Профессионал жизни
Валентин Захарович Азерников


Книга известного драматурга Валентина Азерникова включает шесть пьес. Большинство из них идет на сценах театров страны и за рубежом. Такие, как «Возможны варианты», «Третьего не дано», «Чудак-человек», имели большой зрительский успех. Книга позволит еще раз встретиться с полюбившимися героями.


Валентин Азерников

Профессионал жизни

Комедия в двух действиях и шестнадцати телефонных разговорах


ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА


Паша Добрынин – профессионал жизни,

Катя Корниенко – любовь Паши.

Люся– жена Паши.

Оля – подруга Паши.

Юра Самойлов – коллега Паши.

Юлик – приятель Паши.

Новиков – начальник Паши.

Емцов – знакомый Паши.

Витюня – друг детства Паши.

Серафимов – директор театра.

Постников – главный режиссер.

Лена – дочка Новикова.

Зюзин – ответчик.

Посетитель – на выставке.


ПОЯВЛЯЮЩИЕСЯ ЛИЦА


Дежурная.

Милиционер.

Дружинник.

Стоматолог.

Парикмахерша.

Клиентка.

Первый тип.

Второй тип.

Гости.


ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ


На авансцене появляется Паша. Он элегантно одет. Улыбается кому-то.

Паша (сдержанно и с достоинством). Уважаемые дамы и господа!… Соглашаясь в целом с мнением моего коллеги профессора Брауна, я бы хотел тем не менее заметить, что сжатие нашего Солнца до «гравитационного коллапса» представляется невозможным по чисто теоретическим соображениям. Прежде всего, у нашего светила слишком маленькая масса, чтобы оно могло стать «черной дырой». Последние наши расчеты отвергают эту возможность. Скорее уж можно говорить о вспышке Солнца как сверхновой первого типа… (Поворачивается в сторону и говорит воображаемой собеседнице.) Вот, мамуля, примерно так… Ничего?…Ну тогда я пошел… К черту, к черту. Завтра позвоню… Нет, вечером не смогу, мамуля, у нас банкет… Пока. (Машет маме рукой и уходит.)

Затемнение.

Картина первая


Небольшой зал ресторана. За одним из столиков сидит Юлик. Входит Паша. Оглядывает зал, видит Юлика, направляется к нему. Навстречу ему идет Оля, официантка. Увидав Пашу, хочет его обойти, но он ловит ее за руку.

Паша. Маленькая, в чем дело?

Оля (вырываясь). Пусти, клиенты ждут.

Паша. Ничего, они для этого сюда и приходят. Ну не мог я, не мог, дела. Клянусь.

Оля. А позвонить?

Паша. Откуда? Там склад, а не переговорный павильон.

Оля. Я как идиотка весь вечер… Неделю без выходных, наконец, вот, думаю… Разбежалась. Целый вечер потеряла.

Паша. Маленькая, нет проблем. У нас как в библиотеке – при потере в трехкратном размере.

Оля. Хватит с меня и одного. (Уходит.)

Паша (подходит к Юлику). Маленький, привет!

Юлик. Салют.

Паша. Как дела? Кого мы имели сегодня на яме?

Юли к. Смешно сказать. Академик один. Полсмены пропилил с ним, а он мне руку пожал. (Хохочет.) Вот эту. Хочешь подержаться?

Паша. Не разбрасывайся руками. Они везде нужны. Может, захочешь синхрофазотрончик списанный прикупить… Ждешь кого?

Юлик. Клиента. Из театра тут один деятель. Тасол ему принес. А ты один? Садись, третьим будешь.

Паша. Не могу, приглашен на товарищеский ужин с товарищем Рыжовым.

Юлик (недоверчиво). С самим Рыжовым?

Паша. Я, маленький, с заместителями не пью. (Замечает Катю и Юру, садящихся за свободный столик.) Маленький, извини, местная командировка. (Идет к ним.) Нет, я не понимаю, или я опять на заводе, или я в злачном месте? У вас тут, маленькие, что – собрание? Перевыборы? Я – «за».

Юра. А Катя у нас не работает. Катя, познакомьтесь, это Паша, мой коллега.

Паша. А я думал, вы тоже наша. Лицо знакомо. Только не говорите, что все вам так говорят.

Катя. Но так действительно все говорят.

Юра. Катя – актриса. Но ведь ты не ходишь в театры.

Паша. Грубите, коллега!

Катя. Садитесь к нам.

Паша. Не могу, транзитом. Клиент завянет.

Катя. Как завянет? Где?

Паша. В банкетном зале. (Кивает в глубь ресторана.)

Юра. Опять обтяпываешь что-то?

Паша. Фи, что за слова. Что подумают люди.

Юра. Ну, а что тогда?

Паша. Маленький, это жуткая, леденящая душу история. Не к ночи.

Катя. Нас теперь уже ничем не испугаешь – мы видели меню.

Паша. Роман века. Уступаю право инсценировки. «Счастье под колесами».

Юра. Трепач ты, Пашка.

Паша. Он сбил меня, понятно? Трепач… А сейчас – лучший друг. Банкет с икрой.

Катя. Как сбил?

Паша. Обыкновенно. Как всех сбивают. Наехал.

Катя. Но вы…

Паша. Пешеход отделался необременительным ушибом.

Катя. А он?

Паша. А он отделался дружбой с пострадавшим. Вернее, это он так думает, что отделался.

Юр а. А кто он?

Паша. Фактический хозяин города.

Катя. Председатель исполкома?

Паша. Я говорю – фактический.

Катя. Тогда не знаю.

Паша. Нет, Катя, за своим бархатным занавесом вы совсем оторвались от народа. Я был полузадавлен лично товарищем Рыжовым Г. С.

Юра. А кто это?

Паша. Серость ты, маленький. Ты – мини. Твой кругозор – в микронах. Ты мыслишь в масштабе десять к одному. Григорий Сергеевич Рыжов, он же Гриша, он же мой несостоявшийся убивец, он же мой лучший друг по гроб жизни, он… барабанная дробь, все встают… директор мебельного магазина. Вольно. Прошу сесть. Если вам покажется жестко, можете подать заявку на мягкую мебель. Мы с Гриней…

Катя. Смешно. Теперь вы можете просить что хотите?

Паша. Я – просить? Маленькая, дружба с этим пигмеем наложила на вас губительный отпечаток. Он меня просит, он. Умоляет – позволить ему что-нибудь мне устроить. Что-нибудь этакое, дефицитное. А я сопротивляюсь. И буду сопротивляться. (Смотрит на часы.) Еще минут двадцать.

Юра. Дурацкий случай.

Паша. Случай? Маленький, думаю, что Новиков прав – ты зря пропускаешь политсеминары. Может, тогда бы знал, что случайности не существует. Существует необходимость и воля народа.

Юра. Что же ты, нарочно сиганул?

Паша. То, что обывателям кажется случаем, на самом деле есть тщательно спланированная акция.

Катя. То есть вы что, вы…

Паша. Знание маршрута, расчет и немного удачи. Главное при падении что? Сгруппироваться.

Катя. Но вы же могли погибнуть!

Паша. Я? Никогда. Жамэ. В отличие от вашего друга, графиня, я не прогуливал лекций по физике. Удар по касательной тем слабее, чем меньше угол.

Юра. Болван ты все-таки, Пашка. Рисковать жизнью из-за паршивого гарнитура.

Паша. О чем ты говоришь? Из-за паршивого – никогда. Жамэ. А потом, вы полагаете, леди и джентльмены, что стоять ночами в очереди по нескольку месяцев полезнее для здоровья? Нет, синьоры и синьорины, лучше один раз упасть, чем целый квартал стоять на коленях.

Катя. Вашу энергию – да в мирных целях.

Паша. В чем дело? Есть трудности? Их уже нет.

Катя (смеется). Да? И на главную роль можете назначить?

Паша. Кто главный режиссер? Или у него уже есть югославская спальня?

Катя. А если?

Паша. Тогда у него нет финской кухни.

Катя. А вдруг?

Паша. Маленькая, я проходил диамат. Чудес не бывает. Люди жизнь кладут, чтобы достать один гарнитур. Он что у вас – долгожитель? Можете считать, что вы уже назначены. А я могу что-нибудь считать?

Катя. Можете считать, что вы ошиблись на этот раз.

Паша. Княгиня, я сапер в душе, я не ошибаюсь. У вашего начальства есть машина?

Катя. У директора.

Паша. Фамилия?

Катя. Серафимов. А что?

Паша. Минуточку, местная командировка. (Возвращается к Юлику.) Слушай, маленький, Серафимов из театра твой человек?

Юлик. Или. Это я ему тосол принес. Что нам нужно? Билеты?

Паша. Нам нужно главную роль в новом спектакле.

Юлик. Не полощи мне мозги.

Паша. Не мне. Вон той очаровательной даме.

Юлик (поглядел на нее, потом на него). Да?

Паша. Но как!

Юлик. Да… Тут тосолом не отделаешься. Придется ему диск сцепления менять. Старик, ты берешь меня за хрип.

Паша. Маленький, за нами не ржавеет.

Юлик (достает рецепт, протягивает Паше). Какое-то импортное лекарство. Есть люди?

Паша. Не бери в голову. (Кладет рецепт в карман.) Можешь уже запивать – после еды.

Входит Серафимов. Увидал Катю, помахал ей рукой. Подходит к Юлику.

Серафимов. Привет, маэстро. (Кивает Паше.)

Юлик. Пан директор… Познакомьтесь. Наш человек.

Паша. Добрынин.

Серафимов. Серафимов. (Юлику.) Слушайте, маэстро, у вас, часом, нельзя дюралем разживиться? Для декораций.

Юлик. Откуда? Мы ж машины чиним, а не самолеты.

Паша. Вам много его?

Серафимов (обрадованно). Нет, не очень. На средний самолет.

Паша. На средний – попробую.

Серафимов. Любой спектакль.

Юлик. Он не ходит.

Серафимов. Приличный человек.

Паша. Мы сами любим устраивать спектакли.

Серафимов. Поужинаете с нами?

Паша. Я транзитом. (Оглядывается на Катю.)

Серафимов. А-а… Все понял. Между прочим, мы любим белые гвоздики.

Паша. Я заказал к премьере. Для исполнительницы главной роли.

Серафимов. Главной?… Боюсь, погорячились.

Юлик. Он диск сцепления принес.

Серафимов. Да?… (Подумал.) Вообще-то там еще и бакелитовая фанера – в декорации.

Паша (вздыхает). Хорошо, что мы плохо работаем, есть из qero списать. А если бы не было брака?… (Встает.) Я загляну завтра.

Серафимов. После трех.

Паша направляется к столику Кати, по дороге встречается с Олей.

Оля. Я завтра выходная.

Паша. Завтра? Как обидно! У меня симпозиум.

Оля. После работы?

Паша. Вечернее заседание.

Оля (поглядела на Катю). По кактусам?

Паша. Фи, что за мысли?! Ну ладно, я позвоню, если освобожусь. (Подходит к столику Кати и Юры.) Маркиза, все, что было задумано, все исполнится в срок. Так что учите роль. (Хочет уйти.) Я не прощаюсь.

Катя. Да? Ну что ж… (Чуть заметно меняет интонацию.) Вы можете уйти отсюда, не сказавши мне ни слова, не простившись даже со мной. Я не только не сочту это за невежливость, напротив – я вам буду благодарна. Есть случаи, в которых деликатность неуместна… хуже грубости. Видно, нам не суждено узнать друг друга. Прощайте.

Паша (опешил). Прощайте. Но почему?

Юра (смеется). Там не так.

Паша. Где – там?

Юра. В «Месяце в деревне». Классику знать надо.

Беляев не уходит.

Катя. Да уж. Он говорит: «Нет, я не могу так уйти».

Паша (все еще растерян). Я тоже… Теперь.

Катя. Но мы отпускаем вас.

Паша. Это вы ее хотите сыграть? Странная какая-то дама…

Катя. Наталья Петровна? Вы думаете? (Снова входит в роль.) Если б я не знала вас за человека, которому ложь недоступна, я бы могла бог знает что подумать. Я бы, быть может, раскаялась в своей откровенности. Но я верю вам. И не хочу скрыть перед вами мои чувства: я благодарна вам за то, что вы мне сейчас сказали…

Паша (совсем сбит с толку). Это кто говорит – она или вы?

Катя. А что бы вам больше хотелось?

Паша. Мне?… Серьезный вопрос. Надо все взвесить… Отдаленные последствия… Но – увы – неотложные дела лишают возможности… Экстренные мероприятия по развитию мебельной промышленности… Тем не менее не теряю надежды… Был счастлив и так далее. Искренне ваш – Добрынин, личная подпись. (Юре.) Светлейший, до завтра, не проспите планерку. (Уходит в глубь ресторана.)

Катя (Юре). Ваш друг просто… Тайфун, а не мужчина.

Юра (мрачно). Стихийное бедствие.

Затемнение.


Паша подходит к автомату, звонит.

Паша. Алло, Люсик?… Что делаешь?… Умница, развивайся, потом перескажешь… За квартиру? А, черт! забыл, закрутился. Завтра заплачу… Да тут, по делу! Ты не жди, ложись… Ну, целую.

Картина вторая


Завод. Маленький кабинет. За столом сидит Юра, чертит. Входит Паша.

Юра. Слышал? Комиссия главка.

Паша (садится за стол, листает записную книжку). Ну и что?

Юра. Как ну и что? Это, может, в других цехах – «ну и что», а у нас плана нет, моторов нет, зато рекламаций – сколько угодно.

Паша. Спокойно, без паники. Комиссии приходят и уходят, а что остается?

Юра. Выговоры.

Паша. Ну и что? Выговор как горчичник: главное – его вовремя снять.

Юра. Моторов – на час работы осталось. Линия встанет. А ты сидишь.

Паша. Могу тоже встать. Давай без паники. Сколько у нас еще? Час? Более чем. Сейчас только сделаю пару звонков, и займемся моторами. (Набирает номер.) Алло, ремонтная контора?… Скажите, я тут подавал заявку на ремонт потолка… А когда бу… Алло… Черт вас дери. (Снова набирает номер. Слегка измененным голосом.) Алло, ремонтная контора?… Это из газеты говорят, из отдела писем. У нас тут сигнал поступил от жильцов седьмого дома. Что будем делать?… Нет, не с письмом, с ним мы знаем, что делать, мы его поставим на контроль, а вот с вами что будем делать?… Не знаете? А с крышей что – знаете?… Ну хорошо, тогда вы Делайте то, что знаете, а остальное сделаем мы. (Кладет трубку.) Третий день потолок течет. (Снова набирает номер.) Маленькая, привет, это я… А где шеф?… А он насчет белил ничего не передавал?… Ну ладно, целую. (Опускает трубку.)

Юра. Опять достаешь? У тебя что – непрерывный ремонт?

Паша. Маленький, ты мне неинтересен. Ты даже не противен мне – просто неинтересен. У тебя мещанские представления о жизни.

Юра. У меня?

Паша. Ну не у меня же. Что такое наша жизнь? Это и есть непрерывный ремонт. Отмирают старые клетки, рождаются новые. Мы все время что-то меняем: приятелей, работу, женщин… А тебе каких-то белил жалко. К тому же я не себе.

Юра. Пошел ты… Надоел. Что делать будем?

Паша. Послушай, Юра. Георгий. Жора. Гоша… Как тебя там еще звали в детстве родители, когда ты им был особенно жалок?…

Юра. Кончай, некогда. У тебя есть бланки требований? Может, из резерва…

Паша. Зачем тебе бланки требований, когда ты не способен ничего потребовать? Ты даже на этом бланке будешь униженно просить. И краснеть. И обливаться холодным потом при мысли, что тебе откажут. А тебе обязательно откажут. Тебе просто нельзя не отказать. Любой уважающий себя снабженец только посмотрит на тебя и откажет.

Юра. Взял бы да сам написал, чем языком трепать.

Паша. Я? Писать? Оставлять следы? Никогда. Жамэ.

Юра. Ну, сходи тогда.

Паша. Я? Маленький, сколько можно оставаться на второй год? Ты совсем отстал от жизни. Интеллигентный человек давно уже не пишет. И не ходит. Он звонит. Потому что он знает жизнь. И знает, что из всех достижений цивилизации для нас важнейшим является – что? Телефон. Только по телефону заяц сходит за волка, а мышь – за кота.

Юра. Ну, позвони тогда. Новикову позвони.

Паша. Кому?! Ты еще попроси вахтеру позвонить. Какой у Пал Палыча городской?

Юра. С ума сошел! Из-за этого беспокоить?

Паша. Исчезни. (Набирает номер. Чуть измененным голосом.) Пал Палыч?… Привет, магазин «Океан» беспокоит… Ага… Есть данные, ты к вобле, говорят, неравнодушен… Это секрет. Догадайся. С женой посоветуйся… Вот именно. Так слушай, завтра завоз. Сколько тебе?… Да что ты, бери ящик… Ну то-то. Только пиво не очень охлаждай, а то опять ангину схватишь. Откуда, откуда – знаю. Я говорю – посоветуйся с женой, у них память лучше… Да нет, спасибо, мне ничего не надо. Продукцию вашу на стол не поставишь. (Смеется.) Так что… Ну вот разве что поможешь долг карточный получить… Ну конечно, не твой. Одного твоего. Я тут по субботам иногда с ним играю. Парень неплохой, только всегда без денег и на мизере много берет… Самойлов Юрий Иннокентьевич… Да. На днях опять подзалетел, опять говорит – в премию, мол, отдам. Так что будь другом, подкинь там его цеху на бедность моторов, а то ведь, не ровен час, опять без премии будет, а я при голом интересе… Ну лады, бывай… Горло не застуди. (Кладет трубку.) Ну как?

Юра. А как же он завтра?

Паша. Тебе моторы когда нужны – сегодня?

Звонит внутренний телефон.

Юра (снимает трубку). Да… Самойлов… Здравствуйте, Пал Палыч… Так… Хорошо, Пал Палыч… Обязательно… Спасибо… (Кладет трубку. Паше – с изумлением.) Ну, ты, Паша, артист…

Паша. Ты, маленький, как всегда – мимо. Артист – он чужие слова говорит, а я свои.

Входит Новиков.

Новиков. Слыхали?

Паша. Да, учитель. Комиссия. Мы собранны, как никогда.

Новиков. А сколько брака?

Юра. Семнадцать процентов.

Новиков. Кошмар. Что делать?

Паша. Я думаю – банкет, учитель.

Новиков. Поминки, ты хочешь сказать?

Паша. Нет, учитель, я имею в виду праздник коллектива.

Новиков. А что праздновать? Невыполнение плана?

Паша. Миллионное изделие.

Новиков. Что?

Паша. Миллионный кондиционер, собранный в нашем цехе.

Юра. Но…

Паша (Юре). Минуточку, коллега, вопросы в записках, я еще не кончил. (Новикову.) Учитель, заметьте: я не сказал – выпущенный кондиционер или проданный, я сказал – собранный. То, что их не принимает торговая сеть… Рабочие, собиравшие их своими мозолистыми руками, в этом не виноваты. Смежники поставляют мусор.

Новиков. Принимать не надо.

Паша. Вы ж сами заставляете, учитель.

Новиков. Я? Жизнь заставляет.

Паша. Словом, учитель… Мы собрали миллион? Собрали. Значит, юбилей. Пресса, телевидение.

Новиков. Но что скажут?…

Паша. Перед телекамерой? В доме избежавшего повешения не говорят о веревке.

Новиков. А качество гарантируешь? Хоть в миллионном?

Паша. Учитель, я вас когда-нибудь подводил?

Новиков. Ну хорошо, Добрынин. Будешь лично отвечать за миллионный. Начнут сборку, стой рядом. Вопросы есть?

Юра. Вопросов нет, есть ответ.

Новиков. С этим пока подожди, отвечать будешь, если не сделаете. (Хочет уйти.)

Паша. Учитель, минутку… Как раз в связи с комиссией. Одно соображение. У нас в обязательствах есть пункт – шефская помощь.

Новиков. Ну и что?

Паша. И есть отходы дюраля.

Новиков. Не вижу связи.

Паша. А в драмтеатре ищут дюраль. Для декораций.

Новиков. Дефицитный дюраль за контрамарку? Мельчаешь, Добрынин.

Паша. Я не о себе, учитель.

Новиков. А о чем?

Паша. О шефской помощи. Заметка в газету. Пункт в отчете комиссии.

Новиков. Да?… Но я уже обещал школе.

Паша. Им – в следующем месяце. Чего-чего, а выбраковки у нас хватает. И потом, учитель, Леночка ведь в театральный собирается, а не в педагогический. А главный режиссер набирает курс…

Новиков. Ты что же это мне предлагаешь?

Паша. Нет, это, конечно, случайное совпадение, учитель, не более. Я бы никогда не посмел предложить вам, вы же знаете… Но случаем надо уметь пользоваться.

Новиков. Нечего ей, пусть сдает как все. На то и есть конкурс.

Паша. Конечно. Но только кого конкурс? Родителей. Впрочем, вас лично, учитель, ваш благородный жест ни к чему не обязывает.

Новиков. Не порть мне ребенка, Добрынин. Хватит цеха. (Уходит.)

Юра. Господи, уйти отсюда к чертовой матери! Чтоб тебя не видеть!

Паша. Далеко? Может, проводить?

Юра. Да в любой цех, где люди как люди. Здесь же кунсткамера какая-то стала.

Паша. Это не выход. Вернее – это аварийный выход.

Юра. А в чем выход? В чем?

Паша. Положа руку на сердце? Между нами? Как мужчина мужчине?

Юра. Опять?

Паша. Если вы честный человек, сударь… Если вам дорога честь завода… Если вы хотите уважать себя и не бояться смотреть в глаза своим товарищам…

Юра. Что тогда?

Паша. Вы должны застрелиться.

Затемнение.


Паша звонит из автомата.

Театр?… Катю Корниенко можно попросить?… А когда освободится?… Спасибо… Ну, передайте… передайте, что звонили из гидрометцентра – ожидается тайфун… Да, да, и пусть никуда не выходит.

Картина третья


Театр. Три смежные комнаты. В центре – приемная, слева – кабинет Серафимова, справа – Постникова. Входят Паша с Леной, Он оставляет ее в приемной и заходит к Серафимову.

Паша. Все в ажуре, коллега. Пишите письмо.

Серафимов. Письмо готово. Захватите?

Паша. Нет, его Леночка отнесет.

Серафимов. Кто?

Паша. Леночка Новикова. Дочка нашего зама. (Выглядывает в приемную, зовет ее.) Вот, познакомьтесь. Серафимов (несколько опешил). Ага. Очень приятно. Если не сказать больше. Как папа?

Лена пожимает плечами.

Значит, мы мечтаем о театре?

Лена кивает.

Давно?

Лена снова кивает.

У вас хорошая дикция.

Лена смущенно улыбается.

И мимика.

Лена нерешительно смотрит на Пашу.

Паша. В чем дело, мы волнуемся, все нормально.

Серафимов. Ну хорошо, подождите немного. (Идет к Постникову.)

Постников. А, вы… Ну что? Где декорации?

Серафимов. Там, Геннадий Сергеевич.

Постников. Где там?

Серафимов. В приемной.

Постников. Почему в приемной?

Серафимов. Потому что она ждет, когда вы ее примете.

Постников. Кто она – декорация?

Серафимов. Нет, Геннадий Сергеевич. Девочка нежного абитуриентского возраста.

Постников. Какая еще девочка? При чем здесь девочка?

Серафимов. Не обижайте ребенка, Геннадий Сергеевич. Она не сирота. У нее есть папа.

Постников. Ну и что?

Серафимов. А у папы есть дюраль. Не говоря уже о бакелите.

Постников. Так. И значит, она?…

Серафимов (вздыхает). Боюсь, что да.

Постников. И конечно?…

Серафимов (вздыхает). Боюсь, что нет.

Постников. И вы хотите, чтобы я взял ее к себе на курс только потому, что ее отец…

Серафимов. Нет, нет, что вы, Геннадий Сергеевич, совсем не поэтому. А потому, что вы мудры и снисходительны. А то, что ее отец сделает нам за неделю декорации, – это случайное совпадение, не имеющее к высокому искусству ни малейшего отношения.

Постников. Не знаю. Ладно, поглядим.

Серафимов. Как раз об этом я и прошу – поглядеть. Можно заодно и послушать.

Постников. Так она что – действительно здесь?

Серафимов. Геннадий Сергеевич, ее зовут Леночка. Она прочитает басню.

Постников. Какую басню?

Серафимов. Хорошую. «Стрекоза и муравей». И потом, Геннадий Сергеевич, какая вам разница, что она прочитает? Важно, что ее папа напишет. В левом углу нашего дома. Даю девочку Лену. (Выходит.)

Постников. Ночной кошмар.

Серафимов вводит Лену и Пашу.

Серафимов. Это Леночка. А это правая рука ее папы.

Паша поднимает правую руку в приветствии, а Лена делает книксен.

Постников. Ну хорошо, милая Лена. Вас Лена зовут?

Лена кивает головой.

Давайте послушаем, как вы читаете. Прошу вас.

Звонит телефон. Постников снимает трубку.

Да… Я… Когда съемка?… Нет, днем никак – репетиция… А вечером спектакль… Не знаю, давайте ночную… Ну а что я могу сделать?… Ну хорошо, позвоните. (Кладет трубку, записывает в календаре.) Так… Так что у нас?

Серафимов. Басня.

Постников. Да? Ну хорошо, давайте басню. И никаких отвлечений. Все. Полная сосредоточенность. Только вы, стрекоза и муравей. Нас нет. Все. Начали.

Звонит телефон. Постников берет трубку.

Да… Так. А тракт когда?… Нет, ночью не могу, у меня сон…При чем здесь сон – у меня съемки «Сон в летнюю ночь»… Да… Вот давайте между двумя и семью… Хорошо. (Кладет трубку, записывает в календаре. Задумывается. Потом вздыхает.) Так на чем мы остановились?

Серафимов. На муравье.

Постников. На чем?! А, да… Ну так в чем дело, почему вы все время отвлекаетесь, все время в сторону? Все. Вакуум. Абсолютная изоляция. Подвал. Башня. Начинайте. (Снова звонит телефон, в трубку.) Меня нет! Я занят! Запись?… Почему завтра, когда мы… Ну и что, что студия свободна? А я вот занят… Не знаю, давайте тогда рано утром, перед репетицией… Ну, позвоните. (Бросает трубку.) Опять вбок?! Опять в сторону?! Мы когда-нибудь будем читать басню? Все! Отключились! Барокамера! Невесомость. Парим. Сгруппировались. Начинайте.

Лена встала в позу, посмотрела на Пашу, тот показал ей – ногу чуть вперед, руки за спину, подбородок поднять; она все это выполнила, закрыла глаза и… ни звука не смогла произнести.

Серафимов. Ну что ты, давай смелей, не бойся.

Лена беззвучно шевелит губами.

Постников. Леночка, ну что вы, в самом деле? Никто вас не обидит. Ну… Вы что – текст забыли? Как начинается?

Паша. «Попрыгунья-стрекоза лето красное пропела…»

Постников. Ну вот, видите, какая история. Очень интересно. А дальше что там?

Лена молчит, чуть не плача.

Серафимов. «Оглянуться не успела…»

Постников. Ну… «Как зима катит в глаза!» Вот видите, даже я помню.

Паша. Лена, Лена… Соберись! Ну что ты вдруг?

Постников (с выражением). «Облетело чисто поле, нет уж дней тех светлых боле…» Правильно?

Лена кивает.

«Где под каждым ей кустом был готов…» Ну… Что?…

Лена посмотрела полными слез глазами.

Паша и Серафимов (хором). «…и стол и дом!»

Постников. Правильно! А вы боялись. Ну, давайте дальше сами.

Лена молчит.

Как там дальше?

Серафимов. Я не помню.

Паша (бормочет). «….был готов и стол и дом». М-м, м-м…

Серафимов. А, вот… По-моему, так: «Злой тоской удручена, к муравью ползет она». (Лене.) Правильно?

Лена кивает.

Постников. Почему ползет? Скорее летит. Стрекозы же летают.

Серафимов. Какая разница: летит, ползет. Важно, что она ему говорит. Диалог важен, а не ремарки.

Постников (ехидно). Вы так полагаете?

Леночка подвинулась, зацепила стул. Все обернулись.

Серафимов. А, смотрите, кто у нас… Леночка.

Постников (Лене). Спасибо. Вам не трудно подождать нас там?

Лена переходит в кабинет Серафимова.

Вы что – разыграть меня решили?

Серафимов. Помилуйте, Геннадий Сергеевич. Я не предполагал, что она настолько…

Постников. А что вы предполагали? Что я опять поверю в вашу очередную сказку – про трудности с декорациями, с репертуаром, с чем еще там?… У вас же на все есть оправдание и причины. Сначала вы говорите многозначительно: из этого ничего не выйдет – и ждете, пока не выйдет, а потом говорите с усталым видом: я же говорил… Вы придумали себе удобное амплуа – вечного скептика. Но скепсис опустошает душу, он ничего не родит, кроме нового скепсиса. Да, вам трудно, верю, но не валите на меня, на то, что я занят тремя постановками сразу. Да, занят – но не от жадности. Нет, от жадности – к работе. Меня уже не насыщает одна пьеса, которую годами репетирую, – с вашей помощью, вернее, без вашей помощи. Я прихожу с наших репетиций голодный, неудовлетворенный, не высказавший и половины того, что хочу, что тороплюсь сказать – пока еще есть силы, пока не заездили насмерть. Я ищу в современных пьесах что-то вечное, а в классике – современное и вас призываю помочь мне. Но вам некогда. Только ведь в жизни кроме Дней и вечеров, когда мы едим и работаем, есть еще ночи, когда мы думаем. Не об антрекотах и ставках, а о гражданской панихиде. О своей. О том, кто придет на нее и что скажет. И чего не скажет. В молодости я, как и вы, хорошо спал… А сейчас мне некогда, вы уж меня извините. (Кивает Паше, давая понять, что разговор окончен.)

Паша и Серафимов выходят. Серафимов разводит руками, достает письмо, собирается его порвать.

Паша. Минуточку. Подождите. (Заходит снова к Постникову.) Извините, Геннадий Сергеевич. Я позволю себе…

Постников. Вы по поводу…

Паша. Нет, нет. Я противник протекционизма. Как и вы. В наш век… Мы задыхаемся от протекций, они парализовали нашу свободную волю. Мы барахтаемся в знакомых и в знакомых наших знакомых, как мухи в паутине, мы вязнем в них. Протекции портят не только нашу кровь – кровь деловой жизни разжижается, как от родственных браков.

Постников. Да, но…

Паша. Тут особый случай. Дома – обстановка. Отец – фигура, все вокруг… Ожесточенные души. Чувство протеста. Все сама. Как следствие – чудовищная зажатость.

Постников (недоверчиво). Вы думаете?

Паша. Да, я часто об этом думаю. Никто так не чувствует фальшь ситуации, как дети. Они бескожи. И тогда – как улитка, в себя.

Постников (задумчиво). Быть может…

Паша. Она талантлива.

Постников. Вы уверены?

Паша. Вы же видели сами. Поменяйте знак. Все, что с минусом, – плюс. И представьте себе ее через пять лет, прошедшую вашу школу. Обогащенную вашим опытом. Освещенную вашим талантом.

Постников. Да?

Паша. А разве у нас так не бывает? Все знаем, а молчим. Внутри – тысяча вольт, а на выходе – ноль. Короткое замыкание.

Постников. Вы физик?

Паша. Я гуманист. А вспомните свой курс. Разве все Ермоловы?

Постников. О, если бы…

Паша. Но они старались понравиться.

Постников. Еще как.

Паша. Лицемерили. А она?

Постников. Действительно…

Паша. Личность. Не боится быть искренней. Разве не нужны вам личности?

Постников. Пожалуй, вы правы.

Паша. Я был уверен, что вы не сделаете ошибки. Знаете, чем отличается умный человек от мудрого?

Постников. Чем?

Паша. Умный всегда находит способ исправить ошибку, а мудрый ее не делает.

Постников. Недурно сказано.

Паша. Нас так немного, надо помогать друг другу.

Постников заходит к Серафимову. Паша идет за ним.

Постников (Лене). Извините, мы заставили вас ждать. Собственно, думаю, мы должны поблагодарить вас – что вы пришли, что согласились нам почитать. Должен сказать откровенно, что вы производите хорошее впечатление: вы миловидны, это для актрисы не последнее дело, вы скромно держитесь… Ну, что еще… Обаятельны – по-своему. По-видимому, очень нервны, восприимчивы, это тоже, как говорится, туда. Ну, а что текст немного позабыли, так это бывает. У всех, даже великих, бывали конфузы. Я вот в молодости играл в одной пьесе, уж сейчас и названия даже ее не помню. Чекиста играл. Я врывался в ресторан, где сидели контры, и громовым голосом кричал: «Встать! Руки вверх!» Большая роль. И представляете, на первом же спектакле – начисто. Ни слова – из всех трех. Контры смотрят на меня, не знают, что делать. Не сдаваться же ни с того ни с сего. Тогда я им ручкой так сделал – мол, подъем, братцы. (Смеется.) Вот видите, какие казусы бывают. Так что не огорчайтесь, идите домой, передайте привет родителю, Серафимов с вами свяжется.

Лена кивает, улыбается, делает книксен и выходит в приемную. Постников смотрит на Серафимова.

Значит, так. Декорации – через неделю.

Серафимов. Геннадий Сергеевич, для отцовской любви нет невозможного. Поверьте бездетному Серафимову.

Постников (как бы сам себе). Между прочим, в ней действительно что-то есть, в этой девочке. (Кивнув всем, уходит к себе.)

Серафимов (выходит к Лене). Что же это ты, милая? Мы с коллегой стараемся, а ты…

Паша (подходит). Огорчаешь, старуха.

Лена. Понимаете, я это… очень людей стесняюсь. Незнакомых. Просто – ни слова не могу. Мама говорит, это наследственное. Она тоже такая была в молодости. Папа над ней даже издевается всегда, говорит, что она замуж за него вышла, потому что постеснялась отказать. Папа говорит, у меня мамины гены доминируют и у меня из-за них трагедия в личной жизни будет. Как у мамы. Но это неправда, на самом деле они с папой… (Замолчала.)

Папа. Что – они с папой?

Лена судорожно вздыхает и убегает.

Серафимов (Паше). Ну и семейка у вашего шефа. (Протягивает Паше конверт.) Письмо. Папе.

Паша прячет его в карман.

Мы в расчете?

Паша. А главная роль?

Серафимов. Будем работать. (Возвращается к себе.)

В приемную входит Катя. Увидала Пашу, изумилась.

Катя. Вы?

Паша. Вам разве не передали?

Катя. Я думала, это шутка.

Паша. Когда вам скажут, что вы назначены на главную роль, не подумайте, что это тоже шутка.

Катя. Вы серьезно? Кто вам сказал?

Паша. Допустим, Постников.

Катя. Вы же незнакомы.

Выходит Постников, кивает Кате, пожимает Паше руку и, задержав ее в своей, доверительно наклоняется к нему.

Постников. Между прочим…

Паша. А я…

Постников. Да, да…

Паш а. Ну так…

Постников улыбается ему и стремительно уходит.

Катя (изумленно). Знаете, с вами начинает казаться, что все возможно.

Паша. А кто сказал – нет? Я ж говорил – учите роль.

Катя. Спасибо, Паша, но боюсь… Эта роль не для меня.

Паша. Позвольте, но вы же мечтали!

Катя. Да, о той – в пьесе. А эта… Роль по протекции, в обмен на чью-то услугу?… Нет, это не для меня.

Паша. Зачем же вы тогда пришли в этот прекрасный мир? Ждать милостей от природы? Вы как наш общий друг – он тоже все ждет. Мы все слабые люди, но надо прикидываться сильным. Прикиньтесь. Система Станиславского – так, кажется?

Катя. Вы начитанны.

Паша. Я наслышан. Мы же все так – представляемся кем-нибудь. У нас в цехе есть один: приходит утром на работу и представляет себе и нам, что он умный и деловой человек. И ведет себя – соответственно. С девяти до шести. Пять дней в неделю. А в субботу и воскресенье – лежит, отдыхает. Очень устает от напряжения.

Катя. А вы? Вы тоже?

Паша. В данный момент – нет. В данный момент у меня антракт. Я расслабился, я беззащитен, меня можно брать голыми руками.

Катя. Это намек?

Паша. Это предложение. Пока не прозвенел звонок…

Катя. Но я в антрактах люблю быть одна. И смотреть в окно, в небо. Чтоб никаких лиц – только звезды.

Паша. Звезды? Мы любим звезды? В чем дело – любые: Кассиопея, Орион, Центавра… Завернуть или так возьмете?

Катя. Прямо днем?

Паша. Ночью – любой сможет. Для вас, герцогиня, я над небосклоном опущу занавес. Идемте… Я только по дороге позвоню.

Затемнение.


Паша на авансцене – у автомата, набирает номер.

(Измененным голосом.) Магазин?… Телевидение, Петров… Он самый… Голос? Так с экрана он всегда другой. Вечером он государственный, а днем, так сказать, частный. Вот что хотел спросить вас, милая… Вас как зовут?… Прекрасное имя. Так вот, милая Люба, я хотел узнать насчет обоев… Вы гений, Люба, как вы догадались, что именно эти… Слушайте, вас надо взять в нашу передачу. Зачем, алло, искать таланты, когда я его уже, алло, нашел… Договорились. К вам мой шофер заедет… Ну, до встречи в эфире… (Нажимает на рычаг, снова набирает, ждет, потом в сердцах вешает трубку.)

Картина четвертая


Планетарий. Катя и Паша сидят в полупустом зале. Начинается сеанс. Гаснет свет, над головой вспыхивает звездное небо. Звучит музыка. Небосвод вращается над ними.

Катя. Как красиво… Небо – как настоящее… Как на юге… Уберите руку.

Паша. Вы же сказали – как на юге.

Катя. Сколько звезд… Как их только астрономы помнят и не путают.

Паша. Вы же на улице знакомых узнаете.

Катя. Как раз путаю всегда. Особенно если долго не виделись. Помнишь человека одного, каким он был когда-то, а встречаешь фактически уже другого. Вроде он, да уже не он. Правда ведь? С этим новым я вроде уже и не знакома.

Паша. Здесь тоже так – в некотором смысле. Видите… Вон – созвездие Ориона… Посреди неба как раз. Видите?… Как бы охотник – справа щит, а над головой палица. Этот Орион, говорят, ничего был охотник, не слабый. Вроде даже не браконьерствовал. Хотя разве можно доверять мифам…

Катя. Ну…

Паша. А внизу, вон где его нога, – видите – яркая голубая звезда? Ригель называется… Свет от нее идет шестьсот лет. Значит, мы видим его сейчас, каким он был шесть веков назад…

Катя. Паша, откуда вы все это знаете? Вы что – астрономией занимались?

Паша. Что вы, Катюша, что за мысли? В наше суровое время, когда надо смотреть под ноги, ходить, задрав голову? Никогда, жамэ.

Катя. Но откуда же – про Ригель, Орион?…

Паша. Когда я устаю рассматривать в микроскоп наши отдельные недостатки, для отдыха – заглядываю в телескопчик…

Катя (недоверчиво). У вас есть телескоп?

Паша. Катя, вы меня удивляете. В наше время буквально у каждого культурного человека есть свой телескоп. Вопрос в том, куда он в него смотрит: на небо или в окна к соседям.

Катя. Вы – в небо?

Паша. В субботу, после баньки… два пива… в душе невесомость… Так и тянет прильнуть к окулярчику и пошарить на периферии Вселенной… Как там моя маленькая Бетельгейзе? Моя рыхленькая пульсирующая Бетельгейзе…

Катя. Бетельгейзе – какое красивое название…

Паша. Одна из самых крупных звезд, в несколько сот раз больше Солнца. А весит – всего ничего, пушинка. Ничтожная плотность. Обманная звезда. Колосс на глиняных ногах.

Катя. Паша, вы все-таки удивительный человек. Я не подозревала, что вы…

Паша. Что я…

Катя. Вы часто бываете здесь?

Паша. Стараюсь – пореже.

Катя. Стараетесь? Значит, тянет?

Паша. Как преступника – на место преступления.

Катя. Значит, вы все-таки занимались этим раньше?

Паша. Не придумывайте, Катюша, а то вы и меня не узнаете в следующий раз. Все мы преступники – перед собой, своей юностью, мечтами. Мы предаем их с такой же легкостью, с какой клялись их осуществить. И это нормально. Зачем миру столько космонавтов, пожарных, актеров – о чем еще мечтают в детстве? Кто бы подавал нам обед в столовой или плавил чугун?

Катя. Но есть же – кто пронес через всю жизнь…

Паша. Это эгоизм – следовать мечтам. Есть реальность, она трехмерна. Ось желаний, ось необходимости, ось случайности. Треугольник сил – как лебедь, рак и щука – каждый в свою сторону.

Музыка кончилась, раздался голос лектора: «Над вами вечернее небо…» Паша потянул Катю из зала. Они вышли на авансцену.

Катя. Смотрите, совсем другое небо. То и не то. Тусклое. И холодное.

Паша. А разве ваши герои, которых вы играете, – точная копия нас? Тоже ведь поярче.

Катя. Вы сегодня философски настроены, Паша.

Паша. Ага, четверг. Привычка. День политучебы. Куда мы пойдем, альфа драмтеатра?

Катя. Альфа?

Паша. Так называют самую яркую звезду в созвездии.

Катя. Не смешите меня, Паша, я даже не заслуженная.

Паша. Ну и что? Бетельгейзе тоже не самая яркая, хотя и названа была когда-то альфой Ориона. Не в звании дело. Для меня вы альфа, и в нашей галактике, и в соседних. Вы самая яркая, ослепительно яркая, на вас нельзя смотреть без светофильтра.

Катя. Перестаньте, Паша, я начну смущаться.

Паша. Смущающаяся звезда… Кто видел такую? Я стану первооткрывателем. Сбудется мечта детства. Обо мне напишут в астрономическом журнале, школьники будут ходить в планетарий на мои лекции – «Смущающаяся звезда»…

Катя. Наденьте шапку, сумасшедший, вы простудитесь.

Паша. Я? Никогда. Жамэ. Во мне кипят термоядерные страсти. Энергия распада… личности. Если я надену, шапка загорится. Потрогайте – миллион градусов.

Катя (проводит рукой по его лицу). Тридцать шесть и шесть. Симулянт.

Паша. Это по Цельсию. Надо жить в другой системе отсчета – там теплее.

Катя. Вы думаете?

Паша. Увидите сами. (Берет ее за руку.) Поехали.

Катя. Куда?

Паша. В другую систему.

Катя. А далеко она?

Паша. Буквально рядом. Не торгуйтесь перед лицом вечности. Я только позвоню. (Подходит к автомату, набирает номер, говорит приглушенно, оглядываясь, – не слышит ли Катя.) Маленький, привет… Я. Слушай, разводи крахмал, мажь стены… Можешь получить свои обои. Спросишь Люду, скажешь – от Петрова… Маленький, к чему слова, мы ж люди дела. Кстати, о деле – нужна хата. Как там, не вернулись еще?… Ну где я цветы поливал… Так я могу захватить лейку?… Маленький, ты большой человек. Привет от знатного мелиоратора… (Кладет трубку, набирает еще один номер.) Люсик?… Что делаешь?… Нет, я задержусь немного. Политзанятия… В прачечную не успел – завтра. Позвоню еще… А куда?… Поздно будешь?… Ну, гуляй, целую.

Берет Катю за руку и уводит ее.

Картина пятая


Чья-то квартира. Видно, что в ней сейчас никто не живет. На столе составлены горшки с цветами – довольно много. Входят Паша и Катя. Паша зажигает свет.

Паша Вот… Пустыня… Засохшая земля… Потрескавшиеся кактусы… Горячее дыхание самума…

Катя (оглядываясь). Подпольная квартира?

Паша. Друзей. Уехали на юг, просили вот цветы поливать. (Пробует землю в горшке.) Сплошной Каракум. У меня уже пересохло в горле. (Достает из чемоданчика шампанское, из буфета – два бокала.) Садитесь, будьте как дома.

Катя. У ваших друзей? После звезд – тернии?…

Паша. Катюша, это тропа судьбы. Скромный оазис в безводной пустыне. Приют усталого путешественника, После звезд и одиночества – кров над головой… (Хочет обнять ее, Катя отстраняется.)

Катя. Маленький, в чем дело?

Паша. Катя…

Катя. Вы банальны, Коперник. И не очень чистоплотны. (Смотрит на свои руки.) Здесь такая грязь… Можно руки помыть?

Паша. Конечно. (Провожает ее в ванную.)

Слышен шум льющейся воды. Паша возвращается с лейкой, поливает цветы. Выходит в другую комнату. Входит Люся, его жена. Увидала свет в комнате, удивилась.

Люся. Странно… Неужели я свет оставила? (Прислушалась.) И воду…

Паша (входя). Вы мне? (Увидав Люсю, замер.)

Вода из лейки льется на пол.

Люсик?!

Люся. Ты?!

Паша. Я… А ты что тут делаешь?

Люся. Как что – цветы вот пришла полить. А ты что?

Паша. И я. Вот… (Показывает на лейку.)

Люся. А как ты сюда попал?

Паша. Как, как… Через дверь.

Люся. А откуда у тебя ключи?

Паша. Какие ключи?

Люся. От этой квартиры.

Паша. Как откуда? Друг дал. Уехал отдыхать и… вот, попросил цветы поливать.

Люся. Друг?

Паша. В школе вместе учились.

Люся. Понятно. И я его, конечно, знаю?

Паша. Ты?

Люся. Ну да, да, я. Твоя жена.

Паша. Да нет вроде бы… По-моему, вы не виделись. Может, говорил когда.

Люся. А как его зовут?

Паша. Кого?

Люся. Друга твоего. О котором ты мне говорил.

Паша. А ты разве сама не знаешь, что спрашиваешь?

Люся. Почему не знаю, знаю. Я просто тебя проверяю.

Паша. Меня? Проверять? Обижать недоверием?

Люся. На твоем месте я бы не стала говорить о доверии.

Паша. А я ничего и не говорю. Вот полил цветы – и пошел. Кончил дело, гуляй смело. (Идет к выходу.) Пойдем погуляем?

Люся. Действительно смело, ничего не скажешь.

Паша (подталкивая ее к выходу). Пойдем, пойдем, я уже все сделал.

Люся. Надо воду закрыть. (Хочет пойти в ванную.)

Паша (хватает ее за руку). Ни в коем случае. Пусть льется. Пусть воздух увлажняется. Цветам полезно. Он просил.

Люся. Кто просил?

Паша. Друг.

Люся. А-а… И что – целый месяц чтоб так и лилось?

Паша (нервничает, тянет ее к двери). Нет, почему же. Мама придет скоро и закроет.

Люся. Кто?

Паша. Мама его. Она звонила. Сказала, скоро придет. У нее астма, ей сухой воздух вреден. Задыхается она от него.

Люся. Да?

Паша. Ужасно. (Показывает – как. Хрипит.)

Люся. Но она умерла.

Паша. Кто?

Люся. Мама его. И не от астмы.

Паша. Да? А, да, действительно… Это не его мама, я спутал, это ее мама, его теща. А тещи, они ведь знаешь, они все от чего-нибудь задыхаются.

Люся. Не хами.

Паша. Я не о своей. Ну идем же.

Люся. У тебя есть мелкие деньги? Там такси ждет, у него сдачи нет.

Паша. Конечно, в чем дело… (Лихорадочно шарит по карманам, протягивает ей) На вот.

Люся. Ты поди расплатись тогда, я пока руки помою.

Паша. Нет, нет, это неудобно!

Люся. Что неудобно? Руки помыть?

Паша. Мне идти. Что он подумает – таксист?

Люся. Что он подумает?

Паша. Ну… Приехала одна, за тебя кто-то платит… Тайное свидание… Лучше сама.

Люся. Ах вот как. Тебя волнует, что он подумает?

Паша. Конечно. Твоя репутация.

Люся. А что я подумаю – тебя не волнует?

Паша. Почему не волнует? Еще как волнует. Смотри, пульс какой…

Шум воды в ванной смолк.

Люся. Что это?

Паша. Что?

Люся. Вода.

Паша (подталкивает ее к выходу). А… Отключили, наверное.

Люся (хочет пойти в ванную). Надо закрыть. А то…

Паша. Я сам закрою, ты не сможешь. Иди. А то он там нервничает. Что за манера – всех заставлять волноваться. (Почти выталкивает ее.)

Люся. Интересно, тебе когда-нибудь бывает стыдно? (Чуть помедлив, уходит.)

Из ванной, приглаживая волосы, выходит Катя. Достала из сумки флакончик с духами, подушилась.

Катя. С кем это вы?

Паша. Что?

Катя. Кто-то был? Вы говорили с кем-то.

Паша. Нет. С чего это вы взяли?

Катя. Мне послышался голос. И дверь хлопнула.

Паша. Это сквозняк.

Катя. Странный дом. Голоса, сквозняки… Миражи«

Паша. Катя.,. Я должен вам сказать.,,

Катя. Стоит ли?

Паша. Катя, я обдумал все и решил, что вы правы… Этот вертеп… Этот притон и вы… Я подлец. Вы не должны здесь находиться ни минуты.

Катя (удивленно). Что с вами, Паша?

Паша (выглядывает в окно). Вы не должны даже дышать этим воздухом. Уходите!

Катя (опешила). Как – уходите?

Паша. Немедленно! Иначе…

Катя. Что иначе?

Паша. Я за себя не отвечаю! Наедине с вами… Условный рефлекс… Потом смотреть вам в глаза… Уходите, пока не поздно! (Выглядывает в окно.) Пока во мне не проснулся зверь.

Катя. Вы что – больны?

Паша. Катя! Я вас предупредил! (Начинает раздеваться.)

Катя. Вы сошли с ума! Ну вас к черту! (Собирает сумку.)

Паша. Вы мне потом еще скажете спасибо.

Катя. Зачем же ждать? Спасибо! (Уходит, хлопнув дверью.)

Паша сидит некоторое время оцепенев. Потом наливает себе шампанского, пьет. Входит Люся.

Люся. По-моему, духами пахнет.

Паша (безразлично). Какими духами?

Люся. По-моему, французскими.

Паша (вяло). Откуда?

Люся. Вот это я и хочу выяснить. Может, теперь скажешь наконец, что ты тут делаешь?

Паша (устало). Я же сказал – цветы поливаю.

Люся. Шампанским? Из двух бокалов? Это что-то новое в цветоводстве.

Паша. Я тебе потом все объясню.

Люся. А зачем? Стоит ли, Паша. Всему приходит конец, и моему терпению в том числе.

Паша (машинально). Люсик, что за дела? Кто говорит о конце?

Люся. Я, Паша, я. Я устала от всего этого. От цветов твоих, от твоей суеты, от твоих «маленьких» – по-пустому все, мимо жизни. Ты остановись хоть на минуту, оглянись – где ты, с кем? Ты же давно уже не понимаешь, куда бежишь. Тебе все равно куда, лишь бы вперед. Но это уже не прямая, это круг – без выхода, без начала и конца. И ты, как цирковая лошадь, – срываешь аплодисменты доверчивых зрителей. Мне самой это когда-то нравилось – столько огня. Но только огонь твой – бенгальский: он слепит, но никого не греет. Даже меня… (Идет к двери.)

Паша. Люсик, куда ты?

Люся. К маме перееду.

Паша. Опять? Ты совсем ее не бережешь.

Люся. На этот раз, Паша, я не вернусь. (Уходит.)

Паша (после некоторой растерянности, оглядевшись.) Ничего себе – оазис…

Затемнение.

(Говорит по телефону-автомату.) Привет, маленький, привет… Какие обои? Можешь их себе наклеить… А то – будешь свидетелем на разводе, распишись в повестке. Что за логово ты мне подсунул, что за притон?… Ничего особенного, если не считать, что туда заявилась моя собственная жена… Вот так… Чья это хата?… Умереть, она же ее подруга. Полный обвал. А я, как последний идиот, – из леечки… Считай, что эти цветы – венок на мою семейную жизнь… Маленький, я тебя ни в чем не упрекаю, ты ж не виноват, что тебя в детстве уронили… А то, что не продавай билет на икебану, если там на самом деле зоопарк. Предупреждать надо…

Картина шестая


Катина квартира. Поздний вечер. Катя уже в халате, собирается спать. Звонок в дверь, она открывает. Входит Паша.

Катя (холодно). Вы? В чем дело?…

Паша (волнуясь). Извините, что я так поздно, Катя… Я хочу сказать правду. Я тогда был не один. Там, в пустыне. Это не сквозняк был. Это моя жена.

Катя. Кто?

Паша. Моя жена.

Катя. Вы разве женаты?

Паша. Не похоже? И тем не менее. И я вел себя… Но что я мог сделать?… Посудите сами. Она пришла неожиданно, а вы… Мы…

Катя. Так это, значит, ваша квартира?

Паша. Да нет, как раз нет. В этом-то и дело. Это сложно объяснить…

Катя. А главное, и не надо. Избавьте меня от вашего вранья. Звезды, пустыня, жена…

Паша (с отчаянием). Но это все правда! Как ни смешно, это все правда – и звезды, и цветы, и жена…

Катя. Оставьте!

Паша. Но я клянусь! Ну хотите – паспорт вот! (Протягивает паспорт.) Вот смотрите – Людмила Ивановна. Вот…

Катя (смотрит). Уходите.

Паша. Но почему? Я же не врал, значит. Значит, была жена!

Катя. Тем более. При жене…

Паша. Но ее ведь уже нету!

Катя. Что значит – уже?

Паша. Мы разошлись.

Катя (устало). Опять вы за свое.

Паша. Но я правду говорю!

Катя. Только что вы говорили правду – что она есть. Теперь вы говорите, что ее нет, и это тоже правда?

Паша. Да, да! Я ушел из дому! (Выбегает в коридор, возвращается с чемоданом.) Вот! (Открывает чемодан, выбрасывает на пол свои вещи – рубашки, трусы, майки, галстуки.)

Катя. Что вы делаете?! Вы с ума сошли!

Паша (ложится на разбросанные вещи). Я не уйду отсюда, пока вы не простите меня.

Катя. Перестаньте хулиганить! Я милицию вызову.

Паша. Милицию? Пожалуйста… (Не вставая с пола, тянется к телефону, набирает «02».) Дежурный?… Пришлите срочно наряд, тут хулиган ворвался… Да нет, мы ждать не можем. Слушай, дежурный, а что – Емцов работает сегодня?… Друг его один… Ага, записывай: Петров переулок, семь, квартира два. Корниенко… Спасибо, привет Емцову. (Вешает трубку.) Прокурора пригласить? Я без его санкции все равно не уйду.

Катя. Послушайте! Что вы себе позволяете? Врываетесь ночью в чужую квартиру, впутываете меня в ваши сомнительные семейные дела, теперь еще в уголовное дело втягиваете! Кто вам дал право?!

Паша. Вы.

Катя. Я?

Паша. Вы. Поймите, Катя, это не рядовая встреча, для меня не рядовая, не интрижка. Это шок, на полном ходу – из седла, колесо, лопнувшее на восьмидесяти. Вроде жив, но зовут нотариуса. Да погодите вы… И когда приходишь в себя, все, что было раньше, – мизер, никчемность, дальше все по-иному должно, это знак, рубеж, веха, отсюда – новый счет, новый календарь… Я не знаю, может, это только я так вижу, может, вы меня пошлете – обратно, в ту – до вашу – эру, но я уже не смогу так, я уже перешел Рубикон, мне уже некуда назад, корабли сожжены, вместе с прошлым. Я, как колобок, от всех ушел – от бабки, от дедки… К вам ушел. Я люблю вас…

Катя. Господи, откуда вы взялись?… У меня голова кругом…

Паша. А у меня?… Сколько раз, запрокинув ее, искал… Думал – там. А оказывается – тут… Просто свет от вас шел ко мне годы – как от настоящей звезды.

Катя. А я уже другая?

Паша. Нет – я. Я – другой, хотя кажусь еще тем, прежним.

Катя. Безумный человек.

Паша. Да, я без ума. Сказать от кого? (Деловито смотрит на часы.) Слушай, значит, программа будет такая… Завтра – на развод. В субботу помолвка. Через две недели – свадьба. Я люблю тебя.

Катя. Сумасшедший.

Паша. Закатим бал – город на сутки будет парализован. Лучшие люди – за столом. Неприглашенные будут умирать от зависти, стреляться, оставляя записки, выживших будут освобождать от работы ввиду несоответствия занимаемой должности. Но мы будем разборчивы, как отдел кадров. (Достает записную книжку.) Так…, «А». Аборты. Главврач роддома – нужен?

Катя. Нет.

Паша. Автосервис. У Юлика на яме – цвет интеллигенции.

Катя. Нет.

Паша. «Б». Брючник Леопольд. Построим брюки? Из марли, очень модно.

Катя. А где же друзья?

Паша. А это кто?

Катя. Это нужники.

Паша. Пардон?…

Катя. Так у нас в театре называют нужных людей – нужники. А где же друзья? Друзья детства?

Паша. Детства?… Будут. Все будет, Катюша, все, сбудутся все наши мечты. О чем ты мечтала в детстве?

Катя. В детстве? Не помню.

Паша. Вспомни. Достану.

Катя. Забраться с ногами в дедушкино вольтеровское кресло. А бабушка не пускала.

Паша. Будет кресло.

Катя. Не надо ничего доставать, Паша.

Паша. Надо. Ты много видела счастливых людей? Я лично – нет. Счастье – дефицит. Значит, его надо доставать. И я его достану. Для тебя. (Целует ее.)

Катя пытается вырваться. Неожиданно раздается громкий стук в дверь. Катя испуганно вскакивает, идет открывать. Входит милиционер с дружинником.

Милиционер. Корниенко?

Катя. Да.

Милиционер (оглядев разбросанные вещи и Пашу, лежащего на полу). Что тут у вас происходит?

Паша. Мы это… Мы репетируем.

Милиционер. Что репетируете?

Паша. Сцены семейной жизни.

Милиционер (Кате). А этот гражданин кто?

Катя. Этот?… Это мой муж.

Затемнение.


ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ


На авансцену выходит Паша, подходит к телефону.

Паша. Алло, загс?… Здравствуйте, это Добрынин. Девушка, я там подавал заявление на развод… Да, знаю, через два месяца… Но вы дослушайте. Я не могу ждать столько, у меня льдина тает… Где, где… На Северном полюсе, естественно… Ну да, я с дрейфующей станции. Прилетел вот дела свои уладить. А вы читали прогноз? Идет антициклон. Потепление. Я должен срочно вылетать обратно – снимать с льдины оборудование, пока она не растаяла… Добрынин… Да… Спасибо, красавица, за мной мороженое… Ну, а что еще у нас там есть…

Картина седьмая


Завод. За столом – Юра. Входит Паша – бодрый, веселый.

Юра. А… Наконец! Ты что – совсем спятил?

Паша. В чем дело, товарищ, нервные клетки не восстанавливаются.

Юра. Это ты велел распатронивать готовые кондиционеры, чтобы укомплектовать свой миллионный?

Паша. Во-первых, не мой, а наш. Не отделяйте себя, товарищ, от коллектива, он этого не любит.

Юра. Я серьезно говорю, хватит трепаться.

Паша. А серьезно – так масло, маленький, делают из сливок, а не из молока.

Юра. Ах, сливки снимаешь? Мы мучились, доводили до ума каждый узел, а вы пришли на готовенькое, слизнули вершки и пошли по телевизору выступать?!

Паша. А из чего я его сделаю – миллионный? Из этого фуфла, что прислали? Это же все некондиционно.

Юра. Доведите. Мы доводили.

Паша. Когда? Телевидение протирает объективы, в типографиях раскручиваются ротационные машины, комиссия третий день не обедает, готовится к банкету. О чем ты говоришь?

Юра. Слушай, неужели тебе не надоело юродствовать? Не надоело черное делать белым, а белое – черным?

Паша. Маленький, мало тебя била жизнь, мало. Ничему ты не научился. Разве я для себя стараюсь? Я для Дарвина стараюсь. Надо же помочь старику. Он ведь что утверждал? Выживают наиболее приспособленные.

Юра. Ты, значит?

Паша. Не знаю, маленький, не знаю. Может, я и паду на поле боя – как неизвестный солдат эпохи взаимных услуг. Но когда-нибудь мой скелет откопают и поставят его в музее – как реликт нашего времени, и к нему будут ходить юные натуралисты, и им будут рассказывать, почему я исчез.

Юра. Ну вот что. Мне все это надоело. Подаю докладную. И если тебя, к черту, уволят…

Паша. Меня? Никогда. Жамэ. Я нужен истории.

Юра. Никому ты не нужен.

Паша. Ты мне скучен, маленький. Ты мне зевотен. Я тебя просто не различаю. Тебя – могут выгнать. По-

тому что ты пытаешься что-то делать, а следовательно – ошибаешься. А я не ошибаюсь.

Юра. Потому что ничего не делаешь?

Паша. А миллионный? Ты возмущался, а я сделал. И всем премии. И тебе, между прочим, тоже.

Юра. Это липа!

Паша. Можешь не брать. Подари детскому саду. И сам заодно запишись туда. И не садись со взрослыми играть в мужские игры.

Юра. А жизнь – не игра!

Паша. Игра, маленький, игра, и ставки растут – мороженое, стипендия, зарплата, – и кровь пульсирует, и нерв дрожит, и пусть неудачник плачет. А стоять за спиной и смотреть, как банкуют другие, – это в доме для престарелых, это финиш.

Юра. Знаешь, кто ты?

Паша. Тс-с, никому ни слова. Пусть это будет нашей маленькой тайной.

Юра хотел ответить что-то резкое, но сдержался и вышел.

(Посмотрел ему вслед, пожал плечами и взялся за телефон.) База?… Здравствуйте, завод «Новый путь» беспокоит. Барышня, у нас тут зарубежная делегация приезжает… Скромный профсоюзный банкет. Нужны свежие овощи… Милая, для того чтобы услышать «нет», не обязательно звонить вам, можно просто зайти в магазин… Хорошо, я так и объясню зарубежным товарищам – нет транспорта. Почему же шучу? Вы разве шутите, когда говорите, что у вас нет машин?… Понятно. Значит, овощи гниют на складе, трудящиеся сидят без витаминов, шоферы играют в домино, а вы за все за это получаете зарплату и премии. Кто же из нас шутит?… Ну вот это другое дело. Значит, так: ящик того и ящик другого… Шофер наш заедет. Паша его зовут… Спасибо. (Кладет трубку.)

Входят Новиков и Юра.

Юра (Новикову). …а свою липу собрали.

Новиков. Собрали, говоришь?

Паша. Разумеется, учитель. С миру по нитке, бедному премия.

Новиков. Прекрасно. Так вот, надо его обратно разобрать. Быстренько.

Юра (торжествующе). Я говорил ему!…

Паша (оторопел). Как обратно?

Новиков. Там кинохроника приехала. Хотят трудовой порыв снять – как вы миллионный собираете. Я им говорю – какая разница, снимайте сборку любого. А им – что непременно юбилейный, чтоб без липы, говорят. Ясно? Так что ты давай разбери его, а потом – все сначала.

Паша. Знатная бригада сборщиков на разборке миллионного кондиционера. Подпись к негативу.

Юра. Рано веселишься. Вранье – оно ведь, как бумеранг, рано или поздно возвращается к тому, кто его породил.

Паша. Маленький, когда не везет, главное что? Главное – не обобщать.

Затемнение.

(Набирает номер.) Я бы хотел узнать адрес… А почему сегодня нельзя?… Алло… (Тяжело вздыхает, набирает номер снова, говорит измененным голосом.) Адресный стол?… Приветствую, Инюрколлегия беспокоит… Вот какое дело, барышня. Мы тут разыскиваем некоего Виктора Терентьева, он жил раньше на улице Калинина, пятнадцать… Отчества не знаем, у него тогда его еще не было… Тридцать восемь примерно… Не знаю… Ну, а вы постарайтесь, поищите… Видите ли, барышня… ну хорошо, не барышня – матушка… я же не на чай к нему собираюсь. Он должен получить наследство – валюту. Государство заинтересовано. Надеюсь, интересы государства вам не безразличны?… Хорошо, перезвоню. (Вешает трубку, смотрит на часы.)

Картина восьмая


Сквер. Вечереет. По аллее в тренировочном костюме бежит Витюня – друг детства. Паша окликает его.

Паша. Витюня…

Витюня (не останавливаясь). Чего?

Паша (невольно побежал вслед за ним). Не узнаешь?

Витюня (вглядывается в Пашу, останавливается). Пашка? Не может быть! Сам Пашка! Собственной персоной. Откуда ты?

Паша (задыхаясь). Оттуда. Из десятого «Б».

Витюня. Ну, тебя не узнать – солидный стал. И одышка… Бегать надо.

Паша. Ну да… За день так набегаешься…

Витюня. Это не то. На работе – за, здесь – от. Разница.

Паша. А ты от чего?

Витюня. От дряхлости.

Паша. Ну и как?

Витюня. Как видишь. (Щупает себе пульс.) Нормальный.

Паша. И сколько же ты так?

Витюня. В день – семь в среднем. В год – больше двух тысяч километров. Москва – Симферополь – Москва. Считай, в отпуск сбегал.

Паша. Подумать страшно. Без командировочных.,.

Витюня. Ничего, мы ж привычные. Мы ж всю жизнь – бегом. С уроков сбегали. Помнишь? За девочками – бегали. В забегаловку – говорить нечего. К друзьям на огонек. От опасностей. От себя старались убежать, когда не клеилось. Даже когда за столом сидели – бежали. У меня раньше в кабинете пульс сто двадцать был – как у бегуна. Все боялся не успеть. До конца дня, месяца, квартала. А теперь…

Паша. Все в своей аэросъемке?

Витюня кивает.

Все мотаешься?

Витюня снова кивает.

А сейчас – в отпуске?

Витюня. В командировке. Оборудование пробиваю.

Паша. Чудно. Люди из дома в командировки ездят, а ты – домой.

Витюня. И я из дома. Просто мой дом теперь – там.

Паша. Не надоело еще? Может, пора уж? Покоя сердце просит…

Витюня. А там покойней. Пятьсот туда, пятьсот сюда. Вертолетом. И ни души. А тут – как сяду в автобус… Семь душ на кубометр. Отвык…

Паша. Ну и сколько ты так еще собираешься?

Витюня. Ты прямо как моя жена. Она тоже все: сколько можно? Возраст, говорит. Пора, говорит.

Паша. Умная женщина. Познакомь. Она тоже геолог?

Витюня. Нет, детский врач.

Паша. Детский – это проникновенно, это то что надо. Дети у всех. А вот кончатся твои полезные ископаемые – и кто ты? Безработный.

Витюня. Ничего, на наш век хватит. Еще поищем. Еще найдем чего. Кто в земле, кто – в небе.

Паша (переводя разговор). А ты ребят видишь кого?

Витюня. Забегают иногда.

Паша. Как Васька Козлов? Помнишь Ваську-моргунчика, моргал все. Где он?

Витюня. В университете. Доцент.

Паша. Смотри. Своего не проморгал. А Сизый?

Витюня. Сизый… Он теперь уже не сизый, он теперь Николай Петрович Сизов, Герой Социалистического Труда.

Паша. Ну да?! Не может быть.

Витюня. Газеты читать надо.

Паша. Он же этот был… шагающий экскаватор. Строил чего-то.

Витюня. Ага. Комбинат. Начальник строительства.

Паша. С ума рехнуться. На второй год в седьмом…

Витюня. Может, это полезно – по два года. Знания крепче.

Паша. По русскому двойки хапал. Помнишь?

Витюня. Статью его тут как-то в «Правде» читал. Ничего. Грамотно.

Паша. Ну это же что такое?! Это же непедагогично. Двоечник – в центральном органе, а отличник – в стенгазете.

Витюня. Ладно, не прибедняйся. Сам-то небось… А? Как ты?

Паша (напрягся). Ничего. Нормально.

Витюня. Как твои звезды? Хватаешь с неба?

Паша. Звезды?… (Помедлил.) Я, маленький, близорукий. Вижу только то, что можно взять в руки. (Подносит к глазам его руку с часами.) «Сейка»?

Витюня. «Сейка».

Паша (гладит его тренировочный костюм). Финский?

Витюня. Та-ак… Так ты что – не в астрономии? А я думал… Собирался ведь. В кружок ходил. Кто-то говорил, вроде защитил даже.

Паша. Это было. И не раз.

Витюня. Докторскую?

Паша. У нас, маленький, другие степени. Ты защитил разок – и все. Каждый месяц – полтинник плюс. Всю жизнь. А мне свой плюс из минусов лепить надо. И защищаться – каждый день. Круговая оборона. Ни шагу назад.

Витюня. Не понимаю.

Паша. Ну вот, а еще медалист. Я у тебя алгебру списывал, а ты арифметики не знаешь. Минус на минус что дает? Плюс. Твой минус на его минус – мне плюс будет. Коню ясно.

Витюня. Совсем запутал. Так где ты?

Паша. На земле, маленький, на земле. Двумя ногами. Приходи вот в субботу – вникнешь. А то совсем видеться перестали. То десять лет – каждый день, а то раз в десять лет. Приходи, поговорим. О прежних днях Кавказа… Хорошая компания, свои люди. Если есть какие проблемы…

Витюня. Какие проблемы?

Паша. Ну не знаю. Может, нужно чего. Чего тебе нужно?

Витюня. Ничего вроде.

Паша. Ну напрягись, вспомни. Гарнитур? Машину в капремонт? Путевку в санаторий?

Витюня. Все можешь?

Паша. Будем стараться. Так что?

Витюня. АФК.

Паша. Чего?

Витюня. Камера для аэрофотосъемки.

Паша. Ты что это – квартиру на шестнадцатом этаже получаешь?

Витюня. Для экспедиции.

Паша. А-а… В чем дело, товарищ? Кто распределяет фонды?

Витюня (все еще считая, что идет розыгрыш). Госснаб.

Паша. Вас понял, перехожу на прием. (Подходит к автомату. Снимает трубку, набирает номер.)….Маленький, привет… Я… Все сделано, груз порто-франко, распишитесь получении… Завтра вечером… К чему слова, маленький, когда есть дело. Нужен Госснаб. Есть челюсть?… Так… А ему что?… Не бери в голову. Я достаю пластмассу, ты ставишь коронку, он приводит клиента… В субботу не могу… Не огорчай без наркоза, у меня помолвка… Вот так. Откройте рот и не закрывайте. (Вешает трубку.) Вопросы есть? Вопросов нет. Готовь самолет.

Витюня (потрясенный). Да-а… Тебя действительно не узнать. Такой застенчивый был…

Паша. Маленький, мне мучительно больно за бесцельно прожитые годы.

Витюня покачал головой и побежал. Паша – вслед ему.

В субботу – забегай…

Затемнение.

(Подходит к телефону-автомату.) Алло! Маленький, это я… Все хорошо, очки достал… Зря радуешься, теперь ты все увидишь в истинном свете… Что за счеты между друзьями… Ну, если ты так настаиваешь. В твоем музее нет какого-нибудь лишнего вольтеровского кресла?… Ну а может, у кого-нибудь из бывших? Наверняка ведь где-нибудь какая-нибудь старушка досиживает в нем свои дни… Ну… Так… И правильно сделала, что не отдала. Ты ведь небось купюрами шуршал?… Эх ты, психолог… Давай ее телефон… (Записывает.) А зовут как?… Мария Сергеевна… Ну все, заходи, посидишь в нем.

Картина девятая


Выставка. Паша прохаживается, поглядывая на часы и картины. Около одного из полотен стоит посетитель, внимательно его разглядывает. Потом обращается к Паше.

Посетитель. Простите великодушно… Вот здесь в воде небо отражается. Какого оно цвета?

Паша (изумленно). Как какого? Голубого.

Посетитель. А над водой?

Паша. Серое. А вы что – сами не видите?

Посетитель. Нет, я как раз так и вижу. Но дело в том, что и все остальное я тоже вижу серым. Я дальтоник.

Паша. Дальтоник?

Посетитель. А что вас удивляет. Среди мужчин тридцать процентов – дальтоники. Каждый третий.

Паша. А как же вы?…

Посетитель. Как все. Только спокойнее. Яркие Цвета не раздражают.

Паша. А светофоры? Пойдете на красный.

Посетитель. Примитивно. Красный свет – внизу или справа. Вот когда бык дальтоник – это опасно, на все серое бросается. А человек…

Паша. Интересно трактуете. Вы – водитель?

Посетитель. Нет, художник.

Паша. Художник?!

Посетитель. А что вас смущает? Картина – не цветное фото. Вас вот не удивило (показывает на картину), что здесь небо серое, а в отражении в воде – голубое? Что в воде оно чистое, а тут – в тучах?

Паша (присмотрелся). Действительно…

Посетитель. Ну вот, вы даже не обратили внимания. С точки зрения цветной фотографии – бред, нонсенс, как может отражение быть иным, чем то, что оно отражает. Но в этом – мысль, намек: мы привыкли – шаблонами, по трафарету, как все. Небо? Конечно же – голубое. Да, уточняет художник, но как отражение общепринятого. А на самом деле – сейчас, в этот момент, в моем видении – серое и в тучах. В воде – как вы видите. В небе – как я. Вот и думайте – если умеете.

Паша. Значит, что же это получается? Дальтонизм – хорошо, а нормальное зрение – плохо? Все наоборот? Голова – ноги?

Посетитель. Нет, не это получается. Другое получается – вы задумались. И это вот – хорошо. (Проходит.)

Подходит, запыхавшись, Катя.

Катя. Извини, опоздала. (Смотрит вслед посетителю.) А это кто?

Паша. Так… Посетитель.

Катя. Ты не скучал?

Паша. Да нет. Я тут ему кое-что… Насчет разницы между цветной фотографией и живописью. (Кивает на картину.)

Катя (смотрит). Действительно… Небо… (Паше.) Слушай, а ты, оказывается… Прикидывался – «не понимаю».

Паша (скромно). Я – дальтоник в душе. Все яркое в себе вижу серым.

Катя. А я переживала. Я так люблю живопись…

Появляется Юра. Увидев Катю и Пашу, остановился.

Юра (Кате). Я звонил вам. Мне сказали, вы здесь…

Паша. Маска, я вас знаю, мы где-то встречались,

Юра (игнорируя его). Я думал, вы позвоните. А вы…

Паша. Маленький, у нас свобода собраний.

Катя (смущенно). Юра, не сердитесь. Я собиралась, но… Просто…

Юра. Да, просто. Проще уж не бывает.

Паша. Маркиз, на людях… Что скажут при дворе. Будем мужчинами.

Юра (Паше, тихо). Твой сюрприз?… Маленький, ты большой подлец.

Паша. Юра, Юра… Как тяжело учителю видеть нерадивость любимого ученика. Учил я тебя, учил – все мимо.

Катя. Прекрати, Паша. Юра, я вам позвоню.

Паша. Я ж говорил тебе, маленький, надо забыть азбуку и таблицу умножения, они – для дилетантов. А жизнь – это не только форма существования белковых тел, как учили нас в школе. Жизнь, маленький, – это профессия. И выживают в ней только профессионалы жизни. А дилетанты – обречены. Как мамонты. Я понятен?

Катя. Хватит, идемте лучше, а то скоро закроют.

Юра. Идите, мы догоним.

Катя смотрит на Пашу.

Паша. Иди, я сейчас.

Катя уходит.

Маленький, мне бесконечно жаль твоих несбывшихся мечтаний…

Юра (покосившись на дежурную). Пойдем-ка выйдем.

Паша. Зачем?

Юра. Пойдем. Или ты только по телефону смелый?

Паша. Дама ждет. Не могу.

Юра. Сможешь. (Тащит его за рукав, он с треском отрывается.)

Паша. Ты что – с ума сошел? Это же сафари!

Юра. Сафари?… Мамонты?… А ну, пойдем! (Хватает его за руку.)

Паша. Спятил?

Юра. По-хорошему…

Паша. Ладно. Пожалуйста. Только вот… (Поправляет рукав, подходит к дежурной, наклоняется к ней, говорит тихо.) Я главврач неврологического диспансера, Сзади меня человек… Видите? Не оборачивайтесь сразу… Наш пациент. В период между ремиссиями режет картины. Бритвой. В детстве учился живописи, неудачник, комплекс неполноценности. Понятно? Я опасаюсь, как бы… У него сейчас острый период… Надеюсь, картины застрахованы?…

Дежурная. Господи спаси, что вы такое говорите? Еще не хватало… То-то, я гляжу, он… Вы задержите его, я сейчас… (Убегает.)

Юра. Ну…

Паша. За булавкой пошла. Неудобно – без рукава.

Возвращается дежурная в сопровождении милиционера и дружинника.

Дежурная. Вот этот. (Показывает на Юру.) Только осторожнее, он вооружен.

Милиционер (Юре). Гражданин, можно попросить вас пойти с нами?

Юра. Куда?

Милиционер. Тут рядом.

Юра. А в чем дело? Почему?

Милиционер. Вы не волнуйтесь.

Юра (Паше). Твои штучки? Трус! (Милиционеру.) Не пойду.

Милиционер (берет его под руку). Вы только не волнуйтесь, все будет хорошо.

Юра. Что будет хорошо, когда все плохо!

Дружинник берет его под другую руку.

Не имеете права, пустите!

Милиционер (тащит его). Разберемся. Вы, главное, не волнуйтесь.

Юра (упирается). Не пойду. (Паше.) Нашел мамонта! Сам раньше вымрешь!…

Дежурная. Заговаривается. Острый период.

Милиционер (тащит его). Пройдемте!…

Юра (Паше). Я тебе такое сафари устрою!…

Милиционер. Только без выражений! (Уводит его.)

Появляется Катя.

Катя. Ну что же вы? Закроют сейчас. А где Юра?

Паша. Ушел.

Катя. Обиделся?

Паша. Знакомых встретил.

Катя. Обиделся. Неудобно получилось. А ты еще с ним так… Товарищи все-таки.

Паша. По работе. А товарищи по работе незаменимы лишь на панихиде.

Катя. Паша…

Паша. Ну, хорошо, хорошо… Будет тебе твой Юра. Сейчас достанем.

Затемнение.

(Говорит по телефону.) Мамуля?… Я… Мама, ну что ты все из-за этого переживаешь? Это было неизбежно… Нет, просто ей не нравилось, что я все время в разъездах… Ничего, все к лучшему… Кто – Катя? Это не по телефону… Нет, сегодня не смогу, уезжаю в Пулково… Конференция по «черным дырам»… К черту, к черту… Да сейчас не холодно… Ну хорошо, хорошо, надену. Целую.

Картина десятая


Отделение милиции. За барьером сидит дежурный – капитан Емцов, пишет. Входит Паша.

Паша. Как бережет меня моя милиция. Привет.

Емцов. Здорово. Когда тут беречь, тут самому бы уберечься – от бумажек.

Паша. Понял. Не буду мешать. Буду краток – как Большая Советская Энциклопедия. Пропал человек.

Емцов. Кто такой?

Паша. Наш один. На работе нет. Дома нет. На связь не выходит.

Емцов. Как фамилия?

Паша. Самойлов.

Емцов. Самойлов? Погоди-ка, погоди… (Смотрит протоколы.) Вот он, голубчик, тут лежит. В смысле сидит.

Паша. Как сидит?

Емцов. Сколько, говоришь, его нету?

Паша. Сутки.

Емцов. Ну вот еще четырнадцать поскучаете без него.

Паша. Пятнадцать суток?! За что?

Емцов. Хулиганство. Рукав оторвал.

Паша. Он пошутил.

Емцов. Пошутил? Дружиннику – при исполнении?

Паша. Как – и дружиннику?! Что это с ним? Такой тихий всегда.

Емцов. Тихий? Ты бы послушал, как он честил тут всех. Он у вас что – охотник?

Паша. А что?

Емцов. Все про сафари кричал, про мамонтов, перебить грозился. Может, он…

Паша. Нет. Просто начитанный.

Емцов. Ну что ж, перемена рода занятий ему полезна. Вроде как отдых.

Паша. А заводу?

Емцов. Надо воспитывать кадры.

Паша. Коля…

Емцов. Паша…

Паша. У нас план.

Емцов. У нас тоже.

Паша. Кто за него будет выпускать кондиционеры?

Емцов. А кто за него будет рыть траншеи?

Паша (подумав). Бульдозер.

Емцов (подумав). Два.

Паша. Один. На два дня.

Емцов. Сегодня.

Паша. Завтра. Но с утра.

Емцов (подумав, вздыхает, снимает трубку). Старшина? Самойлов вернулся?… Давай сюда. (Кладет трубку.) Использование служебного положения в личных целях. Уголовный кодекс.

Паша. Я же не для себя.

Емцов. Я тоже.

Паша. Значит, использование служебного положения в служебных целях. Это уже не статья, а благодарность в приказе.

Милиционер вводит Юру.

Емцов (Юре). Собирайтесь, Самойлов. Свободны, Скажите коллективу спасибо.

Юра (поглядев на Пашу). Не пойду.

Емцов. Куда не пойдете?

Юра. К коллективу не пойду.

Емцов. Вы что – совсем? Вам говорят – вы свободны. Вы же вчера требовали.

Юра. Я ошибался. Не пойду.

Емцов. Пойдете.

Юра. Не пойду. Я не мамонт.

Емцов. Опять вы за свое. (Милиционеру.) Старшина…

Милиционер берет Юру под руку.

Милиционер. Пройдемте, гражданин.

Юра (вырываясь). Не имеете права. Я не отсидел.

Емцов. Вас берут на поруки.

Юра. Не пойду на поруки! Не нужна мне его порука.

Милиционер. Пойдешь. (Зовет дружинника, они вдвоем тащат его к выходу.) Не такие еще ходили…

Юра (сопротивляется). Не имеете права!… Я не мамонт! Я ему покажу сафари!…

Юру уводят.

Емцов. Бульдозер…

Паша. Уже едет. У тебя есть второй выход?

Емцов. Зачем тебе?

Паша. Чтоб работой тебя не загружать. Ты же занят. (Уходит.)

Затемнение.

(У телефона-автомата.) Алло! Комиссионный?… С киностудии говорят. Братцы, выручайте, фильм снимаем – прошлый век, нужна картинка кого-нибудь из передвижников. Есть кто-нибудь?… Что же делать, орлы? Напрягитесь – вам же в кино ходить… Ну, может, приносил кто?… Так… Когда?… А адрес у оценщика остался?… Разбойники, найдите, билеты в Дом кино уже в вашем почтовом ящике… Записываю… Руку, товарищ!

Картина одиннадцатая


Комната с разбросанными вещами – не то уезжает кто, не то приехал. На стене – пустая рама без картины. Взлохмаченный Зюзин пьет кефир из бутылки. Входит Паша.

Паша. Здравствуйте. Товарищ Зюзин?

Зюзин. Вы кто – судебный исполнитель?

Паша. Зачем вам судебный исполнитель?

Зюзин. Описывать вон…

Паша. А-а… (Оглядывается.) Развод по-нашенски, Извините, не вовремя.

Зюзин. Значит, вы не исполнитель?

Паша. Нет, я не исполнитель. Я – заказчик.

Зюзин (сбит с толку). Чего заказчик?

Паша (рассматривает посуду). Жизни, мой маленький друг, жизни. Исполняют – другие.

Зюзин. А здесь вам чего надо?

Паша. Зачем так резко ставить вопрос, ответчик? Мы ж пока не в суде. Я с лучшими намерениями. Посол мира.

Зюзин (с надеждой). От нее?

Паша. Нет, товарищ, от себя. Я всегда от себя, даже когда от кого-то. Я по поводу картины. Вы собирались продавать.

Зюзин. Картины?

Паша. Да. Неизвестный художник. Прошлый век. На известных условиях…

Зюзин. А-а, эта… Нету ее. Вот – все, что осталось. (Показывает на раму.)

Паша. А где сама?

Зюзин. Забрала. Мне раму, ей картину. Все пополам.

Паша. Боюсь, кто-то из вас продешевил. Не скажу – кто.

Зюзин. А мне плевать, побыстрее бы.

Паша. Что ж вы не поделили – кроме картины? Если не секрет.

Зюзин. А вам-то что?

Паша. Ну, ответчик… Зачем же так грубо? Нас, женихов, надо беречь. А то требуем от женщин, а сами. Я не просто так, я в некотором роде… Природу не обманешь, я всегда говорю. Где в каком месте сколько убыло, в другом столько же и прибудет. Закон сохранения.

Зюзин. Чего сохранения?

Паша. Всего. Семьи. Поголовья. Вы разводитесь, потому что другой женится. Диалектическая закономерность. Даже не сопротивляетесь, бесполезно.

Зюзин (подозрительно). Кто это женится? На ней?

Паша. Успокойтесь – не на вашей. Мы с вами, коллега, в противофазе. Пожмем друг другу руки на экваторе судьбы. И отметим эту фатальную встречу бокалом кефира. За неимением лучшего.

Зюзин. Мне нельзя – лучшего.

Паша. А кому можно – не пьют. Пьют как раз те, кому нельзя.

Зюзин. Мне зашили. Эту… Торпеду, как ее…

Па ша. А, так вы торпедоносец. Тогда я, кажется, догадываюсь, почему… (Смотрит на разбросанные вещи.)

Зюзин. Чего вы догадываетесь?! Много вы знаете. Я в рот ее отродясь не брал. Пока с ней… Из-за нее начал. Сначала за компанию. Потом – с горя. Чтоб не видеть всего этого. Приходит ночью, кто-то провожает – чужая, табаком пропахла, водкой, одеколоном гнусным, вся захватанная, увидел бы подлеца – убил. Задурил ей голову, с работы старой сорвал, на другую устроил, чтоб себе удобней – всегда без очереди. Говорю ей – уйди, плевать на твои объедки паршивые, с голоду не помрем, а она – все, втянулась. А когда он наигрался и – в кусты, поддавать стала – для устойчивости, говорит. Видеть ее не мог такую – трезвым. И жалко, и противно. Стал догонять. Ну и перегнал – с разбегу… И я еще и виноват, выходит.

Входит Оля. Паша, увидав ее, так и застыл.

Оля. Так… интересная картина. (Показывает Зюзину на ящик в углу.) Снеси в машину.

Зюзин берет ящик, уходит.

(Паше.) Ты что – совсем совесть потерял? Мало того что… Что тебе от него надо?

Паша. Маленькая, в чем дело, я ничего не знал, клянусь! Ты ж никогда не говорила, где живешь. Я случайно, по поводу картины, в комиссионном адрес дали.

Оля. Картины?

Паша. Ну да, вот этой. (Показывает.) К тому же я не знал, что ты… Что вы… С чего это ты вдруг?

Оля. С тебя, Паша!

Паша. С меня? А я-то при чем?

Оля. Ни при чем – в этом-то все и дело.

Паша. Маленькая, но вообще-то это символично! Это знак свыше! Мы ведь оба рвем с прошлым!

Оля. Что – и ты?!

Паша. А ты не верила в нашу духовную близость.

Оля. Так… Значит, мы оба свободны? Ну что ж, куплю цветы в горшках, приходи поливать.

Паша. Какие цветы, маленькая?! С этим покончено, Цветы завяли на моей могиле, вечная память героям безводных пустынь! В костре пылают ошибки молодости, Огонь очищает, я начинаю с нуля!

Оля. Ах вот оно что… (Усмехнувшись недобро.) Ты только знаешь что, Паша, не женись больше, не обижай никого собой. Ладно?…

Затемнение.


Паша звонит.

Паша. Здравствуйте, Мария Сергеевна, с вами говорит эксперт из музея… Да, да, знаю, у вас был наш сотрудник, но вы должны извинить его, он новичок, не в курсе, так сказать. Он раньше на овощной базе работал, так что… Вот именно. Мы ж интеллигентные люди. Мария Сергеевна, голубушка, у нас безвыходное положение. Мы открываем новую экспозицию – дворянские усадьбы девятнадцатого века, и ваше кресло, – говорят, в нем сиживал Тургенев, – вы понимаете, как оно украсило бы ее… Побойтесь бога, дорогая, кто говорит о продаже, мы ж понимаем, с кем имеем дело. Зная вас, мы полагаем, что вы захотите пожаловать его городу, нашему музею, так сказать – в дар. Чтобы не наследники, а потомки. Народ, так сказать… Конечно, конечно, это само собой, мы укажем имя дарителя… Прекрасно, вы разрешите тогда, завтра мы подошлем машину… Нет, нет, я сам лично, так сказать… Благодарю вас от лица современников и потомков.

Картина двенадцатая


Квартира Паши. В центре – роскошно сервированный стол. В углу комнаты – накрытые покрывалом, наподобие памятника, два каких-то предмета. На стене висит рама, которую мы видели у Зюзина. Паша расставляет на столе свечи в старинных канделябрах. Входит запыхавшаяся Катя. Она нарядно одета.

Катя. А почему дверь открыта?

Паша. Опаздывать на помолвку? Что ж дальше будет?

Катя. Извини, ради бога. У бабушки была, думала – на минутку, а она что-то…

Паша. Врач? В чем дело, любой.

Катя. Надули ее, авантюрист какой-то.

Паша. Ладно, к бабушке завтра. Авантюрист живет последний день. А сейчас, пока не пришли люди, – маленький сюрприз. Даже два.

Катя. Ой, Пашенька, два сюрприза в один вечер – ' не многовато ли?

Паша. Хорошего не бывает много. Его или совсем нет, или – мало. Это в очко – перебор, а в жизни – чем больше, тем лучше. Моя невеста должна иметь как минимум – максимум.

Катя. Ну… Тогда мой подарок покажется тебе… (Протягивает ему толстую старинную книгу в кожаном переплете с медными застежками.)

Паша. Что это?

Катя. Звездный атлас.

Паша. Не может быть… Неужели он? (Открывает его.) Он… Но где ты достала? Это же немыслимая редкость!

Катя. Ты рад?

Паша. Господи! Десять лет тому назад я за него готов был отдать полжизни!

Катя. А теперь?

Паша. Теперь? Теперь я отдал всю. (Обнимает ее, отворачивается и трет глаз.)

Катя. Что?

Паша. А, соринка попала.

Катя. Пусти, я посмотрю. (Берет его лицо в ладони, поворачивает к свету, замечает слезы у него на глазах.) Пашенька… (Губами касается его глаза.) Так легче?

Паша. Намного. Лечение надо закрепить.

Катя целует второй глаз. Входят Серафимов и Постников – с цветами.

Постников. Разрешите? Там открыто.

Катя. Милости просим. (Паше.) Вы ведь знакомы?

Серафимов. С лучшей стороны. (Преподносит Кате белые гвоздики.) Очень рад за вас. Но больше – за театр. Наконец у нас будет решена проблема декораций.

Паша. Коллега, вы впадаете в ошибку. Я начинаю новую жизнь. После вступления в брак – никакого брака. Последний каламбур.

Постников. Не женить ли нам директора? Может, и у нас новая жизнь начнется. (Целует Кате руку.) Мои поздравления. Роль невесты вам очень к лицу. Надеюсь, она оставит вам время и силы играть и другие роли. У нас.

Входит Новиков.

Новиков. Можно?

Паша. Катюша, это мой учитель. Учит меня смирению.

Новиков. Рад познакомиться со столь смелой женщиной. Я бы свою дочь за него не отдал.

Паша. Никто так не портит жизнь дочерям, как их собственные отцы.

Входит Витюня.

Витюня. Двери настежь.

Паша. Катюша, познакомься – мой друг детства. Я говорил тебе.

Катя. Очень приятно. Надеюсь, теперь вы не расстанетесь еще на двадцать лет. Приходите к нам с женой.

Витюня. Спасибо.

Паша (Витюне). Правда, Катя похожа на Лиду, помнишь – из девятого «А»?

Витюня. Да. Только Лида была умнее – она за тебя не пошла.

Катя смеется.

Паша. Друзья! Я рад, что в этот день, первый день моей новой жизни, вы с нами… Прежде чем сесть за стол, я бы хотел – маленький сюрприз для моей невесты.

Катя. Как – уже один?

Паша. Нет, нет, у нас без обмана. Два – как обещано. (Сдергивает покрывало с одного из предметов – там стоит кондиционер.)

Катя. Ой, что это?

Паша. Волшебная шкатулка. Могильный камень над бюро прогнозов. Мы теперь не прогнозируем погоду, мы ее делаем. Хочешь – Сочи, хочешь – Прибалтика, хочешь – Магадан. Включаем… (Включает.) Нажимаем клавишу… (Нажимает, в это время что-то внутри аппарата взрывается и в квартире гаснет свет.)

Серафимов. Так… Полярная ночь уже наступила.

Паша. Спокойно, товарищи, без паники. Бал продолжается при свечах. (Зажигает несколько свечей, берет одну из них, осматривает кондиционер.) Ну что за люди! Ну скажите, ну можно после этого доверять кому-нибудь? А?

Катя. Что такое?

Паша. Обещали миллионный, железно, а это – это же фуфло, я же знаю, что это. Из предыдущей партии. Инвалид труда нашего.

Постников. Халтурщики. Себе небось такое не сделают.

Новиков. За что боролись, на то и напоролись,

Паша. Называется друзья. Никому доверять нельзя.

Серафимов. Надо бы пробки…

Паша. У меня автоматические, сами сейчас включатся. Ладно, Катюша, извини: сюрприз оказался с сюрпризом. Будем менять. Но идея остается. Идеи не виноваты, если их опошляют. Концерт по заявкам продолжается. Этот номер (подходит ко второму предмету) – с гарантией, раньше не халтурили. (Сдергивает покрывало, под ним – вольтеровское кресло.) Любимое кресло старика Вольтера и моей молодой невесты. (Смотрит на Катю, которая подносит руки к горлу, словно задыхаясь, и осекается.) Что такое? Что случилось?

Катя. Ты… Значит, это ты…

Паша. Что – я?

Катя. Эксперт из музея?

Паша. Так это… Боже мой… Твоя бабушка… Катюша, я же не знал. Граждане, предупреждать же надо!

Катя. Какой же ты подлец! Старую женщину…

И тут вваливаются незваные гости. Сначала – Юлик с двумя типами.

Юлик. Двери настежь… При свечах… Изысканно. Я не один, старик, извини. Свои люди. И не с пустыми руками.

Типы ставят на стол бутылки.

Мы ненадолго. У меня там на яме клиент сохнет. Мы поздравить – и обратно. (Разливает себе и типам.) Ну, за новую жизнь… По старым расценкам…

Пьют, закусывают. Входят две женщины – парикмахерша и клиентка с невообразимой прической на голове.

Парикмахерша. Вечер открытых дверей?… Пашенька, счастливчик, дай чмокну. Кстати, познакомьтесь, это вот… забыла, как зовут… моя модель. Ничего, да? У нас конкурс, я на минутку, пока жюри там… Познакомь со счастливицей. (Кате.) Наши все девочки от него без ума. (Паше.) А она у тебя красотка. (Проводит рукой по Катиным волосам.) Только волос тонкий. (Кате.) Надо на сахар укладывать.

Стремительно вбегает стоматолог в белом халате. Он запыхался, быстро снимает халат, ставит на стол бутылку.

Стоматолог. Не опоздал? Ребята, привет! Вы извините, там такси ждет, я на секунду. У меня больной в кресле – пока новокаин действует. (Наливает себе, поднимает рюмку.) Ну – чтобы все хорошо было, чтобы ладушки, чтоб не больно было жить, чтоб без наркоза. Ну-с, обработаем слизистую. (Пьет.)

Наконец появляются и вовсе незнакомые люди. Их может быть сколь угодно много – по усмотрению режиссера. Они, не обращая внимания на растерянных Пашу, Катю и их гостей, усаживаются за стол, едят, пьют, громко разговаривают, смеются, тыкают окурки в тарелки. Юлик включает магнитофон, громко звучит музыка.

Юлик. Потанцуем с девушками. (Приглашает клиентку, танцует с ней.)

Парикмахерша. Белый танец! Белый танец! (Приглашает стоматолога, танцуют.)

Кто-то еще вылез из-за стола, пошел плясать. Званые гости жмутся к стене, недоуменно смотрят на хозяев. Катя, очнувшись от оцепенения, подошла к магнитофону, резко его выключила. Наступила тишина, только второй тип методично звякал ножом с вилкой.

Катя (первому типу, тихо). Вон отсюда! (Стоматологу.) Убирайтесь!

Юлик. Старуха, в чем дело? Мы ж от души. Это свои люди.

Катя (парикмахерше). Вон!

Незваные гости, пятясь, выходят из комнаты.

Паша. Катя…

Катя. Твои люди? Ты с ними хотел начать новую жизнь?…

Паша. Я их не звал.

Возвращается второй тип.

Второй тип. Извините, забыл. (Берет со стола непочатую бутылку коньяка и выходит.)

Постников. Как вы говорили? Мудрые не ошибаются? Кажется, я оказался не очень мудрым. (Кате.) Боюсь, вы тоже. (Уходит.)

Серафимов. Да, коллега, в таких случаях мы пишем: билеты возвращаются по месту покупки. (Уходит.)

Витюня. Я у тебя ручку брал на выпускном сочинении – помнишь? (Достает ручку, кладет на стол.) Извини, задержал. (Уходит.)

Новиков. Добрынин, Добрынин… А Юра-то, получается, прав был. (Уходит.)

Паша (вслед им). Да погодите, куда же вы все?… (Оборачивается к Кате.) Катя… (Хочет подойти к ней, но она жестом останавливает его.)

Катя. Ты обманул меня, Паша. Но я поплачу и выживу. Ты обманываешь приятелей, они – тебя, и вы квиты. Но ты и себя обманул, свою судьбу, и как теперь жить…

Паша. Катя, Катя… И ты. Что же вы все – как сговорились? Дайте подняться, лежачих не бьют. Разве я хотел – так?… Я ведь ради тебя – чтобы ни дня… Я столько ждал. Я ведь всегда знал, что она есть, что она ждет, когда я открою ее – невидимую другим… И ночами, в тишине и бесконечности… Но у нас сломался телескоп, и меня послали доставать новый. Я пошел и еще не вернулся. Потому что… Но знал, что могу, что вырвусь, что успею – еще не вечер, еще не взошла она… И когда я увидел тебя, я понял – вот… я понял – начинается… новая жизнь, ради которой… Но мне захотелось тебе – сразу все, а стоять в очередях… Нет, я знаю, я ведь видел восход солнца в горах, рядом с этим все – подделка, синтетика… И у меня была к ней аллергия – была, была! – но когда бежишь и ветер в лицо, кожа грубеет, перестает чувствовать разницу… Но я сдеру ее, сброшу – и тебе будет не противно прикасаться ко мне – увидишь! Только не уходи, поверь, помоги, в последний раз… Дай открыть тебя… Я еще успею, я успею… (Вдруг загорается свет, и Паша обнаруживает, что в комнате никого нет.) Катя, Катя… (Долго стоит неподвижно.)

Раздается телефонный звонок.

(Снимает трубку – очень медленно, словно с опаской.) Мама?… Да, мама… Все хорошо, мама… Много народа (смотрит в зал), все смеются и надеются на лучшее… Конечно, приду. Ты у меня одна, мама… (Кладет трубку.) А меня у тебя нет…

Свет медленно гаснет: Паша со свечой в руках всматривается в темноту зала, словно пытаясь там что-то увидеть.

Занавес


1981