Тёзки
Василий Степанович Клёпов


Для детей младшего школьного возраста


В. Клёпов. Тёзки


Василий Степанович Клёпов

Тёзки

Повесть


ГЛАВА ПЕРВАЯ

о том, как Тоша Корешков приехал из тундры на Черноморское побережье


Самолёт шёл над морем. Среди пассажиров, дремлющих в низких мягких креслах, был светловолосый мальчик в коричневой вельветовой курточке и таких же коротких штанишках. Он никак не мог усидеть на месте, всё время бегал от одного окошка к другому и смотрел вниз. Под самолётом расстилалось огромное, ровное, словно подкрашенное синькой море. По нему ползли кое-где маленькие пароходики и катера, от которых усиками расходились белые полоски. Слева виднелся залитый солнцем берег. На нём то и дело возникали набросанные, как кусочки сахара, домики, они то разбегались, то собирались в кучки.

— Похоже на Кубу, правда, мама? — спросил мальчик. — Вон видишь? Там ещё что-то растёт. Кипарисы, что ли? Похоже, да?

Мать посмотрела вниз и равнодушно ответила:

— Не знаю, сынок…

— Ой, что ты, мама! А помнишь, смотрели кинокартину? Там вот так же… море, лес, горы и какая-то речка… Похоже, да?

— Похоже, похоже, — чтобы отвязаться от настойчивых приставаний сына, улыбаясь, сказала мать.

Когда мальчик убежал на конец самолёта, она обратилась к соседке:

— Просто с ума сходит… Как увидит какой-нибудь непохожий на наш пейзаж, так — сразу про Кубу.

— Вы знаете, у меня тоже.

— И чем их привлекла к себе эта Куба?

— И Фидель Кастро…

— О, не говорите!

Мальчик услышал, как кто-то сказал незнакомое слово «Адлер». Он немедленно повернулся на голос и спросил:

— А до Адлера ещё далеко?

— Сейчас будем заходить на посадку…

Он бросился к матери и начал её тормошить:

— Мама, давай собираться! Сейчас будет Адлер.

Через несколько минут самолёт отошёл от моря и, выключив моторы, стал снижаться. Мальчик ухватился за кресло, ему казалось, что пол уходит у него из-под ног. Но тут самолёт, наверно, уже побежал, потому что навстречу понеслась земля, на ней можно было различить кустарники, отдельные деревья, цветы.

Они опустились по железной лестнице на землю и вместе со всеми пассажирами направились за проводницей к огромному зданию аэровокзала.

Сквозь стеклянные стены вокзала виден был аэродром и тонкие кипарисы, раскачивающиеся от ветра.

— Тоша, а вон папа, — сказала мать.

— Папа! — закричал мальчик и бросился навстречу отцу. — А где же дядя Сима?

— Дядя Сима всё путешествует… Он пошёл с теплоходом на Кубу.

— Мама! Ты смотри-ка, у меня дядя — капитан дальнего плавания! Вот здорово!

Отец вручил мальчику огромный букет цветов, таких прекрасных, каких Тоша даже и не видел. Держась одной рукой за отца, а в другой неся свой букет, мальчик забежал вперед и, глядя снизу вверх на оживлённое лицо отца, спросил:

— А где ты взял такой букет?

— Что? Хорош? — засмеялся отец. — Это тебе не «Девичья краса», которую ты разводил в Нарьян-Маре!

— Ты не знаешь, что было, Александр! — засмеялась мать. — Тоша не хотел оставлять ни одного цветка!

— Мама! — сказал тихо Тоша.

Они сели в автобус. Дорога долго петляла между беленькими домиками, потом, как стрела, врезалась в лес, и по сторонам замелькали стволы больших деревьев. Мальчик, проживший в тундре всю свою короткую жизнь, смотрел во все глаза.

— Ой, в шубе, в шубе! — закричал мальчик и даже побежал назад по автобусу, стремясь рассмотреть дуб, одетый в зелёную шубу вьющихся растений.

Мимо с шумом проносились машины, мелькали дачи санаториев, а иногда открывалась между ветвями синяя громада моря. Потом автобус въехал в город, и здесь мальчику стало понятно, откуда у отца такой роскошный букет. Цветы в этом городе росли кругом. Вот красные, словно языки пламени, цветы, которые отец называет каннами. А вот целые заросли кустов с тонкими, как у ивы, листьями и с цветами белыми, красными и розовыми.

— Мама, да у нас же были такие, — вскричал Тоша. — Но только у нас они почему-то были маленькие… Они ещё ядовитые…

— А-а… Это олеандры, — улыбнулась мать.

— Ой, смотри, мама, какие огромные! Вон-вон… Да это же гортензия! Мама, гортензия!

Большие сочные кусты с яркими голубыми и розовыми шапками проплыли мимо. Цветы смотрели на Тошу с земли, голубели в газонах, поднятых на белые столбики, были на деревьях с большими глянцевыми листьями.

Как только приехали домой, Тоша попросил у матери переодеться: ему стало жарко в вельветовом костюме. Он стащил через голову курточку и остался в майке. Сбросил казавшиеся тяжёлыми штаны, надел любимую голубенькую рубашку с короткими рукавчиками и синие трусы и в сандалиях на босу ногу выскочил на крыльцо. Он смотрел на высокое голубое небо, на зелёные кроны дубов, возвышающихся над городом, и ему захотелось прыгать как сумасшедшему. Он, может быть, и запрыгал бы, если бы не увидел, как тоненькая черноволосая девочка, расставив руки в стороны, покачиваясь, ходила по забору, отделяющему их дом от улицы. Она дошла по нему до самого конца, потом повернула обратно. Тут Тоша увидел чьи-то руки, которые схватились за доски забора с той стороны.

— Не лезь, Митя, а то упаду, — закричала девочка, и руки исчезли.

Она уселась на заборе, постукивала голыми пятками о доски, а сама нет-нет да и зыркала быстрыми чёрными глазами на Тошу. Тогда он, как будто не обращая внимания на девочку, запрыгал с лесенок. Девочка перестала стучать пятками и смотрела на него. Мальчик спрыгнул через три ступеньки на землю и на одной ножке стал прыгать вверх по ступенькам. Обернувшись к девочке, он крикнул:

— А ты так умеешь?

— Подумаешь! — засмеялась она и в тот же миг оттолкнулась от забора, не удержалась на ногах и упала. Тоша подбежал к ней и протянул руку. Девочка сделала вид, что ничего особенного не произошло, и поднялась сама.

— Ушиблась?

— Подумаешь! Я ещё и не так могу!

— А я, если хочешь знать, тоже могу по заборам лазать. У нас, в Нарьян-Маре, был забор в двадцать раз побольше этого, и то я лазал.

Вдруг Тоша увидел в заборе две дырки, сквозь которые на него смотрели два глаза. Один чёрный, другой голубой.

— А это что? — удивился Тоша.

— Отгадай! — засмеялась девочка. — Это наши ребята смотрят на тебя. Ребята, идите сюда!

Калитка открылась, и в неё вошли один за другим два мальчика. Тоша сразу узнал одного, того, что смотрел на него голубым глазом. Это был небольшой мальчуган с тонкими губами и огромными, чуточку навыкате глазами, которые застенчиво смотрели из-под белых бровей. И вообще мальчик был весь белый: и беленькая рубашка, и выцветшие беловатые трусики, и белёсые волосы.

— А это — Зюзя, — усмехнулся, шлёпнув в затылок белого мальчика, другой, выше всех ростом, чёрный и загорелый.

— Оставь, Митя! — тихо сказал Зюзя и поглядел на большого мальчика.


Тоша всё с большей симпатией относился к Зюзе. Мальчик уселся под деревом и жевал какую-то соломинку, а сам всё смотрел на Тошу.

— Ты откуда приехал? — спросил он.

— Из Нарьян-Мара. А что?

— Да так… — улыбнулся он тихой улыбкой. — А я почему-то думал, что из Свердловска. Мы там раньше жили.

Между тем, девочка быстро говорила Мите:

— Подумаешь, спортсмен выискался! «Я сильнее всех!» Да мы тебя…

Митя, всё так же усмехаясь, замахнулся на девочку, но она даже не моргнула, а только чуть улыбнулась маленьким, ярким, словно накрашенным, ртом.

— Попробуй только ударить! Я тебе живо зенки выцарапаю.

— А что это у вас за деревья? — спросил Тоша, показав на дерево с красивыми глянцевыми листьями, под которым сидел Зюзя.

— Это магнолия, — живо подхватила девочка и опросила — Хочешь, я тебе нарву цветов магнолии?

И, не дождавшись ответа, она быстро полезла на дерево. Зюзя устремился за ней. Девочка сорвала два огромных цветка, похожих на водяные лилии, но только в несколько раз крупнее. А Зюзя нарвал целый букет и дал его Тоше.

— Ой, а пахнут, пахнут! — сказал Тоша и побежал домой похвастаться маме.

Теперь Тоша уже не отходил от своих новых друзей. Они пошли по уличкам города, и всё здесь удивляло мальчика. Особенно же ему понравились заросли бамбука. Митя рассказал про одного учёного, который ходил-ходил по зарослям, устал и лёг спать, а рядом с собой положил шляпу. А когда проснулся, не нашёл шляпы. Оказалась она на высоте трёх метров, на кустике бамбука. Это так вырос бамбук, пока отдыхал учёный.

— Ну уж, ты скажешь! — недоверчиво улыбнулся Тоша.

— Клянусь, сам видел!

— Где ты видел? Скажи, где?

— Не видел, не видел… Это я читал в какой-то книге…

— Зюзя, Натка! — закричал Тоша отставшим товарищам.

Они подождали, пока Натка продралась сквозь густые заросли бамбука на берегу ручья: потом услышали, как крикнул Зюзя:

— Идите сюда!

Он стоял около изгороди, сплетённой из колючей проволоки, а за ней виднелся какой-то сад. И такой большой была разница между высокой и тенистой бамбуковой рощей и правильными рядами тёмно-зелёных деревьев, растущих на чёрной, недавно вскопанной земле, что все остановились.

— Это что такое? — с изумлением спросил Тоша.

— Ликционный сад, — сказал Зюзя.

— Эх ты, Зюзя! А ещё в пятый класс перешёл… — усмехнулся Митя. — «Ликционный!» — передразнил он. — Селекционный!

— Пошли туда! — живо предложил Тоша.

— Туда нельзя, — заговорщически сказал Зюзя. — Там ходит дяденька с кривым ножом. Вот с таким, — показал он, раздвигая руки.

— Это правда, Митя?

— Что ты его слушаешь! С кривым ножом! Ни с каким не с кривым, а просто с садовым ножом. Они тут деревья прививают.

— Давай полезем туда и посмотрим, — снова предложил Тоша.

— Нельзя, — возразил Зюзя. — Ещё чего доброго заберут.

Но Натка уже перебралась сквозь колючий забор, а за нею полез и Тоша. Он нагнулся и просунул голову, но в это время что-то острое царапнуло его по животу, Тоша дёрнулся, но наткнулся на шип, который больно впился в спину.

— Лезь, чего же ты? — со смехом спросил Митя, подталкивая его.

Тоша полез, рубашка на нём жалобно затрещала, но он всё же выбрался в сад.

— Стильно! — сказал Митя. — Смотри, как ты рубашку отделал!

Тоша оглядел себя. Да, рубашка была порвана. Она, как пиджак, распахивалась на две половинки.

— Посмотри, что у меня там? — сказал он Мите, повёртываясь к нему спиной.

— У-у, здорово ты накололся!

Пока они, собравшись около Тоши, рассматривали его расписанную спину, Зюзя закричал:

— Бегите! Сторож идёт!

Натка, а за ней Тоша и Митя, бросились бежать. Через несколько минут все собрались за забором селекционного сада.

— Что? — зашептал Зюзя. — Я же говорил вам, что там ходит дяденька с кривым ножом…

Митя толкнул трусишку в спину.

— Иди ты к чёрту! Какого дяденьку с кривым ножом ты увидел? Там никого и не было!

Тоша пришёл домой.

— Что такое, Тоша? — спросила мать. — Где ты так исцарапался?

Вместо ответа Тоша повернулся к маме спиной, и она вскрикнула, увидев большую ссадину.

Мать перевязала Тошу, уложила в постель.

«А всё-таки надо обязательно пробраться в этот селекционный сад», — думал, засыпая, Тоша.


ГЛАВА ВТОРАЯ

о чудесном саде, где растут деревья на двух ногах, и о том, как Тоша нашёл себе тёзку


Несколько дней мама не выпускала Тошу из дома. Ему до смерти надоело сидеть в комнатах, он всё чаще подходил к окнам и смотрел на улицу. Но это было совсем неинтересно. Везде он видел зелёный, плотно сбитый из досок высокий забор. Из маминой комнаты — забор, из столовой — забор, из его комнаты — тоже забор. И самое главное, под окнами не росло ни кустика. Стояли только яблоня да персик без плодов, да в углу садика росла огромная магнолия, с неё Натка и Зюзя рвали ему цветы.

— Мама, а мам, — приставал он к матери, — почему же у нас под окнами ничего не растёт?

— А ты возьми, да и посади…

Тоша оживился и хотел было уже бежать в сад, но мама сказала, что сейчас не время сажать, сажать надо осенью.

— Мам, а мама, — снова тянул Тоша, — а зачем у нас такой забор?

Этот забор закрывал от него всю улицу, все дома и даже домик Зюзи, хотя тот жил рядом.

Но однажды на заборе появились Натка и Зюзя. Тоша быстро отдёрнул занавеску и, перегнувшись через подоконник, крикнул:

— Эй, идите сюда!

Натка даже покачнулась на заборе, но быстро схватилась руками за доски и повернула к нему свою раскрасневшуюся мордочку.

— Идите сюда! — махал руками улыбающийся Тоша.

Ребята спустились в садик и подошли к окну. Запрокинув головы, они ждали, что Тоша ещё скажет. Но Тоша улыбался и молчал.

— Ты что же сидишь дома? — спросила Натка.

— Давай выходи, — добавил Зюзя.

Тоша побежал к матери, и ему удалось отпроситься погулять.

Как только они вышли за ворота, Тоша сразу потянул друзей в селекционный сад. Скоро они двигались по аллее, вдоль которой выстроились деревья, похожие на ёлки. Но это были совсем не ёлки, хвоя на них росла не жёсткая, а мягкая, пушистая и не зелёная, а красноватая. Под одним из таких деревьев они увидели табличку:

— «Криптомерия элегантная», — прочитала вслух Натка.

— Ишь ты, ещё и элегантная, — пробормотал Зюзя.

— А что? — воскликнул Тоша. — Она и в самом деле элегантная. Смотри, какая красивая!

Зюзя вдруг схватил его за руку и отбежал за элегантную криптомерию. По дорожке мёдленно двигался какой-то дяденька в серой шляпе и с небольшой, аккуратно подстриженной бородкой. Он вёл за руку девочку в коротеньком красном платьице с огромным белым бантом в волосах.

— А вот это, Таня, криптомерии, — говорил он. — Ты видишь, они все наклонились в сторону моря?

— Они, как компас, да? — звонко спросила девочка.

— Какой компас?

— Ну по ним, как по компасу, можно узнать, где морской берег?

Дяденька с девочкой прошли, и Тоша рассмеялся.

— Ох, и трус же ты, Зюзя! Чего ты испугался этого дяденьки?

— А ты видел, какой у неё бант? — живо спросила Натка и с придыханием добавила: — Как цветок магнолии!

Тоша презрительно скривил губы и, ничего не ответив Натке, пошёл дальше по аллее. Справа он увидел странные растения, похожие на конский щавель, но только этот щавель был ростом с дом и листья у него шевелились, как зелёные паруса.

— Ой, а это что?

— Это банан, — крикнул, следуя за ним, Зюзя.

Они подбежали к растению. Гладкий ствол был в три раза выше их, а на верху в стороны отходили очень длинные и широкие листья.

— Смотри, Зюзя, я могу завернуть тебя в этот лист…

Натка подпрыгнула и, ухватившись за лист, отодрала его от ствола. Со смехом девочка несколько раз обернула им Зюзю.

— Как голубец, — засмеялась она, поглядывая на растерянное лицо мальчика, укутанного по самый нос в зелёное полотнище. — Я очень люблю голубцы.

Недалеко от них стояли, раскинув в голубой выси жёсткие и изящные перья, пальмы. Их Тоша хорошо знал по рисункам в книгах.

— А это, как на Кубе, — сказал он, кивнув в сторону пальм.

— Ты что, был там, что ли? — засмеялась Натка.

— Конечно, был, — неожиданно для себя соврал Тоша. — Там, знаешь, какие пальмы? О, королевские! Раз в пять больше этих.

Зюзя смотрел на Тошу, раскрыв рот.

— И на них есть плоды? — спросил он, наконец.

— Вот такие, — сказал Тоша, оттопыривая руки. И, вспомнив какую-то книжку, добавил: — Можно и пить, как молоко, можно и есть…

— Как мясо, да? — рассмеялась Натка.

— Ты что, не веришь?

— И ты их ел? — снова спросил Зюзя.

— Ещё как! — Тоша причмокнул и закрыл глаза: — Вку-усно-о!

Они шли мимо весёленьких деревьев с темно-зелёной листвой, которые были усыпаны небольшими зелёными плодами. Этих деревьев было много-много, и чувствовалось, что за ними ухаживают: вокруг каждого ствола кто-то окопал большие круги. Тоша увидел надпись на столбике: «Мандариновая плантация».

— Ой, смотри-ка, Зюзя, на двух ногах! Дерево стоит на двух ногах!

— А вот на трёх! — вскричала Натка.

Тоша удивился: вот так штука — дерево на трёх ногах! Но тут он заметил, что на палочке стоит горшок, а в горшке растёт маленький мандаринчик, который питался из горшка и в то же время из этого трёхногого дерева.

— Это люди, оказывается, посадили. Смотри, какой горшок прилепили.

Тут Натка подбежала к Тоше и потащила его в сторону. Она молча показала ему на плоды, которые росли на невысоком курчавом деревце. Это были сливы, но самые разные: и чёрные, и жёлтые, и зелёные, и розовые.

— Это как же так? На одном дереве и разные сливы? — изумился мальчик.

— И персики, — добавила Натка.

— И абрикосы, — вскричал Зюзя.

У Тоши и глаза разбежались. И когда Натка протянула руку за спелым пушистым персиком, он хлопнул её по руке и сердито сказал:

— Ты с ума сошла! Разве можно?

Они долго стояли около этого замечательного дерева, как вдруг что-то чёрное мелькнуло в траве.

— Ой, уж, уж! — закричал Тоша и, схватив палку, бросился бежать за змеёй.

— Вы что там делаете? — услышали они сердитый крик. — Не смейте бить ужа!

Тоша оглянулся и увидел человека в белом костюме и такой же фуражке. Он сидел в тенистой беседке.

Зюзя испугался и, выскочив на тропинку, побежал так, что рубашка у него на спине вздулась пузырём. Тоша бросил палку и, будто не обращая внимания на этого человека, вышел на дорожку. Но Натка, которая забрела за зелёный куст, поманила его к себе. Она стояла перед огромной, раскинувшейся в виде звезды паутиной, в центре которой, как неживой, замер большой серый паук. Тоша бросился назад за палкой, чтобы порвать паутину, но Натка шикнула:

— Тоша, ты куда? Смотри сюда!

«Паука не трогать!» — прочитал он табличку.

И ему сразу представился тот человек в белом костюме, который кричал «Не смей бить ужа!» «Это, наверно, он написал», — подумал Тоша.

— Смешно, Натка, а? — усмехнулся он. — Ужа не бей, паука не трогай! Всяких гадов расплодили тут!

Они и не заметили, как к ним кто-то тихо подошёл, легонько положил руки на плечи девочки, отчего Натка вздрогнула и хотела бежать.

— Стой, стой, дочка! От меня не убежишь, да, да, да.

Тоша почувствовал, что они попались. Он поднял глаза и встретился с добрым взглядом того, кто так сердито закричал на него, когда он погнался за ужом.

— Здравствуйте! — растерянно сказал Тоша. — А зачем… Почему не трогать?

— Здравствуй, здравствуй… А тебя как зовут? Тоша? Антон, значит? О, да ты, оказывается, мой тёзка! Меня тоже зовут Антоном… Ивановичем. Так вот что, тёзка, ты не торопишься? — и, получив утвердительный кивок, продолжал: — Тогда возьми вот эту бумажку, — он похлопал по карманам, — и карандаш. Смотри на паука и записывай, что увидишь. А потом прошу ко мне! — он показал на тенистую беседку.

Так неожиданно для самих себя Тоша и Натка получили работу в селекционном саду. Они смотрели на паутину.

Прозрачная и лёгкая, она походила на поверхность мыльного пузыря: по ней нет-нет да и пробегали какие-то волны, то зелёные, то жёлтые, то розовые. Паук вздрогнул, потом побежал на край паутины и вцепился в небольшую зелёную мушку. Покончил с ней и снова приполз в центр своей сети.

— Записывай, что же не записываешь? — ворчливо заметила Натка.

Тоша лёг на траву, положил под бумагу камешек и написал:

«Паук съел зелёненькую мушку…»

Едва успел записать это, как Натка завизжала и запрыгала:

— Ещё, Тоша, ещё!

Паук бежал теперь в другую сторону, где запуталась в паутине большая муха, но тут послышался второй удар о паутину — это билась небольшая гусеница. Паук быстро умертвил муху и бросился к гусенице.

— Пиши, Тоша, пиши, — возбуждённо кричала Натка, как будто не паук, а сама она охотилась за мухами.

«Ещё он съел большую муху…» — начал писать Тоша.

— Да ты что? — возмутилась Натка. — Он вовсе и не съел муху, а только откусил ей голову…

Тоша помуслил карандаш, зачеркнул всё и написал: «Ещё он откусил мухе голову и начал есть червяка…»

Пока Тоша и Натка сидели и писали, у них за спиной очутился Зюзя. Он, неловко усмехаясь, спросил:

— Вы что здесь делаете?

— Эх ты, храбрец! — сказала Натка. — Что же ты убежал? А нам вот работу дали!

— Я не испугался, а просто убежал… Я… Мне очень захотелось есть. На, ешь! — сказал он, протягивая Натке кусок хлеба.

— Подумаешь! — фыркнула Натка. — Ешь сам, если так проголодался.

Между тем, паук продолжал свою охоту: у него в паутине уже были две мошки, ещё одна гусеница и большая бабочка, которая всё ещё шевелила лапками.

Когда ребята пришли к Антону Ивановичу, он сидел за маленьким столиком в беседке и что-то писал. Его фуражка лежала на скамейке, и только сейчас Тоша увидел, что у него огромный чистый лоб, на котором заметна розовая полоска от фуражки. Сильно загорелое лицо его, казалось, излучало добродушие. Оно было в его серых глазах, окружённых тонкими морщинками, в одутловатых щеках, в больших, всё время улыбающихся губах.


— Ну, рассказывай, тёзка, что видел, — сказал Антон Иванович.

— Паук поймал четырёх мух: одну большую, другую поменьше, зелёненькую, и две мошки. Потом ещё два червяка и бабочку…

— А листья на дереве он не ел разве? — сурово спросил Антон Иванович.

— Н-нет, — растерялся Тоша и, глянув на Натку, спросил: — Ведь правда, Натка, не ел?

— Я всё время на него смотрела, — затараторила девочка, — а он только и делал, что ел этих мух и червячков.

— А червяки едят?

— Ну, конечно, едят! — вскричал и Зюзя. — У нас в саду они так объели на яблоне все молодые листочки, что просто ужас!

— А-а, — догадался Тоша. — Так вот почему нельзя паука трогать. Он — полезный!

— Да, да, тёзка, полезный, очень полезный! — сказал Антон Иванович и подумал про себя, что мог бы быть хорошим учителем.

— Антон Иванович, а почему нельзя бить ужа? — спросил Тоша.

— Потому, что уж — тоже полезное существо. Его бьют только те, кто ничего не понимает. А уж ест мышей, и этим он приносит большую пользу. Понятно?

— Очень понятно, Антон Иванович. А скажите, где вы достали такое дерево, что на нём растут разные сливы, персики и абрикосы?

— А! Вон ты о чём? Сами сделали с Александром Петровичем… Волшебным ножичком…

— Волшебным? — широко открыл голубые глаза Зюзя.

— Волшебных ножичков нет, — твёрдо сказал Тоша. — Это только в сказках бывает…

Антон Иванович полез в карман и вытащил складник. Тоша сразу схватил нож и, взявшись за лезвие, с трудом отогнул его от ручки.

Это был странный ножичек с тупым, словно обломанным, концом и небольшим острым выступом. Тоша — поднёс его к голове и провёл, как бритвой по волосам.

— О-о, вот острый! Смотри, Зюзя!

— А где можно купить такой ножичек? — спросил тот.

— На Кооперативной были… А тебя как зовут?

— Ваней… — Зюзя робко поднял на Антона Ивановича глаза.

— Как Ваней? — вскричал Тоша. — Тебя же зовут Зюзя!

— Его ребята прозвали Зюзей, — откликнулась Натка. — А на самом деле он — Ваня Зюзин.

Ваня немедленно дёрнул Тошу за рукав.

— Пошли, а?

— Куда?

— На Кооперативную… Покупать волшебный ножичек.

— Да ты что? — засмеялся Тоша. — Какой же он волшебный? Обыкновенный ножик.

— Пойдём, говорю… Мне как раз такой и нужен.

И не успел Антон Иванович сказать им что-нибудь, как они исчезли.


ГЛАВА ТРЕТЬЯ

о том, как Тоша Корешков покупал волшебный ножичек


— У вас волшебные ножички есть? — спросил Ваня у продавщицы, когда они, вспотевшие и запыхавшиеся, вбежали в магазин.

— Какие, какие? — переспросила улыбающаяся продавщица.

— Волшебные, — повторил Ваня.

— Такого товара не держим, — ответила она.

И все, кто был в магазине, начали смеяться.

Ваня не любил, когда над ним смеялись. От обиды у него задрожали губы, и, чтобы не заплакать, он нагнулся над витриной и сделал вид, будто рассматривает то, что лежит в ящике под стеклом..

— Иди сюда, Зюзя, — позвал его Тоша.

И показал Ване на прилавок. Там, рядом с разными инструментами, лежал волшебный ножичек, точь-в-точь такой же, как у Антона Ивановича.

Ваня ни о чём больше и спрашивать не стал. Не помня себя от радости, он посмотрел на цену, бросился к кассе, получил чек и подал его продавщице.

— Тебе что? — взглянула она на чек.

Вместо ответа он молча ткнул пальцем в заветный ножичек. Продавщица подала Ване покупку и засмеялась:

— Держи, волшебник! Только наперёд знай: это садовый нож и называется он окулировочным.

Тоша купил себе такой же ножичек, и все трое выскочили из магазина и помчались домой. Дома Тоша похвастался:

— Мама, смотри, что я купил. Волшебный!

И он рассказал матери о том, что был в селекционном саду и видел чудные деревья с разными фруктами.

— Я спросил у Антона Ивановича, откуда достали такое дерево. А он мне ответил, что они сделали его сами. Вот этим ножом. Разве можно делать ножом деревья, мама?

— А кто такой этот Антон Иванович?

— О, Антон Иванович! Он очень хороший! У него, знаешь, в саду какие деревья? И на двух ногах и на трёх! И даже с горшком растут!

— Ты подожди, Тоша, — улыбнулась мать, так как знала, что теперь сын будет рассказывать, пока не устанет. — Кто он такой? Ну, должность у него какая?

— Должность? — удивился Тоша. — Какая же у него должность? Он, наверное, учёный…

Не успел Тоша поговорить с матерью, как прибежал Ваня и позвал его на улицу. До этого Ваня целых полчаса возился с ножом в саду и ничего волшебного не увидел. Он показал Тоше вымазанный в земле нож и рассеянно спросил:

— А как же им действовать? Я ковырял-ковырял, и так у меня ничего и не получилось.

Тоша тоже не знал этого.

— Пойдём к Антону Ивановичу и узнаем, — предложил он.

Они побежали снова в селекционный сад. Антон Иванович резал кору на маленьком деревце. Резал волшебным ножичком, и ребята стали смотреть, что получится с деревом. Антон Иванович достал из кармана веточку, отрезал от неё кусочек и вставил его в разрезанную кору дерева. Потом он поднял с земли мочалку и стал привязывать её к дереву, как раз в том месте, где резал кору.

— Что это вы делаете, Антон Иванович? — спросил, наконец, Тоша.

— А, тёзка! — оглянулся учёный. — Прививку делаю.

И объяснил, что на деревце, которое он резал, растут очень маленькие и кислые плоды. Антон Иванович вставил ему под кору почку от хорошего сорта, и на будущий год почка превратится в ветку, и на ней будут расти уже не кислые, а вкусные фрукты.

— А у нас тоже есть волшебные ножички, — похвастался Тоша. — Только мы не знаем, как с ними обращаться.

Антон Иванович посмотрел ножички, подвёл мальчиков к розе, на которой росли сразу белые, красные и розовые цветы, и начал учить их, как делать прививку.

— Вот видишь, — говорил он, — на этой розе росли только красные цветы. Мы привили на ней почки от белой и розовой розы, и теперь у нас получился настоящий букет. А сейчас мы привьём ещё одну почку, и на будущий год вы увидите, как расцветёт ещё и жёлтая роза.

Антон Иванович выбрал на розовом букете гладкую веточку и надрезал её сначала поперек, а потом вдоль.

— Это называется теобразный надрез. А называется он так потому, что похож на букву Т.

Он отогнул концом своего волшебного ножичка кожицу на веточке и вставил под неё глазок от жёлтой розы. Потом обвязал мочалкой сверху и снизу глазка и сказал:

— Вот и готово!

Оказалось, что всё это очень просто, и Тоше сразу захотелось привить к букету ещё одну почку. Но Антон Иванович сказал, чтобы ребята сначала научились делать теобразный надрез и срезать почечки.

Они уселись под беседкой и стали делать на палочках букву Т.

— О, да это очень просто! — сказал Ваня.

Тут Антон Иванович позвал их.

— Вы видите пчёл?

Тоша и Ваня подняли глаза.

— О, вон одна полетела, — указал Ваня.

— Где? Что же я-то не вижу. А, да, правильно! Сейчас одна прожужжала, — радостно сказал Тоша.

— Да, да. Вот и надо проследить, куда они летят…

— Известно, куда — в улей. Тут и следить незачем, — важно сказал Ваня.

— А вы всё-таки последите, — повторил учёный. — Когда узнаете, скажите мне.

Тоша и Ваня стали следить за пчёлами. Они заметили, что все пчёлы летят в одном направлении. Несколько раз Тоша принимался бежать за ними, но чёрные точки исчезали из глаз. Тогда ребята пошли по направлению их полёта. Оказывается, пчёлы делали круг и садились на дерево, где росли жёлтые, словно золотые, сливы. Пчёл на дереве было очень много, и все они бегали по плодам и жадно впивались в них.

— Э, — закричал Тоша, — они у вас тут сливу едят!

Он стал махать руками и кричать: «Кш, кш!», но пчёлы нисколько не боялись.

Антон Иванович подошёл к сливе. Он улыбался.

— Они же съедят ваши сливы! — не выдержал Тоша.

— Да? — задумался Антон Иванович, и по его виду Тоша понял, что учёный думает о чём-то совсем другом.

— Пожалуй, съедят. Да, да, да!

— Что же вы их не прогоните? — удивился Тоша.

— Это, тёзка, мои помощники, — неожиданно сказал Антон Иванович.

Он рассказал, что пчёлы очень хорошо разбираются в сливах. Они любят сахар, без него они жить не могут. У них такое чутьё, что на расстоянии они чувствуют малейший намёк на сахар. Вот почему они и летят на эти сливы. Они пьют сок только с самых сладких, и Антон Иванович замечает, какие сливы больше нравятся пчёлам, берёт от этих слив почки и прививает их на дички-подвои. Так он выводит свои сливы, которые приносят хорошие плоды.

— Смотрите, всю съели! — засмеялся Ваня, показывая косточку, которая болталась на одной ножке.

Антон Иванович набрал слив и дал их ребятам. Вот это были сливы! Золотые, они, казалось, были наполнены мёдом.

— Ох, и хороши! — воскликнул Тоша. — Правда, Зюзя, ещё слаще мёда?

Они съели сливы.

— А мы тоже хотим такие сливы делать, — сказал Тоша.

— Вот поучитесь около меня и ничего особенного — будете делать ещё лучше, — утешил их Антон Иванович.

— Мама, ты разрешишь мне сделать прививку на нашей яблоне? — спросил Тоша, придя домой.

Мать разрешила. Тоша сбегал в сад к Ване Зюзину и нарезал у него глазков с абрикоса, персика и сливы. На всякий случай он прихватил заодно ещё глазков с сирени, которая росла у Зюзиных под окном. Всё это было привито на яблоне, и Тоша похвастался:

— Ну, мама, теперь и у меня будет дерево-сад. Даже с сиренью.

Мама тихонько улыбнулась.


ГЛАВА ЧЕТВЁРТАЯ

о том, что такое привой и подвой


Тоша прибежал к Антону Ивановичу в обновке: мама сшила ему точь-в-точь такой же берет, как у Фиделя Кастро.

— Смотри ты, какой стал! — окинул его весёлым взглядом Антон Иванович. — Только вот борода у тебя не растёт, а то был бы ты настоящий барбудос[1 - Барбудос — бородачи. Так на Кубе называют бойцов Повстанческой армии, поклявшихся носить бороду до полной победы над режимом диктатуры.].

— Правда, похож? На кубинца, да?

— Конечно. Настоящий Фидель! Да, да, без бороды. А ты знаешь, тёзка, что глазок-то, какой мы прививали, принялся.

Тоша подошёл к розовому кустику и увидел, что глазок от жёлтой розы выпустил два листочка: «Вот здорово! — подумал он. — Наверно, и у меня на яблоньке прививки тоже растут». Ему не терпелось поскорее попасть в свой сад. Но Антон Иванович, как назло, поручил ему вместе с садовником Алексеем Петровичем окапывать землю вокруг мандаринов.

Алексей Петрович копал очень быстро и только подбадривал:

— Вот так! Теперь копнём вот здесь, вот так!

Тоша копал, а сам всё время посматривал, нет ли Вани Зюзина, но тот где-то задержался. Он не выдержал больше и крикнул:

— Алексей Петрович, я сейчас…

Прибежал в свой сад. Его яблонька весело зеленела. Молодые ветки у неё выросли, и он долго не мог найти места прививок.

Наконец-то! Но увы, все прививки посохли.

Он постоял около дерева и кинулся в сад к Зюзиным.

— Ваня, ты смотрел? — громко крикнул он от двери.

— Ты что кричишь? Интересную передачу сейчас передают. Валя Терешкова поехала в гости, на Кубу…

— Ты смотрел свои прививки?

— Нет, а что?

— Пойдём скорее посмотрим… У Антона Ивановича прививка принялась. Наверно, и у тебя тоже. — Они побежали в сад.

Иван Ильич, отец Вани, снимал на дереве в корзину спелые яблоки. Он перегнулся с яблони, и его большое бородатое лицо приветливо смотрело вниз.

— Плохие дела, Иван Ильич, — пожаловался Тоша. — Прививки у меня не приживаются.

— Надо ещё разок привить. Время ещё не упущено.

У Зюзиных сад — не то, что у Тоши: большой и кудрявый. Сквозь тонкую светло-зелёную листву персиков ярко просвечивали крупные, с золотистым пушком плоды. А две яблони в самом углу были до того обременены плодами, что свешивали ветки почти до земли.


Наконец мальчики нашли то, что искали. Но результат тот же: прививки так и не прижились на яблоне.

— Это почему же, Зюзя, а?

— Наверно, нам попались очень непрививучие яблони, — высказал предположение Ваня.

Тогда они снова отправились в селекционный сад.

— Скажите, а бывают непрививучие яблони? — спросил Тоша у Антона Ивановича.

— Как, как?

— Непрививучие…

Антон Иванович рассмеялся и сказал, что таких яблонь нет, надо только знать, что прививать. Конечно, если на яблоню привить картошку или огурец, то они ни за что не привьются.

— Я не картошку прививал, а персик, сливу и абрикос, — сказал Тоша. — Да ещё сирень…

— Сире-е-ень? — протянул учёный. — А ты видел когда-нибудь, чтобы у собаки рождались котята, а у коровы — верблюжата?

Оба мальчика захохотали.

— А как же вы хотите, чтобы на яблоне у вас выросли персик и сирень?

Антон Иванович сорвал яблоко, а потом персик, разрезал их и показал ребятам, что у плодов в серединке. У яблони были семечки, а у персика — косточка. Втроём они стали ходить по саду, разламывать плоды и смотреть, что у них внутри. Оказалось, только у яблони да груши были семечки, а у сливы, абрикоса и: алычи — косточки. И Тоша понял, что нельзя прививать так, как прививали они: можно прививать только косточковые к косточковым и семечковые — к семечковым.

А вы не сможете нам дать глазков с самых лучших яблонь? — попросил Тоша.

Антон Иванович нарезал им веточек с яблонь, а потом ещё выкопал одно небольшое деревце и оказал, что дерево-сад выросло на таком подвое.

Тоша спросил, что такое подвой, и ему объяснили, что подвой — это растение, на которое что-нибудь прививают.

— А ещё, — оказал Антон Иванович, — есть привой, и привой — это как раз то самое, что прививают к подвою.

— А это что за подвой?

— Это — алыча.

С глазками и алычевым подвоем Тоша и Ваня побежали домой. Тоша сразу решил делать прививку на яблоне. Он теобразно надрезал яблоню, взял почку с веточки, которую дал им Антон Иванович, и завязал надрез мочалкой. Так он привил несколько глазков к яблоне и повесил табличку, на которой написал: «Огневка», потому что у Антона Ивановича была фамилия Огнев.

Потом они с Ваней выкопали ямку для алычи. Тоша натаскал в неё навозу и посадил алычу.

— Весной, когда моя алыча примется, я напрививаю к ней разных косточковых, и у меня будет дерево-сад «Антон Иванович».

Они пошли в сад к Зюзиным.

— Ох, и счастливый ты, Зюзя! — воскликнул Тоша. — Столько у вас яблонь, и ты — хозяин, что хочешь, то и делаешь.

— Подумаешь, счастье! Одни зимородки! Твёрдые, как дуб. Вот бы мне такие, как у Антона Ивановича, — вот это да!

— А мы сейчас привьём, и будут у тебя хорошие яблоки.

— Да, когда-то они вырастут! — огорчённо сказал Ваня.

Всё же он полез на большую яблоню и стал выбирать веточку, на которой можно бы привить новый сорт. Тоша тоже взобрался к нему.

— Пожалуй, вот здесь, а? — спросил Ваня, показывая ветку.

Он стал делать теобразный надрез. Ветка шевелилась под его руками, и он никак не мог вырезать на ней букву Т. Тоше это удалось, и он, взяв у Вани мочалку, замотал ею сверху и снизу привитую почку, как это делал Антон Иванович.

— Э, Зюзя, мы с тобой, — спохватился он, когда они уже слезли с дерева, — забыли отрезать ветку над местом прививки. Так делал Антон Иванович. А то привитая почка не будет расти.

Они снова забрались на яблоню и тщательно отрезали концы у привитых ветвей, замазали их садовым клеем и завязали покрепче.


ГЛАВА ПЯТАЯ

о цветении шиповника и луноцвета


Тоша теперь вставал раньше всех. Ещё солнце, бывало, не выйдет из-за гор, а он уже на ногах. Он умывался, хватал на кухне кусок хлеба и моментально исчезал.

— Куда ты бегаешь так рано? — спрашивала мать.

— К Антону Ивановичу.

Но как бы рано Тоша ни приходил в селекционный сад, Антон Иванович был уже около растений.

— Зачем вы так рано встаёте? — спросил его однажды Тоша так же, как его самого спрашивала мать.

— Утро для меня, словно праздник, тезка, — сказал учёный. — Утром я вижу, как в саду всё просыпается, а просыпается оно всегда уже не в том виде, в каком уходило в ночь. Там, где вчера была почка, я нахожу цветок, где висели недозрелые плоды, — я уже слышу аромат созревших…

Антон Иванович спросил Тошу, читал ли он описание охоты в романе Льва Толстого «Анна Каренина». Мальчик романа ещё не читал, но описание охоты знал по отрывку из хрестоматии.

— Ты помнишь, как там Левин заметил, что росток приподнял с земли прелый листочек и вышел на свет?

Тоша помнил эту историю, но только не знал, к чему сейчас потребовалось вспоминать об этом. Антон Иванович подвёл его к кусту, шиповника.

— Вот видишь, на шиповнике нет ни одного цветка. Давай внимательно посмотрим на него минут… — он посмотрел на часы, — минут десять-пятнадцать…

— А зачем?

— Сам увидишь, — улыбнулся Огнев. — Это будет зрелище почище того, что наблюдал Левин в лесу.

Они присели на влажную от росы траву. Солнца ещё не было на небе, но из-за гор бил сильный свет, и перед ним расступалась туманная дымка. Тёмное облачко над морем начало белеть, вот его краешек стал золотым, засверкал, и в то же время на морской воде заплясали золотисто-жёлтые и оранжевые полосы. Где-то за горой солнце уже взошло, хотя из сада его ещё не было видно. По зелёной листве мандаринов прошёлся ветерок и стих. Вот он снова подул, теперь уже сильнее, и с деревьев посыпались на землю большие чистые капли росы.

И вдруг длинные солнечные лучи, как золотые нити, протянулись из-за горной вершины.

Над ней показался ослепительно-светлый край солнца, и морской бриз влетел в сад и начал переворачивать листья на ветках нижней, бледной стороной вверх. Мандарины стали отряхиваться после сна и разбрызгивать вокруг себя водяную пыль.

— Антон Иванович! — закричал радостно Тоша. — Посмотрите!

На шиповнике оживали цветы: они шевелили лепестками, расправляли их и, казалось, замирали от наслаждения, раскрыв красные чашечки навстречу солнцу. Куст в какие-нибудь десять минут расцвёл, и на его розовые семафоры уже мчались отовсюду шмели и пчёлы.

— Такое, тёзка, и во сне не увидишь, — заговорил Огнев, поднимаясь и отряхивая белые брюки. — Только вот ради такой живой картинки стоит вставать пораньше. Все свои открытия, тёзка, я сделал утром.

Тоша стал приходить в сад даже раньше Антона Ивановича. Он бежал пустынными улицами и аллеями зелёного города, поёживаясь от сырой прохлады и думая о том, что придёт же такое одно прекрасное утро, когда и он сделает своё открытие. Это должно быть непременно большое открытие, которое поможет людям создавать новые сорта растений за один или самое большое за два года.

В ожидании Огнева Тоша обходил все растения, которые ему довелось прививать, а также те, к которым прикасался волшебный ножичек Антона Ивановича. Он хотел приметить на них что-нибудь новое, такое, что умел видеть Огнев, и очень огорчался, что ничего особенного открыть до сих пор не смог.

Вечером Тоша снова был в селекционном саду.

Антон Иванович закончил работу и ходил по саду просто так, рассматривая растения.

Его большая голова с высоким лбом мелькала меж кустов. Тоша посмотрел на него и закричал:

— Антон Иванович, подождите! Вы что, уже закончили работу?

— Закончил, тёзка, а ты зачем прибежал?

— Да просто так, — улыбаясь, ответил Тоша. — Вечер очень хороший, хотелось пройтись.

— Тогда пойдём. У меня есть одна штуковина, которую ты ещё не видел.

Они пошли на край сада, где стояла беседка. Сели на скамейку, и Антон Иванович вытер лоб клетчатым платком.

— Сегодня, тёзка, большой день, — заговорил Антон Иванович. — Ты видишь эту беседку? Что, по-твоему, вьётся по бамбуковым палкам?

Тоша медленно оглядел беседку. Какое-то незнакомое растение, похожее на повилику, карабкалось сотнями нитей вверх.

— Не знаю…

— Это луноцвет. Сегодня он должен зацвести. Вот мы и посмотрим на него.

Мальчик подумал, раз луноцвет, значит, надо на него смотреть вечером.

С горы видно было, как солнце опустилось в море. Зажглась короткая южная заря. Там, где только что садилось солнце, вспыхнул бледно-розовый цвет, который медленно переходил в более красный. Вскоре будто пожар охватил всю западную половину неба.

— Сейчас начнётся, — тихо проговорил Огнев.

— Что начнётся? — спросил, тоже понижая голос, Тоша.

— Смотри вот на этот бутон, — уже шепотом сказал Антон Иванович.

Тоша посмотрел — ничего особенного: большой, копьеобразный, в палец величиной, зеленоватый бутон. Вдруг он, повинуясь каким-то силам, вздрогнул и начал качаться. Потом, — Тоша не успел даже вскрикнуть, — быстро-быстро раскручиваться, и через несколько секунд на веточке уже покачивался белый, похожий на шёлковый парашют, цветок луноцвета.

— Ох, вот чудо-то! — воскликнул мальчик.

— Да, да, да… Это, брат, такое чудо, что иной бы отдал полжизни, чтобы только посмотреть на это.

— А можно я приведу маму, чтобы посмотреть? Она вам не помешает…

— Приводи, приводи, тёзка, — улыбаясь своей чудесной, приветливой улыбкой, сказал учёный.

Вся беседка как будто ожила. Один бутон раскрылся, другой, третий, и вот уже казалось, что группа сказочных балерин-лилипутиков в быстром движении разворачивает свои пышные белоснежные юбочки. В вечернем воздухе запахло чем-то медвяно-дынным. Это благоухали цветы луноцвета.

Уже стало совсем темно, а учёный и Тоша все сидели, очарованные этим вечерним танцем цветов.

— Пошли домой, тёзка! — сказал, наконец, Огнев, надевая фуражку.

— Пошли, — ответил Тоша и рассмеялся.

— Ты что?

— Да вот люди обычно говорят, что работали с утра до ночи. А о нас с вами можно сказать по-другому: пришли они в сад — зацветал шиповник, уходили — зацветал луноцвет. Ведь это и есть с утра до ночи.

— Правильно, тёзка, — похлопал его по плечу учёный. — Так мы, ботаники, и живём — от цветения шиповника до цветения луноцвета.


ГЛАВА ШЕСТАЯ

о том, как завязалась переписка у Тоши ещё с одним тёзкой — Антонио Ривера, мальчиком с Кубы


Тоша всё время выбегал на крыльцо и вглядывался в сторону порта.

— Что же это папа не идёт, а, мама?

— Наверно, снова срочная работа… Ведь теперь у них, Тоша, подготовка к летнему сёзону.

— К лету? — изумился мальчик.

— Ну да… Сейчас к ним приходят суда, и все ждут ремонта. Ты заглянул бы в порт — там столько этих теплоходов! Я никогда и не думала, что у нас их так много.

Наконец отец пришёл. Тоша подал ему тапочки и сказал:

— Папа! Можно тебя попросить об одной вещи? Только ты сразу скажи, что исполнишь мою просьбу…

— Хорошо, — улыбнулся отец, вытирая полотенцем шею: — Даю слово моряка, что выполню…

— Ура, мама! Скажи мне спасибо, — папа пойдёт с нами в селекционный сад.

— Ку-у-да? — изумлённо протянул отец. — Что я там не видел?

— Ты дал слово, папа, — привязался к нему Тоша. — А там есть одна вещь, которой ты даже не представляешь…

Отец надел вышитую украинскую рубашку, мать красиво взбила свои белокурые волосы, и они отправились.

Тоша ворвался в сад и закричал:

— Веду, Антон Иванович! Принимайте гостей…

Огнев, сутулясь от смущения, прятал измазанные в грязи руки и по своему обыкновению зададакал:

— Да, да, да, привёл, значит, своих родителей. Это хорошо. Покажу я вам сейчас луноцвет…

Он сожалеюще посмотрел на свой стол в беседке и сказал:

— Тёзка, ты разберись вот в этих письмах. И все, в которых содержатся просьбы, отложи отдельно. А мы пока пойдём — скоро зацветёт луноцвет.

Тоша с удовольствием взялся за папку. Он вынимал из неё разные письма и читал. Все, кто писал их, называли Антона Ивановича то товарищ Огнев, то товарищ учёный, и почти все просили у него семян или черенков.

Одно письмо озадачило Тошу. Оно было написано не по-русски. Обратил внимание на марку. Бородатое лицо в тёмно-зелёном, сдвинутом вправо, берете, показалось ему до того знакомым, что он даже вскрикнул: «Фидель!»

Да, это было письмо с Кубы. Тоша вертел его и так и сяк, наконец, на обороте он увидел перевод.

Писал какой-то мальчик с острова Свободы:


«Мы здесь очень заинтересовались Вашим методом выращивания цитрусовых. Не можете ли Вы прислать нам парочку Ваших саженцев. Мы будём очень рады. О том, как поведут себя в нашем климате новосёлы, будем каждую неделю Вам сообщать».


Тоша побежал к Антону Ивановичу. Он сидел с родителями Тоши, и все они были наполнены тем ожиданием, которое заставляет говорить шёпотом.

— Антон Иванович! А можно я ему отвечу? — крикнул Тоша.

— Тсс! — учёный приложил палец к губам. — А что же и кому ты ответишь?

— Да вот… кубинцу. Насчёт того, что я живу в Советском Союзе и… вообще…

— Вообще ему не надо. Ему надо получить ответ о том, как выращивать цитрусовые.

— Ну-у! Я бы ему написал, что живу в Советском Союзе и что мы любим кубинцев…

— Ну об этом ты можешь написать… Смотрите, — обратился он к Тошиным родителям, — открывается.

Они столпились около бутона, а Тоша убежал и, не медля, начал писать письмо:

«Здравствуй…» — он обратился в конец письма, чтобы узнать, как зовут мальчика, и вдруг закричал:

— Антонио?! Его зовут Антонио! Антон Иванович, тёзка!

К сожалению, Антон Иванович, увлечённый наблюдением над цветущими луноцветами, сидел рядом с Корешковыми и не смог услышать возгласа Тоши.


«Здравствуй, Антонио! Я не знаю, как у вас на Кубе, но по-нашему, по-русски, ты выходишь мне тёзка. Меня тоже зовут Антоном. Мы в Советском Союзе живём очень хорошо! И мы очень любим кубинцев. Давай с тобой переписываться. Если ты мне ответишь, то посылай письмо на имя Огнева Антона Ивановича. Я тебе в тот же час отвечу. Антон Корешков.»


— Антон Иванович, — прибежал к Огневу Тоша, — а как отправить это письмо?

— Почтой. Как же ещё?

По дороге на почту Тоша заглянул к Ване Зюзину и похвастался кубинской маркой:

— Смотри, Зюзя, какая у меня марка!

— А где ты её взял?

— О, ты знаешь, сколько у меня будет кубинских марок! Вот погоди, Антонио мне ответит! Пойдём на почту, отправим письмо на Кубу…

Они пришли на почту и подали письмо в окошечко. Белобрысая девушка глянула на них озорными смешливыми глазами и сказала:

— Молодой человек, придётся переписать, — она показала ему шрифт, образец которого висел у окошечка, и спросила: — Вот так ты сможешь написать?

— Конечно, смогу, — храбро отвечал Тоша и, взяв у неё новый конверт, начал выводить адрес этим незнакомым шрифтом.

С большим трудом мальчик всё же вывел такой адрес: Куба, провинция Ориенте, муниципия Эль-Кобре, посёлок Пеладеро, Антонио Ривера.


Он подал письмо почтальонше и посмотрел, как она приклеила свою, советскую марку и проштемпелевала письмо.

— Нет, вы заказным, — сказал Тоша, так как очень боялся, что его письмо не дойдёт до кубинского мальчика.

Когда они вышли с почты, Ваня попросил:

— Дай ещё раз посмотреть на марку.

Он был большим любителем разных марок и собирал их, где только мог. Сейчас он долго всматривался в бородатое лицо под зелёным беретом и, наконец, сказал:

— Сколько ты хочешь за эту марку?

— Что-о? — глянул изумлённо Тоша. — Мне за эту марку ничего не надо. Я её ни за какие деньги не продам!

— Но ведь ты же не собираешь марок…

— Да разве дело в марке! Тут — человек! И не какой-нибудь, а Фидель!

— Я тебе дам за неё пять венесуэльских, три бразильских, чилийскую марку и шесть американских. Идёт, а?

— Ты что это, Зюзя? Да не надо мне и двенадцати американских! Я же тебе сказал… А ты мне всё толкуешь о марках. Вот погоди, Антонио Ривера ответит мне, и тогда я дам тебе марку.

И Тоша стал ждать ответа. Он высчитывал, сколько дней его письмо должно идти до острова Кубы, потом от Гаваны до провинции Ориенте, а потом ещё от провинции Ориенте до муниципии Эль-Кобре. А тут ещё Ваня каждый раз подливал масла в огонь.

— Ну, как? Не получил ещё? — спрашивал он.

— Ты что? — изумляясь, отвечал Тоша. — Да ты знаешь, сколько оно должно идти? Не меньше двадцати дней!

Но сам Тоша бегал к Антону Ивановичу каждый день и спрашивал:

— Антон Иванович, сегодня была почта?

— Была… Но твоего письма всё ещё нет, — шутливо говорил учёный.

Однажды он помахал ему письмом.

— Пляши, тёзка! Пришло письмо, и я уже дал его перевести.


«Здравствуй, мой незнакомый далёкий советский друг! — читал Тоша, — Что же ты не написал, как ты живёшь? И как вообще могло попасть к тебе моё письмо, когда я посылал его совсем другому человеку. Но очень хорошо, что ты его получил. Теперь мы с тобой будем переписываться.

У нас организовался кружок по изучению русского языка. Я тоже записался в этот кружок. Скоро ты получишь от меня письмо на русском языке.

Я живу в небольшом посёлке на берегу моря. Раньше мой отец занимался тем, что выжигал уголь из мангро[2 - Мангро — деревья на морских побережьях.]. Жили мы плохо, потому что какая же это жизнь, если за мешок угля приходилось выручать по восемьдесят сентаво? Мы рубили с отцом и моим старшим братом Карлосом лес, пережигали его в уголь, а потом несли к побережью и продавали перекупщику. Кроме того, мы должны были платить налог государству и выплачивать ренту[3 - Рента — доход с земли, не требующий от своих получателей никакого труда.] какому-то сеньору Родригесу, которого мы никогда и не видели.

Сейчас совсем другое дело. Мы уже не рубим лес, а отец работает в народном имении рубщиком сахарного тростника, мать — поваром в столовой на руднике. Старший брат Карлос тоже трудится на сахарной плантации. Иногда он берёт меня с собой, так что и я могу работать мачете[4 - Мачете — большой нож для рубки сахарного тростника.].

С тех пор, как пришёл Фидель, жить нам стало очень хорошо. Мы имеем свой домик, своё хозяйство. И никому уже не надо платить. Мы даже не платим налога за землю. А говорят, нам будет жить ещё лучше, так как у нас теперь есть друзья в Советском Союзе. Это сказал Фидель, а раз он сказал, то так и будет.

Напиши, как вы живёте и кто у тебя ещё есть в семье?

До свидания.»


И в самом конце письма было написано по-русски: «Привет. Антонио».

— Антон Иванович, а у Антонио есть старший брат Карлос…

— Хорошо, хорошо. Когда будешь писать ответ своему Антонио, передай от меня привет.

— Передам, — и тут же спросил: — А восемьдесят сентаво — это много или мало? Сколько рублей?

— Восемьдесят сентаво? Это значит семьдесят две копейки. А что?

— А за сколько дней можно выжечь мешок угля?

— Не знаю, тёзка, сроду этим делом не занимался. Да, верно, пришлось этому кубинцу попотеть. Мешок угля — это ведь очень много.

— Да ему ещё приходилось платить этому сеньору Родригесу.

Тоша оторвал марку от конверта и побежал к Ване Зюзину. Тот очень обрадовался. На марке тоже был изображён бородатый человек, а подпись под ним была: Антонио Масео…

— А кто такой этот Антонио Масео? — спросил Ваня.

— Эх ты, кукарача! Неужели не знаешь? Да это их вождь!

— Сколько тебе за эту марку?

— Возьми, — расщедрился Тоша. — Ничего мне не надо. Вот хорошо бы организовать кружок по изучению кубинского языка.

— Не кубинского, а испанского, — поправил Ваня. — Это надо поговорить с Анастасией Леонтьевной. Я завтра же поговорю. Тоша, а что такое кукарача?

— Таракан! — вот что такое кукарача.

Тоша сел за письмо к Антонио.

Он рассказал в нём о своей семье, о том, что будет учиться в пятом классе, что раньше они жили в тундре, где очень холодно, перечислил деревья, которые растут в саду у Антона Ивановича.

Письмо отнёс на почту и передал его той же белобрысой почтальонше с озорными глазами. Девушка его узнала.

— А, это ты? — улыбнулась она. — Кто же у тебя на Кубе?

— Мой друг Антонио Ривера, — гордо ответил Тоша. — А что?

— Теперь у кубинцев стало много друзей в Советском Союзе.

— Только вы приклейте, пожалуйста, самую хорошую марку, — попросил Тоша и нарочно посмотрел, какую марку она приклеит к его письму.

Вечером Тоша разговорился с мамой об острове Свободы. Мама сказала, что скоро приедет с Кубы дядя Сима. Он работает капитаном корабля, который сейчас ушёл рейсом на Большие Антильские острова.

— А как называется его корабль? «Кубань», да? А когда он приедет? А что он оттуда привезёт?

И Тоша задумался. Вот бы хорошо было, если бы дядя Сима взял его на Кубу.


ГЛАВА СЕДЬМАЯ,

в которой рассказывается о том, как Тоша и его друзья играли в штурм Сьерра-Маэстры, а Антонио Ривера поднимался на пик Туркино в настоящей Сьерра-Маэстре


Дядя Сима прислал авиапочтой посылку. Ничего в ней так не заинтересовало Тошу, как одна книга, на которой рукой дяди Симы было написано:

«Моему племяннику Тоше на память о том, как его дядя Сима ходил на Кубу».

Это была большая, как папин атлас, книга Нуньеса Хименеса под названием «География Кубы».

Несколько дней Тоша упрямо читал её и до того проникся кубинским духом, что воображал себя то Фиделем Кастро, то его братом Раулем Кастро, то становился прославленным кубинским полководцем Че Гевара.

И вот однажды Тоша пригласил своих друзей Ваню Зюзина и Митю Башмакова пойти на море. Они сложились по гривеннику и взяли напрокат лодку на один час. Когда ребята отъехали на несколько метров от берега, Тоша сказал:

— Это будет у нас шхуна «Гранма»[5 - С корабля «Гранма» на Кубу высадилась группа кубинских патриотов во главе с Фиделем Кастро.]. Мы сейчас подъедем к горам Сьерра-Маэстры[6 - Сьерра-Маэстра — горы, в которых началось восстание, возглавляемое Ф. Кастро.] и начнём высаживаться на берег, занятый войсками генерала Батисты[7 - Батиста — диктатор Кубы, вынужденный после народного восстания бежать с острова.].

Митя радостно взялся за весло, а Ваня, кисло улыбаясь, смотрел на него так, что трудно было понять, верит он или не верит в то, что говорит Тоша. Но Тоша держался уверенно.

Митя и Ваня начали грести, а Тоша стоял на носу и, прислонив руки к глазам, как бинокль, всматривался в приближающийся, нависший над морем берег.

— Право руля! — скомандовал Тоша. — Рауль, греби сильнее!

— Это ты кому говоришь? — спросил Митя.

— Зюзе… Он с нынешнего дня будет моим братом Раулем Кастро. Рауль, греби, греби сильнее! А ты, Митя, будешь моим министром по хозяйству Че Гевара.

Рауль грёб так, словно оттого, что он не Зюзя, а брат знаменитого Фиделя, у него прибавилось сил.

— Крокодил, крокодил! — закричал Че Гевара и стал отпихивать от лодки бревно, которое и в самом деле, как крокодил, высунулось из воды.

— Оставить крокодила! — приказал с носа бесстрашный Фидель. — Приготовиться к высадке!

Лодка ещё не дошла до берега, когда Тоша, схватив удочку, как винтовку, выпрыгнул в море. От его толчка лодка отошла на несколько шагов от берега, но он закричал:

— Высаживайтесь! Что же вы сидите?

Гевара выпрыгнул и очутился по шею в холодной воде. Рауль стоял, бросив вёсла, на носу и не решался прыгнуть. Наконец, он ухватился за борт обеими руками и повис на них, стараясь достать дно.

Между тем, Фидель с криком «Патриа о муэрто!» выскочил на берег и помчался вверх.

— Вива Куба! — закричал Че Гевара и устремился за ним.


Тут Рауль Кастро уже не выдержал и отпустился от лодки. Он пошёл ко дну, оттолкнулся от него и забарахтался, как котенок, но всё же выплыл и долго отплёвывался.

— Рауль! — кричали ему с высоты Фидель и Че Гевара.

Зюзя оглянулся и стал карабкаться за вождями, которые были уже на Сьерра-Маэстре. Они, как львы, рубились с врагами. У Тоши удочка сломалась, он отбросил конец, но тот продолжал тащиться за ним на лесе.

— Венсенеремос! Патриа о муэрто![8 - Мы победим! Родина или смерть! — боевой призыв кубинских патриотов.]

С этими словами они врубились в гущу врагов. Головки ромашек падали направо и налево. Вдруг друзья увидели кошку. Она мёдленно кралась за какой-то птичкой.

— Батиста, Батиста! — закричал Фидель и бросился за кошкой.

— Держи её, держи! — вторил Рауль.

— Кого её? — строго спросил Фидель. — Это же Батиста! Эх ты, Зюзя! Зюзя ты и есть!

Они были уже высоко на горе. Внизу, как серебряное, сверкало море. Белые нарядные катера шли около берега, и с них доносились песни, которыми радисты угощали своих отдыхающих.

— «Гранма»-то! «Гранма!» — вдруг вскричал Фидель.

И тут все впомнили о лодке.

— Побежали!

Когда они сошли на берег, лодка была уже далеко. Но Митя, который умел хорошо плавать, догнал её.

— Где вы были? Я вас искала, искала, а вы как сквозь землю провалились, — встретила их Натка, вытираясь после купанья.

— На Сьерра-Маэстре, — сказал Тоша. — Мы там здорово Батисту исколошматили, правда, Митя?

— Где-е? — переспросила Натка, для которой Тошины слова были совсем непонятны.

— Ты что, не понимаешь, что ли? — засмеялся Тоша, подталкивая молча улыбавшегося Ваню Зюзина.

— Не понимаю… — призналась Натка. — Какая-то Серамаэстра?

— Мы играли в Кубу, — мирно сказал Тоша.

Дома он нашёл письмо от Антонио. Это было видно по марке, на которой отчётливо было заметно слово «Куба». Тоша сразу же побежал к той самой тёте, которая переводила в прошлый раз письмо Антону Ивановичу.

— Что, ещё письмо? — спросила эта жёнщина. — Давай переведу!

Наконец, Тоша получил перевод и стал читать:


«Здравствуй, тёзка! — это слово было написано по-русски. — Вот видишь, я тебе уже написал одно слово по-русски. И я обязательно научусь и писать, и читать по-русски. Иначе нам нельзя! “Ребёнок, который не учится, не может стать революционером”, — так сказал наш Фидель.

Теперь я не скоро смогу написать тебе, так как мы все уходим в горы на экскурсию. Мы пойдём туда, где началась наша борьба за независимость. Может быть, ты не знаешь, она началась на Сьерра-Маэстре. Мы поднимемся на самую высокую вершину в нашей стране — на гору Туркино.

Когда вернёмся, а это будет недели через две, тогда я напишу тебе. Антонио».


Тоша сразу бросился к своей книге о Кубе. Там он видел фотографию пика Туркино и какое-то описание к ней. Он нашёл гору со впадиной Ориенте. Пик Туркино — самая высокая гора на Кубе. Рядом с ней лежит в море огромная впадина глубиной более шести тысяч метров. Ого! Разница в восемь километров. Вот это здорово! И эти горы Сьерра-Маэстра тянутся в длину на двести пятьдесят километров.

В горных районах Кубы есть кофейные плантации, там выращивают какао и бананы, рубят лес и выжигают из него уголь. Там добывают полезные ископаемые — железо, марганец, медь, серебро, никель, хром. Но до чего же бедная была Куба! Гуахиро[9 - Гуахиро — белые кубинские крестьяне.], согнанные со своих участков земли, поднимались высоко в горы и там, на скалах, вырубали деревья, чтобы приготовить себе участок и засеять.

Тоша так отчётливо представлял себе всё, будто шёл вместе с ребятами на экскурсию. Он прыгал, размахивая руками, по отшлифованным морем камням, смотрел на обрывистый берег, потом заползал в чудесный, нагретый солнцем, золотисто-зелёный песок красивых пляжей. Прислушивался к ни с чем не сравнимому пению камней. Он останавливался и присаживался около скал, в которые были впаяны куски кораллового известняка.

Так они добрались до ручья, где запаслись водой из живописного водопада, который прыгал с высоты трёх метров, и двинулись дальше в горы. Тропинка была узенькой и вилась по краям ущелий. Двигаться приходилось с большой осторожностью. Тоша всё время хватался за кусты, чтобы хоть немного облегчить себе подъём. Начали встречаться грациозные королевские пальмы, древовидные папоротники с ажурной листвой.

На вершине Бабиней им встретилось озерко, вокруг которого Тоша заметил массу следов. Это дикие кабаны приходили сюда, чтобы покупаться в воде. Ещё он заметил, что когда один из мальчиков начал записывать что-то, то чернила, пузырясь, стали вытекать из ручки. Смерили атмосферное давление, оно оказалось шестьсот семьдесят восемь миллиметров, то есть на восемьдесят два миллиметра ниже нормального.

А подъём становился всё круче. Ребята цеплялись за древовидные папоротники, покрытые густым слоем мха. Здесь абсолютно всё, даже солнечный свет зелёного цвета: им казалось, что они попали в другую эпоху, так много здесь различных мхов.

Вдруг они оказались в глубине облака. Впереди на десять шагов ничего не видно. Всё заволокло густым туманом. Ребята идут мокрые.

Они переночевали в дольмене, у пещеры Аура, то есть ястреба.

На следующий день путь стал ещё утомительнее. Они продвигались по каменистым глыбам, на которых рос только чахлый одичавший розмарин, из которого здесь настаивают напиток, похожий на чай. Им хорошо видна внизу река Кауто, самая большая река острова. Тоша бросает взгляд на склоны гор и ахает от восторга: по ним двигаются огромные тени ребят!

Наконец, они достигают вершины Туркино — пика Реаль. Тоша смотрит на север. Там совсем другие картины. Леса уже нет, сколько ни посмотришь, везде поля, огромные поля сахарного тростника. Вот оно, богатство Кубы!

Площадка, которой заканчивается пик, занимает три тысячи метров. На ней растут деревья бариль, толщиной более метра, кубинская магнолия и множество папоротников. Высоко в небе кружит ястреб, да в ветвях мелькают маленькие колибри — сунсунито, и звонко щёлкает щегол. Тоша отрывается от книги и думает: «Где-то сейчас Антонио?»


ГЛАВА ВОСЬМАЯ,

в которой рассказывается о том, как Тоша получил прозвище Теэн и как он стал своим человеком в селекционном саду


Первого сентября Тоша пошёл в школу и сел за одну парту с Ваней Зюзиным. Пока учительница что-то объясняла, Тоша сделал, на парте теобразный надрез и стал смотреть, как вырезает Ваня. Девочка, сидевшая позади них, вдруг подняла руку и сказала:

— Александра Петровна, а Ваня Зюзин режет парту.

Учительница подошла к ним.

— Зачем же ты режешь парту?

Ваня встал и, потупившись, молчал. Тогда Тоша выручил своего друга.

— Он сделал теобразный надрез… Чтобы делать прививку…

— А разве делают прививку на парте? — спросила учительница.

На это Тошка ответил, что они не собираются прививать на парте яблоню или сливу, а просто практикуются, чтобы научиться правильно делать теобразный надрез. Ребята начали хохотать, а Тоша оглянулся на них и сказал:

— Дураки!

Когда прозвенел звонок и ребята встали, чтобы идти на перемену, Митя Башмаков написал мелом на доске: «Т. К.=Т. Н.»

— Что это за ребус? — спросила Натка. — Т. К. — это Тоша Корешков, а Т. Н.?

— Теэн. Теобразный надрез — вот что-такое Теэн!

И так и пошло. Все ребята стали звать Тошу Теэном. Он сначала обиделся, а потом просто махнул рукой.

— Ну и пусть я буду Теэн, — сказал он Ване. — Зато мы научимся с тобой делать прививки не хуже Антона Ивановича. Правда, Ваня?

Он едва дождался конца занятий. Прямо из школы, не заходя домой, он помчался к своим друзьям-селекционерам. Чем больше ходил в селекционный сад Тоша Корешков, тем прочнее завязывалась у него дружба с Антоном Ивановичем. И хотя в саду было много юннатов, учёный, сам не зная почему, особенно привязался к светловолосому мальчику в кубинском берете.

— Эй, барбудос! — кричал он. — Иди посмотри, у вас на Кубе так не прививают…

И Тоша научился у него многому.

Однажды он пришёл в сад, когда там не было Антона Ивановича. Около небольшого домика сидел Алексей Петрович и точил пилку. От нечего делать Тоша стал бродить между деревьями и разглядывать всевозможные прививки, которые встречались здесь на каждом шагу. Он увидел мандариновое деревце на двух ногах, так поразившее его, когда он впёрвые попал сюда. Теперь чьи-то старательные руки сделали на нём три прививки, около которых белели плотные картонки, привязанные к веточкам.

Тоша повернул к себе одну картонку и прочитал на ней надпись, сделанную рукой Антона Ивановича: «Мандарин × Кинкан». На другой было написано: «Мандарин × Клементин», на третьей — «Мандарин × Шива-Микан».

Он уже знал, что означают эти надписи. Знак умножения показывал, что здесь скрещены два растения. На этот раз Огнев скрещивал свой двуногий мандарин с китайским Кинканом, японским Шива-Миканом и итальянским Клементином.

«Интересно, что-то из этого получится у Антона Ивановича», — подумал Тоша, и ему стало досадно, что новые сорта мандаринов, как, впрочем, и все новые сорта плодовых, получаются так медленно. Ведь плод, который разовьётся из цветка мандарина, опылённого Клементином, ничем по внешности не будет отличаться от других плодов этого дерева. Чтобы узнать, какие же новые качества приобрел мандарин в результате опыления пыльцой Клементина, надо дождаться, когда плод созреет, потом семечко из этого плода посадить в почву и ждать много лет, пока из семечка вырастет взрослое дерево и даст плоды.

А сколько лет ждать?

Огнев показывал Тоше одно лимонное дерево. Оно выдержало даже лютый мороз 1950 года и осталось зелёным, когда все его товарищи погибли или были покалечены холодом. Этот лимон имел удивительно твёрдую, древесину, такую твёрдую, что Алексей Петрович, срезая почку с дерева, сломал о него свой окулировочный нож. Древесина твёрже стали! Вот это лимон! Антон Иванович так и прозвал этот лимон железным: и за его стойкость против мороза, и за твёрдость древесины, и за железный характер — лимону уже двадцать с лишним лет, а он ещё ни разу не цвёл! Вот и попробуй ждать с него плодов, чтобы узнать, годен на что-нибудь этот железный лимон или он пойдёт только на дрова. А Огнев каждый год колдует над ним и всё ждёт плодов. Так что у селекционера-то характер должен быть ещё более железным, чем у этого лимона. Так размышлял над двуногим деревцем Тоша, когда около него неожиданно появился Антон Иванович.

— Антон Иванович, — обратился к нему мальчик, — а как это мандарин нашёл себе две ноги?

Оказалось, что мандарин много лет назад заболел и у него около корня стал отмирать ствол. Тогда Огнев с садовником вкопали по бокам погибающего деревца два диких лимона, сделали у них на вершине косые срезы и вставили их под кору мандарина выше больного места. Проделав над умирающим мандарином эту сложную операцию, они обмотали рану мочалкой и замазали садовым клеем. Дерево снова стало получать питание из почвы и осталось жить.

— Между прочим, Тоша, ты не думай, что мандарин остался тем же, каким был, — сказал Антон Иванович. — Он тоже изменился. Питание чужими корнями для него даром не прошло. Фактически, мы получили новый сорт мандарина.

Присмотревшись, Тоша увидел, что в саду почти каждое дерево подверглось какой-нибудь операции. Вот рядом с мандариновым деревцем стоит на подставке горшок с молоденьким лимоном. На небольшом кустике Тоша нашёл брошенную зелёную ветку. Он хотел снять её с куста и… не смог. Ветка вросла в крону «ногами» вверх. А у некоторых растений было столько разных корней, присосков и прививок!

— А зачем вы всё это делаете? — спросил Тоша.

— Это, тёзка, тоже гибридизация[10 - Гибридизация — скрещивание, получение помесей в растительном и животном мире.], — сказал Антон Иванович, — но только другая, методом вегетативного сближения. И всё это мы проделываем опять же для того, чтобы создать новые сорта мандаринов, лимонов и апельсинов.

Мальчику очень захотелось научиться таким замечательным операциям. Он целыми днями крутился вокруг учёного и Алексея Петровича, и его ножичек был всё время в работе.

Чего только ни проделал за это лето в компании с Огневым и Алексеем Петровичем, Тоша!

Ему ничего не стоило переселить, например, плод баклажана с одного куста на другой, вырастить помидоры на ботве картофеля.

Однажды Тоша застал Антона Ивановича и его помощника за странным занятием: они возились с кустом помидора. Помощник приготовил ямку, и Тоша думал, что они высадят в неё помидор. Но вместо этого Огнев пригнул верхушку помидора в ямку, а садовник засыпал её землёй.

— Зачем же вы сажаете помидор вниз головой? — вскричал Тоша.

Но учёный и садовник только загадочно улыбались и продолжали эту странную посадку. Много дней помидор лежал на грядке с засыпанной вершиной. Но как-то утром Тоша увидел, что Огнев вынул корни помидора из горшка, отряхнул с них землю и подвязал к палочке. Теперь помидор рос вверх корнями.

— И зачем вам эти фокусы? — задумчиво спросил Тоша.

— А затем, дорогой тёзка, что я хочу научиться управлять жизнью растений. А когда мы научимся этому, мы такое начнём творить с ними, о чём не мечтал господин бог!


ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

о «святой» старушке, комарике, который славил бога, и о том, как Тоша занимался антирелигиозной пропагандой


Рядом с Корешковыми жила очень религиозная старушка по фамилии Чудикова. Старушка считала себя чуть ли не святой, а все, кто жил в том же дворе, были, по её мнению, грешники.

— Антихристы! Греховодники! — орала она на ребят с утра до вечера. — И что господь бог на вас чуму не пошлёт…

— Да как, Марфа, язык у тебя поворачивается, — вмешалась мама Зюзина. — Разве можно так говорить про маленьких?

— А ты молчи! — и она понесла такое, что писать неудобно.

В церкви Чудиковой доверяли стирать и сушить поповские подрясники. Весь двор из-за этого был вечно увешан длинной тёмной одёждой с большущими белыми крестами. Ещё эта Чудикова делала для церкви вино из чёрного винограда «Гаджичж» и пекла малюсенькие пышечки, которые назывались просвирками.

Как-то из озорства Тоша с Ваней Зюзиным забежали в церковь и увидели, что поп поил вином с ложечки верующих и давал им кусочки пышек. Все верующие становились при этом в очередь, а поп приговаривал:

— Кушайте кровь и тело Христовы!

Когда поп сказал про кровь и тело, Тошу чуть не вырвало. «Вот живодёр!» — подумал он и узнал в этом «теле» чудиковские пышки.

— Зачем вы говорите, что это тело? Это же пышки, которые напекла Чудикова у нас во дворе! — крикнул Тоша.

На него зашикали.

— Пойдём отсюда, а то ещё изобьют, — позвал друга Ваня.

Из всех грешников во дворе самым большим Чудикова считала Тошу. Она подглядела, как он выращивает на персике сливы и абрикосы, и отругала его за богохульство.

— Все растения сотворил господь бог в третий день творения, — распиналась она перед соседками. — Вот послушайте, что об этом говорится в библии, в книге «бытия».

Она расправила на коленях огромную толстую книгу и начала читать:

— «Да произрастит земля зелень, траву, сеящую семя по роду своему и по подобию её, и дерево плодовитое, приносящее по роду своёму плод. И стало так».

«И увидел бог, что это хорошо. И был вечер, и было утро: день третий».

Она сняла очки и заговорила:

— Каждое растение родит то, что предуказано ему богом: яблоня — яблоки, слива — сливы, и никому не дано нарушить этих святых божьих законов.

— А я нарушу, — крикнул Тоша и показал Чудиковой язык.

Соседки засмеялись, а Чудикова бросилась за мальчиком с крапивой и ожгла его по щеке.

В другой раз Тоша увидел, как Чудикова сидела вечером с соседкой на скамеечке посреди двора и пялила глаза на эти самые белые кресты на чёрных одеждах. Вдруг над ними зажужжал комар.

— Слышишь? — сказала, сладко улыбаясь, Чудикова. — Всякое дыхание славит господа, комарик и тот славит.

— Славит? — протянула соседка. — Да как же комар его славит?

— Жужжанием своим славит, ишь жужжит! Хвалу, стало быть, господу воздаёт.

А комарик жужжал-жужжал, да и впился Чудиковой в шею. Она хлоп ладонью по шее — и прибила комара.

— Зачем же вы, комара прибили? — засмеялся Тоша. — Он же господа славил!

Чудикова, наверно, очень сильно рассердилась, потому что пошла в школу и нажаловалась Александре Петровне.

— Ты же, Корешков, юный натуралист! — говорила пионервожатая Нина Григорьевна. — Ты должен действовать против религии естественнонаучной пропагандой.

И вот теперь, после всех опытов у Огнева, Тоша решил заняться такой пропагандой.

Он пришёл к Зюзе и рассказал ему обо всём, что было сейчас в школе.

— Надо что-то делать, Зюзя. Как бы это проучить Чудикову?

Ваня задумался. Его голубые глазёнки сощурились, и он долго смотрел куда-то за окно.

— Надо на чердак к ней забраться и запеть, как поют ангелы: со святыми упокой…

— А как поют ангелы?

— Чёрт их знает! Наверно, вот так.

И Ваня, скорчив умилительную рожицу, затянул тоненьким, надтреснутым голоском:
		Со свя-тыми у-по-кой


		Душу рабы твое-е-ея


		Чудиковой Ма-арфы-ы-ы…


		А-ми-нь.


У него получилось это так смешно, что оба они долго не могли успокоиться.

— Нет, — сказал Тоша. — Мы напрививаем ей на огурцах тыкв-лагинарий и арбузов, а по середине грядки посадим вверх ногами сумасшедший помидор. Вот она и закричит тогда: «Свят, свят, свят! Сгинь, нечистая сила!» Она узнает у нас третий день творения!


ГЛАВА ДЕСЯТАЯ,

в которой Тоше Корешкову поручают делать доклад о Кубе


— Теэн! Тоша! — кричал на весь школьный коридор Митя Башмаков. — Иди! Тебя сейчас же зовут в пионерскую комнату.

Тоша в это время стоял около своего класса и говорил с Ваней Зюзиным о том, какой уход нужен за садом зимой.

— Тоша, иди же, тебя зовут, — прервал его рассказ Ваня.

Тоша пошёл в пионерскую комнату. Там сидели старшая пионервожатая Нина Григорьевна и председатель отряда Натка Сагалова.

— Тоша, ты был на Кубе? — заинтересованно опросила Нина Григорьевна.

— Никогда не был… А что?

— Это как же так, не был? — набросилась на него Натка. — Ты же сам говорил, что был…

— Ты что? Когда я говорил?

— А помнишь, в селекционном саду? Ты ещё говорил, что там есть королевские пальмы… И что ты с них ел орехи… — наконец, она запальчиво сказала: — Хочешь, позовём сюда Ваню Зюзина. Зюзя слышал, что ты говорил!

— А-а, — протянул, улыбаясь, Тоша. — Да я же вас разыгрывал! Вот тоже! Нет, Нина Григорьевна, хоть убейте, не был я на Кубе. О, если бы я там был!

Натка прищурила чёрные глаза и, махнув на Тошу рукой, повернулась к Нине Григорьевне:

— Эх ты, Теэн! «Я пил кокосовое молоко!» — передразнила она Тошу.

— Ты подожди, Натка, — улыбнулась пионервожатая. — Нам нужно, чтобы кто-нибудь сделал доклад о Кубе. Ведь так? Может, Тоша его и сделает?

— А когда надо делать доклад? — живо спросил Тоша. — Я бы приготовил… Я обязательно приготовлю!

Зазвенел звонок.

— Хорошо, Тоша, — сказала Нина Григорьевна. — Ты готовь доклад.

До сбора оставалось полторы недели. Но Тоша не стал дожидаться этого срока, а в тот же день сел за свою «Географию Кубы».

— Мама, — сказал он матери. — Я буду делать доклад о Кубе.

— Да? Вот плохо, что дядя Сима к этому времени не приедет. А то бы он рассказал тебе о Кубе что-нибудь.

— А может, приедет. Тогда мы его пригласим на сбор. Вот здорово будет!

Тоша полистал книгу, посмотрел картинки и начал читать. Вдруг он сорвался с места и побежал к матери.

— Ты знаешь, мама, на что походит остров Куба? Он похож на крокодила! Смотри, вот голова, вот хвост.

— И верно, похож, — улыбнулась мать.

— С этого я и начну свой доклад.

Он снова взялся за географию Кубы. В ней были помещены даже дневники Колумба, который приплыл сюда в 1492 году и думал, что открыл Индию.

Вот записи, которые велись на корабле Колумба:

«Колумб находился у ручья, когда корабельные мальчики закричали, что видят сосны. Взглянув на горы, адмирал увидел такие огромные и такие чудесные сосны, что не мог нахвалиться их высотой и мощью. Были они стройные и прямые, как веретёна, и он решил, что эти сосны могут пригодиться для постройки кораблей и что из них выйдут мачты и палубные доски для самых больших кораблей Испании».

«Адмирал увидел здесь дубы и падубы и нашёл реку, на которой можно без труда установить пилу, работающую от водяного колеса… Над бухтой вздымались высочайшие горные цепи, и по склонам их струились чудесные ручьи. Густой лес покрывал горы и, кроме сосен, были там деревья разнообразнейших пород. И особенно сосны вызывают неизъяснимый восторг и упоение, потому что здесь можно соорудить столько кораблей, сколько короли пожелают. И Колумб утверждает, что не восхвалил и в сотой доле того, что здесь есть».

Тоша читал и думал: «Можно было пройти всю Кубу, оставаясь в тени деревьев, а теперь нет ничего. Голая пустыня! Леса теперь покрывают всего восемь процентов территории острова!»

— Мама! Ты посмотри, что сделали с Кубой? — бежал он к матери. — Вот сам же Колумб писал, что здесь росли огромные леса, а теперь этих лесов нет. И кто до этого додумался?

Мать гладила Тошу по голове и говорила:

— А кому было думать об этом, Тоша? Ни испанские завоеватели, ни американские империалисты не заботились об этом. Им бы лишь извлечь побольше прибыли! Вот и довели народ Кубы до того, что он не выдержал, наконец, и восстал. Я думаю, что теперь кубинцы вырастят леса.

— О-о, конечно! У них есть Фидель Кастро! Он, знаешь, что сказал? Он сказал, что Куба — самая прекрасная земля, которую когда-либо видели люди. И ещё он говорил ребятам, чтобы они помогали взрослым восстанавливать леса. И тогда, мама, у них не будет ребёнка, который бы хотел фруктов и не получил их.

Тоша смотрел на фотографии, и перед ним вставала прекрасная страна, покрытая полями сахарного тростника, плантациями кофе и табака, скотоводческими фермами. На картинках возвышенности покрыты какими-то жалкими лесами и повсюду королевские пальмы, стоящие тонкими рядами около хижин. Он уже знал, что эти хижины-бойо изобретены индейцами, которые здесь жили раньше, и что крестьяне здесь называются гуахиро и что среди них было много бунтарей — мамби, которые не раз восставали и ничего не могли добиться.

Но Тошу больше всего интересуют фотографии детей. Вот два индейских мальчика. Один из них похож на Митю Башмакова, только в шляпе, какую не носит Митя. Вот девочка и мальчик, сидящие на уроке. Девочка задумчиво пишет что-то, а мальчик нагнулся в три погибели, положил голову на руку и пишет исподтишка.

«Зачем же ты так сидишь? — думает Тоша. — Ведь ты испортишь себе зрение?»

Под фотографией написано, что эти дети могут учиться, потому что их родители имеют достаток.

Вот крестьянский мальчик из Лас-Вильяс держит за ручку деревянную тележку на одном толстом колесе: это он сам смастерил себе игрушку. Родители не могут купить своим детям игрушки.

— Вот хитруля, — улыбнулся Тоша, — игрушку сам сделал!

Снова крестьянские дети… Развалины бойо… Около хижины стоит девочка, а мимо идёт мальчик с огромным животом, наверно, рахитик. В нищенских хижинах с земляным полом и крышей из пальмовых листьев, где ютятся много людей, живут эти дети. Вот они спят. На какой-то дерюге, повешенной в виде гамака, они спят валетом. Их, наверно, жалят всякие москиты и комары.

Всё-таки хорошо, что на Кубе победила революция!

Задумчивый сидел Тоша в своём саду с книгой в руках. Он и не заметил, как к нему подобрались Ваня и Натка.

— Ты что здесь делаешь! — намереваясь испугать его, крикнула Натка.

Он и в самом деле вздрогнул. Уж слишком далеко он был от этого садика, от своих ребят.

— Ну, как? Готовишь доклад? — спросила Натка.

— Конечно, готовлю… А сколько мне говорить дадут?

— Минут двадцать… Успеешь? Только ты не говори о королевских пальмах, — засмеялась Натка. — А то Зюзя опять растает и начнёт спрашивать, ел ты или не ел кокосовые орехи.

— А ты что, не веришь ему, что ли? — простодушно спросил Ваня.

— Да он же нас с тобой обманул!

— Ага, — улыбаясь, сказал Тоша в ответ на Ванин взгляд. — А знаете, ребята, на кого похож остров Куба? На крокодила! Вот честное слово!

Он взял палочку и начертил на земле Кубу.

— А американцы говорят, что остров Куба — это авианосец на якоре в Карибском море, — сказал он.

— Понятно, — добавила Натка. — Привыкли всё мерить на свой аршин — вот и говорят про разных авианосцев.

— Пошли на море, а, Тоша? — позвал Ваня.

— Пошли!

И они убежали на причал.

Тихое, солнечное море, какое бывает только осенью, брызгалось синей волной.

Они разделись и бросились в тёплую воду.

— Вон там далеко-далеко за этим кораблем и за тем дальним теплоходиком лежит Куба, — мечтательно сказал Ваня.

— Эх ты, Зюзя! — вынырнув из-за синей волны, засмеялся Тоша. — Да Куба же не в Чёрном море, а в Карибском. Это очень далеко — за Чёрным морем, за Мраморным и Средиземным, а потом ещё за Атлантическим океаном. А ты говоришь, за этим теплоходиком!


ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ

о пионерском сборе, на котором Тоша делал доклад о Кубе


Вечером кто-то позвонил у двери Корешковых.

Тоша пошёл открывать. Девушка с русыми косами и смешливыми голубыми глазами, стояла на лестнице и протягивала ему телеграмму.

— А, здравствуйте! — радостно приветствовал её Тоша. — Вы что же, и почту разносите?

Это была та самая девушка, которая принимала у него письма для Антонио.

— Здравствуй, здравствуй! Так ты здесь живёшь? Распишись за телеграмму.

Тоша не выдержал, развернул и прочитал:

«Буду дома 16 сентября. Встречайте рано утром. Серафим».

— Ура, — закричал он, — дядя Сима завтра приезжает!

Он позвонил в порт, и ему ответили, что теплоход «Кубань» прибудет завтра в пять ноль-ноль.

Всю ночь Тоша спал очень плохо. Всё боялся проспать. И хотя мать и обещалась его разбудить, но он-то знал, что мама пожалеет его и не разбудит. Он поднялся в четыре часа, и с матерью и отцом отправился в порт.

Город ещё не просыпался. Окна и двери домов были открыты, и ветер не шевелил даже занавесок. Они вошли в порт, так и не встретив ни одного человека. Море тоже ещё не проснулось.

Тоша сбегал в дальний конец пристани и посмотрел вокруг. Далеко-далеко он увидел какай-то теплоход. Он стал смотреть, как приближается этот теплоход, и вспомнил, что говорится об этом в учебнике географии. Сначала у корабля должны показаться мачты, а потом трубы и все палубы. Это должно доказывать шарообразность Земли. Но когда Тоша стал смотреть на теплоход, уже видны были и мачта и трубы.

Когда теплоход приставал к порту, Тоша увидел, что на мостике кто-то машет фуражкой. Это был, конечно, дядя Сима. И всё время, пока судно швартовалось, мальчик не спускал глаз с этого мостика. А дядя Сима совсем неожиданно оказался рядом. Он поднял племянника на руки и сказал:

— Ух, какой тяжёлый стал! Ты давно приехал?

— Давно… Я уже и в школу поступил, — сказал Тоша, разглядывая вблизи оживлённое продолговатое лицо дяди с чёрными усиками.

— А он очень на тебя похож, Валюта, — глянул на зардевшееся от гордости лицо сестры дядя Сима. — Смотри, и рыженький такой же, какой ты была в детстве. И лицо продолговатое, как у всех нас, и губки… Вот разве только нос да глаза не твои… Наверно, папины…

— Я сегодня делаю доклад о Кубе… Ты пойдёшь со мной в школу?

— Тоша, да разве так можно? Не даёшь поговорить с человеком, — ласково сказала мать.

— Ты знаешь, Серафим, что Тоша у нас стал совсем кубинцем, — усмехаясь, сказал отец. — Он даже берет носит, как у Фиделя Кастро.

— Да ну? А я и не знал, а то бы заехал к Фиделю, чтобы попросить у него настоящий берет для племянника. О берете-то я и не знал. Привёз вот только королевского дрозда да попугая…

— А где они? — живо спросил Тоша.

Попугай с кривым, как садовый нож, носом и с разноцветными перьями очень понравился Тоше. Но ещё больше привлекал его королевский дрозд, который чистил своё оперение, как будто хотел встать на новую землю во всей красе.

— Так придёшь, дядя Сима, сегодня на мой доклад? — настойчиво спрашивал Тоша.

— Что за вопрос? Конечно, приду!

И Тоша не знал, верить ли, или дядя сказал это просто так, чтобы отделаться от него. Он отпросился с третьего урока и прибежал за дядей. Гордый тем, что ведёт с собой дядю — капитана дальнего плавания, только что приехавшего с острова Свободы, Тоша прошествовал в школу. Он захватил с собой клетку с попугаем и королевским дроздом, закрыв её платком.


Начался сбор. Тоша вышел на трибуну в берете, развесил карту и уже хотел начать доклад, когда Митя Башмаков крикнул:

— Ты что же это, Теэн? А головной убор кто за тебя снимать будет?

— Берет — это воинская одежда, — гордо сказал Тоша. — А её, как тебе известно, не снимают…

— Итак, я начинаю. Остров Куба похож по своим очертаниям на крокодила. Вот вы видите — это голова, а это хвост. Этот остров замыкает собой вход в Карибское море. Почему американцы иногда и говорят, что Куба — это авианосец, стоящий на якоре посреди Карибского моря.

По своим размерам Куба кажется небольшой. Но так ли это? В длину остров Свободы — тысячу двести километров. Это всё равно, что от нас до Москвы. В ширину он достигает ста сорока пяти километров. Выходит, что это не маленький островок. По величине он на четыре тысячи квадратных километров больше Болгарии.

— Ты не заливай, Теэн! — перебил его Митя. — Откуда ты взял, что остров Куба такой большой?

— Молчи, Митя! — прикрикнула на него Натка. — Будут прения, и ты сможешь высказаться.

— Да, остров Куба большой, — продолжал Тоша, которого совсем не трогали возражения Мити. — На его территории могли бы поместиться такие государства, как Албания, Израиль, Люксембург вместе с островами Гаити, Ямайка, Пуэрто-Рико и Гавайские острова.

— Вот так Куба! А я-то думал, что это маленький островок, — сказал Ваня Зюзин.

— Но кроме того, Куба объединяет ещё более тысячи шестисот островов, островков и коралловых рифов. Они образуют четыре больших архипелага — Лос-Колорадос, Хардинес-дель-Рей, Хардинес-де-ла-Рейна и Лос-Канарреос, — указка Тоши так и бегала по карте. — Это очень красивые острова. Над пенистыми водами Карибского моря они выделяются тёмной зеленью со снежно-белой каймой чудесных пляжей. Эти острова ещё со времен Колумба стали называться «Садами короля и королевы». Так их назвал Колумб, чтобы прельстить испанского короля.

Вот что писал Колумб о Кубе:

«Я никогда ещё не видел такой красивой земли. Вся местность, прилегающая к реке (а он писал на берегу реки Бариай — это на севере Кубы), заросла прекрасными зелёными деревьями, и у каждого плоды и цветы на свой лад. Повсюду сладкозвучно пели птицы. Во множестве росли пальмы.

Ничего прекраснее этого острова мои глаза не видели: много здесь хороших бухт и глубоких рек. Остров пересечён очень красивыми горными цепями: они не очень длинны, но высоки, а все прочие земли так же высоки, как Сицилия».

Так описывал этот остров человек, потомки которого сделали всё, чтобы до неузнаваемости обезобразить остров.

У меня на Кубе есть друг — Антонио Ривера. Мы с ним переписываемся. — И видя, что кое-кто из ребят не верит ему, он запальчиво сказал: — Не верите? Подтверди, Ваня! — обратился он к Зюзину.

— Это правда, — ответил Ваня с места. — Он ещё марки присылает с этим… как его… с Антонио Масео…

— Так вот, мой друг Антонио ушёл в горы Сьерра-Маэстра, чтобы посмотреть на места, где высадился Фидель Кастро и началась их борьба за независимость. Он пишет, что у них почти не осталось лесов, но они обязательно их посадят.

Ещё недавно, пять лет назад, Кубой владели американцы. Кубинцы вынуждены были покупать у них всё — даже помидоры, салат, картошку. Вот почему Куба поднялась на борьбу, когда на её берега высадился со шхуны «Гранма» Фидель Кастро и его семнадцать товарищей. Пять лет прошло с тех пор, но как изменилась Куба! Она теперь уже строит социализм.

Если я что-нибудь сказал не так, пусть поправит меня мой дядя, который только что вернулся с Кубы, куда он водил теплоход.

Ребята зашевелились. Они и не знали, что рядом сидит человек, который видел Кубу. А дядя Сима снял с клетки платок, и все увидели птиц, таких же красивых, как остров Куба.

— Вот, ребята, жители Кубы…

— А как их зовут?

— Чем они питаются?

— Вы их купили, да?

— Не знаю, как вам и ответить. Сразу столько вопросов…

Я лучше расскажу вам всё по порядку.

Я капитан дальнего плавания. Моя обязанность — возить грузы. На остров Кубу мы возили в последний раз комбайны для уборки сахарного тростника. Может, слышали?

— Конечно, слышали, — раздалось отовсюду.

— Мы выехали из Новороссийска и везли груз до самого города Сантьяго, что на южном берегу Ориенте. Это очень хорошая бухта, в которую сейчас заходят корабли со всех концов мира. Этот город — один из древнейших городов Кубы, он основан ещё в 1514 году и был вначале столицей страны.

Мы жили в Сантьяго несколько дней. Люди там очень приветливые. Очень хорошие люди! Самый разнообразный народ живёт там. Есть негры, их привезли сюда ещё во времена рабства, но они, в отличие от американских негров, пользуются всеми правами. Есть кубинские индейцы и есть индейцы американского происхождения. Есть и кубинцы — потомки древних испанцев. Все они живут дружно и мирно. «Здесь все равны», — ответил нам старик-индеец, когда мы с ним заговорили на эту тему.

Стоило нам прийти в порт, как к нашему кораблю началось настоящее паломничество…

Приходилось мне бывать и в кубинской столице — в Гаване. Это очень большой город. Им владели только богатые. Они настроили себе небоскрёбов и прекрасных вилл, в которых сейчас живут кубинцы.

— А Фиделя Кастро вы видели? — спросил Ваня Зюзин, который слушал так внимательно, что даже шевелил губами следом за дядей Симой.

— Фиделя видел несколько раз. Помню митинг в Гаване. Я, конечно, не знаю испанского языка, но с нами был переводчик. О чём говорил Кастро на этом митинге? Он говорил, что им, кубинцам, не страшны никакие угрозы американцев, они не поддадутся никакому запугиванию, а будут двигать революцию дальше. А народ заполнил всю площадь и кричал — Фидель, мы с тобой! Патриа о муэрто! Это значит, Родина или смерть!

А один раз мы поехали на лагуну Сапата. Это очень большой залив, где скоро будут санатории и дома отдыха. И вот, рыбачим мы и видим, что два каких-то рыбака мчатся на лодке, да так, что, как говорится у нас в пёсне, «аж волна ревёт». А мотор у них не включен и вёслами никто не работает. Что за штука? Один, большой и бородатый, держится за туго натянутую бечёвку и кричит: «Рауль, Рауль», — и дальше что-то по-испански.

Мы вгляделись, а это Фидель со своим братом. Фидель очень ловкий рыбак. На этот раз они поймали рыбу-меч. Это очень большая и сильная рыба, которая своим носом пробивает не только лодку, а даже киль корабля. Вот такая рыба и мчала их по лагуне Сапата.

— А они вытащили её? — спросил Митя.

— Конечно, вытащили. И тут я понял, что правильно говорят кубинцы: «Фидель всегда на ногах». Сегодня он заседает в Совете министров, а завтра его можно встретить в другом конце, в лачуге бедного гуахиро, крестьянина.

Когда мы пришли в Сантьяго с грузом комбайнов, то в порт приехал Фидель вместе с Че Геварой. Осмотрели они комбайны, Фидель и говорит: «Хорошо нам теперь работать! Вот и комбайны привезли нам советские моряки. А раньше? Ни о каких комбайнах и речи не было, знай руби себе мачете!» А мачете — это большой нож, которым рабочие на плантациях рубили сахарный тростник. Тяжёлая работа! И рабочие получали за неё гроши. А как только кончится сафра, — это сезон заготовки тростника, — так рабочие становятся безработными и околачиваются где-нибудь в Гаване или Сантьяго в ожидании следующей сафры.

Так и жили. А сейчас у них уже нет безработных. Работы всем хватает. Они стали жить почти так же, как и мы с вами.

Когда дядя Сима закончил, было очень много вопросов, и Тоша думал, что они никогда не кончатся.

— Ребята, а что же мы постановим? — спросила Натка.

— Тоша уже сказал, что надо помогать кубинцам растить их леса, — напомнил Митя Башмаков.

— Правильно! — закричали ребята. — Давайте договариваться, когда пойдём в лес.

— А что в лесу?

— В лесу можно собирать жёлуди.

— Каштаны.

— И грецкие орехи.

На том и договорились: выйти всем в лес для заготовки желудей, каштанов и всего, что может понадобиться кубинским друзьям для восстановления их лесов.


ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ

о путешествии ребят в лес и о том, как они заготовляли жёлуди и семена ясеня для Кубы


Поход в лес был назначен на ближайшее воскресенье. Ребята ещё накануне запаслись мешками и сумками, подобрали себе одежду и утром уже были у школы. Митя Башмаков, как самый опытный из ребят, должен был вести их в лес. Натка, одетая в тёмное платье, в котором Тоша никогда её не видел, скомандовала поход.

Они сели в автобусы и доехали до конечной остановки у леса.

Там все выгрузились.

Горы, которые из города казались такими далёкими, приблизились и сдвинулись. Справа и слева ребята видели деревья, одетые ещё желтоватой листвой, сквозь которую проглядывала, свежая зелень вьющихся растений. Под ногами с лёгким шумом бежала речка.

— Это ворота, — сказал Ваня, кивая вперед.

— Где ворота? — не поняла Натка.

— Да вот. Не видишь, что ли? Где горы вот так сходятся (Ваня сложил ладони, чтобы показать, как сходятся горы) и между ними есть проход — там и ворота.

— А ведь верно, похоже на ворота, — закричала Натка. — Девочки, смотрите!

— Это Казачьи ворота, — сказал Митя, который всё знал об окрестностях. — Когда-то здесь охраняли город от нападений.

— Вот мы сейчас и пойдём в эти ворота, — сказал Тоша, — и посмотрим, что там есть.

Из «ворот» дул пронзительный ветер. Ребята пробежали через них, но и там так же торопилась речка по камням, были такие же горы, только теперь они снова разомкнулись. По мере того как продвигались вперёд, пейзаж менялся. Речка металась от горы к горе, и всё, что они видели перед собой, было завалено камнями, галькой да большими косами песка. Изредка на этих песчаных наносах чернели заросли ольхи, переплетённые ежевикой и заваленные сухим буреломом с одной стороны, как раз с той, откуда текла река.

— Эх, дров-то сколько? — воскликнул Ваня, указывая на огромные деревья, лежавшие на камнях.

— Наверно, здорово эта река разливается, — высказал предположение Тоша.

— Ты посмотри, Теэн, — указал рукой на ближайшие деревья Митя. — Вода вон докуда поднималась.

— Ой, ой, ой! — вскричал Тоша.

Ветки деревьев были покрыты чёрным мусором на три-четыре метра высоты.

— Вот здорово! Значит, вся поляна между горами была затоплена водой.

— А вдруг да как сейчас хлынет нам навстречу такой поток? — засмеялась Натка.

— Нет ничего смешного, — серьёзно сказал Митя. — В позапрошлом году здесь погибли трое. Рыбачили удочками, а речка вдруг поднялась, они и не успели выплыть.

— Ой, пойдёмте отсюда! — сразу заторопилась Натка. — А то как пойдёт река! Побежали!

Она махнула рукой ребятам и помчалась так, что замелькали её загорелые икры.

— Куда ты, Натка? — закричали Тоша и Митя, но тоже поскакали за ней по камням.

Они выбежали из речной долины к лесу. Стали подниматься в гору. Им то и дело приходилось останавливаться, чтобы отцепить платье от колючек, которые всё время хватались за одежду.

— Во-он где мы были, — показал Тоша на малюсенькую рощицу внизу. — Как на Кубе, — добавил он. — Я видел такие же деревья где-то в долине Виньялес.

Митя, между тем, оглядывался вокруг. Его лицо вдруг оживилось, и он закричал:

— Ре-бя-та! Вон, видите, на той горе деревья? Это — каштаны, то, что нам и нужно.

На склоне, обращённом к ним, можно было видеть пышные, ещё зелёные кроны каштанов и светло-зелёную листву грецких орехов. Но чтобы дойти до них, надо было пересечь горную долину, которая спускалась у них из-под ног. Они один за другим побежали вниз. Склон был обращён к солнцу, и потому идти по нему было легче. Они довольно быстро добежали до следующего подъёма.

Митя сорвал один каштан, и с трудом очистил его от колючей кожуры. Он дал Тоше чуть желтоватый плод и сказал:

— Нет, Теэн, рано ещё их собирать. Придется подождать с недельку.

Но Тоша, которому не терпелось побыстрее собрать семена для Кубы, всё же сказал:

— А ты влезь на дерево, может, там каштаны будут поспелее. Так всегда бывает: внизу — зелёные, вверху — спелые.

Он подставил спину, и Митя медленно полез на огромный ствол дерева. Но каштаны были и наверху зелёные. Грецкие орехи тем более, все ребята вымазались коричневой краской от кожуры незрелых орехов.

Тоша забрался с Митей на дуб и начал стряхивать с него жёлуди. Они, как град, застучали по земле.

Девочки только взвизгивали, когда на них сыпались эти жёлтые и коричневые плоды.

Набрали полные сумки.

— Сколько же мы набрали желудей? — спросила Натка, приглядываясь к ребятам, у которых за спинами висели тяжёлые сумки.

— Пол-Кубы засадить можно, — озорно засмеялся Митя.

— Интересно, как наши дубы, примутся на Кубе или нет? — спросил Ваня Зюзин.

— Примутся! — весело сказал Тоша. — Я читал, что у них дубы очень хорошо растут, да и Колумб пишет, что везде он видел дубы и падубы. А что такое падуб, ты не знаешь, Ваня?

— Падуб? Не знаю, это, наверно, только Колумб и знал…

— Сам-то ты Колумб! — сказал Митя. — Падуб — это ясень.

— Ясе-е-ень? — пропел Тоша. — Неужели ясень? У них на Кубе, наверно, и не осталось ни одного ясеня. Вот бы набрать семян!

— Сейчас уже не соберёшь… Они отцветают в мае, — рассудительно, как всегда, сказал Митя.

Он подвёл их к ясеню. Огромное дерево стояло, вцепившись могучими корнями в землю, на самом краю обрыва. Зелёная листва его ещё не пожелтела. На ней ярко выделялись белые кисти стручков.

— Ой, крылатки, крылатки! — закричал Ваня Зюзин.

Тоша достал один стручок и разнял его: внутри были остренькие продолговатые орешки-семечки.

Они набрали крылаток. Девочки начали выщелучивать из них маленькие удлинённые орешки. Митя посмотрел на них, усмехнулся и сказал:

— Нечего здесь этим мартышкиным трудом заниматься! Это можно и дома сделать. Пошли в город. Видите, солнце уже садится.

Солнце и в самом деле приблизилось к горе. Его лучи уже не грели, и ребята стали мёрзнуть. Тоша забросил за спину свой рюкзак и сказал:

— Кто будет проводником?

— Митя! Митя — очень хороший проводник, — закричали девочки, вспомнив, что имённо Митя вывел их из колючек.

Митя подтянул у рюкзака ремень, взял в руки большую палку и крикнул:

— Нечего валандаться! Пошли за мной!

Когда они, исцарапанные и растрёпанные, спустились вниз и собрались в речной долине, солнце уже скрылось за горой. Начало темнеть.

— Быстрей, ребята, иначе мы не успеем к последнему автобусу! — сказал Митя и пошёл вперёд по камням, выбираясь на дорогу, проделанную грузовыми машинами.

По городу ехали, освещаемые огнями пробегающих фонарей.

Натка вдруг начала декламировать:
		Белый


		       ест


		       ананас спелый,


		чёрный —


		       гнилью мочёный.


		Белую работу


		       делает белый,


		чёрную работу —


		       чёрный.


— Зюзя, ты любишь стихи Маяковского? — спросил Тоша.

— Маяковского? Я не умею его читать. А вот когда кто-нибудь читает, тогда люблю…

— А я начал понимать стихи Маяковского с тех пор, когда прочитал его стихи о Кубе. Всё-таки хорошо он сказал о бананах и ананасах. «Белый ест ананас спелый, чёрный — гнилью мочёный». Теперь уже не то: чёрный ест всё, что хорошо на Кубе, и вот, если наши деревья у них примутся, тогда…

— Что тогда, Теэн? — спросил Митя.

— А с кем мы пошлём свои семена? — вдруг обернулась к ним Натка.

— А дядя-то у меня зачем? Он же капитан и поедет на Кубу…

Автобус подходил к остановке «Советская». Ребята сгрудились, готовясь выходить из автобуса.


ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ

об урагане «Флора» и о том, как переживали его ребята


Вся комната Тоши наполнилась Кубой. С ним поселился дядя Сима и всё время рассказывал ему об острове Свободы. А тут ещё попугай и королевский дрозд целый день летали по комнате и кричали совсем не по-русски, так что Тоша не знал, что с ними делать.

— Дядя Сима, а что едят на воле попугай и дрозд? — спросил он капитана, который побрился и расчёсывал свои изящные усики перед зеркалом.

— Вот уж чего не знаю, того не знаю… Очевидно, дрозд собирает червей на земле, а попугай ест разные плоды и фрукты.

Через несколько минут Тоша уже подставлял попугаю очищенные мандарины, и тот быстро хватал их с ладони и начинал долбить своим кривым клювом. А дрозд действительно ел дождевых червей и всяких слизней, которых мальчик набрал в Ванином саду.

— Ты знаешь, Тоша, эти птицы очень любят тепло, — сказал дядя, принимаясь обрызгивать себя духами, — а у тебя здесь холодновато. Пожалуй, надо подтопить.

— Дядя Сима, а как у вас на теплоходе: строго насчёт того, чтобы проехать на Кубу?

— Да, насчёт этого очень строго… А ты что, не поехать ли хочешь?

— Неплохо бы… Вот когда закончу учебный год, обязательно поеду на Кубу. Ведь там у меня живёт тёзка, Антонио Ривера. Может, ты знаешь провинцию Ориенте?

— Конечно, знаю… Ведь порт Сантьяго находится как раз в этой провинции.

— И муниципию Эль-Кобре знаешь? Там есть ещё посёлок Пеладеро, вот в нём и живёт Антонио. Ты знаешь такой?

— Чего не знаю, того не знаю…

— Он расположен на самом берегу моря, вы, наверно, проезжали мимо. Вот бы хорошо, если бы ты смог заехать к нему, а?

— Хорошо, учту. Ты мне дашь к нему письмо, и я завезу.

— А ты завезёшь ему вот эти посылки, — показал Тоша на два мешка: один большой — с желудями, второй поменьше — с семенами ясеня.

Дядя Сима на всё соглашался, так что Тоша начал сомневаться в его серьёзности. Этих взрослых не поймёшь никогда.

— Только давай серьёзно договариваться, — строго смотрел на дядю Симу мальчик. — Значит, ты отвезёшь все семена, которые мы собрали и соберём ещё? Честное слово? Дай честное слово моряка!

— Честное слово моряка! — улыбаясь, сказал дядя.

— Смотри, а то я никогда не буду тебе верить, — пригрозил Тоша.

Пока дядя ходил в порт, где у него ремонтировался теплоход, Тоша сел писать Антонио.

На почте приветливая девушка спросила:

— Опять своему другу? И отвечает тебе друг? Что же он пишет? А у них ураган начался… Читал сегодня в газете?

— Нет, — проговорил Тоша. — Какой ураган?

— Ураган «Флора»… Ох и сильный ураган! Ещё первого числа он был над островом Тобаго в Карибском море. Потом прошёл над островом Гаити… Четыре тысячи человек погибло! А о Кубе пока не пишут, но известно, что это тот самый циклон «Флора».

Тоша прибежал домой, схватил газету и нашёл заметку:

«Ураган “Флора” продолжает свирепствовать».

Под этим заголовком было написано о том, что из Ольгина сообщают о человеческих жертвах. В провинции Ориенте и Камагуэй в результате проливных дождей реки вышли из берегов.

Провинция Ориенте! Это как раз там, где живёт Антонио!

Тоша бросился к карте. Кауто, Контра-маэстре, Баямо — все эти реки разлились и представляют собой огромное море! Где же сейчас Антонио? Успели ли они прийти из похода? А что, если ураган захватил их в горах? Да и маленькие хижины бойо не спасут людей от урагана.

Он побежал к Ване Зюзину.

— Ураган! Ты слышишь, ураган на Кубе? Реки вышли из берегов. Много человеческих жертв!

— Человеческие жертвы? — ручка выпала из рук Вани, и большое фиолетовое пятно мёдленно расплылось по тетради. — А Антонио?

— Не знаю, — с трудом проговорил Тоша.

Тоше вспомнилось всё, что он читал об ураганах на Кубе. В книге говорилось о мерах предосторожности против урагана. Заклеить окна крест-на-крест бумагой шириной в ладонь. Освободить от всяких грузов крыши и балконы. Плотно закрыть все окна. Большие деревья спилить. Не выходить на улицу. Как при бомбёжке в Ленинграде!

Вдруг в комнату ворвалась Натка и с порога закричала:

— Вы что же тут сидите? Ведь ураган на Кубе! Я просто не знаю, что и делать…

Она посмотрела на бледные лица ребят и поняла, что они уже всё знают.

Они втроём помчались в школу. Жёлтые листья платанов шуршали у них под ногами. Стояла тихая осенняя погода, и казалось, что на всём земном шаре установились тихие осенние дни. А между тем где-то над островом Свободы ревёт ветер, бушует дождь, и реки выходят из берегов и смывают всё живое.

По дороге ребятам встретился Антон Иванович.

— Вы куда бежите? — спросил он, останавливаясь.

— Ой, Антон Иванович! — проговорила Натка. — Вы знаете, на Кубе ураган? Там такое делается, такое…

— Много человеческих жертв, — добавил Тоша, глядя на Огнева с какой-то надеждой.

— Д-да, — задумчиво протянул ученый. — Надо им как-то помогать…

В школе стояла та деловая тишина, которая бывает в начале урока. Ребята на цыпочках пробрались в пионерскую комнату. Там несколько человек из первой смены стояли у карты и водили указкой в районе Карибского моря.


«Уже знают», — подумал Тоша.

Они отыскали старшую пионервожатую и стали её расспрашивать. Нина Григорьевна читала о циклоне на Кубе. Она сказала те же слова, что и Антон Иванович: надо как-то помогать.

— Давайте, ребята, завтра соберёмся и подумаем, что можно сделать… — сказала она.

Тоша не находил себе места. Он подождал, когда придёт из порта дядя Сима, но того всё не было и не было. Тогда он побежал в порт. Там отыскал теплоход «Кубань» и пошёл по нему. Он и не подозревал, что корабль такой огромный. Когда он поднимался на второй этаж, его окликнул дядя Сима.

— Ты как сюда попал? — строго спросил он.

— Я к вам, дядя Сима. Вы что так долго не идёте? Ведь пора уже обедать…

— Не могу, Тоша. У нас очень жаркая работа. Надо срочно отремонтировать теплоход. Да, брат, такое дело, — и Тоша услышал в его голосе неожиданно грустные нотки. — На Кубе ураган, и надо быть ко всему готовым.

— Вы что, туда поедете?

— Не знаю, не знаю…

К ним бежал какой-то матрос и нёс телеграмму. Дядя взял её и прочитал.

— Ну вот, Тоша, кончились наши каникулы. Завтра вечером отправляемся.

— А когда вы придёте домой?

— Приду только завтра, перед самым отправлением. Так что ты за меня там извинись.

Он пошёл своей моряцкой походкой по палубе, а Тоша снова остался один.

Дома ещё никого не было. По комнате летали птицы. Тоша подошёл к ним и дал несколько штук червей дрозду и пару мандаринов попугаю.

— Вот, попка, ураган на Кубе, — проговорил он.

И вдруг попугай ему ответил:

— Куба — си, янки — но. Патриа о муэрто.

— Как? Как? — переспросил Тоша.

— Амиго! Амиго! Амиго! — закричал и полетел попугай.

Тоша рассмеялся над этой чудной птицей, которая говорит с ним на том же языке, что и Антонио.


ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ,

в которой рассказывается о том, как ушли на Кубу теплоход «Кубань» и другие советские корабли


Тоша проснулся, и первой его мыслью была мысль о Кубе.

Кровать, на которой спал дядя, пуста и даже не разобрана. Значит, дядя Сима не приходил. Тоша позанимался гимнастикой, сбегал в ванную комнату и принял холодный душ.

— Дядя Сима не приходил? — спросил он у матери.

Мать сказала, что дядя звонил из порта и передал, что сегодня вечером уедет.

Когда Тоша собрался идти в школу, к ним неожиданно зашли два мальчика. Тоша встречался с ними в школе, только не знал, как их зовут.

— Тоша, — заговорил один из них, маленький и шустрый, — это мы принесли для Кубы. Говорят, что в воскресенье вы ходили в лес. Что же вы нам не сказали? Мы тоже набрали немного желудей. Ты их отправишь на Кубу?

— Спасибо, ребята, — обрадовался Тоша. — Большое спасибо! Обязательно отправлю. А как вас зовут?

— Меня Анатолий, а вот его — Степан. Мы учимся в третьем «б» у Галины Дмитриевны, — ответил маленький.

По дороге в школу Тоша заглянул в селекционный сад, но никого не встретил. «Где же Антон Иванович?» — подумал он. А когда пришёл в школу, то увидел Огнева там. Тоша бросился к нему.

— Ну что, тёзка? Беда ведь с Кубой! Ты им отослал свои жёлуди? Вот возьми это! — подал учёный небольшой мешочек. — Тут семена грецких орехов, они прошлогодние, но всхожие, сам проверял. Очень высокая всхожесть, да, да! Ну заглядывай ко мне, а то что-то тебя совсем не видно стало.

«Пришёл ведь! Значит, и он за Кубу переживает…» — радовался Тоша.

Школа наполнилась ребятами. Тоша положил свои учебники в парту и вышел в коридор. Два старшеклассника громко разговаривали об урагане «Флора» и о том, что сам Фидель Кастро выехал помогать людям, терпящим бедствие.

К Тоше подбежала Натка и сказала, что после уроков будет собрание насчёт Кубы.

— Надо сказать ребятам об урагане «Флора» и о том, что кубинцам надо помогать… Ты выступишь? — устремила на него Натка черные глаза. — У тебя же дядя капитан, который ходит на Кубу. Да и сам ты… вон даже берет кубинский носишь…

«О чём же я буду говорить?» — волновался Тоша, сидя на уроке.

— Ваня, — прошептал он, — о чём бы ты сказал, если бы тебе предложили вот сейчас говорить о Кубе?

— Я бы сказал… — задумался Ваня. — Я бы сказал, что кубинцы — наши друзья, и мы не должны оставлять их в беде… что надо собирать деньги и посылать их кубинцам. Вот что я бы сказал…

И вот началось собрание. Нина Григорьевна сказала о циклоне «Флора», который, зародясь в Атлантическом океане, накинулся на тропические острова Карибского моря. Он опустошил остров Тобаго, Гаити, а сейчас свирепствует по всей территории острова Свободы.

— Это страшная беда, ребята! — воскликнула она. — Циклоны — ужаснейшая вещь! Они образуются в западной части Карибского моря в октябре и ноябре и очень опасны для Кубы. Особенно опасны ветер и вода. Много жертв приносят ливни и морские волны. Вода размывает глинобитные стены зданий, вырывает с корнем деревья, валит на землю столбы электропередач. Реки выходят из берегов и затопляют все низины. Морские волны, обрушиваясь на берега, смывают иногда решительно всё, так что после них остаётся голое место. На Кубе эти волны называют стоячей волной. Кубинцы и до сих пор помнят «стоячую волну» 19 ноября 1932 года, когда был совершенно разрушен город Санта-Крус-дель-Сур, когда погибло более половины его населения.

Циклон — есть циклон, и мы должны помочь Кубе, как только можем.

Потом начали выступать ребята. Когда очередь дошла до Тоши, то он предложил собрать деньги и послать кубинцам, чтобы они знали, что советские братья в беде их не оставят. Пусть строят на острове Свободы социализм назло всем «Флорам» и бешеным американцам!

Нина Григорьевна поддержала Тошу, но сказала, что деньги кубинцам вряд ли помогут, а нужно на эти деньги приобрести разные вещи, в каких могут нуждаться люди, которые остались совсем без крова.

— Пишите меня, Нина Григорьевна, — начали приставать к ней ребята. — Пишите меня!

У Тоши не было с собой денег, но он сбегал домой и выпросил у матери пять рублей.

— У нас собрано уже девяносто шесть рублей, — сказала Нина Григорьевна. — С твоими пятью будет сто один рубль.

Тоша с Наткой пошли по другим классам и везде начали агитировать за то, чтобы ребята вносили деньги в фонд Кубы.

В это время в школу пришла почта, и Тоша с Наткой бросились в пионерскую комнату. Они прочитали крупный заголовок:


«ЦИКЛОН ПОКИНУЛ КУБУ»

«Циклон “Флора”, вновь пройдя по северной части провинции Ориенте, покинул, наконец, территорию Кубы. Он принёс острову Свободы огромный материальный ущерб, который сейчас невозможно подсчитать».


По пути домой Тоша забежал к Антону Ивановичу и прочитал ему газетную заметку.

Но Антон Иванович был по-прежнему строг и не выражал никакой радости.

— Вы что-то недовольны, Антон Иванович? — спросил Тоша, разглядывая насупленное лицо учёного.

— Да чем же тут можно быть довольным? — хмуро произнёс Огнев. — Ущерб, который невозможно подсчитать… Ты знаешь, что это такое?

У Тошиного дома стояла «Волга». Мальчик сразу понял, что это приехал дядя Сима.

— А вот и ты, — живо заговорил дядя. — Я уже думал, что и не удастся с тобой распрощаться. Сейчас едем. Получен приказ: идти на Новороссийск, взять кубанскую пшеницу и срочно везти на остров Свободы.

— И зачем теперь им наши жёлуди! — печально сказал Тоша, глядя на мешки.

— Ты что это, Тоша, — бодро ответил капитан. — Сразу и раскис! Эх ты, вояка! Да они сейчас будут работать так, что все американцы зубами заскрежещут. Это очень хорошо, что вы посылаете им жёлуди.

Тоша оживился.

— Тогда я напишу Антонио записку. А ты отвезёшь её и передашь. Провинция Ориенте…

— Муниципия Эль-Кобре, посёлок Пеладеро, Антонио Ривера, — назвал адрес дядя.

— Правильно, дядя! — закричал Тоша.

Пока дядя Сима разговаривал с матерью, мальчик быстро набросал записку:

«Дорогой Антонио! На вас навалилось страшное несчастье. Мы все очень потрясены этим. Но надеемся, что кубинцы не подкачают. Антон Иванович очень расстроен. Я тоже, но мы всё же посылаем вам эти жёлуди и семена ясеня. Посадите, и пусть ваша Куба будет самой счастливой землёй. Антонио Корешков».

«Мы вам ещё не то пошлём!» — написал он в самом конце.

Дядя Сима пришёл в его комнату и стал прощаться с Тошей. Потом спросил попугая:

— Ну что передать от тебя Кубе?

И попугай, как будто только того и ждал, пророкотал:

— Венсенеремос.

На следующий день Тоша прочитал в газете:

«Восемь судов держат сейчас курс на Кубу. В их трюмах десятки тысяч тонн продовольствия. Много продовольствия детям. В ближайшие дни отправятся из Ленинграда теплоходы “Юрий Гагарин”, “Арагви”, из Одессы — “Советск”, из Николаева — “Александровск”.»

И ещё через день:

«Вчера из Ленинграда вышел на остров Свободы теплоход “Братск”. В пути на Кубу около двадцати наших судов».

И Тоша подумал о том, что где-то среди них плывёт и теплоход «Кубань», который ведет дядя Сима.


ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ,

в которой рассказывается о том, как Тоша Корешков заложил Сад Дружбы


К Тоше зашли Митя Башмаков и Ваня Зюзин. Они любовались его птицами и всячески старались научить попугая русскому языку. Но тот кричал «амиго, амиго» и улетал прочь.

— Баямо — город, который находится немного выше того места, где живёт Антонио, — сказал Тоша, — превратился в сплошное море.

— Интересно, как-то Антонио живёт, — проговорил Ваня.

— Живёт! — громко сказал Митя. — Такие не погибают! Он всё-таки боевой парень.

— Боевой, боевой, — вдруг прокричал попугай.

— По-русски заговорил, — с изумлением сказал Тоша.

— Конечно, боевой, — рассмеялся Ваня.

— Боевой парень! — продолжал орать попугай.

С Кубы не было никаких писем. Тоша ходил сам не свой. И дядя почему-то ничего о себе не сообщал. Наконец, когда все надежды кончились, пришло письмо.

Тоша разорвал конверт, из него выпала фотография.

«Так вот ты какой», — думал, улыбаясь, Тоша и разглядывал карточку.

На ней был запечатлён мальчик, сидящий рядом с хижиной бойо. В белых коротких штанишках и белой рубашке, мальчик улыбался. Его лицо говорило об индейском происхождении: большая голова, широкая во лбу, и чуточку приплюснутый нос. Глаза, должно быть, чёрные, прищурясь, смотрели на Тошу из-под густых бровей.


«Дорогой амиго! — писал Антонио. — Две недели и три дня не писал я тебе. Мы сходили уже в путешествие. Было очень интересно. Мы шли тем же путём, которым двигался Фидель после высадки с “Гранмы”. Мы видели болота, в которых они увязали, и нашли даже автомат, а недалеко от него скелет человека. Мы постояли над ним — честь и слава тебе, безымянный герой! Так погибло здесь более шестидесяти человек. Но кровь их не пропала даром. Там, где они сражались, теперь стоят коттеджи. В них живут простые кубинцы — рубщики сахарного тростника. Мы видели небольшие новенькие деревни, и в них горел электрический свет. Мы видели распаханные поля, на них росли помидоры, и овощи. Нам постоянно встречались автомашины с товарами, их везли в эти деревни.

На пятый день мы оказались на вершине горы, с которой любовались нашей прекрасной Кубой с её посёлками и городами.

О, амиго! Ты не знаешь, какое счастье жить в стране, которая сбросила власть эксплуататоров и управляется рабочими и крестьянами!

Но революция ещё не закончена! У нас нет лесов, нет даже самых маленьких перелесков. Земля осыпается со склонов, реки вырывают огромные овраги, и всё потому, что у нас мало лесов. Но мы обязательно насадим их и добьёмся, что наши земли больше не будут растаскиваться водами.

Сегодня мы снова садимся за парты. И я буду учиться так, чтобы Фидель, когда он приедет, мог сказать: хорошо, амиго! Да, забыл тебе сказать, что мы видели в лесу самого большого удава — змею маха-де-санта-мария, она в длину четыре метра!»


«Что же это такое? Почему Антонио не пишет об урагане?» — думал Тоша, пока не увидел на письме штемпель: «30.IX.63», и только тут понял, что письмо задержалось, видимо, из-за циклона.

«Что же сейчас с Антонио?» — снова охватила его тревога, и он не находил себе места от беспокойства.

Решил пойти к Антону Ивановичу, чтобы хоть как-то рассеяться.

В селекционном саду созрели мандарины. Тонкие ветви были сплошь усеяны золотыми яблоками, и Тоша удивлялся, как такие маленькие деревца удерживают на себе столько плодов.

Теперь в сад зачастили экскурсанты, так что Огневу просто не давали работать. Чтобы облегчить себе труд и не бродить с ними по саду, Антон Иванович нашёл выход.

На пригорке у него росло замечательное цитрусовое дерево-сад. Осенью это дерево казалось сказочным. Мандарины всех оттенков: от бледно-золотистого до оранжевого и розового, жёлтые лимоны, померанцевые апельсины, здоровенные, с детскую голову грейпфруты, золотой, с бугорчатой и толстой, как у носорога, кожей помпельмус Ойя — зрели на этом дёреве, удивляя, восхищая и ставя в тупик зрителей. Около дерева Огнев приказал поставить в виде буквы П скамейки и усаживал на них экскурсантов.

— Я думаю, зачем нам ходить по всему саду, — говорил он, улыбаясь своим гостям. — На этом дереве мы увидим всё, что вас интересует, — и рассказывал гостям о своём чудесном дереве-саде. На каких только языках не задавались здесь вопросы! На итальянском, египетском, английском, китайском, сербском, французском, индийском. Всем хотелось поучиться у Огнева сложным хирургическим операциям на дереве.

Тоша читал в газете и даже видел снимок, как советские люди сажали в Индии какие-то деревья. На память.

«Хороший у индийцев обычай, — подумал Тоша. — Пожалуй, и нам с Антоном Ивановичем надо его перенять».

Однажды он предложил лопатку францужёнке:

— Кэс кэсэ?[11 - — Что это?] — не понимая, смотрела на лопатку француженка.

И хотя Тоша не знал французского языка, он ответил то самое, что было нужно.

— По-русски это называется лопата. В знак нашей дружбы прошу вас посадить собственноручно вот этот мандаринчик.

Переводчик перевёл ответ Тоши профессорше, она улыбнулась, взяла лопату, выкопала ямку и с помощью Тоши посадила мандарин. Другие тоже захотели сажать, и так в саду Огнева появился ещё один сад — Сад Дружбы.

Сейчас Тоша стоял около иностранцев и не очень внимательно вслушивался в слова Антона Ивановича. Но когда Огнев распрощался с гостями, Тоша спросил:

— А это кто были, Антон Иванович?

— Кубинцы, Тоша, кубинцы… Студенты. Они учатся у нас на Кубани и через два года, как сказал переводчик, поедут на Кубу уже специалистами.

— А-а, — протянул Тоша. — А письма всё нет и нет…

Антон Иванович обнял одной рукой своего тёзку и посмотрел ему в глаза.

— Будет, обязательно будет письмо. Только надо, чтобы справились они со своим несчастьем.


ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ,

в которой Тоша Корешков по примеру великих учёных приносит жертвы в пользу науки


Тоша притаился за густым мандариновым деревцем и слушал спор между Огневым и каким-то высоким, хорошо одетым человеком. Человек этот стоял спиной к Тоше и лицом к Антону Ивановичу, который сидел на скамейке в своей зелёной беседке.

Антон Иванович был расстроенный и злой. Ночью кто-то забрался в сад и полностью обобрал плоды с трёх его лучших селекционных мандаринов. Год пропал даром! Ещё на год оттягивается получение сеянцев с этих деревьев. Учёный возлагал на них большие надежды.

Человек, который стоял перед Огневым, оказался директором селекционного сада.

— Неприятно, конечно, Антон Иванович, я вас понимаю, — говорил он. — Но стоит ли так расстраиваться?

Антон Иванович вдруг вскочил, побледнел, и губы у него запрыгали. Тоша никогда ещё не видел учёного в таком состоянии. Он думал, что Огнев всегда улыбается.

— Сколько я просил у вас, — заговорил, сдерживая гнев, Антон Иванович, — сколько я просил, чтобы вокруг сада была, наконец, сделана изгородь и чтобы в саду был сторож?

— Но, Антон Иванович, денег же нет, — отговаривался директор.

— А двадцать тысяч на памятник Мичурину есть? Что он мне этот памятник вместо сторожа стоять будет? Я уважаю Мичурина, может быть, не меньше вас, но считаю, что сейчас для нас с вами надёжная охрана селекционных деревьев дороже памятников.

— С вами вообще разговаривать сегодня невозможно, — сердито сказал директор и ушёл, помахивая зелёной веточкой.

Тоше стало жаль Огнева. Оказывается, Антону Ивановичу приходится иногда тоже несладко из-за таких бюрократов, как этот директор.

— Антон Иванович, — сказал Тоша, вылезая из-за деревца, — я всё слышал…

— А, тёзка, — чуть-чуть улыбнулся Огнев.

— Антон Иванович, от директора вы ничего не добьётесь. Он вроде Чудиковой, такой же псих! А я вам помогу. Честное слово, помогу.

Огнев притянул к себе мальчика, и снова прежняя добрая улыбка появилась на его лице.

— Я же знаю, Тоша, что ты настоящий тёзка.

Тоша побежал на квартиры своих товарищей и собрал ребят у себя во дворе. Потом каждый сбегал домой и взял топор.

— Хотите, Антон Иванович, мы устроим вам колючий завал вокруг сада?

Огнев выслушал Тошин план, одобрил, и ребята бросились вниз рубить заросли дикого лимона, ежевики, кизила и других самых колючих кустарников. Всё это они тащили в сад и укладывали в виде неприступного колючего вала. Тоша решил, что ночью они будут сад караулить сами. Он сговорился с Митей Башмаковым, и вечером, как только спустились сумерки, они отправились в селекционный сад.

— Тоша, — услышали они за собой тонкий голосок Вани Зюзина. — Вы куда? Погодите…

Он выбежал к ним в трусах и в ночной рубашке.

— Ты что, Зюзя, уже спать собрался? — сказал Митя.

— А что же делать? Вы куда?

Узнав о том, что ребята идут охранять сёлекционный сад, Ваня захотел идти с ними.

— Да куда ты пойдёшь? — пренебрежительно засмеялся Митя. — Ты струсишь, даже если зяблик свистнет!

— Пойдём, — решительно сказал Тоша. — Только не забудь захватить с собой овчарку.

Через несколько минут Ваня, одетый в старый отцовский пиджак, уже семенил рядом с друзьями, а за ним, на поводке, плелась овчарка.

Они распределили между собой роли. Митя должен был охранять сад со стороны завала, а Тоша с Ваней — открытую сторону, обращённую к конторе.

— Вы знаете, как кричит козодой? — спросил Митя и издал переливающуюся трель. — Вот так мы и будем кричать. А если воры появятся, тогда предупреждайте меня криком филина. Вот так: фу-бу, фу-бу!

Они потренировались в этих криках, причём надо сказать, что у Тоши никак не получалась трель козодоя. Сразу было слышно, что кричит человек. А у Вани очень хорошо всё выходило.

— А, может быть, я буду кричать вот так: Куба — си, янки — но. Венсенеремос!

И ребята захохотали, когда вспомнили, как кричит Тошин попугай.

Стало темно. Где-то за деревьями мирно светились окна в доме Антона Ивановича. Потом и они погасли. Слышалось, как вдали тихо вздыхает море. Какой-то ночной жук с громким жужжанием ударился о берет Тоши.

— Ты спишь, что ли, Зюзя? — негромко бросил он в темноту.

— Н-нет… а что?

— Ты знаешь, я получил сегодня письмо от тёзки, от Антонио. Но он почему-то ничего не пишет об урагане…

— А может, его и не было…

— Кого его?

— Да урагана. Кого же ещё, — сонным голосом отвечал Ваня.

В это время из той части сада, где сидел Митя, послышалась трель козодоя.

— Отвечай, Зюзя!

И с удовольствием Тоша услышал, как недалеко от него затрещал козодой.

Вдруг Тоша увидел три большие тени. Ему надо было филином закричать, а он вместо этого стал выслеживать воров. Он видел, как они, точно хозяева, переходили от одного дерева к другому и, наконец, остановились у замечательного гибрида мандарина с кинканом.

— Давай мешок! — отрывисто сказал один и зашуршал листьями.

— Вот они! — закричал Тоша и бросился с палкой на того, кто начал рвать плоды. — Ми-и…

Тоша хотел позвать на помощь Митю, но чья-то сильная рука ударила его по лицу, и он упал. Тут же кто-то большой и сильный придавил его к земле так, что ему показалось, будто его лицо расплющили в лепешку.

Хорошо, что Митя откликнулся и побежал на Тошин крик. Воры бросили мальчика и скрылись, тяжело топая сапогами.


Тоша лежал на траве, стонал и не мог подняться. Митя нашёл его, нагнулся и закричал:

— Зюзя, Зюзя, иди сюда!

Но ни Вани Зюзина, ни его знаменитой собаки не было. Митя сел рядом с Тошей, положил ему на голову руку и спросил:

— Больно?

— Польно, — едва смог выговорить Тоша своими раздавленными губами.

В темноте показался фонарь.

— Где-то вот здесь, — услышали они знакомый Ванин голосок. — Они стали его бить, а я испугался и убежал… к вам…

Подошёл Антон Иванович, поднял Тошу и принёс его к себе домой.

Губы у Тоши были разбиты, под глазом сидел большой синяк, так что этим глазом он почти не видел. Изо рта и из носа текла кровь.

Жена Антона Ивановича умыла его и уложила на диван.

Огнев побежал в контору, чтобы позвонить в милицию.

— Сейчас придут с собакой, — сказал он, возвратившись. — Обещают найти негодяев. Надо же так избить мальчишку!

Он присел на диван и стал гладить Тошину светлую голову, на которой за лето отросли непослушные, просолившиеся в морской воде волосы.

— Как же ты такой герой, а поддался им? — улыбнулся Антон Иванович.

Тоше было трудно говорить сквозь распухший рот, но он всё же разжал толстые губы:

— Какой-то я несчастный уродился, Антон Иванович. Всё время мне влетает.

— Ничего, тёзка, наука требует жертв, — сказал Огнев. — Джордано Бруно мракобесы на костре сожгли, а тебе только синяков насажали, да Чудикова крапивой ожгла. Это терпимо…

Антон Иванович улыбался, и Тоша не мог понять, серьёзно он это говорит или шутит?


ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ,

в которой Тоша узнаёт, что его кубинский тёзка жив и здоров


Уже третий день Тоша лежал дома. Разбитые губы всё ещё мешали ему говорить, и он больше кивал головой, когда к нему обращались. Известие о том, что воры задержаны, он воспринял спокойно. Его заботил Антонио, от которого не было до сих пор никаких вестей.

Он только и оживал, когда к нему забегали ребята — Ваня Зюзин, Натка и Митя. Друзья приносили домашние задания, готовили вместе с ним уроки, и вообще они хорошо делали, что приходили. От них можно было узнать, что нового в школе и пионерском отряде.

— Знаешь, Тоша, что придумали у нас ребята, — рассказывала Натка. — Они принесли из леса молодой дубок. Посадили его около входа в школу. Знаешь, не направо, а налево, где есть ещё такая хорошенькая полянка. Сделали вокруг него деревянную оградку и на ней написали… И знаешь, что?

Её перебил Митя. Он наизусть прочитал:

«Этот дубок посажен здесь на второй день после окончания урагана “Флора”. Пусть он растёт, как будет расти социалистическая Куба. Вива Куба!»

— Здорово! А кто же всё это придумал?

— Это всё Митя, — сказал Ваня. — Мы с ним пошли в лес смотреть, где растут орехи, а он как хлопнет себя рукой по голове и говорит: «Зюзя, я придумал сейчас что-то!»

— Хватит тебе, Зюзя! Вот и начал сочинять!

Но Тоша знал, что Ваня никогда ни чуточку не соврёт, и, если он так говорит, то, значит, так оно и было.

— А Антонио как? — спросила Натка. — Не прислал ещё ответа?

Тоша покачал головой.

— Наверно, он оказался в числе пострадавших… Или раненых, или ещё хуже… — сказал он, боясь произнести слово «погиб».

— Почему же обязательно хуже? Может, у них просто не работает почта? — произнёс Ваня.

— А ты знаешь, Теэн? — заметил Митя. — В лесу уже поспели каштаны и грецкие орехи.

— Ну? — повернулся к нему Тоша.

— Если не пойти в это воскресенье, то всё соберут да кабаны съедят. Вот я и думаю, как нам быть.

— А мы устроим вот что, — вмешалась в разговор Натка. — Мы соберём в субботу ребят и попросим всех пойти с нами в лес. А ты поведёшь нас… Вот и соберём орехов сколько надо…

В воскресенье была очень хорошая погода. Тоша смотрел тоскливо в окно. Солнце светило так, что от деревьев в саду падала косая тень.

«Вот уже осень настала, — думал Тоша. — Тени стали длиннее, а дни короче. Как-то сейчас на Кубе? Так же ли падает тень на землю? Или у них всё ещё лето?»

И он старался представить, на каком градусе широты расположена Куба? По его расчетам выходило, что на двадцать втором, южнее, чем живут они. Это значит, что на Кубе сейчас почти такая же температура, как и летом. И солнце стоит высоко, и тени падают не так, как у нас, а значительно круче.

— Как дела, тёзка? — вытирая ноги о половичок, громко говорил от самого порога Антон Иванович. — Поправляемся или нет?

— Проходите, Антон Иванович, проходите! — услышал голос матери Тоша. — Поправляется, а как же?

— А я зашёл… Как же так, думаю, главного юнната в саду нет. Наверно, что-нибудь серьёзное… Возьмите, — протянул он Тошиной матери бумажный пакетик. — Здесь семена луноцвета.

Антон Иванович зашёл к Тоше в комнату и долго сидел, разговаривая с ним о всяких садовых делах.

— А попугай-то что-нибудь говорит? — спросил он.

Вместо ответа Тоша крикнул:

— Попка, скажи, что-нибудь…

Попугай сразу прилетел на спинку кровати и, поглядывая то на Тошу, то на Антона Ивановича, пророкотал:

— Хор-роший парень!

В комнату вошли Натка и Ваня. Они сказали, что собрали много орехов и каштанов.

— Возьми, ешь! — протянул ему две горсти орехов Ваня. — Ты их раскалывай какой-нибудь чуркой.

— Зачем же? Эти орехи мы пошлём на Кубу…

— Да ты что? — сказала Натка. — Ты давай ешь! Для Кубы у нас хватит.

Тоша разбил один орех. Из скорлупы вывалилось чудесное ядро, похожее на огромного жёлтого жука.

— Эх, хороши! — сказал Тоша. — Даже жалко, что такой орех приходится съесть.

Он собрал остальные орехи и сложил в ящик стола.

Утром ребята внесли ему в дом два огромных мешка с грецкими орехами и каштанами. Мешки были настолько тяжелы, что Тоша мог только тащить их по полу.

— Хороший подарок! — радостно засмеялся он. — Вот бы только дядя скорей приезжал.

В этот же день он получил письмо с Кубы.


«Дорогой тёзка! Я тебе так долго не писал потому, что у нас был ураган “Флора”. Ты даже не представляешь себе, что это такое. Я не видел такого ветра, сколько живу. Даже старики не помнят, чтобы можно было выворачивать с корнем такие деревья. А ливень, Антонио, ливень был такой, что мы думали он никогда и не кончится. Пятеро суток беспрерывного дождя, пятеро суток в ожидании, что произойдёт что-то невероятное. По земле разлилось море. Наш домик затопило. Мы залезли на чердак, чтобы спастись от воды, но и оттуда пришлось эвакуироваться. Дом рухнул под потоками воды. Кое-как мы выбрались из него и перешли к соседям. Три дня мы ничего не ели.

Когда дождь перестал и мы вышли на улицу, то её не было! Из сотни с лишком домов, осталось два: один — наших соседей, другой — на противоположной стороне посёлка. Всё остальное исчезло; только по трубам кое-где можно узнать, что здесь было жилое место.

Хорошо, что хоть у нас власть рабочих и крестьян. Нам перебросили на самолётах пищу. Говорят, что Фидель был где-то рядом, спасал людей и чуть сам не утонул. Он-то и прислал нам пищу.

Потом надо было срочно строить новый дом. Мы его построили вчетвером. Сейчас мы уже живём в новом доме.

Недавно меня отыскал человек, который приехал к нам на моторной лодке. Оказывается, это твой дядя. Я уже знаю по-русски несколько слов, и мы с ним поговорили. Он привёз твой подарок, очень большое спасибо за него.

Ты спрашивал, какие есть деревья у нас на Кубе? О, их очень много! Это — пальмы, например, королевская. А в оставшихся лесах есть акана, которая идёт на железнодорожные шпалы и для постройки судов, есть каоба — это очень ценное красное дерево. Есть у нас негниющее дерево хики, оно идёт на изготовление телеграфных столбов. Есть гранадильо — очень дорогое дерево, из которого делают разные предметы роскоши, а гуаякам даёт самую твёрдую в мире древесину для винтов кораблей. Потом ещё есть дерево хиге — очень интересное чёрное дерево. Пород-то у нас много, до двухсот, но беда в том, что лесов-то почти нет.

До свиданья, амиго Антонио. Ты извини, что мало написал. Мы торопимся посеять что-нибудь из съестного. Антонио Ривера».


Тоша встретил маму радостным криком:

— Мама, письмо от Антонио!

Они прочитали его снова, и мама сказала:

— Почему же нет ничего от Симы?

И только она это проговорила, как в дверь вошёл почтальон с телеграммой. «Буду завтра. Серафим».

— Завтра я всё узнаю, — радостно сказал Тоша. — И какой он, и где живёт. А всё-таки, мам, он очень хороший!

— Кто? Дядя Сима?

— Да нет! Дядя Сима, конечно, очень хороший. А вот Антонио…

— А Антонио… Почему же ему быть плохим? Давай ложись, Тоша, завтра рано вставать.

Тоша кувыркнулся в постели и радостно засмеялся:

— Мама, я уже здоров! Честное слово, здоров!

— Хорошо, Тоша, хорошо, — сказала она, подтыкая под ним одеяло, — завтра увидим.

В его комнате погасили свет. Он закрыл глаза. Но уснуть не мог. Он повернулся на другой бок, полежал и вдруг рассмеялся.

— Попка, попка, — тихо произнёс он. — Ты знаешь, что завтра мы с тобой будем встречать дядю Симу?

Попугай молчал у себя на жёрдочке.

Тоша встал и зажёг свет. Попугай молча взглянул на него и снова подвернул голову под крыло. Мальчик, наклонившись к его уху, тихо сказал:

— Попка, завтра дядя Сима приезжает…

Попугай молчал. Тоша снова лёг. Он слышал, как пришёл отец, как сел ужинать…

Он проснулся оттого, что дядя Сима несколько раз окликнул его. Тогда Тоша вскочил и прямо с постели бросился на шею к дяде Симе.

— Мама, а дядя Сима уже и побрился и надушился. Вот щёголь! Ну, рассказывай, дядя Сима…

— О чём?

— О Кубе, конечно, — вскричал мальчик. — И об Антонио. Мы ведь получили от него письмо.

— Как вы сами понимаете, — начал дядя Сима, — мы пришли на Кубу уже после урагана. И пока наш теплоход разгружался в Сантьяго, я сел в нашу моторную лодку и поехал вдоль побережья на запад. Я не знал здесь ничего, но наш переводчик мне объяснял всё, что мы видели. Очевидно, циклон был действительно большой. Сколько мы ехали, переводчик всё время говорил о том, что вот здесь был городишко, а теперь видели развалины. И вот, наконец, мы доехали до Пеладеро. Какое там Пеладеро! Всего два домика стояли на берегу. Я пришёл к одному из них и спрашиваю: «Вы не знаете, где теперь находится Ривера?» Мне отвечают: «Ривера? А вам кого из них надо?» «Мне, говорю, нужен Антонио, молодой Ривера». Тут ко мне подходит мальчонка и говорит по-русски: «Я — Антонио Ривера. Что вам угодно?» Говорит, а сам улыбается, зубы так и светятся. Ну я с ним поздоровался и говорю: «У тебя есть знакомые в Советском Союзе!» Он отвечает: «Есть… Есть у меня один парень, с которым мы переписываемся». Это, говорит, Антонио Корешков.

— Так и сказал! — воскликнул Тоша.

— Так и сказал, — продолжал свой рассказ дядя Сима. — «Так вот, говорю, я приехал от него. Я — его дядя». А у них, наверно, вся семья знает о переписке с тобой. Он как закричит что-то, а из домика и со всех сторон прибежали к нам его родители и братья. Он им что-то говорит по-испански, а сам всё время на меня показывает. Меня сразу ведут в дом, садят за стол и начинают угощать. Мы хорошо поговорили с Антонио и с его отцом. А когда я дал им твои жёлуди и семена ясеня, у них были такие восторженные лица. Мальчик проводил меня до самого Сантьяго и даже зашёл к нам на судно. Я ему всё показал, а он и спрашивает: «А вы не сможете взять меня с собой? Я, говорит, всё, что нужно, буду делать в пути. Я ведь рыбак немного, так что смогу и помочь». Ну, этого я сделать не мог, пришлось огорчить его отказом. А жаль, очень хороший парнишка!

— Эх ты, дядя Сима! — огорчённо вздохнул Тоша. — Да как же так, ты капитан и не можешь провезти с собой пассажира? Да какого пассажира!

— Ты не ругайся, племянник! — похлопал его по плечу капитан. — Раз не могу, значит, не могу. Хоть он и твой друг.


ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ

о суровом воспитании, которому подвергал свои мандариновые сады Антон Иванович Огнев


Тоша привык в Нарьян-Маре к тому, что во время зимних каникул ребята катаются на катке, визжат у ледяных гор, ходят на лыжах в зимние походы. Люди, войдя с улицы в дом, прихлопывают рукавицами и весело говорят: «Ну и мороз!»

А тут, на берегу Чёрного моря, и на зимних каникулах было так же тепло, как и осенью. До самого Нового года ни одного мороза! В Новый год тепло грело солнце.

— Тоже мне — зимние каникулы называются! — воскликнул он, вбегая в дом в одном свитере и вельветовых штанишках.

— Тебе что, Тоша, не нравится здешняя зима? — весело спросила мама.

— Не нравится, — решительно ответил Тоша. — Что же это такое и покататься нельзя. Ни на лыжах, ни на коньках!

И вдруг по радио объявили, что ночью ожидаётся мороз. Тоша не поверил: он уже слышал такие предсказания. Да и погода стояла такая тёплая, что о морозе смешно было и думать.

Северяне, приехавшие на курорт, ходили без пальто и без головных уборов, на пляжах загорали, а некоторые храбрецы даже купались в море.

В воздухе носился лёгкий аромат мушмулы.

На деревьях, обманутых внезапным потеплением, набухали почки. Против санатория курортники любовались веточкой алычи, которая неожиданно расцвела и наивно таращила беленькие звёздочки цветов на солнечную голубизну небес.

— Ещё несколько дней такой погоды, — озабоченно говорил Тоше Иван Ильич, — и может зацвести персик…

— А что? — радостно сказал Тоша. — Ну и пусть цветёт!

Иван Ильич взглянул на него и понимающе улыбнулся:

— Оно, конечно, хорошо… Но потом будет мороз, и все завязи погибнут…

И только тут Тоша понял, какую он сморозил глупость.

Во второй половине дня, когда Тоша возвращался из школы, откуда-то из-за гор вывалилась огромная серая туча и, сверкая молниями, стала надвигаться на город. Сразу посвежело. С пляжей торопливо поднимались отдыхающие. Гром, который недавно слышался где-то далеко, грянул совсем близко.

— Гроза в январе, как вам это нравится? — услышал Тоша, как говорил один отдыхающий.

— Субтропики! — сказал другой, и по его голосу чувствовалось, что он очень доволен своим пребыванием в субтропиках и тем, что ему первый раз в жизни довелось увидеть грозу в январе.

— Могу вас заверить, граждане, что субтропиками вы любуетесь в последний раз, — услышал мальчик знакомый, чуть насмешливый голос Огнева. — Не сходя с места, вы очутитесь часа через полтора у себя на севере.

Антон Иванович торопился. Он прошёл мимо любителей январской грозы, свернул с тротуара и стал подниматься в гору, к себе в селекционный сад.

— Антон Иванович! — окликнул учёного мальчик.

Но снова оглушительно грянул гром тяжелые капли упали на тротуар и расплылись большими тёмными пятнами.

Грянул ливень, какой можно увидеть только на Черноморье. С гор и пригорков хлынули вниз потоки жёлтой воды. По тротуарам и мостовым покатились, увлекаемые водой камни. По улице, беспрерывно завывая сиреной, промчались пожарные машины: где-то кому-то уже грозило затопление.

Тоша прибежал домой и посмотрел через окно на море. Оно было жёлтое у берегов, и по нему ходили, лоснясь толстыми спинами, могучие валы; они сердито брызгались пеной и оглушительно гремели камнями на пляже. Вдали, около порта, всё время взлетали вверх белые фонтаны: волны били в стены порта и швыряли воду выше маяков. Потом забарабанил град, и можно было подумать, что в окна кто-то бросает камни.

Град сменился снегом. Сверху на землю повалились целые сугробы, и вмиг всё побелело, как зимой в Нарьян-Маре.

Во дворе появился Митя Башмаков, схватил голыми руками ком снега, скатал снежок и остановился, высматривая, в кого бы бросить. Но во дворе никого не было. Он кинул снежком в воробья, но попал в окно Чудиковой, и старушка сразу выскочила из дверей и закричала на Митю: «Антихрист!». Митя убежал домой, Чудикова скрылась в своей келье, и опять двор опустел.

Тоша попробовал читать учебник, но что-то всё время мешало ему сосредоточиться. И он вспомнил: а цитрусовые? Ведь они могут погибнуть!

Он оделся и побежал в селекционный сад. В парке санатория работницы укутывали в рогожу финиковые пальмы и драцены. В саду, где росли стелющиеся лимоны, темнели на снегу длинные пологи из мешковины, которыми уже укрыли этих неженок от простуды. Там и тут виднелись отдельные деревца, затянутые кисеёй. В кисейных юбочках они походили на балерин, приготовившихся исполнять танец маленьких лебедей.

На участке Огнева никого не было, и мандариновые деревца сиротливо зеленели на белом снегу, склонившись под тяжёлыми снежными шапками.

— Безобразие! — подумал вслух Тоша. — Такие ценные деревья, и никто о них не заботится. Где же Антон Иванович?

Огнева мальчик нашёл в кабинете. Учёный сидел за столом и перелистывал какие-то бумаги.

— Антон Иванович, вы что же делаете? Ведь цитрусовые помёрзнут.

— Ну и пусть помёрзнут!

Тоша даже собственным ушам не поверил. Это Антон Иванович так говорит? Тот самый человек, который ездил куда-то за Пшадский перевал за черенком полупогибшей яблони, человек, который чуть не умер, когда нечаянно сломал один малюсенький росток.

«Наверно, Огнев опять чем-нибудь расстроен…»

За окном промелькнул Алексей Петрович, и мальчик бросился за ним.

— Алексей Петрович? — остановил он садовника. — Вы что же не укрываете свои растения?

— Антон Иванович не велит, — мрачно ответил садовник. — Я уж предлагал ему… Говорит, не надо…

«Ну, конечно, директор разозлил», — решил окончательно Тоша и вернулся к Огневу, чтобы разубедить его и сказать, что не следует вымещать зла на ни в чём неповинных растениях. Но Огнев сидел уже не один. У него был директор и тоже уговаривал его укрыть мандарины.

— Ни за что! — твердил Огнев. — Ни за что!

— Но ведь могут же вымерзнуть, Антон Иванович! — жалобно говорил директор. — Погибнут все, а что мы тогда делать будем?

— Если погибнут, туда им и дорога, — огрызнулся учёный.

— Наивный вы человек, Антон Иванович, — снова начал уговаривать директор. — Легко сказать — туда и дорога! А об ответственности вы забыли? Ведь вас же первого спросят: «Товарищ Огнев! Вы работаете с мандаринами двадцать с лишним лет. Где ваши мандарины?»

Огнев рассердился, швырнул на стол карандаш так, что тот покатился на пол к ногам директора. Директор поднял карандаш, положил его обратно на стол и пошутил:

— Оно конечно, Александр Македонский был герой, но зачем же стулья ломать? От этого убыток казне.

Огнев не отозвался на шутку, и директор собрался уходить. В дверях он ещё раз сказал:

— Может быть, хоть часть деревьев укроем? Наиболее ценных?

— Ни одного!

Когда директор вышел, Тоша тоже попробовал уговаривать Антона Ивановича, но он объяснил мальчику, что суровой зимы ждёт уже несколько лет потому, что хочет испытать, устойчивы ли против морозов выведенные им растения.

— А если они вымерзнут?

— Я уже сказал, туда им и дорога! Значит, они никуда не годны и нечего их размножать.

— Но всё-таки, — продолжал настаивать мальчик, — что вы сделаете, если они вымерзнут?

— Буду начинать сначала, — улыбнулся Огнев, и Тоше вспомнился почему-то железный лимон.

К ночи снег перестал, небо очистилось, и на нём тревожно замерцали звёзды.

— Опасная погода! — сокрушался Иван Ильич. — Всё может помёрзнуть за одну ночь…

Он зажёг в саду кучи гнилого мусора, чтобы хоть немного смягчить холод вокруг деревьев. И везде Тоша видел стелющиеся по земле дымки, и от запаха их становилось на душе тревожно и беспокойно.

Над участком Огнева не виднелось ни одного дымка. Его деревья встречали эту морозную ночь с открытой грудью: слабые обречены на смерть, сильные должны были выжить и закалиться.


Мороз держался несколько дней. Деревья обледенели, казалось, что их ветви сделаны из стекла. На подъёмах буксовали машины. Прохожие скользили и падали. Над садами стелился горький дым.

Тоша уже много раз бегал в селекционный сад, виделся с Огневым и находил его каждый раз серьёзным и сосредоточенным.

— Вы почему такой невесёлый? — спросил он.

— Держу экзамен, тёзка! — улыбнулся Огнев.

Деревья в его саду так и остались неукрытыми. Единственное, что он разрешил сделать Алексею Петровичу, это стряхнуть с деревьев снег, чтобы их не поломало от тяжести.

— Ревизия идёт у нас, Тоша, — тихо сказал Алексей Петрович.

— Какая ревизия? — испугался мальчик.

— Ревизия наших сортов. Негодные бракуются, годные остаются. Сколько-то их осталось?

Да, мороз основательно поработал. В саду у Огнева многие деревья стояли с пожелтевшими листьями и только отдельные мандарины и лимоны весело отряхивались на ветру от задержавшейся в зелёной листве воды.


— А железный-то уцелел! — радостно сказал Тоша, показывая на своё любимое дерево.

— Теперь у нас много стало железных, — улыбнулся Алексей Петрович. — Антон Иванович рад-радёшенек: не было бы счастья, да несчастье помогло. Теперь, говорит, мы можем смело работать с этими растениями; их в любой колхоз давать можно — не подведут.

Садовник кивнул в сторону укрытых растений на соседнем участке и улыбнулся.

— А эти балеринки в белых юбочках — только для декорации. Толку от них на копейку, а мороки — на весь четвертной.

На следующий день на уроке ботаники, когда Александра Петровна рассказывала о том, как Мичурин вывел свою знаменитую грушу Бере зимняя Мичурина, Тоша всё время прерывал учительницу, так что получил от неё даже замечание. Но услышав, что Мичурин воспитывал гибриды в суровых условиях и тем создал свой знаменитый метод выведения зимостойких сортов, Тоша не удержался и сказал на весь класс:

— А мы с Антоном Ивановичем только так и выводим.

Александра Петровна в отчаянии от Тошиной разговорчивости шутливо схватилась за голову и опустилась на стул. Тоша воспользовался этим моментом, встал и начал рассказывать, как все надели на цитрусовые юбочки, а Огнев не захотел укрывать растения от мороза и заставил их приучиться к холоду.

— Вот это и есть правильное мичуринское воспитание, — сказал в заключение Тоша. — Так мы с Антоном Ивановичем и выводим свои морозостойкие сорта мандаринов.

— Правильно выводите! — встала из-за стола Александра Петровна. — Только ты неправильно ведёшь себя на уроках. Ты что же, хочешь, чтобы я села за парту, а ты бы читал всем нам лекции о суровом воспитании.

Ребята засмеялись, и Тоша вспомнил, как смеялись над ним, когда он объяснял учительнице, что сделал теобразный надрез. Теперь ребята смеялись дружелюбно: ведь как-никак Тоша считался лучшим ботаником в классе.


ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ,

в которой рекомендуется, съедая фрукты, не проглатывать семечки, а собирать их в бумажные пакетики


В середине февраля теплоход «Кубань» взял из Новороссийска груз и ушёл на Кубу. С ним Тоша отправил свои грецкие орехи и каштаны, да ещё шишки гималайских кедров, которые в последний день удалось набрать ребятам.

— Я читал, что у них гималайские кедры очень хорошо растут, — сказал Тоша своему дяде, когда передавал ему мешочек с шишками.

А теперь Тоша просто не знал, чего бы ещё отправить своим кубинским друзьям. Но однажды, когда он, как обычно, был в селекционном саду, один рассказ так и заставил его подскочить. Он попросил Антона Ивановича дать ему инжир, который тот привёз из Турции. Огнев очень удивился такой просьбе и сказал, что никогда в Турции не был.

— А почему же Иван Ильич говорит, что вы привезли из Турции какой-то очень вкусный инжир.

— Да, да, да, — улыбался Огнев. — Значит, из Турции привёз? Крепко! Может, он тебе говорил, что я там с султаном обедал?

Алексей Петрович догадался, о каком инжире говорил Тоша, и сказал:

— Антон Иванович, да вы знаете, о каком инжире хлопочет этот садовник? О том, который вы из семечек вывели.

И тут Тоша услышал одну интересную историю о том, как Огнев выводил новые сорта советского инжира.

Сам Антон Иванович не любил хвастать тем, что он сделал, но Алексей Петрович мог часами говорить о его работе и, конечно, не утерпел, чтобы не рассказать Тоше об Огневских инжирах.


Рассказ Алексея Петровича о том, как инжир турецкий родил инжир советский

— Антон Иванович правильно сказал насчёт Турции, — начал Алексей Петрович. — В этой азиатской стране он не бывал, а стало быть, и инжиров никаких оттуда не привозил. Но был с ним один случай. Ехал он с женой из Батуми на теплоходе. А в пароходном буфете продавали в пачках хвалёный турецкий инжир. Он и говорит жене: «Давай попробуем, такой ли уж вкусный инжир у турок, как о нём говорят».

Купили, попробовали. Ничего ягодка, но и не так, чтобы особенно выдающаяся. А у Антона Ивановича такая привычка есть: какие бы фрукты он ни ел, обязательно семена из них в кулёчки собирает, а потом в бумажку, и — в карман.

Так и тут получилось. Привёз он этих сёмян несколько пакетиков. А у инжира семена маленькие, мельче макового зёрнышка. Он и высеял их на грядку, как какую-нибудь морковь. Лето было тёплое, почва хорошая, влаги много, и как ни сушили в печках турки свою винную ягоду, всех семян всё-таки не убили — штук пятьсот проросли у Антона Ивановича и дали всходы. Через год он отобрал из них самые сильные и высадил в сад. И вот проходит год, два, три, пять лет — инжиры растут у нас не хуже, чем в Турции, и становятся солидными деревьями. Появились на них плоды. Самые разные получились, хотя и была та винная ягода спрессована в одной пачке. И жёлтые, и зелёные, и чёрные, и фиолетовые, как вот эта клякса у тебя на щеке.

Стали мы пробовать плоды на вкус, — неважнецкие. Вдобавок ко всему, эти турки никак наших дождей не переносили. Чуть дождик, они и раскисли: трескаются, гниют, осыпаются. Просто хоть чалму на них надевай или паранджу какую-нибудь. Несколько лет с ними возились. Два поколения деревьев вывели. Уже руки опускаться стали.

И вот идём раз по саду, смотрим вверх, задрав головы, и вдруг Антон Иванович кричит мне:

— Алексей Петрович, лестницу!

Поставил я лестницу к одному инжиру, забрался на дерево, снял тот самый плод, на который указывал Антон Иванович. А плод уже до того созрел, что из глазка его вытекла и застыла на коже золотистая, как хороший мёд, капелька. И у этой капельки уже стараются несколько пчёл.

«Э, — думаю, — недаром пчёлы тут хлопочут! Значит, должен быть этот инжир сладким».

Антон Иванович разломил инжир, а из него готовое варенье потекло.

— Что? — засмеялся Тоша.

— Варенье, — повторил Алексей Петрович. — Чему ты удивляешься?

— Это вы турецкому султану расскажите про варенье! — сказал Тоша.

— Ну то-то! — улыбнулся садовник. — Я просто испытать тебя хотел: думал, ты всё ещё в волшебные ножички веришь?

— А я и не верил, — засмеялся Тоша. — Это Зюзя верил…

— Ну, в общем, инжир оказался замечательным: мякоть красного цвета, сочная, вкусная, сахаристая, пчёлы к нашим рукам так и липнут, будто мы не инжир, а мёд едим.

— Вот это, — говорю я Антону Ивановичу, — плод! Это благородный плод, Антон Иванович!

Так мы нашли четыре замечательных дёрева и стали над ними работать, чтобы создать наши советские инжиры.

А теперь посмотри, что с нашими инжирами делается.

Алексей Петрович подвёл Тошу к дереву с узловатыми сучьями. Верхушки ветвей у этого дерева все были обрезаны на черенки для размножения.

— Вот, Тоша, — сказал садовник, — так и сделал Антон Иванович из инжира турецкого инжир советский. А началось ведь всё с семян, которые он собрал тогда, на теплоходе, в пакетики. Ты куда же вскочил?

А Тоша, радостный, возбуждённый, и в самом деле встал с места и сказал:

— Спасибо вам, Алексей Петрович! Вот хорошо-то!

Алексей Петрович, ничего не понимая, спросил:

— За что же спасибо-то?

— А вот за то, что вы подсказали мне, как надо действовать. Я теперь всегда буду складывать семена в пакетики.

— Ну и что?

— Да как вы не поймёте! — вскричал мальчик. — Я же теперь пошлю на Кубу, знаете, сколько семян? О, несколько миллионов!

— Ах, ты вон о чём, — рассмеялся садовник. — Ну, давай действуй, действуй!


ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ

о черноморских туманах и о том, как Антон Иванович перехитрил туманы


После долгих дождей и холодов на Черноморском побережье установились, наконец, солнечные дни. В садах отцветали алыча и персик, сливы, яблони и груши покрылись белыми и розовыми цветками. Тоша как только приходил из школы, сразу выскакивал в свой сад.

— Ну как, Тоша? — кричал ему из-за забора сосед. — Завалимся мы с тобой в этом году фруктами?

— Думаю, что завалимся, Иван Ильич, — солидно отвечал Тоша.

Он начал делать прививки на той алыче, которую посадил осенью. Его первая яблоня, которую он в знак особого уважения к своему учителю назвал «Огневкой», стояла убранная в розовое, белое и красное, и над ней всё время гудели пчёлы.

— Теперь, сосед, недельку хорошей погоды, и мы бы опылились, — сказал Иван Ильич, поглядывая на небо.

— Пять дней и то не плохо бы, — откликнулся Тоша, которому очень нравилось, что сосед с ним советуется.

Но хорошей погоды не получилось. Пока Тоша был в саду, небесная голубизна вдруг стала тускнеть, потом небо посерело совсем. Солнышко стало походить на безжизненную луну, так что на него можно было смотреть незащищённым глазом.

На море около самого горизонта ещё блестели три серебряные полоски, и Тоша надеялся, что серая муть разойдётся и солнышко засветит над его деревьями так же, как оно светило где-то там, на краю моря. Но серебряные полоски в море одна за другой погасли, и линия горизонта растаяла в серой мгле. Теперь на западе стояла сплошная серая стена, за которой нельзя было ничего рассмотреть.

Сразу посвежело, и пчёл на цветах не стало. Меж дальними деревьями начали повисать бледные лохмотья, как будто кто развешивал там куски марли.

На город опускался туман.

Уже исчез в нём шпиль морского вокзала, и здание стояло теперь обезображенное, плоское и длинное, как сарай. Растаяли в тумане верхушки дальних деревьев. Вот исчезли и сами деревья и только поблизости ещё можно было различить одинокие чёрные силуэты дубов и стройных, как веретёна, кипарисов.

Тоша стоял, как потерянный, около своего дерева-сада и всё ещё чего-то ждал: ведь только что сияло солнце, сверкали покрытые липким нектаром цветы, жужжали пчёлы, и вдруг за пятнадцать-двадцать минут всё исчезло, растворилось в этом тумане.

— Надо думать, сосед, — заговорил снова Иван Ильич, — туман опустился надолго. Видишь, тишина какая — ни один цветок не шелохнется. Загадали мы с тобой хорошо, а разгадка получается плохая: фруктов, наверно, не будет в этом году.

Ночью выпал снег. Мокрые белые хлопья облепили все деревья, как вата. Ветки стали толстые и склонились от тяжести. Ни листочка не видно, ни цветка!

Утром Тоша пошёл в школу. Дворники везде разгребали снег. Специальные рабочие с большими шестами ходили вокруг кипарисов и магнолий и стряхивали с них снег.

На уроках Тоша сидел задумчивый и невеселый.

В перемены ребята играли в снежки, валяли друг друга, а он только смотрел на них, вяло улыбался и всё думал-думал о своих деревьях. И, как всегда в такие горькие часы, он прямо из школы пошёл в селекционный сад.

— Антону Ивановичу тоже, наверно, нелегко, — думал, разговаривая вслух, Тоша.

Но Огнев сидел у себя в кабинете и был даже веселее обычного. Алексей Петрович показывал ему какие-то черенки, и Тоша видел, что и садовник радуется чему-то.

— Вот так погодка! — сказал Тоша, отряхивая с шапки снег.

— А что погодка? — засмеялся Антон Иванович. — Погодка такая, что лучше и не надо.

Тоша подумал, что Огнев шутит, но тот был по-настоящему весел и доволен плохой погодой.

— А чему же вы радуетесь, Антон Иванович? — с обидой спросил мальчик.

Антон Иванович вышел из-за стола и сел рядом с тёзкой.

— Я не радуюсь, Тоша, — заговорил он. — Мне тоже больно, что проклятый туман и этот снег погубили весь урожай на побережье. Но надо же когда-нибудь этим неурожаям и конец положить! Нынешняя плохая весна, кажется, поможет этого добиться.

Тоша и не знал, как часты бывают на Черноморском побережье туманы и какой огромный ущерб они приносят. Оказалось, что знаменитые сочинские сливы, из которых делается лучший в мире чернослив, дают хороший урожай только раз в три года. И всё из-за туманов и плохой погоды. Туманы и дожди приходят как раз тогда, когда зацветает слива.

Так случилось и на этот раз. Но теперь Огнев был рад плохой погоде. В его саду стояли опушённые цветами новые сорта слив, которые, по его предположениям, должны были сохранить урожай, несмотря ни на какую погоду.

Вместе с учёным Тоша прошёл в сад. Огнев обогнул его и остановился около одного дерева. Оно было всё облеплено белыми цветами и… снегом.

— Это что за дерево? — заинтересовался Тоша.

— Это? — взглянул на Тошу сверху вниз Антон Иванович. — Это, тёзка, не дерево, а настоящая красавица…

Вдруг учёный улыбнулся и крикнул:

— Алексей Петрович!

Откуда-то появился садовник с секатором в руке, и Огнев сказал ему:

— А что, Алексей Петрович, если мы назовем её «Кубанская красавица»?

— Название подходящее. Для такой красавицы лучшего имени и не подберёшь.

— И это вы такую сливу сделали? — удивился мальчик.

— Да, это мы с Алексеем Петровичем сделали.

— И такой раньше никогда не было?

— Не было, а теперь есть. Летом посмотрим, какой на ней будет урожай, и пойдёт тогда Кубанская красавица во все сады побережья.

— И все будут говорить, — подхватил Тоша, — вот красавица, которую сделал Антон Иванович Огнев!

Антон Иванович засмеялся и погладил мальчика по голове.

— Э, да ты, оказывается, честолюбец! Нет, Тоша, мало ли на свете плодовых деревьев, а поди сейчас разберись, кто что сделал.

Он указал на цветущее лиловыми цветами деревцо и спросил:

— Ты знаешь, кто вывел этот персик?

— Нет…

— И я не знаю. И никто не знает… Один какой-то человек добился, что плоды персика стали крупными, другой сделал их вкусными, третий ухитрился покрыть кожицу персика пушистым румянцем, — каждый старался внести в него что-то своё, новое, лучшее. И когда теперь ты спросишь, кто же его создал, я скажу: Народ! Народ, Тоша, всё создал. Народ может создать всё, что угодно!

— Но вы же сделали Кубанскую красавицу, — не отставал Тоша, потому что ему очень хотелось, чтобы все знали, кто вывел это белоснежное деревцо.

Антон Иванович сказал Тоше, что он создал Кубанскую красавицу из двух слив — Яичной жёлтой и Сливы Бербанка. А Яичную жёлтую кто-то ещё сделал. А из чего? Так до конца и не доберёшься.

Тоша снова стал смотреть на Кубанскую красавицу. Неопытный глаз не мог найти на ней даже признаков жизни.

— Посмотри! — показал Огнев на завязь новых плодов.

Кубанская красавица, созданная Огневым, цветёт раньше всех слив, даже раньше персика, и успела опылиться ещё до туманов.

— Вот это здорово! — восхитился Тоша.

Другие сливы цвели и, как все деревья в садах, ждали в эти дни опыления.

— А вот эти не опылятся, — сказал мальчик.

Но он ошибался. Перед ним были сливы, которым гибридизацией Огнев привил новое качество: он удлинил период их цветения с одиннадцати до двадцати двух дней.

— Не может быть, тёзка, — сказал ученый, — чтобы за три недели не выдалось ни одного солнечного дня. А будет такой денёк — сливы опылятся, и на них к лету будет хороший урожай.


ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ,

в которой Тоша узнаёт, что не все тёзки Антона Ивановича обязательно Антоны


— Пойдём, тёзка, посмотрим, что там наделали наши браковщики, — сказал Антон Иванович и повёл Тошу на чердак, где у него был фундук. Он приставил лестницу и полез наверх. Тоша быстро забрался за ним. С писком и топотом разбежались крысы. Весь чердак был увешан маленькими мешочками.

— Ой, как много крыс! А что в этих мешочках? — спросил Тоша.

— Ты смотри не на мешочки, а под ними, на пол. В мешочках у меня лежит фундук[12 - Фундук — кустарник-орешник, растущий на Кавказе и в Крыму, а также орех этого кустарника.], а под ним по пять штук орехов из каждого мешочка. Вот и давай будем считать, сколько этих орехов осталось?

Тоша заметил, что на каждом мешочке стоит номер. Он взял у Антона Ивановича бумагу и стал подсчитывать и записывать, сколько орехов осталось: из мешочка номер четыре всего два, из номер пять — нет ни одного.

— Антон Иванович, а вот сюда вы клали орехи?

— Орехи есть под всеми мешочками…

— Да нет, Антон Иванович! Вот здесь нет ни одного ореха!

— Так и запиши. Значит, нет ни одного? Это хорошо. Да, да, да.

Когда Тоша закончил подсчёт, Антон Иванович просмотрел всё и сказал:

— Вот, тёзка, мы и выяснили, какие орехи нам надо разводить! Вот эти, — он отчеркнул как раз те самые мешочки, под которыми не было орехов. — Ну и вот эти ещё можно попробовать с грехом пополам. А остальные, которых крысы не тронули, можно выкинуть.

— Это что же, вы так крысам верите?

— О, тёзка, крысы — очень хорошие ценители орехов! Ты думаешь, почему они не тронули вот этих орехов? Да потому, что это самые толстокорые и грубые орехи. Крысы едят только тонкокорые и маслянистые.

Он подошёл к мешочкам, взял из них несколько орехов и дал мальчику. Тот попробовал разгрызть и не смог, зато другие съел без всякого труда.

— А ведь правда, — засмеялся Тоша. — Теперь вам и не надо разгрызать орехи.

— Ты шутишь, тёзка, а ведь нам надо было разгрызть около двадцати тысячи орехов! Попробуй, погрызи! Это тебе не то, что у бабушки в гостях. Зубы поломаешь!

Они спустились с чердака, и Антон Иванович занёс все цифры, записанные Тошей, в какую-то книгу.

— Тебе работу ещё дать, тёзка? Хорошо? Тогда будь моим учёным секретарём.

Он пододвинул к Тоше папку с какими-то бумагами и предложил в них разобраться. Это были письма Антону Ивановичу от ребят из разных стран. Тоша сразу вспомнил Антонио Риверу, с которым он познакомился благодаря этой же папке.

— Эти ребята, они что, ваши знакомые? — спросил Тоша.

— Это всё мои тёзки, Тоша, — улыбнулся Огнев, весело взглянул на мальчика.

— Тёзки? — сделал большие глаза Тоша. — Какие же это тёзки? Да тут ни одного Антона нет. Серёжа, Гриша, Николай! — начал он перечитывать подписи, — а вот и совсем даже Эля. Она что, тоже тёзка?

— Тёзка! — подтвердил Антон Иванович. — Неважно, что она Эля, а не Антон. Она очень любит растения и хочет даже инжир заставить расти на севере. Этим она мне такая же тёзка, как Серёжа, Николай и как ты, Тоша…

Эля Рогачёва писала Огневу из Архангельска. Это было даже не письмо, а книжечка в красивой цветной обложке, с хорошими рисунками.

На обложке Эля нарисовала оленевода в цветных валенках и меховой одежде, который держал руку на шее большого оленя. Олень гордо скосил голову с огромными ветвистыми рогами и смотрел в тундру, над которой розовёл солнечный восход. Сразу было видно, что Эля любит и тундру и оленей — иначе ей такого не нарисовать бы.

Тоша открыл первую страничку.

На ней очень красиво, красками было выведено:


ОТЧЁТ

юной северной мичуринки

Эли Рогачёвой


Тут же была приклеена фотография самой Эли. Это оказалась маленькая девочка, в белой меховой шубке, воротник которой был завязан клетчатым шарфом. Из-под шапки выбивалась чёлка чёрных волос.

Тоша посмотрел на число в конце странички: 1 октября. И ему подумалось, что сейчас в Архангельске всё ещё зима и девочка, наверно, завидует Тоше, который живёт в тепле, окружённый вечнозелёной растительностью.

На других страничках у Эли Рогачёвой были зарисованы все инжиры, лимоны и апельсины, которые росли у неё дома в горшках. Она указала на рисунке, где они обрезаны, где начали развиваться почки, а потом описала, как за ними ухаживала.

«Листочки у апельсинов опали, — рассказывала Эля, — а у инжиров нет. Инжиры пока ещё бодрые».

— Эх ты, бодрые, — сказал вслух Тоша. — Вот если бы твои апельсинчики были бодрые, — тогда другое дело! У апельсинов листья не должны опадать, а инжиры всё равно осыплются.

А потом Эля зарисовала два горшка с лимонами и сбоку приписала:

«Листики ещё не опали. Лимончики из моих семян погибли, а это Ваши, Антон Иванович, саженцы».

— Ну, конечно! Он же послал тебе морозостойкие саженцы! А ты, глупая, этого не понимаешь!

И он сел за ответ этой Огневской тёзке и посоветовал ей не падать духом, когда с инжиров упадут листья, — они всё равно весной снова вырастут.


ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ,

единственная, в которой действие развёртывается в океане на теплоходе «Кубань», идущем с Кубы


Между тем, Антонио, от которого ждали письма его тёзки, сидел ни жив ни мёртв в трюме корабля «Кубань» и считал дни, когда он приедет в Советский Союз.

Уже несколько дней прошло с тех пор, как он явился на корабль, но капитан так и не разрешил ему ехать с ним. Тогда, сделав вид, что уходит, он юркнул в трюм и замер там под мешками сахарного тростника, который моряки везли с Кубы. У него кончилась еда, и он вылез ночью на палубу, чтобы хоть немного перекусить. Долго бродил по каким-то отсекам и, когда был уже у цели, его обнаружил вахтенный матрос и привёл в каюту. Матросы уставились на мальчика с изумлением. Антонио стал вспоминать все русские слова, которые он знал, и начался разговор, о котором матросы потом рассказывали, покатываясь от смеха.

— Ты куда едешь? — спросил его матрос с большими чёрными усами.

— Советский Союз, — ответил маленький нарушитель.

— А откуда?

— Куба, — громко ответил мальчик.

— Зачем же ты едешь?

Мальчик долго смотрел на усатого матроса, но тот больше ничего не говорил, а смотрел на него строго. Тогда мальчик улыбнулся, обнажив свои крепкие зубы, и сказал:

— Ми не понимает…

— Зачем твоя едет? — вмешался тут матрос, который задержал Антонио, так как думал, что уж его-то мальчик поймёт. — Зачем твоя поехала в Советский Союз?

— В Советском Союзе ми имеет друг… Зовут Антонио Корешков. Маленький, — показал он руками, какой есть этот Антонио Корешков. — Ми с ним переписывалься…

— Как ты сказал? Корешков? — изумлённо спросил усатый матрос.

— Да, да, Корешков, — почувствовав интерес матросов к своему рассказу, оживился Антонио. — Антонио Корешков.

— А откуда ты знаешь русский язык? — спросил усатый матрос.

— Мой не понимает, — растерянно улыбаясь, сказал мальчик, но продолжал так, как будто он всё понял. — Ми в школе изучаль немного русски язык… чтопы говорить с русски. Русски — наш друг, — и, подняв скрещённые руки, взглянул на матросов.

Матросы оживились, загудели, но мальчик не мог понять, чему они смеются. Для него было ясно, что его не высадят где-нибудь на острове и не передадут чужим матросам.

— Сходи за капитаном, — сказал усатый матрос тому, который обнаружил кубинца.

Антонио понял, что сейчас придёт капитан, и заметался: только бы не капитан, которого он так жестоко обманул. Он оглянулся на дверь, собираясь бежать, но тут пожилой матрос взял его за руку.

— Ты не бойся, Антонио. Наш капитан очень хороший, он тебе ничего не сделает…

Капитан вошёл в каюту. Антонио опустил голову и стоял, как преступник.

— Антонио! — воскликнул капитан. — Это что же за безобразие! Как тебе не стыдно! Ай, ай, ай. Ну что мне с тобой делать?

Антонио поднял на него свои большущие чёрные глаза, в которых блестели слёзы.

— Что же мне с тобой делать? Иди на камбуз — поешь немного. Наверно, несколько дней не ел?

Матрос заулыбался и, взяв Антонио за руку, повёл его кормить.

Теплоход в это время был на траверсе[13 - Траверс — направление, перпендикулярное ходу судна.] островов Мадейра. Предстоял ещё путь через Гибралтар, Средиземное море, через Босфор — до Чёрного моря, Антонио ходил по палубе свободно и независимо как свой. Команда его полюбила, да его и нельзя было не любить, до того смелым и честным парнем был Антонио. Однако, когда теплоход поравнялся с Дарданеллами, Антон почувствовал холод и стал реже показываться на палубе. Капитан предложил сшить для мальчика костюм, в котором он мог бы ходить, не боясь простудиться.


Когда Тоша прибежал к дяде Симе, он и не думал увидеть Антонио. Мы не будем описывать всех подробностей этой встречи, важно одно: из порта шли два друга, тёзки, которые разыскали друг друга на таком расстоянии.

И первое, куда повёл Тоша своего кубинского друга, — это в селекционный сад, к Антону Ивановичу Огневу.


notes


Примечания


1


Барбудос — бородачи. Так на Кубе называют бойцов Повстанческой армии, поклявшихся носить бороду до полной победы над режимом диктатуры.


2


Мангро — деревья на морских побережьях.


3


Рента — доход с земли, не требующий от своих получателей никакого труда.


4


Мачете — большой нож для рубки сахарного тростника.


5


С корабля «Гранма» на Кубу высадилась группа кубинских патриотов во главе с Фиделем Кастро.


6


Сьерра-Маэстра — горы, в которых началось восстание, возглавляемое Ф. Кастро.


7


Батиста — диктатор Кубы, вынужденный после народного восстания бежать с острова.


8


Мы победим! Родина или смерть! — боевой призыв кубинских патриотов.


9


Гуахиро — белые кубинские крестьяне.


10


Гибридизация — скрещивание, получение помесей в растительном и животном мире.


11


— Что это?


12


Фундук — кустарник-орешник, растущий на Кавказе и в Крыму, а также орех этого кустарника.


13


Траверс — направление, перпендикулярное ходу судна.