Год 50-й: Расти из пепла Василий Коростелев На земле прошла очередная «чистка». Выживших после катастрофы – единицы. Мегаполисы уничтожены, обычная для начала 21 века техника не может служить людям. Но через 50 лет после катаклизма природа восстанавливается, и ничтожно малые для этого свободного пространства сообщества людей постепенно создают новый мир. Создают трудно и кроваво, борясь со страшными проявлениями постапокалиптического времени. Василий Коростелев Год 50-й: Расти из пепла Глава 1 – Ты расскажешь? Поздним вечером я и дед сидим у потухающей голланки[1 - каменная печь с верхней плитой из чугуна.] (печка такая), негромко ворчит чайник, и отблески света из поддувала отражаются на морщинистом лице старика. Он самый старый в нашем поселке, но иногда мне кажется, что он вообще самый старый человек на земле… Дед почесал бороду и раздавил пойманную вошь. Медлит старик – цену набивает. – Да… Были люди в наше время. Опять старый заговорил складно, но тут же остановившись, слегка лениво, не проявляя собственной заинтересованности: – Вроде все рассказывал? Да че делать… Дотошный ты. Дед притворно вздохнул и неторопливо, со скрытым наслаждением начал: – Мой папаша был человеком осторожным, и к катастрофе подготовился по мере сил… Отец пережил перестройку (не знаю что это такое, но, наверное, такое скверное дело, что он при каждом упоминании этого слова осенял себя крестом). – Во всяком случае, в тот день мы на даче были полностью затарены, папаша вроде придумал повод – «Мамкина днюха» отмечается на природе, ну а сам сверился с календарем каких – то майя… Поразительно, но точно в этот день матери исполнилось 50 лет… Утром того дня папаша выгнал нас во двор и занялся шейпингом… Смешно, но тогда половина населения земли страдали от ожирения, и папаша поддерживал тонус семьи с помощью комплекса энергичных упражнений (прикольно дед рассказывает, половину слов понять невозможно, то вроде ругает ТО время, то мечтательно – «Ах, оливье» или «Где мой интернет?»). Что это такое он не объясняет, но послушать его все равно интересно. – Стою я, значит, на крыльце, папаша в синих трениках, с выпятившимся пузом приседает… Мать в летней кухне гоношит завтрак, небо серое, травка гринеет… Папаша присел в очередной раз и тут… В общем, на меня свалился навес, и я только могу сказать со слов выживших очевидцев. Слава богу, что среди них оказались мои родственники… Со слов отца: – Земля пошла волнами. Навороченная дача соседа, как впрочем, и почти все дома поселка, сложилась как карточный домик, и только трава создавала контраст общему серому фону пейзажа… Сосед, как не удивительно, выжил. Растрепанный, не оглядываясь на домочадцев, похороненных под кирпичной крепостью, он сходу оседлал своего «мерина» и… взорвался при запуске двигателя. Какого мерина оседлал сосед деда, и почему должна была взорваться лошадь? Я так и не понял. Вообще, в нашем селении было две лошади – жеребец фельдшера и мерин у Азиза… Мерин это тот, кто без яиц… Я не стал углубляться в вопросы андрологии, а просто слушал старика. – Потом все оставшиеся долго спорили, из-за чего же взрывались автомобили… И наш фельдшер выдвинул вроде как правильную идею: – Все суки кинулись по своим авто, но не судьба… Наверное, накрылись все двигатели внутреннего сгорания… Говорят, что это какое-то излучение после взрыва. – Ну, нам вроде еще повезло, а в Америке (был такой континент), опять же по слухам, почти вся территория разлетелась на отдельные острова… Дед говорит, что комета к земле приближалась… Так ее пытались разрушить еще при входе в солнечную систему, так ента штука так шарахнула… Да еще это излучение, короче все агрегаты, работающие на бензине, при запуске взрывались еще 2 недели… Остовы этих железяк до сих пор еще встречаются вдоль тракта. Нам хоть повезло больше чем американцам, а в городах все равно мало кто выжил… В сельской местности уцелели только не имеющие авто и не поддавшиеся панике, а вообще и у нас ландшафт и климат с тех пор поменялись основательно… Дед, заметив, что я не слушаю, замолчал, обиделси, а может, услышал чертыханье соседа, Митьки, наткнувшегося на грабли (дедова сигнализация) – проем в сенях низкий, нагнул голову и наступил на грабли. – Слышь, Степ… Потирая на лбу шишку, Митька зыркнул в сторону деда… – Тут Антоновские приходили… – Ладно, пойдем до база… Слегка важничая, я отодвинул его (салабон, где ему против моих-то 80 кг). – Ну что? – с интересом спросил я. Не каждый день у нас события. – Вот у антоновских совхозские пару баб увели. Ладно, одна так себе, а вторая Аленка была, – дочь Версты! Тут третьяк (неблизкий брат по родне) приходил, созывает Верста своих, и других кто поможет… Отамстят совхозным-м… – От нас кто пойдет? – Дык ты и я, и мы с тобой – весело ощерился Митька… Неужели рабов Азиза брать? Да, повыбили у нас мужиков, а тех, кто остались, с печи не выгонишь, боятся. Только мы с Митькой рулим, а остальным еще подрасти нужно. Кстати насчет веса – папаша в свою предпоследнюю ходку за трофеями приволок электронные весы и батарейки, которые почему-то работали… Дед все восхищался… «Ах, ЭНЕРДЖАЙЗЕР!» Блин. Все мужики по очереди взвесились… Больше всех весил Азиз, в общем, зашкалило за 120, ну тогда я весил поменьше восьмидесяти кило, но неплохое питание и охота добавили мне силы и соответственно веса. Дед все говорит порода… порода… А когда мать умирала при родах, все плакал и проклинал отца… Договорился старый, папаша из рейда не вернулся… Вот так мы вдвоем и живем хлеб жуем, после отца остался целый склад, но дед ни на что вещи не обменивает и меня даже близко к МАТЕРИАЛЬНЫМ ЦЕННОСТЯМ не подпускает. Азиз-то, уж как только к деду ни подкатывался, но тот даже глазом не дает взглянуть. Камень – не мужик. Вот помру, говорит, там сам распоряжайся… Дело было вечером, делать было нечего… Сидим себе на бережку речки. Верши только проверили, улов так себе, пара некрупных сомиков, подлещиков с десяток и вездесущих ершей набилось, но мы их за рыбу не считаем, так для вкуса в уху добавишь, а потом и выкидываем, еще эту мелочь пузатую есть, в костях давиться… И теперь, разделив улов, я спросил: – Ну как получилось? Митька помотал головой, почесал репу: – Не, мне бумага твердая нужна, промасленная… Дело в том, что Митька у нас изобретатель-самоучка, загорается идеями, строит что-то, но редко путное выходит. Вот и теперь в старой книжонке откопал модель планера, чтоб летать на нем могли мы к соседям, а головенкой не подумал, что где ж мы такой обрывистый берег у реки найдем… Хорошо, что бумаги нет, может поутихнет. – Холодная нынче зима…Митька зябко повел плечами. Вот ведь балабол, не может минуту посидеть спокойно… – Дед говорил раньше суровей была, снегу по самое немогу наметало, а счас благодать, пару раз за зиму выпадет; в марте уже редиску лопаем… – нехотя поддержал я разговор… Да, помнишь я на прошлой неделе кабанюку завалил, так старый утверждает, что у них раньше по два клыка спереди торчало, да и то у взрослых, а теперь еще пара торчит, ну смутируешь тут, вон какая погань с запада лезет иногда… – Пойдем, проверим коптильню, седня моя очередь присматривать… Мы лениво поплелись к общественной коптильне, упаси боже, потухнут опилки, да и мой кабан, наверное, упрел уже … Через три дня встретились с антоновскими у Лосиного брода – сроду там лосей не было… Так, пригорок у реки напоминал морду лося в профиль. Подошли, поздоровались, там и антоновские и с рябинового хутора ребята собрались. Пока то, да се, знакомимся – здороваемся, следует рассказать о наших соседских взаимоотношениях… Совхоз-это самый крупный поселок, там до трехсот только взрослых обитает, богато живут: большая конюшня, мельница, две кузницы, лавка с товарами, даже трактир открыли, и дружина человек в двадцать имеется. Ведут себя по отношению к соседям довольно нагло, у ближайших с Рябинового хутора оттяпали заливной луг, и сколько старшие не лаялись, не отдали. Теперь, для своих пары лошаденок и десятка коров рябиновским приходится сено вдалеке накашивать, а у нас в поселке совхозские чуть у Азиза лошадь не отобрали… Дед прошлый раз подался на велосипеде в совхоз, обменять кое-что, ну и в трактире посидеть, с людьми пообщаться. Так на обратном пути, прям за совхозом велосипед и товар отобрали, а чтоб не выступал старый, еще всыпали… Дед в слезах к старосте, а тот, мол, не наши тебя разули, да и вообще пошел на… Так старик и шкандыбал сорок верст до дома пешком, потом две недели болел… Раньше мой поселок они стороной обходили… Мужики наши резкие… Ближним к тракту только таким и выжить, но вот не вернулся мой папаша из рейда, а с ним еще семеро самых крепких рейдеров из нашего поселка. Да в прошлом году налетели «дикие» с Проклятого полиса, еле отбились… Много мужиков полегло, и баб успели у нас увести, а бабы это отдельная статья, мало их у нас, рожают много, но при родах помирают часто, дед говорит – выродились крепкие бабы, еще до катастрофы рожали одного-двух детей, а то вообще, ни одного не хотели иметь, вот господь нас и наказывает теперь… Так если жениться хочешь, готовь отцам выкуп… Совхозные, совсем оборзели. Двух девок украли за так, да не у кого-нибудь, – у антоновского Версты, не последнего человека в их поселке… Вот кстати и он, к нам подгребает… Верста, длинный худой мужик с рыжей шевелюрой, молча поручкался со мной и Митькой и отошел к своим… Ждем что ли кого? Пора план действий объяснять. Незаметно осмотрев свою справу, я сравниваю ее с соседской. Более тридцати человек собравшихся на поляне одеты довольно однообразно. В куртки из овчины, мехом внутрь, но кое-кто, в том числе и я, щеголяют в хорошо выделанных куртках и штанах из кожи, кстати, очень удобно по лесу идти, ни роса, ни мелкие колючки не цепляют, обувь у всех почти одинаковая, хорошие сапожники работают как раз в Антоновке, снабжая всю округу. Оружие разномастно, пять дробовиков на всех, карабин СКС у Версты, у остальных дубинки, ножи, кастеты. Честно, убивать никого не хочется, нам бы лошадок надыбать[2 - добыть.], у отца две в нашем сарае стояло, вместе с ним пропали естественно… Деду я не сказал ничего да мы с Митькой часто исчезали по своим делам, взрослые уже почти, по восемнадцать обоим. Да и все собравшиеся были примерно нашего возраста. Одному Версте под сорок… – Значит так, братва! Рыжий стратег врезал соплей о землю и продолжил: – К совхозу пойдем к вечеру, сейчас перекусим. По дороге идти с опаской! Впереди трое дозорных, если встретим того-етого, в общем, в плен взять… Допросить надоть, а потом и план составим, как жить дальше. Вот и вечер. Сидим мы с Митькой в дозоре над поселком, дымки из труб образуют белое марево, скоро его уже не видно будет. Слышатся обыденные звуки вечерней жизни поселка. По дороге мы никого не встретили и «языка» придется брать на месте. На выезде из поселка расположена застава и судя по выкрикам, дружинники службу несут не очень ревностно… Пьянствуют, сволочи. Все наши тоже по кустам сидят, только полуокружили поселок. Совсем стемнело, Митька начал посапывать, привалясь к моему боку… От нечего делать я стругаю палочку и поглядываю в сторону Совхоза. В темноте я вижу как кошка, и эту сладкую парочку, оторвавшуюся от строений я увидел сразу же, ага в кустики собрались… Как раз в ту сторону, где залег Верста с тремя ребятами… Парень, как тетерев на току, ничего не видя вокруг сам завел девку в засаду, охотничек, блин… Впрочем, это у нас почти все мужики вынуждены охотой промышлять постоянно, а этот вовсе может быть кузнец или подавальщик в трактире. Послышался глухой удар, всхлип и короткая возня… Я толкнул Митьку, и мы тихо перебрались в овраг, где заранее договорились встретиться с остальными. На дне оврага Верста вовсю стращал малого. – Так, я щас тебе кляп суну, вякнешь, мы тебе глаз на жопу натянем и девку потом твою отдерем хором. Ответишь на вопросы – свяжем некрепко, и оставим здесь, небось, к утру вылезите. Одежка на вас теплая не замерзнете… Ты понял? – Парень торопливо покивал, косясь на связанную подругу, ворочающуюся на мокрой земле… В общем, парень рассказал, в каком доме дочь Версты находится, сказал, что дружинники в сторожке дежурят по двое, а общественную конюшню, склад и местную тюрьму охраняет один сторож. Верста, узнав на какой дом придется напасть, впал в задумчивость. Похоже, знал, к кому его дочь попала. – Так, Семен, (позвал он своего младшего брата такого же рыжего, но более складного парня), сейчас дружинников на заставе возьмем, делимся на три отряда, ты пойдешь к складу. Как со сторожем разберетесь, грузите товар на телеги, там у конюшни их штук пять стоит, лошадей берите покрепче, каких в телеги, а каких под седло сами решите. Рябиновские останутся охранять заставу, да и за трактиром приглядывайте, не все еще разошлись, я сам пойду брать дом. Он отобрал людей в отряд к себе, я пошел с группой Семена, а Митька попал в отряд Версты. Как разобрались с заставой, я не знаю, во всяком случае, шуму не было. Наш десяток обогнул поселок слева и мы пошли прямо по полю, ветер дул от нас и собаки во дворах могли нас учуять, но обошлось, мы предварительно намазали кабаньим салом руки и лица, зимой зверье часто копается в полях, благо земля почти не промерзает. Семен впереди подал знак – вверх кулак, стоим, значит. Я это увидел, а мой сосед сослепу уткнулся мне в лопатки… – Так садись парни, осмотримся малость, поосторожимся, может караульный и не в каморке у себя, про собак «язык» не говорил ничего, вроде не гавкали, но может у него волчий пес, а они не лают… Ты, Степан, (это мне, значит) сейчас подберись к окошку, глянь что там… Осторожно передвигаюсь, стараясь не зацепиться за дворовый хлам, неряхи какие, вот что значит общественные конюшни. В своем дворе колеса от телеги или развалившийся хомут, небось, посреди двора не бросили бы. Подобравшись к оконцу затянутому мутной пленкой, я ничего интересного не увидел. На нарах виднелся силуэт спящего сторожа, на котором играли блики почти прогоревшей печки. В углу, у дверного проема на стене, висел дробовик, а больше в сторожке ничего не было. Махнув рукой ребятам, я осторожно открыл дверь, Семен, отстранив меня от проема, мгновенно метнулся к спящему сторожу, взмах ножа и старик даже не пискнул. Внезапно сзади послышалась возня, рычание и чей-то испуганный вскрик… Резко отстранившись от дверного проема, я увидел, как крупный пес рвет антоновского пацана, а остальные оцепенело стоят вокруг, боясь поранить парня, да чо стоять, блин! Я навалился сверху на пса, плотно поймав его шею и голову в захват, и несколько раз ударил ножом в бок собаки, в последний раз ударил меж ребер, загнав нож по самую рукоятку, пес подергался и затих… В общем, парень пострадал не сильно, пес сзади располосовал куртку и мясца слегка прихватил, крови много, но затянет за пару недель… Перевязал раненого чистыми тряпицами (каждый охотник носит в котомке тряпки, мало ли – зверь на охоте располосовать может), кое-кто уже потрошил склад, Семен распоряжался, двое выкатывали телеги из-под навеса, я бросился к конюшне. Так, сначала сбрую, хомуты, дуги седла… так, все вытащили. Кони, чуя чужих и кровь, тревожно вздрагивали. Я прошелся вдоль стойл и увидел Его – темный мерин спокойно, вполне дружелюбно и слегка лукаво косился на меня, мол, что стоишь, ты мне вполне подходишь… Наверное, я все придумал, но сразу для себя уяснил – это конь мой! Правда, в дальнейшем, возможно, придется доказывать это другим. Я спокойно надел узду на Ворона (так я его назвал сразу), и вывел из стойла. Во дворе уже запрягали в телеги и седлали лошадей, грузили материю, оружие, кожу, мешки с солью. Привязав Ворона, я прошелся по складу, подобрал небольшой мешок с солью, добротный тулуп деду, несколько пачек патронов и латунных гильз, под калибр своей «тулки»[3 - охотничье ружье Тульского оружейного завода.] (ружье), плохенький клинок в дешевых ножнах… И тут услышал легкий шум из дальнего конца склада. В углу за перегородкой оказалась местная тюрьма, уж не знаю, почему ее соединили вместе со складом, наверное, сажать было особенно некого, но сейчас в ней сидел, явно не местный мужичек. Одежда ненашенская, хотя вся уже истрепанная, весь худой, но видимо крепкий как гвоздь. Выпустил бедолагу, перерубив отыскавшимся на складе топором звено проржавелой цепи. Вывел я его во двор, а там Череп (так прозвали за лысую голову антоновского пацана), уже пристраивает седло на Ворона… – Спасибо, – говорю, тебе Череп за седло, а лошадку оставь, моя она… Тот зло ощерился, но связываться со мной не стал. Вдали, у заставы, прогремел выстрел… Все засуетились… Попрыгали на лошадей, и в изрядно груженые повозки, даже чужак охлюпкой[4 - верховая езда без упряжи.] вскочил на лошадь, привязанную к одной из телег. Чужак то куда? – успел подумать я… Но тут, уже особо не таясь, наша кавалькада вывернула на центральную улицу. Выстрелы от поста загремели чаще… В домах уже явно проснулись, скрипели открываемые калитки, но пока это только разведка, стрелять будут позже, если не проскочим заставу с ходу. Стрельба шла от трактира, видимо засидевшиеся за столом дружинники решили проведать перед сном заставу, и нарвались на хуторских, оставленных в заслоне (потом как я узнал, все произошло именно так). На дороге перед трактиром лежало несколько неподвижных тел, оставшиеся в живых дружинники вели огонь по заставе, прячась за углы домов по обеим сторонам улицы. К счастью, у них не было автоматического оружия. В спешке я кинул Ворона вправо, сбросил ножны с клинка – некогда было прикреплять, свесился влево, прячась за Ворона, и когда пуля просвистела, вырвав кусок кожи с плеча куртки, неловко рубанул по крепкой шее стрелявшего в меня бойца, но клинок вывернулся из руки… Ворон вынес меня за заставу. Сзади стрельба еще более участилась, это дружинников добивала группа Версты… К Лосиному броду подошли к полудню, долго добирались, не спеша, знали, что погони не будет. Нет, в принципе догнать могли, но дружинники большинством побиты, и как я потом узнал, вся верхушка власти в Совхозе тоже. Во дворах у совхозских, кое у кого имелись свои лошадки, но кто главную драгоценность семьи под пули подставит? Пока добирались, Митька рассказывал о своих приключениях. Подобрались они к дому с тыла, собака – здоровый волкодав, сидела на цепи, гости в доме, мало ли? Отлить захотят, а тут кобель, неувязочки могут возникнуть. А гости в доме у старосты собрались важные (вот почему Верста призадумался, когда узнал чей дом придется потрошить), купец за солью приехал, да голова дружинный с помощником. Антоновские охотники враз волкодава подстрелили из луков, он и гавкнул всего пару раз, а они уже к дому спешат, поторапливаются. В горнице дым коромыслом, бабы еле успевают закуски подавать и тут наши в дверях нарисовались… Моментом пьяных дружинников в ножи взяли, хозяина и его сына дубинками упокоили. Бабы в визг, но Верста их быстро угомонил – прирезал хозяйку и сказал, что прибьет каждую, кто будет визжать. А купца быстро выпотрошили, что там у него Верста забрал Митька не знал, он себе бомбы нашел, у купца в мешке были спрятаны. Ну и еще кой чего подобрал – объяснил Митька как-то туманно… Расположились мы, значит, у брода. Раненных перевязали, семь человек их оказалось да троих пристрелили насмерть… Пора трофеи делить. Хуторским отдали телегу с товаром и двух лошадей. Митьке достался дробовик и новая куртка. Ну, это помимо его собственных трофеев… Блин, нехорошо присматривается Верста к моему Ворону… Я, смотря на Версту, показательно снял «тулку» с плеча, и он отвернулся… Освобожденные и захваченные девки табунились в стороне, ну мне они пока не светят, так что я развернулся независимо, и, ведя Ворона в поводу, позвал Митьку… Пока мы добираемся до дома, хочу рассказать о мыслях, пришедших в голову сегодняшней ночью… А нет, придется подождать, я услышал чьи-то торопливые шаги. Сзади, позвякивая так и не снятыми кандалами, нас догонял складской узник, а я-то про него совсем забыл… – Ты чего здесь забыл? – несколько грубовато спросил я. – С вами пойду. У вас в поселке кузнец есть? Или может, слесарный инструмент какой? – Найдем, – самодовольно вмешался Митька. А кандальный продолжал: – Делать мне с антоновскими нечего. Они уже поглядывали – прикидывали, как в раба меня приспособить. Но пока баб делили, я в кусты, и тихим сапом за вами подался. – У нас тоже рабы есть… у Азиза, – заметил я. Митька, глядя на вытянувшееся лицо страдальца, тихо прыснул, но сказал кандальному: – Да ладно ты, шутит он. Ведя коня в поводу, я искоса поглядываю на нашего спутника. Когда освобождал его, было темновато, да и некогда вглядываться. Мужик лет сорока, среднего роста, волосы с проседью очень худой и голодный… А тот все тараторит: – Да мне ребята только до тракта добраться… И видя, что я отторачиваю котомку от седла, смущенно добавил: – Ну, и еды немножко… Я достал кусок вяленого мяса и пару картофельных оладий, слипшихся в комок. – Как тебя зовут? – спросил я, протягивая ему еду. – Юрий. Юрий Петрович, – поправился он. Надо же с отчеством, то ли фельдшер, то ли механик. Пока он на ходу ест, и мы шагаем в сторону дома, расскажу о догадках, пришедших ночью… О Версте сложилось мнение, что тараканы в башке у него водятся. Совсем безбашенный! А мне теперь думается, что он просто рисковый мужик. Ведь, когда он узнал, у кого дома его дочь, он мог бы свернуть операцию, договориться по-хорошему: пусть без калыма её берут, зато вроде по любви, с сыном старосты, в хорошем доме… Но нет, Верста рискнул, выбил всю верхушку Совхоза, дружинников, и ослабил совхозских, забрав верховых и самых крепких общественных лошадей. Хороший конь у нас дороже соли по весу идет. Вот из-за соли как раз Верста и начал действовать. После катастрофы, в трех километрах от Совхоза соляной источник забил. Ну, остатки населения, пока своих похоронили (спаслось не более каждого десятого, как и везде, кроме городов, там намного меньше). Пока еду делили, некогда было заняться источником. Но вот тушенку – консервы подъели, глянь, скоропортящиеся продукты хранить невозможно, холодильники не работают, а для копчения соль нужна, вот и прибрали совхозские соляной источник к рукам. Вы спросите – откуда я знаю? Да все дед, Максим Андреич рассказывал, да и отец из рейдов байки привозил. Теперь, я думаю, антоновские попытаются отбить соляной источник, собственно нам не холодно, не жарко от этого финта Версты, если отобьют антоновские, им за соль платить надо будет… Вот помянул старого черта – он тут как тут… Дед, пристроившись на пенечке, с критичной ухмылкой посматривал в нашу сторону. – Здорово живете страннички, никак трофеев надыбали? – загнусил старый. Я (смущенно): – Да вот Ворона привел… – А, обменял на мой велосипед, – понятливый дедушка покивал головой и вдруг без перехода, зло глядя в глаза: – А ты понимаешь, придурок, что завтра приедут совхозные, человек тридцать, вас повесят и меня, старого дурака, вместе с вами, и никто из наших не вступится! Да, да, Митька, не смотри, твоего папашу, если будет выступать, тоже вздернут… – Дед, совхозным не до нас будет, там в основном антоновские были, – и я рассказал, как мог всю цепочку событий за последние сутки. – А это еще кто? – спросил старый, недоуменно поглядывая на кандалы на руках бывшего узника. – Юрий. Юрий Петрович, химик и механик-любитель, по совместительству, ваши ребята меня из плена освободили… – Так ребята, некогда лясы точить, – дед достал котомку с припасами, спрятанную за пнем… – Вот, на денек вам хватит, ступайте со Степаном на заимку, а тебе, химик, завтра напильник с молотком принесу, потерпи немного… До заимки добрались к вечеру, эту охотничью избушку построил мой отец с пропавшими рейдерами. Так что про нее вряд ли кто знал кроме меня и деда. Строение так себе, даже печки нет, изба отапливалась по черному, но рядом находился сарай с сеном, так что Ворону было что похрумкать. Эта заимка служила не столько охотничьим домиком для рейдеров, сколько перевалочной базой, так как была равноудалена от тракта и соседних поселков. Удобно: сортировать добычу, и сразу направлять туда, где конкретный товар пользуется наибольшим спросом. Помимо выше перечисленного, заимка выполняла еще карантинную функцию, вдруг заразились? Не нести же гадость в родной поселок. Теперь наши рейдеры кончились, стало совсем опасно ходить по разрушенным городам, копаясь в старых складах, хранилищах, ну и так далее. Рейдера везде поджидает смерть в лице конкурентов, радиации, собачьих стай, а кое-где и монстров-мутантов, да и в развалинах легко попасть под завал. Пока ребята распаковывались, готовили еду и протапливали избушку, я подвесил петли на заячьей тропе, идущей к старому заброшенному яблоневому саду, насторожил самострел, может косуля попадется, а то давно свежатинки не ел, да и химика подкормить стоило, вон как отощал бедолага… Ну, и для разнообразия, решил поставить вершу на безымянной речушке, спрятавшейся в густых зарослях ивы… Вообще, лес у нас смешанный, серый зимний осинник плавно переходит в белоствольную березовую рощу, а ближе к Антоновке расположен сосновый бор. Темный ельник встречается не часто, ну и ладно, не очень-то я его люблю. Всякая хищная тварь почему-то предпочитает обустраивать логово именно в ельнике. Я хоть и не боюсь зверья, но тратить охотничий припас на хищников? Поверьте, только в целях самозащиты, или если слишком расплодятся, имеет смысл уничтожать хищников. Вернувшись на заимку, я обнаружил уже накрытый стол. Дедову котомку я не проверял ранее, Митька сам похозяйничал… Изба уже была протоплена, проветрена, на столешнице в котелке паровала картошка, ломти копченого окорока розовели на деревянном блюде, а посредине стола стояла фляга, явно с самогоном, в этом весь Митька, пока другие шарили по закромам старосты, выбирая действительно ценное, он набрал каких-то железок и самогона – молодца! Впрочем, не знаю, что он там такое говорил про бомбы? Никогда не видел, ну и ладно, потом разберемся. Разомлевшие после еды, слегка пьяненькие, мы сидели за столом, Юра уже клевал носом, э… нет, так не пойдет, а поговорить? – Ну, химик, рассказывай, как ты докатился до такой жизни? Засыпающий Юра вздрогнул. Помолчал, видимо собираясь с мыслями, и неторопливо заговорил. – Родился я лет через десять после катастрофы. Мой отец был ученым, химиком по образованию, выжил он случайно. Уехал он из Полиса за несколько дней до катастрофы, отмечать католическое рождество, на собственную дачу и вернулся в город только через два года. К этому времени эпидемии закончились, а сферы влияния только начали делить вновь возвратившиеся. В общем, организовали они на паях с крепкими ребятами, производство бездымного пороха, в дальнейшем отец мне передал секрет его изготовления. – Пороховой заводик, сладкий кусок, – заметил я. И посмотрел на Митьку, которому не было никакого дела до рассказчика. Развалившись на нарах, Митька третий сон уже видел. – Да, это сладкий кусок, – меж тем продолжал Юрий Петрович. – Ну и пытались прибрать его к рукам разные группировки, вот при последней разборке и произошел взрыв порохового склада, отец тогда был на дежурстве, взорвался он, а я уцелел. Мать моя давно померла, и терять в Полисе мне было нечего, а то могли и в рабы определить. Подался в ваши края, у меня в Родниках (еще 180 верст по тракту), родная сестра замужем за местным старостой… Но по дороге дружинный голова с помощниками меня перехватили, совхозные главари прекрасно знали моего отца, ну и меня в частности, приходилось общаться с этими тварями, когда они посещали наш заводик по поводу закупки пороха… А тут встретили на дороге одного, и посадили на цепь, как пса, пока не дам согласие на сотрудничество… – А ты что не соглашался? – Не люблю, когда меня в рабы, хоть и квалифицированные, определяют. Я два дня выдержал. Они падлы, меня не кормили, да еще пару раз избили… – Ладно, давай баиньки, а то сутки больно насыщенные событиями получились, – прервал я рассказчика, позевывая с подвывом. Дед появился после полудня следующего дня, к этому времени я успел проверить вершу и петли на заячьей тропе. Опасаясь, что вместо косули попадется дед – я разрядил самострел. К его приходу на вертеле жарились пару зайцев, а Митька, щурясь от дыма, изредка поворачивал вертел, в углу очага держалась на подогреве душистая уха. Старый, окинув озабоченным взглядом нашу компанию молча извлек из котомки полотно по металлу, бросил на нары Юрику. – Так, печенкой чую, сюда перебираться придется на жительство. Уже двое совхозских к Азизу приезжали, о чем болтали не знаю, но прямо сейчас собирайтесь. Седлай Ворона, и в поселок… Будем имущество перетаскивать, ты поможешь нам, Юра? – О чем речь, Максим Андреевич, я теперь к сестре не спешу, а то опять на тракте в рабы подпишут, – произнес Юра, усердно шоркая полотном по железному кольцу кандалов. Как мы ни торопились, в поселок попали в полной темноте, да и хорошо, соседи меньше знают – крепче спят. Митька пошел проведать своих, а мы втроем выкатили телегу, стоявшую в конюшне. Дед, попросив посветить, разгреб кучу лежалого сена и с кряхтением поднял деревянную крышку закрывающую схрон[5 - в данном случае тайник.]… Присвистнув от удивления, я осмотрел отцовы заначки. Да-а… Бедный Ворон… Тут на четырёх телегах не вывезти. Юрий, протиснувшись вслед за мной, с интересом разглядывал материальные залежи, весь товар был аккуратно уложен, оружие в трех ящиках было смазано и завернуто в промасленную бумагу. В дальнем углу схрона чернело отверстие вентиляционного короба. Во всем этом порядке чувствовалась рука отца. Я сразу предложил Юрию сменить его обноски на кожаную куртку, и подобрать себе штаны. Дед тем временем начал грузить телегу, выбирая самое ценное по его мнению. Я тоже подхватился, за мной и Юрий в обновках… – Максим Андреевич, по лесу Ворон телегу не протащит, или мы разгружать будем в другом месте? – спросил запыхавшийся Юра, укладывая последний цинк с патронами… – Самое ближайшее удобное место для временного схрона в двух верстах от заимки. Под утро свезете и до обеда еще одну ходку успеете сделать, а потом уж как повезет… Нельзя сказать, что старая заросшая кустарником просека, походила на накатанный тракт. Иногда приходилось приподнимать телегу, помогая Ворону, обиженно косившемуся на меня. Его взгляд будто говорил: «Как же так хозяин, меня, боевого коня и в телегу?» В трех местах нам пришлось прорубаться с помощью тесаков через заросли ольхи… Но до обеда, успев сделать временный схрон, мы с Юрой уже вернулись, и не останавливаясь, вместе с подошедшим Митькой, загрузили вторую телегу. Дед всех так накрутил, что мы без перекуса тронулись во второй рейс. Ну, тут поселковые нас уже видели, да… Если совхозные прижмут, точно заложат. Отойдя по просеке от поселка на пару верст, оставили Митьку в засаде с наказом: если не пристрелить, так отпугнуть соглядатаев, если таковые будут. Сидеть велели два часа, а потом двигать напрямки к заимке. Не маленький, видел разок дорогу, значит определится. Не первый день в лесу. Замаскировали телегу и схрон в сумерках, а до заимки добрались уже в полной темноте. Митька уже вовсю хозяйничал, растапливая очаг, и разогревая зайчатину. – Ну как, кто-то следил? – спросил Юрий. – Ага, Азизов родственник, я его пристрелил, – сказал Митька, смотря безоблачным взглядом, почему-то на меня. Пообедав, а заодно и поужинав, составляли планы на завтра. Вообще-то добра там еще не на одну телегу, не считая продовольственных запасов, которых к слову у нас с дедом было не так и много. На двоих одиноких мужиков, по нашему мнению, нескольких мешков картошки, мешка дорогой хлебной муки, ну там маслица пары бутылок, по мешку вяленого мяса и рыбы до лета должно хватить, а не хватило б, так лес и река рядом, всегда свежатинки надыбать можно. Юра высказал желание пока пожить с нами. А что, заимка не совсем маленькая, раньше до десяти мужиков в ней обитало, правда, в тесноте, ну а вчетвером-то вольно жить можно. Незаметно разговор перешел на тему катастрофы… – Вот ты человек ученый, – говорил я Юре, – подскажи, как люди в других местах живут и что на всем шарике делается. Если знаешь, освети момент… – Да какой я ученый, – несколько польщено произнес Юрий, – вот к моему отцу лет двадцать пять назад приезжал однокурсник его, собственно он приезжал тоже за порохом, я тогда был малец совсем, но кое-что понял из его рассказов. У них на востоке от Полиса городок ученых был… Так там кое-кто из ученых выжил. Когда случилась катастрофа, у них даже обсерватория уцелела, и они наблюдали за падением осколков кометы… Так по их мнению, два самых крупных осколка упали на Центральную Америку и Индокитай, вряд ли там кто выжил, особенно в зоне тектонических разломов, ведь какие землетрясения случились даже у нас, на территории самого крепкого «панциря земли»! В Полисе почти все дома были разрушены, не говоря о метрополитене. Запад страны затопило до самой Валдайской возвышенности. На севере, как и тут, выжили, но единицы, на востоке Волга после разрушения гидростанций хлынула на нижние города… Да, ты знаешь, этот ученый говорил, что после разрушения кометы было какое-то излучение, повлиявшее на магнитное поле Земли, да и еще на что-то… Я тогда просто не понял, но из-за этого излучения мы сейчас и не можем запускать двигатели внутреннего сгорания, любые электродвигатели и создать средства радиосвязи. Те ученые запускали зонды с информацией, и даже писали послания, закрепляя их на перелетных птицах. Ответов не было никогда. Возможно, сейчас люди и населяют весь земной шар, но их меньше, чем было в каменном веке. Да и многие одичали до состояния дикарей, за пятьдесят лет. Но это мое личное мнение. Да, интересно говорит Юра. Половина не понятно, но интересно. Я покосился на Митьку, вот блин, опять спит, ничем его не прошибешь. Человека замочил сегодня, и дрыхнет преспокойно. Хотя, нам тоже пора укладываться… Утренний холод пробирал до костей, в сизом тумане пряталась голова запряженного в пустую телегу Ворона. Мы медленно брели по просеке, разговаривать не хотелось, да и о чем в лесу говорить? В лесу слушать надо… Юра шел впереди, зачем-то держа в руках вожжи, с просеки все равно не свернешь, а Ворон умная животина, сам остановится, коли нужда будет. Митька задумчиво шагал рядом со мной, машинально сбивая серые головки прошлогоднего тысячелистника. Что-то он сегодня не в духе, с утра копался в своей котомке, не взял свой дробовик, попросив вместо него укороченный автомат (мы часть оружия и патронов все же не стали прятать в схрон, донесли сразу до заимки), и набив пару рожков патронами. Хоть он и каждый патрон просматривал, все равно эта «пукалка» может в любой момент подвести. Патроны старые, еще заводского изготовления, порох может быть испорчен. Я снарядился как всегда – дюжина патронов с картечью, и пять жаканов к своей «тулке». Ну и естественно, нож из рессорной стали прихватил, как же без него. Юра не охотник, – взял только короткий палаш с широким лезвием, вон болтается у него меж ног, так для представительности… Запах гари я учуял за пару верст до поселка и невольно ускорил шаг. Догнал Юру, и перехватив вожжи, заставил Ворона идти легкой рысью. – Что там? Что? – окликнул Митька, и невольно все перешли на легкий бег, выбравшись на дорогу, все попрыгали в телегу, и дребезжа плохо подогнанным колесом, въехали в поселок… Дома не было. На его месте лишь сиротливо торчала выглядевшая без каркаса неимоверно длинной, кирпичная труба… Несло гарью, и поднявшийся ветер гонял пепел и угли, вперемежку с остатками вновь разгорающихся головешек. – Вот тебе, бабушка, и Юрьев день, – почему-то прошептал химик… – О чем это он? – тупо подумал я, – с чего он посчитал, что сегодня его день? Митька резко кинулся к своему дому. Рассеянно оглядывая пепелище, я заметил движение у соседского забора. – Степан, быстро сюда! «А, сосед Яков Петрович, проснулись уже…» – почему-то злобно подумал я. Фельдшер энергично махал рукой, не издавая больше ни звука, но явно призывая к тишине и осторожности. Через пару минут мы с Юрой сидели в «глухой», без окон комнате и слушали скороговорчатую, сбивчивую трель Петровича… – Я, как увидел, что Митька домой побежал, так свою Светку сразу же за ним послал, а то сейчас дел натворит. Ко мне ему надо задами пробираться, а уж тут решим, что делать дальше… Ждут вас у Азиза, со вчерашнего дня, трое ждут, остальные-то уехали… – Ты погоди, давай по порядку, где дед? Что с Митькиными родичами? – Нет больше деда, Степа, и Митькиных тоже нет… Петрович всхлипнул, и тут же, вроде устыдившись, продолжил рассказывать… В общем, как я понял, приехали вчера уже под вечер совхозские, человек тридцать, заглянули ненадолго к Азизу, и сразу же к моему и Митькиному дому подались. Что происходило у Митьки – Петрович не знал, а вот дед дал им бой, не предупреждая, из сарая пулял из пулемета. Похоже, троих сразу положил, да и потом Петрович пятерых раненных видел, на телегу грузились… А потом они прошли задами и подожгли сарай и избу, когда все занялось, дед вроде не захотел сгорать заживо, выбежал – тут они его и убили… – Теперь трое сидят, ждут вас. У Азиза самогона вчера нахлестались, а может решили с утра вместе с ним пограбить ваш схрон. Вон телегу оставили, поделить товар решили. Что делать то будем, Степ? Петрович по-собачьи жалостливо заглядывал мне в глаза, чуть не поскуливая… – Счас, счас, Петрович… «Фу, блин, как мне хреново то». – А кто ими рулил? – спросил я. – А… да вроде сын совхозного старосты, весь дерганый, башка перемотана, он еще над Митькиной сестрой изгалялся, с собой увез потом… А деда мы ночью в Митькин дом перенесли, все они там теперь, лежат рядком… Тут ни с того ни с сего пришла мысль, что Митька чуял, еще утром чуял, ему сердце подсказало… А мне нет… Вот, кстати идёт и он, лицо белое, губы трясутся, из-за спины, с любопытно – сочувствующим лицом выглядывает жена Петровича – Света. Митька говорить не мог. Нагнетая в себе вполне контролируемую ярость, я рявкнул: – Садись! И когда Митька, как подрубленный, упал на табурет, я продолжал распоряжаться: – Петрович, распряги и заведи мерина в сарай, его с улицы увидеть могут. Счас их кончать будем! Сиди! (это я химику). Из тебя стрелок как из меня балалайка. Здесь вместе с Петровичем останешься! Митьке: – Чем ты там в мешке сегодня под утро шебуршился, что там за бомбы? Митька молча протянул котомку, на дне которой помимо еды и патронов я увидел пять бомб… Самодельные, как я чуть позже узнал, но тоже подспорье… Пока Петрович с женой распрягали Ворона, Митька, вперившись взглядом в стенку, тупо раскачивался на табуретке, а Юра машинально вертел на столе забытую кружку. Я все обдумал, и через двадцать минут мы с Митькой уже сидели в засаде… Наш дом крайний в поселке, с тылу к нему примыкает неширокий овраг, противоположный склон которого существенно выше. Вот там, на высоте, в кустах и засел Митька с автоматом. Я же расположился на другой стороне улицы, спрятавшись за полуразрушенным фундаментом брошенного дома, бомбы мы поделили по-братски. Митьке две – мне три. В принципе конструкция не сложная, и оба наши механика – химика (Митька под моим напором отошел слегка к тому времени), объяснили мне принцип действия и предполагаемую дальность разлета осколков бомбы. Зимний день набирал силу, когда от Азизова подворья отделились фигуры шести человек и телега с запряженной в нее соловой[6 - масть лошади золотистого цвета с белым хвостом и гривой.] лошадкой. В поселке и доселе тихом, движение замерло совсем, даже собаки убрались с улицы. «Только бы Митька выдержал, пока они в золе копаться не начнут, только дождись, дружок, пока гранаты не брошу!» – молился я. И вот этот момент настал, сыновья Азиза, ребята крепкие, примерно наши ровесники, сняли полуобгоревшие стропила с крышки люка, тут я и бросил предварительно сняв кольца с запала, две бомбы подряд… Громыхнуло не слабо, и тут же Митька зарядил длинной очередью… Автомат заглох, но тут же Митькина бомба накрыла дальний участок двора. Подождав, пока осколки осядут, я высунулся и пробил дуплетом из «тулки» по ползущей фигуре Азиза… Неужели все? Так, надо подождать. Пока я поменял патроны, Митька уже вылез из кустов. Куда он спешит? Но вроде все обошлось, добили только одного совхозского – вроде шевелился… Добивать азизово отродье на его подворье мы не пошли и так целую кучу народа положили… Мы Деда и Митькиных родичей хоронили на пригорке, напротив нашего пепелища, хорошее место, сухое, деду будет приятно на таком месте лежать, прости меня старик… Ночью он мне приснился. Гладя меня по голове, как в детстве, дед разговаривал со мной: – Ничего, Степан, не грусти, жизнь усложняют красивыми фразами, но ты смотрел в глаза животным – вот в простоте убийства или воспроизведения рода и заключается наша основа. Сейчас я уже в земле, траве, воздухе и тебе в том числе, а смерти нет, есть память твоего рода. Испытания достаются каждому в жизни. Мы твои родичи всегда рядом, мы любим тебя… Глава 2 Проснулся я хоть и с тяжелой после поминок головой, но с легким сердцем. На утро, загрузив обе телеги с последним не разоренным имуществом (надо же, дед в последний момент успел в погреб самые ценные съестные припасы спрятать), двинулись к просеке. Лошадь совхозских, как это ни странно, почти не пострадала, хотя напугалась и получила пару мелких осколков на излете в ляжку. Петрович их вытащил в момент, а когда мы уходили, долго смотрел нам в след завистливо – жалостливым взглядом. Чему он завидовал? Нашей молодости или несомненному богатству? Я так и не понял. За три дня, стараясь не оставлять следов, маскируя их травой и палыми листьями, мы перевезли все наше имущество из схрона в лесу. У Митьки в доме забрали в основном еду, а чугунки, кастрюли не брали, да и некогда было, в любой момент могли совхозские нагрянуть за своей пропажей. Вот сидим вечером, рассуждаем, как нам жить дальше. – Надо подумать, – говорил Юра, чего нам собственно, не хватает? – Выпивки и баб, – глубокомысленно изрек Митька, и тут же посмурнел лицом, сестру наверно вспомнил. – Оружия и патронов много, с едой для людей тоже вроде порядок, а вот кони скоро останутся без сена, да и овса дня на три осталось. Через пару недель зарядят дожди, и тогда сидеть – куковать будем. Лошади на голодном пайке, да и зверья много не добудешь, зайчатина уже в печенках сидит, – перечислял я неудобства статичности нашего положения (вот ввернул словечко, не я – Юра). Про месть и возможность спасения сестры Митяя мы тоже думали, но пока вслух идей не высказывали, рано прыгать голой попой на ежа. – Значит так и порешим. Ты, Митяй, с Юрой поедете на тракт. Где находится Ярмарка ты знаешь, возьмете патронов на продажу. А все обработанные шкуры сдадите старому Изе, сошлетесь на меня, а то облапошит[7 - обманет.]. Я на рябиновский хутор съезжу на разведку. Дальше пошло обсуждение деталей предстоящей разведки – сижу, слушаю, говорю свое веское слово, и тут показалось, вроде лошадки забеспокоились, а опять волчата пытаются до мяска добраться, да там и медведю нечего делать, конюшня бревенчатая, на крыше тоже бревна… додумать я не успел. Раздался грохот, как будто на крышу конюшни упала соседняя сосна… Я первым оказался у нашей смотровой щели, заменяющей нам полноценное окно, и чуть не остался заикой… Встав на задние лапы и передними чуть не доставая середины ската крыши, какая-то зверюга драла громадными в два моих пальца длиной когтями убежище наших коников. Я, кинувшись в угол, схватил свой всегда заряженный дробовик. Ребята бестолково толкались у окошка, пытаясь что-то рассмотреть в темноте безлунной ночи. Дуплетом жахнув в серо-желтую фигуру я пытался быстро перезарядить ружье, и в это время раздался такой рев, что уши заложило, затем последовал удар по стене избушки, такой силы, что содрогнулось все строение, но рев стал стихать, удаляясь вглубь леса. – Что это было? – Юрин голос слегка подрагивал, мы с Митькой переглянулись, он пожал плечами. – Кто знает… Я раньше таких не встречал, похожа на рыжую кошку, выросшую с небольшой дом. Такой кошаре в лесу не выжить. Наверняка ее прогнали из других мест, – авторитетно сказал я. – Ладно, давайте спать. Ночью не придет, а по утряне сами на нее поохотимся – добавил я, позевывая. Темнеет. Сижу я, значит, на скраде[8 - засада, обычно на зверя.]. Скрада в данном случае – это дуб, на толстом суку, прислонившись к стволу которого, я и сижу уже второй час. Утром мы разделились, я пошел по следам кошки, а Митька за приманкой. Юру на хозяйстве оставили. Да котик не маленький, это ж в каких краях он обитал? Для прокорма такой животины каждый день по кабанчику средней упитанности потребуется. Ради интереса я встал двумя сапогами в след зверюги… уместились. Все же я его вчера изрядно подранил. Пока от его лежки шел кровавый след, не терялся, и вот теперь я сижу в двухстах шагах от его лежки, по ветру от приманки. Митьке утром повезло, кабанчика подстрелил, притащил. Патроны у меня заряжены подпиленными пулями, и с тридцати метров я не промахнусь. Взошла луна и похолодало, как раз в это время котик и вылез из кустов на поляну. Принюхиваясь, и припадая на заднюю лапу, он приблизился к кабану, тихо мяуча, будто жалуясь. Выстрел разорвал тишину ночи, затем другой, и кошка забилась в судорогах, взвывая прелую листву и мох… К заимке я подошел под утро, усталый, но довольный. Сбросив тяжелую шкуру, попил чайку и завалился спать, пускай Митька шкуру обрабатывает. Проснулся я после обеда, в хате никого не было, в приоткрытую дверь тянуло свежим ветерком, и солнечные лучи освещали квадрат стены, противоположной от двери. Выйдя во двор, я увидел в первую очередь шкуру, подсыхающую на высокой ветке дуба. По моему прикиду она достигала шести метров от кончиков лап до основания хвоста… Тут и ребята нарисовались, принесли дубовой коры и калганного корня для дубления. Пускай сами занимаются, пойду чайку приготовлю, ах этот дедовский чай, ни у кого такого не пил. Он смешивал нарезанные листья смородины, дикой малины, и земляники. Сушеные на решетке, при очень слабом огне. Добавлял сушеные плоды черемухи, шиповника и ягоды земляники и говорил, что такой чай от всех болезней лечит. Дед всех лечил. Ещё он был единственным учителем в поселке, даже детей Азиза грамоте обучал, а они его сдали потом, вот и верь после этого людям. Я ушел на рассвете следующего дня, ребята остались, надо было шкуру довести до товарного вида, да им и ближе добираться до тракта, чем мне до Рябинового хутора, шел не спеша, вел Ворона, и обдумывал чем смогу заинтересовать хуторян. Дни в последнее время стояли ясные, ночью подмораживало слегка, но все военные действия возможны только дней через сорок, когда просохнет земля. Да еще не знаю, как воспримут они наши предложения, не посылали ли совхозные карателей и к ним? Добираться с учетом привала мне только по лесу больше суток, а там еще полчаса по дороге легкой рысью, и я на месте. Нет, по дороге от нашего поселка, на Вороне я доскакал бы часа за три, но встретится с патрулем совхозных мне «не улыбалось». А с лошадью по лесу несподручно добираться, но не оставишь же Ворона одного? Вон, какие зверюги по лесу шастают. Так в неторопливых мыслях, внимательном выборе пути и осторожном шаге и закончился день. Сидя вечером у костра, я прихлебывал чай и размышлял о вчерашнем разговоре с Юрой. – Вот скажи, почему мы сами ничего не производим? Дед рассказывал, что до катастрофы люди производили много товаров, строили большие дома и оружие делали о-го-го, какое… – А сейчас просто техники такой нет, да и людей не в пример меньше осталось, – сказал Юра. – Ты думаешь, все погибли от катаклизма в один день? – продолжал он, – Нет, люди были очень изнеженными и потому, думаю, половина всех погибших вымерла, не приспособившись к суровым условиям. Я, в общем-то, с историей знаком, читал старые сохранившиеся книги. Вот на этой немного известной нам сохранившейся территории, пять веков назад проживало семь миллионов человек, а перед катастрофой уже в десять раз больше. Сейчас же дай бог триста тысяч наберется. Нас мало, Степан, и у нас нет центрального управления. И всегда находятся такие, кто предпочитает принцип – легче отнять, чем произвести самому, поэтому мы пользуемся старыми материалами и продукцией пятидесятилетней давности… Но скоро халява кончится, когда-то произведенная продукция конечна, я заметил, что в последнее время ужесточилась борьба за нее. Да и за личные людские ресурсы – подразумевай женщин, как более главную половину в воспроизводстве человеческого рода. Умные мелкие феодалы понимают это уже на уровне инстинкта, они пошли дальше, начали охотиться за головами. – Это как? Головы режут, что ли, – спросил я. – Нет, это образно, меня же повязали совхозские, требовали наладить работу пороховой мельницы, только это надо было делать деликатно, пригласить в гости, напоить накормить, привязать к симпатичной девке, глядишь и остался бы, ученые натуры – тонкие штуки, – пояснил Юра без ложной скромности. Ворон всхрапнул, вздернул головой, отрывая меня от мыслей, но вроде успокоился. Волчата бродят, спать не дают, так я и просидел всю ночь в полудреме… В самой большой избе рябиновского хутора располагался местный клуб, где в зимнюю пору после полудня собирались все значимые (и не совсем), жители. Туда я и направил свои стопы по прибытии. Пацаны, крутившееся около общественной избы уважительно приняли повод, привязав Ворона к столбу у входа и обещали накормить и напоить животину. Слегка задев притолоку при входе, я обнаружил полный кворум участников (у Юры словечек нахватался), и сидящего по центру незнакомого мужика средних лет. Он вещал что-то столь занимательное, что на мое присутствие обратил внимание только староста – кряжистый, седой как лунь мужчина, лучший друг моего сгинувшего отца. Он подошел ко мне, приобняв, тепло поздоровался. – Ну, здравствуй, здравствуй, Степа, все уже знаю, вчера Петрович прибегал, рассказывал про ваши страсти. Все потом, садись, поешь, послушаем человека. Он усадил меня рядом с собой, собственноручно положил парующей картошки из чугунка, привалив сверху темными ломтями тушеной сохатины, и налил полстакана самогона. – Прими с устатку, – посоветовал он. А сам весь во внимании к незнакомцу, который продолжал: – Так еле вырвался я из Степного, эти твари хоть и двигаются не быстро, но почти успели сомкнуть кольцо вокруг поселка, их было тысячи тысяч!!! – Если они двигаются медленно, то если поставить пару пулеметов, отбиться можно, дать отпор и отойдут, – подал кто-то реплику. – Не так все просто, – тяжело вздохнул рассказчик, и продолжал: – Когда они чувствуют опасность, или видят жертву в пределах своей видимости (а видят они, к счастью, недалеко), то на некоторое время могут двигаться со скоростью взбешенного кабана, да на них они собственно и похожи, только покрыты костяным панцирем и абсолютно всеядны… Хотя предпочитают живое мясо. Южане называют их леммингами, хотя я человек образованный, даже одну книжку видел, где лемминги нарисованы были. Совершенно не похожи. Это из-за того наверное назвали, что они периодически толпами валят, пока их не остановят. – Скажи, а почему мы про них раньше не слышали? – негромко спросил староста. – Да они такими массами еще не собирались, хотя южанам уже приходилось с ними бороться, да плавают они плоховато, вот на реках их и задерживали. Сейчас эти мутанты видимо научились ходить вдоль рек, или переплывают ночью, так что последнее нашествие точно до вас доберется. Степное от вас всего в трехстах верстах, думаю даже если их частично выбьют, дней через семь будут у вас. – Скажите, – спросил Костя Рябой (я их почти всех знаю, умник еще тот), – а они человеческими жертвами питаются? – Я и говорю, – терпеливо продолжал чужак, едят все подряд… Если на крышу дома залезть или на дерево, то спасешься, но скот, посевы? Да и запасы продовольствия вряд ли сохранишь. Чуют они очень хорошо, разроют и съедят. – Ты насчет совхозных приходил? – тихо спросил Ефимыч (староста). – Уже нет, потом дома у тебя поговорим. Дом у Ефимыча справный, сложен из толстых бревен ели, со стеклами в небольших оконцах и крыт черепицей, живность в сарае гомонит, сыновья и дочь по хозяйству хлопочут, жена еду к нашему приходу сготовила, расстаравшись рыбными расстегаями. Ну, как водится, приняли по полстакашка первача, и хоть был я вполне сыт, все ж не удержался, давно домашней выпечки из настоящей русской печи не пробовал. А потом мы стали обсуждать с хозяином возможности защиты его хутора, ну и нашего леса, от новой напасти. Видимо мой авторитет в глазах Ефимыча поднялся после наших военных действий против совхозских, и он внимательно слушал мои замечания. А мои планы в отношении Совхоза подождут, чего их раньше времени раскрывать? – Ефимыч, смотри, вот Гадючья балка и река в этом месте образуют прямой угол. Смотри, мы можем закрыть подходы к лесу и твоему хутору, поставив скрады с северовосточной стороны, скрады на помостах поставите, и как они реку переплывать будут, или в балку нырнут, так скорость потеряют, тут и лупи леммингов. – А если они ночью поплывут, или балку переходить будут? – Факелов побольше заготовите, да и скрады вплотную к реке поставите. Швыряй повыше да лупи погань, только факелов надо очень много, чтоб с каждой скрады постоянно двое стреляют, двое факелы закидывают. Я лично и так в темноте вижу, да и у тебя найдутся такие охотники, ну ладно мне теперь некогда засиживаться, через пять дней мы втроем приедем сразу к балке… И я направился седлать Ворона, попутно оглядев мелькнувшую в дверях дочь Ефимыча. Эх, хороша девка стала! Сам бы ел, да денег нету… Похождения Юры и Мити Я уже сутки «загорал» на заимке, когда, наконец, нарисовались мои компаньоны. Да, видок у них был еще тот… – Ну что, пропойцы, удачно съездили? – Ага, удачно, все привезли, – Юра часто закивал головой с изрядно поредевшей шевелюрой, Митька просто пламенел побитым лицом – стыдно было, но привезли они действительно много полезного, а за вечерним чайком рассказали о своих похождениях. Добрались они быстро, Ярмарка разрослась даже. Теперь там две лавки, кабак и гостиница с номерами, гм… была. Лавка дяди Изи оказалась самой большой, и он сам восседал за прилавком, сверкая лысиной и гладкими щеками. – Што вам, молодые люди? После прояснения ситуации по поводу общего знакомого (меня), и осмотра нашего товара произвели обменную операцию, которая, кажется, порадовала старика, и он изволил пригласить приятелей на обед. Ребята поломались для порядка, на что получили в ответ, что хороший обед дороге не помеха и отправились в гостиницу, хозяин которой приятельствовал с Изей. В трактире при гостинице было шумно и грязно, чад от кухни стелился по потолку, три стола занимали крепкие возчики, чьи телеги заняли весь постоялый двор, свободным оставался только стол у стены рядом с кухней, где развалившись, сидел толстый мужик с красным носом, очевидно хозяин заведения. – Толик, – представился он тонким голосом, и уже обращаясь к дяде Изе: – Все как обычно, но только в трех экземплярах? И, следуя молчаливо одобрительному кивку дяди Изи, дал знак подавальщице, показав три пальца. Поданный сочный шашлык и кувшин с самогоном способствовали благодушному настроению старика и моих приятелей, и они уверяли меня, что второй кувшин появился на столе сам собой. Лишнее спиртное подействовало на старика явно отрицательно, и он впал в меланхолию: – Я старый еврей, имевший несчастье пережить Апокалипсис – бормотал он сам с собой, ну старый не старый, а за толстый зад подавальщицу успел ущипнуть, когда она приносила шашлык (отметил для себя Митя), и спросил: – Дядя Изя, а что такое еврей? Старик, оторвав тупой взгляд от столешницы, внимательно посмотрел на Митяя и значительно сказал: – Нация такая… Была. – А, значит не охотники? – Не охотники, – как-то в сторону прошептал старик. В это время открылась входная дверь, запустив пятерых новых посетителей и запах навоза и кожи, исходивший от последних. Оглядев зал и не увидев свободных мест, новоприбывшая пятерка решительно направилась к нашему столу. Здоровый жлоб, встав сзади Юры и нависая своей челюстью над его макушкой пророкотал: – Вали отсюда жидовская рожа и приятелей с собой захвати. – Шо я слышу? Таки давно забытые звуки, – сказал дядя Изя, состроив умиленное лицо. – Да я вообще хозяин здесь, что командуешь! – возмутился Толик. – Хозяин – так дуй на кухню, обслуживай клиентов, – резонно возразил верзила, и тут пьяненький Юра, очевидно, вообразил себя адвокатом, резко встал с лавки для произнесения речи в защиту своего клиента (откуда, что берется?), попав при этом макушкой в незащищенный шнобель жлоба. Такие действия были восприняты, как акт агрессии, и в доли секунды наш приятель, схваченный за шевелюру, полировал несвежий пол. Ну, тут и понеслось… Митька, невысокого роста, но вполне крепкий парнишка, не имея возможности напрямую достать противника из-за разделяющей их столешницы, выдернул лавку из-под Толика и засветил в лоб увлекшемуся экзекуцией амбалу, и, не останавливая поступательного движения скамьи, снес еще двоих его приятелей. Оставшиеся на ногах тоже даром времени не теряли. Рыжий детина, возчик, засветил в глаз поднимающемуся как раз из-под стола Толику, но тот хорошо держал удар, и схватил детину за грудки, резким рывком насадил его подбородок на свой лоб. С последним бойцом у Митьки неувязочка вышла, сказалась разница в весовых категориях, и оба мои приятеля оказались в горизонтальном положении, но Изя тоже не дремал, пока боец шаркал ногой, пытаясь достать Митьку, добрый дядюшка тихо лишал его наследства невесть откуда взявшейся дубинкой. Фактически все противники нашей компании теперь находились не в форме, и дядя Изя подходя к каждому, закреплял достигнутый результат ударами дубинки. Возчики, сидевшие за другими столами, не вмешивались, они были трезвыми, и ссорится с любой противоборствующей стороной им было не с руки, они только помогли вынести тела и наказали двум перепуганным подросткам, охранявшим возы пришельцев следовать далее по маршруту, от греха подальше. Вскоре и остальные возчики уехали, и полупьяная компания под водительством Дяди Изи решила отметить славную победу. Тут же появились две подавальщицы, которые выполняя уже роль дам наших героев, скрашивали своим присутствием маленькое общество… Для успешного завершения дня Толик достал из погреба бочонок с особым, по его словам, коллекционным первачом, который он уже выдерживал энное количество лет, и все черпали его кружками прямо из бочонка. Все плясали, пели песни, потом Юра почему-то очутился сидящим на коленках у толстозадой Дульсинеи, и она видимо, принимая его за свое дитя, укачивала его, как ребенка, исполняя соло колыбельной песни… Юра проснулся от удушья, его тощую грудь придавливала чья-то мощная рука. Тяжелая женская ляжка горой возвышалась над хилыми чреслами химика. Ему нестерпимо захотелось во двор. Юра понял, что если не выберется, то журчать придется под себя, и отчаянно завозился, выбираясь из захвата. – Милый ты куда? – пробормотал сонный голос. Юра, схватив лампу, выскочил в коридор и только там поджег ее. В свете разгорающегося фитиля ему открылась картина вселенского хаоса, царившая в трактире. Повсюду валялись черепки битой посуды, какая-то солома покрывала половину пространства пола. Рядом с лестницей на второй этаж, раскинувшись в вольной позе, возлежал Толик, крепко сжимавший в руке кружку, от него к бочке, стоявшей у стола, протянулась широкая полоса пролитого спиртного. Юра нетвердой поступью стал спускаться по лестнице со второго этажа, и тут нога попала в какую-то склизкую дрянь, и он кубарем полетел вниз. Лампа при этом упала точьнехонько в ополовиненный бочонок с первачом. Юра, завершивший свой полет, увидел языки синего пламени, поднимающиеся из бочонка, и широкую реку огня, быстро ползущую к Толику… – Горим, – тихо пискнул химик, и попытался оттащить Толика от пламени, – Горим! – закричал он уже во всю силу своей глотки, вытаскивая бесчувственного трактирщика на свежий воздух. Пламя ярилось уже на лестнице, и Юра, обежав здание гостиницы, стал кричать, взывая ко всем живым, и они не замедлили посыпаться сверху. Юра облегченно увидел свою Дульсинею, Митьку и его подругу. Которые незамедлительно поспрыгивали с небольшой, в общем-то, высоты. Потом долго искали Изю, оказалось, старый ночью уполз в свою лавку, предоставив более молодому поколению разбираться с дамами. Вот так красиво обрисовал события Юра. – Ну а трактирщик? – спросил я. – Трактирщику скормили версию его собственной вины, да они не первый раз горят, так что горевал только до опохмела, а потом жизнь опять показалась в радужном цвете, они же с Изей компаньоны, у них еще лавка осталась… Я потянулся за котелком и долил себе чайку. – Так, мужики, у меня новости тоже есть, разборки с Совхозом придется нам отложить, – и я рассказал о наших новых заботах. – Интересная ситуация, – сказал Юра, задумчиво поглаживая расцарапанную щеку. – Так эти лемминги двигаются с юго-запада? Но тогда первым разорению подвергнется Совхоз, и это событие может изменить наши планы, да, а вот дальше, как они пойдут, какова ширина фронта движения? – бормотал он вроде для себя. – Ладно, Юра, не заморачивайся, завтра с утра соберемся и поедем оборонять добро возможных союзников. Ночью мне снилась Настя, девочка с Рябинового хутора и так мне с ней было хорошо, что утром проснулся во влажных штанах. Да-а, надо решать эту проблему. Ребятам даже позавидовал – съездили, разгрузились, хоть подавальщицы не бог весть какой товар, но все ж облегчение. Вот еще парадокс лошадь имею, а почти все время вожу в поводу, вот как сейчас пробираемся по лесу, Ворон уже кажется, привык, и не спотыкается о каждую валежину, но все же обидно, хочется галопом по лугу или дороге, чтоб ветер в ушах и слезы из глаз от встречного воздуха. Наконец вышли из леса, и кони неторопливой рысью (я то один, а ребята на Соловую вдвоем взгромоздились), попылили напрямки к Гадючьей балке. Подъехали к месту встречи уже заполдень, подготовительные работы уже были завершены, скрады искусно замаскированы под ветками деревьев, а сами труженики полдничали. – Ба! Знакомые все лица. – Рядом с Ефимычем на пригорке стоял Верста, с видом полководца обозревавший в бинокль заречные просторы. Пришлось здороваться. – А, здравствуй, здравствуй, вояка, слышали про ваши дела, у нас тоже стычка с совхозными была. Сынка совхозного старосты не добили. Вот он со своими, после разборки с твоим дедом, к нам пожаловал. Ну и получил по сусалам, пятерых положили, – хвастал рыжий. – А своих? – Что своих? – Своих сколько положили? – Да он налетел неожиданно, мы и заставы не ставили, – посмурнев, признался Верста. – Мы тут прикинули, как оборону держать будем, – увел разговор в сторону Ефимыч. У Лосиного брода, как в самом мелком месте реки, антоновские поставили скрады, здесь самое узкое место для переправы, а дальше вдоль реки поставим цепочку дозорных… – Нет, Ефимыч, я предлагаю конных дозорных послать на ту сторону, а напротив совхоза поставить скрытный пост где-нибудь на пригорке, хотя бы у того оврага, где мы девку с парнем допрашивали (это я Версте). Как только кабаньи мутанты дойдут до Совхоза пост нас предупредит. – Да инициатива наказуема… Старшие согласились с моим разумным предложением и послали в дозоры нашу троицу. Порешили – Митьке сидеть в секрете у Совхоза, а я с химиком в конном дозоре поглядывать. Ночь, блеск воды в лунном свете, и мы с Юрой едем вдоль берега на переправу, вообще река у нас не широкая, в самом узком месте у Гадючьей балки всего метров двадцать, но почти везде в два человеческих роста глубиной, поэтому и едем к Лосиному броду, Митька убежал еще днем, только сейчас наверное добрался до совхозных окрестностей. Юра в седле держится неплохо, туманно говорит, что была практика. – А почему ты думаешь, что лемминги пойдут именно здесь, может после Степного они свернули на восток или на запад? – прервал он молчание. – Нет, за Степным что на запад, что на восток болота и топи, так что им прямая дорога сюда, да и беженцев нет, значит лемминги уничтожили поселок. Ты лучше мне вот что скажи. Почему животные, ну хотя бы эти твари быстро расплодились после катастрофы, а люди нет, я же в книжке читал, что пятьдесят лет назад животные вымирали, а теперь вроде вымирают остатки людей? – Ты знаешь, сколько максимально может родить детей женщина? – спросил Юра, и, видя мое неопределенное пожатие плечами, продолжил: – Десять двенадцать, а обычно двоих, а кабаны за один помет приносят до двенадцати, а пометов этих у нее по жизни может быть десяток, или более. Похоже, эти мутанты потомки кабанов, только выросли на радиоактивной почве. Кстати та кошка, которую ты пристрелил, похоже, из тех же краев, кушала кабанчиков. Но когда они стали мигрировать, сбежала сюда. Ну а насчет других животных ты, наверное, уже понял, они тоже плодятся гораздо быстрее людей, да и не уничтожают особи своего вида, как делаем это мы. Юра замолчал, вглядываясь в блеснувший в свете луны перекат Лосиного брода. – Стой, кто идет? – раздался грозный окрик из кустов. – Лемминги… – А это ты. Степ, ну как, на разведку? – Нет, в Совхоз, свататься… – Что, правда? – Лысый Череп даже из кустов вылез, ну и умник. Я приветливо улыбнулся, и спрыгнув, повел Ворона через перекат. Мы ехали по пересеченной местности в сторону Совхоза. Ночь еще не перевалила на вторую половину, когда мы услышали выстрелы. – Так, началось, – подумал я и бросил Ворона в галоп. От поселка нас отделяло метров четыреста, и отсюда уже было видна шевелящаяся темная масса, напиравшая со всех сторон на поселок. Слышались истошные крики и одиночные выстрелы, в дальнем конце селения заработал пулемет, и смолк. Наверное, патрон бракованный попался, обычная беда автоматического оружия. Вдруг я увидел отделившиеся от общей массы фигуры людей, бегущих во всю прыть в нашу сторону, что-то мне подсказывало, что это Митька, да еще с сестрой. Не усидел стервец в дозоре, но я его не осуждал, будь это моя сестра, я поступил бы также, и я, направив Ворона к ним, молча подхватил девку поперек седла, а Митька привычно уже вскарабкался на лошадь сзади Юры и мы неспешной рысью поскакали назад к броду. Предрассветный туман стелился над рекой, противоположный берег еще не было видно, мы, то есть дружина хутора, сидели в скраде, не переговаривались, по реке звук далеко слышно… И пока делать нечего, расскажу о последних событиях. Митька на посту не усидел, как я и предполагал, решил разведать поближе, зная расположение дома старосты, он пробрался к нему с тыла. Новую собаку завести хозяева еще не успели, и он вполне спокойно пробрался в помещение, где содержались рабы, но найти без шума сестру не удалось. Пробираясь меж спящих девок он наступил на руку именно своей сестре. Та вскрикнула, и поднялась полная буза (Митино выражение), короче, когда выскакивал с сестрой из дома, столкнулся с молодым хозяином и, опережая не успевшего вскинуть ствол противника, врезал ему по яйцам и помчался, таща за руку сестру вдоль улицы, естественно, взбаламутив людей и собак. Он мчался по улице, вдогонку стреляли, и тут увидел серые тени, замелькавшие между домами, это были мутанты… Как он выбрался, сам не помнит, но пришлось дать пару очередей, чтоб отогнать нахальных тварей, и все же его подранили, я осмотрел глубокую рану от клыка на Митькиной ляжке, и оказал первую помощь. Теперь они с сестрой на Рябиновом хуторе отдыхают, а мы уже больше суток сидим в скраде. Наверное, мутантам есть чем поживиться в Совхозе… Но вот и они – серая острая морда высунулась из прибрежных кустов противоположного берега, подозрительно осмотрела наш берег, принюхиваясь и тихо похрюкивая, вылезло все животное. Да, видок у твари еще тот, три пары клыков торчали из пасти с обеих сторон, бока хребет и нос покрыты крупной костяной чешуей, глаз почти не видно, во фронт тело очень узкое, и только крупная голова дает возможность точно попасть в животное, но пробьет ли пуля и череп и роговые наросты? Меж тем тварь уже спустилась к воде, и за ней на берег хлынул широкий поток его сородичей, что ж дистанция предельно близкая, и когда вожак достиг средины реки, мы открыли огонь. Некоторые пули отскакивали от брони, взметая осколки наростов, но большинство животных все же гибло, вожаку я, кажется, попал прямо в глаз и он скрылся под водой первым, но с берега напирали другие твари, и вода в реке заметно поднялась, мой ПК[9 - пулемет Калашникова.] пока меня не подводил, но лента в цинке быстро заканчивалась, хорошо, что мы наскребли по пулемету на каждый помост, и когда ребята меняли вторые рожки у автоматов, смогли поддержать нужную плотность огня. Вот и все, река, забитая погибшими и ранеными тварями, жадно поглощала их тела. Остальные (а их еще было очень много) лемминги повернули назад, по моим прикидкам мы положили не менее полутора тысяч животных за десять минут расстрела. Чумазые и оглохшие, мы с Юрой посмотрели друг на друга и радостно рассмеялись. – Да, загадили речонку, – прокричал Юра. – Зато сомы жирными будут, – утешил его я. – Как думаешь много еще их осталось? – Трудно сказать, считай мы с четырех помостов стреляли, значит шли полосой метров в двести, и в глубину сплошняком на полверсты растянулись, думаю тысяч семь осталось, – уже потише ответил Юра. Вечером сидели у костра, ужинали принесенными с хутора харчами, Настасья Ефимовна принесла (м-м… цветик мой). Ефимыч, наверное, заметил, какие взгляды я на его дочь кидаю и теперь, ухмыляясь про себя, прикидывал, какой выкуп с меня получить может. У соседнего костра Костя Рябой жарил печень освежеванного им днем мутанта-кабана. Юра дремал, привалившись к моему боку. – Костя, – говорю, когда Рябой с аппетитом дожевал печенку, – ну как, вкусно? – Вкусно, сочная кабанятина. Хочешь кусочек, правда печенка закончилась, на вот «седло» попробуй тоже нежный кусочек. – Нет, Кость, я тут слышал – один попробовал, так вся хребтина у него панцирем покрылась, как у черепахи, а на носу рог вырос. Если б сейчас мутанты опять были у берега, то гогот мужиков точно отогнал бы их на пару верст, особенно порадовала реакция самого Кости, с выпученными глазами побуревший от натуги он долго выдавливал из себя съеденный харч. От хохота проснулся Юра. – Как ты думаешь, они еще сюда сунутся? – спросил он. – Нет, конечно, только люди могут с упрямством рваться туда, где им надавали по сусалам. Например, как пьяный в кабак. – Так что мы здесь сидим? Он заметил как, мы переглянулись с Ефимычем. – А…, ну понятно, думаете, не стоит помогать антоновским, а как насчет добрососедских отношений? Вот ты, Степа, жаловался на нехватку численности населения, и сам же гадишь соседям. – Понимаешь, Юра, – хмыкнул в бороду Ефимыч, – Наши соседские отношения складывались не один год и их нельзя назвать добросердечными, и эта маленькая пакость, возможно, избавит нас от вожаков Антоновки, которые при случае поступили точно так же, но мы все же пойдем, проведаем их… утром. А теперь спать, спать ребята, кстати, Костя, ты дежуришь первую половину ночи, а ты Юра вторую. «Прорвались и съели» – именно такую фразу произнес Юра, глядя на опрокинутые помосты и клочки одежды, оставшиеся от антоновской дружины. – Похоже, лемминги и своих поедают, – сказал Ефимыч, оглядывая остатки костяных чешуек. – Ладно, поехали потихоньку, может, кто и остался жив. – А может они совсем не в Антоновку подались, – произнес Юра. – Да не надейся, они теперь по дороге, и по запаху как привязанные пройдут, поехали потихоньку, – повторил Ефимыч и махнул рукой пешему отряду. – И вот мандец приходит дяде, – именно такую фразу произносит Юра уже третий раз за десять минут, что мы наблюдаем из укрытия за бесчинством тварей. Он (т. е. Юра) сосредоточено о чем-то размышляет. – Так там, справа от дуба, у них, что склад? – Ну да, гляди, сколько этих тварей подрывают бревна сруба, глядишь, минут за двадцать доберутся до запасов. – Так, а ты, Степ, сможешь добраться вон по той длинной ветки дуба до крыши и попасть внутрь склада? – Ну, попробую, – с сомнением ответил я. – Так, ты видел порошок в пластмассовой канистре, что я взял из запасов твоего отца? – Да, а зачем? – Вот была мысль отравить этих тварей, – порошок очень сильный яд, почти не разлагающийся со временем. Надеюсь, у них нет иммунитета против яда… И вот я пробираюсь к дубу, твари рядом, хорошо что ветер дует от меня, и они плохо видят, за шум я не боюсь, они сами издают такие звуки в процессе добывания пищи! Да еще народ на крышах отстреливается, вот, кстати, несколько человек сидят на складе, если доберусь, помогут разобрать крышу. Нет, ты посмотри, с каким напором роют под срубом, так и стену могут повалить. Я уже был в двух шагах от дуба, когда чуть не наступил на сидящего в кустах лемминга. Сторожил он что ли? или так, отлить пошел – не знаю, но я еле увернулся от его клыков, обдало смрадом падали, но я уже был на нижней ветке дуба, и что самое главное, с канистрой в руках. Ну, а дальше проще, я оказался на той ветке, которая склонилась над крышей склада. Местные мой план восприняли недоверчиво, но показали, где имеется люк для проветривания. Со мной решился спуститься Патлатый – еще один мой деловой знакомый. Мы быстро вскрывали мешки и раскидывали по полу, когда все дно большого склада было усеяно вскрытыми мешками, я открыл канистру, и, повязав кусок холста на лицо, начал осторожно посыпать все съестные припасы ядом. – Давай быстрей, – кричал Патлатый, стоя на лестнице под люком. Двери и стена уже шатались, и я разбрасывал, как мог быстро, ну вот и все, выбравшись на крышу, мы сбросили вниз лестницу, на всякий случай, и тут двери слетели, и темная масса хлынула в широкий проем. – Давайте перебираться на дерево, – предложил я. – Нас семь человек, как-нибудь пересидим часа два, пока твари не насытятся, а потом глядишь, перемрут, да и наша дружина поможет. Сидя на дереве, мы видели неистовство тварей, рвущихся до полного склада с провизией, и в конечном итоге передняя стена, сложенная из довольно толстых бревен, рухнула, погребя под завалом часть монстров, и все равно новые животные рвались внутрь… Только к вечеру закончилась эта вакханалия, и несколько тысяч трупов мутантов валялось на земле. Оставшиеся в живых животные вяло бродили по поселку, отгрызая у мертвых сородичей наиболее лакомые части тела, они были в растерянности, чувство голода впервые не гнало их вперед. Люди, сидящие на крышах, перекликались, беспокоясь о своих родственниках и друзьях. Дружина не давала о себе знать, и я решился спуститься вниз. Животные не обращали на меня внимания, и я спокойно прошел до места нашего последнего наблюдательного пункта, дружина спокойно отдыхала, увидев мое удивленное лицо, Юра пояснил: – А ничего делать не надо, они почти все к утру подохнут, ну а потом уходить надо всем немедля, через сутки здесь будет могильник. Антоновка место более не обитаемое, по крайней мере, на пару лет. А Ефимыч, похлопывая меня по плечу, одобрительно приговаривал: – Молодец, нет вы оба молодцы! Спасли столько людей… Да и боеприпас тоже. Взяв старосту за локоток, я отвел его в сторону, пояснив негромко, – «Поговорить надо». Я собрался с духом, и начал: – Ефимыч, я понимаю не время, но отдай за меня Настю… Он хитро взглянул на меня. – По-моему, как раз самое время, союзников, значит, ищешь, ну Степа далеко пойдешь, если пуля не остановит, ну еще какие пожелания будут? Он прямо читал мысли из моей башки и я, собравшись духом, выпалил: – Дай троих своих ребят половчее, я после полуночи хочу в Совхоз выйти, на разведку и еще, тебе антоновский народ нужен? Если нет, то убеди их идти к Совхозу, все равно им здесь не житье… Ефимыч меня не прерывал, только глядел усмешливо и головой кивал, ждал, пока я выдохнусь от жадности, а потом произнес: – Да… Значит, тетенька дай водицы, а то так есть хочется, аж переночевать негде… Он думал, машинально постукивая носком сапога по старому пню, и потом решительно произнес: – Ладно, чую, вы с Юрой друзья, один голова, другой умеет принимать смелые решения, чует мое сердце, наладим мы жизнь в нашем крае, отдам за тебя дочь и с другим помогу. Только уговор, когда помру, сыновей моих не забижай. Хоть ты и молод сейчас, думаю характер у тебя батькин, а тот слово всегда держал. Полночи мы снимали людей с крыш, отводя на безопасное расстояние от полуживых еще животных, и поэтому, чтобы успеть к утру в Совхоз решили ехать вчетвером, именно столько лошадей у нас осталось. Мы стояли на пригорке, с которого Совхоз был виден как на ладони, светало, но улица поселка была безлюдна. – Едришки-шишки, неужели лемминги всех пожрали? – отчего-то спросил я. – Юра, ты не знаешь, что обозначает слово Совхоз? – По-моему это были такие сельскохозяйственные объединения, которые влачили нищенское существование при Советской власти. – Да, по-моему, с тех пор они совсем не изменились, – задумчиво произнес я. Ну ладно, вперед, вдарим галопом по бездорожью. И мы промчались по улице, заявляя о своем существовании громким улюлюканьем… Остановились у полуразрушенного дома старосты, видимо здесь мутанты получили сильный отпор, но чуя большие запасы пищи, упорно штурмовали здание. Крепкий когда то забор раскатали по бревнышку, разрушены были хозяйственные постройки и выбита входная дверь. Всюду валялись остатки одежды, клочки шерсти, и костяная чешуя, но ни каких останков, и даже подтеков крови не было – санитары, блин, – подумал я о леммингах. Рядом с домом на столбе висело металлическое било, и Костя Рябой, по моему знаку забил по нему прикладом автомата. Я не сомневался, обязательно подойдут, неведение хуже страха. А Юру я послал на склад, мало ли, металл мутанты вроде не едят. – А, в родные пенаты, о ностальжи, о ностальжи, – насмешливо пропел Юра. Опять чудит химик. – Ты там поосторожней, может злой дядя с автоматом там только тебя и ждет. – Ничего, мы теперь сами с усами, – сказал самоуверенный Юра, поправляя ремень автомата. По-моему поездка на Ярмарку его сильно изменила, или он там расстался с девственностью? Спустя малое время, на улицу, опасливо поглядывая на нас, вышли первые выжившие жители. Мы приглашающе махали руками, торопя опаздывающих. В это время Юра вернулся со склада, издалека уже пожимая плечами на мой вопросительный взгляд. – Никаких патронов, валяются автоматы и другие железки, видимо после вашего налета охрану усилили, и она отбивалась до конца, истратив все патроны, – пояснил он, подъехав ближе. Жители потихоньку собирались, но было видно, что это только представители – не было детей. – Так, вы сейчас разойдетесь и приведете всех оставшихся жителей, мне надо посчитать, сколько именно людей осталось в живых, именно на это количество вам до нового урожая будут выдаваться продукты, – сказал я уверенным голосом. Мне даже жалко их стало, когда эта небольшая кучка народа собралась перед нами. Подавленные, с осунувшимися лицами, по-моему, две женщины вообще с катушек слетели, дети, отощавшие с испуганными глазами, но с какой-то доверчивой надеждой смотрели на нас. Мужчин осталось вообще семь человек, они стояли отдельной группой, вялые с потухшими глазами, серьезного оружия я ни у кого не заметил, так, ножи на поясе и палаш у одного. Глава 3 – Односельчане, я не оговорился, потому, что с этого дня я, моя дружина и вы поселимся не в Совхозе, а переименуем его в село Степаново, – нахально начал я (Юра только удивленно хмыкнул). – С нами поселятся в свободных домах бывшие жители Антоновки, сам я обязуюсь защищать вас, наладить нормальную жизнь села и способствовать вашему благосостоянию. На содержание меня и своей дружины будете отдавать треть дохода или урожая, – вот как закрутил. Народ апатично смотрел на нас, и я не нашел ничего лучшего сказать им чем разойтись, но люди стояли и смотрели на наши котомки, и тут самый смелый пацан попросил: – Дядь, а нам кушать, когда дадут? Мы переглянулись с дружинниками, и достали из котомок все запасы провизии, взятые у Ефимыча, и я пристыдил местных мужиков, два дня сидят сиднем, и не могут организовать охоту, ну ладно нет патронов, так могли бы хоть зайцев пострелять из луков, и тут понял, что сморозил глупость какие зайцы? После мутантов напуганная дичь вернется в окрестности не раньше чем через месяц, а тут еще сев, землю вскапывать надо, в общем, сплошные заботы. И тут я вспомнил, что у меня сегодня день рожденья! Восемнадцать лет исполнилось. Но сказал об этом я только Юре, когда мы после дня забот устроились ночевать в бывшем доме старосты. Утром сидели с Юрой, подсчитывали – решали, что делать в первую очередь, додумались, что без лошадок нам не обойтись, что такое две лошади на такой поселок? В крайнем случае, придется договариваться с возчиками с тракта… С улицы донесся шум, наконец, Ефимыч добрался с антоновскими до нашего села. Выйдя во двор и оглядев собравшуюся толпу переселенцев, я сразу же решил провести работу среди молодежи, призвав в создаваемую дружину десяток крепких ребят, пообещав отдать каждому без откупа по девке из местного населения. Сразу отправил пятерых новоиспеченных дружинников на соляной источник, добывать и охранять местную валюту. – Ефимыч, видя мою распорядительность, только одобрительно похмыкивал: – Ну, а за невестой, когда сам поедешь? – спросил он лукаво прищурясь. – Да пока некогда, придется мне на тракт ехать, договариваться насчет лошадей и товаров, а то дожди со дня на день начнутся, да все равно не успею назад обернуться, будь добр, дай в долг пару возов с продовольствием, а то река разольется, помрут сельчане с голода. – Ладно, только на обратном пути заезжай на хутор, все равно будешь ждать, когда вода сойдет, а то мне скучно только сыновей поучать, посидим заодно твой день рожденья отметим. – А ты откуда о нем знаешь? – Ну вот, я ж с твоим отцом, когда ты родился, целую неделю не просыхал, чуть кабак придорожный у Толика не спалили… При этих словах лицо присутствующего Юры приобрело какое-то мечтательное выражение… Почти как у Ефимыча, видимо, тоже в свое время славно погуляли с Изей. – Послушай, Ефимыч – прерывал я беседу на приятные темы и выдал всем частные поручения: Юре оставаться на месте и руководить, я отправляюсь на тракт, Ефимычу вместе с Митькой и хуторскими мужиками вывезти с заимки весь запас товаров на хутор. Уф… упарился, отдавая все распоряжения, но что самое удивительное, эти мужики каждый из которых старше меня более чем вдвое, слушались, почему – сам не понимаю. А вообще надоело руководить, пора на тракт. На месте сгоревшей гостиницы стояло одноэтажное строение из грубо ошкуренных бревен, в пристройке под навесом дымил мангал, и сладко пахло душистым шашлыком, сквозь стены слышались взрывы смеха. Я привязал Ворона к новенькой коновязи и вошел внутрь, в зале за длинным столом заседала разношерстная компания, и конечно в центре внимания был дядя Изя вравший очередную байку: – … И тогда она сказала, Джордж, вглядись в это личико и ты узнаешь в нем своего папу и этот фраер вместо родных объятий начинает меня бить, проходит пять минут и мне это порядком надоело, я ему и впариваю: «Послушай, фраер, если б тогда у меня были пять беличьих шкурок вместо трех, ты бы родился нэгром!» – грохот смеха сотряс стены. – О чем это он? – спросил я Толика, подходя к раздаточной стойке. – А, о своих похождениях в веселом доме Полиса. Я незаметно оглядел зал, так за длинным столом располагалась знакомая компания возчиков с центровым дядей Изей, в углу сидела другая компания, и они мне не понравились, дерганая фигура в длинном плаще, похоже старший, хоть и не самый крепкий. Он молча сидел, прислонившись к стенке лицом к входу, и жевал семечки, запивая их самогоном. С ним были четверо здоровых парней, типичных рейдеров, налегающих на дымящийся шашлык. Дядя Изя, получив свою долю комплиментов за рассказ в виде дружеских шлепков по спине, обратил внимание на меня. – Уй, кого я вижю, тебя сразу и не узнать, богатым будешь, Степа, штоб я так жил… – Дядя Изя, надо поговорить, – строго сказал я, хотя тоскливые предчувствия говорили, что это не поможет. И точно. – Какие разговоры перед легким завтраком? – сказал Изя, судя по его красному лицу и слегка заплетающемуся языку, этот легкий завтрак длится у него не первый час, и я со вздохом сказал, кладя фунтовый мешочек соли на прилавок: – Давай, Толя, на всю компанию, ну ты сам знаешь, и обязательно твоего чудесного шашлыка для меня. Компания встретила меня и поданные кувшины одобрительным ревом, пока Толик распоряжался насчет шашлыка, и его готовили, я успел принять стаканчик и закусить остывшими кусками мяса с тарелки Изи. Меж тем гул в зале нарастал, мне стало тепло и уютно, я понял, сегодня дел не будет. Наконец полная подавальщица принесла шашлык, и я с удовольствием впился в сочную мякоть, не слушая трепотню Изи и возчиков, всецело отдался поглощению душистого мяса, на средине трапезы меня грубо прервали. Парень в плаще, подойдя ко мне сзади, хлопнул несколько сильнее, чем нужно для привлечения внимания, по правому предплечью. У меня аж кусок мяса с ножа свалился. Я раздраженно оглядел пару, стоящую у моего стола, человека в плаще и его телохранителя в кожаной куртке. – Что нужно? – сказал я грубым голосом. – Поговорить. Ты с Рябинового хутора? – Ну, допустим. – Так допустим, или оттуда? – с нарастающим раздражением произнес старший и продолжал: – Ты Ефимыча знаешь, если отведешь нас к нему, то получишь… Я его перебил: – Вали отсюда. Меня вообще-то учили прежде чем бить, надо вежливо выслушать человека, может он скажет что-нибудь полезное, но уж очень меня этот тип раздражал, и я не сделал ни того ни другого, а просто послал, и еле увернулся от летящего кулака. Изя, моментально вскочивший, встал между мной и старшим рейдеров. – У нас культурное заведение – верещал он, – никаких драк в помещении, только отстроенный салон испортить хотите? У нас разговор короткий – сразу пристрелим! – Хорошо, пойдем, выйдем, фраер, – Сема, подержи мой макинтош и семечки, сейчас я этого щенка разделаю как бог черепаху. Мы вышли во двор, и я, перехватив первый же выпад ножа левой рукой, с силой врезал с правой прямым в зубы, рейдер влетел в распахнувшуюся дверь, секунд двадцать лежал потом, столько же сидел, мотая головой, потом поднялся и сказал не вмешивающемуся помощнику: – Сеня, отдай мой макинтош. Потом сплюнул кровь с осколками зубов и тихо добавил: – Семечки возьми себе. Никто не вмешивался в драку, и я пошел проведать Ворона и попросить обслугу покормить его и дать воды. Вскоре рейдеры удалились, наверное, сами пошли дорогу к хутору искать. Ну-ну, как говорил мой дед: «Флаг им в руки и барабан в задницу». О просеке они не знают, а дорога к хутору ведет через мой родной поселок. После нападения дикой банды мы подсуетились, наставили ловушек, волчьих ям нарыли, да и самострелы постоянно настороженные стоят, так что проехать спокойно, не опасаясь получить увечья, могут только местные, впрочем, эти рейдеры, возможно и дойдут, хотя время и потеряют. А уж я постараюсь их опередить, вот только с Изей договориться надо. Не понравились мне эти ребята, чую, неприятности они Ефимычу несут… Ночевали мы с Вороном под навесом у мангала. Ночью шел дождь, я дремал, прислонившись к стене трактира, и в этом пограничном состоянии сна и яви мелькали образы деда, Насти, друзей и павших врагов, они мне что-то говорили, спорили со мной, угрожали, а еще мне снился мой будущий дом, на берегу залива, покрытого соснами. На горе стоял желтый из соснового бруса двухэтажный терем, вниз к заливу спускалась почему-то крытая тесом лестница, залив был тих, а воздух прозрачен, и я был несказанно счастлив, слушая окружавшую меня тишину… Утром меня растормошил Изя: – Вы имели, что-то мне сказать? Так я ваш до самого завтрака. Я быстро вскочил и умылся в бочке, наполненной дождем до краев, мы устроились под навесом, усевшись на деревянные чурбаки, и я изложил Изе ход последних событий, затем мы обсуждали возможность доставки необходимых нам товаров возчиками, с последующей оплатой на месте, то есть на хуторе, когда зашел вопрос о лошадях. Изя призадумался, я видел, что он колеблется, говорить или нет. – Ладно, Степа, свои люди сочтемся, лошадей надо ехать покупать к Волге. Прямо по тракту, а потом вниз вдоль берега по течению, там степи начинаются, верст на шестьсот тянутся, а за ними уже океан, так вдоль берега Волги пойдете обязательно на кочевников нарветесь, вот у них лошадей купить можно, или голову потерять, если слабым себя покажешь. Там наши возчики лошадей покупают, так что цени, Степа, от себя отрываю… Изя предупредил меня, сколько и каким товаром платить за лошадей, чтоб придерживаться установленной возчиками цены. Потом я перечислил примерное количество и разнообразие товара, имеющегося у нас на хуторе, и мы согласовали количество необходимых нам продуктов, которые привезут возчики. Затем мы договорились на какой день прислать дружинников для сопровождения груза, потом сходили в лавку, где на соль, имевшуюся у меня, я приобрел ткани, кой-какую одежду, подарок будущему тестю и невесте, а так же небольшой мешок овса для Ворона. Выехал я только после обеда… Шагаем мы с Вороном по просеке, дождь льет безостановочно, и так дней десять еще будет лить, в общем, я должен дойти до хутора, пока еще мох под ногами не превратился в болото… Внезапно Ворон насторожился, прянул ушами и призывно заржал, странно, неужели рейдеры нашли просеку, или кто из наших идет на встречу? На всякий случай снимаю «тулку» со спины, и иду дальше, прячась за Вороном, ветки ели с правой стороны просеки дрогнули, и на открытое пространство робко вышла соловая кобылка, а ты моя родная, ну иди сюда… Я моментом вытащил горбушку драгоценного хлеба с солью (иногда Ворона балую, сами редко едим), и протянул ей, держа на открытой ладони. – Ах, ты моя хорошая, от леммингов сбежала, как тебя только волчики не съели, натерпелась, бедняжка, в лесу, – так ласково причитая, я приблизился к ней, есть – взяла горбушку, недоуздка нет, но можно веревку на шею, вот ты нам в радость и Ворону в попутчики. Ну, ну, все пошли милая, я даже шаг ускорил на радостях. Шли мы так до глубокой ночи, собственно, я мог бы передвигаться в темноте, тем более спешу, опасаюсь за Ефимыча, но кони как и люди отдыха требуют, и заночевали под елкой без костра, какой костер в такой дождь, даже под елью сыровато было и так укутавшись в накидку я чутко продремал до утра. До обеда месили грязь по раскисшему предлесью, но наконец выбрались, лошади от бабок до корпуса были перемазаны глиной, я выглядел не лучше, но все же добрались: вот он хутор, утопающий в серой пелене дождя, вот и дом Ефимыча, а там Настя! Мрр… так и съел бы, даже прямо сейчас. Нет, я не людоед, это так образно. Будущий тесть уже под мухарем, видно только пообедал, встретил меня с распростертыми объятиями. – Подожди, Ефимыч, не видишь, я как свинья в навозе перемазан, дело срочное, ты знаешь такого длинного худого парня, под блатного косит, и плащ свой макинтошем обзывает, вроде из рейдеров, тебя они спрашивали, как найти, как проехать… – Ефимыч, сразу построжав лицом, вроде даже протрезвел. – Проходи, – и, невзирая на мои грязные, с пудами глины сапоги, твердо взяв за локоть, повел в горницу. В доме была только жена Ефимыча, на мой вопрос: «Где Настя?» отмахнулся – в общинной избе, мол, там сейчас вся молодежь собралась. При этом известии обида уколола: «Как так? Я здесь, а она с другими, на посиделках?». Ефимыч усадил меня на лавку и стал подробно выспрашивать о поездке, посмеялся одобрительно, когда я объяснил подробности нашей стычки, обрадовался, что лошадь лишняя в хозяйстве появилась, и тут же метнулся посмотреть, но обихаживать лошадей не стал, кликнул жену, и она пошла за сыновьями. – Сами справятся, – сказал, удерживая меня на лавке, и когда жена скрылась за дверью, произнес: – Это городские, они за картой пришли, но почему только впятером, не понимаю… – Какой картой? – Мы с твоим отцом старое хранилище нашли, законсервированное, большая редкость по нынешним временам, а так как шли уже с грузом, брать ничего не стали, там, Степ, столько всего! Ну, пропало что-то, не без этого, но все равно всем поселениям в нашей округе жить, не работая, а только сдавая товар можно лет двадцать. – Так, а что ж вы не пошли еще раз? – Отец твой пропал вместе со своей группой, а у меня хутор не на кого оставить, да и далеко это, на юг пять дней конного хода. Но карту я им не отдам, сами еще попользуемся, от пятерых угрозы не вижу, так что давай перейдем к делам нашим земным, вот, кстати, и Настена прибежала. – Да, это была она, но вместе с ней в комнату ввалился сплошной кусок глины, в котором я с трудом узнал, нашего поселкового фельдшера. – Петрович, что с тобой?! – воскликнул Ефимыч. – Там, то есть в поселке, – бессвязно всхлипывал фельдшер… – Напали на нас! – наконец твердо произнес он. – Рейдеры. Баб насильничают, мужиков избили, сначала в моей избе появились, ну и спрашивают, как до хутора добраться, ну я прикинулся дурачком, мол, я фельдшер, а не охотник, всех дорог, мол, не знаю, они мне в пятак кулаком. Тут моя Светка на них накинулась, глаза выцарапывать полезла, так ее бедняжку… – тут он начал всхлипывать, и только когда выпил стакан самогона, поданный Ефимычем, более – менее спокойно досказал, что прибили ее прикладом в висок. – Да что же мужики с пятерыми справиться не могли? – спросил Ефимыч. – Какие пятеро, их было двадцать пять человек, правда, трое раненных, да еще двоих убитых прямо в волчьей яме бросили, это я из их разговора понял, они мне под дулом приказали за своими раненными ухаживать. В моей избе их старшие остановились, а потом меня отвели в хату, куда согнали всех и стали бражничать, по хатам лазить, да баб помоложе себе забрали, мы с мужиками через чердак вылезли. Кто-то кинулся по домам за заначками оружия, но охранник заметил и почти всех наших перестреляли, а я забрался на чердак своего дома через слуховое окно, думал оружие достать, да входной люк был открыт и я подслушал, как они договаривались по реке к вам плыть. Видимо кто-то из наших проговорился, что можно доплыть до места, где хутор близко к реке подходит, с утра собирались плоты строить, мою избенку на бревна раскатать, ну я и кинулся прям по дороге к вам, так думаю лучше будет, людей предупрежу, да и бандюки за мою Светочку расчет получат. Так всю ночь и шел – бежал к вам. Петрович выдохся и, махнув второй стакан первача, свалился с лавки… Пока фельдшер рассказывал, горница постепенно заполнялась людьми. Стояли местные мужики, семья Ефимыча в полном составе, Митька прихромал, я ему только кивнул, когда он зашел во время рассказа. – Что будем делать мужики? – Ефимыч растерянно виноватым взглядом обвел всех собравшихся и остановился на мне, ну я, так я, отвечу. – Дожидаться здесь не резон. Они сейчас только плоты подготовили, значит, мы сейчас перекусим, соберемся и к вечеру пойдем к реке, все равно они приплывут только ночью, а на рассвете будут планировать атаку на хутор. Нам надо успеть выбрать позицию и не дать им высадится на берег, поэтому пройдем чуть вверх по течению, мало ли высадятся раньше времени, там схроны и устроим. – Вроде все правильно сказал, никто не возражал, Ефимыч только что-то долго соображает, вон как набычился, кажется, даже слышно как мозги скрипят, и наконец, разродился: – Ну что столпились, сказано собираться, мне что, вас учить нужно? На месте детали обсудим, чтоб все через полтора часа у общинной избы собрались, да у кого часов нет, пускай поглядывает на улицу, не опаздывать, – последнюю фразу аж прокричал. – А ты, Митька, останься, – сказал он моему приятелю, – потолкуй с другом, все равно тебе на хуторе сидеть, пешком не дойдешь, а лошадей брать не будем, да и мне спокойней будет, а то почти одни бабы остаются. Смеркалось, сижу я, значит, у речки в засаде самым первым номером, все остальные дальше вниз по течению распределились, почему первым? А просто мне этот бой начинать, я у Митьки последние наши две бомбы отобрал, ну помните, те добытые у купца в бывшем Совхозе? Наши расположились дальше цепочкой, метрах в двадцати от меня, чтоб осколками с реки не достало, я же спрятался за обгорелым пеньком метровой толщины. Лежу себе, сам укрылся накидкой (дождь идет), и бомбы с пулеметом от сырости берегу под пленкой. Так нам с Настей поговорить даже не случилось, вот судьба, невеста, можно сказать, почти жена – есть, а поговорить некогда, ни то ли, что другое, нет я понимаю, общественный долг, но уж очень хочется… Ну, то другое… И так я лежал, думал о приснившемся доме, Насте, и тут чуть не прозевал появление плотов, уж очень бесшумно плыли, даже я, старый охотник, уловил только по всплеску шеста неосторожно опущенного в воду. В темноте я вижу хорошо, поэтому, когда подплыли, я разглядел детали, все рейдеры сгрудились на трех плотах, от начала первого плота, до конца последнего было метров пятьдесят, так что я бросил бомбу, когда хвост последнего плота миновал меня, целил во второй плот, а затем поразил последний. Вместе с взрывами бомб, сразу загрохотали выстрелы, ну и я свой ПК обнажил, дал несколько очередей, а дальше переместил позицию поближе к ребятам. Очереди долбили по плотам и воде так, что казалось и без того неслабый дождь решил вылить всю свою воду именно в реку. Ефимыч поджег факел (как уж умудрился), и бросил его на плот, но я и так уже видел – здоровых там не осталось, правда, четверо рейдеров плыли к противоположному берегу. Ну, это мы сейчас исправим, и я добавил пару очередей в сторону водоплавающих, которые превратились в водотонущих, э, нет, ошибся, вон еще один выгребает, вот теперь порядок, подумал я, когда очередь скосила последнего уже выбирающегося на берег рейдера. Возвращались на хутор под утро, усталые, перемазанные грязью, я нес ПК, перекинув его через плечо, как крестьянин мотыгу. В общем, настроение было приличное, только отмыться хотелось, да и выспаться по-человечески не мешало. А вот Ефимыч выглядел неважно, дело не в усталости и напряжении последних дней, чем-то он был подавлен, но не лезть же в душу, придем, отдохнем, выпьем малость, глядишь отойдет, поделится сокровенным. С пригорка уже был виден хутор, оттуда слышались звуки обычной сельской жизни, горланили петухи, встречая рассвет, обиженно мычала чья-то корова… – О, моя голос подает, – сказал Петро, высокий, черный как грач мужик, с лукавыми карими глазами. – Это она завсегда после дойки песни поет, жаль последний отел в этом году был, бычка по весне пришлось кончить… – Это почему? – Да понимаешь, повел сын корову на случку… – А что сам не мог? – Мог и сам, но бык все же лучше, – обстоятельно ответил Петр, и продолжал: – Коровенка у меня неказистая, а бык здоровый детина, как забрался на нее, и ну свое дело справлять. Сын с пастухом стоят, наблюдают за процессом, вроде бык свое дело исполнил, пора разводить, а он вошел в раж и еще и еще, тут у коровенки ноги и подломились, ну сынок и кинулся спасать кормилицу, хлыстом быка по заднице охаживать. Бык соскочил с животины, и на сына, глаза налитые, малец споткнулся, но все ж успел откатиться в сторону, а бык уже опять разворачивается, пришлось Федору (пастуху) его пристрелить. Благо, что ружье всегда заряжено, волчишек пугает. Так и не знаем, кто коровенок в этом лете крыть будет, – горестно закончил свое повествование Петр, сворачивая к своей хате. В доме у Ефимыча вовсю готовились к встрече мужчин. Раскрасневшаяся Настена, как раз вынимала чугунок с кипятком из печи, мало ли раненные будут, так инструмент в кипятке ошпарить. Жена Ефимыча колдовала над тестом, а пришедший в себя Петрович сразу спросил насчет раненных, и узнав, что осколком бомбы несерьезно зацепило только Егорку Огородника, сразу отправился к нему на хату, недовольно ворча под нос, что он сам знает кого серьезно, а кого нет. – А я, примостившись в углу, молча любовался Настей, ее живым гибким телом, точными, без суеты движениями рук. Заметив мое внимание, она остановилась посреди комнаты, поправила светлую прядь волос и, открыто взглянув на меня, слегка покраснела. – Мы баню натопили, – сказала она, – а то вы все уже грязью заросли в делах и заботах, – продолжила она, несмело улыбаясь. – Я тебе рубашку и исподнее приготовила, а пока мыться будете, я и штаны постираю… Милая девочка, всегда о такой заботливой мечтал. – Ну, Настена, охмурила, мужичка, – деланно улыбаясь, произнес вошедший в горницу Ефимыч, – сейчас в баню, а потом за стол… Парились вчетвером – Ефимыч, я, Митька, и ближайший сосед Петро. Сначала я веничком помахал над Ефимычем, потом он меня разложил на полоке и показал такой класс владения веником, что я еле слез оттуда, и, шатаясь, побрел в предбанник. Митька выскочил за мной и присел рядом с Петром. – Эх, счас бы в холодный, чистый пруд окунуться, – мечтательно произнес Митяй. – Так в чем же дело? Вон, за баней, – деланно недоуменно сказал Петр. Митька нагишом выскочил на улицу и через минуту вернулся смущенно красный. – Ты чего? – спросил я. Петр откровенно ржал. – Да там болото с отстойником, чуть не нырнул… – Ребята пошли париться по второму разу, а в предбанник вышел Ефимыч. – Вот так, Степа, серьезные люди приходили по мою душу, помнишь труп на плоту, который прибило к нашему берегу? Это люди из самой сильной группировки Полиса, когда мертвяка обыскивали, я татуировку на плече видел орел и знак СБ выколот был, рулит этой группировкой старикашка лет за семьдесят, он еще до катастрофы в службе безопасности работал, видимо как-то узнали про наше хранилище. Возможно, даже твоего отца именно они порешили. Ну, ладно, что печалится, будем живы – не помрем! Сейчас пойдем за стол, попразднуем, а завтра и свадьбу сыграем, не то в этих заботах дочь в старых девках останется. Сон, мой сон, темная вода реки и плот, плывущий по ней. На плоту стоит крест, к которому привязан мой отец. Седая голова безвольно свесилась на грудь, на другом берегу реки стоит моя мать с маленькой девочкой на руках и машет рукой, зовет нас к себе, а я не могу войти в воду. Внезапно отец поднял голову и что-то произнес, потом еще что-то сказал, но я его не слышу, ни один звук не пропускает серый воздух, я отчаянно закричал и проснулся. Рядом со мной на кровати сидела Настя и ласково гладила меня по голове, улыбалась и ничего не говорила. Да набрались мы вчера с тестюшкой, он все лез целоваться и кричал: «Сынок, да мы с тобой горы свернем! Да кто такие СБ-шники – плюнуть и растереть, эй, бабы, что есть в печи, на стол мечи, водки мне, водки!» Ну и так долее, а я молчал, и пьяно улыбаясь, смотрел на суетившуюся Настену. Приподнявшись с постели, я приобнял свою невесту, и впился в пухлые губы долгим поцелуем, ничего спокойно вытерпела даже утренний перегар, рывком повалил на кровать, под сорочкой у нее ничего не было, в смысле одето, ух ты, моя милая! Свадьбу гуляли всем хутором три дня, сначала собрали большой стол в общинной избе, за которым тесно, но уместилось все взрослое население хутора, бабы со всех дворов снесли свою домашнюю снедь, чего тут только ни было, пироги с различной начинкой, картофельные шанежки, дымящиеся ломти тушеной сохатины, копченые окорока и рыба соленая, прикопченая и запеченная в сметане, ну и естественно спиртное, прозрачная как слеза самогонка для мужчин и домашнее вино из дикого винограда, яблок и сливы для женщин. Отдельно тесть принес, и торжественно разливал сам в кружки, несколько бутылок коньяка и виски почти шестидесятилетней выдержки (склад распотрошили рейдеры не иначе). Сначала все сидели чинно, даже скованно, но после двух, трех тостов расслабились, и разговор пошел в разнобой, потом пели частушки, в основном похабные: Ахуе…, ах, уехал мой любимый, И подъе…, и под елкой мне сказал, Я залу…, я за лунным камнем еду, Что ж ты му…, что ж ты мужем мне не стал… Потом мужичек, сидящий напротив Митьки, двинул его в ухо, тот в ответ опрокинул на него горшок с какой-то горячей кашей и понеслось… Тесть придерживал меня, потом дерущихся вынесло на улицу, причем число участников возросло до дюжины. В это время Ефимыч, успокаивая оставшихся за столом, приговаривал: – Спокойно, давайте выпьем за молодых и удачную свадьбу, так как свадьба без драки, как пиво без раков. На улице уже, кажется, помирились и слышались голоса: – А ты меня уважаешь? Потом кто-то достал старую гармошку, и вся свадьба под проливным дождем месила грязь на улице, изображая танцы. К этому времени мы с женой удалились в дом, подаренный нам тестем. Дом был старым, с посеревшим от времени срубом, но это был наш дом, и внутри было неожиданно чисто и уютно, хорошо протопленная печь и пуховая перина, что еще нужно для первой (то есть уже второй) брачной ночи? Мы, как бы выразился мой друг Юра, – были самодостаточны, нам никто не был нужен, мы интересовались только друг другом, познавая тайны тела любимого человека… Я проснулся от ее взгляда, в окно вливался серый свет дня, и даже полумрак комнаты не мог притушить свет ее зеленых глаз, обрамленных густыми черными ресницами. Настена мягко улыбалась, и я, недолго думая, опять повалил ее в постель. В дверь громко и настойчиво стучались. – Сейчас открою, – проговорил я, и вышел в сени. – А вот и мы, – выдохнул на меня перегаром Ефимыч. – Как там жена? Мы вам поесть принесли, – и достал из кармана бутылку коньяка. – Со вчерашнего заныкал, – пояснил тесть. – А поесть, поесть, он поискал глазами и увидел входящую тещу с тарелкой каких-то объедков: – Во и закусь, не взыщи, зятек, все вчера подъели, – сказал он с извиняющей улыбкой. Черте что, какие-то кости, обкусанные пироги, а жрать после такой ночи действительно хочется. Настена, уже одевшаяся, выглядывала из-за моего плеча, с затаенной улыбкой смотрела на мать. С улицы появился Настин младший брат Игорь, несший свежезажаренного поросенка (ай да теща!), и еще чего по мелочи, тесть прошел в комнату, сел за стол, налил в кружку коньяка, крякнул, закусил куском соленого огурца и неожиданно трезвым голосом спросил почти жалобно: – Ну, у вас все хорошо дети? Мы с Настеной переглянулись и засмеялись счастливо… – Ну, тогда мы пойдем, вам еды на день хватит, а уж потом выползайте, – сказал Ефимыч, вставая, переглянулся с явно довольной тещей. Вышли мы на улицу только на третий день, дождь утих, только моросил немного, народ уже шарился по огородам, подправляя вскопанные с осени грядки, Митька, прихрамывая, бодро шел по своим делам, сияя подбитым глазом. – А, молодожены, привет, Степ, у меня к тебе дело – мужики завтра поедут на тракт, товар сопровождать, так может и мне гм… поехать? Вообще-то я понял, разгрузится молодцу захотелось, поедет к своей Дульсинее (Юрино выражение). – Мы всего троих собирались отправлять, в общем-то, все по хозяйству заняты, а ты вроде свободный, бери Гераську – молодого, и еще кто не очень занят, как нога выдержит? – спросил я, как ни в чем не бывало. Он довольно помахал рукой и похромал дальше… Мы еще три дня ходили по гостям (в основном к тестю), жена с матерью решали свои женские вопросы, мы с тестем намечали маршрут поездки к кочевникам за лошадьми, а ночью мы с женой любили друг друга с неистовостью последнего дня совместной жизни, любили так, как будто завтра умрем… А на четвертый день дождь перестал моросить, и вода в реке начала спадать, и я поехал в село Степаново… Добирался долго и нудно, Ворона вел в поводу, чавкая жидкой грязью, порой проваливаясь на полсапога, но на переправе мы помылись, вода на Лосином броде, летом еле прикрывавшая коленки, теперь шипела у самой груди, стараясь сбить с ног, но мы прошли, и у меня была сменная сухая одежда – Настена постаралась. Пара небольших мешков, с овсом и картофелем, которые я захватил с собой, намокли, ну да не хранить же его, сожрут в первый же день, а тебе, Ворон сеном кормиться придется несколько дней, ну да не беда вон как зажирел за последнюю неделю. Вот и село, народ уже землю копает, надеется – семена привезем, впрочем, я думаю, кое-кто семена сохранил, не все же лемминги успели пожрать… С этими мыслями я подошел к дому, где обосновался Юра. Химик ужинал. В расстегнутой рубашке, обнажавшей тощую грудь, Юра с наслаждением лакомился жареной картошкой. – На чем жарил? – спросил я, поводя носом, – Жир дохлого лемминга? – Нет, я откопал тут в погребе старое подсолнечное. На самой верхней полке стояло, вот лемминги и не добрались. – Или побрезговали? – возразил я. – Ну ладно, рассказывай, что делали, и как сам до такой жизни докатился. – В смысле, докатился? Ты имеешь ввиду, что питаюсь так же как и другие. Так разнообразия особого нет. Да и не привык я есть слаще других. Как все, так и я. А по поводу произведенных работ… – и он рассказал, какие усовершенствования придумал для более эффективной выварки соли. О том, что из хутора Степного добралось несколько мужчин и женщин. Остальные или погибли при нападении леммингов, или ушли на юго-восток. И теперь в нашем селе проживает сто шестьдесят два человека, а именно тридцать девять мужчин, восемьдесят пять женщин и тридцать восемь детей до четырнадцати лет. Порадовал меня, сказав, что совхозские с осени высаживали озимые, лемминги частично потоптали поля, но все же урожая теперь хватит, чтоб прокормить оставшееся население, и даже останется для оплаты долга хуторским. На охоту они уже переправлялись на другую сторону реки, но пока кроме десятка тощих зайцев ничего не поймали. – Значит так, Юра, в первую очередь создай бригады: охотничью, рабочую на выварку соли, и для работы в поле. На огородах пускай старухи с мальцами управляются, в этом году отдельных наделов не будет, размежуем по осени, причем объясни, что размер надела каждой семьи будет зависеть от его старательности в это лето, и от количества приемных детей в семье, ведь есть сироты? – Сироты есть, – подтвердил Юра. – А как быть с не семейными и старухами? – Старух приравнять к сиротам, возьмут в семью, надел больше будет, а всех мужиков холостых ожени, пусть ему хоть пятнадцать лет будет, все равно жинилка уже работает. Но сделай это аккуратно, ну там смотрины или обряд какой-нибудь придумай, не мне тебя учить. – Ну, хорошо, выделим наделы, сено заготовим, а на ком пахать будем? На бабах? – А это другой вопрос мой друг. Как ты относишься к поездке в степь, к Волге? И давай этот вопрос решим за столом, заодно и мою женитьбу отметим, – сказал я, улыбаясь, и доставая из котомки домашнюю снедь и приличный запечатанный кувшин с самогоном. Юра минуту сидел с изумленным лицом. – Ну… нет слов, нет слов, поздравляю! Поздний вечер, мы вдвоем сидим за столом, порядком уже наклюкались, и ведем беседу на разные мудрые темы. – Вот скажи мне, химик, в чем измеряется сила? – Сила измеряется в Омах, – твердым голосом произнес пьяненький Юра, слегка покачиваясь на табуретке. – Нет, я не про каких то Омов, я тебя спрашиваю, в чем заключается сила человека? Ведь раньше людям принадлежал весь мир. Как они смогли отвоевать всю сушу у животных, построить города, жить в большем достатке, чем мы сейчас? – Люди не только сушу отвоевали, но и пользовались морскими богатствами, добывали из-под воды нефть, природные ископаемые, по морю ходили корабли, перевозили грузы, ловили рыбу, и даже воевали между собой не только на суше, но и на море. А сила, – Юра на минуту задумался, – сила человека заключается в его ненасытности и постоянной неудовлетворенности. Вот, к примеру, хищники – у них, как и у людей существуют вожаки, некоторые из хищников собираются в стаи, как и люди, но вот они наелись, и они довольны, и не очень-то думают о завтрашнем дне. Ну, а как ведет себя человек? Вот он сыт. Потом ему приходит мысль приодеться, холодновато иногда бывает, значит, он убивает следующее животное, мясо которого зачастую не использует в пищу, а прикрывает чресла шкурою. Затем ему приходит в голову, что его сосед был более удачлив на охоте. И поел более вкусного мяса. И если он более смел и силен, чем сосед, то отнимает у него охотничьи угодья, и зачастую, самку, а раз у него больше жен, и соответственно детей, он начинает думать, как прокормить эту ораву. Жены взывают к его совести и говорят, что у соседей пещера более комфортабельна и что им, то есть женам, надоела только мясная пища, и они хотят вкусных мягких кореньев и нежных листочков, «таких, которых, ты, милый, дарил мне на свадьбу». «– Да где ж я тебе их достану?» – вполне резонно возражает супруг. До них еще надо дойти, а это страшно, могут слопать по пути, но супруга неумолима, и в наказание не допускает его до своего тела, тогда человек сидит, чешет «репу», и через некоторое время додумывается до земледелия, которое отнимает часть территории, принадлежащую ранее животным, так постепенно человек завоевал землю полностью. Я почему сравнил человека с хищником? Только потому, что он тоже относится к этой породе, только более страшен для окружающей среды. Иногда мне кажется – мы не из этого мира, нас просто выкинули из рая за жадность и жестокость, и катастрофа произошла не случайно, а по воле сверху, чтоб проредить жадное стадо… Юра остановился, видимо промочить ссохшееся от длинного монолога горло, махнул залпом целую кружечку, но видимо забыл, что в ней отнюдь не вода, и поперхнулся, закашлялся, я стучал его по спине, подсовывал соленый огурец. Ага, наконец-то провалилась. – Ты заметил, как изменилась твоя речь? – спросил совсем пьяненький Юра. – Твой словарный запас стал намного богаче, и виноват в этом я, – произнес химик и свалился с табурета. Утро, утро начинается с рассвета – глупая фраза пришла откуда-то на ум, лишь только я открыл глаза. Голова после выпитого вчера не болела, и я соображал, чем займусь сегодня. Внезапно с улицы донесся истошный крик, и я, недолго думая, подхватив «тулку», кинулся на улицу. Прижмурившись от солнца, бившего прямо в глаза, вижу, по улице бежит молодая девка, а за ней незнакомый мне, наверное, из вновь пришедших мужик. Я схватил пробегавшую мимо девку и отвернулся с ней в сторону. Мужик, не успев затормозить, прохлеснул мимо. – Ты кто? – спросил я. – Не твое собачье дело, – огрызнулся он, девка пряталась за мной, а он все пытался ее ухватить, потом решительно протянул руку, желая отодвинуть меня, это он зря… – Куда ты грабельки тянешь дядя? Сдвинувшись в сторону, перехватил левой за кисть, а правой, перехватив выше локтевого сустава, завернул кисть мужика, смещаясь ему за спину и держа руку на излом, так, нажмем, покланяйся дядя покланяйся, мужик визжал от боли, но ничего поделать не мог. – Ты, дядя, когда тебя спрашивают, отвечай вежливо. Хозяин я местный, а тебя за твои слова, только в колодки на неделю посадим, если еще, что учинил, то отдельно ответишь, я тебя сейчас отпущу, так не вздумай дергаться, побежишь, пулю схлопочешь. Ты понял? Дядька резко закивал головой. – Ну, вот и славно, а теперь отвечай, что случилось. – Да эта девка моя, я ее триста верст от Степного вел-кормил, сначала все просила: «Спаси меня, дядя Леша, я тебя отблагодарю, и благодарила всю дорогу, а теперь нос воротит, перед местными хвост крутит, сегодня ночью вообще удрала, только к утру смотрю, идет по селу хвостом виляет». – Все так, девка? – строго спросил я. Она закивала. – Да я его за это и отблагодарила, так не нравится он мне. – И кто ж тебя, голуба, под своим крылом пригрел? – Да Мишка Патлатый, дружинник твой. – А – ну, позвать сюда Мишку! – Нет его, – сказал кто-то из уже собравшегося народа. – Он на солеварне, Груня от него возвращалась. – Хорошо, эй, кузнец, в железа дядьку… – Поеду на солеварню, узника доставлю, заодно и с Мишкой потолкую, да и выработку посмотреть надо. Народ разошелся по работам, а я запряг Ворона в телегу и втроем с закованным узником и девкой отправился на солеварню. – Ты кем трудишься? – спросил я кандальника. – Кузнец, и в Степном свою кузню имел, – угрюмо ответил мужик. – Ну и хорошо, нам кузнецы всегда нужны, вот отработаешь недельку на солеварне, над ошибкой своей подумаешь, и за работу, вторая кузня пустует пока – твоей будет, наряд исполнишь и на себя в достаток трудись, так что не унывай, кузнец, – сказал я, поглядывая на низину Соляного источника. Миша Патлатый был старшим дружинником на солеварне, поэтому позволял себе не помогать в работе, а только руководил, во всяком случае, пока телега спускалась в низину, к соляному источнику я видел, что он сидел на пенечке, и изредка поглядывал в сторону работающих. Большие емкости, переходившие каскадом одна в другую, были заполнены соляным раствором, в последней емкости была, по сути, мокрая соль, рабочие поддерживали огонь под емкостями, лопатами помешивали раствор, и при загустении передвигали жидкость в следующий резервуар. Когда первая емкость опустошалась, открывался шлюз, закрывающий источник, и новая партия жидкого рассола подавалась в систему. Работа тяжелая, но и пищевое довольствие на соляном источнике не в пример полевым работникам, Миша же сидел, рук(ой)водил, хотя получал довольствие на уровне всех, и как старший, должен был хоть изредка показывать полезный пример прилежной работы. – Здравствуй, Миша, – ласково сказал я. – Бог в помощь, работнички (это трудягам). Ну, Миша, принимай кандальника, да показывай, сколько соли добыли. Мы отошли в сторону склада, и я спросил: – Видел девку? Ну, и как думаешь поступать, возьмешь в свой дом или как? – Да не нужна, она мне, Степан Васильевич, сама пристала, даже сюда на ночь бегала. – А тебе, значит, свободных баб не хватает, чужую пригреть решил, – и я без замаха врезал ему в челюсть. – Это тебе за разврат, а это, – я добавил поднимающемуся Мише прямым в лицо, – за работу в поте лица, пахарь. – Во, был Патлатым, стал Щербатым, зато впредь наука, и зла не держи, на себя злись… Я подошел к девке, уныло поглядывавшей на нас, пока я разбирался с Мишей, а теперь опустившей голову. – Ну, девка, у тебя два выхода: или ты идешь к кузнецу жить и рожать ему детей, или поступаешь в девки, для удовольствий на тракт, нам незамужние не нужны. Выбирай сама. Все вопрос закрыт, поеду назад, надоело хозяйствовать, быстрее к жене, а потом в степь за лошадьми. Но за лошадьми получилось нескоро, только через месяц, когда отсеялись (мне даже Ворона пришлось на пахоту отдавать), приступили к подготовке похода. А за этот месяц случилось многое. Дядя Изя, как и обещал, прислал семь возов с картофелем, крупой, не шелушенным горохом (для посадки), немного семян и зерна. В обмен я отдал несколько мешков соли, все оружие, собранное после драки с леммингами, и ополовинил запасы товаров, привезенными когда-то отцом, оставив, впрочем, часть оружия и все патроны. Груню – девку кузнеца продавать не пришлось, поразмыслив, она вернулась к Борису (кузнеца так зовут). Друзья мои тоже оженились, что ж, не пользоваться, если баб избыток и полсела пустых домов, даже Петровича сия доля не минула, но тут и смех и грех. Вернулся я на хутор из очередной поездки, смотрю, Костя Рябой идет смеется. – Ты чего? Он сквозь смех: «К Петровичу сходи, мол, там и узнаешь подробности». Глава 4 Фельдшер стоял на постое у молодой пышнотелой вдовы, мужа которой пристрелили еще в первой стычке с совхозными. Началась пахота и Петрович, как умеющий пахать встал к плугу. А погонщицей эта Анюта – вдова, ну и как-то ей до кустиков сбегать приперло, вдруг Петрович видит, вылетает Анюта из кустов, юбка подобрана, сверкает голым задом и вопит, что есть мочи, фельдшер к ней, не поймет в чем дело, схватил, а ее трясет всю. Оказывается, только она умостилась под кусточком. Зад заголила, чует какой-то укол в мягкое место, – из норы ее змеюка цапнула, и поползла по своим делам, ну тут Петрович сходу начал оказывать Анюте первую помощь, отсасывать яд из раны, и пока он проводил данную процедуру баба притихла, а весь сбежавшийся на крики народ лицезрел эту картину. Баба вроде чувствует себя неплохо, может ее вообще ужака цапнул, но от стыда на улице теперь не показывается… – Да, Петрович, скомпрометировал ты честную вдову, теперь женись – вынес вердикт Юра, зашедший вместе со мной проведать фельдшера. А у меня супруга прямо расцвела, наверное, только в это время, когда еще нет детей, вы молоды и нет проблем со здоровьем, женщины так красивы. Очень приятно, знаете, приходить после дороги в чистую хату, и тебя всегда накормят горячей едой, а вечером тебя ждет, ну, в общем, вы сами знаете что. Подготовка обоза к дальнему путешествию в незнакомый край дело, как понимаете, сложное, и мы готовились в дорогу не один день, подобрали четыре самых крепких телеги, несколько запасных колес, тщательно отобрали товар, что нужно кочевникам? Ну, в первую очередь оружие и боеприпасы к нему, я окончательно разорил отцовское наследство, оставив дома только ПК с запасом патронов, ну и оставил при себе АКМ и естественно «тулку». Кое-что из оружия подкинул Ефимыч. Взяли еще несколько комбинезонов, соль, холодного оружия, оружейную смазку, золотые монеты, бабам на украшение, кое-что из скобяных товаров, ну и естественно харч в дорогу, все тщательно упаковали. Вечером, накануне отъезда, все участники экспедиции собрались в общинном доме хутора. Помимо нас, шестерых участников экспедиции, присутствовал Ефимыч, остающийся старшим на хуторе и селе, и его помощник Иван Семенович, мой земляк из поселка, спокойный обстоятельный мужик, кстати, в поселке больше никто не жил, оставшиеся двенадцать человек, в основном бабы и дети, переселились в Степаново, заняв последние пустующие дома. Ну, вот сидим, обсуждаем детали поездки, Ефимыч делится опытом рейдерских прогулок, а меня тоска забирает, к жене хочу, так ее оставлять жалко. Да вон и Юра смурной сидит, он на Митькиной сестре женился и похоже припал к бабе не на шутку. Самому Митьке вроде все нипочем, вон, лыбится, бодр и весел. Ефимыч меж тем поучал: – До ярмарки на тракте вам пятьдесят верст идти, там и заночуете, потом около двухсот верст по тракту, и будет большое село прямо на берегу Волги. Там соль сдадите, ни к чему она степнякам, у них своих соленых источников хватает, что точно взять взамен у сельчан не знаю, на месте посмотрите. Пойдете по берегу, вниз по Волге, через каждые пятьдесят верст останавливайтесь на дневку и высылайте дозоры, так степняков быстрее обнаружите, да и от разбойников убережетесь. Я уже не слушал тестя, все мысли были о Настене, ждет она меня сейчас бедная, а я здесь… Вот уже по обычаю кувшин распечатывают. – На посошок! – торжественно сказал Ефимыч. Знаю я этот посошок, один кувшин на семь рыл (себя я не включал), что медведю дробина, тут три нужно, выпьют еще стремянную, а затем на ход ноги, нет, я домой к Настене. Тихонько войдя в сени, я разулся, не скрипнув дверью, вошел в комнату, Настена спорно хлопотала у печи, готовя, судя по запаху, что-то обалденно вкусное. Я неслышно подкрался сзади, крепко прижал ее к себе, ощущая каждый изгиб ее стройного тела. Настена замерла, а я уже шептал: – Потом, все потом, поднял на руки, и сделал три шага к кровати… Серое раннее утро, туман стелется по земле, скрывая пробивающуюся весеннюю травку. Лошади, неделю отдыхавшие после пахоты, бодро перебирают копытами, переходя иногда на легкую рысь. Я еду верхом на Вороне, остальные мои попутчики умостились на телегах. Сидят, насупившись, как я и предполагал, нажрались они вчера, и теперь мучаются с похмелья. Разговаривать не хотят, ну и ладно, за дорогой и лесом надо следить, после того, как мой поселок, прикрывавший дорогу, опустел, неизвестно какую бяку встретить на этой малозаметной дороге можно. Надоедливая сорока пристроилась сопровождать обоз, перелетает с ветки на ветку вдоль дороги, стрекочет падла, надо вперед выдвинутся, а то неровен час, засаду впереди предупредит, и, наддав каблуком в бок Ворона, я отделился от обоза метров на двести. Весна уже вступила в свои права, и бурый фон лесного массива отдавал уже робкой зеленью молодой листвы. Мне нравился наш лес, выросший на месте выгоревшего во время катастрофы. В нем нет ничего мрачного, обычный лес с обычной лесной жизнью. Его надо уметь слушать, вот сорока отстала от обоза, значит, закончилась граница ее владений, ветки соседней со мной березы качнулись, слегка задев друг друга, издавая шелестящий звук, ну и понятно – куница разоряла птичьи гнезда, но испугавшись человека, спряталась за ствол. Так что неожиданного нападения в своем лесу я не боялся, и, увидев сидящего у костра молодого парня, знал, что засады нет. Иначе почуял бы, или звуками выдали, тем более парень был явно не деревенский. Поэтому можно предположить, что если засада все же была, то не из лесных жителей, а кто в лесу не живет, вряд ли сможет спрятаться в нем надежно. – Здорово, странички – поприветствовал первым парень. – Здоровей видали, – неприязненно оглядывая его щуплую фигуру, выдал я. – Ты чего это в наш лес забрел? – Дело у меня к Ефимычу – старосте Рябинового хутора. – Говори, я его родственник. – Ребята уже обступили костер со всех сторон, и щуплый невольно поежился. – Да вроде ему передать велено, – неуверенно начал он. – Ему привет Паук передает и говорит, что Васька Бык не умер, а у него, Паука, то есть, гостит уже больше года. Если Ефимыч в течение месяца не отдаст карту с указанием местоположения хранилища, то Ваську кончат, а потом всерьез примутся за вас. – Ультиматум, значит, нам предъявляют? – усмехнулся Юра. А я стоял, онемев, ведь под такой кличкой на тракте и во внешнем мире знали моего отца… – Да, что-то тут не так, – слегка опомнившись, размышлял я. Отец пропал чуть больше года, и они не могли все это время раскрутить его, ну насчет карты, и, понятно, требовать от него службы проводника не решились, боятся угодить в ловушку, но ведь и карту можно нарисовать фальшивую. – Почему же послали именно тебя? – спросил я щуплого. – Провинился я, у меня дочь с женой у Паука в заложниках, – хмуро пояснил парень. – А почему целый год не могли выяснить у Васьки, у кого карта, или не знаешь? – Почему не знаю, – опасливо поглядывая на нас сказал щуплый. – Знаю, взяли их двоих, ну один сам сдался, когда остальных перебили в перестрелке, а Васька в голову ранен был, его в бессознательном состоянии захватили. Хотели сразу кончать их, но тот сдавшийся, рассказал про хранилище, а когда повел к нему, утоп в болоте, и половина нашего отряда в топи погибла, а Васька как пришел в сознание, так ничего и не помнил, уж его пытали, так все равно ни в какую… Потом доктор один объяснил, что Васька память потерял, амнезия называется, тогда его бросили в нашу тюрьму (надо же, даже тюрьма своя имеется), и периодически подсаживали к нему стукачей. Ну, с разговорами за жизнь, сначала он даже своего имени не помнил, но постепенно разговорили, и вот как-то в разговоре он упомянул хутор и Ефимыча. Доктор, читающий отчеты стукачей, сказал, что Васька вполне созрел для допроса, там его и раскрутили, он даже сам стал набиваться в проводники, но дураков нет, положит отряд и сам утопнет… – А ты откуда знаешь такие подробности? – Я был тем стукачом, – скромно заметил он и торопливо продолжил: – Но если я не вернусь, Паук все равно начнет вас вырезать, а так, если карту принесете, то отпустит Ваську. – И в каком месте Паук предлагает забить стрелку? – Да на ярмарке у тракта. – Ладно, иди назад, скажи, что передал, – угрюмо смотря прямо в глаза щуплому, сказал я. – Рябой, проводи его до поселка. Распрягайте лошадей, пускай пасутся, а мы перекусим и подумаем, как жить дальше… – Знаю я этого Паука, – сказал Юра, задумчиво шевеля угли прогорающего костра. – Опять дорожки пересеклись, это он нападал на наш пороховой заводик, уничтожал конкурентов, а потом и меня хотел определить в свою команду, это ж надо, убил моего отца, по сути, ограбил меня, и потом работай на него, поэтому из Полиса я и сбежал. Юра помолчал, как бы взвешивая свои слова, и продолжил: – Сильная у него команда, бойцов пятьсот постоянно под рукой держит, то, что вы двадцать пять человек положили, для него капля в море, он завтра с улицы еще наберет. Даже если уничтожить всю верхушку клана, хотя об этом даже думать смешно, структура останется. Необходимо разрушить материальную базу клана, а затем уже уничтожить главарей, но это все в теории, на практике я пока не вижу, как мы своими силами справимся с ними. – А если натравить конкурентов? – спросил я. – Это конечно неплохая идея, и у меня есть кое какие связи с их конкурентами, правда на мелком уровне, но СБ – самая сильная банда в Полисе, их все боятся, хотя можно попытаться переубедить конкурентов Паука. Но у нас слишком мало времени. – Ладно, будем действовать, – сказал я, и приказал дружинникам запрягать лошадей и ехать на хутор, рассказать все Ефимычу. Вечер, наша троица, то есть Митька, я и Юра едем по дороге к ярмарке, Ворон, запряженный в телегу, недовольно мотает хвостом, ну не нравится ему в упряжке ходить, да и вес, пожалуй, тяжеловат, нас трое, да еще килограмм двести соли. – Паук нас, верно, за дураков держит. Скорее всего, он Ефимыча по любому отлавливать будет, а чтоб карту не трепыхаясь, отдал, возьмет хуторских в заложники, через поселок они теперь вряд ли сунутся, хотя ложная атака не исключена, а основной атаки придется ждать с северо-запада, – рассуждает стратег Юра. – Ты не умничай, ты лучше рукой покажи, тогда мы скажем, смогут ли оттуда подойти люди Паука, – здраво рассуждает Митька. Пока эти стратеги решают тактические вопросы, я думаю, что в первую очередь надо переговорить с Изей, и уж потом решать, куда нам ехать, в Полис, или возвращаться в деревню и строить оборону поселений. Из маленького, зарешеченного окошка Изиной лавки, лился тусклый свет. Странно, старик обычно в это время в трактире заседает, я постучал вежливо в запертую на засов дверь. – Дядя Изя, открывай, это я, Степан. Дверь приоткрылась, и в образовавшуюся щель просунулся сначала ствол винтореза, затем длинный нос дяди Изи. – А, это вы, – заулыбался старик, проходите, проходите. – Здорово дядя, как живешь – можешь? – жизнерадостно пропел Митя. – Живу хорошо, могу плохо, – старик мерзко хихикнул. – Ты чего не в трактире? Или печень в штаны выпала, попостится решил? В этом весь Митя, прям до безобразия. – Эх, молодой человек, вот когда доживете до моих лет… Впрочем, лично вам это не грозит, с вашим народным юмором, и построжав лицом уже мне: – Приехали вчера, серьезные такие ребята из Полиса, сказали дней на пять, но сегодня вечером появился какой-то мелкий поц, и они, перетерев между собой, подались в сторону Полиса. Я со вчерашнего дня сижу на сухомятке и даже не пью, лавку охраняю, – последнюю часть монолога Изя произнес так жалобно, что мне стало где-то не по себе (заговорил как Изя). Но справившись с собой, поведал Изе о делах наших невеселых и о личных планах по освобождению моего папаши. Старик внимательно выслушал меня и молча удалился в глубину лавки, и через секунду протягивая мне веревку, сказал: – Степа, ты меня лучше сразу повесь, ну, представь, приедут сюда эти поцы, и вы с ними устроите здесь маленькую войну, а где мой гешефт в этом деле? Гешефт будет заключаться в том, что дядя Изя, как пьяный артист будет изображать из себя Александра Матросова, падая на амбразуру с криком: «Гребаный гололед!?» Нет, ребята, воевать лучше на вражеской территории и с наименьшими потерями, – он немного помолчал, подумал, машинально перебирая веревку в руках, и продолжил: – Ты знаешь, Юра, район Рогожской заставы? – и, получив положительный ответ, продолжал: – Значит, не доезжая до бывшей кольцевой дороги, сворачивайте направо и выходите на восточный тракт, его контролируют конкуренты Паука, а около Рогожки живет Кац Борис Моисеевич, он и сведет вас с достойными людьми, только вы должны ОЧЕНЬ убедить их помочь вам, а теперь ребята, пошли в трактир, я жрать хочу. В трактире в этот поздний час посетители отсутствовали, Толик помогал наводившим порядок подавальщицам, протирая столы. – Вот спасителя твоего привел, – буркнул с порога Изя. – Ба, знакомые все лица! – воскликнул слегка выпивший Толик, отрываясь от столешницы. – Юрочка, родной мой, проходи, садись, сейчас все будет в самом наилучшем виде, мангальчик растопим, шашлычки из косули организуем, а пока вот окорочек свиной копчененький, самогоночка, как слеза, – суетился трактирщик. Юра слегка покрасневший (Ха…, спаситель) первым уселся за стол, и через минуту вся мужская компания, за исключением Толика, с аппетитом трескала сочную кабанятину, запивая ее самогоном. Слегка насытившийся Изя задумчиво прихлебывал самогон из кружки, в ожидании шашлыков. – Ты знаешь, (это мне), золото опять входит в цену. Когда разрушенный Полис начали осваивать по-новому, под развалинами находили хранилища с золотыми и серебряными монетами, да и в домах их оставалось немало. Применения эти монеты не нашли, все предпочитали натуральный обмен, но серебро все же использовали для обеззараживания воды, а золото не имело особой цены. Ты и сам знаешь, железо и то дороже стоило, но теперь все меняется, кто-то скупает, собирает и даже отнимает силой золото у людей. Ты вот поедешь в Полис, увидишь, они даже торговую пошлину могут принять золотом или серебром, а вот теперь посмотри, что стали чеканить в городе, и он достал из залоснившегося кошеля золотую монету с профилем усатого человека. – Кто это, Паук? – Нет, Степа, – это человек на которого он молится. Друг евреев и советской детворы товарищ Сталин, он умер уже более ста лет назад, но до сих пор служит примером решения кадровых вопросов для Паука. Поэтому руководитель клана СБ до сих пор у власти, и структура созданная им крепко спаяна страхом. Взяв гигантское, по твоим словам, хранилище, Паук захватит всю власть в Полисе. Введет единую денежную единицу, в виде вот таких монет, и по сути, станет единым правителем в стране рабов. Несогласных, вот например вас, уничтожит, и с другими группировками церемониться не станет, чую, большая бойня будет, ты запоминай парень, что тебе дядя Изя говорит, я тебе неплохие аргументы, для разговора с конкурентами Паука привожу. – А вот и шашлык, и кувшинчик, кувшинчик, Толя, не забудь, – Изя прервался, и разговор на серьезную тему сам собой «сошел на нет». Потом мы пели песни, собственно пел дядя Изя, а мы разноголосо подпевали, особенно мне понравилась песня соответствующая нашему положению, где были слова: «Вихри враждебные веют над нами», – ну точно про нас, потом Митька с Юрой плясали с подавальщицами, а мы сидели с Изей и допивали второй кувшин «огненной воды». – Дядя Изя, а когда тебе было жить лучше, сейчас, или раньше, до катастрофы? – задал я глупый вопрос. – Конечно раньше, – твердо сказал старик. – А почему? – А тогда у меня хрен стоял, – простодушно добавил Изя. – Знаешь, сынок, я даже во время катастрофы прорицателем сработал, было мне тогда, как тебе сейчас восемнадцать лет, отец мой был вдов, но содержал любовницу в загородном доме, к которой я не питал родственных чувств. Отец же пытался создать общий семейный очаг, и при случае таскал меня в семейное гнездышко. Вот едем мы по трассе на папашином Бентли, и посреди дороги меня такой срач разобрал, что я попросил отца остановиться. Он проворчал, что я готов на все, лишь бы не встречаться с мачехой, ну мы поговорили (я уже из-за кустов) на повышенных тонах, и он, человек вспыльчивый, хлопнул дверцей и подался вперед. Я тоже весь в него, несдержанный был, крикнул вслед: «Чтоб тебя разорвало», и тут земля затряслась так, что я с корточек сразу в свое дерьмо сел, а машина отца взорвалась у меня на глазах. Старик вздохнул горестно, и сказал: – Будут свои дети, Степа, учи сразу же почитанию родителей, иначе несчастными всю жизнь проживут. – А у тебя были дети? – Постой, растревожил ты мне душу, сынок. Толь, принеси еще кувшинчик, – и, приняв на грудь еще полкружечки, Изя продолжил: – Да, были у меня два сына, погодки, чуть старше тебя, гоняли по тракту, старший даже вожаком у возчиков был, все жениться не хотели, красавцы, все в меня (я испуганно посмотрел на Изю), в смысле похожи, на меня молодого, все говорили, а зачем жениться, нам и так любая девка даст. Так я и остался без внуков, привезли однажды моих сыновей, завернутыми в холстину, ну у жены сердце не выдержало, в одночасье скончалась, вот и остался совсем один. Закончив свой рассказ, старик в сердцах залпом махнул все, что оставалось в кружке, и упал лицом в блюдо. – Никак помер, – испугался я. – Нет, он всегда по пьяни, рассказывая про сыновей, принимает лишнего и сразу вырубается, – пояснил Толик. Ночью мне опять снился отец, в белой окровавленной рубахе, он стоял, прикованный к бетонной стене, ноги его были босы и изранены, беззубый рот открывался, но ни звука я не слышал, я плакал, сознавая свою беспомощность, а он стоял, и кажется, укоризненно смотрел на меня. Утро застало нас в дороге. По нашей просьбе, еще до рассвета я был безжалостно разбужен помощницей Толика, ребята вяло плескались в бочке под навесом, а я, чтоб не терять времени, покормил лошадей, выехали мы не позавтракав, просто расплатились с подавальщицей солью, и она набила нам котомку снедью. И вот теперь Ворон, как всегда недовольный способом передвижения и выражающий свое недовольство частыми взмахами хвоста, (хотя от кого отмахиваться, слепней пока нет), все же бодро ступает по дороге. Ребята пока молчат, не отошли от вчерашней пьянки, но похоже ночь проводили одни, без женщин, верность, что ли своим подругам берегут? Впрочем, это меня не касается. Дорога стелилась неровным с крупными проплешинами асфальтом, кое-где проросшая зеленой травой и даже кустарником, по обе стороны дороги расстилался лес, подбираясь кустарником до самого покрытия. Ближе к вечеру проехали какое-то заброшенное селение с разрушенными домами, и чудом сохранившейся вышкой водонапорной башни. – Там есть вода, – мимоходом заметил Юра. – Зачем нам гнилая вода? Воду из фляг мы по случаю похмелья, конечно, вылакали, да и Ворон свою на привале выдул, хотя спиртного накануне не употреблял. – Ничего, до ночи найдем воду. И точно, в верстах десяти от заброшенного селения дорогу пересекал ручей. Мы свернули с дороги, и пока ребята устраивались на ночь, распрягли Ворона, собирали хворост для костра, я пошел вверх по ручью. Ключ с чистейшей водой обнаружился метрах в трехстах от дороги, я напился, вкусной, пахнувшей почему-то мятой водой, заполнил всю захваченную с собой тару, и, раздевшись по пояс, смыл с себя дорожную пыль. Внезапно в вечерней тишине раздался звонкий девичий смех, почудилось, что ли? Или лесная девка балует, бывают такие, видел несколько раз в лесу, то ли одичавшие люди, может быть ДРУГИЕ, почти исчезнувшие до катастрофы, сохранившиеся только в сказках, а теперь довольно смело заявляющие о своем присутствии? Охотники (в том числе и я), обязательно оставляют что-то из добычи в лесу, ОНИ не найдут, так зверек хищный будет сыт, а иначе нельзя, пакостить будут. Смех еще раз прозвучал, и в сгущающейся темноте смутно мелькнул женский силуэт, и скрылся в березовом редколесье. Я вытащил свой кошель, и, отрезав ножом кусок голубой шелковой ленты (купил, по случаю, моток у Изи), привязал к ветке березы… Ночь, мы сидим у затухающего костра, Митька уже спит, ему караулить вторую половину ночи, а мы с Юрой беседуем на разные темы. – Вот скажи мне химик, какое производство можно развернуть в наших селениях, ну кроме добычи соли. Вот вы в городе порох производили, а у нас это не возможно. – Ну не то, что невозможно, но слишком неудобна доставка компонентов, там и сера и селитра потребны в больших количествах… Да и леса местные все на уголь быстро извести можно, да и сам подумай, у нас есть хранилище, с гигантскими запасами оружия, может даже в консервации оно стало частично негодным, но с производства пороха я бы точно не начинал. – А как же в городе, туда тоже все компоненты доставлять надо? – Ну, во-первых, в город ведет более приличная дорога, люди в Полис приезжают не только за порохом, но и за другими товарами, там центр торговли, допустим, приехал к тебе поставщик, ну расплатился ты с ним шкурами, так эти шкуры надо ему еще везти и продавать в Полис, не выгодно получается… – А если расплачиваться деньгами? – Это о которых говорил Изя? Что-то мне не верится, что без централизованной власти эта схема будет работать, – несколько неуверенно пробормотал Юра. – Ладно, ты подумай, а я спать буду, завтра караулить мне. К полудню на следующий день мы миновали еще два заброшенных селения. Впереди дорога делала крутой поворот, и тут я заметил отблеск металла в кустах справа от дороги. – Стой! – заорал я, и тихо Митьке: – Следи за дорогой слева от себя. Автомат взведи, но не показывай. Прикрой дерюжкой, – и громко сидевшим в засаде: – Эй, мужики, выходи, поговорим. – С левой стороны никакого движения, зато справа вылез пегобородый крепыш и неторопливо направился к нам, впрочем, остановившийся на расстоянии пятидесяти шагов. – Ну что, селяне, платите за проезд. – С чего бы это? – Так нам все платят, что вы везете? – тут же поинтересовался мужик. – Соль везем в Полис. – Ага, а мешков у вас значит… – Шесть, – покорно ответил я. – Значит, один скидайте и езжайте дальше, – покивал головой пегобородый. – Это что ж за пошлина такая? – деланно возмутился я. – Все платят, а не хочешь платить разворачивайся назад. – И возчики, обозом идущие, тоже платят? – язвительно спросил я. – Дык, и они тож, – слегка смутившись, произнес мужик. – Должны радоваться, что мы честно берем и отпускаем, а то могем и пристрелить. – Радоваться, ну радоваться этому может только наша лошадь, ей тащить легче будет. Ладно, заплатим, Митька, скинь мешок. – Митька возмущенно набрался воздуха для гневной тирады, но получив в бок локтем, все ж повиновался. Ворон, понукаемый Юрой, неспешно двинулся дальше, и как только мы достигли поворота, я говорю Митьке: – Я сейчас прыгаю в канаву, вы езжайте вперед медленно, и как только услышите выстрелы, возвращайтесь немедля, так я и поступил. Через кусты срезал угол, отделявший меня от сборщиков, и бесшумно пробрался на место засады стрелка, его там уже не было, зато на дороге стояло трое мужиков (стрелок в том числе), и спорили, кому нести добычу. До казавшимся заброшенным селения было шагов пятьсот, а мешок весил немало, наконец, двое передали свое оружие третьему, и взявшись за углы, побрели в сторону поселка, ну молодцы, сами мне облегчили задачу – прицелился и дуплетом снял вооруженного, и одного из носильщиков, последний, непострадавший, уронил мешок и кинулся в кусты, а затем замелькал меж деревьев петляя как заяц. Я неторопливо сменил гильзы на заряженные патроны, и только тогда вышел на дорогу, внимательно приглядываясь к лежащим на дороге телам, мало ли, может свалился кто подраненный… Но нет, оба готовы, один в голову, а второму пуля в шею попала, и кровь вышла из него вместе с жизнью. Я быстро отодвинул мешок от лужи крови, тут из-за поворота выскочила телега, и мы, в минуту загрузившись, послали Ворона рысью в сторону Полиса. Юра погонял Ворона, Митька посматривал назад, нет ли погони, а я рассматривал оружие, доставшееся нам в качестве трофеев. Винторез использовали уже давно, даже чернение с металла сошло, поэтому я и уловил блеск в кустах, патронов всего три. Два АКСУ тоже не новы, да и патронов к ним всего по полрожка, так что все это богатство обменяем на что-нибудь более полезное… На следующий день пейзаж вокруг тракта стал постепенно меняться, все чаще встречались безлюдные полуразрушенные селения, заросшие сорным кустарником. Проезжаем один из таких поселков, оружие держим наготове. Внезапно Митька, держащий левую сторону тракта под наблюдением, вскрикнул и забил короткими очередями по кустам, вот сволочи! Стая диких собак подобралась к шоссе совершенно незаметно на двадцатиметровый бросок. Не заметь Митька вовремя, сейчас бы Ворону уже кишки драли, да и нам бы досталось, я разрядил двустволку и схватился за автомат. – Гони, Юра! – отчаянно крикнув, я дал две короткие очереди по наиболее наглым тварям, успевшим выскочить на дорогу. Собаки уже не выскакивая на шоссе, преследовали бешено несущуюся повозку. – Загоняют, Митька! Как волки загоняют, – отчаянно прокричал я, и схватил так и неразряженный винторез. Метрах в тридцати перед Вороном на дорогу выскочили несколько собак, и я без промедления выбил двух с трех выстрелов. Митька, переведя автомат на стрельбу одиночными, тоже успел положить одну тварь, последнюю несколько растерявшуюся, стоптал храбрый от бешенства Ворон и мы вырвались в открытое поле, дальше нас собаки не преследовали. Ход Ворона сменился с галопа на мягкую рысь, и постепенно перешел на шаг, посреди поля конь встал. Я гладил его, успокаивая, вытер пену с его влажной морды, мы соскочили с телеги и медленно повели мерина, чтоб не запалился, и только через двадцать минут, остановившись на привал, напоили бедного коняку. Вечером, сидя на привале, Юра рассказывал о диких собаках. В наших краях они не прижились, поэтому повадки этих животных собиравшихся в стаи были нам не очень знакомы, нет, у нас дворовые и охотничьи псы имелись, но поведение собаки в стае совсем другое. – Они совсем не боятся людей, – объяснял Юра, – повадки и слабости человека псам прекрасно известны. Огня они опасаются, но не больше, чем люди. Охотятся не только ночью, но и днем, а вот огнестрельного оружия откровенно боятся. Здесь собак относительно немного, но вот в Полисе лет тридцать назад шли нешуточные войны на выживание между людьми и собаками, да и сейчас они довольно нагло ведут себя в городе, хотя в основном охотятся на крыс, но и одинокими прохожими не брезгуют. Юра замолчал, прислушиваясь к ночному кликушеству сыча, облюбовавшего дерево неподалеку от нас. – Необходимо завтра запасти воды, по возможности побольше, в городе с ней плохо, всего четыре чистых источника на тридцать тысяч населения. Все захвачены группировками, проход к источникам платный, а вода в реке непригодна даже для мытья, правда кое-кто купается, чаще всего по незнанию, но после двух – трех помывок кожа облезает, да и облысение стопроцентно гарантировано, – он вздохнул, видя мое нежелание поддерживать разговор, и все же добавил, укладываясь спать: – Дальше по тракту километров через десять пригороды начнутся, так что воду надо искать где-то поблизости. Юра отвернулся от костра, поерзал, поудобней укладываясь, и через минуту негромко засопел носом. Полис подступил незаметно, плавно перетекая кирпичными, пока не сплошными руинами пригорода, в громадные, до конца не разрушенные остовы многоэтажных домов, сплошь усеянными вокруг обломками бетонных плит, кусками асфальта и торчащими из бетона обрезками ржавой арматуры. Поднявшийся ветер носил запах тлена и цементной пыли, дорога, по которой мы передвигались, была расчищена до узкой колеи, в которую с трудом вписывалась наша повозка. Кое-где из обломков торчали обрезки дымящихся труб, указывающие, что в Полисе еще обитают люди. Деревьев не было вообще, всю растительность города представляли вездесущая полынь и какие-то чахлые кустики мелкого кустарника, хотя Юра и утверждал, что на севере и востоке города сохранились зеленые лесные массивы. Продвигаясь дальше в густеющей вечерней тьме, стало понятно, что до заставы мы сегодня не доберемся и Юра предложил остановиться у первого попавшегося местообитания людей. – Все не так опасно, как остановиться в незнакомом месте, рискуя ночью оказаться под внезапно обвалившейся стеной или всю ночь до утра отбиваться от собачьих стай, – пояснил он. Такое место нашлось не скоро, и уже в полной темноте мы набрели на костер, отблески которого заметили с дороги. Осторожно ведя Ворона в поводу, мы приблизились к костру. – Доброй ночи, люди, позвольте присоединиться к вашему костру, – громко произнес Юра, глядя на настороженные лица бродяг. – Кому добрая, а кому не очень, – тихо проворчал один из бродяг, поворачивая тушку жарившийся над углями большой крысы. Длинные грязные волосы, посеревшие от пыли темные лица и неопределенного цвета одежда роднили бродяг как братьев, но рост и темперамент у них были разными, все тот же кулинар въедливо спросил: – К костру им, а дров с собой принесли? – У нас вода есть, ключевая, – ответил я, вступая в круг света. Лица бродяг заметно оживились, и они потеснились, освобождая часть пространства у костра. – Откуда путь держите торговцы? – спросил высокий худой мужик. – С юго-восточного тракта, – коротко ответил я, передавая флягу с водой в руки говорившего. Соль везем на продажу, – и замолчал, разговор не клеился и Юра, желавший узнать последние новости Полиса, спросил: – А рынок от Калитников не перенесли? – Нет, да и куда, ближе к провалу что ли? У Калитников нейтральная территория, нас оттуда охранники гонят в шею, только торговцев и чистую публику пускают, – завистливо произнес «кулинар». – Что за провал, – шепотом спросил я у Юры. – Вся центральная часть Полиса по старому городскому кольцу провалилась во время катастрофы, вот и провал, – пояснил Юра. Меж тем разговорившийся бродяга продолжал: – Житья от этих бойцов СБ нет никакого, к ним на территорию лучше не заходить, если сунешься на рынок, так тебя там просто отлупят дубинками, а у Паука на его территории не смотрят, а сразу стреляют, а если чем, по их мнению, навредил и тебя поймали, пиши пропало, замучают до смерти, – жаловался на жизнь бродяга. – Нет, если поймают тех, кто покрепче – на расчистку Провала отправляют, но один хрен, народ там долго не живет. Или засыплет или какая-нибудь тварь нападет. – А собачки вас не беспокоят? – спросил Юра. – Да это как сказать, – ухмыльнулся бродяга, – иногда они нас, иногда мы их на обед отправляем… Он внимательно осмотрел поджаренную крысу и, удовлетворившись степенью готовности, разрезал ее на четыре части и раздал своим компаньонам, мы есть не стали, мутило нас что-то в городе, да и перекусывали уже на ходу. Внезапно меня как осенило: – Мужики, вот вы жалуетесь на плохую жизнь, а что вам вообще в городе делать, шли бы в сельскую местность жить, воздух чистый, вода родниковая, зверья в лесу полно… – Нет, нам тут как то привычней, – сказал «кулинар», – да и как обустроишься, если мы пахать-сеять не умеем, повадок лесного зверя не знаем, да и дом себе толком построить не сможем. То ли дело здесь, сейчас стали золото и серебро скупать, дают, правда, мало, за сто грамм золота литр воды или пять картофелин дают, заработок верный, мы под обломками шаримся, на месте каждого дома можно найти на десяток картофелин. – А я бы поехал, – неожиданно подал голос самый старый бродяга, – только вот возьмете ли с собой? – он горько улыбнулся. Да, дед староват, наверное, ровесник дяди Изи, но я не спешил отказывать. – Старик, ты наверно еще до катастрофы родился? – Да, я выжил, а до катастрофы в армии сапером уже год отслужил. Стоп. – Дед, а ты знаешь, что такое мины? – Да я тебе и говорю, бестолочь, сапером служил. ТМ[10 - противотанковая мина.] и МОНки (мины) ставил с закрытыми глазами! – Ну, дед, ты нам подходишь, – я похлопал старика по плечу. – Жди нас на этом же месте послезавтра с утра, а вы как хотите ребята, может еще надумаете, жизнь у нас тяжелая, но еды хватает (тьфу-тьфу…), хотя и работать надо в поте лица. – Разговор свернулся, бродяги укладывались спать, ну и мы с Юрой задремали, оставив караулить Митьку, а то еще неизвестно, что бродягам на ум придет. Во второй половине ночи я сменил Митьку и увидел, что старик тоже не спит, он не приставал ко мне с разговорами, а только сидел молча, и смотрел на полную луну… Утром мы доехали до Рогожской заставы, здесь располагался пост, и собирали плату за въезд. – Что везем? – деловито спросил охранник. – Соль на продажу, шесть мешков. – Пошлина с шести мешков, два килограмма. – Это и за место на рынке? – спросил я наивно. – За место еще заплатишь четверть мешка, – охранник смотрел на меня со снисходительным презрением, я отвернулся. Вот моль пузатая раз из села, так и недочеловеки для него. Справившись с собой, состроил робкую рожу лица: – Скажи, мил человек, а как мне найти Каца Бориса Моисеича? – Это доктора, что ли? Да вон дом за площадью пятиэтажный. – Спасибочки, господин-начальник, – сказал я, часто кланяясь в пояс. Площадь у заставы была довольно чисто убрана, во всяком случае, завалов не было, по площади ездили велосипедисты, да и вообще я заметил, что велосипед в центральном районе являлся популярным способом передвижения у горожан. Несколько телег, встретившиеся нам по пути, явно принадлежали торговцам. Дом, в котором жил Борис Моисеевич, был почти целым, то есть полностью не разрушенными оказались два подъезда, из окон которых торчали железные обрубки труб, во дворе нас встретила странная личность с пропитым лицом, треухом (шапка такая) на голове и древним АКСом в руках. – Тпру (это он лошади), куда прете, кого надо? – Нам к Борису Моисеевичу. – А, к дохтору, а по какой надобности? – Вон соль ему привезли, долг отдать хотим. – Ну, вон на третьем этаже, окна справа, проезжайте. – На указанном этаже находилась только одна мощная железная дверь и на наш стук, в приоткрытую щель осторожно высунулась лысая голова с острым носом. – Борис Моисеевич, мы от дяди Изи, у нас к вам дело, – сходу пропел я. – Пароль? – строго вопросила лысая голова. – Да штоб я так жил, как тети Симин племянник! – Узнаю Изин юмор, – сказал доктор, снимая цепочку с двери. – Тетя Сима, моя покойная родственница. Так по какому делу приехали молодые люди? – спросил доктор, пропуская нас в комнату. Оглядевшись (богато живет племянничек), почти без задержки начинаю: – Дядя Изя сказал, что человек, начеканивший вот эти монеты – тут я достал из кошеля золотой кружечек с отчеканенным профилем усатого вождя, – хочет большой крови, и у него есть для этого силы и средства, о которых не знают его конкуренты. Короче, Борис Моисеевич, нам необходимо встретиться с лидерами группировок, скажем так, не очень любящих Паука. – Доктор задумчиво потер блестящую лысину, зачем то посмотрел во двор (окно с настоящими стеклами!), и спросил: – А в чем же будет мой гешефт? Я, как доктор, при любой власти выживу, ссориться с Пауком не вижу смысла. Лукавит падла, сам живет на территории конкурентов Паука, пользуется их покровительством, наверняка часто гуляют одним столом и… Тут ход моих мыслей прервал Юра: – Борис Моисеевич, возможно вы и будете полезны клану СБ, но элитарным врачом при Пауке не станете, наверняка такой врач уже существует, судя по обстановке квартиры, сейчас же вы пользуетесь большой благосклонностью хозяина местной группировки, а после боевых действиях, которые смею вас уверить приведут к полной победе Паука, квартирка может быть экспроприирована, так что подумайте, к тому же ваши труды мы можем, ну чисто символично, оплатить мешком соли, вы же видели, во дворе наша телега и если мы придем к консенсусу, то сорока килограммовый мешок соли ваш. (Красиво излагает, вошь ему за воротник…) – Хорошо ребята, – сказал доктор, обводя рассеянным взглядом роскошную обстановку своей квартиры. – Вы меня убедили, и я со своей стороны постараюсь повлиять на решение Марата принять вас. Вы, наверное, соль на рынок продавать поедете? А я пока с Маратом переговорю, думаю, часа через четыре он вас примет, так что, не мешкая, сдавайте соль, покупайте, что вам нужно и быстренько сюда. Во дворе вас будут ждать и проводят к пахану. – Рынок находился недалеко от дома доктора, через двадцать минут после разговора мы остановились у больших решетчатых ворот рынка и, уплатив положенную пошлину, оказались на большой площадке, огороженной проржавелой металлической сеткой. К нам подскочил маленький человечек в одежде неопределенного цвета с белесым бельмом на глазу. – Ах, господа хорошие, – затараторил он, – помогу за долю малую сыскать – обменять товар самого высокого качества по самым привлекательным расценкам. Быстро и выгодно. Мы отмахнулись от прилипалы, и он раздосадованный отвалил. Да, продукции на рынке хватало. Причем каждая группа товаров располагалась в одном определенном месте, и у каждого продавца имелись гири, так что проезжая вдоль рядов мы смогли быстро обменять соль на интересующие нас товары. Купили мыла, зажигалок, два рулона шелка, мешок редкого у нас кукурузного зерна и два мешка пшеничной муки, в оружейном ряду обменяли десять килограмм соли на патроны для ПК и автоматов, ну и подарки женам естественно тоже прихватили, на этом наша соль закончилась, а мы оказались в ряду, где продавали рабов. – Сколько раб стоит в переводе на соль? – спросил я у важного бородатого работорговца. – Смотря, какой раб, цена колеблется от килограмма до трех мешков. Смотреть на несчастных нам не хотелось, тем более соли уже не было, зато созрел план по увеличению народонаселения наших поселков, вот в следующий раз приедем… Ну ладно, не будем загадывать… Глава 5 Марат принял нас после обеда в большой комнате его нового, крепкого, одноэтажного кирпичного дома, в воздухе еще витал запах вкусной пищи. Это был человек средних лет, с лунообразным лицом и узкими щелочками вместо глаз. Сидя в высоком богатом кресле за большим столом, он с интересом разглядывал нас, садиться не предлагал, а просто спросил: – Ну и кто вы будете, гуси-лебеди? И о каком таком вопросе жизни и смерти пел доктор? – Ну, если по порядку, – начал я, – мы представители нескольких поселений юго-восточного тракта, лично я хозяин села Степаново. А от моего имени будет говорить мой старший товарищ Юрий. – Ух, ты, как официально, – съязвил Марат. – Ну, говори… Юрий. – Марат, ваш конкурент Паук затевает полномасштабную военную операцию по захвату власти во всем Полисе, пока у него было такое же вооружение, как и в других группировках, соблюдался хоть какой-то паритет, теперь мы располагаем сведениями, что в течении трех недель он получит оружие качественно отличающееся от вашего, после чего начнет операцию по захвату власти в городе. – От кого получит, и откуда эти сведения? – Его рейдеры нашли небольшой арсенал, рядом с нашей территорией, – не моргнув глазом, врал Юра, – и по выходу на тракт у них произошло боевое столкновение с нашими дружинниками, в результате часть рейдеров отступила, но нам удалось захватить их командира, ну и попытали малого, что они в наших краях забыли… – Кто был старший рейдеров? – резко бросил Марат. – Да какой – то Макинтош, что ли? Собственно его имя нас не интересовало. – А место, место схрона вы знаете? – Только приблизительно, бедняга не выдержал пыток, но мы знаем направление и время, когда они будут перевозить оружие. – Да… Все же Паук может перенести время выемки оружия, почему, кстати они его сразу не забрали? – спросил Марат. – Не на что грузить было, взяли просто образцы… – Да вы мне не сказали, какое это оружие? Мы с Юрой переглянулись и я ответил: – Точно не знаем, но гранатометы, мины и крупнокалиберные пулеметы с боеприпасами там точно есть. Марат встал, прошелся по комнате и, как будто только заметив, что мы стоим, пригласил: – Да вы садитесь, ребята, чего стоять, наверное, не обедали сегодня, сейчас организуем. Эй, Мустафа, принеси гостям перекусить что-нибудь с кухни. Через несколько минут на столе стояли кувшин с вином, сыр, белый хлеб и рубленное копченое мясо в кишках – колбаса называется, такое я ел впервые, когда домой приеду, расскажу тестю, может бабы сообразят, как ее делать. Меж тем Марат ходил по комнате, нетерпеливо дожидаясь, когда мы насытимся, поэтому обед получился скомканным. – Ну что, наелись? – обрадовано сказал Марат, когда мы отодвинули тарелки. – Так вот, – продолжал он, – Паук может перенести дату выемки оружия, так – как знает, что его старший из рейдеров попал в плен. И поэтому, – но я перебил старшого довольно невежливо, но что с меня взять, я деревенский: – Он пошлет людей вовремя, потому, что при захвате Макинтош был ранен в голову по касательной, кровищи было много, он был без сознания и рейдеры сочли старшего мертвым (вот вру! – даже не краснею). – Так какая вам от меня нужна помощь? – спросил глава группировки. – Тридцать бойцов через двадцать пять дней понадобятся, лучше встретится в тридцати верстах, не доезжая Ярмарки на юго-восточном тракте, – четко так ответил, ай да я молодца! – И еще, Паук теперь от нас не отстанет, да и вам он мешает, поэтому, когда достанем оружие, наше участие в операции по уничтожению Паука обязательно, у меня к нему личная месть. – Да, парень, амбиции у тебя не соответствуют возрасту, но будь по твоему, это и в моих интересах, – сказал прощаясь с нами Марат. – Интересно, и как мы эту кашу расхлебывать будем? – спросил Митька, когда наша троица отъехала от особняка на приличное расстояние. – Не боись, главное, что переговоры прошли нормально, но как врали! Даже не сбились ни разу, наша задача теперь не пустить бойцов в поселения, и не отдать группировкам основного арсенала, и это главное на сегодняшний момент. Мой монолог прервал Юра прозаичным вопросом, где будем ночевать. – Как где? Еды мы закупили на дорогу, даже с излишком, поедем ночевать к бродягам. Думаю, доктор не настолько гостеприимен, чтобы запускать на ночь малознакомых сельчан в свое уютное гнездышко… Вечерело, когда наша повозка остановилась у основания трех обломков гигантских труб, именно они служили ориентиром места обитания бродяг. Действительно, нашли пристанище отщепенцев довольно быстро, бродяги сидели у кострища и уныло помешивали угли, в которых запекалась картошка. У костра сидели только три человека. – Эй, голута, (ст. русское – безземельный), здоровы были, а куда четвертого подевали? Съели что ль? – Не мы, – уныло прохрипел сапер, и уточнил: – Не мы, а собаки. Только вчера хвалился, с собаками мы по очереди друг друга, вот его очередь и настала. – Ну что ж, бродяги, жизнь такая, помянуть покойничка бы нужно. – А есть? – спросил с робкой надеждой старик. – А то… Митька, доставай вино, да и харч тоже. Юра, а ты кружечку-то не протягивай, тебе еще в первую половину ночи сон наш охранять… Ночь была теплой, легкий ветерок носил в воздухе цементную пыль, легкий шум и потрескивание слышались со всех сторон. – Что это шуршит так? – спросил я старика. – А… шум… так это стены «разговаривают», когда ветер поднимается. Старые они, песок из бетона осыпается, вот они и потрескивают. Вообще-то жутковато, как будто тысячи мелких животных цокали коготками по камню. – Ну что, старик, не передумал ехать с нами? – Нет, Степа, лучше помереть, глотнув последний раз ключевой водицы, почуять запах весенней листвы в лесу. Вот ребята, мои товарищи, они другой жизни, как в городе, не видали и боятся перемен, а по мне лучше помереть в лесу, на природе, чем в глотках собачьей стаи, в цементной пыли города. – Но, но, старик, – шутливо погрозил я, – ты помирать сразу не моги, ты как сапер нам еще очень даже нужен. Я встал, подошел к телеге, в которой лежал Юра и, умостившись рядом, спросил: – Вот ты говорил, что мы видели только самую малую часть Полиса, а мы проехали от кольцевой до Рогожской заставы никак не менее пятнадцати верст, и по твоим словам, вокруг насколько было видно, простиралась территория Марата, а у Паука она, говорят, еще больше. И как с пятьюстами дружинниками он может контролировать такую огромную территорию? – А ему больше бойцов и не надо, они перемещаются по территории, и собирают дань по определенным дням с каждого ремесленника, на пять тысяч работников и пятьсот бойцов много, это Паук для отпора конкурентам такую армию сколотил, а уж начнутся боевые действия, то будь уверен, он еще пятьсот под ружье поставит. Просто в обычное время работяги, которых он доит, не в состоянии прокормить больше пятисот человек, а Паук не дурак, если его дружина отберет последнее у работяг, то они или разбегутся от него к конкурентам, или с голоду помрут. Кто тогда на него работать будет? – А какие производства имеются в городе? – Ну, так просто не скажешь, велосипедов видел в городе много, вот есть несколько мастерских по ремонту велосипедов, кузницы есть, полотняная фабрика… Там бабы на ручных станках полотно и ткани выделывают, но это на окраине, вода нужна боле менее чистая, для производства некоторых тканей. Есть трактиры и три постоялых двора рядом с рынком, пороховой заводик… был. Ветряная мельница есть, да всего вот так с ходу не перечислишь… – Я женщин и детей почти не видел на улицах, что не рожают или баб мало? – Почему нет? Есть, просто дома сидят, в крайнем случае, при дворе под присмотром дежурного развлекаются. А на улице, тем более в вечернее время не появляются, украсть могут и в соседний район продать, пойди потом попробуй разыскать, самого в рабы определят, одно время банды «диких» тем промышляли, но народ быстро разобрался, и теперь дальше своего двора бабы и не выглядывают, ладно иди спать, Степ, а то я тебя на смену не добужусь… К полудню выбрались из пригорода Полиса и свежая зелень деревьев веселила душу, Ворон даже шаг прибавил, понимая, что возвращается в родные края, дед, сидя на телеге вдыхал свежий воздухи, даже помолодел немного, вот отмыть бы его, ничего доберемся до первой речушки и займемся стариком, а то он и мыться, наверное, разучился. Чтобы не перетруждать Ворона, мы по очереди (ну кроме деда) соскакивали с телеги и шли – бежали, пока не наступала очередь напарника. Всеми мыслями я был уже дома. «Как там моя Настена? Не прислал ли Паук очередной отряд?» Мне было страшно об этом думать. То, что Ефимыч деятельно готовится к обороне, я не сомневался, но все же он не воин. С рейдерами ходил, это да, но главным в отряде был мой отец, и он брал в рейд своего друга и кое-кого из хуторских для тяжелой работы, да и лишний ствол в дороге не мешал… Против головорезов Паука Ефимыч не потянет, прошлый раз нам просто повезло, смогли застать рейдеров СБ врасплох, когда они были полностью открыты и практически не мобильны. Надо побыстрей подготовится к рейду и добраться до Арсенала. Если все же Паук ударит раньше чем через три недели, то нам конец. Мои мысли прервал Юра. Слегка задыхающийся после пробежки рядом с Вороном, он спросил: – Как думаешь, Марат нам поверил? – Нет, конечно, но возможность насолить Пауку на чужой территории его греет, ну и если половина из сказанного правда, а так оно и есть, перехватить куш у соседа, и в конечном итоге захватить территорию Паука очень уж соблазнительно. Что он потеряет? В конечном итоге тридцать бойцов, это если мы засланные Пауком, но ведь доктор своей жопой поручился за нас, иначе Марат нас и не принял бы. И заканчивая разговор, я соскочил с телеги, сменяя запыхавшегося Митьку… У поворота на поселок, из кустов выскользнула Рыжая Соня – единственная женщина – охотник в нашей округе. – Постойте, ребята, я вас проведу, мы тут новых ловушек наставили… И наша компания километра полтора осторожно передвигалась, подчас в обход по лесу, с трудом пробираясь меж деревьев и вездесущего кустарника. Зато потом Ворон пошел ходкой рысью, чуял окончание дороги, предвкушая, наверное, хороший отдых и вкусное сено в уютном стойле… Уже под вечер, на третий день с момента выезда из Полиса, наконец, показалась хуторская околица. Заслышав шум повозки, из общинной избы, стоящей на краю села, вышел Ефимыч, и обрадовано распахнув руки, подошел, обнял меня крепко. – Ну, молодец сынок, живой вернулся, – и, повернувшись к остальным, приобнимал и похлопывал по плечу каждого, даже незнакомого ему, слегка отмытого старика – сапера (раз с нами, то тоже удостоен). – Все потом, а сейчас организуем баню. Ну-ка, Федька, пойди, узнай, кто сегодня по очереди топит баню? – Так у вас и топиться, – заявил белобрысый пацан. – Ваша жена с утра к нам за дровами приходила. – Да? Надо же, совсем заработался на пользу опчества – озадаченно сказал Ефимыч. И тут я забыл про присутствующих, – по улице, с распущенной гривой волос, стелящейся по ветру, раскрасневшаяся, летела моя красуля, ух ты… Как я ее прижал к себе! – Степа, Степчик мой, живой вернулся, а я, как вы втроем уехали, ночами спала плохо, думала, как ты там в этом Проклятом Полисе, не поранили ли тебя, не убили ли, – бормотала она, уткнувшись мне в плечо. – Ну ладно, разревелась, видишь, все хорошо – урезонивал ее Ефимыч, и вдруг как рявкнет: – Баста! Хватит! Девка-баба, мужики с дороги, голодные, немытые, а она в слезы, а ну быстро матери помогать, стол собирать, чистую одежду готовьте… Настена виновато улыбнулась, крепко поцеловала меня в губы и, взметнув распущенными волосами, побежала во двор к матери. – А ты, мил человек, кто будешь? – спросил староста у сапера. Тот невразумительно замычал. Смена среды обитания его явно ошеломила, и он всю дорогу вел себя довольно странно. То мечтательно смотрел вдаль, то бормотал что-то себе под нос, поэтому за него ответил я: – Сапер он, помнишь, Ефимыч, ты, когда говорил об оружии в хранилище, о минах упоминал, так вот он специалист по их установке. – Ну ладно, все, все, пошли в баню, потом доскажешь. Видимо сапер никогда не мылся в деревенской бане и начал процедуру с ополаскивания тела в горячей воде, круто намыливая и смывая грязь, впрочем, все правильно, до прогревания тела на полоке, он еще не созрел и после второй подачи воды на раскаленные камни печи с визгом выскочил в предбанник. – Как бы самим лишних не подцепить, – озабоченно пробормотал Ефимыч, имея ввиду живность, дождем сыпавшуюся с нашего друга в процессе мойки. – Ничего, он сейчас в предбанничке посидит, а когда мы попаримся, домоется, – сказал я, но украдкой все же оглядел себя, негоже к молодой жене, да с чужими вшами лезть. Юра с Митькой помалкивали, обмениваясь незначительными фразами, и не встревая в начинавшийся серьезный разговор. – Ну, рассказывай, Степ, как съездили и кого ждать нам в гости на этот раз. Я обстоятельно поведал тестю о нашей поездке, и предложил схему наших действий: – В первую очередь, Ефимыч, надо к хранилищу ехать, но я слышал там дороги нет, топь сплошная? – Дорога есть, но мы по ней не ездили, опасались совхозных, она как раз проходит через их земли, поэтому провели только разведку, прошли в обход с запада, через топь, чуть не перетопли. – А как вы обнаружили схрон? – Ну как, просто у твоего отца глаз приметливый, и увидев эту горушку, он заметил, что деревья там не приживаются, так пара сосенок кривых стояла. Вот он и подумал проверить, может там и не скальная порода, ведь сроду в тех местах скал не было кое как добрались, уж костерили мужики его, болотную грязь хлебая, зато когда ковырнули землю на полметра, обнаружился бетонный короб ну а потом, тихо, не спеша нашли вход, вот там пришлось повозиться, хорошо что твой отец в минном деле разбирался, вытащил десяток, расчищая проход, ну а потом ворота, это вообще сказка, пришлось одну противотанковую обезвреженную мину обратно настраивать, и подрывать дверь. – А далеко это от нашего дома, если напрямки через село идти? – Да дня четыре от села идти, на юго-запад, аккурат в сторону Степного, на лошадях и с телегами туда пустыми, может и за три доберемся. – Ну ладно, давай домываться, и за стол. – Ребята от еды отказались. Взяли перекусить с собой. И на телеге с запряженной в ней Соловой, отправились в ночь, к своим женам. Мы с Ефимычем пообещали быть завтра после обеда в селе, благо в рейд идти будет по пути. А потом у нас был вкусный ужин с домашними пирогами, копченым окороком, квашеной капустой и молодой редиской, ну и естественно рассыпчатой картошкой. Приняли, как полагается, по полкружечки первача и Сапер изрек: – И чего мы все, придурки, в Полисе забыли? – видимо не понял пока, что крестьянствовать тоже не сладко, а может и понял, только уж очень его жизнь поменялась, и все воспринимается пока в «розовых тонах». А потом я с моей ладушкой, все ускоряя шаг, направился к своему дому. А впереди нас ждала ночь, и я все не мог насытиться любовью и запахом влажного такого родного тела. И свет тускнеющего светильника, и стрекотание сверчка за печкой оставили след счастья на всю жизнь… Утром я проснулся от ласкового прикосновения ее руки, она улыбалась и, дурачась, щекотала меня, а я взвизгивал, подыгрывая, и игра опять опрокинула нас в постель… – Вставай, Степа, – ласково позвала она, подавая на стол завтрак. Так, а что, кстати, там, в смысле покушать? У-у… яишня с салом! Пироги матушкины разогрела, сметана, молоко. Вкуснотищяяя! А про подарок-то я забыл совсем! Выскочил в сени и, вернувшись, говорю: – Вот, Настена, тебе из Полиса гостинец, – сказал и протянул деревянную резную шкатулку, Настя открыла ее, взглянула в зеркало внутри и тут в избе полились звуки музыки. Полонез Огинского называется мелодия, это мне Юра объяснил. Щемящие звуки полонеза, затопившие маленькую горницу, напомнили мне о том, что сейчас я опять расстанусь со своей женщиной. Сказал, наверное, жалко улыбаясь: – Ты, когда соскучишься обо мне, слушай эту музыку. Ну, вот опять мы в пути, пять повозок двигаются цепочкой по бездорожью, в каждой повозке по вознице, дорогу прокладывает Ефимыч, за ним Юра, следом хуторские Петро и Костя Рябой, замыкаю обоз я со стариком Сапером в компании. После нашествия леммингов местность выглядит безжизненной, только молодая трава создает зеленый фон местности, прорезанной кое-где оврагами, да в небе залитым ярким солнечным светом парит одинокий ястреб. Встречный теплый ветер обдувает наши лица. Опустив вожжи, я расслабленно поглядываю по сторонам, голова занята мыслями о доме и о защите родного очага от городских разбойников. За старшего в обороне оставлен Митька. Сейчас он направился за реку, со стороны хутора, посмотреть и принять участие в установке ловушек. Для прикрытия хутора с северо-запада, по всем направлениям, откуда можно ожидать противника, посланы охотники, знающие местность, как собственный двор. Думаю, люди Паука не пойдут нахрапом на хутор, так что следует ожидать предварительной разведки, а вот она и послужит сигналом к полной боевой готовности. К этому времени мы обязаны освоить новое вооружение, и подготовиться к приему «гостей». Внезапно в небе появились две точки, быстро увеличившиеся в размерах, вот это птички! Очередной сюрприз преподносит юго-запад. Заметив обоз, птицы целеустремленно сменили курс в нашу сторону. Громадная птаха с ходу пикировала на передовую повозку, другая делала разворот, заходя в тыл обоза. «Хорошая тактика», передергивая затвор автомата, успел подумать я, и сразу же выпустил короткую очередь в летящую тварь, следом загрохотали выстрелы с других повозок, но вроде пока не причинили птицам особого вреда, а только отогнали. Летучие твари, сделав разворот, описывали широкие круги вокруг обоза, так что достать их из автоматов было не вполне реально, но все же чувствовалось, попали мы в них, вон одна крыльями усиленно машет, кренит ее к земле. Тут я вспомнил про винторез, отнятый у придорожных бандитов (почему-то я его захватил с собой, а не старую, добрую «тулку»). Этот должен достать. Так, вот и патрончики с разрывными пулями предусмотрительно прикупленные в Полисе пригодились. Я тщательно прицелился, и тут птицы пошли на боевой разворот, прямо на нас, вторая атака! Выстрел, осечка, еще осечка, вот что значит старье. Третий выстрел угодил в летящую тварь, и она камнем рухнула перед передовой телегой, другая пошла на разворот, но следующим выстрелом я попал в нее, и она медленно спланировала на пригорок далеко по ходу движения обоза. Птичка была еще та… Распластавшиеся крылья убитой твари уложились в девять моих шагов, нос длинный, острый, с мелкими зубами в клюве, оперенье серо-черного цвета, где каждое перо оказалось необычно прочным (клинок не пробивал покров, пробовали), поэтому и обычные пули почти не доставали до тела. Да, такая птичка могла доставить неприятности, но с людьми, кажется, еще не была знакома, поэтому и напали столь нагло. Вторая птица оказалась еще живой и яростно шипела, щелкала клювом, когда мы ее осматривали, впрочем не очень приближаясь… Добил я ее, не пожалев последний бронебойный патрон. На ночь остановились в распадке между двумя холмами, ярко и высоко светил костер в безветренное небо. Воздух казался сегодня особенно прозрачным и звезды от этого выглядели очень большими. На костре обжаривались ломти копченой кабанятины, а в подвешенном на рогульках котелке медленно вскипал чай. Ефимыч, упершись взглядом в костер, о чем-то размышлял, Юра с Сапером обсуждали достоинства и недостатки каких-то взрывчатых веществ, а Костя с Петром свои домашние заботы. Из степи доносился голодный вой одинокого волка, и чего его понесло в степь, особенно сейчас после леммингового нашествия, все равно живности нет ни черта. Хотя, может найдет наших подбитых птичек. Не желая больше молчать, спрашиваю: – Юра, вот скажи, почему такие мутанты к нам лезут с юго-запада? У нас в лесу звери, как звери, а там… черт те что. – К юго-западу во время катастрофы возможны были выбросы радиации, по-моему, чисто на запад отсюда находилась атомная станция, на Припяти. Вроде уже не функционировала, но возможно катастрофа спровоцировала ее взрыв. Вся гадость хлынула в реку, и затем вниз по течению заразила все окружающее пространство, во всяком случае, мне так кажется. Возможно, река Днепр изменила свое русло после взрыва электростанций, и вся гадость, пройдя по степи, вылилась в образовавшийся мировой океан. Мы еще не знаем даже своей территории, нет карт… Ну, меня, кажется, занесло, – сказал химик с виноватой улыбкой, – так вот радиация повлияла на окружающую среду и некоторые виды животных, такие, как эти птички или лемминги, в отсутствии людей, но при жесткой межвидовой борьбе за существование, мутировали до таких вот размеров. Возможно, эти твари и питались леммингами, но после исхода последних, когда пищи в степи стало меньше, полетели по их следам. Юра задумчиво оглядел всю компанию, внимательно слушающую рассказчика и продолжил: – Радиация воздействует на генный код живых организмов и бешено ускоряет эволюционные изменения в нем, из-за чего некоторые животные полностью вымирают, а некоторые приобретают дополнительную защиту от воздействия внешних факторов, например костяная броня у кабанов или зубы у этих милых птичек. При изобилии пищи эти твари смутировали до таких размеров, во втором или третьем поколении. Юра замолчал, сделал глоток воды из своей фляжки, и тут Ефимыч осторожно так говорит: – Молодец Юра, хорошо рассказал, только непонятно… ты уж в следующий раз по-нашему говори, по-крестьянски, можно даже на пальцах. На следующий день Ефимычу уже пришлось искать сухие участки пути, так как топь подступала со всех сторон. Тесть пока уверенно выбирал дорогу, и колеса только по нижний край обода были запачканы грязью. Местность стала более унылой, покрытой какой-то бурой растительностью, прибавилось и комаров, но мы люди привычные, намазали лица и руки мазью, которую готовила бабка Алена – хуторская знахарка, она всех охотников в округе снабжала своим снадобьем. Так, что от комаров мы не страдали. В болоте жужжала, верещала и квакала всякая мелкая сволочь, но я думаю, водилась здесь и более крупная животина, – в одном месте полосу сухой земли пересекал мокрый след в виде непрерывной полосы полуметровой ширины, так что к болоту мы стали присматриваться внимательней. Наконец, на третий день, ближе к вечеру, колонна повозок остановилась, я подошел к Ефимычу. – Вот это место. В вечерних сумерках впереди смутно чернела лысая горка, на которой почти не было ни деревьев, ни кустарника. – Ну и как, сразу пойдем? – Нет, впереди имеется небольшая площадка, там и переночуем, а как солнце привстанет, так сразу и доберемся до хранилища, сейчас идти – на мины нарваться можем, так что спешить не будем. Глава 6 Ночью мне приснилось, что я умею летать, сразу и не понял сон это или явь? Лежу себе у потухающего костра и тело такое легкое, я и подумал, а не попробовать ли мне оторвать тело от земли, попробовал – получилось, завис в метре от земли, так теперь перевернемся лицом вниз и быстро вверх, под звезды, но сразу же освоиться не получилось, я, то проваливался вниз, то набирал высоту, наконец, я стал подниматься все выше, и почему-то ночная тьма обернулась серым неярким светом, но я как будто бы обрел необычайную зоркость глаз. С этой огромной высоты обозревалась вся наша земля, на востоке седые горы Урала омывались волнами океана, на севере я видел небольшие города и поселки и рыбачьи лодки в океане, на западе виднелся затопленный большой город, из воды торчали только полуразвалившийся купол гигантского собора, и острый шпиль какой-то башни. Прямо подо мной чернела проплешина Проклятого Полиса, а дальше к Югу расстилались степи, покрытые густой травой, по которым мчались гигантские табуны диких лошадей и антилоп. Я даже увидел в траве крупную кошку, подбирающуюся к своей добыче, кабану-мутанту. Поселений на юге было немного, и они почти все размещались на берегу океана. Внезапно я стал терять высоту и отчаянно пытался удержаться в воздухе, но все усилия были напрасны, я громко закричал, и проснулся… Лежу, думаю, а теперь это явь или сон? Все такие же покрытые пеплом догорающие угли, серый предрассветный неяркий свет и даже легкий ветерок такой же теплый, ну-ка, попробуем приподняться в воздух… К моему разочарованию, летать наяву я не научился, блин, какие желания приходят в полусонную голову. – Осторожней мужики! Идите за мной след в след, за вешки не заходить, – наставлял нас Ефимыч. Мы подошли к горке с западной стороны, я не обнаружил никаких следов человеческой деятельности, так, горка покрытая травой и все. Ефимыч аккуратно снял квадраты зеленого дерна, под ним пряталась покореженная металлическая дверь, мы зажгли закрытые стеклом светильники (большая редкость, между прочим), и вошли в помещение, широкий проход прямо от дверей имел наклон, плавно уводивший вниз под гору. Так мы спускались несколько минут, пока не уперлись в громадные ворота, в которых имелась такая же по размерам дверь, как и при входе. – Ефимыч, а при входе, что дверь тоже в воротах вырезана? – спросил любопытный Юра. – Да, мы открыли только дверку, а ворота откапывать, во-первых, замучаешься, да и потом заметно издалека будет. За воротами мы оказались в гигантском помещении, где свет ламп не достигал стен. – Подождите мужики, здесь справа у стены стол стоял, на нем еще три лампы вроде оставались, сейчас маслом заправим, и будет светлее. Стол стоял, а за ним на стуле сидел скелет, ну нам трогать покойников не с руки, просто заправили лампы, и пошли дальше. – Степан, Юра, вы идите вдоль левой стены, а мы по противоположной стороне, найдете, что нас в первую очередь интересует, позовете, – распорядился Ефимыч. Стена, вдоль которой мы шли, зияла проемами тоннелей, уходившими, судя по эху очень далеко. Вдоль серых стен тоннелей располагались массивные металлические двери. – Заглядываем только в крайние, – почему-то шепотом произнес я. Мы обследовали несколько камер, некоторые были совершенно пусты, в других хранились пищевые продукты, издававшие гнусный запах разложения. Наконец, в пятом по счету, и более широком тоннеле мы увидели расположенные вдоль стен поддоны и стеллажи с деревянными ящиками. Несомненно, это было оружие, и я крикнул во тьму, подзывая Ефимыча. – А мы уже почти дошли до места, где прошлый раз потрошили склад, – сообщил подошедший тесть. Сапер, подошедший вместе с ним, прочитав маркировку, удивленно присвистнул: – АГС-17[11 - автоматический гранатомет.], вот это да! Если еще гранаты к ним окажутся неиспорченными, считай, от любого противника отбиться сможем, только инструкцию по применению найти бы. А здесь что? – старик, войдя в раж, начал вскрывать ящики со всех подряд стеллажей… – Огнепроводный шнур, сигнальные мины, РПГ-7… – бормотал он как в бреду. – Ефимыч, я понял, забирай Сапера, идите, перетаскивайте мины, ну и что еще наберете, а мы с Юрой потихоньку начнем таскать отсюда, заодно ребят позовем, хватит им телеги охранять… Работали мы, как проклятые, и под руководством Сапера к вечеру успели вынести оружия и мин на три полные телеги, оставалось найти боеприпасы, но это мы отложили на следующий день. Инструкции по применению нашел Юра, почему-то решивший заглянуть в огромный, открытый сейф, стоящий у стены рядом с мертвецом. Перетаскав эту кипу брошюр к нашей стоянке, он обещал ночью разобраться и отобрать необходимые документы. Меня же привлек стол, за которым расположился покойник, вернее не сам стол, а тетрадь, лежавшая на нем. Это оказались записи, оставленные последним дежурным по хранилищу. Интересно, на досуге обязательно почитаю. Сидели вечером у костра, Юра выбирал нужные документы, сапер в стороне проверял качество капсюлей для мин и огнепроводных шнуров, мы с Ефимычем вели учет оружия. «… – Так, значит, пишем станковых гранатометов три штуки, РПГ-7 пять штук, пулемет „Корд“ два штуки. – Ефимыч не два, а две… – Ась? А, ну да, ну да… пишем два штуки…» – Ефимыч, а вот когда отобьемся, пойдем Полис завоевывать? С такой силищей, как это оружие, враз к ногтю весь Полис прижмем, – это я его так, ну, скажу, провоцирую. Ефимыч, оторвавшись от бумажки, внимательно посмотрел на меня. – Мы крестьяне, а не вояки, нам Полис без надобности. – Все так, с вами государство не построишь, – это уже Юра встрял в разговор. – Без нас государства не построишь, – веско ответил мой тесть. И мы замолчали, все же Ефимыча не зря старостой выбрали, умеет, когда надо, слово сказать. А Паука все равно придется ехать добивать… «Подожди», – одернул я сам себя, – «Ты еще здесь с его подручными разберись…» Боеприпасы нашлись на следующий день, и мы долго копались, подбирая необходимые ленты с 30-миллимитровыми гранатами для АГС, ленты с патронами для крупнокалиберного «Корда», патроны для АКСУ и гранаты для РПГ. Телеги были наполнены до предела лошадиных сил, когда из хранилища выбежал Юра, довольно жмурясь на какие-то железяки, как кот на ведро сметаны. – Ты посмотри! – он совал мне под нос дурно пахнувшую смазкой железяку. Молчу… пускай, повосторгается, только в штаны б от радости не наложил. – Степа, – орет он, это титановые шестерни, и там их целый склад! Разнокалиберные! С разным «шагом» и наклоном! Им сносу нет, теперь мы механическое производство освоить сможем! И подшипники есть! – Все, Юр, все собираемся, твои железки обсудите с Мишкой, он у нас механик-любитель, да и места для них на телегах уже нет. – Тогда я сам понесу, – слегка обиделся Юра. – Ладно, ладно, сворачиваемся – и пока мы с Ефимычем маскировали вход, в телеги уже впрягли лошадей и обоз тронулся… О дневнике несчастного охранника я вспомнил, только на следующий день, в предыдущий было некогда, тяжелый переход через топь вымотал все силы, лошади еле тянули телеги по слякотной дороге, о том, чтоб присесть на телегу не было и речи, наоборот постоянно приходилось подталкивать повозки, выбрались из болота уже глубокой ночью. А днем на привале я начал читать дневник покойника. Интересный документ. Начинался он с даты 3 января 201_года. Сегодня четырнадцатый день моего дежурства. Сменить меня должны были семь дней тому назад. Обычно мы дежурим в полном составе, с напарником и обслуживающим персоналом нас набирается до пяти человек, но перед Новым годом женщины заявили, что по их части нарушений нет, то есть ЭВМ отслеживает заданную температуру и влажность воздуха в нормальном режиме, естественно, вентиляционщики и сантехники заявили, что и у них все О.К. и начальник, …, пошел им навстречу, предупредив меня и напарника, что в случае сбоя в работе хотя бы одного из агрегатов, немедленно звонили центральному диспетчеру. Только удалился дежурный автобус, а до ближайшего города от нас отделяют не менее пятидесяти километров, как напарник пристал ко мне, чтоб я его тоже отпустил, мол, он верующий! Рождество для него является самым святым праздником года. Обещает приехать двадцать шестого к сдаче смены и отдать мне весь свой заработок за время дежурства (надо сказать, что это наша месячная зарплата). Теперь понятно, почему он приехал на собственной машине. Гонять собственную машину за сотню километров, туда да обратно, без особого дела – дураков нет). Поразмыслив, я согласился, а что к Новому году я домой попадаю, проверок не ожидается, иначе начальник работников бы не отпустил. Пускай едет с богом. Сейчас я об этом своем решении горько жалею… Утром двадцать третьего декабря, когда я только умылся и включил телевизор, помещение внезапно затряслось, с потолка посыпались куски бетона (это сверхпрочного состава)! Двадцать минут продолжалась эта свистопляска. Пол ходил ходуном, кое-где покрылся трещинами, в это время вырубился свет, заглохли работающие агрегаты вентиляционной системы, погасли экраны компьютеров, я, чиркая зажигалкой и матерясь, добрался до радиотелефона, трубка молчала. Тогда, действуя по инструкции, я зашел в помещение, где находился электрогенератор и только запустил его, как раздался сильный взрыв. Очнулся я в полной темноте: голова в крови и шум в ушах, но вроде ничего серьезного, мне просто повезло, в момент взрыва я шарил в темноте под металлическим столом, пытаясь найти случайно упавший и бесполезный фонарик. Шатаясь, я кое-как добрался до ворот и вышел наружу. Видимо, я долго находился без сознания, наступил вечер и огненные всполохи охватывали весь горизонт, у подножия горы стремительно неслись потоки не понятно откуда взявшейся воды, и я понял, что отрезан от внешнего мира. В голове была какая-то мешанина. Это война – думалось мне. Начальство приедет, а моего напарника нет, что делать, уволят без выходного пособия, а то и под трибунал угожу. Но начальства не было, и никто не вспомнил про меня до сих пор. 7 января Сегодня праздник православного Рождества, но мне кажется, что мир умер и праздновать некому. Вчера, забравшись на вершину горы, запускал сигнальные ракеты… Никто не отозвался, раньше над горой проходила авиатрасса, после катастрофы я не видел в небе ни одного самолета, небо пустынно да и внизу меня окружает водная пустыня, кстати, вода добралась почти до самых ворот, залив подъездную дорогу. А питьевая вода у меня заканчивается, после катастрофы успел набрать из водопровода пару канистр и вода пропала. Придется разобрать несколько противогазов и, сделав угольный фильтр пить воду из потока, хотя она теплая и, наверное, на вкус противная. Да нонсенс, в этом году вообще зимы не было, снег даже не выпадал, а сейчас в январе я хожу в одной форменной рубашке. Пойду, достану спирта и тушенки, в продовольственном складе этого добра хватит мне лет на тысячу. Ну вот, выпил, и на душе вроде полегче стало, с днем рождения тебя, наш господь. А я сейчас пойду спать. 20 февраля Утром проснулся, хотел побриться, а потом подумал и так сойдет, но все же решил причесаться, и оставил на расческе клок волос, бляха муха, волосы вылезают! Сбегал за дозиметром, нет… фонит, конечно, сильно, но при 100 микрорентген в час, лучевой болезни вроде не бывает, во всяком случае, это так я себя успокаиваю. Это, наверное, от переживаний и одиночества волосы полезли. Кстати об одиночестве все же я не один, кошка у меня есть, рыжая такая лохматая, недавно окотилась, кот то ее погиб, кусок бетона проломил ему череп, да и котята перемерли, не хотят младенцы входить в этот страшный мир… Я с сожалением захлопнул тетрадь, дочитаю на следующем привале. Все уже собрались, даже Ворона сами запрягли, меня не трогали, деликатничают, значит уважают. Да, тяжко тогда людям пришлось, вода, землетрясение, радиация, взрывы двигателей и еще всякая другая пакость. Ну ладно надо думать о живых… Как там моя Настена, наверное, мелодию полонеза Огинского уже знает весь хутор, я же ей говорил, как заскучаешь по мне, открой шкатулку… День клонился к вечеру, когда мы увидели бегущего в нашу сторону человечка. Чернявый пацан, с острым носом и веснушками во всю щеку, тяжело дыша, подбежал к нам: – Меня дядя Митрий послал, велел передать, что разведчики вчера были, прошли по краю леса, миновав наши ловушки, и вышли к реке. Ночью дошли до самого узкого места реки, напротив Гадючьей балки, стояли и о чем-то спорили. Наши их не трогали, как вы и приказывали, а на обратном пути один все же на самострел налетел, так двое других его добили, и прикопали в лесу, – все это выпалил пацан на одном дыхании, лишь только перевел дух. – И что Митьке неймется, мы что, если раньше на сутки эту новость услышим, так быстрее доедем? – спросил Ефимыч. – А ты? – это он пацану, – что, прям с утра от села бежал? – и, получив утвердительный ответ, сказал: – Петро, дай ему напиться, и из котомки достань мальцу пожрать, а то, неровен час, упадет. Вечером я не удержался, и при свете костра продолжил читать дневник покойника, видно было плоховато, но вполне читаемо: 23 февраля Сегодня праздник нашей армии, где ты армия? Ау, все же я думаю, нам нанесли ядерный удар, но кто-то должен же был выжить? Люди, вы, наверное, голодаете, а у меня здесь запасов продуктов на целый маленький город. Приходите сюда! Никого, пойду, разведу костер на улице из снарядных ящиков, разогрею тушенки, сварю гречки и отмечу праздник родимой армии. Вот кошка пришла, сидит и умиленно смотрит на тушенку, ты лучше мышей иди лови, – все мясо живое, много тебе корма теперь стало, мыши спасались от паводка и нарвались на крупяной рай, живут, жиреют, размножаются… Кстати о паводке – вода спадать немного стала, не залила место моего обитания. Надо попробовать построить плот из оружейных ящиков. 1 апреля Сегодня на улице тепло и даже жарко, а еще сегодня день дураков, но в этом мире, по-моему, остался только один дурак – это я. Плот, который я пытался построить, не держит мой вес, доски слишком маленькие и тяжелые, наверно их специальным составом обрабатывали, чтоб дерево не рассохлось. Вчера вечером напившись, залез на гору и выл на красную луну… Ей богу, слышал явственно, мне какой-то волк ответил… 30 мая Все чаще напиваюсь, и разговариваю с кошкой, по-моему, запах исходящий от меня ей не нравится. И она, немного посидев со мной, уходит. Вчера заметил, что разговариваю сам с собой в двух лицах, о чем спорят две половины моего мозга, не помню никогда… Спирт уже не помогает. Завтра надо попробовать поймать рыбы, может это привлечет кошку? 19 июня Пропала моя кошка, последний родной мне человек, наверное, ее крысы съели. Зайдя как-то за тушенкой в продовольственный склад, я заметил парочку, таких здоровых! Сидят, не двигаются и смотрят на меня горящими глазами. Пытался попасть в них из табельного пистолета, но забыл по пьяни, что давно его куда– то выбросил! 5 июля Сегодня я трезв и решился, нехорошо из жизни уходить с затуманенными мозгами… Мне как человеку военному нужно прострелить себе висок из табельного оружия, как в классических фильмах. Но я слаб, и попробую уйти из жизни не так красиво, но более безболезненно, попробую закачать себе в вену …., шприц в аптечке у меня есть… Все… последние слова. Прощай Родина… Я дочитал последние строчки дневника. Тяжело все же быть в безызвестностности и одному. Надо было его похоронить. Но мы же живы и молоды, и меня ждет моя Настена, и лично у меня будет все хорошо, в наплыве неожиданно хорошего настроения я запел: Домой, домой, быстрей домой, Уж виден он – мой дом родной, С женою вместе на крылечке, Сидеть мы будем под луной. Вот так, немного нескладно, но от души… Кстати, вот и хутор уже видно с пригорка. Накаркал, блин… Дома не было. Одни головешки дымятся. Жена, слава богу, была жива. Сидела в родительской горнице пригорюнившись и машинально расчесывала остатки подпаленной гривы волос. Увидев меня, она кинулась мне на грудь, и замерев, тихонько всхлипывала. – Ну ладно, ладно, что дом – деревяшки, это нам знак, надо начинать жизнь с молодой женой в новом доме, а волосы отрастут, не печалься, ладушка моя! Оказывается, дом сгорел ночью, была сильная гроза, и молния ударила в сарай с сеном, Настена проснулась поздно, когда уже занялось в сенях, она выскочила из дома, спасая единственную для нее ценность – музыкальную шкатулку, которую подарил ей я… Тесть озадаченно почесал затылок, но расстроился не сильно. – Поживете у нас, главное сейчас разобраться с рейдерами, а потом поставим вам новый дом, – сказал он. Прав старик, до предполагаемого нападения времени осталось всего ничего, а нам необходимо освоить новое оружие, соорудить фальшивый схрон, спрятав там часть оружия, которое предъявим людям Марата, выдав его за основное хранилище. Тут вообще дело нужно повести тонко… Ну, а о подробностях этого плана расскажу попозже. На утро группа дружинников во главе со мной поехали осваивать новое вооружение, конечно же, со мной был Юра, а Митька на двух повозках отправился с несколькими крестьянами готовить схрон. По-моему наша заимка идеально подходила, для этого, во-первых – не вызовет подозрения у людей Марата, все таки глухое место и под крышей, и во-вторых только идиот будет закапывать оружие в землю, оно же проржавеет. Сразу ничего не получилось, впрочем, как и ожидали. Сапер орал на мужиков, называл косорукими, то ленту у пулемета никак не вставят, то ещё что не так, а Костя Рябой обжег руки, пытаясь поджечь огнепроводный шнур. Зажечь, он зажег, но держал в руках до тех пор, пока не запахло паленым мясом. Мы с Юрой приноравливались к АГСу, в общем-то к вечеру экономно используя гранаты, научились бить довольно кучно из этой скачущей машинки, расстояние до цели было метров триста, именно такое расстояние от нашей будущей позиции в Гадючьей балке до противоположного берега реки. После испытаний обстреливаемая площадь превратилась в пустыню, земля перемешалась с травой и ветками разбитых деревьев, ладно если так дело пойдет, то вполне хватит еще одного учения. Сапер разбирался с минами и опробовал парочку, ввел огнепроводный шнур в гнездо капсюля, закрепил бумагой, чтоб не болтался, и еле успел отбежать, когда мина взорвалась. Старик вскинул от дерна чумазое лицо, и поднял вверх большой палец – Во! Потом он проверял сигнальные мины, которые мы решили поставить в малоперспективных направлениях атаки, но все равно, а вдруг там пойдут. Так прошел весь день и только в полной темноте мы вернулись домой. И сразу в баню, так веничком нахлестались, что я, вдобавок измученный прошедшей ночью, сразу уснул, возможно, жена на меня и обиделась… Приближался день встречи с людьми Марата, сегодня группа из шести человек во главе с Ефимычем и Митькой на подхвате, отбывала на тракт, обговорили последние детали и варианты действий в той или иной ситуации, я очень переживал за отца, останется ли он цел после схватки с рейдерами Паука. Но такова наша жизнь, коли записался в рейдеры по доброй воле, то жизнь твоя не стоит и гроша. По идее, завтра должны появиться сведения о противнике, я с нетерпением ожидал наших разведчиков, ушедших к южному тракту, там и должны были нарисоваться люди Паука. Ночь, темная река и мне опять снится отец, впервые во сне он заговорил со мной. «Сынок, смерти нет, вот, у тебя растет сын, и это наше с тобой продолжение». Я хотел сказать, что нет у меня никакого сына, но губы мои были немы, а отец, привязанный к кресту, уплывал по реке, и я проснулся плача от горя. Настя… Настена… Любимая обтирает мне лицо свежим рушником, и шепчет ласковые слова. Полностью очнувшись, я понял – завтра бой, бой за своих родных и за свою свободу… Рыжая Соня прибежала под утро, перебудив весь дом Ефимыча. Она добралась до нашей спальни в тот момент, когда я, уже одетый и собранный, ожидал ее у дверей. – Все, Степан, идут! – выпалила она с порога. В общем, рейдеры шли по почти намеченному нами маршруту, и сейчас по моим расчетам находились в двадцати верстах от переправы у Гадючьей балки… Раннее утро, сизый туман стелется по темной воде реки, заливая прибрежный луг серебряной дымкой. Мы сидим на выбранных позициях, разведчики докладывали последний раз полтора часа назад… В общем, рейдеры идут по намеченному курсу, и в данный момент я думаю, Юра с тремя бойцами занимает позицию на том берегу, на отходе противника работать будет. Ну вот первые фигурки рейдеров появились, сосну валят… Стараются. А вот и за вторую принялись… Ну, ну, флаг в руки… Сорокаметровая сосна повалилась, четко попав вершиной на наш берег, а вот и вторая, сдвинули вместе, ну, вот и первый разведчик, ловко передвигая копытами, перебрался на наш берег. Огляделся, постоял, и, решив, что опасаться некого, махнул рукой… Тут они все и столпились на переправе, их ошибка, я ее и ждал… Трудаа-ах, трудаа-ах… начал выдавать АГС, и эту мелодию подхватили на разные лады… Короче по оценкам, у переправы скопилось не менее семидесяти человек, и через тридцать секунд после первого выстрела почти все они превратились в груду мяса. Вот и Юра начал работать на отходе… Кстати, задача-максимум, – перебить всех. И мои охотники – разведчики сейчас подстраховывают, сидят на путях вероятных зон отхода противника… Все… Вижу Юру, подходит к реке, машет рукой, его бойцы добивают раненых. Вдалеке прогремело несколько взрывов, рейдеры нарвались-таки на мины. Вон еще несколько «сигналок» взлетело, отмечая пути отхода остатков банды, затрещали автоматные очереди, нарвались стервецы на нашу засаду, ребята с села там стараются, думаю, если даже и уйдет кто-то из рейдеров, предупредить группу, двигающуюся по юго-восточному тракту не успеют. Да и не захотят, свою задницу спасать надо. Нет, молодец все же сапер, успел поставить несколько мин за спинами рейдеров, пока они сосны рубили на берегу. Он мне что-то объяснял насчет проволоки и способов охвата большей площади с помощью всего нескольких мин и гранат на растяжках, ну это его дело, у меня своих забот хватает… Пора сворачиваться, Петро с Лысым Кумом (плотник с хутора) перебрались по бревнам на другую сторону реки, помогать, значит, в сборе трофеев, а я пошел запрягать Ворона, укрытого в Гадючьей балке, не самому же тяжелое оружие до хутора тащить. Вечером собрались в общинной избе, выпивали помаленьку, не без этого, балагурили, и промежду прочим обсуждали детали операции, погибших среди наших не было, только четверо ранены, а вот рейдеры потеряли семьдесят восемь человек. Вряд ли кто ушел. Трупы все прикопали, нечего местность заражать, ловушки и мины обезвредили, так что бабы и детвора в лес спокойно могут ходить. Петро завел разговор о постройке дома для меня, и мужики охотно поддержали, я не стал разубеждать их, хотят – пускай строят, а вообще-то я собирался поселиться в Степаново, все же село теперь мое. Главное – завершить все разборки с Пауком, а потом убедить жену в необходимости переселения. Интересно, как там дела у Ефимыча с Митькой? Кстати, надо выдвинуть дозор, на дорогу, ведущую к поселку, мало ли что может случиться на тракте, рванут недобитки в нашу сторону, а тут хутор как на ладони, открытый и незащищенный… Меж тем мужики беззаботно развлекались подначками Петро, я, подшучивая над Костей Рябым, спросил: – Слышь Рябой, а что за трофей ты заныкал? – и обращаясь к собравшимся, пояснил: – Смотрю, Коська покойника потрошит, ну в смысле по карманам шарит, смотрю, достает листок с голой девкой, и так украдкой за пазуху прячет. Я ему: «Костя, ты еще мочалку в бане приспособил бы, натравливая зуб на жену». Вот представьте: Костя в бане смотрит на картинку, подносит к естеству мочалку и убеждает ЕГО чужая… чужая… А после ентого лихим галопом, и в койку к своей… Мужики заржали так, что со стен побелка посыпалась, а Костя, густо покраснев, только руками отмахивался и мычал что-то невразумительное, чем вызвал дополнительный восторг собравшихся… – Ну ладно, – сказал я, когда мужики отсмеялись. – Кум и Скачек (местный кузнец) сегодня в дозоре, через час при полном вооружении выступить к поселку. Пойдете верст на десять вперед, и если появятся чужие, в бой не вступать, быстрей на хутор, а тут мы их и примем… Лица мужиков сразу стали серьезными, и назначенные в дозор с сожалением пошли собираться в дорогу. Солнце тонким краем едва выглянуло из-за леса, с хуторских плетней петухи приветствовали рассвет. Я стоял, поглядывая на отлично просматриваемую дорогу с крыльца тещиного дома. Когда же Ефимыч появится? Меня со вчерашнего дня беспокоило отсутствие, как самих дружинников, так и вестей от них. Сзади неслышно подошла Настена. – Степа, пошли за стол, завтрак стынет, – я уже разворачивался, но краем глаза зацепил какое-то движение на дороге, рядом с лесом… Едут, вон телега, но в повозке было видно только двух человек, ага вон из леса вынырнули двое дозорных, дежуривших со вчерашнего дня. Переговорили, и двинулись к хутору вместе, в подъехавшей через двадцать минут телеге, третьим из седоков был раненый тесть, лежащий на дне повозки. Митька, спрыгнув с нее, с серьезным лицом направился ко мне, а вокруг раненного тестя уже хлопотали домашние, и соседский сорванец Гришка уже побежал за фельдшером. Ефимыч был без сознания, и я уже предчувствуя не совсем удачный финал, сидя в общественной избе, слушал описание событий от Митьки, и последнего оставшегося в живых бойца… Двигалась группа по намеченному плану до лесной развилки, а там разделились, Ефимыч с двумя бойцами свернул к заимке, вытащить часть оружия, и оказаться у предполагаемой засады в последний момент, когда бойцы уже вступят в огневой контакт. В его задачу входило показать людям Марата, что схрон нашелся только что, и они не мешкая, оказывают огневую поддержку новым вооружением. Место в плане слабое, но по другому мы не видели безболезненного выхода из ситуации, показывать настоящее хранилище нам резону не было, открыть фальшивый схрон на заимке маратовцам до прихода людей Паука, тоже не выход, а вдруг они откажутся спасать моего отца? Им тогда никакого интереса не будет схлестываться с бойцами Паука. Они вполне резонно могут рассуждать так: схрон нашли, оружие мощное получили, СБ-шники, по логике, подумают на деревенских, бросят на войну с ними своих бойцов. Паук человек жесткий, своего не отпустит, и когда он оттянет свои силы из Полиса, можно будет нанести удар новым оружием, и захватить территорию Паука… Митька, как человек, которого знал помощник Марата Мустафа, возглавлявший группу из Полиса, должен был встретить бойцов у тракта, и переговорив, наметить засаду. В задачу нашего совместного отряда входило по возможности положить всех СБ-шников, или, как минимум, руководителей группы, которые были в курсе реальных событий, и освободить моего отца. Задачка еще та! Но с ними, к моменту боя, будет Ефимыч, так что я рассчитывал на успех. Но события разворачивались не совсем по нашему сценарию… Бойцы выплыли из-за поворота, сосредоточенные, крепкие парни, все в камуфляже, и на велосипедах. Увидев вышедшего на тракт Митьку, остановились, взяв его на прицел автоматов, из сгрудившейся на дороге группы, выдвинулся Мустафа, недоверчиво поглядывая узкими глазками на Митьку. – А что ты один что ли? – Нет, нас трое, остальные по лесу рыскают, схрон ищут, да и хутор с южного тракта прикрыть надо, на лесной дороге у нас не побалуешь, ловушек понаставили столько, что без знания никто не пройдет (это он с намеком, чтоб и маратовцы не совались). Схрон то в основном вам нужен, – хитрил дальше Митька, – поэтому и выделили всего троих, да часть людей на поиски. Возможно, еще успеют и сами найти… До боя. Митька остановился, давая старшему осмыслить информацию, и со значением добавил: – Еще одно непременное условие: среди людей Паука будет пленник, это наш человек, ну вы сразу же увидите, он, скорее всего, связан будет. Просьба в него не стрелять, он парень ловкий, как догадается, так и сам в кусты сиганет, при возможности. Мустафа задумался. – Ладно, все равно СБ-шники раньше утра не появятся, именно на завтра же у них намечена выемка оружия? – спросил он, испытующе поглядывая на Митьку, – хотя меня такая точность м-м… настораживает. Да еще какой-то ваш пленник появился, – в упор глядя на собеседника, заявил Мустафа. Ну, Митьку смутить сложно, он в ответ равнодушно пожал плечами, мол, хочешь – верь, или катись сам разбирайся с СБ-шниками… Мустафе делать нечего, стал располагаться на ночь. На притрактовой лесной поляне разбили лагерь, выставили дозор, стали кашеварить. А Митька вроде в лес, по надобности, к условному месту подошел, там его уже Ефимыч с двумя бойцами дожидался, взяли они с заимки только один РПГ-7 и крупнокалиберный пулемет дотащили, правда, патронов всего на три ленты взяли, ну уж больно штука тяжелая этот «Корд», да еще и свое оружие им тащить пришлось. – Так, Митька, устраивайте засаду у поворота, – начал Ефимыч, – нам легче будет прийти вам в помощь, ни те, ни эти не увидят, откуда мы подошли. Устраивайте засаду по правому краю тракта, на левый не суйтесь, пойдете шмалять друг по другу, твои бойцы пускай отдельно подальше залягут, а как Паучьи дети кинутся назад, так они пущяй их секут безжалостно, ни одного живым. Сам же приятеля моего Ваську прикрывай, может он успеет в кусты запрыгнуть, ну ладно все, иди, а то заподозрят тебя маратовские… Мустафа, взглянув подозрительно на возвернувшегося Митьку, спросил: – Что, медвежья болезнь перед боем одолела? – Не-а, просто еды такой вкусной, как у вас не ел никогда, вот и опорожнился, штоб больше влезло. А запах от вашего харча на весь лес, счас волчишек со всей округи соберете… После таких речей бойцы стали поглядывать в лесную темень с опаской, дурачье городское, волк зимой опасен, да и то не для всех, а летом и по весне в наших краях волк сыт, и на человека может только из баловства напасть, мол, деток к охоте приучает. Утром, с самого рассвета, заняли позиции. С предложенной тактикой распределения Мустафа согласился, хотя с подозрением спросил, почему в тылу колонны противника работать будут именно наши бойцы? Митька пожал плечами, – не хочешь, – сажай своих, это успокоило главного, хотя одного своего бойца он все же подсадил к деревенским дружинникам. Колонна рейдеров Паука появилась ближе к полудню, ехали на велосипедах, по двое-трое в ряд. Колонна растянулась метров на триста, в середине повозка, с одной лошадью в упряжке, а там пленник и два бойца в охране. Такой длинной колонны не ожидали, и огонь открыли только тогда, когда голова колонны вплотную приблизилась к повороту дороги. Как только загрохотали выстрелы, Митька успел достать короткой очередью одного охранника, сопровождавшего телегу, но тут автомат заклинило, и второй охранник, видимо имевший приказ при первой угрозе уничтожить пленника, выстрелил в голову связанному отцу… Выстрелы гремели со всех сторон, рейдеры Паука, поднаторевшие в перестрелках, мгновенно сориентировались, и хотя после первых очередей была выкошена треть бойцов, все же залегли на противоположной от засады стороне. Автоматы с той и другой стороны периодически замолкали – сказывалось наличие некачественных патронов, бой продолжался уже в течении десяти минут, и тогда зарокотал из тыла противника крупнокалиберный пулемет Ефимыча. Старик тоже сориентировался, и в процессе боя зашел в тыл бойцам Паука. И хотя пули крупнокалиберной дуры летели теперь и в нашу сторону, первоначальный эффект был велик. Многие бойцы противника повыскакивали со своих позиций, попадая под перекрестный огонь, а тут еще гранатомет в руках нашего дружинника добавил жару, выпустив несколько снарядов. СБ-шники заметались, и вдруг пошли в атаку на засаду. Бойцов у противника еще оставалось много, примерно столько же, сколько и наших. На неожиданное действие СБ-шников, маратовские ответили длинными очередями, позабыв, что магазины у автоматов ограничены числом патронов, а тут как раз и Ефимыч вторую ленту патронов прикончил. В общем, противник добился рукопашной. На Митьку налетел здоровый малый, держа автомат как дубинку, он сходу пытался проломить Митькин череп, но промахнулся, и, пролетая по инерции, мимо моего приятеля, нарвался на Митькин клинок. Рядом какой-то рыжий парень добивал, молотя по черепу сапогом, Мустафу. В общем, когда Митька вогнал свой клинок в спину рыжего, Мустафа уже отбросил копыта, схватка еще продолжалась, но наши противники потеряли практически всех бойцов, и маратовские вояки их добивали, ожесточенные своими потерями, пленных не оставляли, впрочем это было нам на руку. После того, как установилось окончательное затишье, Митька подошел к телеге с впряженной, но мертвой лошадью, и увидел там моего отца. К этому времени отец уже не дышал… Потом разыскал Ефимыча, тот лежал у своего пулемета, с окровавленной головой. Видимо какой-то бандюга, пока мой тесть менял ленту, успел его достать. К счастью, Ефимыч имел бронированный череп, и в общем, остался жив. Когда все собрались, оказалось, что бойцов Марата осталось всего одиннадцать человек, а из наших, в полном здравии, оказались только один гранатометчик и сам Митька, а трупов бойцов Паука насчитали шестьдесят три. Так, что в борьбе с нами, Паук потерял уже около трети своих воинов. Потом наши объяснили бойцу, принявшему под командование остатки маратовской группы, какая польза от внезапно обнаруженного схрона получилась, и маратовские хлопцы, погрузив на спрятанные в лесу телеги, своих раненных, направились к Ярмарке. Оставили там всех не ходячих, но небезнадежных (других на месте добили), а затем у заимки погрузили все спрятанное в схроне, «честно» поделив оружие, нагрузили себе полные две телеги, оставив нам только несколько мин и один уже использованный в бою крупнокалиберный пулемет. Митька с гранатометчиком похоронили наших ребят, а отца и Ефимыча погрузили на телегу, и Соловая поплелась в сторону поселка. Было совсем темно, когда повозка въехала в обезлюдевший поселок. Ефимыча и отца занесли в Митькин дом, и всю ночь мой приятель присматривал за Ефимычем, меняя мокрые тряпки на лбу мечущегося в бреду старика, поил родниковой водой, и только под утро Ефимыч успокоился. До обеда спали, измученные событиями и бессонной ночью, а потом Митька похоронил моего отца на нашем кладбище, положив его рядом с моей матерью… За такую заботу я очень был ему благодарен. Глава 7 Ночь, жена спящая у стенки, теплым дыханием согревает мой затылок, спать не могу, думаю об отце, образы детства встают перед глазами, вот он молодой и здоровый, весело хохочет, подкидывая меня высоко в небо и сердце замирает от счастливого полета, его сильные руки подхватывают меня у самой земли, а вот я на коне, сижу, гордо сжимая в маленьких ручонках узду, отец стоит рядом, готовый в любой момент подхватить неуклюжее тельце сына. Он научил меня хорошо чувствовать лес, научил меткой стрельбе из оружия, приемам самообороны, и если дед учил меня правилам жизни, то отец учил правилам выживания в наше непростое время. Теперь из моей близкой родни у меня только Настена, она заменяет мне мать, отца и деда, как сказал отец: «Смерти нет, есть память твоего рода и продолжение его в своем потомстве, вот, в чем правда жизни». Настена тихо обняла меня, оказывается, не спит она. – Не мучайся, любимый, – ласково так она, – они на нас сверху смотрят, и радуются, радуются нашему счастью и внукам, которые у них будут. – Настена, я правильно тебя понял? Она молча потерлась носом о мою шею, выражая согласие… Вот так, радость и печаль, недалеко друг от друга ходят. Ефимыч очнулся на следующий день, в общем-то, у тестя контузия от удара, а так лицо нормальное, правда пары зубов лишился, ну да это не беда, почитай каждый второй мужик по хутору без передних фикс щеголяет. Ну, раз на хуторе все устаканилось, пора наведаться в Степаново, проведать, кто чем дышит, собрать три повозки с солью, ну а потом двигать с ребятами в Полис, хотя нет, Юру не возьму, ему и здесь дел по горло, возится со своими железками. Поедем я, Митька и Сапера с собой прихватим, пускай проветрится старик, да и при моих задумках он в Полисе может нам очень пригодиться. Мой земляк, Иван Семенович, обстоятельный крепкий мужик средних лет, исполнял обязанности старосты в Степаново, и вроде справлялся неплохо, встретив меня у своего нового дома, придержал повод и повел коня в сарай. Потом основательно попотчевал меня за столом, и подробно рассказал о событиях, произошедших в мое отсутствие. Тут и роды были и женитьбы, две драки и самое главное, к нам переселилось еще три семьи, с юга пришли. – А как с женщинами, незамужних много осталось? – Да, еще два десятка молодых девок не замужем, – подтвердил староста, – хотя некоторые лихачи по две жены себе отхватили. – Ты это дело брось, – нахмурился я. – У нас скоро опять мужиков будет хватать, так что опять драки из-за баб пойдут, даже если сами девки вполне согласны, ни в какую больше, будут выступать, лишим надела, и пускай в Полис топают… А здесь земля наша и строиться нигде не позволим. Я собрался с мыслями и спросил уже про другое: – Ну а как с питанием, с добычей соли? Оказалось, что уже намыто более тридцати мешков соли, еды до нового урожая тоже хватит, уже по огородам зелень разная в полный рост, редиска, укроп и прочая петрушка с общественного стола не переводится. – К осени эти общественные столы отменим. Каждому выдадим поровну, а наделы по количеству человек в семье, но нужно сразу отметить наиболее работящих, выделить им земли на четверть больше, чем работавшим спустя рукава, да при дележе – треть урожая в мою казну. – А как быть с плотниками, кузнецами, кожевенных дел мастерами? Им тоже наделы? – Выделим им половинные наделы на огороды, ну чтоб семьи справились, а остальное я потом объясню, вот только в город съездим… Не боись, Иван Семеныч, ремесленники у нас в накладе не останутся, как и охотникам за излишек добычи оплачивать найдем чем. Ты сейчас Юру с Митькой найди, пускай сюда идут. Приятели появились минут через двадцать, перемазанные в саже или еще черте в чем, оказывается, Юра соорудил токарный станок, на ножной тяге, долго объясняли мне про ременные передачи, плечо силы и прочие шестерни, так я ничего не понял, ну чем бы дите не тешилось, лишь бы не плакало. Я внимательно выслушал их восторженный лепет, и когда восторг от запуска аппарата слегка приутих, начал говорить. – Юра, ты разрабатывай свою технику дальше, вон мельницу надо проверить, к помолу зерна подготовить, а мы с Митькой и Сапером в Полис, надо с Пауком разделываться пока он не очухался. Вечер встретили втроем, ребятам было неудобно бежать по домам к своим подругам, и мы баловались чайком и трепались на разные темы. – Вот скажи, химик, для чего нам нужен этот токарный станок, когда всякую железку без особой обработки можно подобрать в нашем хранилище? – Ну да? – усмехнулся Юра, – не всякую железку, да и потом, закончатся запасы лет через двадцать, и оружие из строя выйдет, уже при наших внуках, и из чего стрелять в мутантную сволочь будем, из луков? Надо развивать свою промышленность, мы и так опаздываем, оружие придет в негодность быстрее, чем мы сможем создать хоть какое-то подобие образцов промышленности средины девятнадцатого века, тем более мы сильно ограничены в людских ресурсах, у нас нет школ, где можно людей обучить ремеслам, наши дети будут более безграмотны, чем мы. Но если мы приложим усилия в установлении твердого порядка, с надежной защитой от посягательств извне, тогда к нам люди даже из Полиса потянутся. Я задумчиво почесал свою еще не окрепшую бороденку. – Люди, люди, где ж их взять? Может, рабов на соль в Полисе обменяем? А, кстати, как они в рабы то попадают в Полисе, ну бабы понятно, зазевалась в темном переулке и поймали, а взрослые мужики, они ведь производят продукцию для хозяев территорий? – Да тоже отлавливают понемногу «дикие», продают в дальних районах Полиса, а чужие хозяева тоже не дураки, скупают потихоньку, хотя меж них и есть соглашение о запрещении торговли рабами по районам, только на центральном рынке. У Калитников продают задолжавших. Нанесших вред хозяину. Или деревенских, захваченных в набегах. – Выходит, и мы попадаем под это определение, – нанесли вред Пауку, – сказал я усмехнувшись. – Нет, мы попадаем уже под определение личных врагов Паука, и если кто в городе нас опознает, публичной пытки нам не миновать, так пару часов на колу с содранной кожей повисишь, если не дай бог, выдержишь столько… – Хорошая перспектива, спасибо Юра, утешил перед дорогой. И все же мы выехали, три повозки нагруженные солью, провизией, и кое– каким оружием, выехали из села, по дороге правда, я заскочил ненадолго домой, переодеться, домашних харчей прихватить, ну и жену потискать, чтоб помнила мужика своего. Дорога, дорога, за неполных три месяца, я уже наездил с Вороном, по маршруту хутор-тракт, наверное, больше, чем со всеми лошадьми, с которыми был лично знаком в своей жизни, собственно и жизнь моя поменялась полностью с той первой стычки с совхозными… К лету лес вон тоже меняется, листья осины шелестят под легким ветерком, ели темными вкраплениями разбавляют белоствольность берез, ну и живность конечно считая себя в безопасности, посматривает на нас из своих укрытий, а кабаны играя в свои игры, пересекают порой дорогу, мелькая быстрой пятиугольной тенью на фоне бурой дорожной пыли. Свернули с лесной дороги на тракт, и ехали до глубокой ночи, добираясь до места прежней стоянки, все лучше в дороге ночевать на разведанных местах, но оказалось, что это правило не для нынешней ночи, только казалось, провалился в глубокий сон, как услышал над собой негромкий голос Сапера: – Кажись, ходит кто-то, – говорил он, слегка тормоша меня за плечо. Отворачиваясь от потухающего костра (глаза больно долго потом к темноте привыкают), я вгляделся в соседнюю рощу, на опушке которой мы остановились. Тихо, но вот на фоне белеющих в темноте берез промелькнул силуэт, совершенно бесшумно и очень быстро, я аккуратно приподнял свой новый винторез, снял с предохранителя, и напряженно вглядываясь в темноту, приготовился к бою. Так патронов в винтовке пять штук, а если не попаду или противников много? Старик не в счет – стрелок никудышный, придется Митьку будить. Высокая трава скрывала охотника, но его выдавало колебание стеблей, впрочем, он, наверное, не рассчитывал, что кто – то из нас видит в темноте… Я лежал в расслабленной позе, украдкой поглядывая в сторону противника, Сапер смотрел в противоположную сторону от направления движения противника, и тут я заметил еще одного ползущего. Охотников отделяло от костра метров тридцать, далековато для последнего броска, я, не торопясь, тихонько потрепал Митьку по плечу, и прошептал: – Тихо, нападение, осторожно, приготовься… Противники уже подобрались на бросок, и бесшумно возникнув из травы, занеся в замахе дубинки, ринулись к костру. Митькина очередь из автомата, и мой выстрел прозвучали одновременно. Одна тварь моментально осела, скошенная автоматной очередью, а вот я, видимо, промахнулся с такого близкого расстояния, и еле успел подставить винторез под налетающее тело. Дубинка просвистела рядом с моей головой, сорвав клок волос, но для второго удара я противнику времени не дал, вогнав выдернутый тесак в живот твари, но до чего живучий! Митьке пришлось ему еще два раза добавить прикладом, пока охотник на людей окончательно затих. Я почему назвал охотник на людей? Да потому, что сами они были не совсем люди, мутанты скорее всего, заросшее черной шерстью по самые глаза лицо, мощные руки и клыки сантиметров по пять из пасти выпирают. Вся одежда монстра состояла из одной набедренной повязки, от трупов исходил острый и отвратительный запах, кстати, мутант в которого стрелял я, был все же ранен первоначально и очень серьезно, пуля пробила ему ключицу с левой стороны, но это его не остановило, вот живучие твари! Оттащили мы их подальше от костра, позубоскалили, мол, не удался монстрам обед (или ранний завтрак?) из трех блюд, хотя и сомнения одолевали в пригодности в пищу нашего Сапера, мы с Митькой даже поспорили слегка, стали бы монстры есть вяленое мясо старика или нет, потом все же уснули. А Сапер, слегка обиженный, остался на карауле. Повозки приближались к знакомому поселку, где в прошлый раз на нас напали местные сборщики с большой дороги. И чтоб опять не попасть в неожиданную ситуацию, я заранее спрыгнул с повозки, привязав вожжи к впереди идущей телеге, а сам, дворами заросшими травой и кустарником, пробрался в придорожные посадки, ребята в это время тихим шагом догоняли меня по дороге. Ага, сидят и опять трое, что они здесь размножаются? Снова бельмастый вылез на дорогу, а новые два голубчика, – вот они, спиной ко мне, автоматы наизготовку, ну пока они внимательно следили за дорогой, я их одной очередью из заранее снятого с предохранителя автомата уложил. Жалко конечно, ребят, могли бы жить да жить, нет, пошли на дорогу легкую поживу искать, а нарвались на легкую смерть… Бельмастый, как услышал выстрелы, так и присел, не успев даже распорядиться к остановке обоза. – Тебе чего, – грубо спросил Митька. – Да так, ниче-г-го, – слегка заикаясь, ответил бельмастый. – А раз ничего так, пошел прочь, только ствол оставь, – спокойно сказал я, выходя из кустов с двумя старыми дробовиками. Еще раз попадешься, так меж двух деревьев за ноги распнем. По-моему, бельмастый пустил струю в штаны, бросил автомат и задал стрекача. Повозки тронулись, а я все смотрел назад, как этот дятел пилит по дороге, так, что только пыль столбом. Ближе к вечеру мы встретили обоз со знакомыми возчиками, они как раз остановились на ночевку, и мы решили заночевать рядом. Спокойнее будет, заодно и новости разузнаем. Поздний вечер, возчики сидят у прогорающего костра, похваливают мой чай, и промежду прочим, делятся новостями, а их хватало. Паук, после получения такой взбучки от нас, пришел в расстройство, и призвал всех владельцев территорий Полиса к совместной акции против деревенских. На вопрос: зачем он вообще полез в сельскую местность, он отвечал туманно. Мол, по личным причинам. На что получил от соседей вполне резонный ответ – ну, раз по личным причинам, то сам и разбирайся. А Марат уже начал потихоньку наезжать на Паука, имели место стычки на деловой почве, хотя серьезных военных действий обе стороны пока не допускают. Возчики обсуждали еще одну наболевшую тему, некоторые хозяева из Полиса, да и многие торговцы стали расплачиваться золотыми монетами, а в сельской местности деньги еще не пользовались спросом, торговля могла замереть совсем, и что с этим делать они не знали. Прикрывать свое дело, которое уже для многих стало наследственным, они решительно не могли, а додуматься до чего-то стоящего, пока не сумели. Я взял на заметку этот вопрос и при случае решил сам заняться разрешением данной проблемы, почему– то мне казалось, что дело стоящее, вот только с Юрой посоветуюсь… Дальше наш путь до самого Полиса протекал без происшествий, только при въезде в город пришлось пободаться с группой каких-то «диких» бандюков. Но их вовремя заметил Сапер, лучше нас знающий места возможных засад в городе. И когда мы проезжали мимо двух обвалившихся домов, дорога меж которыми сужалась до того, что одна ступица колеса заскакала по обломкам кирпичей, да еще в самом узком месте поперек дороги лежала пара обломков плит, он поднял руку, показывая знак остановиться. До ближайшего возможного места засады было метров сто, и мы резко свернули в сторону, укрываясь под полуобвалившейся стеной здания, поняв, что они раскрыты, бандюки, вооруженные плохонькими ружьишками и имевшие в основном холодное оружие, дали залп из всех стволов и бросились в атаку. Залп был так себе, заряд из плохого ружья со ста метров не имеет убойной силы, да и стеной здания мы были укрыты вполне надежно… Правда автомат противника подал голос, что было очень некстати, но тут же поперхнулся, бракованная пуля, наверное, попалась, ну мы им и ответили в три ствола, положив не менее пяти разбойников. Самым первым повернул назад тот, с автоматом, очевидно главарь, я не стал менять рожок автомата, а достал РГД-7 захваченный с собой и влупил в самую гущу драпающих бандюг. На этом дело и кончилось. Подождав минут двадцать, Митька, пройдя в обход, обследовал место засады и потом махнул рукой, давая понять, что опасности нет. Раненых мы не добивали, только собрали уцелевшее оружие, и убрав, с трудом, с дороги обломки бетона, продолжили путь. – Где заночуем? – обратился я к Саперу, когда мы миновали Рогожскую заставу. – Лучше на постоялом дворе, лошадей не украдут, да и сами можем спать спокойней, хотя и там можно нарваться на неприятность, но все же владельцы постоялых дворов следят и за товаром, и буйных посетителей успокаивают. Вообще лучше у Федьки Резанного остановиться, торговцы у него в основном обитают, а грабителей и воров почти не бывает. Вот и Калитниковская барахолка, сейчас уже вечер, и народ расходится после торгового дня, за рынком, примыкая к нему, находился постоялый двор Резанного, я понял, почему его так звали, едва взглянув в лицо. – Доброй ночи, хозяин, пустишь на постой? – А чем платить будете? – С удовольствием, с вас с лошадьми фунт соли за ночь. – А без удовольствия? Без него родимого, скока возьмешь? – У меня свой труд всегда в удовольствие, – отбрил Федька. Само здание постоялого двора было двухэтажным, в небольшом зале на первом этаже располагался трактир, нас отвели на второй, и по совету Сапера мы заказали еду в номер. – Нечего светится раньше времени, – ворчал он. Что ж совет резонный, и вечер мы провели, планируя работу на следующий день. За лошадьми с товаром мы все же приглядывали, и очередность дежурства никто не отменял. Отстояв, или вернее отсидев, свое время у двери, с периодическими проверками конюшни, каждый устраивался на тюфяк набитый сеном и с чувством честно исполненного долга засыпал. Утром я поехал в особняк к Марату, а ребята с возами остались торговать на рынке. Вчера решили не торопится сразу сбывать товар, а присмотреться к ценам, выбирать торгуясь, только необходимый товар по заранее намеченному списку. В особняк меня не пропустили, Марат со вчерашнего дня отсутствовал, и я, передав охранникам, кто я и откуда, решил проехаться по Полису. Ворон косил глазом, объезжая развалины, когда-то бывшие огромными сооружениями. Направился я к центру, посмотреть на Провал. Интересно же, такая гигантская территория моментально провалилась во время катастрофы. Дороги не было, имелась только узенькая тропинка, нет, наверное, где-то и лучший подъезд существовал, недаром же велись там какие-то работы. Одолев примерно пару верст, мы с Вороном очутились на краю необозримой впадины, глубину которой пожалуй трудно определить «на глаз». Неравномерной была глубина провала. На дне копошились какие-то люди, поднимая клубы цементной пыли… – Что сынок, интересно? – спросил меня незаметно подошедший дед в овчинном кожушке, с редкой бороденкой на грязном лице. – Так ты тута, так просто-то не стой, тут Паук хозяин. Враз за шпиона сойдешь, и определят тебя тоже вниз – ценности добывать, тоннели раскапывать, – продолжал дед, слегка прищурив хитрые глазки. – А что, дед, они добывают? – Э… милай, так просто и не расскажешь… – Понял, старый, а не перекусить ли нам с тобой, кабак по близости есть? – Вот это ты правильно, уважительно к старику, а кабак, как не быть, вон видишь на бережку у реки хибарка, там и перекусим… – Так что, сынок, тебя интересует? – спросил старик, когда мы, усевшись за грязный стол пищевого учреждения, заказали еду и пиво. – Интерес у меня, дед, к тому, что там Паук копает. – Я же тебе говорил, ценности всякие ищет, ну например золото, разное оружие, материалы для строительства, очень красивые и прочные иногда встречаются, – тут дед замолчал, принимая кружку пива из рук подавальщика и какие-то обрезки мяса черного цвета в белесом соусе. Я попробовал пиво и скривился, – лисий яд, очень кислое и подозрительно мутное. Отставив его в сторону, спрашиваю: – Ну и куда они это все складируют? – Да напрямки в хранилища к Пауку несут. – Дед, а ты карту подхода к хранилищу Паука нарисовать сумеешь? – Э нет, сынок так дело не пойдет! – погрозил пальцем смеющийся дед. – Ну, хочешь, старый, чистую воду пить, здоровую пищу кушать? Так я тебя с собой в село, к нам возьму, будешь помогать в меру сил, а без еды мы тебя не оставим, коль поможешь мне с Пауком разобраться. – Во как? – дед задумался. – А может я родственник Паука, и подведу тебя прямо в его сеть? – Нет, дед, я людей знаю, да и не похож ты на родственника, судя по одежонке, – заявил я самоуверенно. – Ну ладно, малый, хоть ты еще и глупыш, коль доверяешь первому встречному… Повезло тебе парень, я эти хоромы каменные сам возводил. Каменщиком главным служил у Паука, пока по старости и за ненадобностью, не выбросил он меня на улицу. Дед от огорченья махнул полкружки пива за раз и слегка успокоившись, продолжал: – Помогу я тебе, только, чур, потом – в деревню, в глушь, в Саратов. – Какой Саратов? – не понял я. – Да, это я так, из детства, – печально усмехнулся старик… Марат в этот день меня так и не принял и я, договорившись о встрече с бывшим каменщиком, отправился на рынок. Торговля у компаньонов шла бойко. Последнее время подвоза соли в город не было. Возчики говорили, что опять на юге кочевники шалят, не признавая никаких договоренностей, грабят купчишек подчистую. Наверное, новый вождь у кочевников появился, или еще что случилось. Так что цена соли взлетела, и мои приятели успели распродать половину товара. Закупленный товар горой возвышался на возах, чего там только не было. Материя, мыло, глиняная посуда, мотки капроновой веревки, кожаные куртки, рубахи отличной выделки, мешки с гречкой и кукурузой. Да, лошадкам и на троих теперь работы хватит. Не проданная соль пойдет на другие цели, поэтому я велел сворачиваться на сегодня. Сапер, зашпиливая повозки брезентом, сквозь зубы прошептал: – За нами следят. – Кто, воры что ли? – Я их не знаю, но неприятности будут точно, ожидать надо нападения, как за ворота выедем. – Да, что нам ехать? Обогнули забор вот мы и на постоялом дворе. – Точно нападут, – убеждал старик. Этот хмырь успел весь наш товар пересчитать. – Ладно, поживем-увидим, во всяком случае, караулить по очереди будем прямо на возах. В трактире было людно, в воздухе висел кухонный чад, люди пили, ели, играли в кости и карты, проходя наверх, я обратил внимание на четверку игроков в кости, они пили пиво и играли, не азартно, а как бы игрой скрашивая ожидание. Решив присмотреться к этой четверке игроков, я оставил дверь в номер чуть приоткрытой и во время нашего скромного ужина присматривал за ними, и наконец, дождался. К столу присел тот самый доглядчик с рынка. Компания пошепталась и, расплатившись с трактирщиком, вышла из трактира. Я моментально выскочил во двор, было еще светло и во дворе наблюдались только знакомые мне постояльцы, у ворот скучал охранник, подозрительная компания исчезла. И все же через час, когда стемнело, спрятавшись за возами, я заступил в караул. Ночь, свет мелких звезд еле пробивает пыльную дымку, висящую над Полисом. Звуки, которые издает город ночью, сильно отличаются от деревенских ночных. Развалины домов поскрипывают старым бетоном, дальний лай собак азартен – охотятся на кого-то. Со стороны Провала, еле доносится какая-то жуткая музыка подземного мира. Городские жители ночью активны – доносятся крики о помощи, пьяные хриплыми голосами порой взрывают относительную тишину ночи… То ли дело у нас, после наступления темноты устанавливается тишина, лишь соловьи по сезону заливают трелями сады, да собаки лают, но строго только по делу, если зверь лезет к человеческому жилью, или чужой человек появится в ночное время… В этих размышлениях я чуть не прозевал появление грабителей. Заслышав шорох у ворот, я заметил охранника, ничком упавшего в привратную пыль, затем юркая тень склонившаяся на мгновение к трупу, скользнув к воротам, впустила своих подельников. Ай, господа хорошие, не буду я подпускать вас близко, снятый заранее с предохранителя автомат пророкотал, положив всю четверку на землю, но стрелять было несподручно, возы других постояльцев заслоняли обзор и по– моему двое были вполне живы, а вот другая пара грабителей оставалась неподвижной. Добавив, для верности, еще короткую очередь я сменил позицию. Так, а где эти шустрики? А, вон ноги из-под воза торчат, а второй в обход с правой стороны пошел. Смещаюсь еще влево. Вот один открылся. Я дал еще одну короткую очередь, и лежащий за возом забился в агонии. Все, патронов в рожке больше не было, но и противник явно растерялся. Куда ему с грузом одному справится, да и лошадей по-тихому теперь не запрячь. Внезапно и резко открылась дверь и нарисовавшийся хозяин двора, все испортил, выпустив заряд картечи в мою сторону. – Свои! – заорал я. Митька, выскочивший вслед за Федькой, ударом кулака отправил его в наземь, не дав разрядить второй ствол, я в общем не пострадал, так пара картечин засела в мясе левого предплечья. А вот последний грабитель, успел скрыться в воротах. Митька, привычный в охотничьей жизни к таким неурядицам, прокалив нож, быстро удалил мне картечины. Рану даже зашивать не пришлось, обработал ее крепчайшим первачом и обмотал чистой холстиной – порядок. Я не стал кидать предъявы Федьке, со всяким бывает, тем более в темноте, скорее всего, плохо видит. Он тоже промолчал, но с чувством пожал мою здоровую руку. Ну и ладно, устал я что-то, теперь можно и поспать. Марат принял меня ближе к полудню, охранники обыскивать не стали, только похлопали по повязке, вздувшей рукав куртки, и заставили сдать автомат. Я поморщился от похлопывания, рана все же болела. – Ну, здравствуй, здравствуй сельский хозяин, – такими словами с показным радушием встретил меня Марат и тоже похлопал меня по больной руке. – Наслышан о ваших делах, Паук до сих пор в себя прийти не может. А ты чего морщишься? – спросил он. – Ночью нападение было, вот и задело слегка – пояснил я. – Где? На моей территории? – Нет, у рынка, хотели наш товар отобрать. – Ну, это не в моей сфере влияния, – с притворным облегчением заявил Марат. – Но может стать вашей, если Паука свалим. – Юноша, вы к нашим реалиям не привыкли, силы у Паука еще достаточно, чтоб сохранить свою территорию, и он спешно нанимает новых бойцов. – А если я уничтожу самого Паука, сможете разобраться с его войском? Марат с любопытством смотрел на меня, его взгляд говорил: «И откуда ты взялся? Молодой и наглый!» Наконец решившись, он произнес: – Лады, парень, уговорил, а какой у тебя план? И мы долго обсуждали и спорили о возможностях нашей разведки, планов атаки и дележе трофеев в случае нашего успеха. Думаете, а чего это Марат принял предложение какого-то щенка из захолустной деревни? Да просто он поверил в мою удачливость и был впечатлен результатом нашей уже состоявшейся войны с СБ-шниками… У ворот постоялого двора слонялись уже двое охранников. Резанный усилил охрану, памятуя прошедшую ночь. В зале трактира сидели два старика – Сапер и дед Максим, с которым я познакомился вчера, старики явно нашли общий язык, вспоминая прошедшие дни и общих знакомых за кружкой пива. Я присоединился к знакомцам, и разговор повернул сразу в другое русло. – Вот, сынок, я принес, – дед Максим украдкой показал кусок гладкой доски с нанесенным на нем рисунком. – В номере покажешь. Ты теперь с нами ночевать будешь? – Нет пока, у меня есть кое-какие дела, но как только понадоблюсь, ищи меня на месте первой нашей встречи. Поднимемся в номер, я там тебе подробно все объясню, а Саныч (надо же первый раз слышу отчество Сапера) в случае чего подскажет. Он Полис знает не хуже меня. Наша троица поднялась в нашу комнату, где от безделья отлеживал бока Митька. Поднимаю его легким пинком под зад, нечего дрыхнуть, пора в обстановку вникать. Склады Паука располагались рядом с его жилищем, на территории гектара в три, огороженные колючей проволокой. Ночью, по словам старика, охрану несли огромные волкодавы, а днем территорию охранял парный караул, методично обходя всю площадь по периметру, да и в доме Паука народу хватало. Со всех сторон эту крепость закрывали развалины старых домов нашпигованные различными ловушками. Свободный подъезд к усадьбе Паука возможен был только по одной дороге, но и там стоял парный караул, с особо преданными Пауку воинами, на которых он средств совсем не жалел. Старики обещали провести небольшую группу через ловушки. Я проводил деда Максима до ворот. Встретив по дороге Федьку Резаного, завел с ним разговор вроде ни о чем, – про цены на рынке, разборки между группировками и другие волнующие горожан темы, и промежду прочим узнал, где обитает старшина возчиков. Сегодня уже поздно к нему идти, а вот завтра по утряне обязательно попробую переговорить со старшим возчиков. Утро ворвалось в мой сон ярким лучом солнца из узкого проема окна и отдаленными выстрелами. Ага, значит, люди Марата начали тревожить Паука. По нашему плану, в течение нескольких дней они будут врываться в трактиры, мастерские и другие производства, расположенные на территории Паука. Громить там все, но вступать в серьезные перестрелки не должны. СБ-шникам поневоле придется распылять свои силы, вынужденно ставить охрану к мало-мальски значимым для Паука «точкам», тем самым ослабляя охрану основного объекта. Я довольно потянулся, протер лицо влажной тряпкой (воду экономим, мало ее в городе), и позевывая спустился во двор… Через полчаса я уже стоял у ворот дома, где проживал главный возчик. – Тебе чего? – грубо откликнулся заспанный верзила, после того как я устал колотить кулаком в ворота и принялся лягать каблуками, чуть не заехав приоткрывшейся калиткой ему в лицо. – Мне старшего возчика, ему привет от дяди Изи. – Ну, передал, так и вали отсюда, – продолжал грубить рыжий верзила. – Передать не на словах кое-что надо, – схитрил я. – Жди, – был краткий ответ. – А, Мефодий Ильич, – радостно, как родного, приветствовал я степенного, с брюшком, лысого мужичка. – Кто таков? – Сельские мы, с юго-восточного тракта, привет тебе от дяди Изи, и предложение с хорошим наваром. Старшина посмотрел более благосклонно и буркнул: – Пошли в дом. – Ну и какое у тебя предложение? – спросил он, когда мы вошли в чистую горницу с темным иконостасом в углу. Я хоть и не особо верующий, но лоб перекрестил, чем вызвал одобрительно удивленный взгляд старшины. – Дело у нас такое, – нужны двадцать повозок через пять дней перевезти до нашего села некоторое количество товара. – А далеко? – Три дня пути в один конец. – Чем расплачиваться будешь? – Солью, по мешку на телегу. – И за что такая щедрая оплата? – Вот, дядя, глядишь в корень! – с наигранной веселостью ответил я. – Вы идете под загрузку в любое место города без вопросов, в случае нападения на нас поддерживаете огнем, и как обычно отвечаете за груз по дороге в наше село. – Ты, парень, поссорить нас с городскими хозяевами хочешь? – вмиг раскусил меня старшина. – Скажу по секрету – ЭТИХ хозяев, уже в живых не будет, и первым об этом узнаешь ты, – веско ответил я. – Цена хорошая, – старшина задумчиво погладил бороду. – А что по этому поводу думает Изя? Я к нему что-то давно не заезжал… Вот так, к первому компаньону съездить некогда, все дела, дела, – добавил Ильич, поглаживая массивный живот. – Да кстати, а тебя кто-нибудь из возчиков знает? Помню, возили по весне товар в вашу сторону. – А как же! Лешка Седой – ваш бригадир меня хорошо знает, да и про наши отношения с дядей Изей тоже рассказать сможет. А Изя думает, что некоторые хозяева взяли слишком много власти и скоро приберут к рукам не только свои территории, но и свободных купцов. Заставят платить не только за въезд на свою территорию, но и обложат дополнительными налогами. – Вот что, парень, ты где остановился? – прервал меня Ильич. Я сказал. – Ну и хорошо, завтра пришлю к вам парнишку, если дам «добро», ты ему и обскажешь, куда и в какой день повозки подавать. – Вернувшись на постоялый двор, я застал всю нашу компанию за обедом в общем зале трактира. С ними сидел и дед Максим, поставленный мной на довольствие. Взяв себе кусок тушеной сохатины и налив миску похлебки, я начал жадно есть, вприкуску с мясом. Максим тихонько дернул меня за рукав: – Смотри, в углу сидит человек, ну вон тот, пегобородый, он соглядатай Паука, так что с разговорами потише. Глава 8 В углу сидел тощий мужичонка, с жидкой бородкой и потягивал пиво, явно прислушиваясь к чужим разговорам. Но мы находились в другом конце зала, и я только слегка понизив голос, сказал Максиму: – Ты, дед, подойди к нему как бы случайно. Ну, во двор сходи, якобы облегчится и на обратном пути «заметь» своего знакомца. Поговори с ним и как бы невзначай сообщи, что все эти нападения на точки Паука исходят от Марата. Мол, сам в его дворе обитаешь, а служил бы лучше Пауку, Марат – скупердяй, платит мало, а зная щедрость своего прежнего хозяина, ты готов план дома Марата нарисовать, если хорошо заплатят. А мы сейчас встанем и на рынок, туда и приходи, расскажешь, чем встреча закончилась… На рынке нас уже знали купцы и приветливо здоровались, считая нас выгодными клиентами. Но в этот раз им обломилось. Вдвоем с Сапером, оставив наше добро на постоялом дворе под присмотром Митьки, мы направились в дальний ряд, где шла торговля рабами. Купец, распоряжающийся этим товаром, встретил нас, как родных, видимо торговля сегодня не ладилась. – Кого ищем господа хорошие, могу предложить пару молодых девок или вот этого крепкого крестьянина, всего за полмешка соли. – Я присмотрелся. В углу на хлипкой скамейке сидели две потертые девицы, явно из «веселого дома», и старик с безнадежно тоскливым взглядом. – А что, давно свежего товара не было? – Да как сказать господин-товарищ, помялся для вида купец, – ладно, только вам, по секрету, послезавтра будет большая партия рабов, рейдеры ходили в набег на западную область, там взяли с приморских деревень рыбаков и охотников, ну и девок конечно. Сейчас рабы отдыхают, отъедаются, в общем, в товарный вид приходят, а послезавтра милости прошу, – угодливо засуетился купец. – Ну, ты нам оставь человек пятнадцать, мы купим всех. Работорговец после таких слов провожал нас до самого выхода с рынка… Дед Максим смаковал пиво с довольным видом поросенка у кормушки с отрубями, лишь не похрюкивал. – Ну что, старый? – Да заглотил наживку, как ерш опарыша, побежал доложиться, только пятки сверкали! – Это хорошо, возможно дождемся полномасштабных действий. Кстати, дед, нам не помешали бы свои разведчики в Полисе. Но ты, как я и обещал, по окончании операции едешь в село, и новых сведений из Полиса мы иметь не уже будем. – Степ, а ты ведь к старшине возчиков ходил? – Ну, старик! Прав! – понял я его с полуслова… Если с возчиками достигнем договоренности, то по моей задумке, они через день в наших краях появляться будут… В заботах я и не заметил, как день закончился, и опять навалилась тоска по дому, по Настене, как она там бедняжка, вовремя ли ест, хорошо ли спит? Баба в положении, вот и беспокоюсь… Да еще рука ноет, зараза. Нет, пускай ночью сегодня Митька караулит товар. С этими мыслями я и заснул. С утра прилетел гонец от Марата, нервничает, гад, вызывает к себе, а я еще не знаю, как обстоят дела у деда Максима, ну да ладно, рисковать мне не впервой… Дело в том, что по моей задумке сегодня вечером Максим должен передать людям Паука план усадьбы Марата, составленный по памяти мной, и дополнительно схему расположения каждого поста в усадьбе. Дневную охрану я вроде видел, и отметил на чертеже каждый пост, а вот насчет ночной, должен был позаботиться сам дед, этой ночью он по развалинам в предместье Маратовой усадьбы лазил. Вы скажете, что я не прав, предавая своего союзника? Он мне не родственник и сам, как только с нашей помощью разберется с Пауком, не прочь будет нас прихлопнуть, результаты после боя на тракте показательны… Предвидя ход событий, я Митьке сказал не спорить с маратовцами. Он и не спорил, когда они от жадности захватили практически весь запас нового оружия. Так что Марат такой же хищник, как и Паук, вот пускай они и дерутся между собой, а мы им и поможем обоим… или обеим? По прибытии в усадьбу я был принят Маратом без промедления, меня даже обыскивать не стали. – Ну что, Степан. Провели разведку? – сходу набросился на меня хозяин усадьбы. – Да, и время начала боевых действий послезавтра. – Но у меня уже идут настоящие бои по всему городу! – вскричал Марат. – Я несу значительные потери! – Так примените против них оружие, добытое в схроне, – спокойно возразил я, – да и мне на послезавтра кое-что понадобится. – Что именно? – уже спокойней спросил Марат. – Один АГС с четырьмя лентами, МОН-100[12 - противопехотная мина с разлетом осколков до 100 метров.] штук пять и ТБшек три штуки, – перечислял я. – А еще про яд для собак не забыли? Да, еще колбасы вашей копченой килограмм пять. Думаю, перед такой вкуснятиной ни одна собака не устоит. – С этим проблем нет, но столько оружия! Ты меня обескровишь. – Да ладно прибедняться, вы почти два воза со всякой всячиной захватили, так что делись, хозяин… – Значит, договорились, – и, заканчивая разговор, Марат добавил: – Атакуем на рассвете, мои бойцы в лоб ударят через пост, а вы взрываете и долбите все там к едреной матери, и учти, атаковать буду серьезными силами, и поэтому постарайся уничтожить как можно больше противника, что бы наших потерь было поменьше… Понятно, что ж не понять, хочешь ты сразу все на места поставить, нас прибьете, склады в ваших руках и город тоже твой, Марат, другие хозяева не сунутся, только все думаю, пойдет по-другому, – это я так, про себя мыслю. Я развернулся и почти бегом промчался во двор седлать Ворона… В трактире постоялого двора меня уже ожидали два наших деда, и тот самый верзила – привратник со двора старшины возчиков. Поздоровавшись, я присоединился к компании обедающих, и пока мне привратник рассказывал позицию союза возчиков, спокойно обедал. – Значит так, мы согласны помочь, но… – вещал верзила, – … мы выдвигаем дополнительные требования, в товарообмене (кстати, это слово далось ему с трудом, наверно долго заучивал речь). Между вашими селами и нами мы расплачиваемся не только товаром, но и золотом по согласованному курсу. Верзила перевел дыхание, и вытер пот со лба, видимо речь ему далась с трудом. – Хорошо, мы согласны, курс обмена обговорим потом, а послезавтра, на рассвете, как только услышите выстрелы, подъезжайте, не мешкая, к усадьбе Паука. Верзила вытаращил на меня глаза, но молча закивал, дескать, понял. – И смотри, только хозяину это скажешь! Где налево лепетнешь, считай и сам покойник и семью твою не обидим. Детина все так же молча, часто закивал, сам не рад наверно таким секретам. Когда привратник вышел, я послал Митьку проследить, чтоб верзила не дай бог свернул куда-нибудь с намеченного маршрута к дому старшины, но вроде все обошлось, Митька вернулся, когда мы с дедами обсуждали уже свои проблемы. Ай, хитрый старшина, не хочет к своему дому привлекать чужого внимания и сам на второй контакт не пошел, человека прислал, в случае чего, мол, я не при делах… Ну вот, пока Митька отслеживал привратника, мы с дедами составляли план действий. – Так, значит, пост находится в ста шагах от ворот, – рассуждал я, – значит подобраться к воротам сможем незаметно, собачек колбаской отравленной угостим, они не залают, нас почуяв, это ж волкодавы, не лают, сразу на части рвут… Мой монолог прервал дед Максим: – Ай, я пень старый, только счас вспомнил. Паук-то уйти сможет, у него подземный ход выводит за ограду с другой стороны от основной дороги! – Ты откуда знаешь дед? – Да у меня приятель постройкой его руководил, поделился секретом… перед смертью. Паук всех строителей подземного хода порешил. – А ты точно знаешь, где выход из него? – Ну не совсем точно, с разбросом шагов в двести. – И то хлеб, ай да молодец старик, – одобрительно похлопал я по плечу Максима. – Это нам очень облегчает задачу. Значит, поступим так. Ночью угощаем собачек колбаской, затем как они угомоняться, ты Сапер ставишь МОНки с внешней стороны около ворот. Затем заряды, которые взрываются от огнепроводного шнура, замаскируй шагах в ста перед постом на дороге. А две ТМ-ки и несколько зарядов для их детонации поставь прямо у крыльца, так чтоб Паук сам подумал о бегстве. – Дед Максим, – ты передаешь схему усадьбы Марата своему «приятелю», и говоришь на словах, что послезавтра ДНЕМ Марат будет атаковать Паука, ну и про новое оружие напомни, впрочем, они сами про него сегодня узнают и думаю, чтобы опередить Марата, атакуют его усадьбу одновременно с нашим штурмом, вот каша будет! – Степа, – перебил меня дед Максим, – меня, пожалуй, люди Паука сегодня повяжут, САМ он будет меня допрашивать. – Да, об этом я как-то не подумал, ну вот что, сразу они тебя вязать не будут, сначала возьмут то, что на добровольной основе отдашь, а потом действительно могут повязать. – Поступим так, – сказал я, немного подумав, – сейчас я видел, во дворе хозяин свинью готовится резать, попросим у него немного крови и мочевой пузырь. Наденешь колпак, вот у Сапера есть, и под него спрячешь пузырь с кровью, мы в засаде тебя подстрахуем, и как только тебя попытаются взять, мы кое-кого из них подстрелим, а ты смело дави пузырь на голове и падай ничком. Вечер, мы с Митькой сидим в засаде, солнце еще не зашло по летнему времени, и бьет заходящими лучами нам в глаза, но делать нечего, место выбрано не случайно, с других сторон может появиться вероятный противник. Дед Максим сидит, пригорюнившись на обломке бетонной плиты, и меланхолично пережевывает во рту невесть откуда взятую травинку. У меня в руках винторез, а автомат Митьки переведен на одиночную стрельбу, нам старика еще не хватало зацепить шальной пулей. Но вот на дороге появилась одинокая фигура пегобородого шпиона Паука, старик поднялся и прошел несколько шагов навстречу соглядатаю, как мы с ним и договаривались, вот теперь они оба под прицелом, и солнце уже в глаза не светит. Парочка постояла немного, о чем-то говоря, дед Максим передал схему, попутно объясняя что-то. Внезапно шпик махнул рукой, и из-за кучи щебня, там, где дорога делает поворот, появились три бойца Паука. Старик дернулся, делая ложную попытку побега, но шпик вцепился в него, поджидая трусящих тяжелой рысью бойцов, тут мы вступили, двумя выстрелами с пятидесяти шагов я уложил двух бойцов, в третьего попал Митька, и мы закричали – Марат! Марат! Ура! Но сами из прикрытия не высунулись, шпик присел, от неожиданности выпустив дедову руку. Дед Максим картинно схватился за голову, и из-под колпака тотчас полилась кровь. Дед рухнул ничком в бетонную пыль, пегобородый кинулся бежать по дороге, петляя как заяц… А мы для острастки популяли в него немного, стараясь не попасть, зато каждому бойцу еще по пуле в голову добавили из предосторожности… Всю дорогу назад к постоялому двору дед, выпачканный в пыли, и с совершенно не годным к использованию колпаком на голове, шаркал ногами и бормотал себе под нос: – Ах, какой артист погибает во мне! Нерон, просто Нерон! – Ты что, дед, бормочешь? – Ась? Да это я так, падал я очень внушительно, теперь шпик точно не сомневается в моей смерти… В этот раз мы ночевали в номере вместе с дедом Максимом, нечего ему шляться по Полису, а то действительно в покойника превратится. Рынок встретил нас, необычайным для утра оживлением, как же, в невольничьем ряду сидели на корточках, стояли, или просто лежали на земле десятки рабов, вместо одного купца около покупателей суетились трое помощников, всячески нахваливающих свой товар. Увидев меня купец, раздвинув толпу, приблизился ко мне, широко раскинув руки, как встречающий после долгой разлуки сына отец. Но объятий не получилось, слегка отстранив купца, я деловито спросил: – Ну и кого ты мне оставил, дядя? Давай посмотрим. – Ай, молодой-хороший, зачем спешить, пойдем сядем, чайку попьем, а народ к нам помощники подгонять по одному будут. – Нет, дядя, я сам по ряду пройду, с людьми поговорю. – С какими людьми, рабами что ли? – удивился купец. Я не стал продолжать бесполезный разговор, а подошел к стоящему с краю крепкому мужику с перевязанной головой и перебитым носом. – Как зовут, откуда родом? – Николай я, охотник, а все мы с северо-западного приморья, – неохотно, чуть гундося ответил мужик. – А кроме охоты, чем занимался? – По печам я мастер, из камня клал и из кирпича могу. – А что голова повязана? – Да не взяли б они меня, коль сознанья не потерял. – Значит, сопротивлялся здорово? – Было дело, – неохотно ответил Николай, зачем-то взглянув на купца (ага, понял, непокорные дешевле идут), – купец тут же подскочил, затараторил: – Да посмотри, какие мышцы у него, зубы какие, – сказал он, раздирая губы охотника цепкими пальцами. – Ладно, я понял, давай следующего. – Что этого не берешь? – Подумаю, – сказал я уклончиво. – Ну ладно, я за него прошу всего полмешка соли, – горячился купец. – Десять фунтов и не более. В конечном итоге Николай достался мне за пятнадцать фунтов соли. Перешли к следующему рабу на этот раз это был худой, но жилистый рыбак и процедура торга возобновилась, и так в течении двух часов я торговался с купцом, в итоге у нас оказалось двенадцать рабов и повозки из-под соли освободились, на последние полмешка мы закупили провизии в дорогу, и оставили соли на расчет с трактирщиком, кстати, эту ночь невольники проведут в сарае с сеном, при постоялом дворе. Ну все, все, дел много, только успевай, да поворачивайся. Сапер, запершись в номере, мастерил, что-то по своей части, Митька раздавал провизию невольникам, дед Максим начинял колбасу ядовитым порошком, а я разбирался с оружием, переданным нам в закрытых мешках возницей, Марат пока выполняет свои обязательства… Но как бы я ни был занят все же нашел время побеседовать с невольниками, они только закончили трапезу, когда я зашел в сарай, все настороженно смотрели, приглядываясь к новому хозяину. – Мужики, – говорю, – в моих краях рабов нет, и не будет, осядете в моем селе, будете и дальше крестьянствовать или охотится, как у себя на родине, если у вас в ваших краях осталась родня, клянусь, зимой проведаем вашу родину, и вы сможете перевезти ваши семьи к нам в селение. А неженатым девок дадим, у нас их много – после этой фразы лица мужиков разгладились, но все же кто-то спросил: – А далеко ваше поселение? – Три дня пути по юго-восточному тракту. – Да… все дальше и дальше от дома, – кто-то тихо вздохнул. Но я возвысил голос и твердо сказал: – Теперь ваш дом в нашем селе, и от таких вот напастей какие с вами приключились в родном краю, мы вас убережем, это я вам твердо обещаю, а завтра мне предстоит серьезное дело, и возможно понадобится ваша помощь. Поэтому, надеюсь, никто не подведет меня, если мы с товарищами погибнем завтра, то, скорее всего, вы, как бесхозные рабы, попадете на работу в Провал, и поверьте мне, долго там ни кто не проживет. За вами поутру придет дед Максим, сегодня вечером он к вам зайдет, познакомитесь… Лица бывших невольников повеселели, двое охотников вообще предложили свою помощь в боевом деле, но я отказался: «Еще успеете повоевать». Вообще мне повезло, что из всей группы рабов не у одного не было родственников среди оставшихся пленных, а то пришлось бы для поднятия престижа делать налет на купеческий невольничий дом, а времени у нас на эту операцию не было. Я еще немного побеседовал с мужиками, отдал им в руки всю нашу провизию, и велел тем двум смелым охотникам приглядывать за нашим товаром и лошадьми этой ночью, даже пару старых дробовиков с небольшим количеством патронов им оставил, но думаю, грабителям этой ночью будет не до постоялого двора… В городе слышалась частая стрельба, то тут, то там хлопали взрывы гранат и даже слышен был стрекот тяжелого пулемета. Боевые действия охватывали весь южный и восточный районы города, но стрельбы от усадьбы Марата или крепости Паука, пока не было слышно. Грузимся. Все снаряжение укладываем на повозку с впряженным в нее Вороном, конечно. Не хочется мне своего коняку на это опасное дело вести, ведь ему одному придется остаться, когда мы перенесем снаряжение ближе к крепости Паука. А оружия и боеприпасов наберется немало, килограмм эдак под двести пятьдесят, и последние триста метров нам придется преодолевать полосу ловушек с этим грузом. Впрочем, мы можем поставить сначала мины перед караульным постом, а для этого не нужно по ловушкам ходить, бери и неси шагов сто пятьдесят до места закладки, правда придется все это делать под носом караульных, у которых все внимание как раз в нашу сторону направлено. Ну да мы с Митькой зверя на охоте не спугивали, да и Сапер уже показал свое мастерство по скрытой закладке мин. Деда Максима мы и близко к закладке не подпустим. Пускай только проведет нас меж ловушек на позиции и приблизительное место выхода из подземного хода Паука покажет, а там сразу за бывшими невольниками пускай едет. Ну, вроде ничего не забыли, присели «на дорожку», и вышли в ночь. Глава 9 Ночной Полис был тих. Боевые действия с наступлением темноты прекратились. Луна на небе скрыта низко висящими тучами, не слышно обычных пьяных песен у кабаков и криков о помощи, собаки похоже не вышли на свою ночную ловитву, не слышно азартного взлая погони, все вымерло и только остовы зданий поскрипывают под поднявшимся ветром и слышен приглушенный стук копыт нашего Ворона. Мы не разговариваем, а при нужде общаемся жестами, дед Максим идет впереди нас метрах в двухстах, совмещая функции разведчика и проводника. Мы не торопимся, проявляя разумную предосторожность, так как в любой момент можно ожидать появление боевой группы Паука. По нашим расчетам они уже должны подтягиваться к усадьбе Марата. Прошли не менее двух верст, пока не пересекли дорогу, ведущую к крепости Паука. За дорогой начиналась узкая расщелина между пологих холмов осыпчатой щебенки и бетонных осколков. Укрывшись от возможного наблюдения с дороги за крутым поворотом расщелины, я притормозил Ворона. Так, теперь подготовимся: вымазали лица сажей, попрыгали, вроде ничто не гремит. Потом провели короткое совещание, где я напоминал план действий каждого: – Значит так, Сапер, ты минируешь дорогу перед постом, но так, чтоб взорвать любую из уцелевших групп на отходе. Митька садится в засаду у подземного хода, я кормлю собачек колбаской, а дед Максим проводит через ловушки Сапера, ну а дальше действуем по обстоятельствам… С трудом поднялись на гребень холма, я вглядываюсь в открывшуюся перспективу. С гребня холма открывался вид на обширный двор, окруженный металлической оградой, на территории двора находились три массивные постройки и еще какие-то подсобные строения. – Центральное здание, это дворец Паука, слева – казарма, а самое большое здание склад, – шепотом объяснял мне Максим. – Сейчас я тебя проведу, а ты Митя дожидайся меня, стой на месте, кругом ловушки. Степан, иди за мной след в след, иначе пропадешь. Легко сказать след в след, я в общем-то, и сам знаю, как ходить по такой местности, но когда вес груза соответствует твоему, то трудно удержаться на осыпающейся горке, но ничего прошли мы до удобного места для засады, правда, два раза я чуть не попал в волчью яму, и разок чуть растяжку ногой не подцепил. Но все, дед пошел выводить на позицию Митьку, а я занялся собаками. Подхожу, значит, к воротам, а они уже меня поджидают, не рычат, ждут, когда я буду форсировать препятствие. Но мне это не нужно, просто покидал колбасу через ограду и пошел на свою позицию, АГС готовить к бою. Пока суть да дело, смотрю, собачки с аппетитом поели, штук семь их было, я даже боялся, что кому-нибудь из них нашего угощения не досталось… В это время подрулил запыхавшийся Сапер, принесший вместе с Матвеем остаток мин, и мы опять спустились вниз, ставить мины нажимного действия у самых ворот. В усадьбе по-прежнему было тихо, лишь собачки поскуливали, но не громко, а потом и они стихли. Сапер совсем заморился, и теперь сидел, прислонившись к ограде, отдыхал. Как я его через ограду перекину, да еще с таким грузом? Впрочем, поступим так: – Давай, дед, мне на плечи забирайся, – сказал я, присаживаясь, старик, кряхтя и опираясь рукой об ограду, взгромоздился сапогами мне на плечи. Ну и запашок! Интересно, чем дед сапоги смазывает, дегтем или смальцем? Вот такие глупые мысли лезут в голову в самый ответственный момент. На посту, расположенному невдалеке от ворот, послышалось какое-то шевеление, часовые меняются, наверное, но сколько бойцов в карауле определить было трудно, маскировались они прекрасно. Как там дела у деда? Тишина… Значит все нормально. Удивительный старик, ему уже около семидесяти, а ловкость до сих пор не потерял, впрочем, после катастрофы, выживали именно такие. Перебросил я ему веревку, он осторожно начал перетягивать мины, прикрепленные к ней, нет, не за один раз, куда там! Общий вес взрывчатых веществ не позволял, а так, потихоньку в три приема, практически бесшумно переправили. Я крадучись переместился на свою позицию и стал ожидать старика, вот как только Сапер будет выбираться назад? Об этом я что-то не подумал, но может старик спрячется на территории усадьбы? А может и ворота изнутри на засов закрыты и Сапер выскользнет наружу. Впрочем, что сделано, то сделано, мне остается только ожидать событий. Прошло, наверное, не меньше получаса, на востоке небо уже посветлело, когда ворота, издав слабый скрип, приоткрылись, и в образовавшуюся щель проскользнул старик. Видимо шум привлек внимание караульщиков, находящихся на внешнем посту, я заметил смутный силуэт, приподнявшийся из укрытия у поста, и тихий голос неуверенно окликнул старика. В это время раздался отдаленный взрыв, и еле слышная стрельба донеслась со стороны усадьбы Марата. Из помещения, в котором отдыхал сменный наряд, выскочило трое (ага, значит по логике, на посту всего шестеро), и они заняли позиции, тихо перекликаясь между собой. Из темноты вынырнула фигура Сапера, старик дышал так тяжело, что я даже испугался, что караульщики услышат. Впрочем, теперь это все равно… На крыльцо дворца Паука вышел охранник и, посматривая в направлении усадьбы Марата, успел сделать три поступательных движения, после чего его тело разлетелось мелким фаршем по окрестностям. Дом Паука вздрогнул. С крыши посыпалась черепица. И наконец, фасад здания просто рухнул, обнажив в разрезе расположение комнат дворца, которые через мгновение заслонило облако поднявшейся пыли. Из соседнего здания начали выскакивать полуодетые бойцы, но тут прогремел второй взрыв и во дворе наступил полный хаос. Кто-то метался по двору, кто-то бежал к воротам, не решаясь впрочем, покидать территорию усадьбы. Бетонная пыль стояла столбом, мешая определить количество уцелевших. Наконец, раздались властные команды, но в это время караулка за воротами вдруг превратилась в груду деревянных обломков. В бой вступили бойцы Марата. В течении трех минут огненный шквал поливал позиции поста, казалось после такого налета никого в живых на посту не останется. Маратовские бойцы так и посчитали, кинувшись толпой к воротам, но ошиблись, один автомат все же заработал. Позиция уцелевшего бойца находилась несколько в стороне от дороги, и он выдал пару длинных очередей, что заставило бойцов Марата уткнуться носом в пыль, все ж они этого охранника кончили, выстрела из гранатомета не пожалели… К этому моменту СБ-шники успели организовать оборону, залегли за бетонный парапет ограды и как начали шмалять по маратовцам! Те, в свою очередь в долгу не остались, и ответили огнем гранатометов и крупнокалиберного пулемета, ну и менее серьезные стволы без дела не остались. В воздух полетели куски бетона, железа и человеческого мяса. Заметив, что огонь у обороняющихся ослаб, около сотни оставшихся бойцов Марата перешли в наступление, но добежать до ворот с маху не смогли, заработал ПК (пулемет), установленный на крыше склада, его поддержали огнем уцелевшие СБ-шники. Но и тут маратовцы, используя более совершенную мощь своего оружия, подавили остатки сопротивления, казалось все, победа, ан нет! Голубчики, кинувшиеся к воротам, нарвались на поставленные нами мины, и в живых их после этого осталось не более тридцати – сорока деморализованных бойцов. Значит, теперь наш ход. Не ожидавшие флангового огня бойцы совсем растерялись, а я расстреливал их с двухсотметровой дистанции из АГС, и Сапер не остался без дела, лупил длинными очередями из автомата со сдвоенными рожками. Короче, у нас обошлось практически без потерь, только Саперу шальная пуля ухо отстрелила, да и мне осколками щебня лоб посекло. Похоже, потеря уха не очень расстроила Сапера, он только морщился, когда я перевязывал его свежей тряпицей. О себе я тоже позаботился, лоб первачом из своей походной фляги протер. Сидим, оглядываем двор, пока вижу только несколько раненых, пытающихся отползти под защиту стен, ну нет, ребята, так дело не пойдет. Взял автомат Сапера и одиночными выстрелами перестрелял их. Наверное, можно выходить, и мы осторожно двинулись к воротам. Сапер присел, разряжая не сработавшие мины, а я вошел во двор. Да, пейзажик еще тот. Обломки дерева, железа и бетона перемешались с остатками человеческих тел. Фасады казармы и дома Паука были снесены начисто, крыша склада наполовину обрушена, мелкие деревянные постройки тлели неярким пламенем… Светало, и двор под утренним солнцем выглядел жутковато… Я направлялся осмотреть «дворец» Паука, когда из-за дальнего холма раздались выстрелы. Автоматная очередь, затем заработал винторез Митьки. Выстрел, второй и все смолкло. Так, спокойно, Степа, подождем… Я сместился с открытой площадки, укрывшись за остовом казармы. Стою, вдыхаю воздух, а пахнет он, между прочим, скверно, гарью, цементной пылью, испражнениями и человеческой кровью. Так проходит минут десять и из-за холма появляется Митька, несет какой-то кожаный мешок, спускается так осторожно, ну еще бы, в ловушку и днем можно угодить. – Что это у тебя? – мы, с подошедшим Сапером, с любопытством смотрим на мешок. Митька разжимает руку и из опрокинутого мешка выпадают три человеческие головы. Митька улыбается, довольный произведенным эффектом. – Ты совсем свихнулся!? – Нет, ты подумай, Степ, счас на колья головы насадим, и у центрального рынка на память городским оставим, что б помнили, кто к нам с мечом, того мы хреном по спине. Вот так не очень складно, но вполне убедительно… В этом весь Митька… Простой, жестокий. Сапер ничего не сказал, только крякнул, высморкался и сплюнул, выразив, таким образом, весь спектр своих эмоций. – Старик, ты за дорогой присматривай, твоя первая закладка мин еще может пригодиться, там и находись, хочешь первача для поднятия духа? – сказал я, протягивая флягу Саперу. Старый замотал головой, мол, на работе не пьет, ну и ладно, а мы с Митькой слегка глотнули, и нам похорошело на голодный желудок. – Пойдем, осмотрим помещения, – это я Митьке. Головы опять были уложены в мешок, перед тем как положить их туда я взял заинтересовавшую меня в руки. Выразительное лицо, все в морщинах с седой бородой и лысым крутым лбом. – Вот и все для тебя закончилось, Паук, – подумал я, и зашвырнул голову в мешок. В первую очередь мы осмотрели личные апартаменты Паука. Полуразрушенные стены, простая койка в углу, громадный припорошенный пылью стол красного дерева, бумаги… Вот бумаги возьмем, – подумал я, приглядываясь к стоящему в углу, приоткрытому железному шкафу. – Ты тела обыскивал? Митька утвердительно покивал, доставая из-за пазухи объемистый кошель, доверху набитый прозрачными как стекло камнями. Я потрогал грань камня, острая, ну ладно, потом разберемся, в чем их ценность. А теперь бумаги из сейфа и вниз в подвал. За осмотром я совсем забыл о своих мужиках, которые должны подойти с Максимом, и когда он нарисовался в проеме подвала, я даже вздрогнул. Кстати, внизу ничего интересного не было, так, бочки с вином и коньяком. Но по совету Максима мы, с помощью мужиков выкатили три бочки с коньяком, деревенских порадуем. Митьку я отослал в помощь Саперу, приказав взять с собой уцелевший крупнокалиберный пулемет с двумя лентами патронов (мой АГС все гранаты выплюнул), и наказал пропускать только возчиков, а там действовать по обстановке. Вдруг Марат с остатками своей банды уцелели? Или еще кто в гости пожалует. Вообще-то надо грузится побыстрее, и сматываться из города, где же эти возчики? – С этой мыслью я, сбив замок с ворот склада заглянул внутрь. В огромном помещении царил порядок, слегка попорченный рухнувшими частями крыши. Ряды стеллажей были заполнены какими-то ящиками, так вскроем один, что там у нас? Ага, золотые монеты с чеканным профилем усатого вождя. Махнул рукой мужикам, мол, выносите, и проверяю следующий… Всего «золотых» ящиков оказалось пятнадцать штук, а в других находилось оружие, запасные части для него. Этого добра нам не нужно, своего хватает. Дальше шли ткани в аккуратных рулонах, тоже возьмем штук десять, зеркала, ну парочку для баб захватим. Еще мы брали мыло, особо качественное холодное оружие, кремни заводского изготовления и еще много полезных вещей. В это время, наконец, появились возчики, и сходу пошла погрузка трофеев на телеги. Возчики сами за погрузкой не следили, а начали выбирать себе приглянувшиеся вещи, и грузить на пригнанные сверх запрошенного телеги, и я не возражал. В углу склада дед Максим обнаружил лестницу, ведущую в подвал, и мы осторожно ступая и подсвечивая себе факелом, взятым из крепежа в стене, спустились вниз… Пахло нечистотами, людским застарелым потом и кровью. По обе стороны подвала тянулись клети из железного прута, и почти в каждой клетке сидели люди, где по двое, где и по пять человек. В дальней стороне подвала стоял стол, и какие-то приспособления, очевидно служащими орудиями пыток. – Максимыч, позови мужиков, пускай берут ломы, и замки с клетей сшибают… – Вы не бойтесь, – это я пленникам, – сейчас всех освободим, и кто захочет, пойдет с нами. Мои мужики, сами позавчера только были пленниками, а сейчас уже свободными людьми будут жить у меня в селе, но я вас не неволю. Кто хочет пусть остается в городе. Хотя, я думаю, оставшиеся никому не нужны будут и через некоторое время угодят в рабство, у меня же рабов нет, и жрут все от пуза, правда только, те, кто хорошо работает. Только я закончил свой монолог, а мужики стали сворачивать замки, как с дороги послышались пулеметные очереди. Я выскочил наверх, и подхватив автомат, помчался к месту боестолкновения. Возчики, понимая, что они теперь тоже в доле, подхватились за мной. Внезапно пулемет смолк и бойцы Марата (а это были именно они, как я позже узнал) бросились вперед, а мы заняли позицию у остатков оградного парапета. Воинов Марата было немного, всего человек двадцать пять, но атаковали они с каким-то отчаянием, а впереди всех несся сам предводитель. Надо ж, уцелел, ну это мы сейчас поправим, и только я первой очередью уложил двух бойцов, как раздался общий взрыв заминированной площадки. Марата и двух его бойцов, бегущих впереди, вынесло прямо на нас и они тяжелыми камуфлированными жабами растянулись метрах в двадцати от наших позиций. Когда осколки, обломки и пыль осели, я подошел к лежащим. Бойцы были «готовы», а вот сам Марат еще шевелился, стараясь перевернутся на спину. Это ему удалось, и мне представилась обезображенная маска сгоревшего лица, и только глаза еще яркими точками сверкали на обугленной голове. – А это ты… – прошептал Марат, пытаясь улыбнуться, и с последним словом: – Недооценил… – умер. Дальше, дальше вперед, где Митька? Ага, вот лежит, шевелится вроде. Так, что у него? Рана на левом боку, ничего брат все нормально, от таких ран не умирают, да тебя контузило еще, ну ладно, сейчас, сейчас на чистое место перенесем. Возчики подхватили Митьку и уложили на незаполненную еще добычей телегу. Кто-то из умелых, со знанием дела разорвал чистые тряпицы и попросил принести из подвала Паука чистой воды и спирта… Я оглянулся, так, там все так и делается… Дальше, дальше, где дед? Воронка от минного взрыва, дорогу придется щебнем засыпать, где дед? И тут я увидел его, или вернее то, что осталось от Сапера. Старик попал под собственный взрыв, то ли силу заряда не учел, а может пулей огнепроводный шнур перебило, и он полез поджигать по новому, а потом не успел отползти в сторону. Кто знает… От деда осталась только оторванная нога в вонючем сапоге. Все, некогда, сейчас всякая шелупонь сюда попрет. Думаю так, а ноги не идут, как будто парализовало меня, тут ко мне Лешка Седой – бригадир возчиков и подходит. – Все, телеги загружены, – говорит, а товарища твоего лучше в городе оставить, у старшины в доме отлежится. – Да, да, я сейчас, – забежал на склад, а там мои мужики с бывшими пленниками оружие подбирают, – Все, выходите! Кто едет со мной – строиться во дворе, в колонну по трое, – и я направился к ящикам с боеприпасами, закрепил в одном из них гранату, продернул через кольцо длинный кусок капронового шнура и, выбежав из склада, заорал дурным голосом: – Все от стен, быстрей сейчас рванет! И отбежав метров на двадцать, дернул за шнур. Ну, рвануть не рвануло, но взрываться ящики с патронами и другими боеприпасами начали здорово. – Вперед, дети атлантов! (и откуда во мне это берется?) Телеги медленно двинулись, объезжая воронку, оставленную минным взрывом и «дети атлантов» зашаркали вслед возам. Головы я закреплял сам, на кольях, но не у рынка, как хотел Митька, а при выезде из Полиса на наш юго-восточный тракт. Надпись оставил такую, которую он пожелал – «Кто, к нам с мечом, тому…» – ну и так далее… Народ, посмеиваясь, бодро пылил вслед возам, а бывшие пленники плевали в отрубленные головы, кстати, решившихся поменять Полис на сельскую местность набралось двадцать человек. Да еще моих мужиков двенадцать и вот теперь я всех наших холостых девок обеспечу мужиками. Кстати, среди пленников с нами шли две бабы. Я их не рассматривал, что их грязных, после каталажки разглядывать, вот придут в село, тогда и посмотрим. Тут мне бац по темечку: «А где я их селить-то буду?» Домов лишних в Степаново не осталось, ну ладно, что-нибудь придумаем, Митькину жену и семью химика переселим на хутор временно, а там всех плотников в срочном порядке, на постройку новых домов кинем. Так шагали до самого вечера без привалов. А ночью подошел ко мне Егор, вроде как лидер он среди бывших пленников, и говорит: – У нас пятеро совсем обезножили, завтра или останавливаться на дневку или что-то еще делать нужно. – Хорошо, я поговорю с возчиками, возможно, перераспределим груз. Но особо перераспределить не удалось, и мы закопали часть товара с одной телеги. Я попросил Седого забрать по случаю товар и привезти к нам, ну или хотя бы на Ярмарку, пообещав расплатиться солью. Лежу я у костра и думаю, как мне разделиться на две половинки, эх Митька, как не вовремя тебя подранили! Часть товара необходимо отвезти в село, а восемь телег уйдут по моей задумке, к дяде Изе. И вот к Изе-то и придется мне ехать. Провожу наших через ловушки, до родного поселка, и назад к Изе поверну, то-то жена обрадуется, не приехал со всеми… А собственно, с кем со всеми? Сапера разнесло в клочки, Митька раненный в Полисе остался, пускай она радуется, что я целехонек остался… Я невольно почесал запекшуюся кровь на своем лбу, у-у, блин… потекла живица… Ну все, пора спать, ночью встать, проверить часовых надобно. Глава 10 – Што ты старого еврея хочешь вернуть на родную стезю!? – такими были первые слова дяди Изи, после того, как я обрисовал свой план. – Да ты знаешь, сколько этого барахла валяется у меня на складе? – продолжал разоряться лавочник. – Дядя Изя, у тебя на складе действительно барахло, а это – золотое барахло, новая форма платежа, ну не мне тебя учить, монета, как форма платежа имеет определенный вес, не портится. Пусть по первому времени мы и понесем убытки от недоверчивых крестьян, но как своего компаньона, я тебя всегда поддержу, обеспечим гарантийную ценность монет солью, кое-каким оружием, в конце концов, у меня свои крестьяне есть, которых я смогу убедить принимать монеты за излишки продовольствия… – И много у тебя таких излишков? – насмешливо глядя на меня, спросил дядя Изя. Да, уел меня старый, я еще дома-то и не был, не знаю, какого урожая ожидать. Уезжал, вроде все нормально шло, мужики говорили, что совместными усилиями соберем не малый урожай, да я им еще сейчас нахлебников подкинул. Впрочем какие нахлебники, построим еще пару коптилен, среди вновь прибывших много охотников, а дичь пойдет на ура в Полисе, да и крестьяне с других трактов с удовольствием поменяют зерно на дичину, тут можно и монеты по дорогой цене обменять на зерно, главное чтоб ни один торговец не усомнился в платежеспособности золотых монет. Ну а в этом вопросе может помочь только Изя, вон стоит, шепчет что-то, прикидывает, и слова по большей части незнакомые – банк, биржа, платежные обязательства… Похоже, у старика крыша слегка сдвинулась… Дядя Изя поглядел на меня хитро оценивающим взглядом. – Значит, берешь в компаньоны? Мой покойный папа, чтоб ему на том свете хорошо жилось, всегда говорил: «Не имей в компаньонах гоев»… И вот я сейчас подумал, что подобрать компаньона моей нации я вряд ли смогу, по причине почти полного их отсутствия, – старик притворно вздохнул. Придется работать с тем, что есть… А теперь, компаньон, пора вспрыснуть сделку, ребята уже разгрузили ящики и товар, пора присоединяться к коллективу. А коллектив уже гулял на славу. Дверь трактира распахнулась без нашего участия, и из дверного проема перед Изиным носом промелькнуло тело. Промелькнуло, покатилось кубарем и замерло в пыли. Зайдя внутрь помещения, мы застали картину назревающего убийства. Разгоряченные выпивкой возчики обступили группу маратовцев, зажатых в углу. В руках уже посверкивали ножи. Сжатые кулаки и красные лица возчиков не сулили ничего хорошего маратовцам. Те в свою очередь имели бледный вид от предыдущих ранений и перспективы быть немножко мертвыми. Но держались они вполне храбро. – Ша, дети мои! – гаркнул дядя Изя. – Што за шум в моем курятнике? Оказалось, что зашедшие перекусить раненные маратовцы, не ведая о последних событиях, оказались перед перспективой продолжения боевых действий выплеснутых из Полиса. Но я со стариком, и подошедшим Толиком быстро разрулили ситуацию, взяв бывших маратовцев под свое крыло. Да им и самим уже не хотелось ехать в Полис, и работа охранниками при Ярмарке вполне их могла устроить. Так, что бывшие противники сообща подняли бедолагу, выкинутого на улицу, и в знак примирения был выпит не один кувшин самогона. Видя такое дело, я тоже присоединился к компании (все равно не успею догнать возчиков уехавших в село), и гуляли мы до самого утра так, что запасы спиртного у Толика подошли к концу. Но возчики уверили, что это все ерунда и достали бочонок коньяка, реквизированный в поместье Паука, и пьянка продолжалась весь день. Только к утру хмурые возчики слегка проспавшиеся, но с помятыми лицами двинулись в обратном направлении, я поехал с ними вместе… Повозки, возвращавшиеся из Степаново, я встретил у своего родного поселка, и проводил их через ловушки до самого тракта. Мы успели обсудить с Лешей Седым список необходимых товаров, которые они привезут через пару недель на Ярмарку к моему компаньону. В свою очередь я заверил его, что необходимые продукты будут у Изи на складе, а за излишки сельского товара они могут расплатиться золотом. Летний вечер, я только что выехал из леса. Вдали, на пригорке уже виден хутор. Вяло полаивают местные песики, слышен плач ребенка и звуки ругани в каком-то доме. Нет, дома все лучше, звезды ярче, небо чище и воздух, воздух-то какой…! Ворон, скотина, опять в коровью лепешку наступил, мало сам не упал, так и от мыслей патриотических отвлек… Въезжая в хутор, я поздоровался с Костей Рябым, он сегодня в дозоре, правильно Ефимыч сделал, жатва жатвой, а хутор охранять нужно. Кстати о жатве, похоже, в мое отсутствие уже половину урожая сняли, вон сколько скирд по полю наставили. Въезжаю в хутор, собаки, проявив некоторую активность, все ж меня узнали и помахивая хвостами, разбежались. Заворачиваю Ворона на двор тестя… Тишина… И тут я заблажил…, ну что-то в голову стукнуло. Какого хрена?! Я вернулся живой! А меня ни кто не встречает. Даже собака дворовая не гавкнула… Вроде посмотрела, отметила своего, ну и ладно… Спят они, что ли? Ну, щас… разбужу. Принял я из фляжки для храбрости, достал гранатомет… Ну и жахнул в воздух… Вроде салюта… Смотрю, тесть с пушкой во двор выскакивает, сам встрепанный, волосы торчком, глаза и в темноте красным светятся. – А, што, хто, здесь?! – охрип бедняга от страха… – Да зять твой непутевый вернулся, – спокойно так говорю, а самого обида гложет, Настена даже не почуяла, что мужик ее вернулся. Ну, увидел, увидел, расслабился, – расплылся в улыбке, обниматься полез, а у меня в душе все равно ком холодный сидит. – Ну, ты даешь, сынок! Шас все хуторские прибегут. – Ну и что? – слегка пьяно (вот ведь, с ходу зацепило) побормотал я, слюнявя небритую челюсть тестя. – Ладно, ладно, сынок, ты дома… все хорошо, а Настасья спит, тяжело ей беременность дается, сходу понял мое состояние старый. Приобнял так ласково, как дед в детстве. – Пойдем в хату, счас стол накроем, посидим, обскажешь все подробно, а то какие-то чужие приехали, всякие страсти нам рассказывали. Настена аж слегла после этого, не верила все, что ты жив остался. Тут и теща здороваться полезла. Прям на пороге всего обцеловала – общупала. К Настене в светелку добрался, смотрю: спит… Спит, прямо сон непробудный одолел бабу, ну вижу, что все нормально, и не стал ее будить. И вот как только увидел ее спящую, и по детски беззащитную, так комок в груди и рассосался, честное слово. Сидим с тестем, он только подливать успевает, а я только сейчас понял, что все время с того момента, когда из дома в Полис выехал, как сжатая пружина был… Ну, отпустило, отпустило сейчас. Уснул я в темной комнате, что жену беспокоить? Пьяный, грязный с дороги, а очнулся под утро… Она гладит меня по отросшей щетине, нежно так, не проснулся бы даже, только родной, теплый запах детского молока и свежей ромашки, разбудил меня. Ух-ты, моя роднуля! Прижал к себе спросонья, но сразу отстранился… В баню, в баню сначала, смыть всю городскую заразу, а уж потом, я до тебя доберусь… Утро следующего дня. Мы с женой трясемся на телеге, за вчерашний день все уже было обговорено и решено ехать смотреть наше новое место жительства. Дом на хуторе еще не достроен, жить у тестя как-то стеснительно. Надо плотников на строительство нового жилища в Степаново настропалить. Из-за бугра показались крыши домов села. И наполовину убранное поле желтеющей пшеницы открылось в низине за околицей Степанова. Народ трудился, убирая урожай, но что-то мало баб серпили пшеницу, связывая ее в снопы. А мужиков вообще было только двое… Где мать их за ногу, остальные работнички? Да, неладно что-то в нашенском болоте. Едем по центральной улице, и у бывшего дома старосты вижу толпу сельчан, посреди которой дед Максим толкает речь, а за углом дома кого-то тихо колошматили. – Где староста? Химик долбанный, куда провалился?! – Так вот я и говорю, пока нам баб не выделят, на соль работать не пойдем, – убеждающе вещал оратор, – дом это хорошо, а бабы… – и тут дед осекся. Ага, меня увидел, старый пес. – Так какую тебе бабу выделять, старый пенек? Дед смутился, часто заморгал, вдарил соплей о землю, и застенчиво размазывая слизь носком сапога, уставился в прибитую землю. – Так, Степан Василич, – начал он, как будто со мной виделся сегодня не менее трех раз, – мне енти лахудры и даром не нужны, я за опчество страдаю, можна сказать, вместе столька страданий на душу приняли, пообещяли нам семь верст до небес, а вышло как? – старый ехидно сощурившись уставился на меня. – Ну и как, дед, вышло? – Да никак! Вчерась наши ставили дом для обчества, ну наш молодой Сергунька Конопатый с девкой соседской полюбовно договаривался, а как вечером молодежь хороводится начала, так его местные и начали валять, всего чуть не растерзали, особенно вон тот старался, – и дед показал на тихо постанывающего избиваемого. А, Щербатый опять в центре внимания. – Так, девка все равно не его, у него своя баба есть, так не-ет, он еще одну на себя хочет… – вещал дед Максим. – А где же весь народ? – Так кто его знает. Часть вроде на том конце села накапливаются, у дома нынешнего старосты. Наверное, нас мочить собираются. Дружинники почти все отъехали в сторону топей. Вроде шугали там кого-то, а Юрий с частью людей за солью еще спозаранку подался. Бабы и девки кто в поле, кто по ягоды ушли – доложил обстановку дед, с тревогой поглядывая на дальний конец села. А там накопившуюся толпу у дома старосты прорвало в нашу сторону. Вон и сам Иван Семенович впереди пылит. Народ с дрекольем и холодным оружием шумно приближался, явно подзуживаемый старостой. Матерная ругань внезапно смолкла, ага…, признали хозяина. Староста мгновенно затерялся в толпе… Шалишь, Иван Семенович, ну-ка, поманил я его пальчиком, и народ, выдавив моего ставленника, отхлынул… – Все на работы, хлеб не убрали, а уже баб делят! Николай чего кузню бросил? Или твою супругу тут делят? Всем разойтись, а завтра я с вами потолкую. А ты куда, Семеныч, стой голубь, ответка с тебя будет… Похоже, староста в мое отсутствие взял власть в свои руки. Собственно, как я узнал в дальнейшем, так оно и было. А сейчас, недолго думая я велел собирать ему свои пожитки и уматывать с села, заодно решил свою проблему проживания в селе. Семеныч сначала умолял оставить, соглашаясь на любую работу, а потом, когда укладывал пожитки на ручную тележку, угрожать даже начал, мол, еще поквитаемся. – Слышь, Семеныч, значит, из-за тебя сегодня чуть до массового смертоубийства дело не дошло, а теперь ты угрожаешь МНЕ? Ну а сам сзади из-за пояса, нож потихоньку достаю, вроде чешется у меня в пояснице. Староста только рот в гримасе приоткрыл, так я ему нож прямехонько под дыхалку засадил, да еще и повел вверх и вправо. Жена его застыла вначале у тележки, а потом кинулась к нему, заголосила, а я молча развернулся, и увидел стоящего с разинутым ртом у крыльца дома деда Максима. – Вот тебе дед и хозяйка сыскалась. Покойничка прикопаете, и веди ее на свое место жительства, да и чтоб с утра вместе с другими бабами в поле была. Вон, какие телеса Матрена себе распустила, покойничек-то ее небось, в поле не гонял… Хороший дом себе староста отгрохал, небольшой, но ладный. Да и зачем большой дом бездетной семье? Так рассуждал я, поутру лежа на мягкой перине. Настена уже проснулась и хлопотала по хозяйству. В хлеву замычала недоенная корова, и жена кинулась во двор. Надо же, на все село осталось всего две или три коровы, и одна из них кормила бездетного старосту, а по селу дети без молока сидели, куда только химик смотрел? – Настена, давай корову пока отдадим в общее пользование, а к осени я тебе новую телку пригоню, или у твоего отца займем на время. А Настена и не спорила, хотя явно дома привыкла к молочной пище, ничего, ей в день крынки молока хватит, накажу приносить прям на хату, куда денутся, да и ломаться, ухаживая за животным в ее положении не стоит… К полудню в село подъехали возы, груженные солью. Да и дружинники к вечеру возвернулись. Ну я им и дал втык, да и Юре попало от меня, а то, окунувшись в свою инженерную работу, чуть бунт не прозевал. Спору нет, в селе много сделано его руками, и после обеда я внимательно осмотрел налаженную мельницу, веялки и даже самодвижущуюся тележку с паровым котлом вместо двигателя. – А плуг она потянет? – поинтересовался я. Юра огорченно помотал головой. – Нет, только по ровной дороге двигаться сможет. Вот те раз, а где у нас ровные дороги возьмешь, только по селу, ежели детей катать, ну, в крайнем случае, поможет при перевозке грузов в пределах Степанова, и то хлеб… Дружинникам попало, так сгоряча, они правильно оценили обстановку и вовремя предупредили угрозу налета пришлой банды. Надо сказать, что мы учли горький опыт совхозских, и теперь постоянно выставляем одиночные дозоры у Лосиного брода, и в десяти верстах к югу от села на удобном для обозрения округи месте. С кургана видна вся проходимая местность на пять верст в ясную погоду, а мимо возвышенности все равно никто не пройдет, топи с обеих сторон поджимают. Вот два дня назад увидев дымок на кургане, наши дружинники и поперли к югу, оставив баламута Щербатого за народом приглядывать… Тот и присмотрел… вместе с Семенычем. Кастрировать его что ли? В смысле не Семеныча, зачем покойника кастрировать… Ну, я отвлекся, не пройдя и пяти верст от села, дружинники обнаружили в неглубоком овраге лагерь шайки, сидели ночи дожидались, нападать на село оно, конечно ночью сподручней, но неужели сигнального дыма не заметили, впрочем, теперь вряд ли и узнаем. Наши ребята подкрались незаметно, полуокружив лагерь, а часовой их даже не заметил, ну и шарахнули из всех стволов, собственно никакого боя и не было, просто покосили всех в крошку из автоматов, а гранатометчик завершил начатое, послав пару выстрелов в уже измочаленный лагерь. Добычи особой с трех десятков разбойников не взяли, вооружены они были плохо, а волочь на себе проржавелые стволы или охотничьи луки с чужих рук никто не захотел. Так что хоть я их и отругал по горячке, но вечером посидели в общинной избе, попили самогоночки, надо же было хоть как-то поощрить защитников отечества. Сидим значит, гуляем, я уже слегка набрался, еще трезвый химик спрашивает: – К тебе Митькина баба не приставала? Я-то на день свалил на солеварню, чтоб не слушать ее гнусные бредни. Попивать бабенка стала, да вроде и погуливает на сторону, а как выпьет, так к моему дому подваливает и орет благим матом, мол, куда ее Митеньку подевали? Мол, она вся в охоте, а мужик ее поранетый неизвестно в какие места, и неизвестно где находиться, может уже в земле давно лежит. После продолжительного рева эта сука приговаривая, что ее вдову утешить найдется кому, уходит искать кавалера на ночь. Да ведь не сделаешь ничего этой мочалке, пользуется падла, что Митька твой друг, – возмущался Юра. – Нет, ко мне она не подходила, наверное, побоялась выступать после того, как я с Семенычем разобрался, – ответил я. А про себя подумал, что влезать в семейные дрязги друзей самое препоганое дело. Митька вернется, пусть сам с ней разбирается, ну а если она дурра, и полезет такие песни петь у моего дома, то не посмотрю, что Митькина баба, разложим посреди села и ввалим кнутовья… Подумал и расстроился, даже пить перестал, видя мое настроение, и остальные застольники пить перестали, в общем, вовремя вспомнили, что дружинник должен нести службу в любое время суток, а поэтому напиваться до свинского состояния не стоит… Так что разошлись по домам еще засветло. С утра мы с Юрой посчитали количество вывезенной на трактовую ярмарку соли, прикинули, хватит ли продуктов с учетом урожая на зиму, или стоит еще прикупить. Обсудили неизбежность поездки в степь за лошадьми и возможности приобрести там скот. Теперь мы с химиком почти каждый день объезжали важнейшие с его точки зрения участки, и обсуждали наши насущные проблемы. Так, в повседневных заботах летело время, не очень-то густой урожай зерновых собрали в течение недели. Наступало время сбора основной кормилицы крестьян – картошки, в огородах шел сбор овощей, в общем, народ трудился вовсю, а мне было скучновато сидеть на месте, конечно, я помогал жене, она как раз осваивала доставшееся хозяйство, обустраивая домашнее гнездышко. Но все это нудно – то принеси, это убери, петли воротные смажь, скрипят очень и так далее, нет, я бы кого-нибудь припряг поработать, но у всех страда, хотя и плотников и кузнеца я всё ж заставил кое-что обновить по хозяйству… А вообще, заскучал я дома, наверное, это наследственное, меня, как и папашу дома особо не удержишь. Тем более с Настеной у нас не было никаких постельных контактов, она решительно дала мне понять, что если здорового ребенка хочу иметь, то должен воздерживаться, я и воздерживался, проводя вечера в беседах с Юрой, или устраивая военные учения со своей маленькой дружиной. Я уже собирался с очередной партией соли съездить на тракт, проведать дядю Изю, но за день до намечаемого выезда, выйдя поутру на площадь, я увидел хромающего по сельской улице Митьку. Подбежал к нему, обнимаемся, да, здорово ему досталось, вон – одни кожа да кости, кривится от боли и одновременно улыбается, рад чертушка, что домой попал, а уж как я обрадовался, камень у меня с души снял Митяй, выжив после городских разборок. – Ты чего телегу не мог взять у рябиновских? – укорил я его. – Да там сворачивать, ждать пока лошадь найдут, пока запрягут я и так по тракту на телеге с возчиками натрясся, надоело, – отмахнулся Митяй. – Я и так потихоньку, быстрей домой… – и он вдруг вопросительно посмотрел на меня, наверное, что-то в лице нехорошее увидел. Вот так, человек к своей бабе спешит, а эта прошмандовка… – Ты, Митяй, домой пока не ходи, нехорошо себя твоя баба вела, пойдем ко мне, посидим, отдохнешь, я, что знаю, тебе расскажу, а потом сам решай, что с ней делать, и ободряюще похлопывая нахмурившегося приятеля по плечу, повел его в свой новый дом. Опять мы собрались втроем, Юра повествует о сельских событиях происшедших в Митькино отсутствие, сам Митька смотрит задумчиво в потолок, лежа на кровати, а я пока помалкиваю, Настена хлопотала у печки и не мешала нашей беседе. Наконец, она вплыла в горницу, раскрасневшаяся и гордая, неся румяный пирог с рыбной начинкой, вот енто я люблю! Я без промедления достаю из сундука кувшин с прозрачным первачом. Пирог был вкуснейший, с начинкой из судака и сырого лука, а всю открытую верхнюю часть пирога покрывала корочка налимьей печенки. Ну вздрогнули, закусили ловко разрезанным Настенной, пышущим паром пирогом, вкуснотища… Выпили-повторили, и после второго стаканчика меня потянуло поговорить не о нашей обыденности, а о чем-то отвлеченном, например о прошлом. – Вот скажи химик, ты же историю знаешь лучше нас, случайно ли эта комета кабыздохнула по шарику? – Юра помолчал, то ли собираясь с мыслями, то ли переваривая съеденное и выпитое. – Вообще такие катастрофы на земле происходили с периодичностью в каждые семь тысяч лет, и каждый раз возникала новая цивилизация, представь себе: организуем здесь на месте новый прекрасный город, со своим правителем, своими законами, а умные люди вроде меня отпишут для потомков: – Правил ентим городом и этой страной Степан Первый и жил при нем народ в достатке и благоденствии… (я аж зажмурился от удовольствия)… Но ты дюже не расслабляйся, благоденствием пока и не пахнет (да, не надо о грустном). Митяй, явно не прислушивался к нашему разговору, а думал о чем-то своем, понятно о чём, о бабе своей шелапутной, прикидывал, как с ней поступить. Внезапно он резко встал, и не говоря ни слова вышел из горницы. Мы с Юрой переглянулись. – Как думаешь, сразу прибьет, или попользуется еще? – Юра почесал плохо выбритую щеку и говорит: – По-моему, вообще не накажет. Ошиблись мы оба, попользоваться-то Митька попользовался, но не без моей помощи отдал ее на следующий день в дом ее хахаля – местного плотника Петьки. Вот теперь ему придется и свою жену кормить, весь выводок своих детей и еще неслабый довесок – бывшую Митькину бабу. А поделом, теперь уж Петьку «на сторону» не потянет. Да и не выдержит он долго на своих не очень густых харчах с двумя бабами… Как говорил Юра, создадим прецедент, для остальных послужит уроком, а то завели по две бабы некоторые, когда у нас холостых мужиков уже излишек. Думают, что общинный харч незыблем и постоянен, и делить его будут по числу едоков в семье, а вот хренушки, по осени поделим, конечно, как и обещали и вспашем общиной, вот только по весне сеять будут только по своим наделам. А плотнику тоже твердый оклад положим, мигом от лишних баб все многоженцы избавятся, иначе с голоду подохнут. И уже пора решать проблему с лошадьми, осень на носу, сеять озимые скоро приспеет время, а лошадей не хватает. Глава 11 Решено, через три дня выезжаем в степь, а перед выездом решили устроить загонную охоту. На другой стороне реки у опушки леса устроили скрады, и на следующий день по зорьке сидели на своих позициях. Из чащи леса раздавались пока еле слышные крики загонщиков, гремели трещотки, и железный гром металлической посуды слышался пока на грани восприятия. Стрелков собралось немного, всего-то восемь человек. Разместили схроны подковой, на расстоянии пятидесяти метров друг от друга, так что крайняя позиция справа упиралась в лес. Крайние стрелки и я, находящийся в центре, были вооружены автоматическим оружием, остальные луками, а Щербатый, как отменный стрелок, вооружен единственной имеющейся у нас бесшумкой, вот им и начинать отстрел, чего заранее зверье громкими выстрелами пугать? Ну а потом вступим и мы. Загонщики уже находились на расстоянии двух верст от нас, когда с их стороны раздались первые выстрелы. Дело в том, что я поставил в цепь несколько опытных охотников, во-первых они точнее выведут зверье на нашу засаду, а потом в лесу зверушки отнюдь не все безобидны и хотя загонщики вооружены, если зверь пойдет на прорыв, могут растеряться. Выстрелы звучали все чаще и наконец, на опушке леса появились первые звери. Ну конечно это были косули, стайка этих пугливых животных метнулась вперед, в сторону реки, но быстро и почти бесшумно была уничтожена опытными стрелками. За ними тихой поступью вынырнула из чащи семья лосей. Самца с одного выстрела в голову снял Щербатый, а двух молодых самок утыкали стрелами другие засадники, самок с детенышами мы по уговору не тронули и они, шумно всхрапывая, пронеслись мимо меня на расстоянии вытянутой руки, остановились на берегу реки, заметались, повернули назад и скрылись в лесу, в стороне от засады. В это время из леса, несколько в стороне от наших схронов, показался выводок волков, самец постоял, понюхал пропитанный кровью воздух, но возвернутся в чащу не успел, завертелся, кусая ужаленный стрелой бок. Волчата и самка полегли рядом. И тут из леса пошла волна зверья, прямо на меня неторопливой с виду трусцой, бежал крупный медведь, и мой ПК забил короткими очередями, поразив медведя, стайку кабанов и росомаху (вредная тварь!), редкого в наших краях оленя и еще двух лосей, кажется. В кого стреляли остальные засадники, я не замечал, прямо на меня уже летела скачками рысь солидных размеров, и еще стайка кабанов. Всех диких свиней я не успел положить, и они пронеслись мимо, а рыси, я, как ни странно, попал прямо в лоб, и одной пулей не попортив шкуру, хотя летняя шкура и похуже зимней… Прорвавшееся зверье металось вдоль берега, некоторые поплыли на ту сторону реки, а большинство возвращалось в лес, обходя стороной страшное место. Наконец я прекратил огонь, и наши стрелки постепенно смолкли, только справа вел продольный огонь одинокий стрелок, но и он замолк, так как животные более не появлялись, а из леса на опушку выступила цепь загонщиков. Да, настреляли зверья мы изрядно, забьем местную коптильню под завязку, и еще народ дня три давиться от свежего мясного обилия будет, ну и нам пара, тройка, свежезапеченных кабаньих окорочков не помешают в дорогу… День отъезда, как и день встречи, всегда волнует меня. Ну, понято, вернуться домой к родным и близким людям всегда радостно, но и отъезд тоже приятно щекочет. Что-то во мне поднимает волну новизны ощущений, и даже воздух, солнце, и все что меня окружает, кажется необычным, и зуд в пятках, и немного страшно, и радость от новых впечатлений при общении с людьми (может даже и не дружественном общении), и зов дальней дороги, и вообще, люблю я сменить обстановку. Вот и сегодня на пороге дома полной грудью глотнув свежего воздуха (ну подумаешь, слегка навозом припахивает), я с ходу вскочил в телегу и подал команду: «трогай». И наш обоз, состоящий из двух телег, медленно покатил по сельской улице. Пока едем до Рябинового хутора по наезженной дороге, расскажу немного о предшествующих событиях. Жена, конечно, была против нашей поездки, с чисто женской точки зрения, ну я ее понимаю, остаться одной в чужом пока ей селе страшновато, хотя я опять за старшего Юру оставил, не обидят, небось, жену хозяина, да и в Юре я уверен на все сто. Конечно, без проблем не обойдется, но до крайностей не дойдет, на крайняк, Ефимыч всего в пятнадцати верстах находится, поможет в сложной ситуации. Да и пора ей самой уже приучатся к самостоятельности, она же не просто шухры-мухры, а жена владетеля… Четверо нас собралось в дорогу – все люди опытные в путешествиях, приличные стрелки. Мы с Митькой во главе естественно. Да еще, думаю, у тестя одну телегу с товаром снарядим, основное оружие на продажу хранится у него, а пока мы позволили себе ехать на полупустых телегах, все равно товара пока почти не набрали, возьмем у тестя, да думаю, Изя на Ярмарке что-нибудь подкинет. В хутор попали уже после полудня, и тесть ни в какую не соглашался отпускать нас на ночь глядя, а по его замасленным глазкам я понял, что давно не было у него повода принять на грудь, ну а тут, как же, зять в дальнюю дорогу собирается, сам бог велел проводить с хорошей отходной пьянкой, а я чо – я не против. Не сопьюсь, надеюсь… Выехали, как и предполагали, от гостеприимного тестя только поутру. Митька мотал в такт кочкам поникшей похмельной головой, а я вчера слегка схитрил и за весь вечер умудрился принять на грудь не больше ковшика, и поэтому был бодр и весел. Наш отряд увеличился вдвое, мы взяли с собой трех охотников и фельдшера – Петровича и теперь передвигались на своих двоих при трех телегах груженых товаром. До тракта добрались без происшествий. Вот только вид моего родного поселка меня покоробил. Вообще странно быстро нежилые дома приходят в жалкое состояние. А место, в общем-то, неплохое, вон попорченные зверьем пашни и приусадебные огороды, пропадают почем зря, хотя земля там прекрасная, да и само расположение поселка стратегически важно, надо над этим подумать, пост, что ли пока просто оставить на зиму или часть холостяков пока сюда переселить? Так, в раздумьях, я и не заметил, что обоз уже уперся в ворота Ярмарки. К темноте ворота закрыли от лихих людей, и Щербатый аж голос сорвал, призывая воротного. Наконец, маленькое окошко, прорезанное в больших деревянных воротах приоткрылось, показался здоровенный шнобель, и густой бас просипел: – Что надо? Хто такие? – Открывай, старшой, со Степанова к Изе приехал, – сказал я, переместившись вплотную к окошку. – Не знаю такого, – высказался наглый тип, пошмыгивая простуженным шнобелем. Вот за него, вернее, железно воткнув пальцы в его ноздри, я и притянул голову обладателя замечательного носа к воротному древу. – Ежели ты, сволочь, в сей секунд воротца не откроешь, завтра же пойдешь работать на соляные копи, – сказал я, отпустил воротного и брезгливо вытер оставшиеся на пальцах кровяные сопли о его пышную бороду. Слышно было, как за воротами всхлипывает бородач, через мгновение тяжелый запирающий брус упал, и ворота, открываясь, заскрипели. Пока наш обоз въезжал в ворота, вратарь, держа брус вертикально «на караул» провожал нас преданным взглядом. В темноте я вижу неплохо и теперь увидел, как изменился облик Ярмарки за короткий период моего отсутствия. Новые строения пахли свежесрубленным деревом, да и территория Ярмарки значительно расширилась, и как стало ясно, у ворот охранялась значительно строже. Ловить Изю в такое время в лавке было бесполезно, поэтому следуя логике, я проехал мимо нее, не задумываясь, прямо к дверям трактира. Открылась дверь, и я очутился в знакомой обстановке, Дымно, шумно и пьяно… Дымно от кухонного чада, шумно от большого скопления народа (все столы были заняты пьяными крестьянами), ну а центровым, самым пьяным и шумным на вид был естественно сам Изя, сверкая лысиной, и хлюпая носом (поветрие у них что ли?), он что-то втирал крупному, солидному на вид мужику. Увидел меня, и, открыв объятья, кинулся, как родной папаша, лет пятнадцать не видевший свое чадо. – А-а, дорогой мой, Степушка, – подвывал он, заключив меня в объятия. – Я всегда говорил, что настоящего дельца надо определять не по нижней голове (о чем это он?). Действует наша система, работает, – продолжал старик. – Видишь полный зал, да еще второй открыли, крестьяне с дальних поселений даже приехали, и все пьют на наше золото, да еще в веселом доме восемь девок не успевают обслуживать клиентов. Изя от восторга чуть не захлебнулся слюной. Я пока ничего не понял, но на всякий случай поинтересовался вежливо: – Слушай компаньон, ты можешь немного помолчать, дай немного прийти в себя… – Могу, – старый сделал серьезное лицо, – смогу, если научусь жить под водой. И весело повернувшись, велел подошедшему Толику нести дополнительный стол и лавки для нашей компании. Сам сел рядом со мной и веселье пошло… В процессе, из довольно бессвязных речей Изи я узнал, что система наша заработала. Крестьяне, приехавшие покупать товары, излишки своей продукции с охотой обменяли на золотые и серебряные монеты, особенно когда узнали, что на них они могут приобрести такие же товары и получить дополнительные услуги (например, сходить в бордель или пропить их в трактире, вдали от своих жен). – Это что, – хвалился старый – мы еще игорный дом откроем! Все деньги наши будут, ты думаешь, кто так быстро все эти сооружения построил? Так это пропившиеся должники появились, вот и строят, пока долг не отработают. А зимой им вообще делать нехрена будет, пришлю к тебе в Степаново, пускай за соль или монеты город тебе построят, глядишь, многие от хорошей жизни к тебе и переселятся, будешь ты сам как царь-государь жить, налоги стричь. Да и с Полиса, думаю скоро народ к нам потянется, возчики хоть и невольно, по кабакам в городе разное про нашу жизнь болтают, а кстати, возчики завтра должны приехать, попрошу одного из них, поопытней, чтоб послужил тебе проводником на Волгу к степнякам, заплатим ему мешком соли, он и будет рад до усрачки, – произнеся столь длинный монолог, старик, выдохнувшись, уткнулся лицом в миску с овощами и тут же захрапел… На следующий день Изя показал нам все постройки, особенно меня впечатлило денежное хранилище, находящееся на глубине нескольких метров под массивной железной дверью. Сверху этот бункер был прикрыт толстой каменной плитой для веса обложенный каменными глыбами, у двери постоянно стоял охранник. «Это что, вот раньше банки были…» – мечтательно говорил Изя. Мы договорились, что запас золотых слитков и различных обломков из драгметаллов Изя пришлет с первым же обозом в Степаново, там, у Юры уже почти налаженный пресс стоял для чеканки монет. Наконец, после полудня мы выехали, с возницей-проводником приехавшим ночью, без труда уговорились за мешок соли и наш изрядно потяжелевший обоз из пяти телег тронулся в сторону Волги… Первым серьезным поселением на тракте после Ярмарки было крупное село Родники, там Юрина сестра была замужем за местным старостой, и мы вполне рассчитывали на дружеский прием, но до него нужно еще было добраться… И точно сглазил, проехали-прошли всего верст тридцать, а тут вот пожалуйте бриться, посреди дороги рожи, на которых написана альтернатива – жизнь или кошелек? И ухмыляются еще, падлы, их раза в три больше чем нас, иначе не лыбились бы, между прочим, темнело, и начинать боевые действия с незнакомым противником вот так без разведки, очень не хотелось. Я мельком увидел, что Митька и Щербатый слаженно скатились в кювет по обеим сторонам дороги, разбойники еще рта раскрыть не успели, а в глаз переговорщику с передней телеги глядел заряженный гранатомет, впереди замешкались, а ко мне подскочил наш проводник, и горячо глотая слова, зашептал: – Это банда Ваньки Черного, у нас возчиков с ним договоренность, на обратном пути двадцатую часть товара отдаем, он и доволен, поэтому сразу стрелять не начали, думали возчики. – Эй, кто из вас главный, – раздался спереди слегка дрожащий голос. – Ну, я, – спокойно выхожу вперед, а мои ребята уже успели расчехлить заправленный крупнокалиберный пулемет, и направили в сторону придорожного леса. – Так ты не возчик, ну плати тогда сразу, – вон с той телеги все снимай и пулеметик с той образиной (он явно имел в виду гранатомет), отдать придется. Ну не наглый ли тип? – Ладно, отдадим, но на обратном пути, тем более к возчикам я как раз и отношусь. Привет вам от старшого нашего Мефодия Ильича, а то, что мы новые, так это действия боевые в городе были, часть возчиков побило, вот и наняли нас, небось Серегу (это я о проводнике) знаете… Широкомордый бандит почесал репу, взглянул на наше вооружение и нерешительно произнес: – Это, дело, так… нада у начальства спросить… – Спрашивай милай, гони гонца. Соберемся, обсудим, – а сам смотрю, Митька ужом в кусты, да и Щербатый не сплоховал, и сумерки уже наступали. Интересно, «на понт берут», или правда вся банда здесь, хотя вряд ли, широкомордый явно за подмогой послал. Я ждал сигнала, и сместился, вроде невзначай, ближе к кювету, чтоб дать возможность для работы пулеметчику. В кустах раздалась короткая очередь, я мгновением позже положил из карманного пистолета широкомордого пулей, прям в переносицу. Справа застрекотал еще один автомат. Раздался ответный выстрел из дробовика, и один из наших закричал. В кустах еще несколько раз пророкотал автомат и тут крупнокалиберный снес последних трех бандитов, стоящих, вернее, уже пытавшихся удрать в лес… Все смолкло, только раненый Костя Рябой держась двумя руками за задницу, выл, катаясь по пыльной дороге. Бой окончен, Митька вылез из кустов, держа два ствола в правой руке, а справа от дороги вылез Щербатый… В общем, положили мы всего семерых, да один вроде убежал с докладом, по словам проводника в банде Ваньки Черного было около тридцати человек, а это так, дежурный дозор мы положили, сейчас когда совсем стемнело, я не видел смысла уезжать далеко, все равно к утру догонят, поэтому мы выбрали подходящую позицию в лесу у дороги, и не разводя костра, по очереди спали до самого утра… Костя всю ночь стонал, хотя Петрович и перевязал его, и дал какой-то успокаивающий отвар. – Жопа, есть жопа, и ранения в нее могут быть даже более болезненные, чем в некоторые другие части тела, – авторитетно заявлял фельдшер. Нам повезло, что под утро Костя все же успокоился, а может сознание потерял, поэтому разбойники прохлеснули мимо замаскированного лагеря, не заметив нас. Двигались они по обеим сторонам дороги, и посредине шел следопыт. Но мы тоже не пальцем деланные, прежде чем войти в лес на облюбованную позицию, мы прошли еще метров двести, лишь потом свернули, а эти недоумки показали нам тыл, двигаясь параллельно следопыту. Их было примерно столько же, сколько отметил наш проводник, и я не задумываясь нажал на гашетку крупнокалиберного пулемета, когда они скопились в лишенном серьезных деревьев овраге, десять секунд, пятнадцать… Лента закончилась, и только тут я услышал грохот автоматов моей команды, сильная штука этот пулемет, хотя и оглушает до невозможности, все же вон травку и кустарник в овраги как побрил, да и никто не шевелится. И тут я случайно, боковым зрением, заметил какое-то движение. Ветка орешника дрогнула, я откатился в сторону, пытаясь достать пистолет, а в то месте где я только что лежал, в землю вонзилась автоматная очередь… И все же я успел автоматчика подбить из пистоля, – навскидку пальнул два раза и еще откатился, замер, оттуда никого не слышно, смотрю, Митька ползет в кусты, осмотреть решил видно, я на него шикнул, а сам еще раз переместился, вдруг противник хитрит, да и сколько еще их там живых сзади? Оказалось, что больше никого не было, наши добили в овраге последних, а тот, который в меня стрелял явно главарь был, шел последним, и пытался снять самого опасного – пулеметчика, а то, что я в него сходу попал – чистая случайность. Оружие мы собрали, хоть и плохенькое, но степнякам на продажу пойдет. А трупы прикапывать не стали, зверье подъест. Через два дня мы без проблем в дальнейшем достигли Родников. Село, или почти город, славилось своими ткачами, и место было удобное – рядом с берегом Волги. Так что людей проживало в Родниках раза в два больше чем в моем селе. Староста принял нас хорошо и дело даже не в том, что сестра Юрия была замужем за старостой, просто он увидел в нас потенциально выгодных покупателей. Обоз расположился на постоялом дворе, а меня пригласили в дом старосты, где после обильного обеда мы долго беседовали о перспективах дальнейшего сотрудничества. Потом обсуждали пути и возможности торговли со степняками, хотя Фролу (так звали старосту) и хотелось бы поучаствовать в обменной торговле посредником, все же видимо он прикинул и степень риска данного мероприятия (степняки непредсказуемы) и начал объяснять нам тонкости обмена с кочевниками: – Лучше всего торговать с ними прямо у нас. Кочевники три-четыре раза в год приезжают к нам за товарами, лошадей, скот и кожаные изделия привозят на обмен. – У вас что, безопасней? – Ну да, им где-то обменивать свой товар нужно, и вообще выбрали вы не лучшее время для путешествия в степь. Сейчас сезон смерчей начинается, до нас-то они не доходят – лесная полоса с юга прикрывает, а вот дальше… Мы сами в это время и не ездим в степь, да и ваши друзья возчики то же должны были вас предупредить. – Да, на что-то такое намекали, – нехотя признался я, – но у нас положение безвыходное, лошадей совсем не осталось, а проводник… – А проводник у вас совсем безбашенный, наверно посулили с хренову гору, вот он и согласился. Все понятно, положение безвыходное, поэтому я промолчал, да и о чем здесь говорить? После обеда вышли прогуляться на берег Волги. Река несла свои светло-желтые воды широко (примерно на полверсты) раскинувшись вдоль глинистых берегов. – Это что, старики говорили – ранее река была значительно шире, да и русло после катастрофы изменилось, вон видишь те обрывы? – староста показал на глинистый срез, шагов на четыреста отстоящий от кромки воды. – Там ранее вплотную река облизывала берега, а теперь вроде другой берег стремится подточить, правда мы на ту сторону почти и не плаваем, места там больно жуткие, людей нет, а охотится… Еще неизвестно, ты зверюгу заполюешь или она тебя, такие твари бродят, что если во сне приснятся, обделаться со страху можно, – староста пристально вглядывался в сторону стрежня реки. Там как раз проплывало, борясь с течением какое-то небольшое судно под парусом. – А вон вологодские правят к дому, то же со степняками торговали, как раз до сезона смерчей успели убраться. Мы прошлись еще вдоль берега, посмотрели, как рыбаки вытаскивали невод, да рыбки в Волге хватало, и та соль, привезенная мной на обмен, пришлась в Родниках весьма кстати. Я договорился, что полотно, данное нам на обмен, мы заберем на обратном пути. На следующий день перед отъездом я навестил нашего раненного. – Ну что, Костя, лечи свою героическую жо… рану, оставлю с тобой фельдшера, а то он человек пожилой, может пути не выдержать, а тут за тобой присмотрит, – я махнул им на прощание рукой и обоз тронулся в степь… Вечер, мы сидим у потрескивающего костра, за спиной у нас последний оплот леса, впереди простирается степь, на небе звезд почти не видно, с вечера мгла заслонила звезды и полную луну. Разговор зашел об обычаях кочевников, Серега проводник вещал: – Жрут они в основном мясо и коренья съедобные, рыбу только с большой голодухи потребляют. Хлеб, картошка за большое лакомство у них почитается, а правят у них мурзы, как только двадцать, тридцать мужиков в клане набирается, так сразу себе старшего выбирают. Но часто в степи заварухи меж собой устраивают, и власть сегодня у одного, на следующий раз приехал, глядишь, уже башка бывшего мурзы в стойбище, на колу одета, у входа в юрту другого начальника висит. Не всегда конечно, есть у них старики – мурзы, которые всеобщим уважением пользуются, так тех не трогают, самый главный в самом большом стойбище – мурза Ильяс. Вот если с ним о торговле договорится, никто в степи тебя не тронет. С бабами у них такая же проблема, как и у нас, или калым плати большой, или так отнимай – воюй. Вот из-за них-то почти все драчки местные и происходят. Ребята они смелые, почти ничего не боятся, ни крови, ни капризов степной погоды. Только «олгой-хорхой» их в ужас приводит… – А это что за зверь? – Да не зверь, червяк такой большой, я сам его не видел, но по рассказам, эта тварюка закапывается в землю и ждет свою жертву, как только что-то крупнее зайца пробегает мимо, так шмаляет в него ядом, в виде тумана или пара, только жертва глотнет воздуха и кирдык. Нет спасенья. Если стадо овец идет кучно, так сразу двадцать, тридцать животин положить сможет, раз говорят так орда шла человек в двадцать, нашли от них только железяки, которые Олгой переварить не смог. – Во, блин, страхи какие, так и всех людей перевести могут… – Нет, червяки эти редкие, ползают плохо, так главное не нарваться на тварюку, или воздух успеть задержать пока отбежишь шагов на пятьдесят, да лицо и руки немедленно водой промыть, тогда может и выживешь… Вот наслушался страхов, и всю ночь меня во сне преследовали какие-то пауки и розовые дождевые черви с коровьими головами и под утро один из них меня почти схватил, уже дышал мне в лицо… Я открыл глаза, у-у, черт! Ворон, скотина стреноженная! Добрался до моего лица, дышит, сволочь, прямо в харю, тварь безмозглая… Ну ладно, ладно не обижайся, это я так, спросонья. Поднялся, смотрю, светает. – Подъем орлы, а ты чего нас не разбудил пораньше, счас по самому солнцепеку поедем, – это я Щербатого распекаю, дежурившего во вторую половину ночи, зазевался он что ли, или сам под утро вздремнул? К полудню мы поняли, что двигаться дальше по такой жаре не стоит, и остановились на дневку. В общем, я решил двигаться вдоль реки, в первую половину ночи, затем краткий отдых. Переседлываем лошадей, двое остаются с телегами, а остальные на разведку, верхами по холодку до полудня рыскать будут, так мне кажется, мы быстрее кочевников найдем. Жара стояла просто мочи нет, а воды для питья в общем-то и не было, не брать же из Волги? Коней напоить, туда-сюда, можно все же. А самим пить? Впрочем, проводник говорит, возчики пили, не болели, правда, через уголек цедили и потом еще кипятили часик. Хотя Серега и обещал к вечеру найти ручей с чистой водой. Наш обоз по заведенному порядку двигался ночью. Опасно конечно, лошадь может в сурчиную нору копытом угодить. Но по очереди мы вели переднюю телегу, держа лошадь за повод. Да и первые две ночи выдались ясные, светила полная луна, так что не страшно. Растительность вначале пути росшая в изобилии, стала более бедной, уже не приходилось прокладывать путь, продираясь сквозь густую жесткую траву и редкий кустарник. Травы стало меньше, все более часто встречались проплешины в каменистой почве, все больше колючек налипало на одежду, если так дальше дело пойдет, то кормить лошадей будет нечем. На четвертый день пути я и Трофим-охотник с хутора, остались с телегами, а наши разведчики уехали на поиски скотоводов. Небо с утра было закрыто серой мглой, духота, и какая-то тяжесть висели в воздухе. Приближался полдень, разведчиков не было, зато подул устойчивый юго-восточный ветер, который крепчая на глазах, нес частицы пыли и волны жара. Через некоторое время уже стало нечем дышать, и мы, спустившись ближе к реке, залегли под откосом, прикрывшись полами захваченной одежды… Я из-под полы, через щель смотрел на беснующийся смерч, который тонкой воронкой закручивал воду реки, унося в воздух топляк (притопленные бревна), водоросли, и речных животных, черными точками мелькающих в самой средине смерча. Тело воронки постепенно приближалось к противоположному берегу и, наконец, выбралось, как гигантская змея на сушу, разбрасывая в разные стороны различные предметы и прибрежную грязь… Затем смерч внезапно пропал, а нас еще в течении долгого времени терзал поднявшийся ураганный ветер, наконец, к вечеру ветер стал стихать, и мы перебрались ближе к нашим телегам. Глава 12 Ландшафт после бури изменился, но не сильно, жесткую траву засыпало песком и пылью, кое где валялись обломки деревьев принесенные ураганом невесть откуда, на передней телеге лежала дохлая ворона, кожаное покрытие с одной из телег сорвало и унесло в неизвестность, да уж, мы с Трофимом переглянулись и начали откапывать в расшпиленном возу запасы воды, повезло… они не пострадали и мы жадно начали пить эту теплую, противную, но так необходимую сейчас влагу. Всю ночь мы ждали наших товарищей, под утро тихо кемаря у еле дымившегося костра, я увидел видение, утренний туман расступился, и передо мной предстала морда лошади и силуэт всадника в халате, в остроконечной шапке отороченной мехом. Я только успел приподнять автомат, переведя рычаг на стрельбу очередями, когда со всех сторон к костру подступили степняки на лошадях. – Ай, бачка, зачем за автомат хватаешься, – голос принадлежал старому морщинистому деду в богатой шапке, обшитой серебряными позументами, с золотым знаком хищной птицы, закрепленным на остроконечном верхе. – А… Это я спросонья… Вот попали в ураган, наши товарищи поехали вас искать и пропали… Вот торговать к вам приехали, – говорил я, а у самого в голове вертелось: «Вот попал!» Всадники, а их было не менее трех десятков, уже бесцеремонно перебирали вещи из раскрытого воза. Старик что-то резко крикнул, и начавшийся грабеж прекратился. – Поедем, однако, в наше стойбище, если твои друзья выжили, мои воины их быстро найдут, в стойбище и решим, как торговать будем. Несколько всадников спешились и вскоре мы с Трофимом разместились на возах, которые погоняли степные возницы. Оружия у нас не отобрали, но что мы могли с ним делать? Перебили бы десяток кочевников в лучшем случае, потом конец торговым связям, а возможно и нашей жизни. Ехали мы долго и только к полудню прибыли в стойбище… Ну и вонь там стояла! Нет, может, привыкшему человеку там было и неплохо, но смотреть, как на улице, не особо придерживаясь какой-либо гигиены, люди оправляют свои надобности, не отходя особо от юрт (серут просто там, где живут)… Видимо, старику это тоже не особо нравилось, и он вытянул плеткой одного такого засранца, восседавшего с видом гордого орла за одной из юрт. – Шайтан, сколько раз говорил, есть поганое место, отойди. Нет, сапсем, наглый джигит… Еще раз увижу, секир башка будет, – орал он вслед удравшему в юрту поганцу. Приняли нас, в общем, неплохо, хорошо, что достархан накрыли на природе, а то в юрте вообще, по первости дышать было невозможно, пахло плохо выделанной кожей, тяжелым потом, остатками жирной пищи и еще чем-то не особо приятным. – На улице, однако, поедим, очень блох в юрте много, – объяснил мне старик. Мы ели дымящиеся куски баранины, запивая его вонючим кумысом, ну я, недолго думая, сгонял к своему возу, и принес кувшин первача, после еды и пары стакашков старик расслабился (сидели мы с ним вдвоем, Тимофей кормился вместе с воинами). – Да бачка, хараша твой водка, мне уже баба не нужна, еда-мяса есть нечем, кумыс в животе бурчит однако, вот лепешка в водка размочить и есть… вкусна! Толька лепешка нет, а водка твой многа привез? – Многа, двадцать таких кувшинов, да и муки два мешка, многа лепешек напечешь, мурза Ильяс (а это был именно он). Старик совсем развеселился и приказал что-то подбежавшему пацаненку. Через некоторое время к месту нашей трапезы трое степняков подогнали табун лошадей голов в двадцать. Кони на вид были очень хороши, молодые, четырех-пятилетки. – Давай, бачка силой мериться будем. Ты победишь, кони твои, мой тебя заломает, твой товар мне – якши? – пояснил свои действия мурза. – А что, ты сам бороться будешь? – Э… Эй, нет, – хитро прищурился старик, – мой бойца поставит… сильный, однако. «Вот блин!», если не соглашусь, товар все равно отберут, убьют и отберут. Что это ты рискуешь, дядя, а вдруг я выиграю. – Э…Сапсем скучно. Была бы многа людей, на вас в набег пошел, а так конь родит многа, баба сапсем больной стал, два, три ребенка и кирдык. Скучна. Ты поборись с моим джигитом, весело будет. «Ага, сапсем весело, тут бы не окочуриться раньше времени», – подумал я, разглядывая своего будущего противника. Бычара был еще тот, у него рука, как моя ляжка, а бритый лоб можно в кузне, вместо наковальни использовать. Ну, делать нечего, знакомлюсь с правилами состязаний. Сначала мы уселись на кошму друг против друга, уперлись ступнями, пятка к пятке на прямых ногах, схватились кончиками пальцев рук друг за друга. Состязание заключалось в том, кто кого перетянет, опрокинув на себя соперника. Увы, естественно, без опыта я проиграл, был выдернут с кошмы как редиска с грядки. К этому времени вокруг нас собралось все стойбище и чтобы продолжать борьбу на поясах, старику пришлось прикрикнуть на собравшихся, и только потом нам освободили метров пять жизненного пространства. Схватились на поясах, победитель без подсечек должен не просто повалить своего противника, а поднять его в воздух и удерживать некоторое время, после чего победитель бил противником о землю, вышибая из него дух… Джигит был наполовину тяжелее меня, да еще и привычен к таким схваткам. Естественно через пару минут он поймал меня, поднял над собой, и, держа на весу, с торжеством вопил, оглядывая ревущую толпу, но вот шмякнуть мной о землю, как завершающим аккордом у него не получилось, я изогнулся, вывернулся и, сгруппировавшись, просто скатился на землю. Старик слегка нахмурился, и мне, еле отдышавшемуся, стали объяснять третий вид соревнований. Я подумал, что хорошо поступил, не приняв на грудь больше двух глотков первача. А то к этому времени совсем бы сдох. Нам дали отдохнуть, попутно мне объясняя, что бой будет кулачный, бить разрешается куда хочешь, но только руками, на которые можно намотать кожаные ремни, я подозвал Трофима и он довольно туго намотал мне в один слой выделанные, тонкой кожи ремни, ловко и надежно закрепив концы на ладонях. Ну, все, теперь повоюем. Я, в общем-то, не знал первых двух видов соревнований, а теперь буду действовать, как отец меня учил… Первые несколько секунд мы кружились друг против друга, я даже не пытался отбить хоть один из ударов этого монстра, действуя уклонами и проверяя печень противника со средней дистанции, а-а… вот сбил я ему дыхалку, только близко не подходить, если эта туша войдет в клинч мне конец. И тут кто-то сзади подтолкнул меня, очевидно желая помочь своему бойцу, я едва избежал нокаутирующего прямого, подавшись вперед. Нет, пора кончать, иначе сил не хватит. Я нанес правый боковой удар в висок противнику, слегка доворачивая кулак, перенеся вес тела на правую ногу, резко и без боязни сломать руку. Кость треснула, я это почувствовал, но это была височная кость моего противника. Мандец, тащите саван. Я даже не стал оглядываться, когда туша батыра грохнулась, наконец, о землю… Собственно бравада, но бравада оправданная, я задницей чуял, что в моем положении только наглая самоуверенность может нас спасти. Народ неверяще хлопотал над поверженным скотоводом. Мурза, пожевал беззубыми деснами свои губы: – Спасем плохой богатур был. Конь его не держал, падал, однако, только и мог, что силой хвастать, и жрать за десять воинов, спасиба тебе за красивый бой… Беры! Кони твои – он сделал широкий жест рукой, и тут я увидел Митьку, спокойно ехавшего по стойбищу на моем Вороне, оба запыленные уставшие, но настороженные. – А, Митька, – произнес я, как ни в чем не бывало, – ну, а где наши? – Так стойбище окружили, ежли скажешь, счас шмалять начнем. Я повернулся к мурзе. – Спасибо тебе, мурза Ильяс, за хлеб, за соль, а теперь торговаться будем? Старик засмеялся: – Ах, хорош воин, хорош купец, будем, будем, зови друзей, щас новый достархан накроем, целый той (пир) будет! …Так мы подружились с мурзой. Праздник получился на славу, кумыс лился рекой, даже беднейшие с этого стойбища наелись до колик в животе. А самогон Ильяс все же прихватизировал, выдав на людей всего три кувшина горькой, разлив и с помощью помощников, и собственной рукой, самогон по пиалам подданных, прямо в кумыс. Пойло еще то получилось, зато справедливо (с его точки зрения). Наутро, проснувшись (знатно я вчера набрался), я обнаружил рядом с собой девку, совсем молодая, черненькие косички и смеющиеся лукавые глаза и совсем голенькая. – Ты кто? – она засмеялась, и, накинув на себя просторное платье, выскочила из юрты… Блин, что же вчера было? Пора прекращать пить, водички бы сейчас родниковой, а тут еще блохи донимают. Я поспешно оделся, выскочил из блошиного рая, и прямо у входа натолкнулся на мурзу… – Ну как, сынок, девка хороший? Это моя дочь, младшая сапсем. – Э, гм… вообще, я бормотал что-то невразумительное. Да, положеньице, теперь как, второй женой ее брать прикажете? Вообще-то меня Настена вполне устраивает, да и сельские не поймут, сам ратую за моногамию, и вдруг вторую жену сам привезу, надо это дело как то уладить, но в воспаленную вчерашним башку ничего не приходило толкового. Но старик на то и мурзой стал, и продержался у власти уже более тридцати лет, потому, что мудрый человек, и поняв мои затруднения, он не рассердился. – У каждого свои законы, – говорил он. Ты не хочешь нарушать свои, а мне свежая кровь в роду нужна, я и дочь и внуков сам прокормлю, ты только помни, что у тебя здесь теперь родня будет, и наведывайся к нам хоть изредка, – примерно так звучала его речь, если перевести на наш язык. Впрочем, по-русски говорил он сносно. Ну, раз такое дело, я еще три ночи подряд закреплял свое отступление от правил, чтоб результат порадовал старика, тем более моя жена меня давно не допускала… А на четвертый день мы поехали на охоту. Как объяснял мурза, они на зимние пастбища скоро переходить будут, и если не выбить волчий молодняк на новом месте, слишком много скота порежут за зиму, да и расплодятся еще больше, если дело запустить. Конная охота заметно отличалась от нашей лесной, нет, тут тоже для массового избиения зверья использовались загонщики и стрелки, но разница между теми и другими была невелика. Просто части загонщиков приходилось делать дополнительный пробег, окружая, другая часть ехала во фронт, встречая зверя, а с флангов стояли основные стрелки с собаками – волкодавами. Вся сложность охоты заключалась в том, что зверя, сбившегося на малом пространстве из огнестрельного оружия бить несподручно, можно поранить кого-то из людей. Впрочем, в этой охоте на местах стрелков сидели самые меткие, и основным оружием им служили луки и тяжелые нагайки с вплетенным в кожаный витой ремень коротким металлическим стержнем на конце. Я сидел на Вороне, рядом со мной мурза, и двое его сыновей, вдалеке слышались выстрелы и крики загонщиков, первые волки серыми тенями промелькнули в соседнем с нами буераке, и побежали по нему, так мы спустили трех волкодавов, которые бросились наперерез стае, через некоторое время донесся визг и рычание – может помочь? Я вопросительно посмотрел на старика, он успокаивающе похлопал меня по руке, мол, не надо… – Если собака плохая, не справится с волком, так ей и незачем жить, – пояснил мурза. На бугор забрался очередной волк и, не заметив нас, бросился прямо на нашу засаду. А за ним еще трое молодых волчат кинулось вперед, и тут засвистели стрелы, и понеслось. Звери «потекли рекой», засевая серой лавой пространство, мы спустили остальных собак с поводков, и стреляли, стреляли, с обоих флангов поливая серо-коричневую массу стрелами, кстати, там были не только волки, но и лисы, антилопы и даже дикие лошади. Некоторые волки все же прорвались сквозь блокаду, за ними погнались всадники, размахивая нагайками, но старик, усмехнувшись, остался на месте. – Пускай мчатся, все равно самые опытные и сильные волки уйдут, нам и не надо, чтоб все погибли, а то на пустующие угодья придет новая стая, более многочисленная, и тогда нам придется зимой не сладко, – примерно так он объяснил мне мудрость данного поступка. Я проехался до оврага, где волкодавы драли какую-то животину, больно долго дерутся, помочь собакам все же следует. На дне балки шел нешуточный бой, уже один волкодав растерзанный лежал под ногами двоих своих собратьев, а третий волкодав, вцепившись в глотку, терзал великолепного даже в своей беспомощности гепарда! Я кинул Ворона вперед, и, размахивая камчой, попытался отогнать псов от полумертвой животины. Счас шкуру попортят твари, и я не в полную силу огрел камчой одного из волкодавов, двое псов отбежали, яростно огрызаясь на меня, а последний так и не выпустил горло кошки из захвата, пока не додавил, впрочем, винить его не за что… работа такая. Я подошел к издохшему гепарду, недоумевая, как такая быстрая кошка не смогла уйти от довольно медлительных волкодавов… Все объяснилось, когда я подошел поближе к убитой кошке, в щели, под гигантской глыбой у которой она дралась, лежали, тихо попискивая два котенка гепарда… Да это самая лучшая добыча для меня! Доставили они мне мороки, сначала еле отбил у кидающихся на меня волкодавов, затем кормление – тоже проблема, но проголодались к вечеру, и стали пить кобылье молоко, смешанное с кровью… Через два дня мы прощались с мудрым мурзой. Перед отъездом, после удачной охоты, все опять обожрались мясной пищи на тое, а ночью Зульфия тихо сказала лежа на моей руке: – Я буду ждать тебя, батыр, – и я поцелуем снял слезинки с ее нежных щек. Отторговали мы очень удачно, и мурза послал со мной десять табунщиков, чтобы они сопровождали стадо скота и табун лошадей в тридцать голов. Молодые кочевники были рады увидеть новые места, ну и обещанной солидной награде за доставку животных до Ярмарки. Я правил полупустой телегой, а рядом со мной, в корзинке, устланной мягкой травой, спали котята – гепарды. Ехали мы медленно, стадо задерживало, уже наступил октябрь, и я опасался ранних осенних дождей. Передвигались мы теперь днем, так как жара спала, а ночью прохладно было даже у костра. До Родников мы добрались только на седьмой день. Наше появление с многочисленным сопровождением, не на шутку встревожило обитателей села, первыми заволновались собаки, встречая нас на окраине громким, яростным лаем, хотя стадо и табун лошадей пошли стороной, все же наше появление произвело ужасный переполох. Сельская дружина сыграла «в ружье» и встречала наши телеги во главе со старостой. Разговор получился тяжелый, Фрол явно не хотел лишаться дополнительных заработков, ведь большая часть торговли с кочевниками шла через их руки, а теперь десяток степняков напрямую едут на Ярмарку. Естественно, увидят разницу в ценах, и это ему не нравилось. Впрочем, расстались мы вполне мирно. Людские жизни все же дороже, чем временный коммерческий успех. Останавливаться в Родниках мы не стали, а подобрав своего раненного бойца и фельдшера, сразу свернули на тракт. Вот тут и начались трудности… Стадо, в котором преобладали овцы, двигалось медленно, начисто выедая неширокую полоску притрактовой травы, отделяющей лес от дороги. Корма скотине явно не хватало, и пройти этот участок дороги мы постарались побыстрее, безжалостно подгоняя животных. Шли до самой темноты. Наконец, уже в сумерках, справа от дороги открылся припойменный луг у небольшой речушки. Табунщики стреножили лошадей, и согнали скот ближе к речке, по широкому кругу кольцом расположились костры, отпугивая ночных хищников, люди разогревали немудреную дорожную пищу. Внезапно из зарослей, окаймляющих реку, донесся яростный, раскатистый рев. Лошади тревожно зафыркали, овцы в страхе сбились в кучу, коровы мычали… Во, бляха, никогда такого голоса не слышал в лесу! Я подтянул к себе автомат. А Митька со Щербатым кинулись к телеге, расчехлить крупнокалиберный пулемет. Нет, так дело не пойдет… Своих в темноте постреляем… Я отобрал у подошедшего Трофима винторез, и в свете костра зарядил обоймой с разрывными пулями, потом подался в сторону зарослей… Зря я так поступил, быстрая, громадная тень мелькнула над костром с противоположной стороны от прибрежных зарослей. Зверюга сделала еще один скачок и обрушилась на большого быка, бесстрашно выпятившего рога против громадной твари. Раздался хруст ломаемого позвоночника, и голоса хищника и жертвы слились в дикой какофонии. В два прыжка я выдвинулся на удобную позицию, и без колебания открыл огонь, понимая, что быка уже не спасти. Один, два, три выстрела… Бык лежал, подминаемый громадной тварью, а она вроде и не реагировала на мои выстрелы, и терзала жертву. Митька подскочил к ней с боку, и умудрившись вогнать клинок в глаз хищника, удачно избежал удара огромной лапы. Я загнал еще две разрывные пули в голову монстра, прежде чем он перестал подавать признаки жизни, но расслабляться было рано, и я, сменив обойму, повернулся к прибрежным зарослям… И вовремя. Оттуда, стелясь по траве, ползла вторая тварь… По ней уже открыли огонь с четырех стволов, видимо среди кочевников и наших охотников, нашлись тоже неплохо видящие в темноте. Зверюга взвизгнула и бросилась назад в заросли. Преследовать ее мы не стали. Убитая тварь была размером с того быка которого заломала, мы даже не поняли, что это за зверь, вроде по морде на волка похожа, только раз в пять больше, и клыки у нее торчат из пасти сантиметров на десять, хвост короткий, а лапы как у кошки с втягивающимися когтями. Быка, мы, конечно, освежевали, не пропадать же добру? Ну и костров развели побольше, после чего я улегся спать… Вот моя деревня, вот мое село… Стою я на бугре, обозреваю окрестности Степанова, добрался… Но хочется описать предшествующие этому события. А они возможно еще и повлияют на нашу жизнь. Добрались мы до Ярмарки без происшествий, так, волчишки скот немного потрепали, унесли пару овец, да еще подохло от голода, или длинного перехода с десяток, но что это в масштабе всего стада? Ну, а лошади перенесли дорогу без потерь. «И ето хлавное», – как говаривал один из древних правителей. А на Ярмарке мне пришлось остановиться, нет, скот погнали дальше, просто там ему выпаса не было. Остановятся они на ночевку у поселка. Мы с Изей стояли на новенькой вышке, входящей в архитектурный комплекс ограды Ярмарки. – Дядя Изя, ты получил от Юры новые монеты… ну с моим профилем? Изя с интересом во взгляде спрашивает: – Да, и зачем они тебе? Да понимаешь, мне тут надо послать их, как признак нашей солидности к степнякам, но предварительно… у тебя сверла есть? Мне, в общем-то, надо дырки в них просверлить, – и я слегка поежился под внимательным взглядом старика. – На ожерелье, что ли? Так я сразу сто монет с дырками заказал… А понял, старого еврея на мякине не проведешь, нашел там себе девочку, да? Так я имею тебе сказать, что Изя, на старости лет переквалифицироваться из коммерсанта в скотоводы не сможет! – Это из чего ты взял? – Ну, представь твоя девочка, скорее всего не последняя по положению в стойбище Ильяса, вдруг получит твой подарок. Ты думаешь, она засунет его под подушку и будет плакать в ожидании тебя, стирая влагу с твоего профиля? Нет, все манды этого селения на следующий же день узнают о новой модной игрушке твоей возлюбленной, и как следствие жди нашествия твоего степного Чингисхана, вместе со всем отребьем на мое детище, – нашу Ярмарку. – Ладно, старик, ты волну не гони, может частично ты и прав, но Ильяс тоже не пальцем делан, не допустит уничтожения главного богатства степняков, скорее шкуры ненужные привезут, а мы организуем кожевенное производство на месте моего поселка, тем более я туда пост и холостяков на зиму собираюсь определить. – Ну, ну, тебе жить, а мне только ненужный почет останется, – туманно объяснил старик, – кстати, тебя представители из Полиса уже третий день дожидаются, правда, счас, наверное, в борделе заседают, и пропустили поэтому ваш приезд. Может они и пропустили наше появление, но в данный момент трое представителей города сидели за столом во втором трактире, спустившись со второго этажа, где располагался бордель. Войдя в трактир, мы увидели три хари, расположившиеся по центру зала, и занявшие стол на восемь персон. Один мне был знаком – старшина возчиков, а двое других принадлежали явно к неработающей (даже мозгами) касте людей. Может я сразу себя так настроил, но разговор начался на повышенных тонах, то ли бабы им попались не по вкусу, то ли еще по какой причине, но самый здоровый вместо приветствия сказал мне в лицо, после того как я опустился на лавку: – Борзо хрюкаешь пацан, – и так презрительно смотрит на меня его круглая будка. – Ну, хрюкаю, как могу, – согласился я, – вам же автограф оставили при выезде из города! Хошь, и твой фейс там же повесим? – и смотрю на него так внимательно. Ну, он сходу сбавил обороты (не на своем поле). – Да понятно, но все же беспредел допускаете… Кто ответит? – пробормотал он. – За что? За то, что Паук два раза присылал к нам карателей? Или за то, что Марат сдал нас Пауку? Да пошли вы все на хрен, хочешь, мы завтра все торговые пути к Проклятому Полису перекроем? – блефую так потихоньку, ну и думаю, что все равно этого жлоба возьму на заметку. Тут вмешался старшина возчиков, ему не с руки ссорится ни со мной, ни с крупняками из Полиса. – Ладно, ребята, надо разобраться нормально, придти к нормальному договору, возчикам ваша ссора не с руки. Вот как запел, а то я вам помогу, помогу. Да действительно помог, а теперь – что, в чужой голос поет? – Хорошо, а зачем вообще приехали? – спрашиваю старшину, игнорируя бандитские рожи. Ответить он хотел и только набрал воздуха в рот, тут дядя Изя нарисовался: – И кого я вижу! (Блин, три дня наблюдал за этими рожами, а теперь строит невнимательного)… – Ильич, или ты оставил все на своих помощников, а как же гешефт? Моня (это он крупняку), ты совсем в своем репертуаре, косишь взглядом и терзаешь кулаки, так нельзя, мой юный компаньон может неправильно вас понять! – компания стушевалась, а передо мной как по волшебству появилась кружка с напитком, не меньшая, чем у моих соседей. Да, плохо знает обслуживающий персонал своих хозяев… Да ладно, я не в обиде, все в разъездах, где ж всех начальников упомнить? Короче, по существу, как я понял из дальнейшего разговора, предъяв Полис мне не выдвинул, это просто личные амбиции толстомордого, а оказалось, что они готовы предоставлять нам рабов оптом на взаимовыгодных условиях (раба за мешок соли). Ну, я согласился, но с условием, что половина рабов будут женщины. Потом они (то есть толстмордый) предложили обменивать мешок соли, или три мешка пшеничной муки на фунт золота, но я согласился только тогда, когда они удвоили оплату. Потом мы пили первач, и мерялись силой на руках, толстомордый победил, и долго, занудно и снисходительно рассказывал какой он герой… Утро я встретил в пути, да и что мне? Тяжелой головой после пьянки не страдаю, с дядей Изей я успел переговорить насчет торговли с городом, пора домой. И вот я уже в своем селе, нет, конечно, у тестя в Рябиновом хуторе я отметился, отделили хуторским часть скота и пяток лошадей. Но вот теперь я в Степаново, пока народ суетился со скотом, распределяя по загонам и коровникам, а лошадей в общественную конюшню, я подъехал к своему дому. С крыльца неуклюжей утицей спускалась Настена, лицо в слезах и радостной улыбке. – Ну, мать, ты что? Все нормально, вернулся живой и здоровый, а волноваться не стоит, в твоем-то положении… Смутила она меня, прижалась и ревет в жилетку. Чует, что ли, что я нашкодил, и мне представилось лицо Зульфии, тоже плачущей, в ночь перед расставанием. – Ладно тебе, приехал… Ты лучше поесть мне сгоноши, да в баньке попариться не мешало. Кто у нас сегодня баню топит? А, Юркина жена, ну так договорись, пообедаю, и к ним вместе с Митькой пойдем, кстати, и Митьку накормить надо, он по нынешнему холостому положению дома у себя корки сухой не найдет. Настена улыбнулась, вытерла слезы и захлопотала по хозяйству… Вот лучший способ отвлечь бабу – озаботить ее делом. А вечером, после бани наша троица сидела у меня в доме, и мы обсуждали планы дальнейшей жизни. Как всегда, все упиралось в нехватку людей и остро не хватало специалистов. Я, в общем, объяснил ребятам о нашем договоре с бандюками с Полиса об обмене рабов на товары, а Юра поведал мне о своих грандиозных планах – построить большую доменную печь, провести железную дорогу от Степанова до тракта, построить кожевенные, сапожные, и ряд других мастерских, а еще, пока нас не было, он изготовил большой воздушный шар. – Представляешь, можно путешествовать на сто, двести или даже триста километров, и к степнякам, и в Полис товар возить, и землю нашу обследовать получше, – от возбуждения он захлебывался слюной. Нам тоже с Митькой понравилось предложение первыми попробовать полетать на шарике. Пробный полет назначили через неделю. Доработать еще химику что-то нужно было. С озимыми тоже проблема, хоть лошадей и подогнали, но их еще научить кое-чему нужно было, поэтому мы рассчитывали на наших старых работяг, в частности, на моего бедного специалиста широкого профиля (это Юра так его назвал) – беднягу Ворона, и трех других обученных лошадей. Да Юра народу сидеть после уборки урожая не давал, вскопали лопаткой пять гектар под озимые и если еще дождей не будет дней пять, то еще столько же вспашем с помощью наших лошадей… И все, надеяться можно только на весеннюю пахоту. К этому времени степных лошадок приучим к тягловой службе. Поздно вечером я пошел и забрал у Митьки малышей – гепардов, надо сказать, что всю дорогу именно он самоотверженно ухаживал за ними, кормил, менял траву в корзине, а когда я забирал корзинку со спящими детенышами, в Митькиных глазах стояли слезы. Но трофей-то был мой, и Митька безоговорочно отдал малышей. – Ничего, Митяй, вот принесут потомство и первый же окот твой, – утешал я его. Настена сразу влюбилась в маленьких гепардов. – Ой, какие кошечки красивые, – говорит, и ну ласкать-целовать и трепать полусонных, и потому недовольно мяукающих котяток. – Да не кошки, а котята гепардов это, самочка и самец. Корми молоком, а через месяц можно и сырого мяска добавлять в пищу. Вырастут, научим охотиться вместо собак, гепарды – быстрые – жуть… Ночью, лежа на широкой кровати Настена делилась своими страхами: – У меня двойня. Да Степушка, я же чувствую, как они кулачками и ножками одновременно стучат, – тихо и немного жалобно говорила она, – а ведь скоро уже, и ты Степан, за бабкой Аленой на хутор заранее съезди, да и мать мою позови, страшно мне, одной с чужими бабами здесь быть во время родов. Да еще сны тяжелые снятся, да коровенку, которую ты прислал, обменяй на старую, уж больно к ее молоку я привыкла, а у этой молоко полынью и потом пахнет, нехочу… А гепардики хорошие, все меня обнюхивают, знать молоко у меня скоро подойдет. Пищат так жалобно, вроде за мамку признали… – Ты мне их не порть, я завтра охотничью суку найду в поселке, щенков утопим, вот она пускай гепардов и воспитывает, – говорю ей со строгостью в голосе. А самому и сладко и страшно, за нее и детей своих, точно, завтра за тещей пошлю и повитухой, дом не совсем маленький, расположимся как-нибудь. А мне еще предстояло провести общее собрание общины… Дело сложное и неприятное для многих. Поделить часть скота, земельные наделы. Многоженство… Вот перечень основных вопросов. Но точно уравниловки я не потерплю, каждый получит то, что заслужил, и хотя я долгое время не присутствовал на своей земле, в этом вопросе вполне могу положиться на Юру. А где не смогу, почую по общему настроению сельчан на собрании. Да и доносчиков хоть я и не жалую, выслушать придется, и сделать выводы… Только срать, да родить нельзя годить, – как говаривала моя матушка… это я насчет Настены. – Точно двойня, – твердо сказала появившаяся у нас бабка Алена, – дня через два рожать будет, а ты накануне, сынок, из дома иди… На охоту что ли? Нечего тут делать будет, только себя изведешь – измучаешь. Грибков там пособирай, ягод принеси или олешка надыбай. – Да что ты бабка, какие ягоды по осени? – А ты, сынок, все равно сходи, на лес посмотри, подумай, успокойся, вон какой дерганый после своих поездок стал… Лес-то, он лечит… Да и Митьку, дружка своего беспутного прихвати, а то совсем забыли, что охотниками – добытчиками когда то были… Так мы с Митькой и оказались на своей заимке, в осеннем, наполненном дождевой сыростью лесу. Осенние дожди уже пошли, и Юрину идею с воздушным шаром пришлось отложить. Сидим сейчас, греемся у очага, протапливаем изрядно запущенную избушку, слушаем лес, возмущенно шумящий под порывами западного ветра, и молчим пока, думая каждый о своем… – Как думаешь, почему многие люди к старости становятся глухими? – прервал молчание Митька. – Ну, болезни разные, а у кого и раны влияют на слух… – осторожно так отвечаю, а сам подумал, что Митька сильно изменился с тех пор, как его родню убили, и это первый случай с тех пор, когда он заговорил первым да еще совсем на непонятную тему. – Нет, Степ, мне кажется, что люди глухими и плохо видящими к старости становятся потому, что видели и слышали многое в жизни, и им не интересно смотреть на мир, и слушать мнение других. Свое-то они уже давно составили… «Вот те и здрасьте, высказался…» Ему об этом надо с Юрой поговорить, то молчал все, а тут в философию ударился, и чтобы отвлечь его и себя от ерунды, завожу разговор о зимней поездке на западное побережье, обещали же мужикам перевезти их семьи и родню. Дома вроде уже выстроили для пополнения, и даже в дождь плотники без дела не сидят, и сейчас над внутренней отделкой домишек вкалывают. Вот будет у нас более тысячи народу в селе, можно и дружину большую организовать… человек в сто. А потом можно и на другие места посмотреть и возможно, освоить, например, то же побережье, построить корабли, ну, какие на картинках в одной книге мы с Митькой видели, с парусами и пушками, и действительно посмотреть на наш мир, остались ли еще где живые люди? – мечталось нам в этот вечер… А через два дня с не очень богатой добычей (так, подсвинка и косулю подстрелили), но отдохнувшие душой от дорожных передряг, мы уже были в Степаново. Домой идти было даже страшно. Иду по раскисшей от грязи улице, а на встречу Юра, и улыбается мне так широко, большой палец вверх, мол, все отлично, ну тут меня и отпустило. Как чувствовал дружок, и встретил в самый трудный момент, вот мы втроем завалили ко мне во двор. Бабка Алена нас таких грязных даже на порог не пустила, мол, баня со вчерашнего дня топится, не переставая, уже и тесть с сыновьями прибыл, ожидают они нас, парятся пока. – Ну а как? – спрашиваю я. – Сын у тебя и дочка, здоровенькие, горластые, и Настена молодец, как я ее в баню-то отвела вчера, так и через пару часов и разродилась. Нормально с ней все, ты не переживай, мойтесь, парьтесь, и за стол теща твоя всяких вкусностей наготовила, а Настене к столу-то ненадолго выйти можно будет, крепенькая она у тебя, благодари отца с матерью, что такую девку родили. Помылись, и я чистый и благостный, с трепетом зашел в нашу спальню, пахнуло молоком и детским теплом. Настена даже изменилась как-то. Округлилась что ли? Прижалась ко мне, мягкая такая, и два комочка маленьких в люльке – смотрят на нас внимательно и строго, глаза синие, а на головках волос не больше, чем у дяди Изи. Вот и все что я успел заметить, Настена мягко выпроводила меня из спальни, и мы сели за стол. Посидели мы в этот вечер тихо, по семейному, а на следующий день дождь, как по заказу, прекратился, и я приказал выкатить пару бочек с коньяком, захваченным из подвалов Паука. Гуляло все село, натушили большой котел мясного рагу, зарезав пару овец. Охотники принесли утреннюю добычу, все пошло в дело, и котел с овощами бабы натушили. Так что к вечеру все уже были сыты и пьяны, славили нашу троицу и моих детей, пели песни, кое-кому наваляли по пьяному делу, не без этого, ну какой праздник без битых морд? Больше всех досталось Щербатому. Митька не подумавши, отправил его на соляной источник, там же тоже наши люди, должны отметить общий праздник? Налили ведро самогонки, еды с общего котла, ну и большой кувшин коньяку упаковали… Нет, еду и самогон он привез полностью (вернее лошадь привезла). А вот коньяк, сволочь, сожрал почти начисто, и когда коняга довезла его бесчувственное тело до солеварни, народ, уже знающий о наших посиделках, понял, что их где-то обманули, а попробовав остатки кувшинного лакомства, озверел так, что Щербатого даже под алкогольной анестезией проняло, когда его на ногах катать начали. Так что еще одна выходка, и его кличка из Щербатого в Беззубого превратится. Я на следующий день возместил работягам потерю из благоразумно припрятанного моей тещей ведра с коньяком, но Щербатому его выходка обошлась в пять сломанных зубов и пары ребер. Потом опять зарядили дожди. И не откладывая дело в долгий ящик, мы провели собрание, баб мы туда не допускали, собрались в большом амбаре, где раньше склад был, из которого я весь товар велел перенести в новое строение, уж больно на отшибе этот амбар находился. Теперь склад напротив моей избы располагается, учел я ошибки совхозских… Так вот, насчет баб, мне разборки на месте не нужны, они же мужиков подзуживать будут, вот когда все решим, тогда вечером пускай в постели и обсуждают, а разговор предстоял нелегкий. С каждым в отдельности пришлось разбираться, учитывая количество едоков в семье, личное трудолюбие и мастерство, в общем, крупный рогатый скот почти весь оставили в общественное пользование, как и лошадей, приставив к нему наиболее трудолюбивых и опытных в обращении с животиной (за дополнительный паек). Каждому двору досталось по паре овец, а свиньи кое у кого были в пользовании и ранее, каждой семье выделили по тонне картошки и по пять мешков муки (вот где торговля солью помогла). С мастерами разговор был особый, расценки я им ввел на изделия с учетом трудоемкости и надобности. Земельные наделы распределяли не только по количеству едоков, а в первую очередь, учитывая усердие каждого работника. А вот многоженство распалось не сразу, тут не только достаток важен, но и личные взаимоотношения, и главным ходом было отделение холостяков на выселки в мой родной поселок, забегая вперед, скажу, что выяснилось, что каждая восьмая баба не довольна своим мужиком и положением. (Может было и больше, но не выступали). Так что на выселки убежали сразу два десятка баб, трое даже с детьми. Прошла неделя и страсти, как и надоедливый дождь, прекратились, и вот настал день, когда Юра закончил подготовку к полету. Накануне мы вышли на околицу села, где в низине между двумя склонами балки лежало какое-то бесформенное тряпье, состоящее из кусков брезента и кожи, рядом стояла плетеная большая корзина, способная вместить человек десять. – И… Это полетит? – засомневался я. – Еще как! – и Юра долго объяснял мне технические особенности проекта. Вроде шар… горячим воздухом… меха… жаровня… древесный уголь, удерживающий канат… В общем, не совсем понятно, но обещал, что с утра надутый шар будет поджидать нас для испытаний. На следующий день посмотреть на наш полет собралось все село, народ гомонил, дети визжали и только когда надутый до размеров небольшого дома шар оторвался от земли, все замолкли, смотря на Юрино сооружение, открыв рты, а десяток мужиков удерживали шар, постепенно отпуская канат. Дух захватывало и замирало сердце. Мы висели, покачиваясь в корзине, под порывами ветра, и страховочный трос, натянутый как струна, удерживал рвущийся в небеса шар. Под нами расстилались серо-коричневые осенние поля и нескончаемый бурый осенний лес, и наша речка Незнанка, а с южной стороны топи парили серым туманом. Мне вспомнился давнишний сон, как я поднимался над землей, обозревая наш континент – похоже, но не так масштабно. А еще я, по ассоциации, вспомнил свой сон о доме на берегу тихого залива, и холмы на взморье, одетые сосновым лесом, и одинокую лодку в спокойной воде… Все это будет, и я построю свой дом на берегу залива, мы зимой поедем с поморами – рыбаками на Валдай, они заберут свои семьи, а я найду залив, где построю свой дом. Митька обретет семью, взяв в жены дочь Николая – охотника. В заливе еще будут качаться наши корабли, на которых мы выйдем в Океан. На земле не все будет течь совсем гладко. Нам предстоят стычки и войны. Но наш род выживет, потому что мы «проросли из пепла»… notes Примечания 1 каменная печь с верхней плитой из чугуна. 2 добыть. 3 охотничье ружье Тульского оружейного завода. 4 верховая езда без упряжи. 5 в данном случае тайник. 6 масть лошади золотистого цвета с белым хвостом и гривой. 7 обманет. 8 засада, обычно на зверя. 9 пулемет Калашникова. 10 противотанковая мина. 11 автоматический гранатомет. 12 противопехотная мина с разлетом осколков до 100 метров.