Застенчивая Энн
Белинда Бриттен








Они встретились ночью в дождь на горной дороге – красотка фотомодель и бывший полицейский, мечтающий о карьере профессионального фотографа. И встречу эту вряд ли можно было бы назвать подарком судьбы, потому что он счел ее представительницей древнейшей профессии, а она его циником, не имеющим ни малейшего представления о любви. Впрочем, как известно, первое впечатление часто бывает обманчивым. Но, к счастью, Энн и Доминику выпадает шанс узнать друг друга лучше...






Белинда Бриттен

Застенчивая Энн





ГЛАВА ПЕРВАЯ


Доминик выругался и резко повернул руль. Узкие горные дороги сейчас, в сумерках, представляли для автомобилиста настоящую опасность, да и для мотоциклиста тоже. Туман все сгущался, как часто бывает в сумерках перед дождем в припиренейской части Франции. Вдобавок ко всем неприятностям Доминик опаздывал. Полицейский запрет на пользование автотранспортом по ночам в этих местах распространялся на всех, даже на безработных фотографов, не рассчитавших время на дорогу и теперь возвращающихся домой в темноте, усугубленной пеленой мороси. За свою полную приключений жизнь молодой человек сменил много профессий, но ни одна из них не принесла ему так мало удачи, как та, которую он считал своим призванием.

Дождь за последние полчаса усилился, но не разогнал тумана. Поднимающийся от нагретой за день дороги пар белесо клубился, будто асфальт курился. Кожаная куртка Доминика блестела от влаги, прядь светлых волос, выбившихся из-под шлема, прилипла ко лбу. Нужно было взять не мотоцикл, а автомобиль – в нем водитель хотя бы защищен от дождя. Но с утра небо было таким безоблачным... Доминик все никак не мог привыкнуть к изменчивой местной погоде: пять лет жизни в Перпиньяне так и не научили его не доверять первому впечатлению. Фара мотоцикла освещала дорогу всего на несколько метров вперед, и все, что было видно, – это туман и черная стена горы по левую сторону. Справа же, за невысоким металлическим ограждением, темнела пропасть. На самом деле было всего метров десять до следующего витка дороги. Но все равно упасть с такой высоты достаточно опасно.

Боковых ответвлений у петляющих горных шоссе обычно нет, и каменистая дорога, спускающаяся по склону, поросшему редким кустарником, стала для Доминика неприятным сюрпризом. Темный автомобиль, лихо вывернувший на основную трассу, тоже, по его мнению, являл собой нечто совершенно ненужное. Машина сливалась с сумерками до последнего момента, а рокота мотора Доминик не расслышал из-за шума дождя. Внезапная вспышка фар едва не ослепила его. В последний момент он успел повернуть направо, качнулся в седле от сильного удара передним колесом о металлическую ограду и ударил по тормозам. Но поздно – мотоцикл встал на дыбы, как разъяренный конь, и сбросил хозяина, порываясь полететь вслед за ним.

Тренированное тело Доминика, рефлекторно зная, что нужно делать, подобралось и пружинно оттолкнулось ногами от взбесившегося железного коня. Пожалуй, упади Доминик вместе с мотоциклом, не избежать бы ему серьезных травм. А так он просто прокатился, с шумом ломая кусты, по каменистому склону метров пять. Мотоцикл с грохотом рухнул в отдалении, сломав ограждение и вызвав целый камнепад.

Уцепившись за куст, Доминик остановил падение и несколько секунд оставался неподвижным, прислушиваясь к своим ощущениям. Похоже, ничего серьезного – ни переломов, ни вывихов. Слава Богу, он отделался несколькими, впрочем довольно ощутимыми, ушибами. Могло быть и хуже, с обычным оптимизмом подумал молодой человек, медленно поднимаясь на ноги. Нужно посмотреть, что с мотоциклом: возможно, тот отделался не так дешево, как он.

Проклиная в душе болвана за рулем, из-за которого, он, скорее всего, обречен теперь ночевать в горах под дождем, фотограф двинулся в сторону мотоцикла. Нужно еще было проверить, что с фотокамерами. Их гибель Доминику было бы труднее простить неосторожному незнакомцу. Если мотоцикл серьезно поврежден, интересно, как тогда отсюда выбираться? Вряд ли имело смысл ожидать, что по этой дороге кто-нибудь проедет до утра. Останется только доковылять до ближайшей деревушки и там завернуть в полицейский участок...

Шлем сбился на сторону от падения и мешал обзору. Доминик снял его и прислушался, хотя голова все еще гудела. Рокота мотора он не расслышал, и это заставило его насторожиться: дало себя знать полицейское прошлое. Логичнее всего тому парню было бы убраться с места происшествия, и чем скорее, тем лучше. Водитель темного автомобиля являлся единственным виновником ДТП. Кто знает, не захочет ли он избавиться от свидетеля его дорожного разгильдяйства? Доминик замер, весь обратившись в слух. Затем, согнувшись, нащупал острый камень на склоне. Хотя это и не лучшее оружие для самообороны, но, если использовать эффект неожиданности...

Наверху, на дороге, хлопнула дверца автомобиля. Доминик напрягся. Черт побери! Надо же было так глупо влипнуть в скверную историю!

Раздались шаги, довольно легкие, надо заметить. Очевидно, водитель небольшого роста или худой. Облака на миг разошлись, и в прорыве их блеснула луна. Темная на фоне лунного света фигура склонилась, опираясь на дорожное ограждение и внимательно вглядываясь вниз. Доминик попытался по мере сил слиться с пейзажем.

– Эй! – неуверенно позвал голос сверху. – Эй, вы там живы? С вами все в порядке?

Доминик не сразу поверил своим ушам. Женщина? И на редкость храбрая женщина. К тому же, судя по голосу, молоденькая.

– Где вы? – снова позвала она, перемахивая через ограждение.

Ноги у нее, насколько Доминик мог разглядеть в неверном свете, были длинные, обтянутые джинсами. По плечам разметались волосы. Двигалась она красиво, будто танцевала. Молодой человек слегка расслабился. Вряд ли глупая девица желает его прикончить, так необдуманно подвергая себя риску! А в том, что девица глупа, Доминик не сомневался: разве умный станет так водить машину в горах, а потом еще изображать из себя доброго самаритянина?

– Я здесь, – отозвался он довольно мрачно, делая движение рукой, чтобы привлечь ее внимание.

Девушка едва ли не с облегчением шумно вздохнула и двинулась к нему, стараясь не поскользнуться на мокрых камнях.

– Слава Богу, вы живы, – бормотала она. – Простите меня, пожалуйста! Я совершенно не привыкла к таким дорогам, да еще этот туман... Надеюсь, вы не ранены? – Голос у нее был красивый, звучный, но по-французски девушка говорила с легким акцентом, который Доминик с удивлением распознал как английский.

Девушка приблизилась, и в этот миг луна снова выглянула из-за облаков, озарив ее голубоватым светом. Это было как вспышка молнии: Доминик увидел ее всю целиком, а через мгновение снова остался лишь туман и темнота да две длинные дорожки света от фар наверху. Но то, что молодой человек успел разглядеть, напоминало... видение.

Доминик был фотографом, точнее фотохудожником, и воспринимал мир как череду ярких картин, сменяющих одна другую. Он привык искать в происходящем неожиданные ракурсы. Даже когда катился по каменистому склону, успел подметить: потрясающие получились бы кадры – мешанина света и тьмы, летящий вниз мотоцикл со все еще горящей фарой, прочерчивающей туманный воздух... Но что там туманный воздух, что там драматичная игра светотени, когда девушка, приближающаяся к нему, словно сошла с обложки роскошного журнала.

Она была высокая – почти такая же высокая, как он сам. Обычно Доминик предпочитал миниатюрных женщин. Но эта при своих метре восьмидесяти казалась сказочно хрупкой – с тонкими руками, открытыми до локтя, изящной шеей, виднеющейся в распахнутом вороте белой блузки, с пышными локонами, поблескивающими от капель дождя. По телу Доминика пробежала дрожь. Он не знал, что тому причиной: воздух, пропитанный влагой, или пережитый шок.

Тряхнув головой, Доминик прогнал наваждение.

– Я-то не ранен, – ответил он резко, даже резче, чем намеревался. – Но мог бы, между прочим, свернуть себе шею, если бы мне меньше повезло. А мотоцикл, я полагаю, пострадал куда больше моего, и все по вашей милости. Кто учил вас, мадемуазель, водить автомобиль? Передайте ему, что такую ученицу нужно было сразу гнать из автошколы.

Доминик говорил и удивлялся, что это на него нашло. Никогда еще он так грубо не обращался к женщине – даже если учесть, что из-за нее он только что попал в автокатастрофу. В конце концов не так уж она и виновата: будь он повнимательнее и смотри не только под колеса мотоцикла, смог бы притормозить вовремя и пропустить ее вперед. Нельзя так увлекаться размышлениями и не замечать ничего вокруг! Некогда он следовал этой заповеди. Некогда, это в бытность свою полицейским...

– Простите, – снова сказала девушка, покаянно опустив голову, и Доминику мгновенно стало стыдно за свою резкость. – Я, видите ли, не привыкла к горным дорогам. Это моя первая встреча с ними. Я слегка заблудилась и осознала ошибку, только когда дорога вывела меня к каким-то развалинам на вершине. Хорошо еще, что там оказалось достаточно места, чтобы развернуться в темноте!

– Вы впервые в горах, – сварливо произнес Доминик, поражаясь себе, – и при этом пускаетесь в дорогу на ночь глядя в такой туман? Ни один нормальный человек не станет так поступать.

– Однако я так поступила. – В ее голосе послышался вызов. – Дело в том, что меня ожидает работодатель к определенному сроку. Я не хочу его подвести.

Работодатель. Значит, она едет устраиваться на работу. А Доминик принял было ее за взбалмошную туристку, которые так любят проводить отпуск в зеленых Пиренеях.

Тем временем девушка напряженно вглядывалась в лицо собеседника. Хотя уже стемнело, она различила, что у того буйные светлые волосы, свежая царапина на щеке... и весьма широкие плечи. И как бы там ни было, ночной незнакомец не казался дружелюбным.

Она поскользнулась на мокрой траве и едва не упала. Доминик рефлекторно протянул руку ее поддержать, но девушка устояла, удержавшись за куст. Однако Доминик слегка задел ее пальцами за локоть – и снова по его телу как будто пробежала электрическая искра. Может быть, приближается гроза и воздух наэлектризован, подумал он, отдергивая руку как от огня. А может быть... Впрочем, неважно.

– Пойдемте со мной, – предложила девушка, отступая на шаг. Доминику показалось на миг, что она так же дернулась от его прикосновения, как он – от ее. Еще бы, страшно все-таки даже такой храброй девице оказаться в темных горах один на один со злым исцарапанным типом, которому она только что разбила мотоцикл! – Пойдемте наверх, я отвезу вас куда-нибудь. Не ночевать же вам здесь в самом деле! Тем более что я виновата перед вами, значит, должна искупать вину... по мере сил.

Она что, предлагает поехать в ее машине? Доминик сморгнул, думая, что ослышался. Ну и девушки бывают на свете! Только вот от этой Доминик не собирался принимать никакой помощи.

– Не думаю, что это хорошая идея, – огрызнулся он.

Доминик словно разделился на двух человек: один раздражался и нарочно грубил, второй изумленно взирал со стороны на первого, не понимая причин такого его поведения. И этому второму, похоже, очень хотелось оказаться в теплом и сухом автомобиле... в компании загадочной красотки. Однако первый Доминик продолжал стоять на своем, хотя даже у него мелькнула мысль, что он злится вовсе не на нее. А на кого же? На себя? И за что тогда? Неужели за странное, совершенно неуместное влечение, то и дело пронизывающее его огнем?

– Езжайте своей дорогой, мадемуазель, и будьте впредь осторожнее на дорогах. Я как-нибудь позабочусь о себе сам... А заодно и о своем мотоцикле. Когда научитесь водить машину как следует, тогда и приглашайте попутчиков, а мне дорога жизнь, которой я из-за вас едва не лишился.




И Доминик, демонстративно повернувшись к ней спиной, направился к мотоциклу. Уже с двух шагов стало видно, что машине пришел конец: руль погнут, одно из колес повернуто под неестественным углом. Склонившись над ней, Доминик досадливо присвистнул.

Девушка мучительно нахмурилась. Должно быть, ей было обидно – еще бы нет! Она хотела поступить как можно правильнее, остановилась помочь – и ее помощь грубо отвергли. Гордость говорила ей, что нужно махнуть рукой и уехать, оставив грубияна под ночным дождем. Пусть мокнет хоть до утра, если ему так этого хочется. Но что-то не давало ей сдвинуться с места. И это было не только чувство вины.

– Перестаньте злиться и подумайте хорошенько, – умоляюще попросила она. – Уже совсем стемнело, вряд ли вы встретите другую машину, готовую вас подвезти. Какой смысл ждать до утра под дождем? А мотоцикл можно оставить здесь и завтра вернуться за ним в фургоне с тросом и подъемником. Все равно в одиночку вы не докатите его до ближайшей деревни. Давайте я помогу вам спрятать его в кустах. Вы запомните место и завтра сможете забрать свою машину и сдать в ремонт.

Девушка говорила вполне разумные вещи, и именно поэтому Доминик злился все больше и больше. У него не находилось ни одной объективной причины отвергать ее помощь. Тем постыднее и невозможнее было для него ее принять.

– С таким водителем, как вы, – ответил он, даже не разгибаясь, – я скорее попаду на тот свет, чем домой. Езжайте по своим делам да не сверните себе шею, а по приезде попросите своего работодателя нанять вам шофера.

Она еще с минуту потопталась за его спиной, потом прерывисто вздохнула. Всякому терпению есть предел.

– Ладно, я пошла. Извините еще раз... И за попытку помочь тоже.

Шаги ее зашуршали по камням – она карабкалась вверх, умудряясь делать столь прозаическое дело с непринужденной фацией танцовщицы. Доминик обвел языком губы. Две половинки его «я» продолжали ожесточенный бой за его волю, и второй Доминик обзывал первого дураком. «Останови ее! Останови сейчас же! – взывал он. – Что за глупость ты делаешь? Гордыня обуяла, Доминик Бертье?»

Наконец второй Доминик победил. Молодой человек резко повернулся и произнес в спину удаляющейся фигурке:

– Нет, это вы извините.

От удивления девушка споткнулась и едва не съехала вниз по склону. Обувь у нее была совсем неподходящая для лазания по горам – легкие сандалии, переплетение кожаных ремешков.

– Что вы сказали?

– Я прошу у вас прошения за грубость, – пояснил Доминик, делая шаг в ее направлении. – Я повел себя как идиот. Не так уж вы и виноваты в аварии. Я сам должен был следить за дорогой. И с вашей стороны очень любезно будет меня подвезти.

Девушка откинула со лба мокрые волосы и улыбнулась. Она сама не знала, отчего почувствовала такое облегчение.

– Тогда давайте спрячем ваш мотоцикл, – заторопилась она. – Я вам помогу. Мы закидаем его ветками, тут есть подходящие. А завтра вы заберете машину, и все будет в порядке.

Она подошла совсем близко. Дождь лил не переставая, и Доминик видел, как намокшие пряди волос налипли ей на лоб. Поборов неожиданное желание откинуть с ее виска мокрую прядь, он усмехнулся, стесняясь своего внезапного порыва.

– И как это вы не боитесь предлагать незнакомому мужчине его подвезти? Да еще в горах, где нет ни души. А вдруг я серийный убийца или опасный маньяк?

– Я привыкла предлагать людям помощь. – Девушка повела плечом. – Кроме того, я очень любопытна, меня интересуют маньяки и серийные убийцы. Вы, должно быть, оглушаете свои жертвы ударом камня по голове, а потом душите их голыми руками?

Доминик только тут сообразил, что в левой руке до сих пор сжимает камень, которым собирался отбиваться от неведомого противника. Рассмеявшись, он бросил камень в кусты, и тот с шумом покатился вниз, увлекая за собой более мелкие камешки.

– Да нет, это не мой обычный прием. Я всякий раз расправляюсь с жертвой по-новому. Так куда интересней.

На этот раз засмеялась девушка. От ее серебристого смеха Доминика пробрала дрожь. Неодолимое желание к ней прикоснуться испугало его самого.

– Мне показалось, что вы хромаете. Уверены, что с вами все в порядке? – спросила она, кончив смеяться.

Доминик невольно вздрогнул.

«Все в порядке?» И эта странная жажда прикосновения... Ощущение зависимости, уязвимости... и одновременно тепла. Он испытывал это в последние месяцы жизни матери.

Она уже не вставала с постели, и старший брат старался не подпускать Доминика к ее кровати, считая, что ей нельзя волноваться. Но могла ли мать не волноваться при виде десятилетнего сына, которого покидала, не успев довести до порога взросления?.. Доминик не показывал матери своего горя и смятения. В те редкие часы, которые ему удавалось провести рядом с ней, он старался улыбаться. «Ма, все в порядке?» Чаще всего она отвечала кивком и слабо улыбалась... А Доминик крепился изо всех сил, чтобы не заплакать.

Именно тогда он научился контролировать эмоции, дав себе зарок, что ни за что не покажет матери своей боли. Больше всего ему хотелось взять ее за руку, уткнуться в теплое плечо и вволю поплакать, но мальчик не мог себе этого позволить, не желая усугублять страдания матери. Когда же она умерла, Доминик дал у ее гроба еще один зарок: ни к кому не привязываться так же сильно. Потому что никто не вечен, а терять тех, кого любишь, слишком больно. Ему не хотелось больше испытать подобной боли.

Должно быть, поэтому он нигде и не задерживался подолгу, избегая привязанностей. И ни разу в своей жизни не оставался с женщиной дольше, чем на одну ночь. И всегда уезжал до рассвета...

– Ну вот, – произнесла странная девушка, распрямляясь. – По-моему, так хорошо. С дороги мотоцикла не будет видно. Можно идти.

Дождь полил сильнее, и по шее Доминика потекли ручейки воды. А девушка и вовсе промокла в своей тоненькой блузке и джинсах. Доминик предложил ей куртку, чтобы накинуть на плечи, но она отказалась.

– Мне уже нечего терять, – сообщила она. – Вот доеду до места, там и высушусь.

Они выкарабкались на дорогу один за другим. Если бы Доминик был впереди, он непременно протянул бы девушке руку, чтобы помочь вылезти, но она, легкая и тоненькая, опередила его и первая оказалась возле машины. Возможно, дело было в тяжеленной сумке с камерами, которую он тащил на плече.

Доминик разглядел автомобиль доброй самаритянки – ярко-красный «опель», заднее сиденье которого было завалено какими-то вещами. Черт! Значит, ему всю дорогу придется сидеть рядом с ней, может быть даже соприкасаясь бедрами.

Девушка открыла дверцу и села за руль, с сомнением взглянув на спутника, будто он мог возразить против того, чтобы она заняла место водителя. Доминику стало стыдно. На самом деле на горных дорогах любой может попасть в беду, не только молодая девица, привыкшая к ровным равнинным шоссе. Наверняка она не так уж плохо водит машину.

Желая скрыть смущение, он шумно уселся на соседнее сиденье, устраивая на коленях сумку с камерами, повозился, снимая потяжелевшую от влаги куртку. И только после этого поднял глаза и наконец увидел свою новую знакомую при нормальном освещении.

Волосы ее, сейчас намокшие и выпрямившиеся, оказались чудесного золотисто-каштанового оттенка. Большие зеленые глаза, какие бывают только у шатенов, доказывали, что цвет волос натуральный, медный оттенок даровала им природа, а не дорогая краска. Однако ее чуть загорелая, золотистая кожа была без малейшего намека на свойственные рыжим людям веснушки. По щекам девушки разливался нежный румянец.

Она подняла руки, такие же золотистые, и собрала волосы в хвост. Ногти ее оказались идеальными – безупречной формы и без всякого лака, а Доминика всегда раздражали накрашенные ногти. Длинные тонкие пальцы, казалось, были созданы для игры на музыкальных инструментах. Кто же она? Может, действительно музыкантша? Но двигается она как танцовщица... И обладает независимым характером и недюжинной отвагой, раз разъезжает в одиночку по ночам... И этот английский акцент... Что занесло ее сюда, ведь всем известно, что французы – ужасные снобы и не терпят чужестранцев... Однако для этой девушки Доминик уже готов был сделать исключение.

Она на миг встретилась с ним взглядом. Ресницы ее, длинные и темные, удивленно дрогнули, на лице появилось нечто вроде узнавания. Но она поспешно отвела глаза и положила руки на руль.

– Ну что, поехали? Или вы все еще сомневаетесь в моих способностях водителя?

В горле Доминика внезапно пересохло. Не в силах выдавить ни звука, он кивнул.




ГЛАВА ВТОРАЯ


Энн Лесли невольно вспомнила свои слова, только вчера сказанные Пьеру: «Я сразу узнаю своего единственного мужчину, как только его увижу. Но пока он мне еще не попадался».

Насмешка судьбы?.. Может быть. Потому что, когда Энн увидела грубияна мотоциклиста, стоящего под дождем, с камнем, зажатым в руке, сердце ее на миг замерло.

Никогда еще с мисс Лесли, известной фотомоделью, не происходило ничего подобного. Она видела в своей жизни много мужчин, в том числе и самых красивых мужчин Европы, но воспринимала их только как окружение, неизбежное при ее профессии. Вот и Пьер то же самое говорил...

Энн припарковала свою красную машину и вошла в парижский ресторанчик, как всегда притягивая к себе взгляды мужской части посетителей. Сразу несколько голов повернулись, и Энн чувствовала, как заинтересованные взгляды ощупывают ее стройную фигуру, обтянутые джинсами ноги, пышную грудь под белой блузкой. Вечером в пятницу люди особенно остро реагируют на женскую красоту, она уже давно это заметила.

Впрочем ей было все равно. К мужским взглядам она привыкла – и к зачарованным, и к откровенно вожделеющим. Хотя даже бармен и официанты как по команде обернулись, будто их ресторан посетила кинозвезда, Энн и бровью не повела. Она искала Пьера, который по уговору уже должен был ждать ее за столиком и заказать напитки.

Пьер был одним из немногих мужчин, с которыми Энн подружилась за время совместной работы. Может быть, потому, что он никогда не воспринимал ее как объект домогательств и поддерживал чисто деловые отношения, воспринимая фотомодель как творческого человека и коллегу, а не как «ночную бабочку» дорогого пошиба. Девушка даже не заметила, когда их сотрудничество переросло в дружбу.

Рядом с Пьером Энн чувствовала себя спокойно, с радостью принимала его подарки и сама никогда не забывала поздравить его с Рождеством или с именинами. С ним она соглашалась отобедать, не опасаясь, что после он попытается затащить ее в постель. Пьер Бертье, возглавляющий модельное агентство «Рандеву», слыл на редкость порядочным человеком для своей профессии. Кроме того, при первом взгляде на него мысль о домогательстве тут же пропадала – настолько по-домашнему уютно и безопасно он выглядел. Маленький, полноватый, с лысиной, в больших роговых очках... Кто бы мог подумать, что месье Бертье – самый ловкий и успешный сват во всей северной части Франции!

Количество браков, заключенных при его посредничестве, могло бы войти в Книгу рекордов Гиннесса. Закоренелый холостяк, Пьер принимал деятельнейшее участие в личной жизни всех своих родственников, друзей и знакомых. И те из них, кто действительно хотел встретить свою вторую половинку, бывали впоследствии ему очень благодарны. Беда в том, что не у всех знакомых Бертье имелась склонность к семейной жизни. И Энн относилась именно к ним...

– Энн! Я здесь!

Официант с подносом посторонился, давая девушке пробраться в укромный уголок у окна, где за накрытым столиком сидел Пьер Бертье и махал ей рукой. Перед ним стояли салаты и запотевшая бутылка красного вина – должно быть, превосходного. Пьер всегда отличался вкусом в выборе вин.

Энн присела за столик, и Пьер взялся за бутылку. Девушка со смехом остановила его руку, едва уровень жидкости достиг середины бокала.

– Довольно, довольно! Ты забыл: я ведь за рулем.

– За рулем? Ты все-таки уезжаешь сегодня? Энн кивнула.

– Я-то надеялся, что ты подождешь хотя бы до завтра. – Пьер выглядел разочарованным. – Ну что же, тем более нужно выпить немного – на прощание с Парижем. Ты же знаешь, это лучшее вино в этом ресторане... И в паре-тройке окрестных, думаю, тоже.

Энн благодарно пригубила вино. Оно и в самом деле оказалось превосходным.

– Ну, до свидания, Париж! – провозгласила она, и Пьер поднял бокал вслед за ней. – И тебе, Пьер, тоже до свидания. Надеюсь, мы вскоре встретимся. Не в Париже, так еще где-нибудь.

– Я забыл, куда ты уезжаешь? – спросил Бертье, пододвигая тарелку с салатом. – В Испанию, кажется, если я ничего не путаю?

– Путаешь. Всего-навсего ближе к Испании, на юг Франции. В Перпиньян.

– Не сидится тебе на месте, дорогая моя Энн, – проворчал ее работодатель. – Мне кажется, ты только что приехала и вот опять спешишь куда-то. Разве плохо нам работалось вместе? От чего ты все время убегаешь?

– Не от чего, – быстро ответила Энн, – а к чему. Я люблю перемены. Мир так велик, нужно успеть увидеть его весь. Или хотя бы постараться.

– Ты хоть представляешь, что такое это «все»?

Девушка на миг задумалась, потом ответила:

– В первую очередь, все – это моя работа. Новые творческие возможности. Здесь я уже все видела и, как мне кажется, выжала из Парижа все, что можно. В нем мне больше не фантазируется. Захотелось гор в поисках вдохновения. К тому же в Перпиньяне мне, возможно, предложат взяться за крупный проект... Не надоевший «спортивный стиль» и непременно в паре с каким-нибудь мускулистым блондином, который вместо того, чтобы думать о работе, строит мне глазки. Я – фотомодель, а не какая-нибудь манекенщица, которая годится только для дефиле.

– Вижу, у тебя, моя девочка, большие амбиции. – Пьер добродушно рассмеялся. – И почему ты так ополчилась на мускулистых блондинов? Среди них попадаются весьма интересные личности, ты уж мне поверь.

Энн пожала плечами.

– Да нет, блондины ничем не хуже брюнетов или шатенов. Просто, скажу тебе по секрету, они мне надоели. Для большинства мужчин, занимающихся модельным бизнесом, понятия нравственности просто не существует. Сначала их менталитетом можно забавляться, но на втором году это начинает утомлять.

Пьер сдвинул брови домиком.

– Вот, значит, какого ты о нас мнения, – произнес он с наигранным трагизмом.

Энн по-дружески похлопала его по руке.

– Тебя я не имела в виду, старина! Ты в этом деле – редкая птица, потому я с тобой и подружилась. Кроме того, мне нравится, что ты менее всего похож на мускулистого блондина. Или брюнета. Словом, на любого из этих рекламных красавцев.

Пьер, улыбаясь, потер лысину.

– Ты, возможно, не поверишь, но, когда у меня еще росли волосы, они были вполне блондинистыми. Впрочем, мускулатурой я никогда не отличался, так что тебе бы понравился в любом случае.

Они еще посмеялись, потягивая вино. Внезапно Пьер посерьезнел, и Энн внутренне напряглась: она уже предчувствовала разговор на столь нелюбимую ею тему.

– Смех смехом, девочка, но скажи мне, как ты планируешь свое будущее? Неужели так и собираешься разъезжать по всему свету в своей красной машине и каждые год-полтора менять место работы? Разве ты никогда не представляла себя женой и матерью, хозяйкой собственного дома?

– Нет. – Девушка нетерпеливо повела плечом. – Меня устраивает положение свободной женщины. Почему большинство мужчин думают, что мечта любой из нас – это свить гнездо и превратиться в почтенную матрону? Меня такая судьба скорее пугает, чем привлекает.

– Ты просто настоящий вызов моим способностям сводника! – Пьер усмехнулся. – Притом что такая красавица, как ты, могла бы найти мужчину по своему вкусу, такого, который не мешал бы творчеству и свободе, но научился бы их с тобою разделять. Ты встречаешься с огромным количеством мужчин. Неужели еще не нашла никого подходящего?

– Они все мне подходят, – засмеялась Энн. – Но только в качестве деловых партнеров. Пожалуйста, Пьер, не суди меня по примеру большинства! Я знаю, что множество женщин готовы пожертвовать чем угодно, лишь бы найти стоящего мужа и к нему прилепиться. Я не из их числа. Я люблю самостоятельность и не нуждаюсь в опоре.

– Энн, но погляди хотя бы на своих сестер! Разве они не счастливы?

– Они говорят, что да. Но я с раннего детства знала, что не похожа на сестер. Им никогда не нравилось путешествовать. Они не любили риска. Им, в конце концов, не нравились автомобили. А я – другая. Для меня вершиной счастья было гонять по неизвестным дорогам на моем автомобильчике, прыгать с парашютом, заниматься альпинизмом... Мои сестры вышли замуж и пустили корни, они до сих пор не были нигде за пределами Англии: как родились в Ливерпуле, так и не выезжали за его окрестности. И это притом, что обе старше меня! Они говорят, что счастливы и довольны... Моя мать тоже так говорит.

Почему же ты сомневаешься в ее словах?

– Потому что у нее никогда не было собственной жизни. Она вышла замуж за моего отца в возрасте восемнадцати лет и с тех пор превратилась в некий придаток к нему. У нее никогда не было друзей и подруг. Она сопровождала мужа на светские приемы, принимала в доме его гостей. Ничего своего – работа мужа, друзья мужа, его бизнес... А теперь радуется, когда мои сестры рожают ей внуков, потому что может нянчиться с ними и снова чувствовать себя нужной.

Энн поняла, что начинает не на шутку заводиться, и одернула себя.

– Впрочем, может быть, она и права по-своему. Большинство женщин считают, что счастье – это быть кому-то нужной. Просто я не похожа на большинство и считаю, что счастье – это быть самой собой.

– Вижу, ты не веришь в счастливый брак, – вздохнул Пьер, как доктор, взволнованный состоянием пациентки. – Но ведь каждый человек в своей жизни хоть раз да влюбляется. Неужели ты думаешь, что никогда никого не полюбишь?

– Может, и полюблю. – Энн отодвинула бокал. – Только своей свободой жертвовать я не собираюсь.

– Ты хотя бы знаешь, кого именно ждешь? – тихо спросил Пьер.

– Вообще-то я об этом не задумывалась, – призналась она. – Но полагаю, что сразу узнаю своего единственного мужчину, как только встречу его. Пока же он мне еще не попадался. И пока меня устраивает моя жизнь как есть. Ты лучше скажи, почему ты, такой ярый поборник брака, до сих пор холост?

Пьер вздохнул и принялся растерянно протирать очки.

– Многие меня об этом спрашивают. И я, как ни смешно, знаю ответ. Я не создан для брака именно потому, что слишком серьезно отношусь к нему Мое дело – помогать счастью других. Не подумай, что я дурно отношусь к женщинам. Просто у меня очень высокие стандарты.

Энн удивленно смотрела на маленького лысоватого человечка перед собой, который, оказывается, до сорока пяти лет ждал прекрасной принцессы.

– Каждому свое, – сказала она наконец. – Видишь, у тебя высокие стандарты в отношении возможной супруги. А у меня – слишком большая тяга к свободе. И недостаточный интерес к мужчинам.

Пьер засмеялся и перевел разговор на более безобидную тему.

– Слышала бы ты, что про тебя говорили наши фотомодели! Я имею в виду мужчин-моделей, конечно, тех, с которыми ты работала над спортивным каталогом. Они все, как один, заявляли, что ты настоящая женщина-вамп и наверняка меняешь любовников как перчатки.

Энн задорно тряхнула кудрями. Она знала, что порой производит на людей такое впечатление. Отчасти даже делала это намеренно. Образ похитительницы мужских сердец, избалованной вниманием противоположного пола, часто спасал ее от нежелательных домогательств. В большинстве случаев поклонники просто боялись к ней подступиться, считая, что циничная красотка наверняка уже «занята» другим мужчиной. Почему-то никому не приходило в голову, что женщина может любить спать в своей постели в одиночестве.

– Ну и пусть думают, что хотят. Хорошая фотомодель должна уметь быть разной. В моем портфолио найдется пара-тройка страниц, занятых отработкой образа прожженной стервы.

– И похоже, такая неоправданная репутация тебя не волнует, – заметил Пьер.

– Ни капельки. Мне всегда было безразлично мнение общественности. Важно, что обо мне думают друзья, которые меня знают. – Она улыбнулась Пьеру. – А остальные пусть лучше не мешают мне жить.

Пьер посмотрел в окно, выходящее на улицу, и увидел машину Энн.

– Ты на ней и поедешь в Перпиньян? Знаешь, автомобиль вполне соответствует выбранному тобой образу.

– Я люблю мою красную машинку, не обижай ее! Это моя первая покупка по приезде во Францию, и у меня с ней связано много хороших воспоминаний. На ней я объездила страну вдоль и поперек, и она меня ни разу не подводила. Я ей даже имя дала – Редди. Она для меня как живое существо.

– Я тоже люблю моего старичка «рено», – признался Пьер.

Хотя он был весьма обеспеченным человеком, но уже лет десять ездил на одной и той же белой машине, по внешнему виду которой нельзя было заподозрить, что ею правит владелец модельного агентства, а не какой-нибудь скромный пенсионер.

– Я бы на твоем месте купила «ситроен», серебряный или золотистый, – поддразнила его Энн. – А то и длинный черный лимузин, на расстоянии километра вызывающий к себе почтение. Тогда бы все видели, что едет не кто-нибудь, а Пьер Бертье, способный поженить всех и вся!

– Вы, англичане, так и норовите обвинить нас, французов, в желании пустить пыль в глаза. Это далеко не так, девочка. А ты лучше скажи, что подумает о тебе твой новый работодатель, когда увидит, как ты подкатишь к его дому в ярко-красном «опеле»! Кстати, кто он, этот парень, перехвативший у меня самую талантливую модель?

Энн слегка покраснела, довольная комплиментом.

– Бернар Ладюри. Ты, наверное, слышал о нем. Одна из восходящих звезд высокой моды, можно сказать, подающий надежды конкурент Кристиана Диора и Жан-Поля Готье. Он задумал новую коллекцию в романтическом стиле, восточные мотивы у него тоже есть – как раз то, что я люблю.

– Конечно, я слышал о Ладюри! – Пьер поцокал языком в знак одобрения. – Просто царь Мидас: все, к чему он ни прикоснется, превращается в золото. Мне даже приходилось на него работать, составлять для него каталог зимней коллекции позапрошлого года. А кто на этот раз оформляет для него модели, не знаешь?

– Женщина с такой же фамилией Ладюри, – ответила Энн. – Должно быть, какая-то родственница. Я получила предложение на прошлой некие, а вчера мне сообщили по телефону, что меня ждут в Перпиньяне, в отеле «Руссильон».




– Отель шикарный, – одобрил Пьер. – Один из лучших, да нет, лучший в городе. И владеет им сам Ладюри. Вообще он опасный человек, женщинам приносит одно горе. У него любовниц, как песка в море, по крайней мере, так про него говорят. Впрочем, ты к мужским чарам равнодушна, так что можешь не опасаться его.

Энн согласно кивнула.

– Если он способен относиться к фотомодели как к сотруднику, а не как к потенциальной любовнице, мы с ним отлично сработаемся.

Пьер вздохнул.

– Очень на это надеюсь. И даже знаю, как скрасить тебе первые дни пребывания на новом месте. У меня в Перпиньяне живет брат, он отличный фотограф. В чем-то даже лучше многих. Его зовут Доминик. Хочешь, дам тебе адрес и телефон?

– Сколько ему лет? – с подозрением спросила Энн.

– Двадцать восемь. Нет, уже двадцать девять – недавно он справил очередной день рождения.

– Ну нет. – Девушка хлопнула ладонью по столу. – Я чувствую, что ты снова пытаешься меня сосватать! Пожалуй, я как-нибудь обойдусь без услуг твоего брата. Наверняка у Ладюри полным-полно собственных отличных фотографов.

– И все-таки на твоем месте я бы обратился к Доминику, – продолжал настаивать Пьер. – Мало того, что превосходный мастер, он еще очень приятный человек. Возможно, слишком мускулистый и красивый на твой вкус. – Пьер лукаво подмигнул собеседнице. – Но, думаю, ты быстро перестанешь замечать эти его недостатки. К тому же с ним тебе не будет одиноко в незнакомом городе, он покажет тебе отличные места, подходящие в качестве фона для фотографий. К тому же он сейчас как раз ищет работу.

– Так пусть обратится в агентство по найму. – Энн встала, всем своим видом показывая, что не желает продолжать разговор. Безработный красавец Доминик уже заранее вызывал у нее антипатию, как любой человек, которого ей пытались сосватать. – Мне не нужна компания в незнакомом городе, спасибо, Пьер. И уж тем более не нужен потенциальный жених. Прибереги свои таланты сводника для кого-нибудь еще.

– Не сердись, девочка. – Пьер Бертье тоже поднялся. – Не хочешь – не надо. Пойдем, я провожу тебя до автомобиля.

И вот теперь, всего через день после этого разговора, Энн оказалась на ночной дороге в одной машине с мужчиной, который, как это ни странно, притягивал ее к себе. Девушка поражалась собственным ощущениям. Этот светловолосый гигант с внешностью фотомодели, которая за годы работы набила ей оскомину, как будто излучал загадочные флюиды. Энн поймала себя на том, что жар, исходящий от его тела, вызывает у нее желание покрепче прижаться к незнакомцу.

Это потому, что я промокла, сказала она себе, нарочито отворачиваясь. И промокла отчасти по его вине. Так что нужно ехать, и чем скорее, тем лучше, иначе есть шанс простудиться и явиться завтра на прием к месье Ладюри, чихая и сморкаясь в носовой платок. Тут-то и придет конец ее радужным планам на собственный каталог – кому нужна модель с красным носом и слезящимися от простуды глазами?..

– Надеюсь, нам окажется по пути, – сказала Энн, нажимая на газ. Автомобиль двинулся вперед, как корабль, плывущий в тумане. Как ни хотелось девушке ехать побыстрее, сейчас это было бы опасно. – Я направляюсь в Перпиньян, но готова отвезти вас куда попросите, если не придется делать большой крюк. Тогда, если позволите, я высажу вас по дороге, где-нибудь возле автозаправки.

– Я живу в Перпиньяне.

– Какая удача! – обрадовалась Энн. – Значит, я смогу доставить вас к самому дому и тем искуплю вину за испорченный мотоцикл!

– Да бросьте вы! О какой вине идет речь? Я сам должен был вести себя осторожнее.

Казалось бы, сейчас завяжется дружеская беседа. Но вместо этого в салоне автомобиля воцарилось напряженное молчание. Энн смотрела вперед, стараясь не упустить потенциальной опасности. Доминик откинулся на спинку сиденья и закрыл глаза. Можно было бы подумать, что он расслабился, но молодого человека выдавали напряженно сцепленные руки. Большими пальцами он нервно барабанил по колену.

Молчание стало невыносимым. Он, наверное, не доверяет мне как водителю, обиженно подумала Энн и, не выдержав, спросила:

– Что-то не так?

Доминик вздрогнул, словно разбуженный.

Не так? Естественно, все не так. И эта дождливая ночь, и влажное тепло в салоне автомобиля, и медноволосая женщина на соседнем сиденье. И то, что от близости этой женщины по его жилам разливается жидкий огонь, а руки, напротив, покрываются мурашками. Больше всего Доминик не хотел чем-нибудь выдать своего напряжения и повести себя некорректно.

Искренний ответ на ее вопрос прозвучал бы примерно так: «Да, кое-что случилось, крошка. А именно: я бешено возбужден, чего со мной не случалось лет с семнадцати. И с каждой секундой хочу тебя все больше. Поэтому не обращай на меня внимания и веди себе спокойненько машину, а главное, не обводи губы кончиком языка, потому что от этого я совершенно схожу с ума».

Но искренний ответ вряд ли доведет до добра, рассудил Доминик. Скорее всего девица тут же выкинет меня на дорогу и мне придется добираться до Перпиньяна своим ходом. Лучше уж потерпеть полчасика, а потом дома принять холодный душ и забыть о длинноногой любительнице приключений... кем бы она ни была.

– Да нет, все в порядке. Просто я, похоже, подхватил легкую простуду. – И Доминик для убедительности покашлял.

Девушка – проклятье! – снова обвела губы кончиком языка и понимающе кивнула.

– Боюсь, я тоже могу заболеть, а мне бы этого не хотелось. Мой работодатель не обрадуется, если я явлюсь к нему, кашляя и чихая. Так что лучше нам ехать побыстрее.

– Я тоже так думаю, – согласился Доминик. – Чашка горячего кофе не помешала бы ни одному из нас. Как и сухая одежда.

Напрасно он это сказал! Живое воображение Энн сразу же нарисовало картину, как светловолосый мужчина расстегивает пуговицы на рубашке, снимает ее... Затем тянется к ремню на брюках...

– Надеюсь, меня тоже ждет горячий кофе там, куда я еду, – быстро сказала Энн, чтобы изгнать назойливое видение. – Надеюсь, мой работодатель готов к моему приезду и позаботится обо мне. Ведь мне по профессии следует всегда отлично выглядеть и быть в форме, чтобы всем нравиться.

Доминик окаменел. Что-то ему начинали не нравиться рассуждения этой девицы о ее профессии. И чем дальше, тем больше.

– Ваша прoфессия – нравиться мужчинам? – осторожно спросил он, не понимая, почему это его так волнует.

Девушка рассмеялась.

– Можно сказать и так. Вкусы женщин мне тоже приходится учитывать, но большинство заказчиков все-таки принадлежат к сильному полу, и у них свои требования к тому, как мне надлежит выглядеть. Но деньги за это платят не маленькие.

Вот, значит, с кем свела его судьба на дороге! Красотка – не кто иная, как так называемая «девушка по вызову». И очевидно, не из дешевых, раз так прямо об этом говорит, будто здесь есть чем гордиться... Роскошная волчица, вышедшая на ночную охоту. А на первый взгляд выглядит такой хрупкой, едва ли не застенчивой. Должно быть, прикидываться – это их профессиональный прием. Многим мужчинам нравятся нежные и застенчивые любовницы куда больше, нежели разбитные и циничные.

Некоторое время они ехали молча. Доминик старался разобраться в своих чувствах. Казалось бы, то, что его каштановолосый ангел-хранитель оказался продажной девкой, представительницей древнейшей профессии, должно было вызвать у него отвращение. Так нет же, физическое влечение, которое молодой человек испытывал с самого первого мига их знакомства, теперь словно бы стало оправданным. Доминик уже почти не стыдился его и невольно представлял молодую женщину обнаженной, лежащей перед ним в постели. Скоро она устроит такое развлечение для своего клиента, предварительно выпив чашечку кофе, чтобы согреться...

Интересно, как зовут богатого проходимца, к которому она едет на ночь глядя? А в том, что проходимец богат, Доминик не сомневался. Человек со средним доходом не может позволить себе такой красотки.

– Вы очень прямая женщина, – произнес он наконец.

Энн удивленно подняла брови.

– Разве?

Окна машины запотели, «дворники» на ветровом стекле работали непрестанно, изнутри стекло приходилось часто протирать губкой. Доминику казалось, что в тесном салоне собираются тучи. Атмосфера сгущалась и становилась все более наэлектризованной, и его спутница наверняка тоже это чувствовала. Иначе бы не выглядела такой нервной и не покусывала то и дело губы.

– Вам не кажется, – сказал Доминик, чувствуя необходимость разрядить обстановку, – что в нашей встрече есть что-то от приключенческого фильма?

– Предпочитаю думать, что мы два корабля, которые встретились в ночи, чтобы вскоре разойтись в разные стороны, – недвусмысленно ответила Энн. – Судя по погоде, корабли – вполне уместная аналогия.

В горах темнеет быстро, и капли стучали по стеклам уже в полном мраке. Правда, впереди показались огни пригородов. Доминик знал эти крохотные уютные городишки – Ривесальтс, Сен-Лоран, Сен-Поль. Спутнице же его о них ничего не было известно, и она то и дело притормаживала взглянуть на указатели.

– Мы подъезжаем, – подсказал ей Доминик. – Я скажу, когда начнется Перпиньян. А куда именно вам нужно попасть?

Он спросил – и напрягся в ожидании ответа. Сейчас он узнает имя того, в чьей постели сегодня будет ночевать его спутница.

– В отель «Руссильон», – сказала она. – Насколько я знаю, это где-то в центре.

– Да, в самом центре, – кивнул Доминик, невольно сжимая кулаки.

Самый дорогой отель в Перпиньяне и его окрестностях, настоящий дворец. Как видно, эта крошка не довольствуется малым. Доминик уже все понял, но все-таки не удержался и спросил:

– Это отель Бернара Ладюри, не так ли?

– Да, месье Ладюри и пригласил меня на работу, – беззастенчиво ответила девушка. Ее волосы уже начали подсыхать и курчавиться на висках, в пролетающих за окном огнях фонарей поблескивая золотом. – А где высадить вас? Показывайте дорогу, я здесь совсем ничего не знаю.

– В пригороде. – Доминик едва сдержался, тобы не потребовать высадить его из машины прямо здесь. – Возле церкви. Уже недалеко осталось.

– Еще никогда не ездила в одной машине со священником, – протянула Энн, немало позабавленная.

И неудивительно, подумал Доминик. Священники обычно не пользуются услугами тебе подобных. Вслух же он сказал совсем другое:

– С чего вы взяли, что я священник? Я, конечно, добрый христианин, но отнюдь не клирик. Просто мне нравится жить в домике рядом с церковью. Люблю, когда из окна виден храм.

«А не бордель», – хотел добавить он и снова сдержался. Доминик сам не понимал этого острого желания уязвить ее, оскорбить, сделать ей больно. В конце концов она ведь ничего плохого ему не сделала! Что с того, что женщина зарабатывает деньги единственным доступным ей способом? Наверняка ее кто-то совратил с пути истинного еще в детстве – еще бы, такую красотку!.. Но хотя Доминик и старался думать о ней хорошо, раздражение не проходило, как будто гнев помогал справляться с все нарастающим желанием.

Профессия длинноногой спутницы обуславливала ее возможную доступность... Хотя, оборвал себя Доминик, мне ли, безработному фотографу, равняться с месье Ладюри! Женщины такого типа отдаются только за деньги, а столько денег, сколько она стоит, мне не заработать и за год. Кроме того, в самом ли деле я хочу переспать с проституткой?

Конечно, у Доминика, как и у всякого мужчины его возраста, случались любовные похождения. Но никогда еще ему не приходило в голову воспользоваться услугами продажной женщины.

Задумавшись, он едва не пропустил нужный поворот. Они уже ехали по Перпиньяну. Дождь все не утихал, и свет оранжевых фонарей отражался в лужах на тротуаре.

– Направо, – спохватился он, указывая рукой. Церквушка предместья – не кафедральный собор, конечно, но тоже весьма красивое здание – виднелась за красными крышами скучившихся домов.

Энн вела машину, следуя его указаниям, и вскоре они подъехали к невысоким металлическим воротам. Белый домик за оградой стоял темен и тих – Доминик жил один. И от внимания его спутницы темнота окон не ускользнула.

– Высадите меня здесь, – попросил он, и машина затормозила у самых ворот. – Спасибо, что подбросили, – поблагодарил молодой человек, выбираясь наружу.

Ну вот и все. Романтическая история «Доминик Бертье и ночная бабочка» подошла к концу. Он возился с засовом на воротах, ожидая, что вот сейчас послышится шорох шин. Но красный автомобиль стоял неподвижно, сидевшая в нем красотка словно чего-то ждала.

Доминик обернулся со странным тревожным холодком в сердце. Он ни в коем случае не хотел предлагать ее зайти. Его дом – это его крепость, убежище от всех жизненных невзгод. Пригласить кого-то к себе домой – все равно что пустить в свою душу. Тем более он не собирался звать в гости продажную женщину...

Но губы его сами собой выговорили:

– Может быть, зайдете на чашку кофе? Девушка приоткрыла дверцу со своей стороны.

– Что, простите?

– Я предлагаю вам зайти ко мне и обсушиться, – поражаясь собственной настойчивости, продолжил Доминик. – Вы же сами говорили, что хотите как можно скорее выпить горячего кофе. А ваш работодатель... – это слово далось ему с трудом, – может немного подождать.

– Хорошо, – неожиданно легко согласилась девушка, захлопнула дверцу и нажала на газ.

Доминик почти без сил оперся плечом об ограду. Что он делает? Зачем зовет ее к себе домой?.. И чем это все кончится?

Впрочем, сейчас ему не хотелось думать о будущем. Прагматику Доминику вообще, если признаться, не хотелось ни о чем думать. Пусть все будет, как должно быть, но это завтра, а сегодня есть дождливая ночь и удивительная рыжеволосая женщина, неважно, кто она на самом деле.

Он помог ей поставить машину в гараж и первым направился к дому. В это время небо прочертила яркая молния и послышался громовой раскат. Энн споткнулась от неожиданности. Старинная колоколенка церкви ярко высветилась на фоне темного неба.

– Вот это да, – сказала девушка, глядя в небеса. – Я видела сотни таких церквушек во Франции, но не каждый раз их освещала рука самого Господа! Может, это нам предупреждение?

– Что вы имеете в виду? – хрипловато спросил Доминик, возясь с ключом.




Она подошла совсем близко, так что он спиной чувствовал тепло ее тела. Только сейчас он понял, что забыл куртку в машине и дождь уже вымочил ему рубашку.

– Сама не знаю, – ответила Энн, причем вполне искренне.

Из дома пахнуло сухостью и теплом. Хозяин прошел к камину и развел огонь. За окном снова загремел гром, да такой, что стекла в окнах задребезжали.

– Ничего себе погода, – выдохнула девушка, скидывая в прихожей мокрые сандалии. – Что-то я сомневаюсь, что такая гроза кончится раньше, чем через несколько часов.

– Можете оставаться здесь, сколько захотите. – Доминик, склонившись к камину, радовался, что не видно его лица. – Можно позвонить вашему... знакомому в отель и предупредить, что вы задержались из-за грозы. – Надеюсь, он не помрет без вас до завтра, мысленно завершил он фразу, дополнив ее несколькими резкостями в адрес сластолюбивого Бернара Ладюри.

Зачем старому развратнику девушки по вызову? Будто мало в Перпиньяне красоток, готовых спать с ним совершенно бесплатно, за одну только возможность появляться на людях в его обществе?..

– Посмотрим, – неуверенно произнесла девушка.

Если бы ее собеседник мог знать, какие мучительные колебания она сейчас испытывает! Энн всем существом чувствовала, что этот мужчина представляет для нее опасность. Нет, он не был серийным убийцей или сексуальным маньяком. Но встреча с ним угрожала размеренному устоявшемуся существованию Энн Лесли. Девушка чувствовала, что все привычные жизненные ценности на глазах блекнут и превращаются в ничто, остается только... Что остается? Холодок, бегущий по спине, легкая дрожь. Должно быть, она и впрямь простудилась.

– Вы вовсе не должны обо мне беспокоиться, – продолжила она поспешно. – Я могу уехать в любой момент и сама легко отыщу отель... Или, может быть, подожду конца грозы и тогда уеду.

– Я же обещал угостить вас кофе, – напомнил Доминик, стараясь не выдать голосом, как сильно его желание удержать ее любой ценой. – Я, пожалуй, пойду в кухню и займусь готовкой, а вы пока можете... принять горячий душ. Это отличное средство против простуды. Лучше него только виски.

– Нет, от спиртного я, пожалуй, воздержусь, – сказала девушка. – Разве что вы нальете в кофе капельку коньяку... А насчет душа, наверное, вы правы. – Она зябко поежилась. – Да и старушку Редди нужно бы пожалеть и не гонять под таким дождем. Она сегодня уже немало потрудилась.

– Редди?

– Так я называю мою машину, – немного смущенно объяснила Энн. – Она для меня как живое существо. У нее свой особый характер... Думаю, владельцы автомобилей меня легко поймут.

Подобная сентиментальность со стороны женщины ее профессии поразила Доминика. Он-то всегда считал, что подобным ей особам, воспринимающим мужчин только как источник наживы, чуждо все человеческое! Смущенно прочистив горло, он снова пригласил гостью воспользоваться ванной.

– Полотенца в шкафчике справа. Берите все, что вам понравится, – предложил он. – Мне бы тоже не мешало переодеться... и приготовить кофе для нас обоих.

Энн кивнула и босиком прошла в ванную. Доминик услышал, как изнутри звякнула задвижка. Несколько секунд он постоял, собираясь с мыслями; потом подошел к бару и плеснул в бокал виски – чтобы не простудиться, сказал он себе. А на самом деле для храбрости...

В ванной Энн поспешно скинула мокрую одежду и включила горячую воду. Стоя под щекочущими струями, она осматривалась вокруг и улыбалась. Ванна была оригинальной формы и зеленого цвета. Вообще оформление этой маленькой комнатки выдавало в хозяине дома человека экстравагантного. На туалетной полочке кроме шампуней и гелей для душа красовались разнообразные камни. Должно быть, он коллекционирует минералы. Интересно, какие у него еще есть причуды? А что причуд у него много, Энн почему-то не сомневалась.

И еще, стоя под душем, она поняла нечто более странное: что хочет ощутить на своем теле горячие ладони этого мужчины. Неважно, что она даже не знает его имени и что завтра они скорее всего расстанутся навсегда. Гордая и независимая Энн, которую желало множество мужчин, внезапно сама оказалась в плену желания. И такого сильного, что была вынуждена отвернуть холодный кран и несколько секунд постоять под ледяной водой. Внутри нее рождался жар, не имеющий ничего общего с простудой.

Энн выбрала из полотенец самое большое и долго растиралась им, стараясь изгнать из тела эту неожиданное и унизительное томление. Она не собиралась потакать безрассудным желаниям! Расшалившиеся гормоны могут стать причиной многих неприятностей – это Энн знала хотя бы по дамским романам, чтением которых так увлекалась ее мать. Сама Энн с детства предпочитала более серьезную литературу. Могла ли она представить, что однажды окажется на месте героини такого вот романа?..

Она вытерла волосы, насколько смогла, и повертела головой в поисках сухой одежды – мокрую натягивать на себя очень уж не хотелось. Но на вешалке обнаружилась только голубая фланелевая рубашка. Рубашка была сухая, приятная на ощупь, и от нее дразняще пахло сандаловым деревом и еще чем-то неуловимо мужским. Энн глубоко вдохнула чудесный аромат и, удивляясь себе, на миг зарылась в ткань лицом. Под кожей немедленно побежали огненные ручейки. Через секунду девушка, ничтоже сумнящеся, уже надела голубую рубашку. Та была ей не слишком коротка – почти достигала колен. Сочтя, что необходимые приличия соблюдены, она открыла дверь.

– Вы нашли, что нужно? – спросил голос загадочного хозяина откуда-то из глубины дома. – Простите, что не дал вам халат, как-то из головы вылетело. Сейчас, минуточку...

Внезапно молодой человек замолчал и замер на пороге комнаты, держа в руках поднос.




На подносе дымились чашки с черным кофе – и обе едва не оказались на полу от резкой остановки.

– Я взяла вашу рубашку, – ответила Энн, не в силах прочесть выражение его лица. – Там больше ничего не было.

– Нет-нет, все в порядке, – хрипло отозвался Доминик и поставил поднос на столик у камина. – Вот, собственно, и кофе.

– Если рубашка вам нужна, я могу ее снять, – предложила Энн и тотчас же поняла, что ненароком сказала нечто двусмысленное. – Только тогда мне нужно сходить к машине, там, в багажнике, саквояж с моей одеждой.

– Говорю же, все в порядке. – Доминик упал в кресло, будто ноги внезапно отказались его держать. – Вам она куда больше идет, чем мне.

Энн невольно провела рукой по подолу рубашки. Она была такая мягкая, приятная... Интуиция подсказывала, что фривольный жест может быть истолкован как приглашение, но самое странное, что ей это нравилось.

Доминик тяжело сглотнул и отвел глаза. Ситуация стремительно выходила из-под контроля. Плоть его бесновалась, так что всей его воли с трудом хватало, чтобы держать себя в узде. Влажные волосы каскадом струились по плечам красавицы, рубашка только наполовину прикрывала стройные, золотисто-загорелые бедра. Он снова невольно взглянул на нее и увидел кончики грудей, выступающие под мягкой тканью.

– У меня нет сушилки для одежды, – стараясь не смотреть на девушку, выдавил Доминик. – Так что можно повесить мокрую одежду ближе к камину. И сами садитесь к огню, так вы быстро согреетесь.

Согреетесь? Да Энн скорее была склонна попросить открыть все окна. Кожа ее словно горела под мягкой фланелью. Однако девушка послушно подвинула к камину стул и села. Она смотрела на пламя, алые языки которого лизали дрова, танцуя и сплетаясь меж собой. Энн всегда любила смотреть на воду или на огонь – ее это успокаивало, а успокоиться сейчас ей бы не помешало.

– Пейте кофе, – совсем тихо сказал Доминик. – Я капнул туда немного коньяку. А сахар... положите себе по вкусу.

Почему-то каждое слово в его устах приобретало другой смысл. «По вкусу». Желаннее всего было бы ощутить на губах вкус его губ... И этот запах, такой дразнящий, тот самый, что исходил от рубашки...

Энн облизнула губы и протянула дрожащую руку за чашкой. Но не успела к ней прикоснуться, потому что ее пальцы в воздухе наткнулись на пальцы Доминика. Тот встал и одним стремительным движением оказался у нее за спиной. Девушка прерывисто вздохнула, когда мужская рука легко легла ей на грудь.

– Не надо, – пролепетала она, хотя тело так и кричало: «Иди ко мне, займись со мной любовью!»

Но губы ее говорили одно, а руки делали совсем другое. Не в силах совладать с собой, Энн порывисто встала и, повернувшись, обняла его за шею. Он был горячим, очень горячим. И умопомрачительно пах сандалом. Доминик застонал, ладони его скользнули ей под рубашку.

Энн выгнулась ему навстречу всем телом и хотела было отшатнуться, почувствовав силу его эрекции, но вместо этого подалась вперед.

Губы их наконец встретились, и они припали друг к другу, как припадает к источнику воды умирающий от жажды в пустыне. Руки Доминика скользили по ее спине, лаская, опускаясь все ниже. Энн беззвучно вскрикнула, когда он обхватил нежные округлости ее ягодиц.

Что же я делаю? – мелькнула безумная мысль. Что со мной творится? Я ведь даже не знаю, как зовут этого мужчину! Но она была не в силах противостоять пламени, неожиданно вспыхнувшему в ней, и только закрыла глаза, упиваясь сладостью долгого поцелуя...




ГЛАВА ТРЕТЬЯ


Наконец губы их разомкнулись. Энн отшатнулась, вся раскрасневшаяся, и часто дышала. Лицо ее горело от стыда и плохо сдерживаемой страсти. Я не должна, сказала она себе, собрав остатки воли, и выскользнула из его объятий.

Последуй Доминик за ней – и сопротивление девушки было бы сломлено окончательно. Но он покорно опустил руки и стоял, странно глядя на нее. В красноватых отблесках камина он казался неправдоподобно красивым и мужественным.

– Я... я думаю, мне лучше одеться, – чуть слышно прошептала Энн и отступила к камину. Руки сами собой нашарили влажные джинсы и блузку, висевшие на ажурной металлической решетке. – Иначе может случиться... нечто непоправимое.

– Вы в самом деле так думаете? – неожиданно холодно спросил ее мужчина, только что бывший таким страстным. – Что ж, наверное, так оно и есть.

Энн внезапно пробрала дрожь. И она почувствовала себя несправедливо униженной. Ее. словно окатили ледяной водой. Борясь с подступившими слезами, она сказала самым равнодушным тоном, на который была способна:

– Пожалуй, я переоденусь и поеду. В конце концов меня ждут. Тем более что гроза уже кончилась.

– А-а, – протянул Доминик.

Его губы, которые только что целовали ее с бешеной страстью, теперь кривились – или это показалось девушке? – в презрительной усмешке. Больше он ничего не сказал, не двинулся с места, только молча смотрел, как Энн идет в ванную. За ней с лязгом щелкнула задвижка, и только тогда Доминик дал своим эмоциям некоторый выход – с силой ударил кулаком по каминной полке так, что ссадил костяшки пальцев.

– Черт возьми, – прошипел он сквозь зубы и подошел к окну. Чтобы успокоиться, распахнул раму и жадно вдохнул влажный воздух.

На что он, собственно говоря, рассчитывал? Эта женщина не из тех, что отдаются бесплатно. Она стоит денег, и денег немалых. Порывы чувств не для таких, как она. Едва поняв, что ее охватывает желание, – а Доминик мог дать голову на отсечение, что так оно и было, – она немедленно призвала на помощь здравый смысл и ускользнула из его рук. То, что он хотел получить бесплатно, ночная бабочка сохранит для миллионера Ладюри. Что же, пусть убирается прочь из его дома и из его жизни. И хорошо, что он так и не узнал ее имени!

Ладюри, подумал Доминик, невольно сжимая кулаки, богат, как Крёз, и сексуален донельзя. Каждые полгода появляется на людях с новой красоткой под руку. Про него ходят слухи, что он предупреждает своих женщин, что ни одна из них не продержится у него дольше полугода. Когда время подходило к концу, Ладюри щедро одаривал пассию, и она исчезала из его жизни. Рыжая проститутка была откровенна с самого начала. Бизнес – вот что это для нее такое. «Деньги в конце концов за это платят не маленькие»... Доминик мог даже это понять... но не простить. Никогда еще ни одна женщина так его не унижала.

За его спиной стукнула дверь ванной.

– Ключи от гаража на столике в прихожей, – бросил он, не оборачиваясь.

Девушка несколько секунд постояла у него за спиной, как будто желая что-то сказать. Но промолчала. Вскоре хлопнула входная дверь. Доминик отвернулся от окна и уставился в пламя камина. За окном затарахтел мотор. Она уезжает. Скорей бы, сколько можно длить эту пытку?

Доминик подошел к бару и налил себе еще виски, после чего увидел на столике две нетронутые чашки кофе. Он наклонился, схватил ту, которая предназначалась этой... продажной женщине, и одним махом выплеснул ее содержимое в камин. Кофе зашипел на угольях, почти загасив пламя. Ну и пусть.




Энн вела машину, почти ничего не видя от слез. Она не позволяла им пролиться, но соленая влага стояла в глазах и невыносимо жгла. За что ее так обидели? Почему оттолкнули так грубо? А она-то, дурочка, уже готова была отдать этому мужчине самое дорогое... Решила, что в ее жизнь пришло нечто, называемое словом «любовь». «Я сразу узнаю своего единственного... как только его увижу». Черт тебя дери, Пьер! Может быть, не случись того разговора, все произошло бы иначе.

Сама виновата, сказала себе Энн, промокая глаза бумажной салфеткой. Поддалась животной страсти, отпустила на волю свои чувства. И вот что из этого получилось! Если бы я сразу дала этому человеку понять, что подобное времяпрепровождение меня не интересует, он бы не осмелился так меня унизить. Я повела себя как доступная женщина – именно этого мужчины обычно ждут от фотомодели! – и понесла заслуженное наказание: со мной именно так себя и повели. Впредь буду умнее. А теперь пора вытереть слезы: скоро предстоит предстать пред светлые очи работодателя. От Бернара Ладюри зависит моя карьера, мое будущее. Карьера – вот что должно меня интересовать, остальное не стоит внимания.

Но слезы все прибывали, так что Энн была вынуждена остановиться у обочины и поплакать. После чего достала косметичку и наскоро привела себя в порядок. Фотомодель всегда должна выглядеть прекрасно, даже если несколько часов назад попала под дождь, а потом плакала навзрыд. Усилием воли Энн заставила себя успокоиться и запретила себе – отныне и навеки – думать о жестоком человеке, о грубияне со светлыми спутанными волосами, от которого так потрясающе пахло... Частичка этого запаха как будто бы осталась при ней, витая где-то рядом. Энн вздохнула и сосредоточилась на уличных указателях.

Найти отель «Руссильон» оказалось до смешного просто. Он действительно располагался в центре и даже в поздний час сверкал огнями, как огромный китайский фонарик. Оставалось надеяться, что кто-нибудь из дежурного персонала осведомлен о прибытии фотомодели Энн Лесли. Иначе ей придется искать себе другой ночлег.

Девушка припарковалась, бросила на себя оценивающий взгляд в зеркало заднего вида – вроде бы следов слез на лице не осталось. Затем вышла из машины и тут только заметила, что на ней вместо белой блузки надета голубая мужская рубашка! Так вот откуда исходил дразнивший ее всю дорогу сандаловый запах... Значит, блузка так и осталась лежать в ванной, где Энн, спешно собираясь, ее не заметила. Она так торопилась покинуть тот дом, что не соображала, что надевает...

Ну что же, переодеваться некогда да и негде. Будем надеяться, что рубашка не висит на мне, как на огородном пугале, подбодрила себя Энн, запирая машину и направляясь к стеклянным дверям отеля. Фотомоделей обычно встречают по одежке. Хорошо хоть, она вспомнила про сандалии и не убежала босиком – в таком отчаянии немудрено забыть все, что угодно.

Едва войдя в вестибюль, Энн была поражена его видом. Отель напоминал скорее дворец, чем просто гостиницу. О ее прибытии здесь были предупреждены. Даже юноша, управляющий лифтом, знал ее фамилию и учтиво улыбался, сообщая, что ее ждут. Однако девушку смутила такая неоправданная роскошь – сердце ее уже начинало тосковать о белом домике возле церкви. Встреча в ночи с незнакомцем выбила ее из колеи. Огонь, вспыхнувший в ней от одного-единственного поцелуя, до сих пор не угас и тлел где-то глубоко внутри.

Энн вспомнила момент их встречи: как стояла под дождем и уговаривала белокурого гордеца сесть в ее машину. Она впервые в жизни просила о чем-то мужчину, а тот не соглашался! Обычно мужчины ходили за ней по пятам и упрашивали ее отобедать с ними, прокатиться в их машинах, составить им компанию... На этот раз все получилось наоборот. Чисто инстинктивно, без всякой на то причины Энн упрашивала незнакомца принять ее помощь, унижалась перед ним – и была счастлива, когда он ответил согласием на ее предложение. Что это, как не злая шутка судьбы!

Стоя в лифте, Энн усилием воли заставила себя сосредоточиться на предстоящем ей завтра испытании. Бернар Ладюри ее ждет. Что ж, прекрасно. Немногие фотомодели могли похвастать тем, что их ожидал такой человек. Она будет работать с ним, продемонстрирует ему все свои таланты. Ладюри оценит ее и даст самостоятельно оформить каталог в ее собственном художественном стиле. И проект «Ладюри-ретро» будет иметь оглушительный успех. Все это непременно произойдет, если выкинуть из головы грубого и бесцеремонного блондина мотоциклиста. Он не принес ей ничего, кроме проблем.

Хорошо хоть, он не знает, кто она такая...

Двери лифта разошлись с мягким шорохом. Энн сразу поняла, что они с портье приехали не куда-нибудь, а туда, где располагаются частные апартаменты таких, как месье Ладюри, и прочих сильных мира сего. Портье пропустил Энн вперед и двинулся за ней, толкая перед собой тележку с багажом.

– Сюда, мадемуазель, – указал он с почтительным полупоклоном и распахнул перед ней высокую дверь.

Энн переступила через порог и замерла. Она была уверена, что портье ошибся номером. Ни одной фотомодели, нанятой на временную работу, не могли предоставить таких роскошных апартаментов. Три огромные комнаты с высокими потолками, обставленные с поистине дворцовым изяществом.

– Вы уверены, что это мой... номер? – спросила она портье, удивленно приподнимая брови.

Тот кивнул с понимающей улыбкой.

– Совершенно уверен, мадемуазель. Месье Ладюри оставил четкие инструкции по вашему размещению. Если вас что-то не устраивает, можно сейчас же позвонить ему и высказать претензии.

– Претензии? Какие могут быть претензии! Просто мне показалось, что мы оказались... э-э-э... – Она не знала, как выразить свои сомнения, но портье ее прекрасно понял.

– Этаж действительно занимает месье Ладюри и его близкие, – подтвердил он. – Члены семьи и директора компаний. Надеюсь, вас не смутит такое соседство.

Он разгрузил тележку, выдал Энн ключи от номера и от лифта и откланялся. Девушка отпустила его, однако ее сомнения не исчезли.

Ну ладно, подумала она, распаковывать вещи я пока не стану. Наверняка здесь какая-то путаница. Подождем до завтра, а утром все станет ясно.

Энн не собиралась пользоваться особыми привилегиями со стороны месье Ладюри, по крайней мере до подписания контракта. С какой это стати ее поселили вместе с семьей и директорами? Сначала нужно обсудить условия, выяснить, что ей предстоит делать. В свои двадцать шесть лет она привыкла опасаться слишком щедрых даров представителей мужского пола.

Энн была слишком возбуждена, чтобы сразу лечь спать. Поэтому набросала список вопросов к месье Ладюри касательно контракта, нужной ей аппаратуры и ассистентов. В работе она предпочитала пользоваться известной долей самостоятельности – функции манекена, дело которого бездумно демонстрировать то, что на него наденет хозяин, ее не устраивали.

Большие часы на стене показывали половину первого. Энн поужинала апельсином из вазочки с фруктами – большего ей не позволяла диета, – приняла душ и легла в постель. Кровать в спальне была достойна сказочной принцессы – полукруглое ложе под балдахином. Девушке еще не приходилось спать на таком. Она хотела сначала переодеться в ночную сорочку, но потом передумала и осталась в голубой фланелевой рубашке.

Нужно поспать хоть немного, внушала она себе. Если не справиться с нервным возбуждением и не отдохнуть хорошенько, завтра она предстанет перед королем моды усталой и бледной. Вряд ли он будет доволен такой моделью.

Но сон не шел. Энн вертелась в постели, безуспешно стараясь выкинуть из головы ненужные мысли. Ее беспокоила отнюдь не завтрашняя встреча с месье Ладюри, а воспоминание о сумасшедшем поцелуе. Сандаловый запах, исходящий от рубашки, надетой на голое тело, усугублял впечатление, что загадочный мужчина находится рядом.

Казалось бы, он обидел ее, повел себя с ней как с распутницей, а потом грубо оттолкнул. Нет никаких причин тосковать о нем, вспоминать его лицо и прикосновения, мечтать снова встретиться с ним, ощутить ласку его горячих рук... Светловолосый грубиян всего-навсего безнравственный и самовлюбленный негодяй, каких полным-полно среди представителей сильного пола. К тому же по всем параметрам незнакомец принадлежал к самому неприятному для Энн типу мужчин!

Однако она ничего не могла с собой поделать. Стыдно было признаться, но еще ни к кому ее так не влекло физически. Бывали, конечно, ситуации, когда расшалившиеся гормоны причиняли Энн неудобство и заставляли ощущать некое подобие вожделения. Но никогда это чувство еще не бывало столь всеобъемлющим. Огонь как бы охватывал ее всю – не только тело, но и разум, и сердце...

Вздыхая и ворочаясь, Энн гладила ладонями мягкую фланель рубашки – его рубашки – и глубоко вдыхала сандаловый мужской запах.




Если так пойдет и дальше, на моей карьере можно поставить крест, возмутилась Энн. Нельзя забивать голову любовными приключениями, когда поутру предстоит серьезная работа! Она заставила себя перестать думать о хозяине голубой рубашки и сосредоточилась на мыслях о Бернаре Ладюри.

Перед тем как согласиться на деловое предложение, Энн поспрашивала знакомых и просмотрела соответствующую литературу. Пресса единодушно сходилась во мнениях о месье Ладюри: его называли царем Мидасом, человеком с «золотым касанием», восходящей звездой высокой моды. Дом моды Ладюри сравнивался с домами Диора, Жан-Поля Готье. Кроме модельного бизнеса месье Ладюри владел сетью отелей – не только во Франции, но и в других странах Европы. Он также являлся спонсором французской сборной по футболу. О нем писали, что он ревностный католик, регулярно посещает церковь и участвует в делах благотворительного фонда «Каритас».

Правда, подобная слава плохо вязалась с репутацией сердцееда. Но за богатство и личное обаяние месье Ладюри прощалось куда больше, чем обычным смертным. Самое странное, что к нему действительно по большей части хорошо относились: чудесным образом Бернару удалось избежать интриг, зависти и злобы в море, в котором обычно обитают «акулы» большого бизнеса. Энн не встретила ни одной ругательной статьи о своем новом работодателе, ни одного пасквиля, даже на страницах желтой прессы он умудрялся не появляться. Несколько ехидных замечаний о том, что Ладюри меняет женщин как перчатки, вот и все.

Хотя Энн и не упомянула об этом в разговоре с Пьером, однако с подобным нанимателем она была готова подписать длительный контракт. Если его репутация себя оправдает, а проект окажется в самом деле достаточно интересным, девушка в кои-то веки хотела задержаться на этой работе долее, чем-на год-полтора.

Подобные мысли помогли ей расслабиться, и Энн наконец заснула. Но в снах ей явился отнюдь не Бернар Ладюри со своими гениальными проектами. Нет, героем их был все тот же белокурый и мускулистый красавец, который целовал ее, сжимая ее груди своими ладонями, и голубые глаза его делались темными от страсти. Энн стонала во сне, губы ее трепетали. Несколько раз она просыпалась среди ночи и смотрела невидящим взглядом в темноту, после чего снова падала в объятия воображаемого кавалера. Боже, что со мной происходит? – успевала подумать она, в очередной раз просыпаясь с телом, горящим как в огне, и снова погружалась в греховно-сладкий сон.




ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ


Ее разбудил резкий звонок телефона. Девушка открыла глаза, не сразу вспомнив, где находится. Телефон все не умолкал. Тогда Энн потянулась к столику у кровати и взяла трубку.

– Алло?

– Доброе утро, мадемуазель Лесли, – произнес приветливый женский голос. – Я личный секретарь месье Ладюри, Франсуаз. Месье Ладюри хотел бы пригласить вас на завтрак, если вы, конечно, не против. Он завтракает в своих апартаментах на вашем этаже. Энн бросила взгляд на часы. Семь утра!

– Завтрак? – удивилась она.

– Да, мадемуазель. Будете ли вы готовы через полчаса? Я встречу вас у дверей вашего номера.

– Хорошо, спасибо большое.

Энн положила трубку и быстро встала с кровати. Первая встреча с работодателем – дело важное; хорошо еще, что она с вечера решила, что наденет. Нужно выглядеть эффектно, но не вызывающе, понравиться и одновременно создать впечатление натуры деловой и творческой. Потом, когда они познакомятся лучше, можно будет одеваться попроще, в обычные джинсы и рубашку, например.

А сейчас Энн надела бежевый брючной костюм с блузкой абрикосового цвета, зачесала наверх волосы, оставив две вьющиеся пряди свободно спадать вдоль лица. В качестве духов Энн пользовалась только натуральными ароматизаторами и сейчас чуть смочила виски и ямочку между ключицами эссенцией жимолости. Легкий, но тщательно продуманный макияж – и блистательная мадемуазель Лесли была полностью готова к деловой встрече.

Перед тем как выйти из комнаты, она зачем-то взяла в руки фланелевую рубашку, небрежно брошенную на спинку стула, и еще раз вдохнула ее запах. Странно, сандаловый аромат успел смешаться с запахом жимолости, и теперь рубашка пахла ими обоими – Энн и ее загадочным любовником... Вернее, тем, кто мог бы стать ее первым любовником, если бы судьба не решила иначе.

Довольно! Карьера важнее всех мыслимых удовольствий. Карьера и есть само удовольствие. Это ее настоящая жизнь, полноценная, творческая, свободная. Еще пара дней – и она забудет досадный эпизод, ему на смену придет много других впечатлений.

Бросив рубашку на кровать, девушка открыла дверь. За порогом ее ждала невысокая седая женщина с приятной улыбкой.

– Здравствуйте, мадемуазель Лесли. Я Франсуаз. Я провожу вас к месье Ладюри, он уже ждет вас.

Секретарша повела Энн по широкому коридору с одной стеклянной стеной, уставленному зелеными растениями в кадках, – настоящий зимний сад! Он привел их в просторный зал под прозрачной крышей. Растений здесь было еще больше, и весьма причудливых, таких, как раскидистое кофейное дерево и небольшая цитрусовая роща. В их зеленоватой тени стоял накрытый на двоих столик. Возле ожидал человек, которого Энн узнала сразу – по многочисленным фотографиям.

Журналы не лгали: Бернар Ладюри действительно был крайне привлекательным мужчиной в расцвете лет. Смуглый, темноглазый и темноволосый – типичный житель юга Франции. Идеально выбритый, с большим смеющимся ртом и подвижными бровями. Сейчас Бернар улыбался, но Энн легко могла представить, как это же самое лицо может становиться непреклонным и властным, со сдвинутыми бровями и плотно сжатыми губами.




Но не внешность месье Ладюри так сильно подействовала на девушку, что она остановилась на пороге. А его стиль одежды: миллионер встретил ее в джинсовых шортах по колено и белой футболке – наряде, более подходящем для спортсмена, собирающегося перекусить в компании подружки. В таком виде он напоминал не одного из законодателей моды, а разбитного холостяка, с которым ни одна мама не отпустит в кино свою ненаглядную доченьку. Энн не смогла побороть мысли, что ее белокурый кавалер прошлой ночи внешне куда более походил на «мальчика из хорошей семьи».

Бернар шагнул ей навстречу, ослепительно улыбаясь и на ходу вытирая руки о полотенце, перекинутое через плечо.

– Надеюсь, я не слишком рано вас разбудил, мадемуазель Лесли? Я люблю вставать около семи, и все мои сотрудники под меня подстроились, поэтому рабочий день у нас начинается с раннего утра. Присаживайтесь, поговорим... о женском очаровании, которое, без сомнения, для вас не только профессия, но и призвание. – Он учтиво поклонился и отодвинул для Энн плетеный стул.

Да, вы времени не теряете, подумала девушка, но не поспешила воспользоваться приглашением. Сначала ей нужно было прояснить ситуацию, которая выглядела несколько двусмысленной.

– Месье Ладюри, надеюсь, я не обижу вас своим вопросом, но... я не ожидала от человека вашего положения такой вольности в поведении. Это ваш обычный стиль или вы сделали исключение для меня?

Бернар улыбнулся еще шире. Несмотря на все, он производил потрясающе хорошее впечатление. Энн легко могла понять, почему на него зарятся так много женщин.

– Что вы, я не имел в виду ничего... фривольного. Просто предпочитаю вне офиса общаться с сотрудниками по-домашнему. Мой штат для меня что-то вроде большой семьи. Все привыкли к такой неофициальности, спросите хотя бы мадам Франсуаз.

– Может быть, все-таки нам лучше встретиться в более официальной обстановке, например после завтрака, в вашем офисе?

На этот раз месье Ладюри рассмеялся, забавляясь ее нерешительностью.

– Мадемуазель, я вижу, что не на шутку смутил вас. Честное слово, я не замышлял никакой каверзы. Просто предпочитаю использовать для дела каждую минуту своей жизни, в том числе и время завтрака. Можно отлично совмещать приятное с полезным. Но если для вас такой стиль общения неприемлем, я пойму и впредь постараюсь не ошибаться. Я слышал, что вы, англичане, куда более цените формальности, чем мы, французы. Однако если не возражаете, я хотел бы вкратце изложить, зачем я вас пригласил.

Энн, смутившись еще больше, села наконец на предложенный стул и подвинула к себе чашку кофе. Кофе немедленно напомнил ей о вчерашнем происшествии, но она отогнала ненужные мысли и приготовилась слушать.

Месье Бернар наконец занял свое место и принялся намазывать маслом круассан, одновременно говоря:

– Я принадлежу к бизнесменам, любящим лично контролировать подбор кадров. Я собрал о вас кое-какую информацию, прежде чем предложить контракт. Я знаю, что вы работаете с фотографами заказчика, но любите выдвигать свои условия и руководить проектами, что вы избегаете рутинной работы. Я просмотрел ваши каталоги и портфолио и пришел к выводу, что вы – то, что мне нужно. О ваших личных качествах, составляющих основу любого сотрудничества, пришлось проконсультироваться с одним из ваших последних работодателей...

– Простите, с кем именно?

– С Пьером Бертье. Мне приходилось сотрудничать с ним, и я знаю его как достойного доверия человека.

Значит, Пьер сообщил Ладюри информацию о ней задолго до того, как она сама получила приглашение! И Пьер молчал? Оказывается, он узнал о планах Ладюри задолго до нее и не обмолвился ни словом! Это что, называется «хранить деловые секреты»? Такого от Пьера она никак не ожидала!

– Я виделась с месье Бертье два дня назад. И он о вас не упоминал...

– Деловая переписка считается сугубо конфиденциальной – таковы условия современного бизнеса. Не беспокойтесь, месье Бертье сообщил о вас только хорошее, и то, что я выбрал из многих кандидаток именно вас, отчасти его заслуга. Еще, по его словам, вы обладаете редким качеством четко разделять сферы работы и личной жизни. У вас покладистый и спокойный характер. Вы, должно быть, знаете, какое это редкое качество среди фотомоделей, каждая из которых мнит себя царицей мира и требует, чтобы все потакали ее капризам! Вас же мне описывали совсем иначе. Как человека творческого, а не нечто среднее между манекеном и девушкой по вызову – это особенно нелюбимый мною тип сотрудниц, с такой я бы не сработался. Также месье Бертье утверждал, что вы способны заменить многих сотрудников: вы не только модель, но еще и дизайнер, консультант по художественному оформлению и сами подыскиваете фон для съемок. Если хотя бы половина из сказанного о вас является правдой, вы – просто сокровище!

Энн почувствовала, как уши ее начинают гореть от комплиментов. Она привыкла скептически относиться к похвалам из уст мужчин, но этот человек ценил в ней не то, что прочие, не внешние данные, а деловую компетентность и творческий подход. Девушка невольно почувствовала себя польщенной.

– Это уже вам судить, месье, – ответила она, отпивая кофе.

– Не только мне. Я не буду вашим непосредственным шефом. Ваша работа над каталогом будет проходить под руководством моей дочери Габриель. Проект принадлежит ей целиком, включая будущие доходы. Я только помогаю подобрать сотрудников и направляю ее на первых порах. И надеюсь, – он со значением посмотрел на Энн, – ваш опыт принесет замыслу успех. Потому что я хотел бы видеть вас в должности главы проекта.

У Энн перехватило дыхание. Возглавить проект?! Совершенно самостоятельно оформить собственный каталог, не подчиняясь ничьим требованиям? Самой подбирать декорации, отдавать распоряжения фотографам, а не слушать их указания... Об этом можно было только мечтать!

– Возьмите. – Месье Бернар протянул ей пластиковую папку. – Здесь условия контракта, требования к каталогу и прочее. Просмотрите их у себя в номере. Следующая наша встреча состоится у меня в кабинете через час или около того. Я пришлю за вами Франсуаз.

Энн взяла папку слегка дрожащими руками. Она никак не могла поверить, что все это правда. Единственное, что слегка нарушало идиллическую картину, – это необходимость работать не с самим Ладюри, а с его дочерью. Энн и не знала, что у него есть дочь! Зато ее начальником будет женщина, а это избавит ее от множества обычных проблем. Фотомодель была почти уверена, что поладит с дочерью Ладюри, – при желании она могла поладить с кем угодно. Лишь бы игра стоила свеч, а в данном случае это утверждение не оспаривалось...

Франсуаз проводила ее обратно в номер, где Энн смогла в одиночестве изучить контракт. Он действительно оказался воплощением мечты любой фотомодели. Именно такого предложения Энн ждала всю свою сознательную жизнь. Правда, ее слегка беспокоило, что в деле был замешан Пьер. То, как он расхваливал ее месье Ладюри, волей-неволей заставляло думать об обычном его способе подыскивать людям будущих супругов. Энн не хотелось иметь с этим ничего общего.

Впрочем, отчасти благодаря Пьеру ее карьера начинала приобретать новые краски. И причин гневаться на друга у девушки, по-хорошему, не было никаких.




Агентство по трудоустройству – обычно довольно скучное место, а в послеполуденный час словно заснувшее – на этот раз напоминало встревоженный улей. Даже сотрудники из соседних отделов набились в кабинет главы конторы – узнать, что происходит, и отпускали друг другу на ухо ехидные комментарии. Дело попахивало сенсацией, и всем хотелось услышать о событиях из первых уст, а не прочитать в вечерних газетах.

Глава агентства, похоже, тоже был недоволен столпотворению в своем кабинете.

– Месье, мадам, прошу вас, расходитесь по местам, – увещевал месье Дюмулен. – Деловое предложение дня месье Бертье и касается только его да месье Ладюри.

Доминик, секунду назад спокойно сидевший в кресле, подскочил как ужаленный.

– Как вы сказали? Так это Бернар Ладюри?

Месье Дюмулен, однако, предпочел подождать с объяснениями до того момента, когда последний сотрудник оставит его кабинет. Когда дверь затворилась снаружи, он еще какое-то время смотрел на нее, будто ожидая, что с той стороны к двери прижимаются ушами не меньше десятка любителей подслушать, потом вздохнул.

– Вот теперь можно спокойно поговорить. Да, вас желает нанять телохранителем месье Бернар Ладюри. Предложение поступило сегодня утром. Что вас удивляет?

– Всё! – откровенно ответил Доминик, снова опускаясь в кресло. – У меня вопрос, и даже не один. Первое: почему вдруг месье Ладюри, здешнему Рокфеллеру, так неожиданно понадобился телохранитель? Ведь он столько лет до сегодняшнего дня прекрасно обходился без такового. И второе: почему бы ему в таком случае не обратиться в полицию? Там ему немедленно предоставят вооруженных людей, специально обученных охранять сильных мира сего. Зачем месье Ладюри потребовался в этом качестве безработный фотограф?

– Отвечаю по порядку. – Месье Дюмулен вытянул руку и загнул на ней указательный палец. – Первое. Вы могли бы сами догадаться: телохранитель требуется человеку, когда у него неожиданно возникают проблемы. Например, кто-то начинает ему угрожать. Очевидно, в практике месье Ладюри раньше такого не случалось, поэтому в телохранителе не было нужды. Второе. В полицию месье Ладюри конечно же обратился. И именно там наряду с прочими мерами ему посоветовали нанять вас. Потому что вы, как известно в том числе и мне, не только безработный фотограф. В прошлом вы были полицейским, также прошли военную подготовку, где приобрели необходимые для телохранителя навыки. Тем более, насколько мне известно из вашего резюме, эта профессия вам тоже не в новинку.

– Это совсем другое дело, – возразил Доминик. – Да, я действительно несколько месяцев проработал в качестве личного телохранителя одной кинозвезды. Но ей, помимо охранника, нужен был еще импозантный мужчина, с которым можно появляться на приемах. Вряд ли у месье Ладюри недостаток в подобных сотрудниках. – И он саркастически усмехнулся.

– Думаю, месье Ладюри лучше знать, каких именно сотрудников ему не хватает, – довольно холодно заметил месье Дюмулен. – Подробности вы можете обсудить с полицейским инспектором, к которому месье Ладюри обратился. Сейчас я свяжу вас с ним, и он вам все объяснит.

– Не нужно мне ничего объяснять, – быстро ответил Доминик. – Я отказываюсь от этого предложения. Пусть поищут другого.

Месье Дюмулен, уже положивший руку на телефон, изумленно воззрился на клиента.

– Как это не собираетесь? Вы что, смеетесь?

– Я совершенно серьезен.

– Простите, месье, – начальник агентства недоверчиво покачал головой, – но вы либо с ума сошли, либо издеваетесь надо мной. Это одно из лучших предложений сезона! Где вы еще найдете для человека вашей репутации – недоучившегося медика, уволенного и из армии, и из полиции, – престижное место за такую сумму?

И месье Дюмулен назвал цифру, от которой у Доминика ёкнуло сердце. Столько он не получал с тех пор, как... Да, пожалуй, никогда не получал, даже когда состоял телохранителем при той кинодиве...

Но деньги еще не причина, чтобы поступаться принципами, решил молодой человек. И снова заявил:

– Нет, спасибо. Я не телохранитель, я фотограф. И ищу место фотографа. Не хочу пробавляться... крохами со стола миллионера, вместо того чтобы следовать своему призванию.

Эта тирада даже слегка рассмешила месье Дюмулена. Доминик и сам не понимал, зачем все это высказал, как будто дала себя знать старая обида. Что за дело в конце концов Доминику Бертье до Бернара Ладюри? Не может же он банально завидовать богатству! Пусть себе Ладюри купается в роскоши и покупает великолепных женщин, которые...

Похоже, нечаянно Доминик нащупал больное место, потому что при воспоминании о пышноволосой красотке в сердце у него все перевернулось.

– А кто вам сказал, что вы не будете следовать своему призванию? – прищурился месье Дюмулен. – Я же сказал вам: вы должны исполнять обязанности телохранителя, скрываясь под маской кого-то другого. Возможно, из десятков предложенных кандидатур месье Ладюри выбрал именно вас за ваши способности фотографа. Будете совмещать приятное с полезным – заниматься фотографией и не подпускать к клиенту подозрительных личностей.

– Вы имеете в виду, притворяться фотографом, наделе являясь полицейской ищейкой? Это весьма унизительно для обеих моих профессий.

– Довольно упираться, месье Бертье! – возмутился Дюмулен, утомленный сопротивлением клиента. – В чем, собственно, проблема? Вы поработаете на Ладюри несколько недель, может быть месяцев, пока надобность в вас не отпадет, получите хорошее вознаграждение, а главное – вернетесь в общество. После скандального увольнения из полиции человеку не так-то легко найти хорошую работу. А так вы зарекомендуете себя и деловые предложения посыплются на вас со всех сторон. Возможно, сам месье Ладюри возьмет вас в свое дело, а это достаточно престижная должность даже для такого разборчивого человека, как вы!

– Еще раз благодарю за предложение, – сказал Доминик, вставая с кресла, – но оно мне не подходит. Оповестите меня, когда появится что-нибудь по моей специальности.

Он направился к двери, но его догнал холодный голос хозяина кабинета:

– Если хотите, ступайте, месье Бертье. Но не надейтесь, что вам удастся найти хотя бы место дворника в Перпиньяне в течение ближайших пятидесяти лет. По крайней мере, я вашим трудоустройством заниматься больше не намерен.

Доминик замер как вкопанный. Затем посмотрел через плечо.

– Это что, ультиматум?

– Зачем же так грубо. – Глава агентства забарабанил пальцами по столу. – Просто я не хочу тратить время на человека, который без всяких объективных причин отказывается от выгодного предложения. Мне не нравится ваше отношение к работе.

– Отношение к работе тут ни при чем, – произнес Доминик, чувствуя, как пол уходит у него из-под ног. – У меня есть... личные причины так поступать.

– Какие личные причины могут играть роль в отношениях с человеком, которого вы ни разу в жизни не видели и с которым у вас нет общих знакомых? – отмахнулся Дюмулен. – Я считаю, что ваш отказ вызван исключительно эгоизмом. В конце концов, подойдите к делу с другой стороны: человек, возможно даже не один, находится в опасности, которую вы могли бы отвести, но из глупой гордыни отказываетесь помочь. Сдается мне, что вы не заслуживаете звания полицейского – даже бывшего.

Удар месье Дюмулена попал в цель. Доминик закусил губу, потом медленно повернулся и подошел к столу.

– Хорошо, позвоните инспектору. Я послушаю, что он скажет о... об этой пресловутой угрозе. Может, она и правда существует, тогда мой долг, как стража порядка, сделать все возможное.

Месье Дюмулен довольно улыбнулся – способность уговорить кого угодно была одной из его сильных черт – и принялся набирать номер.

К счастью, к телефону подошел инспектор Верт. Один из немногих, с которым после увольнения Доминик сохранил хорошие отношения.

– Здравствуй, Бертье, – послышался в трубке его озабоченный голос. – Я чертовски рад, что ты согласился помочь. Знаешь, если все пройдет удачно и ты вычислишь, кто обижает старину Бернара, шефу ничего не останется, кроме как принять тебя обратно на работу. Если ты захочешь, конечно.

– Спасибо, Верт. – Доминик покашлял, прочищая горло. – Я еще не решил, буду ли работать на Ладюри. Это зависит от того, насколько серьезна ситуация. И не думаю, что я так уж хочу вернуться в полицию.

– Я тебя вполне понимаю, – дружески отозвался Верт. – Я всегда считал, что с тобой обошлись несправедливо. Ты, наверное, уже не хочешь иметь ничего общего с нашим шефом. Я слышал, ты желаешь заниматься фотографией, как раньше.

– Да, пожалуй, это мне куда интересней, чем гоняться за правонарушителями. Но все же спасибо, что не забываешь меня.

– Если надумаешь вернуться, я буду очень рад, – подытожил Верт. – В любом случае, это я тебя рекомендовал месье Ладюри. И если ты опередишь нас и найдешь виновного, то натянешь нос нашему шефу! Ладно, перейдем к делу. Спрашивай.

– Что за угрозы получал Ладюри и в каком виде?

– Письма. Пока их было два. Первое полно банальных угроз, его мог бы написать любой хулиган. Месье не обратил внимания. Второе, полученное вчера вечером, выглядит следующим образом... – Верт пошуршал бумагой и прочитал: – «Ладюри, ты зарвался. Возомнил себя королем этого города, а то и всего мира. Не забывай, что не все на свете можно удержать под контролем. Я уже купил хороший нож. Следи за своими женщинами, а то допрыгаешься». Как ты можешь догадаться, без подписи. Месье Бер-нар и на этот раз не обратил бы внимания, если бы сегодня утром не обнаружил, что у машины его дочери срезаны оба «дворника». Срезаны, судя по экспертизе, острым ножом. На ветровом стекле оставлена надпись маркером: «Ладюри, не зарывайся». Учти, что автомобили семьи Ладюри по ночам стоят в подземном гараже под его главным дворцом – отелем «Руссильон».

– Отпечатки пальцев нашли? – отрывисто спросил Доминик. Выражение «следи за своими женщинами» заставило его сердце неприятно сжаться.

– Конечно нет. Злоумышленник действовал в перчатках. И естественно, ни малейших следов вторжения извне, замки на гараже целы. Похоже, просто хотел поиздеваться.

– Действительно скверно, – согласился Доминик, начиная волноваться по-настоящему. – И самое странное, что шантажист ничего не требует. Обычно такие молодчики первым делом называют нужную им сумму денег.

– Ты, я вижу, еще не все перезабыл, – хмыкнул инспектор Верт. – У богатых и известных людей всегда много врагов, и не все из них хотят денег. Может быть тысяча других причин угрожать: месть, передел сфер влияния и так далее. Ну как, берешься?

Доминик последний раз попытался взвесить все «за» и «против». «За» было много – хороший заработок, которого так не хватало, перспективы на будущее, возможность расквитаться с шефом полиции за давнее унижение... Да и возможность помочь людям! А «против» всего-навсего одно: почти равный нулю шанс встретиться с длинноногой шатенкой, любовницей Ладюри, которую миллионер, сам о том не ведая, прошлой ночью вырвал из его, Доминика, объятий...

Наверняка красотка уже далеко отсюда, сказал себе молодой человек. Такие птички, как она, не вьют гнезд; развлекла клиента – и упорхнула в неизвестном направлении. О ней нужно забыть, и чем скорее, чем лучше. А Ладюри по большому счету тут ни при чем. Как и у всех мужчин, у него есть потребности, только он в отличие от большинства может удовлетворять их весьма дорогими способами.

– Ладно, берусь, – ответил наконец Доминик и краем глаза заметил, как просиял месье Дюмулен. Еще бы, найти сотрудника для такого человека, как Ладюри, делает честь агентству!

– Месье Бертье, – суетливо заговорил он, мгновенно оставив прежнюю холодность, – поздравляю вас, вы отлично начинаете свою новую карьеру! Хотите, я провожу вас к месье Ладюри? Я могу отвезти вас, если желаете....

– Спасибо, я на машине, – отрезал Доминик. – И до «Руссильона» отлично доберусь без вашей помощи. Все, что от вас требуется, – это позвонить месье Ладюри и предупредить о моем приезде.

Доминик вошел в кабинет, невольно напрягшись. Он был слегка подавлен – не роскошью здания, в которое попал, а тем самым почти несуществующим шансом нежеланной встречи. В нем снова проявились навыки, приобретенные в армии и в полиции, и нельзя сказать, чтобы сам фотограф был от этого в восторге. Период службы в армии казался ему не самым удачным в жизни. После увольнения из полиции Доминик, помнится, решил, что сделает карьеру свободного художника. Никаких тебе жестких правил и ограничений, никакого подавления личности... Но судьба распорядилась иначе и теперь снова возвращала его к исходной точке. Свободные художники миру были нужны куда в меньшей степени, чем телохранители...

Месье Ладюри в элегантном белом костюме встал ему навстречу, приветливо улыбаясь. Доминик никогда раньше не встречал законодателя мод и теперь невольно отметил, что тот в самом деле весьма красив и сексуален. Неужели этому мужчине не хватает бесплатных красоток и он еще приглашает платных, с легкой неприязнью подумал Доминик, но не подал виду, что его что-то беспокоит.

– Добрый день, месье Ладюри. Я Доминик Бертье. Надеюсь, вы предупреждены о моем прибытии.

– Да, конечно, месье Бертье. Вы разрешите называть вас по имени? Нам придется какое-то время тесно общаться, и не хотелось бы всякий раз обращаться к вам настолько официально.

– Как скажете, месье. – Доминик пожал плечами. У каждого миллионера своя причуда. Этот, видно, любит вести себя с сотрудниками запанибрата. Что ж, выбирать не приходится, у него в конце концов только одно предложение работы, а не десять.

– Присаживайтесь, Доминик. Полагаю, в полиции вам уже все рассказали. Так?

– Инспектор Верт сообщил мне, что вы получили два письма с угрозами в адрес лично вас и близких вам женщин. Никаких конкретных требований. И теперь вы нуждаетесь в телохранителе.

– Не совсем верно, Доминик. Лично я в телохранителе не нуждаюсь, потому что именно мне никто не угрожал. С утренней почтой я получил новое письмо. Можете ознакомиться. – С этими словами месье Ладюри протянул Доминику аккуратно вскрытый конверт. Чистый, без каких бы то ни было штампов и указания отправителя.

Молодой человек извлек листок простой белой бумаги и прочел: «Ладюри, лучше плюнь на свою идею нового каталога. Из этого ничего не выйдет. Иначе всем, кто с ним связан, несдобровать. Особенно женщинам».

– Похоже, этого сумасшедшего интересуют только женщины, за которых я отвечаю, – прокомментировал месье Бернар, глядя, как Доминик читает. – Проект принадлежит моей дочери Габриель, она недавно вернулась из Парижа после учебы. Также в нем участвует владелица ателье Мари Изабель Рише, она моя давняя компаньонка. Третья женщина, чье участие в проектенеобходимо, – это фотомодель Энн Лесли.

– Таким образом, мы видим три потенциальные жертвы, – задумчиво ответил Доминик. – И что же требуется от меня? Я должен буду охранять вашу дочь?

– К Габриель я уже приставил двоих телохранителей, – сообщил месье Ладюри. – Пока злоумышленник – или злоумышленница – не будет найден, я постараюсь ограничить светские контакты моей дочери. Для ее безопасности ей лучше оставаться у меня на виду. Ваша роль будет заключаться в другом. Мадемуазель Лесли, фотомодели и дизайнеру каталога, требуется личный фотограф, который будет сопровождать ее в разъездах. А ей придется много разъезжать эти дни: кроме студии, она собиралась искать места для съемок на лоне природы, в горах, у моря и так далее. Я решил одним выстрелом убить двух зайцев: вы будете охранять ее и одновременно исполнять роль фотографа. Я просмотрел ваши работы, они достаточно профессиональны, чтобы появиться на страницах моего каталога. Кроме того, сумка с фотокамерой послужит замечательным прикрытием для вашей миссии телохранителя, и, возможно, вы первым выйдете на след преступника.

– Понятно, – сухо ответил Доминик. – Значит, вы хотите использовать эту фотомодель как приманку, а я должен сыграть роль крючка. И заодно иногда нажимать кнопку на фотоаппарате и перематывать пленку.

– Не совсем верно, – как ни в чем не бывало поправил его месье Ладюри. – Я не думаю, что мадемуазель Лесли грозит реальная опасность: основные угрозы до сих пор были адресованы моей дочери. Вы попросту будете работать по излюбленной специальности и делать каталог вместе с весьма одаренной женщиной. А заодно следить, чтобы с ней все было в порядке.

Предложение на самом деле звучало привлекательно. Может быть, напрасно он так старался отделаться от этой работы?

– Хочу вас предупредить, – продолжал месье Ладюри. – В том, что касается безопасности, главенство, несомненно, принадлежит вам. Но что касается каталога, тут мадемуазель Лесли будет диктовать условия. Вам придется неукоснительно следовать ее указаниям. Надеюсь, вас это не затруднит и два талантливых человека прекрасно сработаются... Впрочем, вот и она. Думаю, она лучше объяснит вам, что требуется от фотографа, чем я.

Дверь открылась. Еще за мгновение до того, как женщина вошла, Доминик шестым чувством понял, кого сейчас увидит. Он с трудом сглотнул, стараясь смотреть прямо перед собой.

Высокая шатенка с ярко-зелеными глазами едва не оступилась, встретившись с ним взглядом. Однако быстро совладала со смятением и повернулась к своему работодателю.

– Месье Ладюри, я просмотрела условия контракта и готова их принять. Когда вы освободитесь, позовите меня. – И она бросила уничижительный взгляд на Доминика.

– Мадемуазель Лесли, присаживайтесь, пожалуйста, – дружелюбно улыбнулся ей Бернар. От того, как он по-хозяйски указал ей на кресло, у Доминика сами собой сжались кулаки. – И познакомьтесь с месье Бертье, он будет вашим личным фотографом до окончания работы над каталогом. А заодно позаботится о вашей безопасности.

– Месье... как? – выдохнула Энн, глаза ее расширились.

– Доминик Бертье, к вашим услугам, – усмехнулся ее будущий телохранитель.

Бернар Ладюри, с интересом наблюдавший за этой сценой, побарабанил пальцами по столу.

– Не удивляйтесь, мадемуазель Лесли, этот молодой человек – родственник вашего знакомого Пьера Бертье. Если не ошибаюсь, его брат. Как говорится, мир тесен! Надеюсь, что наличие общих знакомых поможет вам сработаться.

– Я начинаю понимать, – пробормотал Доминик, не сводя глаз с Энн. – Пьер, известный на всю Францию сводник... Но я не уверен, что подобный вид деятельности подходит человеку, обладающему хотя бы зачатками нравственности.

– Что вы имеете в виду? – холодно спросил месье Ладюри.

– Только то, что не желаю быть телохранителем продажной женщины. А также участвовать в создании каталога подобного пошиба... Я даже не знал, что бизнес девушек по вызову настолько процветает, что они выпускают собственные каталоги.

– Ах вот оно что! – Глаза Энн засверкали от гнева. – Теперь ясно, за кого вы меня приняли!

– Не понимаю, что происходит, – властно вмешался Бернар Ладюри, – но могу точно сказать, что это какое-то недоразумение. Мадемуазель Лесли – фотомодель и дизайнер, ей поручено возглавить работу над моим новым каталогом вечерних платьев в стиле ретро. Я не вижу в этом ничего противного нравственности, месье Бертье.

Ага, уже не Доминик, машинально отметил фотограф. Недолго же он пробыл на новой работе... Ровно пять минут. Сейчас его выгонят с позором, да еще заставят платить за оскорбление.

Плюс ко всему его лицо залила краска стыда. Надо же было так потерять контроль над собой! Девица оказалась фотомоделью... Будто бы не понятно, что она любовница Ладюри! Так называемые фотомодели часто совмещают обе профессии. Но это еще не причина, чтобы называть вещи своими именами. Можно было бы как-то исправить положение, попросить поменять его местами с любым из телохранителей дочери... Потому что ясно как день: видеть эту зеленоглазую девицу ему не захочется никогда, тем более – работать с ней в паре. Потому что... потому что от одного взгляда на нее его тело будто покалывает электрическими разрядами!




Энн сидела напротив него, раскрасневшаяся и сказочно красивая. В прелестном костюме вместо простой дорожной одежды она выглядела сногсшибательно. Выйди она на один подиум с Мэрилин Монро и Джиной Лоллобриджидой – на двух последних никто бы и смотреть не стал!

Теперь, когда первый приступ гнева и изумления прошел, Энн почувствовала что-то вроде облегчения. Она хотя бы узнала причину, заставившую этого мужчину так грубо оттолкнуть ее прошлой ночью! Так, значит, он принял ее за продажную женщину. С одной стороны, никогда Энн так не оскорбляли... Но с другой – в этом была и ее вина.

Ей припомнился их разговор в автомобиле. «Мне по профессии следует всегда отлично выглядеть и быть в форме, чтобы всем нравиться». – «Ваша профессия – нравиться мужчинам?» – «Да, можно сказать и так... У них свои требования к тому, как мне надлежит выглядеть. Но деньги за это платят не маленькие»...

Теперь стало понятно, почему он так повел себя с ней. Должно быть, превратно истолковал ее поведение, приняв смущение за холодный расчет. Два противоположных чувства разрывали Энн: гнев оскорбленной невинности и глубокое сочувствие к мужчине. Если только предположить, что ночной незнакомец был так же сильно разочарован, как она...

Впрочем, уже не незнакомец. Теперь Энн узнала его имя. И оно поразило ее не меньше, чем неожиданное обвинение.

Пьер! Неужели это тоже твоя работа? Но как возможно подстроить, чтобы первым же человеком, встреченным ею на дороге в Перпиньян, оказался именно его брат? Тот самый, которого Пьер уже пытался сосватать ей в Париже – и потерпел неудачу! И теперь с этим самым человеком ей предлагает работать сам Ладюри... Энн почти не сомневалась, что Пьер и тут приложил свою руку, и это ей не нравилось. Неприятно чувствовать, что твоей судьбой кто-то пытается распорядиться по своему усмотрению, исходя из собственного понятия о благе!

– Надеюсь, – прервал затянувшееся молчание месье Ладюри, – недоразумение улажено. Доминик, я предлагаю вам извиниться перс мадемуазель Лесли и обсудить условия совместной работы.

Доминик вздрогнул. По его плотно сжатым губам Энн поняла, что он не собирается извиняться. Она уже почти видела, что сейчас последует: месье Ладюри просто выставит Доминика за дверь. И тогда она, Энн, никогда его больше не увидит.

Эта мысль отозвалась в ее сердце такой болью, что девушка заговорила раньше, чем успела подумать. Слова сами сорвались с ее губ:

– Нет-нет, месье Ладюри, все в порядке! Нет нужды ни в каких извинениях! Я вовсе не обижена. В конце концов все мы можем ошибиться! Я считаю месье Бертье очень компетентным работником и согласна с ним сотрудничать на любых условиях.

На щеках Доминика выступили красные пятна. Он не ожидал такого бурного заступничества. Черт возьми, он и не нуждался в нем! И не давал этой женщине, Энн Лесли, ни малейшего повода считать, что нуждается в чем-то подобном.

Энн перевела дыхание. Она не понимала, что с ней происходит. Зачем пытаться удержать при себе человека, который оскорбил ее, который и сейчас, похоже, не окончательно переменил свое мнение о ней? Я просто не желаю, чтобы он потерял работу, сказала себе девушка, тряхнув головой. Однажды я разбила его мотоцикл и не хочу вдобавок разрушить карьеру.

Месье Ладюри переводил внимательный взгляд с одного лица на другое.

– Здесь происходит что-то, о чем мне следует знать? – спросил он наконец. Странная связь между двумя его будущими сотрудниками была более чем очевидна.

– Нет, месье, – непроизвольно сорвалось с губ Доминика.

Месье Ладюри пожал плечами.

– Хорошо. У меня нет привычки вмешиваться в личную жизнь сотрудников. Я только надеюсь, что ваши отношения, какими бы они ни были, не помешают совместной работе.

Отношения? Какие отношения? Энн хотела было возмутиться, но решила промолчать.

– Мы с месье Бертье отлично сработаемся, – твердо ответила она. – Никаких проблем, месье Ладюри.

– Хорошо. – Бернар удовлетворенно кивнул, не дожидаясь реакции Доминика, как будто Энн говорила от лица обоих. – Тогда я хочу в двух словах обрисовать вам ваши обязанности, а потом мы подпишем контракт... если вас, мадемуазель Лесли, он по-прежнему устраивает. И еще раз хочу подчеркнуть, что в области съемок главенство принадлежит исключительно вам. А в том, что касается обеспечения безопасности, командует месье Бертье. Вы согласны?

Энн торопливо кивнула. Доминик неопределенно повел бровью. Его почему-то никто не спрашивал, желает ли он исполнять обязанности телохранителя этой девицы! Изначально идея подобного времяпрепровождения вызвала у него отторжение, но, похоже, все решилось без его участия. С одной стороны, за такую работу нужно хвататься обеими руками. А с другой – Доминик привык сам принимать решения!




ГЛАВА ПЯТАЯ


Доминик и Энн вышли из кабинета месье Ладюри, стараясь не смотреть друг на друга. Какое-то время они молча шли по коридору. Лицо девушки пылало. Молодой человек хотел придать себе нарочито независимый вид.

Наконец Энн нарушила молчание.

– Почему вы так упорно отказывались работать со мной?

– Потому что опасался проблем, – совершенно искренне ответил Доминик.

– Мужчина не должен убегать от проблем, – фыркнула она. – Я хоть и женщина, но никогда так не поступаю.

«А как же вчерашней ночью?» – хотел было спросить Доминик, но сдержался.

– С какой стати вы за меня заступились? – поинтересовался он, скрывая под маской равнодушия крайнюю неловкость.

– Потому что вы брат Пьера. А Пьер – мой друг.

Энн назвала первую попавшуюся причину, звучащую убедительно. На самом деле она не знала ответа на вопрос. Точнее, знала сразу несколько – и ни в одном не была уверена.

Доминик наконец взглянул на нее, но весьма раздраженным взглядом.

– Ах да, конечно, Пьер. Мой брат вездесущ. Как он, кстати, поживает? И как ему удалось это все подстроить?

Энн сама хотела бы знать как! Однако своими подозрениями делиться пока не собиралась.

– Ничего он не подстраивал. Узнав, что я еду в Перпиньян, он сказал, что у него там живет брат. И предложил мне с вами познакомиться... Я отказалась. И той ночью я совершенно не знала, кто вы такой. Да и откуда мне было знать? Для меня ваше имя стало сюрпризом.

– Понятно, – ответил Доминик таким тоном, что Энн поняла: он не поверил ни единому слову. – Я хорошо знаю брата. Он прирожденный сводник, не побоюсь этого слова. Когда наша сестра Лили вышла замуж за мужчину, с которым ее познакомил Пьер, это еще могло быть совпадением. Но вскоре женился брат ее мужа. Потом вышла замуж наша овдовевшая тетушка. Потом... В общем, нетрудно понять, почему я живу на юге Франции, в то время как мой старший брат обитает на севере. Не всякому хочется жениться по указке родственников. Мы с сестрой сговорились в один прекрасный день объединить усилия и женить самого Пьера.

– Я ничего не знаю о ваших родственниках! – вспылила Энн. – Мне совершенно все равно, кто из них на ком женился. Хотите верьте, хотите нет, но я работала у Пьера фотомоделью, а теперь подписала контракт с месье Ладюри и намерена строить свою карьеру, а не... личную жизнь. И мне не нужен никакой телохранитель. А вот фотограф пригодился бы. Поэтому давайте постараемся отбросить личные обиды и вместе потрудимся над каталогом. В конце концов не такой уж долгий срок нам придется провести бок о бок. За солидное вознаграждение можно и потерпеть.

Вот теперь она открыто признала, что он ей неприятен. Что ж, ничего страшного, с этим можно жить.

– Пожалуй, вы правы. Ради денег можно и потерпеть месяц-другой присутствие друг друга. Только надеюсь, вы не выкинете какой-нибудь глупости и не убежите из-под моей опеки, после чего вас найдут мертвой, с ножом в сердце.

Энн так рассердилась, что даже не сразу нашлась с ответом. Тем временем коридор вывел их, занятых разговором, в просторный холл, полный зеленых растений в кадках. Вид зелени несколько успокоил девушку. В конце концов, сказала она себе, пусть этот человек относится ко мне как угодно. Лишь бы оказался хорошим фотографом.

– Вот что, мистер Бертье, – сказала она, – нам незачем ссориться, это невыгодно для нас обоих. Лучше сойдемся на том, что каждый будет исполнять свои обязанности, а опасных тем мы постараемся просто не касаться.

Опасных тем? Да она сама опасна! Ее физическая близость так сильно действовала на Доминика, что он вынужден был отстраняться и вести себя резко. Огонь, разгоревшийся вчера ночью, готов был вспыхнуть с новой силой в любой момент. Находиться с ней рядом для Доминика значило ежеминутно подвергаться искушению, желать объятий женщины, для которой он не более чем навязанный чужой волей спутник. Ну, самое большое – брат доброго знакомого.

– Мы можем попробовать исполнять обязанности, – с горькой усмешкой согласился он. – Только хочу вас сразу предупредить: никаких попыток сблизиться. Мы всего лишь команда, которая перестанет существовать с окончанием контракта.

Потому что я не хочу по-настоящему влюбиться в женщину, которой не нужен. Потому что фотомодель, для которой флирт – это норма жизни, к тому же любовница Ладюри, не подходит на роль спутницы жизни. А подружка на пару месяцев, которая потом забудет даже мое имя, мне не нужна. Такие отношения причиняют только страдание. Так сказал себе Доминик Бертье и не заметил, как тень разочарования пробежала по лицу идущей рядом с ним девушки.

Но вслух Энн сказала, гордо подняв голову, следующее:

– О чем-то подобном я сама хотела вас попросить. Досадный эпизод прошлой ночи не должен повториться.

Досадный эпизод. Доминик усмехнулся уголками губ. Фотомодель достаточно четко определила свою позицию. Значит, его решение оказалось правильным.

– Договорились, мисс Лесли. На таких условиях я могу с вами работать.

– Хорошо... Только, пожалуйста, называйте меня Энн.

– Почему вы просите об этом?

Потому что мне хочется услышать, как звучит мое имя в твоих устах, подумала она. Но вслух опять сказала иное:

– Потому что меня так зовут. И я, как и наш работодатель месье Ладюри, не люблю официальных обращений.

Однако твой любовник зовет тебя мадемуазель Лесли, вспомнил Доминик, и на миг ему стало приятно. Маленькая привилегия по сравнению с тем, что досталось миллионеру.

Впрочем, должно быть, Ладюри не желает демонстрировать их близость, тут же решил он. Для этой девицы все мужчины на одно лицо, но лишь некоторые богаты и влиятельны, и им можно многое позволить. А другие годятся только для того, чтобы помогать в работе, избегая «опасных тем» разговора.

– Тогда и вы называйте меня Домиником, – разрешил он. – Короткое имя будет проще выкрикнуть, если вам придется звать на помощь.

Снова он ее подкалывал! Кажется, этот мужчина был создан для того, чтобы выводить ее из себя. Как будто мало того, что само его присутствие волнует ее сверх всякой меры...

– А вы уверены, что мне нужна защита? – Энн презрительно сощурилась. Она с детства никому не позволяла над собой издеваться. – Ваша обязанность меня фотографировать и слушаться моих указаний. Вообще-то я могу постоять за себя.

– Не сомневаюсь, – саркастически усмехнулся Доминик. – Скорее нуждаются в защите мужчины, которых вы встречаете на своем пути. Однако меня наняли в первую очередь телохранителем, и я намерен исполнять свои обязанности, нравится вам это или нет.

– И в чем же будут состоять ваши обязанности? В том, чтобы спать у меня под дверью?

– Прежде всего в том, чтобы повсюду сопровождать вас... за исключением разве что туалета. У меня есть причины полагать, что угроза, нависшая над вами, вполне реальна. Не ведите себя как ребенок, мисс Лесли...

– Энн. Мы же договорились.

– Хорошо, Энн. Но все-таки поразмыслите как взрослый и серьезный человек. Бернар Ладюри не похож на паникера, не так ли? Он нанял для вас телохранителя – меня – за довольно большие деньги. Неужели вы думаете, что у него не было на это причин?

– Может, ему просто нужен был фотограф, – возразила Энн, хотя ее уверенность в собственной правоте сильно поколебалась.

Ей даже стало немного... нет, не страшно, а неприятно. Захотелось придвинуться чуть ближе к этому высокому и сильному мужчине, который, должно быть, в самом деле мог ее защитить от неведомой опасности. Впрочем, что это она? Энн Лесли всегда ненавидела слабых женщин, которые ищут спасения в мужских объятиях!

– Полагаете, у Ладюри не нашлось бы собственных фотографов? – насмешливо спросил Доминик.

Аргумент оказался решающим, но Энн не подала виду, что побеждена. Если перед мужчиной раз и навсегда не отстоять своей независимости, он решит, что его прямая обязанность – направлять каждый ее шаг. Этот урок Энн извлекла еще из детства, из общения с отцом.

– И все равно я не собираюсь подчиняться любому глупому указанию только потому, что вас назначили моим охранником, – фыркнула она. – Я, между прочим, знаю джиу-джитсу и вполне способна справиться с кем угодно.

Доминику захотелось неожиданно заломить ей руку за спину старым полицейским приемом, который всегда производил на задержанных большое впечатление. Пусть маленькая гордячка поймет, что против реальной опасности ее жалкие попытки ничего не стоят. Он с трудом поборол искушение. Стоило только представить, что их тела окажутся в такой близости друг от друга, что он прикоснется к ее горячей коже... Нет, не надо обращать внимания на женские капризы, сказал себе новоиспеченный телохранитель. Моя задача не укротить ее, а защитить от опасности.

– Энн, послушайте, – сказал он примирительно. – Давайте не будем ссориться раньше времени. Я полностью подчиняюсь вам на съемках, а вы мне – в случае опасности, договорились? И будем надеяться, что этот случай никогда не произойдет.

Стоило ему сменить тон, как Энн немедленно смягчилась. Она бросила на него приветливый взгляд и улыбнулась так, что Доминик немедленно вспомнил потрясающий вкус ее губ. Воспоминание было таким сильным, что у него перед глазами все поплыло.

– И еще... – торопливо произнес он, борясь С наваждением. – Я хотел сказать, что ошибался насчет вас и раскаиваюсь в этом. Я не хотел вас обидеть.

– Вы что, просите прощения? – Энн изумленно подняла брови. Только что, в кабинете Ладюри, этот человек отказывался признать свою неправоту!

– Пожалуй, что так, – выдавил Доминик и изобразил подобие улыбки. – Надеюсь, вы не будете держать на меня зла.

– Что ж, мир! – Энн кивнула и протянула ему руку.

Молодой человек не ожидал такого жеста и не сразу сообразил, что нужно делать. Потом смущенно сжал ее узкую кисть в своей ладони... И от руки по всему телу словно побежал электрический разряд. Доминик невольно провел большим пальцем по тыльной стороне ее ладони и увидел, как глаза девушки расширились. Несколько секунд фотомодель и ее телохранитель стояли как вкопанные, потом Энн в смятении отдернула руку.

– Я, пожалуй, пойду... к себе, – пролепетала она.

– Так как я ваш телохранитель, – мягко, но безапелляционно произнес Доминик, – я провожу вас до номера. И прошу вас не выходить из отеля без моего сопровождения.

Энн кивнула, глядя себе под ноги. Почему-то она не могла сейчас смотреть ему в глаза...

Доминик первым вошел в ее апартаменты и тщательно все осмотрел. Проверил, как запираются дверь и окна, нет ли замаскированных дверей из смежных помещений. Сам Джеймс Бонд не сделал бы большего.

– Сейчас я собираюсь зайти ненадолго к месье Ладюри, – сказал он. – Не то чтобы меня радовала его компания, но он должен рассказать поподробнее об опасности, которая вам угрожает. После разговора с ним я в вашем распоряжении. Вы собираетесь куда-то ехать сегодня?

– Да, – ответила Энн. – Но сначала посмотрю, что за платья мне принесли. – Она кивком указала на открытую дверь спальни, где на кровати лежали упакованные в пластиковые пакеты вечерние туалеты. – И часа через два определюсь, какой именно фон потребуется для съемок.

– Хорошо, тогда через два часа я за вами зайду. Прежде чем отпирать дверь, убедитесь, что это действительно я.

Энн слегка усмехнулась, окидывая своего сурового стража внимательным взглядом. Из него могла бы получиться отличная модель, наметанный глаз девушки это сразу определил. С такой фигурой и внешностью можно создать множество образов в разных стилях – романтический, милитари, вестерн, да все, что угодно... Но более всего Энн хотелось увидеть его вовсе без одежды, в образе страстного любовника. Пусть же он об этом никогда не догадается!

Доминик постучал в дверь кабинета месье Бернара и повременил входить до того, как услышал приглашение.

– Присаживайтесь, Доминик, – предложил месье Ладюри. – Надеюсь, вы уладили недоразумение с мадемуазель Лесли.

– Да, месье.

– Прекрасно. Тогда посмотрите, что мне пять минут назад принесли из гаража. Это было приклеено скотчем на ветровое стекло автомобиля Габриель. А все четыре колеса машины – проколоты.

Доминик взял в руки листок из записной книжки. Надпись маркером гласила: «Твоя дочь будет первой. Потом – остальные».

Нахмурившись, бывший полицейский смотрел на записку. Потом поднял взгляд на Берна-ра и увидел, что тот весьма встревожен.

– Разве подобные угрозы в новинку для вас? Человек вашего положения мог бы...

– Вы не ошиблись, мне в жизни много угрожали. И почти никогда я не обращал внимания. Но впервые на меня пытаются действовать через людей, за которых я отвечаю. У меня есть постоянный штат охраны, который отслеживает всех подозрительных личностей, и до сих пор мне этого хватало. Но этот злоумышленник обходит все посты. И одно то, что ему удалось добраться до автомобиля моей дочери, который находится в нашем личном гараже, внушает мне тревогу.

– Расскажите о вашей дочери, – попросил Доминик. – Вы хорошо ее знаете? Она близкий вам человек?

Бернар Ладюри помедлил не долее секунды, затем кивнул. Но от Доминика не укрылось его мгновенное замешательство.

Он собрался с духом и задал второй вопрос, как бы ему это ни было тяжело:

– И еще я хотел бы получить от вас список ваших любовниц – бывших и настоящих. Кто-то из прежних пассий может жаждать мести и желать зла одному из ваших... новых увлечений.

– Дело в том, что у меня как раз сейчас никого нет, – развел руками месье Бернар, и Доминик от удивления едва не подпрыгнул.

Неужели он стесняется говорить о своих отношениях с Энн? Или... А что, если она ему и впрямь не любовница? С чего бы Бернару лгать в таких критических обстоятельствах? Ведь он ничего не знает о влечении Доминика к его красотке фотомодели и сейчас видит в нем лишь полицейского... Но если предположить, что Бернар не лжет и Энн действительно ему не любовница, тогда получается... Получается, что она говорила правду!

Доминик так занялся своими мыслями, что с трудом заставил себя вернуться в реальность и услышал голос месье Ладюри словно бы издалека:

– Что же до Габриель... В этом году она окончила школу дизайна в Париже. Месяц назад вернулась домой. До двенадцати лет – сейчас ей двадцать – Габриель воспитывалась у матери, в Лондоне. Ее мать, моя первая жена, была англичанкой. Наш брак оказался непродолжительным... из-за разницы темпераментов, и она уехала на родину, забрав с собой годовалую дочь. После смерти Джоанн – так звали мою жену – я стал опекуном дочери, пригласил ее во Францию и устроил учиться в престижный колледж. Насколько я знаю, там у нее было несколько романов, но ни одного серьезного. Габриель – разборчивая девушка. Со своим последним кавалером Раймоном она рассталась незадолго до окончания учебы и возвращения домой.

– Как думаете, у нее могут быть враги?

– Сомневаюсь. Разве что кто-то из отвергнутых поклонников может желать ей зла, и то вряд ли. По словам дочери, ни в одном случае не было сильной привязанности ни с одной из сторон. Габриель очаровательна, я не представляю, кто может быть против нее настроен. Думаю, кто-то из моих конкурентов желает побольнее задеть меня и знает, что мое уязвимое место – это дочь.

– Она ваш единственный ребенок?

– Да.

– И вы считаете, что ей что-то реально угрожает?

Месье Ладюри опустил голову. Сейчас он не казался таким уж самоуверенным.

– Не знаю. Может, и нет. Я не придавал особого значения запискам, пока схожее послание не пришло Мари Изабель Рише, моей партнерше, владелице ателье «Каприз». А теперь в проекте задействована еще и мадемуазель Лесли.

Доминик невольно вздрогнул. Более всего на свете он не хотел, чтобы с Энн – кем бы она ни была, порядочной девушкой или любовницей кутюрье, – что-нибудь случилось.

– Итак, вы видите, Доминик, злоумышленник в первую очередь говорит о моей дочери, но угрожает также мадам Рише и мадемуазель Лесли.

– Не так уж легко быть телохранителем Энн Лесли, – задумчиво произнес молодой человек. – Она из породы самостоятельных женщин. Может, вам лучше приставить к ней кого-нибудь поопытнее и поавторитетнее?

Но и эта последняя попытка избавиться от ответственности, убежать от неведомой опасности, исходящей от красавицы Энн, ему не удалась.

– Более авторитетные телохранители не умеют обращаться с фотоаппаратом. – Месье Ладюри обезоруживающе улыбнулся. – Кроме того, полагаю, опыта у вас достаточно... И ваш возраст более располагает к тому, чтобы составить с ней тесную рабочую группу.

Слова «тесная группа», так невинно прозвучавшие в устах месье Ладюри, озвучили главные опасения Доминика. Он хотел быть рядом с ней. Как можно ближе. Хотел – и боялся.

Как только Доминик ушел, телефон в номере Энн зазвонил. Она взяла трубку и услышала приветливый женский голос:

– Мадемуазель Лесли? Это Франсуаз. Месье Ладюри просил передать вам, что сегодня вечером состоится небольшая вечеринка. В честь возвращения мадемуазель Габриель из Парижа. Не желаете ли вы в компании нового фотографа присоединиться к нам?

– Ммм... – неуверенно промычала Энн. Конечно, вечеринки – это здорово, но у нее на вечер были другие планы, и притом связанные с работой.

– – Вы бы лучше познакомились с мадемуазель Ладюри, – продолжала убеждать Франсуаз. – Девушка совсем недавно приехала в Перпиньян, у нее здесь нет подруг, и ей, должно быть, несколько... одиноко.

Энн было неловко отказываться, но она нанялась фотомоделью, а не нянькой для капризной девушки!

– Простите, я вынуждена вас разочаровать, – сказала она. – Я бы с удовольствием пришла, но, к сожалению, – мой вечер уже спланирован.

– Что же, извините за беспокойство. – И Франсуаз положила трубку.

Энн вздохнула. Неприятно так сразу огорчать начальство отказами! Но что поделать, месье Ладюри, как бизнесмен, должен понимать, что работа прежде всего.

Она извлекла из пакетов платья. Первое цвета морской волны было облегающим, длинным, со шлейфом. И напомнило девушке романтичные туалеты дам со средневековых гравюр.

Второе платье, даже скорее и не платье, а костюм с полупрозрачными шароварами до щиколоток и лифом, застегивающимся на множество крючочков, был сродни наряду баядеры. В нем преобладали цвета теплого спектра – золотистый, коричневый, красный.

Первое платье вызвало у Энн ассоциации с морем, с волнами, с бескрайним простором, тогда оно засияет как драгоценный камень. Может быть, создать образ русалки, сидящей на берегу и зазывающей мореходов? Босые ноги виднеются из-под платья, шлейф свободно ниспадает в воду...

Энн зажмурилась, представляя себе подобную картину. Надо снять море в легкий бриз, когда пологие волны имеют ту же бирюзовую окраску, что и платье. Вода, подхватывающая легкую ткань и как бы растворяющая ее в себе, – это будет замечательно!

Теперь надлежало хорошенько продумать позу. В спальне Энн одна стена представляла собой огромное зеркало. Девушка отправилась туда, по пути расстегивая пуговицы блузки. Наконец она освободилась от одежды и, стоя в одном белье, аккуратно сложила ее. Но, присмотревшись, поняла, что бирюзовое платье следует носить без бюстгальтера. Сняв его и бросив на кровать, Энн принялась надевать платье, жалея, что в двадцатом веке не предусмотрены камеристки.

Она всего лишь наполовину завершила нелегкий труд одевания, когда в дверь постучали. Охнув, девушка поспешно натянула платье на себя. Юбка с мягким шелестом опала, лаская шелковым прикосновением лодыжки. Оставалось застегнуть молнию на спине. Но как раз вот этого-то Энн и не могла сделать без посторонней помощи!

Стук повторился. Девушка изгибалась как змея, стараясь зацепить капризную молнию ногтями. Надо сказать месье Ладюри, мелькнула мысль, о крупном недостатке бирюзовой модели. Ее почти невозможно надеть в одиночку! Наконец она ухватила молнию и потянула ( вверх, но проклятый замочек заело!

Стук в дверь стал настойчивее. Покраснев от нелепости ситуации и придерживая платье на груди, Энн поспешила к двери.

– Кто там?

– Это я, Доминик, – раздался взволнованный голос. – Что случилось, мисс Лесли? Почему вы не открываете?

Когда Доминик волнуется, невольно подметила Энн, он незаметно для себя переходит на родной язык.

– У меня... у меня проблемы, – смущенно выдохнула она, продолжая дергать проклятую молнию.

– Какие проблемы? Открывайте немедленно! Энн с мгновение поколебалась. Что лучше: открыть дверь или попробовать объяснить настойчивому телохранителю, что происходит на самом деле? Рассудив, что с платьем ей все равно не справиться в одиночку, она предпочла повернуть в замке ключ.

Доминик ворвался внутрь весьма встревоженный. Что он ожидал здесь увидеть, банду грабителей? Как бы то ни было, его взору предстала всего-навсего смущенная Энн в потрясающем платье, прижимающая руки к груди. Ее вид так потряс Доминика, что он обратился к ней более резким тоном, чем намеревался сначала:

– Что, черт подери, происходит? Почему вы не открывали?

– Успокойтесь, месье Бертье, – пятясь от него, попросила девушка. – Никто меня убивать не собирался. Просто даже в ателье Ладюри иногда встречаются испорченные молнии. Вы не могли бы помочь мне застегнуть дурацкое платье? Я мучаюсь над этим уже минут десять.

И Энн повернулась к нему полуобнаженной спиной.




ГЛАВА ШЕСТАЯ


Инстинкт самосохранения кричал ей, что нужно немедленно пойти в спальню, переодеться и уехать отсюда как можно дальше. На край земли. Куда-нибудь, где нет Доминика Бертье. Потому что она вплотную подошла к запретной черте и теперь рисковала навеки потерять себя. Но она продолжала стоять спиной к Доминику... и ждать.

Позади раздался звук поворачивающегося в замке ключа.

– Что вы делаете? – встревожилась она.

– Запираю дверь, – сообщил Доминик хрипловатым голосом. – И не советую вам держать ее открытой. Я только что говорил с месье Ладюри и склонен считать, что угрозы в ваш адрес отнюдь не шутка.

– Хорошо, мистер Бонд. А теперь помогите же мне, наконец! Долго мне еще так стоять?

Доминик был рад, что она повернута к нему спиной и не видит выражения его лица. От него не укрылось, что под платье Энн не надела бюстгальтера, и он боялся выдать свое смятение. С трудом сглотнув, он взялся дрогнувшей рукой за молнию у талии, свел вместе края и потянул коварный замочек вверх. Молния застегнулась без особого труда.

Доминик перевел дыхание и отступил на шаг.

– Вот...

– Спасибо, – пробормотала Энн и удалилась в спальню.

Стоя перед зеркалом и разглаживая складки на лифе, она смотрела на свое раскрасневшееся, смущенное лицо и старалась успокоиться. Тело ее трепетало, как будто Доминик не просто застегнул на ней платье, а как-то по особенному интимно провел руками по ее обнаженной спине... Ладно, платье сидит идеально, значит, пора его снять и отправиться на поиски места для съемок. Но для этого нужно попросить Доминика расстегнуть молнию. А второго такого опыта за день она просто не выдержит и совершит что-нибудь такое, о чем всю жизнь будет жалеть.

– Вы что, в таком виде собираетесь ехать? – донесся до ее слуха чуть насмешливый голос Доминика. – Если так, вам нужен не один телохранитель, а целая армия. Даже те, кто до сих пор не знал о вашем существовании, сбегутся со всей округи, чтобы с вами познакомиться.

– Не считайте меня настолько глупой! – ответила Энн, раздражаясь не столько на него, сколько на себя за неуместное смущение. – Конечно, я собираюсь переодеться. Я просто примеряла платье, чтобы прикинуть, какой для него нужен фон. И потом, вы мой телохранитель... Вот и охраняйте мое тело от всевозможных посягательств.

Телохранитель в соседней комнате с шумом перевел дыхание. Более нелепой ситуации он не мог себе представить. Впору нанять еще одного охранника, чтобы охранять тело этой девушки от посягательств ее собственного телохранителя!..

Энн мучилась, пытаясь снять платье. Неужели ей снова придется просить Доминика о заслуге? Пригласить его в спальню, чтобы расстегнуть молнию на платье, – это более чем двусмысленно! Но, к счастью, на этот раз молния хоть не сразу, но поддалась. И девушка самостоятельно освободилась от роскошного наряда. Она поспешно натянула джинсы, надела легкую блузку с подсолнухами, собрала волосы в хвост и не забыла про широкополую соломенную шляпу. Самый подходящий вид для поездки на море!

Прихватив сумочку, Энн вышла в гостиную. Доминик с мрачным видом сидел в кресле. Только сейчас девушка разглядела его. Телохранитель, увешанный фотооборудованием, переоделся в легкий светло-зеленый костюм, выгодно подчеркивающий достоинства фигуры. Пожалуй, при взгляде на нас двоих не сразу будет понятно, кто тут фотомодель, а кто – ассистент, подумала Энн с легкой дрожью восторга. Таких красивых мужчин просто не могло существовать на свете!

– Сегодня мы поедем на море, – заявила она, стараясь не выдавать своего смущения.

Доминик пожал плечами. На море так на море. Его дело маленькое – всюду следовать за ней.

Они уселись в автомобиль Энн. Правда, на этот раз место водителя занял фотограф. Девушка обычно любила сама сидеть за рулем своей ненаглядной Редди, но ей неожиданно понравилось, как уверенно и красиво Доминик управляет машиной. Вот что называется водить по-мужски, невесть почему подумала она.

До моря было совсем недалеко, около четверти часа быстрой езды. Стрелой проскочив чудесные залитые солнцем пригороды, Доминик наконец вырулил на пляж. Здесь было не так уж много народу – в отличие от курортников коренные жители юга Франции не особенно любят купаться. Несколько парочек нежились на расстеленных полотенцах, и больше никого.

– Погода сейчас не слишком подходящая, – заявила Энн, выбираясь из автомобиля. – Мне нужен ветерок, легкие волны, а сейчас полный штиль. Но я и не хотела сразу приступать к съемкам, сначала найдем удачное место.

Она зашагала по берегу, привлекая взгляды мужчин. И Доминик невольно ощутил приступ ревности. Он готов был разорвать в клочки любого бездельника, чьи глаза ощупывали стройную фигурку его подопечной. Впрочем, когда взгляды мужчин падали на высокого и грозного спутника красотки, они моментально угасали.

Энн в сопровождении Доминика миновала песчаную полосу пляжа, удаляясь к утесам, где было безлюдно. Там над бирюзовой водой Средиземного моря кричали чайки, прозрачную глубину прочерчивали стайки рыб. Энн осмотрелась с довольным видом. Нужно было только найти подходящий камень, чтобы он наполовину скрывался в воде, удобный и красивого цвета... Лучше темно-серый, думала девушка, прыгая по валунам. Доминик, слегка встревоженный, следовал за ней.

– Обожаю море, – обернувшись, сообщила Энн. – И особенно те места, которых еще не коснулась цивилизация. С детства терпеть не могла загорать на пляже, всегда старалась забраться куда-нибудь на скалы.

«Мы сюда не загорать явились», – хотел было напомнить Доминик, но не успел. Неожиданно тишину, нарушаемую лишь стонами чаек и плеском волн, прорезал истошный женский крик.

– На помощь! Помогите! – доносилось из-за гряды валунов.

Доминик сбросил с плеча камеру, чтобы та не мешала бежать, и немедля ринулся на помощь.

– Возвращайтесь к машине и ждите меня! – крикнул он Энн на бегу.

Однако девушка не послушала и тоже рванулась на крик. Доминик оглянулся и выругался. Черт побери, этого еще не хватало! Он ускорил бег и подоспел к месту происшествия как раз вовремя. Девушка в купальнике, должно быть такая же любительница загорать в уединении, как Энн, отбивалась от длинноволосого подростка, вырывающего из ее рук дорогой транзистор.

Увидев, что на помощь его жертве бежит мускулистый мужчина, воришка бросил свою добычу и кинулся наутек. Доминик с отчаянием увидел, что злоумышленник мчится как раз навстречу Энн, пока еще скрытой валунами.

– Стой, негодяй! – закричал он, устремляясь за ним.

Но тут из-за камней донеслись звуки борьбы и громкий всплеск. Задыхаясь, Доминик вскарабкался на гряду, ударившись коленом об острый выступ, и увидел в воде Энн. Он поспешно спустился к берегу и протянул ей руку, чтобы помочь выбраться из воды. Девушка схватилась за его ладонь мокрыми пальцами – и вдруг, озорно улыбнувшись, дернула его на себя. Доминик не удержался на скользком камне и полетел в воду. Он не ушибся, но зеленый костюм его стал таким же мокрым, как одежда Энн.

Девушка выбралась на берег, на ходу выжимая мокрые волосы.




– Вот ведь досада какая! – сообщила она. – Я бы непременно с ним справилась, если бы не было так скользко! Я ведь знаю джиу-джитсу и, к вашему сведению, месье телохранитель, прекрасно плаваю.

– Вы не должны были подвергать себя опасности, – раздраженно бросил Доминик, стараясь выжать мокрые брюки, не снимая их. Одежда противно липла к телу. – Что за детское поведение?

Он старался не обращать внимания на то, как блузка с подсолнухами облегает грудь Энн, как отчетливо вырисовываются под тканью соски.

– Это же был простой воришка!

– Под водой могли оказаться острые камни, и, если бы вы ушиблись головой... Я уж не говорю, что вас могли поранить.

– Как вы, надеюсь, заметили, я не нуждаюсь ни в чьей помощи, – холодно отрезала Энн, водружая на голову помятую шляпу.

– Полагаю, нам нужно вернуться в отель, – сменив тему на более безопасную, сказал Доминик. – Расхаживать в мокрой одежде не очень-то полезно. К тому же вечереет, лучше бы вам к ночи оказаться дома.

Они вернулись к пострадавшей девушке, которая уже оправилась от потрясения и принялась благодарить их, одновременно поспешно собирая вещи. Распрощавшись с ней, Доминик подобрал брошенную по дороге фотокамеру. Энн демонстративно не разговаривала с ним, уязвленная его поведением. Подумаешь, спаситель выискался! Она не хуже его могла бы задержать вора! Правильно она искупала гордеца в соленой воде – может быть, это слегка поубавило его спеси. Все мужчины одинаковы, считают, что женщине без них не обойтись!

Так молча фотомодель и ее телохранитель уселись в машину. Доминик жалел, что воришке удалось скрыться, еще он сердился на Энн, отказавшуюся слушаться его указаний. А если бы ситуация оказалась более серьезной? И ведь получилось бы, что подопечная пострадала по его вине!

Энн дорога домой тоже не доставила особого удовольствия. Она равнодушно смотрела на пролетающие за окном пригороды и думала, что мужчинам никогда ее не понять.

Мокрые и сердитые друг на друга, они вошли в отель и прошествовали к лифту, не обращая внимания на изумленные взгляды персонала. С волос Энн капала вода, ботинки Доминика оставляли следы на роскошном ковре.

Телохранитель довел девушку до ее номера, открыл дверь ключом, пока Энн презрительно кривила губы. Стоит ли искать опасность там, где ее и быть не может, говорил весь ее вид. Можно подумать, что до сих пор от глупых предосторожностей был хоть малейший толк...

Доминик шагнул за порог, зажег верхний свет – и замер в изумлении. Энн за его спиной тихо вскрикнула, прижимая ладони к щекам.

Номер был разгромлен, как будто в нем буянила шайка бродяг. Сорванные с окон занавески, перевернутые стулья, разбросанная по всей гостиной одежда... Доминик прошел в спальню, осмотрел ванную – везде царил тот же разгром. В ванной на зеркале в рост человека красовалась надпись, сделанная лучшей губной помадой Энн: «Англичанка, убирайся к себе домой! Плюнь на Ладюри с его проектами, иначе плохо будет».

У Доминика за спиной возникла Энн с широко раскрытыми от ужаса глазами. Всю надменность ее как рукой сняло.

– Мистер Бертье... что же это такое?

– То, о чем я и говорил, – негромко ответил он, испытывая легкое удовлетворение от ее робости. – Вам грозит опасность. Поэтому впредь слушайтесь моих указаний.

Девушка испуганно кивнула. Наконец-то до нее дошло, что ей в самом деле что-то угрожает.

– Что-нибудь пропало? – отрывисто спросил Доминик.

– Н-ничего... Впрочем, нет! Пропало! Два платья, которые сегодня мне дал месье Ладюри! Вор унес их вместе с пакетами!

– Так, понятно, – протянул Доминик, хотя ничего понятного тут не было. – Постарайтесь ничего не трогать руками. Сейчас я вызову полицию, пусть снимут отпечатки пальцев, если они есть. И еще я позвоню месье Ладюри. Пускай переведет вас временно в другие апартаменты и попросит мадемуазель Габриель принести вам сухую одежду и посидеть с вами, пока я буду осматривать место преступления.

– Мне не нужна нянька, – слабо запротестовала Энн. Но Доминик укоризненно посмотрел на нее.

– Вам, может, и не нужна. Но подумайте о Габриель. Она ведь куда моложе вас.

Девушка наконец поняла его и торопливо кивнула.




ГЛАВА СЕДЬМАЯ


Доминик ужасно злился. Не на Энн, на себя. Девушка, которую он должен был охранять, сначала упала в море, а потом ее номер разгромили. И он, телохранитель, не смог предупредить ни того, ни другого!

Все, что теперь ему оставалось, – это тщательно осмотреть комнаты, пытаясь обнаружить следы взлома. Но и дверь, и окна оказались в полном порядке, будто к ним никто не прикасался. Скоро должен был подъехать инспектор Верт и обследовать номер на предмет отпечатков пальцев. Но Доминик был почти уверен, что предусмотрительный злоумышленник и на этот раз не оставил никаких следов.

– Что произошло, Доминик?

В дверях возник месье Ладюри. Первое впечатление не обмануло Доминика: этот человек страшен в гневе. Сейчас он находился в крайнем раздражении, и выражение его лица пугало.

– Похоже, кто-то хочет дать понять мадемуазель Лесли, что ее присутствие здесь нежелательно.

– Это я и без вас вижу. Что именно случилось? Мне сказали, что на нее напали, столкнули в воду...

– Не совсем так. Досадный эпизод на самом деле имел место, но его причиной был самый ординарный грабитель. По крайней мере, так мне тогда показалось, хотя теперь я не уверен. Может быть, ограбление было инсценировано с целью заставить мадемуазель Лесли как можно позже вернуться в отель? Посмотрите на зеркало в ванной. Там красуется очередное послание.

Месье Бернар быстрым шагом прошел в ванную и вернулся оттуда еще более хмурым.

– Как они попали внутрь? – яростно спросил он.

– Они – или он, или она – должно быть, уже находились внутри, как ни прискорбно это сознавать. Месье Ладюри, вам придется проверить работников отеля. Либо кто-то из них поддерживает контакт с шантажистом, либо – к сожалению, я вынужден признать такую вероятность – преступник состоит у вас в штате.

Плотно сжав губы, Бернар обдумал предположение. Доминик восхитился тем, что он не стал сразу возражать.

– Хорошо, я попрошу полицейских допросить всех присутствующих работников отеля, – медленно сказал он. – Из номера что-нибудь похищено?

– Только платья, которые вы предоставили в распоряжение фотомодели сегодня утром. Думаю, это чисто символический жест. Если бы преступник нуждался в деньгах, он мог бы прихватить что-нибудь подороже и понеприметнее, что нетрудно продать. Нет, он просто хотел запугать нас.

– Отчасти ему это удалось, – со вздохом признался месье Ладюри. – Хорошо же. С завтрашнего утра я поставлю охрану у всех входов и выходов. И блокирую служебный лифт. Есть какие-нибудь предположения насчет мотивов, Доминик?

Тот пожал плечами.

– Может, вашим конкурентам не по вкусу новый каталог?..

– Или кому-то не нравится, что у Габриель появилось свое дело, – задумчиво протянул месье Бернар. – Кстати, где она?

Доминик объяснил, и месье Ладюри понимающе кивнул.

– Я временно перемещу мадемуазель Лесли на этаж ниже. Вам лучше будет оставаться в одном номере с ней – по крайней мере, на эту ночь. Завтра обсудим это еще раз.

От его слов по спине Доминика пробежал холодок. Но, как полицейский, он понимал целесообразность сказанного.

– Охрану мадам Мари Изабель и Габриель я обеспечу, – продолжал месье Бернар. – Как вы считаете, мадемуазель Лесли будет достаточно вас одного в качестве охранника?

– Думаю, да, – поспешно отозвался Доминик и слегка покраснел. Но месье Ладюри не обратил на это внимания.

В дверь постучали, и в гостиную вошел инспектор Верт в сопровождении двух младших полицейских чинов. Обменявшись рукопожатиями с месье Ладюри и с Домиником, полицейские принялись обследовать комнаты, и черный порошок для обнаружения отпечатков пальцев усугубил беспорядок.

– Похоже, вам нужно переодеться, – сказал Доминику один из полицейских.

– Пустяки, – отмахнулся тот. – С этим можно и подождать. Пусть мои вещи доставят в номер мадемуазель Лесли. Я отправлюсь выполнять свои обязанности телохранителя.




Однажды он уже оставил Энн одну, и это привело к ее падению в море. Хорошо, что она только вымокла, а если бы под водой были острые камни... Больше Доминик не собирался отходить от девушки ни на шаг.

Хорошо хоть, от ботинок не оставались более мокрые следы, когда молодой человек шел по ковровой дорожке к лестнице.

Энн не могла понять, .напугана ли Габриель происшедшим или она просто нервная личность. Тоненькая и хрупкая, дочь миллионера робко постучала в дверь нового номера мадемуазель Лесли и вошла, оглядываясь по сторонам.

– Здравствуйте... Мне сказали, что вам нужна сухая одежда. Я принесла вам один из моих халатов... Что случилось? На вас напали?

– Какой-то хулиган столкнул меня в море.

– О Господи! Надеюсь, вы не пострадали?

– Нет. Да сам случай пустячный – воришка хотел отнять у женщины транзистор, и я побежала на помощь...

– Вы очень смелая, – проникновенно сказала молоденькая девушка, присаживаясь в кресло. – Я бы никогда так не смогла. Но почему же вас перевели из прежнего номера?

– Когда мы вернулись в отель, оказалось, что кто-то покопался в моих вещах и устроил порядочный разгром. Сейчас с этим разбирается полиция.

Энн заметила, как Габриель вздрогнула, и поспешила ее успокоить:

– Не волнуйтесь, ваш отец теперь усилит охрану. Негодяя скоро поймают, ведь за дело взялись профессионалы, такие, как месье Бер-тье. Лучше давайте попросим принести нам чаю и отдохнем после бурного дня.

– Я уже заказала две чашки, – улыбнулась Габриель. – Я верно рассудила, что вы, англичанка, больше любите чай, а не кофе?

Энн кивнула, хотя на самом деле предпочла бы сейчас чашку крепкого кофе... с коньяком.

– Я сама наполовину англичанка, – продолжала Габриель, – и сохранила многие английские привычки. Но так и не обрела английской твердости духа.

Энн смотрела на хрупкую темноволосую девушку, настоящую француженку на вид, и невольно жалела ее. Габриель казалась младше своих лет и не заслужила таких испытаний страхом.

– Я боюсь, мадемуазель Лесли, – словно услышав ее мысли, сказала Габриель. – Может, отцу в самом деле нужно отказаться от проекта?

– Мне показалось, месье Ладюри не из тех людей, что так просто сдаются.

– Так и есть. – Габриель повесила голову. – Отец никогда никого не слушает! Он отдал этот проект мне, но чисто формально. Мое слово здесь значит не больше, чем слово любой горничной в отеле. Отец всегда лучше меня знал, чего именно я хочу и на что способна. Это о отдал меня учиться на дизайнера, заранее оп ределив судьбу и участие в семейном деле. О так редко спрашивал меня, чего же я сама же лаю от жизни!

Что-то в голосе Габриель удивило Энн. Может быть, неожиданная нотка горечи, котора странно звучала в устах одной из богатейши наследниц Франции? Энн даже не знала, что ей сказать. Но Габриель тряхнула короткими темными волосами и взяла себя в руки.

– Впрочем, пустяки, мадемуазель. Я уверена, что ситуация скоро разрешится. Вот и чай подоспел – угощайтесь! Хотя, может быть, вам сначала стоило бы переодеться? Сидеть в мокрой одежде вредно для здоровья.

Энн согласилась с ней и отправилась в ванную. Там она приняла теплый душ и надела халатик Габриель. Очаровательный шелковый наряд в восточном стиле идеально подходил ей – у Энн с дочерью модельера оказались очень схожие фигуры. Наконец девушка вышла из ванной, совершенно успокоившись и на ходу завязывая пояс халатика. Затем приступила к чаепитию со своей юной начальницей. Энн старалась развлечь ее беседой о пустяках, рассказывала о проделках собаки, которую их семья держала давным-давно, потом завела разговор об Англии, об учебе, о любимых книгах. Казалось, Габриель начинает расслабляться и чувствовать себя спокойнее. Когда они вместе смеялись над забавной историей, в дверь резко постучали – и обе девушки невольно замерли, смех оборвался сам собой.

Но, к счастью, это оказался всего-навсего Доминик Бертье, по-прежнему одетый в светло-зеленый костюм, потемневший от влаги. При виде Доминика Габриель ужасно смутилась и пролепетала, что уже поздно и она, пожалуй, пойдет к себе. Позвонив по телефону, она дождалась, когда за ней придет личный телохранитель, и ушла, пожелав Энн спокойной ночи. Доминика Габриель не удостоила даже кивком.

– Девушка, похоже, перенервничала, – прокомментировал Доминик, когда дверь за дочерью месье Ладюри закрылась. – А вы как? Успокоились? Надеюсь, вы не простудились в мокрой одежде?

– Я и не волновалась особенно. – Энн нервно повела плечом. – Кстати о мокрой одежде: если из нас кто-то и может простудиться, так это вы. Почему бы вам не принять, по моему примеру, горячий душ и не переодеться во что-нибудь сухое?

– Пожалуй, вы правы.

Проверив замки на двери, Доминик ретировался в ванную. Не то чтобы он нуждался в горячем душе, просто наедине с Энн ощущал себя не в своей тарелке. И где только она раздобыла этот соблазнительный халатик, едва прикрывающий бедра? Даже в джинсах и блузке она возбуждала своей близостью, а теперь ей пришло в голову вырядиться в одежду, от которой у любого нормального мужчины голова пойдет кругом...

Приняв душ – не горячий, а холодный, вопреки дружескому совету Энн, – Доминик слегка успокоился. И тут только вспомнил, что ему еще не принесли сухую одежду. Нужно пойти и позвонить обслуге, чтобы ему доставили его вещи, и как можно скорее. Не мог же он просидеть все оставшееся до утра время в ванной из опасения впасть в соблазн!

Он обернул вокруг бедер полотенце, выбрав из висевших в шкафу самое широкое, и босиком прошлепал в гостиную. Энн при виде него едва не вскочила. Стараясь не глядеть в ее сторону, молодой человек прошел к столику в поисках телефона... И не обнаружил аппарата.

– Телефон здесь, возле меня, – странным, напряженным голосом сообщила Энн.

Доминик, чувствуя, как плоть его сама собой вздымается под полотенцем, подошел и протянул руку за трубкой.

Энн закрыла глаза. Держись! – взывала она к себе. Лучше не смотри на него. Мужская красота Доминика так возбуждает! Кажется, она все отдала бы за одну возможность прикоснуться к его мускулистому плечу, обхватить руками загорелую шею. Сорвать с него это дурацкое полотенце, а там будь что будет!..

Втянув воздух сквозь зубы, она поняла: бороться больше невозможно. Словно против ее воли, рука ее поднялась и легла Доминику на талию.

Тот вздрогнул, как будто его ударило током, и замер с телефонной трубкой в руке.

– Энн, – голос его звучал хрипло от плохо сдерживаемой страсти, – не играйте с огнем, прошу вас. Вы... вы просто не понимаете, что со мной делаете.

– Понимаю, – тихо сказала она. Откуда только взялось у нее, застенчивой девушки, столько смелости? Словно движимая неведомым ранее древним инстинктом, она поднялась и прижалась к нему. – Я прекрасно все понимаю, Доминик. И не боюсь.

– Ты уверена? – выдохнул он, сдерживаясь из последних сил. – Ты уверена, что хочешь этого? Что потом не пожалеешь?

– Да, – прошептала Энн, закрывая глаза и отдаваясь наконец на волю чувств. Огонь, давно сжигавший ее изнутри, наконец вырвался наружу, и в этом огне сгорало все – доводы разума, мысли о карьере, забота о завтрашнем дне. – Да, я уверена. Я хочу тебя. Не спрашивай больше ни о чем... Просто займись со мной любовью.

Повторять приглашения было не нужно. Доминик легким движением подхватил ее на руки и понес в спальню. И его сокровище, воплотившаяся мечта в облике зеленоглазой девушки, обняла его за шею, полностью покоряясь мужской воле.




ГЛАВА ВОСЬМАЯ


В девять часов утра Энн по-прежнему валялась в постели, размышляя о происшедшем вчера. Она не знала, как теперь себя вести с этим человеком, и решила делать вид, будто ничего особенного не случилось. Она и так рисковала слишком сильно к нему привязаться! Нельзя отдавать себя целиком тому, кто самодостаточен и ни в ком не нуждается. Пусть он овладел ее телом, но душа Энн осталась свободной и независимой, и она это докажет!

Доминик, проведший ночь на диване в гостиной, проснулся куда раньше. Он с самого рассвета лежал и размышлял о чуде, случившемся этой ночью. Та, которую он принимал сначала за продажную женщину, потом – за любовницу Ладюри, оказалась невинной девушкой, чистой как лилия, но при этом страстной и пламенной. И невинность красавицы стала подарком ему, Доминику, – человеку, который скорее всего был недостоин такого дара.

Ему рисовались прекрасные картины их совместного будущего: они с Энн теперь всегда будут вместе, и ничто не сможет их разлучить... В подобных мечтаниях он провел несколько часов. Потом натянул брюки и рубашку, что принесли накануне, и позвонил в офис, узнать новости. Но свежей информации не поступало. Через некоторое время из прежних апартаментов прибыли вещи Энн в сопровождении подноса с завтраком.

Тогда Доминик не выдержал и постучал в дверь спальни.

– Твоя одежда готова. И завтрак принесли.

Дверь чуть-чуть приоткрылась, и он просунул туда легкие брючки до колен и бежевую блузку.

– Буду через минуту, – сказала Энн. Прошло всего секунды две, и она вылетела из комнаты, залпом выпила чашку кофе, съела банан. На ходу упаковала наряды в сумку и проверила, не забыла ли чего.

– Ты идешь или нет? – спросила Энн, выходя в коридор. – Сегодня едем в Мори. Там чинят древнюю мостовую – могут получиться интересные кадры.

Сжав зубы, Доминик пошел за ней. Работать с этой девицей было непросто. Она вела себя так, будто совмещала фотографа и модель в одном лице, а ему отводила роль автомата по нажиманию кнопки на фотоаппарате. Более того – делала вид, будто вчера ничего необычного не произошло. Доминик был ее первым мужчиной – он мог в этом поклясться! – а Энн словно давала понять, что их сказочная ночь любви значила для нее совсем немного. Неужели она принадлежит к тем женщинам, для которых любовь – это всего-навсего приятный способ времяпрепровождения, а главное в жизни карьера и независимость?

Доминик в своей мужской самонадеянности думал, что первый раз для девушки – это нечто волшебное и незабываемое, а сам он теперь станет для Энн сказочным принцем... Не тут-то было! Первое, о чем она заговорила с утра, были съемки. Энн немедленно начала давать Доминику указания, как будто лучше него знала, что и как нужно фотографировать!

Поездка заняла немногим больше получаса. Все это время Энн весело щебетала о ракурсах и освещении, а Доминик с завидной регулярностью выжимал из себя «да» или «нет». Пару раз на крутых поворотах машину заносило, и его спутница случайно прижималась к его плечу. У Доминика тут же прерывало дыхание, когда каштановые волосы, пахнущие медом и жимолостью, щекотали ему лицо, а тонкая рука вцеплялась в колено или предплечье.

Наконец впереди, на невысоком зеленом холме, показались каменные дома Мори. По узким петляющим улочкам фургон докатил до старинной церкви, возле которой группа рабочих чинила булыжную мостовую. Солнце стояло довольно высоко, и уже начало припекать, так что многие рабочие сняли рубашки. Доминика передернуло от мысли, что придется снимать Энн рядом с подобными грудами мускулов.

Пока он доставал сумку с аппаратурой, Энн подошла к одному из рабочих и принялась оживленно с ним беседовать. Затем помахала перед его лицом какой-то бумагой и очаровательно улыбнулась. Тот кивнул, хотя и несколько растерянно.

– А это мой фотограф, Доминик Бертье, – продолжала она, поманив напарника к себе. – Надеюсь, ваши ребята не очень расстроятся, если обед у них настанет на пару часов раньше, чем обычно.

Конечно же бригадир, а за ним и все остальные согласились. Не столько из-за обещанных денег, сколько ради самой Энн. Какой нормальный мужчина устоит, если ему предлагают сфотографироваться, да еще в разных ракурсах, с такой женщиной? Она выглядела потрясающе даже в бриджах и простой рубашке, что же говорить о платьях, которые специально подчеркивали волнующие изгибы ее нежного тела?!

Она была права, считая, что справится с любым мужчиной. И дело тут было не в силе характера, не в умении водить машину. Эта девица знала, как дать мужчине почувствовать свою важность, ощутить ответственность. От одной ее улыбки хотелось свернуть горы, не говоря уж о такой мелочи, как пара снимков.

Пока Доминик устанавливал штатив, настраивал фотоаппарат, Энн с помощью рабочих поставила свою кабинку и начала готовиться к очередной фотосессии. Она переоделась в длинное платье с воланами из легкого хлопка в мелкий цветочек, ловко наложила макияж, поправила прическу – и все! Затем опытным глазом фотограф выбрал удачный пейзаж, прикинул освещение, велел убрать кое-какой мусор и махнул рукой к началу работы.

Новонабранные «модели» выстроились в очередь, оживленно обсуждая, каким боком кому лучше стать, улыбаться или хмуриться, демонстрировать бицепс или трицепс. Энн выбирала партнера, быстро объясняла ему легенду о простом рабочем парне и прекрасной принцессе, и они начинали позировать. Доминик в который раз восхитился, какой разной она бывает и как умеет расположить к себе людей, настроить их на нужную волну и дать каждому почувствовать собственную значимость. Он сам увлекся работой. На какой-то момент даже забыл, кого именно снимает. Просто красивую композицию: очаровательная девушка, сильный, грубоватый мужчина...

– А теперь пусть возьмет тебя на руки! – в творческом пылу предложил он и тут же пожалел об этом. Потому что здоровяк рабочий без лишних раздумий подхватил Энн и с гордым видом поднял над головой.

Изящное тело изогнулось аркой, ветерок всколыхнул легкую ткань юбки и обнажил длинные стройные ноги, лицо красавицы вспыхнуло от смущения... и удовольствия. Доминик уже видел, какой удачный получится снимок, но с радостью пожертвовал бы им, чтобы не видеть Энн в объятиях другого. Тем более на глазах у стольких зрителей. Пока на невидимом фронте влюбленный мужчина побеждал профессионала.

Объявили перерыв. Модель пошла переодеваться в другой наряд, Доминик менял пленку, подбирал и оформлял следующий фон. Он не замечал, что рабочие кивают в его сторону и тихонько между собой переговариваются. Скоро последние в очереди стали исчезать.

Энн вернулась и подошла к бригадиру, который стоял чуть в стороне. Очевидно, ей пришло в голову сделать несколько снимков с этим уже довольно пожилым, но стройным и подтянутым человеком. Однако идея Энн никакого восторга у него не вызвала.

– Да что вы, мадемуазель. Я уже стар и не гожусь для журналов. Разве только для рекламы средств от облысения, – рассмеялся он, похлопав себя по намечающейся плеши.

– Ну, Сильв, ну пожалуйста. Вы очень фотогеничны. После этих кадров у вашего крыльца будут толпиться молоденькие девочки, выпрашивая автограф или поцелуй. – Энн так и увивалась вокруг рабочего, которому явно льстило внимание модели.

– Вот спасибо! Мне этого добра достаточно! Шестерых детей уже наплодил, куда уж больше. А от красоток наутро все тело ломит...

Но Энн сдаваться не собиралась. Она подошла совсем близко к Сильву и громко прошептала ему на ухо:

– Обожаю зрелых мужчин! Особенно с горячей романской кровью в жилах!

Бригадир наконец растаял под лучами ее обаяния, а Доминик, напротив, ощущал неприятный холодок. Вот у Сильва кровь горячая, а про выходца с промозглых Британских островов так не скажешь. Мужчина с горячей кровью не позволил бы Энн Лесли ускользнуть. И не стал бы мучиться, видя ее с другими. Что, черт подери, с ним происходит?!

– Зачем вам эти картинки, ма шери? – спросил Сильв, приобнимая ее за талию. – На продажу?

– Да, мы продаем их. Стараемся показать, что и пожилые люди кое на что способны.

Вот этот точно способен на многое! Доминик потратил целую пленку и заснял историю поздней любви пожилого мужчины и юной девушки.

Энн дала Сильву свою визитную карточку с номером телефона и хотела позвать следующего партнера, но вокруг никого не оказалось. Пока они трудились над последним сюжетом, рабочие попрятались.

Модель нахмурилась и огляделась. Где-то за грудой мусора мелькнула форменная оранжевая жилетка ремонтника.

– Куда все пропали?

Сильв кивнул в сторону Доминика.

– Они думают, он из полиции. Маскируется под фотографа. Некоторые ребята, ну... приехали из Алжира. У них не все в порядке с документами. А дома остались семьи, которые целиком зависят от здешних заработков. Если их поймают, то отправят обратно.

Энн всплеснула руками.

– Ерунда какая! Да и вообще, кем бы он ни был, он на меня работает, а не нелегалов выискивает.

Сильв грустно улыбнулся.

– Они никому не доверяют. А что я? Я слишком стар, чтобы беспокоиться о таких пустяках. Когда вернусь домой и скажу жене, что обнимался с молоденькой девушкой для журнала мод, она помрет со смеху!

– Спасибо, Сильв. – И Энн действительно обняла его. – Не потеряй мою карточку. Я написала на ней адрес отеля в Перпиньяне, где живу. Скажи своим ребятам, пусть не боятся ни меня, ни моего фотографа. А жене передай, что я сделаю тебя знаменитым.

– Лучше бы богатым.

– И это тоже.

Поняв, что съемку придется закончить, Энн решительно направилась к кабинке и, не взглянув на Доминика, стала собираться. От огорчения она даже не переоделась – так была зла на фотографа, пусть и невольно, но помешавшего работе. Пока он убирал оборудование, Энн не разжимала губ и, только когда Доминик уселся за руль, резко произнесла:

– Послушай, герой, тебе придется сменить рубашку, форменные ботинки и спороть с куртки нашивки. Будь добр, выгляди как обычный фотограф, а не как полицейский, хотя бы пока снимаешь. Иначе я найду кого-нибудь другого. Что тебе больше нравится?

– Мне нравится, – рявкнул он, резко нажимая на газ и выворачивая руль, – когда ты не приказываешь, как сержант, а говоришь нормально!

Она медленно обернулась.

– Извини. А о чем ты хотел поговорить... нормально?

– Для начала о прошлой ночи.

– Ну нет. Я уже думала об этом. Сейчас мы с тобой на работе, делаем фоторяд для новой коллекции одежды. Больше никаких шуток и игр.

– Как скажешь. А я-то думал, для тебя это должно быть важно! – прорычал он. Обычно после первой в жизни ночи любви девушки только и делают, что говорят о ней и жаждут повторения. Но Энн, судя по всему, никогда не ведет себя «обычно».

На выезде из города Энн попросила остановиться перед маленькой закусочной и, как была в платье «от кутюр», потребовала сфотографировать ее на фоне хот-догов и гамбургеров, в объятиях первого попавшегося парня, как оказалось, итальянца. Парень и по-французски, и по-английски говорил плохо, но после эмоциональных и довольно красноречивых жестов и восклицаний Энн и Доминика понял, в чем дело, и, естественно, отказываться не стал.

– Эй, мадемуазель, а я вас не подойти? – на ломаном французском закричал владелец ресторанчика, с интересом наблюдавший за процессом съемок. – Вам надо настоящий мужчина! Захотите фотографировать меня!

– Настоящие мужчины мне не подходят, – рассмеялась Энн. – Но для вас сделаю исключение.

Она выразительно посмотрела на Доминика, и тот щелкнул пару кадров. По старой привычке он захотел сделать несколько снимков живописного кафе, но обслуга, увидев нацеленный объектив, разбежалась. Похоже, здесь тоже работали немало выходцев из Северной Африки. Энн снова пришлось объяснять, что никакой он не полицейский, а фотограф, который к тому же охраняет ее, и тогда только официанты вернулись. Доминик также снял живописную компанию за соседним столиком: молодая женщина с маленьким ребенком и пожилой священник. Они пили кофе и оживленно беседовали.

Владелец закусочной настоятельно приглашал их остаться на обед, расхваливая холодное мясо с зеленой фасолью и красное столовое вино местного изготовления. Молодые люди согласились и уселись за столик под раскидистым каштаном.

– Прошу прощения, – начал Доминик, – я не хотел мешать твоей работе. Завтра постараюсь выглядеть не так устрашающе. Прикинусь обычным фотографом: надену цветную рубашку, бермуды, зеркальные очки... Не думал, что меня так просто вычислить.

Она подняла взгляд от тарелки.

– Ох, Доминик, готова спорить, они узнают о твоем полицейском прошлом, даже если ты будешь разгуливать в одних трусах!

– Но как? У меня что, на лбу написано?

– Насчет лба не знаю, но ты просто распространяешь вокруг себя дух настороженности. Твой пронзительный взгляд словно высматривает среди них шпиона или лазутчика. Только кристально чистый человек может смотреть тебе в глаза. Ты ведешь себя как представитель власти. – Доминик терялся в догадках: льстит она ему или издевается над ним? – Сомневаюсь, что тебе удастся что-то изменить в своем облике. Просто ты такой, какой есть, вот и все. – Она покачала головой и усмехнулась. – Поэтому мы с тобой все время ругаемся.

– То же самое можно сказать и о тебе. – Доминик решил не оставаться в долгу. – Удивляюсь, почему ты не попросила позировать святого отца!

– А что, интересная мысль! Говорят, нет людей более мужественных, чем священники, и более женственных, чем монахини. Образ пожилого кюре очень удачно сочетается с образом юной невинной девушки. Можно пофантазировать... – Эта ужасная женщина способна думать только о работе! – К тому же месье Ла-дюри готовит проект новой линии мужской моды в дополнение к женской коллекции, которую рекламирую я. Надо же как-то искать модели! Моде нужны свежие лица, оригинальные, никем не использованные имиджи. Например, пожилые люди, или толстяки, или даже священники.

Она так увлеклась, что забыла про свою обожаемую зеленую фасоль. Доминик слушал и мрачно жевал.

– Образ мужественного красавца блондина с холодными серыми глазами уже всем навяз в зубах, – без малейшего смущения сообщала Энн своему светловолосому собеседнику. – «Американскую мечту» пора скинуть с пьедестала. К тому же такие люди все равно не станут носить наши модели. Им не то что стильный пиджак, даже пару модных трусов не продашь!

– Почему ты так думаешь? – Доминику стало обидно за себя и своих собратьев. Не виноват же он, что таким родился!

Она улыбнулась и взмахнула ресницами.

– Ты же их вообще не носишь.

– Ты права, – согласился он и ухмыльнулся. – Если я вообще собираюсь надеть трусы, то просто лезу в шкаф и вытаскиваю первые попавшиеся. А когда надо покупать новые, иду в магазин и беру, что есть. С остальной одеждой, впрочем, то же самое.

– Вот видишь, а с нашей коллекцией этот номер не пройдет.

– А зачем мне менять привычки? – удивился Доминик.




– Затем, чтобы твои женщины оценили и полюбили новый сексуальный образ.

– Мои женщины?

– Ну, ты же не отшельник?

– Нет.

Интересно, догадывается ли она, какую воздержанную жизнь он вел? За прошедшие сутки Доминик занимался сексом больше, чем за последние полгода! Хуже того, начиная с сегодняшнего утра он только и думает, как бы снова оказаться в постели с Энн Лесли и продолжить начатое знакомство. Вместо того чтобы все интеллектуальные силы бросить на разгадку тайны анонимных посланий, он забивал голову эротическими фантазиями.

– Хочешь сказать, что такого, как есть, меня женщины не ценят и не любят?

– Надо тебя сфотографировать, и тогда посмотрим. Вдруг твоя личная жизнь коренным образом изменится?

– Ни за что. Не хочу, чтобы моя особа смотрела со страниц вашего каталога.

– Почему же?

– У меня и так достаточно проблем. Больше не требуется.

– И ты ни в коем случае не согласишься со мной позировать?

Ему очень не понравился ее недоверчивый тон и взгляд. Можно подумать, она лучше знает, что он будет делать, а чего нет. Ее проклятая самоуверенность уже в печенках у него сидит!

Доминик хотел было продолжить спор, но Энн уже смотрела в сторону стоянки, откуда приближался человек. Фотограф узнал Сильва. Сильв оглядел ресторанчик и направился к столику, где сидел священник и мать с ребенком. Он обнял молодую женщину, опустился на стул рядом с ней и взял ее за руку.

– Смотри-ка, похоже, твой «зрелый» партнер не шутил. Если эта женщина ему жена, то старик еще о-го-го!

– Вряд ли жена. Скорее, дочь. Смотри, она плачет.

Сильв одной рукой подхватил ребенка, другой обнял плачущую мать, и они вместе со священником направились в сторону города. Через пару секунд Энн вскочила и, ни слова не говоря, рванулась следом. Доминик так и замер с вилкой в руке. Последний побег его подопечной закончился падением в море.

Когда он догнал Энн, Сильва и матери с ребенком уже не было, а модель и священник шли по дороги и разговаривали.

– Пожалуйста, больше так не делай, – сказал он, довольно грубо хватая ее за локоть. – Не забывай, тебе грозит опасность.

– Чепуха, – фыркнула она, стряхивая его руку. – Я здесь со святым отцом. И пожалуйста, не перебивай меня. Так почему она не едет домой, отец Оливье?

– Потому что Николь хочет найти здесь работу и сама растить сына. Ее дядя очень тревожится за нее. К сожалению, Сильв не в силах оказать ей серьезную помощь. Ему и так семерых кормить надо.

– Похоже, ей многое пришлось пережить, – вздохнула Энн. – А где отец мальчика?

– Он погиб в автокатастрофе. У малыша в Испании есть богатая бабка, и она согласна взять его к себе, но только без матери. Старуха считает, что ее сын опозорил себя связью с девушкой из бедной и безродной семьи, да еще иностранкой. Но внука принять готова – в память о покойном.

– Значит, пока она во Франции, и ребенок с ней. Но у кого деньги, у того и закон, да?

Священник грустно вздохнул.

– Николь приходится сейчас очень туго. Вряд ли ей удастся найти стоящую работу. Тем более у нее малыш, требующий постоянной заботы.

– Но вы сказали, что дядя помогает ей? – вмешался Доминик.

Отец Оливье покачал головой.

– По мере сил, которых у него не так много. Сильв поселил ее у себя, но на нем и так держится целое семейство. Конечно, церковь помогает, но Николь сама хочет обеспечивать себя и ребенка. Затея довольно глупая, но достойная восхищения. Сомневаюсь, что кто-нибудь возьмет ее на работу.

– Она что-нибудь смыслит в макияже и прическах?

– Да, кажется, года три назад она окончила курсы парикмахеров, – ответил священник.

– Отлично, я ее беру.

Доминик заморгал.

– В качестве кого?

– Ассистентки. Она будет помогать мне готовиться к съемкам, работать с потенциальными партнерами, составлять каталог фотографий. Мы всегда нанимаем помощника из местных жителей. А ребенок будет ездить с нами. В моем «опеле» места хватит всем. Отец Оливье, вы не могли бы поговорить с ней?

– Конечно, если вы серьезно предлагаете. Она будет очень рада.

– Взаимно, – кивнула Энн. – Попросите ее приехать в отель «Руссильон» к девяти утра. Портье пусть скажет, что идет к... – Она на секунду замолчала, странно взглянула на Доминика и сказала: – К Сюзанн Хант.

– Не самая лучшая идея, – покачал головой фотограф. – Не забывай, кто-то угрожает женщинам из окружения месье Ладюри. Мне с одной тобой хлопот хватает, а ты еще хочешь втянуть в это дело мать с младенцем!

Энн на мгновение задумалась и вздохнула.

– Возможно, ты и прав. Но все равно, отец Оливье, попросите Николь прийти завтра в отель.

На обратном пути в Перпиньян Энн вела себя подозрительно тихо.

– Что ты задумала? – насторожился Доминик. Эта женщина, которая не хочет связывать себя семьей или серьезными отношениями, берет на себя ответственность за молодую мать и крошечного ребенка, за совершенно незнакомых ей людей! – Ты не похожа на добрую крестную!

– Ничего я не задумала. Просто планирую завтрашний день. А как ты собираешься вычислить автора анонимных угроз?

– Инспектор Верт просил меня не вмешиваться и оставить это дело полиции... пока оно напрямую меня не коснется.

Ей совсем не обязательно знать, что французские коллеги делают свою работу: звонят, опрашивают свидетелей, собирают улики. Доминику не нравилось, что он не может сказать Энн всего, но инспектор Верт настоятельно просил не разглашать служебную информацию. На сегодняшний момент подозрение сняли со всех женщин из прошлого Ладюри, а их было немало! Бывшие подружки дизайнера пришли в ужас от того, что их могут шантажировать и засыпать угрозами!

Габриель не стала бы ничего предпринимать против отца – она сама кормилась за его счет. Энн выполнит заказ и улучшит свою профессиональную репутацию. А Мари Изабель? Раньше она играла большую роль в жизни Ладюри, и ее с Бернаром связывала давняя дружба.

– А твои планы насчет Николь? Мне казалось, ты уже выросла из игры в дочки-матери.

Она пропустила колкость мимо ушей.

– То есть ты ничего не делаешь, чтобы найти преступника? Доминик Бертье, ты не можешь остаться в стороне от событий!

– События для меня – то, что случается с тобой. Видишь, я не в стороне, а в самом центре.

Она пристально посмотрела на него и отвела глаза.

– А теперь давай обратно в отель. Я хочу внимательно посмотреть на завтрашние платья. —

– Энн, ты торопишься?

– Нет, а что?

– Я хотел заглянуть в «Каприз». Шеф сказал, что Мари Изабель тоже приходили письма.

– Отличная идея, – согласилась Энн. – Я с удовольствием посмотрю ателье. Кто поведет машину – я или ты?

– Я поведу, – решительно ответил Доминик. – Я знаю, куда ехать.

– Интересно, почему я не сомневалась, что ты это скажешь?

Они добрались до промышленного района Перпиньяна на противоположной окраине города и довольно быстро отыскали нужный адрес. Доминик ожидал увидеть стандартную фабричную постройку и удивился, когда гравийная дорога привела к аккуратному желтому корпусу с большими окнами, обсаженному цветами и деревьями.

Сразу бросалась в глаза яркая зеленая надпись «Каприз». Перед зданием находилась большая, недавно заасфальтированная стоянка для машин. Стеклянная дверь открылась, и вышла женщина в изящном брючном костюме, села за руль голубого спортивного автомобиля и укатила.

– Ничего себе! – пробормотал Доминик.

– Ничего себе, – эхом отозвалась Энн.

Они вошли в здание и попали в царство зеленых зарослей и огромных аквариумов с медленными, задумчивыми рыбами. Впереди виднелась стойка, но за ней никого не было.

– Эй! Добрый день! – воскликнула Энн. – Здесь есть кто-нибудь?

– Я за пальмой, – ответил женский голос.

Энн обошла дерево в огромной кадке, и увидела высокую брюнетку, которая прикладывала к манекену разные ткани.

– Как тебе больше нравится? – спросила она, не оборачиваясь, и сдвинула очки в тонкой железной оправе на кончик носа. Первым она продемонстрировала отрез серебряного шелка с бирюзовой нитью, а потом небесно-голубую ткань с крохотными стразами.

– Зависит от того, что вы хотите получить, – произнес Доминик.

Услышав незнакомый мужской голос, Мари Изабель – если это была она – обернулась и посмотрела на Энн.

– Прошу прощения. Я думала, это Габриель. Меня зовут Мари Изабель Рише. Чем могу вам помочь?

Доминик выступил вперед и протянул руку.

– Доминик Бертье, фотограф, а это моя коллега... мадемуазель Энн Лесли, фотомодель. Нет ли здесь мадемуазель Ладюри?

– Пока нет, но она собиралась сегодня прийти. – Мари Изабель очаровательно улыбнулась и окинула взглядом Энн. – Вы лицо новой коллекции Бернара, да? Вы, должно быть, настоящий профессионал, иначе он бы вас не пригласил. Впрочем, других женщин Ладюри не выбирает.

– Простите? – Энн удивленно заморгала.

– Я ведь тоже женщина Ладюри. Должна сказать, что это были самые чудесные полгода моей жизни. А вы давно вместе?

– Я на него работаю, и только, – ледяным тоном произнесла Энн и краем глаза отметила, что Доминику ничуть не понравились слова Мари Изабель.

– Простите. Его ждет целая вереница женщин. Он очень заботливый и щедрый, внимательный ко всем своим подругам. Это ателье он подарил мне в память о наших отношениях, когда я выходила замуж за месье Рише. Не смотрите на меня так. Бернар всегда предупреждает женщину о своих намерениях, а когда все заканчивается, благодарит ее. Я знала это, когда мы только начали встречаться, но ни за что не стала бы торговаться. Мне нравится его честность. К тому же он настоящий гений.

– А мне нравится моя свобода, – сказала Энн. – И месье Ладюри интересует меня только в качестве работодателя.

Мари Изабель лукаво посмотрела на Доминика.

– Могу понять почему.

– Доминик мой фотограф, не более того.

– Да, конечно, – покладисто согласилась Мари Изабель. – И чем же я могу помочь вам, Доминик?

– Скажите, мадам Рише, не знаете ли вы, кому может быть выгодно разрушить это предприятие?

– Пока я не узнала, что кто-то вломился в номер Энн, я вообще не имела понятия, что бизнесу что-то угрожают. Нет, не представляю. Никаких предположений. Это совершенно бессмысленно.

– Не хочу пугать вас, Мари Изабель, – продолжил Доминик, – но вам не стоит оставлять двери открытыми и впускать всех подряд. Как ни трудно в это поверить, но, может быть, кто-то хочет причинить вам зло.

– Ох, я совершенно не волнуюсь, – улыбнулась хозяйка ателье. – У меня теперь есть охранник. – И она повернулась к двери.

– Привет, Доминик.

– Леон? Ты теперь здесь? – Рядом с конторкой стоял высокий, широкоплечий, коротко стриженный мужчина и улыбался. – Я думал, ты работаешь в баре «Постапокалипсис».

– Недавно уволился. Теперь я здесь вроде секретаря. А вам, ребята, не было назначено, – произнес он, хитро улыбаясь.

Надо сказать, что Леон в камуфляжной форме или в черной коже, должно быть, производил внушительное впечатление. Но в вышитой рубашке и длинных шортах из блестящей ткани походил на бездельника с пляжа.

– Откуда у тебя такой наряд?

– Мари Изабель сделала. Нравится?

– А почему ты не захотела сфотографироваться с Леоном? – ухмыльнулся Доминик, когда они залезали в машину.

– Я так удивилась, что не сообразила попросить. На самом деле, именно такие парни идеально подойдут для рекламы мужской линии одежды Ладюри.

Доминик скептически относился к идее утонченной и изысканной мужской одежды, потому с сомнением покачал головой.

– Думаешь, мир готов воспринять Леона в розовой рубашке с кружевами?

Энн живо представила себе это зрелище.

– Ну, может, пока еще нет, – согласилась она.

– Никак не могу разобраться, что за птица наш босс Ладюри. Похоже, он неплохой парень, не заносится, не строит из себя невесть кого, хотя многие называют его гением. Заботится о семье и служащих. Инспектор Верт говорил, что он очень много помогает городу. Дела ведет честно, никаких махинаций, – задумчиво произнес Доминик.

– И с женщинами на редкость порядочен: отдайся ему – и получишь награду. – Энн презрительно скривила губы. – Я бы так не смогла.

– «Так» – это как? Принадлежать кому-то?

– Нет, получать плату за свое общество. Человек, который хочет быть со мной, должен предложить взамен то, чего хочу я. Если я вообще захочу быть с кем-нибудь всегда.

– Но ты ведь собираешься остаться одна, так? А почему?

– Потому что мне еще не встретился человек, которому я могла бы доверять. Который бы понимал меня и уважал такой, какая я есть. – Она исподлобья взглянула на собеседника. – А ты, Доминик?

Он остановился на перекрестке перед светофором и после длительного молчания ответил:

– Надеюсь, ты знаешь, что можешь доверять мне. Я никогда не лгу... И думаю, что любимой женщине буду верен всю жизнь. И не буду пытаться ее изменить в угоду себе.

– А ты когда-нибудь любил?

Зажегся зеленый свет, и Доминик с силой нажал на газ.

– Наверное, никогда.

И никаких объяснений, никаких извинений. Только уверения, что он никогда не лжет и не станет заставлять свою возлюбленную становиться такой, какой ее видит. Энн вздрогнула – ей с трудом верилось, что такие люди бывают. Ей вообще с трудом верилось, что Доминик Бертье не мираж, не плод разыгравшегося воображения. И она с трудом противостояла массированным атакам сурового обаяния этого мужчины.

– А ты, Энн? Ты была влюблена?

– Нет. Никогда не позволяла себе такой слабости. Я вообще не большой любитель мужской компании.

Если не считать тебя.

Энн совершенно не нравилось то, что с ней происходит. Она привязалась к человеку, который мог разрушить ее спокойное, гармоничное и комфортное существование.

– Другими словами, ты никогда не рисковала, – тихо произнес Доминик, заранее зная ответ. – А как думаешь, что случится, если ты сойдешь с дистанции?

– Даже не хочу пытаться, – рассмеялась она. – Почему бы нам не перекусить, а потом вернуться в отель?

– Конечно. Чего бы ты хотела на ужин?

– Не знаю. Может быть, бифштекс с кровью. – Никакого голода она не испытывала, а хотела Доминика, и чем позже они приедут в отель, тем лучше.

– Бифштекс так бифштекс, – кивнул он и свернул на маленькую улочку.

Метров через десять показался ресторанчик. Плетеные столики стояли прямо на улице под пушистыми кронами деревьев, между ветвей горели фонарики, невысокую изгородь оплели вьющиеся розы и жимолость. Их нежный аромат медленно плыл в теплом вечернем воздухе.

Хозяин, давний знакомый Доминика, широко улыбнулся гостю и его спутнице.

– Давненько ты не бывал у нас, старик. – Этьен проводил их к одному из немногих свободных столиков и зажег свечу в стеклянном стаканчике. – Моя Адель уже решила, что ты позабыл ее.

Доминик обнял Энн за талию, изображая галантного кавалера, который вывел свою даму на вечернюю прогулку.

– Ты же знаешь, я никогда не забуду Адель. Скажи, что мы пришли полакомиться ее фирменными бараньими ребрышками.

Едва они уселись на плетеные стулья, как из домика выкатилась невысокая полная женщина в красном платье и белом переднике.

– Доминик, Доминик! Где ты пропадал? Они долго обнимались и звонко чмокали друг друга в щеки, по традиции сентиментальных южных народов. Затем Адель обернулась к Энн и окинула ее быстрым, но внимательным взглядом.

– Ага! Теперь мне все понятно. Наконец-то ты нашел свою судьбу. – Она взяла Энн за руку и посмотрела на нее проницательными черными глазами. – Ты сделал правильный выбор, дорогой. Ничего, что ждать пришлось так долго. Когда свадьба?

– Но, – смущенно начала Энн, – все не так. То есть никакой свадьбы...

Адель невозмутимо похлопала ее по плечу, а Доминика снова поцеловала.

– Ну, значит, потом будет. Я в этих вещах прекрасно разбираюсь. Когда я полтора года назад впервые увидела Доминика, он сказал, что найдет моего мальчика и приведет домой. И не солгал. Это человек чести. Сильный мужчина, которому нужна сильная женщина. – Она хитро подмигнула ему и удалилась.

– Неужели каждая женщина в провинции Лангедок-Руссильон держит дома твой портрет под подушкой?

– Все, кроме тебя. – Доминик ухмыльнулся.




– А что было с ее сыном?

– Упал в ущелье. Компания не совсем трезвых подростков на ночь глядя покатила в горы. Там повеселились, еще выпили, а с утра набились в машину и не заметили, что одного не хватает. А когда обратили внимание, страшно испугались и решили промолчать. Мне удалось их «расколоть». Потом поехали на место гулянки и нашли мальчишку, который свалился с обрыва, сломал ногу и пролежал там почти сутки. С тех пор он с «плохими» парнями не дружит и мечтает стать летчиком.

Адель не посрамила репутации лучшей поварихи в округе. Энн с аппетитом уплетала мясо с салатом из свежих овощей, запивая кушанья прохладным красным вином. Неожиданно где-то раздались звуки аккордеона и полилась песня, трогательная, берущая за сердце.

Энн поддавалось чарам волшебного вечера. Все было так романтично... Даже слишком, решила она и отодвинулась от стола.

– Думаю, нам пора идти.

– А потанцевать! – воскликнула Адель, появляясь неизвестно откуда. – Любой уважающий себя мужчина должен закончить вечер с дамой танцем под звездами.

Доминик улыбнулся и протянул руку.

– Пойдемте, госпожа Золушка. Я вас приглашаю. Порадуем тетушку Адель.

Звезды, душистый воздух, вино – все это причудливо смешалось в сознании Энн, и она отдалась во власть музыки и Доминика. Он нежно баюкал ее в сильных руках, и она наслаждалась ощущением покоя и безопасности – может быть, первый раз в жизни. Танец медленно перетек в следующий, потом в еще один и еще. И когда Энн подняла голову, то вокруг не увидела никого. Только они двое под темным южным небом, где горят звезды и благоухают розы и жимолость.

– Вот теперь нам точно пора идти, – пробормотала она. – Иначе я засну прямо здесь. Тебе придется тащить меня до кровати.

– С большим удовольствием, – отозвался Доминик, ничуть не покривив душой.




ГЛАВА ДЕВЯТАЯ


Очарование танца и музыки исчезло не сразу. Молча, чтобы не разрушить волшебство, они добрались до отеля, поднялись на нужный этаж, и Доминик открыл дверь номера. Как только они остались одни, их потянуло друг к другу. Энн прижалась к его широкой сильной груди и поцеловала в губы – долго и нежно. Затем слегка оттолкнула его и прошептала:

– Доброй ночи, Доминик Бертье. Ты действительно можешь подарить женщине замечательный вечер.

– Нам необязательно ставить точку прямо сейчас, – тихо ответил он, беря ее лицо в ладони и всматриваясь в зеленые, ставшие сейчас почти черными глаза.

– Обязательно. Спасибо за сказку, но часы уже пробили полночь и карета превратилась в тыкву. Пора возвращаться в реальность.

– А что станется с принцем? Он так и не получит хрустальную туфельку.

– Нет, не получит. Принц превратится в бывшего полицейского, а ныне фотографа, а его королевство – в провинцию Лангедок-Рус – сильон. Иначе и быть не может. – Энн подошла к двери в спальню и резко распахнула ее. – Мы оба знаем, что настоящее, а что нет, – добавила она и закрыла дверь.

Значит, их сегодняшний вечер – это ненастоящее? Нет, он с ней не согласен. Пускай он придумал эту женщину, но каждая клеточка его тела трепетала от настоящего чувства. Не от животного влечения, а от желания единения с ней. Доминик понял, что в его жизнь вошло нечто очень большое и могущественное, с чем не так-то просто сладить.

И Энн должна ощущать сейчас то же самое. Она вбила себе в голову, что может счастливо прожить в одиночестве. Но где-то глубоко под самоуверенностью и гордыней должно же биться живое женское сердце и требовать любви и ласки!

Ночь тянулась бесконечно долго. Из соседней комнаты не доносилось ни звука, значит, только Доминику сегодня не спалось. Что ж, своего рода знак.

Тогда пора заканчивать с этой историей. Он должен вернуться к нормальной жизни, где не бывает бессонницы, бешено колотящегося сердца, замирающего дыхания. Где нет зеленоглазой женщины, такой сильной и слабой одновременно.

И это называется – профессионал! Вместо того чтобы спокойно делать свою работу, он дергается всякий раз, когда кто-то касается Энн Лесли. Эта работа – ключ к новой жизни. Он должен доказать, что Доминик Бертье способен найти себя и свое место под солнцем в этой жизни.

Он мерил шагами маленькую гостиную, накручивая километр за километром и вспоминая все обстоятельства дела. Интересно, связался ли Ладюри с кем-нибудь из парижских знакомых Габриель? Может, это связано с любовной неудачей его дочери? Кто таков этот Рай-мон, ее бывший кавалер? Не замешаны ли тут наркотики? Наконец успокоившись, Доминик лег на диван, но предварительно удостоверился, что в коридоре стоит охранник, которого обещал шеф...

К восьми утра он уже принял душ и оделся. Пистолет Доминик по-прежнему держал при себе, хотя не собирался носить его открыто, а вот все остальные пожелания Энн выполнил. Сегодня на нем красовались голубые потертые джинсы, пестрая рубашка с длинным рукавом и светлые ботинки. Он тщательно выбрился и сунул в нагрудный карман солнечные очки – не зеркальные, но вполне модные.

Энн тоже принадлежала к породе жаворонков, которые встают с рассветом. Слышно было, как она ходит по спальне и разговаривает по телефону.

В восемь тридцать, когда принесли завтрак и утренние газеты, Доминик постучал в дверь и вошел. Сегодня модель преобразилась в бизнес-леди, она положила трубку и обернулась к напарнику. Она не могла не оценить его стараний: сегодня он преобразился в беззаботного парня и совсем не походил на вышибалу.




– Есть что-нибудь новое? – спросила Энн.

– Ничего. – Он взял с подноса утреннюю газету и бездумно похлопал ею по колену.

– Может, тебе лучше подключиться к расследованию? Ты ведь как-никак бывший полицейский и наверняка ничем не уступаешь коллегам.

– Да, мне бы этого хотелось. Но я ведь не только фотограф, но еще и твой телохранитель. Так что мне некогда заниматься чем-нибудь, кроме как следовать повсюду за тобой. Как думаешь, сколько еще продлится твоя работа?

– Ты что, утомился меня фотографировать?

– Утомился? Да, пожалуй. Ты хорошо сегодня спала?

– Просто прекрасно, – солгала Энн. Возможно, она бы и сказала правду, если бы не цветущий вид этого типа! Она, бедняжка, из-за него всю ночь пролежала без сна, а он наверняка дрых без задних ног. – А ты?

– Маловато, но так всегда бывает, когда несешь ответственность за чью-то жизнь. Надо все время быть наготове.

– Послушай, Доминик, может, тебе сегодня остаться в номере и отдохнуть? А я пока поработаю с другим фотографом. Попрошу кого-нибудь из охранников месье Ладюри поехать со мной и возьму еще Николь.

Доминик покачал головой.

– Думаешь, я со спокойной душой отпущу тебя в компании самодовольного гордеца, мнящего себя профессионалом фотографом, сонного бездельника с накачанными мускулами и девочки с маленьким ребенком? Куда ты собираешься ехать сегодня? В летную школу?

– Ну, там тоже можно было бы найти что-нибудь интересное. – Энн бросила на кровать рядом с Домиником несколько буклетов. – Но... мне хотелось бы поснимать здесь.

Он просмотрел брошюры – рекламные проспекты автомобильного завода, электростанции, химической фабрики.

– Я думал, тебе скорее нужны картинки средневековой жизни. Или хотя бы романтические пейзажи. Зачем тебе эти промышленные монстры? Там же полно рабочих и автоматики!

– Для контраста хочется чего-нибудь индустриального, техногенного. По контракту с месье Ладюри я сама могу выбирать окружение.

– Ладно, сдаюсь. Твой проект, ты и решай, где снимать. Но не надейся, что отделаешься от меня. Хороший ты мне припасла подарочек: всюду машины, конвейеры, полно рабочих и всяких ядовитых веществ! Как там тебя охранять? Да плюс еще женщина с ребенком!

В этом момент зазвонил телефон. И Доминик, опередив Энн, взял трубку.

– Доброе утро, с вами говорят от портье. Явилась женщина по имени Николь, хочет подняться в ваш номер. Она говорит, что ее ждет Сюзанн Хант.

Доминик подтвердил:

– Да, ждет. Впустите ее и проводите до номера мадемуазель Лесли. – Он повернулся к Энн. – Твоя помощница уже здесь.

Молодая женщина немедленно выпятила подбородок и приготовилась защищаться от нападок. И точно, Доминик не замедлил с саркастическими замечаниями.

– Как человек здравомыслящий, я должен тебя предупредить. Хорошо подумай, прежде чем связываться с Николь, – нравоучительным тоном произнес он, наливая себе кофе. – Скорее всего получится так, что ты будешь помогать ей с ребенком, а не она тебе.

– Не говори глупостей, – отмахнулась Энн, тут же подумав, что Доминик наверняка прав. Но ведь такая была хорошая идея: предложить работу молодой, бедной женщине, которая попала в трудную ситуацию.

– Более того, ты можешь подвергнуть ее и с ней ребенка опасности. Об этом ты не подумала?

– Послушай, Доминик. Я не вижу здесь ничего страшного. И вообще, теперь нас будет трое.

– А про ребенка забыла? Это значит, уже _ четверо, причем как минимум двое ничего не соображают! – Это был камень в ее огород. – Я оценил твой благородный жест и широту души, но пойми, это очень рискованно. Особенно в безлюдных местах и на горных дорогах.

– Может, ты и прав, – согласилась Энн. – Сегодня я оставлю Николь здесь, чтобы она привела в порядок платья и разобрала снимки. А мы поедем вдвоем. Заглянем к отцу месье Ладюри. У него виноградники, поищем там интересные пейзажи. А потом может махнуть в летную школу.

Раздался стук в дверь, и Доминик впустил Николь с ребенком. Теперь только он понял, зачем Энн заказала такой большой завтрак и почему не садилась за стол. Чтобы новая помощница не чувствовала себя неловко, они выпили еще кофе и съели по рогалику.

Сынишка Николь сразу же стал знакомиться. Мальчишке было около года, и его огромные черные глаза смотрели на мир вполне осмысленно и приветливо. Он с любопытством принялся изучать новых людей. Особенно его поразил высокий мужчина со светлыми волосами и низким голосом, который не стал делать ему «козу» и умильно хватать за пятки, а решительно подбросил к потолку, невзирая на протесты матери.

Наконец пришла пора выезжать на съемки. Энн собрала необходимые на сегодня вещи, Доминик проверил снаряжение, захватил запасную пленку. Перед выходом она дала помощнице несколько поручений.

– Николь, примерно через час принесут фотографии, которые мы сделали вчера. Их нужно подписать и разложить по порядку. Отвечайте на телефонные звонки, записывайте, кто звонил и что передать. В той комнате висят платья – внимательно осмотрите их, если что-то нужно подправить, то сделайте это. Чтобы заказать еды для себя и ребенка, нажмите на эту кнопку, и придет официант. Мы вернемся около трех, и после этого вы свободны. А завтра поедем на электростанцию или еще куда-нибудь.

– А сегодня я не должна никуда с вами ехать? – удивленно спросила Николь. – Обещаю, мы с Хуаном не помешаем. Он очень тихий. – Она прижала сынишку к сердцу и почти с мольбой посмотрела на Энн. – Пожалуйста. Я буду следить за вашими нарядами, помогу сделать прическу и макияж – я все умею. Все, что вам нужно!

– Сейчас в этом нет необходимости. Спасибо, Николь, – сердечно поблагодарила Энн, глядя на эту женщину со смешанным чувством жалости и восхищения.

– Тогда зачем я вам вообще нужна? – недоуменно спросила она.

– Вы мне очень понадобитесь, когда возникнет необходимость в общении с местными жителями. Для съемок нужны случайные партнеры, то есть обычные люди, которые соглашаются позировать. Вы поможете мужчинам чувствовать себя комфортнее.

– Мужчины? – Николь бросила томный взгляд на Доминика. – А месье Бертье входит в их число?

– О нет, не входит! – Щеки Энн залил предательский румянец. – То есть я хотела сказать...

– Понятно. Какая жалость, – вздохнула Николь.

Доминик позвонил месье Ладюри и договорился о поездке на виноградники, -потом связался с гаражом и велел подогнать машину к подъезду. Он тащил в обеих руках по огромной сумке – в одной вещи Энн, в другой собственное снаряжение, – а модель шла впереди легкой танцующей походкой. Кажется, она не заметила пистолета, спрятанного в кобуре на боку. Ну и хорошо.

Виноградники Ладюри лежали километрах в сорока к северу от Перпиньяна. Доминик почти что успокоился: в частном владении Энн будет в безопасности. Не то что на пляже или посреди города, как вчера. Всю дорогу молчали, так что Доминик даже расслабился. И вдруг заметил сзади белый фургон с загрунтованным как перед покраской капотом. Издалека номер было не разглядеть. Каждый раз, когда Доминик притормаживал, фургон тоже замедлял ход.

Он держался на приличном расстоянии, не отставал и не пытался приблизиться. Фотограф не стал беспокоить Энн раньше времени. Если у висящего на хвосте водителя дурные намерения, у него, Доминика, есть все шансы предотвратить опасность.

Справа от шоссе показался знак «Владения Ладюри», и потянулись косые зеленые ряды виноградных лоз. Минут через десять они свернули на боковую дорогу, которая вела к воротам усадьбы, и остановились перед металлической оградой. Доминик представился, и сидевший в будочке молодой охранник немедленно открыл ворота. В боковом зеркале он увидел, что белый фургон проехал мимо.

Доминик спросил охранника, где найти хозяина, и, следуя его указаниям, направился к скоплению хозяйственных построек. Здесь находились винодельня, склад, холодильные камеры. На горизонте возвышались лесистые Пиренеи, а предгорья покрывала разноцветная мозаика возделанных земель – виноградники, пастбища, посадки подсолнечника.

– Не думаю, чтобы Бернар проводил здесь много времени, – задумчиво протянула Энн. – Он не производит впечатления человека, увлеченного сельским хозяйством.

К ним подошел высокий пожилой мужчина с заметной сединой в черных волосах. Лицо его освещала широкая улыбка.




– Добрый день! Я Эдмон Ладюри, отец Бернара. А вы, наверное, Энн. – Он протянул руку.

Молодая женщина кивнула и ответила на рукопожатие.

– А я подумал было, что вы новая подруга Бернара, но теперь вижу, что это все досужие вымыслы. – Он повернулся к Доминику. – А вы, значит, тот фотограф, который сильно выручил моего сына. Вы бывший полицейский, а сейчас охраняете эту прелестную мадемуазель. – Старший Ладюри пожал ему руку и похлопал по плечу.

– Вашего сына я еще не выручил. Вот когда Габриель окажется в безопасности...

– Ох, с Габриель вечно случаются какие-нибудь неприятности! Она с детства невезучая. – Эдмон Ладюри грустно вздохнул. – Бернар не любит вспоминать о своей жизни с Джоанн, так что лучше я вам расскажу. Сразу после окончания учебы он привез ее из Англии, чуть ли не похитив из дома богатых родителей. Уже через год родилась Габриель, а еще через год Джоанн забрала ребенка и вернулась в Англию... с новым мужем. С тех пор Бернар не верит в прочные отношения с женщинами.

– Мне очень жаль, месье Эдмон, – тихо произнесла Энн. – Теперь я лучше понимаю вашего сына.

– Да, ему нелегко пришлось. В юности он был гораздо восторженнее и романтичнее, чем сейчас. Он тяжело перенес разрыв с женой и с головой ушел в работу. Потом лет через десять Джоанн умерла и девочка перешла под опеку Бернара. Он считал, что лучше ей остаться в Англии и там получить среднее образование.

Потом пригласил ее в Париж, устроил в колледж... Бернар никогда не жалел для дочери денег. А сюда она обычно приезжала на каникулы и провела здесь немало чудесных дней! Габриель обожает землю, растения, животных.

Они шли вдоль низенького заборчика, покрашенного белой краской. Сияло солнце, на синем небе не было ни облачка. Энн и Доминик переглянулись: здесь получатся очень удачные снимки!

– В этом году она окончила учиться на дизайнера. И отец сделал ей потрясающий подарок: новую линию одежды. Габби очень обрадовалась.

– И вы ведь знаете, зачем мы приехали.

– Да, Бернар позвонил мне и сказал, что вам для фона нужны виноградники и рабочие постройки. Милости просим, здесь этого предостаточно! – Он рассмеялся и обвел рукой свои владения.

– Еще нам нужны добровольцы, – сказал Доминик. – Вся соль проекта в том, чтобы сочетать высокую моду и обыденную жизнь. Спросите ваших ребят, не хотят ли они попасть на страницы каталога мод.

– Думаю, никто не откажется. Особенно если позировать надо с такой хорошенькой девушкой! Пошли, сейчас я вас познакомлю.

Эдмон Ладюри повел гостей к длинному деревянному строению. Прямо за тяжелой дверью из дубовых досок начинался коридор, в конце которого вниз, в прохладную глубину подвала, вела крутая лестница.

– Там хранится главное состояние Ладюри, – не без гордости сказал старший Ладюри, указывая на каменные ступени. – Многие вина уникальны, датируются еще четырнадцатым, пятнадцатым веком. Но туда мы не пойдем, потому что вину вреден свет и праздное любопытство. Вся жизнь происходит вот здесь.

Хозяин прошел вперед и толкнул первую дверь направо. Перед ними была настоящая старинная винодельня, даже работники ходили в кожаных фартуках, как столетия назад. Никакой механизации, все делалось вручную. У Энн дух захватило от восторга.

– Ну как? – лукаво спросил Эдмон Ладю-ри, наслаждаясь реакцией гостей.

Доминик огляделся, определил источники света, прикинул удачные ракурсы. Да, такое обрамление прекрасно подойдет для романтических нарядов Энн.

– Идеально, – ответил он. – Лучше не придумаешь. Предупредите ребят, а мы пока приготовимся к съемкам. – И принялся устанавливать штатив и фотоаппарат.

В комнате царил неяркий свет, так что, возможно, для некоторых кадров придется использовать софиты. Чтобы переодеться, Энн вышла в соседнюю комнату, которую указал ей Эдмон. Сегодня пришел черед длинного золотисто-коричневого платья с широкой юбкой, поясом и глубоким квадратным вырезом, украшенным.цветной тесьмой ручного плетения. В нем Энн сразу почувствовала себя хозяйкой винного погребка – деловой, веселой, несколько кокетливой.

Когда модель вернулась, Эдмон Ладюри собрал своих работников и сказал:

– Ну, ребята, кто из вас хочет стать знаменитым?

– А что, пора ехать на выставку с новым сортом вина? – засмеялся молодой парень. – Мы его выдерживали лет пять! Пора уже поделиться открытием с миром!

– Не совсем, – покачал головой хозяин. – Сейчас вам все объяснят.

Доминик рассказал виноделам о проекте, и они с радостью согласились принять в нем участие. Фотограф чувствовал себя полностью в своей тарелке, к нему вернулось давно забытое ощущение ожившей камеры. Он не помнил, что снимает Энн, настолько его поглотил сам процесс.

Молодая женщина тоже давно не чувствовала себя такой раскованной. Обычно ее смущало, что фотографы-мужчины с нескрываемым вожделением разглядывают ее фигуру и постоянно отпускают скользкие шуточки. Доминик же думал только о красоте, и его увлеченность заражала окружающих. Модели-добровольцы беспрекословно подчинялись его указаниям, ничем не выказывая недовольства.

Часа через три фотосессия закончилась. Закрыв объектив фотоаппарата, Доминик словно захлопнул створки раковины – на лицо его вернулось обычное настороженное выражение. Но теперь Энн знала, какой он на самом деле.

– Дольше спасибо, дорогие друзья, вы отлично поработали, – сказала она, обращаясь к виноделам. – Запишите мне в книжку ваши имена, и, как только каталог будет готов, каждому вышлют экземпляр. Уверена, один из сегодняшних снимков попадет на обложку.

Энн переоделась и вышла на улицу. Доминик и Эдмон уже ждали ее. Фотограф не терял времени даром и сделал несколько панорамных изображений гор.

– Солнце в объектив светит, – мрачно произнес он. – Сейчас снять виноградники не получится.

– Нет проблем, – прогудел Эдмон Ладюри. – Хотите подождать подходящего освещения – милости просим. Обедом я вас накормлю. Или приезжайте в другой раз, в любое время. А еще лучше загляните как-нибудь с Бернаром, когда закончите работу. Я не очень-то часто вижусь с собственным сыном.

Доминик обернулся к Энн.

– Решать тебе, шеф. Ты же отвечаешь за проект. Нужное освещение будет только к вечеру.

Она задумалась и взглянула на часы: уже больше часа. Николь ждет их в офисе. К тому же на сегодня наснимали достаточно. Да и хозяина отвлекать неудобно.

– Думаю, это знак. Надо ехать в Перпиньян. Спасибо, месье Эдмон, надеюсь, как-нибудь навестим вас еще раз.

Мужчины пожали друг другу руки, Энн и старый Ладюри расцеловались на прощание. Доминик забрал снаряжение, и они пошли к машине. Вдруг молодая женщина замерла на месте.

– Доминик, – прошептала она.

Тот уже обошел кабину и открыл дверцу с водительской стороны.

– Что?

– Ты не видишь?

– Что там?

– Платья, которые украли из моего номера. Доминик проследил за ее взглядом. Так и есть – платья в чехлах висели на зеркале с противоположной стороны кабины. Доминик быстро огляделся по сторонам. Никого подозрительного. Только Эдмон Ладюри шел к заднему крыльцу хозяйского дома.

– Залезай в кабину! – скомандовал он. Потом надо будет послать сюда кого-нибудь из полиции, пускай поспрашивают. А сейчас ему больше всего хотелось увезти Энн подальше. Он винил себя, что так увлекся съемкой и упустил злоумышленника. Ему поручили охранять эту женщину, а он тут грезит «высоким искусством», как будто жизнь и безопасность человека не важнее каких-то красивых картинок!

Доминик снял платья с зеркала и, внимательно осмотрев их, сунул в машину.

– Ничего не понимаю, – пробормотала Энн. – Зачем кому-то нужно меня запугивать?

– Еще не знаю. Но не намерен ждать, пока тебя действительно запугают.

– Послушай, Доминик, не поддавайся панике. Я не допущу, чтобы он, она или они помешали нашей работе. Этот проект для меня очень важен, и я не хочу его потерять. Тебе не кажется, что теперь дело на самом деле касается нас? Не пора ли тебе принять участие? – Она пустила в ход все свое обаяние и риторические навыки. – Ты же бывший полицейский, Кен! Как бы ты поступил, если бы сам вел расследование? Ты можешь поймать злодея?

– Не уверен, но могу попробовать. Закрой дверцу и сиди здесь, пока я поговорю с месье Эдмоном.

– Ну нет, одна я не останусь!

Они подошли к дому и постучали. Хозяин сам открыл им дверь.

– Что-то случилось? – спросил он.

– Нечто не слишком приятное, – ответил Доминик. – Нельзя ли узнать, ходил ли кто-нибудь вокруг нашей машины?

– Если кто и видел, то только Виктор, – сообщил месье Эдмон. – Надо у него спросить.

Они направились к будке у ворот, но там никого не оказалось. Впрочем, уже через несколько секунд подъехал молодой охранник на мотоцикле.

– Странные дела, месье Эдмон! – закричал он, затормозив и приглушив двигатель. – Я увидел там, впереди, белый фургон. Он стоял, и я решил подъехать посмотреть, в чем дело. Но как только приблизился, тот сразу уехал.

Доминик нахмурился.

– У фургона капот был загрунтован? – спросил он.

– Ага. Вы знаете, кто это был?

– Нет. Значит, они поехали к шоссе, да?

– Именно. Но их уже не догнать. Они быстро покатили. Обычно здесь часто останавливаются, чтобы фотографировать, так что я не особо дергался. Заволновался только, когда кто-то прошмыгнул между посадками и вскочил в фургон. Почти сразу же они и рванули.

– Мужчина или женщина?

– Сложно сказать. Наверное, все-таки мужчина. Впрочем, могла быть и высокая женщина в кепке.

– Месье Эдмон, – обратился Доминик к хозяину поместья, – пускай Энн побудет в доме. А я должен позвонить вашему сыну. – Он повернулся к молодой женщине. – Боюсь, на некоторое время нам придется прервать съемки. Пока не узнаем, кто это и что они замышляют.

– Нет, и думать не смей! – запротестовала Энн. – Если кто-то хочет меня напугать, пусть знает, что у него не получится! Предлагаю поехать на электростанцию прямо сейчас. – Ее бесило, что она должна менять планы из-за какого-то недоумка.

Доминик взял ее за плечи и легонько встряхнул.

– Не горячись. Давай посидим и все обмозгуем.

– Мне не нужно ничего обмозговывать. Мне нужно работать.

– И мне тоже. И ты часть моей работы, не забыла?

Энн сбросила его руки и вошла в дом. Конечно, Доминик прав. Она для него всего лишь часть работы. Ощущение команды, объединенной совместным творчеством, неожиданно пропало. Она злилась, но не понимала, почему именно: потому, что он так быстро переменился и стал решительным и жестким? Или потому, что сама позволила ему управлять собой?

Надо было сказать, что ей уже не раз угрожала опасность самого разного рода, но она всегда оставалась живой и невредимой. Надо было сказать, что она не хочет быть ничьей работой. Но еще не исчез необъяснимый страх, который охватил ее при виде развевающихся платьев, висящих на зеркале. В тот момент Энн поняла, что Доминик тоже находится в опасности, что ему тоже грозит беда. И если что-нибудь случится с ним, то виновата будет только она.




Энн не могла объяснить, почему так тревожится за него. Она хотела сказать ему: «Останься со мной, пока это все не кончится», – и это желание пугало ее столь же сильно, как и угрозы. Кажется, пора сматывать удочки...

Доминик осознавал, что ведет себя слишком сурово с Энн, но его прошибал холодный пот при одной только мысли о близости негодяев. Они действительно могли причинить зло. Ему, бывшему полицейскому, поручено охранять особо ценный объект. Что будет, если он не выполнит задание?




ГЛАВА ДЕСЯТАЯ


Энн вошла в дом вслед за Эдмоном, плотно сжимая зубы и прерывисто дыша. Ей было больно и обидно. Сегодня Доминик вел себя так, будто они равноправные партнеры, но все это только притворство. Он делает вид, будто уважает ее, а когда ему надо, ни в грош не ставит ее интересы и желания. Ничего не обсуждая, сразу же начинает командовать. Здесь не армия, и она не его подчиненный! Но ужас был в том, что Энн не только позволила ему отдавать приказания, но и подчинялась им.

Подчинялась!

И теперь, прячась в доме, как трусливый кролик, она потрясалась глубиной своего падения. Доминик хотел ее обезопасить, но совершенно напрасно! Энн отвечала за себя с двенадцати лет, и уж в двадцать шесть точно могла о себе позаботиться.

– Не желаете кофе? Или минеральной воды? – предложил месье Эдмон.

– Нет, спасибо, – довольно резко ответила она, но быстро одумалась. – То есть я хотела сказать, да, пожалуйста. Воды, если можно.

Скоро они уже сидели в шезлонгах на солнечной террасе и потягивали прохладную минералку.

– Вы знаете, кто-то угрожает женщинам вашего сына.

– Женщинам Бернара? – рассмеялся месье Эдмон. – С тех пор как приехала Габриель, он все время проводит с ней. Так что на женщин времени не остается.

Энн объяснила, что значит слово «женщины» в данной ситуации, и добавила:

– Мне кажется, вы с Габриель очень близки.

– Да. Несмотря на разницу в возрасте. Лет с десяти она каждый год приезжала сюда и жила здесь все лето. Вон те оранжерею и конюшню построили специально для нее. Мы много времени проводили вместе, и нам было хорошо. Но когда Габриель приехала последний раз, мне показалось, что что-то в ней изменилось.

– А вы не знаете, у нее нет в Париже жениха? Или просто приятеля?

– Нет, насколько мне известно. Она очень серьезно относится к созданию семьи и не интересуется случайными связями. Хотя кто знает. У женщин так все сложно... – протянул месье Эдмон и как-то странно посмотрел на собеседницу.

Да уж, пожалуй. Обычно Энн твердо знала, чего хочет, и добивалась этого. Но на сей раз жизнь обманула ее ивовлекла в такую сложную ситуацию, что не понятно, как выпутаться.

Подброшенные обратно платья не выходили у нее из головы. Это не просто предупреждение: впервые в жизни она чувствовала, что не властна над собственной жизнью. Энн поняла, что не все зависит от ее воли. Быть может, действительно придется отложить съемки. И вообще разорвать контракт с Бернаром Ладюри...

Нет, черт подери! Она не позволит себя запугать, не останется в стороне. Доминик не бросит ее здесь с Эдмоном. Жаль, что он привез ее на своей машине. Если бы Энн приехала на Ред-ди, то сейчас не зависела бы ни от кого. Что ж, хороший урок.

Поблагодарив месье Эдмона, она отправилась искать Доминика и застала его в холле говорящим по телефону.

Доминик очень надеялся, что поступает правильно. Он связался с Отелем и попросил Ладюри.

– Месье Ладюри, у нас неприятности.

– Что случилось, Доминик?

– Кто-то оставил украденные у Энн платья на зеркале моего фургона. Злоумышленник был очень близко, но его никто не заметил. Мне это не нравится. Могло случиться что угодно. К счастью, на этот раз все обошлось, но все равно он зашел слишком далеко. Не пора ли вам подключить свою службу безопасности?

– О Боже! Мадемуазель Энн в порядке?

– Да, – ответил Доминик. – Она женщина сильная. Думаю, тот, кто это сделал, ехал за нами от самого города.

– Все ясно. Везите ее обратно в отель. Съемки приостановим, пока ситуация не прояснится.




– Вряд ли ей это понравится, – вздохнул Доминик и положил трубку.

– Что не понравится? – спросила Энн, останавливаясь у него за спиной.

– Наш шеф говорит, что мы должны вернуться в Перпиньян. Он приостанавливает работу над проектом, пока не выяснится, кто пытается нам навредить.

– Он не может так поступить!

– Поговори с ним сама. Я человек подневольный. Всего лишь исполняю приказания начальства.

Энн топнула ногой.

– Да ты просто помешан на приказах, солдафон несчастный! Ты вообще умеешь мыслить самостоятельно?

– Пытаюсь. Некоторые и того не делают, – проворчал Доминик, впрочем, беззлобно. – И несутся сломя голову, не разбирая дороги! Опыт показывает, что при затяжной войне моя тактика срабатывает лучше всего.

– Ну да! Ты же исполняешь приказы, только если они совпадают с твоими собственными целями!

Энн так разозлилась, что не говорила, а шипела. Доминик прикрывается приказами, а сам делает то, что считает нужным! Что ж, она тоже так может. Они вернутся в отель. Доминик избавится от утомительной работы, а она снова будет предоставлена самой себе. Как показывает практика, на съемках модель важнее, чем фотограф. Если взять дело в свои руки, то и посредственный любитель сможет сделать отличные кадры. Наверняка Николь способна нажать на кнопку!

Надо просто выкинуть его из своей жизни и снова стать свободной и собранной. У нее и раньше бывали интересные проекты, но ни один не сулил такой выгоды. На этой линии одежды Энн могла сделать себе имя не только как модель, но и как художник-дизайнер. Работа не только интересная, но и прибыльная, потому что Ладюри щедро платит.

И теперь какой-то идиот хочет остановить их!

Хмм... может, разгадка где-то здесь?

– Послушай, Доминик, а вдруг они хотят помешать проекту «Ладюри-ретро»?

– Я сам об этом думаю. Воодушевившись, Энн продолжила свою мысль:

– Ведь никому до сих пор ничего плохого не сделали. Даже платья, и те не пострадали. Каждый раз нас предупреждают, а не запугивают. Ты сам говорил, что злоумышленник будто играет с нами.

– Надеюсь, ты заметила, что он перенес внимание на тебя?

– Но почему на меня, а не на Габриель? Ведь он может с тем же успехом и до нее добраться. Почему до сих пор ничего ей не сделал, не устраивал погромов, не крал одежды?

– Потому что именно твое участие обещает сделать проект успешным. Думаю, он выжидает удобного момента, чтобы до тебя добраться.

Портье поприветствовал их и попросил сразу же подняться в номер месье Ладюри.

Тот уже ждал их, нервно прохаживаясь по кабинету. Увидев Энн, он вздохнул с явным облегчением.

– Боже, как я рад, что с вами все в порядке! – произнес он, обнимая молодую женщину.

Доминик немедленно почувствовал укол ревности, и его охватили старые подозрения. Что, если месье Бернар положил глаз на красавицу модель? Энн как раз в его вкусе, а уж если он решит добиться женщины, то ни за что не сдастся.

– Ну что же? Давайте решать, как быть дальше, – произнес он, усаживаясь на край стола. – Доминик, ваше мнение? Есть новые идеи?

– Ну, мы с Энн пришли к одинаковым выводам. Похоже, дело это связано не столько с Габриель, сколько с самим проектом, – начал фотограф. – Кто-то очень не хочет, чтобы показ коллекции состоялся.

– Я тоже так думаю. Очень жаль, но, наверное, проект придется прикрыть. Габриель снова не повезло: я надеялся, что свое дело поможет ей встать на ноги и создать себе имя. Но этого негодяя все равно надо найти! Я не могу позволить, чтобы мои дела шли вкривь и вкось из-за чьих-то интриг.

Энн вполне разделяла негодование шефа. Она тоже не хотела и не могла жертвовать своей работой.

– Месье Ладюри, – вступил в разговор Доминик. – Мне кажется, вы должны разрешить мне открыто сотрудничать с полицией, чтобы проверить некоторые соображения. Это не значит, что я отказываюсь охранять мадемуазель Энн.

– Совсем необязательно это делать, – вмешалась Энн, не давая месье Бернару ответить. – Можно публично объявить о закрытии проекта. Тогда злоумышленник решит, что своего добился, и успокоится. Мы, то есть Габриель, Мари Изабель и я, продолжим работу, но уже без охранников. А вы будете выяснять, кто стоит за угрозами.

– Возможен и другой вариант, – задумчиво протянул месье Бернар. – Все эти угрозы адресованы женщинам из моего окружения. Если. Габриель и Энн уедут, то, вероятно, проблема решится сама собой.

У молодой женщины перехватило дыхание. Они что, все сговорились лишить ее лучшего проекта в жизни?

– Вы не можете так поступить. У нас подписан контракт! Я настаиваю на продолжении работы!

– Почему бы и нет? – пожал плечами Доминик. – Можно публично объявить, что вместо женщин в проекте теперь будут задействованы мужчины. Тогда станет ясно, в чем же проблема: в женщинах или в самой коллекции.

– Значит, Кен, ты собираешься напялить на себя мои платья? Или сделать операцию по перемене пола? – прошипела Энн, уже не в силах скрывать ярости под маской вежливости. Этот человек постоянно перебегает ей дорогу – с первого дня знакомства!

– Нет, конечно, – совершенно спокойно ответил он. – Но ведь у вас же есть и мужские модели одежды. Почему бы не переключиться пока на них?

– Да, есть. Но они еще не до конца разработаны.

Месье Бернар встал и подошел к Энн.

– Идея кажется мне недурной. Не волнуйтесь, вы получите оплату по контракту, – заверил он ее. – Так что ничего не потеряете.

– Нет, спасибо, – тихо, но твердо произнесла Энн. – Я привыкла зарабатывать деньги, а не получать даром. Спасибо, месье Ладюри. Это был... мог бы быть лучший проект в моей жизни. – Она повернулась и пошла к двери. Заметив, что Доминик порывается пойти за ней, остановила его презрительным взглядом. – Не стоит, Бертье. Да, кстати, ты все еще не прислал мне счет за мотоцикл. Поторопись, пока я не уехала. – И Энн вышла, закрыв за собой дверь.

Зайдя в лифт, она стала раздумывать, что ей делать с Николь. Никто не возьмет бедняжку на работу с ребенком на руках. Но поскольку она сама только что отказалась от денег, то не сможет держать Николь при себе. Впрочем, Бернар Ладюри не единственный, кто предлагает контракты. Можно доехать до Тулузы и подписать годовой контракт с домом моды «Лаг-ранж». И взять Николь с собой.

– Энн! – раздался голос Доминика. – Подожди! Тебе опасно быть одной!

Но двери лифта уже закрылись.

– Оставьте ее, Доминик, – сказал месье Ладюри. – Мой человек дежурит в холле на этаже, где сейчас располагается номер Энн. Давайте лучше обсудим сложившуюся ситуацию.

Доминик неохотно вернулся и сел в кресло. Скорее всего ничего страшного Энн не грозит, но с такой бесшабашной женщиной может приключиться что угодно. Она вообще не думает об опасности!

– Да, месье.

Целый час они ожесточенно спорили, пытаясь разработать план действий. Но Доминика все время снедало беспокойство: где Габриель? И что делает Энн? Ему очень не нравилось, что модель осталась одна. Наконец он не выдержал и встал.

– Прошу прощения, месье Ладюри, но я вынужден вас покинуть. Надо проверить, как там Энн. Мне кажется, лучше всего объявить о приостановке проекта, дать нам немного передохнуть.

– Конечно, Доминик, я полностью с вами согласен. Габриель сможет заняться любой другой линией одежды или обуви – чем захочет. Если вы не возражаете, я бы хотел, чтобы вы оставались в курсе происходящего до конца. Работу я оплачу.

Доминик кивнул и едва ли не бегом направился к лифту. На шестом этаже охранника не. было. Кругом стояла тишина – очень подозрительная тишина. Он постучал в дверь номера Энн, немного подождал и достал ключ.

Даже не входя внутрь, Доминик знал, что там никого нет. Платья из линии «Ладюри-ретро» висели на плечиках в спальне, но дорожная сумка Энн исчезла. На диване в гостиной валялись буклеты, там же на столе лежали стопки фотографий. Он попытался понять, чего еще не хватает.

Николь! Ее тоже не было!

Доминик бросился к лифту. Сердце едва не выпрыгивало из груди, в голове проносились жуткие мысли. Куда Энн поехала? Что задумала? Двери лифта открылись, внутри оказался охранник.

– Где она?

– Кто?

– Мадемуазель Лесли.

– Не знаю. Она передала мне, что месье Ладюри просил меня подняться наверх. Я убедился, что дверь закрыта, и ушел. Но шеф сказал, что это какая-то ошибка, и я вернулся.

– Давно это было?

– Минут десять – пятнадцать назад. Доминик вошел в лифт и нажал кнопку первого этажа.

– А теперь слушай, – сказал он охраннику. – Спустись на другом лифте и посмотри, на стоянке ли красный «опель». Если нет, спроси служителя, не видел ли он мадемуазель Лесли.

– А вы куда?

– К портье. Спрошу у него.

Как только двери лифта раскрылись, Доминик кинулся к стойке портье.

– Вы не видели мадемуазель Лесли?

– Нет, месье. Хотите оставить ей записку? Доминик покачал головой и выскочил на улицу, чтобы спросить то же самое у охранника на выезде. Но получил такой же ответ.

– Вместе с ней должны быть женщина и ребенок. Маленький мальчик.

– Нет, месье, я никого не видел.

– А мадемуазель Ладюри?

– Тоже не видел, месье.

Никогда еще Доминик не чувствовал себя столь беспомощным. Куда она могла поехать? Он пытался восстановить в памяти ее разговоры о дальнейших планах. Энн что-то говорила о полете в Лондон... Нет, не то. Предложение от итальянских модельеров... Уже ближе. Вот оно: Тулуза, модельное агентство «Лагранж»! Доминик еще не понял почему, но твердо знал, куда она направилась.

Он быстро вывел фургон со стоянки и вскоре оказался на трассе. Дорога прямая, так что Энн поедет на полной скорости; Ну, ничего, мы тоже кое на что способны, подумал Доминик, выжимая газ. Стрелка спидометра показывала сто восемьдесят.

Сердце бешено колотилось, в голове шумело. Что, если он ошибся? Если он упустит ее, это будет конец всего. Ему больше нигде не найти работы. Эта женщина его в гроб загонит.

Нет, не загонит, а уже загнала. Находясь рядом с ней, Доминик был не способен нормально соображать, держать себя в руках. А находясь от нее вдали, чувствовал себя как в аду! Доминик душил на корню мысли о том, что скоро потеряет Энн навсегда. Лучше думать о том, как ее сохранить.

Наконец далеко впереди замаячил красный «опель». Доминик с облегчением перевел дыхание.

Теперь опасность ей не угрожает. Она ведь свободный человек, может делать все, что хочет. Пускай едет в Тулузу. Это даже неплохо: проблемы Ладюри больше ее не касаются.

Он взглянул в боковое зеркало... и увидел белый фургон с загрунтованным капотом.




ГЛАВА ОДИНАДЦАТАЯ


– А где месье Бертье? – спросила Николь, когда они выехали на трассу, ведущую в Тулузу.

– Мы больше не работаем вместе, – ответила Энн.

– Вы злитесь на него?

– Нет. А почему ты так решила? Николь улыбнулась.

– Только две вещи могут заставить вас с такой силой сжимать руль. Гнев и страх. А мне кажется, вы ничего не боитесь.

Энн посмотрела на свои руки. И верно, она так вцепилась в руль, что даже костяшки пальцев побелели. Но Николь ошиблась: Энн испытывала страх, очень сильный страх. Страх потерять Доминика навсегда. Он занял слишком большое место в ее сердце. Когда его не было рядом, она постоянно о нем думала.

– Это из-за дороги, – наконец выдавила из себя Энн. – На трассе слишком оживленное движение. – Она глубоко вздохнула и заставила себя успокоиться.

И действительно, по шоссе с шумом проносились легковые автомобили и огромные трейлеры, которые не сбрасывали скорость даже на поворотах.

Энн посмотрела на Николь. Та укачивала сына, тихонько напевая ему песенку.

– Николь, я тобой восхищаюсь. Я бы никогда не решилась растить ребенка одна.

– Я тоже не думала, что решусь, – простодушно призналась молодая мать. – Но раз уж он появился... Я просто делаю то, что должна. Малыш ведь совершенно беспомощен без меня.

– Насколько я понимаю, бабушка готова забрать его к себе.

– Готова, но не тому что любит его, а чтобы отнять Хуана у меня. Он ведь сын своего отца, значит, принадлежит семье Ривароса. И его должно воспитать, как истинного испанского аристократа, научить презирать слабых и бедных. И никогда не поддаваться слабости любви. А я не хочу такой судьбы для моего мальчика.

Энн задумалась. Что-то в этих простых и бесхитростных словах задело ее. Неожиданно она поняла, что если бы не Доминик, она бы ни когда не поняла, что такое настоящее чувство. Отец выучил ее одной истине: никогда не подпускай другого человека слишком близко, иначе будет плохо.

Но она не послушалась – впустила мужчину в свое сердце. И теперь расплачивается.

– А она знает, где ты? – спросила Энн.

– Надеюсь, что нет. Она очень богатая женщина и многое может. Если сеньора Ривароса меня найдет, то не видать мне Хуана. – И молодая мать крепко прижала сынишку, словно пытаясь защитить от посягательств злой старухи.

Солнце стояло высоко, и в машине, несмотря на открытые окна, было жарко. Маленький Хуан проснулсяи начал хныкать. Только теперь Энн ощутила груз ответственности: от нее зависела совсем молоденькая женщина без сантима в кармане и с крохотным ребенком. А вдруг он заболеет? Или, что еще ужаснее, заболеет Ни-коль? Энн ничего не понимала в детях и в их нуждах. Вся ее забота о племянниках ограничивалась подарками на Рождество и Пасху.

Заметив впереди бензоколонку, она решила остановиться и заправиться. До Тулузы еще далеко, так что лучше ехать с полным баком.

– Николь, пока я залью бензин, не могла бы ты сходить в магазин и купить что-нибудь для нас и ребенка. Вода заканчивается... Ну и вообще действуйте по своему усмотрению.

Та кивнула и направилась к придорожному магазинчику. Хуана она посадила в рюкзачок, и малыш, мгновенно успокоившись, с любопытством озирался по сторонам.

Заправив машину, Энн вошла в магазин, чтобы заплатить за покупки. Николь уже стояла перед кассой с тележкой, в которой виднелся контейнер с водой, фрукты, несколько баночек детского питания, свежий хлеб и кусок сыру.

– Я подумала, мы захотим перекусить по дороге, – несколько смущенно произнесла она, оглядывая запасы. – Но если это много, то можно...

– Нет-нет, все отлично, – поторопилась успокоить ее Энн. – Я ужасно проголодалась.

Кассир, молодой черноглазый парень, принял деньги и отсчитал сдачу.

– Слышали, обещали сильный дождь? С гор идет гроза, – сказал он, упаковывая продукты. – Не советуют выезжать на трассу без острой необходимости.

– Они все время так говорят, – отмахнулась Энн. – За последнюю неделю я раза три слышала предупреждения, и где хоть одна гроза?

– Как знаете, – развел руками парень. – Но я бы не рисковал.

Они не придали большого значения словам кассира и, отъехав чуть подальше, решили устроить пикник. Расстелили на траве под деревьями бумажную скатерть, нарезали хлеб и сыр, выложили фрукты и приступили к еде. Хуан тоже получил свою порцию яблочного пюре и морковного сока. Он так воодушевился от путешествия, что слез с колен матери и принялся ползать вокруг, внимательно изучая каждый ценный предмет, будь то цветок, камешек или палочка. Даже попытался пару раз оценить вкусовые качества найденных сокровищ, но был пойман на месте.

Где-то через полчаса они продолжили путь. Но не прошло и пятнадцати минут, как Хуан сначала захныкал, а потом разразился жутким плачем. Николь попыталась успокоить сына, но ни погремушки, ни укачивания не помогали, он рыдал все сильнее.

Энн совсем растерялась. Она не привыкла к детскому крику, к тому же поведение малыша начало серьезно-ее беспокоить.

– Может, он заболел? – робко произнесла Николь и прикоснулась губами ко лбу ребенка. – О Боже, у него жар! – в ужасе воскликнула она.

Теперь стало ясно, что мальчик плакал от боли. Личико его покраснело, он хрипло кашлял, но продолжал кричать.

– Нам надо повернуть обратно и добраться до ближайшей больницы, – решительно произнесла Энн. – Что бы могло быть?

– Не знаю, – растерянно прошептала несчастная мать. – Это у него впервые.

Энн не спускала глаз с шоссе, пытаясь найти место, где развернугься. Но посреди дороги шла непрерывная разметка, а по карте до ближайшей развязки оставалось километров пять. И вдруг небо сотряс удар грома. Она пригляделась и увидела огромную черную тучу, стремительно затягивающую небо. Скоро из этой тучи на землю обрушится ливень.

Энн слышала, что здешние грозы часто сопровождаются ураганным ветром, который сносит крыши с домов, вырывает с корнем деревья, переворачивает машины. Теперь она проклинала собственное безрассудство и самоуверенность. Ладно бы решала за себя одну, но она взяла на себя ответственность за двух людей!

В потемневшем небе сверкнула молния, и почти сразу грянул гром. Неожиданно Энн заметила, что других машин на дороге нет. Видимо, остальные водители разумно решили переждать грозу и не искать неприятностей на свою голову. Но Энн Лесли не такова! Ей нипочем законы природы! От бессильной злобы на саму себя она готова была заплакать.

Самое ужасное было то, что Хуан и не думал успокаиваться, хотя от крика он почти что посинел, а взрослые ничем не могли помочь малышу. Мать в ужасе закрыла глаза и непрестанно молилась, качая сына:

– Святая Дева, смилуйся над моим мальчиком...

На асфальт упали первые крупные капли. И вскоре дождь забарабанил так, словно решил пробить металлическую крышу «опеля». Перед глазами встала плотная пелена воды, и Энн пришлось включить фары. Сбоку промелькнул знак «Опасные повороты».

– Господи, здесь такие жуткие виражи, что и по сухой дороге страшно ездить! – воскликнула Николь. – Боюсь, надо остановиться, не то мы окажемся в кювете.

Энн не могла не признать правоты ее слов. Она не привыкла сдаваться, но на этот раз обстоятельства оказались сильнее. Надо бы остановиться, найти телефон и вызвать «скорую помощь», но вокруг не было видно признаков человеческого жилья.

Неожиданно справа от дороги Энн заметила какое-то строение. Неужели молитвы их были услышаны? Да, действительно, это оказался дом, но заброшенный. Энн затормозила перед входом, выпрыгнула из машины и подбежала к двери. За пару секунд под открытым небом она успела промокнуть до нитки.

Огромный древний замок не остановил нее. Она огляделась и заметила под навесом лом. Страх придал ей сил и решимости. Энн схватила лом и сбила замок. Из распахнутой двери в лицо ударил запах пыли и заброшенного жилья. Тусклый свет озарил довольно большую комнату с камином, диваном, полками с домашней утварью. Грозу переждем здесь, мгновенно решила она. А там посмотрим.

Она вернулась к машине, вытащила из багажника непромокаемый плащ, которым укрылись Николь и ребенок, чтобы дойти до дому. Затем достала аптечку и все необходимое для разведения огня. Под навесом нашлись поленья и вязанка хвороста.

Когда Энн вернулась в дом, Николь раздела малыша и укутала в шерстяное одеяло. Его била лихорадка, он уже не кричал, а тихо хныкал, что пугало еще сильнее. Краснота спала, и личико покрыла смертельная бледность. Дыхание с трудом вырывалось из приоткрытого рта.

– Похоже на приступ астмы, – пробормотала Энн, открывая аптечку. – Надо дать ему вот это лекарство.

– У Хуана аллергия на него, – скороговоркой прошептала Николь, взглянув на название. – Если это астма, то приступ или пройдет, или...

Доминик некоторое время ехал следом за обеими машинами, раздумывая, как быть. Впереди показалась развилка, на которой один указатель смотрел вправо на Нарбонну, второй – влево, на Тулузу. Энн повернула налево, а ее «преследователь» в другую сторону. Фотограф решил, что преступник скорее всего случайно оказался на хвосте у своей жертвы.

Доминик повернул за белым фургоном. Но на сердце у него было неспокойно, и он уже жалел, что выпустил Энн из виду. Ведь именно из-за нее он сорвался с места. К тому же официально он не принимает участия в расследовании, а вот за Энн отвечает.

Решив все для себя, Доминик повернул обратно и, чтобы хоть как-то отвлечься, включил радио. Передавали прогноз погоды. Его прошиб холодный пот: что, если Энн не знает о надвигающейся непогоде? А в сильный дождь на узких горных дорогах ежегодно гибнут десятки неосторожных водителей.

Он добрался до знакомой развилки и на этот раз повернул в сторону Тулузы. Впереди показалась бензоколонка с магазинчиком при ней, и Доминик решил узнать, не видели ли там машины Энн.

– Здесь не проезжал красный «опель»? – спросил он, заходя в магазин. – Пассажиры – две женщины с ребенком.

– Да, они останавливались купить продуктов, – ответил парень за кассой. – Я предупредил их, что будет гроза, а девица, что за рулем сидела, даже слушать не стала. Они теперь наверняка попадут в дождь. Слышите, как грохочет?

И точно, небо сотряс первый удар грома. Доминик пулей вылетел на улицу и прыгнул за руль. Эта самоуверенная красотка, как всегда, решила поступать по-своему! Но на сей раз вместе с ней в машине находился грудной ребенок и Бог знает, что с ними могло произойти под этим жутким ливнем!

Через несколько минут полило как из ведра, и из окон уже почти ничего не было видно.

– Только бы она догадалась остановиться, – бормотал Доминик сквозь плотно сжатые зубы и со страхом посматривал на обочину, надеясь не увидеть там перевернутую красную машину.

Энн и Николь беспомощно смотрели на задыхающегося мальчика. Его тельце покрылось липким холодным потом, черные глазки потускнели.

Снаружи послышался шум приближающейся машины, и Энн стремительно выбежала на шоссе. Стоя под проливным дождем, она махала руками, как болельщица на футбольном матче. Только теперь борьба шла за человеческую жизнь, а не за победный гол.

Машина резко затормозила перед ней, и из кабины выскочил высокий мужчина.

– Доминик! – закричала она и рванулась ему навстречу. – Господи, я еще никогда не была так счастлива видеть человека!

– Я тоже рад тебя видеть, – произнес он, крепко обнимая молодую женщину. – С тобой все в порядке? Вас никто не преследовал?

– Преследовал? Нет, что ты. Там ребенок Николь, ему очень плохо! – Она схватила его за руку и потащила к дому, на ходу объясняя, что произошло.

– Ты вызвала «скорую»? – сразу же спросил он. – Это похоже на детский круп!

– Как? Здесь нигде нет телефонов!

– Быстро беги в мою машину и вытащи из-под сиденья аптечку! – Доминик подтолкнул ее к фургону, а сам взбежал на крыльцо.

Стараясь не поддаваться панике, он вспоминал, чему его учили в институте. Кажется, в таких случаях единственный способ сохранить жизнь – это сделать трахеотомию. Операция сложная, тем более в полевых условиях, и велика вероятность неудачи, но, когда выбора нет...

И Доминик принял решение. Увидев отчаяние в глазах матери и несчастного малыша, который вот-вот должен был задохнуться, он неожиданно обрел спокойствие. Собрав все свое хладнокровие и уняв дрожь в руках, он вытащил тонкий нож, который всегда носил с собой, – как будто в предчувствии подобной ситуации. При виде лезвия Николь закрыла лицо ладонями и замерла. К счастью, в этот момент вернулась Энн, держа в руке довольно большую сумку с красным крестом.

– Вот, держи.

– Отлично. А теперь иди сюда и помоги мне. Достань пластырь, бинт и держи наготове ножницы. А эту трубку подашь, когда я скажу.

– Что ты собираешься... – Она умолкла на полуслове. В расширенных глазах воцарился ужас, но внешнее спокойствие Доминика подействовало на нее.

Он взял маленькое, полумертвое тельце и, призвав на помощь силы небесные, проколол тонкую шейку.

– Трубку, – потребовал Доминик, протягивая руку. Он вставил трубочку в разрез, и малыш вроде бы задышал снова. – Пластырь. Длинные куски. Теперь бинт.

Энн механически кромсала белую липкую ленту, стараясь не думать, что сейчас в их руках находится жизнь маленького человечка. По виду Доминика нельзя было понять, какие чувства его обуревают, и только потемневшие глаза выдавали тревогу. Он забинтовал мальчику шею и замер в ожидании.

Потянулись томительные секунды. Но вот Хуан шевельнулся, веки его затрепетали. Дыхание малыша восстановилось. Теперь надо было как можно скорее вызвать «скорую помощь», иначе их усилия окажутся напрасными.

Доминик выбежал под дождь, вскочил в автомобиль и нажал на газ. Как ни страшно было ему оставлять женщин одних, выбора у него не оставалось. Через полчаса он уже был на бензоколонке и звонил в «скорую»...

Мать с малышом увезли в больницу «Сен-Круа». Перед отъездом врач сказал все еще бледной Николь, что с ее сыном скорее всего все будет в порядке.

Доминик закрыл глаза и прислонился к стене. Теперь он заметил, что руки его дрожат, но ему было уже все равно. Только что они с Энн сделали великое дело: спасли малыша от смерти. Пережитый ужас объединил их: молодые люди устало переглянулись и обнялись, крепко прижимаясь друг к другу.




ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ


Доминик и Энн доехали до больницы «Сен-Круа» каждый на своей машине и сразу же направились в комнату ожидания. Там они обнаружили Николь, глаза которой были красными от слез, но она держалась молодцом. Все трое обнялись.

– Что говорят врачи? – сразу же спросил Доминик.

– Говорят, что опасность миновала. Это действительно круп. Хуану вкололи антибиотики и подключили к аппарату искусственного дыхания. – Николь подняла измученное лицо. – Я даже не знаю, как вас благодарить, месье Бертье, и вас, мадемуазель Энн. Если бы не вы... – Подступившие к горлу слезы не дали ей договорить.

Энн снова обняла ее и принялась утешать. В это время появился врач и сообщил, что малыш проведет еще несколько дней в отделении интенсивной терапии и мать может находиться при нем.

– Сестра Женевьева проводит вас к нему, – сказал врач.

Подошла молодая медсестра, взяла Николь под руку и повела по коридору, что-то ласково приговаривая. Энн и Доминик решили подождать и переговорить с врачом более обстоятельно насчет лекарств, а также оплаты медицинского обслуживания. Они сомневались, что у Николь и ее сына есть страховые полисы.

В это время с улицы донесся рев сирены, и через несколько мгновений в приемный покой вкатили тележку с безжизненным телом.

– Жертва аварии, в десятую травму! – крикнул дежурный врач санитарам, которые везли пострадавшего.

Энн не разглядела лица больного, но по виду окровавленной простыни догадалась о серьезности увечий.

Доминик ушел звонить месье Ладюри и обещал скоро вернуться. В ожидании врача она присели на кожаный диванчик. Вернувшись, Доминик обнял ее за плечи, и она прижалась к нему, чувствуя себя необыкновенно спокойно рядом с ним.

– Месье Ладюри не было на месте. Он поехал на встречу с Габриель.

– С ней все в порядке?

– Франсуаз не знает. Она сказала, что месье Ладюри очень торопился. Я объяснил, что мы в больнице, и она обещала передать, когда он вернется.

Вокруг тоже сидели люди и ждали вестей о своих близких. Некоторые держались за руки, многие с трудом сдерживали слезы.

– Ты, наверное, на работе в полиции ко многому привык, – задумчиво произнесла Энн.

– Да уж, я достаточно насмотрелся всякого. Честное слово, ловить негодяев и сажать их за решетку гораздо проще, чем смириться со страданиями людей и с несправедливостью, – мрачно произнес Доминик. – Когда все хорошо, жить легко.

Она вздохнула. Привыкнув жить в мире красивых платьев и изящных людей, Энн позволили себе забыть, что у жизни есть и другое лицо.

– Я слышала, что у многих полицейских неудачно складывается семейная жизнь. Понятно, почему это происходит.

– Так оно и есть. Счастливые браки среди полицейских редки. Но у меня есть друзья, которые давно бы сошли с ума, если бы не поддержка их жен и детей. Однако большинство не выдерживают напряжения и расходятся. Это очень тяжело.

– А что ты делал, чтобы снять напряжение? – спросила Энн, заглядывая в потемневшее лицо бывшего полицейского.

– Садился на мотоцикл и гонял по горным дорогам, пока мозги не прочистятся. Потом возвращался домой, принимал душ, надевал форму и снова шел на работу.

– А почему ты уволился?. – робко поинтересовалась она.

Доминик нахмурился. Ему было больно и неприятно вспоминать о тяжелом разговоре с начальником полиции.

– Потому что хотел до конца оставаться честным. Если ты стоишь на защите закона, то должен защищать его до конца, невзирая на лица. Я не приемлю двойного стандарта. Но мне предложили одно из двух: переменить или убеждения, или место работы. Выбор был очевиден.

– Но ведь твое призвание – фотография. Я видела твое лицо, когда ты снимал на винодельне, такое выражение бывает только у настоящих художников. Уж поверь мне! Когда ты начал снимать?

– В детстве. Когда поступил в Высшую медицинскую школу, об увлечении пришлось забыть. Я считался довольно прилежным, подающим надежды студентом, но неожиданно разочаровался в выбранной профессии, и меня потянуло в совсем противоположную сторону. Я пошел в армию, и там, как ни странно, снова занялся тем, что, как оказалось, было моим призванием. Мне предложили делать фотоотчеты о торжественных мероприятиях, награждениях отличившихся военных и тому подобном. А потом я решил, что людям гораздо интереснее знать, что по-настоящему творится в армии, и... и мне пришлось уволиться.

– Понятно, – прошептала Энн. Она не переставала восхищаться человеком, который пожертвовал карьерой из-за своих жизненных принципов. – А какие у тебя планы на будущее? Чем собираешь заниматься?

– Не знаю. Пока проект «Ладюри-ретро» не закрыли, поработаю в нем. А затем возьму денежки и махну куда-нибудь на край света. Снимать девственные леса Амазонки, например. – Он рассмеялся, но сразу же снова стал серьезным. – И еще мне нужно разобраться с тобой.

– Со мной? – переспросила Энн, чувствуя, что щеки заливает краска смущения. – А что со мной не так?

– С тобой-то все так. Ты ни в чем и ни в ком не нуждаешься, у тебя все под контролем. А вот мне кое-чего не хватает.

– Чего же именно? – спросила она и затаила дыхание. Взгляды их встретились, но ни один не решился выразить словами то, что поняли оба.

– Мне нужно...

– Доминик! Энн! Вы видели ее? С ней все в порядке?

Бернар Ладюри ворвался в комнату ожидания. Вид он имел крайне встревоженный, глаза беспокойно бегали, галстук съехал набок.

Энн неохотно высвободилась из объятий Доминика.

– С ней-то да. Плохо было ребенку, но ему уже сделали операцию.

– Какому ребенку? Какую операцию? – Месье Ладюри помотал головой.

– Ребенку Николь. Он заболел крупом, и приступ случился в машине, по дороге в Тулузу, – неуверенно ответила Энн, тоже приходя в замешательство.

– А что насчет Габриель? Мне позвонили из полиции. Во время грозы она попала в аварию, и ее доставили в эту больницу.

– С ней что-то серьезное?

– К счастью, нет, насколько я понял.

– В аварию? – задумчиво повторил Доминик. – А они не сказали, какая у нее была машина?

– В том-то все и дело, – развел руками месье Ладюри. – Вела не она. Габриель ехала на пассажирском сиденье в белом фургоне. Водитель не пострадал и сбежал, бросив ее на произвол судьбы. Каким же негодяем надо быть, чтобы поступить так?

– Неужели это Габриель стояла за угрозами? – Месье Бернар никак не мог поверить, что его дочь угрожала самой себе.

– Похоже на то. Конечно, не обошлось без помощи водителя. Это, наверное, какой-нибудь бывший служащий отеля, которому срочно понадобились деньги, – предположил Доминик. – Он ведь свободно проникал в номера.

– Но зачем? – недоумевала Энн. – Я не понимаю!

По просьбе месье Бернара им отвели крохотную комнатку, где можно было спокойно поговорить и попить кофе. Пришли утешительные сведения о состоянии Габриель: она отделалась переломом руки, раной на бедре и несколькими синяками и ссадинами. Обошлось даже без сотрясения мозга.

– Это я виноват, наверное, – задумчиво произнес месье Бернар. – Она хотела привлечь мое внимание и выбрала самый эксцентричный способ.

– Но при чем тут «Ладюри-ретро»? Если она не хотела заниматься проектом, то почему просто не сказала об этом? – по-прежнему недоумевала Энн.

– Мы с отцом недавно говорили о Габриель, и он на многое открыл мне глаза в отношении моей дочери. Ей всегда не хватало внимания. Джоанн, пока была жива, не особенно возилась с ней. Потом воспитанием Габби занялся я... – Ему было трудно говорить. К горлу то и дело подступал ком, а на глаза наворачивались слезы. – В то время я думал только о работе и к тому же ничего не знал о воспитании девочек. Моя забота ограничилась тем, что я отдал ее в лучшую школу в Англии, засыпал дорогими подарками на все праздники и забирал домой на каникулы. Мы очень мало времени проводили вместе, она куда чаще общалась со своим дедом. И я решил, что ее устраивает такое положение вещей. Она закончила учиться и сказала, что хочет приехать сюда и жить со мной. Я подумал: девочка решила продолжить фамильное дело, и поэтому сразу же отдал ей на откуп новый проект. А Габриель просто стремилась жить со своей семьей... – Месье Ладюри тяжело вздохнул и сокрушенно покачал головой. – Я хотел заменить любовь и внимание деньгами...

– Наверное, после того как Габриель поправится, вам троим нужно поговорить по душам, – сказал Доминик. – А потом плюнуть на работу и уехать на пару недель на острова в Тихом океане...

– Хороший совет, Доминик. – Месье Бер-нар взъерошил волосы. – Эта история позволила мне понять: быть отцом – тяжелый и ответственный труд, пренебрегать которым нельзя. Что ж, постараюсь наверстать упущенное за двадцать лет...

В комнату вошла медсестра.

– Месье Ладюри, ваша дочь пришла в сознание и хочет поговорить с вами. Я вас провожу.

– Ну, удачи вам, месье Бернар, – сказал Доминик.

Мужчины пожали друг другу руки, и Бернар Ладюри вышел из комнаты ожидания.

Молодые люди поговорили с врачом о состоянии здоровья ребенка и о необходимых лекарствах. Им разрешили повидаться с Николь, которая намеревалась провести в больнице еще несколько дней. Энн и Доминик уже собирались уходить, когда на пороге больницы показался Сильв. Он выглядел озабоченным, но, увидев знакомые лица, расплылся в широченной улыбке.

– Откуда вы узнали? – спросила фотомодель, подходя к старику.

– Николь позвонила мне, как только устроилась. Я благодарю вас, мадемуазель Лесли, и вас, месье Бертье, за то что вы спасли этому ребенку жизнь. И если вам понадобятся люди, чтобы рекламировать вашу одежду, то они у вас будут. В любом количестве.

Прежде чем покинуть больницу, они решили навестить Хуана. Николь вышла поговорить с дядей, и мальчик остался в палате один. Он как будто спал, но, когда его спасители приблизились к прозрачной стене, открыл глазки и неуверенно улыбнулся.

У Энн перехватило дыхание, и она сжала руку Доминика. Пальцы их переплелись. Доминик знал, что до сих пор она заявляла, что не хочет иметь детей, но Хуан не оставил ее равнодушной. Он видел, как в холодном сердце затеплился огонек любви – сначала к Николь, потом к ребенку.

– Надеюсь, он вырастет отличным малым, – тихо сказал Доминик. – Но мать-одиночка, без образования и постоянной работы... Ей придется трудно. Ладно, пошли, не будем его отвлекать.

– Тогда мы просто обязаны им помогать, – решительно заявила Энн уже в коридоре. – Мы спасли ему жизнь, значит, взяли на себя ответственность за него. Все, что нужно Николь, – это нормальная работа и кров. Доминик, мы должны помочь ей найти и то, и другое. Давай станем для Хуана крестными!

Ему очень понравилось, как прозвучало это «мы», однако он не мог разделить ее восторгов. Жизненный опыт подсказывал, что прекрасные начинания очень часто умирают в зачаточной стадии. Очень не хотелось нарушать торжественность момента пессимистическими замечаниями, но иначе Энн рисковала поддаться романтическим мечтам о несбыточном.

– Тетушка Энн... – начал он. – Конечно, все это возможно, если только ты не отправишься завтра на другой конец света. Мне казалось, у тебя уже есть племянники, чтобы с ними играть в тетушку. Когда ты последний раз виделась с ними?

– Честно говоря, довольно давно. Но ведь им я не нужна...

Доминик резко остановился и прижал ее к стенке. Одной рукой он по-прежнему сжимал ее ладонь, другой преградил путь к отступлению.

– А откуда ты знаешь?

– Ну... у них же есть родители, дедушки и бабушки, а я все время в разъездах. Мне никогда не приходило в голову, что они могут нуждаться во мне. Доминик, зачем ты хочешь, чтобы я думала о себе как можно хуже?

– Затем, что в начале нашего знакомства ты сказала, что предпочитаешь не завязывать никаких отношений с людьми. Что у тебя такое жизненное правило. Помнишь? – Он очень надеялся, что Энн возразит ему. – Как же это правило соотносится с Николь и Хуаном?

– Правила! Ты только о них и можешь думать? Да, признаю, я не получу приз «Лучшая тетка года», но я не ради него стараюсь! Если не хочешь принимать участия, так сразу и скажи-. Но я все равно буду помогать Николь, потому что я ей нужна.

– Энн, а что нужно тебе?

Слова Доминика больно задели ее. Сейчас Энн сама не знала, что ей нужно, и беспомощно уставилась на него.

– Ну... моя свобода... моя работа...

– А что ты готова отдать ради того, что тебе нужно? – сурово спросил он.

– Не знаю, – растерянно прошептала Энн. Ее былой самоуверенности и след простыл.

– Вот когда узнаешь, тогда мы и поговорим о твоих нуждах. – Он убрал руки и быстро пошел к выходу.

– Доминик, ты куда?

– Пойду скажу водителю, чтобы он отвез тебя в отель. Мы с месье Ладюри побудем тут, пока не выясним кое-какие подробности. – Он повернулся и вышел. Доминик чувствовал, что просто обязан уйти, иначе не выдержит и поцелует ее.

Энн стояла посреди коридора и смотрела, как он исчезает за дверью. Через несколько секунд оттуда показался широкоплечий парень, который должен был довезти ее до отеля.

На деревянных ногах Энн пошла к выходу, чувствуя себя никому не нужной на свете. У отца и дочери Ладюри сейчас шел важный разговор, и Энн там было не место, потому что она не член и даже не друг семьи. Сильв сейчас с Николь и Хуаном – у них своя радость, которая ее тоже не касается. И даже Доминик ушел. На этот раз он действительно ушел, а ей не хватило ума и смелости остановить его.

Он совершенно прав. Всю жизнь она держала людей на расстоянии, не позволяя приблизиться к своему сердцу. И все ради дурацкой, никому не нужной независимости. И вот, пожалуйста, – независимость есть, а счастья нет.

Она осталась одна.




Доминик еще никогда не чувствовал внутри такой пустоты. Ему показалось, что с Энн его связывает некое глубокое чувство. Даже если это и было так, его время прошло. Сейчас она прониклась нежностью к Николь с ребенком, но пройдет всего ничего, и она охладеет и к ним. Как только работа над «Ладюри-ретро» закончится, она подпишет следующий контракт и уедет, чтобы доказать всему свету и в первую очередь себе, что может счастливо жить одна, без близких и друзей, без любимого человека. А если продолжит работать на Ладюри... что ж, тогда, наверное, ему, Доминику, самому придется менять место жительства.

После того как Энн уехала, месье Ладюри вышел из палаты дочери и устало присел рядом с Домиником. Тот вопросительно взглянул на него, но не сказал ни слова.

– Мы немного поговорили. Больше врач не разрешил, потому что Габриель нельзя переутомляться. Она действительно затеяла всю эту историю с угрозами, чтобы привлечь мое внимание. Мне очень стыдно, что я вынудил девочку пойти на такой отчаянный шаг. Она всегда сомневалась, что нужна мне, и вот решила проверить любовь собственного отца. Встряхнуть меня, чтобы я отвлекся от работы и посмотрел на свое дитя. – Месье Бернар уронил голову на руки.

– Вы должны радоваться, что все обошлось, – тихо сказал Доминик. – Теперь у вас есть надежда создать настоящую семью...

– Именно этим мы и займемся, когда Габби выпишут. Последуем вашему совету и махнем куда-нибудь подальше...

– А пока она здесь? Что будет с проектом?

– «Ладюри-ретро» будет жить, даже если Габриель откажется в нем участвовать. Мари Изабель отлично справится и без нее. И конечно, Энн, если захочет продолжить сотрудничество с нами.

– Думаете, она останется? – с плохо скрытой надеждой в голосе спросил Доминик.

– Уверен. У нас ведь контракт подписан. Кроме того, есть еще кое-что, из-за чего она постарается задержаться в Перпиньяне как можно дольше.

– Что же это? – невольно спросил Доминик.

– Вы, – спокойно ответил месье Бернар.

– Вот это вряд ли, – мрачно пробормотал фотограф. – Муж ей не нужен. А я ни на что другое не согласен.

Месье Ладюри пожал плечами и улыбнулся.

– Тут мне возразить нечего. Потому что сам я еще тоже не готов к серьезным отношениям.

Если так считаешь, то на примете у меня есть один человек, который непременно заставит тебя переменить мнение, злорадно подумал Доминик. И человека этого зовут Пьер.

Доминик прекратил работать на месье Ладюри, поскольку необходимость в телохранителе отпала. Его место занял штатный фотограф модельного агентства – молодой, очень увлеченный своей профессией парень по имени Гюстав, который с энтузиазмом принялся за дело. Энн с Гюставом сделали несколько сотен снимков, запечатлев все платья из коллекции, но ни один из них не мог сравниться с теми, что были сняты на виноградниках Эдмона.

Габриель поправилась и ясно дала понять, что не хочет заниматься модой, а желает жить вместе с дедушкой в поместье, выращивать виноград, делать вино, разводить лошадей и сажать розы. Отец не возражал. Тем более что Мари Иза-бель и Энн отлично справлялись вдвоем.

Фотомодель оставила за собой номер в отеле, а офис перенесла в помещение ателье «Каприз». От новой компаньонки она узнала, что Доминик уехал в одну из горячих точек и снимает для информационных агентств кадры, которые потом печатают во многих газетах. Из-за этого Энн стала просматривать хроники с мест военных действий – чтобы просто увидеть сбоку фотографии подпись «Доминик Бертье». С одной стороны, она, конечно, радовалась, что он нашел себя и снова может следовать призванию. А с другой – не могла не волноваться за его жизнь и не печалиться о его отсутствии.

С помощью Энн Николь сумела найти временную работу в качестве няни для ребенка одного примерно с Хуаном возраста. Его мать много путешествовала и была рада, что может оставлять малыша под присмотром. Николь даже стала всерьез подумывать об организации частных яслей, тем более что месье Ладюри, известный благотворитель, обещал помочь деньгами...

Примерно месяц Энн ничего не слышала о Доминике. Потом прошел слух, что он ненадолго вернулся в Перпиньян. Теперь, выходя по утрам из отеля, молодая женщина оглядывалась по сторонам – не мелькнет ли где высокая мужская фигура? А по вечерам сотни раз перебарывала искушение написать Доминику.

Но что она могла ему сказать? Что скучает? Что хочет поговорить о своей работе и спросить совета? Что ей интересно, как он живет?

Впервые ее все чаще посещало ощущение неполноты собственной жизни. Работа не доставляла прежнего удовольствия. К тому же постоянно не хватало чуть сурового взгляда прищуренных светлых глаз и негромкого низкого голоса. Гюстав, конечно, был профессионал, но его напыщенная манерность утомляла молодую женщину...

Лето подходило к концу. Стояли темные августовские ночи, когда бархат неба весь усыпан серебряными звездами. По улицам то и дело проходили парочки, взявшись за руки и тихо переговариваясь между собой. Душистые ароматы цветов без слов говорили о любви. И Энн, как бы сильно ни уставала, ночами не могла заснуть, думая о Доминике. Она вспоминала мельчайшие подробности их встреч, его слова, выражение лица, жесты, походку. Она постоянно думала о его самоотверженности, твердости, смелости – и о нежности, когда он впервые познакомил ее с волшебством любви.

Если раньше Энн желала оставаться независимой и свободной, то теперь хотела одного – Доминика.

Было уже за полночь, когда Доминик постучался в номер Энн. Сердце его колотилось так, будто он в первый раз шел на свидание.

Часа два назад он вышел из дому, вроде бы прогуляться, и ноги сами принесли его к отелю. Некоторое время он бродил в нерешительности перед входом, потом все же поднялся на шестой этаж.

Она открыла дверь – и отступила в глубь холла.

– Ты? – Зеленые глаза Энн расширились. – Что-то случилось?

– Да, случилось. Могу я войти?

– Конечно. – Она повернулась и вошла в гостиную.

Только тогда он заметил, что на ней надета голубая рубашка. Его рубашка. Та самая.

– Я не знал, застану ли тебя в отеле. Похоже, ты не такая уж любительница перемен, как раньше.

– Я еще не определила своего нынешнего отношения к переменам. Моя работа над «Ладюри-ретро» еще не закончена, но месье Бернар уже предложил мне новый контракт. На несколько лет.

– Так ты остаёшься? – глухо спросил Доминик, удивляясь, почему говорит совсем не о том, о чем пришел поговорить.

– Не знаю. Тебе удалось починить мотоцикл?

– Как ни странно, да.

– А счет принес?

– Нет. – Он подошел ближе. Энн отступила на шаг.

– Ладно, неважно. Сейчас я достану чековую книжку и выпишу тебе чек... – Она пошла в спальню.

Повинуясь неведомой силе, Доминик последовал за ней.

– Плюнь на счет, Энн, – сказал он, закрывая за собой дверь. – Почему ты носишь мою рубашку?

– Потому что она... очень мягкая. – Голос ее понизился до грудного шепота. – Если хочешь, я верну ее.

– Нет. – Настольная лампа рядом с кроватью отбрасывала нежный розовый свет. – Нет, – повторил Доминик твердо и сжал кулаки. Зря он все это затеял. Надо сейчас же уйти и больше никогда не возвращаться.

– Доминик... что-то не так?

Он пробормотал нечто невразумительное, рванулся к ней и заключил в объятия. Губы их нашли друг друга и слились в жадном поцелуе. Рванув пуговицы на рубашке, Доминик сорвал ее с молодой женщины. Энн, совершенно обнаженная, если не считать шелковых трусиков, изогнулась ему навстречу и обвила его шею руками.

Затем, столь же неожиданно, Доминик отстранил ее от себя и застыл, тяжело дыша. Через минуту он заговорил:

– Если хочешь, чтобы я ушел, просто скажи об этом.

– Я не хочу, чтобы ты уходил.

– Послушай, Энн, я хочу заняться с тобой любовью. Именно любовью, а не сексом, ты слышишь меня?

Она подняла тонкие брови и взглянула на него сияющими глазами.

– Да. Я тоже хочу любви.

Доминик стоял так близко, что чувствовал ее дыхание.

– Когда я пришел сюда, то нарушил данное себе слово, – хрипло произнес он, вдыхая нежный запах ее волос. – И уходить теперь не собираюсь.

– А я и не дам тебе уйти, – прошептала она и потянулась к нему.

Но Доминик успел раньше. Он подхватил ее на руки и понес к кровати. Положив ее, он быстро стянул через голову рубашку, и...

Энн рассмеялась удивленно и радостно.

– Доминик, дорогой, на тебе же ремень от «Ладюри-ретро»!

– Именно, – ответил он, проводя пальцами по ложбинке между ее грудей. – Любой хороший муж поддерживает дело своей жены.

– Муж?

Они просто посмотрели друг другу в глаза и поняли все без слов. Тела их уже давно жаждали соединения, но души еще не до конца обрели друг друга.

– Конечно, если ты возьмешь меня в мужья. А если нет, то мы будем жить с тобой вместе, пока ты здесь. И я не стану тебя удерживать. Будь вольна поступать, как хочешь.

– А я никуда и не собираюсь, – прошептала Энн, целуя его в шею. – С тобой я готова поселиться даже в шалаше на окраине...

– Ну, надеюсь, на такие жертвы идти не придется. Я все-таки кое-что могу сделать для любимой женщины... – Его рука продолжала исследовать изгибы стройного тела, и Энн замирала в сладком восторге, млея от наслаждения.

– Для любимой? Что это значит?

– Это значит... – начал Доминик серьезным голосом и даже несколько отстранился от нее, – это значит, что я люблю тебя и хочу провести с тобой всю оставшуюся жизнь.

– Любишь?

– Да. Я не искал любви, она сама нашла меня.

– Нашла и теперь ни за что от себя не отпустит, – улыбнулась Энн, – Я тоже люблю тебя, Доминик, и ради тебя готова отказаться и от свободы, и от карьеры.

– Это мы обсудим после, – хрипловато произнес он, покрывая поцелуями хрупкие плечи. – А пока у нас есть более важное занятие. – И он потянулся рукой к выключателю на настольной лампе.

Утро застало их спящими в объятиях друг друга. Темные и светлые волосы переплелись, дыхание смешалось. Проснулись они одновременно, когда первый луч солнца упал на зарумянившиеся лица, и их губы встретились в первом утреннем поцелуе.

– Рассвет, – открывая глаза, сказал Доминик. – И я встречаю его с тобой.

– Ты что, никогда не просыпался в объятиях любимой женщины?

– До сегодняшнего дня – нет.

– Послушай, любовь моя, а когда мы поженимся? – спросила Энн, и глаза ее засияли как звезды.

– Завтра, – невозмутимо ответил Доминик, щекоча ей ухо прядью ее же собственных волос.

– Нет, это слишком быстро. Я еще должна выбрать себе платье. А венчаться хочу в старой церкви рядом с твоим домом.

– Ну, тогда послезавтра, – так же спокойно отозвался он и потянулся к телефонной трубке. – Надо только позвонить и предупредить шафера.

– Шафера?

– Ну да, Пьера. И знаешь, кто больше всех удивится?

– Неужели Пьер?

– Конечно. И знаешь почему? Потому что нечасто приходилось моему братцу бывать на свадьбе, которую подстроил не он! Интересно, что скажет самый выдающийся сводник Парижа, если узнает, что его опередили?

– И кто! – Энн рассмеялась. – Родной брат! И близкая приятельница! Какова же будет его первая реакция? Он обрадуется? Изумится? Или обидится, что кто-то умудрился обойтись без него?

– Это легко проверить, – улыбнулся Доминик и принялся набирать номер.


notes



Notes