ним. Толстый слой пыли почти наверняка свидетельствовал о том, что ящики не принадлежали Дженнингсу. Он опять вскрыл нехитрый замок и открыл первый ящик. Дневники. Десятки дневников. О’Коннор пролистал самый верхний из них и обнаружил, что последняя запись в нем была сделана за двенадцать месяцев до того, как фон Хайссен бежал отсюда. «Похоже, что одного дневника не хватает», — подумал О’Коннор, открывая второй сундук, а затем и третий, где лежали дневники, охватывавшие период службы фон Хайссена в Маутхаузене. Все было разложено в хронологическом порядке, и из любопытства О’Коннор достал дневник за 1938 год. Через пять минут он тихо присвистнул, найдя запись фон Хайссена с педантичным описанием приезда Гиммлера в Маутхаузен.






Рейхсфюрер Гиммлер очень доволен тем, как проходит празднование дня рождения фюрера. Казнены сорок девять еврейских мерзавцев — по одному за каждый год славной жизни фюрера.

Гиммлер лично поздравил меня с тем, что концлагерь Маутхаузен работает так хорошо, и твердо пообещал, что в ближайшее время будет рассмотрен вопрос о присвоении мне звания штандартенфюрера!

Приготовления к «высокогорным» медицинским экспериментам господина доктора Ричтоффа идут успешно.

Гиммлер дал согласие на уничтожение этого отродья, Вайцманов. Сам Вайцман сдох на нашей лестнице. А его сучка и пара ублюдков станут первыми «пациентами» доктора Ричтоффа.





Если на пятки фон Хайссену наседал Моссад, каким образом они могли это пропустить? С точки зрения О’Коннора, случившееся могло иметь только одно разумное объяснение. Моссад оказался настолько близко, что они сразу же бросились по следам беглеца. Оставив у себя дневник с изобличающими записями о казнях, он спустился обратно в спальню Дженнингса, где принялся осматривать тумбочку рядом с кроватью. В выдвижном ящике он обнаружил последний дневник фон Хайссена и за его обложкой нашел оригинальную карту майя на бумаге хуун с углами обратной засечки трех вулканов — ту самую, которая была конфискована у Ариэля Вайцмана более семидесяти лет назад.

* * *


Алета вся промокла от пота и дрожала на своих подушках. Шаман понял, что пора вернуть ее в реальность.

— А теперь, Алета, ты возвращаешься к нам комнату, — тихо, нараспев произнес он. — Ты движешься обратно, проходя сквозь те же двери, через которые ты попала туда… идешь обратно по каменному проходу… закрываешь за собой дверь. Ты успокаиваешься… становишься еще спокойнее. — Алета перестала дрожать, и дыхание ее почти сразу же начало выравниваться.

— Раз… два… три, — мягким голосом сказал Хосе.

— Я что, спала? — спросила Алета.

Хосе улыбнулся и покачал головой.

— Это вполне обычная реакция, но нет, ты не спала. Просто это была одна из твоих прошлых жизней, причем одна из самых значительных, и есть несколько причин тому, что ты снова пришла на землю именно сейчас.

Арана выдержал паузу, давая Алете возможность вновь адаптироваться к окружающей обстановке. Над озером дул прохладный бриз, и ночное небо было ясным. Вдали от зарева городских огней звезды казались более яркими и многочисленными — совсем такими, какими их видели майя много столетий назад.

— Там было что-нибудь интересное? — продолжал Арана.

— Лазерные лучи… Три статуэтки были расположены на вершинах Пирамиды I, Пирамиды IV и Пирамиды V… Но я не увидела, куда попал последний отклонившийся луч.

— Теперь, когда ты знаешь, какие именно пирамиды были задействованы в этой системе, будет достаточно найти третью статуэтку; и, если вы сможете расположить все три фигурки в нужных местах до наступления зимнего солнцестояния, у вас по-прежнему будет шанс найти Кодекс майя.

— Учитывая, что осталось всего три дня, все это кажется крайне маловероятным, — заметила Алета.

— Как ты себя чувствуешь?

— Как будто поднимала большие тяжести.

Старик майя улыбнулся.

— Это значит, что очищение прошло успешно.

— Мне еще непонятно, что означала эта золотая раковина моллюска с отверстием в форме замочной скважины посередине, — задумчиво сказала Алета.

— Значение этого, как и значение равновесия, станет понятно тебе очень скоро, — загадочно произнес Хосе.

* * *


Подталкивая юношу к дому, монсеньор Дженнингс быстро огляделся по сторонам.

— Присаживайся, Эдуардо. Располагайся поудобнее, — сказал Дженнингс, показывая на диван напротив лестницы.

Сам он направился в кухонную зону и налил себе дорогого виски «Шивас Регаль», а парню — двойную порцию «Джонни Уокер Ред Лейбл» с кока-колой. Дженнингс принес Эдуардо стакан с коктейлем и сел рядом на диван; в памяти всплыли прекрасные слова Оскара Уайльда: «Великая привязанность старшего человека к более молодому… столь же чистая, сколь и утонченная… и настолько же неправильно истолковываемая, что ее можно было бы назвать „Любовь, не смеющая произнести своего имени“. Красивая, тонкая и благородная форма привязанности, в которой нет ничего неестественного. Это интеллектуальная связь, и она часто возникает между более взрослым человеком, обладающим опытом, и более молодым, перед которым открыты все радости, надежды и чарующие силы жизни. Мир не понимает, что именно так все и должно быть. Мир насмехается над этим, а иногда может и пригвоздить к позорному столбу». Дженнингс знал эту цитату наизусть. С восхищением разглядывая стройное смуглое тело Эдуардо, он положил руку на бедро юноши.

— Cien quetzales,[122 - Сто кетцалей (исп.)] — бесцветным голосом произнес Эдуардо.

— Mas tarde. Потом, — сказал Дженнингс, взяв руку Эдуардо и положив ее на свой возбужденный член.

Эдуардо отдернул руку.

— Cien quetzales… о no contrato.[123 - Сто кетцалей… или сделки не будет (исп.)] — Ему, похоже, было всего четырнадцать, но улица уже успела научить его жизненной мудрости.

— Cuanto para toda la noche? А сколько за всю ночь? — хриплым голосом спросил Дженнингс, нащупывая свой бумажник.

— Quinientos quetzales.[124 - Пятьсот кетцалей (исп.)] — Этих денег хватит, чтобы кормить братьев и сестер Эдуардо в течение двух недель.

— Cien quetzales. Остальное потом, — сказал Дженнингс, протягивая ему мятую купюру вишневого цвета.

По его пухлым щекам стекали ручейки пота, и он придвинулся по дивану поближе. Тяжело дыша, Дженнингс расстегнул змейку своих брюк, после чего стал рукой ласкать пах юноши, а когда тот возбудился, пригнул голову Эдуардо к своему разбухшему члену.

О’Коннор тихонько снимал все это из спальни на втором этаже. Он не был уверен, что, даже получив эти фотографии, католическая церковь станет что-то предпринимать, но он пообещал себе, что этот жирный священник все равно — так или иначе — сгниет в тюрьме. А сейчас на это уже не было времени. Уверенный, что Дженнингс сейчас полностью поглощен своим занятием, О’Коннор незаметно прокрался вниз по лестнице.

— Соси, малыш… соси, — прохрипел Дженнингс. — О, да. Это так здорово.

О’Коннор сдержал свои чувства и бесшумно выскользнул на улицу. Он направился назад в сторону пристани, где его ждал Фидель; с собой он прихватил два дневника фон Хайссена и карту майя.

— В Санта-Крус. La tienda de buceo, рог favor, Fidel.[125 - Пожалуйста, магазин для подводного плавания, Фидель (исп.)]

Магазин принадлежностей для подводного плавания, разумеется, был закрыт, но О’Коннор не сомневался, что деньги помогут преодолеть это маленькое неудобство.

— Si, — с улыбкой кивнул Фидель, и их небольшое суденышко отчалило от пристани.

Неподалеку от них на балконе «Микасо» стоял один из бывших «морских котиков» и осматривал берега озера. Хэнк Сандерс навел свой мощный бинокль с прибором ночного видения на маленькую лодку, которая, набирая скорость, направилась в сторону деревни Санта-Крус на северном побережье озера.

— Эй, Митч, подойди и взгляни на это. Видишь того парня, который сидит на корме лодки? Похож он на того, кого мы ищем? — сказал он, протягивая бинокль напарнику.

— Трудно сказать, — ответил Митч Кроуфорд, — но, если это все-таки он, очень хотелось бы знать, куда он может отправляться в это время суток.

Ответ на свой вопрос они получили через двадцать минут. Сандерс и Кроуфорд видели, как катер причалил у пристани Санта-Круса, как раз напротив магазина, торгующего принадлежностями для подводного плавания.

* * *


Кроуфорд следил в бинокль с прибором ночного видения за тем, как лодочник подвел свою lancha к пирсу в Сан-Маркосе. Он заметил, как Фидель и О’Коннор вынули оттуда акваланги и отнесли их к Алете, которая до сих пор была поглощена разговором с Хосе.

— Похоже, что лодочник остается там на всю ночь. Держу пари, они будут совершать погружение.

— Видимо, не сегодня ночью, — ответил Кроуфорд, который точил свой подводный нож. — Иначе они оставили бы акваланги на пристани. Думаю, это произойдет завтра рано утром. Как бы там ни было, это уже не важно. Акваланг и лодка готовы. — Покрытый татуировками и крепко сбитый, бывший боевой подводный пловец сплюнул с балкона. — Они так и не узнают, откуда пришла смерть.

* * *


О’Коннор присел на край садовой скамьи, где сидела Алета.

— Оригинальная карта на бумаге из коры хуун, принадлежавшая твоему деду, — тихо сказал он. — Она лежала в дневнике, который я обнаружил в домике священника вместе с аквалангом, так что, я думаю, все это оставил фон Хайссен.

— Похоже, что, удирая, он не просто спешил, — сказала Алета.

— Моссад производит на некоторых сильное впечатление.

— Ты думаешь, они нашли его?

О’Коннор покачал головой.

— Адольф Эйхманн долгие годы работал на концерн «Мерседес Бенц» в Буэнос-Айресе, но когда агенты Моссада и ШАБАКа в конце концов схватили его в 1960 году, об этом тут же написали все газеты мира. Фон Хайссен в настоящее время — самый разыскиваемый из всех фашистов, которые еще могли остаться в живых. Если бы его поймали, мы об этом уже услышали бы. В домике при церкви, где живет Дженнингс, на чердаке стоят три ящика, полные дневников, но мы пока вернемся вот к этому. — О’Коннор открыл карту, нарисованную на бумаге хуун. — Взгляни на это.

— Координаты! — прошептала Алета.

— Вот именно, и пересекаются эти линии здесь. — О’Коннор показал на небольшой скалистый мыс, вдававшийся в озеро примерно в километре отсюда. — Кто-то — я полагаю, что это мог быть твой дед, — выдавил внизу карты греческую букву «фи», а вот тут, под точкой, есть еще одна отметка, видишь? Короткая линия.

— Статуэтка, возможно, уже у фон Хайссена… Если, конечно, с самого начала она была в озере.

— Наличие у него акваланга говорит, что он обследовал озеро, хотя знал ли он о существовании третьей статуэтки, — это вопрос спорный. И существует только один способ узнать ответ на него.

Оба дружно посмотрели на Арану.

— Если этому суждено случиться, так оно и будет, — сказал он. — Когда вы собираетесь нырять?

О’Коннор взглянул на свои часы.

— Сейчас почти одиннадцать часов, и у нас был очень тяжелый день. Из соображений безопасности нам требуются несколько часов сна, не говоря о том, что нужно хотя бы немного адаптироваться к высокогорью.

Когда О’Коннор и Алета, переодетые в гидрокостюмы, подошли по пыльной тропинке к пристани, Фидель уже ждал их там. Поверхность озера была гладкой, как зеркало, и первые лучи солнца едва начали окрашивать в розовый цвет три вулкана, которые стояли по берегам, словно часовые.

На другом берегу озера Сандерс опустил свой прибор ночного видения и зашел с балкона в номер, чтобы разбудить своего напарника. Пришло время выдвигаться.

О’Коннор и Алета неторопливо и тщательно в последний раз проверили свои акваланги: баллоны, регуляторы в обоих положениях, датчики давления в баллонах, глубиномеры, компасы, компенсаторы плавучести — БСД, ходовые катушки с тросом безопасности, грузовые пояса, наручные дайв-компьютеры, факелы и подводные фонари. О’Коннор проверил крепление ножа на ноге Алеты, а затем проверил и свой нож.




52


Озеро Атитлан, Гватемала

Фидель отвел lancha от пристани и, по инструкции О’Коннора, подплыл к точке, расположенной примерно в пятидесяти метрах от вдававшегося в озеро небольшого мыса. О’Коннор по компасу определил углы, под которыми отсюда были видны все три вулкана, и в уме вычислил обратные азимуты.

— Еще десять метров, Фидель, — скомандовал он, показывая на северо-запад.

Прошло еще минут десять, пока после нескольких маневров и корректировок О’Коннор определил, что они находятся над точкой, обозначенной на карте.

— Держитесь так, чтобы два вулкана находились на вот этих линиях, — сказал он, указывая лодочнику направление на два приметных здания на дальнем берегу озера. Затем он обернулся к Алете. — Готова?

Она кивнула.

Они сели на борт и пристегнули крепления больших желтых ласт. О’Коннор подал Алете знак — соединил большой и указательный пальцы в форме буквы «О», подняв остальные три пальца вверх: на универсальном языке дайверов это означало «Я в порядке — ты в порядке?» Алета ответила ему таким же жестом. О’Коннор вставил в рот загубник, одной рукой придержал маску, другой прижал к груди шланги баллона и спиной вперед упал в озеро. По привычке Алета взглянула, что находится у нее за спиной, после чего последовала за О’Коннором в темную холодную воду. Они оба всплыли на поверхность, и О’Коннор поднял руку с опущенным вниз большим пальцем — знак к погружению. Алета подняла шланг своего БСД, нажала кнопку выпуска воздуха и последовала за О’Коннором в глубину. В трех метрах от поверхности О’Коннор остановился для «проверки пузырьков». Он осмотрел акваланг Алеты на предмет течи воздуха, и она ответила ему тем же.

О’Коннор навел луч своего мощного фонаря в толщу воды, высматривая подводную часть мыса. Озеро Атитлан находилось на высоте почти 5000 футов и имело глубину более 300 метров. Ранее он убедился, что в настройках их наручных дайв-компьютеров была введена нужная высота и указано, что вода пресная, но погружение на большой высоте означает, что атмосферное давление здесь ниже, чем на уровне моря: когда они поднимутся на поверхность, разница с внешним давлением будет больше. До ближайшей декомпрессионной камеры было настолько далеко, что об этом можно было даже не думать.

Вода оказалась очень чистой, и О’Коннор погружался с включенным фонарем. Мыс резко уходил вниз, образуя под водой почти отвесную стену, но когда глубиномер показывал примерно пятнадцать метров, О’Коннор с облегчением заметил, что внизу находится плато. Они с Алетой коснулись дна и спугнули большого черного краба, который поспешно засеменил прочь, оставляя за собой мутный след на сером вулканическом иле. О’Коннор отстегнул от своего грузового пояса длинный белый нейлоновый шнур и, держа его за конец, второй конец отдал Алете, чтобы та зафиксировала его в одной точке на дне озера. Она жестом показала ему «хорошо», после чего он отплыл в сторону до отметки на шнуре в пять метров. О’Коннор начал плавать по кругу по методу классического «веревочного поиска». Лучи фонарей, пронзая темноту вокруг них, в каком-то сверхъестественном калейдоскопическом танце плясали по серому каменистому дну. Подводные прогалины сменялись зарослями странных растений и водорослей, похожих на паутину. Время от времени луч света выхватывал в воде крупного окуня.

Первый круговой обход на триста шестьдесят градусов не принес ничего интересного, и О’Коннор подергал за веревку, чтобы Алета отпустила ее еще на пять метров. Он сделал еще круг, потом еще один. На этом расстоянии подводный мыс со стороны озера снова уходил вниз, и на следующем проходе глубиномер О’Коннора показал уже двадцать метров; но он продолжал плавать, медленно и планомерно обшаривая дно лучом своего мощного фонаря. Когда он приблизился к берегу, дно снова немного пошло вверх, глубиномер показал восемнадцать метров, потом шестнадцать, а потом он увидел это. Вход в подводную пещеру был небольшим, но, безусловно, доступным. О’Коннор заметил возле него сломанные растения. Было трудно определить, когда именно это произошло, но тут явно уже кто-то побывал.

В это время на пристани в Сан-Педро наемники ЦРУ проверяли свои акваланги.

О’Коннор трижды дернул за веревку, просигналив Алете, чтобы она присоединилась к нему. Он показал ей на вход, смотал шнур на катушку и пристегнул его к поясу. Когда они миновали самое узкое место на входе, подводный коридор стал пошире. Алета в изумлении смотрела по сторонам. Серые камни на дне сменили сталагмиты; некоторые из них сливались со сталактитами, образуя своеобразные колонны. Казалось, они вошли в какой-то подводный город. Чуть дальше появился вулканический шельф, и О’Коннор показал ей два больших пальца, поднятых вверх. На глубине шести метров он скомандовал сделать остановку, и они из предосторожности постояли на одном месте три минуты, прежде чем подняться на поверхность.

— Просто не верится! — воскликнула Алета.

Ее голос отозвался в подводной полости гулким эхом. О’Коннор огляделся. Миллионы лет, задолго до того, как эта пещера оказалась затоплена водой, сверху сюда сочилась и капала пресная вода. В ней было растворено большое количество известняка и вулканической пыли, и кальцит со временем образовал здесь геологические формации удивительных цветов, с оттенками насыщенного красного, синего, пурпурного, коричневого и желтого цветов. На потолке у них над головой висели жуки-светляки. Сотни свисающих прядей из липких капелек, которые эти жуки выделяли из своих ротовых желез, образовывали мерцающую бахрому, смертельно опасную для любых насекомых, привлеченных этим световым представлением. Когда насекомое прилипало и запутывалось в ловушке, жук-светляк просто тянул за длинную серебристо-синюю нить и съедал свою жертву заживо.

О’Коннор взобрался на выступающий из воды известняковый уступ и помог подняться на него Алете. Они сняли свои акваланги и ласты и начали обследовать пещеру. Уступ тянулся примерно на сто метров, а затем снова опускался в кристально-чистые воды пещеры.

— Интересно, как далеко она уходит?

О’Коннор пожал плечами.

— Некоторые из подобных пещер бывают очень длинными; на границе с Мексикой есть одна, которая тянется более чем на сто пятьдесят километров.

— Что открывает широчайшие возможности для того, кто хочет что-нибудь спрятать. А эта черточка на карте — она что-то обозначает?

О’Коннор успокоил стрелку на своем наручном компасе, после чего осветил фонариком стены. Внезапно он замер.

— Смотри! Вон там! — воскликнул он, направляя луч на два метра вверх над головой Алеты. — Без карты мы бы этого никогда не узнали, но тут есть еще один уступ.

Он нашел место на известняковой стене, куда можно было поставить ногу, и, подтянувшись, поднялся на второй уступ, в конце которого находился вход в гораздо меньшую пещеру. О’Коннор протиснулся через узкий проем и обнаружил там еще одну колонию светляков — их липкая занавеска тускло мерцала в дальнем конце пещеры. Он осветил неровный известняковый пол. Сбоку у стены под лучом блеснули четыре металлических слитка, на каждом из которых были выбиты орел и свастика Третьего рейха.

Позади него в пещеру протиснулась запыхавшаяся Алета.

— Здесь лежит кое-что из неправедных сокровищ фон Хайссена, — мрачно сказал О’Коннор, понимая, что золото это, скорее всего, было переплавлено из зубных коронок сотен евреев.

— Почему он оставил их здесь? Может быть, у него не было времени, чтобы забрать их отсюда?

— Я в этом почти не сомневаюсь, как и в том, что для сундуков с чердака у него в грузовике просто не оказалось места. Что же касается золота, то каждый из этих слитков весит где-то унций четыреста, что по сегодняшним рыночным ценам составляет более четырехсот тысяч американских долларов. Таким образом, мы с тобой сейчас разглядываем примерно полтора миллиона долларов, и одному Богу известно, сколько еще он увез с собой. — О’Коннор осветил фонарем остальную часть пещеры. — Никаких следов статуэтки.

— А ты думаешь, что он мог найти ее здесь?

— Полагаю, что нет. Фон Хайссен педантичнейшим образом вел свои дневники. Последняя запись в его последнем дневнике была сделана за день до его отъезда, но там об этом ничего не сказано.

О’Коннор принялся обшаривать лучом фонаря стены и пол пещеры, но через десять минут у них так и не появилось догадок, где может быть спрятана статуэтка. Наконец он направил свой фонарь в самый дальний угол, на «занавеску смерти».

— Вон там, на полу, прямо перед светлячками! — Алета дернула О’Коннора за руку. — Там есть смутное очертание раковины наутилуса! Помнишь записи моего деда: «Последовательность Фибоначчи… ищите „фи“». Верно! — воскликнула она, неожиданно сообразив, что подобный контур на известняке не только был священным для многих цивилизаций и религий, но, кроме того, эта спиральная раковина выросла в соответствии с закономерностью чисел Фибоначчи.

Услышанные ею слова Верховного жреца перекликались с изображением на полу пещеры. «Один из тех, кто находится сейчас среди нас, вернется, чтобы открыть секрет Кодекса, но, чтобы достичь успеха, тем людям придется найти последовательность чисел, которая лежит в основе самой Вселенной. Эта последовательность содержит число, из которого нужно вычесть единицу, чтобы получить его обратную дробь, а прибавление к нему единицы даст его квадрат». Буква «фи» и числа Фибоначчи обозначают «золотое сечение», лежащее в основе устройства Вселенной. Алета знала, что, если разделить любое из чисел в этой последовательности на предшествующее ему, результатом всегда будет число 1,618. Если отнять от него единицу, получим 0,618, что является его обратной дробью, или 1/1,618; а если прибавить к нему единицу, получим 2,618, что является квадратом для 1,618.

— Сейчас нет времени об этом подробно рассказывать, — сказала она, становясь на колени и начиная с помощью ножа соскребать известняковый налет со священного символа, — но, пока ты обыскивал чердак дома Дженнингса, Хосе подверг меня методу регрессивной терапии. Для майя такая витая раковина открывала портал к их предкам.

Сердце ее рвалось из груди; О’Коннор присоединился к ней, и вместе они ножами расчистили прямоугольник, который образовывал рамку вокруг изображения ракушки.

* * *


За пределами этой пещеры Кроуфорд и Сандерс достигли серого каменистого плато на дне озера. Над головами у них дрейфовала лодка Фиделя. Кроуфорд первым заметил шнур и подал знак напарнику: показал пальцем на свои глаза, а потом на веревку. Два подводных пловца устремились вдоль нее ко входу в подводную пещеру.




53


Гакона, Аляска

Над долиной реки Коппер продолжал завывать ветер, сотрясая здание пункта управления в Гаконе, но все мысли доктора Тайлера Джексона были заняты тем, что должно было вскоре произойти, поэтому он ничего не замечал. К ним на брифинг с краткосрочным визитом прилетел Говард Уайли. На экране проектора был снимок со спутника с пометкой «СОВЕРШЕННО СЕКРЕТНО», показывавший точное местоположение базы Исламской революционной гвардии в районе Фордо возле города Ком — одного из наиболее чтимых иранцами святых мест и главной резиденции исламской научной мысли.

— Как вам известно, — начал директор Гаконы доктор Натаниэль Б. Херши, — мы определенное время подозревали, что глубоко под землей в горном районе возле Кома иранцы строят ядерную установку. Инфракрасная съемочная аппаратура со спутников не могла проникнуть сквозь скальные породы; крайне маловероятно и то, что наше обычное вооружение сможет нанести какой-либо вред противнику на такой глубине.

Херши переключил кадр, и на экране появилась диаграмма, показывающая движение низкочастотных радиоволн со сверхвысокой энергией, которые могла генерировать установка ПИССАВМ.

— Второй эксперимент из серии, предусмотренной операцией «Эфир», направит луч мощностью три миллиарда ватт в предполагаемое место расположения иранского комплекса. Если все пройдет так, как задумано, все сооружения внутри горы будут уничтожены. Время «Ч» для атаки наступит через три дня в 3:00 по нашему времени, в 15:30 по местному, когда на дежурстве будет находиться максимальное количество персонала.

Херши разъяснил и прочие особенности теплового взрыва под действием высокоэнергетичного пучка. В конце своего выступления он сделал паузу для вопросов. Джексон решил воспользоваться этим шансом, чтобы в последний раз попробовать предостеречь о возможных последствиях.

— В этом эксперименте, разумеется, присутствует риск, — начал Джексон. Глаза Херши на квадратном жестком лице метали молнии. — Глубокая подземная томография в данном диапазоне частот никогда ранее не проводилась, и поэтому результаты ее непредсказуемы. Нельзя исключать, что мощный подземный взрыв может внести возмущение во вращение Земли. Землетрясение в океане возле Суматры, вызвавшее разрушительное цунами в 2004 году, имело силу в девять баллов по шкале Рихтера, и у нас есть неопровержимые доказательства того, что оно увеличило колебания оси Земли и на несколько сантиметров сдвинуло полюса. А три миллиарда ватт могут оказать и более разрушительный эффект, чем естественное землетрясение.

— Это лишь догадки, доктор Джексон, — ледяным тоном ответил Херши.

Уайли развернулся на своем кресле и в упор посмотрел на научного руководителя проекта ЦРУ.

— Разве не для этого мы и проводим эксперименты, доктор Джексон? Чтобы посмотреть, работают ли они?

— Мы должны оглядываться на историю, сэр. Как вы знаете, в 1954 году мы взорвали первую водородную бомбу в атолле Бикини. Предполагалось, что мощность взрыва проекта «Кастл Браво» составит четыре мегатонны. На деле же получилось почти в четыре раза больше, и это уничтожило местное население, превратило в пар остров, на котором проводился эксперимент, и оставило на дне лагуны кратер диаметром в милю. Радиоактивные осадки тогда достигли Австралии, Индии и Японии. С операцией «Эфир» мы находимся в аналогичной ситуации: мы не знаем, что может произойти сейчас. Хуже того. В настоящее время приближается момент редкого парада планет, который случается один раз в двадцать шесть тысяч лет, с кульминацией в декабре 2012 года, когда, по предсказаниям майя, Земля подвергнется мощному воздействию черной дыры, расположенной в центре галактики Млечный Путь. Нам следует по меньшей мере отложить запуск ракеты и испытания СНЧ-луча до того времени, когда Земля окажется на более устойчивой орбите.

— Мистический бред, придуманный кучкой дикарей. К тому же — возможно, это ускользнуло от вашего внимания, доктор Джексон, — к 2012 году у Ирана уже появится своя бомба.

Уайли мысленно сделал себе пометку: организовать этому пожилому ученому досрочный уход на пенсию. Он поднялся, чтобы обратиться к собравшейся аудитории, состоящей из тридцати военных и гражданских чиновников.

— В последнее время в прессе появились всяческие измышления, — заявил он. — Много поклепов возводят на нас в связи с атакой на Северную Корею. Поэтому я решил провести расследование. И можете не сомневаться: когда я выясню, через кого произошла утечка информации в прессу о секретных запусках ракет, он пожалеет, что родился на этот свет. Все вы подписывали протокол о неразглашении информации, составляющей государственную тайну, и нарушение его — это верный способ потерять свои яйца или что там у кого есть. Данное устройство предназначено исключительно для мирных целей — это остается нашей официальной линией. И мы не обсуждаем какие-либо разведывательные или секретные операции — точка!

* * *


Как только Джексону удалось выйти из комнаты для проведения брифингов, он тут же отправился к себе в кабинет. В этом эксперименте крылась такая же неопределенность, как в проекте «Кастл Браво», только с потенциально гораздо более разрушительными по своему масштабу последствиями. Он должен каким-то образом привлечь внимание международной общественности к тому безумию, которое представляет собой операция «Эфир».




54


Озеро Атитлан, Гватемала

Сердце Алеты часто забилось, когда нож О’Коннора расчистил последнюю часть прямоугольного обрамления рисунка витой раковины. Этот прямоугольник, как раковина наутилуса внутри него, был построен на точном соотношении 1,618, или числе «фи».

— Раковина наутилуса — лучшее из проявлений биологической инженерии, — заметил он, пряча нож обратно в чехол, пристегнутый к голени. — Когда этот моллюск перебирается в новую раковину, он наполняет старую газом и запечатывает ее перламутром. Весьма изобретательно.

— Это логарифмическая спираль, так что каждая камера пропорциональна предыдущей, — согласилась Алета, с трудом сдерживая свое возбуждение.

О’Коннор выскреб последние остатки саскаба — того же строительного раствора майя, изготовленного из перетертого и обожженного известняка, с которым дедушка Алеты столкнулся в Тикале, — но извлечь прямоугольный камень наружу не удавалось. Алета вставила лезвие своего ножа в едва заметную замочную скважину в центре спирали раковины и вздрогнула, когда пришел в действие секретный механизм, подвешенный на больших бронзовых шарнирах, и тяжелая известняковая плита медленно опустилась в пол пещеры, а затем ушла в сторону, в специально сделанный для нее проем.

— Как ты догадалась сделать это?

— Это долгая история, но взгляни! — Алета схватила О’Коннора за руку.

Под отошедшей в сторону известняковой плитой оказалась третья статуэтка, лежавшая на дне углубления, — ее кристалл и черный с золотой оправой обсидиан загадочно сияли в мягком мерцании светлячков.

О’Коннор потянулся, чтобы взять статуэтку, но Алета схватила его за руку.

— Нет! Погоди! — Она отломала кусок находившегося рядом кремово-оранжевого сталактита и опустила его в дальнюю часть ниши, прикоснувшись к кристаллу на вершине статуэтки.

О’Коннор вздрогнул, когда острое, как бритва, подпружиненное лезвие рассекло сталактит пополам и тут же снова спряталось в стену ниши. Алета отломала еще один длинный сталактит и прикоснулась им к другому краю статуэтки. Теперь быстрое, как молния, лезвие вылетело уже с другой стороны. О’Коннор облегченно выдохнул и пощупал свое запястье. Этот клинок мгновенно отрубил бы ему руку.

— Откуда ты знала?..

— Ты спрашиваешь, откуда я это знала? Древние майя вложили огромный запас энергии в ягуара, но это была женская энергия. Хосе предупредил меня: древние предвидели, что в мире в конце концов станут доминировать мужчины; и еще он сказал, что Кодекс и эта статуэтка будут тщательно охраняться при помощи принципа равновесия.

— Получается, что статуэтка лежит на своего рода механической подушке, и если ты сдвинешь ее, то потеряешь руку, — сказал О’Коннор, рассуждая вслух. — Как ты думаешь, это кольцо в центре статуэтки может быть точкой равновесия? — Он показал на небольшую петельку из нефрита, выступавшую на одной из нижних ветвей вырезанного из камня Дерева Жизни.

— Очень может быть. Если присмотреться повнимательнее, на краях ниши есть две выемки, отмечающие центр.

О’Коннор сломал еще пару тонких сталагмитов и, используя их как пинцет, опустил вниз веревку, намотанную на катушку, висящую у него на поясе. Кончик одного из сталагмитов слегка коснулся кольца чуть в стороне от центра, и вылетевшие из своих укрытий лезвия разрубили сталагмиты надвое. Ему потребовались еще три попытки, чтобы продеть в кольцо веревку. Он протянул один ее конец Алете.

— Эти две канавки… Мы можем положить в них веревку и использовать их как направляющие.

Алета кивнула, и они с О’Коннором осторожно разошлись в стороны от ниши, медленно растянув веревку и подняв бесценную статуэтку наверх. Затем они подтянули ее на один край; в тусклом мерцании жуков-светляков кристалл переливался еще более загадочно.

— Потерянное женское начало! — воскликнула Алета. У основания нефритового Дерева Жизни древний мастер вырезал могучую самку ягуара с двумя детенышами — мальчиком и девочкой.

О’Коннор посмотрел на часы. До солнцестояния оставалось менее семидесяти двух часов. Он снял две нейлоновые сумки, которые были закреплены у него на поясе, и они погрузили в одну из них статуэтку, а в другую — золото.

Из-за толстого сталагмита в темном углу пещеры два бывших «морских котика» следили за тем, как О’Коннор и Алета проверяли свои акваланги и готовились к погружению.

— Я возьму золото, — сказал О’Коннор. Алета насмешливо подняла брови. — И нечего иронизировать. Только потому, что оно тяжелое.

— По крайней мере, в воде оно станет легче. Спасибо тебе, Господи, за дорогого старика Архимеда.

О’Коннор двинулся с золотом вперед, следуя вдоль веревки, ведущей ко входу в подводную пещеру. Алета с драгоценной статуэткой следовала за ним, наматывая веревку на катушку, но они проплыли всего каких метров тридцать, когда О’Коннор почувствовал позади себя какую-то вибрацию. Он повернулся как раз вовремя, чтобы заметить, как напали на Алету. Нападавший сорвал с нее маску и пережал ей шланг баллона с воздухом. Второй противник уже устремился к нему, сжимая в руке нож.

Он бросил золото, которое упало на дно пещеры в подушку из ила. Мгновенно вспомнились тренировки на базе подготовки боевых пловцов на перешейке Силвер Стрэнд возле Сан-Диего. Их инструктор, главный корабельный старшина, был одним из самых крутых парней, которых О’Коннору приходилось встречать в жизни, и его слова до сих пор звучали у него в голове: «Если вы подверглись нападению под водой, дайте своему противнику приблизиться к вам. Затем проберитесь к нему за спину — над ним, под ним, неважно, но обязательно к нему за спину, — и выверните его наизнанку».

О’Коннор выхватил нож и стал ждать атакующего на месте. В последний момент он поднырнул под него, вывернулся, сорвал с того маску и перерезал воздушный шланг. Бывший «морской котик» был очень силен, но О’Коннор обхватил его сзади удушающим захватом, после чего оглянулся назад. Алета без маски на лице, не имея возможности дышать, медленно опускалась на дно пещеры. Напавший на нее мужчина забрал статуэтку и бросился к О’Коннору, который перерезал своим ножом бедренную артерию все еще сопротивляющегося соперника. Вода вокруг них окрасилась кровью. О’Коннор оттолкнул тело своего врага и стал ожидать атаки второго пловца. Он взглянул в сторону Алеты: ее акваланг зацепился за большой сталагмит, из поврежденного регулятора вырывались пузыри воздуха, но он сейчас ничем не мог ей помочь.

Второй аквалангист заколебался, а затем быстро поплыл к выходу из пещеры, сжимая в руках статуэтку. О’Коннор нырнул в сторону Алеты, отцепил ее от сталагмита, и уже вместе они всплыли на поверхность. Алета судорожно глотнула воздуха и закашлялась, а О’Коннор подтащил ее к известняковому уступу.

— Со мной все будет в порядке, — прохрипела она, продолжая кашлять. — Статуэтка!

— Я вернусь за тобой!

О’Коннор взял в рот загубник и снова опустился в воду. Тело первого нападавшего лежало на дне пещеры, и О’Коннор поплыл к выходу на открытую воду. Второй агент ЦРУ уже преодолел узкий проем на входе, и когда О’Коннор оказался на поверхности, он увидел, как тот поднимается на корму своей лодки. Лодка Фиделя дрейфовала неподалеку, но самого старика нигде видно не было.

Действуя интуитивно, по наитию, О’Коннор снова нырнул на дно озера и поднял их нейлоновую веревку, отвязав ее от камня, к которому она была прикреплена. Когда О’Коннор вынырнул, веревка, освободившись от своего якоря, показалась на поверхности. О’Коннор быстро сложил ее в большую петлю, в центре которой расположился сам. Второй пловец завел подвесной мотор, дал полный газ и направил свою лодку прямо на него. О’Коннор дождался самого последнего момента, а затем ушел на глубину. Гребной винт проскочил первую сторону петли, но во второй запутался, и его крепежный штифт сломался. Винт сорвался с вала и, продолжая вращаться, в облаке пузырьков полетел на дно озера. Лишившись своего винта, подвесной мотор «Эвинруд» протестующе взвыл.

О’Коннор последовал за теряющей ход лодкой, задержав дыхание: он понимал, что его противник будет высматривать на поверхности пузырьки воздуха, свидетельствующие о приближении аквалангиста. Он подплыл к носу и вынул свой нож. Затем он осторожно двинулся вдоль борта; как он и ожидал, второй пловец внимательно смотрел на воду позади лодки. О’Коннор переместился еще дальше вдоль борта, держась рукой за планшир, но его противник внезапно обернулся. С безошибочной точностью, выработанной за долгие часы тренировок, О’Коннор метнул нож. Тот блеснул в воздухе и пронзил шею оторопевшего врага.

— Ааааагххх!

Его противник схватился руками за горло и перевалился спиной через корму. О’Коннор нырнул, подплыл к нему через окрашенную кровью воду и взял в смертельный удушающий захват. Сопротивление пловца постепенно слабело, пока полностью не прекратилось, и О’Коннор отпустил его, взглянув в последний раз, как безжизненное тело медленно опускается на дно. Он взобрался на корму лодки и взял нейлоновую сумку со статуэткой. Лодка Фиделя дрейфовала примерно в 200 метрах к северу. О’Коннор сел на борт, прижал статуэтку к груди и спиной вперед кувыркнулся обратно в воду.

Когда О’Коннор вынырнул в пещере, Алета все еще сидела на уступе и пыталась починить перерезанный дыхательный шланг своего акваланга.

— Ты в порядке?

Алета кивнула.

— Они все еще там?

— Они оба мертвы, но думаю, что они расправились с Фиделем.

— Негодяи! Эти сволочи никак не отступятся.

— Не отступятся, и это еще далеко не конец. Но если мы сможем до наступления солнцестояния попасть в Тикаль, у нас все еще есть шанс. — Он положил статуэтку на камень и нырнул на дно пещеры, чтобы подобрать маску Алеты и сумку со слитками золота. — Твой регулятор накрылся, — сказал он, снова вернувшись на уступ, — поэтому мы будем дышать по очереди.

— Спасибо тебе, Куртис. Ты в очередной раз спас мне жизнь.

Тот усмехнулся.

— Все включено.

Вместе они вновь опустились в изумрудно-чистые воды пещеры. Крепко держа в руках сумки со статуэткой и золотом, они медленно поплыли к выходу, по очереди пользуясь аквалангом О’Коннора через каждые три вдоха. Вскоре они выплыли из пещеры; примерно в пятнадцати метрах у них над головой были четко видны две lancha. О’Коннор показал Алете поднятый вверх большой палец, направив его в сторону той, у которой был винт.

Фидель лежал без сознания на дне своей лодки, рубашка его была в кровавых пятнах. О’Коннор взял полотенце, чтобы остановить кровотечение.

— Где здесь лучше окажут медицинскую помощь — в Сан-Педро или в Панаячеле?

— Врач есть в Сан-Маркосе, — ответила Алета, заводя мотор.

На маленькой пристани их ждал Хосе Арана, и вместе с О’Коннором они отнесли Фиделя в дом доктора, где Арана остался дожидаться новостей о состоянии здоровья лодочника.

* * *


Когда Хосе вернулся, Алета сидела с О’Коннором в саду и рассказывала ему о том, что ей удалось узнать во время сеанса регрессивной терапии.

— Доктор сказал, что с ним все будет в порядке, — сказал Арана, — но если бы вы привезли его чуть позже, Фиделя уже не было бы с нами. — Он взял в руки резную нефритовую статуэтку, восхищенно глядя на работу древнего мастера. — Вы просто молодцы, — добавил он.

— А вы знали, что один из нас мог потерять руку? — спросила Алета; голос ее прозвучал резко.

— Я предупреждал вас, что статуэтка и Кодекс будут тщательно охраняться, — просто ответил Арана, — но сейчас важнее то, что до солнцестояния осталось менее трех дней.

— До отъезда у нас есть еще одно небольшое дельце в Сан-Педро, — сказал О’Коннор. — В дневниках фон Хайссена содержатся неопровержимые доказательства тех злодеяний, которые нацисты совершали в Маутхаузене… а также свидетельства причастности ЦРУ к деятельности гватемальских «эскадронов смерти». Дженнингс, видимо, не знает, где они находятся, но нам необходимо переправить их в безопасное место.

— И как ты собираешься отвлечь Дженнингса? — спросила Алета. — Месса закончится через полчаса.

— А как ты относишься к тому, чтобы исповедаться?

— Что?

— На крыльце церкви я видел объявление. После мессы Дженнингс исповедует прихожан, и, если тебе удастся задержать его в исповедальне, я бы мог спустить сундуки с дневниками с чердака и доставить их на катер.

— А что будет, если он меня узнает?

— Не узнает, при условии что ты будешь под никабом.

— Мусульманской накидкой, закрывающей все, кроме глаз? Он не станет исповедовать мусульманку!

— Сделай вид, что в твоей жизни наступил кризис и ты собираешься сменить веру. Тогда времени у меня будет предостаточно!

— Тогда я точно застряну там на неделю. К тому же я буду выглядеть как белая ворона.

— Ничего подобного, — сказал Арана. — В общине у озера Атитлан есть немало мусульман, и мы живем с ними вместе без всяких проблем. К тому же на многих изображениях Девы Марии она показана в вуали. Так что это просто христианская версия хиджаба.




55


Сан-Педро, Гватемала

Алета дожидалась на ступеньках главного входа в церковь, пока последний из прихожан не попрощается со священником за руку, тогда как О’Коннор занял позицию в саду. Даже на расстоянии ему было видно, насколько Дженнингс удивлен и раздражен желанием мусульманки отказаться от своей веры в католической исповедальне, но, тем не менее, эти двое все-таки скрылись в церкви. О’Коннор был уверен, что с Алетой Дженнингс увязнет надолго, и поэтому тут же направился в домик священника.

Монсеньор Дженнингс распахнул дверь небольшой деревянной кабинки для исповедей и зажег красную лампу. Алета закрыла шторку на входе со своей стороны, встала на колени на ободранную подушку и стала ждать, пока Дженнингс отодвинет потертую кедровую перегородку в окошке. Сквозь щели Алете были видны очертания его полной фигуры. Он тяжело дышал. Алета не была в исповедальне уже много лет, но она помнила неискреннюю процедуру признания в своих несуществующих подростковых грехах, словно это было вчера. Она помнила также о тех жизнях, которые изуродовал этот лицемер по другую сторону перегородки.

— Мои друзья сказали мне, что если я не откажусь от ислама и не приму католическую веру, то буду вечно гореть в аду, — прошептала Алета.

— И ваши друзья были абсолютно правы. Вы должны отказаться от своих нынешних взглядов и обратиться в истинную веру.

— Но мы же с вами оба поклоняемся единому Богу?

Дженнингс фыркнул.

— Господь наш явил себя католикам в истинных ипостасях, в отличие от любой другой веры. Он — Бог-отец, Бог-сын и Святой Дух. Тот, кто не признает во Христе своего Спасителя, или признает, но выбрал другую конфессию христианства, жестоко ошибается…

Алета слушала, мысленно торопя время, тогда как Дженнингс не на шутку разошелся в своих нападках на другие религии.

— Пока вы не приняли католическую веру во всей ее красе и величии, вы, дитя мое, обречены на страдания.

Алета взглянула на часы. По расчетам О’Коннора, ему понадобится пятнадцать минут на то, чтобы спустить ящики с чердака и перетащить их на пристань. Ей следовало задержать Дженнингса подольше.

— У меня есть еще одна проблема, святой отец.

— И что же это? — раздраженно спросил Дженнингс.

— Я мастурбирую… и много. Это грех, отче?

Алета буквально почувствовала, как похотливый взгляд поросячьих глазок жирного священника сверлит щели в перегородке исповедальни, и с трудом сдержалась, чтобы не захихикать.

— О, это очень серьезный грех! В Евангелии от Матфея четко сказано: если твоя правая рука понуждает тебя к греху, она должна быть отрублена. Католический Бог в этом отношении очень строг, и, если ты оскорбляешь свое тело актом самоудовлетворения, это является сексуальным идолопоклонством, смертельным грехом, за который ты определенно будешь гореть в аду. Если ты не свернешь с этого порочного пути и если не откажешься от секса как от способа получать удовольствие, я не смогу тебе ничем помочь.

— Спасибо вам, отец. А можно мне спросить, как вам самому удается обходиться без секса?

— Как ты смеешь? Как ты посмела? Немедленно убирайся вон из церкви!

Алета тут же выскользнула из исповедальни, оставив за перегородкой кипящего от возмущения Дженнингса.

* * *


Охрана вокруг базы Военно-воздушных сил Ванденберг сегодня была усилена. Темные воды Тихого океана были неспокойны, лучи прожекторов выхватывали из темноты белые гребни волны, а пляж Пойнт Сол патрулировали дополнительные наряды часовых. Специально модифицированная тридцатитонная ракета «LGM-30 Минитмен» находилась на последних стадиях подготовки к пуску в испытательной пусковой шахте «Лима Фокстрот-26». Неподалеку отсюда техники проводили серию последних тестов оборудования на борту «Зеркала». Команда «Е-6 Меркьюри», состоящая из экипажа самолета и персонала управления, уже сидела, пристегнувшись, на своих местах. Они должны были вывести ракету на точную позицию для массированной СНЧ-атаки на подземные туннели Ирана, атаки, которая, как предполагалось, достигнет самого ядра Земли. Почти в 4000 километров к северу в состоянии полной боевой готовности находился командный центр управления в Гаконе, где ученые и техники вели последние тестирования сложной электронной аппаратуры ПИССАВМ. Тайлер Джексон нервно ерзал в своем кресле, оценивая имеющиеся у него варианты. Начался обратный отсчет перед наступлением часа «Ч».

* * *


— Какой же он все-таки лицемерный мерзавец! — возмущалась Алета, когда они плыли через озеро обратно в Сан-Маркос; корма заметно просела под весом трех сундуков с дневниками.

— А он сказал тебе, грешно ли мастурбировать левой рукой?

Она сделала вид, что сейчас отпустит О’Коннору шутливую оплеуху.

— Ты думаешь, мы справимся? — спросила она, внезапно посерьезнев.

— Это будет непросто. Рассвет в день солнцестояния произойдет послезавтра, а до Тикаля более трехсот километров. Когда Уайли выяснит, что случилось здесь с его людьми, он раскалится добела. Но Хосе организовал нам внедорожник с полным приводом, так что мы сможем уехать отсюда по проселочной дороге — просто на случай, если Уайли пошлет новых горилл, чтобы остановить нас.

* * *


Говард Уайли был в ярости, когда Эллен Родригес по закрытому каналу видеосвязи с посольством США в Гватемала-сити ввела его в курс последних событий. Правый кулак Уайли нервно сжимался и разжимался, а раскрасневшееся лицо по цвету почти сливалось с его рыжими волосами.

— Тело было найдено в озере Атитлан, неподалеку от берега в районе поселка Сан-Маркос. Местные власти его пока не опознали, но почти наверняка это один из наших… в полном подводном снаряжении, горло перерезано ножом.

— Откуда вы знаете, что это один из наших людей? — проскрежетал зубами Уайли.

— Мой источник сообщил мне, что на левой руке у трупа была татуировка «морских котиков» ВМФ США.

— Проклятье! А что второй?

— Пропал… предположительно мертв.

— Да к черту ваши предположения, Родригес!

— Они шли за О’Коннором, — спокойно ответила Родригес, — а его видели в Сан-Педро после того, как было обнаружено тело.

— И где же он теперь?

— Я полагаю, что они вместе с Вайцман направляются в Тикаль.

— Вчера мы послали к вам еще пятерых агентов. Они уже на месте?

— Если и на месте, то пока не объявились.

— Какого черта, Родригес! Что за дешевое представление вы там разыгрываете?!

Родригес на это никак не отреагировала.

— Поднимайте свою задницу, езжайте в Тикаль и разгребите все это дерьмо. Мне нужны блок-посты на дорогах, круглосуточное наблюдение, я хочу, чтобы с Тутанхамоном и Нефертити было покончено, как только они высунут свой нос… И еще я хочу Кодекс! — После этих слов экран отключился.

Родригес сокрушенно покачала головой. Что бы там Уайли со своих высот ни думал о Гватемале, это все-таки суверенное государство, и выставить на дорогах блок-посты было несколько проблематично.

* * *


О’Коннор ехал, не превышая скорости, чтобы не привлекать к себе нежелательного внимания. Со временем низкорослый кустарник равнины Петен постепенно начал сменяться густыми тропическими джунглями Тикаля. На месте древнего города майя сейчас располагался национальный парк, и О’Коннор остановился перед его воротами.

Смотритель парка подождал, пока старенький внедорожник скроется из виду, а затем набрал номер телефона, который ему дали. Он понятия не имел, кто эти мужчина и женщина в потрепанной «тойоте», да ему это было и неважно. Они подходили под выданное ему описание, а та американка щедро заплатила ему.

* * *


— Так какой у нас план? Или ты будешь разрабатывать его уже по ходу дела? — спросила Алета.

— Ну, что-то вроде того, — ответил О’Коннор со своей обезоруживающей улыбкой. Их внедорожник сильно тряхнуло на глубокой выбоине. — Здесь, в каких-нибудь нескольких сотнях метров от пирамид, есть очаровательная хижина, где мы с тобой могли бы остановиться на ночь.

— А они не будут нас искать там?

— Обязательно будут, именно поэтому мы там и не заночуем… Хотя мне искренне жаль.

— Тогда где же мы остановимся? Если ты, конечно, еще способен думать о чем-нибудь выше пояса, — игриво улыбнулась Алета.

— Прежде чем мы выехали из Сан-Маркоса, Хосе сказал мне, что свяжется с одним из старейшин в деревне за рекой. Хосе отправился туда напрямую, так что сейчас он, видимо, уже на месте. Это та самая деревня, куда ходил твой дед. По словам Хосе, примерно в километре от этого съезда с главной дороги начинается нужный нам проселок.

Проселочная дорога, которой кроме местных жителей практически никто не пользовался, была узковата для «тойоты». О’Коннор медленно пробирался сквозь свисавшие с обеих сторон ветки. Пространство между громадными стволами красного дерева и дерева сейба заполняли буйные заросли лиан и папоротника. Через сорок минут они добрались до реки, к тому самому мостику, по которому семьдесят лет тому назад шел Леви.

— А ты не собираешься прятать машину? — спросила Алета, когда он поднял ее рюкзак с одной из статуэток.

— В этом нет необходимости, — ответил О’Коннор, взваливая на плечо свой рюкзак, где находились остальные две фигурки. — В Лэнгли получат распечатку круглосуточной спутниковой съемки этой местности, где они так или иначе зафиксируют машину. Но вот когда мы перейдем этот мостик, им будет трудно разглядеть нас под листвой. Им понадобятся люди на земле, хотя спутниковый вариант они также отбрасывать не будут.

О’Коннор встал на шаткий веревочный мостик, и Алета последовала за ним, осторожно ступая на изношенные кедровые доски, раскачивающиеся на десятиметровой высоте над быстро бегущей речкой. Благополучно перебравшись на другую сторону, О’Коннор пошел впереди, протискиваясь через заросли по узкой вьющейся тропинке, ведущей к старой деревне майя. Внезапно он резко остановился, и Алета едва не налетела на него. Он сошел с тропы и жестом показал Алете, чтобы она следовала за ним.

— У нас снова компания, — одними губами произнес он, показав на тропу и поднеся палец к губам.

Алета всматривалась в заросли джунглей, но так ничего и не увидела.

— Еще агенты? — прошептала она.

— Я не уверен. Это могут быть и люди из деревни… Я почувствовал какое-то движение метрах в ста пятидесяти впереди.

Алета вздрогнула, когда листва рядом с ней раздвинулась и оттуда показался Хосе Арана.

— Вы правы, что соблюдаете осторожность. Ваши враги сейчас недалеко отсюда, они приехали в Тикаль прошлой ночью.

— Вы испугали меня, Хосе! — воскликнула Алета, сердце которой все еще испуганно билось.

— А вы времени не теряете, — сказал О’Коннор, имея в виду его знание джунглей.

Арана обезоруживающе улыбнулся.

— У нас его и так практически не осталось, чтобы еще его терять. Следуйте за мной, нас сейчас ожидает дружеская встреча.

* * *


За семьдесят лет, которые прошли после посещения деревни Леви Вайцманом, здесь мало что изменилось. Немного увеличилось количество жителей, но к реке по-прежнему тянулся все тот же дым от костров, на которых готовилась пища. Женщины все так же вымачивали зерна кукурузы в соке лайма, делая из них тесто, все также разогревали сковородки для тортильи. Меню праздничного ужина тоже почти не изменилось: по джунглям разносился аппетитный аромат курицы, медленно кипящей в соусе из зеленого чили, нарезанного кубиками перца, орегано и лайма. В обязанности молодых женщин, внучек тех, с которыми в свое время встречался Леви, входила работа на тех же старинных ткацких станках, и они изготавливали те же пончо huipil и наряды traje в традиционных расцветках своей деревни.

Старейшины, потомки тех, кто когда-то правил Тикалем, были одеты в желтые с красным холщовые рубахи, брюки и соломенные шляпы. О’Коннора и Алету торжественно представили им. Эти старики, как никто другой, понимали масштабы того, что могло произойти.




56


Тикаль, Гватемала

Эллен Родригес приехала в Тикаль на взятом в посольстве ничем не примечательном внедорожнике с местными номерами. Она осмотрела стоянку перед отелем «Домик в джунглях» в поисках «тойоты», о которой ей сообщил охранник на воротах национального парка, но ни одна из машин не подходила под это описание. Поселившись в номер, она взяла стакан мангового сока и, спустившись в фойе, дождалась, когда за стойкой администратора останется только один человек — пожилой темнокожий мужчина с тонкими черными усиками.

— Могу взглянуть на список ваших гостей?

— Простите, сеньора, но это противоречит правилам компании.

Родригес сунула ему купюру в 200 кетцалей.

— Но я все-таки посмотрю, что тут можно сделать, — сказал он, с безучастным видом пряча деньги в карман. Вскоре он вернулся из-за стойки и протянул ей запечатанный конверт.

Снова уединившись в своем номере, Родригес пробежала глазами полученный список. Она слишком хорошо знала О’Коннора, чтобы ожидать, что он зарегистрируется под своим настоящим именем; она искала двоих, мужчину и женщину, которые поселились бы после того, как она получила информацию от охранника. Она дошла до конца списка и разочарованно вздохнула. В этот промежуток времени здесь не появилось ни одной новой пары или двух отдельно прибывших людей. «Тогда куда же, интересно, делись О’Коннор и Вайцман?» — подумала она. Родригес взглянула на свои часы. Пришло время встретиться с последней группой головорезов, которых Уайли прислал из Вашингтона. Родригес про себя мрачно улыбнулась. Погоня за О’Коннором оставляла за собой след в виде вереницы трупов, и она уже начала надеяться, что ее бывший коллега и на этот раз возьмет верх; но, учитывая, что на этот раз прибыло пять новых агентов, она понимала, что шансы теперь не в его пользу. Завтра наступает зимнее солнцестояние, и очень скоро О’Коннору придется выйти из укрытия.

Предполагалось, что Родригес встретится с агентами Уайли у основания Пирамиды I, где они будут выдавать себя за туристов, отправившихся в ночной тур по руинам, но, когда она подошла к Главной площади, от основной группы посетителей парка отделился только сам Говард Уайли. Родригес была поражена. Какой бы важной ни была операция для Вашингтона, появление заместителя директора ЦРУ по операциям в полевых условиях было событием беспрецедентным. Если кто-нибудь из находящихся сейчас в Тикале видел Уайли во время сенатских слушаний и теперь случайно узнает его, вся операция будет поставлена под удар.

— Я лично беру на себя командование, Родригес. Это дело с самого начала пошло через задницу. Вы можете ввести меня в курс у себя в номере.

— Но, сэр… агенты…

— Они подчиняются непосредственно мне. На этот раз я не хочу никаких ошибок.

* * *


— Желаете что-нибудь выпить, сэр? — спросила Родригес, закрывая за собой дверь своего бунгало. Тон ее был ледяным.

— Скотч.

Родригес протянула ему миниатюрную бутылочку «Джонни Уокер Ред Лейбл» из имевшегося в номере бара.

— Итак, что у нас тут? — деловито спросил Уайли.

— О’Коннор и Вайцман въехали на территорию парка примерно два часа тому назад, но с тех пор никто их больше не видел. Я проверила список посетителей гостиницы, но в этот промежуток времени никто сюда не приезжал. На данный момент они исчезли, но далеко уйти не могли.

— В Лэнгли на спутниковом снимке этого района есть машина, похожая на брошенный джип, — сказал Уайли. — У нас есть также сделанные в реальном времени снимки двух людей, пересекавших реку по мостику, но после этого они потерялись под покровом джунглей. — Из мягкого кожаного чемоданчика он вытащил карту развалин Тикаля с прилегающими территориями и разложил ее на журнальном столике. — Я полагаю, что они направляются вот в эту деревню.

— А как же агенты?

— Трое из них разместились в развалинах — все они получили приказ стрелять при первой возможности.

— А вы не думаете, что это может привлечь нежелательное внимание?

— Мне на это в высшей степени наплевать, Родригес. В этой части мира происходит такое количество перестрелок между мексиканскими наркоторговцами, что Джон Уэйн с его вестернами просто отдыхает. Двое других агентов сейчас на пути к деревне. Если та парочка, которая пересекала реку по мостику, это Тутанхамон и Нефертити, мы возьмем их там. В любом случае им крышка.

— А что насчет Кодекса? Не лучше ли будет продолжать вести за ними наблюдение, пока они сами не приведут нас к нему?

— В этом ваша главная проблема, Родригес, — вы слишком полагаетесь на случай. Возможно, это не пришло вам в голову, но вся информация, которую наши друзья собрали на озере Атитлан, сейчас находится при них. У меня столько шансов расшифровать ее, как и у них. С этим все. Что-то еще?

— Похоже, что вы в Лэнгли разработали для всего этого неплохое прикрытие, сэр.

— Хорошо. — Уайли залпом выпил свой скотч и свернул карту. — Я нахожусь в бунгало номер одиннадцать. Если в этом жалком балагане, которым вы руководите в Гватемала-сити, произойдет что-то новое, информировать меня немедленно.

Когда Уайли вышел и за ним закрылась дверь ее номера, Родригес поняла, что для нее закрылось еще кое-что. С уходом начальника беззвучно захлопнулась воображаемая дверь к той карьере, которой Эллен посвятила всю свою взрослую жизнь. До наступления зимнего солнцестояния и начала второго эксперимента операции «Эфир» оставалось всего несколько часов, и она поставила будильник своего сотового телефона на три часа утра.




57


Тикаль, Гватемала

Два агента молча двигались по тропе через джунгли, направляясь к деревне, где вокруг центрального костра О’Коннор и Алета вели серьезную беседу со старейшинами и Араной. Все внимательно слушали, когда Алета рассказывала о записках своего деда, в которых было сказано, что первые лучи солнца в день зимнего солнцестояния будут фокусироваться кристаллами, вставленными в оправленный золотом обсидиан, на вершине каждой из трех статуэток.

— Вторую карту моему деду дали ваши предки, — сказала она, выкладывая на землю древний документ, начертанный на бумаге хуун. — Здесь изображен треугольник, углы которого в точности соответствуют углам между Пирамидами I, IV и V.

Арана молча кивнул.

— Мой дедушка нашел мужскую статуэтку — ту, на основании которой вырезан самец ягуара, — в Пирамиде I, поэтому я предполагаю, что завтра во время солнцестояния эта статуэтка должна быть установлена на верхнем гребне именно этой пирамиды. Каждая из статуэток имеет в основании отверстие в форме греческой буквы «фи», но положение этих отверстий везде разное, что, вероятно, подскажет нам, как правильно разместить фигурки.

И снова Арана согласно кивнул.

— Если моя теория верна, — продолжала Алета, — то женскую статуэтку, у которой на основании вырезана самка ягуара с детенышами, необходимо поставить на вершину Храма IV, откуда ее взяли. Последнюю статуэтку, отвечающую за средний род, нужно разместить на Храме V, где ее нашел мой дедушка и где она может принять на себя лучи от мужской и женской статуэток.

— Отлично, Алета, но что же дальше? — спросил Арана.

— Это только гипотеза, но я надеюсь, что мой дед был прав, когда предполагал, что отклоненный последний луч укажет на место, где находится Кодекс.

— Проблема в том, Хосе, — вмешался О’Коннор, — что нам потребуется помощь: охранять статуэтки, расставленные на…

Внезапно джунгли огласил леденящий душу вопль, и сразу за ним — еще один.

— Два ваших врага имели неосторожность приблизиться к нашей деревне по главной тропе, — сказал Арана. — Если бы у них было больше опыта в продвижении через джунгли ночью, нам было бы труднее их обнаружить, но сейчас деревню охраняют более двадцати наших воинов.

Он обернулся к старейшинам деревни и о чем-то переговорил с ними на языке древних майя. В конце концов вождь деревни бросил на Алету вопросительный взгляд. Неужели это она была послана, чтобы открыть тайну Кодекса майя?

— Старейшины пришли к согласию, — наконец сказал Арана. — До сих пор вы действовали очень успешно, однако мы не можем помочь вам расставить статуэтки. Наши предки высказались на этот счет очень четко: Кодекс найдет лишь достойный. Когда вы разместите статуэтки, наши воины смогут охранять их, но я снова хочу предостеречь вас, что и сам Кодекс тоже строго охраняется. — Арана угрюмо посмотрел на Алету. — Еще строже, чем статуэтка, которую вы нашли в озере Атилан, хотя принцип равновесия остается тем же.

* * *


Было уже далеко за полночь, когда вокруг костра молча собрались воины, стоявшие в оцеплении вокруг деревни, поблескивая боевой раскраской в неровных отблесках пламени.

— Пора выходить, — сказал Арана, обращаясь к Алете и О’Коннору. — Солнце взойдет в 6:49, и до восхода осталось чуть больше трех часов.

Он кивнул воинам, и четверо из них немедленно выступили вперед по тропе через джунгли, которая вела к руинам древнего города майя.

— А разве мы не пойдем с ними? — спросила Алета.

— Это разведчики, — сказал О’Коннор. — Если кто-то из горилл Уайли устроил там засаду, они предупредят нас об этом.

Алету передернуло.

— Возможно, ценой собственной жизни, — с горечью бросила она.

— Они делают это по своей воле, — ответил ей Арана. — Жертвовать собой во имя высшего блага — это часть культуры майя.

В опустившемся на джунгли тумане разнеслось свирепое рычание. На охоту вышел один из немногих оставшихся в Тикале ягуаров.

— Это знак, — сказал Арана, кивнув еще одному воину, который нес длинный пылающий факел.

Они двинулись гуськом: впереди десять воинов, освещавших дорогу, за ними — О’Коннор и Алета со статуэтками. Далее шли старейшины и Арана, а замыкали колонну десять воинов, прикрывавших тыл.

Через тридцать минут они догнали отряд разведчиков, остановившийся на подходах к развалинам. Арана дал команду погасить факелы, и разведчики снова пошли вперед, на этот раз еще более осторожно. Когда они достигли края Главной площади, шедший впереди разведчик внезапно остановился, и остальная группа покинула тропу. О’Коннор и Алета выступили вперед, и первый разведчик показал им на верхний гребень Пирамиды I. Храм купался в призрачном лунном свете, и О’Коннор сразу все понял. Он вынул свой бинокль с прибором ночного видения и навел резкость. Рядом с верхней надстройкой сидел человек, прижимая к себе автоматическую винтовку.

— Еще один головорез Уайли, — пробормотал О’Коннор, оборачиваясь к Хосе. — Я возьму его с задней стороны пирамиды, — сказал он, накручивая красный фильтр на свой фонарик. — Когда увидите мой сигнал, скажите разведчикам, чтобы они как-то отвлекли на себя его внимание.

О’Коннор обошел Главную площадь и приблизился к дальней от стрелка стороне Пирамиды I. Он принялся бесшумно взбираться по старым ступеням, не отрывая глаз от декоративного гребня. Внезапно человек наверху встал на ноги, и О’Коннор замер. Тот был молод, и движения его были нервными. Плохой признак. Молодой стрелок помахал винтовкой в сторону Пирамиды IV, словно искал там поддержку, а затем снова сел, прислонившись спиной к надстройке.

Стало ясно, что на Пирамиде IV находится еще один агент. О’Коннор продолжил свой скрытый подъем на вершину, рассчитывая наброситься на противника сзади и задушить его. Это позволило бы избежать шумной перестрелки, хотя ближайший полицейский участок и находился в пятидесяти километрах отсюда во Флоресе. О’Коннор сделал паузу, вынул свой фонарик и трижды зажег его, направив в сторону воинов, спрятавшихся в джунглях внизу; благодаря красному фильтру этот луч нельзя было увидеть сбоку. Воины схватились за длинные лианы, обвивавшие дерево, и принялись раскачивать их. Стрелок вскочил, направив дуло винтовки в их сторону. О’Коннор бесшумно преодолел оставшиеся несколько метров. В последний момент молодой человек обернулся, но было уже слишком поздно. Одним отточенным движением О’Коннор уже обхватил своего противника за шею. Наемный убийца беспомощно взмахнул руками, и винтовка с громким стуком упала на верхнюю ступеньку. Он был очень силен физически, и, прежде чем его оставили силы, он протащил О’Коннора за собой вдоль всего гребня. О’Коннор не разжимал руки на его шее, пока не убедился, что тот мертв.

* * *


Эллен Родригес на ощупь нашла свой сотовый телефон, думая, что это сработал будильник, но, взглянув на монитор, увидела, что звонит Тайлер Джексон.

— Эллен, вы должны меня внимательно выслушать. Времени у нас мало.

— Что случилось?

— Мы сейчас должны запустить ракету с базы Ванденберг. Она будет выведена на боевую позицию над Ираном, работая как отражающая линза, фокусирующая томографический пучок, предназначенный для того, чтобы разрушить ядерные объекты в районе Фордо.

— Я на вашей стороне, Тайлер, только не очень понимаю, что я могу сделать, чтобы остановить это.

— Вы ведь раньше работали в Белом доме — как насчет того, чтобы связаться с главой администрации Эндрю Ридом?

— Да, но чтобы остановить все это, нам потребуются какие-то очень веские аргументы. Иранцы очень близки к тому, чтобы сделать свою бомбу, и президент даст этой атаке зеленый свет.

— И сделает это, безусловно, под влиянием израильского лобби и ястребов из Пентагона, но у него нет всех фактов. Никто и понятия не имеет, что может произойти, когда наша Солнечная система сдвинется к центру галактики. В центре Млечного Пути существует сверхмощная черная дыра, а мы собираемся нанести удар в три миллиарда ватт в ядро нашей планеты, когда та находится в самом неустойчивом состоянии за последние двадцать шесть тысяч лет. Электронная почта у вас работает?

— Да, но мне нужно включить ноутбук.

— К тому времени, когда вы это сделаете, мое письмо будет уже у вас в ящике.

Джексон прикрепил к сообщению файл с изображением структуры Земли и карту, после чего нажал кнопку «отправить».

— Подождите… оно как раз загружается.

— Открыв первое вложение, вы сможете увидеть картину слоев Земли, видите?

— Да, вижу — ядро, мантия и внешняя кора.

— Хорошо. Из рисунка ясно, что ядро, имеющее семьсот километров в диаметре, состоит из твердого железа, окруженного расплавленными металлами. Вы также видите, что средний слой — или мантия — имеет толщину две тысячи восемьсот километров и состоит из горячих силикатов… Примерно три тысячи градусов по Цельсию, но меня больше всего беспокоит именно земная кора.

— Боюсь, что не очень понимаю вас.

— Кора протянулась от вершины Эвереста до одиннадцатикилометровой Марианской впадины, самого глубокого места в океане в районе Японии; но общая толщина коры составляет лишь семьдесят километров. В некоторых местах под океаном эта толщина составляет всего пять километров, и кора гибкая. Мы не замечаем этого, но Земля вращается со скоростью тысяча шестьсот километров в час. Представим себе ребенка, развлекающегося на карусели в парке. Центробежная сила будет выдавливать его наружу и может даже выбросить с карусели, если вращение станет достаточно быстрым. Но когда речь идет о планете, наличие этой силы приводит к тому, что кора на экваторе существенно выпячивается.

— Я все-таки до сих пор не понимаю, как этот аргумент может остановить пуск боевой ракеты?

— Это вздутие на экваторе определяет положение океанов. Если достаточно мощная сила изменит позицию земной оси, заставив ее вращаться под другим наклоном, положение океанов изменится. Вот что делает этот эксперимент «Эфир» таким опасным. Если вы толкнете вертящийся на столе волчок, он упадет… Но Земля не находится на столе либо чем-то подобном: когда что-то — например, пучок излучения мощностью три миллиарда ватт — внесет возмущение в расплавленное ядро, это увеличит чандлеровское колебание полюсов. Последует серия землетрясений, еще более разрушительных, чем это было в Чили или на Гаити, после чего Земля стабилизируется — она будет вращаться с той же скоростью, но с другим наклоном оси вращения.

Масштаб того, о чем рассказывал Тайлер Джексон, заставил Родригес содрогнуться.

— И это обязательно изменит положение экватора.

— Положение полюсов также изменится, — добавил Джексон. — При сдвиге магнитного поля Земли начнут метаться Южный и Северный полюса, что само по себе достаточно плохо — это выведет из строя систему навигации, убьет мигрирующих перелетных птиц и наделает еще массу всяких скверных вещей. Но при смещении географического полюса вздутие на экваторе изменит положение и глубину океанов. Лондон, Вашингтон, Нью-Йорк, Токио, Сидней — все они окажутся под водой. В Соединенных Штатах шестьдесят процентов населения живет на побережье или неподалеку от берегов океана. В Японии и Австралии эта цифра достигает восьмидесяти процентов. И куда бы вы ни поехали — люди везде селятся неподалеку от берегов. Если вы откроете второй вложенный файл, там находится карта, которая показывает, как будет выглядеть наш мир после смещения географических полюсов.

Родригес смотрела и не верила своим глазам. Громадные куски территории Соединенных Штатов, Европы, Китая, Японии, Индии, России и Южной Америки исчезли, в то время как в районе Кубы и Флориды, а также между Австралией и Новой Гвинеей появилась новая суша.

— А такое когда-нибудь уже случалось?

— Люди не верят в существование Атлантиды, считая подобные вещи научной фантастикой, но дело не в том, что Атлантида затонула… Как вы видите на карте, когда происходит сдвиг географических полюсов, меняется положение океанов и с лица земли исчезают целые континенты. Они скрываются под водой, а оттуда появляются новые территории суши.

— Существуют ли доказательства этому?

— Только не в нашей истории, потому что человечество записывает ее всего шесть тысяч лет; но доказательства действительно существуют — и находятся у нас под самым носом. Буровые работы в Арктике и Антарктике удивили многих ученых. Образцы из скважин на дне моря Росса четко показывают, что шесть тысяч лет назад в Антарктике вообще не было льда, а на больших глубинах подо льдом найдены окаменевшие остатки лесов.

— Значит, полюса не всегда находились там, где они расположены теперь?

— Не всегда. И сейчас мы находим все больше свидетельств существования на дне океанов потерянных городов: новое подтверждение сдвига географических полюсов в прошлом. Внизу карты вы можете видеть сделанные гидролокатором бокового обзора снимки неких объектов, похожих на дороги и пирамиды. Команда очень уважаемых подводных археологов обнаружила нечто крайне интересное, что может оказаться городом майя, в море у берегов Кубы. А два года назад на мелководье в районе островов Бимини на Багамах были обнаружены древние сооружения из мрамора и камня.

— Сколько у нас есть времени?

— Несколько часов — не более.

— Я сделаю все, что смогу, Тайлер. Если мне удастся раскрутить все это, готовы ли вы проинформировать президента по видеосвязи?

— Безусловно.

Родригес положила трубку и набрала номер личного сотового телефона Эндрю Рида.

— Господи, Эллен! Вы там, ребята, случайно ничего запрещенного не курите? — Голос Эндрю Рида звучал далеко не дружелюбно, он явно не обрадовался тому, что ему звонят под утро, да еще и по открытому каналу связи; но разговор их был прерван стрельбой, которая раздалась со стороны развалин древнего города.

* * *


Пули не попали в О’Коннора, пролетев от него в каких-то сантиметрах и срикошетив от стенки гребня. О’Коннор схватил винтовку и спрятался за укрытие. Второй наемник стал обстреливать верхушку пирамиды очередями, отбивая осколки от древней известняковой кладки. О’Коннор спустился вниз на десяток высоких ступеней, а затем обошел пирамиду с другой стороны, откуда открывался хороший вид. В лунном свете, заливавшем Пирамиду IV, он заметил легкое движение на правой стороне гребня. Он удобно упер в плечо приклад винтовки, навел перекрестье оптического прицела в эту точку и стал ждать. Внезапно его противник выскочил из укрытия и открыл огонь по О’Коннору. Пули свистели у него над головой, но О’Коннор не обращал на них внимания, продолжая спокойно целиться. Он не торопясь положил палец на курок, а затем произвел всего один выстрел. Противник выгнулся дугой назад, все еще выпуская пули в предрассветное утреннее небо. На лбу у него зияло маленькое кровавое пятнышко. О’Коннор видел, как тот пролетел через сотню ступенек и рухнул в расстилавшиеся внизу джунгли.

О’Коннор подал сигнал фонарем, после чего из зарослей с рюкзаком за плечами показалась Алета в сопровождении четырех воинов и стала подниматься по ступеням. На востоке, за черным ковром тропического леса, протянувшегося насколько хватало глаз, бархатное ночное небо начинало светлеть. О’Коннор посмотрел на часы. До рассвета дня зимнего солнцестояния оставалось всего каких-то тридцать минут.

— Времени у нас мало, — тяжело дыша, сказала Алета, появившись на вершине Пирамиды I.

О’Коннор взобрался на гребень и включил свой фонарик с красным фильтром. Старый известняк сильно выветрился, но в центре гребня безошибочно угадывались следы древнего рисунка.

— «Фи»! — возбужденно прошептала Алета, показывая на букву «Ф», вырезанную в известняке.

— И она окружена канавкой, которая должна удерживать основание статуэтки, — сказал О’Коннор, нащупывая небольшое углубление в камне.

Алета спустилась с гребня и вытащила из своего рюкзака мужскую статуэтку. Она передала ее О’Коннору и сама тоже снова поднялась наверх. Подсвечивая себе фонариком, О’Коннор совместил «Ф» на основании статуэтки с такой же буквой на гребне пирамиды и поставил фигурку на ее место. В утренних сумерках блеснул ее кристалл.

О’Коннор взглянул на восток. Горизонт продолжал светлеть. Он посмотрел вниз, чтобы подать воинам сигнал охранять статуэтку, но все четверо уже заняли свои позиции, по одному на каждом углу основания пирамиды. О’Коннор схватил пустой рюкзак Алеты, и вместе они быстро спустились по крутым ступеням вниз. Он взял женскую статуэтку и переложил ее в рюкзак Алеты, оставив статуэтку среднего рода в своем. О’Коннор, Алета и еще четыре воина направились по тропе, ведущей к Пирамиде IV. По крутым ступеням в известняке они поднимались уже бегом. Тяжело дыша, О’Коннор вскарабкался на гребень. Здесь поверхность камня была еще более выветренной, но буква «Ф» и канавка вокруг нее все равно угадывались четко. Алета протянула ему древнюю фигурку, символизирующую женское начало, и О’Коннор, совместив две буквы «фи», поставил ее на место.

— Умеешь управляться с оружием? — спросил он, поднимая винтовку второго стрелка.

— Я была членом клуба по стрельбе из пистолета, но и с винтовкой тоже справлюсь.

Оставив четырех воинов охранять Пирамиду IV, О’Коннор с Алетой подбежали к месту, где их ждали Арана и другие воины.

— У нас всего десять минут, а Пирамида V находится в пятистах метрах отсюда, — сказал О’Коннор, надевая рюкзак с последней статуэткой.

— Мы со старейшинами останемся на Главной площади, — объявил Арана. — И пусть боги майя помогут вам.

О’Коннор с Алетой отправились в путь по тропе через джунгли позади отряда воинов, на теле которых в предрассветных сумерках сияла яркая боевая раскраска. В ветвях фиговых деревьев у них над головами шумно раскачивались обезьяны-ревуны, с любопытством глядя на людей своими круглыми черными глазами, как это сотни лет делали их предки. Но группа прошла всего около 300 метров, когда утреннюю тишину разорвали выстрелы из автоматического пистолета.

Двое воинов погибли на месте, и О’Коннор вздрогнул, когда одна из пуль выбила винтовку у него из рук.

Алета инстинктивно спряталась за ствол большой фиги и опустилась на одно колено. Огненные вспышки выстрелов из автоматического оружия выдавали позицию невидимого стрелка у основания Пирамиды V. Алета спокойно навела туда перекрестье своего прицела и трижды нажала на курок.

— Аааааггх! — Стрельба тут же прекратилась, а сам стрелок упал на тропу в каких-то пятидесяти метрах от них.

— А ты, похоже, можешь похвастаться не только красивой внешностью, — восхищенно сказал О’Коннор, поднимая винтовку и снова возвращаясь на тропу.

— У тебя кровь! Ты в порядке?

— Пуля задела только мягкие ткани. — О’Коннор подал сигнал оставшимся воинам продолжать движение вперед.

Они подошли к Пирамиде V, и О’Коннор с Алетой снова устремились по ступенькам наверх.

— Осталось две минуты, — предупредил О’Коннор, взбираясь на верхушку гребня. — Это здесь!

Буква «Ф» и канавка вокруг нее были хорошо видны. Алета протянула ему последнюю статуэтку, и О’Коннор вставил древний артефакт в сделанную в известняке выемку.

— Ложись, просто на всякий случай, — сказал он.

Вместе они посмотрели на восток. Джунгли, словно бескрайний зеленый ковер, протянулись до самого горизонта. То здесь, то там виднелись гигантские деревья сейба, возвышавшиеся над своими собратьями — каучуковыми пальмами, фигами и пробковыми деревьями. Внизу среди лиан скакали обезьяны-ревуны, и их резкие вопли перекликались с криками попугаев ара, чириканьем колибри и клекотом красногрудого ястреба. Линия горизонта окрасилась оранжево-желтым цветом, с яркой точкой в том месте, где всходило светило, знаменуя начало дня зимнего солнцестояния.

— Двадцать секунд, — прошептал О’Коннор. — Десять…

Сердце Алеты бешено стучало в груди. Ощущения были такие, будто она сидит в ракете, которая сейчас взлетит с мыса Канаверал.

— Сейчас!

Лучи солнца, находящегося на расстоянии 150 миллионов километров, пронеслись со скоростью 300 000 километров в секунду и пронзили стелившийся над джунглями туман. О’Коннор навел свой бинокль на кристалл на Пирамиде I. Мужская статуэтка уже активировалась, и мощный ярко-зеленый луч, похожий на лазерный, отразившись под углом ровно 287 градусов, зажег кристалл на женской статуэтке, откуда такой же пронизывающий зеленый луч ударил в кристалл рядом с ними. Сухо потрескивая и шипя, словно от попадания молнии, он тоже отразил упавший на него луч. Алета и О’Коннор напряженным взглядом следили за его направлением — он указал в точку на развалинах примерно в 300 метрах отсюда.

— Пирамида Затерянного Мира! — воскликнул О’Коннор, наводя туда свой бинокль. — Засеки азимут, — сказал он Алете, протягивая ей свой компас. Алета нырнула под луч и расположила компас позади шипящего и потрескивающего кристалла.

— Двести шестьдесят девять градусов!

— Он попадает в одну из известняковых ступеней пирамиды примерно в метре от земли.

Пока О’Коннор мысленно запоминал это место, солнце поднималось над джунглями все выше, и кристалл стал блекнуть. Вдали послышался вой полицейской сирены. А неподалеку из своего укрытия в древнем центральном акрополе Говард Уайли в бинокль наблюдал, как Тутанхамон и Нефертити спускаются по ступеням Пирамиды V по направлению к воинам, ожидавшим их у основания лестницы.

С винтовками в руках О’Коннор и Алета двигались по лесной тропе, ведущей к Пирамиде Затерянного Мира. Первых попавших сюда археологов поразило это огромное сооружение, возвышавшееся над джунглями, полными опасных и экзотических обитателей, и его вид невольно вызывал ассоциацию с первозданным доисторическим миром из романа Конан Дойла. С особой осторожностью О’Коннор и Алета приблизились к нижним ступеням этой пирамиды. О’Коннор подал знак воинам занять позиции для охраны. Полицейская сирена звучала уже громче.

— Вот здесь известняк обожжен нашим лучом, видишь? Над первой ступенькой. — Алета показала на раскаленное пятно на выветренном камне, которое до сих пор мягко светилось.

— Тайная комната? — вслух предположил О’Коннор.

— Древние были прекрасными инженерами. Здесь, в этой ступеньке, может находиться скрытый механизм. — Алета вынула из своего рюкзака археологическое долото и молоток. Она постучала долотом вокруг все еще светящегося зеленого пятна, и внезапно под камнем звякнул металл. — Это рычаг! — воскликнула она, ловко убирая остатки разбитой кладки. О’Коннор потянулся к бронзовому рычагу в форме ягуара.

— Нет! — крикнула Алета, схватив его за руку. В ушах ее до сих пор звучали слова Араны: «Сам Кодекс тоже строго охраняется… даже еще строже, чем статуэтка, которую вы нашли в озере Атитлан». — Нам понадобится твоя веревка.

Алета привязала один конец веревки к шее ягуара на ручке рычага, и они вдвоем отошли от пирамиды на всю ее десятиметровую длину. Алета потянула за рычаг, но он не сдвинулся с места; тогда к ней присоединился О’Коннор. Они тянули изо всех сил, зарываясь ботинками в землю, и наконец рычаг медленно поддался. Внезапно боковая стена храма зашаталась, и четыре массивных ступени исчезли, а прямо перед тем местом, где они стояли, в основании пирамиды открылась глубокая шахта. На дно ее обвалилось насколько тонн камней, подняв с шестиметровой глубины облако древней пыли. О’Коннор привязал веревку к росшему рядом дереву и сбросил ее в шахту. Тормозя подошвами своих ботинок, он медленно спустился по веревке на рухнувшие ступени. Когда он оказался внизу, Алета последовала за ним.

— Смотри! Здесь еще ступеньки и туннель, ведущий вглубь пирамиды! — воскликнула Алета, показывая на груду камней.

О’Коннор скатил по уходящим вниз ступеням большой обломок скалы, опасаясь, что там могла открыться еще одна зияющая пропасть. Звук падающего камня эхом разнесся по коридору, замурованному более 1200 лет назад. Алета последовала за ним в туннель. Известняковые стены, защищенные от разрушительного воздействия погоды, были выкрашены яркой розово-оранжевой краской; высокие потолки сходились вверху в форме типичной для майя стрельчатой арки.

— Это оригинальный цвет всех пирамид, — заметила Алета. — Красная киноварь, цвет востока… цвет жизни.

— А эти иероглифы? — Через каждые несколько шагов древние строители вделали в стену нефритовые таблички.

— Я не смогу расшифровать всех их прямо сейчас, но вот эта очень понятна, — ответила Алета; по спине у нее пробежал холодок. — «Быстрая смерть настигнет того, кто, не имея на то права, побеспокоит место, где покоится Кодекс». Куртис! Это здесь!

А наверху по проселочной дороге через джунгли к дамбе Мендеса с ревом вылетела полицейская патрульная машина из Флореса и, скрипнув тормозами, остановилась рядом с Главной площадью. Сирена затихла. Из своего укрытия в центральном акрополе появился Говард Уайли. Он обошел Главную площадь и направился по тропе к Пирамиде Затерянного Мира. За ним, чуть поодаль, двигалась Эллен Родригес, чтобы занять позицию между тремя небольшими храмами к востоку от Пирамиды Затерянного Мира; эти четыре сооружения соответствовали двум равноденствиям, а также зимнему и летнему солнцестояниям. Уайли подошел к открывшемуся провалу у подножия Пирамиды Затерянного Мира. Родригес видела, что он внимательно оглядывает все вокруг. Уайли проверил свой пистолет, после чего стал по веревке спускаться в шахту.




58


Мощный луч фонаря О’Коннора скользил по окрашенным красной киноварью стенам каменного коридора и его высокому арочному потолку. По мере того как они с Алетой все глубже спускались в толщу пирамиды, уклон становился все круче. Пройдя еще примерно метров шестьдесят, они подошли к ступеням, ведущим вниз, к каменной стене, в центре которой находилось громадное нефритовое колесо календаря майя. Рядом с ним виднелось нефритовое колесо поменьше, а внутри него — еще одно, самое маленькое, зубцы которого были сцеплены с зубцами наружного колеса, как шестеренки в коробке передач. По обе стороны от ступенек к стенам были прикреплены полированные деревянные шесты с древними масляными лампами на верхушках. О’Коннор взял один из шестов и стал прощупывать им ступени. Алета сняла второй и начала делать то же самое, опасаясь, что камни могут провалиться и поглотить их обоих, но ступени держались крепко.

— Это Хааб — майянский календарь долгого счета, и священный Цолькин — календарь короткого счета, — возбужденно прошептала Алета, когда они вплотную подошли к стене.

Она провела рукой по искусно вырезанным колесам, каждое из которых было испещрено иероглифами и числами майя в виде точек и черточек, обозначавшими дни и даты.

— Календарь долгого счета основан на циклах Земли, а тот, что поменьше, календарь короткого счета, — на циклах звездного скопления Плеяды в созвездии Тельца, — пояснила она. — Вместе они не только указывают дни любого года, но и точные даты в трех других циклах: в цикле из 52 лет, в более длинном солнечном цикле из 5125 лет и в великом цикле из 25 625 лет. В данный момент мы находимся в конце времен.

Пятый великий цикл Солнца заканчивается 21 декабря 2012 года — это редкое совпадение всех колес календаря.

О’Коннор обшаривал фонариком каменную кладку глухой стены.

— Беда в том, что мы, похоже, зашли в тупик.

Алета направила луч своего фонаря на иероглифы, выбитые на колесах календаря. Она схватила О’Коннора за локоть.

— Я так не думаю: ячейки календарей показывают 4 Ахау, 8 Кумку — это же сегодняшняя дата! Позади этих колес находится механизм, который более тысячи лет указывал точное время. Ты думаешь о том же, о чем сейчас думаю я?

О’Коннор кивнул.

— Вероятно, есть дата, установив которую, можно открыть эту стену, так?

— Вот именно. Система циклических календарей майя с совпадающими ячейками могла предсказывать даты за четыре, сорок или сорок тысяч лет вперед, поэтому наверняка речь идет о 21 декабря 2012 года.

Алета сунула фонарь в карман и двумя руками взялась за колесо Хааб. Она сдвинула его с места, и дальше оно начало крутиться уже само — сначала совсем медленно, затем все быстрее. Алета отступила назад. Нефритовые иероглифы и точки с черточками замелькали с идеальной синхронностью, на календаре полетели вперед дни, недели и месяцы. Потом колеса стали замедляться, пока, наконец, зубцы Ик и Канкин на великом Хаабе и священном Цолькине не совместились, остановив бег черточек и точек на внутреннем малом колесе. Что-то глухо щелкнуло, и все замерло точно в нужном месте.

— 21 декабря 2012 года! — тихо выдохнула Алета.

Где-то в толще пирамиды, громыхнув, пришел в движение древний механизм, и каменная стена вместе со священными календарями медленно отошла в сторону, скрывшись в боковой нише.

— Пригнись! — О’Коннор лучом фонаря выхватил из темноты что-то, летящее в их сторону, и повалил Алету на землю.

С высокого потолка гробницы сорвался громадный бронзовый шар, усеянный острыми, как иголки, шипами, и, просвистев над распростертыми на полу телами О’Коннора и Алеты, с грохотом врезался в каменные ступеньки позади них. Когда Алета, покачиваясь, снова встала на ноги, лицо ее было белым как полотно.

— Спасибо. Ты снова спас мне жизнь, — почти шепотом сказала она.

— Долг платежом красен, услуга за услугу, — бодро ответил О’Коннор, хотя и понимал, что смерть была совсем рядом.

Вдвоем они направили лучи своих фонарей в темноту открывшейся перед ними громадной прямоугольной пещеры с несметными сокровищами; пораженная Алета прикрыла рот рукой. В пещере находились сотни бесценных нефритовых артефактов. Вдоль стен стояли закрытые крышками сосуды на трех ножках, на которых были выгравированы изображения бога дождя и бога солнца, бакланов и черепах. Посредине пещеры виднелась большая каменная гробница, увенчанная массивной, выкрашенной красной киноварью плитой с вырезанными на ней календарями Хааб и Цолькин. Вокруг гробницы были разложены украшения — бусы и браслеты для рук и ног, сделанные из нефрита всевозможных видов и оттенков.

О’Коннор и Алета осторожно подошли поближе, и у нее вырвался еще один сдавленный стон.

— Что-то не так? — Даже в полумраке О’Коннор заметил, что в лице Алеты не было ни кровинки.

— В этой гробнице находится тело принцессы Акхуштал, — ответила Алета, наводя свой фонарик на иероглифы, вырезанные под искусно сделанной нефритовой посмертной маской, лежащей на верхней плите гробницы. — Она была дочерью царя Яш-Айина II, а дата, которую показывают календари на могильной плите, — пятница, 21 декабря 2012 года.

* * *


— Центр управления Ванденберг, я — «Зеркало», мы готовы.

— «Зеркало», вам разрешается немедленный взлет с полосы 30; доложите, когда окажетесь в воздухе.

— Я — «Зеркало», спасибо и удачного дня.

Полковник ВВС Билл Глассик взял управление «Боинга 707» «Е-6 Меркьюри» на себя, вывел самолет на центральную полосу, включил тормоза и установил рычаг тяги на шестьдесят процентов мощности, позволяя двигателям поработать на оборотах. Удовлетворенный результатом, он отпустил тормоза и дал всем четырем двигателям газ.

— СПД[126 - Степень повышения давления в двигателе.] установлена, восемь узлов, — доложил первый офицер. — Скорость один.

Глассик убрал руку с рычага газа и сконцентрировался на взлетной полосе перед ним. «Зеркало» миновало точку, где взлет еще можно было отменить.

— Отрыв… Скорость два…

Глассик повел вверх переднее колесо «Боинга 707» и подождал, пока барометрический высотомер покажет набор высоты. С глухим ударом шасси оторвалось от бетонной полосы, и «Зеркало» начало свой подъем на высоту 29 000 футов для управления полетом ракеты.

* * *


О’Коннор скользнул лучом фонаря по стенам. На множестве нефритовых табличек, вставленных в каменную кладку, были вырезаны иероглифы. Живописные фрески, выполненные яркими пурпурно-красными, изумрудно-зелеными, бирюзово-синими и радужно-желтыми красками, изображали сцены дароприношения шкур ягуаров царям майя из далекого прошлого. Через равные интервалы к стенам были прикреплены шесты с масляными лампами. Шесты были сделаны из тинто — растущего на болотах дерева, имеющего очень долговечную и стойкую к износу древесину. О’Коннор снял один из них и пощупал фитилек наверху. Тот прекрасно сохранился, и О’Коннор, вынув из кармана коробку спичек, поджег его. Поначалу фитиль лишь слабо тлел, но, когда масло из глиняного сосуда стало подниматься по нему вверх, лампа разгорелась и осветила своим неровным призрачным пламенем бесценные артефакты. С помощью этой лампы О’Коннор зажег фитили на четырех других ближайших шестах.

— Куртис! Смотри! — Алета направила луч своего фонаря в центр дальней стены.

Там находилась ниша, сиявшая оттенками красного, зеленого и синего; в ней был расположен пьедестал из полированного черного обсидиана. Наверху стояла великолепная полуметровая урна, отделанная мозаикой из редкого дымчатого нефрита. Ручки крышки были искусно вырезаны в форме двух ягуаров, самца и самки. О’Коннор медленно двинулся в ту сторону, но его остановил резкий голос.

— Поднимите руки за голову. Оба! — прорычал Уайли. Заместитель директора ЦРУ по операциям выступил из темноты коридора; в мерцающем свете ламп холодно поблескивала вороненая сталь его пистолета. Держа О’Коннора и Алету под прицелом, он поднял с пола две винтовки и отшвырнул их назад, в сторону коридора. — Ваш пистолет, О’Коннор. Подтолкните его сюда. Одно неверное движение, и я снесу этой сучке голову.

О’Коннор толкнул свой пистолет по каменному полу к Уайли, и тот ногой отшвырнул его назад, к винтовкам.

— Так что же, по-вашему, может находиться в этой урне, а? — спросил Уайли, махнув стволом в сторону Алеты. Она ничего не ответила.

В замкнутом пространстве гробницы выстрел Уайли прозвучал оглушительно громко. Алета подскочила на месте, когда пуля пролетела у нее между ног и срикошетила от каменного пола.

— Я, кажется, задал тебе вопрос, грязная шлюха!

Она не видела его более тридцати лет, но в ее памяти навсегда запечатлелось лицо человека, командовавшего убийцами ее отца, матери и двух братьев, а также тысяч гватемальских потомков великих майя.

— Похоже, что на вашу долю выпала честь совершить величайшую археологическую находку со времен вскрытия гробницы Тутанхамона, мистер Уайли, — ответила она, с трудом сохраняя спокойствие в голосе.

Уайли мысленно представил себе заголовки центральных газет.

— Назад! — скомандовал он, взмахнув пистолетом и отодвигая О’Коннора и Алету к боковой стене. Уайли держал их на мушке, а сам боком двинулся в сторону ниши. Подойдя к урне, он поднял ее с места, где она простояла более тысячи лет.

— Аааггххх!

Освободившись от давления сверху, пластина под урной запустила еще один механизм, и из скрытых отверстий в стенах ниши вылетели шесть дротиков, наконечники которых были отравлены смертельным ядом американской копьеголовой змеи. Два из них попали в ноги Уайли, и он выронил свой пистолет на древние каменные плиты. Урна снова опустилась на свое место, как раз в тот момент, когда из темного коридора с пистолетом в руке появилась Эллен Родригес.

— Родригес, держите их на прицеле, — скомандовал Уайли, протянув руку, чтобы вынуть дротики, но зазубрины наконечников засели слишком глубоко. Яд начал действовать практически мгновенно, и Уайли рухнул на пол.

— Только не в этот раз, мистер Уайли. — Родригес спокойно подняла его пистолет и сунула в карман.

— Ах ты продажная сучка! За это ты у меня сгниешь в Сан-Квентине.

— Напротив, мистер Уайли. Когда наше руководство узнает, что вы здесь затеяли, это вы окажетесь за решеткой.

— Тупая корова, — тяжело дыша, выдавил Уайли, — эта операция была согласована на самом высоком уровне.

— Я уверена, что эта информация очень заинтересует Сенатский комитет по разведке. — Родригес повернулась к Алете. — Как вы считаете, безопасно ли теперь браться за урну?

— Она стояла там долгие столетия, ожидая того, кто будет способен сообщить миру о том, что в ней содержится.

Из коридора появился Хосе; его мудрое лицо цвета старой бронзы влажно блестело в отблесках пламени масляных ламп. Его сопровождали четыре воина, один из которых нес глиняный сосуд с противоядием; Хосе подал ему знак, чтобы тот дал снадобье Уайли, уже потерявшему сознание.

— Теперь это безопасно, — сказал Хосе, обращаясь к Алете.

Алета осторожно подняла бесценную урну и, сняв ее с пьедестала, поставила рядом с гробницей принцессы Акхуштал. С бешено стучащим в груди сердцем она попробовала отодвинуть крышку, но та была запечатана смолой.

* * *


Четыре исполнительных двигателя баллистической ракеты сработали одновременно, и в предрассветный воздух вырвались столбы выхлопных газов. Массивная железобетонная крышка пусковой шахты «Лима Фокстрот-26» тихо отъехала в сторону, открывая путь для восемнадцатиметровой модифицированной ракеты «Минитмен 3». В центре управления базы Ванденберг подполковник ВВС Дэн Уильямс быстро пробежал взглядом по бесчисленным консолям и мониторам, которым предстояло отслеживать выполнение миссии в Иране. Все системы давали операции зеленый свет.

* * *


О’Коннор предложил ей свой нож, и Алета вставила его лезвие под нефритовый ободок. Она осторожно приподняла крышку и отступила назад, когда из-под нее вырвался зловонный воздух. На дне урны лежал завернутый в кожу сверток. Когда Алета разворачивала его, руки ее дрожали.

— Кодекс майя! — с благоговейным трепетом в голосе прошептала она, бережно прижав бесценный артефакт к груди.

Она вспомнила своего дедушку, и по щеке ее сбежала слеза. Если бы не нацисты, он сам мог бы рассказать миру о содержании этого документа. Она положила Кодекс, написанный на бумаге хуун из древесной коры, на пол усыпальницы и осторожно раскрыла его, одну страницу за другой.

У Родригес тихо и неуверенно зазвонил мобильный телефон, и она пошла по коридору назад, где сигнал был сильнее.

— Что-нибудь слышно из Белого дома? — спросил Джексон. — Пуск запланирован менее чем через час.

— Я пыталась, Тайлер, но Рид на это не идет. Они там больше обеспокоены тем, чтобы остановить иранцев, чем какими-то чандлеровскими смещениями полюсов. Я вообще сомневаюсь, что они понимают, о чем речь.

Тайлер Джексон положил трубку и безнадежно покачал головой. Это было абсолютное безумие, но, как и в эксперименте «Кастл Браво», никто никого не слушал.

Когда Родригес вернулась в гробницу, она увидела, что Алета, О’Коннор и Хосе склонились над Кодексом.

— Ты сможешь расшифровать его? — спросил Хосе. Даже задачу расшифровки послания он оставлял ей, поскольку древние выбрали именно Алету для того, чтобы предупредить весь мир о грозящей ему опасности.

Алета кивнула.

— На то, чтобы уточнить некоторые детали, потребуется какое-то время, но суть пророчества ясна и сейчас. Хотя… — Алета умолкла, а когда продолжила, в голосе ее звучала растерянность. — Похоже, он содержит две части. Есть короткий путь, который заканчивается накануне декабря 2012 года, и более долгий путь, хотя итог обоих — гибель человеческой расы.

— А что это за короткий путь? — спросил О’Коннор.

— Тут речь идет о Земле и оси ее вращения, — сказала Алета, вчитываясь в иероглифы при свете своего фонаря. — Господи! — прошептала она. — Здесь говорится о наклоне оси и о смещении географических полюсов, после чего последует уничтожение городов на побережье. И еще тут сказано про стреляющую звезду… нет, погодите… Она выходит из земли, а не попадает в нее — это что-то вроде ракеты.

Теперь наступила очередь Родригес остолбенеть от жуткой догадки. В следующий момент она схватила О’Коннора за руку и рассказала ему о звонках, которые получила от Тайлера Джексона.

— Эллен, Тайлер — один из самых толковых ученых, с которыми мне когда-либо приходилось работать, и, если он озабочен ситуацией, Белый дом просто обязан к этому прислушаться.

— Чандлеровское смещение полюсов?

— Это вполне реальное явление, и мы видели его последствия во время землетрясения в Чили. Тогда фрагменты земной коры ушли под Южноамериканскую плиту, и это привело к перераспределению массы Земли на значительных участках. Излучение мощностью в три миллиарда ватт может сбить всю планету с точки равновесия. И, узнав все это, президент не пойдет на такой риск.

Кнопкой скоростного набора Родригес быстро вызвала номер личного телефона Эндрю Рида.

— Ради бога, Эллен, мы ведь уже говорили с тобой об этом в три часа утра. Мой ответ «нет» — что тут еще может быть непонятно?

— Тогда мы сообщим о ваших действиях в прессу.

— В этом случае вас не только уволят — вы еще и сядете за решетку.

— Вы там, ребята, даже понятия не имеете о том, что тут творит ЦРУ, так что просто заткнитесь и выслушайте меня. — Родригес вкратце ввела своего бывшего босса в курс дела, не обращая внимания, что говорит по открытой линии связи.

Когда она закончила, на другом конце линии повисла напряженная тишина.

— Эндрю, вы все поняли?

— У меня в кабинете сейчас намечено совещание, но я его перенесу. А с Джексоном этим связаться можно?

— Он уже извелся там в Гаконе в ожидании, чтобы ему кто-нибудь позвонил.




59


Тикаль, Гватемала

Это была презентация величайшего археологического открытия со времен находки гробницы Тутанхамона. Конференц-зал в отеле, хотя и вмещал более ста человек, оказался слишком мал для такого события. Поэтому пресс-конференцию пришлось перенести на Главную площадь Тикаля, расположенную между массивными Пирамидами I и II — Храмом Великого Ягуара и Храмом Маски.

Хосе совершил традиционную молитву древних майя, после чего представил Алету как одного из самых выдающихся археологов современности. Она уверенно подошла к микрофону, установленному на ступенях Северной террасы на северной стороне площади. Непрерывно щелкали вспышки фотоаппаратов, а телевизионные операторы выискивали позицию для лучшего ракурса. Прямой репортаж с места событий шел на 150 стран мира. Алета хотела начать свою речь с благодарности О’Коннору, но тот решительно отговорил ее. «Игра в Вашингтоне еще далеко не окончена, — предупредил он, — в этом можно не сомневаться». Перед самым выходом к микрофону Алета получила записку от Родригес: «Испытательный пуск ракеты „Минитмен“ отменен».

— Прозвучали суровые предупреждения, — подчеркнула Алета, после того как вкратце рассказала представителям прессы о майя и об их Кодексе. — И главные опасности для нашей цивилизации касаются вопросов религии и охраны окружающей среды, — сказала она, опустив упоминание о предупреждении, касающемся запуска ракеты. — Майя создали одну из самых величайших цивилизаций за всю историю человечества; но последняя запись на стелах Тикаля датирована 13 августа 869 года нашей эры, и с тех пор город находится в глубоком запустении. К 950 году нашей эры вся цивилизация майя уже погибла. Могущественные города-государства с их бесчисленными пирамидами и храмами полностью опустели. В научных кругах до последнего времени велось много споров, почему это могло произойти, но настоящая причина стала понятна только сейчас.

Речь Алеты на безупречном английском с очаровательным испанским акцентом эхом разносилась по окрестностям со ступеней великих пирамид. В трехстах километрах отсюда монсеньор Дженнингс следил за происходящим на экране своего черно-белого телевизора. В сердцах он швырнул пустую бутылку из-под виски в металлическую корзину для мусора.

— Проклятая сучка, — пробормотал он себе под нос и потянулся за новой бутылкой.

— Теперь уже ясно, — продолжала Алета, — что, вопреки предостережениям, которые делались царям майя — таким, как Великий Коготь Ягуара, Лунная Птица, Хасав, Яш-Айин II, — Тикаль ввязался в разрушительный конфликт с городами-государствами, которыми правила могущественная царица-воительница Госпожа Шестого Неба. Конфликт, который в конце концов уничтожил сначала окружающую природу, лишив майя возможности кормить себя, а затем и всю цивилизацию. Кодекс майя показывает, что нас ждет та же судьба, если мы вовремя не изменим свой курс. — Алета сделала паузу, и зловещее пророчество повисло над древней площадью. — Как цивилизация, мы также полны противоречий, как и города-государства майя. Мы ведем свои войны во имя религий, идет ли речь о Северной Ирландии или горном районе Гиндукуш в Афганистане, мы не способны на толерантность, мы не можем принять чужую культуру.

Пакистан, например, как государство стоит на пороге развала, в результате которого ядерное оружие может попасть в руки экстремистов. И экстремисты эти, не задумываясь, нанесут ядерный удар во имя своего бога Аллаха. — Журналистская братия лихорадочно записывала ее слова.

— В Соединенных Штатах мощный блок из сорока миллионов евангелистов придерживается мнения, что Христос не сможет вернуться на землю, пока занятые палестинцами территории — Газа и западный берег реки Иордан, — пока вся так называемая Земля Обетованная, до самого последнего квадратного сантиметра, не будет возвращена Израилю.

В десяти тысячах километров отсюда префект Конгрегации доктрины веры кардинал Сальваторе Феличи, словно приклеенный, сидел перед экраном телевизора в своем роскошном кабинете во Дворце святой инквизиции.

— Ватикан до сих пор не опубликовал настоящий текст третьего предостережения из Фатимы, — продолжала Алета, — и единственная страница записей, сделанных рукой сестры Люсии, по-прежнему спрятана в секретных архивах Ватикана. Когда Дева Мария явилась Люсии в 1917 году, она передала людям такое же предупреждение, которое содержится в Кодексе майя. Пророчеству Святой Девы предшествовало свидетельство Святого Малахии о явлении тому Господа на римском холме Яникул в 1140 году, в результате чего была получена удивительно точная информация, предсказывающая, кто станет Папой в последующие годы, причем там говорилось, что последний Папа закончит свое правление в 2012 году.

Некоторые репортеры потянулись за своими телефонами.

— Идеи Христа также не являются уникальными, — заявила Алета. — Кодекс показывает: предписание вести себя правильно по отношению к своим соседям является общим для очень многих религий — христианства, иудаизма, буддизма, ислама. Если вы воспитывались в Багдаде, вас будут учить верить не в воскресение Христа, а в вознесение великого пророка Магомеда во время его ночного путешествия из Мекки в Иерусалим и обратно. Никто не может сказать, что только его путь единственно правильный. К концу ведет множество путей, потому что принадлежность к религии связана со случайностью места рождения человека. И если мы не научимся принимать и уважать другие культуры, религия станет одной из тех сил, которые уничтожат нас.

Кардинал Феличи сжал зубами свой карандаш.

— Но наиболее строгие предупреждения Кодекса связаны с нашим отношением к окружающей среде, потому что, в конечном счете, именно это уничтожило великую цивилизацию майя и заставило их покинуть свои города. Конференция в Копенгагене, как и все конференции по защите окружающей природы, закончилась полным провалом, однако там все смогли осознать, какие драматические изменения климата происходят сейчас. Кодекс майя однозначно утверждает: если мы не изменим свой курс, то у скептиков, ратующих за сохранение рабочих мест в ущерб природе, просто не останется того, что они стремятся сохранить. И наконец, Кодекс майя совершенно недвусмысленно говорит о грядущем взаимодействии Солнечной системы со сверхмощной черной дырой в центре галактики Млечный Путь. — Все журналисты на площади вопросительно подняли на нее глаза. — В НАСА подтвердили, что предсказания древних астрономов оказались верными, причем с точностью до секунд. Кроме того, по данным ученых, магнитное поле Земли сейчас имеет самую низкую напряженность за всю историю ведения наблюдений, а полюса двигаются по ледяным просторам Арктики и Антарктики со скоростью более тридцати километров в год. Резко возросла активность солнечных пятен, пик которой придется на 2012 год, но я бы хотела предостеречь против принятия экстремальных мер.

Арана, стоявший рядом с О’Коннором у подножья Пирамиды I, одобрительно и понимающе кивнул ей со своего места.

— Вместо этого правительствам всех стран нужно учесть в своих планах возможный сдвиг полюсов и принять во внимание такие последствия, как нарушение системы связи, — это было бы благоразумно. Правительствам также следует подумать и о том, чтобы накопленные человечеством знания были сохранены, чтобы резервные аппаратные средства находились на возвышенностях, чтобы были разработаны и проверены в действии планы эвакуации людей из прибрежных районов. Но я снова хотела бы предостеречь от какой-либо паники, потому что мои дорогие друзья из старейшин племени майя смотрят на это иначе. — Алета благодарно взглянула на Хосе и воинов.

— Старейшинам известно, что 21 декабря 2012 года откроется духовный портал — ворота к великой энергии и надежде, но доступен он будет только для тех, кто готов пересмотреть свои приоритеты, кто согласен вести более мирное и спокойное существование. Портал этот также будет доступен для могучих держав, но только тех, которые подкорректируют свою политику в сторону более справедливого и сбалансированного взгляда на мир, которые будут поощрять в своих гражданах не только терпимость, но и принятие других культур. Если это произойдет, тогда появляется великая надежда. Если нет — в Кодексе сказано совершенно четко: в этом случае нас ждет та же судьба, которая постигла могущественных майя.

* * *


Воины майя выставили караул вокруг домика О’Коннора и Алеты. Находившийся внутри него Хосе уже собирался уходить.

— Мы не знаем, как нам вас благодарить, Хосе, — сказала Алета; когда она целовала шамана в обе щеки, в глазах у нее стояли слезы.

— Достаточно уже того, что вы вернули нам Кодекс, — ответил тот, пожимая руку О’Коннору. — Хотя я лично опасаюсь, что мир будет говорить об этом очень недолго, как это было с информацией о мировых изменениях климата, а затем пресса переключится на что-нибудь еще. Когда это произойдет, вспомните об инках, — загадочно сказал он. И с этими словами он ушел.

— Так мы с тобой вне подозрений? — спросила Алета.

О’Коннор покачал головой.

— Вашингтон будет отрицать любую причастность ЦРУ к событиям здесь, а также к экспериментам в Гаконе. Это вполне стандартная схема. Все отрицать, отрицать и еще раз отрицать в надежде, что рано или поздно газетчики потеряют к этому интерес, если только на поверхность не всплывут какие-нибудь неопровержимые доказательства — тогда уже придется покаяться. В Вашингтоне есть могущественные силы, которые до сих пор хотят посадить меня за решетку, и раз Уайли жив и еще способен брыкаться, он не успокоится, пока не заткнет мне рот навсегда.

— И мне тоже. Так что будем делать?

— У меня есть старинные друзья в Моссаде. Они вышли на след фон Хайссена в Перу, а эта страна — по случайному совпадению — также является еще и родиной инков. Через два дня из Пуэрто-Кетцаль отходит одно торговое судно; капитан его — атеист.

— Отдельные койки?

— Двуспальная кровать.

— Заноси меня в список пассажиров.




Комментарии автора и слова признательности


Знойным днем в феврале 2008 года я улетел из заросшего джунглями высокогорного района Гватемалы в столицу страны, Гватемала-сити. Из-за большого количества гостей, съехавшихся на праздники, остановиться где-то в центре города было трудно. Поэтому я поселился в одном очаровательном отеле, «Виста Реал»: это был настоящий оазис, с фонтанами и садами, раскинувшимися на склонах возвышавшегося над городом холма, напротив вулканов Агуа и Фуэго. На следующее утро местный персонал, такой же очаровательный, как и вся гостиница, деликатно снизошел до моего, мягко говоря, неидеального испанского, и нам удалось объясниться. Они заверили меня: «Si, senor. Sera bien». Все будет хорошо. Кто-то за мной обязательно приедет. Через некоторое время ко входу подкатил черный автомобиль, и в фойе вошел представительный мужчина.

— Senor d’Hage? Jeronimo Lancerio. Mucho gusto.[127 - Сеньор д’Аже? Херонимо Лансерио. Очень приятно (исп.)]

Типичный пример потрясающего гостеприимства гватемальцев: министр культуры нашел время в своем очень насыщенном культурными событиями расписании и лично приехал на другой конец города, чтобы забрать меня. В штаб-квартире министра Лансерио меня вкратце познакомили с культурой майя, а также с весьма впечатляющими планами всего департамента на будущее. Я глубоко признателен за уделенное мне время господину министру и его сотрудникам, и в первую очередь сеньору Цунаму Баламу. Также моя благодарность адресована сеньору Хорхе Чаклану и Чарли Хоггу, а также всему персоналу Всемирного Духовного Университета «Брахма Кумарис», помогавшему организовывать встречи для меня.

Я также очень благодарен Нобелевскому лауреату Ригоберте Менчу, которая предоставила мне свою помощницу Ауру Летицию Куксе Пирир для помощи при переводе. В 1992 году Ригоберта получила Нобелевскую премию мира «в знак признания ее заслуг в борьбе за социальную справедливость и улаживании этнокультурных конфликтов на основе уважения прав коренных народов». Как и выдуманный персонаж Алета Вайцман, Ригоберта потеряла родителей и нескольких членов своей семьи, которые погибли от рук гватемальской военщины. За всеми этими убийствами всегда ощущалось мрачное присутствие ЦРУ, а пресловутая «Школа Америк» в Форт Беннингс, штат Джорджия, находилась в первых рядах по подготовке убийц и головорезов. Это привело к тому, что тогдашнему президенту США Клинтону пришлось в марте 1999 года приносить свои извинения за роль США в тридцатишестилетней гражданской войне в Гватемале. Он заявил, что Вашингтон «ошибался», когда поддержал военных из службы безопасности Гватемалы, которые мучили, похищали и убивали тысячи потомков майя из сельских районов страны.

О грядущих в 2012 году событиях было написано уже много. Редкое галактическое явление — парад планет — это уже научный факт. Приведет ли это к сдвигу полюсов, нам еще предстоит увидеть, но изменения магнитного поля Земли и увеличение активности солнечных пятен вполне могут быть предвестниками подобных событий. Относительно всего этого существует множество свидетельств у разных древних культур. Инки (предмет следующей книги моей трилогии), ацтеки, индейцы хопи, индейцы чероки (чей календарь, кстати, также заканчивается в 2012 году) — у всех этих народов есть связанные с 2012 годом традиции и пророчества, в которых говорится об апокалипсисе и о повышении самосознания тех душ, которые достаточно подготовлены, чтобы перестроиться под новые условия. Многие из них предсказывают рост духовности в противовес религиозным догмам, что было бы совсем неплохо. Старейшины майя не добавили чего-то нового — хотя и воздержались от сенсационных высказываний, подобных тем, что были представлены в недавно вышедшем фильме «2012». И тем не менее большинство соглашается с тем, что нас ожидают беспрецедентные перемены, а рост количества извержений вулканов, землетрясений, пожаров, наводнений и цунами может быть тем предупреждением, которое мы продолжаем игнорировать. В ноябре 1992 года некоторые из самых светлых умов человечества — 1700 ученых, включая более ста лауреатов Нобелевской премии, — выступили с предостережением: «Человечество и природа находятся на пути к гибели. Деятельность людей наносит тяжелый и часто необратимый ущерб окружающей среде и ценным ресурсам. Если это не остановить, то многие наши сегодняшние установившиеся порядки поставят под серьезную угрозу будущее, которого мы желали бы для человеческого общества и царства растений и животных. Они могут так изменить мир, что он будет не в состоянии поддерживать жизнь известным нам образом. Необходимы фундаментальные перемены, если мы хотим избежать катастрофы, к которой ведет наш сегодняшний курс». Мы не обратили внимания на это в 1992 году, и почти через двадцать лет все так же не смогли договориться о чем-либо в Копенгагене. Как изложила это Алета Вайцман: «Если мы не изменим свой курс, то у скептиков, ратующих за сохранение рабочих мест в ущерб природе, просто не останется того, что они стремятся сохранить».

Персонажи и эксперименты Гаконы полностью вымышлены, но установка ПИССАВМ (Программа исследования северного сияния активными высокочастотными методами) — вполне реальна, и у ответственных ученых и экологов есть много вопросов относительно настоящих задач этого оборудования. Если это безобидные исследования верхних слоев атмосферы, почему их проводит министерство обороны США? Военные давно интересуются тем, как можно управлять погодой. Есть ли какая-то связь межу ПИССАВМ и возросшим количеством землетрясений? Ученые сейчас также оценивают те опасности, которые могут таить текущие испытания ПИССАВМ, по аналогии с тем, как эксперименты с атомной бомбой привели ко вполне явным катастрофам. Проект «Кастл Браво», о котором упоминалось в этом романе, — это кодовое имя, присвоенное в США испытаниям термоядерной водородной бомбы на атолле Бикини в 1954 году. Если не вдаваться в детали, ученые здесь допустили чудовищную ошибку, решив, что изотоп литий-7, составлявший шестьдесят процентов литиевого наполнения бомбы «Кастл Браво», останется инертным. Литий-7 оказался далеко не инертным, а наоборот, легко расщепляемым; в результате мощность взрыва составила пятнадцать мегатонн — существенно больше, чем предполагавшиеся пять мегатонн. Радиоактивность повысилась тысячекратно, а измерительная аппаратура была превращена взрывом в пар. От взрыва пострадали команды военных кораблей, наблюдавших за испытаниями, а также жители островов, где резко возросла заболеваемость раком. Радиоактивные осадки достигли Австралии, Японии, Индии и даже некоторых территорий Европы. Как и персонажи Гаконы, эксперименты там вымышленные, но…

В издании этого романа приняло участие множество людей, и в первых рядах находится потрясающая команда издательства «Penguin». Очаровательно прямой, но очень дипломатичный Боб Сешонс; мой издатель Бен Пол; невоспетые герои книжного дизайна во главе с Элиссой Уэбб; Салли Бейтман и ее замечательная команда по связям с общественностью; а также Пег Мак-Колл, которая по моей просьбе продолжает работать с итальянскими издателями (с меня бутылка хорошего шампанского, Пег). Спасибо консультанту-дизайнеру Дейву Альтхейму за еще одну прекрасную обложку, а также Бриджет Мейдмент и Арвену Саммерсу за их проницательное редактирование. И наконец, последней по порядку, но, безусловно, не по значению среди всех мужчин и женщин команды с Кембервелл-роуд идет мой редактор Белинда Бирн, чей вклад в книгу поистине неоценим.

Монсеньор Дженнингс — герой выдуманный, но, к сожалению, в католической церкви нет недостатка в «образцах», которые могли бы послужить прототипом для этого персонажа. Несмотря на это, в мире есть бесчисленное количество католических священников, заслуживающих всемерного уважения и любви. Педофилия не ограничивается католической церковью. Представители других конфессий, как и некоторые учителя наших самых престижных школ, подвергают детей домогательствам и сломали уже множество юных жизней. Но именно последовательное, повторяющееся и преступное укрывательство этого порока Ватиканом и католицизмом «во имя святой Церкви» так заслуженно привлекает к педофилии внимание общественности. Если те свидетельства, которые стали известны в самое последнее время (и не только в самое последнее) обоснованы, католическая церковь является виновной в нарушении прав человека — тех самых прав, за которые она так ратует.

Это не так широко известно, но, начиная со времен святого Петра, в течение первых тысячи лет существования Церкви священникам было разрешено жениться. Харизматический Христос абсолютно ничего не говорил по этому вопросу, и сам он на деле наслаждался отношениями с женщинами. Обет безбрачия был введен для католических священников только в 1022 году, когда Папа Бенедикт VIII запретил свадьбы служителей культа и, соответственно, счел необходимым запретить их жен. Главной причиной (хотя и не единственной) являлось право наследования. Ватикан был обеспокоен тем, что в случае смерти служителя имущество его отойдет к семье, а не к Церкви. Более поздний приказ Папы Иннокентия II заставил женатых священников развестись со своими женами, многие из которых закончили свою жизнь в нищете. Несмотря на заявления некоторых прокатолически настроенных журналистов, исследования показали, что на самом деле только два процента духовенства придерживаются полного воздержания. Сейчас у Папы Бенедикта XVI есть возможность изменить решение своего предшественника. Вряд ли отмена обета безбрачия решит проблему педофилии в католической церкви, но это, по крайней мере, даст здоровый выход естественным сексуальным позывам (как гетеросексуальным, так и гомосексуальным). Вымышленный кардинал Феличи прикрывал преступные действия монсеньора Дженнингса во имя Церкви. Но существует и реальное зловоние, которое тянется из Рима, причем начало свое оно берет не из Тибра, а в стенах самого Ватикана.

Во время написания романа меня поддерживали, ободряли и помогали советами многие другие люди, помимо издательства «Penguin». Моя сердечная благодарность Робину, который навещал меня в самые сложные моменты, а также Антуанетте и всем моим друзьям. Мой агент Клэр Форстер из литературного агентства «Куртис Браун» посвятила мне массу своего времени, вычитывая рукопись и, как всегда, давая толковые советы; мне очень повезло, что она оказалась в нашей команде. Спасибо Кейт, Нику и Патрику из «Стокмаркет Кафе» в Леуре и их постоянным посетителям, таким, как Стивен Мисдей, Гай и Джейн, Род и Бронуин, а также другим местным жителям, собиравшимся за длинным деревянным столом, чтобы обсудить мировые проблемы; Мери Родуэлл, директору и основателю ACERN — Австралийской сети по исследованию близких контактов с пришельцами, — за ее консультации в вопросах понимания прошлых жизней; Тому, Уэнди, Джоди, Тому, Кэти, Аймогену, Тегану, Джуди и остальным ребятам из «Мегалонг Букс»; Кэролин Лейдуиг, которая читала некоторые из первых моих черновиков и обеспечила мне самую лучшую обратную связь, какую только мог дать человек, преподающий английский язык и литературу, — огромное спасибо всем вам. Я также очень обязан Марион Мурри, любезно взявшей на себя исправление ошибок немецкого текста в первом издании, а также другим филологам и ученым, таким, как доктор Хосе Аргуэллес, доктор Карл Йохан Каллеман, профессор Майкл Д. Коэ, Морис Коттерелл, Барбара Хэнд Клоу, Эдриан Джилберт, Джон Мэждор Дженкинс, Джеоф Стрей и многие другие. Если перечислять всех, по объему получится еще один роман.

Историки могут заметить, что я несколько изменил хронологию и даты реальных событий, особенно во времена нацистской Германии. Это было сделано в интересах сюжетной линии, и любые ошибки полностью лежат на моей совести.

И наконец, спасибо двоим моим мальчикам, Дэвиду — старшему пожарному, и Марку — детективу; этот роман посвящен их спутницам жизни — подруге первого и жене второго. Мои сыновья до сих пор продолжают чесать затылок, удивляясь, на что еще способен их отец.


notes



Примечания





1


Числа Фибоначчи — бесконечная последовательность чисел — 0, 1, 1, 2, 3, 5, 8 и т. д., — где каждое последующее число представляет собой сумму двух предыдущих. (Здесь и далее прим. пер.)




2


173 см.




3


Минутку, господин профессор. Берлин на проводе! (нем.)




4


Добрый вечер, господин профессор. Меня зовут штандартенфюрер Вольф. Я начальник штаба рейхсфюрера Гиммлера (нем.)




5


Спокойной ночи, папа! (нем.)




6


Дорогая (нем.)




7


Секретно — передавать только лично через офицеров (нем.)




8


Примерно 1830 м.




9


Добрый день, мой фюрер (нем.)




10


Так точно, мой фюрер (нем.)




11


«Миф XX столетия» (нем.)




12


Красного вина для девушки! (нем.)




13


Иди к чертям! (нем.)




14


«Шивас регаль» — фирменное название дорогого шотландского виски двенадцатилетней выдержки компании «Шивас бразерз».




15


«Второзаконие» — название пятой книги Ветхого Завета, завершающей Пятикнижие.




16


Глиссада — траектория полета летательного аппарата, по которой он снижается непосредственно перед посадкой.




17


Дерьмо! (нем.)




18


Все в порядке, господин полковник! (нем.)




19


Добрый день, господин профессор (нем.)




20


Еврейские дети (нем.)




21


Старшая ступень народной школы в Австрии, 3–8 классы.




22


Германии (нем.)




23


Пиши здесь: «Сдохни, жид!» (нем.)




24


Жизненное пространство! (Специфическое выражение германских фашистов.) (нем.)




25


Спокойной ночи и большое спасибо (нем.)




26


Обозначение поцелуев, обычно в конце письма или записки.




27


Мне очень жаль, что приходится вас будить, господин бундесканцлер (нем.)




28


Да или нет (нем.)




29


Сальса — острый соус.




30


Войдите (итал.)




31


С приездом, Альберто (итал.)




32


Не хотите ли минеральной воды, кофе или чаю? (итал.)




33


Спасибо (итал.)




34


Не так ли? (итал.)




35


Энциклика — официальное послание Папы Римского ко всем католикам.




36


Боже мой! Что тут у нас такое? (нем.)




37


Документы! (нем.)




38


Кто там? (нем.)




39


Любовь моя (нем.)




40


Евреям вход воспрещен! (нем.)




41


Да, есть (тур.)




42


Нет (тур.)




43


Войдите! (нем.)




44


Открывайте! (нем.)




45


Шарфюрер — унтер-офицер войск СС в фашистской Германии (нем.)




46


Внимание! (нем.)




47


175,3 см.




48


Хайль Гитлер, господин рейхсфюрер. Добро пожаловать в Маутхаузен! (нем.)




49


Господа. Комендант! (нем.)




50


Пиво? (нем.)




51


Весьма благодарен, господин комендант (нем.)




52


Более 4500 м.




53


Более 7000 м.




54


Что происходит? (нем.)




55


Большое спасибо (нем.)




56


Пожалуйста (нем.)




57


Что находится в грузовике? (нем.)




58


Откройте! (нем.)




59


Простите (нем.)




60


Что? (нем.)




61


Никаких проблем, мой друг (нем.)




62


Температура указана по шкале Фаренгейта, что соответствует 37,7 градуса по Цельсию.




63


Внимание! Внимание! Начинаем! (нем.)




64


Т.е. святого Петра.




65


Завтра (итал.)




66


Слава в вышних Богу. И на земле мир людям доброй воли (лат.)




67


«Туманное дно» — неформальное название Государственного департамента США, произошло от названия местности — осушенного болота, где было возведено здание этого ведомства.




68


Войдите! (нем.)




69


Сасаниды — иранская династия, правившая в III–VII вв. на Ближнем и Среднем Востоке.




70


Около 163 см.




71


Омерта — кодекс молчания у членов мафии.




72


Соль (в криптографии) — случайное число или текст, которые добавляются к данным, шифруемым с помощью пароля.




73


Добро пожаловать в Рим (итал.)




74


Спасибо (итал.)




75


Чарльз Артур Флойд, более известный как Красавчик Флойд — знаменитый американский грабитель банков середины 30-х годов.




76


Пожалуйста, кофе, рогалик, джем и яйцо всмятку (нем.)




77


Может быть, господин, вы хотите газету? (нем.)




78


Пожалуйста, «Нью-Йорк таймс» (нем.)




79


А для вас? (нем.)




80


Пожалуйста, «Ди Вельт» и «венский завтрак» (нем.)




81


Два билета до Бад-Аролсена, бизнес-класс, пожалуйста (нем.)




82


Только туда или туда и обратно? (нем.)




83


Только туда, пожалуйста (нем.)




84


480 евро, пожалуйста (нем.)




85


Спасибо (нем.)




86


Около 3000 м.




87


Дерьмо! (исп.)




88


Ради бога, в чем дело? (нем.)




89


Остановить грузовик! (нем.)




90


Зона один, сколько? (исп.)




91


Не больше! (исп.)




92


Ром «Закапа», пожалуйста… с кубиками льда (исп.)




93


Добро пожаловать в Гватемала-сити, сеньор Дженнингс (исп.)




94


Сорок кетцалей (исп.)




95


Восемьдесят! (исп.)




96


А сейчас тема из… (нем.)




97


Нашу машину угнали! (нем.)




98


Болван! (исп.)




99


Прощайте, сеньор! (исп.)




100


Тук-тук, сеньор! Тук-тук! (исп.)




101


Сюда, сеньор, сюда! (исп.)




102


Куда, сеньор? (исп.)




103


Церковь (исп.)




104


Как тебя зовут? (исп.)




105


Меня зовут Алонсо (исп.)




106


Четыре звезды на погонах соответствуют званию полного генерала.




107


Валери Плейм — скандально известный бывший секретный агент ЦРУ, обратившаяся в суд с иском против вице-президента США Ричарда Чейни, бывшего руководителя его аппарата Льюиса Либби и советника президента Джорджа Буша Карла Роува.




108


Добрый вечер! (нем.)




109


Около 163 см.




110


Trouble — беспокойство, волнение, источник неприятностей (англ.); праздник, веселье (амер.)




111


«Перестрелка в О. К. Коралл» — знаменитый вестерн, основанный на реальных событиях.




112


Скорость в 1 Мах соответствует скорости звука в воздухе.




113


А что? (исп.)




114


Сколько до Сан-Маркоса? (исп.)




115


Восемьдесят кетцалей (исп.)




116


Шестьдесят кетцалей (исп.)




117


Как вас зовут? (исп.)




118


Большое спасибо (исп.)




119


Спасибо, спасибо! (исп.)




120


Не стоит (исп.)




121


Добро пожаловать в Сан-Маркос! (исп.)




122


Сто кетцалей (исп.)




123


Сто кетцалей… или сделки не будет (исп.)




124


Пятьсот кетцалей (исп.)




125


Пожалуйста, магазин для подводного плавания, Фидель (исп.)




126


Степень повышения давления в двигателе.




127


Сеньор д’Аже? Херонимо Лансерио. Очень приятно (исп.)