Шкура лисы Валериан Николаевич Скворцов «Шкура лисы» — литературное исследование одного из жестоких теневых явлений повседневной жизни и общественного подсознательного. Книга пронизана личными психологическими мотивациями, практически это исповедь «профи». В её основе лежат конспекты лекций, прочитанных на частных курсах по теории и практике шпионажа по найму, а также конкретные ситуации, которые делают более «прозрачным» ремесло окопников невидимого фронта на всех его этапах — от найма до ликвидации или обмена. Валериан Скворцов ШКУРА ЛИСЫ От Автора Совпадения в названиях отдельных учреждений, должностей и званий следует считать только совпадениями, ничего общего с действительностью не имеющими. Это же относится и к части фигурантов книги, которые полностью подпадают под определение Оскара Уайльда, некогда сказавшего: «Единственные реальные люди — это люди, никогда не существовавшие». «Предисловия», цитат, статистических данных и «Послесловия» оговорка не касается. Предисловие от профи «В обычном смысле слова профессия, безусловно, отвечает признакам ремесла, но всякое ремесло имеет реальную возможность подняться до уровня искусства. Наиболее к этому критерию приближается нелегальная разведка».      Виталий Павлов «Если имеют место опасности, хитросплетения, заговоры, то в них участвует агент, а не кадровый разведчик, обязанность которого состоит в том, чтобы направлять деятельность агента, не ставя под угрозу свою безопасность… Самыми секретными сведениями являются данные о личности самого агента».      Аллен Даллес «Взломщики секретов представляют собой разведчиков-нелегалов, мутировавших в шпионы по найму, своего рода индивидуальных предпринимателей, существование которых вне подполья подобно засвеченной фотопленке. Подрядчики этих маргиналов — такие же невидимки».      Риан д'Этурно «Работает один, никогда не входил в состав резидентуры, выполнял задания как частный детектив за вознаграждение. Внешне производит разочаровывающее впечатление. Неулыбчивый, хромой (не пулевое ранение, артрит) и желчный. Типичный желчный старый шпион. Похоже, что его интересуют только суточные, которые он бессовестно завышает. Он неплохо кормится за счет выделяемых ему средств… Вечно просит денег и выклянчивает приличный куш дополнительных ассигнований. Может довести до нервного истощения любого бухгалтера. Но прекрасно работает. Поэтому фигура священная и неприкосновенная… и, когда возникает настоящая проблема, приходиться обращаться к нему».      Норман Мейлер «Возможно, я выглядел как бухгалтер с Уолл-Стрит».      Рудольф Абель «Некоторые из лучших друзей человека — шпионы».      Ладислас Фараго «Жить в течение бесконечных месяцев в качестве личности, скрывающейся от правосудия (или неправосудия), с сознанием того, что случайно либо по расчету тебя предали в твоем же собственном лагере, видеть, как твои лучшие агенты подвергаются пыткам и уничтожаются — такие условия заставляют думать о некоторых других качествах помимо простой храбрости; я думаю об отваге, о решительности, о некоего вида браваде и страстной предрасположенности к авантюре и опасности, обостренных постоянным преодолением холодящего ощущения страха…».      Питер Томпкинс «— Вы говорите о нас, как об убийцах. А мы профессионалы. Назовите хоть одного сотрудника ЦРУ, который по нашей вине потерял хотя бы палец. — Обычно достается наемникам. — Да, наемным помощникам достается крепко. Это так и у вас, и у нас».      Норман Мейлер «Едва пропагандистская машина запущена и затарахтела, кто услышит выстрелы в аллее?»      Морис Вест «Панихида состоялась… В заключение прозвучал гимн «Моя страна, это о тебе». И, когда кто-то высказался в том смысле, что ни одного надгробного слова и вот так-то неблагодарно провожают своих в последний путь, ему заметили: «Это — секретные сведения».      Дэвид Уайз «Шпион, которому изменила Родина».      Борис Витман «Кротоподобная тварь, всегда избегавшая дневного света и публичности, а также презиравшая награды и побрякушки…».      Проф. Х. Р. Тревор Ропер «…Шпионы были людьми меркантильными и эгоистичными. Эта узкая категория зэков держалась обычно особняком и в наших коллективных акциях протеста не участвовала».      Владимир Осипов «Агент всегда работает на себя. Это ментальная болезнь. Неизлечимая до конца».      Чарльз Мак'Кэрри «Как и многие другие виды искусства, шпионаж имеет свои неизвестные таланты; нет необходимости говорить о том, что они являются великими практиками».      Жиль Перро Раздел первый «Академия несуществующих» 1. Одним прекрасным вечером между красной пустыней и плоским малахитовым морем я почти оглох от сержантского рыка: «Ты кто такой?». Под обвисшим, не опознаваемым из-за безветрия флагом, вокруг которого нас собрали в первое построение, имена значения не имели, и потому, как и полагалось, пришлось проорать номер и воинское звание, самое низшее, разумеется. С расчетом на ослиные уши всего взвода командир завопил в назидание остальным: «Рядовым ещё станешь! А пока ты — вооруженный безработный!» Шестьдесят, как теперь говорят, банковских дней спустя, после сорокакилометрового марш-броска по барханам, мы получили от сержанта по трети алюминиевого котелка пива из термоса, который он волок лично, и наручные часы. Каждый свои, сданные после вербовки на казенное хранение. Салакам наблюдать время не полагалось… И по собственным кварцевым я обнаружил, что подняли нас трубой на ночь глядя 31 декабря, а боевую задачу мы отработали 1 января. Убогую выпивку взводный, которого звали Вит Гоздовски, ставил отнюдь не по случаю Сильвестра, как именовался праздник нового года большинством солдат наемного войска. Марш считался «дипломной» работой, мы становились профи, некоторые капралами и время отныне измерялось ощутимыми деньгами. «Новая жизнь с понедельника» и отмечалась. В то упомянутое утро, прополаскивая горло доставшейся парой глотков пивца, я, конечно, не мог предполагать, что через десять с лишним лет, когда придется переводить жизнь на другой путь, сержант Витек снова исполнит свою роль «стрелочника»… Случилось это уже после прохождения иных, кроме капральского, университетов, когда всякий день давно приобрел для меня большую, нежели денежная, ценность и в храме, ставя свечку, я уже не просто всучивал отступного доброму Боженьке. Эта внутренняя коррозия, отчего не сказать и так, осложненная обстоятельствами правового характера, однажды должна была в конце концов потребовать смены внешнего оформления собственной личности. И я откликнулся на объявление в белградском еженедельнике: «Новое прошлое это новое будущее. Родитесь второй раз в Европе, Южной Африке, Австралии или Новой Зеландии. Смена идентификации, подлинные документы. Уникальное образование. Знание русского языка обязательно». Из дырочек тускловатой бронзовой заглушки домофона у двустворчатой двери особняка на варшавской аллее Шуха резанул слух узнаваемый даже на польском хрипловатый рык: «Ты кто такой?» Мир людей, которые пытаются выиграть у судьбы, делая ставки в дешевой валюте вроде собственной шкуры, тоже тесен. Обрюзгший Витек, пристроившийся швейцаром с правом ношения оружия в контактной конторе, давшей объявление по поручению Алексеевских информационных курсов имени проф. А. В. Карташова, и обеспечил все те рекомендации, без которых в своем тогдашнем положении я бы не преодолел приемные формальности. Дорогу на курсы, находившиеся в пригороде Брюсселя, помогала коротать в поезде кассета, выданная божьим одуванчиком, проводившим приемный опрос. Из услышанного с плеера следовало, что международный шпионаж (так на пленке) переживает поистине потрясающий подъем. Нелегальная разведка вершится постоянно, всеми и всюду, включая семью, а также дружеские и любовные отношения, в особенности не традиционные. И это — не паранойя. Когда разражаются скандалы вокруг некоторых шпионов, мы видим лишь ничтожную верхушку айсберга. Подлинных размеров ледяной глыбы никто не знает и не узнает никогда, в том числе и сами директора спецслужб как правительственных, так и частных. Всеохватывающий характер тайных войн перемешал, кто на какой стороне, кто на кого работает, а также кто кому и за что платит. Границы государств и частных владений обретают прозрачность, идеологии и религии утрачивают святость и таинства. Но непроницаемость барьеров, прикрывающих информацию, её базовые хранилища и в особенности сливки сливок секретных сведений — о намерениях или отсутствии таковых у властных, финансовых, индустриальных, коммерческих и силовых организаций, структур и систем полностью сохраняется, более того — она становится с каждым днем изощренней и непреодолимей. И поэтому толпы шпионов осаждают всевозможные плановые комитеты и мозговые центры! Алексеевские информационные курсы, как сообщалось далее на пленке, неизменно предвосхищают потребности времени, и выпускают специалистов высокой квалификации, которые владеют абсолютными навыками изъятия и взлома секретной информации. Или, наоборот, её защиты, а также перехвата несанкционированного проникновения в те или иные структуры. И здесь восторженный тон читчика пикировал на похоронный. Почти рыдая, диктор, сокрушаясь, перечислял ужасы, которые подстерегают мужчин и женщин, пытающихся вырваться из атмосферы мертвящей скуки тупой повседневности путем овладения профессией разведчика-нелегала. Психолог Алексеевских курсов, видно, не зря получал свои гонорары. Ирония начинала угадываться в этом пассаже не сразу, только где-то на десятой секунде… И теоретики, и практики разведки, вещал читчик, едины во мнении, что шпионаж является второй древнейшей профессией после проституции. Поэтому-то у этой вполне традиционной общественной деятельности (так на пленке) как и у проституции, блестящее настоящее и сулящее безостановочные заработки будущее. Владеющий информацией о намерениях — владеет властью. Стоит ли говорить о могуществе, которое обретает обладатель сведений о тайных планах, вынашиваемых противником, а тем более другом или партнером? Шпионы могут приходить и уходить, но необходимость в их услугах остается всегда. Окончательное и всестороннее осмысление шпионажа в жизни обществ, любых — закрытых тоталитарных или открытых демократических, дело далекого будущего. Тем, кто гниет в окопах секретных войн, пока не до философских обобщений. Густые дымовые завесы и отравляющие миазмы стелятся над полями их битв. Да и секреты, которые они добывают, не их секреты, а потому профи молчат. Частенько на глубине полутора метров, если, конечно, повезет с погребением. А ведь, что бы там ни говорили, именно шпионы предопределяют течение истории, хотя ни в одном научном фолианте ссылок на их донесения не найдешь… Далее предлагалось заранее — полностью и до конца — отдать себе отчет, что шпионаж при всей его финансовой привлекательности — крайне неблагодарное занятие. Во-первых, это безвестность. И, во-вторых, пожизненное рабство. Если случится однажды осознать, что совершил ошибку, выбрав в качестве поприща (так на пленке) нечто не по плечу, назад, в прошлое, не вырваться. Уход, каким бы обоснованным ни казался, объективно становится переходом к противнику. Покинувший «свой» лагерь уносит многое, что представляет ценность для тех, против кого он работал. Шпион изначально только фрагмент сложной и пестрой, замаскированной мозаики, которую кто-то и где-то начал складывать, может, ещё и сто лет назад, задолго до появления на свет Божий бедолаги, решившего дезертировать. Вывалившийся или выковырнутый из мозаики оставляет прогалину, которая дает противнику возможность вычислить другие контуры и фигуры, располагавшиеся вокруг, а также их положение в организации. Дисциплина и субординация — законы для шпиона; самоуправство и не продиктованная обстановкой самодеятельность кончаются плохо, всегда наказуемы. Немногие, конечно, способны на тотальный самоконтроль, по сути на пожизненное самоотречение. Большинство, при этом подавляющее, ищут сублимацию свободы в накопительстве денег на счетах, в дорогих ресторанах, сексе, пьянстве, наркотиках и припадках ипохондрии или буйства. Именно в этой зоне «диких настроений» высматривают добычу шпионы, которые шпионят за шпионами. И тогда рождается двойное рабство двойников… Словоизлияние, затянувшееся на полчаса с лишним, отдавало компьютерной игровой страшилкой. Я подумал, что читчик, варьируя интонации, иронизирует все же над текстом, а не над теми, для кого он предназначается. Позже, на курсах я разобрался, что правда не кажется правдой в двух крайних случаях — когда этой правды слишком много или когда её же слишком мало. Пленка, выданная божьим одуванчиком на варшавской аллее Шуха, подходила под оба. * * * 22 мая 1942 года в столовой своей ставки в Ростенбурге, на территории Восточной Пруссии, фюрер Третьего Рейха Адольф Шикльгрубер, разговорившись за десертом, дал социальную характеристику разведывательного сообщества, противостоящего Гестапо и Абверу. Высказывание застенографировали в назидание грядущим поколениям негодяев: «Индивиды, занимающиеся шпионажем, вербуются либо в кругах, претендующих на то, чтобы называться приличными, либо в пролетарской среде. Выходцы из среднего класса достаточно серьезны, чтобы увлекаться подобными вещами. Поэтому для искоренения шпионажа наиболее подходящим представляется единственный способ: убедить склонных к такой деятельности в абсолютной невозможности сносить голову на плечах…» После этого охотников до чужих секретов мужского пола вешали на фортепьянных струнах и голыми словно червяков, как, например, коротенького адмирала Вильгельма Франца Канариса,[1 - Вильгельм Франц Канарис, адмирал, шеф германской военной разведки. Казнен 5 апреля 1945 года по приказу Гитлера.] а женского вроде Анны де-Максимович[2 - Анна де-Максимович, член антифашистской разведывательной организации «Красная капелла», казнена в 1943 году.] — совали под стамеску гильотины. Спустя два десятилетия преподаватели Алексеевских информационных курсов имени профессора А. В. Карташова под Брюсселем, включая четырех не повешенных мужчин и двух женщин, сносивших головы на плечах и после 22 мая 1942 года, создали научный кружок, названный ими ехидно Козьма-Прутковскими посиделками. Выходцы из кругов, претендующих на то, чтобы называться приличными, запускали на запись студийный магнитофон «Хитачи» и изощрялись с высот накопленного опыта в комментариях к высказываниям великих по поводу их ремесла, в том числе и к откровениям основателя Третьего рейха. Обширные как сибирские блины четыре бобины по 1800 футов пленки старинной марки «Американский орел» составили аудио архив самого невероятного, на мой взгляд, учебного пособия в мире. Оно называлось «Шпион по найму как индивидуальный предприниматель, философия ремесла, практическое и теоретическое пособие для желающих свернуть шею». Бобины позже перекопировали на кассеты и си-ди-ромовские диски, комплект которых в сафьяновой коробке вручался выпускникам курсов в качестве «сувенира». Что-то полагалось же вручать, поскольку официальной или неофициальной бумаги о пройденных науках и сданных экзаменах не выдавалось. Да, думаю, многие бы и не приняли такую. И без диплома свидетельств и свидетелей судьбоносного выбора ремесла, о котором предпочтительно помалкивать, набиралось достаточно. Включая наставников и однокашников, которых согласно обретенному образованию полагалось бы сразу же после выпуска уложить из пулемета, взорвать тротилом или облучить из обработанных радиацией тарелок за прощальным ужином. Как высказался один японец на одном из наших семинаров, тайну о прошлом всякого индивидуума хранят только мертвые, да и то не всегда. А будущим выпускникам предстояло вступать в схватки, скорее всего, именно друг с другом. На Алексеевских информационных курсах имени профессора А. В. Карташова под Брюсселем в те времена ещё преподавали старички из этнических русских, вышедшие в отставку после службы в американских, европейских, израильских, австралийских и даже советских органах. Так что, профессура досконально знала повадки ведущих спецконтор мира не понаслышке, а из собственного участия в их операциях. Мэтры вооружали курсантов, в число которых попасть было сложнее, чем в нобелевские лауреаты, уникальными сведениями и навыками. Ротационная реинтеграция выпускников в практику, которой некогда занимались наставники, и затем, в свою очередь, в преподавание обеспечивала непрекращающееся обновление знаний, о доступе к которым возмечтали бы богатейшие секретные конторы, узнай они о существовании курсов. При этом предполагалось — наверное, при полном осознании наивности этого предположения, что алексеевцы послужат Третьей России, которая явится (если явится, конечно) после Первой — монархической и Второй — тогдашней, да и нынешней, возможно. В начале 90-х по мере вымирания популяции снежных людей, кормившихся на ледниках «холодной войны», курсы «потеплели» и стали формально коммерческими, то есть открытыми, однако, именно формально. Недоступность для «недостойных» обеспечивалась экстремальной дороговизной науки. Оправдательное мотто приемной комиссии курсов было несокрушимым: «Дешевая безопасность — не безопасность». Не трудно догадаться, из каких ресурсов неимущие абитуриенты, алчущие шпионских знаний и навыков, могли черпать средства на утоление жажды специфического просвещения, принимая во внимание его чудовищную стоимость. Уж, не от Третьей России с несуществующим бюджетом, конечно… А спустя ещё пять лет преподавание стали вести на английском. Таким образом, старая российская ориентация Алексеевского заведения, основанного профессором А. В. Карташовым при негласной поддержке окружения генерала барона П. Н. Врангеля, обрела на международном рынке образовательных услуг иное товарное качество. На курсы теперь принимаются, оплачивая занятия по семестрам большими деньгами, все желающие, кому предстоит в роли «практикующих юристов», то есть частных детективов, соприкасаться со специфическим обслуживанием специфических клиентов. Узнать обо всех этих переменах довелось, правда, спустя много лет после окончания курсов из статьи в лондонском журнале «Low and Order, An Independent Magazine for Police Management», подвернувшемся в самолете на перелете из Кельна в Париж. Кто-то заткнул журнал в карман на спинке сиденья, а бортовая уборщица не удосужилась выгрести оттуда мусор. После чтения до самого аэропорта «Шарль де-Голль» не покидало чувство, будто оказался обобранным. Некоторое время утешался мыслью, что статья — не слишком изощренный трюк, чтобы прикрыть преднамеренную утечку сведений об Алексеевской «яшиве». Когда-нибудь такая утечка должна же была произойти, и в дирекции посчитали, что лучше подконтрольная, чем непредвиденная. Хотелось думать, что преподавание на английском и открытый набор — это вроде прикрытия, а главное, то есть подготовка избранных профессиональных кадров и бесценная база данных о выпускниках, припрятано или перепрятано от правительственных спецконтор мира, готовых на все это наброситься. Впрочем, такие мысли тоже не очень-то тешили. В общем-то они были только предположениями. Но, с другой стороны, после утраты Алексеевскими курсами характера закрытого учебного заведения мой старый «диплом» выданные «на память» кассеты в сафьяновой коробке — становился дороже, возможно и на пару порядков, и кое-что из содержащегося на них заслуживало публикации на продажу. Журнальная статья формально отменяла данное при выпуске обязательство держать язык за зубами относительно пройденных наук. Так возникла идея этой книги. 2 На Алексеевских информационных курсах имени профессора А. В. Карташова предмет «Разведка и контрразведка как факторы национального подсознания» преподавал чех Йозеф Глава. В прошлом штатный психолог Чехословацкой разведывательной службы (ЧРС), он рано вышел на пенсию. И слыл слегка сумасшедшим. Во-первых, ежегодно, не пользуясь конспектом или записями, Глава слово в слово повторял то же, что прослушал предыдущий поток. Дополнительные вопросы оказывались бесполезными. Ответы складывались из кусков озвученного раньше. А во-вторых, сама трактовка предмета вызывала подлинное омерзение к окопникам тайных войн любой, абсолютно любой национальности до такой степени, что вопрос о расизме или фобиях увядал сам собой. Профессора зашкаливало за эти понятия. Мэтр считал, что нации, их правительства, государственные, общественные и частные структуры, да и самих обывателей тянет к шпионажу точно так же, как психически неуравновешенных людей к тому, чтобы стать психиатрами, а импотентов заняться порнографией. Спецконторы трактовались как исчадия общественной шизофрении или паранойи, которые разнятся лишь внешними символами историческими или религиозными, а не приемами и сутью гнусных выходок. Подспудные национальные и интернациональные комплексы, страхи и мифы и как часть их шпиономанию Глава называл живой накипью на элементах коллективного бессознательного. Под этими элементами подразумевалось абсолютно все, о чем говорилось, скажем, в энциклопедии «Британика» от первой до последней статьи, включая вегетативное размножение. И приводил примеры этой накипи, нарастающей из поколения в поколения, по отдельно взятым странам. Относительно Чехии профессор излагал сюжет о Карле Кехере, нелегале ЧРС, первом шпионе из стран Восточного блока, внедрившемся в ЦРУ США. Самое забавное, говорил Глава, заключалось в том, что Карл проскочил тестирование на изощренном «детекторе лжи» ФБР. Пересилив внутреннюю мизантропию, Йозеф, слегка гордый за соотечественника и коллегу, занимался исследованием этого психологического феномена. Правда, закончилось исследование несколько в швейковской манере, поскольку выяснилось, что ответы Карла Кехера нерадивый оператор «полиграфа» просто перепутал с ответами другого человека. Чеху везло и дальше. В сущности, за него работала жена. Пани Кехерова обеспечивала передачу секретных материалов в Прагу и делала это так ловко, что после ареста мужа в 1984 году ему не смогли предъявить обвинение в суде США из-за формальных зацепок. Парочку в 1986 году обменяли на советского диссидента Анатолия Щаранского, сдав агентам ЧРС на берлинском мосту Глинике. Усы и пальто с меховым воротником делали Кехера в этот момент похожим на мудрого и ловкого лиса. Пани Кехерова пересекала границу между зонами так, будто шествовала, стильно вихляясь, по подиуму высокой моды в парижском «Атенеуме» — в норковой шубе и высокой белой шляпе. Белокурая и привлекательная, с огромными голубыми глазами, стройная и гибкая она вообще походила на модель на видеоролике, который сопровождал лекцию. Йозеф Глава, читая свой курс, ехидно замечал, что тотемным символом спецслужб следует считать паука. Избравший ремесло шпиона уподобляется мухе, присевшей на его паутину, пусть даже интернетовскую. Он подползет однажды, этот паук, возможно и не скоро, но подползет непременно, поскольку уже получил сигнал по паутинке, что лакомое блюдо готово, и явиться, обязательно явиться с пастью, полной кислотного желудочного сока… Профессор, излагавший предмет «Разведка и контрразведка как факторы национального подсознания», умел внушать отвращение у курсантов к тщете и суетности, характерных для выбранного ими поприща. Он употреблял именно эти слова — «тщета, суетность и поприще». Но он же говаривал: где черти спешат, ангелы боятся и шагу ступить. Суетные и торопливые, наплевав на страх, иногда добиваются, конечно, успеха. Но они не могут служить моделью. Англичане, считал Глава, признаны лучшими разведчиками мира именно потому, что каждая операция, какой бы короткой по времени не предполагалась, тщательно планируется и организовывается ими заранее. Это старание особенное, оно — старание «давным-давно свободных людей, владеющих искусством инициативы». В подтверждение цитировался испанец Хосе Марти: «Свобода — сущность жизни. Все, что делается, когда её нет, несовершенно». Такой навык — тщательное планирование и личная инициатива, утверждал профессор, передаваясь из поколения в поколение, закрепился на генетическом уровне, поскольку в отличие от американцев, французов, русских, немцев и остальных, исключая, разумеется, китайцев, британцы занимаются профессиональным шпионажем восемь веков. Они лучше других готовы для инициативы и импровизации на уровне подсознательного, а на уровне сознательного — к разработке операций. И наносят удар в точно рассчитанное время с заранее взвешенным балансом между затратами, включая людские, и ожидаемым исходом, в том числе и последствий на перспективу. В основе каждой разведывательной операции, таким образом, лежит выгода, только она и только реальная, а уже потом какая-то политическая или пропагандистская интрига, престиж или похвальба. Барабанов в войске, повторял Глава шотландскую присказку, не должно быть больше, чем шиллингов в солдатских кошельках. Равно в контрразведке. Планирование и инициатива. Двадцать четыре часа в сутки. Если механизм защиты и выявления проникновения не совершенствуется ежеминутно или находиться не в полном рабочем состоянии, рутинно вял, шпион, диверсант или террорист, сделав дело, исчезает. В худшем случае незамеченным, так, будто ничего и не произошло. В лучшем об этом, возможно, и узнают, когда, как говорится, зазвенят пустые консервные банки на ограде, через которую перекинули добычу. Судорожные и поспешные меры в последнем случае — показуха. Агентам безопасности остается чесать в затылке, разглядывая опустошенные хранилища секретов своих нанимателей, или руины и трупы, оставленные террористами. Совсем не смешно, когда приходиться назначать служебное расследование вместо трибунала для злоумышленников. Те, кто шпионит за шпионами, оказались либо сонными, либо коррумпированными сторожами. А уж то, что в их среде завелся агент противника — аксиома. Глава учил додумывать любую, даже самую нелепую мысль, если она пришла в голову, до конца. У профессионала хватает честности сказать себе: я страшусь этой мысли, она ворошит во мне худшие опасения и я не желаю додумывать её до конца… «Авось», удаль и расчет на «команду» или товарищество хороши для налетчиков. Профи, планируя операцию, принимает в расчет среди прочих обстоятельств и последствий своих действий наихудшее именно лично для себя, то есть увечье, смерть или долгую, может быть, пожизненную тюрьму. Но дело в том, что превратишься в калеку, умрешь или исчезнешь ты только для себя и нанимателя. Не для семьи, близких и зависимых от тебя. Для этих твое существование прекратится, только когда не станет и их. В этом-то и заключается для шпиона по найму истинное наказание инвалидностью, смертью или заключением. Подведя себя, он обрек близких. В театре теней, именуемом разведкой, звездами становятся, то есть жаждут геройства, славы и известности, утверждал Йозеф Глава, авантюристы, аристократы и психопаты, которым наплевать на ответственность перед семьей. «Звезда» — это для экрана. Шпион по найму, в отличие от «звезды», не воплощение массового инстинкта. После провала смысл его жизни заключается в тихом устройстве обмена собственной персоны на «аналога» с другой стороны между заинтересованными структурами, скажем, где-то на мосту через речку или, ещё лучше, железную дорогу. Подобная игра — всегда в пределах допустимой личной самообороны. Так что, следует копить козыри «про запас» и заранее. Настоящие ли, для блефа ли — не имеет значения. Играть будут только козырями и попавшегося шпиона не спишут и вспомнят лишь в одном случае — пока он хотя бы козырная шестерка. Поэтому серьезные артисты, а они всегда невидимое меньшинство в оперативной труппе, бесконечно и дотошно занимаются деталями, чтобы слепить из них собственный план параллельно общему и худо-бедно личную систему поддержки нападения и отхода. В одной и той же ипостаси смесь ученого и подлеца, которые сотрудничают ради общего успеха. Шпионаж во всех формах по самой своей сути занятие, в котором многое, если не все, решает человеческий фактор. Вслед за технологическим прогрессом, поставленным на службу разведке, шпионаж прожорливо глотает новых и новых рекрутов, чтобы удовлетворить стремительно нарастающий голод в интенсификации именно человеческих усилий. Использование людей огромного числа людей — для выполнения задач нелегального приобретения и использования секретной информации неизбежно по определению. Методы, техника, системы и способы, которыми такие дела делаются, конечно, важны и в каждом случае уникальны, поскольку повторы в ремесле разведки гибельны на сто процентов. Но только человеческие способности и навыки заставляют работать эти системы и механизмы, именно люди придают им либо силу, либо усугубляют слабость. Помимо этого, разведка, тем более нелегальная, веками строилась и веками же будет строиться вокруг личностных отношений. Можно долго и много говорить о шпионских самолетах, таких же надводных судах и субмаринах, спутниках, «длинных ушах» и «всевидящем оке» аудио — и видео — аппаратуры, о чудесах цифровой техники, электроники, биоразведке и химических диверсантах, о клонированной, зомбированной или киберагентуре. Но только живые шпионы из плоти и крови, всегда они, то есть нормальные, разве что несколько более чем остальные, одаренные люди — человеческие существа составляют решающее ядро набора «инструментария» для выполнения особого рода работы особенным образом. Создателем конечного разведывательного продукта, его транспортником, аналитиком и оценщиком являются подверженные всем добрым и гнусным страстям, благородным порывам и грязным болезням слабые, прижимистые и грешные дети Адама и Евы, беспрерывно вступающие друг с другом в сговор, обычно откровенно преступный с целью, например, подкупа должностного лица при исполнении им служебных обязанностей. Они придают гибкость, динамичность всем общественным системам и ежесекундно совершенствуются в этом не во имя эфемерных идей, но ради высочайшей, с их точки зрения, цели — ради собственного выживания, поскольку в их конкретном случае таково непременное условие выполнения заказа. Шпионаж вне жизни, без людей и их личных расчетов — абсурд по определению. Так говорил алексеевский Заратустра, Йозеф Глава. Выдающимся пользователем человеческого фактора он считал Дзержинского. Карл Маркс, утверждал профессор Глава в своем курсе «Разведка и контрразведка как факторы национального подсознательного», презирал иудаистско-христианскую этику, впрочем, в равной мере мусульманскую или буддистскую. Понимание совести мужу, как он говорил, вестфальской аристократки было абсолютно чуждо. В Моисее, Христе, Магомете и Будде Маркс видел первых клерикалов-карьеристов, разнящихся лишь легендами о своем пришествии на землю — «легендами», понимаемыми в интерпретации страдавшего профессиональным кретинизмом Главы исключительно в шпионском смысле. Маркс хотел убрать из истории личность и её нравственные переживания, подменив их безликими экономическими силами. Потребовался гений Ленина, чтобы показать, насколько Маркс не прав, ибо, считал Глава, открытие качественно новых видов шпионажа и террора, основывавшихся на знании психологии масс, и было совершено индивидуумом, выбравшим псевдоним, производный от названия северной ледяной речки. Дело Ленина, выброшенного из Кремля инсультом, продолжил, по мнению чеха, отнюдь не Сталин. Заделаться чемпионом теоретических пошлостей и политических единоборств в кавказско-персидской манере среди обанкротившегося экономически, обескровленного взаимной резней этнически неоднородного населения, да ещё на задворках сырьевых огородов между Европой и Азией — не достижение. Ленина верно и до конца понял единственный человек, а именно — интеллектуальный крестный отец Чека Феликс Дзержинский. Он вник в глубинный, фрейдистский смысл фразы, произнесенной младшим Ульяновым после казни старшего, цареубийцы, насчет необходимости иного пути. А именно: индивидуальный террор против власть предержащих как бессознательная реакция на комплекс «боязни кастрации отцом» — ничто, массовый, то есть направленный против собственных братьев, детей этого отца, — всё. Практика Железного Феликса, влившего шпионаж в терроризм, а терроризм поднявшего на уровень бюджетного, государственного обеспечения — кладезь опыта манипулирования национальным подсознательным. Сын польского дворянина, католик, он провел 11 лет в сибирских рудниках. Говорил шепотом. Предчувствовал, что проживет недолго. Да что с того? Человек западного воспитания, он знал закон Лукиана о том, что любая победа в гражданской войне — поражение всей нации. Стоик и прагматик, он оставался единственной твердью в бушующем море коллективных и личностных страстей. Именно Дзержинский сформировал силы внутренней безопасности и внешнюю разведку Ленина — ВЧК. Средоточение власти полицейской, прокурорской, судебной и исполнения наказаний, в том числе исключительной, в одном учреждении — это гениально. Такое учреждение априори всасывало жестких, мстительных, комплексующих и считающих себя при любых обстоятельствах носителями конечной истины пролетарских и интеллигентских пассионариев. Оно великолепным образом превращало несогласных и, тем более, сопротивляющихся в осужденных, минуя юридические процедуры. Между этими двумя экстремальными разновидностями человеческого материала — всегда правых и всегда неправых прело и выдавливало на поверхность пузыри аммиачных газов бескрайнее болото доносчиков и приспособленцев. 3 Если шпионаж вне человеческого фактора — ничто, значит и безопасность всякой организации, структуры или системы должна обеспечиваться ловушками и ловчими сетями, рассчитанными, прежде всего на людей. Как и в других видах охоты западни на человекоподобных строятся на точном знании шпионских примет и следов всех видов, но в данном случае — психологических. Охотник, рыбак и грибник предвидят где, когда и при каких обстоятельствах объявляются особи нужного сорта. Шпионов всегда рады видеть. «Что хотят знать о нас во враждебном окружении?» — вопрошал Йозеф Глава. И отвечал: «Все!» А поэтому приходиться это «все» фальсифицировать. Пусть гоняются за тенями! Общественная жизнь с колыбели вяжет по рукам и ногам регистрирующими метками всякого. Даже у горилл новорожденный — член стада. Люди же не только застревают в памяти сородичей. Homo Sapiens пробирается по жизненным лабиринтам в тесноте и толкучке занудных свидетелей, которые по поводу его каждого верного и, тем более, не верного шага создают сотни документов, включая отпечатки пальцев на электронных носителях, анализы ДНК и цифровую память на запахи. С годами не только тело, душа человека покрывается бессчетными административными татуировками. Даже гориллы, доведись им родится или околеть в зоопарке, вносятся в регистры, ветеринары и уборщики ведут о них сотни записей. Расстаться со штампами и метками, содрать с себя густой нарост идентификации, по сути административную шкуру, приросшую к телу, значит умереть, оставаясь живым. Другими словами, оказаться невидимкой и, если понадобиться, мертвым документально, в особенности, если на отринутое имя выписано формальное свидетельство о кончине. Возвращение к жизни, разумеется, в другой среде и ином времени совершается путем втискивания бренных телес, сбросивших административное прошлое, в иной бумажный чехол. Новое прошлое автоматически открывает дверь в новое будущее. Метаморфоза тем надежней, чем безупречней краденая натуральная или искусственная, инкубаторная идентификация. Всегда ли тщательно подготовленный и предельно осторожный профи сумеет подменить собственную личину, обуздать и замаскировать свою психику, изнасиловать наследственность, привычки и навыки, то есть растворить свой изначальный образ до прозрачности дистиллированной воды и сделаться «невидимкой» для поджидающих в засадах или идущих по его следу? Вся трудность в том, что дистиллированной воды в природе не существует. Конечно, нелегалы умеют быть, то есть обретаться среди людей теми, кто они не есть на самом деле. Шпион обязан не казаться, а именно быть чем угодно — дирижером симфонического оркестра, писателем, предпринимателем, преуспевающим служащим или, напротив, суетливым бездарным идиотом, малым на побегушках, опустившимся бомжем; высокопоставленным офицером генерального штаба или одуревшим от службы недокормленным стройбатовцем, рыдающим над посылкой из комитета солдатских матерей; министром или слепнущим до рассвета у компьютерного монитора безвольным недоучкой; домовладельцем или истопником; обитательницей «хрущобы» или престижной дамой из коттеджного поселка. Каждую из этих жизней, а вернее — жизненных стилей, и в пьяном виде, в пылу сексуальных страстей, во сне и обмороке, даже в сортире и вдали от глаз людских, в особенности же вдали от них, должно совмещать с иной и подлинной — секретной, посвященной совершенно иному и совершенно иного стиля. А в ткани-то, из которой скроена поддельная идентификация, остаются швы, стежки, неуклюжести. Они как раз и прощупываются там, где разные стили двух жизней, а то и нескольких жизней вообще, сшиты друг с другом. Самому дисциплинированному и профессионально подготовленному шпиону невозможно всегда и везде избежать мелких нестыковок между своим истинным положением и поведением, если они, эти нестыковки, оказываются под микроскопом. Наросты, не совпадающие по цвету или фактуре нити, любые закрашенные заплатки проступают наружу при определенных условиях… Это и будут следы нелегала, которые охотник за шпионами высмотрит и нащупает, это та самая паутинка, по которой ползет к мухе паук с пастью, полной желудочной кислоты. С другой стороны, совершенство тоже подозрительно. В шкафу всякой семьи прячется скелет, заваленный рухлядью. Скажем, алкоголик, растративший казенные деньги, или ребенок, у которого другой отец, о чем знает лишь мать. Приходится скрывать некие происшествия, чего-то стеснятся или заставлять себя что-то забыть. Совершать ошибки или оказываться пойманным на таких ошибках — в природе человека; это свидетельство его подлинности. Значит, высматривающим ошибки — от любопытства или по должности приходиться подсовывать такие, которые присущи натянутой на себя внешней жизни, как если бы они полностью вытекали из всего поддельного прошлого и такого же поддельного настоящего у шпиона по найму. Говорят, что судьба человека — его характер. Судьба нелегала фальшивый характер, включая фальшивые ошибки. От директора берлинского Музея западных союзников второй мировой войны Гельмута Трупнова пришлось услышать однажды сходную мысль. — Вы знаете, — сказал он, — компьютер глуп именно потому, что не ошибается. Сбор же и поставка информации являются результатом человеческих планов и потребностей. Техника существует только для того, чтобы реализовывать эти цели и желания. Таким образом, с одной стороны, не надо ожидать чудес от технологии, хотя она позволяет делать вещи, которые предыдущим поколениям казались невообразимыми. Во времена холодной войны техника, конечно, внесла свой вклад в то, что узнавали о военном потенциале друг друга противоположные стороны. Но это тоже не были чудеса. Чудеса совершали люди, потому что обладали искусством ошибаться. Такое искусство очень важная вещь, в том числе для умиротворения ситуации и повышения уровня безопасности… Итак, человек и ремесло, в том числе умение ошибаться, первичны, а техника — следом. Ну, а число агентов? Если умение каждого помножить, то, стало быть, и результаты его применения станут во столько же кратными? Йозеф Глава отвечал на вопрос вопросом: художников много, да как слепить из них хотя бы пару Рафаэлей? Как крайности, применяются два метода сбора информации. Согласно первому, не количество, а её качество и, соответственно, качество поиска и поисковиков имеет значение, то есть сведения изначально должны стать «точечными», высокой пробы. Конторы, придерживающиеся второго метода, напротив, беспрерывно и в гигантских объемах прокачивают данные из любых источников, в том числе и открытых, газет и журналов, радио и телевидения, электронной «паутины», из докладов и научных сообщений, всякого рода обзоров, знакомств, симпозиумов, презентаций и тому подобного. Что подвернется. Это работа не для Рафаэлей, конечно. Но «ширпотреб» после аналитических перегонок тоже дает качественный продукт. Второй подход требует безграничного бюджета. Да и небезопасен. Бывает, что сплошняком подаются на всасывание в аналитический пылесос «зацарапанные» вирусами и напичканные «червями» ошибки — преднамеренные, то есть запущенные с расчетом, а также «на всякий случай» или действительно случайные. Олег Гордиевский, сотрудник внешней разведки СССР, перебежавший в британскую Интеллидженс Сервис, в выступлении, которое довелось услышать, говорил, основываясь на опыте своего пребывания в двух конторах — бывшей и нынешней, следующее: — Серьезные службы знают про опасность получения некоторых вещей совершенно открыто в то время как действительные секреты очень хорошо спрятаны. Например, если взять Британскую службу, она очень маленькая, дешевая, там всего 500 офицеров и какой-то вспомогательный состав. Уж если они что-то добывают, тратят на это свои силы, свой маленький бюджет, это всегда действительная вещь. Теперь, когда мир стал намного сложнее, когда есть подозрительные страны типа Северной Кореи и Ирака, которые могут использовать и ракетное оборудование, и средства массового уничтожения, когда бандитские группы могут не только совершить крупные переводы денег или выкрасть что-то, но и заразить целую страну бациллами или ввести в неё ядерные материалы, нужно ещё больше разведывательного умения. О бандах, которые где-то скрываются — в Боснии или Турции, в Афганистане, вы не узнаете из открытых источников или журналов… Никакой спутник, никакая самая лучшая система перехвата компьютеров или других коммуникаций не прочтет то, что написано в голове премьер-министра, министра иностранных дел, министра обороны, крупнейших чиновников государства. А их друзья, помощники, сотрудники, секретари и так далее знают про это. И необходимо вербовать человеческий материал, то есть персонально людей в качестве агентов, информаторов в важнейших объектах интереса разведывательных служб. Что же касается техники связи между оперативными работниками и агентами по радио или через компьютер, то всегда есть опасение, что это может быть перехвачено. Поэтому используется, скажем, тайник в парке или в горах, в каком-то сложном городском квартале, тайник, где материал находится только 10–15 минут, и никто не может себе представить, что в пустой консервной банке секретный манускрипт. А разведчик через 15 минут после агента получит его и будет на сто процентов уверен, что никто никогда не будет в состоянии перехватить этот материал… Высказываясь вслед за ним, другой перебежчик, автор «Аквариума» Виктор Суворов добавил: — Вот летит спутник над Белым домом, но увидеть сейф в Белом доме со спутника мы не можем, тем более мы не можем увидеть со спутника планы, которые хранятся в этом сейфе. Вот идет Билл Гейтс, мы можем его сфотографировать со спутника, но что в его голове и что он нам готовит, никто не может узнать и только шпион может выведать это. Вот мы видим, что идет какая-то женщина. Откуда мы можем знать, что это Моника Левински. Вот она зашла в Белый дом и со спутника мы не узнаем, чем она там занимается. А агентура доложит… Если брать в качестве примера службу, использовавшую в качестве добывания нужных сведений массированную перегонку информации — бывший КГБ, то численность его сотрудников, по данным, приведенным Владимиром Крючковым, в августе 1991 года составляла 490 тысяч, включая 220 тысяч пограничников и 60 тысяч служивших в войсках правительственной связи. То есть, скажем, на одного сотрудника британской спецслужбы приходилось пятьдесят с небольшим такой же специализации из советской. Кроме того, в 1990 году было принято решение о создании специальных подразделений групп захвата в Краснодаре, на Дальнем Востоке, в Сибири и на Урале. Они предназначались для борьбы с террористами. Об использовании агентов-наемников Крючков не упомянул. Да когда и кто говорил о своих наемниках-невидимках? Численность же и качественная подготовка невидимок нарастает. Эта повсеместная тенденция, уже далеко не новая, включая и в британской Сикрет Интеллидженс Сервис, в том, что касается, прежде всего, «цифрового» шпионажа. Не случайно, что формула — «Без комментариев» — часто используется пресс-секретарями спецслужб именно при ответах на вопросы о масштабах электронной слежки, перлюстрации и шпионаже в Интернете. И не только слежки. Густые и стремительные потоки вторичной электронной информации, то есть сведений, переваренных пожирателями любых новостей, уносят и смывают ленивцев, забывающих у монитора про реальный мир, в «отстойники» дезинформации, изошедшей из чужих спецкишечников. Еще в 1989 году германский журнал «Шпигель» привел свидетельство авторитетного источника: «…Система подслушивания по всему миру. Все записывается на пленку — то, что говорят президенты или министры на заседаниях кабинета, о чем беседуют в своих дворцах короли или в своих кабинетах высокопоставленные деятели, пьяная болтовня генералов или шепот послов». Разумеется, длина подслушивающих ушей за полтора десятка лет намного выросла. В апреле 2001 года на международном семинаре «Окно в свободный мир 2000» компьюторщики, криптографы и правозащитники отмечали, как радуются разведчики и контрразведчики распространению Интернета и всему, что связано с нарастающим развитием «паутины». В докладах правительствам, в проталкиваемых через парламенты законопроектах государственные и частные спецконторы добиваются бесконтрольного доступа ко всем каналам связи. Более того, они закачивают в неё «примутненную» информацию, закармливают «барриевой кашей» сотни тысяч людей для отслеживания её движения. Основной оправдательный аргумент для всевластия спецслужб в мировой «паутине» — интернационализация преступности. Спецконторы настаивают, что для эффективной борьбы с терроризмом, контрабандой наркотиков, порнографией им необходимо просеивать через сверхмощные компьютеры абсолютно всю электронную почту, телексы, телефаксы, телефонные и радио-переговоры не только подозреваемых, в отношении которых суды выдали ордера, но и обычных граждан. И ещё необходимо рассылать обычным гражданам нечто, что напугает, смутит или запутает потенциальных злоумышленников. После 11 сентября 2001 года нажим этот усиливается. Возможно, он оправдан. Однако в соответствующих докладах спецслужб нет выкладок сравнительной эффективности и экономической целесообразности тотальной электронной слежки, с одной стороны, и обычных, агентурных методов работы спецслужб, с другой. Ничего в них не говорится о действительном месте электронного шпионажа в общей системе оперативно-розыскных мероприятий. А тем временем сотни агентов «цифровой разведки» подслушивают шепот компьютеров в рамках проекта глобальной слежки «Эшелон» в Америке, в Европе стартовал его аналог — «Инфопол», а в России в системе МВД работает управление, обозначаемое литерой «Р». По поводу Интернета частные профи расходятся во мнениях с коллегами, наслаждающимися привилегиями правительственных структур. Наемники, работающие скрытно, масштабные проекты «цифрового» перехвата считают бюрократической затеей, обреченной на неэффективность, поскольку из такого рода слежки и расследований ещё больше выключаются человеческие факторы. Допустим, утверждают частные эксперты, что спецслужба смогла просмотреть всю электронную информацию до единого сообщения, прослушать все телефонные переговоры и тому подобное одной отдельно взятой фирмы. Что произойдет? Ничего такого, что напоминало бы известное выражение: кто владеет информацией, тот владеет всем. Дело в том, что при перемещении информации внутри современной успешно работающей компании в силу внутреннего «стёпа», сленга и понятий, которые используются в весьма узком кругу, а также технических тонкостей и прочей специфики, даже собственные сотрудники едва разбираются в 30 % сведений, циркулирующих внутри организации. Значит, спецслужба, отслеживающая информацию в электронной почте, поймет ещё меньше из того, что попадает к ней в руки в результате электронного перехвата и слежки. Придется все-таки прибегать к вербовке сотрудника, который внятно объяснит, что к чему, а главное — выдаст намерения, то есть — для чего… Споры спорами, конечно, но системы электронных средств для оперативно-розыскных мероприятий давно уже обеспечивают спецслужбам и шпионам по найму необходимые доступы к провайдерам в Интернете. В режиме «on-line» они имеют все возможности для воздействия на их аппаратуру и программы. Формально для проведения скрытых операций в Интернете требуется разрешение суда. Частный агент, наемник, формально не существующий, в таком разрешении не нуждается. Единственная помеха — сведения агента не сработают при осуществлении судебных разбирательств. А на практике идеальные условия для сыска, контроля и наблюдения, для «неформального» взлома коммерческих и иных тайн, а также их использования в любых целях, конечно же существуют. Великий человеческий фактор вечен… В апреле 2002 года бывший сотрудник британской контрразведки МИ-5 Ник Дэйв и отставной агент ЦРУ Майк Бейкет зарегистрировали первую в истории мирового разведывательного сообщества частную шпионскую контору — компанию «Девисингс информэйшн энд секьюрити». В числе её сотрудников есть и вышедшие в отставку чины российской военной разведки — ГРУ, а также бывшего КГБ. Называют среди них, в частности, капитана Виктора Абрамкина, работавшего в странах Восточной Европы, а затем внедрившегося в конце 80-х в Великобритании под видом студента университета в Глазго. В качестве советников компании значатся люди, занимавшие высокие посты в британской и американской администрации: возглавлявший в разное время ЦРУ и ФБР Уильям Уэбстер, а также лорд Пауэл, бывший личный секретарь Маргарет Тетчер. По мнению лорда Пауэла, опыт российских частных профи особенно ценится восточноевропейскими клиентами новой шпионской конторы. Компания «Девисингс информэйшн энд секьюрити» открыла филиалы в Лондоне, Вашингтоне и Майами. Разумеется, её руководство утверждает, что все набранные по найму сотрудники работают исключительно в рамках закона, хотя интенсивно и, судя по всему, бесконтрольно используют электронную технику для подслушивания и слежки. Разведка в отличие от армейских ведомств перерыва в боевых действиях своим контрактникам не обещает. Перед шпионами по найму — постоянно убегающие цели. Всякому назначается своя, в том числе и электронная. Не по свободному выбору и не по вкусу, а по указке покупателя услуги, который всегда прав. Этические нюансы здесь следует относить по принадлежности — к коллективному подсознательному, которое для индивидуального предпринимателя, поставляющего шпионские сведения, совсем уж по другую сторону добра и зла. Раздел второй «Ранимое сердце крокодила» 1 Принципы манипулирования человеческим фактором в шпионаже практически не менялись, начиная с V века до нашей эры, когда китайский философ Сунь Цзы изрек про разведку классическую банальность, которая без конца цитируется в соответствующих учебниках. «Причиной победы, — оповестил кабинетный мудрец, — неизменно является наличие информации о противнике». Про такое можно было бы узнать и от пещерных молодцов с дубьем, владей они письменностью, чтобы оставить нам мемуары. Так что, самим шпионам оставалось лишь пристегнуть к древней мудрости возвышенного теоретика собственную банальную истину, разумеется, предельно прагматичную и низкую, впрочем, тоже сомнительной свежести: чтобы информация стала причиной победы, сведения полагается достойно оплачивать. Таковы принципы. Конкретные приемы техники использования человеческого фактора в разведке также не сложны для понимания, а освоение их — вопрос времени для старательной тренировки. Приведу некоторые: • Разделение агентурной сети на изолированные ячейки. • Использование меняющихся псевдонимов. • Максимальная децентрализация управления сетью, поскольку при концентрации связей на одном человеке риски возрастают. • Глухие, по возможности непроницаемые переборки между самой сетью и связниками, ибо агенты, обеспечивающие связь, наиболее уязвимое звено. • Постоянные меры предосторожности: не носить оружия, которое выдаст на милость противника при рутинной проверке; обходиться по возможности без автомобиля; жить преимущественно на окраине или в пригороде, где слежка выявляется легче, чем на центральных, переполненных людьми и машинами улицах; не получать почту, превышающую средний для данной местности объем, отправлять и получать открытки, поскольку не запечатанное в конверте послание вызывает меньше интереса; не передавать документы из рук в руки без маскировки (ручкой, коробкой спичек, газетой), а ещё лучше пользоваться тайниками; контакты преимущественно по воскресеньям и праздничным дням, когда полиция малочисленна и менее бдительна; свидания в местах банальных и посещаемых — в библиотеках, аптеках или спортзалах… Далее идут ухищрения. Скажем, использование телефонных справочников в телефонной кабине для назначения встречи или оповещения относительно появления «обломка кирпича» в тайнике. На определенной странице агент подчеркивает слово в десятой строчке: контакт состоится или «булыжник» подбросят в оговоренное место в 10 часов; на другой странице обводится шестая строчка: шестой день недели, то есть суббота после ближайшего воскресения. Благодаря подобным системам не требуется предварительный контакт между агентами. При этом тот, который назначал свидание, если он сомневается в другом, может, подсмотрев издалека или укрытия, убедиться, что другой явился в телефонную кабину один, без сопровождения или не под слежкой. Всякая агентура разрабатывает собственный, обновляемый полностью или частично, регулярно или по обстоятельствам набор трюков применительно к выделенному бюджету, личным склонностям и выполняемым задачам, сезону и всему остальному, что относиться к окружающей оперативной среде. Например, в учебном пособии египетского движения «Исламский джихад» его активистам запрещено раскрывать при общении друг с другом подлинные имена, сообщать номера идентификационных документов, паспортов, по которым приходиться ездить за границу, и места жительства, знакомить «соратников» с родственниками или друзьями. Им запрещено переходить на нелегальное положение или путешествовать с двумя паспортами, выписанными на разные имена, или хранить у себя документы, имеющие отношение к деятельности движения и способные вызвать интерес, например, у иммиграционных служб. Фиксированных правил нет, да и никто им и не следует. Правила — для недалеких людей, рассчитывающих попользоваться чужим опытом, а для шпиона, в работе которого повторы — гибель, они только идеи для выработки своих методов и приспособления их к обстоятельствам. Есть, однако, одно весьма важное, хотя в известной степени и условное, как все в нашей жизни. Оно касается формального разделения агентов на две категории — разведчиков и нелегалов. Осознание своей принадлежности к одной из этих двух категорий является жизненно важным для шпиона по найму. Разведчик является своего рода «военным» наблюдателем. Считается общепринятым выпускать впереди «войска» (конкурирующих структур, фирм и т. п.) разведчиков, которые ведут наблюдение за противником (конкурентом) и передают сведения о нем тому, кто их послал. В коммерческих структурах в этой роли выступают менеджеры по маркетингу. Работа такого разведчика может носить оборонительный или наступательный характер, но в целом он всячески избегает боевого контакта. Секретность его действий носит в целом внешний характер, она существует до тех пор, пока их не выявили. Разведывательный поиск может вывести такого агента на передовые линии противника. Возможно, он продвинется и за них, если проникновение возможно и соответствует его задачам. Такие вторжения, если предпринимаются, обычно не глубоки, временны и имеют ограниченные цели. Разведчик этого рода оппортунист, который действует применительно к моменту, изменяющимся обстоятельствам, и только. Каждая сторона, конечно, ожидает, что противник попробует заполучить данные о её возможностях и намерениях средствами разведки извне. На войне, да и не только, применяются бинокли ночного видения, телескопы, воздушные шары с видеокамерами, разведывательные самолеты с высокими полетными потолками, орбитальные спутники и так далее. В ответ пускаются дымовые завесы, включая психологические, чтобы ввести противную сторону в заблуждение относительно собственных намерений. Разумеется, делается все необходимое для обнаружения и захвата разведчика или, скажем так, агента-наблюдателя. Традиции отношения к обнаруженным и даже захваченным внешним наблюдателям противника складывались веками. Веками же складывались и традиции отношения к шпионам-нелегалам. Те и другие разнятся. Направление патрулей и дозоров для перехвата разведчиков противника, как и подъем в воздух истребителей спутников-шпионов, никогда не входили в компетенцию служб контрразведки. Взятый на передовой линии или непосредственно за ней разведчик, а также, скажем, сбитый летчик-наблюдатель становятся пленными и, если не совершили военных преступлений, не подлежат суду, хотя функционально они мало чем отличаются от шпионов-нелегалов. Обычно после завершения военных действий таких «пленных» отпускают на четыре стороны. Разведчики или агенты-наблюдатели оперируют, образно говоря, с собственных позиций или на сомнительной, ничейной территории. Нелегал проникает дальше наблюдателя, более того, он может быть завербованным «своим». Он принимает лживое обличье, прикрывшись которым и копается в хранилище секретов противника. Он — преступник, даже если и не предатель из «своих», а поэтому, нападая или защищаясь, спасая шкуру, стремительно, с опережением выходит на боевой контакт. Большинство спецслужб именно на такой основе делают различия между теми, кого мы условно назвали разведчиками и нелегалами, хотя разницы в количестве или качестве добытых ими разведывательных данных может и не оказаться. Есть и вторая основа для такого различия. Разведчику или наблюдателю в отличие от шпиона-нелегала наплевать на следы, которые после него остаются. Следами он обеспокоен настолько, насколько они мешают поиску. Практически он ограничивается обычной маскировкой. Нелегал в нашем условном понимании занят как раз и прежде всего заметанием своих следов, у него неистребимая подозрительность, хронический комплекс преследования. Он совершает преднамеренное, тщательно спланированное в деталях и вполне рассчитанное вторжение в чужое, скажем так, владение, чтобы получить нечто, что не может быть получено извне. Нелегал сосредотачивается на том, чтобы не оставлять никаких признаков своей работы, ничего, что могло бы указать на его присутствие или направления, по которым он передвигается. Для этого нелегал обзаводится точной, детальной и по возможности свежей «картой» ожидающих его случайностей. В большинстве случаев разведчик — это государственный служащий, даже в солдатском звании защищенный государственным флагом. Нелегал — индивидуальный предприниматель, частник, которого заранее предупредили, что его знать не знают, если он провалится. Впрочем, в случае успеха его тоже, вероятно, не захотят потом знать… Расплатившись, наемником будут брезговать. Чаще всего, из зависти к успеху и денежному вознаграждению. На приведенных различиях и покоится тактическая терпимость к разведчикам или агентам-наблюдателям, которая совершенно не распространяется на шпионов-нелегалов и на то, что они вытворяют. Получая работу нелегала, приходиться тщательно взвешивать весьма сложный комплекс шансов на успех и провал. Наемник в этом случае ставит себя вне закона, последствия чего, вполне вероятно, предусматривают и военно-полевой суд с расстрельным взводом в чрезвычайных обстоятельствах. Конечно, работодатель и нелегал спланируют ход операции так, чтобы избежать или минимизировать число контрольных проверок, на которые можно нарваться. Нелегал должен быть уверен или почти уверен, что его легенда, а также документальное и прочее оснащение её подтверждения, то есть свидетельства его «подлинности» самодостаточны, они качественны и «выстоят» все экспертизы. Есть, конечно, общепринятая сумма приемов осуществления проникновения для разных его этапов. Затеряться в окружающей обстановке, притереться к ней, смешаться с толпой. В том числе, кстати сказать, и в Интернете. Не выделяться манерами, одеждой, выговором, даже уровнем алчности и бесстыдства, например, и тому подобное. Оставлять минимум «бумажных» следов, поскольку любой клочок, даже трамвайного билета, может стать поводом к массированной охоте за нелегалом. Вовремя почувствовать, что следы оставлять вынуждают преднамеренно, чтобы, во-первых, спровоцировать нарастание тревоги, в результате чего шпион попытается запутывать их, и тем, во-вторых, умножит настолько, что они сами по себе обозначат цель выполняемого задания… Однако, эта, назовем её внешней, угроза обнаружения — не превалирующая. Нелегал тянет за собой хвост «тыловой» опасности предательства в собственном лагере. В бизнесе добывания и защиты секретной информации, в особенности, если речь идет о намерениях или планах, неминуемо присутствует политика, даже если вместе работают только два человека — наниматель и шпион по найму. Политика взаимоотношений такого сорта людей по определению отравлена полным отсутствием взаимного доверия. Каким бы осторожным и предусмотрительным агент не был, он практически лишен защиты, если далеко-далеко и в неизвестный ему момент работодатель или шеф затевает коммерческую, политическую или карьерную интригу. Сделает, скажем, ставку на провал своего агента в качестве завуалированной взятки или встречной услуги некоему партнеру. Бонзы от силовых структур, получившие пост в результате политических интриг или семейных связей, переполнены чувством собственной значимости и потому, хотят они того или нет, склонны оформлять его внешними проявлениями. Они-то и представляют опасность. Выскочки чванливее балерин и теноров. Стоит «некоему в штатском», предположительно с генеральской звездой под наплечниками пиджака, появится в тусовке и — ничего, конечно, не переменилось, но переменились все. «Он» упивается самоиндуктирующимся полем настороженности, удивления, почтения и других чувств и ощущений, в основном — гнусных, конечно… Возникает сговор многозначительности. Остальные потом говорят: «Знаете, с кем я общался?» В полной мере это относится и к директорам корпораций, ответственным за операции по так называемому «уничтожающему проникновению» конкурентов в промышленные, коммерческие и финансовые структуры с целью поглощения или, хотя бы, разложения изнутри их самих или их ресурсов и рынков. Тень ореола рискового человека осеняет владельца всех тайн и властелина секретного подразделения. Но этот человек, если и рискует, то лишь собственными кадрами. Людьми разведки платят, ими же дают сдачу, обменивают словно валюту в зависимости от страны, как говорится, пребывания. Случается и хуже. Многие агенты, даже очень многие, провалились потому, что их подвела, назовем это так, неосторожность начальства или работодателя, замешанная на мести, разочаровании, личной неприязни, даже мелочной зависти. Скажем, к новациям в методах работы, заработкам, квартире, написанной книге, игре на губной гармошке или скрипке, удачной рыбалке, шевелюре или красивой жене… Агент слишком хорош или слишком плох — особо опасное мнение, административная ядовитость которого обеспечивается прибавлением к прилагательному слова «слишком». Сорвавшись с языка, произнесенное, или написанное на бумаге, не важно, оно становится объективным, а нелегал покойником заранее. Работает слишком хорошо — несомненно двойник. Слишком плохо — трус или пентюх. В обоих случаях приговор: делу опасен, подлежит отзыву. Как именно, неважно. Допустимо и в направлении царства Божия. Разведка не индивидуальное предприятие, хотя Алексеевские профессора готовили своих курсантов в шпионы по найму именно как индивидуальных предпринимателей. Шпион работает для других, его хозяин — правительственная или корпоративная контора, существующая в сложной системе подобных же организаций, вынужденных время от времени выполнять также и общие задачи. А действуя вместе, они неминуемо соревнуются и вырождаются в подобие примитивных племен, грызущихся за делянки с информационными гнилушками. Сотрудничество — расслабляющий фактор, морально он опаснее вражды. Зазевайся или повернись спиной, союзник обберет твою корзинку, чем и порадует собственное начальство. Тараканьи дрязги между мушкетерами короля и гвардейцами кардинала, возникающие по темным углам и довольно часто без ведома их хозяев, только подражание интригам «высшего порядка». Нелегалы наших дней и нашего века выполняют свои задачи вместе с другими и для других — часто неизвестных им самим, лишенных индивидуальности людей. Заказчики управляют жизнями наемников с полнейшим равнодушием к их участи и руководствуясь собственными потребностями, да и капризами исключительно. Среди прочих рутинных мер техники шпионской безопасности уже указывались такие как минимизация личных рабочих контактов и децентрализация сети, а также изоляция её от агентов связи. Однако, при самой максимальной изоляции друг от друга всех ячеек сети личностные контакты, пусть редкие, даже посредством тайников, неизбежны. Нелегал не в состоянии выполнить подряд в социальном вакууме. Опасность при этом таиться не только в том, что рабочее общение подметит противник. Контакт нелегала со «своими» агентами, случается, вдруг приобретает неведомую ему политическую окраску в глазах его же нанимателя или кого-то, кто имеет дело с этим нанимателем по другим поводам. Политика — власть в действии, а возглавляющие шпионские конторы личности — неизменные участники властных игр. А, значит, предательств. Великие мастера разведки Зорге,[3 - Зорге Рихард — журналист; советский разведчик — руководитель организации антифашистов-интернационалистов, действовавшей в Японии в период 2-й мировой войны] Абель,[4 - Рудольф Иванович Абель (настоящее фамилия и имя Фишер Вильям Генрихович) (1903–1971), советский разведчик, полковник. По оценке ФБР, Абель относится к крупнейшим мастерам шпионажа 20 столетия.] Лонсдейл[5 - Молодый Конон Трофимович (17 января 1922–9 сентября 1970) — кадровый советский разведчик-нелегал периода холодной войны, полковник действовавший под именем Гордона Лонсдейла] и немало других безымянных провалились отчасти из-за властных игр внутри конторы. Шпионы вне опасности, даже минутной, не живут никогда, независимо от того, где находятся — в глубоком тылу противника или за письменным столом в «родном» офисе. Кстати говоря, именно те, кто не в «поле», и оказываются минимально защищены. Шпионы за шпионами неусыпно отслеживают кадровую и практическую политику внутри организаций, с которыми вступили в конфронтацию. Внутри дружественных структур, с которыми сотрудничают, так же. Эта политика изучается как составная «боевых порядков» врагов или коллег, которые тоже себе на уме. Причуды, пристрастия, внутренняя и внешняя культура, привязанности, вертикальные и горизонтальные связи, глупость и ум, расхлябанность и собранность, чванливость и ограниченность или благородство и тактичность тех, кто пользуется нелегалами, непрерывно исследуются охотниками за нелегалами. И нелегалу приходиться учитывать то, что внутренняя конторская политика и отношение к нему в собственном тылу нечто постоянно нестабильное. То, что сегодня в игре, завтра непременно окажется вне её. Тертые нелегалы знают, что в «блестящие» захваты они попадают, когда из тыла вдруг пахнёт тонким, едва уловимым гниловатым ароматом разлада. Или распада. 2 Какова репутация нелегала в тылу, его собственная оценка работодателя, насколько оба преданы друг другу, а также многое другое, связанное с этим скрупулезно оценивается и теми, кто выявил шпиона по найму в результате преднамеренного или случайного предательства. Контрразведка разрабатывает все выгодные варианты: выложить карты на стол и, припугнув расправой, склонить к сотрудничеству в качестве двойного агента, соблазнить взяткой или заставить перебежать в открытую, наконец, захватить, а то и просто, что называется, убрать? Выбор зависит от того, насколько шпион вписывается в перспективу развития своей организации, насколько многочисленны и качественны завербованные им «контакты», много ли среди них влиятельных и нужных, которых контрразведке удастся использовать и дальше в собственных целях тактических и долгосрочных, кого из своего окружения шпион потянет за собой в случае его успешной разработки и какой вообще может оказаться от всего этого прок на перспективу… В отношение новых кандидатов, намеченными вслед за выявленным на разработку, поступают так же. И далее до бесконечности… Заботами подобного рода занимаются, как правило, десятки специалистов и не только контрразведки. Привлекаются соответствующим образом все ведомства, которых затеваемая операция может заинтересовать. Разумеется, сам нелегал как человек и его личная судьба в расчет берутся только в связи с конкретными интересами «дела». Агент рассматривается лишь как инструмент. Его индивидуальные способности и физические данные учитываются, чтобы определиться, скажем, с составом группы захвата, или особо взвешивается его жадность, поскольку от величины и аромата наживки зависит клев… А останется ли он живой, не убудет ли здоровья на допросах и при иных обстоятельствах и все остальное в этом роде — интимные проблемы бедолаги. Обычно нелегал предощущает паучью пасть с переваривающей кислотой. Что он может предпринять? Один из тестов, предлагавшихся приемным бюро Алексеевских информационных курсов имени профессора А. В. Карташова, формулировался так: «Маятник часов, тело висельника, падающее яблоко — подтверждение закона земного притяжения. Какое сравнение вы предпочтете?» Этот вопрос по сути своей аналогичен заданному до него чуть выше. Как бы ни складывались карьера и участь шпиона, он должен попасться. Не в этой, так в другой операции. В его ремесле — это закон по силе равный Ньютоновскому. Всякий предмет стремится упасть. Каким именно образом — в виде маятника, висельника или подгнившего яблока — детали. Выбирай подходящую. Под колпаком только это и остается… Но только под колпаком. Накрыть же им мастера и легко, и трудно в силу не всегда возможного предвидения последствий. Захват нелегала одна из сложнейших задач. Даже вынесение судебного приговора шпиону не означает, что проведенный ранее его захват безупречно удался. Захват вообще может стать свидетельством полнейшего провала контрразведки, ибо блокировал возможности иной, более прибыльной игры. В стратегическом плане техника охоты на шпионов при всем богатстве её вариантов представляется пассивной. Системы защиты объектов интересов разведок — системы именно защитные. Всякая из них, что называется, ждущая. Если система преодолена, она должна, по крайней мере, подать об этом хотя бы сигнал для организации погони. Но для погони нужны следы. А успешное проникновение потому и считается успешным, что проходит незамеченным, о нем не догадываются. Скрытность — существо шпионажа. Идеальный лазутчик не выявляем. Выполняет миссию и исчезает, растворяется в небытии, не оставив следов. Существует понятие абсолютного преступления, то есть не раскрываемого. Шпионаж — преступление. И всегда абсолютное. Без этого прилагательного оно не может считаться состоявшимся. Шпионы приходят ниоткуда. То есть их приходиться ждать, что называется, со всех сторон. А обороняться везде — это значит не обороняться нигде. Если системы задержания, обнаружения и оповещения не сработали, это значит только одно, а именно то, что ничего не случилось. Ни во времени, ни в пространстве. Абсолютное проникновение, выполнение поставленной задачи и исчезновение в никуда — не выявленные и бесследные — это и есть тот случай, когда ремесло агента поднимается до высот искусства. В чистом виде, однако, подобное происходит редко. Даже если шпион ускользнул невидимкой после выполнения задания, какие-то мелочи, осколки, опилки и обломки от его трудов, образно говоря, застревают в системе, обеспечивающей безопасность подвергшейся нападению организации или структуры. Нельзя пройтись по ковру, не оставив вмятины или пылинки с обуви. Нельзя включив и выключив компьютер, рассчитывать, что «железо» — монитор или коробка — не сохранит на какое-то время тепло, не говоря уж о всякого рода электронных «порогах», о которые невольно приходиться спотыкаться по пути к информации. Паспорта, визы, досмотр багажа, всякого рода пропуска, кодированные замки, детекторные арки и тому подобное, возможно, не представляют собой контрольных фильтров высокого класса, но все же, худо ли, бедно ли, заставляют тех, кто должен заниматься этим по службе, присматриваться к происходящему. Память и чутье, наработанные этими людьми с опытом, опаснее компьютеров. К инструментальной проверке подготовиться можно заранее, тщательно изучив её особенности. К встрече с человеком, которого не знаешь, даже с таким, который смотрит на монитор и ленится поднять глаза с похмелья, намного сложнее. Здесь расчет — на импровизацию и артистизм агента. Бывает и так, что шпион невидим, находиться за сотни километров от базы данных, действует опосредованно, через подельников, имеющих официальный доступ к данным, но присутствие, появление «чужого» все же ощущается, поскольку из-за характера изымаемой информации «фильтры», пропускающие её, не дают данным уходить полностью или частично не замеченными. Нелегал, пусть и вынужденно, этим сам как бы подает атакуемой структуре, в которую проник, сигнал о неблагополучии в ней. Он, что называется, проткнул предохранительный экран, о котором не ведал. Это ловушка, за которой последуют и другие. Один неосторожный, заранее не просчитанный шаг уже обернулся «взрывом хлопушки» при контакте с первой ловушкой. При этом самого «взрыва» можно и не заметить. Он «грохнул» в штабе противника. Так же точно как и проникновение, успешными считаются невидимые и неслышимые «мины»-ловушки, не вызывающие абсолютно никаких подозрений у того, на кого поставлены. А ставят их так и столько, что хотя бы одну все же не удастся ни обойти, ни обезвредить, ни нейтрализовать или переделать в свою пользу. Нелегал об этом хорошо осведомлен. Обстановка как бы вывернулась наизнанку. Теперь шпион в положении незнайки — не видит преследователей, не знает, что они предпринимают. Территория, включая виртуальную, где приходиться перемещаться, вообще становится сплошным минным полем. В этом случае решающими факторами становятся удача, а также способность сохранить хладнокровие и ясность ума. Психологический эффект не опознаваемых ловушек ужасен. Упертый ловец нелегалов в состоянии довести будущую жертву до параноидального состояния её же собственными догадками или предположениями. Нелегал, улавливая едва приметные признаки охоты за собой, страшиться контактов, любого незначительного шага, даже если все идет хорошо, особенно если как раз хорошо. Начинает казаться, что все подстроено, что в любой момент предприятие обернется провалом. Здоровый нормальный страх перерастает в патологию. Патология разъедает оборонительный механизм психики и, в конце концов, разлагает его полностью. Психологический стресс нелегалы способны преодолевать с помощью различных методов, которые каждый мастер подбирает индивидуально и хранит в строжайшей тайне. Годиться все — от курильни опиума и прочих разновидностей пороков, включая грязнейший портовый публичный дом с матросским мордобоем, до концерта скрипичной музыки XVIII века в филармонии и романтической любовницы в шале среди альпийских лугов и рощиц. Существовал шпион, который приезжал в детский приют на автомобиле с багажником, полным гостинцев, и играл в футбол с сиротами, которые его безумно любили… Но усталость существует даже у металлов. Она накапливается, эта проклятая усталость. Набор ею критической величины — вопрос времени, очень короткого времени. Шпионаж же редко организуется на краткосрочной основе. Слишком дорого — и не только в денежном выражении — обходиться подготовка проникновения, чтобы превращать удачу мастера в «одноразовый шприц», не говоря уж о стоимости сопутствующих проникновению операций поддержки, чрезвычайных роскошеств «аппарата» в «Центре», который и заказывает, в конечном счете, любую работу. Так что, соответствующие «усилия» растягиваются обычно надолго. Конечно, случается, что необходимость получить сведения или оказать влияние на ход событий возникла внезапно, носит срочный характер, а свободные инструментальные возможности отсутствуют и только шпион может незамедлительно выполнить требуемое. То есть, цель достигается с помощью сравнительно недолгого проникновения и с набором специальных средств. Но это совсем не значит, что приготовления для скоростных операций бывают не долгими и не глубокими и что для обеспечения их не привлекаются нелегалы, осуществившие ранее долгосрочные проникновения. В практике успешного шпионажа абсолютно ничего нет мелкотравчатого. Уже приводилась пословица, частенько использовавшаяся на Алексеевских информационных курсах профессором Йозефом Главой: где дураки спешат, ангелы боятся и шагу ступить. Шпионская операция, какой бы короткой по времени не предполагалась, действительно результативной становится как итог именно длительного планирования и тщательных приготовлений. Только те, кто обдумал и просчитал все заранее, наносят блестящий удар в точно рассчитанное время и с предвиденным успехом. Заготовленное заранее средство, в особенности если это натренированный испытанный нелегал, можно намного быстрее и эффективнее задействовать, чем любой другой инструмент, подвернувшийся, что называется, в спешке под руку. Внезапные и краткосрочные операции не оставляют времени системе безопасности объекта разведывательного интереса адекватно отреагировать на проникновение и, тем более, организовать отпор ему именно потому, что к возможности такого рода проникновения готовились. Стремительное проникновение вообще можно провести так, что заранее изученный механизм противника по обнаружению проникновения, идентификации и выявлению шпиона окажется специально выведенным из рабочего состоянии, поскольку о его официальном профилактическом ремонте «позаботится», например, обретающийся «на месте» нелегал-долгожитель. И шпион, осуществивший налет, исчезнет задолго до того, как контрразведывательные меры сработают. В таких случаях все, что останется сделать противнику — это провести расследование служебного преступления внутри собственной конторы. То есть попытаться погнаться за агентом-долгожителем. Упертые нелегалы, со своей стороны, также имеют набор средств психологического изматывания шпионов за шпионами. Контрразведчики, обеспечивающие безопасность объектов возможного проникновения и взлома хранилищ данных, как и шпионы, лишены отдыха. Расслабление бдительности ведет к атрофии и утере навыка. Отсиженная коленка опасна. Шпионы за шпионами, которые не бдят ежесекундно и ежесекундно же не готовы к заранее разработанным ответным действиям на любую угрозу и в любом месте, опаснее для системы безопасности, чем шпионы противника. А напряжение, в особенности постоянное — источник депрессии. Общепринятое определение депрессии — подавленное психическое состояние, душевное угнетение, при котором окружающее представляется в мрачном виде. Такие настроения кончаются одним — тем, что на жаргоне называется «пофигизм». Имеющие более или менее регулярные контакты с охраной на автостоянках, при входах на предприятия и учреждения, в том числе и закрытые или секретные, примечали, вероятно, смену внимания и настроений у людей на вахте. Иногда они кажутся сонными, что вообще-то недопустимо, а иногда возбужденными попусту, даже если на лицах профессионально ничего не выражено. Примелькавшихся им людей проверяют едва-едва. Или начинаются необоснованные придирки. Существует и остальная гамма состояний и настроя. Такие явления не случайны, какими бы случайными ни оказались конкретные поводы для конкретного настроя охранных агентов. Кстати говоря, некоторые состояния провоцируются при определенных условиях, например, в дни выплат, праздники основания «родной части», получения очередного чина, скажем, «отцом-командиром» или при необходимости помянуть «того парня». При отслеженном и просчитанном уровне внутренней и внешней культуры членов службы безопасности соответствующий подогрев в их среде «авторитетов» с упором на «боевое товарищество» и бахвальство, на «личные услуги» в разрез с профессионализмом и профессиональной этикой дает ощутимый эффект в разложении оборонительной системы вплоть до её неэффективности. В службах безопасности действует закон депрессивной тенденции. Охранная система расслабляется и процесс набирания вялости идет с убыстрением, если нужда в готовности к действию не кажется её операторам ежесекундной и здоровое напряжение не бывает постоянным. В основе этого процесса — общепринятое заблуждение, внушаемое силовиками всем и, чаще всего, самим себе, что охранные службы всесильны, всемогущи и всезнающи, что они «видят все» и обладают постоянной способностью контролировать кризисную ситуацию или проникновение. Этого заблуждения начисто лишены нелегалы, профессиональные шпионы по найму. В отличие от неискушенных они-то знают, что «адекватная» реакция в подавляющем большинстве случаев — показушный грохот, с которым захлопываются, образно говоря, ворота обворованного уже склада. Характерные примеры: десант 375 следователей ФБР, высадившийся в Найроби после взрывов у посольств США в Кении и Танзании, глухие намеки о подготовке которых поступали задолго до террактов, или подобная же, хотя и меньшая по массовости, суета после взрыва в переходе под Тверской улицей в Москве… После взломов информационных банков или «кражи намерений» агентам безопасности обворованной организации не приходиться даже чесать в затылках, тем более придумывать себе оправдания. Такого рода взломы, в особенности через завербованного предателя, проходят незамеченными, остаются не выявленными и причин для суеты вроде той, которая возникает после взрывов или открытых нападений, нет. Служба контрразведки представляет собой своеобразную форму страхования, то есть дополнительные расходы финансовых средств и агентурных резервов для обеспечения безопасности определенной структуры. Защита стоит больших денег и требует множества далеко не ординарных по личным качествам людей, подготовка, переподготовка и содержание которых тоже расходы. Но альтернатива таким расходам одна — открытые настежь шпионам и террористам ворота. Если организация, её персонал и информация, которой этот персонал располагает, представляет ценность как объект шпионажа или открытого нападения, нужна наилучшая, намного лучше, чем существующие системы шпионажа, защита. И более того. Даже если на кон ставятся промышленные, коммерческие и финансовые секреты одной фирмы или одного человека, кто знает, не являются ли они частью и национальной безопасности в целом? В хищении секретов виновен не шпион, а владелец секретов. По мнению охранных экспертов, 70–80 % структур, где происходит утечка секретных данных, просто-напросто подставляются. Возникла и соответствующая наука виктимология, которая исследует причины и признаки такой «добровольной» жертвенности. Система безопасности информации, то есть её страховки, должна быть не пассивной, а активной. Соответственно напрашивается и вывод: охота на шпионов должна быть упреждающей и ловушки на них следует ставить ещё на подступах к секретам, то есть следует обзаводиться собственными шпионами, которые будут шпионить за потенциальными взломщиками секретов. Система активной защиты секретов представляет собой нечто, что невозможно ни купить, ни обустроить в спешке или в случае внезапной необходимости. А именно так и бывает. Шпионы по найму знают об этом, как и о законе депрессивной тенденции пассивных, выжидающих нападения охранных систем, а поэтому продолжают браться за свои подряды. Характерно, что частных шпионов ещё в средние века нанимали в основном торговые и банкирские дома. Не все жители Твери, видимо, знают, что «ходившему за три моря» Афанасию Никитину памятник в их городе на набережной Волги — разведчику. Афанасия подрядил московский филиал английского банкирского дома. Никитин взялся проверить реальность проекта караванов по Волге и Каспию к персам и далее в Индию. Конечным пунктом его «хождения» стал тот же порт, где позже высадились португальцы, конкуренты никитинского работодателя. Возвращаясь через Сомали, Аравию и Турцию, опытный лазутчик сменил идентификацию — перешел в ислам и взял новое имя… Не праздно звучит вопрос: почему «купец», едва вернувшись в 1472 году домой, внезапно умер? Мавр сделал свое дело — слишком многое узнал о маршруте, по которому из Индии пошли товары, обменивавшиеся в Западной Европе на вес золота? На протяжении истории человечества, начиная с библейских времен, разведывательные и контрразведывательные службы, включая частные, находились и находятся на службе и под контролем, прямым или косвенным, высших классов общества и функционируют только в элитных механизмах финансовой, коммерческой и государственной власти. Но сами шпионы по найму вряд ли относятся к элите и, конечно, никем, кроме самих себя, не защищены, хотя за порог дома их и выносит мощными финансовыми потоками… 3 Ремесло кражи информации, проще сказать — шпионаж, практикуют люди, выбирающие его по душевному складу, что бы там ни плели про идеалы или, наоборот, относительно жажды наживы мастеров плаща и кинжала. Вступивший на стезю разведки понимает, что, кроме всех прочих рисков, это и вероятность втянуться в оперативную мясорубку на уровне террористической разборки. Согласно «шпионской библии», как иной раз называют книгу А. Даллеса «Искусство разведки», непосредственно добыче информации всякий нелегал посвящает только 10 % своего рабочего времени, остальные 90 % ему приходиться затрачивать на «подрывную деятельность». Не вербовка делает человека разведчиком. Вербовка — следствие призвания. Характера. Методы, технические приемы, системы шпионажа, цели, ради которых к нему прибегают, одинаковы во всех странах. На Алексеевских курсах это стало очевидным немедленно. Умудренный международным опытом преподавательский сброд повествовал о самолетах-шпионах, кораблях, спутниках и прочей невероятной инструментальной чертовщине, включая и чертовщину в прямом смысле слова, вроде «учения» Блаватской. Но всем своим прошлым опытом и в особенности тем, что, в конце концов, им удалось выжить, этот же сброд свидетельствовал, что люди, выбирающие стезю второй древнейшей профессии, с вавилонских времен неизменно добровольцы, что в услужение тех, кто ими пользуются, они идут сами. За утонченными штучками-дрючками, психотропными и техническими рычагами вмешательства в чужую жизнь, финансы и политику всегда обнаруживается живой, копошащийся человечишка. А он — предатель, Иуда. Потому что продукт разведывательной системы, построенной на предательстве. Бывший унтер-офицер французского Иностранного Легиона, бывший частный детектив и в последствии университетский профессор Николай Бахтин называл своих однокашников-легионеров «беспутными монахами военного монастыря». В курсантах Алексеевских информационных курсов имени профессора А. В. Картошова, как мужчинах, так и женщинах, просматривалось нечто общее с этой характеристикой. В качестве аналогов Алексеевских выкормышей по понятным причинам можно привести, конечно, не имена, а только типажи легионеров более позднего «разлива», нежели бахтинские коллеги. Среди Алексеевских «беспутных монахов» встречались аристократы, имелся один князь, были крупные воры с кликухами вместо имен. Имелись дезертиры, бродяги, сбежавшие военные и торговые моряки, невозвращенцы, офицеры советской армии, брошенные на произвол судьбы в Конго при Лумумбе, потом в Афганистане, пленные, уведенные моджахедами в Пакистан, один семинарист из Загорска, который переименовали в Сергиев Посад… Способный, хваткий, непредсказуемый, вольный и опасный люд, обреченный на вымирание или размножение где-нибудь вне пределов собственной Родины. Курсы, как и Легион, хотя и немногих, все же спасали. Странно, конечно, было видеть качественных, стойких профессионалов-наемников, которых обуздали и которые, больше того, позволили себя обуздать. Возможно, конечно, отчасти и «Weisse Sklaven» — белые рабы, как говорил немецкий коллега Дитер Пфлаум, но по вольному выбору и душевной предрасположенности. На Алексеевских курсах Николас Боткин, бывший «эс-эй», то есть специальный агент ФБР, читавший курс идентификации, в числе существенных признаков, помогающих отделить личину от сути человека, особо выделял прошлый, изначальный жизненный опыт. Тот, который, став неотъемлемой частью личностной истории, «обстругивает» характер при любых переменах, включая искусственные, исключительно на свой, уникальный манер придает стиль и форму каждому последующему опыту, всякому переживанию и на уровне подсознания проявится в любом занятии — от шиномонтажа до политологии. Даже подавленный или тщательно скрываемый, он, этот опыт, «высовывает уши» в решающие моменты. Человек, считал Боткин (возможно, он и сам побывал наемником), с татуировкой «Legio Patria Nostra» — «Легион наша родина» — инстинктивно уважит просьбу поверженного врага закончить его мучения, не бросит раненого или на осквернение труп подельщика и не позволит завладеть своим оружием. В том же, что касается шпиона по найму, то его опыт прошлого чаще всего сказывается на том, как он осуществляет свои перемещения. В любой разведке, даже для того, кого мы условно называли наблюдателем, переезд, переход, вообще любое путешествие представляют трудную часть работы, ибо приходиться пересекать зону повышенного риска, в особенности за пределами района, где примелькался. Тем более, если речь идет, скажем, о переходе через государственную или иную какую границу с не устоявшимся режимом и, желательно, без документальных следов да ещё в паре с неизвестным «спутником», чью драгоценную жизнь следует сберечь любой ценой… Так начинаются мечты о шапке-невидимке. «Невидимых» шпионов, даже когда они, как говорится, не при исполнении, природа и общество не знают. Люди скрытных занятий навечно покрыты, скажем так, татуировкой неизбывных примет с внутренней стороны кожного покрова. Самые предательские — генетически унаследованный нравственный (или безнравственный) инстинкт, а также врожденные вкус и стиль собственного «внешнего» оформления (походка и остальное в этом духе легко переделывается). Вкус и стиль словно кокили при отливке металлических заготовок придают форму даже неосязаемым индивидуальным особенностям, как, скажем, манера обзаводиться определенными вещами и определенной кампанией (в особенности, противоположного пола). Это тоже улики. Например, обзаведение камерой или авторучкой по вашему собственному вкусу укажет на то, что первая — копировальный инструмент, вторая же окажется одноразовым пистолетом, а дружба преимущественно с партнерами по бильярду или интрижки с секретаршами — представляет собой манеру вербовки агентов-помощников и среди таких и следует расставлять на вас ловушки. Всякому практикующему одно из древнейших занятий известен закон, который приходится принимать во внимание даже во сне: от улик не отделаться, хотя бы в виде миллиграмма талька под ногтями от резиновых перчаток, которыми листал засекреченное приложение к контракту год назад, или вскользь брошенного взгляда прохожего, когда вылезал из канализационной трубы в позапрошлом месяце. Находят много всякого, если охотятся грамотно и упорно… Матерый таможенник, скажем, в аэропорту просмотрит на экране монитора содержимое вашего чемодана, а потом некто, получив от него наводку, отправляется на квартиру, которую вы покинули на пару дней, и находит именно то, что вы не решились вывезти в чемодане. Может быть, чемодан и выдал. На Алексеевских курсах, помнится, удивило поначалу странное предупреждение о том, что нет ничего опаснее безрезультатного обыска у вас в конторе или дома, а также такого же досмотра багажа, скажем, в аэропорту. Именно потому, что нашли что-то. Мастера негласного шмона не оставляют следов. А в редких случаях, когда они остались, будьте уверены, ими прикрыли следы «другого» обыска, вполне удавшегося. Но это о теле и остальных материальных уликах. Имеются и иные наслоения. Участие в спецмероприятиях, назовем это так, оставляет роговицу на психике человека даже с манильскими канатами вместо нервов. Мастера обыска знают об этом. Они исполняют свое ремесло, не притрагиваясь к карманам, бумажнику или багажу. Шарят глазами, принюхиваются, прислушиваются к интонациям голоса, присматриваются к цвету ботинок, даже к вашему насморку, одним словом — примеривают к своему накопленному многолетним опытом «каталогу примет» все, что только возможно. Например, кадровые военные, что называется, печенкой чуют чье-то легионерское прошлое… Контрабандисты не случайно предпочитают избегать таможенные «зеленые коридоры». Эти вольные проходы просматриваются наметанными глазами экспертов. Людьми штучной охоты. Они и сами не могут объяснить, отчего срабатывает внутри их красный флажок. В оперативной контрразведке мастера обыска «без рук» или «без следов» в ценностной шкале поставлены выше профессионалов скрытой слежки. Они обыскивают, если угодно, без обыска. Выслеживают, не садясь «на хвост». И когда некто миновал их, это совсем не значит, что у него все обошлось благополучно. Он уже тянет за собой след как муха, вылезшая из чернильницы. Неудачно подобранная шапка-невидимка, нахлобученная на нелегала или нелегалом, может стать причиной неэффективности тщательно спланированного и вполне удачно проведенного проникновения. По причине несоответствия «шапки» характеру или объему работы, предстоящей после проникновения, а также способу ухода. Скажем, шпионский туризм под «крышей» журналистики, научных и культурных контактов, торговли и тому подобного — предприятие убыточное по соотношению временных, да и вообще затрат и результатов. К нему прибегают за неимением лучшего. Журналисту приходиться писать корреспонденции, а то и книги. Коммерсант мучим сложными переговорами. Артист обязан вести разгульную ночную жизнь, вникать во всякого рода «пост» и «измы». В противном случае «крышу» быстро «высчитают». Разведка же и, прежде всего та её часть, которая связана с обеспечением собственной безопасности, требует полной самоотдачи. Отвлекаться — значит поступаться качеством основной продукции. Соммерсет Моэм и Грэм Грин, Джон Ле Карре и Юрий Любимов, ставшие известными писателями, были сановными разведчиками. Агенты, «технари» и нелегалы по найму с литературными работами появляются редко, если появляются вообще даже в отставке и на покое. Матерые нелегалы-профи по найму посматривают на пописывающих коллег со смешанными чувствами. Во-первых, жизнь на поверхности и, тем более, разговорчивость у них не в чести, в лучшем случае они посчитают такое неким камуфляжем с какой-то специальной целью. И, во-вторых, правда, которую они знают, принадлежит не им. К тому же их работа действительно требует напряжения всех без остатка творческих, физических и психических сил, как заложенных от рождения, так и благоприобретенных. Только предельная сосредоточенность, не оставляющая ничего лишнего в помыслах и действиях, сосредоточенность на уровне инстинкта хищного животного обеспечивает прорыв за черту дозволенного законом или моралью и позволяет максимально приблизиться к цели, будь то информация, материальный объект, влияние или вербовка. Конечно, максимальное приближение — тоже относительное понятие. Космос для разведки ближе, чем, скажем, канцелярия министра топлива и энергетики в мало кому известной столице Астана, где, возможно, и удастся по заказу некоего петербургского банка выведать подлинные запасы нефти на казахстанском шельфе Каспийского моря и то, насколько она смешана с газовым концентратом. При наличии высокотехнологичного оборудования такая информация перехватывается и без вербовки помощника министра. Спутники «Photint» с высоты от 240 до 400 километров дают АНБ — Агенству национальной безопасности США — в реальном времени фотокартинки происходящего на земле с разрешающей способностью до десятков сантиметров, оставляя службы наружного наблюдения без работы. Аппаратура спутника «KH-11» (аббревиатура от «Keу holе» — замочная скважина), время которого можно брать в лизинг, как написано в соответствующей рекламе, «отличает одного муллу от другого в Тегеране по длине бороды и разбирает номерные знаки на машинах». Взлом агентами-хакерами, число которых достигло нескольких сотен тысяч, компьютерных заслонов в генштабах или банках и выкачивание электронной информации отводит на второй план силовые прорывы или «тихие» проникновения в бронированные комнаты с секретной оперативной документацией. Но, как это ни парадоксально, достижения разведывательных технологий ещё больше, если не многократно, поднимают котировку живой машины из плоти и крови, именуемой шпионом. Спутники слепнут из-за облачности. Хакеров из «группы захвата» оставляют с носом коллеги из «группы отрыва». Взаимный массированный огонь на поражение вирусами и «червями» становится неэффективным из-за огромных денежных и временных затрат. Так что, в этой жизни и на этой земле в избытке имеется и постоянно прибавляется всякой всячины, которую только живой шпион и способен заполучить в нужное время и в нужном месте. «Максимальное приближение» в таких случаях означает ровно то, что должно означать — возможность дотянуться и взять информацию, или некую физическую сущность, или доверие другого человека, а выход на позицию точного приближения обеспечивается только артистизмом разведчика. Великие шпионские операции удавались при наличии двух факторов тщательной подготовки дебюта (об этом говорилось) и талантливой импровизации агента, которую нередко называют удачей, в эндшпиле. Это самая важная часть задания. Эндшпиль приходиться играть в одиночку и на дефиците психического, а возможно физического и денежного ресурса. Профессор Йозеф Глава называл четыре качества, необходимые для более или менее успешного прохождения через этот этап. Первое — международный опыт, отсутствие религиозной, идеологической, политической, этнической или региональной культурной зашоренности как внутренней, так и внешней. Второе — врожденный инстинкт нового, подкрепленный образовательной подготовкой. Третье — реактивная готовность к авантюрным выходкам, натренированная психически. И четвертое — способность принимать решения и выживать в одиночку, то есть самодостаточность высочайшей пробы. Автор курса «Разведка и контрразведка как факторы национального подсознательного» говорил, что есть и другие качества под номерами пять, шесть и так далее, однако, уже индивидуального плана. Каждый, помимо четырех обязательных и общих, вычленяет для себя собственные, как говорил чех, интимные, но не менее важные в эндшпиле. Скажем, некто «сорвался», поскольку не нашел сил исчезнуть до завтрака из квартиры матери своего ребенка. После завтрака это оказалось поздно… Затем мать ребенка показала следователям, что «родной» язык, на котором говорил с ней муж, всегда казался ей «выученным». Незабываемый чешский профессор в буфетной Алексеевских курсов, среди многих развешанных пришпилил собственноручно изготовленный постер с изречением: «Под грубой кожей крокодила спрятано нежное и чувствительное сердце».      Брэм, «Жизнь животных», том 41, стр. 1457. Это, видимо, относилось, как следовало понимать, и к преподавателям, и к слушателям. Приятных среди них и на самом деле мало водилось. Некоторые вообще производили отталкивающее впечатление. Может быть, Глава был прав — на матерых профессионалах сама по себе нарастает крокодилья шкура? Профессор сказал однажды, что, в сущности, все без исключения герои плаща и кинжала подонки. Крокодилы, косящие под корягу, чтобы высмотреть жертву и безжалостно наброситься на нее… Наверное, все-таки слишком круто было сказано. Конечно, существование без правил и вне закона не сделают человека приятным. Попытайтесь-ка поймать взгляд шпиона, даже бывшего… Но они — не лгуны. Как раз наоборот. Просто их правда не принадлежит им. Да к тому же спецконторские наемники в вечной изоляции. Не по своей вине — в силу занятия. Вот и нарастает панцирь. С изнанки кожного покрова и за счет собственных душ. Раздел третий «Безобидный и безоружный» 1 Вопрос — «Кто этот человек?» — нелегал задает чаще всего перед зеркалом. Ничто в его облике, ни одна мелочь не будет принята на веру. Охотники, ловцы шпионов по определению — ядовитые скептики. Такой же и он. Всякая вещь и всякая личность, не выявленные окончательно и полностью, под нарастающим подозрением. Член правительства, председатель парламентской комиссии, помощник или секретарь директора банка, отказывающиеся отвечать на вопросы под полиграфом — «детектором лжи», могут поступать так из принципа, а, может, и от непомерного чувства собственного достоинства или руководствуясь правилом «коммерческой тайны». А с другой стороны… Шпионам за шпионами присуще свойство аудиторов. Неудовлетворенность загрызет их, если не будет досконального подтверждения мельчайшему факту. Однако, главное в их ремесле — устройство ловушек, заманивание в западню. Ловушка для шпиона может оказаться крохотной, словно комар или такой же огромной как Ваганьковское кладбище. Временами капкан имеет отчетливо материализованную форму, а временами и, пожалуй, чаще — не осязаем, лишен овеществленности. Это набор самых невероятных и практически незначительных вещей, людей и явлений, угодив в окружение которых, разведчик становится заметен подобно дичи в инфракрасном прицеле ночного охотника. Набор этот имеет знак математической бесконечности и всемогущ как воля Господа нашего. Его составляют мелочи, сыпучая масса мелочей: давно отмененные предметы в школе, которую вы якобы заканчивали, имя нескромной девушки, обесчещенной на первом курсе университета, количество ламп над бильярдным столом в клубе этого университета, родинка на щеке тетушки и мощность её слухового аппарата, а также точная дата, когда вы возили на кастрацию любимого кота жены ротного командира, и как его звали, не командира, конечно, а кота, поскольку на котов послужных списков, в которых это можно подсмотреть, не составляется… Охотник за шпионом вооружится всем этим. И поинтересуется в непринужденной обстановке, за пивом: «Ну, как там дело было, старина?» А затем, после импровизаций и очной ставки с портретом, скажем, тоже нескромной, но другой девушки, которую шпион, конечно же, опознает, в официальной обстановке тот же человек задаст вопросы иного, формального характера. Затем — заслуженная оценка профессионального мастерства в закрытом судебном заседании и соответствующее повышение на завершающем этапе разведывательной карьеры: на одну или пару ступень на подиум к электрическому стулу. Или, если угодно, выдвижение: к стенке перед расстрельным взводом. В рассуждении пенсии для своей вдовы шпион провозглашает здравицу в честь нанимателя, то бишь вождя, правого дела или Родины, наконец, и кричит либо — «Включай ток, палач! Да здравствует бессмертное дело Ильича-Рамиреса! Ура!», либо, если пенсия не волнует, «Целься в сердце, ребята! Прощай, Гваделупа и лоснящиеся мулатки! Огонь!» Дело вкуса… Случается, конечно, назначают и пожизненный, а то и многократно пожизненный отдых за решеткой, а потом, глядишь, обменивают. Но обменивают исключительных. А большинство людей шпионского ремесла — серые мыши, чья порода выведена для размножения и жизни исключительно в затхлых подпольях. Столь весело скорее проповедовал, чем преподавал, на Алексеевских информационных курсах имени профессора А. В. Карташева под Брюсселем уже упоминавшийся Николас Боткин, бывший специальный агент ФБР, читавший курс, формально называвшийся «Теория и практика идентификации». На первое место в качестве эффективного метода идентификации Боткин ставил предательство. Предательство, поучал он, представляется позором только любителям. Добровольцам. Энтузиастам. Молодогвардейцам. Профессионалу плевать на моральные оценки. Он обязан выиграть. Обязан, и все. Это шахматная партия, в которой не выдают только короля. Попался в западню, отдавай любые фигуры, жертвуй без сомнений и угрызений совести, выдавай хоть всех, кого знаешь, ради спасения короля, то есть своего хозяина. «Разведка не армия, — выкрикивал Николас свое любимое поучение. Перерыва в боевых действиях не знает, не до гарнизонных вечеринок со стихами «Жди меня» или застолий в тесной землянке с печуркой, в которой огонь, и тостами насчет того, что сам погибай, а товарища выручай. Выручать приказано шефа, и только, товарищи обойдутся…Операция продолжается!» Если шпион за шпионами не обзавелся предателем, он начинает раскопки. Подноготная всех людей засыпана под щебнем их собственных историй, говорил Боткин. А всякий шпион — враль. Так что, разгребайте подвернувшуюся на служебном или жизненном пути личность из-под историй, которые она о себе рассказывает, и обрящите, если с тщанием будете обсасывать всякую мелочевку по выгребным ямам прошлого. Всегда есть кого и из-под чего выкапывать. Шпионы всюду. Даже среди друзей, один уж непременно, а то и пара. И Боткин, широко разводя руками, обводил ими аудиторию. Думаю, что многим хотелось в этот момент швырнуть в него, например, снятым ботинком. Но, как говорится, чем громче осел орет, тем он породистей. Терпеть было интересно. И полезно. Человек, утверждал Боткин, как биологически индивидуальное существо от рождения обладает немногими постоянными отличительными чертами. Быстрее всего стареет или, другими словами, изменяется его облик между эмбрионом и шестнадцатью годами. Попробуйте с уверенностью опознать в подростке дитя, с которым вы играли в солдатики, когда ему было, скажем, восемь лет… Затем до сорока, сорока пяти лет личность переходит в состояние собственной мумии, которая в последующем может толстеть или высыхать, но вполне узнаваема вплоть до эксгумации. Так, где же шпиону-нелегалу, если мы берем за основу данное наблюдение, взять искусственную, выдаваемую не природой, а обществом, идентификацию для себя? Другими словами: легенду-биографию, новые документы, вообще липовое прошлое, да и будущее? Ответ: в детстве, а именно до шестнадцати лет другого биологически индивидуального от рождения человеческого существа. И Николас Боткин принимался прокручивать фильмоскопом на киноэкране, поскольку широкоэкранные мониторы в эпоху его просветительской деятельности ещё изобретались, собранную им картотеку якобы-шпионов. «Якобы», поскольку не были изобличены. Опыт изобличенных Николаса не интересовал. Он не хотел сеять среди слушателей Алексеевских курсов плевелы… Примером высшего пилотажа подмены идентификации Боткин считал «подвиг» пекинского нелегала в Париже. Китаец, формально считавшийся оперным певцом, завербовал сотрудника французского министерства иностранных дел, выдавая себя за женщину. Француз не сомневался, что имеет потрясающую связь с молодой яванкой. В отдельную группу Боткин выделял «сумевших» родиться в бывших колониях, например, во французском Индокитае или британской Африке. Поди проверь в наши дни тогдашние да ещё тамошние метрики… Особенно урожайными на искусственные идентификации считаются 50-е и 60-е годы, когда новые государства объявлялись десятками. Боткин не мог, конечно, предвидеть совсем уж безграничных возможностей, которые откроются в этом плане после развала горбачевского имперского хозяйства. 90-е годы и начало третьего тысячелетия стали временем поистине неисчерпаемых источников обретения новых идентификаций на бывшем пространстве СССР, а также в объединенной Европе, да и в Америке до 11 сентября 2001 года, когда над Нью-Йорком оседали облака пластиковых идентификаторов. Некоторый урожай дали пожары в лесах Австралии на новый 2002 год… Есть сведения, что за пределами России остались 15 миллионов чистых паспортных бланков «гражданина СССР». В Лондоне, Франкфурте-на-Майне, Париже, Москве, Бангкоке и многих других городах есть места, где сделают пластическую операцию лица, тела и конечностей, включая ликвидацию последствий обрезания крайней плоти, а когда надрезы заживут, снабдят подлинным паспортом и не обязательно на прежнее имя. Кстати, пол тоже можно варьировать, и не раз. В общем-то не дорого, принимая во внимание развитие лазерной хирургии. Хотя, впрочем, уже появляются возможности обходиться и без операционного стола. Направленная подкожная инъекция выпускаемого с 2001 года фирмой «Элан Формасьютикалс» препарата «миоблок», например, через несколько часов вызывает так называемый «эффект Дориана Грея» — изменение или, если угодно, омоложение лица на 20 или 30 лет с возвращением в исходное состояние спустя несколько месяцев. Особо выделяется идентификация по религиозной принадлежности. Бывает, что перехода из одного вероисповедания в другое вполне достаточно для обретения полного доверия влиятельных лиц, что называется, совершенно из другого мира. На этот счет существует пример, обошедший многие книги о спецслужбах. 20 ноября 1979 года 50 тысяч паломников оказались захваченными врасплох боевиками моджахеда Джухеймана аль-Отайби в Мекке. Две сотни его «братьев» появились на семи минаретах Большой мечети с «калашниковыми» и потребовали признать Хазратом Махди, то есть мессией, пришествия которого ждут мусульмане, одного из головорезов. Осада Святого места затянулась на две недели. Прорвали её вызванные наемные агенты французского спецназа. Перед тем, как проникнуть через подземелье в мечеть, вход в которую не мусульманам категорически запрещен, агенты-христиане приняли ислам… Существует удивительное наслаждение в обретении нового имени, новых документов, нового прошлого и, соответственно, нового будущего. Ребята, взломавшие на глазах автора в апреле 1975 года стальные шкафы, где хранились удостоверения личности заключенных в сайгонской тюрьме Тихоа, существовали на выручку от продажи этих документов несколько лет. Чем стародавнее делалось удостоверение, то есть, чем труднее было найти ему подтверждение в регистрационных книгах старого режима, тем больше оно дорожало словно марочный коньяк. Обычно от шпиона, исчезнувшего однажды из виду, ничего не остается, кроме имени, которое к тому же, вполне возможно, некогда досталось ему ещё от кого-то. Можно наугад, например, открыть справочник «Кто руководил НКВД в 1934–41 гг.», достоинством которого являются приведенные там послужные списки, и прочитать: «Сорокин Иван Григорьевич, 1902–1939. Родился в семье приказчика маслобойного завода. Русский. В компартии с марта 1920 г. Член РЛКСМ 1920–25. Образование: 4 класса городского начального училища, школа первой ступени. Саратов 1918–19, восьмимесячные курсы РККА, школа РККА май-сентябрь 1922 г. Санитар в эпидемическом госпитале — ноябрь 1919 февраль 1920. В РККА: рядовой, зав. библиотекой, секретарь партколлектива отдельного карательного батальона — март-октябрь 1920 г. В органах ВЧК-ОГПУ-НКВД: сотрудник Саратовского губЧК, замзав Отделом агитации Саратовского губполитпросвета; с сентября по декабрь 1922 г. слушатель курсов ГПУ, Москва; сотрудник Севастопольского окротдела ГПУ, затем уполномоченный Саратовского губернского отдела ГПУ, сотрудник ГПУ г. Куляб, работа в Таджикистане, Крыму, в Московской и Тверской областях, последняя должность с июня по сентябрь 1937 г. — начальник управления НКВД Уссурийской области. 18 сентября 1938 г арестован. 13 августа 1939 г. приговорен военным трибуналом войск НКВД Московского округа к ВМН расстрелу, не реабилитирован. Звания — старший лейтенант ГБ, декабрь 1935 г.; капитан ГБ — апрель 1937 г. Награды — знак «Почетный работник ВЧК-ОГПУ», август 1937 г.» Сухие анкетные данные, за которыми скрылись драмы и фигуранта, и его подельщиков, и его жертв, о которых никто и ничего никогда не узнает. Есть в справочнике упоминания ещё более короткие, при этом о персонажах намного более экзотических, чем И. Г. Сорокин. Скажем, об эсере и террористе Яше Серебрянском. В советское время по рекомендации товарища Блюмкина, другого эсера-террориста и чекиста-разведчика, Яшу привлекли к работе загранотдела ОГПУ, проводившего похищение из Парижа генерала Кутепова, стоявшего, возможно, и возле «колыбели» Алексеевских информационных курсов. Серебрянский дослужился до звания полковника ГБ и скончался в 1956 году в Бутырке во время следствия по его, как сказано в справочнике, «очередному» делу. Вот и все. Остальное в послужном списке Яши Серебрянского, помещенном в справочнике, опущено. Ничего нет, например, о деятельности группы Серебрянского по организации за рубежом ликвидаций противников Сталина. Ни слова не сказано и о том, что Яков Исаакович также мастерски развертывал нелегальные сети шпионажа в Палестине и Франции, в Бельгии и США, а также о том, как в 1937 году, проявляя недюжинные организаторские и финансовые способности, он осуществлял секретные закупки тяжелого оружия и самолетов для республиканской Испании. Не прочтем мы в справочнике, как в 1938 году из «фашистского шпиона Серебрянского» выбивал признания бывший грузчик и будущий начальник СМЕРШа Абакумов, позже тоже привлеченный, однако, только за взяточничество. Не говорится в справочнике за что Серебрянского приговорили в 1941 году к смертной казни, а через месяц реабилитировали, почему в 1944 году его наградили за партизанскую деятельность, а в 1945-м снова вышибли из органов, но в 1953 году вместе с другими заслуженными разведчиками вернули на высокие должности в расширенном Девятом отделе МВД. Четыре месяца спустя после ареста Берии Серебрянского в который раз отконвоировали в тюрьму, где он и умер своей смертью, видимо, от расстройства после секретного хрущевского выступления на ХХ съезде КПСС. В отличие от Сорокина И. Г. товарища Серебрянского Я. И. реабилитировали. У него было много имен и биографий, пестрый набор идентификаций, в том числе и одна, под которой он оказался арестованным и привлекался к суду за взяточничество в канцелярии «Москватопа», то есть топливной организации столицы. С биографией советского взяточника было намного легче начинать очередную «новую жизнь» нелегала на Западе. Яркая иллюстрация талантливого шпиона второй категории. Гениально разыгрываемые идентификации. Ничего и никогда не выдающее «нутро». Наверняка Абакумов задавал Серебрянскому вопрос, когда бил его: «На кого действительно работаешь, Яков?» Наверное, несколько позже никто из следователей такой же вопрос самому Абакумову не задавал. Относительно туповатого Виктора Семеновича, шефа всемогущего СМЕРША, им это и в голову не приходило… Считается, что жертвами внутренних разборок пали около 20 тысяч «чекистов». Но в аппарате советской госбезопасности в годы репрессий работало около 25 тысяч офицеров. Скосить их в такой пропорции было бы невозможно. В действительности погибли от рук сотоварищей 1800 человек и не за предательство, а по таким обвинениям как халатность или недостойное поведение в быту. За пределами же центрального аппарата в системе советской госбезопасности с 1934 по 1940 год репрессировано было и на самом деле 20 тысяч человек. Сюда входят и милиционеры, и работники ЗАГСов, и работники ГУЛАГа, включая лагерных начальников, а также офицеры пограничных и внутренних войск. И из этих подавляющее большинство трудно считать репрессированными. Они пострадали за растраты, пьянки, изнасилования, убийства, хищения, многое другое. Реабилитации по таким делам и не делались, потому что дел этих не находят и, видимо, не найдут. Министр внутренних дел Игнатьев однажды спросил Сталина: «Куда я должен убрать (имярек) из центрального аппарата?» Сталин ответил: «Я не предлагаю вам выгнать его на улицу. Чекист, болтающийся на улице, Сталину совсем не нужен. Он должен либо расти, либо его следует спрятать куда подальше». Известно, что вождь изрекал вечные истины. О шпионах тоже. 2 Шпионаж построен на доступах. Чтобы выполнить подряд, шпион по найму должен выйти на рубеж, с которого, что называется, сможет дотянутся до информации или вещи, изымет или скопирует её, то есть добудет требуемое, или завербует кого-то, а возможно и повлияет на какие-то события. Под этим углом зрения нелегалов можно поделить на две категории. Первая — заранее и законно обретающиеся на «линии атаки», то есть имеющие доступ к информации по должности, от рождения, в силу таланта, научных и иных достижений или каких-то привилегий. Вторые появляются на этой же линии тайком, незаконно, с помощью обмана или серии обманов, а возможно и с применением насилия. Первая категория состоит из людей коррумпированных или склонных к коррупции на правительственных, корпоративных, научных или общественно-политических должностях или, напротив, на скромных, незаметных рабочих местах, представляющих интерес для изъятия или перехвата, в том числе и постоянного, секретной информации. Шпионское ремесло этих нелегалов наглухо скрыто занавесом персонального положения или высокой должности. Такие зачастую не снимаемы с постов из-за поддержки общественности, прессы, друзей или потому, что «повязаны» с вышестоящими родственниками, однокашниками, защищены партией, «семьей», кланом, политической бандой, а то и замазаны густым «слоем» неприкосновенности в силу нетрадиционной сексуальной ориентации. Никто не вправе усомниться в их порядочности, честности и правдивости, а тем более предположить, чем в действительности они занимаются. Для таких личностей шпионаж не требует фабрикации новой идентификации. Их все знают, они на виду и на слуху окружающих с давних пор, изначально. Они действуют под подлинными именами, гордятся своим положением, пользуются соответствующим уважением и властью. Их единственный изъян надругательство над доверием и своими обязанностями. Иногда, но все же весьма редко, такое оказывается квалифицированным по суду изменой, в том числе и «государственной». Вторая категория состоит из самозванцев, поддельных, насквозь фальшивых личностей, оборотней, проникающих в нужные им правительственные или частные структуры под всевозможными обличьями. Хотя повод для их внедрения может полностью совпадать с тем же, который «обслуживают» предатели первой категории, агенты этой подбираются к целям с совершенно другой стороны. Прежде всего, такому агенту приходиться собирать «реквизит», чтобы слепить из него идентификацию, которая даст признание в качестве того, за кого предстоит себя выдавать. С помощью этого «реквизита» нелегал выстроит цепочку отношений с ранее незнакомыми, неожиданными для него людьми и в чужих, враждебных изначально, чреватых серьезными проверками местах. Он внедряется, вживается в определенную обстановку, что и является по существу его выходом на «рубеж атаки», с которого «хватит рук» дотянуться до добычи. Обе категории, таким образом, различаются сортом лжи. Люди первой прикрывают свою вредоносную сущность неподдельной идентичностью. Эти шпионы изначально являются тем, кем родились, и кто они есть. Бренная плоть и сопутствующие ей документы подлинны. Семейные, общественные, рабочие и иные связи — тоже. Но в жизни этих людей была предрасположенность к тому, чтобы сбиться с пути истинного и стать общественной фальшивкой, прогнить под видимостью здоровой оболочки. Люди второй категории — поддельны, что называется насквозь и самого начала. И нутро, и общественная их оболочка — диверсии в равной степени. Необходимость подразделять шпионов на эти две категории вызвана особенностями охоты за нелегалами, относящимися к каждой из них. И различиями в исходах такой охоты. Не трудно понять почему шпион по найму из первой категории, даже выявленный службой контрразведки, сможет спокойно продолжать работу во всех её смыслах. Службе безопасности заявят на определенном уровне: «Так нужно» или «Пока не трогать». И она подчинится в силу информационной субординации. Наверху ведь знают больше. Такое хорошо срабатывает в закрытых и полузакрытых, а также коррумпированных обществах. Охотник за шпионом рискует не только карьерой, если не внемлет строгому — «Есть мнение считать (имярек) достойным гражданином». По иной причине выпустят из ловушки попавшегося нелегала второй категории, если он «замазал» своими контактами лиц, должностное или общественное крушение которых в случае шпионского скандала вызовет эффект «падающего домино» на чувствительных, скажем так, для системы политических или экономических пространствах. Шпион по найму просчитывает подобные варианты. Это его капитал на перспективу. Возможно и такой, который провал сделает даже прибыльней. Вероятность информационных, в виде влияния на решения или события, а то и напрямую денежных прибылей будет тем реальней, чем успешней нелегал разберется в настроениях, положении и властных полномочиях тех, кто за ним может начать охоту. Степень зависимости и подчиненности службы контрразведки внутри определенной системы или структуры имеет огромное значение. Мысленно нелегал постоянно ставит себя на место шпиона за шпионами, чтобы предугадать его возможности и ходы. Или воздержание от них. Начиная примерно с 60-х годов нелегалов, внедрившихся в жизненно важные службы и структуры противника, в том числе специальные, сделавших карьеру и добившихся прочного положения в них, в обиходе называют «кротами». Всякое сравнение — натяжка, а в данном случае оно кажется совершенно чрезмерным. Беззащитное полуслепое создание, роющееся между корнями в поисках съедобных личинок, не представляет угрозы ни для огородников «шести соток», ни для любителей холить лужайки перед дорогим коттеджем. Насекомоядное из семейства talpidae легко выследить ипоймать, поскольку, вылезая на поверхность, оно оставляет заметные дыры и горки земли. Да и не слишком бережется за ненадобностью. Иное «крот», обитающий в мире шпионажа. Внешне — он нечто совершенно неброское в среде, в которую однажды проникает, не оставляя следов. Такая тварь — паразит по призванию. Ей бы больше подошло название «солитер», который отсасывает секреты и планы тех организаций, где заводится, да ещё тянет жалованье и привилегии из бюджета по сути дела в пользу противника. «Кроты» второго плана, то есть выходящие на «рубеж атаки» скрытно, под личиной, лживые насквозь и во всем, относятся к разряду избранных наиболее подготовленных, изворотливых и храбрых нелегалов, поднимающихся в ремесле разведки до высот подлинного искусства. Они решаются (или это решают за них) не только, образно говоря, проникнуть в гадючье гнездо, но и трансформироваться в гадюку на длительное время, а бывает и пожизненно. Зверек, при нормальных обстоятельствах составляющий лакомство рептилий, отправляется в гадюшник, работает и ведет себя, даже на уровне физиологии, «на равных», завоевывает доверие непредсказуемых гадин и становится у них «своим»… В конторе противника «крот» этого сорта дебютирует обычно на низком служебном уровне. Оформление на второстепенную работу предполагает невысокий порог проверки идентификационного «реквизита» и в дальнейшем, по мере служебного роста, позволит считаться «самим себя сделавшим», то есть приглушить требовательность будущих, более глубоких контрольных раскопок своего прошлого и связей, если вообще не отделаться от всяких проверок, а то и получить полномочия проводить их в отношении других. Истинный хозяин «крота», запустивший его, терпеливо ждет, пока серая креатура проходит стадии трансформации в «своего среди чужих». А «крот» старательно и с тщанием добивается влиятельного положения, годами копит знакомства, связи и друзей, удачно женится и расширяет, получая повышения, свои служебные обязанности до уровня, который дает реальную власть узнавать и передавать секретную информацию или оказывать влияние на ход тех или иных событий. Процесс превращения в «своего среди чужих» не следует представлять как рутинный должностной рост или автоматическое наращивание служебной зрелости в гадюшнике. «Крот», если собирается выжить, должен и внутри, «в душе» проходить через глубинные, радикальные изменения, чтобы органично соответствовать тому образу, который он воплощает. Сложность такой «работы» в том, что «крот», внешне подделываясь под окружение, должен проделывать такое же и внутренне, чтобы на уровне подсознательного иметь реакции, адекватные его положению в «гадюшнике», и все же, становясь качественной гадюкой, всегда и неизменно в глубине своей натуры оставаться чужим, именно «кротом». 24 часа в сутки он — преданный, упорный и заинтересованный в успехе «гадюшной» конторы трудяга. И те же 24 часа в сутки ежеминутно он привнесенный извне, чуждый организм, принадлежащий смертельному врагу организации или системы, в которой работает, и управляемый этим смертельным врагом. Николас Боткин, излагая теорию и практику искусства быть «кротом», утверждал, что формула выявления такого агента требует включения в неё элементов, с которыми чистая математика или чистая химия и, тем более, психология или формальная логика не имеют ничего общего. Эта формула, как он говорил, применяется на уровне онтологического и биологического «предощущения крота». Искусству «крота» выживать контрразведчик противопоставляет свое искусство растревожить эту тварь и навязать ей нужное ему ощущение «оперативного времени и пространства». «Крот» поведет себя не совсем обычно, если преднамеренно приоткрыть ему дополнительный «лакомый» источник информации. От контрразведчика требуется расчетливое, почти интуитивное предвидение: когда и где «крот», заглатывая неожиданную «приманку», то есть, новую информацию, будет торопиться и когда и где медлить, с одной стороны, и какой урон он может нанести, получая такую информацию вплоть до своего захвата, с другой. Далее следовали разъяснения относительно замены в формуле «иксов» и «игреков» на конкретные обстоятельства для получения вывода, который «и требовалось доказать». В охоте на предателя, считал Боткин, следует сознательно жертвовать какими-то секретами, намеренно допуская их «отклонение» в несанкционированную сторону во внутреннем информационном поле организации или системы, то есть утечку сведений по заранее намеченным должностным направлениям и уровням, поддающимся тайной проверке. Если «крот» засел в структуре или системе, то прежде чем вернуть по назначению, он скопирует «случайно забредшие» к нему данные. Возможность копирования предусматривается при условии, что оно оставит след, выявляемый исключительно тем, кто запускает механизм преднамеренной утечки. Утечкой очередных порций достоверных данных через контролируемый источник агент контрразведки и дальше подогревает уверенность «крота» в безопасности работы в новом информационном поле. Действительная уверенность «крота» в своей безопасности, таким образом, подменяется её субститутом. Дозировка объема и регулярности утечки информации на основе интуитивного предощущения внутреннего состояния «крота» и его действий и составляет суть контрразведывательного мастерства нащупывать «серую тварь» в пораженной ею структуре… «Крота», считал Боткин, вообще-то не следует брать. — Дайте шпиону достойно доработать! — распалялся Николас на кафедре. Вообще не подходите к «кроту» вплотную. Лучше и не знать, кто он такой, и смаковать подозрения, распространяемые на нескольких лиц… Ваша задача от этого только вкуснее! Все, что требуется от вас, это на полшага опережать «крота» с информацией, то есть не ждать, когда он её заполучит нормальной скоростью, а подпихивать её к нему. Но это получится у вас только в том случае, если вы и ваши начальники будете готовы взвалить на себя ответственность за решение об утечке… Однако, ни вы, ни тем более ваши начальники, конечно, этого не сделаете! Боткин объяснял, что всякий передающий закодированную информацию, в том числе и электронную, отлично знает: любой код будет взломан, если у дешифровщика достаточно времени на работу. Таким образом, победа или поражение зависят от скорости действий противников. У охотника на «крота» эта скорость зависит от двух величин: от быстроты перехвата и быстроты расшифровки. Отставание с этим, говоря коммерческим языком, и есть маржа «крота». Задача в том, чтобы уменьшить маржу до такого уровня, когда «крот» почувствует — а он это непременно почувствует, что его догоняют… «Крот» занервничает, наделает ошибок. Если не он, то помощники. После чего, вычислив на основе расшифрованных перехватов позицию «крота» и кто он такой, плотно садятся ему на хвост и не отстают… Теперь, как в игре в шахматы с самим собой, перевернем игральную доску. В отличие от своего безобидного и безоружного тезки шпионский «крот» не работает в темноте. С высокой служебной позиции, на которую он поднялся, можно осматриваться по всем секторам оперативной обстановки. Знание есть власть, а владение оперативной обстановкой структуры, где сидит «крот», вооружает экстраординарной властью. Реальные операторы «крота», то есть его работодатели, получают благодаря ему доступ к наиболее чувствительной информации относительно планов и проводимых операций противника. И, разумеется, увязывают с такими сведениями собственные действия, в том числе и по всемерной поддержке агента извне. Действительный хозяин «крота» может снабдить его информацией относительно идентификации и операций другого нелегала, даже разрешить «поймать» своего и подменить им себя в качестве цели охоты, стать мнимым охотником за мнимым собой. «Крот» в этой ситуации может снова отличиться, завербовав и превратив в двойника этого «своего», преданного собственной конторой. Говоря подпольным языком, на пути преследователей «кладется бревно» — выдают «дешевого» нелегала, которого исподволь подготовят для допросов так, что он и сойдет за «крота», не подозревая подставы своими же. «Крот» также может оказаться на должности, которая дает возможность и единолично срывать усилия, направленные на его выявление. Состряпав фальшивые улики, он отведет подозрения от себя, подставив под них других. Он может уничтожить свидетельства, указывающие на его преступную активность, или «потерять» их. Он может подменить архивные досье так, что компьютерная «память» окажется подпорченной и окончательно скроет его подлинную историю. Наконец, если обстановка складываются совсем уж тревожно и риск становится чрезмерным, «крот» убирает тех, кто в состоянии указать на него. А указать могут, прежде всего, перебежчики из структуры или системы его собственного хозяина, которые что-то знают, хотя бы немного, относительно его положения, оперативных целей или личности. «Крот» в этом случае принимает меры для перехвата что-то знающего о нем до того, как доносчик окажется в состоянии дать показания. 3 В качестве наглядных пособий Боткин принес однажды в свой мастер-класс цветные фотографические панно с изображением покойников, которых триста или четыреста лет назад раскатали в плоские ковры, высушили и покрыли позолотой монгольские ламы. Трудно представить, где Николас раздобыл их. Мог сделать снимки и исподтишка — скажем, в парижском Музее человека. Фотографии, по мнению профессора, давали возможность курсантам с азиатской внешностью опробовать свой дар импровизации при изобретении легенд, начиная с далеких предков. Но главное предназначение панно состояло в другом. Боткин демонстрировал действие «закона законов идентификации». А именно: идентификация любой личности может считаться до конца подлинной, только если мы полностью делали её сами. Как достигшие в этом абсолютного мастерства монгольские ламы, например. Они произвели идентификацию путем раскатки, вяления и соответствующего орнаментального оформления самой плоти идентифицируемых. Плоть превратили в документ. О таком службы безопасности и контроля могут только грезить! Намек был более чем прозрачен. Идентифицируют человека не то, что он о себе заявляет, не регистрационные записи, не свидетели, не муж, не жена и не дети, идентифицирует тот агент безопасности, который проверяет подлинность индивидуума, делает с ним для этого все, что захочет, включая и сдирание шкуры, и берет на себя ответственность заявить: «Этот человек имеет имя и все признаки того, кому это имя и эти признаки принадлежали от рождения. Этот человек тот, за кого он себя выдает». Любая не проверенная на ощупь идентичность — социальная конструкция, трансцендентная фикция, выстроенная на наборе условных предположений. Приносил Боткин и многое другое в этом роде. Скажем, старинные семейные альбомы, на снимках из которых можно было отрабатывать навыки подборки подходящего для собственных данных «биологического прототипа идентификационной подделки». Затем разыгрывались «защиты» подделок каждого. Например, Боткин предложил мне однажды описать свои действия, если в пятьдесят лет я столкнусь с личностью, которая близко знала человека, за которого я себя выдаю, когда им было по двадцать. Затягивая время на обдумывание, я попросил уточнить: это будет мужчина или женщина? Боткин выпалил: — Прекрасная вводная! Допустим, вы оба были голубыми и испытывали незабываемые переживания, когда вместе покупали исподнее в магазине для лиц не традиционной сексуальной ориентации… Но вам в момент неожиданной встречи это ещё неизвестно! И вы потрясены поцелуями, которыми вас осыпают ни с того, ни с сего… Вас корежит от омерзения! Меня действительно корежило от чувства гадливости. Скорее к самому себе за выбор образования. Боткин же считал, что лучший «крот» — тот, который испытывает искреннее, органичное отвращение к окружающей его «рабочей» среде и противника, и собственного хозяина. В качестве примеров приводились две личности — «Четвертый человек» и «Цилиндр». «Четвертого» звали сэр Энтони Фредерик Блант. Сын священника, знаток французского искусства, в конце жизни — один из руководителей британской Сикрет Интеллидженс Сервис, хранитель королевской картинной галереи, преподаватель Кембриджского, Оксфордского и Лондонского университетов, «англичанин до мозга костей», как говорили о нем друзья, был завербован советской внешней разведкой в начале 1930-х. Привлек его один из друзей, с которым Бланта связывали увлечение марксизмом и сексуальная ориентация, которую в наши дни и принято называть не традиционной. Став «кротом», Блант проделал карьеру в британской разведке от младшего сотрудника до одного из её руководителей. Явившаяся в 1938 году в Лондон из Москвы бригада контрразведчиков чуть было не испортила всю его игру. Она подвергла бесценного агента перекрестному допросу, разумеется, на конспиративной квартире относительно подлинности его веры в идеи Сталина. Чекисты, толковые бюрократы, сами, видимо, такой верности, да ещё в Лондоне, поражались… В течение «кротовьего» существования Блант отправил в Москву 1771 донесение со сведениями высочайшей пробы. Качество информации было подлинно английским. Рядом с ней донесения из-под официальных «крыш» выглядели «малявами». И, вероятно, именно поэтому кремлевскому «пахану» нравились больше. Сообщения Бланта на Лубянке квалифицировались как… «не заслуживающие доверия». Платить за них не приходилось, лорд работал «за идею», а такое уж совсем не укладывалось в понимание второго поколения джентльменов-потомков членов комбедов. Донесения сэра Энтони не использовались, а большинство, как недавно стало известно, вообще остались не прочитанными. «Четвертым» Блант назывался потому, что под таким порядковым номером после Гая Берджеса, Дональда Мак-Лина и Гарольда (Кима) Филби, бежавших в СССР, он оказался разоблаченным в 1964 году. Бланта лишили рыцарского звания, изгнали из британской Академии наук и умер он в 1983 году, как сообщалось, «в одиночестве и социальном вакууме». Блант, в сущности, не изменял никому, кроме собственной ненависти и презрения, которые испытывал сначала к британскому окружению и позже ко всему советскому. Он вполне мог, но не бежал в СССР после предупреждения, переданного ему его советским контролером относительно вероятности разоблачения. Получив от британского прокурора обещание не привлекать его к суду в обмен на откровенные показания, сэр Энтони, судя по всему, с плохо скрываемым удовольствием разоблачал и поливал грязью предателей как в британской, так и советской конторах. «Цилиндр» — генерал-лейтенант Поляков Дмитрий Федорович, сотрудник советской военной разведки, начал карьеру «крота» ЦРУ США в январе 1962 года, будучи сотрудником миссии СССР при ООН. Он сам связался с американцами и предложил свои услуги. Как считали в Ленгли, из-за ненависти ко всему советскому. Под оперативным именем «Цилиндр» он 18 лет безвозмездно, как и сэр Энтони Блант, принимая лишь незначительные подарки, передавал секретные сведения из Рангуна и Дели, куда назначался военным атташе, а после присвоения ему генеральского звания — из Москвы. Провалил Полякова в 1986 году американский перебежчик, «крот» КГБ в ЦРУ Олдрич Эймс. Официально «Цилиндр» был расстрелян в том же году, но в действительности приговор привели в исполнение пятью годами позже. По мнению Боткина, если бы у Полякова «хватило ума и характера ненавидеть Америку так же, как и СССР», он мог бы и выторговать себе жизнь… Впрочем, некоторые в ЦРУ придерживались все-таки мнения, что «Цилиндр» был двойник и выжил. Эти две истории, только подменив имена фигурантов, Николас Боткин попросил прокомментировать психоаналитиков, приглашенных в мастер-класс независимо друг от друга и в разные дни. Все они, однако, предложили практически схожие аналитические версии: «Четвертый» и «Цилиндр» вели личные войны против всех; «свои» и «чужие» им были в равной степени ненавистны; не предавали оба «крота» только самих себя, то есть свою ненависть и презрение к людям, которые отравляли их души и помыслы… «Крот» — изначально представляет тяжелую психологическую загадку для хозяина, который его внедрил к противнику. Взаимное недоверие между ними достигает иногда «критической массы». Не выдержав пытки сомнениями, хозяин, случается, сдает «крота», если не противнику, то «третьей» стороне. Существует объективный закон: «крот» выживает, выбирается из «гадюшника»» и избегает уничтожения «родной» конторой, только если завершает свою игру уходом в припасенное заранее и только ему известное убежище. История шпионажа знает и такие случаи, когда кротоподобные твари вырастали, делая карьеру в «гадюшниках», до рангов министра, члена правления крупной корпорации, а то и руководителя секретной службы. И становились неуправляемыми. Хозяина «крота» терзали уже не сомнения, а страхи перед его политическим, финансовым или иным могуществом. Связи просто-напросто обрывались будто ничего и не было. Но это — крайности. Большинство «кротов» остается невидимками и после выполнения миссии исчезают также незаметно и тихо, как и появляются. «Кроты» в качестве агентов, заполучивших служебное и имущественное положение в той или иной организации или системе при внешней поддержке, враждебной этой организации или системе, являются капиталовложениями в долгосрочное зло. Поэтому индикатор активизировавшегося «крота» — это то, что дела начинают идти плохо, проекты разваливаются, хотя по логике вещей, то есть внутренней динамике рабочего процесса, такое не должно бы происходить. Становится очевидным, что подобный оборот дела возможен лишь при содействии изнутри организации или системы. Тогда встает вопрос: может ли такое совершаться по умыслу и, если да, то кто реализует злой умысел внутри организации или системы? Недавний пришелец? Или это последствие долгосрочного внедрения и некто, угнездившийся и набравший влияние, начал действовать, поскольку почувствовал себя в достаточной безопасности? Исход дуэли между охотником за шпионом и шпионом в такой обстановке не всегда предсказуем. Для контрразведчика она вообще становится вопросом жизни или смерти. «Крот», почувствовав опасность, вне сомнения, уничтожит его при первой подходящей возможности, подключив, например, потайной резерв, давно приготовленный на этот случай. И здесь необходимо выделить третий, довольно распространенный тип шпиона по найму, который, не внедряясь ни в одну организацию или систему, ждет своего часа в резерве. Это так называемый «спящий агент» или «спящая ячейка» агентов. Последний случай характерен в основном для террористического подполья. «Спящий» засылается для того, чтобы полностью и незаметно вжиться в среду, на которую ему указал наниматель, и настолько органично, насколько это позволят обстоятельства. И затем абсолютно бездействовать. С годами «спящая куколка» шпиона становится частью общественной «ткани», в которую его вживили, частью, ничем не отличающейся ото всех остальных её компонентов. Агент имеет не броскую работу, он — обыватель, который наслаждается всеми благами жизни человека, ни в чем «таком» не замешанного. Главное же ему предписано избегать любых ситуаций, могущих по той или иной причине вызвать любую, даже поверхностную проверку. Существенным отличием «спящего агента» от «крота» является то, что с самого начала появления во вражеском окружении он не будет пользоваться никакой поддержкой работодателя, полностью и без всяких исключений останется предоставленным самому себе. Никаких контактов. Его не задействуют даже при крайней тактической оперативной необходимости до тех пор, пока однажды, может и через десять или даже двадцать лет, не наступит его звездный час. От такого рода агентов требуется чрезвычайная преданность и дисциплина. В течение длительного одиночества со «спящим», как с любым другим смертным, многое может случится. Будут накатывать настроения исчезнуть из поля зрения нанимателя, порвать с ним, начать «новую жизнь с понедельника». Будут разочарования в собственной судьбе. Будет эйфория от влюбленности, поддельные, внезапные ощущения счастья. Или наоборот, глубокая депрессия, разочарование. Запои или приверженность к наркотикам, наконец. Известны случаи, когда у «спящих агентов» являлись навязчивые мысли о самоубийстве, которые не преодолеешь по совету из книги «Занимательный психоанализ» простым раздиранием на клочки собственных фотографий. Каким бы энтузиастом, каким бы подготовленным и преданным «спящий агент» ни был, трудно, временами невыносимо сохранять не подпорченным чувство долга, ответственности за выполнение предстоящей задачи. Люди меняются, бездеятельная жизнь разлагает и от неё трудно отречься вдруг и сразу, когда через пять или десять лет ожидания наконец-то раздастся телефонный звонок и прозвучит условный сигнал. Операции со «спящими агентами» позволяют себе шпионские организации крупной ресурсной мощи, с перспективным видением будущего и непоколебимой уверенностью в длительном существовании организации или системы, которую они обслуживают. Потенциальные выгоды от операций со «спящими» всегда ощутимы, их результаты покрывают финансовые и человеческие расходы. И великое преимущество «спящего нелегала» — граничащая с абсолютной невозможность выявить и идентифицировать его, пока он не введен в действие. Для контрразведчиков «спящие агенты» — самые неуловимые из подобного рода тварей. Такие призы — поистине удача, свалившаяся с неба. «Спящие» нелегалы способны до такой степени вписаться в среду, что признаков их присутствия не бывает. Охота на бездействующего «спящего агента» неблагодарна. Только информация из источника «на другой стороне» выводят на подобную добычу. Однако, как только «спящий агент» переходит в разряд оперативно задействованных, он подвержен опасности в такой же степени, как и шпион любого другого сорта. Скорлупа, которую «спящий» наращивал долгие годы, становится хрупкой. Хрупкость внешней защиты — удел нелегала по найму вне зависимости от образа, который он воплощает на сцене театра шпионского абсурда. Она в равной степени ненадежна и у агента краткосрочного проникновения, и у «крота», и у «спящего» нелегала. Операторам агентов это прекрасно известно, поскольку списывать такого рода «боевые потери» — их прямая обязанность. Именно поэтому легальные разведчики, которым «светит» перспектива перехода в нелегалы, предпочитают сменить, как говорится, стезю на работу по коммерческой линии или, на худой конец, научной и технической. Отчасти по этой причине спецконтингент, как официально обозначаются нелегалы, готовится обычно из молодежи или в него «сливаются» кадры, перешедшие на положение частных детективов по найму. Многие из кандидатов, выбирающих вторую древнюю профессию, обычно не имеют представления, что есть две разведки — легальная и нелегальная. А потом, когда специализация начинается, бросают учебу из-за несовместимости личных жизненных установок с практикой вербовочных и оперативных мероприятий. Главный аргумент: шпионаж и вербовка, обман и принуждение к предательству — работа для подонков. Раздел четвертый «Срок хранения — неизвестен» 1 Наказание враля в обыденной жизни — нравственное, потеря доверия. Нелегал — лжец несоизмеримый по опасности для организаций или систем, в которые проникает. В случае разоблачения и расплата, уготованная ему, круче. Поэтому шпион заранее готовится отбивать попытки разоблачения и, что называется, контратакует с упреждением. Он не просто не верит никому, никогда и ничему, он заранее культивирует и оттачивает абсолютное недоверие ко всему и вся. Доверие в разведке — проявление профессиональной и личной несостоятельности, разгильдяйства, усталости, лени или, более того, душевного расстройства. Нечто вроде постыдного порока. Агент, поймавший себя на желании поведать, хотя бы и подельщику, лишнее, подловивший себя на апатии при перепроверке связного, контакта или, тем более, прикрытия собственной личины, принимает профилактические меры. Вплоть до приостановки, как говорится, всех работ. Подобные состояния, к счастью, довольно редки на стадии выбраковки деталей и конструирования из них фальшивой идентификации, совершаемой перед заброской, что называется, на свежую голову. Подобная самоподготовка ко лжи далеко не рутинное, а требующее большого личного напряжения, высокого профессионализма и досконального знания жизни «за окном» занятие. Сбор подделок в единый агрегат — это, прежде всего, забота об однозначности своей будущей идентификации. Однозначность является решающей для её «подлинности». Выстраивание этой однозначности требует въедливости, разъедающих сомнений, неудовлетворенности и самой высокой требовательности к разработанной легенде. Да и потом, как в ходе, так и на завершающем этапе операции забота об однозначности прикрывающей идентификации — постоянная вводная. Однозначность выстраивается из элементов, которые при проверке по архивным и регистрационным записям, в случае расспросов очевидцев и тому подобном должны свидетельствовать, прежде всего, о своей связанности и непрерывности. Одно вытекает из другого. Случайные, резкие повороты в «прошлой жизни» должны иметь «человеческое» объяснение. Но связанность и непрерывность сами по себе не самоцель. Они должны быть такими, которые «срабатывают». Дело в том, что всякая биография, личная и общественная, имеет белые пятна, то есть периоды, не подтверждаемые документально или свидетелями. Идентификации, где такие пробелы редки, вызывают естественное удивление. Когда цепь свидетельств, подтверждающих идентификацию, слишком длинна или между звеньями нет «разрывов», это признак «творческих» вкраплений. В особенности, когда это касается данных, относящихся к смутным временам в неустойчивых — политически или экономически — странах, где скрупулезное ведение архивов и выдачи удостоверений вряд ли были возможны. Нюх проверяющего обостряется в этих случаях не на разрывах в цепочке сведений, а на подлинности звеньев, относящихся к смутным временам и к проживанию в регионах и странах «без ясного прошлого» или без такого же «будущего». Вероятность того, что человек приобрел идентификацию, а не идентификация обрела его, становится ощутимой. Предварительное испытание сооруженной идентификации начинается с опробования её на трех вопросах. Первый: не покажется ли она изъятой у какой-то иной личности, которой принадлежала от рождения? Второй: не создает ли впечатления незаконно присвоенной той личностью, которая настаивает на том, что обладают ею с колыбели? И третий: не кажется ли сфабрикованной и, соответственно, не выдает ли лжеца, который скрывает свою настоящую идентификацию под искусственной личиной? Это первая стадия самопроверки. Затем, прежде чем занести ногу за чужой порог, нелегал «защищает» десять пунктов изобретенной идентификации в привязке к каждому из этапов планируемой операции. Они следующие: Имя; Внешность; Раса = этнические особенности; Личные приметы и особенности; Биография; Прошлый жизненный опыт; Достижения в различных областях; Отношения с другими людьми; Отношение к вещам; Воспоминания. Данные по такому перечню служат «приметами», выделяющими конкретную личность из общей массы, какой бы «растворимой» в этой массе личность ни казалась. В общем наборе перечисленных сведений опытный контролер выделяет ключевые данные, которые могут принадлежать только одной личности и никому больше. Их и следует подвергнуть тщательной и строгой предварительной проверке. Ключевые данные, выдержавшие проверку по отдельности, в сопоставимости между собой и в комплекте, послужат идентификаторами подлинности проверяемой личности. Они подтвердят, по крайней мере, на момент контроля, что проверяемый и есть тот человек, за которого себя выдает. Имя имеет особенное значение для идентификации. В некоторых сообществах, подверженных религиозным предрассудкам или кастовой ограниченности, его наполняют мистическим содержанием. Присвоение чужаком такого имени рассматривается как захват некоей части своего «эго». Имена такого рода ревниво оберегаются в секрете и не используются в повседневном обиходе. Вместо них люди обзаводятся кличками или псевдонимами. Под ними их и знают. Аналогичные ситуации наблюдаются в узких профессиональных кругах, в особенности преступных, где в ходу клички. При построении идентификации, предназначенной для использования в таких сообществах, без потайного имени или клички не обойтись. А их приобретение или подделка — сложны, последствия же весьма рискованны. В обществе, которое принято называть цивилизованным, имена открыты и считаются решающими метками, выделяющими человека в системе всех видов и форм отношений с себе подобными. Однако идентификационное качество имен принижается легкостью их подмены. Образно говоря, цена имени по отношению к идентичности девальвирована. В своей простейшей форме «Иван Петров» или «Петр Иванов», «Беделл Смит» или «Смит Беделл», даже, скажем, «Усама бен Мохаммед бен Авад бен Ладен» мало чего стоят в качестве идентификаторов. Вполне допустимо, конечно, что люди с такими именами существуют или существовали, но в равной степени допустимо и то, что под этими именами представились отнюдь не они. Доверие к имени, любому имени, зиждется на неокантианском представлении о том, что человек, у которого его нет, как бы исключает себя из человеческой расы. Имена у кошек, собак, лошадей, ослов и канареек и даже рептилий появляются только тогда, когда они становятся объектами человеческого внимания, вброшены в чуждую им среду homo sapiens. Выбор фальшивого имени — трудоемкое занятие. Оно подбирается таким, чтобы легко и незаметно вмонтировать персону конкретного шпиона внутри чего-то значительного, давно всем известного и безусловно не вызывающего сомнений у любого контролера. Это имя будет заранее говорить «кое-что» о национальной принадлежности и вместе с тем об индивидуальности его носителя, о месте человека в обществе, о людях, с которыми он имел и имеет отношения, о предках и, возможно, как и почему ему дали такое имя, и даже косвенно объяснять причины его перемещения в определенных географических и климатических регионах. Скажем, человек с таджикским именем, следующий в Мекку, не привлечет такого же внимания, как, например, с эстонским. Имя — часть персональной идентификации, которая изучается первой и отдельно, и в контексте с другими перечисленными выше девятью элементами. Без сверхнадежности имя не выдержит «просвечивания», во-первых, при сопоставлении с остальными данными, а во-вторых, замутнит и доверие ко всему их комплекту. Внешность, как считается, при идентификации имеет большую степень надежности, чем имя. Приметив человека, мы сначала узнаем его, а потом вспоминаем как к нему обращаться, если вообще вспоминаем. Мы верим, что «знаем» такого человека, поскольку встречали его в данном внешнем обличье раньше. «Заданная» внешность, однако, фабрикуется с легкостью, как и имя. Такого рода трюки варьируются от смены стиля в одежде или сбривания (отращивания) усов и бороды до подложенных «вторых щек», ношения темных очков и косметической хирургии. Внешность меняется с годами. Хотя и можно высмотреть черты ребенка с более или менее точной определенностью во взрослом человеке, возрастные метаморфозы дают много возможностей для перевоплощения такого ребенка в другого человека. Опытный контролер не только рассматривает на документе фотографию и сравнивает изображение на ней с тем, кто предъявил документ. Он, прежде всего, рассматривает самого человека. В мире шпионажа то, что можно сделать с человеком для создания фальшивой внешности, отслеживается очень внимательно. Старая немецкая пословица насчет того, что по кожуре ничего ещё нельзя сказать о колбасе, здесь в особенности уместна. Внешность не должна оцениваться «вообще» или, тем более, только по её схожести с фотографией. Внешность рассматривается в контексте идентифицирующих особенностей, и только с ними. Раса = этнические особенности — важный фактор идентификации личности. Ясно, что без характерных расовых или этнических черт, тем более в том, что касается лица, особенностей телосложения и выговора, очень трудно, если вообще возможно, превратить себя в представителя другой, отличной от собственной расовой или этнической группы. Такие подделки сразу же разрушаются в местах компактного проживания одной расовой или этнической группы, но проходят незамеченными во многорасовых или этнически пестрых сообществах, таких как Россия, Америка, Канада, Южная Африка и тому подобное. Национальность к тому же часто отличается от расы. Азиат с паспортом России, США или Канады в наши дни обычное дело, точно так же как европеец с паспортом Южной Африки, Таджикистана или Казахстана. Однако, европеец, скажем, с паспортом Северной Кореи вызовет шок. Расовая и этническая принадлежность, а также сопутствующие им культурологические приметы, включая речь, произношение и тому подобное, являются важными указателями происхождения. Проницательный и подготовленный на этот счет наблюдатель визуально выявляет на основе многих на первый взгляд неуловимых деталей прошлое человека и затем сравнит свои наблюдения с предъявленной ему письменной или устной легендой. Примечательно в этом отношении наблюдение относительно формирования арабов, сделанное агентом, работавшим в Аравии: «В пустыне нет анонимности. Каждый лично известен всякому и это делает общественный контроль даже в безбрежных песках весьма эффективным». Личные приметы и особенности являются главенствующими факторами в опознании человека. Некоторые вообще невозможно симулировать или скрыть. Возраст, прежде всего, является персональной характеристикой, хотя в отдельных случаях его трудно определить с точностью — взаимно ошибаются в этом особенно часто европейцы и азиаты. Физические недостатки (паралич или сухорукость, например) также становятся признаком идентификации. Другие особенности, даже если не столь заметны, также являются «метками». Они придают человеку нечто особенное, отличающее его ото всех остальных. Родимые пятна, шрамы, татуировки, бородавки и прочие несовершенства, например. Три вида личных примет и особенностей заслуживают особого упоминания: отпечатки пальцев, дантистская карта и тип крови. Сведения о такого рода вещах немедленно привлекаются контролерами, если обычные идентификаторы вызывают подозрение. Биография — только кажущийся неосязаемым компонент идентификации. Каким бы мусором и щебнем не засыпать прошлое, восстановление жизнеописания в деталях позволит докопаться до всего. Биографии, конечно, фабрикуются. Любую можно от начала до конца выдумать или сделать слегка фальшивой, а также позаимствовать у кого-то полностью или с поправками. Последнее предпочтительнее, это придает ей аромат подлинности, поскольку у большинства так называемых рядовых граждан биографии мало отличаются друг от друга. Да и у не рядовых тоже. Достаточно, например, заглянуть в справочники по различным годам типа «Who's who in Washington» или «Кто есть кто в Кремле». Для шпионов за шпионами всякая биография представляется либо кроссвордом, либо математической загадкой, либо пылью из пылесоса, подлежащей тщательному просеиванию. Если известно кем вы были, намного легче узнать, кто вы есть. И более того. Как довелось услышать в одной контрразведке, достаточно дать человеку пять минут поговорить о себе, чтобы разобраться кто же он на самом деле. Прожитая жизнь оставляет несмываемые отпечатки на всех жизненных историях. Прикрывают или замазывают эти отпечатки с помощью «альтернативного» прошлого, которое, вне сомнения, подвергнется тщательному просеиванию. Первые серьезные пробы идентичности начинаются в большинстве контор, шпионящих за шпионами, именно с этого. Прошлый опыт, вне сомнения, составляет особую часть биографии всякого человека. Однако, рассматривается этот опыт отдельно, поскольку он наживается не в одиночку, а во взаимодействиях, совместно с другими людьми, в нем есть периоды, в которые определенная работа осуществлялась в некоем коллективе, попадала под наблюдение, выливалась в партнерство или товарищество, вела к столкновениям и не только мнений, но и силового характера, враждебному противостоянию. Служба в тюремной или иной охране, частном вооруженном формировании или участие в боевых действиях по найму являются частью биографии, которая, вполне понятно, скрывается, но опыт, разделенный с другими, в том числе и теми, кого довелось охранять или калечить, поможет им вспомнить и реконструировать события, касающиеся проверяемой идентификации. Опыт и не обязательно такого рода, вообще всякий опыт «заостряет» идентичность, даже если этот опыт скрывается. Сам опыт по сокрытию своего прошлого, кстати говоря, тоже вносит лепту в прошлый опыт. Шпионы за шпионами имеют на это особого рода нюх. Возможно потому, что судят по себе. Достижения — от первенства в школьных мотогонках и репутации соблазнителя юных дев до министерского поста и выдающейся женитьбе на эстрадной звезде или дочери миллионера — подобные и прочие свершения в жизни являются значимыми и знаковыми элементами формирования идентификации. Они, каждая по своему, обогащают личность и каждая в свою очередь способствует тому, чего эта личность достигает в дальнейшем. Некоторые достижения могут скрываться или отрицаться под давлением политических обстоятельств, в силу семейных перемен или личной переоценки. Одни из них легко восстанавливаются или выявляются при проверках. Другие тщательно захоронены и попытка раскопать их опаснее приближения к отработкам атомного производства. Любой значимый поступок человека оставляет в его облике, повадке, в памяти других людей, в архивах и многом другом подобие, образно говоря, намогильной плиты. Все вырезанные на ней надписи идентифицируют как достижения, так и самого человека, а также их связь в определенное время и в определенном месте. Неряшливая, вертлявая и омерзительная личность, допивающая остатки из пивных кружек в забегаловке, была, возможно, как она утверждает, бильярдистом, одним ударом закатившим столько шаров в лузу, что их число удостоилось записи в книге рекордов Гиннеса. Там эту запись и находят. В этом случае остается одна проблема: установить связь личности с записью, то есть с самим свершением. Иногда такое и не требуется. Например, если, инвалид, у которого существует медицинский документ о потере ноги, скажем, в 1980 году, утверждает, что изувечился при штурме Рейхстага, а в день великой победы ему едва исполнилось шесть лет… Отношения с другими людьми — это нити, которые связывают всякого человека с окружающим миром ещё за несколько месяцев до появления на свет, после рождения, при жизни и даже долгие годы после кончины. Они напряжены или ослабевают, рвутся или сращиваются, возникают и исчезают по мере передвижения личности во времени и пространстве. Эти связи определяют и ограничивают идентификацию человека, которая в свою очередь определяет и очерчивает другие идентификации. Решающую роль в цепи человеческих отношений, подтверждающих идентификацию, играют кровные связи, наличие которых утверждается или отрицается проверяемой личностью. Различные культуры имеют многовариантные системы кровных связей, определяющих степень и значение родства, а также их последствия. Люди становятся известными обычно в силу принадлежности к некоему окружению, в котором они обретались или все ещё обретаются. Когда такие отношения не могут быть выявлены и адекватно проверены, контролеру становится очевидным, что где-то и что-то в цепи сведений, идентифицирующих данную личность, нарушено. Ни один человек не является островком в океане. Отношение к вещам также свидетельствует, кто такой данный человек или кем он был, какой образ жизни вел. Приверженность к чему-либо особенному, в том числе и к определенного сорта рассолу по понедельникам — огуречному или капустному — становится частью идентификации, укажет на определенный отрезок жизненного пути человека. Имущество богатых или нищих является аттестатом их положения, кем и чем они были, кем и чем являются, даже если первые разбогатели, а вторые разорились. «Бумажные следы» об имуществе или правах на него тоже своеобразные удостоверения личности. Скажем, специальный пропуск в столовую, продовольственные карточки, техпаспорт либо на «мерс», либо на «запорожец». Собственность и человеческая идентификация настолько тесно связаны, что любая личность выявляется с такой же точностью, как и предметы, по отношению к которым она выступала в известной роли, допустим — жертвы при наезде снегоходом марки «Буран». Воспоминания, которые шпион по найму оставляет в памяти свидетелей, вольных или невольных, служат подтверждению его идентификации или ставят её под сомнение. Приходиться учитывать то обстоятельство, что воспоминания, даже случайные, нечто большее, чем простое восстановление в памяти определенной личности. Они дают контролеру ещё и подробности обстоятельств, при которых состоялась встреча свидетеля с этой личностью. Например, считается, что гостиничная прислуга имеет наилучшую память на лица людей и манеру их поведения. Детали, обстоятельства довольно часто становятся решающими для выявления фальшивой идентификации. Память свидетеля для шпиона за шпионами часто представляет единственную связь между действиями нелегала и идентификацией, на которой он настаивает или которую отвергает. Свидетель может запомнить нечто необычное, например, то, что личность, интересующая контрразведку, делала и при том не совсем обычным способом. Особо опасны для нелегалов люди, про которых Шатобриан сказал, что их изощренная память на бесконечное множество мелочей и осведомленность «обо всем» — недуг, признак дебильности. Изложение самых разнообразных случаев проверок подлинности личности займет, видимо, не один увесистый том. В равной степени и перечисление успешных операций с использованием фальшивой идентификации в области шпионажа. Да и не только. Кому не известны в обыденной жизни покупки авиационных или железнодорожных билетов на подставные имена, резервация гостиницы на другое лицо, использование двух или трех паспортов при переездах в совершенно невинных целях — чтобы, скажем, скрыть себя и свои контакты от липучих журналистов или назойливых друзей, родственников, а также партнеров и конкурентов? Причина мотиваций таких поступков краткосрочных или с расчетом на долгосрочную цель — одна: укрывательство своих связей, дел или намерений под личиной фальшивой идентификации. 2 Нелегал по найму занимается тем, что то, чему ещё предстоит случится. Обычно это намерения и действия, которые вынашивают или планируют определенные организации и личности. Заблаговременная осведомленность относительно места и времени, а также участников таких акций, их резервах и последующих планах и есть тот товар, который добывают или покупают и перепродают шпионы. Завтра для них — всегда сегодня. Соответственно, нелегал, заполучивший информацию, заботится, чтобы товар сохранил качественность, главный признак которой строгая засекреченность. Об успехе, с которым поделился на ушко с любимым йоркширским котом, непременно проведает противник и либо отменит, либо скорректирует свои действия и планы. Тем не менее, перебарщивать с таинственностью нежелательно. Средства и методы, которые использует разведка, в том числе для создания или выявления фальшивой идентификации, стандартны, известны всем профессионалам. Чрезмерное или бессознательное, автоматическое использование неких навыков отдает профессиональным кретинизмом, выдает. Однако где, когда и каким образом нелегал пускает в ход свои методы и средства для достижения намеченной разведывательной цели, включая и саму цель, засекречивается строго. Фальшивая идентификация в равной степени применяется исключительно в операционном пространстве и в операционное время. Вне этого она переходит в область шпиономании и шизофрении. Излишняя секретность в отношении собственной личности для шпиона вреднее, чем её недостаток. И в повседневном быту, вне рабочих контактов профи — приветливые, остроумные, интересные и общительные мужчины и женщины, которые не прочь примелькаться в доброй и веселой кампании. Трюки с фальшивой идентификацией варьируются применительно к каждой ситуации. Всякий раз самое важное — убедительно сыграть роль личности, за которую шпион себя выдает, а также скрыть это по возможности от посторонних, случайных свидетелей, как вольных, так и невольных. Принимать во внимание следует всех, и беречься с не меньшим тщанием, чем официальных контролеров. Наибольшую опасность при этом представляют знакомые или просто люди, которые знали или видели нелегала в другой роли, в иной ипостаси и могут «удивиться» не в самое нужное время, обнаружив его иную идентификацию. Если риск присутствия свидетелей или случайных знакомых ничтожен, и перемещаться приходиться по местам, где вероятность встреча с ними нулевая, смена имени и только небольшая подделка внешности достаточны. Примерка разных оболочек является частью жизни секретного агента, это рутинная работа в его ремесле. С приспособленной к новой внешности документацией обычно не так уж трудно проскакивать проверки в течение короткого операционного срока. На долгосрочные миссии требуется много больше приготовлений, помимо изобретения имени, изготовления сопутствующей документация, изменения внешности, а также придания облику и манерам «аромата» подлинности. Чтобы сделаться иной личностью на длительный срок, может быть, и на годы, нужны высокая внутренняя дисциплина, стальные нервы и талант «исторически приспосабливаться». А к таким трансформациям, когда переделываются этнические или даже расовые признаки, то есть очертания лица, тела и тому подобное, вообще прибегают при драматических обстоятельствах. Однако, косметическая хирургия в XXI веке не такая уж экстраординарная вещь, чтобы её не использовать в шпионаже. Особняком стоят перевоплощения, когда приходиться подменивать человека, известного нескольким или, по крайней мере, одному или двум другим лицам, близко знающим его. В таких случаях требуется не только высокий уровень лицедейства. Понадобится активное и «чистосердечное» сотрудничество, вынужденное или принудительное — по обстановке, со стороны хотя бы одной ключевой персоны, «близко знавшей» человека, существование которого шпион присвоил. Подмена тщательно готовится. Разрабатываются и принимаются меры для того, чтобы личность, которую предстоит подменить, оказалась вырванной из своего окружения по вполне объяснимой причине. Характер и длительность будущего отсутствия подгоняются таким образом, чтобы они оправдывали и объясняли и внешние, и внутренние перемены, происшедшие в исчезнувшем. Поддельные идентификации в том или ином виде используются профессиональными шпионами при выполнении большинства подрядов. Какие внешние факторы способствуют тому, что личина сходит за подлинник? Нелегал внутренним чутьем распознает предрасположенность людей или организаций к тому, чтобы оказаться обманутыми. Эта «необходимость доверять» обычно вызывается острым личным, политическим или экономическим интересом. Именно такого рода интересы или расчеты создают климат, благоприятствующий нелегалу. Для примера возьмем область деловых отношений. В финансах и коммерции срочная необходимость в проведении определенной сделки или операции или, скажем, их особенная привлекательность, сулящая прибыль или избавление от потерь и суеты, снижают порог осторожности, проявляемой в спокойном состоянии. Процедура проверки партнера проводится комкано или ускоренно. Чем острее необходимость в сделке, чем больше желание её провернуть, тем ниже обеспокоенность о том, с кем такая сделка готовиться. Внутренний механизм обеспечения безопасности ослабляется ровно на столько времени, сколько необходимо, чтобы убедиться, что сделка оказалась сорванной, не состоявшейся. И надежда умерла действительно последней, поскольку до этого умерла осторожность в отношении личности, с которой готовилось соглашение. А эта личность, выдававшая себя за представителя крупной фирмы или банка, аристократа, продающего в спешке, а потому недорого виллу в Каннах, или выгодного жениха, лишь прикрывалась такой идентификацией, чтобы вершить собственные дела и с иными партнерами. Факторы жажды наживы, спешки, необоснованных надежд и лени оказывают намного более глубокое воздействие на решения организаций и людей, чем это обычно признается. Опытная агентура, отвечающая за безопасность своей клиентуры в бизнесе, политике и личной жизни, знает об этом и особенно тщательно «прокачивает» идентификации в экстренных обстоятельствах. Шпион по найму также знает об этом. Но он обычно знает и то, как манипулировать особенностями человеческой натуры для ослабления внимания к своей личине. Очень немногие системы безопасности разрабатываются, планируются, выстраиваются и используются тем же самым лицом или руководством организации, интересы которых они оберегают. Обычно это делают особые подразделения. Отсюда — постоянные и значительные расхождения между целями и действиями тех, которым такие системы служат, и операторов этих систем. Первые стремятся ослабить контроль, при этом не всегда только ради интенсификации деловых и общественных контактов, а от лени, усталости, нехватки времени. Вторые — усилить его. Противоречие, естественно, разрешается в пользу заказчика услуги. Для иллюстрации приведем проверку подлинности кредитных карточек и их платежеспособного обеспечения. Когда каждый предписываемый шаг процедуры оплаты такими карточками выполняется скрупулезно и строго по правилам, шансы использования карточки, скажем, фиктивным лицом ничтожны. Но если служащие плохо оплачиваются, не заинтересованы в сохранении работы или торопятся из-за перегруженности, степень возможности злоупотреблений повышается. Лучшими системами поэтому являются такие, при которых операционные небрежности сведены до минимума, а персонал не просто обязан, а вынужден строго придерживаться проверочной процедуры, отклонение от которой заметят и взыскание, если нужно, последует. Шпион рассчитывает, прежде всего, на человеческий фактор, на его слабость, на сбои в настроении, на мораль, на товарищество, коллективизм и фетишизм «работы в команде», другими словами — на перекосы в сторону персонификации системы безопасности в ущерб автоматизму. В таких случаях «работающие в команде» и «свои парни», стопроцентно преданные «комбату-батяне», а не служебному долгу и профессиональному достоинству брешь для проникновения некоего фигуранта под шкурой «своего парня» сквозь линию их обороны. Это хорошо видно на том, как проверяются удостоверении личности, имеющиеся в большинстве государственных и частных организаций повсюду в мире. В не обеспеченных электронной проверкой пропусков проходных, через которые снуют сотни или тысячи людей, качественность проверки документов опускается до пустой формальности. Мотиваций для контроля не существует, а кажущееся знакомство с примелькавшимися лицами и намозолившими глаза удостоверениями выкармливает микроб, разъедающий процесс проверки до полной фикции. Контролер «знает» постоянных служащих и подменяет этим «знанием» предписанные правила. При изобилии удостоверений проверка приобретает совсем уж поверхностный характер; если подсунуть нечто самодельное и похожее на удостоверение личности, подмена сходит с рук. Варианты — бесконечны. Всякий раз, когда «знание» человека подменяет процесс проверки идентификации, существует вероятность ошибки и использования её для нанесения поражения системе безопасности. Связь между идентификацией и личностью, которая утверждает свое право на нее, в таких системах не гарантирована. Чем интенсивнее используется документация — от «бумажной» до электронной — для проверки подлинности личности и того, на что она уполномочена, тем меньше уязвимость от шпионского проникновения. И — наоборот. Операции по выявлению того, что принято называть подноготной всякого человека, будут действительно эффективными, если операционная схема обеспечения безопасности настроена на процесс, а не его операторов. «Прокачка» идентификации вообще не должна окрашиваться «человеческим отношением» к проверяемому. В идеале на начальном этапе «просвечивания» личности, скажем, при проверке её примет и особенностей, эта часть идентификации отделяется от остальных её аспектов. Например, сотруднику пограничного пункта, сканирующему отпечатки пальцев, незачем знать чьи именно теперь у него в работе — «челнока» или действительно шпиона века, вживившего в подушечки пальцев лоскутки, срезанные у свежего трупа в морге. Шпион по найму прежде, чем запускать под проверку свою фальшивую идентификацию через систему превентивной защиты от несанкционированного проникновения, подробно изучит её под разными углами зрения. Нелегал видит обычно три зоны опасностей, которые ждут его. Первая — рутинная проверка. В ней ему предлагают заполнить формуляр с вопросами, составленными по трафарету. Если ответы совпадают с вариантами установленных образцов, первая зона преодолена. Статус шпиона меняется. Его идентификация принята. Он становится «своим» или «допущенным». Сумма полученных про него данных может оставаться в компьютерном файле на короткое время, насовсем или вообще никуда не заноситься. Но и оставшись, эти данные редко проверяются или дополняются до тех пор, пока развитие его карьеры (при внедрении в организацию) или перемещения и иные действия (при выдаче въездной визы и т. п.) этого не потребуют. Смешно, конечно, ожидать, что личность с фиктивной идентификацией, да и вообще любая другая, корректно ответит на поставленный в формуляре вопрос об участии в подрывных организациях или экстремистских группировках, о судимостях и тому подобном. Шпион, как мы знаем, предвидел параметры и процедуру такой, да и не только такой проверки. Ему не трудно сходу предъявить подходящий из заготовленных вариант «легенды», которая вполне удовлетворит въедливого кадровика или контролера. Но сама по себе эта «легенда» становится для нелегала потенциальным источником угрозы его безопасности в перспективе. За формуляром может последовать выборочное расследование по его файлу. Он попадет во вторую зону опасности, где работу ведут специалисты из контрразведки. К прохождению этой зоны нелегала готовят особые консультанты. Мир шпионажа веками обслуживается специалистами, которые сутками, месяцами, а то и годами корпят над одной фальшивой идентификацией. Подобно скрипичным мастерам, работающим штучно, они плетут «легенды» и складируют их для будущего оперативного применения. Фантазеры и одновременно реалисты, они поднимаются до высот, которые сравнимы с мастерством Диккенса, Толстого и Достоевского. Авторское право на некоторые из своих «легенд» за их оперативной ненадобностью они, возможно, и уступили Грэму Грину, Джону Ле Карре, Норману Мейлеру, Полу Теру и другим писателям-шпионам. Но даже среди таких мэтров далеко не все работают на уровне «высокой моды», дающей возможность скроить и сходу изготовить как бы «обношенный» во времени персонаж, который сразу же придется шпиону «по фигуре». Выстроить в процессе подготовительной проработки новую или приспособить старую фальшивую идентификацию, то есть создать легенду, которая полностью удовлетворит потребности затеваемой операции, крайне сложная задача. Ее решение требует развитого чувства «истории» и «перспективы», а также абсолютного знания сиюминутного состояния реального мира, в котором предстоит разместить своего манекена посреди толпы живых людей. Как и у Набокова, детали решают все. Микронное упущение обвалит все декорации дорогостоящего спектакля. Разработчик фальшивой идентификации и её же в более широком понимании, то есть «легенды», исходит из двух предпосылок. Первая предполагает, что нелегалу удастся успешно скрываться, а наблюдение, если он под него попадет, будет краткосрочным и «с дальней дистанции». Вторая допускает реальный риск оказаться выявленным, захваченным, оказаться под допросами и тщательному исследованию подвергнется абсолютно все, что только возможно его действия, контакты и связи на протяжении всей жизни. Конечно, разграничение предпосылок — только теоретическая условность. Реальная обстановка может обернуться по всякому. И поэтому и в первом, и втором случае «легенда» предусматривает стратегию поведения на допросах. Допросы нелегалов — высокое искусство для обеих участвующих сторон. Главный и порою единственный козырь нелегала — время. Чем дольше затягивается взлом фальшивой идентификации, тем больше очков шпион набирает. Известны и такие случаи, когда следствие завершается вербовкой дознавателя. Если обстановка заставляет контрразведчика ускорять допросы, он почти во всех случаях мало чего добивается. Подготовленный к допросам нелегал почувствует эту спешку и непременно ею воспользуется. Линия поведения в таких случаях — сочетание бесконечного терпения с безостановочно нарастающим нажимом на дознавателя. Поставленные вопросы опытному нелегалу говорят больше, чем его ответы дознавателю. Вопросы можно провоцировать. Главный интерес: что «им» известно, а что — ещё нет. Пользуясь все той же «необходимостью доверять», на это раз у горящего желанием добиться успеха дознавателя, нелегал завлекает его своими ответами в «темные аллеи», где расставлены ловушки, изобретенные разработчиками его «легенды» на этот случай. Шпионы, работающие по найму, иногда переигрывают следствие, даже если проводят за решеткой несколько лет. Дело в том, что они существуют в мире, основу которого составляют факты и ничего, кроме фактов. При этом практически мало кому известных. Нелегалы обретаются и работают в холодном мире секретов, которые им не принадлежат. Контрразведчики же существуют догадками, расчетами, предположениями, которые отделены от фактов густой завесой лжи. Поэтому в их мире всю правду о фактах подменяет вдохновение и фантазии. Лжет в надежде затянуть время и выпутаться нелегал, вдохновляется «необходимостью доверять» дознаватель, лгут вдохновляемые воображением и идеологическими или патриотическими предрассудками свидетели, в особенности из тех, у кого шпион увел информацию… 3 Нелегал, приступив однажды к новой работе, обретает новую индивидуальность. После каждого подряда, взявшись за следующий, он как бы рождается в очередной раз. Не удивительно: новая идентификация — это и новое детство, и новое последующее прошлое. Не всякая психика выдерживает кардинальные ломки собственного «я». Общепринято считать, что лучшим средством профилактики или преодоления стрессов является эмоциональная поддержка. Существует, однако, закон: большинство профессионалов по найму в такой поддержке редко нуждаются. Агент, если он хорошо подготовлен, ждет не «понимания», «задушевных бесед», «искренней дружбы» и тому подобного, а стоящего совета. Ему нужен не друг, а человек, обладающий в его глазах и авторитетом, и возможностью реально помочь преодолеть встретившиеся препятствия. Подвергаясь опасностям, нелегал хочет, если не верить, то хотя бы надеяться, что его более или менее действительно оберегают и в случае прямой угрозы предупредят, а затем и прикроют. В данном случае это уже для него возникает «необходимость доверять». Практика показывает, что шпионаж — это деятельность, которой занимаются в основном люди из среднего сословия. Для этой прослойки характерны вырабатывающиеся из поколения в поколение привычка надеяться только на себя, уравновешенность, острый глаз, способность распознать нарастание тревоги у партнера, умение лицемерить, улаживать обиды, склонность к предательству и постоянная обеспокоенность относительно денежного обеспечения своих действий. Может быть, последнее главнее всего. Агент, который, проснувшись, размышляет как дотянуть до конца месяца, не дотянет до конца операции. И, конечно, общение вне оперативных контактов дает нелегалу не только отдохновение. Подобно журналисту или писателю, шпиону предпочтительнее иметь приятелей и знакомых среди всех профессий: коллег, таких же шпионов, которые не догадываются о его принадлежности к цеху, ученых, владельцев баров, общительных женщин, спортсменов и их покровителей, бухгалтеров, фермеров, официантов, врачей, военных и т. д. Значительная часть того, что шпион узнает о не всплывших на поверхность скандалах, настроениях, замалчиваемых провалах или внутренней борьбе за власть в некоей организации или системе, довольно часто складывается из этих источников. Судьба шпиона непредсказуема, обычно она — цепь экспромтов и случайностей, порою ничтожных, а по последствиям, что называется, судьбоносным. Да и растворяется нелегал в небытии тоже под случайным именем. Президент США Э. Кеннеди, обращаясь к своим шпионам из ЦРУ, сказал: «О ваших успехах нигде не говорят, а о ваших неудачах трубят повсюду». Действительно, известность разведчик обретает в одном случае: если провалился, то есть не состоялся и, значит, и не шпион вовсе. На Алексеевских курсах на одном из своих мастер-классов Николас Боткин в качестве подобного примера приводил карьеру некоего Пескова, в прошлом работника НКВД из Челябинской области. Песковское агентурное и служебное прошлое до Второй мировой войны было скрыто густым туманом, как и положено. На арену известности «чекиста» вынесло в 1941 году, когда, оказавшись на фронте, он угодил в плен. Как депутат Верховного Совета СССР, коммунист, сотрудник спецслужбы, обладатель орденов, Песков полностью подпадал под приказ Гитлера о расстреле. А его не только не тронули, но и вернули отобранный поначалу билет члена ВКП(б) как «идентифицирующий документ». Песков провел довольно много времени в лагере для военнопленных, потом в концлагере, где занимал «руководящие» должности «по специальности» — строил и оборудовал бараки для заключенных, ставил бани для конвойных и т. п. Освободили его американцы, почему он и стал известен Боткину. Конечно, возвращенного в СССР Пескова простить не могли. И в 1947 году после проверки в Подольском фильтрационном лагере он получил свои 15 лет советских лагерей. Однако судили его странно: в обвинительном заключении о неправильном поведении в фашистском плену говорилось вскользь, осужден Песков был за… «слабую информацию» Центра о ходе операций по массовым репрессиям в 1937 году. Если бы Песков предвидел такой приговор, он мог бы и остаться, по мнению Боткина, у американцев. Да и был ли вернувшийся из плена человек, сохранивший билет члена ВКП(б) Пескова — Песковым? И потом: откуда продолжение малоприметной истории после 1947 года стало известно американцу Боткину? Живые или мертвые, тысячи потерявшихся из вида в массовых неразберихах ХХ века фигур, в той или иной степени вовлеченных в разведку, так и остались загадкой. Кто они, эти тысячи говорящих по-русски, в изобилии объявившихся в Австралии и Южной Америке после Второй мировой войны? Являются ли личности, которых мы знали или знаем под некими именами и в некоем определенном обличье, именно теми, чьи идентификации они теперь имеют? Более того: являются ли организации или системы, к которым принадлежали эти люди и которые мы знали и знаем под разными названиями, теми же по своему кадровому составу, какими они нам казались или все ещё кажутся? Не столь же эфемерны идентификации и самих этих учреждений? Возьмем, например, национальный состав в руководящем эшелоне разведки НКВД. До 1936 года в нем над другими национальностями превалируют евреи. В ходе репрессий это «большинство» сходит на нет, в особенности с приходом к руководству Лаврентия Берии. Чистку эту, однако, трудно считать свидетельством особого гонения на евреев. Шло обновление кадров за счет новых, молодых членов ВКП(б), комсомольских выскочек, пассионариев, набравших карьерный разгон из деревенских комбедов во время коллективизации. Целенаправленно убирали из органов МГБ евреев только в 1949 году. Управления подавали особые сводки о том, что в таком-то подразделении их не осталось. В тогдашней советской разведке и контрразведке имелось также немало латышей, поляков и немцев, которые, попав под особое подозрение в годы «большого террора» 1937–38 года, исчезают вообще. Но латыши, поляки и немцы в изобилии снова появляются в 1941 году. Война предъявляла свои требования. Опять понадобились латыши, поляки и эстонцы, люди, знающие языки и Запад. Стали искать в ГУЛАГе прибалтийцев и нашли. Разные времена, разные идентификации. Учреждения тоже, случалось, меняли идентификацию вслед за сменой своего состава служащих. И шпионы, «возвращавшиеся с холода» с опозданием, оказывались не редко у наглухо закрытых дверей. Или перед такими же кассовыми окошками. В марте 1876 года некий Енох Тоттен предъявил правительству США иск, требуя «выплаты компенсации за услуги, оказанные по соглашению с президентом Линкольном, заключенным в июле 1861 года, в соответствии с которым предписывалось отправиться на Юг и выяснить численность войск, размещенных в различных пунктах мятежных штатов, добыть планы фортов и фортификаций». После гражданской войны агенту не выдали вознаграждение из расчета 200 долларов в месяц, которое Линкольн обещал. Верховный Суд США записал в постановлении: «И наниматель, и агент, очевидно, понимали, что каждый из них должен навечно хранить молчание о его отношении к делу». И вынес решение: «Агенты должны получать вознаграждение из соответствующих средств нанимающего их ведомства, и притом в той сумме, какую те, кто распоряжается этими средствами, могут выделить. Секретность, предписываемая подобного рода соглашениями, исключает взыскание вознаграждения по суду». Случай этот считается хрестоматийным прецедентом в том, что касается расчетов со шпионами по найму. Енох Тоттен предостерегает: сумму вознаграждения требуйте сразу, в момент начала операции. Кстати, подряд президента Линкольна выполнялся под другой идентификацией. В тылы южан проникал не Енох Тоттен. Его звали тогда иначе: Уильям Ллойд. Дела утративших идентификацию людей оборачиваются тяжелыми драмами, когда они домогаются их возврата, отчаянно требуют своего прошлого общественного признания. Если подобная идентификация пользовалась широкой известностью или с ней связаны претензии на крупное состояние или высокое положение, претендентов чаще всего объявляют авантюристами, жаждущими известности или богатства, или, в лучшем случае, чудаками, бросающими вызов людскому приговору. Каждая мистическая смерть или исчезновение известной личности спустя некоторое время обрастает сказками о чудесном спасении и возвращении в мир. Статистически немногие из таких легенд заканчиваются восстановлением права на имя и положение даже по суду. В общем-то, великие версии самозванства или, напротив, подлинности претендентов на определенную идентификацию более или менее широко известны. Оставил ли Гитлер женское потомство, как утверждают некоторые претендентки, предлагающие себя для любых анализов на предмет установления своей подлинности в этом качестве? Действительно ли идентифицировали труп фюрера в 1945 году и, если это делалось, достаточно ли квалифицированно? Насколько серьезны юристы, историки и видные лица за рубежом, которые убеждены и сегодня, что Анна Андерсен, требовавшая признания себя Анастасией Романовой, дочерью Николая II, по суду, имела веские доказательства своей правоты? Еще более примечательна история человека, который заявлял двести лет назад, что он лорд, сэр Роджер Тичборн, наследник огромнейших состояний, предположительно утонувший за много лет до того у австралийских берегов. Заявитель явился в Лондон с невероятной историей о своем спасении и пережитых передрягах. Он совершенно не был похож на отца, однако, сумел убедить в своей подлинности многих, включая мать некогда пропавшего сэра Роджера. Все же претенденту не удалось доказать свою идентификацию в суде, то есть, что он именно тот, про кого мать сказала, что это её сын… В декабре 1960 года занимавший значительный пост в военной разведке Польши полковник Михал Голеневский с женой, дочерью и несколькими спутниками перешел в американский сектор Западного Берлина. За год до побега он переправил, как он полагал агентам ЦРУ, а на самом деле сотрудникам ФБР США, которые с ним поддерживали контакт, 14 фотопленок с секретными сведениями. Подпись он ставил немецкую — «Heckenschuetze», то есть «Снайпер». «Снайпер» сообщил на допросах американцам и англичанам важные сведения и, в частности, информацию о том, что в одной из операций КГБ участвовал агент по кличке «Бор», настоящее имя которого — Генри Киссинджер (будущий госсекретарь США), а также данные на нескольких «кротов» в спецслужбах Запада. Необычность интриги заключалась в том, что польский полковник заявил, будто на самом деле он — Алексей Николаевич Романов, сын последнего российского императора Николая II. Голеневскому устроили очную ставку с Анной Андерсен, а также прием у директора ЦРУ Аллена Даллеса. Встреча с сестрой прошла, по свидетельству присутствовавшего на ней журналиста, сносно. А в приемной директора ЦРУ, когда Даллес, провожая Голеневского, вышел в неё из своего кабинета, помощники услышали высказанные высоким разведывательным начальством слова: «Вы вылитый отец, только без бороды». Конечно, это не идентификация. Некоторые профи из ЦРУ говорили, в том числе и своему шефу: «У бедолаги поехала слегка крыша — вы ведь знаете под какой прессинг попадают перебежчики». Другие считали, что претензия полковника — просчитанный шаг для убеждения КГБ, будто Голеневский действительно свихнулся, а потому не стоит устраивать на него покушение. Будущий начальник управления контрразведки ЦРУ, тогда ещё только обычный сотрудник, Джеймс Энгелтон полагал, что КГБ перевербовал Голеневского ещё до побега на Запад. Такого же мнения придерживался и будущий директор ЦРУ Ричард Хелмс. Голеневский упорно держался своих показаний. С мельчайшими подробностями он рассказывал о том, как семеро Романовых исчезли из Екатеринбурга тремя группами в кузовах грузовиков и как долгие годы жили в рассеянии под чужими именами в Польше и Германии, добравшись туда через Владивосток, Китай и Филиппины. В 1964 году Голеневский получил повестку явиться в Конгресс США на закрытое заседание сенатского подкомитета по внутренней безопасности. Перебежчику предстояло дать показания под присягой и затем пройти через перекрестный допрос. Однако после двух отсрочек подкомитет решил не усаживать Голеневского в кресло для дачи показаний. Такое решение протащил в Сенате США вице-председатель подкомитета Томас Дж. Додд. Он утверждал, что «международная конъюнктура не благоприятствует проведению соответствующего расследования». В начале 1968 года история всплыла опять. Лондонская газета «Сандэй таймс» опубликовала отчет шестнадцати своих корреспондентов, согласно которому именно Михал Голеневский, как они писали, «вбил последний гвоздь» в дело разоблачения Гарольда «Кима» Филби, советского «крота», занимавшего высокий пост в британской разведке и более десяти лет выдававшего Лубянке секретные планы Сикрет Интеллидженс сервис и ЦРУ. Тогда же появились сведения о «капитане Фоксе» из американской военной разведки, который в кампании с русским офицером и сиамским (таиландским) агентом, выдававшим себя за японца, «помог» императорской семье в 1918 году выбраться из дома купца Ипатьева по подземному ходу в здание британского консульства в Екатеринбурге, находившееся на противоположной стороне улицы. Именно об этом же говорил и Голеневский в серии интервью, данных в США в 1965 году после отказа приема в сенатском подкомитете. Даже на поверхностный взгляд история кажется повторением другой, давно забытой. О царевиче Дмитрии и его трех польских ипостасях, называвшихся Лжедмитриями… Авантюрный роман напрашивается сам по себе. На Алексеевских курсах подобные случаи изучались в качестве примеров «отслоения идентификации» от человека вопреки всем усилиям удержать её. Природа «отслоения» имеет огромное значение для нелегала. Суть её состоит в том, что принадлежность данному человеку данной идентификации, даже самой невероятной, зависит от доверия других людей. Все документы и все свидетели, какими бы надежными ни были, пусть и родная мать, без этого «высшего суда», то есть доверия людей, которое инспирируется «только от Бога», словно бы и не существуют. Они — лишь повод для захватывающих историй. Кстати говоря, публикации подобного рода историй и, в частности, шпионских романов под собственным именем, без использования псевдонима, считается в определенных кругах подозрительным признаком того, что автор в каких-то других местах и в другие времена носил и иное имя. И пойди узнай, какое именно на самом-то деле! На это счет существует свой прецедент. В середине 1920-х в Германии начал публиковаться писатель, чьи шпионские романы производили впечатление написанных на основе реальных событий. Книги обрели известность в переводах на многие языки. Автор, который скрывался под псевдонимом Б. Травен, жил и творил, как предполагали, в Мексике, поскольку именно оттуда, из городка Сьерра Мадре, поступали рукописи. Попытки газетчиков «подобраться» к писателю, в том числе и предпринятые с помощью частных детективов, оставались безуспешными. Любопытство разгоралось. Литературные критики и лингвисты анализировали тексты и изучали каждую строчку, выискивая крупицы информации, которая дала бы возможность идентифицировать сочинителя. Розыски Б. Травена приняли характер азартной игры. Романы, некоторые их которых были экранизированы, приносили огромные гонорары. Деньги выплачивались посреднику, литературному агенту, о котором имелись не менее расплывчатые свидетельства, чем об авторе. Дирекция банка, куда на секретный безымянный счет отправлялись деньги, хранила молчание. Установить человека, которому гонорары предназначались, или хотя бы то, что они действительно куда-то уходят, не удавалось. Вскоре появилась книга под названием «Тайна Сьерра Мадре: Человек, который был Б. Травен», ставшая популярной не менее чем романы самого мистификатора. Но все это были гипотезы. Гипотезами они остаются и теперь. Возможно, Б. Травен и намеревался объявиться в один прекрасный день, чтобы его увенчали лаврами. Но, скорее всего, переиграл в затеянной мистификации самого себя. Или время переиграло его. Действительно, предположим, что некий мексиканец немецкого происхождения, имя которого было бы, скажем, Ганс Гарсия Фейхоо или Мартинес Хоакин Мюллер, явился в редакцию некоей газеты и заявил, что он и есть Б. Травен. Чем бы он подтвердил достоверность своего заявления? Поверили бы его «гипотезе» после десятков других, провалившихся раньше? Не посмеялись бы над этим даже в суде? Не стали бы Ганс Гарсия Фейхоо или Мартинес Хоакин Мюллер, а также их откровения историческим курьезом как и дела Михала Голеневского, Анны Андерсен, Еноха Тоттена и сэра Роджерса Тичборна? Автор романов, фабулы которых основывались, кстати говоря, в значительной степени на подделке идентификации основного героя, так и остался безвестным. Возможно, это был и не проигрыш, а свободный выбор романиста. Принимая во внимание специфику сюжетов творений Б. Травена, он, конечно же, мог предполагать, что его появление под настоящим именем будет встречено унизительными насмешками. Кроме того, писатель, по всем признакам, был удачливым нелегалом — и это могло оказаться ещё одним поводом сохранения безвестности. Человек, называвшийся Б. Травен, не захотел, возможно, обозначать свою идентификацию вне оперативного пространства. И остался никем. А срок хранения сведений о тех, кто «никто» — неизменно бесконечность. Раздел пятый «Одиннадцатая заповедь» 1 Существует поговорка: бесплатный сыр бывает только в мышеловке. Преподававший на Алексеевских информационных курсах «Идеологию ловушек» Василий К. Пак, казахский кореец, считал фразу оборванной. Если попавшаяся мышка, прибавлял он, с перепугу не полакомится кусочком, она глупа, поскольку гибель в мышеловке, как и любое другое будущее — лишь вариант вероятного. Профессиональная специализация Пака и заключалась в поглощении «сыров» из ловушек. В этом состояла его уникальная «метода», как он говорил, разведки боем для выявления приемов и средств, используемых в определенной оперативной обстановке контрразведывательными службами, как правительственными, так и частными, против шпионов. Конфуцианское представление о неизменном совершенстве природы человека, а также его творений необоснованно распространяют, по мнению Василия К. Пака, и на ловушки, расставляемые охотниками на шпионов. Абсолютного совершенства, говорил кореец, нет ни в чем, что можно было бы отнести к природе человека, включая изобретательность по части засад на себе подобных. Даже садисты являются садистами потому, что не равнодушны к страданиям людей. Расставивший ловушку, прежде чем уничтожить мышку, вольно или невольно пронаблюдает её терзания от страха. А потому, залетев в западню, стойкий нелегал имеет шанс выкарабкаться, если с холодной головой и умело приготовит свой встречный «бесплатный сыр» из смеси лицемерного страха и такого же раскаяния, а также искренней готовности сотрудничать ради спасения своей нежной шкурки… Ловушки, расставляемые на шпионов, так же стары, как и сам шпионаж. Большинство используемых приманок тоже изобретены на заре цивилизации. И все же, хотя признаки и приметы, как приманок, так и ловушек, детально известны всем нелегалам, они неизменно попадают в них по неосторожности, самонадеянности или в припадке наивности. Классик нелегального шпионажа Вильям Генрихович Фишер, он же полковник советской разведки Рудольф Иванович Абель, «сгорел» в Нью-Йорке в полном смысле слова из-за мелочи: по рассеянности, вызванной затянувшимся психологическим напряжением, он забыл в кармане брюк, сданных в химчистку, пятицентовую монету. А монета была полой и служила шпионским контейнером… Шпионаж, как мы уже говорили, основан на расчетливом использовании человеческих слабостей. Шпион хитростью и уловками, то есть с помощью тех же ловушек, заманивает предмет вербовки в западню, оказавшись в которой, завербованный предает доверие своей организации или системы, добывает и выдает её секреты, помогает обретенному «патрону» в достижении гнусных целей. Заманивание в ловушку требует всестороннего и детального изучения присмотренной жертвы. Некоторые человеческие особи сразу попадают в определенный тип ловушки, который другие предчувствуют или обнаруживают заранее, а затем без труда обходят. В свою очередь некоторые ловушки настолько неуязвимы для выявления, что избежать их в определенных обстоятельствах вообще не представляется возможным, хотя случается и иное, конечно. Шпион за шпионами действует точно так же как и шпион. Но в отличие от шпиона, для которого использование ловушек лишь один из способов добывания информаторов и информации, контрразведчик сосредоточен полностью и исключительно на устройстве западни и расстановке ловчих сетей. Его опыт в этом плане разносторонней, его усилия в этом направлении более концентрированы. Его профессионализм в этой части подпольной работы выше в силу постоянного совершенствовании знаний о том, какого типа шпионы твердые орешки для него, а какие — нет. Ловец шпионов прекрасно разбирается в том, что именно и какие шпионы предпринимают в определенных ситуациях, насколько «суетно» и «выявляемо» они реагируют на стимуляторы и «прикормки». Непрерывный ситуационный и психологический анализ, которым занимается упертый шпион за шпионами в ходе слежек, преследований и захватов, нарабатывает у него особый опыт, которым не похвастается и тертый нелегал, слишком сосредоточенный, прежде всего, на добыче информации или влияния. Повседневный опыт совсем не убеждает в том, что Бог создал людей равными. Слабости одного человека могут обернуться сильной стороной у другого. А иногда слабость и сила уравниваются, если притягательность приманки настолько непреодолима, что вызывает одержимость. Азартный игрок отреагирует на протянутый шестизарядный «кольт» с единственным патроном и предложением сыграть в «русскую рулетку» (ее называют и «американской») иначе, чем, скажем, сдержанный, осторожный, ведущий размеренный образ жизни скромный клерк. Ну, а если приз с тысячи увеличен до миллиона долларов? Шансов по-прежнему пять к одному. А искушение-то возросло тысячекратно! Искушением служат самые невероятные вещи. Однажды в конце 60-х прошлого века в лаосской столице, во Вьентьяне, Юрий Курнин, «белая ворона», как называли летчиков-наемников, летавших по найму у опиумных князьков из «Золотого Треугольника», на поминальном загуле по коллеге произнес тост: «Смерть — это цена, которую он уплатил за удовольствие от опасности и войны». Когда в Индокитае обстановка поутихла, Курнин вернулся на должность бухгалтера в сайгонском отделении банка «Индо-Суэц». Однако не успокоился. Жажда «удовольствия» от опасности заставила его уйти в частную контору финансовых детективов. Агенты, поддавшись вербовке и вкусив опасностей, испытывают нечто подобное. Один нелегал сказал: «Провал — это платеж за соблазн предательством. Только такой наркотик и помогает поддерживать душу живой…» И то, и другое — «удовольствие от опасности» и «наркотик предательства» — было правдой. Оба не лгали, поскольку не оправдывались, а пытались разобраться в себе самих… Люди, которые их вербовали, сделали это намного раньше, наблюдая за ними со стороны. Шпионы за шпионами внимательные и проницательные наблюдатели. Однажды в Рангуне спецгруппа, в которую входили, кроме агентов, психологи, историки, специалисты по культуре и религии, отклонила предложенный «вариант с красавицей» для вербовки местного генерала. Не из чистоплюйства. Просто буддистов невозможно подловить на сексе, который по моральной значимости поставлен у них где-то между едой и испражнением. Чтобы «повязать» генерала, требовалось нечто более простое, чем фотографии с «кроватными сценами», в которых он играл бы роль обрюзгшего Ромео. Деньги. Правда, очень много денег, на которые приобрели золотую статуэтку Будды, подаренную затем генералом бонзам из пагоды Шведаггон ради спасения своей души. Ставшей уже душой завербованного предателя, разумеется. Розыскники, имеющие дело с домушниками, знают, что грабители квартир и дач редко «опускаются» до нападений и воровства на улице или взлома магазинов. Преданность узкой специализация, помимо всех прочих причин, имеет психологическое объяснение. Для домушника ничего нет более захватывающего, чем проникновение в чужую частную жизнь. Пробуждаются странные, необъяснимые желания. В чужом доме, в гостях, хотя и не прошенных, внезапно оказывается возможным позволить себе абсолютно все. И, прежде всего — такое, что не сделаешь в собственном. К примеру, один всегда оставлял кучу на ковре посреди спальни хозяев. Особо заряжался перед налетом слабительным. Просто не мог уйти, не навалив… Среди взломщиков, которые воруют секреты, встречаются подобные же. Вероятнее всего, это род душевного расстройства, какой-то внутренней ущербности. Вопреки всем правилам ремесла и инстинкту самосохранения они непременно оставляют «царапинку», своеобразную метку, которую внимательный охотник за шпионом всегда разглядит. Она означает одно: я побывал и навалил столько, что не перешагнешь. Однако, контрразведчик, говоря тем же языком, перешагивает. И начинает это с обустройства одной из самых старых ловушек — ищет предателя, который уже предал, то есть агента, ранее завербованного шпионом по найму и работающего на него. Любое предательство, включая собственного работодателя, для шпиона повседневность. Нелегал цинично «додумывает» до конца любые варианты возможного сотрудничества своих «контактов» с контрразведкой противника. При этом он не воспринимает противника как нечто однородное, даже если контрразведывательная служба этого противника хиреет, «славится» нерасторопностью, медлительностью или скудостью бюджетных и мозговых ресурсов. У «них», как и всюду, работают и крайне косные, и крайне гибкие люди, между которыми происходят такие же стычки, как и в продвинутой «структуре». Цинизм помогает нелегалу не доверять любой репутации, не радоваться тому, что факты вдруг начали складываться в благоприятную для него картину, что тот или иной его «контакт» становится все более «плодоносящим». Если оперативная обстановка сулит не запланированную удачу, то, вне сомнения, нелегала «вываживают». Он столкнулся с дезинформацией своей же агентуры. Это — ещё не сыр в мышеловке, конечно. Но ароматом приманки, можно считать, пахнуло. Предательство профессионал не рассматривает как некую ущербность морали. Мораль в таких делах вообще вводная, постоянно отсутствующая. Верность — это немного страха, много лени, немного усталости, совсем мало ума и много пустых надежд… Если эти компоненты вычленены в характере завербованного агента с ошибкой, то и результат соответствующий: выбор клиента и качество вербовки оставили желать лучшего. Брак, одним словом. Впрочем, само слово «предательство» по смысловому значению здесь не подходит. Предают того, к кому испытывали чувство привязанности. А таков ли завербованный информатор? И способен ли он на преданность вообще, хотя бы, например, по отношению к собственной кошке? Вопросы не из числа тех, которые задают себе горные инженеры, устанавливая крепи в шахте: не подведут ли, верно ли сделаны расчеты? Нелегал знает заранее: подведут и любые расчеты, связанные с такими личностями, окажутся ошибочными — это вопрос времени. Удержание информатора от предательства — смесь инженерной работы и отношений психоаналитика с пациентом. Проще говоря: манипулирование человеком в низменных целях, психологическое обольщение при полном равнодушии к его судьбе. Вербовка требует времени для изучения перспективного объекта и значительных усилий для его «обволакивания». Изначально выбрать правильную цель — существенно. Если, например, нелегала интересует производство металлов и, скажем, финансовая кухня, где вывариваются цены на стальной прокат, то уборщица, вычищающая мусорные корзины генерального директора комбината металлоконструкций или его помощника, полезнее для вербовки, чем министр экономики. Концепция вербовочной работы подбирается шпионом по найму, что называется, исключительно «под себя» и за свой счет. Он лишен роскоши правительственных контор использовать экспертов по психоанализу, теории поведения, психоэтническим особенностям людей и моделированию вербовочных подходов. Приходиться набираться ума и практического опыта по этим вопросам самоучкой. Эта постоянная нацеленность шпиона по найму на вербовку агентуры вполне учитывается охотником за нелегалами. В шпионской работе есть своя стандартная логика и в этом кроется опасность. Шпион за шпионами умеет думать в манере нелегала, по следам которого он спускает свору своих помощников. По этой причине вербовку информаторов нелегал пытается проводить там и так, где и как по расчетам охотника за шпионами он этого делать не собирается. Предположим, шпион берет подряд на работу в Барселоне, Кощице, Астане или Куала-Лумпуре. Службы контрразведки, правительственные или частные, в том числе и в этих городах, несомненно держат дежурные ловушки (информаторы и «подсадные») в местах, где чаще всего всплывают «чужаки», владеющие двумя или тремя языками, скажем, английским или французским, китайским или арабским, принятыми в международном обиходе. Такие же дежурные ловушки, более низкого, конечно, «представительского уровня» (информаторы и «подсадные», используемые региональной милицией или полицией) дают «отмашку оранжевым», если в них обозначился иностранец, владеющий местным языком. Обходной маневр подобных заградительных «дозоров» можно совершить с помощью «контакта поддержки», созданного в месте заброски, скажем, во время приезда этого «контакта» в какую-то третью страну или переданного нелегалу «невзначай» другим его агентом. Как же развертывается вербовка «контакта поддержки»? Первое правило обработки человеческого сырья, из которого лепиться «контактный агент», схоже с основным законом любой сделки: не доверяешь, не начинай разговора. А если начинаешь, предложи нечто, что больше всего могло бы заинтересовать противоположную сторону. И это — уже следующее правило. Скажем, внушить надежду на возможность удовлетворить определенные деловые потребности — провести переговоры с фирмой, посетить магазин, где намеченная жертва может воспользоваться скидками по рекомендации нелегала, встретиться с интересным деятелем для интервью, помочь с нужными знакомствами и тому подобное. Затем непременно обнадежить перспективами такого же характера на будущее. Если тип склонен к публичности — в меру развлечь, завязать дружбу, подделаться под его интересы. Если тип из тех, кто потеет от восторга при упоминании о тусовке, на которую ему никогда не попасть, помочь на деле, ничего не обещая заранее, то есть отвести на ещё более фешенебельное сборище. Если человек поведал один-два секрета из своей интимной жизни, нелегал признается, что и у него бывают аналогичные проблемы. Предположим, клиент изменяет жене. Нелегал сообщает дружески, что и в его голове копошатся такие мыслишки. В этом месте можно пустить слезу насчет любви к детям, которая и удерживает от опрометчивых поступков. Ну, а если клиент «голубой», достаточно проявить «душевное» понимание, например, намекнуть, что один из твоих родственников такой же. Так осуществляется соблазн. Далее должно возникнуть подобие дружбы. Это основа для сохранения отношений. Но на этом этапе нелегал ещё не выставляется щедрым и состоятельным. Достаточно свободным в средствах, не более. В противном случае у клиента заранее, то есть несвоевременно ещё, может возникнуть подозрение. Конечно, со временем так и будет, но ещё не теперь… Клиент ведь все-таки помнит, что его работа связана с некоей тайной, с секретами, доверием руководства или кого повыше. Шпион проявляет полнейшее равнодушие к этому главному в его глазах достоинству типа. Основное в линии поведения — шпиону нравиться общаться с родственным по духу человеком. Так уж сложились отношения. Нечто вроде судьбы-злодейки. Душевная близость. Совершенно ясно, что человека, сидящего на ворохе важной информации, быстро не заполучишь. Поэтому не стоит замахиваться широко. Вокруг этого вороха определенно расставлены ловушки соответствующей службы безопасности. И чем значительней обхаживаемая фигура, тем их больше и тем они изощренней. Нелегал намечает цель по зубам — не крупного человека, обычного клерка. Но и тут следует делать все, чтобы предвосхищать сомнения клиента, который в глубине души в конце концов начинает догадывается, конечно, что новый друг добивается от него чего-то. Но клиенту уже должно быть жалко прерывать приятную игру в дружбу, которая к тому же приносит все более ощутимые удобства и — никаких видимых обязательств в обмен. «Момент истины», однако, приближается. Клиенту предстоит сделать шаг, который и превратит его в «контакт поддержки». То есть, в предателя своей организации или системы. В сущности, это драма, но драма только для него, не для нелегала. Именно поэтому сцена должна пройти вполне обыденно, рутинно, без малейшего драматизма. Тут, как говорится, необходимо поменьше философии и побольше наличных. Главная задача нелегала в ходе такой встречи — не заполучить обещание давать информацию, а успокоить клиента и — не его совесть, конечно, с которой тот уже расстался, а снять у клиента неминуемо возникающий в нем страх, страх перед будущим. Но попросить все же что-то следует. То, что сравнительно легко и совершенно безопасно достать. Как вещественное свидетельство того, что беспокоиться не о чем. Достать к тому же нечто незначительное, совершенно безопасное для тех, у кого «это» будет взято. Скажем, телефонный и E-Mail справочник правительственного управления или корпорации на денек всего-то, поскольку нелегалу необходимо сделать несколько срочных звонков, а это существенно сэкономит его время. Разумеется, электронная записная книжка, в «памяти» которой загнана часть данных из этого справочника, как раз и лежит в кейсе клиента, откликнувшегося на просьбу нелегала вместе пообедать вечером, сразу же после работы. И нелегал не встречается с «другом» пару недель, а то и месяц. За это время на душе клиента затянутся рубцы на ранах, вызванных сомнениями или угрызениями предыдущих дней. Такова натура человека. Раковый больной, ошарашенный диагнозом, спокойно спит через неделю… Ну, а теперь можно звонить, договариваться об очередной встрече, на которой нелегал расписывает свой деловой успех в результате телефонных звонков и обменов электронными письмами напрямую, минуя посредников, с нужными людьми. Ссылаясь на результативность опыта, нелегал просит «друга» во время встречи с тем-то и тем-то задать такой-то вопрос или, ещё проще, сделать для него выписку из такого-то доклада и все с той же целью — помочь в делах. Теперь пора решающей перемены. «Друг» станет надежным, во всяком случае, на какое-то время, «контактом поддержки», после того, как примет от вас крупный подарок. Как при женитьбе. Невеста принимала знаки внимания ужин в ресторане, вечеринки, кое-какие услуги и сувениры, подарок ко дню рождения и на новый год. Жене приносят деньги. Пора. Взятка разжигает кровь. В особенности, если предлагается не топорно. Нелегал знает, что дочь «друга» занимается в музыкальной школе, а зарплата у её отца — «копеечная». Пианино доставят завтра. Как же ещё отблагодарить за услугу со справочником, которая дала возможность заработать? Нет, обещает нелегал, «сюрпризов» в виде пианино больше не будет. Он-то в глубине души уже знает: следующий раз этот человек примет наличные. А после этого новообращенный агент вполне созреет и для того, чтобы окончательно упорядочить отношения в целом. Если тревога у «друга» и остается, она подавлена сознанием, что за неё хорошо платят, во-первых, и подогреваемым нелегалом ощущением полной безнаказанности, во-вторых. На краю пропасти деньги обретают огромную притягательность. Завербованный передает секретные сведения, официальные документы, а взамен уносит ощутимое сладостное еженедельное пособие. Начинается интересный период для агента. Двойная жизнь возбуждает. Он открывает в себе способности «крутого». В рутинном, прежнем окружении он единственный, кто «смог»… И здесь нелегал говорит себе: «Стоп машина!» Пора выходить из оперативной игры. «Контактный агент» созрел для вербовок «новобранцев» в агентурную сеть. Он будет заводить знакомства как вполне «свой», на которого ловушки контрразведки и не рассчитаны, и не срабатывают. А нелегал — следить за «контактным агентом», проверять и подогревать его надежность, руководить им, высматривая из новичков «дублера» на роль либо запасного, либо «ядра» следующего звена сети. 2 Нелегал не сообщает завербованным агентам на кого он работает. Знать об этом — лишнее не только из соображений конспирации. Общественное сознание замусорено у всякого человека. Чиновник Казанского Кремля воспримет как должное сообщение о том, что Александр Невский, победитель шведов, разбил немецких Тевтонских рыцарей, защищая западные границы Золотой Орды по приказу хана Батыя, чьим приемным сыном являлся. Торговец мотылем с московского Птичьего рынка выслушает историка с другим настроением. Шпион, нанятый шведской банковской корпорацией для «негласного аудита» авиационных предприятий в Казани, вынужден учитывать и такое, хотя вербует агентуру не из татар, русских или немцев Поволжья, а из татар, русских, немцев, а также людей любой другой национальности, то есть просто людей, которые необходимы для того-то и того-то… Особняком стоят энтузиасты. Работающий, что называется, во имя убеждений — первый кандидат в потенциальные предатели. Энтузиасты выдыхаются быстрее и могут дезертировать от одной усталости, объяснив отход от работы, как любят объяснять все на свете идейные люди, скажем, раскаянием. Учитывая такую возможность, финансовая «закрепощенность» идеалиста обязательна, хотя на практике нелегалы по найму не прибегают к отбору расписок за выдаваемые суммы. Но у энтузиаста расписка формирует ощущение сопричастности, даже если он не знает к какому именно «правому делу». Деньги под расписку как бы говорят ему — «Ты не один» и подтверждают, что порок может обернуться и добродетелью, приработком во благо семьи. Нелегал, присматриваясь, постоянно держит на контроле информационное и оперативное напряжение «контакта поддержки» и его сети. Не следует ни на кого, прежде всего на сам «контакт», наседать с перегрузками. «Контакт поддержки» — рабочая лошадь, которая тащит повозку, ей не положено скакать галопом, даже если потребовался срочный «материал». Нелегал кормит и холит свою тягловую скотинку, выгуливает и вовремя дает перевести дух. Впереди ведь, возможно, долгие годы работы. В шпионском деле только стабильность дает качественные результаты и обеспечивает безопасность. Последний шаг, который ставит точку во взаимоотношениях между нелегалом и его «контактом поддержки» — прощание навсегда. Дальше агенту предстоит работать одному. Он вполне подготовлен и сформировался… Но кто он теперь? Специальные конторы испокон века пользуются услугами личностей, работающих, во-первых, за деньги и, во-вторых, по причине природной тяги к интригам и приключениям. В таких типах развивается извращенное чувство удовольствия от сознания, что они и есть те тайные инструменты, которыми делаются судьбы людей, организаций или целых стран. Они упиваются могуществом, которое дает секретность, притворство и постоянная ложь. Им нравиться ходить окольными путями, потому что такое дает ни с чем не сравнимое удовольствие позволять себе делать все, что угодно, и, прежде всего — дурачить и унижать других, пользуясь их слабостями. Такие проявления человеческой натуры как жадность, любовь к удовольствиям, зависть, властолюбие, ревность и секс неустранимы. Их можно подавить на время, но не у всех и не всегда. Агент, именуемый «контактом поддержки», вполне использует весь перечисленный набор для привлечения к сотрудничеству новых и новых подельщиков. А чем же все это время занимается шпион за шпионами? Споспешествует, скорее всего, «контакту поддержки» со своей стороны. Современная контрразведывательная операция по дезинформации и перехвату шпионов является сложным и комплексным предприятием. Классическим образчиком такой профессура Алексеевских информационных курсов считала крупномасштабный проект с легендой под названием «Трест», с блеском осуществленный ВЧК с 1918 по 1924 год. По методам и технике разработки, организации и проведения, а также результативности выявления нелегалов рекордной для ХХ века. В «Тресте», проходившем по легенде как Монархическая Организация Центральной России, «под колпаком» чекистов работали почти 5 тысяч агентов, считавших свою безопасность достаточно обеспеченной. История операции в изложении Йозефа Главы выглядела следующим образом. Дзержинский после серии заговоров, направленных против Ленина, осознал, что Советы, выиграв гражданскую войну, оказались над пропастью. Советским учреждениям, у которых не было собственных «красных» квалифицированных управленческих кадров, с самого начала приходилось пользоваться услугами бывших царских чиновников. Эмигранты могли без труда насаждать в России шпионов или, как тогда их называли, «редисок» (внутри «белые», внешне — «красные»). При этом англичане и французы финансировали наиболее смелых из них. «Редиски» как специалисты работали и рядом с чекистами. Помощником Дзержинского в ВЧК служил Джунковский, занимавший видный пост в дореволюционной жандармерии, то есть царской политической полиции. Первым заместителем начальника ГПУ и затем воспреемником Дзержинского стал Вячеслав Менжинский, происходивший из дворянской семьи. Без старых специалистов система безопасности Кремля оказалась бы парализованной. Однажды ночью Дзержинский приказывает арестовать Александра Яковлева, одного из авторитетных лидеров конституционных монархистов, интеллигентного, образованного аристократа, считавшегося среди «редисок» либералом. Арест проводится без шума и тайный допрос, похожий скорее на беседу, ведет лично глава ВЧК. После растянувшейся до утра напряженной беседы Яковлев и Дзержинский договариваются работать вместе. Относительно этой договоренности осталась обрывочная информация. По официальной версии, которая, как считал Глава, имела свою внутреннюю логику, Дзержинский взывал к патриотизму Яковлева. Яковлев не мог не понимать, что его единомышленники по заговору против Советской власти в большинстве фанатики и ни о чем, кроме устройства кровавой бани, которая из Москвы и Петрограда перекинется в другие города, не думали. Последовала бы, конечно, полная катастрофа, возобновление гражданской войны и окончательная гибель России. Не разумнее ли произвести дальнейшие перемены мирным путем? «Давайте вместе работать, чтобы сбросить коммунизм, — процитировал Дзержинского чех по источнику, известному только ему одному. — Нашей общей целью будет спасение хороших «редисок» и выкорчевывание плохих. Те кадры, которым вы, Яковлев, доверяете, мы будем продвигать. Вы можете создавать в рамках существующих властных структур собственное правление, прообраз будущего правительства. Затем вы станете премьер-министром». Яковлеву предлагалось выполнение сложных задач. Дзержинский просил его убедить руководство британской Сикрет Интеллидженс Сервис, чья агентура активно действовала в России, резко сократить масштабы подрывной деятельности. Если англичане этого не сделают, группировки экстремалов в ВЧК, которые он, Дзержинский едва сдерживает, возьмут верх и сметут всех без разбора. Чтобы снять подозрения у англичан и финансируемых ими эмигрантских группировок, Дзержинский посоветовал Яковлеву заявить, что он, Яковлев, и его люди глубоко проникли в систему ВЧК. В доказательство следует сообщить государственной важности секретные сведения, которые Дзержинский лично доверит Яковлеву. При проверке они окажутся абсолютно достоверными. Так родилась, говорил Йозеф Глава, контрразведывательная служба в её современной реактивной форме, действующая с упреждением, ставящая во главу угла дезинформацию и шпионаж за шпионами. Пассивная, выжидательная позиция, оборона — остались в прошлом. О чем в действительности договорились Дзержинский и Яковлев? Имел ли в виду Яковлев со временем сбежать, то есть стать в одну из «нелегальных» зарубежных поездок невозвращенцем, или все-таки принять пост премьер-министра России? Действительно ли он поверил, что Дзержинский говорил искренне? Как развивались личные отношения Дзержинского и Яковлева за годы сотрудничества? Эти сильные, выдающиеся личности несомненно воздействовали друг на друга и их отношения, носившие доверительный характер, не могли не становиться близкими и политически. Неизвестно, докладывал ли глава ВЧК Ленину полностью и до конца детали своего сговора с Яковлевым… Василий К. Пак допускал, что Дзержинский, как реальный политик, двурушничал. Прозорливый практик, имеющий достоверную и полную информацию о положении в стране, проницательный и всемогущий глава ВЧК не мог не понимать обреченность большевизма, пусть даже в перспективе. Не заботился ли он, зная, что сам-то из-за болезни не выживет, прежде всего об участи тогдашнего главного насельника Кремля — Ленина? Мотив выживания в игре с Яковлевым, да и вообще во всей затее под кодовым названием «Трест» играл, по мнению корейца, много большую роль, чем сообщает официальная история. Итак, говорил Пак, представим себе первую ночь беседы Яковлева и Дзержинского. Встречаются двое. Два мощных характера. Это не дознаватель и захваченный шпион, это двое вербовщиков, которые проводят мастерское взаимное и, как оказалось, далеко не бесцельное обольщение. Никто ведь не знает, что ждет Россию. За окнами особняка на Лубянке ночь 1918 года. Истории ещё предстоит вынести оценку исхода сшибки двух не только сильных, но и умных, гибких, к тому же равных по происхождению личностей. Взаимный интерес налицо. Взаимное уважение тоже. Как и традиции воспитания и мировоззрения. Расхождения лишь в теории. В выборе методов и путей переустройства России. Такое может явиться началом своеобразного товарищества. Кореец называл ночной неформальный допрос Яковлева Дзержинским «ночью великого взаимного обольщения». Источник вдохновения для взаимных импровизаций был один и тот же — неумная жажда власти. А значит, оба лгали не только друг другу, но и каждый сам себе. Взаимная ложь двух политиков и разведчиков, сближающих не позиции, а интересы, в атмосфере изощренной игры умов и воли сама по себе эстетически прекрасна. Василий К. Пак называл эту ложь «филигранью правды». И к рассвету, по его толкованию, ни Яковлев, ни Дзержинский уже не могли иметь четкого представления, с чем же они имеют дело: с правдой или ложью? Взаимная торговля зашла слишком далеко. Принципы были отставлены. И оба уже не знали определенно, когда же они правдивы каждый с самим собой и друг перед другом вместе… Это и есть, говорил кореец, искусство поедать сыр в мышеловке, который оказывается отнюдь не бесплатным. Цена подобного лакомства — не всякому по карману. Психологически и ситуационно стереотип тандема Дзержинский-Яковлев повторился шестьдесят лет спустя в Вашингтоне, с поправкой, конечно, на новое историческое время и место. Повтор будет описан ниже, в разделе «Завербованные тени». Вокруг эпизодов из истории разведок на Алексеевских информационных курсах имени профессора А. В. Карташова ломалось достаточно копий. Дискуссии, впрочем, не носили теоретического характера, принимая во внимание недостаток достоверных источников, а также прошлое профессуры преимущественно в качестве «практикующих юристов». Каждый случай рассматривался, прежде всего, как прецедент будущих решений и действий курсантов. Тандем же «Дзержинский-Яковлев» обсуждался как классический казус взаимопроникновения сетей, с одной стороны, шпиона за шпионами, и нелегальной, с другой. Йозеф Глава сравнивал это с хоккейным матчем двух команд, игроки которых в одной раздевалке и в кромешной темноте напяливали на себя форму, не ведая, кому какая достанется, хотя на льду прекрасно потом узнавали друг друга в лицо. А что у каждого в стремительной свалке за душой и кто действительно за кого играет, даже тренеры не всегда ведают. И здесь мы возвращаемся к сути вопроса относительно того, чем же занимался охотник за шпионом, пока шпион обхаживал и вербовал «контакт поддержки» и наставлял его на путь формирования сети для сбора информации или оказания влияния. Ответ: выступал с ним в тандеме. Со своей стороны выявлял и обрабатывал агента, уже завербованного нелегалом или ещё только на пути к предательству. А, возможно, и вел разговоры с самим нелегалом в духе эпохальной ночной беседы Дзержинского с Яковлевым. Разбирался на занятиях в качестве прецедента курьезный оперативный контакт агентов и более позднего времени. Сотрудник германского министерства иностранных дел Петер Клейст дважды — в декабре 1942 года и в июне 1943 года — встречался в Стокгольме с неким Эдгаром Клауссом, который предложил дипломату организовать встречу с «Александровым», заведующим отделом Европы в советском комиссариате иностранных дел. Клаусс дал понять, что Сталин склоняется к тому, чтобы предложить Гитлеру на определенных условиях сепаратный мир. Эдгар Клаусс продублировал предложение стокгольмскому резиденту Абвера, разведки Вермахта, руководитель которой, адмирал Канарис доложил о контактах Гитлеру. Фюрер в ярости от «бесстыдной еврейской провокации», как он начертал в своей резолюции на донесении, приказал провести расследование «расового прошлого» Александрова. В донесении британской разведке, на которую Клейст, видимо, тайно работал, сообщалось: «Розыск проводился с особым тщанием, но закончился безрезультатно из-за отсутствия генеалогического дерева Александрова, которое оказалось невозможно запросить в Советском центральном бюро по идентификации расового происхождения». Так идиотски, как и все, что связано в разведке с идеологией, в данном случае нацистской, завершилась попытка установить связь между Москвой и Берлином в разгар Второй мировой войны. Пак по этому поводу изрек: «Еще одно доказательство того, как идеи опошляют разведывательные операции…» Всякая идеология, будучи подгонкой фактов под спущенные сверху стереотипы, с одной стороны, и разведка реальных данных несовместимы по определению. Представим себе, что Яковлев и Дзержинский потратили бы ночь на диспут «об идеалах»! А именно «идеалами» и морализаторскими пошлостями засалены писания о спецслужбах, включая мемуары не очень успешных сановников «из Центров». Дипломная работа коллеги по курсам, эстонки Марики Тиллиб, называлась «Анализ информационной ценности историй разведок и контрразведок в изложении официальных агентств». Все эти работы без исключения, сделала Марика вывод, представляют собой рекламные буклеты, выполненные в неуклюжей литературной манере и с претензией на объективность. Дезинформация есть искусство утонченное. Спецслужбы, вполне сносно владеющие им в профессионально-оперативном смысле, то есть в подполье, напрасно, однако, вторгаются в область публичности. В открытом информационном пространстве целесообразнее использовать литературных наемников, которые и нанесут косметику на что угодно… В отзыве на работу Марики Николас Боткин, сам автор двух или трех «буклетов», написал: «Основной вывод банален. Читая упомянутые произведения, все и без откровений госпожи Тиллиб подумали примерно тоже самое, но все же не посчитали нужным формулировать свои выводы столь прямолинейно, во всяком случае, письменно. Теперь, когда эта бестактность совершена, остается сожалеть о том, какими увидят нас, авторов этих «буклетов», и сегодняшние читатели, и потомки». Одиннадцать страниц реферата Тиллиб заканчивались квелой фразой: «В каждой опубликованной истории каждой разведки наибольший интерес представляет не то, что написано, а то, о чем умалчивается. Эти умолчания обусловлены внутриполитическими расчетами, а в более широком смысле скрытым комплексом стыдливости перед родственниками и близкими, а также мировым сообществом либо за преследуемые цели, либо за применявшиеся методы, если не за всю свою деятельность в целом». Боткин не проявил снисходительности к «открытию» эстонки, оценив её работу как неудовлетворительную. Но Марика говорила потом, что в глубине души мэтр думал точно так же как и она. «Пусть я не первой попала в точку, — сказала Марика, — но попала сама. Большего Боткину и не требовалось». Всякое человеческое существо уникально и шпионы представляют среди них самые вариантные и изменчивые особи. Шпионить само по себе, то есть то, что делает шпион, является абсолютно не стандартным занятием в общечеловеческом понимании. Однако и в разведке, если рассматривать её в качестве известной специализации, конечно же, имеются свои стандартные вещи. И главный «стандарт» нелегала — в его безликости, полной внешней непричастности к чему-либо особенному. В книге «Руководство для шпиона» её автор, Александр Фут, работавший, как считают, на разведку СССР в Швейцарии во время Второй мировой войны, описывает встречу с неким нелегалом «Люси» следующим образом: «Я прибыл первым и с определенным любопытством ожидал появления агента, который проник в сокровенные тайны Гитлера. Тихий, неприметный человек невысокого роста вдруг появился в кресле за нашим столиком. Это и был «Люси» собственной персоной. Трудно представить человека, менее всего похожего на героя из книг о шпионах. Он же был именно таким человеком, каким полагается быть агенту в реальной жизни. Не бросающийся в глаза, среднего роста, примерно пятидесяти лет, с мягким взглядом глаз, моргающих за стеклами очков. Он был фигурой, какую можно почти наверняка встретить в пригородном поезде в любой части света». Случается и наоборот: шпиона обезличивает отсутствие безликости, причастность к кругу известных людей или бросающееся в глаза занятие. Например, Даниель Дефо, автор «Робинзона Крузо», был успешным оперативником на заре организованного британского шпионажа. Должность шефа правительственной разведывательной службы стала вершиной его подлинной карьеры, о которой читатели Дефо узнали только через много лет после его смерти. Считается, что ни строчки про шпионов классик не написал по причине конспирации. Да и писательство для него было, говоря современным языком, скорее всего приятной «крышей». Общепризнанный «шпион ХХ века» Рихард Зорге представлял собой колоритную фигуру в высшем обществе Токио периода Второй мировой войны. Его агентурная сеть состояла из близких к правительству официальных лиц и журналистов. Информация, скаченная этой сетью в Москву, была равноценна нескольким дивизиям. А провалила Зорге в 1942 году личность, не имевшая никакого о нем представления, некто Ито Ритсу, член японской компартии, да и то бывший. Когда на коммунистов начались гонения из-за подозрений в шпионаже в пользу СССР, Иту Ритсу на допросе притворился, будто готов сотрудничать с полицией. И доигрался: назвал наобум такого же, как и он несведущего, давно отошедшего от партии знакомого, тот в свою очередь третьего и так далее, пока десятым или одиннадцатым не оказался некто, указавший — и тоже по неведению — на «контакт» с человеком Зорге. Примечательно, что вся «цепочка» знакомых, выведшая на гениального нелегала, была интеллигентским хламом, с которым члены сети и знаться-то не хотели. Разведка соответствует своим мифам: это и драма, и фарс. 3 Индивидуальные слабости и промашки нелегала попадают под оперативный микроскоп охотника за шпионами и в процессе рутинного, выборочного прочесывания службой контрразведки зоны основной уязвимости всех без исключения разведчиков. Речь идет о коммуникациях, по которым осуществляется доставка заказчику или работодателю продуктов секретного промысла, то есть краденой информации или результатов вербовки. Если проникновение прошло успешно, шпион, осев, приступает к работе в условиях практически полной безопасности. Его положение на данном этапе напоминает отчасти такое же, как у преступников, готовящих похищение заложника ради выкупа. Бандиты сравнительно легко захватывают намеченную жертву, если ничем не выдали перед этим ни своих намерений, ни своего появления там, где запланировали и провели нападение. Если бы операция на том и завершалась, бандитам не приходилось бы слишком уж заботиться о своей безопасности. Налетели врасплох, взяли добычу и — скрылись в приготовленном логове. Шпион примерно в такой же манере может наладить краткосрочную или постоянную кражу информации с относительной безнаказанностью, если, конечно, скрупулезно соблюдает правила конспирации. Но, как и у похитителей заложника, на этом заканчивается лишь часть работы и при этом не самая опасная. Захватившие пленника, если осуществляли свой гнусный замысел ради наживы, должны установить контакт с теми, у кого намерены вырвать выкуп. Иначе, осуществленный захват бессмыслен. Какими бы осторожными бандиты ни были, сколько бы раз не проделывали подобных операций и каким бы опытом в таких делах не обладали, сам факт выхода на связь выдает их дальнейшие действия — появление, пусть и виртуальное, там и тогда, где и когда будет предъявлен выкуп. В ходе переговоров, скажем, по мобильному телефону, даже оборудованному защитой от радиоперехвата, бандиты, хотя бы и на несколько минут, выставляют себя, попадают под «аудио наблюдение», оказываются выявленными, то есть в ситуации намного более опасной для них, чем налет, про который никто и ничего не знал заранее. Шпион, лишенный коммуникаций для своевременной передачи того, что выведал, не имеет никакой ценности. Завладеть краденой информацией половина далеко ещё не выигранной битвы. Устроить, отладить и обеспечить безопасность коммуникаций для её передачи, а также проявить надлежащую осторожность при пользовании ими — непременное условие самого существования шпиона. Или он вовсе не шпион. А потому нелегал, как и бандит, действующий ради получения выкупа, вылезает из личины на свет Божий в определенной пространственной и временной точке в системе своих коммуникаций. Это точка является и самой ключевой, и самой болевой с точки зрения безопасности агента в шпионской операции. Аналогичная же точка, но в других координатах той же самой системы коммуникаций, является также ключевой, но не столь же болевой, для «Центра», на который агент работает, то есть для тех, кто принимает от шпиона сведения «в тылу», а также дает ему руководящие указания. От шпиона коммуникационные линии расходятся также к тем, с кем он работает непосредственно «в поле». Это его агентурная сеть, участники которой со своей стороны заботятся о надежном техническом обеспечении и безопасности собственной связи с ним. Для них появление в этой системе шпионских коммуникаций также является и ключевым, и болевым моментом в работе. Охотник за шпионами сосредотачивает свои усилия, прежде всего, на поиске и выявлении, по возможности до мельчайших деталей, этой коммуникационной «паутины» шпиона. В случае удачи, служба контрразведки не просто устраняет кражу секретов нелегалом или пресекает его влияние. При наличии опытных профессионалов, обладающих определенными навыками, можно перевербовать агентуру нелегала, а затем и использовать его же сеть для дезинформации его «Центра» в собственную пользу. Развитие коммуникационной технологии значительно облегчило шпионскую работу и делает её безопасней, чем, скажем, ещё десять лет назад. Миниатюризация оборудования позволяет перемещаться, не привлекая внимания, как это случалось раньше, громоздким «багажом». Передачу сообщения в «Центр» можно провести, что называется, гуляя по зоопарку и прямиком на спутник связи. Отправка и прием сообщений проводятся на космические расстояния и совершенно незаметно даже в экстремально враждебном окружении, то есть в обстановке непрерывной слежки. А ведь кажется ещё совсем недавно для блокировки шпионской информации из какого-либо региона достаточно было перекрыть границы, «перерезать» телефонные и телеграфные провода, привести в состояние боевой тревоги средства радиоперехвата и пеленгации… Работа шпиона, принимая во внимание скоропортящийся характер продукта его разведывательной деятельности, в этом плане сходна с работой журналиста. Установка у обоих общая: узнай первым, узнай достоверно и сообщи немедленно. Информативным изначально считается именно то, что неожиданно. От информации не будет пользы для того, кого она касается, если сообщение придет после события. Однако журналисту не приходиться уделять много внимания тому, что для шпиона — постоянная головная боль. Речь идет об обеспечении своей личной безопасности и скрытности информации при её передаче. Газетчику или телевизионщику о таких вещах заботиться не приходиться. Журналисты действуют открыто. Нелегалу же приходиться подбирать и отлаживать свои тайные методы коммуникаций. И в этой связи скорость отправки сведений, то есть предельная минимизация сроков пребывания в зоне уязвимости перехватами, приобретает отличное от журналистских скоростей качество. За нерасторопность или затяжки во время передачи шпион не только заплатит потерей добытых сведений, но, возможно, и свободой. Проблемы времени и места пользования коммуникациями представляют сердцевину каждого шпионского выхода на связь, а потому технология его проведения зависит от обстановки, с одной стороны, и необходимости внятно донести то, что сообщается, с другой. В XXI веке человеческий голос передается напрямую, с огромной скоростью и на немыслимые расстояния. Устную, письменную и графическую информацию к тому же трансформируют в электронную и электромагнитную форму, зашифровывают в импульсы. Говоря иначе, используется машинный язык, подлежащий конвертированию или переводу на обычный человеческий после поступления информации в «Центр». Все эти великолепные удобства, однако, имеют относительное значение для шпионского ремесла из-за возможности перехвата. Использование техники с точки зрения нелегала целесообразно, если её устройство и применение напрямую сопряжены также с заботой о его личной безопасности, во-первых, и обеспечением надежной секретности посланий, во-вторых. Шифровка информации добавляет перегруженному работой шпиону дополнительные, иной раз и многочасовые, изматывающие заботы. Сигналы приходиться тщательно подготавливать и отправлять таким образом, чтобы они полностью соответствовали возможностям принимающей аппаратуры и навыкам персонала в «Центре», а также на 100 % адекватно отражали передаваемые сведения. Ошибки и непонимания должны быть сведены к минимуму, поскольку всякое дополнение или разъяснение в последующем представляет добавочный, лишний риск. Это — классические правила, которые неизменны, как бы ни развивалась технология коммуникаций со времен Марафонского гонца, голубиной почты, флажкового семафора, дымов и наполеоновского зеркального телеграфа. Курьеры использовались с древнейших времен для доставки устных или письменных сообщений, хотя скорость доставки в таких случаях ограничивается физическими возможностями людей, окружающей средой и имеющимися средствами транспорта. Однако, на определенных коммуникационных участках курьеры и сегодня остаются единственным приемлемым способом с точки зрения безопасности как нелегала, так и передаваемой информации. В таких случаях разведывательные данные наносятся от руки на каком-то носителе, скажем компьютерной дискете, в зашифрованном виде. Курьеры необходимы также для переправы материальных образцов или предметов, для которых электронные коммуникации не подходят. Соображения безопасности диктуют необходимость того, чтобы курьеры не знали что именно и кому они доставляют. Но некоторая инициатива с их стороны в виде находчивости, старательности и сообразительности необходима. Такое можно обеспечить, прежде всего, денежными поощрениями. Кроме того, опытные нелегалы, отправляющие «почту» с посыльным, тем или иным способом, скажем, вскользь брошенной фразой «замазывают» курьера ощущением опасности его миссии, личной сопричастности и соучастия в преступлении, вызывают в нем сбалансированное ощущение страха за свою судьбу в случае провала или измены. В экстренных случаях, прибегают и к просто ничего не ведающим нанятым посыльным, скажем, из числа гостиничной прислуги, школьников или к услугам международной курьерской службы типа DHL. Для обеспечения проходимости через районы, недоступные людям или грозящие перехватом вооруженным противником, используются даже такие старинные способы как голубиная почти и надувные шары. Отправка донесений обычной почтой применяется, если этот способ коммуникаций обеспечивает безопасность от перехвата и перлюстрации, а также не влияет на скорость поступления информации. Однако надежность почты в наше время становится все более сомнительной. И не только из-за небрежной работы почтовиков, которые путают адреса или просто выбрасывают содержимое сумки в ближайший мусорный контейнер. От почты предпочитают воздерживаться по той же причине, по которой отказались от сигнализации гелиографами, семафорами, дымовыми клубами и флажками. За почтовыми отправлениями, как и за всем этим, в открытую наблюдает и противник. Техника тайнописи, используемая в письмах, отправляемых по почте, одинакова всюду в мире. Вначале шпион пишет «прикрывающий» текст. Затем поверх наносит секретное послание. Для этого может использоваться особая копировальная бумага, приготавливаемая нелегалом на основе бесцветных химикалий, полученных выпариванием лекарств, купленных в аптеке. Получатель письма использует особый проявитель. Однако в случае перлюстрации лаборатория охотника за шпионами может путем проб подобрать в конце концов проявитель, поэтому продвинутые агенты используют для тайнописи смеси, которые сложно выявить за короткий срок, отпущенный на снятие копии. То есть, даже если отправитель определенно известен как агент, его письмо после перлюстрации ничего не дает охотнику за шпионом. Есть сведения, что изобретен универсальный проявитель тайнописного текста, в основу которого положена радиоактивность. Микродоты представляют другой распространенный метод передачи сведений от агента нелегалу и, соответственно, его руководящих указаний в обратном направлении. Фотографии уменьшаются до микроскопических размеров, становятся невидимыми для невооруженного глаза. Микродоты прячут под приклеенной маркой, под знаком препинания в письмах, написанных на пишущей машинке или компьютерном принтере, в расщепленном краю листка, под клеем на конверте… Где покажется надежнее. Наиболее эффективный метод обнаружения микродотов — «просвечивание» почтовых и иных отправлений активными нейтронами. Однако он требует сложного и дорогостоящего оборудования. Третий и, пожалуй, самый предпочитаемый нелегалами метод передачи сообщений — использование тайников. Агент оставляет замаскированный под любой мусор пакет, например, с фотопленками в договоренном и заранее приготовленном убежище, а нелегал или, как ещё иногда говорят, «контролер» подбирает посылку. Это особенно удобно потому, что парочку не увидят вместе. Спецслужбы налаживают штучное производство специальных контейнеров для таких передач. Их «полости» устроены таким образом, что получатель, ещё не подойдя к контейнеру, получит сигнал о его несанкционированном вскрытии. Несколько лет назад службы контрразведки получили приборы, которые позволяют им с помощью особой техники использования рентгеновских лучей просматривать содержимое контейнера без вскрытия и без риска засветить в нем не проявленные фотоматериалы. Кстати говоря, применение рентгеновских лучей лишило работы «медвежатников», то есть специалистов по вскрытию сейфовых шкафов. Изобретен специальный метод использования такой техники для выявления кодов на замках любых сейфов за считанные секунды. Метод этот по оперативной скорости эффективней компьютеров, применяемых для электронного высчитывания комбинаций замковых кодов, на что уходят порою часы. Ни один сейф в мире не может теперь считаться вполне безопасным без дополнительных «заслонов», включая электронные, или приставленной охраны в зоне его расположения. И снова, в который раз, мы убеждаемся в огромной роли человеческого фактора в шпионаже, в данном случае на коммуникационных линиях нелегалов. В условиях усложняющейся коммуникационной технологии этот фактор порою выходит на первое место по значимости для эффективной работы шпиона. Нелегал вынужден держать электронную и иную связь в центре внимания как самое слабое звено в «паутине» своих коммуникаций. С другой стороны, перехват или уничтожение «в воздухе» информации, передаваемой, скажем, в формате импульсов, становится день ото дня затруднительней по техническим причинам, а поэтому контрразведка делает в своих усилиях заметный крен на выявлении «нитей», тянущихся к живому «мясу», к людям, то есть операторам коммуникационных систем. Если их выследить, вознаграждение за труды оказывается весомым. Такого рода операторы обладают большой ценностью для ловца шпионов не только в изначальной роли техников, обеспечивающих коммуникации нелегала. Оператор или, как в эпоху раций называли радистов, «пианист» может стать ниточкой, которая выведет охотника за шпионом в логово главного охотничьего приза. Нелегал отлично знает об этом. Мысли о провале по этой причине, наверное, единственные, которые не дают спать по ночам спокойно даже человеку, у которого нервы как манильские канаты. Естественно, шпион, организующий коммуникационную систему и ответственный за нее, предусматривает все возможное и невозможное для обеспечения защиты и взаимной изоляции своих людей, ответственных за связь и поддержание средств передачи информации в рабочем состоянии. Общее правило состоит в том, чтобы использовать для коммуникаций как можно меньше людей. Их информированность относительно агентурной сети и знания коммуникационной техники ограничиваются исключительно тем, что им полагается делать согласно доверенным задачам. И только. Ничего остального они не знают, и знать не должны. В теории эти люди — потенциальные предатели и то, что им положено выполнять, нелегал строго отделяет от всего остального и всех остальных в своей сети и таким образом, чтобы захват противником или перевербовка одного «техника» не повлияла на функционирование остальных. Опытный шпион будет использовать тайники, абонентские ящики на почте и явочные квартиры всякий раз, если есть возможность использовать их в качестве «субститута» человеческого фактора. В равной степени информаторы, завербованные нелегалом, должны находиться в такой же изоляции друг от друга в его общей агентурной сети. Это особая область творчества в искусстве шпионажа. Однако, с какой бы осторожностью, с каким бы оперативным искусством и мастерством не действовала шпионская сеть, её структура и функционирование неизбежно основаны все же на человеческих, «живых» контактах, на личностном вмешательстве шпиона в ход дел в определенные моменты. Нелегалу не избежать пусть редких, но все же лицом к лицу встреч со своими информаторами, участия в оперативных действиях, при которых требуется появление узнаваемого человека. В сущности, ничто в шпионаже не совершается в вакууме. Всякий поступок всякого человека есть связь с другими людьми и их поступками и в запутанном комплексе таких связей опытный, терпеливый, упертый наблюдатель, имеющий под рукой достаточное число помощников, сможет в конце концов вычленить определенную цепочку людей. Такие вытягивающиеся в цепочку связи и даже отдельные её обрывки и высматривает шпион за шпионами. И там, где он их обнаруживает, расставляет ловушки. Шеф контрразведки проводит инвентаризацию — психологическую, оперативную и иную членов выявленной сети, а затем выставляет прикидочную «цену» захвата каждого агента как отдельного элемента шпионской группы. Одной из составных цены является будущее наказание для арестованного и допрошенного агента. Понятие наказания обвиняемых в шпионаже или государственной измене кардинально отличается от понятия наказания по уголовному или административному праву. Это — не кара и не средство перевоспитания. Нелегалов бесполезно карать, они не выведутся, их ремесло в обозримом будущем не отомрет, а выбравших шпионаж по найму в качестве ремесла никаким перевоспитанием не исправить. Захваченные агенты или обвиняемые в шпионаже попадают, если так можно сказать, в «запасники пленных» и, хотя и могут бессрочно содержаться в тюрьме, где отбывают наказание, допустим, убийцы, их участь в отличие от участи других заключенных может перемениться за один день. В сущности, арестованный шпион — трофейный инвентарь, захваченный у противника и складированный до времени. Вероятность такой участи для каждого своего информатора, члена сети или помощника нелегал непременно высчитывает. Захваченный с поличным предатель — это вражеский, даже в мирное время, агент, которого, как считается, следует обезвредить таким образом, чтобы у него не оставалось шансов на продолжение гнусной деятельности. Высшая мера наказания в форме смертной казни была и является общепринятой и вполне законной мерой, в особенности в условиях чрезвычайного положения, скажем, во время войны. Но она же может оказаться и в высшей мере нецелесообразной, политически неразумной и необоснованной в контексте сложного комплекса противоборств и сотрудничества разведывательных сообществ, правительственных и частных, как в отдельной стране, так и во всем мире. Некоторые предатели на самом деле слишком опасны, чтобы оставлять их живыми, и все же их жизни порою ценнее, чем уход в небытие. Скажем, в случае раскаяния. Разумеется, не перед Всевышним. Предателю, если у него есть желание задержаться на грешной земле, предлагают покаяться отнюдь не перед священником или в церковной исповедальне. Он должен наполнить «покаяние» реальным содержанием, купить свою индульгенцию в камере для допросов. Раскаяние для шпиона по найму — сделка, которую новые властелины его судьбы предлагают ему совершить по выгодной и ему, и им коммерческой формуле: «Прибыль выше затрат». Маржа самого шпиона в этом случае и ничтожна, и огромна — замена смертной казни на пожизненное, а там, в зависимости от его «кредитоспособности», то есть практической значимости его «раскаяния» и на иной срок. Зависит от согласия работать против бывшего работодателя или подрядчика, во-первых, и от информационной и контактной «кредитоспособности» пленника или, другими словами, полезности для тех, кто захватил его, во-вторых. Шпион, информатор или помощник которого ещё только может попасться, заранее взвешивает варианты возможного поведения этого человека после ареста. На что он решится, попав под допросы? Способен ли торговаться, выдерживать принуждение, включая пытки, и соблазны, насколько ослабнет его психика в тюрьме, когда тело будет «истекать временем» как кровью? Это сложные и трудные вопросы, на которые ответы редко находятся. А в путанных и непредсказуемых по последствиям обстоятельствах ничего не остается, как прибегнуть к заповедям патриархов. В шпионском же пересказе библии их на одну больше. Одиннадцатая по счету и не очень вдохновляющая, она гласит: «Не попадись!» Раздел шестой «Культурный шок» 1 На Алексеевских информационных курсах имени профессора А. В. Карташева мастер-класс «Терроризм как культурный шок» вел старичок Сирилл Клинско. Говорили, будто он последний из княжеской династии, ведущей происхождение от Калиты и владевшей подмосковным Клином. Кому и когда служил по своей нынешней специальности опростившийся владетельный потомок, трудно было сказать. Биографии, как и полагается международному агенту высокого класса, он, конечно, не имел. Первое занятие князь начал с изречения и опроса. Воздел тряский от ветхости обрубок указательного пальца — остальные до косточек на ладонях были сожжены, судя по рубцам, кислотой, скорее всего, под пыткой — и изрек: «Лучшие из террористов — те, кто беззаветно, до смертного конца преданы святому делу справедливости и по велению совести мученически борются со скверной, разъедающей человеческие души». Затем попросил поднять руки считающих себя совестливыми, чтобы запомнить, как он сказал, в лицо, а имеющих склонность к мученическому искоренению скверны — покинуть мастер-класс и больше не появляться. Никто не шелохнулся. Потом некоторые, как бы оправдываясь, говорили, что сделали это из лицемерия — князь ведь явно шутил. И до сих пор иногда приходит мысль: да так ли действительно? По-русски Клинско говорил с акцентом, преподавал на французском, а национальность, как штрих личностной идентификации, я думаю, некогда отбросил преднамеренно и навсегда. Абсолютный агент, да ещё специалист по террору, диггер, спускающийся глубоко и далеко в путаные и страшные лабиринты потайных связей фанатиков, должен соответствовать формуле Маяковского — быть облаком в штанах. Агент с княжеским титулом специализировался на опасных изысканиях по наследству. Его предки, начиная с прадеда, расследовали терракты в России, Европе и Америке. Дед, жандармский генерал, приходился родственником капитану Рудневу, командиру знаменитого «Варяга». Возможно, по этой причине «прэнс Сирилл» прибегал к флотской аналогии и при этом тихоокеанской. В разгромах русских при Цусиме и американцев в Перл-Харборе в ХХ веке Клинско усматривал кальку для массовых террактов XXI века — абсолютная беспомощность разведывательных структур, уничтожение или захват судов-гигантов, воздушных и морских, а также небоскребов, немыслимых в контексте гибели или попадания в трофеи, психологические шоки «масштаба Хиросимы и Чернобыля» у населения и легенды о могуществе и неуязвимости мистической личности, поражающей города, флоты и самолеты… Следующий шаг развития терроризма — ядерное, химическое или биологическое нападение регионального масштаба, план и организацию которого готовит Император Зла в эти минуты, именно сейчас, пока мы рассиживаемся в своей аудитории. Мэтр теории и практики антитеррора утверждал, что следует различать «террор» и «терроризм». Первый — это право имеющих власть устрашать и подавлять политических и иных противников без суда всеми доступными силовыми методами. Второе — такая же реакция недовольных и угнетенных. А поскольку и то, и другое напрямую связано с политикой, ни один более или менее крупный террористический акт в конце XX и начале XXI веков, да и ранее, был бы невозможен без поддержки или попустительства спецслужб. Практику институционального террора, то есть, открыто и силами правительственной спецслужбы, ввел Ленин. Еще в молодости он осудил метод своего старшего брата, террориста с более узким мышлением, из дремучих идеалистов, выдвигавшего на первый план необходимость уничтожения единичных деятелей, именно их и только их. Ленин предсказал: «Мы пойдем иным путем». Что имел в виду революционер, тело которого, превращенное в мумию, уложено под пирамидой в середине кладбища, устроенного на территории бывшего рынка на Красной площади в Москве? После Первой мировой войны в процессе развития и совершенствования терроризма наступил качественно новый этап в соответствии с программой, которую, как считал князь Клинско, Ленин изложил в книге «Государство и революция». Террор поднимался на правительственный уровень, стал оплачиваться из госбюджета, а террор индивидуальный или в составе банды перешел в разряд уголовных деяний. Хотя, конечно, уголовный терроризм перерождается при определенных условиях в отстрел не только криминальных, но и чиновных авторитетов… Как бы там ни было, рыба, говорил Клинско, ищет где глубже, и контингент, предрасположенный устанавливать справедливость быстро и силой, ринулся на госслужбу сначала в красной России, потом в черной Италии и затем коричневой Германии. Почин террора с помощью спецслужб был сделан. Его занесло даже в оплот демократии, США, во времена «охоты на коммунистов», затеянной сенатором Маккарти после Второй мировой войны. Начиная с 1960-х авторитарные режимы в Европе и отчасти в Азии, Африке и Латинской Америке начали уходить в прошлое. К концу 1980-х демократия поставила политиков в большую зависимость от избирателей. Кровь этих избирателей обретала цену в расчетах практиков терроризма: терракт массового поражения мог привести к падению режима, не сумевшего защитить население, и, таким образом, становился эффективным политическим оружием. Самой кошмарной «историей из будущего», как назывались у Клинско футуристические сценарии «террористических чернобылей XXI века», из всех услышанных от него был проект «Хиросима-2». Событию предстояло случиться «золотой осенью в Подмосковье». Дряхлый князь, мучимый, возможно, ностальгией — наследственной, конечно, поскольку никогда, во всяком случае, формально, не приезжал в Россию, для начала живописал «прекрасное бабье лето», повторяя, видимо, прочитанное в туристском путеводителе, «в районе Московского моря». 26 сентября 2008 года около 6 часов утра US Atomic Energy Detection System — американская система обнаружения атомных взрывов и катастроф — сообщает о зафиксированном на этом море, в 120 километров к северу от Москвы, взрыве ядерного устройства, оцениваемого в тротиловом эквиваленте в 12 килотонн. Примерно такой же мощности, как и бомба, сброшенная на Хиросиму в 1945 году. Белый Дом немедленно связывается с Кремлем и своим посольством в Москве. Но и несколько часов спустя «советские» (занятие проводилось в 1980-х годах — В.С.) не в состоянии оценить обстановку и ущерб. Жесткие рамки информационной секретности блокировали источники. Ступор в Политбюро и ЦК КПСС, миллионы мечущихся беженцев, грабежи и побоища на бензоколонках, парализованные, с летящими под откос поездами железные дороги, хаотичные, беспорядочные взлеты сотен самолетов на аэродромах. Ветры разносят радиацию, превращая в опасные помойки стратегические запасы продовольствия. За полчаса до взрыва в посольства и консульства США по всему миру поступили факсы и телеграммы, подписанные десятком или больше террористических объединений — французской «Аксьон директ», баскской ЭТА, ирландской ИРА, бретонской ФОБ, немецкой «Красной Армией», итальянскими «Красными бригадами», «Японской Красной Армией», ближневосточными «Хезболлах», «Братья-мусульмане», «Исламский Легион», а также «Пенджабскими львами». Текст: «Взрыв в Подмосковье — только показательный. Россия, где население равнодушно к судьбе правителей, а правители — к его судьбе, не цель. Произведенный взрыв — доказательство наличия атомных зарядов у Всемирной Лиги Борцов. Следующие взрывы, тройной мощности по сравнению с московским, будут произведены в Нью-Йорке, Глазго, Сингапуре, Тель-Авиве, Тулоне, Гибралтаре, Кельне и Дубае. Эти города — уже прямые цели. Последует крах политических, военных и финансовых структур многих стран, население которых, возмущенное беспомощностью своих правительств, призовет тех из нас…» Сирилл Клинско не вдавался в подробности что именно и к какому сроку потребует Всемирная Лига Борцов от Вашингтона. Это не имело отношения к существу «игры» на основе предложенных князем чудовищных вводных. Курсантам предлагалось обсудить стратегию и тактику внедрения агентуры, как правительственной, так и частной, в террористические группировки и выше, до уровня тщательно законспирированной Всемирной Лиги Борцов с целью получения о ней полной информации, а также «упредительного нанесения удара изнутри». Исходить в решении задачи следовало из оценок, как говорил Клинско, террористических групп, «наиболее перспективных» с точки зрения проведения террактов «типа 2008 года», то есть таких, «за которыми будущее». Преподаватель в качестве «перспективных» предлагал на выбор несколько группировок из стран Ближнего и Дальнего Востока, Сибири и Поволжья, а также Европы вроде албанских, боснийских, французских, немецких и шведских, охваченных поветрием «евроислама». Нелегалам, проникающим в группировки, ставились три задачи. Первая: получение и передача информации о направлении готовящихся террористических акций — страна, район, конкретный объект, источники получения и характеристика применяемых средств массового уничтожения, исполнители и так далее. Вторая: проникать в аппарат подрывных организаций, анализировать методы противника и выявлять «кротов», внедряемых террористами в правительственные спецслужбы. Третья: скрытно оказывать поддержку полицейским службам стран или районов, где базируется террористическая группировка-объект проникновения. Сложность проникновения в террористические группы и вербовки внутри их агентуры, считал Сирилл Клинско, связана с тем, что главари групп в отличие от разведывательных организаций, где подчинение «вертикально», используют «горизонтальные» боевые порядки. Они не образуют объединенного командования или координационного центра, согласовывают действия только электронными средствами связи, а их боевики — «типа Клинекс», вроде одноразовых салфеток, выпускаемых фирмой с таким названием. Под «одноразовыми салфетками» Клинско имел в виду фанатиков, которых употребляют, скажем, для единственного взрыва и списывают в «герои-мученики». Конспирация доведена до такой степени, что о руководителях группировок ничего, даже имен, не известно бойцам в ячейках. Взаимная изоляция ячеек, а также между бойцами внутри — абсолютна. Лишний вопрос или взгляд грозит смертной казнью. Предоперационная неуязвимость террориста объясняется тем, что он убивает не ради денег, то есть неподкупен. Терроризм на уровне исполнителей — удел молодых, готовых принять мученичество, стать символом героической жертвенности. Смертников вербуют по всему миру, где придется, среди идеалистов, обездоленных, впавших в отчаяние, и только таких, которые в силу недалекого ума или религиозной зашоренности не догадаются, какой кукловод дергает нитки, приводящие их в движение. Завербованные верят, что работают на благородную организацию и во имя святого дела, которые их командир или лидер воплощает в единственном лице «из соображений конспирации». Террорист, который «знает в лицо вождя», представляется человеком не в своем уме. Если он сподобился узреть духовного лидера, это значит одно — с этой минуты он абстракция, мертвец без имени и обличья. В таком театре марионеток, считал Клинско, ставят пьесы и подбирают одноразовых актеров государственные спецслужбы, порою сразу несколько и независимо друг от друга. Они же манипулирует журналистами и запускает слухи. Правда, без всяких гарантий, что актеры, со своей стороны, не дурят «фирмы», а «использование салфеток» не пойдет однажды в ином, неожиданном направлении. Типичная ситуация, когда хвост вертит собакой. «Клинокс»-террористы не дают показаний. Еще совершая преступление, они уже — трупы. После терракта с устройством взрыва не остается и их, только разорванные куски тела, которые практически невозможно идентифицировать. Если удается захватить террориста или внедрить в ячейку агента, проясняется не многое. В изолированной и разобщенной горстке людей каждый по отдельности и втайне от другого знает свою крохотную частичку правды, которая сама по себе, в отрыве от остальных частичек правды, не дает возможности хотя бы предположить, как готовился совершенный терракт или каков план следующей акции. Заполучить даже задним числом разрозненные детали, из которых можно выстроить последовательность в действиях заговорщиков — несбыточная мечта. «Прэнс Сирилл» попытался однажды дотянуться до таких кончиками пальцев, да еще, как он сказал, в кромешной тьме, и ему просто отожгли их до культей. Главарь террористов в отличие от шефа шпионской сети не обволакивается тайной. Он всегда — человек из громкой легенды. Мистика вокруг мерзавца обязательная приправа к нарастающим слухам о его несокрушимости, прозорливости и неуловимости. Благодаря телевидению и газетам он изо дня в день на уме у каждого в качестве универсального страшилы. Могущество, богатство, убежденность в правоте и торжестве своего дела, а также сверхчеловеческие качества и святость «Террориста-номер-один» несоизмеримы с тем, какими неотесанными и коррумпированными пентюхами предстают в глазах общественности представители верхушки, да и низов разведывательных и силовых структур. Менеджеры шоу-бизнеса гордятся своей профессиональной поговоркой: «Что бы ни случилось, представление продолжается!» Миф об Императоре Зла так же безостановочно раскручивается, звучит изо дня в день громче и громче, по нарастающей, на грани фола. Даже смерть чудовища, если такое случится, не оборвет легенды. Об этом предупреждают заранее. На снимках в прессе и на экранах телевизоров «на всякий случай» время от времени появляется нежное, одухотворенное лицо юноши, наследника, который поднимет автомат, если он выпадет из рук отца, деда, прадеда… В начале 90-х прошлого тысячелетия, когда Сирилл Клинско вел свой мастер-класс на Алекссевских курсах, ещё только предстояло состояться точечным ударам террористов из «Братства Усама бен Мохаммед бен Авад бен Ладен» по посольствам США в Африке, Всемирному торговому центру в Нью-Йорке 26 февраля 1996 года и 11 сентября 2001 года, в поезде Парижского метро, базам США в Саудовской Аравии, в Косово, на Филиппинах, в Лондоне и в других местах. Но прототип лидера «Аль-Кайеда» (в переводе — «Организация», В.С.) существовал. Под именем Сабри Кхалил аль-Банна в 1976 году возникало уже нечто подобное: палестинец, известный также под кличкой «Абу Нидал», «слава» которого загремела с экранов телевизоров и на страницах прессы. Действительно, говорил Клинско, спецслужбы располагали свидетельствами того, что человек по имени Сабри Кхалил аль-Банна существует, что он причастен к Организации Освобождения Палестины и что он имел от рождения второе имя — Абу Нидал. И все же, сами по себе, эти факты вряд ли были достаточны для подтверждения былей и небылиц, а также всевозможных догадок относительно «героя». Выложить надежную мозаику жизни Абу Нидала имевшиеся данные не позволяли. При сопоставлении и перепроверках они либо не согласовывались, либо противоречили друг другу. И уж никак не выводили на продолжение легенды о Сабри Кхалил аль-Банна под именем Абу Нидал. В сумеречной зоне этого разрыва все было возможно, любые предположения подходили, но слишком мало, если совсем ничего, прощупывалось такого, что можно было бы проверить или достоверно утверждать. Единственное, что, по мнению Сирилла Клинско считалось достоверным, так это наличие некоей личности, которая заявляет, что её зовут Абу Нидал и про которую говорят, что раньше эта личность носила имя Сабри Кхалил аль-Банна. Остальное же мрак догадок и предположений. Спецслужбам и мировой прессе подсовывалось мастерски скроенное по тщательно разработанному дизайну пугало, про которого гадали: является ли настоящий Сабри аль-Банна настоящиим Абу Нидалом или первый давно умер, а второй — миф и, возможно, что и наоборот? И кого именно видели попеременно то в Дамаске, то в Триполи, то где-то ещё и куда затем этот «кто-то» под именем Абу Нидал направит свои стопы согласно сценарию, который для него пишется каким-то хозяином? Варианты других теорий о том, что Сабри аль-Банна погиб, сдался израильским властям и стал их агентом только усложняли мистификацию и подогревали, но не подтверждали десятки догадок. Определенным и не вызывающим сомнения фактом было лишь то, что с именем Абу Нидал увязывались все терракты, совершавшиеся «клинексовыми» террористами. Но и увязка эта делалась как бы по наитию: объективных свидетельств о связи хотя бы одного из таких террористов с реально существующим, из плоти и крови Абу Нидалом или о том, что террористы получали приказы именно от него, не было. «Борцы за свободу», не ведая того, могли работать и на любое из мировых разведывательных агентств, вообще на кого угодно, имевшего веские причины создавать чудовищное пугало, скажем, с целью заполучить финансовую помощь или повод для воздушной бомбардировки. Кто действительно руководил смертниками, известными как «группа Абу Нидала» так и оставалось загадкой. Впрочем, Сирилл Клинско допускал существование ответа и на нее. Разведывательные и подрывные агентства, говорил князь, проделывали то же самое, что и «группа» на заре существования организованного шпионажа. Лишь фигуранты, факты и методы менялись и меняются из века в век. Только главный вопрос, на который следует искать ответ, остается неизменным: «Кому это выгодно?» Кошмар 11 сентября 2001 года назвали «культурным шоком» и провозгласили этот день концом ХХ века. Политики датировали им начало Третьей мировой войны, войны на этот раз против глобального терроризма… Они сделали это с большим опозданием. Подобные кошмары, хотя и меньшего масштаба, начались раньше и в течение последнего десятилетия только набирали масштабность. Сирилл Клинско вызывал едва скрываемые улыбки, когда говорил в 1980-е годы, что террор инициирован отнюдь не бедными и обездоленными. Зачинщики — «новые» разбогатевшие на нефти и своем географическом положении страны, которые через собственные спецслужбы используют террористов в качестве повода для нового, постиндустриального передела мира. Взрывы — это «сопутствующий товар» глобализации, понимаемой на Востоке несколько иначе, чем на Западе. В 1991 году знамя, выпавшее из рук пугала, именовавшегося Абу Нидал, подхватил новый «Террорист-номер-один», Усама бен Ладен, вернувшийся из Афганистана, где он сражался против Советской армии. Слова князя Клинско о том, что все в подпольном мире разведки и терроризма возвращается на круги своя, подтвердились в очередной раз. Стандартное использование «одноразовых» боевиков осталось неизменным, хотя появилось и нечто новое: «герой», Император Зла — уже не обездоленный палестинец, а богатейший человек и подданный самой защищаемой Западом страны — Саудовской Аравии. Пророчество князя Клинско сбылось. Не все миллиардеры, в особенности из «новых», понимают глобализацию на один и тот же манер. «Легион бен Ладена», как и группировка Абу Нидала в свое время, идет на гибель своих бойцов, никогда не стремится предотвратить её, а стало быть, у него нет необходимости вызволять пленных. Это расходится с практикой других террористических групп на Среднем Востоке и в Европе, в частности в Ирландии. Их главари идут на все, чтобы сберечь боевиков или вызволить провалившихся товарищей. И отнюдь не из сентиментальных побуждений. Нежелание спасать коллег по подполью контрпродуктивно с оперативной точки зрения. Боевики, как и шпионы, сданные противнику, легко становятся двойниками. Боевик, приписываемый группировке бен Ладена, отправляется на задание в первый и последний раз. Никто и никогда не подтвердит, что он знал «духовного лидера» или выполнял его приказ. Человек, которого называют Усама бен Ладен пользуется «клинексовыми», то есть «одноразовыми» бойцами, видимо, не только по причине конспирации. Вернувшийся с задания или вырвавшийся из плена может задать «роковой» вопрос сначала себе, а потом командиру: зачем столько невинной крови, зачем убивать сотнями мирных людей? Или того хуже: кто вы такой на самом-то деле, на кого работаете, чего добиваетесь и где остальные лидеры «святого дела»? Сообщения о том, что Усама бен Мохаммед бен Авад бен Ладен жив и здоров, а также продолжает руководить деятельностью своего «Легиона» то ли из Ирана, то ли из Чечни, с одной стороны, и информация, хотя и не проверенная, что он умер от болезни печени или от взрыва бомбы, с другой, являются в равной степени неубедительными и не выдерживают проверки. Чем и уравновешиваются. Специализированные частные источники молчат. Главный режиссер театра кукол, ставящий сериал под именем «бен Ладен», видимо, ещё не определился с его концовкой. Показывать ли «Террориста-номер-один» и дальше живым, угрожающим всему миру, или подстроить ему ужасную гибель, покрыв себя исторической славой? Зависит от политической и иной конъюнктуры. Шпиону по найму, который отправляется к террористам, советовал в свое время Сирилл Клинско, следует непременно заглянуть в толковый словарь, чтобы вполне уяснить смысловое значение этого термина. 2 Психологический эффект терракта, говорил Клинско, тем сильнее, чем плотнее людское скопление в месте его проведения. Это — первое условие воздействия нападения на толпу. Второе — акт терроризма должен наблюдаться, что называется, из ожидаемого будущего, выставлять военную, техническую, финансовую и иную мощь противника несомненно уязвимой и в последующие годы, ясно давать понять, что повторения неизбежны и неотвратимы. И третье условие: цель тем предпочтительнее, чем больше она связана в представлении людей с первенством их страны в международном сообществе. Гибель самого совершенного и надежного должна предстать как безвозвратное, невосполнимое попрание национальной гордости. Цель терракта — надругательство над чужой моралью и честью… Люди в своей массе предрасположены к страху и панике, как следствию гнетущего чувства неопределенности. Они с надеждой взирают на выскочек, которых воспринимают в качестве лидеров, и верят или не верят их рассуждениям насчет того, как следует себя вести в тех или иных обстоятельствах, в том числе в случае террактов, чтобы, в конце концов, подчиниться выбору убогих вариантов, предлагаемых теми же выскочками. Человек совершает временное самоубийство, часами собирая «электронные сплетни» на мониторах компьютеров, с экранов телевизоров и из радиоприемников, поглощая субпродукты «поп» политики и такой же культуры. Поглощение информационного мусора занесено психологами в список вредных привычек вкупе с пьянством и наркотиками. Террористы, считал Клинско, и в «эту канализацию» закачивают «свои миазмы». Бациллы тупого любопытства, сплетен и страха выползают из захламленных закоулков общественного сознания, в особенности тех, не поддающихся очистке гласностью, где гнездятся мифы о шпионаже и терроризме. Урон, который наносят преувеличение опасности, её нагнетание или психозы «внешней и внутренней угрозы», а также легенды о спецслужбах трудно переоценить. Террорист и шпион в равной степени являются тайным, внутренним врагом. Кто он? Кому служит? Что замышляет? Разумеется, нечто ужасное… Однако, между обоими, считал Сирилл Клинско, есть существенное различие. Выявленный или подозреваемый шпион имеет «хозяина». Ответственные за засылку нелегала могут быть установлены, «репарации» востребованы и адекватные репрессалии предприняты. Одно правительство в этом случае имеет дело с другим правительством, частная организация с такой же и инцидент улаживается в относительно джентльменской манере, даже если речь идет о самых гнусных выходках шпионов. Группы террористов не имеют обозримого, юридически определяемого «хозяина». Нормальным считается, что слова «талиб», «мусульманин», «палестинец» или «чеченец» воспринимаются как синонимы слову «террорист». Соответственно этому находятся и ответы на вопросы — кто истинные вдохновители терракта, кому и где наносить удар возмездия? И здесь возникает одна из серьезных опасностей, которую приходиться учитывать шпиону по найму. Разведывательные службы в оперативной практике прибегают к тем же методам, какие присущи и действиям террористов. «Агент активного действия» по сути своих приемов не отличается от «городского партизана». Секретные разведывательные организации, правительственные и частные службы испокон веков втянуты в не менее мерзкие и смертельные варианты подрывных игр, чем те, которые приписывают террористам, возможно, не без подсказки самих этих служб. От подрядов, которые внепланово перерастают в боевое столкновение, ни один нелегал поэтому не застрахован. Студента Гаврилу Принципа, чьи выстрелы в наследника австрийского престола в Сараево в 1914 году дали формальный повод для Первой мировой войны, «подогревали» мастера из спецслужб. Это установленный факт. Турок Мехмет Али Ага, поднявший руку на Папу Римского 67 лет спустя, тоже имел, вне сомнения, «хозяина», хотя тот и остался формально не выявленным. По немецкому телевидению прошел репортаж, из которого следовало, что бомбардировки Сербии в 2001 году были спровоцированы подстроенными взрывами в общественных местах… Подобные «па-де-де» шпионаж и террор исполняют на протяжении веков. Затеваемый конфликт требует повода. Для этого подбирается «извинительная» причина для государственного, корпоративного или личного нападения, замысел которого вынашивается по тщательно скрываемым политическим, экономическим, финансовым и другим мотивам. Это забота политическая, она в компетенции «высших кругов». Повод же фабрикуется непосредственно перед «наездом» и занимаются этим специалисты, то есть спецслужба. Провокация — особая шпионская операция. Существенным её элементом является абсолютная секретность. Исполнителем выступает шпион, мастерство, методы и роль которого становятся ключевыми для успеха и операции, и обмана общественного мнения. Само по себе проведение акции не обязательно засекречивается, она лишь обставляется как чужая работа. Выполнить задачу и свалить вину на жертву дезинформации считается высшим классом шпионского искусства. Предварительный подогрев слухов, маскарад с переодеванием, выход на линию огня и эффектная концовка выполняются не просто безупречно — с блеском. Обман должен восприниматься свидетелями как нечто действительно случившееся. Сомнения заподозривших что-то или докапывающихся до истины снимают агенты «второй линии», ординарного разряда, или заготовленные на этот случай «одноразовые» из подставной террористической группы. Нелегал, выполнявший основную работу, конечно, помнит, что к истине он подходил ближе всех. И поэтому быстрее этих всех позаботиться о своей безвестности, говорил цинично Клинско, «чтобы не попасть post mortem в учебник истории рядом с основным героем». Существует аксиома: шпионы в состоянии предсказать, спровоцировать и предотвратить конфликт, но войны выигрывают или проигрывают только армии. На Алексеевских информационных курсах имени профессора А. В. Карташова курс «Военные открытия XX века, стратегия и структура вооруженных сил XXI века» читал Теофил Барсуков, выпускник 1939 года Высших военно-научных курсов в Париже, работавших по программе бывшей петербургской Императорской Николаевской академии Генерального штаба. Его отец, Лавр Барсуков, унтер-офицер Русского легиона в составе Марокканской ударной дивизии, одной из лучших во французской армии, в мае 1918 года участвовал в «последней русской штыковой атаке» у Суассона, задержавшей наступление немцев на Париж. Русские стали «зуавами», то есть марокканскими стрелками, добровольно. После Брестского мира, заключенного в 1918 году, российские полки Экспедиционного корпуса во Франции разоружались. Переброшенные с Восточного фронта германские дивизии развивали наступление на Париж. Русских в лицо называли предателями. Удрученные беспорядками дома, оскорбленные в своей национальной гордости, несколько сот офицеров и солдат просили вернуть их на фронт. Французский генштаб, поколебавшись, разрешил формирование Русского Легиона. О бое под Суассоном и Русском Легионе остались обрывочные сообщения французской прессы: «Полковник Лягард приказал контратаковать атакующих немцев. Отряд русских с офицерами впереди бросается вперед со штыками наперевес сквозь ряды залегших под огнем зуавов. Из 150 бойцов 110 пали на вершинах Вобан. Но противник вынужден был отступить… Бой стоил 85 % состава Русского Легиона и почти всех его офицеров». «Русский Легион пополнен волонтерами. Сформирован батальон, который будет участвовать в прорыве укрепленной линии Гинденбурга». «2 сентября 1918 года. Русский Легион захватил укрепленный опорный пункт немцев Терни-Серни. Стойко выдерживает контратаки». «12 сентября 1918 года. Русский Легион после двухчасового кровопролитного боя преодолел три ряда железобетонных укреплений, вклинился в германскую систему обороны, с налету взял массу пленных и крупную добычу. За бой Легион удостоен «Военного Креста» с двумя пальмами на знамя, его чины — «Фуражера».[6 - Разновидность аксельбанта на левое плечо, В.С.] Утром 11 ноября 1918 года легионеры получают приказ остановить свои боевые действия. Противник принял условия союзников. Русский Легион маршем проходит Лотарингию, Эльзас, Саар и пересекает границу Германии. На Рейне легионеры становятся гарнизоном во Фридрихсгавене, откуда перебазируются в назначенный для оккупации город Вормс. Командир записал в дневнике: «Удивление и негодование немцев узнавших, что их оккупируют русские, неописуемо. Поднят бело-сине-красный флаг. Слово чести, данное Государем и Россией союзникам, сдержано в лице Русского Легиона». После войны легионер Лавр Барсуков изучал оружейную футурологию на Высших военно-теоретических курсах в Париже и затем их белградском отделении. По мнению его сына, Теофила, прозрениями будущего вооружения пехотинца Лавр поклялся заняться, если останется живым, когда хоронил товарищей, павших в «русской штыковой атаке» под Суассоном. Старший Барсуков предвидел «фауст-патрон», который называл «ручным ракетным жалом», и предсказывал ему будущее «личного оружия гренадера XX века». Унтер, вооруженный «7,62 миллиметровой винтовкой образца 1891 года конструкции С. И. Мосина, масса со штыком 4,5 кг», предугадал появление «Стингера», пробивающего бетон и сжигающего «самодвижущиеся и летающие броневые машины». Он сравнивал «ракетное жало» по последствиям своего появления с аркебузой и пушкой, которые превратили доспехи рыцарей и каменные стены замков в картон, полностью поменяв правила войны. Его потомок, Теофил Барсуков, консультировал корпорации, производящие вооружения, и считался специалистом по «ручной артиллерии». Он в свою очередь предсказывал, что «запуск с плеча» ядерного заряда «опустит» военные конфликты до уровня диверсионных операций, с одной стороны, и «поднимет» стычки дозоров регулярных армий — спецназ против спецназа — до высот «космической убойности» по причине мощи оружия одиночного бойца, с другой. Танки, самолеты и ракеты пехотинец будет уничтожать «так же, как охотник бил крупную дичь из лука или ружья». Концепция безопасности XXI века, утверждал Теофил, складывается как безопасность потребителей. Граждане западных демократий пристально отслеживают, как далеко политики готовы зайти в намерениях развязать войну. Сытый, приобщившийся к спорту не хочет участвовать в боях, за исключением сражений с автоматами, стреляющими шариками с краской. Обыватель считает, что выполнявшаяся призывниками, «пушечным мясом», затем наемниками, «псами войны», работа должна теперь делаться машинами. Развитый Запад настолько превосходит по качеству военной техники другие страны, что вполне готов воевать безопасно для своего населения, то есть со спутников или, скажем, самолетов-невидимок. Избиратель диктует политикам: ведите «чистые» войны с больших высот или вообще перенесите боевые действия в космос, а ещё лучше совершенствуйте разведку, чтобы упредить потенциальную угрозу и нанести «точечный» превентивный удар. Войны, ожидающие человечество, Теофил Барсуков называл «асимметричными», поскольку скорость поляризации качеств солдатских сообществ с каждым годом становится стремительнее. В одних странах солдаты могут позволить себе использовать в войне новейшие технологии и технику, в других — нет. Тоже относится к здоровью, питанию и одежде бойцов. В XXI веке сформируется «закрытый клуб» трех или четырех стран, которые Барсуков-младший называл «государствами имеющими», с одной стороны, и неорганизованная, разношерстная «орава не имеющих», с другой. Не имеющие не в состоянии позволить себе развитие или покупку современных военных технологий. Физическое и культурное состояние их недокормленного и недоразвитого населения не даст качественных бойцов и потому армиям «не имеющих» уже никогда, даже в будущем, не суждено сравняться с вооруженными силами «имеющих». По этой причине «бедные» армии в конфликтах поведут себя иначе, чем «богатые». Им придется, избегая прямых столкновений, прибегать к террористическим методам, использовать шпионов-смертников для ударов не по вооруженным силам «клуба», которые им не по зубам, а по их мирному населению, а также применять для этого дешевое оружие, скажем, биологическое или химическое. Аналогичные американским системы ПРО и ПВО, с помощью которых можно сбить самолет-невидимку или летящую на цель ракету, в XXI веке смогут позволить себе единичные страны, а возможно и только одна в мире. Однако купить грузовик, начинить его взрывчаткой и подогнать к казарме противника — да. Или катер, чтобы вогнать в борт вражеского ракетоносца. Другими словами, говорил Теофил Барсуков, если я не в состоянии изменить технику войны, саму игру, мне остается одно — поменять её правила по своему произволу. Уже в 1980-х становилось все заметнее, что «западные» военные стандарты становятся неприемлемыми в бедных странах. Из-за того, что США ушли слишком далеко, во многих регионах, в особенности после советского вторжения в Афганистан, начался откат в прошлое. Плохо управляемые армейские группы, вооруженные словно «Безумный Макс», совершают хаотичные налеты, исчезают, снова появляются… Регулярные войска стран, которые «не имеют», просто волею обстоятельств обречены вырождаться в орды. Классический пример Барсуков видел в Афганистане: ракетная установка, снятая с вертолета, была поставлена на джип. После каждого выстрела, джип заваливался на бок. «У моджахедов не было вертолета, — говорил Теофил, только ракеты. Они приспособили оружие к своим обстоятельствам. До этих людей западные концепции дойдут не скоро… Если вообще это произойдет. Такие армии — просто частные шпионские банды». В XXI веке страны «имеющие» приступили к реализации технической революции в вооруженных силах. Готовятся дивизии роботов, которых будут поддерживать ракетные установки, самолеты и танки с дистанционным управлением. Патрульную и дозорную службы возложат на электронные устройства, отслеживающие передвижения противника. Самолеты-разведчики размером с ладонь зависнут над полем боя. Каждый пехотинец «из плоти и крови» получит по несколько роботов-оруженосцев. Его новое оружие обладает высочайшей избирательностью. Оно позволяет наносить точечные удары и только по тщательно выбранным целям. Беда в том, что в предстоящей войне «имеющие» будут сражаться с врагом, а «не имеющие» — с кем попало, не отличая солдат от детей и женщин. Чем точнее становится военная технология у одних, тем грубее и неразборчивее средства террора у других. Наиболее приемлемым способом борьбы с «Безумными Максами» и терроризмом потомственный футуролог Барсуков считал массированное развертывание шпионажа и контршпионажа, изыскания в области машинных средств сбора информации о потенциальном противнике. Нелегалы, массами внедряемые «странами имеющими» в «страны не имеющие», представлялись ему в виде «молекулярных роботов». «Мета существа», бесцветные словно плексиглас, пластичные как вазелин, размазывающиеся, вытягивающиеся, рвущиеся и снова восстанавливающиеся… По их наводке разведывательные дозоры спецназа со спутников из космоса уничтожают ядерными мини-стингерами выявленные на земле «кассы взаимопомощи», в которых террористы скапливают деньги на покупку грузовика или катера с взрывчаткой, а, может быть, и пары кульков со штаммами сибирской язвы. Разумеется, «молекулярные роботы» не смогут подобно легионерам под Суассоном в 1918 году, говорил Теофил Барсуков, держать «в своем лице слово чести», данное отцам-командирам. Биороботы тоже роботы, их мораль будет моралью молекул. Ремеслу современного шпионажа, таким образом, предстоит все-таки выродиться и деградировать, поскольку выродятся и деградируют коррупция и предательство, зависть и тщеславие, а также многое в этом же роде, что и составляет основу ремесла. Шпионов-людей заменит «обволакивающая противника пульпа-невидимка, отсасывающая информацию прямиком в соответствующие центры». (?) Это, однако, не умаляет роль человеческого фактора в разведке и контрразведке. «Молекулярные роботы» только открывают новые горизонты для творческого шпионажа, избыточные возможности для взлома информационных банков. Роботы, конечно, будут стоить дешево, но все же и они, признавал Теофил Барсуков, не сделают жизнь дорогостоящих, капризных и эгоистичных шпионов-людей кошмарной из-за перспективы потери доходного занятия. Напротив, она станет намного комфортней и, скорее всего, сведется к просиживанию штанов за компьютером, который будет подавать команды молекулярным собратьям. Виртуальная игра для детей. Шпиономания в электронной версии… Но тем более массированная из-за того, что страх перед шпионами ещё больше усилиться. Теоретически станет допустимым, что, скажем, цифровая запись одновременно становится и синхронным излучением секретной информации, которую обеспечит для своей штаб-квартиры «молекулярный робот». Это, во-первых. А, во-вторых, нелегалы, шпионы-люди, охотящиеся за планами правительств или правлений корпораций, тоже увеличатся в числе, поскольку информация «молекулярных» и её анализы в свою очередь вызовут на шпионском рынке бум спроса на «намерения». 3 Еще издревле формировалась правительственная и корпоративная практика, согласно которой серьезные политические, военные, финансовые и прочие неудачи, провалы и преступления сопровождаются массированной дезинформацией, провоцированием маний. Эти мании, в особенности шпиономании, вызывают определенный настрой, лишающий массы людей способности адекватно оценивать обстановку. Такие общественные паранойи организуются и проводятся только спецслужбами и, прежде всего, их агентурой в средствах массовой информации. Социальные мании представляют собой периоды возбужденности, поводы для которых дают заранее подготавливаемые «дела» о коррупции, интригах в «верхах» и в особенности об активности вражеских шпионов с рассчитываемой заблаговременно реакцией политиков, прессы и просто законопослушных граждан. Воров, террористов, шпионов видят повсюду, общественная честность «других» падает везде и повсюду. Внимание от истинных неудач и виновников провалов отвлечено. Действительно серьезные дела обволакиваются пеной, которую взбивают вокруг надуманных тем. Для толкового нелегала или террориста общественные состояния шпиономании весьма благоприятны. В ходе таких кампаний серьезные охотники за шпионами оказываются, обычно против собственной воли, втянутыми в дутую суету, которой по политическим или корпоративным соображениям придается ложная значимость. Верно поставленный классический вопрос — «Кто извлекает выгоду из происходящего?» — дает нелегалу отличные возможности для расширения своего поля деятельности именно в тех кругах, которые как раз и заинтересованы в нагнетании тревоги в собственных политических или корпоративных целях. Шпион постоянно оценивает информацию, поступающую от контактных операций, то есть предоставляемую агентурой, относительно затеваемых анти-шпионских или анти-террористических кампаний. Если шпионов или террористов ищут везде, это значит, что их не ищут на самом деле нигде, ресурсы соответствующих служб распылены без учета вариантности уязвимости различных информационных баз или организаций. Приоритетов защиты у объекта разведывательного интереса нет. Другими словами, пока охотники за шпионом «гонят пену», заняты политикой, шпион может спокойно бить точечно. Шпион является секретным оружием. Само существо работы заставляет его оставаться тайной. И эта таинственность, неизвестность, скрытность вызывает страх. Это, наверное, единственный надежный друг нелегала в стане противника. Если этот друг отвлекает на себя толпу, которая втягивает в панику — стихийно или по расчету «верхов» — собственные службы безопасности, правительственные или корпоративные, это прекрасно. Такой друг создается впрыскиванием «капельки» заразной тревоги в нужное время и в нужном месте. Спустя несколько дней после 11 сентября 2001 года составитель блока новостей одной из американских телекомпаний получил сообщение, что спутник контроля за движением воздушных судов над городом, в том числе и тех, которые врезались в башни ньюйоркского Всемирного торгового центра, подвергся хакерской атаке и был в момент нападения выведен из строя. В результате аварийное предупреждение, которые спутник дает об объектах, покинувших воздушный коридор, не поступило. Сведения об «электронной» хакерской атаке, однако, не подтвердились. Попытки найти упоминание о ней в иных источниках, предпринятые в последующие три недели, ни к чему не привели. По всей вероятности, информацию засекретили. Что же это было? Сирилл Клинско, будь он в добром здравии, наверное, посчитал бы это примером запуска террористических информационных «миазмов» в «канализацию мировой электронной паутины» или чем-то ещё в этом роде. Теофил Барсуков, скорее всего, охарактеризовал бы хакерскую выходку как поступок «Безумного Макса». Вывод из строя спутника контроля за полетами с помощью Интернета он представил бы как продолжение стрельбы из ракетной установки, привинченной к джипу, который заваливался на бок после каждого запуска. Некто в который раз поменял правила войны на собственные, доступные и «по карману». Десятки, а возможно и сотни специалистов, шпионов про найму осваивают ремесло программистов: где и как хранятся пароли, как они устроены и как организовать их подбор при взломе, как проскальзывать в «сеть», растворяться в ней и исчезать из неё бесследно, каким образом после определенной доработки откормить на «бэзик-стрит» жирненького сетевого червя, как запустить вирус. Хакер, порезвившись в чужом сайте, с удовольствием оставляет на его титульной странице подобно домушникам свою «кучку». Он невидим, не выявляем, а, стало быть, неуязвим и безнаказан. Для нелегала, начинавшего осваивать ремесло, скажем ещё в 1980-е годы, такие опыты связаны с восхитительным, редчайшим ощущением. Возникает совершенно немыслимая по прежним, хотя бы пятилетней давности представлениям ситуация — человек в условиях абсолютной безнаказанности. Не следует считать, что так называемый «вирусописатель» хулиганствующий, но все же бескорыстный компьютерный убийца, получающий удовольствие от самого процесса своих гнусных изысканий, и что если его прицельные удары не заказаны, они не могут считаться ударами. Однако, по сути своей это все-таки удары, удары массового поражения. Те самые, которые страны «не имеющие» могут противопоставить в XXI веке технологической мощи «стран имеющих», это удары в стиле «Безумного Макса», мощь которых уже, возможно, дурманит воображение следующего на очереди Абу Нидала или бен-Ладена. По оценке специалистов компьютерного антитеррора, мировой «паутине» Интернета суждено погибнуть от компьютерных вирусов к 2010 году. По имеющимся у организации «Message Lab» данным, в 1999 году 1 вирус приходился на 1400 электронных писем. В 2000 году — на 700. Теперь, на пороге XXI века вирусы присутствуют в каждом 300-м послании. Экстраполируя эти результаты, специалисты «Message Lab» обещают, что в 2004 году зараженным окажется каждый сотый e-mail message, а в 2015 году вирусы будут сидеть в 75 % электронной корреспонденции. Вирусные атаки, как считают, например, в университете Беркли, являются в большинстве своем организованными. После 11 сентября 2001 года ученые и инженеры ускорили осуществление стоящего огромных затрат проекта стопроцентного дублирования управления самолетами, как военными, так и гражданскими, с земли. Если пассажирский «боинг», скажем, выходит из-под контроля, в том числе и в результате постороннего вмешательства на его борту, по радиокоманде через спутник блокируются рули самолета и пилотская кабина как бы «перемещается» в компьютерный центр управления полетами. Центр затем возвращает самолет в нормальное полетное состояние и самостоятельно приземляет на заданном аэродроме. Беспилотное приземление, конечно, сложная задача и не во всякую погоду осуществима… Однако, лучшего средства обезопасить самолеты пока нет. Истребители-перехватчики все равно не успеют, это, во-первых, а пассажиры и команда захваченного террористами «боинга» погибнут, во-вторых. Теперь представим себе, что однажды, уже после реализации сверхсложного проекта управления полетами самолетов и их приземления с земли, некий «Безумный Макс» пробивается к электронным штурвалам самолета из глобальной сети Интернета. Он аккуратно разворачивает воздушное судно и направляет его на восстановленный в Нью-Йорке Всемирный торговый центр. Затем, открыв на экране монитора «окошечко» для web-камеры, с удовольствием наблюдает, как самолет снова врезается в небоскреб… Незадолго до появления первых сообщений о конвертах со штаммами сибирской язвы в Интернет была вброшена заметка под названием «Почтовое письмо как залог здоровья». Автор писал о принципиальной разнице между электронными и бумажными письмами. Обычным письмом послать вирус не безопасно, утверждалось в заметке. То есть, теоретически, конечно, и это возможно, если надеть перчатки, респиратор, пропитать бумажный листок ядом длительного действия, приготовленным из листвы, корней или плодов африканского или азиатского дерева, а письмо вложить в специальный защитный конверт, чтобы не потравить сотрудников почтового отделения. А 17 октября 2001 года лаборатория Касперского сообщила об обнаружении двух интернет-червей, распространяемых в формате «важной» информации о том, как сопротивляться сибирской язве, чьи штаммы могут «прилететь» в конверте. Разве это не согласованность? Возникла цепочка. Первое звено — цифровой вирус. Второе — почтовый конверт в качестве средства обеспечения безопасности, который на самом деле сам оказывается источником реальной заразы. И третье звено — появление в «паутине» нагнетающей страх перед этой заразой, заметки, являющейся в свою очередь маскировкой нового цифрового вируса. Цифра — материя — цифра. «Безумный Макс» объединил ракетную установку с джипом. И получил желанный результат: дикую и опасную игру по своим страшным правилам. Раздел седьмой «Завербованные тени» 1 Государственная безопасность, включая полицию и все её разновидности, ничего общего с утверждением справедливости и борьбой против зла не имели, не имеют и иметь не будут. Эта система вообще наследственно бесполезна, общественная обуза. Служащие её структур лишь путаются под ногами у граждан, которые, организовавшись на основе свободной самодеятельности, в состоянии обеспечивать порядок и спокойствие для себя и сами. Может быть, отлавливание особо изощренных негодяев и требует вмешательства правительства, но под строгим контролем и в исключительных случаях, поскольку именно свободная самодеятельность граждан предупреждает превращение негодяев от рождения в матерых преступников по призванию… На Алексеевских курсах идеи эти развивал в рамках предмета «Этика общественной безопасности» бывший сотрудник отдела главного юрисконсульта ЦРУ доктор Питер Солски, называвший себя Петром Петровичем Сальским. Общественная безопасность трактовалась им как жесткий безостановочный процесс конституционной защиты в первую очередь и главным образом рядового человека, его собственности, а также интересов и собственности коммерческих и общественных объединений. Доктор Солски отлучал от общественной безопасности безопасность государственную, то есть защиту государства и его учреждений, которой — и не более того! — должны заниматься правительственные органы. Забота об общественном спокойствии перепоручаться правительству не должна. В противном случае, это ведет к стагнации и деградации правоохранительной системы. Правительственные служащие, как и вообще чиновники, изначально способны, во-первых, защищать только собственные интересы и самих себя, а, во-вторых, в силу обладания вооруженными структурами и тюрьмами, внушающими обывателю страх, неминуемо выходят из-под контроля. Последствия: правительственные правоохранительные органы пронизывает подозрительность, с одной стороны, и одновременно равнодушие, с другой, в отношении всех без исключения граждан, а граждане, соответственно, проникаются правовым цинизмом. Сообщество прокуроров, следователей и специальных агентов исподволь плодит эксплуататоров людских страхов, мастеров подлога, предателей доверившихся им людей, лгунов и извратителей истины. Лучшей окружающей среды для процветания шпионского ремесла трудно представить. Общественная безопасность, делал вывод Солски, в ведении государственных служащих уподобляется, таким образом, носорогу. Огромный рог, свирепые глазки, массивная туша и толстая кожа прикрывают жалкий мозг, рыхлое тело, дряблые мускулы, вялый характер и подверженный запорам желудок. Это не более чем внушающее своими размерами опаску травоядное, которое выедает вокруг себя растительность и загаживает окружающую среду навозом, не годным даже на удобрения подобно свиным фекалиям. При появлении хищников оно с достоинством ретируется в заросли, чтобы продолжить там размножение… Общество, даже от общественных самосудов, спасают, таким образом, лишь выборные самим населением шерифы! Правовые мечтания и издевательские филиппики Солски в адрес правительственных спецконтор, видимо, доводили агентов ЦРУ до белого каления достаточно долго, чтобы правоведа в конце концов «слили» в науку. Его идеи, тем не менее, представляли интерес для всякого выбравшего ремесло шпионажа по найму по той простой причине, что они адресовались вечным противникам нелегалов — таким же наемникам и шпионам, но шпионам за шпионами, то есть сотрудникам правительственных и частных служб, именуемых обычно контрразведкой. Как можно рассмотреть человека, прячущегося в густой тени собственной, пусть даже вполне подлинной идентификации? Солски считал принадлежность конкретной идентификации конкретному человеку в данном месте, в данное время и при данных обстоятельствах предметом доверия других людей. Не больше. Под дождем или в метель, в стужу или жару, в любое время суток и во всякой оперативной обстановке удостоверение личности предписывает воспринимать личность именно так, как такое восприятие и общественное место личности были ранее сконструированы по договоренности между собой другими людьми. В такой договоренности наемный ловец шпионов, то есть частный детектив, не участвует. Его коллега, представитель правительственной спецконторы, напротив, участвовал — участвовал априори, поскольку по должности обязан верить предъявляемому удостоверению, если оно выполнено на бланке его конторы, подтверждено архивом его конторы и «привязано» к определенной личности методами, включая электронные, предписанными его конторой — фотографией, отпечатками пальцев, личной подписью и тому подобное. Только частный ловец шпионов, говорил Солски, способен подвергнуть разъедающему сомнению отношения между человеком и «изготовленным носителем информации», удостоверяющей представленную или заявляемую этим человеком идентификацию. Всякая персональная идентификация есть набор подобранных «по собственному вкусу» той или иной конторой сведений о человеке. Такие наборы условны, всегда частичны и сконструированы, чтобы быть ситуационно достаточными лишь для тех, кто их выдал, и именно на момент выдачи, не дольше. Принадлежность человеку идентификации, на которую он ссылается или которую заявляет для себя, становится, таким образом, для охотника за шпионами приемлемой, если только она является предметом и его собственного доверия. Никто ведь не знает заранее, что паспортистка, выдававшая паспорт, или агент безопасности, предоставивший карточку электронного «допуска» в сейфовый зал, не получили взамен некое вознаграждение. Возможность конструирования идентификации (документа) по договоренности — возможность коррупции. Таким образом, идентификация для ловца шпионов и после проверки остается условной. После этого условного принятия контрразведка непременно займется, во всяком случае в плановом порядке, выявлением подноготной того, чью физическую ипостась из крови, мяса и костей она уже посчитала однажды соответствующей предъявленной или заявленной идентификации. Ничто не будет приниматься на веру в контрразведке. И снова на первый план для шпиона выступает фактор времени. Та сторона, которая выигрывает соревнование в скоростях, с которыми принимаются решения, выполняются оперативные действия, просчитываются варианты намерений противника и определяются наиболее близкие к действительным, тот и зарабатывает себе маржу — либо «отрыва», либо «захвата». Шпионаж является преступлением, редко подтверждаемым достаточными вещественными доказательствами, отчего интуиция и является неотъемлемой частью таланта контрразведчика, таланта артистического. Так, контрразведчик должен понимать, что честный человек чувствует себя в безопасности, пока не врет, поскольку ему редко приходилось иметь дело с неправдой, а врун, наоборот, будет чувствовать себя в безопасности, пока по глупости не поведет себя честно. Да и вообще стопроцентного вруна поймать на лжи практически невозможно. В буфетной Алексеевских курсов висел постер: «При определенных обстоятельствах ложь — святое дело». Лжецу ничуть не труднее жить, чем честному человеку. Так что, на лжи попадаются именно честные люди. Когда охотник за шпионом приступает к выявлению подноготной человека, при этом подозреваемого ещё весьма условно, он имеет, образно говоря, только набор случайных совпадений, который и заставил к человеку присматриваться. При этом совпадения могут уводить в одну сторону, а интуиция — подсказывать необходимость движения в противоположную. По мнению Питера Солски, главными действующими лицами в мире контрразведки, принимая во внимание, как он говорил, и гнусность самого занятия выслеживания людей, и необходимость извращенного чутья на стопроцентную, самой высокой пробы ложь, выступают авантюристы, аристократы и психопаты. Но они составляют лишь половину команды. Менее видимая часть службы выявления подноготной всякой личности — это группы поддержки, всевозможные, включая технических экспертов, помощники, которые занимаются изнурительным копанием во всяких деталях и мелочевке. Особенно драматично проходит выявление «крота» в специальных конторах. Охотник за шпионом составляет повременную карту с анализом сведений и оценкой их достоверности по каждому периоду из жизни проверяемого. Временные куски, сведения о которых оцениваются низко, перепроверяются ещё раз по результатам операций, к которым подозреваемый привлекался. Такие сопоставления выявляют самые сомнительные годы в жизни человека. По ним далее проводят углубленную проверку. К предателю подбираются, может быть, не столь быстро, как хотелось бы, но неотвратимо. Вне сомнения, и внешне, и внутренне, это грязная работа. В девяти из десяти случаев она сводится к регулярному и предательскому копанию в мусорном ведре и бельевой корзине именно тех, кто надеется на контрразведчика как на партнера, прикрывающего от предательских ударов со спины. Партнер же с вожделением только и ждет момента, чтобы иметь право нанести такой удар, он превращается в параноика, становится ущербной личностью. Одаренные ловцы шпионов достигают совершенства в искусстве ладить с любыми людьми, выставляться искренними и откровенными. Самый одаренный в силу этой одаренности и подозревает абсолютно всех. День ото дня, не жалея сил и времени, он превращает себя в законченного мерзавца. Если разведка просто грязное ремесло, то контрразведка — ещё и гниющая помойка, где завоняют любые святые мощи. Контрразведчик к тому же и правду, которую знает, прикроет ложью. В мастерстве лгать он превосходит отъявленных лжецов. Например, охотник за шпионами обязательно сделает вид, будто выявленный им реальный агент, передающий «секреты фирмы» противнику, как раз и заслуживает самого большого доверия. Более того, он шепнет где-нибудь и как бы случайно кому-нибудь, что «тип» является его законспирированным помощником… Контрразведчики настолько навострились в подобного рода трюках, что противостоящим службам или конторам стало неимоверно трудно, если не невозможно, дурачить друг друга. Клубок лжи всех всем и обо всем накручивается и запутывается бесконечно. Случается и так, что неудачные обстоятельства (предательство работодателя или агента, угроза провала и т. п.) заставляют шпиона напрашиваться на статус перебежчика во избежание худшего. При первом контакте с контрразведчиком он обычно получает совет «не торопиться» со сдачей в плен, поскольку будет полезнее для нового «друга» на прежнем месте, а также услышит от этого «друга» предложение добыть информацию, которая ему не по зубам. Это обычная проба на «подставу». Если шпион не подставка, он явится и признается, что запрашиваемая информация вне пределов его досягаемости. Однако кандидата в перебежчики могут и недооценить: он достает нужные сведения. Охотник за шпионами определенно знает, что переданная информация точная, поскольку уже получил соответствующие данные из других давно испытанных источников. Тогда перебежчик подвергается дальнейшей проверке. И если снова доказывает, что способен добиваться успеха, он — провалился. Но и в этом случае контрразведчик не отворачивается от шпиона-подставы до тех пор, пока тот не догадается, что «новый друг» водит его за нос. Игра, которую ведет шпион за шпионами с «подставным» отнюдь не безобидна, как может показаться. Контрразведчик вполне понимает, что объявившийся лже-перебежчик — только лишь другая карта, разыгрываемая противником, попытка подобраться к цели иным путем. Поднятые вверх руки не означают, что вылезший из подполья нелегал жаждет статуса военнопленного и не более того. Шпионы по определению не сдаются, потому что при всех обстоятельствах, в том числе и с поднятыми руками, играют неизменно одну и ту же игру — собственную. Обычно продуманными и рассчитанными вопросами, поставленными подставному «перебежчику», его хозяев отправляют по ложному следу. Информация или услуги, которые запрашиваются в обмен на прием в плен у «изменника», могут создавать ошибочные представления о нуждах контрразведывательной конторы и её намерениях. К сожалению, на практике случается и так, что в затеянной со шпионом игре в кошки-мышки оказывается один игрок, сама контрразведка, которая, как говорится, пережала в деликатном деле ведения переговоров с кандидатом в перебежчики. Нелегал, которого шпион за шпионами посчитал лже-перебежчиком, на самом-то деле оказывается лже-подставой. Ума ли, подлости ли не хватило разглядеть в нем «настоящего», в каждом отдельном случае приходиться лишь гадать. При такой раскладке карт шпион по найму использует сложившуюся ситуацию как ниспосланный удачей шанс начать новую жизнь. Он исчезает. Становится свободен. Без старого хозяина, который с ним не расплатился и, возможно, подставил, а также и без «нового друга», который его не принял по глупости или за ненадобностью (такое случается), а также в ожидании следующего работодателя, который однажды объявится. Как поется в английской песенке о девице, работающей по поездам: «Waiting at the station for a near relation». Существует множество игр, в которые шпион за шпионами предлагает сыграть перебежчикам. Однако их вариантность зависит от наличия под рукой человеческих ресурсов. В разведывательных конторах они в хроническом дефиците. Изобретательность, вкус к импровизации, чувство меры, проницательность — помимо интуиции, о которой уже говорилось, тоже дар Божий. Не все обладают этими данными в нужной мере в пестрой ораве разведчиков и контрразведчиков, проверяющих ценность секрета или услуги, которые обещает шпион по найму, собирающийся перебежать. Качественных сотрудников катастрофически мало в любой контрразведывательной службе. По этой причине горстку опытных и умелых сосредотачивают лишь на таких операциях, в которых делаются действительно высокие ставки. Вылезающий из окопа с поднятыми руками шпион по найму трезво оценивает ставку, которую он делает в этот миг, и самого себя в качестве такой ставки. 2 Шпионажем принято считать разведывательную деятельность, которая проводится с целью получения информации негласными путями. Под разведывательной деятельностью понимаются любые действия, направленные на сбор, обработку и оценку сведений, а также составление на их основе отчета для заказчика разведывательных данных. Шпион, разведчик — это лицо, нанимаемое правительственной, корпоративной или частной организацией в целях добывания секретной информации о любом государстве, корпорации или организации, которые не обязательно, с точки зрения нанимателя, являются его противником или конкурентом. На Западе вместо слов «шпион» или «разведчик» предпочитают использовать термин «агент». В США и Англии, например, агентом называется и завербованный спецслужбой помощник (наемник), и сотрудник этой спецслужбы. Двойной агент — это агент, используемый в оперативных целях одновременно двумя или более спецслужбами и снабжающий одну из них информацией об остальных или каждую информацией о каждой. Агент может оказаться в таком положении как преднамеренно, так и не по своей воле, вынужденно и, возможно, не ведая об этом. В Европе и России под агентом-двойником понимается только перевербованный агент, работающий на две разведки. В США и Англии двойным агентом считают также и завербованного противником сотрудника разведки или контрразведки. Нелегал — это сотрудник разведки, в том числе и шпион по найму, находящийся на оперативной работе за пределами страны, гражданином которой является, и выдающий себя за уроженца страны пребывания или иностранца любого, кроме своего подлинного, происхождения. Основная работа нелегала вербовка агентов, имеющих доступ к секретной информации или занятых на предприятиях и в учреждениях, интересующих его работодателя. Нелегалов, которые разъезжают из страны в страну, иногда называют ещё «гастролерами». В отличие от резидентуры, прикрывающейся коммерческим, банковским, культурным или каким-либо иным представительством, включая посольство, сеть агентов, возглавляемая нелегалом, называется нелегальной резидентурой. Есть расхожая французская поговорка, что всякая дефиниция выстроенная из слов стена, которую рано или поздно сносит жизнь. Видимая история практического шпионажа полна таких сносов в том, что касается вышеприведенных определений. В декабре 1961 года майор КГБ СССР Анатолий Михайлович Голицын, работавший в Хельсинки, перебежал под именем Анатолия Климова в ЦРУ США. Причиной предательства, как он объяснил, стало «разочарование в идеях коммунизма и неприятие царившей в КГБ атмосферы подковерных интриг». Климов-Голицын сообщил агентам ЦРУ, что у них, а также в британской секретной службе работают советские «кроты» и, в частности, дал улики по делу самого выдающегося из них, Гарольда-Кима Филби. Кроме того, он передал американцам обширную информацию по многим своим коллегам и разведывательным операциям в других странах Запада. Во Франции, например, после того, как содержание голицынских «брифингов» Вашингтон довел до сведения Парижа, подали в отставку руководители двух спецслужб и советник президента де Голля по разведке. Примечательно, что двое других советских перебежчиков — имевший кличку «Федора» и Юрий Носенко, которые предложили ЦРУ свои услуги после Климова-Голицына, очернили достоверность голицынской информации. При этом ещё до появления обоих у американцев Голицын предсказывал, что КГБ непременно «подбросит» дезинформаторов с целью его, Голицына, дискредитации. На основе голицынских предупреждений американцы подвергли Носенко тяжелым допросам. В первые недели ему не давали спать, содержали в душной камере на учебно-тренировочной базе ЦРУ в Кэмп-Пири, где он и провел четыре года. На пленнике как на боксерской груше тренировались в ведении допросов курсанты разведшколы. Зверское отношение к Носенко Питер Солски объяснял мстительностью американцев. В Москве на Лубянке не задолго до этого не лучшим образом обошлись при допросах с профессором политологии Йельского университета Баргхурном. Профессора схватили в 1963 году у входа в московскую гостиницу «Метрополь», как посчитали в ЦРУ, по выбору самого Носенко. Профессора предполагалось выменять на «советского агента в Нью-Йорке, выданного Голицыным». Правда, Баргхурн оказался на свободе через две недели и без обмена… Кличку «Федора» носил сотрудник советской спецслужбы, снабжавший информацией ЦРУ, ФБР и Сикрет Интеллидженс Сервис. Кто скрывался под псевдонимом, остается и по сей день не ясным. Солски считал, что речь идет об Алексее Кулаке, сотруднике ГРУ и атташе по науке, работавшем в Нью-Йорке под «крышей» делегации СССР в ООН. Николас Боткин называл другого — Виктора Лисовского, сотрудника КГБ, действовавшего под дипломатическим прикрытием. Сведения, поступавшие от «Федоры», глава ФБР Эдгар Гувер лично передавал в Белый Дом президенту США. Основываясь на одном из таких сообщений, Никсон затеял расследование утечки в Москву секретной информации относительно войны во Вьетнаме. Группа «водопроводчиков» провела негласный обыск у некоего Элсберга, выкравшего бумаги в Вашингтоне, на которые ссылался «Федора». Последовал Уотергейтский скандал. И одной из причин, которыми руководствовались помощники Никсона, стремясь замять его, было опасение, что в ходе возможных расследований вскроется инкогнито «Федоры». Боткин утверждал, что «Федора» в годы сотрудничества с ФБР США работал под полным контролем КГБ СССР. Видимо, бывший специальный агент ЦРУ знал, что говорил. «Федору», как рассказывали некоторые преподаватели на Алексеевских курсах, видели позже в Москве, где он и умер в 1983 году. Другие сомневались в этом, ссылаясь на публикацию в нью-йоркском «Ридерс Дайджест», главный редактор которого Джон Баррон считался сотрудником ФБР, о том, что «ЦРУ признало «Федору» надежным источником информации». Признало ЦРУ «надежным источником» в конце концов и Носенко, которого выпустили на свободу. Страдальцу заплатили денежную компенсацию за причиненный моральный и физический ущерб, а также предоставили должность консультанта в контрразведке. Но произошло это уже при Уильяме Колби, новом директоре управления. Приведенные эпизоды и перечисленные фигуранты — лишь общий контур действительно происшедшего. Многое осталось за кулисами, и, вне сомнения, имело продолжение ещё несколько десятков лет, да и в наши дни, как можно догадываться. Подобные же путаные шпионские клубки накручивались и накручиваются по многим странам и континентам. Развести героев подобных историй по четким категориям разведчиков, нелегалов, агентов, двойных агентов и тому подобному, вероятно, никогда не удастся, да в этом и нет практического смысла. Основной повод для изучения такого рода происшествий, как говорил Питер Солски, «заключается в собирании бесценных крупиц из сокровищниц человеческих низостей для дальнейшего усовершенствования на пользу следующему поколению коллег». Низостей, при этом самых низкопробных по своей мелочности, в подобных историях пруд пруди. Перебежчик Климов-Голицын и начальник управления контрразведки ЦРУ Джеймс Иисус Энгелтон составили одно ядро интриганов, которое противостояло другому, где группировались Носенко, «Федора» и некоторые сотрудники ФБР и ЦРУ, считавшие именно Голицына «подсадным». Тексты грязных доносов и описания отвратительных сцен, разыгрывавшихся на соответствующих оперативных совещаниях, а также в камерах для допросов, составили сотни томов и сотни километров пленок. Не обошлось затем и без организационных выводов. Сотрудничество Голицына с Энгелтоном обернулось увольнением нескольких сотрудников ЦРУ, против которых вообще-то не нашлось никаких улик, кроме показаний Голицына. По сути, работа многих отделов ЦРУ, сотрудники которых раскололись на партии в затянувшейся на несколько лет сваре, оказалась парализованной. «Климов», доставленный в Вашингтон в 1961 году, как выразился Боткин, «был уникальным психом». Он начал с заявления, что будет разговаривать с кем-либо в ЦРУ или ФБР лишь после объяснения своих намерений лично президенту Джону Кеннеди. Когда в этом отказали, Голицын согласился отвечать на вопросы при условии, что задавать их будет директор ЦРУ. Умиротворение амбициозного перебежчика поручили специальному агенту ЦРУ Джоржду Кайзвальтеру. Кайзвальтер и Энгелтон, высокопоставленные сотрудники контрразведки типичные образчики шпионов за шпионами, которые существуют во всякой спецслужбе независимо от её национальной, правительственной, ведомственной, корпоративной и иной принадлежности. Из породы тех самых, упоминавшихся нами уже «пауков», которые готовы выплеснуть кислотный желудочный сок на любую «муху», опрометчиво севшую на их паутину. Джордж (Георгий) Кайзвальтер был массивным, огромной физической силы великаном, наделенным проницательным умом и феноменальной памятью. Сотрудники называли его «Медвежонок». Иронично, конечно, поскольку весил он, наверное, не меньше гризли. Георгий свободно, без акцента говорил по-русски, поскольку родился в Петербурге. Он легко располагал к себе людей, его лицо, как говорилось в одном из его словесных портретов, «всегда светилось улыбкой дружелюбно настроенного бармена». Из двух допрашивающих злого и доброго — ему отводилась роль второго. Мягкая наружность увальня, добряка и внешняя медлительность скрывали реактивный, резкий темперамент, сочетавшийся с целеустремленностью и прагматизмом. Кайзвальтер испытывал органическое отвращение к любой претенциозности или позе. Его шпионское от Бога ощущение мира было высшей пробы. На пятом этаже семиэтажного здания ЦРУ в Лэнгли, где помещался Советский отдел Оперативного директората, Джордж Кайзвальтер по праву считался лучшим. Именно ему было доверено курировать двух «величайших шпионов холодной войны» — подполковника Петра Попова из ГРУ, первого в истории ЦРУ завербованного сотрудника советской разведки, и полковника ГРУ Олега Пеньковского, снабжавшего США и Англию информацией стратегического значения в разгар Карибского кризиса, поставившего США и СССР на грань ракетной дэули, в 1961 и 1962 годах. В другом словесном портрете Джорджа Кайзвальтера говорилось, что он «походит на добрую крупную лохматую овчарку». Описание «внутреннего портрета» иное: «Самоуверенный, не признающий никаких авторитетов, прирожденный оперативный работник. В глубине души возмущен клубной атмосферой, царящей в ведомстве, которая, как он понимал, не позволит ему выдвинуться, поскольку он иностранец по рождению…» Родился Джордж (Георгий) в Санкт-Петербурге в 1910 году. Его отец, специалист по вооружениям в российской императорской армии, в 1904 году был направлен в Вену для наблюдения за производством снарядов, закупавшихся у Австрии для войны с Японией. В Австрии он встретил француженку из Дижона, школьную учительницу, которая отправилась с ним в Россию, где они и сочетались законным браком. Когда началась первая мировая война, старший Кайзвальтер получил предписание выехать в США на военный завод близ Честера (штат Пенсильвания), где производились трехдюймовые снаряды для России. После революции он вывез жену и сына в Нью-Йорк. Кайзвальтеры приняли гражданство США. В 1930 году Джордж закончил Дортмундский университет со степенью бакалавра, а спустя год получил степень магистра по специальности «гражданское строительство». Во время Второй мировой войны ВВС США послали Кайзвальтера, свободно говорившего по-русски, на Аляску в должности офицера связи с советскими летчиками, перегнавшими в общей сложности 12 тысяч американских самолетов в СССР через Фэрбанкс. В конце войны Джорджа из Аляски переводят в оккупированную Германию. В течение двух лет он работает с генерал-лейтенантом Рейнхардом Геленом, бывшим руководителем операций германской военной разведки на Восточном фронте. «Организация Гелена» передала США свою агентуру из так называемых «Иностранных армий Востока», то есть коллаборационистов, оставленных Вермахтом на территориях, освобожденных Советской Армией. Кайзвальтер вытянул из Гелена практически все, что генерал знал о Советском Союзе, его разведке и контрразведке. Качество работы высоко оценили в Вашингтоне. Вернувшись в США, Джордж в течение пяти лет выращивал люцерну в Небраске. В 1951 году его пригласили на работу в ЦРУ, где он быстро заработал блестящую репутацию, благодаря которой однажды и оказался на конспиративной квартире в Швейцарии. С Голицыным Кайзвальтер в первый раз встретился в Вашингтоне на «Е-стрит», где находился специально обустроенный для такого рода контактов дом ЦРУ, напротив тогдашнего здания госдепартамента. Будучи русскими, оба говорили между собой на родном языке. Прочитав заяление, написанное перебежчиком на имя президента Кеннеди, Джордж сказал: — Анатолий, ты — сукин сын и первоклассный вымогатель! Вся твоя писанина — сплошной шантаж… Обескураженный таким заявлением, ждавший похвал Голицын потребовал вернуть бумагу. — Ну, нет, — сказал Кайзвальтер, — Ты настрочил её президенту, я доставлю текст по назначению… Свидетель рассказа Кайзвальтера о том, как все просиходило, говорил, что Джордж ухмылялся, вспоминая этот момент. Голицын, услышав ответ, вскочил на стол и со столешницы набросился на американца. Началась борьба за письмо. При этом оба старались не повредить листки пространного документа. Кайзвальтер в конце концов «позволил» Голицыну «побороть» себя. После чего доставил прямиком к Энгелтону, начальнику Центра контрразведки ЦРУ. 3 Служебный псевдоним начальника контрразведки ЦРУ Джеймса Иисуса Энгелтона для правительственных шифровок обозначался как «Хью Эшмед». Под ним он и был известен в чиновничьих и политических вашингтонских кругах, имевших допуски к секретным документам и конфиденциальной информации. Коллеги же по службе за глаза называли его Серый Призрак, Черный Рыцарь, Человек-орхидея, Рыбак, Иисус, Тощий Джим, а иногда Пугало. В коридорах правительственной бюрократии Вашингтона, отличающейся занудством и безликостью, не многие удостаивались колоритных прозвищ, да ещё в таком количестве. Может быть, потому, что Энгелтон, хотя и едва заметно, комплексовал. Внешняя жизнь и привычки Энгелтона говорили о его внутреннем стремлении прикрыть или, возможно, компенсировать мистификациями и необычным поведением ущербное властолюбие. Оно проявлялось в постоянном выведывании любых чужих тайн и секретных связей. Серый Призрак, шеф шпионов за шпионами, неизменно сохранявший претенциозную позу и державший дистанцию между собой и окружающими, был полнейшей противоположностью оперативнику и реалисту Кайзвальтеру. Говорили о легендарном умении Рыбака удить на блесну. В его кабинете в дорогой рамке красовался экзотический диплом флориста, специализирующегося на выведении орхидей. У него была репутация знатока полудрагоценных камней и мастера ювелирного дела. Он мастерил кольца, броши, запонки и прочие сувениры в подарок для влиятельных друзей. Баловень женщин, удачный картежник, умелый выпивоха. Изможденная, в общем-то непривлекательная внешность, глаза, скрытые за толстыми стеклами очков в дорогой модной оправе… Разве не такое же терпение и не такая же ловкость, как для подсечки форели в горном потоке, требуются для поимки шпиона, «подсадного» перебежчика или двойного агента? А какая проницательность, тонкий вкус, безошибочный глаз и опять же великое терпение необходимы, чтобы вывести орхидею или высмотреть в пещерах и расщелинах Невады отполированные временем камешки! Разве не такие же качества, которые, конечно же, только от Бога, присущи человеку, посвятившему себя искусству отлова предателей? В ходивших по Вашингтону осторожных пересудах относительно «агента агентов» все это — и цветы, и самородки, и уловы — уподоблялось в обывательском воображении крупицам важнейшей информации, которые «Хью Эшмонд» выковыривал из телеграмм, донесений, радиоперехватов и секретных исследований, беспрестанно ложившихся на его рабочий стол. Рыбак, как и охотник за шпионами, должен разбираться в наживках. Энгелтон тщательно изучал их. На рыбалки он приглашал близкого друга, Сэма Папича. Высокий, крепкий парень, серб по происхождению, родом из штата Монтана, Сэм до поступления в ЦРУ работал на медных рудниках. В обязанности Папича входила оперативная связь между контрразведкой в ЦРУ и ФБР. Один из рассказов Папича: «Джим проходил с четверть мили вверх и вниз по течению, изучая воду, растительность, насекомых. Затем принимал решение, что делать. Он мог прочитать вам лекцию о жизни мухи-однодневки в деталях от личинки до её превращения в насекомое… Обычно Энгелтон отпускал пойманную рыбу. Ловля для него была только способом показать себя. Он просто хотел побеждать». Энгелтон ловил форель с человеком, связывающим напрямую руководителей двух главных спецконтор США, не ради спортивного интереса, конечно. Через дружбу с Папичем Иисус тянул щупальца и расширял собственные позиции и влияние в ФБР. Дело в том, что контрразведывательные операции в США выполняются несколькими конторами. Сферой деятельности Федерального Бюро Расследований является территория всех штатов, оно же отвечает за пресечение в них деятельности иностранных агентов. Центральное Разведывательное Бюро ответственно за контрразведывательные операции только за границей, оно как бы берет на себя передовую линию защиты страны от шпионажа и обязано раскрывать и предотвращать агентурные проникновения ещё до того, как шпионы противника (или союзников) доберутся до своих целей. Кроме ФБР и ЦРУ, все виды вооруженных сил США имеют собственные службы контрразведки, которые защищают от агентурного проникновения штабы, технические объекты и личный состав как дома, так и за границей. Магазин «Кенсингтон оркидз» — «Кенсингтонские орхидеи» в мэрилендском пригороде Вашингтона использовался Энгелтоном тоже с прицелом. Управляющий магазина Меррит Хантингтон свидетельствовала: «Для Энгелтона орхидеи были маскировкой. Он, обладая фотографической памятью, досконально разбирался в цветах… Он использовал свою специализацию как прикрытие. Путешествовал под видом эксперта по разведению орхидей, знал всех в Европе, кто их выращивал…. Джим часами мог рассуждать о цветах. Но никогда о своей работе. Никогда о политике. Вообще мог исчезнуть на полгода. И если появлялся, всегда звонил мне». И, конечно, как и всякий шпион, шеф контрразведки был волокита. Папич добавляет: «Иисус частенько посылал орхидеи дамам. Познакомиться с одной, а на утро она получает орхидею, да не из магазина, а именно «из личного питомника» Джима. Обычно он появлялся в мятой одежде… Высокий, худой до такой степени, что выглядел изможденным. Всегда одет в темное. Костюмы и пальто — консервативного покроя. Но женщинам неизменно нравился. Он вселял в них ощущение их собственной значимости, индивидуальности и уникальности их внешности. У него был дар говорить о вещах, которые представляли интерес для людей и располагали к нему. Все, кто не знал, кто же он на самом-то деле, чувствовали себя раскованно и свободно в его кампании… Из камешков Джим собственноручно изготавливал прекрасные ювелирные изделия: кольца, браслеты, ожерелья, запонки, которые обычно раздаривал. У него был пытливый ум. Рыбалка и орхидеи совсем не сказывались на том объеме работы, который он осиливал. Он очень много работал. Главным образом по ночам…». Словесный портрет шефа контрразведывательной службы ЦРУ США следующий: «Около 6 футов ростом, с ястребиным носом, под глазами темные тени, довольно бледная кожа, как у человека, мало бывающего на солнце. Слегка сутулый. Может казаться выше, если держится прямо. Крупные уши, тронутые сединой волосы с пробором посредине, зачесаны назад. Носит очки в роговой оправе. Отличительная примета: необычайно длинный рот на костлявой челюсти, делающий лицо похожим на окуня или щуку. На губах — любезная полуулыбка». Джеймс Иисус Энгелтон имел просторный кабинет номер 43 в коридоре «С» на втором этаже штаб-квартиры ЦРУ, где и просидел за столом, обычно заваленным, помимо бумаг, ещё и антикварными предметами искусства, два десятка лет. Мебель была стильной, темного дерева. Всем, кому довелось побывать в этом кабинете, Пугало на фоне великолепной обстановки своего логова казался особенно эффектным среди документов, испещренных красными, зелеными и синими метами «секретно», «доверительно», «совершенно секретно» и т. д. О делах он говорил тихим голосом, не допускавшим возражений. Его формулировки были предельно отточены. Несмотря на заболевание туберкулезом, Серый Призрак безостановочно курил, приканчивая три, а то и четыре пачки сигарет за день. Иногда из-за этого едва дышал. В машине даже зимой включал кондиционер, чтобы не задыхаться за рулем. К тому же он порою крепко выпивал. Занятие шпионажем и контрразведкой связано со стрессами и у многих профессионалов рано или поздно возникают, что называется, проблемы с алкоголем. Энгелтон отправлялся обедать или, как говорят в Америке, на ланч около половины первого дня и часто возвращался основательно набравшись. Выпивши, он впадал в многословие и после обеда не занимался делами. Энгелтон писал стихи и изучал поэзию ещё с университетских лет. Любимыми авторами были Эллиот и Эзра Паунд. Необычная для чиновника-шпиона эстетическая жилка и тайная власть сделали Энгелтона уникальной личностью в сером чиновничьем Вашингтоне. Смесь из поэта и шпиона, да ещё с едва угадываемым зловещим налетом в разговорах и создавали ореол романтического Черного Рыцаря в глазах дам… В любой столице мира информация — это власть, а секретная информация представляет собой опасную власть, закулисную. Не только в ЦРУ, но и в других правительственных конторах серьезно полагали, что шпион-поэт владеет самым большим запасником секретов, чем кто-либо другой, включая президента Соединенных Штатов. Джеймс Иисус Энгелтон родился в городе Бойсе, штат Айдахо, 9 декабря 1917 года, через 8 месяцев после вступления США в первую мировую войну. Последнее обстоятельство имеет значение потому, что отец будущего шефа американских шпионов за шпионами — Джеймс Хью Энгелтон был военным. В молодости он воевал в Мексике под знаменами генерала Першинга, которого в армии называли «Черным Джеком», против Панчо Вильи. Тогда же молодой офицер женился на 17-летней мексиканке Кармен Морено. Их сына крестили по католическому обряду и назвали Иисусом в честь мексиканского деда со стороны матери. В 1933 году Джймс Хью Энгелтон привез свою семью в Италию, где приобрел лицензию фирмы «Нэшнл кэш реджистер» на право финансовой деятельности и стал вскоре президентом Американской торговой палаты в Риме. Энглотоны жили в достатке, юный Иисус большую часть времени проводил в старинном палаццо в Милане. В 1937 году Энгелтоны вернулись в США. Иисус поступил в Йельский университет, который закончил в 1941 году. В 1943 году, призванный на службу в пехоту, он сумел устроиться в одном из подразделений УСС Управления стратегических служб, где занимался сбором разведывательных данных и проведением диверсий. Затем он служил в Лондоне, в американской контрразведке. Приехав в отпуск домой, Джеймс Иисус женился на Сессилии д'Отремон, дочери состоятельного горнопромышленника. После высадки американцев и англичан во Франции Энгелтона направили в Рим, где к концу войны его назначили начальником «Отдела Х-2» УСС, то есть контрразведки, в Италии. Одной из его задач была помощь итальянцам в реорганизации их собственных спецслужб. Обширные связи, приобретенные в Лондоне и Риме, сослужили Энгелтону хорошую службу, когда он пришел в ЦРУ. В 1948 году Энгелтон возглавлял агентуру, через которую христианским демократам было передано нескольких миллионов долларов, обеспечивших им победу над коммунистами на всеобщих выборах в Италии. В 1954 году с санкции Даллеса Энгелтон организовал, сформировал и возглавил отдел контрразведки в ЦРУ. В общем-то он считался затворником, сотрудники видели его редко. За глаза они называли шефа «самым проницательным скупщиком секретов на мировом базаре тайн». Они подыгрывали ему в создании атмосферы таинственности и изощренных скрытных интриг в контрразведывательной службе. Джордж Кайзвальтер, который не входил в число подчиненных Энгелтона, однажды рассказал характерный эпизод: — Тощий Джим всюду таскал «дипломат» с потайными замками. Когда он явился с ним в очередной раз, я спросил, что там набито у него, и услышал: «Невероятный материал из Бюро». (Имеется в виду ФБР, В.С.) Я попросил уточнить: «Что именно?» Он ответил: «Я не имею права обсуждать это здесь…» Если то, что он притащил с собой, нельзя было обсуждать в оперативном директорате разведки, то где ещё это можно было бы сделать? Смешно… Тайны, которыми Энгелтон не делился, давали ему преимущество в рукопашных свалках с другими аппаратчиками. Секретность — непробиваемая позиция в любом споре… Кайзвальтер и его коллеги-оперативники из разведки считали работу Энгелтона самой незавидной в ЦРУ. Служебная обязанность Пугала заключалась в том, чтобы подозревать всех. И выполнял он её тщательно и добросовестно. Некоторые, включая «помощников», то есть агентов по найму, не входивших в штатное расписание контрразведки, считали, что Энгелтон даже свихнулся на этом. На каком-то этапе своей засекреченной жизни, переполненной постоянными подозрениями, считали они, паранойя разъела в начальнике здравый смысл. Это дало себя знать, когда появился Голицын, который пустился в долгие рассказы о «кротах» в ЦРУ и британской СИС. Их поиск стал идеей «фикс» шефа контрразведки. Возможно, в Голицыне, человеке, сформировавшемся в КГБ, он наконец-то нашел родственную душу. Коллеги Кайзвальтера в американской и британской разведках косо посматривали на влияние «шантажиста» Голицына. Иисус, как теперь считают многие, сам превратился в конечном счете в подобие одного из «кротов», которых он выискивал вместе с московским коллегой. Он открывал Голицыну доступ к секретной информации, которая могла затем уйти и в КГБ. Голицын и Энгелтон идеально подходили друг для друга. Показания перебежчика обеспечивали Черному Рыцарю реальную возможность осуществить то, что было ранее невозможным для него: перенести свои расследования в службу внешней разведки ЦРУ. Наводки Голицына давали формальные основания для этого. Рассуждая логически, Голицын сделался в ЦРУ ценным внедренным агентом противника… Сэм Папич, который упоминался, устроил встречу Дона Мора, руководившего в ФБР операциями против СССР, с Голицыным в вашингтонской гостинице «Мэйфлауэр», обычном месте тайных контактов ЦРУ. После долгой беседы с перебежчиком Мор прокомментировал её результаты следующим образом: «Голицын хотел реорганизовать КГБ, а теперь пытается сделать то же самое с нами. Он взялся бы руководить ФБР, ЦРУ и АНБ (Агентство Национальной Безопасности США, В.С.) тоже, если бы ему позволили это». Сотрудники ЦРУ считали Голицына неуравновешенной и скандальной личностью, с которой сложно и ладить, и работать. Бывший офицер и перебежчик из КГБ требовал, чтобы его допустили ко всем секретным материалам ЦРУ и СИС, выделили финансовые средства для создания под его началом института методов дезинформации, а также международного контрразведывательного агентства с отделениями по всему миру. Восьмой по счету «апостол», как называют директоров ЦРУ, Уильям Колби решил, что необузданные старания вдохновляемого Голицыным Энгелтона и его 300 сотрудников в выявлении вражеских агентов там, где их нет, являются ловлей «завербованных теней» и приносят только вред, оставляя без внимания действительно серьезные дела. Черного Рыцаря уволили, а число сотрудников службы контрразведки сократили до 80. Репутация Голицына как «казачка подосланного» сделалась подмоченной. Джеймс Иисус Энгелтон скончался в результате болезни рака легких утром 11 мая 1987 года в госпитале «Сибли Мемориэл» в Вашингтоне в возрасте 69 лет. Как сказал один из высокопоставленных чинов ЦРУ, служба контрразведки после увольнения Энгелтона походила на «трясину иррационального». И добавил: «Ее люди немного свихнулись, а полностью ненормальный Джим сделался исковерканной, искаженной личностью. Он мог выглядеть очаровательным и приятным, но в душе был вполне законченным сукиным сыном». В тандеме Энгелтон-Голицын, если внимательно присмотреться, угадываются те же штрихи встречного и взаимного «обольщения», случившегося за шестьдесят лет до этого на московской Лубянке с парой более крупного калибра, между Дзержинским и Яковлевым. Вашингтонский дуэт стоил карьеры нескольким сотням агентов, уволенных из ЦРУ. Платеж за ночной лубянский контакт в 1918 году поначалу включал подставной «Трест» из бывших монархистов, а затем кровавую цену за него заплатили тысячи нелегалов из белогвардейских «Союза защиты Родины и свободы», «Союза офицеров», «Союза фронтовиков», «Союза георгиевских кавалеров» и других, а также из эсеровского подполья. Агентурные красно-белые вербовки носили и глубинный, и разветвленный характер, они были взаимными, взаимопроникающими. Поэтому к числу жертв лубянской встречи, приходиться добавить «замазанных» контактами с «Трестом» офицеров ВЧК и НКВД, а также командиров Красной Армии. Человеческие поступки и мысли изобилуют парадоксами, а шпион за шпионами как человекоподобное животное непредсказуем вообще, ненормален и опасен, может, ещё больше, чем гремучая змея. Энгелтон и коллеги во множестве спецслужб мира являют тому наглядный пример. Тертый шпион по найму, за которым охотятся параноики, свихнувшиеся на почве профессионального кретинизма, вынужден ради собственного выживания и в себе культивировать непредсказуемость ещё большей степени. Если уж сравнивать людей разведывательного ремесла с рептилиями, то шпион по найму — кобра, про которую известно, что она атакует первой даже «в ответ», едва заподозрив угрозу. Нелегалы нарабатывают экстраординарную физиологическую и психологическую стойкость, своего рода «терпимость» к стрессам, которые абсолютно невыносимы для большинства людей, ведущих ординарное существование. Сожительство с угрозой нечто вроде церковного брака, который для истинно верующего нерасторжим. Но и у шпиона, конечно, есть индивидуальная планка выносливости, выше которой не прыгнешь. «Полное сжигание внутреннего горючего» — явление общее для оперативников. Однако сигналы истощения не всегда или вовремя распознаются теми, кому следить за ними положено по должности и кто несет ответственность за управление операциями. Практика свидетельствует, что у шпионов, находящихся долгое время «в работе» и добившихся успехов, чувство осторожности регрессирует, тупеет до «высокомерия» по отношению к опасностям. И передается их работодателям. Упоминавшийся в этой книге Юрий Курнин, летавший по найму в небе Индокитая со «стручком», то есть ракетой, под брюхом фанерной «Сессны», говорил: «Есть старые пилоты, и есть смелые пилоты, но старых смелых пилотов не бывает». В отношении шпионов эта поговорка тоже, возможно, годится. И все-таки не совсем. На опасность реагируют, когда она невтерпеж. Вряд ли это состояние можно назвать смелостью. Даже самым уравновешенным, нормальным людям изначально присущ страх, от которого некоторые бросаются опрометью назад, то есть убегают, или сдаются, а другие кидаются вперед, в драку и тоже опрометью. Обретающимся в вечном подполье добытчикам нелегальной информации подобные роскоши спасения от страха бегством назад или вперед не доступны. С угрозой они спят в обнимку. И так долго и счастливо, пока она не отсосет их до суха. Никто точно не скажет, кто бывает охотником, а кто дичью в тандемах типа Энгелтон-Голицын. Но то, что психика повредилась у обоих, и при этом свихнулись два фигуранта вместе гораздо быстрее, чем это случилось бы с ними поврозь, определенно. Тому есть и другие примеры, рассказывать о которых время ещё придет. Раздел восьмой «Их высоблагородие госпожа Удача» 1 Не все ловушки настроены непосредственно на захват шпионов. Большинство их видов — паспортный контроль, визы, таможенный досмотр, регистрации, специальные пропуска, наружное наблюдение, разрешения на поездки, негласные обыски, аккредитации, доносы, компьютерные идентификационные файлы и тому подобное являются, прежде всего, средствами устрашения и защиты. Как, скажем, для жулья охранные сигнализации, заборы, стены или решетки, которые ставят не затем, чтобы заманить внутрь и потом поохотиться на нарушителя прав владения, а с целью отпугнуть и, если не предотвратить, то усложнить вторжение. Стандартные и специальные пропускные «фильтры», другими словами, всякого рода «шлагбаумы» профессионалам знакомы детально. И все же, собираясь преодолевать даже в десятый раз «полосу препятствий», опытный нарушитель изучит её так же тщательно, как и впервые. «Отстать от игры» в эпоху информативной революции слишком легко и, стало быть, в равной степени оказаться обманутым или, отчего не сказать и так, обойденным с флангов. Не будучи все же специалистом в электронных, психотропных и всевозможных био — и химических трюках, приспосабливаемых в возрастающем числе к ловушкам, шпион по найму полагается на свое нажитое опытным путем базовое знание идеологической, если так можно выразиться, подоплеки подобных устройств. Эта подоплека, отмечал Василий К. Пак в своем курсе «Идеология ловушек», остается на удивление древней. Она все ещё покоится на презумпции непременной уязвимости жертвы. Вроде той, которой руководствуется охотник, считающий, что возле блеющего на привязи в лесу козленка непременно объявится голодный волк. Перехват или поимка шпиона постулированы, а выявление им ловушки — нет, она заранее считается обреченной на успех. Приманка в такой теории считается главным, а техника вторичным, она лишь то, что упрощает, делает безопасным и, если хотите, академичным обнаружение и при необходимости захват. Опыт показывает, что ловушки-приманки являются фатальными, однако, отнюдь не для шпионов, а именно для тех, кто возлагает надежду на их безотказность. Предположение, что голодный волчище, услышав блеяние свежего мясца, не найдет сил воспротивиться аппетиту, носит теоретический характер. Во-первых, серый может оказаться сытым. Во-вторых, у него есть опыт таскать ягнят прямиком из овчарни, поскольку дворовая Жучка или волкодав Мухтар одной с ним породы, консенсус, по крайней мере, в период брачных игр, между ними вполне достижим. И, в-третьих, если зайти с подветренной стороны, донесется запах капканного железа, перемешанный с сапожным ароматом, оставленным охотником. Иначе говоря, не всякий охранный пост и не во всяком банке, набитом наличностью, то есть с особенно притягательной приманкой, будет атакован. Злоумышленники тоже следят за новациями. Обходных, «мягких» методов грабежа, включая, скажем, электронные, пруд пруди. Да и охранники «силовики» из аналогичной поросли и, в сущности, с волчьей моралью — «Бог не в правде, а силе». Они такие же, лишь припугнуты цивилизацией. Отсюда вывод: совершенствование ловушек на шпионов — это, прежде всего, развитие гуманитарного, человеческого фактора в их обустройстве и использовании. Мастерство ловца шпионов проявляется в искусстве подбора приманок, которые не распознаются даже опытным нелегалом, а также в артистизме устройства ловушек и профессиональном чутье верного времени и нужного места для их расстановки. Отправляясь на промысел, охотники и следопыты выискивают и добывают зверя в общем-то с одинаковым оружием и снаряжением, в тех же лесах, долинах или горах. Но одни приносят трофеи, а другие возвращаются с пустыми руками. Успех зависит от смекалки и навыка, природного ума, нажитого опыта, а также способности оценить обстановку и быстро приспособится к ней. Повторимся снова: от человеческого фактора. Мышеловка прекрасное устройство для поимки грызунов, но и в увеличенном варианте и даже с двумя килограммами сыра она не сгодится для отлова кабана. Существенно — выбрать верное средство для приманки «дичи», и не только оборудовать «агрегат» под эту приманку в нужном месте и в нужное время, но и надежно замаскировать как сам «агрегат», так и его предназначение с учетом возможностей, свойств, привычек, сильных и слабых сторон намеченной жертвы. Те, кто охотятся за шпионами и ставят ловушки, знают эту «игру» и то, как в ней выигрывать. Шпионаж, как уже отмечалось, в равной степени основывается на расчетливом использовании возможностей, свойств, привычек, сильных и слабых качеств объектов разведывательной вербовки. Шпион точно так же, как и контрразведчик, пытается заманить свои жертвы в ловчую сеть, запутавшись в которой, они выдадут краденые секреты или поспособствуют в достижении других целей. Существует несколько классических идей ловушек, используемых обоими партнерами, контрразведкой и шпионом по найму, в жесткой игре друг с другом. Однако, как и всякие идеи, они все-таки нечто условное. Как говорил на Алексеевских информационных курсах профессор Йозеф Глава, разведывательные идеи обретают свое материальное воплощение при одном условии — если на практике их осуществляет удачливый интриган. Действительно, хотя осторожность и осмотрительность обычно продлевают перспективу выживания во враждебной среде, множество случайных факторов губит порою прекрасно подготовившихся во всех отношениях профессионалов. И в то же время вопреки всякому здравому смыслу и часто полностью необъяснимо нелегалы, не слишком обеспокоенные соблюдением техники безопасности и подстерегающими их напастями, включая захват, выходят сухими из воды. Иначе, откуда бы взяться завистливому выражению — «Дуракам везет»? Характерная особенность повседневной жизни шпиона по найму заключается в том, что он ежечасно испытывают свое везение. Работа ловца шпионов заключается в том, чтобы спровоцировать свою жертву на испытание этого везения в течение длительного времени или разовой экстремальной «перегрузкой». Это одна из самых эффективных идей ловушки. Она лежит в основе большинства оперативных контрразведывательных разработок. Суть её сводится к тому, что охотник за шпионом осторожно и взвешенно развращает «зверя», предоставляя ему возможность расслабиться, проникнуться чувством безопасности и снизить порог своей осторожности. То есть создать у шпиона иллюзию попадания в «благоприятную полосу». Как же отличает нелегал действительное и «подставное» везение? Что вообще значат везение и удача, хороший и плохой шансы в шпионаже по найму? Всякий выбравший такое ремесло, да и любое другое, при котором исход затеваемого предприятия сомнителен, имеет, конечно, личные, глубоко интимные представления об этих понятиях, свой, сугубо индивидуальный опыт психологического и практического приспособления к капризам «госпожи Удачи». Некоторые уповают на неё с религиозным рвением и начинают просмотр газет с гороскопов. Другая крайность — почти что деловой учет эфемерных «хороших» и «плохих» шансов в качестве позитивных, с одной стороны, и негативных, с другой, то есть самых нелепых вводных, которые в представлении учитывающего их непременно могут повлиять на ход и даже исход операции. Скажем, не вербуют рыжих, встретив горбуна, возвращаются на базу, при виде черной кошки переворачивают кепку козырьком назад, обуваются с левого ботинка, стучат по дереву, и тому подобное… Как полагал буддист Василий К. Пак и вслед за ним значительная часть профессуры Алексеевских информационных курсов им проф. А. В. Карташова, понятие «госпожи Удачи» в контексте шпионского ремесла определению все же поддается. Возможно, кореец и другие придерживались такой точки зрения, поскольку всем им и каждому по отдельности удалось сохранить, если не рассудок, то головы на плечах, что и стало практической основой их общей теоретической посылки. Мертвые, а также пропавшие «с вестями» — в тюрьмах, и без вести — в небытии, другими словами, отсутствующее и явное большинство их коллег, для которых «их высокоблагородие госпожа Удача» обернулась Дульсинеей Тобосской, свинаркой вместо дуэньи, по понятным причинам возразить по теме не могли… Определение продиктовал, подытожив соответствующую дискуссию, буддист и кореец, читавший курс «Идеология ловушек» профессор Василий К. Пак. Дефиниция в целом звучала понуро: «Удача есть комплекс фактов, факторов и обстоятельств, которые на сто процентов не поддаются контролю, воздействию или управлению и внезапно становятся в той или иной степени определяющими для успеха операции на любом её этапе». У каждого из наставников, участвовавших в обсуждении темы, в ходе шпионской практики случалось что-то хорошее или плохое, в той или иной степени повлиявшее вне их осознанного контроля на совершавшиеся события. Удача или неудача при исходе дела не явились чем-то, что можно было, если не предвидеть, то хотя бы ожидать. Вполне предсказуемые стадии или элементы операции вдруг полностью и неизвестно по какой причине отклонялись от высчитанного из слагаемых обстоятельств вектора развития событий. Вроде того, как в момент наивысшего отчаяния из-за безрезультатного поиска кредита и на пороге банкротства «с небес» сваливается биржевой подскок цен на акции предприятия. При смертельном столкновении шпиона по найму и охотника за ним различия между удачей и неудачей для каждого не толще, говоря образно, папиросной бумаги. Скачок в ценах на акции, который приводился в качестве примера, не поддавался никакому воображению. Он вообще был исключен из расчетов и должника, и его кредиторов, и тех, кто уже предвкушал выгоды от банкротства, вне сомнения, заранее подстраивая его. Случайность стала неуправляемым решающим элементом для всех участников событий. Она именно такая всегда и при всех обстоятельствах, а также абсолютно вне увязки с любыми планами, расчетами, прогнозами и намерениями. Таким образом, удачу или неудачу не отнесешь даже к области воображения. И шпион, и охотник за ним, просчитав все варианты и спланировав свои действия, с одинаковым пессимизмом или оптимизмом, в зависимости от темперамента, говорят: «Это сработает, если везение окажется на нашей стороне». Везение считается «подарком судьбы». С оперативной точки зрения подарок состоит в том, что «госпожа Удача» по своей прихоти подправила обстановку, стала досягаемой для ухаживаний, податлива и готова для использования. Но она же может и отвернуться, если рефлекс шпиона или контрразведчика сработает на уровне павловской собачки. Многое в этом случае зависит от готовности воспользоваться опрометчивостью ветреной дамы. Впрочем, так же как и от готовности противодействовать шансу у противника. Реализация готовности подобного рода частично, а то и полностью может нейтрализовать неуправляемый решающий элемент, то есть случайность, удачную для одной стороны и неудачную для другой. Противоборство шпиона и контрразведки в таких обстоятельствах сопоставимо с тем, как яхтсмены реагируют на перемену направления и силы ветра. Все они заранее изучили тот же фарватер и общий для всех прогноз погоды. Вперед же вырвался тот, кто детально знал прошлые эскапады фортуны, заранее прикинул её будущие капризы, внутренне и внешне изготовился к широкому спектру неожиданностей и руководствовался во время гонки не столько картой и прогнозом, сколько облаками на небе, ветром, цветом и формой волн, а также изучением соперников. Везение и, соответственно, невезение не учитываются в оперативных сценариях ни шпиона, ни охотника за ним. Здравомыслящему менеджеру в любой отрасли не придет в голову вписывать в соответствующий бизнес-план нечто подобное в качестве элемента, определяющего результативность предприятия. Удача или неудача, повезет или нет, понятия не из области эффективного управления. Везение или невезение — нечто такое, что обычно соотноситься не с менеджерами, а с гадалками, с судьбой, роком, фортуной, кармой, сглазом и прочим в этом духе. Можно, конечно, обвешиваться амулетами, но все же не это главное перед операцией. Прежде всего, проверяется готовность и увязка реальных составляющих затеваемого дела, а также обеспечивающего оборудования, включая оружие, и только потом прочность цепочки с акульим зубом под сорочкой. Разборка всякой шпионской операций показывает, насколько важным для исхода дела оказалось случайное везение. Или невезение. О нем, конечно, не говорят на официальных совещаниях. В служебных кабинетах докладывают о внезапных, не предусмотренных в оперативном плане обстоятельствах, которые упустили из виду или, наоборот, ловко использовали экспромтом, о вмешательстве посторонних сил, не поддающихся ни учету, ни воздействию, и либо поспособствовавших успеху, либо сорвавших его, и тому подобном. Об удаче или неудаче молчат, хотя все о ней думают и, возможно, потом, за стаканом пива выскажутся: «Нам крупно повезло». Или в противоположном смысле. Люди разведывательного ремесла при подготовке операций и их осуществлении руководствуются экстремально прагматичными и жестокими принципами, несоизмеримо более суровыми, чем, скажем, даже сопоставимые с ними коммерческие, финансовые или маркетинговые правила. «Штуковины», которые называют «удача» или «неудача», для руководителя разведывательной сети и его агентуры не существуют. Этими словами обозначаются «успех» или «провал». Конечно, никто из преподавателей Алексеевских информационных курсов не отрицал, что «в жизни всякое бывает». Но говорилось об этом вообще и уклончиво, нечто вроде того, что, де мол, случайностей у профи не должно быть. Всегда готовятся страховочные варианты. Если нелегал способен вовремя проанализировать каждую ситуацию, в состоянии верно оценивать каждую имеющую оперативное значение случайную, то есть непредвиденную вводную с точки зрения её воздействия на исход дела, везение или невезение можно свести до минимума. Однако, исключение удачи из оперативных факторов только потому, что абсолютно все случайности следует предвидеть, уподобляется надежде разыскать молочную реку с кисельными берегами. Нет ни вакуума в воздухе, ни дистиллированной воды в луже. Конечно, чем обширнее приготовления к операции и тщательнее её исполнение, тем меньше вероятностей везения или невезения, определяющих исход дела. В идеале шпион не должен давать контрразведчику ни малейшего шанса на выигрыш в их взаимной опасной игре. Охотник за шпионами, даже проиграв, не погибнет, у него всегда останется шанс отправиться на другую охоту. А всякий проигрыш шпиона — последний. Нелегал вынужден готовиться к прихотям «судьбы-индейки». Он без колебаний и оглядки должен использовать любые допинги, изыскивать любые технологические инструменты, а также трюки операционной психологии, чтобы компенсировать отсутствие права на ошибку. Василий К. Пак, исходя из своей практики, советовал компенсировать отсутствие права на ошибку за счет обострения, как он говорил, ситуационного чувства времени, которое разнится у разных людей. Госпожа Удача незримо сопровождает, прежде всего, того, кто знает цену секунде. Случайность, как и все в этом мире, действует не только в пространстве, но и во времени. Чем меньше у неё времени как неуправляемого решающего элемента, тем незначительней её роль. Шпион по найму может отнять время у случайности, выстраивая две, а ещё лучше три агентурных сети. Первая будет действующей, вторая — резервная и третья — «спящая». Допустим, что случайность вызвала провал первой, действующей сети. Никого и ничего не следует спасать. Определенно, охотник за шпионом и рассчитывает на естественный инстинкт нелегала — выручить своих. Привязанность, сочувствие или, что ещё опаснее, чувство товарищеского долга, а то и признательность, скажем, за «спасение жизни» в прошлом приманка в ловушке. Профессионал списывает со своих счетов всех, кто застрял в паутине контрразведки или ещё застрянет, отбрасывает абсолютно все, связанное с неудачей, отрезает прошлое раз и навсегда. Никаких колебаний. Быстрота разрыва спасает дело. Сосуществование с невезением в идеале не должно длиться и секунды. В действие вступает вторая, резервная сеть с другим «агентом поддержки», его информаторами, а также связниками. «Спящая» соответственно выдвигается на позицию резервной, готовая с этого момента подменить активную в случае следующего невезения. Госпожа Удача предпочитает осмотрительных. Василий К. Пак любил присказку насчет того, что счастливых звезд на небе меньше, чем несчастливых, и прежде, чем перейти пустую улицу, следует оглядеться именно потому, что на ней отчего-то нет автомобилей. Осмотрительность следует подпитывать трусостью. Кореец выспренно обозначал трусость божественным даром. По его теории, страх сопровождает каждого при появлении на свет Божий, о чем свидетельствуют крики, издаваемые от ужаса расставания с материнской утробой. Потрясение на целую жизнь! Оно трансформируется по мере взросления в страх смерти, то есть инерционную трусость перед следующей, второй из двух кардинальнейших перемен в земной юдоли. Перед возвращением к Богу. Или уходом в ад… Трусость органична. Ненормально её преодоление. В этой ненормальности и заложена причина того, что многие, очень многие, как говорил Василий К. Пак, доходили до преодоления даже страха Божьего! Чего уж говорить о страхе перед тюрьмой или другим возмездием, редко, правда, настигающих профессиональных злодеев, которые спят с угрозой в обнимку и не ведают при этом, что такое бесстрашие. Затяжное преодоление страха и выжигает их внутреннее «горючее» быстрее, чем любые другие заботы. Бесстрашие для человека подполья — душевная патология. Храбрость для шпиона по найму, таким образом, грехопадение. Госпожа Удача предпочитает ещё и святош. 2 Выше говорилось, что уязвимость шпиона по найму возрастает на коммуникационных линиях как внешних, то есть в направлении подрядчика и обратно, так и внутренних, в пределах сети. Шпион, который шпионит за шпионами, это знает и выходит на перерез. С тех пор, как электронные коммуникации стали повседневностью, донесения пошли этим путем. Он стал для шпионской информации лучшим прикрытием. Любая электронная информация, её источники и получатели после перехвата оцениваются правительственной или корпоративной контрразведкой по собственным критериям. Качественность критериев разнится. И поэтому в электронные «ловушки» не редко попадаются бедолаги, соприкоснувшиеся с чувствительными информационными зонами случайно, или информаторы, отлов которых ничего не дает — «предохранители» их связей с заказчиком данных автоматически плавятся. Профессиональные же шпионы достаточно легко выявляют, нейтрализуют или обходят капканы, эффективность которых рассчитана на массовый перехват. Контрразведки знают о низкой результативности массированной расстановки ловушек в системах коммуникаций, однако, не в состоянии превозмочь технологические соблазны тотального перехвата информационных потоков. Ловушки такого рода кажутся надежней контрразведчиков из плоти и крови, и на технику сподручнее, чем на людей, валить неудачи при внутри конторских разборках. Парадокс заключается и в том, что не столь уж дорогостоящий современный компьютер в комплексе с продвинутой техникой перехвата накапливает без всякого разбора такой безбрежности информационный материал, что его практически невозможно оперативно и всесторонне проанализировать. Техника, помогающая сбору данных, их хранению и использованию, провоцирует накопительный подход ко всему, что сходу не застревает в перехватывающих фильтрах. В этих фильтрах массовой прокачки, как показала практика, заметной может оказаться только крупная рыба, которая вполне их обходит стороной, да и мелочь, за малыми исключениями, тоже остается неопознанной достаточно длительное время. Это обстоятельство сдерживает реагирование. Шпион благословляет непрактичность перехвата всех без исключения информационных потоков, поскольку, чем скоростней и гуще эти потоки, тем неприметней растворяются в них расчлененные на «мелочь» послания. И он дробит и дробит их ещё больше и чаще на куски и фрагменты. Известно, что агенты Усамы бен-Ладена вкрапливали измельченными в тысячи порядков свои разведывательные данные, сообщения и инструкции в сигналы телевизионных станций, которые затем принимались и дешифровались с экранов специальным оборудованием. Продукт измельченного перехвата остается, по крайней мере, некоторое время, вне пределов расшифровки. Шпион за шпионом, провозившись с распознаванием, потом с дешифровкой, не успевает за нелегалом и не может адекватно оценивать оперативную обстановку. При осуществлении электронной связи решающий фактор её эффективности скорость. Но быстрота передачи компенсируется такой же быстротой перехвата. Решение же что именно делать с перехватом, как им распорядиться в определенных обстоятельствах принимают люди. Которые работают медленнее машин. Пользователи шифрами и кодами знают, что любой из них будет вскрыт по истечении определенного времени. Вскрывать будут люди, которые работают медленнее машин. Таким образом, на практике успех или поражение в игре на коммуникационных линиях зависит от выигрыша не «виртуального», а рабочего времени, затрачиваемого на выполнение служебных обязанностей специалистом, медлительным или расторопным, способным или средних достоинств, уставшим или со свежими силами. Человеческий фактор снова и снова выходит на первый план. Электронное подслушивание коммуникаций на длинных расстояниях в последние несколько лет сделалось почти автоматическим. Выявление секретных передатчиков и их расположения с помощью гониометрии облегчило проблему преодоления удаленности для нанесения уничтожающего удара или захвата оператора. Хотя широко применяются так называемые «шприцевые» передачи, а миниатюризация передатчиков вообще сняла проблему их тайной транспортировки, они в не меньшей степени стали уязвимыми для захвата. Не помогает и то, что передатчики имеют компьютеризованные программы смены «подписи» отправителя под посланиями. Теперь совершенно невозможно хотя бы в течение десяти минут оставаться в эфире анонимным. Таким образом, виртуальный мир ещё гипотетичен в качестве результативной среды для обустройства коммуникаций вне досягаемости охотников за шпионами. Более действенными коммуникационные линии оказываются, каким бы странным это ни могло показаться в наши дни, на обычной почте. Так что, оборудование, устанавливаемое на почтовых линиях сортировки корреспонденции, как и ручные перлюстрации в свое время, отнюдь не убыточно и в XXI веке. Многие, в том числе и шпионы по найму, продолжают в наши дни электронной связи отправлять и получать послания обычной почтой. Совершенствуемые из года в год методы дают возможность негласно и быстро проверять письма и посылки, до мелочей считывать или копировать содержимое, истолковывать его, сравнивать с информацией, проходящей от данного источника и обратно по другим коммуникациям, включая электронные, и выходить на тех, кому и от кого информация идет. Отлавливание шпионов подобными «медленными» методами, присущими предыдущим столетиям, представляет по существу разновидность детской игры в прятки. То, что мы попытались выше определить в качестве «удачи», играет здесь большую, если вообще не решающую, роль для успеха. Чужая переписка имеет непреодолимую привлекательность. Все люди с нескрываемым удовольствием читают письма, предназначенные не для их глаз, если такая возможность представляется. Умение подсматривать называют искусством соблюдать приличия. Свободный даже от таких приличий охотник за шпионами располагает официальным разрешением на попрание тайны переписки. Осведомленность о том, кто и кому пишет, о чем говорится в послании, представляет для него профессиональный интерес. Конечно, контрразведчик совсем не ожидает, что шпион по найму напишет донесение прямехонько нанимателю. Или таким же образом получит от него инструкции. Или затеет переписку с осведомителями с использованием домашних адресов. Однако, объемистая почта, поступающая, скажем, на какой-то абонентный ящик в каком-то почтовом отделении, будет замечена почтовыми властями. И соответствующий сигнал непременно последует в «соответствующий» орган. Инструкции на этот счет существуют практически во всех странах. Просмотр почтовых отправлений на выборочной основе является постоянным и непрерывным занятием контрразведки. Программа может расширяться до цензуры абсолютно всех писем и посылок или сужаться до определенных отправителей и получателей в зависимости от того, что диктует оперативная обстановка. Автоматизация обработки и рассылки почты сама по себе дает возможность надежно прикрывать любые перлюстрации. Ловушке на шпионов, как и всякой ловушке не полагается быть заметной. Каждое изъятие из потока почтовых отправлений и соответствующая проверка письма или посылки производится подготовленными специалистами. Они практически не оставляют видимых следов своего вмешательства. Мало шансов на обнаружение их работы дают шпиону и «выходы» на сотрудников почты, которые могут что-то знать или заметить. Перлюстрация проводится в тщательной изоляции даже от того персонала контрразведки, на который возложена рутинная инспекция почты согласно утвержденной программе. Вся эта проверочная работа к тому же полностью отделена от остальных функций почты. Если «утечка» о неких «поисках» среди писем и посылок случается, её прикрывают запуском слухов, скажем, о контрабанде наркотиков, что подтверждается затем дезинформацией в печати, по радио и телевидению. Ученые постоянно совершенствуют методы выявления несанкционированного вскрытия почтовых отправлений. Но эти методы, вне сомнения, становятся известными и тем, против кого направлены. Много усилий и средств тратится на разработку все новых и новых изощренных средств как для скрытного вскрытия почтовой корреспонденции, так и для его обнаружения. Опытный шпион должен особенно внимательно следить за подобными изысканиями. И все же госпожа Удача, может быть, и поможет шпиону избежать ловушки в почтовом отделении, где он любит перекинуться парой слов с симпатичной служащей из комнаты для абонентных ящиков. Для этого ему необходимо выиграть у агентов контрразведки, выборочно, то есть на удачу, просвечивающих письма и посылки, соревнование за неуправляемый решающий элемент — то есть случайность. Действительно, требуются не минуты и не часы для того, чтобы тщательно просмотреть под «рентгеном» дневную порцию почты и отсортировать те письма и посылки, которые, по мнению агентов-контролеров, заслуживают более тщательной проверки. Почтовые отправления такого рода вскрываются и просматриваются затем их квалифицированными коллегами, которые, конечно, и на это затрачивают время. Плюс к нему минуты или часы, а, возможно, и дни, которые уходят на ликвидацию следов негласного вскрытия. Физическое извлечение содержимого почтового отправления, его копирование, когда это необходимо, и возращение на место с восстановлением упаковки сами по себе сложные технические задачи, решение которых требует не только соответствующего мастерства и деликатности, но и дополнительного времени… Перехват информационных сообщений шпиона, не означает, что ловушка, поставленная контрразведкой на почте, выполнила свое предназначение. Этот момент — лишь начало игры. Некто, обладающий соответствующими полномочиями в правительственной или корпоративной службе контрразведки, определяет, что именно следует перехватить, то есть пропустить письмо или посылку к получателю или их содержание настолько «чувствительно», что следует предотвратить их поступление к адресату. К выработке такого решения часто привлекается и вышестоящее руководство. На это тоже тратится время. Шпион по найму в силу профессионального опыта и чутья, основываясь на среднем «ритме» поступлений в его абонентный ящик, обязан «перехватить» такую задержку корреспонденции, которая уже не оправдывается только нерадивостью почтовиков или сбоями в автоматической обработке писем и посылок. Не следует шпиону по найму рассчитывать и на «святость» дипломатической почты, если по условиям подряда приходиться передавать добытую информацию через связника, который, скажем, работает в посольстве водопроводчиком. Канал связи через дипломатическое посредничество может оказаться дорогой в мышеловку, как и всякий другой. И не обязательно потому, что в «секретной части» посольства обретается «крот». Обычно дипломатическим чемоданам или, как принято говорить, «вализам» воздается наивысшее уважение даже в странах с режимами, которые не утруждают себя соблюдением международных обычаев. Вне зависимости от того, как отправляются «вализы» — почтовыми посылками, средствами частной экспресс доставки или в сопровождении дипломатических курьеров, их неприкосновенность признается всеми правительствами мира. Подобное правило стало обычаем не потому, что субъекты международного права взаимно сдерживаются от настойчивого проявления любопытства к секретам друг друга. Напротив. Это любопытство воспалено постоянно. Причина сдержанности иная. В случае неуважения к дипломатической почте международные отношения осложнились бы именно потому, что использование секретных методов связи резко бы подскочило. Однако, как известно, ни в природе, ни в обществе абсолютных запретов, в том числе и на кражу государственных и прочих секретов, нет. Когда необходимость заглянуть в «вализы» экстраординарна, неприкосновенность их нарушается и на стадии упаковки, и при перевозке и после доставки на место. Примеров этому в истории множество. Тайна дипломатической переписки, как и почтовой, а также любой иной, нарушается постоянно и повсеместно, в особенности, когда потребность в этом связана со шпионажем или терроризмом. Шпион, отправляющий послания через посредничество представительства, имеющего право на дипломатические «вализы», обязан следить за развитием техники и приемов такого рода перехватов и четко представлять их невыгоды для себя и выгоды для контрразведки. Главным препятствием, сдерживающим ловца шпионов от взлома дипломатической почты, являются не оглядка на международное право или угрозу политического скандала, а опаска ответных репрессалий. Воровская «сдержанность» проявляется ради интересов собственного шпионажа. Проникновение в дипломатическую почту, тем не менее, представляет повседневную, хотя и абсолютно секретную, часть работы контрразведок и разведок. Это деликатные, требующие особого мастерства операции. И поэтому они представляют самые опасные «случайности». «Удар судьбы» с этой стороны держать почти невозможно. Ставшее практикой наружное наблюдение, то есть скрытая слежка за дипломатами и другими, включая коммерческих, иностранными представителями также касается шпиона по найму, если у него имеется «контакт» в посольстве или другом представительстве. «Контакт» в случае выявления может стать поводом для расстановки ловушек на дипломатических коммуникационных линиях именно с прицелом на него, подпольщика, лишенного всякой защиты в отличие от официальных представителей «под крышей». Коммуникационные ловушки для шпиона, как правило, носят долгосрочный характер. Едва его почта — электронная, по радио, письменная или в любом другом виде — оказалась в перехватывающем фильтре, охотник за шпионами немедленно маскирует происшедшее. Риск выявления перехвата и методов, которые использовались, контрразведка исключает любой ценой. Ради этого решаются даже на рассчитанные потери, то есть умышленно пропускают определенную дозу «чувствительной» шпионской информации или даже всю её полностью. Это же делается, если секретное послание угодило в перехватывающие фильтры специальной ловушки, предназначенной для отслеживания ещё более важного агента противника, скажем, стратегического значения «крота». Малым жертвуют ради большего. 3 Фильтрация информационного потока на коммуникационных линиях при всей своей технической сложности, хотя и требует известного умения импровизировать, а также тренированного чутья на «необычное», все же относительно управляема и поддается планированию. В виртуальном мире и оперативная обстановка виртуальна. В реальном же мире, на следующем этапе охоты за шпионом она, соответственно, реальна и напрямую сопряжена со стрессами визуальных и, возможно, боевых контактов в ходе обнаружения, наружного наблюдения и захвата агента. Если электронные инструменты передачи, приема и перехвата информации претерпевают революционные усовершенствования, то выслеживание, выявление связей и арест шпиона и его подельщиков сохранились в неизменном, библейском виде. Конечно, оперативная техника, ауди — и видео записывающие устройства, камеры с телеобъективами, инфракрасные бинокли, спутниковые телефоны, электронные «метки» и радиоэлектронные маяки и тому подобное становятся все совершенней и миниатюрней. Но и только. Захват остается захватом. Никому не придет в голову кричать при аресте «Пожалуйста, без рук!» Услышать и идентифицировать «позывной» нелегала — только кончик нитки, которую предстоит ещё тянуть и тянуть. Охотник за шпионом считывает и истолковывает его сигналы, выявляя что противник успел натворить и прикидывая на что он нацеливается. Какими бы изощренными ни были перехватываемые коммуникации, для охотника за шпионами они представляют разновидность тропы, на которой все чаще и все более предсказуемо появляется агент. А затем наступает и то долгожданное время, когда на тропе уже не виртуальной, а земной контрразведчик расставит капканы и, наблюдая, как шпион приближается к ловушкам, будет предвкушать захват невидимки, с которым они так долго водили друг друга за нос. Засады на шпионов — устройства штучные. Как правило, выслеживаемый зверь — это маргинал, индивидуальный предприниматель, чье существование вне подполья подобно засвеченной фотопленке. Такие не просто опасны. Каждый из них опасен, во-первых, по-своему, то есть непредсказуемо, и, во-вторых, целиком и полностью применительно к выполняемой ими задаче, ради которой ни перед чем не останавливаются. Поэтому для заманивания в ловушки и выслеживания шпионов требуются, прежде всего, крайней степени прагматизм, осторожность и тщательность. Профессионализм контрразведчика в этой дуэли подвергаются суровому испытанию. Сама же ловушка, которую он готовит, предназначена не просто для захвата конкретной личности, реально существующей во времени и пространстве, и совсем не ради одного пресечения её подпольной деятельности. Ловушка приспосабливается в первую очередь и прежде всего именно для того, чтобы исчерпывающе идентифицировать преступление попавшего в западню. Без этого она ловушка на половину, если вообще может считаться ловушкой. Приведем аналогию. Западня, допустим, на слонов, огромная и массивная, поставлена в тропических зарослях. Если слон попался, агрегат оправдал свое предназначение. Трофей именно тот самый, на который и рассчитывали. Но в слоновью ловушку может угодить и другое животное, мельче и слабее. Это значит, что западня не сработала, идентификатор дичи в агрегате оказался ущербным. Трофей приходиться отпускать за ненадобностью, время и средства растрачены напрасно. Ловушки, устраиваемые контрразведкой, предназначены, во-первых, для захвата добычи совершенно определенного типа, и, во-вторых, для неоспоримой идентификации трофея. Охотнику за шпионом необходимо точно знать, что попавшийся в его виртуальные силки действительно шпион. Если соответствующих улик ловушка не дает, шпион останется кем-нибудь, ему не предъявить обвинения. Второй этап операции — перехват и арест откладываются тогда, может, и навсегда. Шпионы идентифицируются по тому, что, когда и как они делают, по их контактам с заказчиком и информаторами, по доказательствам злонамеренности их действий и измене подручных. Ловушка призвана сорвать маску, выставить нелегала на свет Божий в качестве преступника и показать его таким, какой он есть на самом деле, да ещё и сработать при этом, что называется, с тихим шепотом, то есть так, что проведение разоблачения будет невдомек как самому шпиону, так и его подрядчику. Пока шпион находится под постоянным наблюдением, контрразведка готовит его «изъятие» из ловушки в выгодное для себя время и намечает варианты использования «трофея». Судьба нелегала практически предрешена. Однако, как говорил князь Сирилл Клинско, чем пристальнее всматриваешься в ночь, тем больше она кажется сумерками. Шанс на спасение, хотя бы временный, может оставаться у шпиона по найму даже при таких обстоятельствах. Какие-то сомнения в отношении идентификации нелегала или отдельных эпизодов его «деятельности» не исчерпываются долго. Кроме того, внутри спецслужб амбиции тоже разнятся. Пререкания между людьми контрразведки и разведки относительно того, как использовать шпиона в будущем, тянутся даже после завершения операции. Сомнения контрразведки, а также возможные споры её людей с разведчиками становятся козырной картой нелегала. Он сможет сыграть ею, правда, практически только в темную, поскольку профессиональная ловушка подобна лабиринту. Шпион, ощутив угрозу, точно не знает где именно действительный выход из положения, а действовать следует быстро. И поэтому приходиться блефовать, выставляя общую раскладку карт, то есть складывающуюся оперативную обстановку, так, будто ловушка ещё не полностью идентифицировала шпионскую подноготную агента, что остаются некие тайны, которые окажутся похороненными в случае преждевременного его «изъятия». Другими словами, шпион по найму делает все возможное и невозможное, чтобы затянуть продолжение негласной проверки за собой под накрывшим его колпаком. А там, будет день, будет и пища… Нелегалы, побывавшие в таких ситуациях, являются носителями уникального опыта. На Алексеевских информационных курсах имени проф. А. В. Карташова один из таких, Боб Шпиган, в прошлом частный детектив международного класса, вел семинар «Ломка воли противника». Это был энергичный весельчак, потомок черниговских уроженцев, полное имя которого звучало Борис де-Шпиганович. Приставку «де» к фамилии изобрели его родители, поскольку без неё французам вовек бы не распознать в них шляхтичей. Боб утверждал, что любая ловушка, поставленная спецслужбами, может расцениваться в качестве действительно эффективного средства выявления и захвата шпиона только априори. После того, как жертва попалась и её шпионская сущность идентифицирована, следующее первостепенное назначение ловушки — служить лакмусовой бумажкой для определения «породы» и личных качеств человека, с которым контрразведке ещё только предстоит по настоящему схватиться после ареста. Не секрет, что вооруженное вмешательство США и союзнических им сил в Афганистане являлось, помимо всего прочего, составной частью ловушки, уготованной американскими и британскими спецслужбами для Усамы бен-Ладена. Едва вторжение началось, десятки специалистов оказались привлечены для составления психологических портретов «террориста номер один». Все они легли в основу психоробота для подготовки следователей ФБР к предстоящим допросам «императора страха», подобно тому, как для боксеров под вес и темперамент будущего противника подбирают тяжесть, контуры и динамику подвески тренировочного мешка с опилками. В качестве примера приведем стенограмму характеристики Усамы бен-Ладена, которую дал петербургский психолог профессор Роман Войтенко: «…устремления его, по сути, эгоистичны. Мы имеем дело с современным Геростратом. Ему неважно, каким образом он станет известным, даже если ради этого придется стать мучеником. Не имеет для него значения и то, во что это обходиться человечеству. Бен-Ладен мало заметен. Он мало выступает. Он не принимает на себя ответственности за те террористические действия, в которых он сильно замешан и организатором которых является. Эта особенность его личности. Она и позволяет говорить о том, что, несмотря на всевозможные прикрытия одним из современных направлений ислама, это по сути дела эксцентричный и эгоистичный человек, у которого по шкале ценностей его собственный успех, его собственные свершения, его притязания являются, наверное, ведущими. Как он организовывает самореализацию, это вопрос другой. Один это делает более открыто, скажем, как Гитлер. А вот Сталин делал это ближе, можно сказать, к [духу] Бен Ладена. Он тоже как бы стоял немножко в стороне, он как бы не сам был на первом плане. И эту особенность необходимо, видимо, тщательно проанализировать и использовать… Личность Бен Ладена достаточно гармонизирована. Достаточно социабельна. Иначе невозможно было бы создать такую разветвленную хорошо организованную организацию. С другой стороны, этот эгоцентрический интеграл личности, если рассматривать его как слабость, и позволяет говорить, что здесь заложена личностная его бомба [замедленного действия], личностная его неудача. И, наверное, можно было бы найти пути воздействия, исходя из этих особенностей, на бен-Ладена. Мне вообще думается, что нужно глубже проанализировать особенности личности противников и сородников этой личности. Потому что такой подход помогает найти ещё один вектор в характере человека, который имеет серьезную общественную значимость. (Вопрос): В последнее время появились сообщения, что Бен Ладан начал страдать почечной недостаточностью. Как это может повлиять на его психическое здоровье? (Ответ): Вопрос этот очень интересный… Мы сейчас проводим исследование: больные с хронической почечной недостаточностью, которые находятся на диализе, живут [теперь] достаточно долго. А жизнь в ситуации болезни, при этом тяжелой болезни, ведет к тому, что серьезно меняются и психические процессы, меняется их мотивация, меняется ориентация личности и постепенно [болезнь] может стать одним из посылов такой тяжелой террористической акции как в Нью-Йорке. Одним из посылов. (Вопрос): А насколько могли бы повлиять на его психологию те сексуальные ограничения, которые существуют в мусульманских странах? (Ответ): Я не думаю, чтобы они могли повлиять серьезно. Слишком он гармонизирован как личность. Темперамент очень устойчив и я думаю, что эти проблемы он решает достаточно успешно. (Вопрос): А как можно использовать недостатки его характера в целях продолжения антитеррористической операции? (Ответ): Эти недостатки бесспорно можно использовать. Во-первых, глубже исследовать информацию о нем. Он плотно закрыт от мира, недостаточно о нем информации. Следует всеми возможными путями собрать о нем информацию. Второе, можно воздействовать не на него самого, а на его окружение…» Разумеется, не всякий террорист или шпион по найму, оказавшийся под колпаком, заслужит запросов на составление его характеристик на столь высоком научном уровне и в разных странах. Но мини-аналогии существуют всегда. «Вскрытие» подноготной ничтожного агента может дать многое относительно крупной дичи. Профессор Войтенко не просто так сказал: «…воздействовать не на него самого, а на его окружение». Таким образом, есть все основания устраивать ловушки изначально так, чтобы, упаси Боже, не сломать будущего пленника ни психически, ни морально, ни физически. Она должна обеспечить получение из него главного продукта контрразведывательного производства, а именно ответ на вопрос кардинальной важности — на кого шпион по найму работает. Без такого ответа ловушку считать удавшейся не приходиться. А между тем, как считал Боб Шпиган, девять из десяти шпионов получают свои подряды через посредников и, добившись сведений о таком посреднике, может быть, более выгодно выпустить «замаранную» птичку на четыре стороны, да и последить за её порханием. Ведь настоящий профи, если и сохраняет верность, то только себе. Для измены ему не нужно обеспечивать себе даже алиби, ибо наемнику некому изменять, для него это не преступление, он служит только в данное время или только по данному подряду. Рассуждение про алиби Боб, любивший плагиаты, заимствовал у судьи, который вел разбирательство по иску «штат Бомбей против Бориса де-Шпиганович». Дело было возбуждено после того, как ранним утром сработала электронная сигнализация в «Шанхайско-Гонконгском банке», где Боб «несанкционированно провел ночь». «Что? У ответчика нет алиби? — спросил удивленный судья. — Злодей бы заготовил заранее и не одно… Невиновен! Определенно, как и утверждает, явился пьяным перед закрытием и свалился незамеченным за колонной. Штраф за нарушение общественного порядка». Операционный банковский зал, в который заманили Боба, на самом деле оказался подставой в ловушку. После суда отрыв от «хвоста» индийской контрразведки стоил Шпигану, как он сказал, недели «жуткого существования», огромных расходов из собственного кармана и потери «великолепной южноафриканской идентификации»… Но, как он добавлял в конце своего захватывающего рассказа, цитируя кого-то, «шкура лисы — моя тайная кольчуга». Возможности выстраивания ловушек для шпионов неограниченны, базовые идеи дают возможность для бесконечных вариантов их устройства, приспособления к обстановке и совершенствования. Каждое «дело» до или после выявления и анализа перехваченных коммуникаций заставляет контрразведку не менее тщательно, чем шпион идентификацию, подбирать варианты и детали ловушек и вообще все, что необходимо для захвата нелегала с поличным. Шпиону следует помнить, что контрразведчик, правительственный или корпоративный, прежде всего чиновник, клерк. Он выберет наилегчайший служебный путь: сузит всякую идею ловушки до простейшей формы и примется рассматривать поставленную задачу не с точки зрения её особенностей, а исходя из того, что у него имеется на руках, включая время, остающееся от выполнения других обязанностей. Но на длительность такого везения расчет все же будет неоправданный. Шпион будет продолжать действовать и, значит, преумножать улики, беспокоящие безопасность соответствующей организации. В конце концов, нерадивого контрразведчика заменяют квалифицированным и опытным дознавателем. Этот охотник за шпионами рассмотрит возникшую задачу всесторонне. Прежде всего, он выделит так называемую корневую идею ловушки, вокруг которой и будет строить свои расчеты. В чем главная слабость шпиона? Как использовать её применительно к обстановке? Каковы мелкие недочеты в работе нелегала — личные, организационные, ситуационные или методологические? На эти вопросы комплексные ответы контрразведка находит в процессе перехвата коммуникаций, затем при выслеживании шпиона и его агентуры, а также его поведения и поведения его осведомителей в тот период, когда они почувствуют себя «под колпаком». В большинстве случаев запуск соответствующих расследований бывает вызван каким-то происшествием. Чаще всего это внезапно обнаруженные признаки утечки информации или исчезновения материальных ценностей, какие-то другие обстоятельства, которые заставляют думать, что случившееся — работа шпиона. Само существование засланного шпиона или предателя в начале бывает только ещё предположительным. Все дело представляется некоей абстракцией. Но и из первых небольших признаков и свидетельств, тщательно собранных, ловец шпионов может очертить общие контуры того, чего же именно может добиваться шпион. Возможно, возникнут и какие-то зацепки, позволяющие рассчитывать на наличие у шпиона некоей личной слабости. Тогда идеологию ловушки будут основывать на двух моментах — вокруг той цели, на которую, как кажется, нацелен шпион, и с расчетом на имеющуюся у него некую слабость. Остается спровоцировать для шпиона соответствующие обстоятельства, оказавшись в которых, он неминуемо ринется к подставленной в качестве приманки цели и к тому же проявит слабость, на которую и сработает ловушка. Чем больше известно о потенциальном шпионе, тем прицельнее окажется западня на него. Лучшие ловушки делаются штучно. Шпион должен четко себе представлять, что контрразведка сконцентрирует внимание именно там, где идеология затеянной ею ловушки тесно привязана к игре на его главной цели, на его конкретных личных особенностях и слабостях. Охотник за ним будет не просто сидеть у ловушки, он займется ещё и активным заманиванием в неё агента. Кто первый в этой дуэли заметит что-то или кого-то, тот и получит возможность, образно говоря, сделать первый и, возможно, последний победный выстрел. Это очень важный момент именно в нем закладывается успех или провал операции. И, если охотник за шпионом опередил шпиона, его главным оружием становится — рано или поздно, но непременно — допрос. Один из высокопоставленных чинов спецслужб, оказавшихся в ловушке, Владимир Крючков, последний председатель КГБ СССР, оставил интересные свидетельства о том, что такое по психологическому и нравственному воздействию допросы и очные ставки, через которые ему довелось пройти в Лефортово после августовского путча 1991 года. Наиболее характерные выдержки: «По нагрузке допрос — процедура изнуряющая, очная ставка — ещё тяжелее. О взаимопонимании между допрашиваемым и следователем не может быть и речи. После допроса или очной ставки — глубокие раздумья, внутренняя борьба и одна, не покидающая тебя навязчивая мысль: кому и зачем это нужно? …В тюрьме чувствуешь, как напряженно работает мозг, как без всякой шелухи выдает оценки, ищет выход… Но я понимал и другое: на меня пытаются оказать психологическое давление. Стали чаще менять сокамерников, их число увеличивалось, ужесточался порядок общения с адвокатом… Неравенство сторон — следователя и подследственного — ощущается практически во всем. Во-первых, следователь хозяин времени: день, час, продолжительность допроса, перерывы в работе с подследственным — все в его власти. Характер, направленность допроса также определяются следователем: он подбирает вопросы, очередность постановки, вокруг одних может кружить часами, по другим скользить. Внезапность темы допроса — излюбленный прием, хотя он мало что дает. Многократный допрос по одним и тем же эпизодам, дополнительные вопросы, уточнения сопровождаются, как правило, подчеркиванием, что он, следователь, только и думает, как бы мне, бедолаге, помочь. Иногда даже становится неудобно оттого, что он усердствует, а ты не ценишь его стараний. Вдруг следователь выходит из себя, изображает обиженного, утверждает, что хотел бы помочь, а подследственный делает себе хуже. Много и других дешевых примитивных приемов, но они, как ни странно, иногда срабатывают, помогают следствию. Причина в том же незавидном положении подследственного — он готов ухватиться за любую соломинку, связывая с ней надежду на спасение. Подследственный даже может наговорить на себя лишнее! Все уловки приносят только временный успех, только в ходе предварительного расследования, о чем следователи забывают. В судебном заседании «успех» оборачивается брешью и компрометацией следствия». Боб Шпиган рассказывал курсантам Алексеевских информационных курсов о своей отсидке под следствием в течение двадцати месяцев в Гонконге в бытность этого города британской колонией. Боб оказался за решеткой за превышение полномочий — выследил двух новозеландцев, выкравших партию сырых алмазов в Амстердаме, и допросил их «с пристрастием». Камни возвратили владельцам, а Боба, подставленного подельщиками поисковиков бриллиантового сырья, засадили в тюрьму. Кто-то, как говорил детектив, позаботился о поступлении в полицию свидетельств его причастности к контрабандной торговле опиумом. В первую же ночь в портовой тюрьме Шпиган поставил себе задачу: «пережить, хотя бы на один час доносчиков». Месяцы шли, казалось, что неволя и допросы не кончатся никогда, но он оставался верен своей «идее-фикс» — пережить «их». Он видел, как европейские сокамерники в этой азиатской тюрьме теряли надежду, впадали в отчаяние и переставали есть. Их живьем пожирало чувство обреченности, а Боб-то знал, что обреченность только изобретение следователей, выдумка глупее, чем сказка о том, что «преступнику положено сидеть в тюрьме». Он не позволял унынию и злобе овладевать собою, поскольку и то, и другое выматывали силы, он экономил в себе «что только мог». Другие отворачивались от реальности, погружались воспоминаниями в прошлое, теряли чувство времени… Боб Шпиган был устремлен всеми помыслами и надеждами в будущее. «За пятнадцать лет своей авантюрной жизни, — сказал он, — я ввязывался во многие свалки, но тюремную битву, самую трудную, мне приходилось вести против самого себя…» Примечательно, насколько эти слова перекликается с рассказом, поведанным почти тридцать лет спустя Григорием Пасько, капитаном второго ранга ВМС РФ. Проведя в камере Владивостокского СИЗО свои двадцать месяцев, включая восемь в одиночке, он записал: «…Я приближусь к той грани человеческого сознания, за которой начинается бессознательное. И испытаю жуткое желание переступить эту грань. От вывода до крика, от крика до мычания, от мычания до физической боли в голове и груди переходил я изо дня в день, путая дни и ночи, с одним приказом самому себе: не сдаваться». Разумеется, на кафедре Алексеевских информационных курсов под Брюсселем Боб Шпиган появился много позже своих тюремных университетов. Трудно сказать, таким же энергичным и жизнерадостным он выходил из камеры или нет. Но и спустя пять, а может и семь лет после гонконгской отсидки он, хотя и производил впечатление «человека без возраста», все же держался нарочито по-мальчишески. На занятиях, если Боб распалялся, трудно было понять, кто же перед слушателями — детектив международного класса или святоша. Все-таки тюрьма надломила его. Он стал преподавателем потому, что не мог больше работать в полную силу. «В камере, — сказал он, — мне хотелось, чтобы на меня всегда падал свет, излучаемый Господом. Я был благодарен Ему за силу моего отчаяния. Оно позволяло мне вырываться из апатии…». А допросы? Как он боролся на допросах? Боб Шпиган ответил: «Следствие может вытащить из вас, хотя бы клещами, любые показания. Однако, что именно эти показания должны доказывать зависит только от вас». Может, так с ним и было. Но рубцы от клещей на руках, судя по всему, остались. Боб никогда не появлялся на внутренней лужайке Алексеевского кампуса в рубашке с короткими или закатанными рукавами. Раздел девятый «Гамбургский счет» 1 Разведка подобно политике есть искусство возможного. Профессиональные шпионы по найму затрачивают значительную часть времени и усилий на то, чтобы приспособить это искусство к специфике своего ремесла. Шпионы придают большое значение выявлению всех, включая незначительные и сомнительные, ситуационных возможностей, прикидывая будущий баланс исхода дела. Даже относительно слабый деловой и финансовый расчет, если его подкрепить скрупулезным изучением мелочей и прошлым опытом, может лечь в основу предприятия. Шпион и его работодатель хорошо осведомлены относительно суровых реальностей и низменной суетности своих забот. Будучи людьми прагматичными, оба знают, где именно положено обретаться им в общей схеме человеческих отношений. Но тот и другой лучше кого-либо знают также, во-первых, собственную цену, во-вторых, цену за последствия рисков, которые несут, и, в-третьих, цену продукта своего производства, который никакими иными путями не добывается. Сложив все эти моменты в некоей формуле, они и выставляют шпионские ценники на информацию или PR-акции по своей линии. Шпионская деятельность, как и всякое свободное индивидуальное предпринимательство, является эффективной тогда и там, когда и где она с финансовой точки зрения ведется расчетливо, экономно и избирательно. Какой смысл затевать чрезмерно расходную и, вполне возможно, сурово наказуемую уголовно операцию, если информацию или какие-то PR-компоненты, запрашиваемые заказчиком, можно получить с помощью менее дорогих и «мягких средств» — путем перегонки прессы, передач радио и телевидения, через запуск масс-медийной шумихи, из материалов публичной библиотеки, Интернета или по запросу у правительственного или частного агентства, имеющего право продавать ее? Наконец, отчего бы просто не предоставить клиенту соответствующую аппаратуру вроде перехватчика светодиодных импульсов, который подслушает полностью и без остатка «электронный шепот» любых компьютеров с достаточного расстояния даже, скажем, через бронированное стекло, и не оставит никаких следов? И так далее… Между тем, на услугах шпионов настаивают довольно часто, не считаясь с расходами, и, более того, без крайней надобности, а случается и контрпродуктивно. Есть некий закон, действенность которого подтверждена практикой. Суть его заключается в том, что качество шпионажа непременно снижается, если его используют не для получения из закрытых источников, во-первых, секретной и, во-вторых, действительно необходимой информации. Профи, помимо работы, определенной указанными двумя критериями, за иные подряды или не берется, или находит способ от них отвертеться. Шантаж, угрозы, любые «зловещие», гангстерского типа PR-маневры опускают профессионала. Втягивание в общественные склоки и битвы по переделу собственности превращает шпиона в подельщика, повязанного корпоративным интересом с заказчиком. На этом пункте для него заканчиваются отношения подрядчик-наемник. Неминуемо придется сделать следующий шаг — по ноздри увязнуть в политической, финансовой, общественной и любой другой трясине, то есть в том, что можно назвать «наркотической зависимостью» какого-то политика, некоей корпорации или партии от неутолимой жажды собственности, интриг, скандалов и разборок. Шпион в этом случае становится ферментом общественного невроза. А такую привилегию следует оставлять средствам массовой информации. Шпион выдает продукцию и, тем более, ставит свою подпись под ней, не для публичного обозрения подобно журналистам. Между профессией шпиона и журналиста, специализирующегося на расследованиях, существует, хотя и тонкая, но непроницаемая переборка. Переборку эту обычно видят далеко не все. Структуры, как правительственные, так и корпоративные, а также частные лица, обладающие избытком средств и нехваткой здравого смысла, часто выступают энтузиастами создания сыскных контор или артелей, которые занимаются шпионажем там, где могли бы разобраться в происходящем подготовленные и толковые репортеры, более или менее не всегда и всем продающиеся. К сожалению, в закрытых, тоталитарных и так называемых «переходных» обществах знающие цену своим взглядам журналисты почти не водятся. Именно следствием этого и является то, что затевается множество мелких и незрелых «игр в шпионов», дискредитирующих честь ремесла и шпиона, и журналиста. Ввязываются в них от не слишком большого ума жаждущие званий и денежных фондов младшие и средние клерки спецконтор и того же сорта репортеры. Особенно нелепо и недостойно такое выглядит, когда шпионажем увлекаются, считая его всемогущим, власть имущие. Предлагаемые «сверху» правительственным или частным спецконторам подряды напоминают, случается, по сути своей предложение обойти все лотерейные киоски в стране и в каждом заполучить билетик с главным призом. С плохо скрываемым удовольствием недобросовестные профи, глумясь в душе, растранжиривают фонды, да и рабочее время, чтобы выдать заказчику груду не выигрышных билетов для финансового отчета, хотя игра сама по себе доставила всем удовольствие, и даже случались мелкие удачи. Естественно, сопроводив отчет «достойными» донесениями. А ведь тем временем кто-то действительно сорвал где-то самый большой выигрыш! Сознание того, что такой приз кто-то все-таки заполучил, подхлестывает в среде даже трезвых людей азартную мечту о том, что однажды наступит и их день. Удачу увязывают с одним «шпионским» ходом, вполне по плечу, как они считают, скудно оплачиваемому агенту, который, совершив некий подвиг, наконец-то, выспренно говоря, повернет колесо Фортуны в нужную сторону. Игра в шпионаж с помощью наемников-одиночек больше присуща корпоративным и индивидуальным подрядчикам. Правительственные «преодолевают трудности» не за счет качества, а облавой. Например, по данным на сентябрь 2001 года под разными предлогами — от «борьбы с разрушительными идеями» и до «гарантии безопасности» — пользование интернетовскими коммуникациями запрещено гражданам двадцати стран мира, а власти Саудовской Аравии, Азербайджана, Белоруссии, Китая, Северной Кореи, Кубы, Ирака, Ирана, Казахстана, Киргизстана, Ливии, Сьерра-Леоне, Сирии, Туркменистана, Туниса и Вьетнама ставят для выхода в «паутину» практически непреодолимые ограничения. Использование шпионажа не по назначению порождает дешевые легенды о всесилии разведки. Этот шпионский миф, мечта властолюбцев, основан на абсурдных надеждах. Мечта эта напоминает сказочку, о том, будто там, где радуга упирается в землю, появляется горшок с золотом. Большие призы, охраняемые самой изощренной правительственной или корпоративной мощью, однако, берутся. Это известно и из истории, и по событиям наших дней. Такие трофеи оказывались достижимы на удивление часто, но далеко не для всех. Как правило, они — результат штучной работы. То есть, по плечу профи, которые в полном смысле слова получили свой редкий дар от Бога, владеют ремеслом на уровне искусства, полагаются только на себя и свой опыт, сохраняют способность фокусировать свою цель при любых путаных обстоятельствах и не на йоту не выходят за предписанные их ремеслом рамки. Призы засекречены крепко. Не следует заблуждаться насчет того, что они достаются более или менее дешево. Чтобы крупно выиграть, ходят в дорогие казино, а не по киоскам с лотерейными билетами. Секреты, которые будет добывать шпион, по определению запечатаны десятками всевозможных печатей, включая бронированные двери, электронные и ставшие модными радиационные и бактериологические ловушки. Эти секреты, в особенности когда речь идет о намерениях, обычно не имеют материального носителя, они хранятся, дополняются или меняются в головах ограниченной горстки людей. Физические, то есть внешние формы обеспечения безопасности подходов к тайнам и людям, которым о них что-то известно, бесконечны по вариантности. Разрабатываются сменные системы сложных, по существу непредсказуемых процедур допуска к секретным материалам, изложенным на бумаге или имеющих иные материальные носители. Эти системы обеспечивают непрерывную, постоянно продолжающуюся идентификацию личности, пользующейся секретными материалами, предусматривают многоуровневое утверждение разрешений на допуски, а также меры пресечения несанкционированного копирования или уноса источника. Попытка преодолевать перечисленные препятствия с налета, грубое вторжение, налет или прямое воровство, конечно, не исключаются. Но шпионы по найму карьеры на этом не делают. Для таких операций нанимают либо американского Рембо, либо российского Бешеного, а это уже из области мифологии. Шпионаж — как кража секретов и их доставка заказчику — ремесло невидимок. Эта работа требует редкого артистизма, именно такого рода артистизма, который и позволяет разглядеть, заполучить и использовать малейшую возможность в нужном направлении. На Алексеевских информационных курсах это называлось искусством позиционирования — подобраться там, где нужно, вовремя и ровно настолько, чтобы дотянуться… Исключительные личные и профессиональные качества шпиона останутся не востребованными, если он не дотянется до цели. Увеличительное стекло в руках его подрядчика, образно говоря, окажется повернуто к объекту не совсем той стороной. Получение стратегического значения разведывательных данных посредством шпионажа ни в какие времена не представляло собой предприятие более дешевое по стоимости, чем, скажем, аналогичная операция с помощью силового захвата. Но суть проблемы в том и состоит, что в отличие от спецназа шпион и его действия не субстанциональны, они вне осязаемости, да ещё и цель агента совсем уж эфемерна — намерения, которые перестают ими быть, если знающий их оказался в захвате. Намерения перестанут быть таковыми ещё до первого допроса пленного. Ну, а если, как мы уже это делали, перевернуть шахматную доску и посмотреть на игру со стороны охотника за шпионами? Как производится калькуляция его операций? Василий К. Пак в своих лекциях разделял охоту за шпионами на два вида. Первый: непосредственно контршпионаж, то есть защита секретной информации от «посторонних глаз». И второй: контрразведка или деятельность по нейтрализации враждебных действий со стороны правительственных, корпоративных, включая криминальные, разведывательных спецслужб. Разумеется, деятельность и первого, и второго вида обеспечивается фондами, подлинные источники, размеры и распределение которых никто, включая начальников спецслужб, никогда не узнает. Сомнительно, чтобы вообще нашелся когда-либо и где-либо человек, располагающий более или менее точными сведениями на этот счет. Кореец сравнивал фонды служб безопасности с питанием сторожевой собаки. Собака существует кормежкой, работа «в поле» для неё — вторична. Таким образом, одно от другого напрямую не зависят. Когда работы мало или есть возможность её не доделать, на рационе это не сказывается. «Вектор заинтересованности» — кормежка. Симпатичная болонка «сниффер», натасканная на запах взрывчатки или наркотиков, ищет не их, а пропитанную их «ароматами» кормежку, к которой приучена. Песик, всеобщий любимец и баловень, считает, что он кормится или удовлетворяет привитые ему привычки, а хозяин, что — тот служит, и однажды даст возможность и ему получить премию… Вывод Василий К. Пак предлагал слушателям сделать самим. Принимая за знаменатель «корм» и за числитель «службу», кореец и выводил уравнение, в котором «икс» эффективности ставил в числитель, а расходуемые фонды в знаменатель. Таких уравнений он предлагал три. По числу типов шпионов по найму, проникновение которых упреждают, выявляют, пресекают и используют, если необходимо, в своих интересах службы контршпионажа и контрразведки. Для первого употреблялся старомодный термин «предатель». Психологически на уровне обывательского сознания считается, что «предатель» нечто более отвратительное, чем чужак, совершивший кражу информации. Появление «изменника» рассматривается не просто как гнусный инцидент в общественной жизни, но и как инцидент исключительный, да ещё почему-то, помимо предателя, марающий позором весь коллектив предприятия или учреждения, а некоторые, распалившись в гневе, заявят, что и всей нации. Оказаться обворованным любимым человеком, другом или иным доверенным лицом — такое «не укладывается в голове». Комплекс абстрактной невозможности предательства в «собственных рядах» живуч и агонизирует долго ещё и после того, когда вещественные доказательства оказались налицо. Люди принимаются выискивать ещё и некие внешние причины происшедшего. И, конечно, уходят от истины. Любая структура, в том числе и решающая вопросы безопасности, допускает в своей организационной идеологии хотя бы минимальную степень взаимного личного доверия сотрудников всех уровней подчинения. Иначе организация не будет дееспособной. Презумпция лояльности всех в отношении всех. Но эти все допускают, конечно, что предательство кого-то в отношении кого-то или всей структуры в целом когда-нибудь да случится. Однако рожденные предавать не предают, если не возникнет возможности или, лучше сказать, выгодного повода для предательства. А когда повод возникнет, предаст любой, что бы там не говорили. Вроде того, как переходят из одного клуба в другой футболисты. Приверженность честной игре достоинство в глазах зрителя, а не игроков. Для профессионалов смысл игры не победа, а материальный выигрыш. Зачем иначе, как ни ради куска хлеба, становятся профессионалами? Такие фигуранты обретаются обычно на нижних ступенях иерархии, в отношении которых какие-либо подозрения минимальны, но где возможности для эффективного шпионажа в изобилии. Скажем, толковый секретарь и в наши дни автоматизированной конторской рутины остается ключевой фигурой в большинстве организаций. Первейшее правило всякого шефа службы безопасности в любой структуре гласит: насторожись в отношении секретаря или помощника, отказавшегося уйти вслед за начальником, передвинутым в другое место… Второй тип агента, который рассматривается контрразведкой в качестве цели для преследования, это иностранец. Второй потому, что его запускать в дело намного труднее. Выше мы уже рассматривали насколько сложно в большинстве случаев организовывать такие проникновения на практике. По существу нечто чуждое организму вживается в него для выполнения грязной работы. Как и в первом случае, здесь тоже совершается обман, но, как считается, не столь гнусный, поскольку виновник — чужак, пришлый. Он просто походил на нечто такое, что казалось «преданной делу и коллективу» личностью, которая проникла на свою должность в силу недостаточных проверок. Есть на кого пенять: профи из службы безопасности подвели… Есть и третий тип. Если существование двух первых, у которых внешняя оболочка прикрывает сущность, схоже в том, что они в одинаковой мере не контролируют свое служебное окружение, то третий — это тип, которому вполне подвластны большинство сотрудников. Это тип близкий к тому виду шпиона, который мы уже обозначили термином «крот». Практически, такого сорта шпион и предатель, и иностранец. Обычно он из высокопоставленных финансовых, промышленных, культурологических или политических «глобалистов», чьи корпоративные, клановые и личные интересы давно уже трансформировались в несколько национальных паспортов. К такого рода шпионам «в силу судьбы» контрразведка, разумеется, почти не суется. Впрочем, и шпионы по найму им не ровня. Эти высокие «коллеги» добывают не только информацию и намерения. Их цель шире: разработка в чью-то пользу и, прежде всего, собственную фьючерсных сделок по континентам, например, между банками Запада, мусульманского мира, Евразии и Китая или соответствующими торговцами оружием с замахом на десять или двадцать лет вперед… Возвращаясь к уравнению, изобретенному автором курса «Идеология ловушек» и казахским корейцем буддистом Василием К. Паком, выявление, перехват и возможная перевербовка трех перечисленных типов агентов весьма разнятся по затрачиваемым (и выделяемым) фондам. Разбросы по статьям расходов случаются астрономические. При этом в последнем случае, то есть когда речь идет о «глобалисте», охотнику за шпионами приходиться становиться банковским экспертом, чтобы подсчитать более или менее точно конечный баланс затеваемой операции. Карл Оскарович Шульц, рижский немец и мастер-чемпион по восточным единоборствам в конце 50-х, а позже — финансовый управляющий конторы Алексеевских информационных курсов имени проф. А. В. Карташова, сетуя на растущие расходы, сказал однажды: — Ограничивайте себя, господа… Когда спортсмен, шпион, артист или писатель совсем уж продался за деньги, он меняет профессию на что-то иное. 2 До заведования финчастью Алексеевских курсов К. О. Шульц прокладывал «кротовий» тоннель в валютно-финансовой структуре, ведавшей учетом чеков латвийских валютных магазинов. Зарылся он под почву младшим референтом и за пятнадцать лет прогрызся до кресла заместителя шефа всей торговой конторы. Специфическое спортивное прошлое и возникавшие на его почве связи обеспечили рижанину спокойное прохождение всех проверок. Известная ему информация и его влияние на решения, касающиеся долларовых резервов бывшего СССР, следует думать, впечатляли его работодателей… Должность, которую Карл Оскарович получил на Алексеевских курсах вскоре после перехода на статус «невозвращенца» во время командировки в Лиму, давала возможность «любительски», как он говорил, собирать картотеку из упоминаний, ссылок, сообщений и тому подобного относительно шпионов-«кротов». Он в те годы выжидал истечения срока секретности своих подвигов, на файле с описаниями которых, его подрядчик, надо думать, сделал пометку «хранить [сто] лет», после чего намеревался создать некий литературный труд с использованием картотечных заготовок. По данным Шульца, первым упоминаемым в шпионском сообществе «кротом» оказался русский эмигрант-белогвардеец, который в середине 1930-х внедрился в советские разведывательные службы в Европе. Однако, по сути своих оперативных действий «кротом» эмигрант не был. В ходе вербовочной операции ему присвоили кличку «Крот». И только-то. Он мог бы быть, например, «Барсуком» или «Крысой». Термин «крот» вообще не существовал в шпионский жаргоне того времени. Он родился или, как говорил Шульц, его открыли «в самые холодные годы» холодной годы. Слово приобрело смысл, содержание, нравственную окраску и значимость благодаря этой войне и появилось в словарях в начале 1980-х. В картотеке рижского немца имелось высказывание бывшего директора ФБР Эдварда Гувера о том, что слово «крот» никогда не использовалось его агентами. Такая «деятельность» обозначалась как «проникновение». В истории правления короля Генриха VII, написанной Фрэнсисом Беконом в 1622 году, бывший рижский «крот» выудил такую цитату: «Он [король Генрих] был осторожен и либерален, благодаря чему мог иметь хорошие разведывательные сведения отовсюду заграницей… Оттуда также наскакивали такие кроты, которые постоянно работали, чтобы копать под него». Обращался Карл Оскарович в ходе своих изысканий и к советским, как он говорил, университетским источникам, ссылаясь на британского писателя Джона Ле Карре, дипломата и разведчика, который относил термин к жаргону КГБ. «Источники» письменно рекомендовали ему считать мнение Ле Карре не «корректным» и утверждали, что термин им самим стал известен только из «западных источников» в начале 1970-х. Предложенная финансистом Шульцем классическая, по его мнению, дефиниция для шпионского «крота» выглядит следующим образом: «Крот является агентом проникновения, внедренным в службу противника, союзника или нейтрала, с секретным намерением добиться положения, которое даст ему возможность быть полезным тем, чьим интересам он на самом деле действительно предан». Сказано метко: действительно предан… Вывод из определения следовал тот, что никакие финансовые затраты не сработают для выявления и перехвата опасного и мелкого зверька, если охоту поведет толпа псарей, которым, возможно, этот же «крот» формально и платит содержание в силу достигнутого им положения. «Не отправляйте свору собак ловить мышку, — говорил Шульц. — Кошка сделает это и тише, и лучше». «Кроты» являются уникальными, долгосрочными инвестициями разведывательной службы и неизменно соотносятся с её стратегическим планированием. Расходы на «кошку», не закормленную хозяином и не изувеченную селекционерами, могут обрушить миллионные вложения и, более того, будущие миллиардные прибыли, на которые рассчитывал противник. Таким может обернуться «гамбургский счет», другими словами — объективный и честный, на закрытом от публики и от политиков, «только для профессионалов» состязании по борьбе между шпионами и охотниками за ними. Более того, выявленный «крот», если умело им распорядиться, начнет приносить контрразведке доходы. Обычно, взвесив возможные личные последствия своего провала, «крот» уступает попыткам добиться от него сотрудничества, разумеется, в рамках допустимой уверенности в его совершенно неискренней чистосердечности. Конфронтация с захваченным агентом — безвозвратный шаг, к ней не прибегают никогда, если, конечно, не вмешиваются политиканы. Пределы полезного сотрудничества, на которое рассчитывает контрразведка, зависят от остроты опасности, которую раскрытый «крот» почувствует как со стороны своих, так и от новых властителей его судьбы. Степень бедственного положения «крота» определяет и степень выявления через него других агентов противника и того, что известно этому противнику об операциях, проводимых коллегами контрразведчика из собственной разведывательной службы. Во всякой спецконторе или для всякого шпиона по найму не существует ничего более требующего сокрытия, чем собственные наработанные оперативные методы. В случаях, когда «крот» оказался вычислен, спецконтора, на которую он работал, не жалеет ни сил, ни фондов, идет и на «мокрое» в отношении провалившегося, чтобы запрятать подальше абсолютно все сведения о том, как он оказался внедрен в «систему» и как его в ней «поддерживали», пока он выполнял свою работу. Что-либо полезное об этом может быть выведано только при условии сотрудничества со стороны «крота». Перечисленные обстоятельства дают «кроту» козыри для игры и блефа. В его деле не было, и тем более нет теперь, когда он попался, места для сентиментальных истин или высокой морали. Бесполезно искать искренность или раскаяние там, где их никогда не бывает. И на первом же допросе «крот» не откроет рта до тех пор, пока не поймет, что с ним собираются говорить в предельно деловой манере. Он ждет одного: понимания, что только его личные интересы, вполне услышанные, понятые и принятые дознавателем, его собственное спасение и безопасность близких могут перевесить его обязательства по отношению к своему подрядчику. Сторонним наблюдателям такая торговля внушает естественное отвращение. Шпион по найму, оказавшийся на положении захваченного «крота», должен учитывать это. Поэтому, даже когда уторговывание предательства идет, по всей видимости, для него успешно, до заключения сделки может оказаться ещё далеко. Или она внезапно сорвется. Для этого достаточно неадекватной реакции в политических «верхах» противника, которая выльется в резолюцию типа «Подонок смеет торговаться!» на записке с предложением заключить сделку на таких-то и таких-то условиях. С точки зрения гамбургского счета расстрел или пожизненное для «крота» — наихудшее возмездие с точки зрения профессионалов из контрразведки или службы контршпионажа. Это — наказание, продиктованное эмоциями, то есть с профессиональной точки зрения ценою в «ноль». Настоящий ответный урон наносится противнику только выкачиванием из «крота» всего, что возможно и доступно. Это тот самый случай, когда воздаяние за преступление определяется не судьями, а экспертами контрразведки и разведки. Есть и ещё одна из возможностей извлечь из «крота» прибыль использовать в будущем шпионском обмене, когда необходимость в таком возникнет. Разумеется, до этого «крота» выжимают «до суха» и настолько, что предположение относительно его использования кем-то ещё в будущем покажется просто абсурдным… И все же прежде, чем наступает печальный финал, шпион, принявший личину «крота», имеет неисчислимые возможности избежать захвата. Возможности эти ему дают ловушки, расставляемые в расчете на мелкую уязвимость в обыденном поведении предполагаемого «крота», который, между тем, по мере служебного роста становится все больше не по зубам контрразведке. Расстановка «неумных» ловушек — только сигнал «кроту» о глуповатом внимании службы безопасности к тому уровню служащих, на который он уже поднялся. Подметив нечто подобное, «крот», используя служебное положение, просто «обанкротит» своего противника заранее. Однако, вернемся к «кошке», которая, действуя в сущности по мелочам, оборачиваются крупной проблемой для «крота», да и не только для него. Первая мелочь такого рода — язык, на котором говорит «крот» на службе, дома, в баре, в магазине и даже во сне. Великую истину высказала жена одного нелегала в Лондоне относительно своего мужа-якобы-ирландца, отправляя вздорный, ничего не содержащий по существу и продиктованный ревностью донос: «Его ирландский мне всегда казался выученным…». Леди полагала, что допрос, под который она подвела гулену в Скотлэнд Ярде, приструнит его и вернет домой… Временные и иные затраты на овладение языком шпион по найму не вправе прекращать в течение жизни. Речь является идентификатором. Даже родной язык выдает место, где находится ваша деревня, или какой хедер пришлось заканчивать. Использование (или не использование) того или иного языка говорит многое о личности и том, что она из себя представляет этически, социально и культурно, а это многое в свою очередь говорит о манере и привычке думать. Содержание разговоров, стиль, словарь, тон и артикуляция являются точно в такой же степени важными, как и выбор языка общения сам по себе. Сейчас английский, французский, испанский и арабский языки считаются родным или вторым языком огромного числа людей по всему миру. Акцент, как и смысл, вкладываемый в разные слова, стиль их подбора позволяют различать их пользователей по расовым, культурным и географическим признакам с очень высокой степенью даже в Интернете. Искусный лингвист с поразительной точностью определит где, когда, при каких обстоятельствах та или иная личность выучила язык, а также в каких кругах она обычно вращается. Особенно часто выдавали шпионов языковые архаизмы. Кроме того, существуют как бы «языки» внутри языков, то есть жаргоны, на которых бегло говорят совсем уж в узких кругах. Между общающимися на сленге устанавливается особое доверие и, даже если других рекомендаций нет, владение «феней» уже служит своеобразной гарантией того, что перед вами человек вашего круга. Чужак же или притворщик выдаст себя, поскольку в разговоре проявит отсутствие речевой беглости или недопонимание. В технических и научных сферах язык, которым пользуются при решении оперативных задач и который является, по сути, единственно возможным в совместной работе, служит ещё и средством установления своеобразного товарищества между людьми, вряд ли ставшими бы общаться между собой в иных условиях. Шпион, который внедрен извне в такое сообщество, сталкивается с лингвистическими проблемами, если пытается сойти за своего. Несколько умело заданных ему «кошкой» вопросов и — план расследования готов. Использование анахронизмов или устаревшего профессионального сленга в разговоре с коллегами — распространенная западня. Попавшего в такую однажды или дважды ведут далее и в другие, более изощренные. Например, вводятся коды и пароли, применение которых требует от действительно посвященных знания неких тонкостей — технических, бытовых или связанных с какой-то давней анекдотической историей. Даже перехваченный средствами подслушивания или выведанный иными способами такой код или пароль, примененный не санкционировано, то есть в данном случае некомпетентно, немедленно вызовет соответствующий сигнал тревоги. Шпион по найму может также попасться в дезинформационные ловушки. Здесь снова центральным моментом является предположительное незнание шпионом того, что он и не должен знать по своему положению, возрасту, образованию и так далее. То есть, предпринимается своеобразное манипулирование информацией, которое будет постоянно и регулярно ставить возможного агента проникновения в затруднительное положение. Дезинформационные ловушки тем эффективнее, чем уже круг лиц, которым доступна информация особого рода. Идея дезинформационных ловушек нашла свое любопытное выражение в одной из сур Корана. В ней говорится: «Когда Пророк доверил тайну одной из своих жен и когда она открыла её, а Аллах поведал Пророку о том, то на самом-то деле Пророк поведал ей часть правды и ничего не сказал об остальной её части». Когда заподозрена утечка из потока секретной информации, которой владеет ограниченный круг людей, служба безопасности фабрикует «зацарапанные» сведения (чаще дезинформацию), которые иногда ещё называют «меченым атомом», и запускает их в хождение среди намеченных «специфических» личностей из этого круга. Если такие меры толково подготавливаются и умело осуществляются на регулярной основе, личность, являющаяся источником утечки или обладающая соответствующей информацией не по праву, будет рано или поздно выявлена. Такая «радиоактивная» дезинформация опасна для шпиона по найму не только тем, что выявляет его агента, ответственного за несанкционированную утечку. Она немедленно дает охотнику за шпионом отличный шанс и для отслеживания его линий коммуникаций вплоть до получателя или заказчика секретных сведений. Мониторинг «соблазняющей» информации постоянно и непрерывно организуется, хотя бы в профилактических целях, всеми толковыми службами безопасности. Охотник за шпионом внимательно будет следить как запускаемые «меченые атомы» проходят, во-первых, по внутренним информационным каналам охраняемой им системы и, во-вторых, за её пределами тоже. Шпиону следует учитывать, что дезинформационные ловушки устраиваются в полной секретности даже от тех, кто контролирует информацию и её обращение внутри организации или системы, и поэтому даже высокое служебное положение, если он «крот», не будет гарантией того, что ему станет известно о ловушках заранее. Однако, шанс отпугнуть «кошку» от щели, возле которой она затаилась в засаде, на данном этапе у «крота» ещё остается. Это — его связи в верхах. Если удалось замазать «невидимой грязью» кого-то из власть предержащих (выгодная женитьба, дружеские отношения, финансовые и деловые партнерские связи и т. п.), помещение по жалобе «крота» на «аллергию» от животных («впавших от безделья в шпиономанию офицеров безопасности») очистят. Раздастся звонок «кому следует»: «Уйми, пожалуйста, своих, мешают нормально работать». Даже если это не так, намек поймут и операция окажется свернутой. Но контратаковать следует вовремя. Если охотник за шпионом терпелив, расчетлив, подготовил толковых информаторов внутри структуры и себе на уме, дело для «крота» становится непоправимым. Огрызаться будет поздно. Как только шпион выявлен с помощью дезинформационной ловушки, его, вне сомнения, примутся использовать для «подкормки» уже собственного нанимателя. «Меченый атом» уйдет, что называется, в высшие сферы на «его стороне» и замарает определенных лиц «там». Шпион попадает в ситуацию, про которую говорят — «Без меня меня женили». Он превращается в «сыр», на который тянутся один за другим его подельщики. Не ведая о том, он становится перевербованным, начинает работать против своих работодателей, которые как и он не будут знать, что в свою очередь тоже попались. Шпион, таким образом, не только оказался идентифицированным и засел в ловушке, но и сам сделался её частью, средством идентификации тех, кто работает на него и на кого он работает сам. Участь «засветившегося» нелегала подобна не проявленной фотопленке, вытащенной из кассеты. За полнейшей ненадобностью её выбрасывают… Перефразируя Шекспира, можно сказать: умер, значит расплатился. Соответственно, одна сторона заносит расходы в «потери», а другая — в «прибыль». 3 Информация, в особенности секретная, как и любой другой товар, имеет удручающую особенность пропадать, подвергаться утечке, усушке, утруске, испарению, незаконной перепродаже, хищениям и тому подобному. Как говорилось в послании к гражданам Северной Кореи от их правоохранительных органов по случаю нового года, «шпионы ползут днем и ночью, не следует лениться сообщать о таких немедленно». Но даже в условиях всеобщего доносительства шпионы ухитряются (это не из послания — В.С.) обойти расставленные ловушки и уйти «в отрыв». Как бы ловко и громко ни шумели средства пропагандистской поддержки спецслужб о подвигах охранных ведомств, их сотрудники подобно рыбакам частенько видят только хвосты больших рыбин. Шпионы по найму все чаще, однако, сталкиваются с охранной тактикой, суть которой состоит в нагнетании внутри и вокруг структур или организаций, являющихся объектами разведывательного интереса, информационной неопределенности. Из источников, прежде всего закрытых, инициируется как внутренняя, так и связанная с внешними контактами интенсивная циркуляция сведений, имеющих различную вероятность достоверности. Агент проникновения, а также его работодатель сталкиваются, таким образом, не только с необходимостью выкрасть информацию, но и проблемой предварительной оценки всех её вариантов и отбора действительно подлинной. Это крайне затрудняет и замедляет работу по подборке информатора или информаторов. На каком направлении информационных потоков они реально нужны? Не станут ли «сборщиками пыли»? Шпион, сколь бы опытным он ни был, вынужден барахтаться в своих сомнениях. При этом даже излишняя осведомленность, если он «крот», может оказаться опасной. Такой прием охранных служб называют ловушкой многовариантного выбора. Эта ловушка рассчитана на то, чтобы заставить шпиона проблуждать по лабиринту из противоречивых и взаимоисключающих сведений до тех пор, пока он, опасаясь сделать неверный выбор, который его высветит, дойдет до нервного стресса и тем загонит себя в тупик. При всей вариантности таких ловушек общее правило для них одно: чем обширнее сумма используемой информации, тем острее порождаемая этим неопределенность. Эффективность ловушки многовариантного выбора кратно возрастает, если шпион по найму не готов столкнуться с ней. Внезапно возникшая, непредвиденная при подготовке проникновения вариантность информации, которую предстоит доставать, меняет условия и затягивает сроки выполнения подряда. Кроме того, эти обстоятельства перенапрягают коммуникационный потенциал нелегала, вынужденного отправлять «Центру» внеплановые запросы, и ставят под дополнительную угрозу его личную безопасность. Разработка вариантов путающей информации не должна оставлять сомнений у потенциального шпиона, что все эти варианты именно того сорта, которые непременно заинтересуют его подрядчика. Любая промашка с этим — сигнал для нелегала, что дело не чисто, что он столкнулся с некачественной ловушкой многовариантного выбора. И он преодолеет или обойдет её. Ни растерянности, ни усталости, ни тем более нервного стресса в этом случае от него не дождаться. Шпион продолжит путь к цели, это для него главное. Он ещё не истекает временем, как кровью. К тому же тертый нелегал, миновав первую ловушку многовариантного выбора, знает, что впереди его определенно ждет новая подборка таких же. Он уловил стиль охотника за собой. Хотя и небольшой, но все же козырь шпион получит. Кстати говоря, ловушки многовариантного выбора информации используются и самими шпионами при передаче сведений, которые, как они подозревают, могут оказаться в фильтрах, например, электронного перехвата и затем расшифрованы. Только в данном случае многовариантным выставляется «разведывательный интерес» агента. Другая ловушка, ощутимо бьющая по психике шпиона по найму, имеет в основе своей идею соблазна. Существуют несколько общеизвестных императивов, которые одинаково, хотя и в разной степени, воздействуют на людей. Даже для исключительной по своим вкусам (или безвкусице) извращенной личности можно подобрать что-то в каком-то месте и в нужное время для совращения. В сущности, требуются только подходящая упаковка или дизайн «соблазна» и метко нацеленный механизм его подсовывания существу из плоти и крови, выбранному в качестве цели. Искушение — трюк не сложный. Однако в случае его применения по отношению к шпиону по найму он должен позволить контрразведке не просто заграбастать добычу. «Сладкая ловушка» должна обеспечить и неопровержимое свидетельство того, что эта добыча как раз «шпионского разлива». Секс и жадность — самые мощные и простейшие рычаги соблазна, на которые реагируют вопреки всем предостережениям даже самые подготовленные, преданные своему делу и высокопоставленные агенты. Художественная литература переполнена сюжетами, в которых выдающиеся личности самым банальным образом засовывают голову в ловушку и далее в петлю по причине снедающих их низменных страстей. С деньгами и продажностью шпионаж имеет дело постоянно. Материальный стимул, в сущности, и лежит в основе взаимоотношений разведчика-наемника с его работодателем и собственной агентурой. Жажда легкой и быстрой наживы здесь перманентная вводная. Что же касается сексуальных отношений шпиона, то они могут стать для него источником либо силы, либо серьезной потенциальной уязвимости. Нет ни одной формы сексуальных отношений, включая нетрадиционные, которые обладали бы стопроцентным иммунитетом против их использования для сбора информации теми, кто решит это сделать. Случайные связи как и длительные привязанности используются в собственных целях и шпионами, и охотниками за ними. Соблазн используется контрразведкой для того, чтобы увеличить уровень риска шпиона. Сексуальная привязанность может сделать нелегала неосторожным в профессиональных действиях в угоду иному, личному интересу. Люди от природы скрытны в том, что касается их глубоких личных переживаний или привязанностей, и готовы рисковать ради их защиты гораздо чаще и сильнее, чем в иных случаях. Шпион или шпионка — человек из плоти и крови. Как и все сильные личности, они могут отдать очень много, если не все, во имя любви или безопасности дорогого существа. «Сладкая ловушка» — используется ловцами шпионов на протяжении всех долгих веков существования разведок и спецслужб. «Сыром» в ловушке выставляется заранее натренированный, имеющий необходимые личные данные и общественные связи агент. Такой агент может быть постоянным, то есть используемым в этом направлении как профи, или в исключительных обстоятельствах особо подобранным для выполнения задачи на какой-то «специальной» основе. Иногда агента ставят в известность о сущности поставленной перед ним задачи, а иногда он действует в полнейшем неведении относительно того, кто и зачем его использует. В первом случае, как правило, речь идет о том, чтобы скомпрометировать объект соблазна. И далее «сладкие» отношения обрываются. Во втором случае ставка обычно делается на формирование долгосрочных отношений, для которых необходима ничего не ведающая «приманка» или искушенный, опытный и преданный охотнику за шпионом агент. Случается, что «искушенный» агент, запутавшись в отношениях со шпионом, прямо или косвенно выдает свою игру. Ловушки соблазна, строящиеся на сексе, считаются поэтому хрупкими и ненадежными. Но существует и более изощренный соблазн, который подкрепляет «любовный напиток». «Piquez lа curiosite» — кольнуть любопытство — так это называется по-французски. Ущипнуть интерес шпиона возможностью заполучить уникальные сведения, да ещё с прямой доставкой — таким заинтересуется и самый заскорузлый, осторожный и изворотливый профи. Да и его работодатель тоже. Подмешав «уколотое любопытство» к «любовному напитку» (помощница, например, объекта разведывательного интереса), охотник за шпионом может получить блестящий результат. Общепринято, что помощники, секретари и иное окружение руководителя системы, структуры, организации или корпорации находятся под постоянным «колпаком» службы безопасности. В большинстве инструкций начинающим агентам содержится тактический совет обхаживать не секретарш или помощниц, а их подружек или родственниц. Всякая классификация, тем более в постоянно меняющемся и совершенствующемся ремесле устройства ловушек, капканов и засад на шпионов, разумеется, условна. Каждая спецслужба имеет собственный их набор, создаваемый на основе имеющегося опыта, и засекреченный. Так что, варианты «подсад» бесконечны. Тем не менее, базовая идеология ловушек, использующих соблазн, отслеживается. На Алексеевских информационных курсах имени проф. А. В. Карташова казахский кореец Василий К. Пак обозначал её термином в стиле восточных единоборств — нанесение удара сделкой. Этот удар используется и для идентификации объекта соблазна как шпиона, то есть изобличения в этом качестве, и для создания основы его будущей перевербовки. Например, в один прекрасный вечер «подружка» делится с нелегалом размышлениями о том, что занята с некими материалами, которые из-за перегрузок ей придется приносить домой для проработки. Не мог бы он помочь ей по вечерам? Материалы же — объект давнего повышенного интереса шпиона. Их, что называется, Бог посылает. Подобного рода «офферта» — уже опасность. Выслушав её, шпион поставил одну ногу в капкан. Предложение, конечно, прозвучит «деликатно». Подобрать дизайн для его оформления контрразведчику помогут, если необходимо, психологи. Шпиону в этом случае важно подметить тот момент, когда в этом подходе к нему, возможно, что называется, перегнут палку, переборщат и вовремя принять не только позу «оскорбленного достоинства», но и меры для обеспечения своей безопасности… Изобличение шпиона может быть продолжено в подобных случаях иными методами, основные из которых являются слежка, обыск, захват и допрос. Тертый нелегал рано или поздно высчитывает слежку, как бы изощренно и ловко она не велась. Но, если ему не известно как, когда, где и на чем он засветился, то есть на каких своих действиях, связях и контактах, все его пути сами по себе покажутся ему опасными. В особенности, когда из виду начнут исчезать его «контакты». Только человек поистине со стальными нервами в состоянии действовать обычным образом, когда люди, с кем он связан и которых «воспитывал», вдруг пропадают один за другим. Что подвело шпиона под подозрение? Следует ли скрыться или оставаться на месте? Что известно охотникам за ним, а что — нет? Кто донес, если донос состоялся? Какие оправдания приготовить для своих связей, своей деятельности и всему тому, что, возможно, будет у него обнаружено или уже обнаружено при тайном обыске дома? Всякое объяснение, данное при полной неосведомленности о причинах подозрений, является рискованным и само по себе может стать основанием для обвинения. Легенды, какими бы тщательно подготовленными они ни были, не выстоят, если что-то ложное уже в них подмечено контрразведкой. Шпион утрачивает инициативу, бредет словно слепой. Начинаются мысли о том, что попался в результате потери контроля над обстановкой из-за её незнания. Такого рода сомнения, состояние неопределенности и неизвестности могут привести миссию шпиона по найму, а возможно и его карьеру в целом, к тому, что называется внезапной кончиной. Но умереть, во всяком случае профессионально, качественному шпиону не дадут, пока не выжмут его до суха. Не следует представлять обыски как нечто такое, что сопровождается вывертыванием карманов, раздеванием до нага, просвечиванием рентгеновскими лучами и в этом духе. Выше мы писали уже, что идеальный обыск — это обыск незамеченный. Писали мы и о том, что постоянная привычка переживать риски притупляет ощущение опасности, и шпионы оказываются на удивление беспечны при хранении такой информации, как имена, адреса, телефонные номера и иные данные «контактов». Боб де-Шпиганович в своем курсе «Ломка воли противника» говорил, что нелегалы порою напоминают ему тех странноватых типов, которые, собирая взрывные устройства или обезвреживая их, спокойно покуривают над динамитом, или торговцев бриллиантами, которые хранят и перевозят их в сигаретных пачках. Шпион по найму обязан помнить, что даже после обыска, в ходе которого у него не выявлено ничего криминального, контрразведчик непременно получит незначительную, но реальную наводку для продолжения охоты. Разведчиков, которые были бы полностью чисты, не бывает, по крайней мере тогда, когда они занимаются своим делом. Всегда найдется что-то в их имуществе, что является уликой гнусной профессии, грязных связей и намерений. Тщательный обыск имеет очень много общего с тайным наружным наблюдением. В сущности, это своеобразный метод шпионить за шпионом. Допросы тоже не всегда ведутся в камере дознавателя. Перехвативший инициативу охотник за шпионом может задать вопросы и изложить соответствующие предложения и в ходе, скажем, случайной легкой беседы, подсев за столиком в кафе. Он и укажет нелегалу, измотанному неизвестностью, на ловушку, в которую тот и полезет с чувством облегчения и благодарности. Василий К. Пак называл этот сорт ловушек — иллюзией безопасного убежища. Охотник появляется за столиком кофе (или в ином подходящем месте) не обязательно и даже, скорее всего, не сам. Он будет манипулировать сознанием нелегала, что называется, на расстоянии. Роль приспособления вроде «remote control» для телевизора, а если говорить применительно к ловушке, то манка, выполнит натренированный агент, который некогда был представлен шпиону в разыгранном дружеском контакте, или человек самого же шпиона, ставший двойником, о предательстве которого нелегалу ничего не известно. Здесь, видимо, для вящей ясности можно провести аналогию со знаменитой британской операцией времен Второй мировой войны — немецкие шпионы попадались в ловушку, заманиваемые в неё своими предшественниками, захваченными или завербованными ранее. Тут используется обман, на который более или менее поддается подготовленный предшествующими обстоятельствами шпион, считающий, что имеет дело с людьми, которые могут подыскать надежное убежище, помочь переждать тяжелые времена. Далее его дурят подменами одного «друга» на другого, которые провоцируют его на дальнейшие свидетельства против самого себя, на выдачу целей его миссии и тех, на кого он работает. Любой, в том числе и внешне беспредметный разговор, может обернуться для шпиона по найму замаскированным допросом. Память и ум разведчика содержат много больше того, что существенно для выполнения им своей работы, обеспечения её и своей личной безопасности, а также операций и безопасности тех, кто работает на него и на кого он работает сам. Мозг человека — сложный механизм, функционирование которого зависит от многих вводных, включая и эмоциональные состояния. Неизменное правило для шпиона по найму: будь бдителен в отношении самого себя точно так же, как и окружающих. Голова шпиона по найму переполнена сведениями из прошлого, настоящего и относящихся к будущему. Но их не выбросишь из памяти, как выбрасывают документы из архива. Именно поэтому из тысячелетия в тысячелетие люди пытаются проникнуть в умы других людей, производить, пользуясь выражением Боба де-Шпигонович, обыски под живыми черепами. В сущности, допрос и является таким обыском. Техника его разнообразна. И нацелена на одно прочитать мысли другого и изъять из них то, что при прочих условиях осталось бы сокрытым навсегда. Циничный специалист по ломке воли подчеркивал, что приемы воздействия на человека под допросом, включая гипноз и психотропные средства, должны «взломать внутреннюю структуру недоверия», но ни в коем случае «не повредить материал», который предстоит добыть. Дознаватель уподобляется дантисту, удаляющему зуб вне зависимости от сотрудничества или сопротивления пациента, но так, чтобы не вывернуть ему челюсть. Итак, мысли становятся последним прибежищем загнанного в угол шпиона по найму. Теперь нелегалу предстоит надежно и бережно хранить их в таком хрупком сосуде, каким является его сознание. Мысли, знания, опыт и память отныне последний товар, который у него остался на обмен. Шпионы по найму, конечно, знают цену этого последнего товара. Жизненно важную для них. Боб де-Шпиганович не один раз выспренно повторял казавшуюся ему красивой фразу: «Проделать дырку в черепе, чтобы узнать что именно в нем скрыто и скрыто ли, легко. Но это будет уже череп трупа». Раздел десятый «Последний парад» 1 Оказаться в захвате — событие в шпионской нелегальной работе ординарное. Чтобы так же ординарно пережить его, требуется навык. Главное: стремительно освоится с происшедшим. Самообладание необходимо, поскольку предстоит немедленно ответить самому себе на вопрос первейшего значения: что дальше? Инстинкт самосохранения, если он натренирован, даст ответ быстрее разума, склонного к рефлексии и колебаниям, он вычленит, что выгоднее — выкупить свободу на допросах или раскусить, как в пропагандистских романах, горошину с ядом, вмонтированную в дужку очков… Последнее, хотя и редко, иногда предпочтительнее даже в реальной жизни. Если выживание просматривается, опытный нелегал немедленно пытается выяснить, где же «лежит» та реальная власть, которая санкционировала открытое нападение на него? Кто будет решать его участь? С кем предстоит затевать сделку? Разумеется, арест проводят не начальники спецслужб. Подготовленный профи, подвергшийся захвату, и не ожидает в этот момент увидеть перед собой большого босса, представляющего противника. Шпион, которому доверена сложная и важная миссия, тем не менее, располагает подготовительной информацией о контрразведке другой стороны. Он достаточно осведомлен относительно правил, как писаных, так и неписаных, которых придерживается арестовавшая его спецслужба при ведении дел, аналогичных его собственному. И уже по манерам и хватке группы захвата частично определит уровень, на котором принималось решение относительно его участи. Стоит ли после ареста размышлять о том, как воспримет провал собственная контора? Это вопрос последний. Нет, не было и не будет организаций или подрядчиков, которые бы считали для себя обязательной верность своему секретному агенту, от которого сами требуют преданности до могилы. «Дома» захват останется «не замеченным». Так что, раздумья на этот счет целесообразнее отставить «на потом». Существует некий бюрократический закон, согласно которому, чем обширнее и сложнее организована охранная контора, тем больше поделена и раздроблена в ней работа. То есть, люди, осуществляющие захват, скорее всего ничего не знают относительно причины ареста. Кроме места для доставки взятого нелегала, знать им иное не положено. Растянутая цепочка ответственности предполагает большое число сцепок между звеньями системы. Всякий очередной кабинет, в котором окажется шпион, будет всего лишь «предварительным», только частью работы с ним, неким этапом из растянутого процесса обработки арестованного по восходящей от одного чиновника к другому. Многолюдное охранное учреждение всегда анонимно, бесцветно и серо. Эти его качества увязываются с некоей таинственной мощью только в глазах обывателя. Шпиону же они обещают, хотя и слабоватую, но все же первую надежду, надежду на то, что система, которая его затянула в себя, будет срабатывать с пробуксовками, возможно, и с разгильдяйством, затяжными паузами и, стало быть, иногда контрпродуктивно для самой себя. Вообще успех охотника, добывшего шпиона, не всегда становится поводом для парада победы в масштабах всей спецконторы. Хуже того, не исключено, что трофей даже осложнит её рутинную жизнь. Дело в том, что некоторым шпионам и, тем более, в определенном количестве вообще не положено попадаться. Выявление их работы становится удручающим свидетельством системной несостоятельности охранных служб, основная обязанность которых предотвращать проникновение шпионов, а не хватать их, когда они, возможно, уже многое, включая переданную своим Центрам информацию и разветвленные PR-вербовки, натворили. Службы контршпионажа не всегда в состоянии представить достаточные свидетельства своей адекватности задачам, которые ставит перед ними руководство — правительственное, корпоративное или частное. Их репутации держатся большей частью на мифах. Министерство страха, если пользоваться выражением Грема Грина, есть ведомство по производству эмоций, не более. И выявленный шпион становится свидетельством делового провала спецслужбы, поскольку выясняется, что агент уже какое-то время исполняет свое ремесло, да и попался случайно. А в судебном заседании выясняются к тому же натяжки и пробелы в свидетельских показаниях и вещественных доказательствах, то есть симптомы не полного служебного соответствия проводивших отлов нелегала. Систем безопасности, полностью предохраняющих от шпионажа и терроризма, ни в природе, ни в обществе не существует. Горы не раскрытых шпионски дел и террактов растут из месяца в месяц во многих странах. Всегда находились и находятся в возрастающем числе люди, которые берутся за кажущийся невыполнимым подряд, даже если успех представляется ничтожным и провал обернется высшей мерой или, хуже того, пожизненной отсидкой. Эти личности нарабатывают выдающееся профессиональное мастерство, невероятную интуицию и осторожность, граничащую со способностью становится невидимками. При этом они по сути своей — антиподы бюрократии, которой вменено в обязанность с ними бороться. Может быть, именно поэтому эти люди оказываются столь везучими в самом прямом смысле этого противоречивого слова? Шпион, если берется за работу по найму, определенно знает, что он сможет сделать её. И таких профи намного больше, чем готовы признать правительства, политики, главы корпораций и общественное мнение. Редкого сорта люди, какими являются разведчики-нелегалы, вне сомнения, заслуживают рассказов, хотя бы в завуалированной форме. Не в той, конечно, в которой пишутся произведения, коррумпирующие «кровью и спермой» читателя, жаждущего шоковых сплетен. Однако, слишком мало таких, которые хорошо владеют пером, как говорится, «были там». Да и правда, которую они знают, принадлежит не им. И поэтому правда о шпионах для большинства — это правда некомпетентных. Такая же она и для подавляющего числа разделенных переборками секретности служащих спецконтор, начальство которых, перефразируя Наполеона, считало и будет всегда считать, хотя бы из бюджетных соображений, что только «большие батальоны всегда правы». Таким образом, даже частичной исторической правды никогда и никому, включая охранные службы, не узнать об интеллектуальной и оперативной элите, недоверчивой и скрытной, из мира реального шпионажа. Отшелушить лишнее, проникнуть под их «нательную кольчужку» фирмы Дюпон марки «Второй шанс» практически невозможно. Они — образчики сбалансированности между действием и психологией. Даже на допросах они будут только дурить, потому что их секреты, во-первых, не их секреты, а во-вторых, последняя ставка в игре, где на кон поставлены их свобода и жизнь. Итак, допросы, если уж до них дошло… Подозреваемые в шпионаже или в какой-то степени замешанные в такого рода делах делятся в ходе следствия на две категории. Первая — желающие сообщить нечто известное им и вторая — вообще не намеренные разговаривать. При этом в первой категории оказывается много таких, кто рассказывает, что называется, всю мелочевку подряд и не соразмерно с ценностью того, что им действительно известно. Такая болтливость раздражает горше упертого молчания и степень показушного «сотрудничества» с дознавателем в этом случае, если не нулевая, то определенно с отрицательным знаком. Обычные люди представляют себе допрос в виде стереотипа из кино или телепередач. Некий тип, напоминающий трамвайного хама, псевдоинтеллигентного обличья в рубашке с закатанными рукавами и съехавшим вниз узлом галстука, с пистолетом в кобуре на «растяжках» то шепотом, то с криками сыплет вопросы на бедолагу, ослепленного лампочкой в сотню ватт… Реальность прозаичнее. В спецконторах серьезные и обстоятельные допросы проводятся в официальные рабочие часы. Дознаватели, как правило, корректны и одеты ординарно. Боба де-Шпигонович, например, допрашивали в Гонконге в бытность этого города британской территорией с 9.30 утра до 5.00 вечера с перерывом на обед и последующий чай. На Алексеевских информационных курсах уволенный из ЦРУ юрист Питер Солски, читавший предмет «Этика общественной безопасности», считал крутую конфронтацию с допрашиваемым вообще контпродуктивной. «Форсированные дознания» с помощью подкупа, шантажа, угроз физического и психического воздействия, введения в гипнотическое состояние, «игл», наркотиков, ультразвука, пыток и тому подобного Солски приравнивал к белому флагу над столом бездарного или ленивого следователя. Но почему же некоторые дают адекватные показания на допросах? Попав в захват, профессиональный шпион на первых порах сталкивается отнюдь не с необходимостью выдерживать словесные дуэли. Высококлассный охотник, заманивший его в ловушку, с первой же встречи попытается, прежде всего, добиться над ним своего личного превосходства. И, каким бы невероятным подобное ни показалось, добиваться его опытные дознаватели начинают с признания априори, как и положено, невиновности нелегала. Дознаватель стремиться быть и не добрым, и не злым. В человеческом плане он никакой. Он просто принимается прокачивать клиента от истоков, с того момента, когда тот ещё не стал шпионом… Подобный формальный подход исключает игру в простое интеллектуальное или физическое превосходство. Дознаватель добивается иного превосходства духовного, волевого, основанного на процессуально-юридическом равнодушии к личности шпиона. Это превосходство человека, копающегося в деле исключительно ради объективного и исчерпывающего анализа материалов «pro» и «contra» относительно нелегала. Оно — самое опасное для попавшегося шпиона. К счастью, дознаватели, не опускающиеся до личных игр с подследственными, редкость. Но встречаются. В этом случае нелегал, которому и ничтожная часть истины во вред, противопоставляет добросовестности контрразведчика свою стойкость и интеллект изворачивающегося преступника. — Силу внутренней сопротивляемости и ум тертого нелегала, — говорил Солски, — людоед дознаватель не сожрет. Это не печенка, вырезанная из нутра захваченного врага, в которую можно впиться зубами. И поэтому, сколько бы контрразведка не попирала ваше достоинство, если ваш дух не дрогнет и ум не подведет, то и тело останется неприкасаемым, как свинина для иудея или мусульманина… Смачные и сомнительной образности выражения Петра Петровича Сальского, тем не менее, не очень-то вдохновляли слушателей. Было совершенно ясно, что сопротивление, к которому он призывал, подстать разве что Гераклу. Как свидетельствует опыт, дознаватель при наличии у него достаточного времени неизбежно нащупывает слабое место в легенде, то самое, где он и почувствует начало лжи в показаниях. И в течение нескольких часов, а если потребуется, и дней, протащит арестованного через всю его жизнь. Пробелы или неточности будут проверяться и перепроверяться множество раз. В результате — дальнейшие неточности, которые тоже подвергнуться проверке и перепроверке. И так до тех пор, пока тайная жизнь человека не обозначиться хотя бы пунктирно. Процессуальной порядочности и дотошности дознавателя можно противопоставить только одно — доведенное до совершенства искусство перевоплощения. И здесь многое, конечно, зависит от того, насколько разборчив слушатель или зритель. Автору известен человек, назовем его условно Владас, который, выставляясь скрупулезно честным, настолько вжился в образ на допросах в одной из столиц бывших закавказских республик бывшего СССР, что следователь поверил в его «правду». Так искренне была сыграна «внутренняя боль», с которой эта правда «вырывалась из души» невезучего прибалта, запутавшегося в жизни, конечно же, по вине подставивших его негодяев… Негодяи к тому же, как выяснилось на допросах, неплохо платили Владасу. Спровоцированный этим сообщением дознаватель добивался выхода на тайник с деньгами. Размягчающую обстановку на допросе, таким образом, в состоянии создать и сам подследственный, если он успел «расколоть» характер дознавателя, вычленить в нем главное. Скажем, как Владас, склонность следователя к алчности. В один из дней, на который, как утверждал Владас, пришлась годовщина его свадьбы, следователь, выведенный из себя этим сообщением, заявил, что вынужден прибегнуть «к крайним мерам», поскольку разговора по существу не получается. Владас простодушно потребовал «ордер на избиение». Следователь вытащил из стола резиновую дубинку и дал подопечному разглядеть на ней инвентаризационный номер, свидетельствующий о её принадлежности к официальному реквизиту. После этого с пленника спустили штаны и уложили на живот. Дознаватель с перерывами наносил по десять ударов. После каждой серии врач осматривал ягодицы Владаса, а затем давал сигнал продолжать порку. Когда бедолага потерял сознание, врач заявил: «Теперь нужно прекратить». Дознаватель спрятал дубинку на место и с отвращением сказал: «Мы демократическая спецслужба, а вы принуждаете нас к этим грязным методам… И, как я теперь вижу, напрасно». Здесь приходиться коснуться темы, которая вызывает естественное отвращение, а именно — пыток. Игнорировать их применение значило бы закрывать глаза на факты, которые, говоря канцелярским языком, имеют место повсюду. Людей в сегодняшнем мире, как и сотни лет назад, по-прежнему пытают с целью получения от них информации. Пытка — это вероятность, которую шпиону по найму приходиться учитывать, даже если её применение наказывается законом в стране или внутри системы, где он будет действовать. Вводную беседу на эту тему Боб де-Шпиганович, читавший курс «Ломка воли противника», начал с фразы, позаимствованной у Камю: «Суждение нашего тела ничуть не менее важно, чем суждение нашего ума, а тело избегает самоуничтожения. Привычка жить складывается раньше привычки мыслить. И в том беге, что понемногу приближает нас к смерти, тело сохраняет это неотъемлемое преимущество». Боб широко пользовался плагиатами, не скрывая этого. По его мнению, человечество настолько шагнуло в будущее по части изобретения зверств, что новое слово в этой области раздастся — он так и говорил, «новое слово» и «раздастся», только после великого переселения в космос. Шпиганович определял пытку как «прямое или косвенное воздействие физическим или психологическим стрессом на тело или сознание человеческого существа с намерением вызвать невыносимую боль и страдания у этого существа с целью его полного подчинения». На людей шпионской профессии у нанимателей существует негласная анкета, в которой среди прочих пунктов есть особенный: отношение к боли. Имеется в виду той степени боль, которую испытывает уже не человек, а шестьдесят или восемьдесят килограммов его мяса под иглами, ножами и электрошоками, не он, а его глаза под тысячеваттной вспышкой или мозг под сверлящим ультразвуком. Много всякого. Когда от боли то, что предает и выдает, уже не дух, а плоть. — Слава тем, кто выдерживает, — говорил де-Шпиганович. — И никогда не будем осуждать сдающихся. Никто из нас ведь не был их плотью. У каждого она — своя… Боб наставлял искусству «форсированного дознания» и, соответственно, сопротивления ему, а, проще говоря, поведения под пытками. — Сверление зубов электродрелью, выкручивание половых органов, разрыв кожных покровов или сдирание всей кожи, расплющивание суставов, избиение, порка, прожигание сигаретой перепонок в носу или ушах, извращенное изнасилование… Ах, коллеги! Какие любопытные открытия вас ждут! Трепещите? — вопрошал он, развалясь в кресле за кафедрой. И отвечал с оптимизмом: — Ерунда все это! Для начала нацедите пару, тройку раз рюмку мочи, чужой, конечно, и запейте кофе. А когда вас ткнут лицом в дерьмо, чтобы в нем и утопить, вспомните этот тренинг. И все нипочем… Хэ! «Порог отвращения» преодолевают почти все. «Порог болевой чувствительности» — нет. Желающим провести лабораторные работы по изучаемой проблеме Боб одалживал кожаные перстни, которые, после отмачивания в воде, высыхая на пальцах ног или рук, сдавливая суставы, вызывали нарастающую боль. Для подстраховки, на случай, если бы кто из «практикантов» потерял сознание, Шпиган сидел рядом с аптечкой и смотрел футбол по телевизору, пока добровольцы овладевали искусством любви к издевательствам над собственной плотью. Когда игра футболистов становилась вялой, Боб переключался на подопытных мазохистов и орал: — Учитесь наслаждаться! Ждите с тоской — когда же боль станет сильнее! Зовите ее! Ну же, боль, ну же, давай, выходи, кто кого… Еще двадцать минут спортивной любви к боли! Вы — великие любовники с ней! Помните: вы великие любовники боли! Удовлетворяйте ее! Любите! Отдайтесь! Насилуйте ее… 2 Людей, которые в состоянии оказать сопротивление точно выбранной и безжалостно примененной пытке, горстка. И среди них нет ни одного, кого можно было бы втиснуть в строй упертых героев или романтических дураков из пропагандистской литературы. В силу природных данных и затем специального тренинга эти люди могут выдержать экстремальную физическую боль в течение определенного времени прежде, чем потерять сознание. Но и для таких эффективная пытка найдется. Герой, не сломленный дыбой, немедленно ответит на все вопросы — только бы не видеть, как подвергают насилию или убивают близкого ему человека. У всякого есть слабости, которые пригодны для использования на допросах. Это могут быть клаустрофобия или страх перед рептилиями, гадкими насекомыми или, скажем, боязнь быть утопленным. Многие утонченные формы пыток вроде извращенного изнасилования не оставляют на теле видимых следов, но подвергшиеся издевательствам чувствуют себя до конца жизни опозоренными. Боб де-Шпиганович знал эти нюансы применения пыток и потому особо коснулся пределов волевой сопротивляемости им. Он предложил каждому индивидуально и заранее осмыслить обстоятельства, при которых он или она, выдержав пытки, сможет затем пережить последствия сопротивления им, а при каких будет обязан или обязана сдаться. Ни одному, в том числе и из тех, у кого порог болевой выносливости был испытан с хорошими результатами, Боб не обещал победы над мучениями. И это само по себе свидетельствовало, что он полностью, хотя и не высказываясь напрямую, признает эффективность пыток. Единственным безотказным методом сопротивления боли и мукам, считал де-Шпиганович, является осознанное самоубийство и, если возможно, до того, как пытки начнутся. Не стоит их терпеть, если шпион решил и имеет возможность умереть. Даже двухминутная жертвенность бессмысленна, потому что — опасна. Если пытка правильно выбрана и применена, она сработает и за две минуты — держатель запрашиваемой информации расслабится точно так же, как тает снег под солнышком. Основой всякой пытки с целью получения информации является страх страх боли, позора, огласки или последствий захвата. Даже при проведении дознания в «мягком» режиме субстрат страха зависает в воздухе. Очень важно для шпиона по найму уметь скрывать от контрразведчиков то, что может вызывать у него страх, чего он больше всего боится. И все-таки шпион, знающий себе цену, не обязан лгать до последнего дыхания. Врать следует до тех пор, пока не станет очевидным, что ложь в данном объеме и данной форме больше не приносит пользы. Тогда предлагается иная ложь, которой также положено продержаться какое-то время, а далее, по обстановке, может быть, целесообразнее окажется выдать дознавателям и частичную версию правды, чтобы прикинуть, как они оценят её с точки зрения выкупа за свободу или жизнь. Стиль ведения игры с дознавателями имеет большое значение. После серии встреч шпион может создать у своих властителей иллюзию, что в результате поставленного ему множества сложных вопросов он запутался и в них, и в своих воспоминаниях до такой степени, что и сам с трудом отличает теперь правду от лжи. Это, возможно, зародит у следователей мысли о том, что агент вовсе и не играет какую-то важную роль в операциях противника, что его подготовка ниже требуемой от профессионального нелегала, что он может действительно не знать всего того, о чем его спрашивают… По обстоятельствам и в зависимости от личностей актеров, участвующих в драме, именуемой допросами, подходящих вариантов может быть несколько. Главное: создать впечатление, что следователи поймали в ловушку, рассчитанную на слона, скажем, буйвола, что в руках у них не матерый шпион, а «человеческое существо» из плоти и крови, использованное этим шпионом и не являющееся, говоря выспренно, депозитарием сведений, которые жаждет получить контрразведка. Финальное звено в цепи допросов, вне зависимости от того, каким образом до него удалось добраться шпиону, потребует максимального напряжения всех оставшихся сил и прибереженных возможностей. Для нелегала этот этап бесед с дознавателями — хождение по лезвию ножа и последний тайм в игре. Наступает момент решающего выбора без права на малейшую ошибку. То, что шпион скажет или не скажет, как и каким образом скажет или не скажет, и будет решать его судьбу. Приходит момент истины: действительно ли он попался в ловушку и пропал в ней или же шансы продолжать игру остались? Перед решающим разговором следует попытаться найти более или менее четкие ответы на несколько вопросов. Это вполне возможно, если игру на допросах заранее повести с расчетом на сбор хотя бы «намекающей» соответствующей информации. Первый вопрос: насколько серьезно затеянное следователями дело, из чего оно состоит, насколько серьезны подозрения участия в нем нелегала и в каких именно эпизодах? Второй: переросли ли подозрения в отношении нелегала в уверенность или увяли до уровня игры с ним? Вне сомнения, даже упертому нелегалу в такой момент трудно оставаться спокойным, оценивать обстановку и отделять главное от мелочей объективно. Способность сделать это определяется характером личности и её профессиональной подготовкой, а также тем, насколько эта личность не позволила «износить» себя следствию. На заключительном этапе допросов контрразведывательные службы, основываясь на характере шпиона, относят подследственного к одному из двух классов: не вступающих в торговлю ни при каких обстоятельствах, с одной стороны, и идущих на сделку, с другой. Первый класс, образно говоря, почти безлюден. На такого рода типов бесполезно и опасно тратить время. Дверь перед дознавателями захлопнута и закрыта на все засовы. Вежливый стук не даст отклика. Если уж очень необходимо заполучить находящееся за ней, приходиться запоры взламывать. Выше мы уже говорили про пытки. Решивший торговаться за свою информацию шпион, естественно, должен назвать цену с запросом. Что запрашивается и что дают взамен зависит от того, насколько нелегал владеет рыночными навыками, от его осведомленности относительно цен на информацию, от того, насколько «сильно», как говорится, он подаст свой товар и насколько его загнали в угол, то есть в положение дельца, вынужденного совершать «горящую продажу». Шпион обязан ловчить. Лучший товар следует додержать, пока условия на рынке не станут выгодными. А между тем, всучивать дознавателям нечто завалящее. Чем больше высыпанного на продажу мусора, тем выше можно взобраться на гору из навороченной мелочевки перед решающей оффертой. Разумеется, контрразведчик никогда не будет тем, что принято называть честным купцом. Не рассчитывает и он на честность, которой полностью нелегал лишен. Однако, для шпиона, случается, возникает возможность сыграть именно на честности — не помыслов, конечно, а в проявлениях характера ведущего допрос человека. Можно довести, как говорится, его до белого каления, если удастся подметить, что контрразведчик в действительности неосознанно добивается не только сведений, но и испытывает садистское удовольствие от их выколачивания. Здесь-то и следует сыпать побольше мусора. Теперь самое время посмотреть на предстоящую сделку с каждой из сторон стола, за которым ведутся уже не допросы, а переговоры. Шпион определенно располагает тем, что хочет знать контрразведчик. Полезной информации у него всегда больше того объема, который потребуется для обмена на нечто, представляющее ценность для него самого. Охотник за шпионом в этом плане находится в невыгодном положении. Он не знает до конца, что именно и в каком объеме известно шпиону из того, что представляет интерес для его конторы. И в начале, и на завершающем этапе разговоров с нелегалом он отнюдь не чувствует себя вполне компетентным для обсуждения цены сделки, поскольку не знает, что же может оказаться в любой момент выброшенным на рынок. Однако, по существу, обе стороны одинаково танцуют в полной темноте. Преимуществам шпиона в затеваемой торговле контрразведчик противопоставит свой главный козырь — власть над арестованным. Если нужно, он может и «драматизировать» этот момент. То есть, предложить со своей стороны все, что угодно и с невероятным разбросом в ценах — от освобождения до последней затяжки последней в жизни сигаретой. Шпион, кроме того, находится в затруднительном положении из-за неведения, насколько разнузданно эта власть может быть использована против него даже после того, как он ударит со следователем по рукам. Реальной защиты от расправы у него и тогда не будет. Выжатый до суха, он станет падалью, если не в прямом, то в переносном смысле слова. Понимая это, нелегал торгуется до последнего, что называется, за каждую копейку, чтобы не растранжирить свой запас «бартера», который и обеспечит прикрытие ему и защиту тех, чья безопасность в его интересах, и после сделки. Шпион даст контрразведке вполне ясно и до конца понять, что он рассчитывает не на её «рыцарское» поведение, а на остающиеся у него гарантии для себя, да и ей, контрразведке, не следует ждать от него ничего хорошего, если она блефует. Шантаж гарантиями — непременное условие таких сделок. Итак, пытки и сделки — минувшее. А ликвидация? Всегда существует какая-то общественная польза в физическом устранении шпиона, поскольку, как полагают многие, вместе с этими личностями искореняется и шпионаж. Устранение, ликвидация, убийство — можно называть это как угодно совершаются, конечно, постоянно. И не обязательно после судебного разбирательства. Все зависит от времени и обстоятельств, которые диктуют правила в такого рода играх. Лозунг «Смерть шпионам!» во время Великой Отечественной войны не вызывал сомнения, хотя кампанией руководил такой монстр как Абакумов. И все же, в каком бы контексте ни велась соответствующая риторика, шпионы — не так уж дешевы, чтобы уничтожать их как тараканов. Выявленный шпион, тем более по найму, не может быть немедленно и полностью оценен. Невозможно сразу же после этого и выявить до конца ту часть разведывательной игры, которая на него возложена противником, да и всю эту игру полностью. Необходимы дополнительные концентрированные усилия, чтобы выжать шпиона, как гуляющего на свободе под наблюдением, так и после его захвата, до полной сухости прежде, чем в наручниках и с завязанными глазами предоставить той участи, которую он сам себе уготовил по определению. Пока остаются малейшие признаки «сока», сочащегося из шпиона, списанию он не подлежит. Могут возникнуть и другие соображения, когда шпион захвачен и ему приходиться спасать свою шкуру. Нелегал может согласиться работать в полную силу на тех, в чьих руках оказался. Он может и сам предложить такое по собственной инициативе. Однако наемник должен тщательно обдумать последствия предрасположенности к подобного рода шагам. Вряд ли стоит их предпринимать, если спецконтра, в руках которой он оказался, не имеет ни достаточных фондов, ни опыта, ни умения, ни навыков использования таких как он профи к собственной и его выгоде. Использование перевербованного шпиона намного более сложный процесс, чем сама перевербовка. Не всякая, даже достаточно серьезная служба разведки или контрразведки готова к использованию перебежчиков. Для этого она должна иметь все возможности для контроля перебежчика на любой используемой роли, в особенности, когда он будет гулять на «длинном поводке», более или менее свободно. Это всегда рискованное дело, однако, приносящее весьма и весьма ощутимые дивиденды, если ведется должным образом. Ясно, что перевербованный шпион уже не является трофеем, которым можно хвастаться без оглядки по крайней мере до тех пор, пока его «дело» не канет в лету, а он сам не станет частью истории шпионажа в полном смысле этого слова. И здесь выявляется некая возможность личного соглашения между шпионом и тем, в чью ловушку он угодил. Контрразведчик и нелегал договариваются, может быть, каждый с риском для самого себя, что свершившийся факт выявления и захвата останется «между ними». Шпион будет работать на контрразведчика, а контрразведчик помедлит некоторое время с докладом по начальству о своем «трофее» и получит признательность (или выговор) за свои успехи попозже. Не расстрелянный шпион имеет и другую полезную ценность, о которой мы уже писали. Потенциально он представляет более или менее полезную вещь для обмена. Более того, случаются обстоятельства, когда захваченный нелегал рассматривается, если так можно выразиться, в чистом виде как дар Божий. Его немедленно выставляют в качестве трофея на публичное обозрение только по одной причине — как товар, годный для бартера, и таким образом, чтобы намек был правильно понят теми, с кем намерены проворачивать обмен. 3 Бартер работающими по найму профессиональными шпионами, при этом не обязательно уже оказавшимися в захвате, занимает видное место на соответствующих внутренних и международных правительственных, корпоративных и частных рынках. Всякий профи имеет точно обозначенную цену, хотя её окончательное определение на момент сделки потребует тщательной экспертизы — что меняется на что и при каких обстоятельствах выставляется на бартер? Отношения между потенциальными партнерами такого рода обменов довольно часто ещё до этого складываются настолько плохо, что даже при остром желании затеять базар они проявляют огромную сдержанность. Этот фактор также влияет на условия сделки и установление цен. Предполагаемая стоимость шпиона зависит и от множества мелочей, которые могут быть не вполне ясными и понятными для договаривающихся сторон на начало предварительного зондажа. Шпион по найму, интуитивно уловив перспективу своей выдачи собственной конторе — в обмен ли на коллегу или ещё по какой причине — вполне понимает, что затеваемый «шаг доброй воли» грозит ему новыми проблемами. Возможно, и более сложными, чем те, с которыми он столкнулся после захвата. Он-то отлично знает, что в любых случаях, включая обмен агентами, спецконторы руководствуются соображениями гораздо более широкими, чем, скажем, ценность их работников. Шпионами обмениваются не потому, что они представляют собой какую-то пользу, позитивную или негативную. Бартер захваченными агентами изначально предпринимается исключительно ради интересов и репутации учреждений, а не ради их сотрудников, тем более наемных. Ранг шпиона или его место в иерархии тех, кому он служит, даже высокий и влиятельный, стимулом выручить его из плена ни при каких обстоятельствах не станет. Возвращение все равно поставит на карьере и репутации нелегала фатальную жирную черную метку. И тем жирнее и чернее, чем выше были его ранг и репутация. Из всего этого следует, что выявленный и попавшийся шпион по найму сам по себе, в своей физической ипостаси, а также как личность не считается ни трофеем, ни жертвой. Последний парад в виде прогулки, скажем, по мосту в глухомани навстречу коллеге, на которого его обменивают, устраивается отнюдь не в его честь. Истинная забота всякой спецконторы и при найме, и при обмене, и во всех иных случаях совсем не судьба агента, а право распоряжаться шпионом по своему произволу и проделывать с ним все что угодно в каждом конкретном случае. * * * Секреты имеют и прячут все правительства, корпорации, общественные объединения, политические партии и частные лица. Некоторые из этих секретов, например, технологии производства ядерного и иного оружия, в буквальном смысле бесценны, их стоимость в финансовых и экономических понятиях определению не поддается. Можно, конечно, свести эту стоимость к коммерческим расходам по найму шпионов, которые подобные секреты добывают. Однако, такой узкий подход Йозеф Глава, читавший на Алексеевских информационных курсах имени проф. А. В Карташова лекции по теме «Разведки и контрразведки как факторы национального подсознательного», называл проявлением профессионального кретинизма. Конечно, смотреть на мир через затемненные шпионские очки извращение, душевный недуг, который называют паранойей. Но, как говорил Блез Паскаль, лучше знать кое-что обо всем, чем все только об одной вещи. Обладающий сведениями, пусть и не исчерпывающими, но обо всем, всегда лидер. И хорошо подготовленный шпион может либо упрочить положение лидера, либо, что называется, незаметно толкнув под локоть, убрать его с пьедестала… Всякая лавка — правительственная, корпоративная или частная, как бы ни охранялась и на какие бы замки ни запиралась, для профи открыта настежь в прямом смысле этого слова. Мир убаюкан ложным чувством безопасности. И пока существуют пропагандисты, усыпляющие общество мифами о всезнайстве и всемогуществе охранных структур, люди второй древней профессии на хлеб себе заработают. Кто это сказал: некоторые начинают слышать только после того, как им отрезали уши? Послесловие от профи «Во время войны в Персидском заливе были сосредоточены все достижения западной науки и техники. Их считали — отчасти благодаря впечатляющей стоимости — непогрешимыми… К концу войны стало ясно, что для решения некоторых задач в определенных регионах пока не существует равноценной замены самому древнему средству сбора информации — человеческому глазу и человеческому разуму».      Фредерик Форсайт «Я летел домой из Токио; полет, казалось, длится целую вечность. Перечитав все, что было в самолете по-английски, я от нечего делать стал перелистывать проспекты «Асахи» и «Мицубиси», пытаясь разгадать японские иероглифы; потом мне пришло в голову сравнить шотландское виски с японским — поначалу шотландское показалось значительно лучшим, но после ещё нескольких рюмок эта уверенность исчезла. Я сидел и смотрел на голубую дымку Тихого океана, и тут в моем мозгу возник вопрос, который я раньше никогда себе не задавал. Насколько нравится мне моя работа? Насколько мне нравится та жизнь, которой я живу? Насколько ею вообще стоит жить?»      Дик Портер notes Примечания 1 Вильгельм Франц Канарис, адмирал, шеф германской военной разведки. Казнен 5 апреля 1945 года по приказу Гитлера. 2 Анна де-Максимович, член антифашистской разведывательной организации «Красная капелла», казнена в 1943 году. 3 Зорге Рихард — журналист; советский разведчик — руководитель организации антифашистов-интернационалистов, действовавшей в Японии в период 2-й мировой войны 4 Рудольф Иванович Абель (настоящее фамилия и имя Фишер Вильям Генрихович) (1903–1971), советский разведчик, полковник. По оценке ФБР, Абель относится к крупнейшим мастерам шпионажа 20 столетия. 5 Молодый Конон Трофимович (17 января 1922–9 сентября 1970) — кадровый советский разведчик-нелегал периода холодной войны, полковник действовавший под именем Гордона Лонсдейла 6 Разновидность аксельбанта на левое плечо, В.С.