Нелады со звездами
Венди Холден


Сотрудница издательства организует рекламные кампании непопулярным авторам, надеясь, что писатели обретут славу и читательскую любовь. Полоумная тщеславная журналистка домогается славы и читательской любви, наплевав на читателей, а также на знаменитостей, которых интервьюирует. И то, и другое — поиск признания, поиск любви и славы. Две женщины идут параллельным курсом, но если первая в итоге добивается славы для своих подопечных и любви для себя, то вторая заканчивает карьеру в гипсе и под градом насмешек. Это ведь счастливый финал, не так ли?

Роман Венди Холден «Нелады со звёздами» — впервые на русском языке.


Венди Холден

Нелады со звездами


Глава 1


Грейс Армиджер стояла в стороне от шумной, веселой толпы, сжимая в руке бокал теплого белого вина, и лихорадочно крутила головой, выискивая Генри. Сосредоточиться на поисках было очень трудно; все лица казались знакомыми.

На расстоянии вытянутой руки от нее Ник Хорнби был поглощен беседой с Хелен Филдинг, а рядом с ними В.С. Найпол и Джоанна Троллоп громко хохотали над тем, что им только что рассказал Робби Уильямс… Робби Уильямс? С какой стати? Грейс изумленно раскрыла глаза. Но нет, его живое, веселое лицо нельзя ни с кем спутать. Ах да, конечно, спохватилась она, ведь в этом году знаменитого музыканта пригласили войти в Букеровское жюри.

Фестиваль в Сент-Меррионе, который давно славился количеством присутствующих знаменитостей, в этом году превзошел сам себя. Всем, кто сомневается, что книги — это новый рок-н-ролл, подумала Грейс, достаточно заглянуть сюда, на торжественный прием по случаю открытия фестиваля, и воочию убедиться: происходящее напоминает скорее премьеру фильма, чем мероприятия отжившего мира литературы. Повсюду сияющие прически, сверкающие зубы, звонкий смех. Загорелые, стройные, богатые и уверенные; более того, похоже, все уже успели заключить договоры с киностудиями.

— Значит, компания «Уорнер бразерс» взяла вашу книгу на рассмотрение? — спросила брюнетку в кожаном пиджаке блондинка в усыпанных блестками туфлях, стоящая слева от Грейс.

Та самодовольно улыбнулась.

— Какая жалость. А мою «Дисней» купил без раздумий, — торжествующим тоном продолжала блондинка, тряхнув посеченными волосами. — Так, конечно, гораздо прибыльнее.

Дженни Бристольз и Сэсси Дженкс, отметила Грейс. Две самые популярные молодые писательницы Англии, вот только печатаются в одном издательстве и оттого постоянно грызутся.

— Вы по-прежнему в одиночестве?

При звуках пьяного голоса, который Грейс надеялась больше не услышать до конца вечера, у нее мурашки пробежали до самых пяток. Опустив взгляд, она увидела румяного коротышку, бывшего адвоката, известного миллионам читательниц под именем Люсинды Макканн. Известие о том, что «королева любовного романа» на самом деле является мужчиной, к тому же, судя по блудливым рукам, традиционной ориентации, повергло Грейс в ужас.

— Как и все великие писатели, я пишу о любви, — уже успел объяснить ей Люсинда в начале приема. — Толстой писал о любви. Шекспир писал о любви. Так скажите мне, какая между нами разница? О чем еще моя книга «Господин и повелитель», как не о любви? Ну а «Скажи да, дорогая»? Тоже о любви. Так почему же мои книги не считаются классикой? А я вам отвечу! — постепенно заводился Люсинда. Последний вопрос явно был чисто риторическим. Коротышка презрительно махнул рукой в сторону блестящей толпы, и его лицо гневно побагровело. — Из-за всех этих снобов, мнящих себя сливками литературы!

— Неужели? — пробормотала Грейс, тоскливо оглядывая зал в поисках взъерошенной головы Генри, который принес бы ей избавление.

Странно, что он до сих пор не появился, — как писателя его не признавала даже собственная мать, и просто чудо, что его вообще пригласили в Сент-Меррион.

— Но я им покажу! — продолжал кипеть Люсинда. — Книга, над которой я сейчас работаю, — доверительно сообщил он, обдавая Грейс чесночным запахом и с вожделением заглядывая в вырез ее платья, — будет о сексуальном пробуждении, описанном от лица четырнадцатилетней девочки.

В конце концов Грейс прибегла к последнему средству, сославшись на необходимость отлучиться в туалет. И вот Люсинда опять здесь; его похотливые глазки снова приклеились к ее груди, песочно-желтый паричок сполз набок. Очевидно, королева любовного романа успел изрядно накачаться спиртным.

— С-стыд и поз-зор! — возмущенно промолвил он. — Такая крас-сивая девушка, и с-совсем одна!

Грейс подумала было о новом бегстве в туалет, но в итоге пришла к выводу, что безопаснее остаться. Это увеличивало ее шансы на встречу с Генри, и, кроме того, она помнила, как в прошлый раз, спасаясь бегством от Люсинды, налетела прямиком на Луи де Берньера, автора нашумевшей книги «Мандолина капитана Корелли».

— С минуты на минуту здесь будет мой автор, — решительно заявила она.

Но Люсинда ее уже не слушал. Его взгляд, оторвавшись от ее декольте, устремился в толпу.

— Вот эта с-сволочь Марк Лоус-сон! На прошлой неделе он раз-згромил в пух и прах «Гос-сподина и повелителя» на с-страницах «Книжного обозрения». С-сей-час я выс-скажу ему все, что о нем думаю!

— Очень хорошо, — согласилась Грейс, с облегчением отпивая теплое вино.

До нее доносились обрывки литературных сплетен:

— …и когда ее выступление на встрече с читателями подошло к концу, ведущий сказал: «Есть ли у кого-нибудь вопросы к мисс Аткинсон?» И кто-то поднял руку и спросил: «Да, я хочу узнать, где она купила эти туфли…»

— …стоило мне на минуту отвлечься, чтобы попрощаться с Гором — Видалом, конечно, — как Мелвин Брэгг увел у меня из-под носа такси…

— …да, она каждый день заглядывает на страничку «Амазон. ком», чтобы узнать, как идут дела у ее конкурентов. И сама пишет все отзывы на свои книги — неудивительно, что они неизменно получают пять звездочек…

— Полагаю, вы слышали, что меня выдвинули на премию «Лемон», — громко произнесла Сэсси, обращаясь к Дженни.

Грейс удивленно подняла брови. Будь это теннис, после такой подачи Дженкс определенно повела бы в счете. Пятнадцать — ноль. В конце концов, «Лемон» — это не пустое бахвальство. Стремящаяся привлечь внимание к так называемой «яркой современной литературе», она считалась одной из самых престижных литературных премий. На чей-то взгляд, даже весомее Букеровской.

В ответ Дженни выпустила из ноздрей дым, грозовой тучей устремившийся прямо в лицо сопернице.

— Просто замечательно, дорогая, — снисходительно улыбнулась она. — И я рада, что вы не поленились участвовать. Лично я ради такой смехотворной суммы пальцем о палец бы не ударила.

По пятнадцати после крученого мяча Бристольз, отметила Грейс. Всем в литературном мире было известно, каким испепеляющим огнем зависти горела Дженни, когда «Стремительный взлет», первый роман Сэсси Дженкс, не только был куплен за рекордную сумму крупнейшим издательским домом, но и удостоился восторженного приема в книжных кругах. В кругах, которые до сих пор упрямо не желали признавать гений Дженни Бристольз, и, в частности, ее новый роман «Ветрогон».

Рецензии на «Стремительный взлет» были так похожи, что Грейс до сих пор их помнила: «Живо, свежо и талантливо» («Гардиан»); «Свежо, талантливо и живо» («Индепендент»); «Талантливо, живо и свежо» («Таймс»). А дальше следовали различные вариации на тему «юмора, силы и реализма, с которыми Дженкс изображает жизнь девушки-подростка в трущобах Южного Лондона».

Грейс помнила все это так отчетливо потому, что многие из авторов, находящихся на ее попечении в рекламном отделе издательства «Хатто и Хатто», постоянно обращали ее внимание на успехи Дженкс. Это был молчаливый намек на то, что они заслуживают такого же восторженного приема и только Грейс виновата в его отсутствии. Генри Мун, несмотря на полное отсутствие культуры поведения или, скорее, часов, по которым он мог бы определить, на сколько опаздывает, оставался, наверное, единственным из авторов «Хатто», не считавшим, что лишь некомпетентность Грейс мешает его всемирному признанию.

— В любом случае, — протянула Бристольз, — «Ветрогон» уже получил свою долю наград. Например, издательство «Дино-Род» объявило его книгой года. От журнала «Типп-экс» нам досталась премия «Лучший редактор года», а сейчас мы ждем, что рекламное агентство «Спуд-ю-лайк» провозгласит лучшей нашу пиар-кампанию…

Тридцать на пятнадцать в ее пользу, подумала Грейс.

— Да, я слышала, что в этом году все комитеты столкнулись с одной и той же проблемой — очень низким уровнем представленных работ, — с милой улыбкой остановила ее Дженкс.

По тридцати.

— …не говоря о том, что тираж «Ветрогона» в бумажном переплете достиг полумиллиона, — закончила Дженни, откидывая назад свои кудри, похожие на пучок соломы.

С такими гонорарами, подумала Грейс, можно было найти более приличный кондиционер.

Она отметила, что на щеках Сэсси появились красные пятна злости. Сорок на тридцать; Бристольз сделала подачу на вылет. Все знали, что признание литературных кругов, которого удостоилась Дженкс, выводит из себя Бристольз; но также было общеизвестно, что огромные продажи Дженни Бристольз просто бесят Сэсси Дженкс.

— Насколько я слышала, вас можно поздравить с номинацией на премию «Худшая постельная сцена года», — мгновенно взяв себя в руки, проворковала Сэсси. — Говорят, у вашего «Мертвого мозга» тут не будет достойных соперников.

Вничью, подумала Грейс. «Мертвый мозг», последний роман Дженни, расходился феноменальными темпами. Грейс ежедневно имела счастье лицезреть в метро огненно-розовые рекламные плакаты, от которых горела сетчатка; призывная фраза «Спешите купить сводящий с ума бестселлер, действие которого разворачивается в сексуально-скальпельном мире нейрохирургии» прочно впечаталась в ее сознание. Однако она впервые услышала о том, что книга выдвинута на соискание самой громкой литературной награды, награды, которой каждый автор боится как огня, — ежегодной премии, присуждаемой журналом «Литературное обозрение» за самое ужасное описание постельной сцены в художественном произведении.

Вручаемая каждый год в баснословно шикарной обстановке, эта самая знаменитая из литературных премий неизменно вызывала дождь насмешливых газетных публикаций. Исходя из того, что известность и премии — это именно то, о чем мечтают все писатели, Грейс недоумевала, почему они всеми силами открещиваются от «Худшей постельной сцены».

У Дженкс больше, подумала она, пряча улыбку в вино, количество которого в ее бокале уменьшилось до угрожающего уровня. Оглянувшись в поисках официанта, Грейс обнаружила, что в этом она не одинока. Бет Оллардис, книжный обозреватель могущественного глянцевого журнала «Светило», беспомощно озиралась вокруг с пустым бокалом в руке.

Лоб Бристольз пересекли морщины раздражения. Замешкавшись на секунду, она снова выпустила дым из обеих ноздрей прямо в лицо Дженкс.

— Да, это просто замечательно, вы не находите? — просияла она, обнажив все свои зубы. — «Худшая постельная сцена» — это просто фантастическая честь. Я так рада, тем более в этом году, по слухам, премию снова будет вручать сам Мик Джаггер, и я с ним наконец познакомлюсь.

— Бет! — Грейс вздрогнула, услышав внезапный вопль Сэсси. — Сколько лет, сколько зим!

Снова ничья, подумала Грейс, увидев, как лицо Бет Оллардис затянулось рябью смятения. Сэсси и Дженни, отталкивая друг друга локтями, на всех парах устремились к ней.

— Мы с вами уже встречались, — агрессивно заметила Дженни, снова оскаливаясь. — Дженни Бристольз. «Ветрогон».

Теперь больше у Бристольз, подумала Грейс. Определенно, Дженни получила серьезное преимущество.

— И главный кандидат на премию «Худшая постельная сцена года», — елейным голосом добавила Сэсси.

Ничья. Грейс перевела взгляд на Бристольз, однако в выражении лица Дженни что-то было не так. В прошлый раз она не поддалась на эту провокацию; так почему же, недоумевала Грейс, Бристольз так завелась сейчас? Выпучив глаза, она широко раскрыла рот — не то кривая ухмылка, не то оскал агонии. Ее руки были напряжены, а кулаки судорожно сжаты.

Опустив взгляд ниже, Грейс увидела, как у самого пола стальной каблук-шпилька Дженкс, похожий на острый стилет, впился прямо в большой палец на ноге Бристольз. У нее на глазах стилет повернулся. Кажется, этот гейм за Дженкс, подумала Грейс, когда Дженни, отпихнув Сэсси, заковыляла прочь с лицом, искаженным болью и ненавистью. А также сет и весь матч, заключила она, когда по торжествующему лицу Сэсси маслом разлилось удовлетворение.

Внезапно кто-то похлопал ее сзади по плечу:

— Привет, Грейс.

— Генри! Черт побери, где ты пропадал?

Густые черные волосы Генри Муна, как всегда, торчали во все стороны. Под глазами темнели бурые мешки, а сверху нависали массивные брови толщиной с палец. В целом получался такой эффект, будто его органы зрения попытались спрятаться. Это впечатление лишь усилилось, когда Генри искривил рот в улыбке размером с дольку арбуза.

— Какой-то ты весь помятый, — постаралась как можно строже произнести Грейс.

Теоретически рассердиться на Генри — проще простого, но в реальности сделать это почти невозможно. Чего стоил один его вид — кожа Генри была натянута на высокий, широкоплечий каркас, будто холст на подрамник. Грейс никак не могла представить себе его одного, с рюкзаком за плечами, как он бродит по Гималаям в поисках потерянного легендарного племени, которое совершало ритуальные песнопения, сидя вокруг костра с камешками во рту. Однако Генри там был, результатом чего стала книга «Сосущие камни» — «Мечты, драма и дизентерия; последний из джентльменов-исследователей бросает вызов силам природы и себе самому», как написала Грейс в пресс-релизе. Она долго возражала против дизентерии, но Генри настоял на своем.

— С дизентерией звучит не так серьезно, — заявил он.

— Но ведь это же серьезная книга, — пробовала возразить Грейс. — А ты серьезный исследователь.

— Вовсе нет. То есть да, я исследователь. Но несерьезный.

А уж к рекламе своей книги, как убедилась Грейс, он относился еще менее серьезно, чем ко всему остальному. Она никак не могла заставить его смотреть на это иначе как на забавный казус в лучшем случае или мягкое издевательство в худшем. Даже когда организаторы литературного фестиваля в Сент-Меррионе, к которым Грейс обратилась в полной уверенности, что из ее затеи ничего не получится, выразили свой интерес и пригласили Генри рассказать о «Сосущих камни», он, похоже, не придал этому никакого значения. Более того, Генри отнесся к приглашению настолько рассеянно, что за несколько часов, прошедших до его волшебного появления, Грейс успела проникнуться уверенностью, что он напрочь забыл о фестивале.

— Где ты пропадал? — снова спросила она, отмечая, что Генри, схвативший бокал красного вина с подноса у проходившего мимо официанта, не просто устал, а прямо-таки разбит вдребезги. — Всю ночь напролет работал?

Ей было известно, что Генри никак не может начать работу над следующей книгой, однако терпеть не может нытье и потому никогда не рассказывает о своих проблемах.

— Ну, в своем роде ночь напролет, — признался Генри. Вино частично вернуло краску на его щеки. — В половине первого утра я хватанул в «Брик-Лейн» чего-то слишком острого. Пришлось заливать текилой, — упавшим голосом добавил он. — Проснулся только в одиннадцать, так что на поезд не успел. Пришлось ехать на следующем, но вот наконец я здесь, — с надеждой закончил он.

Трудно было не признать справедливость последнего замечания.

— Ладно, давай шевелиться, — сказала Грейс. — Я хочу, чтобы ты до конца приема успел переговорить с кучей журналистов. Пошли. — Она решительно взяла Генри под руку. — Вон там стоит главный редактор «Женского часа», а в углу — редактор литературного отдела «Санди таймс».

— А это обязательно? — простонал Генри.

Он уныло побрел следом за ней и тотчас же случайно наступил на ногу человеку, поглощенному беседой с Мелвином Брэггом.

— Ой! — вскрикнул Луи де Берньер.

После окончания приема Грейс направила Генри в близлежащую деревню, в ту единственную гостиницу, где еще оставалась пара свободных коек, — все остальные места были разобраны участниками и гостями фестиваля Сент-Меррион.

— Мимо церкви и направо до конца. Не заблудишься, гостиница называется «Айвенго».

— Очень литературное название, — усмехнулся Генри, поднимая брови и открывая мягкие карие глаза, красные после бессонной ночи.

— Я тебя жду в писательском шатре.

То обстоятельство, что писателям было официально отведено специальное место, стало для Грейс приятной неожиданностью. На ее памяти за писательский салон, как правило, сходил полутемный угол бара. Удобства, предоставленные организаторами фестиваля Сент-Меррион для участников — большая, просторная палатка, увешанная волшебными фонариками, устланная коврами и заставленная длинными мягкими диванами, придававшими ей восточный колорит, — явились настоящим откровением. Грейс поспешила туда, преисполненная решимости теперь, когда ее подопечный, в конце концов, соизволил появиться, хоть ненадолго окунуться в литературную атмосферу. А также отведать бесплатных сэндвичей и вина, которых в Юрте, как величалась эта палатка, по слухам, было в изобилии.

Вход в палатку загораживал незнакомый человек — высокий седовласый мужчина, судя по всему, писатель, который фотографировался на фоне арабской роскоши. В его внешности было что-то по-испански смуглое, утонченное и изящное; Грейс решила, что это какой-то очередной магический реалист с родины Габриэля Гарсии Маркеса. Она остановилась перед мужчиной, но он, слегка поклонившись, не двинулся с места. Увидев его вопросительную улыбку, Грейс догадалась, что он ждет, когда она протянет ему книгу для автографа. Она смущенно призналась, что на самом деле хочет только пройти в Юрту, и мужчина снисходительно отступил в сторону. Грейс пристыженно шагнула внутрь.

Если повезет, она встретит кого-нибудь знакомого. Только бы не Люсинду Макканн, которую, к счастью, нигде не видно. Зато взгляд Грейс сразу же привлекла группа женщин внушительных размеров во всем черном, без бюстгальтеров, с редкими седыми волосами, которые расположились на диванах, поджав босые небритые ноги под свои массивные зады. Они подозрительно оглядели Грейс с ног до головы. Одна из них, в футболке с лозунгом «Мужчины должны поставляться вместе с инструкцией по эксплуатации», закинула толстые голые икры на стоявший перед ней кофейный столик, заваленный журналами, всем своим видом показывая, что общество Грейс здесь нежелательно.

Быстро пройдя мимо, Грейс с облегчением увидела Джейн Льюис, автора нашумевшего романа «Французский сыр», болтавшую с Майком Блоуком, взъерошенным очкариком, новой восходящей звездой на небосводе так называемых «мужских» романов.

— Да, просто замечательно, что Брэд согласился на главную роль в киноверсии «Французского сыра», — с блаженной улыбкой на устах вещала Джейн, а Майк слушал ее, недовольно поджав губы.

Грейс улыбнулась. Вот это уже на что-то похоже.

Она направилась к столику со съестным. Налив стакан белого вина, Грейс выбрала на закуску два бутерброда с креветками. Креветки уже слегка заветрились, но она была рада и этому. Над столиком была установлена доска объявлений. Расправляясь с бутербродами, Грейс принялась от нечего делать их читать.

Буквально вся доска пестрела посланиями к некой Милли Симпсон. Нахмурившись, Грейс порылась в памяти и пришла к выводу, что это должна быть та самая Милли Симпсон, соблазнительная черноволосая супруга рок-звезды с многомиллионным состоянием, чья недавняя книга сразу же привлекла внимание. Конечно, внимание это, насколько помнила Грейс, в основном было обращено на соблазнительность и черные волосы, не говоря уже про миллионы, но тем не менее Милли стала заметным прибавлением в литературном семействе.

Взглянув на программу фестиваля, также вывешенную на доске объявлений, Грейс ощутила, как ее захлестывает теплая волна, не имеющая никакого отношения к выпитому вину. Там, среди запланированных на завтра мероприятий (представление В.С. Найполом своего нового романа, взгляд Гора Видала на американскую политику изнутри и беседа с Маргарет Этвуд и Дорис Лессинг о научной фантастике), она нашла — бой барабанов, торжественные фанфары — «Генри Мун рассказывает о своей последней работе «Сосущие камни». Читая и перечитывая эту строчку, Грейс почувствовала, что у нее наворачиваются слезы. До сих пор ей не удавалось хотя бы заинтересовать влиятельный фестиваль Сент-Меррион хоть каким-то автором «Хатто», и одно то, что Генри сюда пригласили, явилось огромным достижением. А о выступлении Грейс не смела даже мечтать.

Как раз в этот момент через резную деревянную арку в Юрту вошел сам Генри.

— О господи, — громко произнес он, обводя изумленным взглядом затейливые купола, мягкие диваны и ковры. — Я словно вернулся в Гималаи.

Женщины в черном, сердито сверкнув глазами, возмущенно зашептались между собой. Грейс, прислушавшись, разобрала что-то вроде «вонючего колонизатора», а Генри в счастливом неведении отправился изучать столик с закусками.

Внезапно у входа раздался звонкий смех, и в шатер вальяжно вошла красивая молодая женщина в окружении десяти мужчин, таращившихся на нее так самозабвенно, что некоторые даже пятились перед ней, будто старый лорд Чемберлен перед королевой. Женщина покачивала изящным, соблазнительным телом, тряся длинным занавесом шелковистых черных волос, обнажая в улыбке ровные белоснежные зубки и прижимая ладошку к небольшой упругой груди. Грейс узнала в ней Милли Симпсон и с изумлением почувствовала укол ревности, когда увидела, как Генри оторвал ото рта бутылку пива и уставился на Милли с откровенным восхищением. Грейс, внезапно особенно остро ощутившая в себе недостаток привлекательности и переизбыток веса, вспомнила про свои незапоминающиеся серые глаза и про то, что ее белесые волосы лежат бесформенной копной, нос неумолимо похож на нос, а рот — на рот. Она прониклась симпатией к ведьмам в черном и без лифчиков, смотревшим на Милли с бесконечной ненавистью.

— Милли, дорогая, вы были великолепны, — выдохнул один из почитателей Симпсон, бледный молодой человек с выступающим кадыком и очками в оранжевой оправе.

— Да, просто бесподобны, — хором подхватили остальные.

Хотя Милли принимала льющийся на нее поток славословий с милой улыбкой и словами благодарности, Грейс заметила, что она то и дело украдкой бросает нетерпеливые взгляды на вход в шатер.

Вскоре в Юрту вошел шофер в форме, и Милли поспешила к дверям, выдохнув:

— Дорогуши, извините, должна лететь.

Грейс решила, что эту прощальную фразу нужно было понимать буквально; муж Милли славился своими особняками, разбросанными по всей стране, а также страстью к воздушным путешествиям.

— Куда она ушла? — спросил Генри, взъерошивая шевелюру.

— Полагаю, улетела в одном из своих многочисленных вертолетов в один из своих многочисленных особняков, — ответила Грейс, стараясь напускной небрежностью скрыть кипящую зависть.

Довольно безуспешно, судя по изумленному взгляду, который бросил на нее поверх горлышка бутылки Генри.

— А тебе не хочется узнать, кто тут кто? — покраснев, пробормотала Грейс. — Вон там стоит Джейн Льюис. Автор «Французского сыра».

— Никогда о таком не слышал, — жизнерадостно заявил Генри.

Грейс удивленно уставилась на него.

— Но, Генри, это же была главная литературная сенсация прошлого лета. Книга о заветренном ломтике «Камамбера», пробуждающем воспоминания о войне в сердце старого солдата… не помнишь?

Генри, впившись зубами в сэндвич, видавший лучшие часы, если не дни, только покачал головой.

— По этой книге еще сняли фильм с Брэдом Питтом в главной роли, — не сдавалась Грейс, понизившая голос при виде проходившего мимо Майка Блоука. — А это Фил Плант.

— Это еще кто такой?

— Эстрадный комик, недавно написал книгу «Прогулка с хорьком в штанах» о том, как он шел от Лендз-Энд до Джон-О’Гроатс с… ну, засунув хорька себе в штаны. Своего рода юмористическая книга о путешествии. Ее расхватывали как горячие пирожки…

Грейс смущенно умолкла, вспомнив, что книга Генри, тоже о путешествиях, превосходящая «Прогулку с хорьком» на порядок, хотя и с более ненавязчивым юмором, расходилась не так хорошо. Далеко не так хорошо. Если честно, совсем Плохо. Грейс боязливо посмотрела на Генри.

Однако его внимание уже переключилось на другое.

— А кто эта женщина? — спросил он.

В шатер вошла Дженни Бристольз, возбужденно говорившая визгливым голосом с похожим на хищного зверька мужчиной, в котором Грейс узнала корреспондента одной из ежедневных газет.

— Это просто ужасно, вы не находите? — пронзительно верещала Дженни. — Классический синдром неудачника. Бедная Сэсси.

— Самый настоящий кошмар, — подобострастно поддакивал мужчина, быстро царапая в блокноте. — Так, значит, ходят слухи, что «Стремительный взлет» целиком написал другой человек?

— Да, но я вам это не говорила, — поравнявшись с Грейс и Генри, сказала Дженни, понижая свой голос до простого раската грома. — Не забыли, мы договорились о ссылках на неназванные источники? Я хочу сказать, только представьте себе, — добавила она, падая на диван в углу, — я бы умерла на месте, если б редактор сказал мне, что моя вторая книга такая плохая, такая полная чепуха, такая дрянь, что ее нужно полностью переписать. Начав с чистого листа. Говорили о том, что Сэсси пришлось вернуть половину аванса и тому подобное. Она была в шоке, — театральным шепотом закончила Дженни, локтями выставляя грудь вперед.

— Однако она сохраняет хорошую мину при плохой игре, — заметил журналист, указывая взглядом на Сэсси, которая появилась в дверях, судя по виду, бесконечно довольная жизнью.

Нацепив на голову боксерские трусы и зажав в руке бутылку шампанского, она исполняла канкан с Джермейном Гриром и мужчиной в бюстгальтере.

— Но внутри она обливается слезами, — решительно заявила Дженни.

Опустив взгляд на ногу, она поморщилась.

— Мне надо поскорее уйти, — вдруг объявил Генри. — Не хочешь прогуляться? Еще светло, и мы можем успеть к закату.

Застигнутая врасплох, Грейс кивнула.

Ферма, на чьих землях проводился фестиваль, располагалась в самой живописной части полуострова Корнуолл. Грейс и Генри прошли между двумя рядами палаток фестивальной деревни — причем Генри то и дело спотыкался о растяжки. Теплый вечерний воздух благоухал ароматом свежескошенного сена с едва уловимым соленым привкусом моря. Выйдя из ворот деревни, украшенных развевающимися на ветру флагами, Грейс и Генри очутились на дорожке, обсаженной живой изгородью, и пошли вдоль пышного изобилия луговых цветов: колокольчиков, чеснока, наперстянки, лютиков, борщевика, валерианы, утесника, смолевки и камнеломки, переплетенных так затейливо, будто над ними поработал умелый мастер икебаны. Но когда Грейс, решив продемонстрировать остроумие, поделилась своими впечатлениями с Генри, тот прямо-таки пришел в ужас.

— Ты что, они гораздо красивее!

После такой резкой отповеди Грейс решила не говорить о том, что небо, исполосованное яркими красками заката, напомнило ей картины резвящихся божеств, украшающие потолки аристократических особняков. Высоко над головой облака, разрываясь золотистым бархатом, открывали островки цвета розового мяса лосося в морях голубизны утиных яиц; у горизонта заходящее солнце сияло сквозь пелену туч, будто свеча, заслоненная полоской перламутра. Недоставало лишь нескольких бородатых мускулистых богов и роскошных пухлых богинь, укрывающихся крохотными клочками ткани, и пары розовых херувимчиков.

Грейс указала на овец, столпившихся в сгущающихся сумерках вокруг фонарного столба.

— Как ты думаешь, зачем они там собрались?

Генри передернул плечами:

— Не знаю. Тащатся, поди.

Грейс прыснула. Ей было так приятно идти рядом с Генри, вдоль стены из живых цветов под олимпийским небом. Даже если, со стыдом осознала она, она не слышала ни слова из того, что он рассказывал. Похоже, что-то про свои путешествия.

— …проснулся среди ночи от шума воды. Сперва я решил, это начался ливень, но затем послышался рык, и только тогда до меня дошло, что это лев мочится на угол моей палатки. — У него в глазах сверкнули веселые искорки. — Согласись, мне здорово повезло.

— А тебе никогда не хотелось съездить на Карибы? — спросила Грейс, понимавшая под везением совсем другое.

Генри закатил глаза.

— От мысли жариться весь день под солнцем на пляже у меня пропадает желание жить.

— Вот как?

Грейс с тоской вздохнула. Все последние недели она мечтала о полоске золотого песка, омываемого бирюзовым морем. О месте, где, когда хочешь выпить еще один коктейль, просто втыкаешь в песок флажок. Возможно, это следствие общения с Сионом, в чьем представлении отпуск на берегу моря — разве что конференция Социалистической рабочей партии в Скегнессе… «Но я об этом совсем не думаю», — строго одернула себя Грейс. В конце концов, в Сент-Меррион она приехала отчасти для того, чтобы отделаться от беспрестанных мыслей о Сионе.

Генри просиял.

— Если, конечно, под Карибами ты не понимаешь Гаити. Вот это была бы просто чума.

Он широко улыбнулся.

— Да, разумеется.

Достаточно точная характеристика достижений Папы Дока, подумала она.

— Да, кстати, — воодушевился Генри, — ты бы пришла в восторг, побывав там, где я путешествовал. Ты знаешь, что в Восточной Европе есть районы, где до сих пор встречаются случаи бубонной чумы?

Грейс отчаянно замотала головой.

— А Северная Корея — просто настоящий заповедник. Она как будто находится в другой солнечной системе. Там никто даже не слышал о принцессе Диане…

Закурив, он сделал глубокую затяжку. Его глаза — по крайней мере, то, что было видно Грейс, — были устремлены куда-то вдаль.

— В джунглях Амазонки за мной гонялись вооруженные до зубов наркоторговцы. В пустыне мне пришлось съесть свою собаку, чтобы не умереть от голода. Я питался копчеными шелковичными червями в обществе китайских разбойников.

Грейс поморщилась.

— Фу! Как ты мог?

Генри искоса взглянул на нее.

— Как я уже говорил, я был в обществе китайских разбойников. В таких условиях приходится есть, что дают. Кстати, черви оказались ничего. У них такой тонкий вкус… похоже на…

— На цыплят? — выпалила наобум Грейс.

Генри радостно закивал.

— А ты тоже пробовала?

— Ну конечно. А кто их не пробовал?

Он закатил глаза, поняв, что его разыграли.

— Путешествия. С этим ничто не сравнится.

— Мне очень понравились «Сосущие камни», — с готовностью подхватила Грейс. — Я считаю, книга просто восхитительная.

Из вежливости она не стала добавлять, какой это оказалось для нее неожиданностью. Не чувствуя тяги к повествованию об отчаянных похождениях в Гималаях, Грейс подошла к книге с профессиональной отрешенностью и личной неприязнью, но была настолько покорена ее драматизмом, юмором и жизнерадостностью, что, зачитавшись, дважды проезжала в метро мимо своей остановки.

— Больше всего мне понравилось то место, где ты спускаешься с высокогорного перевала и застаешь все племя вокруг костра, с большими камнями во рту. Поразительно!

В этот момент они сами поднялись на гребень холма, и перед ними открылся темнеющий язык земли, уходящий в море жидкого золота.

— Какая красота! — прошептала Грейс.

Генри улыбнулся. Она обратила внимание, что его глаза слегка приподнялись со своих подушек, янтарными щелями сверкнув в ослепительных лучах заходящего солнца. Повернувшись к ней, он провел рукой по своим волосам, которые, по всей видимости, уже несколько дней не встречались с расческой. Не то чтобы после сна не расчесаны, подумала Грейс, — скорее и до кровати не добрались.

— Здесь так хорошо, — сказал Генри. — Мне очень нравится.

Его голос казался странно тихим и угрюмым. Был ли в его словах какой-то скрытый смысл, или это просто ранняя стадия воспаления легких?

— Вот и отлично, — произнесла она выше и прерывистее, чем намеревалась. — Фестиваль в Сент-Меррионе — это очень престижно.

— Да нет, я не имел в виду этот чертов фестиваль.

Генри пристально посмотрел ей в глаза, и Грейс покраснела. Он задумчиво затянулся. Наступило молчание.

Сердце Грейс металось в груди перепуганным кроликом. Ее желудок, казалось, расплавился, подобно огненному шару, опускающемуся в море перед ними.

— Как насчет того, чтобы вернуться в шатер и чего-нибудь выпить? — пронзительно взвизгнула она.


Глава 2


Вернувшись в бар — от Юрты они отказались из-за «тех жутких матрон» (Грейс решила, что Генри подразумевал ведьм в черном), — они принялись методично напиваться. Грейс была возбуждена, нервничала и никак не могла решить, что именно имел в виду Генри там, на вершине холма, и как это выяснить. Обратная дорога нисколько не помогла решить эту проблему; кроме того, ей надо было подумать о Сионе. В конце концов Грейс решила предоставить все провидению — или в данном случае теплому «Пино». Она потягивала бокал за бокалом, заливая алкоголем два пакетика орешков, съеденные вместо ужина. У нее уже кружилась голова. И она давно сбилась со счету, сколько бокалов виски проглотил Генри.

Так или иначе, Генри уже не обращал на нее внимания. Он следил за тем, как изрядно перебравший Майк Блоук трется промежностью о центральный шест шатра, похотливо улыбаясь официанткам.

— Ох уж эти авторы «мужских» романов, — фыркнул Генри тоном, выдающим весьма невысокое мнение об этом жанре. — Мальчик знакомится с девочкой. Мальчик выпивает слишком много пива…

Грейс заморгала. Подобный сценарий показался ей слишком знакомым. По крайней мере, пиво. Разве у них с Сионом не было на прошлой неделе крупной ссоры как раз из-за того, что он заявился домой поздно и еще долго после того, как она легла спать, продолжал пить?

— Мальчик возвращается домой поздно…

Разумеется, она понимала, что для своей диссертации «Почему новые лейбористы такие ублюдки» Сиону приходится брать интервью у парламентариев из крайне левого крыла партии. Менее понятно, почему это неизменно сопровождается поглощением огромного количества пива. В последнее время Грейс приходилось все чаще ложиться спать, оставляя входную дверь незапертой, ибо Сион задерживался допоздна на сборищах, где обсуждалось, как наставить наш мир на правый путь. Или на левый? Два-три раза он вообще не ночевал дома.

— Девочка узнает, что он спит с другой… — продолжал Генри.

Грейс старалась не придавать особого значения тому обстоятельству, что Сион в качестве председателя местного отделения социалистов-революционеров все субботы гремел пустыми банками перед супермаркетами в обществе впечатлительных особ женского пола. Как и тому, что он читал в университете Пенджа курс «Гинекология тирании: Блэр и рождение нации угнетенных» молоденьким студенткам, слушавшим его затаив дыхание. Грейс окрестила их словом «аппарат-шик», пытаясь обратить все в шутку, стараясь не задумываться над тем, чему именно обучает их Сион относительно «Третьего пути». Эти «аппарат-шик» забивали сообщениями автоответчик Грейс — в квартире Сиона подобная буржуазная роскошь отсутствовала, — обращаясь к Сиону почтительными и восторженными голосами. Грейс предполагала, что многие из них влюблены в него, и нисколько этому не удивлялась; высокий, рыжеволосый, страстный, на всю катушку использующий романтику своего кельтского имени, Сион был очень энергичен, особенно если опаздывал на автобус до Пенджа (нередко). Вряд ли Сион — порождение Надежности, рассуждала Грейс. Но слегка удивилась, узнав, что Сион — порождение человека по фамилии Груб.

Итак, хотя Грейс проводила субботние утра в кровати в компании телевизора или ходила по магазинам, покупая продукты к обеду, на который Сион неизменно опаздывал, она не слишком беспокоилась. То есть беспокоилась, конечно, но не больше, чем любая другая девушка на ее месте. Трудно было удержаться от мысли, тем более когда Сион после вечерних заседаний заявлялся домой только под утро, что сеял он кое-что помимо семян революции.

— Девочка узнает… — давился от смеха Генри.

Грейс сглотнула подступивший к горлу клубок. Конечно, веских доказательств нет. Если не считать странной пары женских трусиков в корзине с грязным бельем. Неуклюжая отговорка Сиона насчет того, что он купил трусики для Грейс на распродаже, устроенной Социалистической рабочей партией, и решил постирать их перед тем, как подарить, звучала неубедительно, даже несмотря на его легендарное скупердяйство. Но, думала Грейс, может, у меня просто мания преследования?

— Девочка разбивает мальчику коллекцию компакт-дисков…

Ну, а это уже просто невыносимо. Сион настолько прижимист, — или, как предпочитал выражаться он сам, ему настолько претила буржуазная культура, — что сам деньги на музыку не тратил. Но к музыкальным пристрастиям Грейс был беспощаден, объявляя Воэна Уильямса мещанством, а Билли Холидей и Нэта Кинга Коула доказательством снисходительного высокомерия к представителям этнических меньшинств.

— Девочка бросает мальчика… Хочешь выпить?

Генри неуверенно поднялся на ноги.

Грейс кивнула. Уж если суждено предаваться грустным размышлениям о Сионе, лучше — с полным бокалом в руке.

Насколько по-другому все было в первые дни их знакомства! Невозможно поверить, что с тех пор прошло меньше полугода. Грейс тогда была в депрессии, если это сильное слово можно применить к окончанию ее связи с Томом, преждевременно поседевшим банкиром из Сити, свалившим ее с ног на одной вечеринке — в буквальном смысле; она так напилась, что не могла дойти до машины. На следующее утро, проснувшись, Грейс обнаружила себя в обществе мужчины, который имел много денег, мало свободного времени и практически не интересовался ничем помимо коллекционных автомобилей и преумножения капитала, что, в свою очередь, не интересовало Грейс. От Тома не было никакого толка в постели, а его политические взгляды шли вразрез с весьма смутными, но все же либеральными симпатиями Грейс, и это отчасти объясняло проблемы в их отношениях, возникшие еще до того вечера, когда «ягуар» Тома — модель Е, 1965 года выпуска — был блокирован, к его нескрываемой ярости, напротив дорогого ресторана на Парк-лейн.

Высказанная им в крепких выражениях мысль, что эвакуация коллекционного автомобиля в центре Лондона символизирует разрыв ткани английского общества, явилась последней соломинкой. В любом случае к этому моменту Грейс уже поняла, что предел мечтаний Тома — заточить ее в первоклассном особняке в Путни и сделать матерью не меньше пяти раз. Он даже заявил как-то, что считает ее «хорошей производительницей».

Так что, когда неделю спустя на пороге ее квартиры возник Сион, страстно уговаривающий Грейс поддержать кандидата от Социалистической рабочей партии на предстоящих выборах в местное самоуправление, он показался ей рыцарем в сияющих доспехах. Ну, не то чтобы в сияющих, — положа руку на сердце, в Сионе, чей внешний вид угрожающе скатывался к засаленной неопрятности Джарвиса Коккера, от полного сходства с которым его спасала только природная красота, не было ничего сверкающего, — но по крайней мере он был полной противоположностью Тома. Целеустремленный, страстный и кипящий убежденностью. Больше того, подобно Грейс, Сион совсем недавно остался в одиночестве: его последняя подруга, чуть ли не с порога выпалил он, была настолько политически активна, что покинула Великобританию проповедовать социалистические взгляды.

— Девочка бросает мальчика, — повторил нараспев Генри, возвращаясь от стойки и с грохотом опуская на стол бокалы. — Мама девочки вне себя от радости.

Грейс заморгала. Совершенно непохожий на Майка Блоука, Генри все больше смахивал на знаменитого астролога Таинственного Мэга. Ее мать определенно обрадуется, узнав о ее разрыве с Сионом. Грейс догадывалась, — да и как она могла не догадываться, если ей напоминали об этом по телефону дважды в неделю, — что планы леди Армиджер насчет будущего ее дочери теперь, когда положительный во всех отношениях Том, к сожалению, сошел со сцены, были связаны с кем-нибудь из сыновей мидовских шишек или заморских аристократов, с которыми она познакомилась, будучи супругой британского консула в Венеции. «Одна из самых больших моих проблем, — часто думала Грейс, — состоит в том, что моя мать не просто привыкла лезть вверх по общественной лестнице, но нацелилась на заоблачные высоты». Вздохнув, она сделала изрядный глоток вина.

— Полагаю, у тебя с этим никаких проблем не бывает. — Генри, занявший место напротив, не отрывал от Грейс немного осоловевший, но пристальный взгляд.

Она вздрогнула, осознав, что потеряла нить его рассуждений.

— О чем это ты? С чем у меня не бывает проблем?

— С парнями. Не сомневаюсь, они за тобой очередью выстраиваются.

Грейс залилась краской.

— Едва ли… — с трудом выдавила она.

Это все вино виновато. Другого объяснения и быть не может.

На лице Генри отобразилось пьяное удивление.

— О. Извини. Не хотел тебя обидеть.

— Ничего страшного.

— Значит, ты поссорилась со своим парнем?

— Что-то вроде того.

Попытавшись принять вертикальное положение, Грейс поймала себя на том, что далеко не все ее члены слушаются команды мозга. А если и слушаются, то с большой задержкой.

Наступила короткая неуютная пауза.

— Тебе надо немного развеселиться, — заявил Генри. — Но что гораздо важнее, — заплетающимся языком добавил он, указывая на ее пустой бокал, — тебе надо еще выпить.

Пошатываясь, он направился к стойке и с удивительной легкостью пролез в самое начало очереди.

— У меня есть идея, — объявил он, возвратившись с бутылкой красного вина. — Давай поиграем в какую-нибудь пьяную игру. Я знаю одну замечательную, литературную. Идеально подходит здесь.

Он кивнул в сторону стойки, облепленной толпой кричащих, курящих, толкающихся писателей и их приспешников. Неужели ведьмам удалось прогнать из Юрты всех, подумала Грейс? Краем глаза она смутно заметила женщину в обтягивающих белых брюках, танцующую на столике, и испугалась. Вот только за что, за столик или за швы на одежде Дженни Бристольз?

— Что еще за пьяная игра? — насторожилась Грейс.

Том обожал пьяные игры, особенно одну, заключавшуюся в том, чтобы выплескивать вино в лицо каждому третьему, если кто-то не смог правильно ответить на вопрос. Поэтому неудивительно, что вечеринки у него дома редко дотягивали до полуночи.

— Она называется «худселлер».

— То есть бестселлер наоборот?

В мозгу Грейс, затуманенном алкоголем, мелькнуло опасение, не пытается ли Генри подтрунить над «Хатто и Хатто». Нельзя отрицать, что успехи издательства, судя по списку десяти бестселлеров «Санди таймс», весьма скромны, чтобы не сказать — отсутствуют. Адам Найт, заведующий отделом художественной литературы издательства, любил повторять, что «Хатто и Хатто» будет до конца отстаивать право публиковать книги, которые никто не читает, но эта мысль вызывала у Грейс некоторые сомнения.

— Вот именно. Ты должна придумать какой-нибудь глупый вариант названия известной книги. Например, вместо «Алисы в стране чудес» — «Алиса в стране повес».

В голове Грейс смутно звякнул колокольчик.

— Это то же самое, что есть на радио? «Извините, можно наводящий вопрос?»

Генри нетвердо кивнул.

— Только у нас все по-другому. Если придумываешь непродаваемую книгу, я выпиваю стакан до дна, и наоборот. Ты начинаешь.

Грейс помолчала, в ее мозгах не было ничего, кроме хаотичной пустоты. И вдруг совершенно неожиданно ее осенило:

— …«Кретин Дорвард»!

— Отлично. — Осушив свой бокал, Генри наполнил бокал Грейс до краев. — «Шприц и нищий».

Грейс прыснула.

— Как насчет «Джем Эйр»?

Ее голова вращалась все быстрее.

— «Дом Жуан».

— «Король дыр», — фыркнула Грейс, залпом опрокидывая бокал в рот. Грейс давно уже так не смеялась.

— «Война и мыло»! — крикнул Генри, падая со стула на группку писателей у него за спиной.

— Моя нога! — возмутился Луи де Верньер.

— «Посмертные сосиски Пиквикского клуба».

В глазах Грейс сверкали слезы. Мир кружился хороводом, наполненный весельем и смехом; и в кои-то веки в этом мире не было Сиона.

— «Идеальный душ».

— «Оливье Твист»! — торжествующе заорала Грейс, со смутным недоумением замечая, что и она упала со стула.

— Нам пора убираться отсюда, — пробормотал Генри, помогая ей подняться на ноги.

Пошатываясь, они направились к выходу. Грейс, опиравшаяся на плечо Генри, вдруг обнаружила, что ясное предзакатное небо уже затянулось покрывалом темно-синего бархата, на котором россыпями алмазов сверкали звезды.

Остановившись, они повернулись друг к другу. Грейс смутно почувствовала, как к ней приближается лицо Генри. Его губы прикоснулись к ее губам, и она вдохнула его запах. Мажорные ноты зубной пасты «Колгейт», теплое дуновение пота и чеснока, слабый привкус одеколона. Плюс многообещающий аромат вожделения.

Поцелуй Генри оказался истовым, жадным, даже алчным. Образ Сиона, помаячив мгновение, быстро растаял. Настал час расплаты за всю его сверхурочную деятельность, подумала Грейс беззаботно и торжествующе.

Генри медленно оторвался от ее губ. Грейс почувствовала, как он тянет ее за руку и увлекает прочь от палаток, словно по волшебству избегая растяжек, на тот конец поля, где стоит одинокое развесистое дерево, что в лунном свете отбрасывало непроницаемую черную тень. Грейс, семенившей следом за Генри с застывшей на лице глупой улыбкой, происходящее казалось естественным и неизбежным. У нее не было чувства вины, только восторженное предвкушение.

На следующее утро Грейс водила ложкой по тарелке с овсяной кашей, и звон металла о фарфор усиливался ее похмельем и промозглой пустотой обеденного зала. Судя по столам с пустой посудой, Грейс была одной из последних — все остальные, очевидно, уже позавтракали и ушли. Она прилагала все силы, чтобы не встречаться взглядом с хозяйкой; вероятно, та слышала вчера ночью их возвращение, сопровождавшееся грохотом и сметками. Определенно, тарелка с овсянкой опустилась на стол перед Грейс гораздо выразительнее, чем можно было ожидать.

Грейс уныло оглядела затвердевшие желтки яичницы, бледные, сморщенные куски бекона, почерневшие грибы и водянистую оранжевую жижу, натекшую из жареных помидоров. Как только аппетитный аромат достиг носа, желудок подступил к горлу. Грейс решила сходить на завтрак: пациент или умрет, или выздоровеет. Но речь только об исцелении тошноты. Вылечить гложущее чувство вины в желудке и чувство отвращений к себе, першащее в горле, оказалось гораздо сложнее.

Грейс прижала прохладную руку к раскаленному лбу. Ну почему по утрам в столовых всегда так жарко? Или, что вероятнее, все дело в лихорадочном пламени вины?

О господи, зачем она так поступила? Помимо всего прочего, это было просто недопустимо с профессиональной точки зрения. Она приехала сюда работать, выполнить определенную задачу, помочь Генри преодолеть опасности представления книги широкой публике. А не для того, чтобы ему отдаться, позволить затрахать себя до потери чувств. Хотя, глубоко вздохнув, вспомнила Грейс, потерей чувств вчера и не пахло. Наоборот, она прекрасно все чувствовала: раскаленный протуберанец, вспыхнувший у нее в промежности и жаркими волнами разлившийся по всему телу, сладостные судороги блаженства, длившегося целую вечность. Генри, несмотря на внешнюю неуклюжесть, оказался на удивление умелым любовником, превосходящим в этом отношении даже Сиона, не говоря о Томе.

Воспоминания о сексе с Томом, к счастью, постепенно стирались; но Грейс до сих пор не могла забыть давящее ощущение клаустрофобии, когда она лежала распластанная, как под тяжелой периной, а на ней судорожно корчилось тело банкира. Сион, наоборот, овладевал ею с волнующей, отчасти даже грубой силой, но всегда быстро, заботясь в первую очередь о том, чтобы получить удовольствие самому. А вот Генри был сама заботливость; его умелые пальцы молниеносными огоньками наслаждения бегали по всему ее телу; он довел ее до вершины упоительного восторга и лишь затем дал выход переполнявшей его страсти.

Однако сейчас Грейс ругала себя за эту минутную слабость. Ей не следовало спать с мужчиной, с которым она едва знакома. Впрочем, слово «спать» совсем не подходило к случившемуся: она сгорала со стыда, отчетливо вспоминая свои животные крики, безумные жесты, как она прижималась к Генри, словно стараясь загнать его в себя как можно глубже. Неужели он решит, что она так поступает со всеми авторами? Если не считать немногочисленные мимолетные романы в университете, о которых Грейс сожалела до сих пор, Генри был единственным мужчиной, которому она отдалась без долгих ухаживаний, в первую же ночь. Хотя неизвестно, лучше так или хуже.

Грейс уныло посмотрела на свой завтрак. Не было ли какого-то насмешливого, непристойного намека в том, под каким похотливым углом торчала из томатного пюре лопнувшая сосиска? В расположении яиц на сковородке? Воздавая должное единственному блюду на подносе, вроде не имевшему никакого тайного смысла, Грейс осторожно ткнула вилкой в грибы.

Маленькое утешение: она избавлена от необходимости смотреть в глаза Генри. Скорее всего, он уже позавтракал; возможно, подумала Грейс, непроизвольно устремляя взгляд на потолок и морщась от боли, вызванной этим движением. Генри сейчас у себя наверху, и болезненную сушь его обезвоженного похмельем мозга терзает то же самое чувство вины. Наверняка у него есть любимая девушка. Генри о ней не упоминал, но Грейс и не спрашивала. Или он постоянно вступает в интимные отношения с малознакомыми женщинами? Если учитывать, в каких местах ему довелось побывать, это предположение слишком жуткое, чтобы о нем думать. С трудом сглотнув подступивший к горлу комок, она зацепила вилкой томатную пасту, тотчас же развалившуюся и стекшую между зубьями.

И что теперь?

Если бы только Элли была рядом! Грейс ломала голову, как бы отнеслась к случившемуся ее подруга и коллега из отдела связи с прессой «Хатто», самопровозглашенный эксперт по мужчинам. Ведь она перешагнула через пропасть в добрую сотню миль, отделяющую автора от сотрудника редакции. Забыться до такой степени, чтобы раздвинуть ноги перед первым встречным, — едва ли это признак высокого профессионализма. Но сколько же в этом наслаждения…

То обстоятельство, что отношения с мужчинами у Элли редко длились больше месяца, — отчего полгода Грейс с Сионом определенно казались образцом супружеского долголетия, — ни в коей мере, с точки зрения Элли, не компрометировали ее умение судить о других.

— Не умеешь сам — учи других, — усмехалась она.

Услышав, как открылась дверь в обеденный зал, и опасаясь появления миссис Айвенго, Грейс поспешно вонзила вилку в кусок бекона и поднесла ее ко рту, изображая высшую степень воодушевления. Бекон, задрожав, завис в воздухе — в дверях стоял высокий темноволосый Генри Мун. У Грейс внутри все перевернулось.

— Всем привет! — улыбнулся Генри.

— Доброе утро, — пробормотала Грейс.

Сев напротив, Генри, как ей показалось, с оглушительным грохотом высыпал рисовые хлопья в маленькую миску, расписанную цветами, и она поморщилась от боли.

— Ты выглядишь просто бесподобно, — сказал Генри.

Обезоруженная и потрясенная, Грейс лишь молча вытаращилась на него. Бесподобно? Самый мимолетный взгляд в зеркало открыл ей, что глаза заплыли и налились кровью, волосы торчат во все стороны соломой, а на лице — следы торопливого вождения ватным тампоном. Грейс едва удержалась от язвительного ответа, что она всегда завтракает в полном макияже. Просто этим утром у нее остался вчерашний.

— Как ты себя чувствуешь? — был следующий его вопрос.

Грейс открыла рот. Тут есть несколько возможных ответов. Ужасно? Терзаюсь раскаянием? Страстно жалею о случившемся? Но как раз в этот момент открылась дверь и появилась миссис Айвенго с завтраком для Генри, поэтому Грейс, кашлянув, пробормотала с чувством собственного достоинства, насколько это было в ее силах:

— Спасибо, хорошо.

Посмотрев на завтрак, который буквально швырнула под нос Генри миссис Айвенго, Грейс предположила, что он долго жил в духовке. Точнее, если судить по его почерневшему, обугленному виду, в пламени паяльной лампы. Генри, однако, радостно ткнул вилкой в сосиску.

— Благодарю вас, объедение! — крикнул он вдогонку миссис Айвенго.

Та остановилась в дверях, и на ее суровом, изможденном лице появилось что-то опасно похожее на улыбку.

— Кушайте на здоровье, — чуть ли не кокетливо проворчала она.

Генри набросился на завтрак. К облегчению и недоумению Грейс, он ни словом не обмолвился о Вчерашней Ночи, ограничившись парой вопросительных движений черными бровями. С другой стороны, несомненно, он не притворялся, что ничего не случилось. Во взгляде его заплывших глаз, которые задерживались на лице Грейс на секунду-другую дольше необходимого, появилась какая-то интимная близость, а его обезьянья ухмылка стала чуть шире, даже когда он задавал нейтральные вопросы насчет выступления, которое предстояло ему сегодня днем. Грейс, всеми силами пытавшаяся сохранить дистанцию, отвечала односложно и строго, насколько позволяли ее помятый внешний вид и очевидные следы похмелья. Да, выступление начнется в одиннадцать часов в «Шпигель-шатре». Нет, она понятия не имеет, что такое «шпигель».

— Я как раз собиралась подняться к себе, чтобы немного подготовиться, — наконец сказала Грейс.

Генри, неумело разорвав маленький пакетик с коричневым соусом, выдавил из него лужицу на яичницу, и она почувствовала, что ее бунтующий желудок больше не выдержит. Съесть завтрак, приготовленный миссис Айвенго, и без того достаточно суровое испытание; сидеть и смотреть, как у нее на глазах поглощают второй такой завтрак, — это уже граничит с безрассудством.

Оказавшись у себя в комнате, Грейс попыталась причесаться, почистить зубы и освежить косметику, не прибегая к помощи зеркала. Созерцать последствия пьянства и похоти ее совсем не тянуло. А наложившееся поверх них чувство вины и вовсе зрелище малоприятное.

Своим туалетом Грейс занималась до последнего — в буквальном смысле, поскольку яичница в самый последний момент пожелала вырваться на свободу. Когда тянуть дольше уже было нельзя, она спустилась по винтовой лестнице, с вазочками с благовониями на стойках, мимо фотографий в золоченых рамках, на которых были изображены пухлые внуки и внучки миссис Айвенго.

Генри ждал ее внизу, листая книжный раздел «Дейли мейл». У Грейс перехватило дыхание. Она почувствовала, что опозорилась не только в личном, но и в профессиональном плане.

— Ты не встречала никаких отзывов о «Сосущих камни»? — спросил Генри, когда они оказались на залитой солнцем дорожке, ведущей мимо церкви к фестивальному городку.

Грейс быстро покачала головой, и ее распухший от похмелья мозг больно ударился о череп.

— Но я просмотрела не все газеты, — поспешно добавила она.

Отчасти это была правда. Так, например, «Вестник скачек» Грейс не держала в руках уже целую вечность.

Но с самого выхода «Сосущих камни» она тщательно перерывала страницы с рецензиями почти всех остальных изданий, несмотря на то что ни один из редакторов даже отдаленно не заинтересовался книгой Генри.

— Ну, так можешь не тратить время, — небрежно заметил Генри. — Нигде ни слова.

— Но в этом тоже есть свои плюсы, — возразила Грейс, ухватившись за древнейшую отговорку всех рекламных агентов книжных издательств. — По крайней мере, никто не высказывался отрицательно.

— Наверное, ты права, — просиял Генри. — Но если честно, я имел в виду не газетные рецензии или их отсутствие. Я говорил про «Амазон». Там бывают весьма забавные отзывы.

— Вот как? — осторожно спросила Грейс.

Покупатели крупнейшего Интернет-магазина славились тем, что рубили правду-матку без стеснения.

— Должен признаться, — заявил Генри, — я заглядывал на страницу «Амазон» дважды. Первый раз не было ни одного отзыва, а по продаваемости я находился на 300 012 позиции. Но когда я заглянул второй раз, через неделю, — на лице у него появилось изумленное выражение, — какой-то немец оставил сообщение из двух слов, оказавшее невероятный эффект на объем продаж.

— Замечательно, — с облегчением сказала Грейс. — И что же он написал?

— «Страшное разочарование». Так что теперь я опустился куда-то до третьего миллиона.

— Ой…

— Конечно, это моя вина, — заверил ее Генри. — Читать отзывы на сайте «Амазон» — дурацкое занятие. Начнем с того, что если пропускать все плохие, то и к хорошим не сможешь относиться всерьез.

— Полагаю, ты прав.

— Далее, туда присылают свои рецензии просто сумасшедшие, — продолжал Генри. — Пространные отзывы, написанные теми, кто хотел стать профессиональным критиком, но не стал, а также причудливые напыщенные творения, созданные людьми, которые только и могут придумать: «Этот писатель — антихрист». Полагаю, единственным утешением можно считать то, — решительно добавил он, — что от подобных высказываний не защищен ни один автор. В том числе и сам Господь Бог. Если заглянуть на страницу, отведенную новому изданию Библии короля Якова, наверняка наткнешься на какого-нибудь шутника, оставившего свой отзыв за подписью «Иегова Творец», после чего следует что-то вроде: «Это разухабистое пространное повествование о судьбе человечества на протяжении нескольких веков не даст читателю оторваться ни на минуту. Здесь вы встретите пожары, наводнения, войны, пытки и загадки: каждый найдет что-нибудь на свой вкус».

Грейс не смогла сдержать улыбку. Однако, не желая снова попасться в сети дружеской беседы с Генри, не говоря уж о чем-то помимо этого, она быстро пошла вперед, решительно ускоряя шаг, стремясь отдалиться от него как физически, так и психологически. Генри, чьи длинные ноги без труда справились с проблемой увеличения скорости, шел следом, всю дорогу болтая и таким образом вынуждая Грейс двигаться еще быстрее. При этом она старалась по возможности занимать всю ширину залитой солнцем дорожки, чтобы не дать ему возможности идти рядом.

Грейс обратила внимание, что воздух, вчера пахший свежим сеном, сегодня определенно отдавал кислым привкусом навоза. Однако она постаралась сосредоточиться на приятном: ярко светило солнце, небо было голубым и, судя по обилию людей, неуверенно слонявшихся вокруг с серыми лицами, не она одна вчера сделала что-то, достойное сожаления. Да и кроме того, какие бы преступления личного характера ни совершила она в отношении своего клиента, не вызывало сомнения, что предстоящее выступление Генри должно было стать ее профессиональным триумфом. Впервые автор «Хатто и Хатто» удостоился персонального приглашения на такой престижный фестиваль; более того, устроители буквально горели желанием заполучить Генри Муна. И это заслуга ее, Грейс Армиджер. Именно она проникла в это литературное святилище.

Они подошли к «Шпигель-шатру» за двадцать минут до начала выступления Генри, отчего Грейс еще сильнее обрадовал вид многочисленной женской аудитории, с восторженным нетерпением ждущей начала. К своему изумлению, она обнаружила среди собравшихся ведьм в черном из Юрты.

— Обожди здесь, — сказала Грейс Генри, прежде чем он успел завести новый разговор. — Я только проверю, достаточный ли запас книг на лотках. Похоже, половина тиража разойдется прямо здесь.

Мельком осмотрев прилавок, Грейс не нашла ни одного экземпляра «Сосущих камни». Наверняка она просто искала невнимательно; в конце концов, «Хатто и Хатто» и в лучшие времена никогда не царствовало в книжных магазинах. Продолжая изучать лоток со всех сторон, Грейс вдруг, к своему удивлению, заметила на дверях шатра большую вывеску, гласящую, что в «Шпигель-шатре» в 11 часов утра состоится не выступление «Генри Муна, последнего джентльмена-исследователя, рассказывающего о своих приключениях, описанных в книге «Сосущие камни», а «Разговор о наших гениталиях: Мэрилу Хонигсбаум, известная феминистка, автор «Хроник клитора».

Ахнув, Грейс ткнула пальцем в объявление.

— Тут произошла какая-то ошибка, — настойчиво зашипела она, привлекая внимание самоуверенного молодого человека, укладывающего экземпляры «Ветрогона» и «Стремительного взлета» в кипы высотой с небоскребы Манхэттена. — Сейчас здесь должны быть не… мм… — недоверчиво прищурившись, Грейс снова прочла объявление, — не «Хроники клитора», а Генри Мун со своими «Сосущими камни».

— Судя по всему, произошло изменение расписания, — рассеянно пробормотал продавец.

— Что? — уставилась на него Грейс, не в силах поверить своим ушам.

— Новое объявление повесили совсем недавно. Примерно с час назад.

Мысли Грейс, бурля и спотыкаясь, перебрали множество возможных и невозможных объяснений случившегося, пока наконец не остановились с большим трудом на самом утешительном и самом логичном. Выступление Генри перенесено по какой-то уважительной причине. В распорядке дня произошли некоторые изменения. Такое редко, но бывает. Иногда, подумала Грейс, охваченная внезапным возбуждением, число желающих присутствовать на данном мероприятии значительно превышает вместимость зала, и его приходится переносить в другое, более просторное помещение. Да. Несомненно, все так и произошло.

— Ладно, а что такое «Хроники клитора»? — спросила она, беря из стопки верхнюю книгу.

«Более 400 женщин говорят не стесняясь о своих клиторах», — гласила аннотация.

— Ого! — воскликнула Грейс.

— Похоже, в Штатах книга имела оглушительный успех, — объяснил продавец.

Усмехнувшись, Грейс положила книгу на место и вернулась к «Шпигель-шатру», ища Генри и представителя администрации фестиваля, который объяснил бы ей причину изменения расписания. Ни того, ни другого нигде не было видно. Зато «Хроники клитора», судя по всему, должны были вот-вот начаться.

С трудом протолкавшись сквозь плотную толпу в дальнюю часть шатра, Грейс обнаружила там высокого кудрявого мужчину в мятом белом костюме с нагрудным знаком представителя администрации. Он стоял, скрестив руки на груди, и на его лице витала ухмылка предвкушения чего-то приятного. Это выражение тотчас же сменилось тревогой, когда мужчина увидел решительно направляющуюся к нему Грейс.

— Почему вы перенесли время выступления Генри Муна? — громким шепотом спросила она у него.

— Тсс, — зашипела на нее стоявшая перед ней блондинка с челкой.

Под оглушительные аплодисменты на сцену вышла темноволосая женщина в джинсах и красной футболке с броской надписью «У меня есть клитор», выведенной блестящими буквами.

— ДОБРОЕ УТРО, МЕНЯ ЗОВУТ МЭРИЛУ ХОНИГСБАУМ! — выкрикнула она с каркающим нью-йоркским акцентом.

Толпа взвыла от восторга.

Грейс вопросительно подергала Мятый Костюм за рукав.

— Простите, вы не могли бы объяснить, почему перенесли выступление Генри Муна?

— МЫ СОБРАЛИСЬ ЗДЕСЬ ДЛЯ ТОГО, ЧТОБЫ ДОСТИЧЬ ЕДИНЕНИЯ СО СВОИМИ ВЛАГАЛИЩАМИ! — крикнула Женщина с Клитором. — ДЛЯ ТОГО, ЧТОБЫ СЛИТЬСЯ СО СВОИМИ КЛИТОРАМИ!

Ее слова были встречены воплями и криками.

— Его не перенесли, — рассеянно бросил Мятый Костюм, не отрывая глаз от сцены. — Его вообще сняли.

— Сняли? — Голос Грейс повысился до истеричного визга.

Блондинка, обернувшись, бросила на нее сердитый взгляд.

Мятый Костюм кивнул.

— Я ХОЧУ, ЧТОБЫ ВЫ ОТВЕТИЛИ НА ОДИН ВОПРОС, — кричала Женщина с Клитором, обращаясь к собравшимся. — ЕСЛИ БЫ ВАШ КЛИТОР НОСИЛ ГОЛОВНОЙ УБОР, КАКОЙ БЫ ГОЛОВНОЙ УБОР ОН ПРЕДПОЧЕЛ?

— Французский берет! — взревела Блондинка с Челкой.

— Почему? — крикнула Грейс, обращаясь к Мятому Костюму.

— А почему бы и нет? — проорала Блондинка с Челкой, стремительно оборачиваясь к Грейс.

Ее глаза безумно сверкнули. Попятившись назад, Грейс наступила на ногу кому-то, кто стоял у нее за спиной.

— Ой! — воскликнул кто-то голосом автора «Мандолины капитана Корелли».

— Мантилью! — крикнули в толпе.

— Стальной шлем! — крикнул кто-то другой, вызвав всеобщее веселье.

— Послушайте, мне необходимо с вами переговорить, — не отставала Грейс от Мятого Костюма, таща его к выходу из шатра. Если верить значку, его звали Найджел. — Я не могу понять, в чем дело, — прошептала она. — Вы смерть как хотели заполучить Генри Муна и «Сосущих камни» на фестиваль. Более того, я четко помню, вы сказали, что он зарядит своих слушателей электричеством, и ничего столь интересного у вас не было уже тысячу лет.

— Да-а, — подтвердил Найджел. — Но это было до того, как мы поняли, о чем его книга. Надеюсь, вы войдете в наше положение.

Он беспомощно пожал плечами.

— Но я же направила вам краткую аннотацию, — возразила Грейс. — «Индиана Джонс во плоти», — процитировала на память она. — «Хемингуэй нового тысячелетия».

— Ммм, — замялся Найджел. — Исследователи. Просто все дело в том, что теперь они… как бы это выразиться? — Он потер подбородок. — Наверное, теперь они просто не вызывают такого интереса, как прежде.

— «Захватывающее повествование о том, как человек совершил в одиночку опасное путешествие, пытаясь отыскать затерянное племя»? — с упрямой настойчивостью продолжала Грейс сквозь стиснутые зубы.

Если не считать упоминания о дизентерии, она гордилась этой аннотацией. Воспламененная собственным восторгом, она приложила все силы, чтобы как можно лучше представить книгу, никак не тянувшую на сенсацию.

Найджел кивнул:

— Да… в общем, сейчас я все это уже знаю. Но… гм… полагаю, мы… как бы это сказать… зациклились на названии — понимаете, в такой спешке никто просто не успел прочитать всю аннотацию. Ну и… гм… полагаю, мы пришли к чересчур поспешным выводам.

В его голосе прозвучали безошибочные нотки смущения.

— К каким выводам? Во имя всего святого, о чем, по-вашему, «Сосущие камни»?

— Гм… ну… полагаю, мы как бы решили, что книга посвящена… гм… ну, девочкам-группи.

— Девочкам-группи? — ахнула Грейс. — Тем, что постоянно преследуют рок-идолов и стремятся при первом удобном случае залезть к ним в постель?

Найджел упорно не отрывал взгляда от ее ног.

— Ну, если точнее, поклонницам «Катящихся камней». Понимаете, нас ввело в заблуждение название. «Сосущие камни». Мы подумали… ну, вы понимаете…

Грейс отчаянно боролась с неудержимым желанием забить Найджела до смерти колышком от шатра.

— Но почему вы так долго тянули? — спросила она. — Почему выступление Генри Муна было отменено только сегодня утром?

— Мы не догадывались, в чем дело, до тех пор, пока не увидели автора, — наконец повернул к ней лицо, искаженное стыдом, Найджел. — Видите ли, мы считали, что Генри Мун — это женщина.

— Женщина?

— Ну да, Генриетта. Вполне простительная ошибка…

Он беспомощно улыбнулся.

— Ну да, совершенно простительная. — Голос Грейс стал тихим от бешенства.

«Абсолютно простительная, если ты полный дурак с головой, набитой дерьмом», — мысленно добавила она.

— Кли-тор! Кли-тор! Кли-тор! — громко скандировали набившиеся в «Шпигель-шатер» женщины.

Заведенные до предела Мэрилу Хонигсбаум, они, судя по всему, находились на пути к единению со своими влагалищами.

В этом Грейс с ними было не по пути. Она бросилась прочь от шатра, чтобы сообщить ужасную новость Генри, и ей в нос ударил сильный запах навоза.

Всю обратную дорогу в поезде Грейс не могла смотреть Генри в глаза. Она уже давно перестала ощущать стыд каждой порой и каждым нервным окончанием; поры и нервные окончания больше не воспринимались по отдельности. Они слились друг с другом, превратив тело Грейс в одно покрывало стыда. Решительно отвернув пылающее лицо к окну, она смотрела на пробегающие мимо поля и пасущихся коров, таких спокойных и мирных в сравнении с ней. «Эх, если бы только я была коровой, — тоскливо думала Грейс. — Кем угодно, только бы не сотрудницей рекламного отдела издательства!»

Однако самым страшным было невозмутимое, жутко рассудительное отношение Генри к случившейся катастрофе.

— Но это же совершенно понятно, — настаивал он. — Ну да, разумеется, в идеале организаторы могли бы прочитать книгу, но мне понятно, почему они решили, что рассказ о девочках-группи соберет толпы поклонников. Сейчас никому нет дела до исследователей. Ей-богу, мне нужно писать о чем-нибудь другом. Быть может, — добавил он, грустно скривив большой рот, — будет лучше, если я стану писать «мужские» романы. Майк Блоук определенно кое-чего добился. В конце концов, именно здесь можно сделать деньги.

Генри был невыносимо весел и постоянно сыпал шутками, пытаясь подбодрить Грейс. Когда поезд наконец — Грейс, отчаянно желавшей бежать с места своего позора, к этому времени уже казалось, что они путешествуют несколько недель, — дотащился до вокзала, Генри даже выдернул из ее вертикального чемодана длинную металлическую рукоятку, сделав вид, что это бомба. Все находившиеся на перроне рассмеялись — за исключением Грейс. Она укрепилась в мысли, что необъяснимо хорошее настроение Генри вызвано тем, что он в душе смеется над ней. Ну, разумеется, смеется. И разве его можно в этом винить? Сперва позволив ему трахнуть ее — несмотря на то, что у нее есть возлюбленный, — она затем сама трахнула его выступление на престижном литературном фестивале. Над ней смеются — и поделом ей! Она вела себя просто нелепо. Быть может, Генри даже проникнется к ней жалостью. То обстоятельство, что о Вчерашнем Вечере до сих пор не было произнесено ни слова, казалось Грейс все более зловещим.

Но Генри, похоже, задался целью убедить ее, что в случившемся нет ее вины. Бешеную вспышку Грейс как-нибудь пережила бы. Злобные обвинения в профессиональной некомпетентности показались бы ей бальзамом по сравнению с веселой отрешенностью Генри, утверждавшего, что все это не имеет никакого значения, так как он все равно ненавидит читать вслух. Пытаясь успокоить Грейс, он даже угостил ее джином с тоником.

— К тому же, — добавил Генри, когда они вышли на Паддингтонском вокзале, — я все равно поехал на фестиваль только ради тебя. А вчерашний вечер…

— Что? — испуганно прошептала Грейс.

Ну вот, наконец настал момент, когда он вспомнил о вчерашнем вечере. О господи…

— Вчерашний вечер был просто восхитителен, — тихо промолвил Генри.

Багрянец разлился по лицу Грейс, словно ртуть из лопнувшего градусника. Она лихорадочно стала думать, что ответить.

— Но ты ведь ничего не сказал, — это был лучший экспромт, пришедший ей в голову. — За завтраком… — беспомощно добавила она.

Генри широко улыбнулся, и в свете фонарей на платформе в его ореховых глазах блеснули искорки.

— Я всегда считал неприличным заводить за завтраком разговор о прошлом вечере.

— О.

Грейс почувствовала себя задетой. Оказывается, он в данных обстоятельствах еще думает о приличиях.

— Кроме того, — продолжал Генри, — по-моему, все чересчур запутанно. У тебя уже кто-то есть и все такое…

Он умолк, прежде чем Грейс успела разобрать, какое чувство прозвучало в его голосе. Сожаление? Или облегчение?

— Да, — произнесла она резче, чем собиралась. — Все чересчур запутанно.

Грейс отчетливо поняла, что он хотел сказать. Ей нужно возвращаться к Сиону, не оглядываясь назад. Она его не интересует, даже если он интересует ее, чего, естественно, не может быть. И действительно, разве она может его интересовать? Она полная неудачница. Во всех возможных смыслах этого слова. Ни один здравомыслящий мужчина, тем более тот, который, подобно Генри Муну, познал ее отвратительную некомпетентность и имеет все основания ее чураться, не захочет даже прикоснуться к ней.

— Мне бы хотелось снова встретиться с тобой, — неожиданно пробормотал Генри.

Грейс потребовалось несколько секунд, чтобы осознать смысл его слов. И тут же она горько усмехнулась: ну разумеется, он должен был это сказать. Последний джентльмен-исследователь. Никогда не забудет выразить свою благодарность женщине, с которой случайно переспал черт знает где. Причем сделает это так, будто говорит от чистого сердца.

Она поспешно опустила взгляд, чувствуя, как непрошеные слезы щиплют глаза.

— Все чересчур запутанно, — повторила она.

— Ты с ним счастлива? — тихо спросил Генри.

На этот раз Грейс потребовалось гораздо меньше времени, чтобы удивление сменилось гневом. Коварный вопрос, заданный умышленно. При любом ответе она выставит себя полной дурой. И признает, что он неотразим. Она счастлива, однако переспала с ним. Несчастлива, и отдалась ему, ища забвения.

Грейс пожала плечами:

— Да, счастлива.

Генри кивнул.

— Что ж, в таком случае, мне лучше оставаться в стороне.

— Да, ты прав.

Ну а теперь какое чувство разлилось краской по его лицу — облегчение? Генри наморщил широкий лоб — несомненно, чтобы скрыть ухмылку. Наверняка он радуется, что так легко поставил точку.

— Но если что-нибудь изменится, ты дашь мне знать?

Грейс с трудом спрятала свое удивление под натянутой улыбкой. Ограничившись этим ответом, она развернулась и решительно направилась ко входу в метро.


Глава 3


— Знаю, знаю! — воскликнула Элли, врываясь в редакцию с получасовым опозданием. — Но у меня есть оправдательная причина. — Она помахала журналом. — Если верить разделу здоровья в «Светиле», я не могу просыпаться вовремя, потому что мне приходится аккумулировать в себе отрицательную энергию окружающих.

Грейс изумленно уставилась на нее.

— Что?

У Элли всегда были впечатляющие отговорки, но на этот раз она превзошла саму себя.

— Там печатается серия статей под общим заглавием «Познайте ваши побудительные мотивы», — задыхаясь, продолжала Элли. — Просто поразительно. В них объясняется буквально все. Так вот, судя по всему, я постоянно опаздываю потому, что слишком много думаю об окружающих.

Грейс вопросительно подняла брови. Как бы хорошо она ни относилась к своей помощнице, не было никаких сомнений, что Элли думает только о себе самой.

— Я беру на себя столько работы, — продолжала Элли. — У меня просто не хватает времени на все.

Это уж точно, подумала Грейс. У Элли в папке текущих дел были такие долгожители, каких нечасто встретишь даже в доме престарелых.

— Мне приходится так много крутиться…

Тоже верно. С помощью специального нижнего белья Элли придавала пышность своей весьма плоской груди. Макияж, достойный оскаровской церемонии, который она накладывала по малейшему поводу, делал привлекательным ее заурядные черты. Волосы Элли постоянно сияли, а от одного взгляда на ее высоченные шпильки у Грейс кружилась голова.

— А научиться водить машину я никак не могу потому, что мои родители разошлись, когда мне было пять лет, — закончила Элли.

— Я и не догадывалась, что твои родители развелись, когда ты еще была совсем маленькой, — заметила Грейс, превращаясь в само сострадание.

Элли выглядела смущенной.

— Ну, вообще-то они не развелись. Но могли бы развестись. Должна же быть какая-то причина, по которой я никак не могу сдать экзамены на права. Я их сдавала уже пятнадцать раз.

— Пятнадцать раз! — изумленно переспросила Грейс. — Почему ты не обратишься к другому инструктору?

От ее замечания Элли пришла в ужас.

— Не могу. Теперь мы уже неразрывно связаны друг с другом. — Повесив джинсовую куртку на видавшую виды вешалку у двери, она села за свой стол и вздохнула: — Господи, какие дурацкие выходные!

Вот уж точно, подумала Грейс, радуясь тому, что Элли еще ничего не спросила про фестиваль в Сент-Меррионе. А также тому, что ближайшие полчаса будут посвящены очередному яркому, как правило, злополучному и неизменно очаровательному романтическому похождению Элли. Что, на взгляд Грейс, гораздо предпочтительнее необходимости рассказывать о катастрофе на фестивале. Точнее, о катастрофах.

— Так что у тебя случилось? — спросила Грейс.

— После очень милого ужина в роскошном тайском ресторане, — начала Элли в притворной печали, которую приберегала для подобных рассказов. — Крис, который до сих пор вел себя как истинный джентльмен, собрал все, что мы не доели, и начал бросаться в посетителей ресторана. Когда бутерброд с креветками попал официанту между глаз, я направилась к выходу. — Она скорчила гримасу. — Ну что ж мне так не везет с парнями? Возьмем, к примеру, Джеза, с которым мы встречались в пятницу. Просто шик с отлетом. Внешность такая, будто он только что сошел со страниц журнала мод. Но у него точно не все дома. Только мы выпили по коктейлю, как он вытряс из моего стакана на пол кубики льда и принялся на них танцевать, приговаривая: «Ну вот, я сломал лед…» — Элли с отвращением покачала головой. — Ты представляешь?

— Нет, — призналась Грейс.

Она грустно усмехнулась, вспомнив бомбу, сделанную из чемодана Генри Муном. И то, что он сказал про овец и фонарный столб.

— Не представляю, что со мной такое, — вздохнула Элли. — Я просто как магнитом притягиваю к себе всяких извращенцев. Возьмем Пита, с которым я познакомилась на прошлой неделе. Он пригласил меня на пикник, я была так тронута. Мы долго ехали и наконец нашли подходящее место. — Помолчав, Элли наморщила лоб. — Первый тревожный звонок прозвучал, когда Пит расстелил на земле одеяло, обшитое по краям розовым атласом, на котором сохранилась метка с его фамилией — с ним он ходил в походы бойскаутом. Но черед последней соломинки наступил, когда я поблагодарила его за великолепное угощение. «О, это ты не меня должна благодарить, — ответил он. — Скажи спасибо моей мамочке. Это она все приготовила».

— В последнее время у тебя от кавалеров нет отбоя, — заметила Грейс, не в силах сдержать улыбку.

— Куй железо, пока горячо, крошка. И, кстати, Грифф, с которым я встречалась несколько недель назад, — ты его помнишь?

— Ну конечно, — улыбнулась Грейс. — Это тот красавец-фермер, что прокатил тебя на своем «рейнджровере» от Хертфордшира, а потом без тени иронии спросил, приходилось ли тебе ездить на комбайне.

Она прыснула.

— Хорошо тебе надо мной смеяться, — проворчала Элли. — У тебя есть постоянный парень. Хотя ты определенно могла бы найти кого получше.

— Знаешь, Элли, ты говоришь совсем как моя мама.

Почувствовав приближение очередной лекции на тему «Почему Сион является неподходящим кавалером», Грейс постаралась произнести эту фразу как можно небрежнее, хотя при воспоминании о прошедших выходных в ее сердце сгустился черный стыд. Что бы сказала Элли, узнай она о случившемся?

— Такая красивая девчонка должна проводить время с удовольствием, — заметила Элли. — А не торчать на этих собраниях солидарности с Социалистической рабочей партией, куда тебя таскает Сион.

— Ты хочешь сказать, я должна следовать твоему примеру? — огрызнулась Грейс.

— Не можешь сам… — Элли улыбнулась. — Ну же, Грейс, признайся, Сиона вряд ли можно назвать мечтой молодой девушки. Если я не ошибаюсь, в первый раз он повел тебя на антикапиталистический танцевальный вечер в Институт Уонстед.

— Ну и что? — ощетинилась Грейс. — Потом Сион пригласил меня на ужин.

— В ресторан? — не унималась Элли. — Полагаю, в «Макдоналдс». Нет-нет, я забыла, он же ненавидит крупные корпорации. Тогда на кришнаитскую раздачу бесплатных супов?

— Если хочешь знать, он пригласил меня к себе домой.

— И чем он тебя угощал? Смею предположить, — беззаботно бросила Элли, — ради такого события он не стал беспокоить шеф-повара ресторана «Айви».

Грейс замялась.

— Ну, тут ты права, — призналась она.

Элли нетерпеливо вздохнула:

— Ладно, не тяни, удиви меня. Скажи, что твой Сион просто открывает холодильник и готовит что-то восхитительное из того, что есть под рукой.

Грейс просияла.

— Он действительно приготовил ужин из того, что было под рукой.

— И что же получилось?

— Э… омлет с морковью.

— Что?

— Ну, могло быть и хуже, — отрезала Грейс. — В холодильнике были еще только сардины и сливки.

Элли схватилась руками за горло, делая вид, будто ее тошнит.

— Грейс, я тебя люблю, но в данном случае солидарна с твоей матерью. Бедная леди Армиджер! Неудивительно, что она так за тебя переживает. Скажи положа руку на сердце — ты ведь встречаешься с Сионом только для того, чтобы ей досадить.

— Конечно, нет, — обиделась Грейс. — Моя мама — супруга дипломата. Ей не так-то легко досадить. Она просто садится на телефон и с него не слезает. — Она закатила глаза. — И не слезает.

Похоже, ее слова не убедили Элли.

— И все же, что в этом Сионе такого неотразимого? Хотя, согласна, он довольно симпатичный. В своем немытом стиле.

Грейс еле сдержалась. На ее взгляд, «довольно» здесь было неуместно. Она влюбилась с первого же мгновения, когда увидела Сиона в дверях своей квартиры. У него было лицо ренессансного ангела и стройное, точеное тело; до сих пор, стоило ему войти в комнату и посмотреть на Грейс, как у нее подгибались колени. С эстетической точки зрения Генри Мун не выдерживал с Сионом никакого сравнения. Однако в том, что касается отношения к Грейс, он выигрывал, и пальцем не шевельнув. Точнее, наоборот, его пальцы побывали всюду. Но теперь это не имело значения. Это был роман на одну ночь, без продолжения. Повторения не будет. И лучше об этом не вспоминать. Грейс пристально посмотрела на подругу.

Элли, однако, вернулась к обсуждению своих собственных проблем.

— Ну а сейчас, — простонала она, — самая захватывающая перспектива на этот день — гадать, положит ли Луиджи из кафе мне в пиццу лишнюю ложку тунца и сладкой кукурузы.

— О, Элли, все не настолько плохо.

Радуясь, что вопрос о Сионе закрыт, а тема Генри Муна вообще не поднималась, Грейс чуть ли не с любовью обвела взглядом рекламный отдел «Хатто и Хатто». Конечно, если это громкое название было применимо к тесной, убогой комнатенке, отведенной в помещении издательства для продвижения книг. Грейс сделала все возможное, но листок формата А4, на котором она написала «Рекламный отдел», отлепился от двери еще несколько месяцев назад и теперь пристыженно болтался, зацепившись последним уголком и свернувшись в трубочку.

В числе немногих уступок, сделанных редакцией двадцать первому веку, были отвратительный узкий светильник, усыпанный дохлыми мухами, огромный и страшный шкаф с папками и тесные письменные столы, на которых громоздились неуклюжие древние мониторы.

Но Грейс ничего не имела против. Она даже не возмущалась, что единственным «удобством» был крошечный, холодный туалет на лестничной площадке. Похожая на запутанный лабиринт, с деревянными скрипучими лестницами, до сих пор сохранившая изящные потолки и камины георгианской эпохи, редакция «Хатто и Хатто» представлялась Грейс платоновской идеей издательства. Она знала, что Элли не разделяет ее взгляды. Найти работу в издательском бизнесе непросто, но, несмотря на это, Элли не чувствовала себя счастливой лишь оттого, что устроилась сюда. Она с самого начала стремилась к более высоким целям, и ее головокружительные каблуки красноречиво о том свидетельствовали.

— Считай, что работа в «Хатто» — это вызов, — пыталась подбодрить коллегу Грейс.

— Ну, в определенном смысле ты права, — согласилась Элли. — Энергичная борьба за необратимое увядание литературной карьеры наших авторов — это занятие не для мягкотелых.

Бесспорно, авторы из «конюшни» «Хатто и Хатто» были не так хорошо известны за пределами издательства, как того заслуживали. Мало того, что пресса, радио и телевидение не проявляли к ним совершенно никакого интереса; складывалось ощущение, что, несмотря на отчаянные усилия Грейс и Элли, интерес только падал.

— Это все потому, что от нас ушла Мэриан, — храбро возразила Грейс. — Как только на ее место кого-нибудь найдут, дела пойдут на поправку.

Мэриан была жизнерадостной главой отдела продаж. Точнее, она была жизнерадостной, когда устраивалась на эту должность; в последующие месяцы был зафиксирован резкий спад ее готовности осчастливить коллег дружеским словом и веселой улыбкой. По словам Глэдис, семидесятилетней секретарши, страстной любительницы посплетничать, которой Мэриан излила душу, ее уход из издательства объяснялся тем, что она пришла к выводу: продвигать авторов «Хатто» на прилавки книжных магазинов «все равно что гнать туман вверх по склону». Ее разочарованию в значительной мере способствовало и то, что, как быстро выяснилось, громкая должность «глава отдела продаж» на самом деле означала «единственный человек, занимающийся продажами».

И все же Грейс не могла не заметить, что с уходом Мэриан дела «Хатто» из плохих стали отвратительными. Продукция издательства, и раньше крайне медленно добиравшаяся до книжных прилавков, теперь вообще перестала туда попадать; наглядные доказательства этого скапливались на лестничных площадках и вдоль стен коридоров в виде картонных коробок с надписями «Книги. Не кантовать».

— Лучше пусть найдут кого-нибудь на смену Адаму, — буркнула Элли.

Как давно поняла Грейс, невысокое мнение ее подруги о главе отдела художественной литературы объяснялось тем, что Элли втайне сама мечтала заняться редакторской работой. Весьма вероятно, она держалась за «Хатто и Хатто» только в надежде проникнуть во владения Адама Найта, до сих пор успешно отражавшего все ее атаки. Впрочем, его владения заметно усохли; в свое время возглавлявший штат из четырех редакторов, сейчас Адам Найт являлся главой отдела художественной литературы только в том смысле, в каком Мэриан была главой отдела продаж. Да и должность Грейс — глава рекламного отдела — скоро будет означать ровно то же самое. Если, конечно, ее отдел не упразднят целиком.

— По-моему, это чересчур сурово, — пробормотала Грейс, хотя внутренне соглашалась с Элли.

— Неужели? — Глаза Элли вспыхнули сквозь ресницы, покрытые толстым слоем туши. — Ты читала рукопись той книги, что он недавно приобрел? «Эго викария» или что-то в этом роде.

— Ее написал Иниго Тонгсбридж?

Элли кивнула.

— Совершенно невнятная. Адам составил аннотацию. Там говорится, что это вроде сатирической переработки тибетской «Книги мертвых», в основе которой лежит мученичество святого Себастьяна, вселившегося в тело художника, чьи творения висят в галерее современного искусства «Тейт».

— Мм…

Помимо воли Грейс вынуждена была признать, что намертво завязла где-то на середине аннотации.

— Лично я считаю, — раздраженно бросила Элли, — что у него шарики за ролики заехали. А что касается Тонгсбриджа… — она обреченно закатила глаза. — Кажется, сейчас Адам уже не может отличить книгу от… — Она сделала многозначительную паузу. — От фиги.

— Доброе утро, Адам, — вдруг сказала Грейс, увидев в дверях мятый, испачканный плащ неопределенного грязно-бурого цвета.

Лысеющая голова с несколькими непокорными прядями, разбросанными кое-как по ноздреватой коже черепа, заглянула в комнату и бросила на девушек взгляд сквозь полукруглые очки, непрочно сидевшие на носу. Под мышкой глава редакции художественной литературы держал пухлую папку замусоленных, обтрепанных листов, перетянутую резинкой.

— Что ж, по крайней мере эту рукопись он не забыл в автобусе, — заметила Элли, когда он, шаркая ногами, удалился в свою заваленную книгами келью в конце коридора.

Адам славился тем, что постоянно оставлял оригиналы рукописей в автобусе девятнадцатого маршрута.

Вздохнув, Элли принялась перебирать бумаги в папке.

— Да, кстати, а ты как провела выходные? — вдруг спросила она.

— Гм… да так, ничего, — неуверенно промолвила Грейс.

Ей очень захотелось солгать, но она не смогла ничего придумать.

— Хотя, если честно, отвратительно, — помолчав, призналась она.

— Послушай, — сказала Элли. — Понимаю, я суюсь не в свое дело, но, надеюсь, ты не имеешь ничего против, если я выскажусь откровенно…

Грейс густо покраснела. Неужели Элли обо всем догадалась? Или, что еще хуже, услышала? Ей кто-то что-то рассказал? Подобное нельзя исключить; книжный бизнес кишмя кишит сплетнями, и даже такие мелкие сошки, как она, не могут считать себя неуязвимыми. Грейс сглотнула комок в горле, вспомнив игру на выпивку, устроенную в баре. Да, они с Генри здорово набрались на глазах у всего литературного сообщества. И, вполне вероятно, в отчаянии подумала Грейс, что это сообщество было далеко не таким пьяным, каким казалось. Однако она решила отпираться до конца.

— Что ты хочешь сказать? — резко спросила она.

— Ну как же, это действительно отвратительно, разве не так? Все, от начала до конца. Прямо какая-то зона бедствия, согласись.

Грейс внутренне застонала. Похоже, запираться дальше бессмысленно.

— Что ж, надеюсь, мы с Генри это как-нибудь переживем, — произнесла она как можно небрежнее, хотя у нее свело ноги. — В конце концов, не думаю, что я первый литературный агент, загубивший презентацию на литературном фестивале и переспавший с автором.

Элли выпучила глаза.

— Что? — Она хлопнула ладонью по лбу. — Господи, ну конечно, фестиваль Сент-Меррион. Я начисто забыла, что ты туда ездила.

— Разве ты не это имела в виду? — спросила Грейс, чувствуя, как у нее обмякли руки.

— Ты уже давно болтала насчет Генри Муна, — ухмыльнулась Элли. — Кто бы мог подумать! Отлично сработано, девочка моя! Тебя трахнули в прямом и в переносном смыслах — в лучших традициях литературных фестивалей.

— Вовсе я не болтала. — Только это Грейс и могла отрицать.

— А почему бы и нет? Этот Генри довольно симпатичный, разве не так? Разумеется, для полного неудачника.

— И он вовсе не полный неудачник, — машинально возразила Грейс и тотчас же подумала: а ей-то какое дело? В конце концов, что для нее значит Генри Мун? Или, ближе к теме, что значит она для Генри Муна?

Элли пожала плечами.

— Крошка, взгляни в глаза правде. Это же издательский бизнес. Сегодня все поголовно увлечены путешествиями. Завтра — плетеной мебелью.

Элли очень гордилась тем, с какой точностью угадывает новые тенденции читательского спроса. Всего несколько недель назад она абсолютно точно предсказала, что книга «Юмористический взгляд на боль» не оправдает надежд Адама Найта и ее автор, некий Тенебрис Люкс, не окажется новым Мартином Эмисом.

— Давай посмотрим на случившееся вот с какой стороны, — продолжала Элли. — Рекламировать книгу Генри Муна будет гораздо увлекательнее, если ты к тому же с ним спишь.

Грейс почувствовала, как ее лицо заливает краска.

— Я больше не собираюсь с ним спать. Просто… в общем, не знаю, меня какое-то безумие захлестнуло.

Она провела рукой по лбу. Точнее, не меньше четырех бутылок безумия. Даже по прошествии двух дней похмелье давало о себе знать.

Элли ухмыльнулась.

— Слушай, у тебя лицо так горит, что обжечься можно!

— Иди к черту! — огрызнулась Грейс.

— А Генри гораздо приятнее твоего Сиона, — хитро добавила Элли. — Следует ли из этого маленького… мм… эпизода, что между вами все кончено?

— Нет! — поспешно выпалила Грейс, чувствуя, как в ней борются вина и паника. — Ни в коем случае. Более того, на следующие выходные Сион пригласил меня за город.

Брови Элли взлетели вверх.

— Неужели?

— Честное слово, — выразительно закивала Грейс.

По правде говоря, приглашение явилось для нее такой же неожиданностью, как и для Элли. Она сама была ошеломлена, узнав, что ее постоянные просьбы хотя бы раз отказаться от субботнего громыхания банками и провести выходные за городом в конце концов возымели эффект. Вернувшись домой с фестиваля, опустошенная морально и физически, она обнаружила на автоответчике сообщение от Сиона, которое потрясло ее. В первую очередь тем, что он наконец переборол отвращение перед разговором с неодушевленным собеседником; лишь потом до нее дошло, что Сион предлагал уехать из Лондона на несколько дней.

— Полагаю, — сказала Грейс, — он осознал, что нам необходимо кое-что выяснить.

— И куда он тебя повезет?

Грейс пожала плечами:

— Понятия не имею. Я с ним еще не разговаривала.

Ее надежды были абсурдно радужными; ее уже начали преследовать видения игрушечных домиков, окруженных садиками с цветочными клумбами. Или еще более далекий от реальности образ уютного загородного пансиона с двуспальной кроватью под балдахином в номере. Предаваясь подобным мечтам, Грейс ощущала нечто вроде тревожного удовлетворения. Быть может, в этом умиротворенном спокойствии они с Сионом действительно разберутся в своих отношениях.

Элли презрительно фыркнула.

— Подожди, вот увидишь, это окажется какая-нибудь конференция на тему «Марксизм в новом тысячелетии» где-нибудь в Бейсингстоке.

Грейс нахмурилась. Она была полна готовности верить, что их отношения с Сионом непременно улучшатся, что разъедающая их коррозия его пренебрежения отступит.

— Так что, — уверенно заявила Грейс, — как видишь, у нас с Сионом все не так уж и плохо.

Она уже пришла к выводу, что замечание Элли насчет зоны бедствия относилось к ее отношениям с Сионом, а не к литературному фестивалю.

— Вообще-то я говорила о твоей квартире.

— О моей квартире? А что в ней не так?

Грейс считала, что ее равнодушие к чистоте предпочтительнее одержимости Элли идеальным порядком.

— Да у тебя там словно бомба взорвалась!

— Что ж, зато я не надраиваю асфальт перед подъездом на тот случай, если кто-нибудь вздумает заглянуть ко мне вечером.

— И я этого не делаю, — отрезала Элли. — За меня этим занимается миссис Кларк.

Грейс недовольно надулась. Элли несколько раз бывала у нее в гостях и потом ясно давала понять, что ее квартира недотягивает до стандартов журнала «Дом и сад».

— Дорогая, если честно, ты живешь в каком-то свинарнике. Ты не находишь, что тебе нужна домработница?

— В свинарнике? Домработница?

— Ну разумеется, — спокойно продолжала Элли. — В противном случае мне придется устраивать тебя в приют социального обеспечения на все готовое. Но, к счастью, — она подняла руку, останавливая красную от негодования Грейс, — я нашла идеальное решение. Миссис Кларк…

— Миссис Кларк? — удивленно переспросила Грейс. — Но ты же постоянно на нее жалуешься. Она бьет посуду, забывает протереть пыль…

Элли кивнула:

— Согласна. Но ее можно считать членом семьи. Она догадалась о том, что моя сестра беременна, еще до того, как сестра сама это поняла. Вероятно, ей помогло то, что она постоянно роется в ящиках. Но теперь мы уже неразрывно связаны друг с другом. Как я со своим инструктором по вождению.

— И что же ты предлагаешь? Ты хочешь, чтобы я позволила миссис Кларк рыться и в моих ящиках?

— Да не ей, глупышка. У нее есть знакомая, женщина по имени Мария, приехала из Восточной Европы. По словам миссис Кларк, очень работящая.

— Э… — начала было Грейс.

— У нее такая трагическая судьба, — опередила ее Элли, выразительно закатывая глаза. — У нее было успешное дело, но все пошло прахом во время гражданской войны.

— О боже. — Грейс захлестнула волна сострадания к женщине, еще несчастнее, чем она сама. — Как это ужасно!

— Это еще не все. Мария потеряла свою квартиру и все, что у нее было. А когда уже казалось, что хуже некуда, у нее умер муж.

— Ой, бедняжка! — пробормотала Грейс.

— И вот она приехала в Англию, получила временную визу и теперь зарабатывает на жизнь уборкой. — Голос Элли драматично дрогнул.

Грейс растерянно заморгала. По сравнению с горем, выпавшим на долю этой женщины, как она только смела думать, что ей не везет в жизни?

— Но Марии просто отчаянно нужны милые хозяева, — продолжала давить на нее Элли, развивая свое преимущество. — Представляешь, она устроилась к одной женщине, так та ведет себя просто гадко, хотя Мария старается изо всех сил. Платит гроши, кричит… — Она торжествующе отметила, что глаза Грейс наполнились слезами. — На самом деле Мария просто ангел по части уборки, хотя ее английский оставляет желать лучшего.

Грейс робко улыбнулась.

— Так в чем же проблема? — спросила Элли, торопясь скрепить сделку. — Разве ты не хочешь попробовать сделать жизнь этой бедняжки хоть капельку лучше?

— Да, конечно, но…

— Но что? — язвительно поинтересовалась Элли и, выждав несколько мгновений, изобразила просветление, смешанное с горечью. — Ой, не говори, я все поняла. Сион. Ты боишься, как бы он не сказал, что домработницы являются буржуазной противоестественностью, увековечивающей существование… мм… угнетенных классов.

— Вовсе нет, — решительно возразила Грейс, хотя сама не смогла бы сформулировать лучше.

— С другой стороны, — беспощадно продолжала Элли, — нет ничего даже отдаленно буржуазного и противоестественного в том, что он называет себя Сионом, хотя его настоящее имя Саймон.

Грейс снова сердито покосилась на подругу. Не бывает недели, чтоб Элли не завела разговор о том, как Сион сменил имя. Больше всего в жизни Грейс раскаивалась, что чересчур разоткровенничалась с Элли однажды в баре. Если, конечно, не считать того, что произошло у них с Генри на фестивале Сент-Меррион.

— Ну вот мы все и уладили, — решительно заявила Элли.

«Возможно, это не такая уж плохая идея», — подумала Грейс, вернувшись домой. Нельзя отрицать, что квартира далеко не в идеальном состоянии. Взгляд Грейс упал на ковер, усыпанный хлебными крошками, на полупустые стаканы с водой, столпившиеся под диваном, на тарелку с наполовину съеденным, наполовину забытым сэндвичем, примостившуюся на покрытом толстым слоем пыли телевизоре. На сэндвич она посмотрела с особым интересом. Так вот, значит, куда сегодня утром запропастился ее завтрак. Грейс искала его повсюду, начиная от пола под кроватью, усеянного комками скрученных волос и вылезшими из одежды нитками, до покрытой грязно-серыми разводами крышки шкафчика в ванной, чей унылый вид напрочь отбил у нее аппетит. Ее взгляд привлекло серое постельное белье, которое уже давно пора было сменить, и олимпийские кольца, оставленные мокрыми стаканами на всех твердых поверхностях. Определенно, здесь царит беспорядок. Возможно, Элли действительно попала своим ухоженным пальчиком в точку.

Где-то на полу под кипой старых журналов зазвонил телефон. Грейс принялась лихорадочно его раскапывать. Неужели это Сион? Звонит насчет выходных? И, возможно, просветит, когда его ждать сегодня вечером?

— Дорогая моя!

— Мама! — уныло воскликнула Грейс. — Ну, как ты? Как Венеция?

— Ах, здесь, как всегда, сыро. Дорогая, ты еще поддерживаешь связь с Людо Клефт-Барингом? Такой милый мальчик. Ты его не забыла? В свое время вы с ним вместе занимались верховой ездой.

Грейс стиснула зубы.

— Нет. А что?

Насколько она помнила, Людо был единственным ребенком, боявшимся лошадей больше, чем она. В детстве они дружили, но затем их разлучили школа и университет, и сейчас у Грейс не было никакого желания возобновлять знакомство. Особенно знакомство такого рода, на которое явно намекала ее мать.

— Лорд Клефт-Баринг в последнее время чувствует себя неважно. И Людо, его единственный сын, определенно имеет надежды…

— Мама, на тот случай, если ты забыла, напоминаю: у меня есть парень.

— Да, но…

— Но что?

— Дорогая, твой Сион такой… неотесанный.

— По крайней мере, он верит во что-то помимо гимна «Правь, Британия» и королевской семьи, — возразила Грейс.

В тот единственный раз, когда мать встретилась с ее кавалером, на леди Армиджер произвело огромное впечатление заявление Сиона, что он встречался с членом королевской семьи и у него даже есть фотография. Однако восхищение сменилось ужасом, когда Сион выудил из бумажника старую газетную вырезку, где на снимке был изображен он, закидывающий яйцами принцессу Маргариту в университете. Остаток встречи был скомкан. И продолжения не последовало.

— Право, Грейс, мне очень хочется, чтобы ты преодолела предубеждение, будто все, у кого есть титул, отвратительны, — продолжала мать. — У многих очень милых людей, с кем я знакома, есть титулы.

— Мама, у всех твоих знакомых есть титулы.

— Вовсе необязательно, дорогая. Уверена, среди них непременно найдется кто-нибудь, у кого титула нет. Так или иначе, я хочу убедить тебя в том, что отсутствие титула также необязательно свидетельствует о достоинствах человека. Как и в том, что если человек чавкает за столом, хлюпает, когда пьет вино, и не оставляет на тарелке ни крошки, это не делает его более воспитанным.

— Надеюсь, это камень не в огород Сиона, — сказала Грейс.

Ей никак не удавалось подобрать слова — и тем более собраться с духом, чтобы объяснить леди Армиджер: поведение Сиона за столом специально рассчитано на то, чтобы бросить вызов и смутить общепринятые буржуазные правила салфеток, ножей и вилок и всего остального.

— Сегодня вечером его опять нет дома, да? — небрежно заметила леди Армиджер, как всегда, с точностью крылатой ракеты попадая в самое сердце проблемы.

— Он на презентации книги о том, как международный конгломерат корпоративного лица капитализма наносит непоправимый вред культуре и демократии, — процитировала по памяти Грейс, гадая, не напутала ли чего.

— Извини, что спросила, — сказала леди Армиджер. — Что ж, по крайней мере, он больше не заставляет тебя все вечера напролет учить наркоманов пользоваться Интернетом. Разрешая им при этом стащить у тебя компьютер.

Грейс заскрежетала зубами. Выслушав от Сиона строгую лекцию на тему ее буржуазного эгоизма, она устыдилась своего убеждения, что портативный компьютер принадлежал ей по праву собственности. В конце концов, вся собственность — кража. А кино, куда Грейс изредка предлагала сходить, — звериный оскал американского империализма в его самом откровенном и соблазнительном виде. И, естественно, после похода в кинотеатр тратить деньги в дорогих ресторанах, безжалостно эксплуатирующих рынки труда стран третьего мира, — совсем уж омерзительно. «Но я же имела в виду «Экспресс-пиццу»», — робко возражала тогда Грейс.

— Хочу тебе сказать, — заявила она, скорее пытаясь подбодрить себя, чем смутить мать. — Сион пригласил меня провести выходные за городом. Романтично, ты не находишь?

В Венеции снова раздался глубокий вздох.

— Что ж, я могу только сказать: наверное, то, что говорят про этих типов из СРП, — чистая правда.

— И что же про них говорят?

— Что у них только одно на уме.

— Ты имеешь в виду классовую борьбу?

— Нет, дорогая. Секс.


Глава 4


— И вы хотите сказать, что это столик? — презрительно процедила Белинда.

Она ткнула пальцем с ярко-красным ногтем в завязанный большим узлом шелковый галстук несчастного метрдотеля. Тот беспомощно посмотрел на предмет мебели, о котором шла речь. Круглая поверхность, щедро покрытая белой скатертью, серебряные столовые приборы, расставленные с математической точностью, обязательной в одном из лучших ресторанов Лондона… да, на его взгляд, это был именно столик. И метрдотель с радостью подтвердил это разгневанной темноволосой женщине с вызывающе накрашенным лицом и в немыслимо узкой черной кожаной юбке, почему-то возомнившей, что ему должно быть знакомо ее имя.

— Так вот, это не столик, — бросила разъяренная Белинда. — Это даже близко не похоже на столик. Это просто какая-то Сибирь, черт побери. — Она быстро окинула гневным взглядом остальных посетителей. — Точнее, это даже не Сибирь, это прямо-таки настоящий ГУЛАГ, черт побери!

Неукоснительно придерживаясь правила одеваться так, будто уже заполучила должность, к которой стремишься, Белинда шла на шаг впереди остальных. Она не сомневалась, что надо еще и вести себя так, будто уже получила это желанное место. Ее выводило из себя то обстоятельство, что место, о котором она мечтала, — для которого была рождена! — в настоящее время занимала Морин Миллз, ведущая рубрики «Интервью со звездой» журнала «Светило», единовластная повелительница четырех полос, отводившихся раз в две недели беседе со знаменитостью первой величины. Белинда тосковала даже не столько по деньгам и славе, сколько по четырем полосам. В основном потому, что свято верила: достаточно будет их получить, а уж деньги и слава не заставят себя ждать. В крайнем случае, этому поможет знакомство или брак с суперзвездой. Сойдет и то, и другое — Белинда не страдала излишней щепетильностью. Единственное, она до сих пор никак не могла определить, как добиться желаемого. В конце концов, Мо Миллз брала интервью у знаменитостей для «Светила» с начала шестидесятых и пока не подавала никаких признаков того, что собирается вворачивать паруса. Своей непоколебимостью, в бессильной ярости думала Белинда, она прямо Гибралтарская скала. И приблизительно таких же размеров.

— Но это же второй по значимости столик в ресторане, — заметил метрдотель.

— Вот именно, — проревела Белинда. — Вы знаете, кто я такая? Я Белинда Блэк из «Светила», вот кто! Мне нужен лучший столик.

— Но в свое время за этим самым столиком сидела принцесса Диана и ничего не имела против…

— Вы только посмотрите, черт побери, чем это для нее кончилось, — оборвала его Белинда. — Я все сказала.

Она была удовлетворена произведенным шумом. Теперь все посетители ресторана знали, кто она такая, — если только они не были слепыми, глухими и тупыми, хотя и это, разумеется, их нисколько не оправдывало. Громко скрипя стулом, Белинда села за столик и принялась рыться в своей сумочке.

Открыв пудреницу, она в зеркальце оглядела зал, ища знаменитостей. Никого, если не считать герцогиню Кентскую за столиком в углу и какого-то женоподобного дизайнера с загаром из солярия за тем столиком, где когда-то сидел сам Джеффри Арчер. Как обычно, все присутствующие женщины смотрели на Белинду с отвращением, а мужчины украдкой бросали на нее восхищенные взгляды. Довольная собой, Белинда выпятила грудь еще больше. Замшевый жакет был мал ей на два размера, зато неизменно производил необходимый эффект — то есть пробуждал желание. Еще в юном возрасте Белинда овладела несколькими приемами, делавшими ее неотразимой. На ее взгляд, они сводились к трем Д: Длинные волосы, Длинные ноги и соблазнительное Декольте. Тряхнув сияющей черной гривой, втянув щеки и поерзав на стуле так, чтобы кожаная мини-юбка задралась еще выше, Белинда закинула одну длинную ногу, покрытую ровным бронзовым загаром из Сан-Тропе, на другую, гадая, где же, черт возьми, ее интервьюируемая.

Как только смеет эта модельер эксклюзивной обуви «Вонючка» Чешир, дочь графа Алдерли, опаздывать на собственное интервью еще больше, чем опоздала она, хотя ей предстояло только задавать вопросы? Сама Белинда появилась в ресторане на двадцать минут позже намеченного срока, но это было в порядке вещей. Разве у Белинды Блэк из «Светила» может быть время, чтобы поспевать всюду? Разумеется, нет. И никому не нужно знать, что она попросила таксиста двадцать минут кататься взад и вперед по Пикадилли. Но где же эта треклятая сапожница? Кипя от ярости, Белинда не отрывала взгляда от вращающихся серебристо-черных входных дверей. Черт бы побрал эту Вонючку!

Презрительно поджав губу, Белинда принялась изучать принесенное меню, но ее мысли были далеко от нежного мира маринованных гребешков и фаршированных кабачков. Можно не сомневаться, Вонючка пришла бы вовремя ради Мо Миллз и ее значительно более популярной — ну, по крайней мере, более обширной колонки, поспешно поправилась Белинда. Сможет ли она когда-нибудь прибрать ее к рукам? На беду, Мо Миллз обладала конституцией удивительно могучего вола. Про нее говорили, что за тридцать с лишним лет работы в «Светиле» она якобы не проболела ни одного дня, хотя и страдала избыточным весом, а ее лицо напоминало блестящий от пота воск. К бесконечному недовольству Белинды, все легенды о Мо Миллз восходили еще к шестидесятым, к зениту ее славы. Черт побери, подумала Белинда, яростно впиваясь зубами в булочку, кого сейчас волнуют эти шестидесятые?

Кому какое дело, что тогда, сто лет назад, Мо медитировала с Махариши, делила фургон с Бобом Диланом, выведала у Мика Джаггера рецепт его знаменитых «мидий в маринаде» и первой взяла интервью у «Битлз» после того, как они сделали свои фирменные прически? Белинда знала, что интервью Мо считаются классикой жанра — но что в них классического? Мо даже не потрудилась узнать, каким шампунем пользуется Знаменитая Четверка, — не говоря уже про наводящие вопросы о кондиционере.

— Мадам, не желаете аперитив? — осторожно поинтересовался официант.

— Бокал шампанского, — отрезала Белинда.

Официант бесшумно удалился. Его лицо оставалось непроницаемым, но на щеке лихорадочно подергивалась жилка. Белинда проводила его недовольным взглядом. Несмотря на августейшую репутацию «Ла Гарриг», похоже, персонал ресторана просто не привык иметь дело со знаменитостями. С теми, кто достиг в своем деле вершин. Или хотя бы к ним приблизился.

Внутренне кипя, Белинда вернулась к размышлениям о Мо Миллз. Больше всего ее возмущало, что Мо прочно удерживала звание «Самой милой женщины с Флит-стрит»[1 - Улица в Лондоне, где сосредоточены редакции крупнейших английских периодических изданий.]. Здорово, не правда ли? Как интересно, если учесть, что в числе других ее почетных титулов — «Настоящий боец Старой гвардии», «Последний великий профессионал» и, самое примечательное, «Женщина, за тридцать лет работы в журналистике не исказившая ни одного факта»! Неудивительно, что ее интервью наводят такую тоску. Ибо, считала Белинда, что может быть скучнее правды?

Ну, а за подпись, которой сопровождалась фотография Мо в конце ее рубрики, — «Женщина, задающая дотошные вопросы» — старуху Миллз можно было судить как нарушительницу журналистского кодекса. Взять, к примеру, интервью Джозефа Файнса на прошлой неделе. Начавшееся с весьма спорного комплимента: «Джозеф, вы предмет обожания миллионов. Как вы себя чувствуете в этом качестве?», оно, по мнению Белинды, обладало сексуальностью и живостью замороженной рыбной палочки. Не просто полный провал — настоящая ядерная зима! «Женщина, задающая дотошные вопросы». Ха! На месте Мо — но только не на ее двух стульях — Белинда сосредоточила бы внимание на совершенно иных аспектах жизни Файнса.

Единственным маленьким утешением было то, что Мо так и не разбогатела на своей рубрике. Белинда со снисходительным презрением, но и с определенной долей облегчения отмечала, что Мо не смогла заготовить сено, пока сияло «Светило», подцепив богатого и знаменитого мужчину из того великого множества, с кем она часами просиживала наедине в гостиничных номерах. Вместо того, чтобы флиртовать, напропалую, она тратила драгоценное время, задавая вопросы. Как будто кого-то действительно интересовало, что Боб Дилан думал о Жаклин Кеннеди, что Пол Маккартни думал о Джоне Ленноне, что Билл Клинтон думал о Джордже Буше и, из недавнего, как относится Тони Блэр к главному секретарю казначейства Гордону Брауну. Похоже, единственной практической пользой, которую принесли Мо десятилетия близкого знакомства со знаменитостями, было приглашение в личную ложу на скачки в Аскоте, которое ежегодно присылал ей Мик Джаггер. На месте Мо Белинда попыталась бы получить приглашение на совершенно иное ложе.

Но, впрочем, в этом нет ничего удивительного: надо признать, природа не наградила Мо данными для флирта. Сказать, что она похожа на зад автобуса, злорадно подумала Белинда, стрельнув глазами в сторону почтенного семидесятилетнего господина, было, бы оскорблением для автобуса. Господин, залившись краской, поперхнулся. Чуть раздвинув ноги, Белинда с усмешкой проводила взглядом господина, которому официант помог пройти в туалет.

Но где же эта чертова Вонючка Чешир? Белинда буквально вырвала шампанское из рук официанта. Пусть это будет на ее совести. Зубы Белинды яростно застучали по бокалу. Чем дольше Чешир заставит себя ждать, тем жестче Белинда о ней напишет. Хотя колонка «Перерыв на чашку чая» едва ли оставляла возможность для выражения личного мнения. Или какую-нибудь другую возможность. И в первую очередь возможность встретить мегазвезду.

«Перерыв на чашку чая», последние двенадцать месяцев находившийся на попечении Белинды (к ее крайнему недовольству), представлял собой короткую анкету со второстепенными знаменитостями. Он находился на задворках журнала, вместе с кроссвордом и гороскопом, в отличие от интервью Мо Миллз, нередко анонсировавшегося на обложке «Светила». К огорчению Белинды, «Перерыв» являлся полярной противоположностью колонки Мо Миллз.

И дело не только в том, что «Перерыву» недоставало престижа. Колонка навевала скуку: шаблонные вопросы похожим друг на друга звездам низкого пошиба. Одним словом, «Перерыв» был просто издевательством над талантом Белинды — до такой степени, что это было бы смешно, когда бы не было так грустно. В конце концов, именно «Перерыв» она должна была благодарить за шапочное знакомство со всей мелочью британского телевидения, выражавшееся в открытках на Рождество. В том, что Белинда знала по именам всех хомячков Энсли Харриота и была на «ты» с Энтони Уоррел-Томпсоном, Ферном Бриттоном и актерами второго плана сериала «Коронейшн-стрит», также была заслуга исключительно «Перерыва». Колонка, которую никак нельзя было назвать кратчайшей дорогой к Новому году в гостях у Мадонны, наверное, была самым длинным окольным путем.

«Перерыв на чашку чая» являлся Белинде в Кошмарных снах. Она начинала бояться, что никогда не сможет вырваться из когтей ненавистной колонки. Белинда просыпалась ночью вся в поту, увидев во сне, как она в восьмидесятилетием возрасте сидит в тюремной камере и спрашивает у ведущей «Би-би-си» Чарли Диммок, каким фактом из своей биографии та больше всего поразит читателей. Белинда была уверена, что ненавидит «Перерыв» так, как только можно что-нибудь ненавидеть, пока не обнаружила, что именно эта часть журнала пользуется особой любовью рабочих и вообще всех тех, кто занимается физическим трудом. После этого ее, отвращение вообще перестало иметь какие бы то ни было границы.

Белинде отчаянно хотелось порвать с «Перерывом» раз и навсегда. Еще больше ей хотелось получить рубрику Мо Миллз. Но для того, чтобы сдвинуть с места Мо, требовалось чудо, поэтому Белинда, просыпаясь утром, начинала думать, каким должно быть это чудо, и думала об этом до тех пор, пока не приходила пора ложиться спать.

Внезапно во вращающиеся двери влетела розовая шаль из кашемира до самого пола.

— Простите ради бога! — сияя ослепительными ровными зубами, воскликнула блондинка, источающая такой сильный аромат духов, что у Белинды запершило в горле.

Похоже, ее недаром прозвали Вонючкой.

Мерзко усмехнувшись, Белинда мысленно наточила когти. Поскольку она еще не стала журналистом, берущим интервью у звезд первой величины, она утешится тем, что будет вести себя так, как будто уже им стала. Или, точнее, так, как будет вести себя, когда им станет.

— Где ты была? — набросилась на Белинду Фран, тематический редактор «Светила», когда та наконец вернулась в редакцию.

Белинда с сожалением оглядела ее с ног до головы. Судя по всему, Фран снова посетила монастырского цирюльника — кто еще мог соорудить эту немыслимую прическу, лишь подчеркивающую, что ее лицо похоже на шар с прилепленным носом? Не улучшала общее впечатление и губная помада цвета вареного лосося. Ну а что касается этого жакета с лопатообразным воротом, украшенного чем-то похожим на кошачьи колокольчики, его просто следовало считать оскорблением, наказывающимся немедленным увольнением. В крайнем случае, замечанием в письменной форме.

— На обеде, — бросила Белинда, словно это все объясняло.

— Да, я так и заключила по запаху алкоголя. Вот только все дело в том, что уже половина пятого.

— Не стоит рвать волосы, — сказала Белинда, удержавшись от соблазна добавить, что в этом случае прическа Фран только выиграла бы. — Я готовила материал для «Перерыва на чашку чая» с Вонючкой Чешир. Кстати, опоздавшей.

Фран непонимающе посмотрела на нее.

— С кем?

— Ну как же, — объяснила Белинда. — Безмозглая светская красавица, катавшаяся недавно на водных лыжах с принцем Эндрю. Любезно согласилась на интервью, чтобы раструбить со страниц «Светила» о своем потрясающем новом начинании: она собирается стать дизайнером модной обуви.

— Ах да. Ну и как она?

Достав диктофон, Белинда нажала клавишу:

— Слушайте.

Из динамика послышался грудной женский голос:

— О да. Это просто замечательно. Для того чтобы родить ребенка, нужно девять месяцев — и девять месяцев требуется на то, чтобы создать пару туфель!

Затем прозвучал голос Белинды:

— Как интересно, мисс Чешир. А правда ли, что вы недавно устроили свадьбу своих любимых собак?

— О да. Абсолютно. Милые собачки жить не могут друг без друга.

— Явно не Гвинет Пэлтроу, — язвительно заметила Белинда, выключая диктофон. — И что мне с этим делать?

Фран вскинула подбородок вверх.

— Белинда, хотя мы все считаем, что ты великолепно справляешься со своим «Перерывом на чашку чая»…

Белинда осторожно взглянула на свою начальницу, стараясь скрыть удивление. Легче встретить зубастую курицу, чем услышать похвалу из уст Фран.

— …и ты определенно способный интервьюер…

Это уж точно, подумала Белинда. Умение задавать посредственным людям посредственные вопросы и тщательно редактировать ответы — вот что отличает хорошего журналиста от посредственного. Точнее, посредственного от плохого. Написание колонок «Перерыва» требовало от Белинды настоящего мастерства, вот только она глубоко презирала себя за это.

— …и мы в «Светиле» это ценим…

«Любопытно, — цинично подумала Белинда, — связано ли как-то внезапное признание моих способностей с тем, что редакция «Светила» недавно потеряла много крови — перетекшей в конкурирующую «Дейли мейл»?»

— …ты еще не совсем готова взять на себя большую нагрузку.

Не совсем готова!

— Так когда же я буду готова? — ледяным тоном поинтересовалась Белинда.

Но она и так прекрасно знала ответ: когда Мо Миллз откинет копыта… Подождите-ка, что только что сказала Фран?

— Что вы только что сказали? — переспросила она.

— Уверена, мы сможем подумать об этом, если Мо вдруг уйдет от нас, — решительно повторила Фран. — Тогда у тебя появится шанс.

Белинда изумленно вылупилась на нее. «Если Мо вдруг уйдет от нас…» Такое она слышала впервые. Никогда прежде Фран даже не намекала на то, что ей когда-нибудь представится возможность получить колонку Мо Миллз. Несомненно, она получила приказ поддержать хорошее настроение сотрудников редакции. Точнее, удержать их любой ценой, точка.

Мысли Белинды понеслись вперед, но тотчас же наткнулись на непреодолимое препятствие.

— Но ведь Мо никогда не уйдет, — возразила она. — Она даже не берет отпуск, черт возьми!

Шанс — черта с два! На самом деле дверь кабинета Мо Миллз по-прежнему оставалась заперта для нее. Речь не шла даже о приоткрывшемся кошачьем лазе.

Пожав плечами, Фран отвернулась.

Подавленная Белинда направилась к своему столу. Зазвонил телефон. Она схватила трубку:

— Да?

— Это Оникс, из агентства по связям с прессой «Эйс».

— Привет, Оникс.

Почему-то эти красавицы из агентств по связям с прессой, с профессиональным раздражением подумала Белинда, очень любят такие имена, как Оникс, черт бы их всех побрал.

— Я просто хотела узнать, — нервным голосом продолжала Оникс, — вы уже определились со своим решением? Вы обещали подумать над тем, чтобы пригласить одного из актеров, которых я представляю, на «Чашку чая».

— А… да. — Лицо Белинды растянулось в недоброй усмешке. Она злорадно подумала, что издеваться над агентом по связям с прессой — не самый плохой способ времяпрепровождения. — Поздравляю вас, — елейным голосом произнесла она.

— Это просто замечательно, — с облегчением выдохнула Оникс.

— Поздравляю вас. Я имела в виду, с тем, что в вашей конюшне нет никого достойного даже для «Перерыва». — Она язвительно ухмыльнулась. — Что само по себе огромное достижение.

— Ч-что?

На противоположном конце послышался какой-то грохот. Наверное, из головы Оникс вывалился кусок мозга, решила Белинда.

— Но Джим Фридландер, — ахнула Оникс. — Он же великий…

— Он карлик.

— Что вы хотите сказать? — ужаснувшись, прошептала Оникс.

— Я хочу сказать, — продолжала Белинда, — что в Джиме Фридландере нет и пяти футов четырех дюймов.

— Он очень красивый, — запинаясь, вымолвила Оникс, защищая своего клиента.

— Но он также чересчур мелкий, — презрительно фыркнула Белинда.

— У него потрясающее чувство юмора. Джим расскажет вам кучу свежих анекдотов.

— Да… но только мне придется опуститься на четвереньки, чтобы его услышать, — хихикнула Белинда. — Милочка, взгляните правде в глаза: ваш Фридландер просто недомерок.

Ох, как же весело! Вот она, настоящая власть. Какое же это наслаждение! И что плохого в том, что она ею пользуется? Бели ей всю жизнь суждено жить униженной «Чашкой чая», можно ли ее винить в том, что она унижает кого-то другого?

— Но это же несправедливо, — слабо возразила Оникс. — Судить актера по его росту — это просто…

— Высокомерие?

— Джим очень талантлив, — храбро настаивала Оникс. — Его Гамлет получил высокую оценку критики. Газета «Гардиан»…

— Не сомневаюсь. Гамлет-лилипут — это как раз то, что может понравиться «Гардиан». Но вы сейчас разговариваете не с представителем леволиберальной прессы, милочка. Это «Светило». Мы хотим, чтобы наши звезды были похожи на звезды. То есть обладали соответствующим ростом.

— Но его кандидатура рассматривалась для следующего фильма о Джеймсе Бонде… — сдавленно промолвила Оникс.

— На какую роль? — прыснула Белинда. — Злодея-карлика из организации СПЕКТР?

Боже милосердный, ну когда эти чертовы пиарщики придумают что-нибудь новое? Если б число предполагаемых Джеймсов Бондов, которых они представляли, хотя бы приблизительно соответствовало истине, режиссерам приходилось бы работать двадцать четыре часа семь дней в неделю, отбирая подходящую кандидатуру на роль агента 007. Они были бы просто завалены предложениями. Как сама Белинда была завалена предложениями от «бывших» и тех, кому «никогда не суждено стать», отчаянно стремящихся попасть на интервью в «Перерыв на чашку чая».

— Ладно, — спросила она у начавшей всхлипывать вслух Оникс. — Кого еще вы можете предложить? У вас случайно нет какой-нибудь знаменитости?

Белинда прекрасно сознавала, что согласие мегазвезды на интервью за «Чашкой чая» так же маловероятно, как участие королевы в телешоу «Взгляд в замочную скважину». Но все же она не оставляла надежду.

— Агентство «Эйс» ведь представляет интересы Мейсон Маккенны, не так ли? — вдруг спросила Белинда.

— Да, когда она бывает в Лондоне, — шмыгнула носом Оникс.

— Ага, ну вот это уже серьезный разговор. Крупная звезда Голливуда. Очень знаменитая. Разговор по душам с Мейсон был бы весьма желателен.

— Полагаю, — сказала Оникс, собирая остатки разодранного в клочья собственного достоинства, — она едва ли согласится на «Чашку чая». Если Мейсон и захочет иметь дело со «Светилом», то только когда ее пригласит Мо Миллз.

Издав что-то среднее между завыванием и ревом, Белинда швырнула трубку на аппарат.

— Я беру перерыв на чашку чая — то есть сбегаю в ближайшее кафе, — заявила она, выскакивая из редакции.

— Но ты же только что вернулась с обеда, — растерянно пробормотала Фран.

Белинда стояла в очереди в кафе, с отвращением рассматривая затычки для ушей, брошенные в цветочные горшки типографами «Светила», как вдруг у нее зазвонил сотовый. Она посмотрела на номер.

— Че Гевара! — радостно проворковала Белинда в трубку.

— Не зови меня Че Геварой, — оборвал ее голос на противоположном конце. — Этот революционер-неудачник запятнал себя тем, что в молодости работал в банке.

— Так когда я тебя увижу? — спросила она.

— Не знаю. У меня одна очень важная встреча в… мм… в Вестминстере. Проблемы, порожденные отходом правительства от традиционных левых принципов рабочего движения…

Сделав над собой усилие, Белинда постаралась сосредоточиться на рассуждениях своего собеседника. Хотя политики редко заходили в гости на «Чашку чая», шестьсот слов интервью с Чери Блэр поднимут рейтинг колонки и самой Белинды. А Че, благослови его господи, обещал устроить встречу с первой дамой государства. Их случайная встреча оказалась счастливой, хотя обстоятельства, приведшие к ней, были далеко не радостными.

Белинда решительно отказывалась присутствовать на презентации «Капиталиста», невозможно нудного труда о будущем мировой экономики. Энтузиазма у нее не прибавилось даже после того, как Фран подчеркнула, что автор книги является близким другом заместителя главного редактора «Светила» и долг Белинды пойти на презентацию.

— Но вы же знаете, что я признаю только карточные долги, — попыталась отшутиться Белинда, сознавая, что выбора у нее нет.

Действительность превзошла самые худшие ее опасения. Переминаясь на высоких каблуках, Белинда угрюмо потягивала теплое пиво в сыром книжном магазине, пахнущем плесенью, слушая, как автор «Капиталиста» пророчествует о мрачном будущем мировой экономики, и думая, что лично ее интересует лишь собственное экономическое будущее.

— Скукотища смертная, — неуверенно улыбнулась она своему соседу.

Он показался ей довольно красивым, зеленоглазым, томным, в духе Кристофера Уокена, несмотря на рыжие волосы и одежду, незнакомую со стиральной машиной.

— Что вы имеете в виду? — спросил мужчина с имбирными волосами.

— Ну, невозможно проследить за нитью его рассуждений, — зевнула Белинда.

— Позвольте задать вам один вопрос. — Зеленые глаза сверкнули. — А какова ваша собственная позиция в диалектическом материализме?

Белинда непонимающе раскрыла рот.

— Это другое название косого кроя?

Мужчина широко раскрыл глаза.

— Вы совершенно не разбираетесь в политике левых партий?

— А вы хоть догадываетесь, кто я такая? — с пьяным пылом заявила Белинда. — Я Белинда Блэк из «Светила», вот кто.

У него загорелся взор. Через несколько минут он уже отвел ее в сторону и начал подробно излагать тезисы своей докторской диссертации, заверяя, что пришло время печатать на страницах журнала серьезный политический материал.

— Че, дорогой, ты, должно быть, шутишь, — протянула Белинда. — В моем представлении политические дебаты — это когда Чери Блэр выбирает, что надеть, брюки-клеш или длинную юбку.

— Тут я смогу тебе помочь, — быстро сказал Че, и его зеленые глаза забегали за стеклами очков. — Я очень хорошо знаком с Чери. И с Тони. И с их сыном. Ну а взамен мне бы самому не помешало показаться на людях.

— А это, — проворковала Белинда, тыча в него своим бюстом, — можно запросто устроить.

Сидя на нем верхом той же ночью, Белинда старалась не обращать внимания на хлебные крошки, которыми была усыпана вся кровать. Не говоря уже об общей нищете его квартиры — во имя всего святого, у него даже не было автоответчика. Ну да ничего, думала она, подскакивая и опускаясь, «Чашка чая» с Чери Блэр того стоит. Уж если после этого Кевин Грейсон, главный редактор «Светила», не осознает потенциал своей сотрудницы, значит, его ничем не проймешь.

Очередь к стойке внезапно резко продвинулась.

— Да, кстати, ты уже договорился об интервью с Чери? — заговорщическим голосом просвистела в трубку Белинда — мало ли кто может подслушивать, — выбирая булочки и варенье. — Ты говорил, что должен был встретиться с ней вчера вечером.

— Ну, понимаешь, вчера не получилось, — поспешно ответили на том конце. — Но все будет в полном порядке. Чери для меня все сделает. Даже несмотря на то что ее муж — льстивый лицемер, предавший рабочий класс нашей страны. Но, если хочешь, я и его смогу затащить на твою «Чашку кофе».

— Чая, дорогой, чая, — стиснув зубы, поправила Белинда.

Ее вывело из себя неумышленное напоминание о том, что название «Перерыв на чашку кофе» по результатам опроса читателей был признан слишком заносчивым для такой убогой колонки.

— Так мы встречаемся сегодня вечером?

— А как насчет завтра? — Белинда не была уверена, сможет ли она так скоро снова встретиться с крошками.

— Никак не получится. Я… мм… на выходные уезжаю в деревню.

— Как это по-мещански, — насмешливо произнесла Белинда.

— Так как, мы встречаемся сегодня или что? — ощетинился он.

Белинда вздохнула.

— Придется, — довольно невежливо согласилась она. — Буду ждать тебя в нашем клубе.

— Нетушки. Там полно самодовольных газетчиков.

— Ну разумеется, там полно самодовольных газетчиков. В том-то все и дело. Слушай, большой мальчик, невозможно изменить мир, избегая Сохо.


Глава 5


— Яйцо всмятку просто превосходное, Джанет.

Грейс улыбнулась, нарушив тишину, воцарившуюся с тех пор, как все сели за стол. Точнее, с тех пор, как они с Сионом приехали сюда вчера вечером.

— Я не подозревала, — прошептала Грейс, когда они внесли свои чемоданы в отведенную им небольшую комнату с двуспальной кроватью, — что, говоря про поездку за город, ты имел в виду выходные в гостях у твоих родителей.

— А что ты имеешь против моих родителей? — отрезал Сион, и его бледное, изящное лицо побагровело от негодования. — Только то, что они не дипломаты, не рыцари и все такое?

— Ничего, — поспешно заверила его Грейс, поняв, что спорить бесполезно.

Если, по мнению Сиона, побег на природу заключается в посещении дома в пригороде Кеттеринга, пусть будет так.

— Ты сама хотела уехать на выходные из Лондона, — продолжал Сион.

Грейс закатила глаза. Ну конечно. Это она во всем виновата. Разве могло быть иначе?

— И мои родители хотели с тобой познакомиться, — проворчал Сион, словно причина этого желания была для него загадкой. — Кроме того, они уже черт знает сколько времени ныли, чтобы я их навестил. Вот я и решил одним выстрелом убить трех зайцев.

— Поразительная экономия, — заметила Грейс, вспоминал, как Сион внезапно не смог найти свой бумажник на вокзале и вынудил ее заплатить за билеты.

Мать Сиона, сидевшая напротив, кивнула.

— Да, моя новая яйцеварка работает превосходно.

— Та, которую вы показывали мне вчера вечером?

Джанет радостно кивнула, но Грейс поймала на себе подозрительный взгляд Сиона.

— Похожая формой на курицу? — продолжала она.

Судя по всему, родители Сиона страдали неизлечимым пристрастием к заказу бытовой техники по почтовым каталогам. В числе приобретений, которыми вчера вечером хвастались перед Грейс, были бутылочные подставки для борьбы с отвратительными клейкими кругами, остающимися на кухонном столе, агрегат для очистки яблок и извлечения из них сердцевины и аппарат, похожий на большую колбу, с надписями «оливковое масло», «уксус» и «горчица» сбоку.

— Достаточно просто добавить ингредиенты и хорошенько встряхнуть, — упиваясь восторгом, говорила Джанет, — и заправка для салата готова.

— Еще вы мне показали «Чудо-повара», — улыбнулась Грейс, не обращая внимания на недовольство Сиона. Она же старается изо всех сил, разве не так? — Сковороду, концентрирующую тепло в крышке, в которой все жарится одновременно и сверху, и снизу.

— При этом сохраняются витамины и уменьшается время готовки блюд, — с воодушевлением подхватила Джанет.

— И не забудьте про устройство для поджаривания хрустящей корочки, — добавил Дэвид, отец Сиона, отрываясь от телепрограммы. — Поразительно. Сделано из чугуна — оно всего лишь прижимает бекон к сковороде, увеличивая площадь соприкосновения. А работает просто замечательно. Я даже написал благодарственное письмо. Знаешь, Саймон, его напечатали в следующем выпуске каталога, — с гордостью закончил он, поворачиваясь к своему сыну, вздрогнувшему при упоминании его настоящего имени.

— Не думай, что я ничего не заметил, — набросился на Грейс Сион, когда завтрак окончился и его мать скрылась с секатором в садике, а отец, наполнив водой ведро, пошел мыть машину.

Молодые люди решили съездить на автобусе в Кеттеринг.

— Что ты заметил?

— Как ты притворялась, изображая заинтересованность. Я видел твое лицо, когда мать читала выдержку из каталога насчет приспособления для попкорна, «позволяющего приготовить большую миску восхитительной воздушной кукурузы с низким содержанием жира, которой вся ваша семья будет наслаждаться перед телевизором»!

— Но я вовсе не притворялась! — возразила Грейс. — Если честно, мне очень понравился венчик для взбивания пены на молоке.

— А над той штуковиной для масла ты только что не смеялась вслух.

— Неправда!

На самом деле Грейс мгновенно оценила достоинства патентованного устройства для нарезания масла кружочками. К бесконечному огорчению ее матери, Дженнаро, шеф-повар консульства, так и не научился делать эти завитки. Грейс подумала, что устройство, требовавшее от Дженнаро «простого нажатия для получения очаровательно скрученной розочки масла», избавило бы леди Армиджер от переживаний во время дипломатических приемов.

— Ну, а по поводу отравы…

— И это неправда.

Хотя уму непостижимо, зачем Джанет нужно устройство для приготовления отравы для тараканов, грустно подумала Грейс. У ее сына в душе столько желчи, что ее хватит, чтобы полностью вывести домашних насекомых во всем Кеттеринге.

— Сион, зачем ты так говоришь? Честное слово, мне очень понравились твои родители.

— Да, — язвительно произнес он. — И не только они. Их дом тебе тоже очень понравился, разве не так? Не сомневаюсь, совсем как тот, в котором ты росла.

Грейс вздохнула.

— Они мне действительно понравились, — упрямо повторила она. — Я только никак не могу взять в толк, почему ты так их стесняешься.

О господи! Она хотела сказать совсем не то. И все же цель этих выходных была в том, чтобы обсудить все проблемы. Разве не так?

— Стесняюсь! — Сион побагровел от ярости. — Какого черта я должен их стесняться?

— Не знаю. Но я вижу, что ты их стесняешься.

В конце концов, именно Сион, а не она, поморщился вчера вечером, когда Джанет достала из почтового ящика телепрограмму и принялась отмечать красным карандашом то, что собиралась посмотреть, а затем Дэвид сделал то же самое синим. И именно Сион закатил глаза, когда отец перед тем, как лечь спать, попросил их ночью ходить по большому в туалет внизу, так как тот, который на втором этаже, «смывает так громко, что будит мамочку».

— И почему, — спросила Грейс, мысленно отмечая, что по крайней мере один из них высказывается начистоту, ради чего, собственно говоря, они сюда и приехали, — ты сменил свое имя с Саймона на Сиона? Твоя бедная мать очень переживает по этому поводу. Она не знает, как к тебе обращаться.

Яростно топая ногами, Сион повернул обратно. Грейс, испугавшись, — неужели она говорила чересчур откровенно? — бросилась за ним. Догнав, она схватила его за рукав, заставляя повернуться лицом.

— Сион, в чем дело? — тихо спросила она. — Я хочу сказать, что-то случилось?

Грейс уже догадалась, что случилось что-то серьезное. Так как основное событие уик-энда, на которое намекала даже ее мать, так и не произошло. Никакого секса не было и в помине. Спинка кровати не колотила о стену в порыве страсти, которой придавала особую пикантность близость родителей. Грейс легла в постель, буквально изнемогая от восторженного предчувствия, и проснулась почти в том же состоянии. Она лежала в ожидании на узкой односпальной кровати, ловя каждое движение Сиона, шуршащего синтетическими простынями в нескольких футах от нее. Но призывного шепота, долгожданного нападения на ее одеяло, предвещающего незаконное, пламенное вожделение, так и не последовало. Несомненно, по этому поводу нужно объясниться. Жуткое предположение о том, что Сион каким-то образом прознал о Генри Муне, после недолгого размышления было отброшено — к несказанному облегчению. С литературным миром Сион общался только через нее. Так в чем же проблема?

— Неужели ты до сих пор дуешься на меня за туалет? — осторожно спросила Грейс.

На прошлой неделе, судя по всему, давая выход давно затаенной обиде, Сион обвинил ее в том, что называть уборную туалетом — это чистейшей воды буржуазный снобизм. Он также известил Грейс, что ее революционная обязанность сидеть не в салоне, а в гостиной, на диване, а не на софе. С тех пор Грейс ходила словно по яичной скорлупе. Естественно, инкубаторской — все пасущееся на свободе и экологически чистое Сион считал частью буржуазно-капиталистического заговора.

— Не будь такой легкомысленной, — отрезал Сион.

Подумав, Грейс предприняла новую попытку:

— А если в этом состоит моя работа?

— Какое мне дело до того, что ты предпочитаешь тратить свое время, ублажая прихоти декадентствующей элиты, пережитка прошлого? — огрызнулся Сион, сверкнув глазами.

— Ты имеешь в виду работу в издательстве? — удивилась Грейс. — Но у нас же очень небольшое предприятие.

— Весь капитализм, и в первую очередь международные корпорации, вредит культуре и демократии, — равнодушно бросил Сион.

— Я с тобой не спорю, Сион, — в отчаянии взмолилась Грейс, — но честное слово, что хоть чуточку капиталистического есть в «Хатто и Хатто»? Насколько я знаю, издательство работает в убыток.

— Это тебе втирают очки. Типичное поведение класса имущих. Держат рабочих в полном неведении и вешают лапшу на уши.

Представив себе Адама Найта, утаивающего доходы, Грейс едва не рассмеялась вслух. Что он будет делать с этими деньгами? Солить? С некоторых пор у него стали так сильно трястись руки, что он с трудом солил салат.

— И издаете вы одно дерьмо, — добавил Сион.

В этом его поддержала бы даже Элли, но Грейс сочла своим долгом встать на защиту «Хатто».

— Знаешь, Сион, ты ведь очень хотел, чтобы наше издательство выпустило твою диссертацию. Ты сам чуть ли не сто раз справлялся у меня, ознакомился ли Адам с тем, «почему новые лейбористы являются ублюдками».

Увидев, как гневно раздулись точеные ноздри Сиона, Грейс поняла, что попала в больное место. Она осеклась; вряд ли настроение Сиона улучшится от напоминания о том, что издательство в конце концов упустило возможность опубликовать его работу.

— Все дело в домработнице, да? Ты злишься на меня за то, что я наняла домработницу.

Сион, рванувший было вперед по скользкому от дождя асфальту, вдруг остановился и бросил на Грейс испепеляющий взгляд.

— Все будет просто замечательно, — радостно заверила его она. — Не сомневаюсь, ты будешь просто в восторге.

Мария должна начать с понедельника. Пути назад больше нет.

— В восторге? — раздраженно скривил лицо Сион. — От того, что буржуазные эксплуататоры увековечивают существование класса угнетенных?

Грейс с отчаянием подумала, что так она ничего не добьется. Быть может, она что-то упустила? Не заметила какие-то знаки, так же, как Сион упорно не замечает пачку плакатов «Поддержим забастовщиков», которую уже больше недели назад оставил у нее в коридоре?

— У тебя есть кто-то другой? — собрав силы, простонала Грейс.

Похоже, оставалось только это объяснение.

Сион посмотрел на нее, и на его красивом лице появилось что-то среднее между озлобленностью и презрением.

— Да, есть, — ухмыльнулся он. — Разумеется. Если честно, я трахаюсь с честолюбивой любвеобильной шлюхой с огромными титьками, которую я интересую только своими связями в политических кругах.

Мрачная тревога Грейс словно испарилась. У нее затряслись плечи.

— О, Сион!..

По крайней мере, несмотря ни на что, он по-прежнему мог ее рассмешить.

— Какая жалость, что вы должны уезжать так рано, — сказала Джанет на следующий день. Они с Грейс ждали Сиона у дверей дома. — Вы правда не можете остаться хотя бы до обеда?

— Я ужасно сожалею, — виновато пробормотала Грейс. — Но у Сиона какие-то неотложные дела. Что-то связанное с Чери Блэр — впрочем, возможно, я ослышалась. В любом случае, он сам вам все объяснит.

Она бросила раздраженный взгляд на завешенное тюлем окно, за которым Сион вот уже по меньшей мере двадцать минут разговаривал по сотовому — с кем, она не имела понятия.

И еще Грейс очень переживала из-за того, что забыла проверить, не оставила ли в постели свои трусики.

— Я так хотела угостить вас своим яблочным пирогом, — вздохнула Джанет. — Эта новая сковорода — просто чудо.

Едва удержавшись от желания сказать, что она счастлива это слышать, Грейс уселась в машину Дэвида.

Нагнувшись к опущенному тонированному стеклу, Джанет быстро чмокнула ее в щеку.

— Что ж, будем надеяться, мы скоро снова увидим вас, — радостно сказала она. — Знаете, — ее голос понизился до шепота, — вы самая милая девушка из всех, какие только были у Саймона… я хотела сказать, у Сиона, — поправилась она, смущенно взглянув на мужа. Дэвид, сидевший за рулем, поднял брови. — Самая милая. Мы с Дэвидом очень надеемся…

— Саймон! — крикнул неумолимый Дэвид, поворачиваясь к дому. — Ну где этот мальчишка? — недовольно проворчал он.

— О, подождите минутку! У меня для вас кое-что есть.

Джанет торопливо бросилась в дом. Как нарочно, в тот самый момент, когда она вошла с крыльца, с черного хода появился Сион. Он сел в машину.

Джанет выбежала на улицу с большим пластмассовым подносом.

— Вот, возьмите. — Ловко просунув поднос в окошко, она поставила его на колени пристегнутой ремнями безопасности Грейс. — Нельзя, чтобы вы путешествовали на пустой желудок, — добавила она. — Я думаю, вы поедите в дороге.

Грейс изумленно уставилась на рыбу и жареную картошку домашнего приготовления, с ломтиками лимона.

— А на десерт яблочный пирог, — продолжала Джанет, засовывая в «бардачок» большой бумажный пакет. — О, и не забудьте вот это.

Порывшись в кармане фартука, она бросила на поднос горсть пакетиков соли, уксуса и кетчупа, набранных, как решила Грейс, в кафе, закусочных и аэропортах. Она уже обратила внимание на то, что полочка в ванной была уставлена крошечными флакончиками с шампунями, гелем для душа и увлажняющими кремами, сверкающими логотипами различных отелей.

— И еще вам понадобится вот это, — улыбнулась Джанет, протягивая пластмассовые нож и вилку в пакетике с надписью «Бритиш Эруэйз».

— Спасибо, — выдавила Грейс, мысленно отмечая, что выражение «обед на колесах» приобретает совершенно новое значение. — Право, не стоило так беспокоиться.

— О, ничего страшного, — просияла Джанет. — На кухне второй такой же поднос для Сиона. Подождите, я мигом принесу.

— Не трудись, — грубо остановил ее Сион.

— Да, не надо, — согласился Дэвид, нетерпеливо постукивая пальцами в желтых замшевых перчатках по рулевому колесу.

Джанет радостно улыбнулась.

— Веди машину аккуратно, — напутствовала она своего мужа. — Мне бы не хотелось потом выметать из нее картофельные крошки.

На следующий день, в понедельник вечером, Грейс нервно расхаживала по своей квартире. Оставалось десять минут до прихода Марии.

В преддверии этого визита Грейс предприняла несколько попыток навести хоть какое-то подобие порядка, однако ее жилище презрительно отмахнулось от них. Старания освободить зеркало от слоя пыли привели лишь к тому, что его поверхность покрылась разводами полировочного средства, достойными кисти великого Ван Гога. Бурые пятна таинственного происхождения на дне мойки стояли насмерть, сразу же бросаясь в глаза в беспощадно ярком свете. Подняв взгляд на голую лампочку, Грейс вспомнила, что еще несколько недель назад сняла покрытый грязью и засиженный мухами плафон, намереваясь его отмыть, но, не обнаружив чистящее средство, забыла повесить его на место. И теперь не имела понятия, где он.

Элли права. Она действительно живет как в свинарнике. Только сейчас Грейс заметила, как грязны ее окна — через них почти ничего не видно, а пользуясь посудой и столовыми приборами, она рискует подхватить столбняк. Прилипая подошвами к давно не мытому полу ванной, Грейс с опаской заглянула в темные глубины ванны. Она успела только обратить внимание на заляпанное зеркало и шлепки зубной пасты на раковине, как в дверь позвонили.

Грейс охватило чувство паники и вины. Она не имела понятия, как может выглядеть человек, у которого, как у Марии, вся жизнь пошла наперекосяк. Грейс представила себе глаза, округлившиеся от боли и тревоги, лоб, изборожденный морщинами отчаяния, спину, согнутую страданиями, узловатые руки, огрубевшие от бесконечной работы в мрачном железобетонном здании, разделенном на крохотные квартиры-клетушки. Наверное, надо будет пригласить Марию сесть и угостить ее чашкой чая. После всего пережитого несчастной женщине меньше всего на свете захочется убирать у нее в квартире.

Открыв дверь, Грейс с изумлением увидела перед собой привлекательную женщину в джинсовом костюме, со светлыми волосами, в которых блестели какие-то розовые полоски, с большой сумкой через плечо. Она вопросительно оглядела незнакомку с ног до головы. Свидетельница Иеговы? Сотрудница агентства изучения общественного мнения?

— Чем могу служить?

Женщина сверкнула ослепительной улыбкой, демонстрируя ровные белоснежные зубы.

— Я есть Мария? Я пришла убирать у вас?

Она снова улыбнулась. Грейс показалось, ей в лицо попал луч очень яркого прожектора. Все ее ожидания рассыпались в прах. Вместо сгорбленного, хромого создания перед ней стояла стройная, гибкая женщина, излучающая энергию.

Грейс провела ее на кухню. Порывшись в своей огромной сумке, Мария достала несколько тряпок самого разного размера и флаконы с картинками сверкающей посуды и кафельных полов. Полный арсенал оружия для борьбы с темными силами грязи и пыли.

— Отбеливатель, — улыбнулась Мария, размахивая особенно большой пластиковой бутылкой ярко-желтого цвета. — Ош-шень хороший. Ош-шень сильный.

При мысли о том, что весь этот отбеливатель стечет через сифон в унитазе в городскую канализацию, у Грейс к горлу подступил комок. В конце концов, в Темзу только совсем недавно вернулась рыба.

— Значит, вы… как бы это сказать… будете чистить везде… мм… где я скажу.

Просияв, Мария кивнула. Грейс отметила, что ее блузка безукоризненно отутюжена. Внезапно ее захлестнула неудержимая тоска. Слова сорвались с уст, прежде чем она успела их удержать.

— Мария… э… полагаю, вы не гладите?

Глаза домработницы от удивления вылезли на лоб. Ну конечно, поняла Грейс. Ну конечно, она не гладит. Это делают далеко не все домработницы.

— Не гла-ажу?

— Извините! — воскликнула Грейс. — Я сморозила глупость, спросив вас об этом.

— Ну конечно, я гла-ажу. А зачем же я еще нужна?

Грейс радостно просияла. У нее перед глазами тотчас же возникли бесконечные стопки отглаженного белья. Она со стыдом вспомнила гору скомканных рубашек в шкафу. Мария уже окупилась. За одно мгновение она втрое увеличила гардероб Грейс.

— А теперь спальня.

Войдя в комнату, Мария по-деловому оглядела мятое постельное белье. Грейс, обнюхав его сегодня утром, решила, что белье продержится еще неделю.

— Белье надо менять.

Вдруг ее внимание привлекло что-то другое. Мария схватила с ночного столика фотографию в серебряной рамке. Фотографию, на которой был заснят Сион, забрасывающий яйцами принцессу Маргарет. Он подарил ее Грейс на Рождество.

— А это что такое? — Мария пристально вгляделась в снимок. — Этот человек, — сказала она, вонзая ухоженный ноготь, покрытый блестящим голубым лаком, в лицо Сиона, — он что-то кинуть? Он не есть хороший.

— Гм… вообще-то это мой возлюбленный.

Пораженная Мария посмотрела на Грейс, затем снова перевела взгляд на фотографию.

— Но, мадам Грейс, — с укором произнесла она, — он не есть хороший, этот человек. Я говорю правду. Я в этом разбираться.

Грейс метнула на нее взгляд, разделенный поровну между негодованием и раздражением. Ей вполне достаточно ее матери и Элли, чтобы выслушивать еще и эту домработницу, к тому же за свои собственные деньги.

— Откуда вы в этом разбираться — я хотела сказать, разбираетесь? — спросила она, пытаясь рассуждать рационально и делая вид, что это самый подходящий предмет для разговора еле знакомых людей, да к тому же хозяйки и служанки.

— Моя семья, — ответила Мария. — Моя бабка по материнская линия была колдуньей.

Грейс нахмурилась. Не хватало еще всякой потусторонней чертовщины! Ей нужно только, чтобы у нее в квартире было чисто, причем без лишней суеты. Следовало догадаться, что все будет не так просто. Грейс решительно, хотя и с сожалением, подбоченилась. Пора показать, кто здесь главный.

— Мм… Мария…

У нее получилось совсем не так убедительно, как она надеялась.

— Мадам Грейс, — остановила ее Мария, возбужденно расширяя глаза. Ее руки не менее решительно опустились на стройные, атлетические бедра. — У меня есть мысль. Один из мои клиенты ош-шень хороший человек. Он совсем один.

Грейс едва не подскочила, представив себе, на что похожи одинокие мужчины, пользующиеся услугами Марии. Мужчины с огромными животами и волосатыми спинами, просиживающие весь день перед телевизором в засаленных халатах. Или заносчивые воротилы из Сити, хранящие в тумбочке у изголовья кровати дозу кокаина. Ее нисколько не прельщали ни первые, ни вторые.

— Нет, Мария, спасибо, не надо. А теперь…

— Но почему? — Похоже, Мария была искренне удивлена. — Мой клиент, он ош-шень добрый человек. — Она показала на фотографию Сиона: — А он не есть ош-шень добрый человек.

Грейс почувствовала, как у нее в душе все оборвалось. Перечисляя подкупающие достоинства Марии, Элли забыла упомянуть, что домработница слегка тронутая. О господи, во что же она впуталась?


Глава 6


Белинда с ненавистью посмотрела на сидящего напротив актера. Она никак не могла заставить себя включить диктофон. Но считалось, что это новая восходящая телезвезда, а кроме того, Белинде отчаянно был нужен хоть кто-то для ее «Перерыва на чашку чая». Правда, в пользу этого актера говорило хотя бы то, что в отличие от Джима Фридландера он был все же чуть выше уровня колена. Вот если бы он еще не был так трогательно признателен за то, что у него брали интервью! Белинду это просто выводило из себя.

Сделав над собой усилие, она наконец нажала на клавишу записи.

— Итак, Тони…

— Тоби, — виновато поправил ее молодой актер.

Белинда раздраженно закатила глаза. Больше всего в этих будущих знаменитостях ее бесила привередливая одержимость какими-то пустыми мелочами.

— Но действительно эти имена очень похожи — Тони, Тоби, — пришел ей на помощь актер. — Я понимаю, их легко спутать.

— Да? — рявкнула Белинда, тыча в него маленьким черным магнитофоном, словно это был пистолет. — Продолжайте. Скажите, — с усталой отрешенностью произнесла она, — ну как вы нашли подножие горы славы?

У светловолосого юноши восторженно зажглись глаза.

— О, это просто замечательно. Я всегда надеялся, что телевидение многое мне даст, но о таком я даже не мечтал. За последние несколько недель я участвовал в передачах «Слабое звено среди знаменитостей», «Познакомимся сегодня» с Антеей Тернер, представлял молодежный приз вместе с Себастьяном Коу и открывал телемагазин. Просто поразительно, правда?

Белинда заморгала, на мгновение оглушенная точностью этого краткого описания ада, выпадающего на долю будущих звезд.

— Расскажите мне о вашей большой новой роли, — повелительным тоном произнесла она. — К сожалению, у меня не было возможности ознакомиться с пресс-релизом.

На самом деле агент Тоби прислал ей несколько экземпляров, по почте, по факсу и по мэйлу, но Белинда так и не удосужилась их просмотреть.

— Насколько я поняла, что-то связанное с Дон, не так ли? Правда, лично я никогда не была особым любителем комедий о жирных девчонках.

— О, это не комедия. Совсем не комедия. — В глазах молодого актера то и дело мелькал страх, не обидел ли он интервьюера. — Скорее это драма. С неистовыми чувствами. Несколько мужчин привязывают меня к столбу…

Выпрямившись, Белинда чуть задрала юбку, еще больше обнажая бедро. Это было сделано чисто инстинктивно, без какого-либо намерения соблазнить Тоби: молодой актер совсем не в ее вкусе. Слишком худой, слишком светловолосый. И уж совсем незнаменитый.

Но… похоже, фильм гораздо интереснее, чем она ожидала. Героя привязывают к столбу мужчины… История гомосексуалистов-насильников? Совсем не в духе Дон Френч. Едва ли это будет новый «Викарий из Дибли».

— Это становится интересно, — заметила Белинда, прищуривая маленькие густо накрашенные глаза. — Красивые наряды? Военная форма?

— О да, формы очень много, — просиял Тоби.

— Животные?

Тоби замялся.

— Ну, если не считать нескольких дохлых крыс…

Грызуны. Похоже, это будет что-то постмодернистское.

— Когда крыс бросают в грязь, они надуваются и лопаются, — продолжал Тоби. — Снято очень реалистично. Даже жутко.

Белинда одобрительно кивнула.

— А когда же появляется Дон?

Актер смутился.

— В общем, в самом конце.

— И вот тогда начинается настоящий смех, да? С ее участием?

— Ну, если честно, в этом кино смешного мало. — Тоби совсем растерялся. — Можно сказать, совсем нет.

— Как вы сказали, называется этот фильм? — спросила Белинда, вдруг охваченная смутным подозрением.

— «Расстрелян на рассвете», — вежливо ответил Тоби. — Я играю солдата времен Первой мировой войны, дезертировавшего из армии, которого…

Белинда вернулась в редакцию «Светила», раздраженная больше обычного. Проходя через отдел рекламы, она увидела на экране компьютера надпись: «Рассудок? Что такое рассудок?» Белинда задержалась у отдела моды, услышав мелодичный голос Тикки Синклер, редактора этого отдела, оживленно спорящей с Уорреном Стритом, заместителем главного редактора.

— Послушайте, я больше не буду повторять, — гнусавым тоном лаял Стрит. — Редактор хочет материал о возвращении костюма.

— Но мы… как бы сказать… не можем это написать, — беспомощно взмахнула руками Тикки.

— Повторяю еще раз: редактор хочет статью, в которой говорилось бы, что костюм снова входит в моду.

— Но это же неправда. Костюмы… — Тикки томно закатила глаза, — …это уже в прошлом.

— Не имеет значения. Главное то, что жена нашего редактора хочет продолжать носить костюмы.

Вздохнув, Тикки тряхнула головой, рассыпая прямо подстриженные волосы по тощим плечам, одно из которых полностью торчало из диагонального выреза полосатой нейлоновой блузки.

— Но костюмы — это же прошлый век. Совсем не модно. Совсем не шикарно!

Жесткие глаза Стрита метнули молнии в ее худое загорелое лицо.

— Если «Светило» напишет, что… — он поморщился от необходимости произнести вслух это слово, — …шикарно, значит, это будет так. — Услышав громкий сигнал, Стрит рассеянно достал из кармана пейджер. — Послушайте, мне надо идти — я должен закончить обзор «Сколько всего забавного умеют делать собаки». А вы сделайте то, о чем я вас попросил, хорошо?

Он удалился, и Тикки проводила его горящим взглядом. Белинда злорадно усмехнулась. Ей всегда становилось легче на душе, когда она видела, что кому-то еще приходится несладко. Она поравнялась со столом сотрудников отдела проверки.

— Но в этом месте могут возникнуть недоразумения, — беспокойно говорила в трубку Лора, одна из редакторов, судя по всему, одному из постоянных авторов. — Так, например, неясно, кто говорит эту фразу — дочь или собака. А далее вы пишете «штаны» — можно заменить это слово на «брюки»? Согласитесь, фраза «Я снял штаны» не совсем подходит для нашего журнала, предназначенного для семейного чтения…

Фран была увлечена разговором с редактором отдела здоровья Орелией Чокен, которую в редакции за глаза называли «Чокнутой». Белинда презрительно скривила губы. На ее взгляд, у Чокнутой просто шарики за ролики заехали. Несмотря на то что ей выделили персональное место на заветной редакционной автостоянке, Орелия упрямо приезжала на работу на древнем велосипеде, исписанном антиглобалистскими лозунгами. После подобных физических упражнений она отправлялась в душ, где мылась с использованием какой-то бурды, состоящей из соли, сахара, меда и конопляного масла, которая, на взгляд Белинды, казалась все же более съедобной, чем любой из кулинарных рецептов «Светила».

— В этом разделе разъясняются самые разные тайны, — говорила Чокнутая, обращаясь к Фран. — В завтрашнем материале мы докажем, что отвращение к алкоголю чаще всего проявляется у тех, кто состоял в браке с алкоголиком в прошлой жизни.

— Или в этой, — мило заметила Белинда, очаровательно улыбаясь Фран.

Та тотчас же залилась краской гнева. Но разве она виновата в том, подумала Белинда, что муж Фран — неизлечимо бездарный писатель, утопающий в болоте жалости к самому себе и хересе «Тио Пене»? Даже сама Фран не хотела рисковать репутацией, заказывая ему какие-нибудь материалы. Да и чего еще можно ожидать от человека, которого зовут Иниго Тонгсбридж?

Добравшись наконец до своего стола, Белинда без всякого энтузиазма взглянула на стопку последних пресс-релизов и приглашений, ежедневно присылаемых ей агентами по связям с прессой, надеющимися, что актер, фильм, телепрограмма, книга или торговая марка маргарина, которые они представляют, являются самыми подходящими кандидатами для следующего «Перерыва на чашку чая». На самом верху лежало требование возобновить выпуск соевого творога тофу и вегетарианских деликатесов. Вот это, подумала Белинда, разрывая его в клочья, и есть квинтэссенция того, чем ей приходится заниматься.

Яростно метнув в гору бумаги свою сумочку, Белинда расшвыряла приглашения на все четыре дующих из кондиционера ветра.

— Прошу прощения, — убийственным тоном заметила Маргарет, секретарь тематического отдела. — Я потратила уйму времени, разбирая эти бумаги и раскладывая их по порядку.

Белинда бросила на Маргарет взгляд, проникнутый глубочайшим отвращением. Она знала, что ее ненависть возвращается, да еще с процентами. Причем выраженными в самой разной форме. Факсы, адресованные Белинде, часто пропадали неизвестно куда, авансовые отчеты неизменно оспаривались, а всем звонившим с жалобами на заметки Белинды секретарь тематического отдела предлагала немедленно отправить свои замечания по факсу, но не Белинде и даже не Фран, а самому Кевину Грейсону, главному редактору.

Сделав над собой усилие, Белинда окунулась в море пресс-релизов. Это было все равно что нырнуть в пруд, наполненный ледяной слизью, но только без очаровательности и занятности подобного подвига. Так или иначе, где-то здесь обязательно должен быть материал для «Чашки чая».


В новом телесериале «Сад у стен тюрьмы» мисс Диммок руководит бандой юных воров, разбивающих сад в провинциальном стиле у восточной стены исправительного заведения для несовершеннолетних…


Стиснув зубы, Белинда скомкала первый лист бумаги и, швырнув его в корзину, взяла следующий.


Программа «Звезды разбивают сад». Двум отрядам, руководимым Давиной Макколл и Норманом Виздомом, дается по тридцать минут на то, чтобы превратить участок пустыря на окраине Ротерхэма…


«Трехочковое попадание, достойное Мэджика Джонсона», — подумала Белинда, провожая взглядом второй комок бумаги, отправившийся следом за первым.


Программа «Настоящие садовники из ада». Жительница Западного Йоркшира разбила декоративный сад с каменными горками на закисленной почве…


Под аннотациями телепередач лежали пресс-релизы новых кинофильмов. Белинда быстро пробежала взглядом листки. Да, это не Голливуд. Разумеется, сначала всё дают попробовать Мо Миллз, и она отбирает самое вкусное.


Фильм «Братья». Чемпиона по боксу похищают нацисты, и его место занимает кузен, всегда завидовавший своему родственнику…


Нет.


Фильм «Песня колдуна». Композитор-классик, гостящий у своего друга на плантации в джунглях, подвергается атаке боа-констриктора. Его возвращает к жизни дочь туземного вождя, вдохновляющая композитора на написание концерта джунглей…


Ни в коем случае.


«Прощальный поцелуй». Глупенькую фотомодель обманом уговаривают убить кандидата в президенты с помощью отравленной губной помады…


Прощай, «Прощальный поцелуй».


Фильм «Цирк». Нетрадиционная трактовка традиционного сюжета о побеге из дома и устройстве на работу в цирк. Клоун-эквилибрист бросает цирк и становится биржевым маклером, но, в конце концов, возвращается назад, чтобы спасти семейный номер…


Черта с два.


«Привет, Дуди». Человек попадает в дом с привидениями, где в его осла вселяется демон по имени капитан Дуди…


«Господи милосердный, за что же такое наказание», — подумала Белинда, отправляя капитана Дуди в корзину и принимаясь за книжные пресс-релизы.


«Прогулка с хорьком в штанах». Автор Фил Плант. Издательство «Попугай паблишинг», цена 5 фунтов 99 пенсов. В этой книге, продолжении «Игры с эфиопами в бинго», знаменитый комик и обладатель диплома с отличием Оксфордского университета описывает умопомрачительные приключения, случившиеся с ним, пока он шел пешком от Лендз-Энд до Джон О’Гроатс в обществе живого млекопитающего…


«На моей странице он не появится!» — решила Белинда, комкая Планта и его млекопитающее в плотный шарик.


«Шампунь и секс», гласил следующий пресс-релиз, отпечатанный красной краской на ослепительно розовой бумаге. Он провел пальцами по ее волосам, и она ощутила непреодолимое желание почувствовать его язык…


Господи, подумала Белинда, стойко сражаясь с оптической иллюзией.


«Ветрогон». Автор Дженни Бристольз, издательство «Куропатка». Цена 5 фунтов 99 пенсов. Новая книга от автора прошлогоднего сводящего с ума бестселлера «Мертвый мозг», действие которого разворачивается в сексуально-скальпельном мире нейрохирургии. На этот раз мисс Бристольз погружается в полный вожделения и закулисных интриг мир париков и причесок. Место действия этого любовного ромба — престижный салон красоты в Мейфэре. Язвительные насмешки Джесс выводят болтушку Рози из себя, а Матт тщетно добивается внимания Кейро, отвергающей его домогательства. Тем временем Зак ищет ответы в своем прошлом, но не приведет ли это к трагическому расставанию?


К листу была прикреплена маленькая глянцевая открытка, изображающая ярко-розовый фен на игривом голубом фоне. До Белинды не сразу дошло, что это приглашение на презентацию «Ветрогона». После адреса стриптиз-клуба в Сохо следовала приписка: «Голый обед». На обратной стороне открытки было напечатано примечание насчет одежды: «Как можно меньше» и приклеена упаковка с розовыми трусиками-бикини.

Покрутив крошечный кусочек нейлона с резинкой вокруг пальца, Белинда отправила его в корзину.

Следующий пресс-релиз представлял собой полную противоположность предыдущему. Ничего глянцевого, ничего цветного, и уж, конечно, никаких розовых трусиков. Черное по белому, без завитушек, лишь логотип в виде двух шляп-цилиндров. Прочитав название издательства «Хатто и Хатто», Белинда презрительно фыркнула. Эти неудачники знамениты тем, что у них постоянно нет в кармане ни гроша. Впрочем, это едва ли удивительно, если учесть, какую муру они издают.


«Сосущие камни», автор Генри Мун. Издательство «Хатто и Хатто», цена 12 фунтов 99 пенсов, твердая обложка. Мечты, драма и дизентерия; последний из джентльменов-исследователей бросает вызов силам природы и себе самому, отправляясь на поиски затерянного племени…


Белинда зевнула. Если кому-нибудь интересна ее точка зрения, то пусть бы оно и дальше оставалось затерянным. Эта чертова девица из издательства уже пятый раз пристает к ней со своими «Камнями». Похоже, она никак не может понять, что если Белинда Блэк сказала «нет», дальнейшие разговоры бесполезны. Она действительно имела в виду «нет», а также «нет, никогда, ни за что на свете и почему бы вам лучше не покончить с собой?». Белинда взяла следующую аннотацию. Опять эти проклятые цилиндры.


«Наша мама». Автор Эвфемия Огден. Издательство «Хатто и Хатто», цена 12 фунтов 99 пенсов, твердая обложка…


«Определенно «Хатто» долго выбирает своих авторов», — подумала Белинда, щурясь на пресс-релиз.


Трогательная история ребенка, растущего в бедной семье рабочего из Ньюкасла…


Бедный, рабочий и, во имя всего святого, Ньюкасл! Есть ли в английском языке какие-нибудь три другие слова, вызывающие у нее такую же неприязнь? Белинда стала читать дальше.


Со дня своего появления на свет Фанни, младшая из тринадцати детей одноногого шахтера, знает, что судьба уготовила ей участь писательницы…


После того, как «Наша мама» присоединилась к своим предшественникам в переполненной корзине, на столе перед Белиндой остался лишь один пресс-релиз. Проклятие, ей обязательно нужно что-нибудь для «Чашки чая». Может быть, это подойдет? Вряд ли, подумала она, снова увидев в верху листа логотип «Хатто и Хатто».


«Салфетки и любезности. Современные манеры для новой эпохи». Автор леди Цилиндрия Бойни. Издательство «Хатто и Хатто», цена 12 фунтов 99 пенсов, твердая обложка. Эта незаменимая настольная книга, в которой освещено все, начиная от того, как обратиться к королеве, и заканчивая тем, как вести себя с дворником, выдерживает третье переиздание…


«Похоже, — подумала Белинда, закатывая глаза, — тут тупиков больше, чем в Критском лабиринте». Ее взгляд вернулся к аннотации книги леди Цилиндрии.


Вы когда-нибудь задумывались, с каких слов следует начинать беседу с архиепископом Кентерберийским?


Белинда тяжело вздохнула. А вы когда-нибудь задумывались над тем, как написать заметку в журнал? Если хотите, называйте это отчаянием, но, возможно, в этом авторе что-то есть. К тому же страсть главного редактора «Светила» к знаменитостям сравнима только с его тягой к роскоши.


За дополнительными подробностями обращайтесь к Элли Рентон, издательство «Хатто и Хатто».


Нахмурившись, Белинда сняла трубку.

Ерзая пышным задом на кожаном сиденье табурета у бара, Эвфемия Огден жадно изучала меню. Заказав дюжину устриц и такое же количество лангустов, она объявила себя мученицей процесса обмена веществ.

— Я должна есть рыбу, рыбу и еще раз рыбу, — заявила Эвфемия. — Лучшую и самую свежую. Больше мне ничто не поможет. Шампанское.

Последнее слово было произнесено не как пожелание, а как строгий приказ. По крайней мере, так поняла Грейс. К счастью, и бармен тоже. На стойке тотчас же появились два фужера с пенистой жидкостью.

— Это уже лучше, — сказала Эвфемия, быстро опрокидывая в рот один фужер и хватая второй.

Подмигнув Грейс, бармен поставил перед ней еще один фужер.

— Вам понравилась обложка? — спросила Грейс.

Учитывая то, что отзывы о творении Эвфемии никак нельзя было назвать лестными, Грейс считала, что она очень неплохо поработала, отбирая цитаты для обложки «Нашей мамы». Правда, две-три цитаты принадлежали к той «непонятной и необычной» разновидности, которая, по подозрению Грейс, в действительности означала «полную чушь» на профессиональном жаргоне литературных критиков, точно так же как фраза «человек разносторонних интересов» у авторов некрологов заменяет слово «гомосексуалист». Но выбор и так был очень скудным.

«Удивительно, просто поразительно, как какой-то издатель в здравом уме мог опубликовать такую несусветную чушь», — откровенно высказался литературный обозреватель «Гардиан». Что ж, преобразовать эту фразу было нетрудно. «Удивительно», — было написано на обложке «Нашей мамы». Цитат из «Индепендент» не было. Изучая вердикт, вынесенный газетой по поводу Эвфемии, Грейс долго не могла решить, хватит ли у нее смелости выбросить второе, третье, четвертое и пятое слова из фразы «Невероятно, насколько отвратительна эта книга». В конце концов она пришла к выводу, что не хватит.

Следя за Эвфемией, изучающей обложку своей книги, Грейс пыталась понять, сколько ей лет. Точнее, на сколько лет она старше тех сорока пяти, про которые говорилось в краткой биографии.

Эвфемия была с ног до головы одета во все красное, что подчеркивало ее властные, повелительные манеры. Два недоверчивых черных глаза жались друг к другу под величественными бровями у вершины длинного тонкого носа. Волосы, вздымавшиеся искусственными волнами, отсвечивали рыжеватым оттенком, который Элли безжалостно окрестила «климактерическим каштаном»; подбородок утопал в ошейнике восково-белого жира. Губная помада цвета фуксии яростно дисгармонировала с пунцовым пиджаком на золотых пуговицах, в который Эвфемия была затянута туже, чем фаршированная перепелка, готовая отправиться в духовку.

— Ну а иллюстрация? — спросила Грейс.

На ее взгляд, обложку «Нашей мамы», на которой была изображена солидная дама в бигуди, с вызовом выглядывающая из сооружения, напоминающего уличный туалет, никак нельзя было назвать шедевром. С другой стороны, она была существенно лучше скорбной девицы в пестром платке, украшавшей обложку предыдущего творения Эвфемии, «Полли с гороховым пудингом».

Утро выдалось тяжелым. Сопровождать в рекламном походе Эвфемию, входившую в один книжный магазин за другим с такой величественной надменностью, что в сравнении с ней Клеопатра показалась бы неряшливой грязнулей, было задачей не из легких. Даже до того, как в книжном отделе универмага «Селфриджес» они наткнулись на Дженни Бристольз.

— Э… Джеки? — громко произнесла Эвфемия, притворяясь, что не узнала своего собрата по перу.

Смелая попытка, решила Грейс, особенно если учесть, что Бристольз подписывала сложенные в огромную стопку книги, чьи обложки кричали большими золотыми буквами: «Дженни Бристольз».

— Я так рада вас видеть, — проворковала Дженни, и ошеломленной Грейс показалось, что ее глаза зажглись искренним теплом. — Как хорошо, что мы наконец встретились, я давно хотела поблагодарить вас за то наслаждение, которое вы дарите мне вот уже столько лет. Я просто не могу себе представить, как вам удается год за годом создавать подобные шедевры.

Эвфемия выпятила вперед грудь, словно оперная певица, собирающаяся запеть особенно сложную арию.

— Ну! — удовлетворенно воскликнула она. — И какая моя книга понравилась вам больше всего? «Кейт из угольной шахты»? Или мой бестселлер «Полли с гороховым пудингом»?

— Боюсь, я не читала ни ту, ни другую, — заливисто рассмеялась Дженни, занеся дорогую ручку «Монблан» над очередной книгой. — На самом деле я говорила о замечательных чайных розах у вас в саду. Понимаете, я живу в соседнем доме.

Злорадно усмехнувшись, она воткнула золотое перо в книгу и вывела размашистую подпись.

При воспоминании об этом у Грейс до сих пор начинало бешено колотиться сердце. Впрочем, обед из морских блюд знаменовал собой окончание ее мучений с Эвфемией. Более того, четыре бокала шампанского и груда устриц, креветок и лангустов, на которых заведение Рика Штайна продержалось бы не меньше двух недель, слава богу, на какое-то время оглушили великую сочинительницу.

— Итак, — громко произнесла Эвфемия, вонзая маленькую серебряную вилку в дрожащее сердце устрицы, — вам удалось заинтересовать моим творчеством «Дейли телеграф»?

Грейс глубоко вздохнула. Если честно, ей действительно звонила литературная обозревательница «Дейли телеграф», но она не собиралась сообщать об этом звонке Эвфемии. «Мне хочется спросить у нее, — захлебываясь от смеха, сказала Грейс журналистка, — что думает она, стоящая в самом конце очереди к кормушке, насчет невиданных авансов, которые выплачивают издательства за такие книги, как «Стремительный взлет» Сэсси Дженкс?»

— Ну а «Светило»? Интервью с Мо Миллз?

— Эвфемия, вы же знаете, я приложила все силы…

— Мне пришла в голову замечательная мысль насчет фотографии, — не обращая на нее внимания, гремела Эвфемия. — Я лежу в шезлонге, а у меня на коленях Фулхэм и Путни. — Насколько помнила Грейс, Фулхэмом и Путни звали ее собачек. — В мини-юбке, естественно. — Эвфемия окинула самодовольным взглядом свои ноги. — Мне просто ужасно повезло, — с восторгом произнесла она. — У меня с детства восхитительные ноги. В особенности лодыжки.

Грейс послушно посмотрела на изборожденные синими венами мясистые белые оковалки, соединяющие колени Эвфемии с засунутыми в узкие туфельки ступнями.

— Да, они просто восхитительны, Эвфемия. Но, к несчастью, Мо…

Грейс замялась. «Не захотела даже слышать о тебе», пожалуй, не подойдет. Необходимо подыскать более подходящее выражение.

— Как выяснилось, у Мо все интервью расписаны на ближайшие два или три месяца, — сказала Грейс, скрещивая пальцы за спиной.

— Ладно, а как тогда насчет этого глупого «Перерыва на чашку чая»? Разумеется, это на порядок ниже того, к чему я привыкла, но все же…

— С ведущей этой рубрики я тоже пыталась связаться, — сказала Грейс, поморщившись при воспоминании о том, в какой категоричной форме отказала ей автор «Чашки чая».

Хотя, к изумлению Грейс и Элли, вчера от Белинды Блэк пришла просьба организовать интервью. Причем не с кем-нибудь, а с леди Цилиндрией Бойни, самым невостребованным автором из всей конюшни «Хатто», если не считать достопочтенного Гревилла Гудтраузера, кавалера ордена «За безупречную службу», чья книга «Мертвая петля: воспоминания летчика-истребителя времен Второй мировой войны» расходилась совсем не так, как от нее ждали. Быть может, решила Грейс, надеяться могут все. В том числе и сэр Гревилл Гудтраузер. В том числе, и она сама.

— «Наша мама», — заявила Эвфемия, для большей выразительности с хрустом ломая клешню омара, — должна подняться сразу на первую строчку этого проклятого списка бестселлеров. Я не удовлетворюсь тем, что «Наша мама» будет находиться ниже какого-нибудь Джона Ле Карре.

— Разумеется, — давясь от смеха, пробормотала Грейс.

— Я хочу, чтобы «Наша мама» опередила Патрицию Корнуэлл. И даже самого Джона Гришэма.

— Точно.

— Так что неплохо было бы придумать какую-нибудь сногсшибательную рекламную кампанию, — с вызовом произнесла Эвфемия. — На прошлой неделе я прочитала в «Книжном обозрении», что издательство «Куропатка» заставляет своих пресс-агентов проявлять Изобретательность. Один, например, разделся донага, выкрасился золотой краской и стоял у входа в дорогой супермаркет в престижном районе, что-то рекламируя. Получил за это какую-то премию.

— Вот как? — спросила Грейс.

Она пришла к выводу, что пошла бы на что-либо подобное ради «Нашей мамы», только если бы ей пообещали за это Орден Британской Империи.

— И еще они рассылают со своими книгами всевозможные подарки, — пожаловалась Эвфемия, вытаскивая из клешни мясо толстыми, бесформенными пальцами. — Вроде розовых нейлоновых трусиков и шоколадок в виде интимных органов.

Грейс едва не поперхнулась шампанским. На ее взгляд, ни то ни другое не подошло бы «Нашей маме». Впрочем, придумать что-нибудь подходящее она затруднилась.

— И еще они устраивают презентации в стриптиз-клубах, — добавила Эвфемия набитым ртом. — Недавно была презентация книги о карибской кухне, так на авторе не было ничего, кроме связок бананов — одна прикрывала соски, другая висела спереди на интересном месте.

Грейс испуганно отшатнулась, представив себе Эвфемию в подобном облачении.

— Но за «Куропаткой» стоят деньги американских банков, — оправдываясь, сказала она. — А «Хатто»…

Как бы получше выразиться? «Менее прочно в финансовом плане»? «Нищее»?

— И все их авторы получают по девятьсот тысяч фунтов за первый роман, — пожаловалась Эвфемия. — Исходя из этого, за «Нашу маму», свою десятую книгу, я должна получить не меньше пяти миллионов.

Грейс внимательно посмотрела на нее. Чего-чего, а сварливости Эвфемии определенно не занимать. Если справедлива пословица, что хороший человек рано или поздно обязательно проявит себя, то плохой человек просто неудержим. Невозможно не восхищаться юношеской настырностью, которую Эвфемия сохранила в свои сорок с лишним. Точнее, в шестьдесят с лишним, поправилась Грейс, в который раз гадая, сколько же лет ей на самом деле.

Отправив очередного моллюска в свой рот, обрамленный губами, выкрашенными в неистовый пурпурно-розовый цвет, Эвфемия схватила лежащий на стойке номер «Ивнинг стандарт».

— Вы только посмотрите, — сказала она, ткнув в литературную страничку. — Даже эта жалкая книжонка про историю возникновения консервов удостоилась большего, чем «Наша мама». — Она с презрением смерила взглядом Грейс. — Вижу, от вас нет никакого толка. — Допив шампанское, Эвфемия соскользнула с табурета. — Что ж, я только напрасно теряю с вами время. Не могу больше задерживаться — меня ждет мой тренер.

Грейс проводила Эвфемию взглядом, гадая, чем может заниматься с ней ее тренер. Любые виды спорта она исключила с самого начала. По-видимому, мастер словесности валяется на диване, ловя ртом различные морепродукты, которые бросает ей наставник.

Грейс заплатила по счету, выложив сумму, практически равную рекламным расходам на следующий квартал. Она поймала себя на том, что утро, проведенное в обществе Эвфемии, каким бы обременительным оно ни было, по крайней мере отвлекло ее от более серьезных проблем.

В частности, от последних разговоров с Генри Муном. Вежливых, деловых, во время которых Генри интересовался ее здоровьем, а Грейс резко отвечала, что у нее все хорошо. Он что, вообразил, будто она постоянно страдает от похмелья?

Впрочем, Генри не приглашал ее на свидание. Похоже, он придерживался правила, установленного им же самим: Грейс должна сама известить его о перемене в своем положении. Другими словами, свистнуть, если в их отношениях с Сионом что-либо разладится. Но Грейс не свистела. Потому что в ее отношениях с Сионом ничего не менялось. Они оставались такими же, как и раньше.

То, что выходные, проведенные у родителей Сиона, не стали началом нового витка в их отношениях, никак нельзя было считать переменой. В том, что Сион всю неделю не показывался у Грейс, тоже не было ничего нового. Точно так же была до боли знакома постоянная недоступность его сотового телефона. И даже то, что Сиона уже давно не видели в университете Пенджа, было совершенно нормально; в конце концов, считала Грейс, нельзя обучить старого медведя новым трюкам. И тем не менее она остро сознавала, что одна перемена все же произошла. Если бы Генри Мун спросил ее сейчас, счастлива ли она, вероятно, он услышал бы другой ответ.

— Но почему ты не хочешь встретиться с Генри? — приставала к Грейс Элли, следившая за происходящим неослабным вниманием. — Право, не знаю, чего ты еще стыдишься. Подумаешь, напилась и с кем-то перепихнулась по пьяни. Поверь мне, такое случается сплошь и рядом. Возьмем Гордона, с которым я познакомилась вчера вечером. Он мне сказал, что сотрудник спецслужб, но потом выяснилось, что на самом деле он имел в виду специальную службу автобусных сообщений. Знаешь, ту, что перевозит пассажиров между станциями метро, когда под землей происходит какая-то авария. — Элли скорчила гримасу. — Впрочем, Гордон оказался специалистом экстра-класса. Определенно, он добился бы успеха в службе специальных секс-услуг…

Грейс даже не улыбнулась. В кои-то веки рассказ Элли о ее любовных похождениях не попал в цель.

— Ты беспокоишься насчет Сиона, да? — не отставала от нее подруга.

Грейс нахмурилась.

— Возможно.

Обильно накрашенные глаза Элли вылезли на лоб.

— Да ты сошла с ума! Твоего Сиона интересует только он сам. Однако достаточно ему поманить тебя пальцем, стрельнув своими зелеными глазами, и ты уже бежишь к нему, словно влюбленная школьница!

Грейс не нашла в себе сил признаться, что Сион ей даже не звонил. И уж тем более не стрелял своими зелеными глазами. Но она понимала, что Элли права. Как это ни унизительно для такой эмансипированной современной женщины, как она, но в бесцеремонном отношении Сиона действительно было что-то неотразимо сексуальное. Даже скандал, устроенный им в гостях у родителей, теперь, по прошествии времени, обладал ни с чем не сравнимым шармом, тем более, что воспоминания об этом были проиллюстрированы его мужественным красивым лицом, перекошенным от раздражения. Грейс подозревала, что виной всему постоянное отсутствие Сиона. Человек всегда очень хочет того, что ему недоступно. Если простая разлука заставляет сердце биться чаще, то разлука с сексом просто ставит его на дыбы. При таком подходе можно заключить, что в инциденте с Генри виноват исключительно Сион. Подобные соображения отчасти уменьшали смущение Грейс, хотя и не могли перебороть его полностью. В конце концов, помимо вечера под звездным небом, были также «Хроники клитора», «Катящиеся камни» и «Шпигель-шатер». Генри ни словом не обмолвился об этом, но как Грейс ни была ему за это признательна, чувство раздражения по доводу того, что теперь она перед ним в долгу, все же перевешивало.

— Что ж, ты должна это пережить. Генри Мун — наш автор, и именно ты занимаешься рекламой его книги. На следующей неделе у вас еще будут какие-нибудь презентации?

Грейс кивнула.

— Но я надеялась…

— Что я отправлюсь на них вместо тебя? Даже не думай, — рассмеялась Элли. — Ты не сможешь вечно его и избегать.

Стоя в очереди в кафе и стараясь не смотреть на многочисленную как никогда коллекцию затычек для ушей, брошенных в кадки с растениями, Белинда вдруг вздрогнула от неожиданности, услышав за спиной голос, вторгшийся в ее бурлящие мысли:

— Кажется, вы Белинда, не так ли?

Проведя целое утро в горьких размышлениях по поводу препятствий на пути своей профессиональной, карьеры, Белинда оказалась не готова встретиться с ними лично. Следом за ней в очереди стояла, улыбаясь во весь рот, легенда «Светила», берущая интервью у знаменитостей. Миллз выглядела сногсшибательно. Юбка бахромой, черные колготки, волосы с прямым пробором (седеющие), сумочка из замшевых лоскутков, индийские серебряные побрякушки и сводящая с ума добродушная улыбка, в которой расплылось глупое круглое лицо Мо.

— Вы ведь ведете «Чашку чая», не так ли? Не хотите ли присоединиться ко мне на… мм… чашку кофе, ха-ха-ха?

Белинда замялась. Братание со смертельным врагом не входило в ее текущие боевые замыслы. Правда, Она не смогла бы точно ответить, в чем эти замыслы состояли.

— Пойдемте же, — мягко, но настойчиво предложила Мо. — Кажется, вам необходимо развеяться.

Через несколько минут Белинда уже сидела за липким столиком, глядя поверх чашки капуччино, как расположившаяся напротив Мо снимает с подноса чашку травяного чая с лимоном и имбирем и пластиковую тарелочку с коричневым рисом, приправленным тертой морковью.

— Сейчас я только это и ем, — улыбнулась Мо. — С рисом я по-настоящему познакомилась в шестьдесят девятом году в Японии, когда приезжала туда брать интервью у матери Йоко Оно. Такая мудрая женщина, — мечтательно добавила она. Порывшись в сумочке, Мо достала палочки и принялась перемешивать морковь и рис. — Эти палочки мне подарил Теренс Стэмп. Он такой строгий приверженец вегетарианской кухни.

Белинда удивилась, как Мо удалось так растолстеть на коричневом рисе и тертой моркови. С другой стороны, кто-нибудь видел худого борца сумо?

— Они очень неплохие, ваши интервью, — проговорила Мо, торопливо запихивая большие порции риса в рот. — У вас есть талант. Правда, временами вы бываете излишне резки, а иногда материал у вас получается сыроватым. Но определенно, у вас есть талант.

В милой улыбке Белинды не было ничего от того бешенства, которое расплавленным металлом бурлило у нее внутри. Ах ты, снисходительная старая моржиха!

— Знаете, — продолжала Мо, — читая кое-какие из ваших заметок, я вспоминаю свою молодость.

— Вот как? — Лицо Белинды оставалось непроницаемым.

Мо просияла:

— О да. Вот, например, то, о чем вы говорили на прошлой неделе с Бобом Монкхаузом, так похоже по духу на наш разговор с молодым Бобом Монкхаузом в шестьдесят седьмом. Одни и те же шутки, да и все остальное.

— Как любопытно, — натянуто произнесла Белинда.

Как раз тогда, когда она думала, что ниже ее карьере скатываться уже некуда, интервью с Монкхаузом показало, как она заблуждалась. Приехав в назначенное место, Белинда обнаружила, что на встрече, помимо нее и ветерана-комика, будет также присутствовать целая толпа журналистов из других изданий. Вместо эксклюзивного интервью предстояла презентация новой сетки вещания «Ай-ти-ви».

— Вы могли и сами догадаться, если бы более внимательно прочитали приглашение, — надменно заметила представительница телеканала.

Белинда развернулась и пулей выскочила на улицу. Однако «Чашку чая» надо было все-таки чем-то заполнить, поэтому, вернувшись в редакцию, Белинда отправилась в библиотеку, разыскала интервью Миллз с Бобом Монкхаузом и переписала его практически слово в слово, резонно рассудив, что никто не вспомнит статью, опубликованную больше тридцати лет назад.

— У вас невероятная память, — осторожно заметила Белинда.

Челюсти Мо, работавшие над остатками риса, растянулись в улыбке.

— Дорогая, я никогда и ничего не забываю.

Ну вот, решила Белинда, скользя взглядом по Дородным формам Мо, все встало на свои места. Хорошая память — это отличительное качество всех слонов.

— Я никогда не исказила ни одного факта. Больше всего на свете горжусь этим. В конце концов, главное это даты, имена, названия. Но в наши дни так много неточностей.

Белинда кивнула.

— Корректоры работают просто ужасно. Никогда ничего не проверяют.

— О, дорогая, я не загружаю корректоров лишней работой. Это было бы несправедливо. Я все проверяю сама. Ответственность за достоверность фактов полностью лежит на авторе.

Белинда едва не поперхнулась капуччино. Автор отвечает за достоверность фактов? Эта женщина что, сошла с ума?

— А вам это нравится, да? Брать интервью?

От панибратской улыбки Мо у Белинды по коже побежали мурашки.

— Не очень, — отрезала она. — На самом деле, это просто какой-то кошмар! — не сдержавшись, яростно выпалила ведущая «Чашки чая» вдогон.

Мо опешила:

— Но почему?

— Мне приходится иметь дело с такими ничтожествами. Мне не доводилось встречаться ни с кем по-настоящему знаменитым. Все совсем не так, как у вас, — стиснув зубы от зависти, пожаловалась Белинда. — У вас невероятно удачная карьера.

Мо кивнула, мечтательно выковыривая рисовое зернышко из выступающих вперед резцов.

— О, какое у нас было время! Мы купались голышом с «Кинкс» в Кромере. Играли в волейбол с «Битлз» на пляже в Богнере. Мы весело проводили выходные за городом, придумывали самые разные игры. Например, в «спрячь шоколадку». Марианне — естественно, Фейт-фул — тут не было равных…

— Да-да, — раздраженно оборвала ее Белинда. — Но в чем ваш секрет? Самое главное, как вам удается встретиться с такими людьми?

Мо удивленно посмотрела на нее.

— А никакого секрета тут нет. Единственный секрет — это настойчивость. И больше никакой мудреной науки. Так же, как и вам, мне приходится постоянно слать письма с просьбами об интервью.

— Я ничего и никому не шлю, — презрительно заявила Белинда. — Меня и без того ежедневно одолевают своими просьбами всевозможные ничтожества, жаждущие известности.

— Что ж, в таком случае вам повезло. А я сама пишу сотни писем. Обычно в трех экземплярах: пресс-агенту звезды в Соединенных Штатах, пресс-агенту звезды в Великобритании и пресс-секретарю парфюмерной компании, с которой сотрудничает звезда, или благотворительному фонду, который она патронирует. Ну а потом следуют бесконечные отсрочки, переносы, отговорки…

— По-моему, вы чересчур сгущаете краски, — возразила Белинда. — Достаточно только перечислить тех, с кем вы встречаетесь. Пару недель назад вы брали интервью у Мадонны…

— Да, но добиться этого было очень непросто. К тому же она не сказала ничего интересного. Впрочем, сейчас интересных людей вообще почти не осталось.

— Но ведь достаточно только чуть поднажать…

— Кое на кого поднажать не получается. Или, что хуже, у многих есть в запасе всяческие штучки.

— Штучки?

— Очень хитроумные, постоянно меняющиеся. Возьмем, к примеру, Джозефа Файнса, с которым я встречалась на прошлой неделе…

— Да-да, я читала, — вставила Белинда. — Вы были с ним очень милы, — не сдержавшись, добавила она.

— Вы хотите сказать, я была слишком мягкой? — пытливо посмотрела на нее Мо. — Я сама об этом жалею. Мы с Джозефом сразу же нашли общий язык, и он рассказал мне массу интересного. Но, вернувшись домой и прослушав запись, я поняла, что когда он говорил что-то спорное, то понижал голос так, чтобы магнитофон это просто не уловил. Несомненно, он поступил так умышленно.

— Ну и что с того, разве вы не могли просто изложить его мысли своими словами? — Белинда с трудом сдерживала презрение, вспоминая пословицу о дурном танцоре, которому что-то мешает.

— Да как так можно? Я заслужила свою репутацию абсолютной точностью. Достоверность и тщательность — вот основа моей работы. Думаю, если я когда-нибудь чего-либо напутаю, мне придется…

— Что? — насторожилась Белинда.

— О, даже не знаю, — печально сказала Мо. — Вероятно, я не переживу этого удара.

Она не переживет этого удара? В подсознании Белинды что-то зашевелилось.

— Возьмем, к примеру, интервью, которое я взяла на этой неделе у герцогини Танетской…

Белинда возбужденно подалась вперед:

— У той, которая решительно борется против сословных привилегий, живет в муниципальном доме, зарабатывает на жизнь уборкой чужих квартир и водит своих детей в простую школу?

Мо кивнула:

— У нее. Она страшно любит сутяжничать. Недавно подала в суд на одного журналиста, написавшего, что на ней был эксклюзивный джемпер от «Джегер», в то время как это был простой свитер, купленный на распродаже.

— Не может быть! — воскликнула Белинда, изображая ужас, но в действительности переполненная восторгом.

Неужели она наконец случайно наткнулась на решение всех своих проблем?

— Говорю вам. Так что представьте себе, что будет, если в моем интервью будет хоть малейшая неточность! — покачав головой, закудахтала Мо.

— Хоть малейшая неточность, — эхом повторила Белинда, радостно сжимая кулаки.


Глава 7


Генри Мун сидел за столиком в книжном магазине, обреченно вертя в руке дешевую шариковую ручку с обгрызенным концом.

— Подходите, подходите, — храбро проскрипел он, обращаясь к двум прыщавым школьникам с яркими нейлоновыми рюкзаками за спиной. — Вы любите спорт и путешествия. Хотите почитать о настоящих приключениях?

Презрительно смерив его взглядом, подростки прошли в секцию фантастики.

— Кажется, до Салмана Рушди мне далеко, не так ли? И даже до Джеффри Арчера. — Генри уныло посмотрел на маленькую стопку книг перед собой. — Если честно, я был чересчур оптимистичен, захватив ручку.

Грейс почувствовала, как у нее на лице буйствуют краски. Легкий свекольный багрянец не сходил с него с того момента, как они с Генри встретились у дверей магазина. Сначала Грейс злилась, что он, как всегда, опаздывает: вот неопровержимое доказательство того, как мало он ее уважает. Затем, по мере того, как ожидание затягивалось, она начала успокаиваться и тешить себя надеждой, что Генри вообще не придет.

Когда же Грейс почувствовала неприятный толчок в груди и заметила Генри Муна, то изо всех сил постаралась натянуть на лицо понимающую многозначительную усмешку. Генри подошел ближе, и Грейс увидела, что его лицо сохраняет подчеркнуто нейтральное выражение. Простая вежливость или полное отсутствие интереса?

Приблизившись вразвалочку, Генри улыбнулся.

— Привет-извини-что-опоздал, — на одном дыхании произнес он.

Грейс была одновременно удивлена и смущена. Она с изумлением поймала себя на том, что ей почему-то очень хочется произвести на Генри впечатление. Но зачем? Чтобы вернуть инициативу в свои руки? Из чувства собственного достоинства, как в профессиональном плане, так и в личном? Возможно. Решив, однако, что день только начался и еще слишком рано вдаваться в развернутый психологический самоанализ, Грейс провела Генри в магазин.

Инициативой в профессиональном плане здесь и не пахло. Афиши в витринах, объявляющие о появлении Генри — «Встреча с живым исследователем!», — судя по всему, не возымели надлежащего эффекта. Ожидаемой очереди к столику с уложенными стопкой экземплярами «Сосущих камни» не было. Грейс уныло посмотрела на поставленное перед столиком ограждение. Сооружение из ажурных хромированных стоек, соединенных черными лентами, призвано было изгибать аккуратными зигзагами очередь банковских служащих, выстроившихся в обеденный перерыв к стойке кафе, делая ее зрительно гораздо короче, чем на самом деле. Однако очередь к столику с книгами Генри и так была предельно короткой. В ней не было ни одного человека.

— Я полагаю, — храбро заявила Грейс, когда Генри занял свое место, — что народ набежит с минуты на минуту.

Хорошо устроенная раздача автографов может значительно повысить распродаваемость книги; очень хорошо устроенная может даже продвинуть книгу в список бестселлеров. Хотя Грейс не надеялась, что с творением Генри случится последнее, насчет первой части определенные надежды у нее имелись. Но сейчас ей пришлось уныло проводить взглядом работника магазина, подошедшего к столику и многозначительно убравшего ограждение.

— Знаешь, ты все равно можешь подписывать книги, — произнесла вполголоса Грейс после нескольких минут, прошедших при полном отсутствии толпы восторженных читателей. — Магазины, как правило, радуются, когда автор подписывает имеющиеся на складе экземпляры. А ты запомни: подписанная книга все равно что проданная — после того, как в ней поставлен автограф, магазин уже не имеет права вернуть ее в издательство.

Имя работника магазина, Дамьен, было напечатано под броской надписью «Страстный любитель чтения» на большом пестром бейджике, приколотом у него на груди. Правда, пришла к выводу Грейс, Дамьен не производил впечатления страстного любителя чего бы то ни было.

Но она была решительно настроена пробудить в нем хоть какую-то страсть к Генри. И этим продемонстрировать свой высокий профессионализм и показать Генри, какие горы она может свернуть, если захочет.

Грейс прошла следом за Дамьеном к его столику в глубине магазина, где он продолжил пришлепывать наклейки «С автографом автора» на нового Гарри Поттера. Судя по высоте стопки, сравнимой с Эмпайр-стейт-билдинг, Дж. К. Роулинг поработала усердно.

— О, смотрите, — радостно воскликнула Грейс, снимая книгу с полки за спиной у Дамьена. — Как здорово! «Салфетки и любезности. Современные манеры для новой эпохи». Автор леди Цилиндрия Бойни. Замечательная писательница. Кстати, сотрудничает с нашим издательством.

— Оно и видно, — проворчал Дамьен, хватая очередного Гарри Поттера. — Никак не скажешь, что она идет нарасхват.

Грейс пропустила его замечание мимо ушей.

— И, вижу, у вас есть работы Эвфемии Огден. Она очень хорошо расходится.

Из-под полок, заставленных яркими корешками Дженни Бристольз, она вытащила книгу в мягком переплете, чью обложку украшало название «Полли с гороховым пудингом», выведенное витиеватым желтым шрифтом. Чуть ниже была нарисована девочка с платком на голове, несущая ведро угля. Грейс с облегчением отметила, что уход Мэриан повлиял на объемы продаж не так сильно, как все опасались.

— Вот эта книга была бестселлером, — гордо объявила она, размахивая «Полли с гороховым пудингом» перед носом Дамьена.

— Самое главное слово здесь «была», — угрюмо поправил тот. — Сейчас у нас с трудом уходит одна книга в месяц.

— Но это же замечательно.

Разве один экземпляр в месяц — это плохие показатели? В конце концов, если бы все магазины страны продавали в месяц по книге, вместе набегал бы приличный тираж.

— Книга Генри, — настаивала Грейс, — просто бесподобна. Это захватывающее повествование о путешествии в поисках затерянного племени. Читателям она очень понравится.

В ответ Дамьен многозначительно посмотрел на столик, отсутствие читателей перед которым говорило само за себя. Но Генри это, похоже, нисколько не беспокоило. Более того, он успел раздобыть где-то еще одну стопку книг и сейчас был поглощен тем, что украшал их своими автографами. Только теперь Грейс обратила внимание, что столик поставлен у стенда «Книги ужаса». В представлении Дамьена, это что — остроумная шутка?

— Возможно, она станет новым бестселлером, — не сдавалась Грейс. — Знаете, читатели распробуют новые книги медленно. Вспомните Луи де Верньера. Или Дж. К. Роулинг…

Взглянув на небоскребы книг о Гарри Поттере, возвышающиеся перед Дамьеном, Грейс смущенно умолкла. Похоже, она высказалась чересчур оптимистично.

Дамьен, однако, вдруг перестал заниматься Гарри Поттерами. Вскочив с места, он быстро направился в противоположный конец магазина, где Генри увлеченно ставил свои автографы. Торопливо следуя за ним, Грейс старалась утешить себя тем, что она слышала и не о таком. Например, один экстравагантный шотландский автор, подойдя к стопке книг, дожидавшихся его автографа, расстегнул ширинку и обильно полил их мочой, радостно крича:

— Я их пометил, мать вашу!

Грейс и Дамьен подошли к столику как раз в тот момент, когда Генри завершал свою подпись замысловатой завитушкой.

— Кстати, неподписанные экземпляры теперь стали гораздо более редкими, чем подписанные, — улыбнулся он, хлопая по кипе книг.

«Если бы», — печально подумала Грейс.

— Вообще-то сейчас вы отмечали своими автографами книги Джилли Куперс, — строго произнес Дамьен. — Боюсь, теперь вам придется за них заплатить.

Когда счет наконец был оплачен, — прощай, рекламный бюджет до конца года, — Грейс и Генри смущенно вышли из магазина. По крайней мере, Грейс было неловко.

— Не желаешь перекусить? — предложила она, сознавая, что заведение быстрого питания вряд ли повысит рейтинг «Хатто и Хатто» в глазах Генри, хотя точно подтолкнет издательство к банкротству.

Правда, Грейс успела обратить внимание, что в «Макдоналдсах» проводится акция «Два гамбургера по цене одного»; быть может, ограничиться этим? С другой стороны, зачем попусту ломать себе голову? Дело проиграно — это касается книги, ее самой и Генри Муна.

— Извини, — пробормотала Грейс, подавленно уставившись на черные пятна раздавленной жевательной резинки на асфальте.

— Ничего страшного, — небрежно ответил Генри. — Ритуальное унижение, похоже, составляет девять десятых рекламной акции по продвижению новой книги. К тому же это было весьма забавно.

Грейс пристально посмотрела на него. Как она и подозревала, широкий рот Генри был изогнут в усмешке. «Забавно»? Он снова над ней смеется?

Генри горестно взглянул на обтрепанный экземпляр «Сосущих камни», зажатый в руке.

— Увы! Чем дальше, тем хуже.

— Пожалуйста, не надо, — вырвалось у Грейс. — Я и так себе места не нахожу.

Генри бросил на нее взгляд, который Грейс в смятении чувств истолковала как все что угодно, от сочувствия до издевки.

— Извини, — растерянно произнес он, переминаясь с ноги на ногу.

Наступило неуютное молчание.

Бессильно опустив руки, Грейс стиснула кулаки. Ну почему бы ему просто не уйти? Чем скорее Генри извинится и оставит ее, тем лучше. По всему его виду чувствовалось, что ему не терпится расстаться с ней.

Но он стоял, пиная ногой несуществующий камень.

— Не хочешь кофе? — вдруг неуверенно предложил Генри.

Грейс быстро произвела в уме подсчеты. В конце концов, они находятся рядом с Ковент-Гарден, в одном из самых дорогих районов Лондона. Выдержит ли эту нагрузку ее бюджет?

— У меня дома, — добавил Генри. — Я живу совсем неподалеку.

Грейс захлестнула волна паники. Снова остаться наедине с Генри Муном. Может ли она пойти на подобный риск? Вдруг он заведет разговор о сексе или «Шпигель-шатре»? Или, что еще хуже, и о том, и о другом? И — каким бы абсурдом это ни казалось — на что похож его кофе? Генри не производил впечатление человека, у которого в холодильнике всегда есть свежее молоко. С другой стороны, как сказала Элли, она должна как-нибудь это пережить. Кофе, каким бы он ни был, будет хорошим первым шагом.

— Хорошо, — пробормотала Грейс.

Крошечная квартира Генри, расположенная на шестом этаже массивного здания эдвардианской эпохи, оказалась гораздо опрятнее, чем ожидала Грейс. И гораздо интереснее — сокровища, привезенные Генри из его путешествий, напомнили Грейс Британский музей. Полы устилали пестрые ковры, в открытых окнах колыхались веселенькие индийские занавески, а все до одной статуэтки из черного дерева и резные маски были тщательно вычищены и отполированы. На небольшом круглом обеденном столе даже стояла ваза с пионами.

— Как здесь мило, — сказала Грейс, оглядываясь вокруг. — Так чисто.

Она покраснела, запоздало осознав, что нахамила.

Генри ухмыльнулся.

— Сейчас да. Ты бы видела мою квартиру несколько недель назад. Но мне наконец удалось найти замечательную домработницу. Я безмерно счастлив. Да, кстати, присаживайся. — Он указал на большой красный диван, на вид очень удобный. — А я пойду посмотрю насчет кофе.

Вскоре он вернулся с двумя кружками, украшенными эмблемами авиалиний. Когда Генри передавал одну из них Грейс, их пальцы соприкоснулись, и у Грейс по руке до самого локтя проскочил электрический разряд. Ощутил ли его Генри? Быстро опустив взгляд на кружащийся водоворотом коричневый кофе, Грейс поняла, что у него в холодильнике действительно нашлось свежее молоко. В отличие от Сиона, угощавшего ее скисшей простоквашей недельной давности, которая свертывалась на поверхности отвратительной пеной. Прогнав эти воспоминания и пришедшие с ними проблемы, Грейс заставила себя улыбнуться. У нее хватает проблем и с Генри.

— Итак, — сказала она, намереваясь завести разговор о том, как продвигается его творчество и нашел ли Генри новый стиль, на что он как-то намекал. — Во время нашей последней встречи…

Покраснев, Грейс осеклась. Она вовсе не собиралась начинать с этого. Проклятие!

— Во время нашей последней встречи… — повторил Генри, подбадривая ее радостной улыбкой.

— Ты сказал, что попробуешь писать о чем-нибудь другом, — поспешно закончила Грейс.

«Даже не вздумай!» — подумала она, с вызовом глядя на него.

Генри разочарованно кивнул:

— Да, я попробовал. В целом идет довольно неплохо.

— И что это? — истеричным тоном спросила Грейс.

— Можно сказать, я отошел в сторону от «Сосущих камни».

Жизнерадостная улыбка Генри вдруг погасла. Он стал таким серьезным, подумала Грейс, неожиданно поймав себя на том, что у нее защемило сердце.

— Правда, пока что я не знаю, что из этого выйдет, — продолжал Генри. — Сейчас еще рано говорить, сможет ли оно взлететь.

Неожиданно он посмотрел Грейс прямо в лицо, и его пристальный взгляд был полон решимости.

— Но я надеюсь, что у меня обязательно получится.

Наступила тишина, и Грейс ощутила усиливающийся стук своего сердца. Был ли в словах Генри какой-то скрытый смысл? Возможно, он имел в виду не книгу, а что-то другое?

— Да?

Генри кивнул.

— Хотя у меня на пути есть кое-какие препятствия. Так что мне придется нелегко. Но я не собираюсь опускать руки… ой, извини! — испуганно воскликнул он, увидев, как Грейс, ерзавшая на диване, внезапно провалилась в дыру между подушками. — Боюсь, диван совсем старенький, — виновато произнес Генри.

Придя в себя, Грейс заметила, что его взгляд задержался на нескольких дюймах обнаженного бедра, открытых задранной юбкой. В ней вскипело негодование. Неужели он нарочно усадил ее на это место? Наверняка.

А она, черт побери, была уже готова вновь подпасть под его чары. Ну когда же она хоть чему-то научится?

— Ты говорил… — резко произнесла она.

Генри облегченно улыбнулся.

— О своей книге, — выразительно добавила Грейс.

Его улыбка погасла.

— Ах да. Я решил на время забыть о приключениях. Бесполезно пытаться завести разбитый «лендровер», ха-ха-ха. Причем он сломался еще до того, как тронулся в путь.

— Наверное, ты прав, — спокойно подтвердила Грейс.

Генри посмотрел на нее, судя по всему, взвешивая свою следующую фразу.

— К тому же это плохо влияет на… в общем… на взаимоотношения.

— Неужели? — произнесла Грейс тоном, призванным показать, что она нисколько не удивлена этим признанием и не желает ничего знать.

— Путешествия разбили мою личную жизнь, — улыбнувшись, кивнул Генри.

— Вот как, — равнодушно сказала Грейс не улыбаясь.

— Ну, начнем с того, что практически невозможно уговорить кого-нибудь отправиться вместе с тобой, — продолжал Генри.

— Отправиться с тобой? — повторила Грейс.

Какая вульгарность!

— Скажем так: по мнению большинства женщин, нет ничего забавного в том, чтобы уронить последний факел в выгребную яму в глухой эфиопской деревне.

— Я с ними согласна, — сказала Грейс, поджимая губы. — А ты не мог бы путешествовать где-нибудь в Других местах? Там, куда твои подруги, — она, как могла, наполнила это слово отвращением, — согласились бы поехать?

— Легко сказать, — печально усмехнулся Генри. — Одна моя подруга…

Одна подруга. Как будто до и после нее были миллионы других. Странно, чем же тогда объясняется его нелюбовь к «мужским» романам, с негодованием подумала Грейс, если он самый настоящий ловелас.

— …и слышать не хотела ни о чем, хотя бы отдаленно напоминающем приключения. Поэтому я предложил ей самой выбрать, куда мы поедем. Она назвала Южную Италию.

— Замечательно.

Помимо своей воли Грейс начала гадать, как выглядела эта девушка. Светленькая? Темненькая? Веселая, жизнерадостная, хорошо смотрящаяся в шортах?

— Ну, если ты любишь такое, тебе тоже должно было бы понравиться, — с сомнением произнес Генри. — Солнце, море, итальянская кухня, живописная природа и масса достопримечательностей — мы были рядом с Помпеей. Все замечательно. Вот только, — его голос наполнился возбуждением, — вулкан, как впоследствии выяснилось, ворчавший уже двенадцать месяцев, начал выбрасывать пепел в то самое утро, когда мы приехали.

— Не может быть! — воскликнула Грейс, представив себе потоки раскаленной лавы.

Генри хихикнул.

— Именно так. Мы завтракали на веранде, наслаждаясь видом на море, и вдруг небо затянула огромная серая туча. А потом нам сообщили об извержении и немедленно эвакуировали. Вот таким, — в его глазах сверкнули хитрые искорки, — получился наш безмятежный отдых на Средиземном море.

— И как отнеслась к этому твоя… мм… подруга?

— Бросила меня в тот самый момент, как мы приземлились в аэропорту Хитроу. — Широкий рот Генри изогнулся в улыбке, полностью скрывшей его глаза за складками. — Как я уже говорил, я романтический неудачник.

Опять наступила тишина, и Грейс принялась лихорадочно гадать, как бы ей повежливее откланяться.

— Ну, мне пора идти, — наконец неловко произнесла она.

— Хорошо, — быстро отозвался Генри.

Слишком быстро, с недоумением отметила Грейс.

Неужели она ошиблась? И он пригласил ее к себе домой только из вежливости, а сам думал, как бы поскорее ее выпроводить?

Ни она, ни он не двинулись с места. Снова наступила тишина.

— Я тут подумал, — задумчиво начал Генри.

Он стоял у окна, спиной к свету, и Грейс не видела его лица.

— Что?

— Теперь, когда рекламная кампания закончена, больше ничего не будет.

Грейс восприняла это как упрек ее в непрофессионализме.

— Вовсе нет. Время от времени обязательно будут происходить еще какие-нибудь мероприятия. Случайно подвернувшееся интервью. Возможность засветиться в каком-нибудь популярном телешоу. И я наверняка смогу выбить несколько выступлений по радио.

— Хорошо. Значит, мы скоро снова увидимся.

Генри отошел от окна, но Грейс так и не могла разобрать выражение его лица.

— Значит, ты по-прежнему счастлива, да? — Его голос прозвучал тихо, душевно.

Грейс ощутила укол восторга. Потрясенная, приросшая к месту, она смотрела на него, и вдруг из ее сумочки послышался настойчивый скрежет сотового телефона. Грейс усилием воли постаралась сдержать руку, метнувшуюся к сумочке. Рука, задрожав, замерла на полпути, однако проклятый телефон продолжал трезвонить. Требовательно, пронзительно, невыносимо громко в наступившей тишине.

Счастлива ли она? В конце концов, в их отношениях с Сионом произошли значительные перемены. Уверенность покинула Грейс — впрочем, на самом деле ее никогда и не было. Сион позаботился об этом. Грейс буквально почувствовала, как переплетаются ее внутренности. А телефон продолжал настойчиво звонить, неумолимый, громкий, словно отбойный молоток. Грейс беспомощно посмотрела на Генри. Что она может ему ответить? Если бы все было так просто… Хотя, быть может, на самом деле все как раз обстоит именно так. Возможно, ей достаточно сказать всего одно слово.

Грейс раскрыла рот.

Генри отвел было взгляд, но тотчас же снова повернулся к ней. Нетерпеливо сомкнул ладони, растопырив пальцы.

— Я просто хотел узнать… — пробормотал он.

— Да? — сдавленно произнесла Грейс.

— Не хочешь ли ты…

— Мм? — она боялась сказать что-то членораздельное, настолько хрупким был момент.

— Ответить на звонок?

— О? Ах да. Точно.

Грейс показалось, что ее тело, плавно парящее в воздухе, вдруг резко рухнуло на землю. Не обращая внимания на ногти, она сунула руку в сумку, вытаскивая неугомонный телефон.

— Дорогая! — послышался пронзительный материнский голос, чей потенциал по разбитию оконных стекол нисколько не уменьшили ни расстояние, ни линия связи.

— О, — ответила Грейс, смущенно взглянув на Генри. — Это ты?

Переменившись в лице, Генри удалился на крошечную кухню, прихватив с собой кружки с эмблемой авиалиний.

— Дорогая, скоро у нас в консульстве будет очень важный обед…

Из кухни донесся яростный звон посуды.

— Мама! — в отчаянии воскликнула Грейс. Леди Армиджер выбирала самое неподходящее время для подробного обсуждения меню, своего туалета и других не менее важных проблем, о которых ей хотелось пространно поговорить с дочерью. — Понимаешь, у меня сейчас совсем нет времени. Мы не могли бы поговорить попозже?

— Это исключено, дорогая, — стальным голосом произнесла леди Армиджер. — Как раз сейчас я занимаюсь распределением мест для гостей. Если ты приедешь, мне нужно знать об этом как можно раньше.

— Приеду? Я? — в ужасе переспросила Грейс. — Но ты же в Венеции. Зачем мне ехать?

Главное было даже не в расстоянии; официальные обеды, устраиваемые ее матерью, были самой изощренной формой истязаний.

Жутко нежный антикварный фарфор. Громоздкое столовое серебро. Бесконечно надоедливые пустые светские беседы, тема за темой, под пристальным оком матери. А Италия означала, что тем будет значительно больше обыкновенного.

— Потому что я хочу тебя кое с кем познакомить, — неумолимо протрубила на противоположном конце леди Армиджер. — С одним мужчиной. Он идеально тебе подходит, дорогая. Гораздо лучше, чем твой…

— Мне не нужен другой мужчина, и ты это хорошо знаешь, — громко оборвала ее Грейс.

Как раз в этот момент в гостиную возвратился мрачный Генри. Грейс вспыхнула, поняв, что он наверняка все слышал. Слышал, как она сказала то, что вовсе не имела в виду. Но мать всегда на нее так влияет. Неужели эта женщина не умеет молчать?

— Послушай, — пробормотала Грейс в трубку, — мне пора идти. Поговорим об этом позже. Я тебя тоже люблю. Пока.

— Извини, — виновато сказала она, убирая телефон в сумочку.

От нее не укрылось, что у Генри на щеке нервно задергалась жилка.

— Ничего страшного, — рассеянно бросил он.

Грейс глуповато улыбнулась, чувствуя, что тоже начинает нервничать. Смогут ли они продолжить с того места, на котором остановились? Только сейчас Грейс поняла, насколько сильно желает этого.

— Так что ты говорил? Перед тем, как нас так грубо прервали?

Несомненно, теперь, когда они подошли так близко к чему-то, Генри не захочет останавливаться. Он наверняка захочет — как метко выразилась Элли — определенного сближения.

— А, это. — Генри с опаской взглянул на нее. — Да так, ничего. Ничего существенного.

— О. Понятно.

Судя по всему, мгновение близости прошло. Если, разумеется, оно вообще было. А может быть, она снова ошиблась? Грейс поспешно спряталась в свою раковину. Сама атмосфера комнаты вдруг начала на нее давить. Всего несколько минут назад воздух был пропитан обещаниями, открывающимися возможностями. Сейчас же в нем осталось лишь неловкое смущение. Но почему? Что случилось? Какую игру ведет Генри?

— Знаешь, я, наверное, пойду, — сказала Грейс, поднимаясь с дивана.

Это проверит его пыл.

— Да.

Генри шагнул к двери.

— Спасибо за кофе.

— На здоровье.

— Удачи с новым проектом, Генри, — сказала Грейс, пристально глядя ему в глаза.

— Благодарю, — безучастно ответил Генри. — Скоро будут закончены первые несколько глав.

«В том числе и эта», — печально подумала Грейс.

Не сказав больше ни слова, она вышла из квартиры и стала спускаться по лестнице, пропитанной запахом лекарств.

И вдруг, как гром среди ясного неба, когда она уже спустилась вниз, до нее дошло.

С негодованием: «Мне не нужен другой мужчина, и ты это хорошо знаешь».

Украдкой: «Послушай, мне пора идти. Поговорим об этом позже. Я тебя тоже люблю».

Ну конечно же. Большую часть разговора Генри грохотал на кухне. По тому немногому, что он услышал, он решил, что она говорила с Сионом. Со своим возлюбленным, с которым она счастлива (у нее никак не хватало мужества признаться, что это не так). Стиснув перила, Грейс в отчаянии оглянулась назад.

— Генри! — окликнула она как раз в тот момент, когда шестью этажами выше громко захлопнулась дверь его квартиры.

«Финал», — подавленно подумала она. Во всех смыслах этого слова.

Вернувшись в издательство, Грейс уныло толкнула облупленную дверь рекламного отдела и застала Элли в страшном оживлении.

— Ты видела мои новые сапоги? — воскликнула Элли, откидываясь в кресле и высоко задирая ноги. Их нижняя часть была затянута в пурпурную змеиную кожу, венчавшуюся длинными тонкими серебристыми шпильками, напоминающими радиоантенны. — Я решила следовать призыву своего внутреннего голоса.

— Значит, вчера вечером все прошло успешно, да?

Грейс поймала себя на том, что ей тяжело разыгрывать радость. Ну почему личная жизнь Элли именно сейчас сделала поворот к лучшему?

— Успешно? Да ты, наверное, шутишь. Я чуть с ума не сошла! — Элли издала жуткий стон. — Опять знакомство вслепую. Со мной это происходит так часто, что мне нужно бесплатно выдать собаку-поводыря.

— Что произошло? — Грейс с трудом сдержала радость. — Я думала, ты нашла себе идеальную пару.

— Понимаешь, он занимается тем же самым, — вздохнула Элли, откидывая волосы назад, словно пытаясь стряхнуть неприятные воспоминания. В лучах утреннего солнца сверкнули пряди в диапазоне от бордо до платиновой белизны. — Он в рекламе. Я в рекламе.

— Ну и что?

— А ничего. Если не считать того, что мы весь вечер обсуждали рекламную кампанию нового крема от бородавок, который он представляет. Он сказал, что не остановится до тех пор, пока не сделает свой крем лучшим косметическим товаром года в Англии.

— О, — произнесла Грейс, чувствуя, как где-то в безрадостных глубинах зашевелилась улыбка.

— Это я во всем виновата, — продолжала Элли. — Мне не надо было соглашаться. Подсознательно я почувствовала что-то неладное, еще когда мы первый раз разговаривали по телефону.

Грейс кивнула. Все это было ей хорошо знакомо. Подсознание Элли уже не раз чувствовало нечто подобное. Но всегда это выяснялось задним числом.

— Какая-то мелочь, которую ты никак не могла ухватить?

— Не совсем. Скорее что-то большое, просторное, не помещавшееся в объятиях.

Грейс удивленно подняла брови:

— Что ты имеешь в виду?

— Я поняла, что надвигается катастрофа, еще когда спросила у него, как мы узнаем друг друга.

— Почему?

— Он сказал, что на нем будет галстук с мишками. Я смеялась до слез. Решила, что он шутит. Но вот я приезжаю, и он уже на месте. И они тоже на месте. Большие желтые медвежата в красных трусиках.

— Но разве ты не могла просто исчезнуть? Сбежать?

— Нет, потому что я рассказала, что будет на мне. К несчастью, в метро больше не нашлось никого в обтягивающем красном костюме и зеленых полусапожках на высоком каблуке.

Грейс прыснула. Несчастные похождения Элли по крайней мере отвлекли ее от размышлений о Генри Муне и о том, что наступивший после провального утра и бестолкового дня момент откровения, сладостный и многообещающий, так быстро потонул в болоте недопонимания. Повторится ли он? Грейс в этом сильно сомневалась; не в последнюю очередь потому, что все усилия по продвижению книги Генри, которые она намеревалась предпринять, заранее были обречены на неудачу. «Бесполезно пытаться завести разбитый «лендровер»», — как сказал Генри. Вполне возможно, она его вообще больше никогда не увидит. И, вероятно, это к лучшему. Так почему же у нее такое ощущение, словно какая-то небесная рука щелкнула выключателем, погрузив во мрак ее существование?

— На самом деле, — прервала ее грустные мысли Элли, — в твое отсутствие случилось и кое-что хорошее. Определена дата интервью Белинды Блэк с леди Цилиндрией. Так что теперь «Перерыв на чашку чая» точно состоится.

Грейс кивнула, пытаясь проникнуться интересом к беспрецедентному успеху рекламного отдела «Хатто и Хатто», но почему-то сейчас это казалось ей невыносимо скучным.

— Замечательно.

— И ты не поверишь, но звонили из «Гардиан» и спрашивали, нельзя ли сделать материал про Генри Муна.

— О!

Сердце Грейс взмыло вверх восторженным огнем, мгновенно погасшим, словно дефектная спичка: она поняла, что тут смогут обойтись и без ее участия. Генри перешлют по факсу вопросы, а он отправит ответы прямо в редакцию газеты. Хотя на самом деле оно и к лучшему. Желательно, чтобы они больше никогда не встречались.

— Но это еще не все. Звонили с радио «Гейнсборо». Там хотят сделать интервью с автором «Сосущих камни».

Грейс нахмурилась.

— Интервью с Генри? На радио? Придется ехать в студию?

Элли кивнула.

— Да, но ты можешь съездить с Генри в Дом звукозаписи. Вы должны быть там в десять утра. — Элли подмигнула. — Еще одно жаркое свидание с Генри Муном, да?

— Заткнись! — в сердцах бросила Грейс, пытаясь унять блеск в глазах.

Неужели ей представился еще один шанс?

На лице Белинды играли отблески от экрана компьютера. Вокруг царили мрак и тишина, нарушаемая лишь доносящимся с улицы гулом. Пронзительно ожил сотовый телефон, выводя Белинду из состояния полной сосредоточенности, и она в ярости взглянула на часы. Половина двенадцатого, черт побери. Проклятие, кто может звонить ей так поздно? Она посмотрела на дисплей телефона. Че Гевара, чтоб его! Черт! Как он посмел, его мать? У этого парня шкура толще, чем у слона.

— Ты свободна завтра вечером? В общежитии Уонстэдского механического института танцевальный вечер солидарности. Хочешь сходить?

— Не больше, чем сунуть свою руку в мясорубку.

Белинда снова принялась яростно тыкать в клавиши компьютера. Проклятие, ну какой пароль могла придумать Мо Миллз? Белинда перебрала все из шестидесятых годов, связанное с Мо, что только могло прийти ей в голову, начиная от «джонленнонбитлз» до «махаришийога».

— Значит, нет?

— Ты не ослышался.

— Где ты сейчас?

— На работе.

Твою мать! Ну как она могла проговориться? Наверное, она действительно очень устала, раз этот вопрос застал ее врасплох.

— На работе? Ты имеешь в виду, в редакции «Светила»?

— Разумеется, нет, — солгала Белинда. — Дома, в своем кабинете.

Она приложила все усилия, чтобы никто не узнал о том, что она здесь. Вечером, когда уборщица мыла в редакции полы, Белинда спряталась в туалете. Наверняка заработала себе геморрой, просидев столько времени на пластмассовом стульчаке. Но это было необходимо. В противном случае риск обнаружения был слишком велик — и тогда ее могли бы заподозрить…

— И чем занимаешься?

— А тебе какое дело? — отрезала Белинда. — Да, кстати, а как поживает мое интервью с Чери Блэр? — язвительно поинтересовалась она.

— Она дала зеленый свет, — последовал совершенно неожиданный ответ.

Белинда, сидящая в одиночестве в темной редакции, с трудом сдержалась, чтобы не вскрикнуть.

— Что?

— Вот только, — добавил голос на том конце. — Тони поднял шум. Самодовольный ублюдок не желает ни с кем делиться славой.

— Значит… интервью с Чери не будет?

Голос Белинды был пропитан ядом. Ну разумеется, не будет. Как она могла поверить в обратное? Снова.

— Крошка, я над этим работаю. А тем временем почему бы тебе не сделать материал обо мне? Моя диссертация на тему «Почему новые лейбористы такие ублюдки» заслуживает внимания самой широкой публики. Определенно, у нее есть потенциал стать бестселлером. Должен сказать, кое-кто ею уже очень заинтересовался…

— Отвали, — прорычала Белинда.

— Сам Алистер Кэмпбелл обещал написать к ней вступление…

— Вот как? Наверное, ты имеешь в виду того Кэмпбелла, который работает в туристическом агентстве Инвернесса, не так ли? Потому что я сомневаюсь, что ты хоть раз встречался с другим.

Начальник пресс-службы и официальный представитель британского премьер-министра Тони Блэра.

Голос на том конце стал озабоченным:

— Послушай, крошка, нам надо поговорить. Почему бы тебе не заглянуть ко мне домой?

К нему домой? В отвратительную конуру в Кэтфорде, пропитанную тошнотворными ароматами находящегося под ней восточного ресторана, сотрясаемую динамиками расположенной за стеной дискотеки, с матрацем, на котором крошек больше, чем на дне хлебницы?

— Да я лучше наложу на себя руки!

— Кро-ошка! — с упреком произнес он. — Я сам приготовлю обед.

Это явилось последней каплей. Белинду едва не вывернуло наизнанку при воспоминании о студнеобразной желтовато-оранжевой массе, вываленной ей на тарелку в море прогорклого масла. А Че Гевара был горд своей отвратительной стряпней. Даже сказал, что могло быть и хуже, поскольку в холодильнике, кроме этого, у него были только сливки и сардины.

— Отстань! — рявкнула Белинда, оканчивая разговор.

«Ну же, давай», — молчаливо воззвала она к компьютеру.

«Оркестродинокихсердецсержантапеппера». «Роллингстоунзвгайдпарке». Главное подобрать пароль. А остальное уже будет сделать нетрудно. Проникнув в систему, можно будет подправить интервью с привередливой герцогиней, и Мо Миллз уйдет в историю.

Господи, как же она устала! И никто не оценит ее изнурительный труд. Глаза Белинды превратились в шарики от подшипника, веки нависли стальными листами. Полная отчаяния, она набрала еще одну комбинацию, последнюю, какая только пришла ей в голову. Сначала ничего. Затем — о чудо! — на экране появилась долгожданная надпись. Белинда едва не вскрикнула от радости. Компьютер Мо Миллз наконец капитулировал.

Сочетание «Джонмикэ лвисбобэрикйокоманфред» попало точно в цель.


Глава 8


Генри Мун приехал в центр звукозаписи с таким опозданием, что Грейс не успела перемолвиться с ним ни словом, не говоря о том, чтобы представить оправдания, которые она составляла всю ночь в кратком и развернутом вариантах. Она хотела объяснить, что разговаривала по сотовому с матерью, а Сиона вовсе необязательно считать величиной постоянной. Более того, все обстоит как раз наоборот. С другой стороны, трудно прекратить отношения с человеком, которого совершенно не видишь.

Но у Грейс хватило времени лишь на то, чтобы бегом промчаться по мраморному холлу, сунуть Генри пропуск и потащить его вверх по лестнице в крошечные студии лондонского центра радиовещания, имевшего связь со всеми местными радиостанциями Великобритании.

— Готовность к выходу в эфир, — объявил в микрофон инженер радио «Гейнсборо».

Генри, сидевший напротив, с огромными черными мешками под глазами, — он опять не спал всю ночь напролет и в этом ему кто-то помогал? — поправил наушники, нагнулся к обтянутому красным поролоном микрофону и, улыбнувшись, поднял вверх большие пальцы. Похоже, он чувствовал себя полностью в своей Фефелке; Грейс пришла к выводу, что случившееся у него дома его особо не беспокоило. Эта мысль отозвалась болезненным уколом.

Услышав внезапно прозвучавший у нее в наушниках голос ведущего, Грейс от неожиданности вздрогнула и облила себя чаем.

— Эй, привет, как поживаете? Говорит Энди Туорт, радио «Гейнсборо».

— Привет, Энди, — сказал Генри, следя за тем, как Грейс пытается, не привлекая к себе внимания, вытереть большое пятно на груди.

— Сожалею, что заставил вас ждать, — зевнул Энди, но его голос говорил как раз об обратном. — Эксклюзивный репортаж о говорящей овце продолжался дольше запланированного. Никто не предполагал, что она окажется такой разговорчивой, ха-ха.

Он издал профессиональный смешок, и Грейс с Генри льстиво улыбнулись в ответ.

— Вы тут подождите, ребята, пока я займусь следующим номером, — мультяшно кривляясь, распорядился Энди. — И тогда у нас начнется рок, не говоря о ролле, ха-ха.

«Следующий номер» продолжался пятнадцать мучительно долгих минут, в течение которых Энди, то и дело разражаясь раскатами деланого смеха и изображая изумление, расспрашивал шотландца из Труна, в чем состоят его обязанности президента Британской национальной ассоциации защиты мужей. Получив от него значок и галстук ассоциации — «с радостью вручаю их вам, Энди, а теперь можно мне передать привет моей жене?» — Энди наконец повернулся к Генри и Грейс.

— Так, ребята, а теперь слушайте, я должен кое в чем признаться, — объявил им Энди во время рекламной паузы, когда микрофон был выключен. — Книгу я не читал. Понимаете, все дело во времени. Его никогда не бывает достаточно. Так или иначе, Гарри…

— Генри, — хором поправили его Грейс и Генри.

— Ах да, Генри. Прошу прощения. Моя ошибка. Понимаете, у нас на станции столько работы… Так или иначе, я скажу пару вступительных слов, а дальше вы сами о ней расскажете. Договорились? Лады?

— Отлично, — твердо произнесла Грейс, не обращая внимания на некоторую растерянность Генри.

— Готовность к выходу в эфир, — объявил звукоинженер.

— Радио «ГейнсБОР-РО-О-О»! — прозвучали пронзительные позывные.

— А се-ейча-ас наш следующий гость, — протянул Энди, судя по всему, уже обращаясь к слушателям, — человек, написавший книгу на очень интересную тему. Генри удовлетворенно улыбнулся.

— Она называется «Сосущие пальцы». Итак, Гарри, прошу прощения, Генри Му-уни, так что же побудило вас написать биографию герцогини Йоркской?[2 - Бывшая супруга принца Эндрю (третьего сына королевы Елизаветы Второй) герцогиня Йоркская считается «наказанием дома Виндзоров».]

— Генри, мне ужасно неловко, — сказала пятнадцать минут спустя красная от стыда Грейс. — Не могу поверить, насколько непрофессиональным оказался Энди Туорт.

«Не говоря про меня», — мысленно добавила она. Ее словно преследовал злой рок. Ее предыдущую работу в «Хатто и Хатто» никак нельзя было назвать легкой жизнью, но Грейс не могла вспомнить другого автора, с кем дела шли бы настолько плохо. С кем каждое событие рекламной кампании оборачивалось таким бесславным провалом.

Они с Генри сидели в баре роскошного отеля напротив здания «Би-би-си». На столике перед ними стояли два бокала шампанского с коньяком.

— Прекрасное лекарство от шока, — ухмыльнулся Генри, делая заказ.

Однако, как расстроенно заметила Грейс, случившееся его нисколько не смутило. Закалка бывалого путешественника? Или Генри ничего другого просто и не ждал?

— Это я должна тебя угощать, а не наоборот, — простонала Грейс, прекрасно сознавая, что рекламный фроджет подобной роскоши не выдержал бы.

Генри пожал плечами:

— Какая разница? Мне приятно за тобой поухаживать. Я очень рад снова тебя видеть.

Одно точно: крепкий напиток благотворно подействовал на натянутые нервы Грейс. Она еще не успела расправиться и с половиной первого бокала, а события сегодняшнего утра уже успели отодвинуться в прошлое. Быть может, долгожданный момент настанет именно сейчас? Грейс отключила телефон, жалея, что не может отключить заодно и дребезжащие нервы.

— Гм… — начала она.

— Гм… а как поживают остальные писатели из преисподней? — одновременно спросил Генри. — Леди Цилиндрия и другие?

— Замечательно. — Грейс печально вздохнула, вспомнив, что именно для леди Цилиндрии усилия рекламной службы «Хатто» не прошли даром. — Вообще-то ее пригласила на интервью Белинда Блэк из «Светила».

Генри заметно побледнел.

— Ты сказала, Белинда Блэк?

— Да. Здорово, правда?

— Не очень.

Грейс удивленно посмотрела на него.

— Что ты хочешь сказать?

Неужели в Генри проснулась зависть к более удачливому автору? Это было совсем на него не похоже, но, с другой стороны, что она о нем знает?

Генри едва заметно скривил рот.

— Белинда Блэк — одна из самых неприятных женщин с Флит-стрит.

Грейс вынуждена была согласиться, что в его словах есть доля правды. За те несколько телефонных разговоров, что состоялись у нее с Белиндой Блэк, журналистка не поразила ее своей вежливостью. Так, например, выяснив, что «Мертвую петлю» даже с большой натяжкой нельзя отнести к остросюжетным детективам, она очень нелестно высказалась в адрес бедного сэра Гревилла Гудтраузера. Ну, а что Белинда сказала об Эвфемии… впрочем, это Грейс как раз могла ей простить.

— Это не женщина, а паровой каток в человеческом обличье, — продолжал Генри. — Бедная, несчастная леди Цилиндрия! Невинную овечку отведут на бойню. Точнее, Бойни отведут на бойню.

— Но ведь книга леди Цилиндрии посвящена хорошим манерам, — пришла в панику Грейс. — Разве здесь возможны какие-нибудь разночтения? Что такого ужасного может сделать с ней Белинда Блэк?

— Не волнуйся, она что-нибудь придумает.

— А ты откуда знаешь?

Генри вздохнул.

— Писатель не должен выдавать свои источники. Но тебе я скажу. Одно время Белинда встречалась с моим другом. Редактором отдела путешествий «Светила». Как ты можешь понять, это очень удобно для получения скидок на авиабилеты и путевки. Но как только его уволили, Белинда отшвырнула его от себя, словно раскаленный камень. Если так можно выразиться, для нее это был тактический трах, — надеюсь, ты меня понимаешь.

Он заговорщически поднял бровь.

Грейс сглотнула комок в горле. Откуда ей было знать, что такое тактический трах? В Сент-Меррионе ее роль была прямо противоположной. Неужели Генри снова над ней издевается?

Но лицо Генри оставалось серьезным.

— Белинда бесцеремонно использует своих знакомых, в первую очередь мужчин. А сейчас, если верить моим старым друзьям, работающим в «Светиле», она вообще словно с цепи сорвалась. Хватает любого бедолагу, который, на свое несчастье, слишком долго смотрел в ее глаза-мухоловки. Подумать только, сейчас она где-то раздобыла себе ученого.

— Вот видишь, — решила вступиться за дьявола Грейс. — Быть может, Белинда меняется к лучшему.

Стала задумываться.

— Сомневаюсь. По-моему, притягательность этого ученого мужа состоит в том, что у него великолепные связи в мире политики.

— Вот как? — вздохнула Грейс.

Ученый со связями в мире политики. Вдруг она вспыхнула, не в силах больше выносить пристальный взгляд ореховых глаз Генри.

— Это напоминает тебе кого-то из твоих знакомых, да?

Грейс смущенно кашлянула:

— Отчасти. Точнее, я знаю одного ученого, тесно связанного с новыми лейбористами.

«По крайней мере, если верить тому, что он говорит», — мысленно добавила она.

Грейс всегда сомневалась в прочности связей Сиона с правительственными кругами — точнее, вообще сомневалась в их существовании. Но поскольку она встречалась с ним не ради этих связей, — а ради чего, она и сама не смогла бы объяснить, — ее сомнения не имели никакого значения.

— Но этот парень, похоже, очень много говорит, выдавая желаемое за действительное, — продолжал Генри.

Грейс кивнула, вспомнив исключительно неправдоподобное заявление Сиона о том, что его диссертацией заинтересовалась Чери Блэр.

— Пообещал Белинде пригласить к ней на «Чашку чая» Чери Блэр. Так что это была страсть с первого взгляда — разумеется, страсть получить интервью.

Генри пригубил кофе из чашки.

У Грейс внутри все перевернулось. Что там сказал Сион в прошлые выходные, когда они ездили к его родителям в Кеттеринг? «Я трахаюсь с честолюбивой любвеобильной шлюхой…»

— Как выглядит эта Белинда? — хриплым голосом спросила она.

Генри пожал плечами:

— Темноволосая. Громадные… я хочу сказать, — смущенно поправился он, — очень большой… мм… бюст.

«…с огромными титьками, которую я интересую только своими связями в политических кругах…»

Грейс почувствовала, что у нее на лбу высыпали крупные капли пота.

Увлекшись интересной темой, Генри продолжал весело щебетать:

— Правда, как выяснилось, в гонг он звонит много, а обедом не кормит. Этот тип просто одержим продвижением какого-то своего труда в защиту новых лейбористов. Едва ли это можно назвать стихией Белинды… Грейс, ты что-то позеленела. Тебе нехорошо?

— Нет, не волнуйся, все в порядке, — промямлила Грейс. — И давно они встречаются? — дрогнувшим голосом спросила она, осененная внезапной мыслью.

— Не очень, — фыркнул Генри. — Это не в ее духе. Самое большее, две недели.

Две недели. Грейс казалось, она не видела Сиона больше двух месяцев, но на самом деле, скорее всего, с последней встречи прошло чуть больше недели. Как раз с поездки в Кеттеринг.

— Умора, правда? — Генри в восторге хлопнул себя ладонями по коленям. — Судя по всему, последней каплей стало то, что он пригласил ее на ужин.

Облегчение захлестнуло Грейс такой мощной волной, что она едва не свалилась со стула. Значит, это все-таки не Сион. Он никогда никого не приглашал на ужин.

— Белинда разоделась в пух и прах, возомнив, что они пойдут в «Нубу», но, как оказалось, он имел в виду ужин у себя дома.

— У себя дома? — прошептала Грейс.

Генри кивнул.

— И ты ни за что не догадаешься, чем он ее угощал. — Он уже задыхался от смеха. — Даже я смог бы придумать что-нибудь получше, а мне доводилось есть глаза диких свиней и половые члены яков, разумеется, не говоря о сосательных камнях… Что ты сказала?

— Морковным омлетом, — пробормотала Грейс. — Он угостил Белинду морковным омлетом.

— Невероятно! Во имя всего святого, откуда тебе известно?

— Прошу меня извинить, — задыхаясь, выдавила Грейс, вставая из-за столика и выбегая из бара.

Утром того дня, когда вышел номер с интервью герцогини Танетской, Белинда умышленно пришла на работу еще позже обычного. В конце концов, только полные идиоты ждут на месте преступления, когда раскроется их злодеяние.

Первым указанием на то, что все прошло как надо, стала шмыгающая носом Лора, заведующая службой проверки, с которой Белинда столкнулась в туалете.

— Это просто ужасно, — с мокрыми от слез глазами выдавила Лора. — Никто не может понять, как такое случилось.

— А что случилось? — невинно захлопала глазами Белинда.

— Ты ничего не слышала? Насчет Мо?

Белинда опустила взгляд, опасаясь, что ее выдадут возбужденно мечущиеся зрачки.

— Я только что пришла на работу.

— О, это самый настоящий кошмар! — простонала Лора. — В интервью с герцогиней Танетской оказались просто жуткие ошибки. И служба проверки их пропустила.

Значит, тут никаких перемен. Белинда сжала губы, чтобы не рассмеяться. Весь ее план был основан на том, что ленивые подручные Лоры не потрудятся что-либо проверить. И, да снизойдет на них благословение, они не подвели.

— Впрочем, такая объяснимая ошибка… — шмыгнула носом Лора, нанося тушь на ресницы, нависшие над красными глазами.

Наконец-то справедливость восторжествовала! Перемена имени сына герцогини со Стана де Монфор на Сатану де Монфор заняла несколько секунд. А затем последовали небольшие дополнения, посвященные интерьеру квартиры и поведению детей герцогини.

— Потому что, разумеется, материалы Мо всегда были безупречными и не нуждались в дополнительной проверке. Она еще ни разу не допустила ни одной ошибки. За тридцать лет работы. Так что служба проверки ослабила бдительность.

— Понимаю, — попыталась успокоить коллегу Белинда.

Лора вздохнула.

— Говорят, Мо пролежит в больнице несколько месяцев.

Белинда едва сдержала радостный крик.

— В больнице?

Лора посмотрела на отражение Белинды в зеркале.

— Ты ничего не слышала? Когда Мо прочла свою статью, с ней случился сердечный приступ. Судя по всему, сердце у нее давно пошаливало, но она предпочитала об этом молчать. Ты же знаешь ее одержимость работой.

В больнице! Белинде захотелось танцевать. Результат превзошел ее самые смелые мечты.

— Такая трагедия, правда? И в довершение всего герцогиня Танетская подает иск за клевету на Мо и редакцию. Впрочем, я полагаю, что фраза «Сатана по имени, сатана по сущности» и материал о том, как мальчик дерется со своей матерью и бьет окна, это уже слишком.

Белинда подумала, быть может, она действительно чересчур увлеклась, но когда перед ней на экране компьютера была статья Мо, о половинчатых мерах не могло быть и речи. А известие о том, что у Мо возникли неприятности юридического характера, пожалуй, было даже важнее сообщения о больнице. Владельцы журнала очень не любили выплачивать по искам за клевету. Белинда вспомнила, что предшественник Кевина Грейсона освободил свой кабинет после туманного и, как впоследствии выяснилось, превратно истолкованного происшествия с участием моющего средства «Доместос», игуаны, монашки и футболиста премьер-лиги. Все подали иски и выиграли дело в суде — кроме игуаны.

— По-моему, сейчас главная проблема в том, — продолжала Лора, зачесывая седеющие волосы за уши, торчащие подобно ручкам сахарницы, — чтобы найти Мо замену.

— О, — Белинда попыталась сдержать торжествующие нотки, — по-моему, тут как раз ничего сложного и нет.

Она прошла прямо в свой отдел. Ее радостная ухмылка никак не вязалась с атмосферой подавленности, царящей в редакции. Можно подумать, кто-то умер. Эх, если бы! Вот тогда все действительно было бы просто замечательно.

— Фран, — окликнула Белинда тематического редактора. — Помните, мы говорили про шанс, который появится в случае ухода Мо?

Фран подавленно взглянула на нее.

— Кажется, он появился! — восторженно воскликнула Белинда.

«Белинда Блэк!» — звучал в голове Грейс насмешливый голос. Значит, у Сиона все-таки есть другая. Только это не одна из университетских «аппаратчиц» или тех тоскующих по любви женщин, кто по субботам колотит в ведра на демонстрациях протеста. Сион связался с самой неприятной женщиной с Флит-стрит. С такими заоблачными амбициями, что в сравнении с ней Мадонна покажется скромной девочкой. Журналисткой из бульварного издания, олицетворяющего все то, что Сион, по его собственному утверждению, ненавидел всеми фибрами души. Судя по всему, он запел другую песню, решив, что журнал поспособствует его карьере, — хотя, по-видимому, Белинда Блэк также надеется использовать Сиона в своих целях. «Тактический трах», — в ярости подумала Грейс, вспоминая слова Генри.

— Беспринципный ловелас, мать твою! — в сердцах воскликнула она, заворачивая за угол. — И-извините, — ахнула она, наткнувшись на двух иностранных туристов, разглядывающих витрину магазина.

Они удивленно посмотрели на нее — сумасшедшая англичанка, разговаривающая сама с собой. А она действительно сумасшедшая. Спятила. Другого объяснения нет. Терпеть вечное отсутствие Сиона, его грубость, злопамятство, постоянные издевки по поводу ее принадлежности к среднему классу, полицейский контроль над всем, начиная от языка и кончая тем, кто убирает у нее в квартире. Грейс сказала бы, что Сион простирал ей мозги, если бы можно было представить, как он хоть что-то стирает. Она принялась яростно колотить кулаками по нагретой солнечными лучами стене здания, воображая, что это лицо Сиона. Она была слишком раздражена, чтобы плакать, поэтому перестала дубасить стену, как только у нее защипало глаза от боли.

«Ну, как только я могла?» — думала Грейс, потирая ушибленные кулаки и пытаясь распутать клубок мыслей в голове. Как только она могла: а) оказаться такой дурой, б) ни о чем не догадываться и в) так ошибаться, в то время как все остальные были правы? У нее внутри все перевернулось при мысли о том, что скажет леди Армиджер, когда узнает правду. Если узнает правду. Впрочем, у ее матери есть какое-то особое чутье на подобного рода вещи; можно не сомневаться, новость уже на полпути в Венецию, упакованная в дипломатическую почту.

В сумочке пронзительно зазвонил сотовый телефон. Если это снова ее мать, звонит по поводу того треклятого ужина…

— Да? — отрывисто бросила в трубку Грейс.

— А, привет, крошка.

— Сион!

Именно сейчас! И как только у него хватило наглости! Грейс захлестнула волна ярости, тотчас же сменившейся смущением. Сейчас нет необходимости спрашивать у него, где он был все это время. Она и так это знает. Так что же ему нужно?

Голос Сиона был совершенно спокойным. Уверенным.

— Слушай, ты меня извини, я тут пропадал пару дней. Знаешь, минуты свободной не было.

— Да, — процедила сквозь стиснутые зубы Грейс. — Знаю.

— Работы по горло.

— Я так и поняла.

Грейс мысленно представила себе полногрудую Белинду Блэк.

— Но сейчас все худшее позади.

«То есть она дала тебе от ворот поворот», — подумала Грейс. Этот звонок не случаен. Значит, Сион решил, что она к нему вернется, так?

— Вот я и подумал…

— Что? — резко спросила, Грейс, ожидая продолжения.

— Быть может, ты сегодня вечером свободна, дорогая?

— «Дорогая» в том смысле, что не дешевая?

Несмотря на обстоятельства, Грейс внутренне просияла, радуясь своей шутке.

Однако Сион пропустил ее мимо ушей.

— Я бы мог к тебе заглянуть, ты бы приготовила чего-нибудь вкусненькое, мы посмотрели бы видак. Провели бы вечер вместе. Мы уже так давно не были вдвоем…

Его голос стал тихим, вкрадчивым.

— Вот ты сам все и сказал, — выпалила в ответ Грейс.

По ее подсчетам, не меньше месяца. Когда-то при мысли об интимной близости с Сионом у нее внутри все забурлило бы от восторженного предвкушения, приправленного признательностью. Сейчас же она ощутила только горечь.

— Пошел к черту!

Но Грейс уже чувствовала не столько злость, сколько усталость.

— Гм, ну да ладно. Что ж, если не хочешь, чтобы я пришел к тебе в гости, сегодня вечером будет дискотека солидарности в…

— Все кончено, Сион. — Произнеся эти слова вслух, Грейс ощутила странное облегчение. Она добавила тоном, в котором прозвучало что-то похожее на вежливость: — Больше мне не звони.

Она нажала на красную кнопку. Разговор окончен. Все окончено. Вернувшись домой, она первым делом соберет вещи Сиона и выбросит их на помойку — хотя именно там он их, судя по всему, и нашел.

Грейс убрала телефон в сумочку, чувствуя себя так, словно ее неожиданно выбросило на берег бушующего моря. Уставшей, но умиротворенной. И признательной. Сердитый шум в ушах прекратился. Только сейчас она заметила, какой солнечный и чудесный сегодня день.

Грейс повернула назад. Генри. По крайней мере, теперь больше не осталось никаких препятствий. Она вернется в бар, все объяснит, уладит все недоразумения. Грейс все ускоряла и ускоряла шаг, так что при приближении к отелю уже почти перешла на бег. Чуть не оттолкнув с дороги швейцара в цилиндре, она взбежала по широкой лестнице, застеленной красным ковром, и ворвалась в бар. Но Генри Муна там уже не было.

— У нас замечательные новости, — радостно объявила Элли, когда Грейс возвратилась в редакцию.

— Вот как?

Единственной хорошей новостью для Грейс на данный момент было бы известие о том, что Сион плавает в обществе рыб в Темзе. В том смысле, в каком об этом говорится в «Крестном отце».

— Да, — подтвердила Элли, вопросительно посмотрев на подругу. — Пока тебя не было, звонили из «Субботнего вечернего обозрения» — ну, ты знаешь, эта еженедельная телепрограмма, в которой обсуждается текущее положение. Им были нужны жертвы на ближайшую субботу. Я предложила Эвфемию, и, о чудо, они согласились.

Грейс облегченно вздохнула. Наконец-то у Эвфемии Огден появится возможность заявить о себе во всеуслышание. И не откуда-то, а с экрана телевизора. Какие бы неприятности ни обрушились на голову Грейс в последние дни, по крайней мере Эвфемия слезет с ее шеи. Хотя бы на какое-то время.

— Отлично, — сказала Грейс, постаравшись изобразить больше энтузиазма, чем она чувствовала.

— Теперь менее приятное, — продолжала Элли. — Мне только что перезвонила Белинда Блэк. К сожалению, она больше не хочет брать интервью у леди Цилиндрии.

— Это еще почему?

— Потому что, — вздохнула Элли, — она больше не занимается «Перерывом на чашку чая». До тех пор, пока не поправится Мо Миллз, Белинда будет вести ее колонку. А для колонки Мо Миллз, судя по всему, нужна более крупная рыба. Наша Цилиндрия недостаточно велика. Хотя от рыбы, если честно, у нее много. Ты можешь себе представить, про кого собирается написать Белинда?

Грейс пожала плечами:

— Про кого?

— Про Шампань Ди-Вайн, — простонала Элли. — Очень трогательно, ты не находишь? Самая знаменитая светская красавица Великобритании, лично знакомая с членами королевской семьи, супермодель, ставшая журналисткой, а затем кинозвездой… — Она скорчила гримасу. — Знаменитая своей знаменитостью. Помнишь, как газета «Сан» назвала ее «собирательницей звезд», поскольку Шампань знакомилась исключительно с теми, кто находится в зените славы?

Грейс кивнула. Наверное, ей следовало прийти в ярость при известии об оскорблении, нанесенном леди Цилиндрии, однако в настоящий момент ее резервуары ярости были пусты.

— А я полагала, Шампань уехала в Голливуд, — рассеянно произнесла Грейс, пытаясь пробудить в себе хоть какие-то чувства в отношении Белинды Блэк.

Казалось, это должно быть так просто. Грейс ни разу в жизни не встречалась с этой женщиной, которая, тем не менее, почему-то решила разрушить ее карьеру, предварительно поступив точно так же с ее взаимоотношениями с Сионом.

— Она действительно летала в Лос-Анджелес, — подтвердила Элли. — Вместе с тем кинопродюсером, с которым познакомилась после того, как поссорилась с Маттом Локком.

— С известным модельером, — кивнула Грейс, вспоминая мили газетных публикаций, посвященных похождениям Шампань.

Эта женщина как магнитом притягивала к себе журналистов бульварных изданий; каждый ее поступок широко освещался в желтой прессе. Чего никак нельзя было сказать о бедной старушке Цилиндрии в строгом твидовом костюме, знающей, как правильно очистить банан при помощи ножа и вилки.

Можно ли удивляться тому, что Белинда Блэк клюнула на что-то настолько очевидное, настолько притягательное? Грейс снова безуспешно попыталась развести пары злости. Она уже успела понять, что сожаление по доводу разрыва никак не связано с полногрудой обольстительницей. А ощущение упущенной возможности волновало ее больше, чем Сион. Но, грустно рассуждала Грейс в автобусе по дороге в редакцию, с какой стати Генри должен был ждать ее в баре? С какой стати ему добиваться встречи с какой-то профессионально некомпетентной истеричкой, с рекламным агентом, не умеющим толком организовать интервью на радио? Что хуже, не догадался ли Генри, что существует связь между рассказанной им историей и возлюбленным Грейс? Вывшим возлюбленным, решительно поправилась она.

— Наверное, Шампань пришлось учиться управлять креслом-каталкой, — язвительно продолжала Элли. — Этому продюсеру уже под девяносто. Она говорила, он делает из нее большую звезду. Насчет звезды не знаю, большая Шампань и без него. По крайней мере, что касается бюста. Разве ты не помнишь? — спросила Эл опуская взгляд на свое откровенное декольте. — Шампань всегда говорила, что она знаменитость не А-категории, а скорее FF-категории.

— Так почему же она все-таки возвращается? — спросила Грейс.

Полностью потеряв к Шампань интерес, она гадала, какое ей до этого дело.

— Ей предложили роль в новом фильме Гая Ричи «Бетонные башмаки». В эпизоде там Ред Кемпион, он играет какого-то гангстера. Судя по всему, Мадж и Гай теперь лучшие друзья Шампань. Из Калифорнии она вернулась, по ее собственному утверждению, полностью духовно очищенная: аштанга-йога, каббалистика и все такое…

Грейс ее уже не слышала, потонув в пучине презрения к самой себе.

Какой же бестолковой дурой должен считать ее Генри Мун! Несомненно, теперь к предыдущим вердиктам «готовая спать с первым встречным» и «полная бестолочь» добавилось новое определение: «спятившая». Но разве можно его в чем-то винить? В конце концов, именно она была виновна в серии рекламных катастроф, в сравнении с которыми случай с графиней Уэссекской[3 - Графиня Уэссекская, жена младшего сына королевы Елизаветы Второй Эдуарда, руководитель рекламного агентства «Ар-Джей-Эйч Паблик Рилейшенз», в разговоре с журналистом, переодетым арабским шейхом, сделала несколько нелицеприятных высказываний в адрес членов королевской семьи и британских политиков. Беседа была опубликована в британской прессе, вызвав грандиозный скандал. Графиня вынуждена была оставить пост исполнительного директора рекламного агентства.] выглядел бы досадным недоразумением. Так что для обоих будет лучше, угрюмо подумала Грейс, если они больше никогда друг друга не увидят.

— Да, чуть было не забыла, — ворвалась Элли в ее грустные размышления. — Насчет «Субботнего вечернего обозрения». Они попросили нескольких человек, и я предложила Генри Муна. Надеюсь, ты не будешь возражать против того, чтобы и его захватить в студию. Если Эвфемия выдохнется, у тебя будет резерв.


Глава 9


«Свершилось!» — ликовала Белинда. Она наконец получила колонку Мо Миллз. По крайней мере, до тех пор, пока старая кляча не поправится. Впрочем, Белинда мысленно поклялась, что этого не произойдет никогда. Мо достаточно будет только взглянуть на то, во что превратилась ее колонка, и ее хватит новый приступ.

Чуть раздвинув стройные бедра под мягким одеялом, Белинда погрузила указательный палец в свое теплое и влажное естество. Облизав пересохшие губы, она принялась нежно потирать скользкую горошину клитора, выгибая дугой спину. Ее ладонь скользнула по мягкому бугорку, избавленному от растительности при помощи бразильского воска. Вот она, взлетно-посадочная полоса. Теперь осталось только найти того, кто здесь приземлится. Желательно, на своем личном реактивном лайнере.

Ну а пока… Белинда негромко вскрикнула, чувствуя, как нарастает знакомое сладостное напряжение. Но теперь богатого мужчину ее мечты осталось ждать недолго. Кого-нибудь фантастически знаменитого, финансово независимого и баснословно одинокого. Поскорее бы: последнее письмо банковского поверенного, ведущего дела Белинды, было не слишком приятным. Что ж, она поедет в банк, лично встретится с ним и повергнет его в шок своим известием. Поверенный постоянно спрашивал о перспективах ее работы, «Чашка чая» вполне заслуженно казалась ему малообещающей. Но теперь у него исчезнут все вопросы.

Перед Белиндой открывались бесконечные возможности. Кажется, Клинт Иствуд женился на своей Дине после того, как она пришла брать у него интервью? Кила Шей впервые увидела Пирса Броснана, задавая ему вопросы во время телешоу? А ведь их свадьбе был посвящен целый номер «Хелло!». Даже Тим Хенман, черт побери, женился на журналистке. А Пола Йейтс добилась своего, беря у Майкла Хатченса интервью для телевидения, хотя это, наверное, не лучший пример[4 - Родственники и друзья английского рок-музыканта Майкла Хатченса, покончившего с собой в 1997 году, обвиняли в случившемся его подругу, британскую телеведущую Полу Йейтс, утверждая, что именно она довела его до глубокой депрессии, в результате чего он наложил на себя руки. В 2000 году сама Йейтс скончалась от передозировки наркотиков.].

Белинду переполняло восторженное предчувствие. Наконец-то дни, когда она мечтала о шампанском, а денег хватало только на лимонад, остались позади — навсегда. Ну, не совсем. Мечты о шампанском получат новый толчок. Губы Белинды задрожали. Невозможно было представить себе менее подходящую кандидатуру для первого интервью, чем Шампань Ди-Вайн. Женщину, чья слава — не говоря про самомнение — была обратно пропорциональна ее таланту. Женщину, чья кривая взлета — после того, как во время игры в поло ее блузка порвалась на глазах у принца Чарльза — была сравнима с изгибом ее знаменитой груди. Другими словами, это была «история двух сисек». Что может вызывать большее раздражение, чем женщина, поднявшаяся на самый верх нечестным способом?

И, как будто этого было недостаточно, Белинде пришлось кусать губы от злости, читая все утро американскую прессу, описывавшую, как Шампань Ди-Вайн, еще совсем недавно одержимая славой, обрела духовную гармонию в Лос-Анджелесе. Как она оставила позади бурное прошлое, возродившись заново, сменив психотропные препараты, расширявшие сознание, на спиритические сеансы. «Самым большим своим достижением за последнее время я считаю умение находить путь к сердцу незнакомого человека, — захлебываясь от радости, повторяла Шампань. — Я уже больше года изучаю каббалу, и это учение кардинально изменило мой взгляд на жизнь». Белинда презрительно фыркнула.

Однако даже теперь Шампань оставалась в полосе небывалого везения. Разве она не получила роль в новом фильме Гая Ричи? И мало того, в том же фильме будет сниматься и Ред Кемпион, самый известный актер последних лет, занимающий первую строчку в списке тех, кого хотела бы видеть у своих ног Белинда. Так что существует большая вероятность, учитывая умение Шампань охмурять знаменитостей, что она затащит Кемпиона к себе в постель. От этой мысли в сердце Белинды вспыхнула ревность. Едва средства массовой информации раструбили о скором возвращении Шампань из Голливуда, Кевин Грейсон потребовал от Белинды добиться эксклюзивного интервью.

Белинда застонала, вспомнив о том, что ждет ее завтра утром. Подумать только, она бежала от «Перерыва на чашку чая» и пустых разговоров с набитыми дурами вроде Вонючки Чешир только для того, чтобы начать работу в новой рубрике с рассказа о таком архиничтожестве, как Шампань Ди-Вайн! О женщине, в сравнении с которой Вонючка Чешир покажется Джермен Грир[5 - Популярная английская писательница-феминистка.]. Белинда вдруг почувствовала, как нараставшее между ног возбуждение прошло. Мысль о Шампань могла разбить ее половую жизнь с кем угодно. В том числе, с самой собой.

На следующее утро Белинда сидела в вестибюле «Гаража», до боли модного отеля в Уэст-Энде, с огромной помпой открывшегося каких-нибудь несколько недель назад. Именно здесь, по заявлению пресс-атташе Шампань, женщины по имени Бренди с хриплым мужским голосом, временно разместилась вернувшаяся из Лимерики светская красавица.

— Мисс Ди-Вайн вынуждена ждать, пока полностью переделают тот особняк в Ноттинг-Хилл, который недавно приобрела.

— В Ноттинг-Хилл? — переспросила Белинда, учуяв запах денег. — Это же должно стоить баснословно дорого!

— Напоминаю, — оборвала ее пресс-атташе, — что в Соединенных Штатах карьера мисс Ди-Вайн складывалась крайне успешно. После того, как она была приглашена сниматься в сериал «Друзья»…

— Да-да, конечно. Если честно, я как раз хотела поговорить с ней об этом. Насколько я понимаю, контракт был досрочно прекращен?

— Полная ерунда.

— Но ведь первоначально предполагалось участие мисс Ди-Вайн во всех сериях, не так ли? А во втором эпизоде герой случайно сдал на машине назад и переехал ее персонажа. Вы не можете это объяснить?

— Мисс Ди-Вайн не желает разговаривать о своей карьере. Цель предстоящего интервью — беседа о ее духовности. В последнее время мисс Ди-Вайн уделяет очень большое внимание духовным ценностям.

Белинда раздраженно подумала, что «уделяет большое внимание духовным ценностям» — это, наверное, вежливая замена «любит опаздывать». Даже несмотря на то, что Белинда — из принципа — сама простояла на улице, дабы опоздать на пятнадцать минут, Шампань до сих пор не было.

Почему, ну почему она сейчас не потягивает коктейль на веранде особняка Элтона Найса или не катается по Лос-Анджелесу в одном из трех совершенно одинаковых «Бентли» Тома Круза? Она должна была разговаривать с Гвинет Пелтроу о Мадонне и с Мадонной о Гвинет Пелтроу. А не торчать забытым чемоданом в фойе отеля.

Белинда без воодушевления рассматривала бетонные колонны, которые должны были, согласно рекламному проспекту, «придавать фойе вид классической многоэтажной автостоянки семидесятых». На ее взгляд, длинные нейлоновые шторы, закрывающие все окна, придавали фойе сходство с часовней, где происходит отпевание умершего. Вся обстановка состояла из обтянутого бордовым атласом шезлонга, в котором сидела Белинда, диванчика без спинки, большого вычурного портрета Элвиса Пресли в позолоченной пластмассовой рамке и огромного аквариума, выполнявшего также роль столика администратора. За ним со скучающим видом сидела в наушниках женщина, явно страдающая хроническим отсутствием аппетита.

Белинда нехотя вернулась к изучению американского журнала с интервью Шампань, где та рассказывала, как новообретенная вера в мудрость древних подтолкнула ее отказаться от своих прежних скандально известных привычек. «Вместо того, чтобы бездумно прожигать жизнь, я спрашиваю себя: «Чему это меня учит?»

Встав, Белинда прошла по бесконечному линолеуму фойе до «Каффа», супермодного ресторана при отеле. Изучая меню, в котором были и рыба с рисом по-итальянски, и маргариновый пудинг, и тартинки в томатном соусе, Белинда, толком не завтракавшая, внезапно поймала себя на том, что не отказалась бы от всего этого.

Медленно тащились друг за другом четверти часа. В конце концов Белинда дошла до того, что стала составлять набросок вступления своей статьи:


«Из пяти-шести самых модных лондонских отелей «Гараж» в настоящее время является самым модным: его облюбовала культурная богема — пресса, музыка, кино и высокая мода, — готовая тратить любые деньги. Каждый номер может похвастаться хлопчатобумажным матрацем, подвешенным над круглым дзенским садиком, мощными компьютерами «Макинтош», Свисающими с потолка, а также изображениями далай-ламы и кадрами из порнофильмов, проецируемыми на стены из голубого стекла. Даже двери обладают особым ироничным шиком: сделанные по образцу дверей камер в тюрьмах викторианской эпохи, они вместо агамеров обозначены фамилиями классических персонажей телесериала «Грэндж-Хилл». Сейчас где-то надо мной, в президентском номере «Триша Йейтс», находится Шампань Ди-Вайн, недавно вернувшаяся в Великобританию для того, чтобы принять участие в съемках нового бурно обсуждаемого фильма Гая Ричи «Бетонные башмаки»…»


— Я могу вам чем-нибудь помочь, мадам?

Подняв взгляд, Белинда увидела мужчину лет двадцати пяти в желтых летных очках-консервах, с козлиной бородкой, с маслянистой, чрезмерно фамильярной улыбкой на лице. Благодаря сильному аромату исходящего от него лосьона после бритья Белинда смутно припомнила, что он уже минут двадцать расхаживал перед ней, пытаясь привлечь ее внимание. Она недовольно нахмурилась. В конце концов, на ней ведь новое облегающее кожаное мини-платье от «Версаче», не так ли? Туфли на шпильках от «Гуччи» и колготки-сеточки. Неужели он принял ее за проститутку?

— Все в порядке, — грубо бросила Белинда.

Если не считать того, что к этому моменту она уже должна была заканчивать интервью, а ее до сих пор даже не пригласили в номер Шампань.

— Вы ведь журналистка, не так ли? — мужчина сверкнул двумя рядами соблазнительно ровных зубов. — Я Оливье, управляющий директор. Быть может, пока вы ждете, я покажу вам отель? Наверное, вам это очень пригодится для передачи атмосферы.

— У меня нет времени, — бросила на него ледяной взгляд Белинда.

Жалкий французишка, как он только посмел подумать, что она своим интервью сделает рекламу его отелю! Если Шампань Ди-Вайн и будет способствовать чьей-либо карьере, то только карьере самой Белинды.

Оливье снова сверкнул улыбкой.

— Какая жалость, — елейным голосом произнес он. — Я просто умираю от желания показать вам наш замечательный отель. Я от него без ума. У нас все по самому последнему слову техники. Освещение одобрено службой МИ-5 и регулируется в зависимости от настроения. Каждый плафон является произведением искусства: это ручная работа артели мастеров, работающих в историческом районе Вены Братвурст. Мы предлагаем гостям круглосуточную рыбную диету, составленную в рамках работ над противовоздушной системой раннего оповещения «Файлингдейлс»…

— Не сомневаюсь, что бачки в туалетах разработаны с использованием технологий системы противоракетной обороны «Звездные войны», — насмешливо протянула Белинда.

Оливье удивился.

— Как вы об этом узнали? Это коммерческая тайна!

— Моя бабка по материнской линии была колдуньей, — ответила Белинда, вспомнив выводящую ее из себя фразу, которую так любила повторять ее домработница.

Эта проклятая девица почему-то вообразила, что обладает сверхъестественными способностями. «Я бы предпочла, чтобы ты находила им применение в ванной», — огрызалась Белинда каждый раз, когда разговор касался этой темы, — к счастью, это происходило все реже и реже. Некоторые люди готовы сказать что угодно, лишь бы привлечь внимание к своей персоне.

Оливье предпринял новую попытку:

— Да, кстати, наши кровати созданы с применением технологий «умных боеприпасов». Каждая кровать сама подстраивается под форму того, кто в ней спит. Я лично поспал на всех кроватях. В стульях используется принцип ядерного синтеза, что позволяет добиться максимального удобства, я лично испытал все до одного. Я ел из всех тарелок, пил из всех стаканов…

— Вот как? — проворковала Белинда, обворожительно улыбаясь. — В таком случае, самое обескураживащее мне еще предстоит услышать, — убийственным голосом добавила она.

Пожав плечами, Оливье поклонился и удалился, продолжая как ни в чем не бывало улыбаться.

Проводив его презрительным взглядом, Белинда взглянула на часы. Проклятие, что же это такое? Прошло уже сорок минут с тех пор, как она появилась в фойе. Разве Шампань Ди-Вайн не понимает, что время, приливы и Белинда Блэк из «Светила» никого не ждут?

Вскочив с места, Белинда решительно направилась к столу-аквариуму. Однако не успела она произнести: «Вы не могли бы выяснить…», как ее оборвал прозвучавший за спиной резкий голос с американским акцентом:

— У меня. Серьезная. Жалоба.

Белинда тотчас же узнала этот голос. Бренди, пресс-атташе Шампань Ди-Вайн. Однако прежде чем Белинда смогла сказать хоть слово, послышался шелест, похожий на звук крыльев, за которым последовала мощная волна аромата лосьона после бритья. Оливье поспешно вернулся в фойе.

— В чем дело, мадам?

— У меня. Серьезная. Жалоба. Насчет номера-люкс. Мисс Ди-Вайн.

Крохотная бутылкообразная блондинка на шпильках лет двадцати с небольшим окинула несчастного француза взглядом, твердым как кремень. Белинда выпятила вперед грудь, растопырив локти. Черт побери, за кого себя принимает эта девица?

— Серьезная жалоба?

В голосе Оливье сквозило изумление. Судя по всему, появление Девы Марии в фойе отеля было более частым событием.

Белинда, занесшая было руку, чтобы стукнуть по столу-аквариуму, осторожно ее опустила. Это обещает быть интересным.

— Если его. Можно назвать. Люксом.

— Но в чем проблема?

От взгляда блондинки повеяло арктическим холодом.

— Гладильная доска.

— Гладильная доска? — непонимающе повторил Оливье. — В каждом номере есть гладильная доска. В том числе и в люксах. Вы не заглядывали в шкаф?

Блондинка угрожающе кивнула.

— Я заглядывала в шкаф, — язвительно повторила она.

— Значит, гладильная доска у вас есть, — облегченно потер руки Оливье. — А утюг?

— Есть.

— О. — Лицо Оливье выразило изумление, насколько это только позволял лоб, подозрительно лишенный морщин.

У Белинды мелькнула мысль, не сделал ли он себе пластическую операцию.

— Вы хотите сказать, — добавил управляющий, осененный внезапной догадкой, — утюг не работает?

— Работает.

— Так в чем же дело?

— А дело вот в чем, — раздельно произнесла блондинка. — Ни утюга, ни доски. Не должно быть. В номере. Шампань Ди-Вайн. Никогда. Не гладит сама свои вещи. Мисс Ди-Вайн оскорблена. Намеком на то. Что она может это делать. Мисс Ди-Вайн. Очень. Расстроена. Случившимся.

Белинда лихорадочно пыталась запомнить этот разговор дословно. «Вместо того, чтобы бездумно прожигать жизнь, я спрашиваю себя: «Чему это меня учит?» Значит, духовное перерождение Шампань Ди-Вайн оказалось далеко не таким полным, как она утверждает?

— Мадам, — испуганно зашептал Оливье, — мы и так пошли мадемуазель Ди-Вайн на небывалые уступки. Мы заменили в ее номере ковер на березовые половицы, чтобы утром, когда она занимается йогой, солнечные лучи отражались от натурального дерева. Мы обставили номер белой мебелью. Мы попросили соседнюю церковь не звонить в колокола, дабы не мешать Мадемуазель Ди-Вайн достигнуть духовной гармонии…

— Да, — оборвала его пресс-атташе. — Все было хорошо до тех пор, пока утром в номер не принесли креветки. Оказавшиеся, вопреки четкому указанию, не одинакового размера…

— Сегодня утром, — огрызнулся Оливье, — шеф-повар вынужден был готовить для мадемуазель Ди-Вайн четыре различных завтрака, так как никто из ее окружения не мог сказать, что она будет есть. А потом разразился скандал, поскольку молоко оказалось недостаточно горячим.

— …А шампанское не той марки…

Пальцы Белинды так и чесались схватить ручку. С каждой минутой все это выглядело все менее и менее духовным. Быть может, интервью с Шампань Ди-Вайн окажется не таким скучным, как она боялась.

— Затем нам пришлось переселить других гостей на соседний этаж, так как координатор мадемуазель Ди-Вайн по вопросам среды обитания попросил отключить кондиционеры.

Прежде чем Бренди успела что-либо ответить, Белинда протянула руку, обворожительно улыбаясь:

— Мы с вами уже говорили. Я Белинда Блэк из «Светила». Мы договорились о том, что я возьму у мисс Ди-Вайн интервью.

Бренди бросила на нее холодный взгляд из-под полуопущенных век.

— Так какого черта вы заставляете себя ждать?

Наверное, впервые в жизни Белинда настолько опешила, что не нашлась, что ответить.

Пока они поднимались в номер «Триша Йейтс», Бренди не сказала ни слова. Из рекламного проспекта Белинда узнала, что стеклянные стены лифта меняют цвет в соответствии с настроением тех, кто в нем едет. Она вспомнила некоторые цвета: черный для плохого настроения, желтый для счастья, красный для порочных мыслей. Белинде стало не по себе, когда она увидела рядом с Бренди ожидаемую черноту грозового неба, в то время как с ее стороны лифт, точно интерпретировав отношение к предстоящему интервью, подозрительно алел. Всю дорогу она старалась как могла прикрыть стену собой и облегченно вздохнула лишь тогда, когда лифт остановился на нужном этаже.

— Белинда Блок, — объявила Бренди, открывая похожую на тюремную дверь напротив лифта.

— Блэк! — раздраженно поправила ее Белинда.

У нее тотчас же заслезились глаза от мощного жасминового аромата, который, как цунами, выплеснулся из открывшейся двери и отбросил ее назад. Белинда заморгала, ослепленная ярким солнечным светом, отражающимся от огромного белого дивана и светлого дерева паркета. Внутри все было настолько бесцветным, что она не сразу смогла разглядеть обитателей. Лишь когда ее глаза привыкли к яркому свету, Белинда различила что-то похожее на сияющую фигуру, облаченную во все белое, сидящую посреди комнаты на сверкающем полу.

Шампань Ди-Вайн, однако, не просто сидела. Ее тонкие, изящные руки были сцеплены друг с другом, а длинная нога в белой штанине, закинутая через локоть на шею, покоилась на плече. Такая поза показалась Белинде чрезвычайно неудобной, однако на лице Шампань было написано безмятежное спокойствие. Глаза у нее были закрыты, а на устах витала блаженная улыбка.

При мысли о том, насколько безукоризненно красива Шампань, пусть и застывшая в нелепой позе, у Белинды к горлу подступила тошнота ревности. Тело Шампань было стройным и гибким, как у танцовщицы, за исключением знаменитого пышного бюста, на целый размер превосходившего то, чем могла похвастаться Белинда, и державшегося без видимых вспомогательных приспособлений. Поразительно упругая грудь поднималась над узкой грудной клеткой двумя футбольными мячами. На Шампань были мешковатые белые борцовские брюки и обтягивающая белая куртка, с трудом вмещавшая грудь и заканчивающаяся на добрых двенадцать дюймов выше талии, открывая акры загорелого мускулистого брюшного пресса и плоский пупок, проткнутый серебряной серьгой.

Пальцы рук были унизаны кольцами — затейливыми серебряными и другими, своим ослепительным блеском намекающими на то, что в деле возвращения добра миру существуют весьма строгие ограничения. Маленькие серебряные колечки были у Шампань и на пальцах ног. Ее белые, как лед, волосы низвергались светлыми струями на плечи, а лицо обладало совершенной красотой — кремовая кожа, высокие скулы, правильный овал без острых углов, ни одной морщинки или пятнышка — если не считать небольшого алмаза, сверкающего между бровями. Одним словом, Шампань обладала той внешностью, которая, по мнению Белинды, достигалась только после долгого ретуширования на компьютере. Что хуже, ее красота выглядела естественной и, судя по всему, давалась Шампань без каких-либо усилий. По крайней мере, на расстоянии ее лицо казалось девственно лишенным косметики.

— Проходите и садитесь, — проскрежетала Бренди. — У вас есть десять минут.

Десять минут! А обещали сорок! Вспыхнув от негодования, Белинда повернулась было к Бренди, собираясь спорить, но тотчас же передумала, увидев ее суровое лицо. Давая выход переполняющей ее ярости, она плюхнулась на диван.

— Не сюда, — прорычала Бренди. — Сюда.

Она указала на пол напротив Шампань. Белинда, не сидевшая на полу с детского сада, неуклюже опустилась вниз, зацепившись коленями в колготках-сеточках за паркет и проклиная упрямую мини-юбку, больно впившуюся в бедра. Оставалось надеяться, что ее не заставят закинуть ногу за шею.

Глаза Шампань по-прежнему были закрыты. Белинде захотелось узнать, действительно ли она поглощена изучением тайн мироздания? Или просто потеряла сознание, оглушенная невыносимым сочетанием благовоний, мерцающих по всей комнате ароматизированных свечей и запаха белых лилий, красующихся в огромных вазах на всех подоконниках?

Пытаясь совладать с перегрузкой органов чувств, Белинда лихорадочно искала, с чего бы начать разговор.

— Мисс Ди-Вайн, вы позволите спросить… Шампань, поморгав, открыла глаза. Белинда почувствовала, как за считанные секунды зрачки, зеленые и ослепительные, как лучи лазера, придирчиво оглядели ее с ног до головы. Наконец безукоризненно точеные губы изогнулись в едва заметной улыбке.

— Да?

— …почему у вас камешки между пальцами ног? Шампань широко раскрыла глаза. Ее взгляд был полон недоумения и презрения.

— Разумеется, потому что я дух.

Белинда опешила от неожиданности, но решила не подавать и виду. Если интервью будет продолжаться тек и дальше, это обязательно проявится в статье.

— Прошу прощения, — запинаясь, спросила она, — кто?

— Дух, — простонала Шампань, нетерпеливо закатывая глаза. — Я дух небесный.

— О, — заморгала Белинда. — Понятно.

— А это, — продолжала Шампань, расслабляя закинутую на плечо ногу, — как вы уже должны были понять, курс очищения горячими камнями, которому я научилась у американских индейцев. Хотя на самом деле, — раздраженно протрубила она, — камни уже остыли, черт бы их побрал. Петси!

Шампань резко хлопнула в ладоши. Из соседней комнаты, кишащей, как уже успела заметить Белинда, людьми в белых одеждах, появилась невысокая темноволосая девушка с руками, покрытыми рыжей татуировкой. Поспешно подбежав к Шампань, она стала вытаскивать зажатые между пальцами ее ноги камешки. Неожиданно у Шампань по щекам потекли слезы.

— Вам больно? — удивленно спросила Белинда.

Или, быть может, подумала она, услышав, как Шампань громко шмыгнула носом, это сенная лихорадка от обилия цветов?

— Конечно же, нет, — отрезала Шампань. — Полагаю, вам известно, что слезы благотворно воздействуют на ци человека, наполняя его сердце радостью?

Несмотря на непрекращающуюся грубость, — а может быть, как раз благодаря ей, — Белинда ощутила прилив восторга. Интервью оказалось гораздо лучше — или гораздо хуже ее самых смелых надежд. После обязательного вопроса о диете, которой придерживалась Шампань, — как выяснилось, состоявшей из сплошных аллергенов, — Белинда поймала себя на том, что ее внимание поглощено людьми в белом, толпящимися в соседней комнате.

— Кто это такие?

— Разумеется, мои наставники, — гордо заявила Шампань. — Гуру по ногтям, гуру по йоге, гуру по волосам, гуру по холистике, гуру по кинезиологии, гуру по фэн-шуй, гуру по стилю, гуру по персональному росту — это тот, кто натирает мне ноги воском… — Она зевнула. — Ах да, и гуру по гуру.

— Гуру по гуру? — зачарованно переспросила Белинда, ухватившись за последние слова. — А он чем занимается?

— Естественно, дает мне советы относительно всех остальных гуру, — снисходительно объяснила Шампань, смотря на нее как на дурочку.

Белинда неуютно заерзала на жестком полу.

— Расскажите мне про свое духовное пробуждение. Про то, как вы открыли для себя каббалу.

— Да. — Твердые изумруды глаз Шампань расплавились в зеленые лужицы исступления. — Слушайте, я хочу, чтобы вы все это записали. Понимаете, я очень одухотворенная натура. Очень одухотворенная.

— Правда ли, что впервые вас приобщила к этому Мадонна?

— Да. Добрая старушка Мадонна.

— И как это произошло? — не унималась Белинда.

Шампань развела в стороны свои длинные изящные руки.

— Как-то раз мы с ней болтали — насколько я припоминаю, в баре, — и я у нее спросила, не знает ли она, где найти хорошего повара. А когда я опомнилась, я уже была в Лос-Анджелесе и слушала, как мне рассказывают про мои тайконы.

— Про тайконы? — переспросила Белинда. — Это еще что такое — какие-то австралийские млекопитающие?

— Тайконы, — раздраженно пояснила Шампань, — это те качества, которые мы принесли с собой из прошлой жизни. Именно они позволяют нам развиваться и совершенствоваться.

— А, — сказала Белинда, — теперь поняла.

— Мой главный тайкон — «вера». Я верю в то, что все происходящее имеет какой-то смысл.

Да, это уж точно, мысленно усмехнулась Белинда, вспоминая свистящий шепот Оливье. Все, что сделали в отеле по требованию Шампань, имело какой-то смысл.

— …большинство вещей мне неподвластно…

Белинда украдкой взглянула на свиту. В свете такого обилия прислуги неподвластность определенно являлась чем-то относительным.

— …и я должна постоянно оставаться свободной и невесомой…

Записывая эти слова, Белинда ехидно подняла бровь. Можно не сомневаться, этот номер Шампань подсучила бесплатно, и до полной невесомости ей тоже недалеко — она весит не больше семи стоунов, хотя каждая грудь — не меньше четырех фунтов.

К Шампань приблизилась еще одна ассистентка с маленькой вазочкой в руках.

— Ваше горячее масло, — почтительно прошептала она, принимаясь втирать снадобье в немыслимо гладкий лоб красавицы.

Белинда решила переменить тактику.

— Мисс Ди-Вайн, вы довольно долго отсутствовали в Великобритании, — разыгрывая из себя наивность, спросила она. — Как, по-вашему, приняла вас родина?

В ответ Шампань драматично взъерошила волосы.

— Я покинула Великобританию знаменитостью, — объявила она. — А возвратилась… звездой.

Воистину, самомнение этой женщины выходит за всякие рамки. Невероятно, какие щедрые подарки преподносит ей судьба. Белинда почувствовала, как у нее от зависти засвербило в пятках. Но теперь настало время задать тот самый вопрос. Перевести разговор на болезненную тему. Белинда долго не могла собраться с духом, но откладывать дальше было нельзя. Главный редактор ждет…

— Всем известно, что вы получили роль в новом фильме Ричи, — процедила сквозь стиснутые зубы Белинда.

— Да, я просто в восторге.

— И, естественно, вы будете сниматься вместе с… мм… — Белинде пришлось сделать над собой нечеловеческое усилие, чтобы закончить вопрос, — с Редом Кемпионом.

Шампань самодовольно улыбнулась.

Белинда прищурилась.

— Правда ли, — елейным голосом произнесла она, — что технический персонал «Бетонных башмаков» должен был дать письменное обязательство во время съемок не смотреть вам в глаза?

— Что? — взвизгнула Шампань. — Как вы смеете, черт побери? Я глубоко одухотворенная личность. Я считаю, что все люди равны. Я отрицаю превосходство одного человека над другим. Благодеяние, оказанное незнакомому человеку, является краеугольным камнем духовного просвещения.

— Значит, вы отрицаете, — настаивала Белинда, — что у вас возникли проблемы с режиссером из-за того, что в анонсе фильма чаще используются кадры с участием другого актера?

Шампань вздрогнула, расплескивая масло из вазочки.

— Ах ты, дура проклятая! — крикнула она на свою ассистентку. — Ты пролила горячее масло на мой «третий глаз»!

— Интервью окончено, — объявила Бренди.

Белинда, собрав вещи, с трудом поднялась с пола, разминая затекшие ноги.

— Фотограф из «Вога» уже ждет, — добавила Бренди.

Белинда изумленно уставилась на Шампань, встретившую это известие громкими непристойными звуками.

— Это очень помогает придать форму губам, — пояснила Бренди, выпроваживая Белинду за дверь.

— И не забудьте упомянуть, — бросила ей вдогонку Шампань в перерыве между звуками, которые можно услышать в туалете, — какая я глубоко одухотворенная личность!

— Не беспокойтесь, — многозначительным тоном пообещала ей Белинда, — не забуду.

В конце концов, размышляла она, громыхая вниз по металлическим ступеням, напоминающим пожарную лестницу, Шампань с лихвой перевыполнила основную заповедь своей новообретенной веры. Одному незнакомому человеку она определенно оказала очень большую услугу.

После того, как вся квартира содрогнулась от нового оглушительного грохота, Грейс бросилась на кухню, чтобы оценить повреждения. Мария с утра делала генеральную уборку.

— Мадам Грейс…

— Грейс. Просто Грейс, пожалуйста…

Олицетворение вселенской скорби, Мария ломала руки, стоя в окружении груды фарфоровых осколков. Всего, что осталось, насколько могла определить Грейс, от одной особенно отвратительной салатницы, подаренной Сионом, — на одном из осколков даже сохранился, ценник дешевого магазина. Своей глубокой центральной выемкой для нарезанных овощей и двумя вмятинами по краям для соусов салатница была ужасно похожа на большую фарфоровую бородавку.

— Ничего страшного не случилось. Честное слово.

Грейс уже успела понять, что общение с домработницей требует гораздо большего эмоционального участия, чем она предполагала. Мария, хотя и делала жизнь чище, значительно ее усложняла.

Настойчивое стремление Марии отвечать на телефонные звонки уже обернулось несколькими настолько перевранными сообщениями, что не было никакой возможности понять их смысл. Ни по неразборчивым каракулям, которые Мария время от времени оставляла засунутыми под телефон, ни по ее сбивчивому пересказу Грейс никак не могла определить, звонил ли ей Генри. Впрочем, это казалось маловероятным. После долгих уговоров Элли скрепя сердце согласилась позвонить ему насчет предстоящих съемок «Субботнего вечернего обозрения». Однако она категорически отказалась сопровождать Генри и Эвфемию в студию, сославшись на то, что у нее в это время свидание. Грейс не находила себе места, чувствуя неумолимое приближение назначенного срока.

Единственными сообщениями, передаваемыми Марией со стопроцентной точностью, были постоянные звонки леди Армиджер, желавшей знать, приедет ли Грейс на торжественный ужин. Грейс же, внутренне решившая скорее умереть, чем ехать в Венецию, никак не могла набраться решимости сказать об этом матери, не говоря о том, чтобы выдержать долгие уговоры, которые должны были неизбежно последовать за ее заявлением. Но пока что ей удавалось избегать разговоров с леди Армиджер.

В порыве либерализма Грейс убедила Марию, что та может приходить к ней, когда не занята у других клиентов, и это привело к совершенно непредвиденным осложнениям. Мария повадилась приходить в самые неурочные часы, как правило, когда Грейс была дома.

Впрочем, нельзя сказать, чтобы та особенно возражала. Присутствие Марии, как ни странно, действовало на нее утешительно: весело насвистывая, домработница натирала до блеска полированные поверхности, отвлекая Грейс от угрюмых размышлений о собственных неудачах, разочарованиях и провалах последних нескольких недель.

Помимо любви к внешним выкрутасам, — сегодня, например, одна из ее платиново-белых прядей была выкрашена в ярко-оранжевый цвет, — Мария отличалась скрупулезной честностью и щедро относилась к своему времени. Она неизменно задерживалась у Грейс дольше, чем было оговорено: весело щебеча, мыла раковину, протирала пол, наводила порядок в шкафу. А с пылью она боролась, как со своим личным врагом. Жаль только, она не могла стереть воспоминания о Сионе у нее из головы; а так, отметила Грейс, все следы, оставленные им в квартире, были безжалостно уничтожены. Казалось, Мария действительно каким-то сверхъестественным образом обо всем догадалась и предприняла соответствующие действия. Первой исчезла фотография Сиона, швыряющего яйца в принцессу Маргарет, за ней последовали плакаты «Поддержим забастовку». Грейс оставалось только гадать, как поступила с ними Мария.

Домработница подняла глаза от разбитой вдребезги салатницы. Поймав на себе взгляд Грейс, она покраснела. В глазах блеснули слезы.

— Наверное, вы вычтите у меня из жалованья…

— Что? Как вы могли так подумать! Разве так можно поступать… неужели кто-то так поступает?

Смущенно отвернувшись, Мария опустилась на колени и принялась собирать осколки, а Грейс постаралась вспомнить то, что говорила Элли про других, не таких покладистых клиентов домработницы. «Одна женщина ведет себя по отношению к ней просто гадко, хотя Мария старается изо всех сил. Платит ей гроши, кричит». Грейс бдительно следила за собой, выискивая малейшие признаки социального превосходства, выказываемые в отношении домработницы — замечание, слово, жест, которые Мария могла бы истолковать как напоминание о ее зависимом положении. Мария же решительно продолжала кампанию за то, чтобы взять в свои руки личную жизнь Грейс. Ни одно ее посещение не обходилось без упоминания о «мой клиент, ош-шень добрый человек, он вам идеально подойдет».

— Знаете, Мария, — отвечала Грейс, стараясь не показаться слишком суровой, — я решила на время воздержаться от мужчин.

Мария неизменно поражалась ее словам.

— Но вы есть такая красивая. Мой клиент, он тоже есть красивый. Зачем воздержаться от мужчин?

По мнению Грейс, на самом деле вопрос стоял не так. Главным было то, почему она сама не смогла понять, что Сион является лживым лицемером. Элли давно это подозревала. Даже Мария сразу же списала его со счетов, едва взглянув на фотографию. А что касается ее матери…

— Не хотите кофе? — вслух спросила Грейс.

Как красноречиво свидетельствовало быстро уменьшающееся количество пакетиков в буфете, больше всего домработница любила черный, обильно подслащенный кофе. Подойдя к столу, чтобы включить кофеварку, Грейс услышала, как у нее за спиной Мария прекратила вытирать пыль.

— Ми-исис Грейс, вы работаете с книгами, да?

Обернувшись, Грейс улыбнулась.

— Да, в издательстве.

— Я хочу показать вам книга. Хорошая книга.

Дружелюбная улыбка Грейс, поблекнув, уступила место изумлению.

— Вы написали книгу?

Подобное случалось с ней не впервые. Одним из непременных следствий работы в издательстве — даже таком убогом, как «Хатто и Хатто», — был бесконечный поток людей, как правило, едва знакомых, упрашивающих ее передать книгу на рассмотрение Адаму Найту. Грейс тщетно пыталась объяснить, что абсолютно такого же эффекта можно достичь, просто выбросив рукопись в ближайшее мусорное ведро. Это заявление никого не останавливало: похоже, каждый считал, что он написал не просто роман, а роман, который принесет автору десятки миллионов фунтов плюс контракт с киностудией. И все же Грейс удивилась, узнав, что подобное убеждение не обошло стороной и Марию.

Но Мария, покачав головой, достала из сумки большой коричневый конверт и протянула его Грейс.

— Не я. Мой клиент. Он есть ош-шень хороший человек. Очень красивый. Тот самый, о который я вам говорить.


Глава 10


— Сюда, пожалуйста, — заметно нервничая, писклявым голосом пригласила Белинду секретарша ее банковского поверенного. — Мистер Виньолс скоро освободится. Позвольте вам что-нибудь предложить?

— Что ж, бокал «Вдовы Клико» был бы очень кстати.

Секретарша издала истерический смешок.

— О, мисс Блэк, вы такая шутница!

Белинда сердито скрестила руки на груди. Она вовсе не собиралась шутить. Разве она не одна из ведущих журналисток Великобритании? А если шампанское для клиентов не предусмотрено, то руководству банка стоит об этом подумать, черт побери.

Секретарша мялась с ноги на ногу и не уходила. По едва заметной дрожи в руках Белинда догадалась, как она волнуется.

— Надеюсь, вы позволите спросить…

— В чем дело?

— Я просто хотела узнать, — запинаясь, выдавила секретарша. — Вы та самая Белинда Блэк, которая пишет в «Светиле»? Кажется, сегодня утром я читала ваш материал…

— Да, та самая, — высокомерно подтвердила Белинда.

В последнем номере «Светила» интервью с Шампань Ди-Вайн было отведено целых четыре страницы.

— Очень смешно, — робко произнесла секретарша, задержавшись у двери в просторный кабинет Виньолса. — Подождите, журнал лежит у меня на столе.

Метнувшись в свой закуток, она вернулась, размахивая журналом, раскрытым на странице с ярким заголовком: «ПОЛНЫЙ ОТПАД: КАК У ШАМПАНЬ СЪЕХАЛА КРЫША В СТРАНЕ ГРЕЗ».

— Просто поразительно, правда, как она съездила в Голливуд и спятила? — хихикнула секретарша. — Я давилась со смеху! Шампань заставляет наливать себе фруктовый сок через воронку и каждый день делает иглоукалывание в ягодицы, чтобы снять стресс. А ее любимый напиток — коктейль из минеральной воды… — Она наморщила лоб, вспоминая. — Как там было? Три части газированной воды «Бадуа» на две части негазированной «Эвиан»? Или наоборот? И еще как она спит, положив на лицо филе трески, чтобы очистить поры, но иногда ночью на нее нападает кошка…

Белинда усмехнулась. Наверное, Шампань имела в виду не совсем это, говоря, что сырая рыба является важной составляющей рациона здоровья и красоты, предписанного ее гуру по правильному питанию. Но всем известно, что иногда возможны мелкие недопонимания.

— А потом рассказ про то, как она погрузилась в кабриолет…

— В каббалу, — любезно поправила Белинда. — Это древняя наука жизни. Многие люди предпочитают изучать мудрость минувших веков, вместо того чтобы терять время на мелочные неурядицы повседневной жизни.

Язвительно усмехнувшись, она подумала, послушается ли сегодня утром этого совета Шампань.

— А еще ее глупая болезнь йогамортис, когда все тело оказывается парализованным из-за чрезмерных занятий йогой…

Белинда натянуто улыбнулась. Конечно, Шампань подорвалась на своей же мине, но все же Белинда, не удержавшись, добавила несколько сочных анекдотов собственного сочинения.

— А сейчас она посвятила себя проблемам загробной жизни, — возбужденно продолжала секретарша. — Я чуть не умерла со смеху, прочитав, как она подарила больному, умирающему от рака, книгу о переселении написав на форзаце: «Пусть в следующий раз тебе повезет больше»…

Натянутая улыбка превратилась в гримасу. А не перестаралась ли она?

— А ее актерская карьера! — восторженно захлопала в ладоши секретарша. — Как она привела на кинопробу свою собаку, а режиссер сказал, что из собаки выйдет больше толку, чем из нее. Я обхохоталась!

— Мм…

Улыбка полностью сползла с лица Белинды. С другой стороны, учитывая полное отсутствие у Шампань актерского мастерства, юрист «Светила» наверняка сможет квалифицировать эту фразу как «справедливое замечание».

Секретарша вытирала слезы.

— А потом ее стремление сделать приятное незнакомому человеку. Определенно, мне она принесла много радости. Я так никогда в жизни не смеялась. Что касается рассказа про пластическую операцию в самом начале…

— Послушайте, — резко оборвала ее Белинда, — я не могу торчать здесь весь день. Черт побери, где мой поверенный?

Секретарша поспешно ретировалась, оставив на столике раскрытый журнал. Схватив его, Белинда перечитала первый абзац.


Поднявшись в номер, я застала Шампань с ее свитой за изучением чего-то похожего на меню. То и дело звучали такие слова, как «бедро», «грудь», «голень», перемежающиеся глубокими паузами. Сперва я предположила, будто Шампань выслушивает рекомендации своего гуру по здоровому питанию, и лишь затем до меня дошло, что на самом деле она изучает перечень операций, предлагаемых ведущим голливудским центром пластической хирургии. Взглянув на нее по-новому, я пришла к выводу, что никогда прежде не видела столько пластических операций под одной крышей. Губы Шампань (несомненно, накаченные силиконом) стали такими огромными, что теперь она похожа на Дональда Дака. Все это никак не вяжется с ее стремлением обрести древнюю мудрость, о котором столько трубили. Я поинтересовалась у Шампань, не противоречит ли погоня за внешним совершенством духовному очищению. Она нахмурила (с трудом) свой перекроенный пластическими операциями лоб. «Разумеется, не противоречит. Ведь на самом деле главное — очиститься от морщин».


Что ж, с вызовом подумала Белинда, это должно быть правдой. Кто-то когда-то должен был это сказать. В любом случае Белинда выполнила возложенную на себя миссию. Теперь репутация Шампань — какой бы она ни была — лежала в дымящихся руинах. В глазах всего мира она теперь выглядела полной дурой и, можно надеяться, будет выглядеть таковой в глазах Реда Кемпиона, если он прочтет эту статью. Так или иначе, интервью получилось горячим; настолько горячим, что местами над абзацами вился дымок. Неудивительно, что довольный Грейсон выделил для интервью четыре страницы.

Белинда самодовольно улыбнулась. Она определенно преподала глупой, избалованной сучке урок. Никто — абсолютно никто не устоит перед Белиндой Блэк!

Щелкнув по клавишам ноутбука, мистер Виньолс пристально уставился на счета Белинды.

— Увы, мисс Блэк, ваши дела идут не слишком хорошо.

«Ты за себя говори», — раздраженно подумала Белинда. Мистер Виньолс был маленький, толстый, в очках и с вытянутой лысой головой, а сама она выглядела как никогда хорошо. Свое новое назначение Белинда отметила, полностью сменив гардероб, и если при этом она заставила поработать свою кредитную карточку, кому какое до этого дело, черт побери? Расправив жакет от «Версаче», Белинда рассыпала по плечам шелковистые черные волосы.

Хотя первоначально встречи Белинды с ее банковским поверенным проходили в неформальной обстановке его «гостиной», примыкающей к кабинету крошечной комнаты с кожаным диваном в одном углу и креслом в другом, в последнее время ей все чаще приходилось общаться с мистером Виньолсом, будучи отделенной от него зловещим простором письменного стола. Поерзав своей аккуратной попкой по маленькому жесткому стулу, Белинда закинула одну затянутую в переливающийся нейлон ногу на другую. Черт бы его побрал за то, что он снова заставляет ее сидеть вот так, словно провинившуюся школьницу перед строгим учителем. Главным преимуществом «гостиной» была возможность показать Виньолсу свои ноги. Впрочем, и у письменного стола были свои плюсы. Сдвинув локти, Белинда подалась вперед так, что ложбинка у нее на груди поднялась чуть ли не до самого горла. Ослепительно улыбнувшись, она провела пальцем по нижней губе, с трудом подавив зевок.

Виньолс продолжал нудным голосом читать ей лекцию о доходах и расходах.

— Вам нужно подумать о том, как обеспечить себе надежное в финансовом отношении будущее.

Белинда снова зевнула. Неужели ее поверенный не понимает, что она вот-вот войдет в элиту журналистики?

— Принимая в расчет ваши текущие поступления, — добавил Виньолс, — я настоятельно рекомендую вам расходовать в неделю не больше…

Он назвал такую смехотворно маленькую цифру, что Белинда непроизвольно ахнула. Да ей этого не хватит на одну тушь для ресниц!

— Но вы забыли про мой новый оклад! — воскликнула она.

Виньолс вздохнул.

— Предлагаемая мной сумма составлена с учетом вашего нового оклада. — Он еще раз вздохнул. — Не кажется ли вам, мисс Блэк, что в последнее время… гм… ваши расходы значительно выросли? В первую очередь на одежду?

— Ну, быть может, самую малость. — Белинда решила пойти на небольшую уступку. — Но в целом я стараюсь тратить деньги как можно экономнее.

Виньолс с сомнением посмотрел на нее поверх очков, затем снова уставился на экран компьютера.

— Ваши счета в парикмахерской, мисс Блэк. Почему вы предпочитаете именно этот дорогой салон?

Белинда разложила по плечам свою блестящую черную гриву, ища в ней защиту.

— О том, чтобы делать прическу в другом месте, не может быть и речи. «Рикардо Милано» — единственный салон красоты, подключенный к «Ассошиэйтед Пресс» и «Рейтере», так что я могу надевать наушники и быть постоянно в курсе самых последних новостей.

Она предпочла не добавлять, что на самом деле никогда этим не пользуется.

— И вы по-прежнему ежедневно тратите двадцать фунтов на такси?

— Большую часть этой суммы я оформляю как накладные расходы, — отрезала Белинда. — К тому же двадцать фунтов — это сущие пустяки в сравнении с тем, что выкладывают за сезонный проездной билет те, кто ездит на работу из Суррея. Кроме того, я все равно не могу ездить в метро.

Виньолс поднял брови:

— Это еще почему?

— Но вы только представьте себе. Если я испачкаю о сиденье свою лучшую юбку от «Шанель», редакция ведь мне это не оплатит, не так ли?

— Знаете, мисс Блэк, вы должны думать об инвестициях. О пенсионных фондах. Быть может, даже о том, чтобы вкладывать деньги в недвижимость.

Белинда напрягла накаченные мышцы живота (годовой абонемент в спортивный зал 1500 фунтов). Она оставила под верхней одеждой аккуратную полоску бикини (25 фунтов каждые две недели) и упругую грудь (пока что бесплатно). Инвестиции. Пенсионные фонды. Неужели Виньолс не понимает, что все те деньги, которые она расходует на себя, направлены, хотя и косвенно, исключительно на то, чтобы обеспечить ей спокойное будущее? Что именно это — она вытянула длинную гладкую ногу (45 фунтов за сеанс массажа, один раз в месяц) и постучала длинными ухоженными ногтями (40 фунтов за визит в маникюрный салон) по упругому бедру (трижды в неделю по 50 фунтов личному тренеру) — и является для нее лучшим вложением денег? Что именно ее безупречная внешность и есть самая надежная инвестиция?

Сняв очки, Виньолс потер переносицу.

— Мисс Блэк, позвольте вам сказать, что вы живете совершенно не по средствам.

— Мистер Виньолс, позвольте вам сказать, — в бешенстве воскликнула Белинда, — что я в ближайшем будущем стану одним из самых знаменитых журналистов на Флит-стрит!

Взгляд Виньолса оставался твердым как сталь.

— Позвольте вам предложить чуть умерить свои расходы.

Белинда гневно раздула ноздри.

— Позвольте ответить, что я и так держу себя в черном теле. На чем еще я могу экономить?

Виньолс медленно вздохнул. Было видно, что ему с трудом удается сохранять спокойствие.

— Давайте попробуем получить представление относительно ваших еженедельных трат. — Прищурившись, он снова посмотрел на экран. — Начнем с самой маленькой выплаты, хорошо? Чек на сумму двенадцать долларов…

— Это домработнице, — прервала его Белинда. — Три часа по четыре фунта за час.

Виньолс поднял брови.

— Рад слышать, — с едва заметной насмешкой заявил он, — что несмотря на то, что вы разъезжаете только на такси и без колебаний выкладываете шестьсот фунтов за жакет от «Гуччи», домработнице вы платите по минимальной ставке.

Его ирония осталась не замеченной Белиндой.

— Что вы хотите сказать? — огрызнулась она. — Четыре фунта в час — это же абсолютный минимум, разве не так? Разве не так?

Час спустя Белинда открыла дверь в свою квартиру. Замечательно. После нудных нравоучений Виньолса ничто так не подойдет, как издевательства над прислугой. Как она и рассчитывала, домработница еще не ушла.

Однако собиралась. Судя по доносившимся из ванной звукам, она как раз переодевалась из рабочей одежды в уличную, — хотя разницы все равно никакой, презрительно подумала Белинда.

Так что она разбила на этот раз? Белинда злобно огляделась вокруг. На уголке красной ширмы белел крошечный скол неопределенного возраста.

— Черт возьми, что ты сделала со стеной? — торжествующе вскрикнула Белинда. — Опять ты ударила пылесосом по ширме! — Услышав донесшиеся из ванной испуганные причитания, она зловеще усмехнулась. — Если мне придется делать ремонт, расходы я вычту из твоего жалованья!

Дверь ванной распахнулась, и показалась объятая ужасом домработница.

— Ой, Белинда, извините. Я не хотел делать удар!

— Мадам Белинда, — поправила ее Белинда. — Или просто «мадам», если тебе так проще запомнить.

Она презрительно скривила губы, увидев обесцвеченные перекисью волосы, в которых с одной стороны красовалась ярко-оранжевая прядь. На прошлой неделе прядь была голубой. Белинда знала, что объяснялось это просто: дочь подруги домработницы училась на женского парикмахера. «Но когда же она наконец выучится?» — язвительно интересовалась Белинда.

— Тебе не кажется, что от твоей прически попахивает… как бы это сказать… Восточным блоком? — проворковала она, одарив домработницу ослепительной улыбкой. — Такое ощущение, что их выстирали в отбеливателе. Знаешь, у нас в Лондоне такие волосы не носят. Почему бы тебе не сходить в «Рикардо Милано»? Там очень приемлемые цены. — Белинда порылась в своей сумочке. — Кажется, у меня завалялся прейскурант. Вот.

Как она и ожидала, домработница при виде цен салона на Найтсбридж посерела.

— Простите… мм… мадам Белинда. Но уборная, она есть очень грязная, — запинаясь, произнесла домработница.

— Туалет, — поправила ее Белинда. Она уже завелась и не могла остановиться. — Да, кстати, ты должна следить также за запасами туалетной бумаги. Я заметила, что осталось всего три рулона.

Ну почему эта женщина ничего не может запомнить? Абсолютно ничего. Просто поразительно, если вспомнить всю ту чушь, которую она попыталась однажды наплести про то, как занимала высокую должность в крупной компании до тех пор, пока все не пошло прахом во время какой-то гражданской войны. На какие отговорки только не пойдут люди, выгораживая себя! Некоторые придумают что угодно, лишь бы скрыть собственную некомпетентность.

— Знаешь, тебе не следовало бы мыть пол в своей лучшей одежде, — с фальшивой заботой посоветовала Белинда. — Ты испортила отбеливателем все брюки.

При виде одежды, которую домработница покупала в дешевых универмагах, хотелось плакать. Или смеяться, как сегодня. Белесые «вареные» джинсы, очевидно, были попыткой угодить требованиям моды, но, по мнению Белинды, этот удар разминулся с целью на несколько сотен миль.

— Я убирать не в этой одежде, — смущенно промолвила домработница, бросив на свою работодательницу гневный взгляд из-под дрожащих ресниц.

Белинда скривила рот в отвратительной усмешке. Неужели этой женщине нужно преподать еще один урок относительно того, кто в доме хозяин?

— Кстати, нам нужно поговорить о твоем жалованье, — небрежно заметила Белинда, доставая из холодильника лучшее «Шабли», позаимствованное у редактора кулинарного отдела.

Плеснув себе в бокал солидную дозу, она подозрительно оглядела кухню, дабы убедиться, что домработница не готовила себе кофе — практика, на которую Белинда наложила категорический запрет.

— Боюсь, нам придется кое-что пересмотреть, — объявила Белинда.

Взяв нож, она отрезала кусок паштета из гусиной печени, раздобытого вчера там же, где и вино, и засунула его между алыми блестящими губами.

— Я вынуждена экономить, — продолжала Белинда с набитым ртом. — Отныне ты будешь получать три фунта в час.

Испуганная домработница побледнела.

— Но, мадам Белинда, я убирать очень хорошо. Я всегда работать больше, чем три часа. Например, сегодня я убирать в спальне. Под кровать. Убрать все ваши вещи.

Она махнула в сторону раскрытой двери в конце коридора.

Белинда увидела, что спальня действительно преобразилась. Исчез слой талька, покрывавший ковер, аккуратно задвинулись ящики комода, из которых раньше висячими садами Семирамиды свешивались трусики. Платье от «Версаче», жакет от «Гуччи» и новый костюм «Джозефа» отправились в шкаф; туда же, наверное, скрылись и две пары лакированных туфель от «Маноло». Исчез даже лифчик, несколько дней криво болтавшийся на торшере у кровати.

Белинда бросила взгляд на свой «Ролекс». Половина седьмого. Домработница действительно провела у нее полчаса больше положенных трех часов. Ну и дура! Если она надеялась, что получит за это больше денег, ее ждет разочарование.

— Боюсь, я должна неукоснительно соблюдать предписания своего банковского поверенного, — сказала Белинда.

В конце концов, Виньолс ведь действительно посоветовал ей сократить расходы, разве не так?

— Ми-иссис Белинда…

— Мадам Белинда.

— Мадам Белинда, я… есть… вдова, — взмолилась домработница.

Скрестив руки на груди, Белинда скептически посмотрела ей в глаза.

— Три фунта в час, мадам Белинда. Это есть очень мало.

— Не нравится — не соглашайся.

Развернувшись на каблуках, Белинда вышла из кухни.

Домработница поспешила за ней в коридор. Ее большие обеспокоенные глаза наполнились влагой. На мгновение Белинде показалось, она вот-вот расплачется. Но, к ее разочарованию, домработница, совладав с собой, сглотнула комок в горле и вскинула подбородок.

— Хорошо. Пусть будет три фунта. Раз вы не мочь платить больше, я понимать. Я тоже есть бедная женщина.

— Ну вот и отлично, — удовлетворённо заявила Белинда. — Значит, все решено.

Проходя по коридору, она провела пальцем по декоративному ограждению. На кончике пальца остался тончайший серый налет.

— Но перед тем, как уйти, черт побери, протри пыль, договорились? А то я, черт побери, точно скончаюсь от астмы.

— Мадам Грейс?

Грейс испуганно отпрянула от зеркала в ванной, перед которым пристальнее обычного изучала свой макияж.

— В чем дело, Мария?

Домработница просияла.

— Помните, мадам Грейс, я давать вам книгу…

Грейс ощутила укол стыда. Довольно пухлый конверт, который отдала ей Мария — с тех пор уже прошло несколько дней, — лежал, как она сейчас вспомнила, под стопкой старых газет на кухонном столе. Вот только сейчас его там не было. В зеркале Грейс увидела конверт в руке Марии, затянутой в резиновую перчатку.

— О, да. Извините, Мария.

Грейс нахмурилась, увидев, как кисточка для теней, подчиняясь собственной воле, дернулась вверх, Придавая одному глазу штришок Одри Хепберн, которого не было у другого. Ну почему тени на веки так трудно наносить? И почему она вообще тратит на это время? В конце концов, это ведь не ее пригласили на «Субботнее вечернее обозрение». А Генри Мун все равно не обратит внимания на ее старания. Но она старается не для него — о нет. Она старается для…

— Вы не читали?

Конверт раскачивался взад и вперед в желтых резиновых пальцах.

— Извините. Я обязательно прочту. Просто у меня совсем не было времени…

Прикусив губу, Мария разочарованно развела руками.

— Это есть очень хорошая книга, мадам Грейс, — с укором произнесла она.

— Ну да, разумеется, — смущенно отвела взгляд Грейс.

— Мой клиент, он есть очень разочарован. Он спрашивать каждый день, вы читали книгу.

Грейс едва сдержалась, чтобы не спросить у Марии, Почему ее клиент не обратится к ней напрямую вместо того, чтобы прибегать к посредничеству домработницы. А может быть, это тот самый гадкий клиент, который так плохо обращается с Марией? Нет, едва ли. Грейс вспомнила, что тогда речь шла о женщине; а будущий писатель определенно мужчина. «Ош-шень красивый мужчина», — как неоднократно подчеркивала Мария. И бесхребетный, словно дождевой червь. Мужчины. Скривив губы, Грейс посмотрела на часы.

— О господи, я опаздываю. Мария, оставьте рукопись на столе, хорошо? Я обязательно прочитаю, когда вернусь.

Времени на то, чтобы разобраться с губной помадой, уже не осталось. Внутренне стеная, Грейс прыгала через лужи, торопясь в метро, моля бога о том, чтобы Центральная линия в кои-то веки работала бесперебойно. Она уже и так опаздывала на десять минут на встречу с Эвфемией.

Эвфемия восприняла известие о приглашении в «Субботнее вечернее обозрение» в своем обычном стиле.

— Разумеется, я бы предпочла «Вопросы и ответы». Было бы так хорошо снова встретиться с дорогушей Дэвидом Фростом. Я ждала, что он пригласит меня на один из своих вечеров, но, наверное, приглашение затерялось на почте.

— Конечно, это не совсем «Вопросы и ответы», — осторожно начала Грейс. — Впрочем, Дэвид Фрост тут все равно ни при чем. «Вопросы и ответы» ведет Дэвид Димблбай.

— По мне, никакой разницы, черт побери, — фыркнула Эвфемия. — Все равно мне придется отменять занятия йогой.

— Хорошо было бы поспешить, Эвфемия. — Представив себе Эвфемию, встречающую рассвет в трико, Грейс постаралась не рассмеяться вслух. — Ехать до студии довольно далеко, и потом еще придется возвращаться.

— А кто еще принимает участие? Будет ли моя дорогая подруга Анна Уиддекомб?

— Насчет Анны Уиддекомб не знаю, но приглашен еще один автор, работающий с «Хатто».

— Кто? — оживилась Эвфемия.

Сглотнув комок в горле, Грейс скрестила пальцы. После разговора в баре она больше ни разу не видела Генри Муна и даже не разговаривала с ним по телефону. С другой стороны, хуже быть уже не могло, так что можно было ожидать наконец перемен к лучшему.

Успешное появление Генри на телевидении даст ей возможность реабилитироваться профессионально, а может, и во всех остальных отношениях. Да и что может пойти наперекосяк в такой строго регламентированной передаче, как «Субботнее вечернее обозрение»?

Направляясь по исхлестанному дождем шоссе в телестудию, Грейс чувствовала себя уже не столь оптимистично. Генри, встретивший ее на удивление сдержанно, едва перемолвился с ней парой слов. Вместо того, чтобы сесть сзади вместе с ней, он устроился рядом с водителем, и они всю дорогу слушали радиотрансляцию футбольного матча. Настроение Грейс испортилось хуже некуда. Не вызывало сомнений, что если у Генри Муна и был к ней какой интерес, то он бесследно пропал.

Эвфемия, сидевшая рядом с Грейс, мгновенно заснула и громко храпела с полуоткрытым ртом, раздувая ноздри.

Грейс с отвращением наблюдала за тем, как струйка слюны стекает по покрытому толстым слоем косметики подбородку автора «Нашей мамы» и капает на шею. Судя по всему, для появления на телевидении Эвфемия воспользовалась всем, что имелось у нее на туалетном столике. Кроме того, она где-то раздобыла большое ожерелье с драгоценными камнями и яркую блузку с вышитой люрексом бабочкой. Завершала ансамбль меховая шуба, такая тяжелая и огромная, что ее посчитал бы чрезмерной даже доктор Живаго.

Телестудия «Чарлтон» находилась в массивном сером здании, похожем на штаб-квартиру КГБ на Лубянке, на окраине маленького городка неподалеку от Лондона. Тот час же по приезде Эвфемия скрылась в поисках туалета.

Грейс и Генри в неуклюжем молчании изучали растения в горшках, пока им на выручку не пришла молодая особа в кожаной куртке. Представившись Дарси, помощницей продюсера, она сообщила, что ей поручено проводить гостей в Зеленый зал.

Говорила Дарси с сильным ливерпульским акцентом; ее лицо застыло ровно на середине между мужскими и женскими чертами.

— Вы знакомы с нашей программой? — спросила она у вернувшейся в вестибюль Эвфемии, довольно сверкавшей вышитой бабочкой.

— Ни разу в жизни не видела, — объявила та.

— Ага.

— Насколько я поняла, это что-то вроде «Вопросов и ответов», — продолжала Эвфемия.

— Ну, вопросы действительно будут.

Они прошли следом за затянутой в кожу спиной Дарси по серому ярко освещенному коридору, чем-то напоминавшему больничный и длившемуся, казалось, несколько миль, и наконец остановились перед одной из множества одинаковых серых дверей.

— Вот мы и пришли, — сообщила Дарси. — Это Зеленый зал.

— А, Зеленый зал, — промолвила Эвфемия голосом человека, повидавшего на своем веку все и еще немного. — Обязательный пункт остановки, — театрально добавила она, — для ветерана телепередач перед тем, как его бросят на растерзание львам-зрителям.

— Совершенно верно, — усмехнулась Дарси. — Вижу, вы все поняли. Зрители уже здесь. Проходите, знакомьтесь с ними, выпейте чего-нибудь.

Дарси распахнула дверь, и Грейс услышала, как Генри тихо воскликнул:

— О господи, мне не было так страшно даже тогда, когда я встретился лицом к лицу с афганскими моджахедами!

Узел у нее в желудке затянулся еще туже. Быть может, мысль прийти сюда все же была не слишком правильной?

Ее взору открылось просторное помещение без окон, застланное усеянным крошками ярко-зеленым ковром. Повсюду толпились кучками воинственные личности внушительных габаритов. Многие держали в каждой руке по кружке пива, в то время как другие, казалось, курили сразу несколько сигарет. Грейс быстро поняла, что объяснение кроется в бесплатных пачках, разложенных на нескольких столах. Столы эти смутно напоминали что-то похожее на буфет — но на буфет, пострадавший сначала от опустошительного урагана, а затем от нашествия стада разъяренных слонов.

Воинственные личности разом обернулись к двери, глядя на вошедших. Их лица никак нельзя было назвать радушными. Поймав на себе подозрительный взгляд грузной краснолицей женщины с выпирающими из леггинсов ляжками, с зализанными назад черными волосами, и бровями, не заслуживающими упоминания, Грейс поспешно опустила взор на соломинку для коктейля, валявшуюся у нее под ногами.

— Боже милосердный! — громким веселым голосом объявила Эвфемия. — Кто эти люди?

Грейс ощутила, как атмосфера в Зеленом зале стала на несколько градусов более зловещей.

— Я чувствую себя Марией-Антуанеттой, увидевшей толпу черни, приближающуюся к Версалю, — продолжала Эвфемия, бренча браслетами.

Судя по всему, она совершенно не замечала бросаемых в ее сторону злобных взглядов. Грейс испугалась, что скоро вслед за взглядами туда же полетят соломинки для коктейлей и пирожные. Но когда она услышала следующие слова Дарси, ее сердце упало еще ниже.

— Мы привозим их на автобусах из здешних муниципальных домов, обещая дармовые выпивку и курево, — вполголоса объяснила помощник продюсера. — У них было время накачаться, и, когда начнется передача, они будут вести себя очень… гм… живо. Да, очень живо. Но на экране это смотрится замечательно.

— Что, вы хотите сказать, они примут участие в передаче? — спросил Генри.

Его подчеркнуто нейтральный голос напугал Грейс еще больше.

— А вы как думали? — ухмыльнулась Дарси. — Шоу — это зрители, во всех смыслах. Они орут — я хотела сказать, задают вопросы приглашенным гостям. Громко высказывают собственную точку зрения. Не стесняясь.

Несмотря на нарастающую панику, Грейс ощутила прилив сострадания. Что это за жизнь — жалкое существование в муниципальных домах Центральных графств, где единственным развлечением является выезд на телестудию ради бесплатного пива и возможности покричать в телекамеры.

Лицо Генри оставалось сосредоточенным.

— Каковы наши шансы унести отсюда ноги живыми?

Дарси фыркнула.

— О, на самом деле здесь ничего страшного нет. Перетяните их на свою сторону, и все пойдет как по маслу.

Похоже, ее слова не убедили Генри.

— Другими словами, встаньте на место Рассела Кроу в «Гладиаторе» или Реда Кемпиона в «Легионере»?

— Ха-ха! Нет, все не так плохо. Так или иначе, со зрителями вы уже познакомились, теперь я представлю вам остальных участников.

— Замечательно! — радостно воскликнула Эвфемия, до сих пор не замечавшая убийственных взглядов, потоком стрел летящих со стороны группы крупногабаритных дам в крикливо-пестрых нарядах. — Ведите меня к цивилизации. Дорогуша Дэвид уже здесь — я имею в виду Фроста? Или Анна — естественно, Уиддекомб?

— На этой неделе они слишком заняты, — язвительно заметила Дарси, но ее издевка просвистела у Эвфемии высоко над головой.

Облаченная в меха, люрекс и бриллианты, с высокомерной снисходительной усмешкой на лице, Эвфемия шагнула навстречу бурлящей толпе, воображая себя Марией-Антуанеттой, и у Грейс мелькнула тревожная мысль, не ждет ли ее столь же трагический конец?

— Когда мне пройти в гримерную? — проблеяла создатель «Полли с гороховым пудингом». — Я должна обновить косметику.

Скрипя кожаной курткой, Дарси помахала рукой, подзывая одну из сотрудниц телестудии.

— Стейси, будь добра, проводи эту даму в гримерную.

— А разве она там еще не была? — спросила Стейси, с удивлением разглядывая напудренную маску на лице Эвфемии. — Впрочем, ты права. Кое-что придется счищать.

— У вас есть косметика от «Канебо»? — спросила Эвфемия, направляясь следом за Стейси к выходу. — Хотя я, наверное, смогу удовольствоваться и «Кристиан Диор»…

— Сходите перекусите.

Дарси проводила Грейс и Генри к горке сосисок, заначенных в тесте с сыром, далеко не первой молодости. Источая сальные, желеобразные потеки мертвенно-желтого тертого сыра, они лежали на красных бумажных салфетках, покрытых жирными пятнами.

— А какой конкретно аспект текущего положения будет обсуждаться на этой неделе? — неестественно высоким голосом спросила Грейс, проходя мимо группы мужчин, похожих на огромные пивные животы с приделанными к ним руками и ногами.

Оставалось только судорожно цепляться за соломинку и надеяться, что тема дискуссии окажется достаточно респектабельной.

Похоже, ее вопрос удивил Дарси.

— Как какой? «Текущее положение», естественно. Как и указано в подзаголовке нашей передачи.

— Да, но что именно? — пришел на помощь Грейс Генри. Несмотря на внутреннее напряжение, она ощутила признательность. — Образование, здравоохранение, иммиграция, что конкретно?

Он украдкой оглянулся на толпу, пьющую пиво и курящую, в которой, как заметила Грейс, уже начинали разгораться споры. Пивные животы угрожающе надвигались друг на друга.

Грейс почувствовала, как тревога быстро растекается от кончиков пальцев на ногах к икрам и выше.

— Нет, — ухмыльнулась Дарси. — Текущее положение.

— Не понимаю, — нахмурилась Грейс.

Неужели от нее что-то ускользнуло?

— Ну как же, какая знаменитость с кем спит, понимаете? Подождите, сейчас я познакомлю вас с остальными участниками.

Грейс показалось, что у нее задеревенела спина, а между лопатками вонзили стальной прут. Она с ужасом посмотрела на Генри, но тут же была вынуждена пригнуться, уворачиваясь от коктейльной соломинки, прилетевшей со стороны пивных животов, к которым теперь присоединились их жены.

— Извини, — полным отчаяния голосом прошептала она. — Это я во всем виновата. Я должна была сама все проверить.

Единственным ответом Генри было едва заметное пожатие плечами.

— Я хочу сказать, — запинаясь, продолжала она, — я догадывалась, что это за программа, но когда речь зашла о текущем положении, я даже представить себе не могла…

Грейс чувствовала, что ее лицо стало пунцовым от стыда. Черт бы побрал Элли! В конце концов, именно она ответила на звонок из студии «Чарлтон». Правда, теперь, оглядываясь назад, Грейс понимала, что Элли интересовала лишь возможность свести ее с Генри, какой бы неподходящей ни была программа. Вот уж точно, «текущее положение». Ха, черт побери, ха. Но и на ней самой огромная вина. В конце концов, это она поленилась все проверить.

Пожав плечами, Генри подозрительно ткнул пальцем в заплесневелую сосиску в тесте. Мешки у него под глазами были темнее обычного. Судя по всему, его новый литературный проект отнимал у него все силы. А может быть, это был проект иного рода? Грейс снова мучили сомнения. Проект, связанный с женщиной. Это объясняет скучающую отрешенность Генри. Похоже, его добродушная терпимость ко всему, начиная с отмененного выступления на фестивале в Сент-Меррионе до разговора с Энди Туортом на радио «Гейнсборо», наконец иссякла.

Грейс разрывалась между отчаянием и возмущением. Кто виноват в затянувшейся полосе неудач, обрушившихся на нее? Но, увидев Дарси, вернувшуюся с двумя самыми странными созданиями, каких она только видела, Грейс вдруг с отчаянием поняла, что будет еще хуже.

— Вот ваши собратья, другие участники передачи, — объявила Дарси. — Это Манди. Она только что поведала журналу «Ньюз ов зе Уорлд» о своем романе с футболистом из «Лидса», не так ли, Манди?

Манди гордо кивнула. С головы до ног покрытая темно-оранжевым загаром, с белыми кудрями, словно поджаренными в духовке, она являла собой устрашающее зрелище. Торчащие соски выпирали сквозь обтягивающую ярко-розовую футболку с надписью «Крошка», выполненной затейливыми блестящими буквами, а ноги возвышались над полом на добрых восемь дюймов благодаря туфлям на прозрачной пластмассовой платформе. Помимо этого, туалет Манди состоял лишь из одной вещи: ярко-зеленой мини-юбки, настолько короткой, что у Грейс возникло подозрение, не выполняет ли она по совместительству функцию повязки на голову. Между губ, выкрашенных в бледно-розовый цвет и обведенных темно-бордовым карандашом, торчала сигарета.

— Точно, — подтвердила Манди, не вынимая сигарету изо рта.

— А это Никоретта, — продолжала Дарси, показывая на вторую девицу. — Она расскажет о том, как провела ночь страсти с одной знаменитой рок-звездой пятидесяти с лишним лет. С кем именно, Никоретта сказать не может, так как это было бы нескромно.

— Наверное, — согласилась Грейс, удивленная, что у подобных девиц еще может оставаться что-то похожее на совесть.

— Особенно если учесть, что Никоретта сейчас ведет переговоры с «Дейли стар» об эксклюзивном интервью, правда?

— Правда, — сказала Никоретта.

Ее мощные мускулистые ноги высились на черных шпильках, а груди были размером с пляжные мячи.

В нос Грейс внезапно ударил знакомый сильный аромат.

— А вот и я, — объявила запыхавшаяся Эвфемия. Слой пудры у нее на лице стал еще толще. — Сесиль Паркинсон уже приехала?

Никоретта и Манди уставились на Эвфемию с откровенным изумлением. Та смерила их взглядом, проникнутым откровенным отвращением.

— Это ваши собратья по передаче, — объяснила Дарси.

Прежде чем Эвфемия успела что-нибудь сказать, вмешалась Манди.

— Эй, — обратилась она к Эвфемии, делая глубокую затяжку и хмурясь, — кажется, я тебя узнала?

Отвращение писательницы ослабло на самую малость. Эвфемия гордо выпятила вперед свою грудь, увешанную драгоценностями и закутанную в меха.

— Да, а что в этом удивительного? В конце концов, я очень знаменитая женщина.

— Точно, вспомнила. Ты та самая, кого трахнул лорд Пэдди Эшдаун[6 - Бывший лидер Либерально-демократической партии Великобритании.], да?

На обратном пути Эвфемия подчеркнуто села впереди, а не сзади, рядом с Грейс, как раньше. После разговора с Никореттой она побелела от ярости; ее настроение нисколько не улучшилось после того, как ее освистали за заявление, что матери-одиночки заводят детей лишь для того, чтобы получить жилье в муниципальных домах. Эвфемия никак не могла понять, почему ее слова вызвали такую реакцию у аудитории, состоящей преимущественно из матерей-одиночек, живущих в муниципальных домах. Отчасти обрадованная тем, что ей не придется терпеть в непосредственной близости ледяное молчание Эвфемии, Грейс взамен этого получила в соседи Генри Муна. Не вызывало сомнения, что он испытывает отвращение к событиям сегодняшнего вечера и роли Грейс в них. Его лоб избороздили глубокие морщины; он постоянно недовольно тер глаза.

Особенно стыдно Грейс становилось при воспоминании о том, как упорно Генри старался оказать облагораживающее воздействие на аудиторию. Его выступление было полно убедительной аргументации в защиту свободы слова, но при всей своей ясности и доступности оно не произвело никакого впечатления на зрителей, возбужденных сознанием собственной правоты и бесплатным алкоголем. Естественно, Генри имел все основания злиться на Грейс, как и Эвфемия.

А Эвфемия была просто в ярости. Грейс глядела на мелькающее дорожное полотно, мокрое от дождя, и Морщилась, вспоминая, как последний пьяный зритель бросил гостям передачи последний пьяный вопрос, по экрану побежали титры, и в этот момент Эвфемия вскочила и обрушилась с бранью на Грейс. Мало приятного в том, что твои профессиональные качества обсуждают в самых нелицеприятных выражениях перед миллионами телезрителей. После того, как брошенную Эвфемией в ее адрес фразу «Бестолковая, безмозглая корова» подхватили несколько наиболее усердных потребителей пива, Грейс пришла к выводу, что ее профессиональная карьера скатилась в надир.

Где-то между Лутоном и Стейплз-Корнер Генри задремал и спал до тех пор, пока машина не остановилась перед домом Эвфемии в Фулхэме. Хлопнув дверцей с такой яростью, что в округе задребезжали все стекла, автор «Нашей мамы», переполненная яростью и в кои-то веки не сказавшая ни слова, скрылась в ночи.

— Что это было? — встрепенулся проснувшийся от громкого звука Генри.

— Лучше не спрашивай, — вздохнула Грейс.

Облизав губы, Генри потер заплывшие глаза и недоуменно оглянулся по сторонам.

— А мне стало получше, — пробормотал он. — Весь вечер ужасно болела голова.

В оранжевом свете мелькающих мимо фонарей Грейс увидела, что он улыбается.

— Знаешь, мне приходилось бывать во многих странных местах, но это, — он ткнул большим пальцем в убегающее назад шоссе, — превосходит абсолютно все, что я видел. По крайней мере, в том что касается антропологии. Для изучения обычаев первобытных племен этому материалу цены нет.

— Рада это слышать, — натянуто произнесла Грейс.

В ней быстро росло подозрение, что он опять над ней смеется.

— Я хочу сказать, нарочно такое не придумаешь…

Голос Генри дрожал. Определенно, он смеется, раздраженно подумала Грейс. Она сглотнула подступивший к горлу комок. К каким бы катастрофическим последствиям ни привели ее усилия, по крайней мере она старалась. Определенно, она заслуживает уважения. Даже после того, что произошло на фестивале в Сент-Меррионе. Если бы там ничего не произошло… Если бы она никогда в жизни не видела Генри Муна…

Сидевший рядом с ней Генри уже смеялся во весь голос.

— Вот какова на самом деле, — сквозь слезы смеха проговорил он, — блестящая жизнь писателя.

Это уже невыносимо. С нее достаточно. Грейс попросила водителя остановиться.

— Я выхожу здесь, — дрогнувшим голосом произнесла она. — До свидания, Генри. По-видимому, ты весело провел время.

Грейс хлопнула дверцей еще громче, чем Эвфемия, и зашагала прочь. Последним, что она увидела, было удивленное лицо Генри, смотрящего ей вслед через заднее стекло машины. Грейс мысленно дала себе клятву, что это была их последняя встреча.

Войдя к себе домой, усталая и измученная после сорока минут пешком под дождем, Грейс увидела в прихожей бешено мигающий огонек автоответчика. Шесть сообщений. У нее радостно подскочило сердце: Генри звонил с извинениями? Она нажала на клавишу.

«Дорогая! — Прихожая наполнилась повелительным голосом леди Армиджер, и сердце Грейс быстро устремилось вниз. — Я насчет ужина. Дорогая, ты обязательно должна сообщить мне свой ответ. Я позаботилась о том, чтобы рядом с тобой сидел один весьма очаровательный мужчина. Красивый, обаятельный, баснословно богатый — к тому же граф. Просто идеальная пара для тебя, дорогая».

Грейс состроила гримасу, но затем складки у нее на лице сами собой разгладились. А не слишком ли она торопится, легкомысленно отмахиваясь от приглашения матери? Венеция, хотя там и обитала в настоящее время леди Армиджер, по-прежнему оставалась одним из самых любимых городов Грейс; если ей удастся выкроить час-другой среди обязанностей, возложенных на нее матерью, она сможет увидеть старых друзей. Картины Тинторетто в Скуола-Гранде. Гробницу Монтеверди во Фрати. Мозаику собора Святого Марка, в том числе Ноя и Великий потоп, ее самый любимый фрагмент. Не стоит забывать и о мелких, повседневных радостях: катание на гондоле по Большому каналу, прогулка по рыбному рынку Риалто, мимо деревянных столиков на козлах и сверкающих на солнце разделочных ножей.

Однако Грейс понимала, что ничего этого может и не получиться. Леди Армиджер постарается максимально воспользоваться присутствием дочери; ужин станет лишь одним из звеньев в бесконечной цепочке светских мероприятий. Меланхолические церкви и заполненные сокровищами музеи, площади, освещенные розовыми фонарями, и дерзкие мостики, живописные виды, открывающиеся на каждом углу, общая атмосфера сказочной праздничности самого романтичного города в мире низведется до увиденных мельком картин, пока ее будут тащить еще в один роскошный отель на еще один прием. «Вы незнакомы с моей дочерью? Знаете, она работает в издательском бизнесе». Но даже в этом, рассудила Грейс, будут свои преимущества. Чем больше она будет занята, тем меньше у нее останется времени на то, чтобы размышлять о последних лондонских событиях. В том числе и о происшедшем в телестудии «Чарлтон».

К тому же иногда случаются чудеса. Грейс нисколько не сомневалась, что граф, рядом с которым леди Армиджер так не терпится ее усадить, окажется обычным разочарованием, и все же мало ли что может быть? Грейс осторожно напомнила себе, что есть и светлая сторона в том, что она молода, одинока и свободна. По крайней мере, можно будет получить удовольствие от всеобщего поклонения во время ужина при свечах в салоне ее матери. В конце концов, что ей терять? Грейс решительно сняла трубку.


Глава 11


Белинда скорее умерла бы, чем призналась в этом рамой себе; и все же приглашать знаменитостей для своей колонки оказалось далеко не так просто, как она ожидала. Можно сказать, совсем непросто, и этому не было рационального объяснения. У Белинды не было никаких проблем с тем, чтобы набрать всякий сброд для «Перерыва на чашку чая», и она не сомневалась, что общаться со звездами первой величины будет еще проще.

Ее раздражение усиливалось злорадством Фран по поводу того, что ей никак не удается подцепить мегазвезду.

— Кто у тебя на этой неделе, Джудит Чалмерс? — нарочито громко спрашивала она. — Линси де Поль? Лесли Джозеф? Джим Дэвидсон? Ты должна дать мне знать. Грейсон непременно спросит меня об этом на планерке.

Белинда, для которой все более реальной становилась перспектива брать интервью у одного из участников телешоу «Большой Брат», к тому же отчисленного одним из первых, только скалилась в ответ.

Но это же нелепо! Взлететь к звездам должно быть так просто!

— Но Стелла Маккартни уже ответила отказом, — слабо возразил Таркин. — А Стелла Тенант — это уже вчерашний день, вы сами так сказали.

Белинда быстро превратила Таркина, нового молодого сотрудника, приданного в помощь всему тематическому отделу «Светила», в своего личного раба, заставив его писать письма потенциальному «пушечному мясу» ее колонки. Белинда решила, что журналисты ее статуса не занимаются лично административными вопросами; то обстоятельство, что Мо Миллз по какой-то необъяснимой причине сама связывалась со всеми знаменитостями, вероятно, внесло больший вклад в случившийся с ней сердечный приступ, чем незапланированные дополнения к интервью с герцогиней Танетской. Правда, пока что процент попаданий у Таркина был очень невысокий. Если точнее, нулевой.

Но больше всего Белинду бесило, что Таркин всем своим поведением, казалось, пытался свалить вину на нее. Якобы после интервью с Шампань Ди-Вайн никто не хочет иметь с ней дело. Белинда не находила этому объяснения. Ну подумаешь, пошутила насчет филе трески, и что с того?

— Все отвечают, что вы обошлись с мисс Ди-Вайн чересчур сурово, — запинаясь, промолвил Таркин.

— Но под материал отвели целых четыре страницы, — возразила разъяренная Белинда.

— Кажется, это только усугубляет положение, — осмелился заметить он.

Всё, решила Белинда, с нее хватит этих дурацких отговорок.

— У меня есть подозрения, что ты подходишь к этому делу не с той стороны, — набросилась она на Таркина. — Ну-ка, покажи мне те письма, что ты рассылаешь.

— Я пишу всем одно и то же. У меня есть «рыба». Я только ставлю фамилию.

— Покажи.

Таркин послушно протянул ей листок. Прищурившись, Белинда стала читать.


Редакция журнала «Светило»

Лондон

Дата

Уважаемый

Обращаюсь к вам с просьбой узнать у вашего клиента X, интересы которого вы представляете, заинтересует ли его предложение дать интервью журналисту нашего издания. «Светило» является одним из лидеров британской гламурной прессы; у журнала свыше четырех миллионов читателей. Ждем вашего ответа.

    
С уважением Таркин Каск от имени Белинды Блэк, ведущей колонки «Интервью со звездой»


Скомкав бумагу, Белинда презрительно посмотрела на Таркина.

— И это ты называешь письмом с просьбой об интервью? Потенциального собеседника оно заинтересует не больше, чем повторное напоминание оплатить счет зубного врача. Такое письмо я не отправила бы не то что звезде — ее собаке, черт побери!

— Извините, — обиженно ответил Таркин. — Просто никто мне не объяснил, что именно писать, вот я и…

— Вот сейчас я тебе как раз это и объясняю! — крикнула Белинда.

Театрально упав в крутящееся кожаное кресло (взятое напрокат на неопределенный срок у редактора отдела внутренних событий, к его большому неудовольствию), она шумно вздохнула и закрыла глаза. В наступившей тишине, нарушаемой лишь отдаленным фоном редакционной жизни, Таркину, застывшему с карандашом и блокнотом, показалось, что он слышит, как в голове у Белинды недовольно скрипят и скрежещут ржавые шестеренки, давно отвыкшие от работы. Наконец она открыла глаза.

— Отлично! — рявкнула Белинда. — Записывай. Во-первых, адрес. Его надо писать приблизительно так.

Помолчав, она раздула ноздри и напыщенно объявила:


«Управление делами Белинды Блэк, главного редактора отдела интервью со знаменитостями

Редакция журнала «Светило»

Небоскреб Светило-Тауэрс…»


Таркин, послушно пишущий под диктовку, широко раскрыл глаза.

— А теперь само письмо, — самодовольно усмехнулась Белинда.


«Уважаемый пресс-агент звезды, примите наши поздравления! Наконец настал день, о котором вы так давно мечтали. Белинда Блэк, чьи знаменитые интервью по праву занимают ведущее место в британской журналистике, преклоняет колено перед вашим блестящим клиентом…»


— Гм, — прервал ее Таркин, — вы действительно хотите употребить эпитет «блестящий»? Просто каждый второй из тех, кому я пишу, недавно восстанавливал духовные силы в центре реабилитации…

— Пожалуй, ты прав, — быстро согласилась Белинда. — «Блестящий» — это не то слово. Вставь вместо него «блистательный». Пребывание в монастыре идет на пользу всем.

Вздохнув, Таркин послушно заводил карандашом.

— Итак, что у нас получилось? «Белинда Блэк, чьи знаменитые интервью по праву занимают ведущее место в британской журналистике, преклоняет колено перед вашим блистательным клиентом», — повторила Белинда и стала диктовать дальше: — «За право появиться в ее колонке между ведущими мегазвездами идет такая острая борьба, что однажды у Мег Райан и Сандры Баллок дело дошло до рукоприкладства…»

— Это правда? — у Таркина округлились глаза.

— Разумеется, нет, — отрезала Белинда. — Но ведь ничего страшного в этом не будет, правда? Итак, переходим к заключительной части… — Она снова набрала полную грудь воздуха. — «Светило» является ведущим изданием Великобритании и имеет тираж свыше десяти миллионов…»

— Гм, — снова вмешался Таркин, — по-моему, эта цифра не совсем точна. Таких тиражей нет ни у одной газеты…

— Неточна? Черт возьми, да кому какое дело до точности? Ты хочешь завлечь знаменитых людей или нет? — воскликнула Белинда. — Так на чем я остановилась? Ах да. «…и имеет тираж свыше десяти миллионов». Нет, напиши лучше «…свыше пятнадцати миллионов». Нет, пусть будет «свыше двадцати миллионов…» «И ваш блистательный клиент в наших руках будет чувствовать себя совершенно спокойно…»

Да уж, спокойно, подумал Таркин. У него в ушах до сих пор звенели вопли разъяренной Шампань Ди-Вайн. Больше того, ее призывы к кровавому отмщению уже начали являться ему в кошмарных снах. Но хуже всего было то, что Белинда, всеми силами уклонявшаяся от разговоров с Шампань, изображала удивление по поводу излишней драматизации ситуации.

— Но ведь все так просто, — говорила она. — Шампань сказала, что хочет делать добро незнакомым людям, — и вот она заставила смеяться всю страну. Когда она в следующий раз обрушится на тебя с нападками, ты только напомни ей ее же собственные слова, что она должна извлекать из всего случившегося урок, не обращая внимания на всякие мелкие неприятности.

Прямым следствием истерических криков Шампань стало то, что теперь у Таркина постоянно стоял звон в ушах.

— Спокойно? — пробормотал он. — Вы уверены?

— Да, ты прав. Надо выразиться ярче. — Белинда наморщила лоб, подыскивая подходящее выражение. — «Ваш блистательный клиент в наших руках будет чувствовать себя как у Христа за пазухой, потому что мы в, отличие от всех конкурентов, предварительно присылаем на одобрение полный текст интервью…»

— Но мы же этого никогда не делаем, — вмешался Таркин. — Фран говорит, никто из тех, у кого мы берем интервью, не должен видеть его до того, как оно будет опубликовано.

Белинда посмотрела на него, как на полного дурака.

— Разумеется, не должен. И не увидит. Но нет ничего страшного в том, что мы это пообещаем. — Прочистив горло, она продолжала: — «И, естественно, все фотографии».

Таркин почувствовал внутри леденящий холод страха. Во всем интервью Шампань Ди-Вайн больше всего вывела из себя фотография, на которой она с вываливающейся из платья грудью, закатив глаза, потягивала из бокала какую-то желтую жидкость, — как было указано в подписи к снимку, собственную мочу. Немного заикаясь, Таркин указал на это.

Лицо Белинды расплылось в усмешке, так что кончики губ едва не дотянулись до ушей.

— Разумеется, фотография была одобрена, — высокомерно заметила она. — Быть может, сама Шампань ее и не видела, но главный редактор ее полностью одобрил. Послушай, — добавила Белинда, и улыбка с ее лица исчезла, сменившись сердитой гримасой, — мне совсем не нравится твое отношение к делу. Позволь снова задать тебе тот же вопрос: ты хочешь работать в «Светиле» или нет?

Таркин сглотнул комок. В такие минуты он начинал гадать, действительно ли имело место его бегство из дешевого глянцевого журнала в то, что он воображал миром «настоящей» журналистики. В конце концов, он ушел из журнала «Блеск», так как устал брать интервью у пресыщенных жизнью аристократов, нацепивших на себя лифчики и рыболовные сети, и обсуждать сексуальные аспекты карнавала в Пэдстоу.

Однако, оглядываясь назад, Таркин приходил к выводу, что, когда он, вымазав лицо сажей от сожженной пробки из-под шампанского, попрошайничал сначала у входа в дорогой лондонский ресторан, а затем перед крупным банком, выясняя по заданию главного редактора, где быстрее соберет сто фунтов, это можно было считать верхом журналистского расследования. Сейчас же ему казалось, что, попав к Белинде Блэк, он выскочил из раскаленной сковороды прямо в огонь — хотя для сковород ни в мире Белинды, ни в том глянцевом журнале, из которого он ушел, совсем не оставалось места. Так что скорее он попал из пароварки для овощей в кастрюлю для приготовления риса.

Белинда тем временем листала глянцевые страницы, посвященные церемонии вручения какого-то киноприза.

— Попробуй связаться вот с ними, — приказала она, швырнув Таркину журнал, пестрящий фотографиями звезд. — Естественно, первым в списке идет Ред Кемпион.

Ред Кемпион. Белинда предалась мечтаниям на свою любимую тему. При мысли о том, как скажется на ее карьере интервью с кинозвездой, ее захлестнуло восторженное возбуждение.

Жадно прочитав все имеющиеся в библиотеке редакции газетные вырезки, посвященные известному актеру, Белинда выучила его биографию наизусть. У нее в голове отпечатались целые абзацы: «Славу Кемпиону принесла роль простого воина, становящегося великим полководцем, из нашумевшего эпического фильма «Легионер», действие которого происходит в Древнем Риме. Этот фильм, как и его предшественник, «Гладиатор», сделал своего грубого, хриплоголосого героя звездой первой величины. Происходящее на экране быстро повторилось в жизни: невероятный успех «Легионера», удостоенного нескольких «Оскаров», превратил Кемпиона, уроженца Нью-Йорка, из никому не известного актера второго плана в одну из самых ярких и больших звезд на небосклоне Голливуда…»

Лоб Белинды покрылся испариной. Ее дыхание участилось.

«Столько женщин пали жертвами полководца с печальными глазами, воплощенного на экране Кемпионом, что это явление даже получило официальное наименование: «Болезнь легионера»…»

«Болезнь легионера», — жадно шептала Белинда, перебирая запечатленные в голове строки.

Тайна его успеха? По оценке одного из кинокритиков, «на экране мы видим Кери Гранта, Шона Коннери и Леонардо Ди Каприо в одном лице…». Другой окрестил Кемпиона «самым красивым актером в юбке и сандалиях после Рассела Кроу».

Рассел Кроу. Белинда вспомнила о связанной с ним проблеме. Как говорилось в другой статье, «Кемпион терпеть не может сравнений с этим покорителем женских сердец и обладателем «Оскара». Некоторые объясняют такое поведение его убежденностью в превосходстве собственного таланта, другие считают это простым проявлением ревности…»

Надо приложить все силы к тому, чтобы если — точнее, когда она встретится с Кемпионом, фамилия Кроу не была упомянута ни разу. Вторая и последняя, по мнению Белинды, проблема заключалась в том, что Кемпион, недолюбливающий прессу, редко дает интервью, хотя недавно просочились слухи, что он все же согласился встретиться с корреспондентом американского журнала, посвященного кино. Но так как журнал был не английский, то на это можно было не обращать внимание.

С другой стороны, прохладное отношение Кемпиона к прессе определенно можно было считать преимуществом. Лучше интервью с суперзвездой, возбужденно думала Белинда, может быть только интервью с суперзвездой, которая никогда не дает интервью. Она задействует все свое обаяние — Кемпион не сможет устоять.

Выпятив грудь вперед, Белинда провела языком по губам, чувствуя, как напряглись соски, подобно застывшим в готовности ракетам из машины Джеймса Бонда. Она обязана встретиться с Редом Кемпионом. Точнее, Таркин обязан устроить эту встречу. Несомненно, они с Редом созданы друг для друга. Как он сам непременно поймет, если только ей удастся к нему приблизиться.

— Что именно ответили агенты Реда Кемпиона? — заорала Белинда, обращаясь к Таркину.

Тот непроизвольно сжал руки на груди, словно защищаясь, и сдвинул вместе тощие ноги. Неужели он еще глупее, чем она думала?

— Н-н-ничего, — запинаясь, ответил Таркин. — Я пробовал связаться с десятью различными агентствами, но ниоткуда не получил ответа.

— Я так понимаю, ты перепробовал его британского пресс-атташе, американского рекламного агента, пресс-атташе британского рекламного агентства и рекламного агента американского пресс-атташе? Посылал факсы, звонил по телефону, отправлял сообщения по электронной почте? Да? Связался с рекламным агентством киностудии, с рекламными агентствами лосьона после бритья, ботинок, рубашек, корма для собак, охотничьих ружей и всего остального, что рекламирует Кемпион?

— Я пробовал связаться со всеми. Хотя, е-е-если задуматься, я еще не пытался написать его матери.

— Твои шутки сейчас совсем неуместны.

Таркин удивленно заморгал:

— А я и не шучу.

У Белинды зачесалась рука от желания дать ему затрещину, однако она сдержалась. Это приведет лишь к тому, что Таркин уйдет от нее, и ей придется писать все эти письма самой. А у нее и без того дел по горло, раздраженно подумала Белинда, пронзая своего помощника взглядом, пропитанным поровну ненавистью и отчаянием.

— Да, и положи в конверт фотографию, хорошо?

— Фотографию? Вы хотите сказать, вашу?

Выдвинув ящик, Белинда достала пачку фотографий и протянула их Таркину. Тот уставился на снимок едва одетой женщины с длинными черными волосами, которые волнами ниспадали на загорелые плечи, с ногами, уходящими в бесконечность из джинсовых шорт, снятых, по-видимому, с куклы Барби. Обрамленный пышными губами рот женщины был раскрыт в веселой улыбке, позволяя увидеть ряд зубов, больших и белых, словно холодильники в магазине бытовой техники.

— Это вы? — удивленно спросил Таркин.

Белинду нельзя было назвать страшилищем, но, несмотря на все ее старания с румянами, ей все равно не удавалось создать скулы, с которых можно съезжать на санках. Да и состояние зубов, пожалуй, значительно ухудшилось с того момента, когда была сделана эта фотография.

— Вы здесь похожи на молодую Синди Кроуфорд, — дипломатично заметил Таркин.

— А это и есть молодая Синди Кроуфорд! — рявкнула Белинда. — Все говорят, я на нее очень похожа, так зачем мне тратить свое драгоценное время, позируя в фотостудии?

Две светские дамы, одна блондинка, другая брюнетка, сидели друг напротив друга, разделенные широким обеденным столом, застеленным белоснежным дамастом. Грейс отметила, что на их бриллиантах сверкают не только отблески свечей в бронзовых канделябрах. Драгоценные камни лучились огнем бескомпромиссной борьбы.

— Значит, у вас только две няни, да? — со снисходительным сожалением говорила брюнетка. — А я, знаете ли, пришла к выводу, что меньше чем тремя нам никак не обойтись. Одна на день, одна на ночь и еще одна на всякий случай.

Блондинка усмехнулась.

— Вы правы. Но на самом деле летом нам хватает и двух нянь. Понимаете, у нас две яхты. Одна для нас, а вторая для детей.

Грейс отметила, как ухоженные пальцы брюнетки побелели, стиснув ножку бокала с шампанским. Ужин получился оживленнее обыкновенного, хотя обещанный граф, как и ожидала Грейс, оказался полным разочарованием.

Предварительно подготовленная своей матерью, Грейс знала, что ее сосед обладает состоянием, обаянием, обширным поместьем с виноградниками, имеет в числе предков нескольких пап римских, а имен и фамилий у него столько, что его визитная карточка равна по размеру почтовой открытке. Он был безукоризненно ухожен: сшитый на заказ костюм был словно приклеен к спине; каждый раз, поднимая бокал, граф сверкал дорогими запонками. На коротком толстом мизинце сиял перстень с печаткой, а шелковый галстук был завязан сложным, затейливым узлом. Его блестящие черные волосы были вспаханы расческой, а одеколон, хотя и обладал перечным ароматом «Джермин-стрит», решительно опровергал основное правило этой знаменитой фирмы, гласящее, что духи должны шептать, а не кричать во весь голос. Сидя рядом с ним, Грейс как никогда остро стыдилась своих прически и наряда: и по тому, и по другому по крайней мере не мешало бы пройтись щеткой.

И все же Грейс подозревала, что граф Джанкарло Эугенио Альбиони Грациози ди Сфорца-и-Висконти, если рассматривать его как потенциального зятя, должен был разочаровать ее мать.

Во-первых, пока все ели первое, он не произнес ни слова. Сейчас, когда подали второе, граф погрыз кусок мозговой кости, театрально закатил глаза, поморщился и осторожно положил вилку рядом с тарелкой. Заметно побледнев даже под слоем загара, он с трудом сглотнул, тихо застонал и промокнул уголки рта огромной льняной салфеткой.

Наконец, судя по всему, с огромным трудом, граф заговорил.

— Вам нравится в Венеции? — бесхитростно заметил он. — Очень хорошо, что ваши родители работают в консульстве. Столько возможностей осмотреть достопримечательности.

Грейс едва сдержала печальный вздох. Сегодня она просидела весь обед в полутемном зале консульства, решительно повернувшись спиной к соблазнительному Аиду дворца Кадоро на противоположном берегу Большого канала, слушая пространное повествование об операции на бедре, перенесенной матерью третьего секретаря посольства. Чай прошел в обществе суетливого младшего секретаря министерства иностранных дел, говорившего о невозможности достать настоящий «Эрл Грей» к востоку от Гарвича. Единственным светлым пятном явилось лишь то, что леди Армиджер была слишком занята и не успела ни словом обмолвиться о разрыве с Сионом: впрочем, быть может, она решила дипломатично молчать об этой щекотливой теме, хотя это было на нее совсем не похоже.

— О да, — осторожно ответила Грейс. — Я успела хорошо осмотреть город. — Она помолчала, пытаясь придумать какое-нибудь остроумное замечание. — Например, сегодня утром я обратила внимание, что толстые деревянные треноги в воде очень похожи на пучки цветной капусты.

Гладкий оливковый лоб графа пересекли морщины недоумения.

— Вы хотите сказать, брокколи?

— Да, наверное. Эти шесты, между которыми плавают лодки. Отмечающие глубокие места…

— Граф, какое живое воображение, вы не находите? — окликнула его с противоположного конца стола леди Армиджер. — Мы все не сомневаемся, что Грейс станет очень знаменитой писательницей. Новым Мартином Эмисом, не меньше.

Грейс залилась краской. Ее мать не могла — или не хотела, понять, что работа в издательском бизнесе вовсе необязательно подразумевает литературное творчество.

Граф снова осторожно поднес вилку ко рту. Его лицо тотчас же исказилось от мучительной боли, и он опять промокнул тонкие алые губы салфеткой. Грейс озадаченно ткнула вилкой в неуступчивую поверхность мозговой кости. Блюдо показалось ей вполне нормальным. По крайней мере, ничуть не хуже, чем обычно.

— Вы говорили о Мартине Эмисе, — вдруг с жаром произнес граф.

— Да?

— Я им восхищаюсь, — морщась от боли, произнес граф. — Восхищаюсь его беспримерным мужеством.

Грейс кивнула.

— Да, Эмис не боится поднимать в своих произведениях самые спорные темы. Взять, к примеру, его автобиографию…

— Нет-нет, я имею в виду не книги. — Широко раскрыв рот, граф возбужденно указал на свои черные, кривые зубы. — Видите ли, я очень боюсь зубных врачей. Я восхищаюсь Эмисом за то, что он сделал со своими зубами.

После этого граф, размахивая руками и закатывая глаза, пустился в пространное повествование о муках, которые ему пришлось претерпеть в зубоврачебных кабинетах.

— …и тогда врач мне говорит: «Посидите спокойно, пока я буду обтачивать ваш зуб». Он будет обтачивать мой зуб! Вы можете себе представить?

Грейс никогда так не радовалась установленному леди Армиджер обычаю на пудинг пересаживать всех гостей. После душещипательного рассказа графа о своих ортодонтозных страданиях она испытала облегчение, оказавшись во время десерта рядом с представителем Британского киноинститута по имени Говард, приехавшим для участия в работе Венецианского кинофестиваля.

— Как здорово! — воскликнула Грейс. — Кажется, я где-то читала, что на фестиваль приедет Ред Кемпион?

Говард прищурил глаза, скрытые толстыми стеклами очков.

— Для устроителей это будет настоящим кошмаром.

Грейс была заинтригована.

— Вот как? Сотни восторженных поклонниц, забрасывающих его трусиками?

Говард драматично вздохнул.

— Ну да, и это тоже. Но на самом деле главная проблема заключается в том, что Рассел Кроу тоже здесь.

— А что в этом плохого?

Говард презрительно поморщился.

— Как, вы ничего не знаете?

Грейс покраснела.

— Что?

— Кемпион терпеть не может Кроу. Это самая плохо скрываемая тайна Голливуда. Я полагал, это всем известно.

Грейс с трудом сдержала раздражение.

— Но почему? Кроу великолепен в «Гладиаторе».

— В том-то все и дело, — заметил Говард. — «Легионер» имел успех. Но до успеха «Гладиатора» ему далеко.

— По-моему, это уже слишком, — удивилась Грейс. — В конце концов, Ред Кемпион очень знаменит.

Говард снисходительно поджал губы.

— Судя по всему, ему славы недостаточно. Кемпион немыслимо завидует Кроу. В кинобизнесе это всем известно.

Его всезнайство начинало действовать Грейс на нервы.

— Но ведь, кажется, Кемпион заявил, что ненавидит звездную шумиху.

Помнится, как-то она читала что-то в таком духе.

— Они все так говорят, — убийственным тоном ответил Говард.

— Ну а мне «Легионер» очень понравился, — упрямо заявила Грейс, вспомнив, что для того, чтобы насладиться фильмом, ей пришлось вести такую же упорную борьбу, как и герою Кемпиона на экране.

Сидевший рядом с ней Сион весь фильм презрительно фыркал и недовольно бормотал о милитаризме и имперских амбициях.

Говард сочувственно закатил глаза.

— В общем, фильм ничего. Правда, есть кое-какие проблемы с монтажом.

Наступила тишина.

— А вы встречались с Редом? — спросила через несколько минут Грейс, готовая все простить и забыть ради того, чтобы послушать сплетни о знаменитостях.

Если Говард так близок к раскаленному добела ядру кинобизнеса, он должен быть знаком с суперзвездами.

Говард неуютно кашлянул.

— Не совсем.

— То есть? Не встречались?

Настал черед Грейс презрительно поморщиться. Она с трудом сдержала улыбку.

— Он почти сразу же уехал в Лондон, — натянуто произнес Говард. — На съемки нового фильма Гая Ричи «Бетонные башмаки».

У Грейс в памяти что-то шевельнулось. Кажется, Элли недавно упоминала этот фильм?

— Ах да! — воскликнула она. — В нем также будет участвовать Шампань Ди-Вайн, не так ли?

В ответ Говард только простонал.

— Кошмар!

— Значит, это правда? — радостно подхватила Грейс. — Слухи про то, что она подалась в мистику? Чушь какая-то.

— А вы не читали в «Трейлере» о скандалах, которые Шампань устраивает на съемочной площадке? — тотчас же парировал Говард, не желая признавать свое поражение.

Грейс покачала головой, вынужденная снова распиваться в собственной неосведомленности.

— А что такое «Трейлер»?

— Новый американский журнал о кино. Разве вы о нем не слышали? — Говард с сожалением посмотрел на нее. — Нет? В первом номере было интервью с Редом Кемпионом. Оно получилось довольно грубым, там упоминается, что он развелся со своей женой посредством электронной почты, а также утверждается, что он сексуальный маньяк.

— Не могу в это поверить.

Грейс сама удивилась тому, насколько ее потрясли слова Говарда. Угрюмый солдат в исполнении Реда проревел на нее впечатление — в те редкие минуты, когда позволялось сосредоточиться на фильме, — образца мужества и честности. Поэтому она была поражена, узнав, что актер, воплотивший на экране этот образ, не обладает хотя бы зачатками этих качеств.

Говард снисходительно улыбнулся.

— Не беспокойтесь, это неправда. В противном случае я бы об этом обязательно знал.

Улыбнувшись, Грейс насадила на вилку клубничину. В наступившей тишине было слышно, как светские дамы по-прежнему вцепляются друг другу в напудренное горло.

— Мне нравится ваша сумочка от «Диора», — язвительно заметила блондинка. — У меня была в точности такая же. — Помолчав, она поправила свой шиньон и снисходительно добавила: — Но она слишком маленькая, чтобы в нее что-нибудь класть, вы не находите?

— Класть что-нибудь в сумочку? — беспощадно сверкнула ослепительными коронками брюнетка. — Мне бы такое и в голову не пришло. Кто будет носить что-нибудь в сумочке, имея лимузин?

Только сейчас до Грейс дошло, что обе дамы пытаются привлечь к себе внимание мужчины, сидящего по другую руку от нее, с которым она до сих пор не перемолвилась ни словом. Подобный интерес очень ее удивил; судя по его внешности, мужчина совершенно не разбирался ни в яхтах, ни в лимузинах, ни в других неотъемлемых спутниках богатства, — а чем еще могло объясняться стремление дам произвести на него впечатление? Грейс украдкой взглянула на своего соседа.

Мужчина был, если выразиться в двух словах, просто огромным. Он казался слишком длинным и слишком толстым для ажурного позолоченного стула, на котором восседал, словно барабан на горошине. Несомненно, для него внешность не являлась чем-то существенным; волосы, густые, как собачья шерсть, давно не общались с расческой, а глаза, обрамленные белесыми ресницами, прятались под кустарником соломенно-желтых бровей. Бычий лоб красно-кирпичного цвета пересекали глубокие борозды морщин. Словом, он выглядел как человек, которому много времени приходится бывать на открытом воздухе. Стоявшая перед ним карточка была такой же скромной, на ней было всего два слова: «Билл Дьюк».

Грейс захотелось узнать, чем занимается этот Билл Дьюк. Ее мать, все утро метавшаяся между кухней и гостиной, успела просветить ее только относительно графа. Как правило, определить род деятельности гостей леди Армиджер не составляло труда. Перстень-печатка, галстук с эмблемой престижной частной школы и отсутствие подбородка выдавали молодого новобранца министерства иностранных дел. Блуждающие руки указывали на члена парламента. Но в Дьюке Грейс не видела никаких подсказок. Его огромные красные руки, лишенные колец и перстней, на протяжении всего ужина не выпускали столовые приборы. В бесплодных попытках определить его профессию Грейс остановилась на чем-то среднем между строительным прорабом-дворником из квартала муниципального жилья.

— Значит, вы зарабатываете на жизнь литературным творчеством, — вдруг сказал Билл Дьюк.

Грейс обратила внимание, что он говорил с тягучим техасским акцентом.

Блондинка и брюнетка, прекратив обмениваться оскорблениями, разом пристально посмотрели на нее. Своими острыми горбатыми носами и горящими глазами они напоминали пару ястребов, готовых наброситься на добычу.

— Мм… нет, не совсем.

Сама Грейс почувствовала, что у нее заплетается язык. Как всегда, строгое наставление леди Армиджер «на службе» пить как можно меньше привело к обратному эффекту. Однако терпеть без смазки таких людей, как Говард и граф ди Сфорца-и-Висконти, было совершенно невозможно. Более того, события последних недель такие не способствовали воздержанию от алкоголя.

Глаза Дьюка жгли ее двумя газовыми горелками.

— Зовите меня Биллом. Значит, вы не писательница?

— Нет, — раздраженно повторила Грейс. В конце концов, это не она сделала такое абсурдное заявление. — Впрочем, я работаю в издательстве.

— Вот как? В издательстве?

Его абсолютно круглые яркие глаза не отрывались от ее лица.

— Да. Оно называется «Хатто и Хатто».

Дьюк глотнул минеральной воды.

— Нет. Извините. Никогда о таком не слышал.

Грейс кивнула. Она бы очень удивилась, если бы техасец сказал обратное.

— Я не читаю книги, — продолжал Билл Дьюк.

— Неужели? Почему?

— Они скучные.

Он вызывающе сверкнул глазами. Чувствуя на себе взгляды ястребов, Грейс с опаской подняла брошенную перчатку. Она ведь приехала сюда для того, чтобы убежать от издательского бизнеса, а не защищать его. Для того, чтобы на время его похоронить, а не прославлять.

— Но ведь книги являются копилкой человеческого опыта? — спросила Грейс. — Возьмем, к примеру, путешествия. Опять же, романтика…

Она смущенно умолкла. Кому-кому, а ей мир литературы ничего похожего не подарил. Ястребы в конце стола напряженно застыли.

— Знаете, у чисел тоже есть своя романтика, — заметил Билл Дьюк.

— Но вы же не станете отрицать, что книги эмоционально переносят вас туда, где бы вы в противном случае никогда не побывали?

Грейс чувствовала, что ее доводы в защиту книг иссякли. Но американец говорит оскорбительные вещи. Она должна вступиться за свое ремесло, какими бы скудными ни были ее личные успехи в нем.

Дьюк забарабанил толстыми пальцами по столу.

— По своему опыту убежден, что деньги могут отвезти гораздо дальше, чем какая бы то ни было книга. — От этих слов ястребы возбужденно встрепенулись. — К тому же лично меня не интересует чужой опыт. Если только я не могу сделать на нем деньги.

— Видите ли, не все в этой жизни сводится к деньгам, — раздраженно выпалила Грейс. — Есть и более значительные ценности.

— Разумеется, есть, — согласился Дьюк, черпая ложкой заварной крем.

Он принялся сосредоточенно жевать.

— На самом деле, — вмешалась сидевшая на другом конце стола леди Армиджер. — Грейс пошла в издательский бизнес для того, чтобы встречаться со звездами.

Она перевела сияющий взгляд с Дьюка на дочь. Ястребы были вне себя от ярости.

— Вот как? — удивился Дьюк.

— Нет, — теряя терпение, возразила Грейс. — У нас очень маленькое, узко специализированное издательство. Мы размещаемся в крохотном помещении в Блумсбери, — добавила она.

Впрочем, Дьюку вряд ли говорило о чем-нибудь название этого лондонского района, где были сосредоточены крупнейшие издательства Великобритании.

Но он поднял бровь.

— Знаю.

— О, не сомневаюсь, что ты встречаешься с богатыми и знаменитыми писателями, — снова вмешалась леди Армиджер.

— Не совсем, — отрезала Грейс, раскрасневшаяся от смущения и алкоголя. — «Хатто и Хатто» не занимается богатыми и знаменитыми. На самом деле мы специализируемся на никому не известных неудачниках — то есть мы очень избирательно подходим к своим авторам.

— Но почему? — спросил Дьюк, недоуменно морща Широкое лицо.

Грейс ощутила, как в ней вскипает возмущение. Сможет ли этот обыватель понять, что не все определяется прибылью?

— Потому что мы говорим о литературе, — взорвалась она. — Мы стараемся иметь дело только с качественными вещами, — добавила она, стараясь не думать об Эвфемии Огден.

Внезапно лицо Дьюка стало непроницаемым. Он молча уставился на нее.

— Дорогая, не надо скромничать! — строго заметила леди Армиджер. — Расскажи мистеру Дьюку о тех знаменитых авторах, с которыми вы работаете.

Грейс едва не застонала вслух.

— Ну, у нас есть Эвфемия Огден, — пробормотала она. — Наверное, это наш самый известный автор.

— Эвфемия Огден! — прыснули ястребы, давясь вином.

— Эвфемия Огден? — Дьюк покатал эти звуки на языке. — Ну и имя!

— Да, и она чертовски… я хочу сказать, это выдающаяся писательница.

— И как продаются ее книги?

— Ну, одна из них стала бестселлером. «Полли с гороховым пудингом».

Дьюк широко раскрыл глаза. Сидевшая в конце стола леди Армиджер усиленно трясла головой, словно игрушечная собачка, каких прицепляют на присоске на стекло автомобиля.

— Кто еще? — не унимался Дьюк.

Грейс подумала, что для человека, нисколько не интересующегося книгами, такое настойчивое любопытство кажется странным.

— Иниго Тонгсбридж? — неуверенно предложила она. — Он написал книгу под названием «Эго викария».

В глазах Дьюка неожиданно появился алчный блеск.

— О чем она?

— Ну, это что-то вроде сатирической переработки свитков Мертвого моря. В основе лежит мученическая смерть Жанны д’Арк, вселяющейся в тело художника, чьи полотна висят…

Грейс смущенно осеклась. Кажется, она ничего не перепутала? В ее изложении сюжет звучал очень странно, но, с другой стороны, от Иниго Тонгсбриджа иного ждать не приходится.

Дьюк, однако, отнесся к ее словам совершенно спокойно.

— И эта книга получила какие-то награды?

— Пока что нет. Но другая работа Тонгсбриджа, «Монологи «форда»», рассказ четырех участников путешествия через аргентинские пампасы на старом «форде Кортина», выдвинута на соискание премии.

Она не стала добавлять, что вышеупомянутыми лаврами является награда клуба поклонников «форда кортина».

— Ну а еще с кем вы работаете? — с отчаянием в голосе обратилась к ней мать. — Дорогая, не стесняйся, продолжай.

Грейс замялась, помимо воли представив себе Генри. Того самого человека, от которого она пыталась убежать. Нужно ли упоминать о нем? Она кашлянула, заморгала и постаралась говорить как можно небрежнее. Словно речь шла просто еще об одном авторе.

— Может быть, Генри Мун? Автор «Сосущих камни»?

Наступила тишина. Ястребы негромко хихикнули.

— О чем эта книга? — спросил Дьюк.

— Автобиографическое повествование о путешествии в поисках затерянного племени. Эти дикари, не знающие цивилизации, сидят в кругу с камешками во рту. Генри Мун — последний джентльмен-исследователь…

Грейс умолкла, поймав себя на том, что больше не считает Генри Муна джентльменом.

— Быть может, вы слышали о Тенебрисе Люксе? — поторопилась уйти от неприятных воспоминаний она. — Авторе «Юмористического взгляда на боль»?

Дьюк выпучил глаза.

— О Тенебрисе… ком?

Грейс поморщилась от зависти. Благословенное неведение относительно того, кто такой Тенебрис.

— Люксе, — повторила она.

— Ого! — воскликнул Дьюк. — Продолжайте.

Грейс меньше всего на свете хотелось продолжать. В памяти еще слишком свежо было жуткое воспоминание о том единственном разе, когда она сопровождала Тенебриса в книжный магазин на встречу с читателями.

— Этот ваш Тенебрис, — настаивал Дьюк, — он красивый?

— Э…

Пожалуй, эпитет «красивый» в данном случае был совсем неуместен. Грейс, до того случая не знавшая Тенебриса лично, была потрясена, узнав, что мужчина средних лет с безумным взглядом, с расстегнутой ширинкой, в очках с толстыми стеклами, напоминающими бутылочные донышки, и в шляпе, похожей на куклу для чайника, который выскочил из зала через десять минут после того, как Тенебрис Люкс, по-видимому, до сих пор отсутствующий, должен был начать свое выступление, и есть сам автор. Грейс приняла его за сумасшедшего. Директор магазина был вне себя от гнева.

— Извините, — оправдывалась Грейс. — Эти авторы… понимаете… творческие натуры… художники…

— Я знаю, какие именно художества можно ждать от этого типа!

— Ну… это очень своеобразная личность, — сказала Грейс Дьюку.

— Как он выглядит?

— Гм…

Грейс передернуло от воспоминания о спиче Тенебриса, которое помимо воли настигло ее. Она вспомнила, как он схватил экземпляр «Юмористического взгляда на боль», подбросил его высоко вверх, дал упасть на пол и начал читать с открывшейся страницы. Как обратила внимание Грейс, держа книгу вверх ногами.

— Давайте трахнемся! — пронзительно крикнул Тенебрис, обращаясь к зрительному залу, и в частности к двум пожилым дамам в первом ряду, судя по всему, заглянувшим сюда отдохнуть после долгих хождений по магазинам.

К ужасу Грейс, дальше последовало пространное описание постельной сцены, изобиловавшее постоянными упоминаниями слова из трех букв, для усиления драматического эффекта подчеркиваемого частыми выпадами вперед расстегнутой ширинки Тенебриса. Чтение, казалось, продолжалось несколько лет. Когда Тенебрис наконец закончил, на зрительный зал погребальным саваном опустилась тишина. Пожилые дамы, пошатываясь, первыми поспешили к выходу. У одной из них губы определенно были синими.

— Он большой оригинал, — пробормотала Грейс, отвечая Дьюку, не отрывавшему от нее пристального взгляда и, казалось, читавшему все ее мысли.

— И вы рекламируете книги этих авторов? — задумчиво произнес он.

— Да, рекламирую, — с вызовом ответила Грейс.

— Должно быть, вам приходится несладко.

— Да, задача это непростая. Но я не боюсь трудностей.

— Не боитесь трудностей? — Дьюк по-прежнему внимательно смотрел на нее. — Снимаю перед вами шляпу. Вы занимаетесь тяжелым, неблагодарным трудом. Черт побери, как вам это удается?

— Заварной крем просто превосходен, вы не находите? — спросила Грейс, меняя тему разговора с деликатностью пассажира, выхватывающего у водителя руль, чтобы избежать наезда на фонарный столб.

Она поразилась, когда Дьюк, мгновенно поняв намек, чего она от него никак не ожидала, заговорил об итальянской кухне, в которой он разбирался на удивление хорошо. По крайней мере, определенно лучше, решила Грейс, чем повар ее матери, державший у себя в кладовой — позор для итальянца — консервированные спагетти.

Однако через пять минут Дьюк возобновил атаку.

— Значит, с известными авторами вы не работаете? — спросил он. — Ни с одним? У вас нет никого уровня Мартина Эмиса? Совсем никого?

Грейс устало покачала головой.

— Как я уже говорила, «Хатто и Хатто» не занимается популярными авторами. У нас достаточно консервативное издательство. Если хотите, мы ведем дела по старинке. Наша маленькая, чудаковатая контора в Блумсбери совсем не похожа на жуткие огромные дворцы из стекла и бетона с тысячами сотрудников, где размещаются не только издательства, но и телевидение, кино и реклама. Главным критерием отбора наших писателей является их работа, а не социальное положение.

Что ж, когда-то она в это верила. Грейс залпом допила вино.

Подозвав официанта, Дьюк указал на ее бокал.

— А что представляет собой ваш шеф?

Грейс, которую уже тошнило от этой темы, приняла новый бокал вина и, ничего не скрывая, объяснила, что хозяин «Хатто и Хатто», восьмидесятилетний старик, живет безвыездно во Французской Ривьере. Никто из тех, кто работает в лондонском — собственно, единственном — отделении издательства, никогда его не видел. Она с удивлением отметила, что при этих словах брови Дьюка взлетели выше лба.

— Ну а как же заседания редакционной коллегии? Кто руководит повседневной работой издательства?

Прикончив второй бокал «Фриули», Грейс начала рассказывать об Адаме Найте.

Пять минут спустя, продолжая рассказ, она мысленно отметила, что в конце стола два ястреба буквально давятся со смеху, а рядом с ней брови Дьюка целятся в небо. Впрочем, если хорошенько подумать, они находились в таком положении после того, как Грейс упомянула про привычку Адама оставлять рукописи в автобусах. И все-таки она никак не могла понять, чем вызван интерес Дьюка.

Наконец принесли кофе. Ужин близился к завершению. Билл Дьюк откланялся одним из первых, и его уход вдохнул новые силы в перепалку двух дам.

— Разумеется, дорогая, я знаю, что это неправда, — уловила Грейс обрывок разговора, когда те в прихожей укутывались в кашемировые шали. — Но, полагаю, вам все же следует позаботиться о том, чтобы положить конец этим сплетням. Говорят, вы так плохо обращаетесь с прислугой, что они собираются организовать профсоюз и отстаивать свои права…

Закрыв дверь за последним гостем, леди Армиджер бросилась назад в гостиную и обессиленно рухнула в кресло.

— Ты бы только его видела! — воскликнула она. — Огромный! Черный! Толстый! Отвратительный!

— Ты о чем? — недоуменно спросил ее супруг.

Только тогда Грейс выяснила, что в дневнике ее матери запись, относящаяся к прошедшему ужину, будет выглядеть приблизительно так: «Полная катастрофа. Первое блюдо — весенний салат. (Недостаточно высушен. Горох жестковат.) Второе блюдо — мозговая кость. (Жесткая. Подали слишком холодной.) И самое страшное: десерт — заварной крем. (Нашла волос!!!)»

Грейс поднесла к лицу руку, чтобы скрыть улыбку, а отец отвернулся, слишком долго накладывая кубики льда в стакан с виски.

— О господи! — вдруг воскликнула леди Армиджер. Ее маленькое круглое личико, искаженное от ужаса, поразительно напоминало лопнувшее вареное яйцо. — Мне только что пришла в голову жуткая мысль. А что, если граф тоже нашел в своем заварном креме волос? Теперь я припоминаю, что ел он совсем без аппетита. Почти ни к чему не притронулся.

— Дорогая, не думаю, что у него были основания быть недовольным едой, — рассудительно заметил сэр Энтони. — А вот у меня есть претензии к качеству вина. Я знаю, что семейство Альбиони Грациози ди Сфорца-и-Висконти владеет этими виноградниками уже больше шестисот лет, и, положа руку на сердце, вино, похоже, имеет такой же возраст.

Леди Армиджер широко раскрыла глаза от ужаса.

— Дорогой, но мы просто обязаны и дальше его покупать.

— Почему? Это «Фриули» обожгло мне всю глотку. И оно слишком дорогое.

Возмущенно забарабанив пальцами по подлокотнику кресла, леди Армиджер понизила свой голос до заговорщического шепота:

— Разумеется, потому, что граф очень увлечен нашей Грейс.

От негодования Грейс поперхнулась:

— Это неправда.

— Нет, он определенно тобой заинтересован. Правда, надо признать, на старте граф задержался. — Леди Армиджер поджала губы. — Но зато потом он чуть ли не ел с твоей руки.

Ну, значит, больше он ниоткуда не ел, подумала Грейс, вспоминая практически нетронутые блюда графа.

— Несомненно, он пытался произвести на тебя впечатление. Дорогая, не смотри на меня так. — Маленькие глазки леди Армиджер горели восторженным возбуждением. — И у него такой знатный род! Конечно, я знала о папах и всем остальном, но то, что я услышала сейчас! Граф целый час рассказывал тебе о том, как ему делают новую корону.

— Не корону, а коронку! Мама, он имел в виду зубы!

— Ой.

Грейс мысленно отметила, что ее мать очень редко лишалась дара речи. Она надавила, развивая успех:

— Послушай, мама, я совсем не в его вкусе.

— Ну что ты, это отнюдь не так.

Невинно моргая, леди Армиджер водила большим пальцем по жемчужному ожерелью.

— Не говоря о том, — добавила Грейс, — что граф, судя по всему, приятель Дороти.

Леди Армиджер была поражена.

— Но тетя Дороти вот уже тридцать лет как никуда не выезжает из Истбурна. Где граф мог с ней встретиться?

— Аннабель, Грейс хотела сказать, что граф голубой, — вздохнув, оторвался от газеты сэр Энтони.

В маленьких ясных глазках леди Армиджер мелькнула искра разочарования, но ее лицо тотчас же озарилось снова.

— Но Билл тебе очень понравился, не так ли, дорогая? — жадно набросилась она на дочь. — Замечательный парень, правда?

— Наверное, — осторожно ответила Грейс, недоумевая, чем такой нимало не примечательный с виду мужчина привлек внимание ее матери. Почему она его вообще пригласила на ужин?

— О чем вы с ним говорили? — спросила леди Армиджер.

— О книгах и только. Об издательском деле.

Леди Армиджер довольно кивнула:

— Очень хорошо. Это должно было ему понравиться. Как ты сама могла видеть, Билл остался очень доволен. Леди Тикнесс и графиня Тинская были вне себя от бешенства. Им самим до смерти хотелось заполучить его. Они бегали за ним буквально с высунутыми языками.

— Но почему?

Леди Армиджер изумленно посмотрела на свою дочь.

— Почему? Что ты хочешь сказать? Я ведь все тебе перед ужином объяснила, разве не так?

Грейс покачала головой:

— Ты была занята тем, что давала наставления повару. Я тебя даже не видела…

Закрыв глаза, леди Армиджер застонала.

— Ты хочешь сказать…

— Что?

— …ты ничего не знала?

— Что не знала?

После разговора с Говардом это уже начинало казаться Грейс дежа-вю.

Глаза леди Армиджер оставались зажмуренными.

— То, что Билл был вторым мужчиной после графа, с которым я хотела тебя познакомить? Как ты думаешь, почему я посадила вас рядом на десерт?

— Но почему?

— Потому что, — простонала леди Армиджер, ударяя кулаками по подлокотникам кресла, словно капризный ребенок. — Билл Дьюк входит в число пятидесяти самых богатых людей Америки. Он только что развелся со своей третьей женой…

— Ага, — наконец дошло до Грейс.

— Дорогая! — воскликнула леди Армиджер, уловив в ее голосе сарказм. — Если человек богат, это еще не причина относиться к нему враждебно. Если богачи бывают глупыми, бедняки бывают еще глупее. Как, полагаю, ты сама уже давно выяснила.

— Так все же чем занимается этот Билл Дьюк? — спросила Грейс, торопясь сменить тему.

— Он медиамагнат, дорогая. — Голос ее матери снова наполнился завываниями.

— Что?

— Мы познакомились с ним, еще когда работали в Вашингтоне. Билл был редактором одной из местных газет. Затем он, разумеется, ее купил, расширил свое дело, а теперь он является президентом международной медиакорпорации. — Помолчав, леди Армиджер вздохнула. — Отделения по всему свету. — Она тихо застонала. — Дворцы из стекла и бетона, тысячи сотрудников…

Грейс неуютно поежилась. «Наша маленькая, чудаковатая контора в Блумсбери совсем не похожа на жуткие огромные дворцы из стекла и бетона с тысячами сотрудников…»

Впрочем, о чем она переживает. Подумаешь, Дьюк заправляет газетной корпорацией. И что с того? Теперь, оглядываясь назад, Грейс видела, что его вопросы о «Хатто и Хатто» были конкретными и заинтересованными, ее же ответы выходили за рамки того, чего требовала простая вежливость. Вот если бы Дьюк был связан с издательским бизнесом, это уже было бы причиной для беспокойства.

— Значит, Дьюк газетный барон?

— В том числе. — Казалось, мать страдала от невыносимой физической боли. — Его корпорация работает в разных направлениях. Телевидение, кино, реклама. На самом деле Билл приехал в Венецию на кинофестиваль.

«…тысячи сотрудников… телевидение, кино и реклама… в том числе и издательский бизнес…»

— В том числе и издательский бизнес, — озвучила ее мысли вслух леди Армиджер.

— Издательский бизнес? — сдавленно переспросила Грейс.

Рот леди Армиджер вытянулся в тонкую удрученную линию.

— О да. Биллу принадлежат несколько издательских домов во всех концах света. Дорогая, в чем дело? Ты что-то плохо выглядишь. Вся позеленела… Дорогая? Быть может, тебе лучше лечь?


Глава 12


Белинда пришла к выводу, что это все же лучше, чем ничего. Тем не менее для нее оказалось огромным разочарованием, что своими новыми, усовершенствованными письмами с просьбой дать интервью, с вложенной фотографией, она смогла добиться положительного ответа только от одного человека.

— Брайан Стоун из группы «Каменный опыт»? — с отвращением воскликнула Белинда, когда Таркин сообщил ей это известие. — Это старое пугало шестидесятых годов? Я полагала, он давно помер.

— Вовсе нет, — заверил ее Таркин.

— По крайней мере выглядит он как покойник.

Белинда придирчиво рассмотрела свежую газетную вырезку с фотографией мужчины со сморщенным, как чернослив, лицом, в изъеденном молью жилете и обтягивающих кожаных брюках, обнимающего девицу, на которой под прозрачным платьицем была лишь тончайшая полоска трусиков.

— Брайан Стоун — живая легенда рок-н-ролла, — задыхаясь от волнения, сказал Таркин. — Его последний альбом «Шары в лузу» стал платиновым по обе стороны Атлантики…

Белинда снова задумчиво посмотрела на фотографию. Пусть Стоун похож на престарелого хорька, но у него определенно где-нибудь отложены на черный день два-три миллиона. Возможно, игра стоит свеч, вот только ей надо будет научиться сдерживать рвотные позывы.

— Диктуй адрес, — бросила она Таркину.

Вот каким образом для Белинды «Каменный опыт» начался с ожидания в гостиной, застеленной бескрайним голубым ковром с вытканными золотом инициалами рок-звезды. Именно здесь оставил ее дворецкий Стоуна, объявив величественным голосом, что «сэр задерживается, так как решил, что ему нужно увеличить свою прическу». Откуда-то с верхних этажей особняка доносилось слабое ворчание, напоминающее шум промышленного вентилятора.

Чтобы не терять времени даром, Белинда принялась составлять заметки об убранстве гостиной. Все окна были забраны свинцовыми переплетами — казалось, что на них натянуты рыболовные сети с огромными ромбовидными ячейками. «Жажда восточной роскоши, — в негодовании вывела Белинда, — не дотянувшая до цели пару тысяч миль и приземлившаяся неподалеку от Феликстоу». Что еще можно сказать о тяжелых белых шторах на окнах, мягких диванах с шитыми золотом подушками, бронзовых подносах с тонконосыми кувшинчиками, гроздьями винограда из оникса и, самое главное, о модели яхты в стеклянном ящике, оборудованной всеми удобствами, включая ванну-джакузи, с выведенным на корме названием «Даешь сиськи»? С другой стороны… Белинда перестала писать. Скорее всего, Стоун воспримет честное описание обстановки своей гостиной как личную обиду. А ей это не нужно. К тому же, когда она станет хозяйкой этого очень милого — несмотря на некоторые недостатки внутреннего убранства — особняка в Челси, можно будет произвести в нем любые перемены.

От нечего делать Белинда прошлась до обеденного зала. Здесь господствовал псевдо-Тюдор. Длинный стол был накрыт для банкета. Места для гостей обозначались стопками тарелок, увенчанными сложенной в митру салфеткой и окруженными толпой массивной хрустальной посуды. Место по обе стороны от тарелок по крайней мере на фут было занято серебряными столовыми приборами, в число которых входили ножницы для обрезания винограда. Каждый предмет был украшен пышной монограммой «БС».

— Привет, крошка.

Внезапно у нее за спиной прозвучал хриплый, скрежещущий голос, говоривший с акцентом, напоминавшим нечто среднее между лондонским кокни и протяжным бульканьем Новой Англии. Обернувшись, Белинда увидела в дверях тощего мужчину в не по размеру маленьком шелковом японском халате, распахнутом и открывающем грудь, увешанную цепями и медальонами. Она отметила, что парикмахер постарался на славу. По крайней мере он отнесся к своему делу очень старательно. Черные иглоподобные пряди, вздымавшиеся над сморщенным, пожелтевшим лицом листьями кокосовой пальмы, вдвое увеличивали высоту головы и ниспадали на красный шелк халата почти до локтей.

— А ты не похожа на свою фотографию, — продолжал Брайан Стоун на своем странном гибриде английского и американского просторечия. — Выглядишь гораздо старше.

Белинда с трудом обуздала гнев. Каков наглец! В конце концов, Стоун сам трудился изо всех сил, чтобы остановить ход времени. Вблизи его лицо из-за бесчисленных подтяжек казалось азиатским.

Тем не менее Белинда натянула на лицо обворожительную улыбку. Она пришла сюда не для того, чтобы искать недостатки. Ей нужно найти богатого мужа. Белинда сдвинула локти, выпячивая грудь вперед.

— Проходи, садись, — протянул Стоун, приглашая ее в гостиную. — Яхта нравится? — спросил он, проходя мимо «Сисек». — Красотища, правда? Стоила мне жутких денег. Музыкальный центр, тренажерный зал, кинотеатр и все что надо. Десять спален. Три бассейна. Вот только никак не могу вспомнить, в каком порту оставил это чертово корыто.

У Белинды глаза на лоб вылезли. Это шутка? Наверное. Яхту нельзя потерять. Особенно такую большую. Про себя Белинда подумала, что «Сиськи» больше всего напоминают огромную навороченную кроссовку. Но вряд ли стоит делиться своим мнением со Стоуном. Она попыталась подобрать какое-нибудь остроумное замечание.

— Кажется, Тед Хит, — сказала Белинда, — как-то заметил, что плавать на яхте — это все равно что стоять под душем, разрывая пятифунтовые банкноты.

Стоун довольно оскалился.

— Скорее, стофунтовые. Но кто такой этот Тед Хит, черт возьми?

Белинда удивленно уставилась на него.

— Но вы же должны его помнить, — выдавила она. — В шестидесятых он был премьер-министром…

Она осеклась, внезапно охваченная сомнением. А может быть, в семидесятых? Или в пятидесятых?

Стоун пожал плечами:

— Крошка, я ни черта не помню о шестидесятых. Как говорится, если помнишь шестидесятые…

— Знаю, — с пониманием дела усмехнулась Белинда. — Но все так говорят.

— Да, однако в моем случае это истинная правда. Для меня прошлое — одно большое расплывчатое пятно. Память совсем дырявая. Как ты думаешь, почему у меня повсюду мои чертовы инициалы? В противном случае я бы забыл, кто я такой. Правильно я говорю… э… как вас там? — Стоун повернулся за помощью к дворецкому, бесшумно появившемуся на ковре с монограммой.

— Бенсон, сэр, — подсказал тот.

Его терпеливый вид свидетельствовал о том, что ему приходится делать это несколько раз на день.

— Я ведь все забываю, не так ли… э… Бенсон?

— Да, сэр.

— Поэтому я везде написал свое имя, — добавил Стоун. — Даже на дне бассейна. Можешь выглянуть на улицу.

Белинда послушно подошла к окну. Перед домом расстилалась идеально ухоженная лужайка, посреди которой был устроен плавательный бассейн. На голубом мозаичном дне желтым были выведены две неизменные буквы, но внимание Белинды привлекло не это. Бассейн, длинный, прямой и заканчивающийся круглым расширением, имел форму полового члена. Для полноты сходства на самом краю расширения пенилась джакузи.

— Во всем мире это единственный бассейн, имеющий такую форму, — с гордостью объявил Стоун.

— Могу себе представить.

— Ни у кого нет бассейна в виде микрофона. Ни у кого. Правда… э… как вас там?

— Бенсон! — хором подсказали Белинда и дворецкий.

— Хочешь подняться наверх? — предложил Стоун.

Белинда последовала вверх по лестнице за тощими волосатыми ногами, торчащими из-под распахнутого халата, чувствуя, как в ней борются торжество и отвращение. Убедившись, что диктофон у нее в кармане работает, она подумала, что толку от него не будет никакого. Здесь нужен не журналист, а медиум.

Стоун провел ее в комнату, судя по всему, в свое логово. Там друг напротив друга стояли два больших кожаных дивана, разделенных новыми бескрайними просторами ковров с монограммами. Вдоль одной стены стояли шесть электрогитар, на другой висела большая картина, преимущественно в черных тонах.

— Купил ее миллион лет назад, — заметил Стоун.

У Белинды пробудился интерес.

— Чья это работа?

Будем надеяться, какого-нибудь очень знаменитого художника, и очень дорогая.

— А я откуда знаю, черт побери? — пожал плечами Стоун.

Белинда посмотрела на большую фотографию в рамке, изображавшую заставленный яхтами причал.

— Это Монте-Карло? — спросила она.

Стоун снова пожал плечами.

— Может, и Монте-Карло. Кажется, я жил там с одной из своих жен. Пойдем я лучше покажу тебе свой гардероб.

Белинда прошла следом за ним в дверь в глубине логова, за которой оказалось небольшое помещение, забитое яркими, крикливыми сценическими нарядами.

— Я хочу, чтобы меня запомнили за мой вкус, — объявил Стоун, демонстрируя ослепительно-яркую желто-зеленую куртку и костюм из перьев, расшитый фальшивыми бриллиантами.

Белинда громко рассмеялась, но быстро умолкла, заметив, что Стоун остается совершенно серьезным.

— О, надеюсь, запомнят, — заверила она его, стараясь оторвать зачарованный взгляд от крохотных золотистых шорт, надетых под халатом.

— Я очень внимательно слежу за модой, — добавил Стоун. — Я хочу всегда выглядеть шикарно. И одеваюсь стильно.

Слушая его, Белинда заметила, что последнюю пластическую операцию он перенес на веках. Совершенно очевидно, что она оказалась не слишком удачной. Похоже, Стоун начисто лишился способности моргать.

Они вернулись в логово. Указав на один из диванов, Стоун быстро запер дверь и спрятал ключ в карман.

— Мы ведь не хотим, чтобы нам помешали, правда? — он продемонстрировал волчий оскал. — Это может прервать поток моих воспоминаний. — Он наклонился к Белинде, звеня медальонами. — Расскажи, чем тебя возбуждают интервью со звездами?

Белинде пришлось сделать над собой усилие, чтобы справиться с приливом внезапной тошноты.

— Я надеюсь прикоснуться к их волшебству, — пробормотала она, моля бога о том, чтобы Брайан Стоун не прикоснулся к ней чем-нибудь другим. По крайней мере, до тех пор, пока у нее на пальце не появится обручальное кольцо.

Глаза Стоуна вспыхнули огнем.

— Знаешь, в свое время я был кобель.

Белинда судорожно перевела дыхание. Со своего места она видела лишь кабели, подключенные к электрогитарам.

Собравшись с духом, она достала блокнот.

— Итак, ваша жизнь началась в лондонских трущобах. Надо признать, с тех пор вы проделали большой путь.

Стоун обреченно поднял брови.

— Знаешь, мы тогда жили так бедно, что ничего вокруг не видели. По крайней мере, я так читал во всем, что про меня написано… Слушай, а нам обязательно нужно в этом копаться?

Белинда попыталась изобразить сострадание.

— Нет, если эти воспоминания причиняют вам боль, — пробормотала она, глядя на Стоуна с деланым сочувствием.

— Да дело вовсе не в этом. Скорее, в том, что я ровным счетом ничего не помню. Но вот сейчас, когда ты упомянула про боль…

Его лицо вдруг исказилось мучительной гримасой. На глазах потрясенной Белинды престарелый музыкант завопил, зажимая руками пах.

— В чем дело?

Белинда со страхом представила себе кричащие заголовки бульварной прессы: что-нибудь в духе «ТАИНСТВЕННАЯ СМЕРТЬ РОК-ЗВЕЗДЫ — ЗАДЕРЖАНА ДЕВУШКА». Как ни хотелось ей попасть на первые полосы газет вместе с богатым и знаменитым мужчиной, представляла она себе это далеко не так.

— Чертова промежность, — ахнул Стоун, ныряя рукой под крошечные золотистые шорты. — Так всегда бывает, когда я пытаюсь что-то вспомнить. Ой, ой, ой!

Белинда с нарастающим ужасом смотрела, как он, продолжая зажимать руками больное место, дотащился по ковру с монограммой до небольшого комода, откуда, порывшись, достал баночку.

— Вот что нам нужно! — объявил Стоун, когда, шатаясь, вернулся к Белинде и всучил ей баночку.

У нее на глазах он медленно опустился на пол и, что было еще ужаснее, спустил золотистые шорты.

— Ты знаешь, что надо делать, — морщась от боли, прошептал Стоун.

— Не знаю, — хрипло ответила Белинда.

— Нет, знаешь, мать твою, — прорычал он.

— Нет! — вскрикнула она.

Стоун открыл глаза.

— Втирай масло, мать твою! — рявкнул он.

— Куда втирать?

Спустив шорты до колен, Стоун выставил свой покрытый венами коричневый сморщенный член, похожий на лысую новорожденную землеройку и окруженный густыми зарослями седых волос.

— Сюда! — торжествующе воскликнул он.

Поколебавшись мгновение, Белинда стиснула зубы и сунула палец в баночку. Кто говорил, что путь к вершине через постель прост? Но цель должна оправдать средства.

Погасло предписание пристегнуть ремни, и Грейс махнула рукой, отказываясь от предложенного стюардессой шампанского. «Эх, — с тоской подумала она, — ну почему я не отказывалась от вина на ужине у матери!» Теперь ей было понятно, зачем Билл Дьюк так торопился наполнить ее бокал.

Интересно, за кого принял ее газетный магнат? Она работает в издательстве, не имеющем представления, чем оно занимается. Каким бледным и убогим показалось Дьюку все это в сравнении с его собственным честолюбивым и процветающим предприятием! Стоит ли удивляться, что он был так изумлен, слушая рассказ о философии управления «Хатто». Можно даже сказать, поражен.

Грейс неуютно заерзала в кресле, остро стыдясь своего предательства. Пусть «Хатто и Хатто» не числится в списке самых доходных английских издательств, но ведь оно отнеслось к ней благожелательно и приняло на работу, тогда как во всех остальных местах она получила категорический отказ. Несомненно, «Хатто» заслужило от нее лучшего, чем поток подпитываемых красным вином ругательств, вываленных совершенно постороннему человеку. Грейс с тревогой гадала, как поступит Дьюк с полученной от нее информацией. Конфиденциальной информацией, выведанной хотя и не прямым обманом, но, нужно признать, не совсем честно. И все же разве вина в случившемся лежит на нем одном?

Закрыв глаза, Грейс застонала. Однако что сделано, того не воротишь. Бросив рассеянный взгляд на захваченный в самолет журнал, она полезла в сумочку, надеясь найти там что-нибудь читабельное, кроме старых счетов за такси.

Ее пальцы нащупали что-то тонкое, широкое и сложенное пополам — ах да. Ну разумеется. Проклятый коричневый конверт. Содержащий рукопись клиента Марии, ош-шень хорошего человека. Которую, несмотря на многократные обещания, она так и не удосужилась прочитать.

Грейс достала конверт. Естественно, рукопись окажется полной чушью. Какими за небольшим исключением оказываются все невостребованные рукописи. Но их, как правило, хотя бы представляют в более презентабельном виде, обычно в новых пластиковых скоросшивателях, отпечатанные через два интервала. Для вместилища гениального творения, решила Грейс, мятый, грязный и потрепанный конверт, покрытый таинственными восточноевропейскими марками, выглядит неподобающим образом.

И все же чем раньше она начнет читать, тем быстрее составит список причин, чтобы объяснить Марии, почему «Хатто» не сможет опубликовать эту книгу. К счастью, не очень большую — всего пара глав, с облегчением отметила Грейс. Судя по всему, работа продолжается. Что ж, сейчас она ознакомится с рукописью, и, по всей видимости, на этом все и закончится.

Кашлянув, Грейс вздохнула и без энтузиазма пробежала взглядом по первой странице.

«ЦЫГАНЕ ИЗ ТВИНКИ-БЕЙ: детская сказка» Детская сказка. Область литературы с самой жестокой конкуренцией. Как и всем в издательском бизнесе, Грейс было прекрасно известно, что после головокружительного успеха книг о Гарри Поттере рынок литературы для детей оказался переполнен творениями всевозможных авторов, пишущих о юных чародеях. К этому надо добавить, что деятельность «Хатто» в области детской литературы была еще менее успешной, чем во всех остальных, хотя, казалось, хуже уже некуда.

Наверное, читать дальше нет смысла. Но она дала слово Марии. И, сознавая, что до тех пор, пока она не прочтет рукопись, этой истории не будет конца, Грейс подперла подбородок рукой и начала читать.


В детстве я жил в Ирландии, на берегу бухты Твинки-бей. Это было волшебное место — и здесь жили волшебные люди. Каждую ночь семейство ирландских цыган выходило плясать на песчаный берег. Так начинались все приключения. Я лежал в своей маленькой белой кровати, не в силах заснуть, и слушал доносящиеся из темноты звуки скрипок, звавших меня. Я бесшумно соскакивал с кровати, проходил на цыпочках мимо спящего кота, шептал: «Тихо!» бдительной сторожевой собаке. Я крался через сад неслышно, словно лиса…


Грейс нахмурилась. Гм. Неплохо. Можно даже сказать, довольно мило.


…до узкой извивающейся лестницы в глубине, ведущей вниз к берегу. Через несколько секунд я уже был вместе с цыганами. Оказавшись на побережье бухты Твинки-бей, я присоединялся к танцам, становившимся все быстрее и быстрее, горячее и горячее, пока наконец нас не поднимало в воздух и не увлекало вверх. Тогда начинались настоящие приключения…


Эта книга никогда не будет опубликована. А если ее и опубликуют, она не будет иметь коммерческого успеха. Рынок детской литературы переполнен. Неизвестный автор. Первая книга. И тем не менее Грейс, читая, дала волю своему воображению. Она воспарила к крышам вместе с мальчиком в пижаме и семейством летающих цыган, унесших ее в далекие страны. Грейс поймала себя на том, что смеется вслух, но на следующей странице ее глаза защипало от слез. Человек, написавший эти строки, несомненно обладал редким талантом. Сюжет был динамичным, захватывающим. Грейс не могла поверить, что эту книгу написал лысый одинокий мужчина, сомневающийся в своих силах. Дочитав до последней страницы, она с сожалением свернула рукопись и убрала ее в потертый конверт. Показавшийся ей значительно более подходящим вместилищем гениального творения, чем прежде. Откинувшись назад, Грейс задумалась.

Ее пальцы мягко постукивали по грязному конверту. Несомненно, повествование далеко от завершения. Не менее очевидно, что у нее в руках что-то необыкновенное.

Грейс подумала про Элли. Какое суждение вынесет об этой книге ее подруга? Грейс не сомневалась в том, что ошиблась. Вероятно, рукопись представляет собой полную чушь. И все же не будет ничего страшного, если она покажет ее Элли. В конце концов, в последнее время Элли повадилась рыться в архивах Адама Найта, утверждая, что в этих древних залежах можно найти все что угодно, в том числе и неопубликованного Шекспира.

И, разумеется, если произойдет чудо, если Элли понравится рукопись, если книга будет опубликована, Грейс хотя бы частично искупит этим свои недавние прегрешения. Ибо если «Хатто» когда-либо и нуждалось в помощи, то именно сейчас. Боевой дух сотрудников издательства упал до небывало низкого уровня. Элли переполняли цинизм и отчаяние. Адам недавно забыл в автобусе Эвфемию Огден — правда, рукопись, а не саму писательницу из плоти и крови. Но как только автор «Нашей мамы» вернется с ежегодных итальянских каникул, разразится грандиозный скандал.

Иниго Тонгсбридж и Тенебрис Люкс с негодованием требуют увеличения гонорара, хотя объем их продаж едва достиг двузначных величин — на двоих. А тем временем Глэдис, секретарша, занялась своим любимым делом — пророчеством надвигающейся катастрофы. «На моей памяти «Хатто» видало плохие времена, — замогильным голосом говорила она, — очень плохие. Но такого, как сейчас, еще не было».

Хуже всего, если такое возможно, дела обстояли в отделе продаж, чей новый глава, тщедушный бывший учитель по имени Филипп, до сих пор не мог оправиться после того, как в первый же день работы на новом месте его вызвал к себе разъяренный директор книжного магазина, пообщавшийся перед тем с Тенебрисом Люксом. С тех пор Глэдис не раз докладывала о том, что Филипп с затравленным видом читает объявления о вакансиях в «Учительской газете».

Отмахнувшись от очередного предложения шампанского, Грейс твердо решила биться до последнего. Если она удвоит — нет, утроит свои усилия, это обязательно скажется на работе издательства. В последнее время она попала в полосу невезения. Ее раздавили мелкие неудачи, но теперь она просто обязана стать сильнее. Менее впечатлительной. Хватит терять время и силы на такие Преходящие глупости, как Генри Мун. Все, с нее довольно. Отныне она будет смотреть на жизнь с оптимизмом. Даже встречу с Дьюком надо будет обратить во благо, а не использовать в качестве оправдания для очередных терзаний. Она будет смотреть на это как на сигнал к пробуждению. Заставивший ее очнуться и заняться делом. В первую очередь на работе.

Для начала нужно перестать позволять неурядицам личной жизни калечить жизнь профессиональную. Сион, Генри, даже Том — все они отправятся в крепко закрытую коробку с надписью: «Преданы забвению». Грейс дала себе слово, что отныне на первом месте для нее будет карьера. Разумеется, впереди ее ждет много трудностей. В ее работе трудностей хоть отбавляй, и в прошлом ей уже не раз приходилось убеждаться в этом на собственном опыте. Но теперь она будет воспринимать каждую неудачу как вызов. В конце концов, даже самая черная грозовая туча имеет золотистую кайму, подумала Грейс, выглядывая в иллюминатор, — хотя та, через которую пролетал сейчас самолет, была внутри однообразно серой.

— Шампанское, мадам? — снова склонилась над Грейс стюардесса.

— Разумеется, дорогая, обратно ты полетишь первым классом, — настояла леди Армиджер. — Авиалинии относятся к дипломатическим привилегиям с должным почтением. Кроме того, как знать, быть может…

— Быть может, я кого-нибудь встречу? — раздраженно закончила за нее Грейс и тотчас же весело захихикала. — О, мама, ты опять за свое!

— Я никогда не опущу руки, — сурово заявила леди Армиджер. — В конце концов, должен же кто-то думать о твоих интересах?

Грейс улыбнулась стюардессе с подносом. Что ж, у нее есть повод для праздника.

— Да, пожалуйста.

Улыбнувшись, Грейс поднесла бокал к губам, мысленно произнеся тост: «За меня и за «Цыган из Твинки-бей»».

— Рукопись просто замечательная, — объявила несколько дней спустя Элли, возбужденно бросая на стол пачку отпечатанных листов. — Я в полном восторге.

Грейс обрадованно оторвалась от пресс-релиза.

— Действительно хорошо, правда? По первой же главе становится понятно, что это просто фантастика.

Элли кивнула.

— Очаровательно!

Грейс захотелось захлопать в ладоши. Значит, чутье ее не обмануло.

— Столько способов заставить сходить по себе с ума, — продолжала Элли.

Грейс недоуменно заморгала.

— Так ты говорила не про ту детскую книгу, что я тебе дала?

Элли покачала головой.

— Извини. У меня до сих пор минутки свободной не было. Я ее еще не читала.

— Но ведь может статься, ты держишь в руках нового Гарри Поттера, — не унималась Грейс.

Элли подняла брови, всем своим видом показывая: «Об этом позволь мне судить самой». Грейс, правильно поняв выражение лица подруги, решила помолчать. В конце концов, чем сильнее она будет давить на Элли, тем больше та будет сопротивляться и тем дольше придется ждать Марии — и так не находящей себе места от радости после того, как Грейс сказала ей, что книга ей очень понравилась и она рекомендовала ее в издательство. Не говоря про нее саму. К своему удивлению, Грейс поймала себя на том, что искренне верит в успех книги и хочет, чтобы «Цыгане из Твинки-бей» дошли до широкой публики.

— Так о какой же рукописи ты говорила? — сделав над собой усилие, спросила Грейс. Не надо забывать о том, что ей нужно любыми способами добиться расположения Элли. — Столько способов заставить сходить по себе с ума, — уныло добавила она.

— Любовные заговоры, — расцвела в улыбке Элли.

Грейс с сомнением посмотрела на подругу.

— Ты действительно полагаешь, что сейчас люди верят в заклинания и прочую чертовщину?

— Не люди — женщины, — уверенно заявила Элли. — Возьмем, к примеру, нас с тобой. Две женщины, уставшие сидеть в баре в одиночестве, угрюмо потягивая «Шардоннэ». Мы хотим взять все в свои руки. Вернуть власть себе.

Грейс поморщилась. Она терпеть не могла привычку Элли беззаботно включать ее наряду с собой в число одиноких женщин. В конце концов, ничего страшного в ее теперешнем одиночестве нет. Если следовать наставлениям, которые она прочитала сама себе на высоте двадцати тысяч футов над уровнем моря, теперь для нее главное — карьера, так что личную свободу следует считать за благо. И все же высокая политика требовала выказать заинтересованность — хотя бы ради «Цыган из Твинки-бей».

— И что это за заговоры? — спросила Грейс.

Если бы только с их помощью можно было заставить ознакомиться с рукописью редакторов — и тех, кто хочет занять их место.

— Ну вот, например, заговор «Забыть своего бывшего возлюбленного». Я подумываю о том, чтобы применить его в отношении того футболиста, с которым познакомилась на прошлой неделе. Он такой настойчивый, постоянно мне звонит. — Элли скорчила гримасу. — Полагаю, когда я сказала ему, что если он будет продолжать свои игры, то неизбежно скатится вниз, он решил, будто я имею в виду вылет его команды в первый дивизион.

Грейс фыркнула.

— И как звучит этот заговор?

Элли начала читать вслух, водя пальцем по странице рукописи:

— «Встав на закате вокруг костра, мы взяли несколько луковиц, подставили их четырем основным стихиям и стали распевать хором: «По моему повелению превратись в пыль!» После чего сожгли свой эмоциональный груз».

«Да мне понадобится целый мешок лука!» — уныло подумала Грейс. И тотчас же напомнила себе про черную тучу и золотистую кайму. Например, есть масса положительного в том, что она рассталась с Сионом. В первую очередь у нее в квартире стало чище. А полученная от его матери бандероль, в которой лежали завернутые в пакет забытые трусики, уже не могла ее смутить.

— Однако рукопись надо отредактировать, — пробормотала Элли. — «Стоя под звездами, облаченные в небо…» — во имя всего святого, что бы это могло значить? О, поняла, голые, — «…мы рассыпали блестки и розовые лепестки на схему линий метро и сказали: «С севера и юга, с востока и запада, пусть ко мне придет тот, кто любит меня сильнее всего»». Ну разве не замечательно?

— Восхитительно, — язвительно заметила Грейс.

Она не верила в колдовство, хотя Мария, похоже, была им просто одержима и постоянно твердила о том, что у нее в роду несколько поколений белых ведьм. В любом случае Элли определенно подпала под чары этой книги.

— А вот кое-что и для тебя, Грейси! — внезапно воскликнула Элли. — «Для того, чтобы выморозить неудачное знакомство из своей жизни, напишите имя бывшего возлюбленного на листке бумаги, положите листок в банку с водой и уберите все в морозилку».

— Очень полезный совет.

— Это будет что-то вроде «Книга заговоров Бриджет Джонс», — сказала Элли, не обращая внимания на тон подруги. — Или еще лучше, — с горящими глазами добавила она, — мы могли бы назвать ее «Заговоры и одинокая девушка».

— Могли бы, — без воодушевления промолвила Грейс. — Однако тебе не кажется, что проблема одиночества осталась в прошлом?

— В прошлом? — недоуменно уставилась на нее Элли. — Ты только посмотри на меня. Посмотри на себя. Ну как, похоже, что эта проблема осталась в прошлом?

Нахмурившись, Грейс сердито застучала по клавишам компьютера.

— Отвечай, похоже? — настаивала Элли. — Или ты познакомилась с кем-то в Венеции?

Грейс вспыхнула, со стыдом вспоминая ужин и последовавшие за ним откровения ее матери. Но нет, черная туча и золотистая кайма, строго одернула себя она, стараясь не обращать внимания на насмешливо-любопытный взгляд Элли.

— Ты с кем-то познакомилась, — обвиняющим тоном произнесла та, довольно ухмыляясь.

— Он оказался жутким мещанином, — начала Грейс. — Считает, что книги нужны только для того, чтобы зарабатывать на них деньги.

— В этом я с ним полностью согласна. Если бы «Хатто и Хатто» об этом помнило, мы бы находились в гораздо лучшем положении… О, подожди злиться, — усмехнулась Элли, увидев недовольное лицо подруги. — Обещаю, что обязательно прочту твою рукопись. Сегодня же вечером. Ну как, договорились?


Глава 13


Гневно бросив телефонную трубку, Белинда обессиленно упала за свой письменный стол. Интервью с Брайаном Стоуном сосало страшным образом. Во всех смыслах этого слова. При воспоминании о седых волосках в промежности, щекочущих ей нос, о татуированной змее, распрямившейся вместе с налившимся кровью членом, к горлу подступила тошнота. Белинда выполнила крайне неприятные действия, которые потребовал от нее Стоун, исключительно в надежде, что это станет первым шагом в отношениях, если и не прекрасных, то привлекательных с финансовой точки зрения. Однако, позвонив на следующий день, чтобы подтвердить приглашение, полученное от престарелой рок-звезды при расставании, она получила полный отлуп. Можно даже сказать, ей дали по носу.

— Что вы хотите сказать, мать вашу, утверждая, что он не может вспомнить, кто я такая? — заорала она на дворецкого Бенсона, ответившего на ее звонок.

— Боюсь, мадам, события вчерашнего дня каким-то образом ускользнули из памяти мистера Стоуна, — величественным тоном объявил слуга.

— Как, все? — бурлила от негодования Белинда, страстно желая, чтобы то же самое можно было сказать и про нее.

Но нет, она боялась, что золотистые шорты Брайана Стоуна еще долго будут преследовать ее в кошмарных снах.

— Похоже на то, мадам. Я известил мистера Стоуна о вашем звонке, но ваше имя не запечатлелось у него в сознании.

— Но это же невозможно! — вскрикнула Белинда. — Я понимаю, он за свою жизнь принял столько наркотиков, что у него в голове стерлись почти все извилины, но что-то он все-таки должен помнить?

«Меня, например», — в бешенстве подумала она.

В трубке послышалось, как дворецкий вежливо кашлянул.

— Послушайте, он мне сказал, что в эти выходные мы с ним летим на Антибские острова на его личном реактивном лайнере, черт побери! — взвыла Белинда, привлекая к себе внимание всей редакции.

— Да, мадам. Однако, мисс Блэк, если позволите, мне это кажется крайне маловероятным.

— Это еще почему? — фыркнула Белинда. — Вы намекаете, что я для него недостаточно хороша, да?

— У меня и в мыслях этого не было, мадам. Я только хочу сказать, что мистер Стоун потерял связь с действительностью. Далее, я вынужден с сожалением констатировать, что в настоящее время местонахождение личного лайнера мистера Стоуна является для нас загадкой.

— О, идите вы все к черту! — крикнула Белинда, бросая трубку на аппарат. С горящим взором она повернулась к Таркину, который, судя по испуганному выражению лица, только что успешно убедил еще одну знаменитость не давать интервью Белинде Блэк.

— Шарон Стоун снова ответила отказом, — подтвердил Таркин, осторожно опуская телефонную трубку. — Ее агент заявил, что мисс Стоун насторожило ваше интервью с Шампань Ди-Вайн.

— Но я же говорила тебе больше не связываться ни с какими Стоунами! — взвизгнула Белинда, хотя на самом деле она вовсе не ставила такого ультиматума. — Ни с Оливером Стоуном, ни с «Роллинг Стоунз» и, уж конечно же, не с этой проклятой Шарон Стоун!

Вскочив с места, Белинда принялась расхаживать по комнате на своих опасно высоких шпильках. Какие они заносчивые, эти женщины-знаменитости, и самая заносчивая среди них королева. Если верить Таркину, Елизавета никогда не встречается с журналистами и никому не дает интервью, что просто смешно, если учесть, как сильно старая кошелка нуждается в рекламе. Впрочем, ей же хуже, подумала Белинда. И все-таки какая жалость, что у нее нет возможности спросить у ее величества, действительно ли большие завитки седых волос на лбу являются, как однажды предположил Че Гевара, замаскированными пультами управления баллистическими ракетами, центром ядерной оборонной системы Великобритании.

— В любом случае, — резко заметила Таркину Белинда, — я уже говорила тебе, что меня не интересуют женщины — точка. Отныне предложения дать интервью ты должен рассылать исключительно богатым, знаменитым и… мм… доступным мужчинам.

— Доступным? — недоуменно переспросил Таркин. — В каком смысле доступным?

— Разумеется, в том, что они согласны дать интервью.

— Вы имеете в виду кого-нибудь вроде музыкального ведущего «Би-би-си» Терри Уогана?

— Нет, не Терри Уогана.

— Тогда диск-жокея Джимми Сэвайла?

— Нет! — крикнула Белинда. — Совсем не Джимми Сэвайла, мать твою. Мне нужны крупные личности. Жаркие личности.

— Я уже дважды пытался связаться с Марлоном Брандо, — робко начал Таркин.

Прищурившись, Белинда подозрительно посмотрела на своего помощника. Этот дурень-молокосос что, издевается над ней?

Она осторожно провела рукой по тщательно накрашенным глазам. Постоянная необходимость следить за Таркином была просто невыносима. Приходилось ли кому-нибудь на свете сталкиваться с такой абсолютной некомпетентностью подчиненных? И с такой вопиющей неблагодарностью? Белинду просто бесило нежелание Таркина оценить по достоинству то, что она для него делала. Процесс его обучения был чертовски тяжел, но, что самое главное, труд этот оставался непризнанным и невознагражденным. Наоборот, Таркин имел дерзость строить недовольные гримасы, когда Белинда пару-тройку раз заставляла его задержаться в редакции, чтобы он мог проверить по телефону получение писем, отправленных в Лос-Анджелес, где поясное время на восемь часов отставало от лондонского. Неблагодарный ублюдок!

Белинда глубоко вздохнула. Никому не понять, как одиноко на самой вершине. «Неужели я, — думала она, — поднялась на вершину горы, — а Мо Миллз определенно можно было считать горой — только за тем, чтобы увидеть сверху ту же самую безрадостную картину, которая была внизу? Неужели я, достигнув цели, обнаружила, что на самом деле не сдвинулась с места?» Белинда нахмурилась. Проклятие, сейчас она говорит совсем как Шампань Ди-Вайн.

— В первую очередь мне нужны такие мужчины, как Ред Кемпион! — рявкнула она на Таркина. — Бога ради, достань его любыми способами, понятно?

Ночью Белинда спала отвратительно. Да и начало следующего дня никак нельзя было назвать хорошим. Еще до того, как она вышла из дома, ее нервы были натянуты до предела. Как будто у нее и без того было мало бед, проклятая домработница надела на подушки наволочки из пурпурного шелка — и это к такому же по цвету одеялу, вместо того чтобы для модного контраста оттенить его розовым! Неужели эта безмозглая дура, по которой плачет сумасшедший дом, совсем ничего не соображает? И потом она снова забыла — нет, скорее, умышленно попрала правило развешивать полученную из химчистки одежду в порядке цветов радуги.

У Белинды не оставалось другого выхода, кроме как снова уменьшить ее жалованье.

— На самом деле мне еще больнее, чем тебе, — заявила она расстроенной домработнице.

Ничего, надо же ей когда-нибудь учиться. На самом деле Белинда оказывала этой недотепе неоценимую услугу.

Приехав в редакцию, Белинда проскочила по коридору затравленным зверем, стараясь не наткнуться на Кевина Грейсона или на его заместителя Уоррена Стрита. К счастью, ни Грейсона, ни Стрита она не встретила. Ей удалось ускользнуть от них и вчера, так как они оба целый день вели переговоры с семьей пакистанцев из-под Лестера, вырастивших у себя на огороде баклажан, напоминающий лик пророка Мухаммеда. К счастью, сезон немыслимых овощей только начался. Белинда не имела ни малейшего желания отвечать на вопросы относительно следующего интервью.

Проходя к своему столу, она увидела глупо ухмыляющегося Таркина, что нисколько не улучшило ее настроение.

— Чему ты так радуешься, черт бы тебя побрал?

— Я раздобыл для вас замечательную кандидатуру для интервью, — объявил Таркин. — Знаменитый, холостой, как вы и просили.

— Рассел Кроу? — хриплым от надежды голосом спросила Белинда. — Джордж Клуни?

— Зачем вам такие старики? — улыбнулся Таркин. — Берите моложе. Я имею в виду Стана, — с гордостью произнес он.

— Стана? — глаза Белинды едва не выскочили из орбит. — Кто такой этот Стан, мать твою?

— Совсем никто, если не считать, что на сегодняшний день это самый популярный диск-жокей, — обиженно просветил ее Таркин.

— Диск-жокей? — презрительно брызнула слюной Белинда. — Что, кто-то вроде Саймона Бейтса?

— Нет, совсем не то, — терпеливо разъяснил Таркин. — С тех пор все здорово изменилось. В наше время диск-жокеи делают ремиксы песен других исполнителей и крутят их под своим именем. Зарабатывают миллионы. Достаточно перечислить таких людей, как Фэтбой Слим, Пит Тонг, Пол Окенфолд — и Стан. Это рок-звезды нового поколения.

Белинда немного успокоилась. В конце концов, рок-звезд старшего поколения с нее достаточно.

— Все в мире музыки считают Стана богом. «Ю-Ту» называют его гением. Мадонна умоляет Стана сделать ремиксы ее вещей.

— И эта выжатая старая кляча туда же, — тотчас же вставила Белинда. Несколько задетая тем, что Таркин держал руку на пульсе современной поп-музыки, она поспешила продемонстрировать свое полное превосходство в этой области. — Никак не хочет понять, что ее творчество — это уже вчерашний день. Вся беда Мадонны в том, что она не может переродиться заново.

— Выступления Стана вызывают у публики бурю восторга, — продолжал Таркин. — И он только что получил две премии «Грэмми», три британских награды, его музыка к фильму удостоилась «Оскара», а тираж последнего альбома достиг нескольких миллионов. Стан заработал себе целое состояние. На прошлой неделе он получил шестьдесят тысяч фунтов за то, что два часа вел дискотеку в клубе «Ибица».

Брови Белинды выгнулись дугой. Это начинало выглядеть все привлекательнее.

— При этом Стан очень милый парень. Судя по всему, скромный и застенчивый.

Все более и более привлекательно, подумала Белинда, вспоминая бассейн Брайана Стоуна. Вообще все, связанное с Брайаном Стоуном, раз уж об этом зашла речь.

— Стан сейчас самый популярный, самый знаменитый. Каждый, кому известно хоть что-либо, знает о нем.

— Это невозможно, черт побери, — надменно заявила Белинда. — Лично я о нем никогда не слышала.

Таркин дипломатично промолчал.

— Так или иначе, — добавил он, — самое замечательное в этом интервью то, что оно эксклюзивное. Стан еще ни разу не встречался с журналистами.

Белинда ехала по указанному адресу в такси, переполненная восторженными предчувствиями. К вечеру у нее уже будут три особняка в самых прекрасных уголках земного шара, флотилия «Бентли» и эскадрилья реактивных «Гольфстримов» с мраморными каминами в салоне.

Она знала, что выглядит на миллион долларов. Пройдясь утром перед зеркалом в своей спальне, Белинда удостоила себя пяти звезд. Ее безукоризненные длинные ноги на высоченных шпильках блестели от увлажняющего крема. Ногти были безупречны. Волосы ниспадали на узкие плечи шелковистым черным капюшоном. Весь вчерашний вечер Белинда провела, выщипывая ненужные волоски на лице. Под платьем-рубашкой авторской работы плавно покачивалась ее грудь, ничем не стесненная, упругая и идеально загорелая. Уступая требованиям моды, платье было почти полностью расстегнуто, максимально открывая ложбинку на груди и бедра.

Такси проехало мимо указанного дома пять или шесть раз, прежде чем Белинда поняла, что это все-таки действительно отель, как и заверял ее Таркин. Правда, совсем не тот отель, который она ожидала увидеть. Это место никак не предполагало две премии «Грэмми», «Оскара», миллионные тиражи альбома и 60 000 фунтов за двухчасовую работу.

Белинда представляла себе дом номер 20 по Эрлс-Корт-роуд изящным отелем-особняком с матовыми черными ванными, широкими кроватями под балдахинами, завешенными муслином, и мини-барами, созданными по проекту знаменитого Ронни Вуда. Или же модернистский отель из стекла и бетона, кровати, застеленные шкурами монгольских ягнят, мраморные раковины на подставках из красного дерева и кожаные кресла в стиле шестидесятых.

Но дом номер 20 по Эрлс-Корт-роуд не подпадал ни под одно из этих описаний. Как ни крути, при виде него на ум приходил только один эпитет: «убогий». Он стоял в ряду похожих друг на друга обшарпанных домов с потрескавшимися и просевшими портиками, чьи облупленные колонны демонстрировали всю свою генеалогию, обнажив многочисленные слои краски самых невообразимых оттенков. На окне, выходившем на улицу, опять же ничем не отличавшемся от соседей, за грязным стеклом красовались два чайника и пакет с молоком.

Здание это выделялось среди своих собратьев только тем, что остальные носили громкие названия вроде «Королевский дворец» или «Эльдорадо», а владельцы дома номер 20 были или слишком честны, или слишком ленивы, чтобы украшать свое заведение подобными высокопарными вывесками.

На стеклянных дверях висела табличка «Есть свободные номера», под которой была леденящая душу надпись: «Обслуживаются пешие туристы». То обстоятельство, что заведение радушно открывает двери перед пешими туристами, которых Белинда едва ли причисляла к людям, выходило за рамки ее понимания. Однако, поскольку в этих малообещающих стенах обитала надежда на богатство и славу, у нее не оставалось иного выхода, кроме как переступить через порог ногой, обутой в лучшие туфли от «Маноло».

Конечно, были и другие причины радоваться. Предстоящее интервью должно было быть эксклюзивным, что считалось большой редкостью, хотя Белинда в глубине души полагала это огромным неудобством. Отсутствие в архивах журнала предыдущих интервью со Станом исключало предварительную подготовку, то есть уменьшало возможность продемонстрировать сходство их интересов. Белинде было хорошо известно, что этим методом пользуются многие искательницы богатых женихов. Кое-кто даже доходил до того, чтобы в погоне за состоятельным мужем приобщиться к запутанным тайнам гольфа. Впрочем, Белинда была готова пойти и на это, несмотря на то что для нее маши[7 - Маши — одна из клюшек для игры в гольф.] была чем-то таким, что подают на стол вместе с Хаггисом. С другой стороны, Стан не производил впечатление человека, увлекающегося гольфом. Из того немногого, что удалось выудить Белинде о восходящей рок-звезде, она узнала, что Стан — это не его настоящее имя. Якобы однажды во время туристической поездки в составе группы — подумать только, туристическая поездка в составе группы! — еще когда он не был знаменитым, его ошибочно приняли за некоего Стана, и он в шутку взял себе этот псевдоним. Белинда не могла взять в толк, чем ему не угодило его настоящее имя, Криспин.

Рецензии на последний альбом Стана «Дитя Б» лишь еще больше ее запутали. «Своим новым альбомом «Дитя Б» Стан вывел троллейбус рок-н-ролла в открытый космос и вернулся с чем-то настолько сложным, в сравнении с чем «Розеттский камень»[8 - Базальтовая плита с надписями на древнеегипетском и древнегреческом языках, обнаруженная в 1799 году близ селения Розетта в дельте Нила. По ней Шампольон расшифровал египетские иероглифы.] кажется росписью на заборе», — высказал свое суждение музыкальный критик «Гардиан». «В то время как большинство его собратьев довольствуются тем, что колесят на своих убогих поп-«Фиатах» по проселочным дорогам, ведущим в никуда, Стан соорудил сумасшедший межгалактический суперавтомобиль из коллекции «джаза не для всех» и мчится на нем к Марсу». Белинда не могла взять в толк, что означает эта фраза — похвалу или осуждение.

Так или иначе, по крайней мере Стан богат. Это однозначно следовало из заметок, которые накопал Таркин. Белинда с радостью прочитала подтверждение коммерческого успеха последнего альбома и узнала, что Мадонна, Кортни Лав, Джери Халлиуэлл и Робби Уильямс отчаянно жаждут заключить контракт со Станом. Кроме того, она с удовлетворением отметила, что Стан обладает красивой внешностью. С газетных вырезок на нее смотрело спокойное, умиротворенное лицо, с витающей на устах загадочной улыбкой. Соблазнить его будет одно удовольствие — если только отключиться от окружающей обстановки. Какого черта Стан не остановился в «Беркли», гадала Белинда, заходя в вестибюль гостиницы и брезгливо морщась от ощущения, что грязный ковролин липнет к ее ногам. Почему они не встречаются в знаменитом Голубом баре, где можно наткнуться на кого угодно начиная от герцогини Йоркской до супермодели Кристи Терлингтон?

— Я из «Светила», — как можно высокомернее объявила она желтолицему мужчине со спутанными черными волосами, в серых нейлоновых спортивных штанах и мешковатом свитере, сидевшему в стеклянной кабинке у входа.

Тот воодушевленно закивал:

— А я из Косово. Здесь ош-шень хорошо.

Белинда с отвращением сморщила нос. Она была готова поспорить на большие деньги, что это существо было если не мужем ее домработницы, то, наверное, его близким родственником.

— Где консьерж? — надменно спросила Белинда.

Мужчина в мешковатом свитере беспомощно пожал плечами.

— Здесь нет консьержей.

Услышав за спиной мягкий, тихий голос, в котором прозвучали насмешливые нотки, Белинда в негодовании обернулась.

— А вас кто спрашивал? — резко бросила она и только через долю секунды вдруг поняла, с кем имеет дело.

Лицо Стана оказалось таким же умиротворенным, каким оно было на фотографиях, но в остальном его внешность не выдерживала критики. На взгляд Белинды, майка цвета перезрелого баклажана, мятые серые брюки и видавшие виды кроссовки никак не вязались с богатством и славой, и тем более с заработками 30 ООО фунтов в час. Белинда раздраженно подумала, что Стан больше всего похож на бедного студента.

Стан смущенно улыбнулся.

— Наверное, мы поговорим здесь? — предложил он, неопределенно обводя рукой вестибюль.

Белинда подумала, что это уж точно не фойе нью-йоркского отеля «Четыре времени года». И даже не зал местного почтамта. На ковролине отвратительного бурого цвета были в беспорядке расставлены несколько стульев, судя по всему, позаимствованных из какой-то богадельни; в аквариуме с затхлой, зацветшей водой плавали болезненного вида рыбки; в углу с маниакальным упорством мигали лампочки включавшегося и выключавшегося автомата с «кока-колой». Вдоль стен часовыми стояли объемистые туристские рюкзаки.

— Давайте лучше пройдем к вам в номер, — проворковала Белинда, делая все возможное, чтобы в ее голосе прозвучало не отвращение, а соблазн. — Будет гораздо лучше, — добавила она, многозначительно стрельнув глазами из-под длинных ресниц, — если мы останемся одни.

Стан виновато заморгал. Его большие глаза были скрыты непокорной челкой. Белинда прикоснулась длинными пальцами к его руке.

— Мне кажется, что разговор с глазу на глаз гораздо более… интимный. Вы не находите?

— Ну да, конечно, — ответил Стан, сверкнув безукоризненно ровными белоснежными зубами. — Но вот с моим номером есть кое-какие проблемы.

Белинда улыбнулась, демонстрируя ямочку на щеке, выпятила грудь вперед и захлопала глазами так, что у нее едва не вывалились контактные линзы.

— Ах да, понимаю. Вы беспокоитесь, что администрация будет возражать, если вы проведете к себе постороннего…

Стан смущенно переминался с ноги на ногу.

— О, дело совсем не в этом. Просто номер как бы не совсем мой. Я живу вместе с двумя туристами из Австралии, безработным, студентом-медиком и барменом из Южной Африки, работающим в ночную смену и страдающим гастритом. — Он застенчиво улыбнулся. — Понимаете, сейчас у нас там полно народу.

Белинда почувствовала, как в ней вскипает ярость. Она стремилась к изобилию другого рода. Подумать только, как она разоделась! Даже самый последний неудачник, стремившийся попасть к ней в «Перерыв на чашку чая», не опускался до того, чтобы селиться в вонючих общежитиях. Проклятие, что происходит?

— А почему вы не остановились в «Беркли»? — набросилась она на Стана.

Тот одарил ее ангельской улыбкой.

— По многим причинам, — мягко промолвил он. — В навороченных отелях я чувствую себя неуютно. Все эти кондиционеры, коридорные и прочая роскошь. Мне это не надо.

Белинда тупо уставилась на него. Правильно ли она расслышала? Как у кого-то могут возникнуть проблемы с роскошью?

— Кажется, я поняла, — спохватилась Белинда, осененная внезапной догадкой. — Вы терпеть не можете вторжение в свою личную жизнь. О Стан, — томно вздохнула она, — представляю себе, как вам приходится ужасно! Мало кто может понять, как трудно быть знаменитым.

Стан просиял.

— Да нет, это не совсем так. Те, кто ходят в окружении сорока телохранителей, сами напрашиваются на то, чтобы на них обращали внимание. Дэвид Боуи как-то открыл мне свой секрет: достаточно надеть темные очки и сунуть под мышку газету на греческом языке, и можно идти куда хочешь.

Белинда заморгала. Как ей вести себя с этим парнем? Как она сможет возбудить его честолюбие, если у него этого честолюбия нет и в помине? А без этого как она сможет перейти к возбуждению чего-то другого?

— Но вас же должны осаждать безумные поклонники… — в отчаянии начала она.

В ответ Стан безмятежно улыбнулся.

— У меня отличные отношения со своими поклонниками. Вообще-то я должен считать за счастье, что они у меня есть. Я неплохо устроился в жизни, и я это знаю. Я никогда не стану притворяться.

Белинда сглотнула комок в горле, увидев на полу перед автоматом с «кока-колой» кого-то очень напоминающего таракана.

— Но ведь вы звезда. От вас же требуют хулиганских выходок, наркотиков и многочисленных любовных связей!

Начиная терять терпение, она стрельнула глазами, задирая платье-рубашку и открывая еще несколько дюймов бедра. Трусиков на ней не было; ну уж это зрелище в духе Шарон Стоун сразит Стана наповал.

— Знаю, — спокойно ответил тот.

— Ну а как же ваши знаменитые друзья? — Белинда с трудом сдерживала нарастающую панику. — Наверное, вам постоянно приходится бывать на светских вечеринках…

Почему ее нисколько не удивило, что Стан покачал головой?

— Нет. Вечером я предпочитаю делать запись в дневнике и ложиться спать. Меня постоянно пытаются убедить, что я пропустил что-то интересное, что на вечеринке были Мадонна, Том Круз и так далее. Но мой опыт показывает, что на таких мероприятиях ты приводишь, здороваешься, что-нибудь выпиваешь и уходишь. Скукотища смертная.

Скукотища? Белинда была вне себя от бешенства. Приятельски беседовать с людьми, которых она — точнее, Таркин — осаждает месяцами, только чтобы получить хотя бы отказ?

Увидев выражение ее лица, Стан прыснул.

— Знаете, на самом деле в общении со знаменитостями, как правило, нет ничего интересного. В большинстве своем они глубоко несчастные люди и ведут очень несчастную жизнь.

Наступило молчание. Белинда с трудом сдерживала желание схватить Стана за шкирку и хорошенько его встряхнуть. Какую чушь он несет! Всем известно, что на свете нет ничего прекраснее, чем быть знаменитым.

— Вы мультимиллионер, — наконец с трудом выдавила она.

Это заявление должно вызвать ответную реакцию. Богатые терпеть не могут говорить о своих деньгах. Никто никогда не признается, сколько их у него.

— И что с того? — спросил Стан, вежливо поднимая брови.

Ха! Он что, не отрицает, да?

— И сколько их у вас? Миллионов? — бесцеремонно спросила Белинда, решив идти напролом. Будь что будет.

— Ну, сейчас, наверное, от двух до трех миллионов.

От двух до трех миллионов. Белинда подалась вперед, насколько это было возможно без того, чтобы не свалиться со стула, демонстрируя ложбинку на груди.

— С вами все в порядке? — встревожился Стан. — Вы как-то странно согнулись.

— Все отлично, — отрезала Белинда. — Итак, ваши деньги. На что вы их тратите? Личные реактивные лайнеры, острова в Карибском море, скаковые лошади, яхты и так далее?

Стан покачал головой.

— Все это меня совсем не интересует. Вообще меня мало волнуют материальные блага…

О господи, опять эта чертова Шампань Ди-Вайн. Но только хуже во сто крат. Потому что этот тип, судя по всему, говорит искренне.

— …мой старенький «Пежо» ездит не хуже «Феррари» стоимостью в сто тысяч фунтов.

У Белинды задрожали губы. Ей захотелось расплакаться, сетуя на свое невезение. Только такой бесконечно бездарный помощник, как Таркин, мог устроить ей встречу с единственной рок-звездой, обладателем многомиллионного состояния, чье представление о счастье заключается в старой машине и общежитии на Эрлс-Корт-роуд, кишащем тараканами. Ну почему перед ней сейчас не Род Стюарт?

— Понимаете, — продолжал Стан, блаженно улыбаясь, — то, что я выпускаю пластинки, не имеет никакого отношения к деньгам. Просто мне это очень нравится. И в клубах я выступаю потому, что мне это очень нравится. И если я получаю за это деньги — замечательно, но деньги далеко не главное.

О господи! Она только напрасно теряет время. Эти пустые разговоры никуда не приведут. Белинда резко выключила диктофон.

Стан облегченно вздохнул.

— Это все, да?

— Да, — грубо бросила Белинда.

— Вот и отлично, — просиял Стан. — Понимаете, я еще ни разу не давал интервью. Я отказывался от всех предложений, но мой менеджер настаивал, чтобы я встретился хотя бы с одним журналистом, и в конце концов я уступил. Спасибо за то, что обошлись со мной так великодушно.

Белинда в молчаливом исступлении принялась собирать свои пожитки. «А тебе спасибо за то, что ты обошелся со мной так варварски, — разъяренно подумала она. — Спасибо за то, что я вынуждена возвращаться в редакцию с пустыми руками. Нечего и думать о том, чтобы писать про эту чушь. Огромное спасибо!»

— Понимаете, — продолжал Стан, — я боялся, вы начнете расспрашивать меня о моем прошлом. Мой менеджер сказал, что мне пора открыться. Снять с души груз. Исповедаться…

Белинда едва не зевнула. Кого заинтересует его прошлое?

— …то, что я сын влиятельного члена кабинета министров, учился в престижной частной школе…

Белинда продолжала швырять вещи в сумочку. В ушах стоял бешеный рев. Она слышала только свою пылающую, безудержную ярость.

— …я был сыт по горло, видя, как отец изменяет моей матери с мужчинами из королевской семьи, поэтому я перебрался в Лондон и там серьезно сел на иглу. Мне пришлось торговать своим телом, а затем я убил одного известного человека и попал в тюрьму, откуда бежал и начал жизнь заново. Но это все осталось в прошлом. Это никого не заинтересует.

— Точно, — бросила Белинда.

Рев у нее в ушах прекратился, но она решила не просить Стана повторять только что сказанное. Все равно ничего интересного он не скажет.

Белинда встала.

Стан облегченно улыбнулся.

— Мой менеджер почему-то вбил себе в голову, что это произведет сенсацию. Я рад, что он ошибался.


Глава 14


Грейс начинало казаться, что с тех пор, как она решила замечать в своей работе только светлые стороны, события составили заговор с целью ввергнуть «Хатто и Хатто» еще глубже в грязь.

Потерев глаза, она ошалело уставилась на Элли.

— Не могу в это поверить.

— Что ж, по крайней мере это объясняет, почему у него всегда дрожат руки, — сказала Элли. — А также забытые в автобусах рукописи. У него в кабинете настоящий склад виски. Одна бутылка даже была спрятана в корзине для мусора. Его любимая марка — «Дикий индюк», что вполне объяснимо, учитывая, сколько напыщенной чепухи он публикует.

Грейс обратила внимание на прозвучавшее в голосе подруги злорадство. Лично она не разделяла радость Элли, выяснившей, что стоицизм Адама Найта объяснялся не столько его неколебимой верой в собственный талант редактора, сколько бутылками виски, припрятанными у него в кабинете среди сваленных в полном беспорядке рукописей. Для Грейс это открытие явилось тяжелым ударом, усугубленным тем, что Элли, судя по всему, уже давно подозревавшая о чем-то подобном, ни словом не поделилась своими мыслями с подругой.

— Я просто думала, тебе своих огорчений хватает, — сказала Элли, когда Грейс набросилась на нее с обвинениями. — Я имею в виду Сиона и… мм… все остальное.

Грейс пристально посмотрела на подругу. Означает ли «все остальное» Генри Муна?

Ее подозрения тотчас же получили подтверждение.

— Должна тебе сказать, — выпалила Элли, — мне кажется очень странным, что Генри даже не позвонил тебе. Молчание длится уже несколько недель.

Грейс вспыхнула от негодования.

— Я не хочу, чтобы он мне звонил, — отрезала она. Поймав на себе недоверчивый взгляд Элли, она поспешно добавила: — Кстати, как у тебя дела с новым творением Иниго Тонгсбриджа? Пресс-релиз «Рожденного не от женщины» готов?

— О, все просто замечательно. — Элли подошла к своему столу, порылась на нем, нашла нужный листок и кашлянула, прочищая горло. — «Повесть об изворотливом чудовище, обладающем ненасытной прожорливостью, — начала читать она. — Удары судьбы обрушиваются на семью, и без того раздираемую внутренними противоречиями. Каждый из ее членов вынужден идти на жертвы, чтобы преодолеть кризис. Что все-таки произошло с Чарли? Кто стал жертвой преступника? Станет ли когда-нибудь известна истина? Кто доживет до счастливых дней?»

— По-моему, слишком много вопросов, — с сомнением произнесла Грейс.

— Да, но сюжет совершенно непонятен. По-видимому, в нем можно было разобраться только после стакана «Дикого индюка», — объяснила Элли. — Но теперь, когда Адам протрезвел, он не может вспомнить, о чем книга. Вот почему она называется «Рожденный не от женщины». Он с уверенностью может сказать только то, что написал ее мужчина.

Грейс с трудом сдержала улыбку.

— Если судить по твоей аннотации, книга захватывающая, — уступила она. — Особенно мне понравилось «изворотливое чудовище, обладающее ненасытной прожорливостью».

— Знаешь, сам Тонгсбридж страшный распутник, — брезгливо поморщилась Элли. — Хотя у меня есть все основания полагать, что он женат. Однажды я прямо спросила его об этом, а он ответил: «Только когда бываю в Хертфордшире».

Грейс не нашлась, что ответить на это грустное замечание. Подруги умолкли.

— Первые подозрения насчет Адама, — снова заговорила Элли, — появились у меня только тогда, когда я обнаружила у него на столе поздравительные открытки от всех окрестных питейных заведений. Но знаешь, — улыбнувшись, добавила она, — на самом деле это огромная удача.

Грейс непонимающе уставилась на нее.

— И как ты это определила?

— Элементарно, моя дорогая Армиджер. Адам знает, что мне известна его тайна. Я обещала никому ее не выдавать — исключая тебя, разумеется, — при условии, что он начинает посещать собрания общества борьбы за трезвость. — Элли ухмыльнулась. — Главное, чтобы он не ходил в пивную.

— Но как это скажется на успехах издательства? Лечение алкоголизма — процесс медленный.

«Как и все, имеющее отношение к Адаму Найту», — мысленно добавила Грейс, но решила не доставлять Элли удовольствие, высказывая это соображение вслух.

— Но ты еще не слышала о втором условии, — возбужденно продолжала Элли. — Я никому не буду говорить о его… скажем так, проблеме, при условии что он будет ходить на собрания общества борьбы за трезвость и позволит мне отбирать новые рукописи для публикаций. Даст мне возможность полноценно работать. Представь себе, Адам согласился. Так что теперь я заместитель заведующего отделом художественной литературы. Не мытьем, так катаньем, — торжествующе закончила она, — я добилась того, что меня сделали редактором.

— Ну а как же твоя работа в рекламном отделе? — испуганно спросила Грейс.

Элли обворожительно улыбнулась.

— На самом деле нельзя сказать, чтобы я была настолько загружена работой, что у меня не оставалось свободного времени. Честное слово, Грейс, так будет лучше. Я уверена, что смогу отбирать книги, которые будут хорошо продаваться и принесут успех нашему издательству. Адам уже дал согласие на запуск в производство «Заговоров и одинокой девушки» — помнишь, той книги с любовными заговорами, что я тебе показывала? Не сомневаюсь, она будет иметь оглушительный успех.

Элли сияла, ее глаза искрились. Грейс, наоборот, была подавлена как никогда.

Наконец Элли это заметила.

— Кстати, вспомнила, — добавила она. — Я уже давно собиралась сказать тебе. Я наконец прочитала первую часть «Цыган из Твинки-бей».

Грейс встрепенулась. Прошло уже несколько дней с тех пор, как она в последний раз справлялась о рукописи. Она даже начала избегать Марию, чтобы уклониться от ее проникнутых надеждой вопросов. Грейс без воодушевления посмотрела на подругу, зная наперед, что известия окажутся плохими. Если бы рукопись хоть сколько-нибудь заинтересовала Элли, она проглотила бы ее мгновенно.

— И?

— И, на мой взгляд, — сказала Элли, — это настоящая прелесть. Ты была права. Книга просто невероятная. Я хочу как можно скорее увидеть продолжение.

— В таком случае, — сказала Грейс, лихорадочно залезая в сумочку и доставая новый конверт, — держи.

Когда она вчера вечером вернулась домой и увидела его на кухонном столе вместе с запиской от Марии, извещающей о том, что запасы отбеливателя подошли к концу, у нее сердце оборвалось. Весь вечер Грейс пролежала на диване, настолько увлеченная миром летающих цыган, что даже не вспомнила об ужине.

— Продолжение еще лучше, чем первая часть.

— Фантастика! — воскликнула Элли, вырывая конверт у нее из рук. — Прочту сегодня же вечером!

У Грейс все внутри бурлило от восторженного предчувствия. Наконец-то в «Хатто» началось хоть какое-то движение. И, что еще поразительнее, появилась книга, действительно заслуживающая издания.

Закончив работу, Грейс почти бегом понеслась домой, торопясь сообщить Марии радостное известие.

Быстро добраться до метро мешали возвращающиеся с работы толпы, и Грейс выскочила с тротуара на проезжую часть, уворачиваясь от фырчащих автобусов и ругающихся велосипедистов. Мчась по эскалатору вниз, она едва не свалилась, но, выбежав на платформу, обнаружила, что поезд опаздывает — как и следовало ожидать. Подойдя к турникету, Грейс поняла, что не помнит, куда положила билет, — опять же, как и следовало ожидать, — и, лихорадочно роясь в сумочке, вывалила на перрон все ее содержимое. Наконец она выскочила из переполненного вагона, поднялась наверх и вбежала в свою квартиру, запыхавшаяся, мокрая от пота, с побагровевшим лицом.

Распахнув входную дверь, Грейс сразу же бросилась на кухню и застала Марию на полу на четвереньках, с перекинутым через плечо полотенцем, сметающую осколки. Домработница подняла виноватый взгляд, но, когда она увидела раскрасневшуюся, вспотевшую Грейс, у нее в глазах зажглось беспокойство.

— Мадам Грейс!

— Просто Грейс, — задыхаясь, выдавила Грейс. — Пожалуйста.

— Что случиться? — озабоченно спросила Мария, поднимаясь с пола. — Что-то ужасный?

— Не совсем, — улыбнулась Грейс, чувствуя, как сердце носится у нее в груди, словно гончая, почуявшая зайца. — Даже наоборот, что-то просто прекрасное.

Взяв со стола хрустальный бокал, Мария принялась натирать его полотенцем. Ее лицо расцвело от счастья.

— Мадам Грейс! Вы познакомиться с новый мужчина?

Грейс рассмеялась.

— Гораздо лучше, Мария!

— Что значит лучше? — строго заметила домработница. — Лучше мужчина не есть ничего. Вы такой красивый, мада… Грейс. Это есть очень плохо, что у вас нет мужчина.

— Мария, перестаньте болтать глупости. У меня для вас хорошая новость. От моего издательства. Похоже, мы издадим эту книгу. «Цыгане из Твинки-бей».

Раскрасневшиеся руки Марии перестали натирать хрусталь. Грейс с обреченностью пронаблюдала, как пальцы разжались, и стакан полетел на пол.

Мария, однако, этого не заметила.

— Вы издавать? — хрипло прошептала она.

Ее глаза, округлившись, наполнились слезами.

Грейс кивнула, чувствуя, как в ответ у нее к горлу подкатывает комок.

— Я хочу сказать, еще ничего точно не решено, но книга кажется хорошей. Так что, думаю, вы сможете обрадовать своего клиента. В конце концов, это ведь он ее написал.

Мария обворожительно улыбнулась. В ее глазах сверкнули хитрые искорки.

— Нет, вы сказать ему. Он очень хочет встретить с вами. Он мне это говорить. Он есть одинокий. Он ош-шень красивый…

— Нет, Мария, — остановила ее Грейс.

Она рассмеялась, помимо своей воли представив себе лысеющего старика в жилете. Может ли Мария хоть какую-то ситуацию не рассматривать как предлог для сводничества? В каком-то смысле в этом она еще хуже леди Армиджер.

— Скажите ему сами.

Лицо Марии снова стало серьезным.

— Вы думать, книгу правда издавать?

— Я в этом уверена, — заверила ее Грейс. — Настолько, — добавила она, отбрасывая благоразумие ко всем чертям в стремлении доставить радость, — что готова поспорить на свою работу.

На следующее утро Грейс пришла в редакцию, сгорая от нетерпения услышать от Элли грандиозную новость. Но она никак не ожидала, что все сотрудники оживленно обсуждают потрясающую новость совершенно иного характера.

— Оказывается, за нами следили уже целую вечность, — объявила Глэдис, секретарша, Грейс, оглушенной известием о том, что хозяин издательства Джервас Хатто в одночасье продал «Хатто и Хатто» американской корпорации «Омникорп».

— С чего ты это взяла? — спросила Грейс, все еще настолько пораженная тем, что «Хатто» смогло продать хоть что-то, тем более само себя, что у нее не оставалось времени недоумевать, у кого могло возникнуть желание его купить. И, раз уж об этом зашла речь, как отразится эта сделка на ней самой.

— Это же очевидно. — Лицо Глэдис горело драматизмом происходящего. Глаза за толстыми стеклами очков казались выпученными. — А чем еще можно объяснить тот факт, что американцы оказались так хорошо осведомлены обо всех наших действиях?

— Похоже, «Омникорп» является одной из крупнейших издательских корпораций Америки, — объявила Элли, врываясь в комнату. — Ведет деятельность по всему миру. Агрессивная, целеустремленная политика.

— Стоп! — простонала Грейс, затыкая уши.

Опять это! Неужели с нее не достаточно разговоров об американских издательских концернах? Леди Армиджер в последнее время ни разу не заканчивала разговор по телефону, не упомянув многозначительным тоном про «блудного сына» (в данном случае зятя).

— В чем дело? Разве ты не рада? У меня прямо дух захватывает.

— Но меня же выставят за дверь, — простонала Грейс.

Только теперь до нее стали доходить неизбежные последствия. Принимая во внимание ее провальную работу в течение последних нескольких недель, захочет ли агрессивная, целеустремленная американская компания иметь главой отдела рекламы такого профнепригодного сотрудника?

— Прекрати каркать. Ничего подобного не произойдет.

— Почему ты говоришь так уверенно? — с вызовом спросила Грейс.

— Мне сказал Адам. — Элли говорила убежденно, захлебываясь от восторга. — Американцы купили «Хатто и Хатто» для того, чтобы добавить себе престижа. Они хотят, чтобы все оставалось как есть — но только нам надо будет повысить эффективность и начать приносить прибыль. — Элли улыбнулась. — Вот и отлично, что Адам оказался алкоголиком. Не думаю, что деньги можно делать на Тенебрисе Люкс. Не говоря уже про Иниго Тонгсбриджа.

— Но… — беспомощно осеклась Грейс.

— А вот и ничего. Все просто замечательно. У нас будет нормальное финансирование, нам будут ставить нормативы прибыли, но все остальное останется как есть, кроме того, что Филипп, похоже, получит в свой отдел продаж еще одного сотрудника, а то и двух. И в конце концов станет настоящим главой. Ты можешь в это поверить? — с горящими глазами спросила Элли. — Американцы действительно хотят продавать книги!

— Но…

— Не беспокойся. На самом деле никаких серьезных перемен не будет. А если и будут, то только к лучшему. Медицинская страховка. Пенсионный фонд. Ну же, Грейс, признайся, что прежде в «Хатто и Хатто» о пенсиях напоминали только мизерные оклады.

Грейс беззвучно открыла и закрыла рот, пытаясь угнаться за скоростью, с которой Элли выдавала информацию.

— Ну а как же наши авторы?

— Ага, вот это уже разговор по существу, — заметила Элли, и ее улыбка стала еще шире. — Определенные изменения в перечне авторов, с которыми сотрудничает Адам — с которыми сотрудничаем мы с Адамом, — неизбежны.

— Что? — широко раскрыла глаза потрясенная Грейс. — И кого ты имеешь в виду?

Элли нахмурилась впервые за весь разговор.

— Тут мы подходим к самому странному, — сказала она. — Я понятия не имею, как американцы проведали про наших авторов. Но, судя по всему, высшее руководство корпорации настоятельно рекомендует нам отказаться от Тенебриса Люкса и Эвфемии Огден.

— Что?

Элли пожала плечами:

— Просто поразительно, ты не находишь? Но Тонгсбриджа пока разрешили оставить. Американцам очень понравилось название его последней книги «Рожденный не от женщины».

Американцы посоветовали отказаться от Тенебриса Люкса и Эвфемии Огден? Грейс попыталась разжечь в себе возмущение по поводу такого откровенного вмешательства в творческую независимость «Хатто», но не смогла. В конце концов, и в Эвфемии Огден, и в Тенебрисе Люксе было мало творческого и еще меньше независимого. На самом деле Грейс показалось, что с ее плеч сняли огромную тяжесть. Определенно, это было справедливо в отношении Эвфемии. Однако ее радость тотчас же уступила место мрачной мысли, что плодами перемен, скорее всего, насладится не она, а другой глава отдела рекламы.

— Ну а… гм… Цилиндрия?

— С ней все в порядке. Американцам понравилась книга о чопорных британских манерах.

Грейс почувствовала, что ее лоб стал влажным от пота. Можно не сомневаться, Генри Муна вышвырнут без сожаления. С другой стороны, свирепо одернула она себя, а какое ей до этого дело?

— А разве ты не хочешь узнать про своего Муна? — с издевкой поинтересовалась Элли, словно угадав ее мысли.

Грейс раздраженно взглянула на подругу. Ну, почему Элли никогда не упустит возможности упомянуть про Генри? И почему при каждом таком упоминании у нее внутри все переворачивается?

Грудь Грейс вздымалась, ладони вспотели.

— Ему предоставлена возможность исправиться, при условии, что он бросит путешествовать по диким местам и попробует что-нибудь другое. На американцев произвел впечатление его стиль. Но не объемы продаж.

Грейс кивнула, стараясь не обращать внимания на нахлынувшую волну облегчения. Как будто ей есть до всего этого какое-то дело!

— Мы — то есть Адам и я — сосредоточим усилия на создании принципиально нового авторского коллектива, — продолжала Элли. — Нам поручили искать интересные рукописи — закинуть как можно более широкий невод. «Заговоры…» — это как раз то, что нужно. А что касается «Цыган…». — Она хитро улыбнулась. — Вторая часть просто изумительная. Ты была права. Еще лучше начала.

Но вместо того, чтобы ощутить огонь возбуждения, Грейс лишь почувствовала жжение в уголках глаз. Самым страшным было то, что хотя именно она принесла рукопись в «Хатто», ей не суждено стать свидетелем триумфа «Цыган из Твинки-бей» по выходе из печати. Остается только надеяться, уныло подумала Грейс, что Мария во время своих посещений будет держать ее в курсе событий.

— Единственная проблема заключается в том, — вздохнула Элли, — что мы, похоже, никуда не переедем из старой конуры. Сохранение всего этого старомодного дерьма в Блумсбери является частью замысла американцев. Так что вместо сорокадевятиэтажного дворца из стекла и бетона с кондиционерами мы в лучшем случае получим новое зеркало в туалет и вентиляторы. И название также остается прежним. «Хатто и Хатто». — Элли улыбнулась. — Американцы это особо подчеркнули.

— Дворец из стекла и бетона? — медленно повторила Грейс. Где-то в беспокойных глубинах ее сознания зазвонил колокольчик, громко и настойчиво.

— Что с тобой? Ты вся побледнела.

— Кто возглавляет корпорацию, купившую «Хатто и Хатто»? — едва слышно прошептала Грейс.

— Ой, а разве я не сказала? — весело прощебетала Элли. — Некий Билл Дьюк.

Она схватила трубку зазвонившего телефона.

Билл Дьюк. У Грейс в голове раздался глухой стук, подобный хлопнувшей двери или выпущенной пуле. Она гадала, как американский медиамагнат поступит с информацией, которую она ему выложила на тарелочке. Теперь она знала ответ. Но как же должен презирать ее Дьюк за предательство! Несомненно, сейчас ему уже Известно, как скверно она справляется со своей работой. Можно не сомневаться, он не потерпит такую бестолочь у себя в корпорации, кем бы ни были ее родители. Женщину, не знающую меры в выпивке и не умеющую держать язык за зубами.

Проклятие. Проклятие!

— Звонили из отдела кадров «Омникорп», — радостно объявила Элли, кладя трубку. — Сейчас мне вышлют по факсу контракт.

Грейс тупо смотрела на нее.

— Что ты переживаешь? Сейчас позвонят и тебе.

— Не позвонят, — уверенно сказала Грейс.

И действительно, ей никто не позвонил.

— Не волнуйся напрасно, наверное, у них полно работы с новыми сотрудниками, — предположила Элли в конце дня, примеряя новый кремовый плащ — купленный в ознаменование праздничного события.

Грейс уныло брела домой. Сердце ее упало в ботинки — нет, под подошвы. Войдя на кухню, она увидела на столе еще один видавший виды конверт от Марии. Продолжение «Цыган…» — должно быть, домработница оставила его днем. Подержав мятый коричневый конверт в руках, Грейс бессильно уронила его на стол. Какой смысл читать то, что внутри? Она должна как можно скорее отключиться от своей работы, а не завязать в ней еще глубже. Надо будет завтра утром передать конверт Элли. А ей больше нет никакого дела ни до него, ни до «Хатто».

В коридоре пронзительно затрезвонил телефон. Грейс нехотя зашаркала ногами, чтобы ответить на звонок.

— Это Грейс?

— Да.

Грейс судорожно вздохнула. Желудок провалился в пропасть. Она узнала этот голос.

— Это Билл — я хочу сказать, мистер Дьюк, — проворчал голос в трубке. — Приходите завтра ко мне в офис. Нам нужно поговорить.


Глава 15


Бесшумно взлетая вверх в похожем на ракету лифте, Грейс как могла боролась с одолевавшими ее чувствами осужденного, которого ведут на казнь. Шахта лифта была из стекла; Грейс видела раскинувшийся перед ней лондонский пейзаж. Для нее это Мост Вздохов. Точнее, Лифт Вздохов. Внизу остались мост Тауэр, собор Святого Павла, Вестминстерский дворец и прямо у основания небоскреба блестящая оловянная лента реки.

Здание корпорации «Омникорп» — дворец из стекла и бетона, с какой-то обреченностью отметила Грейс, — стояло в окружении целого города таких же дворцов из стекла и бетона. Британское отделение владений Билла Дьюка находилось в новом административном квартале Доклендс, и в его зеркальных окнах отражались пляшущие волны Темзы, облака и вечно кружащие в небе самолеты. Грейс с тоской проводила взглядом пролетающий мимо лайнер, страстно мечтая оказаться сейчас на пути к какому-нибудь очаровательному месту. Только чтобы это не была Венеция. На некоторое время она пресытилась этим городом.

— Замечательный отсюда вид, правда? — робко заметила Грейс, обращаясь к помощнице Дьюка, небольшой аккуратной женщине в темно-синем костюме с пиджаком без воротника, встретившей ее внизу.

— Да.

Ее любезный тон, вместо того чтобы успокоить Грейс, наоборот, пробудил в ней тревожные предчувствия. Хорошо ей быть такой уверенной в себе. Всю предыдущую ночь Грейс лихорадочно ломала голову, пытаясь понять, зачем ее вызвал к себе Дьюк. Ответ напрашивался сам собой. Для того, чтобы ее уволить. Но поскольку Дьюк — близкий друг ее отца, он по крайней мере решил оказать ей любезность, лично уведомив о ее судьбе.

— Вот мы и приехали, — объявила помощница.

Двери лифта открылись, и Грейс оказалась в коридоре со стеклянными стенами; свет лился сюда со всех сторон. В том числе и сверху — подняв взгляд, Грейс увидела неподвижные лопасти застывшего на крыше вертолета.

Красивая светловолосая секретарша, сидевшая за столом у входа, улыбнулась и сняла трубку.

— Мистер Дьюк, к вам мисс Армиджер. — Она положила трубку. — Он сказал, чтобы вы прошли прямо к нему в кабинет. По коридору до конца и налево.

Грейс прошла в указанном направлении и осторожно постучала в высокую дверь из светлых пород дерева.

— Войдите, — донесся раскатистый голос Дьюка.

Шагнув вперед, Грейс растерянно застыла, ожидая увидеть Дьюка, смотрящего на нее из крутящегося кожаного кресла с высокой спинкой. Но кресла с высокой спинкой она не увидела. Как не увидела и массивного письменного стола. Вообще не увидела ничего из обязательной обстановки кабинета большого руководителя. Ни бронзовых настольных ламп с абажурами из зеленого стекла, ни компьютера в позолоченном корпусе с серебряной мышью от «Тиффани». Даже на стенах не было ни намека на полотна старых мастеров.

Сами стены хотя и были обшиты деревом, но не обязательным дубом, а сосной, причем грубо обработанными досками, какими обивают охотничьи домики в лесу. Пол устилали шкуры всевозможных животных, на которых в ожидании посетителей радушно застыли прочные деревянные стулья.

У одной стены стояла кушетка, небрежно застеленная смятым одеялом; напротив, на диване, покрытом оленьими шкурами, сидел Билл Дьюк, говоривший по маленькому серебристому сотовому телефону. Он был в потертых джинсах и красной рубашке в зеленую клетку, а ноги в высоких ковбойских сапогах с острыми носами были закинуты на чучело кабана. Грейс решила, что Дьюк похож скорее на героя вестерна, чем на миллиардера, возглавляющего международную корпорацию. Впрочем, быть может, это и есть его настоящий стиль? В таком случае, должно быть, Дьюк пошел на большие уступки, придя на ужин к леди Армиджер в костюме. Неудивительно, что он выглядел в нем так неуклюже.

Знаком предложив Грейс присесть, Дьюк одобрительно прошелся по ней своим взглядом, напоминающим пылающий факел. Грейс, чьим единственным утешением была наглаженная белая блузка и брюки с отутюженными до лезвийной остроты складками, мысленно вознесла к небу благодарность Марии.

— Я разговариваю с управляющим своим поместьем в Монтане, — прикрыв трубку ладонью, шепотом сообщил ей Дьюк.

Грейс ощутила в его голосе напряжение. Несомненно, Дьюк был чем-то раздражен. Не она ли тому виной?

— Джо, ты не знаешь, что тебе делать? — прогремел в трубку он. — Что ж, тогда я тебе расскажу. Значит, местный фермерский синдикат против того, чтобы я купил это ранчо, так? Так вот, слушай меня. Ты приходишь на следующее его заседание, говоришь, что выступаешь от моего имени, и передаешь им мои соболезнования.

Последовала пауза, во время которой, как предположила Грейс, далекий собеседник Дьюка выражал свое удивление.

— О да, я им действительно очень сочувствую, — снова загремел Дьюк, снимая ноги с чучела. — Честное слово. Так им и передай. И также скажи, что, если они хотят меня остановить, пусть работают как проклятые, собирают шестьдесят миллионов долларов и выкупают ранчо сами. Хе-хе-хе.

Он отключил телефон.

— Прошу прощения. Я собираюсь прикупить себе еще одно ранчо, а местные жители ставят мне палки в колеса.

— Ничего страшного.

Завороженная случайным знакомством с его личными проблемами, Грейс тем не менее гадала, чем все это закончится. Если нож должен в нее вонзиться, пусть уж он вонзится как можно быстрее.

— Ладно, Грейс…

— Да?

— Как поживают родители?

— О, замечательно. Я только сегодня утром говорила с матерью по телефону. Она… гм… такая же, как всегда.

Дьюк пристально посмотрел на нее. Если бы обстоятельства не были такими серьезными, Грейс решила бы, что его взгляд горит весельем.

— Тот ужин у леди Армиджер был просто бесподобен. Такой успех!

Грейс кивнула. Кое для кого определенно успех. Например, для Дьюка, купившего за бесценок последнее независимое английское издательство и добавившего престижа своей медиа-империи. Огромный успех.

— Вы удивились, узнав, что я купил ваше издательство, да? — внезапно выпалил Дьюк, словно прочтя ее мысли.

— В общем, удивилась.

Протянув длинную руку, Дьюк наполнил из кофеварки чашку.

— Не желаете кофе?

— С удовольствием.

Грейс взяла дрожащей рукой чашку, и она зазвенела о блюдечко. Грейс сердито посмотрела на свои пальцы. Чего она боится? В конце концов, ее не убьют, а только выгонят с работы.

— Воображаю себе, вам это показалось весьма странным.

— Вы правы, — согласилась Грейс.

Дьюк похлопал ладонями по спинке дивана.

— Знаете, чем я занимался в Венеции, когда мы с вами познакомились?

— Вы приехали на кинофестиваль, — пробормотала Грейс, смутно припоминая то, что говорила ей мать.

Дьюк кивнул.

— Вам известно, что «Омникорп» интересуется и кинобизнесом, не так ли?

Не только издательский дом, но и телевидение, кино и реклама…

Грейс кивнула. Это ей известно. Но она до сих пор никак не могла понять, куда ведет этот разговор. Какое отношение к ней имеют Венецианский кинофестиваль и интересы «Омникорпа» в области кинобизнеса?

— Так вот, — протянул Дьюк, — в работе фестиваля принимал участие один актер, связанный с нами контрактом. Он представлял один из наших фильмов. Так что у меня была замечательная возможность обсудить с ним одно дельце, о котором мы уже давно поговаривали. И вот теперь все готово и подписано.

— Понятно, — вежливо сказала Грейс.

— Вот почему я и пригласил вас к себе. Мне бы хотелось, чтобы этим проектом занялись вы.

Грейс беспомощно раскрыла рот. Ей — заняться каким-то проектом, все равно каким? Он что, шутит? Издевается над ней?

— А я думала, вы вызвали меня к себе, чтобы уволить, — выпалила она и лишь потом запоздало спохватилась.

Дьюк поперхнулся. Его лицо на мгновение скрылось в кружащемся облаке сигарного дыма.

— Что? — выдавил он в промежутке между приступами удушливого кашля. — Уволить?

Заливаясь краской, Грейс кивнула.

Дьюк вытер мокрые от слез глаза.

— Черт побери, ни за что на свете. Кроме всего прочего, я бы не рискнул выводить из себя вашу мать. Она единственный человек на свете, вселяющий в меня такой страх, что я надеваю костюм.

Грейс, которой слишком хорошо было знакомо это чувство, улыбнулась. Она сто раз спрашивала себя, зачем все-таки поехала в Венецию. Вот и ответ.

— Я хочу, чтобы вы работали у меня, — продолжал Дьюк. — Из того, что вы рассказали о себе во время ужина, я заключил, что вы можете иметь дело с кем угодно. Ибо раз вы как-то ладите с вашими сумасшедшими авторами…

Закатив глаза, он присвистнул.

Грейс сглотнула комок в горле.

— Да, но…

Дьюку известна лишь одна сторона дела. Должно быть, он до сих пор в неведении, что в последнее время ее профессиональная деятельность представляет собой непрерывную череду пиар-катастроф. И, принимая в расчет, что рано или поздно он все равно об этом узнает, нет смысла скрывать, что в рекламном деле она безнадежный неудачник.

— Если честно, — промямлила Грейс, — вряд ли можно считать, что я работала с ними успешно. Более того, я не могу похвастаться какими-нибудь достижениями, — добавила она.

— Это вы насчет Генри Муна? — пожал плечами Дьюк.

Грейс вздрогнула, услышав это имя, произнесенное совершенно неожиданно, небрежным тоном. Она почувствовала, как ее щеки заливает пунцовая краска.

Дьюк улыбнулся.

— Как раз наоборот. Большинство рекламных агентов опустили бы руки еще сто лет назад. Тот факт, что вы продолжаете бороться, говорит за вас. Вас не остановило даже то, что вам ответили отказом все газеты Великобритании, не говоря про все радио- и телестанции. Значит, вам совсем не безразлична судьба этого Генри Муна. — Он покачал головой. — Поразительное упорство!

— Это только показывает, насколько я глупа, — пожала плечами Грейс, багровая от смущения.

— Нет, это показывает вас с лучшей стороны. Вы идете дальше, чем требует ваш профессиональный долг.

Грейс заломила руки. Как это справедливо!

— Вот что меня привлекло. Настойчивость. К тому же я услышал о вас много крайне лестных отзывов от Вашей коллеги, Элли.

— От Элли? — выпучила глаза от удивления Грейс.

Элли ни словом не упомянула об этом разговоре.

— Замечательная девушка. — Дьюк кашлянул. — Ладно, к делу. Итак, раз вы смогли справиться с таким мусором, вы без труда справитесь со звездой Голливуда.

Грейс заморгала.

— Со звездой Голливуда?

Если она не смогла ничего добиться с никому не известными писателями, звезда первой величины — или хотя бы второй — уж точно выходит за пределы ее возможностей.

— Не уверена, что у меня для этого достаточно…

— Опыта? Более чем достаточно, — небрежно заметил Дьюк. — Если вы могли иметь дело с этой дамочкой — как там ее? Эвфемией Освальдтвистл? — вы справитесь с Редом Кемпионом. Запросто.

Грейс изумленно вытаращилась на него.

— С Редом Кемпионом? — охрипшим голосом переспросила она.

Сбросив ноги на пол, Дьюк встал.

— Эй, а в чем проблема? Вы ведь сами говорили, что любите трудности.

Грейс осторожно опустила чашку на шкуру. Чтобы унять дрожь в руках, ей пришлось крепко стиснуть их вместе. Она услышала свои собственные слова за ужином: «Задача это непростая. Но я не боюсь трудностей». Ее охватила паника.

— Но… но… как же «Омникорп»? У вас же есть отделение, занимающееся кинобизнесом. Разве новый проект Реда Кемпиона должны вести не рекламные агенты киностудии?

Ее вопрос озадачил Дьюка.

— Во имя всего святого, а они-то тут каким боком замешаны?

— Я же ничего не понимаю в том, как рекламировать кино…

— Да кино тут ни при чем, черт побери! Ред Кемпион подписал контракт на написание своего первого романа. И я решил, что эта книга выйдет в «Хатто и Хатто».

— Роман?

Дьюк кивнул.

— Кемпион давно собирался написать книгу. Больше того, он хочет, чтобы книгу оценили за ее собственные достоинства, чтобы орущие от восторга зрительницы, «Оскары» и «болезнь «Легионера»» не имели к этому никакого отношения. И вот, поскольку «Хатто» имеет репутацию бескомпромиссного борца за качество…

Он вопросительно посмотрел на Грейс.

— Ах да, — помявшись, сказала та. — Вы правы.

— Ну, вот все и улажено, — быстро добавил Дьюк. Взглянув на часы, он встал, едва не достав головой до потолка. — А сейчас я должен идти. Ред вам позвонит.

— Позвонит мне?

Неужели такие знаменитости, как Ред Кемпион, просто снимают трубку и набирают номер? К тому же ее номер?

— Естественно, вам же надо будет с ним переговорить. И встретиться.

— Что, я должна буду лететь в Лос-Анджелес? — сдавленно произнесла Грейс.

Она еще ни разу не была в Голливуде.

— Так далеко необязательно. Сейчас Ред в Париже, решает кое-какие проблемы. Перезаписывает свои реплики в новом фильме.

— Э… замечательно, — простонала Грейс, почти не вникая в смысл его слов.

Восторженное возбуждение словно бульдозером снесло остатки сомнений. Ей позвонит Ред Кемпион. Она не чаяла, когда сможет все рассказать Элли. Ноги так и зудели от стремления бежать в издательство.

— И еще одно, — протянул Дьюк. — Все это должно оставаться в тайне. Никому ни о чем не говорите, хорошо? Даже Элли. Она замечательный организатор, но у меня есть сомнения в том, что она умеет держать язык за зубами.

Грейс слабо улыбнулась, вспоминая наиболее откровенные повествования подруги о своих любовных похождениях. Дьюк прав. У Элли множество талантов, но умение хранить тайну в их число не входит.

После такого многообещающего начала Грейс ждало огромное разочарование. На следующий день Ред Кемпион так и не позвонил. Как и через день. После того как целая неделя прошла без звонка от какой-либо знаменитости, Грейс начала гадать, не приснилась ли ей встреча с Дьюком у него в офисе.

Кроме того, ее терзали сомнения, не догадывается ли о чем-нибудь Элли. Принимая в расчет умение подруги вести допрос с пристрастием, Грейс боялась выдать себя неосторожным словом. К счастью, все последние дни Элли была поглощена корректурой «Заговоров и одинокой девушки» и ни на что другое не обращала внимания.

— Итак, «если поставить к зеркалу две красные свечи и положить под них красную карточку, написав на ней имя того, кого ты хочешь в себя влюбить…», — доносилось до Грейс бормотание подруги.

Поэтому она очень испугалась, придя утром в издательство и застав Элли радостно прыгающей в кресле.

— Ты слышала? — воскликнула подруга.

— Что? — задрожала от страха Грейс, чувствуя, что ее лицо стало белым как полотно.

Как Элли удалось об этом пронюхать? И не обвинит ли Дьюк ее в утечке информации?

— Насчет Сэсси Дженкс и Дженни Бристольз?

— О, — с шумом облегченно выдохнула Грейс.

Она попыталась сосредоточиться на рассказе Элли о том, как незадачливый пиарщик издательства «Куропатка», решив убить одним выстрелом двух рекламных зайцев, уговорил Дженкс принять участие в интервью «Мой друг-писатель» вместе со своей соседкой по конюшне Дженни Бристольз.

— Гениальная идея состояла в том, — хихикала Элли, — чтобы Сэсси и Дженни поливали друг друга медом и рассказывали о том, какую неоценимую помощь оказывает в творческом процессе подруга. В журнале заподозрили какой-то рекламный подвох, когда Сэсси и Дженни не согласились во время интервью находиться в одной комнате и наотрез отказались сфотографироваться вместе. В итоге разразился грандиозный скандал.

Грейс рассеянно кивнула, поймав себя на том, что расстроена ненаблюдательностью Элли, до сих пор не догадавшейся о ее тайне. Ибо в этом случае разговор с Дьюком превратился бы из сна в реальность. Стал бы фактом.

Но все же, хотя Грейс и не звонили суперзвезды, жаловаться ей было особенно не на что. По крайней мере, с работы ее не выгнали. И в «Хатто и Хатто» повеяло новым духом, не имеющим отношения к откупоренной бутылке. Элли грызла удила, поглощая очередные порции «Цыган…» с той скоростью, с какой их приносила Мария; еще одним свидетельством ее кипучей деятельности стал сигнальный экземпляр «Заговоров и одинокой девушки» в ярко-розовом переплете, который Грейс обнаружила однажды утром у себя на столе.

— Она уже почти закончена! — воскликнула Грейс, беря сигнал в руки.

Элли с гордостью кивнула.

— Да. Решила показать тебе. Если честно, — помолчав, ухмыльнулась она, — я специально для тебя отметила парочку заговоров.

Грейс открыла книгу на первой закладке. «Заговор, чтобы заставить Его признаться в любви». Грейс возмущенно вспыхнула. Можно ли считать это намеком на Генри Муна? «А можно ли считать Папу Римского настоящим католиком?» — язвительно подумала она.

Для того чтобы заставить мужчину признаться в любви, зажми между ладонями монету в один фунт и попроси, чтобы любовь поднялась огромной волной и затопила твою жизнь. Представь, что на монете изображено лицо твоего возлюбленного. Положи монету в круг из красных цветов и оставь на ночь в полнолуние, затем найди какой-нибудь способ передать ее своему возлюбленному. Как только он прикоснется к монете, можно будет ожидать от него выражения глубокого чувства.

Грейс закатила глаза.

— Честное слово, Элли, это уже слишком!

Взгляд Элли лучился невинностью.

— Я думала, это может оказаться тебе полезным.

Грейс вскипела.

— Полезным? Это же полнейший бред! Не имеющий никакого отношения к реальной жизни!

Она презрительно перелистала несколько страниц и вдруг замерла, остановившись на заговоре «Как заставить Его позвонить тебе».

Разумеется, это все ерунда. Но, если учесть, что она ожидает один очень важный звонок, — правда, надежды на это непрерывно тают, — следует присмотреться к этому заговору повнимательнее.

— Нашла что-нибудь интересненькое? — милым тоном полюбопытствовала Элли.

Не обращая на нее внимания, Грейс углубилась в чтение.

Для того чтобы заставить возлюбленного позвонить тебе, надо сесть в теплую ванну, бросив в воду желуди и дубовые листья и выложив крут из свежих розовых лепестков…

Что ж, подумала Грейс, какой-то смысл в этом определенно есть. Почему-то все ухитряются звонить именно тогда, когда ты в ванной.

— Продолжай, — обратилась к ней Элли. — Расскажи, что ты нашла.

Грейс едва услышала замечание подруги. Внезапно слова, напечатанные на раскрытой странице, приобрели особое значение.

Возьми в руку его фотографию и погрузись в воду, глядя на его лицо в течение десяти минут и думая о нем и ни о ком другом. Когда десять минут истекут, выпей сидра за здоровье своего возлюбленного и произнеси нараспев: «Сними трубку и позвони мне, тебе больше ничего не мешает».

О, но это же просто глупость какая-то. Смех, да и только.

— Ничего, — пробормотала Грейс, убирая ярко-розовую книгу в сумочку.


Глава 16


Белинда не могла поверить своим глазам. Этот безнадежный рохля Тоби Брук, у которого она брала интервью для «Перерыва на чашку чая» целую вечность тому назад, стал суперзвездой! Если верить утренним газетам, он получил роль в новом фильме с Томом Крузом. Это же просто смешно! Все смешалось, теперь нет никакой разницы между знаменитостями и никому не известными бездарностями.

Белинда попыталась объяснить это главному редактору. Но Грейсон не внял ее доводам. Наоборот, он спросил у Белинды, когда она возьмет новое эксклюзивное интервью у Тоби Брука. И теперь она не знала, как сообщить ему, что этого в ближайшее время не произойдет. Не пойми с чего молодое и быстро набирающее обороты рекламное агентство, с которым сотрудничал Тоби Брук, ответило на предложение Белинды категорическим отказом. То самое молодое и быстро набирающее обороты агентство, которое пыталось впихнуть ей этого коротышку Джима Фридландера. К несчастью, Белинда вспомнила об этом только после того, как ее звонок переключили на Оникс. Точнее, Оникс помогла ей вспомнить. Все было очень неприятно. Оникс не упустила возможность подчеркнуть, что Джим Фридландер теперь вторая по значимости английская звезда в Голливуде. После Тоби Брука, разумеется.

Белинда раздраженно заскрежетала зубами. Не далее как сегодня утром она прочитала в конкурирующем журнале про то, как «завоевав сердца английских телезрителей ролью дезертира в фильме «Расстрелян на рассвете», Брук закрепил свой успех замечательным воплощением на экране патологоанатома Тома Карвера, психопата-некрофила с детским лицом из нового телесериала «Морг»». Если бы Белинда утром что-нибудь поела, ее непременно вырвало бы. Желчь у нее в желудке бурлила еще со вчерашнего вечера, когда она прочитала в «Ивнинг стандарт» о том, что Мо Миллз — как это ни невероятно, но идущая на поправку, — выдвинута на премию «Что говорят газеты» в номинации «За выдающиеся заслуги». Более того, вручать награду будет сам Пол Маккартни. Ярость Белинды только распалило то обстоятельство, что себя она в числе номинантов не обнаружила.

А теперь еще вот это.

Белинда почувствовала вскипающую ярость. Ну, почему она не получает того, что должно принадлежать ей по праву? Почему все выходит не так, как она рассчитывала? Она вот уже несколько недель ведет колонку Мо Миллз, но так и не приблизилась ни на шаг к знакомству с богатым и знаменитым женихом.

— Почему ты не можешь достать мне Реда Кемпиона? — закричала Белинда, выплескивая свою злость на Таркина.

— Я уже написал ему пятьдесят раз, — обиженно заявил тот. — На все мои письма он ответил отказом.

— И что с того? — рявкнула Белинда. — Быть может, пятьдесят первое переломит верблюду спину.

Ей вдруг пришло в голову, что она ставит перед собой слишком высокую цель, охотясь одновременно и за состоянием, и за известностью. Результатов до сих пор нет, и это уже начинает ее бесить. Чтобы ускорить события, вероятно, неплохо было бы остановиться на чем-нибудь одном. На первое время хватит одного богатства.

— Просмотри справочник «Пэры и баронеты», — бросила она Таркину. — Завтра к утру мне нужен список всех пэров.

Вздохнув, Таркин отправился в библиотеку.

В груди Белинды вспыхнул яркий огонь. Уж если это не поможет, тогда ничто не поможет. Потомственные аристократы неравнодушны к журналистам; всем известна история одной искательницы женихов, пристававшей ко всем владельцам поместий вдоль Луары, выдавая себя за репортера «Би-би-си». Белинда считала эту находку замечательной. Почему только она не пришла в голову ей самой? Впрочем, наверное, со своим никудышным французским она бы все равно ничего не добилась.

На следующее утро Таркин представил ей список. Просмотрев его, Белинда нахмурилась: почти все пэры были женаты.

— Вот этот, — ткнула она красным ногтем в одно имя. — Пиреграйн.

— Перегрин, — поправил ее Таркин. — Перегрин Оскар Кретьен Сомервиль. Да, это хороший кандидат. У него в роду не меньше тысячи эрлов. Должен будет унаследовать половину Центральных графств. Его отец — лорд Уайфф Суэддлингский.

— Вот как, — заинтересовалась Белинда.

— И, как вы и просили, он холост.

— Понятно.

Это уже очень интересно.

— Надеюсь, вы останетесь довольны.

Длинное бледное лицо Таркина озарилось бесконечным облегчением. Белинда прищурилась. Неужели этот болван ждет от нее благодарности? В конце концов, он лишь выполняет свою работу. Разве ее кто-нибудь благодарит? И разве она ждет благодарности? Разумеется, нет. Она профессионал.

— Не забывай, все эти письма, которые ты рассылаешь, подписаны моей фамилией, — резко бросила Белинда. — Это я договариваюсь насчет интервью, а ты только лижешь конверты.

Беглое знакомство со справочником «Пэры и баронеты» подтвердило все, что Таркин рассказал о достопочтенном Перегрине. Раскрасневшаяся от возбуждения, Белинда решила не тратить время понапрасну и тотчас же отправиться на место, чтобы лично ознакомиться с бесчисленными акрами поместий. Единственная сложность состояла в том, чтобы протащить эту тему через главного редактора. Впрочем, так ли это трудно? «Светило» обожает публиковать статьи, изобилующие описаниями роскоши и эксцентричности аристократии и сопровождаемые фотографиями массивных кроватей под балдахинами, раскидистых дубов и тенистых прудов. Как там зовут этого парня? Перегрин Оскар Какой-то там? Итак, решено. В крайнем случае, если возникнут какие-то вопросы, она всегда сможет честно сказать, что ее интересовал «Оскар». Кроме того, этот Перегрин определенно принадлежит к A-списку, если под «А» подразумевать аристократию.

Белинда довольно усмехнулась. Леди Уайфф Суэддлингская. В этом что-то есть. Ей надо только позаботиться о том, чтобы в результате своего визита она получила кольцо с бриллиантом, большим и старинным.

Таркин договорился с достопочтенным Перегрином, чтобы тот встретил Белинду на конечной станции железнодорожной ветки «Тупик Суэддлинг» и отвез ее к себе домой. Поэтому, сойдя с поезда, Белинда была неприятно поражена тем, что ее никто не ждал. Прошло двадцать минут, наполненных томительным ожиданием, пока наконец из-за угла полуразвалившегося здания закрытого вокзала не появилась неуклюжая, нескладная фигура.

— Белинда?

Взглянув на достопочтенного Перегрина, Белинда поняла, что означает выражение «голубая кровь». Щеки пэра и наследника горели синеватым румянцем, в отличие от одежды, цветом напоминавшей ил со дна пруда. Сквозь бесцветно-белесые волосы просвечивал розовый череп, глаза были запавшими и водянистыми, а ботинки, судя по всему, откопали в саду, где они пролежали зарытыми в земле не менее полстолетия.

— Прощу-прощения-машина-сдохла, — на одном дыхании выпалил Перегрин.

Услышав его голос, Белинда подумала, что в земле лежали не только ботинки. С другой стороны, чего еще можно требовать от потомственного аристократа. Это всем известно. Таркин сказал, у Перегрина в роду не меньше тысячи эрлов. По-видимому, эти эрлы и в лучшие времена не отличались особой красотой. А Перегрин, похоже, унаследовал их худшие черты.

Впрочем, Белинда несколько оттаяла, отметив, с какой почтительностью относится к ней Перегрин. Несомненно, он считал, что она оказывает ему честь своим присутствием.

— Вы пишете о знаменитостях! — радостно воскликнул Перегрин, когда они уселись в старинную машину с открытым верхом. — Это пр-росто замечательно! Вы встречаете столько богатых и знаменитых людей! — Белинда поймала на себе его вопросительный взгляд. — Вы вращаетесь в таких высоких кругах!

Белинда пришла в недоумение. Куда уж выше тех, в которых вращается потомок тысячи эрлов? Затем ее осенило: несомненно, это знаменитое обаяние аристократии.

— Да, иногда приходится, — подтвердила она.

В конце концов, в гардеробе Брайана Стоуна было несколько пар остроносых сапог на немыслимо высоких каблуках.

Перегрин жадно закивал. Синеватые пятна у него на щеках загорелись от удовольствия. Или от переохлаждения. Холодный ветер пронзительно кричал ей в уши, драл за волосы и хлестал в лицо. Белинда запахнула воротник своей тонкой узкой и короткой кожаной куртки, моля бога о том, чтобы они доехали до места как можно быстрее. И чтобы доехали вообще. Похоже, Перегрин считал белую линию разметки в середине шоссе указателем пути.

Белинда утешала себя тем, что видавший виды «Пежо» — всего лишь четырехколесный эквивалент гардероба Перегрина. Это и есть та самая аристократическая неряшливость, которая, если верить книге леди Цилиндрии Бойни, является отличительной чертой высших классов. Белинда подумывала о комплекте верхней одежды от «Барбур», но затем прочла в «Салфетках и любезностях», что новый с иголочки пиджак, только что купленные вельветовые брюки и платок с ярким рисунком на голове будут сочтены за полную безвкусицу.

А Белинда больше всего на свете боялась показаться безвкусной. Обтягивающая кожаная юбка, туфли на шпильках и бюстгальтер, выпячивающий вперед грудь, образовали острие тарана, которым она собиралась пробить сопротивление Перегрина Оскара Кретьена Сомервиля.

Наконец машина, свернув с шоссе, затряслась на ухабах и рытвинах дорожки, ведущей через парк. Сердце Белинды взлетело до небес. Вот это уже похоже на преддверие рая. Ради этого она сюда и приехала. От центральной ротонды под куполом в обе стороны отходили два огромных крыла в классическом стиле, буквально ощетинившиеся вазами и изваяниями богинь. Суэддлинг определенно превосходил размерами замок из «Возвращения в Брайдс-хэд». Перегрин остановил машину, чтобы можно было насладиться открывшимся зрелищем, а Белинда уже начала планировать свои возвращения сюда.

— Замечательно, правда? — спросил Сомервиль, с гордостью переводя взгляд с Белинды на раскинувшееся перед ними здание. — Потрясающие купола, — добавил он, на мгновение задержавшись глазами на груди Белинды. — Оно не зря славится своим фасадом.

Выпятив вперед свой собственный фасад, Белинда соблазнительно улыбнулась. Похоже, ее ждет легкая победа.

Однако она воздержалась от комментариев по поводу дома. Леди Цилиндрия Бойни в «Салфетках и любезностях» предостерегала, что, «поскольку знатные люди не могут не осознавать, что далеко не все живут в такой роскоши, как они, выражать вслух восхищение их особняками считается дурным тоном». А что, если Сомервиль решил подвергнуть ее испытанию? Белинда с непроницаемым лицом молча смотрела на раскинувшийся перед ней дом, не собираясь рисковать.

— Неплохой домик, правда? — настаивал Перегрин, несколько смущенный.

Белинда посмотрела на него с удивлением, смешанным с осуждением. Неужели он думает, что она попадет в такую примитивную ловушку?

Разочарованный Перегрин проехал по обнесенному колоннами мостику через пруд. Наблюдая за медленно проплывшим по воде отражением знаменитого фасада, Белинда еще больше выпятила грудь.

— Прошу в дом, — предложил Перегрин, когда машина скорее выдохлась, чем остановилась у парадного крыльца. — Не сюда! — окликнул он Белинду, решительно шагнувшую к величественным дверям. Его голос потонул в реве ледяного ветра, хлещущего в лицо. — Эти двери не открывали с тех пор, как здесь в последний раз побывала королева Виктория. Нам надо зайти сзади.

То обстоятельство, что огромные двери не раскрывались с тысяча восемьсот какого-то года, показалось Белинде недостаточным основанием для того, чтобы они не открылись перед ней. Правда, Перегрин поспешно объяснил, что вследствие преклонного возраста и отсутствия надлежащего ухода створки могут рухнуть наружу, придавив тех, кто рискнет их отворить. Ну да ладно. После того, как она вступит во владение этим поместьем, у нее будет много времени на то, чтобы разобраться с дверьми, а также с омерзительным зловонием в сыром коридорчике, ведущем мимо кухни, где, судя по всему, давным-давно встретило свою жуткую, мучительную кончину какое-то морское животное.

— Здесь немного холодновато, — заметил Перегрин, тщетно пытаясь оторвать взгляд от начинающей замерзать Белинды.

Он прав. Чувствуя, как ее соски замороженными горошинами трутся о блузку, Белинда подумала, что толстый слой шерсти и твида цвета ила имеет свои преимущества. Такая температура показалась бы чрезвычайным бедствием даже для Арктики. А леденящий полумрак, окутавший главный зал, подозрительно напоминал туман. Но этого же не может быть! Они ведь находятся в помещении. Не могут же у нее на ресницах вырасти сосульки! Или могут?

Осознавая, что она уже не чувствует свои ноги, Белинда подумала, что в Суэддлинге ее поражает не столько величие и размеры особняка, столько то, что у нее изо рта идет пар.

— Прямо сказать, просто холод собачий, — уточнил Перегрин, потирая замерзшие руки.

Белинда украдкой посмотрела на него. Это новое испытание? Старинные замки славятся своими сквозняками, но ни одной потенциальной супруге хозяина не разрешается сделать замечание насчет холода.

— Вовсе нет, — соблазнительно выдохнула она облачко пара сквозь клацающие зубы. — Мне даже жарко.

— Жарко? Но у вас мурашки размером с горох.

— Ничего другого я и не ожидала, — растянула свой замерзший рот в улыбку Белинда.

Мышцы лица отказывались ей подчиняться, однако и тут есть определенные преимущества: это будет дешевле, чем бороться с морщинами.

Перегрин с облегчением вздохнул:

— Хорошо. Я так рад, что вы все понимаете.

— Разумеется, понимаю.

Белинда многозначительно одернула пальцами с длинными красными ногтями кожаную юбочку, стрельнув в Перегрина глазами.

— Понимаете, с деньгами туговато.

Белинде захотелось рассмеяться вслух. Бородатый анекдот. Всем известно, чем человек богаче, тем менее он склонен признаваться в том, что у него есть деньги. А у семейства Уайффов, несомненно, деньги имеются.

Имея такой огромный дом и земли, которым не видно конца-краю? Так что не надо. Несомненно, и Перегрин, и уж тем более его родители купаются в деньгах.

— А ваши родители здесь? — вдруг спросила Белинда.

— Да. Дичь где-то здесь.

— Дичь? — переспросила потрясенная Белинда.

Какая дичь может водиться в этом старинном родовом замке, принадлежащем семье, если верить исследованиям Таркина, со времен правления Георга Третьего?

— Ой, простите. Родичи. Дичь.

Белинда нахмурилась. Аристократический сленг начинал действовать ей на нервы. В «Салфетках и любезностях» этому была посвящена целая глава, называвшаяся «Бюстик, ухаб, ударяга и прочее».

— Они очень ждут встречи с вами. Просто сгорают от нетерпения, — продолжал Перегрин, когда они вышли еще в один мрачный коридор. — Они обожают шумные толкучки.

— Шумные толкучки?

— Званые ужины, — пояснил Перегрин. — Им нравится, когда у нас дома собирается молодежь.

Измученная Белинда попыталась сосредоточиться на общей картине. Несомненно, где-нибудь в замке припрятана пара полотен кисти Гейнсборо.

— Сейчас мы находимся в ротонде, — сказал Перегрин, когда они вошли из коридора в просторный круглый зал, где царил ледяной холод. — Под куполом, — добавил он, увидев недоуменный взгляд Белинды.

В большие окна был виден пруд и обсаженная деревьями аллея, по которой они приехали; кроме того, Белинда увидела, что стекла запотели не изнутри, а снаружи. Неудивительно, что у аристократии голубая кровь. Более теплолюбивые существа в таких условиях не выжили бы.

— Я провожу вас в вашу комнату, — сказал Перегрин, пытаясь согреть дыханием руки.

У Белинды отвалилась нижняя челюсть — насколько это позволяли замерзшие мышцы лица. Он сам ее проводит? А где же слуги? Если ее сумки будут разбирать не горничные, какой был смысл заставлять эту бестолковую домработницу тщательно заворачивать все, вплоть до трусиков, в ароматизированную оберточную бумагу?

С другой стороны, подумала Белинда, следуя за Перегрином по бесконечному сплетению коридоров, они окажутся в спальне одни. Можно ли мечтать о лучшей возможности сделать первый шаг?

— Вот ваша комната. — Перегрин остановился перед высоченной дверью, краска на которой обтрескалась и вздулась волдырями. — Ее надо толкнуть посильнее. И будьте осторожны, краска местами отваливается. Я утешаю себя только тем, что это придает обстановке эффект печали, вошедший недавно в моду; в престижном Кенсингтоне мне пришлось бы выложить за него целое состояние.

Эффект печали? Белинда едва не вывернула плечевой сустав, пытаясь сдвинуть с места массивную дверь. Скорее эффект безутешного горя.

Ее настроение несколько улучшилось, когда она увидела внутреннее убранство комнаты. Это уже больше походило на то, чего она ожидала. В тесной спальне у нее дома, далекой от идеала, с трудом могли разойтись два кота; здесь же без труда могло гулять целое стадо львов. И наверняка когда-то гуляло, если судить по звериным шкурам, устилавшим пол. Злобные оскалы раскрытых пастей неудержимо напомнили Белинде Уоррена Стрита, заместителя редактора «Светила».

В тусклом свете, проникающем через большие, но покрытые толстым слоем грязи окна, была видна огромная кровать под балдахином. Полог из вытертого красного бархата с бахромой увенчивался короной из атрофированных перьев. Спеша использовать открывшуюся перед ней возможность, Белинда доцокала на высоких каблуках до кровати, закинув одну загорелую, покрытую мурашками ногу на другую, опустилась на край и многозначительно похлопала ладонью рядом с собой. В воздух поднялись густые облака пыли и две-три моли. Белинда громко чихнула.

— Будьте здоровы, — мило улыбнулся Перегрин.

Обливаясь слезами, изнемогая от желания высморкаться, Белинда вонзила ногти в ладонь. Все было не совсем так, как она ожидала.

— Вот, возьмите.

Порывшись в кармане, Перегрин выудил оттуда большой, обтрепанный кусок красной ткани и протянул его Белинде. Та закатила в отчаянии глаза и увидела потолок. В грязном полумраке резвились фигуры, возможно, обнаженные. Белинда решила, что это более чем кстати.

— Похоже, там наверху в разгаре настоящая оргия, — соблазнительно улыбнувшись, многозначительно посмотрела на Перегрина она.

— Да, — вздохнул тот. — Гора Олимп. Ужасно грязно, знаю.

— Действительно, загрязнение окружающей среды в Афинах просто ужасное, — начала Белинда и вдруг смущенно умолкла.

Если она начнет критиковать Суэддлинг, то не скоро сольется в класс владельцев замков. Должно быть, холод отрицательно сказался на работе ее мозга.

— А где продолжение? — вежливо поинтересовалась Белинда.

Перегрин непонимающе уставился на нее.

— Туалет где? — нетерпеливо переспросила она и тотчас же осеклась, охваченная ужасом. Ей на память пришел список слов, которые можно и нельзя говорить, из «Салфеток и любезностей». — Разумеется, я имела в виду удобства.

— Ах да, ну конечно. Ближайшая ванная по коридору направо, десятая дверь, но, к несчастью, уборная на соседнем этаже. Надо завернуть за угол, подняться по лестнице и пройти ярдов пятьсот по коридору. Но если вы не хотите напрасно беспокоиться, не сомневаюсь, у мамы найдется лишний ночной горшок, который она с радостью вам одолжит.

Белинда от всего сердца рассмеялась, но вдруг до нее дошло, что Перегрин говорит серьезно.

— Не буду вам мешать отдыхать с дороги, хорошо? — предложил он. — А к интервью мы сможем перейти за ужином.

Белинда недоуменно раскрыла рот. К интервью? К какому интервью?

— Вы собирались расспросить меня о… если честно, я не совсем понял, о чем именно, — слабо улыбнулся Перегрин. — Письмо показалось мне довольно туманным.

— А, разумеется. — Белинда думала так быстро, как только позволял ее заледеневший мозг. — Вообще-то, полагаю, мы сможем заняться этим завтра, — решительно сказала она. — Зачем отравлять работой такой прекрасный вечер?

— Совершенно верно. Что ж, увидимся за ужином. Полагаю, вы хотите понежиться в ванне. — Перегрин скрылся в полумраке, направившись к двери. — Ужин в восемь вечера в обеденном зале.

Белинда кивнула. Понежиться в горячей ванне будет как нельзя кстати. А после этого можно нацепить боевые доспехи. В чемодане от «Боттеги», бесцеремонно брошенном Перегрином, лежало вечернее платье от «Версаче», сидевшее на ней просто идеально, как чешуя на хвосте русалки. Помахивая сумочкой с туалетными принадлежностями от «Джейд Джаггер», Белинда вышла в коридор, удовлетворенно вспоминая благоговейный восторг, с которым взирала на платье ее домработница.

— Какой оно красивый, Белинда! — выдохнула бестолковая дура, почтительно заворачивая платье в бумагу.

— Мадам Белинда, — резко поправила ее Белинда. — Еще бы ему не быть красивым! Тебе на него не заработать и за десять лет.

При виде ванной комнаты с огромной ванной на чугунных лапах она испытала прилив восторга. В ванне должен спокойно поместиться мужчина семи футов роста в цилиндре — Белинда вспомнила, что читала об этом в «Салфетках и любезностях». Правда, с тем, чтобы наполнить эту громадную цистерну, возникли определенные проблемы. Выкрутив полностью краны, Белинда добилась лишь тоненькой, едва теплой струйки неприятного желтоватого цвета, к тому же сопровождавшейся отчетливым запахом сероводорода. Что ж, в таком случае она высыпет в воду всю соль для ванны. И только осуществив свое намерение, Белинда обнаружила, что выцветшая надпись на изъеденной ржавчиной банке гласит: «Комет».

Стараясь не обращать внимания на неприятный зуд по всему телу, Белинда вернулась к себе в комнату. Увидев эмалированный резервуар, расписанный облупленными цветами, она поняла, что Перегрин не шутил, говоря про ночной горшок.

Без десяти минут восемь Белинда, так и не поборовшая зуд, несмотря на целый флакон увлажняющего крема, стояла в полном одиночестве перед громадным пустым камином. Из всех комнат, куда она заглянула во время долгих и утомительных поисков, эта больше всего походила на обеденный зал. Полуобвалившаяся резьба на каминной полке изображала — по крайней мере, когда-то — рыбу и дичь, и здесь имелся стол, правда, покрытый толстым слоем пыли. Белинда коротала время, стараясь вспомнить правила поведения за столом из «Салфеток и любезностей».

— Никаких вилок, — бормотала она про себя. — Спаржу едят руками. Все слова французского происхождения — дурной тон. Значит, не круассаны, а булочки. И нельзя составлять грязные тарелки в стопку, так как это говорит о том, что ты привык обходиться без прислуги.

Без пяти восемь. До сих пор никаких признаков прислуги и тем более столовых приборов не наблюдалось. Впрочем, Белинда и без того с наслаждением предавалась лицезрению длинного стола. Несмотря на сплошное покрывало пыли, он говорил о щедрых аристократических трапезах, с огоньками бесчисленных свечей, пляшущих на сервизах из севрского фарфора и на столовом серебре. Однако до сих пор посуда на столе так и не появилась, а единственным освещением были последние отблески умирающего дня за окном. Не было видно и щедрых аристократов, но, несомненно, Уайффы уже в пути. Или они тоже заблудились в коридорах?

— Надо говорить «зелень», а не «овощи», — пробормотала Белинда, гадая, как в таком случае разобрать, что попросил тебя передать сосед — цветную капусту или шпинат. А спаржа относится к овощам?

— А вот и я, — внезапно послышался голос Перегрина, шагнувшего из полумрака коридора в полумрак обеденного зала и поставившего на стол коричневый пластмассовый поднос — судя по всему, позаимствованный в столовой для бездомных, с ужасом подумала Белинда.

Она также недовольно отметила, что Перегрин не переоделся к ужину; похоже, он был в том самом костюме, в котором встречал ее на станции, но только натянул поверх пиджака теплый шерстяной свитер. Впрочем, так и должно быть, с облегчением подумала Белинда. Сын и наследник лорда Уайффа, Перегрин принадлежал, согласно «Салфеткам и любезностям», к высшей аристократии, поднявшейся так высоко, что уже можно было не придерживаться правил этикета.

— Что-нибудь выпьете? — Перегрин указал на поднос с тремя банками пива и стаканом мутной жидкости, на поверхности которой дохлой рыбой плавал скукоженный ломтик лимона. — Я принес вам джин с тоником. А сами мы будем пить пиво.

— Но почему? — Белинда ненавидела пиво, как ненавидела всю связанную с ним в ее представлении культуру рабочего класса, собачьих бегов и кованых сапог. — Оно же такое ужасное, вы не находите?

— Ну, зато оно гораздо дешевле вина, а ко вкусу со временем привыкаешь.

Дешевле. Белинда подняла брови. «Не пора ли переменить пластинку?» — раздраженно подумала она. До чего же Уайффы прижимисты! Это уже выходит за всякие рамки. С другой стороны, среди миллионеров — надо надеяться, миллиардеров — скупость — распространенное явление, так что и в этом Белинда нашла некоторое утешение. В конце концов, лишь невероятной скаредностью Уайффов можно объяснить все то, что она видит вокруг. Запущенное состояние, в котором находится особняк. Отсутствие отопления. Даже четыре круглые циновки, которые сейчас вытащил из серванта Перегрин вместе с горстью гремящих пластмассовых ножей и вилок, бумажных салфеток и пакетиков с солью и перцем.

— Это собирают для нас друзья и знакомые, — виновато улыбнулся Перегрин. — Помогает экономить уйму денег на посуде.

Белинда кивнула. Несомненно, эксцентричность аристократии. Надо надеяться, еда окажется вкусной. Тушеный заяц, дичь, свежая рыба.

Как раз в этот момент в дверях появилась женщина с пластмассовой миской и половником. Увидев Белинду, она широко улыбнулась. Та в ответ мрачно нахмурилась. Подумать только, какая наглость! Ну да ничего, когда парадом будет командовать она, слуги будут улыбаться только после того, как на них посмотрят с улыбкой.

— Мама, — сказал Перегрин, — это Белинда. Белинда, это моя мать.

Чтобы не упасть, Белинда ухватилась за край стола. Его мать?

— Здравствуйте. — Леди Уайфф опустила поднос на стол. — Мы очень рады вас видеть.

Не успела Белинда прийти в себя, как в дверях появился шаркающий ногами сутулый мужчина в потертом твидовом пиджаке. Каких-нибудь пару минут назад она приняла бы его за лесничего. Или скорее за садовника в услужении у лесничего. Но, пожимая трясущуюся руку, испещренную синими прожилками, Белинда с ужасом поймала себя на том, что смотрит в слезящиеся, косые голубые глаза, точную копию глаз Перегрина.

— Мой отец.

— Привет, — добродушно поздоровался лорд Уайфф. — Должен сказать, мы с нетерпением ждали встречи с вами. Журналистка, берущая интервью у знаменитостей! Какая, должно быть, у вас прекрасная работа. Вы вращаетесь в высоких кругах.

— Разумеется, — заверила его Белинда, успевшая привыкнуть к этому обряду и к тому же воодушевленная тройным джином с тоником. — Мне постоянно приходится встречаться с богатыми и знаменитыми.

Правда, ее несколько озадачило, что все семейство широко раскрывало глаза от изумления, слушая ее рассказы о знакомстве с богатыми и знаменитыми: в конце концов, земельной аристократии должно уже надоесть все время общаться с суперзвездами.

— И к тому же это дело ужасно стоящее, — кивнула леди Уайфф. — Я хочу сказать, за это хорошо платят, — добавила она.

— О, естественно. Очень хорошо. Платят просто замечательно, ха-ха-ха.

Белинда видела их насквозь. Баснословно богатые и чрезвычайно скупые, Уайффы хотят убедиться, что и она, став членом семьи, что-нибудь с собой принесет. Лучше подождать до свадьбы, а там уже можно будет сказать, что после уплаты процентов по всем предыдущим кредитам у нее остается десять пенсов в месяц.

Перегрин разложил циновки в одном конце стола. Заняв свое место перед уходящей в полумрак полосой пыльного красного дерева, Белинда почувствовала себя кеглей на полосе кегельбана. Перегрин поставил на стол что-то вроде тусклого ночника, не произведшего никакого впечатления на сгущающиеся сумерки. Правда, в пятне желтого света стала прекрасно видна запыленная, обшарпанная поверхность стола.

— Надеюсь, вам это понравится, — сказала леди Уайфф, неуверенно заглядывая в миску. Там в лужице машинного масла лежал тощий цыпленок. — На банке выло написано, что этим надо полить цыпленка, но мне что-то не нравится.

В окна хлестал дождь. Не зная, с какой стороны подступиться к лежащему перед ней на тарелке куску мяса Цвета свежей штукатурки, Белинда решила завести разговор об истинном финансовом положении семейства Уайфф. В конце концов, ее работа как раз и заключается в том, чтобы раскапывать информацию.

— Ужасно, что владельцы особняков вынуждены платить налог на добавленную стоимость со всех расходов на ремонт своей недвижимости, — начала Белинда, указывая на капли дождя, собирающиеся на потолке.

Перед тем, как отправиться в Суэддлинг, она ознакомилась с кругом интересов аристократии и выяснила, что практически всех землевладельцев Великобритании волнуют, с одной стороны, налоги и сборы, а с другой, необходимость ухода за особняками и замками, доставшимися им от предков.

— К счастью, нас это не волнует, — с дрожащей улыбкой ответил лорд Уайфф.

Белинда ощутила прилив удовлетворения. В таком случае они просто купаются в деньгах. Белинда все еще упивалась этой мыслью, когда леди Уайфф приятно удивила ее, прошамкав набитым цыпленком ртом что-то вроде: «Надеемся, вы любите миллионеров».

— Больше всего на свете, — заверила ее Белинда, и в ее глазах сверкнули слезы облегчения и счастья.

Она с любовью посмотрела на женщину, которой вскоре предстояло стать ее свекровью.

— Я так рада! Знаете, есть такие, кто их терпеть не может.

— Не могу в это поверить! — искренне воскликнула Белинда.

Лорд Уайфф одобрительно закивал.

Через несколько минут Белинда сидела вместе с семейством Уайфф в полном составе вокруг маленького электрообогревателя в углу одной из комнат для гостей и смотрела по крошечному допотопному черно-белому телевизору игру «Кто хочет стать миллионером?».

— Мы ее никогда не пропускаем, — объяснил лорд Уайфф. — Олимпия — это моя жена — засыпает редакцию письмами с просьбой допустить ее к участию, но ответа до сих пор нет.

Белинда заморгала. А разве нельзя позвонить в редакцию по телефону? Или это опять аристократический юмор? Она лихорадочно рылась в памяти, пытаясь вспомнить, что говорится по этому поводу в «Салфетках и любезностях».

— Но мы живем надеждой, — добавила леди Уайфф. — Наверное, быть богатым просто прекрасно. Вы не согласны?

«Вам ли жаловаться на свою жизнь», — подумала Белинда.

— Конечно, вам это все хорошо известно, — сказал лорд Уайфф. — Стиль жизни миллионеров и все такое.

Белинда вздохнула. Уайффы почему-то смотрели на нее стайкой голодных хомяков. Эти люди прямо-таки одержимы мыслью о богатстве.

— Ну, кое с чем я знакома, — неуверенно призналась она.

— Я знаю, вы скромничаете, — кивнула леди Уайфф.

Белинда широко раскрыла глаза. В свое время ее обвиняли во многом. Но только не в этом.

— Караваджо! — вдруг крикнул Перегрин, уткнувшийся в телевизор. — Это правильный ответ, — объяснил он, поймав на себе взгляд ошеломленной Белинды. — Вопрос был такой: какой итальянский художник прославился умением распределять светотень? Караваннио, Караваджо, Джо ди Маджио и Корнетто[9 - Вместе с великим итальянским художником эпохи Возрождения Караваджо называются известный американский магнат, владелец недвижимости Караваннио, звезда американского бейсбола, один из мужей Мерилин Монро Джо ди Маджио и английский поп-музыкант Корнетто.]. Разумеется, Караваджо.

— У нас раньше была картина Караваджо, — грустно заметил лорд Уайфф. — Но нам пришлось ее продать.

У Белинды потеплело на душе. Если в Суэддлинге недавно была картина Караваджо, быть может, где-нибудь до сих пор валяются один-два Ван Гога?

— Перегрин нам сказал, у вас очень важная работа, — добавила леди Уайфф. — По его словам, журнал без вас схлопнется.

Белинда вспомнила, что действительно говорила нечто подобное в машине. Впрочем, это была истинная правда. В типографии, где печатался «Светило», имелась специальная машина, складывающая журнал так, чтобы он раскрывался особым образом, причем делала она это без какого-либо участия Белинды.

Капель с потолка усилилась. В углу комнаты даже в темноте был виден блеск сырости; целые потоки воды низвергались по стене к камину. Белинда решила переменить тему.

— Странно, что у вас столько воды течет через крышу, — заметила она, — а из кранов я смогла выжать лишь тонкую струйку.

Перегрин был удивлен.

— Что вы хотите сказать? В Суэддлинге ванны наполняются за две минуты.

— Только не та, в которой я хотела помыться.

В водянистых голубых глазах Перегрина зажегся огонек.

— Ах да. Если честно, в том крыле с водоснабжением действительно не все в порядке. То едва капает, то вдруг как хлынет. — Посмотрев на потолок, он нахмурился. — Должен признать, вы были правы. Сейчас почему-то действительно крыша течет сильнее обыкновенного.

Белинда вспомнила краны в ванной, выкрученные до отказа в тщетной попытке налить слой воды хотя бы в дюйм. Быть может, она крутила их не в ту сторону?

К счастью, внимание Перегрина снова было привлечено к телевизору.

— Отречение! — заорал он. — Какое действие на отречение совершил Эдуард Восьмой, отказываясь от трона? Развлечение, черчение, отречение или приключение?

— Эдуард Восьмой как-то приезжал в Суэддлинг, — печально вздохнул лорд Уайфф.


Глава 17


— Мадам Грейс, вы есть дома? — гулко разнесся голос Марии по коридору квартиры Грейс.

Склонив голову набок, домработница прислушалась. Она посмотрела на часы. Половина седьмого вечера. В это время Грейс уже обычно возвращается домой. Тут что-то неладно: Мария настороженно принюхалась. К тому же дверь в ванную была закрыта, что также показалось ей странным.

— Мадам Грейс! — снова окликнула она.

Грейс слышала голос Марии, однако она была не в силах пошевелиться. Если сейчас она встанет из ванны, нарушится заговор, который она готовила столько времени. «Для того чтобы заставить возлюбленного позвонить тебе, надо сесть в теплую ванну, бросив в воду желуди и дубовые листья и выложив круг из свежих розовых лепестков…»

Как выяснилось, это было крайне неудобно; вода успела остыть, жесткие листья неприятно кололи спину, а на дне ванны осела грязь от желудей. Розовые лепестки, набухнув, тонули, упрямо не желая оставаться в круге. Но нужно было еще целых три минуты таращиться на фотографию Реда Кемпиона, заполняя им все мысли, а затем придется еще выпить стакан сидра. Откупоренная бутылка стояла рядом с ванной; Грейс смотрела на нее без воодушевления. В перечне ее любимых напитков сидр делил последние места с самогоном и соком авокадо. Завершала перечень операций самая главная: судьбоносное распевание заклинания: «Сними трубку и позвони мне; теперь тебе уже ничто не мешает». У Грейс мурашки по спине пробежали. Какая она дура! С другой стороны, Ред Кемпион до сих пор так и не позвонил. Так что хороши любые средства — лишь бы только не идти поджав хвост к Биллу Дьюку, прося его о помощи.

В любом случае Грейс не собиралась повторять все эти мучения. Так, например, для того, чтобы раздобыть дубовые листья и желуди, ей пришлось копаться в собачьих испражнениях под деревьями в соседнем парке.

— Мадам Грейс!

Грейс заставила себя не отвечать на доносящиеся из коридора призывы Марии. Она должна думать только о Реде, в противном случае от заговора не будет никакого толка. Грейс уставилась на фотографию, старательно вырезанную из журнала «Хелло!».

— Мадам Грейс!

Еще десять секунд… проклятие! Дверь в ванную начала открываться, а она еще не успела выпить сидр. Схватив бутылку, Грейс засунула горлышко в рот, заглатывая столько, сколько могла, судорожно двигая кадыком, выпучив глаза и кашляя. Сквозь выступившие слезы она увидела отличительное клеймо Марии, ее обесцвеченные перекисью волосы — на этот раз украшенные ярко-голубой прядью.

— Сними трубку и позвони мне… — поперхнувшись, выдавила Грейс.

— Мадам Грейс! — Домработница перевела взгляд, полный изумления и ужаса, с бутылки сидра в левой руке Грейс через наполненную мусором ванну на фотографию, зажатую в ее правой руке. — Все есть хорошо?

— …теперь тебе уже ничто не мешает.

Грейс кивнула. Договорив магические слова, она смущенно улыбнулась, подбирая колени, чтобы прикрыть грудь. Несомненно, теперь Мария будет считать ее сумасшедшей алкоголичкой, любящей сидеть в холодной грязной ванне. С другой стороны, всему миру известна эксцентричность англичан. Ну а что касается фотографии кинозвезды, это объяснить проще всего. Пусть Мария думает, что она восторженная поклонница Реда Кемпиона.

— Этот мужчина, — сказала Мария, разглядывая фотографию актера.

Грейс глуповато улыбнулась, решительно настроившись до конца играть роль обезумевшей почитательницы.

— Он знаменитый киноактер. Знаю, я сумасшедшая.

— Он есть актер? — Мария пожала плечами. — Я ничего не знать о кино. У меня нет время, чтобы смотреть фильмы.

Пусть она не узнала Реда; зато она сразу же поняла, что тут происходит. Мария прекрасно разбиралась в заговорах, и этот ей был хорошо знаком: своеобразная, но вполне узнаваемая вариация на тему старинного заклинания, которому научила ее бабка, направленного на то, чтобы соединить любящую пару. Что ж, надо надеяться, в данном случае заговор не сработает. Марии не понравился изображенный на фотографии мужчина. Во-первых, он выглядел чересчур довольным собой. Во-вторых, Мария еще ни разу не встречала блондина, которому можно было бы доверять.

Так или иначе, этот заговор славится своей ненадежностью. Попроси мадам Грейс совета у нее, Мария без колебания досоветовала бы ей тот, который рекомендует представить себе лицо возлюбленного на монете, а затем положить ее в круг розовых цветов. Вот этот заговор позволяет всегда добиваться желаемых результатов. Потом монету надо зарыть в песок, а затем исхитриться и любым способом передать ее возлюбленному. Впрочем, быть может, этим заговором сможет воспользоваться кто-то другой. Например, ее другой клиент, писатель, одинокий мужчина. Вот человек, которому нужна романтическая поддержка. Его книга почти дописана, вопрос с ее изданием практически решен. Но главная его цель — сблизиться с Грейс — так и не достигнута.

— Мария, — пробормотала Грейс.

Мария, однако, ее не слушала. Заговор с монетой. Вот ответ. Мысль насчет книги была неплохой, поскольку мадам Грейс работала в издательстве. Мария очень повеселилась, рассказывая своему клиенту о своем детстве, о цыганах, приходивших летом на берег бухты, где она жила. Надо признаться, он сплел из ее рассказов восхитительную повесть. Однако замысел Марии свести его с Грейс не удался.

Но заговор с монетой — это может привести к успеху. У Марии зажглись глаза. Ее клиент должен выполнить первую часть заговора и закопать монету. После чего Мария передаст ее Грейс. Ну почему им это не пришло в голову раньше?

— Мария, — громче повторила Грейс, несколько смущенная отсутствующим взглядом домработницы. — Если вы ничего не имеете против, я хотела бы выйти из ванны.

Рассыпавшись в извинениях, Мария поспешно выскочила в коридор. Грейс выдернула пробку в ванне. Она чувствовала себя глупо. Ей было неуютно, она замерзла, у нее першило в горле. Но самое страшное, теперь она была убеждена, что Ред Кемпион никогда не позвонит. Этот заговор не даст ей ничего, кроме воспаления легких.

Находясь на грани отчаяния, Грейс укуталась в махровое полотенце, и тут в коридоре пронзительно зазвонил телефон.

— Мадам Грейс, что случилось?

Мария стояла в дверях спальни Грейс. Всего каких-то пятнадцать минут назад здесь благодаря ее стараниям был оазис чистого и выглаженного белья. Теперь только что отутюженные вещи валялись в беспорядке на полу и торчали из открытых чемоданов.

— Здесь как будто взорваться бомба!

Грейс знала, что для Марии это был не просто оборот речи.

— Извините, Мария. Просто у меня… ну… одна очень важная встреча и…

— У вас свидание с мужчина из кино? — разочарованно протянула Мария.

Она была озадачена. Заговор с ванной и желудями удавался крайне редко; ну почему он сработал именно сейчас? Но пути любовных заговоров неисповедимы, как неисповедимы пути всего остального, связанного с любовью.

Однако в данном случае загадок было хоть отбавляй. Мария снова посмотрела на фотографию. Несомненно, мужчина обладал красотой. Но у него было слишком идеальное лицо, слишком правильное, подбородок торчал вперед слишком надменно. Он показался ей чем-то знакомым; Мария задумалась, где могла раньше его видеть. Конечно, не в кино, как мадам Грейс, но где-то она его определенно видела. Причем совсем недавно. Но где? Где?

Ага. Кажется, вспомнила. Мария мысленно представила грязную чашку, дырявые чулки, окурок, загашенный в тарелке. Только одна из ее клиенток устраивала у себя дома такой разгром, а затем требовала, чтобы через три часа все сверкало и блестело. Причем платила за это вдвое меньше всех остальных. Мария презрительно скривила рот. Белинда! Фотографии этого Мужчины были разбросаны у Белинды по всей квартире. Вот убедительное доказательство того, что ему нельзя верить.

Надо как можно скорее сотворить заговор с монетой, чтобы помешать мадам Грейс сойтись с этим мужчиной. И нельзя больше слушать отговорки ее клиента. Вот почему провалилась затея с книгой. Если бы только он уступил ее настойчивым требованиям, набрался смелости и сам принес рукопись Грейс! Но он почему-то упрямо твердил, что она не захочет его видеть. Хотел подождать до тех пор, пока книга не будет дописана до конца. И вот теперь нет сомнений, что он — что они тянули слишком долго.

— Это не свидание, это важная деловая встреча, — вырвалось у Грейс, прежде чем она успела спохватиться.

Проклятие, все должно оставаться в полной тайне. Грейс изумленно посмотрела на домработницу. Как ей удалось связать одно с другим? Несомненно, опять ее дар видеть невидимое. Или шестое чувство.

Грейс хотелось петь и плясать. Она до сих пор не могла поверить, что Ред Кемпион действительно с ней связался. Грейс разговаривала по телефону, стоя в коридоре, закутанная в полотенце, а за спиной грохотала шваброй Мария. К счастью, Кемпион позвонил не сам; с ней говорил его личный секретарь, находящийся в настоящий момент в Лос-Анджелесе. Он проинструктировал Грейс: завтра в шесть вечера ей надо быть в отеле «Морис».

— Я не знаю такого отеля, — лихорадочно порывшись в памяти, призналась Грейс. — Он совсем новый? — уклончиво спросила она. — На Парк-лейн?

— Ему уже больше ста лет, и он стоит на рю де Риволи.

Ну конечно! Дьюк ведь говорил, что Кемпион сейчас в Париже.

— Спросите мистера Валентино, — небрежно закончил секретарь, как будто это было в порядке вещей. Как будто ему было скучно это повторять.

Грейс осторожно положила трубку, чувствуя, как сердце подпрыгивает до горла. Просто отправиться в Париж — это уже событие. Но отправиться в Париж для того, чтобы встретиться с кинозвездой, предметом вожделения женщин всего мира, — тут уж не хватит никаких слов. Разумеется, если не использовать слово «фантастика».

Грейс недовольно посмотрела на Марию, с несчастным видом протиравшую зеркало над трельяжем. Почему у нее так вытянулось лицо? Во имя всего святого, на что она обиделась?

Впрочем, у нее хватает своих забот. И в первую очередь она должна решить основной вопрос: что надеть?

Хотя Грейс впервые услышала об отеле «Морис», она была достаточно знакома с рю де Риволи, чтобы понимать: джинсами и футболкой не обойдешься. Если, конечно, джинсы не из бутика «Прада», а футболка не от Стеллы Маккартни. Разглядывая рассыпанные по полу вещи, Грейс перебирала и отметала всевозможные сочетания, тоскуя по гардеробу, который позволял бы ей без забот идти по элегантной дорогой дорожке между дерзостью и шиком.

В конце концов Грейс вытащила черные полусапожки на головокружительно высоких шпильках, списанные после первой же носки вместе с желанием когда-либо впредь ходить по магазинам вместе с Элли. Однако сейчас, стоя в спальне перед высоким зеркалом, Грейс внезапно увидела всю их прелесть. Полусапожки удлиняли ее ноги по меньшей мере на три фута. К тому же она похудела; постоянный стресс последних недель привел к тому, что трусики, бывшие еще совсем недавно обтягивающими, превратились в свободные шорты-бермуды. Вот наконец дерзость и шик. В любом случае неплохо. Выбора у нее все равно нет. Даже имей она кучу денег, у нее все равно нет времени на то, чтобы сделать ослепительную прическу, провести утро в бутиках на Бонд-стрит, затем посетить косметический салон, а под конец произвести полную депиляцию от лица до пяток, чтобы приобрести хоть сколько-нибудь сносный вид. Грейс снова критически осмотрела себя в зеркало. Неплохо. Совсем неплохо. Улыбнувшись себе, она увидела в зеркале отражение Марии, мывшей окно в глубине комнаты. Лицо домработницы расчертили неодобрительные морщины.

Лишь ближе к вечеру, когда Мария ушла, вещи были собраны и билет на экспресс «Евростар» заказан, Грейс успокоилась, и до нее вдруг дошло, что она на самом деле почти ничего не знает о человеке, с которым ей предстоит завтра встретиться. Помимо того, что он снялся в «Легионере», хочет написать роман и ненавидит Рассела Кроу. Ну, а что касается сплетен, опубликованных в американском журнале, на который ссылался Говард за ужином в Венеции — насчет повышенной сексуальности и общения с женой посредством электронной почты, — Грейс отмахнулась от них как от сенсаций желтой прессы. Ей были нужны факты. Со вздохом расставшись с мыслью лечь спать, она натянула свитер и джинсы и отправилась в ночной магазин, торгующий прессой.

В магазинчике не было никого, кроме хозяина, эфиопа с заплывшими глазами. Щурясь от ослепительно яркого света, Грейс рылась на полках, с завистью вспоминая библиотеки, где к услугам журналистов всегда имелись подшивки с газетными вырезками. Вот если бы она была Белиндой Блэк… впрочем, этого нельзя желать себе ни при каких обстоятельствах. К тому же в последнее время на фронте Белинды наступило затяжное затишье. Место ее колонки заняла причесанная биография одного недавно скончавшегося члена королевской семьи, судя по всему, сто лет дожидавшаяся своего часа в ящике. В самом низу страницы крохотным шрифтом печаталась приписка: «Белинда Блэк вернется».

После долгого и безуспешного рытья на полках Грейс так ничего и не нашла про Реда. В журнале «ОК!» была фотография Кемпиона с недовольным лицом на автостоянке у супермаркета в Лос-Анджелесе. Подумать только, она выбрала единственную неделю, когда в английской прессе не было опубликовано никаких материалов о Реде! Вне себя от отчаяния, Грейс лихорадочно напрягала память, пытаясь вспомнить название американского журнала, упоминавшегося Говардом. Сплетни или нет, теперь он оставался ее последней надеждой. И как раз в этом магазинчике можно было найти иностранную прессу, которой не было больше нигде.

— У вас есть «Трейлер»? — спросила Грейс.

— Трейлер? Нет. У меня есть грузовик, — любезно улыбнулся хозяин. — Зачем он вам нужен?

— Нет, я имела в виду журнал про кино, — растерянно объяснила Грейс. Правильно ли она вспомнила название? — Американский, — с надеждой добавила она.

Темные глаза негра озарились радостным светом.

— А, вот вы о чем. Да, кажется, один остался. Поищите под «Космополитенами».

Под стопкой обещаний подарить самый сладостный оргазм в мире Грейс наконец отыскала то, за чем пришла. Взъерошенные светлые волосы Реда и его небесно-голубые глаза, правда, перечеркнутые ярким заголовком: «ЗВЕЗДНАЯ БОЛЕЗНЬ, СЕКСУАЛЬНЫЕ ПРИСТРАСТИЯ И Я: КЕМПИОН ВЫХОДИТ СУХИМ ИЗ ВОДЫ». Чувствуя себя неуютно под пристальным взглядом продавца, Грейс расплатилась и вышла из магазинчика.

Вернувшись домой и вооружившись чашкой кофе, Грейс начала листать журнал и помимо воли увлеклась чтением рубрики «Отбросы из трейлера». Под заголовком «Не попал ли Ричи Флик в беду?» был опубликован обмен сообщениями по электронной почте между главой рекламного отдела киностудии, на которой снимался фильм «Бетонные башмаки», и пресс-атташе одной из участвующих в нем звезд, Шампань Ди-Вайн. Грейс вспомнила, что Говард говорил о чем-то таком.


От кого: Тики (tickymacfarlane@concrete-boots.co.uk)

Кому: Кэт (catrogers@bigmouthpr.co.uk)

Тема: рекламная кампания фильма «Бетонные башмаки» и Шампань Ди-Вайн

Кэт, у меня проблемы. Ты просишь нас написать фамилию Шампань в титрах фильма более крупными буквами, чем фамилии всех остальных членов съемочной группы, а также назвать ее не «Шампань Ди-Вайн», а «ШДВ». Мы не сможем выполнить твою просьбу!!!! Мало того, что она далеко не самая первая знаменитость среди актеров (вспомни, у нас снимается сам Ред Кемпион), она подписала контракт как Шампань Ди-Вайн. Мы ничем не можем помочь.


От кого: Кэт (catrogers@bigmouthpr.co.uk)

Кому: Тики (tickymacfarlane@concreteboots.co.uk)

Тема: рекламная кампания фильма «Бетонные башмаки» и Шампань Ди-Вайн

Слушай, Тики, я сделаю тебе огромное одолжение и не стану повторять Шампань твои слова. Но только потому, что я не хочу увидеть, как ее посадят в тюрьму за то, что она ВЫРВЕТ ТВОИ ВНУТРЕННОСТИ СВОИМИ РУКАМИ!


От кого: Тики (tickymacfarlane@concrete-boots.co.uk)

Кому: Кэт (catrogers@bigmouthpr.co.uk)

Тема: рекламная кампания фильма «Бетонные башмаки» и Шампань Ди-Вайн

Эй, она же занялась духовным очищением, разве не так? Мир, любовь и все такое?


От кого: Кэт (catrogers@bigmouthpr.co.uk)

Кому: Тики (tickymacfarlane@concrete-boots.co.uk)

Тема: рекламная кампания фильма «Бетонные башмаки» и Шампань Ди-Вайн

Я просто не могу поверить своим глазам! Такое неуважение к моей клиентке! Шампань Ди-Вайн — знаменитейшая женщина. Кроме того, она настаивает, что имя «Шампань Ди-Вайн» не соответствует ее теперешнему духовному состоянию. Сейчас она «ШДВ». Если Кэтрин Зета-Джонс называет себя «КЗД», Шампань станет «ШДВ».


От кого: Тики (tickymacfarlane@concrete-boots.co.uk)

Кому: Кэт (catrogers@bigmouthpr.co.uk)

Тема: рекламная кампания фильма «Бетонные башмаки» и Шампань Ди-Вайн

Хотел бы я посмотреть, как твоя «ШДВ» попытается вырвать мои внутренности. К тому же, насколько мне известно, печень все равно отрастает заново. Чего нельзя сказать про карьеру Шампань, если наша переписка станет достоянием гласности.


«По неподтвержденным слухам, — сообщалось читателям в заключение, — Гай Ричи недавно отказался режиссировать раздираемые внутренней смутой «Бетонные башмаки». Подробности читайте в интервью Реда Кемпиона на стр. 15».


Грейс последовала этому совету.

«КЕМПИОН МИРА», гласил заголовок на странице 15.


Ред Кемпион прославился, снявшись в фильме «Легионер», где он сыграл роль простого римского воина, ставшего полководцем. Женщины всего мира сразу же влюбились в этого киногероя, чьи мужество и скромность, несомненно, являются отражением черт характера самого актера. В жизни Ред скромный, стесняющийся внимания прессы…


Грейс была разочарована. Все это ей было уже известно. Кроме ворчания Сиона насчет строителей империй, у нее в памяти остались горящие глаза и раскрасневшиеся лица в женском туалете после окончания сеанса. По настоянию. Сиона они отправились не в кинотеатр на Лестер-сквер, окрещенный им «храмом американской культурной экспансии», а в Дом искусств в Блумсбери. И женщины в туалете, как и Грейс, мнящие себя интеллектуалками, не устояли, как и она, перед обаянием главного героя. Кемпион победил всех, точно так же, как он разгромил полчища пиктов, галлов и готов, с которыми ему пришлось сражаться в течение всего фильма. Грейс стала читать введение дальше.


Однако слухи о том, что он сообщил своей жене о разводе по электронной почте, о его одержимости сексом и Рассел-Кроу-фобии ясно свидетельствуют, что экранный полководец в жизни совсем другой…


Ага, сейчас начнется перемалывание костей. Грейс решительно настроилась не верить ни единому слову из прочитанного. Даже Говард, отчаянно пытавшийся выставить себя знатоком киносплетен, отнесся к статье из «Трейлера» с большим сомнением. Грейс снова подумала про женщин из туалета в кинотеатре. В Кемпионе было нечто такое, что пленило не только массы, но и женщин мыслящих: намек на ум и чувственность на безукоризненно прекрасном лице. Это косвенно подтверждалось и тем, что он собрался написать книгу. Но кто это знает, кроме Дьюка, ее и самого Реда? Уж конечно, не «Трейлер», торжествующе подумала Грейс. Более того, Кемпион очень скромно оценивал свои писательские амбиции. У нее в голове прозвучал сочный протяжный голос Билла, приправленный техасским акцентом: «Кемпион давно собирался написать книгу. Больше того, он хочет, чтобы книгу оценили за ее собственные достоинства, чтобы орущие от восторга зрительницы, «Оскары» и «болезнь легионера» не имели к этому никакого отношения».

Другими словами, журналы, подобные «Трейлеру», не имеют понятия, о чем пишут. И все же… Грейс вернулась к интервью. После подобострастного вступления начались вопросы. Грейс удивилась небрежному отношению Кемпиона к своей славе. Похоже, он не воспринимал ее всерьез.


Вопрос: Вы не всегда относились разборчиво к предлагаемым сценариям. Можно ли упомянуть в этой связи «Зомби-викарий должен умереть»?

Ответ: Ну, когда я только стал кинозвездой, я был настолько этим потрясен, что продолжал хвататься за все, что мне предлагали, пока никто не успел понять, что никакая я не звезда. Но к тому времени, как это стало всем очевидно, я уже успел превратиться в настоящую звезду. Вот и все.


Грейс улыбнулась. Приятно видеть, что у Реда нет и намека на эгоизм. Как она и надеялась. Однако по мере того, как интервьюер начал вторгаться на территорию личной жизни, настроение Грейс стало портиться.


Вопрос: По слухам, ваш брак распался из-за того, что вы сексуальный маньяк. Говорят, ваша жена окончательно поняла, что все кончено, когда застала вас в гостиничном номере с одной из горничных. Вы действительно сексуальный маньяк?

Ответ (раздраженным тоном): Вы действительно полагаете, что я удостою этот вопрос ответом? С чего вы взяли, что имеете право спрашивать меня о таких вещах? Вот что мне больше всего не нравится в популярности. Такие кретины, как вы, начинают думать, что могут задавать любые вопросы, какими бы личными они ни были.

Вопрос: Так почему же распался ваш брак?

Ответ: Мой брак распался из-за вмешательства прессы. Такие люди, как вы, постоянно совали нос в наши отношения.


И тут трудно с ним не согласиться, подумала Грейс. Действительно, подобные вопросы иначе как наглыми не назовешь. Далее под нажимом неумолимого журналиста «Трейлера» Кемпион был вынужден опровергнуть слухи о том, что он сообщил своей жене о разводе по электронной почте.


Ответ: Разумеется, это не так. С чего вы взяли? У нас с бывшей женой отличные дружеские отношения. Мы достигли соглашения, устраивающего нас обоих, так что все в полном порядке. Про известных людей всегда рассказывают всякие гадости, чтобы заставить их все отрицать и тем самым раздуть слухи в большой скандал.


Грейс прониклась состраданием к несчастному актеру. Как это ужасно — быть совершенно беззащитным перед нападками злобствующих писак, готовых на все ради сенсации. Конечно, можно подать иск за клевету, но к этому приходится прибегать только в самых крайних случаях.


Вопрос: Значит, вам неприятно вмешательство прессы в вашу личную жизнь. И как вы с этим боретесь?

Ответ: Как правило, я просто не обращаю на это внимания. Но поразительно, какими настырными порой бывают некоторые из ваших коллег.

Вопрос: Фотоаппараты с телеобъективами, подкуп соседей, чтобы заставить их говорить, журналист прячется в мусорном контейнере — вы это имеете в виду?

Ответ: Да. И бесконечные просьбы дать интервью. Один английский журнал уже пятьдесят раз присылал мне одно и то же предложение. Пятьдесят раз, черт побери! Невероятно. Вчера я получил пятьдесят первое. Но ответ по-прежнему отрицательный.

Вопрос: Но почему?

Ответ: Всё журналисты — очень нечистоплотные люди. Они пытаются любыми способами использовать знаменитостей. Например, не далее как на прошлой неделе у меня брала интервью одна журналистка, попросившая подписать фотографию. Я с радостью согласился, но тут она попросила сделать посвящение какой-то другой женщине. Я спросил, кто она, и журналистка ответила, что это жена строительного подрядчика, ремонтирующего ее дом. Судя по всему, подрядчик пообещал ей бесплатные полы, если она раздобудет фотографию Реда Кемпиона для его жены. От всего этого мне становится тошно. Честное слово, просто тошно.

Вопрос: Хорошо. Давайте переменим тему.

Ответ: Я давно ждал от вас этого предложения.

Вопрос: Как вы на самом деле относитесь к Расселу Кроу?

Ответ (раздраженным тоном): С огромным восхищением. А теперь, может быть, мы все же поговорим о моем новом фильме? В конце концов, именно он и должен стать главной темой нашего интервью.

Вопрос: Вот как? Вы восхищаетесь Кроу?

Ответ (сквозь стиснутые зубы): Повторяю, может быть, мы лучше поговорим о моем новом фильме?


Грейс кипела негодованием. Стиснутые зубы, несомненно, были упомянуты для красного словца. Какая наглость! Как выяснилось, новым фильмом Реда была драма о Второй мировой войне, где актер исполнял роль командира эскадрильи истребителей. Читая краткий пересказ сюжета, явно второпях втиснутый в конце интервью, Грейс вдруг услышала в голове громкий колокольный звон. Нельзя ли использовать этот фильм в рекламной кампании «Мертвой петли»? В конце концов, экранный образ Реда Кемпиона очень напоминает бедного старого сэра Гревилла Гудтраузера, кавалера ордена «За безупречную службу».


Вопрос: Можно задать вам вопрос о вашем следующем фильме? Я имею в виду картину Гая Ричи «Бетонные башмаки». Правда ли, что Ричи отказался снимать этот фильм из-за сложных отношений с некоторыми членами съемочной группы, хотя съемки еще даже не начинались?

Ответ: Мне бы не хотелось говорить на эту тему.


Хороший ответ, подумала Грейс. И действительно, зачем это нужно актеру? Теперь, в преддверии встречи с Редом Кемпионом, она вдруг поймала себя на том, что ей хочется взять его под свою защиту. В конце концов, это ведь ее новый проект.


Вопрос: Можете ли вы подтвердить упорные слухи о том, что вы с Шампань Ди-Вайн влюбились друг в друга еще на предварительных пробах, и теперь…


Ред Кемпион и Шампань Ди-Вайн? Влюбились друг в друга! Изумленная и потрясенная, Грейс широко раскрыла глаза. Определенно, это просто невозможно. Чтобы такой рассудительный, трезвомыслящий мужчина влюбился в эту взбалмошную женщину? А что касается недавнего духовного просветления Шампань, то материал в «Отбросах из трейлера», похоже, подтверждал выводы интервью Белинды Блэк: леопарду не так просто избавиться от пятен на своей шкуре. Грейс испытала облегчение, увидев, что Ред беспощадно расправился и с этими слухами, как перед тем расправился со сплетнями о своем разводе.


Ответ: Черта с два! Даже если бы вас это касалось каким-нибудь боком, хотя на самом деле вас это нисколько не должно касаться…


Совершенно правильно, подумала Грейс. Бесконечные провокационные вопросы журналиста «Трейлера» выводили ее из себя.


…С тех пор, как я расстался со своей женой, в моей жизни не было ни одной женщины. В настоящее время я полностью посвятил себя кино, а также новому захватывающему проекту. Это совершенно не похоже на все, чем я занимался до сих пор.


Книга! Ну конечно же, Ред имеет в виду книгу! И Грейс принадлежит к числу немногих избранных, знающих об этом.


Вопрос: Не могли бы вы рассказать об этом подробнее?

Ответ: Нет. Но скоро вы все сами узнаете.


Интервью заканчивалось подтверждением сообщений о том, что Ред Кемпион отправится в ближайшее время в Париж, чтобы заняться проблемами проката, а также кое-где переозвучить свои реплики, плохо записанные во время съемок. И, подумала Грейс вне себя от восторга, для того, чтобы встретиться с ней.

Это уж точно, ночью Суэддлинг мог напугать кого угодно. Белинда не получала никакого удовольствия, блуждая по запутанному лабиринту коридоров в кромешной темноте. Но ей было надо выполнить одно дело. К счастью, неохотно взошедшая бледная и печальная луна бросила в окна слабый свет. Пытаясь не думать о привидениях, Белинда раздраженно стучала и толкалась в бесконечные запертые двери. Черт побери, где же спальня Перегрина? Дойдя до огромной парадной лестницы, Белинда подняла взгляд на висящие по стенам портреты. В полумраке она смогла рассмотреть лишь одно лицо, мужественное и одухотворенное. Что ж определенно, с этими генами Уайффы распростились еще несколько столетий назад.

Белинда спустилась на один пролет, беззвучно ругаясь каждый раз, когда в ее босые пятки вонзались занозы. Она дрожала от холода и нарастающего страха, кутаясь в ночную рубашку от «Ажан провокатёр» и чувствуя, как спину медленно поглаживает ледяной палец ужаса. Искушение вернуться в относительную безопасность своей спальни было велико. Однако еще больше было желание найти Перегрина.

Поиски его спальни были сродни поискам иголки в стоге сена. Бесконечные коридоры извивались кольцами питона, резко петляя направо и налево, а затем возвращаясь сами в себя. Белинда уже давно потеряла малейшее представление, где она находится. Леденящий холод оказывал странное воздействие на ее кишечник. Или все дело было в отвратительных цыплятах под соусом, приготовленных леди Уайфф? Как бы то ни было, Белинда испытывала неприятные и настойчивые — очень настойчивые позывы посетить туалет. Наконец она набрела на дверь, чьи небольшие размеры и простота отделки указывали на то, что за ней находилось заведение исключительно утилитарного характера. В ней вспыхнула безумная надежда.

Подергав за ручку, Белинда поняла, что дверь не заперта, а просто разбухла. Судя по всему, ее не открывали уже несколько лет. Но после того, как она навалилась плечом — она уже успела набраться необходимого опыта, — дверь поддалась, и Белинда попала — о чудо из чудес! — в старинную уборную. Косые лучи лунного света блестели на фарфоровом унитазе, расписанном цветочками, а наименование производителя зеркальными буквами отражалось в бачке. Белинда испытала облегчение. Во всех смыслах этого слова.

Слишком поздно до нее дошло, что луна не высветила ничего, хоть сколько-нибудь напоминающего туалетную бумагу. На маленькой полочке не было даже остатков рулона. Черт бы побрал эту проклятую дыру! Она что, должна вытираться ночной рубашкой?

На полке лежал только один предмет. Небольшая книга. Судя по виду, какой-то дурацкий старый роман. Белинда схватила томик, покрытый пылью и паутиной. Сколько времени он здесь пролежал? По-видимому, никто его не хватился — и это неудивительно, если учесть, как он выглядит. Доказательством полной никчемности книги было то, то вся ее обложка была исписана изнутри. Как и многие страницы, убедилась Белинда, пролистав томик.

Она без колебаний вырвала столько страниц, сколько потребовалось, чтобы завершить начатое. То есть почти все. Цыпленок под соусом потребовал щедрой платы.

К счастью, Белинда достаточно быстро отыскала дорогу назад до парадной лестницы, где на ее изящную ночную рубашку снова одобрительно посмотрел мужественный, хотя и довольно грязный кавалер. После переезда сюда надо будет почистить картины. А затем заказать свой портрет. А может быть, классическую фотографию, в духе изящных черно-белых портретов великосветских дам, разодетых богинями. Интересно, жив ли еще тот знаменитый фотограф тридцатых годов — как там его, Сесил Паркинсон?

Белинда едва не вскрикнула, наткнувшись на что-то, лежавшее на полу посреди коридора. Ругаясь вполголоса и растирая ушибленный палец на ноге, она нагнулась и увидела, что это ботинки. Знакомые ботинки. Ботинки, выглядящие так, словно они сто лет пролежали закопанными в земле. Белинда ощутила укол оптимизма. Раз Перегрин оставил свои ботинки за дверью, чтобы их начистили, значит, хотя бы один слуга в Суэддлинге имеется, ведь так?

Дверь со скрипом приоткрылась, и из комнаты выглянул Перегрин.

— Ой, это вы! — удивленно произнес он. — Прощу прощения за то, что вы налетели на мои ботинки. Я оставляю их в коридоре, так как иначе их сожрут живущие в комнате мыши.

Белинда, поежившись, добавила к мысленному списку первоочередных дел покупку мышеловки. Но это может подождать. А сейчас…

— Пора брать интервью. Я решила, будет лучше, если мы встретимся без посторонних.

Вжавшись грудью в пижаму Перегрина, Белинда обвила своей длинной ногой его бедро и начала нежно тереться о его тело. Вонзив ногти ему в спину, она поцеловала его в губы, долго, громко и смачно.

Как и рассчитывала Белинда, Перегрин в панике отшатнулся назад.

— Ну и ну! — запинаясь, выдавил он.

— Ты сводишь меня с ума, — простонала Белинда, вожделенно уставившись в его перепуганные зрачки. — Господи, какой же он у тебя большой, — прошептала она, забираясь рукой под пижаму и начиная там шарить.

Проклятие, где же он? И есть ли он вообще? Наконец ее пальцы нащупали что-то маленькое и холодное.

Белинда едва не вздохнула вслух. Уж если поиски спальни Перегрина можно было сравнить с поисками иголки в стоге сена, то что говорить про исследование содержимого его пижамы?

— Господи, — воскликнула она, изображая удивление, — какой же он у тебя огромный!

Перегрин недоуменно заморгал.

— Правда? А я всегда считал, что он совсем крошечный. Так и не оправился после того, как в школе классная дама лупила по нему холодной ложкой.

— Он просто громадный, — настаивала Белинда, расстегивая фланелевую пижаму Перегрина.

— Вы так думаете? — с надеждой спросил Перегрин.

— Гигантский. Колоссальный.

Приоткрыв рот, Белинда медленно провела языком по губам и нежно подтолкнула Перегрина через раскинувшийся на многие мили полусгнивший ковер к огромной кровати под балдахином в центре комнаты.

— М-моя последняя подружка сказала, что на него можно надеть наперсток, — проблеял Перегрин.

Что-то в его голосе намекало на то, что он абсолютно доволен таким вердиктом.

Белинда не обращала на его слова никакого внимания. Как только лодыжки Перегрина наткнулись на кровать и он повалился назад, она набросилась на него, словно тигрица, рыча, царапаясь, облизывая.

— Ты бог, — бормотала она, скользя лицом по пучкам редких волос у него на груди и то и дело натыкаясь на торчащие ребра. — Ты просто чародей. Колдун!

Белинда застонала, распаленная сознанием того, что обращается не к наследнику Суэддлинга, а к самому огромному поместью. Она соблазняла замок, отдавалась парку, открывала себя перед старинным прудом.

Крича в экстазе, Белинда тыкала грудью Перегрину в лицо, терлась промежностью о его до сих пор не снятые кальсоны. Прикосновение грубого хлопка оказалось на удивление возбуждающим. К несчастью, член Перегрина оставался обмякшим. Подобно заржавевшему от безделья башенному крану, слабосильный орган безвольно покоился на бедре, поднимаясь медленно и со скрипом. Обреченно суетясь вокруг Перегрина, Белинда подумала, что с тем же успехом она могла оживлять покойника. В конце концов ей удалось запихнуть член в себя, но на этом все и закончилось. Если у нее внутри что и росло, то только скука.

— Он еще не выскочил? — отчаявшись, спросила она.

Перегрин удрученно кивнул.

Облака пыли, поднимающиеся над кроватью, мешали смотреть и дышать. К тому же не давал забыть о себе и холод. Это даже не секс в холодном климате, поморщилась Белинда. Это уже секс при отрицательных температурах.

И что это за проклятый шум в углу? Кап-кап-кап — опять эти чертовы ведра, раздраженно подумала Белинда, вспоминая зрелище, которое застала в ванной, когда вернулась, чтобы закрыть краны. Тогда ей вспомнились заключительные кадры «Титаника». С другой стороны, какая замечательная возможность снова завести разговор о богатстве семейства Уайфф. В конце концов, подумала она, обхватив руками плоский зад Перегрина, сейчас у нее идеальное положение для того, чтобы выяснить всю правду. Перегрин в буквальном смысле полностью в ее руках.

Белинда продолжала упорно тереться о безответный член Перегрина. Поскольку, похоже, до развязки еще очень далеко, можно скоротать время, выясняя истинное финансовое положение Уайффов. А остальное никуда не денется. Те, у кого хватает терпения, получают все. Даже Перегрина. А тем временем Белинда хотела получить ответ на один очень простой вопрос. Состояние Уайффов измеряется миллиардами или только миллионами?

— Как замечательно, что налогообложение ремонтных работ не представляет для вас никаких проблем.

На красном от напряжения лице Перегрина выражение бесконечного ужаса сменилось удивлением.

— Если честно, я ничего замечательного тут не вижу.

— Но перед большинством владельцев недвижимости этот вопрос стоит очень остро, — проурчала Белинда. — Расходы на ремонт и налоги с этих затрат.

— Да, но налогообложение ремонтных работ не беспокоит нас только потому, что мы не можем позволить себе вести эти работы.

Приподняв грудь руками, Белинда посмотрела на Перегрина и почувствовала, что начинает терять терпение. Долго еще будут продолжаться эти кривляния? Неуклюжие попытки представить семейство Уайфф нищим?

— А как же Караваджо? — спросила она, тыча ему в лицо упругим багровым соском, словно факелом инквизиции. — Когда вы его продали?

— Лет сто назад.

— Что? — Белинда перестала тереться. — А как же ваши остальные ценности?

— Вы имеете в виду Остин? — Перегрин вздохнул. — Она где-то здесь. Но никто не может ее найти.

Белинда скривила губу. Остин? Кто такой Караваджо, она знала — в конце концов, это он написал портрет Моны Лизы. Или то был Ван Дейк? Но о художнике по фамилии Остин она никогда не слышала.

— Как она выглядит? — спросила Белинда.

— Что вы имеете в виду?

— Ну, она большая или маленькая, это портрет или пейзаж?

Перегрин заморгал.

— Это не картина. Джейн Остин была писательница.

Ах, вот какая Остин.

— О, так это книга, — с отвращением бросила Белинда.

— Да, но весьма ценная. Первое издание «Гордости и предубеждения».

— И что в ней такого особенного? — треснувшим голосом спросила Белинда.

У нее перед глазами непрошенно возник пыльный коричневый томик, найденный в старом туалете. Но это не может быть та самая книга. Начнем с того, что ее всю кто-то исписал.

— Ну, в первую очередь, то что на ней есть собственноручные пометки Остин. Она написала примечания на обложке и полях для второго, переработанного издания. Сцены лесбийской любви, другой финал и еще много чего. Но поскольку книга потерялась, эти исправления так и не увидели свет. Специалисты-литературоведы выложат за книгу большие деньги. Возможно, сотни тысяч фунтов. Вот только надо сначала ее найти.

Белинда почувствовала, что ее прошиб холодный пот. Похоже, она вляпалась в дерьмо! В буквальном смысле.

— А нам бы совсем не помешала пара сотен тысяч, — с тоской произнес Перегрин. — Понимаете, мы просто не можем продать Суэддлинг.

— Разумеется, не можете, — оборвала его Белинда. — Это же ваш родовой дом. Ты должен сохранить его для будущих поколений. Разумеется, Суэддлинг нельзя продавать.

— Ну, на самом деле все не совсем так. Дело в том, что мы не можем продать Суэддлинг.

— Вот именно.

— Да нет, я пытаюсь вам сказать, — на лице Перегрина застыло нечто среднее между удивлением и отчаянием, — что никто не станет его покупать.

— Что? — в ужасе застыла Белинда. — Почему?

— Особняк в жутком состоянии. Нужны огромные деньги, чтобы его отремонтировать и сделать пригодным для жилья. Вот почему мои родители так обрадовались, узнав, что вы приедете сюда брать у меня интервью.

— Почему?

Сняв ногу с Перегрина, Белинда поморщилась, как от спазмы, так и от крепнущего ощущения какой-то страшной ошибки.

Перегрин смущенно улыбнулся:

— Ну… мм… помимо того, что вы красивая и обаятельная молодая женщина, вы, несомненно, располагаете достаточными средствами…

Белинда в негодовании вскочила с кровати и вскрикнула от боли, налетев на умывальник. Она не ослышалась? Уайффы решили, что она богата? Их интересуют ее деньги? Она вскипела от ярости. Какая неслыханная наглость! Бесстыдный, неприкрытый, коварный расчет!

— Я не могу поверить своим ушам, — брызжа слюной, прорычала Белинда. — Как я могла так… — Она остановилась, подыскивая подходящее слово. — Обмануться! Вы действительно хотите сказать, что ваш дом в руинах, а вы нищие?

— Но я же так прямо и сказал, как только мы сюда приехали.

— Я понятия не имела, что вы говорили искренне, — прохрипела Белинда. — Никаких Караваджо, совсем ничего? — Ее голос повысился до пронзительного воя. — У вас нет денег и в этом доме нет ничего ценного?

В водянистых косых глазах Перегрина появилась обида.

— Нет, если не считать Остин.

— В сортир вашу Остин! — взревела Белинда, одновременно кипя от гнева и ежась от холода.

И туда же недоумка Таркина, как только он попадется ей в руки. Потому что, и тут нет никаких сомнений, это исключительно его вина. Она заглотила наживку, возомнив себя хозяйкой старинного особняка, который на поверку оказался вымороженным насквозь ангаром с расставленными повсюду ведрами, собирающими воду с протекающей крыши. А самым большим разочарованием, естественно, стал сам Перегрин.

Суэддлинг. Родовой особняк Уайффов. Семейства, забывшего, как выглядят деньги. В наглую зарившихся на ее, как они считали, миллионы и связи. Как только они посмели? Для таких людей есть только одно название. Охотники за чужим состоянием. Вот кто они такие. Охотники за чужим состоянием, черт бы их побрал!


Глава 18


То, что отель «Морис» от фундамента до крыши был тем самым солидным заведением, какое представлялось Грейс, получило подтверждение еще на Северном вокзале, когда водитель такси почтительно кивнул, вместо того чтобы, как она опасалась, притвориться, что не понимает ее выговор. Через двадцать минут она уже стояла перед внушительным зданием с позолоченными колоннами, возвышавшимся напротив сада Тюильри.

Грейс смутно отметила вспышку интереса со стороны кучки людей с фотоаппаратами, толпившихся у входа в отель. Туристы? Впрочем, времени размышлять у нее не было, так как подбежавшие швейцары распахнули дверцу такси. Через несколько мгновений Грейс уже прошла по выложенному мозаикой тротуару в просторный вестибюль, буквально сверкающий зеркалами, мрамором и люстрами. Она с восхищением оглядела царскую обстановку, уходящую вперед и вверх. Вот полная противоположность сдержанности. Перед ней была элегантность, вырвавшаяся из тесных корсетов.

— Мадам? — вопросительно посмотрел на нее дежурный администратор.

Грейс смущенно замялась. О господи. Кого, как сказал секретарь Реда, она должна спросить? Среди буйства света, позолоты и мрамора она начисто забыла фамилию.

— Мм… — промямлила Грейс, — як мистеру… э…

Этого не может быть. Какую же фамилию она должна назвать? Грейс в отчаянии смотрела на администратора, и вдруг тучи разошлись.

— Я к мистеру Рудольфу! — торжествующе выпалила она. — Я пришла к мистеру Рудольфу!

Полное недоумение. Затем холеное лицо администратора озарилось светом.

— Ах да, к мистеру Валентино. Вы мисс Армиджер? Он вас ждет.

Пять минут спустя Грейс, с натянутыми до предела нервами, пораженная окружающим великолепием, вышла из кабины лифта в пентхаусе. И тотчас же тишину роскошного коридора разорвал очень громкий и очень сердитый женский голос.

— Передай своей бывшей жене, чтобы она убиралась к такой-то матери! — пронзительно завопил он. — Звонит круглые сутки, визжит по поводу того, что ты при разводе заплатил ей слишком мало! Теперь у тебя есть кое-что получше, на что можно тратить деньги. Я, например. — Голос, приблизившись, стал громче, и Грейс непроизвольно прижалась к стене. — Я устала, — проорал голос буквально ей в ухо.

И вдруг из-за угла появился источник этого шума.

Мимо Грейс величественно прошествовала светловолосая, загорелая, длинноногая богиня, одетая с ног до головы во все белое. Тесное кимоно, с трудом вмещавшее грудь, заканчивалось существенно выше пупка, открывая полосу карамелевого живота шириной не меньше фута. Грейс поймала себя на том, что блондинка ей смутно знакома, хотя точную идентификацию затрудняли огромные солнцезащитные очки с синими зеркальными стеклами, размером и формой напоминавшие очки сварщика. Судя по обрывкам разговора, эта женщина была элитной проституткой, чей клиент отказался оплачивать ее счета.

— И ты сам можешь убираться к такой-то матери! — крикнула блондинка, проходя мимо Грейс.

Та не могла оправиться от потрясения. Невероятно, как в таком роскошном отеле позволяют нарушать тишину этой горластой сумасшедшей. Грейс решила, что на месте Реда Кемпиона она обязательно подала бы жалобу.

Двустворчатые двери номера-люкс были приоткрыты. Автоматика, догадалась Грейс. Видеокамера наблюдения предупредила о ее появлении. Она толкнула дверь и оказалась в просторном холле, из которого выходили несколько дверей. Впереди морем расстилался ковер мягких кремовых тонов, на котором тут и там возвышались обитые дамастом и украшенные кисточками островки диванов размером с паромы, следующие через Ла-Манш. Вдалеке темнел экран огромного плоского телевизора; ближе к Грейс стоял большой низкий антикварный столик с серебряной вазой, полной оранжевых роз. Вся левая стена излучала свет; Грейс не сразу осознала, что она полностью состоит из стекла и стали. Стекла настолько прозрачного, что его практически не было видно; Грейс подумала, что на Марию это произвело бы впечатление. Как знать, быть может, домработница даже вышла бы из подавленного состояния, в котором пребывала последнее время.

Тишина была оглушительной. Грейс засомневалась, есть ли здесь кто живой?

— Эй! — робко окликнула она.

Собственный голос показался ей тихим и нетвердым в прохладе очищенного кондиционерами воздуха.

Осторожно пройдя вперед, Грейс заглянула в первую комнату. Это оказалась ванная, но не простая. Самая огромная ванная, какую только Грейс видела. Размером с целую квартиру, она была от потолка до пола выложена белым и черным мрамором. По краям большой круглой джакузи стояли две гигантские раковины. Кроме того, здесь имелись биде, унитаз с телефонным столиком, душевая кабина величиной с лифт, вешалки с белоснежными хрустящими полотенцами и бесчисленные полочки с дорогой косметикой в больших баночках и флаконах, судя по всему, подарок от отеля. Грейс подумала, что отцу Сиона здесь хватило бы удовольствий на целый месяц.

— Мистер Кемпион! — негромко позвала она.

Царившая в номере пустота показалась ей странной. Здесь не было даже шеф-повара, не говоря про личного шофера, массажиста, секретаря, флориста, консультанта по фэн-шуй и прочих бойцов многочисленной армии помощников, без которой звезды калибра Реда Кемпиона не выходят за порог своего дома.

Грейс неуверенно остановилась перед приоткрытой дверью. Заглянув внутрь, она увидела, что это спальня, и поспешно отпрянула назад, успев все же разглядеть смятую кровать, застеленную голубым дамастом, господствующую посреди комнаты. Пятясь прочь от двери, Грейс наткнулась на светловолосого мужчину в махровом халате, резко вышедшего из-за угла. На мужчину, чье лицо украшало тысячи киноафиш.

— А, ты уже вернулась… Черт побери, кто вы такая? — резко спросил Ред Кемпион.

Ехидная усмешка у него на лице быстро сменилась удивлением.

— Я Грейс Армиджер, — выдавила объятая паникой Грейс. — Из «Хатто»… э… я хотела сказать, из «Омникорп»… то есть из «Хатто», — закончила она, вспомнив, что издательству было предписано оставить прежнее название. — Я насчет вашей книги.

Грейс где-то читала, что кинозвезды при личном знакомстве разочаровывают. Но в данном случае это было совсем не так. Даже в халате и босиком Ред Кемпион излучал красоту, сексуальность, силу светловолосого божества — все то, подумала Грейс, чувствуя легкое головокружение, из чего и состоит неотразимая смесь, именуемая звездным качеством.

Знаменитый актер улыбнулся, демонстрируя два ряда ослепительно белых зубов. От восторга Грейс едва не свалилась в обморок.

— Да, — протянул Ред, сверкнув голубыми глазами, предметом обожания женщин всего мира. — Я вас ждал. Ред Кемпион.

Он протянул руку.

Грейс глупо кивнула. Ну конечно, он Ред Кемпион. Но это было так необычно — видеть перед собой трехмерный, ходящий, разговаривающий образ, который до этого она встречала лишь на экране и в журналах. Неужели это происходит наяву? Но его рука оказалась настоящей. Крепкой и теплой. В нос Грейс пахнуло сильным, чарующим ароматом лимона; несомненно, Кемпион использовал гель для душа, которым моются боги.

— Что-нибудь выпить? — Ред пристально посмотрел на нее, и его безукоризненно точеные губы тронула улыбка. — Шампанское?

Грейс покачала головой:

— Нет, благодарю вас.

Ред умело отрепетированным движением поднял брови.

— Вам эта гадость не по вкусу, да? — Он выждал мгновение. — Кажется, я догадываюсь, что вы хотели сказать, — печально добавил он.

Грейс терялась в догадках, что он имел в виду. Быть может, похмелье?

Халат распахнулся, обнажая загорелую грудь Кемпиона. Грейс разглядела густые волосы, в которых драгоценными камешками сверкали капли воды после душа.

— Я бы не отказалась от чашки чая, — треснувшим голосом произнесла она.

— Как это по-английски. — Ред улыбнулся. — Мне нравятся английские девушки. Они такие учтивые. — Неожиданно его лицо пересекли морщины. — Ну, по крайней мере, некоторые.

— Хотите, я закажу чай? — предложила Грейс, желая показать, что она относится именно к этой категории. — Я хотела сказать, пока вы будете одеваться, — добавила она и тут же покраснела, осознав, что, вероятно, сказала глупость.

Возможно, кинозвезды проводят весь день в махровых халатах. Особенно такие, как Ред Кемпион, которых нисколько не волнует собственная слава.

Ред снова продемонстрировал свои сверкающие зубы.

— Да. Полагаю, мне лучше переодеться во что-нибудь менее удобное. Меню на письменном столе. Заказывайте все, что найдете нужным.

С этими словами он ушел. Грейс проводила его взглядом, пожирая глазами изящные движения длинных ног, широкую спину, стройную талию, видную даже сквозь толстую ткань.

Список продуктов и напитков, круглосуточно подаваемых в номер, оказался захватывающим чтивом. Подобно «Цыганам из Твинки-бей», он открывал дверь в сказочный ночной мир, где было возможно все и где исполнялись любые желания, самые немыслимые, сделанные в самое неурочное время. Грейс захотелось узнать, кто заказывает азу по-татарски в два часа ночи? Или икру? Перечень вин сразил ее наповал двадцатью различными марками шампанского. Грейс на мгновение попыталась представить себе реакцию Сиона. Как минимум, апоплексический удар. От этой мысли у нее стало тепло на душе. Сняв трубку, она заказала чай для двоих.

Сопровождаемый восхитительным лимонным ароматом Ред Кемпион вернулся в комнату, вытирая на ходу свою сверкающую голову, кажущуюся практически белой в льющемся сквозь огромные окна свете. Грейс вздрогнула, но уже не так сильно, как в первый раз. Неужели она начинает привыкать? С другой стороны, нельзя же вечно пребывать в состоянии благоговейного восхищения знаменитостью. Грейс постаралась взять себя в руки. Она здесь для того, чтобы заниматься работой, причем попала она сюда благодаря своим способностям (поразительно!), а не в качестве победителя какого-то бредового соревнования «Чай с Редом Кемпионом». Грейс отметила, что Ред переоделся в только что выглаженные брюки песочного цвета и девственно свежую футболку, своей белизной соперничающую с его улыбкой. Ей пришлось сделать над собой усилие, чтобы унять бешено скачущее сердце.

— Я просто умираю от желания прочесть вашу книгу, — восторженно выпалила она.

Улыбка Реда стала еще шире.

— Что ж, взгляните, — протянул он, подходя к письменному столу и беря толстый том в белом переплете, который Грейс приняла за телефонный справочник. — Только что из типографии, — добавил Ред, вручая книгу ей.

Едва не выронив тяжелый том, Грейс непонимающе уставилась на переплет. В первую очередь потому, что понимать было нечего. Обложка была совершенно чистой. Просто белой. Ни названия книги, ни имени автора. Ничего. Грейс лихорадочно ломала голову, пока ее наконец не осенило.

— О, это же сигнальный экземпляр, да?

Безукоризненно правильные черты Реда изобразили полное недоумение. Полный рот чуть приоткрылся.

— Неправильный первоначальный вариант, присылаемый из типографии до того, как печатается весь тираж? — улыбнулась Грейс, радуясь, что хотя бы в чем-то она его превосходит.

Несомненно, Ред еще не успел освоиться с терминологией издательского дела.

Кемпион забарабанил пальцами по полированной крышке стола.

— Мы не печатали сигнальный экземпляр, опасаясь, что кто-нибудь проведает о книге до того, как все будет готово.

Грейс изумленно уставилась на него. Ей следовало бы догадаться самой. Но почему Дьюк не сказал ей об этом? Впрочем, если хорошенько подумать, он вообще мало что сказал о книге. Грейс непроизвольно стиснула лежащий на коленях том.

— Значит, это…

— Это окончательный вариант, — кивнул Ред. — На складе «Омникорп» уже пятьдесят тысяч таких же.

Раздался звонок в дверь. Грейс вспомнила, что заказала чай. Она выпучила глаза от изумления, увидев поднос, напоминающий размером и благодаря многочисленным белым салфеткам цветом двуспальную кровать, который вкатил в номер официант в светло-желтом пиджаке с непроницаемым лицом.

— Что вы, я заказывала только чай! А вы, наверное, решили, что я имею в виду чай.

Поднос был заполнен всевозможными булочками, аккуратно разложенными сэндвичами и изящными, миниатюрными хлебцами на белых льняных салфетках. Среди них стояли чайники, чашки и серебряные вазочки с повидлом и взбитыми сливками. Желудок Грейс громко возроптал, судя по всему, вспомнив о пропущенном завтраке. В абсолютной тишине апартаментов этот звук показался ей особенно безжалостным.

— Извините.

Ред пожал плечами.

— Угощайтесь, — весело предложил он.

Смутившись, Грейс взяла сэндвич с яйцом под майонезом.

Ред не отрывал от нее взгляда.

— Ну, что скажете?

— Объедение.

— Я не про сэндвич. — Улыбка погасла; его глаза сверкнули. — Я имел в виду Книгу.

— Ах да, конечно, извините. — Поставив чашку, Грейс провела ладонью по ослепительно белой обложке тяжелого тома, лежавшего у нее на коленях. — Э…

— Что вы о ней думаете? — настаивал Ред, сосредоточенный и мрачный, как его экранный герой накануне сражения.

Грейс терялась в догадках, о чем мог написать книгу Ред Кемпион. Наверное, голливудская любовная история. Быть может, роман об актерах. Но увесистый том размером с телефонный справочник — у нее не было никаких мыслей.

— Знаете, я ожидала увидеть ваше имя на обложке, — наконец призналась Грейс, чувствуя себя бесконечно глупо.

Вопреки ее ожиданиям, лицо Реда не смягчилось в понимающей улыбке. Как раз напротив.

— Указания насчет автора являются ограничениями, — строго заявил Ред. — Увидев на обложке мою фамилию, читатели пришли бы к разнообразным поспешным выводам. Это очень важная книга. Книга, о которой читатель должен самостоятельно составлять свое мнение.

Грейс задумалась над его словами. Определенно, в чем-то Ред прав. Приходят ли читатели к поспешным выводам, увидев на обложке фамилию Диккенса? Ну да, естественно, причем, как правило, к положительным. Но обойтись вообще без фамилии автора?..

— Можно было бы напечатать книгу анонимно, — предложила Грейс. — Как было в случае с «Основными цветами».

Ред покачал головой, и Грейс попыталась подыскать какие-нибудь причины с ним согласиться. В конце концов, неудача при первой же встрече с одним из самых популярных голливудских актеров вряд ли произведет хорошее впечатление на Билли Дьюка. Возможно, Ред прав; скандальный рассказ о закулисных делах Голливуда обязательно будет хорошо раскупаться, что бы ни было на обложке. Как только пройдет слух, что под этой простой белой обложкой скрываются самые пикантные сплетни, опубликованные за последние годы, книгу начнут расхватывать как горячие пирожки.

Но у «Основных цветов», по крайней мере, было название. Более того, название, однозначно указывающее, что эта книга — политическая драма. А обложка книги Реда Кемпиона указывала только на вопиющий типографский брак.

— Отсутствие названия… это весьма интересно, — неуверенно произнесла Грейс.

— Да, не так ли? — тотчас же выпалил Ред.

Грейс поймала себя на том, что не может больше выдерживать его пронзительный сапфировый взгляд, гипнотизирующий своим сиянием, затопленный светом. Она обратила внимание на то, что Ред сел напротив окна — умышленно? Определенно, эффект был потрясающий. В жизни Ред казался еще красивее, чем на экране, даже в ярком свете у него на лице не было видно ни единой морщинки. Загорелая, гладкая, здоровая кожа обтягивала изящные кости без единой складки. Грейс была зачарована. И все же она нашла в себе силы спросить:

— Вам не кажется, что название помогло бы успеху книги? Дало понять, о чем она?

— Моей книге название не нужно, — со стальной небрежностью в голосе бросил Ред. — Названия являются ограничениями. Эта книга должна стоять на своих собственных ногах, повинуясь только своим законам.

Во имя всего святого, о чем может быть эта книга? Ред говорил о ней так страстно, как будто она была вешнее, чем Библия и Коран вместе взятые. Странный взгляд на закулисный рассказ о «Фабрике грез», какими бы сейсмическими ни были откровения.

— Читатель должен подойти к этой книге с открытым, незашоренным взглядом, — добавил Ред. — Это девственно чистый опыт.

Его горящие глаза не отрывались от лица Грейс. Она чувствовала себя как под гипнозом.

Грейс попыталась разобраться в словах Реда. Как голливудскую любовную историю можно назвать девственно чистым опытом? Скорее, подошла бы формулировка «похотливая распущенность». Если только Ред не имел в виду героиню, лишившуюся девственности по ходу действия книги. Возможно, в этом все дело.

— Эта книга, — тихим, проникновенным голосом объявил Ред, — очень важна. Она о том, о чем должен узнать весь мир. И я должен знать, — добавил он, смотря на Грейс так пристально, как смотрел на своих закаленных, преданных воинов полководец из «Легионера», — готовы ли вы принять брошенный вам вызов. Мне кажется, готовы.

Не повторил ли Ред дословно свою реплику из фильма? По крайней мере, подобно воинам из фильма, Грейс внезапно захлестнуло отчаянное, непреодолимое желание оправдать доверие. Она поймала себя на том, что готова идти за этим мужчиной хоть на край земли.

— Я сделаю все, что в моих силах, — дрогнувшим от волнения голосом произнесла она.

И, подобно экранным легионам, была вознаграждена улыбкой, от которой замирало сердце.

— Я хочу выпить за это! — воскликнул Ред.

Теперь они оба были морально заведены, готовы к битве. Грейс не удивилась бы, если б сейчас Ред накинул плащ из овечьей шкуры и решительным шагом удалился из комнаты, но он вместо этого не менее решительной походкой направился к мини-бару. Точнее, к макси-бару, решила Грейс, увидев за дверцей великое множество самых разнообразных бутылок. Ред выбрал одну с горлышком, обернутым золотой фольгой.

— Мы выпьем на веранде, — объявил он.

Веранда, как вскоре выяснила Грейс, представляла собой нечто большее, чем простой балкон. И уж тем более не площадку, выступающую из стены за окном. Окруженная балюстрадой, утыканная миниатюрными деревьями в кадках, обставленная деревянной садовой мебелью, веранда простиралась во всю ширину крыши отеля.

— О! Какой потрясающий вид!

Грейс была поражена панорамой города. Прямо внизу раскинулся сад Тюильри, с большим колесом обозрения вдали, искрящимся яркими огоньками, и стрелой обелиска перед ним. Справа был Пантеон, а за ним — о да! — собор Парижской Богоматери, чьи строгие, мрачные башни горели в последних лучах догорающего солнца.

Предлагая Грейс бокал с танцующими пузырьками, Ред коснулся ее руки. По всему ее телу разлился электрический разряд напряжением в десять тысяч вольт. Снова почувствовав тонкий восхитительный аромат лимона, Грейс вдохнула полной грудью, жадно ловя носом сладостное мгновение.

— За публикацию Книги, — тихо произнес Ред, пристально глядя на нее.

— За Книгу, — пробормотала Грейс, в оцепенении поднимая бокал.

Неужели это происходит с ней наяву?

— И за наше сотрудничество, — добавил Ред тихим, проникновенным голосом, затронувшим что-то очень приятное у нее в душе.

— За нас… я хотела сказать, за наше сотрудничество.

Сделав глоток, Грейс едва не подавилась, вдруг осознав, что до сих пор не имеет понятия, о чем Книга. То, что находилось под белой обложкой, оставалось для нее полной тайной; и тем не менее, подумала Грейс, глядя Реду в глаза, она уже была бесконечно предана этой книге. Как были преданы легионы своему предводителю в исполнении Реда.

Все ее нервные окончания дрожали от ощущения близости Реда, стоявшего, облокотившись на балюстраду, не отрывающего от нее взгляда. Внизу в сгущающихся сумерках мерцали и двигались миллионы парижских огоньков. Были видны ровные линии улиц, сливающиеся красные и белые полосы Елисейских Полей. Грейс поймала себя на том, что ситуация до абсурда романтична. В ней было что-то возвышенное, нереальное. Как будто все это происходило в кино.

Это впечатление лишь усиливалось тем, что напротив стояла настоящая кинозвезда, неотразимо красивый мужчина. Грейс недоверчиво поднесла к губам золотистый бокал, словно шампанское могло вернуть ее к реальности. Закрыв глаза, она постояла так, затем открыла их; Ред по-прежнему был рядом. А за ним паутиной драгоценных камней искрился Город света.

— Как здесь замечательно, — прошептала Грейс.

— Рад, что вы одобряете мой выбор.

— А вид отсюда… даже не могу выразить словами. Живой путеводитель. Все как на ладони. Можно сидеть тут, завтракая, и решать, куда отправиться сегодня. Тут Лувр. Там Пантеон…

— Наверное, — пожал плечами Ред.

Грейс с удивлением отметила, что его нисколько не воодушевила подобная перспектива.

— А где вы были сегодня? — Несмотря на робость, ей вдруг захотелось узнать, как он живет. Чем занимаются кинозвезды в свободное от съемок время. — В Лувре?

— Ха-ха, очень смешно, — издал похожий на короткий лай смешок Ред.

— Я не собиралась шутить.

— Вы серьезно?

— Ну да.

— Вообще-то я в основном нахожусь здесь. Само собой разумеется, я не могу выходить из отеля.

В его голосе прозвучали капризные нотки.

— Не можете выходить из отеля? — Когда у него под ногами в прямом смысле весь Париж? — Но почему?

— Я полагал, это тоже само собой разумеется. — Ред устало потер глаза. — Если я только нос высуну за дверь, мои фотографии появятся во всех газетах.

Грейс оглянулась на роскошные апартаменты. Несомненно, поселиться в таком номере просто замечательно. Но находиться здесь постоянно?

С другой стороны… она с восхищением окинула взглядом панораму Парижа… а может быть, Ред, как бы это сказать, чересчур преувеличивает? Ведет себя как избалованный ребенок? В конце концов, всю свою Профессиональную карьеру Грейс пыталась заинтересовать равнодушных журналистов авторами, до которых им совершенно не было дела. Она с трудом подавила улыбку. Невозможно представить себе, чтобы у Эвфемии Огден возникли проблемы с назойливыми журналистами.

— Над чем вы смеетесь? — вдруг спросил Ред.

В мягком свете, льющемся из окон номера, сверкнули его белоснежные зубы и футболка.

— О, так просто. — Нервно глотнув шампанское, Грейс почувствовала, что у нее в голове все поплыло. — Неужели все действительно настолько плохо? — взяв себя в руки, спросила она. — Я имею в виду, быть знаменитым?

Проклятие! Ну почему она задала этот глупый вопрос?

К ее удивлению и облегчению, Ред обворожительно улыбнулся.

— Разумеется, нет. На самом деле, это просто великолепно. Я очень польщен тем, что каждый мой шаг настолько значим, что заслуживает быть сфотографированным. И за снимок Реда Кемпиона, запирающего машину или покупающего гамбургер, какой-нибудь папарацци зарабатывает несколько сотен долларов. Ну, а что касается фотографии с женщиной… — Ред пристально посмотрел ей в глаза. — Именно назойливость прессы стала причиной распада нашего брака.

Грейс залилась краской, когда осознала, что в голосе Реда звучит сарказм. Ей вспомнились вопросы из американского киножурнала относительно развода. Интересно, каков романтический статус Реда сейчас? Судя по всему, слухи насчет Шампань Ди-Вайн оказались беспочвенными; журнал сочинил их, чтобы увеличить свой тираж. Иначе и быть не может; ни один мужчина в здравом рассудке не вынесет женщину, владеющую сомнительным титулом «Мисс Соблазнительница звезд». В любом случае, Говард отрицал эти слухи. Кроме того, что сказал сам Ред в интервью «Трейлеру»? «В настоящее время я полностью посвятил себя искусству. С тех пор, как я расстался со своей женой, в моей жизни не было ни одной женщины».

Неужели он так сильно обжегся, что не хочет даже думать о новой попытке? Ред, смотревший на ночной Париж — город влюбленных, — театрально вздохнул. Грейс едва сдержала желание броситься к нему и заключить его в свои объятия. Несмотря на славу и богатство, он был уязвимым и ранимым. Неужели мужчина, в которого влюблены все женщины на свете, в жизни так одинок? Или же она просто слишком много выпила?

Но если и так, то, судя по тому, как смотрел на нее Ред, в этом она была не одинока.

Такси добралось до Суэддлинга только ближе к обеду. Опасно близко к обеду, если учесть качество готовки. Ярость Белинды не имела границ.

— Проклятие, где вы пропадали? — обрушилась она на бестолкового водителя.

— Отвез двух своих постоянных клиенток в Уэтванг, — невозмутимо ответил тот. — Крюк совсем небольшой.

Белинда беззвучно открыла и закрыла рот, словно разъяренная ослица. На крыльце у нее за спиной появилась леди Уайфф.

— Дорогая, вы точно не останетесь на обед? — робко поинтересовалась она. — Со вчерашнего вечера остались цыплята под соусом…

Вместо ответа Белинда презрительно швырнула свои вещи в багажник.

— Эй, поосторожнее! — предостерег ее водитель. — Знаете, рессоры у меня совсем старые!

Наконец машина тронулась, подпрыгивая и трясясь на ухабистой дороге. Белинда подчеркнуто проигнорировала Уайффов, вышедших проститься с ней. Включив сотовый телефон, она стала прослушивать сообщения. У нее по спине пробежал холодок, когда она узнала голос секретарши главного редактора.

— Белинда! Это Амабель. Ты можешь мне перезвонить?

Второе сообщение было также от Амабель. Голос секретарши прозвучал с некоторым раздражением. Она сразу же перешла к делу.

— Кевин хочет, чтобы ты связалась с ним по поводу следующего интервью со звездой. Он начинает беспокоиться. Нам позарез кто-нибудь нужен. Сериал про королевскую семью подошел к концу.

Белинда судорожно вздохнула, ощутив подступившую к горлу тошноту, не имеющую никакого отношения к цыплятам под соусом, приготовленным леди Уайфф.

— Белинда, куда ты пропала? — началось со стона третье послание Амабель. — Кевин говорит, что ему нужны звезды, звезды и звезды. И немедленно.

Белинда стиснула кулаки. Попытка совращения Перегрина Сомервиля, вероятно, явилась одной из самых глупых ошибок в ее профессиональной карьере. Недовольство Грейсона невозможностью связаться со своей сотрудницей едва ли будет способствовать смягчению взгляда на ее затянувшуюся полосу неудач.

Впрочем, повеселев, вспомнила Белинда, она тут ни при чем. Ну конечно, во всем виноват этот кретин Таркин. Со своими бестолковыми письмами. Бредовыми идеями. Полным отсутствием инициативы. Не говоря про эту чертову Мо Миллз. Проклятая старая эгоистка могла бы подготовить пару интервью со звездами первой величины перед тем, как загреметь в больницу. Увы, все обернулось против нее.

— Нельзя ли побыстрее? — недовольно бросила водителю Белинда.

Хотя такси уже выехало на шоссе, страх водителя ехать быстрее пятидесяти миль в час ограничивал продвижение вперед. Рассевшись на заднем сиденье, Белинда раздраженно провожала взглядом обгоняющие их машины. Скрежеща зубами, она решила выместить переполняющую ее злобу на домработнице. Причем сделать это надо будет, как только она вернется домой. А счет за такси, черт бы его побрал, можно будет отнести к накладным расходам.

Когда Белинда, все еще ругая водителя, подошла к двери своей квартиры, Мария вытаскивала пыльное нижнее белье у нее из-под кровати, гадая, как может уважающий себя человек жить в такой грязи. Впрочем, Белинда вряд ли могла пробудить уважение даже в себе самой; вероятно, этим все и объяснялось. Мадам Грейс Гоже не отличалась особой аккуратностью, но ей было далеко до неряшливости Белинды. В отличие от нее, Грейс не могла оставить разбитую бутылку из-под вина на полу в кухне на целую неделю, до тех пор, пока Мария не уберет ее. И постельное белье Грейс, в отличие от белья Белинды, не было испачкано купленной на вынос пиццей, пеплом от сигарет, кремом, шоколадом и прочими веществами, о происхождении которых Мария даже не хотела гадать.

Поправляя пачку глянцевых журналов на столике у кровати, Мария снова обратила внимание на обложку, где красовался тот мужчина, к которому уехала мадам Грейс. Этот же мужчина был на обложке второго журнала, а также третьего и всех остальных. Со всех обложек улыбалось одно и то же приторно-красивое лицо. Слишком светлые волосы. Жутко пронзительные голубые глаза. Мария не могла избавиться от ощущения, что в этом человеке есть что-то дурное. И, определенно, нет ничего хорошего в том, что мадам Грейс отправилась к нему в Париж.

Но еще не все потеряно. Сунув руку под фартук в карман джинсов, Мария нащупала однофунтовую монету. И не простую, а заколдованную. Мария все объяснила своему клиенту; тот, удивленный и смущенный, тем не менее проделал все необходимые операции и вернул монету. Теперь Марии оставалось только сделать так, чтобы монета попала к мадам Грейс. Но это будет просто. Она подложит монету ей в карман. Оставит на кухонном столе. Может быть, даже подбросит монету в кошелек, хотя это создавало риск попасться с чужим кошельком в руках. Даже добрая, либерально мыслящая мадам Грейс, вероятно, решит, что это уже слишком.

Улыбнувшись, Мария вернулась к уборке. Вытирая кольца от мокрых стаканов на туалетном столике, она гадала, почему Белинда также заинтересована этим мужчиной.

Осторожно опустившись на край кровати, Мария взяла верхний журнал и изучила обложку. «ЖЕНЩИНЫ И Я. Откровения Реда Кемпиона». Раскрыв журнал, она отыскала нужную статью. Ее английский был еще очень плохим, но все же Мария смогла разобрать, что речь шла о разводе. И электронной почте. Множество фотографий красивых женщин; на самой большой из них некая Шампань Ди-Вайн. Но и других женщин достаточно; Мария пришла к выводу, что необязательно знать английский в совершенстве, чтобы догадаться, какая запутанная личная жизнь у красавца-актера.

Она снова ощупала монету в кармане. Достаточно ли будет одного фунта для того, чтобы спасти мадам Грейс? Вчера ночью Мария не могла заснуть, терзаемая видениями Грейс, стоящей высоко на крыше над всем Парижем, с бокалом шампанского в руке, смеющейся. Номер в пентхаусе. Мария вспомнила случайно услышанный разговор по телефону.

«Пентхаус отеля «Морис», рю де Риволи», — повторила мадам Грейс, записывая адрес на обратной стороне счета за газ.

— Черт возьми, что здесь происходит? — прошипел в дверях спальни злобный голос.

Перепугавшись до смерти, Мария ахнула, вскакивая на ноги и прикрываясь подушкой.

— Я тебе плачу за то, — прорычала Белинда, надвигаясь на нее, — чтобы ты убирала в этой чертовой квартире. А не просиживала задницу, читая мои журналы.

— Извините, Белинда, — выдавила Мария, пятясь к стене.

— Мадам Белинда, — прошипела Белинда, зловеще сверкая глазами. — И, боюсь, одного извинения будет недостаточно. Твое поведение стало совершенно недопустимым, и, соответственно, мне придется уменьшить жалованье…

Внезапно ее сотовый телефон пронзительно заверещал мелодию «Бриллианты навсегда».

— Черт, — выругалась Белинда, вытаскивая крошечный аппарат из нагрудного кармана черной кожаной куртки. — А, это ты, Таркин! — прорычала она, услышав выводящий из себя голос своего помощника. — Что? Актер Дейл Уинтон дал согласие? И ты решил, меня это обрадует? Да ты с ума сошел!

Глаза Белинды сузились до двух бешеных щелок. Симпатии Марии были на стороне несчастного создания на том конце линии. К которому она успела проникнуться благодарностью — похоже, Белинда собиралась ее ударить.

— Послушай, — брызжа слюной, взорвалась Белинда, — есть только один человек, которого я хочу заполучить для своей колонки. И ты знаешь, кто он. — Последовала пауза! — Да, черт побери, Ред, черт побери, Кемпион, мать твою. И мне нет никакого дела до того, что он ответил отказом на пятьдесят вторую просьбу об интервью. Ты только найди, где он сейчас обитает, и я… не знаю… отправляйся и жди его под дверью дома.

Вытирая пыль, Мария внимательно прислушивалась к разговору. Значит, вот в чем дело. Белинда хочет заполучить этого мужчину для своего журнала.

— Что значит — «никто не знает, где он»? — взвизгнула Белинда, но сквозь злость в ее голосе прозвучала паника. — Спроси у его рекламного агента. Он точно знает, лживый ублюдок, только не хочет ничего говорить. — Она хлопнула себя ладонью по лбу. — Господи, ну куда подевался дух коллективизма нашей редакции?

Мария принялась быстрее водить тряпкой. У нее в голове возник план. Как говорят англичане? Убить одним выстрелом двух кроликов?

— Кто-то должен знать, где он! — Презрительно фыркнув, Белинда ткнула пальцем в кнопку окончания разговора с такой силой, что сломался ноготь. — Придурок! — Она бросила смертоносный взгляд на Марию. — А ты какого черта ухмыляешься? — заорала она. — Чему ты радуешься?

Мария вдохнула полную грудь воздуха, набираясь, решимости. Сейчас или никогда. Второй раз такого удобного случая не будет, а вот автору «Цыган из Твинки-бей», если ее новый план увенчается успехом, похоже, представится вторая возможность.

— Потому что, мадам Белинда, я знать, где есть мистер Кемпион. И я вам это говорить.


Глава 19


Глаза Реда Кемпиона надвигались на нее, такие раскаленно-голубые, что глазницы за ними чуть ли не плавились. Его губы обрушились на ее рот обжигающим поцелуем, от которого ее внутренности превратились в расплавленное железо, дав салют из двадцати одного залпа. Ред сунул ей в руку что-то — еще один золотистый бокал, наполненный холодным, искрящимся шампанским.

Грейс пила до тех пор, пока у нее не начала кружиться голова. Задорные пузырьки плясали на языке. Ред провел ее к краю веранды. У нее под ногами раскинулся горящий огнями ночной Париж. Взяв ее за руки, Ред закружил ее в безумном танце, унося все выше и выше, в черную пустоту между звездами… И вдруг Грейс проснулась.

Сфокусировав взгляд, она увидела перед собой — не огромные окна восхитительного номера Реда, а выцветшие розовые обои на стене у самой кровати. Те самые обои, которыми был оклеен этот тесный номер в дешевой парижской гостинице все те годы, что Грейс здесь останавливалась. Номер в дешевой, простенькой гостинице, заказанный сразу же, как только была твердо обговорена встреча с Редом Кемпионом. Несмотря на то, что «Хатто и Хатто» перешло в руки новых хозяев, четкие правила издательства насчет накладных расходов (как можно более скромных) никто пока и не думал отменять.

Осторожно опустив голову на спинку кровати, Грейс попыталась снова вызвать в памяти джакузи, серебро, зеркала, акры черного и белого мрамора. Бесконечные мили ковров, кровать размером с плавательный бассейн, портье, официантов, величественную веранду. А может быть, это был сон? Неужели она действительно пила шампанское с кинозвездой, а у нее под ногами лежал весь Париж? Неужели она действительно видела, как Эйфелева башня рассыпается на миллионы пляшущих огоньков?

И тем не менее это было так. Со своего места, лежа на кровати, Грейс видела неопровержимое доказательство тому: большой белый том размером с телефонный справочник, лежавший под кучей брошенной в беспорядке одежды. Книга. Взгляд Реда Кемпиона на закулисные интриги Голливуда. Несмотря на головную боль, Грейс ощутила прилив восторженного возбуждения.

Висящий на стене телефон внезапно ожил, разразившись пронзительной трелью.

— Мадемуазель Армиджер? — Грейс узнала голос добродушного хозяина гостиницы.

Она взглянула на свой походный будильник. О господи, уже без четверти десять. С другой стороны, вчера вечером она вернулась очень поздно. Когда именно, Грейс не могла точно сказать. И сейчас, судя по всему, ей звонят, чтобы предупредить о том, что она рискует опоздать на завтрак. Что ж, очень мило. Она пошевелила распухшим языком, казалось, за ночь обросшим шерстью. Правда, сейчас у нее не было никакого желания завтракать.

— J’ai un appel pour vous. Ne quittez pas[10 - Вам звонят. Не вешайте трубку (фр.).].

Вот как? Кто бы это мог быть?

— Грейс? Это Ред.

Грейс порадовалась тому, что она лежит. В противном случае она непременно свалилась бы с ног от шока. Ред Кемпион. Звонит ей!

— Привет, — хриплым голосом произнесла она.

— Как у тебя дела?

— Мм… ничего.

— Мой лимузин отвез тебя куда надо?

— Да, спасибо.

По-видимому, действительно отвез. Сделав огромное усилие, Грейс даже почти смогла вспомнить, как это происходило.

— Пустяки. Ты уже прочитала Книгу?

Книга. Грейс вспомнила, какое облегчение испытала, когда Ред объявил, что обсуждать Книгу бессмысленно до тех пор, пока Грейс ее не прочитает. После этого вечер прошел в свободной, раскрепощенной атмосфере.

— Мм… если честно, еще нет, — призналась Грейс. — Но в распорядке дня она у меня первым пунктом, — радостно заявила она.

— Замечательно. Как насчет того, чтобы вторым пунктом поставить обед со мной?

— Э…

Грейс должна была сегодня же вернуться в Лондон. Рекламный отдел «Хатто» не сможет работать сам по себе. Кроме того, Элли, хоть и занявшая место редактора, по-прежнему сидела с Грейс в одной комнате; она придет в ярость от необходимости отвечать вместо нее на запросы журналистов. С другой стороны, учитывая полное отсутствие интереса прессы к деятельности «Хатто», вряд ли это окажется серьезной проблемой. И как часто ее приглашает отобедать вдвоем кинозвезда?

— Значит, договорились. Приходи к обеду ко мне в номер.

Дрожащей от волнения рукой Грейс положила трубку на аппарат. Теперь к ней возвращались все новые и новые подробности вчерашнего вечера; она вспомнила целомудренный поцелуй в щеку при расставании, прощальный взгляд, задержавшийся чуть дольше необходимого — или это ей только показалось?

Трудно сказать наверняка. В течение вечера Ред временами, казалось, не находил себе места от скуки, словно с нетерпением ожидая чего-то. И тут же Грейс ловила на себе его пристальные, оценивающие взгляды. Чем дальше, тем чаще смотрел на нее Ред; один раз он даже взял в руку ее локон, восхищаясь темным золотом волос. Он уже начал наслаждаться ее кожей, глазами — и тут, как назло, ему пришлось ответить на телефонный звонок. После чего вечер принял совсем другой оборот.

Теперь Грейс отчетливо воссоздала это в памяти. То, как потемнело лицо Реда, когда он взял телефон, как он отвернулся и пробормотал в трубку: «Значит, мы снова вместе?» Грейс не смогла точно разобраться в интонациях его голоса, но, как ей показалось, в нем прозвучала изрядная доля сарказма. С упавшим сердцем она подумала, что это наверняка звонит женщина, но Ред, положив трубку, встал, потянулся и произнес с сожалением: «Это звонили из студии. Запись голоса завтра утром. Так что мне лучше хорошенько выспаться». Значит, никакой женщины нет, со смешанным чувством удивления и облегчения подумала Грейс. Судя по всему, Ред, как он и заявил в интервью «Трейлеру», полностью посвятил себя искусству. После этого Ред развил кипучую деятельность: помог Грейс собрать вещи, вызвал машину — да, теперь она это отчетливо вспомнила, — чтобы отвезти ее домой, на прощание сунув ей в руки большой белый том, который она, к своему стыду, едва не забыла. Виновато хихикнув, Грейс прижала книгу к груди.

А потом был целомудренный поцелуй и пристальный взгляд — впрочем, это она, скорее всего, просто придумала. Затем мягко гудящий лифт, ослепительно роскошное фойе, лимузин, бесшумно скользящий по бульварам. Всю дорогу Грейс безуспешно пыталась сидеть прямо, но то и дело падала вбок, скользя по кожаному сиденью. Голова кружилась от шампанского и развязанного алкоголем вожделения.

Он хочет отобедать с ней вдвоем. «Идиотка, — одернула себя Грейс, — несомненно, ничем личным тут даже не пахнет». Наверняка Ред хочет обсудить с ней подробности рекламной кампании Книги. Из чего следует, что ей необходимо как можно быстрее приниматься за чтение.

Выскользнув из кровати, Грейс взяла книгу и раскрыла ее на первой странице.


Глава первая


Время действия: Будущее (оно гораздо ближе, чем вы думаете)

Двери разошлись перед президентом и бесшумно сомкнулись у него за спиной. Это действительно был Белый дом…


Грейс облегченно вздохнула. Ее надежды оказались оправданными. Книга Реда все-таки про богатых и знаменитых.


…Это действительно был Белый дом. Дом был белым; пуританская чистота, не разбавленная никакими красками. Поднявшись к себе в покои и оставшись один, президент опустился на изящную функциональную кровать…


Очень хорошо, подумала Грейс. Интимность закулисного взгляда. Вероятно, эти подробности Ред почерпнул во время своих визитов в гости к первой семье страны. Все политики, в том числе и президенты, любят общаться с королями Голливуда.


У него по лицу струился — но не пот, а странная жидкость. Частота пульса нарастала. Президенту срочно нужно было попасть в воду. «Ква!»


Сглотнув комок в горле, Грейс еще раз внимательно перечитала абзац. Нет, она не ошиблась. «Ква!» Чувствуя неприятный холодок в груди, она стала читать дальше.


В непроизвольном восклицании, родившемся в глубине гортани, не было ничего человеческого. Соскочив с кровати, президент на всех четырех конечностях, ставя руки между ногами, двумя большими прыжками достиг ванной и сразу же до предела вывернул кран с холодной водой.


Ладони Грейс стали липкими от пота. По спине вверх и вниз пробежала дрожь. Книга оказалась не совсем тем, чего она ждала.


Кожа президента менялась. Из розовой она становилась серовато-зеленой. Глаза выпучились, вылезая из орбит; между пальцами на ногах и руках выросли перепонки. Превратившись уже на четыре пятых в земноводное, он плюхнулся в ванну с водой. «Ква!»


Вдруг Грейс осенила безумная догадка: возможно, она делает чересчур поспешные выводы. Вероятно, первая глава является своеобразным рассказом в рассказе, не имеющим отношения к дальнейшему сюжету. Или еще чем-нибудь в этом роде. Она наугад раскрыла книгу на середине.


…Достав из зарядного устройства свои реактивные сапоги, Джед натянул их на ноги и застегнул «молнии». Полностью экипированный, он выпрыгнул из окна кухни своей квартиры на сотом этаже и полетел вверх. «Вр-ррр!» — взревели реактивные сапоги.

Джед давно подозревал, что власть на планете принадлежит разновидности земноводных, внешне похожих на людей. Именно они захватили все ключевые посты, в том числе и президентский. Но никто не верил Джеду, когда он делился своими подозрениями. Однако сейчас, когда король Англии признался в том, что на самом деле является жабой, в скользких, омерзительных доспехах амфибий появилась первая трещина. Оборотней надо остановить. Но как?


О господи, подумала Грейс, действительно, как?

Когда несколько часов спустя Ред, встретив Грейс у входа в номер-люкс в пентхаусе, нежно поцеловал ее в губы, у нее внутри все провалилось в пропасть, после чего стремительно взмыло вверх. Прошло несколько секунд, прежде чем она смогла обуздать свой безудержно понесшиеся вскачь фантазии по поводу того, каким он окажется в постели. Однако они тотчас же уступили место смертельному страху: что отвечать, когда Ред спросит, как ей понравилась его книга.

Он снова провел Грейс на веранду, где уже был накрыт обед. При свете дня открывавшийся вид был еще более великолепен, чем ночью. Прямо внизу расстилался правильный белый с зеленым ковер Тюильри; за ними в невероятной голубизны небо устремились позолоченные купола и каменные шпили. Однако к восторгу, охватившему Грейс, примешивалось беспокойство. Рано или поздно роковой вопрос будет задан.

Она решила его предвосхитить.

— Как прошло озвучивание? — спросила Грейс.

На прекрасном лице Реда отобразилось непонимание. Его кожа, отметила Грейс, вспомнив лосьоны в ванной, сияла дорогим блеском. Светлые волосы посылали отражаемый солнечный свет обратно в голубое небо. Ред выглядел настолько по-голливудски, настолько по-звездному, что у нее перехватило дыхание. Эх, если бы то же самое можно было сказать про его книгу!

— Ты должен был записывать свой голос для нового фильма, — подсказала Грейс.

Ну вот, все встало на свои места. Ред быстро улыбнулся, на загорелом лице сверкнули белоснежные зубы.

— Ах да, диалоги. Спасибо, все прошло успешно. Можно сказать, замечательно.

— Рада это слышать, — сказала Грейс, удивленная тем, с каким облегчением он произнес эти слова. Судя по всему, Ред одержим стремлением к совершенству и заботится о мельчайших деталях. По крайней мере, это верно относительно кино.

— Книга понравилась?

Ред посмотрел ей в лицо. От его испепеляющего взгляда у нее внутри все расплавилось. Небрежность, с которой был задан вопрос, прозвучала совершенно неубедительно, особенно если учесть, какой он хороший актер. Грейс надеялась, что у нее получится лучше.

Она набрала побольше воздуха.

— Книга, как бы это сказать, просто невероятная. Очень захватывающая. — Грейс остановилась: достаточно ли этого? Нет. Ред выжидательно смотрел на нее; по-видимому, нужно побольше превосходных степеней. — Мм, очень волнующая. Особенно то место, где президент превращается в лягушку.

— Не в лягушку. В особый вид земноводных.

Глаза Реда сверкнули.

Грейс с трудом загнала глубоко внутрь смех, висевший на кончике ее языка. Разумеется, Ред не может говорить серьезно. Но все же какое-то шестое чувство подсказало ей не ставить это под сомнение.

— О, ну да. В общем, я считаю, книга просто превосходная, правда.

Глядя в его глаза, искрящиеся оранжевыми блестками, Грейс почувствовала, как тают все ее страхи. Сейчас она говорила искренне. Ей так хотелось сделать Реду приятное, что внезапно она поймала себя на том, что ради этого скажет и сделает все.

— Значит, у тебя есть мысли по поводу того, как вести рекламную кампанию?

Собравшись с силами, Грейс вывалила все плоды своих размышлений: имена нескольких литературных критиков, к которым она собиралась обратиться, и дружелюбно настроенных к ней обозревателей, которых она надеялась привлечь к сотрудничеству. При этом она старательно избегала конкретности. Ее ждало множество подводных камней — за что можно зацепиться, расхваливая книгу про особый вид земноводных, не имеющую ни заглавия, ни фамилии автора? Вот разве что…

Грейс украдкой бросила на Реда оценивающий взгляд. Он казался полностью расслабленным; зажатый в руке бокал с шампанским был почти пуст, за плечом в белоснежной футболке сияла на солнце Эйфелева башня. Представится ли другой такой удобный случай попытаться убедить Реда?

— Книгам начинающих писателей, даже таким замечательным, — мужественно выдавила из себя Грейс, — требуется… в общем, не то чтобы требуется, но в определенном смысле… в любом случае было бы неплохо дать начальный толчок. То, что Гюстав Флобер называл «раскатом грома». Например, очень помогло бы то…

— Что я знаменитый киноактер? — закончил за нее Ред, улыбнувшись так, что у нее внутри все завязалось в узел.

Грейс признательно просияла:

— Что-нибудь в таком духе.

Глаза Реда затянуло голубым льдом.

— Ни за что. Эта книга очень важна, — сказал он, нахмурившись. — Я не хочу, чтобы читатели подходили к ней предвзято, заранее зная, что ее написала кинозвезда.

— Но…

— Я хочу использовать до конца свое право остаться анонимным, чтобы меня судили беспристрастно.

Грейс начала нервничать.

— Знаешь, — улыбнулась она, — ты не поверишь, но я почему-то вбила себе в голову, что твоя книга будет голливудской любовной историей.

Ред презрительно посмотрел на нее.

— Да, конечно, я мог бы написать и такое. Голливуд. — Он скривил губы. — Весь этот мусор. Люди получают миллионы долларов за то, что стоят перед объективами кинокамер и произносят несколько слов.

Грейс промолчала. Она ничего не имела против подобного мусора, однако у нее хватило ума оставить свои мысли при себе.

— Это никак нельзя назвать искусством, — продолжал Ред. — И я не хочу, — с вызовом добавил он, — чтобы меня запомнили только за это.

Грейс кивнула.

— Но читателей очень интересуют закулисные тайны Голливуда, — набравшись смелости, сказала она.

Ред пожал плечами.

— Им вешают лапшу на уши. Все это мусор. Но, — признал он, — тайн в Голливуде хоть отбавляй. Есть и такие, от которых твои прекрасные волосы дыбом встанут.

И вдруг в его улыбке снова засияло солнце. Грейс залилась краской.

— Например, все, что связано с актрисами.

— То есть?

— В наши дни актрис отбирают не за мастерство, а за размер талии. Талант не имеет к этому никакого отношения.

— Правда? — широко раскрыла глаза Грейс.

— Поверь мне. Приведу один пример. Недавно я был на съемках с участием одной всемирно известной актрисы. У меня на глазах режиссер обрушился на нее с криками: «Мы платим тебе двадцать миллионов долларов за фильм не ради того, чтобы ты выглядела как сейчас! Только посмотри на себя. Ты стала дряблой, бесформенной. Что прикажешь мне делать? Снимать тебя на широкоформатную пленку?»

— Это просто ужасно, — прилежно ахнула Грейс.

«Да, это ужасно, — мысленно добавила она, — но почему Ред не написал именно про это?»

— Ты не слышала такое выражение «чупа-чупс»? — спросил Ред.

Грейс пожала плечами:

— Нет, а что это значит?

— «Чупа-чупсами», — презрительно протянул Ред, — называют актрис, у которых большая голова водружена на тощее тело. Они ничего не едят, принимают слабительное и занимаются гимнастикой по четыре часа в день, чтобы втиснуться в платье нулевого размера. Выглядят просто отвратительно, — добавил он. — Ни груди, ни зада. — Он украдкой бросил взгляд на формы Грейс. — Они совершенно не похожи на настоящих женщин. Таких, как ты, — неожиданно добавил он тихим, глухим голосом.

Сердце Грейс металось в груди, словно бизон по прерии.

— Слушай, крошка, — прошептал Ред, склоняясь к ней.

Ноздри Грейс уловили аромат лимона. И… чудится ли ей, или действительно звезда экрана, предмет вожделения женщин всего мира, лезет ей под юбку?

— Я тебя хочу, — выдохнул Ред, прикасаясь губами к ее шее.

Первой реакцией Грейс была паника. Тотчас же сменившаяся отвращением к самой себе: в постели она никчемная, нижнее белье на ней отвратительное, она не побрилась, с Редом они познакомились только вчера… но какое это имеет значение на самом деле? Грейс почувствовала, как ее внутренности тают быстрее мороженого в жаркий летний день. Ею завладело что-то первобытное и неудержимое. Она услышала презрительный голос Элли, представила, каким ужасом наполнится ее лицо, когда она скажет подруге, что отвергла Реда Кемпиона. «Боже милосердный, Грейси, но почему? Ради чего? Я всегда подозревала, что ты сумасшедшая, но теперь я знаю это наверняка».

«Смелее, вперед, — подбадривал ее уверенный голос Элли. — Лови момент, это же страна грез, то, что происходит с тобой, — это сон, не имеющий ничего общего с действительностью. А если и имеет, тем лучше. Отдайся кинозвезде. Ляг в постель с богом экрана. Почему бы и нет? Все равно никто не предлагает тебе ничего лучше. И это предложение повторять не будут. Смелее, ради бога. Прекрати пытаться все контролировать. У тебя это все равно не получается».

Ред нежно накрыл ее губы своим ртом, и Грейс почувствовала, как все нервные окончания ее тела дрожат от ощущения его близости, от предвкушения того, что будет дальше.

Словно во сне она прошла следом за ним с веранды в номер. В прохладном полумраке спальни Ред повернулся к ней и медленно привлек ее к себе.

От него не пахло немытым телом. Чесноком или табаком. Только приятный аромат лимона со слабым привкусом ванили. У него в ушах не было серы и волос. Ничего неприятного не торчало из носа. В густом лесу волос на груди не было лысых прогалин. Даже родинки Реда, расположенные через равные промежутки на гладкой как атлас коже, казались прекрасными.

Грейс всегда находила постельные сцены в кино неубедительными. Все было слишком идеальным, слишком пылким; взаимные оргазмы, без впившихся в тело острых ногтей, без прядей волос, случайно придавленных коленом, без чавкающих хлюпаний мокрых от пота тел. Но сейчас все действительно было идеально. С того момента, как Ред взял губами ее затвердевший сосок, до того, как он медленно и восхитительно проник в ее влажное, жаждущее лоно. Ничего похожего на резкую, обжигающую боль; только сладостное наслаждение. Ни сутолоки, ни пыхтений, ни крошек в постели. С самого начала Грейс почувствовала, что отправилась в путь к восхитительному финалу. И, с неизбежностью водопада, она проскользнула к краю обрыва и сорвалась вниз, наслаждаясь разлившейся по всему телу дрожью удовольствия. Вскрикнув, она бросила на Реда взгляд, полный вожделения. Тотчас же сменившегося изумлением. Она достигла верха наслаждения, какое ей только когда-либо дарил мужчина, а Ред в прямом смысле даже не вспотел. Ни один волосок не растрепался, кроме тех, которым это и было положено. Грейс захотелось захлопать в ладоши.

И тут снова зазвонил телефон.


Глава 20


Нечасто Белинда благодарила господа бога за то, что он послал ей эту домработницу. Если честно, вообще ни разу не благодарила. Она успела установить местонахождение Реда Кемпиона как раз вовремя. Интервью в «Трейлере» — наконец попавшее на стол к главному редактору — привело Кевина Грейсона в бешенство. К счастью, это интервью появилось в американском журнале, а не в конкурирующем английском издании, и все же Белинде было очевидно, что теперь у нее есть только один выбор. Или любым способом добиться интервью с Кемпионом, или искать новую работу.

Уставившись в раскрытый номер «Трейлера», лежавший перед ней на столе, Белинда в сотый раз читала ответ Реда на вопрос: «А вы правда сексуальный маньяк?» Сказать честно, для того, что она замыслила, было бы лучше, если бы это действительно была правда.

Не дай бог, эта чертова домработница соврала, но Белинда была уверена, что та ее не обманула. Любая ложь давно бы рухнула под угрозами, которые вывалила на Марию Белинда. В их числе было все, начиная от доноса в министерство внутренних дел насчет нарушения иммиграционных правил до наркотиков, подсунутых в банку с чистящими средствами. Апофеозом стали слова о таинственной смерти и неопознанном трупе в вырытой наспех могиле.

Белинда получила несказанное наслаждение, поставив Фран на место. Она тянула время, выжидая самый подходящий момент, чтобы добиться максимального эффекта, и взорвала свою бомбу непосредственно перед еженедельным заседанием редколлегии, когда Фран уже нервно ломала руки, думая только о том, что ответит Грейсону на вопрос о планах своего отдела. И в первую очередь, что скажет главному редактору насчет следующего гостя «Интервью с Белиндой Блэк».

— Ну же, не тяни, — нетерпеливо постучала по часам Фран. — Мне уже пора бежать. Так что выкладывай, какую мегазвезду ты уговорила посетить твою колонку? Линду Беллингэм? Трейси Шоу из сериала «Коронейшн-стрит»? Сью Поллард? Вильнелию Форсайт?

— Нет, никого из перечисленных, — загадочно улыбнувшись, самодовольно ответила Белинда.

— Тогда кого? Кита Чегвина? Боба Монкхауза?

Фран выводила из себя снисходительная усмешка Белинды. Ее широко раскрытые глаза блестели, губы чуть изогнулись. Казалось, Белинда только что увидела в редакционном коридоре явление Девы Марии.

— Передайте Грейсону, — томно выдохнула Белинда, торжественно растягивая каждый слог, — что следующим гостем колонки Белинды Блэк будет Ред Кемпион.

— Ред Кемпион?

Белинда решила, что Фран точно свалилась бы в шоке, если бы только это было возможно при таких рассудительных каблуках. В обуви, как и во всем остальном, тематический редактор, судя по всему, следовала стилю королевской полиции.

— Ты хочешь сказать, тот самый Ред Кемпион? — ахнула Фран. — Ред Кемпион из «Легионера»? И ты его нашла? Но как?

Белинда откинула назад свои сияющие черные волосы.

— Хороший журналист никогда не выдает свои источники информации.

У Фран едва не сорвалось с языка, что поскольку Белинду никак нельзя назвать хорошим журналистом, то к ней это не относится. Однако она сдержалась. Как бы маловероятно это ни выглядело, но если это окажется правдой, то Грейсон будет рад. Возможно, он прекратит делать язвительные замечания насчет тематического отдела, превратившие последние несколько заседаний редколлегии для Фран в пытку. Возможно, прекратятся кошмарные сны насчет потери работы. Фран с изумлением поймала себя на том, что, вероятно, впервые в жизни, сейчас она искренне желает Белинде успеха.

— Но… как? Как тебе это удалось?

В ответ Белинда лишь усмехнулась. Теперь, когда местонахождение неуловимой кинозвезды установлено, можно считать, что самая сложная часть работы сделана. Смотаться в Париж и взять интервью будет простой формальностью. Особенно после того, как Белинда позаботилась забронировать себе номер в «Морисе». Счет будет астрономическим, но после публикации интервью века тираж «Светила» также взлетит к звездам.

— Пока, — бросила Белинда и вышла из кабинета, помахивая подозрительно знакомой сумкой.

Не тем ли творением из серебристой кожи, которое завтра должны были фотографировать для колонки модных аксессуаров? Если и тем, мрачно подумала Фран, когда за Белиндой захлопнулась дверь, теперь уже все равно слишком поздно.

Белинда вышла из редакции «Светила», излучая триумф. Надо признаться, это чувство было для нее внове.

— На вокзал к экспрессу «Евростар»! — приказала она водителю первого же остановившегося такси.

Наконец «Перерыв на чашку чая» остался в прошлом. «Интервью с Белиндой Блэк» скоро получит свою самую знаменитую звезду.

Когда Грейс проснулась, было тихо, очень тихо. Она сразу же поняла, что опять находится у себя в гостинице. Как и вчера, Ред отослал ее домой в лимузине. Но только после того, как удовлетворил ее пять раз подряд.

Тупая боль в промежности не была плодом воображения. Пять раз! Больше, чем Сиону удавалось за целый месяц; больше, чем Том смог за все время знакомства, несмотря на то что в его представлении она была «хорошей производительницей». Тем не менее Грейс не покидало ощущение, что Ред мог бы продолжать и дальше. Пять раз!

Грейс вспомнила, что она не хотела возвращаться в свою убогую гостиницу, предпочитая остаться в роскошных апартаментах Реда. Зов неудобной узкой кровати никак нельзя было назвать соблазнительным. Но Ред настоял на том, чтобы отправить ее домой: ради нее же самой, сказал он, целуя ее на прощание; так как в противном случае завтра утром в окна номера уже будут заглядывать длиннофокусные телеобъективы фотокамер, и вскоре на первые страницы желтой прессы выплеснутся снимки новой блондинки в жизни Реда Кемпиона. Неужели она действительно этого хочет, спросил он, нежно целуя ее в шею.

— Да, — улыбнувшись, без колебаний ответила Грейс. — Пусть об этом узнает весь мир. Я пошутила, — поспешно добавила она, по молчанию нахмурившегося Реда безошибочно определив, что он относится к этому совершенно иначе.

— Ха-ха, — с облегчением, смешанным с раздражением, выдавил Ред. — Милочка, поверь мне, я должен отправить тебя домой. А мне самому предстоит не спать всю ночь.

— Неужели? — недоуменно заморгала Грейс.

Весь вечер любовные игры прерывались постоянными телефонными звонками, иногда оборачивавшимися разговорами на повышенных тонах. Насколько смогла понять Грейс, речь шла о какой-то встрече, кто-то возвращался откуда-то. Надо надеяться, этот кто-то не едет сейчас прямо сюда?

— Опять звонил мой учитель по поводу постановки голоса, — вздохнул Ред, несколькими словами успокаивая целый сонм безымянных страхов.

Грейс пришла к выводу, что страдает паранойей. Ну, конечно, для Реда на первом месте стоит работа; главное — это фильм. Но она не имела понятия, что на доработку уходит столько времени. Почему звук не могли записать с первого раза?

Когда Грейс спросила об этом Реда, тот улыбнулся.

— Крошка, некоторые диалоги приходится переделывать снова и снова.

— Ты одержим стремлением к идеалу, — восхищенно промолвила она.

У него в глазах вспыхнули искорки.

— Ты попала в точку. Наверное, меня никогда нельзя удовлетворить.

— А что тебе приходится для этого делать? — спросила Грейс, спеша выказать интерес к техническим подробностям жизни Реда, а не только к блеску его славы. — Учащенно дышать и кататься по полу?

Она как-то раз читала что-то про постановку голоса.

Ред быстро посмотрел на нее.

— Что-то в этом роде.

Грейс решила обратить все в шутку, разрядить внезапное напряжение:

— Я все поняла. Как только я отсюда уйду, к тебе нагрянут девицы из «Мулен-Руж».

Однако это замечание не возымело желаемого эффекта. По крайней мере, это произошло не сразу. Ред прищурился; прошло несколько мгновений, прежде чем он смог взять себя в руки.

— Ты, как всегда, права, милочка. Двое из звукорежиссеров действительно работали в «Мулен-Руж».

У изголовья кровати Грейс пронзительно заверещал телефон.

— Ne quittez pas.

Сердце Грейс подпрыгнуло высоко вверх.

— Ред!

— Буду краток, — сказал Ред. — Встречаемся в баре «Мориса». Ровно в час дня.

Грейс недоуменно заморгала. Он собирается выйти из своего номера? Спуститься вниз, где его смогут узнать? Неужели Ред перестал так подозрительно относиться к окружающему миру? Перестал чувствовать себя затравленным? И причиной тому — Грейс позволила себе мгновение сладостной надежды — она сама?

Трубка повисла у нее в руке, внезапно показавшись тяжелой. Несмотря на возбужденное бурление в груди, Грейс виновато подумала о своей редакции. Несомненно, Элли уже начала гадать, куда она запропастилась.

Простонав, Грейс набрала номер. Как она и ожидала, Элли оказалась на месте — получив место редактора, ее подруга увеличила свой рабочий день минимум на треть. Кроме того, как и ожидала Грейс, Элли была нисколько не рада тому, что ее оставили одну.

— Ну, ты еще немножечко продержишься? — с мольбой произнесла Грейс. — Ничего важного пока нет? Ведь у нас никогда ничего не бывает.

— Дело не в этом, — отрезала Элли. — Чем ты там занимаешься?

— Расскажу обо всем когда вернусь. Что случится очень скоро, обещаю.

Переполненная восторженным возбуждением, к которому примешивалось чувство вины, Грейс прошла в бар отеля «Морис».

Бар поражал своей роскошью: на потолке был нарисован закат, на одной стене древний замок, повсюду сверкала позолоченная лепнина, стулья были обтянуты красной кожей.

Грейс заняла место напротив входа, чтобы увидеть Реда, как только он появится, и принялась смотреть по сторонам. В великолепном соседнем розовом с золотом зале по гирляндам роз, вытканных на ковре, бегала с распростертыми руками, задорно смеясь, светловолосая девочка лет восьми.

Ред сказал, ровно в час дня. Когда часы Грейс показали четверть второго, пузырьки ее хорошего настроения начали улетучиваться. Ну, разумеется, строго одернула себя она, Ред ни за что не придет вовремя. Этим отличаются все знаменитости. Быть может, он вообще не придет. Мало ли что могло произойти; в конце концов, он звезда первой величины. Его мог пригласить на завтрак президент Буш. Или Мадонна предложила ему слетать поужинать на Багамские острова.

— Мадам?

Перед Грейс возникла фигура бармена в белом смокинге с серебряным подносом в руках. Очнувшись от грез, Грейс попыталась определить, давно ли он стоит перед ней.

— Мне пока что ничего не надо, — решительно сказала она. — Я жду друга.

Просмотрев меню, Грейс твердо постановила ничего не заказывать, подсчитав, что одна «Кровавая Мери» стоит столько же, сколько двухнедельный проездной на метро.

Однако бармен не тронулся с места. Грейс с вызовом посмотрела на него. Неужели он собирается предъявить ей счет за съеденные орешки?

— Вам звонят по телефону, мадам.

На серебряном подносе лежал крохотный телефонный аппарат.

Грейс смущенно огляделась по сторонам. К ее облегчению, никто на нее не смотрел. Мужчина в углу по-прежнему сидел, уткнувшись носом в раскрытую газету.

— Алло?

— Привет!

При звуках тихого, проникновенного голоса Реда желудок Грейс привычно нырнул в трусики.

«Прекрати!» — сурово приказала себе она, приготовившись к неизбежному разочарованию.

— Ты где? — спросила Грейс.

Судя по всему, в личном реактивном лайнере Мадонны. Как она и предполагала.

— Совсем рядом.

Грейс оглянулась вокруг. Реда нигде поблизости не было.

— Я тебя не вижу.

— А ты поищи хорошенько.

Грейс выкрутила шею, осматриваясь по сторонам. Неужели Ред спрятался за углом дивана? Под столом? А может быть, он переоделся одним из барменов? Нет, это невозможно; они все вдвое ниже его ростом. А что, если он в фойе, переодетый швейцаром? Быстро выскочив в коридор, Грейс так никого и не нашла. Прижимая к уху телефон, она вернулась в бар. А вдруг Ред пришел и ушел, пока ее не было?

Она снова огляделась вокруг. А этот мужчина с газетой — быть может, он что-то заметил? Пошарив в памяти, Грейс вспомнила необходимые зачатки французского и шагнула вперед:

— Excusez-moi[11 - Прошу прощения (фр.).].

Мужчина опустил газету, и Грейс отшатнулась назад, увидев открывшееся за ней зрелище. Убогая одежда, грязная, засаленная шерстяная шапочка, натянутая до ушей, — в первый момент ей показалось, что перед ней Тенебрис Люкс. Но даже у Тенебриса Люкса лицо никогда не бывало настолько грязным. Глаза, взглянувшие на Грейс из-под косматых бровей, были желтыми и налитыми кровью; раскрытая в ухмылке пасть обнажала черные, гнилые зубы.

— Привет! — обратилось к ней явление.

Грейс застыла на месте.

— Ред?

— В самую точку!

Теперь она его наконец узнала. Под толстым слоем грима, недельной щетиной, пугающе правдоподобными бородавками Грейс разглядела изящный подбородок, светлые волосы. Ярко-голубые глаза, которые ни с чем нельзя было спутать, хотя и затянутые желтизной и налившиеся кровью.

— Зачем ты так вырядился?

— Естественно, это маскировка, — небрежно заметил Ред. — И я добился своей цели. Видела бы ты, как при моем появлении стремительно опустел бар. В качестве компенсации мне пришлось выложить кругленькую сумму.

Грейс это нисколько не удивило. Даже для Парижа, города клошаров, Ред выглядел ужасно.

— Как ты этого добился?

— Накладная щетина, накладные брови, искусственная грязь на лице, желтые контактные линзы, накладные бородавки, специальный гардероб, а также несколько зубов, выкрашенных в черный цвет, — торжествующе перечислил Ред.

Он объяснил, что для этого ему потребовалось сделать пару звонков. В том числе управляющему отелем, которого он доверительно попросил проинструктировать кое-кого из своих сотрудников не выгонять бродягу.

— Хотя, — добавил Ред, — это только добавило бы реалистичности. Впрочем, надеюсь, папарацци и так останутся с носом. — Он улыбнулся. — Что ж, для разнообразия можно будет провести один день как нормальному человеку. Оставаясь незаметным.

Грейс мысленно отметила, что представление Реда о нормальном несколько отличается от ее собственного. Но, вероятно, этого следовало ожидать. Что же касается незаметности, все глаза отеля, посвященные и нет, в настоящее время взирали на Реда с породистым ужасом.

— Ты сам гримировался? — спросила Грейс.

Ред покачал головой. Это сделал знакомый гример, случайно оказавшийся в Париже.

— Еще одна девица из «Мулен-Руж»? — сострила Грейс.

Ничего не ответив, Ред порывисто вскочил на ноги, обутые в рваные кроссовки, и рукой с черными ногтями решительно надвинул на лоб засаленную вязаную шапочку.

— Ты готова к выходу в город? Предлагаю отправиться смотреть достопримечательности.

— Ты не боишься? — с сомнением произнесла Грейс, считая, что Ред представляет собой самую лучшую достопримечательность.

— Вот как? — он закатил свои голубые с желтым и красным глаза. — Крошка, с тобой мне ничего не страшно.

С сердцем, переполненным счастьем, Грейс последовала за ним.


«Ущипните меня, — записала в блокнот Белинда. — Я сижу в фойе одного из самых роскошных парижских отелей, ожидая, когда меня примет одна из величайших знаменитостей на свете. Ред Кемпион, герой самых успешных фильмов за всю историю кинематографа, инкогнито прибыл в Париж. А я, счастливейшая на земле, свернув горы, добилась эксклюзивного интервью со звездой-затворником».


Белинда остановилась. Что ж, нет смысла говорить правду, ведь так? На самом деле она ни о чем не договорилась, а просто рассчитывает проникнуть в номер Реда Кемпиона, полагаясь на его общеизвестную страсть к женщинам. Рано или поздно он пройдет по коридору и заметит ее; а до тех пор необходимо успеть написать большую часть интервью. В конце концов, когда она попадет в номер к Реду, нельзя будет терять драгоценное время на такое занудство, как разговоры.

Четко составив план, Белинда надела соответствующий наряд. Ни при каких обстоятельствах Ред Кемпион не должен пройти мимо ее главных прелестей. И неглавных тоже; соотношение неприкрытого и прикрытого тела было приблизительно 70 к 30, и прикрытие состояло целиком из черной кожи. Под которой практически ничего не было — зачем ставить дополнительные препятствия, рассудила Белинда. Венцом ее одежды стала узкая кожаная куртка, стоившая целое состояние в бутике на улице Монтень. Но Виньолсу придется смотреть на это как на выгодную инвестицию, только и всего. С другой стороны, если все пойдет по плану, ее банковский поверенный будет вне себя от счастья.

— Мадам, я могу чем-нибудь помочь?

Оторвавшись от описания окружающей обстановки, Белинда подняла глаза и увидела перед собой оливковое лицо с выступающими передними зубами и напомаженными волосами. Еще один управляющий, сующий нос во все дыры, похожий на того, с которым она имела дело в этом чертовом «Гараже»; впрочем, надо надеяться, это окажется добрым предзнаменованием. Интервью с Шампань Ди-Вайн стало ее первым успехом. Не будем добавлять, что единственным.

Белинда презрительно поморщилась.

— Все в порядке, — резко бросила она. — Знайте, я остановилась у вас в отеле.

— Я знаю, мадам. Вы кого-то ждете? Если хотите, можете оставить сообщение дежурному, и он проводит ваших гостей к вам в номер.

— Отстаньте от меня, хорошо? — прошипела Белинда, агрессивно скрещивая руки на груди.

Она не собиралась сообщать о том, что человек, с которым она жаждет встретиться, уже находится в отеле. Вид толпящихся перед дверями отеля журналистов — вот и верь после этого, что никто не знает, где находится звезда, — еще больше увеличил важность поставленной задачи: встретиться с Кемпионом до них. Однако до сих пор знаменитый актер так и не появлялся.

Проводив взглядом сотрудника отеля, пристававшего к ней с расспросами, Белинда попыталась прикинуть, долго ли ей еще придется ждать. Она не представляла бебе, что проникнуть в номер к звезде окажется так трудно.

Прошло несколько минут, и у Белинды в жилах застыла кровь. Глаза вылезли из орбит, ладони покрылись потом, волосы на затылке встали дыбом. Это было немыслимо, она не могла поверить своим глазам; но тем не менее это было так. При приближении этого жуткого создания Белинда приподнялась в кресле…

Что делает этот омерзительный бродяга в таком шикарном отеле? Как он сюда попал? Почему это допустили? В отелях столь высокого класса останавливаются как раз для того, чтобы быть подальше от подобных личностей. При приближении убогой фигуры Белинда подчеркнуто зажала нос. Где этот чертов управляющий, когда он так нужен? Белинда собралась обратиться с жалобой к администрации. Если ей удастся поднять достаточно шума, можно будет по меньшей мере рассчитывать на существенную скидку. Быть может, даже на дополнительный бесплатный день. С другой стороны… Опустившись в кресло, Белинда закинула одну практически полностью обнаженную ногу на другую. Не надо привлекать к себе лишнее внимание. По крайней мере, таким образом.

Когда бродяга поравнялся с ней, она презрительно скривила губы. Какая мерзость! И что это за женщина идет рядом с ним? Сотрудник полиции, надзирающий за условно осужденным? Член Армии спасения? Или это бредовая попытка трудоустройства бывших преступников? А вообще-то она ничего, светловолосая, чем-то похожа на англичанку. По какой-то известной ей одной причине она очень довольна собой. Наверняка у нее не все дома.

Грейс едва не рассмеялась вслух, увидев эту нелепо разодетую женщину, зажавшую нос. Как она могла уловить хоть какой-нибудь запах в исходящем от нее самой приторном, удушливом аромате духов — «Пуазон», «Джорджио», «Беверли-Хиллз» или чего там еще. В любом случае, от Реда ничем не пахло, если не считать одеколона с ароматом лимона. Грейс испуганно вздрогнула: а что, если кто-нибудь с острым нюхом заметит отсутствие обычного для бродяги зловония и у него возникнут подозрения?

Но ее беспокойство было напрасным. Маскировка сработала безотказно. Фотографы, толпившиеся на мозаичных плитках перед входом в отель, даже не взглянули на них. Ред проковылял мимо, демонстрируя в отвратительной ухмылке черные зубы и закатывая желтые глаза. Грейс последовала за ним, мысленно отметив, что будь у пресс-ищеек хоть капля наблюдательности, они бы обратили внимание если не на отсутствие вони, то на то, как заметно поморщился Ред, увидев свое отражение в зеркальных дверях отеля. Или на то, как он торжествующе вскинул руку, когда толпа журналистов осталась позади.

День выдался просто чудесный. Правда, для начала Грейс пришлось привыкнуть к новой внешности Реда, а ему самому пришлось оправиться от шока, вызванного большой афишей с Расселом Кроу. Значит, эти слухи не беспочвенны, с удивлением отметила Грейс.

Она провела Реда на самый верх Триумфальной арки.

— Какой отсюда замечательный вид! — воскликнула Грейс, глядя через парапет на бульвары внизу.

Наблюдая за тем, как машина за машиной выезжают на перекресток и вливаются в безумный моторизованный балет Пляс Этуаль, она заметила вслух, что смотреть на дорожное движение интереснее, чем смотреть кино.

— Ой, наверное, я сказала глупость, — смущенно улыбнувшись, тотчас же спохватилась она.

Ред поморщился.

— На самом деле, все, что угодно, интереснее, чем смотреть кино. Верно?

— Верно, — кивнула Грейс.

Послышалось пронзительное пиликанье сотового телефона Реда, и его улыбка померкла. «Опять звукорежиссеры?» — подумала Грейс. Нахмурившись, Ред достал телефон, посмотрел на определитель и нетерпеливо нажал кнопку отбоя.

— На, возьми, — сказал он, протягивая телефон Грейс. — Положи его к себе в сумочку. Я не хочу, чтобы нас беспокоили.

Они спустились по узкой лестнице вниз. Остальные туристы, недовольно морщась, держались от них на безопасном расстоянии. Грейс подумала, что есть определенные преимущества в том, чтобы ходить в сопровождении человека такого отталкивающего вида: толпа расступается с легкостью Красного моря перед Моисеем.

— Эй, посмотри на нас, — сказал Ред, задержавшись перед витриной магазина на Елисейских Полях. — Леди и бродяга. Неудивительно, что все так таращатся.

Грейс с удивлением отметила, что он был почему-то очень доволен этим обстоятельством. Странно, ведь Ред так хотел, чтобы на него никто не обращал внимания… впрочем, хотел ли?

— Ты только подумай, — с наслаждением добавил Ред, — как бы они смотрели на нас, если бы знали правду!

Он хихикнул, словно ребенок, довольный своей проделкой. Грейс улыбнулась. Она никак не могла привыкнуть к тому, что голос Реда доносился из этой пасти, утыканной гнилыми зубами; с другой стороны, как же было приятно наблюдать за ним, когда он так радуется жизни.

Вот только что-то у нее внутри, что-то жутко мелочное и банальное, тосковало, желая, чтобы Ред был без маскарада, самим собой, и обращенные на нее взгляды были бы наполнены восхищением и завистью, а не жалостью и презрением, вызванными ее соседством с мистером Дулитлом. Хотя, наверное, французы никогда не читали Бернарда Шоу.

И все же трудно быть в плохом настроении, гуляя по Парижу, да еще в обществе мужчины, по которому сохнет целое поколение женщин. Даже если он и похож в настоящий момент на Квазимодо.

Они покатались по Сене на экскурсионном катере; Грейс с восторгом показывала Реду анфиладу мостов, упомянув о том, что Новый мост в действительности является среди них самым старым. Ред слушал с обворожительной улыбкой, от которой у нее сердце выскочило бы из груди, не будь его губы окружены щетиной и бородавками. Грейс провела его на верхний этаж «Отеля Самаритянок», где они пили красное вино, ели крекеры и смотрели на остров Иль-де-ла-Ситэ, а она рассказывала про последние дни Марии-Антуанетты в тюрьме Консьержери.

— Похоже на вручение «Оскаров», — мрачно заметил Ред, когда Грейс обрисовала ему картину казни: тележки с осужденными, пытающиеся пробиться сквозь толпу, возбужденные зеваки, жаждущие крови.

Когда они проходили по Новому мосту, Ред поднял накладные брови, узнав, сколько стоят апартаменты в отеле «Пляс Дофин». Затем они сидели, свесив ноги, на каменном парапете на островке, рассекающем Сену, глядя на разбегающиеся в стороны тяжелые, темные волны. Они направились в часовню Сент-Шапель, и им пришлось стоять в очереди. Ред вскрикнул, радуясь новизне ощущений: ему никогда не приходилось ничего ждать. Стоявшие за ними туристы из Центральных графств отшатнулись назад. Войдя в часовню, они выворачивали шеи, разглядывая искрящиеся красками и светом витражи.

— Здорово! — воскликнул Ред, когда они вышли на улицу. — Мне очень нравится. Понятия не имел, что это так здорово!

Грейс рассмеялась.

— Но мы же не делаем ничего необычного. Обыкновенная рутина туристов, знакомящихся с Парижем.

— Что дальше? — спросил Ред.

— Можно пойти «полизать витрины», как говорят французы.

— Что? — в восторге переспросил Ред. — Полизать витрины?

— Пройтись по магазинам, — прыснула Грейс.

Ей всегда очень нравился развал на улице Леви; а может быть, лучше пойти на более солидный рынок на улице Клэр? Ред, несомненно, оценит возможность купить свежие овощи прямо с грядки, посмотреть на цыпленка, поджаривающегося на вертеле, увидеть горячий хлеб на подносах, только что вытащенных из печи, колеса сыра, непохожие друг на друга маленькие трактирчики. Даже несмотря на то, что трактирщики будут не слишком рады видеть Реда в его нынешнем виде в своих заведениях.

— Замечательно, — ухватился за предложение Ред. — Новый наряд от «Гуччи» мне не помешает.

— Ах да, конечно.

Только сейчас до нее дошло, что он понимал под магазинами.

Продавщицы бутика на улице Фобур Сент-Оноре посмотрели с ледяным изумлением на грязную, потрепанную фигуру в рваных кроссовках, вошедшую в сверкающее чистотой заведение. Подобно антителам, исторгающим из организма яд, они бросились на перехват, засыпав Реда вопросами, в которых сквозила учтивая угроза.

— Мсье, вам помочь?

Ред бросил на них надменный взгляд голливудского принца, красноречиво вопрошающий: «Вы что, не знаете, кто я такой?» — «Нет, но зато мы знаем, как ты выглядишь!» — ответили ему стальные взгляды продавщиц. Грейс, испугавшись и развеселившись одновременно, поняла, что он начисто забыл про свой маскарад. Не говоря ни слова, Ред начал хватать с вешалок различные предметы одежды.

— Мсье! — завопили обступившие его со всех сторон продавщицы.

— Я хочу выбрать что-нибудь для мадам.

Старший продавец закатил к небу глаза. Грейс в панике дернула Реда за рукав.

— Но я не могу! — прошептала она.

Всего одно платье — возможно, даже одна футболка — съест ее жалованье за несколько месяцев. Грейс густо покраснела, поймав на себе неодобрительный взгляд одетой с иголочки продавщицы. Ей было стыдно за свои всклокоченные волосы, а блузка, хоть и провисевшая всю ночь в ванной в целях борьбы со складками, все равно осталась сморщенной словно чернослив. Было очевидно, что в этом заведении не привыкли иметь дело с простыми смертными. И уж тем более с бродягами.

— Успокойся, крошка, — ухмыльнулся Ред. — За все плачу я. Я хочу тебя прилично одеть.

— Мсье, — вставила продавщица, — если вам нужно что-то конкретное…

Грейс даже стало ее жалко. Бедняжка старалась всеми силами защитить вверенный ей товар от этого оборванца, судя по виду, не имеющего ни гроша за душой.

Ред не обращал на нее внимания. Сняв с плечиков брючный костюм из красной кожи, он приложил его к Грейс.

— В этом ты будешь выглядеть бесподобно. Примерь.

Брови продавщицы взмыли до небес.

Грейс сглотнула комок в горле. Помимо того, что костюм вычурностью превосходил все, что она когда-либо носила, он показался ей слишком тесным.

— И вот это. — Ред сорвал с соседней вешалки черное платье с корсетом. — И еще это. — Обтягивающий жакет из желтой замши.

— Сюда, мадам.

Осознав, что у нее нет выбора, продавщица ледяным жестом пригласила Грейс пройти в примерочную. Поняв, что у нее тоже нет выбора, Грейс покорно последовала за ней. Сердце у нее оборвалось — она ненавидела примерочные: общие, где выясняется, что у тебя самый старый и самый застиранный лифчик, и крохотные отдельные кабинки, в которых постоянно натыкаешься животом на зеркало…

Однако примерочная в этом магазине не подпадала ни под одну из этих категорий. Стоя в полном одиночестве в кабинке размером с гараж, Грейс с благоговейным восхищением разглядывала в зеркале себя в красном кожаном костюме.

Она вынуждена была с неохотой признать, что ее мать в чем-то была права. Леди Армиджер постоянно подчеркивала усиливающий эффект хорошей одежды; Грейс же, подозревая, что это лишь очередная уловка, никогда ей не верила. До этого момента.

Рассыпав волосы по плечам, Грейс втянула щеки и, выйдя из примерочной, отправилась на поиски Реда.

— Ну, что ты думаешь?

Он склонил голову в вязаной шапочке сначала в одну сторону, затем в другую. Его взгляд медленно скользнул вверх по Грейс, затем спустился вниз. Грейс почувствовала неприятный зуд в ладонях: неужели она все-таки выглядит ужасно?

— Это просто рок-н-ролл, — наконец объявил Ред, сверкнув ослепительной улыбкой, и желудок Грейс закрутился словно барабан стиральной машины во время отжима. — Крошка, у тебя просто потрясающие ноги, — продолжал Ред. — Давай посмотрим остальное. Я имею в виду, одежду, — поспешно добавил он, увидев, как продавщица презрительно поджала губы.

Влезая в черное платье с корсетом, Грейс пожалела о том, что ее просто потрясающие ноги давно не общались с депилятором и увлажняющим кремом. В то же время перетянутое в талии, резко обрывающееся на самой аппетитной части бедра платье было скроено так, что делало невозможно соблазнительными достоинства ее фигуры, отвлекая внимание от всего остального. Талия, казалось, стала не шире ладони; поднятая корсетом грудь вздыбилась, подобно бурунам, расходящимся от носа катера.

— Фантастика, — прошептал Ред, когда Грейс величественно прошествовала перед ним по мраморному полу — корсет был настолько тугим, что она просто не могла держать себя иначе.

А далее примерки последовали одна за другой. Жакет с подкладкой из нежного холодного шелка был также признан подходящим; к нему Ред добавил сумочку из крокодиловой кожи, мягкую желтовато-коричневую шаль из кашемира и белый топик без рукавов, с виду настолько простой, что от этого захватывало дух, сшитый из какого-то волшебного материала, который совершенно не мялся. Ред был доволен всеми вещами; даже Грейс, переборов стеснение, начала получать наслаждение от игры в супермодель. Продавщицы, внутренне кипя, держались в стороне, время от времени подходя только для того, чтобы принести какой-либо предмет одежды другого размера — к огромной радости Грейс, как правило, меньшего.

— Но ты не сможешь оплатить все это, — выдохнула Грейс, когда наконец Ред хлопнул по прилавку своей кредитной карточкой.

Продавщица бросила на него взгляд, намекавший, что она придерживается того же мнения.

— Крошка, успокойся, — небрежно заметил Ред. — Если захочу, я смогу купить весь этот магазин с потрохами.

Казалось, продавщица была готова вот-вот взорваться. Она без любопытства взглянула на фамилию на карточке — даже если она ее и узнала, то не связала этого Р. Кемпиона с его знаменитым однофамильцем. Неодобрительно стуча по клавишам, продавщица ввела код авторизации. Машина радостно заурчала, переводя несколько тысяч долларов, по оценке Грейс, со счета Реда на счет магазина. У Грейс возникло подозрение, что, как только они выйдут из магазина, продавщица бросится звонить в полицию, проверяя, не украдена ли кредитка.

Наконец они вышли на улицу. Руки Грейс оттягивали сумки с покупками. Она чувствовала себя очень дорогой ходячей рождественской елкой.

— А теперь нам нужно поймать такси, — заявил Ред, поднимая свою грязную руку в обтрепанном рукаве.

Однако все машины проезжали мимо. Похоже, парижские таксисты, как и продавщицы, не могли разглядеть, что под лохмотьями скрывается одна из самых ярких звезд современного кино.

В конце концов Грейс решила взяться за дело сама. Когда перед ними наконец остановилось такси, Ред, покидав в машину все сумки, что-то прошептал водителю.

— Он уезжает без нас, — ахнула Грейс, провожая взглядом тронувшийся автомобиль. — А как же покупки?

— Их отвезут в отель и доставят в номер. Мы вернемся назад на общественном транспорте, — восторженно заявил Ред.

В метро они сидели напротив коллеги-бродяги, чья высшая степень оборванности граничила с совершенством. Источая сочное, богатое зловоние, бродяга всю дорогу подозрительно косил на Реда слезящиеся глаза, и наконец вскочил с места, продемонстрировав при этом вываливающийся из расстегнутой ширинки член.

— Знаешь, — довольно ухмыльнулся Ред, когда они вышли на станции «Тюильри», — за целый день этот тип оказался единственным, кто не купился на мой маскарад.

И снова ни один господин из прессы не поднял бровь, не говоря уж про фотоаппарат, когда Ред и Грейс прошли в отель. В кабине отдельного лифта Ред стащил с головы похожую на куклу для чайника шапочку, взъерошил светлые волосы и оторвал косматые брови. У дверей своего номера он уже смутно напоминал самого себя.

— Что-нибудь выпьешь? — предложил Ред.

Грейс кивнула:

— Да, с удовольствием.

Щелкнув, дверь отворилась. Грейс счастливо улыбнулась, окинув взглядом ряд красивых упаковок, аккуратно расставленных вдоль стены чьей-то невидимой рукой. Она уже начинала привыкать к сервису такого уровня.

Ред тем временем направился прямо к мигающему лампочкой автоответчику и прослушал все оставленные сообщения. Затем с непроницаемым лицом он скрылся в ванной. Там Ред пробыл какое-то время; Грейс слышала, как он возбужденно разговаривает по телефону, тому самому, который она заметила на полочке рядом с туалетом. Опять звукорежиссер? Впрочем, это может быть кто угодно. Агенты и пресс-атташе Реда разбросаны по всему свету. И в их число, радостно подумала Грейс, входит одна молодая женщина, находящаяся в настоящий момент в его апартаментах. В ней поднялась могучая волна счастья. День прошел великолепно; Ред, похоже, также получил безмерное удовольствие. Должно быть, даже для него в этом было что-то необычное.

Наконец Ред вышел из ванной, и у Грейс в душе все оборвалось. Хотя он по-прежнему улыбался, у него на лице появились недовольные складки. Не сказав ни слова, Ред потащил ее — не повел, как прежде, а именно потащил — в спальню, швырнул на кровать и сорвал с нее джинсы. Не успела Грейс опомниться, как он уже оказался у нее внутри; на этот раз грубый, настойчивый. Она вскрикнула от смешанного чувства шока и наслаждения; это было так не похоже на их первую, хореографически утонченную близость. С другой стороны, все последующие разы отличались восхитительной стремительностью, граничащей с жестокостью. Грейс еще никогда не чувствовала себя такой желанной. Ей ужасно льстила ненасытность Реда.

Когда все осталось позади, Грейс проскользнула в ванную и залезла под душ. Войдя следом, Ред прижал ее к теплому мрамору.

— Какая ты неотразимая, — пробормотал он.

Выгнув спину, подставив лицо под струи воды, Грейс снова вскрикнула, чувствуя, как Ред опять проник в нее. Его твердое как камень естество начало ритмичные движения в ее влажном, нежном лоне, и ягодицы Грейс зашлепали по мраморной стене. Ей захотелось рассмеяться, но она сдержалась; как она уже успела выяснить, Ред относился к сексу очень серьезно. Внезапная вспышка протуберанца, уже ставшее привычным ощущение того, будто ее вывернули наизнанку, — и все кончилось. Но кончилось ли? Ред уже снова целовал ее влажные соски, губы, поднося ее руку туда, где в облаке горячего пара начинало опять подниматься его достоинство. Он так ее хочет. И она хочет его. «Неужели это и есть любовь?» — с дрожью надежды подумала Грейс.


Глава 21


Белинда пришла к выводу, что мысль переодеться горничной была просто гениальной. Даже несмотря на то, что на нее Белинду навела статья в «Трейлере», где упоминалось, как Реда Кемпиона застали обхаживающей уборщицу отеля. Поскольку сам Ред до сих пор не материализовался, чтобы лично пригласить Белинду к себе, задача проникновения к нему в номер зависела исключительно от ее изобретательности. А маскировка определенно получилась превосходной, хотя для этого и пришлось купить отвратительную белую блузку, черную юбку и туфли, почти такие же плоские и мещанские, как у Фран. Однако ничего другого не оставалось. Зато теперь Белинде нужно было только суетиться с деловым видом, дожидаясь возможности проскользнуть в отдельный лифт в пентхаус.

От попыток вытирать пыль она отказалась после того, как один из проходящих мимо гостей вопросительно посмотрел на нее. Белинда с вызовом вскинула голову; что такого в том, что она плюет на зеркало? А как еще их можно чистить?

Очень полезным оказался пылесос, стоявший без присмотра в коридоре. Можно будет сделать вид, что она собирается тщательно пройтись по апартаментам-люкс, после чего заняться их обитателем. Это будет проще простого — но тут Белинда попыталась протащить пылесос к дверям лифта. Оказалось, проклятый агрегат весил не меньше тонны. Вероятно, ей все же следовало платить Марии больше; с другой стороны, эта недотепа экономит целое состояние на оплате тренажерного зала. Одно занятие с персональным тренером стоит не меньше сорока фунтов; Мария должна считать, что ей крупно повезло.

Белинда раздраженно поставила пылесос на ковер. Пусть она журналистка, охотящаяся за сенсацией, но это уже ниже ее достоинства. Нелепые переодевания, глупые кривляния. Белинда чувствовала, что ее терпение вот-вот лопнет.

И все же она должна пересилить себя. Она в безвыходной ситуации. Черт бы побрал этого Кевина Грейсона! Что ему нужно — крови? На самом деле, глупый вопрос; разумеется, крови. В конце концов, Грейсон сделал себе имя на репортажах с мест катастроф. Всем известно его крылатое изречение: «Если от журнала пахнет кровью, он идет нарасхват».

Но это задание не будет слишком сложным — естественно, после того, как она попадет к Реду Кемпиону в номер. Под белой блузкой и черной юбкой у Белинды было наготове лучшее нижнее белье. Для решающей битвы она остановила свой выбор на самых миниатюрных предметах: шелковых трусиках, отделанных черным кружевом, и шелковом бюстгальтере с отверстиями для сосков, придававшем ложбинке на груди, сходство с Чеддарским ущельем. Ред гарантированно не сможет устоять. Побывав в стольких домах и гостиничных номерах у с виду многообещающих знаменитостей и вернувшись отовсюду несолоно хлебавши, Белинда была полна решимости на этот раз добиться успеха.

Таким, по крайней мере, был первоначальный замысел. Однако предыдущий горький опыт вынудил Белинду прибегнуть к тактике, которую еще совсем недавно она презрительно отвергала, — к осторожности. Как она успела усвоить, звезды первой величины редко ведут себя так, как от них ожидаешь. Ни в чем нельзя быть уверенной. Даже в таком беспроигрышном ходе, как появление в сногсшибательном нижнем белье перед сексуальным маньяком.

Поэтому Белинда предприняла необходимые шаги, гарантирующие, что при любом развитии событий она не останется в проигрыше, как это было с Брайаном Стоуном, со Станом и с Перегрином, черт бы его побрал, Сомервилем. На тот маловероятный случай — хотя он казался абсолютно невозможным и немыслимым, если Кемпион окажется невосприимчивым к ее чарам, Белинда заготовила потрясающий запасной вариант получения прибыли от встречи с ним.

Она отдавала себе отчет в том, что надежд на интервью нет никаких. Для этого ей надо будет задавать вопросы, а она едва ли одета подходящим образом. Но фотографии — это дело другое. Они сами по себе говорят тысячи слов — что избавит ее от необходимости эти слова писать — и обеспечивают миллионные тиражи. Вот почему в ложбинке на груди прятался миниатюрный фотоаппарат, с большим трудом, из-за ее слабых познаний во французском, купленный Белиндой сегодня утром. Она была уверена, что правильно поняла инструкцию по пользованию автоматической вспышкой. Если Ред Кемпион не воспылает с первого же взгляда к ней страстью, достаточно будет лишь разорвать блузку и броситься в его объятия, и пусть фотоаппарат фиксирует все происходящее. Вспышка, грохот, ура! И вот на обложке кричащий заголовок «Незабываемая ночь в объятиях ненасытного Реда», а Кевин Грейсон со слезами благодарности на глазах говорит, что ей до конца жизни можно больше не беспокоиться по поводу работы.

Итак, Белинда была готова. Надо только проникнуть в отдельный лифт, подняться на последний этаж и оказаться в заветных апартаментах. То есть она вынуждена была торчать здесь, перед неумолимо закрытыми дверями лифта, и ждать, когда они откроются. Ну, а ковер будет пылесоситься до тех пор, пока не станет лысым.

Грейс недоуменно уставилась на сообщение, пришедшее по электронной почте, которое любезно принес к ней в номер управляющий гостиницей. Обратным адресом значился отель «Морис»; не оставалось никаких сомнений по поводу того, от кого оно. Грейс снова перечитала скупые строки:


Для мисс Грейс Армиджер.

Не смогу встретиться сегодня, встали кое-какие проблемы.

Позвоню при первой возможности.


Подойдя к раскрытому окну с письмом в руках, Грейс задумчиво оперлась локтями на узкое чугунное ограждение, глядя на кружащих в бледно-голубом небе птиц. Она завидовала их полной свободе лететь куда вздумается. В том числе на веранду номера Реда. Чего нельзя сказать о ней. Сегодня по каким-то неизвестным причинам она вынуждена оставаться на земле.

Вчера во время прогулки по магазинам Ред ни словом не намекнул на то, что у него есть какие-то неотложные дела. И снова он не дал ей остаться на ночь. После секса Ред собрал все покупки и отправил Грейс в ее гостиницу на лимузине. Она предположила, что на следующий день они снова встретятся и как обычно пообедают вместе. Как обычно. Как быстро она к этому привыкла! К звездной жизни, к славе, к лицу Реда и некоторым другим частям его тела.

Налетевший ветерок принялся трепать зажатую в руке бумагу. «Встали кое-какие проблемы…» Грейс захотелось знать, какие именно. Незапланированные встречи, важные переговоры, о которых становится известно в самую последнюю минуту, — естественно, ко всему этому надо быть готовым, имея дело с Редом Кемпионом. Быть может, бесконечные перезаписи голоса, «диалоги», как он это называет, снова с девицами из «Мулен-Руж», ха-ха-ха. Странно, что Ред находил эту шутку совсем несмешной.

Сообщение по электронной почте. Странный способ связи. С другой стороны, почему бы и нет? Несомненно, Ред не хотел терять время, желая предупредить ее как можно быстрее. Надо отнестись к этому спокойно, как и подобает подруге кинозвезды — ибо разве не обрела она этот статус? От этой мысли у Грейс мурашки пробежали по спине. В конце концов, если их отношения с Редом и дальше будут продолжаться так, как начались, ей придется часто сталкиваться с подобным. А нет никаких причин думать, что продолжения не последует. После целого дня прогулок по Парижу, знакомства с достопримечательностями и магазинами, вечера на веранде, ночи… ну, точнее, части ночи. Несомненно, это любовь. Можно ли в этом сомневаться?

Грейс решила, что лучшим способом выразить свои чувства будет напряженная работа над Книгой. За шампанским, сексом и общим возбуждением Книга как-то отступила на второй план. Вспомнив, чем ей сейчас предстоит заняться, Грейс печально вздохнула. Но почему, ведь именно Книгу она должна за все благодарить. В первую очередь за то, что та свела их с Редом. Как он обрадуется, узнав, что она работала над Книгой. Строила планы относительно рекламной кампании. Нет, решила Грейс, единственной настоящей проблемой Книги является то, что она напоминает о Лондоне и корпорации «Омникорп». Грейс выполнила в Париже все, что от нее требовалось, то есть переговорила с Редом Кемпионом. Никто ни словом не обмолвился о том, что она должна заниматься еще чем бы то ни было. Тем более тем, чем она занималась.

После того, что было у них с Редом за эти несколько дней, он не захочет расставаться с ней — сейчас. А может быть, вообще никогда. Ибо кто знает, восторженно думала Грейс, что готовит будущее? Ну а пока…

Грейс обвела взглядом тесный номер. Сердце взмыло вверх при виде пакетов из бутика с улицы Фобур Сент-Оноре, занимавших половину помещения. И тотчас же опустилось, когда она заметила на ночном столике белую обложку Книги, укоризненно сияющую в лучах солнца. Тяжело вздохнув, Грейс оторвалась от вытертого деревянного поручня. И тут она вдруг увидела на белом переплете тома что-то маленькое и серебристое. Сотовый телефон Реда. Который он оставил на ее попечение и который она забыла вернуть. Ну конечно. Вот почему он отправил сообщение по электронной почте. Ред просто не мог ей позвонить — если, конечно, не считать десятка с лишним телефонов в номере, но он уже сказал, что не доверяет им. Теперь все было совершенно ясно.

Точно так же ясно стало, что она должна вернуть телефон. Не слушая голос рассудка, Грейс бросилась к двери. Сбегая вниз по стертым деревянным ступеням винтовой лестницы, чтобы не ждать лифт, она думала только о том, как Реду не хватает телефона. Для такого загруженного человека телефон является необходимым орудием труда. Должно быть, его память уже переполнена сообщениями. Вероятно, Ред сейчас в панике, гадает, где он его оставил. Он не будет возражать против воссоединения со своим телефоном; напротив, он горячо поблагодарит Грейс. Она поспешит в «Морис» и все уладит; возможно, торжествующе подумала Грейс, выскакивая на залитую солнцем улицу, в знак признательности Ред позволит ей провести ночь вместе с ним.

Белинда с самым невинным видом вошла в кабину отдельного лифта, хотя внутри ее все ликовало. Официант не обратил внимания на то, как она проскользнула вслед за ним; более того, вообще не обратил на нее внимания, раздраженно подумала Белинда. Он был слишком поглощен созерцанием своего отражения в ведерке с шампанским на заставленном подносе. Белинда снисходительно взглянула на свое отражение. Даже несмотря на искажения искривленной серебряной поверхности, даже несмотря на убогую форму, трудно было отрицать, что она выглядела оглушительно и сногсшибательно.

Как только кабина лифта плавно замерла, Белинда выскочила следом за официантом, суетливо размахивая тряпкой. Вопросов по поводу того, куда идти, не было: в конце концов, в пентхаусе только одни апартаменты. И кто еще, кроме кинозвезды, мог заказать в половине одиннадцатого утра две охлажденные бутылки «Вдовы Клико», дюжину устриц, блюдо неразделанных омаров и серебряную вазочку с черной икрой? Ибо именно таким было содержимое подноса, который катил официант. Подноса, за которым сейчас шла Белинда, утопая в густом ковре.

Затаив дыхание, она смотрела, как официант громко постучал в двустворчатые двери в глубине коридора. Приближался решающий момент. Ред Кемпион — а вместе с ним ее будущее — находились за этими дверями, за слоем дерева толщиной каких-нибудь пару дюймов. Белинда остановилась в нерешительности. Если она сейчас бросится следом за официантом, не попытается ли он ее остановить? Что ж, пусть попробует, черт побери! Белинда решительно подошла к двери. Она встала прямо за спиной у официанта, так, что ей стали видны фурункулы у него на затылке. Сейчас или никогда. Но второе полностью исключается.

К ужасу и удивлению Белинды, официант развернулся и посмотрел ей прямо в глаза. У него на лице мелькнуло недоумение; попятившись назад, Белинда принялась усиленно работать тряпкой. Ее сердце грохотало, словно подростковая рок-группа: неужели официант что-то заподозрил? Даже она сама понимала, что в ее исполнении протирание пыли выглядит танцем с платком; благодаря корсету ее бюст вывалился на добрых три фута вперед. Любой нормальной горничной он просто не позволил бы дотянуться до объекта уборки…

Однако, к облегчению Белинды, официант лишь пробормотал что-то вежливое по-французски и направился обратно к лифту. Не в силах поверить своей удаче, Белинда поняла, что он сейчас без слов выдал ей свои инструкции: оставить поднос у дверей номера. Белинда тотчас же шагнула вперед. Только что ей прямо в руки свалился идеальный предлог войти в апартаменты. Осталось лишь сделать так, чтобы вслед за предлогом то же самое проделал Ред Кемпион.

Двери начали раскрываться. Выпятив грудь, Белинда натянула на лицо убийственно-неотразимую улыбку.

Грейс ощупала сотовый телефон Реда, теплый и молчаливый, лежавший в кармане ее жакета. Она героически устояла перед соблазном прослушать оставленные на нем сообщения. В конце концов, это телефон Реда. Это его дела, его жизнь. А она не имеет к этому никакого отношения. Пока что не имеет.

Все мысли Грейс были заняты только Редом и тем, как он обрадуется, и, только войдя в отель, она осознала, что могут возникнуть проблемы с тем, чтобы до него добраться. В конце концов, его апартаменты располагаются на отдельном этаже; едва ли это можно считать идеальным вариантом для незваных посетителей. Конечно, можно позвонить ему в номер, но в этом случае исчезнет неожиданность личной встречи, Ред рассердится на нее за то, что она пришла. Хуже того, он может прислать за телефоном лакея. Как бы поступила в подобной ситуации Элли? Несомненно, она бы придумала что-нибудь смелое и решительное.

И тут Грейс осенило. Она должна набраться наглости и пройти мимо администратора с таким видом, будто знает, что делает.

У нее получилось. Консьерж, узнав ее, улыбнулся, и Грейс прошла прямо к лифтам. Уверенно шагая по пятому этажу к отдельному лифту в пентхаус, она увидела, что случилось невероятное и удача продолжает сопутствовать ей. Как раз в этот момент носильщик затаскивал в лифт бесчисленное количество дорогих сумок с покупками. Грейс радостно проскользнула в кабину вслед за ним, мысленно отметив, что фортуна действительно потворствует смелым.

— Мистер Кемпион меня ждет, — улыбнувшись, объявила она.

Выпятив грудь, Белинда взяла тележку и вошла в апартаменты. Проведя языком по губам, она вздыбила волосы и убедилась, что фотоаппарат на месте, в вырезе декольте. Все готово. Впереди ее ждут богатство и слава.

Вот только в одиночестве ли сейчас Ред? В просторном номере царила тишина, но, прислушавшись внимательно, Белинда уловила какие-то голоса. Ее лоб пересекли недовольные морщинки. Да, определенно голоса; причем, похоже, они становились все громче и громче. Говорили двое, мужчина и женщина. Грудной женский голос с английским акцентом, переплетающийся с мужским, по-американски протяжным. Мужской голос, безусловно, принадлежал Реду Кемпиону.

— Ну же, крошка, я тебя хочу. Мне было так одиноко без тебя. Я мучился бездельем. Я так скучал!

Женский голос внезапно вскрикнул:

— Какой же ты ненасытный! — Похоже, она была довольна. — Значит, тебе меня не хватало?

— Я был в отчаянии. — Голос Реда прозвучал приглушенно, словно он говорил, уткнувшись во что-то лицом. — Крошка, я так сожалею о том, что мы поссорились перед твоим отъездом. Но ты пойми, я должен уладить вопрос с алиментами. Я это обязательно сделаю, обещаю. Я не виноват в том, что у моей бывшей жены крыша съехала. Она распространяет слухи о том, что я сексуальный маньяк, в то время как я однолюб, и тебе это прекрасно известно…

Последовали стоны и вздохи, кульминацией которых стала серия пронзительных женских криков.

Белинда, застывшая в коридоре, нахмурилась. Дело было даже не в том, что Ред Кемпион, судя по всему, занимался сексом, — после интервью в «Трейлере» она была к этому готова. Главное было то, что он занимался им с другой женщиной. А это уже существенно усложняло дело. Хвала господу, она подготовила запасной вариант. Пора перейти к плану Б. Белинда поднесла пальцы к пуговицам блузки, чтобы при появлении Реда Кемпиона мгновенно их разорвать. Она приготовилась к бою. Фотографии голливудской звезды появятся на первых страницах газет всего мира. Неудача полностью исключается. Как только появится Кемпион, она откроет огонь из обеих грудей, а также из фотоаппарата. Хорошо бы он появился один. Впрочем, если задуматься, откровенные снимки с тремя действующими лицами окажутся еще более полезными.

— Принеси мне выпить, хорошо, дорогой? — протрубила женщина. — Поднос только что приехал. Как и ты, ха-ха-ха. Господи, как же мне весело. Да, еще, ты не мог бы проверить, доставили ли мои покупки? Дорогой, я знаю, ты не будешь ругаться. Сегодня утром я заставила изрядно попотеть твою кредитную карточку…

Открылась дверь, и оттуда появились махровый халат и знаменитая светловолосая голова. Кемпион равнодушно скользнул взглядом по Белинде, и она, торжествующе улыбаясь, шагнула вперед, разрывая блузку.

Невероятно, но пуговицы остались на месте. Белинда дернула что есть силы, проклиная дешевую одежду. Ее практически невозможно уничтожить. Ни за что на свете она больше ничего не купит в супермаркете. Наконец с громким треском пуговицы поддались. Груди Белинды вылетели вперед, словно олимпийские бегуны, рвущиеся к финишу, и она сама поспешила к остолбеневшему актеру, лихорадочно шаря рукой за пазухой.

— Что здесь происходит, мать вашу? — протрубил негодующий, пронзительный женский голос.

Нащупав наконец спуск фотоаппарата, Белинда вскипела и одновременно застыла. Господи, этого не может быть!

Однако это было наяву. В коридор величественно вышла неотразимая блондинка в расстегнутых черных кожаных брюках в обтяжку и черном топике, отделанном мехом. В ее зеленых глазах застыло презрение. Изящную шею охватывало золотое колье с бриллиантами; другие бриллианты сверкали на пальцах, агрессивно сжимавших покатые бедра.

Судя по внешнему виду Шампань Ди-Вайн период духовного минимализма остался в прошлом. Или правильнее сказать минимальной духовности? В любом случае, решила Белинда, то был период полной глупости. О чем она и раструбила на весь свет, причем в сильно преувеличенном виде и в немыслимо оскорбительной форме. От воспоминаний об этом ей сейчас стало не по себе — Белинда знала, что Шампань поклялась ее изничтожить. Со слов Таркина она поняла, что Судный день меркнет в сравнении с отмщением, замысленным Шампань. И вот сейчас она была в каких-нибудь нескольких дюймах от нее.

Белинде оставалось надеяться только на то, что Шампань ее не узнает. Да, она смотрела сейчас на нее с нескрываемым презрением, но, как успела выяснить Белинда, Шампань взирает так на весь мир. По крайней мере, точно так же она смотрела на свою челядь в отеле «Гараж».

— Так вот значит, — прогремел знакомый до жути голос, обращаясь к Реду, — та самая шлюха, которую ты трахал, пока меня не было. Значит, мы опять принялись за горничных, так? До меня дошли слухи, ты уже успел перепробовать половину девиц из «Мулен-Руж».

Белинда понимала, что ей нужно бежать, спасаться, уносить ноги. Но было уже слишком поздно. Она застыла, не в силах тронуться с места, завороженная ярким зеленым огнем глаз Шампань, словно кролик, попавший в свет автомобильных фар. Шампань удивленно прищурилась. Ее глаза остекленели, наполнившись бешеной яростью.

— Это ты! — прошипела она, многозначительно вонзая в ковер металлический каблучок туфель из змеиной кожи. — Белинда Блэк, собственной персоной. Не удовлетворившись тем, что ты трахнула мою карьеру, ты хочешь трахнуть и моего дружка!

Белинда судорожно глотнула воздух, тщетно пытаясь свести вместе края разорванной блузки. Ее взгляд, поверженный пылающими жаждой крови глазами Шампань, опустился вниз, застыв на длинных ногах в кожаных брюках, зловеще двинувшихся в ее сторону. К несчастью, немыслимая узость брюк ни в коей мере не стесняла движения Шампань. Ладони Белинды покрылись потом. Рот беззвучно открылся и закрылся, словно у вытащенной из аквариума гуппи. Волосы на затылке вытянулись в струнку, будто часовые у Букингемского дворца.

— Значит, — прошипела Шампань с искаженным от злобы лицом, — «Полный отпад», да?

Белинду захлестнула паника. О боже! Этот проклятый заголовок!

— Я сейчас все объясню, — промямлила она. — Заголовки придумываю не я. Этим занимается помощник редактора. Успокойтесь.

Краем глаза Белинда видела Реда Кемпиона, прислонившегося к стене и с наслаждением наблюдавшего за происходящим, скрестив руки на груди.

Шампань обнажила свои безукоризненно белоснежные зубы в жутком оскале.

— Подождите, подождите! — вскрикнула Белинда. — Главный редактор заставил меня переработать всю статью. Это он вставил в нее все оскорбления.

Она съежилась под взглядом пылающих зеленых глаз, перед надвигающейся грудью, словно накачанной воздухом, перед яростно всклокоченными волосами.

— Да как ты только посмела написать про меня такое? — взревела Шампань, приближаясь к ней и заходя сбоку. — Ах ты, лживая сучка! — Прищурившись, она шагнула вперед, стискивая кулаки. — Думала, тебе это сойдет с рук, да? Сейчас я тебя убью!

— Ой-ййй-ййй, — проскулила Белинда, падая на стул.

— Я никому не позволю говорить обо мне подобное, — прошипела Шампань. — Тем более писать.

Клацая огромными зубами, вздувая мышцы, тряся распущенными светлыми волосами, она надвигалась на Белинду. Та в ужасе попятилась за стул, в отчаянии находя себе утешение только в том, что, если дело дойдет до худшего и Шампань набросится на нее кровожадной львицей, можно будет попытаться ударить ее стулом.

Издав боевой клич, Шампань бросилась вперед. Белинда мокрой от пота рукой схватила спинку стула. Слишком поздно!

Получив могучий тычок в грудь, она упала на ковер и налетела головой на столик. Закричав от страха, Белинда попыталась подняться на ноги, но смогла лишь закружиться по полу, словно перевернутый на спину жук. Прыгнув на нее, Шампань разорвала юбку, обнажая узкую полоску трусиков. Охваченная безотчетным ужасом, Белинда стала отчаянно сопротивляться. Случайно зацепив ногой поднос на колесах, она его опрокинула. Послышался визг, и через мгновение каскады черной икры, омары и пенистая река «Вдовы Клико» обрушились на Белинду и Шампань под аккомпанемент оглушительного грохота и звона бьющегося вдребезги стекла.

— Ты захотела получить и мой завтрак, мать твою? — взвизгнула Шампань. — На, получай!

Схватив пригоршню омаров, она с силой втерла их в лицо Белинды. Та, позабыв про страх, ответила горстью севрюги. Облаченный в один халат, Ред с удовольствием наблюдал за двумя женщинами, сцепившимися друг с другом, обляпанными икрой, с волосами, облитыми майонезом, крушившими коленями устриц, рычащими, лягающимися, царапающимися и кричащими. Они катались по залитому шампанским ковру, и это действо сопровождалось периодическими яркими вспышками на груди у Белинды.

Именно в этот момент Грейс в сопровождении увешанного сумками портье, переполненная счастливым предчувствием, открыла дверь апартаментов.


Глава 22


Грейс безучастно смотрела из окна экспресса «Евростар» на пробегающие мимо поля и луга Кента. Но эта картина не приносила ей утешения. Холмы и долины лишь напоминали Грейс безукоризненные изгибы тела Шампань Ди-Вайн, подарок природы. Так вот как, оказывается, Ред Кемпион получает удовольствие. Вот каким делом он был занят. Наблюдал за грязной потасовкой женщин в нижнем белье, перепачканных морепродуктами. Он, объявивший себя противником славы, таким чувственным, таким отличным от других звезд галактики, именуемой Голливуд! Совсем непохожим на свой образ, созданный прессой и людской молвой. Он, сексуальный маньяк, сообщивший своей жене о разводе по электронной почте. Еще совсем недавно Грейс это казалось невозможным. Но сейчас она в отчаянии вспомнила сообщение, которое получила сама; разорванное на тысячу клочков, оно лежало в мусорном ведре маленькой парижской гостиницы.

Однако самую мучительную боль причинило не это. Впрочем, что именно, сказать было трудно: жалящие воспоминания текли сплошным потоком. Образ двух женщин, дерущихся на полу, являлся Грейс каждый раз, как только она закрывала глаза, но теперь это все чаще происходило и тогда, когда ее глаза были открыты. Войдя в пентхаусные апартаменты отеля «Морис», Грейс сразу же поняла, что опубликованные в «Трейлере» слухи относительно Реда и Шампань Ди-Вайн соответствуют истине. Не было никаких сомнений по поводу того, кто эта властная светловолосая богиня. Грейс тотчас же вспомнила блондинку в огромных темных очках, с которой столкнулась, направляясь на первую встречу с Редом. Шампань Ди-Вайн. Теперь, оглядываясь назад, она это прекрасно понимала — как и многое другое. В том числе, например, источник всех этих таинственных телефонных звонков.

Все оказалось ложью: заявления Реда — «это пресса разбила мой брак», его попытки представить себя мужчиной, обжегшимся на женщинах, птицей с перебитым крылом. У его светловолосой птички не то что все крылья были целыми — не имелось никаких даже самых незначительных повреждений ее восхитительного тела. Другое дело, неизвестно, можно ли было сказать то же самое про брюнетку, явно терпевшую поражение в единоборстве.

Грейс не имела понятия, кто эта вторая женщина. Вполне возможно, это действительно была девица из «Мулен-Руж». То есть каждый раз, когда она вечером покидала апартаменты Реда, ненасытный актер тотчас же оказывался в обществе следующей женщины — неважно, танцовщицы из ночного клуба или кого-нибудь еще. Несомненно, именно к этому относились постоянные телефонные звонки; теперь, опять же задним умом, Грейс понимала, что разговоры о перезаписях голоса не требовали такой секретности. Вспомнив свои наивные слова об учащенном дыхании и катании по полу, Грейс фыркнула. Теперь ей было понятно, почему развеселился Ред. Она поймала себя на том, что ей следовало бы разозлиться, но она была слишком расстроена. Какая же она была глупая!

Просто полная идиотка. В первую очередь потому, что поверила, будто может быть иначе. В конце концов, Ред Кемпион — кинозвезда. Если она оказалась не способна пробудить стремление к моногамии даже у Сиона, как можно было надеяться, что перед ней не устоит мужчина, заставляющий трепетать сердца женщин всего мира? В том числе и ее собственное. Сердце Грейс не то что трепетало — колотилось при мысли о Реде. Как же ей было больно!

Естественно, из апартаментов она выбежала пулей. Задерживаться там не было никакого смысла. Ред сперва даже не заметил ее появления, настолько он был поглощен борьбой двух перепачканных черной икрой самок. На его гладком, холеном лице витала сладострастная усмешка. А между распахнутыми полами халата виднелось его застывшее в боевой готовности достоинство. Грейс вспомнила сообщение, пришедшее по электронной почте: «встали кое-какие проблемы». Вот уж точно, кое-что определенно встало!

Когда Ред наконец ее увидел, у него на лице не мелькнуло ни тени вины. Впрочем, трудно изображать смущение, если у тебя из-под халата торжествующе торчит что-то размером с пожарный шланг. Даже звезде Голливуда.

В то же время Грейс была уверена, что Ред испытал неприятное потрясение. Очень неприятное. Издав звериный рык, — она даже не предполагала, что способна на такое, — Грейс вытащила из кармана телефон, швырнула его в Реда и, с горлом, горящим от боли и слез, побежала по коридору к лифту. Но тут она получила завершающий удар. Лифт оставался недоступен, по-прежнему забитый десятками пакетов и свертков с улицы Фобур Сент-Оноре. Очень похожих на те, что сама Грейс получила вчера в качестве утешительного приза.

— Excusez-moi, — извинился портье в то самое мгновение, когда Грейс разобрала на пакетах наклейки с адресом: «Мадемуазель Ди-Вайн, апартаменты в пентхаусе, отель «Морис».

Пакетов и свертков было гораздо больше. Грейс поняла, что ей не досталось даже утешительного приза. Победитель получил все.

Другого способа спуститься вниз не было, поэтому Грейс пришлось ждать, пока портье выгрузит все покупки. У нее мелькнула мысль, как же быть в случае пожара. И ее естественное продолжение: а как бы устроить здесь пожар.

Стиснув зубы, Грейс снова посмотрела в окно поезда. Все вокруг было затянуто пеленой тумана, сквозь которую кое-где призрачно чернели деревья и редкие дома. Начался дождь; стекло унылыми диагоналями исчертили длинные подтеки. Англия казалась серой, промокшей насквозь, забывшей, что такое солнце и надежда. «То же самое можно сказать и про меня», — подавленно подумала Грейс.

Ее настроение нисколько не улучшило метро. Чего, впрочем, и следовало ожидать. Грейс обнаружила, что ее прибытие на вокзал Ватерлоо совпало с одним из припадков паралича, периодически поражающих Северную линию. Вынужденная ехать окружным путем с бесчисленными пересадками, Грейс только через час попала на станцию «Аркуэй» и поднялась на мокрый, скользкий асфальт Томинтул-роуд. Проезжавшая мимо машина окатила ее с ног до головы грязной водой из лужи. Продрогшая, Грейс дохлюпала до дверей своей квартиры.

Дом, по крайней мере, встретил ее чистотой, хотя и сильно отдающей моющими средствами. И порядком. Направившись прямиком на кухню за горячим чаем, Грейс почувствовала, как ее израненная душа обрела хоть какое-то успокоение при виде ровных рядов чашек и сверкающей мойки, с чьими бурыми пятнами, таинственными и стойкими, каким-то чудом наконец удалось справиться Марии. «Если бы только, — думала Грейс, роясь в буфете в поисках пакетиков чая, — Мария смогла своими щеткой и тряпкой стереть из моего сердца все следы Реда Кемпиона!» У нее задрожала губа. Найдя наконец пакетики, она увидела посередине разделочного столика однофунтовую монету. В том, как лежала эта монета, было что-то умышленное, что сразу же отличало ее от беспорядочных россыпей, которые разбрасывала повсюду Грейс. Определенно монета принадлежит Марии.

Внезапно Грейс застыла, напуганная донесшимся из спальни звуком. Волосы на затылке, медленно поднявшиеся дыбом, известили ее о том, что в квартире она не одна.

Прижавшись спиной к стене кухни, Грейс с трудом сдержала крик. По коридору медленно двигалась тень, освещенная со спины светом из ванной. Грейс судорожно глотнула ртом воздух. Зловещая фигура заполнила собой дверной проем.

— Мария!

Только сейчас до Грейс дошло, что входная дверь была не заперта. Кажется, она вообще разучилась думать. В последнее время она сама не своя. Вздохнув с облегчением, Грейс обессиленно сползла на выложенный плиткой пол, внезапно почувствовав, как она устала. Она тупо уставилась на плитки, вспоминая, как Мария сначала пыталась оттереть черные завитки, пока Грейс не объяснила ей, что это не грязь, а — каким бы невероятным это ни казалось — попытки придать плитке сходство с мрамором.

— Мадам Грейс! — встревоженно воскликнула Мария.

Грейс медленно встала на колени перед холодильником, чувствуя, что ее глаза налились тяжестью, словно шарики из промышленного подшипника, силясь сглотнуть подкативший к горлу комок. Стоя на одном уровне с морозильником, она беспомощно уставилась на полку с кастрюлями под разделочным столом, вздымая и опуская плечи, будто паровая машина, а по горящим щекам медленно потекли соленые слезы.

Грейс завыла. Стиснув кулаки, уронив голову, она согнулась пополам, наполнив кухню ритмичными причитаниями такой громкости, на которую, как ей казалось прежде, она не способна. Грейс остро чувствовала, как где-то глубоко внизу, в районе желудка, рождаются рыдания, как гораздо выше они раздирают горло, как на самом верху они вырываются наружу.

— Мадам Грейс, — мягко запричитала Мария, гладя Грейс по спине, словно котенка. — Зачем вы плакать?

Но на самом деле Мария обо всем догадывалась. Она не ошиблась относительно мужчины с фотографии. Как она и предполагала, для Грейс все кончилось печально. К счастью, это произошло гораздо быстрее, чем она опасалась. Однако победа одержана лишь наполовину. Теперь необходимо добиться, чтобы Грейс взяла однофунтовую монету, которую наполнил своей любовью ее клиент. Только тогда заговор начнет действовать. Мария украдкой взглянула на разделочный столик, убеждаясь, что монета все еще лежит на месте.

Медленно подняв лицо, Грейс провела рукой по мокрым щекам.

— Мария, извините, — шмыгнув носом, сказала она.

С трудом поднявшись на ноги, Грейс увидела, что на этой неделе прядь на голове домработницы выкрашена в ярко-синий цвет. Помимо воли в уголках ее губ задрожала улыбка.

— Вам есть плохо, мадам Грейс…

— Ничего, пустяки.

От этих слов в голове у Грейс загудело. Она с трудом взяла себя в руки, но от этого усилия протестующе завопили все нервные окончания. У нее кружилась голова. Ныли все кости.

Удивленно подняв бровь, Мария приложила холодную ладонь ко лбу Грейс.

— Мадам Грейс, вы есть очень горячий. По-моему, вы есть больна.

Только сейчас Грейс обратила внимание на то, что у нее болит горло. Простуда? Грипп? Психосоматический стресс? Или, учитывая послужной список Реда, еще какие-нибудь немыслимые ужасы?

— Да нет же, я совершенно здорова, — слабо возразила она.

Но Мария, решительно обняв ее за плечо, потащила в спальню. Грейс поймала себя на том, что у нее звенит в голове. Когда она ела в последний раз?

— Когда вы есть в последний раз? — спросила Мария.

— Зачем вы суетитесь вокруг меня? — прохрипела Грейс пять минут спустя, когда Мария, застелив кровать свежим бельем, предложила ей лечь. — Честное слово, со мной все в порядке.

Однако Мария стояла на своем, и когда прохладные простыни больно прижались к ее зудящему, горящему телу, Грейс сквозь сонный туман, заволакивавший ее рассудок, и тяжесть, внезапно придавившую веки, поняла, что сказала неправду. Все, что она могла видеть, внезапно стало розовым и таким ярким, что Грейс вынуждена была зажмуриться. Ах да, это книга, лежащая на ночном столике. Яркая обложка сигнального экземпляра. Прищурившись, Грейс разобрала название: «Заговоры и одинокая девушка». Ну конечно, это книга Элли. «Заговор, как заставить его позвонить тебе». Ванна, наполненная желудями и листьями. Сидр. Телефонный звонок. Если бы только она ничего этого не делала. Если бы только она оставила все как есть!

— Если бы только существовал заговор, — пробормотала Грейс, — снимающий боль.

А также чувство стыда. Но в настоящий момент это казалось второстепенным.

Когда Грейс через несколько часов или мгновений открыла глаза, перед ней стояла Мария. У нее в руке был стакан.

— Пейте.

— Это волшебство? — пробормотала Грейс.

Прикосновение холодного стакана к пальцам оказалось чуть ли не болезненным.

Мария кивнула.

— Это есть лучший заговор, который я знать, чтобы облегчить ваша боль.

— Но вкус у него как у виски.

Улыбнувшись, Мария взяла у нее стакан и на цыпочках прошла к двери.

— Я скоро вернуться, — прошептала она.

Внезапно что-то вспомнив, Грейс с трудом приподнялась на локте.

— Мария, — прохрипела она, — на столе в кухне лежит ваша однофунтовая монета. Не забудьте ее взять.

От двери донесся вздох.

— Хорошо, мадам Грейс.

— Просто Грейс, — пробормотала Грейс, падая на кровать.

Ее голова пушечным ядром врезалась в подушку, и начался первый кошмарный сон, в котором светловолосые женщины с пышными бюстами купались в море черной икры и пакетов с дорогими покупками.

— Ну, ты собираешься когда-нибудь ответить на звонок? — рявкнула на Таркина Белинда, когда у нее на столе пронзительно заверещал телефон.

Неужели этот недоумок ждет, что она будет снимать трубку? Особенно теперь, когда у нее возникли определенные проблемы. Если рука у нее и не сломана — а в больнице настаивали, что никакого перелома нет, — то болит она все равно как сломанная.

— Вас хочет видеть главный редактор, — доложил Таркин, кладя трубку.

Белинда с ненавистью посмотрела на него. Не прозвучали ли в его голосе злорадные нотки надежды? Он надеется, что ее разорвут на части? Что ж, его ждет глубокое разочарование.

— Ой, какое совпадение! — просияла она. — Я как раз сама собиралась идти к нему.

Таркин насторожился. Несомненно, с Белиндой произошло нечто из ряда вон выходящее, и на это указывало не только то, что она была с ног до головы покрыта синяками. Приковыляв сегодня утром в редакцию после нескольких дней отсутствия, Белинда лучилась самодовольным торжеством, подобного которому Таркин еще не видел. Он со страхом думал, что ей наконец действительно удалось раздобыть потрясающий материал — каким бы невероятным это ни казалось.

— Да, — счастливо вздохнула Белинда. — Мое интервью сразит Грейсона наповал.

— Неужели? — хрипло спросил Таркин.

— Скажем так, — упиваясь собой, продолжала Белинда, — речь идет о кинозвезде, в возбуждении наблюдающей за двумя обнаженными женщинами, дерущимися в море рассыпанной черной икры. Естественно, все это заснято на фото. Идеальный материал на обложку, плюс несколько полос внутри.

Она самозабвенно ухмыльнулась, но ее улыбка тотчас же поблекла. Проклятие! Она не намеревалась выдавать содержание своего материала. Впрочем, какая разница? Через двадцать четыре часа об этом будет знать весь мир. Белинда ощупала свое декольте — в конце концов, где самое подходящее место для только что отпечатанных фотографий? Немыслимо, как эта женщина в фотоателье не узнала Реда Кемпиона. Она не сказала ни слова, протягивая снимки. Но разве не в этом вся изюминка? Мало кто мог ожидать такое от Реда Кемпиона. Далеко не все верили слухам: сексуальный маньяк, объявивший своей жене о разводе по электронной почте, и тому подобное. Кинозвезда хорошо прятала эту грязь за своими рассуждениями о высокой морали, подкрепляемыми заявлениями о том, что все журналисты ублюдки. У Белинды руки чесались забраться за пазуху и достать фотографии, но она сдержалась. Она будет наслаждаться, глядя, как просияет лицо Кевина Грейсона при виде такого сокровища. Вот почему она даже себе самой до сих пор не позволила ознакомиться со снимками.

У Белинды внутри все расплавилось при мысли о том, как серое дряблое лицо Грейсона озарится восторгом, радостью — и восхищением. Унижение, не говоря про многочисленные телесные повреждения, полученные от Шампань Ди-Вайн, померкнут в сравнении с тем, что обрушится на соблазнительницу звезд, когда эти фотографии будут опубликованы в «Светиле». Если Шампань пришла в бешенство после первого интервью…

«Эта стерва узнает, что значит шутить со мной», — подумала Белинда, с диким удовлетворением представляя себе заголовки бульварной прессы.


ЗВЕЗДА ГОЛЛИВУДА УЧАСТВУЕТ В СЕКСУАЛЬНОЙ ОРГИИ В ОКРУЖЕНИИ МОРЕПРОДУКТОВ


Две обнаженные женщины дерутся в куче черной икры на глазах у Реда Кемпиона.

Она отчетливо видела слова. И все остальное. Награды, славу, повышение жалованья, приглашения сотрудничать со всеми ведущими изданиями земного шара. Кевин Грейсон на коленях умоляет ее не уходить. «Белинда, вы самая драгоценная жемчужина в нашей короне…»

Ее настроение частично передалось Таркину, понуро следившему за Белиндой, ковыляющей по залитому кофе ковру. Одна ее нога была в туфле на шпильке, а другая в гипсе, что в нормальной обстановке вызвало бы у него гомерический хохот, однако сейчас Таркин даже не улыбался. Он не мог поверить, что Белинде действительно удалось раздобыть приличный материал. Если у нее и были какие-либо таланты журналиста, помимо умения кричать и придираться, Таркин о них еще не знал.

Задержавшись перед дверью главного редактора, Белинда одарила Амабель торжествующей усмешкой. Секретарша даже не улыбнулась в ответ. «Ах ты, ревнивая корова!» — подумала Белинда.

— Заходите. Он вас ждет.

Новообретенная улыбка Белинды заметно потускнела. В словах Амабель прозвучали зловещие нотки, хотя, с другой стороны, Грейсон даже в самом благодушном настроении — хотя Белинда его таким никогда не видела — бывал не слишком экспансивен. Напротив, он славился своей полной невозмутимостью.

Белинда проковыляла в кабинет главного редактора. При виде гипса и шпильки брови Грейсона едва заметно дернулись вверх.

— Присаживайтесь, мисс Блэк.

Белинде показалось, что в его голосе прозвучала усталость. Даже вялость. Однако, несомненно, Грейсон просто старается быть вежливым. С самыми ценными сотрудниками, такими, как она, надо обращаться с особой осторожностью. Белинда удобно устроилась на диване. Ощущение пребывания на пике могущества, в машинном отсеке значимости наполнило ее сексуальным экстазом. Ослепительно улыбнувшись Грейсону, Белинда яростно захлопала ресницами, но у него на лице в ответ не дернулась ни одна мышца.

— Мисс Блэк…

— Пожалуйста, зовите меня Белиндой, — томно выдохнула Белинда.

— Я пригласил вас к себе, потому что мне надо с вами поговорить…

— А мне с вами, — прервала его Белинда, рискнув надуть губки.

Она пришла к выводу, что в Грейсоне сексуальности столько же, сколько в мороженой рыбе. Набрав полную грудь воздуха, Белинда выпятила грудь вперед, расплела ноги и, бережно следя за гипсом, расставила их.

— Заинтересует ли вас рассказ о полуодетой кинозвезде, в состоянии повышенного… как бы это выразиться… возбуждения наблюдающей за двумя голыми женщинами, дерущимися среди кучи морепродуктов?

Грейсон едва заметно повел бровью. На его бесстрастном лице появилась тень выражения. Его губы, похожие на рыбий рот, непроизвольно сжались, кадык дернулся, словно он проглотил комок в горле.

— Фотографии у вас есть? — скрежещущим голосом спросил Грейсон.

— А как же! — звонко рассмеялась Белинда.

Медленно подняв руку к груди и с наслаждением отметив, как при этом выпучились глаза главного редактора, она сунула пальцы в вырез декольте и достала конверт с фотографиями. Одним движением Грейсон перегнулся через стол, выхватил конверт и принялся жадно перебирать снимки; это произошло настолько стремительно, что Белинда успела почувствовать только острую боль в ушибленной руке.

Наконец главный редактор поднял голову. Грудь Белинды содрогнулась от неудержимого восторга.

— Замечательно, правда? По-моему, это будет самый громкий материал в истории «Светила».

Белинда с удивлением отметила, что восторг Грейсона значительно уступает тому, что испытывала она. Впрочем, это только внешне. Внутренне, несомненно, главный редактор скакал от радости, как ребенок, хотя его лицо сохраняло суровое выражение мороженой трески.

— Черт побери, что это такое? — раздраженно спросил Грейсон, показывая один из снимков.

— Ред Кемпион, Шампань Ди-Вайн и я сама, — торжествующе просияла Белинда. — Все полуголые и перепачканные морепродуктами.

В конце даже Ред не избежал контакта с дарами моря. «Пусть тот, кто без греха, первый бросит креветку!» — крикнула взбешенная Шампань своему хладнокровно наблюдающему за происходящим любовнику, вовлекая его в потасовку.

Грейсон помахал отпечатком.

— Вы уверены? А мне кажется, это похоже на снимки лунной поверхности, черт возьми!

— Что?

Подавшись вперед, Белинда прищурилась, разглядывая глянцевый отпечаток, презрительно зажатый в руке главного редактора. Она нахмурилась и тотчас же поморщилась от боли, вспомнив о ссадинах на лице. Это было совершенно невозможно, произошла какая-то ошибка, но вместо четких изображений налившегося члена Кемпиона, мстительно торчащей груди Шампань и обилия обнаженной плоти, покрытой икрой, на снимках виднелись лишь непонятные бежевые разводы.

— Вы уверены, что это те самые снимки? — с издевкой произнес Грейсон.

Белинду захлестнула паника.

Действительно, это те самые снимки? Неужели приемщица в фотоателье ошиблась? Наверняка. Белинда мысленно поклялась ее убить.

Вот только…

Поднеся отпечатки к самому носу, Белинда вдруг с ужасом осознала, что это те самые снимки. Но только все вышло не так, как нужно. При ближайшем рассмотрении бежевые разводы оказались кружевной отделкой бюстгальтера. У Белинды оборвалось сердце. Неужели фотоаппарат был повернут не в ту сторону и она снимала свое собственное декольте?

— Наверное, произошла какая-то ошибка, — испуганно пробормотала она. — Должно быть, снимки отпечатали не так, как нужно, но с негативами все в порядке…

— Да, ошибка определенно произошла, — оборвал ее Грейсон голосом холодным и острым, словно лезвие меча. — Ошибка заключалась в первую очередь в том, что мы поручили вам рубрику Мо Миллз. На самом деле я пригласил вас как раз за тем, чтобы поговорить об этом.

Вечером, войдя в туалет, Белинда застала там Лору, заведующую службой проверки, поправляющую перед зеркалом косметику. Хотя зачем она это делала, Белинда не смогла бы объяснить. Разницы все равно никакой.

— Ты слышала? — спросила Лора, встретившись с взглядом Белинды в зеркале. — Судя по всему, Мо Миллз возвращается. Насколько я слышала, опять будет вести свою колонку.

Остро ощущая насмешливый огонек во вроде бы невинном взгляде Лоры, не говоря уже про злорадство в ее голосе, Белинда глубоко вздохнула и попыталась успокоиться.

— Разумеется, слышала, — отрезала она, пытаясь сдержать истеричные интонации. — Кто-то же должен вести колонку теперь, когда меня… — она остановилась, подыскивая подходящее слово, — …повысили.

— Повысили? — переспросила Лора.

Белинда с раздражением отметила, что у заведующей службы проверки внезапно возникли проблемы со ртом. Лоре пришлось приложить все силы, чтобы удержать на месте рвущиеся вверх уголки губ.

— Да, повысили, — подтвердила Белинда. — Мне доверили специально созданную должность… э… мм… заведующей службы освещения самых шумных мероприятий шоу-бизнеса.

— Заведующая службы освещения самых шумных мероприятий…

Внезапно Лора разразилась приступом кашля. И лучше пусть это будет настоящий кашель, злобно подумала Белинда, а не смех из-за того, что Лоре взбрела в голову смешная идея, будто освещение шумных мероприятий шоу-бизнеса — это низшая из низших должность в журнале, ниже которой только те трутни, что копошатся в разделе календарных дат. Потому что это не так. Отныне это больше не так.

— Я думала, Мо возвращается на то время, пока ты будешь поправляться от травм, — взяв себя в руки, высказала предположение Лора. — Когда ты сегодня появилась в редакции, все решили, что ты побывала в зоне военного конфликта.

— От травм? — пронзительно взвизгнула Белинда. — Ты имеешь в виду эти пустяки? Мелочь, царапины.

Однако сохранять мужественное лицо было весьма трудно, когда под полуопущенным заплывшим веком багровел подбитый глаз, а синяки желтели осенними листьями. Да и шейный корсет не улучшал общее впечатление, даже под воротником блузки от «Райт и Тиг», которую Белинда успела позаимствовать в отделе моды.

А вот насчет зоны военного конфликта Лора попала в саму точку. Надо бы подать в суд на эту сучку Ди-Вайн, точно надо. Она нанесла ей огромный ущерб. Не в последнюю очередь тем, что наверняка именно удар этой грудастой стервы сбил настройку закрепленного в декольте фотоаппарата. Определенно, надо предъявить Шампань иск.

— Настоящий журналист, — Белинда гордо вскинула голову, насколько это позволял корсет, — не остановится ни перед чем, выполняя свой профессиональный долг. На своей новой должности… э…

— Заведующей службы освещения самых шумных мероприятий шоу-бизнеса? — подсказала Лора, уже в открытую хихикая.

— Я буду неустанно трудиться на благо журнала, — угрожающим тоном продолжила Белинда. — Мои новые обязанности очень широкие и… мм… очень ответственные.

Ибо что бы ни сказал Кевин Грейсон, — а он сказал очень много, в том числе, что Белинда должна радоваться тому, что ее вообще не уволили, — она была полна решимости добиться на новом месте впечатляющего триумфа. Она покажет этому ублюдку! Всем ублюдкам. Расквитается с ними, чего бы это ни стоило. Первое же ее задание в качестве заведующего службы освещения самых шумных мероприятий шоу-бизнеса станет лучшим материалом, когда-либо публиковавшимся в британской прессе. Грядущие поколения будут считать его образцом журналистики: каждое слово идеально подогнано, каждая фраза отточена до блеска, каждое предложение тщательно взвешено, все до одного слоги сбалансированы друг с другом. «Да, — дала себе мысленную клятву Белинда, — никто не осветит лучше меня церемонию вручения премии «Худшая постельная сцена года», вручаемую журналом «Литературное обозрение».

Однако по дороге домой Белинде казалось, что она взорвется от бешенства. Потребовались нечеловеческие усилия для того, чтобы убедить Лору и ей подобных, что новое назначение действительно является повышением. Но сейчас, подходя к своему дому и стуча гипсом по асфальту, Белинда просто кипела от профессионального унижения. Перед глазами все плыло. По дороге она обрывала листья на деревьях, но это было слабой заменой тому, что ей хотелось сделать на самом деле: оторвать голову Кевину Грейсону. Или кому-нибудь еще.

Руки дрожали от ярости, так что потребовалось сделать несколько попыток, чтобы попасть ключом в замочную скважину. А дверь, как выяснилось, была закрыта только на защелку. Что, поняла Белинда, могло означать лишь одно. Ее захлестнуло кровожадное облегчение. Проклятая домработница еще здесь. Вот боксерская груша, на которой она наконец выместит свою злость. Бесшумная, как пантера, злобно выгнув губу вверх, Белинда кралась по коридору в поисках своей добычи.

Мария оказалась в гостиной. Да еще расселась как в гостях, черт бы ее побрал! На лучшем стуле, в бешенстве разглядела Белинда. Как будто домработница здесь не просто убирала; как будто эта чертова квартира принадлежала ей. Вот только она здесь ни черта не убрала; ослепленная яростью, Белинда тем не менее заметила, что чашка из-под утреннего кофе и тарелка с сэндвичами, в которой белели загашенные окурки, по-прежнему стоят на полу, где она их оставила. Проклятие, судя по всему, эта чертова домработница еще и не думала браться за тряпку. Неужели она весь день просидела в гостиной? Болтая по телефону, на вид созданному с учетом последних достижений технологий сотовой связи.

До Белинды долетели обрывки разговора.

— Она есть гораздо лучше, — заверяла Мария своего невидимого собеседника. — Особенно теперь, когда я привезти сюда ее мать.

Белинда прищурилась. Она привезла и мать? Откуда? Неужели эта чертова домработница занялась переправкой нелегальных иммигрантов? Белинда не могла поверить своим ушам, наполненным оглушительным звоном.

— Деньги? Нет. — В голосе Марии прозвучал смех. — Об этом мы еще не говорить. Это есть сли-иш-ком много! — счастливо вздохнула она.

И для подслушивавшей Белинды это было уже слишком. Она выскочила из засады.

— Значит, вот чем ты занимаешься! — крикнула она, хватая домработницу за плечи и принимаясь ее трясти.

Вскрикнув, Мария выронила телефон. Бросив взгляд на упавший на пол аппарат, Белинда в бешенстве увидела, что он еще более дорогой, чем она думала.

— Бели-инда… — выдохнула объятая ужасом домработница, вырываясь из ее рук.

— Для тебя мадам Белинда!

— Ой, мне больно, — жалобно проскулила Мария, когда Белинда вонзила ногти в нежную плоть между лопатками.

— Когда сюда приедет полиция, тебе будет гораздо больнее, — прорычала Белинда прямо в побелевшее от страха лицо Марии. Из ее ноздрей учащенно вырывалось жаркое дыхание. — Значит, сли-ишком много денег? — спросила она, передразнивая Марию. — И сколько еще своих дружков, по которым плачет сумасшедший дом, вы переправили в грузовиках? Или они переплывают Ла-Манш на самодельных плотах?

Стряхнув с себя руки Белинды, Мария схватилась за спинку стула и, гордо вскинув голову, посмотрела прямо в раскаленные глаза своей хозяйки.

— Вы есть не правы, — спокойно произнесла она. — Все, что вы говорить, есть неправильно. Как это сказать — вы держать ветку не за тот конец.

— Палку! — крикнула Белинда. — Палку. Палку. Палку.

Мария кивнула:

— Да, вы есть правы.

— Так с кем, черт побери, — бросила Белинда, — ты говорила?

— С один из мои клиенты.

Ее спокойная невозмутимость стала для Белинды последней соломинкой.

— Не лги! — заорала она.

Белинда рылась в своем бурлящем мозгу, ища то, чем можно было бы окончательно добить проклятую домработницу. Наконец она нашла средство, к которому до сих пор не прибегала. То, что причинит Марии невыносимую боль.

— Ты уволена, черт побери! — крикнула Белинда с такой силой, что едва не лопнул шейный корсет.

У нее в ушах зазвучали триумфальные колокола. Она ощутила прилив наслаждения, сравнимый с оргазмом. Ну вот, теперь начнется настоящее развлечение. Она с удовольствием посмотрит, как мерзкая сучка будет ползать перед ней на коленях, умоляя не выгонять ее.

К ее изумлению, Мария, улыбнувшись, покачала головой.

— Нет, Белинда, — сказала она. — Я пришла, чтобы говорить это. Мне больше не нужно работать на вас. Это вы есть уволены.


Глава 23


Сквозь бессвязный кошмарный сон Грейс почувствовала, что рядом с ее кроватью стоит какая-то неумолимая сила, подавляющая ее своей волей. Она медленно и со страхом открыла глаза, с облегчением возвращаясь к реальной жизни. Ничего страшного, она в безопасности, хотя и больная, лежит в своей кровати. Вот только безопасностью и не пахло. Рядом с ее кроватью действительно стояла неумолимая сила, подавляющая ее своей волей.

— Мама! — ахнула Грейс.

Ее мать. Здесь, в Аркуэе? Для Грейс это стало первым указанием на то, что ее мать знает о существовании Аркуэя и тем более догадывается, где он находится.

Теперь леди Армиджер была полностью в фокусе. Безупречно напомаженные губы сжались, а затем зашевелились.

— Дорогая, я понимаю, это невероятно, но меня известила твоя домработница. Она позвонила и сказала, что ты серьезно заболела.

«Ну спасибо, Мария, удружила», — подумала Грейс, падая на подушку.

— И она оказалась права. Ты в ужасном состоянии. Голодная, иссохшая, измученная до предела… врач сказал, тебе необходим полный покой. Бедняжка.

Леди Армиджер стиснула руку дочери словно клещами. Грейс узнала дипломатическое рукопожатие.

О господи! Вероятно, мать нашла ее квартиру отвратительной. Дому на Томинтул-роуд было бесконечно далеко до роскоши британского консульства в Венеции.

— Но, по крайней мере, в квартире у тебя идеальная чистота, — добавила мать. — Твоя Мария — просто чудо. Таких одна на миллион.

Откуда-то из коридора донесся знакомый звук ожившего пылесоса. Бросив взгляд на дверь, Грейс увидела мелькнувшую пурпурную прядь, горевшую в коротко остриженных обесцвеченных волосах.

— Согласна, — подтвердила она.

Через несколько дней Грейс впервые за целую неделю вышла из дома и направилась к метро. Она до сих пор чувствовала себя ужасно, но к этому времени ей уже стало ясно, что понятие «чувствовать себя ужасно» является относительным. А именно: пульсирующая боль в висках, пересохший рот и горящие веки — это ничто в сравнении с леди Армиджер, весь день напролет просиживающей у изголовья кровати дочери. Грейс находила, что со стороны Марии было очень мило связаться с леди Армиджер и сообщить, что ее дочь больна. Но способствовало ли скорейшему выздоровлению шумное присутствие матери в квартире на Томинтул-роуд и бесконечные рассказы о неженатых сыновьях ее подруг, оставалось большим вопросом.

Однако, спустившись в шумное зловоние подземки, Грейс, уже успевшая устать, подумала, не поторопилась ли она. С одной стороны, выход на улицу предоставил возможность наконец отдохнуть от матери; с другой стороны, это означало необходимость вернуться в «Хатто и Хатто». Что неумолимо возвращало Грейс к книге. Книге Реда Кемпиона.

Лихорадка, терзавшая ее всю последнюю неделю и усугубленная приездом матери, породила блаженные волны забвения, на время смывшие память о последних событиях, связанных с кинозвездой. Но теперь Грейс в отчаянии размышляла, что она выставила себя полной идиоткой перед автором, при этом никто не слагал с нее обязанности продвигать книгу. Впрочем, мрачно подумала Грейс, такое происходит не впервые. Однако книга Генри Муна по крайней мере была хорошая. Более того, и по своему поведению он в сравнении с Кемпионом казался святым.

И, разумеется, ей еще предстоит встретиться с Элли. Грейс знала, что ее мать сообщила в «Хатто и Хатто» о болезни дочери, но время, проведенное в полном здравии в Париже, требовало объяснения. Нелегкая задача, если по-прежнему действует строжайший запрет Билла Дьюка не раскрывать личность Кемпиона — а Грейс была в этом уверена. Она не может сказать ни слова. Мало того. А что, если ей позвонит сам Дьюк, горящий желанием услышать, как прошла ее встреча с кинознаменитостью? Стремительное бегство из апартаментов едва ли можно считать лучшей формой вежливого расставания.

Грейс в отчаянии ломала голову: что сказать Биллу? Не было никакой возможности чем-либо прикрыть свой полный провал. Свое унижение. Опять она села в лужу, как в личном, так и в профессиональном плане. Можно не сомневаться, теперь-то уж Дьюк непременно выставит ее за дверь. Впрочем, если учесть положение дел с Книгой, возможно, оно будет и к лучшему.

Стоя в переполненном вагоне метро, уткнувшись лицом под мышку какому-то туристу, Грейс чувствовала себя истощенной до предела. От профессионального рвения, охватившего ее по возвращении из Венеции, не осталось и следа.

Грейс любила Лондон, но сегодня утром город выглядел особенно унылым. Воздух на улице у станции «Холборн» показался ей таким же мутным и отравленным, как и внизу. Выходящие из метро толпами рабочие раздраженно толкались локтями. Оказавшись на растрескавшемся тротуаре, покрытом пятнами растоптанной жевательной резинки, Грейс вдохнула доносящиеся из кафе ароматы яблок, рыбы и жареного мяса. Что ж, теперь это снова стало ее миром. Несколько дней она витала в облаках, но теперь апартаменты-люкс остались в недосягаемой выси пентхаусов, а она вернулась сюда, на дно. Где ей и суждено оставаться.

Войдя в редакцию, Грейс толкнула рукой облупленную дверь и только тут с изумлением обнаружила, что дверь больше не шелушится. Более того, она была выкрашена заново. Оконные стекла сверкали, избавившись от обычного слоя грязи в дюйм толщиной. Одно окно даже было приоткрыто, вероятно, впервые за несколько поколений, так как прежде оно было наглухо забито гвоздями. У Грейс мелькнула мысль, не ошиблась ли она адресом. Но нет, табличка на двери — Грейс потребовалось какое-то время, чтобы ее обнаружить, такой начищенной и сияющей она стала, — гласила, что здесь по-прежнему размещается издательство «Хатто и Хатто».

Поднявшись по лестнице — недавно пропылесошенной, отметила Грейс, — она толкнула дверь рекламного отдела. Украшенную новенькой сияющей бронзовой табличкой с надписью: «Отдел по связям с прессой».

Услышав шум хлопнувшей двери, Элли подняла голову. Грейс нашла, что ее подруга выглядит по-деловому элегантно. Неужели этот костюм действительно от «Шанель»? Пестрая твидовая ткань, отделка бахромой, очень похоже на то, что она видела в бутике на улице Фобур Сент-Оноре… но сейчас у Грейс не было времени думать об этом. Казалось, Элли чувствовала себя неуютно и была выбита из колеи, что для нее было совершенно нехарактерно.

— Мы… мм… думали, что тебя не будет еще два-три дня. Ты не боишься, что вышла на работу слишком рано?

— Я должна была выйти.

— Но ты выглядишь ужасно.

— Спасибо.

— Нет, правда ужасно. Как замороженный покойник, разогретый в микроволновке, вот только микроволновка сломалась на середине процесса.

— Как я уже сказала, — пробормотала Грейс, — спасибо на добром слове.

Несмотря на полное истощение, она обратила внимание, что по редакции гуляет ветерок деловитости, причем объяснялось это не только сквозняком из открытого окна. Изменилось и многое другое. Появились цветы в горшках, мудреные новые телефонные аппараты, удобные яркие стеллажи. Даже письменные столы были заменены; впрочем, возможно, просто отмыли старые. За одним из них сидела пепельная блондинка в маленьких очках и облегающем платье с коротким рукавом. Грейс она показалась очень спокойной и работящей. Судя по всему, блондинку взяли на ее место.

Значит, ее опасения сбылись, только значительно раньше, чем она предполагала. Неудивительно, что Элли чувствует себя так неуютно. Несомненно, она собиралась сообщить подруге эту новость по телефону, когда та наконец поправится после болезни.

— Это Ханна, — сказала Элли. — Она…

— Да? — с вызовом посмотрела на нее Грейс.

Почему она должна упрощать ей жизнь?

— …твоя новая помощница.

— Помощница? — недоуменно потерла глаза Грейс. — Но меня никто…

— Не спрашивал. Знаю. Но у нас чрезвычайное положение.

Чрезвычайное положение? Грейс перестала тереть красные глаза, и они широко раскрылись от изумления. Неужели в рекламном отделе «Хатто» действительно что-то произошло?

— Что за чрезвычайное положение?

— Понимаешь, тебя не было, а мне пришлось взять на себя обязанности редактора…

Ага, это похоже на правду. Элли просто использовала возможность, возникшую в связи с отсутствием подруги, чтобы полностью распрощаться с рекламным отделом. Найдя себе замену, она сделала свое повышение до уровня редактора необратимым. Похоже, у Элли не было желания продолжать сидеть на двух стульях.

— И, кроме того, — добавила Элли, — Билл объявил о том, что на «Лягушек» надо бросить все силы.

— На «Лягушек»? — переспросила Грейс.

Это новая книга? Неужели «Хатто» занялось изданием литературы по естественным наукам? Кроме того, Грейс отметила, что Элли, произнося имя «Билл», слегка порозовела.

— Это какая-то дурная книга без названия и имени автора.

За внешним спокойствием Грейс скрывалась бушевавшая у нее внутри электрическая буря. Не имеют ли «Лягушки» какого-то отношения к особому виду земноводных? Или есть еще одна дурная книга без названия и имени автора?

— И о чем эти «Лягушки»?

— О том, как лягушки захватывают нашу Землю.

О господи. Тут не может быть никаких сомнений. Книга.

— Это не лягушки, — машинально поправила подругу Грейс. — Это особый вид земноводных.

Еще произнося эти слова, она удивилась, почему это ее интересует. И не удивится ли тому же самому Элли, славящаяся своей проницательностью? В конце концов, Книга должна оставаться тайной.

Однако Элли никак не отреагировала на ее слова. Грейс стало не по себе. Неужели подруга каким-то образом проведала о том, что произошло в Париже? Вопреки ожиданиям, она до сих пор не задала ни одного вопроса о поездке.

— Неважно. — Элли пожала плечами. — Так или иначе, Билл…

И снова при упоминании имени Дьюка ее голос слегка дрогнул.

— Билл сказал, надо заставить крутиться все колеса, чтобы «Лягушки» были должным образом освещены в прессе. Судя по всему, предыдущая рекламная кампания окончилась полным провалом.

Элли опустила взгляд; у нее на щеках появились пунцовые пятна.

— Полным провалом?

У Грейс по спине пробежала холодная дрожь. Говоря о «предыдущей рекламной кампании», Элли имела в виду ее. Она все знает.

— Кто это тебе сказал? — спросила Грейс и сама же закончила: — Билл.

Ну, разумеется. Какие именно отношения у Элли с Дьюком? Впрочем, это уже второй вопрос. А первым будет:

— Что именно сказал Билл относительно… мм… предыдущей рекламной кампании?

Кашлянув, Ханна пробормотала что-то насчет кофейного автомата и направилась к выходу. Еще одно новшество. Если только Ханна не имела в виду электрический чайник Глэдис и банку растворимого кофе.

Наконец Элли подняла голову:

— Он мне рассказал кое-какие подробности.

— Какие подробности?

— Ну… — смущенно кашлянув, Элли неуютно заерзала. — То, что вы с Редом проводили время вместе.

— Да, — подавленно призналась Грейс. — Мы действительно проводили время вместе.

— И то, что потом ваши отношения испортились.

— Да, испортились.

Грейс вздрогнула, мысленно увидев в миллионный раз двух рычащих, царапающихся женщин, катающихся в море икры и омаров. Надо надеяться, эту подробность Элли не сообщили.

— И о драке между Шампань и той женщиной…

— О!.. — У Грейс вытянулось лицо. — Это уже не кое-какие подробности. Билл рассказал тебе все.

Элли пожала плечами:

— Зато я теперь точно знаю, что Ред Кемпион — большая сволочь. — Подняв взгляд, она посмотрела Грейс прямо в глаза. — Последние сомнения исчезли тогда, когда он позвонил Биллу и потребовал отстранить тебя от этого задания.

— Вот как?

Грейс попыталась разобраться в том, что сказала Элли. Неужели это правда? И Ред Кемпион, вместо того чтобы беспокоиться за ее судьбу, не терзаясь угрызениями совести, позвонил Биллу Дьюку и отказался от ее услуг, спокойно, словно блокируя кредитную карточку? Неужели он еще более низкий подлец, чем она думала?

— Билл не мог поверить своим ушам. Он говорит, что недооценивал Кемпиона.

— Недооценивал?

Грейс в ярости заскрежетала зубами, дыхание ее участилось и стало порывистым. Это намек на то, что Ред своим подлым поведением показал себя с лучшей стороны? Неужели Дьюк о ней такого невысокого мнения? Грейс со стыдом вспомнила ужин в Венеции.

Элли кивнула:

— Да, недооценивал. Ред оказался еще большим подлецом, чем думал Билл.

Грейс в негодовании вскинула голову.

— В таком случае почему, — воскликнула она, — Билл не предупредил меня об этом? Я хочу сказать, о том, что Кемпион подлец?

Элли скрестила руки.

— Грейси, успокойся. Ну как Билл мог? Ред Кемпион — одна из самых крупных звезд в его коллекции. И, как я уже говорила, Билл не представлял себе в полной мере, какой же он подлец. Конечно, ему были известны все слухи про то, что Ред сексуальный маньяк, сообщивший жене о разводе по электронной почте. Но Билл слишком загружен делами, и у него нет времени на подобные пустяки.

Грейс подавленно кивнула. Если бы и она могла сосредоточиться на своих делах. Эх, если бы она узнала Шампань Ди-Вайн при первой встрече! Тогда все стало бы ясно с самого начала. Она бы поняла, с кем имеет дело. «Впрочем, — в отчаянии поду маша Грейс, — я никогда не могла заметить надвигающуюся беду. Достаточно вспомнить Сиона. Достаточно вспомнить Генри Муна».

— В любом случае, познакомившись с Кемпионом, ты бы все равно сразу же забыла то, о чем предостерегал тебя Билл. Особенно если Ред задался бы целью тебя соблазнить. Ты была полностью очарована.

Очарована. Это точно. Элли оценивающе посмотрела на подругу.

— Впрочем, тебя не в чем винить. Ред Кемпион! — Она присвистнула. — Я хочу сказать, возможно, он подлец каких свет не видывал. Но до чего же этот подлец сексуален! — У нее зажглись глаза. — А каким он оказался… нет, не говори ни о чем, — поспешно добавила Элли, увидев, как глаза подруги наполнились слезами гнева. — Он подлец, это очевидно.

— Но если это так очевидно, почему я ничего не заметила? — простонала Грейс. — Я дура набитая. Нет, даже хуже.

Элли стиснула ей руку:

— Да нет же! Ты просто поддалась приступу вожделения, только и всего. На твоем месте любая женщина поступила бы так же. Можешь не сомневаться, сейчас на твоем месте уже есть какая-то женщина.

Грейс побледнела.

— Ред Кемпион — знаменитая кинозвезда, и он потрясающе красив, — закончила Элли. — Хотя внутри он набит дерьмом.

— Но теперь я потеряла работу, — простонала Грейс.

«Вместе с уважением к себе», — мысленно добавила она. Впрочем, нет, это произошло гораздо раньше. Вероятно, когда они с Генри Муном напились коктейлями.

Элли удивленно выпустила ее руку:

— Потеряла работу? Не говори глупости! Об этом не может быть и речи. Билл считает, ты превосходно справилась со своей задачей.

— Тогда почему у нас в отделе появился новый человек?

Элли вздохнула, начиная терять терпение.

— Послушай, ты однозначно не сможешь заниматься «Лягушками», а Билл не хочет огорчать Кемпиона. Не беспокойся, все понимают, что эта книга — полное дерьмо, — ухмыльнувшись, добавила она. — И все-таки нам нужно поднять вокруг нее шумиху. Хотя, сказать по правде, всем будет лучше, если все окончится провалом и у Реда пропадет желание писать дальше.

— Понимаю, — сказала Грейс, хотя на самом деле она ничего не понимала.

— Поэтому Биллу было нужно, чтобы паровоз ехал дальше, а тебя не было, — продолжала Элли. — А я, естественно, была занята по горло. Редакционная работа…

— Естественно, — каменным тоном произнесла Грейс.

— Вот я и пригласила Ханну. До этого она работала в фирме грамзаписи и прекрасно разбирается в контринтуиции.

— О! — Грейс понятия не имела, что такое контринтуиция, но звучало это очень впечатляюще. Такое слово обязательно пришлось бы по душе Реду Кемпиону. — Понятно.

— Она в рекордно короткий срок разослала приглашения. В двадцать четыре часа связалась с литературными обозревателями всех лондонских газет. Поразительное достижение.

— Вот только, — недовольно буркнула Ханна, возвращаясь с чашкой напитка, поразительно похожего на совершенно приличный капуччино, — никто из них не хочет связываться с «Лягушками». Обозреватель книжного раздела «Дейли мейл» сказала, что ничего хуже она в жизни не читала.

— Вот как, — заметила Грейс, чувствуя, как под слоем отчаяния и ощущения, что ее предали, в ее сердце разгорается слабый огонек.

Ей было отрадно сознавать, что весь литературный мир единодушно отказывается считать «Лягушек» — на самом деле, довольно неплохое название, хотя и беззастенчиво украденное у бедного старика Аристофана, — шедевром, каковым их возомнил автор.

— Что создало определенные проблемы, — вмешалась Элли. — И тут Ханну осенила гениальная идея. Она добилась выдвижения «Лягушек» на соискание премии «Худшая постельная сцена года».

— «Худшая постельная сцена года»? — изумленно переспросила Грейс. — Вы имеете в виду то мероприятие, на котором несколько сотен зрителей слушают, как женщины в черных резиновых перчатках визгливыми голосами зачитывают самые плохие постельные сцены из книг, изданных в этом году?

— Да! — хором воскликнули Элли и Ханна.

— И все хохочут, словно сумасшедшие, а несчастным авторам приходится терпеть немыслимые унижения?

— Да!

Грейс умолкла.

— Но при правильной постановке дела это может стать крупным рекламным успехом, — елейным голосом добавила Ханна.

— И кончается все тем, — произнесла Грейс голосом, который даже ей самой показался совершенно чужим, — что это выплескивается на страницы всех газет, а худший постельный эпизод повсюду цитируется?

— Да, — с тревогой подтвердила Элли. — Только не говори, что ты это не одобряешь.

Наступила тишина. Наконец лицо Грейс растянулось в широкой улыбке.

— Не одобряю? Черт побери, на мой взгляд, это лучшее, что только можно было придумать!

Элли и Ханна, переглянувшись, захлопали в ладоши.

— Значит, — сказала Элли, — ты не будешь иметь ничего против, если Ред Кемпион захочет присутствовать на церемонии вручения премии?

Грейс вздрогнула от пробежавшей холодной дрожи. Сердце ее отчаянно забилось.

— Он в Лондоне? — сдавленным голосом произнесла она.

Хочет ли она встретиться с ним так скоро? И хочет ли встретиться вообще?

Элли кивнула.

— Ред приехал сюда, чтобы закончить работы по озвучиванию своего последнего фильма. Между нами, эта вещичка про Вторую мировую войну, похоже, оказалась довольно посредственной. Определенно, с «Легионером» она даже рядом не стояла…

— Что ты сказала? — сверкнув глазами, перебила ее Грейс.

— Да я только повторила то, что говорят все, — запнувшись, сказала Элли. — По-видимому, дни Реда Кемпиона как кинозвезды первой величины сочтены…

— Нет, не это. Ты сказала, работы по озвучиванию?

— По-моему, да. Но только он сам называет это…

— Диалогами, — прогремела Грейс. — Мне ли не знать это! Подлый ублюдок!

— Я так понимаю, ты будешь на церемонии? — ухмыльнулась Элли.

— Лучше всего то, — шепнула Элли, обращаясь к Грейс, когда подруги через несколько дней входили в зал, сжимая большие тисненные золотом приглашения, — что Ред, судя по всему, уверен, что ему вручат нечто вроде Букеровской премии. Его секретарь пытался убедить его, что данное мероприятие… скажем так, не совсем серьезное, но у Реда в голове осталось только — «одно из самых значительных светских событий в Лондоне», «литературная награда» и «широкое освещение прессой». Его ждет шок.

Грейс кивнула, заметно нервничая. Какой бы привлекательной ни была в теории идея лично наблюдать за публичным позором Реда, от стремительно надвигающихся событий ей стало немного не по себе. Щеки Грейс горели, мочевой пузырь трепетал от возбуждения. Она поймала себя на том, что на самом деле о ненависти к Реду не может быть и речи. Ей хотелось только поскорее забыть все связанное с ним, задернуть занавес забвения. Возможно, месть действительно то блюдо, которое лучше отведать остывшим, но Грейс, провожая взглядом чуть теплые сосиски, решила воздержаться от него вообще.

— Не будь дурой, — отрезала Элли, когда Грейс попыталась сбивчиво поделиться с ней своими мыслями. — Пусть Кемпион бог, но он обошелся с тобой очень некрасиво. Из чего, на мой взгляд, следует, что он должен быть публично выпорот. Получить эту позорную премию. Ты-то хоть понимаешь, что тебе нужно?

Грейс пожала плечами, чувствуя, как болтается узкое черное платье на ее иссохшем теле.

— Сытный ужин.

Об этом не переставала твердить ей мать, до сих пор, к недовольству Грейс, остававшаяся в Лондоне. И, вероятно, в ее словах была доля правды. По прикидкам Грейс, за последние несколько недель она похудела на несколько стоунов; еще совсем недавно это доставило бы ей огромную радость, но сейчас она находила это скучным.

— Нет. Тебе необходимо выпить. Немного взбодриться. Стой тут и никуда не уходи, я сейчас вернусь. И даже не вздумай, — предостерегла Элли, — смыться у меня за спиной. — Грейс виновато потупилась. Элли, как всегда, разгадала ее намерения. — Ты здесь для того, чтобы отдохнуть в свое удовольствие, — строго произнесла Элли, — а также отомстить Реду Кемпиону. И я позабочусь о том, чтобы ты получила и то, и другое. Стой здесь.

С этими словами она нырнула в толпу.

Грейс послушно осталась там, где стояла, — на широкой лестнице, застеленной красной ковровой дорожкой. Время от времени она прижималась к стене, чтобы пропустить кого-нибудь из гостей с бокалом шампанского в одной руке и сигаретой в другой. Все болтали и смеялись; прошло немного времени, и Грейс, захлестнутая окружающим весельем, забыла о напряжении между лопатками.

Мерцали позолоченные люстры, смеялись и улыбались гости, разодетые в меха и перья, — причем как женщины, так и мужчины. Время от времени Грейс вздрагивала, увидев ослепительно белые волосы, но тотчас же успокаивалась. Маловероятно, чтобы даже в таком беззаботном сборище голливудской звезде позволили бродить неузнанным. Несомненно, и здесь, среди заносчивых сливок литературного Лондона, которых трудно чем-либо удивить, появление Кемпиона вызовет заметное смятение.

Пока что самой крупной знаменитостью, которую встретила Грейс, был Тим Райс. Он остановился рядом с ней, не имея возможности подниматься дальше, так как вверху лестницы встали поболтать Мелвин Брэгг и Верил Бейнбридж, окруженные толпами своих приспешников.

Вежливость Райса переросла в искренний интерес, когда Грейс сообщила, в каком издательстве работает.

— «Хатто и Хатто», вот как? — переспросил Райс. — Вы наделали много шуму своими «Цыганами из Твинки-бей».

Улыбнувшись, Грейс кивнула. Ей пришлось наверстывать то, что она пропустила за время командировки в Париж и последовавшей болезни. Элли рассказала ей о том, с каким нетерпением книжный мир ожидает выхода в свет «Цыган из Твинки-бей». В прессе уже появились заметки, предсказывающие «эффект Дж. К. Роулинг». Адам Найт удостоился восторженной статьи в «Обсервере», щедро изобилующей такими выражениями, как «почтенный дуайен» и «легенда британского издательского бизнеса» (Грейс была восхищена тем, как стоически перенесла это Элли). Грейс не могла поверить, что вся история «Цыган…» началась как акт благотворительности в отношении домработницы. Поразительно, как стремительно книга смогла добиться таких высот.

— Так кто же все-таки ее написал? — спросил Тим Райс.

Покачав головой, Грейс улыбнулась — как она надеялась, загадочно, а не выдавая свою полную неосведомленность. В конце концов, только сегодня утром она спрашивала у Элли то же самое, чувствуя себя при этом довольно глупо. Невероятно, как она могла забыть имя автора — кажется, Мария его упоминала, — но, с другой стороны, в последнее время она была слишком занята. Надо было бы спросить у Марии, но Грейс уже несколько дней ее не видела.

— Что значит — ты не можешь открыть мне личность автора? — с негодованием обрушилась она утром на Элли. — Начнем с того, что это я раздобыла эту чертову рукопись. Разумеется, через Марию.

Элли насмешливо улыбнулась:

— Не могу — и все. Слушай, ты же ни словом не обмолвилась мне о том, что работаешь с Редом Кемпионом.

— Это совсем не одно и то же, — отрезала Грейс. — Если бы не я, ты бы никогда не получила эту книгу.

— Скоро сама узнаешь, — не сдавалась Грейс. — Автор будет присутствовать на церемонии присуждения премии «Худшая постельная сцена года». По его словам, он уже сто лет не бывал ни на каких светских мероприятиях.

Сейчас Грейс повторила это заговорщическим тоном Тиму Райсу, от чего тот пришел в восторг. Толпы поклонников Брэгга и Бейнбридж наконец разошлись, дамба рухнула, и Райс смог идти дальше. К несчастью, не обошлось без небольшого инцидента, связанного еще с одним гостем, поднимавшимся по лестнице.

— Ой! — вскрикнул Луи де Берньер, глядя на свою ногу.

Шли минуты. Грейс то и дело сверялась с часами. Застегнутый на обычную дырочку, ремешок теперь болтался на ее тощем запястье. Элли отсутствовала уже четверть часа. Впрочем, теперь ждать от нее другого и не приходилось. Заняв должность редактора, Элли начала стремительный взлет наверх. Успеху «Цыган…» предшествовали «Заговоры и одинокая девушка», которым, судя по предварительным заявкам книжных магазинов, предстояло стать бестселлером. Журнал «Книжный мир» назвал Элли «самым деловым молодым редактором в Лондоне». Грейс уже поступила просьба устроить интервью с Элли. Ей пришлось ущипнуть себя, чтобы убедиться, что это не сон. Вот самое красноречивое свидетельство того, насколько крутой поворот совершило «Хатто и Хатто». Газеты интересуются редактором издательства! В свое время никого не интересовали даже авторы. Правда, задав один короткий вопрос, на который Элли ответила многозначительным подмигиванием, Грейс выяснила, что в отношении Генри Муна ситуация осталась неизменной. Помимо воли она подумала о том, как он поживает, как продвигается его новая книга. Наверное, и в том, и в другом никакого прогресса, скривила губы Грейс. И все же было бы неплохо снова с ним встретиться; поступок Реда Кемпиона позволил взглянуть на все в другой перспективе. Быть может — о чудо! — Генри здесь?

Грейс вглядывалась в проходящих мимо гостей, гадая, кто из них является автором «Цыган…». Надо признаться, ни один из мужчин не походил на воображаемого ею клиента Марии: лысеющего, с брюшком, в толстых очках, гордого обладателя мойки, заполненной грязной посудой. Вероятно, татуировки, мощные руки. А что, если она ошибается? Вдруг таинственный автор на самом деле совершенно другой — например, вот этот весельчак с коротко остриженными волосами и орлиным носом? Или тот господин с безумным взором и козлиной бородкой?

Внезапно взгляд Грейс привлекла огромная масса черных волос. Она ахнула. За господином с козлиной бородкой тенью следовала слишком знакомая ей персона. Женщина, та самая, которую Грейс в последний раз видела в миниатюрных трусиках, измазанную черной икрой, пытающуюся выцарапать глаза Шампань Ди-Вайн.

Не могло быть никаких сомнений, что это именно она. В первую очередь об этом свидетельствовали синяки и ссадины. Хотя в густой толпе Грейс не могла разглядеть ноги женщины, та передвигалась как-то прихрамывая, припадая на один бок. Как будто — хотя это было бы слишком нелепо — одна нога у нее в гипсе, а другая в туфле на высоком каблуке.

— Кто это? Кто эта женщина? — шепотом спросила Грейс у Элли, наконец вынырнувшей из толпы с двумя бокалами шампанского в руках.

Элли взглянула в ту сторону, но было слишком поздно. Боксерша из апартаментов в пентхаусе уже исчезла; ее место заняла смущенная блондинка в узком платье со шлейфом.

— Это же та толстая валлийка из «Большого брата», разве нет? — ответила Элли. — Пошли в зал. Сейчас начнется.

Подруги влились в людской поток, направляющийся к позолоченным дверям в зал. Толкаясь плечом к плечу рядом с Элли, Грейс услышала обрывки восторженного шепота:

— …он не такой высокий, каким кажется. Впрочем, это можно сказать про всех великих…

Она в панике повернулась к Элли:

— Он приехал? Он… уже здесь?

Элли возбужденно кивнула:

— Замечательно, правда?

Замечательно?

— С каких это пор ты стала его поклонницей? — резко спросила Грейс.

Или Элли пошутила? У нее весьма своеобразное чувство юмора.

— С шести лет, — просияла Элли.

— Этого не может быть! Его тогда и в помине не было!

— Мика Джаггера? Да он существует со времен Нагорной проповеди! Когда я родилась, он уже был старым!

— Мик Джаггер?

— Ну да. Он будет вручать премию. А ты про кого подумала? Ах да… — Элли поморщилась. — Про Реда.

Кивнув, Грейс принялась нервно озираться вокруг. Теперь, когда решающий час наступил, ей стало дурно.

— Насколько я знаю, его еще здесь нет.

Судя по всему, опаздывает, как это принято у звезд. Грейс сделала несколько глубоких вдохов и выдохов, пытаясь успокоиться. Толпа напирала со всех сторон; чтобы не быть раздавленной, Грейс вытянула руки по швам. У нее заныли пальцы, и она сжала их в кулаки. Вдруг кто-то схватил ее сзади за запястье.

Сдавленно вскрикнув, Грейс дернула рукой, но все-таки успела почувствовать, как ей в ладонь всунули что-то маленькое, теплое и круглое. Она с трудом обернулась, но не заметила никого знакомого.

Грейс с трудом начала поднимать руку, попутно воткнув локоть в бок Джонатану Коу, стоявшему рядом со своей женой. Давка усиливалась, гомон голосов поднялся до рева. Наконец Грейс смогла увидеть свою руку. Разжав ладонь, она изумленно уставилась на тот предмет, который был в ней зажат. Кто-то сунул ей однофунтовую монету. Зачем?

Грейс толкнула в бок Элли, но внимание подруги было поглощено чем-то другим. Вместе со всеми она пыталась увидеть то, что происходило впереди. Грейс, чей обзор загородила пышная шевелюра Себастьяна Фолкса, тщетно крутила головой, поднимаясь на цыпочки.

— В чем дело?

Ей были видны часть сцены, кончик микрофона и больше ничего.

— Приехал Ред Кемпион, — шепнула Элли.


Глава 24


К счастью, в этот момент Себастьян Фолкс чуть сдвинулся в сторону, и Грейс наконец смогла разглядеть поверх моря голов залитую ярким светом сцену, где должны были происходить чтения. На сцене стояли микрофон, пюпитр и три человека. Ни один из них, насколько могла судить Грейс, не был Редом Кемпионом.

Надо надеяться, известие о его появлении оказалось преждевременным. Повсюду в толпе блестели стекла очков; несомненно, совокупная острота зрения собравшихся далека от совершенства.

Среди стоявших на сцене были две актрисы, близкие друзья журнала «Литературное обозрение», учредившего премию за «Худшую постельную сцену». Им предстояло зачитывать отрывки из пяти-шести романов, выдвинутых на соискание этой сомнительной награды. Представление должно было стать гвоздем вечера. Как обычно, актрисы были в роскошных вечерних туалетах, с волосами, уложенными в непременные высокие «ульи»; в вырезах декольте можно было запросто заблудиться, а губы сияли ослепительной алой помадой. Последней деталью были черные резиновые перчатки по локоть, подчеркивающие характер материала, с которым актрисам предстояло иметь дело.

Третьим был Мик Джаггер.

Вид легенды рок-музыки во плоти — правда, в изрядно сморщенной плоти нездорового бурого цвета, — в нормальной ситуации произвел бы на Грейс неизгладимое впечатление. Хотя она и не была рьяным поклонником «Роллинг Стоунз» (Грейс пришла в ужас, увидев, как Том, банкир, размахивал руками словно сумасшедший и вышагивал павлином, подражая вокалисту группы, на тех немногих танцевальных вечерах, где они побывали вместе), не вызывало сомнений, что этот человек — знаковая фигура.

Джаггер заговорил своим знакомым протяжным голосом и сразу же привлек к себе внимание всех собравшихся. Всех, за исключением Грейс. Она почти не слушала его, рассеянно обратив внимание лишь на оживление толпы при упоминании о том, что для рок-музыканта не существует такого понятия, как плохой секс. Любой секс является хорошим. Но Грейс всем своим существом сосредоточилась на одной точке — Себастьян Фолкс отодвинулся еще дальше в сторону, — которая прежде была ей не видна. На той точке справа от сцены, где под огромным портретом королевы Виктории, висящим на бледно-розовой стене, виднелась до боли знакомая светловолосая голова. Даже не лицо: только волосы и узкая полоска лба. Но и этого было достаточно. Грейс поняла, что собравшимся не померещилось: они действительно видели Реда Кемпиона.

Грейс тотчас же шагнула вбок, прячась за спасительной шевелюрой Фолкса, и почти сразу же одернула себя. В конце концов, Ред не испытает никаких чувств, даже если и увидит ее. Вероятно, он за все это время ни разу не вспомнил о ней. Теперь она для него — уже прошлое; вполне возможно, он ее просто не узнает, даже когда она посмотрит прямо в его лживые голубые глаза. Грейс судорожно сжала в руке теплую однофунтовую монету, находя в ней странное утешение, хотя способ, каким монета попала к ней, и был весьма необычным. Не в последнюю очередь потому, что писатели славятся своей скупостью, и литературный вечер — последнее место, где можно получить неожиданный кредит.

Но как ни старалась Грейс, ей не удавалось полностью загородиться от головы Реда. Наоборот, она видела его все лучше и лучше. Теперь уже над толпой бакеном сияло все лицо: гладкая блестящая кожа, к которой она прижималась щекой, чувственные губы, пожиравшие ее поцелуями, бездонные голубые глаза, на поверку оказавшиеся вовсе не такими уж глубокими. Невероятно, невозможно, но здесь, совсем рядом, отделенный от нее лишь толпой, стоял, не догадываясь о ее присутствии и, наверное, забыв о ее существовании, мужчина, с которым всего каких-нибудь несколько дней назад она плавала по Сене, провожала закат солнца с шампанским, столько раз сливалась в объятиях любви. Захлестнутая волной жалости к себе, Грейс еще крепче стиснула монету. Элли, словно уловив ее настроение, утешающе пожала ей руку.

— Ред выглядит несколько обескураженным, — прошептала она. — Вероятно, он полагал, что его появление произведет больше шума. Видно, он никогда не бывал в литературных кругах. Писатели настолько самовлюбленные и заносчивые особы, что в сравнении с собой считают его мелким ничтожеством. К тому же, поговаривают, карьера Реда вошла в резкое пике…

Оценив старания подруги, Грейс кивнула, пытаясь изобразить на своем лице удовольствие.

— Оох, — воскликнула Элли, когда громкие аплодисменты возвестили об окончании вступительной речи Джаггера, — начинаются чтения!

Первая актриса вышла вперед, сжимая в резиновых перчатках лист бумаги.

— Сейчас я прочту отрывок, — звонким, радостным голосом объявила она, — из книги «Ветрогон», написанной Дженни Бристольз.

Ее слова были встречены одобрительными криками. Собравшиеся, и Грейс в том числе, закрутили головами, стараясь отыскать в толпе автора.

— Вот она, — указала Элли. — Стоит рядом с Джоанной Троллоп.

Посмотрев в ту сторону, Грейс отыскала взглядом Дженни Бристольз, побелевшую от едва сдерживаемой ярости и кровожадно взиравшую на актрису. Рядом с ней, как это ни странно, стояла Сэсси Дженкс, как решила Грейс, притертая толпой. Судя по ее лицу, на котором при первых же словах актрисы отразилось злорадное предвкушение, Дженкс пришла сюда вовсе не для того, чтобы поддержать собрата по перу.


«— Какой же он у тебя огромный! — простонала Камилла, увидев мужское достоинство Рока, коброй выскочившее из шелковых боксерских трусов.

Опустившись на колени, она уже приготовилась взобраться на него, но тут Рок проскрежетал тихим, сдавленным голосом:

— Подожди. Сначала слижи шоколад…»


Собравшиеся восторженно загудели. Улыбнувшись, актриса продолжала читать:


«…Камилла заколебалась, неуверенно глядя на слой блестящей коричневой массы, покрывавшей волосы у него на груди.

— Чего же ты ждешь? — нетерпеливо спросил Рок. Его естество было гигантским. Сверкающим. — Слижи шоколад, ну?

— Я не могу, — едва слышно выдохнула Камилла. — Не могу.

— Но почему? — возмутился Рок. — Проклятие, сейчас не время стыдиться и вспоминать своего мужа. Не говоря про детей.

— Да нет, дело не в этом. Просто у меня аллергия на какао-бобы».


Толпа взорвалась хохотом. Громче всех смеялась Сэсси Дженкс. Дженни бросила на нее взгляд, пронизанный смертоносным ядом. Когда собравшиеся наконец успокоились, вперед выступила вторая актриса.

— Для следующего отрывка, — объявила она, — мы выбрали Сэсси Дженкс и ее роман «Стремительный взлет».

Настал черед Сэсси побледнеть от бешенства. Разгневанное лицо стоявшей рядом с ней Дженни Бристольз расплылось в довольной ухмылке. Хохот собравшихся был настолько громким, что Грейс едва слышала голос актрисы. Насколько она могла разобрать, в этой постельной сцене участвовала крикетная бита; Мик Джаггер, известный поклонник крикета, судя по всему, был в восторге. Однако внимание Грейс было приковано к Реду, и она не могла ничего с этим поделать. Она даже ощутила укол сострадания, когда он настороженно обвел взглядом собравшихся. Прижатый к стене под огромной королевой Викторией, Ред казался таким одиноким и беззащитным. Странно, что он пришел один. У Грейс мелькнула пьянящая радостная мысль: а что, если Ред пришел сюда в надежде встретиться… с ней? Извиниться за свое поведение? Попросить прощения?

Вдруг Ред резко дернул головой в сторону; одновременно с этим на сцене возникло какое-то оживление. Судя по всему, в зале появился кто-то новый. Актриса, умолкнув, повернулась к дверям. Грейс вытянула шею, пытаясь хоть что-нибудь разглядеть, но у нее перед глазами снова замаячила шевелюра Фолкса. Быть высоким очень хорошо, но только если у окружающих нет еще более высоких причесок.

— Да у нее грудь как на кронштейнах, — презрительно фыркнула Элли. — Она может достать до нее языком.

— Ты про кого?

— Про Шампань Ди-Вайн, естественно.

Пьянящая радостная мысль погасла, словно задутая свеча. Значит, она пришла сюда. Так вот кого выискивал Ред, убито подумала Грейс. Сквозь расступившуюся на мгновение толпу она действительно увидела появившуюся рядом с Редом Кемпионом золотистую голову Шампань Ди-Вайн и испытала почти физическую боль.

— Да, я обожаю романы, — донесся до нее трубный голос Шампань, разговаривавшей с редактором «Литературного обозрения». — У меня самой было столько романов… — Толкнув редактора, она радостно закаркала: — Ха-ха-ха, я такая забавная!

Однако ни Дженни Бристольз, ни Сэсси Дженкс, похоже, так не думали. Актриса продолжила чтение отрывка из романа Сэсси, и Шампань, разинув пасть, разразилась презрительным хохотом. Объединенные ненавистью, Сэсси и Дженни посмотрели на новоприбывшую, затем переглянулись друг с другом. Им одновременно пришла в голову одна и та же мысль.

— Боже мой, — выдохнула Элли, — по-моему, они становятся союзницами. Сейчас до них вдруг дошло, что на свете есть человек, которого они ненавидят сильнее, чем друг друга. Воистину прекрасное мгновение!

Но Грейс ее не слушала. Она была вся поглощена печальным созерцанием немыслимой красоты Шампань. Женщина, которую она в предыдущий раз видела рычащей и вывалянной в устрицах, сейчас лучилась безоблачной прелестью. Внимание по крайней мере половины собравшихся — мужской половины, а также некоторых женщин, — теперь было приковано к длинному платью из прозрачного черного кружева, облегающего все изгибы ее тела с таким изяществом, с каким Михаэль Шумахер вписывается в крутой поворот. Под тончайшим материалом отчетливо проступала каждая линия ее тела; точеные ноги спускались вниз от упругих стройных бедер; пышная грудь целилась в люстры двумя космическими ракетами, готовыми к старту.

— Господи, — пробормотала Элли, — да ее наряд сам по себе заслуживает награды за худшую сексуальность.

Грейс уныло кивнула. В конце концов, кто мог устоять перед такой женщиной? Но главное не в том, что Ред не смог устоять, напомнила она себе. Он солгал своим молчанием. Он не дм ясно понять — вообще даже не намекнул на свои отношения с Шампань. Глядя на эту ослепительную, торжествующую женщину, Грейс испытывала непреодолимое желание бежать куда глаза глядят. Но обступившая ее со всех сторон толпа была слишком большая, слишком плотная. Она не могла и шагу ступить. В поисках утешения Грейс стиснула монету. Странно, от прикосновения теплого кружка металла ей стало лучше.

Вдруг Элли толкнула ее в бок:

— Ты только посмотри на Белинду! У нее такой вид, словно она провела десять раундов против Майка Тайсона.

Грейс с отвращением поморщилась, узнав черноволосую женщину, которую уже видела сегодня, пока ждала на лестнице. Сейчас та решительно проталкивалась к Мику Джаггеру и Реду Кемпиону.

— Это и есть Белинда Блэк? Вся в синяках, с ортопедическим воротником на шее?

Грейс изумленно смотрела на нее, не в силах связать это изувеченное создание с таинственной особой, оставившей такой глубокий след в ее жизни. Начать с того, что именно она была той искусительницей, которая увела Сиона. Она грубо и упорно отказывала всем авторам «Хатто» в праве побеседовать с ней «За чашкой чая». Грейс зачарованно смотрела на фигуру, неумолимо пробирающуюся к сцене, и пыталась разжечь в себе огонь ненависти. Белинда Блэк. В нескольких футах от нее. Недостаточно близко, чтобы облить ее шампанским, но, определенно, достаточно близко, чтобы кинуть в нее сосиску.

Однако огонь ненависти упорно не желал разгораться. Во-первых, Сиона никак нельзя было считать потерей, достойной сожаления. Кроме того, та же рука, что не подпускала к «Светилу» авторов «Хатто», разнесла в пух и прах Шампань Ди-Вайн. И, наконец, хотя присутствие Белинды в апартаментах Реда Кемпиона явилось для Грейс шоком, по крайней мере она вступила в рукопашную с любовницей коварного обольстителя.

Грейс отказалась от бесплодных попыток разжечь в себе ненависть. По большому счету, Белинда Блэк оказала ей несколько неоценимых услуг. Кроме того, было что-то заслуживающее восхищения в том, что многочисленные травмы никоим образом не погасили ее решимости пробиться к знаменитостям.

— Судя по всему, она направляется к Реду, — прыснула Элли, озвучивая мысли Грейс. — Быть может, она надеется вернуть свою колонку, если ей удастся взять у него здесь интервью. Интересно, видела ли она Шампань? Приготовиться ко второму раунду. Секундантам покинуть ринг.

Затаив дыхание, Грейс следила за тем, как Белинда приближается к Реду Кемпиону. Со смешанным чувством ужаса и восхищения она поняла, что причина, по которой толпа расступается перед Белиндой так поспешно, заключается в том, что в руке у нее — в здоровой руке — длинная булавка, чьим острием она орудует направо и налево. У Грейс мелькнула надежда, что Белинда намеревается обойтись таким же образом и с Шампань.

И вдруг, когда до цели оставалось всего несколько шагов, Белинда резко застыла, словно наткнувшись на невидимую стену, и отшатнулась назад. Ее массивный гипс расплющил ногу стоящего за ней человека.

— Ой! — пронзительно вскрикнул Луи де Берньер.

Белинда не обратила на него никакого внимания.

Все ее существо заледенело от шока и страха. Она увидела перед собой нечто, вселившее в нее безотчетный ужас. Это Шампань, поняла Грейс. Ну, конечно.

Шампань, похоже, тоже узнала Белинду. Прищурившись, она скривила губы. Тело ее напряглось, готовое мгновенно распрямиться и броситься вперед. Страхи Белинды были совершенно объяснимы. Шампань жаждала крови.

Грейс так и не узнала исхода драки в «Морисе», хотя, судя по всему, бой завершился не в пользу Белинды.

Которая теперь решила любой ценой избежать второго раунда. Она уже пятилась назад, прихрамывая на гипс и быстро говоря в сотовый телефон.

— Мистер Грейсон, мне все равно, — донеслось до Грейс, когда Белинда с лицом, побелевшим, как полотно, несмотря на синяки, проталкивалась мимо нее. — Если хотите, увольняйте меня. Я ничего не имею против, если мне придется до конца дней своих торчать в убогой газетенке где-нибудь в Сомерфилде. Но я и близко не подойду к Реду Кемпиону, пока рядом с ним эта чертова психопатка. Если только мне не будут платить за смертельный риск… Не будут? Я так и думала…

— Не понимаю, чего Шампань надрывается от хохота, — заметила Элли. В этот момент отрывок из книги Дженкс достиг своей кульминации — в прямом и переносном смысле — и Шампань снова презрительно затрубила. — Мне хочется узнать, есть ли предел ее глупости. По-видимому, она до сих пор не связала чтение с Редом Кемпионом. В то время как Ред, по-моему — да, уверена, он уже начинает понимать, что к чему…

— Как ты думаешь, победу присудят ему? — пробормотала Грейс, вонзая ногти в ладони.

— Искренне надеюсь.

Вперед снова выступила первая актриса.

— А сейчас, — просияла она, хитро блеснув глазами, — мы переходим к чтению последнего отрывка. Эта постельная сцена — и вы, надеюсь, со мной согласитесь, — позволяет по-новому взглянуть на космос.

Сглотнув комок, Грейс сжала монету. К счастью, шевелюра Фолкса вернулась на место, и Ред больше не мог ее видеть. Точнее, она не могла видеть его.

Актриса начала читать:


«…Внезапно Джед ощутил, как все его естество засасывает вверх, навстречу ослепительному свету: не только тело, но душу. Полукруглые створки дверей скользнули с тихим шелестом, раскрываясь и закрываясь. Джед воспарил, окруженный электростатическими импульсами…»


Грейс стиснула плечо Элли. Только сейчас до нее дошло, что как ни заслужил Ред возмездия, ей самой сейчас меньше всего хотелось слушать что-либо имеющее отношение к Реду и сексу. Даже если это был художественный вымысел. Даже если речь шла об особом виде земноводных. Впрочем, возможно, как раз потому, что речь шла об особом виде земноводных.


«…По телу Джеда раскатились низкочастотные волны. Он лежал на спине в лекционном зале. Сидений не было; вместо них, насколько хватало взгляда, простирались ряды коконов. Раскинув руки и ноги, Джед завис в воздухе. Он почувствовал, как в его тело вставляют трубки, ощутил вливающиеся в организм жидкости. Вдруг его обдало холодным дыханием. Джед понял, что к нему что-то приблизилось…»


Толпа захлебывалась от хохота. Грейс решила бежать отсюда любой ценой. Поскольку другого способа выбраться из плотно спрессованной людской массы не было, она воспользовалась подсказкой из «Учебника поведения в толпе» Белинды Блэк и со всей силы ткнула острым локтем в грудь того, кто стоял у нее за спиной.

— Ой! — недовольно вскрикнул знакомый голос.

Но, осознала Грейс, чувствуя, как у нее на затылке волосы встают дыбом, этот голос принадлежал не автору «Мандолины капитана Корелли». Это был голос автора «Сосущих камни».

— Черт бы тебя побрал, — обиженно пожаловался Генри Мун, выбираясь следом за Грейс на лестницу и со слезами на глазах растирая солнечное сплетение. — Я даже не предполагал, что в тебе столько силы. И локти у тебя острые как бритва.

— Извини.

Грейс хотелось добавить еще что-нибудь, но она не могла. Язык словно налился свинцом и отказывался шевелиться. К желудку подкатила странная тошнота, возможно, имеющая отношение к отрывку из книги Реда Кемпиона, а возможно, и нет.

— Я хочу уйти отсюда, — пробормотала она.

Генри кивнул:

— Я тебя понимаю. Это было ужасно, даже по меркам «Худшей постельной сцены».

У нее было мгновение, чтобы задуматься, чем он встревожен, а затем ее накрыли с головой волны стыда. Грейс сознавала, что, несмотря на отчаянные усилия и обилие косметики, она выглядит такой бледной и измученной, какой не была никогда в жизни. Болезнь и неудачи сломили ее волю, погасили блеск в глазах.

Генри же, напротив, излучал здоровье и жизнерадостность. Кожа лица, избавившись от нездорового серого цвета, перестала напоминать обтянувшую скулы мембрану барабана. Глаза сияли, и даже мешки под глазами, похоже, по какой-то причине расстались со своим содержимым.

— А ты хорошо выглядишь, — постаралась произнести как можно небрежнее Грейс. — Как продвигается новая книга?

В глазах Генри сверкнули искорки удивления. Грейс мысленно выругалась: «Черт, мне же положено это знать». Опять она села в лужу; даже по ее меркам это рекорд. Они с Генри не проговорили и двух секунд.

Рот Генри растянулся в щедрой улыбке, открывая неровные зубы. Невольно Грейс подумала, насколько они смотрятся естественнее в сравнении с ровными рядами белых мраморных плит во рту Реда.

— Неплохо, — сказал Генри. — Можно даже сказать, хорошо.

Его брови взметнулись, словно чертик на ниточке, вверх и быстро спланировали вниз. Грейс отметила, что он чем-то возбужден.

Она кивнула, смущенная своей неосведомленностью, но при этом охваченная любопытством.

— Как она называется? Насколько я помню, ты хотел написать что-то совершенно новое?

Улыбка Генри стала еще шире.

— Я подарю тебе экземпляр. Она вот-вот выйдет в свет.

— Спасибо.

Грейс была удивлена тем, насколько быстро было издано очередное творение Генри Муна. Впрочем, она почти не слушала, что говорила ей Элли. «Цыгане из Твинки-бей» затмили все остальное.

— Генри, я так рада, что у тебя все в порядке.

Грейс произнесла это искренне, но ей самой показалось, что у нее получилось фальшиво. Она смущенно заломила руки.

Наступило неестественное молчание. Разумеется, Генри хочет поскорее уйти. Его ждут дела. Но он переминался с ноги на ногу и не уходил. Почему? Вовсе необязательно быть таким вежливым.

— Ты выглядишь ужасно, — наконец сказал Генри, вовсе не вежливо.

Грейс грустно усмехнулась:

— Спасибо. Я болела.

— Слышал, — сказал Генри.

Грейс удивленно уставилась на него. От кого слышал? И почему его это интересует?

— Так здорово снова встретиться с тобой, — сказал Генри.

Снова наступило молчание. Грейс обратила внимание, как у него вдруг осунулось лицо. Казалось, Генри нужно было высказаться, снять со своих плеч какой-то груз.

— Грейс! — вдруг с жаром произнес Генри.

Она почувствовала, как бешено заметалось у нее в груди сердце.

— Да?

— Грейс, я хотел спросить у тебя…

— Да? — едва слышно прошептала она.

— Грейс, у тебя случайно нет при себе однофунтовой монеты? Хочу купить покурить в автомате.

Что? Сквозь волну смутного разочарования, поднявшуюся со дна души, — в конце концов, а чего еще она ждала? — проступил вопрос, зачем Генри покупать сигареты в автомате, когда табачная компания, спонсор церемонии, разложила повсюду бесплатные пачки сигарет? Однако этот вопрос заслонили другие, более важные соображения.

— Однофунтовая монета! — рассмеявшись, воскликнула Грейс, причем ее голос прозвучал значительно пронзительнее и истеричнее, чем она хотела. — На них сейчас прямо какая-то мода!

— Что ты имеешь в виду? — каким-то странным тоном произнес Генри. — Кто еще… я хотел сказать, с чего ты так решила?

— Ну, на днях мне пришлось приложить на удивление много сил, чтобы заставить домработницу забрать монету, которую она почему-то оставила у меня на кухне. — Говоря это, Грейс поймала себя на том, что ее рассказ вряд ли заинтересует Генри. — А только что кто-то в толчее всунул мне в руку другую монету.

К ее удивлению, Генри вздохнул с облегчением.

— Вот как?

— Да, так что, если хочешь, я тебе ее сейчас дам.

Разжав кулак, Грейс продемонстрировала монету.

Генри склонился над ней, и по его лицу расплылось удовлетворение. Вдруг он испуганно отшатнулся назад.

— Нет, эту монету я взять не могу.

— Почему? — Грейс недоуменно вгляделась в металлический кружок, лежащий у нее на ладони. Монета показалась ей вполне невинной. Немного затертая, горячая, мокрая от пота, но и только. — И что в ней плохого?

Генри покачал головой:

— Ты хотела сказать, что в ней хорошего. Дорогая моя Грейс…

У нее по спине неожиданно пробежала сладостная дрожь. Его дорогая Грейс.

— …это очень редкая монета. Ты ни в коем случае не должна с ней расставаться. Никогда, — выразительно добавил Генри.

— Но это же совершенно обычная монета, разве не так? Таких в обращении миллионы. Миллиарды.

Генри покачал головой:

— Абсолютно неправильно. — Он помолчал. — Эта монета… э… отчеканена… э… с очень редкой матрицы тысяча девятьсот девяносто восьмого года… с двойным подбородком. Королева распорядилась… мм… изъять все такие монеты из обращения.

— Матрица с двойным подбородком?

Грейс внимательно изучила лицо на монете. Надо признать, в профиль Елизавета Вторая действительно выглядела полноватой, но ведь этого и следовало ожидать?

Генри с жаром закивал:

— Да. — Теперь он говорил быстрее, с убежденностью в голосе. — Королева решила, что двойной подбородок ее очень старит, поэтому весь тираж был отправлен на переплавку и вместо него отчеканен новый, с подправленных матриц. Как следствие, монета, которая сейчас у тебя в руках, является очень редкой. Одной из немногих сохранившихся. Возможно, вообще единственной. Никогда и никому ее не отдавай. Ни в коем случае.

Грейс ошеломленно посмотрела на него.

— Елизавета распорядилась переплавить весь тираж?

— Ты должна ее понять, — улыбнулся Генри, выразительно разводя руками. — Она начинала в пятьдесят втором году, молодая и красивая, с упругим подбородком, а потом ей пришлось наблюдать, как с годами ее портрет на монетах становится все более и более обрюзгшим. Как Дориан Грей, только гораздо хуже. Неудивительно, что бедная старушка никогда не носит при себе деньги… да, смотри! — Он схватил лежащую на столике пачку бесплатных сигарет. — Монета мне больше не нужна.

— Замечательно.

Грейс снова сомкнула пальцы вокруг металлического кружка, чувствуя на себе пристальный взгляд Генри. Ну, теперь-то он должен уйти. Курево он получил. Однако Генри неопределенно переминался на месте, зажав в руке забытую незажженную сигарету.

Грейс постаралась придумать какое-нибудь остроумное замечание, но в итоге ограничилась банальностью:

— А что ты все-таки делаешь на вручении «Худшей постельной сцены»?

Генри задорно сверкнул глазами.

— Учитывая свое выступление на фестивале в Сент-Меррионе, я решил, для меня это будет именно то, что нужно.

Сердце Грейс, подскочив, едва не застряло в горле.

— Там-то секс никак нельзя было назвать плохим, — сорвалось у нее, прежде чем она успела остановиться.

— Рад это слышать, — с облегчением и радостью произнес Генри. — Но я могу и лучше. — Его улыбка погасла; он помолчал. — Если честно, я очень надеялся встретиться с тобой сегодня.

Грейс ощутила, как у нее подгибаются колени.

— Вот как?

Их прервал донесшийся из зала раскат хохота. Обернувшись, Грейс увидела в дверях оживление, толчею, и вдруг на лестницу вышел побелевший от злости Ред Кемпион. У него за спиной маячила Шампань Ди-Вайн.

— Ублюдки! — прорычал Ред, брызжа слюной. — Мне сказали, это литературная премия!

Он с отвращением взглянул на то, что было у него в руках. На покрытой гравировкой подставке возвышалась большая обнаженная грудь, отлитая из стекла, размерами, полнотой и устремленностью вверх напоминавшая бюст Шампань.

— Да, ты мне говорил, это будет Букеровская премия! — протрубила Шампань. — А получилась не Букеровская, а трахеровская. Ха-ха-ха. Господи, как же мне весело!

— Оборжаться можно! — отрезал Ред.

Генри зачарованно уставился на них, а Грейс крепче зажала в ладони горячий металлический кружок. Кроме них с Генри и Шампань с Редом, на лестнице никого не было. Если Ред посмотрит в ее сторону, он ее узнает. Даже он не сможет не узнать с такого близкого расстояния. И вдруг Грейс поняла, так отчетливо, как никогда в жизни, что ей этого хочется меньше всего на свете.

От неприятной сцены не уйти; но Грейс двигало не только желание избежать встречи с бывшим любовником. В зависимости от того, что Ред рассказал Шампань про девушку, в слезах выбежавшую из его апартаментов, — а какое-то объяснение он должен был придумать, — Грейс могло ожидать, что угодно: от сломанной ноги до полного уничтожения. Достаточно было вспомнить о том, что случилось с Белиндой Блэк. Грейс успела прикинуть, что стеклянная грудь весит несколько фунтов; можно не сомневаться, это станет первым, чем швырнет в нее разъяренная Шампань.

Кроме того, Грейс беспокоила реакция Генри. Если Ред Кемпион ее узнает, а Шампань бросится на нее с кулаками, возникнут неизбежные вопросы. Вопросы, на которые ей не хотелось отвечать. Она все объяснит, но только когда у нее будут достаточные эмоциональные, не говоря про интеллектуальные, ресурсы. Не раньше.

Из чего следовало, что она должна спрятаться. Скрыть свое лицо. Не дать Реду увидеть ее. Грейс в панике огляделась вокруг. Бежать некуда, укрыться тоже негде. Если только не… Грейс лихорадочно думала, но ничего другого ей в голову не приходило. Внезапно шагнув вперед, она схватила Генри за лацканы мятого пиджака и, притянув к себе, с неистовой страстью поцеловала.

Прижимаясь губами к губам Генри, Грейс внутренне поежилась, представляя себе, какой нимфоманкой он ее вообразит. Решит, что она сексуально одержимая. Однако какой у нее выбор? Упасть в глазах Генри Муна все же лучше, чем быть забитой до смерти стеклянным бюстом. Вот уж точно, поцелуй, дарующий жизнь.

И ее замысел увенчался успехом. Краем глаза Грейс увидела, как Ред бросил на них раздраженный, а Шампань скучающий взгляд, и они начали спускаться вниз по лестнице.

— Уходим отсюда, — проворчал Ред. — Поехали в какой-нибудь ресторан или ночной клуб.

Сжимая свой трофей, он затопал по застеленным красной дорожкой ступеням.

— Точно. Поедем туда, где люди, увидев суперзвезду, сразу же понимают, что перед ними суперзвезда, — добавила Шампань, прошествовав мимо со всем ледяным достоинством, какое только позволяло ее прозрачное обтягивающее платье.

Грейс тотчас же оторвалась от губ Генри. Точнее, попыталась это сделать. Но он крепко держал ее, прижимая к себе, целуя жадно, горячо. Его неистовая страсть застала Грейс врасплох. Почувствовав бедром возбуждение Генри, она смущенно оттолкнула его от себя.

— Извини, — пробормотала Грейс, отступая назад.

Она машинально подняла руку с зажатой монетой, словно защищаясь. На лестницу хлынула толпа. Кое-кто весело поглядывал на Грейс с Генри.

— Извинить? За что? — просиял Генри. — Мне было очень приятно. Больше того, я ждал этого целую вечность.

— Просто я не хотела, чтобы меня увидел один человек… Что ты сказал?

— Сама слышала, — сказал Генри, беря ее лицо в ладони и привлекая ее к себе. Но едва он успел прикоснуться поцелуем к губам, как послышались громкие хлопки. До Грейс не сразу дошло, что кто-то рукоплещет прямо у нее над ухом.

— Ну, слава богу! — произнес голос Элли. — Теперь можно рассылать экземпляры критикам на обозрение.

Грейс недоуменно отшатнулась от Генри.

— Что?

— Ты хочешь сказать, он тебе ничего не говорил? — от изумления глаза Элли стали совершенно круглыми.

— Ты о чем?

Скрестив руки на груди, Элли сурово посмотрела на Генри.

— Игра окончена, приятель, — решительно заявила она.

— Нет, подожди, — не менее решительно ответил тот, тревожно озираясь вокруг. — Здесь слишком много народу.

Он махнул рукой, указывая на возбужденную толпу, и попал кому-то прямо в лицо.

— Ай! — вскрикнул Луи де Берньер, яростно сверкнув глазами.

— Пошли на улицу, — пробормотал Генри. — Бедняге Луи совсем не везет.

— Где она? — загадочно спросила Элли, когда они начали быстро спускаться по лестнице.

Грейс, шедшей последней, захотелось узнать, о чем идет речь.

— В гардеробе. Подождите, сейчас принесу.

— А должна была лежать в сейфе, черт побери, — проворчала Элли, провожая взглядом скрывшегося за углом Генри.

— О чем это вы? — жалобно спросила Грейс, отчаявшись разобраться в их кодах.

— Скоро все узнаешь.

Когда они вышли на улицу, залитую оранжевым светом фонарей, Элли отстала на пристойное расстояние, оставив их одних. Генри протянул Грейс полиэтиленовый пакет.

— Ты должна увидеть ее первой, — сказал он. — Раньше критиков, раньше рекламных агентов, раньше кого бы то ни было. Я бы не позволил ей выйти в свет до того, как ты ее увидишь. Вот зачем я пришел на этот вечер.

— Что я должна увидеть? — Все вокруг вдруг заговорили на языке, который был ей совершенно непонятен. Она что, оставила в Париже половину своего рассудка? Вместе со всем остальным? Сунув руку в пакет, Грейс нащупала что-то тонкое, большое и твердое.

Книга. В яркой обложке. Детская книга. С чего Генри взял, что ее заинтересует детская книга? Грейс недоуменно взглянула на него. Он широко улыбался, ожидая от нее какой-то реакции. Так ничего и не понимая, Грейс снова посмотрела на книгу.

На обложке был нарисован освещенный пламенем костра морской берег. Вокруг мальчика в пижаме плясали цыгане в пестрых одеждах. Вверху на бархатном ночном небе, усыпанном большими звездами, красными буквами, вываливающимися из маленького толстого самолетика, было написано: «Цыгане из Твинки-бей».

— О! — воскликнула Грейс. — Та самая знаменитая книга! О которой все только и говорят. — Она по-прежнему не могла ничего понять. — Но как она к тебе попала? Насколько я знаю, до официального выхода в свет книгу запрещено кому-либо показывать.

— До нее так ничего и не дошло! — пробормотала стоявшая в нескольких ярдах Элли, в отчаянии стукнув каблуком по стене.

Генри ухмыльнулся.

— Надо знать места. А если честно, помогло то, что Большой Билли Дьюк неравнодушен к моей умнице и красавице редактору.

— Ну ты скажешь! — заметила Элли, тем не менее широко улыбаясь.

Грейс пристально посмотрела на подругу. Билл Дьюк. Значит, ее подозрения оказались обоснованными. Значит, старушка Элли наконец подцепила своего миллионера. Возможно, даже миллиардера. Но… Она перевела взгляд на Генри.

— К твоему редактору?

— …что помогло мне раздобыть экземпляр своей собственной книги.

Своей собственной книги? Грейс прищурилась, пытаясь разобрать в оранжевом свете фонарей фамилию автора внизу обложки. «Генри Мун», — гордо гласил оставленный толстым самолетиком красный след.

Ее словно озарило вспышкой молнии. Грейс резко подняла взгляд на Генри.

— Это написал ты! Это ты таинственный автор «Цыган из Твинки-бей»?

О господи! Теперь это было очевидно. Ну как она могла, уже в который раз, оказаться настолько глупой? У Грейс мелькнула горькая мысль, что эту фразу высекут на ее могильном камне.

— Не я один.

Голос Генри вдруг показался ей замедленным и отдаленным, словно записанный на автоответчик с севшими батарейками.

Она снова посмотрела на обложку. Под фамилией Генри более мелким шрифтом было подписано: «В соавторстве с Марией Струпар».

Грейс нахмурилась. Струпар. Определенно, эта фамилия ей знакома. Ну, конечно! Она каждую неделю выписывала на нее чек.

— Мария Струпар? Мария-домработница? Откуда ты ее знаешь?

Грейс растерянно замолчала. У нее в голове прогремели раскаты грома, словно встали на свое место огромные каменные глыбы. Вторично сверкнула молния.

— Не могу в это поверить. Раз ты таинственный автор, ты также и таинственный клиент Марии.

Генри кивнул.

— Мне ее бог послал. И дело даже не в ее потрясающих рассказах; после того, как все пошло наперекосяк, Мария осталась единственным способом связаться с тобой.

— Наперекосяк?

Сквозь тучи, застилавшие рассудок Грейс, сверкнул неприятный намек на то, что сейчас ей предстоит выслушать критику своей профессиональной деятельности.

— Казалось, каждая наша встреча оканчивалась катастрофой…

Грейс тяжело вздохнула. Ну вот, сейчас она получит сполна. Что ж, она того заслужила.

— …и всякий раз виноват в этом был я, — простонал Генри.

— Ты? — удивленно посмотрела на него Грейс.

— Ну разумеется. Я набросился на тебя на фестивале в Сент-Меррионе… — Остановившись, он хитро взглянул на нее. — Хотя, вероятно, тут-то как раз все было в порядке…

Грейс поморщилась. Генри кашлянул.

— Я испортил все на радио, выставил себя на всеобщее посмешище на телевидении, устроил скандал в книжном магазине, вывалил грязь на твоего бывшего приятеля, потому что не знал, что он твой бывший приятель… — Он рассеянно провел рукой по волосам. — Это был конец. Я был уверен, что после того случая в коктейль-баре ты больше не захочешь меня видеть.

Грейс определенно стало как-то странно. Она не отрывала взгляда от его рта, пытаясь следить за словами. Генри говорил быстро, возбужденно.

— Я не мог придумать, как связаться с тобой. И однажды я пожаловался на это Марии. Когда она сказала, что ты также одна из ее клиенток, я не мог в это поверить. Вот тогда у меня и родилась мысль насчет книги — я решил написать что-нибудь такое, что тебе понравится. А у Марии была масса ценных идей. В детстве она жила в месте, похожем на Твинки-бей.

Грейс почувствовала, как ее ладони скользят по бетону фонарного столба. В черном небе вспыхнули звезды; она ударилась обо что-то холодное и твердое. Из руки выкатился маленький металлический кружок. Свет погас.

— Право, дорогая, я же говорила тебе, чтобы ты не выходила на работу. Ты еще не до конца поправилась. Чувствовала себя неважно. А потом эта церемония…

Очнувшись, Грейс услышала над собой бубнящий голос. Она была у себя дома, в своей кровати, а рядом стояла ее мать. Дежа-вю? Или снова болезнь?

Сделав над собой усилие, она уселась в кровати.

— Сколько времени я провела так?

— День, не больше, дорогая. Просто ужасный грипп.

День, не больше. Грейс упала на подушку. В голове стали складываться воедино обрывки последних воспоминаний. Генри, улыбающийся. Генри, целующий ее. Судя по всему, сон. Галлюцинации пораженного болезнью сознания.

— Но Генри не давал мне скучать, — неожиданно добавила леди Армиджер.

— Генри!

По спине пробежала тревожная дрожь. Она смутно вспомнила, как он сказал что-то вроде: «Каждая наша встреча оканчивалась катастрофой…» А вот теперь Генри каким-то образом познакомился с ее матерью. Увидит ли она его когда-нибудь снова?

Леди Армиджер кивнула.

— Вчера, пока ты спала, мы с ним очень мило поболтали. — Веки у нее задрожали; она едва заметно вздохнула. — Такой очаровательный мальчик! И — разумеется, дорогая, помимо того, что он беззаветно и преданно влюблен в тебя, — как выяснилось, Генри из рода Хартингтон-Мунов. Очень приличная семья. И очень богатая.

Застонав, Грейс закрыла глаза.

— О, дорогая, ну зачем ты так? — Леди Армиджер беспомощно вздохнула, но затем, сделав над собой усилие, переменила тему: — Ну, разве не поразительно, что он познакомился с тобой — точнее, вновь познакомился с тобой через вашу общую домработницу? Кстати, такая жалость, что она уходит.

Грейс встрепенулась, открывая глаза.

— Уходит? Мария уходит?

— Да, она открывает свое дело. Теперь, получив гонорар за книгу, она станет состоятельной женщиной. Предварительные заказы на «Бродяг» просто поражают.

— На «Цыган», — поправила ее Грейс. — Книга называется «Цыгане из Твинки-бей».

— Как бы там ни было, дорогая, так или иначе, я ужасно расстроена, ведь я собиралась похитить у вас Марию для нашего консульства.

— Что?

Грейс нахмурилась было, но тотчас же улыбнулась. Какой смысл ссориться? Одержать победу над леди Армиджер нельзя, так что лучше быть ее союзником.

— С другой стороны, — небрежно продолжала мать, — наверное, для Венеции Мария оказалась бы слишком яркой личностью. Я так поняла, она постоянно говорила про магию и потусторонние силы. Министерству иностранных дел это бы не понравилось.

— Вероятно.

— И все же именно Марию вы должны благодарить за то, что она наконец свела вас вместе. — На лице леди Армиджер изобразилось отчаяние. — Вообще-то я чувствую себя оскорбленной. Подумать только, она добилась успеха там, где меня преследовали сплошные неудачи. Я так старалась, и кто меня обошел? Домработница!

Грейс скрыла свой смех приступом кашля. Глаза леди Армиджер снова зажглись огнем деловитости.

— Ох, дорогая, чуть было не забыла, Генри просил меня кое-что тебе преподнести, когда ты проснешься.

— Вот как?

Грейс завороженно смотрела, как мать роется в своей огромной блестящей сумке.

— Это точно должно быть где-то здесь. Генри настоятельно подчеркивал, что я должна сразу вручить тебе… это что-то ужасно необычное и ценное… ага, вот и нашла.

Достав из сумочки маленькую коробочку, она с сияющей улыбкой протянула ее дочери.

Под снисходительным взглядом матери Грейс раскрыла коробочку и вывалила на ладонь ее содержимое. У нее в руке лежал величественный профиль.

Скрипя стулом, леди Армиджер подалась вперед, чтобы видеть лучше.

— Монета в один фунт? — В ее голосе прозвучала смутная тревога. — Да к тому же грязная. Ну и ну! И что в ней такого необычного?

Грейс крепко сжала металлический кружок. Она ничего не могла сказать наверняка, но определенно стоимость монеты не имела никакой связи с двойным подбородком.

— Она необычная, и все.

Леди Армиджер фыркнула.

— Как скажешь. Лично я ожидала кольцо с большим бриллиантом. — Тряхнув головой, она с деланой радостью взглянула на руку дочери, сжимающую монету. — Ладно, главное — чтобы там, откуда она пришла, их было еще очень много, а?


notes


Примечания


1


Улица в Лондоне, где сосредоточены редакции крупнейших английских периодических изданий.


2


Бывшая супруга принца Эндрю (третьего сына королевы Елизаветы Второй) герцогиня Йоркская считается «наказанием дома Виндзоров».


3


Графиня Уэссекская, жена младшего сына королевы Елизаветы Второй Эдуарда, руководитель рекламного агентства «Ар-Джей-Эйч Паблик Рилейшенз», в разговоре с журналистом, переодетым арабским шейхом, сделала несколько нелицеприятных высказываний в адрес членов королевской семьи и британских политиков. Беседа была опубликована в британской прессе, вызвав грандиозный скандал. Графиня вынуждена была оставить пост исполнительного директора рекламного агентства.


4


Родственники и друзья английского рок-музыканта Майкла Хатченса, покончившего с собой в 1997 году, обвиняли в случившемся его подругу, британскую телеведущую Полу Йейтс, утверждая, что именно она довела его до глубокой депрессии, в результате чего он наложил на себя руки. В 2000 году сама Йейтс скончалась от передозировки наркотиков.


5


Популярная английская писательница-феминистка.


6


Бывший лидер Либерально-демократической партии Великобритании.


7


Маши — одна из клюшек для игры в гольф.


8


Базальтовая плита с надписями на древнеегипетском и древнегреческом языках, обнаруженная в 1799 году близ селения Розетта в дельте Нила. По ней Шампольон расшифровал египетские иероглифы.


9


Вместе с великим итальянским художником эпохи Возрождения Караваджо называются известный американский магнат, владелец недвижимости Караваннио, звезда американского бейсбола, один из мужей Мерилин Монро Джо ди Маджио и английский поп-музыкант Корнетто.


10


Вам звонят. Не вешайте трубку (фр.).


11


Прошу прощения (фр.).