Гранит и бархат
Вера Армстронг








Родители Селины погибли в автокатастрофе, когда ей было всего десять лет. Сестра матери, тетя Ванесса, взяла Селину к себе и заботилась о ней. Но истинную любовь и внимание, в котором так нуждалось ее тоскующее сердце, она получила от мужа своей тетки Мартина Кинга. Поэтому когда Селина узнала, что у дяди Мартина есть враг — Адам Тюдор, то сразу возненавидела его.

Но людям не дано выбирать, в кого влюбляться. И Селину вопреки доводам рассудка почему-то неудержимо влечет к Адаму…






Вера Армстронг

Гранит и бархат





1


Осторожно скользя по хрустящей тонкой наледи, она перестроилась в потоке машин и свернула с основной автомагистрали на проселочную дорогу, ведущую к дому.

В последнее время чувство тревоги не покидало ее. Селина встряхнула головой, и грива непослушных каштановых волос разметалась по плечам. Откуда эти странные и неосознанные предчувствия?

Ее, конечно, несколько тревожил спад в делах магазинов текстильной фирмы «Кингз Рэнсом», который, кстати сказать, переживали все торговые фирмы в стране, в этом она была абсолютно уверена. Однако они успешно преодолели предыдущий кризис, прекрасно справятся и с этим.

Действительно, сумма, выделенная для закупок, несколько уменьшилась, однако это только подстегнуло ее к более активным действиям. Она только что вернулась из двухнедельной поездки в Европу, где купила большое количество шелковых и хлопчатобумажных тканей, прекрасных аксессуаров из кожи и других товаров — и все за гроши.

Когда наступают тяжелые времена, надо находить выход из положения. И если поставщики хотят остаться в хороших отношениях с более чем благополучной семейной фирмой «Кингз Рэнсом», им придется уступить, чуть снизить свои доходы, как пришлось это сделать ее фирме, чтобы сохранить рабочие места, не закрывать магазины и создать хорошие запасы товаров, чтобы встретить новый подъем. А он уже не за горами.

Как всегда, когда перед Селиной возникало причудливое очертание покрытой мхом крыши Лоуер Оттерли Холла с высокими трубами необычной формы и растрескавшимися от времени каменными стенами, ее далекое от романтики сердце счастливо вздрогнуло. Когда она свернула на длинную аллею, мучительное воспоминание мелькнуло в ее сознании — воспоминание о ее первом появлении здесь. Ей — десять лет, у нее бледное худенькое личико со слишком крупными чертами, непокорные волосы заплетены в толстую косу, она потрясена свалившимся на нее горем — гибелью в автокатастрофе обоих родителей. Жестокая несправедливость этой смерти даже сейчас, шестнадцать лет спустя, вызывает у нее чувство боли и отчаяния.

Старшая сестра ее матери, тетя Ванесса, единственная кровная родственница Селины, согласилась взять ее к себе и заботиться о ней, но истинную любовь, заботу и внимание, в котором так нуждалось ее тоскующее сердечко, она получила от мужа своей тетки — дяди Мартина. Двоюродный брат Селины — Доминик, на год старше ее, был очень недоволен появлением в их доме девчонки. Он был единственным и обожаемым ребенком в семье и не собирался делить своих родителей с кем бы то ни было. Может быть, именно поэтому обожающая его мать все время старалась подчеркнуть, что он для нее во всем остается самым любимым и единственным.

Ванесса — женщина с цепкой деловой хваткой, прекрасная хозяйка дома и светская дама — просто теряла рассудок, когда ее заботы касались Доминика. Это не очень волновало Селину — она знала себе цену, — но всегда удивляло ее.

И потом сам этот дом — Лоуер Оттерли Холл — помог ей немного смириться со своей ужасной потерей. В год гибели родителей Селины ее дядя с теткой только что переехали в этот дом, она никогда раньше там не бывала. Дом они купили в то время, когда сеть их магазинов супермодной одежды еще только расширялась, и здание было, конечно, не так великолепно, как сейчас. Но и тогда Селина смогла почувствовать очарование старинного особняка со своей душой и характером, несмотря на его запустение. Прежний их дом в поздне-григорианском стиле в Уотфорде, в котором Селина бывала со своими родителями и который они недавно продали, казался ей теперь кукольным домиком из картона.

Растянувшаяся на годы тщательная реставрация дома захватила юную Селину, а поиски стильной мебели на всевозможных аукционах значительно сблизили ее с тетушкой. Но все-таки именно терпимость Мартина Кинга, его спокойная и добрая поддержка помогли ей с годами примириться с потерей родителей и вырасти в ту уравновешенную и спокойную молодую женщину, какой она стала.

Поставив «вольво» в гараж рядом с кричаще-красным «порше» Доминика, она еще немного посидела в машине, барабаня пальцами по баранке руля и раздумывая над тем, не вызваны ли дурные предчувствия состоянием здоровья Мартина.

Пожалуй, нет. Пару лет назад у него нашли какое-то сердечное заболевание, но он наблюдался у одного из самых известных кардиологов страны и по его совету собирался в ближайшее время отойти от дел, поэтому готовил Доминика к тому, чтобы тот занял его место коммерческого директора фирмы «Кингз Рэнсом».

Она взяла сумочку, вышла из машины и вытащила из багажника вещи. Что касается здоровья Мартина, то он его контролировал, гораздо меньше занимался делами фирмы, и фактически последние полгода они находились в руках Доминика. Даже празднование его дня рождения сегодня, из-за чего Селина примчалась из аэропорта прямо сюда вместо того, чтобы остаться на ночь в городе и провести весь следующий день в главном офисе, будет проведено очень скромно, в кругу семьи, в отличие от обычных блестящих приемов, которые так удавались Ванессе.

Так из-за чего же беспокоиться? — спрашивала она себя, пересекая мощенный булыжником двор стремительной походкой, при которой развевались полы ее теплого белого пальто, хлопая по стройным длинным ногам, обутым в высокие кожаные сапоги.

Все ее тревожные предчувствия моментально испарились, как только она открыла дверь и вошла в большой мягко освещенный холл: радушие старого дома окутало ее уютом и теплом. Массивный каменный камин излучал приятное тепло, от которого усиливался аромат белых гиацинтов, в большом количестве расставленных повсюду.

Поставив чемодан у ног, Селина медленно и счастливо улыбнулась: ей было хорошо, по-настоящему хорошо. Со стороны кухни вышла домоправительница Мэг и окликнула ее:

— Я услышала, что вы приехали. Удачно съездили?

— Да, очень. Спасибо, — на ее лице появилась улыбка, которая сама по себе, даже если не обращать внимания на ее высокую, гибкую и очень женственную фигуру, на ее ослепительные черты лица и непокорную гриву каштановых волос, могла сразить наповал мужскую особь любого возраста и положения. — А где все?

— Никого нет. Кроме Доминика, но он закрылся в кабинете и просил, чтобы его не беспокоили. — Мэг довела костлявыми плечами. — Ужин, как всегда, в восемь. Вы не забыли, что сегодня у вашего дяди день рождения?

— Ну а вы как думаете? — Селина привыкла к тому, что Мэг считала необходимым все на свете организовывать. Сбросив с себя пальто и разгладив лацканы великолепного костюма из тонкой шерсти коричневого цвета, она попыталась кое-что организовать сама:

— Будьте лапочкой, принесите, пожалуйста, чай в мою комнату. Я хочу принять душ и немного отдохнуть, чтобы к вечеру быть в форме. Да… — Поднявшись на несколько ступенек по широкой дубовой лестнице, она обернулась, держа чемодан в одной руке и пальто в другой, — если Доминик появится, будьте любезны, передайте ему, что я хочу поговорить с ним.

Может быть, он успокоит ее относительно состояния их дел, и она наконец сможет отделаться от этого беспокойного чувства, которое вот уже три дня преследует ее. Затем спросила, стараясь, чтобы ее голос звучал как можно беззаботнее:

— Ну, а здесь все в порядке?

— Я сказала бы вам, если бы что-нибудь было не так, — ответила с легким раздражением Мэг, но быстро смягчилась, потому что у Селины не было привычки ходить вокруг да около и она, как правило, выражалась очень определенно. И дружелюбно добавила:

— С вашим дядей все в порядке. Даже и без вашей постоянной заботы он не утомляется. — Отметив про себя, что из золотистых глаз Селины, обрамленных длинными ресницами, уходит тревога, Мэг повернулась, чтобы отправиться приготовить чай, сообщив на ходу:

— Он отправился с вашей тетей в садовый питомник сделать заказ для того розария, о котором уже всю зиму идет разговор.

Чувствуя радостное облегчение, Селина поднялась вверх по лестнице. Как глупо с ее стороны поддаваться бессмысленной тревоге! Все, с этим покончено и забыто. Она даже не станет спрашивать Доминика о делах. Если бы дела шли совсем плохо, то он бы связался с ней. Или он, или Ванесса. Она быстро приняла душ, выпила чай, приготовленный Мэг, и решила прилечь на часок до того как заняться упаковкой шахмат из нефрита, которые она не раздумывая купила в Риме, сразу же поняв, что лучшего подарка для дяди Мартина не найти.

Ее комната находилась в той части дома, которая была настолько изолирована, что иногда Селине казалось, будто она одна в доме. Уже в полудреме она вдруг почувствовала, что ей холодно, несмотря на включенное отопление. Наверное легкий шелковый халатик, подумала она, не лучшая одежда для этого времени года — к вечеру окна дома стали покрываться тончайшими морозными узорами.

Она уже свесила ноги, чтобы встать, и как раз в это время зазвонил телефон. Отбросив с лица рассыпавшиеся волосы, она полусонным голосом произнесла:

— Селина Росс, чем могу быть полезной?

Ответили не сразу, и это секундное молчание насторожило Селину, она слегка нахмурилась, однако ее полные губы дрогнули, когда она услышала мягкий мужской голос:

— Могу я поговорить с мистером Кингом?

Всего лишь несколько необязательных слов — но до чего притягательный и завораживающий голос! Гранит и бархат. Этот голос способен навеять грезы, и отнюдь не невинного характера. Она почувствовала, как по спине пробежала легкая дрожь, но взяла себя в руки и ответила, может быть, чуть более низким, чем обычно, голосом:

— Боюсь, что его нет дома. Что-нибудь передать? — Очень странно, но ей не хотелось прерывать разговор и идти искать Мартина, поэтому она добавила:

— Я передам все, что нужно. Кто его спрашивает? — Дядя скорее всего, еще не вернулся, его действительно нет дома, насколько ей известно. И опять короткое молчание, и снова этот голос, звучание которого опять вызвало у нее дрожь в теле.

— Адам Тюдор. Передайте, пожалуйста, Мартину, что я зайду сегодня вечером часов в девять. Я его не задержу. Скажите, что это очень важно.

— Я передам. Будем ждать вас в девять. — О, боже, что это с ней? Голос ее прозвучал с той же внутренней страстью, что и его! Когда в трубке раздались гудки, она с недоумением посмотрела на аппарат, затем медленно повесила трубку.

Надо было все-таки проявить волю и попросить его отменить свой приход, подумала она, опуская ноги в тапочки. Надо было сказать ему, что Мартин вряд ли сможет принять его сегодня. Надо было узнать его телефонный номер и сказать, что дядя перезвонит ему. Сегодня у них семейное торжество, которое будет отмечаться в узком кругу. Мартин вряд ли захочет общения с посторонними, даже в течение нескольких минут.

Но, может быть, он не посторонний для Мартина? Или не совсем посторонний. Адам Тюдор ничего не сказал ни о себе, ни о том деле, по которому он хочет поговорить с Мартином, а это значит, что Мартину он хорошо знаком. Селина честно призналась себе, что сознательно не стала придумывать предлог, чтобы отказать ему, и хорошо знала, почему. Сделав гримаску, выражающую ее крайнее недовольство собой, она поспешила по тихому коридору в основную часть дома. Ее мучило любопытство: очень хотелось посмотреть, соответствует ли этот человек своему голосу! Вот смеху-то будет, если Адам Тюдор при знакомстве окажется маленьким, толстым и лысым.

Комнаты дяди и тети были пусты. Селина посмотрела на часы — уже половина шестого.

Они просто застряли там, в этом питомнике, подумала она, хотя ее это и не особенно удивляло, поскольку Ванесса уже несколько месяцев только и говорила об устройстве розария и увлекла своим энтузиазмом Мартина.

Поскольку дяде советовали не переутомляться, его гардеробная рядом со спальней была переоборудована в небольшую гостиную с рядами книжных полок вдоль стен, в которой он бы мог расслабиться, отдохнуть и утолять свою страсть к чтению, послушать записи любимых песен и поговорить с женой о событиях дня за рюмкой хереса.

Селина вырвала белый листок из блокнота, лежавшего на столике розового дерева восемнадцатого века, и написала стремительным четким почерком: «Адам Тюдор придет в девять часов. Говорит, что ему необходимо повидать тебя».

Она оставила записку там, где Мартин непременно ее заметит, когда придет в гостиную отдохнуть и переодеться к торжественному вечеру, и вернулась к себе в комнату.

Подавив зевоту, она залезла под мягкий и теплый плед и свернулась калачиком. Спать она не будет: немного подремлет и восстановит силы после тяжелого перелета домой и довольно длительной поездки на машине к границе между графствами Сассекс и Хэмпшир.

Уже в полудреме она вновь вспомнила разговор с Тюдором, и на лице ее мелькнула загадочная улыбка. Немного страшно встречаться с ним — его внешняя привлекательность вряд ли соответствует фантастически притягательному голосу, и ее наверняка ждет разочарование. Впрочем, это имя показалось ей знакомым. Кажется, она слышала его когда-то давно… где-то…

— Селина, Селина, просыпайтесь, — услышала она сквозь сон голос Мэг и почувствовала, как та слегка трясет ее за плечи. Селина открыла один глаз, потом другой, взглянула на худое лицо домоправительницы, затем перевела глаза на часы и увидела, что уже семь часов.

— Черт подери! — пробормотала она, просыпаясь. — Я совершенно не собиралась спать. — Она оторвала голову от подушки и приподнялась на локтях.

С заметным напряжением в голосе Мэг отметила:

— Вы совершенно измучены, и это просто очевидно. Даже Доминик просил не будить вас.

— Доминик?

С каких это пор, — подумала она, — ее двоюродный брат стал проявлять заботу о ней? Да он и глазом не моргнет, если она свалится замертво от усталости.

Тут она окончательно проснулась, тревожное чувство толкнуло ее в грудь, и она спросила ослабевшим голосом:

— Что случилось, Мэг? Скажите мне!

Ее худшие опасения, которые уже несколько дней терзали ее, неожиданно подтвердились. Мэг тяжело опустилась рядом с ней и, проведя рукой по лицу, сказала:

— Ваш дядя… — Затем, увидев расширившиеся от ужаса золотистые глаза Селины на ее смертельно побледневшем лице, быстро добавила:

— Ничего страшного. Доктор Хилл говорит, что приступ не очень сильный, беспокоиться не следует, однако это предупреждение.

— Но как? Когда? — требовала ответа Селина. Она уже встала, вытащила из комода свежее белье, джинсы из тонкой ткани, рыжевато-коричневый шерстяной джемпер и стала поспешно одеваться. — Где он сейчас?

— В больнице. В отдельной палате, — ответила Мэг. Поднявшись, она твердой рукой взяла Селину за плечи и заставила сесть на резной ящик для белья, стоявший около изящной кровати с пологом над изголовьем.

Селина, натягивая джемпер, на секунду потеряла равновесие и тяжело присела, затем, приводя в порядок одежду, она заметила сочувственный взгляд Мэг.

— Не надо паниковать — это вашему дяде не поможет. Придите в себя, я все объясню.

Селина признала, что Мэг права. Сердце у нее бешено колотилось, она тяжело и судорожно дышала. Наконец, глубоко вздохнув, она открыла глаза и спокойно попросила:

— Ладно, рассказывайте.

— Где-то около шести они вернулись из садового питомника, и в это время как раз пришел доктор Хилл, который принес подарок вашему дяде. Это была бутылка его любимого портвейна. — Мэг села рядом с Селиной и взяла ее изящную руку в свою, худую и костлявую. — Дядя еще пошутил, что завтра доктор поможет распить этот портвейн за игрой в шахматы. Он пригласил его в гостиную, чтобы выпить по рюмочке хереса, и они, все четверо — Доминик, когда услышал их разговор, присоединился к ним — пошли наверх — и тут ваш дядя и упал.

— Слава богу, Боб Хилл был там, — сказала Селина глухим голосом, и Мэг кивнула, соглашаясь с ней.

— Он сразу же сделал все, что было необходимо, и они с Домиником помогли ему сесть в машину. Ваша тетя поехала с ними в больницу, а Доминик последовал за ними на своей машине. Он звонил как раз перед тем, как я разбудила вас, и сказал, что положение дяди нормальное и приступ был не сильным. Однако ему придется пробыть там несколько дней — для окончательной поправки и обследования.

— Почему же мне сразу об этом не сказали? Вы должны были меня разбудить, — недовольно заметила Селина. Она уже оправилась от первоначального шока, но все еще не могла поверить, что ее могли не разбудить, когда все это происходило.

— Я предлагала разбудить вас, — ответила Мэг. — Но Доминик не велел вас беспокоить. У вас была утомительная поездка, вы спали, и в любом случае вы все равно ничем не могли бы помочь.

Кроме того, что я была бы с ним, поддержала бы Ванессу, которая наверное с ума сходит от волнения, — подумала с горечью Селина, понимая, что истинная причина состоит в том, что Доминик просто вообще не хочет, чтобы она присутствовала в их жизни. Но Мэг сказала:

— Все произошла так быстро, и когда они все уехали, было уже бессмысленно беспокоить вас до того, как я получу известия из больницы.

— Я еду туда, — заявила Селина, пересекая комнату, чтобы взять сапоги из нижнего ящика шкафа, куда она уже успела их поставить. Она должна повидать Мартина и Ванессу и убедиться в том, что приступ действительно был несильным, и сказать Ванессе, что готова оказать ей необходимую помощь.

Она быстро натянула сапоги, сняла с вешалки пальто и прихватила по дороге к двери сумку, но в эту минуту в комнату вошел Доминик — постучать в дверь ему и в голову не пришло.

— Ну, как он там? — одновременно произнесли Селина и Мэг, и Доминик, отвечая, смотрел только на Мэг, избегая тревожного, взгляда Селины.

— Я уже говорил по телефону, что положение стабилизировалось, его лечащий врач постоянно при нем. Он даже ворчит, что не удалось отпраздновать день рождения. — Доминик улыбнулся Мэг — Мама решила остаться там на ночь — вообще-то особой необходимости в этом нет, но она так хочет. Вы не соберете необходимые вещи? Вы знаете, что ей может понадобиться.

— Ну, разумеется — Мэг сразу же вышла из комнаты, а Селина заявила:

— Я отвезу их в больницу. Тебе нет необходимости еще раз туда ехать сегодня.

— Боже, какая забота, — протянул Доминик, глядя на нее холодными серыми глазами. — В конце концов до больницы всего пятнадцать километров, — сказал он язвительно и перегородил ей выход из комнаты. — Думаю, что для всех будет лучше, если ты останешься дома.

— Да неужели? — огрызнулась Селина с вызывающим видом и открыла сумку, чтобы достать ключи от машины. Доминик с чрезвычайным удовольствием сообщил бы родителям, что она даже не побеспокоилась, чтобы навестить своего дядю.

Во многом он был ужасно инфантильным. Он хотел быть единственным светом в окошке для своих родителей, верил, что является для них центром этого мира, и мысль о том, что Селина может что-то отнять у него, была для него нестерпима. Ему очень не нравились те теплые отношения, которые существовали между ней и его отцом, и он был не в состоянии понять, несмотря на свой возраст, что эти отношения отнюдь не лишают его отцовской любви.

С мстительным выражением на узком лице он стоял спиной к двери, загораживая ей проход, и в его словах прозвучала злоба:

— Ты и так причинила ему слишком много неприятностей. Один твой вид напомнит ему, что именно вызвало этот приступ, и еще не известно, чем все кончится.

— Неприятности? — она выделила это противное слово, румянец, вызванный возмущением, сошел с ее щек, лицо побледнело, в глазах мелькнуло недоумение. — О Чем ты говоришь, черт подери? Что я такого сделала, по-твоему?

Много лет назад, когда они вместе росли, Доминик всегда старался переложить на нее всю вину за детские шалости. Если ему удавалось представить ее в дурном свете перед родителями или друзьями, он был безмерно счастлив. Она уже научилась не обращать на это внимания, лишь пожимала плечами, зная, что его наговорам практически никогда не верят.

И сейчас было похоже, что он принялся за старое, но на сей раз ситуация была совсем другой. Это не было какой-то мелочью, типа разбитой безделушки или окна, или пропажей нескольких пенсов из кошелька матери. Здесь дело было нешуточным. Преднамеренно она никогда не доставила бы неприятностей людям, воспитавшим ее и заботившимся о ней.

— Что я такого сделала? — требовательно спросила она, и он ворчливо ответил:

— Эта записка, которую ты ему оставила. Он и дочитать ее не успел, как потерял сознание.

— Ой, да ладно тебе! — Селина почувствовала облегчение. Она-то ломала себе голову, стараясь вспомнить, что именно могла она натворить, чтобы так сильно расстроить Мартина. — Это была обычная телефонограмма. Я просто передала ему то, о чем меня попросили. Если бы ты первый поднял трубку, то сделал бы то же самое. Это просто совпадение.

— Черта с два! — рявкнул он, повернувшись к ней своим длинным носом. — Если бы я говорил с Тюдором, то припугнул бы его законом и не подпустил бы и близко к нашему дому. И не сказал бы отцу, что у того хватило наглости звонить. Больному человеку не говорят, что его враг собирается навестить его!

— Враг? — Она почувствовала, что повторяет его слова, но ничего не могла с собой поделать. И ничего не поняла из его слов. У Мартина во всем мире не было ни единого врага, в этом она не сомневалась. Она в жизни не слышала ни о каком Адаме Тюдоре до сегодняшнего вечера… Или слышала? Ее густые брови нахмурились, она потрясла головой, чтобы привести в порядок мысли, и ее двоюродный брат продолжал:

— Конечно. Этот человек — мерзавец. Вечно выклянчивает подачки. Как только он повидается с отцом, так тут же обведет его вокруг пальца — спроси у мамы, если не веришь.

Селина прикусила губу. Она поверила ему. Его голос звучал достаточно убедительно, и она сказала виновато:

— Я не знала. Если у Мартина есть враг, меня надо было предупредить. Откуда мне это знать, если никто мне ничего не говорил?

— Вообще-то конечно, — Доминик отошел от двери, очевидно, передумав обвинять Селину, а затем неожиданно сочувственно обнял ее за плечи. — Мне не следовало обвинять тебя, но я был расстроен. Адам Тюдор — не тот человек, о котором мы вели разговоры. Так что… — он взял ключи от машины из ее рук и положил их в сумку, — при данных обстоятельствах будет лучше, если ты останешься дома. Дай отцу время оправиться от шока после получения этой записки. Завтра все встанет на свои места. А когда придет Тюдор, можешь высказать ему все. Если тебя завести, ты можешь на любого нагнать страху! Но если тебе придется встретиться с ним, то ты должна кое-что знать и понять, что больше ни с кем на эту тему разговаривать нельзя. — Он устало улыбнулся и еще раз обнял ее за плечи. — Как я тебе уже говорил, этот человек — наглый мерзавец, и если бы он смог сделать так, чтобы против отца — против всех нас — возбудили дело о несостоятельности, он бы сделал это. Конечно, он не сможет этого сделать, тут я начеку.

— Но почему? — в золотистых глазах Селины отразилось полное недоумение. — Как мог такой честный и порядочный человек, как Мартин, нажить врага?

Рот Доминика искривила злобная усмешка.

— Потому что он ублюдок. И если быть точным, то он ублюдок моего отца…

Было уже около девяти. На улице поднялся ветер, он бил по стенам дома, свистел в голых ветвях деревьев. Ночь обещала быть просто бешеной. И такое же бешенство бушевало в сердце Селины, лишь слегка подавляемое решимостью встретить Адама Тюдора с тем презрением, которого он заслуживает.

После того как Доминик уехал, захватив вещи, которые могут понадобиться Ванессе, она позвонила в больницу и поговорила с тетушкой, извинившись за то, что ее не было с ними, когда им так нужна была ее помощь. Затем она спросила о Мартине и пообещала утром приехать.

— Все произошло так быстро, ты бы все равно ничего не смогла сделать, — успокоила ее Ванесса. — Твой дядя прекрасно это понимает и ждет тебя завтра.

— Доминик объяснил мне, — быстро заговорила Селина, вновь испытывая чувство вины, и хотя знала, что основании для этого у нее нет, отделаться от этого чувства она не могла. — Мне очень жаль. Я никогда бы не оставила этой записки, если бы знала все детали — о том, кто он такой.

— Ну конечно же. — Голос Ванессы прозвучал несколько напряженно, и Селина поняла, насколько эта тема болезненна для нее. — Это не тот вопрос, о котором обычно беседуют в гостиных. Как я поняла, ты останешься дома и покажешь ему на дверь, если у него действительно хватит наглости явиться.

— Вот именно, — Селина сжала трубку так, что побелели пальцы. Тетя продолжала:

— Не вини себя. Ты не обязана была это знать. Я была уверена, что мы давно распростились с этим негодяем. Но будь осторожна. Он способен на любую подлость. Пусть Мэг будет где-нибудь поблизости, если он начнет на тебя давить.

Вот этого-то Селина делать и не собирается. Чем меньше людей втянуто в это дело, тем лучше. И она вполне в состоянии справиться с этим мерзавцем. Реакция Ванессы напомнила ей все, что рассказал Доминик. Каждое его слово врезалось в ее память и сердце:

— Мама мне говорила о нем, но я видел его только раз. Тогда мне было лет семь. Он пришел к нам — мы тогда жили в Уотфорде — и я, будучи еще совсем ребенком, понял, что он представляет угрозу. Высокий, черноволосый, невоспитанный. Его агрессивность сразу бросилась мне в глаза. Он хотел видеть отца. Говорил, что поступил в университет. И я помню, как мама сказала ему, что отца нет дома и что теперь, когда эта шлюха, его мать, умерла, денег он больше не получит. Ему было восемнадцать лет, и мама сказала, что он уже достаточно взрослый, чтобы зарабатывать себе на жизнь, как делают это все остальные, и, если он не может платить за учебу в университете, то это его проблема, а не забота его отца. Она потребовала, чтобы он ушел. И он ушел.

Прошло немало лет, прежде чем мама рассказала мне обо всем — о том, как Тюдор и его распутная мать пытались выжать из нас все, что можно, и как отец всю жизнь оплачивал этот свой грех молодости. Его совратила женщина, намного его старше и опытнее. И отец с его благородной натурой поверил ей на слово, что ребенок, которого она ждет, — его ребенок. И хотя даже он не мог жениться на такой шлюхе, как она, тем не менее до конца ее жизни щедро помогал им. Тюдор заявился в наш дом сразу после ее смерти, чтобы еще чего-нибудь урвать, потому что помощь отца прекратилась.

Теперь Селина была готова к приходу Адама. То, как он использовал ее неведение, чтобы пробиться к Мартину, разозлило ее настолько, что она была готова убить его. Это он один виноват в сердечном приступе дяди. И за это он заплатит!

Наверное, он на мели и решил нажать на Мартина, чтобы тот раскошелился и заплатил за его молчание об их истинных отношениях.

Он еще не знает, что его ждет! Угроза вызвать полицию — это меньшее из того, что его ждет!

Ее нервы напряглись до предела, когда она услышала звонок в дверь, в мгновение ока ее гибкое тело, когда она вышагивала по роскошному персидскому ковру, уподобилось свернутой пружине. Он был здесь.

Она предупредила Мэг, что ждет посетителя, и попросила ее проводить его прямо в гостиную. И теперь Селина взяла себя в руки и подошла к обитому гобеленом креслу с высокой спинкой, стоявшему у огромного каменного камина.

Сев в кресло, она повернула лицо к потрескивавшим поленьям и, заслышав неторопливые шаги Мэг в большом холле, взяла с журнального столика журнал и открыла его.

Когда этот негодяй увидит, что это за дом и квартал, в котором они теперь живут, он, возможно, удвоит свои требования! Она напрягла слух, ожидая услышать его приближение, и была противна самой себе, когда вспомнила, как растаяла от бархатного звука его голоса, как вздрогнуло тогда ее тело, как она мечтательно гадала, соответствует ли внешность этого человека его голосу.

Она отбросила эти воспоминания и надела на лицо маску холодной надменности. Какова бы ни была его внешность, Адам Тюдор получит то, что ему причитается!

И вот он сам в комнате, официально представленный Мэг:

— Мисс Селина, к вам мистер Тюдор. — Она не слышала этих слов, у нее перехватило дыхание и потемнело в глазах.

Он действительно соответствовал своему голосу, и даже более того. Ничего общего с опустившимся, неотесанным слабаком, которого она представляла. Он был шести с небольшим футов роста, прекрасно сложен и одет в великолепный костюм, приобретенный скорее всего на Савиль Роу, белая рубашка и темные кожаные туфли были несомненно итальянского производства, причем самого высокого качества.

Она заставила себя встать, стараясь унять дрожь в ногах, посмотреть в его не правдоподобно зеленые глаза, обрамленные длинными черными ресницами, отмечая и жестковатые линии на невероятно красивом мужественном лице с крупными чертами, и большой рот, который, как она почувствовала, мог быть и жестоким, и чувственным.

Она с трудом сглотнула слюну и, проигнорировав протянутую руку и приветствие, произнесенное этим невозможно волнующим голосом, высоко подняла голову.

Доминик был неправ, говоря о нем, как о попрошайке. Он бы не стал попрошайничать, даже если бы от этого зависела его жизнь. Достоинство сквозило в каждой черте его лица, в каждом дюйме его тела с широкими плечами и узкими бедрами. Этот человек явно был эгоцентриком, хорошо знал, чего он хочет, уверенно шел к цели и брал свое.

Устранить его из жизни Мартина будет намного труднее, чем она себе это представляла. Но она была полна решимости добиться этого.

Устремив на него свои золотистые, сверкающие презрительным блеском глаза, Селина отбросила гриву непослушных золотисто-каштановых волос, приручить которые ей так и не удалось, и сразу заявила ему:

— Я не знаю, зачем вы пришли. Но в любом случае, вам придется уйти с пустыни руками. Прямо сейчас. И я надеюсь, мистер Тюдор, вы меня поняли.




2


Тишина. Такая напряженная, такая глубокая, что на секунду Селине показалось, что мир остановился.

И в этой тишине чуть приглушенный зеленоватый свет его глаз скользнул по ней с головы до пят, затем он более медленно повторил этот путь, останавливаясь на каждом изгибе ее стройного тела и заставляя сжиматься под этим оценивающим мужским взглядом. Она выдержала его оскорбление, стараясь даже намеком на возмущение или гнев не выдать того, что заметила этот взгляд.

Селина старалась подавить предательскую дрожь в разгоряченном теле. Она с ужасом почувствовала, как внутри нее полыхает огонь, как напряглась ее грудь, как будто его изящные руки с длинными пальцами повторяли движение глаз…

— Невероятно. — Это единственное слово висело в неподвижном воздухе. Она облизнула губы и заметила, как он поймал взглядом ее невольное движение, и его собственные губы приобрели поразившую ее чувственность. Изо всех сил она старалась найти в себе силы, чтобы одержать победу над этим негодяем.

Он прошел на середину со вкусом обставленной комнаты, и ей казалось, что эти несколько шагов являются вторжением. Надо показать, что она не отступит, и что единственное слово, произнесенное им, относится к тому, что она сказала. И сделав на этом слове ударение, Селина продолжила:

— Невероятно, что вам указали на дверь? Вам придется поверить в это. Вам здесь нечего делать. Вы здесь лишний.

— Я в этом не уверен. — Глубокий волнующий голос, в котором слышалась едва заметная насмешка, обволакивал ее, заставляя осознавать то, что происходит с ней помимо ее воли в то время как его глаза продолжали жадно смотреть на ее губы.

Ему, кажется, тридцать семь, и последние двадцать из них он прекрасно знал, какой эффект производит на женщин, подумала она язвительно. И совершенно очевидно, что когда ему нужно, он пользуется слабостью женских сердец.

Но она не какая-нибудь пустоголовая бабенка и знает, чего стоят его слова с подтекстом. И когда он сказал:

— Но вообще-то я пришел поговорить с Мартином, — она смогла холодно ответить ему:

— Его здесь нет. Боюсь, что вы понапрасну теряете время.

— Я бы не назвал знакомство со столь восхитительной амазонкой напрасной тратой времени. — У него хватило наглости улыбнуться ей и подойти поближе, так, что она почувствовала тепло его тела и отметила, что их разделяют какие-нибудь несколько сантиметров. Однако Селина сжала зубы и заставила себя стоять на месте, когда он взял ее за подбородок своей горячей рукой и, глядя в кипящее золото ее глаз, спросил мягко:

— Не могу понять, откуда такое враждебное отношение?

Он пытается использовать свое мужское обаяние, чтобы взять над ней верх — это уж слишком! Она дернула головой, освобождаясь от его прикосновения, и разметала при этом по плечам свои роскошные волосы. Ее глаза пронзили его взглядом, полным возмущения и гнева:

— Не сомневаюсь, что вам прекрасно известно, откуда! — Однако она решила, что нельзя терять самообладания и продолжала, стараясь говорить ледяным тоном:

— Как я вам уже сказала, его нет дома. Пожалуйста, уходите.

— Ничего, я подожду. — Возмутившее ее движение плеч под этим дорогим костюмом привело ее в ярость, тем более что он спокойно прошел к одному из кресел и уселся в него, протянув длинные ноги к огню. Что же, придется кое-что объяснить ему, и она не будет мямлить и бормотать что-то нечленораздельное, но и из себя выходить тоже не будет.

Она уверенно встала перед ним и, набрав в легкие воздуха, произнесла:

— Мартина сегодня не будет. И не только сегодня — Больше она ему ничего не скажет. Ни за что на свете она не скажет ему, почему. Если он узнает, где он сейчас находится, то помчится туда и будет предъявлять свои требования у постели больного!

— Где он? — Впервые она смогла ясно увидеть, что это за человек. Его насмешливые глаза сейчас были холодны и неподвижны, как замерзающее озеро, черты лица непроницаемы, его великолепное тело излучало мощную ауру спокойной силы. Ясно было, что он явился сюда не за грошовой подачкой.

— Представления не имею, — солгала она, слегка раздвинув губы в фальшивую улыбку и усаживаясь с естественной грацией в кресло напротив него.

— Я вам не верю — Голос его звучал спокойно и жестко. Селина бросила на него выразительный взгляд: ей наплевать, верит ли он ей, но в глубине души она чувствовала безрассудное возбуждение, понимая, что игры с этим дьяволом могут оказаться рискованными — Это ваше дело. Но вам придется ждать очень и очень долго.

— Опять вы говорите не правду, — отметил он со спокойным презрением, сопровождая свои слова движением мощных плеч. — Вы передали ему то, что я просил? Вы объяснили, что это действительно важно?

— Да. — Это слово было горьким признанием того, какую реакцию вызвала ее записка, однако Адам спокойно продолжал, как будто не замечая резкого изменения ее тона.

— Тогда я просто отказываюсь поверить, что он мог спокойно уйти, не повидавшись со мной.

— Да? Я смотрю, вы достаточно самоуверенны, — поддела она его с холодной язвительностью, тщательно скрывающей ее бурное негодование. Доминик говорил, что этот посетитель является врагом Мартина, и Ванесса подтвердила это. И теперь она начинала понимать, почему они таким образом восприняли известие о его визите — как будто им сообщили, что в их доме обнаружена бомба. Адам Тюдор совсем не был тем жалким, опустившимся попрошайкой, которого она представляла по рассказу Доминика. С таким бы она справилась. В действительности все было иначе.

Она почувствовала, как холодок пробежал по ее спине, когда она заставила себя посмотреть ему прямо в глаза, и спросила как бы между прочим:

— Ну и на сколько вы собираетесь растрясти Мартина? — По его элегантному виду, по той одежде, которая была на нем, было видно, что он привык к дорогим вещам. Так что вряд ли он ограничится небольшой суммой.

— Вижу, что Доминик с Ванессой успели вас обработать. — Его рот скривился в легкой усмешке, и в слегка прищуренных зеленых глазах заиграли далекие огоньки. У Селины перехватило дыхание. Она быстро повернулась в сторону камина, глядя на огонь, и ее четкий надменный профиль освещался мягким светом, высвечивая очаровательное несовершенство чуть коротковатой верхней губы, пухлый чувственный рот, как бы созданный для поцелуев. Он продолжал своим грудным бархатным голосом, как будто вопрос был чисто риторическим:

— Как я понимаю, ваш двоюродный брат и тетка тоже были неожиданно вынуждены покинуть дом?..

Он никогда не узнает, насколько неожиданно. Она презирала себя за то, что его голос, его внешность, его мужское звериное обаяние вызывали у нее внутреннюю дрожь. Ведь этот человек был дядиным врагом! Одно известие о том, что он собирается зайти, свалило пожилого человека с сердечным приступом! Так отчего же ее жалкое тело реагирует на него так, как будто она всю жизнь ждала этого человека, хотя умом она понимает, что он негодяй?

К горлу подступит комок от отвратительного смешанного чувства физического влечения к нему и ненависти к самой себе, так что Селина не могла произнести ни слова, лишь кивнула головой.

— Тогда у меня нет выбора. Предстоит иметь дело с вами, однако никаких возражений не будет, поверьте мне. — Волнующая проникновенность его голоса заставила ее сердце бешено колотиться. Она непроизвольно подняла руку к груди, но заметила, что его жгучий взгляд уловил этот жест, и вспыхнула.

С некоторым опозданием она взяла себя в руки и выдавила:

— Прекрасно. — Он знал о том, какое впечатление производит на женщин, и использовал это оружие по мере необходимости. Но если он считает ее легкой добычей только потому, что она женщина, тогда у нее есть преимущество. Он будет уверен в том, что она не устоит против его чар, перейдет на его сторону баррикады, увлеченная силой исходящего от него магнетизма. Он еще не знает, что за Мартина, за его благополучие она будет бороться всеми доступными ей средствами.

Ну вот опять — это фальшивое обаяние, прозвучавшее в мягком голосе:

— Я слышал о вас много необыкновенно интересного…

Это была наглая ложь. Ее положение в компании было не таким уж значительным, она, разумеется, работала в полную меру своих немалых способностей, однако до того, чтобы стать знаменитостью, ей было далеко. И с каких это пор мужчины, тем более такого склада, стали интересоваться ассортиментом модных дамских магазинов? Он не мог получить о ней какие-то сведения от отца или от семьи. Они и имени-то его слышать не могли, и уж тем более не стали бы откровенничать с ним.

Поймав его на явной лжи, она несколько успокоилась, почувствовала уверенность для дальнейшей борьбы. Проигнорировав его утверждение, отнеся его на счет мелкой лести, она спросила ледяным тоном, стараясь обличить его фальшь и неискренность:

— Так чего же вы хотите? — и тут же пожалела о неудачном выборе слов, потому что одними глазами он отдал должное ее фигуре, затем его губы слегка дрогнули в легкой улыбке, от которой у нее просто все смешалось в голове, и она подумала о том, что бы она почувствовала, если бы ощутила его губы на своих… И он не дал ей времени вернуть себе душевное равновесие, настроить себя на ненависть к мужчинам его типа, погасить то отвращение, которое она испытывала, и перевел свой безмолвный комплимент в слова:

— Поужинаем с вами завтра вечером?

— Вы с ума сошли! — Селина вспыхнула, краска залила ей лицо и шею. Он не торопясь встал, не отводя завороженного взгляда от пульсирующей жилки у нее на шее.

— Сошел с ума потому, что хочу поближе познакомиться с красивой женщиной? — Он с деланным удивлением покачал головой, бесенята прыгали в его глазах. — Даже если она дикая кошка. — Он обратил на нее всю мощь своей неотразимой улыбки. — Но возможно, это и привлекает больше всего?

Она не обратила внимания на всю эту чепуху и строго спросила:

— Почему вам так важно повидать Мартина? Расскажите мне, но я все равно отвечу, что вы ничего не получите, а потом можете убираться. — И никогда больше не возвращаться, добавила она мысленно, стараясь придать своему лицу бесстрастное выражение.

А он засмеялся, просто закинул назад голову и разразился веселым смехом. За одно это она готова была убить его на месте. Но то, что произошло дальше, было еще хуже, намного хуже этого. Выходя из комнаты, он произнес:

— Я уже сказал вам. Я хочу познакомиться с вами ближе. Намного ближе. — Озорные огоньки в его насмешливых глазах подчеркивали двусмысленность этих слов. Голос его звучал глубоко и проникновенно, когда он продолжил:

— Для начала поужинайте со мной завтра вечером. Будьте готовы к восьми. А если вам придет в голову увильнуть, то предлагаю вам вытащить Доминика оттуда, где он сейчас прячется, и спросить его, не знает ли он случайно, почему вам нужно отказывать мне в этой просьбе.




— На что он намекал? — недоумевала Селина, когда они с Домиником под пронизывающим ветром шли от больничной двери к запаркованной машине. Она подняла воротник и с тревогой взглянула на двоюродного брата:

— Почему я должна встречаться с ним сегодня? Почему я должна делать то, что он требует от меня?

Доминик пожал плечами, стараясь не смотреть ей в глаза. И хотя она накануне пересказала ему суть своего разговора с Адамом Тюдором, включая последнюю просьбу-приказ, тем не менее чувствовала, что брат что-то скрывает от нее, что-то крайне неприятное для него.

— Ты уверена, что он даже не намекнул на то, почему хочет встретиться с отцом?

Вид у Доминика был какой-то напуганный. Но кто будет винить его в этом? Неожиданная болезнь Мартина, сиротливо лежащего на больничной койке с изможденным серым лицом, опутанного какими-то проводками и трубочками, расстроила ее невероятно. Кроме того, эта угроза в лице Адама Тюдора… Так что понятно, почему Доминик выглядит таким напуганным и, по всей вероятности, он не сможет ей чем-либо помочь.

Но с Тюдором необходимо разделаться. Она еще глубже засунула руки в карманы и покачала головой:

— Нет, ничего. Я спросила, но он не ответил. — Ее золотистые глаза потемнели, лицо нахмурилось. — Только пригласил поужинать, скорее угрожая, чем приглашая, и еще предложил спросить тебя, по какой причине я должна отказать ему в этом. Разумеется, я никуда не пойду.

— Думаю, тебе стоит это сделать, — быстро проговорил Доминик.

Ее миндалевидные глаза непонимающе сощурились:

— Почему?

— Чтобы узнать, что ему действительно нужно. Для чего же еще? — Лицо у него было измученным. Неудивительно, подумала Селина с неожиданным сочувствием. Он тоже волнуется за отца, а кроме того, эта отнесенная так далеко стоянка, серое январское небо, этот неприятный разговор заставит любого выглядеть так, будто все горести мира легли на его плечи.

Она осторожно предложила:

— Ему что-то нужно, здесь я с тобой согласна. И нам необходимо выяснить, что именно, но не говорить Мартину. Для нас лучше, если мы будем вместе. Мы сможем встретиться с ним сегодня вечером. Он сказал, что придет в восемь.

— Это невозможно.

Он посмотрел на нее так, словно она предложила ему пройтись колесом по центральной улице. Вынув из кармана ключи и перекладывая их из руки в руку, он раздраженно сказал, будто разговаривал с неразумным ребенком:

— Теперь, когда отцу опасность уже не угрожает, я должен вернуться в офис. Кому-то ведь надо руководить компанией. Я пробуду в городе до конца недели, если, конечно, положение отца не ухудшится, — поспешно добавил он.

Видно, на ее лице отразилось недоумение — неужели он оставит ее одну со своим сводным братом — он добавил ледяным тоном:

— Сама разделайся с этим мерзавцем. Ты ведь многим обязана моим родителям, не так ли? — и быстро направился к своему красному «порше».

Селина сжала зубы и откинула назад растрепанные ветром волосы. Ей не надо напоминать, скольким она обязана его родителям — особенно дяде. И она, если нужно, возьмет на себя Адама Тюдора. Просто ей было бы легче, если бы рядом с ней был Доминик, тем более, что доводы насчет его решения немедленно вернуться в офис звучали неубедительно.

В настоящее время все прекрасно работало и без него. У них хватало квалифицированных специалистов, которые вполне могли вести дела по управлению магазинами, по крайней мере уж один-то день они вполне могли без него обойтись. Было похоже, что он просто боится встретиться со своим сводным братом, выслушать его требования и дать ему отпор.

И она тоже боится встретиться с Тюдором наедине, — насмешливо прозвучал внутренний голос. Боится его мощного мужского обаяния. Боится своей реакции на него.

Все это чепуха, резко прервала она свои мысли и, расправив плечи, зашагала к тому месту, где стоял ее «вольво», решительно стуча каблуками по асфальтовой дорожке. Она не глупая девчонка, чтобы позволить смазливой физиономии и стройной фигуре обмануть ее. Даже этот бархатный голос не поможет ему увлечь ее в свой гарем!

Как она решилась сообщить Мэг, что ожидает гостя, Селина и сама не могла до конца понять. Даже то, что она будет чувствовать себя в большей безопасности, устраивая этот нежелательный ужин у себя дома, все равно рождало страх. Но ведь она уже убедила себя, что не боится его. И когда на худом лице домоправительницы возникло удивление, что она вообще принимает гостей в такое время, она холодно заметила:

— Это деловая встреча. И не нужно ничего особенного, я не собираюсь устраивать пир.

Просто деловая и весьма неприятная встреча, напомнила она себе, тщетно пытаясь укротить свои пышные волосы и собрать их в скромный пучок. Однако, не справившись с этой работой, Селина так и оставила их лежать по плечам.

Селина специально оделась очень скромно, стараясь не подчеркивать свою женственность и вообще принадлежность к женскому полу. Но темно-синее шерстяное платье, которое она выбрала, казалось, подчеркивало стройность ее фигуры, выделяя те округлости, которые ей хотелось бы замаскировать. Морщинка на минуту пролегла на ее гладком лбу. Раньше она никогда не замечала, как это простое строгое платье подчеркивает ее фигуру.

Однако времени переодеваться уже не было. Если он будет болтаться и гостиной в ожидании ее выхода, то, чего доброго, подумает, что она специально старается подготовиться к его приходу и навести лоск, чтобы понравиться ему.

Когда она услышала звонок, сердце подпрыгнуло в груди. Мэг уже шла по мягко освещенному холлу, чтобы открыть дверь. Селина еще никогда не чувствовала себя столь одиноко, но была полна решимости не показывать этого и, спускаясь по лестнице, высоко держала голову, глядя куда-то вдаль чуть выше левого плеча гостя. Бесцветным голосом она обратилась к домоправительнице, прежде чем он успел открыть рот:

— Мэг, возьмите пальто у мистера Тюдора. Мы сядем за стол через полчаса.

Его мягкая дубленка была запорошена снегом. Она проводила глазами Мэг, когда та несла ее к дубовой вешалке у входной двери, и решила использовать холодную погоду в качестве предлога для того, чтобы, не глядя ему в глаза, заявить:

— Мы будем ужинать здесь. Погода не располагает куда-то ехать. — И тут же мысленно обругала себя за то, что вообще стала искать какой-то предлог.

Она почувствовала унизительное смущение, когда он протянул своим бархатным голосом, в котором слышалась насмешка:

— Успокойтесь. Эта идея мне нравится. Меня не приходится уговаривать поужинать с красивой женщиной наедине.

Значит, этот самоуверенный нахал считает, что она решила принять его у себя, чтобы побыть с ним наедине! Наглость его безгранична!

Она отвернулась, чтобы он не заметил, как вспыхнуло ее лицо, и направилась в столовую. К тому времени, как Селина прошла туда, велев предварительно Мэг подложить дров в камин и задернуть темно-красные бархатные гардины, чтобы отгородиться от вьюжной темноты, она уже успела взять себя в руки. И в ее глазах была холодная насмешка, когда она поставила его на место, отрезав:

— Не обольщайтесь. То, что я хочу вам сказать, лучше сказать без свидетелей. Кроме того, я не собираюсь утруждать себя, отправляясь с вами невесть куда. Херес?

Она заметила, как сузились и потемнели его глаза, гневно сжались губы, напряглось все его тело. Значит, ее намеренная грубость задела его за живое. В это мгновение она почувствовала неожиданную радость от возможности уязвить его.

Однако это недостойное чувство длилось недолго, потому что его сменило совсем другое: что-то темное и низкое вдруг ожило в ней, вцепившись кривыми ядовитыми когтями в каждую ее жилку, в каждый нерв и заставив ее содрогнуться всем телом, когда он произнес сквозь зубы, четко и грозно:

— Черт побери, ты напрашиваешься на это. — Два энергичных шага, и он оказался рядом с ней. Испугавшись его горящего гневного взгляда, она отвернулась и стала нервно поглаживать тонкими длинными пальцами прохладный шершавый хрусталь графина с хересом. Он схватил ее за плечи и резко повернул к себе, в голосе его послышалась неприкрытая насмешка:

— Существует много способов укротить дикую кошку, — и прижался к ее рту своими твердыми и грубыми губами.

Неистовство его поцелуя заставило ее отпрянуть, однако она была сжата железным обручем его рук. Каждая клеточка ее тела горела огнем при соприкосновении с этим мощным мужским торсом. Ранее она не испытывала ничего подобного, и когда его язык проник во влажную мякоть ее рта, ее разум полностью отключился, работали только чувства. Она испытывала мучительный восторг, отвечая на его поцелуй, тело ее, ставшее гибким и податливым, сливалось с его телом по мере того, как его губы становились мягче и нежнее, все еще оставаясь неистовыми, но уже другими, пьянящими и дурманящими.

Ей пришлось прильнуть к нему, чтобы не потерять равновесия. Руки ее проникли под его пиджак, сквозь накрахмаленную рубашку она ощущала тепло его тела, и оно тревожило и волновало ее…

Так сильно, что, когда он оторвался от нее, она с трудом дышала, делая короткие судорожные вдохи. Сердце ее бешено заколотилось, глаза затуманились, и она с трудом различала его горящие зеленые глаза, обрамленные густыми ресницами, когда его взгляд оторвался от ее раскрытых опухших губ и скользнул к шее, на которой учащенно билась жилка, затем еще ниже — к двойному холмику груди, соблазнительно поднимающему мягкую ткань ее платья.

Его пальцы медленно проследовали по тому же маршруту, который только что проделали его глаза. Селину целиком захлестнула безудержная волна возбуждения, когда его длинные умелые пальцы, вызывая огонь во всем теле, скользнули вниз по шее в вырез платья и стали мягко и медленно очерчивать круги вокруг напрягшихся сосков, совершенно лишив ее способности рассуждать. Она совсем забыла о том, где находится. Впрочем, это было ей сейчас безразлично.

Позже она и сама не могла честно признаться себе, куда завела бы ее черная магия его натиска, если бы дверь не отворилась и в комнату не вошла Мэг со словами:

— Мисс Селина, через минуту подаю ужин.

Селина потеряла ощущение места и времени и была чрезвычайно благодарна ему за то, что он так повернулся к двери, что заслонил ее от взгляда домоправительницы, пока она торопливыми неловкими движениями пыталась привести в порядок свое платье. Когда он отступил в сторону, она заметила устремленный на нее взгляд Мэг, и ее и без того разгоряченное лицо покрылось пунцовым румянцем. Селина пробормотала что-то, не помня себя, пытаясь побороть прилив позорного и совершенно ей не свойственного сексуального возбуждения, призвав на помощь разум, который никак не хотел ей повиноваться и реагировать на угрюмые слова Мэг:

— Там валит такой снег — вы просто не поверите. Я решила, что мне следует вас предупредить.

— Спасибо, — вовремя взял на себя инициативу Адам, спасая ситуацию. — Мы идем. — И поддерживая Селину за локоть, он повел ее в столовую, пока она пыталась привести в порядок свои мысли и вычеркнуть из памяти свое непростительное поведение.

Ей почти удалось это: как только Мэг вышла, она вырвала руку из его цепких пальцев и не заботясь о том, что он может ей кое-что напомнить, выпалила:

— Я вас не просила об этом. И больше никогда до меня не дотрагивайтесь!

— Киска, не шипи. Один из своих методов приручения я тебе продемонстрировал. Так что убери коготки и помурлычь для меня, потому что ты еще не все видела!




3


К счастью, в эту минуту появилась Мэг с сервировочным столиком, но Селина успела бросить на Адама взгляд, полный ненависти, прежде чем они прошли в столовую. Она была права, опасаясь оставаться наедине с этим дьяволом во плоти. Первое же прикосновение его обжигающих губ оказалось достаточным, чтобы она полностью потеряла контроль над собой. Но второго не будет, уж в этом-то она убеждена!

Селина села за стол, ноздри ее трепетали от с трудом сдерживаемого гнева. Хотя она и просила Мэг не устраивать ничего особенного, но та решила превзойти самое себя. В столовой было тепло, в камине уютно горел жаркий огонь, две лампы в углах комнаты создавали интимное освещение, а обитые дубовыми панелями стены и белые свечи на столе оттеняли особую изысканность белой скатерти тонкого ирландского полотна, старинного столового серебра и великолепного хрустального набора. Если бы Мэг специально стремилась произвести на гостя впечатление богатством и положением Мартина, то не смогла бы сделать этого лучше. Жаль только, что меньше всего на свете такое впечатление стоило бы производить на этого Адама Тюдора.

— Мясо по-веллингтонски и зелень — на тележке, — с неодобрением в голосе сообщила Мэг, ставя перед ними тарелки с дымящимся супом. — Десерт, сыры и фрукты — на серванте. Кофе я принесу попозже. — Она и вышла из комнаты, волоча за собой шлейф своего глубокого неодобрения.

Мэг вполне могла обойтись мясной запеканкой и свежими фруктами, подав все это в менее торжественной малой столовой, где они обычно завтракали. Именно это Селина и имела в виду, когда просила не устраивать ничего особенного. Но Мэг намеренно изобразила из себя мученицу, чтобы тем самым продемонстрировать свое неодобрение Селине, принимающей гостей в столь неподходящее время.

Но Селину сейчас не очень-то волновали причуды Мэг, потому что она чувствовала на себе этот насмешливый взгляд зеленых глаз — он проникал ей прямо в душу. Однако она старалась не отрываться от своей тарелки с супом.

После позорной сцены в гостиной ей бы следовало потребовать, чтобы он ушел. Селина больше всего на свете желала этого, однако ей еще предстояло выведать, зачем ему понадобился Мартин. Сознавая, что надо как-то выходить из этого положения, она подняла голову и спросила холодным и бесстрастным тоном:

— Может, вы все-таки скажете, что вас привело в этот дом?

Она почувствовала прямо-таки детский страх из-за того, что в эту минуту никого из близких нет рядом с ней. Она не могла винить Ванессу, ведь та хотела остаться рядом с Мартином, пока он не пойдет на поправку, но Доминику не было никакой необходимости в такой спешке мчаться в Лондон…

— Но вы же знаете, почему я здесь, — томный бархатный голос звучал мягко и тепло. — Я хотел познакомиться с вами поближе и могу сказать, что вполне удовлетворен своим первым успехом. — Он доел суп и стал разливать по хрустальным рюмкам коллекционное бургундское Мартина. Селина оставила в покое терзаемую булочку и положила ложку.

— Что вы хотите от Мартина? — спросила она жестко, не обращая внимания на его намек на их поцелуй.

— Вопрос поставлен неправильно, скорее меня надо спросить, что я могу сделать для него. — Он все еще мягко улыбался, голос его звучал спокойно, как будто они говорили о чем-то приятном и обычном, а не о мерзких и гадких вещах, которые вызвали у Мартина сердечный приступ. Этот невозмутимый дьявол двигался по комнате, собирал использованные тарелки, расставлял нагретые тарелки для второго, подавал мясо с овощами, как будто именно он был здесь хозяином. И Селина возмущенно фыркнула:

— Нужно быть дурой, чтобы верить вам!

Ей хотелось разоблачить его наглую ложь, бросить ему в лицо обвинение, что лишь одна мысль о его приходе свалила пожилого Мартина с сердечным приступом. Однако она не могла позволить себе такую роскошь. Она должна была сделать все, чтобы он не узнал, где находится Мартин, и не появился у него в палате.

Так что Селина ограничилась свирепым взглядом своих желтых глаз. Скрестив руки на груди, она наблюдала, как он спокойно режет мясо, добавляет к нему приличную порцию овощей и протягивает ей блюдо, которое она с негодованием отвергла.

Продолжая свою трапезу, он достаточно спокойно спросил:

— Что же вам про меня наговорили? — Он с видимым удовольствием отпил бургундского и наколол на вилку кусок сочной нежной говядины в тесте. — Судя по тому, как вы меня встретили, я понял, что Ванесса уже поговорила с вами и дала мне весьма нелестную характеристику. Не сомневаюсь, что Доминик с удовольствием добавил кое-что от себя.

Он приподнял черную бровь, выражая насмешливое полупрезрение, но Селина решила поставить его на место, переведя игру на свое поле, и сказала ему откровенно:

— Мне говорили, что вы сын Мартина. Что Мартин материально помогал вам и вашей матери, пока она не умерла. Вам тогда было уже восемнадцать, и вы вполне могли позаботиться о себе сами. — Она отодвинула от себя нетронутую еду и пригубила рюмку, надеясь, что вино поможет успокоить ее напряжение. — Все считают, что вы собираетесь пользоваться материальной поддержкой Мартина до бесконечности.

Селина надеялась, что ей удалось достаточно тактично выразить свою мысль. Разумеется, она не собиралась миндальничать с ним, она помнила рассказ Доминика и то, как сообщение о его приходе подействовало на дядю, так что он заслуживал и более суровых слов. Однако у нее уже была возможность видеть, как он реагирует на ее намеренные оскорбления, и поэтому решила не повторять их.

— Понятно. — Он положил на стол нож с вилкой и как-то странно посмотрел на нее. — А кто-нибудь из них говорил вам о моей матери что-нибудь другое, кроме того, что она умерла?

Селина быстро опустила глаза. Доминик говорил. Но если она перескажет ему то, что рассказывал Доминик, например то, что мать Адама Тюдора была распутной женщиной, совратила неопытного юношу намного моложе себя и всю жизнь вытягивала из него деньги, а после ее смерти то же самое пытается делать Адам, то это может вызвать его гнев, который он наверняка выразит в весьма своеобразной форме.

Так что она промолчала, но, похоже, он читает ее мысли, потому что лицо его помрачнело, а глаза сузились в щелочки.

— Простите, — с усилием произнесла Селина и встала. Все ее вежливые слова казались такими фальшивыми, что ей было просто неловко произносить их. Затем она быстро добавила:

— Вы должны понять, что зря теряете время, приходя сюда и доставляя неприятности нашей семье.

Это все, что она могла сказать ему, не сообщая о болезни Мартина. В глазах ее сверкнул холодный блеск. У нее было одно желание — избавиться от визитера раз и навсегда.

Но у Адама были другие намерения. Он не пошевелился, провожая глазами ее высокую фигуру, слегка покачивающую бедрами, когда она направлялась к двери. Затем его божественный голос прорезал тишину.

— А вам не приходило в голову спросить себя, почему Ванесса и Доминик нарисовали меня в столь черных красках? И не говорите, что нет. Достаточно вспомнить, как вы встретили меня. И вас не удивляет, что они оба моментально смылись?

Затем он медленно, по-кошачьи поднялся со стула и позвал ее, едва шевеля губами:

— Подойди сюда. Я еще не закончил, и у меня есть еще что сказать.

Она сверкнула глазами, но быстро отвела взгляд в сторону, потому что почувствовала, как забилось в груди сердце. В том, как он смотрел, двигался и говорил, было что-то обволакивающее, завораживающее и нереальное. Селина произнесла деланно ледяным тоном:

— У вас слишком преувеличенное мнение о собственной персоне. — Она приподняла подбородок, но неожиданно для себя невольно скользнула взглядом навстречу его насмешливым зеленым, глазам. И хотя она чувствовала, как предательская краска заливает ее нежную кожу, но не отвела взгляда и не отступила перед этим наглым типом:

— Моих дяди и тети нет дома, а Доминик в Лондоне занимается делами фирмы.

— Ну уж, конечно! — протянул Адам, и губы его искривились в издевательской усмешке. — Впрочем, мне наплевать и на него, и на Ванессу. Мне совершенно необходимо увидеть отца.

Селина просто не понимала: он что, принимает ее за круглую дуру? И в тон ему спросила:

— Необходимо для кого? Или для чего? Скорее всего, для вашего банковского счета! То, что на вас надето, вряд ли приобреталось на дешевых распродажах.

Взгляд, которым он ответил на вопрос, заставил ее вздрогнуть в предчувствии неизбежного, однако он лишь пожал плечами и сказал:

— Думайте, что хотите, это ваше дело.

Как ни странно, несмотря на то, что она слышала о нем, ей не хотелось в это верить. Его обаяние в сочетании с притягательной внешностью было довольно сильным оружием, но она не собиралась сдаваться или обманываться. Кроме того, если причина его желания видеть Мартина была вполне невинной, то почему он отказывался назвать ее?

— Объясните, почему вам так необходимо увидеть Мартина, и, если вы меня убедите, то я скажу вам, где он. — Голос ее прозвучал достаточно сурово, однако, чувствуя бешеное биение сердца, она знала, что в действительности хочет утвердиться во мнении, что его визит к дяде будет вполне мирным и невинным, вопреки предубеждениям Ванессы и Доминика.

Она нервно вздохнула и облизала чуть приоткрытые губы, и тут же вздрогнула, заметив, что его полуприкрытые ресницами зеленые глаза неторопливо и понимающе следили за ней.

Мягкая улыбка Адама выражала сожаление, однако наглые глаза выдавали притворство и фальшь его слов, когда он ответил:

— Боюсь, что это касается только меня и Мартина.

Она почувствовала сильное разочарование и в то же время желание освободиться от него, — ведь она все время знала — разве нет? — что он негодяй. Доминик сказал, что он враг его отца, и больше Селина в этом не сомневалась.

— Тогда мы зашли в тупик. Боюсь, что больше ничем не смогу вам помочь, мистер Тюдор. — Ни за что на свете она не расскажет этому подонку, где сейчас Мартин. Она будет защищать дорогого ей человека до конца. Ему советовали избегать стрессов и волнений, а Адам Тюдор именно это и нес ему — стресс и волнение!

— Селина, ну зачем так официально? Мы вполне можем подружиться — я думаю, мы, к нашему взаимному удовольствию, уже убедились в обоюдной симпатии, не так ли? — Он сделал шаг в ее сторону, и одного взгляда его необыкновенных глаз было достаточно, чтобы понять его намерения. Он собирается сделать то, чего она не желает. Или вернее, честно призналась она себе с ужасом, чего она слишком сильно хочет!

— Потороплю Мэг насчет кофе. Перед уходом можете выпить чашечку. — Она буквально выпалила эти слова, поспешно выскакивая из комнаты, не замечая, что это задевает ее достоинство. Селина она быстрой походкой пошла по коридору на кухню.

Наверное, мысль о том, чтобы призвать на помощь Мэг, была не такой уж удачной, подумала она, когда Мэг спросила деревянным голосом:

— Что, уже все съели? — имея в виду все те деликатесы, которые она приготовила, не жалея сил, и к которым Селина практически не притронулась.

— Мы уже можем пить кофе. Я сама отнесу.

Она вполне может выгнать Тюдора и без посторонней помощи, твердо решила Селина. И нечего паниковать, когда он смотрит на нее такими глазами, как будто готов броситься на нее с поцелуями! Ей не раз приходилось без посторонней помощи отшивать настойчивых поклонников, а если просить Мэг о поддержке, то придется ей кое-что объяснять, что совершенно не входило в ее намерения. Будет лучше ничего не говорить и перетерпеть дурное настроение пожилой женщины.

— Хорошо, отнесите, — сказала Мэг, — шумно расставляя блюдца. — А я приготовлю одну из гостевых комнат для вашего приятеля. Останется он или нет, это ваше дело. Но будет лучше, если я сделаю все, как положено.

— О чем это вы, черт побери, говорите? — Селина с шумом поставила на поднос кофейник. Мэг была из тех, кого тактично называют «женщина с характером». Она железной рукой и острым языком управляла семьей, и все мирились с ее настроением, потому что знали, что она, если понадобится, отдаст жизнь за любого из них. Но сейчас Мэг позволила себе слишком много, и Селина разозлилась:

— Если вы действительно намекаете на то, что я…

— На воре шапка горит, — Мэг подняла свой длинный нос к потолку — Это вообще неприлично — принимать знакомых мужчин, когда ваш дядя находится между жизнью и смертью, тетушка места себе не находит от беспокойства, а Доминик работает с утра до вечера, чтобы дела шли, как надо.

— Ну да, а я воспользовалась моментом, чтобы устроить небольшую вакханалию! — язвительно вставила Селина, возмущаясь тем, как домоправительница все преувеличивает и искажает факты. — Я же говорила вам, что это деловая встреча.

Мэг скривила губы и огрызнулась:

— Я не такая дура. И не слепая, разве не так? — Она явно намекала на то, что видела их объятия, и при этом была уверена в своей правоте. Селина не нашлась сразу, что ответить, ведь она действительно самым бесстыдным образом отвечала на его поцелуи, и когда Мэг застала их, она уже совсем потеряла голову и была готова на все!

Стараясь не обращать внимания на медленно приливающую к лицу краску, она строго сказала Мэг:

— Не может быть и речи о том, чтобы мистер Тюдор остался здесь на ночь. Как только он выпьет кофе, он уйдет. — Трясущимися от злости руками она поставила на поднос сливки и сахар. В конце концов, пора намекнуть Мэг, кто ей платит!

— Если он не останется, то я не знаю, где он сможет провести ночь, — буркнула Мэг, слегка уступая, как делала всегда, когда чувствовала, что зашла слишком далеко — Я же говорила вам про снегопад. Тогда еще можно было уехать. Сейчас уже не получится. Посмотрите сами.

Селина с ужасом взглянула на домоправительницу, ноги ее просто приросли к полу. Бросив на нее торжествующий взгляд, Мэг нетерпеливо прищелкнула языком, подошла к одному из окон и отдернула штору.

— Ну что?

Сказать было нечего. Все кругом было занесено высокими сугробами искрящегося под фонарями белого снега, а крупные хлопья все продолжали падать с холодного ночного неба.

— Я помещу его в дубовой комнате, — буркнула Мэг. — Она немного охладит его пыл.

Если своим замечанием она хотела выбить Селину из ее состояния, близкого к трансу, то ей это не удалось. Она пребывала в каком-то шоке и не могла произнести ни слова. Растущее чувство тревоги скорее связано с ее влечением к Адаму как к мужчине. Селина не хотела думать о том, что и Ванесса, и Доминик будут в ярости, узнав, что она предоставила кров самозваному сыну Мартина. Неожиданно ее охватила дрожь.

Смягчившись, Мэг произнесла — уже не строгим тоном:

— Признаюсь, я считала, что с вашей стороны неправильно принимать в такие дни своих приятелей. Но это не мое дело. Вы имеете право делать что хотите. Меня больше всего задело то, что вы сказали мне неправду. Это совсем на вас не похоже. Не надо было мне говорить, что это деловая встреча, ведь стоило мне только войти в комнату и увидеть, как он вас тискает, а вы млеете от восторга, как я поняла, что к делам ваша встреча ни малейшего отношения не имеет!

Селина гордо выпрямилась. Как могла она рассказать этой женщине, зачем Адам пришел сюда, когда его происхождение было семейной тайной? И как она могла втолковать ей, что мощное мужское обаяние, которым обладает этот дьявол, таково, что она совершенно потеряла голову, стоило ему лишь коснуться ее своими губами?

— Все, я молчу, — отрезала Мэг. — Я приготовлю дубовую комнату, а затем исчезну. Я знаю свое место!

При других обстоятельствах эта явная ложь показалась бы смешной, подумала не без ехидства Селина, когда закрылась кухонная дверь, и в коридоре послышались решительные шаги домоправительницы. И теперь ее раздражение перешло в дикую ярость против этого проклятого типа.

Это все из-за него! Мэг, основной хранитель домашнего очага, которая всегда была ее другом, хотя и не без шипов, теперь считала ее лгуньей и обманщицей! И рано или поздно ей придется сообщить своей тетке, что ненавистный и опасный для них побочный сын ее мужа не только пользовался самым радушным гостеприимством, которое только мог предоставить этот дом, но и провел ночь в самой лучшей комнате для гостей!

Она задернула шторы, оставила кофе стоять на столике и, сжав кулаки, направилась в столовую.

Селина, конечно, понимала, что это может произойти. Она вспомнила хлопья снега на дубленке Адама и слова Мэг о том, что погода испортилась. Адам же, в отличие от нее, не пропустил мимо ушей слова Мэг о том, что снегопад усилился.

Значит, этот гнусный вымогатель просто спокойно сидел и ждал, пока их здесь занесет снегом! Но зачем? Какие дьявольские планы вынашивает он в своей идеально вылепленной голове?

Селина, решительно сжав рот, медлила у дверей столовой. Адам Тюдор был крепким орешком. Вряд ли его единственной целью было провести ночь в доме отца, куда его при других обстоятельствах и на порог бы не пустили. И причина, которой он объяснил свое появление здесь — познакомиться с ней поближе — тоже звучала не очень-то правдоподобно. Даже то, как он целовал ее, ни о чем не говорило. Он притворялся, чтобы скрыть свои истинные намерения. В этом она не сомневалась.

Но каковы его истинные намерения, она не знала и не собиралась выяснять это. Заносы или не заносы, но он должен отсюда убраться!

С горящими глазами она толкнула дверь и была обескуражена, увидев его удобно расположившимся в кресле у камина с бокалом вина в руке. Бросив на нее беглый взгляд, Адам лениво произнес:

— Прекрасно. Иди сюда, присаживайся рядом.

Селина собралась с духом и ледяным голосом сообщила ему:

— Мне очень жаль портить вам удовольствие, но вам придется выматываться отсюда, — и затем продолжила с торжествующим видом: — Я провожу вас.

Он с вызывающей дерзостью смерил ее своим уверенным, чуть насмешливым взглядом сощуренных изумрудных глаз, сопровождая его лениво-кошачьей улыбкой, и протянул:

— Не надо нервничать, крошка. Хотя твое понятие о гостеприимстве оставляет желать лучшего, твоя чудесная домоправительница выполнила свой долг.

Он с удовольствием отпил из бокала и добавил, абсолютно не обращая внимания на ее сведенные в гневе брови:

— Мэг зашла сообщить мне о какой-то дубовой комнате. Так что, почему бы тебе не присоединиться ко мне?

Она скорее присоединилась бы к голодной акуле!

В своей жизни ей не раз приходилось сражаться — по крайней мере с того времени, как она осиротела. Еще ребенком ей с трудом пришлось примириться с мыслью, что она уже не является для кого-то центром вселенной, потому что два человека, которые любили ее больше всего на свете, навсегда ушли из ее жизни. И позже ей также понадобилось мужество, чтобы в одиночку строить жизнь, добиваться успеха, вместо того чтобы стать просто одной половиной супружеской пары.

Так что она привыкла выигрывать сражения. Только сейчас ей приходилось иметь дело с Адамом. Аура его необыкновенного обаяния не лишит ее решительности и железной воли. Но хватит размышлять об этом!

Когда он допил вино, Селина холодно взглянула на него, взяла из его рук бокал и решительно поставила его на стол со словами:

— Не могу сказать, что я в восторге, но я покажу вам вашу комнату.

Селина ожидала, что он начнет спорить, используя все свое обаяние, станет уверять, что еще рано, что огонь в камине горит так уютно, а свечи дают такой интимный свет, к тому же в бутылке осталось еще много великолепного вина. Но он поднялся с грацией пантеры, заставив ее поспешно отступить, и, чтобы скрыть свой неловкий испуг, она быстро произнесла:

— Может быть, вам надо позвонить и предупредить кого-нибудь. Жену, например?

— Я не женат, если это то, что тебя интересует? — Зеленые глаза насмешливо смотрели на нее, а губы изобразили издевательскую усмешку. Она резко повернулась и направилась к двери со словами:

— Меня это абсолютно не интересует. Просто проявляю обычную вежливость, в отсутствии которой вы меня упрекаете.

Селина быстрым шагом пересекла холл, зная, что в любую минуту может потерять самообладание. Адам спокойно шел за ней, она затылком чувствовала его дьявольскую усмешку. Она не любила, когда над ней смеялись, и терпеть не могла ощущения, что ситуация выходит из-под контроля. Но единственное, что ей нужно сделать, — это проводить его в отведенную ему комнату, предпринять кое-какие меры предосторожности и дождаться утра. Муниципальные службы к этому времени расчистят дороги, а соседний фермер расчистит грейдером подъезд к дому, как он всегда делал это в снежные зимы.

Дубовая комната, расположенная на площадке основной лестницы, могла, как выразилась Мэг, охладить любой пыл. Когда Селине было десять и она приехала сюда жить, единственными словами, которые она слышала от своего двоюродного брата, были: «Катись отсюда!» Он буквально изводил ее рассказами о привидениях, посещающих дубовую комнату, о всяких вампирах и прочих ужасах. От этих рассказов волосы у нее на голове вставали дыбом, а по ночам снились кошмары. Он подбивал ее на то, чтобы она одна провела там целую ночь и Селина как-то приняла вызов, пробравшись туда в темноте, когда его родители уже спали. С проницательностью, не свойственной ее возрасту, она поняла, что это единственный способ положить конец его мерзким страшилкам.

Даже сейчас она испытывала гордость за свое детское самолюбие, за то, как она, задернув тяжелый полог огромной резной кровати, при свете фонарика всю ночь напролет читала «Ветер в ивах». С тех пор Доминик больше никогда не смел ее запугивать или издеваться над ней.

Теперь ей было двадцать шесть, она была самостоятельным человеком, добившимся определенного положения, и знала, чего хочет в этой жизни. Уж если она смогла справиться с Домиником, будучи ребенком, то справится и с Тюдором. И пусть только кто-нибудь усомнится в этом! Она даже улыбалась, открывая дверь в эту мрачную, отделанную дубовыми панелями комнату с огромной резной кроватью под тяжелым пологом.

— Надеюсь, вам будет удобно, — произнесла она с легкой издевкой, намереваясь скрыться, прежде чем он успеет сказать хоть слово. Она с удовольствием заперла бы его на ночь. Адам, должно быть, прочитал ее мысли, потому что ей вслед раздался его насмешливый волнующий голос:

— Не сломай шейку, когда помчишься запирать фамильное серебро — оно слишком дорого стоит.

Негодяй! Она не могла успокоиться, возмущенная его наглостью, и решила немного передохнуть, пройдя в кабинет, где Доминик, а иногда и Мартин работали над бумагами, принесенными с работы. С твердо сжатыми губами Селина включила систему охраны дома, убрала папки, оставленные Домиником на столе, в сейф, села за стол и, пододвинув к себе телефон, набрала номер квартиры Доминика в городе.

Но Доминик не отвечал. Пошел в какое-нибудь злачное место с очередной дорогостоящей подружкой? Его всегда тянуло и к количеству, и качеству. Поэтому среди его подружек преобладали шикарные модели с неуемными потребностями. Увлечения, правда, несерьезные. Ванесса следила за этим, но Селину его похождения приводили просто в отчаяние. Неужели он не видит, что этой веренице красоток, толпящейся вокруг него, нужен не он, а то, что они могут из него вытянуть?

Селина позвонила в офис — сработал автоответчик. Она не стала ничего передавать, вышла из комнаты, замерев за собой дверь, и прошла в столовую. Она позвонит ему еще раз чуть позже. Надо сказать, что Тюдор находится здесь, можно сказать, ворвался без спроса. Даже если он и не готов встретиться с ним и вышвырнуть своего сводного брата из дома, то сможет хотя бы посоветовать ей, каким образом действовать в такой ситуации: все же две головы лучше, чем одна.

Огонь в камине угасал. Она поставила перед камином экран, сложила посуду на сервировочный столик и покатила его на пустынную кухню. Мэг, по всей вероятности, удалилась вместе со своим ворчливым настроением к себе, и Селина вспомнила, что завтра ей нужно будет пораньше встать, чтобы предупредить ее не говорить при Адаме о сердечном приступе Мартина. Вряд ли она, конечно, сделает это, думала Селина, загружая моечную машину, прибирая кухню и потягивая одновременно из рюмки остатки вина, но лучше предупредить любую неожиданность.

Однако в бутылке оказалось больше вина, чем нужно, подумала она, слегка захмелев, затем погасила свет и поднялась по лестнице в свою комнату. Сомнения и тревога относительно того, что задумал Адам, не покидали ее и крутились в голове, как сумасшедшие зайцы. Может быть, теплая и продолжительная ванна поможет ей немного расслабиться и скоротать время до того, как попробовать еще раз позвонить Доминику.

Лестница вела прямо к коридору в ту часть дома, где располагалась ее комната. Даже сейчас Селина не могла понять, почему, будучи одиноким и несчастным десятилетним ребенком, она выбрала самую отдаленную комнату в доме. Но и Ванесса, и Мартин проявили понимание и чуткость, за которую она всегда будет им благодарна, и не только не стали с ней спорить, но и пошли дальше, отдав в ее распоряжение все крыло, где она создала свой собственный мирок. Там были ванная, спальня и игровая комната, которую заполняли старые и знакомые вещи из родительского дома.

Теперь комната для игр была переделана в прекрасный и по-современному оборудованный кабинет, где она в основном работала, предпочитая его своему офису и лондонской квартире, а веселенькие оборочки и рюшечки ее детской спальни уступили место более изысканным вещам.

Однако это крыло дома все равно оставалось только ее миром, куда не было доступа посторонним. Здесь она чувствовала себя спокойно. Селина погрузилась в теплую, ароматизированную воду и почувствовала, как покой приникает в ее душу. Она не хотела думать об Адаме Тюдоре. Она не могла прочитать, что было в его коварной голове, поэтому решила не гадать, чего он добивается от Мартина, просто сделать все, чтобы он не узнал, где находится дядя.

Примерно через час она вылезла из остывшей воды и не спеша вытерлась насухо полотенцем. Набросив на себя короткий ярко-желтый шелковый халатик, она завязала поясок и высвободила свою золотисто-каштановую гриву. Надо будет еще раз попытаться связаться с Домиником, а потом — в постель, и забыть про всю эту кутерьму. Завтра, свежая и выспавшаяся, она решит, что ей делать с этим назойливым типом.

Но Адам Тюдор, очевидно, думал иначе, поскольку, открыв дверь в спальню, Селина обнаружила, что он разлегся на ее кровати. Все ее мысли о спокойном сне улетучились, и она вся напряглась от охватившего ее бешенства.

— Что-то ты долго! — Темно-зеленые глаза Адама медленным оценивающим взглядом прошлись по ее фигуре, и она почувствовала себя беззащитной в этом тонком шелковом халатике, слишком откровенно облегающем все ее округлости и выпуклости. К тому же он почти не закрывал ее длинные обнаженные ноги. Видно было, что этот чересчур пристальный осмотр доставляет ему истинное наслаждение.

Пальцы ее босых ног в ярости вцепились в мягкий ворс ковра, красивый рот исказила гримаса, она гневно рявкнула:

— Какого черта! Что вы здесь делаете?

— Жду тебя. Я уже сказал, что ты слишком задержалась. — От его губ, зеленых глаз, откровенно ласкающих взглядом ее бедра, исходила неприкрытая чувственность.

Несмотря на все, что она знала о себе и о нем, Селина почувствовала, как во рту у нее пересохло, а сердце бешено забилось в груди. Усилием воли ей удалось преодолеть желание подойти к нему. Она еще не совсем потеряла голову, однако желание быть рядом с ним, так, чтобы можно было дотронуться до него, казалось, было непреодолимым.

Большой и сильный, Адам Тюдор лежал на ее кровати, всем своим видом как бы насмехаясь над ее девичьей хрупкостью. Он лежал без галстука и пиджака, верхняя пуговица рубашки была расстегнута, и белизна хрустящей ткани оттеняла смуглую кожу, отчего она казалась еще более притягательной… Желание дотронуться, убедиться, что кожа его была действительно такой гладкой и теплой, как казалось, было мучительным, просто непреодолимым…

— Убирайтесь! — отвращение в ее голосе относилось скорее к себе самой, к своей неожиданной чувственности. Очевидно, он это почувствовал — потому что его глаза загорелись насмешливыми искорками, он сбросил с кровати свои сильные длинные ноги, обутые в черные туфли, освобождая ей место.

— He-а. Иди ко мне, лапочка. Та гробница, в которую ты меня поместила, слишком мрачна для того, что у меня на уме.

Ей не было необходимости спрашивать, что у него на уме, его зеленые, полные желания глаза, изгиб мягких губ не оставляли на этот счет ни малейших сомнений. Она не задаст ему вопрос и не доставит ему удовольствие. И чтобы покончить со всем этим, Селина резко спросила:

— Откуда вы узнали, где моя комната? Просто догадались или совали нос в каждую дверь?

Он медленно покачал головой, и жест этот выражал скорее печаль, чем гнев, отчего ей захотелось ударить его, однако в глазах его играли смешинки. Он провел красивой, прекрасной античной формы рукой по подбородку, на котором уже проступила темная щетина, и произнес:

— Я совершенно точно знаю, где ты спишь. Я знаю твои вкусы в музыке и еде. Я знаю, как ты любишь проводить досуг. Ты обожаешь Моцарта, Вивальди и Глюка. У тебя прекрасный аппетит, ты ешь абсолютно все, но предпочитаешь итальянскую кухню, ты любишь ходить пешком. Ты привыкла к этому, когда у тебя была собака. Рыжий сеттер, правда? И вообще, дорогуша, я знаю про тебя почти все… — Улыбка его сейчас походила на хищный оскал, и она почувствовала страх, — а что я не знаю, то собираюсь узнать. С нетерпением ожидаю этой возможности.

Селина почувствовала, что холодеет, страх и отвращение заморозили кровь в ее жилах. Она старалась не дрожать, чтобы он не почувствовал, насколько она напугана. У нее было такое ощущение, что в ее мир ворвался самозванец, осквернил ее самые сокровенные чувства. Он был достаточно хитер и помнил свои преимущества. И тут она выпалила, стараясь обмануть его своей деланной храбростью:

— Если через секунду вы не уберетесь из этой комнаты, а через десять — из дома, то я вызову полицию. — Пытаясь продемонстрировать свою решимость выполнить угрозу, она почувствовала, как трудно ей дышать, когда их взгляды сошлись, а его мурлыкающий мягкий голос произнес:

— Не буду тебе мешать, лапочка. Но ты можешь попасть в весьма неловкое положение, когда тебе придется отвечать на кучу щекотливых вопросов. Понимаешь ли, я имею полное право находиться здесь. Этот проклятый дом со всеми потрохами принадлежит мне.

И Селина поняла, что за темные мрачные предчувствия мучили ее все эти дни. Она смертельно побледнела.




4


— Я вам не верю, — наконец смогла произнести Селина тусклым голосом. Она почувствовала пульсирующую боль в голове, ноги ее подкашивались. Ей показалось, что она вот-вот потеряет сознание.

Он же спокойно ответил:

— Вернее, не хочешь верить.

Она покачала головой, чувствуя резкую головную боль. Его голос прозвучал мягко, казалось, он шел издалека:

— Сядь. Нам давно пора нормально поговорить.

Он подошел к ней и взял ее руки в свои, слегка сжал их, затем его ладони скользнули вверх по ставшей невыносимо чувствительной коже, пока не оказались на ее плечах. Это было единственное, что она была в состоянии воспринимать. Каждый удар сердца, каждый вздох, каждая клеточка ее тела откликались на медленные движения его рук. Затем его рука скользнула ей под мышку, а другая продолжала нежно гладить ее тело, слегка коснулась теплой выпуклости ее груди, затем добралась до мягкой припухлости живота и остановилась на бедре.

Селина не испытала при этом ни злости, ни вполне оправданного возмущения, все ее чувства и ощущения сосредоточились на касаниях его рук.

Затем он обхватил ее руками, и она села. На кровать. Так, как он и хотел.

Объясняя свою пассивность состоянием шока, Селина пыталась запахнуть свой шелковый халатик и сжала ноги, ей казалось, что это поможет собраться с силами.

Нет, не может он владеть Лоуер Оттерли Холлом со всем тем, что в нем находится! Его заявление — просто чушь, успокаивала она себя, чувствуя, как просел матрац, когда он опустился рядом с ней на кровать. Это просто интриги, и на этот раз он зашел слишком далеко.

— Убирайтесь, — с трудом прошептала Селина, с ужасом осознавая полную неспособность сопротивляться. Она не смогла бы даже пошевелиться, чтобы спасти свою жизнь, и почувствовала, как он своим большим телом наваливается на нее и поднимает указательным пальцем подбородок, чтобы лучше разглядеть ее большие золотистые глаза.

— Ах ты, малышка, — тихо произнес он с настораживающей нежностью в голосе, рука его погладила нежную шею. — Ты в шоке, и тебе холодно.

Вопреки ее самым худшим предположениям, Адам отодвинулся, затем встал с кровати, заботливо укутав ее теплым одеялом. Не в состоянии отвести глаз, она следила за каждым его движением. Затем он прошел на середину комнаты и повернулся к ней, широко расставив ноги, засунув руки в карманы брюк, заставляя их тонкую ткань облегать узкие бедра. Если бы она уже не знала, что он за тип, то могла бы поклясться, что в его зеленых глазах мелькнуло участие, когда он произнес:

— Боюсь, что я перестарался. Это уже не борьба, а избиение младенцев. А жаль — я люблю борьбу.

На его губах появилась горькая усмешка, и Селина очнулась от изумления, вызванного его покровительственными, хотя и не очень понятными словами. Она инстинктивно выпрямилась, а в сузившихся глазах появился дерзкий блеск. У нее защемило сердце, когда он без всякого выражения сообщил ей:

— Я пришел к заключению, что мне пора жениться. Мне тридцать семь и, если я даже перестану с завтрашнего дня работать, то все равно буду жить, как принц, до конца жизни. Я добился практически всего, чего хотел в этой жизни, и мне пора остепениться.

— Черт бы вас побрал! — закричала Селина, не в состоянии примириться с его словами об «избиении младенцев». Она стала приходить в себя, собираясь с мыслями и приводя в порядок чувства, которые отказывались ее слушаться после его слов о том, что он является владельцем Холла. Она плотнее закуталась в одеяло и спросила с легким сарказмом:

— Ну и кто же эта счастливица?..

Его слова оглушили ее и ввергли в шок, оставляя одну выбираться из нахлынувшего на нее смешанного чувства ужаса и недоумения, когда он спокойно ответил:

— Ну конечно, ты, радость моя. Кто же еще? — И вышел из комнаты, осторожно закрыв за собой дверь…

Селина поняла, что кошмары бывают не только во сне.

Первая же ее мысль при этих словах о том, что Адам Тюдор сумасшедший, была довольно быстро отброшена. Он был вполне в своем уме. Он был решителен, хитер и опасен. Конечно, ей было бы спокойнее, если она могла отнести его к чокнутым.

После того как она пришла в себя и позвонила Доминику, который так и не ответил, она постаралась все как следует обдумать. Для того чтобы противостоять Адаму и его методам, необходимо тщательно и обстоятельно все взвесить.

Надо начать с самого начала и проанализировать то, что ей уже известно, подумала она, примостившись поудобнее на подушках и плотнее заворачиваясь в одеяло.

Что касается его абсурдного предложения о женитьбе, то она моментально выбросила это из головы. Никто не заставит ее выйти замуж против ее воли.

Начать надо с обстоятельств его рождения.

Будучи молодым и неопытным, Мартин почти сорок лет назад познакомился с женщиной, которая была гораздо старше и опытнее его. Об этом ей рассказал Доминик, и у нее не было причин не верить ему, особенно учитывая реакцию Ванессы. Так был зачат и рожден Адам, и, возможно, его мать хотела выйти замуж за Мартина. Однако он предпочел просто оказывать ей и сыну материальную поддержку. По всей вероятности, мать Адама пыталась выжать из Мартина все, что возможно. Было совершенно очевидно, что это ей не вполне удалось, несмотря на неоднократные попытки. После ее смерти Адам пробовал продолжать делать то же самое.

Селина наморщила лоб, стараясь думать логично. Почему у Мартина случился сердечный приступ, когда он прочитал ее записку? Почему Доминик назвал Адама врагом своего отца? И почему Ванесса сказала, что он способен на подлость, и назвала его ненасытным негодяем?

Очевидно, из-за того, что Адам Тюдор угрожал рассказать всем, кого это могло касаться, что он сын Мартина. Но это вряд ли поможет ему вытягивать деньги. Обстоятельства его рождения были печальны, однако ни для Ванессы, ни для Доминика не представляли секрета, а в наши дни незаконный ребенок не является чем-то позорным, тем более что Мартин в течение многих лет помогал и матери, и сыну.

Значит, здесь кроется что-то другое.

Но что? Почему Адам Тюдор имеет такую власть над отцом. Зачем он сказал эту явную ложь о том, что является полновластным владельцем Холла? Во всем этом не было ни малейшего смысла!

И почему в тот момент, когда она была совсем сбита с толку, он по-дурацки пошутил, что женится на ней? И вообще при чем здесь его женитьба?

Селина приподнялась на локте, с ужасом глядя на часы. Пролежав почти всю ночь без сна, она забылась крепким сном, когда было уже пора вставать — шел одиннадцатый час. Уж если не везет, так не везет!

Отбросив с лица густые волосы, она позвонила Доминику, но его секретарша сказала, что он заходил вчера, забрал бумаги и минут через десять ушел. Сказал, что скоро будет.

— Как дела у мистера Кинга? Я была так расстроена, когда узнала о его болезни.

— Немного лучше.

Больше всего она волновалась за Мартина, но эта схватка с Адамом заставила ее совершенно забыть поинтересоваться у Ванессы о его самочувствии. Ей стало стыдно. Да, она старалась сделать все, что могла, — утешала она себя, — для блага Мартина, выясняя, что хочет от него его внебрачный сын. Однако не могла не признать, что не очень-то преуспела в этом.

— А Доминик не сказал, где его искать? — спросила она секретаршу, отбрасывая ненужные мысли.

— Нет, но я поняла, что он поехал в Лоуер Оттерли Холл, чтобы быть рядом с отцом. — В голосе секретарши звучало удивление. Что же, у нее есть для этого основания, раздраженно подумала Селина, заканчивая разговор обычными вежливыми фразами и торопясь связаться с лондонской квартирой.

Очевидно, Доминик ночевал там, потому что автоответчик был включен. Селина передала ему, чтобы он срочно позвонил ей, и наконец выбралась из кровати.

Скорей всего Доминик скоро будет здесь, сказала она себе, торопливо облачаясь в темно-оливковые вельветовые брюки и толстый свитер. Но если он знает прогноз погоды на сегодня и решил не рисковать? Где он тогда?

В сущности это не так уж и важно. Они никогда не были особенно близки, хотя неплохо было бы иметь некоторую поддержку, чтобы справиться с этим непредсказуемым Адамом Тюдором.

Надежды на то, что он тоже проспал, было мало. Чем он может сейчас заниматься, размышляла она, спускаясь вниз по лестнице на кухню, где Мэг только что закончила мыть пол? Прежде чем домоправительница успела сказать какую-нибудь колкость относительно бурно проведенной ночи и необходимости отсыпаться после нее, она холодно спросила:

— Мистер Тюдор еще не поднялся?

— Давным-давно, — ответила Мэг, опираясь на швабру. — Если хотите позавтракать, то приготовьте себе что-нибудь сами — у меня полно дел.

Давным-давно. Чем же он сейчас занимается? — подумала Селина, ставя на плиту чайник, но решила не думать о нем. Один бог знает, что он может сейчас делать. По словам Мэг, он несколько часов был предоставлен самому себе. И это при том, что Селина ни на йоту не доверяла ему. Когда она повернулась к двери, Мэг сказала:

— Он спустился вниз одновременно со мной, и, пока я готовила завтрак, почистил камин, потом принес дрова и уголь, хотя я его даже и не просила об этом.

Очевидно, он смог завоевать симпатии Мэг. Селина с трудом подавила едкое замечание, которое так и просилось на язык, и спросила, стараясь, чтобы вопрос прозвучал как можно равнодушнее:

— А чем он занимается сейчас?

— Уехал. — Мэг отнесла швабру и ведро в чулан и вернулась, вытирая руки о цветастый фартук.

Селина, вздохнув с облегчением, — наконец-то ей повезло — повернулась к плите и занялась приготовлением завтрака. Однако она все же спросила с некоторой подозрительностью в голосе, потому что его отъезд, тем более после такого снегопада, казался просто невероятной удачей:

— Уехал? Как ему это удалось? Мне казалось, нас занесло.

— Это да. Если будете пить чай, я тоже, пожалуй, выпью чашечку. Но, похоже, ночью после снега прошел дождь. Нельзя сказать, что он очистил дорогу. Мне казалось, что ехать опасно, но он и слушать не хотел. Он был очень расстроен. Поначалу он был вполне весел и доволен, с удовольствием съел яичницу, болтал со мной как со старой знакомой. — Она взяла из рук Селины чашку и села за стол, очевидно забыв, что у нее полно дел. Селина ничего не ответила, лишь вскинула брови, задумавшись и пытаясь понять, что же могло произойти.

Не иначе Мэг рассказала ему что-то лишнее. Она взяла чашку и села рядом с Мэг, которая, разумеется, ей все прояснила, и когда Селина все узнала, она была в отчаянии.

— Он сказал, что это очень красивый дом, я согласилась и рассказала ему все, что знала о нем и его истории. Затем я сказала, что мы все немного расстроены из-за сердечного приступа мистера Кинга, — Мэг продолжала помешивать свой чай, Селина же отстранила чашку.

Болезнь Мартина — вот о чем это чудовище не должно было узнать. И все из-за нее! Если бы она не заснула тогда, то успела бы предупредить Мэг. А та продолжала свой рассказ, хотя он уже был неинтересен Селине, потому что она и так догадалась, что произошло потом.

— Он спросил, где находится мистер Кинг, я ответила, и тогда он встал из-за стола — не закончив завтрака — и уехал.

— И как давно? — спросила Селина, стараясь быть спокойной, но сердце ее бешено колотилось, и вид чая вызывал тошноту. Она даже не попыталась отругать Мэг за то, что та все разболтала. Мэг будет чувствовать себя виноватой, в то время как вся вина лежала на ней. Селина должна была предупредить ее. Это последнее преимущество в поединке Адам получил из-за ее непростительной беспечности.

Когда Мэг ответила:

— Ну, примерно час назад, — Селина встала и поспешила в свою комнату.

У него было достаточно времени, чтобы доехать до больницы и пройти к Мартину, но она надеялась — о, как она надеялась, — что его занесет на скользкой дороге, и он окажется в канаве. Но зная Адама, почувствовав его мощь и целеустремленность, она не сомневалась, что он добьется своего.

И в этом она была права. Как только Селина позвонила в больницу и связалась с Ванессой, то сразу убедилась в этом.

— Да, он был здесь, — в словах Ванессы слышалась обида. — Привратнику он назвался сыном Мартина. В это время я была в ванной, а то бы он не посмел сунуть свой нос в дверь. — Селина услышала, как ее тетушка глубоко вздохнула, а затем произнесла с горьким упреком:

— Как ты могла сказать ему, где Мартин? Как ты могла? Я воспитала тебя, потому что ты была ребенком моей единственной сестры, старалась делать для тебя все, а ты так отплатила мне!

— Поверь мне, это произошло случайно, — время для объяснений и оправданий было неподходящее. — Как Мартин? Адам Тюдор еще у него? — Она должна была знать, что произошло, как воспринял Мартин неожиданный приход человека, которого Доминик назвал его врагом.

Ванесса сказала спокойно, как будто этот приступ гнева обессилил ее:

— Ушел несколько минут назад. А с Мартином все в порядке.

— Не расстроен? — Селина вздохнула с облегчением. Она не была настолько сильной, чтобы нести бремя вины, если бы из-за ее беспечности у дяди наступило ухудшение.

— Насколько я могу судить, нет. — В голосе ее опять зазвучало осуждение, но в нем слышались и едва заметные жалобные нотки. Селина это поняла. Ее тетушке пришлось так много пережить за последние дни, и приход Адама Тюдора был той последней каплей в чаше ее терпения. — Вообще-то Мартин хочет повидаться с тобой. Это первое, что он мне сказал, когда я вошла в его комнату после того, как убрался этот тип.

Значит, Адам разговаривал с Мартином наедине. Это он так захотел? Возможно. Как же ему удалось заставить подчиниться властную и заботливую Ванессу? Вслух же она спросила:

— Мартин сказал, что хочет Адам? Зачем ему было так необходимо поговорить с Мартином?

До сего дня Ванесса никогда не посвящала ее в семейные проблемы, которые считала действительно важными. Этим тетушка давала понять Селине, что, хотя к ней всегда хорошо относились и заботились о ней, она не была и никогда не станет частью их маленькой семьи — их было лишь трое. И сейчас она не захотела ничего ей рассказывать.

— Нет. — Ответ прозвучал, как выстрел, но Селина не была уверена, правда ли Мартин не сказал жене, чего добивается его незаконнорожденный первенец. Над этим стоило задуматься. — Я хочу попросить тебя об одной услуге, — продолжала Ванесса, и Селина, не задумываясь, согласилась, чувствуя свою вину перед ней.

— Сделаю, что смогу, ты же знаешь.

— Пришли сюда Доминика. Он мне нужен здесь. Он там, в городе.

— Я знаю, — по крайней мере, она полагала, что он там. — Я передала ему через автоответчик, чтобы он немедленно связался со мной. Подожду его звонка и скажу ему, что ты его ищешь.

— Нет, поезжай в город и привези его сюда, — чувствовалось, что Ванесса на пределе. — Я уже сама просила его через автоответчик. Но он, очевидно, заперся со своими папками и не отвечает на телефонные звонки, даже не прослушивает, что записал автоответчик. Ты ведь знаешь, как он работает. Он чрезвычайно ответственно относится к своей работе.

Этого Селина не замечала. Когда дело касалось ее единственного и драгоценного отпрыска, Ванесса была совершенно слепой, видя только то, что желала видеть. Но поскольку тетушке и так здорово досталось в последнее время, она успокоила ее:

— Ну конечно же, я поеду. Увидимся вечером. Когда я приду навестить Мартина, я сделаю все от меня зависящее, чтобы привезти Доминика.

Она не была в восторге от перспективы ехать в город, но быстро собралась в дорогу, надев мягкую кожаную куртку и теплые сапоги на меху и надеясь, что как только выберется на шоссе, дорога будет получше. Уверенности же, что ее затея принесет успех, у нее не было.

Селина еще раз позвонила по телефону, и опять сработал автоответчик. Ванесса считала, что Доминик работает с бумагами, но это было маловероятно. Он знал, что состояние здоровья отца далеко не блестящее. Даже если приступ и не был очень сильным, все равно эти первые дни являются критическими. А если так, то почему он не подходит к телефону и даже не слушает автоответчик?

Кроме того, он знал, что она должна была встретиться с Адамом Тюдором прошлым вечером. Почему же он не позвонил ей и не поинтересовался результатами встречи, не спросил о здоровье отца? Казалось, он сквозь землю провалился.

Все эти вопросы крутились в ее голове весь следующий час, однако ответы на них не находились. Бесконечные сомнения и то напряжение, которое требовала от нее скользкая дорога, вызвали у нее чувство, будто череп ее набит осколками стекла. Она была счастлива, когда запарковала свой «вольво» на довольно тихой улочке неподалеку от Эрл Корт и направилась к перестроенному многоквартирному дому, хотя и без особой надежды на успех.

Стоило ей только войти в квартиру, как она поняла, что там никого нет. Батареи были чуть теплыми, настолько, чтобы трубы просто не замерзли. Квартира была запушенной и пыльной, в ней явно давно никто не жил.

Дрожа от холода, она прошла в гостиную и включила электрокамин. Затем прослушала все записи на автоответчике. Там был ее голос и, конечно, Ванессы.

Нахмурившись, Селина прошла на кухню. Утром она не позавтракала и теперь, прежде чем начать что-либо делать, ей необходимо было выпить чашечку кофе. Холодильник был выключен, дверца приоткрыта, что лишний раз говорило о том, что в квартире никто не жил. Когда закипел чайник, она заглянула в обе спальни. Ни на большой кровати, ни на двух односпальных явно никто уже давно не спал.

Доминик заходил сюда ненадолго, чтобы включить автоответчик. А потом ушел. Куда? И почему?

Налив кипятка в кружку с растворимым кофе, она взяла ее и прошла в гостиную, уставившись на мерцающие огоньки электрокамина.

Паниковать, конечно, не следует. Все это было странно, однако ответ мог быть вполне объяснимым. Может быть, Доминик где-то задержался вчера вечером или отсиживается из-за снегопада в какой-нибудь придорожной гостинице. Может быть, он уже вернулся в Лоуер Оттерли? Может быть, он…

Она вдруг услышала, как в замке повернулся ключ, затем раздался стук закрывающейся двери.

Доминик? В ее золотистых глазах появилось выражение облегчения и злости одновременно. Ну, она ему покажет! Из-за того, что он не побеспокоился позвонить кому-либо из них, ей пришлось ехать сюда, разыскивать его, понапрасну тратить время, хотя она могла бы навестить Мартина и, может быть, даже узнать, что этот проклятый Адам Тюдор от него хочет.

Легок на помине, он тут же возник перед ней, прошел в гостиную и остановился в дверях, лицо его пылало от гнева, когда он выпалил:

— Где он? — На лице Адама, как будто высеченном из гранита, сверкали изумрудными искрами глаза. — Не беспокойся, я сам посмотрю. — Адам прошел в кухню, бросив ей через плечо:

— Только молчи. Чтобы я не слышал от тебя ни слова, — прорычал он, поворачиваясь к ней лицом, когда она издала возмущенный вопль. — Я так зол, что готов душу из тебя вытрясти. — Он секунду помолчал, затем продолжал с возмущением и гневом:

— Как ты посмела скрыть от меня болезнь отца? Он мог умереть, а я бы об этом ничего не знал? Как ты посмела?..

Она была совершенно ошарашена, не в силах произнести ни слова, об этом говорил ее взгляд, когда он, осмотрев квартиру, вернулся в гостиную.

Если бы Адам Тюдор действительно любил отца, то его возмущение можно было бы понять. Но она ведь знала, что это не так. Насколько ей было известно, он был врагом своего отца. Записка, сообщающая о его приходе, вызвала у Мартина сердечный приступ. Но однако, как сказала Ванесса, этот тип вовсе не был расстроен, когда пришел к нему в больницу…

Ситуация была совершенно ненормальная, и, глядя в его гневно сверкающие зеленые глаза, она произнесла первое, что ей пришло в голову:

— Что это вы сюда вламываетесь? И откуда у вас ключ?

Он посмотрел на нее, как будто впервые увидел, затем резко спросил:

— Где он? Очень похоже на Доминика Кинга прятаться под бабскую юбку. Мамочка его к этому приучила, но это ему не поможет. Скажи мне, где он. Ну!

Селина с трудом сглотнула слюну. Это было почище того кошмара, который мерещился ей ночью. Она почувствовала страх. Но если Адам Тюдор считает, что может запугать ее, то он жестоко ошибается. Он был большой, он был опасен и угрожал. Однако у нее гораздо больше мужества, чем он, очевидно, предполагал, и хотя в ее золотистых глазах сверкала ярость, голос звучал спокойно:

— Вы не ответили на мой вопрос. Я спросила…

— Я знаю, что ты спросила, — перебил он ее, резко взмахнув рукой. Голос его звучал так же невозмутимо, как и ее, злости уже не было. — И уверен, что ответ тебе не понравится. Это моя квартира, как и Лоуер Оттерли Холл, и контрольный пакет компании «Кингз Рэнсом». — Он указал ей на телефон, стоящий на угловом столике. — Если не веришь мне, можешь позвонить Мартину. Спроси у него. — Затем он снова яростно спросил: — Какого черта ты не сказала мне, что он болен?

Это было уже слишком. Неужели он говорил правду вчера вечером, когда сказал, что Лоуер Холл и все, что там находится, принадлежит ему? То, что она моментально отмела мысль о том, чтобы позвонить Мартину и получить подтверждение его словам, уже было ответом. Селина отступила к стулу, стоящему у камина, и села.

Затем подняла глаза, полные недоумения и ужаса, и увидела, что он навис над ней, дубленка его была расстегнута, руки упирались в узкие бедра:

— Ну? Я бы мог убить тебя за то, что ты морочила мне голову, зная, что мой отец тяжело болен.

Он вел себя так, как будто это действительно его тревожило. Селина потрясла головой, чтобы привести в порядок мысли, глаза ее потемнели от гнева и приобрели янтарный оттенок. Она взглянула в его глаза, полные злобы и презрения, и произнесла с омерзительной нежностью:

— Вы можете украсть у Мартина его собственность и часть его дела или шантажировать его, чтобы он отдал вам все, что нажил за свою жизнь, но меня вы не запугаете. Я не скажу вам ничего, если сама этого не захочу. Ни сейчас, ни потом. — На ее обычно матовом лице появились розовые пятна, но она, не мигая, смотрела в его сузившиеся от гнева глаза, слыша, как он с шумом втянул в себя воздух, и видя, как яростно заходили желваки на его скулах. Ей казалось, что будь он более слабым по природе человеком, то ударил бы ее.

Но никакое физическое насилие не могло поразить ее сильнее, чем сказанное им ледяным тоном:

— Если ты собираешься поговорить о шантаже, то я тебе отвечу: я вполне могу разорить Мартина и посадить за решетку Доминика. И сделаю это, если ты не выйдешь за меня замуж.

Какая чепуха, — тут же подумала Селина. А потом ее охватил страх, так как она поняла, что его слова не были шуткой.

Он смотрел на нее недобро и жестко, а искорки изумрудных глаз жгли ее холодом неприязни. Селина уже оценила силу его обезоруживающего обаяния, которое он, казалось, мог пустить в ход в любой момент, и силу его ума, подобного стальному капкану.

Ее вдруг стала бить дрожь.

Она услышала шум его дыхания, увидела его глаза, и потом до нее донесся его голос, подобный тяжелому бархату, когда он подал ей чашку с кофе.

— Выпей. Сразу полегчает. И давай выберемся из этой мрачной дыры. Нам еще многое нужно выяснить.

Квартира была далеко не мрачной, и тем более не дырой. Она даже казалась довольно уютной, когда кто-нибудь приезжал в город и останавливался в ней, и для офиса она была удобной.

Селина продолжала размышлять о преимуществах этой маленькой четырехкомнатной квартиры, потому что не хотела думать о последних словах Адама. Она не хотела ни выяснять с ним отношения, ни пить с ним кофе. Если ей даже удастся, несмотря на спазм в горле, сделать глоток кофе, желудок его не примет.

Она поставила чашку на пол, бессмысленно качая головой. Адам бросил на нее резкий и холодный взгляд, затем встал и притянул к себе. Она понимала, что ее кожа не должна гореть от прикосновения к ней этих сильных, красивых рук, не должны эти теплые волны наполнять желанием ее тело. Но медленно, вопреки рассудку, ее золотистые с поволокой глаза, обрамленные длинными ресницами, остановились на его лице, а сердце бешено забилось, когда она увидела, как его чувственные губы тронула легкая понимающая улыбка.

Это горячее желание и жажда поцелуев повергли ее в ужас и увлекли ввысь от реальности в мир фантазий, иллюзорных ощущений… Нет, это недостойно ее. Селина выдернула ладони из его рук и обхватила себя за плечи. И тогда Адам твердо сказал:

— Пойдем.

Ей нужно было потребовать, чтобы он сказал ей, что задумал. Но в голове у Селины была сумятица, вызванная минутным сумасшествием, и сейчас она только безучастно пошла за ним в его темно-серый «мерседес» последней модели.

Только после того, как ему удалось влиться в поток машин, она смогла выговорить:

— Что ты собственно хочешь? — и при этом голос ее звучал неуверенно и безразлично.

— Везу тебя к себе, где мы сможем нормально отдохнуть и поговорить. — Ее ничуть не удивила та лихость, с которой он несся в потоке машин, но он явно чего-то не соображал, если думал, что она сможет отдохнуть в его присутствии. Находясь рядом с ним, Селина чувствовала себя как кошка на раскаленной крыше. — Нам многое еще надо обсудить, поэтому я, пожалуй, начну. Итак, я спрашиваю опять: где скрывается Доминик?

— Понятия не имею.

Селине тоже хотелось бы это знать, поэтому, когда он кинул украдкой взгляд в ее сторону, то заметил, как ее брови сдвинулись переносице.

— Я готов поверить тебе. Насколько я знаю, тебе не безразлично, чем он занимается сейчас. Но я не могу забыть, как ты пыталась меня обмануть, прекрасно зная, что Марти тяжело болен.

Итак, чем же занимается Доминик? В данный момент это не казалось Селине столь уж важным. Она наконец начала собираться с мыслями и решила: как только они доберутся до его дома, она тут же уйдет и на такси доедет до своей машины. Ее чековая книжка и кошелек лежали в сумке, которую она крепко прижимала к коленям, впившись ногтями в ее мягкую кожу.

Однако его намек, что она как-то замешана в то, чем занимается Доминик, задел ее за живое. Адам совсем не знал настоящую Селину Росс. Обида выплеснулась в страстных и резких словах:

— Я люблю дядю! Когда он узнал, что ты собираешься его навестить, у него случился сердечный приступ — вот как он «обрадовался»! Почему же ты удивляешься тому, что я сделала все для того, чтобы ты не досаждал ему?

Она посмотрела на него, и легкая улыбка на его непроницаемом лице разозлила ее.

— Доминик сказал мне, что ты — его враг, и он был прав. Абсолютно прав, если то, что ты можешь отнять у Мартина все имущество, правда. И не говори мне, что я могла или не могла сделать, когда речь идет о моем двоюродном брате, потому что, несмотря на все, ты меня совсем не знаешь.

— Как знать… — От звука его голоса у нее пошли по коже мурашки. — Откуда же тогда я знаю, какую еду и какую музыку ты любишь? Откуда я узнал про твою собаку? Мартин подарил тебе ее щенком на день рождения, когда тебе исполнилось четырнадцать лет. Ты была убита горем, когда собака в прошлом году умерла. Ее звали Сам.

Она и забыла, что он знал много подробностей о ее жизни. Во всяком случае, события дня отодвинули эти мысли на задний план. И вот сейчас все нахлынуло на нее вновь: и чувство оскорбления, и отвратительное ощущение, что по ее жизни беспардонно расхаживает незваный гость.

— Я скажу тебе сам, раз ты не решаешься спросить, — сказал он, прервав ее молчаливую оборону. — В это время они сворачивали к набережной Темзы. — В течение многих лет Мартин рассказывал мне о тебе. Расхваливал тебя. От него я и узнал так много. Он любит тебя как родную дочь.

Селина закрыла глаза из-за внезапно нахлынувших слез. Она всегда знала, что Мартин любил ее больше, чем Ванесса, которая была ее кровной родственницей. Его любовь и его стремление уверить растерявшуюся сироту, что у нее есть вторая семья, которая душой болеет за нее и всегда будет ее опорой, позволили ей пережить внезапную в невосполнимую утрату одновременно обоих родителей.

Она подумала, что никогда не узнает, откуда у Мартина появилась эта сумасшедшая идея рассказывать о ней Адаму — причем в течение многих лет, как он сказал, а это значит, что отношения отца с сыном не оборвались после его совершеннолетия, как это утверждала Ванесса.

Одно было ясно. Адам знал, как любил ее Мартин, что он относился к ней как к собственной дочери. Его угроза заставить ее силой выйти за него замуж теперь начинала приобретать какой-то извращенный смысл. Этим он отнял бы ее у Мартина так же, как отнял дом и дело. Она знала, каким горем было бы для Мартина видеть свою приемную дочь в браке без любви с его врагом.

Когда Адам повернул свой «мерседес» к берегу реки, Селина передумала убегать. Ситуация уже не была такой однозначно черно-белой, как ей казалось чуть раньше. Да и была ли она когда-нибудь такой?

Он остановил машину на мощеной дорожке у кирпичного дома розового цвета, и ее глаза вдруг уткнулись в вазоны с цветущими зимними цикламенами, которые стояли по обеим сторонам резной двери красного дерева.

Его представили ей, как врага Мартина, а угроза разорить своего отца и сводного брата диким образом подтверждала это. А его угроза заставить ее выйти за него замуж, совершенно очевидно, была грубой формой мести.

Он был наделен завидными внешностью и обаянием, которые невозможно было не заметить. И ума ему, явно, не занимать. Так что же так глубоко ранило его психику? Что же заставило его упрямо следовать зову силы и мести?

Не потому ли, что когда он был маленьким, отец не признавал его? Не здесь ли был ядовитый корень проблемы? Был только один способ узнать это. И, может быть, когда ей удастся выяснить, что им движет, она сможет что-то изменить?..

Селина выскочила из машины прежде, чем он до нее дотронулся, зная, что его прикосновения будят в ее теле физическое желание, а таинственные флюиды, идущие от него, туманят ее разум и волю.

Комната, куда он ее провел, была отделана старым полированным дубом и обставлена чисто по-мужски функциональной мебелью без излишеств. Он сбросил дубленку и протянул руку к ее кожаному пальто, но она отрицательно покачала головой, глубже засовывая руки в карманы.

— Ты ела? — Его глаза смотрели на нее с вежливым спокойствием, как будто он знал, что она видела в пальто свою защиту и не желала уступить ему хоть в чем-нибудь. Селина снова покачала головой, потом к ней вернулся голос.

— Я не голодна.

— Тогда кофе. — Это не было вопросом. Она внимательно следила, как он вышел из комнаты, не в состоянии оторвать глаз от его элегантной и красивой фигуры. Оставшись одна, она вздохнула и крепко сжала губы. От его облика исходила какая-то языческая, колдовская сила. Она действовала без каких-либо усилий с его стороны, но Селина должна бороться с ней — самое главное! Она это может и сделает.

Подойдя к прямоугольному зеркалу в позолоченной старинной раме, она с ужасом заметила, что ее рот слегка приоткрыт, а глаза стали темными и мечтательными.

Селина сжала губы и постаралась удерживать их в таком положении, пока пыталась пригладить непослушную копну золотистых волос, но ее густая шевелюра, как всегда, упрямо отказывалась подчиняться.

Услышав его приближение, она повернулась, твердо решив, что он не должен увидеть ее перед зеркалом. Он, несомненно решит, что она прихорашивается для него.

Принеся поднос, Адам поставил его на маленький раскладной столик, и, в то время как он наливал кофе, Селина выпрямилась и равнодушно спросила:

— Так что же это все значит, Адам? Ты явно держишь зло на Мартина и всю его семью. Ты говоришь, что можешь их разорить — и я тебе верю. У меня нет доказательств, чтобы уличить тебя во лжи. Но я хочу знать, почему?

Она заметила, как напряглись его широкие плечи, и все тело замерло на секунду, потом он продолжил свое занятие и сказал с оттенком самоиронии:

— Это долгая история!

— У нас есть целый день, — заметила Селина, мысленно удивляясь своей словесной выходке. Она вовсе не хотела находиться целый день в его компании, чем меньше она будет его видеть, тем в большей безопасности будет себя чувствовать. Повернувшись, он сухо, почти бесстрастно улыбнулся, и она еще больше пожалела о сказанном.

— Понял. Но мы могли бы гораздо лучше провести время.

Селина не ответила. Это было единственное, что она могла сделать. Она взяла протянутую чашку и пошла к камину, притворившись, что ее заинтересовала висящая над ним маленькая акварель, на которой был нарисован дом из камня, стоявший где-то высоко в горной долине. Потом Селина примостилась на край кресла с коричневой льняной обивкой и подголовником. Она поклялась уйти, если он не начнет говорить до того, как выпьет свой кофе. А если он, посмеет еще раз заикнуться о замужестве, она его ударит!

Он мягко спросил ее:

— У тебя есть какие-то серьезные возражения против замужества? Я не думаю, что ты собираешься уйти в монастырь. Мартин говорил, что парни увивались за тобой с шестнадцати лет.

— Ну, и что? — выдавила она, подняв ресницы и бросив на него воинственный взгляд.

С какой стати дяде вздумалось рассказывать этому негодяю всю историю ее жизни в их семье? Да, у нее было много ухажеров, но никогда ничего серьезного. Она была слишком занята поиском своего места под солнцем, своим самоутверждением, чтобы у нее оставалось время на постоянные привязанности. Но тут одна мысль ужаснула ее своим скрытым смыслом: возможно, ее чувства так и не проснулись, остались нетронутыми из-за того, что ей ни разу не встретился настоящий мужчина, например, такой, как Адам Тюдор.

Она вздрогнула, а он подсыпал ей соль на рану.

— Итак, ты не принимала обета безбрачия, и я тоже. И, как я тебе уже сказал, мне давно пора жениться. А поскольку ты не в состоянии отказать мне, то самое время строить планы.

Он включил газовый камин, имитирующий настоящий, и, присев на решетку у экрана, стал не спеша потягивать кофе.

Селина отставила свою чашку, чтобы не поддаться соблазну плеснуть ее горячее содержимое ему в лицо. Она быстро встала, обжигая его разгневанным взглядом.

— Я ухожу. Не хочешь говорить откровенно — что ж, остальное я не хочу слушать!

Но ее остановил его нежный вкрадчивый голос:

— А как насчет полутора миллионов фунтов стерлингов? От них ты можешь отмахнуться так же легко? — Повернувшись, она встретилась с его холодным напряженным взглядом и признала, что давно ей не было так страшно.

Но Адам не должен этого знать. Не должен знать, что от страха у нее пробежали по спине мурашки. И Селина произнесла еле слышным голосом, заглушаемым ударами ее собственного сердца:

— Я не понимаю, о чем ты говоришь…

— Нет, понимаешь! — Он криво усмехнулся. — Ты лжешь.

В отчаянии Селина вглядывалась в холодную зеленую глубину его глаз, но не нашла там ничего, кроме презрения, которое разожгло ее гнев. Она до боли закусила нижнюю губу. Что толку кричать: это ни к чему хорошему не приведет, а только еще глубже затянет в трясину их непонятных отношений!

Глубоко втянув воздух в легкие, она повторила:

— Я не понимаю, что ты имеешь в виду. И я не лгу.

— Или лжешь только тогда, когда это тебе выгодно. — Адам поставил чашку на камин и направился к ней, заставив ее сердце сперва остановиться, а потом бешено забиться. — Ты солгала мне о Мартине. Почему я должен верить тому, что ты сейчас говоришь?

— Я сказала тебе, почему! — Она не уступит, она просто не может себе этого позволить. — Почему я должна тебя еще в чем-то обманывать?

В какой-то момент в глубине его глаз Селина заметила сомнение, но их тут же затянула холодная пелена, потом глаза все-таки оттаяли, и его длинные темные ресницы почти прикрыли их.

— В любом случае, это не конец света. Я вовсе не ищу себе в жены святошу. — Его взгляд пробежал по ее зардевшемуся лицу, а голос приобрел неприятный хрипловатый тон. — Мне нужна сила духа, а этого у тебя достаточно. Я требую преданности, верности, и буду их добиваться от своей будущей жены. — Он слегка приподнял широкие плечи, а зеленые глаза излучали циничный холодок. — Я готов принять ложь, если смогу распознать ее. А я смогу, поверь мне, я смогу.

— Какие у меня могут быть резоны выходить за тебя замуж? — бросила Селина, стараясь выиграть время, в то время, как ее разум блуждал в словесном тумане.

Однако он легко нашелся:

— Резоны? Я бы сказал, что их примерно полтора миллиона. — Он резко указал на стул, с которого она только что неожиданно встала. — Сядь, я перечислю их тебе.

— Я лучше постою.

Селина не хотела уступить ни на йоту, но пожалела, что отказалась от его предложения, когда он подошел к ней почти вплотную. Вдруг в комнате стало слишком жарко, и ее тело под стесняющими одеждами обдало жаром.

— Не пытайся убежать, — мягко скомандовал Адам, заставляя ее своим грубоватым ласкающим голосом буквально обмякнуть. — Ты не сможешь убежать от меня. Смирись с этим, и дела у нас с тобой пойдут лучше. — Его сильные пальцы гладили ее плечи, она пыталась вырваться от него, потому что любая физическая близость с ним была опасной. Селина чувствовала приближение этой опасности в обострении своих чувств и взволнованном биении своего сердца.

Он был к этому готов и не уступал, его руки легко подняли ее и перенесли на софу, стоящую у другого конца камина. Сам он опустился рядом, по-прежнему обнимая ее разгоряченное тело. Густые черные ресницы прикрывали изумрудно-зеленый огонь его глаз, заставляя ее щуриться. Она была околдована шедшими от него флюидами, блеском его завораживающих глаз. Потом, повинуясь какому-то чувству, он убрал руки и с улыбкой сказал:

— Сядь!

Он разговаривает со мной, как с нашкодившей собакой, пронеслось в голове у Селины. Она медленно возвращалась в реальность из сладкой ловушки, в которой находилась минуту назад.

— Я тебе все объясню.

В его мрачном голосе звучала угроза, и ей захотелось убежать и спрятаться, но она продолжала сидеть, сложив на коленях руки. Стоит ей только сделать малейшее движение, как он тут же вернет ее на место, касаясь при этом ее своими руками и телом. По крайней мере сейчас он не касался ее, и она сидела с безучастным лицом, упрямо уставившись впереди себя, в то время как разум пытался понять, что ей говорил Адам.

— Год назад Мартин обратился ко мне как к специалисту. Дело в том, что «Кингз Рэнсом» начала испытывать большие трудности из-за спада в производстве, и ему необходима была большая сумма денег. Мой банк предоставил ее, но, естественно, нам нужно было дополнительное обеспечение. Мы взяли под залог Лоуер Холл, лондонскую квартиру и значительное количество акций. Но, несомненно, ты все это знаешь?..

Селина отрицательно покачала головой, но не потому, что ей не рассказывали о том, что их семейная фирма была заложена в одном из наиболее престижных коммерческих банков Сити, а потому что теперь поняла, почему его имя ей знакомо.

Однажды в одной из финансовых газет она прочитала статью о молодом честолюбивом человеке, который буквально ворвался в совет одного из старейших и могущественных банков и почти единолично превратил его в столп финансового мира.

Адам Тюдор. Сын Мартина. Мартин обратился к нему за помощью, а он воспользовался этим, чтобы подчинить своего отца, который, как он думал, не признавал его. События начинали обретать смысл. Приехал ли он в день рождения Мартина, чтобы сообщить ему о намерении банка востребовать ссуду? Знал ли об этом Мартин? Стало ли именно это причиной сердечного приступа? Вот где может быть единственное логическое объяснение. И все же, почему Ванесса и Доминик были так уверены в том, что он приходил за очередной подачкой для поддержания своего привычного образа жизни? Неужели они не знали, что Адам Тюдор как бы олицетворял собой банк, и в его руках была власть, а может, и желание разорить их?

Но не говорил ли ей Доминик, что Адаму хотелось бы видеть их в суде, как должников? Сдвинув брови, она задумалась, и Адам шепотом проворчал:

— Не надо так морщиться. У тебя будут морщины.

— А тебе-то что? — сказала она явную глупость. Когда он был рядом, ее мозг отказывался работать, огорченно сознавала она в тот момент, когда кончик его указательного пальца разглаживал морщинки, легкими ласкающими движениями перебираясь по шелковистой дорожке ее бровей. Селина медленно закрыла глаза, потому что его чудесные, волнующие прикосновения томно тяжелили ее веки.

Почувствовав, как он медленно поворачивает голову и плечи, она сделала неудачную попытку открыть глаза, чтобы избавиться от необыкновенного ощущения погружения в теплый мед. Потом почувствовала, как он коснулся ее губ, лишь слегка прижавшись к ним, и вдруг взрыв мучительно-сладостных ощущений заполнил ее огнем, и она чуть не задохнулась.

Воспользовавшись моментом, кончик его языка проник между ее полуоткрытыми губами, дразняще заскользил по влажным тайничкам ее рта, кто-то застонал. Может быть, она? Возможно. Прижимаясь к ней, он удивленно прошептал:

— Ты — просто совершенство. Когда мы поженимся, оставайся, пожалуйста, такой же.

О, волнующий смысл его слов! Ей показалось, что все ее тело охватило пламя, у нее было ощущение, что ее затягивает в яростный водоворот расплавленной лавы. Он не держал ее, только жадные губы связывали их. Стоит ей только сделать одно движение в сторону, и она освободится от него.

Селина сделала его с трудом, сожаление и ощущение головокружения, которые ей пришлось при этом побороть, вызвали у нее смятение, и, чтобы изгнать возбужденный свет из глаз и вернуть им огонь и гнев, она грубовато сказала:

— Перестань говорить о женитьбе. Об этом не может быть и речи, и ты это знаешь. Ты говоришь об этом только для того, чтобы мучить меня. — Она рискнула взглянуть на него и увидела, как дрогнула его черная бровь, а губы растянулись в насмешливой улыбке.

— Не может быть и речи? Почему? — прошептал он. — Ты ведь такая прелесть!

У нее перехватило дыхание, когда он положил руку ей на колено. Ее тепло обезоруживало, легкого прикосновения оказалось достаточно, чтобы предательский жар рванулся вверх по ее бедрам, проникая внутрь. Она подавила рыдание. Ей было противно то ответное желание, которое он в ней вызывал.

Она оттолкнула его руку и выпрямилась, потом, взяв себя в руки, сказала:

— Значит, ты говоришь, что банк, в котором ты работаешь, — она специально принизила его могущественную должность, — предоставил ссуду фирме «Кингз Рэнсом», когда у той возникли трудности. Потребовал от нее дополнительного обеспечения, — это нормально, — и получил его. Говоря на профессиональном языке, ты мог бы, вероятно, востребовать ссуду и разорить нас. Я думаю, Мартин вряд ли сумел прочитать то, что было написано в контракте мелким шрифтом. Хотя от нашего разорения тебе особого проку не было бы. Но это твое дело.

— Конечно.

Селина смотрела прямо перед собой, боясь взглянуть на него, однако скрытое изумление, звучащее в его голосе, заставило ее все же посмотреть в его сторону, и она сердито фыркнула, заметив в глубине его хитрых зеленых глаз пляшущие изумрудные огоньки.

Как же она была глупа, что позволила ему возбудить ее чувства, заставив забыть, какой он негодяй. Тот, кто может шантажировать разорением добропорядочного семейного бизнеса и потерей большого количества рабочих мест, должен иметь извращенный ум.

Кроме того, ведь наверняка она могла бы что-то сделать, чтобы расстроить его планы.

Почувствовав, как к ней возвращается былая уверенность, она осмелела и, повернувшись, посмотрела ему в лицо с легкой снисходительной улыбкой, и голосом, теперь уже приятным и спокойным, осмелилась сказать:

— Я уверена, что существуют ревизионные организации, в которые можно подать на апелляцию. Должен быть какой-то здравомыслящий орган, который контролирует корпоративные сделки и может хорошенько наказать таких, как ты негодяев, пытающихся шантажировать добропорядочных людей.

— Уверен, что ты права. — У него хватило наглости улыбнуться, и ее глупое сердце замерло.

Селина заставила себя сосредоточиться и, воспользовавшись только что обретенной решимостью, сказала:

— Я это знаю. Однако требую показать мне копию подписанного Мартином контракта, чтобы добраться до этого текста, написанного мелким шрифтом. А потом я пойду к… кому-нибудь и изложу свое дело.

— А почему бы не взглянуть на это, как на частную договоренность между нами? — Он поднял руку, чтобы убрать с ее лица упавшую на него прядь золотистых волос. Губы его были совсем рядом, слишком близко, и она завороженно уставилась на них, не в состоянии отвести глаз, в то время как он пробормотал:

— Зачем выносить сор из избы?

— Мне нечего выносить, — запротестовала Селина, борясь с волнением и видя, как его густые черные ресницы опустились, прикрыв глаза, а кончики пальцев не спешили отпускать ее шелковистые волосы.

— Нет, я думаю, что есть, — сказал он быстро. — Ты похожа на маленький паровозик, стоящий на парах, но без машиниста. Неужели тебе не жарко? — Обе его руки лежали на воротнике ее мягкого кожаного пальто.

Не обращая внимания, она стала обвинять:

— Ты что, хочешь сказать, что я ни на что не гожусь?

Селина почувствовала, как он снимает с нее пальто, но его оскорбительное замечание настолько вывело ее из себя, что она робко попыталась сопротивляться. Впрочем, ей было слишком жарко: ведь работало центральное отопление, горел камин, и она была одета в толстый свитер…

— Вовсе нет. — Его голос звучал слишком ласково, чтобы ему можно было доверять. — Наоборот, я считаю тебя очень умной. Просто… невостребованной. С твоими способностями тебе бы следовало руководить вашей фирмой. Мартин сделал очень умно, уйдя в сторону, а Доминику не хватает ума. — Селина слушала его, широко раскрыв глаза. — Значило ли это, что он, в конце концов, не собирается их разорять? Или ему нравилось говорить загадками? — Я не понимаю. — Он снял пиджак и набросил его на спинку стула. Она рассеянно следила за ним. — Если ты нас разоришь, нечем будет руководить. — Она встретила испытующий взгляд его необыкновенных глаз, смутно отмечая, что он снимает галстук, который последовал за пиджаком. — И вообще, это разговор из области теории, — хрипло заключила она и отвела глаза, потому что к этому времени он расстегнул верхние пуговицы рубашки, и в открытом вороте стали видны его загорелая шея и темные закрученные волоски, покрывающие его атлетическую грудь.

— Я вовсе не заинтересован топить «Кингз Рэнсом».

Он сел в угол дивана и вытянул длинные ноги так, что они коснулись ее колен. Ее снова охватил жар и, впившись ногтями в ладони, Селина попыталась побороть унизительное желание протянуть руку и дотронуться до обнаженного треугольника на его груди, просунуть руки под тонкую ткань рубашки, почувствовать его тело, его тепло, силу и упругость мышц.

Ее тело напряглось в отчаянной попытке вновь обрести контроль над собой, что еще недавно всегда удавалось, и она резко дернулась, когда ласковыми прикосновениями тыльной стороны пальцев он провел по ее пылающей щеке.

— Расслабься. — Адам придвинулся совсем близко. Теперь он поглаживал ее нижнюю губу, и Селина издала приглушенный стон, презирая себя за безволие. Он наклонил к ней голову, и его губы оказались там, где до этого были пальцы, а рука свободно скользнула вниз до края ее свитера и тут же оказалась под ним.

От теплого прикосновения его уверенных рук замер весь мир, а потом понесся вперед на волнах все сокрушающей чувственности. Голова Селины кружилась в этом водовороте, и ей приходилось прилагать большие усилия, чтобы понять, о чем он ей говорил.

— Сейчас дела у «Кингз Рэнсом» идут хорошо. Но ссуду все равно надо выплатить. — Его пальцы поползли вверх и задержались вблизи ее груди, и желание, требовательное и сладостное, пронзило ее, перехватив дыхание.

Она попыталась оттолкнуть его руку, но у нее не хватило сил. А Адам хрипло продолжал:

— Это можно сделать позже, при условии хорошего управления и знания конъюнктуры рынка, — с твоим умом и деловой хваткой тебе это удастся. Так вот, при этом условии, и если Доминик перестанет тянуть из компании деньги, а ты согласишься выйти за меня замуж, магазины ждет прекрасное будущее.

Выйти за него замуж, — одно это уже заставляло ее бороться с переполнявшим ее желанием. Селина покачала головой, облизала губы и недовольно сказала:

— Будь серьезным! — И хотела уже встать с дивана, но он незаметно подвинулся ближе, и одно только ощущение его тела и запаха мускуса, исходившего от него, буквально парализовывало ее волю.

Придав своему голосу резкий оттенок, она сказала:

— Как ты можешь думать, что я сделаю такую глупость? Мы почти не знаем друг друга, не доверяем, и уж, конечно, не любим!

Ах… Его лицо было совсем рядом. Она различала золотистые кончики его густых темных ресниц. И что-то в этих бездонных зеленых колдовских глазах притягивало ее, без труда подчиняя его воле.

— Любовь — иллюзия, — не согласился он. — Кому она нужна? Люди оправдывают ею примитивную потребность в продолжении рода. Что же касается меня, то я тебя знаю очень хорошо. Благодаря Мартину я знаю тебя не хуже, чем других. Сначала мне понравилось то, что он мне о тебе рассказал, а когда я тебя увидел, то понял, что хочу тебя. Желание переспать с тобой поразило меня своей примитивной животной силой. Я уже говорил тебе, что решил наконец-то обзавестись семьей. А если так, то, — он обезоруживающе улыбнулся, в то время как его рука трогала ее бесстыдно пробудившуюся для ласки грудь, вызывая сладкие мучения, — зачем мне тратить время на поиски подходящей пары, лицемерно ухаживать за кем-то, когда женщина, которую я хочу, находится рядом.

Селина открыла рот, чтобы запротестовать, сказать ему, что она скорее умрет, но он не дал ей договорить, прижавшись губами к ее губам, а потом прошептал:

— Со временем мы научимся доверять друг другу. А из доверия родится уважение. Мне этого хватит. А тебе… — И вновь их губы встретились. Нехотя оторвавшись, он вглядывался в ее глаза и, видя легкий, еще не совсем потухший огонек враждебности в золотистой глубине, зашептал:

— А тебе будет приятно сознавать, что ты спасла дядюшкино дело, его дом и репутацию, и еще сделала то, что до тебя делали тысячи других — вышла замуж по расчету. Ну, а нам достанется в награду наша сексуальная гармония. — Движением руки он накрыл ее грудь, которая уже сама рвалась навстречу через стеснявшее ее кружево. Голос его прерывался, когда он спросил у нее:

— Хочешь, я прямо сейчас тебе это докажу?




5


— Пожалуйста, не надо!

Селине не нужно было ничего доказывать. Она прекрасно знала, как непреодолимо ее влечет к нему. Стоило ей увидеть его или ему дотронуться до нее, как эта всесокрушающая сила лишала ее разума.

Ее взволнованный протест он заглушил поцелуем. Адам заметил раньше, что между ними не было противоборства. Ее последняя связная мысль, до того как страсть полностью овладела ею, была о том, что, может быть, с ним происходит то же самое, что он испытывает столь же непреодолимое желание…

Слепо повинуясь чувству, ее руки скользнули в расстегнутый ворот рубашки и уперлись в его широкую обнаженную грудь, потом она обхватила его плечи, впиваясь пальцами в пылающую кожу, в то время как его язык исследовал ее сладкий и жаждущий ласки рот.

У нее кружилась голова от новизны его ласк и своих ощущений. Это было божественно, и неважно, что ее чувства были настолько сильны, что не подчинялись разуму и воле. Она прижалась к нему сильнее, но ей хотелось быть еще ближе, а мозг отказывался работать. Вдруг, приведя ее в крайнее возбуждение, он отодвинулся, руки его прекратили ненасытно и нежно ласкать ее груди, он оторвал свои губы от ее рта и отстранил ее руку, жадно теребившую мучительно интригующую границу на его поясе.

— Вот сколько восторга, — сказал он с усмешкой. — Из-за сухости во рту его голос звучал еще более хрипло. Легкая самодовольная улыбка играла на его красивых чувственных губах, глаза были лукаво прищурены.

— Ведь мне даже не нужно было тебе ничего доказывать, правда? Признайся, крошка.

Этого она не сделает. Ей еще никогда в жизни не было так стыдно за себя. Поэтому ее продолговатые золотистые глаза загорелись мрачной ненавистью, потом засверкали как клинки мечей. Он пожал плечами, отпустил ее руки и сказал:

— Мы упрямые, да? — И нагнулся, чтобы поднять оторванные ею в страстном порыве пуговицы его рубашки.

Плавно развернувшись на каблуках, он встал к ней лицом, подкидывая на руке перламутровые пуговицы. Выражение его лица в этот момент было непроницаемым, Селина посмотрела на ковер. Вид обнаженной мужской груди смущал ее, и она покраснела.

Как могла она наброситься на него, чуть ли не насилуя его, сдирая с него одежду, опьяненная желанием как можно теснее прижаться к нему? Она была противна самой себе. Но хуже всего было то, что он считал, что они сексуально очень подходят друг другу. И она тут же бросилась вперед и доказала, что он прав, черт возьми!

Пытаясь успокоиться и восстановить утраченное чувство достоинства, Селина усилием воли заставила себя дышать ровнее. Когда прошло крайнее смятение, она услышала его холодный голос.

— Тебе нужно уходить. Я думаю, ты еще успеешь навестить Мартина, но до этого я хочу, чтобы ты попробовала узнать, где Доминик. Я сам сегодня вечером собираюсь поехать в больницу, и хотел бы знать, где этот негодяй.

Он ее выпроваживает! Что-то похожее на разочарование пронзило ее холодом, но, скрыв эмоции, она резко сказала:

— Ты мне приказываешь? Тебе он нужен, ты и ищи его, — и посмотрела ему прямо в глаза. Слава богу, что он уже застегнул рубашку, хотя она и не сходилась там, где не было пуговиц.

Воспоминание об обстоятельствах, при которых они оказались оторванными, заставило ее снова почувствовать тягостную неловкость. Поэтому она встала и с высокомерием, на какое только была способна, сказала:

— Подай мне мое пальто, пожалуйста. Мне кажется, ты его куда-то забросил.

Ей хотелось выбраться отсюда как можно скорее. Селина предполагала, что он отвезет ее домой, где она оставила свою машину, и ей придется еще немного потерпеть его ненавистное присутствие. Уголки ее недовольно сжатого рта опустились, когда он поднял с пола ее кожаное пальто и, кидая его ей, произнес:

— Найди его ты. У меня есть более важные дела. И ты лучше знаешь, у какой из своих сегодняшних подружек он, скорее всего, обосновался.

Сердито вскинув голову в ответ на приказной тон, Селина все же спохватилась и проглотила свой отказ выполнить его поручение, вспомнив, что он говорил раньше. Ее сознание тогда было отключено. Он — как бы это сказать — отвлекал ее. И сейчас она выступила с обвинением:

— Ты что-то говорил о том, что Доминик тянет из фирмы деньги. Что конкретно ты имел в виду? Думаешь, я верю хоть единому твоему слову?

— Нет? — и он чуть приподнял брови с насмешливо-холодным видом. — Стоит только заглянуть в бухгалтерские документы, и я тебе докажу это. У меня достаточно оснований, чтобы от имени банка привлечь его к суду. — Он пересек комнату, поднял трубку телефона и нетерпеливо стал набирать номер.

Шокированная его холодной откровенностью, Селина замолчала, уставившись глазами в его широкую спину, в то время как он требовал по телефону:

— Мне нужна машина через десять минут. — Отрывисто сообщив адрес, он повернулся к ней, и холодный страх охватил ее, когда Адам сообщил ей почти с полным безразличием:

— У меня нет времени, чтобы отвезти тебя самому, но я говорил совершенно серьезно, когда требовал найти Доминика. Когда тебе это удастся, предупреди его, что ему стоит хорошенько подумать, если он хочет удрать из страны, прихватив кругленькую сумму денег, принадлежащих банку. Я его найду, где бы он ни оказался. И чем больше неприятностей доставит он мне, тем хуже для него.

— Это действительно так? — прошептала потрясенная Селина, вглядываясь в его прищуренные глаза и пытаясь найти там ответ. Он медленно кивнул головой, и что-то похожее на сочувствие смягчило его голос, когда он стал объяснять:

— Поверь мне, дорогая. Он ворует уже много лет, но с тех пор, как Мартин отдалился от дел из-за болезни, у него появилась жадность.

Он прошел к окну, выглянул на улицу, затем бросил нетерпеливый взгляд на часы, и Селина подумала, что ему не терпится отделаться от нее. Но раздумывать над тем, почему это должно обижать ее, она сочла глупым и ненужным, поэтому строго спросила:

— Откуда тебе все это известно?

— Из документов, откуда же еще? — Адам презрительно развел руками, а потом с видом, будто разговаривает с идиоткой, объяснил:

— Когда Мартин обратился ко мне за деньгами в первый раз, наши специалисты проштудировали все документы. Там были небольшие несоответствия — пятьдесят тут, сотня там, — это могло быть отнесено на счет небрежностей в бухгалтерии. А уж, поверь мне, Доминик, конечно, небрежен. — Он еще раз оскорбительно взглянул на часы. — Но с учетом ссуды, полученной от банка, доходы «Кингз Рэнсом» были ниже предполагаемых. И, будучи лицом заинтересованным, я сам просмотрел документы. Пропавшие за последние полгода суммы составляли тысячи. Как я уже сказал, он стал жадным, но недостаточно умным, чтобы скрыть то, что делал. До сих пор я не выносил сор из избы. И ты знаешь, что должна сделать, чтобы это не стало известно всем.

Выйти за него замуж! Он действительно именно это имеет в виду. Селина похолодела, глаза ее закрылись, а когда она открыла их снова, то увидела дьявольские зеленые костры — они горели в его глазах, когда он указательным пальцем приподнял ее подбородок, пытаясь повнимательнее рассмотреть ее лицо.

— Я тебе обещаю, нам будет хорошо. — Адам снова воспользовался сокрушающей силой своего голоса, от волнующего тембра которого у нее так ослабели ноги, что она едва не повисла на нем. Огромным усилием воли ей все же удалось удержаться, а он продолжал:

— Нам вместе будет хорошо, обещаю. Я не буду тебя торопить, я не до такой степени жестокосердный. Я не против, чтобы свадьба была весной, где-нибудь в конце марта, например. У тебя будет время привыкнуть к этой мысли. Я расскажу об этом Мартину, когда буду у него сегодня. — Он отошел, и последнее, что она запомнила, была ее сумка, которую он совал в ее потерявшие чувствительность руки. — Такси ждет. Пока.

Что же мне теперь делать? — Эта мысль носилась в мозгу Селины на всем обратном пути домой. Громко захлопнув за собой дверь, она прошагала по пустым комнатам. Где же, черт возьми, Доминик? Пустые комнаты ответили ей молчанием, и она устало оперлась о стену.

Неподвижно стоя так в тишине кухни, она осознала, что Адам говорил правду.

Ее брат всегда был нечист на руку. В детстве он брал чужие вещи, если знал, что никто этого не заметит. Он, должно быть, не справился с соблазном, когда получил в свое распоряжение деньги компании. Он хорошо зарабатывал, большую часть его бытовых расходов оплачивали родители, но, видимо, он хотел еще больше. Потом еще. Его увлечение молодыми красивыми женщинами было всем хорошо известно. То, что его замечали в обществе какой-нибудь экстравагантной девицы, возвышало его в собственных глазах. Казалось, его совсем не заботит то, что вместо сердец у этих существ были кассовые аппараты.

Совершенно неожиданно она возненавидела Доминика с такой силой, которую даже не подозревала у себя. Это из-за его жадности и тщеславия она находится в такой зависимости от Адама Тюдора. И у нее практически нет возможности вырваться. Или замуж, или под суд, а уж он сделает так, чтобы Доминик сполна ответил за свою алчность.

Если бы не плохое здоровье Мартина, то, пожалуй, Селина бы согласилась, чтобы закон восторжествовал. Так ему и надо, пусть знает, что нельзя безнаказанно воровать и обманывать — истина, которую его любимая мамочка не сумела вбить в его драгоценную, самодовольную голову!

Однако ее любовь к Мартину не позволит ей сделать ничего подобного. Он, пожалуй, не переживет удара, если его сын и наследник окажется за решеткой. Но было кое-что похуже: выйти замуж за Адама или согласиться с тем, что он не только посадит своего единственного братца в тюрьму, но и сделает все, чтобы банк лишил их права выкупа и забрал почти все, ради чего Мартин трудился, не покладая рук, в течение многих лет.

Селина заскрежетала зубами. Во-первых, она не могла предположить, почему ее обычно проницательный дядя обратился за деньгами к своему отвратительному сыну: ведь есть же другие коммерческие банки, боже мой! И насколько ей теперь известно, все эти годы они тесно общались, но он не почувствовал ту обиду, что заставила его незаконного сына зайти так далеко в желании отомстить.

Вдруг ей пришла в голову совсем ужасная мысль. Этот монстр сказал ей, что навестит Мартина еще раз сегодня вечером, чтобы сообщить ему о предстоящей свадьбе!

И она представила, как он будет злорадствовать, сообщая ему о том, что его любимая приемная дочь используется в грязной игре мести и принуждения. Сознание же того, что Мартин не в состоянии что-либо сделать, чтобы уберечь счастье приемной дочери, вырвать ее из когтей своего ненавистного сына, крайне огорчит его. Ведь для того, чтобы освободить ее, он будет вынужден принести в жертву Доминика и все, ради чего он всю жизнь работал. Он окажется в безвыходной ситуации.

Она должна первой приехать к нему!

Решившись, она быстро заперла дверь и сбежала вниз, к машине. Адам приказал ей найти брата — да пусть он лопнет, и Доминик тоже! Она должна увидеть Мартина и как-то смягчить удар. Как — она не знала. Но она что-нибудь придумает.

— Ну, нашла ты его? — спросила Ванесса, и Селина покачала головой.

— В городе его нет, и по внешнему виду квартиры можно предположить, что он заходил туда только для того, чтобы прослушать записи автоответчика. — Селина промолчала о том, что не удосужилась поискать его где-нибудь еще, а все утро провела в объятиях ненавистного Адама Тюдора, и что вернулась в квартиру, когда тот выпроводил ее из своего дома.

Ванесса выругалась, и так грязно, что брови Селины взметнулись вверх. Она подумала, что тетя последнее время находится в состоянии ужасного стресса. Это было заметно по тому, как она доставала из шкафа пальто, в котором обычно навещала своего мужа. Знает ли она, в какую лужу сел ее драгоценный сынок? — задумалась Селина. Знала ли она о его подлогах, или видела и бездействовала, будучи не в состоянии в чем-либо отказать своему обожаемому дитятке, даже если тот воровал деньги?

Нет, это невозможно. Ее уверенность в абсолютной честности тетки укрепилась, когда Ванесса схватила свою сумку и потребовала резким тоном:

— Дай мне ключи от твоей машины. Я поеду к нему. Я знаю, где у него лежит записная книжка, я обзвоню всех, пока не найду его. — Переминаясь с ноги на ногу, она нетерпеливо щелкала пальцами, пока Селина искала в сумке ключи. — Бедный мальчик, видимо, заболел, да так сильно, что не может позвонить. По-иному никак нельзя объяснить его исчезновение и то, что он сразу не позвонил мне, чтобы узнать, как чувствует себя отец. — Она взяла протянутые ей ключи и пулей вылетела из комнаты, а Селина только удрученно покачала головой и вздохнула.

Доминик, наверное, затаился и боится высунуть нос в страхе, что Адам Тюдор заставит его отвечать за растраты, мошенничество или еще что-то. Его отказ не исчезать и встретиться со своим сводным братом, когда Селина буквально умоляла его об этом, теперь был очень хорошо понятен.

Какой удар будет для бедной матери, когда она узнает правду.

Но сейчас ее меньше всего волновал Доминик. Она сняла пальто, перекинула его через руку и подумала, что совсем даже неплохо, что у нее дрожат руки. Это нервное, состояние полуиспуга и полувосторга, будто она собирается прыгнуть с обрыва, поможет ей в разговоре с Мартином.

Ее бедный обманутый дядюшка подумает, что ее дрожь объясняется нервами и волнением. Но лучше быть обманутым, чем мертвым. Он будет потрясен, если узнает, что его любимая племянница является объектом подлого шантажа, это в его сегодняшнем состоянии может просто убить его! Она не собирается равнодушно наблюдать, как это случится.

Селина глубоко вздохнула. Теперь за дело. Но сначала она задержалась, чтобы заглянуть в зеркало маленького туалетного столика. С помощью косметики ей удалось скрыть бледность. Золотистые тени над глазами сделали их сверкающими, подобно топазу, густо накрашенные ресницы добавили им оттенок томной мечтательности, а красная помада придала губам блеск, подчеркивая их утонченную форму. Цвет помады сочетался с цветом платья из тонкой шерсти, которое так чудесно облегало ее фигуру, что было в этом даже что-то греховное.

Проведя дрожащими руками по волосам так, чтобы еще больше растрепать непослушную копну золотистых прядей, она вышла из комнаты на своих высоченных каблуках и прошла через тихий коридор в комнату Мартина.

— Ой, ты сегодня гораздо лучше выглядишь! — с восторгом воскликнула Селина и, бросив на спинку стула свое пальто, поспешила к кровати, чтобы ласково поцеловать дядю в щеку.

Какое это было облегчение! Его лицо уже не было таким серым, исчезло с него и выражение тревоги. Он выглядел почти таким, как всегда, и это была награда, на которую она даже не смела надеяться. Мартин улыбнулся ей.

— Я здоров, как никогда раньше. Пододвинь стул, девочка, и расскажи мне, кто тот счастливчик. Ты же не для меня выглядишь такой красоткой!

Она послушно пододвинула кресло вплотную к кровати, чтобы держать его за руку. Итак, ее план начал работать: легкий беспричинный румянец, который разливался по ее щекам, только поможет придать правдоподобие ее лжи.

— Ну, я не знаю, — она остановилась, вдруг почувствовав неуверенность, начала было кусать нижнюю губу, но вовремя спохватилась, испугавшись, что старательно наложенная помада окажется на зубах. К приезду Адама Тюдора она выглядела бы далеко не самым лучшим образом. — Я не знаю, как ты к этому отнесешься, — смело двинулась она вперед, сжигая мосты, — но пока ты был болен, я очень часто видела твоего сына — Адама, я имею в виду. — Она метнула на него неуверенный взгляд из-под густо накрашенных ресниц, и, встретив его напряженный взгляд, снова отвела глаза, сплетая на коленях руки.

Если бы ей только удалось убедить его, что она по уши влюбилась в этого негодяя, то тогда он бы согласился с ее замужеством. Для его же спокойствия она обязана его убедить в этом, ибо только во имя чести и достоинства она никогда не согласилась бы подчиниться принуждению. Мартин это прекрасно знает. Поэтому она сказала взволнованно:

— Даже не знаю, как это случилось, но мы полюбили друг друга. Сумасшедшие, правда? — Она попробовала засмеяться, но смех не получился. — Он мне сделал предложение.

— И ты согласилась, — его слова звучали спокойно и совсем не как вопрос.

Она осмелилась еще раз взглянуть на него и почувствовала, как у нее перехватило дыхание. Он улыбался. Более того, он выглядел довольным! Она смотрела на него широко открытыми глазами. Все ее предположения были опрокинуты. Теперь она уже ничего не понимала.

Поскольку момент явно не подходил для того, чтобы чего-то допытываться, она молча кивнула, не в состоянии говорить, и услышала, как он сказал:

— Существование Адама было хорошо охраняемой тайной — из уважения к твоей тете, ты понимаешь, — и я рад, что вы двое, наконец, встретились. Он чудесный человек, и я знал, что, если вы когда-нибудь встретитесь, то великолепно поладите. Он сухо засмеялся. — Я не надеялся, что все произойдет так великолепно.

— Ты не против? — спросила она, затаив дыхание и чувствуя облегчение, а он похлопал ее по руке и тепло заверил:

— Я — в восторге. — И потом более серьезным тоном:

— Ты уже сообщила эту новость тете? — И получив отрицательный ответ добавил:

— Думаю, что лучше это сделать мне. Она, понятно, более чувствительно реагирует, когда дело касается Адама. А ты можешь попросить Адама рассказать тебе о его матери. Лучше него это не сделает никто.

«Ха!» — Селина фыркнула про себя. Она уже видела этого зазнайку, смакующего разговор о таком тонком предмете. Она прямо видела, как он доверительно рассказывает ей, что его неразборчивая мамочка решила заманить в свои сети молодого человека гораздо моложе ее, только-только перешагнувшего юношеский возраст, с помощью способа, старого, как мир, о том, как она прицепилась к нему, поскольку он ей казался бездонным банковским счетом до конца ее жизни.

Внешне, однако, Селина приятно улыбалась, опустив веки, чтобы скрыть победный блеск своих продолговатых янтарных глаз. Она успешно разбила дьявольские планы Адама и не дала ему возможность удовлетворить свое подлое желание мстить и повелевать, обманув Мартина рассказом о скоропалительном романе, о любви, расцветшей с первого взгляда. Он уже не сможет войти сюда и злорадно рассказать о том, как шантажом заставляет ее выйти за него замуж без любви, ввергая пожилого человека в водоворот паники и депрессии.

Она понимала, что у Мартина на первом месте находится забота о ее счастье, но не могла до конца понять, почему он называл Адама «чудесным человеком», а времени спросить у нее уже не было, потому что она слышала, как этот негодяй разговаривает с одной из сестер, и ей нужно было как следует собраться, чтобы убедительно сыграть следующую сцену…

Как только он вошел в палату, она со сладкой улыбкой забормотала:

— Милый, я уже думала, что ты никогда не придешь! Прости меня, я знаю, что мы собирались вместе сообщить эту новость, но я так счастлива, что просто не вытерпела ожидания. — Селина вскочила, подбежала к нему и, встав на цыпочки, поцеловала его в жаждавшие утешения губы, а потом, взяв под руку и вцепившись в лацкан его дорогого темно-серого пальто, захлопала ресницами и пролепетала:

— Я во всем призналась — в том, что мы только раз взглянули друг на друга и сразу влюбились.

Интересно, не слишком ли я перестаралась? — спрашивала она себя с тревогой, в то время как блестящие глаза Адама всматривались в нее. Нет, видимо, нет, с облегчением подумала она, когда Адам погладил ее руку, потом отпустил ее и прошел к кровати отца, ласково положил руку на его плечо и с искренностью, которая наверняка была наигранной, сказал:

— Как я рад, что тебе лучше. Я звонил твоему врачу, и он сказал, что дела идут на поправку — так что давай! — Затем он обернулся к Селине с улыбкой голодного тигра и продолжал разговор с Мартином:

— Так значит, ты все знаешь о наших свадебных планах? Мы назначили свадьбу на конец марта, к тому времени ты уже совсем окрепнешь и сможешь сполна повеселиться на празднике. А у Селины будет достаточно времени, чтобы купить платье, которое достойно ее красоты.

Жалкий лгун! — подумала она. Его улыбка, голос и медленный, пожирающий ее тело взгляд усиливали ее волнение. Он продолжил плести паутину лжи, начатую ею, с самоуверенностью бывалого мошенника, играя свою роль так, как будто он сам ее написал. Селина предполагала, что он будет что-то бормотать, выказывая неудовольствие тем, что она поменялась с ним ролями, лишив его возможности позлорадствовать над беспомощностью больного человека.

Она ответила улыбкой, выражавшей внутреннее удовлетворение от того, что на этот раз она его переиграла, но ей стоило большого труда удержать эту улыбку, когда он заключил ее в свои объятия.

Мартин продолжал что-то говорить о приготовлениях к свадьбе, о том, как он рад за них. И первый раз, возможно, она не обращала на его слова никакого внимания, потому что одна рука Адама поглаживала ее мягкие выпуклости пониже спины, а другая заняла опасную позицию под грудью. С ней творилось что-то невообразимое…

Этот негодяй явно играл на публику — совершенно очевидно, — но она была не в состоянии что-либо предпринять, так как это вызвало бы у Мартина подозрение. Но молча сносить все это она не собиралась, поэтому, изобразив глупую улыбку, она раздумывала, заметит ли Мартин, если она со всей силой наступит Адаму на ногу острой шпилькой. Вдруг она услышала его волнующий хрипловатый голос:

— Да, на церемонию Селина, конечно, поедет из Холла, но мы решили, что она переедет ко мне дня за два до свадьбы. Теперь, когда мы нашли друг друга, нам невыносимо расставаться даже на несколько минут. Не так ли, любимая?

Что, черт возьми, она могла ему ответить? Незаметно для Мартина Адам с хитрой улыбкой на чувственных губах нежно поглаживал ее ягодицы, и она ничуть не сомневалась, что он прекрасно осознавал, что в этот момент происходит с ней. Мартин уже улыбался, потом, неопределенно пожав плечами, сказал:

— Понимаю. Почему нет? Кроме того, — он покачал головой с наигранным отчаянием, — я вас обоих слишком хорошо знаю, и вы все равно поступите так, как вам захочется.

Первый раз в жизни Селине захотелось ударить своего дорогого дядюшку. Почему бы ему не быть более старомодным, хоть немного возмутиться? Она не могла заорать на Адама, чтобы он убрал свои грязные руки, и таким образом дать ему понять, что она не намерена спать с ним до свадьбы — а, может, и после нее тоже. Но ведь это свело бы на нет все ее усилия.

Поэтому Селина не сказала ни слова, когда Адам помогал ей надеть пальто, позволяя своим опытным рукам двусмысленно скользнуть по ее телу. Она только надеялась, что Мартин примет ее гневный румянец за проявление девичьей скромности. Она прикусила язык до той поры, когда сможет сказать этому ловеласу все, что она думает о его отвратительных поползновениях!




6


— Мы заедем в Лоуер Холл, чтобы захватить твои вещи.

Адам открыл дверцу машины, и Селина наконец остановилась. С тех пор как они вышли из больницы, ей приходилось бежать, чтобы поспеть за Адамом. А бежать на самых высоких каблуках, какие только у нее были, занятие не из простых, поэтому она не могла отомстить ему за то, что он сказал Мартину, будто до свадьбы они будут жить вместе.

— Ты можешь оставить меня там, — сказала она, стараясь отдышаться. — Мою машину взяла Ванесса, а заказывать такси я не буду. Я не желаю переезжать к тебе. И если ты хотел пошутить, сказав Мартину о нашем «решении», то мне было не смешно.

Опускались сумерки, зимний день заканчивался, и в свете огней автомобильной стоянки его лицо выглядело угрожающим. Адам угрюмо произнес:

— Я не шутил.

Затем захлопнул дверцу машины и пошел вокруг нее. По телу Селины пробежала легкая дрожь, но она твердо решила, что он не может заставить ее переехать к нему, по крайней мере до замужества, в которое он толкал ее с маниакальным упорством.

Если вообще эта свадьба состоится. За два месяца может случиться многое. Если она сделает вид, что смирилась с этой идеей, то он уверует, что она в его власти, а она получит некоторую свободу действий, которая ей так нужна. Нужно время, чтобы вырваться из его когтей и разрушить его планы. Сейчас она еще не знала, как это ей удастся сделать, но надеялась что-нибудь придумать.

И все же притвориться, что согласна выйти за него замуж — это одно, а жить с ним под одной крышей — это совсем другое. Поэтому, как только он сел в машину рядом с ней, она упрямо заявила:

— Ты не можешь заставить меня переехать к тебе.

— Согласен.

Он даже не удосужился взглянуть на нее, сосредоточенно выводя свой «мерседес» со стоянки. И только когда они выезжали из города в направлении Лоуер Холла, когда она уже поздравляла себя с легкой победой в этом раунде, он соизволил произвести нокаутирующий удар:

— Я не могу заставить тебя переехать, но если ты останешься в Холле, не покажется ли это странным Мартину? После того убедительного шоу, которое ты устроила в больнице, — миленько краснела, обворожительно улыбалась, — после того как я сообщил ему, что до свадьбы мы будем жить вместе, не подумает ли он, что что-то случилось, если они этого не делают.

Миленько краснела, обворожительно улыбалась! Неужели он не в состоянии заметить вспышку гнева, яростный оскал. По его словам, она чуть ли не дурочка! Ну, что же, посмотрим. Лицо ее гневно горело, а мозг лихорадочно искал выхода из того угла, в который он ее загнал, но его нежный голос перебил ее мысли:

— Я не понимаю, почему ты вдруг решила, что наша женитьба — это блаженство и звон колоколов, хотя я не буду этого отрицать. Мне понравилось, как ты набросилась на меня. И я не мог оторваться от тебя. Можешь ли ты после этого обвинять меня в спешке, когда встал вопрос о нашей совместной жизни. Впереди у нас великолепное будущее, пусть даже практически без сна. Так что не ломайся, дорогая!

— Не ломайся? — закричала она, но резко замолчала.

Она попалась в собственную ловушку! И ему не надо притворяться, что он не понимает, зачем она разыграла этот спектакль. Он должен знать, что она сделала это только потому, чтобы он не смог похваляться перед Мартином успехами своего шантажа.

— Ладно, я признаю, что это слово слишком грубое для тебя, дорогая, — насмешливо утешал он разъяренную Селину. — Поэтому давай забудем об этом коротком приступе девичьей скромности, а? Этого не было.

— Самодовольный, коварный и бессовестный интриган! — пробормотала Селина, уткнувшись в воротник пальто и подняв плечи. Она зажмурила глаза и задумалась.

Он считает, что будет трудно объяснить Мартину причину, почему она осталась в Холле вместо того, чтобы переехать к его ненавистному старшему сыну, особенно после того, как этот лживый пес сообщил ему, что они не могут жить друг без друга и минуты. Она не отрицала этого, потому что было уже поздно. А ее поведение и тон доказывали, что она пьяна от любви, что ей не терпится сменить свою девичью фамилию на фамилию Тюдор, уж так влюбилась в него — будто в последний раз.

— Не трать на сборы весь вечер, ты всегда сможешь потом еще раз приехать, — вполне серьезно посоветовал Адам, и Селина неохотно открыла глаза, понимая, что выбора у нее нет, пока Мартин пребывает в счастливом неведении относительно ее замыслов.

Они остановились на покрытой гравием дорожке перед воротами, фары «мерседеса» осветили ее «вольво», стоявший у дома. Она, вдруг почувствовав себя абсолютно без сил, тихо произнесла:

— Моя машина? — Но голова ее была занята другим: как Ванесса воспримет новость, что Селина съезжается с ненавистным Адамом Тюдором, которого она с Домиником так опасается и который был семейной тайной за семью печатями.

— Забудь. Мы заберем ее в другой раз. Сейчас мне хочется как можно скорее добраться домой. Я голоден. Даже если ты не голодна, мы оба знаем, как легко я могу возбудить твой аппетит.

Что он имеет в виду? Лучше не спрашивать, решила Селина, выбираясь из машины и, когда он вместе с ней молча направился к дому, сказала:

— Зачем тебе заходить? Подожди меня в машине.

Но он продолжал идти рядом с ней, предупредительно держа ее под локоть, и голос его, когда он наклонил к ней голову, звучал тихо и многозначительно:

— Возможно, ты передумаешь и попытаешься не пустить меня в дом, а мне не хочется, чтобы тебе пришлось расплачиваться за такой неосмотрительный поступок. И не забывай, у меня есть документы на этот дом, так что Лоуер Холл почти мой.

Сделав это «деликатное» предупреждение, он закрыл за ними огромную дубовую дверь, нежно шлепнул ее чуть пониже спины и подошел к камину.

— Я подожду тебя здесь. Если ты не появишься через пять минут, я поднимусь за тобой. В больнице у Мартина ты возбудила мой аппетит.

Негодяй! Как будто он не знал, что это был спектакль. Он разжигал в ней желание отомстить. Ну, ничего, как только они окажутся у него в доме, она разберется с ним раз и навсегда.

Селина двигалась быстро, но без суеты. Ванессы или Мэг, похоже, здесь нет, и ей не хотелось, чтобы они появились. Ее охватило незнакомое ей чувство трусости, она знала, как отреагирует тетя, узнав о ее переезде к Адаму. Она не была уверена, что та сможет выдержать еще одно потрясение после того, что уже пережила.

Селина торопливо побросала в сумку вещи, которые ей потребуются ночью, смену дневной одежды и, запыхавшись, спустилась вниз.

Адам сидел на том же месте, повернувшись спиной к камину, он принял от нее матерчатую сумку и пошел к выходу. Глаза его в этот момент сияли, как она считала, от злобного торжества.

Когда Селина дрожащими пальцами застегивала ремень безопасности, она заметила, что ее «Вольво» исчез, и сердце у нее замерло. Ванесса! Выходя, она должна была обязательно пройти мимо презренного незаконнорожденного сына своего мужа и… Думать об этом было невыносимо, но необходимо.

Селина нервно облизнула сухие губы, у нее перехватило дыхание, ее голос был почти не различим на фоне ровно рокочущего мотора:

— Ты видел, как ушла тетя?

— Конечно. — Его переполняло самодовольство. — Мы хорошо поговорили, недолго, но интересно.

Казалось, он не намерен продолжать разговор на эту тему, возможно, потому что полностью сосредоточился на дороге. Она его убьет, если он, решив отомстить, рассказал Ванессе о своем шантаже и всем остальном! Ванесса передаст весь разговор Мартину, и тем выпустит джина из бутылки!

— О чем же? — спросила она хмуро, прямо-таки готовая нанести ему телесное повреждение, если он подтвердит ее подозрение. Но он ответил:

— Она сказала мне, где найти Доминика.

— Что?.. — Селина не могла поверить. Резко повернув голову, она увидела его легкую улыбку, которая смягчала его жесткий профиль, и поняла, что он говорит правду.

— Любезно с ее стороны, правда? А ты знала, где он? — Вопрос этот прозвучал резче.

Селина отрицательно покачала головой. Ее жизнь стала походить на жизнь Алисы в стране чудес: она уже не могла отличить, где реальность, а где Зазеркалье. Заплетающимся языком Селина проговорила:

— Нет. Откуда я могла знать? Ванесса тоже не знала. Она взяла мою машину, чтобы поехать к нему домой. Она знает, где лежит его записная книжка, и собиралась обзвонить всех его знакомых…

Ее невнятный голос, видимо, удовлетворил его, потому что он положил руку на ее бедро чуть выше колена, неторопливо сжал, прежде чем снова взяться за руль, и тихим волнующим голосом сказал:

— Значит, с розыском ей повезло. Он обретается где-то в Батерси у профессиональной модели Рокси Л’Амур. — И, в ответ на сдавленный смех Селины, добавил:

— Невероятно, правда? А на самом деле ее, скорее всего, зовут Дорис Пибоди.

Селина сжала губы. Ее нисколько не интересовало имя последней пассии Доминика! Но ей было интересно узнать, каким образом ему удалось получить эту информацию. Добровольно Ванесса не сказала бы ему даже, который час.

— Так что ты сделал, чтобы узнать это? — сухо спросила она. — Выкрутил ей руки? Заставил силой? Почему же Ванесса не выставила тебя из дома?

— Это не в моих правилах, дорогая. — От его бархатного с хрипотцой голоса по спине у нее побежали мурашки, и, придя в раздражение от того, что он по-прежнему волновал ее, она решила сразить его наповал:

— Ты предпочитаешь шантаж, не так ли?

— Осторожнее в выражениях, дорогая. — Но чувствовалось, что ее слова не рассердили его, скорее позабавили, как будто вся эта история была для него чем-то вроде шутки — так, приятное развлечение. Когда Адам продолжил, в голосе его слышалось равнодушное презрение:

— Скажем так: я убедил ее, что отказывать в моей просьбе нельзя, и она сообщила мне все что нужно.

Можно было только гадать, что он имеет в виду, подумала про себя Селина. И снова закрыла глаза. Она вдруг почувствовала необыкновенную усталость — сказывалось напряжение последних дней. Она была не в состоянии продолжать этот ближний бой: он выматывал ее, путал мысли.

Когда они приехали в его загородный дом, Селина все еще чувствовала себя сбитой с толку, готовой заплакать. А ведь для того, чтобы держать его на расстоянии, ей понадобится много энергии, вся ее сообразительность. И когда ей так необходимы были сила и решительность, они-то ее и оставили.

— Ты, должно быть, смертельно устала сегодня, лапочка?

Вероятно, свет наружных фар помог ему заметить то огорчение, которое Селина старательно прятала под маской равнодушия. Его участие чуть не заставили ее почти поверить в то, что его действительно волновало ее состояние. Но она отбросила эту глупую мысль и отказалась от его поддержки, когда он обнял ее за талию: в голосе ее вновь зазвучали воинственные нотки, спина выпрямилась, и она уверенной походкой прошла в комнату, где уже была ранее.

— Давай выясним одну вещь, — заявила она, поворачиваясь на высоченных каблуках к нему лицом. — Возможно, тебе удалось добиться того, что я не могу теперь оставаться в Лоуер Холле, но я не собираюсь оставаться и здесь. Мне нужно только кое-что сказать тебе, а потом ты отвезешь меня в городскую квартиру Мартина, или я вызову такси.

— В мою городскую квартиру, — напомнил он, и взгляд его стал жестче — Ты забыла, что Мартин уже не является ее законным владельцем?

— Тогда в гостиницу! — быстро нашлась Селина, все в ней говорило о том, как сильно она его ненавидит — Или ты и на этот раз прибегнешь к шантажу, чтобы задержать меня здесь?

По дьявольскому блеску в его хитрых глазах она поняла, что совершила ошибку. Преподнесла ему на тарелочке идею, что надо делать. Не проболтайся она, может, он и не додумался бы до этого сам!

Как же она презирала себя сейчас, — уголки ее рта опустились, глаза закрылись, чтобы не видеть этот мир, который неожиданно так исказился, и в котором она уже не была хозяйкой своей судьбы.

Когда его губы страстно прижались к ее губам, и она с позорной неотвратимостью покорилась им — не отталкивала его, более того, ей даже в голову не приходила такая разумная мысль, — Селина издала слабый стон. Чуждый ей еще недавно мир вдруг отступил, и вокруг не осталось ничего, кроме захватывающих и дразнящих прикосновений его теплых и ласковых губ.

Ощущения были настолько волнующими, что ноги ее ослабли и были не в состоянии удерживать тело, поэтому медленно и с плавной грацией она обвила его шею руками. Потом его руки обняли ее, все сильнее притягивая размягченное тело к своему, возбужденному и твердому, а язык ласкал ее приоткрытые губы, дразня уголки рта, пока она не раскрыла его шире, почти рыдая и прося его войти во влажные медово-сладкие глубины.

Когда же его язык оказался там, мир для нее разлетелся вдребезги, превратившись в яркий калейдоскоп чувственных ощущений, пробегавших сладострастным огнем по ее телу и обжигая кончики нервных окончаний. У нее закружилась голова, казалось, она плавится. Какой-то неведомый и сильный голод заставлял ее теснее прижиматься к его телу, тереться бедрами о его возбужденную твердь, вести сладострастную дуэль с его языком.

И вдруг темнота — он оттолкнул ее, произнеся короткое ругательство, оторвал обвивавшие его шею руки, и отставил ее на расстояние вытянутых рук.

Ее затуманенные золотистые глаза вопрошающе всмотрелись в сверкающий блеск его сощуренных глаз и увидели в них презрение, от которого у нее в жилах застыла кровь. Потом она перевела непонимающий взгляд на напряженно сжатые губы, которые только что так страстно целовали ее.

Она в недоумении отступила назад, попыталась собраться с мыслями, но ничего не понимала. Ее тело было подобно минному полю, таившему столько невысвобожденных желаний. Откуда-то издалека она услышала его спокойный голос:

— Я провожу тебя в твою комнату. Если тебе приходится делить со мной кров, это совсем не значит, что ты должна делить со мною и постель. — Он подхватил ее дорожную сумку и направился к двери, жестом показав, чтобы она следовала за ним. — Может, хочешь освежиться, пока я буду готовить ужин?

Безумие! Полное безумие, Зазеркалье. Селина в замешательстве шла за ним. Наконец он открыл дверь в комнату, которая, видимо, была предназначена для гостей, и начал что-то объяснять, но она словно оглохла, и после его ухода продолжала стоять, тупо уставившись в пространство.

В ее теле еще бушевали желания, которые он так легко разбудил, поэтому она стиснула зубы, стараясь подавить их. Адам то целовал ее так, будто не мог ею насытиться, то вдруг оттолкнул, оскорбительно бросив, что ей не обязательно делить с ним постель, глядя на нее при этом так, словно она была недостойна даже презрения. Почему?..

Наконец Селина, желая вывести себя из состояния сексуального возбуждения, оставила попытки разобраться в том, что произошло, и начала нервно ходить по комнате.

Так, наверное, выглядит комната в первоклассном отеле — красивая, но бездушная, обставленная лучшей современной мебелью. Шторы и ковер не бросаются в глаза своей роскошью, но, по всей вероятности, сказочно дорогие. Ванная от пола до потолка покрыта дымчатыми зеркалами, все предметы в ней сделаны из темно-бордового фарфора, а на белом мраморном полу стоят пышные зеленые папоротники в белых китайских вазах.

Селина вернулась в спальню, сбросила свои красные туфли, повесила пальто в длинный на всю стену шифоньер и расстегнула молнию на платье. Вещи она собирала в спешке, не раздумывая. Она вытащила из сумки короткую облегающую прямую юбку черного цвета, зеленоватую шелковую блузку и ночную рубашку довольно легкомысленного фасона.

Мартин оценил, как шикарно она была одета, тем самым как бы подтвердил свое заблуждение насчет их глубокой и страстной любви с Адамом. Вряд ли она еще раз появится перед ним в том пикантном красном платье. В то же время черная юбка и почти прозрачная шелковая блузка выглядели не менее соблазнительными.

Селина отказалась от дальнейших размышлений на эту тему и перешла в ванную, чтобы принять душ. Только под его жалящими горячими струями ее голова окончательно прояснилась. Она поняла, что происходит, и ее тело похолодело, несмотря на горячую воду.

Вскоре она вышла из душа, завернувшись в одну из огромных бордовых банных простыней.

Она поняла, что план его мести был более изобретательный и отвратительный, чем она подозревала, и от этой мысли ее пронзила острая боль. Одной из причин, почему он так упорно принуждал ее выйти за него замуж, было якобы явное и сильнее взаимное влечение — не желаемое, но неудержимое с ее стороны.

Теперь она знала, что это просто ложь.

Усиленно пытаясь высушить волосы, Селина решила проанализировать неприятные для нее факты. Их сексуальное уравнение не составляется. Дважды он отталкивал ее в момент, когда она абсолютно теряла над собой контроль. Дважды.

Без сомнения, Адам достаточно опытен, чтобы понять: она находила его физически привлекательным, даже неотразимым, и это вытесняло ее недоверие и неприязнь к его личности. Он же к ней оставался холоден. Он мог легко довести ее до состояния полной и добровольной капитуляции, а достигнув цели, тут же оттолкнуть. А менее часа назад он был даже не в состоянии скрыть своего презрения к ней.

Адам все время притворялся, что испытывает физическое желание, вероятно, получая мстительное удовольствие от ее возбуждения и замышляя истинно садистскую месть.

Он был холоден, расчетлив и жесток. Но странно, признание этого неопровержимого факта вызвало у нее желание лишь заплакать. Объяснила она это тем, что окончательно потеряла то, что всегда очень ценила, а именно, самоуважение. Селина равнодушно бросила смятую банную простыню тут же на полу. Пусть он за ней убирает, если его это волнует. Она не просила, чтобы ее привозили сюда. Услышав, как он костяшками пальцев стучится в дверь ее спальни, она оцепенела и затаила дыхание.

Ведь он же не будет ждать вечно, говорил ей внутренний голос. Он войдет, увидит ее обнаженной и решит, что она молит его о близости с ней. Селина схватила махровый халат, висевший на двери, и быстро засунула руки в его рукава, которые были для нее слишком длинны. Запахивая полы, она так туго затянула пояс, что, казалось, чуть не разрезала себя пополам.

Селина оказалась у двери в тот момент, когда начала поворачиваться фарфоровая ручка, открыла ее сама и сразу же отвернулась, поскольку не чувствовала себя достаточно сильной, чтобы встретиться с ним взглядом, тем более, что ее еще мучило открывшееся ей коварство и жестокость его планов.

Хочет ли она переспать с ним, язвительно спросила она себя? Но ее предательское тело уже ответило: да!

— Ужин готов. Надеюсь, ты любишь макароны, я, пожалуй, не сумел бы приготовить чего-либо другого.

Его хрипловатый и волнующий голос обволакивал, и Селина презирала себя за инстинктивные ответные импульсы: она не смогла заставить себя ненавидеть его!

Продолжая стоять к нему спиной, она отрицательно покачала головой и ответила тихим и мрачным голосом:

— Я ничего не хочу! Я иду спать. Спокойной ночи.

— Ты пойдешь и поешь, даже если мне придется заталкивать в тебя еду насильно, — пригрозил Адам с оттенком нетерпения. А потом, остановившись прямо напротив нее, сказал более спокойным тоном:

— Тебе ведь сегодня было некогда подумать о еде. — Непроницаемые глаза Адама оглядели Селину, заметили ее воинственный вид, и его как всегда неискренняя улыбка изогнула жесткие линии красивых губ. — Зачем превращать простой ужин для двоих в войну?

Действительно, зачем? Селина отвела от него свой колкий взгляд и отвернулась. Ей нужно быть очень сильной, чтобы воевать на его территории. А она всегда была сильная — это несомненно. Селина уже начинала примиряться с тем, что открылось сегодня вечером, скоро она научится противостоять ему, а потом, может, и заставит его самого подчиниться ей. И когда это случится, она станет сильной, как никогда!

Гордо вскинув голову, Селина холодно посмотрела в его глаза и проговорила лишенным всяческих эмоций голосом:

— Прости, что я буду сидеть за столом такой растрепанной…

Адам только обезоруживающе усмехнулся.

— Растрепанной, может быть. — Его нахальный взгляд скользнул по непричесанной золотисто-каштановой копне непослушных волос, которую она только просушила, но не попыталась даже уложить. — Кроме того, меня никогда не возбуждал вид махрового халата, закрывающего фигуру с ног до головы. Так что ты — в полной безопасности.

Селина поклялась, что именно так оно и будет, и пошла вслед за ним по лестнице, осторожно приподнимая полы огромного халата, чтобы не запутаться в них. Еще вчера, когда она думала, что его ухаживания искренни, а желание неудержимо, ее скрытая доселе сексуальность делала невозможным сопротивление ему. А сейчас, зная, что он не испытывает к ней никаких чувств, а чары свои использует в каких-то корыстных целях, она была готова к противодействию. И ее врожденное чувство собственного достоинства не позволяло ей поступить иначе.

Низкий стол и два кресла стояли наискосок от камина, демонстрируя результат его стараний — красное вино, бокалы, приборы, тарелки. Он поднял крышку одного из блюд, и ее ноздри вздрогнули от ароматного запаха, а желудок напомнил, что она действительно очень голодна. Она ведь совершенно забыла о еде в суматохе прошедшего дня.

Густой томатный соус, который он приготовил для макарон, был превосходен, в нем были перемешаны сочные куски овощей, грибов, лука, приправленные чесноком и специями как раз так, как она любила. Вино тоже хорошее, подумала Селина, принимая вторую порцию еды и очередной бокал вина.

Адам снял официальный костюм и переоделся в серые вельветовые брюки, так плотно облегавшие его узкие бедра и мускулистые ноги, что это не могло не волновать ее. А выбранный им черный пуловер настолько идеально подчеркивал его широкие плечи, что каждый раз, как Селина бросала на Адама взгляд, у нее в груди что-то обрывалось.

Поэтому она не поднимала глаз. Уставившись в тарелку, она только коротко отвечала на его попытки начать разговор, озабоченная тем, как будет выпутываться из тех обстоятельств, в которых оказалась. Когда она нашла удовлетворявший ее выход, то доела макароны, положила вилку и сказала, не глядя на него:

— Я, так и быть, выйду за тебя замуж, если так нужно ради Мартина. Но приложу все усилия, чтобы найти иной выход. — Она отвела свой холодный вызывающий взгляд, заметив, как сжались его губы и приподнялись брови.

Он грубо ответил:

— Выхода ты не найдешь, не трать попусту время!

То, что он сказал, звучало достаточно категорично. Селина сцепила пальцы, ей было холодно, несмотря на горевший камин и плотный махровый халат. Адам еще раз подтвердил то, что она всегда знала. Выхода не было, кроме одного, которым она не могла воспользоваться.

Селина поняла, что вела себя глупо, и в уголках ее рта непроизвольно возникла насмешка — насмешка над самой собой. Она пообещала себе, что победит его в этой игре, не представляя, однако, как это сделает. Она обманывала себя, но, чего греха таить, получала удовольствие от того, что он, казалось, восхищался ее вызовом. Да, это ей нравилось, черт возьми, несмотря на ее грубость и приступы гнева.

Ее рот стал жестким. Хватит им обоим играть в эти игры! Если она должна выйти за него замуж, то все должно быть выложено начистоту, без утайки.

Селина закутала руки в просторные рукава халата и облокотилась на спинку кресла, изо всех сил стараясь выглядеть спокойной и уверенной в себе. Ее голос все же звучал отрывисто, когда она обратилась к нему:

— Ты действительно все хорошо продумал? Говорят, что месть сладка, однако пройдет пара лет, и для тебя она может обернуться злом. Не очень интересно быть связанным с женщиной, которую сам не хочешь, и которой ты даже не нравишься.

— Кто тебе сказал, что я тебя не хочу? — оборвал он ее резко, и в его голосе опять зазвучали волнующие таинственные нотки. И прежде чем она смогла возразить, сказав, что он дважды доказал, что его желание было наигранным, и что она уже больше не попадется в эту ловушку, Адам продолжил:

— Какое отношение к этому имеет месть?

Как будто он не знал! Их глаза встретились, она заметила, что в глубине его необыкновенных зеленых глаз засветился вопрос, и вдруг почувствовала, как внутри нее рождается сострадание.

У него, конечно, было ужасное детство: чувствовать, что отец его не признает, а с годами узнать, какой интриганкой была его мать. Но, по всей вероятности, он был близок с отцом, чего не подозревала Ванесса. И так же очевидно, что Мартин рассказывал ему о своем доме, семье и не скрывал привязанности к племяннице, оставшейся сиротой.

Наверняка Адам почувствовал себя уязвленным, ненужным, когда узнал, что Мартин взял в дом племянницу, окружил ее любовью и заботой, тогда как его, родного сына, не признавали, скрывали, как будто он был существом второго сорта.

Ее доброе сердце заполнила жалость, и она тихо сказала:

— Быть отверженным нелегко. Ты, должно быть, рос, ненавидя своего отца, особенно когда он дал мне кров и все блага, а тебя не пускал даже на порог. — Селина встретилась с ним взглядом, на глазах у нее блестели слезы, которых она не стеснялась. — Но ведь месть не выход, Адам. Тебе не станет лучше, если ты отберешь у Мартина все, ради чего он работал, а меня свяжешь браком без любви.

— У тебя, несомненно, великолепно работает воображение — надо использовать его с пользой. — К ее удивлению, Адам засмеялся и подошел к буфету, на котором стояло несколько графинов из хрусталя. — К сожалению, ты заблуждаешься, Селина. Бренди?

Горлышко графина звякнуло о бокалы. Селина нахмурилась, но быстро пришла в себя:

— Неужели? Тогда скажи мне, что стоит за твоим отвратительным шантажом?

— Только не месть, могу тебя в этом уверить. — Он поставил один из бокалов перед ней и встал спиной к камину, держа свой бокал в обеих руках. — Давай вместе пройдемся по твоему сценарию и придадим ему логическую стройность. — На его необыкновенно чувственных губах заиграла ироническая улыбка, а глаза твердо смотрели в ее глаза. — Итак, я жажду мести за мое загубленное детство. У меня есть желание и возможность разорить своих отца и сводного брата, которых я недолюбливаю из ревности, правильно? — Он вскинул темную бровь, ожидая ответа, и она нетерпеливо ответила:

— Правильно.

— Итак, пойдем дальше: я разоряю обоих. Конец истории. Зачем же мне обзаводиться дикой кошкой в качестве жены, когда я могу найти милую ручную кошечку?

Он сделал большой глоток из бокала и бросил в ее сторону взгляд, вызывая на ответ. А она размышляла о том, как бы ему сказать, что на это еще один способ унизить ее и отомстить, не говоря уже о том, что ее дико задевает то, что он не испытывает к ней даже физического влечения. Он прервал ход ее мыслей неожиданным вопросом.

— И ты веришь, что отец мог бы прийти ко мне за финансовой помощью и советом, если бы я всю жизнь замышлял месть? Если бы я действительно испытывал сильную обиду за то, что я незаконнорожденный ребенок, ревновал бы его к семье, к его детям, то это было бы заметно. Не забывай, что с детства мы с ним часто и регулярно встречались. Мартин бы заметил эти чувства. Их невозможно спрятать. Он не стал бы обсуждать со мной свои финансовые неприятности. Он не такой уж дурак.

Селина уставилась на Адама, пытаясь осмыслить то, что он сказал. Все было логично. Но в ее глазах все еще сквозило недоумение, и она снова требовательно спросила:

— Зачем же тогда твой шантаж? Я не понимаю. Зачем втягивать в эти игры меня?

— Воспользуйся своим богатым воображением, дорогая. — Он хищно улыбнулся и направился к ней грациозной походкой пантеры.

Селина настолько была запутана и смущена его умными, логичными рассуждениями, что даже не оказала ни малейшего сопротивления, когда он взял ее за руки и поднял с кресла.

Адам опрокинул все ее доводы, все доказательства! Невероятно, он действительно умеющий внушить доверие дьявол. Он держал ее в объятиях, тела их слегка соприкасались, а ее сумасшедшее сердце вновь бешено колотилось. Мучительное соприкосновение их тел вызвало в ней дрожь, побеждая неистовые предупреждения разума.

Селина не могла больше сопротивляться ему, как не может цветок не раскрыться навстречу лучам солнца, и поэтому, когда он коснулся ее губ, они раскрылись, мягкие и податливые, дрожащие от желания, которое только он мог удовлетворить. Она окаменела от разочарования, когда он, с холодным равнодушием коснувшись ее губ, сказал.

— Иди спать, Селина. У тебя был трудный день. Наутро все прояснится.

Она не смогла ответить. Ей было стыдно, что се тело так жаждет его поцелуев. Сокрушительная сила его ласк противоречила тому, что он был к ней совершенно равнодушен. Селина не понимала ни себя, ни его. Не понимала, что же происходит в ее жизни. И что еще хуже, она не думала, что когда-либо сможет понять это…

Когда она послушно шла к двери, то чувствовала, как его глаза буквально жгут ей спину. Все, что сейчас происходит, — нереально, проснувшись утром, она должна обнаружить, что все это было кошмарным сном.




7


Чемодан раскрылся, и все вещи вывалились на крыльцо дома Адама.

— Черт! — раздраженно процедила Селина.

Случившееся не способствовало улучшению настроения, которое за последние десять дней превратилось из плохого в очень плохое. Она не могла сказать, что в ее раздражительности повинен Адам. С тех пор, как она переехала к нему, они виделись редко. Раза три, когда он возвращался до полуночи, они вместе ужинали, каждое утро они вместе завтракали. Во всех случаях Адам вел себя безукоризненно, спрашивал, как она провела день, иногда рассказывал о своем дне, интересовался, звонила ли она Мартину и ни разу не заговорил о замужестве, нависшем над ней свинцовой тучей. Ни разу не попытался дотронуться до нее, поцеловать…

А Селине хотелось как раз этого! Если их совместная жизнь будет проходить в таких прохладных вежливых рамках, то она, пожалуй, будет благодарна ему и за случайно брошенный ласковый взгляд.

Проклиная плохие замки на чемодане, мелкий дождь, накрапывающий с черного вечернего неба, она кинула в сумку ключи и наклонилась, чтобы собрать рассыпавшуюся одежду в чемодан.

Дома ли Адам? Наверное, нет. Его машина, за которой она и припарковала свой «вольво», была здесь, на булыжной площадке перед домом, но это ни о чем не говорит. Когда он уходил куда-нибудь вечером, то обычно брал такси, особенно когда ехал на какой-нибудь званый обед. А сегодня суббота, так что вполне возможно, что он где-нибудь развлекается.

Лучше бы ей привыкнуть жить в неведении относительно того, где он бывает. Ведь Адам не изменит своих привычек даже после того, как она принесет ему себя в жертву, выйдя за него замуж! Наклонившись, чтобы извлечь атласную косынку из вазона с пальмой, Селина почувствовала, как у нее начинает болеть голова. День был чертовски тяжелым.

В течение последних полутора недель Селина была просто завалена работой, часто оставалась допоздна в офисе, и у нее не было времени, чтобы съездить домой за машиной и кое-какими вещами. Она попросила секретаршу, чтобы та купила ей самое необходимое — белье, пару недорогих юбок и блузок, — а потом засела за работу, чтобы побыстрее разделаться с неожиданно нахлынувшим на нее потоком дел, выкраивая время только для того, чтобы каждый день звонить Мартину.

Прошла неделя, как он вернулся в Лоуер Холл. Мартин сообщил ей, что рассказал своим о ее предстоящей свадьбе с Адамом. Ванесса ничего не сказала — ни плохого, ни хорошего.

Зато сегодня она сказала достаточно!.. Селина наконец-то закончила дела, взяла такси и поехала в Лоуер Холл, предвкушая возможность отдохнуть денек от пребывания в доме Адама, но встретила там Ванессу с холодным, будто мраморным, лицом.

— Удивительно, что ты сумела расстаться с женихом, чтобы приехать навестить своего дядю, — начала она разговор. Селина не могла сказать ей, что не испытывает большой радости от того, что живет в доме Адама, с гораздо большим удовольствием она бы вернулась сюда, в свой дом. Но сказать это — значит разоблачить свою ложь об их любви.

Селина покорно последовала за ней в гостиную, где Ванесса холодно сказала:

— Я хочу поговорить с тобой, прежде чем ты встретишься с Мартином.

Однако она молчала в течение нескольких напряженных минут, стоя у камина и держа свои худые руки над огнем. Чувствовалось, как напряжена ее спина под облегающим платьем из тонкой шерсти фиолетового цвета.

— Итак, — наконец спокойно начала Селина, не выдержав дольше напряжения и бледнея, потому что, когда Ванесса повернулась, она ощутила исходящую от нее враждебность.

Да, ее тетя все еще была красивой женщиной. Имея такую форму лица, она будет выглядеть привлекательной в любом возрасте, но сейчас ее черты были искажены неприязнью к Селине, которую она еле сдерживала.

— Я надеюсь, ты понимаешь, на что идешь? Я всегда делала для тебя все, что могла, воспитывала тебя, как родную дочь. А ты отплатила мне ударом в спину!

— Почему? — нежным голосом спросила Селина, вовремя вспомнив, что она должна вести себя, как влюбленная женщина, и поэтому видеть мир как бы сквозь розовые очки. — Я никого не хотела обидеть, ты ведь знаешь, тем более вас с Мартином.

— Не надо разыгрывать передо мной этот сентиментальный спектакль! — нанесла ответный удар Ванесса, недовольно поведя головой. — Ты знаешь, кто этот человек и что он из себя представляет, и все же, ты собралась за него замуж. — Она неуверенными шагами прошла к бару и налила себе бренди.

Селина широко раскрыла глаза. За исключением каких-то особых случаев Ванесса не притрагивалась к алкоголю до обеда — вечером же это могла быть рюмка шерри или бокал вина во время еды.

— Мы любим друг друга, — Селина была вынуждена защищаться этой ложью. Мартин не должен узнать правды! Но эта постыдная ложь застряла у нее в горле, и она произнесла ее сдавленным голосом, а Ванесса саркастически засмеялась.

— Любовь? Да он не знает, что это слово значит!

Признав в душе, что тетя абсолютно права, Селина почувствовала необъяснимую душевную боль. Адам ведь и сам признавал это. По крайней мере в этом он был с ней честен.

Ванесса сделала большой глоток бренди и бросила на Селину обвиняющий взгляд, как будто та была виновата в ее несвоевременном употреблении алкоголя. Ее речь стала менее внятной: на нее подействовало выпитое.

— Этот дьявол красив, я согласна. Но, ради бога, Селина, если ты его хочешь, переспи с ним, но не выходи за этого негодяя замуж! Думай головой, а не гормонами — его мать была интриганкой, хладнокровной и расчетливой, и он унаследовал это от нее с лихвой.

Она жадно втянула в себя воздух, как бы желая успокоиться, но ее голос по-прежнему звучал гневно.

— Мартин наконец сказал, сколько мы задолжали этому мерзавцу. Если бы я только была в курсе дел, то никогда не позволила бы этому случиться. А в данной ситуации он может, и обязательно разорит всех нас. И ты хочешь в этом участвовать?!

Нет, только став его женой, она сможет предотвратить предсказываемое Ванессой разорение, но не могла же она ей сейчас в этом признаться. Ее тетя неохотно, но может согласиться на подобную жертву, а вот Мартин нет.

Селина ни с кем не могла поделиться мрачными мыслями о своем будущем, и хотя знала, что Ванесса не будет на седьмом небе от их свадебных планов, но не ожидала таких ядовитых упреков со стороны родной тетки. Она не знала из-за чего — из-за ядовитого упоминания о ее гормонах, несправедливого очернения Адама, или еще от чего, — но она чувствовала, как в ней закипает гнев. Селине пришлось призвать на помощь все свое самообладание, чтобы спокойно пояснить:

— Я выйду замуж за Адама независимо от того, благословишь ты меня или нет, так почему же не попытаться смириться, как это сумел сделать дядя? — Селина гордо вскинула голову, глаза смотрели холодно. — И могу вас заверить, что он не сделает ничего, что бы причинило вам финансовый ущерб.

Эта уверенность была тем единственным, что она могла предложить, и она была очень горькой. Неожиданная обида и мрачная безнадежность, ставшие для нее невыносимыми, заставили Селину с необычной для нее злостью бросить:

— Раз уж мы обсуждаем вопрос о людях, разоряющих других, когда Доминик собирается выйти из подполья и начать работать? Или Адам его выгнал? — И тут же пожалела о сказанном, увидев, как краска стала заливать тетино лицо.

Селина проглотила чуть не сорвавшиеся с языка извинения, вспомнив, сколько раз Ванесса вставала на сторону Доминика, сколько раз она принималась втолковывать ей, что, хотя Селину и приняли в их дом, она никогда не станет полноправным членом семьи, а сама Ванесса просто терпит ее как бедную родственницу, которой некуда деться.

Так и не извинившись, Селина, резко развернувшись, вышла из комнаты. Все утро, уединившись в гостиной, она играла с Мартином в шахматы, которые подарила ему на день рождения. Она без конца проигрывала, потому что не могла сосредоточиться. Во время легкого ланча, приготовленного Мэг, Ванесса держалась с холодной вежливостью, и Селина решилась: тщательно собрала свои вещи и уехала. А теперь вот ее одежда валялась на мокрых булыжниках…

Убедившись, что дверь заперта, она вытащила из сумочки ключ, который ей дал Адам, повернула его в замке и, когда тащила свой чемодан вверх по лестнице, услышала резкий голос Адама:

— Где ты была, черт возьми?

— Как ты думаешь? — огрызнулась Селина, обиженная его тоном, а ее плохое настроение превратилось в ярость. — Ты пытаешься обращаться со мной, будто я уже твоя собственность!

— Я не пытаюсь, — ответил Адам, сжав губы и глядя на нее с упреком. — Ты и есть моя собственность, и знаешь это.

Это было невыносимо: после спокойствия последних десяти дней она почувствовала, что больше не в состоянии выносить это. Ее губы побелели от гнева, и она закричала на него:

— Я — не твоя собственность, и никогда ею не буду! Слышишь, никогда! — У нее было две секунды, чтобы пожалеть, что она нарушила данное себе обещание вести себя с ним с холодной учтивостью.

Адам подскочил к ней, выхватил у нее чемодан и одним резким движением забросил его на верхнюю площадку лестницы. А потом он втащил ее наверх и усадил рядом с чемоданом, который, на удивление, оказался целым. И прежде чем она отдышалась и потребовала, чтобы он объяснился, он заговорил резким голосом:

— Я целый день схожу с ума, гадая, где ты. Да, черт побери, ты могла попасть под автобус!

— Была бы счастлива, — бросила Селина, потом закрыла глаза, возмущенная собственной грубостью. Он извлек из нее такие эмоции, о которых она и не подозревала. И при этом выглядел так, будто и вправду волновался о ней.

— Извини. Тебя не было, когда я уходила, но я должна была написать записку. Я поехала забрать машину и кое-что из одежды. Ты мог бы догадаться. Или позвонить Мартину и проверить, если действительно беспокоился обо мне.

— И позволить им увидеть трещину в нашем красивом фасаде? — язвительно спросил Адам.

Было видно, что он не успокоился, но Селина, не совсем понимая, почему это должно ее волновать, попросила:

— Давай не ссориться. — Ей не нравился циничный блеск в его глазах, но она упрямо продолжала: — У меня был такой неудачный день, что хотелось бы его поскорее забыть. Мало того, что меня завела Ванесса, так еще и мой чемодан некстати раскрылся, и все вещи теперь в грязи.

Селина не стала говорить, как в течение последних десяти дней она становилась все более взвинченной. Жить с ним в одном доме и терпеть его безразличное отношение было подобно медленной пытке. Она не понимала, почему так должно быть.

Сверкнув глазами, Адам поддразнил ее:

— Да уж, денек! Разбери, что надо постирать, и мы бросим это в стиральную машину. А я приготовлю что-нибудь поесть. Если только ты не захочешь куда-нибудь пойти.

Выходить опять в эту темноту и морось не хотелось. Она покачала головой.

— Я лучше останусь дома. Только пусть это не останавливает тебя…

— Не остановит, я тебе обещаю. — В ласкающем тоне его голоса слышалась насмешка, когда он поднял ее чемодан, отнес его в спальню и положил на кровать. Селина шла за ним следом, устало переставляя ноги. Она не доверяла его шуткам. Она вообще не доверяла ему. И точка.

Но Селина не доверяла и себе, когда, находясь с ним в спальне, видела его хитрую, только ему принадлежащую улыбку, когда облегающий оливкового цвета джемпер так и соблазнял ее дотронуться до его великолепного торса. Она не доверяла своим безумным, иррациональным инстинктам. Поэтому она осталась неподвижно стоять у двери, с деревянным лицом. Вдруг Адам широко улыбнулся и направился к ней, но прошел мимо, задержавшись только для того, чтобы провести указательным пальцем по ее изящному носику и пробормотать:

— Ужин будет готов через полчаса, лапочка. И не волнуйся. Ночью все будет хорошо, я обещаю!

Он мягко прикрыл за собой дверь, а она, окаменев, тупо уставилась в пространство. Селина не понимала его двусмысленного намека! Выйдя из оцепенения, она заставила себя распаковать чемодан, отложить в сторону вещи, требующие стирки. Их, на удивление, оказалось мало. Селина выбрала свежее белье и свое любимое домашнее платье до колеи, без выреза и с пояском, а потом пошла в душ.

Она не останется в своей комнате, сославшись на головную боль. Если он собирается подразнить ее, потренировать свое умение доводить ее возбуждение до крайней степени, она сумеет показать ему, что значит чувствовать себя отверженным. Учеба далась ей трудно, зато теперь она знает, как обращаться с ним.

Но уже через час она не была так уверена в себе. Не то чтобы он пытался что-то предпринять — причина была в другом. Адам даже не коснулся ее. Но его медленный, скользящий, ласкающий взгляд произвел на нее большее воздействие, чем откровенное объятие любого другого мужчины.

Они ужинали за кофейным столиком в гостиной. Адам приготовил простую еду: яичница с жареными грибами, сыр и фрукты. И опять его отношение к ней изменилось. Теперь он относился к ней как к своему лучшему другу.

Селина вызвалась приготовить кофе в качестве своего вклада в совместный ужин. Облокотившись на кухне на стол из нержавеющей стали, она ждала, когда кофе будет готов, и раздумывала, почему она чувствует себя сейчас совершенно свободно и спокойно, и одновременно как-то неестественно и неловко.

Когда она несла обратно поднос с кофе, ответ у нее уже был готов. Адам обращался с ней как с платонической подругой, разговаривал как с человеком, имеющим свое мнение и хорошо работающую голову. Селина говорила открыто, спокойно, обнаруживая, что их объединяют общие взгляды в политике, музыке, литературе. Они даже поддерживают одну и ту же благотворительную организацию. Она вдруг поняла, что в сущности ей нравится этот человек!

Испытывать к нему симпатию, уважать его взгляды не входило в ее планы. Никак нет! Так как же ей теперь быть? Селина твердо решила, что будет сознательно напоминать себе о том, какой же он на самом деле мерзавец.

Мерзавец разлил оставшееся вино в бокалы, проворно встал, чтобы взять у нее поднос, налил кофе и поставил перед ней чашку, и опять выбил у нее почву из-под ног своим вопросом:

— Так чем же тебя так расстроила Ванесса?

Селине потребовалось несколько секунд, чтобы, наблюдая за движениями его сильных рук, помешивавших сахар в чашке, вспомнить, что она зачем-то упомянула о своей ссоре с Ванессой, которая усугубила ее без того плохое настроение.

— А как ты думаешь? — ответила она вопросом на вопрос, лукаво улыбаясь и изящно пожимая плечами под тонким, облегающим тело атласным халатом.

Адам в свою очередь тоже иронично улыбнулся.

— Она, видимо, не в восторге от нашей женитьбы?

— Точно! — Ее томные золотистые глаза улыбнулись ему, и она почувствовала тепло, которое шло из прозрачной глубины его глаз. И весь мир сжался до размеров одной этой комнаты, их двоих в приятных волнах душевной близости.

Селина встрепенулась и стала чутко прислушиваться к тому, что он говорил ей, так спокойно и неторопливо, как будто ничто уже не могло нарушить это драгоценное состояние их тихой гармонии.

— Этого следовало ожидать, не расстраивайся. Она потом отойдет. — Он устроился поудобнее в кресле, скрестив длинные ноги и прикрыв глаза своими длинными густыми ресницами. — Ее всегда возмущало мое существование, она безумно ревновала при мысли, что у нас с отцом могут быть какие-то отношения помимо чеков на мое содержание, которые он регулярно высылал. Именно поэтому наши встречи, к сожалению, всегда приходилось держать в секрете.

— И ты не возражал? — не подумав, спросила Селина. Конечно, ему не было все равно, и сейчас не все равно, потому что, если бы его это не волновало, у него не возникла бы эта дикая идея насчет шантажа.

Адам покачал головой и медленно улыбнулся, почти убедив ее в том, что она ошибалась, когда настаивала на том, что его гложет жажда мести.

— Нет. Я вырос без комплексов. — И задумчиво добавил:

— Не совсем так. Когда мне было лет девять или десять, меня стало возмущать, что отец приходил только иногда, играл со мной, разговаривал, а потом исчезал на многие недели. В этот период я стал доставлять немало неприятностей. — Адам медленно и сердечно улыбнулся, сощурив глаза, а Селина вдруг почувствовала к нему нежность.

Она налила себе еще кофе и стала пить обжигающую жидкость, как бы наказывая себя за свой бездумный вопрос, а он задумчиво сказал:

— Мы с тобой во многом похожи. Мы оба знаем, чего хотим от жизни, и добиваемся этого. А главной причиной того, что у нас нет эмоциональной привязанности, является то, что в действительности мы чувствуем себя неуверенно. Твои родители рано умерли — это тоже форма отвержения, ты чувствовала себя брошенной — отданной, как бездомная собачонка, в чужие руки. Я раньше тоже чувствовал себя отверженным, пока моя мать не поняла, почему я стал плохо себя вести, и не объяснила мне все. — Он наклонился вперед, пристально глядя на нее — Она сказала, что мой отец любит меня и гордится мной. Но он не любит ее — по крайней мере, не так, как любит Ванессу. А раз так, то Мартин должен быть с Ванессой, но он приходит навещать меня как можно чаще и все время думает обо мне. После этого я смирился, что редко виделся с отцом, а через письма, которые он писал мне каждом неделю, стал лучше понимать его. — Адам улыбнулся. — Позже через те же письма я все узнал и о тебе — как ты пришла в их дом, какая ты смелая и горячая, как идут твои дела в школе. Как ты ударила Доминика и поставила ему синяк под глазом за то, что он вырвал все цветы, которые ты вырастила на своей части сада. Ты принесла много радости в его жизнь.

Его глаза потеплели так, что стали похожи на прозрачные зеленые озера, и она была не в состоянии оторваться от них.

— Его незатейливое любование твоим твердым девичьим характером заразило и меня. Я почувствовал твое обаяние еще задолго до того, как познакомился с тобой.

Это уже было слишком много, больше, чем Селина могла воспринять и осмыслить. Ей требуется какое-то время, чтобы обдумать все, что он только что рассказал. Усилием воли она оторвала взгляд от его твердого, почти гипнотического взгляда, и, допив остатки вина, уцепилась за единственную безопасную ниточку в его откровениях и спросила с хорошо разыгранной озабоченностью:

— Кстати о Доминике, ты видел его? Возвращается он на работу?..

Ей никогда не узнать, был ли он разочарован тем, что она проигнорировала его проникновенный рассказ о своих отношениях с Мартином в детстве. Селина боялась взглянуть на него, чтобы понять, говорит ли он правду или лжет.

Она продолжала смотреть на сплетенные пальцы своих рук. Когда он ей ответил, тон его голоса был совершенно ровный, по нему нельзя было ничего узнать.

— Я дал ему несколько выходных с тем, чтобы он привык к мысли, что ему придется выплатить все до единого пенса деньги, которые он «взял взаймы». В течение последующих десяти лет ему явно не будет хватать денег на карманные расходы. В понедельник он придет в офис, чтобы работать в полном смысле слова без отдыха.

Адам поднялся, и Селина осторожно взглянула на него, почувствовав, что у него изменилось настроение.

— Я не думаю, что он еще раз допустит подобную «ошибку». Он знает, что будет с ним в этом случае.

Селина встретилась с ним взглядом и быстро отвернулась — его глаза были жесткие и холодные, словно осколки зеленого камня. Она не хотела бы быть его врагом. Она беспомощно задрожала, а он без всякого выражения посоветовал:

— Несколько теплых шерстяных вещей не будут смотреться так соблазнительно, как то, во что ты сейчас одета, но зато наверняка в них ты не замерзнешь. — Он повернулся, собираясь уходить. — Извини меня, но у меня важные дела, я пойду к себе. Сегодня я тебя уже не увижу, так почему бы тебе не одеться потеплее, чтобы не дрожать от холода?..




8


Ей надо было снова надеть тот атласный халат. Его шелковистая ткань охлаждала бы ее разгоряченную кожу, это чувственное возбуждение… Если бы она была в нем, интересно, снял бы Адам его с нее, чтобы гладить ее возбужденное тело, ласкать и любить ее?

Нет, пожалуй, не стал бы. Селина металась на подушке. Она увидела его лицо — совсем близко. Худое, с резкими крупными чертами, с презрительной усмешкой. Он шептал ей нежные слова — много слов, — но в последнюю минуту отвергал ее. Он не желал ее. Никогда не хотел и не захочет. Для него она была и будет нежеланной. Но если бы она надела атласный халат…

Выпростав из-под теплого одеяла обнаженные руки, Селина почувствовала, как прохладный воздух освежает разгоряченную кожу, ее сумбурные мысли-сны исчезли, и вскоре она забылась крепким сном и спала, пока его волнующий голос не произнес ее имя. Потом позвал ее еще раз.

Селина сонно заморгала ресницами и почувствовала его горячую руку на своей прохладной коже, его рука слегка трясла ее за плечо, а голос звучал мягко и спокойно:

— Просыпайся, лапочка, мы уезжаем.

Уезжаем? Селина приподнялась на подушке и широко раскрытыми глазами уставилась на него.

В узких темно-коричневых вельветовых брюках и черной шерстяной рубашке он казался суровым и грозным. На секунду она испытала испуг: неужели она проспала, и ей давным-давно пора быть на работе? Затем вспомнила, что сегодня воскресенье, и золотистый туман в ее глазах рассеялся, в них появились блеск и сосредоточенность. Селина села и облизнула губы.

— Что ты сказал?

Адам раньше никогда не заходил в ее комнату, даже не приближался к ней с того момента, как показал ее Селине…

Селина расправила плечи, инстинктивно готовясь к борьбе, независимо от того, с чего он начнет ее. Она увидела, как в его глазах при этом появился жесткий блеск. Отвращения? Неприязни?

Он отошел от кровати и, раздвигая занавески, повторил:

— Мы уезжаем. Утро прекрасное, и я хочу тебе кое-что показать, детка.

Яркий свет солнечного зимнего утра залил комнату, и Селина, натянув одеяло до подбородка, откинулась на подушку. Он наверняка подумал, что она навязывается ему, предлагая поласкать ее теплые полные груди, чуть прикрытые почти прозрачным облегающим шелком кремового цвета, что она соблазняет его… Поэтому, когда он шел к двери, ее голос прозвучал довольно резко:

— А что, если я не хочу никуда ехать?

Проигнорировав ее вопрос, он произнес:

— Надень что-нибудь теплое и удобное. И постарайся не очень задерживаться.

Когда он вышел, закрыв за собой дверь, Селина послала ему вслед гримасу. Ее планы в расчет не берутся! Он знал только одно: делай, как я сказал. Если бы он захотел, то она стала бы прыгать сквозь горящие обручи. Пока у него есть власть разорить Мартина, у нее нет собственной воли.

Однако вчера вечером он с такой любовью говорил о своем отце. До сих пор она чувствовала его ярость из-за того, что попыталась скрыть от него болезнь Мартина.

Несмотря па его строгое предупреждение, она нарочно тянула время, и вместо обычного душа приняла ванну, не переставая думать о загадочной личности по имени Адам Тюдор.

Если он действительно любит Мартина, то почему вообще думает о том, как его разорить? И если предположить, что он был искренним, говоря ей, что ему пора жениться и иметь детей, то зачем выбирать такую жену, с которой он не хочет спать?

Так когда же он лгал?

Она может сколько угодно искать ответы на все эти вопросы, но в любом случае ей придется выйти за него замуж, поскольку она не может просто умыть руки и равнодушно наблюдать за тем, как Мартин теряет все, что у него есть.

Почувствовав, что вода окончательно остыла, она выбралась из ванной и сняла с сушилки пушистое банное полотенце. Завернувшись в него, она вдруг с удивлением заключила, что, если бы Адам испытывал к ней хотя бы только чувственное влечение, такое, как она к нему, то она была бы счастлива отдаться ему и постаралась бы сделать их союз счастливым, положив в его основу взаимное чувственное влечение, уважение и симпатию.

Но как она может уважать человека, который готов опуститься до шантажа, который угрожает разорить собственного отца, если не может по-другому добиться своего? Адам знал, как бурно она отвечает на его ласки, и это вызывает у него отвращение. Селина видела презрение в его глазах, когда он оттолкнул ее, потому что ему было противно доводить свои ласки до любовного финала.

Тогда что же он хочет от нее?

Тут она вспомнила, что задерживает его, погрузившись в свои размышления. Адам никогда ничего честно не расскажет ей, он играет с ней, как кошка с мышью, и получает от этого удовольствие. Простого и ясного ответа она все равно не найдет, так что нет смысла растравливать себя понапрасну, надо приспосабливаться, насколько это возможно. А это значит, что она весь день должна провести с ним, потому что он так хочет. Значит, так и будет. Но ее покорность вовсе не означает, что она делает это с удовольствием.

Селина надела плотную твидовую юбку красно-кирпичного цвета, кожаные сапоги и просторный шерстяной свитер кремового цвета. Непослушную гриву золотисто-каштановых волос она заплела толстую косу, и обошлась без косметики, если не считать розовой помады, наложенной на губы.

Стараясь унять любопытство насчет того, что ее ждет сегодня, она прошла на кухню и увидела, что он закрывает крышку корзинки. Пикник? В январе? Но она не собиралась ни о чем спрашивать. Пусть он всем распоряжается, собирается, ее дело — ехать с ним, независимо от того, хочет она этого или нет. Единственный приемлемый способ показать ему свое несогласие — это не проявлять ни малейшего интереса, решила она упрямо.

— В чайнике есть чай, если хочешь. — Но его небрежный тон, движение плеч под мягкой кожаной курткой, которую он надел поверх черной шерстяной рубашки, свидетельствовали о недовольстве ее долгими сборами.

Селина лишь пожала плечами и решительно намазала себе маслом тост, запив его двумя чашками чая, пока он относил в машину корзинку. Адам вернулся на кухню и встал у дверей, играя ключами в ожидании, пока она закончит завтрак, который чуть ли не застревал у нее в горле.

— Если хочешь разозлить меня, то ничего не получится, — спокойным тоном заметил он, добродушно улыбаясь, когда Селина наконец поставила чашку. Однако его прекрасные зеленые глаза не улыбались, так что она поняла, что он говорит неправду, что этот день и то, что он задумал, имеют для него немаловажное значение.

Устыдившись своего ребяческого упрямства, она прошла мимо него в прихожую, снимая на ходу с вешалки свою кожаную куртку. Селина злилась на себя из-за того, что она считается с его чувствами, в то время как он ни в грош не ставит ее собственные.

Наконец они выехали из Лондона. День действительно был чудесный. Небо было безоблачным, синим и ясным, воздух тихим и бодрящим — просто подарок этой зимы, которая до сих пор была отвратительной. И было глупо дуться, огрызаться на его реплики или отмалчиваться, делая вид, что ее безумно интересует рассуждение какого-то нудного комментатора по радио, которое она включила, как только села в машину.

Селин выключила радио и взглянула на бесстрастный профиль Адама, заметив, как дернулись его губы, когда она спросила:

— Куда мы едем? — Он прямо-таки был уверен, что рано или поздно ее природное любопытство возьмет верх.

— Котсуолдз, — ответил он, и прежде, чем она задала следующий вопрос, продолжил:

— Я сначала думал, что мы пойдем сегодня к Мартину, но с этим придется подождать.

— Ванесса была бы просто в восторге! — ее легкий сарказм смешался с тревогой и смущением. Она всегда была ближе к дяде, чем к Ванессе, хотя та по-своему хорошо к ней относилась. Селина была ей за многое благодарна.

— Не беспокойся. В конце концов Ванесса примет меня как члена семьи. — Голос его звучал сухо, и Селина, не подумав, спросила:

— Ты именно поэтому настаиваешь на нашем браке? Чтобы насильно войти в семью, которая почти сорок лет и слышать о тебе не желала? — Произнося эти слова, она уже знала, что не права. У него был слишком сильный, слишком целеустремленный и волевой характер, чтобы пойти на это, и даже не глядя на него, она чувствовала, что на его красивых губах заиграла легкая усмешка.

— Не надо фантазировать, лапочка! Ты прекрасно знаешь, почему мы женимся. Я уже кратко объяснил тебе, в чем суть.

Чересчур кратко, подумала Селина. Слова ничего не значили, главное — поступки. Адам не хотел ее как женщину! Он всегда будет избегать ее, будет глядеть на нее презрительным взглядом. Он заставил ее жить в его доме, чтобы придать достоверность своим сказкам об их страстной взаимной любви. Однако все дни, что она жила у него в доме, он относился к ней так, будто она была невидимкой.

Селина в задумчивости покачала головой. Она, наверное, до самой смерти так и не узнает, что им сейчас движет.

Но он продолжал:

— Не обижайся на Ванессу из-за того, что она против нашего брака. Для нее я просто негодяй и проходимец. Впрочем, ты и так это знаешь. И когда наша встреча стала неизбежной, она сумела убедить и тебя, что я негодяй. Ведь так? — Адам на мгновение оторвал взгляд от шоссе, чтобы посмотреть ей в глаза, и она слегка кивнула, опустив взгляд на его красивые сильные руки, с такой уверенностью лежащие на руле. Он продолжал:

— Вообще-то ее трудно винить. Моя мать и Мартин многое рассказали мне, так что я могу понять ее. По всей вероятности, отец, встретив Ванессу, сразу же полюбил ее на всю жизнь, но это случилось до того, как он узнал, что моя мать беременна. Когда она написала ему и сообщила об этом, он был в отчаянии. Дело было не только в том, что он считал себя морально ответственным за это, он, кроме того, еще и встретил женщину своей судьбы, которая согласилась выйти за него замуж.

Он сделал то, что считал необходимым сделать — он признался во всем своей невесте. Вполне естественно, она возмутилась и обиделась, но в конце концов простила его, потому что прежняя связь имела место до того, как они познакомились. — Голос его звучал сухо, что, как она уже знала, является признаком сильного душевного волнения. — Но, простив его, она поставила одно условие. Мартину пришлось дать ей слово, что он никогда не будет видаться ни с моей матерью, ни со мной, а ежемесячное пособие будет передаваться через адвоката.

— Но Мартин нарушил свое слово, — заметила Селина. — А Ванесса об этом знала?

— Думаю, что нет. И знаешь, когда мама рассказала мне об этом, мне стало легче. То, что мой отец нарушил слово, данное женщине, которую он обожал, потому что хотел быть близким мне, давало мне чувство безопасности и значимости, которое я никогда не забуду. Для десятилетнего мальчика это очень важно. — Он обжег ее своей неожиданной обворожительной улыбкой, от которой по спине пробежали мурашки, затем спокойно продолжил:

— Но у Ванессы дела шли не очень-то хорошо. До того, как родился Доминик на десятом году семейной жизни, у нее было три выкидыша. И каждый раз удар усиливался тем, что она прекрасно знала, что у Мартина есть живой и здоровый сын. Ей нелегко было примириться с этим. И вполне естественно, что когда она наконец родила сына, то буквально стала молиться на него. По ее мнению, Доминик просто ангел во плоти.

— Так вот почему она избаловала его до невозможности. — Селина начала понимать, почему на Ванессу нападала слепота, как только дело касалось ее единственного обожаемого сына. Она ничего не знала о ее выкидышах. Ванесса никогда не была с ней откровенна в вещах, которые действительно что-либо значили для нее.

Адам согласился.

— Это действительно так. И поэтому я чувствую себя виноватым. Если бы я не стал действовать так неловко, у Мартина не было бы этого приступа.

Она, сощурившись, посмотрела на него. Так, может, тетка и брат были действительно правы? Мартин боялся встречи с Адамом, зная, что он может, а возможно, и захочет разорить его? После того как он продемонстрировал свою любовь и близость к отцу, неужели тот по-прежнему думал, что Адам является его врагом?

Адам продолжал теперь уже мрачным голосом:

— Мартин первый заметил, что деньги куда-то уплывают. Он знал, какое жалованье получает Доминик, он также знал, что тот живет не по средствам. Короче говоря, несоответствия в документах было довольно легко вскрыть, и мы договорились, что, если то, о чем мы подозреваем, соответствует истине, то я приеду в Лоуер Холл, чтобы припереть Доминика к стенке фактами. — Он с шумом втянул в легкие воздух. — Когда Мартин получил записку, то понял, что его ожидает. Сам он уже морально был к этому готов, но ему предстояло сообщить Ванессе, что их сын — вор. И не только это, ему еще предстояло сказать ей о доле моего банка в его бизнесе. Я убежден, что приступ был вызван его волнением из-за возможной реакции Ванессы. Мне нужно было действовать по-другому: вызвать Доминика к себе в банк. — В голосе его слышалось сожаление. — Однако Мартин настоял, чтобы встреча носила не столь официальный характер, чтобы все осталось в узком кругу, и мы могли уладить дело без того, чтобы банк предъявил формальное обвинение. Зря я его послушал. Я должен был предвидеть, как на него может подействовать вся эта ситуация.

— Но ты же сделал все так, как тебя просил Мартин, — взволнованно вставила Селина. — И у него все будет хорошо. Уже все в норме. Ведь так?

Она была потрясена. Что бы он ни говорил, Селина теперь знала, что он не более способен разорить своего отца, отобрать у того все, что он смог нажить за свою жизнь, чем улететь на Луну на спине летучей мыши! Его искренняя и многолетняя любовь к отцу никогда не позволит ему сделать это.

Чувство облегчения было невероятным, а радость от того, что она узнала, что он не безжалостный негодяй, которым прикидывался, была беспредельной.

Она отвернулась к окну, чтобы скрыть неожиданно навернувшиеся слезы. Они уже съехали с шоссе после Глостера и теперь пробирались по узкой дороге между холмами, мимо незнакомых старых деревень и редких усадеб с окнами, в которых стекла в свете утреннего солнца блестели как алмазы.

Все его угрозы были просто словами. Просто словами…

Она вполне могла теперь отказаться от брака с ним, зная наверняка, что он не сделает ничего, чтобы навредить семье или их фирме.

Так почему же она не говорит ему этого? Почему язык ее прилип к небу? И почему она не испытывает к нему вполне оправданной злости из-за того, что он заставлял ее, как марионетку, дергаться, шантажируя и запугивая, хотя она знала теперь, что он не собирался исполнять свои угрозы?

Во всем этом не было ни малейшего смысла. Даже в ее собственном восприятии этого поразительного открытия, что она свободна. Свободна, как птица.

Хотя Селина была занята своими собственными мыслями, все же успела заметить, что они свернули с твердой дороги, и теперь двигались по проселку, вьющемуся по долине, окруженной невысокими, поросшими деревьями холмами. Адам нарушил тишину:

— Почти приехали.

— Куда? — Селина спросила машинально, без особого интереса. Ее перестала интересовать цель их поездки, как только она задумалась о его намерениях, о том, какие коварные планы скрывались за его пустыми угрозами.

— Домой. — В этом слове прозвучала гордость и нежность, но все, что он говорил, имело какой-то двойной смысл. Насколько она знала, дом его был в Лондоне. Неужели он хотел сказать, что после свадьбы собирается жить где-то здесь?

Свадьбы? Но почему она все еще об этом думает, когда может совершенно спокойно послать его к черту? И почему она испытывает такое сильное чувство утраты? Не может же она действительно желать, чтобы он насильно втянул ее в самые близкие отношения, которые могут существовать между людьми?

Эти мысли были ей настолько неприятны, что, когда за поворотом возникло какое-то строение, она все свое внимание сосредоточила на нем.

Дом был небольшой, однако мощь старого камня, из которого он был построен, произвела на нее впечатление. Дом выглядел надежным и приветливым, в этом доме, примостившемся между холмами в глубокой долине, было что-то родное.

Дом! Это действительно был Дом.

— Славный, — задумчиво произнесла она, когда Адам остановился перед каменными воротами, за которыми виднелся сад, покрытый снегом. Он коротко кивнул, соглашаясь с ее весьма скромной оценкой, и продолжал:

— Мартин купил его для моей матери, когда узнал, что я должен появиться на свет. Она не могла оставаться там, где жила до этого, и он настоял, чтобы у нее был дом, где она могла бы быть счастлива. Она выбрала этот, и он подарил ей его. Первые восемнадцать лет своей жизни я провел здесь. А после ее смерти он перешел ко мне.

— А была ли она здесь счастлива? — не могла не спросить Селина, слегка задумавшись. Как могла женщина, насколько ей известно, распутная, раба своей чувственности, быть счастливой в таком уединенном месте?

— Она была вполне довольна.

Его ответ озадачил ее. Ванесса говорила, что мать Адама была коварная и расчетливая интриганка, неужели этого дома ей было достаточно, чтобы быть довольной?

Она не думала, что когда-нибудь узнает ответ на этот вопрос, и охотно согласилась, когда Адам предложил:

— Может, немного разомнем ноги и подышим свежим воздухом, прежде чем войдем внутрь?

Селина шла рядом с ним по дорожке, ведущей от дома в глубину долины. Она чувствовала, как чистый свежий воздух проникает в ее легкие, и решила, что постарается насладиться и этим днем, и красотой природы и забудет обо всех этих загадках.

Мысль о том, что она все время пытается их отгадывать, не переставала мучить ее. Она ни на сантиметр не приблизилась к разгадке мотивов его поведения в эти десять дней, пожалуй, была даже дальше от нее, потому что раньше все было ясно и противно, как все, что связано с шантажом.

Недовольная собой, она ускорила шаг и огляделась вокруг.

Обычно пустынные зимние долины производят гнетущее впечатление. Однако здесь этого ощущения не было. Может быть, из-за искрящегося синего неба, терпкого запаха, исходящего от коры обнаженных деревьев, бледной охры прошлогодней травы. Всюду, куда падал ее взгляд, бледные мягкие краски обещали пробуждение через несколько месяцев. Может быть, поэтому она почувствовала прилив необъяснимой, необыкновенной радости. Селина не сразу заметила, что Адам подхватил ее под руку, когда дорожка резко пошла под уклон, и у нее из-под ног посыпались камешки.

— Давай вернемся, — сказал он, когда она остановилась на ровном месте, а дорожка запетляла дальше среди низкорослого кустарника. — Через двадцать минут будем дома. Пока ты будешь варить кофе, я разожгу камин.

Ну, что ж, совсем неплохо. И она не возражала, когда Адам с хозяйским видом взял ее руку и засунул себе под мышку, так что она шла, касаясь своим бедром его бедра, и это ощущение было ей приятно.

Селина просто радовалась жизни, выбросив из головы свои непонятные отношения с этим человеком, и когда они подошли к дому, она чувствовала себя совершенно спокойно. Щеки ее разрумянились от прогулки на морозном свежем воздухе — ей было хорошо.

Адам тут же отправил ее на кухню.

— Начнем с самого главного, — сказал он, включая воду и электричество. — Тут ты найдешь все, что нужно для кофе, а я пойду разожгу камин, — и исчез в дверях, появившись через некоторое время, когда чайник уже стоял на плите, с охапкой дров и щепок для растопки.

— Ты здесь хорошо смотришься, — сверкнула его обаятельная улыбка, делающая его довольно строгие черты необыкновенно привлекательными, и он исчез в гостиной, оставляя ее в полном недоумении осматривать кухню.

Это была большая комната, отделанная керамической плиткой. По всей вероятности, она использовалась и как столовая. Старинные стол и шкафы, резные деревянные стулья и симпатичные алые занавески придавали ей уют. Неужели он представляет ее здесь, совсем домашнюю, старающуюся ему угодить, крутящуюся возле этой старомодной, но сверкающей чистотой плиты и готовящей его любимое жаркое в горшочке? Двое в этом затерянном мире?

Селина моментально выбросила всю эту чушь из головы и напомнила себе, что она деловая женщина и никогда не интересовалась домашним хозяйством. Да и мысль о браке с Адамом просто смехотворна. Он использует не те методы.

Но откуда это нелепое чувство сожаления? Адам даже не испытывал к ней влечения как к женщине. Он достаточно убедительно доказал это. Он просто играл с ней, заставляя и ее играть по своим правилам.

Влечение к нему превращает ее в изнемогающую от желания кошку. Но она преодолеет это. Ведь страсть не может длиться долго. Чем скорее она расстанется с ним и вычеркнет его из своей жизни, тем лучше.

Селина не могла понять, почему не осуществила Своего намерения, как только поняла, что он блефует. Пару недель без встреч с ним, — и она вообще забудет о его существовании.

Как только она сформулировала для себя эту мысль, так тотчас же поняла, что обманывает себя. Она никогда не сумеет забыть его. Но это откровение было слишком тяжело, чтобы об этом думать.

Селина решительно взяла две кружки с кофе и направилась в гостиную. Однако ее твердое намерение сообщить ему, что она навсегда уходит из его жизни, улетучилось при виде его ласковых, лучащихся теплотой зеленых глаз, устремленных на нее. И уже знакомая ей слабость охватила ее, когда он отошел от камина и его пальцы коснулись ее руки, беря кружку с кофе.

Селина опустила глаза, чтобы скрыть испытываемое ею недовольство собой. Видя, как он устраивается поудобнее у горящего камина, она, взяв в руки кружку, прошла в середину комнаты, заставляя себя отвлечься от него и рассмотреть интерьер.

Его дом в городе был роскошно отделан, но безлик. Здесь все было по-другому. Старинные вещи были великолепны, видно, что они тщательно выбирались и за ними ухаживали с любовью. Но больше всего ее привлекли несколько развешанных здесь акварелей. Селина моментально забыла о присутствии Адама, державшем ее в тревожно-нервном состоянии.

Все акварели были выполнены в простой и вместе с тем изысканной манере, как и та картина, которую она видела в его комнате в городе. На них был изображен этот дом, долина, и теперь она поняла, почему он вначале показался ей немного знакомым. Подпись на каждой картине была одна и та же — Элен Тюдор.

— Моя мама.

Селина вздрогнула от неожиданности. Он подкрался к ней сзади, и его голос, его руки, обнявшие ее за плечи, застали ее врасплох. Затем ласково произнес:

— Успокойся, киска. Я не собираюсь тебя проглотить, по крайней мере, сейчас. Ну и что ты о них думаешь?

— Очаровательные. — Этот невразумительный ответ совершенно не отражал ее чувства. Однако она никак не могла совместить расчетливую интриганку, о которой ей говорила Ванесса, с женщиной, которая с таким чувством и вкусом могла рисовать эти картины.

Адам сказал сухо:

— За несколько лет до смерти она стала достаточно известной художницей, так что могла сама назначать цену своим картинам. Но мама была слишком скромным, непрактичным человеком, чтобы наживаться на этом. Жаль, что ты не успела с ней познакомиться. Это была необыкновенная, добрая и талантливая женщина.

Неожиданно Селина почувствовала, что ей тоже жаль, что она не была знакома с Элен Тюдор, и, растерянно глядя на него, она проговорила:

— Ванесса сказала, что она была холодной, расчетливой и неразборчивой в связях, — и тут же покраснела, укоряя себя за столь жестокие слова.

Адам лишь пожал плечами, не принимая ее слова близко к сердцу.

— Конечно, а что еще могла она говорить? Как еще могла она объяснить свою ненависть к женщине, родившей ребенка ее мужу. Не забывай, до рождения Доминика у нее было три выкидыша, и ей сказали, что она не сможет вообще иметь детей. Она должна была убедить себя, что мать ребенка ее мужа — женщина недостойная. Как еще могла она пережить все свои разочарования, чувство собственной неполноценности, которые так ее мучили?

Селина бессознательно подчинилась Адаму, который позвал ее к камину, помог снять куртку, после чего она уселась на мягкий ковер, поджав под себя ноги. Ее последние сомнения улетучивались. Она спросила чуть охрипшим голосом:

— Почему ты держишь этот дом? Воспоминания?

— Отчасти. — Он опустился в кресло позади нее так, что его ноги как бы обхватывали ее. Положив ей руки на плечи, он своими длинными пальцами поглаживал их, снимая напряжение. — Скорее, как убежище — норку, куда я приезжаю, чтобы отдышаться, когда мне надоедает Сити и все эти игры богачей. Здесь ко мне возвращаются покой, душевное равновесие, приходят интересные идеи.

Уверенные, ласковые пальцы массировали ей шею и плечи, заставляя расслабляться, она почувствовала, насколько легче стало ее телу и душе. И если она сейчас не отодвинется, то не сможет этого сделать никогда.

Отодвинуться от него потребовало большой силы воли, однако ей удалось это сделать под предлогом того, что огонь слишком жаркий. Селина села в кресло напротив него. Но его едва заметная насмешливая улыбка свидетельствовала о том, что он прекрасно знал, почему она вывернулась из его рук. Селина же, чтобы подавить чувственное влечение, набиравшее в ней силу, торопливо попросила:

— Ты не мог бы рассказать мне о своей матери? Почему Мартин не женился на ней, а предпочел Ванессу?

— Потому что он не любил ее, — ответил он просто. — Элен всегда это знала и примирилась, поскольку ничего другого ей не оставалось. Ее собственная мать умерла, когда ей было всего шесть, и она воспитывалась отцом на отдаленной ферме в горах среднего Уэльса. Хотя она мне этого не говорила, но я знаю, что мой дед был грубым, нетерпимым, своевольным стариком. Ей ужасно хотелось заниматься живописью, но он и слышать об этом не хотел. Она вынуждена была жить на ферме и помогать по хозяйству. Тут появляется Мартин. Он только что окончил колледж и, получив диплом экономиста, решил немного отдохнуть, путешествуя пешком по Уэльсу. Он на несколько дней остановился на ферме моего деда, где договорился о комнате и столе. Естественно, заботилась о нем Элен. Ну и, конечно, молодые люди подружились. Когда Мартин узнал о ее мечте, он предложил помощь, оставил ей свой адрес и сказал, что если она когда-нибудь приедет в Лондон, он поможет ей найти работу и жилье, а учиться живописи она сможет в вечерней школе. Он предложил ей это из сострадания и возмущения поведением ее отца, но к тому времени Элен уже безнадежно влюбилась в него. В юности она видела мало добра, уж тем более от моего деда, — добавил он тихо.

Селина напряженно слушала его. Она не понимала, зачем он все это ей рассказывает. Она просто задала вопрос, чтобы как-то отвлечься от собственных грешных мыслей. Вообще-то Селина ожидала, что он вежливо откажется говорить с ней на эту тему и намекнет, что это ее не касается.

— Наверное, жизнь у нее была не очень-то счастливая, — нерешительно вставила она, но Адам улыбнулся ей странной улыбкой и отрицательно покачал головой.

— Она была из той редкой породы людей, которые могут чувствовать себя счастливыми всюду. Но в последний день пребывания Мартина в их доме она счастливой не была. Она слишком долго задержалась в горах, рисуя пейзажи, забыла о времени и вернулась домой слишком поздно, а ей еще нужно было готовить ужин. Отец пригрозил ей уничтожить всю ее «мазню», если она еще раз позволит себе пренебречь своими домашними обязанностями. Кроме того, молодой человек, проявивший к ней столько доброты и участия, на следующий день должен был уезжать. Когда она, заперев на ночь кур, встретила во дворе Мартина, то горько заплакала. Он спросил ее о причине слез, и она рассказала о своей очередной ссоре с отцом. Он предложил ей прогуляться и снова посоветовал уехать отсюда. Поскольку она полюбила его, а он уезжал, то она опять заплакала. Мартин пытался ее утешить, одно за другим, и она… отдалась ему.

Адам встал, подбросил в камин дров и долго стоял, глядя на огонь. Когда он возобновил рассказ, голос его звучал печально:

— В реальной жизни счастливый конец довольно большая редкость. Мартину стало стыдно за свой поступок. Уезжая, он еще раз повторил свое обещание помочь в будущем. А будущее означало встречу с Ванессой, которую он сразу полюбил и которую, как он понял, будет любить всю жизнь. Остальное ты знаешь. Я думаю, что Элен никогда не переставала любить отца. Я помню, как светились ее глаза, когда он приезжал сюда повидаться со мной, как она жадно ловила каждое его слово. Но она никогда не испытывала к нему обиды. У нее был я, ее сын, и у нее была любимая работа. Этого ей было достаточно.

Достаточно? Неужели он сам в это верит? Может быть, пример матери и ее преданной любви к человеку, который однажды отнесся к ней как добрый друг, и определил его решимость никогда не поддаваться этому опасному чувству?

Селина подумала, что история Элен — одна из самых печальных, которые ей приходилось когда-либо слышать, и наверное это из-за нее на глаза вдруг навернулись слезы, а в горле застрял комок. Во всяком случае, не из-за того, что она примирилась с тем, что Адам никогда не сможет полюбить.

Он отошел от камина, и Селина резко отвернулась, чтобы он не успел заметить предательского блеска в ее глазах. Сморгнув слезы, она спросила, потому что не могла не спросить:

— А почему ты тогда, много лет назад, появился в доме Мартина? Ты должен был знать, что Ванесса встретит тебя более чем холодно, и все, что ты скажешь, истолкует превратно.

Он вскинул бровь.

— Она тебе и про это рассказала? — Он пожал плечами. — Это была моя самая большая ошибка, — признался он мрачно. — Я только что узнал, что меня приняли в университет, и хотел сообщить отцу эту новость. Незадолго до этого он говорил мне, что Ванесса надолго уезжает с Домиником на каникулы. Я хотел застать его на работе, но не смог и, горя нетерпением, как все молодые, пошел к нему домой. Я не знал, что Ванессу что-то задержало с отъездом! Я просто обмер, когда она открыла дверь!

Так, значит, он приходил не для того, чтобы выклянчивать деньги, подумала Селина, но тут Адам переменил тон:

— Может, перекусим? По-моему, мы достаточно поворошили прошлое. — Не дожидаясь ее ответа, он прошел на кухню и принес корзинку, привезенную с собой. Глядя, как он расстилает на полу салфетку, она с грустью думала, что сегодня последний день, когда они вместе.

То, что она услышала от него сегодня утром, позволило ей понять этого человека, понять, что для него любви, как таковой, не существует, это просто слово, обозначающее физическую близость. Из-за прошлого своей матери он, возможно и бессознательно, отождествлял любовь с болью и страданием.

И все же, несмотря на это, а может быть, благодаря этому, он интересовал ее все больше. Адам был суров и циничен, обладал острым холодным умом. Но под этим обличьем скрывались доброта, умение видеть жизнь во всем ее многообразии. Он старался понять других — об этом свидетельствовали его слова в защиту Ванессы, женщины, укравшей его отца у его матери.

Она ведь это сделала неосознанно. Если бы она не завоевала сердце Мартина всерьез и надолго, то он бы поступил благородно, узнав о беременности Элен. Он бы женился на ней, и сын его был бы рожден в браке. А его симпатия и сострадание к ней со временем могли бы перерасти в любовь. Адам действительно очень благородный человек, если даже оправдывает ложь, дикие фантазии и ненависть Ванессы.

— Проголодалась? — Он закончил раскладывать еду на салфетке и жестом пригласил ее сесть на ковер. — Никогда не могу устоять против пикника — даже в помещении. Так что присоединяйся.

Селине было все равно, где есть — на полу или за столом. Скорее всего, они едят вместе последний раз. Она опустилась рядом с ним на пол и постаралась забыть горькое чувство сожаления перед расставанием.

Ей это удалось, потому что она изо всех сил старалась казаться веселой, да и его беззаботное настроение немного помогло, а еще вино, еда, которую они ели руками, потрескивавшие в камине дрова. Когда они выпили последнюю каплю вина и доели последнюю крошку хлеба, он привлек ее к себе, и она не сопротивлялась.

Ей было так покойно, так хорошо и совсем не хотелось вставать и говорить ему, что пора ехать. Когда он, ласково погладив ее по щеке, спросил:

— Не хочешь посмотреть весь дом? — она пробормотала:

— Потом.

Селина почувствовала, как кончики его пальцев, лаская, скользили по щекам, губам, подбородку, поглаживая нежную кожу, спускались ниже, к шее, как будто он был слепцом, пытающимся наощупь узнать ее. Затем он начал расплетать ее косу, распуская волосы, запуская ладони в эту шелковистую каштановую гриву. Она повернула к нему голову, прижимаясь губами к бьющейся у него на шее жилке. Она чувствовала вкус его кожи, его запах, губы ее скользили все ниже, туда, к вырезу его рубашки, где атлас его груди покрывали жесткие темные волосы.

Селина услышала, как он судорожно втянул воздух, почувствовала сильное биение своего сердца и поняла, что совершенно не в состоянии вообще о чем-либо думать.

В своем страстном стремлении ласкать его и чувствовать его ласки она забыла обо всем на свете. Она жаждала получить то наслаждение, которое мог ей дать только он, и лишь невнятно простонала что-то, когда обнаружила, что они лежат на ковре у камина, отодвинувшись от подпиравшего их стула.

Адам приподнялся на локте, сузившиеся глаза, смотревшие на ее разгоряченное лицо, горели желанием. Селина чувствовала, что тонет в этом тепле и в стремлении погрузиться в любовный жар. Ее губы раскрылись, чтобы принять его губы, властные и жаждущие.

Повинуясь диктату своего разгоряченного тела, она прижалась к нему, дрожа от острого наслаждения. Когда его рука скользнула под ее свитер и, нащупав пышную грудь, начала ласкать ее, она поняла, что может умереть от этой сладостной муки. Она прижалась к его губам, требуя и умоляя продолжать, и вскрикнула, когда, прекратив вдруг возбуждающе поглаживать ее затвердевшие соски, он оторвался от ее губ и поднял голову.

И в этот мучительный миг Селина вспомнила, что он всегда так делает, порождая в ее теле желание, возбуждая его до такой степени, что она готова на коленях просить его о тех восторгах, которые он обещает, но никогда не выполняет это обещание. Она не могла поверить, что все снова повторится, что она, как последняя дура, опять позволит ему проделать это с собой.

Теперь в любую минуту он может встать и уйти, глядя на нее с презрением и жалостью. И она не могла понять, почему.

Непонимание того, зачем он так поступает, было сильнее стыда за то, что она опять позволила ему мучить себя, сильнее неудовлетворенного желания.

Селина чувствовала, что вот-вот разрыдается, она сама отпрянула от него, проглотив комок в горле, и спросила изменившимся голосом:

— Зачем ты меня мучаешь? Ты же не хочешь меня!

Адам ответил не сразу. Пауза казалась бесконечной, затем на его губах появилась неотразимая ленивая улыбка. Глядя на нее своими искрящимися глазами он спросил удивительным, неповторимым бархатным голосом, в котором чувствовалась нежность и волнение:

— Неужели? Лапочка, это для меня новость. Хочешь докажу, что ты ошибаешься?..




9


— Нет! — судорожно выдохнула Селина, пытаясь встать. Однако Адам не пустил, прижав своими сильными руками ее за плечи к полу.

— А я сказал, да! — произнес он с вызовом, не сводя глаз с ее разъяренного лица. — Нельзя делать подобные заявления и ожидать, что они пройдут без последствий.

Лицо Адама, каждая его резкая черта, каждый мускул выражали страстное желание, зеленые глаза потемнели. Селина же издала звук, похожий на всхлип. В камине затрещало полено, и ярко вспыхнувший огонь осветил античные черты его лица.

— Как же ты можешь говорить, что я не хочу тебя? — Его губы приблизились к ее губам, и она почувствовала его обжигающее дыхание. Она судорожно вздохнула и крикнула:

— Ты опять уходишь! Ты всегда уходишь.

— А-а. — В глубине его зрачков блеснул огонек понимания. Это было последнее, что она видела, потому что он поцелуями закрыл ее глаза. Затем его губы спустились к ее губам:

— Лапочка, это было не просто, — прошептал он. — Мне приходилось призывать на помощь все свое самообладание, чтобы отказаться от того, чего мне хотелось больше всего на свете, и что ты мне предлагала.

— У-у-у-ф! — Она не смогла найти слов, чтобы выразить негодование, которое моментально было погашено сладостным чувством, когда жар его губ коснулся ее разгоряченного рта. Селина застонала, чувствуя, что нестерпимое желание его ласк превращает тело в пылающий костер.

Кончик его языка, проникнув внутрь сквозь ее полураскрытые губы, коснулся ее языка. Охватившее его желание чувствовалось в его глухом голосе, когда он прошептал:

— Я хотел, чтобы ты почувствовала ко мне симпатию, прежде чем мы отдались бы друг другу. Мне было это необходимо. Я эгоист, да? — Адам стал слегка покусывать ее нижнюю губу, одновременно лаская ее языком, и прошептал. — До сегодняшнего дня мне казалось, что ты чувствуешь ко мне только отвращение и недоверие. Но сейчас мне впервые кажется, что это не так.

Селине казалось, что сердце ее разбухает в груди и готово разорвать ее. Неожиданное открытие потрясло и опечалило ее. Она любила его.

Как долго она старалась не признавать эту губительную для себя истину? Как долго она упрямо скрывала ее от себя самой?

Из-под ее прикрытых пушистыми ресницами глаз скатилась горячая слеза, и он медленно слизнул ее. И это нежное, легкое и доверительное движение окончательно сразило ее. Сердце разрывалось от нестерпимой любовной истомы, — Не плачь, — сказал он охрипшим от волнения голосом. — Теперь все будет хорошо. Поверь мне.

Поверить ему? Селина слишком хорошо его знала, чтобы сделать это. Она совершила колоссальную ошибку, полюбив его. Но как могла она объяснить это ему, не выдавая себя? Меньше всего ему хотелось бы слышать ее сентиментально-плаксивые признания в любви! Для него любовь всегда была глупой иллюзией!

Селина попыталась оттолкнуть его, но эта слабая попытка сопротивления неожиданно сменилась всепоглощающим желанием отдаться ему. Здравый смысл, осторожность, чувство самосохранения — все исчезло. Ей было нужно от него только одно, а потом она до конца своих дней будет жить воспоминаниями.

Но он отвел ее руки, в страстном объятии охватившие его, и стал целовать ее ладони, затем, встав на колени, приподнял ее и, держа руками ее голову, стал целовать ее так нежно и страстно, что она полностью отдалась охватившему ее сладостному чувству, совершенно забыв обо всем на свете.

Его горящие жадным блеском глаза и дрожь во всем ее теле свидетельствовали, что им обоим этого было недостаточно. И все же она сделала последнюю попытку спасти свое самоуважение, свои принципы, с трудом проговорив:

— Ты бы никогда не выполнил своей угрозы в отношении Мартина. Даже если бы я и не подумала выйти за тебя замуж. — Это было все, что она успела сказать, потому что он начал медленно раздевать ее, покрывая обнажаемое им тело долгими и страстными поцелуями, затем глухо проговорил:

— Я все думал, когда же ты наконец догадаешься.

Его жаждущие губы нашли ее набухший сосок, он стал ласкать его языком, заставляя ее стонать в сладостных муках, и она не заставила себя долго ждать, когда он прошептал умоляюще:

— Ласкай меня! Прошу тебя, ласкай меня!

Из ее груди вырвался звук, похожий одновременно и на стон, и на всхлип, когда она стала раздевать его дрожащими руками, затем, не сумев расстегнуть молнию его брюк, она стала покрывать страстными, жадными поцелуями его великолепную мускулистую грудь, поросшую темными курчавыми волосами, чувствуя, как он напрягся и дрожит, умоляя не останавливаться.

Когда они вдвоем справились с его одеждой, и он лежал рядом с ней столь же бесстыдно обнаженный, как и она, Селина закрыла глаза, чувствуя, как все ее существо сотрясает такой исступленный восторг, такое блаженство, которого ей никогда еще не приходилось испытывать. Водоворот желания и любви захлестнул ее окончательно, и она почувствовала, как он стал входить в нее. Каждое движение, каждое погружение вызывали у нее ощущение того, что она возносится все выше и выше, к небесам, где не существует ни времени, ни реальности…

Селина по-прежнему была погружена в сладостное чувство блаженства и полного и неизбывного счастья. Она знала, что ей нужно все как следует продумать, и продумать очень четко и быстро. Но время для этого еще не пришло. Нет, пока она все еще пребывала в мире удивительных ощущений, которые подарил ей Адам.

Часы на приборной доске показывали уже начало первого, шуршание колес по шоссе своей монотонностью усиливало ее мечтательно-сонливое состояние, и она с трудом подавила зевоту.

Они выехали почти час назад, и Селина решила, что они навсегда закрыли дверь за чем-то, что больше никогда не вернется в их жизнь.

Но сейчас она не хотела думать об этом. Она просто была благодарна Адаму, что он, как и она, не собирался вести пустую беседу, а был погружен в собственные мысли.

На секунду ей захотелось узнать, о чем он думает. А потом она решила, что ей лучше об этом не знать. Вздохнув, она позволила себе бросить короткий взгляд в его сторону. Свет, идущий от приборов, слегка освещал его точеный профиль, и с нежностью и любовью она отметила, что некогда жесткая и твердая линия его красивого рта стала мягкой и чувственной.

Селина еще раз вздохнула, свернулась калачиком в глубине мягкого, удобного кожаного кресла и заснула.

Она проснулась, почувствовав, что руки ее обхватывают его шею, лицо уткнулось в мягкую ткань его рубашки, а ноздри ощущают мучительно-сладкий волнующий запах его плоти. Не понимая, где она и что происходит, она сжала объятия, чуть не задушив его, так что он на мгновение споткнулся, затем услышала его низкий бархатный голос:

— Я думал, ты уже никогда не проснешься.

Он нес се по лестнице своего городского дома. Она наконец-то смогла разглядеть обстановку, и ее бедное сердечко вздрогнуло и чуть не остановилось, когда он ногой открыл дверь своей спальни и отнес ее на свою кровать.

Положив ее прямо на покрывало, как будто она была драгоценным и хрупким предметом, он посмотрел на нее нежно-страстным взглядом и спросил:

— Мне сейчас тебя раздеть, или после того, как я принесу шампанское?

Селина почувствовала, как что-то гнетет ее ноющее сердце, и тупо повторила за ним, стараясь преодолеть это чувство:

— Шампанское?

— Надо отметить! — Адам откинул рукой со лба спутавшиеся волосы, и теплая улыбка его была как весенний луч после суровой зимы.

Однако она не согрела ее. Она не должна этого допускать! И она не допускала этого, даже когда он сказал слегка охрипшим голосом:

— Я заморозил его, как только познакомился с тобой, в ожидании этого момента.

Момента, когда он понял, что победил, когда решил, что она согласилась на брак по его правилам?! Селина не знала. Она еще не знала очень многого. Но она не стала спрашивать его ни о чем. Все вопросы так и останутся не заданными — навсегда! Неужели ей не безразлично, почему он выбрал ее?

Абсолютно все равно, убеждала она себя. Какое значение могут иметь эти вопросы? Единственный вопрос для нее сейчас: как избавиться от этих отношений, которые могут полностью разрушить ее жизнь, погубить ее?

Селина вынесла в последний раз ласку его рук, это мучительно-сладостное чувство, затем почти невидящими глазами проводила его, когда он выходил из комнаты, приказав себе оставаться на месте.

Надо бежать! Селина с трудом встала, ноги у нее позорно дрожали. Она не может стать женой человека, который никогда ее не полюбит, который женится на ней только потому, что они прекрасно подходят друг другу в постели, и ему нужна мать для его детей. Если она согласится на это, то ее жизнь превратится в ад. Она возненавидит его за то, что он имеет над ней такую власть, возненавидит себя за свою слабость, будет презирать себя за то, что стала жертвой слепой страсти.

Почему, ну почему она такая дура? Если бы она не полюбила его, то могла бы выйти за него замуж на его условиях, потому что тогда они были бы и ее условиями. Прекрасная сексуальная гармония, взаимная симпатия и уважение, дети. Простые, ясные партнерские отношения. Множество счастливых браков сложилось на гораздо менее прочной основе.

Но любовь к нему делает их отношения неравными, чаша весов перевешивается в его сторону. Она не может так унизить себя! Гордость или то, что от нее осталось, инстинкт самосохранения, самоуважение не позволят ей этого.

Адам вот-вот вернется с шампанским и обнаружит ее исчезновение, думала она про себя, стараясь придать своим действиям хоть какой-то порядок, в спешке кидая в чемодан вещи уже в своей комнате.

И он действительно вернулся. Слишком быстро, подумала Селина и съежилась под его жестким вопросительным взглядом, когда он увидел беспорядок и понял его причину.

— Едешь куда-нибудь? — Адам саркастически усмехнулся. Селина в отчаянии посмотрела на него, зная, что ей придется сказать ему, если она хочет, чтобы он отпустил ее.

Это будет нелегко, подумала она, чувствуя, как кружится голова, а пальцы терзают блузку, выхваченную из ящика комода. Это будет самый отвратительный поступок за всю ее жизнь.

— Как ты догадался? — ответила она с таким же сарказмом и отвернулась, запихивая в чемодан трусики и прочую мелочь.

— Но почему? — он резко втянул в себя воздух. — Селина, что происходит? Что случилось? Посмотри мне в глаза и скажи, что случилось, черт бы тебя побрал!

Она молча стояла спиной к нему, боясь взглянуть на него, чтобы не выплеснуть накопившуюся обиду.

И все же она не могла заставить себя сказать ему слова правды, которые бы сразу оттолкнули его. Стараясь скрыть дрожь в ногах, она встала на колени у нижнего ящика комода и вытащила оттуда охапку джемперов. Сердце у нее билось так сильно, что она не услышала, как своей кошачьей походкой он подошел к ней. Две сильные руки схватили ее за плечи и повернули лицом к нему.

— Ответь же мне, черт побери! — проговорил Адам сквозь зубы. — Почему ты входишь от меня? И именно сейчас!

И правда, почему, подумала она с тоской, но вслух сказала:

— Не спрашивай. Ответ тебе может не понравиться.

Он стоял слишком близко, слишком волновал ее, был слишком дорог ей. Невероятным усилием воли, сжав зубы, что придало ее лицу жестокий вид, она резко потребовала:

— Убери руки. Не трогай меня, — и увидела в его глазах насмешливые искорки. Сердце ее бешено колотилось, а он все продолжал свои магические, завораживающие ласки.

— Еще несколько часов назад ты так не говорила, — произнес он глухим голосом.

Если она еще хоть секунду будет слышать этот волнующий голос, который заставляет закипать ее кровь, то она сдастся, согласится на все, что он скажет, а потом будет жалеть об этом всю свою жизнь.

Селина, отчаянно стараясь взять себя в руки, гордо подняла голову, ее золотистые глаза с вызовом посмотрели на него, и она произнесла единственно возможные сейчас слова:

— Извини, но мне необходимо уйти. Я хотела тебя, и ты это прекрасно знал. Теперь я получила свое, и на этом распрощаемся.

Она увидела, как помрачнело его лицо. Он все еще не верил ей. И она добавила без всякого выражения, чтобы покончить с этим:

— Ты же не думаешь, что я выйду за тебя замуж. Ничто не вынудит меня пойти к алтарю с человеком, которого я не люблю, и который не любит меня.

Селина видела, что он готов убить ее, но ей было все равно. Воцарилось молчание, настолько мрачное и тягостное, что, казалось, воздух взорвется от напряжения. Затем он хлестнул ее резким, грубым словом, после чего у нее не осталось ни малейшего сомнения о том, кем он ее считает.

Селина закрыла глаза, чтобы скрыть свою боль, и когда она с трудом открыла их, то сквозь пелену слез увидела, что в комнате она одна.

Если бы он вернулся прямо сейчас, она бросилась бы к нему в объятия и с рыданиями рассказала обо всех своих сомнениях. И будь что будет!

Но он не пришел.

И она поняла, что он не придет никогда.

— Ну конечно же, ты можешь зайти, — спокойно перебила Ванесса ее сбивчивые оправдания. — Это же не какое-нибудь рядовое мероприятие, у тебя есть в запасе еще десять дней, чтобы упорядочить все свои дела. В конце концов, Доминик не каждый день отмечает помолвку. И тебе понравится Таня. Она очень приятная девушка, очень приличная, совсем не похожа на тех хищниц, которые постоянно около него вертятся. Вся ее родня живет в Австралии. Ее мать, родом из России, рано овдовела и переехала в Австралию, думаю, к своим родственникам. Она вновь вышла замуж и, как я поняла, весьма удачно. Думаю, что люди они состоятельные.

Тетка продолжала щебетать, а Селина слушала, закрыв глаза, жалея о том, что подошла к телефону, вернее бросилась к нему, надеясь, что, возможно, звонит Адам.

Но он так и не позвонил. Она жила в этой квартире уже целых два месяца. С той самой ночи, как она убежала из его дома. А он не мог не знать, что она живет здесь — ведь это его квартира. Она надеялась, что он зайдет или позвонит, хотя бы для того, чтобы выставить ее оттуда.

Когда-нибудь ей придется завести собственный дом. Однако вся ее энергия уходила на работу, поэтому на что-либо другое у нее не хватало ни времени, ни сил. И даже мысль о том, что ей придется пойти на прием, организованный ее теткой, и общаться со множеством чужих людей, утомляла ее.

— А как себя чувствует Мартин? — перебила она болтовню Ванессы посредине фразы.

— С ним все в порядке. После того как он поможет Доминику, Тане и мне встретить гостей и символически пригубит бокал вина, он удалится в свою комнату и будет играть в шахматы с доктором Хиллом.

Значит, и об этом позаботились. К счастью, вскоре Ванесса выдохлась, и Селина повесила трубку и выключила телефон.

Она хотела бы избежать необходимости присутствовать на помолвке Домми. С тех пор, как порвала с Адамом, она вела очень уединенный образ жизни, вечерами долго сидела с деловыми бумагами, принесенными из офиса, или бессмысленно взирала на экран телевизора.

Ей пора прекратить вести себя так глупо. Стоило только вспомнить о том, что она заставила Адама отступиться от нее, как на душе ее становилось тоскливо и пусто.

Это было необходимо, убеждала она себя с раздражением. Все теперь в прошлом. И конец! Он больше никогда в жизни не захочет даже взглянуть на нее, и она не может упрекнуть его за это. Он никогда не придет на эту квартиру, пока она здесь живет, даже само воспоминание о ней внушает ему отвращение.

И ей меньше всего на свете хотелось встретиться с ним. Ведь ничего не изменилось, он никогда ее не полюбит, он не позволит себе этого. Встреча с ним лишь усугубит ее горе. Так что с завтрашнего дня она начнет всерьез искать себе квартиру.

О том, чтобы вернуться в Лоуер Холл, не могло быть и речи. Пока Адаму не вернули долг, дом этот тоже принадлежал ему, или его банку, что, в общем-то, одно и то же. Кроме того, ей хотелось жить самостоятельно, поскольку с тех пор, как она встретила Адама, ей казалось, что она должна отделиться от своей приемной семьи.

Дело было вовсе не в том, что она стала меньше любить своих родственников, просто она очень изменилась. Селина продолжала с удовольствием приезжать туда на выходные и была благодарна за то, что никто, кроме Мартина, ни разу не обмолвился о ее так называемой помолвке с Адамом, если не считать самого первого ее приезда, когда Ванесса и Доминик с удивлением посмотрели на нее. А Мартин только сказал:

— Я не знаю, что произошло, и не собираюсь спрашивать. Но уж поверь мне, Адам этого так не оставит.

Много Мартин понимал! Меньше всего на свете Адам хотел бы вернуть ее.

Вздохнув, Селина пошла на кухню приготовить себе ужин, однако поняла, что ей ничего не хочется, так что решила обойтись чашкой кофе, которую выпила, стоя у кухонного столика. Затем она пошла спать, и долго лежала в темноте, думая о том, что жизнь продолжается, и она должна быть благодарна судьбе, что Адаму нет в ней места.

Всю следующую неделю Селина провела в поисках квартиры. То, что ей нравилось, было не по карману, а та квартира, которую она могла себе позволить, была ужасна. Но у нее полно времени, так что, может, еще подвернется что-нибудь подходящее. Кроме того, ей нужно будет что-нибудь купить, чтобы надеть на помолвку Доминика. За последнее время она так сильно похудела, что ни одна из ее старых вещей не годилась.

Заставив себя проявить хоть какой-то интерес к покупкам, она приобрела вызывающе шикарное платье для коктейлей и обновила косметику, а потом горько сожалела, что сделала это, поскольку у нее был на учете каждый пенни. Ведь ей придется внести залог, когда она наконец найдет себе квартиру.

На нее неожиданно навалилась куча работы, бесконечные телефонные звонки поставщикам в Европу, так что в субботу, когда отмечалась помолвка, ей пришлось долго работать в офисе. В Лоуер Холл она приехала довольно поздно и успела лишь быстренько поприветствовать Таню, прежде чем отправиться в свою комнату переодеться.

Стоя под душем, она подумала, что Доминик выглядит намного симпатичнее, чем раньше. Исчез этот наглый самодовольный вид, который был так для него характерен, он проявлял трогательную заботу о своей молоденькой невесте, которая была в элегантном платье из голубого шелка. Оно очень шло к ее волосам и нежной розовой коже.

Влюбленность в сочетании с той головомойкой, которую он получил от отца и Адама, а также отодвинувшаяся перспектива попасть за решетку сильно подействовали на него в лучшую сторону. По крайней мере, она надеялась на это.

Селина обменялась с Таней всего несколькими фразами, но успела понять, почему Ванесса сочла, что эта молодая женщина будет подходящей парой для ее любимого и драгоценного сына. Несмотря на свою утонченную красоту, она была застенчива, любезна и явно без памяти влюблена в Доминика. И кроме того, она была из состоятельной семьи, что тоже было весьма кстати, цинично подумала Селина, стоя перед зеркалом.

Из-за переживаний последних месяцев она слегка осунулась, но отметила это без особых эмоций. Свою роль сыграли новая косметика и платье, хотя теперь, поразмыслив, Селина решила, что это облегающее платье из золотой ткани с короткой юбкой и глубоким декольте на груди было, пожалуй, чересчур вызывающим.

Времени для переодевания у нее уже не было, даже если бы она и нашла что-нибудь более скромное. Селина услышала, что прибыли первые гости, еще когда направлялась по коридору в свою комнату. Надо спешить, а то еще тетушка обвинит ее в том, что она хочет привлечь к себе особое внимание.

Селина знала, что основные гостиные превращены в буфеты и бары, в них удобно расставлены группы кресел и столиков, на которых стоят подносы с закусками, на приготовление которых Мэг потратила не меньше двух дней. Как она заметила, поднимаясь по лестнице, большой зал подготовлен для танцев.

Громко играла музыка, и несколько пар уже танцевали, однако было еще рано, и большинство гостей просто стояли и смотрели по сторонам, занимаясь в основном закусками и беседой. Позже атмосфера станет более оживленной, Селина прекрасно это знала и подумала, как бы ей пережить эту кутерьму.

Вдруг она заметила, что кто-то в упор смотрит на нее и, повернувшись, почувствовала, как кровь застыла в ее жилах: она встретилась взглядом с зелеными глазами Адама.

Он стоял возле большого камина, и в своем смокинге был настолько хорош, что ее глупое сердце готово было выпрыгнуть из груди.

Потрясенная, в полном смятении чувств, она смотрела, как он повернулся к своей собеседнице, ослепительной брюнетке, которая, казалось, была облита ярко-красным шелком. Он сказал ей что-то с улыбкой, однако лицо его оставалось каменным, затем повернулся и пошел в сторону лестницы.

Ей нужно было немедленно бежать в свою комнату, подальше от него: она не сможет выдержать этого кошмара! Селина уже успела спуститься до середины лестницы, но потом внезапно повернулась и пошла обратно с бешено колотящимся сердцем. Из-за невероятно высоких каблуков, которые она всегда любила, и узкой короткой юбки она не могла идти быстро. Кроме того, ее охватила паника, когда она почувствовала, что он приближается к ней.

Его прикосновение обожгло ее так, что она почувствовала, что ноги ей не подчиняются, и она вот-вот упадет. Ей удалось удержаться на ногах только благодаря его поддержке.

— Делай вид, что тебе приятно меня видеть, — приказал он жестко, глядя в ее напуганные глаза. — И не останавливайся, киска, не останавливайся. — Адам улыбался ей, однако это была пустая холодная улыбка, выражающая глубокое презрение. — Похоже, Мартин всему миру рассказал о нашей помолвке. Если ты устроишь сцену — а я чувствую, что ты уже на грани, — то мы станем героями самых гнусных сплетен, и на весьма продолжительное время.

— Убирайся! — вполголоса выпалила она. Видеть его, чувствовать его прикосновение было для нее сущей мукой. Селина так любила его, так хотела быть с ним. Его присутствие заполнило ту пустоту, с которой она все время пыталась бороться.

— Ты что, не слышишь, что я говорю? Или ты слишком много мнишь о себе, чтобы обращать на это внимание? — На его лице еще сверкала эта пустая улыбка на случай, если кто-нибудь смотрит на них, однако в его словах, как ей казалось, слышалось лишь отвращение и презрение. Она огрызнулась:

— Помолвка разорвана, и большего она не заслуживала!

— Расскажи мне что-нибудь, чего я не знаю, — он сверкнул зубами и сильнее сжал ее руку, подталкивая вперед и заставляя ковылять на своих десятисантиметровых каблуках. — Однако другие еще не в курсе. И ради Мартина надо сделать так, чтобы все выглядело достойно. Если ты устроишь на глазах у сотни человек потасовку со мной, то это будет не лучший способ решить наши проблемы.

Когда они дошли до верхней площадки, послышались одобрительные возгласы и двусмысленные шуточки со стороны более молодых и развязных гостей, из которых Селина поняла, что все вокруг не сомневаются в том, что Адам не может дождаться момента, чтобы остаться с ней наедине.

Она покраснела от стыда и возмущения, но Адам ехидно заметил:

— Ты сама на это напросилась. Если ты одеваешься, как девица по вызову, то не удивляйся, что вызываешь подобную реакцию. И кого ты надеешься заполучить на сегодняшнюю ночь? Можешь не отвечать. Мне это совершенно не интересно.

На секунду Селина потеряла дар речи от возмущения. Они свернули в коридор, ведущий в ту часть дома, где находилась ее комната, затем он остановился и, нагнувшись, снял с нее туфли. На секунду что-то в его движениях и позе заставило ее подумать: сейчас он погладит ее по лодыжкам, проведет рукой по обтянутым в шелк икрам, бедрам. Она почувствовала, как у нее закружилась голова, от сладостного предчувствия ее охватила дрожь, во рту пересохло.

Однако он спокойно выпрямился, держа ее туфли в одной руке, а другой продолжал тянуть ее вперед со словами:

— Может быть, теперь дело пойдет быстрее.

От испытанного разочарования ей стало не по себе. Но ведь она не хотела, чтобы он дотрагивался до нее, абсолютно не хотела. У них нет будущего, никогда его не было и не будет. И хотя его бесцеремонное замечание относительно ее туалета больно задело ее, она решила ничего не говорить.

— Что же тогда тебе интересно? — все же спросила она холодно, не желая спускать ему его оскорбительного замечания.

Отворив дверь ее комнаты, он подтолкнул ее внутрь.

— Давай-ка договоримся. Нужно найти подходящий предлог, чтобы прекратить наши отношения, и держаться его до конца. К сожалению… — он прошел за ней в комнату. — Мартин придерживается мнения, что мы помиримся, это лишь вопрос времени. Иногда он может быть ужасно упрямым. Именно поэтому он никому и не говорил, кроме Ванессы, и то под страшным секретом, о том, что свадьбы не будет. Нам надо придумать, что сказать, чтобы убедить его, что это действительно так. Но я не думаю, что настоящая причина приведет его в восторг, а ты как считаешь?

Он ходил взад и вперед по комнате, затем повернулся к ней, насупив брови, и скомандовал:

— Ради бога, закрой дверь. Можешь не волноваться, я тебя не трону. Хотя упаковка и великолепна, но то, что под ней, меня не интересует.

— Тебе повезло! — бросила Селина, ненавидя его за это оскорбление. — Потому что тебе все равно ничего не получить! Во всяком случае, когда Ванесса увидит тебя рядом с этой размалеванной красоткой, она тебя вышвырнет из дома. Интересно, как тебе удалось пройти? Переоделся официантом? Или мальчиком-подавальщиком?

Селина не думала, что может быть такой ехидной. И если она не может позволить себе полюбить его всем сердцем, то уж ненавидеть его она научится! Но если не считать выводящего ее из себя блеска в его зеленых глазах, он, казалось, совершенно не обратил внимания на ее оскорбления.

— Ванесса знает, что я здесь. Она прислала мне приглашение. Мартин, по всей вероятности, рассказал ей все — про Элен, про то, какой она была на самом деле, про то, как в течение многих лет общался со мною. Слава богу, теперь между ними нет тайн, и Ванесса признала, что была не права, пытаясь разлучить Мартина со мной. У супругов не должно быть секретов друг от друга. Так что, поскольку я теперь вхож в семейный круг Ванессы, — сообщил он ей бесстрастным тоном, — мы должны действовать сообща. Нельзя допустить, чтобы при каждой встрече мы норовили вцепиться друг другу в горло.

— Я не желаю никаких встреч, — мрачно ответила она, шлепая в чулках к креслу, стоящему у окна. Селина была рада, что Ванесса и Мартин все уладили между собой, и что у тетки хватило благородства признать свои ошибки, и на Адама больше не будут смотреть, как на изгоя. Он этого не заслуживал. Но она не могла смириться с мыслью о том, что ей придется видеться с Адамом во время всевозможных семейных торжеств, которые так любит устраивать Ванесса.

Ну и что теперь?

Сев на край кресла, она машинально пощипывала золотую ткань своей юбки, слыша, как он продолжает говорить:

— Чего ты стыдишься — того, что сделала, или того, что сказала? Знаешь, — он закрыл дверь и подошел к ней, — я не думаю, что ты та хищная распутница, которую изображаешь. Мне было бы слишком больно и обидно, слишком противно думать об этом. Но когда ты была со мной… ну… понимаешь… — он угрожающе навис над ней. — Я не буду вдаваться в подробности, однако, если ты и не была девственницей, то уж по крайней мере очень долго не спала ни с одним мужчиной.

Она судорожно вздохнула, жалея, что ее физическая слабость не позволяет ей вышвырнуть его из комнаты. И когда она отказалась что-либо отвечать, он сердито продолжал:

— Ты заставила меня поверить, что ты из тех девиц, которые могут переспать с любым, кто их заинтересует, а затем уходят, чтобы поискать кого-нибудь еще. Когда я немного успокоился и все обдумал, то понял, что ты намеренно хотела сделать мне как можно больнее. Я не понимаю, почему. Я даже не хочу этого знать. Но для того, чтобы разорвать наши отношения, тебе не надо было прибегать ко лжи. Любая правда меня удовлетворила бы. А теперь… — он схватил стул, стоявший у туалетного столика, поставил его перед ней и сел на него так, чтобы отчетливо видеть ее глаза, — мы должны прийти к решению и придумать приемлемую причину для разрыва нашей помолвки.

Гнев, боль и унижение составили слишком отвратительный коктейль эмоций, и Селина не собиралась его пробовать. Пусть он сочиняет любую историю, она на все согласится, однако он не имеет права называть ее лгуньей и хищной распутницей. И она не собиралась безучастно сидеть, как побитая собака, и выслушивать его оскорбления».

Чувство возмущения заставило ее вскочить с кресла, отбросить со лба волосы и отвести его руки, готовые толкнуть ее обратно в кресло.

— Не очень-то воображай! — закричала она. Глаза ее сузились до золотистых щелок. Все ее сожаления, боль от того, что она потеряла его, все вылилось в эту яростную вспышку, заставившую ее забыть о самообладании… — И ты говоришь о лжи, которую я якобы придумала, чтобы порвать с тобой — мой бог! Это ты начал с наглой, бессовестной лжи. Разве не так!? — Она вскочила и стала ходить по комнате, не заметив, как разошелся шов на ее узкой золотой юбке, давая ей большую свободу движения, как сузились его умные зеленые глаза, и в них мелькнули огоньки понимания.

— Значит, ты был прав, когда лгал и шантажировал меня тем, что разоришь Мартина, если я откажусь выйти за тебя замуж? Почему именно я?.. Ведь ты ни разу в жизни не видел меня до этого. «Выйди за меня замуж, или я устрою вселенскую катастрофу» и все такое прочее в этом духе! И все это была ложь — все, до последнего слова!

Упершись руками в бедра, она резко повернулась и посмотрела на него. Он пересел на ее кресло. Ну и пусть! Он и так уже забрал все в ее жизни. Он откинулся назад, чуть склонив голову набок, закинув ногу за ногу. Как будто смотрит спектакль, подумала она со снова вспыхнувшей яростью.

— Так что нечего разыгрывать здесь святого… — Она резко приблизила свое лицо к нему, в ее глазах бушевал гнев. — Я лгала для собственной зашиты. Ты лгал, потому что тебе доставляло удовольствие запугивать меня. А я, как дура, влюбилась в тебя без памяти! Единственные твои слова правды, это то, что ты не способен любить, не хочешь никого любить, что ты считаешь, что любовь — это иллюзия!

Неожиданно лицо ее стало мертвенно-бледным, Селина вдруг поняла, что сказала. Она призналась ему в любви. Интересно, дошло это до него?

Ее трясло все сильнее. Она не могла заставить себя посмотреть на Адама и опустилась на стул, потому что иначе просто упала бы, и закрыла лицо руками. Ну конечно же, до него дошло. Он ведь не дурак. Осталось только вынести его презрение или, может быть, жалость. И когда она почувствовала, как он пытается отвести ее руки от лица, то не сопротивлялась, лишь покраснела от стыда, увидев, что ее разорванная юбка задралась намного выше колен.

— Скажи это еще раз. Скажи, что ты любишь меня.

Селина опустила голову — спутанные волосы упали на лицо. Она не сделает этого. Одного раза достаточно, она не позволит, чтобы ее заставляли еще раз признать свое унижение.

— Может, тебе будет легче, если я скажу, что действительно лгал и продолжал лгать, пока ты сама все не поняла и не сделала свои выводы? И я говорил правду, как я понимал ее тогда, когда сказал, что никогда не полюблю, что смотрю на любовь как на вздор, иллюзию. — Адам отвел с ее лба прядь волос, не сводя с нее своего завораживающего взгляда. Губы его находились на расстоянии нескольких сантиметров от ее опухших и дрожащих губ.

Ну вот, он опять признался, что не способен на любовь! Ее нижняя губа предательски дрожала, а он увидел этот признак капитуляции и прижался к ее рту своими мягкими успокаивающими губами, шепча:

— Я обманывал сам себя. До того самого момента, как ты сбежала от меня. Я знал, что хотел тебя так, как никогда в жизни не хотел ни одну женщину. И не только в постели, но и в своей жизни, каждое мгновение. Но я не понимал, что люблю тебя, до тех пор, пока ты не ушла. — Он привлек к себе ее неожиданно обмякшее тело, прижал к своей груди ее золотисто-каштановую голову. — Я не знал, какая боль сильнее — от того, что я любил и потерял тебя, или от того, что ты наговорила мне тогда.

— Ты говоришь правду? — Селина медленно подняла голову. Оказывается, она плакала и не замечала этого.

— Никогда в жизни я не был правдивее, киска!

— А тогда… тогда, что ты делал с этой женщиной? — И продолжила в ответ на его непонимающий взгляд. — Ну с той, облитой красным шелком?

— Разговаривал. Убивал время, пока ты не появилась на лестнице. — Он цинично усмехнулся: — Облитая шелком, гм? Жаль, я был слишком рассеян, чтобы заметить это. По-моему, она какая-то приятельница Тани — манекенщица.

А потом он поцеловал Селину так, что у нее перехватило дыхание и закружилась голова. Она ошеломленно посмотрела на него, когда он оторвался от ее губ и заявил:

— Свадьба не отменяется.

Селина не нашлась сразу, что ответить. Она чувствовала, как он весь горит желанием, целуя ее. Она встряхнула головой, пытаясь прийти в себя, и почувствовала, как он потянул молнию на спине ее платья. Она сказала чуть охрипшим голосом, сама испытывая чувственное возбуждение и наслаждаясь этим:

— Ну, конечно. Я бы обязательно вышла за тебя замуж до того, как поняла, что люблю тебя, по крайней мере, мне кажется, я бы сделала это. Еще бы, ведь ты самый необыкновенный человек из всех, кого я встречала. Потом, когда я поняла, что ты никогда не причинишь зла Мартину или кому-либо из его семьи и что я влюбилась в тебя, то решила, что не могу стать твоей женой. Ведь ты же говорил мне, что не веришь в любовь.

Селина не знала, можно ли что-либо понять из ее сбивчивой речи, потому что он уже успел снять с нее платье и швырнул его на кровать. Сейчас он станет срывать ее кружевное белье. Губы ее раскрылись в чувственном порыве, грудь бесстыдно выпирала из легкого кружевного прикрытия. Однако он, очевидно, понял, что она хотела сказать, потому что ответил довольно спокойно:

— Теперь я понимаю.

Адам прошел к ее шкафу и, покопавшись в ее вещах, вытащил старые джинсы и видавший виды плащ и кинул ей.

Она поймала их и, прижав к себе, с удивлением смотрела, как он копается в ящике ее комода и вытаскивает оттуда свитер. Она снова поймала его и с трудом проговорила:

— Что ты делаешь?

Она была настолько уверена, что он собирается залезть с ней в постель, что испытывала теперь разочарование.

Однако сердце ее подпрыгнуло от радости, когда он сказал:

— Хочу, чтобы ты оделась. Нельзя же в этом наряде ехать в наш коттедж. Мы сбежим через черный ход, а когда приедем туда, то позвоним, чтобы предупредить, где мы.

— Так мы едем в Котсуолдз!

Это не было вопросом, это был вопль радости. Селина отправилась бы с ним на Северный полюс, если бы он только этого пожелал. И помогая ей натянуть старые джинсы, он сказал:

— И мы вернемся оттуда лишь накануне нашей свадьбы. Я говорю и еще раз повторяю, что больше не отпущу тебя.

Это ее вполне устраивало. Однако вынырнув из свитера и приглаживая непокорные волосы, она спросила:

— Зачем ты шантажировал меня? Почему ты не мог ухаживать за мной, как нормальный человек? — и увидела, как его глаза потемнели от смущения.

— Черт побери, женщина. Ты задаешь ужасно щекотливые вопросы! — Однако он был не из тех, кого можно надолго вывести из равновесия, потому что на его лице опять появилась эта обаятельная улыбка. — Говорят, что нет глупее человека, чем влюбленный мужчина, — сказал он, помогая ей надеть плащ и застегивая его. — И оглядываясь назад, я понимаю, что влюбился и тебя, как только увидел. — Он продел пояс в пряжку и заметил:

— А ты похудела. С этим надо что-то делать.

— Ну и?.. — вернула она его к прежней теме.

— Ну и… — Адам прижал ее к себе. — Я почувствовал, что знал тебя еще до нашей встречи. Я ведь видел твои фотографии. Мартин так гордился тобой. К тому же я говорил с тобой по телефону, ты помнишь? У тебя самый волнующий голос на свете.

Чуть охрипшим голосом она сказала:

— Перестань!

Однако он не слышал, потому что в это время говорил сам.

— Когда я увидел тебя, то подумал, что всю жизнь мечтал о такой жене. О такой матери моих детей и спутнице на всю жизнь. И все думал, когда же ты это тоже поймешь. А ты обращалась со мной, как с бандитом с большой дороги! Тогда я понял, что Ванесса, должно быть, обработала тебя, и мне придется потратить половину жизни, чтобы ты не смотрела на меня с таким презрением и видела во мне не подонка, а нормального мужчину.

Селина еще теснее прижалась к нему, обнимая его за шею и играя с коротко остриженными черными волосами. Я вела себя с ним, как последняя стерва, подумала она с такой нежностью, что сердце ее замерло в груди. Она не могла винить его за последующие поступки, особенно после того, как он признался:

— Я стал действовать так, как и ожидалось от подобного негодяя, стал шантажировать тебя. Должно быть, я сразу влюбился в тебя. Я сказал себе, что для начала я должен немного сбить твою спесь, заставив проводить со мной как можно больше времени. Я знал, что со временем ты все поймешь и сообразишь, что я блефовал. И тогда мы сможем общаться на равных. Если бы я не сделал этого, ты бы не стала со мной разговаривать, и уж тем более жить в моем доме…

Селина поцелуем закрыла его рот, и, когда они, задыхаясь, оторвались друг от друга, с трудом произнесла:

— Мы можем остаться здесь на ночь. Я запру дверь и…

Но Адам покачал головой, в глазах его плясали веселые искорки.

— Мысль, конечно, соблазнительная, можешь мне поверить, лапочка. — Затем он привел в порядок свою одежду и продолжил:

— Но ты моя женщина, и ты будешь принадлежать мне в моем доме. Сейчас! Всегда! Едем.

Позднее — насколько позднее, Селина даже не поинтересовалась, ибо была слишком счастлива, чтобы всерьез задуматься над этим — она еще теснее прижалась к нему на его широкой двуспальной кровати в каменном доме посреди затерянной долины и, слизнув с его щеки кончиком языка соль слезы, спросила его охрипшим голосом:

— Ты не думаешь, что они нас ищут? Мы забыли позвонить.

— Думаю, они и так догадались. — Его ласковые руки стали поглаживать упругие бедра. — Я слишком занят. И боюсь, нам придется позабыть еще об очень многом, а ты как считаешь? — Его руки опять скользнули к ее бедрам, прижимая ее к своему крепкому телу, а она почувствовала твердость его мужской плоти. — Тебе не кажется, киска, что ты опять хочешь меня?

Селина подавила смешок и утвердительно ответила на оба вопроса сразу.


Внимание!

Текст предназначен только для предварительного ознакомительного чтения.

После ознакомления с содержанием данной книги Вам следует незамедлительно ее удалить. Сохраняя данный текст Вы несете ответственность в соответствии с законодательством. Любое коммерческое и иное использование кроме предварительного ознакомления запрещено. Публикация данных материалов не преследует за собой никакой коммерческой выгоды. Эта книга способствует профессиональному росту читателей и является рекламой бумажных изданий.

Все права на исходные материалы принадлежат соответствующим организациям и частным лицам.