Вечник
Вадим Кирпичев


Мир разделен на Север и Юг, на Будущее и Настоящее. Стена Времен разъединила народы. Никому нет дела до других: идет беспрерывная борьба за стэлсы, смысл здешней жизни — стэлсы, и все измеряется стэлсами.

Неуютно молодому монаху-вечнику Джагрину в этом мире. Но еще не выцвели его юношеские мечты о звездном пути к Великому Пределу. И пусть он ведает о смертельном будущем чуть больше, чем другие, что толку в словах, если их не слышат.

Перед ним Стена Времен. Несокрушимым стеллитом уходит она за облака. На нее молятся материки, но Джагрин должен попытаться ее уничтожить. А все, что есть у него, — немного вечности в душе да боевая секира монаха-вечника в руках.


Вадим КИРПИЧЕВ

ВЕЧНИК


Часть I

ПРЕДЗНАНИЕ


Глава 1

КАРНАВАЛЬНЫЙ СПЕКТР СМЕРТИ


Цок-цок-цок. Свет.

Тук-тук-тук.

Вспышка.

С тройной частотой характерный перестук, и в кадре ночной улицы, прямо по центру, свет раз за разом штамповал контур женской фигурки. Тишина. Нехорошая тишина окраины. Да мерные всполохи чудом уцелевшего светофора, без устали чеканившие синие кадры ночи.

В кустах завозились. Донесся утробный вопль, визг, но все звуки кошачьего копошения перекрыло дребезжание рухнувшей крышки мусорного бака. Когда шум стих, ночью был взят иной тон — далекий, свистящий. Посвист приближался. Сквозь него пробивался гогот мужской компании.

Вспышка.

Цок-цок-цок.

Две полные луны фарами просвечивали массив трущобных четырехэтажек. Ни плошки света, ни огонька. В закопченных, темных домах никто не смел заявить о своем существовании. Оцепеневший, окраинный мир.

По другую, нежилую сторону улицы за разваленным рудничным забором громоздились в штабелях бревна. Лунный свет ледяной корочкой поблескивал на ошкуренных стволах. В прицелах двойных теней, вдоль тротуара выстроились чахлые деревья. На дороге, в частых кратерах выбоин, каждый камешек был прорисован до черточки.

Гогот стал громче.

Тук-тук-тук.

Она не ускорила шаг. Над улицей, над всем этим убогим мирком с женской фигуркой в перспективе громоздился космос. Сверкая угольным блеском, вселенская бездна нависала над темными крышами.

Странным было это ночное небо. Две трети его, как положено, занимали яркие южные звезды, а вот в той стороне, откуда стучали каблучки… Откатили на роликах треть небес, и первозданный мрак разверзся в вышине. От горизонта до горизонта стоял он чернокаменной стеной, и даже прожектора двух лун не в силах были пробить ее.

Стена.

Стоит рухнуть, разлететься вдребезги каменной преграде, как сольются в контуры размытые тени, и клыкастые чудовища на неслышных перепончатых крыльях хлынут, обрушатся в мир, и змееподобные хрустальные твари с треугольными алыми глазами скользнут в узкие улочки.

Чу… тишина отступила в темень. И продолжалась странная игра: фигурка становилась видна лишь в голубых вспышках светофора. Да перекличка света со стуком. Да нарастающий посвист вдалеке.

Свет.

Тук-тук-тук.

Никого.

Нет ни монстров, ни ящеров, ни тварей на перепончатых крыльях, а всего-то: на ночной улице фигурка молодой женщины с каменным небом за плечами.

Посвист двигателей усилился. На дороге закружили три световых пятна.

Тук-тук-тук.

До спасительной темноты, в которую лбом упирался последний неразбитый фонарь, — чуть.

Всполох.

Пятна света перестали кружить, выстроились поперек дороги и быстро приближались. Уже можно было различить хриплые голоса.

Вспышка.

Цок-цок-цок.

Три тяжелых аэра, сбросив ход, пылили прямо за спиной уходящей.

— Куда катим, красотка?

— А задница — мое почтение!

— Посмотри на нас, золотце! Не бойся, хо-хо, мы просто весельчаки.

— Да она стесняется!

— Представляю, сейчас повернется, а харя у нее будто у моей первой жены.

— Тогда, Чан, она не дура выпить.

Бородач с изуродованным лицом сделал глоток, повторил его, после чего запустил пивной банкой в уходящую. Расшвыривая в стороны пену, банка кувыркнулась над самым ее плечом.

Свет.

Тук-тук-тук.

Главарь, выделявшийся бумажно-белым цветом лица и тем, как он восседал за рулем центровой машины, кивнул пареньку с косой челкой. Тот бросил свой аэр поперек дороги. Весельчаки посыпали с седел.

Перестук каблучков оборвался.

Вспышка.

— М-м-а-моч-ка…

Аэр дал задний ход. Она повернулась к весельчакам. Шестеро стояли перед Смертью в прицелах двойных теней, и невидимая им космическая бездна мерцала над буйными головами.

Хохотнув, бородач вытер рот:

— Вот дура, нацепила картонку. Испуга-а-ала, как же…

— Это просто карнавальная маска. Маски бояться не надо, — наставительно произнес главарь. В его руке лунным зайчиком посверкивало лезвие бритвы.

— Да уж больно маска жуткая, никогда такой не видел, — под общий гогот развел паренек руками.

— Ладно. Отойди.

Лезвие погасло. Главарь завозился с металлической бляхой на поясе. Затейливостью узора и размерами она не уступала щитам мифических героев Первого Юга.

Женщину в маске Смерти, стоящую перед бандитами, затрясло.

— Сейчас Блед ее побреет!

— Маску, маску только не снимай. Оставь для интереса!

— Давай, Блед, расцелуй эту дуру по-нашему, — подзадоривали весельчаки, предвкушая развлечение. Общее настроение не передалось только лысоватому толстенькому коротышке. Он подскочил к главарю и озабоченно забубнил:

— Ты на ее котлы глянь да на маску повнимательней: спектр это, Блед, карнавальный спектр. Служка нам попалась. Не трогай ты ее, Блед, пошли лучше сразу на север. На север — и дело с концом.

— Заткнись со своими советами! Служка? Ты знаешь, как их я люблю. Нет, такое мясо не упустим.

Главарь не спеша повторил свои манипуляции со «щитом» в обратном порядке. Если коротышка и уговорил Бледа, то лишь наполовину.

— Сегодня первым будешь ты. Давай.

Главарь вытолкнул вперед паренька. Тот с готовностью кивнул, отбросил косую челку, тут же упавшую на глаза, и, вытирая руки о штаны, двинулся к жертве.

Женщина пальчиком поправила на курносом носике маску Смерти, всю усыпанную лунными звездочками. Подтянула перчатки стального цвета. Ее уже не трясло.

Оставалось два шага. Шаг.

Резкий нырок вниз, подбить колени, швырнуть ее, подмять, навалиться всем телом на трепещущую под тобой от животного страха сучку. Не вперво-ой…

Дикий вопль хлестнул по нервам и захлебнулся. Обезумевшими глазами паренек уставился на кость, торчащую из его собственного плеча.

Смерть двигалась молниеносно. Блеск прута над головой — блок стальной перчатки. Звон. Глухой удар. И чавкающий звук — затылок бандита впечатался точно в острый угол бордюра. Хватаясь за разорванное горло, рухнул бородач. Четвертый весельчак успел пробежать несколько шагов и упал лицом вниз с ножом между лопаток.

Коротышка заверещал, набычился и с тесаком в руке да с лысиной наперевес бросился прямо на Смерть. Мелькнула удивленная физиономия главаря, явно не ожидавшего от дружка такой прыти, а толстячок в последний момент нырнул в сторону и со всего размаху плюхнулся в выгребную яму.

Смерть хищно развернулась.

Скалясь молодыми ядреными зубами, не уступая бледностью лица белому спектру Смерти, главарь ждал ее приближения. Молниеносный удар ногой, блеск в руке Бледа, треск — все слилось в одну вспышку. Маска еле успела отпрянуть от второй вспышки лезвия — этого мгновения главарю хватило. Блед прыгнул в седло и с места рванул в ночное небо.

Проведя рукой по голени, Смерть двумя резкими движениями вытерла кровь о платье, выхватила из сумочки сканфер и, рухнув на колено, открыла стрельбу по улетающей машине. Аэр уже уходил за верхушки деревьев, когда огонь стал беглым. Машину дернуло, повело в сторону, потом закрутило листом и швырнуло на столб. Разваливаясь прямо в воздухе, аэр рухнул вниз.

В прицеле сканфера прилизанные волосы главаря. Смерть целилась аккурат в затылок. И опоздала. Рывок Бледа в одну сторону, скачок прицела в другую — она влепила заряд прямо в топливный бак. Фонтаном ударил вверх столб пламени, осветив огненно-зеленую листву деревьев и бандита, который откатывался за спасительные кусты. Тут же ударом ноги Маска столкнула мусорный бак в выгребную яму. В ответ — вопль, всхлип, и все стихло.

Из дамской сумочки появился зеленоватый пластырь, Смерть залепила им рану на ноге и шагнула в ближние заросли. Вернулась, ведя пальчиком за подбородок паренька. Тот семенил на коленях, волоча за собой сломанную руку. Зубы паренька стучали, он задыхался. Смерть задрала его восковое лицо вверх, внимательно посмотрела в глаза, потом ткнула ему в переносицу сканфер, и только взгляд мальчишки сосредоточился на оружии, легко тряхнула кистью левой руки, словно сбивала градусник. От удара стальных пальцев в висок паренек завалился без единого звука.

Язычки пламени плясали на догорающем аэре. Мерцала в вышине угольная космическая бездна, нависая над поселком в чахлых деревьях, над всем окраинным миром в изломах двойных теней.

Вспышка.

Но Смерти уже нет. Лишь мертвая тишина. И напрасно две полные луны заливали светом ночную улицу, зря частил светофор. Никого нет на дороге. Только четверка мертвых весельчаков лежала плечом к плечу на тротуаре, уставив остекленевшие глаза в звездное небо. Лица серьезные, поумневшие, словно только сейчас эти парни узнали о жизни что-то самое главное.

Тем временем Блед бежал между штабелями бревен. Дыхания не хватало, но он не останавливался. Наконец оглянулся, ухватился за грудь и перешел на шаг. Волчьи, узко посаженные глаза главаря сверкали в темноте двумя алыми точками.

Впереди и сзади — никого. Оторвался, решил он и остановился как вкопанный. Перед ним стояла Смерть и наводила сканфер прямо в лоб Бледу.

По-волчьи взвыв, он бросился прочь. За спиной грохотали выстрелы. Зеленые молнии сканферных зарядов, рикошетируя от бревен, летели над головой. Не понимая, почему он до сих пор жив, Блед бежал и бежал, пока прямо перед ним не посыпались бревна. Один из стволов, наискосок завалившийся с небес, и оглушил Бледа.

Сперва он увидел ноги Смерти. Потом — стальные перчатки: она прятала сканфер в дамскую сумочку. Поднять взгляд выше он боялся. Боялся себя выдать. И умереть. А умирать он не собирался. Совсем наоборот, раз Смерть поверила, что его оглушило всерьез.

Животная радость согрела бандита от паха до груди — он заметил бритву. Посверкивая, она валялась в тени бревна рядом с каблуком его ботинка. Блед прикинул расстояние до Смерти. Пока не достать. Надо ждать. Пусть подойдет поближе.

И она услышала его молитвы. Смерть подтянула стальные перчатки и шагнула к нему.


Глава 2

ЗОЛОТО И СЕРЕБРО


Пылало Время. Огонь вихрями крутился на его кольцах, теребил за хвост, нырял под брюхо, налетал на чудовище стеной, но змей и не думал сдаваться. Двадцатиголовый Стеллос, бог Времени, выдувал из своих пастей клубящиеся струи огня, пламя схлестывалось с пламенем, сбивалось, стелилось над толпой и языками улетало в ночное небо.

— Дайте посмотреть, мне ничего не видно. Дайте посмотреть! Ну дайте…

На животике — маска морийского дракончика, пухлые ручонки задраны вверх: маленький мальчик канючил за спинами взрослых, но никто из стоявших вдоль балюстрады не обращал на него внимания.

— Дайте посмотреть, дайте посмотреть, ну дайте… ух ты!

Сильные руки подхватили карапуза, подняли над головами зевак, и сказочно прекрасный карнавальный мир миллионами своих волшебных огней вспыхнул перед глазами ребенка. Через фигурные просветы в резных пальмовых листьях было хорошо видно, как река праздничного шествия в берегах из огненных гирлянд выхлестывала на площадь, там ее поток раздваивался, обтекая Стеллоса. Оставив бога Времени умирать на очистительном огне, людской поток устремлялся дальше, где и пропадал за кронами деревьев.

Бум-бум-бум-бум.

Йозер Великий, грандиозных размеров стелло-полис, карнавалом отмечал праздник Двух Лун. И поэтому глаза слепило невиданное разноцветье огней от горизонта до горизонта, а слух тревожил неотвязный, грозный рокот барабанов.

Бум-бум-бум-бум.

Ударили пушки. Между зелеными, красными и фиолетовыми дымами мелькали: то танцовщицы в розовых шнурах вместо платьев, то жонглирующие факелами циркачи, то вдруг проплывала шестерка белых лошадей, управляемая чернокожей жрицей с точеной, обнаженной до пояса фигуркой.

— А почему жгут время? А нам время останется?

Мальчик задрыгал ногами, и молодой монах опустил ребенка.

Огонь на площади догорал, смотровая площадка вдоль белокаменной балюстрады ресторана опустела. Народ потянулся к столикам.

— А вдруг нам не хватит времени? Зачем его жгут? Я не хочу!

— Это сгорело старое время, прошедшее, — монах осторожно погладил детскую головку. — А теперь настанет новое время, хорошее. Тебе его хватит, поверь.

Мальчишке стало скучно.

— Хочу пить, хочу к бабушке.

Он отпустил монашескую куртку и убежал, а молодой монах остался одиноким наблюдателем у балюстрады. Проходившая внизу брюнеточка в кудряшках подняла голову вверх, распахнула курточку. Мелькнули смуглые обнаженные груди с ярко поблескивающими сосками. Украшать крохотными фонариками соски было модно в этом сезоне. Брюнеточка кокетливо улыбнулась монаху, но волосатая ручища тут же накрыла плечи смуглянки и утащила ее в толпу.

Бум-бум-бум.

Барабаны зачастили гуще, старательно поднимая температуру карнавала к градусу истеричного веселья, а то и легкого безумия. Близился главный момент празднества — стэлс Безвременья, когда ни за что не надо будет платить, и публика торопилась занять места у столиков.

Ударили пушки — прямо с небес. Подсвеченные прожекторами воздушные шары гигантскими тортами плыли в небе и швырялись фейерверками во все стороны. Огненный дождь вспыхивал над толпой, чертил наискосок в сторону двух полных лун, летел прямиком в звездное, без единого облачка небо.

На каждую вспышку толпа отвечала гулом, дети тянули ручки к падающим звездам, и только молодой монах, усевшийся за самый дальний от балюстрады столик, не любовался зрелищем, он отвернулся в сторону гор. Заснеженная гряда Норта Верде холодной угрозой нависала над древней столицей Второго Юга. Норта Верде — страна вечных льдов, с золотым шариком станции космического слежения на самой высокой вершине.

Монах сидел один. Может быть, благодаря одиночеству он видел ту невысказанную зачарованность, которой дышало сочетание праздничного, бурлящего жизнью карнавального мира и ледяного космоса гор, затаенного в темноте.

Вдруг все мужские головы на ресторанной террасе, как по команде, повернулись к мраморной лестнице. Со стороны парка спускались две длинноногие карнавальные дивы в откровенных костюмах богинь Первого Юга. Одна из богинь была ослепительной блондинкой, волосы второй горели чистым золотом. Свободный столик они выбрали за спиной монаха.

Общее внимание привлекала блондинка. Она была настолько красивой, что на нее было больно смотреть. Но смельчаки нашлись. К девушкам сразу подсели двое парней в цветастых рубашках, и мужские головы приняли прежние направления.

От картины заснеженных гор Норта Верде молодой монах оторвался, когда за его спиной стали разговаривать на повышенных тонах.

Спорили блондинка и бровастый здоровяк, один из смельчаков, выглядевший этаким свитым из мускулов бочонком. Она что-то зло говорила бровастому в лицо, а тот выворачивал ей руку. Бровастый строил невозмутимую улыбочку, но раскалившиеся глазки-гвоздики выдавали его бешенство. Дружок здоровяка был патлат, сутул, вял и опасен. За его взгляд вообще нельзя было зацепиться, но монах к этому и не стремился. Он наблюдал за манипуляциями сутулого.

Патлатый осторожно, буквально не дыша, открывал под столом картонный коробок. Ядовито-зеленого цвета жук бешено замолотил по воздуху своими острыми, как лезвия, лапками, а патлатый, крепко держа его за панцирь, любовался морийской тварью. Коринтас. Жук-татуировщик. Стоит такого швырнуть в лицо, и синюшная печать гарантирована на всю оставшуюся жизнь. Именно коринтасом подростковые банды Черного квадрата клеймили свои жертвы.

Вырвав наконец руку из лапищи бровастого, блондинка вызывающе захохотала ему в лицо. Оно пошло пятнами. Улыбочки бровастого — как не бывало. Казалось, он сейчас бросится на девушку, но тут раздался жалобный вопль:

— Проклятье! Тебе жить надоело, монах?

Потирая локоть, патлатый с ненавистью смотрел на служителя господа. Никто, кроме них двоих, не понял, что легкий треск — это и был коринтас под грубым монашеским каблуком.

— Простите меня, сын мой. Видно, я недостаточно ловко зашиб вас, — ласково пропел монах. И совсем другим, грубым, как дерюга его куртки, голосом добавил: — А теперь пошли отсюда вон. Оба. И быстро.

— Что? Кто это там скулит?

Бровастый повел богатырскими плечищами, обернулся. Накатанные мышцы шеи залились в камень, глаза — в щелочки. Увидев монаха, заскучал.

— Вали, преподобный, от греха подальше, — сказал он, а когда до него дошла собственная острота — захохотал.

— В последний раз повторяю: пошли вон отсюда. Оба.

Интонации молодого человека были прежние, далеко не монашеские. Здоровяк поднялся.

— Ну, ты сам этого захотел.

— Врежь ему, Мятый, врежь! Ну врежь!

Сутулый дружок его буквально подпрыгивал на месте, показывая, как бы он сам это сделал.

За соседними столиками стали оборачиваться. Кое-кто поспешил отойти в сторону, а девушки и не думали уходить. Они с откровенным любопытством ждали, чем все закончится.

Обходить стол? Зачем! С невероятной для его туши легкостью бровастый махнул прямо через него, но монах уже исчез. Дерюга с треском полетела на пол, и, выйдя из вихревого пируэта, бровастого встретил, прилаживая на темные волосы фуражку, визкап полиции.

Офицер швырнул любителей цветастых рубашек к плоскому гранитному камню — одному из тех, что украшали террасу, — заставил упереться в него руками, широко расставить ноги, считал стэлсы, сноровисто обыскал, после чего под общее улюлюканье и свист спустил с лестницы. Громче всех свистела забравшаяся в кресло с ногами блондинка.

Тряся кулачком, патлатый еще что-то кричал с нижних ступенек, явно угрожая, но барабаны ударили сильней, и дружок поспешил вдернуть его в карнавальный водоворот.

Девушки переглянулись. Блондинка медленно вытянула свою безукоризненную ногу и, зацепив носочком ажурной туфельки кресло, толкнула его к офицеру.

— Давай, визкап, причаливай, только не воображай, что спас нас. С нами никогда и ничего не случается.

Под ногой блондинки как раз виднелось темное пятнышко — все, что осталось от раздавленного жука-коринтаса, — но молодой человек промолчал и повернулся, чтобы уйти.

— Постойте, офицер.

Золотоволосая девушка живо поднялась, взяла его за руку, и тут свершилось маленькое чудо. До этого мгновения она была в невидимой тени своей ослепительной белокурой подружки, но стоило ей сделать одно-единственное движение, чуть улыбнуться, как блондинка застыла, словно манекен за пыльным витринным стеклом.

— Прошу вас, садитесь. Вы ведь не оставите нас без защиты?

Девушка улыбнулась доброй королевой, и офицер покорно, как зачарованный, сел в кресло. С такой улыбкой она имела право повелевать.

На столике появились три бокала с ярким рубиновым напитком. Золотоволосая незнакомка, опередив офицера, прикоснулась своими изящными стэлсами к голубому фонарику в центре стола, и тот погас. Счет был оплачен. Девушка явно не собиралась ждать, пока оставшиеся считанные мгновения дохромают до стэлса Безвременья и когда уже не придется платить. Судя по ее порывистым движениям, она не любила ждать.

Зазвенели бокалы, и она спросила:

— Как вас зовут, офицер?

— Визкап полиции Бруно Джагрин.

— А нас…

Договорить ей не удалось. Мир задрожал до самых основ. Канонада фейерверка загромыхала с новой силой. Вся громада Йозера Великого завулканировала разноцветными огнями.

Огни летели наискосок вверх, падали с небес с воздушных шаров, расцвечивали горизонты. Ресторанный пол качнуло — так охнула утробно многомиллионная толпа, увидев, как большая из двух лун украсилась разноцветными вспышками. Это было приветствие из космоса.

Стэлс Безвременья начался.

— Феста, Феста, Феста, — звучало на разные голоса. Все лица были обращены к желтой луне в короне из фейерверков. И тут же столики стали заполняться бокалами, блюдами, хрусталем — начинался самый долгожданный стэлс карнавала. Время было отменено, и шум стоял невообразимый.

Золотоволосая что-то кричала, показывая то на себя, то на подружку, ушедшую любоваться космическим фейерверком к балюстраде, но разобрать нельзя было ни слова.

— Что? Не слышу.

— Вы поняли, как нас зовут?

Шум начал стихать.

— Нет. Но я уже дал вам имена.

— Интересно, какие?

Убедившись, что блондинка далеко, Бруно наклонился к золотоволосой девушке. Глаза ее тоже были золотистыми, по моде сезона, но с оттенком солнечного золота.

— Золото и Серебро.

На миг девушка закрыла свое лицо маской-спектром. Надменный лик богини Первого Юга мелькнул перед молодым человеком и исчез.

— Карнавальные маски у нас есть. Теперь будут и имена-маски. Золото и Серебро — мне нравится, но… — она приложила палец к губам и еле заметно кивнула в сторону блондинки, которую молодой офицер назвал Серебром. Та с бокалом в руке возвращалась к столику.

Бруно стал складывать куртку монаха, чтобы спрятать ее в котомку.

— Так какой из ваших костюмов карнавальный? Полицейского? Монаха?

— Оба настоящие.

— А это что? — Золото ткнула пальчиком в желтую секирку, вышитую на монашеской робе прямо напротив сердца.

— Знак монаха-вечника. Только что закончилось мое последнее полицейское дежурство, и с этого стэлса я наконец-то могу стать монахом. Этого момента я ждал целых два года. Можно сказать, сбывается моя мечта. Испытательный срок в миру истек, завтра пишу рапорт и возвращаюсь в Джампилангр давать обет, а сюда вернусь уже проповедником.

— Жаль, мундир вам больше к лицу. Нет — к глазам. Я сразу заметила, что глаза у вас интересные, необычные. Говорят, у меня абсолютный взгляд на такие вещи. А Джампилангр — это где?

— Боюсь, вам это неинтересно.

— Не обижайтесь, Бруно. Здесь юг Юга, здесь все заняты только собой, а многие и вообще думают, что мир заканчивается за стенами Йозера Великого. Джампилангр, что это? Мне действительно интересно.

— Одна из семи древних столиц Восточного архипелага. Там я прошел обучение в Храме Вечности. Моя специальность звучит довольно внушительно: «Храмостроитель-проповедник восточных территорий, архипелагов и всего Юга». Плюс пять дипломов к ней, из которых два гражданских.

— Санфар меня раздери! — Серебро, до этого спокойно курившая змейку, вдруг резко хохотнула и со стуком поставила бокал на столик. — Тут бы один получить.

Она повернулась к Бруно, и он впервые заметил, насколько бесцветны ее глаза. Их просто не было. Такими пустыми глазницами могла на него смотреть мраморная богиня, украшающая площадь тысячи лет тому назад затонувшего города.

Затянувшись, Серебро спросила:

— А как ты вообще попал в наш ухоженный вертеп, монах? Что ты тут ищешь?

У блондинки явно был особый талант. Она умудрилась задать Бруно самые неприятные для него вопросы.

— Что замолчал, монах?

— Хорошо. Отвечу так: наставник решил, что я не готов к труду проповеди Вечности и положил мне два года испытаний. Я выбрал работу полицейского. Своеобразный пост духа. Теперь срок истек, и я возвращаюсь в монахи-вечники.

— Постники, вечники — бред какой-то. — Серебро решительно загасила змейку. — Надоело. Люди развлекаются, народ валит на вертикалку, а мы? Не понимаю, что вообще можно проповедовать в век биокомов?

— То, что монахи-вечники проповедуют уже восемь тысяч лет — идею Вечности. Время не должно разделять людей. Мир, разделенный стенами времени, всегда в шаге от гибели. Вечники и должны найти слова, которые сокрушат эти стены.

— Словами? Стены? Еще один болтун. Господи, как все они надоели.

— Но разделенный мир несправедлив. Его надо изменить.

Закурив очередную змейку, Серебро выдохнула дым в лицо офицеру.

— Мальчик, а у тебя хватит силенок?

— Не надо так, — Золото поспешила положить руку на плечо подружки, — а то наш бравый офицер пожалеет, что спасал нас.

— Плевать. Сегодня карнавал, я развлекаться хочу, а не трепаться. Меня уже тошнит от вашей болтовни и от сопляков, в уютных ресторанах и барах перестраивающих миры.

— Зачем ты так? Вдруг у Бруно получится.

— Ха! — блондинка хохотнула. Затем выгнулась молодым сильным телом, наклонилась к офицеру и постучала пальчиком по плоской гранитной плите за его спиной. Пустые безумные глазницы красавицы смотрели в упор.

— Запомни, мальчик, наш мир сделан из дерьма, но дерьмо это — из гранита. И ни монахам, ни полицейским его не перешибить. Понятно? А я еще думала взять тебя на вертикальный стадион. Пошли!

Ухватив подругу за руку, она резко встала. Золото помедлила, а затем, извинившись улыбкой, поднялась следом.

Две карнавальные богини, ночные дивы, от красоты которых слепли глаза, шагали к выходу, но — редкий случай — никто не смотрел им вслед. Все посетители ресторанной террасы повернулись к молодому офицеру.


Глава 3

— ЭЙ!


Поза изломана — длинноногая птица, танцующая на древней гравюре. Башмак пошел вверх, словно собираясь расколоть сферу звездного неба, на миг офицер замер в вертикальном шпагате. Новый излом. Контур леопарда, застывшего на задних лапах. Во всей фигуре чувствовалось страшное напряжение.

Вдруг теневой промельк, блеск черной молнии, глухой звук, и все закончилось. Большинство из присутствующих на ресторанной веранде даже не успели сообразить, что произошло. И только когда Бруно носком ботинка этак легонько толкнул гранитную плиту и та с грохотом развалилась, стало ясно: только что офицер одним ударом руки расколол ее на две части.

За столиками зааплодировали. Но аплодисменты были не последней наградой бравому офицеру от южной ночи.

Карнавал Двух Лун безумствовал.

Пряные запахи субтропических растений, нестерпимая дробь барабанов, шум трещоток, заставляющий орать соседу в ухо, улыбки незнакомых лиц, мельканье обнаженной плоти, летящие над головой огни — все это заставляло трепетать каждую клеточку во всех миллионах тел, вовлеченных в карнавальный огневорот. И перед каждым из шагающих в толпе плыла невидимкой юная карнавальная богиня, прекрасная южная ночь, и манила шалой улыбкой, и звала за собой.

На золотых кудрях лихо заломлена офицерская фуражка. Через плечо блондинки переброшена монашеская котомка. Две красавицы, осанке и красоте которых позавидовали бы и настоящие богини Первого Юга, подхватив нашего офицера под руки, конвоировали его Карнавальным бульваром в сторону вертикального стадиона, две раковины которого громоздились в звездное небо, приготовившись зацепить своими верхушками большую из лун, Фесту. Сооружение было настолько грандиозным, что по мере приближения оно просто пропадало в недостижимой высоте.

Нескончаемый праздничный людской поток перед стадионом разбивался на сотни ручейков и по широким лестницам устремлялся вверх. Туда, под тяжелые древние колонны, по капризу архитектора украсившие входы на ультрасовременный вертикальный стадион.

За колоннами человеческие фигурки исчезали в раздевалках. Из кабинок они появлялись в полупрозрачных разноцветных комбинезонах и вновь одним руслом втягивались в спирали стадионных раковин.

До лестниц, ведущих в темноту древних колонн, было рукой подать.

— Привет, Долло!

Серебро замахала кому-то рукой. Тут же серебряный дождь обсыпал их из хлопушки, и к ним подлетело совершенно диковинное создание в блестках и перьях.

— Приветик, дорогая! Приветик, солнышко! Какой у вас офицерик милый. Только серьезный. Мне нравится. Возьмите меня с собой.

Говорила Долло на отрывистом, птичьем языке фано. На шее у нее болталась карнавальная спектр-маска.

— А ты сегодня женщина или мужчина? — спросила Серебро.

Созданьице кокетливо скосило глазки.

— А-а. Интересно? Не скажу. Пусть будет сюрпризом. Но это — особенное. Знаешь, у меня там…

Подхватив Серебро под руку, Долло потащила ее в сторону и стала что-то рассказывать, энергично жестикулируя. К удивлению молодого человека, Серебро от души захохотала. Белокурая богиня оказалась не такой уж и каменной.

— По-моему, офицер, вы испугались Долло. Угадала?

Барабаны стихли, и Золоту уже не пришлось кричать.

— Есть немного. Я ведь не искатель наслаждений.

— Может, вы и на вертикалке ни разу не были?

— Представьте себе. Только рекламу видел: «индивидуальная установка глубины наслаждения», «оптимальный баланс гормонов», «сумма древних инстинктов и новейших биотехнологий», «ворота в счастье» и все такое.

— Это слова. А когда сливаешься с миллионами тел… такое можно лишь прочувствовать самому. Именно вертикалка помогла мне понять себя. Настоящую. Не боитесь узнать о себе правду, храбрый офицер? Правду о своих истинных желаниях?

— С вами — нет.

Молодые люди переглянулись. Может быть, Бруно выдал желаемое за действительное, но ему показалось, что в этот миг Золото хочет того же, что и он: быть рядом друг с другом.

— И со мной готовы идти куда угодно?

— Да.

— А ваши монашеские запреты? Осуждения искателей наслаждений?

— Все это есть. Но Книга Вечности учит: «Хаживайте по всем дорогам, но всегда возвращайтесь на путь добра».

— Я вижу, у вас оправдание всегда в кармане. С таким учением, наверное, трудно стать грешником. Ловко.

— Да, у монахов-вечников большой опыт.

— Похоже, что мы вас возьмем не только на вертикалку. А нам есть что предложить. Поверьте. Мы ведь не такие простые девушки, как может показаться.

Последние слова Золото произнесла, смеясь. Молодой человек ответил со всей серьезностью:

— Знаю. Я почему-то не могу заглянуть ни в ваше будущее, ни в будущее Серебра. Со мной такое случается впервые.

Странной была реакция Золота на слова визкапа. Вопреки ожиданиям, они не заинтриговали ее, а напугали. Улыбка доброй королевы исчезла.

Не понимая причины перемен в лице девушки, Бруно торопливо продолжил:

— За столиком я не успел все рассказать. Юг Юга — универсальное испытание, и, помимо прочего, я прибыл в Йозер Великий проверить себя как специалиста по будущему, а если точнее, проверить свои знания некоторых его аспектов.

Девушка совсем отвернулась. Тема будущего, похоже, интересовала Золото менее всего. Спасла ее Долло.

— Аспекты будущего! — незаметно подкравшаяся карнавальная штучка в перьях подхватила офицера под руку. — Каково! Я, может быть, не специалист по всему будущему, но на одну ночь всегда предсказываю точно. Офицерик, эту ночь ты монахом не закончишь!

Три шага.

Всего три шага оставалось сделать молодому человеку до ступенек, ведущих под древние колонны.

Три мгновенья. Один вдох. И незаметной искрой грандиозного фейерверка, расцвечивающего звездное небо, сгинул бы наш визкап в толпе искателей наслаждений. Навсегда пропал бы в обшей толчее с неразличимым среди прочих лицом.

Однако случаются порой счастливые состояния души. Тогда верные решения принимаются сами собой. Тогда человек идет наперекор общему потоку, издает клич и кричит «Эй!» судьбе, которая уже приготовилась заманить его в Никуда своей цветастой и бессмысленной мишурой.

— Эй! — крикнул Бруно и помахал рукой молодому круглолицему полицейскому. Сбегая по ступенькам, тот пробивался навстречу шествию.

— Ой! Давайте подберем и этого офицерика! — захлопала в ладоши Долло.

— Не получится, Осис на дежурстве. Только с ним что-то случилось. — Бруно пояснил девушкам: — Не поверите, но он главный весельчак нашего отряда.

С перекошенным лицом и выпученными глазами «главный весельчак» подлетел к компании. Всерьез козырнул на шутливое отдание чести Золотом.

— Как хорошо, что я тебя встретил, Бруно. Там, — Осис показал в направлении, откуда напирал карнавальный поток, — там произошло такое! Там консульского тигра Севера…

Осис оттащил друга в сторону и стал что-то быстро и горячо рассказывать. Лицо Бруно серьезнело на глазах.

Когда он вернулся, Золото спросила:

— Ваша полицейская служба не закончилась, не так ли?

— Да. Похоже, произошло что-то действительно серьезное. Я должен идти.

— Тогда до свидания, офицер. Золотоглазая девушка не уходила — ждала, и Бруно показалось, что ждет она обмена биокомовскими адресами.

Одно прикосновение стальных офицерских стэлсов к стэлсам золотым, изящным. Один решительный жест, и они никогда не потеряют друг друга в миллионной толпе. С какой легкостью это движение руки сделал бы тот же Осис, любой нормальный южанин, а Бруно все стоял, не зная: имеет ли он право обещать, если завтра их будет разделять полматерика.

— Ты скоро, Бруно?

Осис уходил — надо было торопиться.

Молодой человек сделал нечеловеческое усилие, но его хватило только на прощальный жест руки. Золото ответила улыбкой доброй королевы. Миг — и солнечной искрой она исчезла в праздничном огневороте. Проклиная и себя и все на свете, наш визкап бросился догонять товарища. Безоглядная уверенность молодости твердила Бруно: ты умнее своих надежд, твои расчеты сильнее судьбы! Но при всей расчетливости планов каким он все-таки чувствовал себя дураком

Две настоящие богини, владычицы праздничного мира, стояли под древними колоннами. Ни тени улыбки не было на их прекрасных ликах.

— Зачем тебе понадобился этот мальчишка? — спросила белокурая богиня. — Впрочем, можешь не говорить, я и так знаю. Или тут что-то еще?

Она изучающе наставила пустоту своих глаз на золотоволосую подругу. Та зачарованно смотрела на карнавальное шествие, змеившееся огненным Стэллосом далеко внизу. Ответила не сразу.

— Мне жаль его. И только.

— Хорошо. Тогда я тебе его дарю. Только помни, подарок этот не навсегда.

— Я запомню.

— Вот и хорошо.

Резким движением белокурая богиня запустила недокуренную змейку в небеса, где она рассыпалась на сотни тут же погасших звездочек.

Две владычицы ночного мира переглянулись. Взялись за руки. И устремились сквозь темноту колонн прямо в небо, туда, где огненные спирали стадиона вели дальше, чем сами звезды.


Глава 4

ДЖАГРИ


Верни на место челюсть, — проронил Бруно. Как ни был Осис озабочен, он еще несколько раз оборачивался, пытаясь рассмотреть упорхнувших красавиц. И каждый раз не без удивления поглядывал на товарища.

— Ты безнадежен, Бруно. Правильно. Пора тебе в монахи. Вертикалку с такими девчонками я бы не променял и на тысячу дохлых тигров.

— Нет там никакого тигра. Тебя разыграли. Хатусконского тигра убить невозможно. Точнее — здесь такое просто некому сделать.

Визкап ловко увернулся от сетей карнавальных нимф и заставил друга повторить сей маневр. Пока они шли навстречу шествию, надо было смотреть в оба.

— Некому? Розыгрыш, значит? Как я сразу не догадался. Это ведь карнавальная шутка. Какой-то забавник просто нацепил костюм тигра и прикинулся веселеньким трупом. Смешно.

— Но и на юге Юга нацепить мундир тигра не очень-то умно. Да, почему ты не сообщил в штаб?

— Сообщил. Потребовал машину. Только дежурный не поверил. Посоветовал пойти принюхаться к телу. Мол, «мертвый тигр» наверняка скоро протрезвеет и начнет орать песни.

— Так и будет.

— Бруно, мне Семирамий доложил.

— Семирамий? Странно. Все равно. Тигра убить невозможно.

— Тогда почему ты рванул за мной?

Осис резко свернул на лестницу белого камня.

Показалась знакомая ресторанная балюстрада, и почти сразу — столик, за которым еще недавно наш визкап сидел с карнавальными дивами. Расколотую плиту уже убрали.

Мысли Бруно занимал «убитый» тигр, но, несмотря на это, по самому краю сознания мелькнуло: странная компания подобралась на ресторанной террасе карнавальной ночью. Словно некий тайный сговор посадил сегодня за один столик специалиста по будущему, двух богинь с будущим закрытым, и всех их одарил неординарными глазами.

Терраса ресторана осталась далеко внизу. Широкой пустынной аллеей, забирающей вверх и влево, полицейские шагали темным парком в сторону транспортной площадки. Наверняка это было случайностью, но их путь в точности повторял путь Золота и Серебра, только в обратном направлении.

— Тигра убить невозможно, — подвел наконец Бруно итог своим размышлениям, — невозможно.

— Тебя послушать, так эти зверюги какие-то бессмертные. Убить можно любого. Вдруг молодежная банда из Черного квадрата забрела? Двулуние. Соплячье сейчас бешеное.

— О чем ты говоришь! Банда… Тигр не стал бы и меч доставать. Такому стоит рявкнуть, и вся банда в штаны наделает. Тигры — это имперская гвардия Хатускона, прирожденные убийцы с имплантированным тысячелетним опытом боев. Они в материковой мории выживают, а на это вообще не способен никто. У нас на архипелаге за сотни лет еще ни разу не удавалось застать тигра врасплох. Какие только засады ни устраивали — бесполезно. Не работают против них засады, поэтому на наши селения и крепости они всегда нападают внезапно. Годы и десятки жизней лучших бойцов надо положить, чтобы убить хотя бы одного из них. А ты — банда…

Лукавая улыбка вернулась на лицо Осиса. Он снял фуражку, почесал затылок и выдал привычное:

— Ничего, забег покажет.

Осис был игрок, играл на скачках и на все случаи будущего и настоящего имел в запасе две фразы: «Ничего, забег покажет, что моя кобылка самая шустрая» — о будущем и «Гляди, как не свезло моей кобылке» — о настоящем.

Проигрывал он почти всегда, но задора не терял, в ожидании награды от судьбы за свои неудачи. В сокращенном варианте — «ничего, забег покажет», «гляди, как не свезло» — фразы Осиса вошли в золотой фонд всех полицейских острословов.

Преодолев подъем, дорожка вывела офицеров в старую часть ландшафтного парка.

Широкие аллеи, просторные квадраты газонов, четкая геометрия планировки — перед ними был строгий парк эпохи строительства Стены и уничтожения остатков мории. Тогда не допускалось и намека на хаос.

Парк был пуст. Мест уединения в нем не предусмотрели, и участников карнавала ночь заманила в новые многочисленные скверы и висячие парки возле стадиона, полные укромных уголков. Верхний участок парка Бруно знал очень хорошо. Скоро покажется транспортная площадка, закрытая на время стэлса Безвременья, за ней — район лимонных дворцов. Это там.

Внимательно вглядываясь в темноту, Осис расстегнул кобуру, достал сканфер, но, посмотрев на товарища, убрал его. Заговорил почти шепотом:

— Я знаю, кто может убить тигра, — это шарг. Разве четырехрукий шарг не управился бы с хатусконцем?

— Шарг? Шарг управился бы. От четырехруких обезьян и джагрины держатся подальше. Только откуда он здесь? Прилетел из Настоящего? Но я ничего не слышал о летающих шаргах. Тигра мог убить только…

Офицеры вышли из парка. Сброшенную каменную вазу увидели одновременно. С человеческий рост, она лежала поперек дороги. Ее напарница осталась стоять, где ей и было положено — на гранитном кубе у въезда на территорию дворца.

Возле соседней усадьбы, с крылатыми драконами на воротах, офицеры заметили сломанное деревце, свернули за угол и увидели его.

Тигр был настоящий. Матерый, громадный — самый настоящий тигр. Вцепившись скрюченными пальцами левой руки в вывороченную из тротуара плиту, он лежал, прижимаясь ухом к камню. Словно прислушивался.

Пятнистая боевая форма. Стальные шипастые цепи за заслуги. Меч, который так и остался в ножнах. Этого не могло быть, но тем не менее здесь, в сердце изнеженного Юга, лежал убитый хатусконский тигр.

Убедившись, что воин Севера мертв, Осис только и сказал:

— Гляди, как не свезло его кобылке.

Бруно огляделся. На фоне ледяных гор — картонные контуры крон и дворцов. Древняя брусчатка мостовой в свете двух лун отливает латами мертвого богатыря.

Затрещали кусты.

Сквозь ветки пробиралось черное чудовище, громадное и квадратное, словно шарг, но с двумя руками. Это был Семирамий, бридар полиции. Не спеша, толково Семирамий доложил обстановку.

Рывком приподняв плечо тигра, Бруно стал рассматривать нашивки и знаки отличия.

— Ветеран. Десятый легион. Не просто гвардия — элита гвардии. Из охраны консула Севера. В чине копьеносца. Семь ранений. Пять цепей за заслуги. Это же сколько надо зарезать народу, чтобы все это заслужить?

Бегом Бруно вернулся к поваленной вазе, от нее поспешил к снесенному деревцу, возле которого что-то долго рассматривал в траве. Потом вновь склонился над тигром.

— Не увлекайся, — подергал его друг за рукав. — Не нашего ума это дело. Согласно инструкции, мы должны вызвать консульство, сообщить дежурному, в Службу и охранять место происшествия. Все. Без нас разберутся, с кем тигр дрался.

— В том-то и дело, что не было здесь никакой драки, — ответил Бруно. Говорил он возбужденно.

— Это как?

— Били его. Тигра просто били! А он убегал. Смотри: ремонские шипы, меч, сканфер, морийские иглы — все оружие на месте. Он его даже в ход не пустил. Лихо! Тут надо все осмотреть.

— Хватит, Бруно, хватит! Хочешь в последнее дежурство доиграться до трибунала? Давай вызывай Службу. Не шути с политикой. Я сам не люблю межевиков, но это их дело.

Он резко развернул Бруно к себе, а друг с той же резкостью убрал его руку.

— Отставить, младший вицер! Ты знаешь, что будет с убившими тигра? По договору их обязаны выдать Северу, а фактически — тиграм. Хочешь знать, что делают тигры со своими жертвами?

— Не знаю и знать не хочу.

— Им рубят ноги, руки, вырывают язык, глаза, отрезают уши, сажают на цепь, и только через несколько лет, в виде милости к этим слепым и глухим обрубкам, с них заживо сдирают кожу. Ты этого хочешь?

— Здесь Юг, Бруно, здесь все надо делать по закону.

— Не понимаю. — Бруно снова склонился над тигром. — Совсем ничего не понимаю. Ну и ночка сегодня.

— О чем ты?

— Я всегда считал, что тигра может убить только Вечник, настоящий Вечник с мощным джагри, да и то — на пределе сил. А тут — избиение.

— Но если этот хваленый Вечник такой шустрый, что ты так хлопочешь? Ему тогда и Служба нипочем.

— Увы. По преданию, Вечник беззащитен перед своими. Джагри порой не видит, что творится у него за спиной.

— Стоп! Не трогай карманы. Если ты начнешь обыскивать тигра, трибунала не избежать. Хватит, Бруно. Все надо делать по инструкции — вызывай Службу! Не заставляй нас свидетельствовать против тебя.

— Погоди, тут кое-что интересное.

— Не знаю я ничего о джагри, но, как отец девочек-близняшек, могу точно предсказать твое будущее и без всяких восточных штучек. Если тронешь вещдоки, то скрутят тебя межевики как миленького и пойдешь ты под трибунал, а потом и на морийскую каторгу.

— Подумаешь!

— Таким легкомысленным я тебя еще не видел.

— Я сегодня счастлив.

— Не вовремя. Как отец девочек-близняшек, я знаю: стоит решить, что ты ухватил счастье за хвост, как сразу…

«Как отец девочек-близняшек» — это был осисовский перл, может быть, его лучший взнос в набор крылатых фраз полицейского сектора. Продолжение Бруно знал наизусть и потому слушал вполуха.

В одном друг не ошибался. Здесь развилка. Неверный выбор пути может погубить все планы. Надо решать. И решать наверняка.

Бруно встал на голову.

Из темноты, словно из шкафа, вышагнул Семирамий. С лицом серьезным, как ангарный замок, он принялся изучать качающиеся в воздухе командирские башмаки.

— В чем дело, бридар? — Брови Осиса высокомерно поднялись. — Никогда не видели, как старший по званию принимает решение?

— Так точно. Видел.

— Так в чем же дело?

— Так точно, гозт младший вицер.

И еще медленнее, чем обычно, хотя это казалось невозможным, Семирамий снова задвинулся в темноту. Осису только и оставалось, что рассматривать ботинки друга. Выражение его лица было самое скептическое (ведь у Осиса сложилось определенное отношение к чувствам друга).

Не раз Бруно пытался ему объяснять суть джагри или д-знания, как его называли на Юге. Мол, джагри — способ ходить мимо смерти. Указчик безопасного пути. Ведание смертельного будущего.

Все — бесполезно. Осис не хотел и слушать. Как игрок и специалист по кобылкам, он знал всю болотную зыбкость грядущего, а как отец, мечтавший о сыне, а получивший девочек-близняшек, — всю тщету человеческих ожиданий.

Наконец Бруно вернулся в нормальное положение и отряхнул ладони.

— Ну, что там твое джагри наворожило?

— Все будет в порядке, оно молчит.

Визкап начал обыскивать тигра.

— Точно?

— Джагри не дает гарантий. По этому поводу еще три тысячи лет назад был написан классический ученый трактат «Об обманной природе джагри, гадания, ворожбы и всяческого предзнания вообще». Любопытный, кстати, опус, в нем доказывалось…

Излагая идеи трактата, Бруно споро выворачивал карманы тигра, исследовал раны и особенно внимательно изучал его руки. Правую, со скрюченными пальцами, в смертельном напряжении вцепившуюся в плиту, он не тронул, а из левой вытащил длинную прядь волос. Они были темные и прямые.

— Вот кто убил тигра. И это не шарг.

С этими словами Бруно уложил прядь в белый конверт, а последний — в свой карман. Осис, успевший рассмотреть единственную улику, сказал:

— Похоже, ты прав: это работа человека. У шарга шерсть кучерявая, короткая, да и цвет с рыжиной. Ладно. Скорее вызывай Службу. И мой тебе совет: когда эти «столбы» поналетят, постарайся побыстрее сбросить им конверт. Здесь твой единственный шанс.

Оперативность Службы Арки вошла в легенды, и все-таки полицейским стало не по себе. Только Бруно прервал связь, как по звездам прочертила тень, и прямо с неба черная машина межевиков упала на дорогу. И тут же три легких автоэра сели рядом, словно дожидались вызова за близкими крышами.

— Эх, какие машинки! Все из ряда «серебряный демон».

Осис вздохнул. Полицейским аэры не полагались, а летающие машины были одной из трех главных страстей Осиса.

Парочка тяжелых грузовых автоэров, проутюжив верхушки деревьев, плавно опустились на дорогу. Деревья закачались из стороны в сторону, они уже не казались картонными.

С машин посыпались черные мундиры межевиков, «столбов», как их не без зависти называли полицейские. В миг место происшествия отгородили лентами, установили прожекторы, а чуть в стороне уже надували палатку мобильного штаба, размерами мало чем уступавшую соседним дворцам.

Чересчур быстро заявилась Служба, мелькнула у Бруно мысль и тут же сменилась главной заботой.

Сжимая в кулаке конверт, Бруно высматривал среди снующей Службы старшего офицера. Время торопило. Надо отдать конверт до прибытия северян. Иначе — трибунал. Ведь он нарушил закон дважды: вмешался в прерогативы самой Службы — только она имела право расследовать преступления такого уровня. Плюс — тронул вещдоки до прибытия представителей Северного консульства, а по договору между Севером и Югом все правонарушения против хатусконцев должны были расследоваться исключительно совместно.

За себя Бруно особо не боялся — джагри молчало, но уж если рискнул каторгой, то хотелось наверняка помочь неизвестному победителю тигра-людоеда. Конверт должен попасть только к своим.

Промелькнул нобиль, да так быстро, что Бруно его нагнал только у самого входа в шатер. На обращение нобиль что-то рыкнул и исчез за пологом. Наш визкап попытался нырнуть следом, но налетел на стальной щит, который одним толчком выбросил его обратно на улицу. «Щитом» оказалась грудь рослого визкапа Службы. Ростом гигант со стальной грудью был под два стэлса.

— Гозт визкап, разрешите обратиться! У меня важное дело.

Не уступая Семирамию в медлительности, гигант наклонил голову в сторону Бруно. Глаза его, несмотря на ночь, были почему-то закрыты, но выражение лица не оставляло сомнений: он сейчас щурится на офицера полиции со всей высоты своего роста и презрения.

— Не визкап, а виз-кап Служ-бы, — отчеканил гигант. — Ясно? Научись обра-шаться, полиция. А теперь стань в сторону и жди, где указано. Вас, полицейских, по-зо-вут.

Почему он некоторые слова терзал по слогам, разбираться было некогда. Бруно бросился с конвертом к пробегавшему мимо невысокому поджарому нобилю. И наткнулся на жесткое:

— От-ста-вить.

Больше Бруно не предоставили возможности искать офицеров Службы, в полном объеме освоивших разговорную речь. К нему, Осису и Семирамию приставили по парочке вооруженных межевиков. При очередной попытке обратиться к офицеру Служба решительно перегородила нашему визкапу дорогу, похлопав по кобуре сканфера. Оставалось спрятать конверт в карман и ждать.

С неба упала двойка автоэров с опознавательными звездами координаторов. Никогда Бруно не видел столько старших офицеров — от нобилей рябило в глазах.

Включили дополнительные прожекторы. Место происшествия осветили до пылинки, но никаких следственных действий не начинали. Явно ждали представителей консульства Севера.

Автоэров хатусконцев Бруно не заметил. Он сразу увидел тигров.

Громадного роста, в отсвечивающих серебром плащах, невесть откуда взявшиеся, они шли стеной, сметая все на своем пути. Отряд убийц, выломившийся из ночного кошмара, маршировал по брусчатке. Крепко сколоченная банда людоедов прет на тебя из ночи, а в руках нет даже доброй секиры, чтобы встретить их по-человечески.

Напружив тренированное тело, Бруно готовил фланговому тигру сюрприз. Визкап не собирался подобно прочим отпрыгивать в сторону, и тигр это заметил издалека.

Удар — на удар. Корпус — в корпус. И от толчка бронированного плеча, прикрытого плащом, молодой человек отлетел в сторону не хуже остальных.

Чертыхаясь, межевики и полицейские возвращались на брусчатку. Последним выбрался из кустов Семирамий. Отряд тигров, стальной болванкой пролетев по дороге, исчез в шатре.

Тут же гигант-визкап скомандовал, и межевики повели полицейских вслед за тиграми.

У каждого оконца, у каждой двери замерли по два до зубов вооруженных хатусконских тигра — Бруно хорошо знал их привычку каждый миг быть готовыми к нападению. Тигры стояли статуями, зато Служба устроила настоящую кутерьму: постоянные перебежки порученцев, суета нобилей с багровыми лицами. По опыту своей полицейской конторы визкап догадывался: ждут большое начальство.

Когда Бруно стоял на голове, все выглядело куда как проще.

Поналетели межевики. Сбросил им вещдок. И только успевай отвечать.

Виноват, гозт нобиль Службы! Рад был стараться! Так точно — дурак, гозт нобиль Службы! Никак нет, гозт нобиль Службы! Да морду, морду поглупее, чтобы не смущать неподобающе живым взглядом высокое начальство.

Глядь — и отделался бы месяцем дежурства в Черном квадрате. А теперь, когда на улице вовсю пашут следователи под присмотром северян, а он здесь сидит с важнейшей уликой, так и влепить ему могут что угодно, вплоть до пособничества врагу в развязывании военных действий.

Первым на допрос пригласили Семирамия. Был он за дверью недолго. Вышел, вытирая бычью шею платком.

Сразу за бридаром утащили Осиса. По выходу, в отличие от бридара, Осис улыбался, но улыбки почему-то хватало лишь на половину лица. С такой улыбкой Бруно и запомнил друга. Встретиться им предстояло не скоро.

Товарищей Бруно увели на улицу.

Визкап подобрался, сжал конверт. Настала его очередь. Только Бруно никто не вызывал. Все этой карнавальной ночью было не так, все поворачивалось не по расчету. Впрочем, так происходило всегда, когда в ход событий не вмешивалось джагри, когда д-знание засыпало.

Но почему его не допрашивают? Наверняка Семирамий с Осисом рассказали о конверте с главным вещдоком. К чему вся эта суета? Да такая картинная, чуть ли не деланая бестолковость? С какой стати великолепно отлаженный механизм Службы забуксовал? Что-то тут не…

Все, кроме тигров, бросились к дальнему входу.

Над головами проплыл плюмаж консула северян. Вокруг консула, единственный, не уступающий тиграм в росте, крутился какой-то дипломат с толпой нобилей. Все быстро исчезли во внутреннем помещении, там, где допрашивали его друзей. «Ну, теперь держись, — подумал Бруно, — начинается политика».

Прошло полстэлса. В ожидании Бруно успел измять и кое-как выправить конверт, когда дверь распахнулась и два межевика буквально поволокли виз-капа на допрос.

До этого мгновения Бруно был само спокойствие, но тут сердце его забилось, словно у мальчишки, который в шутку прочитал заклинание из древней книги, найденной на чердаке, а его вдруг стало затягивать в свинцовую, все быстрее и быстрее вращающуюся воронку.


Глава 5

МАШИНА СУДЬБЫ


Призрак офицера полиции шел по утреннему Йозеру Великому.

Мимо семидесятиэтажных башен, мимо транспортных площадок, втягивающих в свои бетонные воронки людские потоки, призрак вышел на Карнавальный проспект и зашагал к центру стеллополиса. Призрак был плечист, молод, с румянцем на щеках. Взгляд имел ясный, вид — бравый. Может быть, поэтому прохожие не обращали на него никакого внимания. Так бывает.

А ведь существовать призраку оставалось считаные стэлсы, не больше. По всем расчетам, шагающий бульваром бравый офицер должен был сгинуть еще до появления солнечных лучей, а не сгинул лишь попущением всесильной Службы, этого бога безопасности Южного материка, по ее непонятному капризу.

Пять лет морийской каторги? Десять лет тюрьмы? Предстоял трибунал, и теперь любой жребий не сулил ничего хорошего.

Почему сразу не арестовали? Иллюзия свободы не обманывала нашего визкапа. Служба славилась своей изощренной расчетливостью.

Межевики могли поджидать его возле полицейского управления, куда сейчас шел молодой человек и куда, вполне вероятно, войдет уже в наручниках. В Службе вообще ценился арест в последний момент, там это считалось высшим пилотажем. А возможно, Бруно провоцировали на бессмысленный побег в Черный квадрат — Служба любила карать чужими руками.

И все-таки призрак не унывал!

То ли утреннее чтение коанов из Книги Вечности подействовало, то ли упражнение с боевой секирой и контрастный душ, но глупая надежда на счастливый поворот пути не оставляла Бруно. Пусть на дорогах будущего он больше не видел себя монахом-вечником с желтой секиркой, вышитой на груди, — приговор пока не зачитан, и можно шагать, надеяться на чудо и любоваться картинами утра.

Ласковое южное солнце заливало светом Карнавальный бульвар, и лучи бликами стекали по резным пальмовым листьям. Стеклянные цилиндры высоких башен перемежались лимонного цвета особняками с крышами в каменных завитушках. Высоко над головой зеленели висячие парки. Их тонкие стеллитовые опоры приняли голубой цвет дня, и поэтому парки казались небесными островами. На горизонте сияла снегами горная гряда Норта Верде. К ней тянулись цепочкой розовые облачка. Карамельные сказочные виды древнейшей столицы Юга окружали Бруно со всех сторон.

И все-таки ночь была поярче этого солнечного дня.

— Почему нарушил инструкцию, визкап? Отвечать! Почему нарушил инструкцию?

Орал на Бруно тот самый дипломат, который сопровождал консула. В полумраке шатра глаза дипломата отсвечивали голубой сталью.

— Под трибунал пойдешь! Что мямлишь? Громче отвечай!

Нависнув над Бруно, он ревел, будто атакующий королевский хорог. Физиономия лошадиная, зубастая. На мощной, словно у хорошего жеребца, грудной клетке трещит дипломатический костюм, готовый разом разойтись по всем швам. Ростом с тигра, то бишь под самый потолок. А уж таких лютых синих глаз Бруно не видал даже у северян.

Допрос велся в вихревом темпе. Не успел визкап опомниться, как из него вытрясли все факты и все мотивы, и то, что он хотел спасти убийц тигра от выдачи хатусконцам, и то, каким образом он это намеревался сделать.

С такой скоростью не меняют маски даже в фанотеатрах — дипломат повернулся к консулу. Куда делся рык, свирепость физиономии? Обращаясь к представителю Севера, дипломат умудрялся чуть ли не ворковать, и это на грубом языке хатусконцев. Консул отвечал лающими короткими фразами, тыча унизанной перстнями рукой в сторону провинившегося визкапа. Согласно кивая головой в такт лаю, жеребец-дипломат умильно улыбался северянину и тут же повернулся к Бруно с рыком:

— Конверт! Живо конверт, визкап!

Получив конверт, дипломат отошел к лампе, чтобы рассмотреть его, и вдруг неожиданно и резко размахнулся и швырнул конверт обратно:

— Не мне. Изволь вручить гозту консулу! Живо!

Когтистая старческая рука хатусконца, похожая на лапу хорога-хищника, вырвала у Бруно улику. Как ни был молодой человек оглушен допросом, он заметил: на бумаге нет и следов помятости. До Бруно дошло почти сразу — дипломат вернул ему другой конверт. Что это было: мелкое шулерство, большая политика — Бруно не успел сообразить и потому ошибся.

Он покосился в сторону дипломата и наткнулся на выразительный взгляд голубых глаз. Они видели его насквозь.

— Забрать его! Под трибунал! — рявкнул «жеребец» в последний раз, и два дюжих межевика поволокли, Бруно на улицу, где безумная карнавальная ночь нежданно оборвалась.

Промаршировали назад тигры. Улетела следственная группа. Сняли оцепление. Черные мундиры межевиков растворились в ночи.

О Бруно забыли.

На брусчатке, отсвечивающей латами мертвого богатыря, визкап остался в одиночестве. А в звездное небо один за одним уходили автоэры Службы и гудели, гудели над его головой…

— Ты что, заснул на ходу? Проснись! Так недолго и на небеса отправиться.

Пожилой мужчина в красной спецодежде уборщика похлопал Бруно по плечу и показал на близкий уже раструб. Гофрированная труба от раструба уходила куда-то вверх.

Гудели не аэры.

Высотой со столетнюю пальму мусороуборочный агрегат, протянув во все стороны тюльпаны своих пылесосов, с гулом полз по проспекту. Радужные семицветные ленточки, обертки от сладостей и гирлянды целиком — весь этот мусор отшумевшего праздника со свистом исчезал в раструбах. Верхушки пальм под натиском пылесосов раскачивались так, словно стадо хорогов терлось о стволы спинами.

— Хорошо вчера гульнул, а?

Настоящий южанин стоял перед визкапом: веселый, неунывающий, несмотря ни на что. Левый его рукав был пуст — явный след одного из многочисленных военных конфликтов с Севером. Загорелое морщинистое лицо уборщика сияло улыбкой.

Кивнув в ответ, Бруно направился дальше.

Всюду — чистота. Никаких следов ночного безумия. Сияют витрины, офисы. Обманная мишура беззаботного южного града исчезла. Сквозь нее строгим сочетанием стекла и стали проступил череп биокомовского расчетливого стеллополиса.

На лицах прохожих карнавальные спектры сменились обычными. Открытых лиц не видно. Именно к этому Бруно дольше всего привыкал в Будущем.

До полицейского управления оставалось пройти два квартала. Бруно проверил свои наручные стэлсы. Состояние счета не изменилось, что еще ничего не значило — счет могла заблокировать Служба. Для проверки своего статуса молодой человек решил что-нибудь купить.

Витрины бульварных магазинов ломились от ненужных товаров. Привыкший жить экономно визкап безрезультатно пытался выискать хоть что-нибудь для себя полезное. В глазах рябило от ярких этикеток, но все больше попадались какие-то «марияхи улучшенные», бог весть что улучшающие.

На всякий случай Бруно вновь посмотрел на стэлсы. Один механизм стэлсов показывал количество денег на счету визкапа, а второй механизм безжалостно отсчитывал время. Деньги — стэлсы, время — стэлсы: именно к этому Бруно так до конца и не привык за два года работы в полиции Йозера Великого.

Все здесь измерялось временем, стэлсами. Сутки — это двадцать стэлсов. Богатство — миллион стэлсов. Человек — существо ростом около двух стэлсов. И далее в таком же духе.

Традиция эта установилась еще в языческие времена, когда верховным божеством в аркейской мифологии являлся змей Стэллос, двадцатиголовый бог Времени, творец мироздания и всего сущего на планете Арар. И в дальнейшей истории все философские системы и мировоззрения Юга базировались на идее Времени, на признании обреченности человека служить ему. Восток — другое дело. Там всегда молились Вечности, считая время пылью под ее звездной поступью.

В борьбе Времени и Вечности и сформировалась цивилизация Арки. Кто выиграл? Победило Время, победил Юг. Время лучше обслуживало беспрерывную борьбу за блага, в этой борьбе мужал Юг, и где мечом, где деньгами он в итоге собрал весь материк в единую Аркейскую Федерацию.

Витрины резко закончились, Бруно остановился. Что он все выбирает, зачем? Ведь ему только и надо, что совершить любую покупку! Бруно выбрал первую попавшуюся коробку и приложил свои стэлсы к магазинным. Знакомо пискнуло, и молодой человек стал обладателем «необыкновенного туротосатского гладыша». Именно так было написано на картоне. Что такое необыкновенный гладыш, наш визкап не знал, осталось для него загадкой и что такое гладыш вообще. Не вскрывая коробку, он опустил ее в утилизатор. Стэлсы работали. Пока он был свободен.

О покупке пришлось пожалеть очень скоро. Из-за угла вышли два межевика и направились прямо к визкапу. Ведь «стэлсовая траектория» Бруно наверняка отслеживалась, и при первой же трате денег Служба сразу вычислила его координаты.

Неожиданно для себя самого Бруно свернул к небольшой толпе зевак и попытался в ней затеряться. Это было глупо, нелепо, но он ничего не смог с собой поделать. Пусть призраком, но хотелось побыть еще под солнцем.

Народ толпился под уличным биокомом.

…МИЛЛИОНОВ УЧАСТНИКОВ. ВЕЛИЧАЙШИЙ КАРНАВАЛ ДВУХ ЛУН В ИСТОРИИ ЙОЗЕРА ВЕЛИКОГО! ИЗВЕРЖЕНИЕ ВУЛКАНА В САМОМ ЦЕНТРЕ ХАТУСКОНА, СЧЕТ ЖЕРТВ ИДЕТ НА ТЫСЯЧИ. ЮЖНЫЕ РАЙОНЫ ХАТУСКОНА ОХВАЧЕНЫ ВОССТАНИЕМ. ИМПЕРСКИЕ ТИГРЫ ЗАЛИВАЮТ КРОВЬЮ УЛИЦЫ ЯКСИГРАДА И РАТОНА. В ПТИОНИЙСКОМ ЗАЛИВЕ НАЧАТО СООРУЖЕНИЕ НОВОГО СТЕЛЛО ПОЛИСА…

Бежали строчки, мельтешил видеоряд, а Бруно все ждал того момента, когда на периферии зрения покажется черный обшлаг и рука межевика ляжет ему на плечо. Он еле заставил себя оглянуться.

Уф-ф. Мундиры уходили прочь. Не сейчас. Почему-то последних стэлсов на свободе было безумно жалко.

На экране мелькнули знакомые виды — показывали аллеи ландшафтного парка, по которому вчера они торопились с Осисом. Судя по освещению, съемка велась ранним утром.

Начался блок новостей стеллополиса.

ОТВАЖНЫЕ СОТРУДНИКИ СЛУЖБЫ СПАСАЮТ ЖИЗНЬ МИРНЫМ ЖИТЕЛЯМ! СЕГОДНЯ НОЧЬЮ, РИСКУЯ ЖИЗНЬЮ, НАШИ ХРАБРЫЕ МЕЖЕВИКИ ЗАСТРЕЛИЛИ ОПАСНЕЙШУЮ ЧЕТЫРЕХРУКУЮ ОБЕЗЬЯНУ, ТАК НАЗЫВАЕМОГО ШАРГА-ПТИЦЕЛОВА. ИМЕЮТСЯ ДОКАЗАТЕЛЬСТВА, ЧТО ИМЕННО ЭТОТШАРГ ВИНОВЕН В УБИЙСТВЕ СОТРУДНИКА СЕВЕРНОГО КОНСУЛЬСТВА. ТАКИМ ОБРАЗОМ ПРЕДОТВРАЩЕН КОНФЛИКТ, КОТОРЫЙ…

На экране гигантскую волосатую тушу мертвой обезьяны выволакивали из кустов. Выпятив подкову подбородка, бравый межевик рассказывал блондинистой корреспондентке подробности операции.

Бруно зашагал прочь. Он понял игру Службы. Темнота ночной головоломки стала прозрачней стакана воды.

Глуповатая доверчивая блондинка. Врущий межевик. Деланая суета нобилей, которые на самом деле только тянули время. Шулерство дипломата, ловко подменившего конверт. Все встало на свои места. Наверняка в подменном конверте следователи обнаружили клок шарговой шерсти. А теперь и шарга застрелили — будет что предъявить северянам. Занавес. Вечному Миру отныне ничто не угрожает.

Бедная обезьяна. Любопытно, почему всегда страдают невинные животные, когда в ход идет большая политика? А ты, Бруно, ко всему прочему, теперь ненужный свидетель махинаций Службы. Так-то.

С такими невеселыми мыслями молодой человек подошел к полицейскому управлению.

Старое семиэтажное здание с вычурным фасадом эпохи Войны Времен. Слева от широкой лестницы — транспортная площадка. От нее к управлению и обратно сновал народ. Справа от лестницы толпилась небольшая группа офицеров и младших чинов. Очередь стояла к железной двери небольшой бетонной постройки, сделанной в виде полусферы.

«Вычислитель удела», «теща», «машина судьбы», «великий маразматик», «круглая дура» (за форму), «старый пень», «грехоизмеритель» — как только ни называли рестоопределитель, а точнее «интегральный форматор соцпрофокоррелирующего рейтинга». Этот форматор находился в пристройке.

Попав на Юг, Бруно поначалу решил, что все здесь решают деньги. И ошибся. Оказалось, что для чиновников и военных был здесь бог постарше стэлса и звали его реет. На госслужбе от величины рейтинга зависело практически все: сумма ежемесячного поощрения в стэлсах, темп карьеры, качество мебели в кабинете, ежели таковой полагался. Даже степень приветливости секретарши шефа напрямую зависела от количества баллов в твоем реете. Правда, согласно правилам, таблицы с рестами сотрудников были доступны только их непосредственным начальникам, а вовсе не секретаршам, но те почему-то знали их не хуже.

— Что, Бруно, пришел на свой реет полюбоваться? Передумал подаваться в монахи? Молодец. Одобряю.

Толстячок в чине маера выдал все это скороговоркой, не переставая вытирать платком мокрую лысину. Платок не помогал. Загорелая лысина мгновенно покрывалась мелкими каплями, словно невидимый шутник тут же сбрызгивал ее из пульверизатора.

— Полицейским тебе быть лучше, — развил толстячок свою мысль, — с привычками монаха такой реет можно забабахать! Нам, грешникам, только завидовать останется.

Бруно занял очередь. Заглянуть к «теще» — это была хорошая идея. Машина судьбы всегда с удовольствием докладывала обо всех неприятностях и угрозах, нависших над бедным вопрошателем.

На свидание к «теще» стоял в основном младший и средний офицерский состав. Во-первых, для карьеры старших офицеров реет уже не имел решающего значения, а во-вторых, именно младшим офицерам вменялось в обязанность отслеживать ресты рядовых полицейских.

Маер заговорил снова:

— Что-то грустный ты сегодня. Ничего не случилось?

Неожиданно тяжелым для его безобидной внешности взглядом толстячок уставился Бруно прямо в лицо.

— У меня все отлично.

— А-а, как всегда. Ну и хорошо!

Толстячок отвернулся к более разговорчивому соседу. В очереди к «теще» всегда немного волновались и очень много трепались — отводили душу.

— И куда только начальство смотрит? Лучше бы пару лишних кабинок поставили.

— Говорят, что в Торе скоро всю программу рестоисчисления изменят — запоете тогда. Лишнюю кружку пива побоитесь тяпнуть. То ли дело раньше! Я тогда все покупки делал в магазинчике возле церкви. Дурной ящик думал, что я крюк делаю специально для молитвы. Рест был — тыща! Ну, почти…

— Эка вспомнил. Такие фокусы давно не проходят.

— А правда, что чем чаще проверяешь свой рест, тем он выше?

— Ерунда.

— Кому хорошо, так это генералам, им все можно. Тут изо всех сил бьешься, ради лишнего десятка баллов отказываешь себе во всем.

— Говорят, у генералов реста вообще нет. Ни к чему он им.

— Глупости все это. Есть у них рест. Только он от кружки пива уже не зависит.

— Это точно. А насчет генералов, я вот что заметил. У нас с Севером во всем противоположность, так?

— Да.

— Возьми даже звания: у нас — бридар, у них — меченосец, у нас — нобиль, у них — тум. Так?

— Да.

— А вот чин генерала есть и у них, и у нас. И знаете почему?

— Почему? Да не тяни.

— А потому, что генерал — это вовсе не чин, это — счастье.

— Да-а-а…

На миг вся очередь притихла, дивясь мудрости сказанного.

— Кстати, я слышал, что сегодня утром Лемсонг прилетел.

— Так вот почему наши нобили с утра ходят с белыми лицами. Боевой генерал пожаловал. Даром что Службы.

— Поговаривают, у Лемсонга вообще рест отрицательный.

— Такого у каторжников не бывает.

— А мне насчет Лемсонга сами межевики рассказывали интересную вещь: мол, он в такой степени владеет своими рефлексами, что просто обманывал «тещу» при установке базовых констант. Аналитики считали такое невозможным и не проверяли. Таким манером он и в генералы быстро выбился.

— Давайте не рассуждать на уровне слухов и бабьих сплетен, отважные гозты. Кровью он стал генералом, а не трюками, кровью…

Дальнейших слов молодой человек не услышал — настала его очередь отправиться на встречу с машиной судьбы.

Рестоопределитель походил на танковую башню с экраном вместо пушки. Запрессованный в пуленепробиваемое стекло — на свиданиях с «тещей» случалось всякое, — экран нервно мигал алой надписью: «ВВЕДИТЕ ЛИЧНЫЙ КОД». Подстегивал. Крови требовал.

Бруно прикоснулся стэлсами к приплюснутой полусфере. Может быть, молодому человеку показалось, но сегодня «грехоизмеритель» вычислял его рест особенно долго. Наконец экран выплеснул:

КОД — НЕТ КОДА. РЕСТ — НЕТ РЕСТА. РЕКОМЕНДАЦИИ — НЕТ РЕКОМЕНДАЦИЙ.

Такого ответа Бруно ожидал меньше всего. «Теща», которой только дай поучить уму-разуму нерадивую полицию да попичкать ее советами, да помурыжить рекомендациями, а объемом и заумью своих наставлений она могла поспорить с дюжиной настоящих тещ, на этот раз не нашла для него ни единого слова. Это был приговор. Даже покойники имели у «машины судьбы» рест, пусть и нулевой, но чтобы его не было вообще…

— Помочь? Может, все-таки случилось что?

К задумчиво бредущему в неизвестном направлении Бруно подошел все тот же толстенький маер с платком в руке.

— Спасибо. У меня все отлично, — ответил молодой человек, и в тот же миг невесть откуда взявшиеся двое межевиков предъявили ему свои значки, подхватили под руки и потащили в сторону полицейского управления. Мелькнула лестница, холл, из толпы вынырнул яйцеголовый нобиль Службы с лицом мумии, скомандовал и повел всю тройку за собой.

В бешеном темпе пройдя несколько поворотов и коридоров, они подошли к лифту. В кабинку с Бруно зашел только нобиль, а межевики тут же перекрыли дорогу всем остальным из желающих прокатиться. Дверь захлопнулась. Долговязый нобиль, согнувшись, принялся возиться над простенькой панелью управления с десятком кнопок.

За два года работы Бруно этим лифтом пользовался не раз. Лифт как лифт. Самый обычный, локальный, без кресел, старенький лифт, назубок знавший все свои семь этажей, может быть, никогда высоко не поднимавшийся, но и никогда не опускавшийся ниже своего подвального уровня.

Нобиль выпрямился, из стены кабины вывалилась массивная панель управления с экраном-трапецией и с сотнями кнопок и рычагов под ним. Управление такой сложности лайнр аркейского класса мог иметь, но вовсе не лифтовая кабинка заурядного административного здания о семи этажах.

Взревели двигатели. — это нобиль ввел команду, — и пол исчез у Бруно под ногами.

Лифт летел вниз, прямо в преисподнюю, набирал ход, а рядом с Бруно стояла настоящая мумия с лицом-маской, выделанной из желтой задубевшей кожи.

Вскорости полет замедлился, и лифт остановился. Но двери не распахнулись. Кабинка начала движение куда-то вбок, а затем — вверх. Подъем был настолько долгим, что Бруно под конец стал догадываться, куда они поднимаются. Во всем Йозере Великом было лишь одно место, куда лифт мог добираться столь долго. Лифт шел прямо к Богу. По крайней мере, в масштабах Йозера Великого, это было чистой правдой.

ЛЕМСОНГ

Одно слово на дверях. Ни званий, ни должности. Даже нобили, на своем боевом веку повидавшие лики десятков смертей, выходили из этого кабинета со стеклянными, невидящими глазами.

По приемной сновала мумия секретаря Лемсонга, заводившая очередную жертву на казнь.

Бруно ждал, когда его вызовут.

Лемсонг.

Легендарный, жестокий и, несмотря на это, любимый всеми межевиками боевой генерал Службы. Координатор аркейского масштаба. Человек с репутацией почти мистической, якобы знающий все и про всех. Такой не то что скромную пылинку-визкапа, а и десяток нобилей сотрет в порошок и не заметит. Неужели и он явился в Йозер из-за ночного происшествия?

Из кабинета вышел седовласый старший офицер. Грудь его, украшенная многочисленными наградами, лучше всяких слов повествовала о боевом пути офицера. Неожиданно он покачнулся и стал сползать на пол, несмотря на все усилия мумии. Только с помощью подоспевших межевиков секретарю Лемсонга удалось устроить седовласого в кресло. И тут же смертельно бледное лицо офицера исчезло за спинами медиков.

Скоро молодому человеку предстояло лично предстать пред генеральские очи, и сердце его колотилось все сильнее. За время работы в полиции Бруно узнал: бывают кабинеты поопаснее любой материковой мории со всеми ее хорогами.

Наконец прозвучало его имя, и визкап шагнул в дверь.


Глава 6

ЛЕМСОНГ


Стол был старинный, громадный, из темно-красного рубонового дерева.

Заставленный биокомами, оборудованием дальней связи, он почти полностью закрывал хозяина кабинета, стоящего к Бруно спиной перед картой Арар. Генеральская фигура показалась молодому человеку знакомой. Впрочем, наш визкап вполне мог видеть легендарного генерала в фано.

Лампочка за лампочкой вспыхивали на карте планеты, занимавшей всю стену. Судя по наклону головы, Лемсонг работал на портативном биокоме и именно с него расцвечивал Арку огнями. То, что лампочки загорались исключительно на территории Юга, Бруно отметил сразу. Никакой логики в порядке появления огоньков он не заметил.

Пока генерал работал, Бруно осматривал стол. Лет семьсот, может, восемьсот — не меньше, впрочем, рубон мог и тысячу лет простоять безо всякого для себя ущерба. Недаром его называли стеллитовым деревом. Этакий стол-крепость с башенками по углам. За ним, похоже, собирались межевики Службы еще в легендарные рыцарские времена. Правда, истерично попискивающие на столе биокомы вовсю старались доказать: нет, не те нынче времена, не те.

Генеральский кабинет не уступал размерами хорошему театральному залу.

Вместо левой и правой стены — стекло от пола до потолка. Внизу, в разрывах между облаками, виднелись башни, а за ними — океан до самого горизонта.

Столп, так называли здание Службы, этот шестигранный карандаш этажей в двести, был самым высоким зданием Йозера Великого. Генеральский кабинет явно находился в самой верхушке Столпа.

Последний огонек загорелся в подбрюшье Юга, там, где на карте располагался Йозер Великий, и Лемсонг выпрямился. На Бруно смотрели выплавленные в голубую сталь лютые очи вчерашнего «дипломата».

— Отвечать быстро, точно. Не врать. Ясно, визкап? Не слышу ответа.

Генерал смотрел, не мигая. Таким взглядом можно было резать стеллит.

— Так точно, гозт генерал Службы!

— Поощрения, стаж в полиции, образование?

— Пять благодарностей за рвение, два года, диплом Храма Вечности.

— Почему очутился в полиции?

— Отбывал мирской испытательный срок. Было несколько вариантов. Я выбрал охрану порядка.

— Правопорядка, визкап. Пра-во по-ряд-ка. Порицания?

— Нет порицаний.

— За что награжден? Подробности.

Пока Бруно излагал во всех деталях свои полицейские «подвиги», Лемсонг что-то просматривал на экране биокома — видимо, сверял услышанное с материалами личного дела стоящего перед ним офицера.

— В Джампилангре ты получил прозвище Полувечник, Бруно Джагрин по прозвищу Полувечник. Откуда оно взялось? И почему ты выбрал именно Йозер Великий?

Именно на эти вопросы Бруно меньше всего хотелось бы отвечать.

Пришлось объяснить, что прозвище Полувечник он получил в насмешку. И все из-за проклятого тигра, с которым Бруно однажды схватился на мосту в своем первом в жизни бою с хатусконским людорезом. Каким-то чудом ему удалось ранить, а потом и оглушить северянина. Оставалось нанести последний удар, всего лишь один удар, чтобы убить тигра и получить шанс на имя настоящего Вечника, но здесь он отвлекся, спасая друга, на которого насели сразу трое рядовых хатусконцев. Друга он выручил, но когда повернулся к тигру, тот на стальной проволоке железным пауком уже скользил с моста и через мгновение сгинул в мории. Так Бруно получил свое ироничное прозвище.

Что касается выбора Йозера Великого для прохождения испытательного срока… Здесь Бруно не собирался говорить правду и десяти генералам. Пришлось изложить привычную легенду. Набор фраз о выбранном пути монаха-Вечника, о высокой жизненной цели: научиться вкладывать в души людские Вечность, — не вызвал у генерала ни интереса, ни сомнений. Впрочем, за два года жизни на юге Юга Бруно так часто повторял свою легенду, что сам себе поверил.

— Почему нарушил инструкцию, визкап? Почему пытался скрыть улику?

Генерал спросил безо всякого напора, скорее задумчиво. Он явно что-то решал, подводил баланс своим мыслям.

— Ненавижу тигров, ненавижу убийц, гозт генерал Службы. Думал спасти Вечника от выдачи Северу.

— Так ли, визкап? А как же заветы вашего восточного Наставника наставников? Помнится, он что-то говорил о любви к врагам.

— Тигры — это не враги, гозт генерал Службы. Тигры — зло. А зло следует искоренять.

Бруно стало не по себе от произведенного его словами эффекта. Генерал выпрямился во весь свой гигантский рост, взгляд его полыхнул голубой сталью.

— Искоренять зло следует по инс-трук-ци-и, мой дорогой визкап. Ис-клю-чи-тель-но по инс-трук-ци-и.

И генеральский кулак с грохотом обрушился на рубоновую столешницу. Биокомы испуганно пискнули, а стол обрадованно загудел. То-от век! То-от! — радостно пел древний стол. Всегда будет то-от, старый добрый век, покуда в генеральском кулаке есть мощь, чтобы так грохнуть по рубоновой крышке.

Пока стол торжественно пел, Бруно успел сообразить, кто научил Службу разговаривать по слогам. Надо отдать должное Лемсонгу, что только у него это выглядело естественно.

— Чему радуешься, визкап? Надеешься на свое предзнание? Угадал? Знаю я вашу монашескую породу вечников: считаете себя умнее всех. Только на этот раз джагри тебя подвело и подвело крепко. Трибунал уже состоялся. Заочно. За преступление против Вечного Мира ты получил два года каторжных рудников. И это еще — повезло. Если бы твоя глупость не оказалась полезной, а она помогла нам отстранить Север от расследования дела, могли приговорить лет на десять. Мальчишка… Как вообще могло прийти в голову такое — нарушить инструкцию? Не слышу, Санфар тебя побери!

Стол снова загудел под генеральским кулаком.

— И ведь глупая жертва, бессмысленная. Никакого Вечника не было там и в помине. Ответ из лаборатории уже получен. Волосы из руки тигра принадлежат молодой женщине лет двадцати пяти. Из-за какой-то «козочки», приманки для тигра, попасть на каторгу? Не слышу ответа, визкап!

Сжав зубы так, что желваки выступили, Бруно упрямо молчал. Не оправдываться. Никогда не оправдываться. Он знал этот закон назубок.

— Хорошо. Хо-ро-шо.

Не объяснив, отчего вдруг ему стало так хорошо, Лемсонг принялся прохаживаться между двумя стеклянными стенами от ледяных вершин Норта Верде к панораме Йозера Великого с далеким океаном и обратно.

Генерал прогуливался, а Бруно гадал, зачем его все-таки Лемсонг вызвал? Что-то подсказывало молодому человеку: если он и очутится на морийской каторге, то не сегодня. Ведь не для того, чтобы объявить приговор, генерал потребовал его к себе и тратил свои бесценные стэлсы!

— Что прочнее всего на свете, визкап, знаешь?

— Так точно, гозт генерал Службы! Стеллит.

— Стеллит? Стеллит — ерунда.

На этот раз генерал заговорил мягко, смотрел — отечески. Любуясь древней столицей Юга, сиявшей в солнечных лучах далеко внизу, Лемсонг продолжил:

— Стеллит — это ответ скорее школяра, чем офицера. Стеллит — всего лишь легированный стеклокамень, пусть и чрезвычайно прочный. Да, он ограждает нас от Настоящего, от мории, но и только. Так что прочнее всего на свете?

— Никак нет, гозт генерал Службы! Не знаю, гозт генерал Службы!

— А кто последние тысячелетия противостоял агрессии имперского Севера? Кто громил орды Хатускона? Кто прекратил набеги Ледяного Ордена? Кто объединил народы Арки в единую Федерацию? Кто организовал создание дуги стеллополисов? Кто прекратил Войну Времен? Теперь ясно, визкап, что упрямее стали, тверже алмаза, прочнее стеллитовых стен?

— Так точно, гозт генерал Службы!

— Вот именно. Вовсе не Святой Йозер и не стеллитовые стены берегут и спасают нас от всяческих напастей, а Служба Арки. Стеллитовые стены — это мы. И покуда мы стоим на всех рубежах, до той поры и быть стеллитовым стенам. Теперь к делу.

Генерал подошел к карте, световой указкой обвел верхний огонек.

— Здесь, в Тавре, на верхнем побережье Арки, год тому назад пропал тигр-меченосец, прибывший с делегацией на переговоры. Тигр исчез бесследно. Нам это стоило сорванного пограничного соглашения и миллиардов стэлсов. Через месяц в Фазикстре, древнейшем стеллополисе Федерации, похищают нобиля Службы. И в том и в другом случае обстоятельства преступлений сомнительны. Похитители не найдены. Но это далеко не все.

Огонек указки заплясал в самом центре Арки.

— Знаменитая каторга Яскуртже, это уже материковая часть, самый морийский ад, там добывают сырье для выработки лакташи. Вдруг на каторге случается бунт, при подавлении бунта — пожар. В результате — работа Яскуртже парализована на год, а он давал самое ценное сырье для нашей фармацевтической промышленности. Интересная деталь: бунт якобы возглавлял Дитион Ярый, герой йозеровских восстаний тысячелетней давности. При подавлении мятежа он благополучно и бесследно исчезает, но каторжники остаются в полной уверенности, что ими руководил самый настоящий Дитион, вернувшийся к ним из Царства Мертвых. Скажу больше: имеются признаки того, что так оно и было. Я чуть не разогнал весь аналитический сектор, когда мне об этом доложили.

Генеральская указка скользнула по оставшимся огонькам.

— Далее — Фаркиний, Герре, Бат. В Герре наши контролирующие биокомы засекли странные сделки: стэлсы покупателя принадлежали недавно умершему человеку. И практически везде пропадают люди, причем люди с военной подготовкой. И везде — бесследно, и везде с мистическим душком: то ведьму заметят свидетели, то человечка, которого благополучно похоронили лет эдак пятьсот тому назад. Я даже стал подумывать, а не завести ли мне в Службе демонологический сектор.

Последние слова Лемсонг произнес с сарказмом. По тому, как сжались генеральские кулаки, было понятно, что свои действия он начнет не с создания каких-то там демоноизучающих секторов.

— Теперь смотри сюда, визкап. Все эти стеллополисы я уложил на одну линию: получилась плавная кривая. Узнаешь визкап? Это ведь линия Аланта! Так называемая «Дорога богов» или «Путь равэтов» — череда кратеров, ставших крупнейшими естественными стеллополисами. Заканчивается «Дорога богов» в Йозере, именно к вам я прибыл вчера вечером и предупредил северян о вероятном похищении. Возможно, поэтому оно и не удалось. А что ты думаешь об этой линии, визкап?

Хотя это и раньше бросалось в глаза, но только после генеральских слов для Бруно стало очевидным: все исчезновения людей действительно случились на линии Аланта, названной в честь предводителя равэтов, мифических полулюдей-полубогов.

— Не могу знать, гозт генерал Службы!

— А я знаю. Я точно знаю, что сие означает. Лемсонг подошел к стеклянной стене, выходившей на север, на горный хребет.

— Идет агрессия на наш мир, визкап. Агрессия смертельная, и как всегда — с севера. Пусть на этот раз не тигры, не Ледяной Орден, а какая-то новая сила испытывает нас, но это извечная угроза Хатускона. Все та же угроза Севера, пусть и в новой маске.

Генерал уставился на ледяную стену гор Норта Верде. За ними угадывалась вся громада Аркейского материка, с его безбрежной морией, рассекающими морийские топи величественными горными хребтами, с красивейшими стеллополисами на побережьях и неприступными крепостями на островах.

Покуда Лемсонг пытался разглядеть лик угрозы, нависшей над подвластным ему материком, силился заглянуть под ее маску, Бруно думал совсем о другом. Ему почему-то вспомнились Золото и Серебро, эти две карнавальные богини сгинувшей ночи.

Генерал вернулся к рубоновому столу, сел.

— Ни в каких покойников, восставших из Царства Мертвых, я не верю. Не верю и в джагри, всяческое знание грядущего и прочий набор восточных кудесников. Результат Служба всегда получала за счет четкой организации действий и дисциплины. Только в данном случае наши методы не работают. Пока не работают. Тебе, визкап, повезло. Мне на глаза попалась парочка докладных, где ты предлагал свою помощь в раскрытии убийств и называл имена тех, кто эти преступления предположительно совершил. Читал я и резолюции руководства. Обе — отрицательные. Резоны полицейского начальства мне понятны, но здесь не полиция. Поэтому я принял решение…

Паузу генерал держал на уровне самых гениальных фаноактеров.

— Чин визкапа Службы. Это практически общеармейский чин нобиля и тысяча стэлсов в месяц. Безопасная работа в фаносекторе. Перспектива карьеры — разумеется, при наличии должного рвения и результатов. Стандартный двадцатилетний контракт и весьма солидная пенсия. Таким образом, за каждый год позорной каторги — десять лет почетной службы. Но за все это я потребую настоящей работы, такой, чтобы мозги трещали. Ясно, визкап Службы?

Такой катастрофы Бруно не ожидал. Отдать двадцать лет Службе — жизнь — столь крутой поворот пути ну никак не входил в его планы. И ведь не помогли никакие тренировки — в голубую лютую сталь генеральских глаз невозможно было смотреть. Может быть, впервые в жизни Бруно засомневался в своих силах.

— Что ты мямлишь, визкап? Не слышу!

— Так точно, гозт генерал Службы! Я хотел сказать: никак нет, гозт генерал Службы! Я не могу принять ваше предложение.

Стол не загудел. Гром не грянул. Визкап не сумел даже удивить генерала.

— Никакого предложения я не делал. Своих решений — не меняю. Да и нет уже визкапа полиции Бруно Джагрина. Сегодня ночью, при попытке оказать сопротивление во время ареста, он был застрелен, о чем и было доложено в консульство Севера. Материалы прилагаются. Прошу.

Развернув экран биокома, Лемсонг принялся демонстрировать соответствующие докладные межевиков, заключения экспертов, выводы комиссии — все было сделано с натуральностью добротной фальшивки. Служба это умела. Бруно оставалось только гордиться тем, как профессионально его застрелили и как грамотно и деловито происшествие оформили. Теперь стало понятно, почему бедная «теща» не могла дать ему ни одной рекомендации.

И тут же Лемсонг преподнес второй сюрприз, а точнее — нанес второй удар, и удар сокрушительный.

Он включил станцию дальней торовой связи, которой пользовалась управленческая элита Арки.

На экране показались знакомые террасовые склоны Джампилангра, а затем появилось лицо Наставника. Учитель с садовыми ножницами в руках работал над кустами роз.

С привычной улыбкой на губах Наставник говорил о том, что освобождает Бруно от обязательств Пути, о том, что любой путь ведет к свету, если выбрано правильное направление, а у молодого человека все кружилось и плыло перед глазами, словно он опять в автоэре, по которому северяне шарахнули из ракетной установки и сбили на самом взлете. Со всеми жизненными целями можно было распрощаться. Впервые Бруно столкнулся с силой, пересилившей его силу, наткнулся на планы, повыше его планов. За спиной генерала был целый материк, а у Бруно после слов Наставника — пустота.

Лемсонг победил. И даже не обратил внимания на свою победу. Первым ударом он уничтожил тело визкапа полиции, вторым — его душу. И все-таки Бруно не оставляло чувство, что силы и планы, сокрушившие его, будут повыше и самого генерала.

— Повторяю: к работе приступить не-мед-лен-но! Наш знак получите у заместителя.

Шарговые лапы генерала опустились на плечи молодого человека, чуть сжали их. В руках была такая силища, что они могли переломить визкапа в одно мгновение. Впрочем, и Лемсонг, и Бруно знали: этого уже не требуется.

Голубая сталь засияла нежным бирюзовым оттенком.

— Выше нос, визкап! Придет время — скажешь спасибо за настоящее мужское дело, доверенное тебе Службой. И вот тебе совет от старого служаки. При поиске убийц тигра не забывай о школьном примере. Из двух лун Феста меньше Мо, но кажется больше из-за своей близости. Ищи Мо, визкап. Не дай себя обмануть Фесте. Запомни!

Бруно не успел выйти, как его на ковре сменил нобиль, и стол тут же загудел под кулаком Лемсонга. Оставалось только удивляться, как еще работали биокомы на этом столе. Видимо, они были особой, генеральской конструкции.

Две перекрещенных огненных стрелы на фоне щита. Полукругом — девиз, с которым межевики прошли через тысячи лет: «Стрелы императора, щит обездоленных». Крест из огненных стрел на груди, внизу — весь Йозер Великий.

Со знаком Службы на груди Бруно стоял на смотровой площадке Столпа, на самой его крыше, и с высоты в двести этажей смотрел в сторону ледяных гор Норта Верде. За ними — целый материк. Арка. В душе молодого человека было пусто, словно ее расплющили всем этим материком.

Не призрак, а мертвец стоял на смотровой площадке Столпа и невидящими глазами смотрел на вечные горы. Личный мертвец генерала, у которого Лемсонг вынул душу и отправил воевать против всего Царства Мертвых.


Глава 7

АГЕНТ ЦАРСТВА МЕРТВЫХ


Время стояло стеной.

Хрустальная на поверхности, его ключевая чистота в глубине быстро мутнела и превращалась в непроницаемый мрак.

Ветер скользнул по листве деревьев. Обрушился веселее, зашумел, раскачал кроны, и зеленые волны поплыли в стеклянной глубине. Волны катили плавно, медленно. Вязкий камень времени не терпел никаких порывов.

Стих ветер.

Зеленые волны замерли и рассыпались в рябь. Ни отдельно стоящий куст, ни ветки не отражались в стеллите — все сливалось в пятна.

Время не замечало деталей.

— Ты гляди, какая птица к нам залетела.

— Не чета нам.

— Такая не будет ручки пачкать.

Молодая дама в строгом деловом костюме постукивала каблучками по загаженному тротуару. На ходу улыбнулась бабам, судачащим перед подъездом обшарпанной четырехэтажки. В лицах баб, застывших со скрещенными на животах руками, ничего не дрогнуло.

— Ой, извиняюсь.

С интонацией, неотличимой от содержимого ее помойного ведра, одно из изваяний ногой опрокинуло грязную посудину прямо на дамочкины туфли. Чудом успев отпрыгнуть, молодая женщина чуть не сбила с ног стоящего в очереди за водой старичка. Тот с удовольствием ткнул ее локтем под ребра и попытался наступить на ногу.

Женщина отпрыгнула еще раз. Осмотрелась. Поправила светозащитные очки, закрывающие пол лица и сделанные по моде Настоящего в виде спектра. Нападений больше не предвиделось, но пьянчужку с лицом, пожмаканным, как черновик, упоительно презиравшего с балкона шустрящую внизу жизнь, молодая женщина обошла стороной.

Цок-цок-цок.

Быстро шла по улице молодая женщина. Она не оборачивалась, внимательно смотрела под ноги и то и дело резко меняла направление движения, чтобы не попасть ни в лужи, ни в едва прикрытые гнилыми досками сточные ямы.

По другой стороне улицы скользила Тень. Серая, изломанная. Прыгала с одной размалеванной ругательствами стены на другую, на миг растворяясь в темноте выбитых окон. Исчезала в подворотнях. Мелькала на фоне развороченных телефонных будок. Частой рябью пропрыгивала по штакетинам заборов. И вновь стелилась вдоль стен.

Тук-тук-тук.

Быстро шла молодая женщина, а за ее спиной кралась Тень. Неразличимая в этом мире, будто окурок в груде мусора.

Улица оборвалась пустырем. На мгновение женщина скрылась под чахлыми кронами посадки и появилась вновь уже у самой Стены. Маленькая черточка на фоне голубеющей стеллитовой громады.

Черточка двигалась, ползла вдоль основания Стены и вдруг исчезла. Совсем.

От изломанного ствола отлепилась Тень и побежала желтой глинистой дорожкой, вихлявшей вдоль прямой линии камня. Рядом с желобком тропы — ни травинки. Ничто живое не выдерживало соседства со Временем. Лишь в двух-трех шагах от Стены пробивались чахлые стебельки и молодые глупые деревца пытались подняться вблизи от стеллита. Взрослые деревья держались подальше, да и то расплачивались желтыми прядями веток, обращенных к каменной вечности.

К отрезку тропы, на котором исчезла женщина, Тень подкралась театральной куклой — вся на ниточках шорохов, стуков, запахов.

Постояла без движения. Выломала сук с рогаткой на конце и начала простукивать камень. Льдистый материал беззвучно поглощал удары. Вдруг палка провалилась в Стену, как в расплавленный металл, без малейшего сопротивления. Тень еле успела отдернуть руку — рогатины не было, а обуглившийся на конце огрызок палки дымился. Широкий овал на поверхности стеллита, на первый взгляд неотличимый от других его участков, чуть мерцал, как экран биокома. Здесь явно был ход в Стене, но только не для простых смертных из живущих под солнцем.

Быстро-быстро осеняя себя знаком семи, Тень метнулась к кустам и, лишь только поравнялась с первым из них, стала невидимой.

Вскоре к чахлой посадке, которая отделяла Стену от поселка, стал подтягиваться известного сорта народ. Замелькали звероподобные физиономии, рубчатые рукоятки сканферов, торчащие из-за поясов, бороды, трубы ракетометов. По одному, по двое, они все подходили, и подходили. Их становилось все больше, может быть, не очень хороших, зато отлично вооруженных людей.

ЙОЗЕРСКИЙ ЦЕНТР

ФИЗИЧЕСКОЙ ХИМИИ

Стоящая перед каменной аркой с такой надписью молодая женщина явно не знала, что ей делать дальше, куда идти. Ни одного указателя, ни единой таблички. И по семи радиусам разбегаются в стороны веселые аллейки из кустов в крупных оранжевых цветах.

Ветрено. Солнечно. Ни души. На залитых светом песчаных дорожках — никого. Научный городок, казалось, вымер.

Поправив белый спектр, прикрывавший ее лицо, молодая женщина наудачу двинулась центральной аллеей, и почти сразу ей повезло. Стэлсов через сто она наткнулась на бородача в белой тоге ученого. Ученый шлепал сандалиями, жевал бутерброд и читал журнал. На вопрос брюнетки он, не отрываясь от чтения, величественным жестом указал рукой на отдельно стоящее зданьице, но потом все-таки не выдержал — поднял голову ей вслед. С явным одобрением бородач осмотрел стройную, сильную фигуру брюнетки, а затем вновь набычился в страницу и пошлепал себе дальше.

Гостья городка пересекла изумрудную полянку и остановилась перед белым, игрушечного вида домиком с грозной табличкой на двери:

ЛАБОРАТОРИЯ СИНТЕТИЧЕСКИХ МЕТАЛЛОВ

ИДЕТ ЭКСПЕРИМЕНТ!

ОПАСНО!

НЕ ВХОДИТЬ!

Гостья вошла.

— Подожди чуть-чуть. Сейчас серию закончу, и пойдем обедать.

Сидящий за столом молодой ученый головы не поднял и от занятия своего не оторвался. Щелчками большого пальца он подбивал вверх медаль из желтого металла, смотрел, на какую сторону она упадет, и отмечал результат на листке бумаги. Если это и был эксперимент, заявленный на входной табличке, то он был достаточно оригинален для такой лаборатории.

Ни улыбки. Ни одного движения. Гостья в белом спектре, прислонившись к дверному косяку, ждала окончания опыта. Ждала с таким видом, будто в ее распоряжении была вечность.

Медаль звонко упала на пол, и ученый поднял голову. Он понял: в лабораторию зашел совсем не тот человек. На вид экспериментатору было лет двадцать.

— Иногда полезно проверить мировые законы, — пояснил он, скорчив гримасу, и тут же скомкал и выбросил в корзинку листок с результатами «опыта». Вид у него был словно у студента, пойманного со шпаргалкой.

Гостья не шевельнулась.

Тогда молодой ученый распахнул громадный фолиант, под которым затрещал стол, и, насвистывая, стал читать, но, видя, что молодая женщина не уходит, повторил свою гримаску:

— Вам, наверное, косметологический центр нужен? Так это дальше: за угол и мимо каменных зверушек. Там еще будут поющие фонтанчики.

Женщина ответила:

— Эксперименты над соединениями со сверхотрицательным катионом и сложным анионом, а также результаты исследований лаборатории «Синтетических металлов» в области химии инертных газов — вот, что меня интересует.

— Ого. Вы уверены?

— Да. Я агент бюджетного подотдела по науке при Министерстве обороны. Вы Аулерик Карт? Мне поручено принять решение по вашим заявкам.

— Санфар меня раздери! Что же вы сразу не сказали? Прошу! Да вы садитесь, садитесь.

Молодой человек бросился разбирать завалы на кресле перед столом: полетели бумаги, обиженно загрохотал в сторону криогенный бидон. Наконец кресло, одну ножку которого заменяла стопа реферативных журналов, было освобождено, и гостья, не без опаски, принялась в нем устраиваться. Ученый тараторил:

— Где вы раньше были? У меня как раз начинаются решающие эксперименты. Да вы не бойтесь — оно выдержит. Я уже и забыл о своих заявках, послал тогда по нескольким адресам наудачу, но надеялся именно на военных. Столько времени прошло. Думал, потеряли давно мою заявку.

— В нашем подотделе никогда и ничего не теряют.

— Тогда — не обратили внимания…

— У нас на все обращают внимание.

— На все есть определенный порядок? О, не сомневаюсь. Но увидеть столь очаровательную девушку я не ожидал. Агент Министерства обороны — разве это работа для такой красавицы?

В лице гостьи ничего не дрогнуло. Строго сжатые губы. Хищный белый спектр на пол-лица. Женщина молчала, предоставляя молодому ученому время почувствовать всю неуместность его комплиментов.

— Работа эта как раз для меня. У вас еще будет возможность в этом убедиться. И учтите, я сюда пришла не для светской беседы. Я эксперт, которому поручено определить степень перспективности вашей работы в области химии инертных газов. Разумеется, с учетом специфики нашего министерства. И ключевое слово здесь — перспективы. Прежде Чем отвечать, уясните, что от этого разговора зависит очень многое. Итак, я слушаю: каковы перспективы исследований?

Поднявшись, Аулерик подобрал свою медаль и стал задумчиво подбрасывать ее в воздух.

— Перспективы, говорите? О, этого у меня сколько угодно! Перспектив у меня до небес! По горло. Девать некуда. Груды. Полные ящики. Только поймут ли все эти перспективы в вашем солдафонском министерстве, если я уже преодолел потенциал криптона — 14 электрон-вольт. А с помощью фтористого золота окислил даже аргон! В такую штуку вообще мало кто верил. Фантастика — преодолеть потенциал аргона! И фантастика вдвойне — окислить инертный газ соединением золота! Ведущие химики Юга, эти старикашки с заскорузлыми мозгами, не хотели верить, что именно фтористое золото является сильнейшим окислителем. А я это доказал! И этого мало. Здесь только и открываются настоящие перспективы. Но ведь все подробности я изложил в заявке. Неужели нельзя было ее внимательно прочитать!

— Меня не интересует потенциал аргона. Мне не интересен даже потенциал гелия. Меня интересует ваш потенциал. Что вы можете конкретно дать нашему министерству?

— Понятно. Вам важен военный аспект, требуется новое оружие. Не волнуйтесь, военные перспективы изумительные, а может быть, и абсолютные.

Гостья отрицательно покачала головой.

— Вы ошибаетесь, если думаете, что наш разговор носит формальный характер. Говорите конкретно. Я пойму. И помните, от этого разговора зависит вся ваша жизнь.

— Бросьте! У меня есть публикации, кое-какое имя, отличные результаты, медаль вот получил, так что деньги на исследования я найду и без вас. На самом деле не вы мне, а я вам нужен. Да-да! Вообще, вы догадываетесь, кто перед вами? Кто я такой?

Медаль со звоном полетела на полку, заставленную ретортами. Молодому ученому не стоило поддаваться на провокации. Ему вообще было бы лучше прикусить себе язык, чем в таком тоне вести разговор с сегодняшней гостьей, но он уже был не в силах остановиться.

— Думаете, я обычный ученый? Лабораторная мышь? А вы хотя бы понимаете, в какую игру мы играем с природой? И почему я, физик, ушел в химию инертных газов? Окислить ксенон, потом криптон, следом аргон? Чепуха! Мне нужен большой результат, результат любой ценой. Мне нужна настоящая — мировая слава. Да, я получил окислы инертных элементов, хотя в это никто не верил. Я даже окислю неон и гелий, что будет уже совсем невероятно. Их не берет даже шестифтористое золото, да-да, именно золото, самый сильный на свете окислитель, но я все равно докажу, что нет абсолютно инертных элементов. Вот она, моя игра с природой, понимаете? Это как вложенные друг в друга сундучки. Открыл один сундук, а в нем — очередной, с еще более хитрым замком. Вскрыл сундучок, а внутри еще один, но уже с совсем мудреным замочком. И так Создатель играет с учеными до бесконечности. Точнее — играл. Со мной этот фокус не прошел. Если честно, мне страшно повезло. Мне повезло больше, чем создателям стеллита, а если вы хоть чуть-чуть знакомы с историей науки, то понимаете, о чем я говорю. Там, где химик остановился бы, я развил теорию резонансных соединений в тонкой структуре материи. В этой теории получаются совершенно безумные и замечательные вещи: там пропадает пространство-время, а вещество окисляет само себя. Только представьте себе: самоокисление материи. Это ведь похлеще аннигиляции — вещество, сжигающее самое себя! В итоге оно переходит в новое, неизвестное состояние праматерии. Вот вам оружие. Самоликвидация материи — красота! Если моими самоокислителями дооснастить обычные тектонические бомбы, ими можно будет уничтожать не только стеллополисы, а целые материки! Вам понятно? Вот они — настоящие перспективы.

Паренек перевел дух.

— Выходит, я заглянул в саму лабораторию господа бога, расколол последние кирпичики его праматерии и до дна выпотрошил его последний сундучок. Может, теперь я и есть бог? Ха! Ерунда! Что там бог? Я теперь выше бога, раз могу уничтожить им созданное, Санфар меня побери!

Довольный, он расхохотался. Долговязый, нескладный, нелепо размахивающий руками бог. На гостью, молча наблюдавшую за ним, он не посмотрел, а напрасно. При упоминании имени Владыки Царства Мертвых агент Министерства обороны недовольно поморщилась.

— Хорошо, — сказала она, — вы меня убедили. Деньги мы вам дадим.

— Спасибо.

— Не перебивайте. Свои стэлсы вы получите не за проект, а за отказ от него.

— Не понимаю.

Судя по виду паренька, он действительно ничего не понял.

— Я объясню. Нашему ведомству не требуется абсолютное оружие.

— Почему? Это попахивает предательством. Вам не нужна победа над Севером? Или людей жалко?

В последний вопрос он попытался вложить всю возможную иронию.

— Странно, для ученого вы слишком медленно соображаете. Невозможно уничтожить северный магнитный полюс, не уничтожив южный, а если наши военные могут усилить оружие, то… Не людей жалко — планету. Стоит на три порядка усилить тектобомбы, и вулканизм уничтожит жизнь на Арар. Теперь ясно, почему надо закрыть ваши исследования? Условия денежной компенсации мы можем обсудить прямо сейчас.

Молодой ученый упрямо покачал головой:

— Стэлсы здесь ни при чем. И если не я, то кто-нибудь другой сделает это открытие.

— Не сделает. Подумайте о своей ответственности.

— Ученый не отвечает за применение своих открытий.

— А если он — бог? Или, извините, выше бога? Разве бог не в ответе за те ящички, которые он открывает? Или вы не бог вовсе, а просто ловкая обезьянка, натасканная вскрывать опасные сундучки? Говорите, что же вы замолчали?

Молодой ученый надолго задумался. А когда заговорил, то слова подбирал самым тщательным образом.

— Я не могу предать свои идеи. Они уже часть меня. И я получу реакцию самоокисления. Мне нужен этот результат.

— Самоуничтожения материи захотелось? Хорошо. Ваше право на исследования я не отрицаю и хочу сделать вам подарок.

Щелкнула сумочка — агент извлекла из нее треугольную пластину зеленого камня. Отполированная, вся в разводах пластина переливалась в ее руках, а в самом центре неведомого камня горел голубой огонек.

Гостья взмахнула рукой, и по всем предметам в комнате запрыгали искры.

— Я могу прямо сейчас в вашей лаборатории провести реакцию окисления гелия, на что у вас ушло бы лет десять работы, но я не стану этого делать. У меня есть подарок получше. Здесь результаты ваших исследований на двадцать лет вперед с итоговыми формулами самоокисления. Я вам дарю целую жизнь.

Она швырнула на стол биокомовский диск и быстро вышла из лаборатории. Фанодиск медалью прыгал, звенел на столе, но молодой бог не торопился вставить этот подарочек в свой биоком. Облизывая губы, он завороженно смотрел на свою судьбу. Бог был умен — он испугался и не торопился прочесть диск. Он чувствовал смертельность соблазна в замене двадцати лет каторжных трудов на нажатие одной кнопки.

Тук-тук-тук.

Арка Центра физической химии осталась за спиной. Молодая женщина в хищном белом спектре стучала каблучками по солнечной улице Будущего, к каменным зверушкам, вокруг которых играли дети.

Когда она проходила мимо детской плошадки, прогремел взрыв. Над деревьями центра мелькнули балки и крупные камни, поднялось облако пыли, которое тут же ухватил ветер и весело поволок в сторону. С такой бойкостью Санфар хватает душу зазевавшегося грешника, чтобы утащить ее в Царство Мертвых. Смерть поправила спектр и заторопилась по своим многочисленным делам.

Парочка блюстителей вышагивала загаженной улицей Настоящего.

Раскормленные ряшки, перекошенные на одну сторону ухмылками. Мятые мундиры в пятнах пота. Брюхи — грушами, под которыми болтаются дубинки. Быки. Стражи порядка. Столпы закона. Лица блюстителей лоснились тем довольством собой и миром, какое бывает у бродячих псов, которые наконец обрели сытую помойку.

Улица напряглась. Завидев блюстителей, некоторые мелкие торговки — все как на подбор дородные и грузные тетки — козочками помчались прочь.

Вдруг блюстителей развернуло в переулок. Тот был перекрыт баррикадой из досок, мусорных баков и рекламных щитов. Смахивающий на бродягу тип, с сигаретой, приклеенной, к нижней губе, деловито снимал с петель дверь магазинчика, явно собираясь и ее отправить в общую кучу.

Для порядка ткнув дубинкой под ребра не успевшего убраться с дороги инвалида, блюстители двинулись прекращать самоуправство на своей территории. Рыча, подлетели к баррикаде, заглянули за нее, и вдруг — куда все делось? Морды блюстителей вмиг стали подобострастно маслеными, и стражи порядка, пятясь на цыпочках, стали отбирать назад, к углу улицы, где их как ветром сдуло.

Притихшие было за баррикадой бандиты дружно заржали. Потом вернулись к своим делам. Кто собирал сканфер, кто храпел, а сидевший чуть в сторонке паренек возился со своим пиджачком.

— Отдохни, Тускляк. На хрена тебе эти железки да чурки ладить?

— А он себе второй скелет делает. Свой-то чахлый.

— Пивка лучше глотни. Чего тебе, ребер не хватает?

Прихлебывающий пиво из банки бородатый и белозубый бандит протянул ее Тускляку, но тот покачал головой. Тускляк, а это и была Тень, которая днем кралась за Смертью, продолжал методично крепить на изнанку своего сюртучка проволочки, железки и веточки. Закончив работу, паренек вывернул пиджачок на лицевую сторону, надел его и стал внимательно оглядывать себя в зеркальце. Оставшись довольным, принялся ладить железки на изнанку кепочки.

— Так зачем тебе второй скелет, дурачок? — не отставал бородач, а так как Тускляк ничего не ответил, бандит пинком сбил парнишку с камня, на котором тот пристроился. Тускляк поднялся, отряхнул одежду. Все ждали, что будет дальше. Кто-то отодвинулся, но паренек ответил беззлобно:

— Это делает меня невидимым. Даже для Смерти.

— А зачем тебе быть невидимым, Тускляк?

— Выжить хочу. Шпынь, Уксус, Костыль, Мосол, Винт — все, кто пытался пасти Смерть, где они? То-то. А я жить хочу.

Бородач оскалил свои ядреные зубы:

— Жить он хочет. Ну и мерзость ты придумал, Тускляк. На хрена тебе такая жизнь? Ты не пьешь, в карты не играешь, бабы тебя не любят, зачем тебе жить, а Тускляк? Все дрожишь только. Эх, какая ты все-таки мразь!

Выхватив кепчонку, он натянул ее Тускляку на глаза. Тот вырвался, сверкнул мышиными глазенками, но тут же осунулся, забился в угол, где и продолжил колдовать над своей убогой амуницией.

Засада ждала. И никто из бандитов не обращал внимания на голубую стену времени за своей спиной.

Белозубый сказал:

— Недолго Смерти шастать осталось. Ишь, наладилась шнырять в Будущее. Ходит туда, как на работу, сволочь.

— Доходится. После того, как эта стерва Бледа закомахала и выбила ему все визитки, — он злой.

— Тихо! Начинается, — первым заметил главаря старый бандит.

Сверкая на пятьсот стэлсов вокруг новенькими золотыми зубами, Блед принялся раздавать команды. Засада вмиг ощетинилась стволами.

Из-за угла появилась знакомая женская фигурка. Это была Смерть.

Первый пунктир из фонтанчиков пыли у ног Смерти, второй, и вот уже баррикада разразилась ураганным огнем.

Смерть повернулась в сторону нападавших, не обращая внимания на автоматные и сканферные очереди, открыла сумочку, и в ее руке полыхнуло зеленое пламя. Своим зеленым факелом она нарисовала в воздухе белый треугольник и осторожно полезла в него.

— Огонь! Быстрее! — страшно орал Блед, стреляя с двух рук, но было поздно.

Воздух стекленел на глазах. Заряды бесполезно били в размывающийся контур. Еще было видно, как Смерть взялась рукой за вершину треугольника и с силой крутнула его, словно винт самолета, а потом ее фигура исчезла в глубине зеркального пузыря.

Разгоняя в стороны клубы пыли, белый треугольник раскрутился в огненный диск, разбух, а когда уперся в стены домов, запульсировал и двинулся прямо на бандитское заграждение.

Пыхнуло жаром.

Выстрелы смолкли. Бандиты попятились. Но прежде чем горячая стена ударила в баррикаду, через общую суматоху зигзагом мелькнула незаметная тень и двумя рывками втянулась в дыру в стене, величиной чуть больше фотографии из семейного альбома.

Пульсирующая волна катила бандитов переулком. Напрасно они пытались спрятаться, зря хватались за столбы. Упругая волна хватала все живое, нежными, но настойчивыми толчками выталкивала на дорогу и катила перед собой, оставляя валяться на дороге пулеметы, сканферы, пистолеты и прочий мусор. Вываляв в пыли всю банду, волна последним пинком выбросила этот ругающийся, стонущий клубок бандюг на пустырь.

Потеряв опору стен, диск замедлил свое бешеное вращение, резко увеличился в размерах, после чего стал разваливаться на куски. Мощный хлопок ударил по крышам, по деревьям, да так, что вверх полетели обломки сухих веток, куски черепицы, и волна с треском ушла в небеса.

Хорошо поработала волна. Все члены банды, кроме двух человек, живехонькие, но изрядно помятые, кряхтели и проходили в себя на пустыре. Не было видно Тени. Ну и жизнерадостный бородач остался лежать в переулке, неизвестно чему скалясь своими ядреными зубами, с куском остро заточенной проволоки в левом боку.

Начинало смеркаться, когда Смерть добралась до своего логова — старого заброшенного храма. Не оглядываясь, она приоткрыла железную дверь и исчезла за ней.

Вскоре от кустов отклеилась Тень. Приникла к двери. Прислушалась. За железом ни звука. Тень осторожно потянула ручку на себя, и почти сразу раздалась приглушенная, но отборная ругань.

Перед Тенью вновь была стена. Пусть на этот раз не стеллитовая, а кирпичная, но — глухая, вековой кладки стена.


Глава 8

СЛУЖБА АРКИ


Катастрофа на таврском участке Северной Суперстены! Демонстрация йози: йози бьются за наше счастье — разбит один нос. Лорд Юббо разводится! Фото смазливого дружка его жены только у нас! Страшное наводнение на южном побережье Хатускона. Погибло больше ста тысяч человек. Новые комфортабельные парусники приступают к полетам на Фесту. Цены снижаются — луна любви становится ближе! В Черном квадрате обнаружена еще одна подпольная мастерская квазиденег. Куда смотрит армейское правительство?

Бруно снял наушники и стал массировать лицо.

Опять — пусто. Четвертую неделю он ищет в фано убийц тигра, а результатов никаких. Джагри словно ослепло. А ведь нобиль Тэт дал Бруно ровно месяц на то, чтобы назвать имена охотников на тигра.

Служба искала именно охотников. Никто не сомневался, что молодая женщина, оставившая свои волосы в лапе тигра, была всего лишь козочкой-приманкой. Она подманила хатусконца. А потом из засады вышли усатые и матерые охотники.

Так считал нобиль Тэт.

Только ничего не получалось. Предзнание заснуло, не видя и намека на пресловутых охотников, словно их и не было никогда в Будущем.

А может, рассмотреть парадоксальные варианты? И тигра никто не убивал? Хорошая идея. Это он сам бросался лбом на каменные вазы, ломал телом кусты, бился лицом в камень брусчатки. Такой вот оригинал.

Мелодичный сигнал биокома напомнил: Служба требует, чтобы ее служащие работали, а не думали.

В лабиринтах Норта Верде замечен гигантский червь. Сенсация из Пирамиды! Ученые уверены, что открыли месторождение лакташи прямо в Йозере Великом! Вести из Настоящего: в Настоящем все нормально — убийства, воровство, скандалы. Внимание! Новое суперзрелище на вертикалке. В прошлом выпуске новостей допущена ошибка: вместо дружка жены лорда Юббо мы дали фото дружка самого лорда Юббо. Лорд, примите наши извинения и поздравления! Конфликт за порты…

Когда Бруно приступал к заданию, все виделось гораздо проще. Джагри обязано было сработать при малейшем прикосновении к информации, связанной с охотниками на тигра. Дальше оставалось только идти по цепочке следов. Как обычно. Но как обычно не получалось. Д-знание молчало, будто ликвидировали тигра какие-то охотники-невидимки.

Власти опровергают информацию о новом месторождении лакташи. Значит, это правда? Наводнение в Тарском районе Арки. Новая модель биокома — это разум? Готовится соглашение по разделу Мо. Оппозиция обвиняет федеральное правительство в предательстве. Очередная свадьба лорда Юббо — подробности только у нас! Новый план уничтожения Черного квадрата. Взрыв в лаборатории синтетических металлов! Погиб молодой ученый. Чересчур удачный эксперимент? Корпорация «Омега-Ф» выбросила на рынок исчерпывающий комплект фанодрузей. Отныне можно подобрать полную фаносемью. В Торе обещают рассмотреть законопроект, который узаконит ф-семьи.

Мягкие ладошки закрыли молодому человеку глаза.

— Сейчас, Линка. Иду. Только досмотрю новостной блок.

Ладошки исчезли.

— Опять угадал. А я ведь от самого лифта не смеялась! Смотри, Бруно, будешь всегда угадывать, станем к тебе относится, как к Гериаду!

Кресло крутнули, и Бруно увидел перед собой улыбающееся круглое, в медных кудряшках лицо Линки. Она грозила пальчиком. Пришлось Бруно виновато развести руками. Будто ее пухлые, всегда теплые пальчики можно было перепутать с чьими-то.

— Бросай все, и пошли обедать. И так мы последние.

Выключать биоком не хотелось — только мелькнул некий намек на что-то интересное — но с Линкой спорить бесполезно. Ведь она была не только милой хохотушкой, но и его непосредственным начальством.

Информационный фанодепартамент Службы пустел на глазах. Только что громадный сферический зал на семь уровней, со свободной пространственной планировкой и множеством эскалаторов, уходящими куда-то вверх, к кабинетам нобилей, гудел, словно улей, от работавших в нем сотен и сотен операторов, а вот уже последние из них разбегались к лифтам. В основном операторами работали молодые девчонки, и такого количества молодых и симпатичных девушек, собранных в одном месте, нашему визкапу видеть не доводилось. Достаточно сказать, что в Линкином фаносекторе, занимавшемся поиском охотников на тигра, Бруно был единственным мужчиной.

Ошиблась слепая судьба. Ей бы направить сюда Осиса.

Впереди мелькнули золотые волосы знакомого солнечного оттенка. На этот раз Бруно видел не сон. Осторожно, чтобы не заметила Линка, визкап ускорил шаг. Еще оставался шанс догнать золотые волосы до транспортной площадки. К счастью, кабинки задерживались, но заглянуть в золотое облако никак не удавалось.

Наконец подлетело несколько кабин, и в толчее Бруно все-таки успел рассмотреть лицо девушки. Чуда не произошло. Это была не Золото. Утешало только то, что начальство сразу нацепило спектр и наверняка ничего не заметило.

Пассажиры лифта жевали жвачку с лакташи. Без этого безвредного наркотика, укреплявшего нервную систему, невозможно было выдержать бешеный темп фано. Лица всех пассажиров закрывали спектры. Наш визкап так и не привык к этим штуковинам. В провинции ими почти не пользовались, зато в стеллополисах…

Началось все лет пятьдесят назад.

Тогда стало очевидным, что проблема безопасности для автоэров в принципе неразрешима и массовым видом транспорта им никогда не стать. Выход был найден в создании глобальных лифтовых систем. Вскоре придумали и спектры, придумали как игрушку, как развлечение в лифтовых поездках. А закончилось тем, что спектры почти вытеснили биокомы.

Лифт выбросил молодых людей на площади перед Столпом, у одного из многочисленных кафе.

За столиком Линка сразу спросила:

— Тебе понравилась наша новенькая? По-моему, ты так еще ни на кого здесь не смотрел.

— О ком ты?

— О рыженькой. Могу познакомить.

— Спасибо. Не надо.

— Ты уверен?

Не зная, что ответить, Бруно замялся. На его счастье, Линку отвлекла проходившая мимо компания. Такое случалось часто. Линка обладала завидным характером и умудрялась дружить со всеми, причем каждому казалось, что именно с ним она дружна по-особому. А уж смеялась Линка звонче всех и любой шутке. Ее смех был одной из достопримечательностей Столпа, и у очень многих, услышавших его впервые, мелькала мысль, что жизнь прожита как-то не совсем так. Порой, когда работа в каком-нибудь секторе не ладилась, Линку просили зайти и просто посмеяться. Помогало.

— Завтра вечером я с девчатами и межевиками иду на аэрбол, пошли с нами. Матч интересный — полуфинал, — Линка снова повернулась к молодому человеку.

— Спасибо. Завтра не могу.

— Опять. А ведь у тебя проблема, Бруно. Большая проблема. Знаешь, какая?

— Не знаю. И не хочу знать.

— Проблема твоя в прозвище. Знаешь, какое прозвище ты получил в нашем секторе?

— Нет. И не хочу знать.

Напрасно Бруно пытался остановить напор милейшей шефуни. «Проблема» — это было любимое слово Линки, решение проблем — любимым занятием.

От удивления чуть не захлебнувшись на холостом ходу, маленький симпатичный бульдозер навалился снова:

— Да как же так! Тебе должно быть это интересно!

— А мне неинтересно.

— Монах. Бруно Монах! Вот как тебя назвали! А ведь мы живем на юге Юга: здесь принято брать от жизни все, радоваться, улыбаться. Разве не так? И я хочу, чтобы ты был полноценным членом нашего коллектива.

Постнейшим выражением лица, какое бывает только на вечерней читке коанов, Бруно постарался показать, насколько ему стыдно.

Разумеется, Линка была права. Он знал об этом. Тысячу раз права. Надо общаться, надо дружить, но Санфар побери, как же все-таки скучно было ему с ее подружками!

«Представляешь, он такой красавчик: стэлса два ростом, получает почти тысячу стэлсов в месяц, а выглядит на миллион стэлсов!», «А у него аэр последней модели, наверное, тысяч за пятьдесят стэлсов, да и у его отца на стэлсах не один миллион стэлсов». И все разговоры в таком же духе: стэлсы, стэлсы, последние модели, и снова стэлсы, стэлсы, стэлсы — ну не хватит на них никакой вечности в душе. Наверное, тебе так и суждено навсегда остаться провинциалом. Нет, к этому привыкнуть невозможно, что и рост, и вес, и ум, и уж тем более доход — все надо измерять в стэлсах.


— А может, тебе стоит завести фанодрузей? — Линка явно собралась осчастливить его сегодня и окончательно. — Сейчас выпускают модели на любой вкус, не только развлекательные. Теперь можно купить и верующих ф-друзей, ты бы с ними беседовал о боге, о вечности. Давай мы всем сектором тебе спектр подарим. Последней модели!

— Спасибо. Мне не скучно с собой.

— А с фанодрузьями весело! Теперь некоторые ф-корпорации их даже бесплатно предоставляют вместе со спектром.

— Чтобы ф-друзья между делом навязывали мне нужные товары?

— Ф-друг плохих товаров все равно не предложит — это программно запрещено.

— Извини. Видно, я еще не дорос до фанодрузей.

— Они есть у всех. А если требуются друзья из реальности, то все равно без фано их не найти. Скопируй себя, закажи фано-я, и оно тебя познакомит с десятками людей, близких по интересам, образу мыслей. Впрочем, все равно большинство моих подружек предпочитает ф-друзей.

— Не сомневаюсь. Только я не люблю спектры.

— Почему? Их все любят. В них мир такой яркий, красочный. Не понимаю, как вообще ты умудряешься обходиться без спектра. Ведь без него в Йозере просто нельзя жить.

Бруно устал пожимать плечами.

— По-моему, я еще живой.

— Живой? — Даже экранчик на глазах Линки не мог скрыть, каким сомневающимся взглядом она смерила своего непонятливого подчиненного. — Еду, одежду, жилье — у нас все выбирают с помощью спектра. Например, в этом кафе хорошо обслуживают, но ведь эту информацию я моментально получила в фано, прочитала отзывы и решила посещать именно его. Как иначе ты все это узнаешь без спектра?

— Это не так и сложно.

— Ой ли!

— Во-первых, всю информацию я могу получить в биокоме…

— Ерунда! Биокомы устарели. Спектром я управляю зрачками, а работая за биокомом, надо нажимать на кнопки да клавиши, словно дикарю какому-то. Да это и тяжело — перебирать пальцами!

— Во-вторых, посмотри на официантов, на кухню — ничего не замечаешь?

— Нет.

— Присмотрись: персонал выглядит безукоризненно, встречает приветливо, кухня вся сверкает чистотой — по всем приметам, мы попали в хорошее кафе. Ну и зачем мне спектр?

— Тебе приходится наблюдать, думать, анализировать, а в спектре всю информацию получаешь сразу. Ты так до каменного века докатишься!

Глаза девушки сверкали от возмущения — она даже спектр сняла, наверное, чтобы убедиться в реальности столь непонятливого оппонента. А тот и вовсе обнаглел.

— Послушай, а если поступить наоборот? Линка, у тебя красивые живые глаза, стоит ли закрывать их экраном? У кого в глазах пусто — понятно, но тебе зачем? Разве интересно смотреть на мир сквозь чужую голову? Почему бы не увидеть мир таким, каков он есть? Он не такой уродливый и серый, как порой кажется после спектра.

На столь безумное предложение Линка сразу не нашлась что и ответить. Она захлопнула глаза спектром, набрала в грудь побольше воздуха, но стереть в порошок зарвавшегося подчиненного не успела — налетели подружки. Обед закончился, надо было мчаться на работу. И Бруно остался цел. На бегу он даже умудрился отпроситься в пошивочную мастерскую Службы, где его давно ждал новенький мундир.

Отпустив визкапа, Линка помчалась вместе с девчонками из своего фаносектора к лифтам. Даже издалека она вьщелялась в толпе маленьким ростом и длинной, немодной юбкой. Принцип «чем ниже должность, тем выше юбка» в данном случае был ни при чем. Так ей приходилось скрывать непропорционально короткие ноги. Впрочем, а Бруно не раз Уже в этом убеждался, тому, как к Линке относились в Столпе, могли бы позавидовать и самые длинноногие красавицы.

К удивлению молодого человека, мундир опять оказался не готов. Прийти за ним попросили через недельку.

Возвращаясь бесконечными коридорами Столпа к своему рабочему месту, Бруно размышлял, что бы это могло значить. В куртке монаха, со знаком Службы поверх вышитой секирки, он раздражал и высокое начальство, и рядовых сотрудников. Не раз получал замечания от незнакомых нобилей. К тому же другие офицеры, пришедшие в Столп одновременно с ним, мундир получили в два дня, а он за своим ходит три недели и все без толку.

Если сюда добавить назначение в фаносектор на совсем не офицерскую должность, да еще в подчинение девчонке, не имеющей даже чина бридара, — неласково его встретила хваленая Служба.

Вдруг мир полыхнул клетчатым черно-белым цветом. Дымчатые тени змеями затанцевали по углам. Предзнание проснулось. Отгоняя все посторонние мысли, Бруно попытался сосредоточиться на танцующих тенях, но они тут же растаяли. Снова ничего не получилось. Что-то неладное творилось с его джагри. Но что? Отчего так странно ведет себя предзнание при поиске охотников?

Звонок биокома зачеркнул все вопросы. Визкапа Бруно вызывали к нобилю Тэту на срочное совещание, будто у нобиля Тэта бывали совещания не срочные. На бегу наш визкап заметил, что время прихода сообщения практически совпадает со временем начала совещания. Кто-то очень хотел, чтобы он опоздал.

Бруно помчался к лифтам изо всех сил.

— А-а, известный всем нам визкап Бруно. Как всегда, последний и, как всегда, не в мундире. Визкап так торопится сесть? Может быть, визкап все же позволит нам задать один вопрос?

С лимонной гримасой на лице нобиль Тэт нанизывал молодого человека на свой острый птичий взгляд, как какую-то дохлую бабочку.

— Может быть, отважный визкап все-таки доложит нам что-нибудь новое по делу, которое ему поручено?

— Никак нет, гозт нобиль Службы.

— Я так и думал.

Отпущенный кивком начальственной головы, Бруно поспешил занять место в задних рядах собравшихся офицеров.

Начальные доклады не содержали ничего нового — Тэт вообще любил приберегать сюрпризы к концу совещания. Оставалось терпеливо ждать, когда перейдут к новой информации.

Старой информацией было ее полное отсутствие. Стэлсолог, специалист, отслеживающий стэлсовые траектории людей по их покупкам и тратам, как раз докладывал, что никаких следов охотников их сектор не обнаружил.

Следил Бруно в основном не за докладчиком, а за Тэтом. Нобиль мог в любое мгновение поднять любого из офицеров, и тогда будь готов держать ответ.

Тэта наш визкап запомнил с карнавальной ночи. Еще тогда широкие плечи этого невысокого худощавого нобиля с острым взглядом подсказали: он не так прост. И плечи не обманули. Нобиль Тэт был одним из самых известных координаторов Службы Арки, ее легендой.

На свой счет Тэт мог занести немало блестящих операций, но легендой он стал, пожалуй, благодаря своим приключениям в Черном квадрате. По нынешним нежным временам рассказы об этих приключениях звучали сказкой.

Якобы, когда Тэт был молодым межевиком в чине визкапа, он надевал пиджачок, цеплял галстучек, прихватывал очечки и в одиночку отправлялся в ночные трущобы Черного квадрата. И бродил там по улицам, шастал по переулкам, пока не сталкивался с какой-нибудь из многочисленных банд.

Рыщущие в поисках легкой поживы бандиты ну никак не могли утерпеть и не зацепить хиляка-очкарика, который, к их удивлению, не старался убежать, а с удовольствием останавливался и всерьез пытался выяснить, чем он может помочь столь уважаемым и отважным гозтам. Что дальше? Да ничего особенного. Утром канцелярия Службы получала краткий отчет о том, что некая банда Черного квадрата была вынуждена скоропостижно прекратить свое существование.

Стэлсолога сменил маер-аналитик. Он изложил математический анализ всех фактов агрессии, а для доклада использовал карту Арки со знакомой линией Аланта, пересекавшей материк с севера на юг. Из доклада следовало, что девяносто семь процентов целей агрессии лежат вне Арки. С учетом того, что три процента лежали в области ошибки измерений и методик, получался любопытный и парадоксальный вывод: абсолютно все цели агрессии могли лежать вне материка, и для Арки она бессмысленна.

Офицеры отнеслись к докладу равнодушно, как к любопытному, но бесполезному математическому трюку, а у Бруно мелькнула мысль, что именно этот седой маер подошел к разгадке тайны ближе всех.

Последним взял слово Интий, молодой красавец-межевик, и о математике сразу забыли. Речь пошла о Царстве Мертвых.

Доклад Интия сводился к трем фактам.

Ровно месяц назад в Лабиринте Норта Верде пропала охотничья экспедиция, а с ней и одна из ее участниц, молодая женщина двадцати семи лет. Это был факт первый и тривиальный, ведь известно: не бывает охоты экстремальней и опасней, чем охота на хорогов в Лабиринте. В таких случаях по закону надо ждать семь месяцев, после которых человек считается погибшим, со всеми вытекающими юридическими последствиями. Но группа Интия не стала дожидаться положенных сроков, а догадалась запросить информацию по всем без вести пропавшим

И тут обнаружился факт второй, неожиданный: оказывается, стэлсами якобы погибшей охотницы весь последний месяц активно пользовались, о чем говорит их стэлсовая история с оплатой множества покупок и услуг. Свидетели подтвердили, что стэлсами пользовалась или сама охотница, или женщина на нее похожая.

Наконец факт третий: сравнение волос брюнетки-козочки с материалами медицинских архивов доказывает с вероятностью в девяносто семь процентов, что это один и тот же человек. К тому же найдены свидетели, которые видели тигра, идущего в обнимку с женщиной в маске Смерти.

На закуску к фактам Интий изложил выводы своего отряда. Никаких охотников не было. Не было и козочки-приманки. Ведь не обнаружено никаких признаков засады. А с тигром расправилась именно та охотница на хорогов, которая исчезла вместе со всей экспедицией месяц назад. Именно она нацепила маску Смерти и убила северянина. По хатусконской мифологии тигры — это подручные смерти. Выходит, на этот раз тигр на свою голову поссорился со своей хозяйкой.

Насколько тихо было во время доклада Интия, настолько шумно стало после него. Тэт сразу закрыл совещание, оставив у себя лишь нескольких человек, а вышедшие из кабинета офицеры принялись обсуждать новость.

Никто не сомневался в печальной участи пропавшей экспедиции. Сгинуть в Лабиринте — это прямая дорога в Царство Спасенных, если ты святой, и в Царство Мертвых, если ты заурядный грешник. Общее мнение офицеров сходилось к тому, что здорово, выходит, налажена боевая подготовка в Царстве Мертвых, если после месяца тренировок обычная женщина смогла разделать под орех имперского тигра.

Все это молодой человек понял по обрывкам фраз разбившихся на группы офицеров. Стоило Бруно чуть притормозить у одного из таких кружков, как все дружно замолкали, тщательно отводя в сторону недружелюбные взгляды. Невзлюбила его Служба. Почему? Бруно уже голову сломал над этим вопросом.

Кто-то еще обсуждал странное совпадение процентов в двух последних докладах, другие уже травили анекдоты на тему покойников — «возвращается муж из Царства Мертвых, а жена в постели лежит одна…»; Бруно зашагал прочь.

Ему было что сказать. Были у него свои соображения по докладу Интия. Он знал, почему, кроме пряди волос, не осталось других следов на месте убийства. Он знал, кто все подстроил. И свое мнение он не менял с того самого момента, как увидел тигра с вывороченным гранитом в руке.

Только кого здесь интересует его мнение? Умные люди верят фактам. И не догадываются, насколько эти «факты» их обманывают. Ну не может женщина, пусть даже застрелившая сто хорогов, управиться с имперским тигром. Не может.

Проклятая карнавальная ночь. Ведь знал, что надо держаться от маскарадных празднеств подальше. В очередной раз карнавальная ночь сломала все и в его судьбе, и в его голове. Именно с нее началась вся эта чертовщина. Он стал Службой. Джагри ослепло. Стеллополисом расхаживают мертвые девицы и сворачивают шеи хатусконским тиграм из десятого легиона Непобедимых. От предзнания остались какие-то тени. Ба, вот и оно!

Дымчатые тени смерти змеились где-то очень высоко, в районе крыши Столпа. Именно там находилась опасность. Судя по призрачности теней, угроза была не очень: ну столкнулся ты с боевой секирой в руках на морийской тропе с молодым стодвадцатидвухзубым королевским Хорогом — только и всего.

На смотровой площадке Столпа было малолюдно, как обычно. Туристов сюда пускали только в первый год эксплуатации самой высокой башни Йозера, но после очередного конфликта с Севером из соображений безопасности ввели на это запрет, а перегруженные работой сотрудники сами ее не жаловали.

Тени мелькали все чаще. Как всегда бывало перед приступом — во рту пересохло. Бруно зашагал вдоль транспортной площадки, которая располагалась в самом центре крыши Столпа. Оставалось выбрать безлюдное место, активизировать джагри и разобраться, кто это здесь желает его смерти.

Он не успел встать на голову. Смерть сама шла ему навстречу, и бетонная крошка трещала под ее подошвами. Шаг был мерный, тяжелый.

Из-за угла вышел тот самый гигант-межевик, который рычал на него по слогам в злополучную ночь. Шел он прямо на Бруно, словно слепой. Глаза его были закрыты.

Звали гиганта Гериад. Его ненавидели все девчонки из Линкиного фаносектора. И он никогда не открывал глаза. Вот и все, что знал о нем Бруно.

—А-а, полиция объявилась. Странно. Твое место на каторге, полиция, а не на Службе. Что молчишь? Вижу — в глотке пересохло. Испугалась, полиция?

Презрительную гримасу он скорчил почище нобиля Тэта. Бруно сделал вид, что сорвался, не выдержал, да и слишком много таких гримас он видел за последние дни. А уж каким образом взбесить межевика, он знал точно.

— Плевать я хотел на твою Службу.

Гигант делано зевнул.

— Полиция сошла с ума. Это бывает. Выходит, если я оторву ей пустую башку, то ничего не изменится, правильно? А, глупая полиция?

— Попробуй.

Бруно знал, чего надо ждать от межевика.

Гериад должен был принять стойку аркейского боя. Не принял. Должен был атаковать. Не атаковал. А мир полыхнул черно-белым цветом так, словно гигант нанес опаснейший удар.

Тогда Бруно двинулся вперед сам. Сейчас он готов был сокрушить хоть стеллитовую стену и не представлял, что его могло бы остановить.

Гериад остановил. Он открыл глаза.

Мелькнули абсолютно черные глазницы. Черные дыры тут же скрылись под веками, зато потемнел весь мир. Надо было бить первым. Но Бруно не успел.

Двери ближайшего лифта распахнулись, и к визкапу подбежала Линка.

— Ты что, с ума сошел связываться с Гериадом? Пошли быстрей отсюда, я приказываю!

Приказывала она шепотом.

— Напрасно ты за меня боишься.

— Молчи, только молчи!

С муравьиной цепкостью вцепившись своими пухлыми ручками в куртку, начальство поволокло Бруно прочь. Линка действительно за него испугалась — ее вечно румяные щеки стали белыми.

Как ни энергично заталкивала она Бруно в лифт, он успел обернуться. Гериад так и остался стоять с закрытыми глазами. Казалось, он к чему-то прислушивается. На вид — слепенький добродушный гигант, из тех, кто мухи не обидит.

— Никогда, слышишь, никогда не подходи к Гериаду!

В лифте Линка уже не шептала. Впрочем, под его свист это было и невозможно.

— Почему вы его так боитесь?

— Мы его не боимся, мы его не любим. Нам он ничего не сделает, а вот тебе… извини, но Службе ты пока чужой.

— Я заметил: межевики меня невзлюбили.

— А ты говорил, что в два дня найдешь охотников на тигра и утрешь межевикам нос?

— Нет.

— Правда?

— Да.

— Значит, какой-то пакостник распустил слух.

— Понятно. За такое намерение Гериад, разумеется, имел полное право оторвать мне голову.

— Он сверхчеловек, — кратко, но как-то туманно объяснила Линка.

— А подробней нельзя?

— Ладно, служебную информацию я сброшу тебе на биоком. Просмотришь. В основном это материалы по проекту «Сыны Равэтов». А вот что мне делать с тобой?

— У меня все нормально.

— Нет. У тебя проблемы в работе, и я хочу тебе помочь.

— Это невозможно.

— Ну так расскажи о своих проблемах. Делай хоть что-нибудь, посоветуйся. А то я из-за тебя перестану смеяться!

Румянец на все щеки, сверкающий взгляд (спектры в рабочее время на Службе не приветствовались) — и становилось понятно, почему в их фаносекторе самые современные биокомы. Даже самый зажимистый нобиль-хозяйственник не устоит перед таким напором. Не устоял и визкап.

— Хорошо.

— Тогда встречаемся сегодня вечером на крыше. Кстати, все, кто любит там бывать, становятся друзьями. Но чтобы в служебное время я тебя там не видела!

Последние слова Линка прокричала, вылетая из лифта, и ее знаменитый смех пропал в лабиринте Столпа.

Материалов на Гериада набралось немного.

Он был действительно сверхчеловек, один из пяти добровольцев, модифицированных в рамках проекта «Сыны Равэтов». Историю Равэтов, этих мифических полубогов, создателей аркейской цивилизации, Бруно изучать не стал. О Равэтах он еще в школе начитался.

Чем только ни напичкали Гериада его создатели. Реакция — на уровне пороговых значений, зрение и слух работают в сотнях диапазонов. Отсюда и черная пластмасса под веками: обычный глаз — чересчур специализированный прибор. Объяснилась и нелюбовь к нему девчонок. Гериад мог видеть через стеллит, а уж через платьица…

В итоге получился то ли полубог, то ли чудовище.

Мгновенная реакция. Интеллект в двести стэлсов. Физическая сила ограничена только, прочностью опорно-двигательного аппарата. Но самое главное, что удалось его творцам: они умудрились направить первичные инстинкты Гериада на любовь к Будущему и на ненависть к его врагам.

Материалы по истории самих модификантов были явно урезаны и вызывали больше вопросов, чем давали ответов.

Почему сынов Равэтов было создано пять, когда вся культура Юга буквально пронизана счастливым числом семь? Почему так быстро погибли четверо остальных модификантов? Как вообще они умудрились погибнуть, обладая такими феноменальными способностям?

Настойчивый звонок биокома напомнил: работать надо, а не думать. Пришлось включить информационный фанопоток.

Очередная катастрофа в Арункело на строительстве Великой Северной Стены. Эпидемия на южном побережье Хатускона: угрожает ли она морийским рудникам? Готовится к подписанию с Хатусконом соглашение по разделу Мо. Повторения войны за Фесту не будет. Лорд Юббо собирается жениться на девственнице. Семнадцать тысяч патентованно непорочных девиц штурмуют дворец лорда, но только одна из них отправится с ним в свадебное путешествие на Фесту.

Додумывать пришлось уже на Карнавальном бульваре, присев на одну из его бесчисленных скамеек. После работы Бруно старался не пользоваться лифтами.

Итак.

Спасибо Гериаду. Джагри Бруно не ослепло, просто оно по неизвестной причине не видит убийц тигра.

С Гериадом тоже все ясно. Опасен. И хорошо бы умудриться ответить на два вопроса. Если он весь из себя сверхчеловек, то почему он такой злой? А если он злой, то почему Гериада сегодня занесло в столь романтическое место?

Ответов не было. Бруно быстро зашагал домой. Ему надо было торопиться на встречу с начальством.


Глава 9

ЛЕГЕНДА О ВЕЧНИКЕ


Звезды дрожали далеко внизу. Наступило то недолгое время, когда Звездный путь и широкая полоса огней Йозера Великого выровнялись в одном направлении и слились у горизонтов в одну галактику.

На смотровой площадке, кроме Линки и Бруно, никого не было. Стоя плечом к плечу, они уже битый стэлс смотрели с крыши Столпа на ночную панораму и беседовали.

Говорила в основном Линка. О необходимости дружбы, об умении жить в коллективе, о том, что проблемы надо решать сообща — круг тем был привычен. Мысли чуть-чуть тривиальны? Но Линка с лихвой компенсировала это искренностью и напором. В желтом платьице, ладная и симпатичная, тарахтя быстрее в самых трудных местах своей речи, она напоминала маленький бульдозер. Этакая бойкая машинка, из тех, что оглянуться не успеешь, а она уже гору своротила.

Бруно в основном внимал. Во-первых, она была права, во-вторых, в любой миг, бросив на половине слово, она могла внезапно захохотать, а ее смех он готов был слушать стэлсами.

— Ну что ты молчишь, Бруно? Я ведь вижу: у тебя не получается. Расскажи о своих проблемах. Я слушаю.

— Мне не о чем говорить. Точнее — мне трудно говорить ни о чем.

— Не понимаю.

— Я сам не понимаю, но предчувствие поворота есть.

— Какого поворота? Объясни толком.

Линка придвинулась, плечи молодых людей сошлись. Эта игра горячих плеч шла на протяжении всего вечера. Они то расходилась, когда ее плечу казалось, что Бруно опасно замолчал, то незаметно оказывались рядом. Плечо девушки точно знало: его давно хотят обнять, и ему было любопытно — решатся на это или нет.

— Какого поворота? — Бруно повторил ее вопрос. — Сейчас объясню. Иногда бродишь Йозером, свернешь за угол, а там вместо современной улицы — иной век, совсем другой, неожиданный мирок. Знакомо?

— Да.

— Лемсонг — южанин, восточные обычаи ему не указ, а у нас не принято приглашать для расследования важных случаев джагринов. Никому не дано знать, куда заведет предзнание, и никому не дано угадать, куда повернет дело монах-вечник, обладающий даром джагри. Не к добру это. Есть даже легенда о царе и нанятом джагрине. Рассказать? Она короткая.

— Давай.

— У царя убили отца. Владыка призвал джагрина, дабы тот назвал имя дерзкого убийцы. Джагрин назвал его.

— И это все? А кто убил?

— Сам царь и убил.

— А что случилось с царем, с джагрином?

— Царя, думаю, благополучно зарезали, а джагрин… с истинным джагрином, в принципе, ничего не могло случиться. Только был ли он истинным? Этого никто и никогда толком не знает, и в первую очередь — сам джагрин. Такова природа д-знания. Единственное исключение из этого правила…

— Постой, мы опять говорим не о том. Вернись-ка к своим проблемам.

— Хорошо. Слишком долго все происходит «не так». Идет накопление «не так», а значит, жди большой неожиданности. Что-то надвигается, Линка.

Молодой человек замолчал, и плечо девушки, поняв это по-своему, сразу же отодвинулось. Только ничего не произошло. Бруно завороженно глядел вниз: на коренастые утесы башен, на расцвеченные огнями небесные острова висячих парков, на горизонт, где ночь разводила мост из огней небесных и огней Арар.

— Ну, не умею я объяснять джагри! Лучше расскажу еще одну легенду, только она подлинней первой будет. Вытерпишь?

—Угу, — вздохнула Линка, и, может быть, наш визкап не совсем правильно понял ее вздох.


— Тогда слушай легенду о Вечнике, легенду о человеке, который ведает грядущее и ведает грядущим. В восточной традиции есть так называемый срединный космический цикл, равный 112 годам, и, по легенде, именно в первые семь лет срединного цикла на нашей планете Арар может появиться истинный Вечник.

— А кто это такой?

— Не торопись. Людей, которые интуитивно чувствуют ход событий, — миллионы и миллионы, джагринов, тех, кто смертельное будущее просто знает, — десятки, но Вечник всегда один. И только он один может любое будущее изменить. Как правило, Вечником становится кто-нибудь из джагринов, но для этого обладатель джагри должен выполнить два условия.

— Ну вот, — разочарованно протянула Линка, — еще и условия.

— Стать с боевой секирой в руках на пути Хозяина смерти, или убить тигра, или пройти семилетний курс обучения в Храме Великого Предела — это первое условие. Кстати, тигра я как-то пытался убить. Не получилось.

— Мне межевики говорили: им не удавалось уничтожить тигров ни в засадах, ни в боях.

— Еще бы. По восточной легенде, тигры — это и не люди вовсе, а мелкие боги, проклятые быть людьми и в отместку за проклятье всех уничтожающие. Ну а со вторым условием дела обстоят еще хуже: оно неизвестно. Лишь после выполнения первого условия джагрин имеет право отправиться в Храм Великого Предела, и тогда его храмовники, хранящие тайные знания о звездном пути, откроют ему второе, неизвестное условие. Зато если кандидат с ним справится и за все это время его не предадут и не убьют свои, уж тогда…

— Что? Ну говори, Бруно!

— Тогда храмовники откроют ему секрет вечности и секрет счастья, джагрин станет истинным Вечником и сможет ступить на звездный путь к Великому Пределу. Кстати, по легенде, путь вечности начинается именно здесь, на юге Юга. И это будет такой путь, на котором Вечнику станет подвластно все.

Он сможет двигать горы, спасать народы, менять ход звезд и планет, решать судьбы миров и, кто знает, может быть, достичь Великого Предела.

— Красивая легенда. Но ведь это только легенда?

— Да, легенда, но срединный космический цикл начался именно в этом году.

Впервые пауза не вспугнула горячее девичье плечо. Оно ждало, но помешала вечность, штука, без сомнения, полезная, но о которой лучше забыть, если ты собрался обнять девушку. Миг упорхнул, рука молодого человека обняла воздух, а Линкин смех уже звучал на транспортной площадке, где его тут же проглотил лифт. Для Бруно остался только холодный ночной полет на шестиугольном гигантском блюдце.

Ночь окончательно развела звёздный мост галактики и Йозера Великого. Огни небесные и огни Арар, потеряв счастливое совпадение, расходились все шире, а из темноты зазора, из самой его глубины стало приближаться нечто.

Бруно знал: ожидание закончилось. Ему сейчас предстоит узнать очень много. Еще никогда мрак не был столь силен.

Вырвавшись из первозданной тьмы, летя от темных горизонтов, он был уже рядом. И налетел ураганом.

Наконец-то!

Удар получился сокрушительной силы. Двухсотэтажная громада Столпа резко накренилась, Бруно пришлось вцепиться в перила, чтобы не ухнуть вниз. Отколовшийся кусок грядущего был чересчур велик — будущее, выкручивая руки, как два дюжих конвоира, неумолимо тащило в пропасть, и не хватало сил, чтобы перебороть временной поток.

Пальцы разжались. Прямо с небес соскочивший на площадку крылатый Хорог когтистой лапой насквозь пронзил визкапу плечо, играючи взметнул вверх, и потом что есть силы швырнул в бездну. И летел он с черным вихрем джагри за плечами навстречу метеоритному потоку грядущего, готовый в любой миг разбиться о створки тьмы, и каждое мгновение обещало открыть что-то самое важное. И эта мука предзнания длилась вечность.

Сенсация! Величайшее событие нашего века — лорд Юббо уходит в монастырь! Подробности только у нас! Так открыто ли месторождение лакта-ши? Бати-стерий говорит «Да»! Земли йози стремительно дорожают! Восстание такантов на юге Хатускона. На строительстве Северной Суперстены очередная авария. Создается самый дорогой фанофилъм в истории Арки! Его название придумал сам…

Обычный поток фаноинформации на экране биокома — ничего особенного, и самое главное — не было сообщения от Линки. Еще с утра Бруно отправил своему смешливому начальству два послания с просьбой найти для него время и обсудить дело чрезвычайной важности, но ответа не получил.

Начать действовать по собственному разумению? Но уж больно неожиданный кусок д-знания свалился вчера ему на голову с ночных небес, и что делать с этим незваным подарком, Бруно не представлял.

О том, что девушка могла на него обидеться, и думать не хотелось. Уж лучше вызвать гнев десятка Лемсонгов и поссориться с сотней Гериадов.

Народ потянулся к лифтовым площадкам, начинался обеденный перерыв, и опять золотоволосый мираж замелькал в толпе. На этот раз Бруно не собирался сокращать дистанцию — он был рад золотой иллюзии.

Очнулся Бруно от карнавальных воспоминаний уже на рабочем месте от знакомого смеха за спиной.

— Что тут без меня произошло? Зачем ты хотел видеть меня?

Налетевшее на него начальство лучилось энергией, как шаровая молния.

— Я знаю, кто ликвидировал консульского тигра, Линка. Только убийство тигра — ерунда, опасность грозит самому…

— Погоди, это важно?

— Очень.

— Тогда сейчас не до этого.

— Почему?

— А ты послушай!

Она ткнула пальцем в воздух, словно нажимая невидимую кнопку, и почти сразу взревели сирены, эхом перекликаясь по всем тысячам помещений Столпа. Звучал сигнал общей тревоги.

Пробиваясь во главе своего сектора через многоуровневую суету фаноотдела, Линка рассказывала, почти кричала:

— Сегодня утром — совещание. Начальство озверело, перепуганное. Обещали учебную тревогу — каждую неделю. Что-то у них случилось. Куда нас сегодня? На физподготовку.

После Линкиного ответа у всех отлегло от сердца. В прошлую тревогу сектор бросили ликвидировать «аварию» на очистных сооружениях Столпа, после чего на работе невозможно было продохнуть — такой туман стоял от духов и всяческих южных благовоний. Ведь на двадцать штатных единиц сектора Бруно был единственным мужчиной.

Северными воротами Столпа они вышли к спортивному городку. За ним был виден парк, а на самом горизонте сияла снежная стена Норта Верде. Девчата завизжали — их обогнала большая группа бегунов.

Слева от дорожки занимались на гимнастических снарядах, справа, на стадионе, играли в аркобол, силовую игру с мячом, уже лет триста культивируемую Службой. На трибуне, возвышаясь на целую голову над десятком нобилей, сидел сам Лемсонг.

— … так играет… кто так играет! …ногу, ногу ломай… нет, он не играет, а самовыражается!

Ветер рвал генеральский рык, доносил кусками, швыряя его сквозь хлопки и рокот развевающихся флагов. Судя по интонации, слова «не играет, а самовыражается» были самым страшным генеральским ругательством.

Всего под открытым небом тренировались, играли, болели несколько тысяч человек. Служба всегда внимательно следила за физическим состоянием своих сотрудников.

На развилке дорожки, которая своим коротким рогом упиралась в крытый спортивный зал, а длинным — загибалась в обход его, Линка остановила свой отряд. Девушка явно решала, куда направить сектор; время поджимало, а здесь можно было срезать путь через зал боев. Наконец, преодолев свои сомнения, Линка повела свой отряд коротким рогом прямо в логово межевиков.

Зрители толпились у центрального ринга — там происходило самое интересное действо. Как ни показывала Линка на стэлсы, ни кричала о том, что они опаздывают к месту своей тренировки, — девчата уже смешались с толпой. После аэрбола аркейский бой был самым любимым зрелищем Юга, а на ринге действительно происходило нечто необычное.

Расклад сил бешеной рубки внутри канатов проясняли крики из толпы.

— Двенадцать осталось.

— Одиннадцать!

— Десять!

С закрытыми, как всегда, глазами, с левой рукой, накрепко привязанной к туловищу, Гериад вел бой сразу против десятка бойцов. Впрочем, одна его рука стоила их двадцати.

— Девять!

— О-о, восемь!

Охнула толпа. От страшного удара сверхчеловека очередной храбрец перелетел через канаты и кубарем покатился вниз. С прежним сонным выражением на лице Гериад заканчивал бой.

— Пятеро осталось!

— Четверо!

Ринг пустел на глазах. А по мере того, как мощные удары гиганта выбивали с него очередных противников, которые мешками шлепались под ноги зрителей, можно было разглядеть, что бой с ним вели лучшие бойцы Йозера Великого.

Наконец под улюлюканье и свист собравшихся последний спарринг, решив не искушать судьбу, махнул через верхний канат.

Этим прыгуном был Интий, помимо прочего, один из лучших мастеров аркейского боя в Йозере и уж точно самый молодой и красивый из них. Статный, румяный, со скульптурной мускулатурой, он сразу попал в круг своих друзей и болельщиков.

Линкины девчонки заволновались пуще прежнего, пришлось ей пустить в ход свой голосок на полную силу, чтобы организовать продолжение похода. Но, уводя девчат подальше от Интия, Линка не заметила потери Бруно. Его умело отсекли от уходившего сектора межевики.

Угрюмая стена из бойцов-межевиков стояла перед Бруно. И вот уже стена превратилась в сплошное кольцо.

Все делалось молча. Без слов. Ждали.

Вдруг в одном месте строй распался, образовав проход, и в сопровождении избранной свиты к визкапу подошел Интий.

— О, к нам пожаловал знаменитый знаток будущего. Какая честь! А угадай, знаток, что сейчас с тобой будет?

Свита с удовольствием подхватила заданный тон.

— Что-то монашек загрустил.

— А он догадывается!

— Нет, он точно знает свое будущее! Ты только глянь на его кислую физиономию.

— А может, ему без своих девочек грустно? Но тут тебе не девочки, монах!

Под общий хохот к визкапу подскочил и скорчил гримасу рыхловатый блондин из свиты Интия, имя которого Бруно никак не мог запомнить.

Смех резко оборвался. Интий поднял руку, давая понять, что пока никто не должен вмешиваться в разговор.

— Как насчет пары раундов, монашек? — сделал он приглашающий жест в сторону ринга, с которого и не думал уходить Гериад. Гигант стоял к ним спиной и отбинтовывал руку, но Бруно почему-то не сомневался: для Гериада не секрет, что здесь происходит.

Перехватив взгляд, Интий добавил:

— Не бойся. Пару раундов со мной. Не с ним. Давай, монах! Что молчишь?

Кулак Интия мелькнул перед самым носом Бруно, а издевательская ухмылка с лица межевика не сходила с самого начала. Во второй раз кулак просвистел совсем близко. Пора было отвечать.

— Спасибо за приглашение. Только нам запрещено проводить даже игровые бои с теми, кто не имеет опыта монахов-вечников.

— Что за беда? Отчего такие строгости? Так давай по-настоящему. Бой без правил, с любым исходом. Давай, монах! Разрешение Службы я получу.

Отмалчиваясь, а что толку было разговаривать с абсолютно не понимающим, на что он напрашивается, мальчишкой, Бруно старался уследить за внезапно возникшей суетой. Никакого знака визкап не заметил, но кольцо межевиков вдруг распалось. Бойцы подходили, отходили, мельтешили со всех сторон, кто-то постоянно норовил зайти ему за спину. Готовился сюрприз — и, скорее всего, пакостный.

Наконец до красавчика дошло: поединка не будет.

— Ладно, пошел вон, трусливый монах. Но в следующий раз, прежде чем зайти в зал боев, прочти-ка внимательно, что написано над дверью.

Интий кивнул в сторону транспарантов, висевших над входами в зал, и повернулся уходить. Тут-то все и случилось.

Накинулись разом. Кто-то подставил подножку, кто-то толкнул, кто-то двинул коленом — и Бруно был закручен в вихрь из кулаков, ног, ударов. И тут же — крик. Все оборвавший, пронзительный женский крик. Когда Линка подбежала, она увидела стену из спин уходивших межевиков и своего сидевшего на полу подчиненного, который с задумчивым видом вытирал кровь, текущую из разбитого носа.

Девушка буквально поволокла Бруно к выходу.

— Ведь знала: не надо было срезать путь через зал. Ну почему я не повела в обход? Они тебя когда-нибудь покалечат, им бы только подраться, здоровым дуракам. Все, больше не отпущу тебя ни на шаг, будешь ходить рядом. Давай задирай теперь нос!

Свои причитания девушка вдруг оборвала самым что ни на есть жизнерадостным смехом. Такие переходы происходили у нее частенько, но Бруно не стал выяснять, чему или над кем изволит смеяться Линка. В данный момент молодому человеку приходилось со всем тщанием задирать голову. Во-первых, кровь могла хлынуть снова, а во-вторых, они как раз проходили под девизом межевиков. В нем было всего три слова:

СИЛА — ПРЕВЫШЕ ВСЕГО


Глава 10

ПИРАМИДА ПРОШЛОГО


Сми-и-рна! Где истоки славы наших великих предков? В чем причина их непобедимости? Почему, окруженные кривоногими волосатыми карликами, они были длинноногими, высокими и голубоглазыми? Подумать и отвечать. Вольно!

Довольный заданной задачкой, маер Жага прохаживался перед строем Линкиного отряда и не скрывал скептической усмешки. Худенькие, тонкорукие девчонки фаносектора явно не дотягивали своими формами до его идеалов. Сам адепт голубоглазых и рослых предков был, разумеется, весьма среднего роста брюнетом с короткими, но мускулистыми и загорелыми ногами. Он явно гордился ими, насколько возможно не скрывая их бежевыми шортами.

— Не слышу ответа. Повторяю: в чем секрет величия предков? Ну думайте, думайте, это вам не в спектры пялиться. Ведь ответ перед вами!

Отряд молчал. Тупо смотрел на маера Жагу и молчал. Все видели перед собой не очень умного маера, к пятидесяти годам дослужившегося до преподавателя физподготовки. Ответа не видел никто.

Действо происходило на фоне древней ступенчатой пирамиды из желтоватых каменных кубов. Даже буйный ветер этого дня стих у подножия веков, и только маер Жага не думал понижать голос.

— Вот он ответ. Перед вами! — Маер торжествующе шлепнул ладонью полированный камень. — Пирамида Уратохонга — древнейшая пирамида Юга! Ей почти десять тысяч лет, именно с нее началась цивилизация всего Аркейского материка. Некоторые историки считают эту гробницу Уратохонга исключительно культовым сооружением — ерунда! Чушь! Наши славные предки использовали ее для отбора самых сильных, ловких, жизнеспособных членов общества. Каждый год все взрослые жители проходили проверку пирамидой: надо было взобраться на ее вершину и самостоятельно спуститься. Всех, кто не справился, рубили мечами прямо здесь, у основания. Так что недаром в древности пирамиду Уратохонга называли «лестницей в небо»: самых слабых и чахлых отправляли прямо туда, зато на Арар оставались самые крепкие и сильные. Так появился аркейский народ, племя голубоглазых гигантов, которому было суждено завоевать весь наш материк. О наши славные, великие предки, их деяния, их слава…

Голос Жаги дрогнул, лицо искривилось, словно у плохого актера, но он мужественно преодолел волнение и продолжил лекцию. Во время своего воспитательного слова на Линку и Бруно он ни разу не взглянул. Обиделся. Они опоздали, а будучи человеком довольно мелким и потому обидчивым, Жага явно отметил их в памяти крестиком.

Задержались они из-за Бруно. К врачу наш визкап по выходу из зала боев идти отказался наотрез, а достал из поясного кармашка голубоватый порошок, сел, запрокинул голову и нюхал его до тех пор, пока ушибленный нос не приобрел нормальный вид и цвет.

По ходу процедуры пришлось выслушать очередные наставления со стороны начальства. Линка о маере Жаге еще с утра все узнала и сообщила следующее.

Довольно ограничен. Упрям. Неоднократный чемпион Йозера по бегу на пирамиду. Провокатор. Любит провоцировать молодых межевиков. Стоит себе этакая всячески натренированная детинушка с немереным здоровьем, Жага перед ним — карлик, и когда седенький маерок предлагает на спор сбегать размяться до вершины пирамиды и обратно, детинушка, разумеется, с радостью соглашается. Заканчивалось состязание хохотом всего строя, когда обессилевший парень шлепался перед легко обогнавшим его Жагой с нижней ступени. Доходило порой дело и до обморока с последующей медчастью, где межевику наконец объясняли: бег на пирамиду задействует совершенно специфическую группу мышц, и никакая спортивная подготовка другого профиля здесь выручить не может.

— Ты понял, почему я тебе это рассказала?

Вопрос Линка постаралась задать самым серьезным тоном. Нюхавший с закрытыми глазами свое зелье Бруно неопределенно кивнул, что явно не понравилось девушке.

— Ты мне не мычи. От меня — ни на шаг. И никаких авантюр. Ясно?

Так за лечением и разговорами они и опоздали к Жаге.

А маер оказался ничего. Даже симпатичный. Казалось бы, все весьма среднее: рост, внешность, чин, талант, а поди ж ты, соорудил по ним и идейку, и нишу спортивную нашел — даже чемпионом стал, пусть и по беговому виду, которым никто, кроме самого маера, не занимался. Маер Жага. Уже не юный вицер и уже никогда не седовласый нобиль. Гениальная посредственность, достигшая своего зенита в среднем чине. Можно сказать, генерал посредственности. Но ведь в толще служебной пирамиды не Л емсонгу стоять…

— Чему улыбаетесь, визкап? Что такого смешного в истории наших великих предков?

— Никак нет, ничего смешного, отважный гозт маер Службы!

Оставалось только помянуть про себя Санфара и набить в улыбку побольше идиотизма. Поздно. Качество ухмылки явно не извиняло ее наличия.

Маер процедил сквозь зубы:

— Ничего, после тренировки вы у меня не так заулыбаетесь! — И перешел на крик: — Всем к пирамиде! Вперед! Вверх! Пошли!

И тут началось.

Визг, крики, смех.

Одни девчонки на четвереньках уже штурмовали третью, пятую ступень, другие — балансировали на первой, третьи — замешкались у подножия.

Жага все видел, везде успевал.

— Выше. Выше ногу! Руками не помогать! Выше, говорю. Убрать, убрать руки — привяжу!

Понемногу дело наладилось. Практически весь отряд был уже на пирамиде, когда последовала неожиданная команда маера:

— Отставить. Всем — назад!

Маер заметил Линку по-прежнему топтавшуюся внизу. Толстенькая короткая ножка пыталась зацепиться за край нижней ступени. Тщетно. А ножка — еще и еще — старалась подняться на недосягаемую для нее высоту.

— Выше, выше ногу! — надрывался маер.

Глаза Линки виновато блестели. На орущего маера девушка старалась не смотреть, а тот, сжимая на боку рукоять невидимого меча, продолжал кричать с гримасой ненависти на лице. Вот он — апофеоз вырождения! Вот в таких коротконогих карлиц выродились предки-великаны! Не иметь возможности поднять ногу на высоту ступени — с таким недоразумением маер столкнулся впервые. Не зная, что делать, он кричал. А тут еще под ногами путается опоздавший визкап и снова ухмылочки строит. Одет не по форме. Офицерские знаки различия нацепил прямо на неуставную куртку, физиономия молодая, с поцарапанным носом, наглая.

Жага процедил сквозь зубы:

— Что вас так все время веселит, визкап?

— Да вот думаю…

Бил Бруно наверняка, без затей. Сказать «думаю» на службе в присутствии более высокого чина…

— Визкап «думает» — мило. Только «думать» — легко, а почему с такой же легкостью визкап не взбежал на пирамиду?

— Не люблю потеть, отважный гозт маер Службы! А на такую низенькую пирамидку любой дурак взбежит.

Визкап состроил гримасу полного идиота, подсмотренную у Осиса. У друга был целый набор таких гримас для общения с командирами среднего звена.

Разумеется, Бруно пересаливал. И Жага видел молодого визкапчика насквозь: в благородство играет, уводит его, маера Жагу, от коротконогой уродки, сопляк. Ну хорошо! Жага окончательно повернулся к визкапу. Матерый кот бросил придушенную мышку и погнался за новой, шустрой, сдуру отвлекающей кота на себя.

— Любой дурак, значит? Мило. А у этого любого хватит духу на спор пробежаться пять раз к вершине пирамиды Уратохонга? Кто пятый подъем заканчивает первым, тот получит две тысячи стэлсов. Платит — отставший. Идет?

С равнодушием кота у норки Жага ждал ответа. Две тысячи стэлсов — это трехмесячный оклад визкапа или полугодовой вицера. А уж скольких молодых дурачков Жага таким образом наказал — и не припомнить.

— Что замолчал, визкап, в горлышке вдруг пересохло?

Жага не видел, что за его спиной в этот миг беззвучно кричала и трясла кулачком Линка, тут же охнувшая.

— Я согласен, — сказал Бруно.

— Согласен? Тогда — к пирамиде. Соревноваться будем по правилам предков, они просты…

На самом деле правило оказалось одно: ни в коем случае не помогать себе руками. Нарушил — проиграл. И Жага не отказал себе в удовольствии объяснить, что в древности нарушители расплачивались не только стэлсами.

Бросили жребий.

Зеленая краска досталась Бруно, красная — маеру.

Моршась, Бруно ждал, пока его кисти полностью не закрасят ядовито-зеленой пакостью. Густая, но практически не сохнущая краска пахла так, будто ее изготовили еще во времена Уратохонга. Сама хитрость с краской, придуманная для борьбы с жульничеством бегунов, была приблизительно из тех же времен. Теперь во время соревнования нельзя было помочь себе руками, не оставив меты на камне.

Выглянуло солнце из вуали облачка и припекло что есть мочи.

Дали старт.

И девчонки зааплодировали — Бруно сразу вырвался вперед, то бишь — вверх. Только Линку не затронул общий энтузиазм, она-то знала наперед, чем все закончится. Вопли, визг, смех не стихали — бегуны приближались к вершине, и визкап по-прежнему был впереди. На спуске отрыв даже увеличился. На второй подъем Бруно ушел с солидным запасом.

Маер Жага терпеливо пыхтел за спиной юнца, аккуратно отрабатывая каждую ступень своими загорелыми мускулистыми ногами. Левой. Правой. Левой. Правой. Он не торопился. Изучал противника. Результат радовал. Визкапчик даже не удосужился сменить свои башмаки на спортивную обувь. Этот сопляк, из протирающих штаны в фаноотделе, явно не знал самых азов пирамидного бега. На самом деле — это не бег. Ходьба. Долго бежать по высоким ступеням нельзя. Физически невозможно. Один подъем. Два. Все. Пирамидный бегун должен избегать фазы полета. Не отрываться. Всегда хотя бы одной ногой упираться в ступень. Иначе…

Левой. Правой. Обходя на середине второго подъема визкапчика, Жага постарался поймать его взгляд. К удивлению маера, взгляд молодого офицера был тверд, как пирамидный камень.

Тревога кольнула и исчезла. Не так он должен был смотреть. Не так. Впрочем, чепуха. Все шло, как обычно. Вопли внизу стихли. Жага увеличивал отрыв. Тук-тук-тук. Лишь стучат отставшие башмаки.

Уж скольких выскочек он обогнал на втором подъеме — не перечесть! И межевиков, и даже профессиональных бегунов. Вот только солнце сегодня злое, как никогда.

Прошли третий подъем. Четвертый. Разрыв увеличился и составлял почти полподъема.

Зацепившись за вершину пирамиды, солнце палило изо всех сил. Ступень за ступенью мелькали перед глазами маера. Голова чуть кружилась. Все было хорошо, но не все было понятно.

Тук-тук-тук. Башмаки не смолкали.

Полподъема он не проиграет даже Санфару. Но почему не сдается визкап? Все новички сходят на втором, от силы на третьем подъеме.

Жага пошел на пятый, последний подъем. Не расслабляться. Руки. Выше руки. Левой-правой. Левой-правой. Еще полподъема, финишная часть. Правильно. Визкап — у самого подножия. Осталась треть. Что они там рассвистелись внизу?

До ослепленного солнцем Жаги не сразу дошло, что он видит. А видел он чудо. Еще мгновение тому назад копошившийся далеко внизу, визкап вдруг помчался, буквально полетел вверх, с каждым мигом становясь больше, ближе. Не снижая хода, он проскочил мимо и убежал прямо к вершине гигантскими пружинистыми прыжками.

Если это был бег, то бег полубога, если полет, то полет гения.

Задрав голову, стоял маер Жага и смотрел вверх. С солнцем, сияющим над головой, остановившись в одном шаге от вершины, новоявленный то ли гений, то ли полубог протягивал ему руку, а другой рукой приглашал вместе подняться на верхнюю ступень. Он не хотел побеждать.

«Не выйдет. Ничего у тебя не выйдет!» — подумал Жага. Сколько раз сам маер таким образом останавливался перед самой победой, дожидаясь пыхтящего, униженного соперника, чтобы перед его носом одним издевательским прыжком запрыгнуть на верхний камень, как на пьедестал. Нет, у тебя не выйдет.

Полубог тянул руку. Ждал. Но Жага не поверил в благородство. Словно надломившись, он сел на камень, без боязни пачкая его в красный цвет. Седенький, разом постаревший маер.

И тогда над вечными пирамидами зазвенел такой смех, какого они не слышали за все свои сто веков.


Глава 11

ПАРАДОКС ЗЕГОНА


— Линка, убийцу тигра я тебе покажу прямо сейчас. Иди за мной.

Бруно повел девушку по периметру смотровой площадки Столпа. По грудь обрезанные парапетом фигуры молодых людей мишенями проплыли по ледяной панораме Норта Верде и замерли на западной стороне крыши.

В Будущем начинался закат.

Солнце садилось в желтоватую дымку, накрывшую Йозер Великий к концу рабочего дня. Голубые блюдца озер, стеклянные стены башен, белые облака светило от души расписало алыми мазками.

Линка спросила:

— Объясни все-таки, как тебе удалось обогнать непобедимого Жагу?

— Все работы, занятия, тренировки монахов-вечников проходят на склонах Джампилангра — это наша священная гора, — а ее террасы устроены по образцам древнейших пирамид Юга. В беге по террасам я был одним из лучших.

— Как просто… и скучно. Жалко. Придется разочаровать моих девчонок.

Линка замолчала, задумалась о чем-то. Звездной свежести предыдущей встречи не было и в помине. Ни в воздухе, ни в разговоре. Фразы все время натыкались на преграду несостоявшегося.

— Так кто убил тигра? Или ответ тоже будет простым и скучным?

— Нет.

— И кто это?

— Убийца перед тобой. Туда смотри, дальше.

Рука молодого человека указывала прямо на запад, в сторону заходящего солнца. На горизонте от океана до гор просматривалась серая полоска.

— Ничего не вижу. Ну, башни, лимонные дворцы, висячие парки.

— Это Стена, Линка. Тигра убила Стена.

— Я не понимаю.

— До конца не понимаю и я. Ночью, когда ты ушла, со мной случился приступ джагри, и я увидел убийцу тигра, но им оказался не человек — черным цветом окрасилась Стена. Сперва я подумал, что убийца пришел с той стороны, из Настоящего, но джагри показывало одно и то же — Стену. Тигра уничтожила Стена, Линка.

— Разве Стены убивают?

— Я не сказал самое главное. Был еще второй приступ. И все, что я знал раньше, оказалось таким пустяком… я увидел неожиданное, смертельное будущее.

— Я слушаю.

— Этот мир обречен, Линка. Наше Будущее совсей его мощью, безумием и красотой, все его башни и кремовые дворцы — все будет уничтожено Стеной. Смотри!

Движением руки черный джагрин обвел пределы Йозера Великого, и, словно в подтверждение его слов, башни задрожали в перегретом воздухе. Казалось, прямо сейчас они развалятся на куски и улетят миражами за вечерние алые горизонты.

— Всего этого скоро не станет, Линка. Есть такой редчайший вид черного предзнания — общее джагри, раньше я слышал о нем только в легендах. И только общему джагри дано ведать смертельным будущим народов. В приступе именно такого джагри я и увидел гибель Будущего.

Девушка хохотнула, правда, без привычного задора.

— Ты не обижайся, но я не могу в это поверить. С такой армией, флотом, с нашей Службой, наконец, разве может погибнуть Будущее? Это невозможно! Да и наверняка предсказаний о гибели Будущего было полно за последние столетия, а с ним ведь ничего не случилось.

— Ты не хочешь понять меня, Линка. Я ничего не угадываю, не предсказываю, я просто знаю. Просто знаю: либо наше Будущее разрушит Стену, либо Стена уничтожит Будущее. Все.

— Ну хорошо, хорошо! Допустим. Но что с таким знанием делать?

— Хороший вопрос. Ему годков эдак семь тысяч будет. И ответ на него был дан приблизительно тогда же так называемым парадоксом Зегона.

— О господи, это еще кто такой?

— Зегон? Между прочим, величайший предсказатель Древнего Востока. Ему принадлежит формулировка известного парадокса, который звучит так: «Истинный пророк лжет». Как это понимать? Сейчас объясню. «Истинный пророк лжет» — это значит, что предсказаниям пророка верят, и если он предрекает катастрофу, люди принимают меры: уходят из деревни на склоне вулкана, строят плотину — и таким образом отводят угрозу. Ну а если пророку не верят…

— Понятно. Тогда катастрофа неизбежна. Но разве все люди могут поверить в плохое?

— Этого и не нужно. Достаточно одного человека, одного единственного, который поверит в катастрофу, и спасены будут все. Только поверить надо полностью, всей душой.

Линка задумалась.

— Хорошо. Я попробую поверить. Не обещаю, что смогу, но попробую. Только уж больно ты не похож на пророка! Ты добрый, смешной, и нос у тебя поцарапан.

На этот раз Линка захохотала по-настоящему, так, как только она и умела. Отсмеявшись, спросила:

— А что ты собираешься предпринять?

— Буду докладывать нобилю Службы отважному гозту Тэту. Так, мол, и так, вверенному вам в охранение времени угрожает опасность.

— Ни в коем случае. К Тэту не ходи. Поверь, я знаю Службу. Иди прямо к Лемсонгу. Кроме генерала, в таком деле никто не поможет.

— Спасибо за совет.

— Не за что. К Лемсонгу надо еще попасть. И все-таки почему ты всегда идешь против течения? Ведь вся Служба знает, что тигра убила охотница на хорогов

— Женщина не могла это сделать.

— Хорошо, что тебя не слышат наши феминистки. Засудили бы. Пока.

Линка неуклюже чмокнула молодого человека в щеку, смутилась, заржала и умчалась. Только черный джагрин видел, чем закончился закат и каким образом закатилось солнце. Алой раной проев верх Стены, светило стекало прямо в стеллит, оставляя по своей траектории понемногу тускнеющие кровавые пятна.

Судя по тому, что творилось в приемной Лем-сонга, война с Севером уже началась.

Сновали порученцы. Словно мальчишки, куда-то мчались солидные нобили. Из генеральского кабинета буквально вылетел незнакомый маер со смертельно бледным лицом. Служба явно готовилась к масштабной операции.

Центром служебного деловорота, единственно непоколебимым, являлся стол Мумии, секретаря Лемсонга. К нему Бруно и встал в очередь.

Идея обратиться прямо к генералу уже не казалась нашему визкапу столь простой и гениальной. Он не совсем представлял, как будет излагать здесь, в очереди из старших офицеров, явившихся на прием к генералу с исключительно важными и неотложными делами, свои видения.

Захотелось уйти, но в этот момент стоящие за Бруно два нобиля, которые горячо обсуждали возмутительную недопоставку их сектору пятнадцати тысяч стэлсов кирпича, подтолкнули его прямо к столу.

— Что у вас? — официальным тоном спросила Мумия, ничем не показав, что знает визкапа.

— Мне нужно увидеть генерала Службы Лемсонга по очень важному делу.

— Всего-то?

В голосе секретаря не было и доли иронии. Так ставят диагноз. На лицах некоторых офицеров Бруно заметил откровенные ухмылки, но отступать было поздно.

— Это действительно важно. Дело идет об угрозе всему Будущему Йозера Великого.

Такое же впечатление эти слова произвели бы и на самую натуральную мумию. Секретарь монотонно стал разжевывать: с пустяками сюда не приходят; дело не в том, что некий визкап желает видеть генерала, а в том, желает ли этого сам генерал; некоторые нобили за всю свою жизнь не удостаиваются генеральской аудиенции; поэтому пусть визкап изложит суть своего дела ему, секретарю, а уж тогда…

Стараясь не смотреть по сторонам, Бруно принялся сбивчиво излагать виденное в приступе общего джагри. Очередь сразу притихла. Нобили даже перестали обсуждать злополучный кирпич, а Мумия и глазом не повела. Ничто на свете не могло ее сбить с деловитой волны. Секретарь задумчиво стал перебирать варианты:

— Отчет о видениях конца света? Пожалуй, нет. Рапорт об ускоренном наступлении Суда Божьего? Тоже не подходит. М-да. Трудный случай. У меня к вам будет просьба, визкап. Пожалуйста, сядьте за тот дальний стол и обстоятельно, не торопясь, изложите все свои видения на биокоме. В сообразной обстоятельствам форме, разумеется. Ну а я обязательно передам вашу записку генералу. Кто следующий?

«Докладная записка об угрозе Будущему со стороны Стены».

Написав заголовок на экране биокома, молодой человек задумался. Кроме этих корявых, по-дурацки звучащих слов, ничто его голову не осенило.

Только сейчас до Бруно стало доходить, какую неподъемную глыбу грядущего взвалило ему на плечи общее джагри. Но что делать? Оставалось только глубоко вздохнуть и с некоторыми сомнениями (а не вредит ли это занятие его психическому здоровью и не достойно ли оно стен сумасшедшего дома?), которые в процессе сочинения докладной записки сменились почти полной уверенностью, приняться нанизывать пророчества на канцеляризмы. Он писал о Войне Времен, отделившей западные секторы Йозера Великого (так называемое Настоящее) от восточных секторов (так называемого Будущего), о стеллитовой Стене, утвердившей границу между секторами. О некоей таинственной угрозе, которую несет эта Стена, и прочее, прочее… Получилось ужасно.

Два дня наш визкап не отрывался от биокома: ждал звонка от Лемсонга и копался в архивах фанотек. Искал факты против Стены. Выстраивал аргументы. Готовился. И наконец дождался.

На третий день его вызвал к себе нобиль Тэт.

К нобилю молодой человек шел весь подобравшись. Тэт был не из тех начальников, которые под настроение могут обнять, расцеловать, наградить медалью и угостить пирожными, скорее — совсем наоборот. Поэтому оставалось лишь гадать, чем вызвал он неудовольствие отважного гозта нобиля.

Все выяснилось с порога.

Держа распечатку докладной записки двумя пальцами вытянутой руки, так держат дохлую мышь за хвост, — Бруно показалось, что Тэт распечатал его докладную Лемсонгу ради этого жеста, — нобиль с неизменной презрительной гримасой принялся высказывать свое мнение насчет сего опуса.

По форме — грубое нарушение устава. Негоже докладываться генералу через голову непосредственного начальства. По содержанию — полный бред (Тэт всегда говорил в глаза то, что думает, и, отдадим ему должное, далеко не всегда его слушателями были подчиненные, иначе он сам давно и заслуженно получил бы генеральские погоны). И вообще руководство Службы не нуждается в указаниях насчет стратегических угроз Будущему — на то есть соответствующие секторы. Нуждается руководство Службы в другом. В первую очередь в том, чтобы подчиненные ему офицеры быстро и толково исполняли приказы и поручения своего начальства. Искали конкретных исполнителей покушения на консульского тигра. Разбирались в механизме, каким агрессия Севера призвала себе на службу Царство Мертвых. И не тратили бы свои высокооплачиваемые служебные стэлсы на пустые измышления.

Об отсутствии мундира Тэт на этот раз не сказал ни слова, видимо, окончательно махнув рукой на подчиненное ему недоразумение в лице этого визкапа.

— Ты только губу себе не откуси, — сказала Линка, когда молодой человек вернулся на рабочее место.

Она уже была в курсе, что генерал поручил именно Тэту разобраться со злополучной докладной запиской, а уж своими аудиенциями нобиль Тэт славился на всю Службу.

До конца рабочей недели ни Бруно, ни его симпатичное начальство в медных кудряшках тему угрозы Будущему не обсуждали. Но не забыли о ней, раз в первый же выходной одновременно позвонили друг другу. Совпадения на этом не закончились. Выяснилось: они приготовили друг другу сюрпризы. Встретиться договорились у Линки.

Явился Бруно к ней с внушительной по размерам и явно не пустой котомкой. Когда решили начать именно с его сюрприза, Бруно котомку открыл.


Глава 12

ПРОКЛЯТИЕ ЗЕГОНА


Явится Он — никто не узнает его. Так пройдет первая ночь.

Люди, сделавшие время стеной, а бога камнем, посмеются ничтожеству его. Так пройдет вторая ночь. Ничто не изменится в светлом граде.

Но лишь сгинет третья ночь, как рухнут стены времен, распахнутся черные врата тьмы, и тогда явится Он с улыбкой на устах и кровавым железом в руке, и все воинство Царства Мертвых будет стоять за ним, и все силы ада будут реять за его плечами.

Идет Он — и моря там, где ступала нога его. Идет Он — и горы рушатся от его колен. Приблизится Он к светлому граду, и над головой его само небо ощерится зубами хорога. Тогда опустятся на колени мосты, падут ниц статуи и рухнут в ничтожество гордые башни.

Так станет град живых градом мертвых.

Оторвавшись от книги, которую Бруно достал из котомки и которую читал вслух, он с надеждой посмотрел на свое начальство. И начальство не промолчало.

— Это еще что такое, Бруно? — спросила Линка. Таким тоном занятая мать спрашивает у своего бесценного чада, с гордостью притащившего домой дохлую кошечку. Судя по всему, отрывок из Книги Вечности не вызвал у нее восторга.

— Знаменитое седьмое проклятие Зегона.

— Впервые слышу.

— У нас на Востоке вокруг проклятий Зегона создана целая область науки, написаны тысячи книг. И седьмое проклятие — единственное предсказание пророка, еще не сопоставленное историками с известным катаклизмом или катастрофой. Его всегда относили к далекому темному будущему, но ты обрати внимание: «рухнут стены времени», «опустятся на колени мосты, падут ниц статуи и рухнут в ничтожество гордые башни». Ведь именно это показало мне общее джагри! Не понимаю, как я сразу не вспомнил о седьмом проклятии. Нет, ты только послушай: «само небо ощерится зубами хорога». Зубы Хорога! Да, разумеется, зубы хорога я и видел в небе, но только не сообразил. А вот еще замечательное место…

Пока Бруно перечитывал проклятие, девушка думала. Мелкие волны морщинок набежали на ее чистый лобик. Она не перебивала.

— …град живых градом мертвых.

С надеждой глядел визкап на девушку, а она сосредоточенно молчала, будто взяла на себя роль самого Бруно.

— Что скажешь, Линка?

— А кем он был, этот Зегон?

Быстро, словно барабаня с учебника, Бруно охотно выдал:

— Легендарный восточный пророк Первого Югa. В молодости кропал сатиры, и, видимо, неплохие. Был бит. Получил прозвище Хромой, под которым и стал известен. В зрелые годы сочинял сказки. Тексты утеряны. К старости удалился от людей, жил в пещере, где каждый год писал по одному предсказанию, и так на протяжении семи лет. Предсказания вошли в историю под названием «Проклятия Зегона». Когда сбылось первое предсказание, Зегон Хромой был изгнан из полиса и пропал в стране северных варваров. По одной из легенд он был первым джагрином. Ну а через десять лет после изгнания Хромого Зегона его полис до основания уничтожили те же северяне. Год в год в указанный во втором проклятии срок. Впрочем, делать такие предсказания в те времена труда не составляло. Полис Зегона находился на берегу залива у самых границ Хатускона и уничтожался достаточно регулярно. Сам Зегон, по слухам, которые распускали его завистники, закончил жизнь в нищете и умер, подавившись рыбной костью.

— Но хотя бы одному предсказанию Хромого поверили?

— Нет. Все сбылись. В этом его трагедия. Мечтал быть истинным пророком, а в истории остался комичным угадывателем, которому не было веры и над которым все посмеивались. Но он знал свою судьбу, если назвал предсказания проклятиями.

— Теперь мне все понятно.

Не объяснив, что ей «понятно», Линка показала на древний фолиант:

— Книгу можно закрыть? Я ее боюсь. Только сам. Хорошо?

Том захлопнулся. Линка чихнула. Рассмеялась. Сказала, стараясь быстрее придать лицу самое серьезное выражение:

— Теперь очередь моего сюрприза, и знаешь, наши сюрпризы чем-то похожи. Только мой — не здесь. За ним надо ехать, причем очень далеко!

— Ну так поторопимся, — ответил Бруно.

Лифт выбросил молодых людей на северной стороне Столпа у самой границы спортивного городка. Забирая подальше от зала боев, у входа в который виднелись фигурки межевиков, оставляя в стороне пирамиду Уратохонга, Линка вела визкапа к парковому массиву. Видимо, ее сюрприз находился где-то там, за деревьями.

Старинный парк был величественным, как древнеаркейский храм.

Центральная аллея, чуть горбясь, шла на подъем, что создавало полную иллюзию дороги к облакам. Оборвалась аллея широкой лестницей из белого камня.

Зеленое поле внизу простиралось до самых холмов предгорий, за которыми сказочным голубоватым светом сияли ледяные вершины Норта Верде. В синем небе висели белые пушечные облака. А пять-шесть облаков опустились прямо на траву и притворились дворцами.

— Что это, Линка?

Перед тем, как начать спуск, молодые люди остановились.

— Мой сюрприз. Только у меня большая просьба: пока не закончим осмотр, не спрашивай, зачем я тебя привела в этот музей. Потом я сама объясню. Хорошо? Смотри: семь зданий — семь тысячелетий Службы. Каждое здание — рассказ о десяти веках ее истории. А в конце поля, обрати внимание, роют котлован под восьмой корпус. Нам предстоит пройти через все семь тысячелетий существования нашей организации. Это музей истории Службы, Бруно, и мы сейчас в ее историю отправимся.

На последние слова наш визкап среагировал не совсем адекватно. Он выхватил из-под куртки сканфер, навел его на дерево, поправил прицел, передернул ствол, пару раз щелкнул предохранителем и мгновенно вернул оружие на место.

От неожиданной пантомимы Линка хохотнула, не утерпев, задала несколько весьма ироничных вопросов, но молодой человек по своей привычке невозмутимо отмолчался.

На площадке перед воротами первого дворца-музея молодым людям пришлось задержаться. К экскурсии готовилась большая группа школьников. Трое учителей уговаривали подростков снять свои любимые спектры и на время осмотра надеть музейные спектры-гиды. Судя по сравнительной тишине, в которой проходила операция, дети прилетели в Йозер из провинции.

Из перечня видов осмотра Бруно с Линкой выбрали «сокращенный» и уже во втором зале обогнали школьников.

История первого тысячелетия Службы оказалась гораздо интересней, чем она представлялась в начале экскурсии. Ведь целых семь тысяч лет прошло, прежде чем Служба Арки окостенела в довольно скучную корпорацию безопасности, которой она являлась ныне.

А началось все давным-давно, в легендарные рыцарские времена Первого Юга, в царствование отважного короля Афробания Блестящего.

Началось все с межи. Точнее, с конфликта двух стражников соседствующих баронов за «пьяный лужок», названный так за странное свойство менять свое местоположение, а если еще точнее — с пьяной драки этих двух стражников. На сей локальный конфликт тут же прибежали окрестные селяне с дрекольем, за ними подтянулась вооруженная челядь баронов, а закончилось все настоящей битвой, и все за несчастный лужок.

Тогда-то Афробаний Блестящий и принял великое решение, подписав свой знаменитейший указ, которым в итоге и прославился.

История горазда на насмешки.

Отважный воитель и славный мудрец, прозванный придворными поэтами «солнцем бессмертия», Афробаний Блестящий ходил в походы, был в плену у северных варваров, бежал, прирезал своим мечом к королевству три удела и остров, сжег семь и основал восемь полисов, казнил врагов, просвещал как мог умы, и что же? Сгинул бы след Афробания со всеми его бессмертными деяниями в глине истории — только чавкнула бы эта глина, — если б не один-единственный указ, назначивший некоего мелкого дворянчика в управители комиссии по устроению межей.

Звали дворянчика Галь Вирдо. И был он из когорты мельчайших интриганов своего времени, один из той комариной тьмы искателей счастья, что вьется вокруг — даже не трона, а королевского двора. Талантами Галь Вирдо не блистал, рыцарской доблестью не выделялся и только к сорока годам получил под свою руку захудаленькую комиссию, да и то благодаря хлопотам своей престарелой любовницы.

Прошло двадцать скучнейших лет. Они вместили бесконечные тяжбы сиятельных соседей из-за потравы посевов во время графской охоты, споры за лесок, за клок удобий, за кучу навоза. Интриги. Взятки. Игру на противоречиях. Покушения. И как-то потихоньку, незаметно, из ничтожной комиссии вырос мощнейший департамент. Ну а Галь Вирдо набрал такую силу, что порой и герцоги томились у него в приемной.

Порядок на меже привел к удивительным результатам. Королевство расцвело, торговля процветала, народ благоденствовал. Казалось, пришло время для Галя Вирдо собрать урожай от трудов своих, но именно в этот момент он был зарезан шпионом соседней сатрапии, которую испугало появление столь мощной и опасной державы у своих границ.

Так погиб первый межевик. Но история его дела только начиналась. Можно сказать, Служба родилась на меже, и это стало ее судьбой, стоять на меже — извечной задачей.

Свой рассказ спектр-гид щедро иллюстрировал экспонатами. Восковые фигуры толстоносого Афробания, длинноносого Галя Вирдо, купцов, чиновников, воинов были как живые. Особенно впечатляло лицо воина-межевика с тяжелой и широкой, как балкон, нижней челюстью и единственной свирепой целью в стеклянных глазах — «порядок любой ценой».

Стояли здесь и отреставрированные межевые столбы той эпохи. Их еще при жизни Вирдо научились пропитывать морийскими смолами, таким образом придавая удивительную долговечность. Столбы были как новые, готовые хоть сейчас шагнуть на межу. Глядя на эти шестигранные цилиндры, Бруно наконец догадался, откуда архитектор Столпа взял его карандашную форму.

Что касается дальнейшей судьбы королевства Афробания, то она явно не сложилась. Довольно скоро его жителям порядок надоел, не ведающий страха перед хаосом сын Афробания затеял реформы, межевой департамент ввиду своей непопулярности был упразднен, и тут-то, словно дождавшись своего часа, все беды обрушились на страну.

Побережье принялись потрошить пираты. Орды варваров навалились с севера. Ловя момент, соседи из Аргусского царства ударили с юга. Поражений стало больше, чем побед, а чудесные спасения тут же сменялись полным разгромом.

Через двадцать лет межевой департамент восстановили, но было поздно — счастье покинуло королевство. Еще через полвека оно было окончательно завоевано аргуссами. Но что интересно, первым же своим распоряжением аргусский наместник объявил о воссоздании межевого департамента.

Ситуация эта штамповалась всю тысячу лет.

Войны. Церковные реформы. Контрреформы. Мятежи. Создание империй. Крах империй. Королевская власть. Власть сатрапов или демагогов. Но истинным устроителям царств межевая Служба требовалась всегда. И чем мудрее был правитель, тем мощнее был у него департамент межи.

Наконец-то экспонаты закончились, спектр-гид замолчал. Бруно с Линкой очутились в стеклянной галерее, ведущей в музей второго тысячелетия Службы. Зелень травы за окнами, синее небо с белыми облаками — все казалось красиво-нереальным после музейно-исторической тьмы.

Молодые люди замедлили шаг. Им понравилось в галерее. И пока мрак очередного тысячелетия не поглотил их, Бруно все пытался сообразить: зачем все-таки Линка его сюда привела? Что она хотела сказать своим удавшимся сюрпризом? Похода в музей визкап ну никак не ожидал.

Во втором здании молодые люди задержались не надолго. Именно на это время пришелся крах Первого Юга, толком необъяснимый социальный коллапс, вдруг отбросивший набиравшую ход цивилизацию в первобытность.

Это безысторье устроители музея оформили в виде абсолютного темного «коридора ужасов». При виде вываливающихся из мрака атакующих хорогов с алыми пастями и людоедов в набедренных повязках с топорами, сделанными из лопаток двигателя реактивного самолета, Линка сразу же ухватила визкапа за руку. Позади во весь голос визжали школьницы.

Разрядка получилась что надо. В третьем дворце мозги уже вновь были готовы терпеть напор спектр-гида, и запаса этого хватило почти на все оставшиеся тысячелетия.

В них история вернулась на круги своя.

Возрожденная античность. Рабовладельческие империи. Приход Спасителя. Крах империй. И понемногу то там, то здесь появляются межевые департаменты.

Создание феодальных империй, когда благородная идея объединения достигалась совсем не благородными средствами. Распад империй. Нашествия северян. Избавление от ига. Формирование Службы и ее постепенное распространение по всей Арке.

Эпоха Великих Открытий. Индустриальная и постиндустриальная эры.

Наконец, Война Времен. В этом зале Бруно притормозил, все, что касалось происхождения, генезиса Стены, его сейчас ой как интересовало.

Началось все с небольшого конфликта, спора за Иринитский храм, а вскоре располыхалось в войну между западными и восточными территориями Йозера Великого, в грандиозное сражение цивилизаций. Запад, назвавшийся Настоящим, защищал свои традиционные ценности: относительность закона, право воровать в соответствии с должностью, право ненавидеть тех, кто не похож на тебя, несогласных с тобой, право убивать за веру.

В свою очередь Восток, начертавший на своих знаменах — Будущее, вовсю бомбил Запад во имя всеобщей любви и терпимости, во имя полной свободы в рамках жестких законов, во имя прогресса и стэлсовой демократии.

Формально победил Восток, торжествовало Будущее. Но что дальше? На десятилетия погрязнуть в нашпигованных оружием секторах Настоящего? Взять на себя обузу оккупации криминальной, не приносящей никаких доходов территории? Ответ нашли в традиционных для культуры Юга идеях.

Межа. Стена. Полис. Со времен легендарных Равэтов идея стены утверждалась в умах, как идея безопасности и самой жизни. Первые поселения, создаваемые в кратерах давно потухших вулканов, были защищены от агрессии мории именно естественными стенами вулканических склонов. В дальнейшей истории полисы старались строить в таких местах, где было несложно каменными стенами обеспечить защиту от той же мории.

Итак — Стена. Впервые люди решили отгородиться от других людей в таком масштабе, навсегда. Как часто бывает, к потребности подоспело и соответствующее изобретение: ученые создали стеллит, легированный стеклобетон необыкновенной прочности. Начиналась эпоха строительства стеллополисов, и Будущее не устояло перед соблазном раз и навсегда решить проблему Настоящего.

Так, под присмотром Службы, построили Стену, непреодолимую межу времени между Востоком и Западом, Будущим и Настоящим, задвинув последнее за стеллит и оставив его там, как тогда казалось, умирать и самоуничтожаться. С тех пор и прозвали стеллит камнем времени.

Экскурсанты перешли в следующий зал, служивший скорее богам пропаганды и воспитания, чем подлинной истории и науке. Торжество Будущего с его ответственной стэлсовой демократией над примитивной и продажной демократией Настоящего. Апофеоз, утверждение Будущего. Все размежевано, уравновешено. Все интересы сбалансированы или нейтрализованы. Все решают стэлсы и ресты. Пятнышко Черного квадрата — этой неизбежной социальной сточной ямы — не в счет.

Просмотр экспозиции седьмого дворца завершился выходом к величественной панораме Йозера Великого в лучах утреннего солнца под торжественную музыку.

Выложенные стеллитом над панорамой слова ненавязчиво подводили итог:

Будущее — венец истории!

Оглушенные музыкой и спектр-гидом, утомленные увиденным, молодые люди вышли из последнего дворца. И запросто бы свалились в котлован, вырытый для восьмого тысячелетия Службы, если бы тот не был столь тщательно отгорожен.

Заговорили они уже на центральной аллее старого парка, которая на этот раз была «дорогой с облаков» и вела вниз. Сзади их нагоняли школьники-экскурсанты. Смех, выкрики за спиной не умолкали. Звучали голоса детей Будущего, вдвойне счастливых тем, что они наконец вырвались из дурацких, кровавых, умерших веков прошлого, в которых их глуповатые предки столь яростно и бессмысленно убивали друг друга. На фоне белого кудрявого облака фигурки подростков были как нарисованные.

Говорила Линка. Она не торопилась и тщательно подбирала слова:

— Теперь я могу объяснить свой сюрприз и рассказать, зачем я тебя сюда привела. Помнишь, там, на крыше, я обещала поверить в джагри? И пока я смотрела в твои глаза — я верила. Я старалась. Извини. Ты должен меня понять, Бруно. Ты хороший, ты добрый, умный, ты мой друг, и поэтому я не хочу, чтобы над тобой смеялись, чтобы зря падал твой реет.

Приготовившись говорить неприятные вещи, девушка смотрела прямо перед собой. В лицо «умного, доброго» она не глядела. Напрасно.

— Я люблю Будущее, Бруно. Хорошо знаю историю Службы, силу Службы. Ты сам все сейчас видел! Службе семь тысяч лет, что ей какая-то там Стена? Она сама — Стена. Теперь — насчет перспектив Будущего. В конце концов, есть ученые, есть Пирамида, есть глобалыцики, Тор, есть специалисты, стеллитовые компании, которые несут ответственность за прочность Стены. Поверь, здесь есть кому защитить Будущее. А свои идеи оставь, они искалечат тебе всю жизнь, они здесь никому не…

Линка знала, слова ее обидны, но такой реакции все-таки не ожидала. Гримаса ненависти искорежила лицо ее «хорошего, доброго и умного» друга. Девушка никогда в жизни не видела истинного лица черного джагрина и по-настояшему испугалась. Линка почувствовала: сейчас случится что-то страшное, но реальность оказалась ужаснее, чем самые жуткие ее страхи и ожидания.

— Что с тобой, Бруно? Что…

Не дав Линке договорить, он зарычал, бросился на нее и со всей силой толкнул, вмял в ствол дерева. Затем выхватил сканфер, деревянно, как флюгер, развернулся и открыл огонь прямо по школьникам.

Гром выстрелов порвал Линкин мир на обрывки, словно бумажный рисунок.

Падающие дети. Гром, гром, гром. Окаменевшее лицо. Бегущий в сторону школьников и стреляющий на бегу Бруно. Крики ужаса. Сводящая с ума бойня. Гром. Гром. Гром. Ребенок, который тщетно пытается уползти от смерти на четвереньках.

Последний клочок рисунка. Потухающий проблеск сознания.

Синее небо. Белое облако. По нему разбросаны детские тельца. И Бруно ходит по облаку и в упор расстреливает лежащих детей.


Интерлюдия

НА БЕРЕГУ ВСЕЛЕННОЙ


Прибрежные, омытые временем скалы стояли стеной, заставляя задирать головы в зенит. Последняя серая махина осталась за кормой, потянулась светлая полоска речного песка. За ней виднелся лес, кривым клином вбитый в ущелье.

Лодка легко проскользнула между валунами, стук мотора оборвался, и от тишины зазвенело в ушах.

Первой не выдержала Татьяна: сбросила кроссовки, куртку, на мгновение застыла изваянием на самом носу лодки и с визгом полетела за борт. Размахивая поднятыми над поверхностью воды руками, она побрела к берегу, и вот уже шлепала босыми ногами вдоль мелкой волны, да так, что брызги летели в стороны.

— Смотрите, что я нашла! — замотала Татьяна над головой сжатым кулачком.

Одним рывком лодка была вытащена на песок, и кудрявый очкарик принялся из нее извлекать довольно толстую девицу. Второй парень — высокий, худощавый — подошел к Татьяне, но она не успела раскрыть ладонь и показать находку.

Тук-тук-тук.

Вся четверка дружно повернулась на далекий стук топора. Ракушка выпала из руки Татьяны, а полная девица с укоризной сказала:

— Альф, ты же говорил, что здесь никого не будет.

Тук-тук-тук. Напомнил о себе топор. Поправив очки, Альф только руками развел.

— Да-а, вот тебе и затерянный мир. Что делать будем, Стае? А может, там дятел стучит?

— Дятел, говоришь?

Высокий парень отвернулся и пошел к берегу, у самой воды присел на корточки и стал что-то изучать на песке. Вдруг он резко поднялся и принялся разглядывать амфитеатр высоких отвесных скал, замыкающих лес со стороны суши в неприступную каменную подкову.

Татьяна, Альф, толстушка — все с надеждой следили за товарищем. Молодым людям явно не улыбалась перспектива встретить чужаков в здешней глухомани.

Вернулся Стае озабоченным.

— Бухточка здесь одна-единственная, но никто не причаливал. А через эти скалы… только на вертолете.

Альф согласно кивнул и сказал:

— Да-а, лесорубы на вертолетах не летают. Может, военные? Охотники?

Он достал компас, посмотрел на него и принялся трясти.

— Черт, ничего не понимаю…

— Мы свою полянку и так найдем, — подмигнул Стае девчонкам.

— Не в этом дело — компас что-то барахлит, — насупился Альф.

Тук-тук-тук. Топор зазвучал вновь.

Солнце спряталось за облако. Первозданная, непривычная городскому уху тишина обступила ребят со всех сторон. На ветку села красногрудая зарянка. Крохотный страж чащи настороженно уставился на незваных гостей. Лес неприветливо зашумел, зароптал, ветерок ящеркой скользнул по траве.

Тук-тук-тук.

— Может быть, дальше поплывем? — спросила толстушка. — Мало ли кто там топором машет, в городе разное говорят.

— И отдать нашу полянку? Эх, и почему всегда возникают проблемы? Ну почему нельзя как в детстве у бабушки: выйти утром на крылечко, сорвать ягодку, потянуться, и впереди целый беззаботный день?

Татьяна сказала это, вроде бы ни к кому не обращаясь, и надула губки, а Стас уже вынимал вещи из лодки.

Вскоре на берегу никого не было. Только ветер раскачивал пустую ветку, на которой еще недавно сидела зарянка.

— Не нравится мне все это. Лучше бы поднялись по течению. — Толстушка говорила в спину Татьяны, поспевая за подружкой по лесной тропе, все круче забирающей в гору.

Тук-тук-тук. Топор звучал совсем близко.

— Ладно, Зинка, не съедят тебя, не вол…

Рявкнула музыка — это Стас врубил стереосистему, после чего поправил на спине тюк с палаткой и попер дальше вверх. Оставалось чуть-чуть. Поляна, которую третий год они считали своей, зеленела за редкими деревьями, через миг деревья остались за спиной, и тогда ребята увидели его…


Чужак был один. Темные волосы до плеч, светлая рубаха, узкие черные брюки делали его похожим на киногероя. Он ловко орудовал топором. На студентов чужак не обратил никакого внимания.

Разбивка палатки, устройство костра, обед — на все ушло больше двух часов. Прихлебывая чай цвета меди, студенты обсуждали диковинное сооружение чужака: собранный из стволов толщиной в руку трехметровый конус. В итоге пришли к выводу, что это каркас шатра, причем такого, в котором мог спокойно разместиться целый отряд. Гадали и о том, каким образом их нежданный сосед умудрился забраться в это место, со всех сторон, кроме реки, отгороженное отвесными скалами. Фонтанировал идеями в основном Альф, пока Татьяна не остановила его:

— Альфредушка, помолчи, пожалуйста.

Она поднялась на свои длиннющие ноги — это был долгий и многосложный процесс, примерно так раскладывается вверх сидящий жираф, — и, покусывая травинку, направилась к лесу. По дороге девушка срывала цветочки, то и дело меняла курс, ни разу не направленный в сторону чужака, а в итоге своих сложных галсов очутилась прямо возле него. Вблизи он уже не походил на киногероя.

— Привет!

Чужак кивнул в ответ и принялся разматывать рулон темно-зеленой ткани. Только это была не ткань, в таких вещах Татьяна разбиралась. Обратила она внимание и на его необычную повязку золотистого цвета, обручем стягивающую голову, и на пояс, весь в кармашках и пластмассовых вставках-экранчиках.

— Вы всегда так суровы с девушками?

Здесь он должен был обязательно улыбнуться, но чужак не улыбнулся, а стал натягивать «ткань» на деревянную пирамиду.

— Какая интересная штуковина. Никогда такой не видела.

Внимание Татьяны переключилось на топор. Он того заслуживал: червленая рукоятка в вязи незнакомых букв, сверкающее зеркальным полукругом лезвие, хищные изгибы — в траве лежало настоящее произведение прикладного искусства. И одна странность бросалась в глаза: при всей своей музейности, это была вещь новая, словно только что вышедшая из-под руки мастера.

Чужак быстро поднял стальное орудие, осмотрелся, явно не зная, куда его деть, и с силой вогнал высоко в сосну. Потом он взял длинный чехол, смахивающий на широкий пожарный рукав, и полез с ним на вершину пирамиды. Это была ошибка: чужак явно недооценил Татьянины ноги. Она тут же подошла к сосне, поднялась на цыпочки…

— Осторожно!

Мужчина кубарем скатился вниз, но было поздно: девушка с удивлением рассматривала палец, на подушечке которого набухали капли крови.

— Но я ведь только прикоснулась к топору!

— Это не топор. Запомните, есть вещи, к которым и подходить нельзя. Могли, между прочим, и без пальца остаться.

Из кармашка на поясе он достал что-то, похожее на зеленую вату, только липкую, приложил ее к порезу, и кровь сразу остановилась.

— Военные летчики с испытательного полигона, он здесь недалеко, подарили, — ответил он на взгляд девушки. Потом внимательно осмотрел ее ладонь, поднял голову и наконец улыбнулся. За миг до этого из-за облака выглянуло солнце, по роскошным каштановым волосам девушки запрыгали золотые искры, и Татьяна, прирожденная интуитивистка, неведомо каким образом, но почувствовала неслучайность совпадения. Мгновение это перевело в мажор всю тональность разговора: они теперь не были чужими, поэтому девушка не удивилась, когда услышала:

— Погодите, а ведь вас ждет необыкновенная судьба.

— Это вы по руке узнали?

— Немного и по руке.

— Погадайте, — она подставила ладонь.

— Не боитесь? А вдруг вы заурядный человек? Обыкновенному человеку лучше не знать свое будущее.

— Почему? Что это меняет?

— Как вам сказать… человеку обыкновенному не по силам ведать свой удел. Он все равно ничего не сможет изменить.

— Чепуха. Если мне скажут, что на соседней улице на мою голову свалится кирпич — я просто не пойду на эту улицу, и все. Ведь так?

Татьяна была уверена: он сейчас начнет с ней спорить. Он спорить не стал.

— Ладно. Гадайте. Я все равно необыкновенная.

— Тогда слушайте: сегодняшней ночью с вами…

Ладонь девушки резко дернулась в сторону — это вышедший из-за дерева Стас ухватил Татьяну за руку.

— Слушай, гадатель, проваливал бы ты отсюда.

— И почему я должен уходить?

— Сейчас объясню.

— Стас, перестань, ты не на ринге! — попыталась было вмешаться девушка, но Стас уже выразительно надвинулся на чужака.

— Не надо занимать чужие поляны, понятно?

— Я не знал, что она кому-то принадлежит.

— Теперь знаешь. И чтобы завтра духу твоего здесь не было. Ясно?

— Хорошо, завтра я уйду.

Чужак ответил мягко, но взгляд его оставался холодным и твердым, как железнодорожные рельсы. Студенты уже повернулись уходить, когда он добавил:

— А палатку вам лучше передвинуть.

— Это почему?

— Травы возле нее нет, место нехорошее, а ночью будет буря.

— Ну и что?

— Может быть, и ничего особенного. Просто один из вас почти наверняка погибнет.

— Ерунда. Там пригорок, — отрезал Стас, — да и мы тут в прошлом году такие ливни видели…

Взявшись за руки, молодые люди пошли к своему биваку, а Татьяна еще успела прокричать через плечо:

— Запомните, с нами никогда и ничего не случается!

После чего что-то шепнула на ухо Стасу, и молодые люди громко и дружно захохотали, может быть, чуть громче, чем следовало. Все еще смеясь, они подошли к палатке, где в это время Альф рассказывал одну из своих любимых историй:

— Вокруг тайга, дикое зверье, еды нет, ружье погрыз дикий кабан, а до ближайшего жилья полтыщи кэмэ. Что делать? Тут я и говорю: мужики, слушайте меня…

Толстушка с восхищением смотрела на Альфа. О чужаке больше не говорили. Мало ли сумасшедших на свете? Для студентов это был первый день вне цементного городского мешка, а здешнее лето такое короткое. Лишь Татьяна, сняв с пальца «вату» и не обнаружив ни шрама, ни царапины, обернулась разочек в сторону зеленого шатра, в который превратился деревянный каркас, но чужака так и не высмотрела.

Девушка чувствовала: произошла встреча с чем-то необычным, с таким жизнь ее еще не сталкивала, но Стасу об этом говорить глупо, а Зинке с Альфредом сейчас ни до чего.

В реке купались все. Даже Альф. Стас нырял со скалы. Потом он заставил спрятать лодку понадежнее, в расщелину, и только к вечеру студенты вернулись на поляну.

Ужинали над обрывом, под сосной с медовым стволом. Рассказывали анекдоты, вспоминали сессию и любовались просторами. Голубая дуга реки, бескрайняя зелень полей с редкими куртинами берез, парящий в синеве небес сокол, золотая закатная ряска облаков у горизонта — вечер был хорош. Пару раз Стас выходил на самый край обрыва, пытаясь разглядеть хотя бы намек на темное облачко, часто служащее знаком надвигающейся непогоды, но ничего подобного не увидел.

Вызвездило. Над обрывом догорал костер. Зина пела под гитару, Альф читал стихи, но понемногу компания затихла.

Грандиозная звездная бездна открывалась с берега вселенной. Фонарики мироздания горели в вышине, вдали, некоторые из них мерцали даже внизу, прямо под кроссовками. И молодые люди зачарованно смотрели и смотрели на волшебный звездный мир, словно пытались разглядеть там свое будущее.

Тихо на обрыве. Нет уже там никого. Лишь тлеющие уголья с треском выстреливают снопы искр прямо к разгорающимся звездам.

Гроза случилась за полночь. Налетела шквалом, распахнула полог, и молодые люди еще успели, нет, не увидеть, а угадать, как тяжело ухнула с обрыва старая сосна. Серую заметь пыли сменил черный, смолистый водопад дождя, и полило сверху что есть силы.

Палатка потекла сразу. Студенты, натягивая куртки, выбрались под ливень. Непрерывно освещали лес молнии. Крича, Татьяна замахала руками, видимо, пытаясь под грозовыми вспышками устроить танцы, но рядом так шарахнуло, что девушка застыла, как на стоп-кадре.

И тут сквозь кипение ночного ливня белесая стена стала надвигаться со стороны леса.

Водяные потоки взяли палатку в клещи, волна из грязи ударила ее в бок и, вырывая колья, потащила вниз. Отбежали все, кроме Стаса. Он крепил палаточную растяжку за ближайшее дерево. Татьяна беззвучно открывала рот — за громом ничего было не разобрать. В ответ Стас орал что-то торжествующее. Но ударила вторая волна и поволокла к обрыву и палатку, и рухнувшее дерево, и Стаса, попавшего ногой в петлю.

Молния выхватила искаженное лицо Татьяны. Толстушка волокла Альфа через ответвление потока. Стас летел к обрыву.

Первой скользнула вниз палатка. Дерево, к которому она была привязана, зацепилось за кусты, на миг обрело опору, приподнялось, а затем стало тяжело переваливаться в пропасть. Визг пробился даже через гром и оборвался — Татьяна увидела чужака, идущего над самым обрывом.

Невесть каким чудом и какой силой преодолевая мощь потока, он брел по самому краю водопада, и на всполохи молний своим ответным огнем топор вспыхивал на его плече. На очередной небесной вспышке чужак уже вытаскивал Стаса на траву, и почти сразу после этого поток с легкостью слизнул дерево. Это было последнее, что четко запомнила девушка из промелькнувшего вмиг ночного кошмара.

Шатер обогревала печурка, сделанная из волокнистого, похожего на асбест материала. То, что смахивало на пожарный рукав, оказалось обычной трубой.

Снаружи шумел ночной дождь, ветер гудел, а здесь — в печке — весело пылал огонь и алые язычки пламени выскакивали из обугленного полена. Вцепившись двумя руками в раскаленные кружки, студенты пили чай, которым их угощал хозяин шатра.

Звали его Данила. Имя ему шло. Он оказался археологом. Объяснил Данила и странный материал шатра. Несколько лет их экспедиция работала рядом с военным полигоном, где обкатывались самая современная техника и материалы, зачастую не шедшие в серию, и соседи здорово помогли им с экипировкой.

Все это согревшиеся к тому времени студенты узнали на втором часу беседы, когда повторять подробности ночного приключения уже надоело, но возбуждение от него еще не отхлынуло. В общем, спать никто не собирался. Да и археология оказалась довольно любопытной штуковиной. Рассказывал Данила со знанием дела, и, может быть, впервые молодые люди задумались о том, насколько увлекательна, а порой и загадочна история планеты, на которой они живут.

Вскоре слушателей осталось трое. Заметив, что с лица Стаса никак не сойдет смертельная бледность, хозяин шатра заставил его выпить таблетку, которую извлек из своего пояса с карманчиками, и уложил отдыхать. Таблетка была крохотная, но сладкая ломота почти сразу же охватила все тело Стаса. Он начал засыпать.

Пангея, очаговая теория цивилизации, ранний триас, девон, трансгрессия, «время для археологов не течет, оно есть», «мы работаем не с веками, а с вечностью», смещение тяжелого ядра планеты, смена ориентировки климатических поясов, эпоха активных тектонических движений — незнакомые, порой загадочные слова, чужие мысли камешками по воде прыгали по поверхности сознания. Стас, не поддаваясь дреме, пытался следить за рассказом археолога, но химия брала свое. В ожидании — вот именно сейчас он узнает что-то необыкновенно интересное и важное — Стас заснул.

Топором, сверкающим в натруженных сильных руках, всю ночь он прокладывал просеку в неведомой чаще. В джунглях чужого мира. Заросли тут же стеной поднимались за его спиной, хищно нависали над плечами, а он рубил, рубил, рубил, стараясь вырваться и из зарослей, и из кошмара, и из навязанного чужой волей мира. И только под утро затих в счастливом и бездумном сне.

Проснулся Стас последним. Еще не совсем соображая, где он находится, выбрался из шатра.

Сияло солнце. Орали птицы, возмущенные ночным разором. По голубому небу плыли белые стожки облаков. Татьяна, Альф и Зинка спускались к поляне по склону холма со стороны ущелья.

— Что это? — поинтересовался Стас, когда они подошли. Головы его друзей украшали золотистые обручи.

— Данила подарил, — объяснила Зинка, — сказал: это солнечные обручи, и они принесут нам счастье. Не знаю, Альф смеется, а я верю. Вот только сам Данила…

Тут вперебивку затараторили Татьяна с Альфом, и выяснилось: сам Данила куда-то пропал, и поиски его результатов не дали. Стас их спокойно выслушал, неодобрительно посмотрел на обручи и резонно предложил ерундой не заниматься, а посмотреть, не осталось ли чего от их лагеря.

Под обрывом в ветвях старой ели нашлась палатка. Рядом в траве глазастая Татьяна заметила стереосистему, и что удивительно, при включении она хоть и взвыла, но заработала как ни в чем не бывало. Долго бродили в поисках мешка с продуктами, пока не обратили внимание, что он лежит в палатке. Еще час под уговоры девчат месили ногами глину, там где прошелся поток, искали бытовые мелочи, косметички, но в итоге больше ничего не обнаружили и принялись устраивать стоянку заново, на этот раз поближе к шатру.

Во время перекура разговор как-то само собой перешел на Данилу, и первой о нем вспомнила Зинка:

— Жалко, Стас, что ты так быстро заснул. Данила очень интересно рассказывал.

Стас ответил довольно грубо:

— Ерунда все это. Древнее, никому не нужное старье.

— Так ведь ты ничего не слышал!

— И так ясно.

Стас был явно не в духе. Не понравился энтузиазм толстушки и Альфу:

— Согласен. Меня он тоже не впечатлил. Пустые россказни. В прошлом были только одни безмозглые динозавры. Правильно, Стас?

Тот ничего не ответил. Словно вспомнив что-то, он резко поднялся и пошел к зеленому шатру.

— Он не археолог.

Татьяна сказала это вдруг, сказала ни к кому не обращаясь, завороженно уставившись прямо перед собой. Альф уважительно посмотрел на девушку.

— И ты это поняла? Молодец! Действительно, на самом деле он палеонтолог.

— Данила не археолог, — монотонно повторила Татьяна, — все было подстроено.

— Что подстроено? Гроза?

— Может быть, и гроза.

— Перестань. Ведь это чепуха…

— Все, все было подстроено! Неужели ты этого не чувствуешь?

— Ты что, с ума сошла? Стас чуть не погиб, Данила его каким-то чудом спас, и это тоже подстроено?

Не на шутку обидевшись за друга, Альф выразительно покрутил пальцем у виска. Девушка не обратила на это внимания и сказала:

— Он все знал. Знал, что будет со Стасом. Просто — все знал.

Альф состроил ухмылочку.

— Женская интуиция! Если не ошибаюсь, в «Риндзя року» сказано: интуиция есть высший акт преодоления ума. Особенно удается женщинам.

Татьяна глазом не повела, продолжая завороженно смотреть в никуда. Губы ее беззвучно шевелились. Она никак не могла ясно высказать свою мысль и топталась перед ней, как лошадка перед слишком высоким барьером.

Держа сжатые кулаки перед собой, от шатра вернулся Стас.

— Сволочь! Какая сволочь! Куда мы только смотрели утром?

— Да что случилось?

— Я так и знал. Сволочь! Ни топора нет, ни вещей.

— Ну и что?

— Что, что! Лодка, ты пойми, лодка!

Ветки летели в глаза, раскиселенная ливнем тропинка старалась вывернуться из-под ног — студенты мчались к берегу. И все время видели его следы: четкие, мерные. Следы человека, уверенного в том, что его уже никому и никогда не догнать.

— Баснями кормил ворюга, о динозаврах рассказывал! — рычал на бегу Стас и несся вперед гигантскими прыжками. — А нам без лодки хана, вымрем, как мамонты!

— Охотиться будем, или Зинку съедим! — орал в ответ Альф.

Татьяна захохотала и шлепнулась на всем бегу. Упал и очкарик. Далеко позади семенила толстушка. До берега было уже рукой подать.

Первым подлетел к расщелине Стас, ловко взобрался на скалу и замахал руками, как матрос-сигналыпик. Подбежал Альф, за ним Татьяна, последней припыхтела Зинка. Помогая друг другу, они влезли на гребень и заглянули в расщелину.

Лодка была на месте.

Ветер. Порывистый ветер-гуляка кружил над рекой. Вся четверка стояла на берегу у самой воды, там, где метра за два до нее обрывались следы. Чист песок рядом с ними. Нет никаких признаков, что здесь кто-нибудь причаливал. Похоже, не нужна была ему никакая лодка.

На реке — ничего и никого. Лишь перепляс серых волн под набежавшими тучами.

Порой пробьется солнце, сверкнет на воде солнечный луч, как на лезвии остро наточенного топора, тут же тысячами золотых обручей полыхнет водный путь, и вновь серо, вновь пусто. Только ветер, рьяный порывистый ветер упрямо продолжал рыть на воде ямки, словно кто-то невидимый быстрой поступью уходил прочь по речным водам.


Часть II

ОДИН ПРОТИВ ВРЕМЕНИ


Глава 13

ПИРАМИДА БУДУЩЕГО


Оранжевые кусты эфминеи пламенели в солнечном дне огненной стеной.

Прошел стэлс с тех пор, как Бруно смотрел на игру оранжевых лепестков. Начался второй. Визкап по-прежнему сидел на скамье пустынной аллеи, уставившись прямо перед собой. На его коленях лежал биоком с одним-единственным словом, написанным на экране за весь последний стэлс: «Статья».

Ветерок снова и снова раздувал пламя из лепестков.

Эфминея. Так называемый спектральный или радужный цветок. Символ науки. Цвести начинает красным цветом, потом несколько раз меняет его согласно спектру и увядает фиолетовыми, почти траурными лоскутками.

Аллея вовсе не случайно была усажена кустами эфминеи, она вела к Пирамиде Будущего — гуманитарному научному центру всего Юга.

Бруно продолжал смотреть на оранжевые цветы.

Сегодня утром он вышел из тюрьмы. Многомесячная череда допросов, экспертиз, собеседований с психологами, следственных экспериментов, которой, казалось, не будет конца, оборвалась. Путь его совершил очередной, привычно неожиданный поворот.

Наш визкап ждал Линку. Он не видел свое начальство с того самого, «музейного» дня.

Блеск стеклянных граней Пирамиды — одного из немногих сооружений Йозера Великого, при строительстве которого архитекторы посмели отступить от башенного стандарта Юга (цилиндра на четырех опорах), — не позволял Бруно рассмотреть идущую к нему девушку. Но и так было ясно: это не Линка. На такой дистанции она успела бы рассмеяться раз десять.

Волосы девушки вдруг вспыхнули настоящим солнечным золотом, заставив Бруно прищуриться в попытке разглядеть идущую. Давний мираж, казалось, напрочь забытый в тюремных подвалах Службы, не потерял власти над ним.

— Привет, Бруно. Давно мы не виделись.

— Давно.

Молодой человек подвинулся, хотя на длинной скамье в этом не было никакой нужды.

Медные кудряшки. Юбка до щиколоток.

Все-таки Линка. То ли солнечный луч удачно упал на волосы, то ли их окрасил рефлекс от оранжевой стены эфминеи, но золотой мираж обманул и на этот раз.

Помолчали. Каждый молчал о своем. Первым заговорить предстояло тому из них, у кого запас недоговоренности был меньше.

— Скажи, Бруно, тогда, в аллее, ты был уверен, что не попадешь в детей?

— Да.

Разговор вновь иссяк. Слишком много за прошедшие месяцы они сказали друг другу в мыслях.

Отчего осунулось ее лицо, а в глазах не осталось даже искры — вот о чем молчала Линка. Бруно думал о том уроке, который получил за время бесконечных допросов.

Никого не интересовала правда.

«Откуда вы знали, что среди детей находится наемный север? Как вы догадались, что среди взрослых, сопровождающих группу школьников, есть профессиональный север?»

И долдонили следователи и психологи без конца одни и те же вопросы, не слыша ответов и отмахиваясь от слова «джагри», пока Бруно не догадался: спасет его только «упрощение информации».

«Я заметил, что число преподавателей, сопровождающих группу школьников, возросло с трех до четырех», «серое лицо четвертого „учителя“ выдавало квадрата», «у него был чересчур плотный пиджак для такого теплого дня, следовательно, под пиджаком мог быть спрятан сканфер», «я сознательно вел огонь над самыми головами школьников», «север не ожидал такого хода, и мне удалось расстрелять его в упор».

Помогло. «Упрощенная информация» не вызывала у следствия особых сомнений. Какая разница, что ничего этого не было вовсе? А был только светлый луч джагри в черном лабиринте смерти.

Вот и Линка. Она даже не спросила, каково ему пришлось в эти месяцы, когда шевелением мизинчика судьба могла отправить Бруно на долгие каторжные годы в какой-нибудь морийский рудник. Все, что ее интересовало, — так это своя порция «упрощенной информации». Хо-ро-шо, как сказал бы Лемсонг.

— Зря ты волновалась за детей, Линка. Им тогда вообще ничего не угрожало. В конце концов все обошлось и все остались живы, не так ли?

— Да.

— Как дела в нашем секторе?

— Мне страшно, — девушка не слышала вопроса, — все время чудится, что к нам кто-то подкрадывается и вот-вот…

— Я выхвачу сканфер?

— Угу.

— Так у меня отобрали право на его ношение. А на таком оранжевом фоне подобраться к нам невозможно. Правильно?

— Слышишь? В кустах кто-то есть.

— Это ветер, Линка.

— Наверное. Как твои дела?

— Отлично.

— Дело против тебя закрыто?

— Полностью. Упрощать — так упрощать.

Как все обстояло на самом деле, Бруно не ведал. И что его спасло — Санфар знает. Пусть он и застрелил известного наемного севера, за которым Служба охотилась не один год, но по законом Йозера Великого ему все равно светила каторга. Не сошлось. Похоже, его путь ну никак не собирался сворачивать в эту сторону.

Сегодня утром его вывели из камеры, вернули биоком, стэлсы, ремень, забрали казенный спектр, работавший в тюрьме в локальном режиме без выхода в фано, и отвели прямо к отважному гозту Тэту. Сквозь зубы, всем своим видом показывая — это не его воля, нобиль сказал, что он меняет свое решение относительно докладных гозта визкапа и направляет визкапа Службы Бруно Джагрина в научный центр Йозера Великого. И пусть уважаемые ученые разбираются со всеми этими предвидениями, предзнаниями, предсказаниями и прочей… нобиль Тэт явно был готов продолжить ряд существительных, но он умел себя сдерживать.

Таким образом Бруно и очутился в аллее из кустов эфминеи, ведущей к Пирамиде — научному центру Йозера.

Разумеется, Линке наш визкап изложил свои обстоятельства в куда более бодром варианте. Тем более что по прибытии в Пирамиду его принял сам Верховный Магистр, внеранговый ученый золотой тоги.

— Верховный Магистр Пирамиды, это кто? — поинтересовалась девушка. Она была не сильна в здешней иерархии.

— Научный генерал. Считай — местный Лемсонг.

— Ого.

— Почти стэлс со мной беседовал. Выделил в мое распоряжение целый сектор и дал научного руководителя, сегодня вечером он должен прилететь в Йозер.

— Везет тебе.

— Да. Везет.

— И чем ты будешь здесь заниматься?

— С помощью ученых напишу статью в доказательство моей идеи. Суть ее ты знаешь: Стена — это смерть Будущего.

— Помню. Ты еще говорил, что Стена убила тигра.

— Да.

— Этого я так и не поняла. Каким образом Стена может убивать людей?

— Я сам до конца не разобрался, поэтому мне трудно объяснить. Предзнание было мутным, и о многом я могу только догадываться. Словно в тот миг у Стены появилась душа, потом эта душа обрела тело и отправилась убивать.

— И все это ты будешь рассказывать ученым?

— Да.

— Статью напишешь об этом?

— Да.

— А потом?

— Если статья получится достойной, то мой руководитель будет рекомендовать Научному Совету Пирамиды заслушать мой доклад.

— А потом?

— Выступлю на Совете. И если удастся его убедить, то, может быть, Совет включит эту тематику в план научных исследований центра. Погоди! Потом только все и начнется. Результаты исследований передадут в Тор, где за них возьмутся политики и координаторы, а там свои ступени решений. Глядишь, лет через пятнадцать-двадцать координаторы Тора и поставят проблему Стены перед руководством материка.

— О господи!

— Да.

— Бруно, — голос девушки наконец-то ожил, в нем появились знакомые нотки рассерженной мамаши, — вот ты называешь себя специалистом по будущему, так почему тебя вечно заносит не туда?

Ведь не получится ничего, только зря время потратишь, и полетишь ты с этой Пирамиды — только глянь, какая она скользкая!

— Таков мой путь.

Девушка не ответила на его улыбку.

— Прости, но нельзя быть таким сильным, умным и упрямым дураком! Ребенку ясно, что ты об эти стены только лоб расшибешь.

Обиженно посопев, Линка заставила себя успокоиться и только тогда продолжила:

— Сбил ты меня, я совсем другую тему хотела обсудить. Говорят, Тэт добился от Лемсонга согласия на твое увольнение. Представляешь, ты можешь разорвать контракт, стать снова свободным человеком! Что молчишь?

— Думаю.

— Тебя это не радует? Ты ведь мечтал уйти из Службы, пойти учиться в Храм Великого Предела.

— Мечтал.

— Так в чем же дело?

— Не сейчас.

— Странно. Чего-то такого я и ожидала. Не понимаю я тебя, Бруно.

Девушка поднялась и засеменила в сторону сверкающей стеклами башни. Визкап так ничего ей и не ответил. Ему нечего было сказать.

За спиной Бруно затрещали кусты. Ветки раздвинулись, но никого не было видно, словно сквозь эфминею пробирался невидимка. А потом оранжевый куст вышагнул из аллейного строя и двинулся прямо на визкапа. Оставалось только порадоваться, что Линка ушла и не могла видеть ходячий куст.

Куст подошел к скамье вплотную и превратился в человека. На нем была оранжевая тога. Сандалии, стэлсы, спектр — имели тот же цвет, даже его волосы и те были выкрашены под цвет эфминеи. Оранжевый улыбнулся, приложил палец к губам, поднял визкапа со скамьи и повел к Пирамиде.

После знакомства оранжевый человек сказал:

— Бруно и Боно — хорошие имена для парочки клоунов в цирке. Тогда лучше называй меня вторым именем — Кассизи.

Боно Кассизи ткнул пальцем в желтую секирку на груди визкапа:

— Я вижу, ты из тех, кто тратит лучшие десять лет жизни на то, чтобы научиться головой разбивать кирпичи?

— Да. Это я умею.

— Я так и думал. И поэтому не в обиде, что ты отвлек меня от размышлений, хотя обычно я этого никому не прощаю. Да и занятие ты выбрал по умению. Хочешь удивить научный мир? Тогда пошли со мной. Без меня ты здесь пропадешь.

Бруно отправился за новым знакомцем с охотой. Щуплый, в узком спектре, по столичному нахальный, похожий на диковинную оранжевую птицу, он сразу понравился визкапу.

Еще в аллее Кассизи выпытал у Бруно причины его прибытия в Йозер и Пирамиду. К «йозеровской» легенде отнесся скептически (первым среди знакомых визкапу южан), а насчет научных планов только хмыкнул. О себе сказал кратко:

— Я логик. Простой логик.

Необычная не только по цвету, но и по отсутствию ранга тога ничего к этим словам добавить не могла.

На первом этаже Пирамиды Боно снял спектр. Удивительно, но глаза его были не оранжевыми, а самыми обычными, серыми с той стеклянной отстраненностью, которую визкап привык замечать у всех фанотиков.

Боно повел спектром в сторону снующих тог и изрек с великолепным апломбом:

— Перед тобой ученые. Они мертвы. Все это мертвая наука. Иди за мной, и я тебе покажу науку настоящую, живую.

И не успел Бруно опомниться, как его уже потащили по лестнице в подвалы Пирамиды. Они пробирались темными коридорами, натыкались на ящики, проходили глухими залами с задрапированными сценами, и все это время Боно не умолкал. Он рассказывал о созданной им новой науке — бородологии.

Оказывается, борода есть настоящее зеркало человека. Ее форма и размеры подчиняются открытым Кассизи законам и полностью раскрывают душу и судьбу бородоносителя. Ученый не может без тоги — это знак того, что его работа признается обществом и оплачивается стэлсами. Но и без бороды ему нельзя, ибо борода есть истинное лицо ученого.

Далее Боно привел подробнейшую классификацию бород от богоподобной полуокружности через подковообразность начальственности до бесформенности разбойных. Пожаловался на сопротивление его науке со стороны верхних этажей Пирамиды. Мол, бородология — наука новая, затрагивающая лица (и какие лица!), поэтому она и встречает столь яростный отпор со стороны ретроградов.

Оборвалась лекция треском сломанного спектра. Боно равнодушно покрутил два обломка перед своим лицом и отшвырнул их в сторону. Бог весть каким чудом, но он умудрился своими тонкими пальчиками пересилить стеллитовую пластмассу, из которой изготовлялись спектры. Но тут они очутились в шумной аудитории.

Сразу же на Бруно налетел первобытного вида кряжистый здоровяк с узким, мощным и скошенным лбом.

— Ого! Поздравляю! — заревел он. — У вас почти стэлсовая толщина ауры. Я должен обязательно поработать с вами.

Вцепившись в визкапа, он потащил его куда-то в сторону, да с такой силой, что отбиваться пришлось на пару с Боно. Места заняли поближе к выходу.

Зал бурлил. Видимо, шло обсуждение только что состоявшегося доклада. Тоги в аудитории были наперечет, зато бородология не испытывала недостатка в объектах исследования. Каждый второй из присутствующих красовался бородой.

Наконец объявили доклад Боно Кассизи «Новое в бородологии». Характерным жестом поглаживая подбородок (сам-то оранжевоголовый был идеально выбрит), Боно стал излагать результаты своих последних исследований.

Поначалу докладчик задался вопросом, что есть борода вообще. Образ? Рама лица? Личина? Суть? И тут же заключил — последнее! Именно — суть. Затем уточнил классификацию бород, по ходу размышлений отметил сходство клинообразных бородок художников с бородкой дьявола, этого помощника Владыки Царства Мертвых, и вдруг сделал парадоксальный вывод: у бороды есть знак! Бороды могут быть как положительными, так и отрицательными, а следовательно, на этой основе возможно различение добра и зла.

Здесь Боно полез в такие дебри, что визкапу оставалось только перевести взгляд на слушателей. Физиономии у всех были самыми серьезными, особенно у бородачей.

Бруно попытался придать своему лицу столь же умное выражение. Не получилось. А когда стало получаться, с веселым ужасом почувствовал, что от чужой, непривычной гримасы, от речей с кафедры, от насупленных физиономий вокруг он тихо и с удовольствием начинает сходить с ума. И это ему нравилось.

Сегодня ему нравилось все.


Глава 14

ЗАГАДКА БОРОДОЛОГИИ


Научный руководитель пришелся Бруно по душе. Мэтр Слотисий оказался высоким добродушным толстяком. В нем все было округлое: плечи и живот, мысли и фразы. Разумеется, и в бороде, закрывающей подбородок шерстяным яйцом, не было ни одного резкого угла. Что означал сей волосяной полуэллипсоид в бородологической классификации, Бруно не представлял, да и сомневался, что ответ знает даже сам творец бородологии. Бороды такой формы, как у Слотисия, не было больше ни у кого.

Беседовали в аудитории на одном из средних этажей Пирамиды. В этом Юг не знал исключений: этаж всегда соответствовал рангу хозяина помещения, его месту в иерархии. Наклонная трапеция стены-окна показывала обычный йозеровский вид — башни, висячие парки и лимонные дворцы.

Саму «идею» гибельности Стены Слотисий понял влет. И на этом мэтр не остановился. Он мигом ее углубил философски, оснастил концептуально, закрепил исторически и развил до аркейских масштабов. Казалось, в его большом теле помещались все концепции, факты, гипотезы и теории, которые наука Юга накопила за тысячи лет.

Говорил настоящий мэтр. Глобалыцик. Человек, профессия которого — думать. Мысль, которой Бруно гордился и к которой пришел путем долгих размышлений — о роковой роли Стен в судьбе Первого Юга, — Слотисий высказал почти сразу и мимоходом. Слушая мэтра, визкап чувствовал себя умеющим выводить одну мелодию пастушком, на глазах которого великий композитор оркеструет его свирель. Не зря этот толстяк с загадочной бородой был шефом аналитического сектора глобальщиков, специалистов по самым общим проблемам безопасности Будущего.

Всерьез заспорили лишь при выборе аргументов.

Рациональные или реальные?

Убеждать Совет доводами в рамках традиционной науки или изложить все видения джагри?

Спорили долго. Мэтр советовал даже не упоминать о предзнании. Верхние этажи Пирамиды не потерпят и намека на то, что может смахивать на «подвальную» науку. А Бруно никак не мог поверить, что даже здесь, в храме истины, ему придется кривить душой. Только вспомнив свой горький тюремный опыт — каково ему пришлось, пока он не научился «упрощать информацию», — визкап согласился с мэтром.

На привычной, рациональной основе Слотисий тут же выстроил всю схему работы. Так орудует умелый каменщик.

Будущий научный труд назвали «Против Стен», взяв привычную для Юга форму трактата.

Рабочий день заканчивался, но прежде чем отпустить Бруно домой, мэтр отвел его к трапеции стены-окна и вполголоса произнес:

— Позволю себе дать совет. Я слышал, что сегодня вы были в подвале, а с точки зрения верхних этажей, там собираются лжеученые. Совет Пирамиды косо смотрит на тех докладчиков, кто хаживает вниз, да и на всю безтоговую науку.

— Просто я подружился с одним чудаком. Считает, что создал науку о бородах. Кстати, был он в тоге, правда, не совсем обычной.

— Что значит «в необычной тоге»?

— В оранжевой.

— Ого!

Впервые за весь разговор мэтр удостоил визкапа внимательного взгляда.

— Что-нибудь слышали об антилогиках Кассизи-Вабона?

— Нет.

— Их понимают всего-то пять-шесть самых гениальных математиков Арар, и все они считают себя школьниками по сравнению с Боно Кассизи. Может быть, через пять тысяч лет от всего нашего Будущего ничего не останется, кроме этого имени. Поздравляю. Получить аудиенцию у Верховного Магистра, подружиться с самим Кассизи, и все за один день… пойдемте, я должен познакомить вас с сотрудниками.

С двух сторон стенами огня полыхали кусты эфминеи. Бруно шагал домой и думал о своем новом коллективе.

Сотрудники сектора глобальщиков оказались классными специалистами, эрудированными, симпатичными людьми. Каждый второй был при бороде, пусть и не такой загадочной, как у шефа. Ни один не вызвал и намека на антипатию. Но ведь кто-то из них поторопился донести Слотисию о визите Бруно в подвалы Пирамиды, кто-то из симпатяг подсуетился.

Радость дня понемногу таяла.

Бруно шагал и шагал. От конуса храма истины за плечами до башни с его небольшой квартиркой было далеко, но о клетке лифта сегодня не хотелось и думать. На половине пути он присел на скамью в одном из попавшихся по дороге скверов.

Над древней столицей Юга сгущались сумерки. Башни, эти игрушки небес, зажигали вечерний калейдоскоп огней. На фоне лиловых облаков дворцы прорисовали вычурные контуры своих крыш.

Казалось, сумерки должны были придать видам стеллополиса призрачность, иллюзорность. Ничего подобного. Вечным миром утверждалась громада Йозера Великого в полумраке, и вечерние неверные тени только подчеркивали его незыблемость.

Тенью чувствовал Бруно себя. С какой стати ему вздумалось спасать этот мир, когда стоит Будущему мигнуть, и отважный гозт визкап сгинет, словно его и не было. Со своим безумием он вышел к добрым людям, и спасибо им, что не отправили они отважного гозта на морийскую каторгу или в сумасшедший дом, а, напротив, внимательно выслушали и даже дали возможность сочинять трактаты.

Гораздый на зигзаги путь простирался перед виз-капом в вечерней мгле. Бруно поднялся и зашагал им, а за его спиной на небо выкатились две луны — добрая примета для благих начинаний.

Счастливая катастрофа в Ледубии! Восемь человек погибли в разбившемся автоэре, а у лорда Юббо сломан лишь мизинец левой ноги! Только у нас подробный репортаж о чуде в Ледубии! Только у нас кадры несчастного мизинца лорда Юббо! Новости политики: очередная демонстрация йози на Карнавальном бульваре. Батистерий обещает Новое Будущее. Приманка для дураков — так оценивают его обещания наши аналитики.

Бруно пристроился с биокомом на привычном месте возле окна-трапеции. После трех недель работы трактат был практически готов. У визкапа появилось время для просмотра фанопотока.

В Будущем кое-что изменилось за месяцы заключения. Нарастали демонстрации йози. И постепенно до Бруно дошло, каким чудесным и внезапным образом ему удалось покинуть тюремные подвалы Службы. Разобрался он в общем виде и с функциями Пирамиды.

В Йозере Великом не любили йози, некоторые вообще считали аборигенов чуть ли не сумасшедшими, но именно выступления йози с требованиями Нового Будущего и спасли Бруно.

Новое Будущее — это Новая Стена, это потеря лучшей арар, а уж этого Служба допустить не могла. Отсюда — и чудесное освобождение, и аудиенция у Верховного Магистра. Служба аккумулировала аргументы против Стен. И здесь Бруно видел свой шанс.

Пирамида — центр гуманитарных наук и одновременно, по странному капризу основателей, центр математических исследований. Главное назначение Пирамиды — выдавать в Тор (башню политического руководства) научные прогнозы и рекомендации по развитию и управлению социальными процессами.

Но все это в теории, а что касается практики, Слотисий предупредил сразу: не обольщайся. Как правило, Тор просто выбирает необходимые ему рекомендации ученых-глобалыциков. Так племенные вожди древности использовали жрецов-гадателей для освящения заранее принятых решений. Мол, воля богов, извините.

Оставалось работать и надеяться. Пришло время упрощать трактат в доклад, искать золотую середину между наукообразностью и доходчивостью.

Упор делался на замечательную аналогию с Первым Югом.

Та же Война Времен, строительство Стен, принижение Настоящего. Казалось, еще шажок — и вот он — золотой век, мнилось: Юг стремительно летит в самый зенит всеобщего счастья, и вдруг — катастрофа, глобальный крах, всевременной и кровавый откат в пещеры Норта Верде, в первобытность. А следом мучительный тысячелетний исход к новой цивилизации…

Солнце в трапеции окна пошло на закат. Рабочий день заканчивался, но сегодня Бруно не мог задерживаться в Пирамиде. В оранжевой аллее ему назначил встречу сам Боно Кассизи, впервые объявившийся после памятного доклада. Оранжевый бо-родолог обещал рассказать что-то очень важное. От Кассизи визкап не слышал тривиальностей, поэтому его разбирало любопытство, да и хотелось задать знаменитому бородологу вопрос насчет уникального полуэллипсоида мэтра Слотисия.

В фано визкап заглянул уже на бегу.

Там был явный кризис новостей. Лорд Юббо дал суточный обет молчания, и в основном показывали порядком уже надоевшие демонстрации йози с требованиями Нового Будущего.

Оранжевое пятно боновской тоги Бруно на этот раз заметил сразу. Кассизи прогуливался по центру аллеи, да и цветы эфминеи уже загустили свой тон. На тоге не было ни единой полоски, а внеранговую тогу, как теперь знал визкап, носили в Пирамиде только два человека: Верховный Магистр по статусу и Боно Кассизи по молодому нахальству гения.

— Зачем ты меня разыграл с бородологией? — спросил Бруно, сдерживая рукопожатие, чтобы не смять мягкую ладонь оранжевого друга. — Мне Слотисий сказал, что на самом деле ты гениальный математик.

— Скучно быть собой. Это занятие для серьезных дураков, и Слотисий один из них. Запомни: гениальных математиков в природе не существует. Гениальный математик — это простой логик. Вот и вся формула. Понял?

— Понял. Слотисия ты не любишь.

— Не люблю. Он такой большой ученый, что вмещает все точки зрения. Как тебе работается с ним?

Пространный ответ визкапа Боно выслушал очень внимательно, после чего сказал:

— Выходит, ты попал к родственным душам? Ты счастлив. Работа кипит. Надежды на Совет самые радужные.

Вздохнув, он подвел итог:

— Это ужасно.

И снова, как при первой встрече, у Бруно возникло ощущение, что он встретил человека, который может стать ему настоящим другом. Интонации утомленного жизнью аристократа, всегда точные и неожиданные; слова и мысли, за которыми угадывался неведомый мир, — все это нравилось ему в оранжевом логике. В свою очередь, Боно с удовольствием покровительствовал человеку, способному лбом крошить кирпичи.

— Здесь какой-то обман, — пояснил Боно, — Пирамида не могла тебя встретить столь ласково. Тебе все это снится.

— Объясни.

— Ты враг ученых. Формула науки — это предсказание будущего. Любая наука сводится именно к вычислению предстоящих событий.

— А история?

— Всегда думай, прежде чем спросить. Историк предсказывает наоборот, и только. И вообще не говори при мне о гуманитариях, гуманитарность — это степень изощренности невежества.

— Но почему я враг ученых?

— Они вычисляют будущее, а ты заявляешь, что знаешь его. Такое не прощают.

— Но ведь со мной работают замечательные люди! Бруно с жаром принялся рассказывать о своих новых коллегах глобалыциках, о своих соображениях насчет йози и политики властей, направленной против аборигенов. Мол, Служба и Тор ищут любых союзников для борьбы с угрозой Новой Стены.

— Ты чересчур эмоционален, значит, обманут, — в своем стиле изрек Боно в ответ, — а политика, этот концентрат вожделений, меня не интересует. Я и так знаю: сотни лет правители Юга управлялись с йози и без Бруно Джагрина. Кстати, я еще не вывел твою формулу и не могу предсказать твое будущее, но обязательно ее вычислю.

— У меня есть формула?

— Разумеется. Любого человека можно уложить в формулу. Как правило, в очень простую.

Диковинная, чуть смешная, ловко мыслящая птица удалялась аллеей. Всего-то. А визкапу стало чуток не по себе.

В последнее время разговоры с друзьями у него не получались. Сперва с Линкой. Теперь Боно хотел сказать ему что-то важное и не сказал. Он сам забыл спросить о бороде Слотисия. Далась она ему!

Недовольство собой не прошло и в тесном лифте. Путь предстоял долгий, так что у зажатого пассажирами визкапа было время подумать о том, что живет он в последнее время не так. Он перестал ходить пешком. Лифт — Пирамида — фано. Фано — Пирамида — лифт. Стал как все. Бегун за стэлсами. Оставалось утешиться тем, что иначе здесь, на юге Юга, ничего не успеешь сделать.

Перед сном Бруно просмотрел в фано труды Кассизи.

О монографии «Антилогики», написанной для специалистов неизвестно каких планет, пришлось забыть сразу. Первая ее страница ощетинилась таким частоколом формул, что визкап сразу перешел к популярному трактату Боно с оптимистическим названием «Наука умерла».

Особенно понравилось Бруно начало трактата. В нем его оранжевоголовый друг развивал нехитрую мысль, что наука основана на упрощении. Авторитет гения подтверждал: на допросах Бруно вел себя как настоящий ученый. Но в дальнейшем пониманию поддавались только отдельные слова. «Чисел нет», «предел науки не истина, а человек» — это были еще самые внятные предложения. Абзацы рвались на фразы. Фразы замыкались на себя и хранили смысл, как космические черные дыры свет.

Из антилогичных кошмаров Бруно был выдернут утренним будильником биокома. Бодрый сигнал звал его на маршрут лифт — Пирамида — фано.

Как назло, заседание Совета перенесли на неделю. Решение судьбы Бруно откладывалось. Одно было ясно: Совет Пирамиды — это развилка. Либо трактат одобрят, направят на рассмотрение в Тор и откроют под него финансирование, либо на борьбе против Стены поставят крест.

Оставалось мечтать об успехе и портить свой опус «улучшениями», вопреки советам опытного мэтра Слотисия. Других способов убить эту неделю не было.

Боно на звонки не отвечал. Подружиться с коллегами глобалыциками не получилось. Без меры внешне дружелюбные, в меру циничные ребята из его сектора в свой избранный круг южан Юга не очень-то пускали чужаков.

Последний рабочий день перед Советом Пирамиды выдался дождливым. Сидя у серой стеклянной трапеции, по которой капли торили свой извилистый путь, Бруно просматривал бородологические труды своего оранжевого друга. Хотелось отвлечься от предстоящего завтра сражения.

К удивлению визкапа, бородология оказалась сколь несерьезной наукой, столь и настоящей. Все научные бороды, с которыми Бруно успел завести знакомство, уверенно попадали под ее классификацию. Одного Слотисия не удавалось накрыть этой сетью.

В размышлизмах о загадке волосяного полуэллипсоида мэтра визкап ответил на биокомовский звонок. Экран полыхнул оранжево.

— Я вывел твою формулу. Встречаемся у лифта.

Кассизи был безапелляционен, как всегда. У Бруно свои планы? Он наконец-то собрался сегодня пройтись пешком? Боно все это было неинтересно. Что удивительно, именно с этим безобидным чудаком визкап совершенно не мог спорить, да и хотелось все-таки разобраться с бородой Слотисия.

Лифт выбросил молодых людей на последней остановке в предгорьях Норта Верде. Уводя визкапа каменистым склоном холма, Боно пояснил причину столь продолжительной поездки:

— Размышлять и беседовать надо под открытым небом. Мудрецы античности это хорошо знали.

Через мелкую штриховку чуть моросящего дождя просматривались башенные виды Йозера Великого. Статуя Спасителя на далеком острове выглядела отсюда светлой черточкой. Подобрав кусочек гранита, Боно принялся вертеть его в пальцах и в самое последнее мгновение предупредил вопрос друга:

— Формулу твою я не скажу. Пока тебе не следует ее знать.

— Так зачем мы сюда приехали?

— У тебя завтра Совет?

— Да.

— Не ходи.

— Это невозможно.

— Я знаю.

Оранжевый логик пристально вглядывался в серую дымку дождя, а Бруно не торопился спрашивать. Он понимал: Кассизи наконец решился поговорить с ним всерьез и сам все скажет.

— Ты когда-нибудь задумывался над тем, что такое будущее, Бруно? Пытался вывести его формулу? Я вывел. Будущее — это ум. Насколько умен ты, твои учителя, твои родители, настолько удачным будет твое будущее.

— Ну и к чему эта формула в данном случае?

— Ты не понял? Выходит, я прав.

— В чем прав, Боно?

— Ты недостаточно умен, чтобы изменить будущее Будущего.

Гранитная крошка — все, что осталось от камня в нежных пальцах логика, — просыпалась в траву. Кассизи отряхнул руки.

— Хватит жонглировать формулами. Давай, Боно, выкладывай конкретные доводы.

— Изволь. Слотисий говорил тебе что-нибудь о венценосцах?

— Нет.

— Я так и знал. Тогда слушай…

Медленно, веско Боно стал излагать следующее.

Венценосцы — влиятельная группа глобалыциков крайних взглядов. Их базисный тезис, кредо: стэлсовая демократия Будущего есть завершение, венец Истории, ее итоговое совершенство. Безопасность Будущего обеспечивается в стеллополисах системой Стен, и любые нападки на охранительные святыни недопустимы.

Теориями венценосцы себя не ограничивают. Так они разработали генетический тип человека, идеально подходящий для стэлсовой демократии, а знаменитый мэтр Фандосий реализовал его в проекте «Сыны Равэтов» по созданию сверхчеловека. Один такой супермен жив до сих пор, зовут его Ге-риад. Если Бруно это имя что-нибудь говорит.

И вообще, напрасно Бруно решил, что можно этак играючи, в лоб, пробиться с простенькой идеей «Против Стен» в йозеровскую науку. Даже ему, Кассизи, пришлось придумать хатусконца Вабона, якобы покушавшегося на приоритет создания антилогик, чтобы, используя южный патриотизм, обратить внимание на свои труды.

На самом деле всем на будущее Будущего наплевать. Люди по своей природе глупы и слепы. Всех интересуют только стэлсы и, может быть, кроме Ге-риада, этой куклы Фандосия, никто свое время по-настоящему и не любит. А его, Бруно, просто используют в какой-то игре, смысл которой неведом.

Визкап долго молчал, обдумывая тираду друга. Неужели Боно не замечает демонстраций йози? Угрозы Новой Стены? Того, что элита Йозера всерьез этим озабочена, и ей нужны идеи и волонтеры против Стен? И что люди вовсе не глупы и слепы, а видят угрозы Будущему и борются с ними? И что он, гений логики, не видит очевидного?

— Пойду я. Надо выспаться перед докладом, — наконец сказал визкап.

— Давай. — Боно не пытался его задержать, — только не разочаруй меня. Многие резво начинали, а заканчивали тем, что пресмыкались перед Стеной.

Бруно промолчал. Он не собирался обижаться на гения. И только у лифта вспомнил о том, что так и не спросил у основателя бородологии насчет загадочного полуэллипсоида мэтра Слотисия. Да и Санфар с ней, с этой бородой! Далась она ему! В конце концов, ну какое значение может иметь ее форма?


Глава 15

«ГРОМ ВЕЧНОСТИ»


Башня насчитывала ровно семьдесят этажей. Бруно поднял ее на ладони, показал сделанную из хрусталя игрушку Совету и осторожно принялся пристраивать башенку на рубоновую кафедру. Это миниатюрное наглядное пособие к докладу и являлось одним из тех «улучшений», против которых возражал мэтр Слотисий.

Руки уже не дрожали. А поначалу, когда он, преодолев три ступеньки к кафедре, очутился перед умнейшими людьми Юга, визкапа затрясло сильней, чем перед схваткой с тигром.

Начал он доклад с истории Стен, как говорится, «от хорогов». Понемногу волнение прошло, голос раскрепостился, и период стал сменяться периодом. Необходимость Стен для спасения цивилизации. Зашита от смертельной материковой мории. Щит от вечной угрозы Севера. Заслон от первобытного Прошлого.

Зал скучал.

Доклад как доклад. Рубоновая кафедра, чудом доковылявшая через века в ультрасовременное здание Пирамиды из какого-то еще монастырского университета, слышала таких докладов тысячи и тысячи. Собравшиеся в зале тоги шестого и седьмого ранга, казалось, готовы были заснуть, что никак не устраивало Бруно.

По ораторской неопытности Бруно повысил голос. И перешел к аргументам против Стен. Суверенитет зла недопустим. Невежество не должно иметь защиты. Будущему чревато жить за счет Настоящего. Миллионы людей гниют за Стеной, и расплата за это неизбежна. Закончил Бруно историей Первого Юга с его апофеозом Стен и последующим глобальным крахом.

Слушали кое-как. Лишь заключительные манипуляции Бруно с наглядным пособием развеселили Совет Пирамиды. Визкап собирался продемонстрировать хрупкость, неустойчивость Будущего, которое без опоры на другие времена живет до внешнего толчка или до внутренней ошибки, но когда он от хрустальной башенки — символа Будущего — отсоединил две опоры, она почему-то падать не захотела. Когда же Бруно свалил ее рукой, башня вопреки сценарию не разбилась. Наконец кое-как расколотив хрустальную игрушку кулаком, донельзя смущенный визкап закончил свой доклад.

Уж насколько серьезные, все повидавшие ученые мужи составляли Совет Пирамиды, и те не выдержали — добродушно заулыбались конфузу с хрустальным символом. Правда, был в этом добродушии некий нюанс. Молодой докладчик его не заметил, а чуткий Слотисий уловил в момент. Он тут же поднялся и поторопился к выходу.

Широкую и округлую, как его борода, фигуру мэтра в проеме двери сменили медные кудряшки Линки. Она таки пришла поддержать друга, но успела лишь махнуть рукой — дверь закрыли, Совет продолжился, начались вопросы к докладчику.

Некоторые из вопросов сами тянули на трактат. За стэлс обсуждения визкап буквально взмок. Порой он только догадывался, о чем вели речь члены Совета, на таком высоком уровне охвата проблемы шел их разговор. И если за свой трактат с его примитивно звучащим здесь тезисом «Стена — это смерть» Бруно было моментами стыдно, то глубине понимания тогами проблематики Стены оставалось только радоваться.

Заминка возникла, когда от слов настало время переходить к делу.

Казалось бы, чего тянуть, если сами члены Совета с блеском развили идею доклада? Бруно ждал: сейчас на кафедру поднимется кто-то из семиранговой верхушки Совета и предложит рекомендовать трактат на рассмотрение координаторам Тора.

Но все сидели по своим местам и молчали. Только вернувшийся мэтр Слотисий передвигался от одного члена Совета к другому. Затем мэтр поднялся на кафедру. Он объявил, что программа Совета несколько меняется, так как слова попросил представитель уважаемых венценосцев.

Венценосец запомнился белокурой бородкой, ярким точечным румянцем на скулах и блеском заблуждения в глазах. Само выступление было небогатым по мысли набором идей из теории венца истории. Стена — защита от грязи Настоящего и угроз грядущего. Надо различать стены полезные и вредные, свои и чужие. Жизнь есть война времен. В этой войне победило Будущее и гуманно отгородилось от Настоящего, позволив ему самоуничтожаться. В заключение белокурый и вовсе без затей обвинил предыдущего докладчика в прямом пособничестве Северу. Ведь уничтожение защитного панциря Будущего есть давняя мечта имперского Хатускона.

Пока высокоранговые ученые с присущим им блеском развивали идею очередного докладчика, визкап лихорадочно искал причину столь нежданного поворота в ходе Совета. Все чаще он поглядывал в сторону своего научного руководителя, а тот довольный, отсуетившийся, благостно внимал звучащим речам.

Ловок и опытен в науках был мэтр Слотисий, и там, где визкап увидел благодушные улыбки членов Совета, мэтр заметил нюанс. С таким благодушием здоровяки-мясники могли бы улыбаться на лекции тощего вегетарианца. Совет не хотел помогать представителю чужой башни. Слотисий это понял первым и выпустил подготовленного на такой случай венценосца.

Совет с удовольствием занял место над схваткой. Нехитрая комбинация — столкнуть пришлого фанатика с фанатиком доморощенным — пришлась тогам по душе. Зазвучали предложения дать еще год-другой противнику Стены и ее адептам поработать под руководством мэтра Слотисия, после чего заслушать их вновь.

Глаза Бруно стали пустыми, как были когда-то у Серебра, лицо каменело на глазах. Начинался приступ, только не было в зале Линки и некому было испугаться.

Ничего не подозревающие тоги продолжали говорить.

Слова, слова. Царство слов. Царство снов. Бессмысленные слова ученых давили, душили визкапа паутиной из канатов, и он никак не мог вырваться из них. Мир вовсю полыхал чернотой.

Он понял, в чем загадка яйцеобразной бороды мэтра. Понял смысл слов Боно о большом теле, которое вмещает любые идеи. Очередной выход оказался тупиком.

Мудрецы Юга, служители истины, ловкачи, умельцы, как же они были слепы. Слепые мудрецы. Темнота швырнула Бруно к кафедре. Выступавший, заглянув в глаза визкапа, шарахнулся в сторону.

Зал мертвецов загудел.

Светлые тоги гасли, превращаясь в темные пятна. Мертвецов становилось все больше, они — все ближе. Сотни ученых мертвецов наступали на него.

Бруно с ревом принялся выворачивать кафедру из пола. Рубоновая махина не поддавалась, скрипела, боролась мощным Хорогом. И все-таки Бруно выворотил ее, приподнял и швырнул в подступающие тени мертвых, после чего бросился к выходу.

Он уже не видел, как отшатнулись первые ряды Совета, а рубоновая кафедра, несколько раз тяжело кувыркнувшись, медленно завалилась и замерла, упершись под углом в непробиваемую трапецию окна.

— Ой, что ты натворил! Разве так можно? Такие дядечки солидные, ученые — а ты? Молодец, что не убил никого.

Вцепившись визкапу в рукав, еле успевая семенить своими ножками, Линка тараторила без умолку:

— А если наши нобили смотрели в фано трансляцию Совета? Что я говорю? Завтра весь Столп будет смотреть эту запись. А что скажет Тэт? Мне уже страшно. Но ты не бойся. Только глупостей не наделай сгоряча.

Линка стала подпрыгивать в попытках заглянуть другу в лицо.

— Не молчи, Бруно. И посмотри наконец мне в глаза. Опять у тебя эта гримаса. Бруно! Что ты задумал? Бруно, что бы ты ни задумал, я, как начальство, тебе это запрещаю!

Судя по всему, она всерьез испугалась за его жизнь, решив, что он собрался покончить с собой.

Самое удивительное: Линка почти угадала. Визкап действительно торопился на свидание со смертью. Только руки он собирался накладывать не на себя…

У лифта Линке показалось, что Бруно сейчас ее оттолкнет. Она ошиблась. Он вызвал индивидуальный лифт. Это было очень дорого, но в данном случае весьма удобно. Шагнув в кабину, он сел в единственное кресло, и створки захлопнулись. А Линка, впервые после похода в музей, расхохоталась. Она представила, как после всех ее криков он лихо мчится в какое-нибудь питейное заведение Йозера Великого, чтобы по-мужски залить неудачу. Снующие вокруг тоги испуганно поглядывали на девушку.

В зале боев шла обычная работа.

На рингах, расположенных по периметру зала, возились новички. Опытные межевики тренировались ближе к центру. В середине зала работали мастера. Там вел занятия сам Гериад. В учениках у него были лучшие кулачищи Юга.

Вдруг молодые межевики посыпали с рингов. За ними потянулись опытные бойцы. Живая стена у входа в зал образовалась очень быстро. Опоздавшие и самые любопытные вовсю старались протолкаться в первые ряды. Там было на что посмотреть. Такого наглого чужака в логове межевиков еще не видывали.

Широко расставив ноги, скрестив руки на груди, высокомерно выпятив подбородок, в дверях зала боев стоял монах-вечник.

Куда ж ты пропал, монашек?

А где твоя юбка? Неужели до сих пор девчонки не научили тебя носить юбку?

Не было лидеров, поэтому толпа не знала, что делать с нежданным гостем, и только поддразнивала его.

— Опять он язык проглотил. Стеснительный. Бруно молчал. Он считал.

Сорок. Пятьдесят бойцов. Мало. Пусть подойдут еще. Семьдесят. Сто. Рано. Надо ждать. Сто пятьдесят бойцов. Двести. Пора!

И тогда вечник прыгнул.

Одним ударом он сбил транспарант «Сила превыше всего». Кромсая, разрывая голыми руками металл, стал пробиваться через стену бойцов. Они его не интересовали. Цель была в центре.

Спокойный, как властелин мира, Гериад восседал на высоком ринге, словно на троне. Глаза его были закрыты. Он их не открыл даже тогда, когда искореженное железо полетело ему в лицо.

Зал охнул. Кто-то из стоящих внизу бойцов со знанием дела осенил себя знаком семи.

Гигант поднялся, спросил:

— Без правил?

— Без правил.

Им было достаточно двух слов, чтобы обговорить правила поединка «без правил», которые разрешали убивающие удары.

Гериад мягко, крадучись шагнул из угла вперед. Бруно не отступил. Как тогда, на крыше Столпа, он был уверен, что на этот раз его никто и ничто не остановит. Хватит с него слов. Но под канаты уже лез и спешил к ним лысоватый толстенький коротышка.

— Погодите, ребятки, не торопитесь. Какое здесь может быть убийство без папаши Дона?

Коротышка был из категории обаятельных уродцев. Вид папаша Дон имел всклокоченный и счастливый, будто он только что вырвался из ручищ ревнивой толстухи-жены.

— Хочу вас успокоить, ребятки: вы еще покалечите друг друга самым лучшим образом. Почему нет? Но все стэлсовые права на проведение боев «без правил» выкуплены мною на семь лет. Я отвалил за них кучу стэлсов и должен на вас хоть чуточку отбить.

Кулаки Гериада опустились.

«Стэлсовые права» — здесь, на юге Юга, перед этими словами отступал даже сверхчеловек.

Началась торговля, во время которой Бруно благоразумно отошел в сторонку. О семираундовом формате боя, форме ринга, вознаграждении для победителя, страховке для побежденного договорились быстро. Папаша Дон требовал на раскрутку боя семь дней, Гериад давал семь стэлсов, то есть драться они должны сегодня.

К удивлению визкапа, гигант умудрился переспорить прожженного дельца. Бой назначили на вечер. Но прежде чем Бруно ушел готовиться к поединку, папаша Дон, уважительно поглядывая на Гериада, успел визкапу сказать:

— Трудновато тебе придется, сынок. Прошу: продержись хотя бы два раунда, тогда получишь отдельное вознаграждение. А я попытаюсь договориться с Гериадом, чтобы два раунда он тебя не убивал. Ну а в третьем, сынок, прыгай. Ни о чем не думай, а просто прыгай через канаты. Главное, остаться живым. Понял, сынок? Не простит он тебе плакатика.

Сверхчеловек против черного джагрина! Гериад против сумасшедшего! Юг против Востока! Милые дамы и отважные гозты, делайте ваши ставки сейчас!

Фаноэкран занимал весь громадный потолок зала боев. По его периметру вспыхивали строки текста, а на самом экране беспрерывно показывали интервью участников боя, организаторов, специалистов, ветеранов и просто болельщиков. Только с энергией папаши Дона и йозеровской расторопностью можно было за считаные стэлсы трансформировать тренировочный зал в зал для зрелищ и собрать в него почти семьдесят тысяч зрителей.

Вокруг треугольного ринга, специально придуманного для боев «без правил», папаша Дон сейчас и бегал с последними распоряжениями. Был он, как всегда, счастлив и всклокочен.

Под канаты полез Бруно — зал взревел. Вышел Гериад — зал взревел втрое. Ревела публика по-разному: рев ненависти сменился ревом восторга.

Разминаясь, Бруно видел на экране себя, дающего интервью перед поединком. Надо сказать, папаша Дон умел работать с фаножурналистами, а те умело сделали свое дело. Сняли Бруно сверху, с искажениями, так что на экране он выглядел опасным сумасшедшим.

Вот блондинка журналистка спрашивает:

— Ты понимаешь, что Гериад тебя просто убьет?

И его оборванный ответ:

— Ничего, забег покажет.

Взгляд — вверх на камеру — угрюмый, исподлобья. На лице гримаса злого идиота. На контрасте: добрая и умная, с каплей жалости к бессвязно отвечающему идиоту улыбка блондинки. И сразу — кадры с кафедрой, кувыркающейся в сторону лучших умов Юга. И рассказ о «расстреле детей», с комментариями родителей. На закуску — «восстановленная режиссерами сама сцена „расстрела“. Фанотехнологи умели создавать настроение

— Убей его, Гери!

Ревел зал.

— Порви его, Гери! Порви!

Визжала в первых рядах группка девчонок из окружения Интия, и глаза у них были стеклянными.

На самом деле бои без правил редко заканчивались смертью. Такая развязка служила скорее приманкой. Но сегодня все семьдесят тысяч южан хотели только одного.

— Убей его, Гери! Убей!

Ревел без умолку зал. На Гериада, красу и гордость Юга, покушался никому неизвестный непредсказуемый идиот, и все жаждали его смерти.

На ринге появился судья, а на экране блицем шли последние интервью. Большинство специалистов больше раунда жизни Бруно не давали.

Судья проверил экипировку и спрятался за канаты.

Ударил гонг.

Сверхчеловек и черный джагрин стали сходиться. На миг зал затих. Странно, ни один из зрителей не знал, что на свете есть «гром вечности», никогда не слышал о нем, но все в зале разом почувствовали: сейчас что-то произойдет, боя не будет. На общем вдохе все и случилось.

«Гром вечности» грянул. Этот удар черного джаг-рина буквально смел Гериада, канаты, столбы. Вниз рухнули и сверхчеловек, и вся паутина ринга, которая чуть было не прихватила с собой и Бруно, еле успевшего перепрыгнуть через нее. На абсолютно пустом возвышении в свете прожекторов остался стоять лишь один джагрин со смертельно бледным лицом.

И тогда дрогнули стены, и публика взревела так, словно сама Феста обрушилась на крышу зала.

В свою башенную секцию визкап заявился за полночь в сопровождении толпы новоявленных поклонников. Юг любил успех.

Лицо Бруно было сосредоточенным. Он начинал слепнуть, приходилось расплачиваться за сверхнапряжение «грома вечности». Обычно слепота проходила к утру, но до рассвета надо было как-то дожить.

Провожала его молодежь, чуть ли не подростки. Разнообразие спектров только делало их всех на одно лицо. Больше других запомнился тщедушный паренек, который все пытался ухватить Бруно под локоть и повторял одни и те же слова насчет транспаранта межевиков:

— Дурацкий у них девиз. «Сила превыше всего», по-моему, — глупость. Нет, дурацкий у них девиз.

С последними шагами покидающих секцию провожатых слова эти затихли за дверью. Бруно опустился в кресло. В глазах быстро темнело, слух также начинал отказывать, и визкапу показалось, что он остался один. Он ошибался. Со стороны кровати раздался знакомый голос:

— Гляди, как не свезло его кобылке.

На кровати возлежал Осис собственной персоной! Держа перед собой биоком, он раз за разом прокручивал запись чудо-удара и любовался заключительной картиной поверженного Гериада.

Вот обвитый канатами сверхчеловек головой вниз летит прямо на разбегаюшихся зрителей. Вот гигант с грохотом падает в ряды кресел. Вот только сверхчеловеческие ноги торчат к потолку. Не свезло его кобылке. Осис был прав.

Выключив биоком, Осис расплылся в своей широкой лунной улыбке и стал рассказывать. Оказывается, сегодня после обеда его безо всякого предупреждения перевели служить из полиции в Службу. Почему? С какой стати? Никто не объяснил. Зато перевели с сохранением чина вицера и с двойным повышением оклада. Рассказывал Осис так, словно они расстались стэлс назад.

Договорить ему не дали. У Бруно зазвонил биоком, и экран полыхнул золотом. Визкап уже почти не видел, но ошибиться было невозможно. Золотая его потеря, его карнавальная богиня что-то говорила ему, с улыбкой доброй королевы на устах.

Сперва — Осис, теперь — Золото! Бруно чувствовал: от радости он расплывается в почти такой же широкой улыбке, как его круглолицый друг. Начиналась какая-то ночь чудес, словно одним могучим ударом он умудрился проломить себе путь в сказку.

И тут случилось совсем уж невероятное!

Дверь распахнулась. На пороге возник силуэт офицера Службы с пакетом в руках и доложил, что мундир отважного гозта визкапа Службы Бруно Джагрина готов и мундир этот отважному гозту визкапу Службы Бруно Джагрину доставлен.


Глава 16

ПЕРВОЕ СЫСКНОЕ МЕРОПРИЯТИЕ


Бруно приладил к своей голове новенькую фуражку, после чего оставалось только щелкнуть каблуками и отдать честь отражению в зеркале.

— Отважный гозт визкап Бруно Джагрин к несению межевой службы готов!

Черный с серебристыми вставками мундир офицера Службы был ему к лицу.

— Мне бы такой, — мечтательно протянул лежащий на кровати Осис, — сегодня утром аэр получил, тормознул перед девчонками — у них глаза круглыми сделались. В тот момент я подумал: вот оно — счастье. А сейчас понял: ну что за счастье без такого мундира! Эх, пока до визкапа дослужишься…

— Мундир не сам по себе. К нему прилагается достаточно опасное задание.

— Погоди, — Осис принюхался, — а ведь эта туалетная вода не из дешевых. Что там сегодня к мундиру прилагается? Опасное свидание?

— Задание. Я сказал: задание.

— Да вижу я, куда ты собрался. Добрый я сегодня, иначе мог бы порассказать о наших южаночках такое. Поопасней Гериада будут. Эх Бруно, держался бы ты подальше от Золота.

Откинувшись на подушку, Осис блаженно улыбнулся. Сегодня утром прошла первая тренировка его аэрогруппы, поэтому он был сейчас бесконечно довольным. Автоэры и девчонки — в этом он знал толк, и тут была любовь взаимная, в отличие от его третьего увлечения.

— Свезло тебе вчера, а моим кобылкам на выходных — нет. Все ставки сгорели. Я вот думаю: если мне так не везет, значит, существует человек, живущий на мое счастье? Это не ты, случаем?

Осис стал загибать пальцы.

— Гериада срубил — раз. Все делал, чтобы загудеть на каторгу, а попал в Службу — это два, такой мундир получил. Твоя судьба не на мои проигрыши резвится?

— Тебя тоже в Службу взяли, в аэрогруппу назначили.

— Это правда.

— А Гериаду я должен сказать «спасибо». Благодаря фанорепортажу, Золото меня и нашла. Теперь узнаю, видела она тигра с «козочкой» в карнавальную ночь или нет. Все-таки они с Серебром спустились со стороны парка. Вдруг она заметила что-то? Раз джагри не помогает, начну проводить обычные сыскные мероприятия.

Осис приподнялся, дотянулся до флакона с туалетной водой, с задумчивым видом понюхал его.

— Только не рассказывай мне, отцу девочек-близняшек, что ты идешь за информацией. Я слышал, как ты с Золотом по биокому ворковал. Стишки читал.

В последних словах зазвучали полицейские, обвинительные интонации. На что обвиняемый, оторвавшись наконец от зеркала, изобразил некий легкомысленный поэтический жест и нараспев принялся декламировать:


Имя ее поет, как восьмая нота октавы,

Полотнища весеннего света зажигают ее шаги.

Слепит ночное солнце, ну а дневного — не надо,

Вспыхнул луч на пороге вечным началом пути.


Осис рухнул на подушку, а Бруно с удовольствием пояснил сраженному стихами другу:

— Зовут ее Фестади, с древнеаркейского это имя переводится как «солнце ночи». А строчкам этим почти четыреста лет. Здорово, правда?

Осис сокрушенно покачал головой.

— Ты на краю гибели, Бруно. Запомни: самые страшные заразы те, что доводят нас до стишков. Сперва эти ангелочки всячески доказывают, что они не такие, «как все». А потом…

— Не пугай. Что потом?

— Самое дрянное. Когда ты им поверил, они с превеликим удовольствием начинают тебе демонстрировать, что они именно такие, «как все». Взвоешь! Поэтому как отец…

— Девочек-близняшек — это я уже слышал. Давай что-нибудь новенькое.

— Она фана, Бруно. Очень дорогая фана. Я проверил по биокому статистику продаж ее фанокопий, там счет идет на десятки тысяч штук. Может быть, ты сегодня читал стишки виртуальной Фестади. Пойми: она просто видеокартинка.

— Эта видеокартинка ходит на благотворительные дежурства в больницу Черного квадрата, работает санитаркой. Она — человек.

— Правильно. Это ее стэлсы. Иначе ей не продаться. Вот и купи ее. Фаноподружки — милое дело. Но в экран не лезь. Из моих знакомых ребят двое пытались иметь дело с фана в жизни, после чего они чуть не свихнулись. Давай лучше рванем на пикник. Аэры, девочек нормальных я организую. Отвлекись.

— Я один раз уже отвлекся и больше не собираюсь ни спасать Будущее, ни бороться со Стеной, ни тратить время впустую. Лемсонг поручил мне найти убийц тигра — этим и займусь. Пока.

— Но ведь ты теперь абсолютно беззащитен! Последние слова Осис прокричал в пустоту, друг его уже выскочил из комнаты. Да и понял бы Бруно смысл этих слов? Ведь вовсе не на запрет на ношение сканфера намекал ему мудрый отец девочек-близняшек.

К балюстраде смотровой площадки было не протолкнуться, поэтому Бруно только и оставалось, что прогуливаться за спинами зевак да через головы любоваться на голубые горизонты. Площадку умудрились построить на склоне высокой и крутой горы, и выходила она прямо на океан.

Внизу на зеленых холмах сверкали стеклянные цилиндры башен. Чуть дальше за портовым хаосом начинался океан, и почти сразу взгляд упирался в остров-постамент с гигантской статуей Спасителя, не уступающей по высоте Столпу. По голубому небу к статуе летело белое облачко, и казалось, что Спаситель Мира приготовился его ловить своими воздетыми руками.

Яркие картины юга Юга радовали Бруно, как в первый день приезда в Йозер Великий. Глаза визка-па снова видели. Слух вновь был будто у шарга-змеелова. Бруно выиграл в лотерею под названием «гром вечности» и теперь не мог налюбоваться на пальмы, на голубые небеса, на многочисленных в этом традиционном месте встреч девчонок. Среди них он искал свой золотоглазый мираж, ведь назначенный стэлс настал.

Бруно в очередной раз обошел цветные фонтаны, журчащие посреди широкой площадки. Фестади он не заметил. Девушек здесь прогуливалось немало, попадались и красивые, и даже с золотом в глазах, но это сверкало дешевое, блестящее золото летнего сезона и только.

В мыслях Бруно присутствовала некоторая рассеянность.

Он то вспоминал ночь карнавала Двух Лун, то задавался вопросами первых дней пребывания на Службе.

Почему д-знание не видит охотников на тигра? Почему оно мутнеет от Золота? Почему он вдруг решил, что Золото каким-то образом связана с убийством тигра? Ведь это хрупкое создание невозможно и представить в качестве охотницы на хатусконского монстра. А в качестве козочки-приманки? Неужели Служба всерьез верит, что женщина могла ликвидировать имперского тигра? Почему…

Рядом защебетали на южном молодежном сленге две подружки, блондинка и золотоволосая. У них были модные одинаковые серьги — стеклянные фигурки хорогов с живыми крохотными змейками внутри.

Подружки с интересом посматривали на бравого, но стеснительного визкапа. Топчется вокруг них. Глаза интересные. Только молчит. Чего он боится, глупый? Ушел. Ну и ладно.

Щебетнув и захохотав, подружки упорхнули к балюстраде. Одинаковые серьги. Спектры на лицах. Одинаковые ужимки. Таких стандартно счастливых искательниц наслаждений Будущее штамповало миллионами. Но Бруно желал видеть только Золото.

Визкап принялся нарезать очередной круг. Проходя вдоль балюстрады, он посмотрел в сторону океана. Белый мячик облачка, благополучно проскользнув между руками Спасителя, беззаботно летел к горизонту.

В этот момент джагри стало мутнеть. Пришлось обернуться. Прямо к нему шла незнакомая девушка. Кепка с козырьком, волосы, собранные в хвост, короткая юбчонка — она выглядела почти подростком. Тем временем девушка обняла Бруно, уверенно чмокнула в щеку и сказала:

— Извини, я опоздала, но обижаться не смей. Я всегда опаздываю!

Глаза ее сверкнули настоящим солнечным золотом, и до нашего визкапа наконец дошло: эта девчонка и есть его карнавальная королева.

Фестади сама выбрала одно из многочисленных грот-кафе, гнездышками облепивших склон горы.

Они сидели у открытого, увитого цветами окна с видом на океан. Тихо звучала музыка. Бруно слушал свою ночную королеву и не мог наслушаться. Что она говорила? Сейчас это не имело никакого значения.

Предел искусства видел он перед собой. Совершенство. Абсолютное торжество формы. Невыразимую словами красоту пламени. В сравнении с лицом этой золотоглазой девчонки обычные человеческие лица выглядели штампованными спектрами. Любой жест Фестади, самый мимолетный каприз ее мимики равнялись изречению мудреца о жизни и мире.

Золото рассказывала о своих мечтах:

— …я страшная фантазерка. И я не желаю быть только фаноподружкой. Я сейчас начинаю сниматься в фанофильмах и хочу не просто играть, а сыграть самые знаменитые роли, сыграть гениально, с самыми знаменитыми актерами прошлого и настоящего. И почему-то я уверена, что все так и будет! Смешно, правда? А еще я мечтаю…

Казалось бы, обычные мечты самой обычной начинающей фаноактерки, а из уст Фестади они звучали откровением. Бруно знал: он наблюдает за работой талантливейшей фаны. Ее задача — нравиться. За этим обаянием не только красота и душевный талант, но и годы обучения в фаношколе. Ну и что с того? Сейчас визкап хотел только одного — слушать ее бесконечно, и жадел только об одном — о потерянных без Золота месяцах.

О том, что фана видела карнавальной ночью в парке, возле которого был убит тигр, Бруно не спрашивал. Вдруг она скажет, что никого не видела. Что тогда? Прощаться? Поэтому, как игрок в рулетку, зажавший в кулаке последнюю фишку, визкап берег свой единственный повод для встреч. Он не хотел отпускать в экран золотоглазое чудо.

Манили визкапа не только чары прекрасной фаны. С ней была связана какая-то тайна. Отчего рядом с Фестади мутнеет предзнание? Почему джагри не видит опасностей в будущем Золота? Какая неведомая сила хранит ее?

Может быть, Фестади защищена любовью сотен тысяч фанотов? Откуда у этой доброты враги? А конкурентки, завистники? Не то. Или это дефект самого джагри? С какой стати? Оно в боях не подводило. Не то.

Вразумительный ответ на ум пока не приходил. Зато было ясное понимание: только силы невиданной мощи могли надежно охранить будущее Фестади. А может, эта золотоглазая девчушка богиня? Смешно.

— Я так и знала! Над моими мечтами можно только смеяться.

Золото заметила улыбку визкапа, причем его угораздило улыбнуться в тот момент, когда она окончательно воздвигла воздушный замок своих надежд и застыла в восхищении перед его ослепительным великолепием.

Бруно поторопился ее успокоить:

— Я и не думал смеяться над твоими планами.

— Правда? Значит, все мои мечты сбудутся? Ну скажи, Бруно! Ты ведь монах-вечник, джагрин, ты должен знать будущее.

Сверкающие солнечным золотом глаза фаны смотрели с такой надеждой, что Бруно не мог не улыбнуться.

— Да. Все твои мечты сбудутся.

— Я так и знала!

Золото совсем по-детски захлопала в ладоши, а улыбка Бруно стала совершенно двусмысленной. В ней на равных присутствовали и умиление, и стыд за столь наглое упрощение информации. А восторг на лице Золота в мгновение сменился искренним раскаянием.

— Все-таки я ужасная эгоистка — так разболтаться о своих «великих планах». Расскажи о себе, Бруно. О чем ты мечтаешь? Зачем приехал в Йозер Великий?

С последнего вопроса обычно начинались беседы со следователями и криминальными психологами, поэтому, прежде чем ответить, Бруно пришлось отогнать нелепую мысль о том, что за этой девчушкой может стоять всесильная Служба.

Фестади мягко напомнила:

— Я слушаю, Бруно.

Он привычно выдал свою легенду. Как правило, она не вызывала сомнений, но здесь был особый случай. Губки фаны обиженно надулись.

— Нельзя так поступать с друзьями, — сказала она.

— О чем ты?

— Ты сказал мне неправду.

Возразить было нечего. Ему не удалось ввести в заблуждение чувствительную к любой фальши фану, однако и пересилить монашескую скрытность он не мог.

Но тут произошло знакомое чудо. Фестади смахнула кепку, встряхнула своими золотыми кудрями. Что это было — поворот головы, улыбка, жест руки, колдовство — визкап не понял, но девчонка исчезла. Перед ним сидела и ему улыбалась добрая королева из ночи Двух Лун.

— Не бойся меня, Бруно, расскажи, о чем ты мечтаешь?

— Кому интересны чужие мечты?

— Мне.

И Бруно поверил. Он, устоявший перед лютостью генеральских очей, не поддавшийся на уловки следователей и приемы психологов, все рассказал золотоглазой королеве, причем без намеков и легенд.

Первый приступ черного джагри с ним случился на выпускном школьном карнавале. Именно с той ночи у него нелюбовь к празднествам.

Юные девушки в венках из тропических цветов водили хороводы, а он видел пляшущие скелеты. Вокруг радовались жизни, а на него наступали черные тени смерти. И тогда он бежал с карнавала прочь, по дороге чуть не свернул себе шею и успокоился, лишь забравшись на крышу родного дома, когда, запрокинув голову, увидел звездное небо. В надмировой высоте чертеж Великого Предела полыхал неизбывно чистым светом, и только в нем не было смертельной черноты.

Через месяц Бруно отплыл из своего крохотного прибрежного полиса в Джампилангр.

Тяжелейшие тренировки монахов-вечников, многостэлсовые чтения коанов, битвы на мостах прибрежной мории с хатусконцами — в Джампи-лангре ему пришлось нелегко. Не раз он хотел все бросить, свернуть на легкий путь, но каждый раз джагри поднималось черной стеной и гнало его под звезды. В конце концов цель — достичь Великого Предела, избавиться от темных теней предзнания — впечаталась ему прямо в душу.

Как сладко мечталось в годы ученичества!

Ступить на звездный путь. По дороге, может быть, встретить Бога, постичь тайну вечности, ответить на самые главные вопросы. Откуда в наш мир приходит зло? Кто такие тигры и зачем они? Возможен ли мир без стен ненависти?

И плечи гудели от избытка сил, и все казалось достижимым, но тут его судьба споткнулась о генеральский сапог.

Два пути ведут к Великому Пределу — путь Воина и путь Монаха, и оба требуют полного самоотречения. Казалось, сил хватит на любой из них, и Бруно прибыл в Йозер Великий, чтобы понять, каким путем шагать, но, видимо, слишком долго выбирал. Судьба наказала его за медлительность. Двадцать лет Службы — это слишком долго. Ему будет за сорок: поздновато думать о звездных путях.

Бруно замолчал. Меньше всего визкапу хотелось, чтобы его жалели, но Золото не была бы фаной, если бы не почувствовала его настроения.

Она сказала:

— Какие удивительные у тебя глаза. Казалось бы, черные, и все-таки с какими-то светлыми искрами. Я это сразу заметила! Еще на карнавале.

— Глаза как глаза.

— Как здорово: мой офицер смущен. Что касается Службы… только не смейся, я знаю, что тебе сейчас нужно. И не пожимай плечами. В таком случае вообще ничего не скажу!

— Извини.

— Хорошо. Скажу. У тебя в Йозере много друзей?

— Мало.

— У тебя есть фаноподружка?

— Нет.

— Выходит, ты вообще не очень любишь фано?

— Да.

— Отлично! — Фестади всплеснула руками. — Значит, ты наш человек. Хочешь побывать в раю? Правда, мой отец и его скучные друзья называют этот рай постинформационным обществом, но на самом деле это обычный рай. Я тебя там познакомлю с замечательными, удивительными людьми. Ты забудешь о своих скучных башнях. Поехали!

Ухватив визкапа под руку, Фестади потащила его к транспортной площадке, и через миг они уже со свистом летели лифтовым лабиринтом.

Бруно догадывался, куда они летят, но не это занимало его мысли. Он пытался заглянуть в будущее стоящей рядом золотоглазой фаны.

У поверхности оно было прозрачным, как хрусталь. Зато чуть глубже сразу мутнело. Создавалось полное впечатление, что он смотрит в стеллит, в непроницаемый камень времени.


Глава 17

ПОСТИНФОРМАЦИОННЫЕ АНГЕЛЫ


Выходя из лифта, Бруно успел заметить, что некоторые пассажиры, из торопившихся занять места в кабине, с удивлением посмотрели на Золото. Но гадать о причине таких взглядов было некогда. Бегущая дорожка подхватила их и понесла по цветущему склону холма к кремовым дворцам.

Мир кремовых дворцов был действительно прекрасен.

Голубые до рези в глазах озерца слепили солнечными бликами на мелкой волне. Широкие пальмовые аллеи вели к живописным, самой причудливой, сказочной архитектуры зданиям. Белые дуги мостов над каналами и озерами широким шагом уходили куда-то в неведомую даль под синими небесами.

Но самым большим потрясением явились человеческие лица. Открытые, без спектров. Лица уверенных, не задерганных ежедневной беготней за стэлсами людей. И ни одно из них не походило на другое. После двух лет жизни в мире башен Бруно не мог на них насмотреться. Золото не обманула, когда говорила о замечательных и необыкновенных людях, живущих здесь.

Молодые люди уходили все дальше.

Сперва белыми мостами, потом мостами по-детски наивно, но симпатично раскрашенными под радугу. Мимо модернистских зданий в бело-грязных и вместе с тем изящных наплывах, мимо золотых пляжей.

Куда? К зеленым облакам висячих садов на горизонте? Зачем? За ответами на вопросы, о которых шептал ветер, летевший с океана? Бруно не спрашивал. Он был готов идти по этим детским радугам вечно. Лишь бы шагать рядом с Фестади и как награду ловить взгляд ее золотистых глаз. В общем, напрочь забыл наш визкап мудрые советы своего опытного друга.

Золото тем временем изменилась. Хищная пружинистость, добавленная в ее походку, золотая грива на плечах сделали ее похожей на молодую сильную пантеру.

От красоты фаны визкап невольно загрустил. «Подросток», «молодая пантера», «добрая королева» — Фестади была совершенна в любой роли, причем она не играла. Бруно знал: секрет фаны в том, что она такой была. Он видел не роли, а грани. Тут загрустишь. Ведь Золото принадлежала сектору кремовых дворцов, стэлсами отгородившемуся от мира башен лучше, чем стеллитом. Ну кто здесь какой-то визкап Службы?

Фестади взяла Бруно под руку, чуть прижалась к нему. Любую перемену настроения, ее причину фана чувствовала и понимала мгновенно.

Спросила:

— Надеюсь, ты не боишься быть счастливым?

— Нет, конечно.

— Хорошо, я в тебе не ошиблась. К сожалению, очень многие из попавших впервые в наш сектор испытывают шок. У них нет ни сил, ни души, чтобы быть счастливыми, и тогда они начинают ненавидеть тех, кто смог. А я люблю кремовые дворцы и хочу, чтобы и ты их полюбил. Рассказать тебе о нашем секторе подробнее? Неужели не любопытно узнать, как устроен рай? Что ты молчишь?

Золото принялась теребить визкапа за рукав, пытаясь заглянуть ему в лицо. Бруно не реагировал. Рассматривал каналы, пеструю, веселую фантасмагорию архитектуры на зеленых берегах, а на девушку даже не глядел.

— Бруно, не молчи! — В голосе золотоглазой фаны появились наигранно-возмущенные нотки. — А то я решу, что ты самый обычный фанотик, которого, кроме мельтешения картинок в спектре, ничто не интересует!

— Сегодня днем со мной по биокому разговаривала ты или твоя фанокопия? — неожиданно задал Бруно вопрос не по теме, но врасплох Золото не застал.

— Ну конечно, ты говорил со мной. Само собой, все фаны и фаноактрисы используют свои фано-я для общения в фаномире — там столько агрессии, всю эту грязь фаномаски берут на себя, — но с друзьями я таких вещей себе не позволяю.

Приподнявшись на цыпочки — мешало широкое плечо — Фестади для убедительности чмокнула визкапа в щеку. Сразу севшим голосом молодой человек пробасил:

— Ладно. Рассказывай.

— Смотри. Этот дворец взят из знаменитого фанофильма «Хороги Анариды», а соседний — из «Абсолютного фано».

Фестади указала на парочку кремовых дворцов, затаившихся в цветущих деревьях и кустах на противоположном берегу канала. Крышу первого дворца украшали статуи клыкастых хорогов, а второй представлял собой сбитые в стадо сказочные башни.

Девушка пояснила:

— В нашем секторе фано и реальность слились в одно целое. Пошли дальше, там есть совершенно потрясные лачужки.

Показывая шедевры южной архитектуры, рассказывая их историю, золотоглазая фана уводила визкапа все глубже в этот дивный мир, в котором декорации стали камнем. В кремовом секторе жили создатели фано, творцы иллюзий для Йозера Великого, да и для всей Арки.

Здесь фанотехнологи «оживляли» в биокомах великих актеров прошлого, придумывали фаноконст-рукты невиданных красавиц, в которых соединяли все лучшее из десятков давно умерших и вполне еще живых актрис. Здесь выходили фанофильмы со сценариями, сочиненными фано-я известных писателей, а роли в этих фанофильмах исполняли также исключительно фанокопии. Здесь моделировали фанозрителей. Запускали их в фано. И в итоге создавали тот фантастический фаномир, в котором никто и никогда не уверен, с кем он на самом деле общается, кого видит и какой реальности фанопродукт потребляет.

Многое Бруно знал и раньше, а услышал что-то новое, когда Золото стала рассказывать о своем отце, акметехнологе.

Информационный мир башен умирает. Грядущие фанотехнологии сделают лишними миллионы людей. Когда сценарии пишут фанокопии, роли играют фаноконструкты, а журналистов в редакции заменяют фаноболванки — отмирают целые профессии. Скоро несколько тысяч фанотехнологов смогут создать фаномир для целого материка. Тор пока сдерживает эти процессы, но остановить их не в его силах.

Возникает постинформационное общество. Компонуют его акметехнологи как идеальную среду, состоящую из фаномира и людей. В итоге получается акмемир — идеальная среда человеческого обитания, гармоничное общество людей, интегрированных друг в друга и нашедших в кремовом секторе свой рай.

Всю грязь, всю агрессию фаномира принимают на себя фанокопии, оставляя для своих оригиналов лишь оптимальные связи. Акметехнологи берут на себя организацию и материального мира. В итоге остается идеальное пересечение фано и реальности.

Но самый главный продукт кремового мира — это замечательные, удивительные люди. В акмемире люди приходят к венцу истории, к самим себе, в рай.

При словах «венец истории» Бруно пришлось изрядно поднапрячься, чтобы не схватиться за кобуру, благо, ее отобрали. А в общем, кремовый сектор ему пришелся по душе. Какой там еще «венец истории» — это надо посмотреть, а вот обилие воды, зелени, неба нравилось.

Неожиданно визкап засмеялся и в ответ на ласковую золотую вспышку в глазах девушки пояснил:

— Странно, но все эти каналы и роскошные дворцы почему-то напоминают мой бедный прибрежный полис.

— Так мы и сами называем свой сектор «кремовой деревенькой», — охотно согласилась Фестади и потащила визкапа к очередному бело-ажурному мостику, гнувшему кошачью спину между двумя островками.

Внизу проплывали лодки, высоко над головой ветер гнал белые облака, а Бруно присматривался к идущим навстречу замечательным и удивительным жителям постинформационного рая. Улыбающиеся, приветливые физиономии здешних ангелов не могли не вызвать симпатии. Это была не безликая штамповка башен. И все-таки в глазах кремовых жителей визкапу чудилось что-то не очень приятное. Он быстро задавил мимолетное впечатление. Бруно не хотел и мысли допустить, что он может завидовать.

Мостик сменялся мостиком. Открылись новые дали, но местные красоты уже изрядно утомили виз-капа. Ему захотелось спросить, куда все-таки его ведет Золото. Уж не в музей ли? Тогда он против.

В этот момент грохотнул выстрел.

Пальнула крохотная пушечка с проплывающего мимо большого и комфортабельного плота. Облачко от холостого заряда полетело в сторону, а с палубы им уже вовсю махали руками и что-то кричали. Из всех слов Бруно сумел разобрать только одно — Фестади. На палубе, судя по выкрикам, находились ее знакомые.

Золото помахала им в ответ, и плот свернул к ближайшему причалу. Пока он маневрировал, девушка торопливо объясняла:

— Это сам Хьюго Тарнат. Фанотехнолог и фано-режиссер. Он один — целая фаноимперия. Именно Хьюго придумал и создал идеального фанозрителя и доказал, что не надо подстраиваться под вкусы фа-нотиков, а наоборот…

Плот ткнулся в причал, и через миг они уже плыли каналом прямо по дворцам, колышущимся в голубоватой волне.

По сути, плот являлся плавучим рестораном с солярием. На носовой части этой шикарной посудины загорали парни, смахивающие на культуристов, и девицы с фигурами для подиума, а на корме выпивала и закусывала публика постарше. Туда их и привели.

По выработанной в полиции привычке Бруно сразу принялся вычислять в собравшейся под тентом компании главного. Визкап высмотрел самое удобное место, в котором обнаружил самое шикарное кресло. В нем и должен был сидеть хозяин фаноимперии Хьюго Тарнат.

Он там и сидел.

Фаноимператор оказался поджарым, даже чуточку усохшим мужчиной лет шестидесяти с идеальной прической из имплантированных волос. На первый взгляд его лицо вид имело достаточно заурядный. Ну а второй взгляд ничего не мог добавить к этому впечатлению — он натыкался на полную остеклененность Хьюговых глаз. Усохший фаноимператор был смертельно пьян. В соседнем кресле, развалив свои красоты, нежилась блондинка. Возлежа томной богиней, она потягивала змейку.

«Эффектна, — подумал визкап, — но не Серебро. Нет, не Серебро».

Император щелкнул пальцами, и услужливые мускулистые ребятки мигом поднесли пару кресел. Бруно сел чуть в сторонке, а Золото с удовольствием устроилась в кресле, поставленном рядом с блондинкой. Случайно ли так вышло или нет — кто знает, — но произошло знакомое чудо. Рядом с Золотом роскошная блондинка сразу превратилась в рыхловатую тетку, стандартную и безликую, как жена аэрболиста.

— Познакомься, Хьюго, это Бруно, офицер Службы и мой друг, — ласковыми интонациями Золото пыталась навести мост через море спиртного, выпитого фаноимператором. — А это сам Хьюго Тарнат.

Бруно протянул руку для рукопожатия, но великий человек даже не повернул голову в его сторону. Остекленевшим взглядом он уставился прямо в горизонт. Потягивающая змейку блондинка также смотрела куда-то над головами.

— Какой у вас замечательный корабль, — решил визкап в свою очередь перебить затянувшуюся паузу. Никто не ответил. Нехорошее молчание продолжалось.

Наконец император отхлебнул из бокала и заговорил усталым, мертвым голосом давно пьющего человека:

— Где ты подобрала этого клоуна? В какой дешевой студии? Офицер Службы, скажите пожалуйста. Пусть сперва научится носить мундир. Он бы еще тут каблуками щелкнул.

Усохший хмыкнул и скривился. На самом деле он так улыбался. Картина, как офицер Службы будет щелкать каблуками среди волн и полуголых девиц, показалась ему забавной.

На щеках визкапа проявились крохотные розовые пятнышки. Он знал: до выправки межевиков ему далеко, но чтобы это заметил какой-то алкоголик?!

— Представь себе, Бруно настоящий визкап! — Золото запальчиво встала на защиту друга. — И он здесь получше очень многих.

— Тогда чего он так пыхтит? — спросил усохший. — Роль я ему все равно не дам. Пусть не старается. Посмотри на него. Ну что за внешность? Заурядный герой второго плана. Нет, второго сорта! Ха, герой второго сорта. Это надо запомнить.

— Да не нужна ему роль, — попыталась возразить Фестади, но фаноимператор ее не слышал.

Он воздел руку и закрыл глаза, явно пытаясь что-то вспомнить. Потом щелкнул пальцами.

Когда бокал наполнили, он отхлебнул и заговорил совсем по-другому. Очередная доза спиртного стрелкой перевела ход его мысли на другие, пусть и не оригинальные рельсы.

— Все девки — дрянь, визкап. Ты еще этого не понял, ничего… Давай выпьем, служба. Ты мне нравишься. Хочешь, я открою тебе тайну, как снимать популярные фанофильмы? Здесь не все так просто!

Усохший император помахал пальцем перед носом молодого человека и резко уронил руку. Слова давались ему с трудом, фразы получались рублеными, словно из-под тяжелой секиры.

— Успех — в секрете классической трагедии. Герой-умник бросил вызов небесам? Ему крышка. А ты не высовывайся. Жуй лакташи. Зритель ведь тоже не высо-вы-ва-ет-ся. Побеждать должны простые хорошие парни…

Для смертельно пьяного он говорил очень даже неплохо. Чувствовался опыт.

А Бруно потихоньку осматривался. Визкап не раз бывал в барах Йозера Великого и хорошо знал, чем заканчиваются такие разговоры об искусстве. Нужно было уходить, и как можно быстрее.

Мимо них к стойке с выпивкой прощебетала группка девиц, одетых в загар, за ними потопали крепкие мускулистые ребята. Все — красивые. У всех дорогие современные прически, которым не страшны ни вода, ни солнце. Образцовая плоть. Глядя на всю эту публику, услаждающую себя на плоту, визкап понял, чем его насторожили глаза обитателей кремового сектора. В их глубину невозможно было заглянуть. Будто вставили в глазницы красивых людей осколки стеллита.

— Господи, кому я рассказываю! — очередной глоток вновь переключил усохшего императора. — Это ведь клоун. Пустое место. А если вышвырнуть этого клоуна за борт? Эй!

Пока мускулистые ребята оборачивались на зов хозяина, Золото поспешила вмешаться:

— Хьюго, это не клоун. Бруно — настоящий офицер Службы. Ведь офицера Службы ты не станешь выбрасывать за борт только потому, что ты пьян?

— Почему? Он мне не нравится.

— Но ведь ты благородный человек.

— Да?

— Разумеется.

Фаноимператор тяжело задумался. Так пьяница, наткнувшись на столб, пытается сообразить, как ему обмануть упрямое препятствие.

Мускулистые красавчики подошли поближе.

Четверо. Пятеро. Санфар побери, как все-таки неудобно в постинформационном обществе без сороказарядного сканфера. Бруно представил, как сейчас будет в мундире барахтаться с этими красавцами в воде. В том, что они умели отлично плавать, сомневаться не приходилось. Что-то надо было придумать, а времени оставалось всего ничего. Купаться на глазах Золота чертовски не хотелось.

Усохший наконец обошел свой «столб»:

— Да, я благородный человек. Но этого мерзавца, — теперь он прямо тыкал пальцем в Бруно, — все равно бросьте в воду! Заставьте наглотаться воды и швырните на берег!

Лавируя между столиками, красавчики двинулись исполнять приказ.

Бруно резко поднялся. Он еще успел взглянуть на Золото и неприятно удивиться. Она совершенно не испугалась. Вместо золотоглазой королевы визкап увидел в кресле расчетливую девицу из бара, того известного сорта, что провоцируют на драку глупых «бычков», сталкивают их лбами, а потом с любопытством наблюдают, как те разбивают в кровь друг другу физиономии.

— Что стоите? Утопите его! И не бойтесь этого клоуна!

Усохший сердился, не понимая, почему его лихие ребятки так медленно перебирают ногами.

Красавчиков тормозил мундир Службы, но Бруно знал: это ненадолго. Сейчас бросятся. Двое из нападавших стали заходить с флангов, а самый здоровенный, ростом почти с Гериада, но в два раза толще, попер прямо на офицера. Пора.

— Всем стоять! Руки за голову!

Бруно рявкнул так, как он с монахами-вечниками ревел на мостах прибрежной мории, обрушиваясь атакой на отряды хатусконцев. Ор он подкрепил характерным жестом межевика, выхватывающего из кобуры сканфер.

Красавчики на миг замерли, и этого оказалось достаточно, чтобы сотворить трюк, который уже пару раз выручал Бруно в йозеровских барах. Он схватил два бокала, сжал кулаки так, что захрустевшее стекло брызнуло в стороны, шагнул к здоровяку и ткнул указательными пальцами ему в плечи. Пока здоровяк тупо смотрел на свои вдруг отсохшие и повисшие плетьми руки, Бруно с силой провел ладонью по его груди. Кровавая широкая полоса ободранной кожи наискось перечеркнула ее до самого живота рубиновой лентой.

Держа руки на уровне лица, Бруно шагнул к остальным.

— Кто дернется, обдеру мордашку до мяса! Понятно?

Красавчики шарахнулись. Они ценили свои лица. Оставалось рявкнуть на паренька-рулевого.

— Прочь отсюда! Быстро.

Паренек, судя по всему, в мории не бывал и никогда не слышал рева атакующего Хорога. Бруно еле успел поймать в воздухе впечатлительного парнишку, с перепугу сиганувшего за борт, поставил его на палубу и взялся за штурвал.

Плот развернулся к берегу. Визкап прибавил ходу и на полной скорости с превеликим удовольствием, а также с грохотом и звоном въехал на этом плавучем ресторане прямо на пляж.

Когда визкап с Золотом спрыгнули на песок, никто и не подумал их преследовать. Загорелые красавцы хлопотали над здоровяком с парализованными руками, которого они уложили прямо на палубу. Фаноимператор уже спал, отбросив голову на мощную ляжку блондинки. Экипаж плота суетился вокруг своей посудины.

Тщательно отряхнув ладони и упершись локтями в парапет набережной, Бруно смотрел прямо перед собой в сторону кремовых дворцов противоположного берега. Через широкое плечо визкапа Золото пыталась заглянуть ему в лицо. Ей это не удавалось.

— Обиделся?

— Нет.

— Обиделся. Я знаю. Поверь, они не такие уж и плохие люди.

— Я заметил. Замечательные и удивительные.

— Почти.

Золото расхохоталась, приподнялась на цыпочки, зашептала:

— Хорошо, что надо сделать, чтобы офицер перестал обижаться? Может быть, офицер Службы пригласит меня в путешествие на Фесту?

Плечо визкапа под руками фаны окаменело. Было от чего.

Феста — гроза и греза девственниц! Мир, где исполняются самые заветные желания! Феста — луна влюбленных!

Строки и кадры не раз виденной фанорекламы плыли у Бруно перед глазами, а он все никак не мог поверить, что слова его золотоглазой королевы ему не почудились.

Он повернулся к Фестади. На него смотрели бесстыже наивные глаза юности. И тогда солнечное золото в этих глазах вскипело, забурлило и захлестнуло визкапа вмиг.


Глава 18

СОЛНЦЕ НОЧИ


Золотое сияние стало сворачиваться, гаснуть, но не пропало совсем, оно осталось гореть в глазах фаны огоньками обещания. Бруно очнулся, промолвил:

— Пригласить тебя на Фесту? А можно?

— Да. В фильмах я сейчас не занята, дежурство в больнице — только через два дня. Я слышала, за бои без правил платят очень хорошо. Надеюсь, после победы над Гериадом путешествие на Фесту тебя не разорит?

— Разумеется, нет. Я теперь богач.

— Тогда летим. Прямо на луну! Здорово как. Только надо переодеться. Я ведь не могу в таком виде отправиться в космос. Мне нужно подходящее платье. Пошли. Я знаю, где его взять.

Когда они преодолели очередной мостик и показалось белое, воздушной архитектуры здание, Бруно не выдержал, спросил:

— А куда мы идем?

— В музей. Что ты так странно смотришь? Это самый обычный музей фаноискусства. Здесь есть декорации к фильмам, которым двести лет. Представляешь?

Бруно привычно пожал плечами. Он думал совсем не о музее. Пока рядом Золото, пока горит огонек обещания в ее глазах, он был готов пройти безоружным все музеи Арки и Хатускона вместе взятые. Не волновало визкапа и древнее пророчество из Книги Вечности о конце времен, который наступит, когда джагрин попадет на Фесту. Уж как-нибудь времена выкрутятся, не впервой.

Заботили визкапа стэлсы. Бруно упростил информацию, когда сказал Золоту, что он богач. На самом деле дядюшка Дон его обманул, как мальчишку. Прожженный организатор зрелищ так составил контракт, что в итоге Бруно получил гроши. Теперь оставалось надеяться, что тех денег, которые собрались за время, проведенное в тюрьме, все-таки хватит на два билета до луны.

Они шли громадными пустыми павильонами, и Бруно разглядывал декорации средневековых замков, виды фантастических планет, укрепления эпохи Войны Времен, леса древних сказок. Все казалось знакомым, но вспомнить, в каких фанофиль-мах он все это видел, визкапу никак не удавалось.

У маленькой двери в высокой стене Золото остановилась, из-за ширмы выкатила панель стационарного биокома высотой стэлса в два, усадила офицера чуть в стороне и сказала:

— Хочу показать, как работают фанохудожники. На самом деле создавать фанокартины несложно. Смотри.

Фана принялась быстро водить руками по экрану, то и дело нажимая кнопки, разбросанные по его периметру. Она словно лепила картину пальцами.

Проявилась палуба. Столики. Тент. Мускулистые ребята. Усохший император. Последними на экране возникли Золото и Бруно. Изображения были несколько примитивными, но вполне узнаваемыми.

— А теперь смотри. Вот так я хотела, чтобы ты с ними расправился.

Щелкнув по одной из кнопок, девушка исчезла за дверью.

Биокомовские фигуры задвигались. Экранный Бруно дрался сразу с двумя десятками мускулистых бойцов, расшвыривая их по палубе, словно мягкие игрушки.

Видимо, Золото включила один из стандартных сценариев для фаногероя. Сценарий был «реалистичен». Он не обещал фаногерою легкой жизни. Собравшиеся с силами бойцы, по-зверски тараща глаза, уже изо всех сил душили рисованного Бруно.

Ну а настоящий Бруно тем временем достал из кармана свой собственный биоком и быстро что-то подсчитывал. Стэлсов для полета на Фесту явно не хватало. Поэтому лицо настоящего визкапа мало чем отличалось от физиономии его полузадушенной экранной копии.

Спасло Бруно изображение мундира, которое он заметил среди многочисленных рекламных биокомовских посланий корпорации «Луна Любви». Корпорация обещала пятидесятипроцентную скидку офицерам Службы Теперь он мог не опасаться даже возможных дополнительных трат на самой Фесте. Лицо молодого человека прояснилось.

И тут же экранный Бруно вырвался из лап злодеев и, торжествуя, стал швырять своих врагов за борт. В финале сцены рисованные Золото и Бруно, взявшись за руки, бежали на зрителя, а за ними летел, накатывая, огненный вал от взорванного плота.

— Ну как я тебе? К полету в космос готова?

В дверях появилась Фестади в белом платье, с золотым обручем в волосах. Платье было простым и одновременно умопомрачительным. Из тех простеньких платьиц, что не купить и на годовую зарплату визкапа Службы. Бруно оставалось лишь развести руками.

В корпорации «Луна Любви» их сразу направили на медкомиссию. Времени оставалось немного. Последний парусник отправлялся через стэлс.

Готовность Бруно к полету врачи проверили быстро — авторитет мундира сказывался, — а вот Фестади все не выходила.

Бруно ждал, еще раз пересчитал свои стэлсы. Поглазел на экран с рекламой.

Любящие, дотроньтесь до звезд! Феста, богиня любви, исполнит ваши самые заветные желания! Феста — первосортная романтика! Объемные кровати — только у нас! И помните: в условиях малой гравитации не надо предохраняться!

Толпу пассажиров, ожидавших посадки, в основном составляли молодые парочки. Несколько бородатых мужчин, работники научной станции Фесты, держались особняком. Это были исследователи ме-газаритов. Луна Любви славилась не только амурным туризмом, но и мегазаритами — грандиозными сооружениями загадочного происхождения. Любое путешествие на Фесту обязательно имело в программе их посещение. Фильмы о мегазаритах Бруно смотрел еще будучи школьником. Упоминались они как «столбы Равэтов» и в Книге Вечности. По легенде, то ли джагрин узрит конец времен в этих «столбах», то ли сам конец времен наступит после того, как джагрин увидит «столбы». Темен слог древних пророчеств.

Народ стал продвигаться к посадочному тоннелю, а Золото все не выходила. Она, видно, решила опоздать и в космос.

Объявили посадку. И тут же в дверях медкомиссии белым лучом вспыхнуло знакомое платье. Бруно бросился оплачивать билеты. К его радости, неприятных сюрпризов не случилось. Стэлсов хватило. Через миг они догнали пассажиров и тоннелем вышли к космическому паруснику.

— Что ты так на меня смотришь? — спросила Фестади. — Погляди-ка на эту красоту! — кивнула она в сторону серебристого парусника, стоявшего на прогретом солнцем бетоне.

Космический корабль был и вправду хорош. Энергоприемник в хвостовой части действительно походил на самый настоящий парус. Туристов поджидала этакая изящная серебристая хищная рыбина с парусом.

И все-таки визкап больше поглядывал на фану, чем на корабль. Она своего добилась. Настрой у Бруно был самый поэтический. Ему все не верилось, что его добрая королева, только на этот раз королева дневная, идет рядом с ним, и белый ветер овевает ее колени, и золотой огонек обещания горит в ее глазах. Молодому человеку все казалось, что стоит ему отвернуться, и она тут же исчезнет, солнечным лучом сверкнув в голубых небесах.

Внутри парусник отличался от пассажирского автоэра среднего класса лишь отсутствием иллюминаторов. Слева и справа от центрального прохода — по паре кресел в каждом ряду. Только здесь кресла вращались и перемещались, а при их состыковке получалась уютная ракушка, в которую невозможно было заглянуть со стороны. Многие парочки этим моментально воспользовались.

Каждое место было оборудовано биокомом. Транслировали момент старта. Воздух за кормой корабля вскипел серебристой полосой — это луч ударил в энергоприемник, и парусник легко взмыл к облакам.

Экраны переключились на виды Арар.

Синеву океана сменило желто-зеленое месиво материковой мории. А когда парусник ушел на ночную сторону, на черном покрывале мории ярко загорелись бриллианты гигантских стеллополисов, вправленные в стеллит Стен.

В корпорации работали отменные специалисты: фаногид резко поменял видеоряд именно в тот момент, когда виды планеты стали надоедать. Пошел рассказ о Фесте, о комфорте и надежности ее туристической базы.

Наконец на экране появились лунные кратеры Фесты.

Съемка велась в полете, может быть, с самого обычного реактивного автоэра. Машина шла прямо над золотистой поверхностью Фесты, огибая кратер за кратером, пролетая над пропастями, и вот на дуге горизонта появилась долгожданная гора темноты. Машина свернула в обход, словно боясь приблизиться к этой громаде поблескивающего мрака. Глазу там было не за что зацепиться, и только в самой глубине тьмы, казалось, мелькали алые отблески пожара.

Мегазариты Фесты. Самые загадочные сооружения всей Солнечной системы. По-прежнему, не показывая их близко, фаногид рассказывал.

Пята творца. Кольцо Князя Тьмы. Копыто Сан-фара. Врата рая. Зеркало богов. Под какими только названиями не упоминались мегазариты в мифах древнеаркейских племен. Круг на серпе Фесты встречался даже в древних наскальных рисунках пещер Первого Юга.

Происхождение, назначение, возраст, материал — все в мегазаритах было загадкой.

По преданиям, их творцами были Равэты, эти легендарные зодчие вселенной, античные боги, создатели аркейской и хатусконской цивилизации. Но почему тогда мегазариты имелись лишь на малой луне третьей планеты от Солнца? Ведь ни на самой Арар, ни на других планетах и их спутниках ничего подобного так и не обнаружили. Некоторые ученые вообще считали, что мегазариты естественного происхождения. Но откуда тогда их строгая симметрия, соразмерность?

Вообще гипотез было множество, вплоть до экстравагантных. Феста — межзвездный корабль, а мегазариты — его двигатели. Это квантовые объекты иной вселенной. И прочая, прочая…

А чего стоил сам зарит, или, как его еще называли, «черное зеркало» — материал, из которого были созданы космические сооружения Фесты. Что это? Неизвестное вещество? Новое состояние вещества с поразительными свойствами? Ответов не было, были одни вопросы. Лишь происхождение самого слова «зарит» не вызывало сомнений. Если смотреть на этот материал издалека, то казалось, что в черном зеркале то ли разгорается далекий пожар, то ли занимается заря.

Пообещав самое удивительное свойство зарита продемонстрировать во время экскурсии к сооружениям Зодчих, фаногид переключился на показ комплекса развлечений лунной станции. В конце концов, именно за новыми ощущениями и наслаждениями парочки летели на Фесту.

Золото повернулась к офицеру, она почувствовала: его что-то тревожит.

— Я слушаю. Ты ведь собрался сказать что-то важное?

— Любопытное. В главе Пророки из Книги Вечности есть одно странное предсказание.

Бруно на миг замялся, а потом продолжил шутливым тоном:

— В общем, не советуют джагрину заглядывать во Врата рая и смотреть в Зеркало богов.

— Почему?

— Сейчас все это звучит смешно, но Пророки утверждают: если джагрин посмотрит в Зеркало богов в несчастливый день, то — ни много ни мало — окаменеет само время.

— А когда жили твои Пророки?

— Пять тысяч лет тому назад — пастушьи времена.

— А разве были тогда космические парусники? Откуда они знали о Зеркале богов?

Бруно, как всегда, пожал плечами.

— Пророки.

— Вовсе мне не смешно, — с неожиданной серьезностью заявила фана, — я побаиваюсь древних пророчеств. Может, не полетим на экскурсию?

— Ни в коем случае. Я, можно сказать, специалист по книжным предвидениям и хорошо знаю их не буквальный характер. Это набор метафор и гипербол. Недаром многие из пророков — несостоявшиеся поэты. И самое главное: разве сегодня несчастливый день?

На экран биокома золотистым блином шлепнулась Феста. Парусник шел на посадку. Началась серия причальных маневров.

Суета высадки, расселение по номерам, сбор, обед, выдача скафандров, инструктаж — все промельтешило, как реклама в стационарном биокоме, и вот они уже летели над золотистой луной с крутым горизонтом, и громадный голубой шар Арар висел над их головами. Летели на самых обычных открытых автоэрах. Десятка машин хватило на всех туристов.

Кратер за кратером уплывал за спину, и вскоре на горизонте появился массив черноты с еле различимым алым пожаром в глубине. Массив становился все выше и шире. Туристы словно досматривали сюжет, виденный в биокомах парусника.

Наконец автоэры врезались в черноту, расступившуюся столбами тьмы, и резко пошли вверх. Поднявшись стэлсов на пятьсот, автоэр, пассажирами которого были Бруно и Фестади, сел прямо на верхушку такого столба тьмы.

Туристы очутились на вершине мегазарита. Остальные машины разлетелись по другим столбам.

Попросив никого не выходить, гид принялся рассказывать о сооружениях Зодчих и предстоящем аттракционе.

Оказалось, что на самом деле мегазариты — эти десять гигантских цилиндров, башен — образуют не круг, а эллипс, в полюсах которого находятся небольшие пирамиды, также сделанные из черного зеркала. Возраст их…

Дальше Бруно не слушал. Джагри его напряглось, что-то изменилось в нем, и визкап пытался понять эту новизну.

Со времени карнавальной ночи д-знание смогло удивить Бруно трижды. В первый раз, когда не увидело и следов того, кто управился с тигром. Во второй, когда помутнело на будушем Золота и Серебра. В третий, когда в приступе общего джагри он увидел катастрофу Будущего. Похоже, здесь, на мегазарите, джагри собиралось удивить его и в четвертый раз.

Тем временем гид стал готовить туристов к высадке на черное зеркало, давал им последние указания. Он предупредил, чтобы никто не пытался отколоть на память кусочки черного зеркала. Во-первых, это невозможно сделать даже сканфером, во-вторых, любая отколовшаяся микрочастица зарита тут же аннигилирует. Именно из-за этого эффекта погибла вторая экспедиция на Фесту.

Напряженно замолчавших южан (традиционно внимательно относящихся к своей безопасности) гид поспешил успокоить тем, что на самом деле мегазариты — это самое безопасное место на золотистой луне: в них никогда не попадают метеориты. Крепя на поясах туристов карабины с лагами, гид еще успел рассказать о самом удивительном свойстве черного зеркала.

Угол отражения светового луча заритом всегда равен углу падения. Для неподготовленного человека эффект получается почти шоковый: глядя в любую точку мегазарита, человек видит только себя. Посоветовав ни на миг не останавливаться на черном зеркале, гид спрыгнул с автоэра, а за ним посыпали и остальные. Лекции наскучили, всем хотелось поскорее начать обещанный аттракцион: прыжки с мегазаритов на пружинящих лагах.

Прыгали парами, взявшись за руки. Визкап с Фестади, отключив общую связь, чтобы не слышать визга и хохота развеселившегося народа, одними из первых шагнули в звездную пропасть.

Может быть, это были самые прекрасные мгновения в жизни Бруно. Взявшись за руки, лететь с Фестади среди звезд над золотистой луной. Видеть перед собой голубую громаду Арар. Заглядывать в шлем Фестади и видеть ее улыбку и ласковые огоньки в золотых глазах.

После прыжков туристам дали время побродить по плоской вершине мегазарита. Хохот и крики прекратились сами собой. Одни просто стояли в ступоре, зачарованно уставившись в черное зеркало, другие жались к автоэру. Аттракцион закончился. И все как-то по-другому почувствовали и увидели и космос, и столбы вечности, на которых сейчас так беззаботно резвились.

Золото прижалась к визкапу и прошептала что-то абсолютно непонятное, словно прощебетала на неизвестном языке. Бруно не успел переспросить — речь ее вновь стала совершенно нормальной:

— Жаль, что все это есть. Лучше бы не было ни Зодчих, ни этих ужасных столбов.

— Почему?

Бруно спросил, не надеясь на ответ. Он понимал, что девушка имела в виду.

Они остановились, и эффект черного зеркала заработал вовсю. Куда бы ни смотрели молодые люди, они повсюду видели себя, свои лица, которые неотступно за ними следили из кроваво-черной глубины зарита.

— Все наши идут к машине, пошли отсюда. Мне страшно.

Фестади потащила визкапа за руку, но он не сдвинулся с места, все вглядываясь в зарит.

— Что? Что ты там увидел?

— Погоди.

Джагри на этот раз не провалилось в пустоту, как бывало всегда, когда визкап пытался увидеть победителя тигра. Наткнувшись на черное зеркало, д-знание сгустилось, и в глубине зарита, в его алеющей черноте, стало проявляться светлое пятно человеческой фигуры. Еще немного, и можно было бы различить детали и наконец узнать, кто расправился с тигром, но в этот миг Бруно увидел шлем, а в нем испуганные глаза фаны.

— Я больше не могу здесь. Прошу тебя, пошли, мне очень страшно.

Фана виртуозно владела своим голосом. Его интонации говорили: если Бруно не подчинится, огонек обещания в глазах фаны погаснет навсегда. Приходилось выбирать. Вскоре они уже летели над золотистой луной прочь от столбов тьмы.

Потом был матч по карнавальному аэрболу. Здесь слились две страсти Юга — карнавал и воздушная игра в мяч.

Каждый выбрал себе карнавальный костюм с маской и взял аэрометлу. Объем станции не позволял использовать автоэры, поэтому для полетов пользовались аэрометлами: оперенными металлическими трубами на воздушной тяге. Девушки старались выбирать наряды пооткровенней. Участницы матча хорошо знали, что в коротких юбках и с металлическими трубами аэрометел между ног они выглядели весьма вызывающе.

Жесткая музыка. Вспышки света. Девичий хохот. Ведьмы, лорды и феи, летящие по воздуху, пинающие мяч и сбивающие друг друга. Струи от аэрометел в лицо. Развевающиеся волосы. Промельк женских ножек перед глазами, и тут же удар мячом в лицо зазевавшемуся. Вопль восторга от забитого гола. Падающий вниз на сетку игрок, сбитый с метлы.

А потом настала космическая ночь. Та ночь, о которой мечтали и ради которой летели и летели на Фесту влюбленные.

В полусфере прозрачного потолка горели звезды, краем голубела Арар. Голубой луч задрожал, и из него выплыла обнаженной сама богиня любви, сама золотоволосая Феста.

Богиня поцеловала молодого человека в губы, и губы его запекло так, будто их обожгло само солнце ночи. И тогда вся вселенная стала сладким солнечным счастьем, и кожа его прозрела, и всей прозревшей кожей он наконец увидел долгожданный счастливый мир.

Весь обратный полет к Арар они продремали в уютной ракушке кресел. Богиня исчезла, зато самая необыкновенная во всей вселенной золотоглазая девушка спала на плече визкапа.

До своей башни Бруно добрался глубокой ночью. Он не спешил попасть в бетонную тесноту и еще долго сидел на бульваре, глядя на ночной небо-ворот и на золотистую луну влюбленных. Только сейчас он понял тех своих знакомых, которые годами откладывали стэлсы ради одного-единственного путешествия на Фесту.

На руке визкапа поблескивало подаренное Золотом кольцо. Голубой камешек кольца пересекала золотая полоска.

Прощаясь, Фестади прошептала ему:

— Этот камень называется Солнечный Обруч. Он принесет тебе счастье.

Когда солнце ночи исчезло с небосвода, Бруно отправился домой.


Глава 19

ПЛАНЕТОЛОГ


Прошел месяц. Бруно вернулся в Линкин сектор. И по-прежнему по восемь стэлсов в день процеживал фано в поисках ликвидатора тигра. После Фесты джагри в этом направлении стало прозревать. В былой пустоте проявились смутные очертания человеческой фигуры. Еще чуть-чуть — и визкап должен был увидеть лицо этого светлого призрака, ведь предзнание Бруно в эти дни обострилось, как никогда раньше. Может быть, потому, что он был счастлив?

Раз в неделю он вместе с двумя полицейскими провожал Фестади в больницу Черного квадрата на благотворительное дежурство, а по его окончании выводил свою золотоглазую королеву из опасных кварталов. На свидания у Фестади времени не оставалось. Она получила роль в новом фаносериале — благо вернулась мода на живых актеров — и много работала. Ежедневно перед сном они болтали по биокому. Ради этих вечерних мгновений Бруно и жил весь день.

Чувство счастья притихло, но не покинуло визкапа. Он по-прежнему всей прозревшей кожей видел счастливый золотистый мир.

Свободными вечерами Бруно гулял бульварами Йозера Великого. Бульвары были такими длинными, что, казалось, ведут в никуда. Во время этих прогулок хорошо думалось.

Первоначальная уверенность в том, что тигра убил Вечник, давно прошла. Джагрин ведь всегда чувствует джагрина, видит его следы, а уж не разглядеть след Вечника Бруно никак не мог. Так же как не мог поверить в то, что с имперским тигром управилась какая-то охотница на хорогов. Фактам пусть верит Служба, он поверит только джагри. Его предзнание скоро приноровится к особому, невиданному случаю. Ведь там, на ночной брусчатке, отсвечивающей латами мертвого богатыря, произошло столкновение с иной, неведомой силой.

Скандал вокруг кошечки лорда Юббо! Лорд Юббо ссорится с соседями! Новая демонстрация йози на Карнавальном бульваре. Раскрыт секрет фаносевера «Двадцатый этаж». Впервые шагнувший из окна успел рассказать перед смертью, что видел в спектре дивный свет и слышал ангельский голос, зовущий его к башенному окну. В фано появилось привидение…

Очередной рабочий день Бруно начал с изрядно надоевшего лорда Юббо и привычных мыслей.

Визкап листал новости, а сам вспоминал Фесту и светлый призрак, увиденный в зарите. Если бы Золото тогда не испугалась! Он бы еще на Фесте увидел лицо тигровой смерти. Увы, после путешествия стэлсы пусты. Разве что попросить нобиля Тэта оплатить служебную командировку на луну любви? Мол, нужно разглядеть в зарите убийцу тигра. Бруно представил, какую физиономию скорчил бы отважный гозт нобиль на такую просьбу. Нет, пожалуй, не стоит обращаться к нобилю Тэту. Надо еще раз поднапрячь джагри.

Новая идея появилась, когда от бесплодных стэлсовых попыток разглядеть черты светлого призрака голова приготовилась треснуть. А если просмотреть архив новостей? Ведь до экскурсии к мегазаритам джагри в искомом направлении вообще ничего не видело. Вдруг оно проглядело след в той информации, которая просматривалась до полета на Фесту?

Идея оказалась хороша — повезло почти сразу.

Взрыв в лаборатории синтетических металлов. Погиб молодой ученый…

С виду обыкновенные строчки на экране, а за ними кривлялся, плясал светлый призрак.

Наконец-то! Вот он — след! Материалы следствия по взрыву оказались на редкость скупыми. Фактически следствие закончилось ничем. Тогда Бруно бросился звонить Кассизи. Тот не отвечал, но визкап звонил снова и снова. В данном случае Боно был незаменим.

Его оранжевоголовый друг пользовался славой человека, знавшего о науке практически все. Из-за этого коллеги побаивались Кассизи и старались не приглашать его на свои доклады. Не раз случался конфуз: докладчик с гордостью излагал свое открытие, коему отдал десять лет жизни, докладчика все хвалили, а потом поднимался Боно и, монотонно бубня, указывал, что данный результат в более исчерпывающем виде был получен тем-то и тем-то эдак лет семьдесят тому назад.

На десятом звонке экран полыхнул оранжевым солнцем ученой головы. Солнце хмурилось.

— Чего тебе? Я работаю.

Бруно быстро рассказал о несчастном случае и спросил: могли или не могли привести к взрыву эксперименты, проводимые в лаборатории синтетических металлов?

— За словами «синтетические металлы» стоит химия инертных газов. Задача исследователя — окислить самые инертные из них. Реакции проходят в ничтожных масштабах, в пробирках. Там нечему взрываться. Самым мощным окислителем на данный момент являются соединения фтористого золота… — Отбарабанив все это, Боно дружелюбно и ехидно заявил: — Обрати внимание, золото настолько мощный окислитель, что способно окислить даже самые благородные элементы. Не знаю почему, но сей факт напомнил мне парадокс древнего поэта «Если жизнь не удалась, остается только стать счастливым». К чему это я?

И Боно улыбнулся так, что улыбка осталась даже на погасшем экране.

К таким «шпилькам» по поводу Золота со стороны своих друзей Бруно за последний месяц уже привык. После того, как репортеры заметили Фестади на космодроме, а ее полет на луну любви попал в фанохронику, оказалось, что его дружбой с фано-звездой недовольны все. Линка при любой возможности язвила в адрес золотоволосого ангела, в спешке забывшего нацепить крылышки. Осис, так тот с самого начала бурчал на фану. Теперь вот и Кассизи не смолчал. Выходит, счастью завидуют даже гении?

Просьбу отправить Бруно в Центр Физической Химии для проверки обстоятельств взрыва Линка встретила с энтузиазмом. Похоже, она искренне обрадовалась тому, что джагри наконец проснулось и заработало в нужном направлении. Линка готова была отпустить своего подчиненного куда угодно, лишь бы не в Черный квадрат, провожать Фестади на дежурство.

В напутствие девушка сказала:

— В Центре ничему не удивляйся. Следователи жаловались: там столько чудаков, особенно старичков.

Йозерский Центр Физической Химии.

Постояв перед каменной аркой, от которой расходилось семь аллей, Бруно наудачу двинул центральной дорожкой.

Табличек нигде не было видно, но визкапу повезло — вскоре он наткнулся на местного бородача в тоге ученого. Тот оказался весьма любезным человеком и провел визкапа через лабиринт белых домиков и зеленых полян прямо к зданию администрации.

Джагри прозревало. Светлый призрак смерти становился все четче и плясал все развязнее. Сомнений не оставалось: карнавальный север когда-то в Центр заглядывал. Но имел ли он отношение к взрыву? На этом вопросе джагри пока слепло.

На беседы со специалистами Центра ушло несколько стэлсов, но ничего принципиально нового к сказанному Кассизи ученые не добавили. Мелькнул только один интересный факт: когда лаборатория синтетических металлов взорвалась, исследователи Центра зафиксировали вспышку излучения, по характеристикам близкую к реликтовому излучению, то есть к излучению времен сотворения вселенной. Впрочем, никаких доказательств того, что вспышка неизвестного излучения была каким-то образом связана со взрывом лаборатории, не имелось.

На самом деле Бруно искал не информацию. Он поджидал момент, когда джагри исхитрится увидеть лицо карнавального севера, но предзнание никак не желало сосредоточиться на светлом призраке. Оно вело себя странно, не так, как обычно, и визкап старался уловить эту особенность.

Бруно попросил показать ему место взрыва. Проводить его вызвался молодой ученый с бородкой клинышком, «художественной» по классификации Кассизи. Попетляв между белыми домиками, они вышли к прямоугольной площадке, засыпанной песком. Кое-где на ней пятнами проросла трава. О произошедшем здесь взрыве можно было догадаться только по кронам деревьев. Со стороны площадки они были пожиже.

Ученый пощипывал свой клинышек и, как назло, не уходил.

Пришлось спросить:

— Вы что-то хотите сказать?

— Да. Я могу назвать имя человека, который, может быть, сумеет указать на причину всего этого.

Ученый кивнул в сторону песчаной площадки.

— Он работает в Центре?

— Нет. Но лучше его никто не знает проблематику современных научных исследований.

— И как его зовут?

Бруно был почему-то уверен: сейчас он услышит о Боно или Слотисии, но прозвучало совершенно незнакомое имя.

Ученый пояснил:

— По основной специальности он планетолог, в жизни — большой чудак, и тем не менее консультирует ведущих специалистов нашего Центра, да и не только нашего. Его адрес…

Пришлось Бруно доставать биоком и записывать то, что его совершенно не интересовало. Ученый мешал визкапу прозревать странности джагри, и, как только он ушел, Бруно тут же снял фуражку и встал на голову.

Вскоре ситуация с джагри прояснилась полностью. Молодой человек сел на травянистый пригорок и задумался над тем, что ему делать с этим знанием.

Странность в поведении джагри заключалась вот в чем: стоило его поднапрячь, как светлый призрак моментально начинал таять. Любая попытка получше разглядеть карнавального севера приводила к обратному результату — он отдалялся. Но стоило чуть отвлечься, отвернуться, как он начинал свою пляску вновь. Предзнание не могло его увидеть, только — подсмотреть.

Что это значило? Санфар знает. Никогда раньше джагри таким образом себя не вело.

Закрыв лицо ладонями, Бруно думал так, что мозги трещали. Он чувствовал: эта «странность» есть ключ ко всей загадке карнавального севера. И если удастся ее понять…

В затылке заломило. Чем больше виз кап размышлял, тем дальше — он это знал — уходил от правильного ответа. Неужели разгадку «странности» он также мог только подсмотреть? Но тогда где этот учебник с правильными ответами на последних страницах?

От раздумий отвлек звонок биокома. Пришло сообщение от Золота. Бруно поднялся и, шагая улицей, принялся его читать.

Фестади сегодня вышла на внеочередное больничное дежурство и просила в полночь забрать ее из Черного квадрата.

К сюрпризам со стороны фаны Бруно за месяц привык, пусть и не все они ему нравились. Придумать такое — ночью выбираться из Черного квадрата. И как ей втолковать, что предзнание надежно защищает только джагрина, а не тех, кто с ним рядом? Нельзя быть столь легкомысленной. Черные кварталы — это не фано и не кремовый сектор, они опасны, и особенно — для молоденьких девушек. По ночам там разве что Гериад может гулять.

Бесполезное брюзжание, вдруг обуявшее визкапа, видимо, так сильно его отвлекло, что светлый призрак вновь заплясал перед глазами. Уставившись на каменных зверушек детской площадки, мимо которых он проходил, Бруно попытался подсмотреть лицо смерти. Призрак приблизился — до него оставалось стэлсов двадцать, — контуры его становились все четче, и вдруг призрак исчез. Визкап расслабил плечи, сбросил все испортившее напряжение. Ничего. Недолго осталось танцевать карнавальному северу. Скоро джагри подловит этого плясуна.

Что делать дальше? До полуночи далеко. Предзнание притихло. Побеседовать с планетологом? Бруно не верил, что найдет научного консультанта лучше, чем Кассизи, но как офицер Службы он был обязан отработать все возможности. Да и чем Санфар не шутит. В конце концов, сегодня он должен увидеть хотя бы одного чудака! Ведь, вопреки предупреждениям Линки, в Центре он встретил сотню бород, но ни одного оригинала.

Полет в лифте предстоял долгий. Консультант Центра жил в отрогах Норта Верде. По крайней мере место для проживания он выбрал незаурядное.

С кабиной повезло — попалась полупустая, со свободными креслами. Входившие пассажиры торопились закрыть глаза спектрами. Бруно свои просто прикрыл. Появилось время спокойно подумать.

Своими сыскными мероприятиями никакой информации он не добыл вовсе. Золото ничего интересного не видела в парке в ту карнавальную ночь. Смешно получилось. Он ведь ничего так и не спросил у фаны о карнавале в день их полета на Фесту. Не решился. И только на следующий день узнал подробности.

В карнавальную ночь Золото, как всегда, опоздала. Геза, так звали Серебро, не стала ее дожидаться и пошла через парк к бульвару. Рассерженную Гезу фана догнала лишь у лестницы террасного кафе. Ничего любопытного по дороге Золото не заметила. Что видела Геза? Это еще предстояло выяснить. Серебро отправилась в экстремальную морийскую экспедицию на запад Арки, и связи с ее отрядом на данный момент не было.

В любом случае Бруно абсолютно не верил в версию Интия, в основную версию Службы. Нет и не может быть на Арар женщины, способной до такой степени запугать и изуродовать имперского тигра-легионера. И пусть Служба молится на установленные следствием «факты», ему указ только джагри.

Лифт объявил конечную остановку, и визкагг очутился на склоне живописного холма.

В розоватой дымке, накрывшей стеллополис, далекие башни стояли утесами. В противоположной стороне, за холмом, находилась гряда Норта Верде. Лететь предстояло именно туда.

Пройдя мимо красивых домишек с цветниками-палисадниками, Бруно вышел к аэростанции. Там он предъявил знак Службы, получил аэр, браслет связи с машиной, выслушал короткий инструктаж и вскоре уже летел над холмами предгорий. Аэр — аппарат сверхнадежный, в управлении простой, поэтому визкапу оставалось только глазеть по сторонам.

Внизу, светлой царапиной на коже Арар, была видна дорога. Зеленые луга закончились, потянулись серые скалистые горные склоны, но дорога не исчезла, она продолжала упрямо пробиваться сквозь скалы, которые преграждали путь на север, сбившись в стада гигантскими хорогами.

Все-таки Служба имела свои преимущества. Если бы не ее знак, вместо приятного полета петлял бы Бруно по кручам на допотопном автомобиле не один стэлс.

Снежная стена Норта Верде заметно приблизилась. В темные ущелья, заросшие лесом, втягивался туман. Сверкающая льдами горная гряда, казалось, скрывала в своих далях дивной красоты сказочную страну, но на самом деле за ее стеной начиналась безбрежная и безжалостная материковая мория с рыщущими тварями и хорогами.

Где-то справа, на самом востоке Йозера Великого, в таких же предгорьях находился Храм Великого Предела. Предзнание показывало: справа светло, путь к храму безопасен. Стоит повернуть руль и можно лететь к давнишней цели, начать жизнь заново. Аэр по-прежнему летел прямо на ледяную стену. Безопасность — это еще далеко не все, когда дело касается пути к Великому Пределу. Для такого поворота руля Бруно не хватало самого главного.

Ветер стал ледяным. Слева по курсу появился смерч, за ним — второй, третий. Пришлось взять в сторону. Пять или шесть смерчей неряшливыми колдунами похаживали по скалам. Бруно никогда не слышал о горных смерчах, а сейчас был согласен и вовсе их не видеть. Выглядели они угрожающе. Один из смерчей даже погнался за аэром, но вскоре отстал.

Странное место выбрал себе планетолог для проживания. Что могло заставить его поселиться в такой глухомани? Старость? Мудрость отшельника? Желание держаться от людей подальше?

За очередной скалой открылся вид на полянку в белых точках цветов. Визкап посадил машину в самую середину зеленого круга, со всех сторон защищенного густой живой изгородью.

На краю полянки стоял настоящий замок. Своей дальней, северной стеной он упирался в отвесную скалу. Металлическая крыша самой высокой башни была изрядно искорежена, словно со всех сторон кромсал и грыз эту крышу трехглавый дракон. Грозное впечатление производил замок, но с милой, шутейной, сказочной ноткой. Если здесь и водились чудовища, то образцово добрые.

Набросив браслет на руль машины, чтобы она не двинулась за ним, Бруно зашагал к воротам. Навстречу визкапу уже торопился хозяин замка, седобородый старик в черном плаше. Левую половину лица он закрывал пальмовым листом, а правой — приветливо улыбался, лучась морщинками доброго сказочника.

Старик поздоровался, зачастил:

— Пойдемте, пойдемте в дом. Ясно, что по важному делу, раз сюда добрались. Не волнуйтесь, все обсудим. Пойдемте, согреетесь с дороги замечательным напитком из молодых побегов атариса. Я его сам придумал, этот напиток известен и вошел в кулинарию под моим именем. Слышали его? Вижу, что нет. А почему? Знаете, почему я не стал знаменит? Слишком много идей. У меня есть открытия почти во всех областях знаний, и поэтому нет ярлычка. Прошу.

Открывая одной рукой дверь, по-прежнему не отнимая от лица пальмовый лист, старик продолжал бубнить себе под нос. Избыток одиночества и ума не давал ему остановиться.

Внутри замок выглядел традиционно: высокие своды потолка, пропадающие в темноте, громадный камин, оружие на стенах. Если и существовала коллекция боевого оружия богаче, чем эта, то разве что в музеях Службы.

Пока Бруно разглядывал секиры Первого Юга, приотставший хозяин замка завозился со своим плащом, продолжая без умолку что-то бубнить. Вдруг голос стих. На миг визкапу почудилось: за его спиной — пусто, там вообще никого нет. Он обернулся.

Добрый сказочник действительно исчез. Перед Бруно стояло чудовище.

Кроваво-стеклянный глаз монстра болтался на толстой жиле. Багровое, ободранное до мяса лицо пульсировало голубыми венами. Мелькнул пальмовый лист, и старик вновь превратился в улыбающегося сказочника. Черный плащ исчез, теперь хозяина замка украшала белоснежная тога.

Старик сказал:

— Вы застали меня врасплох, поэтому не взыщите. Сейчас я буду готов.

Он отвернулся, отшвырнул лист и закрыл белой повязкой изуродованную половину лица. Затем отвел Бруно к столу, размерами не уступающему рубо-новой крепости Лемсонга, и принялся угощать своим атарисовым напитком. Камин пылал вовсю, напиток был ароматным и горячим — молодой человек быстро согрелся.

Наливая очередную чашку, старик сказал:

— О причинах прилета пока не спрашиваю. После консультации мои гости обычно сразу вспоминают, что их ждут срочные дела, а я вас собираюсь изрядно помучить своим обществом.

Визкап пожал плечами. Он знал, куда летел. Да и опыт Джампилангра подсказывал, что не все стариковские рассказы скучны и глупы. К тому же Бруно хотел спокойно послушать джагри и определить свое отношение к человеку с двойным лицом. Визкап никак не мог понять, нравится ему старик или нет.

— Что вам показать в первую очередь? — спросил хозяин замка. — Оружие? С годами я к нему остыл, но вам оно еще наверняка интересно. Пойдемте!

При показе оружейной коллекции планетолог в качестве указки использовал хатусконский двузубец — после меча любимейшее оружие тигров, Не выпустил он двузубец из рук, и когда они перешли в оранжерею. Там старик сразу повел гостя к белому сиянию, которое пробивалось сквозь густую зелень.

— Вы сейчас увидите настоящее чудо, визкап. Пять лет я ждал, когда он расцветет. Подбирал этой красоте самую лучшую грязь. Представьте себе: только в грязи она и растет. Смотрите…

Хозяин замка раздвинул ядовито-зеленую листву, закрывающую сияние.

Никогда Бруно особо не ценил красоту такого рода, но даже он понял, что видит истинное чудо.

Цветок был прекрасен. Весь бархатисто-белоснежный, словно подсвеченный изнутри, он сиял посреди громадной старинной вазы, наполненной свинцового цвета грязью. Глядя на цветок, молодому человеку вспомнилось белое платье Золота, которое она выбрала для полета на Фесту.

Раздался свист. Двузубец рассек воздух, и цветок шлепнулся в грязь, на которой мгновенно превратился в серую пузырящуюся массу.

Старик пояснил:

— Если его вовремя не срубить, то следующее цветение не состоится. Так что приходите теперь любоваться через пять лет.

Эпизод с белым цветком окончательно определил отношение Бруно к старику — чудовище победило сказочника. Не понравился визкапу старик, да и джагри здесь в горах не подавало признаков жизни. Бруно явно сбился со следа. Оставалось побыстрее обсудить взрыв в лаборатории и откланяться. К счастью, замок был не слишком велик, и через два зала они вновь оказались у камина.

Насчет взрыва планетолог почти слово в слово повторил Кассизи. В лаборатории синтетических металлов просто нечему было взрываться. Вариант диверсии Севера, вероятность которого равна нулю, он не стал и обсуждать, да и вариант этот всецело был в ведении Службы. И все-таки одну рабочую версию планетолог выдвинуть смог, пусть и выглядела она скорее «безумной».

Работа по окислению инертных газов могла иметь выход на самые фундаментальные законы мироздания (намеки на это Бруно слышал и в самом Центре Физической Химии). А кто знает, не устроена ли вселенная таким образом, что ее предельные истины самозащищены от вторжения? И любой исследователь, перешагнувший черту базовых истин, ликвидируется самими истинами?

Предположения планетолога были интересны в такой же степени, в какой и бесполезны. И все-таки Бруно не уходил.

Старик похлопывал двузубцем по ладони и внимательно смотрел на гостя. Лицо хозяина замка по-прежнему лучилось улыбкой сказочника. Судя по его словам, мысли молодого человека секретом для него не являлись:

— Вижу, вы не прочь узнать, кто меня так изуродовал. Угадал? — Он указал двузубцем на повязку, скрывающую левую половину лица, а когда гость деликатно промолчал, продолжил: — Я не такой уж и кабинетный работник, как может показаться. В свое время я обошел с экспедициями всю Арку, да и весь Хатускон, пожалуй. Иногда мне кажется, что жители Арар — это не мы, люди, а материки. Именно материки — души планет, а планеты их дом. И я хорошо изучил оба материка Арар. Порой мне кажется, что у меня самого две души…

Старик помолчал и резко оборвал свою мысль:

— Это сделали тигры.

— Тигры? Но где вы с ними могли столкнуться?

— Во время хатусконской минералогической экспедиции, разумеется. Я руководил ею, а тигры нас охраняли. До поры до времени.

— Странно. Обычно свое дело тигры доводят до конца.

— Я тогда довольно быстро соображал и быстро двигался. Мне удалось выжить. Это было нелегко. Потом я с ними, можно сказать, подружился. Серьезные зверюги. Без них нам через Хатускон пройти бы не удалось.

— Подружились с хатусконскими тиграми? Тигры — это зло, их надо уничтожать.

— Бросьте, визкап. Добро, зло — это всего лишь словесные игрушки для детей, а в жизни существуют только белые и черные клавиши, на которых играет тот, кто умеет на них играть.

— Можно говорить что угодно, пока тигры не вырежут твой полис. А потом берешь в руки боевую секиру и идешь уничтожать зло.

— Тигры — реальность. Реальность есть истина. А разве истина может быть злом?

Бруно промолчал. Произошла обычная для последних трех лет история. Стоит ему начать обмениваться мнениями с любым южанином, как разговор сразу переходит в спор слепого с глухим. Надо откланиваться.

Возле аэра, когда Бруно уже уселся в седло, старик неожиданно ухватил его за рукав и стал рассматривать подаренное Золотом кольцо.

— Какой интересный камешек. Я люблю камни. Это реальность. Я знаю все камни Арар, Фесты, Мо, а также всех исследованных планет, но такой вижу впервые. Вы знаете, что это за камень?

— Нет.

— Тогда выбросьте сейчас же. Неизвестные камни приносят несчастья, из-за них…

Аэр взмыл к скальным вершинам. Надоел визкапу этот старик с колючими мыслями и невозмутимым, благостным лицом сказочника, но, улетая за скалы, Бруно все-таки обернулся. Далеко внизу старик стоял посреди зеленой поляны и, прикрывая глаза козырьком ладони, смотрел ему вслед.

Полдороги, пока аэр мчался над ущельями, Бруно спорил со стариком с двойным лицом. В замке визкап не нашелся, что ответить, а сейчас тысячи аргументов против тигров просились на язык. От горячки бесполезных мыслей отвлекли смерчи, сторожами обходящие свои горные владения. Пришлось увеличить скорость.

Набежали и отстали тучи. Выглянуло солнце, и стена ледяного воздуха осталась за спиной. Очнулось д-знание. Пусть в самой глубине джагри, но призрак карнавальной смерти вновь дергался и кривлялся танцующей марионеткой.

Наваждение гор сгинуло вместе с ними. Предстояло ночное свидание с Золотом. На горизонте сверкали стеллополисные башни, внизу под ботинками изумрудно переливались луга.

Бруно бросил машину вниз, вошел в пике, в последний момент автоматика выровняла аэр и повела его так, что верхушки стеблей дробью застучали по днищу. Стелиться над самой травой, в последний миг уклоняться от деревьев, старающихся ветками выхватить тебя из седла, — только сейчас визкап понял лихую страсть Осиса. И когда арар ухнула вниз уступами холмов, а машина вновь взмыла под облака, Бруно расстегнул ремень безопасности и оттолкнулся от аэра. Прыжок получился долгим. Все это время аэр, следуя сигналам браслета связи, держался рядом с летящим в сторону зеленых лугов визкапом. Только у самой арар Бруно подтянул машину к себе, взобрался в седло, перевел ее в горизонтальный полет и уже не торопясь направился к аэростанции.

Прогулка на аэре все-таки оказалась полезной. Во время обратной лифтовой поездки Бруно понял, каким образом он в эту полночь сможет вытащить Золото из Черного квадрата.

Надо звонить Осису. У него есть допуск к полетам над жилыми кварталами Йозера. Стоит усадить Золото на аэр за спину друга — и проблема решена. Сам он из Черного квадрата как-нибудь выберется, мория будет пострашнее. Только вот биоком Осиса не отвечал. Пришлось отправить сообщение со своим планом и адресом больницы, где дежурила Фестади. Оставалось решить проблему оружия. Скан-фер-то отобрали, а без него бродить по улицам, которыми рыщут бандиты? Нда-а. Секира? Ее мало. Решение проблемы пришло на удивление легко. Бруно заулыбался — так ему понравилась собственная идея. Сегодня ночью он собирался заявиться в Черный квадрат таким гостем, о котором там будут вспоминать не один год.

Звезды в небе были фальшивые.

Аляповатая, грубо сделанная декорация заменяла настоящий ночной горизонт, и из ее мерцающих пятен нельзя было сложить ни одного реального созвездия. Неряшливая световая подделка, нарисованная кванторами (генераторами излучения), прямо на стеллите, заменяла здесь небеса. Кварталы Черного квадрата занимали дешевую арар под Стеной, и искусственное небо придумали йозеровские психологи специально для того, чтобы уменьшить количество самоубийств среди его жителей.

Ночью переулки Квадрата, освещенные только светом двух лун, выглядели жутковато. Впрочем, как иначе может выглядеть ночью гигантская свалка? Фонари горели лишь на Пятаке, центральной площади гетто, здесь и «кипела» жизнь.

Днем и вечером Пятак выглядел веселее. Питейные заведения работали в полную силу, а площадь пестрела натуралами, мелкими торговцами, сектантами, жульем и прочими искателями мгновенного счастья. Вовсю толкали пропарушку. Здесь же на газончиках дремали и пускали слюни не рассчитавшие дозу покупатели зелья. Они блаженно улыбались; их сновидения были ярче, чем картинки любого спектра.

Битком набитые бары гудели от посетителей, от тех социальных аутсайдеров, которые не выдержали ежедневную бешеную гонку за стэлсами. И каждый из них за годы, проведенные в квадратных кабаках и рюмочных, хотя бы раз стандартно острил на тему своей несчастной судьбы — как правило, с демонической ухмылкой и глядя в никуда — мол, жизнь свою он променял на Пятак.

С темнотой площадь пустела. Пятак ночью — это несколько желтых аквариумов еще работающих баров, тусклые фонари да неясные тени. В переулках — и вовсе тихо. Подъезды, двери наглухо задраены, окна зашторены. Все затаилось. Никому не хотелось привлекать внимание ночных банд.

Гость объявился на улицах Черного квадрата ближе к полуночи. Какие-то люди двинулись было вслед за ним и тут же отпрянули назад в подворотни. Тени под фонарями Пятака застыли по стойке «смирно», когда он звенящим шагом промаршировал через площадь, и закачались вновь лишь после того, как он исчез в темноте переулка.

Такого гостя Черный квадрат еще не видывал.

Развевающийся за плечами черный плащ в звездах. Устрашающего вида шлем. Черный спектр на глазах. Боевая секира, сверкающая в руке луной.

Космический палач звенел шагами по асфальту ночного Квадрата.

Дверь больницы загудела под стальным кулаком гостя.

— А вот как пальну щас! — в ответ на грохот заявил из-за двери пьяный, но неуверенный голос.

Гость в звездном плаще затарабанил пуще.

— Сейчас, да не ломай ты…

За дверью, в коридорной глубине, зашаркали. Затихли. Вскоре стали приближаться два ругающихся голоса — мужской и женский. Первый — оправдывался, второй — наседал.

Наконец распахнулась обитая железом форточка, и выглянувшая сердитого вида тетка рявкнула:

— Ну чего тебе?

Космический палач впечатления на нее не произвел. Пришлось подрастерявшемуся Бруно снять спектр.

— А где Золото?

— Какого еще тебе золота? Может, и бриллиантов подать? А твоя красотка будет у нас через неделю, в свое дежурство.

Она немного помолчала, а потом, так ничего и не добавив к своим словам, захлопнула форточку.

Бруно побрел назад. За его спиной мелькнули серые тени, послышался шепот, двойной стук, и тени сгинули. В больнице явно приторговывали пропарушкой, но визкапу сейчас было не до этого. Он пытался разобраться в сути сегодняшних событий.

На дежурство Фестади не выходила — толстухе можно верить. Бруно ее хорошо запомнил еще в первое посещение больницы: прежде ему не доводилось встречать сердитых толстух. Но если Золота не было сегодня на дежурстве, почему она прислала сообщение? Что это — шутка? Или…

— Добей крысу, добей!

— Давай, заходи справа!

Мальчишеские крики донеслись из переулка, мимо которого шел визкап. «Крысами» на арго подростковых банд Черного квадрата назывались одинокие ночные пьянчужки — основная добыча охотящейся молодежи. Именно подростковые банды считались самыми опасными и жестокими. По уму, надо было бы пройти мимо.

Бруно свернул в переулок. Кто-то ведь должен был оценить его маскарад, сочиненный из ритуального плаща джагрина, боевых доспехов монаха-веч-ника и обыкновенного черного спектра.

Пьянчуга засел за мусорными баками и отмахивался ножом. Детишки наскакивали на его укрытие со всех сторон и старались проткнуть мужичка острыми железными пиками.

Кто-то из детей метнул дротик и выругался: чиркнув по волосам «крысы», он бесполезно звякнул в кирпич. Теперь пьянчуга размахивал и ножом, и дротиком. Из подворотни выбежали на подмогу еще несколько подростков. Один из них, пригнувшись, принялся отвлекать «крысу», а бойцы второго эшелона готовили решающий залп.

Бруно набрал в грудь воздуха. Он догадывался, что сейчас случится с детишками, когда они вдруг услышат боевой клич вечника, атакующего хатусконцев, и узрят над собой секиру космического палача.

Рявкнуть визкап не успел — сверху ударил яркий луч.

В небесах, прямо над сражением завис на серебристом аэре всадник, из воздетой десницы его бил свет, и походил этот небесный всадник на ангела, собравшегося поразить своим световым копьем ночных чудовищ.

Аэр ринул вниз. Слепя юных бандитов прожектором, небесный всадник стал кружить над ними, утюжить неразумные головы. Кто пригнувшись, кто на четвереньках — подростки бросились наутек от озверевшей машины. Ангел-то оказался лихачом!

«Осис, дружище, — подумал визкап, — явился все-таки!» И Бруно тут же запрыгнул на заднее сиденье подлетевшей машины, пристегнулся и через мгновение мчался над крышами Квадрата в сторону настоящих звезд.

Фигурой ангел совсем не походил на Осиса. Не могло быть у друга такой изящной талии. Золото? Бруно в этом не сомневался. У фаны хватает стэлсов и на частный аэр, и на полеты над Йозером. Оставалось дождаться момента, когда ангел снимет шлем.

Аэр сел возле башни, в которой жил Бруно, рядом с одной из четырех ее опор. Спрыгнувший на бетон визкап сразу заметил: к Службе этот аэр отношения действительно не имеет. Перед ним была серебристая частная машина из кремового сектора.

Ангел тем временем справился со своим шлемом, снял его, но ожидаемая волна золотых волос не хлынула. Перед собой Бруно увидел, разумеется, не Осиса и, увы, не Золото. Пустыми глазницами на визкапа смотрела Геза.

Под завораживающим взглядом пустоты визкап принялся что-то мямлить, благодарить за спасение. Гёза резко оборвала попытку прикрыть разочарование вежливостью.

— Я не собиралась тебе помогать. Чего бы ты стоил, если бы не смог выбраться из Квадрата?

— Тогда зачем…

— Помолчи. Над тобой глупо подшутили, но Фестади здесь ни при чем.

— Значит, не она вызвала меня в Квадрат?

— Да. Это не ее шутка. А вот это от нее!

Аэр рванул вверх. Серебристая тень мелькнула по огням башни, по звездам и исчезла, а с небес прямо визкапу в руки летела фанооткрытка. Увильнув золотым осенним листом от подставленных ладоней, она легла на бетон.

Досмотреть фанооткрытку Бруно не смог даже до середины. Ему стало не по себе, он сел прямо на тротуар. Молодой человек чувствовал себя так, будто громоздящаяся над ним семидесятиэтажная башня своей тумбой-опорой вдруг изо всех сил лягнула его в солнечное сплетение.

Бруно сидел на бетоне, глядя прямо перед собой. Рядом с его ботинком светилась золотистым экран-чиком фанооткрытка — стандартное приглашение на свадьбу.


Глава 20

ЗА СМЕРТЬЮ. БУДУЩЕЕ


Вход — всего один стэлс. Уличный фаноэкран висел на древних колоннах вертикального стадиона, на который толпами валил народ. Замелькали кадры с самого стадиона.

Зрители занимали места в двух его гигантских раковинах. Над полем натягивали страхующие сети, куда предстояло падать сбитым аэрам и их водителям. На дальнем конце поля под белым покрывалом был спрятан Миллиард, о предстоящей казни которого уже два дня кричали все фаносекторы. За Миллиардом, между створок стадионных раковин, голубел океан и виднелся остров со статуей Спасителя.

Висевший на колоннах экран показывал подготовку к зрелищу во всех подробностях. Зеваки под колоннами не умолкали.

— Уничтожить миллиард стэлсов — какой идиот это придумал?

— Да уж поумней нас с тобой будет.

— Побогаче — это точно.

— Да он псих просто.

— Этот «псих» знаешь сколько стэлсов загребет на казни Миллиарда? Нам и не снилось.

— Я считал. Свои не отобьет. Ни сборы, ни реклама миллиарда не дадут.

— Не может быть.

— А здорово придумал этот Батистерий!

— Здорово? Запретить надо такое зрелище! Ничего святого не осталось.

— Эх, мне бы этот миллиард…

Старичок, наблюдающий за всем, что творится перед стадионом, приглушил звук своего домашнего биокома. В кресле рядом со старичком сидел молодой кучерявый брюнет.

Уличные зеваки перед стадионом глазели на свой экран. Старичок с молодым человеком смотрели на уличных зевак. В свою очередь, имелись наблюдатели и за этой парой. Существовали и наблюдатели за наблюдателями. Длину столь типичной для Будущего фаноцепочки достоверно не ведал никто. Но из этой пары (старика и молодого человека) только один знал, насколько длинна и опасна бывает такая фаноцепь.

— Зачем позвал, дед? Впрочем, я догадываюсь. Но неужели нельзя все сказать по биокому? — спросил молодой человек. — Я тороплюсь. Меня на фа-ностудии ждут.

— Славы захотелось? Подождешь. Тебе нельзя идти на студию.

— Опять ты за свое, дед. Пойми, у меня в руках сенсация, историческая бомба! Пусть люди узнают: именно хваленая Служба инспирировала когда-то уничтожение сотен тысяч йози, организовала казни и расстрелы их лидеров. Ты сам историк и учил меня, что люди должны знать истину.

— Во-первых, в истине не вся правда. Во-вторых, где твой источник информации?

— Я не могу его раскрыть.

— Еще бы. Твоя сенсация украдена фаносевером из секретных архивов Службы. Пойми ты наконец: тебя используют. Идет наступление на Будущее, и кто-то ловко подставляет любителей дешевой славы.

— Есть борьба за Новое Будущее, дед. А сказки насчет агрессии Севера подбрасывает все та же Служба.

— Сказки? Смотри сюда.

Старик стал переключать фаносекторы, пока на экране не появилась картинка разгромленного Карнавального бульвара.

Йози усеивают своими перьями Карнавальный бульвар! Это была демонстрация или битва? Кто он, таинственный Батистерий Герино? Почему он взял себе имя легендарного вождя йози, казненного пятьсотлет назад? Сколько у него миллиардов? Ответы обещает дать зрелище на вертикалке! А теперь о лорде Юббо…

Старик приглушил звук, повернулся к внуку:

— Неужели ты ослеп? Неужели не видишь, как нарастает агрессия? Тут и искры не надо, чтобы полыхнуло. Знаешь, почему я сегодня не пошел на вертикалку и наших никого не пустил? Друзья из Службы меня предупредили: на стадионе готовится грандиозная провокация.

— Какая именно, дед?

— Они точно не знают. То ли команда Царства Мертвых — это вовсе не маскарад, и ее игроки начнут убивать своих соперников, то ли вообще случится что-то совсем непредвиденное. Даже Служба толком ничего не знает. Прошу тебя, давай посмотрим зрелище вместе. Я чувствую, что добром казнь Миллиарда не закончится.

Снисходительно кривя физиономию, мол, только из уважения к деду, внук включил стадионный фаносектор.

Казнь Миллиарда начинается! Смотрите! К главной ложе стадиона идет королева зрелища. Именно она свершит казнь. Очередной сюрприз Батистерия: палач Миллиарда — незнакомка.

Брюнетка со сногсшибательной фигурой, одетая в платье стального цвета, шла узким живым коридором через беснующуюся толпу. Лицо королевы зрелища закрывал усыпанный звездочками белый спектр. Длинной лестницей она стала подниматься к своей трибуне, на которой ей приготовили аппаратуру для совершения казни.

Ударили знаменитые барабаны Юга. Весь стадион, все миллионы фанозрителей Йозера Великого смотрели то на стальную королеву за пультом, то на стоящую в противоположном конце поля гигантскую загадочную фигуру Миллиарда под белым покрывалом.

Барабаны замесили гуще.

На стадионных фаноэкранах комментаторы доводили градус интереса до высшей точки. Что за фигура под покрывалом? Каким образом казнят Миллиарда?

Вдруг барабанный бой оборвался. В абсолютной тишине королева в звездном спектре повернула рычаг, и занавес дрогнул, заскользил вниз.

Желтое сияние полыхнуло над полем. Стадион зашумел. Золотой хорог стоял на постаменте во всей своей красоте и мощи. Атакующий, клыкастый, поднявшийся на задние лапы хорог.

Пока зрители обсуждали, как можно казнить золотую статую в тысячи стэлсов веса, к Миллиарду подкатил двуствольный танк.

Длинный ствол уперся в золотого идола, а из короткого ствола ударил яркий луч. Под действием излучателя грудь Миллиарда раскалилась и вскоре засверкала слепящим глаза крохотным солнцем. И почти сразу на груди статуи вздулся золотой волдырь.

Пузырь этот становился все больше, больше, и вдруг стадион ахнул. Золотой шар, отделившись от идола, полетел в небеса. За ним — второй, третий. Уносимые ветром, шары потянулись золотой дугой в сторону океана, туда, где в голубой дали виднелся остров со статуей Спасителя.

Казнь золотого Хорога шла вовсю. Он на глазах превращался в бесформенную глыбу. На фаноэкранах бурно обсуждали придумку чудака Батистерия, умудрившегося золотыми пузырями спустить миллиард стэлсов на ветер, ну а болельщики, пришедшие на стадион, о казни уже забыли. На поле вылетели команды, аэры зависли в стартовых позициях. Только любимая игра Юга — аэрбол, могла отвлечь зрителей от такой картины: миллиард стэлсов, улетающий в никуда.

Королева зрелища дала сигнал, и игра началась.

По всему объему громадного стадиона, от зеленого поля до облаков, заметались аэры. Стадионные фаноэкраны крупными планами выхватывали то столкновения машин, то летящих вниз, на сетки, игроков. Публика ревела, не переставая. От динамичной, бешеной игры невозможно было оторваться.

Команда Царства Мертвых пока проигрывает. Сможет ли она отыграться? На данный момент Ба-тистерию Герино удался только один сюрприз. Игроки летят на перерыв, а мы расскажем о казни Миллиарда и…

Внук поднялся с кресла и отошел к входной двери. Он явно не собирался досматривать второй период.

— Обычный карнавальный матч, обычное зрелище — я не хочу тратить на это свои стэлсы. Меня ждут в фаностудии.

— Никуда не ходи, а материалы о Службе сотри. Ты не понимаешь, с чем шутишь.

Старик стал напротив внука. Оба — худощавые, только один — стройный, второй — сгорбленный. Один — брюнет, второй — полностью седой. Они отражались друг в друге, как в зеркале, которое дает ответ с поправкой в полвека.

Внук сказал:

— Отойди, дед. Я знаю, что ты в молодости работал на Службу. Как бывшей службе, тебе обидно слышать правду о своих хозяевах, но я ее все равно скажу. Древние преступления — это ерунда, я знаю больше: еще пятьдесят лет тому назад Служба тайно казнила и расправлялась с лидерами йози. Что молчишь, дед? То-то.

Внук поторопился к двери, открыл ее и попятился. Вошли межевики. От черных мундиров в комнате сразу потемнело.

Отлаженная процедура ареста не заняла много времени.

— Дедушка, как же так? — еще успел спросить внук, и его увели.

Старик тяжело опустился в кресло, закутался в плед и, прежде чем уткнуться в экран, пробурчал:

— Бывшая служба, бывшая служба. Служба никогда не бывает бывшей, внучек.

Какой захватывающий матч! Царство Мертвых пока проигрывает, но яростно атакует! Наши чемпионы отчаянно защищаются! Удастся ли Царству Мертвых отыграться? Вот их линейный нападающий летит в последнюю атаку. Ему наперерез устремляются защитники. Какие блестящие маневры! Он летит вверх! Но что это ?

Следившие за атакой сотни тысяч зрителей вдруг услышали громовой силы взрыв и почувствовали, как вздрогнули под ними кресла. Все повернулись в сторону океана. Над каменистым островом поднимался к облакам серый громадный столб пыли. Заваливаясь на бок, столб медленно уплывал в сторону.

Спасителя не было. Взрыв не только уничтожил символ Юга, но и практически сравнял с океаном скалу, на которой почти триста лет простояла статуя. Теперь из воды торчал лишь каменный пенек, формой похожий на обрубленную руку, и ветер нес в его сторону последние золотые шары.

На стадионе началась паника

Старик, внимательно наблюдавший за происходящим на вертикалке, переключил фаносектор.

Вы подключаетесь к оперативному сектору Службы. Введите код доступа.

Старик ввел код.

Код принят.

Экран зарябил от черепицы. Далеко внизу, на дне уличного ущелья, были видны прохожие. Судя по всему, аэр, с которого велась съемка, крался над самыми крышами домов.

Не умолкая, звучали голоса участников операции:

— Нобиль Тэт приказал достать королеву зрелища хоть из лифтовой системы, хоть из Царства Мертвых.

— Пока ее стэлсы нигде не засветились.

— Значит, пробирается пешком. Подключите полицию.

— Подключили.

— Полиции вбей в башку, королева опасна. Никакой отсебятины. Никаких попыток ареста, если хотят сохранить свои жирные задницы. Никакого огневого контакта. Работать по ней только межевикам.

— Аналитики советуют отработать направление Стены.

— Согласен, охотница будет прорываться в Настоящее. Давай всех людей к стеллиту.

Крыши на экране замелькали одна за одной, пока аэр не завис над последней из них. Отсюда хорошо просматривалось залитое бетоном пространство, за которым матово мерцала Стена.

— Появилась.

— Отлично. Всех стягиваем в твой сектор.

— Идет к Стене.

— Отрезать. Ни в коем случае не подпускать к Стене. И осторожней. Она очень опасна. Вперед.

Молодая женщина в стальном платье и звездном спектре шла по бетону. До Стены оставалось стэлсов сто, когда со всех улиц, переулков и окрестных крыш к ней ринулись аэры межевиков.

Одни машины отрезали ей путь к Стене, другие — брали в оцепление, третьи, для абсолютной страховки операции, контролировали воздух. Межевики прыгали с аэров на бетон, занимали позиции.

Через мгновение стальная королева была в кольце, под прицелом сотни сканферов. К первому эшелону, бойцы которого приготовились стрелять с колен, тем временем подтягивалась подмога, межевики с узкими, длинными (стэлса три) трубами на плечах — стеллитовыми пушками.

Перед такой огневой мощью задрал бы вверх лапы и тиранохорог. Видимо, и до стальной королевы дошло: ей не спастись. Она перестала лихорадочно озираться и обреченно опустилась на колени. Затем легла на бетон, свернувшись калачиком.

Не опуская оружия, межевики стали смыкать кольцо вокруг «уснувшей» королевы. Они опасались неприятных сюрпризов и слишком поздно поняли, что происходит на самом деле. Первым сообразил нобиль Тэт. Страшно выругавшись, он бросился со своими головорезами в атаку. Поздно. В бетон уже уходили плечи, сверкнул спектр, и королева исчезла — только разогревшийся, дымящийся бетон чавкнул над ее головой. И тут же, буквально на глазах, будто высушенный снизу дьявольским огнем, бетон затвердел и потрескался.


Глава 21

ЗА СМЕРТЬЮ. НАСТОЯЩЕЕ


Жик-жик. Тщедушный паренек в кепочке правил громадный нож. В свете двух лун лезвие сверкало, как бриллиантовое.

Жик-жик.

Коротко стриженный здоровяк с серьгой в ухе дожевал пропарушку и цвиркнул плевком в сторону точильщика. Зеленая жижа чуть не попала тому на ботинки. Довольный здоровяк, забросив руки за голову, откинулся назад, на ствол — он сидел под деревом — и сказал:

— Тускляк, а зачем тебе столько лет жизни?

— Тебе не понять.

— Дурак ты, Тускляк.

Паренек перебрался в темноту, а жизнерадостный здоровяк повернулся к бандиту в густой перьевой, надвинутой на самые глаза, шапке:

— Поверил байкам старой карги Горушки. Мол, кто первым из нас пырнет ножиком Смерть, будет жить вечно. Точи, точи, дурачок.

Здоровяк швырнул в рот очередную пластину пропарушки. Тем временем бандит в перьевой шапке все обдумал и рассудительно ответил:

— Пусть точит, Брит. Пригодится ножичек. Лишь бы точно знать, что это мы на Смерть охотимся, а не наоборот. Нет, до Смерти нам не дотянуться.

— Дотянемся. Смотри, сколько нас. А теперь и ракетометы имеются.

Брит кивнул в сторону позиций.

Банда окопалась вдоль полуразрушенного фабричного забора. В лунном свете были хорошо видны залегшие со сканферами бойцы. Между штабелями бревен под маскировочными сетками стояли ракетные установки с толстыми короткими стволами.

Бандит в шапке убежденно заявил:

— Не с ракетами надо на Смерть ходить, а с молитвой. Люди бога забыли, и отсюда все беды, поэтому и Смерть объявилась. С молитвой надо все делать.

В ответ на такие слова бандита в шапке Брит только сплюнул, не дожевав пропарушку.

— Дикие вы, йози. Вам бы только молиться. Интересно, ты людей тоже с молитвой режешь? Ставлю десять золотых стэлсов, что мы сегодня прикончим эту стерву.

Впервые за разговор бандит в перьевой шапке расщурил глаза.

— А пятьдесят?

— Сто ставлю! Против твоей шапки. А то ходишь в ней, словно зверь какой-то.

— Нам без шапки бог запретил ходить.

— Сто. Сто золотых стэлсов. Или у тебя под шапкой рога, словно у Санфара? А может, ты и есть Санфар?

— Сто золотых стэлсов? — пробормотал йози и, вновь прищурившись, сказал: — Идет.

Бандиты ударили по рукам, а чрезвычайно довольный Брит изо всех сил затряс йози за плечи.

— Теперь я разорву Смерть своими собственными руками!

— Лучше сто золотых приготовь, — ответил йози. — Я слышал, у Бледа есть коробочка: фано из-за Стены качает. Так там с этой Смертью служки ничего не смогли сделать, а нам и подавно не управиться. Да и Глаз, наш лучший ракетчик, куда-то сгинул. Только людишек переведем. И вообще, не пойму я, зачем Бледу эта охота на Смерть? Может, золото она стережет или лакташи?

— Жить хочет Блед вечно, вот и охотится, — подал голос Тускляк из темноты, на что йози пренебрежительно махнул рукой.

— Нет, дело не в этом. Скажи, Мох, ты все знаешь.

Бандит-старичок с оловянными глазками с готовностью стал объяснять:

— Территория здесь его, Бледа. А он хочет быть в авторитете на совете банд. А уж если он Смерть завалит…

Из темноты послышался тихий свист, и все затихли.

Цок-цок-цок.

В глубине улицы появилась женская фигурка. Платье женщины отливало сталью. Бандиты червями расползлись по огневым точкам.

Первой шарахнула ракетная установка. Мимо.

Из-за фабричного забора ударили сканферы и автоматы. Вокруг женской фигурки по камням запрыгали искры. Смерть пошатнулась, но тут же белый треугольник закружился в воздухе, и пульсирующая, полупрозрачная стена двинулась на позиции банды.

Рявкнули команду. Бойцы стали прыгать в окопы и задраивать их железными листами. А волна выгребла из кустов пару кошек, прихватила зазевавшегося бандита, протащила свою добычу стэлсов сто и вышвырнула на пустырь, после чего с хлопком ушла в небеса.

Листы железа тем временем были втянуты в окопы, и огонь возобновился.

Смерть наискосок рванула к забору, перемахнула его и бросилась к штабелям бревен. До этого лабиринта оставалось всего чуть, когда громыхнуло и бревна покатились ей навстречу. Только подрыв произвели слишком рано. Уворачиваясь от бревен, Смерть побежала в сторону рудничного пустыря.

Стрельба усилилась. Ухали то и дело гранатометы, безбожно промахиваясь по светлой фигурке.

— Я же говорил, что ракетами ее не взять! — вопил кому-то Тускляк, размахивая ножом.

За спинами стрелявших метался Блед. Пинками и руганью он поднимал свое войско в погоню. Бледное лицо главаря мелькало в ночи, словно третья луна.

Почти до середины пустыря добежала Смерть, когда вдруг черная стена, закрыв ее, поднялась до небес и прогремел взрыв чудовищной силы. На этот раз подрывники угадали. Смерть находилась в центре подорванного поля.

Когда пыль осела, раздался торжествующий визг Бледа Посреди пустыря лежала стальная женская фигурка. Бандиты бросились к ней.

Глаз, лучший ракетчик банды, находился в это время в паре килостэлсов от боя. Он занимал позицию в расщелине стены, напротив железной двери заброшенного храма, этого логова Смерти. Наблюдал Глаз за железной дверью через прицел ракетомета.

На этот раз Блед решил предусмотреть любой поворот событий. На тот случай, если Смерть уйдет все-таки от банды и дотащится до храма, ее будет кому встретить.

Лучший ракетчик и опытный охотник, Глаз был спокоен. Он знал: с такой дистанции он без труда попадет Смерти прямо в лоб. Об одном Глаз не догадывался, о том, что ему вскоре предстоит увидеть кое-что пострашнее Смерти.

Смерть хромала.

Вокруг нее, размахивая ножами, кружили бандиты. А Смерть, с лезвием в руке, упрямо пробивалась к закопченным развалинам, стоявшим на краю рудничного поля.

С вылетевшего из темноты аэра выстрелили сетью. Раскрывшись в воздухе, сетка накрыла Смерть. Один из бандитов бросился добивать чудовище и тут же рухнул на арар с распоротым животом. А Смерть прошла сквозь задымившуюся сеть с такой легкостью, будто ее платье было из расплавленного металла.

Возле закопченных развалин стал виден черный провал старой шахты. Чудовище пробивалось к нему, явно собираясь в нем исчезнуть. За спинами бойцов бесновался и метался Блед со сверкающей бритвой в руке.

Бандиты навалились скопом. Раз, другой, третий — и каждый раз откатывались, оставляя кого-то корчиться на арар. Даже орудуя одной рукой, Смерть исправно делала свое дело.

До спасительного провала оставалось всего несколько шагов. Отбиваясь от последних атак, хромая Смерть дотащилась до дыры, но в этот миг из шахтной черноты ей навстречу выпрыгнула темная, мохнатая туша. Громадный шарг атаковал Смерть. Замелькали ножи, четырехрукая обезьяна и чудовище сцепились и клубком покатились в сторону.

Стэлсов через десять визжащий клубок ударился о дерево и развалился. Размахивая четырьмя ножами и жалобно скуля — видно, лезвие Смерти его хорошо задело, — гигантский шарг стал наскакивать на свою противницу. Та не уступала. А суперобезьяна нападала снова и снова. Внезапно шарг завизжал так, будто его зарезали, прыгнул в сторону, в другую и вдруг изловчился. И страшным ударом ножа прямо в лицо Смерти пригвоздил ее к стволу. Удар клинка пришелся в скулу. Пришпиленная к дереву Смерть ухватилась за рукоятку ножа и, выгибаясь от усилия всем телом, стала его раскачивать, пытаясь освободиться.

Она не успела.

Мелькнула тень. Подскочивший Тускляк пронзил ножом ей руку. Вслед за Тускляком на нее налетели другие бандиты, и через миг Смерть была буквально распята на стволе дерева.

Все расступились.

К Смерти подошел Блед. В руке его вспыхивала и гасла бритва. Главарь потянулся лезвием, собираясь срезать звездный спектр и открыть лицо Смерти, как вдруг отшатнулся. Бандитам почудилось, что в этот миг ухмыляющаяся Смерть показала им алый язычок. На самом деле это был язычок огня. И тут же пламя полыхнуло изо рта Смерти, ударило из глазниц и мгновенно превратило ее в факел, заставив попятиться и главаря, и всю банду. Рядом с дьявольским огнем невозможно было находиться. Вскоре заполыхало и дерево. А в разгоревшемся гигантском костре еще долго корчилась, кривлялась и плясала фигурка Смерти.

Глаз продолжал сидеть в засаде.

Он слышал бой, заметил и далекий огонь, заполыхавший на руднике вскоре после боя. Обратил внимание Глаз и на совпадение: стоило разгореться далекому пожару, как за железной дверью заскрежетало. Из храма кто-то собирался выходить.

Глаз привычно расслабил плечи и стал пристраиваться к трубе ракетомета. Профессиональный север, он готовился выполнить свое задание: уничтожить любого, кто появится в железной двери.

От первого удара массивная железная плита двери дрогнула. От невероятной силы второго удара — вырванная вместе с петлями — она перелетела через площадку и рухнула в кусты. Кто-то очень серьезный собирался сейчас явить себя божьему свету. Глаз окаменел.

Из дверного проема полыхнуло пламя и длинным развевающимся стягом устремилось в ночь, а на храмовую площадь вышел здоровенный мужик с обнаженным торсом. Пламя оказалось его огненным плащом.

Плечи — пошире шарговских. Бицепсы — чудовищных размеров. И был бы он с виду мужик как мужик, если бы не одна особенность.

Он посмотрел прямо на умирающего от страха севера и ушел в темноту с огненным плащом за плечами.

Глаз мог спокойно стрелять ему в спину, но он об этом и не подумал. Задыхаясь, падая, он уже мчался прочь, не разбирая дороги. Он никогда в жизни не видел мужика, у которого бы на плечах была живая бычья голова да еще с золотыми рогами.

Бандиты отдыхали, приходили в себя под догорающим деревом. Зализывающий свои раны шарг сидел в сторонке. Иногда он тихонько поскуливал.

Кого-то из пострадавших еще перевязывали, а большинство бойцов сбилось в шумный круг. В его центре Брит пытался сорвать шапку с йози. Тот изо всех сил упирался, перья летели во все стороны. Наконец Брит подпрыгнул, сорвал шапку и под общий хохот зашвырнул перьевое сокровище в огонь. Закрывая бритую голову руками, йози побрел к шаргу, рядом с которым и сел, сокрушенный. А бандиты вовсю шумели. Им было что обсудить.

— Я-то думал, у него и правда рога на башке. Тьфу!

— А видел, какая она бледная?

— Да, как сестричка нашего Бледа.

— А уж живучая!

— Молчи, а то еще выйдет из огня.

— Ох, не сойдет ему с рук убийство Смерти.

— Постой, а где шарг? Делся куда-то. Гляди, такая туша, а ушел — и веточка не хрустнула.

— Огня испугался.

— Нет, вот он идет.

— Ха, Тускляка с шаргом спутал!

Из темноты выступила Тень. Куда только делась обычная униженность Тускляка? Плечи расправлены, голову несет гордо, в лице — достоинство: таким паренька еще не видывали.

— Ты чего такой важный, Тускляк?

— А ножичек-то твой тю-тю, сгорел!

— Улыбнись, Тускляк!

— Так он теперь нас всех переживет. Зачем тебе столько жизни, Тускляк?

Сжав кулачки, паренек подошел к спросившему и отчеканил:

— Чтобы увидеть, как вы все, дураки, сдохнете. Бандиты заржали. Паренек был в самом деле смешон.

— Какой храбрый у нас Тускляк!

— Ты же невезучий. Все время кости ломаешь. Будешь вечным инвалидом?

— Теперь мне будет везти. Я первый ударил Смерть ножом и вас, дураков, больше не боюсь.

Еще сильнее сжав кулачки, паренек заулыбался старческим личиком и повторил:

— Теперь я ничего не боюсь!

Огненная стрела ударила ему прямо в лоб. Умер он счастливым.

Рядом с Тускляком, хрипя и хватаясь за такую же огненную стрелу в груди, рухнул тот, кто его дразнил. Бандиты заметались.

— Санфар!

— Санфар идет!

С пригорка спускался Князь Царства Мертвых с золотым луком в руке. Огненный плащ развевался за его плечами. Не целясь, Санфар бил без промаха вспыхивающими в полете стрелами по разбегавшейся банде.

Блед — недаром главарь — при первом же вопле откатился в кусты и ползком двинул прочь от этой бойни. Вскоре он перешел на бег. Оставшихся от древнего рудника развалюх вокруг было предостаточно. Петляя между ними, главарь уходил все дальше. Он уже собирался перевести дух, когда за очередными руинами вышел прямо на Князя Тьмы, поджидавшего его с нацеленным луком.

Блед бросился назад, и лук исчез за широченными плечами. Санфар сорвал плащ и швырнул его вслед бандиту. Легко догнав главаря, плащ заключил его в пылающее кольцо и, как тот ни метался, не выпускал.

Тяжелой поступью вошел Владыка Царства Мертвых в заколдованный круг. Кровавые бычьи глаза Санфара не сулили губителю Смерти, этой лучшей подручной Владыки, ничего хорошего.

И тогда Блед закричал и тут же захлебнулся своим криком. Железный кулак обрушился на его лицо.

Со спокойным любопытством Князь Тьмы наблюдал за человеческой козявкой, корчившейся у его ног. Когда Блед, выплевывая золотые зубы, поднялся, ударил снова. И уже не сдерживая руку — еще раз.

Ночной прохладой потянуло со стороны леска. От далекого болота во все стороны расползались туманы. Восток начинал светлеть. Блед, лежащий ничком на арар, разлепил заплывшие глаза. Он очнулся. Рядом — никого. Ночной кошмар закончился. От него остался лишь биоком, валявшийся в пыли перед самым носом бандита.

Это был подарочек от Санфара.


Глава 22

ДВОЙНОЕ ЗАТМЕНИЕ


Ты только не спорь с его фантазиями насчет будущего. Не серди, со всем соглашайся. Может быть, привычный бред его отвлечет. Ты меня слушаешь? Или опять о своих кобылках задумался? — Слушаю. А кобылки — они полезные. Осис с Линкой шли длинным коридором башни. До сектора Бруно оставалось совсем немного. Несмотря на нерабочее время, девушка была без спектра.

— Благодаря им, Линка, меня никакими угадываниями будущего не проведешь! Уж я-то по своим кобылкам знаю: в дверце будущего нет замочной скважины. Вчера, как Санфар под локоть толкнул, мол, ставь двести стэлсов на Буратайку — верняк! Ставлю. И что ты думаешь? Опять не свезло моей кобылке. Всего полкорпуса, но… а ты меня слушаешь?

Линка очнулась от своих мыслей, повернулась непривычно серьезным лицом к пострадавшему от очередной кобылки товарищу:

— Нам главное накормить его. Ведь три дня лежит и ничего не ест. А вдруг какие-нибудь голодные галлюцинации начнутся? Ведь на двадцатом этаже живет.

— Да. Этаж нехороший. Не свезло ему с этажом, — согласился Осис и перешел на шепот. — Смотри: дверь его открыта. Насмотрелся я в полиции открытых дверей — не люблю их. Входим, но тихо!

Осис взял Линку за руку, и они на цыпочках вошли в полуоткрытую дверь.

На кровати ничком лежал Бруно. Голову свою он спрятал под подушку. Рядом на стуле сидел Боно Кассизи. Видом своим и постным ликом он походил на священника у постели умирающего.

В меру своих способностей Боно утешал друга:

— Все ученые-гуманитарии — ничтожные люди, прохвосты, уж я-то знаю, поэтому нечего так расстраиваться. Ну не захотели они тебя понять — что с того? Тем хуже для них. Не стоит переживать из-за ничтожеств, глупцов и завистливых посредственностей.

Из попытки Боно заглянуть визкапу в лицо ничего не вышло, тот только глубже зарылся в подушки. Тогда Боно вновь стал утешать друга, постепенно переходя от ненавистных ему гуманитариев ко всему человечеству.

— Вспомни их самодовольные лица — глобальщики с кругозором муравьев. Санфар с ними! Меня в свое время не так громили, называли и лжеученым, и сумасшедшим. Даже расстраивался поначалу, пока не узнал цену своим оценщикам. Я больше скажу: во всем мире есть только два нормальных человека, умеющих правильно думать, — ты да я. Остальные — либо узколобые мыслители, либо толстокожие носороги, которых интересуют одни стэлсы. Зачем спасать таких людишек? Все они…

Боно не успел дать человечеству полную характеристику. За его спиной зазвучало легкое ироничное покашливание, после которого Осис громко спросил:

— Здесь на пороге давно топчутся два толстокожих носорога. Можно им войти? Или тут только для избранных?

Увидев, с каким выражением лица обернулся простой логик, Линка хохотнула. Так, в полсилы, чтобы оконные стекла зазвенели, не больше. А Боно замахал руками, подхватился и потащил гостей в соседнюю комнату, где принялся объяснять:

— Сегодня в фано появился «Вестник Пирамиды» с разгромными материалами по трактату Бруно. Что они там только не наплели… Я стал ему звонить — биоком не отвечает, приехал сюда, а он лежит, в стенку уткнулся, молчит, лицо черное — переживает.

Осис и Линка переглянулись. Осис пальцем поманил логика к себе.

— Особо умным скажу: «Вестник Пирамиды» здесь ни при чем. Смотри.

Он включил биоком и поднес экранчик к лицу Кассизи.

Свадьба гениального фанорежиссера и знаменитой фаны. Слухи не соврали: Хьюго Тарнат и Фестади устраивают пышную свадьбу в его кремовом дворце. Сам лорд Юббо почтил своим…

Мелькали картинки, фаностроки, а самое искреннее недоумение с самым беспредельным разочарованием пытались тем временем разорвать лицо Боно на две части. Обескураженный логик проронил:

— Выходит, он лежит с черным лицом из-за какой-то девчонки? Господи, как это пошло.

— Увы, — ответил Осис.

— Бедненький, — подвела итог Линка, — и что-то с ним надо делать.

Друзья Бруно задумались. Первым заговорил мудрый Осис:

— Его надо спасать. Чем-то развеселить, отвлечь. Какие есть идеи? Давай, друг Боно, ты ведь самый умный из нас.

Оранжевый логик натянуто улыбнулся в ответ, но Осис не унимался:

— Ты хоть одну какую-нибудь игру знаешь?

— Представь себе — знаю.

— Какую?

— Игру в формулы.

— О господи!

— Да. Она заставляет думать и лично меня может отвлечь от чего угодно.

— Ладно. Пусть будет «в формулы». Как играть, расскажешь при нем. Пошли.

Троица спасателей вернулась к Бруно, уселась за стол, и Кассизи принялся излагать правила. Говорил он, не глядя на кровать, но громче, чем обычно:

— Играют двое. Первый игрок называет достаточно общее понятие, второй — старается дать этому понятию четкую словесную формулу. Если формула удачная, очко зарабатывает ее автор, если неудачная, то его противник, то есть первый игрок. Игра состоит из семи раундов, семи формул. Кто набрал больше очков, тот и победил. Но в игре этой есть одна проблема, Осис.

— Какая?

— Проблема судьи. Нужен человек, оценивающий ответы и присуждающий очки. А проблема в том, друг Осис, что судья должен быть человеком неглупым, да еще с отменным вкусом.

— Никаких проблем, — не растерялся бывший полицейский, — значит, судьей буду я. Вопросы должна задавать женщина, а отвечать будет самый умный. Давай, Линка!

Рука Боно предупреждающе взлетела вверх, а затем указала на кровать.

— Надо выбрать тему. Я ведь буду импровизировать, и мне необходимо направление. Кстати, тема должна быть интересна не только нам троим.

— Сейчас подберу, — Линка на миг задумалась, после чего уверенно ткнула пальцем в потолок: — Тема бога тебя не пугает?

— Тему выбирает дама.

Свои слова оранжевый логик сопроводил усмешкой записного дуэлянта, которому бросил вызов дерзкий новичок и в котором ветеран узнает двадцатилетнего себя. А Осис тихо пробурчал:

— Ну и темка, он заснет от такой. Ладно, поехали, объявляю первый раунд.

— Бог, — сказала девушка.

Если Боно и задумался над формулой бога, то на мгновение.

— Бог — это рукопожатие души и разума. Может быть, впервые за время их знакомства

Осис с уважением посмотрел на логика и жестом присудил ему первое очко:

— Один — ноль. Объявляю второй раунд.

— Природа, — спросила Линка.

— Природа есть божественное доказательство того, что бога нет.

Осис повторил жест:

— Два — ноль. Объявляю третий раунд.

— Люди.

— Люди? Когда в комнату смеха заходят боги, они появляются в зеркалах.

— Три — ноль. Объявляю четвертый раунд. Давай, Линка, соберись.

Девушка тряхнула медными кудряшками, посмотрела Боно в глаза и сказала:

— Любовь?

— Любовь — это…

Запнувшийся логик пунцовел прямо на глазах. Цвет его лица сравнялся с цветом волос. Выручила Линка:

— Смотрите, что за окном творится. Прозевали затмение, я так и знала! Пойдемте, может, еще успеем.

И она потащила Осиса к балконной двери.

В темнеющей комнате Кассизи заговорил так, будто друзья никуда не уходили, и он рассказывает именно им:

— Начинается двойное полное солнечное затмение. Явление редчайшее. Следующее состоится через полтора миллиона лет. Можно и не дождаться.

Он повернулся в сторону кровати, но визкап лежал мертво. Тогда Боно ушел на балкон.

Луны наваливались на солнце. Темнело очень быстро. Башенные балконы были забиты наблюдателями космического аттракциона. Далеко внизу толпившийся на бульварах народ задирал головы. Все лица закрывали спектры, позволявшие смотреть прямо на затмение.

Наконец в небесах зажглась солнечная корона, и мгновенная ночь опустилась на Йозер Великий. Миг двойного затмения настал. Башни пропали во мгле. Налетел ветер. На балконах, на бульварах народ засвистел, зааплодировал.

И почти мгновенно день просветлел. Небесные тела развалились в стороны. Побывавший на космическом действе народ не расходился, все чего-то ждал, никак не соглашаясь с тем, что и действо чужое и смысл его неясен, а по улицам и бульварам ветер гнал пыль, невесть откуда взявшуюся в ухоженном секторе стеллополиса.

Серебристый, бешено вращающийся пропеллер встретил в комнате вернувшуюся с балкона троицу. Пропеллер замер — стал секирой. С коромыслом секиры на плечах Бруно перешел к приседаниям.

Увидев «воскресшего», вовсю занятого физическими упражнениями, его начальство в кудряшках всплеснуло руками, логик снял оранжевый спектр, а Осис захохотал:

— «Почернел лицом, почернел лицом»… ой, не могу!

Он рухнул в кресло, чуть не перевернулся и от души отсмеялся, глядя то на Кассизи, то на черный спектр, закрывший лицо Бруно. Наконец оборвал себя и подвел итог:

— Итак, затмение закончилось. Корми его, Линка.

Пока Бруно уминал тарелку за тарелкой, девушка сидела рядом и, подперев кулачком румяную щеку, любовалась его аппетитом. Во время «кормления» Боно скучающе слонялся по комнатате и разглядывал на полках многочисленных каменных божков. Самые смешные фигурки он пытался взять в руки и повертеть в пальцах. Ходивший за ним следом бывший полицейский божков незамедлительно отнимал.

— Может, продолжим игру в формулы? — спросил заскучавший логик, на что Осис ответил своим вопросом:

— А ты не устал от своего ума?

— Господи, и почему в присутствии некоторых личностей я так безнадежно глупею? Я пришел к Бруно, хотел с ним поговорить на серьезную тему. Пожалуй, зайдука я в другой раз.

Обиженный и побежденный службой гений стремительно направился к выходу и исчез. За ним вдогонку бросилась Линка.

— Разве можно с ним так грубо? Солдафон!

И, погрозив от двери Осису кулаком, девушка убежала.

— Кажется, Линке повезло — она нашла с кем нянчиться.

С этими словами Осис сел напротив визкапа.

Друзья молчали. Каждый думал о том, как бы надежнее обойти в разговоре интересующую их тему.

— Странный у тебя друг, — кивнул Осис в сторону двери.

— Да. Оранжевый.

— Я не о том. Туповатый гений какой-то. Помнишь, неделю назад ты нас познакомил, и в этот момент тебя к Тэту вызвали? Так я твоему Боно анекдотов двадцать выдал, а он ни разу не улыбнулся.

— Тупость здесь ни при чем — его удивить трудно.

— Бог с ним. Мне бы тебя расшевелить. Не нравится мне твое лицо, этот спектр. Сними его.

Бруно снял спектр.

— Да-а, — протянул Осис, — плохо дело. Послушай, а если тебе перебороть настроение? Попробуй улыбнуться.

Бруно улыбнулся.

— Нет, я не прав. Пожалуй, тебе не надо сейчас улыбаться. А если на скачках сыграть? Как знатоку будущего.

— Мое джагри в кобылках не разбирается.

— Это правда, — с самым простодушным видом согласился Осис и посмотрел на стэлсы. — Мне надо идти, успокой меня. Чем ты собираешься заняться?

— У меня есть задание, и его никто не отменял. Продолжу поиски карнавального севера. Меня Лем-сонг предупреждал: во время поисков не отвлекаться на Фесту, искать Мо. Так и сделаю. Буду работать. Буду как все.

— Давай, давай, — поддержал друга мудрый Осис, находясь уже возле двери, а за нею пробурчал: — Как все? Силенок не хватит.

Как только шаги затихли, Бруно тут же запер дверь. Потом закрыл лицо спектром и ничком рухнул на кровать. Через мгновение он уже летел над залитыми солнечным светом улочками родного полиса, над океанским берегом, над рокочущим прибоем и этим фаносном забылся.


Нам обещают Новое Будущее! Йози пытаются штурмовать Тор. Они требуют референдума по Новой Стене. Затмение солнца или затмение умов? Полиция разгоняет демонстрантов. Служба не вмешивается. Акции стеллитовых фирм идут вверх. Очередное безумие на Карнавальном бульваре.

Убедиться в последнем Бруно мог без труда. Он как раз зашел в одно из многочисленных бульварных кафе и имел полную возможность выбрать столик у балюстрады. Визкап, напротив, сел в глубине веранды, предпочитая наблюдать за многолюдной демонстрацией по биокому.

Кафе располагалось высоко, на уровне пальмовых крон. Посетители его сегодня не баловали. Вообще после того, как йози облюбовали Карнавальный бульвар, народу в здешних увеселительных заведениях поубавилось.

Экранчик биокома показывал йози во всей красе: в традиционных перьевых шапках, о которых они не вспоминали последние сто лет, с трещотками и дудками в руках. За йози шагали натуралы, квадраты — все те, кого некогда обидело и отринуло Будущее. Демонстранты требовали Новое Будущее и Новую Стену.

В биокоме глобальщики-комментаторы вполне разумно и логично критиковали требования йози, но в интонациях глобальщиков чувствовалось бессилие рассудка перед коллективным безумием. Еще недавно Бруно мог бы позлорадствовать, мол, вы так рьяно защищали старую Стену, а теперь не знаете, что делать с угрозой Стены новой. Но это — раньше. Теперь визкапу было все равно.

Он ждал Серебро.

Она позвонила вскоре после ухода Осиса. Сказала, что у нее есть сейчас время обсудить события той карнавальной ночи, и спросила, почему это нельзя сделать по биокому. Пришлось на ходу упрощать информацию и сочинять инструкцию Службы, якобы требующую от сотрудников проводить опрос важных свидетелей в форме живой беседы. На самом деле Бруно хотел узнать, как среагирует на Гезу джагри. Ведь после той ночи, когда Серебро вытащила его из Черного квадрата, светлый призрак сгинул. Джагри вновь ослепло. И теперь визкап надеялся, что новая встреча с Серебром оживит предзна-ние.

Стэлсы показали назначенное время. На веранду никто не зашел, но Бруно почему-то был уверен: Геза не опоздает.

Скатерть на столике забила крыльями в тщетной попытке улететь вместе с посудой. Над головой засвистело, и аэр плавно сел в двух шагах от Бруно.

— Привет, мальчик.

Геза спрыгнула с машины и в весьма вольной позе устроилась напротив визкапа. Эффектнейшая блондинка в серебристом комбинезоне, она выдерживала стиль во всем: достала серебристую змейку, закурила.

— Спектр тебе идет, и вообще, хорошо выглядишь, не таким провинциалом, как раньше.

— Стараюсь.

— И правильно сделал, что не сиганул со своего двадцатого этажа. Хотел ведь? Впрочем, вряд ли ты смог бы перебороть свое джагри.

— Ты веришь в мое джагри?

— Представь себе. В отличие от твоих друзей. Ладно, давай к делу. Зачем ты хотел меня видеть?

Пока Бруно объяснял, спрашивал, что она видела в карнавальную ночь в парке, Серебро лениво потягивала змейку и смотрела сквозь него своими пустыми всевидящими глазницами. Когда он закончил, спросила:

— Сказать, о чем ты на самом деле приехал поговорить? Точнее — о ком? Потерял Ди, так решил о ней поболтать хотя бы с ее подружкой?

— Нет.

— Да. Да, мальчик. А трюки и уловки Ди я знаю отлично. Ты ей даром был не нужен. Вялую чувственность Хьюго особо не пришпоришь, но есть простой способ — ревность. Ди использовала тебя как молодого конкурента-жеребца, чтобы побыстрее заполучить Хьюго в мужья — вот и все.

— Не может быть.

— Ну еще бы! Вы какими с ней лифтами пользовались, обычными?

— Да.

— А ты знаешь, что у нее есть две персональные, отделанные золотом лифтовые кабины?

— Нет.

— А то, что она общественные лифтовые кабины на дух не переносит? Молодец Ди! Представляю, какую святую простушку она корчила из себя целый месяц.

— Выходит, мне действительно досталась роль героя второго сорта?

Любящая точность Серебро поспешила поправить:

— Так не говорят. Но ты хорошо сыграл роль второго плана — это правда. Теперь — насчет карнавальной ночи. На любые официальные вопросы офицера Службы я предпочла бы отвечать в присутствии своих адвокатов. Извини, но у нас в семье так заведено. Полетели ко мне, я их вызову и все тебе расскажу.

К такому повороту разговора визкап был готов давным-давно. Частный аэр — это даже не частный лифт, такую роскошь могла себе позволить только семья сверхбогачей. А свою кремовую молодежь такие семьи защищать умели.

Летели над океаном. Низко. Серебро вела аэр вдоль линии прибоя. Гривастые валы наискосок катили к берегу и с ревом бросались на скалы. Серебро выбрала бесплатный пролетный коридор. Точных цифр Бруно не знал, но где-то слышал, что один-единственный полет на аэре над стеллополисом обходится в десятки тысяч стэлсов.

Они летели на восток, в слегка розовеющий вечерний горизонт. Слева, в зеленых парковых массивах, стали видны кремовые дворцы, белые мосты над каналами, справа синел океан, но Бруно смотрел сквозь местные красоты.

Он пытался рассмотреть будущее Серебра. Тщетно. Не в такой степени, как у Золота, но оно тоже было защищено. Оставалось гадать: что за сила обеспечивает безопасность Гезы? Стэлсы семьи? Или что-то еще, чего он не знает? И почему джагри мутнеет и не видит опасностей в будущем Золота и Серебра?

Аэр резко пошел вверх, описал полукруг и сел на крышу небольшой, этажей в двадцать, башни. В закатной стороне загорелись первые огоньки Йозера Великого. Как визкап ни старался, но он не смог высмотреть и узнать те дворцы, мимо которых гулял с Золотом. Видимо, башня Гезы располагалась далеко от них.

Бруно сказал:

— Не думал, что в кремовом секторе есть башни. И в фано о них молчат

— В фано много о чем молчат. Пошли, покажу свою «хижину» и свои трофеи.

— Трофеи?

— Да. Я обожаю охотиться на хорогов. Ничего нет лучше, чем всадить заряд прямо в лоб прущему на тебя дракону. Подожди здесь — мне нужно переодеться. И сними спектр. В нем тебе лучше, но ты мне нравишься без него.

Сдернув черную маску спектра с его лица, Серебро исчезла. Визкап стал прохаживаться по крыше.

Геза — охотница на хорогов. Это многое в ней объясняло. И силу, и небрежение фаномиром. Она оказалась из тех сильных и состоятельных людей Будущего, которым наскучил комфорт дворцов, и они спасение от кремовой сказки нашли в мории. А уж материковая мория с ее зубастенькими хорога-ми вернет чувство реальной жизни любому. Итак, Геза — охотница, а по версии Службы именно охотница на хорогов ликвидировала тигра. Любопытное совпадение. Неужели…

Бруно резко остановился. Он заметил под ногами знакомые мотивы. Горный склон. Террасы. Плантации роз. Пасущиеся на лугах стада. Этого не могло быть, но посадочная площадка для аэров на крыше башни представляла собой громадную мозаику, изображавшую Джампилангр.

Он смотрел на священную гору, а мысли его побрели в разные стороны, как овцы на мозаике.

Откуда здесь, на юге Юга, — изображение святыни Востока? Что за сила защищает будущее Гезы? Почему только она верит в его джагри? Что она все-таки видела в ту карнавальную ночь? И не слишком ли много охотниц на хорогов оказалось тогда в парке?

— Заждался, мальчик? Ну не сердись.

Серебро появилась в платье, стилизованном под эпоху Первого Юга. Модельер усилил впечатление от платья сотней самых смелых разрезов, и теперь разноцветные лоскутки этого дивного творения лихорадочно метались по мраморному, атлетично сложенному телу Гезы, в тщетной попытке хоть что-нибудь прикрыть.

— Откуда здесь Джампилангр? — Бруно указал на изображение святой горы.

— Это Джампилангр? Вот уж понятия не имела. И какой только чепухой не увлекается мой отец! Пошли перекусим чуть-чуть.

«Чуть-чуть» обернулось королевским ужином в роскошных апартаментах. Такое торжество великолепных вещей Бруно видел лишь в самых знаменитых исторических фанофильмах.

Разговор, несмотря на выпитое вино, не клеился. Зато ожил мрамор. Щеки и плечи Гезы чуть порозовели. На шее заголубели жилки. Каменная богиня просыпалась.

В зале трофеев Серебро совсем развеселилась. Даже человеческие интонации в голосе прорезались, словно она сняла с голоса стальную маску красивой и богатой стервы. Геза таскала визкапа от одной зубастой башки к другой, подробно рассказывала страшные и смешные охотничьи эпизоды, а Бруно почему-то казалось, что эти весело скалящиеся стэлсовыми зубами пасти хохочут именно над ним.

Вдруг свет погас, и дверь из зала трофеев вывела молодых людей прямо в спальню. В неожиданности этого перехода была некая высшая логика: они очутились перед бескрайним ложем, размерами и цветом с большое закатное облако.

— А где адвокаты?

Бруно так вовремя вспомнил о своих сыскных заботах, что даже не страдающая юмором Серебро хохотнула.

— Где адвокаты? Там, где и твои инструкции. Адвокаты! А без них не справишься?

— Но ты обещала рассказать, что видела в парке.

— Да ничего я там не видела! Ни одного человека. Там даже кустов приличных нет. Кому такой парк нужен в карнавальную ночь? Адвокаты… о, давно бы так!

Они парили на розовеющем облаке и не торопясь ласкали друг друга. Свет притих. В черном окне Бруно видел золотые огоньки кремовых дворцов. В глаза Гезы он старался не смотреть.

Лежать в объятиях живой мраморной богини, пусть и с пустыми глазницами, любоваться ее красотой… Все-таки сегодня ему не удалось разминуться с затмением. Теперь оно уже близко.

Да, против Гезы, объединившейся с ночью, он не устоял. А зачем?

Ее бедра обнажились. Он увидел их. И понял: мраморной богине не понадобится космический парусник, чтобы отправить его в невесомость.


Глава 23

ВАГОНЕТКА ВРЕМЕНИ


— Где этот простой логик? Пусти. Я сейчас ему морду бить буду! Ворвавшийся Осис крутнулся по комнате, заглянул в другую, бросился на балкон.

— Куда своего умника спрятал? Дай пройти.

Секира со свистом чертила в воздухе серебристые кресты, не давая Осису проскользнуть на кухню. Бруно берег дыхание, молчал и продолжал отрабатывать знаменитый, способный сокрушить любую защиту, крестный удар монахов-вечников.

Вскоре свист исчез. Вспышки крестов стали реже. Теперь в паузах между ними визкап успевал вставить по два слова.

— Ушел Боно. Полстэлса тому. Что случилось?

— То. Звоню Линке, а она только квохчет сквозь слезы: «Боно, Боно ушел!» Умненькая оранжевая сволочь — наобещал и смылся. А я предупреждал ее, не связывайся с придурком.

— Он гений.

— Вот-вот, с гением.

— С тобой-то что?

— А!

Махнув рукой, Осис рухнул в кресло. Бруно тут же отставил секиру и перешел к дыхательным упражнениям. Он ждал от младшего вицера объяснений по поводу его алого уха, болтающегося погона и вырванной с мясом пуговицы на мундире.

— Такие у нас нынче карнавалы. Эти йози на своем боге и Новой Стене совсем свихнулись. Озверели. На Службу бросаются, словно хороги. Хорошо, знакомые полицейские мимо шли, я даже пуговицу успел подобрать. Тут меня эти боголюбцы и пригрели, — Осис потер ухо. — У тебя иголка с ниткой найдется? Что ты все на биоком смотришь? Звонка ждешь?

— Найдется. Держи. Теперь мне все понятно. Решил отыграться на бедном логике?

— М-м-м, — выплюнув нитку, Осис стал втолковывать другу, — допекло! Там йози, тут Линка плачет. И было б из-за кого! Корчит из себя гения, а коснись чего-нибудь конкретного — ничего не знает. Все — в общем.

— Так ведь у Боно узкая специализация — общие вопросы.

— Я и говорю: ничего не знает, все ломает.

— Это в тебе аэромеханик возмущается.

— Нет, раз ты гений, так ответь на конкретные вопросы. Когда я стану генералом? Какая из кобылок первой придет? К чему прислушивается Гериад? Тогда и задирай нос.

Бурча, Осис закончил шитье. Проверил его крепость. Оставшись довольным, спросил:

— Как дела у тебя? Говорят, что тебя сегодня утром к Лемсонгу вызывали. Что-то важное?

— Сам понимаешь.

— Новое задание?

— Как тебе сказать… — Немного подумав, Бруно продекламировал в меру своего таланта:


Ночью два пути сверкали передо мной,

Пытал я судьбу: какой из них ведет к счастью?

Но оба оказались лунными дорожками на воде.


— Опять стишки. Не люблю. А если что-то секретное, так и скажи. Пока. Пойду Линку успокою. Пусть радуется, что не нашел я ее придурка.

Когда младший вицер ушел, Бруно запер дверь и самым неестественным образом кашлянул. Из-за двери туалета осторожно высунулась оранжевая голова.

— Можешь выходить, — сказал визкап, снова берясь за секиру.

Логик выбрался из туалета, проверил замок входной двери.

— Поверь, Бруно, перед Линкой я не виноват. Она просто не хочет понять специфику моей работы. Мне ясная голова требуется, а рядом с юбкой…

— Я понимаю. Забудь. Ты о чем-то важном хотел поговорить.

Привычная солнечная улыбка вернулась на лицо Боно. Перемена темы его обрадовала, он ухватил с полки каменного божка и устроился в мягком кресле.

— О чрезвычайно важном. Только скажи, зачем ты себя так истязаешь? Топор, бицепсы — разве все это может пригодиться для жизни в Будущем?

— Время здесь ни при чем. Джагри — дар, дар — это ноша. И давай к делу.

— Помнишь поездку в горы? Тогда ты сочинял трактат, готовился к докладу, мучился пустыми фантазиями, и я не рискнул звать тебя в сотрудники. Три месяца назад, в затмение, я уже хотел поговорить всерьез, но помешал любитель кобылок. Пусть с третьей попытки, но я хочу предложить тебе стать исследователем антилогик. Твое джагри меня сразу заинтересовало, и теперь появляется возможность его проверить.

— Но я плохо разбираюсь в математике.

— Не важно. Главное, что твое д-знание, твое джагри, оперирует с событиями будущего, а эта возможность есть и в антилогиках. Объясняю…

Джагри видит будущее, и в антилогиках возможно знание будущего. Достигается это за счет образования пар объект-антиобъект, субъект-антисубъект и время-антивремя. И «Стрела времени» с отрицательным знаком создает виртуальный мир, в котором возможен перенос информации из грядущего. Именно виртуальное антивремя порождает д-знание. В итоге круг замыкается. Любое предзнание влечет за собой существование антимиров и антилогик. Вот почему для прикладных исследований антилогик и понадобился Бруно с его джагри.

Визкап обдумывал услышанное и махал секирой. Логик продолжал свою речь.

Оказалось, Боно знаком с самим мэтром Фандосием, главным координатором биосектора Службы. Кассизи консультировал биосектор по одному суперважному исследованию, и его антилогики проявили себя в нем самым лучшим образом. Любое финансирование, любые ресурсы обещал ему мэтр Фандосий под прикладные проекты, связанные с антилогиками. Между прочим, именно мэтр в свое время руководил проектом «Сыны Равэтов» по созданию Гериада и его братьев. Фандосий, этот величайший биоконструктор современности, вообще обожает любые цели и прожекты с приставками сверх и супер, а антилогики — из этого ряда.

Стэлсы, реет, мировую славу, звание маера обещал ему Кассизи, а Бруно помахивал секирой и думал о гримасах судьбы, ведь что-то похожее он сегодня слышал и от Лемсонга. Целый год он был никому не нужен со своим джагри и вдруг понадобился и генералу, и гению.

Этим утром двадцать один межевик (три отряда) и один бывший монах-вечник строем стояли перед Лемсонгом. На правом фланге столбом возвышался Гериад. Лица офицеров были напряжены. Вызов к боевому генералу Службы — это всегда событие, почти всегда — задание, и очень часто — задание опасное.

Лемсонг излагал агентурные данные по Настоящему. Картина получалась удручающая.

Убившая тигра охотница по всем приметам походила на хорошо известную в Настоящем Смерть, за которой вела охоту банда некоего Парикмахера. В пример отважным гозтам Службы, бандиты Смерть уничтожили. После чего, правда, были перебиты Санфаром. Любопытный факт: жители Настоящего искренне верят, что Санфар со своей подручной явился к ним прямо из Царства Мертвых. Впрочем, народец Настоящего вообще обожает верить во всякую чушь. Служба в ерунду не верит, но факты таковы: вскоре после явления Князя Тьмы агенты и разведчики Службы стали пропадать в Настоящем один за другим. По последним сведениям, за ликвидацией агентуры стоит Парикмахер. Известен этот бандит тем, что патологически ненавидит Будущее, и поэтому люто казнит попавшихся ему в руки разведчиков-межевиков. Хуже всего то, что у Парикмахера появились надежные методы по их вычислению, и теперь даже самое современное оружие и наиновейшее оборудование разведчиков не спасают. На переговоры бандит не идет. Служба готова купить информацию о Санфаре, с этой целью были посланы делегаты-межевики, но они пропали без вести. Итог. Кучка бандитов выбила практически всю агентуру. Санфар, этот явный, по мнению руководства Службы, агрессор Севера, затаился в Настоящем. А отважные гозты межевики не в силах ничего с ним сделать.

Разъяснив ситуацию, Лемсонг пошел вдоль строя. Смотрел генерал так, будто выискивал виновника провалов Службы и бандитского куража. Все старались смотреть прямо перед собой. Попасть под голубую сталь генеральских очей никому не хотелось.

Лемсонг остановился и сказал:

— Нужны три добровольца-разведчика. Вернувшиеся из Настоящего получат чин маера. Два шага из строя!

Раз-два.

Строй службы грохнул от хохота. Вылетевший вперед Гериад некоторое время непонимающе щурился на веселящихся за его спиной офицеров, затем не спеша вернулся на место. До суперчеловека дошло, насколько нелепо выглядела бы его попытка замаскироваться под убогого обывателя застенных трущоб. С его-то черными квадратами в глазницах!

Смех стих. Линию строя больше никто не нарушал.

Суетливых Лемсонг не любил, служба нюансы генеральского характера знала и не торопилась. По сути требовались добровольцы в Царство Мертвых. Здесь было над чем подумать.

Первым свои два шага сделал межевик в чине младшего вицера. В маеры торопится — мелькнула мысль у многих. Потом вышагнули вперед три визкапа, и чуть помедлив — еще два. Шесть добровольцев стояли на плацу перед генералом. Тот не торопился. Может быть, ждал для счастливой цифры седьмого кандидата в разведчики, а остальным офицерам давал возможность прочувствовать разницу между собой и теми, у кого хватило духу выйти из строя.

Широкий темный луч протянулся от горизонта и накрыл вызвавшихся офицеров. На глазах у Бруно все шестеро добровольцев превратились в серые тени. Все они были обречены. Ни у одного не было шансов разминуться с поджидавшей их за стеной времени смертью. Сейчас Лемсонг скомандует «вольно», затем из шести добровольцев выберут троих и отправят в Настоящее на верную гибель. И сделать с этим ничего нельзя.

Даже паузе Лемсонга бывает конец. До него осталось мгновение. Надо выбирать. И монолог перешел в блиц-диалог. «Я не могу никого из них заменить». «Еще бы! Какой из тебя джагрин». «У меня есть свое задание». «А трое межевиков, молодых ребят, сгинут в болоте Настоящего, и пузырей не останется». «Я больше не могу отвлекаться от своего дела». «На розовой кровати? Тогда торопись. Тебе сегодня еще надо развлекать Серебро, вести ее на вертикалку». «У меня свой путь». «Да. И очень веселый».

— Вольно! — рявкнул генерал, так больше никого и не дождавшись.

Раз-два. Пропечатал два шага Бруно. Лемсонг одобрительно пожал ему руку, таким же образом поздравил добровольцев-межевиков и объявил, что в ближайшие стэлсы специальная комиссия выберет тех, кто и отправится в Настоящее, и решение комиссии будет доведено до отважных гозтов незамедлительно.

— Ты меня слушаешь? Или ждешь звонка?

Кассизи как раз закончил свой рассказ о блестящих перспективах их совместной работы и заметил взгляд Бруно, брошенный на биоком.

— Разумеется — тебя. Все это очень интересно, — визкапу пришлось упростить информацию, чтобы не обидеть кипевшего энтузиазмом друга, хотя на самом деле Бруно сейчас волновало одно: включит ли его в тройку разведчиков комиссия Службы. К счастью, логик увлекся прожектами и не заметил его настроения.

— Это суперинтересно! Давай, Бруно, рванем в антимиры! Бросай все! Всех — к Санфару! Великие открытия ждут нас!

Оранжевый гений сиял, как солнце, а визкап не знал, что и сказать. Еще вчера он, глядишь, и рванул бы в антимиры, пусть и виртуальные, но сегодня… Выручил звонок биокома. Звонил секретарь Лемсонга. Он приглашал отважного гозта срочно явиться в генеральскую приемную.

На этот раз в приемной, кроме Мумии, никого не было. Тем не менее секретарь Лемсонга не торопился сообщать Бруно решение комиссии. Он сперва закончил работу над каким-то документом, полюбовался им и наконец сообщил, что кандидатура гозта визкапа утверждена. В течение двух стэлсов отважный гозт визкап обязан явиться в биосектор к мэтру Фандосию, а время ему дается, чтобы он успел проститься со своими друзьями и родственниками. После того как Бруно подписал контракт добровольца, секретарь проводил его до двери, которую тут же запер.

Случившаяся в приемной процедура оставила визкапа в некотором недоумении. Нет, он не ждал, что Лемсонг прижмет добровольца Бруно к своей гранитной груди и пустит скупую слезу. Но на нечто подобное надеялся. Пресно провожает Служба своих разведчиков на верную смерть. Да и кто знает, как поведет себя джагри в ином мире и другом времени.

В лифте визкап понял, что летит проститься с Линкой. В Йозере он был чем-то обязан только двум женщинам, но трудный разговор с Серебром хотелось оставить на потом.

Впрочем, романтического прощания не получилось и с Линкой. Она была как никогда серьезна, подниматься на смотровую площадку не захотела, поэтому разговаривать пришлось в малолюдной на этот стэлс галерее первого этажа Столпа.

Услышав новость, девушка переспросила:

— Ты отправляешься в Настоящее? Зачем?

— Этого я уже не могу сказать.

— Но в Настоящее посылают только добровольцев.

— Да.

— И ты вызвался? Зачем тебе это кровавое болото? Что пожимаешь плечами? Замечательная привычка: сотворить глупость, а после пожимать плечами. Из Настоящего ведь не возвращаются!

Под неожиданным напором Бруно подрастерялся и стал мямлить о кризисе джагри, о том, что следы агрессии ведут в Настоящее и, может быть, именно там предзнание проснется. Объяснения звучали неубедительно, и Линка почувствовала это мигом.

— Ты сам веришь в то, что говоришь? Ты просто бежишь. Ты дезертир Будущего, Бруно! А ведь собирался его спасать. Помнишь? Уничтожал Стены, объединял времена! Забыл? Да ты обо всем забыл, как попал в рабство к этой пустоглазой красотке.

Сытым стал, всем довольным. Да если бы я точно знала, что Будущему грозит опасность, я бы кричала об этом на каждом углу, на каждом совещании.

— В том-то и дело.

— В чем?

— Я точно знаю. Поэтому нет энергии заблуждения. Мне не приходится убегать от сомнений.

— Так от чего ты убегаешь? От поражения? Как все глупо в эти дни — все сошли с ума. Прощай.

— Прощай. Только я вернусь.

До самой лифтовой площадки визкап ждал привычного хохота за спиной, но так и не дождался.

Встречу Серебро ему назначила у входа на вертикалку. Место и время Геза выбрала не самое удобное — он мог не уложиться в свои два стэлса, — но весь период знакомства с Серебром Бруно так и не научился ей возражать. Явилась она с компанией кремовой молодежи. Мускулистые парни, с ними холеные подружки: таких искателей наслаждений, лакеев своих телес, Бруно видел в кремовом секторе тьму.

Наряд Серебра состоял из короткой юбки и поддерживающих ее двух узких лент. Эти полоски ткани, как ни старались, но с возложенной на них двойной обязанностью поддерживать юбку и прикрывать пышную грудь Серебра справиться не могли.

Визкап взял Гезу под руку и попытался отвести в сторону.

— Мальчик, куда ты меня тащишь? Пошли лучше с нами. Мы только что с новой супервертикалки — она даже меня смогла удивить. Да что случилось?

— Нужно поговорить.

Серебро отошла с ним в сторонку, щелчком отправила окурок змейки в утилизатор. Попала, хохотнула. Судя по состоянию Гезы, змейка была с пропарушкой.

— Что случилось? Откуда такая серьезность? Слушай, а ведь ты мне предложение хочешь сделать. Умный мальчик! Правильно, Бруно, женись на мне. Ну и что с того, что ты любишь Золото? Все вы, мужики, любите золото, а в итоге женитесь на серебре. Кстати, прозвище, которое ты дал Ди, так к ней и прилипло. В фаностудиях ее теперь все называют Золотом, кроме Хьюго, конечно.

— Я улетаю, Серебро. Пришел проститься.

Геза резко отвернулась. На миг у Бруно мелькнула дикая мысль: она сейчас заплачет, но Геза с разворота и со всей силы врезала ему кулаком прямо в сердце. Пока визкап хватал ртом воздух и всячески делал вид, что дыхание у него вовсе не сбито, Геза уставилась пустыми глазницами прямо ему в глаза и зашипела:

— Слушай, мальчик, никогда, слышишь, никогда не называй меня Серебром. И не думай, что ты от меня так запросто смоешься. Я полечу с тобой.

— Это невозможно.

— Да что ты? А ну попробуй удивить: куда это мне нельзя лететь? В Хатускон?

— В Настоящее.

Серебро задумалась, выругалась и подвела итог:

— Вот сволочь — смылся все-таки.

— Да. У меня там задание, — подтвердил визкап, — из семи добровольцев выбрали.

Геза прикурила змейку.

— Спасибо, отблагодарил. Я тебя вылечила от Золота, нянчилась, как с ребенком, ты мною пользовался, а теперь решил сбежать в Настоящее. Ловкий мальчик.

— Да нет же.

— Брось. Посмотри на себя. Мородатый, самодовольный. А я-то думала, что ты пусть на полстэлса, но лучше других. Что плечиками дергаешь? — Геза отшвырнула змейку, прикурила другую. — Нет, ты не от меня бежишь. От себя. Помнится, на карнавале я от тебя слышала, что Наставник не прав и ты готов к монашеству, — ерунда. Мальчик, ну какой из тебя монах-вечник? Мечешься, бежишь всеми дорогами сразу, все хочешь найти обходной путь, а своего боишься, с собой не разобрался, а хватаешься за весь мир.

— Я тебя не понимаю.

— Поймешь. Только будет поздно.

— Постой.

— Да иди ты к Санфару!

Кремовая компания вместе с Серебром исчезла за древними колоннами вертикалки. На стадион торопились молодые красивые девушки с веселыми друзьями, за молодежью поспешали старички и старушки, казалось, весь Юг шел развлекать себя групповыми экстазами. Общество наслаждений, цивилизация лакташи. Именно лакташи, этот абсолютный восстановитель нервной системы, позволял молодым годами выдерживать вихревой темп фаномира, а старикам развлекаться на вертикалке, как молодым.

Привычным жестом рыцаря, опускающего забрало, Бруно сбросил на глаза черный спектр. Пусть весь Юг идет развлекаться — визкапу с ним не по дороге. Потирая левую сторону груди, мимо толп искателей наслаждений он торопился к лифтам. С Будущим Бруно худо-бедно простился. Теперь предстояло попробовать Настоящее.

На встречу с маером Службы, который должен был отвести его в биосектор, Бруно все-таки успел прийти вовремя. Маер оказался молчуном и своим суровым настроем в корне пресек возможные вопросы. Каким образом забрасывают разведчиков в Настоящее? Автоэром? Какие дадут полномочия в отношении этого бандита Парикмахера? Нужно будет провести с ним переговоры или можно сразу шею свернуть?

Все эти вопросы визкап оставил при себе, ибо понимал: ответа не получит. Коренастой фигурой маер смахивал на Осиса. Крепко сбитый, серьезный молчун. Бруно хорошо знал этот тип офицеров Службы, внешне неприметных, зато в деле умных и хватких.

Офицеры шагали бесконечными коридорами подвальной части Столпа. Именно здесь располагались самые секретные секторы Службы. Ходили слухи, что из этих подвалов есть даже прямой ход в Лабиринт Норта Верде.

Очередной поворот вывел офицеров к рубоновой высокой двери, но это был вовсе не вход в биосектор. За дверью находилась смотровая площадка громадного зала. Внизу стояли сотни воинов. С мечами, со сканферами в руках, они навеки застыли в ожидании боя.

Стало ясно, почему маер выбрал столь сложный путь. Видимо, каждый доброволец был обязан сначала попасть в этот музей и пройти перед восковым строем самых знаменитых воинов прошлого.

Мелькали строгие, порой свирепые лица героев, а запомнились Бруно больше всего две фигуры: бог войны Первого Юга с потрясающе жутким ликом из зернистых кусочков красного граната, да монах-вечник с задумчивым лицом. Монах стоял, упершись обеими руками в рукоятку секиры, и будто наперед знал, чем закончится многовековая борьба вечников с межевиками за власть над Югом. Секира в восковых руках сверкала самая настоящая, боевая — это Бруно определил сразу.

Из музея они вышли к стальной, сейфового типа двери, за которой их встретили охранники. Не межевики. Что Бруно несколько удивило. Казалось, сам бог велел именно межевикам обеспечивать безопасность важнейшего сектора Службы, но и за второй, и за третьей дверью их с маером снова принимала и проверяла наемная охрана. За четвертой дверью маер сдал Бруно под расписку: ковырнул пером по экрану биокома и исчез.

Прошел почти стэлс времени. За мутным стеклом стены угадывалась суета мощного сектора Службы, но визкапа никто не вызывал. О том, каким образом медики и биоконструкторы будут делать из него разведчика, Бруно старался не думать. Хотелось одного: как можно скорее пройти сквозь стеклянную муть.

Там, в ее глубине, когда-то создали Гериада с его впоследствии погибшими братьями, «сынами Равэ-тов», там осуществлялись самые грандиозные биопроекты Службы и там прятался загадочный мэтр Фандосий, этот «гигант биоконструирования», по выражению Боно. А «загадочен» Фандосий был по-настоящему. Бруно как ни искал, не смог найти в биокоме ни одного фаноизображения мэтра, а ведь считалось, что в фано есть все, даже… Дверь распахнулась, быстро вошли люди в халатах и навалились скопом. Рослые медсестры, с фигурами фаномоде-лей, мигом раздели визкапа, распяли на каталке и помчали палатами, коридорами, лабораториями, пока не доставили в операционную. Прошелестело:

— Мэтр, мэтр, мэтр…

И в операционную в сопровождении громадной свиты вошел сам мэтр Фандосий.

Стэлс ростом. Халат наброшен поверх генеральского мундира. Умные глазки и румяное, морщинистое лицо юного старичка. Суперкарлик, как его сразу назвал про себя Бруно. Даже на высоченных каблуках этот гигант биоконструирования был по пояс операционным сестрам.

Мэтр просмотрел результаты анализов и, заулыбавшись всем личиком, подсел к Бруно, потрепал его по щеке.

— Это откуда же столько здоровья, визкап? Повезло тебе, отправляют в Настоящее по официальным каналам, иначе пришлось бы здоровья изрядно поубавить: гнилые зубы и такое прочее, чтобы не выделялся. А так — только поставим эгомасочку. Закачаем во сне сотню гигастэлсов информации, и станешь гениальным актером безо всяких репетиций. Главное, попасть точно в середину твоих рефлексов.

Фандосий вырвал из рук ассистентки два серебристых диска и принялся прилаживать их Бруно на виски.

— Лемсонг просил, чтобы с тобой поработал лично я. Странные люди эти боевые генералы, они почему-то считают, что для них все должно делаться по-особому. Больно?

Раскаленные диски вплавлялись прямо в мозг.

— Нет. А какую маску я получу?

— Секрет. Именно этого ты знать не должен, иначе подсознание сразу начнет масочку вытеснять. А так — просто проснешься собой.

Диски уже выдавливали из черепа глаза, свет помутнел, слова давались Бруно с трудом.

— Я мог бы выжить в Настоящем и без эгомаски.

— Ну-ну, отважный гозт не должен бояться. А масочка его спасет.

— Вранье. Никого она не спасет. Из Настоящего никто не возвращается.

Бруно надоела улыбочка суперкарлика — с такой улыбкой нормальные люди обращаются к идиотам. Он хотел, чтобы Фандосий перестал ухмыляться. Мозги визкапа пылали вовсю.

Не отрываясь от работы на биокоме, мэтр уже серьезно стал втолковывать:

— Да, возвращаются немногие, но гибнут далеко не все. Некоторые агенты, если маска загнана слишком глубоко в психику, уничтожают свои полевые маскостиратели и добровольно остаются в Настоящем. В этом случае маска доминирует, трансформирует личность и агент начинает себя считать человеком другого времени. А если наложить маску мелко, то ему в Настоящем не выжить. Весь фокус — точно попасть в середину… Ты будешь меня ненавидеть. Я сделаю из тебя нового, лучшего человека, а этого ты не простишь. Созданное всегда ненавидит своего создателя, может быть, атеизм… любопытный материал… еще поработаем…

И визкап Службы, отважный гозт Бруно Джагрин исчез.

Солнце зашло как раз в том месте, где Стена упиралась в скалы Норта Верде. С гор потянуло холодным ветром.

Громадное колесо подъемника стояло на высокой скале, и с площадки была хорошо видна черная дыра в горном склоне, из которой на одном стальном тросе выползали и в которую на другом тросе вползали одна за другой вагонетки. На контрольном участке каждую прибывшую вагонетку проверяли межевики, после чего она с лязгом опрокидывалась, швыряя свое содержимое в большой конусообразный бункер. В обратный путь вагонетки уходили набитые коробками. Шел стандартный обмен времен: сырье Настоящего — на безделушки Будущего.

Молодой священник стоял на самом краю погрузочной площадки. Холодный ветер развевал его накидку, но священник не обращал на это никакого внимания. Он прощался. Позади — долгие годы учения, впереди — возвращение на полузабытую родину, в Настоящее. Справится ли он со своей священной миссией? Как-то встретят его?

Сопровождающий священника маер Службы жестом показал святому отцу, что его вагонетка времени на подходе. Когда глубокое железное корыто приблизилось, маер ловко усадил в него священника, а на прощание крикнул:

— Голову пригни, святой отец, а то оторвет в тоннеле!

Раскачиваясь, вагонетка ухнула вниз и крохотной точкой исчезла в черной дыре. Путешествие в Настоящее началось.

Полстэлса вони, неудобного сидения на обрезке доски со втянутой в плечи головой, и вот уже путешественник во времени выбрался из своей железной ванны и предстал перед пьяными блюстителями Настоящего. Блюстителей больше интересовали коробки, поэтому один из них смачно дохнул перегаром на печать — чернила, похоже, были ему без надобности, — с грохотом опустил ее на документы пришельца и поскорее направил того к выходу.

Молодой священник узкой тропкой спускался в долину, шагал в сторону заходящего, на этот раз по-настоящему, за горизонт, а не за Стену, солнца. Он улыбался. Счастье душило его. Там, за его плечами, укрытое стеллитом, осталось сытое Будущее, погрязшее в грехе и наслаждениях, осталось время, которому не нужна истинная любовь, остался фантастический мир башен со всеми своими межевиками и генералами, такими умными специалистами и координаторами. Господи, как он их всех обманул! Обвел мудрецов и хитрецов вокруг пальца и сбежал в Настоящее. Пусть теперь ждут его. Им долго придется ждать! Нет, в главном он постарается не подвести их. Может быть, ему даже удастся сделать то, чего они хотят. Но назад они его не заманят. Жить надо в Настоящем. Именно здесь он будет нести любовь Спасителя несчастным и сирым, всем помогать, всех любить, и прекрасней такой жизни быть ничего не может.

Тропинка пошла вниз, вправо, обежала большой круглый валун и вывела священника прямо на автобусную остановку. В основном здесь были рудокопы с характерными смуглыми лицами. Многие из них сидели на корточках.

Замусоренный пятачок остановки рядом с пыльной дорогой. Навес давно содран и утащен, видимо, с целью ремонта крыши какой-нибудь из окрестных лачуг. Изрезанная ругательствами и кличками деревянная скамья. Ржавые прутья, торчащие из утрамбованной глины. И везде — бумажный и прочий сор.

Священник достал из кармана пакетик с носовым платком, распечатал его, вытер лицо, а скомканный пакет неожиданно для себя швырнул прямо на арар. Впрочем, утилизаторов здесь и не имелось.

Люди на остановке овцами повернулись в одну сторону. Вдалеке пылил и петлял автобус. По тропинке к толпе, держась за руки, подбежала молодая парочка. Парень был обычным поджарым рудокопом — ничего особенного, а вот девчонка взгляды притягивала. Крепко сбитая, глазастая, полногубая брюнетка, еще не растратившая юную свежесть, она походила на яркий, аляповатый, но уже чуть измятый пластиковый пакет.

Из-за круглого камня вывалилось трое блюстителей в своем обычном чуть пьяном состоянии. Прошарив взглядами остановку, они переглянулись и двинулись к молодой парочке.

Дряхлый автобус кряхтел, толпа вминалась, впрессовывалась в ржавые двери, а в пыли, от тычка дубинки в живот, корчился паренек-рудокоп. Девчонку блюстители тащили в кусты. Она даже не кричала.

Запрыгивающий на подножку автобуса пожилой рудокоп косился в ту сторону с явной завистью на физиономии. Священник поспешил отвернуться.

Все будет не так просто, как ему представлялось. Он забыл, какое гордое чудовище обитает в его душе, и сейчас это чудовище приготовилось убивать.

Перед тобой трое пузатых блюстителей Настоящего, всего-то. Три удара, всего-навсего три крепких удара, тут «гром вечности» не понадобится, и они навсегда потеряют охоту к таким забавам. Чудовище неодолимо тащило священника на совершение расправы, но тут к автобусу подбежало еще несколько рудокопов.

— Куда, святой отец? Без тебя справятся!

Хохотнул и чертом оскалился всеми зубами самый веселый из них, и рудокопы мигом втащили священника в отходивший автобус. Двери захлопнулись.

Машину качало, кто-то ругался, на остановках ругань усиливалась.

Упершись горячим лбом в прохладу еще не выбитого стекла, священник уговаривал свое гордое, жаждущее убивать чудовище. Любить надо, любить, несмотря ни на что. Любить этих потных насильников в мундирах, этих несчастных рудокопов. Сила бессильна в божьем мире. Любить и только любить, пусть и с закрытыми изо всех сил глазами.

— Веселей, святой отец! — хлопнул его по плечу оказавшийся рядом веселый рудокоп. — Что толку грустить!

Священник открыл глаза, увидел пропеченные солнцем, заросшие бурьяном холмы Настоящего и подумал: «Вот я и дома».


Глава 24

НАСТОЯЩЕЕ


Крыса была громадной и очень осторожной.

Затаившись в дыре под фундаментом заброшенного цеха с выбитыми стеклами, она следила за мальчонкой. Тот хлестал прутиком по ярко-желтой от рассыпанного порошка луже. Брызги летели во все стороны, и мальчонка в восхищении открыл рот. Из дыры крыса шмыгнула в тень догнивающей свое бочки с осыпавшимися обручами. Добыча находилась совсем рядом, но старая крыса не торопилась. Она точечно нюхала воздух, словно оценивая каждое долетающее до нее слово, причем беспокоили ее вовсе не три молоденькие женщины, болтавшие у местного «источника» — ржавой водопроводной трубы, которая торчала из глинистого склона. О ребенке они забыли и поочередно примеряли новое ожерелье одной из них, невысокой босоногой жгучей брюнетки.

Резкие, громкие слова, долетевшие со стороны, противоположной «источнику», заставили крысу замереть.

— Осторожней с жигучом, святой отец, от него волдыри величиной с орех бывают. Смотри, пацан сейчас купаться будет, а мамаше хоть бы хны. Говорят, от этой химии тараканы вырастают с ладонь. Бурьян, жигуч — вся дрянь у нас гигантская. Это и есть Настоящее! Что сидишь? Ну давай, спасай пацана!

На пригорке сидели двое. Один — в черном, второй — в пестрой рубашке и с алым пиратским платком на шее. Один — священник, второй — поэт.

Говорил поэт. Звали его Килик Рифмач. А слова он чеканил так, будто продолжал давний-давний спор. Священник молчал. Только что он выпрямил найденный здесь же ржавый арматурный прут и теперь под корень рубил им кусты бледно-цветущего жигуча, собирая их в неяркий, но опасный букет.

Молодухи громко засмеялись. Брюнеточка вернула себе ожерелье, гордо подняла голову, уперлась руками в бедра и закрутилась перед подружками. Засмеялся и мальчонка. Он уже хлопал ладошкой по ядовито-желтой луже.

— Дался тебе этот жигуч, ты… Договорить Рифмач не успел.

От бочки метнулась серая тень, и, не обращая внимания на женские вопли, крыса потащила мальчонку в дыру. Тот не испугался, вовсю колотил кулачком по черному хребту. Вопль повторился в последний раз и захлебнулся. Спасти ребенка не было никакой возможности, и вскочивший на ноги священник только взмахнул рукой, как могло показаться, от отчаяния.

Раздался свист.

Бочковые доски и обручи полетели в одну сторону, мальчонка — в другую. Светя желтоватым брюхом, крыса закрутилась на месте, насквозь пробитая арматурным прутом. Наконец доползла до дыры в фундаменте и в два рывка втянула себя вместе с железом в ее черноту.

Брюнеточка бегом унесла рыдающего ей в плечо сына.

— Спасибо даже не сказала, — пробурчал Рифмач. — Но какой был бросок! Люблю красоту. Только зря хлопочешь, святой отец, Настоящее спасти невозможно. Все, что останется от его мусорной свалки, так это десяток моих гениальных стихов; ведь ничего нельзя сделать, пока они так присматривают за своими детьми. Смотри, мамаша опять болтает, а ребенок вновь без присмотра. Зря ты торопился из Будущего, их ничем не проймешь.

Поэт был прав. Как ни в чем не бывало брюнеточка с подружками вновь хохотали, а мальчишка мчался в сторону, погнавшись за жуком.

Бледно-голубые цветочки жигуча, судя по всему, пахли не очень приятно. Нюхавший их священник поморщился и отложил букет в сторону, стараясь не прикасаться к ядовитым листьям. Затем он, по-прежнему не говоря ни слова, повелительным жестом подозвал к себе брюнеточку. Та подлетела счастливая, радостная, легко наклонилась для поцелуя, чмокнула священнику руку, и в то же мгновение он ухватил счастливую мать за шиворот, швырнул себе на колени, с не очень-то подобающей святому отцу ловкостью задрал ее пышную юбку, благо под ней не оказалось трусиков, и принялся с чувством охаживать жигучом бледные тощие ягодицы молодой мамаши.

— Как все это отвратительно, — изрек поэт. Затем подпер челюсть кулаком и внимательно пронаблюдал всю экзекуцию от начала до конца.

Наконец мамаша все-таки выкрутилась из крепких рук священника, поправляя юбки, бросилась прочь, на бегу подхватила малыша в одну руку, ведро с водой — в другую и засеменила в сторону массива четырехэтажек, то и дело подпрыгивая — жигуч действовал моментально.

Вскоре по той же дороге к городу зашагали двое мужчин. Священник на ходу растирал левую ляжку, брюнеточка оказалась зубастой. Поэт говорил:

— Настоящее мнится податливым, оно шепчет. «Делай со мной что хошь, задирай юбки, возводи храмы». Только это податливость болота, святой отец, а закон болота: не барахтайся. Сколько здесь уже было таких молодцев, как ты, уверенных, что уж они-то наведут порядок в этом мягком, глупом болоте. Только глядишь, ан нет молодца: лишь пузыри кровавые лопаются на поверхности. А не утонет, так запачкается. Пойми, в нашем родном кровавом болоте Настоящего ничто не имеет смысла, кроме…

Поэт говорил, священник молчал, не забывая растирать пострадавшую ногу. Святой отец был молод, но имел за плечами тысячи лет чужой мудрости и знал, что такие споры свяшенники и поэты вели, веду! и будут вести на миллиардах планет всех миров и галактик и заканчиваться их беседы будут всегда одним и тем же итогом.

На развилке двое остановились. Поэту предстояло свернуть к лачугам, священнику — к резиденции городского местоблюстителя.

На прощание поэт сказал так ни разу и не возразившему священнику:

— Ладно, святой отец, так уж и быть, я подумаю над твоими словами.

И двинул своей дорогой. Правда, через несколько шагов он остановился и удивленно воскликнул:

— Постой, так ведь ты заранее знал, что произойдет, когда рвал жигуч!

Но священник уже исчез за поворотом.

В приемной местоблюстителя было многолюдно, но тихо. От вошедшего молодого священника просители тщательно отводили свои взгляды — в Настоящем побаивались смотреть в глаза незнакомцам. Свободное место нашлось в дальнем углу. Священник сел, смежил веки. Казалось, он дремал, а на самом деле он вел бурную беседу со своим внутренним демоном, причем гордое чудовище обвиняло.

«Уже третья неделя заканчивается. Не кажется ли святому отцу, что он нарочно тянет время? Ведь был шанс получить лицензию на миссионерскую деятельность в два дня, а с ней и полную свободу передвижения. Мы бы давно вырвались из города на задание».

«Я делаю все, что в моих силах: даю взятки, подарки, секретаря подмазал».

«Не все. Помнишь первый визит душеблюстителю?»

«Ты опять об этом?»

«Да, святой отец! Я понимаю, что противно целоваться с бандитами, но неужели ради дела нельзя было потерпеть!»

«Ты обвиняешь меня? Извини, отважный гозт визкап! Меня учили любить людей, ради этой любви я готов целоваться даже с убийцами, но ведь все испортила твоя гордыня и твое восточное „целомудрие“. Кто говорил, что его тошнит от этих пятикратных бандитских поцелуев?»

«Гм. Извини. Кажется, ты прав. Это все гигант Фандосий напортачил, не учел восточную ментальность. Ничего, когда я этого гиганта встречу…»

Бруно не успел рассказать своей эгомаске, чем закончится его встреча с мэтром Фандосием — из-за приоткрывшейся двери по-змеиному вынырнула голова секретаря, и зал замер: все надеялись услышать свое имя. Повезло лысому толстячку, сидевшему перед священником; пригнувшись в своем ничтожестве, толстячок поторопился к местному владыке. В приемную вернулась тяжелая тишина. Местоблюститель являлся верховной властью данного сектора Настоящего, и визит к нему был решающим для любой тяжбы.

Добраться до заветной двери толстячок не успел — в зал ввалились два мордоворота. В них был избыток уверенности, но абсолютно не было достоинства. Бандиты. Расцеловавшись с секретарем шикарным бандитским пятикратным поцелуем и этак легонечко отправив толстяка назад, бандиты вошли без очереди.

Надо было ждать. Священник принялся молиться. Пользуясь моментом, чудовище завладело освободившимися мозгами. Ему было над чем подумать. Фандосий обманул: священник оказался вовсе не маской. Самая настоящая живая душа, причем душа симпатичная, завладела телом визкапа. Из-за этого, а может быть, из-за чрезмерной уверенности в себе, он пообещал священнику, что не вернется в Будущее, если провалит задание. Визкапу казалось, что он дарит другу всего лишь ничтожный шанс, забыв, что для джагрина главная угроза — это вовсе не его смерть, а чужой путь.

Чудовище загрустило.

«Просчитались знаменитые аналитики Службы, недооценили они Настоящее. С высоты Столпа им все виделось просто: заслать разведчика-миссионера, тот за сотню серебряных стэлсов купит лицензию на вольную проповедь, так сказать, за хорошую взятку получит возможность учить честности, а с ней и официальное разрешение передвигаться по Настоящему, ну а там, если повезет, и выполнит задание, касающееся Парикмахера. А поди ж ты, план рухнул в самом начале при попытке получить лицензию у душеблюстителя, этой самой мерзкой и лицемерной чиновничьей породы. Слишком противные губы у него оказались. Узкие, желтоватые. Не губы, а две засушенные грязные щепочки. Вот бедный священник и отпрянул при встрече. В итоге делу не помогли ни солидная мзда, ни подношения — в лицензии было временно отказано. Обиделась чиновная тварь на открытое презрение. А ведь всего пять раз тогда послюнявь ему морду, доставь удовольствие, и все проблемы были бы решены. Вон как ловко лобызал секретарь двоих головорезов, да и местные святые отцы не уступят ему: как здорово они на всяческих приемах взасос сосут и бандитов, и блюстителей, и всех властей предержащих подряд. Единственный нюанс сгубил всю блестящую работу биосектора, его специалистов. Учли они, что в лице Бруно нет чеканной надменности межевиков, что монаху-вечнику будет близка роль священника, но забыли главное — он не южанин. „Женщины — для долга, мальчики — для наслаждений“ — кажется, так звучит южная пословица. Какого жителя Йозера Великого смутили бы мужские поцелуи? Для Юга нормой и законом является чувственность, а на Востоке закон для чувств — норма. Однополая любовь всегда там считалась уродством. Грубо сработал Фандосий, по шаблону, и теперь всю операцию может сорвать стандартность маски».

«Не называй меня маской! Я ведь просил», — обиделся очнувшийся священник.

«Хорошо, хорошо, не буду. Хотя ты называешь меня чудовищем».

«Не сравнивай. В конце концов, именно я обеспечиваю безопасность. Нас давно бы зарезали, не будь я местным священником. Не спасло бы никакое хваленое джагри. И вообще не занимай своими мыслями мою голову. Мне на днях первую проповедь читать, а даже план не готов».

«Хорошо, иду спать. Только еще два слова. Не возражаешь?»

Чудовище в душе священника было гордым, но, слава богу, незлобивым и сговорчивым, поэтому святой отец прощал ему некоторые вольности.

«Говори».

«Не повтори ошибку, которую ты совершил с душеблюстителем. Помнишь, как отпрянул от его губ?»

«А ты что делал в тот момент? Ты ведь первым дернул тело назад! Что молчишь?»

Пристыженному чудовищу крыть было нечем, и, освободив от себя виски и лоб, оно отступило в темноту затылка.

Сидевший рядом со святым отцом толстячок заерзал. Бандиты на прощание снова расцеловались с секретарем и ушли. Однако толстячок ерзал зря: секретарь выкрикнул имя священника. Вчерашний, кругленький такой пакетец со стэлсами сделал свое дело.

Куда более солидный, подобающий должности местоблюстителя пакет, к тому же тщательно запечатанный, священник вручил секретарю, когда остался с ним наедине. Секретарь мигом отнес сей знак уважения своему начальству и вскоре вернулся за святым отцом.

Размер мзды пробудил в местоблюстителе самые добрые чувства.

— Как приятно видеть столь умного и достойного человека!

Он поднялся из-за стола с распростертыми объятиями и двинулся к просителю. У местоблюстителя были гнилые глаза торговца пропарушкой и, как назло, пухлые, отвратительно розовые губы, надутые, словно у резиновой игрушки.

— Кхе, кхе, кхе.

Священник поперхнулся, а чудовище возмутилось:

«Ты чего кашляешь? Перестань сейчас же. От покусанной ляжки не кашляют».

Но святой отец уже забился в чахоточном припадке. Хозяин кабинета моментально передумал лобызать гостя, хлопнул того по плечу и пригласил к столу, попросив сразу перейти к сути приведшего его сюда дела.

Отец Бруно кратко изложил свою жалобу на душеблюстителя, который не выдает ему лицензию на миссионерство за пределами города, тем самым резко ограничивая его в свободе передвижения и, собственно, в деятельности.

— Не все так просто, святой отец, не все так просто.

Прохаживаясь кабинетом, то и дело причмокивая своими розовыми губищами, местоблюститель довольно добродушно принялся втолковывать ситуацию пусть святому, но еще такому молодому отцу.

— Адекватность Настоящему — вот что пугает уважаемого душеблюстителя. Правильно ли вы будете служить нашему времени? Ведь ему не праведники требуются, а человеки. Понимаете ли вы меня, святой отец?

— Понимаю.

— Нет. Не понимаете. Иначе не пришли бы с таким несоразмерно большим относительно решаемого дела даром.

Местоблюститель указал на стол, в котором, судя по всему, исчез принесенный Бруно пакет со стэлсами, и продолжил:

— Запомните, святой отец, малый дар вызывает презрение, чрезмерный дар выдает презрение дарящего.

«Бедненький, взятку ему чересчур большую дали, — буркнуло из темноты чудовище. — Так верни сдачу. Но ведь ни за что не вернет, гад».

— Не ценностей ждал от вас душеблюститель, а аксиологии: правильного отношения к нашим ценностям. С элитой Настоящего не общаетесь, лучших людей его избегаете, якшаетесь с нищими. Гордыню свою победите, святой отец, и тогда вам откроются все двери и пути. Даже если вы шпион, а мы привыкли, что посланцы Будущего все являются шпионами, даже в этом случае мы не позволим покушаться на основы времени, не позволим вам их преступать. Утешайте, но не соблазняйте грешных заповедями. Учите, но понимайте. А то бывали случаи: отпустишь в провинцию оголтелого праведника, поманит он невинных овец от их скотства идеалами да заповедями, так глядишь, уже бунт кровавый требуется подавлять! Вы меня понимаете? Вот и ладно. А решение по вашей просьбе я вынесу в течение ближайших дней.

Стоило священнику оказаться на улице, как чудовище заворчало:

«Опять ты не расцеловался. А вдруг откажет в лицензии? Ведь взятки здесь ничего не гарантируют. Рифмач прав: ни обман, ни честность — ничто в Настоящем не гарантия».

«Не целуюсь я не по своей воле, и ты это отлично знаешь. Просто у некоторых гордыни чересчур много. И вообще, не мешай мне сочинять проповедь».

— Сволочь, говорил тебе: не смотри туда, не смотри, убью гадину!

Пьяный отец орал на крохотную, лет трех девчушку в громадных бантах, с края лужи зачарованно глядящую в сторону Стены Гладкая поверхность стеллита горела розовым зеркалом. Смотреть на закатную Стену считалось в Настоящем дурной приметой.

На перекрестках закрутились стайки торгующих собой подростков — мальчишки и девчонки. Из подвалов тянуло приторным запахом пропарушки. Бродяги и собаки на помойках соображали себе ужин. Прошли бандиты, заставляя всех встречных прятать глаза. Закатный, вымороченный, насквозь прогнивший мир Настоящего разворачивался перед идущим по нему священником во всей своей красе. Пока святой отец сочинял гладкие периоды о всеобщей любви, чудовище в своей левозатылочной темноте размышляло.

Рифмач прав. Настоящее — это кровавое болото с бандитствующей властью наверху и властью бандитов внизу. Судья здесь может быть главарем банды, а бандит — вершителем правосудия, здешняя еда — отрава, зато отрава кормит целые города. И все-таки зря глобалыцики надеются на самоуничтожение этого времени, плоховато они видят сквозь Стену. Произошла стабилизация. Сколько десятилетий минуло с Войны Времен, а здесь ничего не изменилось. Болото само не высохнет. Да и охранители у него изощренные имеются, не просто мастера-взяточники, а еще и философы, об аксиологии как бойко рассуждают. Эх, плюнуть бы на лицензию, сорвать накидку да рвануть по Настоящему с боевой секирой в руке! Да нельзя. Шпионов здесь в достатке, власти сбросят информацию бандитам, блюстителям, и тут такая охота начнется, что не до задания будет, и никакое джагри не выручит. Здесь обожают убивать пришельцев из Будущего. А что будет, если лицензию не выдадут ни за какие взятки? Что тогда? Мой священник что-то вяло хлопочет по делам своего чудовища. Другим занята его голова. Кстати, чего это он вдруг подтянулся, выпрямился, расправил плечи? Доану увидел! И что он нашел особенного в этой розовощекой внучке местного священника? Откуда в нем интерес к крепко сбитым простушкам-провинциалкам? Обычно этим заканчивают утомленные развратом лорды. Молчу, молчу…

Бруно остановился на перекрестке, чтобы поговорить с Доаной и отцом Луцием, тонким и светлым, как свечка, старичком. Местный священник и его внучка с удовольствием принялись обсуждать проповедь, которую Бруно предстояло прочитать на днях.

Лукавило чудовище: вовсе не была Доана простушкой, пусть и выглядела таковой. Когда обманутый при знакомстве первым впечатлением Бруно позволил себе излишний апломб, эта румяная, чуть полноватая девушка ответила ему с такой иронией, что впредь он подбирал при ней каждое слово. Она прочла много книг, была умна, все знала о людях и, несмотря на свои двадцать лет, относилась к молодому миссионеру по-матерински, на что он ей отвечал совсем не сыновними чувствами.

На прощание отец Луций сказал:

— Работайте, побольше работайте над словом, брат мой. А ваше рвение похвально, ведь мечтателей у нас в достатке, а делающих мало.

Наградой за смирение, с которым молодой священник выслушал старика, была улыбка Доаны.

Стемнело, улицы Настоящего моментально опустели, но отец Бруно ничего не замечал. Он бредил мечтами влюбленного розовыми, как щеки Доаны. За углами скользили нехорошие тени, однако священник не обращал на них внимания, он привык к гарантированной чудовищем безопасности. Ему хотелось думать только о внучке отца Луция. О ее прекрасной душе, величавой невозмутимости. Уж получше Серебра будет! Как только чудовище умудрялось жить с Гезой? Ведь это все равно что находиться в одной клетке с Хорогом!

Разумеется, чудовище все слышало и от услышанного загрустило.

«Мне конец. Все идет к тому, что он женится на этой девчонке с душой, умом и задом взрослой тетки. Ловко он устроится. Доана с удовольствием будет с ним нянчиться, лечить его укушенные ляжки, нарожает ему кучу детишек. А что? Священник — верная, уважаемая и всегда нужная профессия. Глядишь, со временем и я переборю свою гордыню и забуду о звездных дорогах, секретах счастья, поединках со смертью и прочих соблазнах вечности. Как там говорил местоблюститель? Утешать несчастных, а не соблазнять их. Значит, буду утешать. Пусть другие шастают по звездным путям, а я начну привыкать к Доане, учиться чмокать бандитов, читать проповеди и… спасать пьяных из луж…»

Рыскавший далеко впереди по всем курсам пьянчуга споткнулся и рухнул в глубокую лужу, уйдя в нее всей головой. Однако священнику не пришлось переходить на бег, нашелся добрый человек, который не дал захлебнуться бедняге. Шедший мимо молодой парень в светлом костюме выволок пьяницу на берег и захлопотал над ним, судя по всему, приводя того в чувство. Когда неслышной походкой священник приблизился к спасшему ближнего доброму человеку, тот рассовывал по своим карманам стэлсы и кошелек пьяницы.

— Отдай мне то, что ты взял. Я все видел, сын мой.

Резко развернувшись на голос за спиной, парень выхватил нож и тут же его спрятал. Затем пнул ногой замычавшего возмущенно пьянчугу и обаятельно улыбнулся. Он был красив, знал об этом и держался, что было редко для Настоящего, свободно.

— Я ведь только кошелек взял, можно сказать, благородно поступил, а ведь мог и не подходить к луже.

— Верни то, что взял, сын мой.

Парень перестал улыбаться, тупость священника ему быстро надоела.

— Я спас эту скотину, так пусть платит. Неужели не понятно? С дороги, святой отец!

Красавец двинул прямо на священника, видя перед собой идиота с глупыми и ласковыми глазами, а «идиот» видел не красавца, а урода, надувшегося от собственного «благородства». Еще бы! Он только обчистил человека. А ведь мог зарезать.

«Дай-ка я с ним поговорю», — попросило чудовище.

«Пожалуй», — не стал возражать священник.

И красавец со всего ходу уткнулся лицом в торец здоровенного бревна, каким он почувствовал выставленный кулак. За свою жизнь парень слышал много угроз, видел много неприятностей, но в глаза чудовища в чине визкапа он смотрел впервые.

— Выверни карманы, — приказало чудовище, а когда красавец дернулся за ножом, чудовище сломало ему палец, как спичку, и рявкнуло снова: — Я сказал: выверни карманы!

С искореженным болью лицом, косясь на торчащий сучком палец, парень швырнул под ноги стэлсы и кошелек.

— Подними и не думай хвататься за нож — сломаю руку, — не унималось чудовище, а когда тот поднял и отдал добычу, смилостивилось:

— Теперь иди.

В темноту переулков парень ушел со слезами на щеках. Он плакал от боли и от убожества этого мира, не оценившего его благородства. Священник тем временем пытался поднять пьянчугу, уговаривая того идти домой.

Следующие несколько суток Бруно шлифовал проповедь и ждал решения местоблюстителя. И священник, и чудовище знали: вот-вот будет сделан окончательный выбор между Настоящим и Будущим, между счастьем и борьбой.

Погожим золотым днем Бруно шагал на свою первую проповедь. Вышел он заранее, поэтому не торопился. Внимательно смотрел по сторонам, стараясь не попасть в многочисленные лужи и не запачкаться в толчее, ведь его путь пролегал мимо центральной базарной площади.

В воздухе жужжали и мотались изумрудные, величиной с наперсток мухи. На замусоренной автобусной остановке стоял новенький алюминиевый бидон и сиял маленьким солнцем. Навстречу Бруно, подпрыгивая, бежал мальчишка и орал во все горло:


Так испокон веков идет —

Дурак на новое клюет.


Закончив стишок, мальчишка тут же начинал выкрикивать его сначала.

Показался другой мальчишка, с не меньшим восторгом вопящий:


Наш мир устроен, видно, так —

Клюет на новое дурак.


Следом промчался еще один поэт со стишком на ту же тему:


Ослов пасут дубинкой,

А дураков новинкой!


— Рифмач, — пробормотал свяшенник и без колебаний свернул к базарной толпе, в которой начал высматривать своего друга.

Народ шумел вокруг транспаранта:

НОВАЯ СУПЕРНЮХАЧКА — ПРЯМО ИЗ БУДУЩЕГО! ДЕШЕВЛЕ НИГДЕ НЕ КУПИТЕ!

У торгашей, сидевших под ним, физиономии были самые кислые. Не повезло им сегодня. Хотели спокойно торгануть отравой, сваренной из отходов пропарушки — всегда найдутся любители дешевки, готовые купить за три гроша гнилое счастье, — но на беду явился на базар этот сумасшедший рифмоплет.

Священник протиснулся к самой лавке продавцов нюхачки. Перед ней, никого и ничего не замечая, расхаживал Килик и сыпал ядовитыми строфами. Четкие рифмы, как гвозди в мягкое дерево, входили в мозги слушателей, и те с готовностью ржали над любителями вонючей нюхачки, судя по бросовой цене, сваренной в каком-нибудь притоне Настоящего.

К прилавку подошел покупатель. Неуверенная улыбка, одежонка позапрошлого десятилетия — все в нем выдавало деревенщину.

Народ оживился.

— Давай, купи отравы. Из-за Стены она, будь уверен!

— Нюхай, деревня, занюханным станешь!

— А я думаю, от такой и блевануть можно. Наверняка туда и пыль пропарушки подмешана.

«Деревне» страшно хотелось поверить, что за гроши он может купить самую настоящую нюхачку из Будущего. В таком ярком, красивом пакете! Но рифмач выдал очередной издевательский стих, толпа с готовностью засмеялась, и «деревня» побрел в сторону.

Толпа торжествовала.

— А я думал: купит.

— Так дураку ясно — отрава.

— А крепкий наш стихоплет, тот, мордатый, хотел ему накостылять, да не вышло, отбился Рифмач!

Говоривший показал пальцем своему соседу на толстого торгаша, прикладывавшего к глазу мокрую тряпку. У самого Килика наполовину оторванный рукав рубашки болтался на уровне пояса, ухо рубиново светилось. И все-таки с кулаками был наш сатирик, если в одиночку смог отбиться от целой банды торгашей.

Упоенный успехом Килик продолжал жонглировать рифмами, а к нему уже подкрадывался один из продавцов нюхачки с ведром помоев в руке. Рифмачу на своей шкуре предстояло узнать подлый, переменчивый нрав толпы, которая сейчас смеется вместе с поэтом над ворьем, но, шлепнись поэт в грязь, она с удовольствием посмеется и над ним.

Торговец зашел за спину Рифмача, приподнял ведро, примерился — кто-то в толпе уже потирал руки, — но в этот миг мелькнула черная накидка, зацепившись за чью-то ногу, торгаш полетел в собственные помои, а неуклюжий священник, так неудачно ногу подставивший, уже ташил поэта подальше от базарной площади. Поэт возмущался:

— Вечно вы, святые отцы, некстати. Еще мгновение, и публика меня на руках носила бы! Какой успех! Сознайся, позавидовал мне?

Возбужденный поэт болтал без умолку.

— Здорово я их! Ну как, доказал я тебе, что слово может просветить тысячи умов вернее, чем жигуч одну задницу? Смех сильнее жигуча! А может, наоборот: смех — это бессилие перед миром? Тот, кто придет вычистить эту конюшню, смеяться не будет. Только никто не придет и не очистит, святой отец. Ну кто захочет возиться с людишками Настоящего, этими двурукими шаргами, а шаргов, как известно, легко научить убивать, но невозможно заставить работать.

На повороте, ныряющем дальше в посадку, Рифмач резко остановился.

— Смотри: осень. Мое время. В нем я царю. Взгляни на дерево в желтых листьях. Это ведь золотые бабочки присели на его ветви. Дунул ветер, и они стайкой полетели в закат. Здорово. Пошли выпьем, Бруно. Почему-то именно сегодня так хочется нажраться. Да и ты сегодня выпьешь.

— Не собирался.

— Еще как выпьешь! Тогда и вспомнишь Рифмача.

Килик хлопнул друга по плечу (как всякий поэт, он подрабатывал и пророком) и, не дослушав рассказ о предстоящей проповеди, зашагал прочь. На ходу он обернулся, махнул рукой, широко улыбнулся, а Бруно подумал, что из-за алого платка на шее Рифмач выглядит поэтом с перерезанным горлом и что зря, наверное, он заразился у Рифмача перед важной и серьезной проповедью столь неуместным сейчас лиризмом.

Слава богу, первые проповеди удаются всегда. Волнение чтеца придает ей подлинную эмоциональность, и она всегда найдет живой отклик в слушателях.

Неожиданно в храме появился секретарь местоблюстителя. С конвертом в руке он присел на край скамьи с явным расчетом вручить послание в конце службы. В конверте могла находиться либо жизнь священника, либо его смерть и жизнь чудовища.

Проповедник старался не думать об этом и сосредоточенно говорил о той удивительной общности, которую обрело человечество в Спасителе. Об искупительной жертве богочеловека. О пути к спасению, который Он открыл людям. О жизни вечной.

Служба закончилась. Священник получил конверт. Распечатал его. Достал бумагу с отрицательным ответом местоблюстителя. В нем говорилось, что ввиду таких-то параграфов и с учетом таких-то соображений принято решение: такому-то просителю в лицензии на проповедь с правом свободного передвижения по Настоящему отказать.

Что-то темное и несчастное застонало в душе священника и ухнуло в самую ее глубину. Как показалось святому отцу, чудовище сгинуло навеки.

— Поздравляю, Бруно, ты хорошо говорил, но учти: это не помешает дедушке тебя покритиковать. Что-то случилось?

Доана взяла конверт, быстро просмотрела бумагу. Бруно знал: девушка не хотела его миссионерства, ухода из города, однако радости своей она не выдала. В отличие от отца Луция. Тот воспринял отказ в лицензии как волю божью, посылавшую ему помощника и преемника.

Они шли втроем по быстро темневшим улицам. Как всегда бывало в таких случаях, говорил в основном отец Луций, точнее — журил и поучал. С его опытом было нетрудно найти ошибки в проповеди. Особо он предостерегал от соблазна улучшений. Норма и традиция — вот чего надо держаться.

Речь шла о научном аргументе, который позволил себе Бруно. Когда-то он слышал от Боно Кассизи и хорошо запомнил следующее: согласно квантовой теории гравитации, все элементарные частицы вселенной беспрерывно обмениваются друг с другом виртуальными кварками связи. Вот в проповеди он и использовал этот факт, говоря о божественном всеединстве всего сущего, мол, мы сейчас находимся в храме, а все атомы наших тел в это мгновение связаны со всеми атомами всех бесчисленных галактик. Прихожанам понравилось. Однако отец Луций всячески предостерегал от подобных аргументов, взятых не из священных книг.

Разумеется, он был прав, и молодые люди с ним не спорили. Переглядываясь, они думали об одном и том же.

Возле крыльца своего особнячка отец Луций помучил их еще немножко мудрыми советами, а затем оставил наедине. Ну а томительное молчание молодых людей закончилось тем, что Бруно сделал Доане предложение. Девушка согласилась сразу.

Все-таки священник был хорошим человеком. По дороге домой ему хотелось кричать от обуявших его чувств, петь, но он стеснялся так открыто упиваться своим розовощеким счастьем, стыдясь обреченного чудовища. А оно не выдержало. Перед перспективой скорой смерти чудовище потеряло все свое мужество и буквально расхныкалось.

«Господи, я на Серебре не захотел жениться, а теперь все кончится девицей с фигурой поварихи».

«Разве Доана толстая? Просто крепко сбитая».

«Толстая. А мои „великие“ планы? Ведь ничего уже не будет. Научишься целоваться с бандитами, улыбаться ворью, привыкнешь пресмыкаться перед Настоящим».

«От своих планов ты отказался еще в кабинете Лемсонга. Я здесь ни при чем. И вообще, так вышло. Все случилось по воле небес».

«Небес? Какой-то вонючий местоблюститель решил. Хороши небеса!»

«Что ты хочешь?»

«Выпить. И поговорить с Рифмачом. Могу я хотя бы перед смертью выпить с Рифмачом рюмку горькой морийской? Так нелепо умереть. Вот уж не думал».

Как жаль было священнику после такого вечера, вечера признания Доане, нести свои нежные чувства в кабак, но отказать чудовищу он не смог. В конце концов, жить тому оставалось считаные дни.

«Хорошо. Но только одну рюмку».

«Ну разумеется, только одну рюмку», — согласилось чудовище.

Драка завязалась сразу после второй бутылки. Допивая ее, Рифмач стал выдавать свои чеканные двустишия, и кабацкая девка, явно не слышавшая в своей жизни ничего прекраснее, с открытым от восхищения ртом двинулась к Килику и бухнулась прямо ему на колени. Рудокопы, возле которых она крутилась до этого момента, были парни простые и, конечно, сразу же поперлись бить поэту морду за свою пусть потасканную, но вполне еще прекрасную даму.

Только рудокопам не повезло.

Рифмач, этот драчун-самородок, метался между двумя самыми здоровенными работягами и лупил их по физиономиям с истеричностью швейной машинки. Кулачищи рудокопов просто не успевали за ним. Святой отец, с подчеркнутой неспешностью мастера, который демонстрирует ученикам приемы боя, по очереди зашвырнул под длинный стол остальных парней. Когда же он двинулся на подмогу Рифмачу, тут вся ватага ломанулась к двери.

Надо было уходить — рудокопы могли вернуться со всей своей бригадой. Священник швырнул на стойку горсть серебряных стэлсов, Килик сгреб одной рукой пару бутылок морийки, второй — девку, на прощание поцеловал ее в ярко накрашенные губы, после чего новоявленные искатели приключений сгинули в темноте.


Коль не хватает нам ума.

Исправит все стакан вина!


От горя, от сердечных ран

Излечит нас второй стакан!


На горы зла, на море бед

У нас, друзья, готов ответ!


Обняв друг друга за плечи и размахивая бутылками, поэт и священник маршировали не в ногу по ночным улицам, орали во все горло стишки, на ходу сочиненные Киликом, хохотали неизвестно над чем, а закончив куплет, начинали выкрикивать его заново еще лучше и громче.

Полет по кабакам продолжался не один стэлс, причем попадались даже такие кабаки, в которых удавалось обойтись без драки. Ну а в тех питейных заведениях, где Килик начинал «блистать» своими гениальными экспромтами, уж там все заканчивалось грандиозной свалкой и всеобщим мордобоем. В итоге бравая парочка очутилась на самой окраине города, да в такой глуши, что здесь даже Рифмач не мог высмотреть ни одного знакомого кабака.

Зашли в первый попавшийся.

В зале было мутно и зелено, словно в аквариуме. Мутно от слабого желтого света, а зелено от многочисленных пальм в тяжелых кадушках. Низколобые посетители за столами редко и беззвучно шевелили губами. Странный попался кабак. В нем не говорили громко и не играла музыка.

— Не нравится мне здесь, — сказал Рифмач и рухнул на скамью. — И вывеску не успел прочесть. А я не люблю кабаки, которые неизвестно как называются!

Последние слова он проревел с вызовом, но на него даже не оглянулись. Тогда Бруно пальцами показал стоящему за стойкой хозяину: «Две бутылки» — и попытался успокоить друга:

— Да какая разница, как он называется? Все равно.

— Нет. Не все равно. Название — это слова. Слова — это душа. Душа — это все! Ты меня понимаешь?

Бруно кивнул, зажмурился. Он вспомнил, что все это уже было, что где-то там, в другой жизни, он уже заходил в какое-то здание, не прочитав на нем вывеску над входом, и там произошло… Что произошло? Чем там все закончилось? Ох, как же там все нехорошо закончилось! Только как? Чтобы вспомнить, требовалось срочно выпить рюмку морийки.

Друзья чокнулись. Выпили. И Бруно все понял.

Никакой полевой маскостиратель ему не нужен. Три бутылки горькой морийской — и ты снова человек Будущего! Сейчас в нем не осталось ни единой капли священника. Прощай, святой отец! Кулаки налились свинцом, и Бруно стал пробираться к стойке. Двигало им желание поделиться своим открытием и невесть откуда взявшаяся уверенность, что именно хозяин заведения его поймет.

— Знаешь, кто я такой? — спросил Бруно, наваливаясь на стойку.

Хозяин посмотрел на него тяжелым взглядом — так мог смотреть Гериад, будь у него человеческие глаза, — и ничего не ответил. Ростом кабатчик был под стать межевику, а уж в плечах широк, как шарг. Молчун. Симпатяга. Он спокойно выслушал жалобы на местоблюстителя, не выдавшего жизненно важную лицензию, и этим влюбил в себя Бруно окончательно.

— Нравишься ты мне! — сказал Бруно, повернулся к залу и добавил, указывая на громадную фигуру кабатчика: — Если кто его обидит, будет иметь дело со мной. Ясно? Что, морды, молчите? Да вы знаете, кто я такой? Думаете, меня прислал отец небесный? Правильно, отец небесный. В чине генерала! Ха! Это тайна. Думаете, я тот святой отец, который пришел возлюбить вас? А я тот отец, который сейчас начистит вам морды! Утешиться захотели? Щас, детки мои. Не мир я принес, а сканфер! Я призван отвратить вас от греха и пьянства, и я переверну вверх дном ваше дерьмовое Настоящее. Дошло до вас наконец, кто я такой? Я суперразведчик из Будущего!

И для убедительности суперразведчик с грохотом перевернул стоящий рядом свободный столик с крохотной вазочкой.

Может, все так бы и закончилось. Публика в кабаке собралась особая, несуетная, спокойная. В основном это были мужчины с покатыми плечами, все как один коренастые и приплюснутые, будто хорошие танки. Похожие на бандитов, но не бандиты. Да и надо отдать им должное: слушали они не перебивая, с пониманием. Раз вышел человек и говорит, что он суперагент из Будущего, что ж, значит, он знает, что говорит. Обещает всем ряшки начистить? Лады. Посмотрим. Вдруг и раскрутится.

Испортил все молодой вышибала, детина под два стэлса ростом. То ли перед шефом захотел подсуетиться, то ли еще не вник в стиль заведения.

— Может, вышвырнуть эту пьянь? — спросил он у кабатчика. И все бы еще могло закончиться миром, но, на свою беду, вышибала не догадался понизить голос.

— Что ты сказал? Кого это ты выбросить собрался, коротышка?

Давно уже скучавший Рифмач подлетел к вышибале и с ходу заехал тому в нос. Через мгновение Килик крутился и подпрыгивал в лапах детины, как раскаленная картофелина, успевая сериями обрабатывать тому физиономию. Из носа вышибалы хлестала кровь. Но тут на подмогу вышибале дружно двинулись коренастые посетители кабака. Бруно бросился наперерез, и драка смерчем завертелась по залу, сметая и кадки, и мебель.

Из последних сил Бруно швырял этих крепышей, но они тут же поднимались и нападали снова и снова. Крепыши оказались обученными, не то что рудокопы.

Первым понесли на выход поэта.

— Пальмы этим сволочам ломай! Пальмы доламывай! — орал он, цепляясь за порог, и вдруг взмыл вверх, в темноту небес. Взлетел он легко, как мешок с ватой, а рухнул, если судить по звуку, как мешок с кирпичами.

Следом вынесли тело суперразведчика. Недолгий полет, и Бруно очутился рядом с другом.

Скрип ступенек над головами Удаляющиеся голоса.

— Крепкий для святого отца, жилистый…

— Ладно, размялись, теперь домой пора.

Буяны продолжали лежать. Голова Рифмача была неестественно вывернута. Сперва Бруно подумал, что друг свернул себе шею, но в этот миг Килик заговорил. Оказалось, шею он вывернул для того, чтобы прочесть название кабака.

— «Мятые уши». Понятно, здесь собираются профессиональные борцы. А я говорил: когда заходишь — читай вывеску. Вот за это мы и выпьем! Ох…

Очнулся Бруно светлым серым утром. Перед глазами плескалась зеленая вода. Сидел он на берегу широкой водной канавы, на древних замшелых плитах возле громадных пней. Похоже, до Войны Времен здесь был дворцовый канал с роскошным парком. Чувствовал себя Бруно соответственно проведенной ночке. Рифмача рядом не было, а за плечо его тряс серьезный сухонький старичок.

«Мораль сейчас начнет читать, — подумал Бруно, — мол, священник, а напился, как…»

Старичок улыбнулся, показав все свои три зуба, и добродушно произнес:

— Да ты ругнись, сынок. Проще станет.

Бруно осторожно, чтобы голова не отлетела, кивнул и ответил:

— Да пошел ты…

И он послал старичка именно туда, куда обычно и посылают в Настоящем. Старичок радостно и согласно замахал руками. Он оказался прав. Стало проще.

Вечером священник сидел у своего камина. Осень была еще не холодной, но сегодня захотелось погреться у огня.

Только что ушла Доана. Священник пытался было ее удержать, но девушка мягко высвободила свою руку. «Уже скоро. Скоро венчание. Все скоро будет», — пообещал на прощание ее взгляд, и розовощекое счастье исчезло.

Целый день Доана отхаживала своего жениха, отпаивала отварами, приводила в чувство. Попутно убрала в доме, приготовила, повесила новые розовые шторы.

Лечению помог и пояс чудовища. Чудесные мази, извлеченные из поясных карманчиков, уже почти ликвидировали кровоподтеки под глазами. Само чудовище, слава богу, молчало. Видимо, наговорилось прошлой ночью.

Розовое пламя в камине, розовые шторы, розоватые линии на изящной тонкостенной чашке, из которой только что пила его любимая — все напоминало священнику о скором спокойном и неизбежном счастье.

Пройдет еще несколько дней, и гордое чудовище заснет окончательно. Некому больше будет хныкать об утерянных звездных путях, о несостоявшемся походе к Великому Пределу, об утраченном Будущем. Хватит скитаться по временам! Впереди — простое человеческое счастье. Надо работать, читать проповеди, любить людей, быть счастливым с Доаной, греться после праведных трудов у камина…

Священник покосился на бутылочку церковного вина, мерцавшую в глубине буфета. Всего один стаканчик мог бы расслабить ноющее тело, оживить душу. Нет, он не уступит соблазну! Пусть слабые духом обманно ищут калиточку, чтобы стать людьми Будущего. Он останется в Настоящем навсегда.


Глава 25

ОПЕРАЦИЯ «ОТЕЦ НЕБЕСНЫЙ»


Просторный балахон миссионера как нельзя лучше подходил для путешествия изрядно заросшей тропой. Почти все время Бруно приходилось палкой рубить жигуч, отодвигать ветки. Заросли были почти морийские.

Сзади болтал Стилес, голубоглазый, с шикарными ресницами, картинно красивый паренек, совсем не выглядевший на свои двадцать лет.

— Странный вы, святой отец.

— Почему?

— Меня не знаете толком, а не обыскали, идете впереди.

— Ну и что?

— А вдруг мне захочется ножичком в спину пырнуть?

— Зачем?

— Да по баловству.

— Ладно. Меняемся.

Впереди парнишка перестал и веселиться, и трепаться. Он рубил тропу, а иногда оглядывался на идущего сзади угрюмого миссионера и ласково, как котенок, ему улыбался. Только ответа не получал. Миссионер был не в духе. В его котомке, рядом с накидкой святого отца, лежал полевой маскостиратель, который Бруно извлек из тайника еще в городе. Теперь ему, чудовищу, предстояло при первой возможности стереть, фактически убить священника. Вот так-то все обернулось.

Утром раздался стук в дверь, и на пороге возник змееподобный секретарь. Он вручил Бруно лицензию и сказал:

— Местоблюститель считает, что теперь вы готовы к святым трудам.

После чего шепотом добавил, что все решило нежданное ходатайство кабатчика из «Мятых ушей».

Не успел секретарь уйти, как священник, оборвавшись в отчаяние, бросился прятаться в самую темноту затылка, освобождая сознание для чудовища, а сам затаился в своем горе и больше не проронил ни слова.

А что чудовище? Чудовище бессовестно обрадовалось! Бруно моментально собрался, выскочил из дома и, чтобы не встретиться с невестой, самыми глухими переулками бросился прочь. Ему показалось, что в глубине улицы мелькнула фигура Доаны, но он не стал это проверять и поторопился за угол. Он был свободен! Он мог, не боясь шпионов и преследования, рвануть в любой сектор Настоящего.

А теперь ему было стыдно и за свою радость, и за нежелание священника с ним разговаривать.

Посветлело, тропинка завихляла вдоль высокой каменной стены. За ней пряталось так называемое «прошлое» — неосвоенный и отгороженный участок арар, опасная смесь остатков мории и болот Настоящего.

Тропа пошла впритирку со стеной. Ржавые широкие потеки тут и там просвечивали сквозь гремучие лианы, увившие камень. Пучки сухих палочек на концах лиан чуть потрескивали, так трещат провода высокого напряжения — мирно, сонно. Впрочем, любой ребенок Настоящего знал, что стоит возле таких трещоток-кровопийц присесть отдохнуть, и через полстэлса от человека останется только мешок с костями.

Стилес осторожно срубил оранжевый, ядовитого вида большой лист, перегородивший путь, и палкой ткнул в сторону стены.

— Говорят, оттуда по ночам дикари приходят.

— Нападают?

— На людей? Нет. Собак жрут.

Говорить приходилось громко. Нигде Бруно не приходилось слышать такого птичьего ора, как возле «прошлого».

— Долго еще? — спросил визкап.

— Да. Парикмахер сейчас в самую чащу забрался. Кроме меня, вам его лагерь никто не покажет!

Приходилось верить.

Визкап давно заприметил часто мелькавшую на базаре ангельскую, идеальную для мошенника мордашку Стилеса. Этот геройчик Настоящего знал в городе все входы-выходы, был в курсе самых последних новостей и сплетен, и за плату, причем изрядно побаиваясь, он взялся проводить священника к логову Бледа.

Координаты бандитского лагеря — больше Бруно ничего не требовалось. Узнать бы, где бандитский схрон, а уж там стартует операция «Отец небесный», и у Бруно наконец-то появится возможность намять кое-кому уши по-настоящему!

Настала очередь визкапа сбивать ядовитые лианы. Очутившийся сзади паренек сразу повеселел и стал, в который уже раз, рассказывать свою «несчастную» жизнь. Стилес любил поговорить о себе.

Жил он с матерью, не чаявшей в нем души. Стилес и сейчас с удовольствием вспоминал, в какие замечательные костюмчики она наряжала его в детстве. Последние пять лет мать собирала деньги на устройство сыночка в школу блюстителей. Только закончилось все трагедией. Взятку в школе взяли, а Стилеса в ученики — нет. Пришлось ему податься в мелкие мошенники, Почему не в бандиты? Да, слава богу, за вход в банду пока еще платить не требуется. Только там показать себя надо. Завалить парочку торгашей, лучше — блюстителя. С его ловкостью — это пустяки. Но кровь, грязь ему не по душе. Пачкаться не хочется. Его привлекает чистая работа.

С простодушием орущих над головами птиц ухоженный, голубоглазый котеночек излагал все эти мерзости. Пока они не отразились на его лице, но скоро появится неизбежное стекло в глазах, презрительная складка возле губ, и печать Настоящего навсегда изуродует ангельское личико.

Тропинка закончилась резко — за поворотом и с разбегу уперлась в потемневший от времени и дождей забор.

Птицы смолкли. Уши заложило тишиной. Мир стал серым, зазмеился тенями. Они очутились в тупике, и Бруно знал, что сейчас случится. Две черные фигуры выскочили из-за стволов, бросились на него. Как почти всегда бывает при джагри, все произошло мгновенно. Бруно даже не успел заметить, чем они вооружены.

Блеск стали перед глазами, его удар ногой в висок. Еще блеск, еще удар, и в сером мире стали проступать краски. Зловещие черные тени неудавшихся убийц превратились в обычных головорезов Настоящего, валявшихся в густой траве с проломленными головами. Бруно перетащил трупы к стене. Щупальца-пучки гремучих лиан на миг затихли, но когда визкап ухнул тела бандитов в зеленое месиво, гремучки радостно затрещали.

— Ты почему не убежал? — спросил визкап у парнишки, с момента нападения так и простоявшего столбом на одном месте. Цвет лица Стилеса не изменился, но само лицо словно окаменело.

— Я? Я испугался, свя… святой отец. Они ведь могли и меня…

Похоже, голубоглазый котенок испугался по-настоящему; надо было его как-то успокоить.

— Не бойся. Со мной можно ничего не бояться. Спаситель нас хранит.

— Правда?

— Правда.

На самом деле Бруно упрощал информацию. Опасность еще не прошла, джагри не выключалось — мир то и дело становился серым. Третий бандит, так и не выскочивший из засады, был где-то рядом и еще не решил, атаковать ему или уносить ноги.

Пучком травы Бруно стал вытирать с ботинка зеленоватую, с кровавыми прожилками слизь. Джагри неопределенно мерцало. На парнишку визкап не смотрел, все внимание сосредоточил на густой чаще леса. Наверное, там, за стволами и ветками, сейчас гадал свою судьбу третий бандит. Вдруг смерть полыхнула черным прямо за спиной, целясь своим жалом в затылок. Бруно перехватил ее удар, вырвал у нее тяжелый нож, мир тут же вспыхнул красками, а в руках Бруно визжал, царапался и кусался котеночек Стилес. Все-таки обманула визкапа ласковая мордашка паренька, и если бы не джагри, валяться бы сейчас Бруно в густой траве с дырой в затылке.

Взятый на болевой прием парнишка быстро успокоился. А когда святой отец через колено стал медленно ломать ему локтевой сустав, Стилес и заговорил. О том, как решил с двумя дружками подрезать миссионера, пощупать его кошелек. О том, что нельзя его сдавать блюстителям, забьют его эти суки. О том, что он не знает, где логово Бледа, да и не повел бы туда, если бы даже знал. Люди Парикмахера за такие вещи отрезают язык вместе с ушами.

Слезы брызнули из голубых глаз, Стилес принялся выклянчивать себе жизнь, как когда-то клянчил, наверное, у матери леденцы. Не обращая на него внимания, Бруно зачарованно смотрел в невидимое. Он ждал джагри, а сам думал, сколько жертв заманил этот гнилой ангелочек в западню. Наверняка за занавесом из гремучих лиан валяется не один скелет.

Полыхнуло предзнание.

Любой убийца отбрасывает две тени: в прошлое и будущее. Тень Стилеса в прошлое выглядела темной тропой, в будущее — черной речкой.

Бруно разжал хватку, освободил руку парнишке. Тот, потирая локоть, спросил:

— Ты отпускаешь меня?

— Да.

— Так я пошел?

— Ступай.

Стилес стал пятиться. Миссионер в задумчивости подбрасывал левой рукой нож Стилеса, и поворачиваться спиной было боязно. Наконец до забора осталось всего ничего. И тогда парнишка не выдержал, он скорчил этому идиоту в балахоне свою самую противную рожу, захохотал, с двух шагов разбежался и прыгнул на высокий забор, чтобы через мгновение перелететь через него.

Правой рукой святой отец благословил в дальний путь на глазах чернеющую фигурку, затем резко взмахнул левой рукой и поторопился прочь от гиблого места. Он знал, что сейчас происходит за его спиной. Там, из последних сил держась слабеющими руками за доски забора, парнишка никак не хотел поверить, что это конец. А резко накренившийся мир безжалостно заглатывал его в свою черную пасть.

Миссионер шагал, не оглядывался и ждал, когда раздастся глухой, словно от упавшего яблока в саду, звук.

Пару стэлсов Бруно шел не останавливаясь, выбирая тропы, уводящие в сторону от чащи, и в итоге вышел к каменистым холмам. Предстояло сделать самое неприятное: похоронить священника. Место для могилы хотелось выбрать достойное.

На вершине высокого холма визкап присел на теплый валун перевести дух. На востоке поблескивала сквозь дымку стена времени. Тут и там окрестные склоны чернели закопченными развалинами древних шахт.

Из котомки на свет божий появился маскостиратель, накидка священника и лопатка с короткой ручкой. Осенив себя священным знаком семи, Бруно принялся рыть могилу. Он вгрызался в древнюю глину, нашпигованную камнями, и разговаривал со священником, до этой поры обиженно молчавшим в своей темноте.

«Мне просто повезло с лицензией. Я здесь ни при чем. Решение судьбы. Ты понимаешь?»

«Да».

«У меня остались считаные дни. Надо форсировать события. Быстрее всего придется идти напролом в форме разведчика-межевика. Надо будет действовать. Здесь раздвоение личности недопустимо».

«Я понимаю».

«Ты не хочешь разговаривать со мной? Но я ведь ни в чем не виноват. Может, ты хочешь о чем-нибудь попросить?»

«Да. Сделай все побыстрее».

Больше священник не сказал ни слова. Ни когда Бруно выбрался из готовой могилы, ни когда ладил на виски полевой маскостиратель. И только в последний миг своей жизни разразился жалостным стоном:

«До-а-на…»

Пока Бруно забрасывал глиной уложенную в могилу накидку священника, он успел подумать о многом. О том, что не стоило кабатчику вмешиваться в их дела. О том, что перед смертью священник вел себя достойней его: не канючил, не хныкал, не жаловался. О том, что из двух душ, которые бывают в человеке, почему-то жить остается не самая лучшая.

Вернув всю глину могиле, Бруно водрузил на нее валун. Спускаясь с холма, визкап нехорошо улыбался. Он представлял, как вернется в Будущее и выбьет Фандосию все зубы.

После двух дней скитаний по Настоящему новоявленный миссионер очутился возле Стены. Он шел в поселок, откуда был родом Блед Парикмахер. Сам по себе бандит в Столпе никого не интересовал, но он мог вывести на источник северной агрессии. В конце концов, именно ради выхода на агрессию Лемсонг придумал все это, и теперь Бруно, бывший монах-вечник, в качестве офицера Службы расхаживал по Настоящему в балахоне миссионера религии Спасения в поисках Князя Тьмы. Все-таки обожали координаторы Столпа витиеватые комбинации.

Выглянуло солнце. Медового цвета глинистая тропка вихляла вдоль времени. Набежали облачка, и время стало серым. Вымели ветра небо, и вновь засияло время голубой стеной с золотым озером отраженного светила в глубине. Время переливалось, кружило голову. Стеллитовая стена фонтанировала прямо в зенит, летела в небеса застывшим водопадом, расталкивала там редкие облачка и растворялась в синеве.

Преодолей всего-то несколько десятков стэлсов времени, и ты — среди нормальных, опрятных, улыбающихся людей. Только каким чудом пройдешь сквозь Стену?

Миссионер свернул к массиву четырехэтажек. Из стоящего на отшибе кабака на пропеченный жарой пыльный пустырь выскочило несколько рудокопов. Зло, беспощадно, чуть ли не с пеной у рта они стали избивать друг друга.

Остановился миссионер у заколоченной двери первого этажа. Можно было не стучать. С проживающим здесь агентом Службы, похоже, что-то случилось. Из квартиры напротив высунулась лысоватая голова соседа.

— Чего ищем? — поинтересовался он.

— Да вот знакомого хотел на проповедь свою пригласить. Не знаете, где он?

— Знаю, знаю, — в крысиной улыбке обнажил свои гнилые зубы сосед, — ребятки Бледа его на ножи посадили. Прикидывался школьным учителем, а сам из Будущего оказался, гадина. А сколько он с нами морийки выпил, анекдоты рассказывал — свой, мол, — не помогло! У бледовских — нюх на оборотней из-за Стены. Говорят, шибко не любит их Парикмахер. Всех выведет. А ты сам откуда будешь, святой отец? Куда же ты?

Не успел Бруно свернуть в переулок, как из подъезда в трусах и майке выскочил лысоватый и куда-то зачастил на тонких ногах. Наверняка побежал доносить блюстителям, а уж те бандитам звякнут.

По двум другим адресам история повторилась: двери также оказались заколоченными. Что случилось с хозяевами, можно было и не спрашивать. Лемсонг оказался прав: каким-то образом бандиты научились вычислять и уничтожать службу. Вот и выходило: одних зарезали бандюги, других победили маски Настоящего, и опереться не на кого. Как там Рифмач говорил? Вокруг одни двурукие шарги и нет ни одного человека?

Дальнейший обход поселка настроения не улучшил. За день удалось побывать в местном храме, на рынке и в приемной правоблюстителя, где в последний миг Бруно передумал регистрироваться. Все-таки в городах не было такого неприятия Будущего, а здесь, на самой окраине времени, его люто ненавидели все. Мирок в тени Стены был весь пропитан ненавистью к тем, кто сыто и благополучно жил буквально в двух шагах за непреодолимым стеллитом. Поэтому и казням агентов Будущего здесь радовались, как дети. Может быть, воспользоваться этой ненавистью?

Намекнуть на то, что явился он миссионерствовать из-за Стены и зарегистрировать свою лицензию. Уповая на джагри, дождаться бандитов Бледа. Подвергнуться нападению. Ну и доходчиво объяснить злодеям, что жертва их только на словах проповедует всепрощение, а на деле может запросто благословить кулаком монаха-вечника. Затем вытрясти из них координаты бандитского логова и двинуть туда уже до зубов вооруженным разведчиком-межевиком.

Только лихой этот план, как неудачно поставленный искусственный зуб, перекосил Бруно всю физиономию. Не нравился он визкапу, причем вовсе не потому, что нельзя без крайней нужды искушать капризное предзнание.

На закате Бруно удалился в холмы обдумать все заново. Взойдя на глинистую вершину, визкап обнаружил там парочку удобных валунов, но сесть на них не решился и остался стоять.

Тесно было предзнанию в четырехэтажках. Поэтому визкап не понимал себя. Чтоб размахнуться во времени, требовался простор поднебесный. И только здесь стали видны пути дальних угроз.

Любые явные провокации, любые пути «открытого лица» упирались на горизонте событий в черноту, абсолютно темны были эти временные горизонты.

Казалось, с какой стати? Ну увидят бандиты лицо того, кто их искал, ну узнают, кто добрался до их главаря, — что с того? В любом случае, после задания Бруно предстояло навсегда спрятаться за Стеной. И все-таки джагри запрещало ломить напролом. Пусть не сейчас, пусть за временным горизонтом, но его обязательно подстережет смерть, если сейчас он выдаст свои намерения бандитам.

Ударил дальний колокол. Звоны накатывали с севера, и именно там путь джагрина был светел и чист.

По небу заходили серые тени. На востоке Стена стала темнеть, а на западе чернота закрыла и солнце, и розовые закатные облака. Начинался приступ, как тогда, на крыше Столпа, но этот был мощнее. Траурные полотнища смерти, закрывающие небеса, летели над головой. От западного горизонта до Стены ходили горами свинцовые волны, и черный ветер струился под ногами. Абсолютная смерть затаилась невдалеке. И джагрин видел ее источник — заброшенный храм в закатной стороне.

Теперь Бруно куда лучше понимал свое предзнание. Сотни причинных оттенков видел, о тысячах догадывался, но все равно до конца разобраться в том, что сейчас творилось в небесах, не получалось. То ли храмовая абсолютная смерть породила угрозу Стены, спроецировалась на нее, то ли сама Стена вызвала мегасмерть. Где причина, где следствие? Не понять. И все-таки не зря он заявился в Настоящее. Вот она, абсолютная смерть, полыхает чернотой. Есть голубушка! И надо поскорей разделаться с заданием и взяться за нее.

Спускаясь с холма, визкап с восхищением думал о Лемсонге, который безо всякого джагри, одним генеральским нюхом учуял масштабы агрессии.

В полдень следующего дня Бруно постучал посохом в ворота того самого монастыря, который на закате пытался докричаться до небес колокольным звоном. Встретившие брата-миссионера служители господа начали с главного: проводили его на кухню, накормили и только после обеда выполнили просьбу гостя и по винтовой лестнице с высокими каменными ступенями доставили к настоятелю.

В окне, за мощной монастырской стеной, далеко внизу виднелись криво нарезанные огороды. На них копошились крестьяне.

— Что привело вас ко мне, брат мой?

Настоятель повернулся от окна к молодому миссионеру и улыбнулся. В Йозере Бруно встречал массу людей с хорошими улыбками и нехорошими глазами. Здесь все было в порядке. Если кабатчик из «Мятых ушей» имел самый тяжелый взгляд, то хозяин божьей обители самый светлый.

— Жизненно важное дело.

— Тогда спустимся в сад. Здесь…

В дверь без стука вошел рыжеватый плечистый горбун. Довольно бесцеремонно он швырнул на стол толстый свитер из грубой шерсти, способный заменить кольчугу, молча и указующе ткнул в него пальцем и вышел, успев цепко, оценивающе посмотреть на Бруно.

— Мой помощник и лучший ученик, — пояснил настоятель и, будто подводя итог сказанному, добавил: — Когда-нибудь он меня зарежет.

В золотом осеннем саду было холодно. Студеный ветер дул без передышки. Многочисленные морщины на высоком лбу монаха постепенно разгладились. Натянув свитер, настоятель сказал:

— Книга природы — самая прекрасная. Знаете, почему? Она не видит и не слышит человека и поэтому может оставаться прекрасной. Я слушаю вас. Здесь можно говорить.

Джагри подсказывало, что настоятеля не следует опасаться. Да и безо всякого джагри хозяин монастыря понравился визкапу с самого первого взгляда. Разве что у Золота он видел такую тонкую и точную мимику в ответ на любое движение, любой взгляд собеседника.

На объяснение Бруно, что ему было видение и теперь он должен найти и обратить в святую веру некоего бандита, настоятель только улыбнулся, подробности прервал.

— Никаких имен, брат мой. А найти вашего грешника-головореза поможет правило, которым я руководствуюсь в Настоящем: за тем, что положено по закону, я обращаюсь к бандитам, а если в безвыходном положении мне требуется закон нарушить, тогда я иду к властям. Наивные люди поступают наоборот, но им это обходится гораздо дороже. Встреча с главарем шайки — вряд ли законное дело, поэтому надо обратиться к власти. Есть у меня на примете один подходящий блюститель. Вот я пишу его имя. Он мою руку знает и поможет вам.

Заметив сомнение на лице гостя, настоятель пояснил:

— Блюститель этот из бывших повстанцев. Известно, как ненавидят они бандитов.

Довод прозвучал весомо. Повстанцы — эти борцы за народное счастье и третья сила Настоящего — в основной своей массе сами давно деградировали в бандитов и тем не менее уголовную шваль ненавидели люто.

— И мой вам совет на прощание, брат мой: ходите с потупленными глазами. Для меня лично загадка, как с такой гордыней во взгляде вы еще живы здесь.

Через пять шагов предзнание заставило Бруно обернуться. Черная тень смерти стояла за спиной настоятеля. Может быть, так играли рефлексы золотой листвы, но смертельная тень изрядно отливала рыжиной.

Бруно поспешил к монастырским воротам. О своем будущем хозяин обители все знал и сам. Он уже переступил черту, до которой страшатся неизбежного, и теперь был легок и свободен. И почему-то визкапу думалось, что сейчас он встретил своего священника, добрую маску, заброшенную в Настоящее много лет тому назад, чтобы до конца испить свое время.

Опоздавший на встречу бывший повстанец оказался лысым толстым — хоть сейчас принимай в монахи — блюстителем в мятом мундире. Трудно было представить, что некогда его снедали недостижимые социальные идеалы.

Для порядка поторговались. Дважды пересчитали стэлсы. Затем, не говоря ни слова, торговец законом палочкой начертил на песке карту Настоящего, поставил крест в месте расположения лагеря Парикмахера, тщательно стер рисунок и, вспотевший, быстро ушел.

Вот теперь-то операция «Отец небесный» начиналась по-настоящему. Предстояло пройтись по заложенным Службой тайникам, извлечь оттуда обмундирование разведчика-межевика, набрать оружия. Но сперва надо было купить средство передвижения. На базаре Бруно долго стоял перед ослом, но в конце концов решил, что отправляться на операцию с названием «Отец небесный» на осле будет чересчур уж претенциозно и купил велосипед с тележкой.

Начались скитания по Настоящему. К счастью, до тайников бандиты не добрались, и уже после второго из них велосипед заскрипел под тяжестью тюков с оружием. Только вот горизонт предзнания со стороны лагеря Парикмахера оставался темен. Чего-то не хватало. Пришлось отправиться к третьему тайнику, отмеченному на экранчике микрокома рубиновым треугольником в районе заброшенных серебряных рудников.

В долгом пути визкап насмотрелся убогих видов Настоящего. Он видел фантастический, невозможный мир, который по всем расчетам аналитиков Пирамиды должен был еще сто лет тому назад изничтожить себя, но он жил, продолжал существовать без целей и надежд. Самоуничтожения не произошло. Напротив, это время стабилизировалось и непонятным образом породило угрожающую всем мега-смерть. Что все-таки знает о ней Блед? Добраться бы до него, а уж там…

Ведущая к тайнику тропа уперлась в стену «прошлого». Она напоминала ту, под которой лег Стилес, и точно так же была увита гремучими лианами. В некоторых местах не желающее умирать «прошлое» практически разрушило стену; мощные стволы раздвинули глыбы, пробили вековую кладку, а там, где дыры были забраны металлическими решетками, стволы проросли прямо сквозь железо, уродливыми наплывами обволокли прутья и росли себе дальше, как ни в чем не бывало.

Чтобы добраться до замаскированной ямы, пришлось повозиться с рухнувшим на нее деревом. Бруно пустил в ход сканфер: отстрелил ветки, пережег ствол. Наконец выволок промасленные мешки и разложил весь свой арсенал на траве.

Минул стэлс. Пошел второй. Совсем близко за спиной постукивали палочками гремучки, а джагрин по-прежнему сидел перед горой оружия. Выбор оказался непростым. Несколько раз Бруно брал в руки то, что, казалось, должно гарантировать выполнение задания, но горизонт джагри моментально серел.

Визкап встал на голову.

И раньше он знал, что Настоящее замусорено смертью, но столько темных тупиков и черных стен он, пожалуй, не видел даже в мории. Джагри понемногу усиливалось, и вскоре установилась связь между оружием и светлым горизонтом. Гарантами безопасности оказались спектр разведчика и плазмомет.

Вернувшись в нормальное положение, Бруно уложил в котомку маскировочную маску-спектр, куртку и штаны разведчика-межевика, сканфер, штатное вооружение. Сверху аккуратно приладил плазмомет. Тележку зашвырнул в затрещавшие лианы. Затем сел на велосипед и бодро покатил на войну с Настоящим.

Ночной лагерь затихал.

В отгороженном от леса забором прямоугольнике уже никто не шлялся. На угловых невысоких вышках дозорные устраивались поудобнее. Огни в бараках погасли. И только в центральном домике алели шторы. Именно там располагался штаб Парикмахера.

Последние десять стэлсов Бруно провел на широкой ветке большого дерева, наблюдая за бандитским логовом, и за это время главаря он видел всего один раз. Узнал он Парикмахера по смертельно бледному лицу и золотой улыбке. На закате с каким-то лысым толстячком Блед зашел в штаб.

Даже ночью спектр увеличивал так, что позволял видеть волоски в носу бандита на ближайшей вышке. Тот, откинувшись на стуле, ножом выскребал себе в рот содержимое консервной банки.

Бруно проверил крепления и лямки ранцевого плазмомета. Можно было спускаться. Микроком на запястье показывал, что в радиусе тридцати стэлсов не было ни одного человека, поэтому визкап и предположить не мог, что за ним внимательно наблюдают. Стэлсов на десять выше, слившись с соседним стволом, сидел на ветке шарг-змеелов и следил за визкапом.

Очутившись на арар, Бруно двинулся к вышке. Шел медленно, чтобы форма разведчика, работающая в режиме «хамелеон», успевала за тоном местности. Джагри по-прежнему молчало; микроком, кроме постового на вышке, никого не показывал, и все-таки визкап был настороже. Начинался активный этап операции, и здесь действовал закон морийских боев: увидишь вторым — умрешь первым.

Вот и забор. Справа — вышка. Визкап собрался пустить в ход парализатор, но часовой завозился с автоматом, наклонился к нему, а тем временем разведчик-межевик легко махнул через ограду. Повезло. Он не задел ни одну из консервных банок, щедро разбросанных вокруг.

Можно было перебежать к штабу, но микроком замигал — слева на экранчик прыгнула светлая точка. Тут же из-за угла вышел бандит, наискось пересек лагерь и остановился поболтать с охраной аэроплощадки. Затем он сел в машину, и аэр резко ушел в звездную дыру над лагерем.

Перебегая к своей цели, Бруно думал о том, что с таким оборудованием и оружием межевикам, по идее, не требуется никакое джагри. Да еще с их реакцией и подготовкой. Только вот почему они все погибли в Настоящем? Все-таки Служба чего-то не учла…

К ночным теням на стене штабного домика добавилась еще одна. В режиме «хамелеон» форма разведчика работала безупречно. И все-таки тень нервничала. Микроком показывал в штабе одного человека, а этого не могло быть. Блед не мог там находиться один. А обязательная охрана? А куда делся лысый толстячок?

Оставалось войти и самому все увидеть. Проникнуть в штаб можно было несколькими способами, но ни один не пригодился. Дверь вдруг приоткрылась. Сверкнула лысина, и высунувшийся в щель толстячок, тараща в темноту глаза, сказал:

— Давай, служба, заходи. Давно ждем. И распахнул дверь.

Черным светом вспыхнули яркие прожектора. Разом открывшиеся окна бараков ощетинились стволами. Единственным светлым пятном, выходом из западни, был полумрак штабного коридора.

Чуток подумав, визкап зажег плазмомет, а когда в ладони загудело голубое пламя, шагнул в логово.

К нападению сверху он был готов. Удар скользнул по бронированному рукаву. Он крутнул тень, и прыгнувший бандит со всего маху плечом и головой врезался в пол. Тени за спиной он просто перебил руку, после чего повернулся к остальным. Полыхнувшее из ладони пламя, как свеча на картине, осветило напрягшиеся лица.

Наглые бандиты. Идиоты. Привыкли, что тридцать зверских рож со сканферами и автоматами вводят в ступор любого. Но когда дело коснулось их шкуры, живо сообразили: первые заряды форму разведчика не пробьют, а вот чтобы зажарить их всех, достаточно мгновения и трети мощности плазмомета.

— Ты сидишь. Остальные — вон.

Наставив парализатор на главаря банды, Бруно отсек его пламенем от остальных и слегка нажал на гашетку плазмомета. Огонь зарокотал, и бандиты посыпались из штабного домика.

Бруно обыскал главаря. Из кобуры извлек сканфер, из рукава — знаменитую бритву; все зашвырнул в угол. Потом усадил его под прицел плазмомета и начал переговоры.

Торговался Парикмахер, как на базаре. Сдать Князя Тьмы, если Служба оставит его в покое, он был не прочь, но потребовал за информацию полсотни стэлсов лакташи. В итоге решили: объем лакташи пусть определит делегация, причем на встречу с десятком бандитов Служба могла прислать не больше пяти межевиков. У Парикмахера даже нашелся биоком, по которому он обещал согласовать все детали встречи.

Теперь предстояло выбраться из лагеря. Переговоры для этого бандита с волчьими глазами были запасным вариантом. Черная сфера вокруг Бруно с одним-единственным светлым пятном двери не оставляла сомнений: бандиты собирались заманить службу, допросить и убрать.

— Как будешь уходить, служба? — заметил Блед его взгляды.

Бруно ударом ноги распахнул дверь.

— Позови кого-нибудь из своих.

Главарь кликнул Чана, и в домик вошел уже виденный визкапом толстячок. Бруно приказал ему пригнать аэр, да так, чтобы машина все время была видна из двери штаба, и еще всех предупредить, что Парикмахера служба заберет с собой как заложника.

— Откуда ты такой ловкий взялся? — перестал ухмыляться бандит. — Дай хотя бы на твое лицо посмотреть. Это у тебя глаза из угля?

— Обойдешься.

Джагри не давало забыть о том, что лицо визкапа здесь никто не должен увидеть.

В пригнанной машине визкап проверил уровень горючего, затем стал надевать браслет безопасности. В это мгновение Блед прыгнул. Черную руку смерти, метнувшуюся от горизонта к его спектру и скрюченными пальцами пытавшуюся спектр сорвать, визкап отбил в последний миг и тут же бронированным кулаком заехал бандиту в челюсть. От души добавил.

— Куплю… вырежу твое сытое Будущее! ненавижу! — Выплевывая угрозы и золотые зубы, бандит корчился на полу.

Все заглушил форсажный рев двигателя. Сумасшедший метеорит, рвущийся вернуться на небеса, наискось пролетел над лагерем к звездам. Снизу никто не стрелял.

В полете Бруно вывел спектр из локального режима — пусть пеленгаторы бандитов и блюстителей поработают! — связь со Столпом установилась сразу, и через мгновение визкап разговаривал с самим нобилем Тэтом. Нобиль зафиксировал координаты лагеря Бледа, затем указал место, где Бруно следовало дожидаться прибытия машин Службы.

Это был сюрприз! Такое мог совершить только Лемсонг. Кроме генерала, вряд ли кто мог уговорить координаторов времен дать добро на вторжение в Настоящее. Ведь Настоящее вполне истерично относилось к своему суверенитету.

«Местом» оказался храм на высоком холме. Проснувшиеся паломники задирали головы к серебристому аэру, кружившему чуть ниже купола. Начиналась гроза, поэтому Бруно старался держать машину подальше от верхушки храма.

Шарахнула близкая молния. Калеки, пришедшие к храму в жажде чуда исцеления, простирали руки к небесному всаднику.

— Сын мой, — раздался тому голос свыше, — слышишь меня?

— Да, Отче, слышу.

Из-за треска в спектре приходилось кричать, а внизу с нарастающим интересом прислушивались к долетающим с небес словам. Дабы не смущать народ, визкап поднял машину к самому куполу. Ничего не скажешь, умел старый богохульник Лемсонг выбирать позывные.

Докладывая результаты работы по Бледу-Парикмахеру, визкап внимательно следил за грозовым небом. Вот на востоке зажглась яркая желтая звезда, за ней — еще несколько. В желтую звезду ударила молния, звезда погасла, а через мгновение вспыхнула снова и стала разгораться все ярче и ярче.

Сам Отче Службы решил явить себя Настоящему.


Глава 26

СКЕПТИК ПРОТИВ КНЯЗЯ ТЬМЫ


С десяток межевиков прохаживались перед командным шатром. Добровольцы, вызвавшиеся лететь на переговоры с бандитами, ждали выбора координаторов Службы во главе с Лемсонгом. Даже среди офицеров своей статью выделялся Интий. Судя по его лицу, уж он-то был уверен, что окажется в числе пяти делегатов.

Свой лагерь Служба замаскировала в посадке. В чахлой поросли Настоящего хищные десантные автоэры выглядели машинами пришельцев.

Сидя на подножке в тени автоэра, Бруно дожидался прибытия медсекторного психолога. Такой получилась реакция на просьбу увидеться с нобилем Фандосием. Оставалось ждать и наблюдать, ведь даже в строй кандидатов в добровольцы визкапа сегодня не вызвали. Действовать теперь предстояло межевикам.

Полог командирского шатра отлетел в сторону, показалась гигантская фигура Лемсонга. Следом вышли Тэт и Гериад. Лица ждавших межевиков остались невозмутимыми, но наверняка всех интересовал вопрос: к чему весь этот маскарад? Ведь на плечах генерала были погоны нобиля, на плечах нобиля Тэта — погоны маера, и только Гериад сохранил свой чин визкапа.

Прожигая лица голубой сталью, Лемсонг прошелся вдоль строя. Объявил:

— Главой делегации для переговоров с бандой Бледа-Парикмахера я назначаю генерала Лемсонга и приказываю на все время переговоров называть его «нобиль Тэт».

С этими словами генерал повернулся к истинному нобилю Тэту, стоящему за его спиной с обиженно поджатыми губами. Казалось, Лемсонг ждал возражений. Возражений не последовало.

— Моим заместителем на переговорах назначается нобиль Тэт. Приказываю: во время операции обращаться к нему «маер Так». Исполнителем переговоров назначается визкап Гериад. Количественный состав делегации — три человека. Все ясно? Запомнили? Вольно!

На самом деле далеко не все было ясно. Что это за штука такая — «исполнитель переговоров»? Почему только три человека летят на встречу с бандитами? Многие офицеры хотели бы задать эти вопросы, но молчали. Не спорить же с Лемсонгом.

Троица переговорщиков во главе с новоявленным «нобилем Тэтом» загрузила мешки с лакташи в автоэр и улетела.

Межевики принялись обсуждать нежданное решение генерала. Судя по долетавшим фразам, сочетание слов «маер Так» понравилось, и теперь оно наверняка пополнит фольклор Службы. Что касается «исполнителя переговоров» — здесь Бруно был полностью согласен с межевиками, — эта новация ничего хорошего бандитам не сулила, несмотря на их количественный перевес.

И все-таки сомнения оставались. Боевой генерал Службы, входящий в высшее руководство Аркейской Федерации, летит к уголовникам, лезет в самое пекло Настоящего. Да еще зная, что разведывательное оборудование межевиков ненадежно. Не заигрался бы генерал. О том, что Лемсонг может попасть в лапы головорезов Парикмахера, не хотелось и думать.

Бруно встал с подножки и пошел лагерем. Расположением постов лагерь напоминал станы хатускон-цев. Тысячи лет войны с Севером унифицировали и способы нападения, и способы защиты.

Объявили обед. После него визкап вернулся на знакомую подножку. Серый, совершенно не прорисованный облаками горизонт Настоящего был по-прежнему пуст. Переговоры что-то затянулись.

Лорд Юббо объявил о строительстве своего мавзолея. Лучшие архитекторы Йозера Великого торопятся… Венценосцы Пирамиды объявляют научную войну Новой Стене. Йози смеются… Эпидемия чумы в Черном квадрате. Смерть явилась из прошлого…

Мелькнуло еще несколько фаносекторов, и Бруно выключил свой биоком. Чума не удивляла, протесты венценосцев против Стены не вызывали злорадства. Все это — фанокартинки на экране. Мираж. А есть только серая реальность Настоящего.

Почему не летит назад бравая троица? Зачем Бледу столько лакта-ши? Что ему, пропарушки не хватает? С чего это бандит так довольно ухмылялся, когда торговал Князем Тьмы? Ведь он был готов к торговле, слизняк. Да, Бруно, может, ты не самый слабый в этой игре, но и не самый умный, это точно.

В пыльном желтоватом воздухе сверкнул автоэр и пошел на посадку. Со всех уголков лагеря народ торопился встречать переговоршиков. Когда Бруно добежал до площадки, ему навстречу уже шли разочарованные межевики. На боках машины были нарисованы опознавательные знаки медсектора. Это всего-то психолог прилетел по душу визкапа.

Средних лет, неприметное лицо и умный, внимательный взгляд. Таких душеведов Бруно перевидал после памятного «расстрела» школьной экскурсии немало. С такими надо обдумывать каждое слово, интонацию, особенно если ты пытаешься объяснить, что просто хотел поблагодарить мэтра Фандосия. Разумеется, психолога обмануть не удалось. Он все выслушал и в свою очередь стал успокаивать офицера. Мол, Бруно в любом случае не сгинул бы в Настоящем. Службой все предусмотрено. Если в разведчике побеждает маска, то проводится операция по его похищению и возвращению в Будущее. Только-то.

Бруно не спорил. Он ведь был уверен, что умная маска всегда найдет в Настоящем недосягаемый уголок.

Беседу оборвал спикировавший с небес автоэр. На посадку заходила десантная машина генерала. Дверь долго не открывалась, а когда распахнулась, из нее стали выпрыгивать бандиты. Всего вышло восемь человек, затем появился сам «исполнитель переговоров». Судя по тому, как были разукрашены бандитские морды, Гериаду пришлось изрядно по-дипломатничать. С обычным сонным выражением на лице великан погнал пленных бандитов в казарму. Межевики тем временем столпились вокруг генерала и «маера Така». Было объявлено, что операция против Князя Тьмы начнется через три дня.

Сутки ушли на перенос лагеря. Теперь его разместили на краю густого старого леса. К сражению с Князем Тьмы Служба готовилась всерьез. Аналитики хлопотали над научным оборудованием, устанавливали в штабном шатре новейшие биокомы, межевики еле успевали разгружать зеленые ящики с оружием и боеприпасами, а свободных от работы офицеров собрали у стационарного биокома для просмотра фанообращения Лемсонга. В нем генерал требовал от офицеров не бояться пресловутого Князя Тьмы и обещал, что Служба обязательно обломает рога этому Князю Тьмы.

Лагерь кипел, готовился к бою, а джагри упрямо твердило Бруно: мегасмерть прошла здесь краем. За тенью тени собиралась охотиться Служба.

Отлично зная, что ничем хорошим его попытка не закончится, визкап отправился со своими соображениями к начальству. «Маер Так», а именно таким образом Бруно чуть было не обратился к нобилю Тэту, долго его слушать не стал.

— Отдохнуть вам надо, визкап. Утомило вас Настоящее. По непонятным мне соображениям генерал не желает отправить вас в Йозер. Напрасно, кстати. Поэтому сделаем так. Возьмите аэр, полетайте-ка по окрестностям два дня, проведите разведку, а потом доложитесь. Исполняйте.

«Не люблю я генеральских любимчиков. А теперь два дня настырный чужак не будет путаться под ногами межевиков, готовящих важнейшую операцию». Смысл слов и интонаций нобиля Тэта был вполне понятен.

Пришлось Бруно отправиться на аэроплощадку. К ней вели две тропы: прямая и окольная, свободная. А вот возле короткой тропы разгружали автоэр межевики с Гериадом. По ней Бруно и зашагал, только мимо межевиков ему пройти не удалось.

— Постой, визкап, с тобой Гери хочет поговорить, — спрыгнувший с кузова грузового автоэра Интий перегородил дорогу. Подошли и другие межевики. Через миг Бруно и Гериад стояли лицом к лицу. После поединка это была их первая встреча.

Гигант молчал. Глаза его были закрыты. Молчал и Бруно. Кто-то из офицеров не выдержал и побежал к шатру нобиля Тэта. А Гериад просто протянул руку для рукопопожатия. Когда же Бруно пожал ему руку, гигант вернулся к автоэру, ухватил самый большой ящик и понес его к штабелю.

Получив аэр, Бруно полетел куда глаза глядят. И как-то само собой вышло, что руки повернули руль в сторону города, в котором жил Килик Рифмач.

Город визкап облетел, забирая подальше от церкви, и лихо свалился с небес на знакомый двор. Квохчущие куры кинулись прочь от небесного всадника, а от домика к нему уже торопился поэт. Левый глаз и скула Рифмача были залеплены пластырем.

За бутылкой горькой морийской беседовали долго, до темноты. Бруно лишь мочил губы, а Рифмач пил всерьез и докладывал обычные для Настоящего новости. Кабатчика с тяжелым, но симпатичным взглядом, застрелили в спину два дня тому. Теперь в «Мятых ушах» заправлял молодой вышибала. Все были уверены, что убийство дело его рук, а также в том, что это ему с рук сойдет. Вчера в пьяной драке погиб сосед и друг Килика, добродушный толстый актер, который великолепно играл королей в городском театре. Встреч с ним, помнится, визкап избегал, так как друг Рифмача обожал пятикратно, по-бандитски целоваться и преклонялся перед силой и решительностью уголовников. Убили его бандиты привычным здесь ударом ножа в спину. Ну и самое главное: на следующий день после исчезновения Бруно из города банда молодняка зарезала отца Луция. Детишек соблазнила «золотая» цепь священника, да вот незадача: зарезали по-настоящему, а цепь-то оказалась вовсе и не золотой.

Рассказав все, Рифмач некоторое время молчал и только пил. Ждал. Не ахов и охов, разумеется. Он давал возможность Бруно заговорить о Доане. Но так этого и не дождался. Расстались поэт и бывший священник довольно холодно. Пути навсегда разводили друзей по разным временам, и они это отлично понимали. Да и выпили разно.

Оглядываясь из-под ночных туч на городские огни, Бруно думал о проклятом времени, в котором стоит узнать и полюбить достойную человеческую душу, как ее тут же ударом из-за угла отправляют в Царство Спасенных. Визкап хорошо знал эту особенность Настоящего пожирать своих лучших детей, но никак не мог к ней привыкнуть. Спасший ему жизнь симпатяга-кабатчик, задутый, как свечка, безобидный отец Луций, актер — только Бруно мог отомстить за них. И идея на этот счет у него была.

Тучи остались за спиной. Вызвездило. Лететь в прожекторном свете двух лун было одно удовольствие, но тут проснулось джагри, и Бруно свернул в сторону заброшенного храма. Скоростная машина Службы доставила визкапа к нему всего-то за полстэлса.

Абсолютная смерть таилась в самой глубине храма. Видимо, отдыхала от важных дел и готовилась к новым подвигам. Сверху храм казался игрушечным, а черная тень джагри простиралась от него до горизонта. Таким был следок мегасмерти.

Здесь бы устроить засаду Службе, но разве «маер Так» станет слушать какого-то визкапа. К генералу. Обращаться надо к Лемсонгу, решил Бруно. А может, вовсе не к Лемсонгу? Поворот руля — и ты у храма. Войти. Наконец-то заглянуть в лицо мегасмерти. Пусть черный шлейф дымит до горизонта, неужели джагри не найдет в нем светлый лабиринт? «Стать с боевой секирой вечника на пути хозяина смерти…» Давай, Бруно. Хватит скитаться по временам. Это твой шанс вернуться на путь к Великому Пределу.

Визкап резко повернул руль, и набирающая ход машина полетела в сторону лагеря. И дело было вовсе не в отсутствующей секире. Для схватки с мега-смертью чего-то не хватало в душе. Но вот чего?

Утром Бруно решил еще раз попытать счастья и поговорить с нобилем Тэтом. Тот как раз проводил невдалеке инструктаж для вновь прибывших водителей аэров, среди которых был и Осис. Разумеется, лучше бы Бруно и не пытался отвлечь «маера Така» от его занятия. Чеканя свой стальной голос, «маер Так» с удовольствием объяснил обнаглевшему гозту визкапу, что он впредь не советует, да и прямо запрещает гозту визкапу указывать начальству, что тому надо делать и что обещанный (за успешно проведенную операцию «Отец небесный») чин маера гозт визкап теперь получит не скоро. Если вообще когда-нибудь получит.

Провожаемый сочувственными взглядами водителей Бруно побрел прочь и уселся в тень на знакомую подножку автоэра. Прошел стэлс времени. Как к нему подошел Осис, Бруно не слышал. С отрешенным лицом, задранным куда-то в небеса, сидел визкап. Взгляд его будто остекленел, а сам визкап выглядел как низринутый с небес ангел.

«Вот Бруно и стал „как все“, — подумал Осис, — так расстроился бедолага из-за потери маерского чина».

Он сел рядом с другом, положил руку тому на плечо. Надо было как-то утешать товарища. Только Осис ничего не успел сказать.

— Тс-с! — приложил палец к губам Бруно и прошептал: — Я вижу!

— Что?

— Я вижу, действительно вижу.

— Что видишь? — Осис и сам невольно понизил голос.

— Помнишь, я говорил, что я черный джагрин, видящий смерть?

— Еще бы.

— Так вот. Все не так. Я ошибался и только сейчас это понял.

«Слава богу, неужели выздоровел?» — подумал Осис. Он уже хотел обрадоваться за друга, но не успел.

— Я не черный джагрин. Точнее: не только черный. Сейчас я видел по-настоящему счастливый мир, выходит, во мне есть и светлый дар. Получается, что я светлый джагрин. Здорово-то как!

— О господи.

— Да, дружище, только что я видел мир без ненависти и Стен, без Севера и Юга, без войн и насилия. Оказывается, людям вовсе не обязательно опускаться на четвереньки ненависти. И кажется, это был мир Солнечного Обруча.

Осис не перебивал горячечный шепот друга. Он только качал головой.

— Каким-то образом этот мир счастья связан с Солнечным Обручем. Я еще не все понял, но золотой мир видел. Он существует, а не только сытое Будущее и бандитское Настоящее. Или будет существовать. Я не все понял. Через двести миллионов лет или на другой планете. Ты мне веришь?

— Конечно. Если через двести миллионов или на другой планете, — Осис осторожно погладил руку друга, так он гладил руки своих девочек, когда они болели.

— Не веришь. Неважно. Зато теперь все обретает смысл, вся эта борьба со смертью. Смысл — вот чего мне всегда не хватало, — приступ заканчивался, Бруно теперь говорил почти нормально.

Раздался сигнал «К машинам!», Осис вскочил, посмотрел с сожалением на в очередной раз сошедшего с ума друга и побежал к аэроплощадке. На бегу он бурчал: «Не хватало ему, видите ли, смысла. Тебе всегда чего-то будет не хватать!»

Вскоре поднялся и Бруно. Теперь он мог действовать, и он теперь точно знал, с чего надо начать.

В рабочей суете дня пробиться к Лемсонгу оказалось не просто. Продолжали прибывать машины с оружием. Межевики устраивали огневые точки. К охоте на Князя Тьмы готовились серьезно. Передвигаясь от одного окопа к другому быстрыми гигантскими шагами, генерал во все вникал, все проверял, и рык его звучал на пол-леса. Все-таки Бруно нашел просвет в свите нобилей и протиснулся к Лемсонгу. В этот момент генерал пробовал на прочность — пытался согнуть через колено — громадные железные щипцы толщиной в руку.

Как ни вздувались вены на генеральском лбу, железо выдерживало. Заметив Бруно, генерал с грохотом зашвырнул щипцы в яшик и взялся перебирать огнетушители.

— Приходится каждую мелочь проверять, визкап. Между прочим, из-за пустяков рушились великие царства. С чем пришел?

— С просьбой.

— Правильно говорят: никогда тебе не стать настоящей службой, визкап. У нас не бывает заслуг, позволяющих просить. Ладно. Тебе прощу. Ты меня удивил, когда помог выйти на банду Парикмахера. Ведь я тебя взял в Службу только для того, чтобы расшевелить, раздразнить свою гвардию. Гм, может, я тебя не совсем правильно использовал? Ладно. Чего хочешь?

— Мне на этот вечер нужен Гериад и два аэра. Генерал взял в руки очередной огнетушитель и соизволил повернуться к Бруно. Весело сверкнула голубая сталь. Лемсонг соображал быстро и, разумеется, сразу понял: Бруно собирается пригласить гиганта-межевика вовсе не цветочки собирать.

— Только никого не убивать, визкап. Лично мне на суверенитет Настоящего наплевать, но координаторы из Тора… В общем, к утру быть здесь!

Генерал выпрямился, молодо заблестела голубая сталь. Похоже, Лемсонг сейчас был сам не прочь забыть о делах, да рвануть со своими молодыми визкапами бить морду Настоящему. В это мгновение Бруно был готов рассказать Лемсонгу о заброшенном храме, о притаившейся в нем абсолютной смерти. Но сталь погасла, подбежал краснощекий толстый нобиль с какой-то срочной проблемой, и визкапа оттерли.

На закате два аэра с бравыми визкапами поднялись с транспортной площадки и улетели в неизвестном направлении. Вернулись они под утро. Лагерь спал и так и не узнал никогда, что в эту ночь в Настоящем родилось новое предание. Что пройдет год-два, и в городах и поселках Настоящего длинными, закопченными темнотой вечерами по-прежнему будут рассказывать легенду о монахе и черте.

Легенда эта звучала так.

Был некогда кабак, в котором собирались самые лучшие борцы Настоящего, первейшие его чемпионы. Кичились своей силой эти гордецы и не верили ни в бога, ни в черта. Однажды зашел в их вертеп напиться воды скромный поэт, незлобивый сердцем и с медом на устах. Побили они доброго поэта, прогнали. И тогда проклял несчастный поэт этот вертеп и пророчествовал, что гореть ему и истребимым быть. Посмеялись чемпионы.

И вот однажды в полночь распахнулась дверь кабака, а в ней стоит монах с огненными очами Потом рухнула другая дверь, а в ней — черт с глазами чернее ночи. Да как стали они бить да швырять борцов, как стали их катать и бросать всячески. Те кликнули подмогу. Прибежала подмога. А потом как помчалась та подмога обратно.

Вспыхнул, загорелся и сгорел кабак. Радовались тому монах с чертом, и плясали на углях, и орали непотребные стишки. А потом улетели на небо.

В следующую ночь лагерь подняли по тревоге. Определенный «маером Таком» в напарники к межевику, Бруно за ним и держался. Межевик удивительно ловко ориентировался на местности и вскоре вывел их к черному пятну на фоне леса.

Пуленепробиваемые спектры позволяли и ночью видеть как днем, но маскировку невозможно было толком рассмотреть даже в спектре. Напарник втянул визкапа в черноту, и они очутились в оперативном штабе.

Столько научной аппаратуры Бруно не видел даже в Центре физической химии. За биокомами работало не меньше сотни координаторов, аналитиков, связистов. На бесчисленных экранах Служба разбегалась по огневым позициям, на свои рубежи выдвигались боевые машины — был виден весь гигантский масштаб операции.

Отошел и вернулся с приказом межевик. Их оставляли в охране штаба; появлялась возможность увидеть битву с Санфаром во всех подробностях. И все-таки Бруно предпочел бы не наблюдать, а самому повоевать с Князем Тьмы. Правда, еще оставалось дождаться самого Санфара. На биокомах ночь просматривалась на тысячи стэлсов вокруг. Ученые с их новейшей аппаратурой или джагри? Кто первым заметит Князя Тьмы? Напрягая предзнание, Бруно не забывал следить и за штабной суетой.

Рядом сидевший оператор откинулся на спинку стула и массировал себе шею. На экране татуированный хорогами бандит препирался с нобилем. Последний, морща свой аристократический нос — обладатель аристократического носа был типичным элитным штабистом, — втолковывал, как себя вести на позиции. На задиристые фразы бандита, что, мол, с Санфаром Службе не справиться, нобиль не обращал внимания и продолжал цедить сквозь зубы указания. Почему он, старший офицер, вынужден возиться с бандюгами? Зачем они здесь? На эти вопросы, лимонно кривившие физиономию нобиля, с удовольствием узнал бы ответы и Бруно.

Оператор швырнул в рот пластину лакташи и снова навис над экраном.

Джагри пока молчало. Хотелось встать на голову—в лихорадочной штабной суете это вряд ли бы кто заметил, — но сдерживало уважение к генералу. Размахивая громадными железными щипцами, похожий на античного бога ремесел, Лемсонг расхаживал от стены к стене, то и дело отдавая распоряжения подбегавшим нобилям.

Вдруг он резко остановился возле вовсю засуетившейся научной группы. Аппаратура все-таки опередила джагри. Золотое пятнышко зажглось на экранах, его резко увеличили: стали видны бугристые от мускулов плечи, бычья голова. Сам Князь Тьмы, Владыка Царства Мертвых летел вдоль ночного леса, стоя на огненном плаще. Занимаемые бандитами позиции были уже рядом.

— Здоровый мужик. А рога какие…

— Что ты снимаешь? Какие рога! Давай спектрограмму плаща!

— Вроде — плазма.

— Псевдоплазма.

— Интересно, как он ее стабилизирует?

— Да уж не вентилятором.

На биокомы ученых Бруно уже не смотрел. Проснулось предзнание.

Служба могла бы не проводить всю эту грандиозную операцию и зря не губить жизни десятков межевиков. Достаточно было отправить навстречу Санфару одного джагрина с боевой секирой вечника в руках, чтобы он свернул эту бычью шею. Тень смерти за плечами Князя Тьмы была по величине, словно у матерого тигра. Ну, может, чуть больше. Бруно прошел бы сквозь ее лабиринт. В конце концов, недавней ночью он чуть было не рискнул отправиться в лабиринт абсолютной смерти. Но не смешить ведь нобиля Тэта очередным приступом энтузиазма.

Санфар приблизился на дистанцию огневого соприкосновения. Оставалось чуть подождать, но бандиты повели себя бездарно и открыли беспорядочную стрельбу. А только Князь Тьмы повернул на них — пальнули раз-другой и разбежались по кустам.

«Молодец Лемсонг», — в это мгновение так подумал не один Бруно, ведь бандиты сейчас подведут Санфара прямо под сканферы межевиков. Так и случилось. Служба ударила со всех сторон. Замелькали межевики в бронекостюмах. Закрываясь щитами, прикрывая друг друга огнем, они брали чудовище в кольцо. Окружили. Завернувшись в вихрь огненного плаща, Санфар прошел сквозь строй службы, словно его и не было. В воздухе закружили аэры, с пикирующих машин полетели вниз прочнейшие сети. Князь Тьмы пролетел сквозь них, как раскаленный слиток металла сквозь стог сена, и стал пробиваться к лесу.

Лемсонг, отдавая команды, рычал так, что хотелось выскочить из штаба и помчаться в сторону Владыки Царства Мертвых, находиться возле того, казалось, было безопасней. А Санфара, защищенного огненным плащом, не брало ничто, ни парализаторы, ни выстрелы в упор. До леса оставалось с десяток стэлсов. Вдруг один из пикирующих аэров не отвернул, а пошел на таран. В последний миг Санфар увернулся, и машина рухнула в кусты. Но сразу же второй аэр ударил в плечо чудовища. Плащ огненным змеем взвился на дыбы, стал бить во все стороны хвостом. Санфар вскочил, но из лесу уже выходил Гериад со своими гвардейцами. На правом плече каждый из межевиков нес длинную тонкую трубу. К Санфару первым подскочил Гериад, и из его трубы вылетела серая «змея», тут же захлестнувшая горло чудовищу. Вслед первой «змее» полетели десятки других «змей» из труб подбегавших офицеров.

— Стеллитовые пушки, — пояснил сидевший впереди Бруно оператор, — стреляют модифицированным жидким стеллитом с памятью. При ударе он застывает спиралью.

Струи стеллита продолжали лететь. Закованное в камень чудовище рухнуло на колени, бычья голова поникла. Межевики набросили на Князя Тьмы веревки и втащили его в автоэр. В штабе ничего не успели толком обсудить. Все головы от экранов повернулись к распахнувшемуся пологу. Втащили Санфара. Он рычал.

Кто-то из операторов полез под стол, ему срочно понадобилось там что-то отыскать, другие храбро выглядывали из-за спины генерала.

— Разрешите доложить, гозт генерал Службы. Князь Тьмы отловлен и доставлен согласно вашему приказу.

Отрапортовавший Гериад отступил в сторону. Лемсонг остался один на один с закованным во время чудовищем. Примерно одного роста, оба — мощные, они стояли друг перед другом, чуть ли не уткнувшись лбами. Голубая сталь против налитого кровью стекла. Скептик против Царства Мертвых. Генерал против водителя адских сил. Лоб мыслителя против золотых рогов. И надо было еще решать, в ком из них больше бычьего.

Алый отсвет скользнул по лицу генерала, он отшатнулся. А из пасти Санфара полыхнуло пламя, и уже через мгновение Князь Тьмы превратился в огненный столб. Что-то кричал, невесть каким образом очутившийся здесь бандит, осеняя себя знаком семи, полз к выходу, а Лемсонг уже вовсю орудовал огнетушителем. На подмогу бросился Гериад, ударила вторая струя пены, но адское пламя не сдавалось. Наконец, залив весь шатер до колен пеной, огонь потушили.

От Санфара осталось только зловонное месиво, в котором генерал ковырялся своими громадными железными щипцами. Вскоре Лемсонг поднял щипцы вверх, — в них был зажат термитный патрон, которым ликвидировал себя Князь Тьмы, — вышел из шатра и швырнул зашипевший патрон в росистую траву.

В командном пункте спешно наводили порядок. Не обращая внимания на грязь и суету, генерал слушал доклад научной группы. Ученые рассказывали об излучении неизвестного характера, которое во время всей операции подпитывало Санфара, об удивительных характеристиках огненного плаща, о том, что в данном случае они столкнулись с совершенно неизвестными им технологиями и феноменами.

Вскорости ученые заспорили. Известно: два аналитика — три мнения — пять прогнозов.

Генерал подошел к распахнутому пологу, поднял взгляд к звездам. Наверняка он думал сейчас о том же, что и все присутствующие офицеры. Санфар — это фантом, мираж, аватара, исполнитель, мягкая перчатка на когтистой лапе агрессии, кукла рогатая.

Щипцы с грохотом полетели в угол.

Лемсонг побрел в сторону, наткнулся на Бруно, ухватил его за плечи, до хруста сдавил. Визкап хотел что-то сказать, но вдруг понял, что голубая сталь его не видит, а смотрит куда-то совсем далеко.

— А ведь я не хотел в это верить, — хрипло стал шептать генерал, — это не Север, это космос. А Санфар всего-то биоконструкт. Маска. Но кто прячется за этой маской? Кто?


Глава 27

КОСАГР


Хлопающий по ветру брезент показывал то одну луну, то вторую, то освещенный ими заброшенный храм. Подготовка к штурму заканчивалась. Бруно сделал несколько шагов в сторону от автоэра с его взбесившимся брезентом. На этот раз визкап вместе с межевиками стоял в оцеплении. Операцию проводили военные.

Рывками двигаясь через глубокую грязь, на дистанцию прямой наводки выкатывались танки. Их длинные хищные дула смотрели в сторону храма. В ночном небе барражировали десятки машин. Двулуние позволяло во всех деталях рассмотреть на склонах холмов орудийные позиции. А ведь наверняка армия приготовила и сюрпризы.

Теперь уже не брезент, а низко и быстро летящие по ночному небу тучи закрывали то Фесту, то Мо. Двулуние. Время карнавала. Но это там, за Стеной. Здесь же, в Настоящем, все готовились к битве с космическим агрессором. По крайней мере, так считали участники операции. И только Бруно знал: в заброшенном храме засела и оплела своими черными щупальцами всю арар до горизонта сама абсолютная смерть.

— Куда? Сказано: сюда нельзя! Ух, какой шустрый…

Стоявший по соседству межевик бросился наперерез мальчишке, сцапал его и понес ногами вверх к толпе, прильнувшей к ограждениям. Вернулся офицер, тряся кистью. Таки куснул его дикаренок.

Перед народом, помогая его сдерживать, метался священник, осеняя всех и вся знаком семи. Насколько Бруно знал, именно церковники помогли Службе получить от местоблюстителей разрешение на войсковую операцию в Настоящем, да еще благословили воинов Йозера Великого на битву с силами тьмы.

«Погибнут они, все до одного погибнут, — тоскливо думал Бруно, глядя на бравых военных. — Засевшему в храме хозяину смерти достаточно дохнуть, чтобы разом испепелить эту с виду грозную, а на самом деле игрушечную армию. Но что делать? Мчаться к нобилю Тэту? Смешить его своими пророчествами? Одна надежда — удивлявшая не раз Служба. Ведь с Санфаром она все-таки управилась…»

— Начинается. Смотри туда! — закричал Осис с небес и показал рукой куда-то в темноту.

Осис стоял в воздушном оцеплении и все это время крутился на своем аэре прямо у Бруно над головой.

Вспыхнули прожекторы. К храму покатили танки, похожие на тот, который уничтожил золотого Хорога. Шарахнули пушки, и тут же прожекторы погасли. Толпа охнула, попятилась. Когда Бруно перевел взгляд на храм, огнеметные танки уже воткнули свои дула в выбитые ворота и принялись накачивать храм огнем.

Вихри пламени бесновались в воротах, затем стали вырываться из двух больших окон. Горящий в ночи храм был похож на гигантскую голову Князя Тьмы, изрыгающую огонь изо рта и глазниц.

— Выкуривают, — сказал стоящий рядом межевик.

Другой резонно заметил:

— Не на нашу бы голову. Из космоса эта дрянь. Говорят, технологии те еще.

Арар под ногами дрогнула. Храм покачнулся. Похоже, затаившемуся в нем чудовищу стало жарко.

Шипело летящее пламя. Голова Князя Тьмы по-прежнему полыхала в ночи. Все ждали, гадали, что за чудовище сейчас появится из огня.

Арар вздрогнула еще раз, и каменные плиты, устилавшие площадь перед храмом, зашевелились. Под ними кто-то ворочался. После третьего толчка плиты резко просели, и гигантская воронка посреди площади стала втягивать в себя все подряд. Хорошо было видно, как разбегались от нее военные и как бешено вращались гусеницы у самоходной установки, балансирующей на краю воронки.

Столб фиолетового пламени ударил из самого центра провала, а затем на этом фиолетовом фонтане в небо начало подниматься нечто темное и бесформенное. Бруно знал: сейчас он увидит абсолютную смерть, и потому он, срывая голос, закричал в спектр:

— Не стрелять! Только не стрелять!

Было поздно. Осев на гусеницы, затаившийся невдалеке танк влепил снаряд прямо в эту темноту. Заряд огненным шаром растекся по ней, мгновенно свернулся назад в стеклянную точку и ответно ударил по танку. Тяжелая машина медленно закувыркалась в сторону разбегающейся толпы.

Кружащие в небе автоэры включили прожектора. Похожая на астероид абсолютно черная скала поднималась над храмом и уплывала в сторону. На вершине скалы в открытой рубке стоял человек. Бронекостюм его, как и вся скала, был сделан из зарита. Бруно сразу узнал этот материал Зодчих и догадывался, что сейчас должно произойти. Военные есть военные. Сразу они не поймут, что сражаться с космическим агрессором невозможно.

В атаку пошел первый эшелон. С небес, с арар по летящей скале открыли шквальный огонь. Снизу стреляли сканферы, с автоэров ударили лучевые пушки. И все огненные радиусы сошлись в одну цель. На миг заритовый «астероид» налился оранжевым светом и вдруг полыхнул огнем во все стороны. Фантастическим фейерверком вспыхнули небеса, и первого эшелона не стало. Он был уничтожен полностью. А скала, чуть наклонившись и тихо набирая ход, двинулась на север.

— Господи, да он нас и не заметил. Вцепившись в руку визкапа, межевик показывал на улетавшего на заритовой скале косагра.

Никто уже не стрелял. До тех, кто командовал операцией, наконец дошло: любой выстрел — это самоуничтожение, так как зарит отражает его прямо в стрелявшего.

«Стать с боевой секирой вечника на пути хозяина смерти…»

Заритовая скала растворялась в ночи, косагр улетал, а Бруно терял, может быть, последний шанс заступить дорогу мегасмерти и стать на звездный путь Вечника. И тогда визкап вытащил из кобуры сканфер. Рядом стоящие межевики, жители Настоящего, наблюдавшие за битвой с космическим монстром с дальних склонов, — вот чего раньше не хватало для того, чтобы отправиться на бой с абсолютной смертью.

Тройка выстрелов, и небольшое дерево рухнуло. Осталось отстрелить ветки, верхушку, чтобы в руках Бруно очутилась здоровенная дубина. Задрав голову и потрясая своим супероружием, визкап заорал в небеса:

— Ты что оглох? Что с твоим спектром?

— Что? Не слышу?

Машина друга опустилась пониже.

— Тебя нобиль Тэт вызывает. Срочно! Он собирает лучших аэрщиков.

Такие слова Осис услышал сразу и резко бросил машину вниз. Смахнув с лица спектр, он принялся стучать им по ладони.

— Не трать время. Сейчас связь у всех барахлит.

Похоже, эта сволочь какие-то поля применила. Дуй к нобилю.

— Я мигом.

— Погоди. Тэт не любит, когда на него смотрят сверху вниз.

— Это правда.

Осис посмотрел на машину, затем сдернул с запястья браслет связи, протянул товарищу:

— Выручай. Присмотри за машиной, а я мигом сбегаю.

— Не волнуйся, Осис. — Визкап тормознул убегавшего друга: — Скажи, похожа эта дубина на секиру?

— Нет.

— А по-моему, один к одному.

Осис показал гримасой, что ему не до шуток, и убежал. Тогда Бруно нацепил браслет на руку, сел в седло аэра и резко взмыл к редким ночным облакам.

Скала с косагром летела медленно, так что догнать ее труда не составило. Вокруг нее на всех высотах кружили военные штурмовики. Стрельба не велась, и все-таки Бруно держался подальше: атака повторится, он в этом не сомневался, зная упрямый характер южан. Наверняка в штабе операции сейчас все бурлило и военные спешно консультировались с экспертами, специалистами по зариту, учеными. Раз современное лучевое и энергооружие неприменимо, значит, попробуют что-то более древнее.

На востоке загорелся рой желтых звезд. Он быстро приближался. Наперерез скале шла эскадрилья ракетоносцев. Приблизившись стэлсов на пятьсот, головная машина дала залп и взмыла резко вверх, уходя от отраженных ракетных ударов. Маневр повторили и остальные ракетоносцы. Никто из них не пострадал, зато случайно задетый отраженным взрывом автоэр развалился в воздухе, и Бруно еле успел отвернуть от летевшего навстречу искореженного фрагмента обшивки.

Заритовый «астероид» увеличил скорость. Из темноты северного горизонта вышагнули скалы Норта Верде. Косагр летел прямо на стену гор.

Ракетоносцы нанесли второй удар. Оранжевые вспышки на черном зеркале, маневры тяжелых машин, хаотичные импульсы-отсветы — все повторилось, но на этот раз не причинив никому вреда. Врезавшийся в склон ракетоносец взорвался и покатился вниз огненной лавиной. Остальные машины успели уйти вверх, где и пропали. Среди скал тяжелым ракетоносцам было не развернуться.

Автоэры понемногу начали отставать. Военные явно не знали, что еще можно предпринять против лавирующей среди скал махины из черного зеркала.

Приготовив дубину, Бруно приблизился к заритовой глыбе. Теперь можно. Опасность со стороны своих больше не угрожала. Что касается косагра… да, тени смерти от его плеч простирали крыла до самых звезд, но даже в этой черной завесе Бруно видел светлую дорожку. Пока в его руках дубина, шанс пройти лабиринтом мегасмерти был!

Стоявшая по курсу гора становилась все выше. Ее почти вертикальный склон уходил на тысячи стэлсов вверх. И «астероид» летел прямо на эту каменную стену.

Бруно оглянулся, прибавил в спектре увеличение. Автоэры военных шли вниз, зато сзади появился Гериад. К аэру Гериада с двух сторон были приторочены солидных размеров бомбы. Межевик быстро приближался.

Пора!

Гериад мог только помешать, поэтому надо торопиться, надо успеть перегородить путь мегасмерти. Бруно бросил машину вверх, затем вниз и спрыгнул на черное зеркало. Помахивая дубиной, визкап двинулся к космическому агрессору, стоявшему в рубке статуей из черного зеркала. До скалистой стены, на которую летел заритовый «астероид», оставались считаные мгновения.

Далеко внизу на арар одна за другой садились машины Службы и военных. Из этого в миг возникшего лагеря координаторы операции наблюдали за ее финалом. Фанокамеры сопровождавших «астероид» автоэров позволяли рассмотреть все детали битвы.

На экранах биокомов было хорошо видно, как размахивающий дубиной Бруно надвигается на косагра. За визкапом рывками полз аэр, готовый подхватить его в случае падения с зарита. Стремительно приближалась скалистая стена. Пристроив в хвост «астероиду» свой аэр с бомбами, Гериад прыгнул в пропасть. И наконец черная дыра в скале проглотила «астероид», он влетел в эту громадную пещеру на полном ходу.

Больше биокомы не понадобились. Те, кто был в спектрах, сняли их, все головы повернулись к далекой горе.

Бомбы были чудовищной мощности. Из тоннеля, в котором исчез заритовый «астероид», вырвался столб пламени, клубясь, расширяясь, растекся во все стороны и слизнул белую точку парашюта, на котором спасался от своего же оружия Гериад. Неимоверной силы взрыв потряс арар, весь горный хребет Норта Верде. Из черного склона то там, то здесь вырывались столбы пламени, и скоро вся гора стала похожей на огнедышащего хорога. Пламя фонтанировало, извергаясь, летело наискосок к лунам, и никто внизу не заметил, что по самому лезвию огня, по самой грани звездного космоса и раскаленной материи летела крошечная серебристая точка.

Вскоре гора перестала вулканировать огнем. Лишь потоки лавы кровавыми реками горели на ее склонах.

Тупо уставившись в биоком, Осис брел куда-то в сторону от лагеря, от суетящихся нобилей. На экране раз за разом повторяли атаку Гериада, взрыв горы.

Подвиг межевика! Отважный офицер Службы, жертвуя жизнью, уничтожает космическое чудовище! Смотрите, вот она, гибель косагра! Целая гора рушится на его голову. Тектонические бомбы отправляют космического агрессора назад в Царство Мертвых!

Фаносекторы повторяли атаку Гериада, прыжок с парашютом и гибель в огне, а у Осиса все стояла перед глазами картина того, как его друг, размахивая дубиной, подбирается к вершине заритовой скалы.

Никогда Осис не верил в джагри, в то, что Бруно знает будущее, но всегда считал, что в самые важные моменты другу его везет. Сегодня не повезло. Не свезло его кобылке. Своим счастьем надо…

Покореженный, обгоревший аэр рухнул прямо перед носом младшего вицера и с грохотом развалился. Из обломков с трудом выбрался человек в форме Службы. Мундир его дымился. Осис в первый момент даже не узнал лицо лихого аэриста, неизвестно каким чудом выбравшегося из огненного пекла.

— Не может быть. Бруно, живой…

Человека шатнуло. Он чуть не упал на Осиса, но в последний момент мертвой хваткой впился ему в плечо и хрипло проговорил:

— Что ты бредишь? Почему все сошли с ума? Он пришел уничтожить Настоящее и Будущее, и только я могу остановить его. Ведь я, — тут он с чудовищной силой притянул Осиса к себе и, заглянув ему прямо в душу, прошептал: — Вечник…

Абсолютная чернота. Светлые точки в ней. И лишь в это мгновение, когда Осис смотрел в сумасшедшие глаза друга, в глаза космоса, он верил каждому его слову.

Бруно качнуло, силы его закончились, и он рухнул на носилки подбежавших санитаров. Высокое звездное небо горело перед глазами визкапа. Он счастливо улыбался. Но вовсе не от тройной дозы лакташи, которую ему успели вколоть. Он был счастлив, потому что Бруно Джагрин умер. А тот, кто его сменил, умел видеть другое небо, иные миры, и эти видения сулили ему совершенно новые пути и открытия.

Провожавший носилки Осис вскоре отстал. У него не было сил смотреть на блаженную, идиотскую улыбку друга. Он не хотел его жалеть. Глядя, как медики грузят Бруно в свой автоэр, Осис только головой качал. Что-то теперь будет с его другом? Оставалось надеяться на лучшее.

* * *

В броне из черного зеркала стоял Он на скале под ночными облаками, под самым потолком небес. Перед ним стеклянным лезвием сверкал гребень Стены. Справа догорала гора. Слева до горизонта полыхали огни Йозера Великого. Враг времени, с крылатой вечностью за плечами, Он стоял перед Настоящим и Будущим.

Один против всех времен.