Удержать мечту. Книга 2
Барбара Тейлор Брэдфорд


Эмма Харт #2


В руководстве транснациональной компании «Харт Энтерпрайзиз» разразился шумный скандал: восьмидесятилетняя Эмма Харт в обход собственных сыновей передает бразды правления своей «империей» любимой внучке Поле.

Никто не понимает, что происходит, кроме Полы и самой Эммы: она знает, что внучка унаследовала от нее деловую хватку, знание законов бизнеса, умение держать в узде соратников и бороться с конкурентами.

Поле предстоит встретить свою самую большую любовь и испытать боль от самой большой утраты, прежде чем ей удастся удержать мечту Эммы: сохранить и преумножить богатство семьи.


Барбара Тейлор Брэдфорд

Удержать мечту

Книга 2


II

ЧАСТЬ

НАСЛЕДНИЦА


Страсти человеческие делают все тайное явным.

    
Джордж Мередит


Для меня важны не события,

а лишь мое отношение к ним.

Так угодно Господу.

    
Святой Иоанн


Глава 22


Две недели она не видела никого из своих родных и черпала силу и ощущение обновления в одиночестве. Но сейчас, в этот теплый и солнечный воскресный день, Пола внезапно испытала прилив радости при мысли о встрече с Эмили. Ее кузина собралась заскочить на чашку чая, и Пола с нетерпением ждала ее приезда. Закончив сервировать на террасе столик фигурного литья, Пола в спешке сбежала вниз по ступенькам на полянку перед домом, где в тени мирно спали в двойной коляске ее близнецы – Лорн и Тесса. Они посапывали с таким довольным видом, что она не смогла сдержать улыбки и так, улыбаясь, вернулась на террасу и принялась ждать Эмили.

Стоял один из тех нередких для Йоркшира сентябрьских дней, которые ни в чем не уступают летним. По светло-голубому фиалковому небу, ясному и чистому, лениво проплывали похожие на комочки ваты облака, время от времени набегая на солнце, немилосердно жарившее с самого утра.

Сады в Лонг Медоу тонули в буйстве красок, а теплый воздух казался густым от проникающего всюду запаха цветов и трав.

Пола растянулась в шезлонге, нежась под золотыми лучами в сладостно-расслабленном бездумном состоянии. Тишина и спокойствие бальзамом лились на ее душу, уставшую после очень тяжелой недели, когда ей пришлось крутиться как белке в колесе. Пять дней шла ежегодная осенняя ярмарка моды, ежедневно в полдень манекенщицы вереницей шествовали по холлу «Гнезда цапли» в повседневных зимних нарядах; каждый день в три часа устраивались показы высокой моды. Кроме того, на прошедшей неделе в магазине «Харт» состоялся еще целый ряд важных событий, в частности открытие кулинарной школы в подвальном этаже; ежедневные уроки знаменитого гримера в отделе косметики; в четверг вечером отшумел прием с коктейлями, посвященный открытию в помещении магазина новой картинной галереи и выставке акварелей и полотен маслом Салли Харт. Вернисаж прошел с огромным успехом, и большая часть картин Салли, изображавших пейзажи Йоркширских равнин и Озерного края, уже нашла покупателей. Пола осуществляла контроль за всеми этими мероприятиями, но кроме того ей приходилось нести и свою обычную нагрузку, так что порой у нее складывалось впечатление, что каждый отдел требовал всего ее времени и полного внимания. К ее великому огорчению, двое из ее рекламных агентов подали заявление об уходе во вторник, и ей пришлось немедленно начинать поиски новых; она также сочла необходимым уволить рекламного агента отдела ювелирных изделий за некомпетентность, и объяснение с ним вечером в пятницу вылилось в чрезвычайно неприятную сцену. Нескончаемые ежедневные проблемы и постоянная суета были в порядке вещей, без них невозможно себе представить жизнь такого огромного и процветающего универмага. И к тому же Пола после отъезда Джима за границу изнуряла себя, как никогда, вставая в пять утра с тем, чтобы приезжать на работу к шести тридцати. Так она могла уходить пораньше и успевать домой к купанию близнецов.

Каждый вечер она ужинала в одиночестве, никуда не выходила и, помимо Салли Харт, общалась только с домашней прислугой, коллегами по бизнесу и друзьями, приходившими на открытие галереи. За две прошедшие недели Пола начала еще лучше понимать, насколько важны для нее короткие моменты полного покоя и отдыха в конце дня. После такой тяжелой работы, требующей от нее полной концентрации сил, Пола часто не могла шевельнуть ни рукой, ни ногой. Ей просто необходимо было время от времени хоть ненадолго оставаться абсолютно одной, чтобы сбросить с плеч усталость. Именно гуляя по саду, играя с детьми, читая книгу или просто слушая классическую музыку в зеленой прохладе оранжереи, Пола размышляла, обдумывала свое расписание на завтра и строила далеко идущие планы.

С легкой грустью Поле пришлось признать, что даже захоти она в отсутствие Джима поразвлечься, ей никто не составил бы компанию. Уинстон неделю назад улетел к Джиму в Канаду, где они участвовали во всемирном съезде издателей, редакторов и владельцев газет в Торонто. Но на самом деле Уинстон намеревался начать переговоры о покупке одного бумажного комбината в Канаде. Он надеялся приобрести его для компании «Консолидейтед ньюспейпер». Миранда О'Нил находилась на Барбадосе на открытии нового отеля и модного салона «Харт» при нем. Ее сопровождала Сара в качестве консультанта по вопросам моды, а также с тем, чтобы проследить за оформлением интерьеров и витрин. Александр проводил отпуск на юге Франции с Мэгги Рейнольдс – они жили в доме Эммы на Кап Мартин. А Эмили до последнего дня пребывала в Париже, закупая товары для «Дженрет».

Из всей семьи никуда не уехал только Джонатан, но их пути редко пересекались. Именно поэтому Пола так удивилась, когда в среду он забежал к ней в универмаг. Она даже не успела спросить, что он делает в Йоркшире, как Джонатан сам пустился в объяснения, причем, как ей показалось, в оправдательном тоне, что был в Лидсе по торговым делам, покупая недвижимость для «Харт Энтерпрайзиз». Он отнял целый час ее драгоценного времени, болтая о всяких пустяках, хотя и спросил ее, причем несколько раз в ходе их бессодержательного разговора, когда бабушка вернется из Австралии. Пола ответила, что понятия не имеет – что соответствовало истине, – и вообще ограничилась общими фразами. По природе осторожная, она никогда особенно не любила Джонатана Эйнсли и всегда держалась с ним настороже. Это чувство только усилилось, когда Эмма предостерегла ее против Джонатана, поделившись с ней своими сомнениями относительно его лояльности.

После неожиданной отставки бабушки и ее отбытия в кругосветное путешествие – почти пять месяцев назад – Пола с Александром встретились в Лондоне, чтобы обсудить создавшуюся ситуацию в целом. Они сошлись во мнении, что в дальнейшем им следует регулярно собираться раз в месяц и совместно разбираться в их делах и даже порой проверять друг на друге свои идеи и планы.

На первой встрече они пришли к заключению, что Эмили следует знать о подозрениях Эммы насчет Джонатана. На следующий день они пригласили ее на ленч, рассказали ей все и предложили стать участницей их ежемесячных мозговых атак. Все трое сошлись во мнении, что им следует не спускать с Джонатана глаз. Они также договорились не посвящать Сару в свои секреты, найдя ее внезапное сближение с Джонатаном подозрительным. Таким образом, Пола, Эмили и Александр сами себя назначили руководящим триумвиратом, твердым в своем намерении править компаниями Эммы так, как она сама того хотела, и беречь ее наследие.

Через открытые стеклянные двери, ведущие в гостиную, до Полы донесся из холла приглушенный бой часов, принадлежавших еще ее деду. Ровно четыре. Она встала и поспешила на кухню. Там Пола поставила детские бутылочки со смесью и кастрюльку с водой, чтобы подогреть их попозже, поставила на поднос бутерброды, лепешки, клубничный джем и торт со взбитыми сливками, затем достала из буфета чайник. Десять минут спустя, когда все было готово, раздался шум подъезжающей машины. Выглянув из окна, Пола увидела, как Эмили вылезает из своего потрепанного белого «ягуара».

Эмили ворвалась на кухню со счастливой улыбкой, как всегда излучая жизнерадостность. Она подбежала к Поле и обняла ее.

– Прости за опоздание, – выпалила гостья. – Но моя консервная банка выкидывала фортели всю дорогу от Пеннистоун-ройял. Наверное, мне действительно придется раскошелиться и купить новую машину.

– Давно пора, – рассмеялась Пола.

– Как хорошо снова оказаться дома. Хотя в Париже было здорово. Он по-прежнему остается моим любимым городом. – Эмили присела на краешек табуретки, в то время как Пола крутилась около плиты. – Кто-нибудь давал о себе знать? В первую очередь я имею в виду бабушку.

– Да. Она позвонила мне в четверг в полночь. Хотела узнать о вернисаже и о том, как прошло открытие картинной галереи, – ты же знаешь, это был ее любимый проект весь прошлый год. Она сообщила, что они с Блэки и Филипом собираются поехать в Кунэмбл на четыре или пять дней. И передала тебе привет.

– Мне уже начинает казаться, что бабушка никогда не вернется. Она что-нибудь говорила о своих дальнейших планах?

– Вообще-то да. Они с Блэки намереваются уехать из Сиднея в середине октября и махнуть в Нью-Йорк, а домой рассчитывают вернуться где-то в конце ноября. Она обещала успеть на Рождество в Пеннистоун-ройял. – Пола внимательно посмотрела на кузину и нахмурилась. – У тебя глаза на мокром месте, Эмили. Какие-нибудь проблемы в «Дженрет»?

– Нет, нет, все идет отлично. Я просто скучаю по бабушке, и хотя она удалилась от дел, так спокойно чувствовать, что она стоит у тебя за спиной. А сейчас она так далеко, где-то на другом краю света.

– Я тебя прекрасно понимаю, – медленно произнесла Пола. Ей и самой ужасно не хватало Эммы. Она с ужасом гадала, что будет, как они все станут выкручиваться, когда бабушка покинет их навсегда. Пола тут же оставила эти печальные мысли и заставила себя ослепительно улыбнуться. – Ну, ладно, Эмили, пошли на террасу. В такой замечательный день лучше накрыть чай в саду, но сначала надо покормить детей. Нора попросила перенести ее выходной на сегодня, а Мэг по воскресеньям не работает, так что я весь день кручусь одна. Хотя если честно, мне так даже нравится.

Эмили последовала за ней на террасу и по ступенькам сбежала вниз к коляске.

– Да они оба не спят, – крикнула она через плечо и тут же принялась сюсюкать, склонившись над коляской и щекоча пухлые щечки близнецов.

– Ну вот, – промурлыкала Пола, взяв Лорна на руки. – Пора обедать, малыш.

Эмили подхватила Тессу, и обе молодые женщины вернулись на террасу. Полчаса спустя, когда дети неторопливо опустошили свои бутылочки, торжественно рыгнули и были вновь водружены на место, Пола направилась в дом. Вскоре она вышла оттуда с чайным подносом в руках.

– Что-нибудь слышно об Уинстоне? – спросила она, разливая чай.

– Да, он звонил мне вчера вечером. Он уехал в Ванкувер. Переговоры с директором бумажной фабрики уже начались, и Уинстон рассчитывает на успешное заключение сделки. Там есть еще несколько нерешенных вопросов, но он считает, что все закончится через несколько дней. Его голос звучал очень оптимистично, и фабрика обещает стать отличным приобретением для фирмы. Он также намерен немного задержаться в Нью-Йорке, чтобы провести пару дней с Шейном. Насколько я знаю, тот сейчас в Барбадосе на церемонии открытия отеля и в Нью-Йорк выберется не раньше середины следующей недели.

– Рада слышать, что сделка на мази, – воскликнула Пола. – Когда я разговаривала с Джимом несколько дней назад, он сомневался в ее конечном результате и сказал, что Уинстон совсем повесил нос. Очевидно, он ошибался или с тех пор дела пошли на лад. Кстати, о Барбадосе… Сара вылетела туда десять дней назад, чтобы вместе с Мерри проследить, как распакуют и развесят туалеты из серии «Леди Гамильтон». Полагаю, они там отлично проводят время…

– Сара отправилась на Барбадос? Но кому это нужно? – воскликнула Эмили и с такой силой опустила чашку на стол, что Пола даже вздрогнула.

– Боже, что ты так разозлилась? Похоже, Сара считает своим долгом присутствовать там. Если уж на то пошло, она настаивала на своем отъезде. А поскольку именно она возглавляет наш отдел моды, а в салонах мод продаются в основном пляжные и курортные туалеты серии «Леди Гамильтон», у нее имелось достаточно оснований стремиться на открытие. К тому же, как я могла ей помешать? Она подчиняется не мне, а только твоему брату. Ты же знаешь Сару, она не признает ни за кем права командовать собой.

– Ну, ладно.

Эмили пожала плечами с таким видом, словно поездка Сары ничего для нее не значила. Однако ее острый ум заработал на полную мощь, и в уравнении скоро не осталось ни одного неизвестного. Она не сомневалась: единственное, что интересовало Сару на Барбадосе и в салонах мод «Харт» – это Шейн О'Нил. Наверное, Сара выведала у Миранды, что он собрался на Карибы на открытие отеля. Возможно, именно сейчас Сара строит из себя идиотку, напропалую бегая за Шейном. Решив сменить тему разговора, Эмили сказала с сочувственной улыбкой:

– Бедняжка Александр. Вчера перед отлетом из Парижа я позвонила ему и узнала, что мама свалилась на него, как снег на голову, да еще притащила с собой Марка Дебоне. Она расположилась в бабушкиной вилле, утверждая, будто имеет полное право приезжать туда, чтобы навестить своих обожаемых дочурок. Сэнди жалуется, что от нее нет спасения. Всюду сует нос, всеми командует. Полагаю, Аманда и Франческа теперь рвутся оттуда изо всех сил. Они давно уже не слишком жалуют маму.

– Какая досада, что ему приходится ломать голову над проблемами даже на отдыхе – а он так хотел расслабиться. Но ведь твоим младшим сестренкам в любом случае надо было скоро возвращаться сюда?

– Да. Им надо быть в колледже в последний день текущего месяца. Я рада, что бабушка разрешила им остаться в Хэрроугейте еще на один семестр, прежде чем услать их в Швейцарию. Не думаю, чтобы они испытывали восторг от перспективы так долго находиться вдали от нее, и к тому же… – Эмма запнулась и прислушалась, склонив набок свою светлую головку. – По-моему, телефон.

Пола помчалась в холл и схватила трубку. Прежде чем она успела вымолвить хоть слово, в трубке раздалось:

– Джим? Это ты?

– Здравствуй, тетя Эдвина, – удивленно ответила она. – Это Пола. Джима нет дома. Он в Канаде, по делам.

– В Канаде? О Боже!

Внезапно почувствовав тревогу в голосе собеседницы, Пола спросила:

– Что-то случилось?

Эдвина залепетала так взволнованно, что Пола не смогла разобрать ни слова. Ясно было одно – что-то произошло. Наконец она прервала родственницу.

– Тетя Эдвина, я ничего не могу понять. Пожалуйста, говори немного отчетливее. И помедленнее.

Пола услышала, как Эдвина глубоко вдохнула. Наступила томительная пауза.

– Мин, бедняжка Мин, – наконец выговорила она. – Жена Энтони… Она… она… умерла. Ее нашли… в воде. – Эдвина захлебнулась слезами, но все же сумела добавить. – В озере Клонлуглин. И… И… – Больше Эдвина не смогла произнести ни слова и разрыдалась.

Пола похолодела. Множество вопросов теснились у нее в голове. Как она утонула? Несчастный случай? Самоубийство? И вообще, почему Мин оказалась в Клонлуглине, если они с Энтони давно уже живут порознь? Вдруг осознав, что всхлипывания тетушки немного утихли, Пола сочувственно спросила:

– Какой ужас, бедные вы мои. Конечно, это страшный удар для вас.

– Дело не только в Мин. Еще и Энтони. Пола, здесь полиция. Они снова допрашивают бедняжку Энтони. О мой несчастный мальчик! Я не знаю, что делать. Я так хотела посоветоваться с Джимом. И мамы, как назло, нет в Англии. Она смогла бы разобраться в этом кошмаре! О Боже, что мне делать?

Пола окаменела. Ее мозг лихорадочно работал, пытаясь осознать сказанное Эдвиной.

– Что ты говорила о полиции? Неужели они подозревают, будто Энтони имеет какое-то отношение к смерти Мин?

На другом конце провода воцарилось тягостное молчание. Потом Эдвина прошептала срывающимся от ужаса голосом:

– Да.

Пола тяжело опустилась в кресло. По ее рукам побежали мурашки, а сердце тревожно застучало в груди. Ей стало жутко, но внезапно она взорвалась гневом:

– Какая глупость! У вас там в полиции служат одни идиоты! Энтони обвиняют в уб… – Пола прикусила язык, не желая произносить вслух ужасное слово. – Абсурд! – еще раз воскликнула она.

– Они думают, что он ее… – Эдвина запнулась так же, как Пола не в силах была выговорить то, во что было невозможно поверить.

Стараясь держать себя в руках, Пола сказала как можно решительнее:

– Тетя Эдвина, пожалуйста, начните сначала и расскажите мне все. Пусть бабушки и Джима здесь нет, но я-то есть, и я сделаю все, что в моих силах. Но вы должны быть абсолютно честной со мной, чтобы я могла принимать верные решения.

– Да, да. Хорошо. – Голос Эдвины звучал уже немного спокойнее, и хотя несколько раз она теряла нить повествования, все же ей удалось вкратце рассказать Поле о том, как рано утром обнаружили тело Мин, как приехала полиция, вызванная Энтони, как полицейские уехали и вернулись два часа спустя. Облазив все поместье, они заперлись с Энтони в библиотеке и оставались там до сих пор.

Когда Эдвина закончила, Пола заметила:

– Мне все кажется абсолютно ясным. С Мин явно произошел несчастный случай. – Она заколебалась. – Я думаю, это просто их обычная работа… я имею в виду то, что полицейские вернулись в Клонлуглин.

– Нет! Нет! – вскричала Эдвина. – Мин в последнее время была невыносима. Она передумала несколько недель назад – ну, насчет развода. Она отказалась разойтись с Энтони. И еще многие вещи происходили. Ужасные вещи. Вот почему тут полиция.

– Лучше расскажи мне все, – проговорила Пола как можно спокойнее, хотя с каждой минутой ей становилось все страшнее и страшнее.

– Да, наверное, я должна. Все беды, вообще-то, начались месяц назад. Здесь появилась Мин – она жила в Уотерфорде – и начала создавать проблемы. Устраивала просто кошмарные сцены. Иногда приходила пьяная – до бесчувствия. У них с Энтони происходили жуткие скандалы, причем порой на глазах у прислуги, а однажды даже в деревне, когда она из-за угла налетела на Энтони. Все это неизбежно породило сплетни, а приезд сюда Салли Харт в начале лета подлил масла в огонь. Ты же знаешь деревенских жителей. Без сплетен они жить не могут. Здесь много говорили – и говорили плохо – о якобы какой-то другой женщине.

Пола едва удержалась, чтобы не застонать.

– Подожди немножко. Что ты называешь «сценами»?

– О, это в основном обмен грубостями. Со стороны Мин – крики и вопли, но и Энтони вышел из себя на прошлой неделе, когда она явилась к нам в субботу. Во время обеда. К нему съехались гости. Я тоже была там. Они схватились – ну, на словах, и она ударила Энтони клюшкой для гольфа. Он оттолкнул ее в сторону – думаю, непроизвольно. Но, однако, она упала на пол, прямо в холле. Мин не ушиблась, но сделала вид, что ей очень больно. Она жутко раскричалась, утверждала, будто Энтони хотел ее…

– Да, тетя Эдвина, продолжай, – мягко подбодрила ее Пола, когда пауза затянулась.

Эдвина долго дышала в трубку, а потом всхлипнула:

– Мин кричала, будто Энтони хотел ее смерти, и что ее не удивит, если он попытается ее убить. Причем уже очень скоро. Несколько человек слышали ее слова. И я тоже.

– О Господи! – вырвалось у Полы. Сердце у нее упало, и волнение сменилось настоящим страхом. Ни на секунду она не допускала, что ее кузен убил свою жену, но ей вдруг стало ясно, почему полиция могла заподозрить Эдвина.

На мгновение она растерялась, но быстро взяла себя в руки. Оставалось одно – выбираться из сложившейся ситуации. Но с чего начать? К чьей помощи прибегнуть?

Скрывая неуверенность за маской твердости, Пола отчетливо произнесла:

– Любые сплетни, любые сцены в конце концов ничего не значат. Полицейским требуются однозначные доказательства, чтобы что-нибудь предпринять – арестовать Энтони, обвинить его в убийстве. Когда она утонула? А что с алиби? Ведь у Энтони, конечно, есть алиби?

– Они не уверены относительно времени смерти… по крайней мере, так они говорят. Я думаю, они сделают вскрытие, – убитым голосом ответила Эдвина. – Алиби? Нет, что самое ужасное, у Энтони его нет.

– Где он был вчера? Прошлой ночью? Это самое важное.

– Прошлой ночью… – повторила Эдвина несколько смущенно. Потом она выпалила скороговоркой: – Да, да, я тебя поняла. Мин приехала в Клонлуглин вчера примерно в пять вечера. Я увидела, как она подъехала, из окна моей спальни в Довер-хаус. Я позвонила Энтони, чтобы предупредить его. Он расстроился и рассердился. Сказал мне, что собирается сесть в своей старый «лендровер» и уехать к озеру – в надежде ускользнуть от нее.

– И он так и сделал? Уехал к озеру?

– Да. Но, наверное, она заметила, как он отъезжал, или просто догадывалась, где его можно найти. То было одно из самых его любимых мест. Она последовала за ним, и…

– И они поругались на берегу озера? – прервала ее Пола.

– О нет. Он с ней вообще не разговаривал, – воскликнула Эдвина. – Понимаешь, он увидел ее малолитражку издалека – на противоположном берегу озера местность равнинная. Энтони просто-напросто сел в «лендровер» и решил вернуться домой кружным путем. Но не успел он отъехать сколько-нибудь далеко, как автомобиль заглох. Энтони бросил его и пошел пешком. Он надеялся избежать встречи с Мин… понимаешь?

– Да. И ты хочешь сказать, что он оставил машину около озера? – переспросила Пола, гадая про себя, является ли этот факт уликой, или нет.

– Ну, конечно, он оставил его там. Ведь двигатель не заводился… – тонкий голос Эдвины опять начал предательски дрожать.

– Пожалуйста, не плачь, тетя, – взмолилась Пола. – Ты должна держать себя в руках. Ну, пожалуйста.

– Да, да. Я постараюсь. – На том конце провода раздался всхлип. Потом Эдвина высморкалась и продолжала: – Ты не знаешь, что такое Клонлуглин, Пола. Это огромное озеро. Энтони шел домой целый час. Ему пришлось подняться на холм, пересечь лес и несколько полей, пока он наконец добрался до дороги, ведущей через поместье в деревню. Он…

– Дорога! – моментально насторожилась Пола. – Он никого на ней не встретил?

– Нет, никого. По крайней мере, он ни о ком не говорил. Как бы то ни было, Энтони вернулся домой примерно в шесть тридцать. Он позвонил мне и рассказал о поломке автомобиля. Потом сказал, что собирается переодеться к обеду, и попрощался. Я приехала в дом около семи. Мы выпили по коктейлю, поели, но Энтони показался мне очень взволнованным, не таким, как всегда. Понимаешь, он боялся, что в любую минуту может появиться Мин и снова начнет закатывать сцены.

– Но она не пришла, верно?

– Нет, весь вечер мы провели вдвоем. Как я уже говорила, Энтони чувствовал себя не в своей тарелке, и он проводил меня назад в Довер-хаус где-то в полдесятого, возможно, без четверти, а потом вернулся в Клонлуглин.

– А кто обнаружил тело Мин?

– Управляющий поместьем. Он сегодня проезжал мимо озера очень рано утром и увидел «лендровер», а также малолитражку. А потом он нашел… – Эдвина не выдержала и зарыдала так, словно ее сердце вот-вот разорвется.

Надеясь хоть как-то успокоить и подбодрить тетку, Пола сказала:

– Прошу тебя, тетя Эдвина, мужайся. Я уверена, все образуется. – Про себя она молилась, чтобы ее уверенность оправдалась.

– Но я так боюсь за него, – сквозь слезы пробормотала Эдвина. – Очень боюсь.

– А теперь слушай меня и, пожалуйста, сделай все, как я тебе скажу, – произнесла Пола твердым властным голосом. – Больше никому не звони, а если кто-нибудь позвонит тебе, не виси на телефоне подолгу. Я хочу, чтобы линия оставалась свободной. Я тебе очень скоро перезвоню. Полагаю, ты сейчас говоришь из Довер-хаус?

– Да, – ответила Эдвина и после небольшого колебания спросила: – Но что ты собираешься предпринять?

– Пожалуй, я лучше попрошу маму пожить с тобой несколько дней. Тебе не следует в такое время оставаться одной. Очевидно, начнется расследование. Самое главное – не волнуйся. Паникой делу не поможешь. Я знаю, что это нелегко – но ты должна хотя бы попытаться держать себя в руках. Я перезвоню через час.

– С-с-пасибо, Пола, – с усилием произнесла Эдвина.

Они попрощались. Пола тут же подняла трубку и набрала номер лондонской квартиры своих родителей. Занято. Она в раздражении швырнула трубку на рычаг. Тут ей пришло в голову, что надо поговорить с Эмили.

Пола вскочила и быстрым шагом направилась через гостиную, по дороге чуть не свалив попавшийся под ноги столик. Она поставила его на место и, жмурясь от солнечного света, вышла на террасу.

Эмили услышала грохот и засмеялась.

– Экая ты нескладеха… – Тут она оборвала себя, и глаза ее округлились. – Что случилось? – встревоженно спросила Эмили. – Ты белая, как полотно.

Пола рухнула на стул.

– У нас возникла проблема, Эмили, – по-настоящему серьезная проблема. Тебе придется мне помочь. Пожалуйста, пойдем в дом. Я должна дозвониться до мамы. Мы сэкономим время, если ты послушаешь, когда я ей стану объяснять ситуацию.


Глава 23


– Ты ведь не допускаешь мысли, что он в самом деле мог ее убить, правда?

Пола резко вскинула голову.

– Ну конечно же нет! – Она не сводила глаз с Эмили, сидевшей напротив нее на диване. Взгляд ее стал более напряженным, брови сошлись на переносице: – Неужели ты считаешь…

Не колеблясь ни минуты, Эмили воскликнула:

– Нет. Я не думаю, что он на такое способен. – Наступила пауза. Эмили кусала губы. Потом выпалила, решившись: – С другой стороны, ты сказала одну вещь…

– Я… Что ты имеешь в виду? Когда?

– О, не сегодня. Несколько месяцев назад, когда сразу после бабушкиного отъезда вы с Александром пригласили меня на ленч. Ну, помнишь, мы еще говорили о Джонатане. И упоминали Сару. Ты тогда сделала одно интересное замечание, которое я до сих пор не могу забыть. Ты сказала, что мы никогда не знаем ни о ком всей правды, даже о самых близких людях. Тогда я не могла не признать твою правоту, и, чего скрывать, мы вовсе не так уж хорошо знаем Энтони и его личную жизнь.

– Верно. Но я доверяю своей интуиции. Я уверена, что он не имеет никакого отношения к смерти Мин. Не стану спорить, обстоятельства действительно способны породить сомнения, но я не верю, что он ее убил. Речь может идти только о несчастном случае. Или самоубийстве. Ну сама посуди, Эмили. Бабушка – самый мудрый человек из всех, кого мы знаем, она видит людей насквозь со всеми их достоинствами и недостатками. Так вот, она очень хорошо относится к Энтони, и…

– Даже самые приятные люди порой убивают, – спокойным голосом прервала Эмили, – если жизнь загоняет их в угол. Например, преступления, совершенные в состоянии аффекта.

– Мы должны исходить из того, что Энтони невиновен! В конце концов, так гласит закон – любой человек невиновен, пока не доказано обратное.

– Пожалуйста, не думай, что я считаю, будто он ее убил. Я просто рассуждаю. Если откровенно, то я склонна придерживаться твоей версии о самоубийстве. Однако я надеюсь, что она не покончила с собой. Представляешь, какое тяжелое бремя ляжет в таком случае на Салли и Энтони – жить с мыслью, что Мин ушла из жизни из-за них.

– Да, для них такое известие стало бы ужасным ударом. – Глаза Полы потемнели от беспокойства Она бросила взгляд на часы. – Хоть бы мама перезвонила. Надеюсь, у нее не возникнет проблем с билетами в Ирландию.

Эмили тоже посмотрела на часы:

– Прошло всего пятнадцать минут, Пола. Наберись терпения. А пока давай еще раз посмотрим твой список первоочередных действий и продумаем дальнейший план.

– Отлично, – ответила Пола, зная, что, только занявшись делом, можно унять гнетущее чувство беспокойства. Она взяла блокнот и начала читать: – «Первое. Отправить маму в Ирландию как можно скорее, чтобы она там держала оборону». К этому мы уже приступили, так что… – Пола поставила галочку. – «Второе. Отец должен сегодня между девятью и десятью вечера позвонить Филипу в Кунэмбл и предупредить его». Не дай Бог, бабушка узнает обо всем из газет. Папа понимает, что должен сделать это сразу же, как он посадит маму на самолет. – Она пометила второй пункт и продолжала читать. – «Третье. Заткнуть глотку газетам». Я позвоню Сэму Феллоузу из йоркширской «Морнинг газетт» и Питу Смайту из нашей вечерней газеты. Я не могу ручаться за национальную прессу, но уж точно прослежу, чтобы наши собственные газеты не напечатали об этом деле ни одной строчки. «Четвертое. Поговорить с Генри Россистером о защите». Возможно, нам придется послать туда Джона Кроуфорда. В качестве семейного адвоката он в случае необходимости сможет представлять в суде Энтони. «Пятое. Связаться с Уинстоном или Джимом, или с ними обоими, чтобы ввести их в курс дела». – Она оторвала глаза от бумаги. – Может, последний звонок ты возьмешь на себя, Эмили? Но не раньше, чем мы все возьмем под свой контроль. Я не хочу, чтобы кто-нибудь из них сюда прилетел. «Шестое. Позвонить Эдвине, успокоить ее и поговорить с Энтони. Рассказать ему о наших действиях. Седьмое. Найти Салли Харт». Этим ты тоже можешь заняться.

– Хорошо. – Через открытую дверь оранжереи Эмили посмотрела на стоявший в холле телефон. – Думаю, тебе лучше работать здесь, за своим столом, а я воспользуюсь телефоном в холле. Так мы сможем видеть друг друга и разговаривать в перерывах между звонками.

– Отличная мысль. Послушай, я, пожалуй, переговорю сейчас с Феллоузом и сразу решу один вопрос.

– А я начну разыскивать Салли. Она сказала тебе в четверг, где именно в Озерном Краю она собирается остановиться?

– Нет, и я не сообразила спросить, но дядя Рэндольф должен знать. Не говори пока ни слова о случившемся, – предупредила Пола.

Когда Эмили выбежала из оранжереи, Пола набрала номер личного телефона редактора йоркширской «Морнинг газетт». Он поднял трубку после второго гудка, и Пола быстро прервала обмен обычными любезностями.

– Сэм, я звоню тебе в связи с делом, касающимся нашей семьи. С моим кузеном, герцогом Дунвейл, произошла ужасная трагедия. Его жена утонула в озере в его ирландском поместье.

– О, действительно ужасно, – ответил Феллоуз. – Я немедленно засажу писать некролог одного из моих лучших журналистов.

– Нет, нет, Сэм. Я именно потому и звоню, чтобы сказать тебе, что не желаю никаких заметок на эту тему. Не сомневаюсь, что уже сегодня или завтра телетайпы передадут информацию о ее смерти. В любом случае я хочу замолчать случившееся. И никаких некрологов тоже.

– Но почему? – возмутился он. – Если пойдет информация с телетайпов, вся национальная пресса что-нибудь да напишет. Мы окажемся в идиотском положении, если ни словом…

– Сэм, – ровным голосом перебила его Пола. – Тебе пора бы уже знать, что Эмма Харт не желает читать ничего – абсолютно ничего – о своей семье в своих же газетах.

– Я знаю, – отрезал он. – Но сейчас совсем иная ситуация. Как мы станем выглядеть, если все газеты, кроме нас, напишут о случившемся? Что мы тогда за издание? Я однозначно против сокрытия информации.

– Тогда ты, наверное, работаешь не в той газете, Сэм. Потому что, уж поверь мне, Эмма Харт устанавливает здесь правила игры, и тебе лучше принять их.

– Я намерен позвонить Джиму и Уинстону в Канаду. Именно они определяют политику газет, и мне кажется, только им следует принимать решение о том, что мы печатаем, а что – нет.

– В их отсутствие и в отсутствие моей бабушки решение принимаю я, и только я. Я сказала тебе, что делать. Никаких статей. Никаких некрологов.

– Ну, вам виднее, – сказал он с плохо скрываемым раздражением.

– Да, мне виднее.

Пола, пылая гневом, повесила трубку. Потом пододвинула поближе записную книжку и уже собралась набирать номер Пита Смайта, когда Эмили сбежала к ней по ступенькам. Пола повернулась к ней навстречу на вращающемся стуле.

– Ты говорила с моей матерью?

– Да, или точнее, с дядей Дэвидом. Он сейчас же отправит твою маму частным самолетом. Перед тем, как выйти из дома, она позвонит.

– Слава Богу. А дядя Рэндольф?

– Его нет дома. Но Вивьен сообщила мне, что Салли вскоре возвращается в Миддлхэм. В Озерном Краю дожди, поэтому она собрала свои холсты и краски и выехала домой. Я поручила Вивьен передать ей, чтобы она позвонила сюда сразу же по приезде.

– Она спрашивала, в чем дело?

– Не очень настойчиво. Я просто сказала, что ты хочешь переговорить с Салли, и быстро повесила трубку.

– Я с ужасом думаю о предстоящем разговоре с ней, – грустно пробормотала Пола. – Ну ладно, нельзя терять времени. За работу, Эмили.

– Что мне теперь делать?

– Не могла бы ты внести детей в дом? Коляску поставь здесь, а мне надо обзвонить остальных редакторов.

Пола застала Пита Смайта, редактора йоркширской вечерней газеты, дома и повторила ему все, сказанное Сэму Феллоузу. Выразив свои соболезнования, Пит полностью согласился с ее решением и не выдвинул никаких возражений.

– Я и так ничего не напечатал бы, Пола, – заметил Пит. – Я знаю миссис Харт. Она с меня живьем шкуру бы спустила, появись в моей газете хотя бы строчка о ком-нибудь из вас, что бы ни случилось.

– С Сэмом Феллоузом мне пришлось потруднее, – поделилась с ним Пола. – Надеюсь, больше никто из наших редакторов не окажет мне такого сопротивления, как он.

– Не окажет. Сэм – особый случай. Он не очень легкий человек. Если хочешь, я сам обзвоню наши газеты в Донкастере, Шеффилде, Брэдфорде и Дарлингтоне.

– О, будь так добр, Пит. Это было бы чудесно. Я очень благодарна тебе за помощь.

Телефон зазвенел сразу же, как только Пола повесила трубку. Звонила ее мать.

– Здравствуй, дорогая, – сказала Дэзи своим обычным спокойным и уверенным голосом. – Я уже собралась выходить. До аэропорта я доеду на такси, чтобы папа оставался в квартире на случай, если он тебе понадобится. Он говорил с Эдвиной несколько минут тому назад. Она очень рада, что я еду. Папа нашел ее менее взволнованной. Полицейские ушли. Энтони рядом с ней. Они ждут твоего звонка.

– Знаю. Я позвоню им сразу же. Спасибо, что ты согласилась полететь в Ирландию, мама. Ты – единственный человек, который способен помочь в данной ситуации. Эдвина верит тебе, и ты сумеешь переговорить со всеми там дипломатично, чего трудно ожидать от нее.

– Господи, Пола, не стоит благодарности. Мы же одна семья и обязаны помогать друг другу. Но какая неприятность! Не понимаю, о чем думает тамошняя полиция… мне все кажется абсолютно ясным. И папе тоже. Ну, ладно, разговорами делу не поможешь. Мне надо бежать. До свидания, дорогая.

Эмили уже спускала коляску по двум невысоким ступенькам, что вели из холла в оранжерею, когда Пола оторвала взгляд от блокнота. Сейчас надо быстренько позвонить Генри, а потом связаться с Ирландией.

В глочестерширском доме Генри Россистера к телефону подошла его экономка. Пола обменялась с ней парой слов, повесила трубку и повернулась к Эмили.

– Чуть-чуть опоздала. Он выехал в Лондон. По всей видимости, он приедет туда где-то в восемь тридцать. Как ты думаешь, мне позвонить бабушкиным адвокатам или подождать Генри?

– Не знаю. А что, по-твоему, сделала бы бабушка? – И сама тут же ответила. – Сначала посоветовалась бы с Генри.

– И мне так кажется, – согласилась Пола. Ее рука лежала на телефоне. Она глубоко вздохнула, собираясь с силами перед разговором с Эдвиной. Но, подняв трубку, она тут же положила ее на место и повернулась к кузине. – Салли может позвонить в любую минуту. Тебе придется ответить ей, Эмили, так давай решать, что ты скажешь.

Молодые женщины обменялись озабоченными взглядами.

Наконец, после долгой паузы, Пола произнесла:

– Мне думается, умнее всего сказать ей, что у меня возникла проблема, и я хочу повидаться с ней, посоветоваться, и попросить ее приехать немедленно.

– Но ведь она еще по телефону захочет узнать, в чем дело, – воскликнула Эмили. – Да, я сказала, что мы все расскажем в личной беседе, но теперь ума не приложу, какое объяснение придумать.

– Как-нибудь выкрутишься. Уходи от ответа, не говори ничего конкретного. Ты очень хорошо умеешь ускользать от конкретных разговоров, Эмили.

– Я?! – Эмили удивленно посмотрела на Полу. – Ну, тебе лучше знать. – Она пожала плечами и побежала к коляске, где Тесса надрывалась от крика.

Пола вскочила и пошла следом за кузиной.

– Наверное, они оба мокрые. Давай отнесем их наверх, перепеленаем, и ты приготовишь им поесть, хорошо?

– И дернул же Нору черт взять выходной именно сегодня, – простонала Эмили.

– Так всегда и бывает, – пробормотала Пола, укачивая на руках дочурку.

– Клонлуглин, Довер-хаус, – послышалось в трубке, когда пятнадцать минут спустя Пола дозвонилась до Ирландии.

Она представилась и попросила позвать герцога. В ту же секунду Энтони был у телефона.

– Пола… привет! Спасибо за все, за то, как ты взяла дело в свои руки. Я очень тебе благодарен. Мама была в панике, просто с ума сходила, и возвращение полицейских явилось для нее страшным ударом.

– Понимаю. Не стоит меня благодарить. Я только рада помочь, чем могу. Как ты себя чувствуешь?

– Отлично. Превосходно, – заявил он. – Учитывая обстоятельства, я неплохо держусь. Все происходящее, конечно, чрезвычайно неприятно, но я знаю, что все образуется.

– Да, – подтвердила Пола, отметив про себя, что его голос звучал вовсе не так оптимистично. Энтони казался усталым и опустошенным. Надеясь, что в ее словах будет больше оптимизма, чем было в ее душе, Пола добавила: – Эта история закончится уже через двадцать четыре часа, вот увидишь. А пока постарайся не волноваться. Я хочу знать, что там у вас произошло, но сначала должна сообщить: несколько минут назад Эмили говорила с Салли. Она едет к нам. Она думает, со мной приключилась какая-то беда. Мы решили, что лучше не рассказывать ей ничего по телефону.

– Очень рад, что вы связались с ней, Пола. Я очень беспокоился за Салли. Я не знал, как найти ее в Озерном крае. Когда мы говорили с ней в пятницу, Салли обещала позвонить мне в понедельник или во вторник. Может, ты попросишь ее перезвонить мне, когда вы расскажете ей об этом кошмаре?

– Конечно. А какие у тебя последние новости? Мама сообщила мне, что полицейские ушли… Очевидно, они не обвинили тебя…

– Еще бы! – возмущенно прервал ее Энтони. – Я ничего не сделал плохого, Пола, и не имею никакого отношения к смерти Мин. – Голос его сорвался, и какое-то время он молчал, пытаясь взять себя в руки. Затем он заговорил более спокойно. – Извини, нервы сдали. Я испытал такое потрясение. У нас с Мин были серьезные конфликты, и она вела себя невыносимо, но я никогда не желал ей такого исхода. – Он снова замолчал.

До Полы доносилось его хриплое дыхание. Поняв, что Энтони пытается успокоиться, она мягко произнесла:

– Ты должен проявлять силу, выдержку. Мы все поможем тебе, Энтони.

– Ты так добра ко мне, Пола, ты так мне помогаешь. Ну, что ж. – Он вздохнул и добавил устало: – Местный врач произвел осмотр. Он считает, что она умерла между половиной одиннадцатого и полночью.

У Полы моментально пересохло во рту. Со слов Эдвины, Энтони отвез ее в Довер-хаус около девяти сорока пяти и вернулся домой. И лег спать? В таком случае крайне маловероятно, чтобы у него имелось алиби во время смерти Мин. Но она промолчала, не желая еще больше тревожить его.

– Твоя мать что-то говорила о вскрытии?

– Надеюсь, оно состоится завтра. Расследование и суд коронера назначены на среду или четверг. Все здесь происходит так медленно. – В трубке раздался еще один тяжелый вздох. Затем, понизив голос, Энтони признался: – А все из-за этого чертова «лендровера». Я не уверен, что полицейские мне поверили, будто он сломался вчера.

– Но ты уверен, что никто не видел там машину под вечер, когда он действительно сломался? Может, хоть кто-нибудь из местных жителей? Их показания убедили бы полицию в твоей искренности.

– Пока не нашлось ни одного свидетеля, и в той части поместья всегда безлюдно – оттуда до нашего дома несколько миль. Я сомневаюсь, чтобы кто-нибудь мог там оказаться. Однако не все так плохо. Хоть одна хорошая новость. Полиция получила показания в мою пользу. За последние несколько часов они опросили всех в доме, и Бриджит, моя экономка, сообщила им, что видела меня здесь между одиннадцатью вечера и полуночью.

– Ну почему ты сразу не сказал?! Значит, у тебя все-таки есть алиби! – с невыразимым облегчением воскликнула Пола.

– Да. Остается надеяться, что полицейские ей поверят.

– А почему они могут ей не поверить? – насторожилась она.

– Не пойми меня превратно, Пола. У меня нет оснований думать, что они усомнились в ее словах, но Бриджит проработала в Клонлуфлине всю свою жизнь. До нее место нашей домоправительницы занимала ее мать, и мы с ней – ну, практически выросли вместе. Я молю Бога, чтобы полицейские не решили, будто она лжет, дабы спасти меня. Но она твердо стоит на своем.

– Но ты сам почему сразу не сказал обо всем полиции? Если прошлым вечером после того, как твоя мать уехала, ты находился в обществе Бриджит, то, разумеется… – Пола была крайне удивлена.

– Я не находился в ее обществе, – перебил Энтони. – Я вообще ее не видел. Бриджит часто страдает головными болями, и, очевидно, вчера вечером ее терзал очередной приступ мигрени. После обеда, когда она убиралась на кухне, боль стала невыносимой. Бриджит пошла наверх в свою комнату, а путь туда лежит мимо библиотеки. Там горел свет, дверь оставалась приоткрытой, она заглянула внутрь и увидела меня сидящим за книгой. Бриджит побежала наверх, нашла свои таблетки и вернулась на кухню. Там она заварила себе чаю, с полчаса посидела, набираясь сил, закончила работу, накрыла на стол в столовой к завтраку и сразу после полуночи легла спать. По дороге она опять заглянула в библиотеку. Я тогда корпел над бухгалтерскими книгами, и, не желая меня беспокоить, Бриджит просто отправилась к себе, даже не пожелав мне спокойной ночи. Сегодня же у нее выходной и, когда в первый раз приезжала полиция, ее здесь не было.

– О, Энтони, впервые сегодня я слышу хоть что-то обнадеживающее!

– Согласен. Она по-прежнему остается единственным человеком, который видел меня в критические часы. Две наши служанки тогда уже вернулись домой в деревню – они у нас приходящие. Так что… никто не может подтвердить ее рассказ, а в округе все знают, как она привязана ко мне и как предана всей нашей семье. Полицейские могут, – обрати внимание, я сказал только «могут» – усомниться в ее словах и заподозрить, что мы с ней сфабриковали фальшивое алиби.

У Полы упало сердце, испытанное ею лишь мгновение назад облегчение полностью испарилось.

– О Господи, не говори таких вещей.

– Я обязан исходить из худшего и оценивать сложившуюся ситуацию объективно, – заметил Энтони. – С другой стороны, не представляю, каким образом полицейские могут пропустить ее показания мимо ушей и обвинить ее во лжи, не будучи абсолютно уверенными, что она действительно все придумала. А уж я-то Бриджит знаю, ее с места не сдвинешь.

Вся напрягшись в своем кресле, Пола медленно произнесла:

– Да, ты прав. Однако, когда я немного попозже переговорю с Генри Россистером относительно юридической помощи, я намерена предложить нанять адвоката по уголовному праву.

– Подожди минутку! – воскликнул Энтони. – Не перегнем ли мы палку? – Похоже, идея Полы пришлась ему не по сердцу. – Я же говорил тебе, Пола, что я не сделал ничего плохого. Адвокат по уголовному праву. Боже, в глазах у всех я тем самым признаю себя виновным.

– Вовсе нет, – отрезала Пола, твердо намереваясь стоять на своем. – И вообще давай подождем, что скажет Генри. Бабушка многие годы безгранично доверяла ему, а это кое-что значит. Он не направит нас по ложному пути. Пожалуйста, Энтони, не принимай сгоряча необдуманных решений.

– Хорошо, посоветуйся с Генри, – нехотя согласился он.

Повесив трубку, Пола еще долго сидела молча. Потом ее взгляд упал на блокнот. Оставалось позвонить троим – Уинстону, Джиму и Генри Россистеру. Поглядев на часы, она увидела, что уже полвосьмого. Генри доберется до дому не раньше, чем через час, и совершенно очевидно, что Эмили не могла дозвониться в Канаду до Джима или до Уинстона, ибо она до сих пор в детской готовила младенцам бутылочки со смесью. Пола присоединилась к ней.

После того, как обе кузины удобно устроились, каждая с ребенком на руках, Пола пересказала свой разговор с Энтони.

Не прерывая кормления, Эмили внимательно выслушала, несколько раз бросая на Полу внимательные взгляды и кивая головой.

– Вкратце дело обстоит вот так… Бриджит подтвердила алиби Энтони.

Молодые женщины сконцентрировали все свое внимание на малышах. Воцарилась тишина. Молчание нарушила Пола. Очень тихим и спокойным голосом, в котором, однако, звенела сталь, она сказала:

– Никто из внуков Эммы Харт никогда не предстанет перед судом по обвинению в убийстве. Это я тебе обещаю.


Глава 24


– Салли, надеюсь, ты понимаешь, почему нам пришлось солгать тебе, – мягко произнесла Пола.

– Да. И правильно сделали. – Салли Харт нервно откашлялась и добавила дрожащим голосом: – Не знаю, как бы я доехала сюда, скажи Эмили правду по телефону.

Пола кивнула, продолжая встревоженно и внимательно наблюдать за кузиной.

На протяжении последних пятнадцати минут, пока она рассказывала ей о случившемся в Ирландии, Салли удавалось держать себя в руках. Пола не могла не отдать должное ее мужеству. «Мне следовало знать, какая она храбрая, – подумала Пола. – Уже в детстве она отличалась стоицизмом. «Твердость Хартов», как говаривала бабушка. Но Пола знала: невзирая на редкостное самообладание, Салли потрясена и убита этим известием. В васильковых глазах сквозило отчаяние, хорошенькое личико сразу осунулось.

Пола взяла кузину за руку и испугалась ледяного холода ее ладоней.

– Салли, ты же замерзла! Позволь мне принести тебе стаканчик бренди или чашку горячего чая. Тебе надо согреться.

– Нет, не надо. Но все равно спасибо. – Салли безуспешно попыталась улыбнуться. Ее глаза, встретившись с встревоженным взглядом Полы, вдруг наполнились слезами. – Бедный Энтони, как он, наверное, переживает… – начала она дрожащим голосом и вдруг запнулась. Наконец слезы прорвали плотину и ручьем хлынули из огромных голубых глаз по бледным щекам.

Пола подошла к кузине, стала перед ней на колени и обняла ее.

– Дорогая, все обойдется, – с нежностью и неизбывным сочувствием прошептала она. – Не бойся слез. Лучше плакать и выпустить горе наружу. Слезы все-таки приносят облегчение.

Пола гладила ее черные волосы, успокаивала ее, и, наконец, ужасное беззвучное всхлипывание прекратилось. Вскоре Салли выпрямилась и провела по мокрому от слез лицу сильными руками художника.

– Извини, – выдохнула она каким-то чужим голосом. – Я так люблю его, Пола. Я схожу с ума, зная, как ему сейчас тяжело… Он там так одинок. Я уверена, что тетя Эдвина ничем не может ему помочь. Возможно, она во всем винит меня. – Она в отчаянии покачала головой. – О Господи! – Салли закрыла руками лицо, искаженное гримасой отчаяния. – Я нужна ему…

Пола замерла при этих словах, приказав себе молчать. Она знала, что следует сказать, но знала она также и то, что сейчас лучше подождать, пока Салли успокоятся.

Эмили бросила Поле предупреждающий взгляд и яростно затрясла головой. Ее губы безмолвно шептали: «Не позволяй ей ехать туда!»

Пола кивнула и рукой поманила Эмили к себе. Та не заставила себя ждать и опустилась в ближайшее кресло. Понизив голос, она обратилась к Поле:

– Боюсь, никаких хороших новостей. Ни номер Джима, ни номер Уинстона не отвечают. Я оставила информацию, что они должны позвонить сюда сразу же, как только вернутся.

Как тихо ни говорила Эмили, Салли услышала ее и при упоминании имени брата произнесла:

– Как я хочу, чтобы Уинстон был здесь. Я чувствую себя такой… беспомощной.

– Мне тоже его не хватает, – ответила Эмили и материнским жестом потрепала Салли по руке. – Но ты не беспомощна, ведь у тебя есть мы. Все кончится хорошо, честное слово. Наша Пола, как всегда, на высоте, она все держит под контролем. Постарайся не беспокоиться.

– Попробую. – Салли перевела взгляд на Полу. – Я еще не поблагодарила тебя. И Эмили – тоже молодец. Я очень признательна вам обеим.

Почувствовав, что Салли немного успокоилась, Пола обратилась к ней.

– Пожалуйста, не езди в Ирландию к Энтони. Я знаю, как тяжело у тебя на сердце, как ты волнуешься за него, но ты не должна ехать туда. Ты ничем не сможешь помочь и, если честно, твое присутствие только накалит обстановку.

Салли вспыхнула:

– У меня нет ни малейшего желания ехать в Клонлуглин! Я знаю, какие мерзкие сплетни там ходят. Энтони рассказал мне о них еще много недель назад – он все мне рассказывает. Уж конечно, я не желаю добавлять масла в огонь. Но, Пола, я действительно считаю, что мне следует отправиться в Ирландию, либо в Уотерфолд, либо, что еще лучше, в Дублин. Я могу вылететь завтра утром, из манчестерского аэропорта, и быть на месте уже через несколько часов. По крайней мере, я буду ближе к нему, чем здесь, в Йоркшире…

– Нет! – воскликнула Пола с необычайной для себя резкостью. – Тебе нельзя ехать. Ты останешься здесь – даже если мне придется запереть тебя!

– Но я…

– Я не отпущу тебя в Ирландию, – решительно сказала Пола.

Салли ответила ей непокорным взглядом, и в ее ясных голубых глазах мелькнули упрямые огоньки. С ничуть не меньшей решимостью она заявила:

– Я понимаю твои аргументы. С другой стороны, какой вред может нанести мое присутствие в Дублине? Если я поеду туда, Энтони по крайней мере будет знать, что я недалеко и что мы сможем соединиться после завершения расследования, – закончила она дрогнувшим голосом, в котором уже не звучало прежней уверенности. Ее вновь начала бить дрожь. Пытаясь остановить ее, Салли крепко сжала лежавшие на коленях руки, в ее глазах неожиданно заблестели слезы. – Я нужна ему. Неужели ты не понимаешь? Не понимаешь, что я должна быть с ним?

– А теперь слушай меня, и слушай очень и очень внимательно, – скомандовала Пола. – Ты ничем не сможешь помочь Энтони. Но, приехав в Ирландию, ты можешь нанести ему непоправимый вред. Если Энтони заподозрят в убийстве, полиция сразу объявит в качестве причины преступления вашу связь с ним. В отсутствии бабушки я возглавляю нашу семью, и тебе следует понять, что правила здесь устанавливаю я. А я настаиваю, чтобы ты осталась здесь.

Салли вжалась в кресло, ошеломленная реакцией Полы. Она и не подозревала, что ее кузина способна проявить такую твердость.

Эмили легко прикоснулась к руке Салли.

– Пожалуйста, послушайся совета Полы.

Чувства влекли Салли к Энтони, потому что она верила, что он нуждается в ней в это ужасное время. Но умом она начала понимать: ее пребывание с ним рядом может нанести вред. Пола совершенно права.

– Я останусь здесь, – наконец прошептала Салли, откинувшись в изнеможении на спинку кресла.

– Слава Богу! – Пола с облегчением вздохнула. – Ты чувствуешь себя в силах позвонить сейчас Энтони? Он очень хочет с тобой поговорить. Успокой его, пусть он увидит, как стойко ты переносишь случившееся.

– Да, да, я должна поговорить с ним сейчас же. – Салли вскочила с места.

– Почему бы тебе не пойти в мою спальню, там тихо и никто тебе не помешает? – мягко предложила Пола.

– Спасибо, так я и сделаю. – В дверном проеме Салли обернулась. – Пола, ты самый рациональный человек из всех, кого я знаю, – выпалила она и убежала.

Пола уставилась ей вслед, не в силах произнести ни слова.

– На твоем месте я восприняла бы это как комплимент, – сказала Эмили. – И не забудь, что тебе нужно дозвониться до Генри Россистера.


Они сидели вдвоем на террасе, наслаждаясь мягкой тишиной сада, лежащего под темно-синим небом, усеянным мерцающими звездами.

– Не знаю, как ты, а я чувствую себя выжитой как лимон, – первой нарушила молчание Эмили.

Пола повернулась к ней, и яркий свет ламп, горящих в гостиной за их спинами, упал ей на лицо. Эмили сразу отметила, что маска решительной женщины исчезла, и черты ее кузины вновь обрели мягкость и теплоту.

– Да, должна признаться, я тоже несколько подустала. Но зато все важные звонки сделаны. – Она поднесла к губам бокал с белым вином и чуть-чуть отпила. – Ты подала хорошую мысль, Эмили. Я уже не могла спокойно сидеть и ждать, пока Джим или Уинстон наконец нам позвонят.

– Интересно, связался ли твой отец с Филипом. Теперь уже, наверное, полдесятого.

Пола взглянула на часы и кивнула.

– Почти. Ему потребуется довольно много времени, чтобы дозвониться до Австралии. Он скоро перезвонит. – Откашлявшись, Пола продолжала: – Как жаль, что Салли так быстро уехала. Как по-твоему, она полностью пришла в себя?

– Когда она спустилась вниз, то выглядела намного спокойнее, но все равно была очень подавленной.

– Неудивительно.

Эмили ничего не ответила. Она потянулась за своим бокалом, сделала маленький глоток.

– Ты не заметила в Салли ничего необычного? – После небольшого колебания она добавила: – Я имею в виду, не когда она уезжала, а вообще.

– Она поправилась.

Сжимавшие бокал пальцы Эмили побелели от напряжения, и она едва слышно прошептала:

– У меня ужасное предчувствие… ну, нет смысла скрывать… я думаю, Салли беременна.

Пола тяжело вздохнула. Ее наихудшие опасения подтвердились.

– Я боялась, что ты скажешь именно это. Признаться, я тоже так считаю.

– Черт возьми! – взорвалась Эмили, почти перейдя на крик. – Нам только этого и недоставало! Я удивляюсь, как ты не заметила перемен в ней еще в вернисаже. Или заметила?

– Нет. К тому же там она появилась в свободном, просторном платье. Да еще вокруг меня крутилось столько народу, что я не могла уделить ей много внимания. Но когда сегодня она зашла сюда, мне сразу бросилось в глаза, как она раздалась, особенно в талии. Однако меня слишком заботило то, что мне предстояло ей рассказать, и я не стала концентрировать внимание на ее фигуре. Я убедилась в своей правоте, когда она стояла у камина перед отъездом.

– И я тоже. О Господи, что начнется, когда дядя Рэндольф обо всем узнает! – застонала Эмили. – И в такой момент бабушки нет с нами.

– Да, это так. Но ее нет, и я не хочу без крайней нужды тащить ее сюда. Нам придется справляться своими силами. – Пола провела рукой по своему усталому лицу и тяжело вздохнула. – Боже, какая жуткая ситуация, да еще и бедняжка Салли… – Она печально покачала головой. – Мне ее так жалко… – Пола не закончила фразу и молча уставилась на игру теней за окном, полная дурных предчувствий по поводу того, что произошло в Ирландии.

– Если она и беременна, ничего страшного, – вдруг заявила Эмили. – По крайней мере они смогут пожениться теперь, когда…

– Эмили! – в ужасе воскликнула Пола, с негодованием глядя на кузину. – Не говори таких вещей!

– О, извини, – быстро поправилась Эмили, но не смогла удержаться, чтобы не добавить с типичной для нее и порой раздражающей прямотой: – Однако так оно и есть.

Пола ответила ей укоризненным взглядом. Эмили вынула бутылку из ведерка со льдом, вновь наполнила бокалы вином и заметила:

– Не думаю, что в разговоре с Уинстоном мне следует упоминать о наших подозрениях в отношении беременности Салли.

– Ни в коем случае! Мы вообще никому ничего не скажем, даже бабушке. Я не хочу, чтобы она переживала по такому поводу. Что же касается остальных членов нашей семьи, ты сама знаешь, какие они все сплетники. Даже намекнуть насчет положения Салли все равно, что плеснуть бензину в огонь. Кроме того, если откровенно, мы не уверены, действительно ли она ждет ребенка. Возможно, она просто поправилась.

– Да, – согласилась Эмили. – Может быть и так, поэтому тем более мы не должны давать кое-кому пищу для сплетен.

Она замолчала и, вжавшись в спинку кресла, посмотрела в окно. Ночной сад представлял собой мистическую, почти нереальную картину. Деревья мерцали серебром в лунном свете, заливавшем все вокруг волшебным огнем.

– Какой покой и красота, – прошептала Эмили. – Я могла бы сидеть здесь целую вечность, по мне надо ехать в Пеннистоун-ройял за своим деловым костюмом на завтра, раз уж я собралась остаться у тебя на ночь. Я уже сказала Хильде, чтобы она собрала мои вещи.

Пола тоже вернулась к земным делам.

– Наверно, тебе действительно следует съездить туда, но только возьми мою машину. Твоему «ягуару» место на свалке, и я не хочу, чтобы ты застряла неизвестно где посреди ночи. – Она встала. – Пойду взгляну на детей, а потом примусь готовить ужин. Ты действительно хочешь овощное рагу? – переспросила она, подхватив ведерко со льдом и направляясь в сторону гостиной.

– Да, это сразу возвращает меня в наши летние вечера в „Гнезде цапли". В детстве, по воскресеньям у бабушки, мы всегда ели на ужин овощное рагу. О добрые старые времена! Кроме того, у тебя в холодильнике осталось много овощей. Почему бы их не использовать? Я просто умираю от голода.

Пола удивленно оглянулась на кузину:

– Неужели ничто не может испортить тебе аппетит, а, Пончик?

Эмили, идя за ней следом, самодовольно улыбнулась.

– Пожалуй, нет, Каланча, – отпарировала она, припомнив Поле ее детское прозвище. – Но мне надо ехать. Я вернусь как можно скорее. Если позвонит Уинстон, передай ему от меня привет.

Как обычно в воскресенье вечером, на улицах Хэрроугейта почти не было ни людей, ни машин, и через несколько минут Эмили уже мчалась по дороге на Рипли в Пеннистоун-ройял.

Поскольку Пола разрешила ей взять любую из двух стоявших в гараже машин, Эмили выбрала «астон-мартин» Джима. Некоторое время она не думала ни о чем, сконцентрировав внимание на удивительном ощущении, которое дает послушный воле водителя мощный и красивый автомобиль. Приятное разнообразие после ее «ягуара», настолько старого, что ездить на нем стало трудно и, пожалуй, даже небезопасно.

Эмили все еще пользовалась этой развалюхой из сентиментальных соображений, поскольку он некогда принадлежал Уинстону. Он продал ей его четыре года назад, и, пока их дружеские отношения не переросли в любовь, езда на его машине, казалось, делала их ближе. Теперь положение изменились, потому что, обручившись с Эмили, Уинстон сам стал полностью ей принадлежать. А «ягуар» превратился в обузу. Он всегда ломался в самые неподходящие моменты. Бабушка уже давно пилила Эмили, чтобы та избавилась от отслужившего свое автомобиля, и Эмили решила отправить его на свалку уже на будущей неделе. Теперь она раздумывала, какую машину купить. Может, «астон-мартин»? А почему бы и нет? Солидная машина, мощная, как танк. Эмили некоторое время перебирала в уме различные марки автомобилей, но затем ее мысли, естественно, вернулись к событиям в Ирландии.

Энтони, конечно, ужасно не повезло, что его «лендровер» сломался. Иначе он оставался бы вне всяких подозрений, и все дело не стоило бы и выеденного яйца. Жаль, что он не вернулся за машиной перед обедом, но он, без сомнения, хотел избежать встречи с Мин. Бедная женщина… так окончить свои дни… утонуть – это самая страшная смерть… кошмар.

Эмили невольно передернуло при мысли о случившемся. Она постаралась отогнать от себя видение холодной черной воды, которая, кружась, затягивает Мин в мрачную бездну. Эмили тряхнула головой и крепче сжала руль. От бабушки она унаследовала боязнь воды. Подобно Эмме, она плохо плавала, изо всех сил избегала яхт, моря, озера и даже самых безобидных бассейнов. Все они наводили на нее ужас.

Надеясь избавиться от стоявшей перед ее внутренним взором картины смерти Мин Стэндиш, Эмили включила радио, покрутила ручку настройки, но, не найдя программы по вкусу, снова выключила его. В окно машины она заметила табличку, указывающую, что она приближалась к Рипли. Сбросив скорость на улицах маленькой деревушки и прибавив газу сразу после нее, Эмили помчалась в направлении Саус Стэнли.

Вдруг ее поразила такая ужасная мысль, что ее лицо окаменело, а машина на миг потеряла управление.

Выправив курс, Эмили стала думать только о том, как бы не попасть в аварию.

Однако мысль не уходила. Точнее, ни на миг не давал ей покоя один вопрос. Эмили не понимала, как он не пришел ей в голову раньше. Что делала Мин на озере целых пять часов до своей смерти?

Год за годом приезжая на лето в «Гнездо цапли», внуки Эммы Харт переняли от бабушки много полезных качеств. Главным их них было понимание того, как важно уметь анализировать возникающие проблемы вплоть до самых незначительных деталей, обдумывать все до последних мелочей. И вот теперь мозг Эмили лихорадочно заработал в том направлении, в котором приучила его работать Эмма.

Один из возможных ответов сразу же пришел ей на ум – Мин не провела пять часов на берегу озера, поскольку днем ее там не было. Впервые она появилась там вчера поздно вечером. „О Боже, – подумала Эмили, не в силах унять внезапную дрожь, – но это значит, что Энтони лжет. Не может быть, и даже если он и в самом деле имеет отношение к ее смерти, почему он тогда не убрал «лендровер»? Почему он оставил его у озера?»

Надо начать с самого начала. Призвать на помощь логику, и главное – исходить из предположения, что он действительно может лгать. Девушка попыталась восстановить возможный ход событий.

Энтони обедает с Эдвиной. Потом, около десяти, отвозит ее домой, в Клонлуглин. Вскоре после того неожиданно приезжает Мин. Происходит ссора. Он выбегает вон, прыгает в «лендровер» и едет прочь. Мин следует за ним и настигает около озера. Они снова ругаются, она, как не раз уже за последние несколько недель, переходит от слов к действиям. Он защищается. Разворачивается борьба. Сам того не желая, он убивает ее. Бросает труп в озеро, надеясь выдать происшедшее за несчастный случай. Садится в «лендровер», но машина не заводится, или глохнет. Ему не остается ничего другого, как идти домой пешком.

Да, все могло произойти именно так, – неохотно признала Эмили. Но в таком случае, почему он не вернулся позже на озеро за машиной? Не настолько же он глуп, чтобы бросать ее там.

Она напряглась и достроила цепь воображаемых событий.

Энтони приходит к выводу, что самому ему буксировать «лендровер» поздно ночью слишком рискованно, и решает отправиться за ним пораньше на следующее утро. Но управляющий поместьем встает ни свет ни заря и первым находит машину. Энтони сочиняет для Эдвины правдоподобную историю о том, будто Мин приехала днем и якобы тогда же сломался автомобиль. Он ловко пудрит всем мозги, рассчитывая на то, что любой, подобно мне, сочтет, что только абсолютно невиновный человек может оставить на месте трагедии такую роковую улику. С другой стороны, у Энтони действительно есть алиби в роковые часы той ночи. Но можно ли доверять Бриджит?

А вдруг рассказ Энтони – нагромождение лжи и обмана? Вдруг это – на редкость смелый и умный блеф?

Проехав по улицам деревни Пеннистоун и свернув в ворота поместья своей бабушки, Эмили подумала: „Для того чтобы успешно разыграть такой спектакль, надо быть исключительно хладнокровным и безжалостным человеком со стальными нервами. Таков ли Энтони? Нет. А откуда в тебе подобная уверенность, Эмили Баркстоун? Всего лишь несколько часов назад ты ведь сама сказала Поле, что вы обе не знаете его настолько хорошо".

Вконец расстроившись, Эмили постаралась отогнать от себя неприятные мысли. Выйдя из машины, она направилась в дом.

Экономка Эммы Хильда появилась в дверях, ведущих на кухню и в комнаты прислуги.

При виде девушки широкая улыбка осветила лицо Хильды.

– Добро пожаловать, мисс Эмили, – произнесла она, затем озабоченно оглядела ее через очки и добавила: – Вы не слишком-то хорошо выглядите. Вам не помешала бы чашечка чаю. Пойдемте на кухню.

– Спасибо, Хильда, но мне надо немедленно вернуться к мисс Поле. Честное слово, я совершенно здорова, просто немного устала. – Эмили улыбнулась вымученной улыбкой и оглянулась в поисках своих вещей.

– Ваша дорожная сумка там, – заявила Хильда и достала ее из-за массивного старинного кресла. Вручая сумку девушке, экономка добавила: – Какие ужасные новости, просто кошмар. Я до сих пор не могу прийти в себя. После вашего звонка меня ноги не держали. Пришлось подкрепиться глоточком бренди. Бедный сэр Энтони… какой удар для его светлости. Впрочем, жизнь – вещь совершенно непредсказуемая. – В подтверждение собственных слов она кивнула с печальным видом, а затем ласково взяла Эмили за руку и вместе с ней направилась через зал. – А миссис Харт уже знает? Вы разговаривали с ней?

– Нет, Хильда. Мистер Дэвид пытается дозвониться в Австралию до мистера Филипа. Не беспокойтесь, с бабушкой все будет в порядке.

– О, в этом-то я вовсе не сомневаюсь, мисс Эмили. Но как несправедливо! Чуть только у нее появилась возможность немножко отдохнуть, устроить себе маленький отпуск, как обязательно должно случиться что-то страшное, вроде этого случая. Жизнь никогда не баловала вашу бедную бабушку… Я надеялась, что наконец-то хоть теперь она избавится от неприятностей.

– Да, Хильда, я с тобой согласна. Но как ты сама сказала, жизнь полна неожиданностей и ничего нельзя предсказать заранее.

Эмили направилась к выходу. По дороге она огляделась вокруг и вновь поразилась красоте Каминного холла. Но в то же время ей вдруг открылось спокойствие, которым дышали его стены. Теплый нежный свет заливал комнаты дома, в огромном камине, как всегда осенью и зимой, полыхал жаркий огонь, широкий лестничный проем украшали горшки с хризантемами цвета золота и бронзы. Да, холл выглядел точно так же, как всегда, сколько помнила себя Эмили, вплоть до медной вазы на сервировочном столике.

Эмили почувствовала, как от привычного вида комнаты ее переполнило ощущение защищенности и уверенности. Казалось, Эмма никуда не уезжала, она здесь, и страхи девушки начали рассеиваться. Ее бабушка – восхитительная женщина, обладающая великим даром понимать людей. Она всегда любила Энтони и доверяла ему… не потому что он ее внук, а потому что ценила его характер и человеческие качества.

Резко повернувшись, Эмили широко улыбнулась Хильде. Ямочки заиграли на ее щеках, но зеленые глаза оставались серьезными, а голос звучал твердо и ясно.

– Не волнуйся, Хильда. Бабушка во всем разберется с легкостью. И спасибо за то, что уложила мою сумку.

– Пустяки, мисс Эмили. Но прошу вас, поосторожнее на дороге.

Распрощавшись с Хильдой, Эмили бегом припустилась к «астон-мартину», швырнула сумку на заднее сиденье и уже через несколько секунд развернула машину и помчалась в обратный путь.

По дороге в Хэрроугейт обретенное в Пеннистоун-ройял чувство уверенности не покинуло девушку, и она больше не сомневалась, что Энтони сказал правду, и смерть Мин явилась результатом несчастного случая.

Эмили настолько убедила себя, что все хорошо, что в Лонг Медоу она приехала в отличном настроении. Эмили предвкушала хороший ужин и при мысли о холодном барашке, овощном рагу и стакане ледяного белого вина ее рот заполнился слюной.

Но, войдя в кухню, она забыла обо всем. Эмили не могла сразу же не заметить царивший там кавардак. Еда на кухонном столике лежала, брошенная впопыхах. Баранина осталась недожаренной, овощное рагу застыло на сковородке на плите, дверцы буфета раскрыты нараспашку.

Пола безвольно сидела за столом, и при виде убитого выражения ее лица все страхи Эмили вернулись к ней вновь.

– Что случилось? – воскликнула она с порога. – Что-нибудь ужасное в Клонлуглине? Неужели они арестовали…

– Нет, нет, ничего подобного, – успокоила ее Пола, подняв глаза навстречу кузине. – Оттуда даже не звонили. – В ее голосе звучала безмерная усталость.

– Тогда в чем дело? – спросила Эмили, тоже усаживаясь за стол и внимательно глядя на изнуренное лицо Полы.

Та вздохнула, но не ответила.

У Эмили возникло подозрение, что Пола недавно плакала, и, подавшись вперед, она взяла тонкую, изящную руку кузины в свои ладони.

– Пожалуйста, поделись со мной.

– Мы с Джимом сильно поругались. Он позвонил совсем недавно и говорил со мной таким недопустимым тоном, что я не выдержала.

– Но почему?

– Из-за Сэма Феллоуза. Он не послушался меня и позвонил Джиму. Трижды звонил в его отель в Торонто и просил перезвонить. Когда Джим вернулся, то связался с ним, и Феллоуз рассказал о случившемся, о моем приказе ничего не писать, даже некролог. Феллоуз пожаловался, будто я разговаривала с ним очень грубо и покровительственно, и даже пригрозила увольнением. Джим вышел из себя, он кричал на меня, говорил оскорбительные вещи. Он считает, что я вела себя бестактно. Сказал, будто битых двадцать минут успокаивал Феллоуза, пока тот не согласился остаться. – Пола потянулась за платком и высморкалась.

– Невероятно! – пылая негодованием, воскликнула Эмили. – Но когда Джим понял, почему ты отдала Феллоузу такие распоряжения, когда ты объяснила ему о павшем на Энтони подозрении, он извинился?

– Ну, он немного смягчился, – буркнула Пола. – Но остался при своем мнении. И не стал извиняться. Его больше беспокоило, следует ли ему завтра вылетать в Ирландию. Он считает, что должен быть рядом с Эдвиной и Энтони и морально поддерживать их.

– Уж он-то поддержит, – скорчив недовольную мину, фыркнула Эмили медленно покачав головой. – Но что случилось с Джимом? Неужели он забыл бабушкино правило о том, что в наших газетах не должна упоминаться наша семья?

– Нет, в начале разговора Джим заявил, что этот случай – особый. Так как сообщения о смерти Мин, вероятно, появятся в национальной прессе, мы будем глупо выглядеть, если не напечатаем некролог. Осознав всю сложность ситуации, он несколько поостыл, но все равно настаивает на своем – дескать, я неправильно вела себя с Феллоузом.

– А что, по его мнению, тебе следовало делать?

Легкая улыбка тронула губы Полы.

– Он считает, надо было просить Феллоуза ничего не печатать в ближайших номерах, но подготовить некролог, а затем придержать его, пока Джим или Уинстон не дадут команду из Канады. Он заявил, что по таким вопросам решения принимают они с Уинстоном, но не я.

У Эмили отвисла челюсть, и она в недоумении уставилась на Полу.

– А разве ему не известно, что бабушка именно тебе и Уинстону поручила принимать решения от ее имени в экстремальных ситуациях?

– Я не считала необходимым говорить ему это до его отъезда, – произнесла Пола. – Не хотела ущемлять его самолюбия. Мне бы пришлось открыть ему, что опекуном, отвечающим за акции наших детей в компании, являемся мы с Уинстоном и Александром, а не он. Ну как я могла сказать ему такое, Эмили?

– Надо было, – сердито ответила та.

– Возможно, – признала Пола, не обращая внимания на тон кузины.

«Уверена, она так до сих пор ничего ему и не сказала», – подумала Эмили, а вслух произнесла:

– Джим и в самом деле решил мчаться в Ирландию?

– Не уверена. Он очень хотел переговорить с Уинстоном. Прежде чем позвонить сюда, Джим пытался найти его в Ванкувере.

– Ты хочешь сказать, что после всех наших звонков он связался с нами в последнюю очередь? – не поверила своим ушам Эмили.

Пола кивнула. Двоюродные сестры обменялись долгим, понимающим взглядом, припомнив первое правило их бабушки, которое та вбила им в головы как дважды два. Эмма учила: при любой непредвиденной ситуации, прежде чем действовать, надо всегда посоветоваться хотя бы с одним из членов семьи, не торопиться делиться проблемами с посторонними, постоянно поддерживать друг друга и, самое главное, выступать плечом к плечу на защиту интересов семьи.

– Наверное, он решил, что что-то произошло в газете… – неуверенно произнесла Пола.

– Пусть бабушка его и не воспитывала с детских лет, но он наверняка помнит ее правила? – взорвалась Эмили. – Ему следовало первым делом позвонить нам, тогда он знал бы все детали. По крайней мере, тогда не произошло бы вашей ссоры. – Она резко откинулась на спинку стула, не скрывая своего возмущения поведением Джима.

– Ты права. Ну, ладно, Эмили, это все пустяки. Послушай, мне следовало бы сразу сказать тебе, что звонил Уинстон. – Пола улыбнулась, решив забыть о неразумном поступке мужа.

– Когда? – встрепенулась Эмили и добавила со значением: – Уверена, уж он-то не стал сначала вести беседы со всем человечеством.

Впервые за несколько часов Пола рассмеялась.

– Ты абсолютно права, дорогая. И он позвонил почти сразу же после нашего разговора с Джимом.

– Ну, скорее, расскажи все, о чем говорил Уинстон, и не упускай ни единого слова.

Пола ласково поглядела на кузину.

– Уинстон обедал в гостях у председателя правления бумажной фабрики. Когда он наконец под вечер вернулся в отель – по канадскому времени, его ждала целая кипа посланий. Звонил Сэм Феллоуз – естественно, – а также Салли, Джим и ты. Поскольку ты оставила номер моего телефона, а Феллоуз настаивал на срочном разговоре, Уинстон испытал настоящее потрясение, когда я сообщила ему о смерти Мин, и он очень обеспокоен насчет Салли. «Держите мою сестру как можно дальше от Клонлуглина», – повторил он несколько раз. Я его, конечно, успокоила, и он с облегчением узнал, что я твердо с ней поговорила. Уинстон задал много толковых вопросов, и я смогла ответить на них. Еще он сказал, что я все сделала правильно и что наши с тобой действия тоже абсолютно верны. Он рад, что ты сегодня ночуешь у меня.

– Он собирается лететь домой?

– Нет, если только дела в Клонлуглине не примут дурной оборот. Он напомнил мне, что всех нас в одном и том же гарнизоне муштровал один и тот же генерал, уверил, что не может сделать ничего такого, чего не в силах сделать мы с тобой, и, следовательно, намеревается продолжать вести свои дела как ни в чем не бывало.

– Он прав, конечно, – заметила Эмили и, немного замявшись, спросила: – А он как-нибудь прокомментировал вашу ссору – то, как Джим вел себя по отношению к тебе?

– Только мимоходом. Я не хотела раздувать историю, но, боюсь, Уинстон принял все слишком близко к сердцу и здорово разозлился на Джима. Еще он обозвал Феллоуза дураком и добавил, что тот не так уж крепко сидит в своем кресле. Потом выразил удивление, почему Джим не поговорил со мной, прежде чем перезвонить Феллоузу. – Пола передернула плечами. – Я ответила, что сама не имею понятия. В любом случае он собирается побеседовать с Джимом о Феллоузе, а также о его намерении лететь в Ирландию. Он считает, что Джиму следует оставаться в Канаде, но у меня сложилось такое впечатление, что стоит Джиму начать настаивать на поездке в Дублин уже завтра, Уинстон не станет ему мешать. Ну, вот и все. Еще, конечно, он спросил о тебе и передал привет.

– Как жалко, что я пропустила его звонок. Мне так хотелось с ним поболтать, – с оттенком горечи сказала Эмили.

– Что за проблема! Звони ему в любое время после полуночи по нашему времени, – немедленно предложила Пола. – Сегодня вечером Уинстон никуда не уйдет. Он сказал мне, что собирается заказать что-нибудь к себе в номер и, похоже, хочет позвонить Салли и Джиму. Еще у меня есть подозрение, что он намерен прочистить мозги Сэму Феллоузу.

– Не сомневаюсь. Я звякну ему чуть позже. – Эмили встала, выскользнула из жакета и повесила его на спинку стула. – А твой отец? Он связался с Филипом?

– Да, около часа назад, через несколько минут после твоего отъезда. В Дануне было время завтрака. Бабушка уже не спала – пила чай с гренками вместе с Филипом. Она все знает. Папа с ней тоже поговорил. – Пола испытующе посмотрела на Эмили. – Хочешь поспорить, что с минуты на минуту она нам позвонит?

Эмили рассмеялась.

– А что тут спорить? Я и не сомневаюсь, что бабушка позвонит сюда сразу же, как только придумает пару-другую въедливых вопросов, которые застанут нас врасплох.

Пола тоже не смогла удержаться от смеха.

– Ну и ехидина же ты.

– Да ты сама не хуже меня знаешь, что Эмма Харт всегда устраивает проверки своим внукам, чтобы посмотреть, не обросли ли они жирком. С какой стати ей делать исключение на сей раз?

Пола задумчиво поглядела на нее.

– Думаю, ни с какой. И спасибо ей, что она воспитала нас именно так. По крайней мере, мы в силах преодолевать трудности.

– Это правда, – согласилась Эмили. – А сейчас я попробую спасти овощное рагу, и мы с тобой отлично поужинаем.


Глава 25


– Мне начинает казаться, что мы с Джимом никогда не поймем друг друга, папа, – заявила Пола.

Дэвид Эмори, стоявший около буфета в гостиной своей квартиры на Риджент-парк, резко обернулся. Слова дочери застали его врасплох, тем более что в ее голосе он услышал отчетливые нотки раздражения. Густые брови удивленно поползли вверх.

– В каком смысле, дорогая?

– Мы совершенно по-разному смотрим на вещи. Конечно, так и должно быть, ибо у каждого свой собственный взгляд на мир, на жизнь и каждый в меру своих сил решает свои проблемы, по-своему оценивает людей и жизненные ситуации. Но Джим никогда не признает собственных ошибок и вечно упрекает меня в том, что я превышаю свои полномочия.

Дэвид ничего не ответил. Горькая улыбка мелькнула на его губах и холодные умные глаза на миг задержались на дочери, прежде чем он снова повернулся к буфету и еще раз наполнил бокалы. Затем он отнес их к стоящим у высокого окна креслам, вручил Поле ее водку с тоником и уселся напротив нее.

Устроившись в кресле, Дэвид отпил глоток виски с содовой и сказал:

– Он, видимо, находит, что ты слишком бурно реагировала на случившееся в Ирландии.

– Да.

– А как ты сама считаешь?

– Категорически не согласна.

– Ну и умница Мне всегда нравилась твоя решительность и непоколебимость. Ты – одна из немногих известных мне женщин, которые никогда не меняют принятых решений. Так что стой на своем и не позволяй Джиму огорчать себя, особенно если уверена в своей правоте. Всем все равно не угодишь, поэтому важно оставаться самим собой. Для тебя нет ничего важнее.

– Я знаю. – Пола подалась вперед и с чувством произнесла: – У меня хватает здравого смысла признать собственные ошибки, но в данном случае я уверена, что поступила мудро, приняв все меры предосторожности, дабы избежать излишней огласки. Пока что в Ирландии все тихо и национальные газеты не уделяют случившемуся там особого внимания – но это не значит, что опасность уже миновала.

– Естественно. И не минует, пока не произведено вскрытие и не завершено расследование. – Дэвид в задумчивости вертел в руке бокал. – Мне не очень-то понравилось сообщение телеграфного агентства, опубликованное сегодня в некоторых газетах о том, будто бы полиция изучает таинственные обстоятельства, связанные со смертью Мин. С другой стороны, имя Энтони ни разу не упоминалось. Хорошо, что у нас в стране довольно-таки суровые законы о дискредитации личности Я просто молю Бога, чтобы какая-нибудь сенсационная газетенка не принялась бы раздувать это дело. Ну, что ж, – он ласково улыбнулся дочери, – нам остается только сидеть смирно и ждать. А что касается Джима – я не хочу его критиковать, но, на мой взгляд, превысил свои полномочия как раз он. Ему совершенно не обязательно лететь в Ирландию. Твоя мать там отлично со всем справляется. – Дэвид потянулся за сигаретой, прикурил и продолжил: – Если уж на то пошло, ты поступила так, как поступила бы бабушка, будь она здесь. Я знаю Эмму двадцать семь лет, и она постоянно твердила мне, что не любит неприятных сюрпризов и что в ее словаре слово «профилактика» занимает гораздо более почетное место, чем «лечение». Джим может не соглашаться с твоими решениями и поступками, но бабушка, Генри и я – мы на твоей стороне.

– Ты очень поддержал меня. А перед самым моим отъездом из Лидса бабушка позвонила и подтвердила, что верит в меня и вообще во всех нас.

– Да, ты говорила. Теперь понятно, почему она решила пока не возвращаться. Послушай, Пола, может, сейчас, когда ты в таком напряжении, мои слова покажутся тебе глупыми, но все же попробуй расслабиться. И не беспокойся относительно Джима. Хотя я прекрасно понимаю, как важно для тебя его одобрение, но ты все же достаточно умна, чтобы понять – он никогда не одобрит твоих поступков, потому что он не понимает… – Дэвид запнулся и замолчал, не желая критиковать своего зятя. Он давно уже разочаровался в Джиме, но до сих пор ему удавалось держать свои чувства при себе. Он даже Дэзи ничего не говорил.

Пола никогда ничего не пропускала мимо ушей. Вот и сейчас она быстро спросила:

– Ты хотел сказать, что он не понимает моих мотивов, или что он не понимает меня?

Наступило неловкое молчание.

Пола внимательно смотрела на отца. Тот смело встретил ее вопрошающий взгляд. Он не сомневался, что Джим Фарли не имел ни малейшего понятия ни о характере своей жены, ни о ее деловых способностях. Однако, решив из двух зол выбрать меньшее, ответил:

– Твоих мотивов.

– Я это поняла какое-то время назад. Джим иногда бывает очень наивным, что меня очень удивляет: ведь он газетчик, по роду профессии часто сталкивающийся с худшими сторонами жизни и людских характеров. И тем не менее он часто заблуждается, и порой мне кажется, будто он глядит на мир через розовые очка – Она тихо вздохнула. – И, честно говоря, я начинаю думать, что он совсем ничего не знает обо мне, о моем образе мыслей, не понимает, почему я поступаю так, а не иначе.

Дэвид отчетливо услышал горькие ноты в голосе дочери и с огорчением отметил грустное выражение ее лица теперь, когда у нее самой начали появляться те же сомнения относительно Джима, что и у него.

– Если не хочешь, можешь не отвечать, Пола, но скажи: с вашим браком все в порядке?

– Думаю, да, несмотря на некоторые разногласия. Я очень люблю Джима, папа.

– Не сомневаюсь, что и он тебя тоже. Но одной любви недостаточно. Ведь ты живешь с человеком бок о бок изо дня в день, из года в год, и надо, чтобы тебе было с ним хорошо. А единственным условием для этого является полное взаимопонимание.

– Да, – согласилась, робко улыбаясь, Пола, не зная, стоит ли взваливать на отца бремя своих забот. В конце концов она решила, что не стоит. Сейчас не самый подходящий момент. Более уверенным тоном она заверила его: – Мы во всем разберемся, я уверена, ведь мы действительно любим друг друга. Пожалуйста, не беспокойся и ничего не говори маме, хорошо? Обещаешь?

– Обещаю. Она огорчится, если решит, что у тебя с Джимом не все ладится.

– А вы с мамой были очень счастливы, папа? – спросила Пола Долгая и спокойная семейная жизнь ее родителей всегда оставалась предметом зависти всего их клана.

– Да. Очень. Но и нам встречались подводные камни. – Дэвид усмехнулся при виде искреннего изумления в глазах Полы. – Приятно знать, что ты ничего не знаешь о трудных периодах нашей жизни, тем более что их действительно было немного. Но любой стоящий брак не состоит из одних радостей и удовольствий. В «Дэвиде Копперфильде» есть одна замечательная фраза, которую я очень люблю и которая отлично подходит к нашей жизни с Дэзи: «Чем сильнее пламя, тем крепче сталь». Да, дорогая, как и у большинства людей, у нас тоже были свои проблемы. Однако мы их преодолели.

Пола, все еще удивленная своим открытием, спросила:

– И они были действительно серьезными?

Дэвид покачал головой и снова усмехнулся.

– Теперь, оглядываясь назад, я нахожу их незначительными. Но тогда они казались нам огромными. Вот почему я рад, когда ты говоришь, что вы с Джимом разберетесь. Я уверен, так и произойдет, и ваш брак станет только прочнее. Но если все сложится неудачно, – он пристально поглядел ей в глаза, – тогда не бойся порвать, освободиться, пока ты еще молода и можешь найти себе кого-нибудь другого. И не угоди в ловушку, в которую попадают люди, решившие остаться вместе ради детей, несмотря на неблагополучие в семье. На мой взгляд, это глупость. В конечном итоге все оказываются несчастны, и дети тоже.

– Спасибо, папа, ты такой замечательный друг, – сказала Пола – И никогда не говоришь свысока, подобно многим отцам. А теперь, может быть, пойдем обедать?

– Замечательная идея. – Он взглянул на карманные часы. – Я заказал в «Зейги» столик на восемь тридцать.

Они вместе вышли в прихожую. Помогая дочери надеть пальто, Дэвид наклонился и, охваченный нежностью, поцеловал ее в макушку. Пола повернулась, встала на цыпочки и в ответ поцеловала его в щеку.

На улице Дэвид быстро поймал такси, и, промчавшись по городским улицам, через пятнадцать минут они уже сидели в обеденном зале на втором этаже знаменитого клуба.

Как в ее детстве, Дэвид только отмахнулся от заявления дочери, будто она не очень голодна и, взяв инициативу в свои руки, заказал голчестерские устрицы, бифштекс «Диана» и пюре из овощей на двоих, затем пробежал взглядом знатока по внушительному списку вин и остановился на коллекционном «Мутон Ротшильд».

По молчаливой договоренности, ни один из них не упомянул о сложной ситуации в Клонлуглине. Обоим хотелось отвлечься от забот. Некоторое время говорила в основном Пола – о сети принадлежавших семье магазинов, чьим председателем правления после ухода Эммы стал ее отец. Автоматически его прежнюю должность генерального директора заняла Пола, и, следовательно, именно на ее плечи легло бремя повседневной рутины.

Он с удовольствием слушал, наслаждаясь обществом дочери, ее остроумием и обаянием, не говоря уж о ее блестящем уме. Впрочем, Пола всегда удивляла его. Еще в детстве она порой казалась скорее ребенком Эммы, чем их с Дэзи. Эмма вечно выделяла Полу. Раньше Дэвиду это не очень нравилось, но он никогда не мог бороться с влиянием Эммы. Потом, когда его дочери исполнилось десять или больше, он начал понимать, что ребенок в одинаковой степени любил их всех троих. Дэвида удивляло, когда некоторые члены семьи утверждали, будто Эмма полностью подавила Полу, превратив ее в свое подобие. Он знал, что его дочь слишком упряма и сильна, чтобы слепо идти за лидером, потерять собственное лицо и безропотно подчиниться чужому влиянию. Все гораздо проще. Эмма действительно многому научила Полу, но та изначально была настолько похожа на свою бабушку, что ее и учить-то не надо было. Не говоря уже о сходстве их характеров, они всегда думали в унисон и с годами так подстроились друг под друга, что, казалось, стали понимать друг друга без слов и часто, ко всеобщему удивлению, одна заканчивала произносимую другой фразу. Но из всех общих для них качеств больше всего поражало Дэвида их умение полностью концентрироваться на какой-то одной, самой важной в данный момент, проблеме. Он отлично понимал, сколько для этого требовалось физической и умственной энергии, и считал такую способность огромным достоинством обеих женщин, признаком их гениальности. Именно гениальности.

Порой Дэвиду приходилось напоминать себе, что Поле еще нет и двадцати пяти – вот как сейчас, когда она демонстрировала редкую зрелость и тонкое понимание сложных деловых вопросов. Вслушиваясь в ее речь, он не отрывал глаз от дочери, вновь отмечая про себя присущую ей элегантность и утонченность. Он никогда не думал о Поле как о красавице, да она в общепринятом смысле ею и не являлась. У нее были резковатые черты лица, высокий лоб и ярко выраженная линия подбородка. Скорее, ее отличала удивительная привлекательность. Прекрасный цвет лица, изящная фигура, великолепное воспитание. Да, дело в ее безграничной элегантности, – решил он, – бесспорно, именно это притягивает к ней все взоры. За проведенные в клубе полчаса он не мог не заметить взглядов, украдкой бросаемых на них. Усмехнувшись про себя, Дэвид подумал: уж не принимают ли ее за его молодую любовницу.

Заметив искорки смеха в его глазах, Пола прервала свой рассказ.

– Чему ты смеешься, папа?

– Я – объект зависти всех присутствующих здесь мужчин. Скорее всего они думают, будто ты моя подружка, – улыбнулся он в ответ.

Она окинула отца изучающим взглядом. Если окружающие так и считали, то в этом не было ничего странного. Для своих пятидесяти с лишним Дэвид оставался весьма привлекательным мужчиной, пользующимся успехом у женщин. Сильное породистое лицо, красивые ясные глаза, темные волнистые волосы, посеребренные на висках сединой, что его вовсе не старило. Он любил спорт, зимой катался на лыжах и играл в сквош, летом предпочитал теннис и как следствие находился в прекрасной форме. Дэвид всегда уделял большое внимание своей внешности и очень хорошо одевался – черта характера, которую Пола унаследовала от него.

– Ты сегодня замечательно выглядишь, Пола, – сказал Дэвид. – Платье просто замечательное. Ну, конечно, черный цвет всегда тебе шел. Однако мало женщин могут носить его так, как ты. Он довольно суров, и…

– Тебе не нравится?

– Очень нравится. – Он посмотрел на золотое, в египетском стиле, ожерелье, охватывавшее ее длинную шею и частично ниспадавшее на прямоугольный вырез шерстяного платья с длинными рукавами. «Нефертити», – подумал он про себя, а вслух заметил:

– Я никогда не видел у тебя этого ожерелья. Очень красивое и необычное. Оно у тебя недавно? Джим подарил?

Пола грустно улыбнулась и ответила, понизив голос:

– Никому не говори, но это простая бижутерия. Из нашего супермаркета. Я уверена, что оно даже не из меди, и наверняка позолота сойдет с него очень скоро. Но, увидев его, я сразу поняла, что оно словно создано для моего платья.

Дэвид решил завтра же поговорить с ювелиром и к Рождеству преподнести Поле такое же ожерелье, только золотое. Как правило, он не знал, что дарить ей на праздники и юбилеи. Пола не слишком любила драгоценности и прочую мишуру, а из-за ее своеобразного вкуса ей было нелегко угодить.

За время обеда Дэвид и Пола обсудили много тем, представлявших взаимный интерес, но в конце концов Пола вновь вернулась к разговору о бизнесе. Не спеша, в своем обычном уверенном тоне, она начала излагать зародившуюся у нее идею относительно сети магазинов.

Дэвид собрался и принялся внимательно слушать, заинтригованный ее предложением, в основе которого лежало интуитивное понимание психологии покупателя. И, как большинство толковых идей, она отличалась простотой. Он удивился, как никто раньше не додумался до такого.

Пола продолжила рассказ и в завершение отметила:

– Но это должен быть совершенно самостоятельный магазин внутри супермаркета.

– Тебе потребуется целый этаж?

– Не обязательно. Пол-этажа вполне достаточно. Я полагаю, можно устроить три отдельных салона. В одном продавать костюмы плюс рубашки и блузки, во втором пальто и платья, а в третьем – туфли, ботинки и сумки. Главное тут, конечно, чтобы все салоны прилегали друг к другу, чтобы женщина могла подобрать полный комплект одежды легко и быстро, не носясь за отдельными предметами по разным этажам. Таким образом покупатель станет делать меньше ошибок, не говоря уж об экономии времени. А с хорошей рекламой мы легко сможем добиться успеха – Пола откинулась па спинку стула, внимательно глядя на отца.

– Замечательно. Ты придумала, как назвать свой комплексный магазин?

– Ну, есть несколько очень очевидных вариантов, папа – например, «Деловая женщина» или «Занятая женщина». Однако я уже отказалась от них как от чересчур банальных. Нам нужно такое название, которое точно выразило бы нашу цель. Требуется показать, что мы продаем одежду – хорошую, модную одежду – работающим женщинам, занятым в бизнесе или делающим карьеру, – и что предлагаем им нечто особое, значительно облегчая задачу подбора гардероба.

– А как насчет «Знака избранных»? – предложил Дэвид.

– Неплохо. – Пола наморщила лоб. – Но не перебор ли? Не слишком ли витиевато? Ну, в данный момент название не так уж и важно. Главное – запустить колеса. Итак… ты меня благословляешь?

– Естественно, хотя тебе вообще-то и не нужно этого, – с веселыми искорками в глазах напомнил ей Дэвид. – Клан Хартов принадлежит тебе, Пола, со всеми потрохами, и к тому же ты – генеральный директор.

– А ты – председатель правления, – парировала она. – И, следовательно, остаешься моим начальником.

– Последнее слово всегда должно оставаться за тобой, верно? – пробурчал Дэвид и невольно про себя добавил: «Как и за Эммой».


Без пяти минут три Пола вбежала в контору универмага в Найтсбридже.

– Как прошла встреча с Генри Россистером? – поинтересовалась Гэй Слоун, встав с места и сопровождая Полу в роскошный, отделанный в георгианском стиле кабинет, несущий на себе бесспорный отпечаток личности Эммы Харт.

– Никаких проблем. Большую часть времени мы провели, говоря о бабушкиной собственности. Ирландскую историю мы едва затронули, уделив ей всего лишь несколько минут нашей деловой встречи. За ленчем, если уж оставаться точной. Кстати, есть ли оттуда какие-нибудь новости? – Пола швырнула сумочку на кресло и уселась за огромный стол, некогда принадлежавший ее бабушке.

– Да. Снова звонила твоя мать. Она хотела передать тебе, что передумала оставаться там и решила после завтрашнего дознания немедленно вылететь в Лондон, – сообщила Гэй, сев по другую сторону стола.

– Я рада, что она изменила свое решение. После дознания мы все сможем вздохнуть посвободнее… я надеюсь.

– Поскольку полиция ничего не предприняла, я уверена, что слушание обернется пустой формальностью, – спокойно заявила Гэй.

– Хорошо бы, – попробовала улыбнуться Пола и только тут впервые заметила мрачное настроение собеседницы. – Ты какая-то грустная. Случилось что-нибудь за время моего отсутствия?

– Извини, что приходится с ходу наваливать на тебя проблемы, но, боюсь, сегодня у нас другого ничего нет.

– Не только сегодня, но и, похоже, всю нынешнюю неделю. Ну ладно, Гэй, выкладывай дурные новости.

– Начну с того, что мне кажется самым важным, – вскинула голову Гэй. – Минут двадцать назад звонил Дейл Стивенс. Но не из Техаса. Он в Нью-Йорке. В отеле «Пьере». Его голос звучал как-то странно, по-моему, он чем-то озабочен. И уж конечно, он был вовсе не так весел, как всегда.

«Какие-то проблемы в «Сайтекс», – подумала Пола. Поборов дурное предчувствие, она поинтересовалась:

– Он дал понять, о чем хотел со мной говорить?

Гэй покачала головой.

– Нет, но он спросил, когда ты собираешься навестить нью-йоркский филиал. Я ответила, что не раньше ноября, и, похоже, он огорчился. Он едва не выругался и спросил: уверена ли я, что ты не приедешь в Штаты пораньше. Я ответила, что нет, если только не возникнет каких-нибудь непредвиденных обстоятельств, которые потребуют твоего присутствия. Я специально так сказала, но он не клюнул на это и ничего не пояснил.

Пола потянулась за телефоном.

– Пожалуй, ему надо перезвонить.

– Его сейчас нет на месте, – предупредила Гэй. – Он с кем-то встречается и просил позвонить в шесть по нашему времени.

– И больше ничего не сказал?

– Ни единого слова. Наш мистер Стивенс вел себя очень сдержанно. По выражению твоего лица я вижу, что ты обеспокоена и думаешь о самом плохом. Боишься, что-то случилось в «Сайтекс Ойл»? Мне тоже так кажется – уж больно напряженный он был, даже злой.

– Действительно, это на него не похоже. Дейл всегда такой раскованный и жизнерадостный. Но не будем гадать. Что еще?

– Примерно в полдень звонил Уинстон из Ванкувера, и он тоже озабочен. У него возникли неожиданные проблемы с канадской бумажной фабрикой. Все началось вчера поздно вечером, уже после вашего с ним разговора. Переговоры зашли в тупик. Сегодня он откажется от сделки, согласно вашей договоренности на случай неприятностей. Он собирается дать им сутки на размышление и, если все не образуется, в пятницу вылетит в Нью-Йорк. Он не хочет, чтобы ты беспокоилась и звонила ему. Но он почти не надеется на благополучный исход. У него чувство, что сделка сорвалась.

– Проклятие! Вот досада! Для нас фабрика стала бы отличным приобретением. Остается только надеяться, что он сможет исправить ситуацию. Продолжай, Гэй.

– Исчезла Салли Харт, – пробормотала Гэй, сочувственно глядя на Полу.

– Дура! Идиотка! – воскликнула Пола, подскочив, как ужаленная. – Я же говорила ей не ездить в Ирландию, а у меня нет никаких сомнений – именно туда она и отправилась. Кто звонил? Дядя Рэндольф?

– Нет. Эмили. Твой дядя Рэндольф говорил с ней пару часов назад. Сейчас она едет в город. Как тебе известно, у нее завтра деловая встреча в лондонской конторе фирмы «Дженрет». Очевидно, твой дядя вне себя от ярости, хотя, по словам Эмили, она постаралась его успокоить. Эмили считает, что Вивьен что-то скрывает. Она знает, куда уехала Салли, но не говорит. Эмили предложила тебе попробовать побеседовать с Вивьен, когда у тебя найдется время.

Пола застонала:

– Какой замечательный совет! Какого черта Эмили сама не поговорила с Вивьен, пока она была еще в Йоркшире? Только этого мне еще сегодня не хватало!

– Я как раз попросила Эмили выкроить минутку и поговорить с Вивьен до отъезда, но она отказалась, заявив, что все равно это без толку. Он так и сказала: «Передай Поле, что я не такая бесстрашная, как она», и повесила трубку, не дав мне вымолвить и слова.

– Я свяжусь с Вивьен попозже. Где бы ни находилась сейчас Салли, я не могу перенести ее в пространстве или заставить делать то, что я хочу. Сейчас главное – дело. Есть у тебя еще что-нибудь?

– Звонил Джон Кросс. Он в Лондоне и просит о встрече. Если удобно, то лучше завтра утром.

– О! – воскликнула Пола, но на самом деле она удивилась гораздо меньше, чем хотела показать. Уже несколько недель она ждала известий от главы «Эйр Коммюникейшнс». Они с бабушкой сошлись во мнении, что рано или поздно он еще приползет на коленях.

Гэй не отрывала глаз от Полы, пыталась разгадать ее мысли. Но та, казалась, надела маску.

– Кросс оставил свой номер телефона, – наконец нарушила молчание Гэй. – Как ты собираешься поступать? Завтра у тебя не очень насыщенный день.

Пола поджала губы и покачала головой.

– Честно говоря, сама пока не знаю… Не вижу особого смысла во встрече с ним. Мне нечего сказать этому джентльмену. К концу дня я сообщу тебе свое решение.

– Твоя кузина Сара вернулась с Барбадоса и хочет с тобой повидаться. Сегодня в четыре. Она сказала, что собирается зайти в супермаркет на встречу с оптовым покупателем и сможет заскочить к тебе на пару минут. Она говорила со мной довольно настойчиво.

– Она вернулась раньше, чем я ожидала. Лучше встретиться с ней. Вряд ли у нее что-нибудь важное, так что много времени я не потеряю. Скорее всего, Сара хочет рассказать об открытии модной лавки и нового отеля в конце прошлой недели. У тебя все, Гэй?

– А разве этого не достаточно? – с горечью произнесла Гэй.

Пола откинулась на спинку кресла и внимательно посмотрела на нее.

– Тебе правда нравится работать моей помощницей? Или ты все же предпочитаешь оставаться моей секретаршей? Я могу перевести тебя, если желаешь. Мне хочется, чтобы ты была довольна, – поддразнила ее Пола и, несмотря на все свои заботы, рассмеялась.

У Гэй хватило ума тоже засмеяться.

– Извини меня за мрачный тон. Мне очень нравится моя новая работа, честное слово. Кроме того, Шейла обидится, если ее снова сделают младшей секретаршей. Она так гордится, что работает лично с тобой. Она ведь очень толковая, правда?

– Да, ты ее хорошо поднатаскала за последние несколько лет.

Зазвонил телефон. Пола яростно поглядела на него и отчаянно затрясла головой.

Гэй подняла трубку.

– Не волнуйся – это Александр. – Гэй поспешила выйти из комнаты.

– Ну и как ты себя чувствуешь, снова оказавшись между жерновами нашей мельницы? – поинтересовалась Пола.

– После двух недель безделья на юге Франции – ужасно. Но где-то я даже рад – наконец избавился от общества моей мамаши, – саркастическим тоном ответил Александр и быстро добавил: – Ты можешь сегодня поужинать со мной? Я хотел бы кое-что обсудить.

– Что-то серьезное?

– Нет. Но интересное.

– А почему бы тебе все не рассказать сейчас? – разгорелось любопытство у Полы.

– Слишком долгая история. К тому же, ровно через десять минут я должен начать совещание. Как насчет обеда в «Белом слоне»? Около восьми тридцати.

– Отлично. Да, Сэнди, закажи лучше столик на троих. Твоя сестра сейчас находится на пути в Лондон, и я уверена, что Эмили очень захочется присоединиться к нам.

– Несомненно. Любопытная мисс Паркер всюду сует свой носик, – ответил он с сухим смешком.

Пола поднялась из кресла и встала спиной к камину. В последние несколько дней резко похолодало, и при первом же малейшем признаке осенних заморозков в здании с утра разжигали камин. Пола была довольна, что многолетняя традиция, заведенная еще Эммой, осталась без изменений.

Мысли Полы вернулись к Дейлу Стивенсу, и она нахмурилась. Вообще-то, будучи представителем ее бабушки в «Сайтекс», он поддерживал с Лондоном регулярную связь. Эмма обладала сорока двумя процентами акций и являлась самым крупным индивидуальным акционером этой нефтяной компании, влиятельной фигурой и постоянным членом правления. Теперь, когда Пола заняла ее место, Дейл беседовал с нею по нескольку раз в месяц. С другой стороны, в сегодняшнем звонке явно было нечто необычное. Гэй услышала в его голосе тревожные нотки, а Пола доверяла интуиции своей помощницы. В конце концов, всегда бдительная Гэй Слоун раскрыла прошлогодний заговор против бабушки. Возможно – вдруг пришло Поле в голову – у него возникли проблемы с фракцией Гарри Мэрриотта в правлении компании. Когда дедушка Пол Макгилл основал «Сидней-Техас Ойл» в двадцатые годы, Гарри был его партнером, и с ним всегда приходилось трудно. В январе 1968 года Эмме удалось перевести его на почетную, но маловлиятельную должность председателя правления и убедить правление подчиниться ее воле. Они проголосовали за ее решение и наняли протеже Эммы, Дейла Стивенса, на место президента компании. Однако некоторые сторонники Мэрриотта в правлении не переваривали Дейла, и Пола решила, что скорее всего они создали для него невыносимую обстановку.

«Черт побери, – ругнулась она про себя, – как мне хотелось бы дозвониться до него до шести». Пола бросила взгляд на часы. Ну что ж, по крайней мере у нее есть время просмотреть кое-какие документы и переговорить с Вивьен Харт до появления Сары Лаудер. Она подписала утреннюю корреспонденцию и набрала номер Аллингтон-холла в Миддлхэме.

– Привет, Вивьен. – Я очень обеспокоена. Только что до меня дошло, что…

– Если ты звонишь по поводу Салли, то я не скажу тебе, где она! Я пообещала. Папа ничего не смог из меня вытянуть, и у тебя тоже ничего не получится.

– Послушай, Вивьен, – твердо произнесла Пола – Я уверена, Салли не рассердится, если ты мне расскажешь. Я…

– Еще как рассердится, – горячо перебила ее Вивьен. – Она хочет, чтобы никто не знал, куда она уехала. И даже ты. Пожалуйста, не дави на меня, ты ставишь меня в очень неловкое положение.

– Ты можешь полностью довериться мне… Я ни слова не скажу ни твоему отцу, ни единой живой душе. Даже Уинстону, если он позвонит мне сегодня. Ты должна знать, что я никогда не нарушаю данного слова.

– И я тоже, – ответила Вивьен. – Моя бедная сестричка сейчас похожа на раненую и усталую птицу, и ей нужен мир и покой. Папа с вечера воскресенья не переставал ее пилить и ругать.

– Мне очень жаль. Знаешь, тебе не надо говорить мне, где она. Достаточно сказать, где ее нет, хорошо?

– Что ты имеешь в виду? – насторожилась Вивьен.

– Если я назову место, куда Салли не уехала ты скажешь мне? Просто произнеси «нет».

– Хочешь обмануть меня. – Вивьен саркастически рассмеялась. – Ты что, считаешь меня тупицей? Или неопытной дурочкой? К твоему сведению, я не вчера родилась.

– Мне необходимо знать, где прячется твоя сестра, – вспылила Пола. Она уже начала выходить из себя. – У меня есть на то масса причин, которые я не собираюсь с тобой обсуждать.

– Не разговаривай со мной как с младенцем. Мне уже девятнадцать лет, – вскричала Вивьен, тоже потеряв терпение.

– Давай не будем ссориться, Вивьен. Я могу добавить только одно: если Салли сейчас помчалась сломя голову в Ирландию, она большая дура, чем я считала. Там она только создаст лишние проблемы как для себя, так и для Энтони.

– Салли вовсе не дура. Конечно же у нее хватит ума не ездить в Ирландию… – Тут Вивьен прикусила язык.

«Это уже успех», – подумала Пола с легкой улыбкой. Ее блеф удался.

– Если вдруг Салли позвонит тебе, – сказала она, – сообщи ей, что я сегодня обедаю с Александром и Эмили в «Белом слоне». Просто на тот случай, если она захочет присоединиться к нам.

– Мне пора, Пола, – заторопилась Вивьен после короткой паузы. – Папа ждет меня на конюшне. До свидания.

– Передай Салли, что если ей что-нибудь потребуется, пусть позвонит мне. Пока, дорогуша.

Пола долго смотрела на телефонный аппарат, размышляя о только что закончившемся разговоре. Итак, Салли не в Ирландии. Скорее всего, и не в Лондоне – ей здесь никогда особенно не нравилось. Может, она в Йоркшире? А если так, то где именно? Слова Вивьен эхом прозвучали в ее голове. Та сравнила сестру с раненой птицей. Что это – просто образ, или в мозгу девушки непроизвольно возникла ассоциация? Раненые птицы стремятся в родное гнездо… «Гнездо цапли»? Ну конечно же. Салли любит Скарборо, и на многих ее картинах изображены места, где они так часто играли в детстве. «Вот куда отправилась бы я, если бы хотела спрятаться, – подумала Пола. – Туда легко добраться, там комфортно, в буфете всегда полно еды, а у старой миссис Боннифейс ключи всегда при себе».

Пола решила позвонить в «Гнездо цапли», потом передумала. Гораздо гуманнее оставить на некоторое время Салли в покое. Если уж на то пошло, в Скарборо она или нет, не имеет большого значения. Важно то, что ее нет в Клонлуглине, и, зная это, Пола стала меньше беспокоиться о Салли, которую очень любила.

Мгновение спустя в кабинет решительным шагом и с таким же решительным выражением лица вошла Сара Лаудер. Прекрасно сшитый габардиновый костюм бутылочного цвета очень шел к ее рыжеватым волосам, роскошными локонами обрамлявшим ее лицо и смягчавшим ее грубоватые, хотя и довольно привлекательные черты.

– Привет, Пола, – коротко бросила она, останавливаясь посреди комнаты. – Ты прекрасно выглядишь. Похудела. Не знаю, как тебе это удается… для меня несказанное мучение сбросить хотя бы пару килограммов.

Пола слегка улыбнулась и, не желая тратить время па пустую болтовню, ответила:

– Добро пожаловать домой, Сара. – Обойдя вокруг стола, она поцеловала кузину в щеку. – Давай присядем у камина, – продолжала она. – Чашечку чаю?

– Нет, спасибо. – Сара изящно повернулась на высоких каблуках и направилась к софе. Усевшись поближе к огню, она откинулась на спинку дивана, забросила ногу на ногу и расправила юбку. Окинув взглядом Полу, Сара отметила простоту и элегантность ее темно-пурпурного шерстяного платья. Чудесная вещица, и, возглавляя отдел мод «Харт Энтерпрайзиз», Сара сразу узнала почерк Ив Сен-Лорана. С трудом подавив желание сказать кузине комплимент, она произнесла:

– Джонатан говорит, что ирландская свора принялась убивать друг друга… Странно, как это бабуля еще не примчалась сюда на всех парах.

– Не надо так говорить об Энтони, Сара, – мягко упрекнула ее Пола, усевшись в кресло и нахмурив брови. – Смерть Мин последовала от несчастного случая, и с какой стати бабушке возвращаться? Через день-другой вся эта история уйдет в прошлое.

Сара недоверчиво посмотрела на Полу, подняв каштановую бровь.

– Надеюсь, ты права.

– Расскажи, как прошло открытие нового отеля и нашего салона мод, – спросила Пола, легко сменив тему разговора.

Сара промолчала.

– Ну же, – настаивала Пола. – Я умираю от желания услышать все.

– Нормально, – наконец выговорила Сара. – Но это вполне естественно. Я много месяцев работала в поте лица, чтобы добиться успеха. Честно говоря, поездка выдалась просто ужасной. Я проводила на ногах по двадцать четыре часа в сутки. Миранда с утра до вечера занималась отелем, так что мне пришлось и присматривать за распаковкой и глаженьем платьев, и за оформлением витрин, и придумывать интерьеры. – Она махнула рукой. – Но отобранные мною товары оказались превосходными, хотя так говорить о себе и нескромно. А платья в стиле «Леди Гамильтон» и курортные туалеты вообще произвели фурор. Все говорили, что цвета великолепны, материал замечательный, покрой фантастичный. С первого дня у нас от народа отбою не было, так что перспективы на следующий сезон у нас прекрасные.

– Как я рада! – с восторгом воскликнула Пола, решив не обращать внимания на похвальбу Сары, хотя, честно говоря, ее вклад не стоил и выеденного яйца. – А как дела у Мерри? – спросила она.

– Думаю, нормально. Я не так уж часто ее видела. О'Нилы пригласили полный самолет знаменитостей на торжественное открытие отеля, поэтому вполне естественно, что она постоянно крутилась вокруг сильных мира сего.

Пола напряглась, как струна. Прозвучавшее замечание она нашла злопыхательским и неуместным, но мудро решила пропустить его мимо ушей.

– Шейн прилетел из Нью-Йорка?

– Да.

– Ну и?..

– Ну и – что? – переспросила Сара неожиданно злым голосом. Она смерила Полу вызывающим взглядом, и от которого сразу повеяло холодом.

Пола отпрянула при виде искаженного неприязнью лица Сары. Однако она собралась с духом и продолжила:

– Но, конечно, ты много общалась с Шейном и дядей Брайаном? Если у Мерри, отвечающей за связи с общественностью, не нашлось для тебя времени, то я никогда не поверю, что О'Нилы уделяли тебе мало внимания. В конце концов, они члены одной семьи, и такая невежливость не в их стиле.

– О да, я получила приглашение на два праздничных вечера. Но, как правило, я чувствовала себя слишком усталой. Мне совсем не удалось развлечься. С этим там было паршиво.

Сара уставилась на огонь, припомнив унизительные дни, полные разочарований и горьких огорчений. Шейн вел себя жестоко и почти не обращал на нее внимания. А когда все же снисходил заметить ее существование, то держался равнодушно, явно игнорируя Сару как женщину. «С Полой ему в голову бы не пришло так мерзко обращаться», – подумала она с горечью, уйдя в свои печальные мысли. В языках пламени она увидела его лицо, полное бесконечной любви и страсти. Сара зажмурилась, надеясь отогнать его образ. Он тогда смотрел не на нее, а на Полу… в тот ужасный день крещенья близнецов… Она никогда не забудет тот его взгляд и вообще тот день. Только тогда она, к своему ужасу и горю, поняла, что Шейн О'Нил любит Полу Фарли. Вот истинная причина того, что у него никогда не хватает времени для нее, Сары. Эта ненавистная ей Пола. Она видеть ее не может. Ревность охватила Сару так внезапно и с такой силой, что ей пришлось отвернуться, пока, призвав на помощь всю свою волю, она не смогла подавить свои чувства. На место ярости пришла слабость и опустошенность.

– Очень жаль, что тебе не удалось как следует развлечься, – посочувствовала ей Пола, пытаясь оставаться вежливой и в то же время спрашивая себя, чем она вызвала у Сары такой внезапный приступ ненависти. Пола откинулась на спинку кресла и задумчиво прищурилась. У нее не было причин считать, что Сара соврала насчет торжеств открытия, но все-таки в ее голове зародились подозрения. Она припомнила бахвальство, Сары, этот самодовольный тон, в котором та рассказывала о своей тяжелой работе. Все сильно преувеличено. Пола не могла удержаться, чтобы не добавить: – Конечно, тебе досталось – что ж, таков торговый бизнес, сама знаешь. И, если уж откровенно, именно ты настояла на своей поездке на Барбадос. Если бы я…

– И согласись, правильно сделала, – снова грубо оборвала ее Сара, оторвав взгляд от огня и злобно глядя на Полу. – Кому-то же надо было оказаться на месте и организовать все как следует. Мы очутились бы в глубокой луже, положившись на Мерри с ее полной безответственностью. Или если бы мы пустили все на самотек, как ты хотела.

Пола не могла прийти в себя от изумления. Она не понимала причин таких яростных нападок, не догадывалась, откуда в ее кузине столько враждебности. Однако, не желая, чтобы такое поведение сошло Саре с рук, она ответила довольно резко:

– Ты очень несправедлива. Я не собиралась ничего пускать на самотек. Я сама намеревалась лететь туда, но ты же из кожи вон лезла, чтобы мы отправили тебя. Впрочем, тебе не придется беспокоиться относительно других модных салонов. Я приняла на работу Мелани Редферн из компании „Харви Никольс". Она приступает со следующей недели и возьмет под свой контроль наши магазины во всех отелях О'Нилов. Ей предстоит работать в тесном контакте со мной. И с Мерри, разумеется.

– Понятно. – Сара откашлялась. – Вообще-то главной причиной моего сегодняшнего визита является то, что я хочу сделать тебе одно предложение.

– Предложение? – напряглась Пола, гадая, какую еще гадость задумала Сара.

– Да Я хотела бы выкупить модные салоны и переподчинить их моему отделу мод. С деньгами проблем не возникнет. Нам просто деваться некуда от свободной наличности. Видишь ли, ввиду того, что я уже много занималась салонами мод, я предпочла бы объединить их под своей рукой, сделать их составной частью «Леди Гамильтон». Так что назови цену – я заплачу.

Пола едва не онемела от удивления, услышав такое нелепое предложение, но тем не менее взяла себя в руки и не задержалась с ответом:

– Как тебе прекрасно известно, я не могла бы пойти на такую сделку, даже если бы и захотела. Салоны мод принадлежат сети универмагов «Харт».

Сара смерила кузину надменным взглядом. Черты ее лица ожесточились.

– Ну и что? Я предлагаю тебе легкий способ заработать деньги. И немалые. Это должно тебе понравиться, ведь ты на край света пойдешь ради нескольких лишних фунтов.

– Вынуждена напомнить, что сеть магазинов «Харт» является акционерным обществом открытого типа – воскликнула Пола, приходя к мысли, что ее кузина явно свихнулась. – И, если ты забыла, я отчитываюсь перед держателями акций, перед советом директоров.

Сара саркастически улыбнулась.

– Только не говори мне о совете директоров «Харт». Мы все отлично знаем, что он из себя представляет, моя дорогая. В него входят бабушка, ты, твои родители, Александр да горстка старых перечниц, которые всегда пляшут под твою дудку. Если ты захочешь, ты без труда продашь мне салоны. Все зависит от тебя. И не рассчитывай переубедить меня. Совет директоров согласится с любым твоим желанием, как раньше они всегда подчинялись бабушкиным требованиям. Она их вот здесь держала, – она сжала руку в кулак, – как и ты сейчас.

Пола ответила кузине ледяным взглядом. В ее голосе звенели льдинки:

– Компания «Харт» вложила огромные деньги в создание новых магазинов, и я лично на протяжении многих месяцев посвящала невообразимое количество времени и усилий осуществлению данного проекта. Следовательно, я не имею ни малейшего желания продавать их ни тебе, ни кому-либо другому, даже если бы правление санкционировало подобную сделку. Впрочем, поверь мне, на нынешнем этапе такого не произойдет. Пойми, Сара, я хочу, чтобы салоны мод принадлежали компании «Харт». Они являются частью нашей программы развития. К тому же я…

– Ты еще говоришь о своих усилиях! – вскричала Сара, ухватившись за одну-единственную сказанную Полой фразу. – Не смеши меня! Я работала гораздо больше тебя, я отбирала почти весь товар. Учитывая все обстоятельства, только справедливо, чтобы…

– Замолчи сейчас же! – прервала ее Пола, уже не стараясь скрыть своего возмущения и раздражения. – Я не собираюсь спокойно выслушивать подобную чепуху. Ты явилась сюда, набрасываешься на меня, потом приписываешь себе весь успех салона на Барбадосе… что, кстати, весьма спорно. Только время покажет, можно ли говорить о его успехе или провале. Но давай обсудим твою работу. По-моему, тут прозвучало очень смелое заявление. Если уж на то пошло, Эмили сделала для нас гораздо больше, чем ты. Она купила абсолютно все аксессуары – а это весьма сложное дело, и, насколько я помню, именно я отобрала все пляжные костюмы. Далее, мы с Мерри, а не ты, решили, что из продукции твоей компании выставить в салоне. Готова отдать тебе должное, что ты выбрала лучшие образцы из серии «Леди Гамильтон», разработала специально для открытия новые вечерние туалеты и, возможно, много поработала за последние десять дней. И тем не менее, твой вклад в открытие первого модного салона очень и очень незначителен. – Пола встала с кресла и вернулась за свой рабочий стол. Усевшись, она спокойно закончила: – Что же касается твоей попытки купить у компании «Харт» модные салоны, – могу сказать одно: никогда не слышала ничего глупее, особенно если учесть, что уж ты-то отлично знаешь, как бабушка организовала свою империю. Но если ты хочешь поучаствовать в каком-нибудь новом проекте, мы можем сесть вдвоем и все хорошенько обдумать… – Пола запнулась, мгновенно пожалев о сделанном жесте к примирению. От Сары за версту веяло холодом.

Она встала, не говоря ни слова, быстрым шагом подошла к столу и остановилась напротив Полы.

Тихим, необычно спокойным для нее голосом Сара произнесла:

– Бабушка может посмотреть на вопрос о модных салонах совсем с другой стороны. Мысль продать их мне вполне может прийтись ей по вкусу. Тебе такое не приходило в голову? – Не дав Поле времени ответить, она продолжила тем же неестественно спорным голосом: – Бабушка еще не умерла, и, зная ее, я готова голову положить, что она не передала тебе свои семьдесят процентов акций. Ну уж нет, она их не выпустит из рук, я уверена, для этого она слишком скупа. Так что для меня она остается здесь хозяйкой. Я хочу, чтобы ты поняла одно: я не собираюсь смириться, получив твой отказ. Нет, нет, не рассчитывай. Я твердо намерена послать бабушке телекс. Уже сегодня, Пола. Я сообщу ей о нашем разговоре, о моем предложении и твоем отказе. Мы еще посмотрим, кто истинный владелец магазинов «Харт».

Пола с сожалением посмотрела па нее:

– Посылай телекс. Хоть десять. У тебя все равно ничего не выйдет.

– Ты не единственная внучка у Эммы Харт, – ядовито бросила Сара. – Хотя по твоему поведению такого не скажешь.

– Сара, оставь этот тон. Ты ведешь себя, как ребенок – ведь ты отлично знаешь, что «Харт» – акционерная… – последние слова Полы повисли в воздухе. Сара повернулась и ушла. Дверь за нею бесшумно закрылась.

Пола еще какое-то время смотрела ей вслед, покачивая головой и до конца не придя в себя от изумления ее нелепым предложением и безответственным поведением. Потом она вздохнула. Всего две недели назад она говорила Эмили, что с мая, после отъезда бабушки, в корпорации царило спокойствие.

Значит, она поторопилась с выводами. Ей пришло в голову, что самым неприятным моментом состоявшейся встречи была нескрываемая неприязнь Сары. Вспоминая неожиданную враждебность кузины, Пола гадала, не означала ли она начало открытой войны.


Глава 26


Эмили не могла справиться с нахлынувшими эмоциями.

– Посмотри, какое платье. Само очарование, – прошептала она, доставая из вместительной коробки обернутый в бумагу вечерний туалет.

Александр, развалившись на кровати одной из комнат для гостей в квартире Эммы на Белгрейв-сквер, кивнул в знак согласия. Добродушная улыбка осветила его серьезное лицо, когда Эмили выпорхнула на середину комнаты, бережно держа платье перед собой.

Тысячи крошечных бисеринок, от бледно-голубого до изумрудно-зеленого, почти полностью усеивали длинное изящное платье из бирюзового шелка. Эмили пошевелилась – и по платью словно пробежали волны. Свет упал на бусинки под другим углом, и они тут же заиграли по-иному. От такого зрелища захватывало дух.

Склонив голову набок и не отводя от сестры внимательных глаз, Александр произнес:

– В нем сведены воедино все краски юга Франции, и, конечно, оно отлично гармонирует с твоими глазами. Как жаль, что ты не можешь оставить его себе навсегда. Оно совсем не выглядит вышедшим из моды.

– Да, я знаю, и мне оно очень нравится, но такое платье представляет собой слишком большую ценность. Кроме того, я не могу подвести Полу. Платье ей нужно для январского показа мод.

Глядя, как Эмили умело укладывает платье в коробку и накрывает его оберточным материалом, он заметил:

– Подумать только, бабушка хранила свое платье все эти годы. Ему ведь лет сорок пять, и оно насквозь пропахло нафталином. – Александр поморщился и добавил: – Но готов держать пари – бабушка, с ее огненно-рыжими волосами и зелеными глазами, выглядела в нем поразительно.

– Ну еще бы. И ты абсолютно прав насчет его возраста. Перед самым своим отъездом бабушка сказала, что мы найдем ее платье в одном из кедровых шкафов на верхнем этаже, среди прочей одежды. Бабушка припомнила, что впервые одела его на вечере, который она устроила в честь помолвки дяди Фрэнка и тети Натали. – Эмили захлопнула коробку, застегнула ее и добавила: – Знаешь, ведь к нему еще прилагается пара атласных, вышитых изумрудами туфель, и они тоже в прекрасном состоянии. По ним не скажешь, что их одевали больше чем один-два раза.

– Да, все здесь хранилось очень тщательно, – отметил Александр, знавший о ставшей легендарной бережливости своей бабки.

Описав ногами арку в воздухе, он соскочил с кровати, подошел к длинной металлической вешалке для одежды у окна и провел по ней рукой. Он пробежал глазами по этикеткам на костюмах, платьях и вечерних туалетах и прочитал вслух:

– «Шанель», «Вионне», «Баленсиага», «Молине»… и все как будто новое, Эмили, а ведь их сшили ну никак не позже двадцатых-тридцатых годов.

– Конечно. Именно потому они так нужны для показа. Еще несколько женщин – из списка самых элегантных дам – предоставили Поле аналогичные шедевры, и все они приняли приглашение на коктейль в ночь официального открытия выставки. – Тем временем Эмили подошла к туалетному столику, взяла в руки лист бумаги с отпечатанным на машинке текстом, сделала на полях какие-то заметки, положила его в папку и сказала: – А теперь пойдем вниз. Сегодня у меня совсем нет времени. Я пообещала помочь Поле за субботу и воскресенье разобраться с туалетами, поскольку у нее сейчас дел выше головы.

– А кстати, где она? – поинтересовался Александр, следуя за Эмили из комнаты для гостей на лестничную площадку второго этажа. – Только не говори мне, что она до сих пор в магазине.

– О нет, она здесь, – бросила Эмили через плечо, легко сбегая вниз по лестнице. – После того как мы распаковали все вещи и развесили их, чтобы посмотреть, не требуется ли каким-либо из них мелкий ремонт, она отправилась переодеться. Возможно, по пути она свернула в детскую.

Александр распахнул перед сестрой дверь в гостиную и последовал за ней.

– Ее близнецы тоже здесь? – удивился он.

– Да, и Нора. Днем в понедельник Пола привезла их всех в город. Посмотри, Сэнди, старина Паркер приготовил для нас бутылочку белого вина. Выпьем по бокалу? – Эмили устремилась к столику.

– А почему бы и нет? – Он уселся в кресло у камина, скрестив свои длинные ноги, и закурил сигарету, не отводя взгляда от разливавшей вино сестры. Хотя она была не ниже большинства женщин, он всегда считал ее маленькой, возможно, из-за хрупкости и изящества фигуры.

Александр кивнул в ответ на свои мысли. За последние несколько лет Эмили превратилась в очаровательную молодую женщину. Какими вредными были в детстве по отношению к Эмили и он, и его кузены, когда дразнили ее Пончиком за неуемный аппетит и шарообразную фигурку. Теперь Эмили в платье из розовой шерстяной ткани напоминала задорную фарфоровую куколку.

– Ничего себе куколка, – пробормотал он, припомнив ее невероятную физическую и умственную энергию и, как не раз бывало, поразившись, откуда в ней столько силы. От бабушки? Уж, конечно, не от родителей. Их мать представляла собой ленивую, пресыщенную, избалованную светскую даму без единой серьезной мысли в голове. А отец – опустившийся неудачник, так ничего и не добившийся в жизни – вечный аутсайдер. «Бедный папа, – подумал Александр, – бесспорно, он самый милый и добрый человек на свете». Александр твердо решил завтра же позвонить отцу и договориться пообедать или поужинать вместе. Последнее время они слишком редко виделись.

– О, Сэнди, пока мы находились наверху, я не заметила, как ты славно загорел, – заметила Эмили, подавая ему бокал и окидывая брата внимательным взглядом. Она плюхнулась в кресло напротив. – Ты замечательно выглядишь. Тебе следует побольше бывать на открытом воздухе.

– И бросить «Харт Энтерпрайзиз» на произвол судьбы? Ни за что на свете. – Он поднял бокал.

– За тебя! – произнесла Эмили и, отпив глоток, спросили: – А где старушка Мег?

– Сегодня утром отправилась в Шотландию посмотреть на охотничий домик, выставленный на продажу. Владелец хочет поручить дело фирме по торговле недвижимостью, в которой она работает, так что Мэгги ожидает интересная поездка. Если домик ей понравится, они возьмутся его продавать. Хотя одному Богу известно, кто его купит. Кому в наше время нужен охотничий домик, скажи на милость.

– Какому-нибудь богатому американцу, – предположила Эмили. – Вы уже назначили день свадьбы?

– Где-то в июне… наверное.

– Нечестно! – вскричала Эмили. Ее глаза метали молнии. – Ты же знаешь, что в июне женимся мы с Уинстоном. Будь так добр, последи, чтобы Мэгги посоветовалась со мной, прежде чем вы определитесь конкретно.

– Мы могли бы устроить сдвоенную свадьбу, – предложил он и расхохотался, глядя на выражение ее лица. – Почему ты так па меня смотришь?

– Если сам не понимаешь, то нечего и объяснять, – мрачно бросила она. – С другой стороны, возможно, надо открыть тебе глаза.

– Забудь, что я говорил. Да я, в общем-то, шутил.

– Нет, не шутил. Я и объясню, – заявила Эмили. – Есть три серьезные причины. Первая: каждая невеста в день своей свадьбы хочет быть в центре всеобщего внимания, что невозможно, когда рядом крутится другая новобрачная. Вторая: бабушка устроит скандал, сочтя такой поступок неуместным и безвкусным. Третья: мы не можем разочаровать бабушку, которая надеется закатить следующим летом два супершикарных, умопомрачительных свадебных пира со всеми подобающими прибамбасами.

– Ты убедила меня, Эмили, – сдвоенная свадьба отпадает, – ответил он насмешливо. Но сразу посерьезнел, затянулся сигаретой и тут же загасил ее о пепельницу. Во всех его жестах сквозило неожиданное волнение.

– Что-то случилось? – воскликнула наблюдательная Эмили.

– Возможно, Поле и удалось задушить в зародыше один скандал – в Ирландии, – но боюсь, на нас надвигается следующий. Дело в том…

– Скандал, – тихо повторила Пола, входя в комнату. Она закрыла за собой дверь и с озабоченным выражением на лице посмотрела на Александра и Эмили.

– Пола! – сказал Александр, вставая с кресла и от всего сердца обнимая ее. – Позволь мне налить тебе бокал вина, а затем, прежде чем отправиться в «Белый слон», мы немножко поболтаем.

Пола уселась на диван, неотрывно следя за перемещениями Александра. Со вздохом она спросила:

– Что еще за скандал, Сэнди?

Он принес ей бокал и вернулся в свое кресло.

– Опять мамочка. Мне очень печально вам это говорить. – Он обвел Эмили и Полу сочувствующим взглядом. – Она позвонила мне из Парижа сегодня утром в совершенно невменяемом состоянии. Очевидно, Джанни Равиоли…[1 - Равиоли (ит.). – пельмени.]

– Не будь таким вредным, – прервала брата Эмили. – Сколько раз говорить тебе, что его зовут де Равелло, и он очень мил.

– …подал на развод, – продолжил еще более твердым тоном Александр, укоризненно посмотрев на Эмили. – И она утверждает, что находится на грани истерики.

– А чего она еще ожидала? – снова вмешалась Эмили. – Ведь она сама смылась с тем мерзким французишкой.

– Если ты все время будешь меня перебивать, мы останемся без обеда, – заметил Александр и погрозил сестре пальцем. – Так или иначе, нашу мать очень огорчает упрямство Джанни. Видите ли, хотя она и дала ему все основания, он отказывается назвать Марка Дебоне виновником.

– Но почему? – спросила Эмили. В ней проснулось любопытство.

– А кого он называет? – вступила в разговор Пола. – Очевидно, здесь-то и кроется причина огорчения твоей матери.

Александр бросил на нее проницательный взгляд.

– Умница. Ты угадала. – После короткой паузы он продолжил бесстрастным тоном: – Похоже, в качестве соответчиков он намерен назвать несколько… королевских министров. Милая мамочка, похоже, пользовалась большой популярностью среди членов кабинета.

– Ты шутишь! – воскликнула Пола, глядя на него со смешанным чувством удивления и тревоги.

– Если бы! – ответил Александр, все более мрачнея при мысли о последствиях сумасбродства его матери – о позоре для всей семьи и особенно для бабушки. Она такого не перенесет.

Эмили вспыхнула от негодования. Широко раскрыв глаза, она вскричала:

– Голову даю на отсечение, это все дружки дяди Робина! – Она театрально застонала и закатила глаза. – Я так и вижу заголовок на первой полосе «Дэйли мирpop»: «Итальянский граф обвиняет все британское правительство в нарушении супружеской верности». А как насчет вот такого, в «Ньюс оф зе уорлд»: «Светская дама пошла по министерским рукам». Газеты здорово поживятся на этом деле. – Она язвительно ухмыльнулась.

Губы Полы против ее воли сложились в улыбку, и она не смогла удержаться от смеха, несмотря на возмущение легкомыслием ее тетки и на серьезность ситуации.

– Прекрати, Эмили, ты невозможна – Пола попыталась подавить подступающий к горлу смех частично, как она знала, объяснявшийся сегодняшним ее нервным состоянием.

Александр, отнюдь не разделявший их веселья, грозно посмотрел на обеих женщин.

– Тут нет ничего смешного… – Он замолчал и покачал головой, вдруг не найдя нужных слов. С того самого момента, как утром ему позвонила мать, он места себе не находил. Как и Эмму, его всегда возмущало безответственное поведение матери, и, будучи человеком консервативных взглядов, он не мог мириться с ее аморальностью.

Повинуясь внезапному импульсу, Эмили добавила:

– А я очень хотела бы знать, кто крутил романы с мамочкой. – Ее глаза приняли задумчивое выражение, и она сморщила носик. – Нет, не могу представить нашу неотразимую Элизабет в постели с Толстяком Дабсом.

– Толстяком Дабсом? – недоуменно переспросила Пола.

– Эмили, замолчи! – взорвался Александр.

Не обратив на брата ни малейшего внимания, Эмили сказала:

– Робина хватит удар. Не следует забывать, что наш очаровательный дядюшка – член парламента от юго-восточного Лидса – и входит в кабинет министров Гарольда Вильсона. И если на следующих выборах лейбористы снова победят, он рассчитывает занять пост канцлера казначейства. Ох, Сэнди, ты прав, грядет огромный скандал. Что-то вроде дело Профьюмо, да? Эту историю нам заглушить не удастся.

– Мне дела нет до драгоценной политической карьеры дяди Робина, – язвительно произнес Александр. – Кроме того, он такой скользкий тип, что сумеет отвертеться, не сомневаюсь. К тому же, наверное, он сам во всем и виноват. Ты попала в точку, Эмили. Уверен, что мама познакомилась с известными джентльменами через пего. Она постоянно бегала на его замечательные вечеринки на Итон-сквер. – Он бросил на Полу обеспокоенный взгляд. – Когда в суд поступит заявление на развод, газетчики налетят на них, как мухи на варенье, и Эмили не слишком далека от истины, говоря о заголовках в прессе.

Пола помолчала в задумчивости и наконец сказала:

– Сколько? За сколько он пойдет на попятную?

– Не знаю, – ответил Александр.

– Не думаю, что ему вообще нужны деньги, – воскликнула Эмили.

Пола пригвоздила кузину к месту холодным, всезнающим взглядом:

– Меня удивляет твоя наивность, Эмили. Нас воспитала женщина, которая всегда говорила, что каждый человек имеет свою цену, и вопрос только в том, сколько он стоит. Конечно, он хочет денег. И, получив их, он поступит благородно и назовет Марка Дебоне.

– Я знаю его лучше, чем вы оба, и я не думаю, что он согласится, – возмущенно отозвалась Эмили.

– А еще бабушка любит говорить, что цена не обязательно выражается в деньгах, – быстро напомнил Александр. – И если подумать, я склонен согласиться с Эмили. Я не убежден, что ему нужны деньги. Но кое-чего ему хочется. Отмщения. Уверен, он все еще любит нашу мать – хотя один Бог знает, почему, учитывая ее отношение к нему. И он сильно обижен. Посему он хочет ответить ударом на удар, сделать ей больно в ответ, и он представляет только один способ – опозорить ее.

– Возможно, – согласилась Пола, почувствовав логику в теории Александра. – Очевидно, у него есть все необходимые доказательства? – в последних словах прозвучал вопрос.

– О да, – уверил ее Александр. – Мама совершенно ясно дала понять, что он располагает всеми необходимыми фактами. Он не занимается пустыми угрозами.

– Она точно не сказала тебе, кто из министров замешан? – поинтересовалась Эмили.

Александр с сожалением посмотрел на нее:

– Послушай, я согласен, что она неумная и запутавшаяся женщина, но в глубине души она порядочный человек. Конечно, она не называла имен.

– Твоя мать сказала, что она ждет от тебя, Сэнди? – спросила Пола.

– Да. Она хочет, чтобы я встретился с Джанни и убедил его назвать Марка Дебоне в качестве соответчика. Похоже, она верит, будто я могу повлиять на него, но здесь она глубоко заблуждается. Я не настолько хорошо его знаю, и вообще он больше любит Эмили.

– О нет! – вскричала Эмили. – Только не я! Александр и Пола обменялись заговорщическими взглядами, и Пола сказала:

– Дорогая, возможно, никто лучше тебя не сможет поговорить с ним.

Эмили застонала и забилась подальше в кресло.

Мысль о разговоре с Джанни относительно неверности матери пугала ее. С другой стороны, он ей нравился, а Александр может себя вести с ним бестактно. Она выпрямилась в кресле и твердо произнесла:

– Я совершенно определенно отказываюсь предлагать Джанни деньги, и тут вы меня не собьете!

– Что же ты собираешься ему предложить? – спросил Александр, с огромным облегчением поняв, что она определенно согласна взять на себя эту неприятную миссию.

– Ну, я… – Эмили глубоко задумалась и вдруг просияла. – Ну, я взову к его совести, объясню, что он нанесет Аманде и Франческе больше вреда, чем маме, – а он очень любит девочек. Он не захочет, чтобы они пострадали.

– Очень хорошо, попробуй так, – протянула Пола с сомнением в голосе. – Однако тебе следует иметь что-то про запас, на случай, если призыв к его совести не сработает.

– Ты порой бываешь цинична, – осуждающе надула губы Эмили. – Я не собираюсь оскорблять деньгами этого бедного, обиженного человека.

Не обращая внимания на раздраженный тон кузины, Пола пожала плечами:

– Ему можно предложить работу – если он станет стоять на своем намерении назвать половину нашего чертового правительства.

– Работу? Где? В качестве кого?

– В корпорации «Харт», Эмили. Я давно ищу, кто возглавит «Ветер удачи», новый антикварный магазин аксессуаров, который я скоро собираюсь открыть. Поскольку Джанни – специалист в данной области, возможно, он предпочтет работать на нашу семью, чем в той компании, занимающейся импортом антиквариата, с которой он связан сейчас. Тогда мы одним выстрелом убьем двух зайцев – добьемся того, что он окажется на нашей стороне – пусть не на стороне вашей матери – и не станет особенно путаться у нас под ногами, ведь ему придется много разъезжать. К тому же, я, возможно, заполучу хорошего работника в «Ветер удачи». И он, уж конечно, заработает больше у «Харт».

– Какое замечательное решение! – вскричал Александр, моментально воспрянув духом.

Эмили закусила губу.

– Я скажу о работе у Хартов, только если он проявит упорство, – предупредила она, уверенная, что Джанни не станет торговаться, и быстро добавила: – Я знаю, что смогу с ним договориться, он поступит так, как надо. У меня нет сомнений.

– Поживем – увидим, – пробормотала Пола.

Александр встал и прошелся взад и вперед по комнате.

– А теперь, когда мы разобрались с любовными приключениями мамы, есть еще одна проблема, которую нам следует обсудить. – Он задержался у дверей. – Я сейчас… Когда я приехал, я забыл свой чемоданчик в холле.

Воспользовавшись его отсутствием, Эмили наклонилась к Поле:

– Джанни действительно очень милый. Ты просто не слишком хорошо его знаешь.

– Не сомневаюсь – при нормальных обстоятельствах. Но лучше быть готовыми к худшему.

Эмили промолчала.

Через минуту вернулся Александр. Он достал из чемодана папку и передал ее Поле.

– Что это? – спросила она.

– Отчет мистера Грейвса из фирмы „Грейвс и Сандерсон". Но сейчас нет необходимости его читать.

– Он касается Джонатана? – спросила Пола, вертя в руках папку. От дурного предчувствия у нее перехватило дыхание.

– Нет. Себастьяна Кросса.

– А… – Пола приложила руку ко рту, вспомнив тот день в Эйре и предвкушая какую-то неприятность.

– Я думаю, получится быстрее, если я вкратце изложу его содержание, – пояснил Александр. – Отчет действительно довольно длинный и местами скучный, вот почему я предлагаю тебе изучить его подробнее как-нибудь на досуге.

– Ну так давай рассказывай, Сэнди, – сказала Эмили. – Через несколько минут нам придется отправляться на обед. Я умираю от голода.

– Мистер Грейвс копал несколько месяцев подряд, пытаясь найти что-нибудь на Себастьяна, как вам обеим хорошо известно, – начал Александр. – Сперва его расследование велось в сфере бизнеса, в соответствии с указаниями бабушки. Когда в очередной раз его постигла неудача, он решил заняться личной жизнью Себастьяна. После ряда неудач и встреч с некоторыми людьми в Лондоне он отправился в Йоркшир. И там, если хотите знать, он наткнулся на кое-какие неприятные факты. Выяснив, что многие сотрудники «Эйр Коммюникейшнс» собираются в баре «Полли» в Лидсе, он принялся околачиваться там. Как-то раз в обеденный перерыв он разговорился с молодым парнем, некогда работавшим в «Эйр». В конечном итоге Грейвс и тот парень крепко подружились и в течение трех недель регулярно встречались там за выпивкой. Как-то вечером Томми Чарвуд – так звали парня – рассказал Грейвсу, что Себастьян – порядочная скотина, что он с удовольствием встретился бы с ним на узкой дорожке и задал ему жару. – Александр прервался, чтобы закурить сигарету, затем продолжил: – Когда Грейвс поинтересовался, почему, Томми Чарвуд поведал ему, что он когда-то ухаживал за девушкой, тоже работавшей в «Эйр», и что Себастьян увел ее. Теперь, судя по всему, та девушка, Алис Пил…

– Я знаю Алис, – быстро вставила Пола, оживившись. – Она работает в отделе по связям с общественностью, и как-то раз интересовалась у меня насчет работы в «Харт Энтерпрайзиз».

– И что она собой представляет? – полюбопытствовал Александр.

– Разбирается в своем деле. Довольно приятная. Я ее запомнила потому, что она была хорошо одета и вообще привлекательна. Высокая, смуглая, очень хорошенькая.

Александр откашлялся и долгим взглядом посмотрел на Полу.

– Я не уверен, что она осталась хорошенькой до сего дня. По словам Томми Чарвуда, Себастьян Кросс не раз избивал ее. И в последний раз так сильно, что ей пришлось сделать пластическую операцию. Чарвуд рассказал Грейвсу, что, не получи она срочную помощь в Лидской больнице, оставаться бы ей изуродованной до конца дней своих. Видишь ли, Кросс так ее избил, что сломал ей челюсть, подбородок, и вообще все ее лицо являло собой кровавое месиво.

– О Боже! – воскликнула Пола. – Как отвратительно, какой кошмар!

Эмили тоже побледнела. Вздрогнув, она поглядела на Полу и прошептала:

– Что касается Себастьяна Кросса, твой инстинкт тебя не подвел. – Проглотив комок в горле, Эмили повернулась к брату. – Девушка подала в суд? Обратилась в полицию? Потребовала компенсации?

– Очевидно, нет. Чарвуд сказал Грейвсу, что она до смерти боится Кросса. Ее отец действительно хотел идти в полицию, но Алис упросила его не делать этого, считая, что так будет только хуже. Именно тогда мистер Пил поделился своей бедой с Томми, с которым он дружен. Томми пытался уговорить Пила обратиться в лидское отделение отдела по борьбе с преступностью – у него там есть знакомые, – но тот колебался и в конце концов так и не решился. Примерно через месяц после последнего ужасного избиения Джон Кросс нанес визит в семью Пил и предложил мистеру Пилу денег. Тот – очевидно, он отличный мужик – швырнул деньги в лицо Джону Кроссу. Как только Алис немного оправилась, ее отправили к женатому брату на Гибралтар. Брат служит во флоте, в вертолетной части, по-моему, и живет там постоянно. Томми Чарвуд полагает, что она до сих пор там.

– Какая мерзкая история, – сказала Пола, не в силах унять бившую ее дрожь. – Меня не удивляет, что Алис Пил боится Кросса.

Она запнулась и отвернулась, переполненная чувством брезгливости:

– Наверное, он маньяк! – выдохнула Эмили. – Семье девушки следовало бы подать на него в суд несмотря ни на что.

Александр кивнул. Его лицо, как и лицо Полы, выражало безграничное презрение.

– И это еще не все, – заявил он хрипловатым голосом. – Чарвуд дал Грейвсу кое-какую другую информацию, когда наш хитрый детектив еще больше втерся к нему в доверие. Чарвуд готов поклясться, что Себастьян, помимо горького пьянства, балуется наркотиками, а также является записным игроком и недавно здорово проигрался в одном из заведений.

– И это – лучший друг Джонатана Эйнсли, – проговорила Пола. – Просто ужасно.

– Да, ужасно, – согласился Александр. – И хотя из информации о Кроссе мы не можем извлечь непосредственной пользы, однако она выставляет в весьма непривлекательном свете Джонатана, поскольку они близкие приятели. Разве не так?

Пола кивнула.

Эмили перевела взгляд с Полы на брата:

– Ты полагаешь, Джонатан тоже наркоман? И игрок?

– Лучше бы ему не оказаться наркоманом, – отрывисто бросил Александр. – Если он, конечно, хочет оставаться во главе нашего подразделения по торговле недвижимостью. Не стоит забывать, что в его распоряжении находятся огромные деньги и ему порой приходится принимать весьма важные решения. – Александр встал, подошел к буфету, налил бокал вина и пробормотал: – Отныне я стану проверять каждый его шаг и следить за ним еще тщательнее, чем прежде. Я просто не могу себе позволить, чтобы он наделал ошибок. Что же касается игры, – Александр передернул плечами и покачал головой. – Не стану гадать. Но возможно, он действительно время от времени садится за стол, и вот еще одна причина, почему я намереваюсь повнимательнее приглядывать за подразделением по торговле недвижимостью. Как я уже говорил, через него проходят огромные суммы наличными.

– Полагаю, ты поручил мистеру Грейвсу продолжать расследование, Сэнди, и копать еще глубже? – спросила Пола.

– Да, конечно.

– Странное совпадение, – задумчиво продолжала Пола. – Джон Кросс звонил сегодня в контору и просил о встрече.

– Ты собираешься встретиться с ним? – поинтересовался Александр, вновь усаживаясь в кресло.

– Не знаю – возможно, нет. Под вечер Гэй пыталась найти его в отеле, но не смогла дозвониться. Полагаю, утром он снова позвонит.

– Вообще-то любопытно бы узнать, чего ему надо. Он не может знать, что мы интересуемся их компанией. Особенно сейчас, когда он продал здание, являющееся их главным имуществом.

Пола пожала плечами и быстро сменила тему разговора, рассказав о приходе Сары и не опустив ни одной подробности. Закончив, Пола откинулась на спинку кресла, ожидая реакции своих собеседников.

На протяжении всего рассказа Эмили слушала ее, не упуская ни слова.

– Хотела бы я ознакомиться с версией Миранды о днях открытия, не говоря уж о всех десяти сутках, проведенных Сарой на Барбадосе. У меня есть довольно сильное подозрение, что их рассказы во многом не сойдутся. Сару всегда отличала способность присваивать не принадлежащие ей заслуги.

Поле немедленно припомнились детские годы в «Гнезде цапли». Уже тогда им с Эмили открылась вся неискренность Сары. Их кузина вечно пыталась выторговать себе благорасположение бабушки и выставить себя в наилучшем свете, часто за их счет.

– Сара вовсе не такая дура, – вмешался Александр. – Она знает, что, не посоветовавшись с правлением, ты не можешь продать салоны мод. Точно так же ей отлично известно, что она не в праве тратить деньги отдела мод по собственной прихоти, предварительно не получив моего согласия. Следовательно, она наверняка убедила себя, будто может обойти нас и добиться своего, обратившись непосредственно к бабушке. Я уверен, что она выполнила свою угрозу и отправила ей телекс.

– И я тоже, – пробормотала Эмили, в глубине души проклиная Сару последними словами. А что касается Полы, так у нее и без Сары сейчас хватало своих забот и проблем.

Пола слегка улыбнулась:

– Я с вами и не спорю. Однако могу вас уверить, что телекс в конце концов оказался в корзине для бумаг. Сара не знает, что перед своим отъездом в мае бабушка загорелась идеей модных салонов. Она уверена, что салоны повысят стоимость наших акций – разумеется, так оно и случится, – поэтому она хочет их продать ничуть не больше меня.

– Да, но ты только что сказала, что Сара этого не понимает, – ровным голосом заметила Эмили. – И к тому же, я всегда считала, что она в ярости из-за того, что сеть универмагов «Харт» досталась тебе, а не ей. Все-таки она действительно старшая внучка и весьма высоко ставит свой талант деловой женщины.

– Эмили опередила меня, – сказал Александр, быстро повернувшись к Поле. – Сегодняшний визит Сары, возможно, преследовал цель огорчить тебя, заставить нервничать, выбить тебя из колеи. – Тут ему в голову пришла еще одна мысль: – Послушай, а если это – начало той самой партизанской войны, о которой мы говорили и которую ждали?

– Я тоже допускаю такое, – ответила Пола.

– В таком случае, чего же она хочет добиться, а, Сэнди? – требовательно спросила Эмили.

– Получить удовлетворение от сознания того, что Пола расстроена, что у нее прибавилось забот. К тому же, нервничающий человек не всегда мыслит ясно и хладнокровно, и подчас ему не удается должным образом собраться. – Александр со значением оглядел обеих. – Сара и Джонатан здорово сдружились за последнее время. За ней следует следить не менее тщательно, чем за ним.

– Хватит о них, по крайней мере, на сегодня. Поехали обедать. – Пола встала, желая окончить неприятный разговор. – Сегодня был трудный день, да и вся неделя пока складывается просто ужасно. – Она устало вздохнула. – Не хочу взваливать на вас свои проблемы с «Сайтекс Ойл», но мне с ним тоже сегодня пришлось разбираться. Кажется, мои силы на исходе. Мне нужно немного развеяться – скажем, провести приятный вечер в «Белом слоне».

– У тебя серьезные проблемы? – спросил Александр, когда они втроем вышли в прихожую. Он ласково потрепал Полу по плечу. – Может быть, я могу чем-нибудь помочь?

Пола благодарно улыбнулась в ответ.

– Спасибо, Сэнди. Я контролирую ситуацию… – Немного поколебавшись, она добавила: – Дейл Стивенс хотел сегодня подать в отставку с поста президента. Я больше часа говорила с ним по телефону, пока не убедила его остаться. У него в правлении много врагов – таких, что ни на жизнь, а на смерть, – которые постоянно стараются связать ему руки. – Она печально покачала головой. – Но он согласился остаться президентом до конца года. По сути, я только выиграла немного времени.


Глава 27


– Джон Кроуфорд вызвался объяснить нам процедуру суда коронера, – объявила Дэзи, переводя взгляд с Эдвины на Энтони. – Он считает, что тогда нам не надо будет так бояться расследования.

– Конечно, тетя Дэзи, – отозвался Энтони. Он встал. – Пойду за Бриджит. Думаю, ей тоже следует послушать, что скажет ваш адвокат. – Когда он вышел из библиотеки, Дэзи встала и присоединилась к сидевшей на диване Эдвине. Она сжала в ладонях руки своей сводной сестры и заглянула в измученные тревогой глаза.

– Постарайся не волноваться, Эдвина. Через несколько часов все останется позади. Нам нельзя распускаться, мы должны быть в форме.

– Да, Дэзи, и спасибо за заботу. Со мной все будет в порядке, – пробормотала Эдвина утомленным голосом. Дни волнения и тревог взяли свое, и она выглядела изможденной, на грани обморока. Из всех своих платьев она остановилась на строгом черном без единого украшения, что ничуть не оживляло ее облик. Напротив, казалось, оно лишило ее лицо последних красок, еще больше подчеркивая ее бледность. В это утро Эдвина выглядела даже старше своих лет.

В ее блестящих глазах мелькнула искорка благодарности, и она тихо добавила:

– Не знаю, что бы я делала без тебя и Джима. Кстати, где он, Дэзи?

– В данный момент разговаривает по телефону с Полой и, полагаю, ему еще надо позвонить кое-кому из редакторов своих газет. Но он присоединится к нам, как только освободится. Да его особенно и не нужно инструктировать. В молодости, в бытность свою репортером, он вел судебную хронику и с тех пор знает механизм суда коронера.

– О да, конечно. Он уж точно знает все о таких вещах.

Эдвина перевела взгляд на часы, стоявшие на каминной полке в противоположном углу обитой изящными панелями комнаты. – Уже почти полдевятого. Чтобы вовремя приехать в Корк, скоро надо выезжать. Дорога ведь займет у нас больше часа, возможно, даже полтора.

Дэзи уловила в голосе Эдвины волнение и даже панику.

– Времени еще много, – успокаивающе сказала она. – Расследование назначено на одиннадцать, а наша беседа с Джоном продлится недолго. Он говорил, что осветит основные моменты минут за десять. А потом мы не спеша тронемся в путь. Не теряй спокойствия, дорогая.

Эдвина сидела в напряженной позе. Ее руки теребили платье на коленях, а в груди не хватало воздуха от волнения. Четыре дня и четыре ночи она прожила в безумном страхе за сына. Ей не терпелось оказаться в суде графства и поскорее покончить с расследованием, чтобы наконец рассеялись собравшиеся над его головой тучи. Только тогда она сможет вздохнуть спокойна. Она с радостью отдала бы жизнь за Энтони. На всей земле только он был ей дорог, и когда закончится расследование обстоятельств смерти Мин, она станет поддерживать его во всем, даже если ей придется принять Салли Харт, которую она не слишком-то любила. До своего смертного часа не простит она себе ту роль пассивного наблюдателя, занятую в обострившемся за последние несколько недель конфликте между Мин и Энтони. А ведь сын просил ее вмешаться и поговорить с невесткой… Он считал, что она может повлиять на его жену, убедить ее занять разумную позицию и разойтись с ним миром, как и договаривались. И возможно, ей действительно удалось бы – теперь никто не узнает, ведь она отказалась. И вот бедняжка Мин мертва. «Побеседуй я с ней, и она осталась бы в живых», – в сотый раз подумала Эдвина. Мучившая ее мигрень еще больше усилилась. Чувство вины не отпускало ее.

Дэзи принесла кофе и села в кресло напротив.

– Ты уже решила, что хочешь делать дальше? – спросила она. – После похорон ты проведешь несколько дней в Лондоне?

– Возможно, мне следует уехать отсюда, – начала Эдвина и вдруг замолчала, глядя на двери, в которых появился Энтони вместе со своей экономкой Бриджит О'Доннелл.

– Здравствуйте, миледи. Здравствуйте, миссис Эмори, – произнесла Бриджит, склонив голову, и села в указанное Энтони кресло.

Дэзи, вежливая, как всегда, улыбнулась в ответ:

– Как вам известно, мистер Кроуфорд – наш адвокат, и он приехал из Лондона, дабы по мере сил помочь нам. Он сейчас кое-что объяснит нам, Бриджит. Впрочем, я уверена, что лорд Дунвейл все вам уже сказал. Однако хочу добавить, что у нас нет абсолютно никаких причин для беспокойства.

– А я вовсе и не беспокоюсь, миссис Эмори, – быстро отозвалась Бриджит. Сейчас она говорила отрывисто, что почти скрывало ее обычную манеру растягивать слова. Она не мигая встретила взгляд Дэзи. – Говорить правду очень просто, а больше от меня ничего и не требуется. – Самодовольная улыбка молнией промелькнула по ее бледным тонким губам, и она откинулась на спинку кресла, закинув ногу за ногу. Ее рыжие волосы блестели в солнечных лучах, являя собой разительный контраст с холодными как льдинки голубыми глазами.

Дэзи еще больше утвердилась во мнении, что Бриджит О'Доннелл – особа хладнокровная, расчетливая и самоуверенная. Ей не слишком нравилась эта женщина, которой она дала бы лет тридцать пять или около того, хотя выглядела та и моложе.

Дэзи повернулась к Энтони, но не успела она произнести ни слова, как распахнулась дверь и в комнату вошел Джон Кроуфорд, старший партнер в фирме „Кроуфорд, Крейтон, Фиппс и Кроуфорд", чей отец долгие годы являлся адвокатом Эммы Харт. Невысокого роста и среднего телосложения, он тем не менее держался прямо, как струна, и отличался военной выправкой, которая в сочетании с его твердым характером делала его весьма заметной личностью. В сорок шесть лет его песочного цвета волосы уже тронула седина, а умные, яркие глаза смотрели с приятного и на удивление доброго лица, за которым никто бы не угадал острого как бритва, проницательного ума блестящего законника.

– Доброе утро. Простите, что заставил вас ждать, – быстро бросил он и подошел к окну длинной, заставленной книгами комнаты, где его поджидали все остальные. Дэзи предложила ему чашечку кофе, но он отказался. Адвокат остановился за креслом, легким движением опустив руки на его спинку. Он выглядел совершенно невозмутимым и спокойным и, как всегда при встрече с клиентами, старался излучать чувство абсолютной уверенности, каковы бы ни были его мысли и скрытые опасения.

– Я понимаю, что сегодня утром вас всех ждет большое испытание, – начал Кроуфорд, – и поэтому я подумал, что, возможно, не повредит, если я вкратце поведаю вам, как проходят заседания суда коронера. Надеюсь, вы меньше станете волноваться, если побольше узнаете о процедуре. – Он обвел глазами четверку своих слушателей. – По мере моего рассказа можете задавать вопросы. Поскольку до сего дня никто из вас не присутствовал на расследовании, позвольте мне в первую очередь предупредить, что суд коронера проходит в довольно неформальной обстановке. Однако… – тут он замолчал, внимательно посмотрел на присутствующих и медленно, словно давая запомнить свои слова, продолжал: – Должен заметить, это ничуть не умаляет его важности. Суд коронера – один из самых авторитетных в нашей стране, и в нем царит доказательственное право. Есть вопросы? – Песчаного цвета бровь взметнулась вверх. – Ну, хорошо, идем дальше…

– Простите, Джон, – прервала его Дэзи. – Не могли бы вы пояснить, что вы имеете в виду, говоря о неформальной обстановке. Я не совсем поняла.

– Разумеется. Под «неформальной обстановкой» я имею в виду, что коронер не носит мантии. Он одет в деловой костюм. Также и принятая там манера речи менее формальна, чем в других судах. Коронер свободно беседует с заинтересованными сторонами, прежде чем свидетели начнут давать показания под присягой.

– Спасибо, Джон. Еще один вопрос. Коронер обычно – юрист, адвокат или доктор права, не так ли?

– Абсолютно верно, Дэзи. Коронер – не судья, хотя он фактически и выносит решения. К тому же он обладает весьма значительной свободой при проведении расследования. Если больше вопросов нет, я продолжу. Сейчас я перехожу к самому главному, а именно: в данном суде коронер принимает во внимание показания с чужих слов, чего не бывает в других судах британского законодательства, согласно которому показания с чужих слов не имеют силы доказательства.

Энтони подался вперед.

– Что означает ваши слова? – Он покачал головой. – Наверное, я неправильно вас понял, – воскликнул он более высоким чем обычно голосом.

– Вы правильно меня поняли, лорд Дунвейл. Коронер внимательно выслушает показания человека, который что-то слышал, но не уверен, правда ли это… слухи, сплетни, если угодно.

– Ясно, – произнес Энтони более спокойным тоном, хотя он с тревогой подумал о не один месяц ходивших по деревне сплетнях.

Эдвина и Дэзи обменялись тревожными взглядами. Никто не издал ни звука.

Джон Кроуфорд почувствовал охватившее их волнение и, откашлявшись, продолжал:

– Позвольте мне более четко определить понятие «показания с чужих слов» применительно к суду коронера. В нашем случае этот термин может включать слова, сказанные умершим, незадолго до его или ее смерти, члену семьи, другу, доктору или адвокату. Свидетель вправе сообщить, будто умерший единожды либо многократно угрожал покончить жизнь самоубийством. Или он может высказать мнение, что тот находился в состоянии депрессии. Коронер возьмет его слова на заметку. Возможно, уместен и другой пример. Например, основываясь на собранной им информации, полицейский может сообщить коронеру, что он пришел к заключению, что умерший покончил жизнь самоубийством. Или, опять же, полицейский может заявить, что на основании имеющихся у него сведений он считает смерть результатом несчастного случая. Коронер учитывает подобные заявления. Хотел бы также подчеркнуть, что показания такого рода действительно оказывают влияние на ход судебного разбирательства и уж точно – на характер задаваемых коронером вопросов.

– Сотрудники полиции опрашивают свидетелей? – спросил Энтони.

– Нет, нет. Никогда. В суде коронера это запрещено. Только коронер облечен правом задавать вопросы. – Дверь открылась, и Кроуфорд резко обернулся.

В комнату проскользнул Майкл Ламон, управляющий поместьем Клонлуглин и тихо прикрыл за собой дверь. Высокий, крепко скроенный, с копной темных вьющихся волос и веселым обветренным лицом, полностью соответствующим его живому характеру, он быстрым шагом подошел к остальным и рассыпался в извинениях.

– Я потом тебе все расскажу, Майкл, – торопливо проговорил Энтони. – Джон объясняет нам процедуру… то, как ведется расследование.

Кивком показав, что он все понял, Ламон сел на диван рядом с Эдвиной, быстрой улыбкой поприветствовав других женщин.

– Я однажды присутствовал на расследовании, поэтому немного знаком с порядками.

– Отлично, отлично, – воскликнул Кроуфорд, кивнув. – Я продолжу как можно короче. Возможно, в заседании примут участие шесть или восемь присяжных – а может, и нет. В любом случае коронер доминирует над ними. В случае необходимости он убедит присяжных смотреть на дело его глазами или вынести то решение, которое он считает нужным. Но окончательный вердикт формулирует и объявляет именно коронер – несчастное стечение обстоятельств, самоубийство, смерть в результате несчастного случая, естественная смерть или… – он помолчал и быстро закончил: – или убийство.

Последнее его слово гирей повисло в воздухе. В комнате воцарилось гробовое молчание. Нарушил его Энтони.

– А если коронер не уверен? Если он не может решить, имело ли место самоубийство, несчастный случай, или убийство?

– Ну, в таком случае коронеру придется вынести так называемый «открытый вердикт»… Он может заявить, что в смерти покойного, возможно, виновато неустановленное лицо или группа лиц и что их привлекут к ответственности в более поздние сроки.

Эдвина, не сводившая внимательных глаз с сына, ахнула, и лицо ее обрело пепельно-серый оттенок. Майкл Ламон взял ее за руку и что-то прошептал на ухо.

Кроуфорд бросил на них быстрый взгляд и вновь сосредоточил свое внимание на Энтони.

– Отчет патологоанатома, результаты вскрытия обычно не оставляют никаких сомнений относительно причин смерти.

– Понимаю, – тихо произнес Энтони.

– Итак, по-моему, я осветил все самые важные моменты, – объявил Кроуфорд. – Теперь мне хотелось бы добавить, что я уверен: расследование пройдет в нормальной, обычной атмосфере. – Его взгляд остановился на Майкле Ламоне. – Наверное, вас вызовут первым, поскольку именно вы обнаружили тело леди Дунвейл. После вас даст показания полицейский сержант из Клонлуглина. Затем мы выслушаем сообщение медиков – местного доктора, сделавшего предварительный осмотр трупа, и патологоанатома, который провел повторное исследование и вскрытие. Кто-нибудь хотел бы получить пояснения по каким-либо деталям?

– Да, – отозвался Энтони. – Буквально пара моментов. Полагаю, меня станут допрашивать. Но что насчет моей матери? И Бриджит?

– Не вижу никаких причин, по которым графиню Дунвейл могли бы вызвать в качестве свидетельницы, поскольку она действительно не может сообщить ничего нового. Давать показания придется вам и, весьма вероятно, мисс О'Доннелл тоже. Весьма вероятно, что коронер станет неофициально беседовать со всеми вами перед тем, как вызвать первого свидетеля – о чем я уже говорил. Но беспокоиться причин нет. – Кроуфорд поглядел на часы. – Я бы предложил отправляться отсюда в ближайшие десять минут. – Повернувшись к Дэзи, которая уже поднялась с кресла, он спросил: – А где Джим? Возможно, вам следует дать ему знать, что мы скоро едем в Корк.

Пятнадцать минут спустя вся маленькая группа покинула особняк Клонлуглин.

Эдвина, Энтони, Бриджит О'Доннелл и Майкл Ламон ехали в первой машине. Майкл сел за руль.

Вторую машину, стараясь не отставать, вел Джим Фарли. Компанию ему составили Дэзи и Джон Кроуфорд. Первые минут десять никто не вымолвил ни слова. Наконец, Джим произнес:

– Вам пришла в голову хорошая идея – объяснить процедуру, Джон. – Уголком глаза он взглянул на Кроуфорда, сидевшего рядом с ним на переднем сиденье, потом переключил внимание на дорогу и продолжил: – Я уверен, тетушке вы помогли. Она вся – комок нервов. А вот Энтони внешне вполне спокоен, сдержан, но выглядит он ужасно. Эта кошмарная история сильно его подкосила.

– Джим, как дела у Полы? – спросила Дэзи.

– Она прекрасно себя чувствует и передает вам всем привет. – Руки Джима крепче сжали руль. Он не знал, стоит ли повторить заключительные слова Полы, сказанные ею с таким волнением, что и он сам начал беспокоиться. Так и не определившись, он заметил: – Она очень настаивала, чтобы мы позвонили ей сразу же по окончании расследования – словно мы и сами бы не догадались.

– Она хочет немедленно связаться с мамой, – пробормотала Дэзи. Она вжалась поглубже в сиденье, расправила юбку своего строгого темно-серого костюма и представила себе Эмму, беспомощно ждущую результата на овечьем ранчо в Австралии, волнующуюся за исход дела и за своего внука Энтони. Дэзи беспокоило, что ее мать так переживает. Что ни говори, а ей уже восемьдесят лет. Конечно, Эмма Харт неуязвима и переносит случившееся должным образом – как она сама утверждала в телефонном разговоре. Дэзи пыталась успокоиться. Наконец, она произнесла: – Ты решил, что будешь делать, Джим?

– Да. Я останусь здесь до завтра, до похорон. Думаю, им потребуется моя поддержка – хоть чем-то помогу. А в субботу полечу назад. Попробуй убедить Энтони сопровождать меня. Ему надо на какое-то время уехать отсюда.

– Да, конечно, – согласилась Дэзи. – И я уверена, что он захочет повидаться с Салли. – Она повернулась к Джону Кроуфорду. – Полагаю, расследование займет не больше пары часов… Дэвид договорился, что частный самолет, принадлежащий одному из его друзей, будет ждать нас в аэропорту Корка в полдень. Вы ведь не откажетесь полететь в Лондон вместе со мной, Джон?

– Конечно, нет, благодарю. Я с удовольствием стану вас сопровождать. И вы совершенно правы: если все пойдет хорошо, то мы освободимся уже через пару часов. Я только надеюсь, что дело не затянется настолько, что придется объявлять перерыв на обед. Если же такое случится, тогда, к сожалению, расследование продлится гораздо дольше.

– Вы действительно считаете, что сегодняшнее заседание будет просто формальностью? – переспросил Джим.

– Ну, разумеется, – ответил Кроуфорд, но в его голосе слышалась некоторая неуверенность.

Джим сразу уловил ее:

– Вы не столь уверены, как прошлым вечером, Джон. Есть ли нечто такое, что нам с Дэзи следовало бы знать?

– Конечно же, нет, – буркнул Кроуфорд.

Однако его ответ вовсе не успокоил Джима, решившего довести дело до конца и рассказать о подозрениях Эмили, о которых Пола поведала ему по телефону.

– Пола несколько обеспокоена, – сказал он. – Видите ли, Эмили кое-что пришло в голову… судя по всему, она разбудила Полу посреди ночи и поделилась с ней, что еще с воскресенья ее очень беспокоят те пять или шесть часов, проведенные Мин у озера после полудня, когда она приехала, и до позднего вечера, когда она умерла. Эмили думает…

– Не понимаю, какое значение имеют эти несколько часов, – вмешалась Дэзи.

Джон Кроуфорд после недолгого колебания решился на откровенность и повернулся к Дэзи.

– Теперь и я должен признаться, что меня тоже беспокоит тот же вопрос, дорогая. И если я нахожу странным указанный провал в несколько часов – и малышка Эмили тоже, – неужели вы полагаете, будто опытный коронер не задастся вопросом: что делала усопшая на протяжении столь долгого времени?

– Да, – нахмурилась Дэзи. – Но почему эти часы важны? В конце концов, она могла сперва уехать, а потом вернуться.

– Или ее вовсе не было в полдень в Клонлуглине, – тихо произнес Кроуфорд. – Такая возможность легко может прийти в голову коронеру, как пришла она мне и, вероятно, малютке Эмили. Неужели вы не понимаете, Дэзи, – необъясненные часы наводят на размышления… относительно рассказа лорда Дунвейла о том, когда приехала его жена. Рассказа, должен добавить, подтвержденного только показаниями его матери.

– То есть коронер может заподозрить Энтони во лжи и решить, что Мин приехала поздно вечером. – У Дэзи перехватило дыхание. – О Господи, верно. Я поняла! Коронер может прийти к выводу, что Энтони также находился на берегу вечером… – Она не смогла закончить фразу. Ее начала бить дрожь. Впервые с момента прибытия в Ирландию Дэзи вдруг почувствовала волнение.

– Возможно. Но, дорогая моя Дэзи, я ведь говорю «возможно». Конечно, у меня камень бы с души свалился, имей мы свидетеля, видевшего, как покойная графиня въезжала в Клонлуглин около полудня или покидала поместье в то же время. К сожалению, очевидно, у нас нет такого свидетеля. – Кроуфорд сочувственно посмотрел на Дэзи. Долгие годы он восхищался ею и хотел всегда защищать ее от бед. – Пожалуйста, не огорчайтесь раньше времени, дорогая. Я не поделился с вами прежде своими тревогами, ибо знал, как вы огорчитесь. – Улыбнувшись уверенной улыбкой, он закончил: – Обычно в подобных случаях все решает вскрытие. Оно даст однозначный ответ, отчего умерла Мин. – Кроуфорд бросил многозначительный взгляд на Джима. – Я абсолютно уверен, патологоанатом установит, что это был несчастный случай. «Если только он найдет воду в легких, – мысленно добавил адвокат, молясь про себя, чтобы так и произошло. – Иначе – беда, и самая что ни на есть большая. Отсутствие воды в легких доказывает, что покойная умерла раньше, чем оказалась в озере. В таком случае кому-то определенному, или не установленным следствием лицам, будет предъявлено обвинение в убийстве».

Джим понял, что адвокат хочет успокоить Дэзи, и произнес твердо и отчетливо:

– Я полностью с тобой согласен, Джон. Уверен, что Мин погибла в результате роковой случайности. Прошу вас, Дэзи, оставайтесь по-прежнему спокойной и уравновешенной. Если Эдвина почувствует хоть малейшую неуверенность в вашем поведении, она просто развалится по частям.

– Со мной все в порядке, – ответила она. – Вам не о чем беспокоиться.

Дэзи Макгилл Эмори снова забилась в угол заднего сиденья и до самого Корка больше не произнесла ни слова, уступив право вести разговор Джиму и Джону Кроуфорду. Ей хватало собственных мрачных мыслей.

Мистер Лиам О'Коннор, местный адвокат, выступал в качестве коронера, возглавившего судебное расследование причин смерти Минервы Гвендолен Стэндиш, графини Дунвейл.

Расследование происходило в темном зале коронерского суда в здании Дворца правосудия города Корк, административного центра графства.

Жюри присяжных из шести человек сидело по правую руку О'Коннора. Все – местные жители, которыми случилось тем утром проходить мимо здания суда и которых остановил и собрал вместе представитель судебной власти. Так традиционно, согласно закону Британии, подбираются присяжные при расследованиях. Каковы бы ни были их планы на сегодня, им ничего не оставалось, кроме как подчиниться и принести присягу.

Коронер сказал:

– А теперь, лорд Дунвейл, прежде чем я выслушаю показания сержанта полиции Макнамары, патологоанатома и остальных, возможно, вы смогли бы дать суду какое-то представление о душевном состоянии покойной в период времени, непосредственно предшествовавший ее трагической кончине. Можете говорить с места. Сейчас нет необходимости выходить на место для дачи показаний.

– Мы с женой жили отдельно и намеревались развестись, – ответил Энтони ясным и на удивление сильным голосом. – Вследствие сказанного она выехала из Клонлуглина и поселилась в Уотерфорде. В последнее время она довольно часто навещала Клонлуглин, и за прошедший месяц я начал замечать, что ее характер сильно изменился. Она стала в значительной степени неуправляемой и даже порой буйной – что проявлялось как в ее словах, так и поступках. Я начал испытывать все большее беспокойство за ее умственное здоровье.

– Покойная никогда не говорила о самоубийстве? Случалось ли ей в припадках ярости угрожать, что она покончит с собой? – спросил коронер.

– Нет, – ответил Энтони еще тверже. – Более того, я хочу со всей определенностью заявить, что я не верю, чтобы моя жена могла совершить самоубийство, в каком бы состоянии духа она ни находилась. У нее был совсем другой характер. Я убежден, что она погибла в результате несчастного случая.

Коронер задал еще несколько вопросов по поводу поведения умершей, и, пока Энтони отвечал, Дэзи не сводила глаз с коронера. Лиам О'Коннор был маленьким, подвижным человеком с изборожденным глубокими морщинами лицом. Выглядел он довольно мрачно, но она отметила его добрые умные глаза и испытала некоторое облегчение. Она была уверена, что Лиам О'Коннор не потерпит в суде никаких глупостей и станет скрупулезно придерживаться буквы закона. Дэзи почувствовала в нем справедливого человека.

Пока коронер продолжал неофициальный допрос Энтони, она украдкой бросила взгляд на Эдвину. Та сидела напряженная, как натянутая струна, и Дэзи испугалась, что она в любую минуту может упасть в обморок. Дэзи крепко сжала ей руку, пытаясь внушить ей силу и уверенность.

– Благодарю вас, лорд Дунвейл, – произнес коронер. – Леди Дунвейл, возможно, вы смогли заметить какие-нибудь странности в поведении вашей невестки непосредственно перед ее смертью?

Эдвина явно не ожидала услышать свое имя. Она вздрогнула, задохнулась и, не в силах произнести ни слова, уставилась на коронера. Ее начала бить дрожь.

Дэзи еще крепче сжала ей руку и прошептала:

– Эдвина, не бойся. И, пожалуйста, дорогая, ответь что-нибудь судье.

Эдвина долго откашливалась и наконец произнесла сильно дрожащим голосом:

– Мин… то есть моя невестка, была… была в расстроенных чувствах последние несколько недель. Да, все так. – Эдвина вдруг замолчала, словно подавившись словами, и слезы потекли из ее глаз при мысли о смерти молодой женщины, которую она любила как родную дочь. После долгих и мучительных колебаний Эдвина наконец прошептала: – Боюсь, она… она… много пила в последнее время. По крайней мере, за последний месяц она неоднократно приезжала в Клонлуглин в нетрезвом виде. Бриджит, то есть… мисс О'Доннелл, экономка моего сына… то есть лорда Дунвейла… – Эдвина снова запнулась, бросила взгляд на Бриджит и продолжила: – Совсем недавно мисс О'Доннелл пришлось уложить мою невестку спать в Клонлуглине в комнате для гостей. Я хорошо помню тот случай. Мисс О'Доннелл сказала мне, что боится отпускать леди Дунвейл ехать на машине в Уотерфорд в таком состоянии – она могла попасть в аварию.

Эдвина проглотила стоявший в горле комок. У нее пересохло во рту, и она не могла больше продолжать. К тому же попытка говорить связно и демонстрировать хоть какое-то самообладание совсем лишила ее сил. Она откинулась на спинку стула с лицом, белым как мел и покрытым капельками пота.

– Благодарю, леди Дунвейл, – сочувственным тоном произнес коронер. Он одел очки, заглянул в лежащие перед ним бумаги, затем поднял голову, снял очки и оглядел собравшихся. – Мисс О'Доннелл, не могли бы вы поподробнее рассказать о том случае, который только что упомянула графиня Дунвейл?

– Конечно, сэр. – Бриджит подалась вперед и в присущей ей краткой, ясной манере подтвердила рассказ Эдвины, а также некоторые из случаев безобразного поведения Мин, упомянутые Энтони.

Слушая ее, Дэзи отметила, что лучшего свидетеля трудно представить. Поразительное внимание к мельчайшим деталям, редкостная, буквально фотографическая память.

– А вам, мисс О'Доннелл, покойная никогда не говорила, что может сделать что-нибудь себе во вред? – Проницательные глаза коронера изучающе смотрели поверх его сплетенных пальцев на экономку.

Очевидно, у Бриджит О'Доннелл ответ был наготове:

– О да, сэр. И не единожды за последнее время.

В зале раздались приглушенные вскрики.

– Не может быть! – весь напрягшись, воскликнул Энтони. Он начал подниматься на ноги, но Джон Кроуфорд остановил его и заставил замолчать, перехватив строгий взгляд коронера.

Тот добился тишины в зале, и тревожное перешептывание прекратилось.

– Пожалуйста, расскажите поподробнее о таких случаях, мисс О'Доннелл, – велел он.

– Да, сэр, – не колеблясь отозвалась она, но, прежде чем продолжить, бросила быстрый взгляд на Энтони.

Дэзи, не отводившей глаз от лица Бриджит, показалось, что она увидела в этом ее взгляде раскаяние. Бриджит О'Доннелл вновь обратилась к коронеру:

– В последние недели своей жизни покойная графиня стала на себя не похожа, как уже говорил его светлость. Неоднократно в моем присутствии она устраивала истерики и как-то наедине пожаловалась мне, что ей незачем жить и что лучше бы ей умереть. В последний раз она угрожала свести счеты с жизнью примерно за неделю до смерти. Как-то днем она приехала в Клонлуглин, но кроме меня никто ее не видел. Его светлость уехал из поместья вместе с мистером Ламоном, а графиня Дунвейл находилась в Дублине. Так или иначе, сэр, ее светлость очень расстроилась и все время повторяла, что хочет умереть. В тот день она беспрерывно плакала, и хотя я пыталась успокоить ее, она ударила меня по лицу. В тот же миг она, похоже, опомнилась и рассыпалась в извинениях. Я заварила чаю, и мы какое-то время сидели на кухне и разговаривали. Именно тогда она кое в чем мне призналась. Она сказала, что величайшая трагедия ее жизни – отсутствие детей. – Бриджит замолчала, чтобы перевести дух, после чего продолжила: – Леди Дунвейл снова разрыдалась, но уже тихо, горько и добавила, что она бесплодна, что детей у нее быть не может. Я снова попробовала утешить ее, сказала, что она молодая женщина, что жизнь принесет ей еще много хорошего и что она может начать жить по-новому. Она чуть-чуть успокоилась, и немного позже, когда она уезжала, мне показалось, что настроение у нее несколько улучшилось. – Бриджит откинулась назад и опустила глаза на свои руки. Подняв снова взгляд, посмотрела прямо в лицо коронеру и отчетливо произнесла: – Я думаю, что ее светлость действительно покончила с собой, сэр.

Коронер вновь принялся изучать лежавшие перед ним бумаги.

В зале суда царила мертвая тишина. Ни движения, ни шепотка.

Дэзи украдкой огляделась вокруг. Присяжные сидели с задумчивым видом, и у нее не осталось сомнений, что рассказ Бриджит О'Доннелл произвел на всех глубокое впечатление. Он дал полное представление о состоянии ума несчастной женщины, о ее горе и отчаянии. Метнув короткий взгляд на Энтони, она поразилась его неестественной бледности и тому, как сильно билась жилка у него на виске. На его лице была написана острая боль.

Голос коронера нарушил напряженную тишину. Он посмотрел на Майкла Ламона и сказал:

– Поскольку вы работаете у лорда Дунвейла и по долгу службы управляете поместьем Клонлуглин, вы, очевидно, встречались за последние несколько недель с покойной. Вы можете что-нибудь добавить к рассказанному мисс О'Доннелл?

Ламон откашлялся и произнес подавленным тоном:

– Вряд ли, сэр. Я никогда не слышал, чтобы ее светлость говорила о самоубийстве, и мне ближе точка зрения лорда Дунвейла, что она не относится к числу тех женщин, которые могут нанести себе серьезный вред. Однако… – после минутного колебания он добавил: – Я могу подтвердить все сказанное о ее состоянии… мисс О'Доннелл права. Я беседовал с леди Дунвейл около двух недель назад, и она находилась в чрезвычайно подавленном расположении духа. – Он нервно кашлянул. – И еще – она была выпивши. И сильно. Однако сильнее всего меня поразила ее глубочайшая депрессия. Казалось, она гнулась к земле под ее тяжестью. Но больше мне нечего добавить. Леди Дунвейл не сообщила мне причину своего состояния, а я не спрашивал. Я думал, мне не положено вмешиваться в личную жизнь ее светлости. Я ведь работаю у лорда Дунвейла, и это было бы нарушением субординации с моей стороны.

– Спасибо, мистер Ламон. – Коронер повернулся вместе со стулом и обратил свой взгляд на сержанта полиции. – Сержант Макнамара, можете ли вы пролить свет на состояние духа и рассудка леди Дунвейл?

– Ну, ваша честь, боюсь, все, что я расскажу, я знаю из вторых рук, – начал Макнамара, потирая подбородок и грустно покачивая головой. – За последние несколько недель мне не представилось возможности побеседовать с ее светлостью. Причем, ваша честь, я знал, что она посещает поместье Клонлуглин. Я видел ее маленькую красную машину, проезжавшую по деревне. И за последнее время в деревне порой поговаривали о ее странном поведении, что вроде как подтверждает сказанное мисс О'Доннелл и лордом Дунвейлом о переменах в ее характере.

– Вы составили свое мнение о причинах смерти? – спросил коронер.

– Ну, ваша честь, у меня в разное время возникло несколько разных версий, – ответил Макнамара, важно расправив плечи. – Сперва я думал, что ее светлость погибла в результате несчастного случая. Позже, должен признать, я склонялся к версии самоубийства. Еще я гадал, нет ли тут чего похуже, ведь ее светлость действительно умерла при таинственных обстоятельствах. – Макнамара достал блокнот, открыл его.

– Немного позже, когда вас вызовут для дачи показаний, вы сможете обнародовать результаты вашего расследования, – остановил его коронер.

– Слушаюсь, сэр, – ответил сержант, резко захлопнув блокнот.

Коронер свел ладони вместе и обратился к залу:

– Долгом и обязанностью нашего суда является установить причины и обстоятельства смерти Минервы Гвендолен Стэндиш, графини Дунвейл. Выслушав показания свидетелей, суд должен вынести решение, повлекли ли смерть естественные или неестественные причины, явилась ли она результатом несчастного случая, самоубийства или убийства, совершенного известными или неизвестными суду лицами.

Энтони вызвали к барьеру и попросили как можно подробнее припомнить события предыдущей субботы. Энтони говорил спокойным голосом:

– В тот день под вечер моя мать позвонила из Довер-хаус. Она видела, как машина моей жены заехала на территорию поместья и направляется к главному зданию. Учитывая имевшие место в последнее время неприятные сцены между моей женой и мной, я решил покинуть Клонлуглин. Я рассчитывал, что, поняв, что меня нет дома, моя жена уедет, и мы таким образом избежим дальнейших неприятностей и волнений. Я поехал на озеро в «лендровере». Пробыв там совсем немного времени, я заметил вдали красную малолитражку жены. Я стоял под деревом на берегу и вернулся к своей машине, намереваясь уклониться от встречи. Но она не заводилась – похоже, сел аккумулятор, поэтому я отправился к дому пешком, сделав большой крюк, чтобы не столкнуться с супругой. Когда я пришел домой, то поговорил с матерью по телефону, и немного позже она приехала ко мне на обед. Около полдесятого я проводил мать до Довер-хаус, вернулся домой и несколько часов работал в библиотеке с бухгалтерскими книгами поместья. Затем – лег спать. Я не знал, что моя жена осталась на территории поместья до тех пор, пока следующим утром меня не разбудил мистер Ламон и не сообщил мне, что нашел… – голос Энтони сорвался, – …тело моей жены в озере. – Он снова замолчал, глубоко набрал в грудь воздух, и закончил с неизбывной горечью в голосе и со слезами в глазах: – Мне следовало бы подождать жену у озера – поговорить с ней. Возможно, тогда она осталась бы в живых.

Поблагодарив Энтони, коронер вызвал для дачи показаний Бриджит О'Доннелл и принялся расспрашивать ее о том, что она делала в день трагедии.

– Нет, сэр, в тот день я не видела машину леди Дунвейл, точно так же, как я не знала, что его светлость ушел из дома, – заявила Бриджит. – Я готовила обед на кухне. Позже я накрыла стол для его светлости и графини Дунвейл, а после обеда с полчаса курсировала между кухней и столовой, убирая посуду. – Затем она рассказала о своей мигрени, о том, как около одиннадцати проходила мимо библиотеки по пути наверх за таблетками и увидела его светлость за рабочим столом, а во второй раз заметила его около полуночи, когда шла спать. – В воскресенье утром я встала очень рано, сэр, – продолжала Бриджит О'Доннелл. – Выпив чашку чая на кухне, я поехала на машине в Уотерфорд, чтобы вместе со своей сестрой поприсутствовать на первой мессе. Я осталась в Уотерфорде на ленч, а в середине дня вернулась в деревню Клонлуглин и зашла в гости к матери. Только тогда я узнала о смерти ее светлости и, естественно, поспешила в поместье, где меня опросил сержант Макнамара.

Следующим перед судом предстал управляющий поместьем. Майкл Ламон также подтвердил, что не видел леди Дунвейл в субботу днем и описал свои действия на следующее утро:

– В прошлое воскресенье я поднялся пораньше и поехал в свою контору в Клонлуглине, чтобы забрать кое-какие бумаги. На берегу озера я заметил «лендровер» его светлости и остановился, чтобы посмотреть, в чем дело. – Ламон сделал глотательное движение – Я подумал, что лорд Дунвейл где-нибудь поблизости. Когда я его не нашел, то пошел назад к своему «джипу». Именно тогда на дальнем конце озера я увидел машину ее светлости. Еще не добравшись до ее «остина», я заметил тело, плавающее в воде. – Ламон вдруг смешался и закусил губу, борясь с охватившими его эмоциями. Быстро справившись с собой, он продолжил: – Я выскочил из «джипа», намереваясь разглядеть его поближе. Тело, или, вернее, подол платья, зацепилось за большое бревно у берега. Я сразу узнал леди Дунвейл и поспешил в Клонлуглин сообщить о случившемся его светлости.

– Очевидно, переговорив с лордом Дунвейлом, вы позвонили в полицию?

– Совершенно верно, сэр, сержант Макнамара прибыл незамедлительно, и мы, то есть лорд Дунвейл и я, проводили сержанта до озера.

Следующим коронер пригласил сержанта Макнамару огласить собранные им факты.

– Мы с мистером Ламоном извлекли тело на сушу. Его светлость испытал слишком большое потрясение и не мог нам помочь. Затем я перевез погибшую в деревню в клинику доктора Бреннана для обследования и определения возможной причины смерти. Оттуда я позвонил в Корк в отдел судебной медицины, зная, что предстоит делать вскрытие, и вызвал машину для доставки тела в лабораторию. Потом вернулся в поместье Клонлуглин и снял показания у его светлости, у его матери, графини Дунвейл и мистера Ламона. Далее – осмотрел местность вокруг озера и машину покойной, где в отделении для перчаток обнаружил серебряную фляжку, пустую, но с отчетливым запахом виски. Ее сумочка лежала на сиденье и, судя по содержимому, в ней никто не рылся. В кошельке лежала значительная сумма денег. Днем я решил еще раз наведаться в поместье. Видите ли, ваша честь, дело в том… я пребывал в растерянности… относительно некоторых обстоятельств. Доктор Бреннан сообщил мне, что, по его мнению, смерть наступила в районе двадцати трех часов тридцати минут. Я никак не мог понять, что делала ее светлость одна у озера на протяжении пяти с лишним часов. И еще кое-что странное. Я не мог себе представить, как можно случайно упасть в озеро. Там нет обрыва, напротив, берег очень пологий, и чтобы оказаться в воде, надо в нее войти. Именно во время повторного осмотра местности я нашел пустую бутылку из-под виски, заброшенную в кусты. Тогда я начал размышлять, сэр. Я спросил себя, действительно ли тут несчастный случай, как все считали. И чем больше я думал, тем больше склонялся к мысли, что имею дело с самоубийством, если не с убийством. – Сержант Макнамара кивнул в подтверждение собственных слов. – Да, должен признать, я начал допускать, что ее светлость стала жертвой преступления.

– И кого же вы считаете преступником, сержант Макнамара? – Коронер с еще более мрачным видом внимательно смотрел на полицейского.

– Неизвестное лицо, ваша честь. Бродягу, цыгана, возможно, какого-нибудь беспутного чужака, которого леди Дунвейл спугнула в том пустынном, безлюдном месте. На месте трагедии не оказалось никаких признаков борьбы – ни примятых кустов, никаких следов на траве около озера, вроде тех, которые остаются, когда, например, по земле тащат тело. Нет, ничего подобного. Малолитражка аккуратно припаркована, и, как я уже говорил, сумочка лежала внутри на сиденье. – Макнамара потер свой большой красный нос. – Я вовсе не предполагаю, будто лорд Дунвейл имеет какое-то отношение к смерти своей супруги. Показания мисс О'Доннелл о том, что в момент гибели потерпевшей он находился у себя в библиотеке, полностью снимают с его светлости все подозрения. Имейте в виду, ваша честь, в воскресенье днем мне пришлось допросить его во второй раз. Таковы мои обязанности. – Макнамара бросил в сторону Энтони осторожный взгляд, словно желая оправдаться в его глазах. – Но тем не менее, остается вопрос о тех пяти или шести часах. Что делала на озере ее светлость на протяжении такого долгого времени, остается для меня большой загадкой.

После некоторого раздумья коронер протянул:

– Но, сержант Макнамара, леди Дунвейл в тот вечер ведь могла покинуть Клонлуглин, поехать в Уотерфорд и вернуться в поместье позже, возможно, в надежде все-таки переговорить с мужем.

– О да, вы абсолютно правы. Но она никуда не уезжала. Не думайте, я навел справки в деревне, и ни одна живая душа не видела ее в течение тех таинственных пяти часов. А ведь по пути в Уотерфорд она не могла бы миновать деревню.

Дэзи, сидевшая тихо как мышка, едва осмеливалась дышать. В волнении она посмотрела на Джона Кроуфорда. Он ободряюще улыбнулся в ответ. Но Дэзи почувствовала, что он обеспокоен ничуть не менее ее. «Черт бы побрал этого Макнамару», – подумала она.

– Спасибо, сержант. – Коронер кивком отпустил его и вызвал следующего свидетеля, деревенского доктора Патрика Бреннана.

Показания доктора Бреннана оказались краткими:

– Я осмотрел тело усопшей поздним утром в воскресенье, после телефонного звонка сержанта Макнамары и доставки указанного тела в мой кабинет. Я сразу отметил, что трупное окоченение распространилось на все тело. Время смерти я определил в районе от двадцати трех тридцати до полуночи.

– Имелись ли на теле умершей какие-нибудь отметины или следы борьбы? – спросил коронер.

– Только диагональная ссадина на левой щеке, которую могло вызвать столкновение с бревном, упомянутым мистером Ламоном.

Коронер поблагодарил доктора и вызвал патологоанатома из Корка, доктора Стефена Кенмарра.

Дэзи едва сидела на краешке стула, не отводя взгляда от патологоанатома. И она, и все остальные члены семьи отлично понимали: его показания станут решающими. Ей казалось, что она чувствовала, как волнение обоих Дунвейлов и Джима словно туманом обволакивает ее. В зале суда вновь воцарилась гробовая тишина, такая звенящая, что Дэзи услышала стук своего сердца.

Доктор Стефен Кенмарр свидетельствовал столь же четко и исчерпывающе, как Бриджит О'Доннелл. Он сразу перешел к сути дела:

– Я склонен согласиться с теорией доктора Бреннана относительно происхождения ссадины на левой щеке покойной. Она могла образоваться в результате столкновения с находившимся в озере предметом, когда умершая попала в воду. Скорее всего таковым объектом является вышеупомянутое бревно. На левой щеке леди Дунвейл обнаружена гематома, то есть темный след от удара сине-красного цвета. По цвету я установил, что гематома недавнего происхождения. Для сведения присутствующих здесь неспециалистов – на разных стадиях синяк меняет окраску от сине-красного или темно-пурпурового до коричневого, затем светло-коричневого, а на стадии заживления становится желтовато-зеленым и желтым. Следовательно, из-за его темного цвета я определил, что он получен недавно. На черепе и голове я не обнаружил никаких травм, равно как и на теле – ни следов борьбы, ни признаков того, что покойная подверглась нападению или была убита прежде, чем попасть в воду. После внешнего осмотра я произвел вскрытие.

Кенмарр сделал паузу и заглянул в свои записи.

– Мне удалось выявить содержание большого количества алкоголя и барбитуратов в крови умершей. В легких – много воды. Следовательно, я пришел к заключению, что ее смерть последовала от длительного нахождения в воде и проникновения воды в легкие. Смерть наступила примерно в двадцать три часа сорок пять минут.

– Благодарю, доктор Кенмарр, – сказал коронер. Он нацепил очки и углубился в лежавшие перед ним бумаги. Через несколько минут он откинулся на спинку стула и обратился к присяжным.

– Выслушанные нами сегодня показания отчетливо рисуют грустную картину несчастной женщины, пребывавшей в состоянии стресса, чей обычно уравновешенный характер сильно изменился из-за острой депрессии, вызванной неудачей в семейной жизни и невозможностью иметь детей. – Он подался вперед. – Я безоговорочно верю показаниям мисс Бриджит О'Доннелл, являющейся свидетельницей трезвой, умной и не подверженной эмоциям. Полагаю, она имела возможность составить о покойной гораздо более объективное представление, чем ее муж. Мисс О'Доннелл говорила очень убедительно, и я верю ее словам, будто умершая незадолго до смерти пребывала в таком состоянии, в котором могла нанести себе вред. Мы также выслушали показания патологоанатома, доктора Кенмарра. Он не обнаружил ни следов борьбы, ни отметин на теле, только ссадину недавнего происхождения, скорее всего образовавшуюся в результате столкновения с бревном. Мы ознакомились с результатами вскрытия – алкоголь и барбитураты в крови, избыток воды в легких – что привело доктора Кенмарра к определенному выводу, что леди Дунвейл утонула.

Пристальный взгляд коронера задержался на лице каждого из заседателей.

– Сержант Макнамара, – продолжил он, – привлек наше внимание к таинственному промежутку времени, прошедшему между прибытием умершей на берег озера и последовавшей пять часов спустя ее смертью. Сержант Макнамара назвал их таинственными часами – но так ли это? Попробуем восстановить события тех роковых часов, когда покойная была одна у озера – и нам приходится предположить, что она оставалась там все время, поскольку никто не видел, чтобы она покидала поместье Клонлуглин или проезжала через деревню. Учтем также состояние леди Дунвейл – ее депрессию и горе, усиленные потреблением алкоголя. Вполне возможно, она пила перед приездом в Клонлуглин, но совершенно определенно, что она выпила большое количество спиртного по прибытии туда. Алкоголь найден в ее крови, а сержант Макнамара показал, что нашел не только пустую фляжку, пахнущую виски, но и заброшенную в кусты пустую бутылку из-под виски. Итак, мы видим покойную, как она сидит на берегу, пьет и надеется, возможно даже ждет, что ее муж скоро вернется к озеру. Обращаю ваше внимание на то, что его «лендровер» стоит на противоположном берегу и хорошо ей виден. Так не кажется ли вам логичным, что она никуда оттуда не уходила? Что она надеялась обсудить с ним свои проблемы, найти облегчение своей боли? Позвольте предложить вам такое развитие событий: проходят часы… темнеет… она остается на месте. Алкоголь мог притупить в ней чувство времени, или даже она могла лишиться чувств. Опять же под влиянием спиртного разве не могла она прийти к твердому убеждению, что ее муж обязательно вернется за своим «лендровером»? Но, наконец, осознав, что ее надежды не оправдались, разве не могла она прийти к самому ужасному и трагическому из всех решений? Решению положить конец своей жизни? Мы узнали, что она пребывала в отчаянии, ее переполняло чувство безнадежности и неверия в свое будущее. Причем в этом сходятся сразу два свидетеля. Совершенно очевидно, именно тогда, в тот страшный момент, умершая и приняла барбитураты, либо в безнадежной попытке снять мучивший ее стресс, либо для того, чтобы притупить свои чувства перед тем, как войти в воду. Да, я полагаю, что события того вечера происходили именно так, как я вам вкратце сейчас их описал. Другого логичного объяснения просто нет. Медицинское освидетельствование исключило возможность убийства. Сержант Макнамара отметил, что упасть в озеро Клонлуглин трудно, даже в состоянии алкогольного опьянения, из-за характера местности. Вокруг упомянутого водоема нет высоких берегов. – После короткой паузы коронер закончил: – Итак, должным образом взвесив представленные нам сегодня показания, я вынужден прийти к выводу, что перед нами очевидный случай самоубийства. – Коронер в последний раз оглядел всех присяжных. – У вас есть вопросы?

Присяжные сблизили головы, несколько секунд переговаривались приглушенными голосами, и наконец аккуратный молодой человек при явной поддержке остальных обратился к коронеру.

– Мы все согласны с вами, сэр. Как и вы, мы полагаем, что все произошло именно так.

Расправив плечи и распрямив спину, коронер объявил: – В качестве коронера, председательствующего в Суде коронера графства Корк, я обязан объявить вердикт: Минерва Гвендолен Стэндиш, графиня Дунвейл, покончила жизнь самоубийством, находясь в невменяемом состоянии и под влиянием алкоголя и барбитуратов.

На минуту в зале установилась полная тишина, а затем по помещению прошелестел взволнованный шепот, Дэзи похлопала Эдвину по руке и, подавшись вперед, взглянула на Джона Кроуфорда. Тот слабо улыбнулся и кивнул. Дэзи на миг задержала взгляд на Энтони, сидевшем неподвижно как статуя, с ошарашенным видом, словно не веря происходящему. Чувство печали и жалости переполнили Дэзи. Он так надеялся, что смерть Мин окажется результатом несчастного случая.

Дэзи встала, помогла подняться рыдающей Эдвине и проводила ее в коридор. Бриджит О'Доннелл догнала их.

– Мне очень жаль, ваша светлость, – прошептала экономка.

Эдвина повернулась, смерила ее негодующим взглядом и, не произнеся ни слова, покачала головой. А Бриджит тем временем продолжала:

– Я не могла не сказать того, что сказала насчет леди Дунвейл, потому что… – тут она на миг запнулась, но твердо закончила: – потому что это – правда.

Дэзи посмотрела на нее и вдруг подумала: «Нет, неправда!» Она сама поразилась своей догадке, но тут же отогнала от себя нелепую мысль, что Бриджит О'Доннелл солгала. Однако сомнение, раз зародившись, не покинуло ее навсегда, и долго еще Дэзи обращалась в воспоминаниях к показаниям экономки.

Эдвина покачнулась, и все внимание Дэзи вновь переключилось на ее сводную сестру.

– Эдвина, дорогая, присядь, – заботливо шепнула Дэзи и подвела ее к лавке.

Бриджит тоже поспешила к ней:

– Я сейчас принесу вам воды, ваша светлость.

– Нет! – воскликнула Эдвина. – Я ничего от вас не хочу.

Резкость ее тона, казалось, поразила Бриджит, и она неуверенно отступила назад.

– Но, ваша светлость… – начала она и вдруг запнулась.

Не обращая на нее больше внимания, Эдвина открыла сумочку, достала пудру, попудрила свой покрасневший нос и испещренное следами слез лицо. Бриджит по-прежнему не сводила с Эдвины недоуменного взгляда, затем она придвинулась поближе к двери, ведущей в зал суда. Увидев Майкла Ламона, экономка поспешила к нему.

– Ты нормально себя чувствуешь, Эдвина? – голосом, преисполненным заботы, спросила Дэзи.

Ответа не последовало. Она встала и твердо поглядела в лицо сводной сестры. Дэзи показалось, что буквально за последние несколько секунд невообразимая перемена произошла с ней. Лицо Эдвины преисполнилось выражением собственного достоинства, и ее осанка стала поистине королевской.

Наконец, она заговорила, и голос ее звучал отчетливо и непривычно четко:

– Я только что вспомнила, кто я такая. Я дочь Эммы Харт, а мой сын – ее внук. Следовательно, мы сделаны из более твердого материала, чем многие могут подумать. Пора мне уже дать это понять всем окружающим. А еще – хватит мне жалеть себя.

Теплая улыбка осветила удивленное лицо Дэзи. Она взяла Эдвину за руку.

– Добро пожаловать в нашу семью, – прошептала она.


Глава 28


У Миранды О'Нил от смеха слезы выступили на глазах. Через несколько секунд, придя в себя, она смахнула их кончиками пальцев.

– Честно говоря, Пола, в жизни я не слышала подобного бреда.

– Ты подтверждаешь мои подозрения, – отозвалась Пола – Я так и думала, что Сара мне наврала.

Мерри достала из сумочки салфетку и высморкалась.

– Наврала – слишком сильное слово. Скажем так – она слишком уж исказила факты. Или, используя одно из любимых выражений дедушки, она подогнала истину под свои цели.

– Так что же на самом деле произошло на Барбадосе? – настаивала Пола – По ее словам, она работала там, как раб на галерах.

– Ерунда. Ей здорово помогали две девушки из местных, которых я наняла, и та молодая женщина, что будет управляющей салоном. – Мерри пересела на диван, расположенный у окна кабинета Полы в супермаркете в Лидсе.

Пола проводила ее глазами и отметила, что давно Миранда не выглядела так хорошо. Под карибским солнцем она загорела, и ее обычно бледное веснушчатое лицо приобрело здоровый, очень шедший ей цвет. Длинное платье необычного желтоватого оттенка удачно гармонировало с ее блестящими медно-рыжими волосами, а ее коричнево-желтые глаза казались сегодня скорее золотистыми, чем карими. Глядя на них, Поле невольно пришло на ум сравнение с осенними листьями в ее саду в Лонг Медоу. Все в Мерри – и волосы, и глаза, и цвет лица, и цветовая гамма ее одежды – вызывало в памяти осеннее буйство красок.

Раскинувшись на диване, Миранда пояснила:

– С первой минуты Сара явно пыталась тянуть одеяло на себя, вела себя свысока, надменно и даже покровительственно. Я предложила посильную помощь, но она фактически указала мне на дверь, заявив, что справится сама. Честно говоря, я даже растерялась, ведь раньше она почти не занималась организацией салонов. Но я решила не вмешиваться. – Каштановые брови сошлись на переносице, выразительные черты лица сложились в раздражительную гримаску. – Она не хотела со мной иметь никаких дел, Пола, вот в чем суть. У меня и правда хватало забот, но не настолько, чтобы несколько раз в день не справиться по телефону, как у нее идут дела. И каждый вечер я забегала проведать, что творится в салоне. – Миранда в упор посмотрела на Полу своими широко расставленными глазами, в которых читался вопрос: «Ведь ты знала, конечно, что там за все отвечала я?»

– Да я подняла эту тему только потому, что Сара подняла такой шум из-за якобы проделанной ею тяжелой работы. Еще она пожаловалась, что О'Нилы устроили ей обструкцию.

– А это уж настоящая ложь! – еще больше возмутилась Миранда. – И отец, и Шейн множество раз заходили в салон, и она получала приглашения на все без исключения торжества. – Миранда опустила глаза, задумалась, потом вновь взглянула на Полу. – Ну, возможно, ей действительно было не слишком весело. Вела себя она как-то странно. Похоже, она решила, будто Шейн обязан не отлучаться от нее ни на шаг, всюду таскать ее с собой и оказывать ей постоянные знаки внимания. Шейн проявлял большое терпение и почтительность, насколько ему позволяли обстоятельства – но, в конце концов, отель ведь отнимал у него массу времени и сил. Мы все работали, между прочим.

– Не сомневаюсь, – ответила Пола. – И я вообще-то не обратила особого внимания на ее рассказ… но должна признаться, сперва я несколько растерялась. И какой смысл Саре врать мне? Ведь она не могла не понимать, что я в конечном итоге узнаю от тебя правду.

– Сара странный человек. Она живет в выдуманном ею мире. – Миранда подалась вперед и со значением поглядела на Полу. – Вспомни те гадости, которые она делала в детстве. И ее всегда переполняло сознание собственной значимости. Такое самодовольство… Бог с ним, она не заслуживает того, чтобы мы столько о ней говорили…

– Я тебе еще не все рассказала. На самом деле она явилась ко мне две недели тому назад, чтобы предложить сделку… Сара хотела купить модные салоны. – Пола замерла в ожидании ответной реакции. Она знала, что это выведет Миранду, но той следовало знать все.

– Вот наглость! Наши салоны! В жизни не слыхала ничего более возмутительного. Чем она, интересно, думает? Ведь вы – акционерное общество. Полагаю, ты выставила ее вон, и с соответствующими комментариями. Надеюсь, я не ошибаюсь?

– Естественно, нет. Но она не смирилась с моим отказом. Угрожала послать телекс бабушке в Австралию.

– И послала?

– Нет. Позвонила по телефону в Данун. Представляешь, беспокоить бабушку по такому вопросу?! – Пола невольно улыбнулась, вспомнив свой недавний разговор с Эммой. – Так вот, Сара сказала, что, на ее взгляд, ей должны позволить купить салоны для ее подразделения, учитывая ее труды, старания, ум и так далее. Бабушка дословно передала мне свой ответ: «Ты действительно так думаешь, Сара? Но не забывай: индюк тоже думал, да в суп попал». А потом объяснила, что ее предложение – глупость, нелепость и что это совершенно невозможно. И добавила, что подобное исключено навсегда и Саре лучше никогда больше не пытаться предлагать такое.

– Да уж, когда тетя Эмма захочет, ей лучше на язычок не попадаться, – прокомментировала Миранда с облегчением. – Я полагаю, наша очаровательная Сара усвоила урок?

– С тех пор ее не видно и не слышно.

– Ну, это еще ни о чем не говорит. Сейчас она готовит летние модели. – Вдруг Миранда оживилась: – Все, что ты сказала, возможно, объясняет кое-что – Сара очень странно держалась со мной, когда я недавно зашла в ее отель. Нельзя сказать, чтобы грубо – она хорошо воспитана, – но необычайно высокомерно, даже для нее. Кстати, очень неплохие модели. Надеюсь, ты их посмотришь, когда на следующей неделе приедешь в Лондон. Нам надо торопиться с заказом.

– Да, знаю. Гэй уже назначила день, когда я пойду в выставочный зал. Что ни говори, но Сара замечательный дизайнер. Коллекция туалетов «Леди Гамильтон» поразительно хороша.

– Верно, – согласилась Миранда, думая про себя, насколько Пола великодушна и беспристрастна, как она стремится найти в каждом хорошую сторону. – Между прочим, на показе мод я встретила еще и Элисон Ридли, и она тоже странно вела себя со мной, словно я из касты неприкасаемых.

– Может, из-за Уинстона и Эмили?

– А я-то тут при чем?

– Ты близкая подруга Эмили, а насколько мне известно, Элисон очень переживает из-за Уинстона. Вчера ко мне приходил Майкл Каллински и говорил, что у нее буквально сердце разбито. Еще он сказал, что они с Сарой в последнее время очень сошлись, и, без сомнения, Элисон считает тебя принадлежащей к враждебному лагерю. Но, впрочем, по словам Майкла, Элисон намерена перебраться в Нью-Йорк. Насовсем.

– Ну и ну… – Миранда не смогла скрыть удивления. – Возможно, она думает о партнерстве со своей приятельницей – Скай Смит.

В голосе Миранды прозвучала такая враждебность, что Пола спросила:

– Тебе не нравится Скай Смит?

– Не особенно, – ответила Миранда, привыкшая ничего не скрывать от своей лучшей подруги. – Должна признать, она очень мила с Шейном со дня его приезда в Нью-Йорк. Дала в его честь несколько обедов, представила его кое-кому из своих друзей, и, похоже, она ему симпатична. Но… – тут голос Мерри дрогнул. – На мой взгляд, она слишком уж хороша, даже слащава, уж если хочешь знать правду. Строит из себя невинного ангелочка, но я не могу избавиться от ощущения, что на самом деле она весьма опытна – во всем, что касается мужчин. Я предупредила Шейна, но он только рассмеялся. Нашел мои слова забавными. Уинстон склонен согласиться со мной. Уверена, он уже рассказал тебе, что Шейн позвал нас обоих на небольшой обед в ресторане, когда на прошлой неделе мы были в Нью-Йорке. По сути, виновником торжества был Уинстон – мы отмечали сделку с канадской бумажной фабрикой.

– Мне казалось, он не упустил ни одной детали, – медленно произнесла Пола, – но, очевидно, я ошиблась – он не упомянул о Скай Смит.

– О! – Мерри показалось странным упущение Уинстона, и она поспешила продолжить: – Но Скай присутствовала там. С Шейном. И мне представилась возможность получше с нею познакомиться, понаблюдать за ней. Обед оставил у меня очень странное ощущение. По-моему, она что-то скрывает – ну, из своего прошлого.

– Что за нелепая мысль, Мерри.

– Вовсе нет. И не спрашивай, почему я так считаю, потому что я сама не могу объяснить толком. Инстинкт, или, если хочешь, интуиция. Однако на обратном пути в Лондон мы с Уинстоном много о ней говорили, и оба сошлись во мнении, что она скользкая личность. Он в ней разочаровался, хотя весной, когда Элисон впервые познакомила его и Шейна со Скай, она ему очень понравилась.

– У них это серьезно? Я имею в виду Скай и Шейна? – Пола сама удивилась, как хрипло звучит ее голос, и по охватившему ее волнению она поняла, что мысль о близости между Скай и ее старым товарищем ей неприятна. Пола не отводила глаз от лица Мерри.

– Искренне надеюсь, что нет! Мне вовсе не хочется, чтобы она постоянно крутилась вокруг нас. Уинстон считает, что их отношения чисто платонические, а уж кому знать, как не ему… А кстати, о Уинстоне. Как дела у Салли?

– Гораздо лучше. Энтони вернулся из Ирландии дней десять назад и сразу же направился в «Гнездо цапли», где остановилась Салли. Вчера я беседовала с ними по телефону, и они наслаждаются тишиной, покоем и обществом друг друга. Между прочим, сегодня днем Энтони собирается зайти ко мне.

– Как вам всем, наверное, тяжело пришлось в связи со смертью его жены. И как назло, я была за границей, Очень жаль, что я не могла хоть морально поддержать тебя, Пола.

– Спасибо, Мерри. К счастью, Эмили тогда уже вернулась из Парижа, и мы с ней подстегивали друг друга. Мы продержались, и это главное.

– Да. Но ты выглядишь очень усталой, – заметила Мерри, прибегнув к самому мягкому выражению. С первой же минуты встречи ее поразило бледное, изнуренное лицо Полы, глубокие тени у нее под глазами. Ее подруга выглядела просто больной. – Разве ты не можешь взять отпуск на несколько дней? Уехать куда-нибудь отдохнуть?

– Шутишь? Посмотри на мой стол.

Мерри не стала продолжать, решив, что умнее не высказывать своей заботы о состоянии здоровья Полы. Надеясь скрыть волнение, она отвернулась в сторону. Ее взгляд упал на группу семейных фотографий, стоявших на большом столе красного дерева и поставленных туда еще Эммой. С карточек на нее смотрели знакомые лица – ее дедушка с бабушкой – Блэки и Лаура – в день их свадьбы; ее отец в младенческом возрасте, лежащий на меховом коврике; они с Шейном в раннем детстве; ее родители в день свадьбы; Эммины дети по мере их взросления.

Она взяла самую большую из фотографий, изображавшую видного мужчину в офицерской форме.

– Твоя мама очень похожа на Пола Макгилла. Да, у тети Дэзи глаза точь-в-точь, как у отца. Впрочем, и у тебя тоже – Довольная, что нашла способ сменить тему разговора, Миранда добавила: – На рамке зазубрина. Ты должна отдать ее в починку. Какая жалость, такая изящная серебряная вещица. Настоящий антиквариат. – Мерри указала Поле на изъян.

– Бабушка не хочет ее чинить, – с легкой улыбкой ответила та. – Когда пару лет назад я предложила то же самое, она рассмеялась и сказала, что зазубрина – часть ее прошлого.

– Что она имела в виду? – поинтересовалась Мерри.

– Дедушка не вернулся в Англию после первой мировой войны. Он остался в Австралии. Там довольно сложная история, но вкратце: как-то раз в приступе ярости и отчаяния бабушка швырнула на пол его фотографию – именно эту, и именно в этой рамке. Стекло разбилось, на рамке появилась зазубрина, но она все равно сохранила ее. Бабушка говорила мне, что с тех пор фотография служит ей напоминанием о том, что любовь требует доверия. Она уверена, что доверяй она Полу, когда тот исчез, и его любви к ней – она непременно дождалась бы его возвращения. Она считает, что тогда избавила бы себя от жутких и горьких лет своего абсолютно несчастного брака с Артуром Эйнсли.

– Но в конце концов они ведь с Полом воссоединились и долго жили счастливо, – тихо проговорила Мерри, внезапно погрустнев.

– Ты так печально это сказала, Мерри. У тебя что, у самой сердечные проблемы? Порастеряла всех старых мальчиков? – сочувственно спросила Пола.

Мерри кивнула.

– И не приобрела новых. Последнее время в этом плане у меня сплошные неудачи. Большинство из тех мужчин, с которыми я встречалась за последние несколько месяцев, не видят дальше денег О'Нилов, моей внешности и так называемой сексуальности. С каждым днем я становлюсь все сварливее и сварливее, – Мерри поморщилась. – Похоже, я закончу жизнь старой девой. Эмили повезло, что она подцепила Уинстона. По крайней мере она точно знает: он любит ее, а не ее банковский счет, поскольку у него своих денег хватает.

– О, Мерри, не все мужчины гоняются за деньгами… – начала Пола, но осеклась, признав определенную правоту в словах подруги. Положение богатой наследницы действительно имеет немало отрицательных сторон, и деньги – только одна из них.

– Возможно. Но беда в том, что мои знакомые мужчины просто не в состоянии видеть дальше своего носа. Они не понимают меня как личность, меня – какая я есть на самом деле. Я ведь не принцесса из сказки, черт возьми, и работаю я до изнеможения. И как тебе известно, я реалистка. Нас с Шейном с детства учили знать цену фунту стерлингов, как и тебя, впрочем. И, не говоря уж об отце и деде – это само собой, – тетя Эмма, конечно же, вбила в меня немало здравого смысла за те летние месяцы, что я проводила в «Гнезде цапли».

– Да, я понимаю, что ты хочешь сказать, – кивнула Пола – У людей о нас совершенно неправильное представление, ведь правда?

Миранда подошла к столу Полы и села напротив. Ее лицо выражало грусть, карие глаза смотрели печально.

– Я тебе еще кое-что скажу, Пола Я хотела бы выйти замуж за человека, которого я знала всю жизнь, который любит меня ради меня самой, любит именно меня, а не плод своего воображения. Как-то на днях я пришла к заключению, что не хочу серьезно влюбляться в восхитительного незнакомца. К чертям восхитительных незнакомцев! Они несут с собой беду и обычно полны неприятных сюрпризов. Им нужны если не деньги, то могущество. А еще есть сексуальные маньяки, их интересует только постель. – Она сухо улыбнулась. – Как любит повторять Шейн, «партнера для секса встретить легко, а найти человека для любви – трудно». В данном случае мне приходится согласиться с братцем.


– Как мило с твоей стороны уделить мне столько времени, Пола, – сказал Энтони. – Я очень тебе благодарен и хочу еще раз повторить: в самый трудный период моей жизни ты вела себя просто прекрасно. Я не могу…

Пола протестующе вытянула руку.

– Еще одна благодарность, и я выгоню тебя из кабинета. – Она налила ему вторую чашку чая. – Я рада оказать помощь, когда это в моих силах, и давай не будем забывать, что ты – член нашей семьи. – Она одарила его теплой улыбкой. – Кроме того, – добавила Пола, – я не так уж и занята сегодня. – Это была маленькая ложь, но ложь во спасение – А теперь, отвечая на твой вопрос. Я думаю, бабушка огорчится – и очень, – если вы с Салли поженитесь до ее возвращения из Австралии.

– Вот как, – пробормотал он с унылым видом. Энтони закурил сигарету и поглубже уселся в кресле и закинул ногу на ногу. Он уставился поверх головы Полы в пространство, в конце концов остановил взгляд на картине, висевшей на противоположной стене над антикварным гардеробом. Казалось, он на миг потерял нить разговора, о чем-то глубоко задумавшись. – А когда, ты думаешь, она должна вернуться? – спросил он, снова возвращаясь мыслями к Поле.

– Она обещала мне успеть к нашему традиционному празднованию Рождества в Пеннистоун-ройял… – Пола запнулась. Ей вдруг пришла в голову отличная идея. Перегнувшись через разделявший их сервировочный столик, она воскликнула: – Вот когда ты должен жениться на Салли. На Рождество. Бабушка будет довольна, и вы сможете оставаться у нее в Пеннистоун-ройял все праздничные дни.

Он ничего не ответил.

– Это же замечательная идея, Энтони. Ну почему ты колеблешься?

Он по-прежнему молчал, и внимательная Пола увидела выражение горечи на его сером изможденном лице. В глазах сквозило беспокойство, даже тревога. Такие же они были у Джима и тети Эдвины. «Глаза Фарли», – бессознательно отметила Пола. Но она тут же отбросила не имеющие отношения к делу мысли и, чтобы связать его по рукам и ногам, добавила:

– Да, Рождество – прекрасное время. Идеальное. Ну, пожалуйста, соглашайся. Мы можем попробовать связаться с бабушкой в Сиднее. Хотя нет, сейчас уже слишком поздно, – вспомнила она о разнице во времени, взглянув на часы. – Четыре часа. Два ночи в Австралии. – Ну, так пошлем телекс, – решила она.

– Полагаю, Рождество нас устроит, – неохотно протянул Энтони. – Но мы хотим скромную свадьбу, Пола. Очень скромную. Потому что к тому времени… – голос его дрогнул, и он как-то неразборчиво закончил: – Салли беременна, и ее состояние будет уже заметно.

Пола моментально почувствовала испытываемую им неловкость и перешла на веселый, беззаботный тон.

– Полагаю, в декабре Салли будет на шестом месяце, так что нам предстоит сшить ей миленькое свадебное платье, способное скрыть деликатные нюансы ее фигуры.

– Ты знала? – Энтони не мог скрыть удивления.

– Нет, но догадалась. Когда мы с Эмили видели ее в сентябре, то обе отметили, что она пополнела, и сделали выводы. Не беспокойся, кроме нас, не знает никто, только Уинстон…

– Ее отец и Вивьен тоже в курсе…

– Я говорю об остальных членах нашей семьи, Энтони. И, как ты уже говорил, мы устроим скромную свадьбу… с небольшим числом приглашенных. Конечно, Харты, бабушка, мы с Джимом, твоя мать и Эмили. Вот она-то очень расстроится, если ее не позовут.

– Да, – согласился он. – Я очень люблю Эмили, и она так нам помогла… – Энтони запнулся и проглотил подкативший под горло комок. – В сложившихся обстоятельствах – как по-твоему, очень неприлично, что я опять женюсь? Я имею в виду так быстро, после смерти Мин?

– Я так не считаю.

Энтони неуверенно посмотрел на Полу. Она же ответила ему прямым и открытым взглядом.

Перед ней сидел мужчина, чьи нервы были на пределе. Это читалось на его изможденном лице, проступало в его безвольной манере поведения и в апатии, которую она заметила в нем с первой же минуты. За последние несколько недель он заметно постарел. На бабушкином дне рождения Пола видела совсем другого Энтони. Тот, белокурый и красивый типично английской красотой, в ладно скроенном смокинге, который носил с элегантной небрежностью, свойственной только ему и Джиму, все время смеялся и казался беззаботным и счастливым, непосредственным и очаровательным. Сейчас же видела перед собой настоящую развалюгу.

Пола быстро приняла решение. Она наклонилась к нему поближе и посмотрела на него пронзительным взглядом.

– Послушай меня, Энтони. Ты не нашел счастья в браке с Мин, вы расстались и собирались разводиться. Тебя подкосила ее смерть, особенно сопутствующие ей обстоятельства, и это естественно. Однако здесь нет твоей вины. Ты должен все забыть, иначе случившееся станет между тобой и Салли и помешает вашему счастью, пустит под откос твое будущее, возможно, даже погубит всю твою жизнь. – Пола чувствовала, что говорит слишком резко, и смягчила тон. – Теперь ты должен думать о Салли и о вашем ребенке. Они отныне – главное для тебя.

– Да, ты совершенно права, – согласился Энтони. – И я не лицемер. Пожалуйста, не думай, что я только и делаю, что оплакиваю Мин. – В голосе его послышались слезы. – Но я никогда не желал ей смерти. И то, что она умерла при таких кошмарных обстоятельствах, для меня…

Пола встала с кресла и подсела к нему на диван, взяла его за руку и заглянула в лицо, испытывая сильнейшее чувство сострадания.

– Понимаю, понимаю, Энтони. И пожалуйста, поверь мне, я не жестокосердная, вовсе нет. Но что бы ты ни думал, твоей вины нет ни в чем. Моя бабушка – наша бабушка – часто повторяет, что каждый из нас в ответе за собственную судьбу, что мы сами пишем сценарий своей жизни, а затем играем роль до самого конца. И знаешь, она права. За себя, за свою жизнь несла ответственность Мин, а не ты. Попробуй найти источник силы и мужества в бабушкиной философия.

– Все равно, – отозвался он. – Но это трудно, так невыразимо трудно.

Пола укрепилась в уверенности, что ее кузен пребывает в страшном упадке духа, и она лихорадочно искала слова, которые могли бы подбодрить его, вывести из нынешнего плачевного состояния. Пола понимала его чувства, но в то же время знала: позволит он смерти Мин подкосить себя, у него не останется никаких шансов начать новую жизнь с Салли.

Тихо и мягко, так, что ее голос был едва слышен, она произнесла:

– Возможно, тебе трудно поверить, когда я говорю, что разделяю твои чувства, но так оно и есть. Ты должен оставить ту трагедию в прошлом. Иначе она погубит тебя. К тому же ты совершишь страшный грех по отношению к своему родному ребенку. – Тут Пола сознательно замолчала в ожидании его реакции.

Энтони заморгал от неожиданности и широко раскрыл глаза.

– Что ты имеешь в виду? – наконец пробормотал он изменившимся голосом. – Не понимаю… какой такой грех по отношению к моему собственному ребенку? – В его взгляде читался ужас.

– Если ты позволишь памяти о Мин, о ее самоубийстве довлеть над тобой, переполнять тебя чувством вины, ты не сможешь любить свое дитя должным образом – всем сердцем, умом и душой. Потому что Мин всегда будет рядом, между вами и, позволь добавить, между тобой и Салли тоже. И еще не забывай: вы с Салли зачали свое дитя в любви друг к другу. Оно не просило вас дать ему жизнь… На свет скоро появится невинное крошечное существо. Не обкрадывай его из-за своих личных проблем. Ему или ей потребуется все самое лучшее, что есть в тебе, Энтони. Дать ребенку меньше… да, это грех.

Он долго смотрел на Полу, часто-часто моргая в попытке сдержать готовые прорваться наружу эмоции. Потом вскочил на ноги, подошел к окну и бездумно уставился на лежащую внизу улицу. Но перед его внутренним взором стояло мертвое лицо Мин, вытащенной из озера. Он невольно закрыл глаза в надежде отогнать страшный образ. Потом достал платок и высморкался. Слова Полы все еще звучали в его раскалывающейся на части голове. Вдруг к ним присоединился голос Салли. «Живые должны жить, – сказала она прошлой ночью. – Невозможно изменить прошлое. Мы не можем занимать остаток своих дней самоистязанием. Иначе Мин добьется своего. Из могилы, но добьется». Он не мог не признать, что устами Салли гласила истина. Тут ему пришла на ум мысль, осознав которую он вдруг расправил плечи. Женщина, с годами превратившаяся в Мин, ничем больше не напоминала девушку, много лет назад завоевавшую его любовь. Мин стала злой, язвительной и злопамятной, и ее желчность и беспощадность с каждым днем убивали его любовь. Салли вовсе не разрушила их семью, как яростно утверждала Мин. Человек со стороны может разбить только неблагополучную семью, счастливые же союзы не боятся никаких вторжений. Теперь он понял: их семью развалила сама Мин. На какой-то миг ему показалось, что он совершил внезапное открытие, но тут же он признался самому себе, что всегда в глубине души знал об этом. Просто, беспрерывно себя казня, он не давал воли таким мыслям. Боль в груди начала отступать, и мало-помалу к нему вернулось самообладание.

Энтони повернулся к Поле, их глаза встретились, и теперь уже он взял ее за руку.

– Ты необыкновенная женщина, Пола, – проговорил он. – Ты мудрая и добрая, в тебе столько любви и сострадания. Спасибо, что ты вправила мне мозги. Я отдам Салли и нашему ребенку всю свою любовь до последней капли. Обещаю тебе.

После ухода Энтони Пола с удвоенной энергией взялась за работу. Она не поднимала головы до половины седьмого, пока в дверь не заглянула Эгнес.

– Мы сегодня надолго задержимся, миссис Фарли?

Пола оторвалась от бумаг, положила ручку и откинулась на спинку кресла. Она провела ладонью по своему усталому лицу, потянулась было за чашкой, но чай давно остыл, и Пола с недовольной гримасой поставила ее обратно.

– Я задержусь еще на полчасика, не больше, но ты, если хочешь, можешь идти уже сейчас.

– О нет, у меня и мысли такой не возникало, – возмутилась Эгнес. От ее взгляда не ускользнуло, как измождена, бледна Пола – Позвольте мне заварить вам чашечку хорошего горячего чая, миссис Фарли. Вы неважно выглядите.

– Большое спасибо, Эгнес. Нет, погоди. Давай-ка лучше выпьем. Мне сейчас рюмочка не повредит, да и тебе, я уверена, тоже.

– С удовольствием, миссис Фарли. А что у нас есть?

Впервые за весь день Пола искрение засмеялась.

– Прости, – извинилась она, заметив обиду и растерянность на лице секретарши. – Но ты так забавно это сказала… И правда, что у нас есть? Боюсь, что с этим неважно. Хотя в шкафу когда-то стояла бутылочка шерри.

Эгнес поспешила к встроенному шкафу, а Пола принялась перебирать бумаги, раскладывая их по разноцветным папкам, и быстро навела на своем столе порядок.

Через несколько секунд вернулась Эгнес с триумфальной улыбкой на лице. Она торжественно подняла вверх руку с бутылкой.

– Отлично. Где у нас стаканы? Мы сейчас сделаем сразу два важных дела – быстренько решим несколько последних вопросов, поскольку завтра суббота. Я решила не выходить на работу, хочу провести день с детьми. И ты тоже отдохни.

– Спасибо, миссис Фарли, – расплылась в улыбке Эгнес.

Десять минут спустя, потягивая шерри, Пола почти освободила свой стол от папок. Большинство из них перекочевали на пол и лежали у ног секретарши.

– Последние три можешь отправить в Лондон Гэй Слоун. В синей – окончательные детали по магазину деловой одежды. Кстати, я решила остановиться на том названии, которое предложила Эмили. По-моему, оно самое удачное… «Деловая женщина» – этим сказано все. Как ты считаешь?

– Мне очень нравится, как я еще на днях говорила мисс Эмили. Она устроила у нас в конторе нечто вроде опроса общественного мнения и интересовалась мнением секретарши и машинисток.

– Вот как, – пробормотала Пола, тепло подумав об Эмили, подобно трудолюбивой пчелке всегда старающейся чем-нибудь помочь. – В красной папке вся информация по январскому показу мод, а в зеленой собраны мои заметки относительно магазина «Ветер удачи», плюс список наших поставщиков в Гонконге, Индии и Японии. У тебя блокнот с собой? Хорошо. Черкни пару строк Гэй и попроси ее снять копии со списков. И еще, пошли записку…

На столе Полы зазвонил личный телефон. Эгнес взяла трубку, послушала и передала ее Поле.

– Мистер Стивен звонит из Одессы, штат Техас.

– Привет, Дейл, – начала Пола. – Как…

Он резко прервал ее:

– Мне очень жаль, Пола, но у меня плохие новости.

– Что случилось, Дейл?

– Боюсь, самое худшее. Случилась беда с одним из наших нефтеналивных танкеров. Сегодня утром он стоял под разгрузкой сырой нефти у берегов Техаса, под Галвестоном, и в машинном отсеке произошел взрыв – очень сильный взрыв.

Пола изо всех сил сжала трубку, вслушиваясь в едва слышный из-за помех голос.

– Надеюсь, обошлось без жертв? – спросила она, полная дурных предчувствий.

– Увы, мы потеряли шесть человек из команды… и еще четверо серьезно пострадали…

– О Дейл, какой ужас! – вырвалось у Полы. – Но как все случилось?

– Пока неизвестно. Еще идет расследование. Огонь охватил все судно. Но сейчас под контролем. Танкер не утонул. Повторяю: не утонул.

В трубке гудело и завывало. Пола воскликнула:

– Я тебя очень плохо слышу!

– Ясно, – крикнул он в ответ. – Сегодня очень сильные помехи. Я сказал: мы не знаем причину взрыва, но состоится расследование. Мы потеряли миллион двести пятьдесят тысяч галлонов сырой нефти, и нам предстоит огромная работа по уборке нефтяного пятна. Оно уже движется по направлению к заливу Галвестон Бэй. Морские птицы и прочая живность находятся под угрозой, как и устричные плантации. Одному Богу известно, сколько нефти дойдет до берега.

– Катастрофа! – дрожащим голосом пробормотала Пола. – На нас сейчас все набросятся – от экологов до – страшно подумать, кого. Семьи погибших – об этих несчастных необходимо позаботиться. Не сомневаюсь, ты и сам все понимаешь. Конечно, денежная компенсация – слабое утешение. Послушай, ты хочешь, чтобы я к тебе прилетела? Хотя не знаю, чем я могу тебе помочь, разве что поддержу морально.

– Нет, нет, Пола, в этом нет никакого смысла. Я со всем справлюсь. Я уже связался со страховой компанией. Очистка места происшествия обойдется нам в несколько миллионов долларов.

– Сколько конкретно?

– Не знаю. Все зависит от размеров пятна и нанесенного им ущерба. Где-то от пяти до десяти миллионов.

У Полы перехватило дух. Но она быстро справилась с собой.

– Черт с ними, с деньгами. Нам все равно придется делать уборку. Не пропадай надолго, Дейл. Я хочу знать, почему мог произойти такой взрыв. Мы всегда гордились высокой безопасностью наших судов.

– Никто не застрахован от бед. Таков нефтяной бизнес. Я позвоню тебе завтра, возможно, даже сегодня поздно вечером, если узнаю что-нибудь новое – Помехи стали слабее, и его голос теперь звучал так отчетливо, словно он говорил из соседней комнаты.

– Я весь вечер дома, – ответила Пола. – И, Дейл, сделай все возможное для семей несчастных.

– Уже делается.

– Случившееся нанесет огромный вред нашей репутации.

– Знаю, дорогая. Я больше не могу говорить. Здесь очень напряженная обстановка.

– Дейл, еще одно… Ты не сказал, какой именно танкер взорвался.

– Извини, Пола. „Эмеремм". Мне очень жаль.

Пола положила трубку и бессильно поникла в кресле.

Ее лицо выражало отчаяние.

– Я поняла суть разговора, миссис Фарли, – озабоченно сказала Эгнес. – Один из танкеров компании «Сайтекс» утонул. – Но в голосе ее звучал вопрос.

Пола кивнула и рассказала все известные ей детали, Потом пояснила:

– «Эмеремм-III» получил свое имя в честь моей бабушки. Некогда она владела компанией под таким названием, и оно очень нравилось дедушке – сочетание слова «изумруд»[2 - Emeral (анг.) – изумруд.] и ее имени. Его любимый камень и его любимая женщина. – Пола попыталась улыбнуться, но у нее ничего не вышло. – Именно он спустил со стапелей первый «Эмеремм», затем – второй. С тех пор в «Сайтекс» установилась традиция – называть именно этим именем одно из действующих судов…

– Как печально, миссис Фарли, – с сочувствием произнесла Эгнес. – Я знаю, как вы гордились безопасностью кораблей вашей компании. Просто ужасно.

– Спасибо, Эгнес, – отозвалась Пола. – Тяжелый удар, особенно тяжелый, поскольку есть жертвы. – Собравшись с силами, она вздохнула и пододвинула поближе свой блокнот. – Пожалуй, я набросаю телекс бабушке.

Когда Пола взялась за ручку, она почувствовала, как холодок пробежал у нее по спине. Не будучи суеверной по природе, она все же не могла избавиться от предчувствия надвигавшейся беды. Взрыв на „Эмеремм-III" был дурным предзнаменованием.


Глава 29


– Так тебе не понравилось, Уинстон? – спросила Эмили, близоруко щурясь в полумраке гостиной Бек-Хаус, едва освещенной тлеющим огнем в камине. Уинстон поставил свой бокал с бренди и с искренним изумлением уставился на собеседницу. Он недоуменно покачал головой.

– Итак. Пола сидит с таким видом, словно перед ней распахнулись врата ада, и за весь вечер едва произносит пару слов. Джим в промежутке между коктейлями и основным блюдом ухитряется напиться до положения риз. Моя сестра беременна настолько, что кажется, вот-вот родит тройню. Мерри без конца ноет, что превратилась в старую деву – в двадцать три-то года! – и только потому, что все мужчины, с которыми она выросла, переженились. Александр пребывает в состоянии постоянного бешенства из-за шашней твоей мамаши с половиной нашего чертова правительства. Мегги Рейнольдс чуть не доводит меня до белого каления, без остановки болтая о каком-то полуразвалившемся охотничьем домике на Гебридах. А ты еще задаешь подобные вопросы! О да, Эмили. Я в безумном восторге. Я провел один из самых веселых и запоминающихся вечеров в своей жизни. – Он рассмеялся, вдруг оценив юмор ситуации.

Эмили тоже засмеялась. Она забралась в уголок дивана, подобрав под себя ноги, и спросила:

– Но хоть Энтони-то в хорошей форме?

– На удивление. Похоже, он обрел землю под ногами и прекрасно держится.

– Благодаря Поле. Она рассказала, что имела с ним долгую беседу несколько недель назад, прочла ему что-то вроде лекции, посоветовала ему забыть о прошлом и зажить новой жизнью.

– Это она умеет, – пробормотал Уинстон, с задумчивым видом взбалтывая коньяк в бокале.

– Что ты имеешь в виду?

– Давать советы. И заметь – обычно она оказывается права. Если бы только она сама следовала своим советам.

– Ты прав! – Эмили сразу стала серьезной.

Уинстон откинулся на подушки, забросил ноги на журнальный столик и позволил себе расслабиться. Вечер в Лонг Медоу прошел ужасно, он с облегчением ускользнул вместе с Эмили пораньше, чтобы вернуться сюда, в уют и спокойствие Бек-хауса. Но один утомительный обед не имеет большого значения. Что его беспокоило, так это вид Полы и ее настроение. Уже несколько недель, прошедших после его возвращения из Ванкувера через Нью-Йорк, он смутно подозревал, что у нее что-то не так. Последние несколько часов подтвердили его опасения. Она несчастна. Уинстон не сомневался, что корень всех ее бед – ее брак с Джимом.

– Ты сегодня какой-то тихий, Уинстон. Переживаешь за Полу, да?

– Боюсь, что это так, дорогая. Помимо того, что она сегодня кошмарно выглядела, она еще и выражалась только односложно. Я знаю, Пола бывает порой замкнута, она не такая болтушка, как ты. Но, как правило, она более общительна, особенно в кругу семьи.

– Ее угнетает не работа, – воскликнула Эмили. – Она привыкла к стрессам, к ночным бдениям в конторе, к огромной ответственности. У нее сил, как у быка – она вся в бабушку.

– Да, Эмили. Я знаю Полу почти так же хорошо, как и ты. Именно это я имел в виду, когда говорил про врата ада. Ясно, что она не больна физически. У нее моральные проблемы… – Уинстон спустил ноги на пол и начал рыться в кармане в поисках сигарет. – В их браке многое неладно. Готов спорить, – заключил он, закуривая.

– Ты абсолютно прав, Уинстон. В последнее время я несколько раз пробовала затронуть эту тему, но она только бросает на меня убийственные взгляды и замыкается в себе, уходя от ответа.

– Но вы всегда были так близки. Неужели она вообще ни словом не обмолвилась? – в его голосе явственно звучало удивление.

– Ну, не совсем. Я уже рассказывала, как расстроилась она в то кошмарное воскресенье в сентябре. Ну знаешь, из-за Джима и позиции, которую он занял в ее конфликте с Сэмом Феллоузом. Вернувшись из Пеннистоун-ройял, я сразу поняла, что она плакала. А когда Джим прилетел из Ирландии и мы все втроем находились в Лондоне, Пола как-то вскользь пожаловалась на раздражительность и даже вспыльчивость мужа. Я попыталась копнуть поглубже, но она как будто… отмахнулась от меня и ушла в себя, точно как сегодня. Такая тенденция стала особенно заметна за последние несколько месяцев. И она буквально сжигает себя на работе. Больше она вообще ничего практически не делает, кроме того, что проводит все свое свободное время с детьми. Пола просто обожает близнецов. Я вообще склонна считать, что они стали для нее единственным смыслом жизни – разумеется, помимо бизнеса.

– Это плохо. Тетя Эмма будет не в восторге, когда по возвращении домой через месяц увидит, какой она стала. – Уинстон сменил позу и, заметив озабоченное выражение лица Эмили, взял ее за руку. – Эй, куколка, не смотри так грустно. Все образуется. Жизнь имеет одно странное свойство – она сама создает проблемы и сама же и разрешает.

– Думаю, ты прав, – прошептала Эмили, но в глубине души она считала, что в случае с Полой, учитывая ее характер, все вряд ли закончится так просто. Ее кузина будет несмотря ни на что держаться за свой брак из-за детей и своего редкостного чувства долга по отношению к ним, а еще из-за своего нежелания признать поражение.

– Хочешь, я поговорю с Полой? – предложил Уинстон. – Я мог бы…

– Ни за что! – в ужасе вскричала Эмили. – Она рассердится, сочтет твои слова вмешательством в ее личную жизнь, и за все свои заботы ты получишь хорошую взбучку, и больше ничего.

Уинстон вздохнул.

– Боюсь, ты права. Послушай, если хочешь знать мое мнение, то я считаю: им с Джимом следует развестись.

– Она никогда не пойдет па подобный шаг. Пола относится к разводу так же, как и я.

– Ага. А как именно? – Уинстон навострил уши и внимательно посмотрел на собеседницу.

– Ну, – медленно произнесла Эмили, – мы обе его не одобряем. В конце концов, у нас перед глазами пример моей матери. Я счет потеряла ее мужьям и разводам.

– Твоя мать – исключите из правил.

Не отреагировав на его замечание, Эмили продолжала говорить:

– Пола считает, что если в семье возникают проблемы, их надо преодолеть. Она говорит: нельзя разводиться из-за разбитой чашки, только потому, что на дороге супругам встретилось несколько ухабов. Так вопросы не решают. Она полагает, будто брак требует больших усилий…

– Для танго требуется два партнера.

Эмили кивнула с задумчивым видом.

– Ты намекаешь на то, что Джим может со своей стороны не делать никаких усилий… Я правильно тебя поняла?

– Возможно, – после некоторого колебания ответил Уинстон. – Но я могу и ошибаться, и вообще, кто знает, что происходит в личной жизни других людей. Вот почему эту тему следует немедленно оставить. Наш разговор абсолютно бесполезен, Пончик.

– Да, – согласилась Эмили. – Уинстон, не зови меня Пончиком. Я стала очень изящной.

Он рассмеялся.

– Я говорю любя, а не из желания подразнить, глупышка. – Он поставил бокал и пересел на ее край дивана. Обняв Эмили, он прошептал, уткнувшись губами ей в щеку: – Так, значит, учитывая твое отношение к разводу, я обречен быть с тобой до конца жизни?

– Да, – прошептала она в ответ. – Мы просто обречены быть друг с другом, слава Богу!

– Согласен. – Он слегка отодвинулся, чтобы заглянуть в юное чистое лицо своей невесты. Как она мила, как невинна, и при всей ее молодости в ней такая глубокая мудрость, что он иногда поражался. Он ласково сказал: – После тебя, Пончик, я никогда не испытал бы счастья с другой.

– Почему? – Она просияла.

– Ты такая любопытная?

– Нет, скажи…

– Потому что знаю тебя вдоль и поперек и понимаю тебя, моя любовь, а еще потому, что мы подходим друг другу в сексуальном плане.

– Ты уверен? – поддразнила она.

– Ну, поскольку уж ты затронула эту тему… возможно, нам следует провести еще один эксперимент. – Он улыбнулся с любовью в глазах. Поднявшись на ноги, Энтони протянул ей руку: – Пошли в спальню, дорогая, и продолжим опыты. Надо же знать наверняка. – И он увел ее наверх.

– Как хорошо, что ты провел в доме центральное отопление, иначе мы замерзли бы до костей. Сегодня очень холодно, – заявила Эмили полчаса спустя, завернувшись в простыню.

– Не уверен. По-моему, мы вдвоем способны лед растопить, – подмигнул ей Уинстон, поправил под головой подушку и потянулся за бренди, которое он предусмотрительно захватил с собой. – Хочешь глоточек? – предложил он.

– Нет, спасибо. Больше не хочется. У меня от него сердце заходится.

– Черт побери! А я-то думал, что только я так на тебя действую, – ухмыльнулся Уинстон. – Кстати, зажечь камин?

– А разве мы не собираемся спать?

– Сон вовсе не входил в мои ближайшие планы, – улыбнулся он. – А ты что, уже устала?

Эмили со смехом покачала головой. Ее взгляд неотступно следовал за ним, когда Уинстон соскочил с кровати, надел халат и направился к камину, расположенному прямо напротив старомодной широкой кровати. Он чиркнул спичкой, зажег бумагу и заранее сложенные в камине дрова, затем двумя старинными кочергами подправил пламя. Эмили любила наблюдать за Уинстоном, когда он что-нибудь делал. У него такие ловкие и умелые руки, и он вечно что-нибудь чинил, или в доме, или в поместье. Она вспомнила маленький мостик через пруд, который он построил в «Гнезде цапли» в годы их детства. Очаровательное сооружение, смело задуманное и отлично воплощенное. Да, он плотник от Бога. Она до сих пор хранила маленький ящичек для драгоценностей, сделанный им на ее десятилетие – такой изящный, оббитый изнутри красным бархатом. Но когда они с Шейном основали группу «Цапли», он забыл плотницкое ремесло ради музыки.

Улыбнувшись своим мыслям, Эмили вдруг спросила:

– Уинстон, а что стало с твоей трубой?

Он сидел на корточках перед огнем и резко повернулся, озадаченный неожиданным вопросом.

– Ради Бога, с чего это ты вдруг заговорила о моей трубе?

– Я лежала и вспоминала, вспоминала сценки из нашего детства.

– Довольно забавно, но несколько недель назад на нее наткнулась Салли, когда она зачем-то рылась в одном из шкафов в «Гнезде цапли». – Он вернулся к кровати, сбросил халат и улегся рядом с Эмили. – Я был ужасен тогда, не правда ли? При полном отсутствии слуха считал себя великим музыкантом.

– Я находила тебя замечательным. Правда, не тогда, когда ты играл на трубе… От твоей игры действительно мороз шел по коже… А! Пари держу, именно ты подсунул мне в постель дохлую рыбу! – Она шутливо стукнула его по руке. – Я никогда не забуду, как она воняла. Фу!

Он схватил ее в объятия и повалил на подушки, не тая пошевелиться.

– Ты этого заслуживала. Ты была такая симпатичная вредина. – Он наградил ее долгим поцелуем. Когда он наконец оторвался от ее губ, то прошептал: – Если бы я тогда хоть что-нибудь соображал, мне следовало вместо рыбы залезть к тебе в постель самому.

– Ты бы в жизни не осмелился, Уинстон Харт, так что нечего строить из себя героя! Бабушка видела все на метр под землей.

– И до сих пор видит, – подхватил он и, слегка отстранившись, с нежностью посмотрел на нее. Потом взял свой бокал с бренди, согрел его в руках и с наслаждением отпил глоток. Как наслаждался он этой неспешной дружеской пикировкой с Эмили после бурных и страстных объятий. С ней всегда легко после любви.

Все накапливавшееся в них напряжение они разряжали только в постели, ничего не оставляя на потом. Ее страсть к нему, ее беспредельное желание воспламеняло и восхищало Уинстона. Он потянулся к Эмили и крепко сжал ее руку, подумав про себя, как ему повезло. Он знал, что такое было бы абсолютно невозможно с Элисон Ридли.

Уинстон закрыл глаза, припомнив тот чудесный воскресный вечер в апреле, когда Эмили приехала на ужин, который он пообещал сам приготовить. Но так и не приготовил. Как только она вошла в дом, они посмотрели друг на друга – и все стало ясно. И уже через десять минут они оказались в его постели, где он, к своему собственному удивлению, овладел ею трижды и через очень короткие промежутки времени.

Кузина – троюродная кузина, – поправил он себя, – поразила Уинстона раскрепощенностью, готовностью дарить и получать наслаждение, ее безграничной щедростью и открытостью в постели. В полдвенадцатого, завернувшись в банные полотенца, они устроили импровизированный пикник перед камином в гостиной из того, что нашлось в его холостяцком холодильнике, запивая еду бутылкой коллекционного шампанского из запасов Шейна. Какой замечательный был вечер…

– Уинстон, пожалуйста, не сердись, но мне надо кое-что тебе сказать, – проворковала Эмили. – Это очень важно.

С трудом оторвавшись от эротических мечтаний, Уинстон поднял веки и искоса взглянул на любимую.

– Почему я должен сердиться? Ну, давай, Пупс, излагай.

– Господи, Пупс – еще хуже, чем Пончик, – надула губки Эмили в шутливом негодовании. – Ну почему англичане так любят давать глупые прозвища?!

– Потому что прозвищами наделяют близких людей, и они отражают тепло, привязанность, любовь, дружбу. Так ты расскажешь мне это «очень важное» или нет, Пупс?

– Да, – она подобралась, села к нему в полоборота, опершись о локоть и внимательно глядя ему в лицо. – Дело касается смерти Мин… то есть расследования.

– О нет, Эмили, только не это! Не надо все начинать сначала! – простонал он и с наигранным отчаянием закатил глаза. – Ты уже свела с ума Полу, а теперь берешься за меня.

– Пожалуйста, выслушай меня – ну, хоть минуточку.

– Хорошо, но только побыстрее. По-моему, я опять пришел в боевую готовность.

– Уинстон, какой ты неугомонный!

– Только с тобой, моя маленькая, милая, соблазнительная красотка.

– Не такая уж я и маленькая, – возмутилась Эмили. – Послушай. Салли сказала мне, что Энтони по-прежнему не уверен, действительно ли Мин покончила жизнь самоубийством. По его мнению, имел место несчастный случай, и я…

– Мы напрасно теряем время, – нетерпеливо перебил ее мучимый желанием Уинстон. – Тетя Дэзи и Джим подробно рассказали нам все о расследовании. Как я понял, несчастный случай исключается. Абсолютно.

– Согласна. То есть что это не несчастный случай. Однако я лично не верю и в версию о самоубийстве.

Уинстон недоверчиво рассмеялся.

– Ты пытаешься сказать мне, что, по-твоему, произошло убийство? Перестань, Эмили.

– Боюсь, я действительно так думаю.

– Тогда кто же его совершил? Естественно, ты не можешь допустить мысль о причастности к нему Энтони, который мухи не обидит?

– Нет. И я не знаю, кто виноват. Но ее смерть не дает мне покоя… Никак я не могу о ней забыть. Понимаешь, Уинстон, все дело в тех пяти часах. Они мне всегда казались странными, и даже тот полицейский-ирландец назвал их загадочными. Мне рассказывала тетя Дэзи. И я с ним согласна. Они действительно загадочны – и необъяснимы.

– Ты зарыла в землю свое призвание, крошка. Тебе следовало бы писать детективы, – ухмыльнулся он. – Может, Мин просто загнулась от перепоя.

– Смейся сколько угодно, Уинстон, но я уверена, что в один прекрасный день правда выйдет наружу. Вот увидишь, – мрачно отозвалась Эмили.

Уинстон насторожился. Сколько он себя помнил, он всегда считал Эмили необыкновенной – умной, тонкой, сообразительной и гораздо более мудрой, чем ее считали многие члены семьи. И с тех пор, как между ними возникли серьезные отношения, он еще больше укрепился в своем мнении. Она часто говорила умные вещи, и Уинстон уже привык прислушиваться к ней и доверять ее оценкам. Именно Эмили настаивала, чтобы он приобрел канадскую бумажную фабрику, и заставила его продолжать зашедшие в тупик переговоры. За последнее время какая-то часть присущего ей честолюбия и настойчивости перешла и на него. Эмили убедила Уинстона, что его долг – более активно работать на благо их газетной империи. В связи с чем Уинстон начисто оставил мечту о праздной жизни деревенского аристократа.

Учитывая все вышеперечисленные причины, к ее словам следовало отнестись со всей серьезностью. Медленно выговаривая слова, он произнес:

– Ты говоришь, что не знаешь, кто мог убить ее, и я готов согласиться, что это сложный вопрос. С другой стороны, ты, несомненно, много размышляла об обстоятельствах смерти Мин, поэтому у тебя должны иметься какие-нибудь предложения о том, что могло с ней случиться. Рассказывай. Я внимательно тебя слушаю. Честно, Пупс, я больше не смеюсь.

Эмили ответила ему благодарной улыбкой.

– Ничто и никогда не убедит меня в том, что Мин торчала у озера столько времени. Я полагаю, оттуда она ушла куда-то, где и продолжила пить. Некто, бывший с нею, очевидно, поощрял ее, а возможно, даже подсунул ей таблетки – ну, чтобы притупить восприятие. Затем, когда она отключилась, ее бросили в озеро, чтобы ее смерть походила на самоубийство или на результат несчастного случая.

– Послушай, я честно не собираюсь подтрунивать над тобой, но твоя теория кажется несколько надуманной. Кроме того, все известные нам факты говорят о том, что она не покидала поместья.

– Знаю, но точно никто не уверен. А она могла уйти – пешком, оставив машину у озера.

– Ох, Эмили, Эмили, – покачал он головой, беспомощно глядя на возлюбленную. – Ничего не получается. Кому нужно было убивать Мин? И зачем? Где мотив преступления? Я могу задать сотню вопросов, которые не оставят от твоей теории камня на камне. Не сомневаюсь, что Пола так и поступила. Что она сказала?

– Примерно то же, что и ты… а потом попросила меня выкинуть прошлое из головы – ведь дело закрыто и все обошлось с минимальными потерями. Словом, она отмахнулась от меня. Но как Энтони и Салли будут жить, зная, что Мин лишила себя жизни из-за них? И есть соображение. Уинстон, подумай о Мин. Если она пала жертвой хладнокровного преступления, чему я склонна верить, то ее убийца должен ответить по закону.

Уинстон долго молчал, обдумывая ее слова. Потом он тихо проговорил:

– Дорогая, не лезь на рожон. Ты ничего не сможешь сделать, и Пола права, дело действительно закрыто, на нем поставлена точка. Ты только разворошишь осиное гнездо, подвергнешь Энтони и Салли новым неприятным волнениям. Я мог бы часами говорить с тобой на эту тему, Пупс, но, – он вздохнул, – сейчас я не чувствую в себе ни сил, ни желания.

– Извини. Мне не следовало бы поднимать эту тему сегодня вечером. – Эмили закусила губу.

– Что ж, давай смотреть правде в глаза, дорогая. Ты действительно выбрала самое неподходящее время. – Он легонько дотронулся пальцем до ее щеки, прочертил линию по шее, груди, пока не дошел до края укутывавшей ее простыни. – Возможно, тебе невдомек, Эмили, но у меня сейчас совсем другие вещи на уме.

Эмили обворожительно улыбнулась, вмиг позабыв свои подозрения.

– Я ведь уже сказала – извини. Оставим эту тему.

– Твое желание для меня закон. – Он поставил бокал на столик и вдруг резко повернулся: – Я бы предпочел, чтобы ты не упоминала о своей… теории в разговорах с Салли.

– Ну, разумеется. Что я, дурочка?

– Вовсе нет. Иди сюда. Я тебя хочу. – И он выключил лампу. Эмили последовала его примеру и юркнула в его открытые объятия, обвилась вокруг любимого, прижавшись к нему всем телом. – Вот видишь, что ты наделала? Из-за твоей кошмарной версии об убийстве я потерял способность выполнить долг любящего жениха. – Он стал гладить ее волосы, отливавшие золотом в свете огня камина.

– Думаю, что это не надолго, или я тебя совсем не знаю, – промурлыкала она и, притянув его голову к себе, впилась в его губы страстным поцелуем.

Целуя ее в ответ, он провел рукой по ее телу, по груди, животу и внутренней стороне бедер. Шелковистость ее кожи сводила его с ума. Он снова повел рукой наверх, опустил ладонь на ее грудь и припал губами к соску. Она вцепилась ему в волосы, он ощутил ее сильные пальцы у себя на затылке. Эмили издала тихий стон, когда он прикоснулся кончиком языка к ее затвердевшему соску.

Эмили лежала тихо-тихо и только прерывисто задышала, когда губы Уинстона, оставив ее грудь, скользнули вниз. Он начал целовать ее живот, одновременно рукой лаская ей бедра. От его чувственных прикосновений Эмили бросало в дрожь. Он точно знал, как возбудить ее. Впрочем, он всегда это знал. Со времен их ранней юности он приобрел больше опыта, стал тоньше, лучше узнал женщин. Его рука скользнула ей между бедрами и замерла там. Вдруг резким, неожиданным для нее движением он оказался на ней, подсунул руки ей под спину и приподнял, одновременно войдя в нее и овладев ею. Его губы нашли губы Эмили, и они слились в одно целое. Ее тело неостановимо тянулась к его. Эмили обняла Уинстона за спину и полностью отдалась все усиливающимся ритмическим движениям…

Спустя какое-то время, когда они, обессиленные, лежали в объятиях друг друга, Эмили спросила с улыбкой:

– Интересно, кто пустил эту мерзкую и абсолютно ошибочную сплетню, будто англичане – никудышные любовники?

Уинстон удовлетворенно вздохнул и ухмыльнулся.

– Иностранцы, кто же еще?


Глава 30


День выдался ветреный. Пола шла сперва по дорожке, а потом через лужайку, по направлению к тачке, которую она оставила там вчера. Опавшие листья кружились вокруг ее ног. Из-за пелены свинцовых облаков, окрасивших небо в скучный серый цвет, проглянуло солнце, словно сияющим копьем пронзив осеннюю листву. Деревья сразу же вспыхнули в его лучах, и на миг показалось, будто не листья колышутся на ветру, а пластинки из золота и меди.

Пола замерла на месте и, подняв голову, обвела глазами сад. Как он прекрасен, даже в ноябре, – подумалось ей. Ее взгляд упал на газон, и он тоже казался покрытым золотой тканью или, скорее, старинным гобеленом, тканым из золотых, коричневых, алых и охряных нитей.

Пола взяла грабли и начала сгребать листья в большую кучу. Она работала самозабвенно, радуясь возможности хоть ненадолго оказаться вне дома. Ее ум притупился от забот и усталости, и она надеялась, что час, проведенный в саду, вернет ей бодрость и поможет стряхнуть чувство отчаяния, постепенно перераставшее в депрессию – чувство, доселе ей незнакомое. Через несколько минут Пола распрямилась, прислонила грабли к тележке и сняла рабочие перчатки. Порывы северного ветра становились все ощутимее. Она поплотнее запахнула шарф, поглубже натянула шерстяную шапочку и подняла воротник своего старого твидового пальто. В воздухе пахло морозом – признак приближающегося снегопада. Пола снова надела перчатки и взялась за грабли, потом нагрузила листьями тележку. Так прошло примерно полчаса, и тут до ее ушей донеслись шаги по дорожке. Не оборачиваясь, Пола продолжала работать. Она знала, что это Джим.

– Доброе утро, дорогая, – с наигранной веселостью произнес он. – Ты у нас сегодня ранняя пташка.

Не желая оглядываться, пока ее лицо не приняло равнодушное выражение, Пола продолжала сгребать листья.

– Я решила немного убраться здесь до своего отъезда в Лондон. Да и вообще, свежий воздух и физические упражнения пойдут мне только на пользу.

– Да, наверное, ты права, но тебе не следует переутомляться. Фред может заняться этим завтра. За что же ему тогда деньги платят?

– Для одного-единственного садовника здесь слишком много работы. – Пола распрямилась и, опершись на грабли, наконец взглянула мужу в глаза.

– Ты сердишься на меня. – Он улыбнулся робко и смущенно.

– Вовсе нет.

– А следовало бы. Я здорово перебрал вчера вечером.

– Не так уж часто такое с тобой случается, – ответила Пола и сама себе удивилась – зачем искать для него оправдание, открывать ему лазейку. За последние несколько недель Джим неоднократно напивался, но его вчерашнее состояние и поведение перед гостями не заслуживали прощения.

Он облегченно вздохнул и шагнул поближе, с тревогой глядя на жену. Положил руки поверх ее ладоней, сжимавших грабли.

– Ну ладно, давай помиримся, как следует, – неуверенным голосом произнес он. – В конце концов, что за счеты между друзьями. – Не дождавшись ответа, Джим наклонился и чмокнул ее в щеку. – Я прошу прощения. Больше такого не произойдет.

– Да будет тебе. Все нормально. – Пола заставила себя улыбнуться. – Вчера просто был неудачный вечер. Все вели себя как-то странно, и неудивительно, что Уинстон с Эмили рано ушли.

– У них есть дела и поважнее, – хохотнул он, по-прежнему чувствуя себя не в своей тарелке. – Надеюсь, я не оскорбил Уинстона или кого-нибудь другого? – Он казался смущенным и полным раскаяния.

– Нет. Ты был сильно пьян, но дружелюбен.

– Зато сейчас я расплачиваюсь за свою вчерашнюю вакханалию. Как же мне паршиво! – Он поежился и засунул руки в карманы пальто. – Однако здесь холодно. Как ты только терпишь?

Пола ничего не ответила, только внимательно посмотрела мужу в лицо. Он был бледен, под глазами мешки. Ветер взлохматил его волосы, и в лучах солнца они вдруг сверкнули белым золотом. Он отбросил прядь со лба и, щурясь от солнца, поглядел на Полу.

– Ну что ж, дорогая, пожалуй, я пойду. Я просто пришел извиниться за вчерашнее и поцеловать тебя па прощание.

Пола нахмурилась и удивленно спросила:

– А куда ты собираешься?

– В Иедон.

– Надеюсь, ты не собираешься лететь в такой сильный ветер, да еще и с похмелья?

– Похмелье наверху сразу пройдет, – ответил он, задрав голову к небу. – В бездонной голубизне. – Он перевел взгляд на Полу и слегка улыбнулся. – Очень приятно и утешительно, что ты обо мне беспокоишься, но не стоит волноваться. Со мной ничего не случится. Несколько минут назад я позвонил в аэропорт, и они сказали, что прогноз погоды благоприятный. Через час ветер должен утихнуть.

– Джим, ну пожалуйста, не делай этого, по крайней мере не сейчас, пока я еще не уехала в Лондон. Давай пойдем домой, выпьем по чашечке кофе. Я собираюсь провести в Нью-Йорке две или три недели и не хочу, чтобы между нами оставалась недосказанность. Нам надо поговорить.

– Наверное, я сейчас туговато соображаю, – легкомысленным тоном заметил Джим, но глаза его сузились и настороженно заблестели. – Чего-то я не понимаю. О чем ты хочешь поговорить?

– О нас, Джим. О нашей семейной жизни, о наших проблемах, о той ужасной натянутости, что возникла между нами.

– Натянутости? – Он непонимающе уставился на жену. – Я ничего такого не чувствую… мы оба устали, только и всего… и если между нами и возникают проблемы, то незначительные, я бы сказал, естественные. Мы оба много работаем, оба испытываем огромное давление, да еще тот злосчастный скандал в Ирландии не прошел бесследно. Так что… вполне естественно, временами возникает и натянутость. Но все пройдет, Пола. Все всегда проходит. Я знаю…

– Ну почему ты всегда вот так? – воскликнула Пола, опалив его взглядом. – Ты – как страус, вечно норовишь спрятать голову в песок. У нас есть проблемы, Джим, и не знаю, как ты, а я не собираюсь продолжать в том же духе.

– Эй, спокойнее, не надо так волноваться, – с неуверенной улыбкой сказал он, лихорадочно соображая, как бы умилостивить супругу. Его начинали раздражать ее постоянные попытки раскладывать по полочкам и бесконечно обсуждать их семейную жизнь, соваться туда, куда лучше вовсе не заглядывать. Как же избежать этого серьезного разговора? Ему хотелось повернуться и убежать, сесть за штурвал самолета и на время забыться в вышине. Только там, взмывая все выше над облаками, он чувствовал себя свободным, умиротворенным, способным отринуть от себя земные заботы и раздиравшую его внутреннюю борьбу. Да, именно там проходят лучшие минуты его жизни… там, с детьми… и в постели с Полой. Джим взял жену за руку.

– Хватит, милая, не надо ссориться перед тем, как ты надолго уедешь. Все хорошо. Я люблю тебя. Ты любишь меня, а это самое главное. Разлука пойдет тебе на пользу. Ты вернешься отдохнувшей, и мы разберемся с нашими маленькими неурядицами. – Он ухмыльнулся, вдруг став похожим на большого мальчишку. – А возможно, они и сами рассосутся еще до твоего возвращения.

– Я так не считаю. Ничего не изменится, пока мы не начнем говорить друг с другом, обсуждать наши разногласия, как это должны делать двое умных и взрослых людей. Одна из проблем – возможно, самая серьезная – как раз и состоит в твоем постоянном нежелании обменяться мнениями.

– Если уж у нас и есть проблемы, как ты утверждаешь, то из-за свойственной тебе тенденции устраивать бурю в стакане воды, раздувать маленькие, незначительные инциденты до невероятных размеров. И еще одно – ты слишком уж чувствительна.

Пола возмущенно взглянула на мужа:

– Не пытайся взвалить вину на меня. Ну почему ты не хочешь признать, что не можешь нормально общаться?

– Потому что это не так… Ты все выдумала. И вообще, самое близкое общение происходит в постели, а здесь-то у нас нет никаких проблем.

– А, по-моему, есть, – прошептала Пола едва слышно.

Теперь пришла очередь Джима выглядеть ошарашенным.

– Как ты могла сказать такое! Мы идеально подходим друг к другу в сексуальном плане. Тебе со мной так же хорошо, как и мне с тобой.

Пола вздохнула, лишний раз убедившись, насколько он ее не знает как человека и не понимает, чего она хочет.

– У меня совершенно нормальные желания, Джим. В конце концов, я молодая женщина и действительно люблю тебя. Но иногда ты… – она запнулась в поисках нужных слов, зная, что ступает на опасную тропу, где требуется особая деликатность.

– Что – я? – настаивал он, пронзая Полу взглядом своих светлых прозрачных глаз. Теперь ему стало интересно.

– Ты бываешь слишком… активным. Думаю, лучшего определения не найти. Часто я прихожу домой с работы выжатая, как лимон, и мне не до ночных марафонов в постели. – Она немного заколебалась, прямо встретив его взгляд и гадая про себя, стоило ли касаться такой деликатной темы. Теперь она жалела о вырвавшемся у нее признании.

– Я уже не первый месяц твержу, что ты стала слишком много работать. Тебе необходимо сбавить темп. Зачем тебе вся эта идиотская карусель? Ты и так в один прекрасный день окажешься одной из богатейших женщин в мире, – произнес он, медленно выговаривая слова.

Хотя ее и разозлило его замечание, Пола ответила, как могла спокойно:

– Я работаю потому, что мне так нравится, и потому, что мне присуще чувство ответственности, причем не только перед бабушкой из-за того наследства, которое она мне когда-нибудь оставит, но и перед нашими служащими.

– И тем не менее, если бы ты так не изнуряла себя на работе, ты не чувствовала бы себя постоянно уставшей. – Он заморгал и закрылся ладонью от солнца. Тут ему пришла в голову еще одна мысль, и он спросил с внезапной тревогой в голосе: – Ты хочешь сказать, что я не удовлетворяю тебя в постели?

Пола покачала головой.

– Нет, не хочу. – После короткого колебания и опять вопреки смыслу она добавила: – Но мне нужно не то же, что тебе, Джим. Женщины устроены иначе, чем мужчины. Женщинам… нам… мне нужно, чтобы меня подводили к кульминационному моменту, причем постепенно. Видишь ли… – Она не закончила, заметив перемену в выражении его лица. Он выглядел так, словно его осенило величайшее открытие.

Вообще-то Джим и сам не знал, рад он или расстроен. «Так вот в чем дело, – подумал он. Секс. Основа всех бед, как говорится». Быстрым взглядом он окинул жену с головы до ног.

– Пола… дорогая… прости, если я вел себя как эгоист и думал только о себе. Я не понимал, правда. Но если разобраться, кое в чем ты сама виновата – ведь я теряю голову из-за тебя. Возможно, я действительно позволяю своим страстям и желаниям брать над собой верх. В будущем я стану совсем другим – клянусь. – Он коротко рассмеялся. – Должен признаться, я никогда особенно не любил… э… разминку в постели. Она мне всегда казалась каким-то не мужским занятием. Однако я постараюсь помочь тебе и проявлять больше терпения, пока ты не будешь… – он кашлянул, – полагаю, выражение «готова» здесь вполне уместно.

Пола чувствовала, как краска заливает ее лицо. В его голосе звучали саркастические и покровительственные нотки, и она ощущала себя безмерно униженной. «Помочь мне, – подумала она. – Он говорит со мной, как с калекой. А мне нужно так немного – чуть-чуть понимания в каждом аспекте нашей семейной жизни». К сожалению, он ухватился за тему их сексуальных отношений и увел разговор в сторону. Теперь Пола жалела, что попалась в ловушку. И еще кое-что. Почему такой важный и серьезный разговор происходит здесь? Посреди сада! «Потому что в доме он чувствовал бы себя загнанным в угол, – ответила она сама себе. – Он не хочет говорить. На самом деле у него одно желание – опять ускользнуть и отправиться летать на самолете, или заняться каким-нибудь другим из своих увлечений. Он только успокаивает меня». Облака скрыли солнце, предвещая дождь. Поле стало холодно, она передернула плечами.

– Ты замерзла, – заметил Джим, тут же взяв ее за руку. – Может, нам все-таки следует пойти в дом. – Он улыбнулся несколько двусмысленно. – Мне в голову пришла замечательная идея, дорогая. А почему бы нам прямо сейчас не отправиться в постельку? Я докажу тебе, что могу быть самым заботливым любовником в мире, и…

– Джим, ну как ты можешь! – воскликнула Пола, отбросив от себя его руку и, отпрянув, испепелила его взглядом. – Неужели ты полагаешь, что все наши недопонимания сводятся только к сексу?

– Ты лишь минуту назад намекнула, что у нас есть проблемы в области секса. Я хотел бы доказать тебе твою ошибку.

– Я ни на что подобное не намекала. Я только сказала, что не могу бесконечно заниматься любовью. – Она едва не добавила «и бездумно», но все-таки сумела сдержаться.

– Ну, пошли, – воскликнул Джим и увлек ее по дорожке к дому.

Пола не сопротивлялась и позволила ему ввести себя в дом. В прихожей Джим повернулся к ней и спокойным голосом сказал:

– Сварю-ка я кофе.

– Спасибо. Я очень замерзла. – Пола скинула с плеч пальто. – Я подожду в кабинете. – Она знала, что ее голос дрожит, но ничего не могла с собой поделать. Ее всю трясло от ярости. Джим ничего не ответил и исчез в направлении кухни. Пола распахнула дверь его святая святых. В огромном камине весело гудел огонь, наполняя жаром маленькую комнату, один из самых уютных уголков в Лонг Медоу.

Усевшись в кресло перед камином, Пола попробовала расслабиться, но когда через несколько минут он вошел с двумя большими чашками кофе, она сразу увидела, что лицо его холодно и отчужденно, и сердце ее упало.

– Ну ладно, – сказал он отрывисто, передал ей кружку и уселся рядом. – Давай поговорим.

Хотя в его голосе не звучало ни одной обнадеживающей нотки, Пола все же начала:

– Джим, я правда люблю тебя и хочу, чтобы мы жили счастливо, но, честно говоря, я не испытываю счастья – по крайней мере сейчас.

– И в чем, по-твоему, дело? – требовательно спросил он.

Пола ясно видела растерянность на его лице и не могла понять – то ли он искренне удивлен, то ли разыгрывает удивление.

– Как я уже сказала, проблема состоит в нехватке нормального общения, – начала она. – Каждый раз, когда я хочу поделиться с тобой своими волнениями, ты с ходу отмахиваешься от меня, словно мои мысли и чувства не имеют никакого значения. – Пола печально посмотрела на мужа. – И все же я не сомневаюсь в твоей любви ко мне. Но с другой стороны, я чувствую себя изгоем. Ты словно стеной отгородился от меня, и я больше не могу до тебя докричаться. И когда между нами возникают трения, у тебя на все одно решение – заняться любовью. Тебе кажется, будто после постели наши трудности исчезают сами собой, однако все не так просто. Они остаются. И накапливаются.

Он вздохнул:

– Извини. К сожалению, в отличие от тебя я не рос в окружении огромной семьи. Я был одиноким маленьким мальчиком, и всю мою компанию составлял старый дедушка. Возможно, мне не всегда удавалось довести до тебя мои мысли, но мне всегда казалось, что я выслушивал тебя с должным вниманием. Что же касается секса – я просто не знаю другого способа сглаживать наши трудности. Мне казалось, будто ты получала такое же удовольствие, что и я, но если я навязываю его тебе, то…

– Джим, замолчи сейчас же! – крикнула Пола. – Ты неправильно меня понял. Конечно, я хочу, чтобы мы с тобой жили нормальной половой жизнью, ты – мой муж, и я по-прежнему испытываю к тебе влечение, но меня не устраивает, когда ты используешь секс как способ манипулировать мной. Такое поведение нечестно и ставит нас в неравное положение.

Он с шумом втянул воздух, всем своим видом выражая крайнее изумление.

– Ну вот, ты опять за свое! Начинаешь выдумывать всякие нелепости. Когда я тобой манипулировал?

Пола вздохнула. Она решила начать по-другому, в надежде все-таки заставить его быть честным с ней.

– Возможно, тебе кажется, что я тебя критикую, но это не так. Я только перечисляю то, что меня некоторым образом беспокоит. Ведь я сама знаю, какой противной я порой бываю. А посему… откровенность за откровенность. Теперь твоя очередь – скажи, что ты думаешь обо мне. Поделись своими мыслями, и поговорим как два взрослых человека.

Джим рассмеялся в ответ:

– О, Пола, ты сегодня такая напряженная и раздраженная! Честно говоря, по-моему, ты ведешь себя довольно глупо и поднимаешь много шума из ничего. Что же касается моих мыслей о тебе – дорогая, я нахожу тебя замечательной и люблю тебя. Если у меня и есть какие-то жалобы и претензии… что ж… они совсем незначительны и несущественны.

– Для меня они важны. Скажи мне, Джим. Ну, пожалуйста.

Явно против воли он медленно произнес:

– Я определенно уверен, что ты совсем не жалеешь себя. Ты работаешь убийственно много без особой на то нужды. То обстоятельство, что твоя бабка всю жизнь пахала как вол, вовсе не значит, что от тебя требуется то же самое. И еще мне кажется, будто ты постоянно затеваешь слишком много совершенно не обязательных начинаний.

Пола пропустила мимо ушей замечание относительно Эммы.

– Ты имеешь в виду новые отделы торгового дома «Хартов» и выставку мод?

– Да. В конце концов, торговый дом и так имеет оглушительный успех, причем с давних пор. Тебе вовсе нет необходимости…

– Джим, – нетерпеливо перебила его Пола. – Секрет успеха в торговле как раз и заключается в постоянном развитии и росте. Мы всегда должны обновляться, подстраиваться под требования покупателей, предугадывать новые течения, точно знать, когда и как расширяться в будущем. Никакой бизнес не может ни минуты стоять на месте, а особенно когда идет речь о сети универсальных магазинов.

– Возможно, дорогая. Тебе лучше знать. – В глубине души Джим считал, что она совершенно не права, изнуряя себя работой, но у него не было ни заинтересованности, ни энергии, ни желания затевать долгий разговор о ее бизнесе. Какой смысл, если она все равно всегда все делает по-своему. Однако ему все больше и больше хотелось положить конец копанию в их отношениях. Эта тема ему уже безумно надоела, и он сгорал от желания убраться отсюда. Украдкой Джим взглянул на часы. Пола перехватила его взгляд и быстро проговорила:

– Мы начали очень важный разговор, Джим. Начало положено хорошее. Думаю, мы должны довести его до конца, добраться…

– А я думаю, уже довольно. Пола, пожалуйста, научись сдерживать свою привычку доводить крошечные недоразумения до размеров мировых трагедий. Если ты хочешь знать мое мнение, то я нахожу нашу беседу просто глупой. Не пойму, почему ты вообще ее затеяла, тем более сегодня, когда ты уезжаешь почти на месяц. Мы счастливы вместе, а ты создаешь трудности на пустом месте и зачем-то пытаешься убедить меня в обратном.

– О, Джим, я только хочу спасти…

– Помолчи, дорогая. Помолчи, – ласково сказал он с теплой улыбкой и взял жену за руку. – Глядя на наших друзей и знакомых, я всякий раз убеждаюсь, что мы – идеальная пара. Нам очень повезло, Пола, и я каждый день поздравляю себя с редкой удачей.

Разочарование камнем легло на сердце Полы. Она видела выражение упрямства на лице мужа и поняла, что нет смысла продолжать. Она разговаривала с кирпичной стеной.

– Ты вдруг задумалась сейчас, – заметил Джим. – И знаешь, что? Ты вообще слишком много и напряженно думаешь. – Он весело и дружелюбно засмеялся в знак того, что не хотел ее обидеть. – Анализировать любую мелочь – к чему ты склонна – не очень-то умно. Я пришел к такому выводу много лет назад. Когда начинают под микроскопом выискивать недостатки, то неизбежно их находят. В наших с тобой взаимоотношениях, Пола, все хорошо. Только постарайся смотреть на вещи проще, Дорогая. – Он наклонился к ней, чмокнул в щеку и решительно поднялся на ноги. – Ну, теперь, когда наша беседа закончена, я, с твоего позволения, пошел. – Джим ласково похлопал ее по плечу. – Поосторожнее на дороге и позвони мне вечером перед тем, как ляжешь спать. – Он подмигнул. – В такие моменты я больше всего по тебе и скучаю.

Пола сидела, уставившись на него, не в силах вымолвить ни слова. Наконец ей удалось хотя бы кивнуть головой. Когда он повернулся, чтобы уйти, ее глаза проследили за ним. В ее сердце царила пустота Дверь кабинета закрылась за Джимом. До ее ушей донесся звук его шагов. Вот он пересекает прихожую, вот хлопнула парадная дверь. Еще несколько секунд – и заурчал мотор машины. После того как он уехал, Пола еще долго сидела без движения, переполненная отчаянием и горечью поражения.

Наконец она отогнала неприятные мысли, заставила себя подняться с кресла и вышла из комнаты. Медленно, усталыми шагами Пола поднялась в детскую к малышам. Они всегда приносили радость в ее сердце. В них теперь заключалась вся ее жизнь.


Глава 31


Пола перевела взгляд с Дейла Стивенса на Росса Нельсона.

– Моей бабушке никогда в голову не придет продать свою долю акций в «Сайтекс Ойл». Никогда.

Росс Нельсон жизнерадостно улыбнулся.

– Я предпочитаю никогда не говорить «никогда». Это слово имеет привычку возвращаться в самый неподходящий момент, и потом жалеешь, что сказал его.

– Я поняла ваши доводы, – ответила Пола, – и тем не менее, я знаю бабушкино отношение к «Сайтекс», и ваше предложение ее не заинтересует. Она пообещала дедушке… – Пола прервала себя на полуслове и, небрежно пожав плечами, закончила: – Ну, это совсем другая история, и все мы трое просто теряем время попусту.

– Возможно, вам все же следует проинформировать Эмму, когда через месяц она вернется из Австралии – прощупать почву, выслушать ее соображения, – вставил Дейл Стивенс. – А вдруг она по-другому посмотрит на вещи? Времена меняются, и не стоит упускать из виду тот факт, что на продаже она выручит многие миллионы.

– Не думаю, что деньги здесь будут иметь какое-то значение, – сказала как отрезала Пола.

– Гарри Мэрриотт и его союзники в правлении – твердые орешки, Пола, – отметил Дейл, со значением посмотрев на нее. – Многие годы они хотели избавиться от Эммы, им не нравилось ее влияние, и в будущем положение может только ухудшиться. Без нее вы окажетесь…

– Моя бабушка еще жива, – оборвала его Пола, холодно посмотрев на него. – И я отказываюсь обсуждать, что может случиться в далеком и туманном будущем. Я знаю только один способ вести дела – исходя из сегодняшних реалий. Я, безусловно, не собираюсь создавать себе лишних проблем, и позвольте напомнить вам, что Мэрриотт – очень старый человек. Он не вечен, и, следовательно, не вечно и его влияние.

– Но есть еще и его племянник, – спокойно заметил Дейл. – А Ватсон Мэрриотт – мерзкий сукин сын, от него можно ждать одних только неприятностей.

– Ой, только не надо о племянниках, – начала Пола и запнулась, вовремя вспомнив, что Росс – племянник и наследник Даниэля П. Нельсона. С веселым смехом она воскликнула: – Извините, Росс, я не хотела говорить унизительно обо всех племянниках. Вас я не имела в виду.

Он тоже засмеялся, и веселые искорки заплясали в его темно-карих глазах.

– Не волнуйтесь, я так легко не обижаюсь. – Он подался вперед, и его лицо вдруг стало серьезным. – Дейл хочет сказать, что те члены правления, которые с трудом терпели тяжелую руку Эммы, пойдут на вас войной по той простой причине, что вы…

Пола жестом остановила его.

– Можете не продолжать, Росс. Я все понимаю. Я женщина, к тому же еще и молодая. Я понимаю, что все эти годы они прислушивались к голосу моей бабушки только потому, что не имели другого выбора. Все-таки она – действительно обладательница самого крупного пакета акций, а мой дед, как ни крути, основал компанию. Естественно, кое-кто всегда ненавидел ее за ту огромную власть, которую она имела и, конечно, еще и за то, что она женщина. – Пола помолчала, затем продолжила: – Однако, Эмма Харт справлялась с ним, и очень неплохо. Она всегда переигрывала правление «Сайтекс», и я намереваюсь идти по ее стопам. Я не лишена ума и изобретательности, и найду способ заставить их выслушать меня и принять к сведению мои слова.

Росс и Дейл молча обменялись многозначительными взглядами.

Росс заговорил первым:

– Я не хотел бы, чтобы вы считали меня предубежденным, подобно многим идиотам в правлении, но несмотря на значительный прорыв в мир бизнеса, совершенный в последнее время многими женщинами – что я, кстати, приветствую – все же нельзя не признать: пока что в этом мире верховодят мужчины…

Смех Полы заставил его замолчать на полуслове.

– Я знаю, кто верховодит. Вам нет никакой необходимости напоминать мне. И они будут верховодить до того дня, пока женщины не начнут наравне с ними пользоваться мужскими туалетами.

Росс Нельсон расплылся в медленной, удивленной улыбке. Ему нравилось ее чувство юмора, а также присущая ей твердость и мужество. Он окинул ее оценивающим взглядом. Очень привлекательная женщина. Какой самоконтроль, острый ум, какая удивительная уверенность в себе. Он хотел овладеть ею и гадал, какой подход окажется лучше, какую тактику следует избрать, и сколько времени потребуется, чтобы уложить ее в постель. Он твердо решил добиться своего – и чем скорее, тем лучше.

Росс отвел глаза, чувствуя, что молчание слишком уж затянулось. С неловким смешком он сказал:

– Не все сделки заключаются в мужских туалетах, Пола.

– Не все, но большинство, – парировала та, вновь бросив на него вызывающий взгляд. – Или в аналогичных местах, – добавила она с ухмылкой.

Он только еще больше воспламенился. Ему все сильнее хотелось припасть к ее губам, что он и сделал бы, не будь здесь Дейла.

Дейл кашлянул в кулак и быстро произнес:

– Ватсон Мэрриотт давно уже нападает на меня, Пола, и только потому, что я – протеже Эммы. Не стоит надеяться, будто он оставит меня в покое, когда я больше не буду находиться под ее защитой. Он ждет не дождется возможности сожрать меня.

– Знаю, – ответила Пола столь же серьезным тоном. – Но сейчас ты ведь находишься под ее защитой, и под моей тоже, как бы мало она ни стоила. К тому же не стоит сбрасывать со счетов тех членов правления, которые на нашей стороне. Все вместе мы обладаем большой силой. В сентябре вы обещали мне остаться в кресле президента до Рождества. Месяц назад – согласились не уходить до срока истечения вашего контракта, невзирая на существующие трудности, вызванные склоками внутри компании. Вы ведь не собираетесь передумать – изменить своему слову.

– Нет, дорогая Пола, ни за что. Я намерен драться плечом к плечу с вами, – твердо заявил Дейл. – Однако я хотел бы, чтобы вы рассказали об идее Росса Эмме по ее возвращении в Англию.

– Я твердо намерена именно так и поступить. Она имеет полное право знать все. Не беспокойтесь. Она получит полный отчет о нашей встрече. – Пола повернула голову к Россу. – И она обязательно спросит, кто ваш клиент, Росс. Естественно, бабушка захочет узнать, кто хочет купить ее акции. Вы мне еще не называли имен. – Она откинулась на спинку кресла, испытующе глядя на него.

Росс Нельсон, полностью уже овладевший собой, покачал головой.

– Не могу, Пола. Пока еще нет. Как только вы продемонстрируете искреннюю заинтересованность в продаже акций «Сайтекс», я конечно сразу же удовлетворю ваше любопытство. А до тех пор имя моего клиента должно остаться в тайне. Таковы его особые указания. И я хотел бы повторить слова, сказанные мною в начале встречи – заинтересованная сторона с давних пор является клиентом нашего банка и пользуется нашим глубочайшим уважением.

Полу удивило его стремление любой ценой сохранить секрет, но на ее лице не дрогнул ни один мускул.

– Бесспорно, речь идет о какой-то другой нефтяной компании, и я сомневаюсь, что это один из гигантов, вроде концерна Гетти или «Стандарт Ойл». Очевидно, тут компания средних размеров – что-нибудь типа «Интернешнл Петролеум», верно? – В ее темно-фиолетовых умных глазах мелькнула искорка понимания.

Росс не мог не испытать восхищения. Его уважение к ней выросло еще больше. Скорее всего, она говорила наугад, но тем не менее попала в точку.

– Нет, речь идет не об «Интернешнл Петролеум», – соврал он, не сморгнув глазом. – И, пожалуйста, не начинайте гадать, вас все равно это никуда не приведет. – Он одарил ее одной из своих самых широких и теплых улыбок. – Имя останется неназванным, пока клиент не даст своего разрешения, и возможно вам интересно будет узнать, что даже Дейл не имеет ни малейшего понятия о его личности.

«Но ты же не стал отрицать, что твоим клиентом является нефтяная компания», – отметила про себя Пола. А вслух сказала:

– Тогда, наверное, я никогда не узнаю, ибо моя бабушка не захочет продавать акции.

Пола закинула ногу на ногу, немного расслабилась и задумалась, не врал ли Росс, когда отрицал заинтересованность в сделке «Интернешнл Петролеум». Наверняка она не знала. Точно так же, она не могла определиться в тех чувствах, которые вызывал в ней сам Нельсон. Она всегда относилась к нему двояко и никак не могла окончательно решить, нравится он ей или нет. С виду Росс – очень милый человек, вежливый, уверенный в себе, всегда готовый оказать услугу. Красивый мужчина, высокий, еще не достигший сорока лет, хорошо сложенный, светловолосый, с открытым, почти невинным лицом и самой дружелюбной из улыбок, открывавшей два ряда больших, здоровых белых зубов. Его внешность и манеры всегда безупречны.

И все же Пола подозревала, что это только оболочка. Она не могла избавиться от ощущения, будто за блестящей внешностью кроется что-то темное и хищное. Сейчас, спокойно наблюдая за Россом, ей вдруг пришло в голову, что красивая одежда и излучаемая им беззаботность – не более чем камуфляж, призванный скрыть неприятные черты характера, которые проступали только за закрытыми дверьми спальни банкира. Как и Эмма несколько раньше, Пола почуяла в нем холодную и безжалостную жестокость, мрачную твердость, спрятанные за обаянием, улыбкой и маской типичного представителя золотой молодежи.

Дейл и Росс начали говорить о взрыве в моторном отсеке «Эмеремм-III», и Пола принялась внимательно слушать.

– Конечно, мысль о диверсии пришла мне в голову, – заметил Дейл, – но скоро я от нее решительно отказался. Тщательное расследование не выявило ничего подозрительного – абсолютно ничего. Да и кто решился бы на такой шаг? – Он нахмурил брови и отрицательно покачал головой. – Нет, нет, определенно произошла авария, даже хотя мы так точно и не выяснили, что именно вызвало взрыв.

«Эта катастрофа послужила предвестницей целой череды несчастий», – подумала Пола и произнесла вслух:

– Так что причина случившегося остается тайной, а сама трагедия ложится огромным пятном на нашу репутацию.

– Боюсь, тут вы правы, – согласился Дейл с грустной улыбкой, и в уголках его карих глаз собрались морщинки. – Как ни печально это повторять, даже самому себе, но нефтяной бизнес – рискованная штука. Однако, «Эмеремм-III» – крепкое судно. Только сегодня утром мне сообщили, что оно уже отремонтировано и вновь встало в строй.

– Наконец-то хорошие новости! – воскликнула Пола с довольным видом и одарила Дейла теплой улыбкой. Она доверяла президенту «Сайтекс», любила его и никогда в нем не сомневалась. Он умен, тверд, безумно честолюбив, но в то же время честен и совершенно не способен вести двойную игру. Внимательно глядя на него, Пола подумала, что даже одежда Дейла дает полное представление о своем хозяине – она добротная, но консервативная, в ней нет той дорогой элегантности, что присуще одежде Нельсона. Она спросила себя, что общего у этого тертого жизнью, мудрого пятидесятитрехлетнего техасца, прошедшего трудный путь от бедности к богатству, с лощеным банкиром с Восточного побережья, что сейчас сидел рядом с ним. В том все говорило об аристократическом происхождении, издавна богатой семье и привилегированном воспитании. И однако они – близкие друзья. Два года назад Росс Нельсон познакомил Дейла Стивенса с Эммой Харт, и именно благодаря банкиру Дейл стал президентом нефтяной компании.

Видя, что она наблюдает за ним, Дейл сказал:

– Надеюсь, вы не думаете, будто я в вас не верю. Совсем наоборот.

– Но я – величина неизвестная, верно? – быстро отреагировала Пола и продолжила прежним ровным голосом: – Я понимаю ваши мотивы, Дейл, и не виню вас. Вы думаете о будущем, и вы пришли к выводу, что в «Сайтекс» дела пошли бы гораздо лучше, если бы наш крупный пакет привилегированных акций контролировался бы кем-нибудь другим, кто, как вы считаете, может оказаться в состоянии лучше справиться с деструктивной фракцией в правлении компании.

Дейл не отрывал от Полы внимательного взгляда. Он ни на миг не забывал о ее уме и проницательности и высоко оценивал молодую преемницу Эммы Харт. Поэтому он решился на откровенность.

– Да, – произнес он, прямо и открыто глядя на нее. – Отчасти я так и рассуждал, не стану спорить. Но только отчасти. В какой-то мере я думал о вас, о вашей тяжелой ноше. Мне кажется, у вас и так дел по горло с сетью универмагов, а также с вашими деловыми интересами в Англии и Австралии. И не стоит забывать: вы базируетесь не здесь, а в Англии.

– Телефоны работают, телексы передают, самолеты летают, – решительно сказала Пола.

– Но «Сайтекс» все же – дополнительное бремя для вас, – продолжал он, пропустив мимо ушей ее саркастический тон. – И так ли уж он вам нужен? – Дейл отрицательно покачал головой, словно отвечая за нее. – Не думаю, и на вашем месте я бы убедил Эмму продать акции, причем с большой выгодой. Вырученные миллионы вы могли бы вложить во что-нибудь другое – что-то такое, что доставит вам меньше хлопот.

Пола промолчала.

– Я солидарен с Дейлом, – бесстрастным голосом вмешался Росс и откашлялся. – Конечно, я давно знал о неурядицах в «Сайтекс», причем не только от него, но еще и потому, что на протяжении последних нескольких лет я пользовался доверием Эммы. И когда клиент нашего банка высказал заинтересованность в покупке акций «Сайтекс», я сразу же подумал о крупном пакете, принадлежащем Эмме. Затем переговорил с Дейлом, и он согласился, что нам незамедлительно следует поднять эту тему в разговоре с вами. Мой клиент уже вложил кое-какие деньги в акции «Сайтекс». А получив еще и ваши сорок два процента… – он выдержал паузу, одарив Полу одной из своих самых обаятельных улыбок. – Ну, тогда он уж точно окажется на коне.

– Любой окажется на коне, имея сорок два процента акций, – заметила Пола. – Будь то мы, или ваш клиент – неважно. Вы знаете не хуже меня, что имеет значение не кто владелец, а сколько у него акций. Впрочем, общие акции вашего клиента не дают ему права голоса, и, следовательно, власти. Очевидно, ваш клиент – частное лицо или компания – нуждается в пакете, принадлежащем моей бабушке, чтобы получить возможность влиять на политику компании. Они хотят контролировать «Сайтекс». Я все прекрасно понимаю.

Ее собеседники промолчали, но каждый про себя отметил, что нет никакого смысла строить из себя дураков, оспаривая ее слова.

Пола поднялась и величественно объявила:

– Боюсь, джентльмены, мне придется закончить нашу маленькую неформальную беседу. Думаю, сегодня мы обсудили все, что возможно. В декабре я переговорю с бабушкой и уверена, что она лично даст вам ответ. Все действительно зависит только от нее – Она тихонько засмеялась и добавила: – Кто знает – может, она удивит даже меня и все-таки решить продать акции.

Дейл и Росс встали одновременно с ней, и Пола проводила их до дверей.

– Сегодня вечером я лечу назад в Техас, – объявил Дейл, – но если я вам понадоблюсь, только позовите. В любом случае, на следующей неделе я вам позвоню.

– Спасибо, Дейл, – ответила Пола, пожимая его протянутую руку.

– Вы точно не хотите пообедать с нами? – спросил Росс.

– Еще раз благодарю, но никак не могу. У меня встреча с директором отдела мод американского подразделения «Харт», а поскольку нам предстоит обсудить организацию «Недели французской моды», я никак не могу отказаться.

– Значит, нам не повезло, – разочарованно протянул он, не отводя от нее глаз и удерживая ее руку в своей. – В отличие от Дейла, я никуда не улетаю. Я остаюсь на старом добром Манхэттене. Если вам потребуется моя помощь – только дайте мне знать. И не оставляю надежды как-нибудь на этой неделе пригласить вас на обед.

Пола высвободила руку.

– Как мило с вашей стороны, Росс. Боюсь, на этой неделе я очень занята. Фактически все вечера у меня забиты.

Она покривила душой: ей не хотелось видеться с ним в неформальной обстановке.

– Но я искренне надеюсь, что вы найдете время для меня на следующей неделе. – Он приблизился к Поле вплотную и пожал ей руку. – В понедельник я вам позвоню, и не вздумайте мне отказать! – предупредил он, хохотнув.

После их ухода Пола медленно пересекла комнату, подошла к столу, представлявшему собой большую стеклянную крышку на подставке из полированной стали. Стол являл собой логический центр композиции элегантного офиса фирмы в «Харт Энтерпрайзиз», в котором Пола всегда работала, наезжая в Нью-Йорк. Обставленная современной мебелью, комната была выдержана в светло-серых и голубых тонах. Приглушенные мягкие краски комнаты оживляли висевшие на стенах картины французских импрессионистов – часть бесценной коллекции Эммы, – а на черных пьедесталах по периметру комнаты стояли скульптуры Генри Мура и Брынкуши. Все вместе представляло собой единый, цельный ансамбль, отражавший огромную любовь Эммы к искусству.

Пола села за стол, положила локти на крышку, спрятала лицо в ладонях и задумалась о только что завершившейся встрече. Где-то глубоко в подсознании у нее шевельнулась идея, и, по мере того как она обретала окончательную форму, медленная улыбка озаряла ее лицо. Они оба – Росс Нельсон и Дейл Стивен – невольно указали ей способ разрешить некоторые из тех проблем, с которыми она столкнулась в «Сайтекс», а то и все проблемы вообще. «Но не сейчас, – подумала Пола. – Позже, когда мне потребуется заставить их всех плясать под мою дудку».

Расправив плечи, она рассмеялась. Не очень-то невинная мысль, скорее дьявольская – достойная Маккиавелли, – но из нее может выйти толк, и она вполне в духе Эммы Харт. Все еще посмеиваясь, Пола подумала: «Наверное, с каждым днем я становлюсь все больше и больше похожей на бабушку». Мысль о такой перспективе очень порадовала ее и даже, в какой-то степени, развеяла ту тоску, которая не отпускала ее со дня неудавшейся попытки объясниться с Джимом перед отъездом из Англии.

Если уж ее брак оказался неудачным, а ее личная жизнь сведена к нулю, то, по крайней мере, она постарается сделать успешную карьеру, добьется того, чтобы успехами в бизнесе компенсировать остальные свои поражения. Работа выручала Эмму, когда ее личная жизнь терпела крах, и Пола тоже обретет в ней поддержку. Если мысли ее будут заняты делами, а бесконечная любовь к детям даст отдушину ее эмоциям, она выживет и выживет неплохо, возможно, даже с изяществом, подобно своей бабушке. Она подумала о Джиме. Не осталось ни горечи, ни разочарования. Она испытывала к нему только огромную жалость. Он не знал, что потерял, и в этом и заключалась вся трагедия происшедшего.


Сегодня Шейн О'Нил пребывал в растерянности.

Он быстро шагал по Парк-авеню, лавируя среди других пешеходов, и ход его мыслей был столь же извилистым, как и траектория его движения. Он никак не мог решить, что делать. Позвонить Поле или нет? Одно сознание того, что она находится в Нью-Йорке, всего в нескольких кварталах от него, настолько выбивало его из колеи, что он не мог даже представить себе, как поведет себя в ее присутствии. А если он все-таки позвонит, ему ничего не останется, как встретиться с ней, пригласить на обед или ленч, или, по меньшей мере, на коктейль.

Несколько часов назад, когда он связался по телефону с лондонской конторой, его отец мимоходом упомянул, что Пола вылетела в Нью-Йорк, надолго выбив его из колеи. «Мы с Мерри поужинали с ней в воскресенье вечером», – пояснил отец, прежде чем вернуться к обсуждению текущих дел. И прежде, чем повесить трубку, воскликнул: «О, Шейн, минуточку. Вот и Мерри. Она хочет поздороваться с тобой».

Но Мерри не просто поздоровалась. Она еще надавала ему указаний. «Пожалуйста, позвони Поле, – настаивала она. – Вчера я дала ей все твои телефоны, но я знаю, что первой она тебе не станет звонить. Она на тебя обижена». Когда он попросил объясниться, сестра сказала, что Пола давно уже остро переживает его холодность, и она ее понимает. «Она побоится натолкнуться на холодный прием, – пояснила Мерри. – Так что все зависит от тебя. Будь с ней повежливее, Шейн, ведь она такой близкий нам человек. И к тому же она сейчас очень нуждается в нашем внимании». Последние слова Мерри произнесла озабоченным и грустным голосом и поспешила добавить: «Она производит впечатление опустошенного, разбитого, даже, можно сказать, раздавленного человека – это совсем не та Пола, которую мы всегда знали. Пожалуйста, своди ее куда-нибудь, развлеки ее, да просто развесели, как в детстве». Слова сестры встревожили Шейна, он захотел узнать побольше о здоровье и душевном состоянии Полы. Мерри сама многого не знала, и, перед тем как повесить трубку, он твердо пообещал сестре связаться с Полой.

Но теперь он снова колебался. И хотя ему безумно хотелось увидеть ее, Шейн знал, что пойдя на поводу у своего желания, он обречет себя на муки. Она – жена другого и потеряна для него навсегда. Быть с ней рядом – значит разбередить старые раны… Раны не совсем еще зажившие, но все же зарубцевавшиеся и не такие болезненные, как прежде. «Свиданье с Полой выбьет меня из колеи, – думал он, – разрушит мою устоявшуюся за последние восемь месяцев жизнь». Жизнь не слишком уж веселую, скорее скучную и бессодержательную. В ней не было взлетов, но не было и глубоких падений. Он не испытывал ни счастья, ни горечи, чувства его умерли, но зато он познал мир и покой. С женщинами покончено. Две попытки закончились плачевно, оставив после себя лишь ощущение беспомощности и безнадежности. И он утвердился в мысли, что монашеский образ жизни все же гораздо лучше, нежели постыдные неудачи в постели, после которых долго не можешь избавиться от потрясения и комплекса неполноценности. Поэтому Шейн тщательно избегал расставленных женщинами ловушек и все свое время посвящал работе. Почти каждый день он задерживался в новом офисе кампании до восьми и даже девяти часов вечера, а потом отправлялся домой, где его ждал одинокий ужин перед телевизором. Время от времени Шейн встречался с Россом Нельсоном или с кем-нибудь из двух-трех своих здешних приятелей, порой ходил со Скай Смит в театр или кино, заканчивая вечер в ресторане. Но в основном он вел жизнь отшельника; книги и музыка – вот его компания. Он не знал счастья, но ему и не приходилось усмирять боль. Сердце его умерло.

Все эти мысли молнией промелькнули в его голосе, и он вдруг решился. Он действительно должен встретиться с Полой, хотя бы приличия ради. Если бы кто-нибудь другой из друзей его детства приехал в Нью-Йорк, Шейн не раздумывая посветил бы ему все свое свободное время. Если он сейчас начнет избегать Полу, это покажется странным и даже грубым, особенно в глазах Эммы и его деда, которые бесспорно спросят о ней, когда через месяц посетят Нью-Йорк. Да, лучше пригласить ее на обед, только для того, чтобы убедиться, что с ней все в порядке.

«Но за нее отвечаешь не ты», – предупредил он сам себя, вспомнив о Джиме Фарли. Ее муже. Неожиданно горячая волна ревности накатила на него, и только огромным усилием воли Шейн сумел обуздать свои эмоции.

Он перешел Пятьдесят девятую улицу и по Парк-авеню двинулся в направлении шестидесятых улиц. Через несколько минут перед ним предстанет здание их нового отеля. Строительная компания почти закончила перепланировку старинных интерьеров, и в мгновение ока Шейна окружат сотрудники фирмы, подрядчики, архитекторы и дизайнеры. Все будут добиваться его внимания. «Я должен что-то решить с Полой. Сейчас же. Откладывать больше нельзя. К черту Джима Фарли! Она – мой самый близкий и добрый друг. Мы выросли вместе. Конечно же, я встречусь с ней. Нет, нельзя. Мне будет слишком больно». Шейн снова передумал.

Сознание того, что он беззащитен перед ней, лишало его сил. Стоит ему хотя бы краем глаза увидеть ту единственную женщину, которую он любит, и он обречен вновь испытать боль и страдания, от которых, возможно, никогда не сможет оправиться.

* * *


Скай Смит с волнением смотрела на Росса Нельсона, и голос ее дрожал:

– Но твой развод состоялся несколько недель назад. Не понимаю. Я всегда считала, что мы поженимся.

– Боюсь, ты несколько поторопилась с выводами, Скай, – ответил Росс, стараясь говорить ровным голосом, чтобы не показаться невежливым.

– Но как же Дженнифер?

– А что – Дженнифер?

– Она твоя дочь, Росс!

Несколько секунд Нельсон молчал. Он пришел в неописуемую ярость, когда, десять минут назад вернувшись домой с Уолл стрит, обнаружил там Скай Смит. Его бывшая любовница сидела в гостиной с каменным лицом, явно полная решимости еще раз устроить скандал. Он уже устал от нее и ее постоянного давления. Как только она уйдет, он уволит свою домохозяйку за то, что у той хватило глупости впустить Скай.

Скай от волнения то сплетала, то расцепляла пальцы. Ее лицо казалось белой маской, глаза были полны безмолвной мольбы.

Росс Нельсон холодно глядел на нее. Чем больше она волновалась, тем непоколебимей он становился. Явно испытываемое ею сейчас горе не вызвало в нем ни сочувствия, ни сострадания, одно только растущее раздражение.

– Ты утверждаешь, что она – моя дочь. Но так ли это? – безжалостно спросил он. – Лично я никогда не был уверен… в ее происхождении.

Скай едва слышно вскрикнула и вжалась в спинку кресла.

– Как ты можешь говорить такое! Ты отлично знаешь, что ты ее отец. Она похожа на тебя, как две капли воды. И не забывай о тесте на кровь. Помимо всего прочего, ты четыре года держал меня практически под замком. Я не имела возможности даже взглянуть на какого-нибудь другого мужчину.

Он саркастически улыбнулся.

– Но в последнее время ты посматриваешь на одного, и вполне благосклонно, не правда ли, Скай? На Шейна О'Нила, если быть абсолютно точным. А уж поскольку ты спишь с ним, то я предлагаю тебе использовать свои бесспорные прелести, дабы заманить его в сети. Послушай доброго совета – хватай его за шкуру и тащи к алтарю как можно скорее.

– Я не сплю с ним, – возмутилась Скай, вмиг сбросив маску апатии и бросив на собеседника взгляд, полный ярости.

– Ты и в самом деле рассчитываешь, что я тебе поверю? – воскликнул он с циничным смешком. – Я знаю тебя как свои пять пальцев, Скай, и даже лучше. – Его глаза, устремленные на нее, стали похожи на две льдинки, а уголки рта презрительно опустились. – Ты не можешь устоять перед высокими, мускулистыми красивыми самцами, ты всегда была на них падка, дорогая. Мы оба это отлично знаем. Ты поступила бы мудро, выйдя за одного из них, пока ты еще остаешься прежней хорошенькой блондиночкой и пока тебя не оставила присущая тебе атлетическая активность а постели. Шейн определенно самый подходящий кандидат. Он получает от тебя удовольствие, так почему бы тебе не заставить его узаконить ваши отношения, пока ваш роман еще не покинула эйфория первых восторгов. Он бесспорно в твоем вкусе. К тому же он богат, и уж конечно его можно заарканить.

– Росс, я говорю правду – между мной и Шейном О'Нилом нет ничего.

Росс расхохотался ей прямо в лицо и закурил.

Скай молча наблюдала за ним. Она спрашивала себя, что за затмение нашло на нее несколько лет назад, когда она допустила, чтобы ее жизнь тесно переплелась с его, почему ей так не повезло – безумно влюбиться в стоявшего напротив нее человека. Беда в том, что он отлично знал о ее чувствах, и именно поэтому в последнее время охладел к ней. Россу нужно только то, чего он не может получить, и особенно это относится к тем женщинам, которые не обращают на него никакого внимания. «Он в чем-то извращенец, – подумала она, – но, Боже, как я его люблю». Она знала: ради ребенка и ради нее самой нужно заставить его поверить в их связь с Шейном. Внезапно осознав, что убедить его можно только будучи честной и откровенной, Скай спокойно произнесла:

– Хорошо, признаюсь. Я спала с Шейном. Один раз. Когда узнала, что ты взял с собой в Южную Америку Денизу Ходгсон, что у вас роман. Или связь, назовем это так. Но у нас ничего не получилось. Мы не занимались любовью. И с тех пор мы не были близки в том смысле, который ты имеешь в виду. Мы друзья, и все. Приятели.

– Приятели, – фыркнул Росс, покачав головой. – Брось, Скай, не забывай, с кем ты говоришь. Я не даром знаю тебя целых пять лет и отлично понимаю, как ты можешь завести мужчину, особенно в начале, пока он еще не переспал с тобой. – Он ухмыльнулся с издевкой. – Так значит у вас ничего не получилось, а? – пробормотал он, всем своим видом показывая, что не верит ни одному ее слову.

Скай проглотила стоявший в горле комок. Она знала только одно – ей надо продолжать говорить, все объяснить ему, если она хочет чего-нибудь добиться, помириться с ним, каким-то образом вернуть его.

– Клянусь тебе, я не вру. Мы с Шейном только добрые друзья. – Она снова проглотила комок. – Он не смог… Ну, в ту ночь, когда мы легли в постель… Он оказался не в состоянии… Сделать что-нибудь.

Росс хлопнул себя по колену, зайдясь грубым смехом.

– И ты хочешь, чтобы я допустил, будто Шейн О'Нил не смог с тобой ничего сделать? О, нет, Скай. Никогда тебе не поверю.

– Но это правда, – прошептала она, живо вспомнив ту ужасную ночь, безумное смущение Шейна и свое собственное чувство неловкости. – Истинная правда. Клянусь здоровьем Дженнифер, моего ребенка, – нет, нашего ребенка.

Его смех оборвался, глаза сузились, и он окинул ее задумчивым взглядом. Вдруг Росс понял, что она действительно говорит правду, иначе не стала бы упоминать ребенка.

– Итак… – протянул он. – У Шейна возникли маленькие проблемы, да?

– По крайней мере, со мной. – После некоторого колебания она добавила: – По-моему, он в кого-то влюблен.

– Интересно, в кого же. Ты случайно не знаешь?

– Глупый вопрос. Откуда мне знать? Он не раскрывал передо мной свою душу. Теперь ты понимаешь, почему он не может стать мне мужем?

– Как и я.

– Но почему? – быстро спросила она.

– Я не хочу больше жениться, – легкомысленно бросил Росс. – Хватит набивать шишки. Довольно с меня назойливых жен и судебных разборок. Кроме того, я и так плачу слишком много алиментов. Сотни тысяч долларов ежегодно. Но если когда-нибудь у меня достанет глупости повторить этот самоубийственный шаг – уверяю тебя, я женюсь только на богатой.

– Прекрати! Деньги тебя не интересуют, – она не поверила ему. – Ты не смог бы истратить свои миллионы, живи хоть до ста лет.

Росс промолчал.

– Нас столько связывает, – медленно сказала Скай. Выражение ее лица смягчилось, став почти нежным. – У нас есть ребенок, и я так люблю тебя.

– По-моему, ты не понимаешь главного: я-то тебя не люблю.

Она отшатнулась, но постаралась не показать, как ей больно. Росс всегда отличался склонностью к жестокости, и настроения его менялись, подобно ветру. Через пять минут он может все переиграть по-новому и потащить ее в постель. Такое не раз случалось прежде. Тут ей пришла в голову одна мысль. Он встала, подошла к нему, села рядом и положила руку ему на колено. Придвинувшись поближе, Скай прошептала:

– Ты ведь на самом деле так не думаешь, Росс, милый. Ты ведь и сам знаешь. Между нами – магическая связь, она была и есть. – Скай улыбнулась, глядя в его холодное лицо. Ее глаза излучали соблазн. – Пойдем в спальню. Я покажу тебе, насколько крепко мы связаны.

Он снял со своего колена ее руку и положил ее Скай на бедро.

– Не знал, что ты мазохистка и хочешь повторения своего неудачного опыта с Шейном О'Нилом. Такой женщине, как ты, должно быть, очень унизительно почувствовать, что ее сексуальная притягательность на исходе.

Скай отпрянула. Ее глаза наполнились слезами.

Решив наконец окончательно от нее избавиться, он нанес последний, смертельный удар, сказав, голосом тихим, но твердым, как сталь:

– Видишь ли, Скай, ты больше меня не возбуждаешь.

Скай поднялась и неверным шагом подошла к окну, утирая струящиеся по щекам слезы и безуспешно пытаясь остановить их. Плечи ее бессильно повисли. Она поняла, что потеряла его. Ее жизнь разбита.

Росс тоже встал и перешел к маленькому письменному столу. Выдвинул ящик, достал чековую книжку, взял ручку и начал писать. Когда он оторвал заполненный чек, Скай обернулась и уставилась на него. Отчаяние на ее измученном лице сменилось выражением изумления.

– Что ты делаешь? – спросила она, чувствуя, что ее начинает бить дрожь.

– Это тебе и ребенку, – ответил он, рывком встав со стула и подходя к ней. – Я отдам указание моим банкирам, и ты будешь получать такую же сумму ежемесячно. Этого более чем достаточно. – Он остановился перед ней, протягивая ей чек.

Скай отчаянно затрясла головой.

– Мне они не нужны, Росс. Я сама смогу содержать нашего ребенка. Я не хочу твоих денег и никогда не хотела. Мне нужен только ты сам. Как муж, как отец Дженнифер.

– Ты слишком много хочешь.

Он попробовал сунуть чек ей в руку, но она отступила на несколько шагов.

Росс пожал плечами, повернулся и направился к диванам, стоявшим перед камином. Там он открыл ее сумочку, бросил туда чек, затем отнес ей сумочку и сунул в руки.

– Полагаю, тебе пора уходить, Скай. Я жду гостей. Между нами все кончено. Говорить нам больше не о чем.

Скай подняла голову, и собрав остатки гордости, ответила на удивление спокойным и твердым голосом:

– Нет, говорить еще есть о чем, Росс. Вот что я тебе скажу. – Она выдержала паузу и заглянула ему в лицо. – Между нами не все кончено и никогда не будет кончено, независимо от того, увидимся ли мы еще или нет. И в один прекрасный день я тебе понадоблюсь. Не знаю, зачем и почему, но это случится.

Она открыла сумочку, достала чек и, не взглянув в него, порвала пополам. Обрывки, кружась упали на пол. Затем она повернулась и ушла, не оглядываясь.

Росс подобрал порванный чек и сунул его в карман. На его лице не отразилось никаких эмоций. Подумаешь! Завтра он выпишет еще один и отправит ей по почте. Не спеша, он подошел к окну, раздвинул занавески и поглядел вниз на Парк-авеню. Через несколько минут она выйдет из здания и пересечет улицу, как всегда направляясь в сторону Лексингтона. Он вздохнул. Какая жалость насчет ребенка. Его лицо ненамного смягчилось. Ему никак не удастся заполучить свою трехлетнюю дочь без матери, которая ему не нужна. От нее слишком много хлопот. Вдруг он испытал раскаяние по поводу Шейна и своих попыток навязать ему Скай. «Забавное совпадение, – подумал он – что Скай и Шейн познакомились в Йоркшире, а неделю спустя Шейн позвонил мне в банк и сослался на Эмму Харт». Как только он увидел Шейна, он подумал о Скай и о том, что, возможно, нашел решение своей проблемы. Он свел их, тем самым способствуя началу их связи, если ее можно так назвать. Что ж, говорят, в любви и на войне все средства хороши. Однако неожиданное сообщение Скай об импотенции Шейна действительно удивило его и даже потрясло. Надо же, чтобы это случилось именно с Шейном О'Нилом. Вот бедняга! На секунду ему стало любопытно, какая женщина так зацепила О'Нила, что у него перестало получаться с другими.

Росс прижался лбом к стеклу и увидел, как Скай быстрой и решительной походкой перешла через улицу, ненадолго задержалась на центральном островке, ожидая, пока переключится светофор. На ней была соболья шуба – его подарок. Наверное, когда-то он любил ее. Теперь она наводила на него тоску. Он опустил занавеску и тут же забыл о своей бывшей любовнице, переключившись на мысли о будущем.

Росс Нельсон долго стоял у камина, облокотившись на каменную полку и глядя в пространство. Он думал о Поле Фарли. Он знал ее много лет и никогда раньше не обращал на нее особого внимания. Но сегодня утром, в ее кабинете, она его заинтриговала. Он должен обладать ею. Никто и ничто не сможет его остановить. «Вот в ком дремлет до поры вулкан страстей», – решил Росс. Он сразу раскусил ее. Чувственностью веяло от всей ее осанки, неудовлетворенного взгляда ее необычных фиолетовых глаз, таких соблазнительных в обрамлении длинных ресниц. Он поднесет спичку к запалу, дождется взрыва, а затем позволит пламени ее высвобожденной сексуальности охватить их обоих. Росс почувствовал, что даже мысли о ней возбудили его так, как он при всей своей опытности давно уже не возбуждался. Ему безумно захотелось дотронуться до ее стройного тела, такого гибкого и грациозного, и, в то же время, до странности мальчишеского, если не считать очаровательной груди. Росс закрыл глаза и, затаив дыхание, вспомнил, какой упругой и высокой казалась она сегодня под белой шелковой блузкой Полы. Он хотел ее сейчас, сию же минуту. Ее образ так живо возник перед его внутренним взором, что Росс поспешно открыл глаза и сел на диван. Он знал, что ему надо побыстрее избавиться от мысленной картины, изображавшей их обоих в постели, иначе его ожидает беспокойный вечер.

Но Росс Нельсон обнаружил, что о Поле трудно забыть, так сильно она поразила его воображение. Ну и, конечно, ее деньги тоже нельзя сбрасывать со счетов. Он прикинул в уме размеры ее огромного состояния, а также состояния Эммы, которое Пола когда-нибудь унаследует. К его удивлению, мысль о женитьбе внезапно показалась ему весьма привлекательной. Но, кажется, у нее где-то есть муж? Ничего, скоро он избавится от Фарли. Стоит ему один раз заполучить Полу в постель, и она будет принадлежать ему с потрохами. Так случалось всегда, особенно с теми, кто попадал в его объятия, задыхаясь от волнения и краснея от неопытности. Росс почувствовал знакомую ноющую боль в мошонке. Чтобы отвлечься мыслями от секса, он принялся думать о необъятном богатстве Полы Фарли.

Боль только усилилась. Росс закинул ногу на ногу. Ему стало жарко. Он рассмеялся сам над собой. Как хорошо, что эротические мечтания о Поле не посетили его раньше, иначе ему пришлось бы лечь в постель со Скай – в самый последний раз.

Росс взглянул на телефон, удивляясь, почему тот до сих пор молчит. Он надеялся, что Пола позвонит ему, как только он вернется домой.


Глава 32


– Откуда взялись эти отвратительные кроваво-красные розы, Энн? – спросила Пола, заглянув в открытую дверь гостиной, у экономки в американской квартире ее бабушки.

Стоя рядом с Полой в просторной прихожей квартиры на Пятой авеню, Энн Донован недоуменно покачала головой.

– Не знаю, мисс Пола. Я положила карточку на полочку рядом с вазой.

Она проследовала за Полой в комнату, продолжая на ходу:

– Честно говоря, я не знала, куда их поставить – букет такой огромный. Я даже не знала, стоит ли их здесь оставлять. За все годы, что я работаю у мисс Харт, в квартире никогда не было роз. Вы тоже их не любите?

– Они меня не раздражают, Энн, по крайней мере, не так, как бабушку. Просто я не привыкла к розам в доме, только и всего. Я никогда их не сажала, да и не покупала, если уж на то пошло. – Она невольно поморщила носик. – И цвет такой резкий, да и вся композиция чересчур броская. Слишком уж претенциозно.

Пола открыла конверт и посмотрела на визитную карточку. На ней стояла подпись Росса Нельсона. Мелким, аккуратным, убористым почерком он приглашал ее на субботу и воскресенье в его загородный дом. «Ну и нахал, – подумала Пола. – И с чего он взял, что я захочу провести с ним уик-энд? Надеюсь, он не станет слишком уж донимать меня». Она порвала карточку, бросила обрывки в ближайшую пепельницу и сказала экономке.

– Мне не нравятся эти розы, Энн, не могли бы вы унести их отсюда?

– Разумеется, мисс Пола.

Энн взяла злополучную вазу и вышла из гостиной, на ходу бросив через плечо:

– Вам принесли еще один букет, совсем недавно. Я поставила его в кабинет.

– О! Что ж, надо пойти взглянуть, – пробормотала Пола и двинулась вслед за экономкой, быстрым шагом удалявшейся к себе в комнату.

Лицо Полы вспыхнуло от радости, как только она увидела изящную маленькую корзинку с африканскими фиалками в центре кофейного столика красного дерева у камина. Склонившись над корзинкой, она осторожно прикоснулась к сочно-зеленым листьям и бархатистым лепесткам пурпуровых цветов. «Какие они милые, нежные», – подумала Пола и взяла в руки конверт без надписи. Открывая его, она терялась в догадках, кто бы это мог прислать, и вдруг замерла от удивления. Поперек лицевой стороны визитки знакомым размашистым почерком было написано: Шейн. И больше ничего, только имя.

Она не знала, что и подумать. Впервые почти за два года он проявил внимание и доброту, столь свойственные ему в прошлом. И перед Полой теперь встала дилемма: как поступить. Значила ли корзинка с фиалками, что он хочет вернуть их былую дружбу или это просто вежливый жест? И тогда, послав цветы и тем самым поприветствовав ее в Нью-Йорке, можно не вступать с ней в непосредственный контакт.

Пола с отсутствующим видом уставилась на огонь. Без сомнения, Мерри сообщила ему о ее приезде. Ведь они – брат и сестра, да еще и деловые партнеры, так что каждую неделю, а то и ежедневно, Шейн с ней говорил по телефону. Возможно, подруга Полы надавила на Шейна, чтобы тот постарался вести себя повежливее с гостьей. Пола все еще гадала о причинах его отстраненности и холодности. Бессчетное число раз она спрашивала себя, чем она обидела или разочаровала его, и всякий раз не находила ответа. Она ничего такого не делала. И однако Шейн продолжал держаться на расстоянии, едва-едва замечая ее. Да и то поневоле, ибо многолетняя и крепкая дружба между их семьями не оставляла ему другого выбора.

Оторвав взгляд от окна, Пола снова посмотрела на карточку и долго изучала ее. Подпись без единого слова приветствия не очень-то обнадеживала. Скорее напротив. Если бы он только попросил ее перезвонить или намекнул, что они могли бы когда-нибудь встретиться до ее возвращения в Англию.

«Черт побери», – выругалась Пола про себя и резко встала, почувствовав неожиданный прилив негодования. Сколько она себя помнила, Шейн О'Нил всегда был ее лучшим другом. Они выросли вместе… Их столько связывало… Они стали настолько близки за те важные годы формирования их характеров… Их судьбы так крепко переплелись… И вдруг он бросил ее, отвернулся, не взяв на себя даже труда объясниться. Где же тут логика?

«Ну и хватит. Надоело, что окружающие меня люди ведут себя так, словно мои чувства ровным счетом ничего не значат», – подумала Пола, по-прежнему кипя от гнева. Она метнулась из комнаты за своим чемоданчиком. Он лежал на скамеечке в прихожей, там, где она его оставила по возвращении из конторы. Пола схватила его, бросилась обратно в кабинет и села за стол. Резким движением открыла замки, вытащила записную книжку, отыскала номер Шейна в Нью-Йорке и вдруг замерла, глядя на телефон.

«Я должна раз и навсегда все выяснить, – решила Пола. – Неважно когда – сегодня, на следующей неделе или перед самым отъездом. Когда угодно, лишь бы до конца загнать его в угол. Я хочу знать, почему он так жестоко оборвал нашу старую дружбу? Я заслуживаю объяснения». Пола потянулась за трубкой, но вдруг отдернула руку. Сначала надо успокоиться. Да, начинать с ним выяснять отношения сейчас просто глупо. Они не виделись с апреля месяца. Он только что прислал ей цветы. Следовательно, начни она ни с того, ни с сего требовать отчета в его поступках, это будет странно и даже нелепо. К тому же Пола терпеть не могла вести серьезные разговоры по телефону. В те моменты, когда она вытягивала из людей важную информацию, она должна была видеть глаза своих собеседников, наблюдать за их реакцией. «Мне давным-давно следовало настоять на откровенной беседе, – добавила она про себя. – Мне не хватало настойчивости». Вдруг Пола поняла, что сердится не столько на Шейна, сколько на себя. Ей не надо было мириться с произошедшим разрывом. Чувствуя, как раздражение начинает понемногу проходить, Пола подняла трубку, но тут она снова заколебалась.

С чего начать разговор? Она действительно сегодня какая-то заторможенная. Естественно, во-первых, поблагодарить за цветы. А как же иначе? Это будет отличный дебютный ход. Пола набрала номер его квартиры. Телефон звонил, звонил… Никакого ответа. Разочарованная, она положила трубку. Но тут слова его отца, сказанные в воскресенье вечером, промелькнули в ее мозгу. Дядя Брайан заметил тогда, что Шейн стал в последнее время таким же работоголиком, как и она. Пола взглянула на часы. Без чего-то семь. Что, если он еще в конторе? Миранда дала ей два номера компании «Отели О'Нил», один из которых – личный телефон Шейна.

Она снова набрала номер.

На втором гудке трубку сняли.

– Алло, – произнес мужественный голос.

– Шейн?

На том конце провода воцарилось молчание. Наконец он ответил.

– Привет, Пола.

– Какой же ты молодец, Шейн, – сразу узнал меня по голосу, – наигранно весело воскликнула она – Как хорошо, что я застала тебя. Я только что вернулась и обнаружила твои фиалки. Они чудесные, такие весенние, и мне так дорого твое внимание. Спасибо.

– Я рад, что они тебе понравились, – сухо отозвался Шейн.

От его равнодушного и чужого голоса у нее мурашки побежали по спине, но тем не менее она затараторила дальше:

– Мы целую вечность не виделись – по меньшей мере, восемь месяцев – и вот теперь мы оба здесь, вдали от Йоркшира. Двое бродяг в Нью-Йорке. Нам просто необходимо повидаться… – Она запнулась, но набрав в грудь побольше воздуха, выпалила: —… пообедать вместе.

Ответом ей была еще более долгая пауза.

– Я… ну… гм… не знаю, когда я смогу. А когда ты предлагаешь, Пола? Какой вечер у тебя свободен?

– Сегодняшний вечер не хуже всех прочих, – решительно произнесла она. – Если, конечно, у тебя нет других планов.

– Боюсь, что есть. Я собираюсь работать допоздна. У меня скопилась куча бумаг за прошлую неделю, и их все надо разгрести.

– Но должен же ты когда-нибудь есть, – сказала она тоном, не терпящим возражений, а затем весело рассмеялась. – Помнишь, что бабушка все время повторяла миссис Боннифейс в «Гнезде Цапли»? Ну, насчет того, что работа не волк, и так далее. Ты, по-моему, никогда с ней не спорил.

Он промолчал.

– Извини, пожалуйста, – ласково защебетала она. – Не буду так сильно давить на тебя. Я знаю, что такое завал на работе. Давай перенесем встречу на какой-нибудь другой вечер. Я пробуду здесь около трех недель. Я подстроюсь под тебя, позвони, когда у тебя наметится свободное время. Еще раз спасибо за цветы, Шейн. Пока – И она поспешно повесила трубку, не дав ему возможности ответить.

Рывком поднявшись со стула, Пола подошла к журнальному столику, взяла визитную карточку, швырнула ее в камин и смотрела на нее, пока она не обратилась в пепел. Он разговаривал с нею так холодно и бездушно, на грани невежливости.

Но почему? Почему? Почему?

Что она ему сделала, что он ведет себя с ней так недружелюбно и отчужденно? Пола задумчиво провела рукой по волосам и, пожав плечами, вернулась к столу. «Я просто круглая дура, – подумала она. – Наверное, у него бурный роман со Скай Смит, и ему не до того, чтобы развлекать подругу детства, тем более, что он к ней давно охладел. Возможно, он даже живет со Скай. Мерри и Уинстон утверждают, будто у них платонические отношения, но откуда им знать? Они всегда утверждали, что Шейн очень скрытный. Забавно, со мной он никогда не скрытничал, и я с ним тоже, если уж на то пошло. У нас не было секретов друг от друга, мы рассказывали друг другу все».

Резко зазвонил телефон. Пола сняла трубку. Не успела она даже сказать „алло", как он заговорил:

– Меньше чем через час я не обернусь, а то и дольше, – поспешно выпалил Шейн. Казалось, ему не хватало дыхания. – Я еще должен вернуться к себе домой переодеться, а уже семь.

– Ты же знаешь, что тебе вовсе не обязательно так суетиться из-за меня, – ласковым голосом воскликнула Пола, испытывая удивление, смешанное с радостью, что он перезвонил. – В конце концов, мы все-таки – как одна семья. – Пола тихонько засмеялась. Он всегда уделял очень большое внимание своей внешности, но ей даже нравилась в нем эта черточка. – Кроме того, ты можешь, если захочешь, освежиться здесь. И послушай, нам совсем необязательно идти в шикарный ресторан. Меня вполне устроит какое-нибудь скромное местечко.

– Хорошо. Я приеду к тебе около половины восьмого. До встречи, – Шейн повесил трубку так же быстро, как и его собеседница несколько минут назад.

Пола долго сидела, не отрывая взгляда от телефона. Почему-то у нее кружилась голова.


Шейн тяжело вздохнул и затушил сигарету, которую закурил перед тем, как позвонить Поле.

Затем он набрал номер маленького французского бистро, которое ему нравилось, и заказал столик на двоих на девять часов. Потом встал, поспешно спустил закатанные рукава рубашки, затянул потуже узел галстука и направился к гардеробу за пиджаком и пальто.

«Идиот, – ругал он себя. – Бросился плясать под ее дудку. Вмиг позабыл о своем твердом намерении не видеться с ней, и только потому, что в конце разговора услышал грусть в ее голосе». Грусть и разочарование. И одиночество. Горькое одиночество. Слишком долго он жил один, слишком хорошо было ему знакомо это состояние, чтобы не узнать его сразу же у нее. Кроме того, он знал и понимал Полу лучше кого бы то ни было, и всегда мог абсолютно точно угадать ее настроение, даже когда она пыталась скрыть свои чувства. Подобно своей бабушке, Пола отлично умела маскироваться и легко сбивала с толку любого. Но его она не обманет. Несколько минут назад она разыгрывала беспечность – он сразу это понял. Ее смех и легкомысленный тон были наигранными. Значит, его сестра все-таки права. Пола озабочена, растеряна. Но в чем дело? Бизнес? Ее семейная жизнь? Нет, сюда он вторгаться не может.

Одев свой спортивного покроя пиджак, Шейн стащил с вешалки пальто и вышел из кабинета. Несколько секунд спустя он оказался на Парк-авеню и с облегчением отметил, что движение на улице не очень насыщенное. Шейн остановил такси, сказал шоферу адрес и, усевшись на заднее сидение, полез в карман за сигаретами и зажигалкой.

Он закурил, и сардоническая улыбка тронула уголки его широкого кельтского рта. «Ты сам суешь голову в петлю, О'Нил, – сказал он себе – Но ты знал об этом уже тогда, когда посылал ей цветы. Ты же ждал, что она позвонит, получив их. Не ври сам себе – ждал. Ты просто предоставил ей право подачи. Да, все верно – но только отчасти».

Сегодня днем, на пути в контору со строительной площадки, он заметил фиалки в витрине цветочного магазина и тут же вспомнил ее глаза. И потом, робко топчась у дверей магазина, не отводя взгляда от витрины, перенесся мыслями в прежние времена, в дом на берегу моря, и там, в сказочной вилле на скалистой вершине была она… воплощение его юношеских мечтаний… нежная девушка с садовой тяпкой в руках…

Он открыл дверь и купил фиалки, зная, что они ей понравятся. Охваченный ностальгией, он забыл о всех своих колебаниях. Только позже Шейн принялся анализировать причины своего поступка.

«Да и черт с ним! Теперь уже поздно, – подумал он и нетерпеливым жестом загасил сигарету. – Я пригласил ее на обед. Надо выдержать. В конце концов, я взрослый мужчина и вполне способен совладать с такой ситуацией. Кроме того, речь шла всего лишь об обеде. Пустяки».


Глава 33


Минут десять спустя Шейн вылез из такси на углу Пятой авеню и Семьдесят седьмой улицы. Первые три месяца своего пребывания в Нью-Йорке он жил в квартире Эммы, поэтому привратник сразу узнал его и, прежде чем позвонить в квартиру, поздоровался.

Поднимаясь в лифте на десятый этаж, Шейн почувствовал в груди тугой комок волнения. Или предвкушения? Он еще раз напомнил себе о необходимости быть с Полой настороже и, обуздав эмоции, изобразил на лице приятную, ни к чему не обязывающую улыбку. Перед дверью он заколебался на долю секунды, прежде чем нажать на кнопку звонка. Только он поднял руку, как дверь внезапно распахнулась, и перед Шейном предстало милое ирландское лицо Энн Донован.

– Добрый вечер, мистер О'Нил, – проговорила она, посторонившись, чтобы впустить его внутрь. – Очень рада вас видеть. Мисс Пола ждет вас в кабинете.

И ошиблась. Пола уже шла навстречу ему через просторный холл с радостной улыбкой на лице.

Потрясение от встречи с ней было подобно удару в солнечное сплетение, а затем он почувствовал, как у него отнимаются ноги. Какое-то время он стоял как вкопанный, не в силах ни шевельнуться, ни произнести хоть слово. Однако быстро взял себя в руки и, еще шире улыбнувшись, шагнул навстречу хозяйке.

– Пола! – воскликнул он и сам удивился, что его голос звучит ровно и абсолютно естественно.

– Ты добрался в рекордно короткий срок, – заметила Пола. – Сейчас всего семь тридцать.

– Сегодня на улицах не очень много машин. – Он не сводил с нее глаз.

Пола ответила ему сияющим взглядом.

Шейн поцеловал ее в подставленную щеку и, взяв за руку, привлек к себе поближе, но тут же, словно обжегшись, отпустил ее, боясь даже мимолетного прикосновения.

Пола, глядя на него, рассмеялась.

– В чем дело? – спросил Шейн.

– Ты отпустил усы! – Склонив голову набок, она окинула его критическим взглядом.

– Ах, да… – Его рука автоматически потянулась ко рту. – Ну конечно… Ты же их не видела.

– Как я могла их видеть? Мы же с апреля не виделись.

– Ну, и как? Нравится?

– Да… Пожалуй, – протянула Пола и, взяв его под руку, повела в кабинет, не прекращая тараторить на ходу. – Ты выглядишь великолепно. Боже, какой загар! А мне-то все уши прожужжали, как ты перенапрягаешься в Нью-Йорке. Держу пари, что на самом деле ты ведешь праздную жизнь на золотых песках Карибского моря.

– Да уж, конечно. У моего старика не забалуешься.

Он обрадовался, когда Пола отпустила его руку и отошла в сторону. Она направилась к маленькому буфету у противоположной стены. Шейн стоял у журнального столика и наблюдал, как она бросает кусочки льда в бокал. Он отметил, что Пола налила виски и разбавила его содовой, не спросив, что он хочет выпить. Но какой смысл спрашивать? Она и так знает его любимый напиток. Ему на глаза попалась корзинка с фиалками. Шейн улыбнулся и вдруг заметил, что Пола уже рядом и протягивает ему бокал.

– А ты сама чего-нибудь выпьешь?

– Да, белого вина.

Пола села в кресло у камина и подняла бокал.

– За тебя, Шейн.

– И за тебя.

Он с облегчением уселся напротив нее. Шок и волнение от встречи никак не проходили, и он был настолько возбужден, что начал испытывать легкое чувство тревоги. «Осторожнее», – напомнил он себе и поставил бокал на столик, затем закурил сигарету, надеясь скрыть волнение. Затянувшись несколько раз, Шейн вдруг обнаружил, что от волнения не знает, о чем говорить. Он оглянулся вокруг, как всегда восхищаясь элегантной комнатой. Ему здесь было уютно. Эмма выдержала интерьер в темно– и светло-зеленых тонах, с которыми отлично гармонировал цветастый ситец обивки диванов и стульев, а также антикварная английская мебель эпохи Регентства. Все вокруг напоминало ему о доме и пробуждало чувство ностальгии. Наконец он заговорил:

– Когда я жил здесь, я больше всего любил этот кабинет.

– Забавно. И я тоже. – Пола откинулась на спинку кресла и скрестила длинные ноги. – Он напоминает мне верхнюю гостиную на Пеннистоун-ройял. Конечно, он меньше, но такой же уютный, теплый и обжитой.

– Да – Шейн откашлялся. – Я заказал столик в „Le Veau d'Or". Ты там бывала?

– Нет, никогда.

– Думаю, тебе понравится. В первую очередь, атмосфера. Это маленькое французкое бистро, очень оживленное и веселое, и еда там тоже превосходная. Как-то раз, когда Эмма и дед приехали в Нью-Йорк, я сводил их туда. Они остались довольны.

– Звучит заманчиво. Кстати, о наших стариках. Через несколько недель, по дороге в Англию, они должны заехать сюда Ты вернешься вместе с ними домой? На Рождество?

– Боюсь, что нет, Пола. Отец хочет, чтобы на праздники я отправился на Барбадос. В отеле тогда наступает самое горячее время.

– Все будут очень огорчены, – заметила Пола. Время от времени она поглядывала на своего старинного приятеля, еще не привыкнув к его усам. Они несколько изменили его, он стал выглядеть старше своих двадцати восьми лет и еще красивее. Если такое, конечно, возможно. Он всегда привлекал к себе взгляды окружающих – высокий, ладно скроенный, смуглый, обаятельный.

– Ты очень внимательно на меня смотришь, – произнес Шейн. Черные дуги его бровей взметнулись вверх, взгляд стал вопросительным.

– И ты тоже.

– Ты похудела, – начал он, запнулся и потянулся за бокалом.

Пола озабоченно нахмурилась.

– Да. Хотя и не сидела на диете. Ты же знаешь, я никогда не увлекалась этим. Очень я худая?

– Немного есть. Тебе надо немножко поправиться, моя милая, и, раз уж мы затронули эту тему, ты еще и…

– Все та же песня. Ты мне ее пел всю свою сознательную жизнь. И мою тоже, – перебила Пола, надув губки. – По крайней мере, сколько я себя помню.

– Верно. Еще я начал говорить, что ты выглядишь усталой. Тебе нужно хорошенько отдохнуть. – Шейн пригубил виски, изучающе глядя на нее поверх бокала. Сделав маленький глоток, он поставил его на стол и подался вперед: – Как всегда, прекрасный макияж. Но своей косметикой ты меня не обманешь. У тебя изможденное лицо, а под глазами круги, – заметил Шейн со своей обычной бесцеремонной прямотой. – Не удивительно, что моя сестра и Уинстон так беспокоились о тебе.

Последнее замечание застало Полу врасплох, и она воскликнула:

– А я и понятия не имела. Никто из них мне слова не сказал.

– Не сомневаюсь. Думаю, и все остальные тоже молчали – чтобы только не расстроить тебя. Но ко мне это не относится, Каланча. Мы никогда ничего друг от друга не таили. Надеюсь, так будет и впредь.

Пола все время думала о его поведении в последнее время, о трещине, возникшей в их отношениях по его инициативе. Она не сомневалась, что он что-то от нее скрывает. Пола заколебалась, стоит ли сейчас же потребовать от Шейна объяснений, но передумала. Попозже может представиться более удобный случай. Она не хотела загонять его в угол и создавать напряженную атмосферу в первый их совместный вечер. Ей хотелось просто расслабиться, насладиться его обществом. Поле действительно очень не хватало Шейна, и она хотела, чтобы между ними все снова стало, как прежде. Она чувствовала, как необходима ей их старая детская дружба. Поэтому она только сказала:

– Как хорошо, что мы встретились и сейчас пообедаем вместе. Словно вернулись прежние времена.

Она так тепло и ласково улыбнулась ему, в ее прекрасных умных глазах светилась такая радость, что у Шейна замерло сердце.

Он улыбнулся ей в ответ.

– Так оно и есть, – отозвался он и вдруг понял, что это – правда. Испытываемое им напряжение в миг прошло, и он рассмеялся. – Я не слишком-то галантен, да? Только пришел и сразу же набросился на тебя с критикой. Но несмотря на все сказанное мной, ты очаровательна, Пола, и элегантна, как всегда.

Он явно с явным удовольствием оглядел ее с головы до ног, по достоинству оценив ее алую шелковую блузку и белые шерстяные брюки.

– Тебе бы еще красный платок на шею и ты будешь просто сногсшибательна.

Пола с непонимающим видом оглядела себя и вдруг тоже расхохоталась:

– Ах, да, «Цапли»! Мне и в голову не пришло, когда я одевалась, что именно в таком наряде ты играл в вашем ансамбле.

Он кивнул и, не отводя от нее веселых черных глаз, встал, подошел к буфету и добавил в свой бокал еще немного льда и содовой. Пола всегда соблюдала все нужные пропорции, но сегодня от него требовалось особая осторожность. Когда он вернулся к камину, то сказал уже более серьезным тоном:

– Уинстон говорил мне, что во время той неприятной истории в Ирландии Салли жила в «Гнезде цапли» и, насколько я понял, все образовалось. А как она сейчас себя чувствует?

– Держится молодцом. Энтони сейчас живет в Аллингтон-Холле. Полагаю, тебе известно о ее беременности.

– Да, Уинстон рассказывал… – Шейн остановился и тревожно поглядел на собеседницу. – Не удивительно, что ты такая измученная – именно тебе пришлось со всем этим разбираться. – Весь его вид говорил о сочувствии.

– Да, справилась кое-как. – Пола хотела сохранить беззаботный тон беседы и ей давно надоели семейные проблемы, поэтому она сменила тему разговора и начала рассказывать об Эмме, Блэки и их путешествии, приправляя все это своими комментариями, полными юмора.

Шейн от души смеялся, испытывая наслаждение от того, что он просто сидит и слушает ее голос. Жизнерадостность по-прежнему била в ней через край, она была то ироничной, то серьезной, то ласковой, и в каждом ее слове сквозила любовь к Эмме и его деду.

Если раньше, в телефонном разговоре, ее веселье было наигранным, то теперь Шейну пришлось признать, что Пола ведет себя естественно и свободно. Перед ним сидела та самая девушка, с которой он вместе рос и которую он знал, как самого себя. Натянутость первых минут осталась позади, и оба почувствовали себя свободно, словно расстались только вчера.

Шейн слушал ее нежный музыкальный голосок, и в душе его постепенно воцарялся покой. Давно он не испытывал такого умиротворения. Впрочем, в обществе Полы он всегда так себя чувствовал. Они никогда не играли в глупые игры, не возводили между собой надуманных барьеров, не создавали искусственных сложностей. Каждый из них оставался самим собой, и сейчас, как в далеком детстве, оба чувствовали себя настроенными на одну волну.

Шейн уже открыто разглядывал ее, больше не стараясь скрывать своего интереса. Теплый свет лампы, стоявшей за спиной Полы, смягчал резкость черт ее похудевшего лица, такого выразительного и подвижного, что на нем читались почти все ее мысли и чувства. Не все находили Полу красивой, но ему она казалась самой прекрасной женщиной на свете. Она была такая яркая и экзотичная, что дух захватывало. Блестящие черные волосы над высоким гладким лбом. Кожа цвета слоновой кости казалась прозрачной, широко расставленные фиолетовые глаза в обрамлении длинных и густых ресниц – все это делало ее красивой не похожей ни на кого красотой. Если бы его попросили сравнить Полу с каким-нибудь цветком, которые она так любила выращивать, он остановил бы свой выбор на орхидее или на гардении, однако он никогда не послал бы ей ни те, ни другие цветы – только фиалки. Потом Шейн задумался о ее характере. Да, она и вправду сдержана, мягка и благоразумна. Однако ей же свойственны и страстность, темперамент, бескомпромиссность в симпатиях и антипатиях. А еще она умна, сообразительна, благородна и справедлива. Шейн улыбнулся про себя. Когда дело касалось бизнеса, Пола могла проявлять дьявольскую изобретательность и коварство, но это семейная черта, унаследованная от достопочтенной Эммы Харт. Сейчас, думая о Поле, Шейн не мог не признать, что она гораздо сложнее и многограннее любой из его знакомых женщин. И, однако, именно ее сложность, непонятную и даже пугающую для других, он любил.

Он постарался взглянуть на Полу объективно, глазами постороннего мужчины, но вскоре ему пришлось опустить глаза Молодой человек не мог справиться со своими чувствами, они ослепляли его, не давали ему хоть сколько-нибудь объективно оценивать внучку Эммы. Какая уж тут объективность? Он любит ее, любит безумно. И всегда будет любить. Если она для него недоступна – а он знает, что так оно и есть – что ж, тогда и другие женщины ему не нужны. Ему не подходит второй сорт – лучше уж вообще ничего. К тому же, тогда не придется сравнивать – а появись в его жизни другая женщина, то он, не переставая ни на миг мечтать о Поле, не сможет удержаться от сравнений. А мечтать о ней ему суждено всю оставшуюся жизнь. «Стоп, гони прочь от себя подобные мысли, – приказал себе Шейн. – Она твой самый лучший, испытанный друг. Ты потерял ее. Так успокойся и бери, что дают. Дружба, и не более того. И наслаждаясь сегодняшним вечером, не думай о том, каким он мог бы быть, сложись все иначе».

– Вот и все мои новости о наших неутомимых старичках-путешественниках. Они явно в восторге от своей поездки, – прервала Пола его размышления. – Но теперь твоя очередь говорить. Расскажи, как ты живешь в Нью-Йорке.

– Особенно рассказывать нечего, Пола. Мечусь между конторой и стройкой шесть, а то и все семь дней в неделю, раз в месяц летаю на Ямайку или Барбадос, чтобы удостовериться, что в отелях все в порядке. Обычная круговерть и, честно говоря, я действительно пашу как вол.

– Мне казалось, будто ты собирался в Нью-Йорк только на полгода, а уже прошло восемь месяцев.

– Мы с отцом решили, что лучше мне остаться здесь до окончания строительства, открытия начала нормальной работы отеля. Так гораздо практичнее, чем постоянно летать из Лондона в Нью-Йорк и обратно. Да и до островов отсюда ближе. А теперь отец дал понять, что хочет, чтобы я остался в Штатах вообще на неопределенный срок.

– Что ж, я его понимаю, – признала Пола тихим голосом. Она покачал в руке бокал с вином, не отрывая взгляда от искрящейся жидкости. Лицо ее стало задумчивым. Мысль о том, что Шейн навсегда осядет в Нью-Йорке, внезапно переполнила ее необъяснимым беспокойством. Неожиданно ее мысли переключились на Скай Смит, и Пола вновь, как в том давнем разговоре с Мерри, вдруг испытала такое же неприятное чувство.

– Полагаю, Нью-Йорк – идеальное место для холостяка-жизнелюба вроде тебя. Девушки, наверное, становятся к тебе в очередь. – Пола импульсивно выпалила это с вымученной улыбкой.

На лице Шейна отразилось изумление.

– Меня не интересуют другие женщины, – воскликнул он и тут же прикусил язык, ругая себя за оговорку. Он решил не распространяться дальше на столь опасную тему, понимая, что, чем меньше он скажет, тем лучше.

Пола не поняла, что он имеет в виду ее, и многозначительно кивнула.

– О да, конечно, у тебя же появилась приятельница. Мерри говорила мне о Скай Смит.

Несмотря на свое возмущение болтливостью сестры, Шейн все-таки сумел усмехнуться, радуясь, что его обмолвка прошла незамеченной.

– Мы с ней просто друзья, что бы там Мерри тебе не наболтала. Я ничем с ней не связан – и с другими тоже, кстати. – Он твердо посмотрел Поле в глаза. – Я же говорил тебе – отец стал очень требовательным за последнее время, и я целиком ушел в работу. Так что мне уже не до радостей светской жизни. Допоздна сижу в конторе, потом тащусь домой и без чувств падаю на кровать.

– Похоже, мы все крутимся как белки в колесе, – заметила Пола. Выходит, Шейн сильно переменился. Если верить ходившим внутри семьи сплетням, он и Уинстон раньше являли собой пару законченных донжуанов и плейбоев, отчаянных и бесшабашных. Но Уинстон угомонился. Возможно, Шейн тоже. Ее порадовало, что у Шейна нет романа со Скай Смит. И все таки, почему эта женщина так беспокоит ее? Наверное, потому, что Мерри отзывалась о ней не слишком лестно.

– О чем ты думаешь? – спросил Шейн.

– Так, о пустяках, – засмеялась Пола – Мерри говорила мне, что у тебя квартира в южной части Саттон Плейс. Расскажи мне о ней.

– Вообще-то неплохая квартирка. Я сиял ее вместе с мебелью, а вкус владельца не совсем совпадает с моим. Но она имеет отдельный вход, и вид из окон весьма живописен, особенно по вечерам. Под ногами, насколько хватает глаз, расстилается весь Манхэттен. Я часами могу наслаждаться этими искрящимися огнями. Нью-Йорк – интересный город, и он постоянно бросает тебе вызов. К тому же я в восторге от его архитектуры.

– Я по твоему голосу чувствую, что тебе правится, но иногда, когда я в Штатах, у меня такое ощущение… – Пола покачала головой с серьезным и задумчивым выражением.

– Какое ощущение?

– Мне все время кажется, что Америка – жестокая страна. Все эти жуткие, леденящие кровь убийства – Мартин Лютер Кинг, президент Кеннеди, а всего лишь год назад еще и Роберт Кеннеди. А прошлым августом – помнишь? – кошмарное убийство Шэрон Тейт в Калифорнии. – Пола вздрогнула. – И еще хиппи, и наркотики, и преступность, и марши протеста.

– В чем-то ты права, – медленно произнес Шейн. – Но Америка – еще молодая страна, она как подросток, только выходит из переходного возраста. Все здесь образуется и успокоится, могу гарантировать. Кроме того, хиппи, наркотики, преступность и марши протеста есть и в Англии… Да и во всем мире. Шестидесятые годы не зря называли беспокойными, однако мы скоро вступаем в новое десятилетие. Возможно, семидесятые годы окажутся более мирными.

– Надеюсь. Как бы то ни было, я рассчитываю, что ты пригласишь меня к себе в гости до моего отъезда.

– В любое время. Кстати, об отъезде. Думаю, нам пора двигаться по направлению к ресторану. Я не хочу, чтобы они отдали наш столик кому-нибудь другому.

– Отлично. Я сейчас соберусь. – Пола дошла до середины комнаты и вдруг остановилась. – Какая я бестолковая! Сказала по телефону, что ты можешь здесь освежиться, и тут же напрочь забыла о своих словах. Хочешь воспользоваться моей ванной?

– Нет, спасибо. Та, что на первом этаже, меня вполне устроит. – Шейн встал и последовал за ней.

– Ну, значит, скоро увидимся, – бросила Пола и легко взбежала по лестнице.

Шейн отправился через прихожую в направлении ванной комнаты для гостей. Там он вымыл руки и лицо, причесал свои черные вьющиеся волосы и долго глядел на себя в зеркало. Он никак не мог решить, стоит ли завтра утром сбрить усы. Пожалуй, нет. Так ему больше нравилось. Шейн состроил рожу своему изображению, жалея, что не успел смотаться домой и переодеться. «Какого черта, я же не пытаюсь произвести впечатление на Полу», – напомнил он себе и вышел.

Пола ждала его в прихожей.

Она надела белый шерстяной жакет под стать брюкам, а на плечи набросила белую мохеровую пелерину. Она показалась ему невыразимо прекрасной.

Шейн полез в гардероб за пальто и незаметно для Полы скрипнул зубами, не в силах отогнать от себя знакомый приступ страсти. Он, как мог, старался подавить это чувство, зная, что ситуация безнадежна. Она – жена Джима Фарли и очень, очень любит своего мужа.

«Ты можешь быть только ее другом – как всегда», – твердил себе Шейн, выходя вместе с Полой из квартиры и спускаясь в лифте.

«Le Veau d'Or» был переполнен. Как и ожидал Шейн.

Жерар с радушной улыбкой встретил их у дверей. Он пообещал, что столик накроют за десять минут, а пока предложил им скоротать время у маленького бара.

Шейн пропустил Полу вперед, подал ей стул и, не спрашивая ее, заказал два коктейля. Затем закурил, глядя, как бармен смешивает в бокалах ингредиенты напитка и наконец до краев наполняет их искристым шампанским.

Когда им подали коктейли, Шейн повернулся к Поле и чокнулся с ней.

– За старую дружбу, – провозгласил он, с теплотой глядя ей в глаза.

– За старую дружбу, Шейн.

– Знаешь, последний раз я пил эту штуку на юге Франции… С тобой.

Пола бросила на него быстрый взгляд, и по ее губам пробежала понимающая улыбка.

– Помню… Тем летом мы все собрались на бабушкиной вилле. Ты так плохо себя вел по отношению к Эмили – вел катер с такой отчаянной скоростью, что бедняжка пришла в ужас. А затем, чтобы выпросить прощение, потащил нас обеих в бар и накачал коктейлями до беспамятства. – Пола со смехом покачала головой. – С тех пор прошло четыре года.

– Но коктейли не помогли, если я правильно помню. За свою эскападу мне пришлось дорого заплатить… мое безрассудство обошлось мне в очень дорогой шелковый шарф. Однако, что такое деньги, по сравнению с тем, чтобы заставить милую Эмили снова улыбаться.

– Она смертельно боится воды – как и бабушка.

– Но ведь ты ничего не боишься, да?

– Почему ты так считаешь? – нахмурилась Пола.

– Ты была бесстрашным ребенком, постоянно таскалась за мной, копируя меня во всем. Настоящий сорванец, не отступавший ни перед каким препятствием или опасностью.

– Я же верила в тебя и знала, что ты не допустишь, чтобы со мной что-то случилось. И я не ошиблась.

«И никогда не допущу, дорогая», – подумал он, преисполненный любви. В горле его образовался комок. Он сделал большой глоток из бокала и отвернулся, чтобы не встретиться с ней глазами. Его взгляд может сказать слишком о многом.

Пола начала болтать о помолвке Эмили и Уинстона, и Шейн снова с радостью уступил ей все нити беседы. Так у него появилось время, чтобы обуздать свои чувства и не позволить им окончательно выйти из-под контроля. Наконец он почувствовал себя в состоянии нормально поддерживать разговор, и они долго болтали о том о сем. Посплетничали об общих знакомых, обсудили модные салоны «Харт» и О'Нилов, погадали о шансах Изумрудной Стрелы выиграть Большие Национальные скачки. И наконец сели за столик.

Удобно устроившись на красной банкетке, Шейн заявил:

– Весь мой сегодняшний ленч состоял из бутерброда, который я съел, не вставая из-за рабочего стола, поэтому я голоден, как волк. Зная тебя, не сомневаюсь, что ты скажешь, что не хочешь есть, но, на мой взгляд, нам следует сделать заказ немедленно.

– Но я как раз голодна! – искренне возмутилась Пола. Впервые за многие месяцы она с нетерпением ждала начала обеда. Ее фиолетовые глаза остановились па Шейне, и в них заиграли веселые искорки. – Только заказывай сам. Я буду то же, что и ты, – так надежнее.

По обычаю, принятому в «Le Veau d'Or», посетителям сразу же ставили на стол закуски, чтобы они не скучали в ожидании заказа. Перед Шейном и Полой в мгновение ока появились две тарелки.

– Отлично, сегодня у них мидии. Здесь их восхитительно готовят, – воскликнул Шейн. – Попробуй. – Запустив вилку в горку моллюсков на тарелке, он спросил: – Ты поедешь в Техас, раз уж ты в Штатах?

– Не думаю. Да, ты прав, очень вкусно. – Прожевав, Пола добавила: – Надеюсь, мне не придется туда ехать. Сегодня утром я встречалась с Дейлом Стивенсом. На счастье, в «Сайтекс» сейчас относительно спокойно. Естественно, Гарри Мэрриотт в своем репертуаре. Удивительно близорукий человек. Он всегда боролся с моим дедом, противился любым нововведениям, а теперь продолжает ту же политику с нами. Он все еще никак не успокоится по поводу того, что «Сайтекс» начал добывать нефть в Северном море. Но, как тебе известно, дела там идут просто отлично. Идея бурить скважины в морском дне оправдала себя, и в текущем году мы первые из всех компаний начали качать нефть. Эмма Харт лишний раз доказала его неправоту.

Шейн кивнул, улыбаясь, и продолжал есть.

– Я знаю, что бабушка дала тебе рекомендательное письмо к Россу Нельсону, – сказала Пола. – Что ты о нем думаешь?

– Росс – нормальный парень. Мы нормально общаемся. Впрочем, я подозреваю, что когда дело касается женщин, он порядочная скотина. Если же говорить о бизнесе, – Шейн пожал плечами, – тут он на высоте. Очень умный, честный. Естественно, он всегда преследует интересы своего банка – но как же иначе. – Он посмотрел на нее. – А каково твое мнение о мистере Нельсоне?

– Такое же. – И Пола рассказала ему о сегодняшней встрече с Дейлом и Россом, не утаив ничего.

– Эмма никогда не продаст акции «Сайтекс»! – воскликнул Шейн, когда она закончила. Его черные брови сошлись на переносице. – Ума не приложу, как такое могло прийти Россу в голову, и почему он так настаивает. Он не может извлечь прибыль, сообщив о передвижении акций внутри компании – это противозаконно, а такой авторитетный и уважаемый банкир никогда не пойдет на нарушение закона. Нет, дело здесь не в деньгах. К тому же, он богат, как Крез. Но, конечно, если Россу удастся протащить такую сделку в интересах одного из клиентов своего банка, то он очень вырастет в его глазах, верно? – Не дождавшись ответа, Шейн продолжал: – Да, вот почему он заинтересовался «Сайтекс». Из того, что ты мне рассказала, следует, что его клиент хочет контролировать компанию. А если еще и Росс с Дейлом такие приятели, то Нельсон заодно хлопочет о друге. Хочет убить двух зайцев сразу.

– Да, после их ухода я решила то же самое, что и ты. Росс Нельсон может обхаживать меня сколько угодно – я не собираюсь уговаривать бабушку продать акции, а, по-моему, он хочет от меня именно этого.

Шейн бросил на нее холодный проницательный взгляд.

– Не расслабляйся с этим парнем – он обязательно сделает попытку соблазнить тебя.

Пола собралась было рассказать ему о розах и о приглашении провести уикенд в загородном доме Нельсона, но по неясной ей самой причине предпочла воздержаться. Вместо этого с сухим смешком она заявила:

– Он не посмеет. Я замужем. И к тому же он не захочет ссориться с бабушкой.

– Не будь такой наивной, Пола, – воскликнул Шейн. – Твое семейное положение и угроза гнева твоей бабушки – пустой звук для Росса Нельсона. Он абсолютно беспринципен, если верить слухам, а, боюсь, я склонен им верить.

Шейну вовсе не понравилась перспектива того, что банкир будет кружиться вокруг Полы, и он сменил тему разговора, заговорив о своем нью-йоркском отеле. Этой темы хватило на всю первую смену блюд и вплоть до прибытия второй.

Пола слушала с растущим интересом, гордясь его доверием. Раньше, пока Шейн еще не явился к ней домой, Пола боялась, что они могут почувствовать себя неловко, смутить друг друга, что они стали чужими, – ведь они с Шейном так давно не оставались с глазу на глаз. Но ничего такого не случилось. Все шло, как в прежние времена – согласно ее предсказанию во время коктейлей. Оба они быстро освоились, и между ними установилась дружеская и теплая атмосфера, памятная им с юных лет.

– Так что приезжай, взгляни на наш отель. В любое время на этой неделе, как только выкроишь свободный часок. Ряд этажей уже закончен, и я смогу показать тебе несколько номеров. Я был бы очень благодарен, если бы ты высказала свое мнение об интерьерах – я только сегодня получил проекты от дизайнерской фирмы. У тебя такой хороший вкус.

Лицо Полы вспыхнуло от удовольствия.

– Да, я с радостью посмотрю твой отель. Я так много слышала о нем от дяди Брайана и от Мерри. Кстати, завтра у меня относительно свободный день. Мы могли бы там встретиться во второй половине дня. – Пола наклонилась вперед и заглянула с надеждой к нему в глаза. – И, возможно, ты согласишься пообедать у меня. Энн сказала, что хотела бы тебя покормить. Что-то такое она говорила о твоей любимой тушеной баранине. Чем плох завтрашний вечер?

«Тем, что чем чаще я тебя вижу, тем больше я тебя хочу».

А вслух сказал:

– Большое спасибо. Отличное предложение.

Он сам удивился, что так охотно и легко принял ее приглашение. И вдруг совершенно ясно, к своему немалому изумлению, осознал, что собирается провести с Полой как можно больше времени, пока она в Нью-Йорке.

Он проводил ее до дверей квартиры.

Стоял ясный светлый вечер, прохладный, но не слишком холодный для ноября. После шума и духоты бистро воздух казался особенно свежим. Оба молчали, но это молчание не было для них тягостным.

Уже на Мэдисон авеню, недалеко от Семьдесят второй улицы, Шейн спросил:

– Как ты смотришь на то, чтобы покататься верхом в воскресенье?

– Замечательно! – воскликнула Пола, повернувшись к нему всем телом. – Я уже целую вечность не сидела на лошади. Конечно, я не привезла с собой бриджей для верховой езды, но, наверное, можно обойтись и джинсами.

– Да, или пойти в магазин Кауфмана. Он недалеко от тебя, и там есть все, что тебе может понадобится.

– Так я и сделаю. Где ты ездишь верхом?

– В Коннектикуте. В городке под названием Нью-Милфорд. Вообще-то, у меня там есть дом. Старый амбар. Я переделываю и модернизирую его уже несколько месяцев, и…

– Шейн О'Нил! Какой ты противный и скрытный! Почему ты мне раньше не рассказал о своем доме?

– Просто случая не представилось. Во время обеда у нас было столько других тем – причем более важных: твои дела, наш новый отель. – Он засмеялся низким голосом. – Так что, хочешь посмотреть?

– Глупый вопрос. Разумеется. И можно прямо в воскресенье?

– Конечно.

– Если хочешь, я приготовлю еду, как на пикник. Когда нам выезжать в воскресенье?

– Тебе придется отправиться в путь довольно рано. Видишь ли, я уже буду на месте. Я еще раньше договорился с двумя нашими мастерами, что они поработают там со мной в пятницу. Так что я выезжаю вечером в четверг и весь уик-энд собираюсь провести там.

– Вот как! А как я доберусь туда в воскресенье?

– Нет проблем. Я вышлю за тобой машину с водителем. Если только… – Он замолчал, потом воскликнул: – У меня возникла отличная идея. А почему бы нам вместе не поехать в четверг и не остаться там до конца недели? Ведь ты можешь взять выходной в пятницу? – Он искоса взглянул на нее и добавил легкомысленным тоном: – Я куплю тебе лопатку. Можешь копать, сколько твоей душе угодно – разобьешь мне сад.

– В такую-то погоду? Земля, наверное, жесткая, как камень. Но я хочу поехать, Шейн.

– Великолепно, – сказал он и улыбнулся.

Пола взяла его под руку и подстроилась под его походку. Дальше они шли молча. Пола думала о их детских годах в «Гнезде цапли» и, хотя она не могла этого знать, Шейн думал о том же.


Глава 34


Пола проснулась в пятницу утром от звуков громких мужских голосов и взрывов раскатистого смеха. Она резко села в кровати и потерла кулаками глаза, мигая от слабого света, пробивавшегося в окно, на какую-то долю секунды не понимая, где находится. Потом вспомнила. Ну конечно же, на даче у Шейна около Нью-Милфорда. Она взглянула на маленькие дорожные часы на белом, плетеном из прутьев, столике рядом с кроватью и, к своему удивлению, обнаружила, что уже почти десять. Ей самой не верилось, что она проспала, причем почти четыре лишних часа. Обычно она была на ногах уже в шесть утра.

Пола соскочила с кровати, чувствуя себя отдохнувшей и полной энергии, и прошлепала к окну, раздвинула красные саржевые занавески и выглянула во двор. Прямо под окном около груды досок разговаривали двое мужчин.

Шейн находился вне пределов ее видимости, но до нее донесся его голос.

– Эй, ребята, потише там. Моя гостья еще спит. И аккуратнее в выражениях.

С затаенной улыбкой Пола повернулась и с интересом осмотрелась в спальне. Накануне вечером она слишком устала, чтобы уделить должное внимание окружающей обстановке. Теперь она увидела, насколько уютно в этой маленькой и оригинальной комнатке с белыми стенами, ярко-красным полом и белой плетеной мебелью. Но доминировала надо всем кровать с медной спинкой, под лоскутным покрывалом.

Пола проскользнула в соседнюю крохотную ванную комнату, быстро приняла душ, причесалась, подкрасилась и вернулась в спальню. Там она одела синие джинсы, алую рубашку и толстый пурпурный свитер, затем натянула поверх джинсов высокие, до колена, ботинки красной кожи. Наконец, застегнула на запястье ремешок часов и сбежала вниз, в кухню.

Это было огромное, в деревенском стиле, помещение с потолочными балками и медной утварью на стенах, но оснащенное самой современной техникой и идеально чистое. Белые шкафчики и полки на белых стенах ярко блестели в солнечных лучах, пробивавшихся через два маленьких окна с чистыми, до хруста, занавесками в бело-синюю клетку. Пола выглянула во двор. Шейна и рабочих нигде не было видно.

Приятно пахло свежим кофе и, заметив кипящий кофейник, Пола принялась открывать створки шкафов в поисках кружки. Наконец она ее нашла, наполнила и направилась в основное жилое помещение дома.

Посреди просторной комнаты она остановилась и огляделась, старая вобрать в себя все вокруг, хотя и знала, что это бесполезно. Ей потребуется несколько дней, чтобы увидеть все, сделанное здесь Шейном. Вчера вечером его дом показался ей милым, сегодня, в ярком солнечном свете, у нее от восхищения захватило дух.

«Всего одна комната», – сказал он по дороге из Манхэттена. Но что за комната – огромная, величественная, с высоким потолком из открытых стропил и поперечных балок, большое окно, прорезанное в длинной стене, и гигантский камин. Огонь уже гудел в топке, толстые чурки шипели и стреляли.

Пола подошла к кабинетному роялю и села на круглый стул, отхлебывая кофе и продолжая озираться. Шейн поместил рояль точно посередине комнаты, и она поняла, почему. Он естественным образом разделял ту часть зала у камина, что служила гостиной, от другой, ближе к кухне, считавшейся столовой. Преобладал белый цвет, но его холодность смягчалась темными тонами натурального дерева. Стены покрыты побелкой; два огромных честерфильдских дивана и глубокие кресла обиты грубой белой саржей. Шторы в тон, на отполированном деревянном полу – белые коврики. Но картины, эстампы, книги и цветы яркими пятнами оживляли белый фон.

Шейн рассказал, что прошелся по окрестным антикварным магазинам и сделал несколько действительно ценных находок. И вот теперь ее взгляд остановился на двух красивых комодах, которые вчера она не заметила, затем она увидела старинную ширму. Ее расписные створки идеально гармонировали с обеденным столом красного дерева «Держу пари, что эта ширма стоит целое состояние», – подумала Пола.

Внезапно она почувствовала себя опустошенной.

Он явно потратил на переоборудование своего дома немалые деньги, не говоря уж о времени и энергии. Шейн говорил, что большую часть работы сделали прежние владельцы, Санни и Элайн Уикерс. «Я только построил консольную лестницу, вставил зеркальное стекло в окно, да добавил кое-какие мелочи, прежде чем приступить к меблировке», – пояснил он.

И, однако, она уловила нечто такое, что вселило в нее ощущение беспокойства. В этом доме собирались поселиться надолго. Да и сейчас Шейн вместе со столярами пилил доски на полки и шкафы, предназначавшиеся для крошечной комнаты, которую он показал ей вчера вечером. Он собирался устроить там кабинет.

Неужели он навсегда решил остаться в Америке? И никогда не вернется в Англию? И почему ей не все равно?

Пола резко встала и подошла к камину, уселась в чересчур плотно набитое кресло и поставила кружку с кофе на каминную полку. Ее взгляд скользнул по лежавшей там пачке сигарет и зажигалке и, хотя она редко курила, взяла одну и глубоко задумалась о событиях предыдущего вечера.

Они с Шейном приехали в девять часов, одновременно с началом грозы, и промокли до нитки, бегая от машины к дому и обратно, пока не перенесли туда все чемоданы и сумки с продуктами. Потом Шейн, не слушая никаких возражений, отправил ее наверх переодеться.

Через двадцать минут Пола спустилась и замерла на пороге в восторге от увиденного. В ее отсутствие Шейн включил все лампы и зажег камин. Теплый приветливый свет залил просторную, как средневековая зала, комнату, звуки из репертуара Боба Дилана заполнили ее, и в ней стало гораздо уютнее и спокойнее. Пола сразу заняла свое любимое место – спиной к камину. И тут совершенно неожиданно Шейн возник в дверях кухни с бокалами в руках, бодрый и свежий, в простой белой рубашке и синих джинсах.

– Как быстро ты успел все сделать, да еще и переоделся! – воскликнула она.

Шейн в ответ широко улыбнулся.

– Как говорится, кого как учили, тот так и работает. А меня обучал весьма въедливый генерал.

– Эмма Харт – въедливый генерал! Не очень-то лестно ты отзываешься о моей высокочтимой бабушке, – шутливо упрекнула его Пола.

Шейн вручил ей водку с тоником и, чокнувшись, заметил:

– В отличие от тебя, Эмма не рассердилась бы на меня за такое определение.

И они пустились в воспоминания о годах, проведенных в «Гнезде цапли», долго смеялись и поддразнивали друг друга, а потом Шейн принес огромное блюдо с копченой лососиной и поднос с ломтиками сыра. Они сидели на полу, брали закуски с маленького столика и запивали их ледяным шампанским. И говорили, говорили – далеко за полночь – о самых разных вещах, радуясь вновь обретенной дружбе и наслаждаясь чувством раскованности и свободы.

Под конец вечера Шейн заметил, что Пола время от времени потирает шею. На его озабоченный взгляд молодая женщина ответила:

– Ничего серьезного. Просто она затекает – думаю, от долгого сидения за столом.

Не сказав ни слова, Шейн начал массировать ей шею и плечи.

Сейчас, вспоминая эту сцену, к Поле вернулось ощущение блаженства, которое она испытала при прикосновении сильных пальцев Шейна, как бы впитавших в себя боль и усталость ее мускулов. Ей хотелось, чтобы он никогда не останавливался. И позже, когда он дружески чмокнул ее в щеку на прощанье на пороге ее спальни, Пола испытала непреодолимое желание обвить руками его шею. Она быстро переступила порог и закрыла дверь. Щеки ее пылали.

Пола распрямилась в кресле, словно подброшенная пружиной. Вчера вечером она удивилась сама себе. Теперь она поняла. Она хотела, чтобы Шейн прикоснулся к ней, поцеловал ее. Не надо лгать самой себе. Ее так называемые родственные чувства к Шейну не так уж невинны. Теперь уже – нет. Они окрашены сексом. Ее влечет к нему как к мужчине.

Эта мысль настолько потрясла Полу, что она вскочила на ноги, швырнула сигарету в камин и подбежала к окну.

Она стояла, устремив взгляд на простирающийся за окном пейзаж, и не видела его красоты, пытаясь успокоиться. Она должна подавить новые, для нее необычные, чувства, которые он в ней вызывает. Они порождали в ней беспокойство, огорчали ее. Она не имеет права испытывать интерес к Шейну О'Нилу – ведь она замужем. Кроме того, в его глазах она не более, чем подруга детства.

Пола пыталась отогнать от себя мысли о Шейне, но они упорно лезли ей в голову, отказываясь покидать ее. Перед ней возник образ Шейна, каким он был прошлым вечером. Он казался не совсем таким, как всегда, и в то же время его внешность и манера держаться остались неизменными. И тут Пола поняла. Это она сама изменилась – и увидела его другими глазами.

«Почему Шейн вдруг так взволновал меня? Потому, что он красивый, сильный, умный и привлекательный? Или потому, что от него исходит, обаяние мужественности? Но он всегда был таким, он ничуть не изменился. Кроме того, примитивная мужественность на меня не действует. Впрочем, примитивного в нем ничего нет. Мужественность – просто естественная часть его натуры. Боже, я сошла с ума – думать о Шейне подобным образом! Кроме того, секс меня не интересует. Он отпугивает меня. Джим хорошенько позаботился об этом».

По коже Полы пробежал озноб. Она живо представила себе лицо Джима. Для описания определенного типа мужчин Мерри часто пользовалась одним словом: «самцы». Попадание прямо в точку. Пола тяжело вздохнула и прищурилась от ослепительного солнечного луча, проникшего в комнату сквозь оконное стекло. Джим воцарился в ее мыслях, вытеснив Шейна.

Вчера днем, около двух часов, или в семь по английскому времени, она позвонила в Лонг Медоу и поговорила с Джимом. Разговор получился очень коротким. Он отвечал ей, как всегда, вежливо, но в спешке – по его словам, торопился на обед. И быстро передал трубку Норе, чтобы дать жене возможность узнать, как идут дела у детей. Она страшно соскучилась по Лорну и Тессе. Когда Пола попросила Нору вновь соединить ее с мужем, та ответила, что он уже уехал. У Полы в голове не укладывалось, как Джим мог не попрощаться с ней. В ярости она бросила трубку. Затем ее охватило отчаяние. Очевидно, он успел забыть об их разговоре в воскресенье – и о том, что его вызвало.

«Боже мой, ведь и недели не прошло», – подумала она, живо вспомнив, как они оба стояли тогда в саду. В тот день что-то умерло в ней. Джим держится с ней холодно, отчужденно. Почти как чужой человек. Чем больше Пола думала, тем больше она утверждалась в своем мнении. Ему просто наплевать на чувства, мысли и потребности жены. Лишний раз Поле пришлось признать, что они с мужем несовместимы. Причем во всем, а не только в том, что касается секса. Если бы секс оставался единственной их проблемой, она бы справилась. Но его поведение во время телефонного разговора усилило в ней чувство разочарования. В тот день она рассталась с последствием иллюзиями в отношении своего брака и с головой погрузилась в бумаги, радуясь, что дела могут хоть как-то отвлечь ее от горьких мыслей…

«Работа и дети… Вот на что я отныне направлю всю свою энергию», – в сотый раз сказала она себе. Поспешным шагом пройдя к камину, Пола схватила кружку с полки и направилась на кухню. Пора найти Шейна, поздороваться с ним и поинтересоваться его планами на сегодня.

Но он оказался уже на кухне.

– Так вот ты где, – воскликнул он, наливая себе кофе – Готов поспорить, тебя разбудили мои молодцы, черти горластые!

Пола во все глаза уставилась на него, вернее на его одежду. Он красовался в бесформенных обвисших вельветовых штанах, тяжелых рабочих ботинках и просторном рыбацком свитере, а на его черных кудрях под немыслимым углом сидела матерчатая кепочка. Пола разразилась безудержным хохотом.

– В чем дело? – встревожился он, нахмурив брови.

– Твоя одежда… – воскликнула она между приступами смеха – Ты точь-в-точь похож на ирландского моряка.

– Дорогая моя, а разве ты не знала, что он – это и есть я? Весь в моего деда.

Немного позже они поехали в Нью-Милфорд.

Спускаясь с холма, Шейн показал ей ферму его друзей – Санни и Элайн Уикерс – и мимоходом упомянул, что пригласил их вечером на обед.

– Он музыкант, она писательница. Очень милая пара, тебе они понравятся, – добавил он и принялся обсуждать с Полой меню предстоящего обеда.

К тому времени, как они доехали до места, им удалось прийти к соглашению: готовить будет Пола – классический английский стол со всеми полагающимися приправами. Для начала – йоркширский пудинг, затем баранья нога, жареная картошка и брюссельская капуста, а на закуску – бисквит по-английски с вином и взбитыми сливками.

Шейн с Полой обошли множество рынков и магазинов и купили свежих овощей, фруктов, барашка и всякого мяса впрок, приправы, праздничные свечи, а также огромный букет золотистых и бронзовых хризантем. С трудом передвигая ноги под тяжестью покупок, они брели по улице, покачиваясь от смеха и чувствуя себя превосходно.

По дороге домой Пола вдруг осознала, что с Шейном она ведет себя совершенно естественно, кстати, как и он с ней. Да и с чего бы ему чувствовать себя скованным? Он же не может читать ее мысли. А если бы и мог – в них нет ничего необычного. Только дружелюбие, привязанность и счастливые воспоминания детских лет. К счастью, те странные и волнующие несколько часов полностью испарились. Шейн – просто старый приятель, добрый друг, член семьи. Все снова вошло в норму.

Вернувшись в дом, Шейн принялся разбирать покупки, а Пола расставила цветы в две большие каменные вазы. Между делом он бросил:

– Боюсь, пока нам снова придется обойтись одними бутербродами. Ты переживешь, Каланча?

– Конечно.

Ленч состоял из свежего сыра бри, толстых ломтей французской булки, фруктов и бутылки красного вина. Улучив момент, Пола взглянула на Шейна и спросила:

– Ты что, намерен остаться в Штатах навсегда?

– Почему ты спрашиваешь? – А про себя Шейн добавил: «И разве это для тебя имеет хоть какое-то значение?»

Оглянувшись вокруг, Пола пояснила:

– Твой дом отнюдь не похож на временное жилье. И ты явно вложил в него немало денег и сил.

– Да, мне очень помогает то, что при первой возможности я приезжаю сюда поработать. Теперь мне есть чем заняться, я не веду хоть сколько-нибудь насыщенной светской жизни. Кроме того, ты же знаешь, что я всегда любил восстанавливать старинные дома. – Шейн откинулся в кресле, задумчиво глядя на свою гостью. – Мы с Уинстоном хорошо заработали, когда продали те старые коттеджи в Йоркшире, что мы реконструировали. И то же произойдет и здесь, когда я решу продать свой сарай. – Он не сводил с нее глаз. Неужели в ее глазах мелькнуло облегчение, или это ему только показалось?

– А что ждет Бек-Хаус? Ну, когда Уинстон и Эмили поженятся? – поинтересовалась Пола.

– Будучи в Нью-Йорке, Уинстон сказал, что они с Эмили намереваются пожить там некоторое время, и если Эмили дом понравится, то они выкупят мою долю. А если нет… – Шейн пожал плечами. – Не вижу проблемы. Возможно, мы по-прежнему станем совместно им владеть и приезжать туда на уик-энды. Или продадим.

– Уинстон сказал, что он попросил тебя быть шафером на их свадьбе.

Шейн кивнул.

– А я буду подружкой невесты.

– Знаю.

– А до свадьбы ты в Англию не собираешься? Снова ему показалось, что он увидел волнение в ее глазах.

– Понятия не имею, – ответил он. – Как я уже говорил, отец хочет, чтобы Рождественские каникулы я провел на Ямайке и Барбадосе, а в феврале-марте мне, возможно, придется лететь в Австралию.

– В Австралию! – Пола выпрямилась и с удивлением посмотрела на него.

– Да. Блэки очень понравился Сидней, и за последнее время он не раз говорил отцу, что хорошо бы построить там отель. Вчера утром я беседовал со своим стариком, и он даже получил от деда письмо на ту же тему. Так что – как знать, может я отправлюсь туда на разведку.

– Что Блэки, что бабушка – одного поля ягоды. Интересно, они хоть когда-нибудь не думают о делах?

– А ты? Или я, если уж на то пошло? – Шейн усмехнулся. – Мы с тобой как раз те самые яблочки, что недалеко упали от старых яблонь, как ты считаешь?

– Пожалуй. – Пола подалась вперед, ее лицо вдруг стало очень серьезным. – Ты действительно считаешь, что я слишком много работаю?

– Конечно, нет. Ты – трудяга по натуре. К тому же, тебя такой воспитали. И меня тоже. У меня не остается времени на пустяки. Да я с ума бы сошел, окажись у меня много свободного времени. Честно говоря, я люблю нашу свистопляску, люблю суету и круговерть – как и ты. И еще одно – я испытываю гордость от сознания, что продолжаю семейное дело, начатое дедом. И ты наверняка чувствуешь то же самое.

– Конечно.

– Так и должно быть… Мы с материнским молоком всосали чувство долга. Другая жизнь для нас невозможна. Ведь твоя бабушка и мой дед посвятили всю свою жизнь построению двух могущественных империй, чтобы мы жили лучше, чем они в начале своего пути, чтобы мы были финансово обеспечены, независимы и влиятельны. Так как же…

– Джим утверждает, что погоня за властью ведет к самоизоляции, убивает лучшие человеческие качества и, в конечном итоге, самую душу, – перебила его Пола.

Впервые за все время она упомянула о муже. На Шейна словно вылили ушат ледяной воды. Он откашлялся. Ему вовсе не хотелось говорить о ее муже, но не ответить ничего он тоже не мог.

– А ты? Ты согласна с ним?

– Вообще-то, нет. По-моему, лорду Эктону принадлежит фраза, что власть развращает, а абсолютная власть развращает абсолютно? Думаю, Джим имел в виду именно это. Но к черту лорда Эктона, кем бы он ни был. Я предпочитаю философию Эммы Харт. Она считает, что власть развращает только тех, кто пойдет ради нее на любые преступления. Бабушка говорит, что власть может и облагораживать, если понимать, что она подразумевает величайшую ответственность. Особенно перед окружающими. Я согласна с ней, а не с Джимом. Я чувствую такую ответственность. Перед бабушкой, перед нашими служащими, перед акционерами. И перед собой лично.

– Ты права, и Эмма тоже. Я только что хотел сказать: какую неблагодарность и даже безответственность мы проявили бы, не оцени мы то, что нам досталось от рождения, откажись мы от этого. Тем самым мы перечеркнули бы жизнь Эммы и Блэки, их сверхчеловеческие усилия. – Шейн остановился и взглянул на часы. – Уже почти четыре часа, и раз уж мы завели разговор об ответственности, пойду найду своих плотников, расплачусь и отправлю их по домам.

Пола тоже встала и взяла поднос.

– Как быстро промелькнуло время! Пора готовить обед!

В дверях Шейн оглянулся и широко улыбнулся:

– Кстати, для твоей информации, Каланча: лорд Эктон был английским историком, ярым католиком, членом Парламента от Либеральной партии и близким другом Гладстона.[3 - Гладстон Уильям Юарт (1809–1898), премьер-министр Великобритании в течение 14 лет.]

– Очень интересно, – со смехом ответила она и пошла на кухню.

Пола загрузила посудомойку, почистила картошку, вымыла капусту, приготовила барашка, обмазала мясо маслом, поперчила его и добавила сушеных листьев розмарина. Приготовив бисквит и поставив его в холодильник, Пола взбила муку, яйца и молоко для йоркширского пудинга, не переставая счастливо мурлыкать себе под нос. За час, что она провела на кухне, Шейн не раз просовывал голову в дверь и предлагал свою помощь, но она прогоняла его. Она наслаждалась готовкой так же, как наслаждалась работой в саду. Ей нравилось иногда для разнообразия поработать не мозгами, а руками. «Действительно, помогает», – подумала она, вспомнив, что Шейн говорил о своем доме.

Когда она наконец вернулась в главную комнату, то нашла там уже накрытый стол, дрова, сложенные аккуратной горкой у камина, и пластинку с Девятой сонатой Бетховена на проигрывателе. Но сам Шейн куда-то испарился. Пола уютно устроилась на диване и расслабилась под звуки музыки. Ей даже захотелось спать, и она зевнула. «Все дело в вине. Я не привыкла пить вино в середине дня», – решила Пола и закрыла глаза. Она провела замечательный день, лучший за долгое-долгое время. Никакого напряжения, никаких словесных баталий. Как хорошо побыть самой собой, не держаться постоянно настороже, как ей часто приходилось в обществе Джима. Шейн заставил ее вздрогнуть, сказав:

– Может, пойдем погуляем?

Пола села и еще раз зевнула, прикрыв рот рукой.

– Извини. Меня что-то разморило. Ты не огорчишься, если мы сегодня отменим прогулку?

Он стоял около дивана, возвышаясь над ней.

– Нет. Я и сам клюю носом. Встал сегодня с первыми лучами солнца.

Он не добавил, что и ночью почти не спал, зная, что она в соседней комнате, так близко и в то же время так далеко. Как он хотел ее прошлой ночью, как мечтал заключить ее в свои объятия!

– Почему бы тебе не поспать? – сказал он.

– Пожалуй, можно. А ты чем займешься?

– У меня есть кое-какие дела. Сделаю пару телефонных звонков, а потом, возможно, тоже лягу.

Она откинулась на подушки и улыбнулась, глядя ему вслед, как он уходит, насвистывая. Уже засыпая, Пола вспомнила, что еще не выговорила ему за его поведение в последние полтора года. «Ладно, у меня еще масса времени – весь уик-энд, – подумала она. – Как-нибудь попозже». Что-то шевельнулось в глубине ее сознания. Но мысль не получила завершения и ускользнула, прежде чем Пола успела ее додумать. Молодая женщина удовлетворенно вздохнула, наслаждаясь теплом и музыкой. Через несколько секунд она уже крепко спала.


Глава 35


Это был один из тех вечеров, которые с самого начала проходят исключительно гладко.

За несколько минут до семи часов Пола спустилась вниз в поисках Шейна.

Она надела свободное платье из тонкой шерсти, сшитое Эмили. Темно-фиолетовое, простое, ниспадающее, с необычайно широкими, похожими на крылья бабочки, рукавами, которые тем не менее туго застегивались на запястьях. К нему она выбрала длинное ожерелье из нефритовых бусин – тоже подарок Эмили, привезенный ею из Гонконга.

Она нашла его в главной комнате. Он стоял у большого окна и смотрел вдаль.

Пола заметила, что он зажег многочисленные свечи, расставленные ими ранее, и организовал бар на одном из маленьких сундуков.

Жаркий огонь гудел в камине, уютно светило несколько ламп и тихо звучал голос Эллы Фитцджеральд.

Пола подошла к нему и сказала:

– Как я вижу, мне осталась только одна работа – сесть у огня и что-нибудь выпить.

Шейн резко обернулся и окинул ее взглядом.

Она подошла еще ближе, и он увидел, что она наложила на веки пурпурные тени, и поэтому, а также благодаря цвету платья, ее опасные глаза казались еще более фиолетовыми, чем обычно. Блестящие черные волосы, зачесанные назад и загибающиеся внутрь, обрамляли бледное лицо, подчеркивая прозрачность ее кожи. Треугольный мысик глубоко опускался на ее широкий лоб. Она была потрясающе хороша.

Напряженность сошла с ее лица. Шейн подумал, что никогда еще она не выглядела такой прекрасной.

– Ты отлично смотришься.

– Спасибо. И ты тоже.

Шейн небрежно хохотнул и сменил тему:

– Ты хотела выпить. Чего тебе налить?

– Белого вина, пожалуйста.

Пока он открывал бутылку, Пола стояла у камина и следила за ним.

Шейн одел темно-серые слаксы, серый, но посветлее, свитер с высоким воротником и черный кашемировый пиджак в спортивном стиле. Глядя на него, она подумала: «Он все тот же старина Шейн, и все же он изменился. Может, дело все-таки в усах. Или причина во мне?» Она тут же подавила самую мысль о такой возможности.

Шейн принес бокал. До нее донесся слабый аромат мыла и одеколона. Он еще раз побрился, тщательно расчесал волосы и по новой обработал ногти. Пола подавила улыбку, вспомнив, что его привычка смотреться в любое встреченное им по пути зеркало доводила ее бабушку до белого каления. Эмма даже пригрозила, что уберет из «Гнезда цапли» все зеркала, если он не обуздает свое тщеславие. В тот год ему исполнилось восемнадцать лет, и он очень гордился своей красотой, своей поджарой спортивной фигурой. У Полы мелькнуло подозрение, что он и сейчас отлично знает о своей внешней привлекательности, хотя больше и не рассматривает себя в зеркала – по крайней мере, на людях. Возможно, он даже привык к своей красоте. Она отвернулась к огню, чтобы скрыть улыбку. Да, он себялюбив, и некоторые его достижения и достоинства вызывают у него самого чувство восхищения, и он очень уверен в себе. И, однако, ему присуща природная доброта, мягкость, и он сердечно любит своих друзей и родных, и он очень ласковый. Вот как хорошо она знает Шейна Десмонда О'Нила!

Он налил себе виски с содовой и сказал:

– Не удивляйся, если Санни притащит с собой гитару. Обычно он так и делает. Я могу аккомпанировать ему на рояле – устроим вам концерт. Можем даже спеть что-нибудь.

– О Боже! Тени ансамбля «Цапли» витают над нами, – рассмеялась Пола. – Ты ужасно играл, между прочим.

– А я считаю, мы были довольно хорошей группой, – ответил он тоже со смехом. – Ты и остальные девчонки просто ревновали, потому что тем летом мы находились в центре всеобщего внимания. А вы не могли нам простить нашего оглушительного успеха. Удивляюсь, почему вы не организовали девичий ансамбль в пику нам.

Пола снова засмеялась. Он чокнулся с ней.

Она посмотрела на Шейна снизу вверх, чувствуя себя крошечной рядом с этим почти двухметровым гигантом. Крошечной, и еще слабой, беззащитной и бесконечно женственной. Определенно в нем есть нечто неотразимое. Она почувствовала, как где-то глубоко в ней опять зашевелилось непонятное чувство, которое он вызвал в ней прошлым вечером. По коже пробежали мурашки. Сердце ее замерло.

Их глаза встретились.

Пола хотела отвести взгляд, но никак не могла оторваться от его пронзительных гипнотических глаз.

Шейн первым отвернулся, притворившись, что ищет сигареты, иначе он бы не удержался и поцеловал ее. «Будь осторожнее», – приказал он себе. Теперь его одолевали сомнения, правильно ли он сделал, что пригласил ее на уик-энд. Шейн понимал, что ходит по тонкому льду. «Больше я с ней не увижусь до ее отъезда из Штатов». Но ему самому стало смешно. Он знал, что не сдержит слово.

Тишину нарушили радостные возгласы. К бесконечному облегчению Шейна в комнату вошли Санни и Элайн.

Шейн поспешил им навстречу, широко улыбаясь. Как хорошо, что он пригласил их. Чувство напряжения отпустило его.

Санни прислонил футляр с гитарой к стулу и обнял хозяина.

– Коньяк разопьем после обеда, – объявил он и вручил Шейну завернутую в бумагу бутылку.

Элайн сунула ему в руки корзинку.

– А здесь свежеиспеченный хлеб вам на завтрак, – воскликнула она, когда Шейн наклонился, чтобы поцеловать ее в щеку.

О'Нил, рассыпая благодарности, поставил подарки на комод и представил Уикерсам Полу.

Едва увидев их, Пола почувствовала к ним симпатию. Санни оказался высоким худощавым мужчиной со светлыми волосами и бородой и веселыми карими глазами. Элайн, милая и женственная, принадлежала к тому типу представительниц прекрасного пола, чья природная доброта становится очевидной с первого взгляда. У нее было открытое дружелюбное лицо, ярко-голубые глаза и тронутые ранней сединой короткие вьющиеся волосы.

Втроем они уселись, а Шейн отправился налить вина вновь прибывшим. Пола порадовалась за себя, что выбрала платье, хотя Шейн предложил ей одеться попроще. Элайн, в черных бархатных брюках и китайском жакете из голубой парчи, выглядела очень элегантно, но не броско.

С улыбкой Элайн обратилась к ней:

– Шейн рассказал, что вы – внучка Эммы Харт и что теперь вы возглавляете ее империю. Я в восторге от вашего лондонского магазина. Я могла бы провести там целый день…

– Святая правда, – перебил ее Санни со смехом. – Моя жена с помощью вашего магазина когда-нибудь вконец разорит меня.

– Не обращайте внимания на моего мужа, он просто шутит, – заметила Элайн и продолжила свою хвалебную песню универмагу на Найтсбридж.

Но когда Шейн вернулся с бокалами для гостей, разговор переключился на события в стране и на местные сплетни. Пола сидела в расслабленной позе, молча слушала и потягивала вино. Шейн болтал с друзьями, и она ясно увидела, как они ему нравятся, как легко и свободно он чувствует себя в их компании. Впрочем, то же относилось и к ней. С ними оказалось очень легко – дружелюбные, раскованные, твердо стоящие на земле люди. Санни обладал умом, таким же живым, как и у Шейна, хотя и не столь блестящим и проницательным, и вскоре они оба увлеченно перебрасывались тонкими замечаниями. В атмосфере царили смех и веселье, у всех было праздничное настроение.

Уже через полчаса Поле начало казаться, что она многие годы знакома с милой четой Уикерсов. Каждый из них по очереди пытался разговорить ее, интересовался ее работой, и оба с особым вниманием слушали о ее знаменитой бабушке. И Пола, обычно очень сдержанная с незнакомыми людьми, болтала совершенно свободно. С Санни они поговорили о музыке и его творчестве, и Пола выяснила, что он написал несколько бродвейских мьюзиклов, а также музыку для ряда голливудских фильмов. Элайн, в свою очередь, поведала о многих забавных историях, происшедших с ней во время рекламных поездок. Она оказалась отличной и занимательной рассказчицей, и все четверо много и от души смеялись.

Время от времени Пола украдкой бросала взгляды на Шейна. Он держался как прекрасный хозяин, и не знал ни минуты покоя – разливал вино, менял пластинки, подбрасывал дрова в огонь, направлял беседу в нужное русло, не давая никому почувствовать себя выпавшим из разговора. И он явно радовался, что Уикерсы приняли Полу. Он часто улыбался ей, кивая в знак одобрения, и дважды, проходя по делам мимо нее, дружески похлопывал по плечу.

В какой-то момент Пола вышла проверить, что творится на кухне, и когда она поднялась во второй раз, Элайн встала тоже.

– Ты делаешь всю работу, так нечестно, – заявила гостья. – Я помогу тебе.

– Все в порядке, – запротестовала Пола.

– Нет, нет, я настаиваю. – Элайн последовала за Полой на кухню и с порога воскликнула: – Какой чудесный запах – у меня уже слюнки текут. Ну, так что же мне делать?

– Правда, ничего, – улыбнулась ей Пола, вытащила мясо из духовки и поставила на поднос. – Впрочем… не обернешь ли ты его фольгой?

– Сказано – сделано, – ответила Элайн и оторвав большой кусок серебристой бумаги, обернула ею ногу барашка. Некоторое время она молча смотрела на Полу, затем сказала: – Какой замечательный вечер. Я очень рада, что ты приехала сюда. И уж конечно, твое присутствие благотворно влияет на Шейна, он так повеселел.

– В самом деле? – Пола с удивлением повернулась к Элайн. – Можно подумать, что без меня он предается мировой скорби.

– На наш взгляд, да. Мы с Санни очень беспокоимся за него. Он такой милый, щедрый, очень обаятельный и приятный человек. Однако… – Она повела плечами. – Честно говоря, он всегда здесь один, никогда не привозит с собой… друзей, и порой выглядит меланхоличным и отчаявшимся. – Она повторила прежний жест. – Конечно, Англия очень далеко отсюда, и…

– Да, наверное, он все-таки скучает по дому, – согласилась Пола, снова повернувшись к духовке.

Элайн, подняв изумленно брови, уставилась ей в спину.

– О, я имела в виду другое… – Она резко замолчала, так как на кухню со штопором в руке, зашел Шейн.

– Пожалуй, я открою вино. Пусть оно немного подышит, – объявил он. Возясь с бутылкой, Шейн бросил Поле: – Думаю, мясу надо постоять минут пятнадцать и пустить сок прежде, чем я начну его резать. А пока я могу потолкаться здесь, чтобы тебе не было скучно одной.

Элайн потихоньку вышла, оставив их наедине.

* * *


– Обед просто замечательный, – заявила Элайн, положив десертную вилку и ложку на стол. – И я хотела бы узнать рецепт твоих бисквитов. Они восхитительны.

– И еще рецепт йоркширского пудинга, – вставил Санни. Он улыбнулся жене хитрой, но ласковой улыбкой и добавил: – Я знаю, что Элайн не обидится, если я скажу, что ее пудинги больше похожи на куски сырого теста.

Все рассмеялись, а Пола чувствовала себя польщенной.

– Завтра я их перепишу для вас, – сказала она. – Благодаря вам обоим я очень выросла в своих собственных глазах. Впервые мои кулинарные способности заслужили столько комплиментов.

– Неправда, – воскликнул Шейн. – Я восторгался тобой многие годы. Ты никогда не обращаешь внимания на мои слова, вот в чем беда, – добавил он шутливым тоном, но глаза его были серьезны.

– Еще как обращаю, – возмутилась Пола. – И всегда обращала.

Шейн с усмешкой встал из-за стола.

– Пойду-ка я на кухню, сварю кофе.

– Я тебе помогу, – вызвался Санни и отправился за ним следом.

Элайн внимательно посмотрела на Полу. «Какая интересная и оригинальная внешность, – подумала она. – Интересно, сколько ей лет». Сперва Элайн решила, что под тридцать, даже немного за. Но теперь, в мягком свете свечей, Пола казалась значительно моложе; в ее лице проступала беззащитность маленькой девочки, и она казалась очень привлекательной. Спохватившись, что откровенность ее взгляда граничит с бестактностью, Элайн произнесла:

– Ты очень красивая женщина, Пола, и такая самостоятельная. Не удивительно, что он так часто грустит.

Пола тут же напряглась и дрогнувшей рукой поставила бокал на стол.

– Боюсь, я не понимаю тебя.

– Шейн… он же с ума по тебе сходит, – вырвалось у Элайн. – Это у него на лице написано и видно в каждом его слове. Как жаль, что ты так далеко – в Англии. Вот на что я намекала раньше – на кухне.

Пола сидела, как громом пораженная. Наконец, она смогла ответить:

– Элайн, но мы же просто друзья, друзья детства.

Первую долю секунды Элайн показалось, что ее собеседница шутит, продолжая череду веселых розыгрышей, длившуюся весь обед. Но потом заметила явное смятение на лице Полы.

– О Боже, я очевидно сказала что-то не то. Пожалуйста, извини. Я просто решила, что вы с Шейном… – Ее голос сорвался, и она замолчала с убитым видом.

Пола с трудом подавила охватившие ее чувства.

– Прошу, не выгляди такой несчастной, Элайн. Все в порядке, правда. Я все понимаю. Ты ошиблась, вот и все. Ты приняла братскую привязанность Шейна ко мне за нечто совсем-совсем иное. Любой на твоем месте мог ошибиться.

Наступило неловкое молчание, в течение которого обе женщины в растерянности смотрели друг на друга. Обе не знали, что сказать.

Элайн откашлялась.

– Ну вот, я взяла и испортила чудесный вечер… а все мой длинный язык. – Она виновато глядела на Полу. – Санни утверждает, что моим языком можно три раза обернуть земной шар. И он прав.

Надеясь успокоить ее, Пола дружелюбно сказала:

– Пожалуйста, Элайн, не ругай себя. Я не сержусь. Ты мне нравишься, и я хочу, чтобы мы подружились. И если уж на то пошло, твоя ошибка вполне объяснима. Я приехала с ним, живу с ним под одной крышей, и мы очень свободно держимся друг с другом. Просто мы выросли вместе и общаемся с пеленок. Между нами существует определенная близость, которую легко неправильно истолковать. Но у нас совсем другие отношения, чем ты подумала – Пола попыталась рассмеяться и посмотрела на свои руки. – Я только что заметила, что не надела свои кольца. А поскольку мы не затрагивали тему моей личной жизни, ты никак не могла знать, что я замужем.

– Тогда все понятно! – воскликнула Элайн и тут же покраснела и затрясла головой. – Ну вот, опять… Прости меня, Пола. Я сегодня весь вечер говорю глупости. Наверное, я слишком много выпила.

Пола постаралась еще раз беззаботно рассмеяться.

– Думаю, нам надо сменить тему, да? Шейн и Санни вот-вот вернуться.

– Отлично. И, пожалуйста, ничего не говори Шейну о моем… предположении. Он решит, что я сую нос не в свои дела.

– Конечно, я ничего не скажу, – успокоила ее Пола и встала. – Давай перейдем к камину.

Когда они встали, Пола дружелюбно взяла Элайн под руку и шепнула:

– Постарайся не выглядеть такой огорченной. Шейн заметит это моментально. Он очень чувствительный. Ирландская кровь, наверное. В детстве я не сомневаюсь, что он может читать мои мысли… Он всегда знал, о чем я думаю, а я злилась до безумия.

Элайн улыбнулась в ответ и опустилась в кресло. Хотя к ней частично и вернулось самообладание, она не переставала в глубине души ругать себя. «Какая глупость – думать, что у них роман. Но с другой стороны, кто бы не ошибся… Между ними очевидная духовная близость, они крепко связаны, к тому же Шейн просто пожирает Полу глазами, не пропускает мимо ушей ни одного ее слова. Он явно в нее влюблен, что бы там Пола ни считала. Да и кого она обманывает? Только саму себя. Что ж, самообман свойственен людям, – думала Элайн, украдкой поглядывая на Полу, сидевшую в кресле напротив. – Отдает она себе отчет или нет, но она обожает его. И не по-дружески… Там все гораздо сложнее и глубже. Однако, возможно, Пола еще не разобралась в своих чувствах к Шейну. И я не должна была ничего ей говорить». И Элайн снова занялась самобичеванием.

Однако несколько секунд спустя, когда вошел Шейн с кофе на подносе, Элайн заметила, как Пола моментально вскинула на него глаза, в которых горело любопытство и жадный интерес. «Кто знает, – подумала Элайн, – возможно, я не так уж глупо поступила – а вдруг, сказав правду, я сделала им обоим огромное благо». Шейн раздал чашки с кофе, Санни разлил по рюмкам коньяк, а еще минут через десять взял в руки гитару. Он оказался гитаристом классической школы, к тому же на редкость талантливым, и звуки волшебной музыки захватили и очаровали слушателей.

Но Пола слушала лишь вполуха. Она была благодарна за то, что сейчас нет необходимости поддерживать разговор. Она не знала, что и подумать. Элайн ошарашила ее гораздо в большей степени, чем Пола показала. Но теперь, когда первоначальное потрясение стало проходить, молодая женщина попробовала внести порядок в царившую в ее голове сумятицу.

Она не сомневалась, что Элайн просто неправильно истолковала поведение Шейна, его отношение к ней. Но с другой стороны, что если Элайн права? Как она сказала, – то, что Пола замужем, объясняет все. Разумеется, имея в виду переживания Шейна, замеченные обоими Уикерсами. Вдруг Пола вспомнила ту незавершенную мысль, посетившую ее днем, когда она задремала на диване. Тогда она думала о последних нескольких днях, о том, что Шейн снова ведет себя, как в давние времена, до ее замужества. В тот момент что-то мелькнуло у нее в голове, но она заснула. И теперь мысль вернулась, уже отчетливая и ясная. Шейн изменился, отвернулся от нее сразу, как только узнал о ее помолвке с Джимом. Почему? Потому что ревновал. Совершенно очевидно. Как глупо с ее стороны не понять всего гораздо раньше. Но почему Шейн не открылся ей, пока она еще оставалась свободной? Возможно, он и сам не отдавал себе отчет в своих чувствах, пока не стало слишком поздно. Все вдруг встало на свои места.

Пола прижалась к спинке кресла, потрясенная своим открытием. Она закрыла глаза, погрузилась в звуки музыки, не переставая думать о Шейне. Он сидел всего в нескольких футах от нее. О чем он думает, что испытывает сейчас? Действительно ли он ее любит? Безумно любит, как утверждает Элайн? У Полы сжалось сердце. А она? Как она относится к Шейну? Может быть, она просто бессознательно реагирует на исходящий от него жар страсти? Или она тоже его любит?.. Неужели она, сама того не осознавая, всегда любила его? Пола изо всех сил старалась разобраться в самых сокровенных своих чувствах, разложить по полочкам свои эмоции. Но у нее ничего не выходило.

Гости уехали без четверти двенадцать.

Шейн отправился их провожать.

Пола знала, что ей делать.

Она взяла с сундука бутылку коньяка и перенесла ее к камину. Потом налила рюмки, поставила бутылку на столик, подбросила дров в огонь. И принялась ждать Шейна.

Прошло несколько минут, и Пола услышала его шаги. Она повернулась ему навстречу и улыбнулась.

Шейн несколько смешался, увидев ее у камина с рюмкой в руке, он нахмурился.

– Никак ты собралась не спать всю ночь? Я-то полагал, что ты умираешь от усталости. Позади у нас трудный день, ты так славно потрудилась на кухне. Так не следует ли нам…

– У меня открылось второе дыхание, – воскликнула она, не дав ему договорить. – Хочу выпить еще на сон грядущий. И тебе налила. Неужели ты не присоединишься ко мне? – Не дождавшись ответа, Пола засмеялась: – Ну, не будь таким букой, Шейн.

Шейн занервничал. Он боялся оставаться с ней наедине. Слишком уж его тянуло к ней весь сегодняшний вечер. Ему с огромным трудом удавалось сдерживать свои чувства. К тому же, он немало выпил. Вдруг он не сможет себя контролировать? Эта мысль вдруг рассердила его. Он не зеленый юнец на первом в жизни свидании, а зрелый мужчина. И рядом – молодая женщина, которую он знает всю жизнь. Да, он любит ее. Но ведь она доверяет ему. И он – джентльмен и сможет держать себя в руках. Однако все же Шейн решил, что пора положить конец этому вечеру.

– Ладно, но только одну – перед сном. Я запланировал на завтра верховую прогулку, так что нам следует встать рано и быть бодрыми и свежими.

Он подошел к камину, напустив на себя безразличный вид, взял наполненную ей рюмку и сделал несколько шагов в сторону, собираясь сесть на кресло у камина.

Пола похлопала рукой по дивану.

– Нет, садись сюда. Рядом со мной. Я хочу поговорить с тобой.

Шейн, весь напрягшись, тревожно поглядел на нее, стараясь понять выражение ее лица. Но Пола выглядела спокойной, даже умиротворенной. Он ничего не понимал. Обычно она вела себя гораздо более оживленно.

– Хорошо.

Шейн сел как можно дальше от нее.

– За тебя! – произнесла Пола, придвигаясь поближе, и чокнулась с ним.

– За тебя.

Их руки случайно соприкоснулись. Шейну показалось, что его пронзило током. Он еще глубже забился в угол дивана, закинул ногу на ногу и спросил:

– Так о чем ты хотела со мной поговорить?

– Я хочу задать тебе один вопрос.

– Давай, спрашивай.

– Но ты ответишь правду?

Он подозрительно посмотрел на нее.

– Все зависит от вопроса. Если он мне не понравится, я могу дать уклончивый ответ.

Пола как-то странно взглянула на него.

– В детстве мы всегда говорили друг другу правду. Тогда мы никогда не врали… Я хотела бы, чтобы сейчас все было по-прежнему.

– Но ведь так оно и есть!

– Не совсем. – Пола заметила удивление в его глазах. – О, да, – подтвердила она. – Последнюю неделю все шло, как в добрые старые времена, не спорю. Но на протяжении почти двух лет между нами возникло отчуждение. И не спорь. Если уж на то пошло, – быстро продолжила она, – ты очень долго держался со мной холодно и настороженно. А когда я спрашивала тебя о причинах твоей отчужденности, о том, почему ты исчез из моей жизни, ты отделывался от меня оправданиями. Мол, много работы, много поездок. – Пола поставила рюмку на стол и прямо взглянула ему в глаза. – В глубине души я никогда не верила твоим отговоркам. Отсюда мой вопрос… – Пола замолчала, отводя глаз от его лица: – Вот он. Что такого ужасного я сделала тебе, что ты решил со мной расстаться? Ты – мой самый давний и добрый друг?

Шейн молча смотрел на нее, не в состоянии ничего придумать в ответ. Если сказать правду, то он обнаружит свои истинные чувства. Если солгать – он сам себя потом возненавидит. К тому же, она очень умна, и сразу же почувствует ложь. Шейн сглотнул, тоже поставил рюмку и с задумчивым видом уставился в огонь, Нет, лучше промолчать.

Некоторое время никто не произнес ни слова.

Пола, ни на миг не отрывавшая от него взгляда, вдруг поняла мучившую его дилемму. «Милый, – подумала она, – открой мне свое сердце, расскажи мне все». Любовь охватила все ее существо, заставив в миг забыть обо всем. Она в удивлении затаила дыхание, вдруг осознав все про себя. Как ей хотелось обвить его шею руками, поцелуями заставить развеять ту скорбь, что омрачала его чело.

Молчание затянулось.

– Я понимаю, – нежно прошептала Пола, – как тяжело для тебя ответить на мой вопрос. – И после совсем небольшого колебания закончила: – Поэтому я скажу сама. Ты оставил меня, потому что я обручилась с Джимом и вскоре вышла за него замуж.

И все равно Шейн не осмелился вымолвить ни слова, боясь выдать себя. Итак, она угадала. Но как глубоко простирается ее догадка? Шейн заморгал, пытаясь сфокусировать взгляд на танцующих языках пламени. Он понимал, что не должен дать ей взглянуть себе прямо в лицо, пока чувства так легко можно прочитать.

Наконец, он сел к Поле вполоборота и медленно, вдруг охрипшим голосом, произнес:

– Да, именно поэтому я отдалился от тебя, Пола. Возможно, я сделал ошибку. Но… понимаешь… я думал… что стану раздражать Джима, да и тебя тоже. В конце концов, зачем вам обоим нужно, чтобы старый знакомец ошивался вокруг вашего дома…

Он не договорил, запнувшись.

– Шейн… ты говоришь не всю правду… это знаем и ты, и я.

Что-то в ее голосе поразило его и заставило резко повернуть голову. В ярких отблесках огня ее бледное лицо казалось светящимся бриллиантовым светом. Фиолетовые глаза потемнели и горели не знакомым ему огнем. На шее у нее быстро пульсировала жилка. Она приоткрыла губы, словно собираясь что-то сказать, но не издала ни звука. Ее глаза… Вновь с неодолимой силой его потянуло к ней, желание охватило все его существо. Сердце колотилось у него в груди, он весь дрожал. Только призвав на помощь все свое самообладание, он сумел усидеть на месте. Теперь он знал, что ему делать: встать, выйти из комнаты, оставить ее одну. Но он не мог пошевельнуться.

Они смотрели друг на друга.

Пола видела в его иссиня-черных глазах любовь, которую он уже не в силах был скрывать. Но и Шейн прочитал любовь на ее лице, любовь и желание, которые так долго оставались только его тайной, его секретом.

Открывшаяся истина ошеломила его.

А затем, уверенно и решительно, они одновременно качнулись друг навстречу другу.

Их руки сплелись, их губы встретились. Пола ответила ему теплым и мягким поцелуем, и он языком почувствовал ее язык. Шейн опрокинул Полу на подушки. Левой рукой он ласкал ей затылок, а правой отвел волосы от лица и принялся гладить ее щеки, ее длинную шею. Руки Полы вцепились в его плечи, затем она запустила пальцы ему в волосы. Шейн начал целовать ее так, как мечтал поцеловать очень давно – со страстью и силой, приникнув к ее губам требовательным ртом. Их дыхание перемешалось. Но неожиданно его поцелуи стали нежными и ласковыми. Он положил руку ей на грудь и медленно начал поглаживать, пока сосок не затвердел под его пальцами. Казалось, что их сердца бьются друг о друга.

Наконец они прервали поцелуи, тяжело дыша. Шейн смотрел на нее пронизывающим взглядом. Пола подняла руку и прикоснулась к его лицу, провела пальцем по верхней губе и усам.

Шейн встал, быстро разделся и швырнул одежду на стул. Пола последовала его примеру и они, сплетясь в объятиях, рухнули на диван. Шейн крепко прижал ее к груди и покрыл поцелуями ее лицо, волосы и плечи. Потом приподнялся на локте и окинул всю ее взглядом. Как хорошо он знал ее тело. Он следил за его ростом – от младенца к ребенку и до молодой женщины. Но таким он его никогда не видел – обнаженным, открытым для него, ждущим его. Он провел рукой по ее высокой упругой груди, по поджарому животу, по внешней стороне бедра, затем перешел на внутреннюю сторону бедра и гладил, ласкал Полу до тех пор, пока его пальцы не прикоснулись к черному треугольнику мягких волос, скрывавшихся под собой самую суть ее женственности. Он закрыл его своей ладонью и лег, уткнувшись лицом в ее бедро. Его пальцы, словно отдельно от хозяина, вели свою нежную игру. И наконец его губы присоединились к пальцам.

Шейн почувствовал, как Пола моментально напряглась. Он поднял голову и, глянув поверх ее прекрасного тела, встретил взгляд ее расширившихся глаз. Она внимательно смотрела на него с удивлением и растерянным выражением на лице. Он улыбнулся. Вот тебе и замужняя дама. Его ласки явно оказались ей внове – она не смогла скрыть этого. Внезапное прозрение, мысль о ее неопытности, обрадовала и взволновала его. По крайней мере, ни один другой мужчина так к ней не прикасался.

Пола напряглась еще больше. Пола начала приподниматься на локтях, пытаясь что-то сказать.

– Лежи спокойно, – прошептал он. – Позволь мне любить тебя.

– Но как же… ты? – выдохнула Пола.

– Что такое несколько лишних минут после стольких лет ожидания?

Пола тихонько вздохнула и откинулась на подушки, закрыв глаза и расслабившись. Пусть он делает с ней, что хочет. У нее кружилась голова – не только от внезапности случившегося, но и от его страсти и чувственности. Шейн целовал и ласкал ее так непривычно и так приятно. С его опытностью и страстностью он точно знал, как возбудить ее. Никогда раньше Пола не испытывала ничего похожего, и она полностью открылась ему. По ее телу пробегали судороги, в то время как его губы и пальцы то нежно, то требовательно, но всегда искусно, ласкали ее. Казалось, от них исходила палящая жара, проникающая в самую глубь ее тела, и она испытывала ощущения, о которых раньше и не подозревала. Тепло растекалось по всему ее телу.

– О, Шейн, Шейн, пожалуйста, не останавливайся, – всхлипнула она, сама не осознавая, что говорит.

Шейн не мог ей ответить, пока не остановится, а остановиться сейчас он уже не мог. Ее все возрастающее возбуждение захватило его. Он и сам распалился не меньше. Никогда раньше он так не возбуждался, и невыносимое желание охватило каждую клеточку его тела. Шейн думал только о ней, наслаждаясь теплом ее тела и с каждой секундой подводя ее все ближе к моменту экстаза. Он знал, что она теперь в любую минуту может достичь оргазма. Когда это случилось, он лег на нее и проник в нее с такой силой и мощью, что у них обоих вырвался крик. Пола припала к нему, без конца повторяя его имя. Шейн впился ей в губы крепким поцелуем. Пола обвила его своим телом, выгнулась под ним дугой. Они двигались в унисон, и с каждой секундой их страсть нарастала.

Шейн открыл глаза. Яркий свет заливал комнату. И он, так недавно мечтавший о темноте, теперь радовался свету… ослепительному, блистающему свету. Шейну хотелось видеть ее лицо, не упустить ни малейшего проявления испытываемых ею чувств. Он хотел убедиться, что в его объятиях действительно лежала его любимая женщина. Он привстал на руках, и она тут же приподняла веки и внимательно взглянула ему в лицо. Шейн не отвел глаз. Он снова начал двигаться, все быстрее и быстрее, и она следовала за ним, и его сияющие глаза ни на миг не оторвались от ее. Вдруг он замедлили ритм, желая продлить их волшебный полет.

Ему в тот миг стало ясно, что между ними происходит нечто большее, нежели просто страсть. Он обладал ее душой, ее сердцем, ее умом, так же, как она обладала им всем без остатка. Женщина его мечты лежала в его объятиях… наконец-то она стала частью его. Теперь она принадлежала ему. В его руках был весь мир. Привычная боль вдруг покинула его. Его прежняя жизнь в один миг закончилась… Исчезла в темной бездне прошлого. Начиналось новое существование… И он сам чувствовал себя обновленным. Теперь у него было все… Ему ни о чем не оставалось мечтать теперь, когда он парил и поднимался все выше, выше… Все ближе к ослепительно яркому свету, в эпицентре которого его ждала Пола.

Они не могли оторваться друг от друга. Глаза смотрели в глаза, и зрачки их становились все шире и шире. Каждый из них своим взглядом хотел проникнуть в самую сущность другого и одновременно передать ему всю силу и глубину своих чувств. И перед ними раскрывалась бесконечность, представали их души. И все прояснилось наконец.

«Она – моя жизнь,– думал он. – И мое великое счастье».

«На свете существует только Шейн, – думала она. – И всегда был только Шейн».

Он снова начал двигаться, сперва медленно, потом быстрее и быстрее, больше не сдерживаясь. Пола отвечала тем же, и ее страсть тоже не знала границ. Их тела сплелись. Их губы слились. Они превратились в единое целое.

И как только его жизненные соки излились в нее, Шейн закричал:

– Я люблю тебя. Я всегда любил тебя, и буду любить тебя всю жизнь.

Спальня Шейна была больше и просторней чем та, которую он отвел Поле, но в ней хватало тепла, поскольку дом был подключен к центральному отоплению.

Как и в ее комнате, здесь царила огромная кровать с медными ножками и спинкой. Пола возлежала на груде белоснежных подушек, укутанная в толстое покрывало, оставив неприкрытым только плечи. Она вздохнула, преисполненная чувством успокоенности и удивительным ощущением совершенности бытия и внутреннего покоя. То, что она испытала с Шейном, оказалось для нее чем-то абсолютно новым. Раньше она никогда не знала физического удовлетворения и теперь заново переживала случившееся, радуясь себе, ему и их любви. Какой он нежный и заботливый, и она… О! как она отвечала на его ласки, на его неутомимое желание. И благодаря тому, что он прекрасно знал ее, благодаря его вниманию, их любовь была естественной, свободной, полной радости и восторга, настоящим союзом душ и тел.

Когда они наконец погасили свет в главной комнате и, взяв одежду в охапку, поднялись наверх, Пола думала, что их взаимная страсть уже полностью исчерпана. Они без сил рухнули на широкую кровать, соприкасаясь друг с другом, взявшись за руки под простынями и принялись говорить, говорить без конца. А потом, совершенно неожиданно, желание вновь вспыхнуло в них, и они еще раз слились с тем же восторгом и ненасытностью.

Шейн включил лампу и откинул в сторону одеяло, заявив, что должен смотреть на нее, чтобы убедиться, что это действительно она, чтобы видеть проявления тех чувств, которые он в ней возбуждает. Их поцелуи и ласки были неспешны и чувственны, и он снова довел ее до блаженного состояния завершенности, прежде чем овладеть ею, снова открыл ей новый мир, шепотом руководил, показывая, как она может еще сильнее возбудить его, как доставить ему такое же блаженство как то, что он дарил ей. И Пола радостно и охотно подчинялась, наслаждаясь его наслаждением. Но, будучи уже на краю свершения, он остановил ее, положил на себя, и они вместе достигли еще более высоких вершин блаженства, чем в первый раз.

Наконец, Шейн выключил лампу и, крепко обнявшись, они попробовали заснуть, но сон бежал от них. Они пережили слишком большое потрясение, слишком любили друг друга, слишком сильно желали продлить вновь обретенную близость. И тогда они начали говорить в темноте, а потом, несколько минут назад, Шейн отправился вниз заварить чаю.

Пола взглянула на часы, стоявшие на маленьком походном сундучке у кровати. Почти четыре. «Мы занимались любовью бесконечно, но не бессмысленно, – подумала она. – О, нет, уж никак не бессмысленно». До сегодняшней ночи она и не подозревала, как прекрасен может оказаться плотский союз между мужчиной и женщиной. Вообще-то, Пола всегда считала, что о сексе говорят больше, чем он того заслуживает. Как же она ошибалась! Но, правда, тут требуется тот самый мужчина и та самая женщина. Пола еще удобнее устроилась на подушках и еще раз вздохнула в ожидании Шейна.

Он вернулся через несколько минут с подносом в руках и распевая во все горло.

– Ты за кого это себя принимаешь? За звезду эстрады? – воскликнула Пола с улыбкой и села в постели.

В ответ он сделал несколько танцевальных па и широко осклабился самым ненатуральным образом.

Шейн принес чашку чаю и имбирного печенья, как она просила, а для себя захватил чай и шоколадное печенье. Продолжая напевать, он снял халат и швырнул его на ближайший стул.

Пола с удовольствием посмотрела на его широкую спину, массивные плечи и сильные руки. Она знала, что он крепкий, хорошо сложенный мужчина, ведь множество раз она видела его в плавках. Почему же его ладно сбитая фигура так поразила ее сегодня? Потому, что теперь она действительно узнала его? Потому что открыла много о его теле такого, чего не знают другие, и позволила ему узнать то же о себе.

Обернувшись, Шейн увидел, что Пола смотрела на него.

– Что такое? – спросил он.

– Ничего. Просто я подумала, что никогда не видела тебя таким загорелым. – Она хихикнула. – А попка у тебя белая.

– И у вас, мадам, через неделю тоже будет коричневая спина и белая попка. – Он подошел к кровати, не стесняясь наготы, лег с ней рядом и поцеловал в щеку. – То есть, насколько это может зависеть от меня.

– Вот как? – переспросила Пола.

– Да. Мне надо во вторник лететь на Барбадос. Составь мне компанию. – В его глазах читалась мольба.

– О, Шейн, какая замечательная мысль. Конечно, я полечу с тобой. – Ее радость моментально улетучилась. – Но я не могу уехать раньше среды.

– Ничего страшного. – Он потянулся за чашкой и отпил глоток. – Тогда и у меня появится возможность кое-что сделать. Вообще-то, мне придется каждое утро проводить какое-то время в конторе. Но в нашем распоряжении останутся все дни… и волшебные ночи, – добавил он с многозначительной улыбкой, глядя на нее глазами соблазнителя.

Пола слегка улыбнулась.

– Я давно уже мечтала побывать на Барбадосе – проведать наши модные салоны.

– Ага, так вот почему ты так охотно согласилась. А я-то думал, тебя прельстили мои достоинства.

Пола шутливо ущипнула Шейна за руку.

– Противный!

Она сделала глоток вкусного, горячего и освежающего чая. И вообще она чувствовала себя просто замечательно. Восторженная радость переполняла ее. Она потянулась, взяла печенье с его тарелки, потом еще одно.

– Интересно, что сказал бы по этому поводу психиатр? – заметил Шейн.

– По какому поводу?

– Ну, о твоем постоянном желании есть из моей тарелки. Ты всю жизнь так поступала. Возможно, здесь таится какой-то скрытый сексуальный подтекст. Может быть, некое оральное выражение признательности.

Пола откинула голову и рассмеялась от счастья находиться с ним рядом.

– Не знаю. Постараюсь справиться с собой, однако от детских привычек трудно избавиться. Между прочим, если уж говорить серьезно, то мне действительно надо обуздать свой аппетит. За все те дни, что мы с тобой вместе, я только и делаю, что ем. Со стороны может показаться, будто я из голодного края.

Они покончили с чаем и печеньем, не переставая болтать о поездке на Барбадос Шейну было приятно, что Пола так очевидно пришла в восторг от перспективы провести в его обществе пять дней на солнечном острове. Улучив минуту, Шейн встал, достал сигареты и открыл окно.

– Ничего, если я закурю? – спросил он, возвратившись к кровати.

– Конечно, кури. – Пола потеснее прижалась к нему так, чтобы всем телом ощущать близость с любимым.

– Ты счастлива, дорогая? – спросил он, искоса глядя на нее.

– Очень. А ты?

– Как никогда.

После минутного молчания Пола мечтательно проворковала:

– Я впервые получила такое наслаждение от любви.

– Знаю.

– Моя неопытность… так очевидна?

Он усмехнулся и молча сжал ее руку.

– Чего не скажешь о тебе, – заметила она. В ней проснулась ревность, до сей поры незнакомое ей чувство. – Ты знал много женщин.

Он не совсем понял, было ли последнее замечание вопросом или утверждением.

– Значит, ты слышала сплетни обо мне и о моих любовных похождениях?

– В них все правда?

– Да.

– А почему же это была не я, Шейн?

– Из-за Эммы и Блэки, их отношений, из-за близости наших семей. Но даже если бы я понял истинную суть моих чувств по отношению к тебе, я никогда бы не осмелился подойти к тебе, начать за тобой ухаживать. Мне бы голову оторвали, сама знаешь. До твоей свадьбы ты считалась чем-то вроде наследной принцессы всех трех кланов. И, следовательно, находилась на недосягаемой высоте. С такой, как ты, не заводят романы и не занимаются просто сексом. Тебе предлагают руку и сердце. К великому моему сожалению, я не осознавал, как сильно нуждаюсь в тебе и что я люблю тебя тогда, когда ты была свободна. Наверное, не хватало расстояния между нами.

– Понимаю. – Пола взглянула ему в лицо. Чувство собственницы охватило ее, и уколы ревности стали еще больнее. – Те, другие женщины… Ты любил их так же, как меня сегодня?

Вопрос застал его врасплох. Первым его импульсом было соврать, чтобы не причинить ей боль, но затем он понял, что должен оставаться честным.

– Да, иногда, но не всякий раз и не со всеми. Между нами произошло то, что случается только между самыми близкими людьми. В большинстве своем мои прежние подружки не вызывали во мне такого желания и страсти, как ты. Оральный секс – это… очень интимная вещь. Для того, чтобы во мне возникли такие чувства, я должен очень крепко полюбить. – Он улыбнулся. – А часто так любить невозможно.

Пола кивнула.

– Наверное, подобные чувства возникают из непреодолимого желания безраздельно владеть другим человеком.

– Совершенно верно. – Он изучающе посмотрел на нее.

– А после твоего переезда в Нью-Йорк, – начала Пола, ругая себя за настырность, но не в силах ничего с собой поделать. Она помолчала, откашлялась. – Ты имел много связей?

– Нет.

– Почему?

– Из-за тебя. – Шейн затянулся сигаретой, выпустил облако дыма. – После того, как я понял, что люблю тебя, мой сексуальный опыт был весьма плачевным. – Он повернул голову и заглянул ей глубоко в глаза. – Честно говоря, у меня в этом плане возникли серьезные проблемы… Я стал импотентом.

Он прочел изумление и горечь на ее лице, почувствовал, как напряглось ее тело. Однако она не вымолвила ни слова.

– У меня время от времени кое-что получалось, если в комнате было темно, а моя партнерша не развеивала моих фантазий… Будто на ее месте лежишь ты. Если мне удавалось сохранить в голове твой образ, все обходилось. Но такое случалось редко и с большим трудом.

Не называя имен, он рассказал ей о случае в Хэрроугейте в день крестин, а также о других своих неудачах. Раскрывая душу перед Полой, он не испытывал ни стыда, ни неловкости. Наоборот, он с радостью освобождался от так долго давившего на него груза и по ходу разговора понял, что и сейчас всего-навсего следует давнишней привычке откровенничать с подругой детства.

Когда он закончил, Пола обвила его шею руками и притянула к себе его голову.

– О, Шейн, милый. Как ты страдал из-за меня.

Он погладил ее по волосам, крепче прижал к себе.

– Здесь нет твоей вины. – Потом нежно спросил: – А когда ты поняла, что любишь меня?

– С первого дня моего приезда в Нью-Йорк ты волновал меня. И прошлым вечером, и сегодня опять странные чувства начали возникать во мне. Я поняла, что хочу тебя, как мужчину, чтобы ты овладел мной, а я – тобой. И вдруг – во время разговора с Элайн, когда вы с Санни вышли на кухню – меня осенило, что я тебя люблю.

Несколько секунд он молчал, потом произнес:

– Я привез тебя сюда не для того, чтобы соблазнить.

– Знаю!

– Я только хотел побыть с тобой, хоть недолго насладиться твоим обществом. Я очень по тебе скучал. – После короткой паузы Шейн добавил: – На протяжении многих лет я руководствовался золотым правилом – никаких замужних женщин. Никогда я не хотел присваивать себе то, что принадлежит другому.

– Думаю, я принадлежу сама себе, – ответила Пола.

Шейн промолчал. Он сгорал от желания узнать подробности о семейной жизни Полы, его терзала ревность к Джиму, но он не хотел затрагивать эту тему из боязни разрушить атмосферу вечера.

– Конечно, ты понимаешь, что я не допустила бы ничего подобного, если бы моя семейная жизнь складывалась счастливо, – сказала она ровным, спокойным голосом.

– Господи, Пола, ну разумеется! Ты вовсе не легкомысленна. Я знаю, что ты никогда не стала бы искать приключений. – Он окинул ее взглядом прищуренных глаз. – Значит, что-то не склеивается?

– Нет. Я старалась, одному Богу известно, как я старалась. Я не виню Джима. Наверное, виноваты всегда оба. Во мне нет ненависти к нему, он неплохой человек. Мы друг другу не подходим. Мы абсолютно несовместимы. – Пола прикусила губу. – Давай оставим эту тему… По крайней мере, пока. Почему-то мне расхотелось говорить о своей семье.

– Понимаю, родная.

Некоторое время оба молчали, задумавшись каждый о своем. Наконец Пола прошептала:

– Ох, Шейн, что я натворила. Как мне хотелось бы повернуть время вспять.

– Увы, это невозможно… Да и дело не во времени. Не надо думать ни о вчерашнем дне, ни о дне завтрашнем – только о сегодня. Ведь время не отмеряно порциями и не выдается нам в капсулах. Оно подобно реке. Прошлое, настоящее и будущее сливаются вместе в один нескончаемый поток. Прошлое находит свое отражение в каждом дне нашей жизни, и сегодня мы видим вдали отблески будущего. Прошедшее и наступающее окружают нас. Время имеет свое собственное измерение.

Пола взглянула в такое знакомое и любимое лицо, и увидела в нем черты прежнего мальчишки. Вспомнила его увлечение своим кельтским происхождением, предками и легендами. Знакомый мечтательный взгляд, отзвук былого мистицизма затуманил его глаза, и по его задумчивому виду Пола поняла, что он унесся мыслями в далекое-далекое прошлое. А потом Шейн заморгал, улыбнулся ей своей особенной кривоватой ухмылкой – такой знакомой с давних пор. И сразу же мужчина превратился в маленького мальчика из «Гнезда цапли», и их детство вернулось назад, заполнив все вокруг. Пола поняла, как прав Шейн, уподобляя время речному потоку. Она прикоснулась к его руке и рассказала о своих мыслях. Шейн медленно, задумчиво проговорил:

– Есть еще кое-что, Пола. У жизни свои сложные и запутанные пути… Но существует предначертанный свыше план. Тому, что уже произошло с нами, было суждено случиться. Возможно, для того, чтобы показать нам дорогу, привести нас друг к другу. И будущее уже с нами, сейчас, в данный момент, понимаем мы это или нет. – Шейн взял ее за подбородок, поднял ей голову и заглянул глубоко в глаза. – И не стоит думать ни о чем, кроме нашего счастливого уик-энда. Каждый последующий день мы будем встречать тогда, когда он настанет. – Он наклонился и легко поцеловал ее. – Не смотри так серьезно. Жизнь сама находит решения, и у меня такое чувство, что нам с тобой суждено счастье.

У Полы пересохло в горле от нежности. Она приникла к нему и прошептала:

– Я так люблю тебя, Шейн. Боже, как я не понимала этого раньше?

– Зато теперь понимаешь. Значит, все в порядке, ведь правда?


Глава 36


Она прилетела на Барбадос в среду днем. Выйдя из зала таможни с переброшенным через одну руку жакетом от костюма и дорожным чемоданом в другой и не увидев его, Пола расстроилась. Радостное возбуждение сменилось чувством разочарования. Она огляделась по сторонам в поисках шофера или кого-нибудь в униформе отеля «Коралловая лагуна», кого он мог послать вместо себя.

Носильщик, который катил тележку с ее большим чемоданом, спросил, не нужно ли ей такси. Пола пояснила, что ее должны встретить и вновь принялась всматриваться в заполнившее аэропорт людское море. Шейна она заметила раньше, чем он ее. Он вихрем ворвался в зал через главный вход, и Пола остановилась как вкопанная, чувствуя, что нервы натянуты до предела. Сердце забилось быстро-быстро. Непонятно – они были вместе еще в понедельник. Всего два дня назад. Но увидев его сейчас, она испытала настоящее потрясение. Все в его внешности показалось ей внове, словно она видела Шейна впервые в жизни. Вьющиеся волосы, довольно длинные, волнами спускались на шею, густые брови и усы показались ей более черными, чем раньше, а глаза блестели на загорелом лице, как два огромных оникса. Даже ямочка на его подбородке показалась ей глубже, чем раньше На нем был отлично сшитый шелковый костюм кремового цвета, кремовая же рубашка в мелкую полоску, и красный галстук. Шелковый платок того же цвета торчал из нагрудного кармана. Мягкие коричневые ботинки сверкали. Безупречный франт с головы до пят. Но все равно все тот же Шейн. Изменилась как раз она. Новая Пола любила и хотела только одного мужчину на всем свете – его.

Наконец, углядев ее, он решительно и целеустремленно начал пробираться сквозь толпу. И вот он рядом – с ласковой усмешкой возвышается над ней, и глаза его лучатся смехом.

Пола почувствовала, что у нее слабеют колена.

– Дорогая, прости, – сказал он. – Я опоздал, как всегда.

Она не смогла вымолвить ни слова и только стояла и глупо улыбалась.

Шейн наклонился, поцеловал ее в щеку, взял за руку и дал знак носильщику следовать за ним.

Шофер, стоявший, облокотившись на капот серебристо-серого «кадиллака», подобрался, распахнул заднюю Дверцу и положил чемодан в багажник. Шейн расплатился с носильщиком, подсадил Полу в машину и сел рядом с ней. Затем он нажал на кнопку, и стеклянная перегородка отгородила их от водителя. Когда автомобиль бесшумно тронулся, Шейн обнял Полу и повернул ее лицом к себе. Он смотрел на нее, словно не видел Долгие годы. Пола ответила ему влюбленным взглядом и увидела в его блестящих черных глазах собственное отражение. Он наклонился к ней, и у нее пересохло во рту. Когда его язык проскользнул между ее приоткрытых губ, кровь прихлынула к ее щекам, и голова закружилась. Он крепче обнял ее. Руки Полы обвились вокруг его шеи, а пальцы запутались в его густых волосах. Пола почувствовала, что он полон желания. Впрочем, как и она.

Шейн отстранил ее от себя и с коротким смешком покачал головой.

– Пожалуй, мне надо быть посдержаннее, иначе все кончится тем, что я овладею тобой на заднем сидении машины, а это чревато скандалом. – Он заглянул ей в глаза со счастливым видом. – Вы лишаете меня душевного покоя, леди.

– Взаимно, сэр.

Закурив, Шейн поинтересовался, как она долетела, и с легкостью пустился рассказывать об острове, по дороге показывая ей местные достопримечательности и рассказывая историю острова. Примерно полчаса он болтал без остановки, время от времени прерываясь, чтобы пожать ей руку.

– «Коралловая лагуна» находится на западной оконечности острова, – пояснял Шейн. – Он недалеко от отеля «Песчаный пляж», мимо которого мы проедем через несколько секунд. Как-нибудь я свожу тебя туда на ленч – там очень мило. Наш отель расположен в местности, известной под названием Платиновый берег. Свое название она получила благодаря белому цвету песка на пляжах. Надеюсь, тебе там понравится.

– О, Шейн, я не сомневаюсь. С тобой мне хорошо везде.

– Правда?

– Да, Шейн.

– Ты меня любишь?

– Безумно.

– Попробовала бы не любить.

– А ты?

– Я с ума схожу по тебе и ни за что не выпущу тебя из рук, – ответил он легкомысленным тоном. Но через миг крепко сжал ее руку и добавил уже серьезно. – Я говорю правду, Пола. Я не отпущу тебя. Никогда.

Пола молчала. Англия и все, что с ней связано, и что было забыто ими в миг эйфории встречи, – все это вновь напомнило о себе. Видя его тревожный взгляд, Пола произнесла, запинаясь:

– Нас еще ждет столько…

Шейн прикрыл ей рот своей огромной загорелой ладонью и покачал головой.

– Извини, дорогая, мне не следовало так говорить. По крайней мере, не сейчас. – Он по-мальчишески ухмыльнулся. – Мы не станем даже думать о проблемах, не то что говорить о них в ближайшие несколько дней. Когда мы вернемся в Нью-Йорк, там у нас будут для этого все возможности.

И прежде чем она успела что-нибудь ответить, машина замедлила ход. Шофер свернул в железные ворота и на ходу Пола успела прочитать название: «Коралловая лагуна». Через несколько секунд «кадиллак» замер у входа в отель.

Шейн помог Поле выйти из машины, и жаркая волна, особенно удушливая после кондиционера ударила ей в лицо. Она огляделась по сторонам. Отель «Коралловая лагуна» оказался больше, чем она ожидала. Его фасад был выкрашен в белый и розовый цвета. Здание гостиницы возвышалось среди целой рощи буйно разросшихся экзотических деревьев. Сразу за зеленью газонов простиралась полоса серебряного песка, а еще дальше блестели на солнце бирюзовые океанские волны.

– О, Шейн, какая здесь красота! – воскликнула она в ответ на его вопрошающий взгляд.

Шейн провел ее через просторный светлый холл, белоснежный и уставленный керамическими горшками с пальмами и множеством других тропических растений. Тихо шелестели укрепленные на потолке вентиляторы, нагоняя слабый приятный ветерок, и все вокруг казалось таким уютным, прохладным и неброским.

Пола хотела задержаться здесь и рассмотреть все получше, но Шейн увлек ее дальше. Он буквально втолкнул ее в номер и, едва за ними закрылась дверь, притянул ее к себе, крепко обнял и покрыл поцелуями. Пола прижалась к нему всем телом, горячо отвечая на поцелуи. Громкий стук в дверь заставил их отпрянуть друг от друга.

– Входи, Альберт, – крикнул Шейн, и поспешил сам принять чемодан из рук коридорного.

Когда они снова остались одни, Шейн заметил:

– Эти поцелуи добром не кончатся. А поскольку я не хочу, чтобы ты приняла меня за сексуального маньяка, лучше устроим экскурсию. – Он вытащил ее за руку на середину комнаты. – У меня уже приготовлена программа на все время твоего пребывания здесь. Солнце, сон и… – добавил он с плотоядной улыбочкой, – и Шейн. Много-много Шейна. Днем и ночью без перерыва. Что скажешь?

– Божественно, – засмеялась Пола – Как и мой номер.

– Я знал, что именно этот номер тебе понравится.

Пола с удовольствием огляделась вокруг, отметив про себя и инкрустации из коралла и известняка, подчеркивавшие прохладную белизну комнаты, и красивую плетеную мебель, и уютные диваны.

Шейн украсил номер морем красок. В вазах и горшках всеми цветами радуги играли и переливались самые диковинные растения.

– Шейн… Цветы… Какая красота! – Пола улыбнулась и ласково дотронулась до нежнейшего пурпурного побега.

– Это миниатюрные орхидеи… дикие. Но скорее всего, ты и сама их узнала Они растут по всему острову. Пойдем, я покажу тебе спальню.

Он проводил ее до открытой двери, и Пола оказалась в еще одной просторной белой комнате, на сей раз с добавлением желтого и светло-голубого. Мебель из покрытого белым лаком дерева и большая кровать под белым муслиновым пологом, выходящая на террасу, что тянулась вдоль всего номера. Здесь тоже повсюду стояли цветы, но чего-то все-таки не хватало. Пола осмотрелась и поняла, в чем дело: и спальня, и гостиная выглядели какими-то необжитыми.

Она обернулась.

– У тебя – другой номер?

– Да, соседний. Я счел, что так благоразумнее. – Шейн сухо улыбнулся. – Не то, что нам удастся кого-нибудь ввести в заблуждение – гостиничный люд славится тем, что от него ничего не скроешь.

Он вынул ключ из кармана, открыл дверь и поманил ее за собой.

Его номер был точной копией предыдущего, но здесь повсюду валялись его вещи: чемоданчик на столе, желтый свитер на спинке стула; стол завален документами и деловыми бумагами; на подносе, стоявшем на белой плетеной тумбочке, бутылка виски в ведерке со льдом и бокалы.

– Но в таком случае, зачем вообще нужен второй номер? – спросила она – Наши родные ничего не заподозрят – нас все считают братом и сестрой.

– Тогда то, что происходит между нами, называется инцестом, и лично я обеими руками за такой инцест.

Пола рассмеялась.

Он вмиг стал серьезным и добавил:

– Кто знает… По-моему, так мудрее… Только для вида – регистрация в отеле, и так далее. Давай не создавать себе дополнительных сложностей. Я отдал распоряжение телефонисткам отвечать на все наши звонки. Так нас не застигнут врасплох. – Он обнял ее, и они вернулись в ее номер. – Не волнуйся, я твердо намерен проводить здесь все свое время. А теперь хочешь освежиться? Чай, кофе? Или ты предпочтешь спуститься в свой салон?

– О, Шейн, конечно. – Она посмотрела на него взглядом деловой женщины. – В конце концов, зачем я сюда приехала?

– Негодяйка.

Модный салон «Харт» располагался в дальнем уголке главного сада. Он представлял собой основное здание в полукруге из пяти магазинов, выходивших дверями на травяную лужайку. В центре журчал фонтан. По краям тщательно постриженного газона яркими пятнами выделялись цветочные клумбы.

Пола почувствовала, как в ней нарастает возбуждение. Вот она – знакомая четкая надпись над ярко-красной дверью: «Э. Харт». Большие витрины по обе стороны от входа Пола нашла очень профессионально оформленными – яркими и эффектными.

Она схватила Шейна за руку.

– Я знаю, что это только салон, его нельзя сравнивать с нашими крупными универмагами. Но я испытываю такую гордость. Вот куда мы добрались – на Карибы! У нашей компании появилась еще одна ветвь. Как я хотела бы, чтобы бабушка могла его видеть. Она радовалась бы так же, как и я.

– Да, это так. И я понимаю твои чувства. Здесь и гордость собственника, и благодарность, и чувство безмерного удовлетворения. И не забывай – он твой, Пола, и твоими будут все остальные салоны, которые откроются при наших отелях.

– Это, между прочим, идея Мерри, а не моя.

– Но ты проделала всю работу.

– Сара так не считает.

– Еще на прошлой неделе я просил тебя забыть о Саре Лаудер. Она ревнует к тебе.

– Потому что я глава фирмы?

– Да. Она тупица. Ей никогда не потянуть бизнес Эммы, и тетя Эмма всегда это сознавала. Поэтому она выбрала тебя. Ну ладно, пошли.

Он распахнул дверь. Зазвенели колокольчики.

Вдвоем они перешагнули порог. У Полы перехватило дыхание. В центре салона блестели многочисленные хромированные детали, а пол был выложен белой керамической плиткой. В глазах рябило от мелких деталей, но на этом фоне великолепно смотрелись яркие туалеты и аксессуары. Маленькая винтовая лестница вела на второй этаж. Многочисленные вентиляторы создавали прохладу.

– О, Шейн, ты превзошел самого себя, – воскликнула Пола.

Он удовлетворенно ухмыльнулся и представил ее менеджеру Марианне и трем ее ассистенткам. Пола пустилась в оживленную беседу с ними. Все четыре молодые женщины оказались милыми, раскованными, хорошо разбирались в модах и, пока они показывали ей товар и рассказывали о ходе дел, Пола почувствовала, что они нравятся ей все больше и больше.

Час пролетел незаметно. Наконец она обратилась к Шейну.

– Пожалуй, мне следует кое-что здесь купить. Я так и не нашла времени приобрести все необходимое в нью-йоркском магазине. Но тебе вовсе не обязательно ждать меня. Мы можем встретиться в отеле.

– Да я вовсе не спешу, – беззаботно бросил он. – Я не видел тебя с вечера понедельника. Тебе от меня так просто не избавиться. Кроме того, возможно, я захочу высказать свое мнение о тех вещах, которые ты захочешь приобрести.

Перебрав несколько купальников и других предметов пляжной одежды и заслужив кивок одобрения от Шейна, Пола перешла к платьям для коктейлей. Она перебросила через руку несколько простых летних вечерних туалетов, а затем и Шейн кое-что выбрал. На всех платьях и вечерних туалетах красовалась этикетка дома моды «Леди Гамильтон», и направляясь в примерочную, Пола невольно подумала о Саре. Шейн совершенно прав насчет ее кузины. Пола тут же прогнала мысли о Саре, не желая испортить себе настроение неприятными воспоминаниями об их последней встрече. Она надела одно из платьев и вернулась в торговый зал.

Обернувшись, Пола увидела свое отражение в большом, во всю длинную стену, зеркале. К ее удивлению, увиденное ей понравилось. И уж бесспорно понравилось Шейну. Он вовсю закивал головой и заявил, что она выглядит великолепно.

Пола остановилась перед зеркалом и принялась рассматривать платье Оно было короткое, сшитое из темно-синего шифона, простого покроя, только с одним плечом и отделанное рюшем на груди. Хотя платью не хватало той изысканности, которую любила Пола, оно явно выигрывало своей женственностью и удивительной сексуальностью. В таком обтягивающем платье Пола выглядела непривычно, но цвет был великолепен.

Шейн пришел в восторг от выбранного им для нее белого шелкового брючного костюма, но сам забраковал короткое красное платье, которое несколькими минутами раньше снял с вешалки. В конце концов Пола купила две отобранные им вещи – белый костюм и синее платье – и длинный желтый сарафан из шелкового джерси, отделанный фиолетовыми ленточками. Шейн терпеливо ждал, пока Пола примеряла сандалии, а когда она приобрела несколько пар, то добавила к своим покупкам еще и пару соломенных шляпок. Наконец Пола поздравила Марианну с тем, как та поставила работу в салоне, и пообещала зайти завтра.

Вдвоем с Шейном они прошли вдоль выстроившихся полукругом магазинчиков, разглядывая витрины.

– Великолепно, – подвела итог Пола – Мерри показывала мне эскизы, но они давали не полное представление. Спасибо, что наш салон выглядит так прекрасно.

– Я славлюсь тем, что делаю все для людей, которых люблю и боготворю.

Не спеша, они двинулись назад к отелю. Шейн не мог сдержать улыбки, заметив, как Пола озиралась на новые для нее тропические растения.

– Что ж, – заявил он. – Теперь я знаю, где тебя искать, если в один из ближайших дней ты потеряешься. Ты взяла с собой мотыгу?

– Нет. И, как ни странно, меня вовсе не тянет копаться в земле. – К удивлению самой Полы, так оно и было на самом деле. – Я хочу одного – находиться рядом с тобой, – добавила она.

Шейн обнял ее за плечи и поцеловал в макушку.

– Поедем в номер, ладно?

* * *


Она лежала в кольце его объятий.

Тени блуждали по полутемной спальне. Тонкий муслиновый полог над кроватью мягко колебался от слабого ветерка, а за открытыми дверями, выходящими на террасу, небо переливалось всеми оттенками темно-синего цвета. Тишину нарушал только шорох пальмовых листьев, да отдаленный гул океана.

Тишина действовала успокаивающе после страстной и пылкой любви, и Пола наслаждалась ею и охватившим ее ощущением умиротворенности. Она сама себе удивлялась. Всякий раз после объятий она чувствовала себя абсолютно изможденной, но всякий раз, когда Шейн снова возбуждался, возбуждалась и она, и ее страсть не уступала его желанию. И каждый раз, когда он брал ее, они вместе поднимались к все более высоким вершинам наслаждения.

Пола тихонько вздохнула, довольная. Она сама себя не узнавала. Всего несколько дней, как она любит Шейна… А он – ее… И где та прежняя молодая женщина? Шейн помог ей сбросить старую оболочку. Он создал ее заново. И тем самым сделал ее своей.

Во вторник она лихорадочно работала, чтобы успеть в тот же день улететь на Барбадос. Металась между своей квартирой, магазином и конторой, и освободилась только в три часа ночи. Почти все время она думала о Шейне, и ни что не могло отвлечь ее от мыслей о нем. Описав круг, их взаимоотношения снова стали такими, как в детстве. Но кое-что добавилось – плотская страсть и глубокая, нежная любовь мужчины к женщине и женщины к мужчине.

И не нужно бороться с раздражающими привычками, закрывать глаза на неловкие шаги. Шейн никогда не замыкался в себе. Он тут же облекал в слова все, что происходило в его быстром, ясном уме. И он делился с ней всем, не утаивал ничего. Она отвечала ему тем же. Его секреты стали ее секретами. Он узнал все ее тайны до малейшей подробности. Пола черпала великое утешение в его реакции, в его мыслях, в его понимании. Благодаря ему она вновь обрела себя и почувствовала себя женщиной. Настоящей женщиной.

Пола бросила взгляд на него. Черты его лица разгладились. Он спал. Ее сердце преисполнилось любовью. Как много всего смешалось в нем: импульсивность, экстравагантность, некоторое тщеславие – и в то же время ум, нежность, умение любить, глубокомыслие и страстность во всем. Благодаря кельтскому происхождению, в нем было нечто мистическое, таинственное, и он мог иногда стать задумчивым и меланхоличным. И, конечно, у него кошмарный характер. В детстве они не раз ссорились до хрипоты. Она часто оказывалась жертвой его капризов, взрывов и жестоких выходок. Но в то же время Шейн гибок, и он всегда мог успокоить и очаровать ее, призвав на помощь умение посмеяться над собой, свой тонкий юмор и всепобеждающее природное обаяние Словом, он не менее сложный мужчина, чем она – сложная женщина.

Вдруг Пола задумалась об их отношениях, о том, как они сложились на данный момент. Они были настолько необычны, что ей показалось непросто даже охарактеризовать их для себя. А потом она сказала себе: «У нас с Шейном единство не только тел, но и сердец, и умов. Вместе мы составляем одно целое. Я чувствую себя женой Шейна в гораздо большей степени, чем женой Джима».

Пола замерла, пораженная тем, что пришло ей в голову. Но мало-помалу она привыкла к новой мысли и признала, что так оно и есть. И тогда она задумалась о Джиме.

«Почему ты вышла за него?» – спросил ее Шейн еще в Нью-Йорке. «Потому что любила», – ответила она. Шейн согласился с такой возможностью, но высказал предположение, что прежде всего ее могла привлечь в Джиме его фамилия. «Из-зa прошлого Эммы все, связанное с Фарли, было запретным плодом», – сказал Шейн и, наверное, был прав. Она действительно верила, что любила Джима, и все же теперь поняла, что ее чувство к нему не шло ни в какое сравнение с нынешней духовной и эмоциональной тягой к Шейну. Они с Джимом – абсолютно разные люди; с Шейном на удивление похожи. И она не знала, что такое настоящий секс, не получала никогда истинного наслаждения, пока не сошлась с Шейном. Она сказала ему об этом. Он ничего не ответил, только вздохнул и крепче сжал ее своими сильными любящими руками.

Обстоятельства ее жизни, ее ответственность перед другими людьми, ее положение в деловом мире и сложности семейных отношений разом вдруг напомнили о себе. Внезапно будущее заглянуло ей в лицо, подобно страшному призраку. Ее охватил страх, что станет с ней, с Шейном? «Забудь о страхе, отбрось печальные мысли, – приказала она себе. – Ради Бога, не копайся в своих проблемах сейчас. Иначе ты испортишь оставшиеся дни. Наслаждайся обществом Шейна, наслаждайся свободой и отсутствием оков».

Пола теснее прижалась к любимому и обняла его за талию.

Шейн пошевелился, открыл глаза и посмотрел на нее. Он улыбнулся своим мыслям. Любовь и нежность переполняли его сердце. Девочка его мечты превратилась в женщину его мечты. Только она – не мечта. Она – реальность. Его реальность. Его жизнь. Она развеяла всю боль, всю горечь, всю тоску, что скопилась в его сердце и душе. С ней он может действительно стать самим собой, может открыться ей полностью, как никогда не мог открыться никакой другой женщине. До этого дня, два года назад, у него было множество женщин. Слишком даже много, и не слишком высокого качества. Теперь он принадлежал Поле – как принадлежал ей всегда в мыслях, сердце и мечтах. И будет принадлежать ей всю свою оставшуюся жизнь. Она завладела им навек.

Пола открыла глаза и улыбнулась ему. Он улыбнулся в ответ, поцеловал ее, провел рукой по высокой груди. Его ладонь скользнула вниз. Пола отвечала ему горячими ласками. Всего через несколько минут оба уже испытывали величайшее возбуждение. Шейн лег на нее и, подсунув руки ей под ягодицы, проник в нее. Он начал медленно двигаться, глядя в эти неестественно синие глаза Полы и радуясь выражению счастья, залившему ее лицо. Он шептал ее имя, признавался в любви, и сердце у него замирало. Наконец Шейн, как и Пола, закрыл глаза, и оба они забыли обо всем на свете. Тишину взорвал резкий звонок телефона. Они вздрогнули и, открыв глаза, недоуменно посмотрели друг на друга.

– О Господи, – застонал Шейн. Он высвободился из ее объятий, включил свет и еще раз оглянулся на Полу.

Та схватила его за руку и, сев в постели, воскликнула:

– Может, лучше мне взять трубку, поскольку мы находимся в моем номере.

– Все в порядке, не волнуйся так. Я же сказал, что телефонистки принимают звонки на твое и мое имя. – После четвертого звонка он поднял трубку.

– Шейн О'Нил. – И после паузы продолжил: – Спасибо, Лоанна. Соединяй. – Он прикрыл микрофон рукой и пояснил: – Мой отец.

– Ой, – пискнула Пола и до подбородка натянула простыню.

Шейн так и фыркнул от смеха.

– Он не увидит, как ты лежишь здесь голая.

Пола нашла в себе силы рассмеяться.

– Но я неловко себя чувствую. Словно на витрине.

– Там и оставайся – при условии, что я буду единственным зрителем, – отозвался Шейн, а затем крикнул в трубку:

– Папа! Привет! Как твои дела? Что ты хотел мне сказать? – Пока на другом конце провода отвечали, он зажал трубку между щекой и плечом, закурил сигарету, поправил поудобнее подушки. – Ну, должен признать, я ожидал такого поворота событий, и следует согласиться: у данной идеи много преимуществ. Но я не могу лететь туда прямо сейчас. Уж конечно не раньше января-февраля. У меня по горло дел в Нью-Йорке. Ты же знаешь: строительство отеля вошло в свою решающую стадию. Если я уеду, все пойдет прахом. И мне казалось, что ты сам хотел, чтобы я провел праздники на островах. Господи, пап, не могу же я оказаться сразу в нескольких местах одновременно! – Шейн стряхнул пепел с сигареты, облокотился о подушки и снова принялся слушать. – Ну, хорошо, – прервал он собеседника – Да, да, я согласен. Ты сам получишь удовольствие от поездки. А почему бы тебе и маму не прихватить с собой?

Пола выскользнула из кровати, нашла в ванной свой халат, накинула его и вернулась в спальню. Там она начала собирать свою одежду, разбросанную по всей комнате. «Мы очень спешили», – подумала она и, усевшись на стул, принялась наблюдать за ним.

Шейн опять слушал. Он подмигнул ей, послал воздушный поцелуй. Потом снова перебил отца.

– Между прочим, только что сюда вошла Пола. Она хочет с тобой поздороваться.

Пола отчаянно затрясла головой. Она почему-то чувствовала себя до крайности неловко.

Шейн положил трубку и сигарету, прыжками соскочил с кровати, схватил ее и потащил к телефону, шепча:

– Глупышка, он же не знает, что мы два безумных часа занимались любовью. Здесь только семь тридцать. Я уверен, что он думает, будто мы пьем аперитив перед обедом.

Поле не оставалось ничего другого, как взять трубку.

– Здравствуйте, дядя Брайан, – произнесла она изо всех сил, стараясь говорить нормальным голосом. Потом замолчала, слушая отца Шейна – О, да. Я приехала сегодня днем. Отель просто превосходен, и салон тоже. Шейн отлично поработал. Он очень способный. Мне все очень понравилось – Она села на кровать, пока Брайан рассказывал лондонские новости. Наконец Поле удалось вставить словечко.

– Значит, вы увидите бабушку раньше меня. И дядю Блэки тоже. Пожалуйста, передайте им от меня привет. И тете Джеральдине, и Мерри. До скорой встречи, дядя Брайан, и хорошей поездки.

Шейн взял у нее трубку, и Пола передвинулась на другой край кровати.

– Ну, хорошо, папа, значит так. Я останусь здесь до утра понедельника. Потом ты найдешь меня в Нью-Йорке. Привет маме и Мерри, поцелуй за меня крошку Лауру и береги себя. Да, послушай. Не забудь передать от меня привет деду и тете Эмме. Ну, пока.

Шейн повесил трубку, поглядел на Полу и закатил глаза. Оба они так и покатились со смеху.

– Иди сюда, моя маленькая колдунья, – воскликнул он, подтащил к себе и крепко обнял.

Пола, шутя, отбивалась и ерошила ему волосы. Они катались по постели, и их веселье все возрастало и возрастало.

– Мой отец не мог выбрать более неподходящего времени для звонка, – выдохнул Шейн. – Только мы собрались уделить несколько минут нашего времени плотским удовольствиям.

– Несколько минут! – вскричала Пола. – Ты, наверное, хочешь сказать, часок-другой?

– Ты жалуешься или поощряешь меня? – Он поцеловал ее за ухом и со смехом передразнил: – Шейн отлично поработал, дядя Брайан. Он очень способный. Мне очень понравилось. – Уже своим нормальным голосом он прошептал, уткнувшись губами ей в шею: – Искренне надеюсь, что Шейн действительно отлично поработал, что он очень способный, и что тебе очень понравилось, киска.

– Ах ты, – Пола легонько стукнула кулачком его по груди, – тщеславный, самовлюбленный, невозможный, чудесный тип!

Он поймал ее за запястье, крепко сжал и заглянул ей в глаза.

– Да, как этот тип любит тебя, дорогая. – Вдруг он отпустил ее и сел.

Пола последовала его примеру.

– Так значит, Блэки решил купить отель в Сиднее, – сказала она. – Ни секунды не сомневаюсь, что это с бабушкиной подачи. – Она пристально посмотрела на него. – Дядя Брайан хочет послать тебя в Сидней, да?

– Да. Дедушка еще не окончательно купил отель. Вот почему он хочет, чтобы папа или я слетали туда незамедлительно и завершили сделку. Но я сказал правду – я не могу уезжать. Я по уши в делах. К тому же, можешь даже не рассчитывать, что я отлучусь куда-нибудь, пока ты в Нью-Йорке. Папе только на пользу покинуть свой кабинет на недельку-другую. Он сказал, что может прилететь в Нью-Йорк в начале декабря вместе с мамой, и они хорошо отдохнут.

Шейн чмокнул Полу в нос.

– Пойду-ка я приму душ, оденусь и спущусь вниз. Мне надо кое-что проверить.

Он соскочил с кровати и поднял Полу.

– Не хочешь ли встретиться со мной внизу, когда будешь готова?

– Разумеется, хочу. Где тебя искать?

– Я буду ждать тебя в баре рядом с главным холлом.


В день двадцатичетырехлетия Шейна, в первых числах июня 1965 года Эмма в разговоре с Полой сделала одно замечание. Она сказала, что Шейн излучает свет. Четыре года назад Пола не совсем поняла, что имела в виду ее бабушка. Теперь она знала.

Пола замерла в дверях бара и глядела на него с неожиданной для себя объективностью. Он стоял в дальнем углу, облокотившись локтем о стойку и поставив ногу на медный брус у ее основания.

Он одел черные льняные брюки, черную тонкую рубашку и пиджак из серо-серебристого шелка. Даже без галстука он казался на редкость хорошо одетым и безупречно аккуратным, как всегда. Но свет, о котором говорила Эмма, не имел никакого отношения к его одежде, подумала Пола, исподтишка наблюдая за ним. Тут дело в его росте, его фигуре, его естественной красоте и силе его характера. Он казался уверенным в себе и привлекал к себе всеобщее внимание. «И от него исходит неотразимое обаяние, – отметила Пола, – вот в чем дело. За такое обаяние любой политик мира не задумываясь отдал бы свою правую руку».

Шейн оживленно болтал с какой-то парой, явно постояльцами отеля. Его подвижное лицо было оживлено. Женщина, явно очарованная, слушала его, раскрыв рот. Но, очевидно, то же относилось и к мужчине.

Шейн в разговоре повернул голову, увидел Полу, весь подобрался и вежливо попрощался с собеседниками.

В баре собралось довольно много народа, и, пока они шли навстречу друг другу, Пола заметила, что не одна пара женских глаз смотрела ему вослед.

– Я рад, что ты надела синее платье, – сказал Шейн, беря ее под руку. Он быстрым шагом повел ее к заранее заказанному столику в уголке. – Оно очень тебе идет. Ты прекрасно выглядишь.

Блеск ее глаз и сияние улыбки ясно показали, как она благодарна и как ей приятны его слова.

– Я подумал, раз уж у нас праздник, то нам следует выпить шампанского, – заявил он.

– Какой праздник?

– Праздник нового обретения друг друга.

– О, Шейн, это просто замечательно!

Рядом с ними мгновенно появился официант и открыл бутылку, уже стоявшую на столе в ведерке со льдом, разлил шампанское и незаметно отошел в сторону.

– За нас, – поднял бокал Шейн.

– За нас, Шейн.

Он полез в карман за сигаретами. Рубашка немного распахнулась на его загорелой груди, и в просвете блеснуло золото. Она прищурилась:

– Боже, неужели ты надел медальон святого Кристофера, который я тебе подарила?

– Он самый. – Он потрогал медальон. – Я не носил его года два. Ты помнишь, когда подарила его мне?

– На твое двадцатилетие восемь лет назад.

– А что я подарил тебе на двадцатилетие?

– Антикварные аметистовые сережки. – Она нахмурилась, потом весело рассмеялась. – Неужели ты допускал, что я могла забыть?

– Нет, я был уверен, что помнишь. Но готов поспорить – ты не вспомнишь мой подарок, сделанный в тот год, когда ты достигла зрелого пятилетнего возраста?

– Еще как вспомню. Набор синих мраморных шариков.

Он с довольным видом откинулся на спинку стула.

– Верно. И ты сразу же начала их по одному терять. И так ревела, что мне пришлось пообещать тебе еще один. Но я не исполнил обещание, и потому… – он сунул руку в карман пиджака – Вот тебе кое-что взамен. – Он положил на стол перед ней маленькую матовую коробочку из пластмассы.

С кокетливым смехом, радуясь его веселому расположению духа, Пола открыла коробочку и заглянула в нее. Вдруг она замолчала. На ее ладони мерцали изящнейшие, прекрасного качества сережки с сапфирами и бриллиантами.

– О, Шейн, они просто восхитительны. Большое, большое спасибо. – Она поцеловала его в щеку и добавила: – Но ты весьма экстравагантен.

– Мне это уже говорили. Понравились?

– Понравились? Он еще спрашивает! Да я в восторге! И особенно потому, что мне подарил их ты. – Пола вытащила из ушей золотые серьги, бросила их в шелковую вечернюю сумочку, достала маленькое зеркальце и надела новые. Посмотрела, любуясь сережками. – Шейн, они мне идут, правда?

– Они почти такие же красивые, как твои волшебные глаза.

Пола сжала его руку. Неожиданный подарок тронул ее, даже поразил. У нее перехватило дыхание. Она вспомнила все, что он дарил ей в детстве. Его всегда отличала редкая щедрость. Месяцами он откладывал из своих домашних карманных денег, чтобы купить что-нибудь особенное. И еще Шейн обладал талантом дарить ей как раз то, что ей нравилось – как сегодня. Почему-то ее глаза наполнились слезами.

– Что случилось, милая? – нежно спросил он, наклонившись вперед.

Пола смахнула слезы и покачала головой.

– Не знаю. Я такая глупая. – Она достала из сумочки платок, высморкалась и растерянно улыбнулась ему.

Шейн молча следил за ней и ждал, пока она успокоится.

– Я вспомнила наше детство, – пояснила она через несколько секунд. – Когда-то мне казалось, что те дни никогда не кончатся – чудесные летние дни в «Гнезде цапли». Но они все-таки прошли, как проходит лето. – И, не удержавшись, добавила: – И это тоже скоро кончится.

Он накрыл ее ладонь своей.

– Пола, дорогая, не думай о грустном.

– Дни, залитые солнцем, волшебные часы… они не более чем короткий просвет в серых буднях, Шейн.

Шейн сплел ее пальцы со своими и медленно произнес.

– Ты говоришь о конце… Я говорю о начале. Вот что происходит сейчас. Начало. Помнишь, что я говорил о времени? Так вот перед нами – будущее. Оно здесь, сейчас. Вокруг нас. Частица вечно текущей реки времени.

Пола молчала, ее глаза внимательно изучали ее лицо.

– Я не хотел пускаться в дискуссию о том запутанном положении, в котором мы оказались, по крайней мере, не здесь. Но, возможно, нам следует поговорить. Хочешь?

Пола кивнула.

На его лице играла уверенная улыбка.

– Ты знаешь, как я тебя люблю. Еще раньше, в машине, я сказал, что никому не отдам тебя, и это так и есть. Мы слишком дороги друг другу, чтобы упустить свое счастье. Мы предназначены друг для друга. Согласна?

– Да, – прошептала она.

– Тогда совершенно очевидно, как тебе придется поступить. Ты получишь развод и выйдешь за меня. Ты ведь хочешь стать моей женой?

– О, да, Шейн. Очень.

Он увидел, как она побледнела, и что ее яркие сверхъестественно синие глаза потемнели от дурного предчувствия.

– Скажи, что беспокоит тебя, Пола.

– Ты говорил, что в детстве я была бесстрашной – но, повзрослев, я изменилась. И я боюсь.

– Чего? – спросил Шейн с нежностью. – Ну, скажи. Если кто-то и может развеять твои страхи, то это я.

– Я боюсь потерять своих детей и боюсь потерять тебя.

– Ты же сама знаешь, такого никогда не случится. Мы все втроем всегда будем рядом с тобой.

Пола глубоко вздохнула и произнесла, как бросившись в омут головой:

– Не думаю, что Джим согласится на развод.

Шейн слегка отпрянул и с подозрением посмотрел на нее.

– Не могу представить, чтобы он повел себя подобным образом. Особенно, когда узнает о твоем намерении покончить с неудачным браком.

– Ты не знаешь Джима, – возразила она дрогнувшим голосом. – Он упрям, и его трудно переубедить. У меня такое недоброе предчувствие, что он займет непоколебимую позицию. Я тебе уже говорила: он уверен, что у нас все в порядке. А детей он использует как орудие, особенно если поймет, что тут замешан другой мужчина.

– У него не будет оснований думать, будто в твоей жизни появился другой мужчина, – спокойно произнес Шейн. – Ты будешь встречаться только со мной, а уж меня-то никто не заподозрит. – Он выдавил из себя смешок. – Я всего лишь товарищ твоих детских игр. – Его брови взлетели кверху, – Ну же, милая, не грусти.

Пола тяжело вздохнула.

– Да, возможно, мне не следует мучиться дурными предчувствиями. – Она покачала головой. – Бедный Джим. Честно говоря, мне жаль его.

– Знаю. Но нельзя строить отношения с человеком на жалости. Никому от этого не бывает хорошо. Ты станешь приносить себя в жертву, а он не перенесет унижения. В конце концов вы возненавидите друг друга.

– Наверное, ты прав, – согласилась Пола.

– Я точно знаю, что я прав. И послушай, не начинай сама себя казнить. Так ты тоже ни к чему хорошему не придешь. – Он крепче сжал ее пальцы. – И у тебя нет никаких причин для самобичевания. Ты старалась спасти свой брак, изо всех сил пыталась укрепить его, судя по твоим словам. Но ничего не получилось. Так что ты должна с ним покончить – как ради себя, так и ради Джима.

Пола прикусила губу. Ее беспокойство не утихало.

– Мне может потребоваться какое-то время, чтобы все уладить, чтобы все сложилось наилучшим образом, – пробормотала она.

– Понимаю. Такое никогда не обходится без проблем. Но я подожду. Я проявлю ангельское терпение. Я всегда буду готов оказать тебе моральную поддержку. И еще – мы оба молоды. У нас впереди вся жизнь.

– Не искушай судьбу, Шейн!

Он покачал головой.

– Ничего я не искушаю, просто говорю то, что есть. – И хотя он доверял ее здравому смыслу и в глубине души разделял ее мнение о Джиме, ему не хотелось произносить свое мнение вслух и тем самым огорчать ее еще больше. Не сегодня. Наоборот, он решил развеять ее грусть, приуменьшив страхи Полы. Поэтому он изобразил самую уверенную из своих улыбок и принял самый веселый тон.

– Давай заключим пакт, – воскликнул он. – Как в детстве.

– Какой пакт?

– Договоримся не обсуждать наши проблемы – а они мои столь же, сколь и твои – в ближайшие несколько недель. А за два дня до твоего возвращения в Англию серьезно поговорим и все обсудим. Вдвоем мы решим, как тебе поступить. Что скажешь?

– Прекрасная мысль. Обстоятельства не должны оказаться сильнее нас, верно? Иначе мы не сможем наслаждаться драгоценными днями, отведенными нам.

– Вот и умница. Давай выпьем за наш пакт. Мы же едва пригубили шампанское.

Пола кивнула. Шейн налил ей и себе и они чокнулись. Их руки невольно соприкоснулись.

Он глядел на нее ласковым и нежным взглядом. Немного погодя, он произнес:

– Ты должна доверять мне. Доверься моей любви, Пола.

Она с удивлением посмотрела на него, вспомнив некогда оброненные ее бабушкой слова, как важно верить в любовь. Когда ее глаза встретились с прямым взглядом темных глаз Шейна, она почувствовала, как ее страхи начали понемногу рассеиваться. Ее настроение стало потихоньку улучшаться.

– Я верю в твою любовь, а ты должен верить в мою. – Уголки ее губ тронула слабая улыбка. – Все образуется. Обязательно, Шейн – ведь мы есть друг у друга.

Но Пола ошиблась. Ее беды только начинались.


Глава 37


Эмма Харт внимательно смотрела на Полу, наморщив лоб.

– Что-то я тебя не понимаю, – сказала она. – Что ты имеешь в виду, утверждая, что нас ждет трудное Рождество?

– Прежде чем я все объясню, – быстро проговорила Пола, – я хочу, чтобы ты уяснила себе – с ним все вообще-то в порядке…

– С кем?

– С Джимом, бабушка. Но он попал в катастрофу. Довольно серьезную, и он…

– Неужели на этом своем чертовом самолете? – вскричала Эмма и, еще сильнее нахмурившись, распрямила плечи.

– Да. Он разбился. Две недели назад. Дня через два после моего возвращения из Нью-Йорка в начале декабря, – торопливо пояснила Пола и, желая побыстрее успокоить бабушку, добавила: – Но ему все-таки повезло, поскольку самолет упал на поле йедонского аэропорта. Его успели вытащить, прежде чем самолет загорелся.

– О Боже! – У Эммы волосы встали дыбом при мысли об огромной опасности, которой подвергался Джим. Он легко мог погибнуть, да и Пола вполне могла оказаться с ним и не спастись. Подавшись вперед, Эмма озабоченно спросила: – Он сильно пострадал?

– Сломал правую ногу и левую ключицу, трещины нескольких ребер. К тому же он получил множественные ушибы. Однако ни одна из травм не угрожает его жизни или здоровью, хотя сами по себе они достаточно серьезны.

– А внутренние повреждения?

– Слава Богу, нет. Джима сразу отправили в больницу в Лидсе, где он провел пять дней и прошел полное обследование – неврологическое и всякое другое. К счастью, врачи ничего не нашли. Травмы только внешние. – Пола замолчала и посмотрела на бабушку. Ее лицо выражало глубокое беспокойство. – Ему наложили две шины и фиксирующую повязку на грудную клетку. Мне пришлось нанять санитара для ухода за ним. Видишь ли, Джим не может сам одеваться и вообще ему трудно, а порой и невозможно делать самые элементарные вещи.

Эмма выдохнула. Шок от услышанного еще не прошел.

– Но почему ты мне ничего не рассказала, пока я находилась в Нью-Йорке? Или вчера, когда я приехала в Лондон?

– Мне не хотелось беспокоить тебя, пока ты еще не вернулась из отпуска. А вчера вечером ты так радовалась возвращению, что я не решилась портить тебе настроение и праздничный ужин, который затеяла мама в твою честь. Я собиралась все рассказать тебе по пути из аэропорта, но… – Пола пожала плечами и виновато улыбнулась, – …решила, что эти новости вполне могут подождать до следующего дня.

– Ясно. – Эмма покачала головой. – Мне так жаль, Пола. Ужасно, просто ужасно. Но слава Богу, что не случилось ничего более страшного. Разумеется, несколько месяцев он будет полностью выбит из колеи.

– Да, – пробормотала Пола. – Гипс снимут не раньше, чем через шесть недель. А затем ему предстоит пройти курс интенсивной физиотерапии. От недостатка движения у него начнется мышечная атрофия. Доктор объяснил, что, пока мышцы снова не наберут силу, Джим не сможет ни руку поднять, ни перенести тяжесть тела на сломанную ногу. Похоже, к нормальной жизни он вернется через добрых полгода.

– А как случилась эта катастрофа? – спросила Эмма.

– Мотор заглох. Джим изо всех сил старался приземлиться, но не смог удержать самолет. Тот рухнул и при ударе о землю буквально развалился пополам. Так что Джиму еще ужасно повезло.

– Да, действительно. – Губы Эммы сжались в тонкую ниточку. – Я всегда знала, что он когда-нибудь разобьется на своем чертовом самолете, и это меня очень беспокоило. – Она снова покачала головой, не скрывая раздражения. – Хотя я очень огорчена тем, что с ним произошло, и от всей души сочувствую ему, но все-таки определенная безответственность здесь есть. – Она осторожно посмотрела на внучку. – Он женатый человек с двумя детьми, и ему не следует подвергать свою жизнь такому риску. Какая глупость с его стороны! Ничего не случилось бы, послушай он моего совета избавиться от этой консервной банки.

– Ну, ты же знаешь его упрямство.

– Слишком мягко сказано, – буркнула Эмма. – Я не хочу показаться толстокожей или злорадной, но, на мой взгляд, он рисковал без всякой необходимости. С какой целью – ума не приложу. Возможно, твой муженек прислушается к моим словам теперь. И я настаиваю: если уж нашей семье необходим самолет, то надо купить солидную машину. Я больше никогда не позволю Джиму вальсировать в небе на такой скорлупке. Нет, нет, ни под каким соусом. – Эмма откинулась на спинку стула с выражением глубочайшей решимости.

– Да, бабушка. – Пола опустила глаза, услышав железные потки в знакомом и таком родном голосе. Ее бабка была в ярости, и Пола ее отлично понимала. Джиму действительно не хватало чувства ответственности, и он упорно отвергал все просьбы приобрести более надежный и современный самолет.

Эмма вдруг поняла, что говорила слишком резко, и смягчила тон:

– Наверное, бедняжка Джим очень страдает, да, дорогуша?

– Безумно. Сломанная ключица не дает ему ни минуты отдыха. Он говорит, что сам не знает, что хуже – постоянная ноющая боль в плече или онемение в загипсованной руке. Очень неприятное состояние.

Пола нахмурилась при мысли о страданиях, перенесенных ее мужем за последние десять дней. При известии о случившемся она сперва испытала потрясение и испуг, а затем возмущение, которое однако быстро сменилось чувством сострадания. Будучи доброй от природы, Пола изо всех сил старалась облегчить мужу существование. А разговор о разводе она отложила на потом. Придется подождать, пока его состояние не улучшится.

– Надеюсь, ему дают болеутоляющее? – спросила Эмма.

– Да, и оно помогает. Но Джим утверждает, что после него чувствует себя одурманенным и словно в тумане.

– Я и сама терпеть не могу всякие таблетки. Однако если они утоляют боль, Джим должен принимать их. Теперь мне ясно, что ты имела в виду под «трудным» Рождеством. На твои плечи свалилось еще одно испытание – помимо титанической работы, которую ты выполняешь в один из самых напряженных сезонов для наших магазинов. Да к тому же мы запланировали столько семейных дел в Пеннистоун-ройял: и традиционный сочельник с О'Нилами и Каллински, и ленч в День Рождества, и свадьбу Салли и Энтони.

Эмма вдруг замолчала.

Ее зеленые глаза стали задумчивыми. На ум ей пришла одна мысль, и она тут же на месте приняла решение. Столь свойственным ей решительным тоном Эмма воскликнула:

– Ты быстро выбьешься из сил, если будешь мотаться между своим домом и моим, а таскать туда-сюда за собой Джима и вовсе утомительно. Думаю, вам лучше перебраться сюда… И Джиму, и малышам, и Норе, и санитару. У меня здесь полно места, и после восьмимесячного отсутствия я, честно говоря, буду рада видеть вас всех у себя.

– О, бабушка, какая замечательная идея! – с облегчением воскликнула Пола. – Это прекрасный выход из положения. Вообще-то, я уже начинала паниковать, не зная, как мне удастся управляться, – призналась она с улыбкой.

Эмма тихонько рассмеялась, довольная своим решением.

– Ты всегда управишься, девочка, такой уж у тебя характер. Но почему бы не облегчить максимально твою жизнь? Ведь ты несешь на себе такую ответственность, что хватило бы на троих. Теперь, вернувшись домой, я намерена проследить, чтобы у тебя все шло гладко. За последние несколько месяцев тебе здорово досталось – тут и проблемы с бизнесом, и семейные неприятности.

– Спасибо, бабушка. Как здорово – переехать в Пеннистоун-ройял, к тебе! Как мне самой это не пришло в голову?

– Полагаю, у тебя и без того хватало забот. Сомневаюсь, чтоб из Джима вышел идеальный пациент. Слишком уж он непоседлив для такого образа жизни. Он совсем никуда не выходит?

– Нет. Со дня выписки из больницы он ночует и вообще практически живет в кабинете – не может осилить лестницу наверх. Джим очень переживает свою неполноценность. Особенно он переживает, что не может ходить на работу в газету. И очень без нее скучает.

– Естественно. Но ему долго еще не ходить на работу. И нечего тут переживать. Да, по лестнице в Пеннистоун-ройял ему уж точно не подняться. Но ничего. Хильда переоборудует ему под спальню ту маленькую комнатку рядом со столовой. А теперь, Пола, постарайся забыть о своих неприятностях. Что произошло, то произошло. Надо жить дальше.

– Ты права, бабушка. А переезд к тебе значительно облегчит мою жизнь, – заметила Пола, подумав про себя, как приятно будет оказаться в окружении людей. Джим из-за своей беспомощности и боли стал очень раздражителен. Он еще больше, чем прежде, ворчит по поводу ее работы и того, что она проводит слишком много времени в конторе. Да и пьет больше, чем следует.

Эмма перешла к камину и стала к нему спиной, наслаждаясь исходящим от огня теплом. Они с Полой пили кофе в очаровательном кабинете ее квартиры на Белгрейв-сквер. Обе женщины остановились там до дня переезда в Йоркшир, запланированного на следующий день.

Пола не могла не отметить про себя, как хорошо и бодро выглядит ее бабушка после вчерашнего трансатлантического перелета. Эмма одела кораллового цвета шерстяное платье и жемчуга. Ее серебряные волосы были уложены в изящную аккуратную прическу, макияж безупречен. От нее веяло свежестью и жизненной силой. «Кто мог бы подумать, что ей восемьдесят лет? – подумала Пола. – Выглядит она, по крайней мере, на десять лет моложе».

– Ты очень внимательно меня изучаешь, – отметила Эмма. – Что-нибудь не в порядке?

– Нет, ничего. Я просто восхищаюсь тобой. Сегодня утром ты буквально цветешь.

– Спасибо. Должна признать, я и чувствую себя отлично. – Она бросила взгляд на часы. – Всего только десять часов. Пожалуй, Блэки звонить рано. Он может еще спать. А попозже Брайан отвезет его в Хэрроугейт.

– Да, Мерри говорила вчера в аэропорту.

– Хорошо, что Брайан и Джеральдина приехали в Сидней на две недели, – с доброй улыбкой вспомнила Эмма. – И они сами там здорово отдохнули. Однако меня несколько разочаровало, что на переговоры о покупке отеля не прилетел Шейн.

– Судя по его словам, в ноябре он был очень занят.

– Да, Брайан тоже говорил мне. – Эмма тепло и любовно посмотрела на Полу. – Я рада, что ты выкроила время заскочить на Барбадос проведать наш салон в то время, когда там находился Шейн. Поездка явно пошла тебе на пользу. Ты и сама буквально расцвела. Давно ты так хорошо не выглядела.

– Да, я получила очень большое удовольствие от поездки и от короткого отдыха, – ответила Пола, стараясь говорить безразличным тоном. – У меня еще не сошел загар – вот в чем, наверное, дело.

Эмма кивнула, продолжая пристально разглядывать любимую внучку. «Пола стала такой же скрытной, как и я, – подумала она. – Вот и сейчас мне трудно понять, что у нее на уме». Эмма откашлялась.

– Итак… Вы с Шейном снова в хороших отношениях. Я очень рада.

Пола промолчала.

Эмма изнывала от любопытства.

– А он, в конце концов, объяснил тебе причину своего странного поведения? – не унималась она.

– Много работы, сплошные разъезды, напряженное расписание – он и раньше так говорил. Однако лично я считаю, что он боялся оказаться третьим лишним. – Пола встретила испытующий взгляд бабушки с абсолютно невинным видом. – Ну, сама понимаешь – лишним в жизни молодой супружеской пары. На мой взгляд, он просто проявил дипломатичность и щепетильность.

– Ну, да конечно, – буркнула Эмма, приподняв седую бровь. Она не поверила объяснению Шейна, но ничего не сказала и зашагала по направлению к столу. Ее внимание привлекли три папки, ранее положенные туда Полой. Она уселась, раскрыла одну, заглянула в лежавший поверх других бумаг меморандум, но мысли ее витали далеко.

Эмма думала о Поле и Шейне. С того самого дня, как до нее дошел слух о возобновлении их дружбы – что ни для кого не являлось секретом, – она гадала, сделает ли Шейн решительный шаг. Она не забыла выражение его лица в день крестин. Если мужчина любит женщину так пылко, как Шейн О'Нил любит ее внучку, он не сможет вечно подавлять свои чувства. Рано или поздно он их откроет. Когда-нибудь. Он ничего не сможет с собой поделать. Интересно, неизбежное уже случилось или нет? И если да, так как Пола восприняла его признание? Эмма терялась в догадках. В Нью-Йорке по Шейну она ничего не смогла понять, как здесь – по Поле. Эмма задумалась о Шейне, о его характере, ведь она знала его не хуже, чем любого из своих внуков. Он импульсивен, страстен, нетерпелив. А Пола? Конечно, она поставила бы его на место. В самом деле? «Да, – ответила себе Эмма. – Она замужем и должна быть счастлива. Но счастлива ли?»

Чуть приподняв голову, Эмма украдкой поверх очков взглянула на внучку. Еще вечером она заметила, что в той что-то изменилось. Она стала более женственной, более мягкой, чем прежде. Неужели что-то перевернулось в душе молодой женщины? Или перемены коснулись только ее внешности? Она отпустила волосы, немного прибавила в весе, вообще в ее облике появилось больше тепла. Почему? Нет ли здесь влияния мужчины? Шейна? Или она просто формирует себе новый имидж? «Понятия не имею, – призналась Эмма. – И не хочу лезть не в свое дело. Ее жизнь принадлежит только ей самой. Я не стану вмешиваться. Не смею. Если у нее есть, что мне рассказать, она скажет… Рано или поздно».

– Я попросила Александра и Эмили приготовить эти отчеты для тебя, бабушка, а один написала сама, – пояснила Пола. – В каждой папке…

– Вижу, – перебила ее Эмма – Здесь только итоги деловых операций за последние восемь месяцев? Или вы включили в них то, чего я пока не знаю?

– О нет, бабушка. Мы просто свели воедино все, о чем информировали тебя по телексу или телефону. На данный момент в них нет ничего нового, но мне казалось, что тебе следует получить отчеты хотя бы для того, чтобы освежить свою память. Как-нибудь потом, когда у тебя появится свободное время.

– Мне не нужно освежать память, – сухо бросила Эмма. – Я ничего не забываю. Впрочем, спасибо за заботу. Уверена, не стоит повторять, что я всем вам троим доверяю, и я очень горда за тебя и за твоих двоюродных брата и сестру. Вы проявили себя с наилучшей стороны, продемонстрировав редкостное усердие и, должна добавить, изрядную сообразительность в целом ряде случаев. – В полуприкрытых глазах Эммы мелькнул хитрый огонек. – А как трудится в «Деловом ветре» Джанни Как-его-там?

Глядя на лукавое выражение лица бабушки, Пола не смогла сдержать улыбку.

– У нас никогда не было такого хорошего эксперта по антиквариату, – ответила она. – И его недавние поездки на Восток принесли потрясающие результаты. Он безусловно стоит тех денег, что мы ему платим.

– Искренне надеюсь… Полагаю, теперь он даст Элизабет развод без всякого шума?

– Да, бабушка.

– Когда Александр звонил мне в Австралию, он так до конца не объяснил мне, что за история приключилась с его матерью, – Взгляд Эммы стал острым, как бритва. – Кого хотел Джанни назвать ответчиком вместо Марка Дебоне?

– Кажется, какого-то члена правительства, – ответила Пола, стараясь говорить беззаботно. Ей не хотелось вдаваться в скандальные подробности. – Александр опасался, что, если бы в процессе фигурировал известный политик, это вызвало бы дополнительное внимание со стороны прессы и к разбирательству, и вообще к нашей семье.

– Правильно опасался. – Эмма облокотилась о стол и заметила: – Кстати, о политиках, а точнее об их сыновьях – ты можешь сообщить мне что-нибудь новенькое о Джонатане?

– Абсолютно ничего, бабушка. – После минутного колебания Пола добавила: – Но мистер Грейвс из фирмы «Грейвс и Сандерсон» откопал кое-какие неприятные факты из личной жизни Себастьяна Кросса. – Пола брезгливо поморщилась. – Отчет у Александра. Не уверена, что ты захочешь его читать – там довольно-таки мерзкие подробности. Александр объяснит все лучше меня.

– Я всю жизнь сталкиваюсь с неприятными вещами, Пола. Однако поскольку ты явно не желаешь пускаться в объяснения, оставим эту тему. Позже, когда приедет Александр, я поговорю с ним. А как насчет твоей кузины Сары? Она нормально себя ведет?

– Я давно ее не видела, но Эмили утверждает, что она держится с ней очень высокомерно и покровительственно. Сара заметно сдружилась с бывшей подружкой Уинстона, Элисон Ридли. Эмили считает, что здесь-то и кроется причина холодности Сары.

– Довольно-таки странно, – пробормотала Эмма. – С какой стати Саре дуться на Эмили? – Она посмотрела на Полу и вдруг рассмеялась. – Весьма глупое замечание с моей стороны, если припомнить все те гадости, которые совершали по отношению друг к другу члены нашей семьи. – Она откинулась на спинку стула. – Будь добра, передай мне еще чашечку кофе.

– Сию секунду. – Пола налила кофе, добавила в него молока и сахара, отнесла чашечку к столу и задержалась в нерешительности. Потом медленно произнесла: – Я не хочу критиковать Эмили – ты знаешь, как я ее люблю, но у нее какой-то заскок насчет случившегося в Ирландии. Если бы ты с ней побеседовала…

– Она уже говорила со мной, – перебила ее Эмма. – Вчера вечером, пока ты звонила в Лонг Медоу. – Видя серьезное лицо Полы, Эмма подавила улыбку. – Кошмарное убийство и все такое прочее, верно?

Пола кивнула.

– Я прочитала ей небольшую лекцию. Не думаю, чтобы она когда-нибудь снова подняла эту тему. Однако… – Эмма пристально посмотрела на внучку, – …твоя мать тоже кое-что рассказывала мне об Ирландии. Когда ты вышла из комнаты. Она не верит показаниям экономки… Ну, о пьянстве Мин и о ее психической неуравновешенности.

– Боже, они обе неисправимы! – раздраженно воскликнула Пола. – Искренне надеюсь, что ты задушила их фантастические бредни в зародыше. Пустая болтовня, и она может окончиться только неприятностями. Язык без костей – вещь опасная.

– Согласна. Но болтовня или нет – не суть важно. Важно другое – дело закрыто. Окончательно и бесповоротно. Мин покончила жизнь самоубийством. Коронер вынес вердикт, и он меня устраивает. И Джона Кроуфорда тоже. Но не беспокойся – ни твоя мать, ни Эмили в будущем ни словом не обмолвятся об убийстве, я об этом позаботилась.

– Слава Богу! – Пола обошла вокруг стола, крепко обняла Эмму и поцеловала ее в щеку. – Бабушка, дорогая, до чего же я рада, что ты вернулась. Я так по тебе скучала. Просто ужасно, когда тебя нет рядом.

Эмма улыбнулась и похлопала ее по руке.

– С тех пор, как я сошла с трапа самолета, ты постоянно твердишь одно и то же, дорогая. Но слышать приятно. И мне тоже тебя не хватало – всех вас. Я получила огромное удовольствие, путешествуя по свету с Блэки. Видела много интересного. Наконец-то мне удалось развеяться. Блэки вел себя безупречно. И ухаживал за мной так, как никто не ухаживал за мной уже много лет, со дня смерти твоего дедушки. Но больше никаких заграничных вояжей.

– Я вовсе не корю тебя за твое замечательное кругосветное путешествие, бабушка, не думай… Но ты была так далеко.

– Душой я всегда находилась здесь, Пола.

– Да, знаю, на совсем другое дело – видеть тебя здесь во плоти!

– С минуты на минуту приедет Александр. – Эмма бросила взгляд на часы над камином. – А в полдень – Эмили. Думаю, ленч у нас будет в час – Ее губы дрогнули. – Я попросила Паркера подать нам рыбу и жареный ломтиками картофель. Причем из местного магазина. Вот о чем я тосковала в чужих краях.

Пола рассмеялась.

– Бабушка, ты прелесть, и ничуть не изменилась.

– И вряд ли уже изменюсь – в моем-то возрасте.

– У меня как раз хватит времени заскочить в контору, сделать кое-какие дела и вернуться к ленчу.

– Беги, милая. Я тебя понимаю… В твоем возрасте я испытывала те же чувства. Меня тянуло в магазин, как магнитом. Да, кстати, Пола. За день до моего отъезда из Нью-Йорка я обедала с Россом Нельсоном. Я еще не успела тебе рассказать – но я отказалась продавать акции «Сайтекс».

– Молодец. Он проявил большую настойчивость – и, если говорить правду, не только в этом деле.

Эмма поджала губы и внимательно взглянула на Полу.

– Вот как? – протянула она.

– Да, должна признаться, у меня возникло такое ощущение, что он довольно-таки неравнодушен к тебе. Утомительный человек. Занят только собой и своими якобы неотразимыми чарами, согласна?

– Ужасный зануда. Он просто невыносим, и виден весь как на ладони. Я терпеть его не могу.


В универмаг «Харт» Пола пошла пешком.

Стоял морозный денек. С неба валил густой снег, отражаясь от бесцветных облаков.

Но мысли Полы витали далеко отсюда. Она думала о Шейне. Она думала о нем постоянно. Он редко надолго покидал ее мысли. Сегодня было двадцатое декабря. Когда она разговаривала с ним вчера, он пообещал позвонить в семь по нью-йоркскому времени, или в полдень по лондонскому. А затем сразу же собирался лететь на Барбадос, поскольку в отеле «Коралловая лагуна» наступал пик сезона.

Пола свернула в переулок, чтобы сократить дорогу. Она тихонько вздохнула. Несчастный случай с Джимом нарушил все их планы.

Но кроме того – он ведь чуть не погиб, и все из-за собственной глупости. Мыслями она перенеслась на две недели назад, в тот кошмарный уик-энд. В субботу она прилетела в Лондон из Штатов, и бабушкин шофер отвез ее прямо в Йоркшир.

До Лонг Медоу Пола добралась поздним утром, и первым делом устремилась в детскую. К ее великому огорчению, и близнецы, и Нора оказались сильно простуженными. В четыре часа вернулся с работы Джим, буркнул, что и сам вот-вот свалится, и сразу же улегся в кровать. Пола воспользовалась случаем, и той ночью спала в одной из комнат для гостей. Мужу она объяснила, что не может позволить себе риск заразиться теперь, когда все в доме и так больны, и на работе куча дел. Джим воспринял ее слова, как должное.

В воскресенье Джиму стало гораздо лучше. По крайней мере, он нашел в себе силы встать к ленчу, плотно поесть и выпить полбутылки красного вина. Пола пришла в ужас, когда он заявил о своем намерении полетать на своем самолетике, и отчаянно молила его остаться дома. Джим только посмеялся и ответил, что она глупо себя ведет – ведь он не пьян и не болен. Когда через несколько часов раздался звонок из аэропорта, у Полы сердце чуть не остановилось, а потом она прыгнула в машину и помчалась к нему в больницу. Пусть их отношения зашли в тупик, пусть ее любовь отныне принадлежала Шейну О'Нилу, но Пола все-таки по-прежнему испытывала добрые чувства по отношению к мужу. Когда-то она любила его, он отец ее детей, и она не желала ему зла.

Но позже, когда к ней снова вернулась способность рассуждать здраво, Пола поняла, что его поведению нет прощения. Катастрофы можно было избежать. Но Джим проявил безрассудство. В глубине души Пола не слишком-то верила в его россказни о заглохшем двигателе. Он принимал таблетки от простуды, он выпил полбутылки вина. Пусть и не слишком пьяный и заторможенный от лекарств, он все равно находился не в том состоянии, чтобы управлять самолетом.

Когда в то же роковое воскресенье, только несколько позже, она позвонила Шейну в Нью-Милфорд, он искренне ей посочувствовал. Однако Шейн понял ее двойственное положение и согласился с тем, чтобы ничего не предпринимать до тех пор, пока Джим не поправится. И уж тогда Пола сообщит ему, что хочет развестись.

Поворачивая на Найтсбридж, Пола молилась только об одном – хоть бы муж согласился. Но предчувствие, что он проявит несговорчивость, гвоздем засело где-то в уголке ее сознания.

«Не думай о таком повороте событий, избегай дурных мыслей, – решительно приказала она себе. – Тебе нужно только как-то пережить следующие несколько месяцев». На прошедшей неделе они с Шейном строили совместные планы и перекроили каждый свой распорядок дня, подлаживаясь друг к другу. Они не могли долго не видеться. В январе Пола прилетит к нему в Нью-Йорк. Февраль и март он проведет в Австралии и начнет перестраивать отель, новейшее приобретение О'Нилов. Жить он будет у ее брата Филипа. В апреле Шейн приедет в Англию, чтобы посмотреть на Изумрудную Стрелу в Больших национальных скачках, а до и после соревнований Пола встретится с ним в Лондоне. В конце апреля Шейн вернется в Нью-Йорк. К тому времени Джим должен встать на ноги, и, как только Шейн уедет из Англии, Пола объявит мужу о своем решении. В мае она наконец расскажет обо всем бабушке и вместе с близнецами переедет в Пеннистоун-ройял.

В мае. Это так нескоро! Впрочем, не так уж и долго. И в конце концов, у них с Шейном еще вся жизнь впереди.

Она непроизвольно ускорила шаг. Как ей хотелось услышать его голос! «Слава изобретателю телефона, – подумала она, заходя в универмаг со служебного входа. – По крайней мере, хоть разговаривать мы можем ежедневно».


Глава 38


Все четыре последующих дня шел сильный снег. Весь Йоркшир укрылся белым покрывалом. Местность вокруг Пеннистоун-ройял выглядела особенно живописно. Сложенные без раствора стены скрылись под снежными шапками, ветви деревьев пригнулись к земле, реки и ручьи затянулись глубоким льдом.

Но в день перед Рождеством снегопад внезапно прекратился. В лучах проглянувшего солнца ослепительно белый ландшафт заблистал всеми цветами радуги. От небес исходило алмазное сияние, а в воздухе разлилась восхитительная свежесть.

Затем наступили сумерки, и окрестные поля, болота и вересковые пустоши приобрели таинственный, волшебный вид в серебряном свете чисто вымытой зимней луны.

Эмма выглянула из окна спальни и замерла, глядя в сад. Снег и лед, объединившись вместе, создали самую волшебную на свете картину. И над землей царило белое безмолвие. Эмма почти физически чувствовала его. Но несмотря на захватывающую дух красоту, простиравшуюся перед ней, Эмма знала, что за тяжелыми железными воротами ее дома лежат опасные и коварные в такую погоду дороги.

Эмма повернулась и пошла в верхнюю гостиную. Ее не оставляло беспокойство за родственников и друзей, которые именно сейчас ехали сюда по этим дорогам. Никто не испугался гололеда в надежде провести с ней праздничный вечер. За многие годы такие вечера превратились в традицию, которую не хотелось нарушать.

Многие гости уже прибыли.

Вернувшись в Йоркшир, Пола, не теряя времени, перевезла всю свою семью в Пеннистоун-ройял. Джим, дети, нянюшка и санитар уже устроились на новом месте. Раньше, на неделе Эмили привезла из колледжа Аманду и Франческу. Давид и Дэзи в сопровождении Александра и его невесты Мэгги Рейнольдс прибыли вчера на лондонском поезде. Утром Эдвина и Энтони прилетели из Дублина и в середине дня уже добрались из аэропорта в старинный дом Эмили.

Хозяйка усадьбы задержалась у письменного стола, чтобы еще раз бегло пробежать глазами список гостей. Приглашения получили ее сыновья и их жены, но Эмили не сомневалась, что они не приедут. Что ж, теперь ей все равно. Она уже привыкла к их отсутствию.

Кит и Робин снова станут избегать ее, и Эмма знала, почему. Они предали свою мать и прекрасно осознают свою вину. Элизабет тоже не приедет. Она осталась в Париже с Марком Дебоне, но у нее хотя бы хватило чувства такта позвонить и поздравить мать с Рождеством. «Надеюсь, теперь-то она выйдет замуж действительно в последний раз», – подумала Эмили, пробегая глазами нижнюю часть списка.

Ее взгляд ненадолго задержался на Джонатане. Он принял приглашение. И Сара тоже. Они вместе приедут из Брамхоуна. Эмму занимало их наметившееся в последнее время сближение. «Может, они что-нибудь затевают? Хватит, Эмма Харт, не надо сегодня думать о дурном», – остановила она себя. Как же она устала от интриг, преследовавших ее всю жизнь. И вот теперь она слишком стара, чтобы снова брать меч в руки.

Стоя у стола со списком в руках, Эмма глубоко задумалась. Ей уже восемьдесят лет. Она давно уже исполнила свой долг перед людьми. Оставшееся время слишком драгоценно, чтобы тратить его на всяческие схватки. «Пусть в них участвуют другие, – подумала она – А я займусь своей жизнью – или тем, что от нее осталось. Мне нужно только одно – мир, спокойствие и общество моего доброго старого друга. Мы вместе пойдем навстречу судьбе. Блэки и я… Два старых боевых коня». Эмма почувствовала, как огромная тяжесть упала с ее плеч – только сейчас она окончательно осознала, что действительно отошла от дел восемь месяцев тому назад. Она вышла из игры. И не собиралась больше участвовать в ней никогда.

Эмма отвела взгляд от списка. Блэки, проводивший Рождество с Брайаном и Джеральдиной в Уэзбери, должен скоро приехать с ними и Мирандой. Вся семья Каллински тоже обещала прибыть пораньше. Харты сегодня соберутся в полном составе. У Рэндольфа тоже будет полон дом гостей, поскольку его мать, Шарлотта, и тетя Натали сейчас живут с ними, Салли и Вивьен в Аллингтон-холле. В четыре часа в Пеннистоун-ройял с чемоданом и тремя большими сумками, полными подарков, неожиданно для всех явился Уинстон. «Не хватает только Филипа и Шейна, – прошептала Эмма, откладывая в сторону список. – Но, возможно, они смогут приехать на следующий год. И тогда мы соберемся все вместе. Все три клана – целиком и полностью».

Бой часов, пробивших шесть, вывел Эмму из задумчивости. Она посмотрела на последний подарок, оставшийся лежать на столе. Остальные уже отнесли под елку в Каменный холл. Эмма присела и после недолгого размышления аккуратно заполнила рождественскую открытку.

В дверь постучали.

– Бабушка, это я, – объявила Эмили и вошла, окруженная душистым облаком.

Эмма подняла голову и улыбнулась внучке.

– Какая ты сегодня хорошенькая в своей шотландке Сифордских горных стрелков, – заметила Эмма, моментально узнав плед горцев в длинной юбке из тафты, красовавшейся на Эмили. – Там служил мой отец, а также Джо и Блэки во время первой мировой войны. Материал прекрасно смотрится с твоей белой шелковой блузкой.

– Да, мне тоже так кажется. – Эмили чмокнула Эмму в щеку и быстро добавила: – По-моему, ты немного удивилась, когда сегодня заявился Уинстон. Но я могла бы поклясться, что предупреждала тебя о его намерении приехать.

– Ничего ты не говорила. Но это не страшно. – Эмма поджала губы и со значением посмотрела на внучку. – Пожалуй, бесполезно просить вас вести себя прилично, но уж, по крайней мере, не бегайте друг к другу в спальню у всех на виду.

Эмили вспыхнула.

– Бабушка, ну как ты могла подумать такое?

– Потому что тоже была когда-то молода, хочешь верь, хочешь не верь. И я знаю, что такое любовь. Но соблюдай приличия, милая. В конце концов, дом полон гостей. Я не хочу, чтобы твоя репутация пострадала.

– В этой семье?! Хотела бы я посмотреть, кто может здесь первый бросить камень… – Эмили запнулась. – Прости, бабушка. Я не хотела никого обижать.

– Не надо просить прощения за правду. Но, пожалуйста, помни мои слова.

Эмили кивнула и с видимым облегчением перешла поближе к камину, откуда оглянулась на бабушку.

– Тебе надо всегда носить темно-зеленый бархат. Он очень тебе идет, особенно в сочетании с изумрудами.

– Господи, Эмили, ты говоришь так, словно я усеяна ими с ног до головы. На мне только кольцо Пола, сережки и маленькая брошка – подарок Блэки. Но все равно – спасибо за комплимент. А теперь рассказывай, что творится внизу?

– Аманда и Франческа заканчивают украшать елку, по крайней мере, верхнюю ее часть, которую я начала убирать несколько раньше. Маленькие вредины, они сегодня палец о палец не ударили, чтобы мне помочь. Только и делают, что слоняются по своей комнате, слушают «Биттлз», то оглушительно визжат, то впадают в меланхолию под музыку, и вообще ведут себя, как круглые идиотки. Час назад я выудила их оттуда и засадила за работу.

– Умница. Я намерена за время праздников прибрать эту парочку к рукам. Нельзя же бесконечно крутить пластинки. Помимо всего прочего, сегодня от них стоял просто оглушительный шум. Кто-нибудь уже спустился вниз?

– Тетя Дэзи. Она восхитительно выглядит в брючном костюме из красного шелка, и вся в рубинах и бриллиантах…

– Ну почему ты вечно преувеличиваешь? – укоризненно покачала Эмма головой, но глаза ее смотрели добродушно. – Насколько я знаю, у нее не так уж много и рубинов, и бриллиантов.

– Ну, положим, сережки у нее замечательные. – Наморщила носик Эмили. – Она помогла организовать бар. Еще там Джим в новой коляске, что ты ему подарила. Он что-то пьет, и…

– Рановато начал, ты не находишь? – воскликнула Эмма, удивленно приподняв седые брови.

– Что значит – начал? Он и не останавливался после ленча.

– А стоит ли ему пить? – недовольно буркнула Эмма. – Пола говорила, что он принимает болеутоляющие средства. А в сочетании с алкоголем они могут быть очень опасны. – В ее глазах читалась смесь озабоченности и раздражения.

– Несколько минут тому назад я сказала ему то же самое, так что ты уж лучше помалкивай. Он ответил, что мне не следует совать нос в чужие дела. Он стал очень раздражительным. Я ни капли не завидую Поле.

– От меня тоже не укрылось его дурное расположение духа. Однако надо войти в его положение. Пола уже вернулась из магазина?

– Нет, но мы ждем ее с минуты на минуту.

– О Господи, дороги сегодня такие скользкие, – голос Эммы предательски дрогнул.

– Не волнуйся, бабушка. Она аккуратно водит машину. Кроме того, днем она отправилась в хэрроугейтский универмаг, и, зная Полу, легко предположить, что она останется там до закрытия. По крайней мере, за рулем она будет вдвое меньше.

– Я успокоюсь только тогда, когда она доберется домой. Ну ладно, продолжай. Кто еще вышел?

– Мэгги. Она помогает девчонкам, разбирает елочные игрушки. Александр и дядя Дэвид развешивают ветки омелы. Хильда и Джо готовят закуски для буфета, а Уинстон укладывает подарки под елку. – Эмили ухмыльнулась. – Да, чуть не забыла. Тетя Эдвина хоть раз в жизни делает что-то полезное. Она учит Уинстона, как лучше разложить подарки, словно от этого что-то зависит.

– По крайней мере, она разговаривает с кем-то из Хартов. Уже успех, – заметила Эмма. – Подойди сюда, дорогая. Я хочу что-то тебе показать. – Эмма приподняла крышку старинного кожаного футляра для драгоценностей и вручила его девушке.

Та не смогла удержать восторженного восклицания при виде великолепного бриллиантового колье на темно-красном бархате. Тончайшее кружево мерцающих и переливающихся огнями, идеально ограненных и оправленных камней, в которых было столько света, столько жизни и идеальной красоты, что Эмили снова воскликнула:

– Невероятно, бабушка. И оно явно довольно старое. Откуда оно у тебя? По-моему, я ни разу его на тебе не видела.

– С того дня, как я купила это колье, я его даже и не примерила.

– Не понимаю, – удивилась Эмили.

– Я никогда не хотела его носить, и купила на аукционе только потому, что… Ну, для меня оно нечто вроде символа. В нем заключено все, чего я была лишена в молодости – когда работала служанкой в Фарли-Холл. – Эмма взяла футляр из рук внучки, вынула колье и протянула его к свету. – Оно действительно превосходное. Оно принадлежало Адели Фарли, прабабке Джима. Я до сих пор помню тот праздничный вечер, когда я помогала ей одеться и застегнуть это колье у нее на шее. Тогда мне было очень грустно. Понимаешь, глядя на колье, я думала о тяжелом и беспросветном существовании всех нас – папы, брата Фрэнка, меня самой. – Эмма покачала головой. – Когда Фарли разорились после смерти Адама, Джеральд выставил его на продажу, я предложила за него больше всех, – пояснила Эмма и убрала ожерелье назад в футляр.

– Но почему ты никогда его не носила? – спросила Эмили.

– Потому что, став моим, оно вдруг потеряло для меня свой скрытый смысл… Я предпочитала вещи, подаренные мне с любовью теми, кого я любила.

– И что ты собираешься с ним сделать? – Эмма посмотрела на яркую оберточную бумагу и на серебряную ленточку, лежавшие на столе – О, я поняла! Ты подаришь его Поле, поскольку она замужем за Джимом.

– Нет, не Поле.

– Тогда кому же?

– Эдвине.

– Эдвине? Но почему ей? Она всегда так плохо к тебе относилась!

– Ну и что? Ее плохое отношение ко мне вовсе не означает, что я должна платить ей той же монетой. Да и вообще, всю мою жизнь я старалась быть выше подобной мелочности. Помни – всегда лучше в трудных ситуациях вести себя благородно, нежели опускаться до уровня остальных. Да Поле оно и не нужно. Хоть она и носит имя Фарли, не думаю, чтобы она считала себя членом их семьи. Вовсе нет. А вот Эдвина – совсем другое дело. Фамилия Фарли очень важна для нее и, на мой взгляд, она больше, чем кто-либо другой из наших родственников, оценит такой подарок, к тому же…

– Но, бабушка!

Эмма остановила ее, подняв руку.

– Эдвина, будучи внебрачным ребенком, не была признана своей семьей. И я знаю, как угнетающе действовали на нее обстоятельства ее рождения. Возможно, действуют до сих пор. Я уверена, что будет справедливо, если она получит нечто, принадлежавшее им, – своего рода наследство. Причем я не собираюсь искать с ней примирения или оправдываться в ее глазах. Я просто хочу отдать ей колье, только и всего. Не сомневаюсь, что она с радостью станет его носить. А теперь – не поможешь ли ты мне завернуть его?

Эмили еще раз взглянула на колье, закрыла футляр и начала его заворачивать, думая при этом, какая замечательная женщина ее бабушка. Во всем мире нет такой, как она. Она такая щедрая и незлопамятная. «Эта чертова Эдвина, – подумала она. – Если бы она сделала хоть один добрый поступок по отношению к бабушке».

В дверь постучали. В щель просунулась голова Полы.

– Привет! – воскликнула она – Я очень задержалась. В хэрроугейтском универмаге весь день толкалась масса народа до самого закрытия. Просто сумасшедший дом. А потом дороги сегодня ужасны. Я к вам забегу через пару минут. Мне надо переодеться, а сперва проведать малышей и Нору.

– Слава Богу, что ты добралась целой и невредимой, – с облегчением промолвила Эмма, глядя на улыбающееся лицо внучки. – И не слишком торопись. Никто никуда не уходит.

– Хорошо. – И Пола мягко прикрыла за собой дверь.

– Быстрее заворачивай колье, и пойдем вниз, – сказала Эмма. – О'Нилы и Каллински прибудут с минуты на минуту.

– Готово. – Эмили обрезала серебряную ленточку и, откинувшись, полюбовалась на свою работу. Потом посмотрела на бабушку веселыми зелеными глазами. – Держу пари, старушку Эдвину хватит удар, когда она раскроет свой подарок, – ехидно ухмыльнулась она.

– Ну, знаешь, Эмили, иногда ты… – Эмма покачала головой, без особого успеха пытаясь принять укоризненный вид.

Каменный холл особняка Пеннистоун-ройял был обязан своим названием местному серому камню, которым он весь отделан – потолок, стены, пол и облицовка камина. Но он представлял собой не просто большую прихожую – уставленный изящный мебелью в стиле короля Якова и «Тюдор», гармонировавшей с архитектурой всего дома, он больше походил на огромную гостиную.

Темные деревянные балки, перекрещивавшиеся на потолке, придавали залу атмосферу тепла, как и лежавшие на полу выцветшие абюссонские ковры, и висевшие на стенах старинные гобелены, и писанные маслом картины. Величественное помещение казалось более обжитым благодаря розовому свету настенных и напольных канделябров и буйному огню в камине. На фоне дерева яркими пятнами выделялись желтые, розовые и пурпурные хризантемы и темно-оранжевые амариллисы в цветочных горшках, а по углам возвышались высокие медные подставки, с которых свисали темно-зеленые ветви остролиста и ярко-красные декоративные ягоды.

Но сегодня в холле доминировала огромная рождественская елка с разлапистыми пушистыми ветвями.

Эмма, спускаясь по лестнице вместе с Эмили, остановилась на полпути, наслаждаясь красотой комнаты, а затем поспешила вниз, чтобы поскорее присоединиться к остальным членам семьи. Глаза ее горели, лицо расплылось в улыбке. Они по очереди потянулись к ней с поздравлениями, поцелуями и комплиментами. Уинстон принял у нее из рук подарок и положил его под дерево. Джим, неповоротливый в своей инвалидной коляске, смог только издалека помахать ей рукой.

Эмма поспешила к нему, пожала его здоровое плечо и нагнулась, чтобы поцеловать.

– Как ты себя чувствуешь? – спросила она, явно озабоченная его состоянием.

– Паршиво. Но выживу. – Он посмотрел на нее своими светлыми серебристыми глазами и поморщился. – Не лучший способ встречать Рождество.

– Знаю, дорогой. Тебе, наверное, очень неудобно. Принести что-нибудь?

– Нет, спасибо. А где Пола? Ей уже следовало бы вернуться домой. Почти полседьмого. – В его голосе неожиданно для нее зазвучали сварливые нотки, и он злобно поглядел на Эмму. Прежде чем ока успела ответить, Джим воскликнул: – Не знаю, зачем она поехала сегодня в магазин. Она слишком много работает. Да еще и в сочельник. Ей следует сейчас находится здесь, со своей семьей. В ней нуждаются дети и – еще больше – я, учитывая мое состояние. По-моему, она ведет себя легкомысленно.

Эмма отпрянула, пораженная его неожиданно прорвавшимся раздражением. Она знала, что он плохо себя чувствует, но тут он все-таки перешел границы.

– Именно потому, что сегодня Рождество, ей следовало находиться в магазине. Ты же знаешь, там сейчас самое напряженное время.

– Она должна была уехать оттуда в полдень, – упрямо повторил он, – и вернуться домой, ко мне. В конце концов, разве вы сами не находите сложившиеся обстоятельства в некотором роде исключительными?

Эмма подавила вертевшийся у нее на кончике языка язвительный ответ, зная, что к Джиму надо отнестись снисходительно. Все-таки в его раздражительности и слабости виновато его состояние. Она сказала спокойно, даже еще спокойнее, чем прежде:

– Я никогда не была такой хозяйкой, которую не увидишь на рабочем месте. И сомневаюсь, чтобы Пола когда-нибудь вела себя по-другому. Кстати, она только что вернулась. Через несколько минут твоя жена спустится вниз. Она переодевается. Насколько я могу видеть, у тебя есть и питье, и сигареты, так что ты не обидишься, если я пойду проведаю нашу крикливую парочку подростков.

Эмма поспешила к елке, где на складной лестнице стояли и яростно спорили Аманда и Франческа.

– Прекратите, девочки, и немедленно спускайтесь, – воскликнула Эмма.

– Да, бабушка, – покорно отозвалась Аманда и безропотно подчинилась приказу.

Франческа немного задержалась. Она повесила на ветку серебряный колокольчик и, склонив голову набок, залюбовалась на дело своих рук.

Аманда, сойдя с лестницы, сделала шаг назад и посмотрела на сестру.

– Не туда, идиотка! – завопила она. – Он у тебя совсем рядом с серебряной сосулькой. На эту ветку надо что-нибудь поярче. Повесь на место колокольчика красную звездочку.

– Иди к черту, – огрызнулась Франческа. – Ты мне сегодня уже до смерти надоела. Ты глупа, как пробка. И слишком любишь командовать.

– Довольно! – крикнула Эмма – Франческа, немедленно слезай! Иначе вы проведете сегодняшний вечер в своей комнате.

– Слушаюсь, бабушка, – пискнула Франческа, скатилась вниз по лестнице и встала рядом с сестрой около Эммы.

– А теперь – наверх, обе, – грозно взглянула на них Эмма. – Вы похожи на пару уличных хулиганов. Чтобы я не видела на вас этих паршивых джинсов и рубашек. Переоденьтесь во что-нибудь приличное. И немедленно умойтесь и причешитесь. Никогда еще вы обе не выглядели так отвратительно. И, пожалуйста, не одевайтесь одинаково. Мне надоело ваше кривляние: «Ах, какие мы близняшки». Вы не в мюзик-холле.

– Да, бабушка, – робко прошептала Аманда.

– А в чем ты хочешь нас видеть? – спросила Франческа, дерзко глядя на бабушку и улыбаясь во весть рот.

Та совершенно неожиданно для себя самой едва не расхохоталась, но удержалась и строго произнесла:

– Ты можешь надеть красное бархатное платье, Франческа. А ты, Аманда, лучше нарядись в голубое шелковое. Так будет хорошо. По крайней мере, я смогу отличить одну от другой. А теперь – вперед.

Эмили, наблюдавшая за происходящим, рассмеялась, едва ее сводные сестры удалились за пределы слышимости.

– Спасибо, бабушка. В последние несколько дней они почувствовали себя такими взрослыми – сладу нет. Я уже готова была пригрозить отправить их в Париж к матери, хотя это пустая угроза. У меня никогда не хватило бы духу выполнить обещание – как бы плохо они себя не вели.

– Они просто испытывают нас обеих, чтобы понять, что мы им спустим с рук, а что – нет, – улыбнулась Эмма.

– Я знаю. Выпьешь что-нибудь?

– Почему бы и нет? Не попросишь ли ты Уинстона или своего брата открыть бутылочку шампанского? Пожалуй, я осилю бокал. И давай включим музыку.

Эмили помчалась за вином, а Эмма закричала Дэвиду Эмори:

– Дэвид, милый, поставь, пожалуйста, пластинку – какой-нибудь Рождественский гимн. Впрочем, нет, для гимнов время еще не пришло. Пожалуй, лучше пластинку Бинта Кросби – «Белое Рождество», кажется.

– Хорошо, Эмма. В этом году он уместен, как никогда.

Эмма повернулась и принялась украшать игрушками из ящика нижние ветки елки, пока еще почти пустые. Но уже через несколько секунд кто-то робко дотронулся до ее руки. Эмма повернула голову и оказалась лицом к лицу с Эдвиной.

– Можно я помогу тебе, мама?

– Да, неплохо бы, – ответила Эмма, скрывая удивление. – Поройся в другом ящике. Может, найдешь что-нибудь яркое и блестящее для нижних веток. У меня сложилось такое впечатление, что самые красивые украшения всегда оказываются наверху. – Эмма окинула глазами фигуру старшей дочери и кивнула. – Тебе всегда шел голубой цвет. Сегодня ты очень хорошо выглядишь, и на тебе превосходное платье.

– Спасибо… Это Дэзи уговорила меня купить его. – После небольшого колебания Эдвина добавила: – Ты очень элегантна – впрочем, как всегда, мама. – Она улыбнулась улыбкой столь же робкой, сколь было ее прикосновение.

Эмма гадала, что значит этот беспрецедентный комплимент, а затем достала золотую грушу из папье-маше и повесила ее на елку, в задумчивости нахмурив брови. Эдвина с чего-то вдруг стала очень доброжелательной. Но ей доставило удовольствие такое проявление дружелюбия со стороны дочери.

Еще через несколько секунд Эдвина снова дотронулась до ее руки и протянула ей синюю стеклянную звездочку.

– Вот, мама, хочешь ее повесить? Может, сюда, рядом с ангелом? Или куда тебе угодно.

Эмма взяла игрушку и впилась взглядом в лицо дочери.

На какое-то мгновение память перенесла ее в давно прошедшее времена. Рождество 1915 года/ Городок Армли. Еще жив был Джо Лаудер. Он погибнет только через год, в битве при Сомме. Та сцена предстала перед Эммой так живо, что у нее перехватило дыхание. Эдвине исполнилось девять лет и она была очаровательным ребенком – с длинными светлыми волосами, серебристыми, как у Адели, глазами и унаследованными от отца, Эдвина Фарли, тонкими чертами лица. Но девчушка считала своим папой Джо и безумно любила его. Даже преклонялась перед ним.

Они втроем стояли перед гигантской елкой, очень похожей на эту, таким же снежным рождественским вечером. Эмме показалось, что она даже услышала приглушенные отзвуки их веселого смеха. Ко смеялись только отец и дочь, вместе украшая великолепное дерево и радуясь веселому занятию. Эмма же чувствовала себя посторонней. Ее собственная дочь игнорировала ее. Эдвина, словно ушатом ледяной воды, окатывала ее презрением всякий раз, когда она предлагала своей очаровательной, но бессердечной дочке какой-нибудь красивый шар для елки. И Эмма тогда, чувствуя, что ее сердце готово разорваться на части, выбежала из комнаты. Она накинула пальто и побежала к Блэки и Лауре, жившим на той же улице. И незабвенная Лаура успокоила ее, помогла забыть боль, нанесенную детской жестокостью.

– Ты хорошо себя чувствуешь, мама? – спросила Эдвина.

Эмма вздрогнула. Видение рассеялось.

– Да, – ответила она – Я прекрасно себя чувствую. Просто я кое-что вспомнила.

– Что?

– О, одно Рождество… Так много лет назад, что ты наверняка его забыла – Эмма грустно улыбнулась – Но я запомнила его на всю жизнь.

– Ты ведь думала о Рождестве 1915 года, да? – Эдвина придвинулась поближе к матери.

– Да.

– Мама… – Эдвина глубоко заглянула в старые, мудрые глаза матери. – Я тоже не забыла того Рождества. – Она помолчала, собираясь с мыслями и вдруг, повинуясь порыву чувств, взяла Эмму за руку. – Прости меня, мама, пожалуйста, прости за то ужасное Рождество, – прошептала она.

Эмма смотрела на дочь, не веря своим ушам. И вдруг она поняла, что пыталась сказать ей Эдвина. Она просила прощения за всю ту боль, причиненную ею в прошедшие годы, а не только в тот день.

– Ты была так молода, – медленно произнесла Эмма. – Ты не понимала… Мира взрослых. Ты не знала, что такое страдание, что такое разбитое сердце.

– Пожалуйста, скажи мне, что прощаешь меня, – умоляющим тоном произнесла Эдвина. Ее искренность не оставляла никаких сомнений. – Мне теперь так важно твое прощение.

– Ну, конечно, я тебя прощаю. Ты моя дочка, мой первенец. И еще несколько месяцев тому назад я сказала тебе, что никогда не переставала любить тебя. Моя любовь к тебе никогда не ослабевала, хотя ты и сомневалась во мне.

– Я больше не сомневаюсь. – Светлые глаза Эдвины наполнились слезами. – Как ты думаешь, мы можем – хотя бы и с таким большим опозданием – стать друзьями?

– Конечно, можем. – Эмма улыбнулась своей ни с чем не сравнимой улыбкой, словно изнутри освещавшей все ее лицо. – Мы ими уже стали, дорогая. – И она крепко пожала руку Эдвине.


Джонатан Эйнсли начал понимать, насколько опасны сегодня дороги, после того как его «астон-мартин» покинул главное шоссе на Рипон и свернул на узкий проселок, кратчайшим путем ведший в деревню Пеннистоун-ройял.

– Тебе не следовало сюда поворачивать, – подала голос Сара. – Дорога здесь слишком извилистая. Если ты не будешь осторожен, мы попадем в аварию.

– Зато так быстрее, – отозвался Джонатан. Холодная усмешка тронула уголки его губ. – Я не хочу ничего упустить сегодня. Думаю, там произойдет… – Он замолчал, почувствовав, как колеса заскользили по льду. Машину начало заносить. Он крепче ухватился за руль, пытаясь выправить автомобиль, и одновременно легонько нажал на тормоз.

Сара в испуге схватила его за руку.

Джонатан сердито сбросил ее руку и, с трудом справившись с машиной, рявкнул:

– Из-за тебя мы чуть не угодили в кювет, черт побери! – Он снизил скорость, и «астон-мартин» теперь едва полз по обледенелой дороге. – Ради всего святого, никогда так больше не делай, Сара. Это очень опасно.

– Извини. Я действительно поступила глупо. Не сердись. Ты же знаешь, я боюсь, когда ты в таком гневе.

– Ладно, ладно, забудем, – буркнул он, подавив раздражение. Сейчас он вовсе не хотел ссориться с Сарой. Она слишком нужна ему, чтобы он рисковал потерять ее расположение. Он внимательно глядел вперед, высматривая новые участки льда в свете фар.

Двоюродные брат и сестра некоторое время молчали.

Сара забилась в уголок сиденья и поплотнее укуталась в манто из серебристой лисы, надеясь, что к нему скоро вернется хорошее настроение.

Джонатан же сконцентрировал все свое внимание на дороге. Теперь он ехал предельно осторожно. Его «астон-мартин» совсем новенький, он за него даже еще не заплатил. Помятая крыша или погнутый бампер могут обойтись очень дорого. Он немного расслабился, когда ему попался прямой участок, но не прибавил скорость, твердо решив проявлять осторожность. Его мысли обратились к сидевшей рядом кузине. Как убедить Сару вложить еще несколько сотен тысяч фунтов в компанию, которой в тайне от всех он владел вместе с Себастьяном Кроссом. Теперь и Сара стала их партнером. Ее деньги были для них жизненно необходимы. Просто позарез. Им в последнее время сильно не везло. И Себастьян заключил несколько неудачных сделок, которые свели на нет предыдущие успехи. Но они вывернутся. Нужна всего-навсего одна успешная операция.

Его лицо приняло безжалостное выражение, а его коварный мозг лихорадочно заработал. Возможно, придется передать какого-нибудь клиента, которого он вел для «Харт Энтерпрайзиз», его собственной компании – «Стоунуолл Пропертиз». А почему бы и нет? Эта мысль приятно щекотала его нервы. Джонатан Эйнсли сам знал, что по натуре он человек лживый, коварный, жадный до удовольствий и до власти. Он также знал, что несмотря на все попытки его бабушки научить его правилам честной игры, он так и не стал порядочным в делах., Да и кому нужна порядочность? – спросил он себя. Он не умеет красиво проигрывать. Ну и пусть. Но больше проигрывать он не собирался. Его ждут одни победы…

– Джонни, мы уже почти приехали, – сказала Сара.

– Знаю.

Джонатан вернулся мыслями к ней. Уже не первый месяц он вертел Сарой, как хотел, играя на нее ненависти к Поле, давая пищу ее ревности, зависти и обиде. Но у нее есть все основания для обид. Как и у него. Пола – любимица, наследная принцесса. Ей достанется все, черт бы ее побрал. И Александру тоже. Приступ ярости, короткий и ослепительный, как молния, пронзил Джонатана, но он тут же подавил его. Сегодня он должен сохранять холодную голову. Джонатан давно уже приучил себя не показывать свой истинный характер при родне, особенно при бабушке. Проклятая старая ведьма. Отец прав – она никогда не сыграет в ящик. В конце концов придется ее пристрелить. Бедный папа – его обманом лишили наследства. Но он великий политик и вообще один из самых замечательных людей во всей Англии. Может, когда-нибудь он даже станет премьер-министром. Ведь он такой умный. Его идею начать собственное дело отец нашел блестящей и благословил его. Джонатан часто гадал, подозревает ли его в чем-нибудь бабка. Да нет. Она слишком стара и начинает выживать из ума. Когда Эмма Харт умрет, он унаследует нью-йоркскую квартиру. Так говорит ее завещание, Она стоит, по меньшей мере, пять миллионов долларов. А Саре достанется дом на Белгрейв-сквер. Я заставлю ее продать его и вложить деньги в мое дело. Одна мысль о такой огромной сумме развеселила его. Кровь быстрее побежала по его жилам. Вмиг он почувствовал себя гораздо лучше. Теперь можно предстать перед их скучной семейкой. Ему хотелось бы остановиться и выкурить косячок прежде чем войти в дом, но он не рискнул. Сара не одобрит. Она такая зануда. И вообще он терпеть ее не может. Но ей надо угождать. Ему нужна ее поддержка и дружба. Себастьяну недавно пришла в голову идея жениться на Саре. Джонатан сомневался, стоит ли ему способствовать осуществлению его плана. Да, Себастьян не любит Сару, он – странный тип, да и играть он стал еще отчаяннее и рискованнее. Кроме того, Джонатан не хотел терять контроль над Сарой или, точнее, над ее деньгами.

В конце проселка Джонатан притормозил, мигнул фарами и лишь потом выехал на главную дорогу.

– Почему ты так торопишься к бабушке? Что ты боишься пропустить? – с любопытством спросила Сара.

– Семейные драмы, – фыркнул Джонатан. – А без них не обойтись, учитывая, какая разношерстная компания там собирается. Во-первых, наш пэр со своей беременной любовницей. Да, Сара, Энтони повезло. Он был на волосок от обвинения в убийстве. Я слышал, что Салли Харт разнесло, как воздушный шарик. Уж он ей вдул так вдул.

– Неужели нельзя обойтись без пошлости? – обрезала его Сара с присущей ей чопорностью.

Джонатан искоса глянул на нее и, как ни в чем не бывало, продолжил:

– А еще мы увидим наших голубков, воркующих и сюсюкающих, как идиоты. Еще в детстве я знал, что Эмили не терпится залезть Уинстону в брюки. Она ничуть не меньшая нимфоманка, чем ее шлюха мамаша.

– Элисон Ридли просто убивается из-за Уинстона, – ровным голосом отметила Сара, решив не обращать внимания на его грубости. – Через несколько недель она уезжает в Нью-Йорк. Я ее не виню. У нас слишком тесный мирок… Здесь она обречена постоянно сталкиваться с Уинстоном.

– Уж он-то сейчас на коне. Из-за аварии Джима вся газетная компания оказалась в его руках. – Вдруг Джонатан увидел возможность вывести Сару из себя и быстро добавил: – Авиационная катастрофа кажется мне несколько странной, а тебе?

– В каком смысле?

– Мне как-то пришло в голову, что Джим мог попытаться покончить с собой – понимаешь? Развязать один запутанный узел.

– Джонатан! Какие ужасные вещи ты говоришь! – воскликнула потрясенная Сара. – С какой это стати Джиму расставаться с жизнью?

– Что же здесь странного? Учитывая, что он женат на Снежной Королеве.

– Да, – пробормотала Сара. – Она – хладнокровная сука. Возможно, еще и фригидная.

– Ну, я бы этого не сказал. – Джонатан замолчал, ожидая, когда она проглотит наживку.

– А мне казалось, что ты ненавидишь ее не меньше моего.

– И мое отношение к ней не изменилось, – заверил он.

– Но ты только что намекнул, что она не так уж и холодна, Джонни.

– Я услышал о ней нечто такое, что наводит меня на прямо противоположные мысли. – Он снова замолчал, желая еще больше заинтриговать ее.

– О! Расскажи мне все-все сплетни!

Джонатан вздохнул.

– Мне не следовало бы заводить этот разговор с тобой, милая Сара. Меньше всего на свете я хотел бы расстроить тебя в канун Рождества.

– Я не расстроюсь, – ответила Сара. – Ну ладно, не упрямься, расскажи мне какие-нибудь гадости о Поле. Я – вся внимание.

– Нет. Я не уверен, что мне надо продолжать. – Он подавил коварную ухмылку, наслаждаясь игрой в кошки-мышки. Она всегда придавала ему уверенности в своих силах.

Последовала недолгая пауза.

– С другой стороны, ты уже взрослая девочка… – Он похлопал ее по руке. – И, конечно, все может оказаться и ложью.

– Ради Бога, ну расскажи… Ты сводишь меня с ума, – вскричала Сара.

– Пола в ноябре, как тебе известно, ездила на Барбадос. Но знаешь ли ты, что в то же самое время там находился и Шейн О'Нил?

Сара окаменела. Она с шумом втянула в грудь воздух, явно растерявшись.

– Ну и что? – наконец смогла выговорить она – Когда я была на открытии салона, он тоже был там. Его присутствие на острове не значит абсолютно ничего.

– Возможно – на первый взгляд. Но ведь ты же сама рассказывала мне, что на крестинах он пожирал ее глазами и истекал слюной.

– Верно!

– Так вот. Родней Робинсон, мой старинный приятель по Итону, находился на Барбадосе одновременно с Полой. Жил он в отеле «Песчаный пляж» и рассказал мне, что видел ее во время ленча в отеле. Она появилась в обществе мужчины…

– Может, вовсе и не Шейна, – быстро заметила Сара. Ей казалась невыносимой сама мысль о Шейне и кузине, она почувствовала почти физическую дурноту.

– Это был именно Шейн, – твердо произнес Джонатан. – Роднею он показался знакомым, а после их ухода старина Род расспросил метрдотеля, кто сопровождал высокую темноволосую красавицу. Тот ответил, что это был мистер О'Нил, владелец отеля «Коралловая лагуна».

– Ничего особенного в том, чтобы поесть в ресторане вместе, нет. Они всегда дружили, – ответила Сара, надеясь, что ослабнет боль, терзавшая ее грудь.

– Согласен, моя хорошая. Но вот одна загвоздка. Родней рассказал мне, что они показались ему очень уж дружны. Как он выразился – близки. По его словам, Шейн чуть не набрасывался на нее прямо за столом.

– П-пожалуйста, – заикаясь, пробормотала Сара. – Т-ты же з-знаешь, как я ненавижу вульгарность.

– Прости, дорогая. – Он снова похлопал ее по руке. В нем нарастало чувство злобной радости. – Они ворковали самым непотребным образом. Так говорил Родней. Так что, очевидно, наша Снежная Королева не так уж холодна и не так уж безупречна, как хочет показаться. Бедняга Джим. Меня ничуть не удивляет, что он ищет смерти.

Сара проглотила стоявший в горле комок. От ревности у нее перехватило в груди.

А Джонатан, знавший о ее чувствах к Шейну О'Нилу, безжалостно продолжал:

– Да, неладно что-то в Датском королевстве, как говаривал старина Уил Шекспир. Адюльтер? Мина под домом Фарли. – Он саркастически хмыкнул.

– Между ними роман невозможен! – простонала Сара – Пола никогда бы не осмелилась. Она побоялась бы, что бабушка обо всем узнает. Кроме того, она любит Джима.

– Сто против одного, что ты глубоко заблуждаешься, милая Сара.

– Полагаю, нам не следует больше говорить об этом. Мне неприятно, в конце концов. Мне действительно что-то стало дурно.

– Надеюсь, все обойдется, – тихо пробормотал Джонатан, притворяясь озабоченным. – Мне действительно не следовало рассказывать это тебе. Но тебе всегда удавалось добиться от меня чего угодно. Слава Богу, что мы есть друг у друга, Сара. Мы будем бороться с нашими родичами до конца. И увидишь – мы победим. Дела у нас Себастьяном идут отлично. Благодаря сотрудничеству с нами ты заработаешь миллионы и станешь столь же богата и влиятельна, как проклятая Пола Фарли.

Сара не ответила. Она сидела, обхватив себя за плечи и изо всех сил сдерживала слезы. Бедняжка так любила Шейна, что просто не могла слушать о нем и Поле. Но в словах Джонатана она не сомневалась.

– Смотри веселее, милая, – продолжал тот. – И помни одно – Шейн католик. Он не никогда не женится на разведенной. А если у него начнется роман, ему быстро надоест его предмет. Он ведь самый настоящий баб… – Джонатан закашлялся и быстро поправился: —…то есть дамский угодник. И еще не угомонился. Для него роман с Полой – лишь очередной эпизод. Но вскоре Шейн должен угомониться и – Voila! – тут-то ты его и подберешь. Пойдешь с ним под венец, да еще и в качестве богатой невесты. Кстати, я все собирался тебе сказать – ты выглядишь великолепно в последнее время, Сара. Похудела. Шейн не сможет устоять перед тобой. Я тебе помогу, не беспокойся. Я добьюсь, чтобы тебе достался любимый человек.

– О, Джонни, ты всегда так хорошо ко мне относился, – сразу повеселела Сара – Я знаю, что ты говоришь только правду. Я не сомневаюсь в тебе. В конце концов Шейн станет моим. И я очень рада хорошим новостям о нашей компании по торговле недвижимостью. – Сара вгляделась в него в сумрачном свете, царившем в машине. – Я правда стану такой же богатой, как Пола?

– Без сомнения. Я твердо обещаю. Кстати, после рождества мы с Себастьяном приглашаем тебя на первое настоящее заседание членов правления. Мы покажем тебе бухгалтерские книги, дадим пояснения по различным сделкам, обсудим планы на будущее. Возможно, тебе потребуется вложить еще немного денег, но все окупится. Подумай о приданом, которое ты принесешь Шейну. Я понимаю, что мои слова звучат старомодно, но не стоит делать глупость и сбрасывать со счетов финансовый интерес. Шейн О'Нил чертовски честолюбив, и бедные женщины для него не существуют. Поэтому… Я прослежу за тем, чтобы ты стала очень богатой, Сара.

– Что бы я без тебя делала? – вздохнула Сара, вся в видениях своего счастливого будущего. – Теперь я чувствую себя намного лучше. – Она хихикнула. – Наверное, из-за мысли о том, как я обставлю Полу в недалеком будущем и уведу Шейна у нее из-под носа.

– Отлично сказано! На какой день мне назначить нашу встречу с Себастьяном Кроссом?

– Все равно. И конечно, я внесу еще немного денег. Я верю в тебя, Джонни. Ты мой лучший друг.

– А ты – мой, киска.

Через несколько минут Джонатан уже въезжал в ворота усадьбы Пеннистоун-ройял. Припарковывая машину, он увидел целую вереницу автомобилей и понял, что они с Сарой, очевидно, приехали последними. Посмеиваясь про себя над доверчивостью своей кузины, он с серьезным видом помог ей выйти из машины и достал из багажника их подарки бабушке.

Раздуваясь от самодовольства, что так ловко заставил Сару плясать под свою дудку, он предложил ей руку, изобразил на лице беззаботную улыбку и повел ее в дом.

Привратник Джо встретил их в дверях и, принимая пальто, поздравил их с наступающим Рождеством. Они ответили ему тем же. Быстрые внимательные глазки Джонатана так и шныряли по сторонам, пока они с Сарой спускались по небольшой лестнице в Каменный холл. Праздник был в полном разгаре. Присутствовали все. Из стереопроигрывателя неслись звуки рождественской музыки, и гул голосов то и дело прерывался взрывами веселого смеха В камине гудело пламя, огромная елка светилась разноцветными огоньками и знакомые лица, повернувшиеся им навстречу, были озарены счастливыми улыбками.

Джонатан улыбнулся в ответ, кивнул, но не замедлил шагов. Он решительно увлекал Сару вперед. На глаза ему попалась Пола. Она сидела на ручке кресла Блэки и увлеченно разговаривала со стариком. Ее лицо выражало бесконечную нежность. «Если я и приукрасил рассказ Роднея для того, чтобы подзавести Сару, то я уверен, что не слишком исказил истину, – подумал Джонатан. – Держу пари – Шейн получил от нее, что хотел. Старина Родней, я твой должник».

Затем Джонатан заметил Джима в инвалидной коляске. Он беседовал с Энтони. Их сходство бросалось в глаза. «Одна кровь – Фарли», – отметил про себя Джонатан. Он почувствовал, как поднимается у него в груди сардонический смех, и едва не закашлялся. Джонатан справился с собой и постарался, чтобы чарующая улыбка не покинула его губ. Как только Джим останется один, он поговорит с ним, посеет зерна сомнения в душе того относительно его безупречной женушки. А пока ему надо отыскать старую динозавриху и преклонить перед ней колени.


Вопреки предсказаниям Джонатана в тот вечер в Пеннистоун-ройял не произошло никаких драматических событий.

Традиционная вечеринка по случаю Сочельника прошла у Эммы без сучка, без задоринки. Однако предположение Эммы, что Эдвина едва не лишится чувств, получив бриллиантовое колье, оказалось абсолютно верным.

После того как был подан и съеден ужин и перед началом пения Рождественских гимнов, Эмма раздала родным и друзьям щедрые подарки. Все оценили их и обрадовались, понимая, сколько времени она потратила на поиски чего-то особенного для каждого из них. Даже заговорщики остались довольны: Джонатан – своими запонками из золота с нефритом, а Сара – жемчужно-нефритовым ожерельем.

Но именно Эдвина потеряла дар речи, растерянно глядя на колье Фарли. Эмма внимательно наблюдала за дочерью и ей показалось, что с ней сейчас действительно случится удар. Но вместо этого Эдвина разразилась потоком слез.

Успокоившись, она начала понимать, что подаренные ей фамильные драгоценности – не что иное, как знак бескорыстной любви матери, и могла только порадоваться, что немногим раньше сделала первый шаг навстречу, чтобы положить конец многолетней отчужденности. Весь оставшийся вечер она ни на шаг не отходила от Эммы.

До самой полуночи в доме царило оживление. Только одна Пола порой испытывала грусть, когда ее мысли обращались к Шейну. Она проявляла внимание к Джиму и весело болтала со всеми остальными, но ее постоянно тянуло к О'Нилам. Ей хотелось все время находиться среди родных Шейна. Каким-то образом и он становился тогда ближе к ней.

«Через год, – повторяла она про себя. – Через год. Мы будем вместе через год».


Глава 39


Дождливым вечером в середине января Джим Фарли сидел в Персиковой гостиной, потягивал неразбавленную водку и разглядывал свою любимую картину кисти Сислея, обладать которой он давно мечтал. Он так ушел в себя, что на заметил, как в дверях появилась Эмма.

Она остановилась, глядя на него. С каждым днем она все больше беспокоилась за Джима и никак не могла избавиться от мысли, что на ее глазах происходит медленное, но неуклонное падение человека. За время ее путешествия и за последние шесть недель он совсем перестал походить на того привлекательного молодого редактора, которого она некогда взяла на работу. Неоднократно она пыталась поговорить с ним по душам, но ее слова, казалось, не затрагивали его. Джим продолжал катиться по наклонной.

Он постоянно пил. Через несколько дней после Рождества она крепко отругала его, и с тех пор Джим начал от нее прятаться. Однако Эмма знала, что он по-прежнему поглощает спиртное в огромных количествах – и днем, и ночью.

Эмма перебрала в уме всех членов его семьи. Все Фарли без исключения были пьяницами. Его прабабушка Адель, напившись до бесчувствия, свалилась с лестницы в Фарли-Холл и сломала себе шею. Утром горничная Энни обнаружила тело хозяйки, лежащее посреди осколков разбитого бокала.

Эмма нахмурилась, думая со страхом, не передается ли алкоголизм по наследству. Джим еще не превратился в алкоголика, но она не сомневалась, что муж Полы твердо ступил на опасную дорожку. А тут еще и болеутоляющие таблетки. Она не слишком-то поверила его уверениям, что он перестал их принимать. Однако Эмма ума не могла приложить, откуда он их берет. Когда она разглядывала его профиль и думала, как он хорош, даже несмотря на печать пьянства, привязанности к транквилизаторам и на следы перенесенной боли, ей в голову пришла фраза, сказанная недавно Блэки. В тот день они приехали посмотреть на его беговых лошадей. «Порода видна, но нет жизненной силы», – так охарактеризовал Блэки одного из своих рысаков. Очень точная фраза – решила Эмма. Хотя ей и не хотелось дурно думать о Джиме, ей становилось все более очевидным, что он слаб, что его характеру не хватает твердости. Но разве с самого начала она не подозревала этого?

Эмма откашлялась, весело поздоровалась с Джимом и решительно вошла в комнату.

Ее появление застало его врасплох. Он вздрогнул, быстро обернулся и приветствовал ее кривой улыбкой.

– Я как раз гадал, куда вы исчезли, – пояснил он с наигранной жизнерадостностью. – Я не ждал вас сейчас, но, надеюсь, вы не обидитесь. – Он взглянул на свой бокал. – Это первый сегодня, бабушка.

«Явная ложь», – подумала Эмма, а вслух сказала:

– Меня задержал телефонный разговор, но теперь я с удовольствием выпью с тобой перед обедом.

Эмма налила себе бокал белого вина и продолжила:

– Мы только что беседовали с Дэзи. Она звонила из Шамони. Они очень жалеют, что тебя там нет. Дэвиду очень не хватает тебя на снежных склонах. – Она уселась у камина. – Ты же знаешь, Дэзи не большая любительница горных лыж, и Дэвид скучает по своему любимому напарнику. Ну ничего, на следующий год ты сможешь составить им компанию.

– Искренне на это надеюсь. – Джим чуть-чуть повел сломанным плечом и жалко улыбнулся. – Должен сказать, гораздо легче, когда рука на перевязи. А доктор Хедли собирается снять у меня гипс с ноги завтра.

Эмма знала это, но изобразила удивление, не желая, чтобы он знал о ее регулярных беседах с семейным врачом относительно его состояния.

– Замечательная новость. Тебе надо немедленно заняться терапией, чтобы привести мышцы в норму.

– Сам жду – не дождусь. – Он внимательно посмотрел на нее. – Пола вам сегодня не звонила из Нью-Йорка?

В глазах Эммы блеснули огоньки.

– Нет. Но я и не ждала от нее звонка. Наверняка вчера она сказала тебе, что сегодня улетает в Техас по делам «Сайтекс».

– Ах, да. Я и забыл.

Эмма не очень ему поверила, но не стала вдаваться в подробности.

– Эмили только что сообщила, что Уинстон все-таки придет к нам на обед. Я рада – общество мужчины тебя приободрит. Тебе должно быть очень скучно здесь, в окружении одних женщин.

Джим рассмеялся.

– Вы все очень внимательны ко мне, но я с радостью увижусь с Уинстоном, узнав от него, что происходит в мире. Я чувствую себя отрезанным от всего и очень устал от безделья. Надеюсь, я смогу вернуться в газету через пару недель. Как вы думаете?

Эмма решила, что это пойдет ему на пользу, и она быстро сказала:

– Я всей душой «за». Работа всегда лечила все мои болезни лучше любых лекарств.

Джим прочистил горло.

– Кстати о газетах. Я давно кое о чем хотел вас спросить.

– В чем дело, Джим?

После небольшого колебания он тихо произнес:

– В сентябре по моему возвращению из Канады у нас с Полой произошла небольшая ссора из-за Сэма Феллоуза и тех указаний, которые она дала ему в мое отсутствие – ну, знаете, по поводу недопущения в печать информации о смерти Мин.

– Да, она что-то такое мне рассказывала – о ее решении и вашей размолвке. – Эмма бросила на него испытующий взгляд.

– Пола сказала мне, что вы и Уинстон уполномочили ее принимать решения от вашего и его имени в случае необходимости.

– Абсолютно верно.

– Я не понимаю, почему вы не оказали такое доверие мне?

Эмма замерла, помолчала немного и мягко сказала:

– Джим, когда ты оставил пост управляющего Йоркширской газетной компанией, ты отказался от любых прав в ней, кроме, разумеется, тех, что связаны с твоей работой в качестве главного редактора. Поскольку ты заявил, что не заинтересован в административной деятельности, мне стало совершенно очевидно, что подобные права должны принадлежать тому, кто готов, хочет и способен, в соответствующей ситуации, проявить административную власть.

– Ясно.

Внимательно глядя на него, Эмма заметила, как застыло от гнева его лицо, а глаза затуманились обидой.

– Ты ушел по собственной инициативе, – напомнила она ему все тем же ровным и мягким голосом.

– Знаю. – Он сделал большой глоток водки, поставил рюмку на столик и уставился в огонь. Наконец он перевел взгляд на нее. – Пола также осуществляет опеку над долей моих детей и в газетной компании, так?

– Так.

– Но почему, бабушка? Почему вы не сделали меня их опекуном? В конце концов, я их отец.

– Все не так просто, как кажется, Джим. Акции, которые я по завещанию оставляю Лорну и Тессе, не выделены отдельным пакетом, а является частью общего фонда, куда я включила многочисленные акции различных принадлежащих мне предприятий. Мне представляется совершенно очевидным, что такой огромный фонд должен управляться одним человеком. Глупо было бы дробить его на отдельные пакеты и каждому назначать отдельного управляющего. Такое решение чревато большой неразберихой.

Джим кивнул, но ничего не сказал.

Эмма окинула его проницательным взглядом. От нее не укрылось, что он не только огорчен, но в ярости, пусть и старается изо всех сил скрыть от нее свои чувства. Хотя Эмма знала, что не обязана никому давать отчет в своих поступках, тем не менее она хотела улучшить его настроение.

– Назначение Полы вовсе не означает сомнения в тебе или в твоих возможностях. Она – и только она – является опекуншей своих детей независимо от того, за кем она замужем.

– Я понял, – пробормотал он, хотя на самом деле не понял ничего. Однако он чувствовал, что его обошли. Но ему некого винить, кроме самого себя. Не надо было уходить с поста управляющего газетной компанией.

Не обращая внимания на его мрачный вид и красноречивое молчание, Эмма заметила:

– Если у Эмили и Уинстона родятся дети прежде, чем я умру, и если я создам фонд для их ребенка – что бесспорно, – Уинстон окажется в том же положении, что и ты. И то же ждет мужа Сары, если она выйдет замуж при моей жизни. Я не делаю для тебя никаких исключений.

– Я сказал, что понял, Эмма, и это правда. Спасибо, что все объяснили мне. Я очень благодарен.

Раздался стук в дверь, и вошла Хильда.

– Простите, миссис Харт, но вам звонит мистер О'Нил. Он просил передать, что если вы заняты, можете перезвонить ему позже. Он сейчас в Уэзерби, у мистера Брайана.

– Спасибо, Хильда. Я подойду. – Эмма встала и улыбнулась Джиму. – Извини, дорогой. Я скоро вернусь.

Джим кивнул. Едва за ней закрылась дверь, он подкатился в коляске к буфету, наполнил бокал водкой и добавил туда льда. Свободными от бинтов пальцами левой руки он сжал стакан и, работая правой, направил коляску назад к камину.

Он быстро выпил полбокала, чтобы Эмма ни о чем не догадалась, и принялся обдумывать ее слова. Вдруг ему все стало ясно. Эмма передавала всю власть в руки своих внуков. Она добивалась, чтобы контроль над ее империей остался в семье. И никаких исключений не допускается. Он считал себя членом семьи. А на самом деле он – посторонний.

Вздохнув, Джим поднял глаза на Сислея. Эта картина всегда оказывала на него гипнотический эффект. Снова, как всегда, когда он смотрел на нее, ему захотелось обладать ею единолично. Интересно, что именно таким образом воздействовало на него в этом пейзаже. В комнате висели другие картины Сислея. И Моне. Все они стоили многие миллионы.

Вдруг Джим понял, и его охватил ужас. Картина Сислея символизировала для него богатство и власть. Вот причина, по которой он жаждал ее – истинная причина. Дело вовсе не в том, что картина прекрасна, лирична, что от нее захватывает дух, что она сильнее, чем остальные, возбуждает его эмоции. Дрожащей рукой Джим поставил бокал на стол и закрыл глаза, чтобы не видеть полотно.

«Мне нужны деньги. Мне нужна власть. Я хочу, чтобы все вернулось назад… Все то, что мой прадед и его брат так бездарно потеряли, и что Эмма Харт забрала у семейства Фарли. – В тот же миг Джим устыдился своих мыслей и самого себя. – Я слишком много выпил и мне стало жалко себя. Нет. Не так уж много я сегодня пил. Я сдерживал себя».

По его телу пробежала дрожь, и, чтобы унять ее, он ухватился обеими руками за ручки кресла. Образ Полы промелькнул перед его внутренним взором. Он женился на ней, потому что безумно влюбился. Да. Он знает, что это так, знает. Нет. Имелась и другая причина. Он хотел ее, поскольку она – внучка Эммы Харт. Нет, снова не то. Потому что она – главная наследница огромного состояния Эммы Харт.

В ту короткую долю секунды Джеймс Артур Фарли увидел себя таким, каков он есть. Он прозрел. И ему не понравилось то, что он увидел в тот миг прозрения. Такова истина. Да, он любит жену, но в то же время мечтает о ее богатстве и могуществе. Джим застонал вслух, и его глаза наполнились слезами. Какое невыносимое саморазоблачение! Он оказался не тем, за кого принимал себя всю свою жизнь. Его дед воспитал его джентльменом, приучил игнорировать низменные материи, не гнаться за земными благами и карьерой. Эдвин Фарли оказал на него огромное влияние. И, однако, втайне от самого себя Джим всегда стремился к власти, к славе и богатству. В нем жило два разных человека. Вот в чем истинная причина его душевного разлада. «Я обманывал себя долгие годы, – подумал он. – Я жил во лжи».

Джим снова застонал и провел рукой по волосам. «Я люблю Полу ради ее самой. Честное слово».

Словно острая игла пронзила его плечо, и он не смог сдержать гримасы боли. Все из-за дождя. Его плечо вело себя, как барометр. Он порылся в кармане, достал таблетку и запил ее водкой.

– Блэки весь полон эмоций, – сообщила Эмма с порога, весело смеясь. – Он строит грандиозные планы относительно Больших национальных скачек и приглашает нас всех на гонки в стипльчезе. Они состоятся в первую субботу апреля. – Эмма села в кресло, отпила глоток вина. – Так что ты сможешь поехать с нами, Джим. К тому времени ты будешь, как огурчик.


Глава 40


– Что же нам делать, Шейн? – Пола с озабоченным видом смотрела на него.

– Будем действовать постепенно, шаг за шагом, день за днем, – уверенно ответил он и ободряюще улыбнулся. – И в конце концов добьемся своего.

Они сидели на диване в ее кабинете в лидском универмаге днем в середине апреля 1970 года. Шейн только что вернулся из короткой поездки в Испанию, где он проверял, как идет реконструкция одного из их отелей.

Он подвинулся к ней поближе, обнял и крепко прижал к себе.

– Постарайся не слишком волноваться, дорогая.

– Я ничего не могу с собой поделать. Наше положение ничуть не улучшилось, а наоборот. Моим проблемам не видно ни конца ни края, и мне начинает казаться, что я от них никогда не избавлюсь.

– Избавишься. – Он отодвинулся, ладонью поднял ее лицо и заглянул глубоко в глаза. – У каждого из нас масса дел, огромная ответственность, и нам необходимо на них сконцентрироваться и забыть обо всем, кроме работы зная, что в конечном итоге мы обязательно соединимся. И когда соединимся, то навек. Думай о будущем, Пола, приучи себя смотреть вперед.

– Я стараюсь, я очень стараюсь, Шейн, но… – Ее голос задрожал и оборвался, в глазах заблестели слезы.

– Ну, ну, любимая, не надо плакать. Нам следует идти вперед, решительно и упорно. Я же все время твержу тебе, что время на нашей стороне. Мы оба молоды и в конце концов непременно победим.

– Да. – Она вытерла слезы кончиками пальцев и заставила себя глядеть веселее. – Просто я… о, Шейн, мне так без тебя тяжело.

– Знаю. Знаю, дорогая. И мне тоже. Быть порознь – такая мука. Но посмотри – мне все равно пришлось бы на той неделе лететь в Нью-Йорк, а затем на два месяца в Сидней, даже если бы у тебя все шло гладко. Я никак не могу этого изменить. И в прошлом не все так плохо, не так ли? Часть января мы провели вместе в Нью-Йорке, и нам удалось урвать несколько счастливых часов за последние несколько недель. Так что…

– Я не могу избавиться от ощущения, что обращаюсь с тобой жестоко. Ты болтаешься между небом и землей, и…

Его смех опроверг ее страхи.

– Я люблю тебя и только тебя. Я дождусь тебя, Пола. – Он крепко сжал ее в объятиях. – За кого ты меня, интересно, принимаешь, глупышка? Ты ни в чем не виновата. Ты ничего не можешь изменить. Жизнь диктует свои законы, и тут уж ничего не поделаешь. Нам просто придется завоевывать свое счастье.

– Прости меня, Шейн. Я сегодня какая-то неисправимая пессимистка, правда? Возможно, все из-за того, что ты через несколько дней опять уезжаешь. Я чувствую себя бесконечно одинокой, когда тебя нет в Англии.

– Но ты вовсе не одинока. У тебя есть я, моя любовь и моя поддержка – всегда. Куда бы я ни поехал, ты везде в моем сердце, в моих мыслях – вечно. Практически ежедневно мы говорим по телефону, а если я тебе очень понадоблюсь, то сразу же примчусь к тебе. Ты же знаешь – я прилечу на первом же самолете, хоть из Австралии, хоть из Штатов. – В его черных глазах вдруг мелькнул вопрос. – Ты ведь не сомневаешься в этом?

– Конечно, нет.

– Помнишь, что я говорил тебе на Барбадосе?

– Что я должна доверять твоей любви.

– Верно. Я доверяю ей. Ну так как, может, все-таки ты передумаешь и придешь сегодня на обед в Бек-Хаус? Тебе это пойдет на пользу, да и Эмили очень огорчилась, когда ты отклонила ее приглашение.

– Возможно, пойду. – Пола наморщила лоб. – Как ты думаешь, они с Уинстоном что-нибудь о нас подозревают?

– Ни в коем случае. Они считают, что мы возобновили дружеские отношения, только и всего.

Она не совсем разделяла его уверенность. Однако ей не хотелось сеять в нем сомнения, и она только сказала:

– Я не смогу попасть туда до восьми. Мне надо поехать домой – проведать Лорна и Тессу, а затем придется навестить Джима в больнице.

– Ну что ж. Иного я бы от тебя не ожидал. Ты слишком добрая и чувствительная женщина, чтобы в подобное время отвернуться от Джима. За ленчем ты сказала, что ему немного лучше. Каков общий прогноз?

– Вчера доктор сказал мне, что его могут выписать через несколько недель, если процесс выздоровления пойдет, как сейчас. Он уже не испытывает прежней подавленности и методы психиатрического лечения идут ему на пользу. – Она покачала головой. Беспокойство вновь вспыхнуло в ее душе – Но нервные срывы – штука сложная. Одни выздоравливают быстро, а другие приходят в себя месяцами. К тому же нередки и рецидивы. – Пола поколебалась и добавила почти неслышно: – Я все еще никак не могу решиться сказать ему о моем намерении стать свободной.

– Я знаю, тебе нет нужды повторяться, – быстро, но Мягко проговорил Шейн. – Мы же договорились подождать, пока Джим вновь придет в норму и будет в состоянии адекватно реагировать на все происходящее вокруг, и уж потом сообщить ему, что ты хочешь получить развод. Я не оспариваю нашу договоренность. Что еще нам остается делать? Я хотел бы в дальнейшем жить в мире с самим собой и знаю, что ты – тоже.

– Да. О, Шейн, спасибо за твое понимание и, прежде всего, за твою любовь. Не знаю, что бы я делала без тебя.

Он заключил ее в объятия, поцеловал, и несколько минут они сидели, прижавшись друг к другу. Наконец он отпустил ее.

– Мне надо вернуться в контору. У меня запланирована пара встреч, а поскольку отец сейчас в Лондоне на междугородной конференции, посвященной гостиничному бизнесу, дел у меня под завязку. Затем я собираюсь по дороге заскочить к деду.

Они встали, и Пола проводила возлюбленного до дверей.

– Передай привет дяде Блэки, – попросила она, снизу вверх глядя ему в лицо и одарив его более радостной, чем прежде улыбкой. – Вот видишь, мы повидались с тобой, и я сразу почувствовала себя гораздо лучше.

Шейн легонько дотронулся до ее лица.

– Все будет хорошо, дорогая, и с тобой, и с нами обоими. Главное – не терять головы и настраиваться на хорошее. Ничто и никто не в состоянии поколебать нас или сбить с пути.

Спустя несколько часов, когда Шейн распахнул дверь библиотеки в доме своего деда, он обнаружил Блэки стоящим перед старинным бюро. Тот держал в руке мягкую желтую тряпочку и тщательно обтирал от пыли свою гордость и радость – серебряный приз.

Шейн улыбнулся. Дед вытирал свой трофей не меньше шести раз в день. Ни одну из принадлежащих ему вещей он не ценил так высоко. В начале апреля принадлежащий Блэки восьмилетний жеребец по кличке Изумрудная Стрела выиграл Большие Национальные скачки. С победой на самых престижных в мире скачках исполнилась мечта всей жизни Блэки. Однако любопытно – подумалось вдруг Шейну – что из всех его лошадей долгожданный приз в конце концов добыла для него именно та, которую подарила ему Эмма. Тут было нечто символическое. Шейн сделал шаг вперед и сказал:

– Привет, дед. Извини за опоздание.

Блэки обернулся, и лицо его вспыхнуло радостью. Вид красивого, высокого внука согревал сердце старика.

– Шейн, мальчик мой, – воскликнул он и заспешил ему навстречу.

Они обнялись. Но, заключив деда в свои медвежьи объятия, Шейн вдруг с удивлением отметил, насколько похудел Блэки со времени их последней встречи. «Боже, да я же под костюмом чувствую его кости. Какой он вдруг стал хрупкий», – подумал Шейн со смесью тревоги и печали. Дед и внук разомкнули объятия, и Шейн заглянул в лицо Блэки, моментально фиксируя в памяти все его мельчайшие детали. Щеки старика ввалились, шея стала тощей и костлявой. Ворот рубашки казался слишком просторным для него, и сегодня Блэки выглядел необычно бледным. Его иссиня-черные глаза утратили привычный блеск и их затянула старческая пелена.

– Ты хорошо себя чувствуешь, дедушка? – спросил Шейн, не отрывая изучающего взгляда от его лица.

– Как никогда лучше.

– Очень рад, – отозвался Шейн, но он помнил, что дед всегда так говорил. Не желая чересчур назойливо интересоваться здоровьем старого человека, Шейн перевел взгляд на фланельку в его руке. – Смотри, в один прекрасный день ты протрешь дырку в этой штуковине, и что тогда?

Блэки фыркнул от удовольствия, перехватив взгляд внука, устремленный на трофей. Шаркающей походкой он медленно приблизился к бюро, на котором стоял приз. Блэки бросил тряпочку и возложил руку на символ великого триумфа Изумрудной Стрелы.

– Не стану брать на себя смелость утверждать, что победа в скачках стала самым прекрасным моментом в моей жизни, но уж бесспорно я не знал второго такого волнующего. – Блэки кивнул в подтверждение своих слов. – Да, именно так.

Шейн улыбнулся деду:

– И я тоже.

– А-а, парень, тебе суждено узнать такие триумфы, какие мне и не снились. Иначе и быть не может. – Блэки взял с маленькой полочки хрустальный кувшин и разлил виски по стаканам. – Давай выпьем по капельке нашего ирландского напитка за мое предсказание.

Шейн чокнулся с ним и добавил:

– За наши с тобой будущие триумфы, дедушка.

– Давай. И за Изумрудную Стрелу, и за скачки на будущий год. Кто знает – может, он опять выиграет. – Блэки со значением посмотрел на внука, подошел к камину и сел в свое любимое кресло на винтовой ножке.

Шейн последовал за ним, еще раз с горечью отметив про себя его медленную старческую походку и его хрупкость. В нем нарастало беспокойство, но он подавил его. Возможно, дед просто устал сегодня вечером. К тому же волнение, испытанное им во время скачек, радость победы и последующие многочисленные возлияния тоже не могли пройти бесследно. И кроме всего прочего, он все-таки очень, очень стар. Ему ведь ни много ни мало восемьдесят четыре года. Несколько секунд Блэки сидел, целиком уйдя в свои мысли и глядя на языки пламени отсутствующим взором, а затем повернулся к внуку.

– Я никогда не забуду финиш гонки. – Он вскинул голову и резко подался всем телом вперед, крепко зажав в руке бокал. Глаза его ярко заблестели, когда подробности заезда прошли перед его внутренним взором.

– Помнишь, как они подошли к последнему барьеру? – воскликнул он возбужденно. – Изумрудная Стрела, а рядом с ней еще две огромные лошади. Почти ноздря в ноздрю! Стив Ларнер – черт, а не жокей – гонит ее вовсю. Он встает в стременах и решительно посылает кобылу вперед. У меня прямо сердце в пятки ушло, Шейн, – да-да – мне казалось, что ничего не выйдет. Я не сомневался, что либо одна, либо другая лошадь обойдет ее, пусть хоть на волосок. Когда вперед вырвался Горец, прыгнул, но задел верхнюю планку, перевернулся через голову и выбыл из состязаний – знаешь, я прямо не мог поверить собственным глазам. А потом и Королевское Золото точно также оказался на спине. Я понял, что он слишком близко подошел к барьеру. Мои старые глаза не отрываясь смотрели на Изумрудную Стрелу. И спустя всего какую-то долю секунды после падения остальных, моя храбрая лошадка перемахнула через барьер, как легкая серна, и пришла на добрых две сотни ярдов впереди всех. Ах, Шейн, в жизни я не видел более живописного финиша, а мне на моем долгом веку довелось побывать на множестве скачек. – Порозовевший Блэки откинулся на спинку кресла. Он задохнулся, но быстро пришел в себя.

– Я там был, дед, и все видел.

Блэки подмигнул:

– Конечно, видел, но я не могу удержаться, чтобы не восстановить все происшедшее вместе с тобой, дружище. Так у меня кровь начинает быстрее бежать по жилам, а твой отец не в силах понять моей радости, как бы он ни старался. Именно ты, Шейн, унаследовал мою любовь к лошадям, и ты ничуть не хуже моего можешь оценить хорошего скакуна.

Блэки замолчал, и в его глазах заиграли озорные искорки.

– Бедная Эмма, как она страдала в тот день – по целому ряду причин. Она переживала, что я чересчур сильно волнуюсь, беспокоилась, как я перенесу поражение Изумрудной Стрелы, и ей даже досталось от меня. На финише я так крепко сжал ее руку, что у нее несколько дней не проходили синяки – по крайней мере, так она утверждает. Мол, я чуть не раздавил в порошок ее хрупкие старые кости. Однако нет никаких сомнений – она тоже получила огромное удовольствие. И волновалась не меньше меня. Да и я сейчас еще до конца не успокоился, если честно.

– Естественно, дед. Ты одержал великолепную и заслуженную победу.

Блэки несколько расслабился и отпил из бокала. Возбуждение прошло, и его лицо стало задумчивым. Затем он произнес:

– Рэндольф был прав насчет Изумрудной Стрелы – с того самого дня, как Эмма подарила ее мне, он вечно повторял, что в ней чувствуется характер, столь необходимый для Больших Национальных. Это ведь трудные скачки и очень жестокие к тому же – как-никак из сорока стартующих лошадей до финиша доходят только где-то восемь. А то и меньше. Тридцать барьеров, да к тому же надо дважды перепрыгнуть через ручей. Очень много лошадей получает травмы, а те, кто избегает их, изматываются до предела. Когда они выходят на финишную прямую, сил у них уже совсем не остается.

– К тому же Большие Национальные – чрезвычайно быстрые скачки, – бросил реплику Шейн. – Они длятся всего около десяти минут.

– Верно, верно. – Блэки взглянул на внука с гордым и довольным видом. – Мне говорили, что никто не помнит такой чудесной вечеринки, как та, что я закатил в честь победы в отеле «Адельфи». Был шикарный вечерок, а?

– Потрясающий! Как и встреча, которую нам организовали днем в воскресенье по возвращении в Мидлхэм. Поперек главной улицы висел огромный транспарант в честь Изумрудной Стрелы, и все мужчины повысыпали из баров, когда ты и Рэндольф торжественно провели лошадь по городу. А затем ленч в Аллингтон-холл. Я никогда не забуду тот день, дедушка. Я так радовался за тебя и гордился тобой! Ни за что на свете я не хотел бы пропустить твой триумф.

– Знаю. Однако должен признаться, я начал немного беспокоиться, когда у тебя образовался завал работы в Сиднее в начале марта. Я даже испугался – правда. Решил, что ты можешь не успеть, что для меня стало бы тяжелым ударом, мой мальчик. – Блэки вздохнул, и выражение полного спокойствия разлилось по его лицу. – Теперь, когда я вспоминаю последние двенадцать месяцев – как все хорошо сложилось! Кругосветное путешествие вместе с моей дорогой Эммой, а теперь еще и это… – Он замолчал, с улыбкой глядя на трофей. – Подумать только – я, именно я, выиграл самые престижные скачки в мире!

– Никак ты все еще говоришь о Больших Национальных? – воскликнула Эмма, своей обычной решительной походкой входя в библиотеку. – Похоже, ты никогда не остановишься.

Со смехом Блэки встал ей навстречу и поцеловал в щеку.

– Ну-ну, красотка, не порти мне удовольствие. – Он внимательно осмотрел гостью, держа ее за плечи на расстоянии вытянутой руки. – Хороша, как всегда. И, вижу, на тебе моя изумрудная брошь. – С выражением неподдельного удовольствия он ткнул пальцем в украшение, прикрепленное к широкому белому шелковому вороту ее платья из серой шерсти. – Я заметил, что ты не снимала ее со дня нашей победы. И лопни мои глаза, если ты ее носишь не в честь триумфа на Больших Национальных.

Эмма расхохоталась, пожала ему руку и повернулась к Шейну, который подошел к двум старинным приятелям.

– Здравствуйте, тетя Эмма, – сказал молодой человек. – Дедушка прав, вы чудесно выглядите сегодня. – Наклонившись, он поцеловал ее в щеку.

– Спасибо, Шейн. Как прошла твоя поездка в Испанию? Вижу, ты неплохо сохранил свой загар.

– Пытаюсь, – ухмыльнулся он. – Поездка оказалась весьма успешной.

Блэки вернулся к креслу у камина, увлекая за собой Эмму, и сказал:

– Шейн сейчас же принесет тебе что-нибудь выпить. Что бы ты хотела?

– Шерри.

– А где Эмили? – поинтересовался Блэки. – Я думал, она с тобой. Или она сейчас паркует машину?

– Нет. Эмили высадила меня и поехала дальше по делам. Ей сегодня необходимо вернуться в Бек-Хаус пораньше Она просила передать тебе привет и свои извинения. По-моему, ей надо приготовить обед для Шейна и Уинстона.

– О, мне очень жаль. Я ждал ее – я неравнодушен к крошке Эмили. Мне всегда очень весело в ее обществе – она живая и искренняя, как никто – за исключением тебя, конечно. – Блэки потянулся за сигарой.

Эмма нахмурилась:

– Неужели тебе так уж необходимо курить эту штуку? Ты же обещал мне бросить.

Он хмыкнул.

– В моем-то возрасте! – пожав плечами, Блэки продолжал: – Говорю тебе – в моей жизни уже идет не основное, а дополнительное время. И я не собираюсь лишать себя последних маленьких удовольствий. Этого, – он помахал сигарой у нее перед носом, – и нескольких капель виски.

Эмма вздохнула с мученическим видом, по опыту зная, что спорить с ним бесполезно.

Шейн принес Эмме бокал с шерри и уселся на диван. Его дед и гостья заговорили о свадьбе Эмили, до которой оставалось два месяца. Шейн закурил и, слушая их вполуха, вернулся мыслями к Поле. Его не оставляло беспокойство за нее, и, хотя он и демонстрировал перед ней терпение и понимание, он с нетерпением ждал, когда же наконец Джим побыстрее справится со своей болезнью. А в чем заключается болезнь Фарли? В спиртном и таблетках. Он не сомневался, что именно это опасное сочетание явилось основной, если не единственной, причиной недавней беды с Джимом. Эмма, Уинстон и Эмили склонялись к тому же мнению, а в январе Пола призналась, что у нее появляются мысли, что Джим стал алкоголиком.

– Уинстон сказал, что ты все-таки не сможешь быть его свидетелем, – заметила Эмма, вовлекая Шейна в разговор. – Мы все очень огорчены.

– Не меньше, чем я сам, тетя Эмма. Но отец хочет, чтобы я снова ехал в Сидней, а сперва пару недель провел в Нью-Йорке. И мне предстоит оставаться в Австралии до конца мая – начала июня. Тут уж ничего не поделаешь – кто-то же должен присматривать за строительством нового отеля.

– Да, Уинстон так и объяснил.

– На свадьбе шафером вместо меня будет Майкл Каллински, и я сам не предложил бы лучшей кандидатуры.

– До меня дошли слухи, будто его отец недавно приболел, – озабоченным тоном произнес Блэки. – Ты давно не общалась с Ронни, Эмма?

– Недавно, и он уже поправляется. Он слег от пневмонии, но все уже позади. Погода в апреле очень обманчива. Солнечно, но ветер такой студеный, правда? Я все последние дни дрожала от холода.

– Ничего удивительного, – объявил Блэки, с любовью глядя на нее. – Ты с детства не выносила холод. Я же помню, как еще в именин Фарли ты тряслась и ныла, что замерзаешь.

Вскоре оба старика с головой ушли в воспоминания, что, по наблюдениям Шейна, они делали все чаще и чаще за последнее время. Сперва он слушал, но затем часы над камином пробили шесть тридцать, Шейн загасил сигарету, допил виски и встал:

– А теперь я, пожалуй, вас покину. Воркуйте тут без меня. Не делай ничего такого, чего не стал бы делать я, дед.

– Ну, значит, у меня развязаны руки, – отозвался с широкой ухмылкой тот.

– Абсолютно, – весело подтвердил Шейн. Он склонился над креслом и ласково поцеловал деда, дотронулся до его плеча. – Ну, давай. Забегу завтра.

– Да уж, пожалуйста, дружок, сделай милость. Желаю приятно провести время.

Шейн повернулся к Эмме, невольно отметив, как она еще хороша, несмотря на возраст. Он поцеловал ее и сказал:

– Присмотрите тут без меня за моим старым воякой. Я знаю, что он твердый орешек, но ведь вам много лет удавалось держать его в узде.

Эмма с любовью посмотрела на Шейна:

– Обязательно.

– Хм-м. Думаешь, я не держал в узде её? Еще как!

Их смех доносился до Шейна, пока он шел к дверям.

Выходя из комнаты, он обернулся и увидел, что они вновь увлеченно болтают, с головой уйдя в мир их общих воспоминаний. Молодой человек аккуратно прикрыл за собой дверь.

Блэки бросил взгляд ему вослед, наклонился вперед и заговорщически прошептал:

– Как ты думаешь, Эмма, Шейн по-прежнему ведет рассеянный образ жизни и гоняется за легкими женщинами?

– Нет, – уверила его Эмма. – Я не сомневаюсь, что у него нет времени на пустяки. Он слишком много работает.

– Все женятся, а он все еще один. А ему уже двадцать восемь, – пожаловался Блэки непривычным для него ворчливым голосом. – Я надеялся, что он устроит свою жизнь раньше, чем я умру, но что-то не похоже. Видно, никогда мне не качать на коленях его детей.

Эмма укоризненно посмотрела на него и тихо усмехнулась:

– Почему же «никогда», дурачок? Что с тобой сегодня? Не ты ли мне всегда твердил, что собираешься дожить до девяноста лет?

– Эх, милая, у меня что-то возникли сомнения.

Эмма сделала вид, что не услышала его слов, и поспешно продолжала:

– Шейн обязательно устроит свою жизнь, но только тогда, когда созреет для этого шага.

– Да, пожалуй. – Блэки медленно покачал своей огромной седой головой старого льва. Его лицо приобрело выражение беспомощности. – Нынешнее поколение – ну, не знаю, Эмма, порой они ставят меня в тупик. Они, по-моему, сами создают себе проблемы.

Эмма замерла, неотрывно глядя на него. Говорил он вообще или имел в виду кого-то в частности? Неужели он догадался о чувствах Шейна к Поле?

– А разве мы были другими? Наше поколение ничуть не лучше, дорогой мой Блэки. Подумай – и тебе придется со мной согласиться, сам знаешь. – Эмма улыбнулась, и веселые искорки зажглись в ее мудрых зеленых глазах. – Кто создавал себе большие проблемы, чем я, в определенные периоды моей жизни?

Ему не удалось сдержать смех.

– Что верно, то верно. А я-то – все болтаю про Шейна и не спросил, как дела у Полы. С ней все в порядке?

– Похоже, сейчас у нее, бедняжки, забот по горло. Однако, кажется, Джим пошел на поправку. Искренне надеюсь на это – ради блага их обоих. Пола до смерти перепугалась за него, и я тоже.

– Я как раз собирался спросить насчет Джима. – Блэки как-то странно посмотрел на нее и немного замешкался. – Как долго ему еще находиться в сумасшедшем доме?

– В психиатрической клинике, – поправила Эмма. – Месяца полтора.

– Как долго! Боже, Эмма, какое тяжелое испытание для Полы. – Он потер рукой подбородок и устремил на нее пронизывающий взгляд. – Но он ведь поправится?

– Ну, конечно! – ответила Эмма как можно увереннее, но в ее душе тоже шевелились сомнения. Она никак не могла забыть судьбу его предков.

Словно читая ее мысли, Блэки задумчиво произнес:

– Странная семья эти Фарли. – Он снова посмотрел на нее долгим взглядом. – Адель Фарли всегда казалась мне немного не в себе… Помнишь, как она бродила по Фарли-Холл, словно призрак. А потом – ее страшная смерть. Такая трагедия. Меня не покидает мысль: а что, если болезнь Джима…

– Я предпочла бы не говорить об этом, если ты не возражаешь, – твердо заявила Эмма. – Слишком она неприятна для всех заинтересованных лиц.

Затем Эмма улыбнулась одной из своих самых чарующих улыбок и сменила тему:

– Мы решили, что нам не стоит больше пускаться в путешествия, но не хотел бы ты погостить в моем доме на юге Франции? Нынешним летом, Блэки, может, в середине июня, после свадьбы Эмили и до бракосочетания Александра в июле. Что скажешь?

– Звучит заманчиво. Моим старым косточкам может пойти на пользу немного солнечного тепла. Подобно тебе, в последнюю пару недель я ощущал холод северного ветра. Честно говоря, мне даже показалось, что я заболеваю.

– Ты плохо себя чувствуешь? – с тревогой в голосе спросила Эмма.

– Да нет, хорошо. Не суетись вокруг меня, дорогая, ты же знаешь, я этого терпеть не могу. – Его широкий кельтский рот дрогнул в доброй улыбке. – Ничего не поделаешь, мы оба уже не дети. Мы очень, очень стары. – Он фыркнул от смеха, глядя на нее удивленными и в то же время ехидными глазами. – Две старые клячи, вот мы кто, Эмма.

– Говори только о себе, – отрезала она, но и ее лицо лучилось добротой.

Их беседу прервало появление миссис Педжетт, экономки, которая объявила, что обед подан.

По дороге из библиотеки в изящную овальную прихожую Эмма, подобно Шейну, отметила, что сегодня из походки Блэки исчезла привычная легкость. Ей пришлось замедлить ход, чтобы он не отставал, и ее по-настоящему охватила тревога.

Во время обеда она заметила, что он не столько ест, сколько ковыряет в тарелке. Похоже, он потерял аппетит и, что уж совсем на него не похоже, едва пригубил из своего стакана красного вина. Но она промолчала, решив про себя взять инициативу в собственные руки. Завтра она позвонит доктору Хэдли и попросит его приехать и тщательно осмотреть Блэки.

Некоторое время Блэки еще распространялся о Больших Национальных скачках, и Эмма не перебивала его, зная, как важна для него одержанная победа. Но вдруг он резко сменил тему разговора, заметив:

– Мне всегда казалось странным, почему Шейн никогда не интересовался никем из твоих девочек, Эмма. Когда они росли, я одно время думал, что в один прекрасный день они с Полой поженятся…

Эмма затаила дыхание. Был миг, когда она едва не поделилась с ним своими сомнениями, но потом передумала. Если он узнает о любви Шейна к ее внучке, он только расстроится. Тем более, что Пола, судя по всему, не отвечает на его чувства. Блэки не перенесет мысли о несчастье Шейна.

Она потрепала его лежащую на столе руку.

– Похоже, из-за того, что они всю жизнь рядом, они стали относиться друг к другу, как брат и сестра.

– Да, вероятно. Но как было бы здорово, если бы они поженились, верно, дорогая?

– О да, Блэки. Просто чудесно.

После обеда миссис Педжетт напомнила Блэки, что у нее сегодня свободный вечер, и попрощалась. Медленным шагом Блэки и Эмма пересекли прихожую и вернулись в библиотеку. Эмма налила ему коньяк, а себе – ликер.

Некоторое время они молча пили, каждый уйдя в свои мысли, но, как всегда, ощущая близость друг друга. Затем Блэки сказал:

– Не поставить ли нам какую-нибудь пластинку? Давай послушаем старые мелодии, которые мы так когда-то любили.

– Отличная мысль. – Эмма встала, подошла к маленькому шкафчику, внутри которого стоял стереопроигрыватель, и перебрала стопку пластинок. – Боже, я и не знала, что ты до сих гор ее хранишь… Старые ирландские баллады в исполнении Джона Маккормака, что я подарила тебе давным-давно. Поставить?

– Почему бы и нет? – Когда она вернулась на место, Блэки слабо улыбнулся ей, а затем похвалился: – У меня ведь до сих пор еще хороший голос. Если хочешь, я подпою.

– Мне всегда нравился твой сочный баритон.

Заиграла музыка, и Блэки, как обещал, иногда подхватывал старые мелодии, но голос его прерывался и дрожал, и в основном он только мурлыкал себе под нос.

Когда пластинка подошла к концу, Эмма заметила:

– Эти песни вызывают столько воспоминаний… особенно «Денни бой». Никогда не забуду тот вечер, когда я искала тебя, убежав из Фарли-Холл. И нашла в кабачке «Грязная утка». Ты пел именно ее, причем так старательно, словно от этого пения зависела твоя жизнь. О, Блэки, ты выглядел так замечательно, стоя около пианино – настоящий артист. Погорелого театра.

Он улыбнулся.

Эмма остановила на нем ласковый взгляд, отметив про себя и его волнистые волосы, по-прежнему густые, но белые, как снег, и лицо, словно высеченное из камня, помеченное печатью возраста, и вдруг она увидела его таким, каким он был в молодости в тот вечер в кабачке. Блестящие черные кудри, буйными волнами обрамляющие загорелое лицо, искрящиеся черные глаза, белые зубы, сверкающие меж розовых губ, – вся его породистая красота, еще больше подчеркнутая светом горящих газовых ламп.

Эмма подалась вперед и спросила:

– Ты помнишь тот особенный вечер, Блэки?

– Как же я мог его забыть? Мы с тобой перешли в бар, и ты пила лимонад. А я – горький эль. Ты так очаровательно выглядела… тогда ты призналась мне, что беременна… а я предложил тебе выйти за меня замуж. Возможно, тебе следовало согласиться.

– Да, возможно. Но я не хотела осложнять тебе жизнь… – Эмма не закончила фразы и отпила из бокала.

Блэки поудобнее устроился в кресле. Слабая улыбка заиграла на его губах. Затем он кивнул головой и сказал:

– Сегодня ты так хороша, Эмма. Ты самая прелестная девушка во всем графстве.

– Ты пристрастен, – прошептала она с доброй улыбкой, глядя на него так же ласково, как и он на нее.

Блэки расправил плечи, пристально посмотрел на нее в полумраке комнаты.

– Я никогда не смогу выразить словами, что значила для меня наша поездка. Те восемь месяцев вознаградили меня за все плохое, что случилось со мной на протяжении всей моей жизни – за боль, за разбитое сердце, за горечь. И я очень благодарен тебе, дорогая.

– Какие замечательные слова ты сейчас сказал, Блэки. Но на самом деле мне следует благодарить тебя за то, что ты реализовал свой План с большой буквы.

– То был хороший план… – Блэки вдруг замолчал. Его лицо исказила гримаса боли. Эмма моментально вскочила на ноги и склонилась над ним.

– Что случилось? Ты болен? Он покачал головой:

– Нет, ничего… Просто что-то с желудком.

– Я сейчас позвоню доктору, а потом отведу тебя наверх и уложу в постель. – Эмма повернулась и шагнула к столику у окна.

– Нет-нет. – Он попытался остановить ее, но его рука бессильно упала – Я не смогу подняться, Эмма.

– Сможешь, – настаивала она. – Я тебе помогу.

Блэки медленно, очень медленно покачал головой.

– Сейчас я уж точно позвоню доктору Хэдли, – решительно объявила Эмма.

– Сядь рядом со мной. Пожалуйста, – попросил он. – Всего лишь на пару минут.

Эмма пододвинула к нему поближе пуфик, уселась, взяла его руки в свои и заглянула ему в лицо.

– Что ты хочешь сказать, Блэки?

Он сжал ее пальцы, улыбнулся. Вдруг его глаза широко распахнулись.

– Всю мою жизнь, – хрипло прошептал он, – я знал тебя всю мою жизнь. Мы прошли через столько испытаний вместе…

– Да, – подтвердила она. – Верно, я и не знаю, что бы я без тебя делала.

Он глубоко и тяжело вздохнул:

– Мне очень грустно оставлять тебя одну. Очень грустно, любимая.

Эмма не могла произнести ни слова. Слезы подступили к ее глазам, покатились по ее морщинистым щекам, закапали на белый шелковый воротник ее платья, на изумрудную брошь и на их переплетенные руки.

Глаза Блэки вновь широко открылись, и он еще внимательнее посмотрел на нее, словно пытаясь запечатлеть в памяти ее лицо. А потом сказал удивительно ясным голосом:

– Я всегда любил тебя, дорогая.

– И я всегда любила тебя, Блэки.

Мимолетная улыбка скользнула по его бледным губам. Его веки дрогнули, опустились и застыли. Голова его склонилась на бок. Рука его вдруг ослабла в ее руке.

– Блэки, – сказала Эмма. – Блэки!

Ответом ей была тишина.

Эмма не выпускала из крепко сжатых ладоней его руки, закрыв глаза. Слезы ручьями катились из-под ее старых век. Она склонила голову на их сплетенные руки, омытые ее слезами.

– Прощай, мой самый лучший друг, прощай, – наконец выговорила она. И долго еще продолжала тихо плакать, не в силах остановить поток слез. Сердце ее, переполненное любовью к нему, разрывалось от боли.

Однако в конце концов Эмма подняла голову, опустила его руку и с усилием встала на ноги. Склонившись над ним, она ласково отвела со лба его белоснежные волосы и поцеловала в ледяные губы.

«Какой он холодный», – подумала она.

Неуверенными медленными шагами Эмма побрела к его креслу около окна, где он так часто сидел и смотрел в сад, взяла маленький шерстяной плед, клетчатый, как форма Сифордских горцев, и укутала ему ноги и грудь.

Затем так же медленно вернулась к столу, взяла телефонную трубку и дрожащими руками набрала номер Бек-Хаус. Ей ответил Шейн.

При звуке его звонкого и ясного голоса слезы еще сильнее хлынули у нее из глаз.

– Блэки… – с трудом выговорила Эмма – Он умер… Пожалуйста, Шейн, приезжай.

Меньше чем через час прибыл Шейн, а с ним Пола, Эмили и Уинстон.

Она нашли Эмму рядом с Блэки. Она сидела на пуфе, склонив седую голову и положив руку ему на колено. Эмма не повернулась и даже не пошевелилась. Она просто сидела и смотрела в огонь.

Шейн поспешил к ней, легонько прикоснулся к ее плечу и наклонился.

– Я здесь, тетя Эмма, – произнес он с нежностью. Она не ответила.

Шейн взял ее за руки и медленно приподнял. Наконец Эмма повернула голову, заглянула ему в лицо и зарыдала. Шейн обнял ее и начал успокаивать.

– Я уже тоскую без него, а ведь он умер только что, – всхлипнула Эмма. – Как мне теперь жить без Блэки?

– Тише, тетя Эмма, тише, – бормотал Шейн. Он отвел ее к дивану, сделав глазами знак Поле, которая стояла в дверях, бледная и дрожащая. Она подошла и села рядом со своей бабушкой. Эмили присоединилась к ним, и обе внучки принялись утешать Эмму.

Шейн приблизился к Блэки. В горле у него стоял ком. Слезы текли по щекам. Он заглянул в лицо деда и увидел, каким спокойным оно стало в смерти, а потом наклонился и поцеловал морщинистую щеку.

– Прощай, дедушка, – произнес он тихо и печально. – Пусть земля тебе будет пухом.


Глава 41


– Через два дня твой день рождения, бабушка, и я думала, может, нам устроить… – осторожно начала Пола.

– Дорогая, – мягко, но с гримасой неудовольствия прервала ее Эмма. – Не поднимай эту тему. Блэки умер всего пару недель назад, и я вовсе не в настроении праздновать.

– Знаю, я и не предлагаю большой вечеринки. Просто скромный обед здесь, в Пеннистоун-ройял. Будем только мы с Эмили, Уинстон и мои родители. Нам казалось, что тебя это немножко взбодрит.

– Взбодрит, – медленно повторила Эмма, а затем похлопала Полу по руке. – Не думаю, чтобы меня сейчас хоть что-то могло взбодрить. Но полагаю, все равно надо ползти по жизни дальше. Пожалуйста, не приглашай больше никого. Я не очень-то хочу сейчас кого-либо видеть. Люди утомляют меня.

– Обещаю – не приглашу ни единой души, – поклялась Пола, довольная, что ее предложение прошло.

– И никаких подарков. Мне они не нужны. На мой взгляд, дожив до восьмидесяти одного года, приличнее выслушивать соболезнования, чем получать подарки и прыгать от восторга.

– Не беспокойся, бабушка, мы организуем все очень скромно и буднично. И тебе пойдет на пользу, если мама с папой поживут здесь несколько дней.

– Да, – пробормотала Эмма. Она опустила взор на альбом, лежавший у нее на коленях. Только что, перед самым приходом Полы, она рассматривала его. С отсутствующим видом Эмма посмотрела старые фотографии, и ее мысли на несколько секунд унеслись в прошлое. Затем она подняла голову и пододвинула альбом к Поле. – Посмотри-ка на нас – Блэки, Лауру и меня. Мы стоим перед моим новым магазином в Армли. Вот я – в берете.

– Да, я узнала тебя, – Пола множество раз видела альбом и знала все его страницы наизусть, но, желая поднять настроение бабушке, предложила: – Давай посмотрим еще, и ты расскажешь мне что-нибудь интересное о первых шагах твоей карьеры. Ты знаешь, как я люблю твои истории.

Эмма кивнула и сразу же заговорила, внезапно загоревшись. Две женщины, старая и молодая, сидели бок о бок в верхней гостиной, перебирая страницы жизни Эммы Харт.

Неожиданно Эмма замолчала, пристально взглянула на Полу и спросила:

– Как ты думаешь, сколько я еще проживу?

Пола в растерянности смотрела на нее, не зная, что ответить, и внезапно в душу к ней заползла тревога. Затем она откашлялась и твердо произнесла:

– Очень долго, дорогая моя.

– Ты большая оптимистка, – бросила Эмма и отвернулась, глядя в никуда с отрешенным выражением лица.

– Ты в прекрасной форме для своего возраста – просто на удивление – и у тебя сохранилась прекрасная память, – воскликнула Пола. – У тебя впереди еще много лет, если ты не перестанешь заботиться о себе.

Мудрые старые глаза Эммы внимательно посмотрели на взволнованное лицо внучки, и губы ее растянулись в медленной улыбке.

– Да, да, ты совершенно права. Не знаю, что на меня сегодня нашло – какие-то нездоровые мысли. Смерть Блэки стала для меня очень тяжелым ударом, но, наверное, мне все равно надо думать о хорошем. – Старая леди хихикнула. – Пусть я стара и несколько поизносилась, но все равно не хочу покидать этот мир.

– Вот и умница, бабуля.

Эмма ничего не ответила. Она встала и подошла к окну. Ее взору предстал сад и нарциссы, качающиеся на ветру. «Какой прекрасный день, – подумала она – Еще один чудесный весенний день… точно такой же, как день похорон Блэки. Как бесконечна вечно обновляющаяся земля. Да, в смерти всегда заключена жизнь». Еще раз вздохнув, Эмма вернулась к камину и уселась в кресло у огня.

– Как славно, что ты пришла меня навестить, Пола, дорогая. Но сейчас я хотела бы ненадолго остаться одна, отдохнуть перед обедом.

Пола наклонилась и поцеловала ее в щеку. Сердце ее разрывалось от любви к Эмме.

– Хорошо, бабушка, завтра я забегу вместе с детьми.

– Очень мило, – отозвалась Эмма и, после того как ее внучка вышла из комнаты, поудобнее устроилась в кресле и задумалась. «Молодые не могут понять, – подумала она. – Пола очень старается, но и она не знает, что такое остаться единственной из всех своих современников. Все они уже покинули наш мир, умерли и похоронены. Мои лучшие друзья, те, кого я любила. Даже врагов не осталось, чтобы будоражить мою кровь и будить во мне жажду схватки. Я так одинока без Блэки. Мы поддерживали друг друга все эти годы – он и я. Вместе встречали мы наш закат. У нас было столько общих воспоминаний, мы столько пережили вдвоем, столько дали друг другу любви и дружбы. Всю свою жизнь я шла рука об руку со своим милым ирландцем. Я не ожидала, что он уйдет вот так. Я знала, что он стар, как стара и я сама, но он казался, подобно мне, таким же сильным и непобедимым. Забавно, но мне всегда казалось, что я умру первой. Что мне делать? Как жить без него?»

Чувство горечи и ощущение огромной потери вновь овладели Эммой, как уже не раз случалось за две недели, прошедшие со дня внезапной смерти Блэки. Слезы подступили к ее глазам, и она подавила рыдание, поднеся руку к дрожащим губам. «Как не хватает мне Блэки. Как пусто без него. Мне следовало бы рассказать ему о Шейне и о его любви к Поле. Я не хотела огорчать Блэки. Он очень переживал бы. Но теперь я жалею, что смолчала».

Эмма обтерла ладонью влажные щеки и откинулась в кресле. Невыносимое чувство одиночества переполнила ее. Эмма снова закрыла глаза и спустя несколько минут задремала, а затем и погрузилась в сладкий сон.


Расставшись с бабушкой, Пола спустилась вниз в поисках Эмили. Она ее обнаружила в библиотеке, и теперь они сидели рядом и говорили об Эмме.

– Она, конечно, хорохорится, – заметила Пола, – но в глубине души невыносимо страдает.

Эмили озабоченно нахмурила лоб.

– Я согласна с тобой. Она чувствует себя абсолютно потерянной без Блэки. Думаю, жизненная энергия покинула ее. Честно говоря, недавно я даже пожалела, что мы не нашли ничего против Джонатана. По крайней мере, тогда в ней пробудится интерес к жизни, она разозлится и от ее отрешенности не останется и следа.

– Перед смертью Блэки ее так занимали планы твоей свадьбы, – заметила Пола – Ты не могла бы снова заинтересовать ее?

– Не думай, что я не пыталась.

– Знаешь, остается только один способ, – с энтузиазмом воскликнула Пола – Эмма Харт всю жизнь работала как заводная. В бизнесе она находила утешение в дни горестей, волнений и печали. Мы должны убедить ее вернуться… Вновь подставить спину под седло.

Эмили облегченно расправила плечи. Ее лицо просветлело.

– Давно я не слышала ничего умнее! Да и сама бабушка часто говорила, что намерена умереть не в постели, а на работе. Давай так и поступим. – Но тут же ее лицо омрачилось, она прикусила губу и огорченно покачала головкой. – Не уверена, что она согласится. Она может решить, что своим появлением на фирме оттеснит нас… Ты же знаешь, она бывает очень упряма.

– Все равно надо попробовать. Лично я думаю, что это – ее единственное спасение. Если мы не пробудим ее к активности, не заставим работать – она просто зачахнет на наших глазах и умрет.

– Согласна. Можешь на меня рассчитывать. Да, вот еще… – Эмили поколебалась, бросила на Полу осторожный взгляд и наконец выпалила: – Почему бы тебе не перебраться сюда вместе с Норой и детьми? По крайней мере, до возвращения Джима из больницы.

– Странно – я подумала о том же, когда беседовала с бабушкой несколько минут назад. Ничто так не оживляет атмосферу в доме, как пара малышей. К тому же, возможно, в обществе правнуков Эмма обретет новый интерес к жизни.

– Так когда ты сможешь переехать в Пеннистоун-ройял?

Пола рассмеялась:

– Завтра тебя устроит?

– Великолепно. Если хочешь, я приеду и помогу тебе.

– Спасибо, я буду рада. А в понедельник утром я освобожу бабушкин кабинет в магазине в Лидсе и переберусь в свой старый. Вечером того же дня, на обеде в честь ее дня рождения, мы огласим наше предложение. Я предупрежу моих родителей – может, они смогут добавить пару слов, чтобы убедить ее. – Пола встала – А теперь мне пора идти. Надо заскочить в больницу. Я обещала Джиму навестить его ближе к вечеру.

Кузины вышли из библиотеки и через Каменный зал направились к парадной двери.

Перед тем, как ступить на лестницу, Эмили взяла Полу за руку и тихим голосом спросила:

– Джим там уже десять недель. Сколько ему еще осталось?

– Месяц-полтора, если дело пойдет на поправку. Иначе же… – Пола слабо пожала плечами. – Иначе его задержат на большой срок, разумеется.

Эмили пристально посмотрела на двоюродную сестру и голосом, полным напряжения, заметила:

– Думаю, ты не рассердишься на меня за мои слова, но я надеюсь, Джим понимает, что пить ему запрещено. Ведь ему теперь и капли взять в рот нельзя, и…

– Он знает, – перебила Пола. – И можешь не сомневаться, что уж я-то точно знаю. Спасибо за заботу, Эмили. Шаг за шагом – только так теперь я могу жить, занимаясь лишь проблемами сегодняшнего дня и не думая о завтрашних. Иначе я сойду с ума. И, честно говоря, сейчас меня больше всего заботит наша бабушка.

– Я тебя понимаю, и я смотрю на вещи точно так же. Можешь не сомневаться – я всегда помогу тебе по мере своих сил и возможностей.


Они просили и умоляли, хитрили и шли напролом. Все трюки шли в ход, лишь бы убедить Эмму Харт вернуться к работе.

Но она неизменно и совершенно категорически отказывалась. Ее позиция оставалась неизменной. Она только решительно качала головой и повторяла снова и снова, что она ушла на покой и не собирается ничего менять.

В конце концов Пола и Эмили смирились, по крайней мере с виду. Но не упускали случая за едой обронить пару многозначительных фраз и полунамеков. Они постоянно обращались к ней за советами, даже когда на самом деле в них не нуждались, и всячески старались пробудить в ней интерес и желание вновь играть активную роль в созданном ею деле.

Эмма отлично видела их игру и улыбалась про себя. Ее трогала их любовь и забота, но она не собиралась менять свое решение вести тихую жизнь в Пеннистоун-ройял.

А затем наступило утро в середине мая, когда Эмма проснулась рано и почувствовала, что ее переполняет прежняя энергия, нетерпение и энтузиазм. Она удивилась и некоторое время лежала в постели, погрузившись в размышления.

– Я с ума сойду от скуки, – объявила она Хильде, когда экономка в восемь часов принесла ей поднос с завтраком.

Та поставила поднос на колени Эмме и сочувственно покачала головой.

– Разумеется, миссис Харт. Всю жизнь вы вели такой активный образ жизни, что нынешнее спокойное и размеренное существование неестественно для вас. Возможно, вам следует попросить Тилсона отвезти вас сегодня в Лидс. Вы могли бы поесть вместе с мисс Полой или мисс Эмили. Вам пойдет только на пользу, если вы ненадолго выберетесь из четырех стен – я уверена.

– У меня есть идея получше, – задумчиво произнесла Эмма. – Начну-ка я каждый день ходить в контору. Конечно, я определенно не желаю работать ежедневно и с утра до вечера. Но с другой стороны, мне надо чем-то заняться. – Эмма с выражением раскаяния покачала головой. – Мне давно уже следовало помогать Эмили планировать ее свадьбу. Я совсем забыла о своих обязанностях. Эгоистичная старуха – вот кто я… Сидела и жалела себя, потому что все мои прежние друзья умерли. – Ее морщинистое лицо вдруг озарилось улыбкой. – Ведь мои внучки тоже мои друзья, верно, Хильда?

– Можете не сомневаться, миссис Харт, – ответила та. – И мисс Эмили с удовольствием примет вашу помощь, ведь ее мать живет в Париже и, похоже, совсем не думает о свадьбе дочери. А у девушки столько забот, да и время уже поджимает. Пятнадцатое июня ведь не за горами, мадам. – Хильда расплылась в улыбке. – А сейчас я пойду вниз и скажу Тилсону, чтобы он подавал машину примерно к половине одиннадцатого. Хорошо?

– Прекрасно, Хильда. Большое спасибо.

Без десяти двенадцать Эмма Харт вошла в свой огромный универмаг в Лидсе. Она прекрасно выглядела в сшитом по заказу платье темно-голубого цвета и в пальто того же тона. Молочного цвета жемчуга охватывали ее шею. Бриллианты блестели в ушах. Седые волосы были аккуратно уложены, а макияж безупречен.

Быстрым и решительным шагом, с улыбкой на губах прошла через отдел косметики на первом этаже.

Когда она остановилась, чтобы поздороваться с многочисленными продавцами, она почувствовала, что тронута почти до слез тем теплым приемом, который ей оказали все они.

Эмма поднялась на лифте для старших сотрудников и на миг заколебалась перед дверью своего кабинета. Ее мучил вопрос – что скажут Пола и Эгнесс. Наконец она повернула ручку двери и вошла.

Пола и Эгнесс стояли у стола секретарши, с головой уйдя в разговор. Когда дверь распахнулась, обе женщины автоматически повернули головы. При виде Эммы они онемели. Ее появление явно стало для них полной неожиданностью.

– Ну что ж, – сказала Эмма. – Я вернулась. И надолго. – Она начала смеяться, глядя на изумленные выражения их лиц и с нарочитым северным акцентом добавила: – Ну, хватит смотреть на меня, как баран на новые ворота. Скажите же что-нибудь.

Пола радостно улыбнулась.

– Добро пожаловать, бабушка, – произнесла она, идя ей навстречу и взяв ее за руку, – Твой кабинет ждет тебя – уже несколько недель.

В последующие за тем месяцы у Эммы часто возникало ощущение, что время понеслось вскачь, как сорвавшаяся с привязи лошадь. Ежедневно она приезжала в Лидс к одиннадцати и работала до четырех. Вскоре она уже вошла в курс всех событий и с вновь пробудившимся интересом следила за функционированием своей колоссальной деловой империи, хотя всю рутинную работу по управлению ею Эмма полностью передоверила внукам. Она наотрез отказалась вновь взять штурвал в свои руки, лишний раз заметив, что удалилась от дел еще год назад и не собирается возобновлять руководство своими многочисленными предприятиями. Она согласилась стать лишь своего рода консультантом, и в случае нужды всегда готова была дать точную и мудрую рекомендацию. А ум ее остался по-прежнему острым, проницательным и тонким.

Итак, продолжая пристально приглядывать за делами компании, Эмма посвятила почти все свое время подготовке к двум свадьбам, намеченным соответственно на июнь и июль. Эмили с огромным облегчением приняла помощь бабушки, точно так же, как и Мэгги Рейнольдс, – невеста Александра. Мать Мэгги умерла уже довольно давно, а ее отец, отставной армейский полковник, в последнее время не слишком хорошо себя чувствовал. К тому же он, человек суровый и замкнутый, не очень-то интересовался столь далеким от круга мужских увлечений событием, как свадьба собственной дочери.

Со свойственной ей эффективностью и редкостной способностью полностью концентрироваться на решаемой проблеме, Эмма медленно, но верно двигалась вперед. Она занималась приглашениями, списком гостей, поставщиками продуктов и цветов, портными и музыкантами, которым предстояло играть на обоих торжествах. Она нанесла несколько визитов преподобному Эдвину Легрису, дабы обсудить по отдельности каждую церемонию, которые ему предстояло лично провести в Рипонском соборе. Эмма подолгу беседовала с органистом и руководителем хора и помогла будущим парам отобрать соответствующую музыку.

Ни одной, даже самой мельчайшей детали она не пустила на самотек. Эмма Харт стремилась к идеалу и твердо решила его добиться, невзирая на траты времени, сил и денег. Как-то вечером Уинстон сказал ей:

– Как хорошо, что вы снова вернулись, тетя Эмма, снова встали во главе войска и время от времени щелкаете хлыстом, как раньше в «Гнезде цапли». Что бы без вас делали?

– Не сомневаюсь, что справились бы, – как всегда уверенно отозвалась Эмма, но замечание Уинстона доставило ей удовольствие. Ей хотелось чувствовать себя нужной и полезной, – подумала она в тот вечер, укладываясь спать. Она также призналась себе, что предсвадебная суета отвлекла ее от смерти Блэки, облегчила ее горе и чувство одиночества. «Вот что значит полезная деятельность, – пробормотала она себе под нос, натягивая ночную рубашку. – И счастливые события. Все, что нужно любому старику, чтобы почувствовать смысл дальнейшей жизни».

С сердцем, преисполненным любви, гордости и радости, следила Эмма, как Эмили шла к величественному алтарю Рипонского собора под руку с отцом, Тони Баркстоуном, в полдень пятнадцатого июня.

Ее молоденькая внучка в тот день выглядела очаровательной, как никогда. В своем свадебном наряде из белой тафты она напоминала хрупкую статуэтку из знаменитого дрезденского фарфора. Платье было выполнено в классическом стиле с кринолином и лилиями. Те же цветы, только вышитые из шелка, украшали маленькую корону, венчавшую украшенную фатой голову невесты. Из украшений, помимо обручального кольца, она надела только каплевидные бриллиантовые сережки, подаренные ей Эммой в 1968 году, да еще ниточку жемчуга – подарок тетушки Шарлотты, которая получила его сразу после первой мировой войны от брата Эммы, Уинстона, в день собственной помолвки. Подружками невесты были сводные сестры Эмили, Аманда и Франческа, очаровательные в своих платьях из голубой тафты и с венками из жимолости на головах.

Свадебный прием состоялся в саду в Пеннистоун-ройял, л двигаясь в толпе членов своей семьи, друзей и многочисленных гостей, Эмма снова и снова повторяла про себя, как ей повезло, что она дожила до такого важного дня в жизни как Эмили, так и ее самой. Погода стояла божественная. С ослепительно голубого неба ярко сияло золотое солнце. Оглядевшись вокруг, Эмма решила, что никогда еще ее сад не выглядел таким чарующе красивым, никогда еще столько цветов не оживляли своим многоцветьем свежую зелень травы и деревьев. В тот день у Эммы были обострены все чувства, и она смотрела на красоту окружающего мира и на сновавших вокруг людей еще более проницательными, чем всегда, глазами. Мельчайшие вещи вдруг обрели новую значимость и важность, и на какой-то миг Эмму переполнило чувство неведомого ей доселе спокойствия и умиротворения.

Сидя за чашкой чая и наблюдая за танцующей молодежью, Эмма думала о своей трудной жизни, о борьбе, которую ей довелось вести, о боли и печалях, что выпали на ее долю, о потерях и поражениях, которые она испытала. И вдруг все это показалось ей совсем несущественным. «Я такая счастливая, – пробормотала она. – Счастливее многих. Я знала великую любовь, имела добрых и преданных друзей, добилась ошеломляющего успеха, составила гигантское состояние и всю свою жизнь наслаждалась крепким здоровьем. И, что важнее всего, у меня есть внуки и внучки, которые любят меня, заботятся обо мне в мои преклонные годы. О да, я очень счастлива, что у меня есть все это».

Пять недель спустя, в конце июля, Эмма испытала похожие чувства, когда ее внук женился на Маргарет Рейнольдс. Мэгги тоже была очаровательна, элегантна и грациозна в своем строгом платье из темно-кремового атласа с высоким воротом, длинными узкими рукавами и изящной юбкой с длинным шлейфом. К ней Мэгги надела атласную шляпку без полей, украшенную мелким жемчугом и фатой из брюссельских кружев. Замечательная июньская погода продержалась до июльской церемонии в Рипонском соборе и до приема в парке величественного старого дома Эммы.

Как-то в воскресенье, примерно через неделю после второй свадьбы, Эмма и Пола вышли погулять по саду Пеннистоун-ройял. Вдруг Эмма сказала:

– Спасибо, что вытащила меня из депрессии после смерти Блэки. Иначе я не дожила бы до двух таких радостных дней и не увидела бы, как Эмили вышла за Уинстона, а Сэнди женился на Мэгги. – Она задорно подмигнула Поле и добавила: – Теперь, если повезет, я могу дождаться, когда в самом недалеком будущем в моей семье появится еще парочка новых правнуков.

– Обязательно дождешься, бабушка, – воскликнула Пола, улыбнувшись ей в ответ. – Я сама об этом позабочусь.

Эмма взяла Полу под руку, и они вместе не спеша побрели по Аллее Рододендронов. Через некоторое время Эмма тихо произнесла:

– Я рада, что Джим вернулся из больницы как раз вовремя, чтобы успеть, по крайней мере, на свадьбу Александра.

– И я тоже, бабушка, – ровным тоном ответила Пола. – И он гораздо лучше себя чувствует. Бедный Джим – он испытал такое глубокое падение, после которого остается только подниматься вверх.

– Да, дорогая, будем надеяться. – После короткого колебания Эмма продолжила: – Я пыталась поговорить с ним насчет его нервного срыва, чтобы выяснить причину случившегося. Но, боюсь, он не очень откровенен. Я права?

– Да. Похоже, он не может говорить об этом, даже со мной. Я решила, что лучше не давить на него. Уверена, он станет откровеннее попозже. – Пола вздохнула. – У Джима какие-то странности. Доктор Хэдли рассказал мне, что психиатр в больнице тоже оказался в некотором затруднении. Очевидно, он так и не смог добраться до истоков его болезненного состояния.

Эмма ничего не ответила, и они молча пошли дальше и наконец уселись на скамеечку на вершине холма. Эмма глядела вперед, все еще думая о Джиме. Выражение ее лица стало печальным – она гадала, почему он так замкнулся в себе и даже не смог раскрыться перед врачом, который мог бы помочь ему.

Пола присмотрелась к бабушке и спросила:

– О чем ты задумалась? Ты вдруг так помрачнела.

– Так, пустяки, – пробормотала Эмма – Я рада, что Джим поехал в мой дом на юге Франции вместе с Дэзи и Дэвидом. Думаю, отдых очень пойдет ему на пользу. Солнце, свежий воздух, активный образ жизни, много хорошей еды и сон всегда делают чудеса. Когда он вернется в конце августа, он сможет приступить к работе в газете – Не дожидаясь ответа, Эмма с любопытством посмотрела на Полу. – Ведь правда? Ты ничего от меня не скрываешь, милая?

– Нет-нет, что ты? – Воскликнула та, отвлекаясь от собственных тревожных мыслей. – Я, как и ты, счастлива, что он согласился поехать отдыхать с моими родителями.

– Странно, что он не настоял, чтобы ты поехала с ним, – заметила Эмма, с большим интересом взглянув на внучку.

– Я обещала Джиму, что приеду к ним на недельку в середине августа, если ты не против. Вообще-то, я надеялась, что и ты составишь мне компанию.

– Ну нет, я больше не путешественница. Я останусь здесь и буду присматривать за моими правнуками. – Эмма помолчала и добавила, словно мимоходом. – Я бы хотела, чтобы ты осталась в Пеннистоун-ройял. Если Джим согласится и захочет жить здесь, разумеется. Дом такой большой и мне в нем покажется пусто без крошки Эмили. – Эмма расхохоталась. – Пожалуй, надо перестать так ее называть, да? В конце концов, она теперь замужняя дама.

– И ни на миг не забывает об этом, – со смехом подхватила Пола. – Я бы хотела, чтобы мы жили здесь с тобой, бабушка. Я поговорю с Джимом при встрече. – Пола едва удержалась, чтобы не рассказать Эмме о своем твердом решении поговорить с Джимом о разводе. Но, искоса взглянув на бабушку, она передумала. Зачем тревожить ее? Гораздо лучше сперва самой решить вопрос с мужем.


Глава 42


Жарким днем в конце августа Эмма сидела за столом своего кабинета в универмаге Лидса и проверяла для Полы список проданных товаров. Совершенно неожиданно у нее возникло чувство, что она не одна в комнате. Эмма быстро вскинула голову и посмотрела на открытую дверь, ведущую в кабинет Полы, ожидая увидеть в проеме фигуру внучки. Полы там не было.

– Так. У меня начинаются галлюцинации, – вслух сказала Эмма и усмехнулась. «А теперь я еще говорю сама с собой, – подумала она. – Надеюсь, я не становлюсь слабоумной. Вот это я уже не перенесу».

Она отложила ручку и с отвращением уставилась на листок цифрами. Ей совершенно не хотелось работать. Эмма взглянула на часы. Почти пять. Примерно в это время Пола отправлялась в инспекционный обход какого-нибудь этажа универмага. Возможно, сейчас она встречается с Эмили в обувном салоне «Райн-Дельман». Когда Эмили в первой половине дня позвонила ей в офис, она сказала что-то о покупке обуви.

Довольная улыбка тронула уголки губ Эммы, за секунду до этого сжатых самым решительным образом. Сегодня вечером, как обычно по пятницам, они устраивают девичник в Пеннистоун-ройял. Бабушка, две ее внучки и Мерри О'Нил.

Эмма откинулась на спинку кресла, предвкушая предстоящий вечер, но вдруг зажмурилась от невыносимо яркого света, который неожиданно хлынул в окна.

– Какое яркое солнце, просто ослепительное, – пробормотала она себе под нос, поднялась из-за стола и пересела на диван.

Эмма зажмурилась, пытаясь спастись от заполнившего комнату резкого, неестественного света. Но он, казалось, проникал сквозь тонкую кожу ее старых век, и тогда она открыла глаза. «Просто ослепляет, – снова пронеслось у нее в голове. – Надо попросить Полу зашторить здесь окна. В такой солнечный день тут прямо-таки невыносимо».

Эмма вернулась, чтобы укрыться от нестерпимого свечения. Ее взгляд упал на фотографии в рамках, стоявшие на столике около дивана. Серебро, медь и стекло словно полыхали огнем, отражая заполнившее кабинет сияние, И любимые лица смотрели на нее с карточки с нетерпением, словно звали ее. Да, в последнее время они действительно часто звали ее… Лаура и Блэки, братья Уинстон и Фрэнк. И Пол. Ее дорогой Пол. Вот уже несколько дней их образы так ярко ожили в ее воображении, их голоса так звонко и отчетливо звучали в ее голове, что они казались Эмме реальными, живущими до сих пор на этом свете.

Когда Эмма думала о прошлом, оно было для нее более важным, чем настоящее. Ее постоянно навещали воспоминания об ушедших днях, и сила и отчетливость воспоминаний удивляли ее саму. Они поглощали ее, уносили в иное временное измерение, и порой ей казалось, что и время само застыло на каком-то давнишнем повороте, где сама она была молодой женщиной. Да, те, кого она любила, те, кто умер, оживали в часы ее бодрствования и окружали ее в долгие бессонные ночи. За последнюю неделю ей приснилось очень много странных снов, и они присутствовали в них во всех.

Улыбаясь про себя, Эмма потянулась за фотографией Пола. Она крепко взяла ее в руки и вгляделась в черты дорогого лица. Как часто за последние двое суток она брала этот портрет. Он словно притягивал ее своей улыбкой, своими смеющимися глазами.

Свечение в комнате стало таким невыносимо ярким, что старая женщина опять зажмурилась. Словно тысяча нацеленных на середину комнаты прожекторов вспыхнули одновременно. Эмма крепко прижала к груди фотографию Пола и широко открытыми глазами уставилась на сверхъестественное сияние, которое почему-то больше ее не тревожило. В нем чувствовалось нечто величественное и прекрасное.

Но через несколько секунд она опустила голову на высокую спинку дивана и сомкнула ресницы. С губ Эммы сорвался тихий вздох наслаждения. Ее переполняло ощущение счастья, такое безграничное, какого она никогда раньше не испытывала и даже не подозревала о существовании столь сильного чувства. Приятное тепло разлилось по ее телу. «Как хорошо», – подумала Эмма. И она, которая всю жизнь не могла толком согреться, наконец почувствовала себя уютно и преисполнилась умиротворенности. Ее клонило в сон, силы полностью оставили ее. И в то же время Эмма чувствовала себя полной неведомой ей прежде энергии. И постепенно ей стало ясно еще кое-что. Он находился здесь. В одной комнате с ней. Вот чье присутствие она почувствовала несколько минут назад.

Он вышел из-за пелены света и начал приближаться к ней все ближе и ближе. Но как он молод… Он выглядит точно так же, как в тот вечер, когда Эмма впервые увидела его в отеле «Ритц» в годы первой мировой войны. И на нем военная форма. Майор Пол Макгилл из Австралийского корпуса. Вот уже возвышается над ней, улыбаясь своей обезоруживающей улыбкой. Огромные голубые глаза чисты и полны любви. «Я так и знал, что найду тебя в конторе, – произнес Пол. – Но тебе пришла пора отдохнуть. Твоя работа на Земле окончена. Ты совершила все, что тебе полагалось совершить, сделала все, за чем явилась на свет. А теперь ты должна пойти со мной. Я ждал тебя больше тридцати лет. Пойдем, моя Эмма».

Он улыбнулся и протянул руку. Эмма улыбнулась в ответ, но тут с ее губ сорвался вздох: «Подожди, Пол. Не забирай меня еще несколько минут. Позволь мне еще раз увидеть их… Полу и Эмили. Они вот-вот придут сюда. Дай мне попрощаться с моими девочками. А потом я последую за тобой и последую с радостью. Теперь я хочу быть с тобой. Я тоже знаю, что мое время пришло». Пол с улыбкой шагнул назад, отступив за пелену волшебного свечения. «Обожди меня, дорогой», – вскричала Эмма. «Да, я здесь, – отозвался он. – Я больше никогда тебя не покину. Теперь ты в безопасности». Эмма простерла руки ему вослед.

Фотография выпала у нее из рук на пол. Стекло со звоном разбилось. Эмму охватила такая слабость, что она не могла подобрать ее. У нее не хватало сил даже открыть глаза.

Войдя в смежный с этой комнатой кабинет, Пола и Эмили услышали внезапный шум. В панике они переглянулись и бросились к бабушке.

Эмма без движения лежала на подушках дивана. Такое спокойствие и умиротворенность были написаны на ее лице, что они сразу почувствовали неладное. Пола успокаивающим жестом дотронулась до руки кузины, и они вдвоем приблизились к дивану.

– Она просто вздремнула, – с облегчением прошептала Эмили. Она заметила на полу фотографию, подобрала ее и поставила на место.

Но Пола более внимательно смотрела на тихое и спокойное лицо бабушки. От ее взгляда не ускользнули ни заострившийся нос с побелевшими ноздрями, ни бледные губы, ни помертвевшие щеки.

– Нет, она не спит. – У Полы задрожали губы. – Она умирает. Наша бабушка умирает.

Краска отхлынула от лица Эмили. Она окаменела от страха. Ее зеленые глаза, точно такие же, как у Эммы наполнились слезами.

– Нет. Нет, не может быть. Надо немедленно позвонить доктору Хэдли.

У Полы пересохло в горле, слезы застилали ей глаза. Она смахнула их дрожащей рукой.

– Слишком поздно, Эмили. Думаю, это ее последние минуты. – Пола подавила рыдание и, опустившись на колени у ног Эммы, взяла в руки ее старую морщинистую ладонь. – Бабушка, – ласково прошептала она. – Это я, Пола.

Веки Эммы дрогнули. Ее лицо посветлело от радости.

– Я ждала тебя, дорогая. Тебя и Эмили. Где она? Я ее не вижу, – произнесла она слабым угасающим голосом.

– Я здесь, бабушка, – выдохнула Эмили омертвевшими губами. Она тоже опустилась на колени и взяла другую руку Эммы.

Та увидела ее и слегка наклонила голову. Ее глаза на миг закрылись, но тут же она вновь подняла веки. Из последних сил распрямившись, старая миссис Харт в упор посмотрела в залитое слезами лицо Полы.

– Я просила тебя удержать мою мечту, – проговорила она слабым, но отчетливым и даже молодым голосом. – Но ты должна иметь еще и свою собственную мечту, Пола. И ты тоже, Эмили. И вы обе должны бороться за свою мечту… всегда. – Она снова откинулась на спинку дивана, словно без сил, и закрыла глаза.

Обе внучки, не в силах вымолвить ни слова, смотрели на свою бабушку, крепко сжимая ее руки. Обе они онемели от горя. Мертвую тишину в комнате нарушали только их приглушенные рыдания.

Внезапно Эмма вновь открыла глаза. Она улыбнулась Поле, затем Эмили и отвела от них взор. Ее взгляд устремился в далекую-далекую даль, словно она увидела там нечто, невидимое ни для кого, кроме нее одной.

– Да, – промолвила Эмма. – Теперь пора.

Ее зеленые глаза загорелись невиданным блеском, словно освещенные изнутри чистейшим пламенем. И она улыбнулась своей неповторимой улыбкой, от которой засветилось все ее лицо, а затем с выражением глубокой задумчивости и глубочайшей нежности Эмма в последний раз посмотрела на внучек. Ее глаза закрылись.

– Бабуля, бабуля, мы так тебя любим, – Эмили зарыдала так, словно ее сердце разрывалось на части.

– Она ушла с миром, – прошептала Пола. Слезы ручьями текли по ее щекам. Затем она встала и поцеловала бабушку в губы. Капельки слез упали на лицо умершей.

– Ты навсегда останешься в моем сердце. До самой моей могилы. Ты – самая лучшая часть меня.

Эмили покрывала поцелуями маленькую кисть Эммы. Теперь она тоже поднялась на ноги. Пола отошла в сторону, чтобы ее кузина могла попрощаться с Эммой.

Эмили погладила Эмму по щеке и поцеловала ее в губы.

– Ты будешь жить, пока жива я, бабушка. Моя любовь к тебе не умрет. И я никогда тебя не забуду.

Машинально Пола и Эмили прижались друг к другу и обнялись, ища поддержки. Несколько минут обе молодые женщины стояли бок о бок, рыдали и одновременно каждая пыталась утешить другую. Но постепенно они немного успокоились.

Эмили устремила взор на Полу. Дрожащим голосом она произнесла:

– Я всегда боялась смерти. Но во мне больше нет страха Я никогда не забуду бабушкино лицо в ее последний момент. Оно все светилось, а глаза ее были полны счастья. Что бы она ни увидела, она видела нечто прекрасное.

– Да, – сказала Пола севшим и дрожащим голосом. – Она действительно видела что-то прекрасное. Она видела Пола… и Уинстона, и Фрэнка… и Лауру, и Блэки. И она радовалась, ибо наконец-то они снова будут все вместе.


Глава 43


Даже после смерти Эмма Харт не утратила власти над окружающими. Вызвав в контору доктора Хэдли, обзвонив всех членов семьи и затем сопроводив тело умершей в ритуальную контору, Пола и Эмили наконец поехали в Пеннистоун-ройял.

Хильда, вся в слезах, встретила их на пороге Каменного зала.

Экономка сжимала в руке письмо.

– Миссис Харт передала его мне несколько недель назад, – пояснила она, вручая конверт Поле. – Она попросила передать его вам, мисс Пола, после ее смерти. – И Хильда, проработавшая у Эммы более тридцати лет, вновь разрыдалась. – Невозможно поверить, что ее нет, – воскликнула она, вытирая слезы. – Утром, перед уходом в универмаг, она так хорошо выглядела.

– Да, – тихо прошептала Пола. – И мы должны радоваться, что до самого последнего часа бабушка сохранила ясный ум и умерла такой спокойной и даже прекрасной смертью.

Еще несколько минут Пола и Эмили успокаивали безутешную экономку и описали ей последние мгновения жизни Эммы, что, похоже, несколько смягчило ее боль. Наконец Хильда немного пришла в себя и сказала:

– Я понимаю, что у вас обеих теперь много забот. Если вам что-нибудь понадобится, позовите меня.

Пола медленным шагом пересекла Каменный зал и, прижимая письмо к груди, поднялась по широкой лестнице. Эмили последовала за ней.

Кузины вошли в верхнюю гостиную Эммы, где гудел огонь и сияли лампы. Они уселись на диван, и у Полы дрожали руки, когда она распечатала конверт и прочитала четыре страницы, покрытые мелким, красивым почерком Эммы. Письмо оказалось не сентиментальным или грустным, а напротив – деловым и бесстрастным и представляло собой пожелания Эммы относительно организации ее похорон. Она хотела короткую и простую церемонию, на которой прозвучала бы одна молитва и два гимна, один из которых надлежало спеть Шейну О'Нилу. Эмма не желала надгробный речей, но оставляла этот вопрос на усмотрение Полы. Произносить прощальное слово мог только ее племянник Рэндольф, и никто другой.

Именно бодрый дух последнего послания Эммы вызвал новый поток слез Полы. Всхлипнув, она передала письмо Эмили:

– Здесь бабушкины посмертные пожелания. Она просит, чтобы похоронная служба не затягивалась долго и не хочет излишней помпезности. Мы должны выполнить ее волю.

Эмили тоже расплакалась, прочитав письмо. Промакнув платком слезы и высморкавшись, она спросила дрожащим голосом:

– Что нам теперь делать без бабушки?

Пола обняла кузину и принялась ее успокаивать. Через несколько минут она сказала нежно, но твердо:

– Мы сделаем все так, как она пожелала. И отныне и навсегда мы станем сильными и очень-очень храбрыми. Иного она от нас и не ожидала бы. В конце концов, именно такими она нас воспитала. Бабушка учила нас не сгибаться, как никогда в жизни не сгибалась сама, и мы должны выполнять ее заветы. Мы не можем ее подвести. Ни сейчас. Ни в будущем.

– Да, ты права, – Эмили глубоко вздохнула. – Извини, я не хотела становиться для тебя лишней обузой. Я понимаю, что тебе так же тяжело, как и мне. – Она наморщила лоб и добавила: – Ты заметила дату на письме?

– Да. Она написала его через несколько дней после свадьбы Александра, то есть всего лишь месяц назад.

– Как ты думаешь, бабушка знала, что скоро умрет?

– Возможно, но кто это может сказать наверняка? Однако говорят, будто старики действительно чувствуют приближение смерти. Внезапная кончина Блэки потрясла ее, сама знаешь, и заставила ощутить себя беззащитной, сильнее осознать собственную смертность. – Пола выдавила из себя улыбку. – С другой стороны, мне хотелось бы верить, что наша бабуля просто проявила свою обычную деловитость, заранее предусмотрев все варианты. Ты же знаешь, Эмма Харт никогда ничего не оставляла на волю случая.

Слова Полы несколько приободрили ее кузину.

– Верно. И по крайней мере, бабушка умерла так, как хотела – на работе, в своем кабинете.

Молодые женщины одновременно обернулись на звук открываемой двери.

Уинстон, с искаженным болью лицом и покрасневшими глазами, почти вбежал в гостиную.

– Простите за опоздание. Никак не мог оторваться от телефона, – пояснил он, поцеловал жену и одобряюще пожал ей плечо, затем наклонился и чмокнул Полу в щеку.

Пола протянула ему письмо Эммы:

– Здесь последние указания бабушки, ее посмертные желания.

Уинстон прочитал письмо и сказал:

– Эмма сформулировала все абсолютно четко и недвусмысленно. Слава Богу. Иначе внутри семьи возникло бы множество споров и разногласий относительно процедуры ее похорон, особенно со стороны Робина. Вы же знаете, какой он упрямый и как любит устраивать из всего проблемы.

Пола с любопытством взглянула на него.

– Сомневаюсь, чтобы, учитывая все обстоятельства, он стал навязывать свои взгляды на то, как следует организовать похороны его матери. Нет, он не осмелится.

Уинстон поморщился:

– Такой, как он, может все. Но ее письмо ставит все точки над «i». И можешь не сомневаться, похороны бабушки пройдут именно так, как она завещала, – воскликнула Пола.

Уинстон удовлетворенно кивнул:

– А что сказал доктор Хэдли, осмотрев Эмму?

– Сердечная недостаточность, – вступила в разговор Эмили. – Бедное старое сердце бабушки просто не выдержало и перестало биться, – всхлипнула она.

Уинстон затянулся сигаретой и отвернулся. Его глаза вмиг наполнились слезами. С дрожью в голосе он заметил:

– Дедушка Уинстон часто повторял, что у его сестры сердце большое, как мельничный жернов. И так оно и было. – Он тихо вздохнул. – По крайней мере, она умерла спокойно и легко. Нам следует быть за это благодарными. – Он вновь посмотрел на Полу. – Когда состоятся похороны? Ты уже решила?

– Боюсь, никак не раньше вторника. В основном потому, что иначе Филип не успеет приехать из Австралии. К счастью, когда я позвонила ему, он оказался в Сиднее, а не на овечьем ранчо в Кунэмбле. Фил сказал, что вылетает завтра рано утром. Он арендует частный самолет. На его взгляд, так быстрее, чем обычным рейсом. Я также говорила с моей мамой. Естественно, она в таком же горе, как и все мы, и хочет вернуться домой как можно быстрее. Поэтому она, мой отец и Джим вылетают из Ниццы в Манчестер завтра утром. Александр и Мэгги прибудут тогда же.

– Я звонила маме в Париж, – вставила Эмили. – Сказала, что ей не стоит приезжать раньше воскресенья или даже понедельника. Еще я разговаривала с Робином и Китом. Они здесь, в Йоркшире, поэтому с ними проблем не возникнет. Нам удалось связаться со всеми, включая и Джонатана. А как у тебя, Уинстон?

– Я застал отца в отеле в Лондоне. Утром он отправляется сюда на поезде. Вивьен в Миддлхэме, разумеется Салли и Энтони оба в Клонлуглине. Но тетя Эдвина в Дублине. Энтони пообещал мне связаться с ней попозже сегодня вечером. Они все прилетят в воскресенье. У тебя наберется полный дом народа, Пола.

– Знаю.

– Я полагаю, нам с Эмили надо на несколько дней перебраться сюда, – задумчиво произнес Уинстон. – Как ты…

– Отличная мысль, – перебила его Пола.

Уинстон откашлялся и внезапно севшим голосом спросил:

– Когда ее тело… я хотел сказать, когда тетю Эмму привезут в Пеннистоун-ройял?

Пола заморгала, отгоняя слезы.

– Завтра днем. Завтра утром первым делом я отвезу в ритуальную контору то платье, которое она выбрала для своих похорон. – Пола отвернулась и кончиками пальцев вытерла слезинки. После секундной паузы она продолжила: – Мы с Эмили не захотели оставлять ее там одну на несколько дней. Пусть это глупо, но мы не хотим… чтобы она скучала в одиночестве, без нас. Так что ее гроб привезут сюда, в ее дом, в то место на Земле, которое она любила больше всего на свете. Мы решили установить гроб в Каменном зале. Она так его любила. – Ее голос сорвался.

– Ты не представляешь, какой дурак этот похоронных дел мастер, – сердито подхватила Эмили. – Вот бюрократ! Он даже пытался спорить с нами, когда мы настаивали на том, чтобы сопровождать бабушку в… ну, к нему.

– Знаю, знаю, дорогая, – сочувственно отозвался Уинстон. – В таких делах всегда полно глупой волокиты и идиотских правил. Но главное – вы все-таки добились своего.

– Ну, еще бы, – подтвердила Пола. – Кстати, Эмили поймала Мерри, когда та уже выходила из конторы, направляясь сюда на обед, и она поехала сообщить дяде Брайану об Эмме. Судя по всему, он так огорчился, что ей пришлось отвезти его к нему домой в Уэзерби.

– Не сомневаюсь в глубине его скорби, – ответил Уинстон. – В детстве тетя Эмма заменила ему мать.

– Мерри потом перезвонила нам в контору, – сказала Эмили. – О'Нилы выезжают сюда около девяти часов.

– Кстати, я пытался связаться с Шейном. Он сегодня должен вернуться из Испании. – Уинстон пристально посмотрел на Полу. – Но когда я позвонил в его лондонский офис без четверти семь, никто не снял трубку. Наверное, я его не застал…

– А я застала, – перебила его Пола. – В шесть. Он как раз приехал из аэропорта. Сейчас он едет на машине в Йоркшир. Он прибудет прямо сюда около одиннадцати.

Раздался стук в дверь, и в гостиную вошла Хильда.

– Простите, мисс Пола, но я уже приготовила на сегодняшний вечер обычные холодные закуски, как всегда, по пятницам. Ну, еще пока вы мне не позвонили… – Экономка запнулась и прикрыла рот рукой. Затем она восстановила дыхание и срывающимся голосом закончила: —…и не сказали о смерти миссис Харт. – Она беспомощно уставилась на Полу, не в силах вымолвить больше ни слова.

– Прости, Хильда, но мне не хочется есть. – Пола взглянула на Эмили с Уинстоном. – А вы? – Оба отрицательно покачали головами. – Пожалуй, сегодня мы обойдемся без обеда. Но все равно спасибо, Хильда.

– О, я все прекрасно понимаю, мисс Пола. – Хильда обвела всех грустным взглядом. – Честно говоря, кусок в горло не лезет, – прошептала она и удалилась.

– Наша Хильда, как всегда, сама искренность, – заметил Уинстон. Он встал, подошел к буфету и налил себе еще порцию виски с содовой. Затем резко обернулся, поглядел сначала на жену, затем на Полу и задумчиво протянул: – Мои слова могут показаться странными, даже противоестественными, но теперь, после смерти тети Эммы, я ощущаю ее присутствие даже острее, чем раньше. И только потому, что я сейчас нахожусь здесь, в ее любимой комнате. Она… ну, она просто рядом со мной.

Эмили усердно закивала головой:

– В твоих словах нет ничего противоестественного. Только сегодня вечером, по пути сюда, мы с Полой говорили о том же.

Некоторое время Пола молча сидела в задумчивости, затем тихо произнесла:

– Мы все чувствуем ее присутствие потому, что она действительно с нами, Уинстон. Она здесь – всюду. И внутри нас тоже Она вылепила нас и дала нам столько своего, что все мы полны ею. – Милая и теплая улыбка вдруг озарила ее усталое лицо. – До конца наших дней бабушка останется с каждым из нас. Поэтому в каком-то смысле она никогда не умрет окончательно. Благодаря нам Эмма Харт останется жить вечно.

Похороны Эммы Харт, в соответствии с ее последней волей, состоялись в Рипонском соборе. Они начались в час дня в первый вторник после ее смерти.

На похоронах присутствовали все члены ее семьи, друзья, коллеги, сотрудники и большая часть жителей деревни Пеннистоун-ройял, где она провела более тридцати лет своей жизни. Собор оказался забит до отказа, и если среди собравшихся и нашлось несколько человек, не проливших ни слезинки, то они затерялись среди множества искренне горевавших и плакавших.

Шесть человек, назначенных ею самой, пронесли гроб к алтарю. Трое из них – ее внуки, Филип Макгилл-Эмори, Александр Баркстоун и Энтони Стэндиш, герцог Дунвейл, а другие трое – внучатый племянник Уинстон Харт, а также Шейн О'Нил и Майкл Каллински, внуки двух лучших друзей ее юности.

Хотя гроб весил немного, шесть молодых людей шли медленным, скорбным шагом в такт звукам органа, заполонившим помещение древнего собора. Наконец они остановились перед величественным алтарем, где и поставили гроб Эммы посреди множества букетов и венков. Центральная же часть алтаря, где стоял гроб, была залита светом, исходившим от бесчисленных мерцающих свечей и солнечных лучей, пробивавшихся сквозь разноцветные витражи собора.

Члены семьи заняли все передние скамьи. Пола сидела между Джимом и своей матерью. Ее отец расположился по другую руку от Дэзи. Справа от него сидела Эмили и утешала Аманду и Франческу, беспрерывно рыдавших в свои насквозь промокшие носовые платки. Хотя Эмили переживала не меньше, чем ее сестры, ей все же удавалось держать себя в руках, да еще и находить слова поддержки для безутешных девочек.

Когда шестеро молодых людей заняли свои места на скамьях, преподобный Эдвин Легрис начал короткую службу. Он нашел красноречивые и задушевные слова об Эмме, а когда через десять минут сошел с кафедры, его место занял племянник Эммы Рэндольф Харт.

Рэндольф произнес надгробную речь. Иногда его громкий голос срывался под грузом эмоций, и он не мог закончить несколько предложений, когда его горе и чувство потери прорывались наружу. Его слова о покойной тетке, очень простые и любящие, шли от самого сердца, и в них звучало искреннее чувство. Он говорил об Эмме только как о человеке, ни словом не обмолвившись о ее деловой карьере, выведшей ее в число самых богатых людей мира. Вместо этого он воспел щедрость ее духа, доброту ее натуры, все понимающее сердце, ее верность друзьям и родственникам, добрые дела, замечательный характер и сильную, непоколебимую волю.

После надгробного слова, прозвучавшего под аккомпанемент рыданий, встали на ноги участники хора Рипонского собора и великолепно исполнили гимн «Вперед, воины Христа» – один из тех двух гимнов, которые Эмма выучила еще в детстве и попросила спеть сегодня.

Когда хористы снова уселись, в соборе наступила абсолютная тишина.

Пола склонила голову и крепко зажмурилась, но слезы все равно просочились из-под ресниц и упали на ее крепко сжатые руки. Тишина и покой, воцарившиеся в соборе, умиротворяюще действовали на всех. Но иногда молчание прерывалось приглушенным рыданием, всхлипыванием или сдерживаемым кашлем.

А затем, внезапно, ввысь взлетел его голос, такой сильный, чистый и ясный, что Поле на миг показалось, будто ее сердце вот-вот разорвется. Она знала, что Шейн должен спеть «Иерусалим», – таково было одно из последних пожеланий Эммы, – но тем не менее она вздрогнула. Девушка поднесла платок к лицу, не представляя, как ей пережить эту часть службы.

Шейн О'Нил в одиночестве стоял в дальнем углу собора и без аккомпанемента пел старинный гимн Уильяма Блейка. Его богатый баритон эхом отдавался по всей церкви.

Когда он закончил первый куплет и начал второй, на Полу внезапно нашло ощущение умиротворенности и облегчения. Слова гимна переворачивали всю ее душу.
		Дайте мне Лук из горящего злата,


		Стрелы желанья, летите, звеня,


		Дайте Копье, о тучи Расплаты!


		Ко мне, Колесница Огня!


		Мой Разум в боях будет неутомим,


		Мой Меч не заснет в руках,


		Пока не построим мы Иерусалим


		На английских зеленых лугах.[4 - Перевод В. Титова.]


Голос Шейна затих, и Пола неожиданно осознала значение и важность ритуала и церемонии похорон. Ведь они помогали ей справиться с горем. Молитвы, пусть и короткие, хористы, а затем мелодичное пение Шейна, море цветов и необычайная красота древнего собора в какой-то степени облегчили испытываемую невыразимую боль. Вдруг она подумала: когда горе можно вот так разделить с другими, груз потери становится немного легче. Она знала, что служба получилась все-таки не такой скромной, как хотела ее бабушка, но она чувствовала, как отлегло от сердца у тех, кто искренне любил Эмму и оплакивал ее от всей души. «Мы отдаем ей должное, устраиваем ей великолепные проводы в день, когда она расстается с земной жизнью, – подумала Пола – Таким вот образом мы продемонстрировали при прощании нашу любовь». Пола вскинула голову, почувствовав, как новая сила переполняет ее.

В тот же момент она обратила внимание, как сильно переживает ее мать. Дэзи неудержимо рыдала на плече Дэвида. Пола положила ладонь на руку матери и прошептала:

– Ничего, мама. Попытайся найти утешение в мысля о том, что она наконец успокоилась с миром. Сейчас она присоединилась к твоему отцу, к Полу, и они будут вместе навсегда, навечно.

– Да, – всхлипнула Дэзи. – Знаю, милая, знаю. Но мне так будет ее не хватать. Лучше ее никого не было. На всем белом свете.

Снова зазвучал орган. Музыка достигла наивысшей точки, когда шестеро молодых людей подняли гроб, вынесли его из Рипонского собора. Ближайшие родственники Эммы последовали за гробом и молча наблюдали, как его ставят на катафалк и осыпают морем цветов, прежде чем покойная отправится в свой последний путь.

Пола заметила, что Эдвина так же безутешна и подавлена, как и Дэзи. Повинуясь безотчетному импульсу, она подошла к своей тетке и пожала ей руку.

– Я так рада, что ты помирилась с бабушкой, – с дрожью в голосе прошептала Пола. – Искренне рада, тетя Эдвина.

Та повернулась к племяннице. Ее светло-серые глаза блестели от слез.

– Слишком поздно. Мне следовало сделать это много лет назад. Я была неправа. Так неправа, Пола, дорогая!

– Она все понимала, – ответила Пола. – Она всегда все понимала. Вот в чем величие Эммы Харт. И она так радовалась, что вы с ней снова стали друзьями – просто торжествовала, если хочешь знать правду.

– Это немного облегчит мою боль, – мягко произнесла Эдвина. – И мы с тобой, Пола, тоже должны подружиться. Ты можешь простить меня?

– Да, – просто отозвалась та, наклонилась и поцеловала Эдвину в щеку.

Длинная вереница машин вслед за погребальным кортежем покинула Рипон и направилась в Хэрроугейт. Вскоре позади остались буколические пейзажи Дейлса, затем городские кварталы Лидса – центра империи Эммы – и, наконец, мрачные промышленные районы Западного Райдинга. В конце концов, колонна вышла на вьющуюся посреди вересковых пустошей дорогу, пересекавшую цепь больших Пеннистоунских холмов.

В тот солнечный сентябрьский день сумрачные безлюдныe йоркширские пустоши утратили свой безрадостный и печальный вид. Суровые и угрюмые почти круглый год, сейчас они казались величественными и прекрасными. И как всегда в конце лета, дикие пустоши расцвели пурпурными и алыми пятнами вереска. Словно кто-то развернул на земле роскошный ковер, и теперь цветы легко раскачивались под нежным ветерком. А высоко над головами простиралось бескрайнее небо, голубое, как лепестки вероники, яркое и необычно чистое, каким оно бывает только на севере Англии. В воздухе разливались свежесть. Жаворонки и коноплянки резвились и кувыркались под облаками, и шелест их крыльев и звонкое щебетание наполняли жизнью царившую вокруг тишину. Тонкий аромат колокольчиков и вереска разливался в прозрачном воздухе.

Наконец кортеж начал спускаться, оставив пустоши позади, и через несколько часов после отъезда из Рипона медленно въехал в деревушку Фарли. Там катафалк остановился перед живописной нормандской церковью, где восемьдесят один год назад крестили Эмму.

Шесть молодых мужчин, представители трех семейств, в последний раз водрузили на плечи гроб. Медленным и осторожным шагом они пронесли его в покойницкую при кладбище, где их уже ждал викарий, преподобный Хантли.

Вдоль каменных стен кладбища, под гнущимися от ветра деревьями и по извилистым кладбищенским дорожкам стояли жители деревни. Они молчали с печальным видом – мужчины с кепками в руках, женщины и дети с букетами полевых цветов и вереска, и все со склоненными головами. Многие плакали. Они с чистой душой пришли оказать последние почести, сказать последнее «прости» этой женщине, родившейся среди них и поднявшейся до невероятных высот, но так никогда и не забывшей о своих корнях.

После короткой церемонии под безбрежным сияющим небом, которое Эмма Харт считала ни с чем не сравнимым, ее опустили в гостеприимную землю, так давно упокоившую тех, кого она любила. Ее похоронили между могилами ее матери и Уинстона, а над местом ее последнего пристанища простирались вересковые пустоши, по которым она так любила бродить в детстве и где никогда не ощущала одиночества.


III

ЧАСТЬ

ВЛАДЫЧИЦА


Не тщись догадаться, что день наступающий

в дом твой приносит,

И успокойся, прожив этот день, тебе данный Фортуной.

    
Гораций


Глава 44


– Все-таки чувствую какой-то подвох, – пробормотал Александр, меривший шагами лондонский кабинет Полы.

– И я тоже, – призналась она, не сводя с него глаз, пока он курсировал между камином и ее столом. – Но одних подозрений недостаточно. Нам требуются хоть какие-нибудь конкретные доказательства, чтобы предпринять что-нибудь против Джонатана. И, может, против Сары тоже. Я все еще не до конца убеждена в ее предательстве.

– Как и я. Но ты совершенно права – нам необходимо уличить их. А до тех пор у нас связаны руки. – Александр с задумчивым видом провел ладонью по подбородку. Затем он остановился напротив ее стола и устремил взгляд на кузину. – У меня такое чувство, что доказательства буквально обрушатся на нас в самом недалеком будущем. – Он покачал головой. – А я, говоря словами бабушки, не любитель неприятных сюрпризов.

– Кто же их любит? – вздохнула Пола. Чувство беспокойства нарастало в ней с каждой минутой. Она знала Александра как очень сдержанного человека, вовсе не склонного к преувеличениям и полетам фантазии. Кроме того, ее бабушка до самой своей смерти пять недель назад ни секунды не сомневалась в двуличии Джонатана Эйнсли. Но, как и ее внукам, Эмме не доставало доказательств. Пола поудобнее устроилась в кресле и сказала:

– Что бы он там ни делал, бесспорно, он очень осторожен, ибо ревизия его бумаг ничего не вскрыла.

– Естественно. Он всю жизнь отличался редкостной изворотливостью. Он даже подушке не доверит своих планов. И с годами наш родственничек не становится лучше – Александр огорченно уставился на кузину. – Дон Литлтон уже твердо решил, что я спятил. Я раз десять заставлял его проверять отчетность Джонатана. – Он безнадежно пожал плечами. – Дон и два других бухгалтера из его фирмы буквально под микроскопом исследовали деятельность отделения по торговле недвижимостью. Они перелопатили все, что вызывало хоть малейшие подозрения. Все деньги на месте.

Пола подперла голову руками.

– Он не такой дурак, чтобы воровать. Это весьма толковый пройдоха. Джонатан постарается получше замести свои следы, куда бы они ни вели. Хорошо бы придумать какой-нибудь трюк, чтобы заставить его раскрыть карты… – Пола не договорила, целиком уйдя в обдумывание только что высказанной идеи.

Ее брат Филип сидел на диване у противоположной стены и вот уже пятнадцать минут, не говоря ни слова, внимательно слушал. Наконец он нарушил молчание:

– Есть только один способ захватить врасплох нашего дражайшего кузена – устроить ему ловушку.

Александр резко повернулся на каблуках:

– Как?

Филип не спеша подошел к ним. Из всех внуков Эммы, Филип Макгилл Эмори был самым красивым. Он как две капли воды походил на своего деда и, подобно матери я сестре, унаследовал типичные для Макгиллов блестящие черные волосы, ярко-синие, почти фиолетовые глаза, а также высокий рост, силу и яркую внешность Пола Макгилла. Хотя ему исполнилось всего двадцать четыре года, Филип успел также зарекомендовать себя одним из самых толковых среди внуков Эммы, поскольку в нем редкостный финансовый гений и деловая хватка Пола счастливо сочетались с блестящим умом его бабки. Эмма старательно занималась его воспитанием с семнадцатилетнего возраста и, приняв под свое руководство обширную империю Макгиллов в Австралии, он уже неоднократно оправдывал ее доверие. За ним сложилась репутация человека, с которым следует считаться, и мудрого не по годам.

Филип остановился рядом с Александром и положил ему руку на плечо.

– Сейчас расскажу как. – Опустившись в кресло около стола сестры, он продолжал: – Тот детектив, которого наняла бабушка – Грейвс – не смог обнаружить ничего, компрометирующего Джонатана. Однако я по-прежнему полагаю, что у нашего кузена, скорее всего, имеется собственная фирма – которой управляет за него подставное лицо, и…

– Не думай, что я не допускал такой возможности, – резко прервал его Александр. – Еще как допускал.

Филип кивнул:

– Хорошо, начнем, исходя из предположения, что у него действительно есть компания по торговле недвижимостью, и что он передает ей сделки – крупные сделки, которые по праву должны доставаться «Харт Энтерпрайзиз». Уже за одно это его достаточно повесить. – Филип посмотрел сперва на сестру, затем на Александра – И именно мы должны затянуть петлю ему на шее. Я скажу как. Все на самом деле очень просто. Нам надо, чтобы кто-то обратился к Джонатану как главе подразделения «Харт Энтерпрайзиз» по торговле недвижимостью с предложением сделки. Ну, тут одно условие… нам надо представить сделку такой привлекательной, такой заманчивой, что он не сможет устоять перед искушением перебросить ее на свою компанию. То есть она должна выглядеть необычайно выгодной, такой крупной и соблазнительной, чтобы в нем жадность возобладала над осторожностью. Если ему будет светить достаточно большая сумма, он пойдет на риск, уж поверьте.

Филип откинулся на спинку кресла, скрестил свои длинные ноги и окинул собеседников взглядом.

– Ну, что скажете?

Александр тяжело опустился в соседнее кресло и медленно кивнул.

– Должен признать, ты предлагаешь толковый план, и я готов на него согласиться, если ты сможешь ответить на пару вопросов.

– Валяй.

– Давай твердо стоять на земле. Откуда, черт побери, мы возьмем такую соблазнительную сделку, чтобы подвесить ее, как морковку, перед носом Джонатана? Это – во-первых. А во-вторых, – кто ее ему предложит? – Александр растянул губы в тонкой улыбке. – Не стоит недооценивать нашего хитроумного кузена… он сразу же почувствует неладное.

– Неладного не будет, – спокойно отозвался Филип. – У меня есть кандидат на роль клиента – мой близкий приятель, владеющий конторой по продаже недвижимости здесь, в Лондоне. Вот ответ на твой первый вопрос. Что же касается самой сделки, то я думаю, что мой друг сможет подобрать что-нибудь подходящее по привлекательности. Мне нужно только ваше согласие, и тогда я переговорю с ним.

– Полагаю, стоит попробовать, – заявил Александр. Он ни на миг ни сомневался в природном уме и осторожности Филипа. – А ты что думаешь? – повернулся он к Поле.

– Как и ты, Сэнди, я целиком за, – ответила она и обратилась к брату. – Как зовут твоего друга?

– Малкольм Перринг. Да ты, конечно, помнишь старину Малкольма – мы вместе учились в школе.

– Ну, смутно. Кажется, как-то ты нас знакомил, когда я навещала тебя на каникулах.

– Точно. В общем, мы с ним поддерживаем достаточно хорошие отношения и после школы, а как-то он на целый год приезжал в Австралию, и…

– Джонатан обязательно почувствует подвох, – резко бросила Пола. – Вы с Малкольмом учились вместе, да еще он ездил в Австралию. Джонатан легко сопоставит факты.

– Сомневаюсь, – ответил Филип уверенным тоном. – Малкольм уже пару лет как вернулся в Англию. Он унаследовал компанию по торговле недвижимостью после того, как его несчастный брат умер от сердечного приступа в возрасте тридцати девяти лет. Кроме того, Джонатан не станет ведь задавать слишком много вопросов личного порядка, а Малкольм – уж поверьте – сумеет вести себя уклончиво и осторожно.

– Я тебе верю. Ты ведь не доверишь свои частные секреты кому-то, в чьей порядочности не до конца уверен. А тебе придется ему открыть правду, – заметила Пола.

– Естественно. Но Малкольм – человек надежный, честное слово. – Филип усмехнулся. – Уверен, что у него наготове найдется подходящая сделка – ведь «Перринг и Перринг» огромная компания – и может получиться весьма забавно, если мы убьем двух зайцев сразу – поймаем Джонатана с поличным, да еще и провернем выгодное дельце для «Харт Энтерпрайзиз».

Александр тоже издал сухой смешок:

– Бабушке такой вариант понравился бы!

Пола криво улыбнулась:

– Тогда, пожалуй, нам следует начинать действовать, раз уж Александр согласен. В конце концов, за ним главное слово. Ведь он – управляющий директор «Харт Энтерпрайзиз».

– Нам нечего терять, – воскликнул Александр. – И, честно говоря, я испытываю облегчение, что мы наконец-то что-то предпринимаем. На меня очень угнетающе действовало сидеть и ждать, пока Джонатан Эйнсли не проворуется. Мы должны попробовать выманить его из укрытия.

– Завтра утром я первым делом поговорю с Малкольмом. – Филип бросил взгляд на часы. – Если мы хотим хоть чуть-чуть перекусить, прежде чем отправиться в контору Джона Кроуфорда, то нам надо поторапливаться. Уже полдвенадцатого. А ведь нам следует быть у Джона в полтретьего, верно, Пола?

– Да – Она встала, сняла пушинку с платья. – Я не жду ничего хорошего от сегодняшнего мероприятия, – начала она и запнулась. Губы ее задрожали, в глазах заблестели слезы. Пола быстро отвернулась. Через минуту, справившись с чувствами, она слабо улыбнулась.

– Простите. Такое всегда случается со мной совершенно неожиданно. Я вспоминаю о бабушке и тут же давлюсь слезами. Никак не привыкну, что ее нет. Ужасно. Такая пустота образовалась в моей жизни… И думаю, не только в моей.

– Конечно, – согласился Филип. – Мы с Александром испытывали то же самое. Всего лишь вчера вечером за обедом мы говорили об этом. Трудно смириться с мыслью, что никогда больше она не ошарашит нас своими неожиданными, но удивительно умными советами, не выскажет столь характерных для нее откровенных и мудрых замечаний. – Филип обошел вокруг стола и ласково обнял сестру за плечи, заглянул в ее бледное лицо. – Чтение завещания – очень мучительный процесс, ибо он подчеркивает реальность ее смерти. Но ты обязана присутствовать… как и все мы. Иначе бабушка на нас очень рассердится, – попробовал пошутить он в заключение.

Пола кивнула и слабо улыбнулась, оценив его попытку развеселить ее. И действительно, грусть немножко отступила.

– Одно скажу – мне думать противно о тех пиявках, которые туда приползут сегодня. – Она вздохнула. – Ну что ж, ничего не поделаешь. Еще раз приношу вам свои извинения. Чем меньше мы будем говорить о предстоящем событии, тем лучше. А теперь пошли поедим. Эмили присоединится к нам – я заказала столик в «Ритце».

– «Ритц»! – в удивлении воскликнул Филип. – Что-то уж больно шикарно для того, чтобы перекусить на скорую руку.

Она взяла брата под руку и весело поглядела на него и на Александра.

– Ничего. Бабушка очень любила там есть. И я выбрала его из-за тех приятных воспоминаний, которые связаны с этим местом для всей нашей четверки… Помните, как она водила нас туда в детстве? – Пола рассмеялась и повернулась к брату. – К тому же, мы с тобой и вовсе не родились бы на свет, не затей Эмма и Пол флирт в «Ритце» шестьдесят с лишним лет назад!

– Да, это так, – со смехом подтвердил Филип. – А в таком случае и платить за ленч должен Пол Макгилл! Считайте себя моими гостями.

– Очень мило с твоей стороны, – заметил Александр, когда все трое вышли из кабинета и направились к служебному лифту. Пока они спускались на первый этаж, Александр расспросил Филипа о его друге Малкольме Перринге. В заключение, удовлетворенный полученными ответами и чувствуя уверенность, что кузен выбрал подходящего человека, он спросил:

– Кстати, как долго нам предстоит наслаждаться твоим обществом?

– До конца октября, а затем я, очевидно, отправлюсь вместе с Полой в Техас. По крайней мере, так она мне сказала перед твоим приходом. «Сайтекс», сам понимаешь. А потом на несколько недель снова в Сидней, и наконец опять вернусь домой на Рождество.

– Вот как! – воскликнула Пола – А мне ты ничего не говорил.

– Я это решил только сегодня утром, за завтраком. Мне еще не предоставилось возможности рассказать о своем решении. Мама сейчас находится в таком подавленном состоянии, что, пожалуй, мне лучше находиться здесь. Я хоть немного развлеку ее. Я также согласился в январе поехать с ними в Шамони, и, конечно, они оба очень рады.

– И я тоже – отличная новость, – расцвел в улыбке Александр. – Мы с Мэгги получили приглашение присоединиться к тете Дэзи и дяде Дэвиду. – Он бросил быстрый взгляд на Полу. – А теперь, когда выясняется, что Филип тоже едет, может, и ты передумаешь?

– Нет. Когда я соберусь отдыхать, я хочу лежать под лучами горячего солнышка и покрываться темно-коричневым загаром. Катание с гор на лыжах никогда меня особенно не привлекало, как вам обоим хорошо известно. К тому же в январе мне надо быть в Нью-Йорке. Мы устраиваем в универмаге показ французской и итальянской моды, а потом мне предстоит открыть магазин «Деловая женщина» в нашем отделении на Пятой авеню. – Выходя из лифта, она язвительно им улыбнулась. – Должен же кто-нибудь в этой семье работать.

Со смехом мужчины подхватили ее, вынесли на улицу, усадили в такси и мигом домчали до отеля «Ритц».

Эмили уже ждала их за столиком в ресторане. Черный элегантный костюм очень шел к ее светлым волосам, но тем не менее во всем ее облике ощущалось что-то трагическое. Она посмотрела на брата, кузину и кузена грустными глазами.

– Скорей бы кончился сегодняшний день, – шепнула она Александру. – Мысль о необходимости заслушать завещание повергает меня в тоску.

– Ну ладно, Эмили, приободрись, – сказал Александр. – Филип и я только что обсуждали ту же тему с Полой. – Он пожал ей руку. – Бабушка не одобрила бы такого поведения. Наоборот, она разозлилась бы, как черт, если бы увидела, как мы сидим здесь с постными лицами. Помнишь, что она часто повторяла, когда у нас что-нибудь не получалось или складывалось не так? Тогда она говорила: «Забудьте о дне вчерашнем. Думайте о дне завтрашнем и идите вперед, не оглядываясь». Не кажется ли тебе, что нам надо последовать ее совету, особенно сегодня?

– Да, – призналась Эмили и улыбнулась брату уже более веселой улыбкой.

– Вот и умница, – заметил он.

– Я хочу заказать бутылку шампанского, – объявил Филип. – Мы выпьем в память замечательной женщины, которой мы обязаны жизнью, которая обучила нас всему, что мы знаем, и сделала нас теми, кто мы есть.

Он сделал знак официанту.

Пока заказ еще не принесли, Пола склонилась к Эмили.

– У Филипа появилась замечательная идея, как заставить Джонатана снять маску, – прошептала она – Когда мы выпьем за бабушку, он все тебе расскажет.

– Очень интересно, – воскликнула Эмили. Ее блестящие зеленые глаза сузились при мысли о грядущем падении Джонатана – Прекрасная дань памяти бабушки – раскрыть предательство по отношению к ней и расправиться с ним так, как это сделала бы она сама.


Глава 45


Джон Кроуфорд, адвокат Эммы и старший партнер в фирме «Кроуфорд, Крейтон, Фиппс и Кроуфорд», быстрым шагом вошел в просторный конференц-зал.

Он оглянулся и удовлетворенно кивнул. К двадцати четырем стульям, всегда стоявшим вокруг длинного стола красного дерева, пришлось добавить еще пять, которые его секретарша в спешке принесла из других кабинетов адвокатской конторы, так что теперь места должно хватить и ему самому, и тем двадцати восьми посетителям, которых он ждал с минуты на минуту.

Джон положил завещание Эммы Харт перед своим местом во главе стола. Несколько мгновений он задумчиво смотрел на внушительных размеров документ. Ему предстояло долгое собрание. «Ничего страшного», – подумал он и, слегка пожав плечами, подошел к окну, раздвинул занавеси и выглянул вниз на улицу.

Через несколько секунд он увидел, как к двери подъехало такси. Из него вышел Дэвид Эйнсли, а за ним Дэзи и Эдвина. Даже отсюда Дэзи казалась печальной, опустошенной, но все равно безумно красивой. Он тихонько вздохнул. Неудивительно, что его семья развалилась. Невозможно оставаться женатым на одной женщине и одновременно преклоняться перед другой. Казалось, он всегда любил Дэзи. Практически всю свою сознательную жизнь. Но надеяться ему было не на что. Она вышла замуж рано и никогда не замечала никого, кроме Дэвида. Какая она чудесная, милая, добрая и совершенно не испорченная своим невообразимым богатством. Они хорошие друзья, и каждый месяц по два дня проводят вместе, поскольку именно Дэзи руководит Фондом Эммы Харт, богатой благотворительной организацией. Дэзи часто требовалась юридическая консультация и по другим вопросам, и порой ему улыбалась удача, и он общался с ней еще по несколько лишних часов. Он ценил то время, что проводил с ней, и с нетерпением ожидал, когда ему вновь предоставится возможность встретиться с ней за деловым ленчем.

Джон отпрянул от окна при звуке голоса своей секретарши, которая сопровождала чету Эмори и Эдвину в конференц-зал. Улыбаясь, он вышел им навстречу, и его сразу же поразил ужасный вид Эдвины. Как и Дэзи, она была одета во все черное, и поэтому ее лицо казалось лишенным всех красок и безжизненным. Но и помимо этого, за последние несколько недель она буквально превратилась в старуху. Смерть Эммы явно глубоко потрясла ее.

Несколько минут он болтал с ними, а потом они уселись, и вскоре один за другим начали прибывать остальные. К двадцати минутам третьего собрались все, кроме Джима и Уинстона. Пять минут спустя вбежали и они, извинились и пояснили, что попали в пробку на Флит стрит.

Ровно в два тридцать Джон призвал всех к тишине.

– Сегодня нас собрало вместе печальное событие, но как сказала мне Эмма во время нашей последней встречи в начале августа: «Не стройте печальных мин, когда я умру. Я прожила замечательную жизнь, знала и радость, и горе, мне никогда не приходилось скучать. Так что не тоскуйте обо мне». Однако, прежде чем я перейду к делу, мне хочется сказать, что лично я искренне оплакиваю очень верного и дорогого друга, самую замечательную женщину – хочу поправиться – самого замечательного человека, которого я когда-либо знал. Мне ее очень не хватает.

Вослед его словам по комнате прошелестел шепоток одобрения. Затем Джон продолжил уже более деловым тоном:

– Завещание Эммы Харт Лаудер Эйнсли, которую в дальнейшем мы станем называть просто Эмма Харт. – Джон откашлялся и будничным голосом сказал: – Перед своей смертью миссис Харт сообщила мне, что ее близким родственникам известны основные положения настоящего завещания, которые она открыла им в апреле 1968 года. Однако поскольку распоряжение касается судьбы всего ее состояния, а также поскольку есть и другие наследники, я должен огласить завещание полностью. К тому же, таковы требования закона. Боюсь, нам предстоит ознакомиться с длинным и сложным документом.

Пола, сидевшая между Джимом и Филипом, откинулась на спинку стула, сложила руки на коленях и сосредоточила все внимание на семейном адвокате. Ее лицо ничего не выражало.

На первых пяти или шести страницах перечислялись дары Эммы прислуге, работавшей в ее многочисленных домах. С неизменной щедростью она вознаградила всех, проявив знание особенностей каждого и его нужды. Пола с облегчением услышала, что Хильда получила солидную пенсию по старости, а также один из коттеджей, принадлежавших Эмме в деревне Пеннистоун-ройял.

Хильды не было среди присутствующих, в отличие от Гэй Слоун. Бывшая секретарша Эммы поглядела на Полу с радостной и удивленной улыбкой, когда Джон прочитал посвященные ей строки. Гэй получала двести тысяч фунтов, пару золотых сережек с бриллиантами и такую же брошь.

Вторая часть завещания касалась судьбы солидного собрания произведений искусства, принадлежащего Эмме.

– В 1968 году Эмма Харт оставила все предметы коллекции за исключением картин, находящихся в Пеннистоун-ройял, своему внуку Филипу Макгиллу-Эмори, – пояснил Джон. – Теперь ее распоряжение претерпело некоторые изменения. – Он посмотрел на Филипа. – Миссис Харт сообщила мне, что обсудила с вами указанные перемены и объяснила вам причины, которыми руководствовалась. По ее словам, вы проявили полное понимание ее мотивов.

– Да, – подтвердил Филип. – Бабушка надеялась получить мое одобрение, а я ответил, что в нем нет никакой необходимости. Эмма вольна распоряжаться коллекцией по своему усмотрению, поскольку она ее собственность, и только ее. Так что я полностью поддерживаю бабушку.

Джон кивнул, заглянул в бумаги и зачитал слова Эммы:

«В благодарность за многолетнюю преданность, верность и дружбу я передаю Генри Россистеру пейзаж Ван Гога; Рональду Каллински – Пикассо «голубого периода»; Брайану О'Нилу «Танцовщицу» Дега. Все вышеупомянутые картины в настоящее время находятся в моей квартире на Белгрейв-сквер. Моему любимому племяннику Рэндольфу Харту, в благодарность за его любовь и дружбу, я завещаю четыре картины Стаббса, изображающие лошадей, а также две скульптуры Барбары Хепуорт, находящиеся сейчас в доме на Пеннистоун-ройял. Все остальные принадлежащие мне произведения искусства, за исключением тех, что расположены в доме на Пеннистоун-ройял, я передаю моему внуку Филипу. Исключение составляет также картина Салли Харт «Вершина Мира».

Филип наклонился к Поле и шепнул ей:

– Дядя Рэндольф и остальные очень тронуты. Я рад, что она сделала им такие подарки, а ты?

Пола кивнула ему со слабой улыбкой. Тем временем Джон Кроуфорд продолжал: «Что же касается царского пасхального яйца работы Фаберже…» – Тут адвокат прервался, отпил воды из стакана и зачитал желание Эммы, чтобы данное произведение искусства было выставлено на аукцион, а вырученные деньги возвращены ее внукам, купившим его в подарок на ее восьмидесятилетие. Если же полученная после аукциона сумма окажется больше затраченной на его покупку, то разницу следует направить на благотворительность в соответствии с ее указаниями.

Пола исподволь оглядывала собравшихся. От ее внимания не ускользнуло, как возросло напряжение в зале за последние пятнадцать минут. Она заметила волнение, написанное на лицах Робина, Кита и Элизабет. Эдвина, напротив, казалось, не придавала происходящему никакого значения и с еще более печальным видом, чем прежде, сидела, крепко сжав руки на коленях.

Когда Джон перешел к фондам, учрежденным Эммой Харт для ее детей, Пола почти физически почувствовала тревогу и беспокойство, исходящие от ее тетки и двух дядей. Она быстро отвела от них взгляд и сфокусировала внимание на Джоне.

Адвокат откинулся на спинку стула и произнес:

– Фонды, основанные несколько лет назад, не аннулированы и не претерпели никаких изменений ни в размерах, ни в структуре. Они остаются в силе, и их владельцы – Эдвина, Кит, Робин и Элизабет – по-прежнему будут получать с них доход.

Джон монотонно зачитывал детали, касающиеся фондов, а Пола заметила выражение огромного облегчения на лицах троих детей Эммы Харт, точно так же, как от ее внимания не ускользнуло их волнение несколькими минутами ранее Робин и его сестра-близнец Элизабет не могли скрыть охватившую их радость. Лицо Кита осталось невозмутимым, но его выдал блеск триумфа в глазах. Одна Эдвина, уйдя в свое безграничное горе, рыдала, уткнувшись лицом в носовой платок. Пола поняла, что ее тетка снова думала о своей матери, лишний раз убедившись в бесконечной справедливости Эммы.

– А теперь перехожу к фондам, учрежденным Эммой Харт для ее внуков, – объявил Джон, и печальное лицо Полы вмиг стало очень внимательным. Ее не могло не интересовать, изменила ли Эмма эту часть своего завещания. Скоро стало ясно, что никаких перемен не произошло. Эмили, Саре, Александру, Джонатану, Энтони, Франческе и Аманде предстояло и впредь получать доходы от фондов, организованных для них Эммой в апреле 1968 года. Перечислив условия деятельности фондов, адвокат замолчал и поудобнее устроился на стуле.

Его взгляд остановился на Поле, затем перешел на Энтони.

– На данном этапе я должен заметить, что Эмма Харт создала три дополнительных фонда для ее правнуков Лорна и Тессы Фарли и Джереми, виконта Стэндиша, сына Энтони и Салли Стэндиш, герцога и графини Дунвейл. Каждый фонд равняется одному миллиону фунтов стерлингов.

Джон взял в руки завещание и пустился в довольно длинное перечисление пожеланий Эммы, сформулированных ею лично. Когда с этим было покончено, он быстро перешел к той части завещания, которая касалась дальнейшей судьбы многочисленных предприятий Эммы и огромного состояния Макгиллов. По-прежнему она оставила распоряжения 1968 года неизменными. Александр получил пятьдесят два процента акций «Харт Энтерпрайзиз» и официально утверждался пожизненным главой компании. Его сестра Эмили, а также Сара и Джонатан становились владельцами шестнадцати процентов каждый. В случае смерти Александра или невозможности для него выполнять свои обязанности, руководство автоматически переходило к Эмили, также пожизненно.

Пола посмотрела на Джонатана и Сару и спросила себя, отдают ли они себе отчет, как им повезло. Джонатан не смог скрыть торжества, Сара довольно улыбнулась. Лицо Полы приобрело холодное и отчужденное выражение.

Все состояние Макгиллов перешло к Дэзи Макгилл-Эмори с оговоркой, что ее сын Филип должен сохранить за собой место Главного исполнительного директора «Корпорации Макгилл» в Австралии – конгломерата, владеющего различными компаниями, некогда принадлежавшими Макгиллам. Поле предстояло остаться представительницей своей матери во всех вопросах, связанных с компанией «Сайтекс Ойл». После смерти Дэзи все капиталы Макгиллов должны быть в равной мере разделены между Полой и Филипом. Дэзи унаследовала Пеннистоун-ройял, все земли и строения, прилегающие к главному дому, всю его мебель, обстановку и произведения искусства, а также изумруды Макгиллов. Дом, его содержимое, земли и драгоценности по смерти матери перейдут к Поле. Пола же получила и остальную часть огромного собрания изумрудов своей бабки.

– Прочие драгоценности миссис Харт в основном будут поделены между ее внучками. Однако есть и специальные распоряжения в пользу Маргарит Баркстоун, жены Александра, Салли Харт Стэндиш и Вивьен Харт, ее внучатых племянниц, а также племянницы покойной, Розамунды Харт Эллсуорси, – сообщил Джон. – Эмма подробно расписала, что полагается получить каждой наследнице. Читаю: «Моей любимой внучке Эмили Баркстоун Харт я оставляю коллекцию сапфиров, состоящую из…»

Эмме принадлежало великое множество драгоценностей, и адвокат почти час читал часть завещания, посвященную им. Те, кого это не касалось, стали проявлять признаки утомления. Собравшиеся начали ерзать на стульях, и приглушенные шорохи нарушили царившую в зале тишину. То тут, то там загорался огонек сигареты. Кто-то налил себе стакан воды. Эдвина несколько раз шумно высморкалась. Робин кашлянул в кулак.

Джон Кроуфорд оставался как всегда совершенно спокоен и не обращал ни малейшего внимания на шум и перешептывание. Он читал медленно, отчетливо выговаривая слова, так, чтобы всем стало ясно – поторапливать его бесполезно. Наконец он закончил:

– Таковы детали раздела завещания миссис Харт, посвященного собранию ее драгоценностей. Теперь я перейду к той части, где говорится о некоторых принадлежащих ей объектах недвижимости – в основном, о домах на Ямайке, в Британской Вест-Индии, квартире на авеню Фош в Париже, вилле на Кап Марти, на юге Франции.

Адвокат далее пояснил, что распоряжения, сделанные в 1968 году, остались без изменений. Эмили Баркстоун Харт наследовала квартиру в Париже; ее брат Александр Баркстоун – виллу на Ривьере, а Энтони достался дом на Карибах.

Тут Джон неожиданно отложил завещание. Он обвел глазами аудиторию, и выражение его лица вдруг изменилось. Он расправил плечи и произнес, осторожно подбирая слова:

– Теперь моим долгом является поставить вас в известность, что Эмма Харт переписала оставшуюся часть завещания.

В комнате раздались приглушенные вскрики и большинство присутствующих внутренне напряглись. Кое-кто обменялся встревоженными взглядами. Пола почувствовала у себя на колене ладонь Филипа и бросила на брата быстрый взгляд. Ее темные брови взлетели вверх. Затем она вновь сосредоточила внимание на Джоне Кроуфорде. Он перевернул прочитанную страницу и углубился в следующую.

Пола физически чувствовала опять сгустившуюся в комнате напряженную атмосферу. Воздух был насыщен ожиданием и предчувствиями. Она вся подобралась, крепко сцепила пальцы рук и принялась ждать неминуемой грозы. «Я всегда в глубине души знала, что так и случится, – подумала Пола. – Подсознательно я не сомневаюсь, что бабушка обязательно припасет для нас пару сюрпризов». Она с нетерпением ждала продолжения событий.

В зале царила гробовая тишина.

Двадцать восемь пар глаз, не отрываясь, смотрели на адвоката.

Наконец Джон оторвался от бумаг. Он снова оглядел всех, отмечая про себя выражение лиц каждого в отдельности. На некоторых были написаны страх и волнение, на других – жадный интерес, и лишь некоторые казались просто заинтригованными. Он улыбнулся и принялся читать громким голосом:

«Я, Эмма Харт Лаудер Эйнсли, в дальнейшем именуемая Эмма Харт, настоящим заявляю, что дополнения к моему завещанию, датированные двадцать пятым апреля года от Рождества Христова 1969, сделаны мною в здравом уме и твердой памяти. Также я свидетельствую и подтверждаю, что указанные дополнения написаны мной по собственному желанию и на меня не оказывалось никакого давления ни с чьей стороны».

Джон перевернул страницу и после короткой паузы продолжил:

«Дополнение первое. Я завещаю Шейну Десмонду Ингэму О'Нилу, внуку моего старинного и дорогого друга Блэки О'Нила, бриллиантовое кольцо, подаренное мне его покойным дедом. Также я завещаю Шейну О'Нилу картину под названием «Вершина Мира», также полученную мною от его деда. Далее, я передаю Шейну О'Нилу сумму в один миллион фунтов стерлингов в виде фонда, который я создала для него. Эти подарки я делаю Шейну в знак любви к нему и в благодарность за его неизменную преданность и любовь ко мне.

Дополнение номер два. Я завещаю Миранде О'Нил, внучке моего друга Блэки О'Нила все остальные драгоценности, подаренные мне ее дедом за все годы нашего с ним знакомства. Список драгоценностей прилагается. Далее, я завещаю Миранде сумму в размере пятисот тысяч фунтов стерлингов в виде фонда. Тем самым я выражаю благодарность за ее привязанность и любовь ко мне, а также отдаю должное моей дорогой Лауре Спенсер О'Нил, ее бабке.

Дополнение номер три. Я завещаю моему внучатому племяннику, Уинстону Джону Харту, внуку моего любимого брата Уинстона, имение под названием «Гнездо Цапли» в Скарборо, графство Йоркшир, а также сумму в один миллион фунтов стерлингов в виде фонда, подобного упомянутым выше. Также я завещаю Уинстону Харту пятнадцать процентов моих акций в моей новой газетной компании, «Консолидейтед Ньюспейперс Интернешнл»", которую мы с ним организовали в марте 1969 года. Я делаю вышеуказанные дары Уинстону Харту в знак любви к нему и в благодарность за его любовь, преданность и неизменную многолетнюю верность и в связи с его женитьбой на моей внучке Эмили ради блага их обоих, а также их будущих детей».

Тут Джон остановился, отпил воды из стакана и, прекрасно ощущая сгустившуюся напряженную атмосферу, поспешно продолжил:

«Дополнение номер четыре. Я завещаю Джеймсу Артуру Фарли, мужу моей внучки Полы Фарли, десять процентов моих акций в «Консолидейтед Ньюспейперс Интернешнл». Они являются личным даром Джиму Фарли и никоим образом не связаны с фондами, учрежденными для моих правнуков Лорна и Тессы. Тем самым я выказываю благодарность за его преданность мне и моим интересам в Йоркширской объединенной газетной компании, а также выражаю привязанность к нему.

Дополнение номер пять. Моей внучатой племяннице Вивьен Харт, внучке моего дорогого брата Уинстона, и моей племяннице Розамунде Харт Эллсуорси, дочери моего дорогого брата Фрэнка, я завещаю каждой по пятьсот тысяч фунтов стерлингов в виде фондов, учрежденных на их имя. Таким образом я выражаю мою неизменную привязанность к ним обеим и чту память моих братьев.

Дополнение номер шесть. Я завещаю моей внучке Поле Макгилл-Эмори Фарли и моему внуку Филипу Макгилл-Эмори мою нью-йоркскую квартиру на Пятой авеню и мой дом на Бегрейв-сквер, которыми им надлежит владеть совместно. Я делаю эти подарки Поле и Филипу, поскольку вышеупомянутые резиденции были куплены для меня их дедом, Полом Макгиллом. После долгих и тщательных размышлений я пришла к выводу, что по праву указанные дома должны принадлежать внукам Пола Макгилла. Поэтому я изменила первоначальное распоряжение, сформулированное в моем завещании от 1968 года.

Дополнение номер семь. Я завещаю моей внучке Поле Макгилл-Эмори Фарли всю оставшуюся часть моего состояния, включая сюда все автомобили, одежду, меха и деньги на моих текущих счетах. Далее, я завещаю Поле Фарли все имущество моей личной компании «Э. Х. Инкорпорейтед». Указанное имущество состоит из принадлежащей лично мне недвижимости, моих личных акций и денежных счетов. Все указанное имущество оценивается в сумму шесть миллионов восемьсот девяносто пять тысяч фунтов стерлингов шесть шиллингов и шесть пенсов».

Адвокат поднял голову и объявил:

– Здесь заканчивается завещание Эммы Харт Лаудер Эйнсли. Остается только…

– Подождите! – заорал Джонатан и вскочил, трясясь от гнева. Его лицо стало белее полотна, глаза грозили вот-вот выскочить из орбит. – Я собираюсь оспаривать завещание! По первоначальному завещанию квартира на Пятой авеню отходила ко мне, и я имею на нее все права! Я собираюсь…

– Будьте так добры, присядьте, Джонатан, – холодно бросил адвокат, смерив его убийственным взглядом. – Я еще не закончил.

Кипя гневом, Джонатан подчинился, но все же не удержался, чтобы не воскликнуть:

– Папа! Неужели тебе нечего сказать?

Робин, тоже злой, как черт, тем не менее покачал головой и сделал сыну знак помолчать. Кроуфорд продолжал:

– Я как раз собирался зачитать последнее заявление, сделанное миссис Харт в конце ее завещания. Сейчас я приступаю к чтению и вынужден просить воздержаться от подобных бестактных выходок. Итак, последнее заявление миссис Харт:

«Я искренне убеждена, что справедливо, честно и должным образом распорядилась принадлежащим мне материальным имуществом. Я от всей души надеюсь, что мои наследники понимают, почему одним из них достается большее наследство, нежели другим.

Однако на случай если кто-то из моих наследников сочтет, что его обманули или обошли другие члены семьи, должна еще раз подчеркнуть ошибочность такого мнения. Далее, если кто-нибудь из моих родных попытается оспорить настоящее завещание, я должна самым решительным образом предостеречь их от такого шага. Еще раз подтверждаю, что на меня никогда и никто не оказывал никакого давления. Никто, кроме моего адвоката Джона Кроуфорда, не знал о дополнениях и изменениях, которые я решила сделать по собственной воле. Также должна подчеркнуть, что не являюсь слабоумной и мое душевное состояние совершенно нормально. К настоящему документу, который является моим окончательным и последним завещанием, прилагаются четыре письменных заключения, подписанные четырьмя врачами. До дня подписания завещания я не знала никого из указанных врачей, и все они лица абсолютно незаинтересованные. Два терапевта и два психиатра осмотрели меня утром и днем двадцать пятого апреля 1969 года, перед подписанием настоящего завещания, которое произошло вечером того же дня. Заключения содержат результаты осмотра, и они подтверждают, что я нахожусь в прекрасной физической форме и отличном здоровье, что я умственно здорова и ничто не влияет на мою дееспособность.

Итак, мне остается подтвердить, что мое завещание окончательное, не подлежит никаким сомнениям и его совершенно бесполезно оспаривать в судебном порядке. Распорядительницей завещания я назначаю мою любимую и преданную дочь Дэзи Макгилл-Эмори, а Генри Россистера из «Торгового Банка Россистера» и Джона Кроуфорда из фирмы «Кроуфорд, Крейтон, Фиппс и Кроуфорд» – сораспорядителями».

Джон замолчал и откинулся на спинку стула в ожидании начала шторма.

Шторм разразился незамедлительно.

Все заговорили одновременно. Джонатан вскочил на ноги и едва ли не бегом пустился по длинному проходу к Джону Кроуфорду с таким видом, будто хочет наброситься на юриста с кулаками. Робин тоже встал со стула, как и Кит Лаудер, и Сара. Вся эта троица тоже с искаженными гневом лицами напустилась на Джона, не скрывая охватившей их ярости.

Джонатан совсем потерял контроль над собой. Он орал, что О'Нилы пролезли на его место, что Пола и Филип украли его наследство. Сара рыдала. Ее мать Джун поспешила к ней, обняла и постаралась успокоить, тщетно пытаясь скрыть свое собственное глубокое разочарование.

Брайан О'Нил тоже не усидел на месте Он подошел к Дэзи и, в качестве единственного присутствующего в зале представителя своей семьи, заявил, что О'Нилы не желают принимать подарки Эммы ввиду измышлений Джонатана.

Вокруг Полы бушевали страсти. Джим, сидевший перед ней, обернулся и сказал:

– Как мило со стороны бабушки завещать мне акции новой газетной компании!

– Да, – отозвалась Пола. От ее взгляда не ускользнули ни его сияющие глаза, ни довольная улыбка.

Филип, располагавшийся по ее левую руку, постучал ее по плечу и склонился к ней поближе. Пола искоса посмотрела на брата. Они обменялись долгим, понимающим взглядом. Пола пыталась сохранять серьезность, но это давалось ей с трудом. Она изо всех сил сжала губы, чтобы не расхохотаться.

– Наша бабушка, как обычно, подумала обо всем. Какой гениальный ход – приложить к завещанию заключения врачей. Недовольные ничего не смогут изменить – Эмма Харт крепко-накрепко связала им руки.

Филип кивнул:

– Да, но от них следует ждать неприятностей, попомни мои слова. С другой стороны, зная бурный темперамент Джонатана, можно представить, что неожиданный поворот событий заставит его совершать необдуманные и поспешные поступки. И, возможно, мы сможем раскрыть его предательство раньше, чем мы думали.

– Будем надеяться. Может, и бабушка понимала это тоже. Не сомневаюсь, что она действительно решила оставить нам дома Макгилла, именно потому, что мы – его внуки, но не стоит забывать, как умна и изобретательна она была. – Пола не смогла сдержать довольной ухмылки. – Ты должен согласиться, что последнее слово осталось за Эммой Харт.

– Я бы назвал это не словом, а целой речью, – засмеялся Филип.

Дэзи отодвинула стул и быстро обошла вокруг стола. Она наклонилась к Поле:

– Бедный Джон… Его кроют почем зря и совершенно несправедливо. Завещание ведь написала мама, а не он. Он всего лишь семейный адвокат. Не могла бы ты положить конец их мерзкому поведению? Лаудеры и Эйнсли совсем потеряли контроль над собой.

– Может, папа что-нибудь скажет? – пробормотала Пола.

– Нет, – твердо отозвалась Дэзи. – Эмма Харт назначила тебя главой семьи. Тебе и наводить порядок. Извини, но таково положение вещей.

Пола кивнула и встала со стула.

– Прошу всех минутку помолчать.

Ей, человеку по натуре сдержанному, было трудно обращаться к такому большому собранию людей, но когда никто из возмутителей спокойствия даже не взглянул в ее сторону, она с размаху стукнула кулаком по столу:

– Заткнитесь! Все! И садитесь по местам!

Эйнсли и Лаудеры с враждебным видом уставились на нее и, хотя никто из них не отошел от Джона Кроуфорда, все же гомон стих.

– Благодарю вас, – сказала Пола более спокойным тоном, но металл в ее голосе слышался отчетливо. Она распрямилась во весь рост, и ее природная величавость и властность вмиг отрезвила всех собравшихся.

– Как вы смеете устраивать подобные безобразные сцены, – резко бросила она. – Вы все просто отвратительны. По-моему, вам следовало бы проявить хоть какое-то уважение к Эмме Харт. Прошло всего лишь несколько недель после ее смерти, а вы уже, как шакалы, грызетесь над ее костями. – Взгляд Полы обратился на стоящих бок о бок Джонатана и Сару. – Моя бабушка знала, что делала, и, на мой взгляд, она еще проявила слишком большую щедрость по отношению к некоторым членам нашей семьи.

Пола крепко сжала спинку стула и продолжала почти что угрожающим тоном:

– Не советую никому даже и думать о том, чтобы оспорить завещание Эммы Харт. Потому что в противном случае я буду драться до последнего – даже если мне придется пожертвовать всем своим временем и всеми своими деньгами.

Собравшиеся не сводили с нее глаз. Большинство смотрели на Полу с восхищением, некоторые – с осуждением, но все они не могли не ощущать исходившую от нее силу власти.

Уинстон придвинулся поближе к Эмили и легонько прикоснулся к ее руке.

– Посмотри-ка на нее, – прошептал он. – Вот оно живое воплощение Эммы Харт. По-моему, легенда продолжается.


Глава 46


Шейн и Пола пересекли терминал авиакомпании «Бритиш Эруэйз» в аэропорту Кеннеди, поднялись на эскалаторе на второй этаж и вошли в зал ожидания для пассажиров первого класса Там они наконец нашли тихий уголок. Шейн помог ей снять пелерину из меха дикой норки, затем скинул свое драповое пальто и бросил его на ближайший стул.

– Давай выпьем чего-нибудь, – предложил он. – У тебя еще есть время до вылета.

– С удовольствием. Спасибо, милый.

Шейн улыбнулся ей и поспешил к бару в противоположном конце зала ожидания.

Пола, не отрываясь, следила за ним. Как он красив! Такой уверенный в себе, решительный, сильный. Выражение ее лица смягчилось, глаза смотрели на него с бесконечной любовью. За год, прошедший с начала их романа, ее чувство к нему только окрепло. Теперь он настолько вошел в ее жизнь, что без него она чувствовала себя потерянной и живой только наполовину. Он не переставал удивлять ее. Хотя Пола знала его всю жизнь, раньше она не осознавала, насколько он надежен в любой критической ситуации. Он был ей предан до мозга костей, и его преданность распространялась на все, что он считал важным. Сила его характера порой даже пугала ее. «Он выкован из стали», – подумала Пола.

Когда Шейн возвратился с бокалами, Пола встретила его любящим взглядом. Он улыбнулся в ответ, вручил ей водку с тоником и уселся рядом.

Они чокнулись, и Шейн сказал:

– За наступающий месяц! За начало нового года!

– За 1971 год! – подхватила Пола.

– Это будет наш год, дорогая. С Джимом все наконец решится. Ты станешь свободна, и только подумай – в январе ты снова сюда вернешься. Совсем скоро. Мы можем начать строить планы на будущее. Наконец-то.

– Как замечательно, – отозвалась она, но в ее блестящих глазах мелькнула тень тревоги.

Шейн заметил это и насупился.

– Что-то мне не нравится выражение твоего лица. В чем дело?

Пола с веселым смехом покачала головой.

– Ничего. Я испытаю огромное облегчение, когда наконец переговорю с Джимом и все с ним улажу. Он приводит меня в отчаяние своим нежелание признать, что наши отношения зашли в тупик. Как страус, он прячет голову в песок. Я знаю – ты, наверное, считаешь, что я не слишком хорошо ему все объясняла. Но трудно говорить с тем, кто отказывается тебя слушать. – Она сжала его ладонь в своих. – Извини. Я опять принялась за старое и в сотый раз одно и то же.

– Ничего. Я все понимаю. Но по возвращении ты с ним разберешься – С ухмылкой Шейн добавил: – Тебе надо загнать его в комнату, закрыть дверь на ключ, а ключ выбросить. Тогда ему придется тебя выслушать.

– В случае необходимости именно так я и поступлю. Честное слово. Конечно, сейчас не самое подходящее время, ведь до Рождества осталось только две недели. С другой стороны, наверное, не бывает подходящего времени для разговора о разводе. Такие ситуации не бывают простыми.

– Верно. – Он с озабоченным видом наклонился к ней поближе – Я знаю, что тебе придется нелегко. Как мне хотелось бы оказаться в Англии, рядом, на тот случай, если я тебе понадоблюсь. Но мне необходимо лететь на острова. Однако, – он замолчал и внимательно посмотрел на нее, – я примчусь в Лондон немедленно, если ты не сможешь справиться одна.

– Знаю. Но я справлюсь. Правда, Шейн. – После небольшой паузы Пола добавила:

– Спасибо за минувший месяц. Все было чудесно. Постоянное общение с тобой сотворило просто чудо. Сейчас я чувствую себя намного лучше, чем по приезде в Англию в ноябре… Лучше во всех отношениях.

– И я тоже. И знаешь, Пола, ведь если задуматься, весь месяц прошел для тебя под знаком удачи. Ты возобновила контракт с Дейлом Стивенсом, нанесла поражение Мэрриотту Ватсону по стольким спорным вопросам. Еще бы тебе не испытывать облегчения. И, возможно, твой успех – предвестник счастливого будущего. В прошлом тебе пришлось испытать много горьких минут.

– Ты помог мне преодолеть их, Шейн. Правда. Ты оказал мне такую поддержку. Сейчас я сильна как никогда, благодаря тебе, твоей любви и пониманию. А говоря о «Сайтекс»… – Ее голос дрогнул. – Я знаю, ты не станешь смеяться над моими словами, ведь в глубине души ты такой же суеверный кельт… – Она снова замолчала, не отрывая глаз от его лица.

– Я никогда над тобой не смеюсь. Ну, давай, рассказывай.

Ее тонко очерченные губы дрогнули в улыбке, она покачала головой и вдруг сама рассмеялась.

– Ну, когда я впервые услышала о взрыве на „Эмеремм-III", я не могла удержаться от мысли, что это – дурной знак, предвестник еще больших бед. И в чем-то я оказалась права. Теперь, глядя назад, можно сказать, что за последние четырнадцать месяцев на нас свалилось столько проблем… Смерть Мин и все те неприятности в Ирландии, произошедшие почти одновременно с катастрофой. Нарастающие подозрения бабушки относительно Джонатана; злобное поведение Сары по отношению ко мне и ее интриги с целью заполучить модные салоны. Крах моей семейной жизни. Ужасное поведение тети Элизабет; страх скандала, вызванного ее разводом и позицией, занятой Джанни. Нарастающие трудности и внутренние склоки в «Сайтекс», не говоря уж об аварии самолета Джима и его нервном срыве. Неожиданная смерть Блэки, и последующий уход бабушки, и отвратительные скандалы в нашей семье вокруг ее завещания. – Она поджала губы. – Порой мне кажется, что кто-то напустил порчу на меня или, точнее, на всю семью Эммы.

Шейн взял ее за руку:

– В общем-то, тебе досталось более чем достаточно. Но давай сохранять объективность. Во-первых, Блэки умер в восемьдесят четыре года, а Эмма – в восемьдесят один, так что их смерть не явилась очень уж неожиданной. И они умерли без мучений, прожив долгую и плодотворную жизнь. Во-вторых, что касается завещания, ты успешно заткнула рот крикунам. Ты разрешила многие из возникших в «Сайтекс» проблем, а Эмма подавила в зародыше интриги Сары против тебя. Джим поправился, Энтони и Салли поженились, они счастливы и у них родился чудесный мальчик. Даже твоя тетка Элизабет удачно выпуталась и, похоже, счастлива с Марком Дебоне. Что же касается твоего брака, то он был обречен задолго до взрыва на „Эмеремм-III".

Он обнял ее, поцеловал в щеку, затем сделал шаг назад и заглянул в такое родное лицо Полы.

– Так как насчет того, чтобы суммировать все положительные события? Блэки и Эмма имели возможность отпраздновать ее восьмидесятую годовщину и провели замечательные восемь месяцев, путешествуя вокруг света. Изумрудная Стрела выиграла Большие Национальные скачки, к огромной радости деда. Эдвина помирилась с Эммой, которая успела увидеть свадьбу Эмили и Уинстона и Александра и Мэгги. Так что помимо плохого произошло и много хороших событий.

– О, Шейн, ты абсолютно прав. Какую ерунду я наговорила.

– Вовсе нет и, как ты верно заметила, я очень суеверен. И все же я стараюсь видеть положительные стороны жизни. Их всегда можно найти, если захотеть. – Выражение его лица слегка изменилось, и он устремил на нее насмешливый взгляд своих темных глаз. – Когда, позвонив мне тем октябрьским вечером после чтения завещания Эммы, ты сказала, что она назначила меня одним из своих наследников, поскольку любила меня как родного и из-за своей многолетней дружбы с дедом. И я знаю, что ты постоянно повторяешь это, но… – Он замолчал, достал сигареты из кармана, закурил. Пару секунд он пускал дым, глядя в пространство.

Сгорая от любопытства, Пола внимательно посмотрела на него и спросила:

– К чему ты клонишь, Шейн?

– Меня мучает один вопрос: не было ли у Эммы и других соображений, точнее еще одного соображения?

– Какого?

– Возможно, Эмма знала о нас с тобой.

– О, Шейн, я так не думаю! – вскричала Пола, бросив на него ошарашенный взгляд. – Я уверена, что тогда она как-нибудь намекнула бы мне. Ты же знаешь о том, как дружны мы были с бабушкой. И уж Блэки-то она бы точно сказала. Тут у меня нет никаких сомнений, а он в свою очередь завел бы разговор с тобой. Ни за что на свете он бы не удержался.

Шейн стряхнул пепел в пепельницу.

– А у меня вовсе нет такой уверенности. Эмма была умнейшая женщина. Сомневаюсь, чтобы, учитывая сложившиеся обстоятельства, она бы что-нибудь сказала. Во-первых, ей не хотелось совать нос в твои и мои дела, а деду она ничего не открыла бы из опасения, что он начнет беспокоиться. Давай посмотрим правде в глаза – она завещала мне обручальное кольцо. Возможно, в надежде, что настанет день, когда я вручу его тебе.

– А может, она просто считала, что оно твое по праву, учитывая его происхождение Оно ведь очень ценное. Кроме того, она оставила тебе еще и картину – другой подарок твоего деда.

– Да. Но, Пола, фонд в миллион фунтов… Слишком уж щедрый подарок, с какой стороны ни посмотри.

– Согласна – Пола улыбнулась ему, и ее ярко-синие глаза с фиолетовыми искорками озарились нежностью и теплом. – Моя бабушка очень любила тебя. Она видела в тебе еще одного из своих внуков. А как же насчет Мерри? Бабушка проявила к ней тоже удивительную щедрость.

– Да. – Шейн легонько вздохнул. – Я очень хотел бы узнать истину. Но сомневаюсь, что мне это когда-либо удастся. – Внезапно он рассмеялся, и его глаза полыхнули озорным огнем. – Но должен признаться, мне хочется думать, что Эмма все-таки знала о нас и одобряла наш союз.

– Ну, в одном я уверена. Она бы благословила нас. К тому же… – Слова Полы прервал голос из динамиков. – Все, дорогой, объявили посадку на мой рейс. – Она сделала попытку встать.

Шейн остановил ее Он взял в руки ее ладони и прошептал, уткнувшись лицом в ее волосы:

– Я так люблю тебя, Пола. Не забывай то, что я тебе сейчас сказал, на протяжении двух следующих недель.

– Как я могу забыть? В твоей любви моя сила. И я тоже люблю тебя, Шейн, и буду любить всю жизнь.


– Нет, Джим, она еще не приехала. Но я жду ее с минуты на минуту. – Придерживая телефонную трубку плечом, Эмили застегнула молнию на юбке. Джим звонил их Йоркшира и застал ее в момент одевания.

Через несколько секунд Эмили нетерпеливо воскликнула:

– Я точно знаю, что самолет уже сел. Я звонила в «Хитроу», и мне сообщили, что рейс прибывает по расписанию. Он приземлился ровно в семь тридцать. Поле ведь надо еще пройти таможню и добраться до города. – Эмили взглянула на часы около кровати. – Господи, еще только девять часов. Послушай, мне надо бежать. Я передам ей, чтобы она тебе перезвонила, как только войдет в дом.

– Я уже ухожу из конторы, – сообщил Джим. – И поеду прямо в Лондон. Скажи Поле, что ей не надо ехать в Йоркшир, как она собиралась. Сегодня мы с ней встретимся на Белгрейв-сквер. И вы с Уинстоном тоже приходите. Пообедаем вместе, устроим прощальный вечер.

– О да, – пробормотала Эмили. – Я поняла тебя. Потому что Уинстон завтра летит в Канаду.

– Да… и я с ним. Я только что позвонил в его лондонскую контору, и он очень рад моему решению сопровождать его.

– Да? – в растерянности только и смогла промолвить Эмили. – Ты составишь ему хорошую компанию. Увидимся вечером. Пока.

– До свидания.

Эмили бросила трубку и какое-то время смотрела на нее, как загипнотизированная. Она подумала, что Уинстон будет не так уж радоваться перспективе ехать с Джимом, как тот считает. Скорее наоборот. Ни у кого сейчас нет свободного времени для Джима Фарли.

Телефон зазвонил снова. Эмили быстро сняла трубку, ни на миг не сомневаясь, что сейчас услышит голос мужа.

– Да, Уинстон?

Он засмеялся:

– Откуда ты знала, что это я?

– Потому что только что говорила с Джимом. Он искал Полу и рассказал, что летит с тобой в Торонто. Ты в восторге? – саркастически спросила она.

– Черта с два, – ответил Уинстон. – Ему там совершенно нечего делать, но не мог же я прямо сказать, чтобы он проваливал. Он владелец десяти процентов акций новой компании и интересуется новыми приобретениями, хочет поближе познакомиться с новой газетой. Ты же знаешь, каким он стал странным в последнее время. Вечно суетится и, честно говоря, начинает всех раздражать.

– Не повезло тебе, – вздохнула Эмили. – Надеюсь, он не станет лезть в дела «Торонто Сентинел». В содержание газеты, я имею в виду. Иначе он может тебя задержать. Ты уж постарайся вернуться к Рождеству, Уинстон.

– Обязательно, киска, не волнуйся. Что же касается Джима – если он начинает совать нос не в свое дело, я его быстро окорочу.

– Он пригласил нас сегодня вечером на обед. На прощальную вечеринку, как он выразился. Я бы предпочла побыть с тобой наедине, но, думаю, нам придется ехать, – нехотя произнесла Эмили.

– Выбора нет. Вообще-то я тебе звонил только затем, чтобы рассказать, что Джим летит в Канаду со мной. А сейчас я должен бежать на встречу.

Эмили попрощалась с мужем, достала из гардероба жакет от костюма, накинула его и поспешила в кабинет на первом этаже квартиры на Белгрейв-сквер, в которой они с Уинстоном остановились на уик-энд.

Был понедельник. За окном стояло хмурое утро, и холодный декабрьский свет заливал выдержанную в лимонных и белых тонах комнату, отчего она играла желтой и бледной-розовой красками. И, однако, вазы с охапками цветов, гудящий огонь в камине и теплый свет многочисленных ламп оживляли помещение. Эмили заметила, что Паркер принес поднос с кофе, три чашки и блюдце. Ее брат должен вернуться к десяти, вскоре после предполагаемого прибытия Полы.

Эмили уселась за стол, позвонила своей секретарше в лондонскую контору «Дженрет» и предупредила, что сегодня не придет. Едва она повесила трубку, как до нее донесся из прихожей голос Паркера, здоровавшегося с Полой. Эмили вскочила и побежала навстречу кузине.

– Какой приятный сюрприз – увидеть твое улыбающееся личико, – ласково заворковала Пола, обнимая Эмили. – Я и не знала, что ты в Лондоне, Пончик. Что ты здесь делаешь?

– Скоро расскажу.

Пола повернулась к дворецкому:

– Тилсон оставил багаж в машине, Паркер, поскольку немного позже он отвезет меня в Йоркшир.

– Гм… Пола… Джим позвонил недавно, – смешалась Эмили. – Он едет в Лондон. Он просил предупредить тебя, чтобы ты заночевала здесь.

Пола сдержала недовольный возглас и пробормотала:

– Ясно.

Она вымученно улыбнулась дворецкому:

– Тогда попросите, пожалуйста, Тилсона внести мод багаж в дом.

– Да, мадам.

Паркер направился к входной двери.

Пола сбросила норковую пелерину на стул в прихожей и проследовала за Эмили в кабинет. Там она закрыла за собой дверь, тяжело привалилась к ней и возмущенно воскликнула:

– Черт побери! Джим ведь знал, что мне не терпится поскорее добраться до Йоркшира, увидеть Лорна и Тессу! Он объяснил, почему он так неожиданно помчался в город?

– Да. Уинстон завтра улетает в Торонто, чтобы получше разобраться в ситуации с новой газетой. Джим решил сопровождать его.

– О нет! – вскричала Пола с изменившимся лицом. Она подошла к камину и тяжело опустилась на диван. Она вся кипела от ярости. Джим снова избегает ее, как тогда в октябре, когда он уехал в Ирландию к тете Эдвине. Может, он инстинктивно чувствует неладное? Или каким-то образом догадался, что она хочет завести разговор о разводе?

Эмили стояла около камина и внимательно разглядывала кузину. Наконец, она сказала:

– Ты выглядишь ужасно расстроенной. Что-то случилось?

После небольшого колебания Пола призналась:

– Думаю, для тебя не секрет, что нам с Джимом надо обсудить множество наших личных проблем. И найти их решение. А теперь он уезжает. Опять. Если мне не удастся отговорить его ехать с Уинстоном, то придется отложить разговор до его возвращения из Канады.

Эмили села на диван и ласково похлопала Полу по руке.

– Я давно уже знала, что между вами не все ладно. И тебе обязательно следует поговорить с Джимом – насчет развода, если ты хочешь знать мое мнение. И Уинстон думает так же.

Пола изучающе посмотрела на кузину.

– Значит, и со стороны это заметно, да?

– Ну, не всем, но близкие, конечно, все видят.

– А мои родители? – напряглась Пола.

– Твой отец знает, что обстановка накалена, и он очень обеспокоен, но вот насчет тети Дэзи я не уверена. Тo есть, полагаю, она не осознает всей серьезности положения. Она такой милый человек и видит во всех только хорошее.

– Как ты думаешь, смогу я убедить его остаться? – усталым голосом спросила Пола.

– Определенно, нет. Из-за акций, завещанных ему бабушкой, Джим очень близко принимает к сердцу все, связанное с новой компанией, и хочет быть в курсе всех ее дел. В последнее время он стал довольно назойлив.

– Знаю. – Пола провела рукой по лицу, внезапно ощутив безмерную усталость. – Как я ненавижу эти бесконечные трансатлантические перелеты. – Она зевнула.

Эмили поддакнула ей. Затем, набрав в грудь побольше воздуха, выпалила:

– Тебе так и так не удалось бы сегодня уехать в Йоркшир. Ты нужна Александру здесь, в Лондоне. Если уж на то пошло, он вот-вот приедет, чтобы поговорить с нами.

– Что случилось? – Вдруг она все поняла. – Джонатан?

– Боюсь, что да.

– Рассказывай же, не томи. – Пола тревожно смотрела на кузину. Мысли о Джиме и о разводе моментально отошли на второй план.

– Александр предпочел бы сам ввести тебя в курс дела. Он просил меня задержать тебя до его прихода. Там все довольно сложно. Вот почему я сама в Лондоне – из-за Джонатана. Александр хотел, чтобы я присутствовала на вашей встрече. Вообще-то, мы с Александром уже разложили ситуацию по полочкам за последние две недели…

– Ты хочешь сказать, что столько времени знала и ничего не сообщила мне?

– Мы хотели окончательно убедиться и составить план действий. А еще нам требовалось переговорить с Генри Россистером и Джоном Кроуфордом. Нам был необходим их совет. Придется действовать очень решительно.

– Все так серьезно?

– Весьма серьезно. Однако мы с Сэнди вполне контролируем ситуацию. В значительной мере тут замешана и Сара.

– Как мы и думали, – вздохнула Пола с презрительным выражением лица.

Дверь бесшумно открылась, и в кабинет вошел Александр.

– Доброе утро, Эмили. С возвращением, Пола. – Он подошел к дивану, расцеловал обеих и сел на стул лицом к ним. – Я бы не отказался от чашечки кофе, Эмили, – обратился он к сестре. – Шел пешком от Итон-сквер, а погода сегодня отвратительная. Я промерз до костей.

– Разумеется. – Эмили налила кофе из серебряного кофейника. – А ты, Пола?

– Да, спасибо, можно. – Она посмотрела на Александра проницательным взглядом. – Тебе следовало дать мне знать.

– Честно говоря, я собирался. Мы с Эмили долго и часто обсуждали сложившееся положение и наконец решили, что нет смысла беспокоить тебя раньше времени. Ты бы только волновалась, а помочь нам из Нью-Йорка мало, чем могла бы. Кроме того, у тебя хватало дел, связанных с «Сайтекс». Я не хотел вытаскивать тебя назад в Лондон. Кроме того, до самых корней я докопался только в конце прошлой недели. Ну, более или менее докопался.

Пола кивнула.

– Рассказывай все, Сэнди.

– Ну так вот. План Филипа сработал. Малкольм Перринг помог мне поймать Джонатана за руку, но у меня нашелся еще один источник информации. Именно благодаря ему я действительно загнал мерзавца в угол. Но я опережаю события. Лучше начать с самого начала.

– Да, пожалуйста, – заметила Пола.

– Малкольм Перринг действительно нашел и предложил отличную сделку для «Харт Энтерпрайзиз». Он вышел с ней на Джонатана, который проявил значительный интерес. Затем все заглохло. Малкольм постоянно звонил ему в течение двух недель, а Джонатан не говорил ни «да», ни «нет». Однако в середине ноября Джонатан предложил Малкольму встретиться у себя в конторе. Некоторое время Джонатан пел песни о том, какая это замечательная сделка, но затем отказался от нее. Сказал, что «Харт Энтерпрайзиз» не смогут ею заняться в данный момент. Он предложил Малкольму обратиться к некоему Стэнли Джервису, главе новой компании «Стоунуолл Пропертиз», и пояснил, что тот – его старый друг, очень, порядочный человек, и проводит крупные операции с не движимостью.

– Только не говори мне, – пробормотала Пола, что «Стоунуолл Пропертиз» принадлежит Джонатану Эйнсли.

– Правильно. И – держись: Себастьян Кросс – его партнер.

– Этот мерзкий тип. Фу! – Полу передернуло.

– Сара тоже вкладывает деньги в компанию. – Сообщил Александр и, покачав головой, добавил: – Дурочка.

– Джонатан снова обвел ее вокруг пальца, как часто случалось в детстве, – мягко заметила Пола.

– Точно, – вставила слово Эмили. – Только на сей раз ее ждут далеко идущие последствия.

– Да. – Пола задумчиво наморщила лоб и спросила: – Но как удалось Малкольму Перрингу узнать все это?

– Он и не узнал, – ответил Александр. – Узнал все я. Малкольм Перринг послушался Джонатана, ибо такова была наша цель – поймать его за руку, так сказать. Малкольм дважды встречался с Джервисом, а затем вдруг на сцене появился Себастьян Кросс. Теперь он постоянно на виду там, хотя за подставными лицами явно скрывается Джонатан. Его же имя не фигурирует нигде.

Александр закурил сигарету и продолжил:

– Малкольм начал переговоры с Кроссом и Джервисом, он плясал под их дудку и внушил им уверенность, что собирается заключить с ними сделку. Оба они ему не слишком понравились, и он заподозрил, что их компания не слишком твердо стоит на ногах. Он провел кое-какие расследования, поговорил с разными людьми и скоро нашел подтверждение своим подозрениям. Как мы планировали, Малкольм пошел на попятную – к огромному удивлению Джервиса и Кросса. Они до смерти перепугались, что упустят сделку, и начали ссылаться на целый ряд выгодных операций, который они недавно провели. Малкольм передал мне полученную от них информацию. Поздним вечером я покопался в бумагах нашего отдела недвижимости и обнаружил, что указанные сделки предназначались нам. Джонатан перевел их в «Стоунуолл», сославшись на то, что получил отличное предложение от другой фирмы и что его партнеры настаивают на новом варианте.

– И они поверили? – спросила Пола.

– У них не оставалось другого выбора. Я уже совсем собрался стереть Джонатана в порошок, как вдруг мне в руки словно с неба свалилась еще кое-какая информация и в течение двух суток у меня появилось целое море компромата на Джонатана.

– Из какого источника поступила новая информация? – сгорая от любопытства, подалась вперед Пола.

– От Джона Кросса.

– Не может быть! – Пола даже не пыталась скрыть удивления. – Джон Кросс, – повторила она. Широко раскрытыми глазами она с недоверием смотрела на Александра. – Не могу поверить.

– Однако это правда.

– Но почему он решил признаться тебе?

– Вообще-то Джон Кросс хотел открыться тебе. Он связался со мной только ввиду твоего отсутствия. Он попросил меня приехать к нему в Лидс… Он лежал в больнице Святого Джеймса.

– О! – воскликнула Пола. – А что с ним такое? Он сильно болен?

– Бедный старик, – прошептал Александр. – Он умер. Джон Кросс скончался через несколько дней после нашей встречи. Рак. Он выглядел совершенно измученным и безумно страдал.

– Ужасно. – Пола прикусила губу. – Бедняга. Никому не пожелаю такого конца А ведь он был не такой уж плохой человек. Просто слабый, легко поддающийся дурному влиянию и целиком под пятой у своего мерзкого сыночка.

Александр откашлялся:

– Я немедленно поехал в Лидс и навестил Джона Кросса в больнице. Мы провели вместе почти четыре часа. Доктор позволил мне пробыть с ним так долго, потому что он… – ну, все равно умирал. Джон Кросс много говорил о тебе. Сказал, что очень тебя уважает, восхищается твоей честностью и справедливостью. Потом добавил, что ты очень вежливо обошлась с ним во время вашей встречи в Лондоне в 1969 году. Он не забыл проявленного тобой в тот день терпения и доброты и сказал, что понимает, почему ты не захотела возобновить переговоры о покупке «Эйр коммюникеншнс», поскольку они тогда уже продали здание, и у его компании не оставалось никакого по-настоящему ценного имущества. Тогда-то он и начал раскрываться. Честно говоря, я был потрясен, когда он признался, что «Стоунуолл Пропертиз» купила здание «Эйр» за пятьсот тысяч фунтов. Очевидно, на продаже настоял его сын. Джон утверждал, что они его обманули, потому что здание стоило по меньшей мере миллион. Мне пришлось с ним согласиться. Джон Кросс очень переживал и сказал мне об этом: «Представьте мое потрясение, когда шесть месяцев спустя я выяснил, что ограбил меня не кто иной, как мой собственный сын. Он уничтожил меня, лишил мою компанию последнего шанса встать на ноги. После того, как Себастьян поступил со мной таким ужасным образом, сердце мое было разбито. Мой сын… мое единственное дитя». Он разрыдался, и я его не осуждаю.

– Какой кошмар… Значит, бабушка не ошиблась насчет Джонатана… Она очень подозревала его во время переговоров с «Эйр коммюникейшнс», – заметила Пола.

– И не без оснований. – Александр закинул ногу на ногу. – Мистер Кросс хотел, чтобы ты знала… чтобы мы знали, что Джонатан – партнер Себастьяна и что он на протяжении многих лет работал против Эммы Харт. Он что-то пробормотал о том, что ненавидит предательство внутри одной семьи и что хочет умереть с чистой совестью.

Пола вздохнула и провела рукой по своему усталому лицу.

– Что еще он рассказал о «Стоунуолл Пропертиз»?

– Немного, по крайней мере ничего такого, чего я бы уже не знал от Малкольма. Мистер Кросс подтвердил, что Джонатан воровал сделки у «Харт Энтерпрайзиз» и сплавлял их «Стоунуолл Пропертиз», и признался, что его сын обобрал его до нитки. Старик с горечью открыл мне, что отдельную палату в больнице и личного врача он получил только благодаря щедрости своей сестры. Так что, Пола, старый мистер Кросс – полный банкрот.

Пола откинулась на подушки дивана, и по причинам, до конца непонятным ей самой, ее глаза наполнились слезами. Она кашлянула в кулак и потянулась за сигаретами Александра. «Как печально он кончил свои дни… Знать, что тебя предал твой собственный сын».

– Себастьян Кросс – подонок, – объявила Эмили. – И Джонатан Эйнсли ничуть не лучше, не правда ли, Сэнди?

– Да. – Александр бросил долгий взгляд на Полу. – Джон Кросс еще кое-что рассказал мне. Дальше уже ехать некуда. Однако благодаря этому я прищучу Джонатана, покончу с ним. С целью исправить положение дел в «Стоунуолл Пропертиз», которая испытывает серьезные финансовые трудности, Джонатан взял большой кредит – под обеспечение своих акций «Харт Энтерпрайзиз».

Пола онемела от неожиданности. Некоторое время она непонимающе смотрела на кузена, а потом выдохнула:

– Но он не имеет права!

– Вот именно! – вскричала Эмили. – Понимаешь, потому-то мы и можем прижать его… Фактически он сам загнал себя в угол, правда?

Пола кивнула и резким тоном спросила:

– Ты уверен, что здесь нет ошибки?

– Абсолютно, – ответил Александр. – Джон Кросс знал о кредите. Не спрашивай, откуда он знал. Он отказался раскрыть свой источник информации и даже не осознавал истинного значения этого факта для нас. Он только хотел предупредить нас о действиях нашего родственничка. Забавно, что он винил Джонатана в подлых поступках своего сына, хотя я не думаю, что он прав. Однако он смог сообщить мне название финансовой компании, которая предоставила кредит Джонатану. Совершенно очевидно, что тот не мог обратиться в банк – там захотели бы получить ответы на слишком много вопросов.

– У меня в голове не укладывается, почему он так глупо рисковал, – протянула Пола. – Он отлично знает, что не может ни использовать свои акции «Харт Энтерпрайзиз» как обеспечение кредита, ни продавать их никому, кроме других держателей наших акций…

– Все верно, – перебил ее Александр. – Он может продать их только мне, Эмили или Саре. Таковы законы компании, абсолютно четко сформулированные бабушкой в Уставе. Она хотела, чтобы «Харт Энтерпрайзиз» всегда оставался частной, семейной компанией, в которую закрыт доступ посторонним, и абсолютно недвусмысленно требовала, чтобы так продолжалось и впредь.

– С какой финансовой компанией он связывался?

– «Вклады и Займы».

– Господи, Сэнди, но они же жулики! – вскричала Пола в ужасе. – Все знают, какая у них репутация. Как он мог совершить такую глупость?

– Я же говорил тебе – он не мог обратиться в банк. Банк захотел бы узнать все об акциях, и любая солидная компания – тоже.

– Сколько он занял, и под какое количество акций? – спросила Пола.

– Из принадлежащих ему шестнадцати процентов он заложил семь – чуть меньше половины и взял четыре миллиона фунтов. Однако он заключил паршивую сделку. Его акции стоят вдвое больше – правда, их нельзя никому продавать, только одному из нас. Однако в то время финансовая компания не знала этого. Зато теперь знает.

Пола с облегчением вздохнула:

– Ты вернул его долг и выкупил акции, верно, Сэнди?

– Конечно. В прошлый четверг. Мы с Эмили, а также Генри Россистер и Джон Кроуфорд встретились с управляющим этой подозрительной маленькой фирмы. Произошла довольно неприятная сцена, прозвучало немало резких слов и горячих споров. Мы опять вернулись туда в пятницу, все вчетвером, и я вернул им их четыре миллиона, а они нам – акции. С нас полагались еще какие-то проценты, но Генри и Джон уперлись и не позволили мне их заплатить. Они предложили управляющему обратиться по поводу процентов к Джонатану. Теперь ты знаешь все.

– А где вы с Эмили взяли четыре миллиона? Из своих собственных денег?

– Нет. Джон Кроуфорд нашел способ выкупить акции от лица «Харт Энтерпрайзиз», а не от частного лица. Как ты знаешь, перед смертью Эмма официально установила много новых правил для «Харт Энтерпрайзиз». Я теперь обладаю огромной властью и во многих ситуациях имею полную свободу рук, особенно когда речь идет о благе компании. Джон и Генри пришли к выводу, что случай с Джонатаном попадает под такое определение. Однако я сообщил им, что мы с Эмили готовы приобрести эти акции, если в будущем они дадут свое согласие на такой шаг.

– Понимаю. – Пола встала и подошла к камину. Новая мысль поразила ее. – Акции Сары тоже заложены?

– Нет. Как она ни глупа, но она никогда не станет рисковать своими акциями, – ответил Александр.

– Как ты собираешься поступить с Джонатаном и Сарой? – спросила Пола, и в глазах ее мелькнул стальной блеск.

– Я намерен уволить их обоих. Сегодня в полдень я назначил встречу. И хотел бы, чтобы ты тоже присутствовала, Пола.


Глава 47


Джонатан Эйнсли вошел в офис Александра в «Харт Энтерпрайзиз» с беззаботным видом.

Эгоист до мозга костей, уверенный в своем умственном превосходстве над окружающими, он и мысли не мог допустить, что его двойная игра раскрыта.

– Привет, Александр, – бросил он, небрежной походкой пройдя через всю комнату и пожимая руку кузену. – Сара сказала, что она тоже приглашена. В чем дело? Александр уселся за стол.

– Нам надо обсудить кое-какие очень важные вопросы. Я не отниму у вас много времени. – Ясные голубые глаза Александра, такие умные и честные, на миг задержались на Джонатане, но только на миг. Он принялся копаться в лежавших на столе бумагах, не в силах преодолеть охватившие его презрение и возмущение.

Джонатан сел на диван, закурил сигарету и облокотился на кожаные подушки. Когда в дверях появилась Эмили, он встретил ее теплой улыбкой. На самом деле Джонатан не любил Эмили. Но его неприязнь к ней не шла ни в какое сравнение с той безграничной ненавистью, которую он испытывал к Поле, и Джонатан не смог скрыть своих чувств, когда через секунду она возникла в дверном проеме.

Джонатан привстал навстречу Эмили и приветствовал ее с определенной сердечностью, но в его голосе зазвучали льдинки, когда он обратился к Поле:

– Ты не имеешь отношения к повседневной деятельности «Харт Энтерпрайзиз». Так почему ты здесь?

– Александр пригласил меня, поскольку я хочу обсудить одно семейное дело.

– Ах, да. Семейные дела, похоже, полностью занимают тебя в последнее время, верно, Пола? – заметил он саркастически. Затем опустился на стул и пробормотал: – Надеюсь, мы не станем опять говорить о завещании?

– Нет, – ответила Пола спокойным, ничего не выражающим голосом. Она последовала за Эмили и села на диван рядом с кузиной.

После скандала при чтении завещания Джонатан окончательно отбросил притворство. Он больше не считал нужным скрывать свою враждебность по отношению к ней и вот сейчас лишний раз продемонстрировал неприязнь. Еще Пола заметила выражение беспокойства, на миг проступившее из-под маски уверенности, которую он изо всех сил старался сохранить. Пола отвела взгляд, усмехнувшись про себя. Как он ни пытался изображать олимпийское спокойствие, ее присутствие явно его обеспокоило. Через несколько секунд она подняла глаза и исподтишка посмотрела на него, стараясь оставаться объективной. Какая у него привлекательная внешность! Тонкие черты лица, светлые волосы и кожа. Да, Джонатан действительно очень симпатичный и порой, вот как сейчас, походил на невинного херувимчика. И, однако, Пола знала, что он интриган, который ни перед чем не остановится, чтобы достичь своих целей.

В комнату величественно вплыла Сара и не спеша огляделась.

– Здравствуйте! – пропела она бесцветным голосом и затем обратилась непосредственно к Александру: – У меня мало времени. На час у меня назначен ленч с одним важным покупателем. Надеюсь, наше совещание не слишком затянется.

– Не волнуйся, – ответил Александр. – Я намерен уложиться в кратчайшие сроки.

– Отлично. – Сара не спеша отошла от стола, посмотрела на сидящих на диване Эмили и Полу и демонстративно села на стул рядом с Джонатаном. Устроившись поудобнее, она одарила Александра милой улыбкой.

Он ответил ей долгим пристальным взглядом. Ни один мускул не дрогнул на его лице, ставшем вдруг холодным и враждебным. Улыбка сбежала с губ Сары, и она озабоченно уставилась на него, не понимая в чем дело.

– Меня удивляет, – начал Александр, – что у «Стоунуолл Пропертиз» такие серьезные финансовые проблемы. – Он пронзил Джонатана взглядом: – Может быть, причина кроется в неумелом руководстве?

У Джонатана внутри все напряглось. Он почувствовал опасность. Однако, не сомневаясь, что его невозможно связать с «Стоунуолл Пропертиз», он сумел сохранить безмятежный вид.

– Откуда мне знать? – пожал он плечами. – Только не говори, что ты притащил нас сюда затем, чтобы обсуждать дела посторонней компании.

– Да, помимо всего остального. – Александр наклонился вперед и перевел взгляд на Сару. – А ты знаешь, что «Стоунуолл Пропертиз» дышит на ладан?

Сара открыла было рот, но не нашлась, что сказать. Дурные вести о компании, в которую она втайне от всех вложила столько денег, как громом поразили ее. Она не сомневалась в том, что Александр говорил правду – он никогда не лгал. Ей не терпелось перемолвиться с Джонатаном, но она боялась обратиться к нему. С ним порой очень сложно общаться, вот и сейчас она молчала, опасаясь его острого языка.

Александр по-прежнему не сводил с нее глаз. Под его внимательным взглядом Сара побледнела, и в ее глазах мелькнул огонек тревоги. Александр знал, что стоит надавить посильнее – и Сара сломается. Но он отвернулся от нее и обратился ко всем присутствующим:

– Меня просто поражает, как они могли дойти до такой жизни. Ведь «Стоунуолл» заключил столько отличных сделок. Не могу понять, в чем там дело. Если, конечно, там никто не запускает руку в кассу.

– Неужели ты допускаешь такое? – вскричала в ужасе Сара – А если…

Джонатан почувствовал, что необходимо вмешаться:

– Послушай, Александр, давай забудем о проблемах «Стоунуолл Пропертиз» и займемся нашими собственными делами.

– Но дела «Стоунуолл» как раз и есть наши дела, – ответил Александр убийственно спокойным тоном. – И ты отлично знаешь это, поскольку «Стоунуолл Пропертиз» принадлежит тебе.

Сара не смогла удержаться от крика, а затем безвольно осела на стуле.

Джонатан презрительно засмеялся и с вызовом и угрозой посмотрел на Александра.

– Не говори ерунды. Никогда еще мне не доводилось слышать такого бреда.

– Джонатан, я знаю о «Стоунуолл Пропертиз» абсолютно все. Владельцы компании – ты и Себастьян Кросс, а Сара вложила туда весьма крупные средства. Управляют ею Кросс и Стэнли Джервис, а также ряд подставных фигур, которых ты туда ввел. Вы с Кроссом основали фирму в 1968 году. С тех пор ты передавал своей компании сделки, которые предназначались для «Харт Энтерпрайзиз». Ты лишил нас огромного количества важных и выгодных сделок, а также перебежал дорогу бабушке, когда она вела переговоры с «Эйр коммюникейшнс». У меня нет слов. Ты предал нашу фирму. Ты предал доверие бабушки, и, следовательно, у меня не остается никакой альтернативы, кроме как…

– А ты докажи! – завопил Джонатан, вскочив на ноги. Опершись руками о стол Александра, он наклонился, с яростью глядя в лицо кузена. – Тебе это не удастся. Ты не найдешь ни единого подтверждения своим нелепым обвинениям.

– Ты глубоко заблуждаешься. У меня есть все необходимые доказательства, – спокойно ответил Александр, но в его голосе звучал металл, а глаза смотрели с осуждением. Он похлопал по груде папок, на самом деле не имевших ни малейшего отношения к «Стоунуолл Пропертиз» и с тонкой улыбкой добавил: – Здесь все, Джонатан. И, конечно, у тебя еще есть партнер в твоем… – Александр передернул плечами, – …за отсутствием более точного определения, назовем его «преступлением». Да, вот она сидит, не в силах произнести ни звука… Сара Лаудер.

– А теперь ты еще хочешь впутать в свой заговор бедняжку Сару, – вскричал Джонатан. – Да, я не оговорился – заговор, с целью опорочить нас обоих. Ты всегда ненавидел меня, Александр Баркстоун, с самого детства. И Сару тоже. Но у тебя ничего не выйдет. Черта с два! Я буду бороться за свои права и за права Сары тоже. Так что берегись.

Александр откинулся на спинку стула, и его голубые глаза, такие холодные и жестокие лишь секунду назад, вдруг потеплели, когда он с жалостью посмотрел на Сару.

– Да, действительно, бедняжка Сара, – мягко заметил он. – Боюсь, тебя обвели вокруг пальца. Твои деньги безвозвратно потеряны. Мне тебя искренне жаль, но теперь уже ничего не поделаешь.

– А… А… Александр, – заикаясь, пробормотала Сара. – Я н… не…

– Помолчи, дорогая. Позволь мне говорить. Он – коварный тип и может заманить тебя в ловушку. – Джонатан с ненавистью посмотрел на кузена. – Ты просто ублюдок!

– Довольно! – Александр резко встал со стула. – Не смей называть меня ублюдком!

– Что, заело? – злорадно хохотнул Джонатан. – Правда глаза колет? И к твоей сестрице это тоже относится. Не забывай, что не чья-нибудь, а именно ваша матушка спит с кем ни попадя.

– Ты уволен! – вскричал Александр в ярости.

– Ты не можешь уволить меня. – Джонатан откинул голову и залился смехом. – Я держатель акций и…

– Количество твоих акций за последнее время значительно сократилось, – перебил его Александр уже гораздо более спокойным тоном, полностью овладев собой. – Ровно на семь процентов. – Он открыл верхнюю папку, вытащил оттуда акции и помахал ими перед носом Джонатана. – Я их только недавно выкупил, в прошлую пятницу. Ровно четыре миллиона – во столько обошлось «Харт Энтерпрайзиз» выкупить твой заклад у финансовой компании, которая кредитовала тебя. Но тем не менее я рад, что мне удалось вернуть наши акции назад.

Джонатан побледнел, как полотно. Он непонимающе уставился на Александра. Впервые в жизни он не находил слов для ответа. На какой-то миг ему показалось, что всему пришел конец, а затем с презрительной усмешкой он воскликнул:

– Я по-прежнему владею девятью процентами этой компании. Следовательно, ты не имеешь права уволить меня. По существующим правилам нельзя выставить за дверь держателя акций.

– Бабушка установила такой порядок в 1968 году, когда она написала завещание и разделила свои сто процентов между нами четырьмя. Однако до дня своей смерти она оставалась единственной владелицей всего пакета и, следовательно, всей компании. В качестве полновластной хозяйки «Харт Энтерпрайзиз» Эмма Харт могла поступать по своему усмотрению, как тебе хорошо известно. И поэтому, перед отъездом в Австралию, бабушка изменила все наши внутренние законы. Фактически она произвела структурную перестройку и велела подготовить новый Устав. Согласно ему я в качестве управляющего, председателя правления и держателя основного пакета акций могу делать практически все, что захочу. Я обладаю почти неограниченными полномочиями. Я могу выкупить акции у акционера, если он согласен. Я могу принимать людей на работу. И увольнять их. – Александр облокотился руками на стол и обжег Джонатана взглядом. – И поэтому я увольняю тебя. – Он обратил взор мимо Джонатана, на Сару. – Ты тоже уволена. Ты вела себя столь же бесчестно, как и Джонатан.

Сара не могла вымолвить ни слова. Казалось, она окаменела на своем стуле.

– Чушь собачья. Мы еще во всем разберемся, – взревел Джонатан. – Отсюда я сразу же направлюсь к Джону Кроуфорду. И Сара тоже пойдет со мной. Есть еще…

– Всенепременно повидайся с ним, – отрезал Александр и бросил стопку акций на стол. Он засунул руки в карманы брюк и принялся раскачиваться на каблуках. – Он с готовностью подтвердит мои слова. Кстати, он так я так хотел с тобой побеседовать. Джон присутствовал на моих двух встречах с руководством «Вкладов и Займов» и его несколько обеспокоил вопрос о процентах, которые ты им должен. Они – подозрительные типы, Джонатан. Лучше тебе им заплатить, и побыстрее.

Джонатан открыл было рот, но ничего не сказал, лишь в бессильной ярости смотрел на кузена.

Сара немного отошла от потрясения и бросилась к столу.

– Но я же ничего не сделала со своими акциями, – со слезами на глазах взмолилась она. – Я не сделала ничего плохого. Почему ты увольняешь меня?

– Потому что ты совершила дурной поступок. Ты вкладывала деньги в компанию – непосредственного конкурента отдела недвижимости «Харт Энтерпрайзиз». Ты вела себя нелояльно. Ты такая же предательница, как Джонатан. Прости, но, как я уже сказал, я не могу простить такого.

– Но я люблю мою «Леди Гамильтон», – всхлипнула она и затряслась в рыданиях.

– Тебе следовало подумать об этом, когда ты вступала в сговор со своим безответственным кузеном, – ровным голосом ответил Александр, нимало не смягчившись при виде ее слез. – И одному Создателю известно, зачем ты так поступила.

– Я собираюсь подключить к делу другого адвоката, – злобно зашипел Джонатан. – Я вовсе не уверен, что документы, подготовленные бабушкой, настолько законны, как ты утверждаешь.

– Уверяю тебя, они совершенно законны. Джон Кроуфорд и Генри Россистер как директора «Харт Энтерпрайзиз» одобрили их, и я тоже. Не пытайся даже оспорить что-нибудь из того, что сделала Эмма Харт, ибо, уж поверь, ты ничего не добьешься. Она всегда оставит тебя дураках.

Внезапно Джонатан потерял контроль над собой и зашелся в истерике.

– Ты у меня еще попляшешь, негодяй! – Он развернулся на каблуках и погрозил кулаком Поле – И ты тоже, сука!

– Пошел вон! – Александр сделал шаг по направлению к Джонатану. – Не дожидайся, пока я сам не схвачу тебя за шкирку и не вышвырну за дверь.

Пола вскочила на ноги и, подбежав к Александру, успокаивающим жестом положила руку ему на плечо.

Она смотрела на Джонатана и Сару, стараясь подавить охватившие все ее существо презрение и возмущение. Спокойным голосом она произнесла:

– Как вы могли? Как вы только могли так поступить по отношению к ней? К той, кто столько вам всего дала, кто всегда проявляла к вам щедрость и доброту? Задолго до смерти она начала подозревать тебя, Джонатан. А в последнее время и тебя тоже, Сара. Однако, не имея твердых доказательств, не стала ничего против вас предпринимать. Она не отняла у вас ваши фонды, не потребовала назад акции «Харт Энтерпрайзиз», столь великодушно подаренные вам. – Пола осуждающе покачала головой. – Вы оба олицетворяете все то, что бабушка ненавидела и презирала… Вы предатели, хитрецы, бесчестные люди, обманщики и лжецы.

Никто не произнес ни звука. Дикая ненависть исказила черты Джонатана, а Сара, казалось, вот-вот упадет в обморок.

Пола продолжала, и в ее голосе появились новые нотки спокойной, но твердой решимости:

– Боюсь, я не так великодушна, как Эмма Харт. Она терпеливо отнеслась к предательству ваших отцов. Но я вас терпеть не собираюсь. Мне осталось сказать только одно… отныне вас никто не ждет на наших семейных собраниях. Запомните раз и навсегда.

Услышав слова отлучения, бледная и дрожащая Сара забилась в истерике. Она повернулась к Джонатану и закричала:

– Ты, ты во всем виноват! Мне не следовало тебя слушать. Я потеряла не только деньги, но еще и отдел «Леди Гамильтон», и даже семью. – Продолжать она не смогла из-за рыданий.

Джонатан не обратил на нее ни малейшего внимания. Он шагнул по направлению к Поле. Глаза его метали молнии, на лице застыла маска ненависти.

– Ты мне за все заплатишь, Пола Фарли. Мы с Себастьяном отомстим тебе!

Наконец Александр потерял терпение. Он ринулся вперед, мимо Полы, грубо схватил Джонатана за руку и поволок к двери.

– Убери от меня свои грязные лапы, мерзавец. И не думай, что тебе нечего бояться. Не забывай, что я тебе сказал. Я отомщу и тебе тоже, Баркстоун. Даже если для этого потребуется вся моя жизнь.

Джонатан пинком распахнул дверь и выбежал прочь.

Сара подбежала к Александру, все еще стоявшему около дверей.

– Что же мне теперь делать? – завыла она, размазывая слезы по щекам.

– Не знаю, Сара, – ответил Александр холодным и спокойным голосом. – Правда, не знаю.

Она беспомощно посмотрела на него, затем перевела взгляд на Полу и на Эмили. Их отчужденный вид яснее слов сказал ей, что мольбы тут бесполезны. Призывая проклятия на голову Джонатана, она нашла свою сумочку и быстрым шагом покинула кабинет, безуспешно борясь со слезами.

Александр вернулся на свое место за столом и потянулся за сигаретами. Зажигая спичку, он заметил, как сильно дрожат у него руки, но не удивился.

– Довольно неприятная сцена, – наконец произнес он. – Но не хуже, чем я ожидал. Должен признаться, у меня возникло такое чувство, что Сара влипла в историю, сама того не подозревая.

– Да, – согласилась Пола и села на стул с другой стороны стола. Она обернулась и посмотрела на Эмили. – В какой-то миг я даже пожалела ее, но жалость прошла, когда я подумала о бабушке и обо всем хорошем, что она для них сделала.

– А я вот ничуть не сочувствую Саре! – возмущенно воскликнула Эмили, – Она получила по заслугам. Что же касается Джонатана – ну какой же он мерзкий тип!

– Он попробует доставить нам неприятности, но у него ничего не получится, – объявил Александр. – Как бы он ни старался, у него силенок ни на что не хватит. За его угрозами ничего не стоит. – Александр ухмыльнулся. – Я глазам своим не поверил, когда он погрозил тебе кулаком – ну прямо, как злодей в викторианской пьесе.

Пола засмеялась нервным смехом.

– Я понимаю тебя, Сэнди. Но, с другой стороны, не думаю, что нам следует так легкомысленно отмахиваться от Джонатана. Ведь где-то за его спиной маячит фигура Себастьяна Кросса, моего злейшего врага, а уж он-то сможет толкнуть его на что угодно. Как я уже не раз повторяла, я готова ждать от Кросса любой низости.

Александр задумчиво посмотрел на нее.

Эмили быстро подошла к Поле.

– Честное слово, Александр, Пола права. Джонатан Эйнсли, Сара Лаудер и Себастьян Кросс еще не сказали своего последнего слова. Вот увидишь.

Александр улыбнулся теплой и уверенной улыбкой.

– Да забудьте вы об этой троице. Они ничего не могут нам сделать… ни сейчас, ни в будущем. Они абсолютно бессильны.

Пола не испытывала подобной уверенности, но вслух она воскликнула, отбросив опасения:

– Ты говоришь, как истинный внук Эммы Харт. Как сказала бы бабушка, «сделано и забыто». У нас на сегодня еще полно дел. Да, Сэнди, а кого ты хотел бы поставить во главе «Леди Гамильтон»?

– Вообще-то я думал о кандидатуре Мэгги. У нее хорошая деловая голова, и с вашей помощью… – Он замолчал и посмотрел на собеседниц: – Что скажете?

– Великолепная идея, – воскликнула Эмили.

– Я целиком «за», – заявила Пола.


Глава 48


Старая детская в Пеннистоун-ройял, несмотря на несколько запущенное состояние, давала ощущение уюта и тепла. В камине гудел яркий огонь, сияли лампы, и в самом воздухе были разлиты веселье и радость.

Ранним холодным вечером в январе 1971 года Эмили сидела у окна и наблюдала, как Пола возится с детьми. Счастливая сцена, разворачивающаяся перед ее глазами, наполняла молодую женщину чувством умиления. Пола сегодня казалась такой беззаботной, и ее глаза, в последнее время неизменно настороженные, лучились смехом. На ее лице читалось ощущение вновь обретенного спокойствия, и, как всегда в обществе детей, она казалась воплощением нежности и любви.

Близнецы, которым оставался месяц до двух лет, были уже умыты и одеты ко сну. Пола держала их за ручки, и втроем они образовали кружок посреди комнаты.

– Раз, два, три! – воскликнула Пола и медленно повела их в хороводе. Чистенькие улыбающиеся детские личики сияли от радости, глазки горели. Она начала петь:

– Море волнуется раз, море волнуется два, море волнуется три – морская фигура на месте замри!

Все замерли, но Лорн вдруг вырвался и шлепнулся на пол, заливаясь смехом.

– Фигула! – громко кричал он. – Фигула! Фигула! – Он никак не унимался, хохоча и самозабвенно болтая в воздухе ручонками и ножками, как игривый щенок.

Тесса, не выпуская маминой руки, смотрела то на брата, то на маму.

– Гупый… – объявила она. – Олн… гупый.

Пола присела на корточки и улыбнулась внимательно глядящему на нее серьезному крохотному личику.

– Он не глупый, дорогая. Лорн счастливый. Мы все счастливые. Сегодня такой чудесный день. А теперь попробуй правильно сказать «Лорн», милая.

Тесса кивнула.

– Олн, – повторила она, еще не способная четко выговорить имя брата.

Сердце Полы разрывалось от любви. Она провела пальцем по нежной щечке девочки. Зеленые глаза дочки по цвету напоминали ей слегка разбавленный шартрез. Она подхватила Тессу на руки и принялась ее тискать, затем растрепала ее золотистые кудряшки.

– Ты такая прелесть, Тесса.

Тесса тоже обняла Полу, а потом вывернулась из ее объятий. Склонив голову набок, она заглянула в лицо матери и подставила ей вытянутые губки.

– Мама… мама, – проворковала она и зачмокала. Пола улыбнулась, поцеловала дочку и еще раз взъерошила ей волосы.

– А теперь беги и поцелуй тетю Эмили. Тебе давно пора в кроватку.

Тесса сосредоточенно зашлепала в указанном направлении. Пола смотрела ей вслед. В белой фланелевой ночнушке и голубом халатике девочка походила на ангелочка. Затем Пола повернулась к Лорну, опустилась рядом с ним на колени и принялась его щекотать. Он визжал и лягался, от всей души наслаждаясь игрой. Его звонкий смех заполнил всю комнату. Наконец Пола остановилась и привлекла его к себе. Она погладила мальчика по раскрасневшейся щечке, откинула ему со лба волосы, несколько более темные, чем у сестры, и попробовала угомонить его.

– Какая мама глупая, Лорн, не стоило так возбуждать тебя перед сном.

Он склонил головку набок и с интересом посмотрел на нее.

– Я… – сказал он. – Мама… мама. – Лорн подставил щеку под поцелуй и вытянул губы, как незадолго до того – его сестра. Таков был ежевечерний ритуал.

Пола зажала его личико между ладоней и расцеловала сына в щеку, в кончик носа и во влажный розовый рот.

– Ты такой хороший мальчик, – прошептала она и поправила воротник его пижамы. Нежность к сыну переполняла ее.

Лорн потянулся, прикоснулся к ее лицу и прижался к ней потеснее, ухватив маму за руки своими крохотными ручонками и раскачиваясь из стороны в сторону. Пола крепко держала его в объятиях, раскачиваясь с ним в такт и поглаживая его медно-рыжие волосы, ярко блестящие в свете ламп. Но через несколько секунд она нежно отодвинула его от себя, встала, подняла сына и отвела за ручку к Эмили и Тессе, которые обнимались на стуле у окна.

– Песочный Человек скоро придет, тетя Эмили, – объявила Пола серьезным тоном. – Пойдем в спальню, поздороваемся с ним?

– Прекрасная мысль, – отозвалась Эмили, взяв Тессу за руку и помогла ей спуститься на пол. – Я давным-давно не видела Песочного Человека.

Вчетвером они направились в соседнюю спальню, где на столике между двумя кроватками уже теплился маленький ночник.

– Снимайте халатики, – скомандовала Пола, – и по кроватям оба. Быстро! Нельзя, чтобы Песочный Человек ушел из-за того, что две мои куколки слишком долго копались.

Тесса и Лорн принялись возиться с поясами халатов, и Пола с Эмили пришли им на помощь. Близняшки забрались в кровати, а Пола укрыла их одеялами, подоткнула с боков и расцеловала по очереди.

– Садись, тетя Эмили, и веди себя очень-очень тихо, иначе можно спугнуть Песочного Человека, – предупредила Пола и села на стул между кроватей.

– Я буду тиха, как мышка, – прошептала Эмили, включаясь в игру, и опустилась на кровать в ногах Лорна.

– Хорошо. Я прочту вам стих про Песочного Человека, но вы оба ложитесь на бочок и закрывайте глазки.

Дети тут же послушались. Лорн засунул большой палец в рот, а Тесса обхватила ручонками белого барашка, что лежал у нее в постели, и принялась сосать его ухо.

Пола начала читать тихим голосом.
		Песочный человек два крыла распахнет.


		Он в больших золотых башмаках.


		Придет он к тебе, лишь звезда запоет,


		И заря еще так далека.


		Серебряной ложечкой, что принес


		В корзинке своей ночной,


		Он наполнит глаза твои пылью звезд


		И росой, что собрал под луной.


		Ты взойдешь на корабль, средь сонных небес


		Плывущий едва-едва,


		И услышишь там чудеса из чудес


		О драконах и волшебниках.


		Так головку свою положи отдыхать.


		Закрой глазки – уж ночь настает.


		Ну а если ты не захочешь спать —


		Песочный Человек не придет.[5 - Перевод В. Титова.]


Пола замолчала, встала и склонилась над близнецами. Оба уже крепко спали. Нежная улыбка тронула ее губы. Сегодня они набегались и устали. Она нежно поцеловала детей и убрала стул в сторону. Эмили подошла к Лорну и Тессе, тоже расцеловала их, и молодые женщины на цыпочках выскользнули из спальни.

К семи часам Пола начала беспокоиться, что же случилось с Джимом. Эмили уехала около часа назад, после того как подруги выпили по коктейлю в библиотеке. Пола заставила себя сесть за стол в намерении поработать, но мысли ее витали далеко.

Ведь уже наступило пятое января – день, на который она запланировала серьезный разговор с Джимом. Ее родители и Филип три дня назад вернулись в Лондон после рождественских праздников, проведенных в Пеннистоун-ройял. А оттуда все трое уехали кататься на лыжах в Шамони.

Рождество прошло на удивление спокойно. Рэндольф и Вивьен приняли приглашение посетить Энтони и Салли в Клонлуглине, а О'Нилы в последний момент решили отправиться к Шейну на Барбадос. В Пеннистоун-ройял собрались Эмили и Уинстон, а также Александр с Мэгги и все Каллински. Но без Эммы праздник казался грустным и неполным. Она всегда находилась в центре событий, и в ее отсутствие все складывалось как-то не так.

Пола старалась изо всех сил ради детей и своих родителей, но про себя считала часы, оставшиеся до пятого января. Однако сегодня утром Джим вдруг взял, да и умчался на работу прежде, чем она смогла сказать ему хоть слово.

Вдруг до ушей Полы донеслось шуршание шин по гравиевой дорожке. Она развернулась на стуле, вскочила на ноги, подошла к окну и посмотрела на улицу. Яркая лампочка над дверью освещала «остин-мартин» Джима.

Взгляд Полы упал на торчащие из заднего окошка машины горные лыжи. Она вдохнула воздух и вся напряглась. Так вот почему он так опоздал – сперва он заехал в Лонг Медоу за лыжным снаряжением. Значит, Джим все-таки решил отправиться в Шамони.

«Теперь или никогда», – сказала про себя Пола и опрометью бросилась вон из библиотеки. Оказавшись в Каменном зале, она принялась ждать мужа, пытаясь подавить волнение.

Через минуту в помещение вошел Джим и направился к лестнице в противоположном углу зала.

– Я здесь, Джим, – позвала Пола.

Он вздрогнул, повернулся и неуверенно посмотрел на жену.

– Ты можешь уделить мне несколько минут? – спросила она, стараясь не выдать голосом обуревавших ее чувств, чтобы не насторожить и не спугнуть собеседника.

– Конечно. Я только хотел переодеться. У меня сегодня выдался довольно-таки суматошный день, – объявил он, направляясь к Поле. – На удивление много дел для субботы.

«Ничего удивительного, – подумала она, отступив на шаг и пошире открывая дверь. – Ты разбирался с накопившимися делами, готовясь неожиданно уехать». Но вслух она не сказала ничего.

Джим прошмыгнул мимо жены в библиотеку, не поцеловав ее и не сделав вообще никакого дружелюбного жеста. Напряженность отношений между ними в последнее время переросла в холодность.

Пола решительно захлопнула дверь. Сперва у нее даже мелькнула мысль закрыть ее на ключ, но потом она передумала и последовала за мужем к камину.

Она уселась в кресло с подголовником и взглянула на него, стоявшего у огня.

– Обед поспеет только к восьми. У тебя достаточно времени. Устраивайся поудобнее. Поболтаем немного.

Джим бросил на нее настороженный взгляд, но тем не менее сел в другое кресло, достал сигареты и закурил. Несколько секунд он молча пускал дым, глядя в огонь. Затем спросил:

– Как у тебя прошел день?

– Замечательно. Я провела его с детьми. На ленч приезжала Эмили и осталась со мной до вечера. Уинстон отправился на футбол.

Джим промолчал.

Очень тихим голосом Пола произнесла:

– Так ты все-таки едешь в Шамони.

– Да – Он не глядел в ее сторону.

– Когда?

Джим кашлянул:

– Я собирался в Лондон сегодня вечером, часов в десять-одиннадцать. На дорогах почти никого не будет. Тогда я смогу успеть на первый завтрашний рейс на Женеву.

Кровь ударила в голову Поле, но она справилась с собой, зная, что ничего не добьется, если не сохранит самообладания и выведет мужа из себя.

– Пожалуйста, не уезжай, Джим, – попросила она. – По крайней мере, еще несколько дней.

– Но почему? – Наконец-то он повернул голову и направил на нее взгляд своих серебристо-серых глаз. Светлые брови вскинулись в изумлении. – Ведь ты же собиралась в Нью-Йорк.

– Да, но не раньше восьмого или девятого. Когда ты вернулся из Канады, я сказала тебе, что хочу обсудить с тобой наши проблемы, но ты предложил отложить разговор, так как подходило Рождество, и мы ждали гостей. Ты пообещал, что не уедешь в Шамони, пока мы не разберемся в наших проблемах.

– Это твои проблемы, а не мои.

– Наши.

– Осмелюсь не согласиться. Если в нашей семейной жизни и возникли сложности, то создала их ты. Больше года уже ты накликаешь беды и настаиваешь, что у нас якобы то не так, это не так. К тому же, именно ты, а не я, покинула… супружеское ложе. Ты и только ты ответственна за сложившуюся неприятную ситуацию. – Он улыбнулся уголком рта, внимательно глядя на нее. – Из-за тебя у нас неполноценный брак, но тем не менее я готов мириться с существующим положением.

– У нас вообще нет никакого брака.

Он невесело засмеялся:

– У нас двое детей, и я намерен ради них жить с тобой под одной крышей. Им нужны мы оба. Кстати, о крыше. Когда я вернусь из Шамони, мы все переберемся назад в Лонг Медоу. Там мой дом, и мои дети должны расти там.

Пола в ужасе уставилась на него:

– Ты же отлично знаешь, что бабушка хотела…

– Здесь не твой дом, – прервал он ее. – Он принадлежит твоей матери.

– Тебе прекрасно известно, что мои родители живут в Лондоне, чтобы папа мог ходить в контору каждый день.

– Это их проблемы.

– Бабушка не хотела, чтобы Пеннистоун-ройял стоял по полгода необитаемым. Всегда подразумевалось, что я стану проводить здесь много времени, а мои родители – по возможности приезжать сюда на выходные, а также на лето и на праздники.

– Я твердо намерен вернуться в Лонг Медоу. Вместе с детьми, – быстро добавил он. – Буду очень рад, если и ты к нам присоединишься. Конечно, я не могу тебя заставить… – Он замолчал, пожал плечами. – Решай сама.

Пола смотрела на него, прикусив нижнюю губу.

– Джим, я хочу развестись с тобой.

– А я – нет, – холодно ответил он. – Я никогда не соглашусь на развод. Никогда. Более того, тебе следует знать, что если ты решишься на такой шаг, я стану бороться за Лорна и Тессу. Мои дети должны жить со мной.

– Детям нужна мать, – начала она, покачав головой, – тебе ли этого не знать. Естественно, ты сможешь их видеть, когда угодно. Я никогда не стану прятать их от тебя. Навещай их в любое время, и я позволю тебе забирать их с собой тоже.

Джим злобно улыбнулся.

– Ты восхитительна. Знаешь, я никогда не видел такой уникальной в своем эгоизме женщины. Тебе нужно абсолютно все, верно? Свободу делать, что угодно, жить там, где тебе нравится, да еще и иметь детей под боком. – Его глаза стали ледяными. – Может, ты хочешь отнять у меня еще и работу?

Пола резко вдохнула воздух.

– Как ты мог такое подумать? Конечно же, нет! Перед смертью бабушка продлила твой контракт, и твоя работа останется у тебя навсегда. К тому же, у тебя есть акции новой компании.

– Ах, да, – протянул он задумчиво. – Новая компания. Мне весьма понравился Торонто… симпатичный город. Возможно, я переберусь туда на несколько лет. В декабре у меня мелькнула такая мысль. Я с удовольствием возглавил бы газету «Торонто Сентинел». Естественно, детей я возьму с собой.

– Нет! – воскликнула она, побелев от гнева и отчаяния.

– Да, – подтвердил or – Но все зависит от тебя, Пола. Если ты станешь настаивать на своей глупой идее насчет развода, если ты разобьешь мою семью, я поселюсь в Торонто, и я твердо намерен жить там вместе с моими детьми.

– Они не только твои, но и мои.

– Верно. А ты – моя жена – Тут он смягчил тон и посмотрел на нее более теплым взглядом. – Мы – семья, Пола. Ты нужна нам – детям, мне. – Он взял ее за руку. – Почему бы тебе не перестать заниматься ерундой? Оставь свои глупые и ни на чем не основанные претензии ко мне и постарайся спасти наш брак. Я, со своей стороны, готов приложить все усилия! – Он крепче сжал ее пальцы, наклонился поближе и добавил воркующим голосом. – И не надо ничего откладывать на потом, дорогая. Давай поднимемся наверх и займемся любовью. Я докажу тебе, что все то непонимание, о котором ты бесконечно твердишь, существует только в твоем воображении. Возвращайся в мою постель, в мои объятия.

Она не осмелилась сказать ни слова в ответ. Воцарилась долгая, неловкая тишина. Наконец Джим пробормотал:

– Ну, хорошо, значит, не сегодня. Жаль. Послушай: поскольку я уезжаю в Шамони, а ты собралась в Нью-Йорк, давай до конца месяца каждый из нас, пока мы в разлуке, определится для себя. А потом, когда через несколько недель мы вернемся домой, то начнем все сначала. Переедем в Лонг Медоу и заживем по-новому, построим лучшую, чем прежде, семью.

– Между нами все умерло, Джим, и, следовательно, строить уже нечего, – грустно прошептала она.

Он выпустил ее руку и уставился в огонь. После небольшого молчания он заметил:

– Психологи называют это: «Мания повторной жизни».

Пола нахмурилась, потеряв нить разговора.

– Не поняла.

– Таким термином называется манера поведения некоторых людей – потомок воспроизводит жизнь кого-нибудь из своих родителей или более далеких предков, повторяет их жизнь со всеми ошибками, словно кто-то ведет его по пройденной ими тропе.

Пола уставилась на него, не в силах вымолвить ни слова. Однако дар речи быстро вернулся к ней.

– Ты хочешь сказать, что я повторяю жизнь моей бабушки?

– Абсолютно верно.

– Ты глубоко заблуждаешься! – вскричала Пола. – Я – личность сама по себе. И я живу своей собственной жизнью.

– Думай, как знаешь, но дело обстоит именно так. Ты подсознательно повторяешь все поступки Эммы Харт, причем с абсолютной точностью. Ты работаешь до седьмого пота, все свое время посвящаешь своему чертовому бизнесу, мечешься туда-сюда по свету, заключаешь сделки, манкируя своими обязанностями жены и матери. Ты заставляешь всех плясать под твою дудку и, подобно ей, ты эмоционально неуравновешенна.

Пола пришла в ярость.

– Как ты смеешь! Как смеешь ты критиковать бабушку! Ты приписываешь несвойственные ей недостатки – а она хорошо к тебе относилась! Какой же ты наглец. К тому же, я вовсе не манкирую своими обязанностями перед детьми и выполняла свой долг перед тобой тоже. Наше отчуждение вызвано тем, чего не хватает тебе. Я не неуравновешенна эмоционально, но мне кажется, что к тебе это подходит больше. Не я, а ты лежал… – Пола запнулась и крепко сжала руки в кулаки.

– Я знал, что ты не удержишься, – заметил он, и лицо его потемнело. – А тебе никогда не приходило в голову, что причиной моего нервного срыва могла быть ты? – с вызовом спросил он.

Пола задохнулась:

– Вот у тебя-то точно мания. Ты постоянно пытаешься свалить на меня вину за то, что делаешь сам.

Джим вздохнул. Он отвернулся, несколько секунд посидел в задумчивости и вновь посмотрел на Полу.

– Почему ты так настаиваешь на разводе?

– Потому что нашей семейной жизни пришел конец. Продолжать ее просто глупо, – ответила она более спокойным и рассудительным тоном. – Глупо и нечестно по отношению к детям, к тебе, да и ко мне.

– Мы ведь любили друг друга, – пробормотал он, словно говоря с собой. – Ведь верно?

– Да, любили. – Она набрала в грудь побольше воздуха. – Но влюбленность еще не гарантирует счастья. От людей еще требуется совместимость и способность ежедневно жить в обществе друг друга. Любить, увы, недостаточно. Для брака нужно прочное основание – настоящая дружба.

– У тебя есть другой мужчина? – внезапно спросил он, неотрывно глядя ей в глаза.

Вопрос застиг Полу врасплох, но ей удалось сохранить спокойное выражение лица И хотя сердце у нее замерло, она ответила самым убедительным тоном:

– Конечно же, нет.

Несколько секунд он не проронил ни слова. Затем встал, подошел к ее креслу, склонился над ней и крепко сжал ей плечо.

– Не дай Бог, если он есть, Пола. Потому что тогда я уничтожу тебя. Я первый подам на развод и добьюсь, чтобы тебя признали негодной матерью. Ни один судья в Англии не присудит детей женщине, сознательно разрушившей семью, не уделяющей детям должного внимания и проводящей все время в деловых поездках по всему свету в ущерб своим детям. – Он склонился еще ниже, сдавил ей плечо еще сильнее. – Да к тому же спящей с другим мужчиной.

Поле удалось вырваться. Она вскочила на ноги. Лицо ее пылало.

– Только попробуй, – холодно бросила она. – Попробуй, и увидим, кто победит. Он сделал шаг назад и расхохотался ей в лицо.

– И ты еще не веришь, что повторяешь жизнь Эммы Харт. Потрясающе! Да посмотри на себя – ты говоришь, как она. И думаешь, ты тоже так же. И ты тоже веришь, что деньги и власть делают тебя неуязвимой. Как ни печально, дорогая, но ты глубоко заблуждаешься. – Он развернулся на каблуках и направился к двери.

– Куда ты? – поинтересовалась ему вслед Пола. Джим остановился и повернул голову:

– В Лондон. Не вижу смысла оставаться здесь на обед – мы только поссоримся еще больше. Честно говоря, мне все уже надоело.

Пола побежала за ним, схватила его за руку и с мольбой посмотрела ему в лицо.

– Но нам совсем необязательно ссориться, Джим, – дрожащим голосом произнесла она. – Мы можем разобраться, как подобает цивилизованным людям, зрелым и разумным. Я знаю, что можем.

– Все действительно зависит от тебя, Пола, – ответил Джим, тоже спокойнее. – Обдумай все, что я сказал, и, возможно, к моменту моего возвращения из Шамони ты образумишься.


Глава 49


Джон Кроуфорд, семейный адвокат, слушал Полу больше часа. Он ни разу не перебил ее, сочтя, что лучше дать ей выговориться, прежде чем начать задавать ей вопросы. К тому же, со свойственной ему проницательностью, догадался, что до сегодняшнего вечера она ни с кем не обсуждала свой неудачный брак. По крайней мере, не так подробно, и он решил, что разговор с ним станет для нее критическим моментом, после которого, выговорившись, она почувствует себя лучше.

Наконец Пола замолчала, чтобы перевести дух. По тому, как расслабились мышцы ее лица, по ставшей менее напряженной позе и по облегчению, мелькнувшему в ее удивительно голубых глазах, он сразу почувствовал, что мучившее ее беспокойство пошло на убыль.

– Вот, пожалуй, и все, – заявила она с несколько неуверенной улыбкой. – По-моему, я ничего не упустила.

Джон кивнул, по-прежнему не сводя с нее глаз. Он отметил, что она полностью владеет собой и достаточно спокойна, чтобы принять то, что он собирался ей сказать. Он откашлялся.

– Не хочу пугать вас, и это только предположение, но, возможно, вам следует отдать детей под судебную опеку.

Несмотря на свое удивление, Пола ответила довольно спокойно.

– О, Джон, не слишком ли решительный шаг вы предлагаете? И он может повлечь за собой еще большие неприятности. По сути, я тем самым объявлю Джиму войну.

Джон, давно уже втайне от всех невзлюбивший Джима Фарли, сплел пальцы и поднес руки к лицу. Он снова с задумчивым видом посмотрел на Полу.

– Исходя из сказанного вами, у меня сложилось такое впечатление, что Джим фактически пригрозил вам вывезти детей из страны, точнее, увезти их в Канаду, если вы не поступите, как хочет он. Ведь верно?

– Да, – призналась Пола.

– Находящиеся под судебной опекой дети не могут быть вывезены из страны проживания одним из родителей, находящимся в состоянии эмоционального стресса.

– Да, Джон, я понимаю. Но Джим надеется, что я передумаю насчет развода. Он не собирается неожиданно примчаться, схватить детей и улететь в Торонто. Сперва он обязательно попытается выяснить мои намерения. Кроме того, сейчас он в Шамони.

– А вы, Пола, через пару дней отправляетесь в Штаты. Он знает о ваших планах и легко может попробовать что-нибудь предпринять за время вашего отъезда. Все-таки из Женевы сюда всего несколько часов лету.

– Я уверена, что он не станет… – Пола вдруг запнулась, внимательно глядя на адвоката. – По выражению вашего лица я вижу, что вы явно допускаете обратное.

– Такая возможность существует. – Джон встал, прошелся по гостиной, налил себе еще один «мартини» из графина на передвижном столике, потом обернулся и извиняющимся тоном заметил: – Простите, я не спросил, хотите ли вы еще выпить.

– Нет, спасибо.

Джон вернулся на место и продолжил:

– Я хочу напрямую задать вам очень важный вопрос и попросил бы хорошенько подумать, прежде чем ответить.

Она кивнула.

– Вы считаете Джима абсолютно здоровым умственно?

Не колеблясь ни секунды, Пола сказала:

– О, да, Джон. Я понимаю, он лежал в больнице очень долго после своего нервного срыва, но сейчас он полностью выздоровел. Его поведение совершенно нормально. – Она грустно улыбнулась. – Если, конечно, можно назвать нормальным его отношение ко мне. Он упрям до невозможности, но он всегда был такой. Он закрывает глаза на реальность. Как я уже говорила, Джим убежден, что наши проблемы – всего лишь плод моего воображения. Однако снова вынуждена повторить – я не считаю его нездоровым. Сейчас он очень нервничает, но не более того.

– Очень хорошо, я принимаю вашу оценку и также понимаю ваше нежелание предпринимать такие шаги, которые разозлят его. Однако я предложил бы вам поговорить с Дэзи, прояснить для нее ситуацию. Если Джим неожиданно покинет Шамони, она должна незамедлительно связаться со мной.

– О нет, только не мама, – воскликнула Пола – Я бы предпочла не беспокоить ее. Я никогда не говорила ей правды, да, честно говоря, вообще никому. Вообще-то я несколько раз за последнее время беседовала с Эмили и с отцом, и они знают, как плохо складываются дела в нашей семье. Между прочим, Эмили и Уинстон давно уже уговаривали меня развестись. Дело в том, что… Эмили и Уинстон послезавтра едут в Шамони. Они проведут там две недели. Я поговорю с ней перед отъездом, объясню все и попрошу позвонить вам в случае чего.

Лицо Джона посветлело.

– Отлично, отлично. Эмили умна и рассудительна. Я буду чувствовать себя спокойнее, зная, что она находится рядом с ним. Как говаривала ваша бабушка, «мимо Эмили муха не пролетит». Поэтому и ввиду вашего нежелания я отказываюсь от мысли отдать ваших близнецов под судебную опеку. – Он мило улыбнулся ей. – Сейчас я подумал, вы можете решить, что у меня мании преследования, но это не так. Просто я осторожен и отлично знаю, что часто мудрость состоит в том, чтобы принять меры предосторожности, и тем самым отвести беду. – Он наклонился вперед. – Вот почему я первым делом сделал то предложение. Также мне бросилось в глаза ваше беспокойство за детей. Иначе вы не привезли бы их вчера в Лондон.

– Да, я немного волновалась, – призналась Пола. – В субботу, после ухода Джима, я испытала шок. А в воскресенье утром решила не спускать глаз с Лорна и Тессы. Они показались мне такими маленькими и беззащитными, Джон. Они еще младенцы, и я так их люблю. Я даже подумывала о том, чтобы взять их с собой в Нью-Йорк, но в этом нет настоятельной необходимости. Нора с радостью проведет несколько недель в Лондоне, да и погода здесь лучше, чем в Йоркшире. С ними все будет хорошо, к тому же в лондонской квартире у Норы есть поддержка в лице Паркера и миссис Рамсей.

– Да, они оба – очень надежные люди. Постарайтесь не волноваться, дорогая. Я стану приглядывать за ситуацией на Белгрейв-сквер. Однако проследите, чтобы Нора знала номера моих телефонов и объясните ей, что она должна позвонить мне при появлении Джима.

– Сегодня же сделаю. – Пола посмотрела мимо Джона на темно-зеленые драпировки. Ее лицо вдруг стало задумчивым. Прерывающимся голосом она спросила: – Джим ведь не может отнять их у меня, ведь правда, Джон?

– Конечно же, нет. Даже и не думайте о таком варианте! – Джон похлопал ее по руке и, желая окончательно успокоить, добавил: – Джим может угрожать чем угодно в попытке заставить вас поступать согласно его желаниям, но в конечном итоге его угрозы – пустой звук. К счастью, в нашей стране существует суд, и суд справедливый, в отличие от многих других государств.

– Да, – пробормотала она и добавила с легким вздохом: – Он говорит, что я хочу всего, хочу, чтобы все шло только по-моему.

Джон засмеялся:

– Это называется – видеть соринку в чужом глазу. А вам не кажется, что Джим хочет, чтобы все складывалось согласно его желаниям? – Не дожидаясь ответа, адвокат продолжал: – Он повел себя как законченный эгоист. Хочет, чтобы вы плясали под его дудку, и ему дела нет до ваших чувств, до того, что ваш брак не удался. Вы сами уже испытываете нервное напряжение, что рано или поздно на детях тоже скажется. Если семейная жизнь не заладилась, лучше всего – сразу же разойтись ради блага всех заинтересованных сторон. Надо, фигурально выражаясь, остановить кровотечение. Уж кому знать, как не мне.

Пола вскинула на него глаза:

– Бедный Джон, вы ведь тоже прошли через ад, верно?

– Да, дорогая, мягко говоря, – ответил он. – Однако мои беды позади, и мы с Миллисент теперь стали добрыми друзьями, почти приятелями.

– Как я надеюсь, что и мы с Джимом сможем когда-нибудь просто дружить, – проговорила Пола, словно размышляя вслух. – Я вовсе не ненавижу его. Признаться честно, мне его даже жалко… потому что он не умеет смотреть правде в глаза. – Она слегка пожала плечами. – Но сюда я пришла, чтобы вместе с вами разработать план действий, и теперь мне остается добавить, что я намерена оставаться абсолютно честной по отношению к нему. Я хочу предоставить ему возможность видеться с близнецами когда угодно, и, разумеется, разговора нет о том, чтобы он ушел из газеты. – Она нахмурилась. – Меня просто поразило, когда он предположил, что я выгоню его с работы.

Джон некоторое время разглядывал содержимое своего бокала, затем медленно поднял на нее серьезные и внимательные глаза.

– Не хочу вводить вас в заблуждение, что нам удастся легко решить вопрос с Джимом. Я уверен: нам предстоит выдержать серьезный бой. Из ваших слов совершенно очевидно, что он не собирается предоставить вам свободу, что он готов мириться с невыносимой обстановкой в доме, лишь бы оставаться вашим мужем. В общем-то, понятно. Вы – мать его детей, вы красивая и умная молодая женщина, обладающая огромной властью и богатством. Какой мужчина захочет расстаться с вами? К тому же…

– Но Джиму не нужны ни моя власть, ни мое богатство, – перебила его Пола – Наоборот, он терпеть не может мое дело и вечно жалуется по поводу моей занятости.

– Не будьте так наивны!

Пола уставилась на адвоката. Брови ее сошлись на переносице, на лице появилось выражение полного недоверия. Она открыла рот, собираясь что-то сказать, но передумала, решив дать Джону высказаться до конца.

– Конечно же, ему нужны и ваша власть, и ваши деньги, Пола, – спокойно заметил юрист. – И так было всегда, на мой взгляд. Джим вовсе не такой альтруист, каким вы его считаете. В качестве вашего адвоката считаю своим долгом открыть вам глаза, какими дикими не показались бы вам мои слова. Джим бесконечно и громогласно жаловался по поводу вашей занятости, но разве он не знал задолго до вашей свадьбы, что вы являетесь главной наследницей Эммы? Он также знал, что вы наследуете не только большую часть ее богатства, но и все ее безграничные обязанности. Он просто использует вашу работу как повод наказать вас, обидеть, задеть. В то же самое время он видит в ней возможность предстать в виде многострадального, заброшенного и обиженного мужа. Другими словами, он занял такую позицию, которая привлекает к нему сочувственные симпатии. Прошу вас, дорогая, отдавайте себе в этом отчет – ради вашего же блага и душевного спокойствия.

– Возможно, вы и правы, – согласилась Пола, ценившая Джона Кроуфорда не только как блестящего и умного адвоката, но и как отличного знатока человеческой психологии. – Она наклонилась вперед. – Если Джим действительно заинтересован в моих деньгах, как вы допускаете… – она со смехом покачала головой, – нет, настаиваете, – тогда дадим ему денег. Я готова выделить ему весьма крупную сумму. Предложите, какую именно, Джон и давайте назначим день встречи с Джимом. Он вернется в конце месяца, я тоже, и мне хотелось бы начать процесс.

– Сейчас я ничего не могу предложить, вот так сразу, – пояснил Джон. – Так нельзя. Тут надо хорошенько подумать. – Он отпил глоток «мартини», поставил стакан и встал. Он подошел к столику и взял сигару, не желая, чтобы Пола видела циничную усмешку, игравшую на его губах. – Если я правильно понимаю Джима, а я уверен, что правильно, деньги решат все, – заявил Джон. Он отрезал кончик сигары, вернулся к своему креслу, продолжая думать об откупных. – Хорошая карта про запас и отличное оружие на переговорах, если Джим начнет упираться.

Джон зажег спичку, раскурил сигару и сказал:

– Что же касается встречи, мы можем собраться в любое удобное для вас время… – Но, не закончив фразу, энергично затряс головой.

– Что такое? – спросила Пола, сжимая руки в дурном предчувствии.

– Ничего страшного, дорогая. Однако я думаю, назначать встречу Джиму – напрасный труд. Он наотрез против развода, да еще и упрям по природе. Может, мне лучше просто заскочить к вам в гости, когда он будет в городе? Скажем, когда после Шамони он соберется возвращаться в Йоркшир?

– Да, удачная мысль, – согласилась Пола. – В субботу, перед отъездом из Пеннистоун-ройял, он говорил о своем намерении навестить меня в Лондоне через две недели.

Пола передвинулась на самый краешек стула и с выражением настойчивости на лице напомнила:

– Не забудьте, что я хочу поступить с ним честно в вопросе о детях, а также проявить щедрость в деньгах. Мне важно, чтобы Джим никогда больше не знал недостатка в средствах.

– Я все помню, – успокоил ее адвокат. – А воспользовавшись вашим отъездом в Нью-Йорк, я подготовлю такие условия развода, чтобы Джим нашел их приемлемыми. – Он одарил ее теплой улыбкой. – Не много женщин проявили бы такую доброту, как вы. Ему повезло.

– Уверена, сейчас он так не считает, – заявила Пола, вставая. – Спасибо за проявленное внимание к моим проблемам. После разговора с вами я чувствую себя гораздо лучше и смелее гляжу в будущее. А теперь я оставлю вас, обедайте спокойно. Я и так отняла у вас слишком много времени.

Провожая ее через гостиную и тесную прихожую, Джон ласково пожал ей руку. Он самоотверженно любил ее мать и привык смотреть на Полу как на собственную дочь – своих детей у него не было. Иногда ему хотелось защитить ее от всего света. При всем своем уме и проницательности в бизнесе она не имела практически никакого опыта в отношении мужчин, ведь всю жизнь ее оберегали Эмма Харт и родители. Многие неприглядные стороны жизни так и остались для нее тайной за семью печатями, и она легко могла оказаться жертвой какого-нибудь беспринципного человека.

Когда они подошли к двери, Джон повернул ее к себе, наклонился, поцеловал в щеку и, усмехнувшись, сказал:

– Вы можете всегда располагать моим временем, дорогая. Вид вашего очаровательного личика пойдет только на пользу старому замшелому холостяку вроде меня. Хотя мне и жаль, что поводом для нашей встречи послужила такая печальная история.

Пола ласково обняла его.

– Вы вовсе не старый замшелый холостяк, – объявила она с улыбкой. – Вы самый замечательный друг – для всех нас. Спасибо за все, Джон. Я еще поговорю с вами до моего отъезда в Нью-Йорк.

– Обязательно, дорогая. – Он открыл дверь, но когда она уже выходила, взял ее за руку. – Все обойдется, Пола, поверьте. И постарайтесь не волноваться.

Она сбежала по маленькой лестнице перед его домом на Честерстрит, обернулась и помахала рукой. Джон в ответ поднял руку, а затем вернулся в дом и закрыл дверь, стараясь не давать воли своей тревоге за нее.

Пола поспешила на расположенную неподалеку Белгрейв-сквер. Она не солгала, когда сказала Кроуфорду, что после разговора с ним почувствовала себя легче. Но мучившая ее вот уже двое суток депрессия прошла еще и по другой причине. На нее благотворно повлияло то, что она наконец-то приняла решение, сделала что-то. Пола никогда не знала колебаний. Подобно Эмме, ее деятельная натура предпочитала ожиданию действие. Именно поэтому вынужденное бездействие в течение года – из-за катастрофы Джима и его последующего пребывания в психиатрической клинике – казалось ей невыносимым. Но она знала цену терпению и заставила себя ждать, ибо еще много месяцев назад поняла – как ни тяжело откладывать дело в долгий ящик, гораздо хуже поторопиться и наделать ошибок.

Но теперь, быстро шагая по направлению к дому, она испытывала непередаваемое облегчение. Поговорив с Джоном, передав дело в его руки, она сняла со своих плеч огромный груз. Пола не сомневалась, что адвокат составит толковое соглашение о разводе, и, конечно, Джим поймет, что она настроена абсолютно серьезно, когда узнает о ее решительных шагах.

Лучась от вновь обретенного оптимизма, Пола пересекла Белгрейв-сквер и вошла в большой особняк, давным-давно купленный ее дедом, Полом Макгиллом. Она захлопнула за собой тяжелую дверь из стекла и литого железа, поднялась к парадному по короткой полукруглой лестнице и вошла внутрь, воспользовавшись своим ключом.

В просторной прихожей они скинула твидовое пальто, повесила его на вешалку и повернулась на звук шагов спешащего из глубины дома Паркера.

– О, миссис Фарли, я как раз гадал, стоит ли мне звонить вам в дом мистера Кроуфорда. У нас в гостиной – мистер О'Нил. Он уже давно ждет вас. Я приготовил ему коктейль. Вы хотите что-нибудь выпить, мадам?

– Нет, спасибо, Паркер.

Теряясь в догадках, что нужно дяде Брайану и почему он явился так неожиданно и без предварительного звонка, Пола распахнула дверь в гостиную и… застыла на пороге Вместо ожидаемого Брайана перед ней предстал Шейн. Он весь расплывался в улыбке, как чеширский кот.

– Боже! – вскричала она. – Что ты здесь делаешь? – Пола закрыла за собой дверь ногой и бросилась ему в объятия, не помня себя от восторга.

Шейн поцеловал ее, взял за плечи и отстранил от себя на расстояние вытянутой руки.

– Я так волновался за тебя после наших ужасных телефонных разговоров в субботу и воскресенье, что решил вернуться домой. Два часа назад мой самолет сел в аэропорту «Хитроу».

– О, Шейн, как жаль, что я побеспокоила тебя… но какая милая неожиданность – увидеться с тобой на несколько дней раньше, чем я ожидала.

Она увлекла его за собой к дивану, и они уселись, не разнимая рук. С веселым жизнерадостным смехом Пола сказала:

– Но послезавтра я улетаю в Нью-Йорк, и ты знаешь, что…

– Я думал, мы полетим вместе, – перебил он, с любовью окидывая ее взглядом своих темных глаз. – Вообще-то, за последние полчаса у меня в голове зародился неплохой план. Я подумал: а не прогулять ли мне несколько дней? Тогда я смогу по дороге в Штаты утащить тебя на Барбадос в выходные Что скажешь?

– О, Шейн, – начала Пола, но вдруг заколебалась, ее лицо стало серьезным, и она сказала грустно: – Я говорила тебе, что Джим спросил, есть ли у меня другой мужчина. И хотя я отрицала, не уверена, что мне удалось полностью убедить его. А вдруг кто-то увидит нас на Барбадосе? Или даже в одном самолете? Я не хочу делать ничего такого, что может подорвать мою позицию и поставить под сомнение мое право воспитывать детей. Он способен быть очень мстительным, уж поверь.

– Я понимаю твою озабоченность, милая, и обо всем уже подумал, – ответил Шейн. – Пойми, он никогда меня не заподозрит. Точно так же можно подозревать и твоего брата Филипа. К тому же, тебе принадлежит мой салон мод на Барбадосе. У тебя есть все причины поехать туда с инспекционной проверкой. И, наконец, в самолете нас никто не увидит, а в «Коралловом Заливе» мы будем вести себя тише воды, ниже травы.

– Никто нас не увидит? – повторила она – Каким образом?

– У меня для тебя есть еще один сюрприз, Каланча. Я наконец-то получил тот частный самолет, который мы с папой решили приобрести для нужд компании. Я только что пересек на нем Атлантический океан, но давай забудем об этом и представим, что перелет на Карибы – самый первый его рейс. Ну же, скажи «да», любимая.

– Ну ладно, – согласилась Пола. Конечно же, путешествовать с Шейном совершенно безопасно. Он, в конце концов, друг ее детства. Печальное выражение испарилось с ее лица, в фиолетовых глазах засверкали веселые огоньки. – Это как раз то, что мне нужно после неприятностей последних дней.

– Совершенно верно, – ухмыльнулся он. – Нам, между прочим, надо подобрать подходящее название для самолета. Есть идеи?

– Нет, но я обязательно возьму с собой бутылку шампанского и разобью ее о борт, даже если мы не придумаем ему имя, – объявила Пола, испытывая неожиданную и тем более приятную радость от его общества. Ее сердце разрывалось от любви, и у нее слегка кружилась голова, как всегда рядом с ним после долгой разлуки. С Шейном весь мир преображался для нее. И все казалось возможным. Последние остатки тоски развеялись, как дым.

Шейн потянул ее за руки и заставил встать.

– Я сказал Паркеру, что ты обедаешь не дома. Надеюсь, ты согласишься пойти со мной в ресторан? – Он ухмыльнулся своей мальчишеской улыбкой и поцеловал ее в лоб. Вдруг его лицо стало серьезным. – Я хочу услышать о твоей встрече с Джоном. Мы ее обсудим за бутылочкой хорошего вина и за вкусным обедом в «Белом слоне».


Глава 50


Дом опустел.

Эмили поняла это, сбежав легкой походкой по лестнице и замерев со склоненной на бок головой в овальном холле, в надежде услышать обычные по утрам звуки. Обычно то тут, то там раздавались голоса и всегда где-то играло радио. Но в сегодняшнее воскресное утро в конце января все покинули дом.

Эмили повернулась налево, в столовую. Ее мать стояла около окна с маленьким зеркальцем в руке и внимательнейшим образом изучала свое лицо.

– Доброе утро, мама! – весело воскликнула Эмили с порога.

Элизабет быстро повернулась и улыбнулась в ответ:

– А, Эмили, ты здесь. Доброе утро, дорогая.

Эмили поцеловала мать в щеку, уселась за длинный деревенский стол и потянулась за кофейником.

– А где все?

Элизабет отозвалась не сразу. Она еще какое-то время исследовала свое лицо в ярких лучах льющегося в окна солнечного света, а затем тихонько вздохнула и присоединилась за столом к дочери.

– Лыжники ушли давным давно, как всегда. Ты только что разминулась с Уинстоном. В последний момент он тоже решил покататься и очень спешил в надежде догнать остальных. Очевидно, ты так крепко спала, что он не решился будить тебя. Он просил передать тебе, что вы встретитесь за ленчем.

– Сегодня я никак не могла заставить себя встать, – пробормотала Эмили, помешивая кофе и с вожделением поглядывая на рогалики. Они пахли восхитительно. У нее слюнки потекли.

– Ничего удивительного. Вчера все легли ужасно поздно. Я сама расплачиваюсь за это сегодня. – Элизабет запнулась и бросила быстрый взгляд на дочь. – Как ты думаешь, мне надо сделать подтяжку век?

Со смехом Эмили поставила чашку и, подавшись вперед, внимательно посмотрела на глаза матери. Она давно привыкла к подобным вопросам и знала, что отвечать на них следовало со всей серьезностью. Наконец она отрицательно покачала головой.

– Ты действительно так считаешь, дорогая? – Элизабет снова посмотрела в зеркало.

– Господи, мама, ты же молодая женщина Тебе только пятьдесят…

– Не так громко, дорогая, – прошептала Элизабет. Она положила зеркальце на стол и продолжала: – Должна признаться, в последнее время я много об этом думаю. По-моему, у меня на веках появились морщинки. Марк уделяет такое внимание женской внешности, а поскольку я старше его…

– Я и не знала, что он моложе тебя! По виду не скажешь.

Элизабет явно расцвела от слов дочери.

– Приятно слышать, но увы – он действительно моложе.

– А на сколько? – Эмили, не в силах больше бороться с искушением, потянулась за рогаликом и разломила его пополам.

– На пять.

– Господи, какие пустяки. И выкинь ты из головы мысль об операции – ты красивая женщина и выглядишь ничуть не старше сорока лет. – Эмили запустила нож в груду янтарного масла, щедро намазала булочку, а сверху добавила персикового джема.

Элизабет на миг отвлеклась от мыслей о собственной персоне и неодобрительно посмотрела на дочь.

– Неужели ты собираешься все это съесть, дорогая? Там же сплошные калории.

Эмили усмехнулась:

– Еще как собираюсь. Я умираю от голода.

– Тебе следует следить за фигурой, Эмили. У тебя ведь с детства склонность к полноте.

– Вернусь домой – объявлю голодовку.

Элизабет устало покачала головой, но, зная, что с дочерью бесполезно спорить, заметила:

– Ты обратила внимание, как Марк флиртовал с той француженкой-графиней на вчерашней вечеринке?

– Нет, не обратила. Но ведь он флиртует со всеми. Он ничего не может с собой поделать, и я не сомневаюсь, что его ухаживания не значат ровным счетом ничего. Успокойся, мама. Ему повезло, что у него есть ты.

– А мне повезло с ним. Он очень добр ко мне – если говорить правду, из всех моих мужей он самый лучший.

Эмили не испытывала такой уверенности, и, не удержавшись, воскликнула:

– А как же папа? Он чудесно к тебе относился. Мне очень жаль, что ты его оставила.

– Естественно, ты не объективна к Тони. Ведь он – твой отец. Но ты ведь не имеешь понятия, как складывались между нами отношения. Я имею в виду в последнее время. Ты была совсем еще ребенком. Однако я не хочу вытаскивать на свет Божий грязное белье моего первого брака и рассматривать его с тобой вместе под микроскопом.

– Очень мудро с твоей стороны, – едко заметила Эмили и впилась в булочку, чувствуя, что они ступили на зыбкую почву.

Элизабет пристально посмотрела на дочь, но у нее тоже хватило ума попридержать язык. Она налила себе еще одну чашку кофе, закурила сигарету и принялась разглядывать Эмили, отметив про себя, как мила она сегодня утром в изумрудно-зеленом свитере и брючках под цвет глаз. После без малого двух недель, проведенных в Швейцарских Альпах, ее волосы стали еще светлее, а тонкое лицо покрылось слабым загаром. Элизабет вдруг подумала: как здорово, что они с Марком приняли приглашение Дэзи погостить во взятом напрокат домике-шале. Она наслаждалась обществом своих детей и радовалась вниманию, которое оказывал им Марк, особенно Аманде и Франческе.

Между двумя кусками рогалика Эмили выговорила:

– Пожалуй, несколько попозже я поеду в город. Мне надо кое-что купить.

– Отличная идея, – заметила Элизабет. – И ты сможешь довезти меня до парикмахерской.

Эмили рассмеялась:

– Ты же была там только вчера, мама!

– Ну, Эмили, давай не будем пускаться в дискуссию относительно моей прически. Ты поступай по-своему, а я – по-своему.

– Хорошо. – Эмили поставила локти на стол и продолжила: – Я смутно вспоминаю, что сегодня утром в несусветную рань Аманда и Франческа ворвались в нашу комнату и покрыли поцелуями нас с Уинстоном. Из чего я заключаю, что Александр уволок их в Женеву – бесспорно, вопреки их рыданиям и мольбам.

Элизабет кивнула.

– Они действительно упирались. Не знаю почему, но они терпеть не могут свою школу на Женевском озере. Но они успокоились, когда выяснили, что Дэзи поедет в Женеву тоже. Ей захотелось пройтись по магазинам, и она решила составить Александру компанию. Они собираются, прежде чем отвезти девочек в школу, устроить им обед в отеле «Ричмонд». Мне он очень нравится, Эмили, и я пообещала двойняшкам, что на Пасху прилечу к ним в Женеву из Парижа на пару дней. – Вдруг Элизабет пришла в голову новая мысль, и она тепло улыбнулась: – А почему бы вам с Уинстоном не присоединиться к нам? Я приглашаю вас в «Ричмонд». Мы замечательно проведем там время.

Такое беспрецедентное предложение приятно удивило Эмили, и она ответила:

– Симпатичная идея. Спасибо за приглашение. Я посоветуюсь с Уинстоном и скажу тебе, что мы решили. – Эмили задумчиво потянулась за следующим рогаликом.

– Пожалуйста, не ешь его, дорогая!

С несколько смущенным видом Эмили убрала руку.

– Да, ты права. От них очень толстеют. – Она встала – Пожалуй, пойду-ка я наверх собираться в город. А то, если я останусь здесь болтать с тобой, то непременно опустошу всю тарелку.

– Я тоже пойду наверх, – подхватила Элизабет. – Мне нужно переодеться.

Эмили застонала:

– Но ты выглядишь просто великолепно, мама. Зачем… ты ведь всего-навсего собралась в парикмахерскую.

– Никогда не знаешь, на кого можешь наткнуться, – возразила Элизабет и, взглянув на часы, добавила – Еще нет и одиннадцати. Я провожусь не более получаса. Обещаю.

К великому облегчению Эмили, ее мать на сей раз сдержала слово, и уже через несколько минут после одиннадцати тридцати девушка включила зажигание и отъехала от домика. Он располагался в маленьком хуторке на окраине Шамони, очаровательного старинного городка, уютно устроившегося у подножия Монблана. Когда Эмили выехала на главную дорогу, она не смогла сдержать восхищения величественным пейзажем, от которого у нее всегда захватывало дух.

Долина Шамони, ограниченная с одной стороны подножием Монблана, с другой – хребтом Агулле Руж, представляла собой естественную платформу, с которой открывался прекрасный вид на высочайшую вершину Европы. И сейчас, глядя на Монблан и окружающие его горы. Эмили невольно почувствовала свое ничтожество на фоне их красоты и величия. Покрытые снегом вершины, блистая в ярких солнечных лучах, поднимались в высокое ярко-голубое небо, по которому проплывали белые пушистые облака.

Словно прочитав мысли дочери, Элизабет воскликнула:

– Какое впечатляющее зрелище! И какой замечательный день!

– Да, – согласилась Эмили. – Не сомневаюсь, что наши фанатичные лыжники сейчас счастливы до смешного на склонах гор. – Она искоса посмотрела на мать. – Кстати, Марк тоже поехал с дядей Дэвидом и остальными?

– Да, и Мэгги тоже.

– О, – удивленно протянула Эмили. – А я думала, что она вместе с Александром поехала в Женеву.

– Она предпочла покататься на лыжах и получить максимум удовольствия напоследок – ведь завтра они возвращаются в Лондон.

– Ян и Петер составят им компанию, как сообщил мне Ян вчера вечером, – поделилась Эмили новостями о единственных гостях ее дяди и тети, не являвшихся членами семьи.

– Я пыталась убедить их задержаться еще на несколько дней, – заметила Элизабет. – Они мне весьма симпатичны, а он так просто очаровашка.

– Петер Коль? Ну, мама, у тебя и вкусы! По-моему, так он жуткая зануда. Надутый, как индюк, – хихикнула Эмили. – Но он проявляет к тебе особое внимание, и за прошедшие десять дней я перехватила не один взгляд Марка, направленный в его сторону. Думаю, старый лягушатник ревнует тебя со страшной силой.

– Пожалуйста, не называй Марка «старым лягушатником», дорогая. Это очень невежливо и некрасиво, – нахмурилась Элизабет, но тут же засмеялась. – Так ты считаешь, что Марк ревнует к Петеру? Интересная новость. Хм-м…

– Очень. – Эмили улыбнулась про себя, зная, какой счастливой сделало ее мать это столь важное для нее сообщение. Ее мать совсем потеряла голову из-за Марка Дебоне. «Из-за этой змеи», – подумала Эмили. Она презирала его и не доверяла ему ни на грош.

Элизабет тем временем пустилась в пространные восхваления многочисленных достоинств нового мужа. Эмили кивала, хмыкала в знак согласия, но на самом деле слушала лишь вполуха. Ее раздражало, когда мать начинала распространяться о нем, и Эмили с облегчением увидела перед собой улицы Шамони.

Оставив «ситроен» на стоянке, две женщины быстро направились вдоль одного из главных городских бульваров по направлению к маленькой площади, на которой располагалась парикмахерская. У дверей салона Эмили спросила:

– Сколько тебе нужно времени?

– О, не больше часа, дорогая. Мне только причесаться. Давай встретимся в том маленьком бистро на противоположной стороне площади. Выпьем по аперитиву перед тем, как вернуться в шале на ленч.

– Хорошо. Пока, мама.

Эмили не спеша обошла вокруг площади, заглядывая в витрины. Ей предстояло купить совсем немного, а убить требовалось целый час, поэтому она не торопилась. Обследовав всю площадь, она прошла вниз по бульвару в направлении салона, где продавались очень оригинальные горнолыжные костюмы. Продавцы в салоне знали ее, и она двадцать минут потратила, болтая с ними и примеряя то одно, то другое, но ей ничего не понравилось.

Оказавшись снова на улице, Эмили забрела в аптеку, купила нужную ей мелочь, сунула покупки в сумку через плечо и медленно побрела назад, припомнив по дороге, что ей надо еще подобрать несколько открыток для друзей в Англии.

Вдруг она застыла в изумлении. Навстречу ей шагал Марк Дебоне собственной персоной. Он очень спешил и выглядел чрезвычайно занятым. Очевидно, он ее не заметил.

Когда они поравнялись, Эмили ехидным голосом произнесла:

– Какая неожиданная встреча, Марк. А мама считает, что вы катаетесь с гор.

Марк Дебоне, застигнутый врасплох, вздрогнул и растерялся. Однако он быстро взял себя в руки и воскликнул:

– А, Эмили, Эмили, дорогая – Потом взял ее за руку и дружелюбно сжал ее ладонь. Затем он добавил на превосходном английском языке, но с галльским акцентом: – Я передумал и решил пройтись. У меня разболелась голова.

Эмили наклонилась к нему поближе и язвительно заметила:

– И это не единственная ваша неприятность, Марк. У вас следы губной помады на воротнике свитера.

Он продолжал улыбаться, хотя глаза его смотрели на нее с осуждением. Затем он усмехнулся:

– Эмили, на что ты намекаешь? Бесспорно, это помада твоей матери.

Не обращая внимания на его слова, она сказала:

– Мама сейчас в парикмахерской. Мы встретимся с ней в бистро напротив. В час Она очень огорчится, если вы к нам не присоединитесь.

Эмили казалась воплощенной вежливостью, но ее зеленые глаза смотрели обжигающе холодно.

– Я ни за что не хочу огорчать Элизабет. Я приду. Чао, Эмили.

Он взмахнул рукой в знак приветствия и пошел дальше таким же быстрым шагом.

Эмили провожала его глазами, пока он не перешел дорогу и не свернул в боковую улочку. «Интересно, куда он направился? Мерзавец, – подумала она – Готова поспорить, у него интрижка с той мерзкой графиней со вчерашней вечеринки, которая такая же француженка, как я». Преисполнившись презрения, Эмили скорчила гримаску, развернулась на каблуках и отправилась дальше в поисках газетного киоска.

Вскоре она его обнаружила и, поскольку до часа оставалось еще время, не спеша покопалась в свежих журналах. Потом она посмотрела на часы и увидела, что пришла пора встречи с матерью. Эмили выбрала с витрины несколько открыток с видом Шамони и отправилась платить за покупки.

Наконец она положила в сумку открытки и сдачу и улыбнулась продавщице:

– Мерси, мадам.

Та собралась отвечать, но вдруг замолчала и прислушалась, склонив голову набок. Тут же послышался странный нарастающий шум, внезапно перешедший в оглушительный грохот.

– Похоже, что-то взорвалось, – воскликнула Эмили. Женщина уставилась на нее глазами, полными ужаса.

– Нет! Это лавина! – С неожиданным для ее полного тела проворством продавщица метнулась к телефону.

Эмили подхватила сумку и устремилась к выходу. Двери магазинов пооткрывались и из них выбегали люди. На их лицах, как на лицах прохожих, читался ужас.

– Лавина, – прокричал какой-то мужчина в ухо Эмили и на бегу показал рукой в направлении Монблана.

Эмили замерла на месте, не в силах шевельнуться. Даже отсюда она видела, как огромная масса снега, набирая скорость, летела вниз по склону горы, оставляя за собой пустыню в несколько тысяч футов шириной. Гигантские груды снега катились вниз все быстрее и быстрее, сметая все на своем пути. В кристально чистый воздух вздымались, подобно океанским валам, огромные облака снежинок, поднятых обвалом, и завихрились миллионами крошечных смерчей.

Две полицейские машины под вой сирен пронеслись по улице с головокружительной скоростью. Их пронзительный визг вырвал Эмили из транса. Она заморгала и вдруг почувствовала, как кровь холодеет в ее жилах. «Там Уинстон. И все остальные. Дэвид. Филип. Джим. Мэгги. Ян и Петер Коль».

Она начала дрожать, как лист. К ней все еще не вернулась способность двигаться. Ноги ее подкосились от охватившего и подавившего ее страха.

– О Боже! Уинстон! – вслух закричала Эмили. – Уинстон! О Боже! Нет!

Звук собственного голоса как будто придал ей сил. Она пустилась бегом вдоль тротуара, низко опустив голову. Все быстрее и быстрее мчалась она по направлению к подъемнику, который, как ей было известно, находился неподалеку.

Сердце, казалось, вот-вот вырвется из груди. Ей не хватало дыхания, но она заставляла себя бежать дальше и дальше, почти ничего не видя сквозь пелену слез.

«О Боже, не дай Уинстону умереть. Пожалуйста, сохрани Уинстона. И остальных тоже. Пусть все останутся в живых. Господи, лишь бы никто из них не погиб».

Эмили услышала топот множества бегущих ног. Другие люди догоняли и обгоняли ее. Все устремились к подъемнику, который уже показался невдалеке Какой-то мужчина, обгоняя, толкнул ее так, что Эмили чуть не упала. Но она устояла на ногах и продолжала бежать, подстегиваемая страхом.

Когда она наконец добежала, ей казалось, что ее сердце вот-вот остановится. Но только у подъемника Эмили замедлила бег и остановилась, жадно хватая ртом воздух. Она прижала руку к груди, хрипло дыша. Эмили без сил прислонилась к одной из полицейских машин, припаркованных у терминала, и начала рыться в сумке. Наконец она нашла платок и вытерла пот с лица и шеи. Она попыталась взять себя в руки и приказала себе сохранять спокойствие.

Через несколько секунд к Эмили возвратилось нормальное дыхание, она распрямилась и посмотрела по сторонам. Испуганным взглядом она окинула толпу, собравшуюся здесь за какие-то пятнадцать минут.

В ней жила безумная надежда, что Уинстон закончил кататься до схода лавины. Она молилась, чтобы он оказался среди толпившихся вокруг горожан и туристов. Эмили бросилась в самую гущу народа, лихорадочно глядя по сторонам в поисках мужа. От волнения у нее потемнело в глазах. Внезапно у нее подкосились ноги. Его здесь нет.

Эмили отвернулась и прижала ладони ко рту. Ужас овладел ею. Нетвердым шагом она вернулась к полицейской машине и прислонилась к капоту. Сердце ее сжало, как обручем. Никто не выживет после такой лавины. Она неслась вниз с такой скоростью, что просто раздавила все на пути. Эмили закрыла глаза Она не чувствовала под собой ног, словно они принадлежали кому-то другому.

Вдруг пара сильных рук подхватила ее и повернула.

– Эмили! Эмили! Я здесь!

Она открыла глаза. Уинстон. Она ухватилась за его лыжную куртку слабыми от счастья руками и, вся сморщившись лицом, разразилась слезами.

Уинстон прижал к себе ее безвольно повисшее тело и принялся утешать жену.

– Все в порядке. Все хорошо, – повторял он снова и снова.

– Слава Богу! Слава Богу! – шептала Эмили. – Я думала, ты погиб. О, Уинстон, хвала Создателю, ты жив! – Тут она вгляделась в его озабоченное лицо. – А остальные? – начала она и осеклась, увидев печальное выражение его лица и крепко сжатые скулы.

– Я не знаю, что с ними. Надеюсь, они спаслись. Мне остается только молиться, – ответил Уинстон и обнял жену.

– Но ты…

– Я не катался сегодня утром, – перебил ее Уинстон отчаянным голосом. – Когда мы приехали, я опоздал сесть в подъемник. Немного постоял, дожидаясь следующего, но потом передумал. Меня мучало небольшое похмелье, и вдруг меня замутило. Поэтому я развернулся и пошел в город. Купил английские газеты, посидел в кафе, выпил. Когда я почувствовал себя лучше, время для лыж уже прошло, поэтому я пробежался по магазинам. Я находился на автомобильной стоянке и укладывал покупки и лыжное оборудование в машину, когда услышал грохот, подобный взрыву. Рядом со мной стоял какой-то американец. Он прокричал что-то о лавине, о том, что его дочь на склоне, и побежал, как сумасшедший. Я последовал за ним, зная… – Уинстон сделал глотательное движение, – зная, что все из нашего домика, ну, практически все, тоже на горе.

Эмили почувствовала, как в ней вдруг проснулась надежда.

– А может, они решили кататься на другом склоне?

Уинстон с печальным видом покачал головой. Эмили схватила его за руку.

– О, Уинстон!

Он успокоил ее.

– Перестань, Эмили, ты должна проявить силу и храбрость… – Тут он замолчал и повернул голову, услышав, как его зовут по имени. К ним бежали Элизабет и Марк Дебоне. Уинстон помахал им рукой, перевел взгляд на жену и заметил:

– Сюда идут твоя мать и Марк.

Элизабет бросилась к Уинстону и повисла у него на шее с криком:

– Ты жив, ты жив. Как я перепугалась за тебя, Уинстон. – Она окинула его тревожным взглядом. Ее лицо казалось белее снега, но она держала себя в руках. Элизабет обняла дочь и спросила: – А что известно об остальных, Уинстон? Ты видел кого-нибудь из нашей родни или Яна и Петера?

– Нет. Видите ли, я не катался сегодня утром. Передумал.

Вдруг в толпе произошло какое-то движение. Все обернулись. Прибыли команды спасателей – профессиональные горнолыжники с рюкзаками за спинами и с немецкими овчарками на поводке. За ними следовали еще полицейские, отряд французских солдат и представители городских властей.

– Пойду задам несколько вопросов, – пробормотал Марк и решительным шагом направился к ним.

– Лавина прошла! – воскликнул Уинстон. – Вы заметили, что лавина прошла?

Элизабет недоуменно посмотрела на него:

– Она прошла еще тогда, когда мы с Марком бежали сюда. После оглушающего грохота тишина показалась такой зловещей.

Прежде чем Уинстон успел ответить, вернулся Марк.

– Спасатели сейчас поднимутся наверх. У них в рюкзаках самое современное оборудование. Прослушивающие приборы, щупы, ну и, конечно, собаки. Нам остается надеяться на лучшее.

– А есть ли хоть какая-то надежда? – тихо, напряженным голосом спросил Уинстон.

Марк заколебался. Ему хотелось сказать утешительную ложь, но затем он передумал.

– Маловероятно, – тихо пробормотал он. – Лавина шла с огромной скоростью, где-то между ста двадцатью и двумястами милями в час… да еще и масса, вес снега. И все же… – Он выдавил из себя бодрую улыбку, – известны случаи, когда люди выживали после таких огромных лавин и обвалов. Все зависит от того, где находиться во время катастрофы. Те, кто ниже, имеют больше шансов, если они знают, что надо тут же скинуть лыжи, отбросить палки и руками делать движение, как при плавании. Тогда перед лицом образуются пустоты с воздухом. Даже если тебя завалит снегом, очень важно продолжать делать такие движения, и тогда тело окажется окруженным воздухом. Люди по нескольку дней оставались живы под снегом благодаря пустотам с воздухом.

– Дэвид, Джим и Филип – опытные лыжники, – тревожно произнесла Эмили. – Но Мэгги…

Элизабет подавила крик ужаса, рвавшийся у нее из груди. Она выдохнула:

– Мы должны проявить мужество и надеяться. Пожалуйста, не надо говорить такие страшные вещи – они убивают во мне уверенность. Я обязана продолжать верить, что они все живы.

Марк обнял ее:

– Ты права, cherie. Мы должны надеяться на лучшее.

Уинстон обратился к Эмили:

– Думаю, тебе следует отвести твою мать в одно из ближайших кафе. Подождите там. Здесь вам делать нечего.

– Нет! – яростно воскликнула Эмили и обожгла его возмущенным взглядом. – Я хочу остаться здесь, с тобой. Прошу тебя.

– Да. Мы останемся здесь, – поддержала дочь Элизабет. Она высморкалась и попыталась вернуть остатки прежнего спокойствия. Тихо про себя Элизабет начала молиться.

Ровно через час после схода лавины спасатели и собаки поднялись наверх в кабинах подъемника.

Прошло еще около часа, и они вернулись с первыми восемью найденными людьми. Пять из них оказались мертвы. Трое чудом спаслись. Две из них были молодые девушки. Один – мужчина.

– Филип! – воскликнула Эмили и, вырвавшись из рук Уинстона и матери, бросилась навстречу кузену.

Филипа поддерживал один из спасателей. Когда он, хромая, двинулся навстречу ей, Эмили увидела, что одна сторона его лица исцарапана и покрыта спекшейся кровью. Его ярко-голубые глаза были словно подернуты пеленой. Но в остальном он, похоже, избежал серьезных повреждений.

– Филип! – причитала Эмили. – Слава Богу, ты жив. У тебя ничего не сломано?

Он покачал головой. Несмотря на отсутствующее выражение глаз, он узнал кузину и потянулся к ней.

Спустя мгновение его окружили Уинстон, Элизабет и Марк и засыпали вопросами. Однако Филип только беспомощно тряс головой и не произносил ни слова.

Лыжник, нашедший его, сказал на ломаном английском.

– Этот человек, ваш друг, ему повезло… Он знал, что делать. Он не паниковал. Он выкинул палки… и лыжи… делал руками, как плыл. Да, ему очень повезло… он находился внизу склона… закончил спуск. Его завалило небольшим слоем снега… только десять футов… собаки… они нашли его. Сейчас… если позволите… Мы пойдем. На пункт первой помощи – вон там.

Филип наконец заговорил. Он спросил хриплым голосом:

– Папа? Мэгги? Остальные?

– Пока никаких новостей, – ответил Уинстон. Филип закрыл глаза, потом поднял веки и позволил увести себя.

Уинстон повернулся к Эмили:

– Вы с мамой лучше проводите Филипа. А мы с Марком подождем здесь. Когда вы убедитесь, что у него нет никаких внутренних травм, я хочу, чтобы вы втроем вернулись в шале.

Эмили начала было протестовать, но Уинстон резко оборвал ее:

– Пожалуйста, Эмили, не спорь. Пригляди за Филипом. И кому-то необходимо находиться в домике… когда Дэзи и Александр вернутся из Женевы.

– Да, – согласилась Эмили, признавая его правоту. Она поцеловала мужа и бегом последовала за матерью, ушедшей вперед вместе с Филипом и спасателем.

Уинстон и Марк стояли еще целый час, без конца курили, время от времени перебрасывались парой слов или заводили разговоры с другими людьми, также несшими печальную вахту у подножия подъемника.

Команды спасателей беспрерывно поднимались в гору и спускались вниз. Еще четверо оказались живы, а девятерых привезли мертвыми.

В четыре часа вернулась еще одна группа спасателей, которая бесконечно долго обыскивала верхнюю часть склона. Они привезли тела еще пятерых отдыхающих, застигнутых лавиной. Печальная новость быстро облетела всех. Ни один из пятерых не выжил.

– Надо пойти посмотреть, – предложил Уинстон, швырнул сигарету на землю и затоптал ногой окурок. Собравшись с духом, он повернулся к Марку: – Вы пойдете со мной?

– Да, Уинстон. Нет смысла откладывать.

Тела лежали на носилках. Не дойдя до них несколько метров, Уинстон вдруг резко остановился. Сила воли покинула его, но все же он заставил себя после короткой остановки сделать еще несколько шагов.

Он почувствовал, как Марк взял его под руку и услышал сочувственный голос француза:

– Я переживаю вместе с вами. Какая трагедия для всей вашей семьи.

Уинстон не смог ничего ответить.

Он не отрывал глаз от пяти человек на носилках. Двоих из них он не знал, но остальные трое… На какой-то миг все смешалось у него в голове. Нет, невозможно, чтобы они умерли. Всего несколько часов назад они весело завтракали все вместе.

С шумом втянув воздух и проведя рукой по наполнившимся слезами глазам, Уинстон пошел опознавать тела Дэвида Эмори, Джима Фарли и Мэгги Баркстоун – все они оказались жертвами роковой лавины. И он думал о Дэзи и Александре, которые сейчас ехали на машине из Женевы, о Поле, которая сейчас в Нью-Йорке. Он не знал, где взять сил, чтобы сообщить им трагическую весть.


Глава 51


Шейн О'Нил стоял на кухне своего дома в Нью-Милфорде и ждал, когда закипит второй кофейник. Он закурил сигарету, взял трубку телефона и набрал номер фермы. Ответила Элайн Уикерс.

– Доброе утро, – сказал он весело.

– Привет, Шейн, – отозвалась Элайн. – Вчера вечером ты не позвонил, и мы решили, что ты не приедешь на эти выходные. Но сегодня утром Сэнди увидел твою машину, так что мы знаем, что ты здесь.

– Мы приехали поздно, – пояснил Шейн. – У вас на ферме не горели огни, и я не решился вас будить. Пола вернулась из Техаса только под вечер, так что мы тронулись в путь в десятом часу. Извини, что не позвонил раньше, но мы сегодня поздно встали.

Элайн рассмеялась.

– Да уж. Сейчас почти полдень. Но вы оба так работаете, что порой вам не грех и расслабиться. Надеюсь, вы придете к нам на обед сегодня, – продолжила она. – Мы ждали вас всю неделю.

– Приедем около семи тридцати, как договаривались, – уверил ее Шейн.

– Ой, Шейн, извини, – воскликнула Элайн. – Зазвенел звонок в духовке. Хлеб испортится, если я сейчас же его не выну. До вечера.

– Счастливо, Элайн. – Шейн бросил трубку, загасил в пепельнице сигарету и подошел к раковине Он сполоснул две чашки, высушил их и уже собрался разливать кофе, когда зазвонил телефон. Шейн поставил кофейник и поднял трубку.

– Алло?

С другого конца провода доносился только треск статического электричества и глухой шум.

– Алло? Алло? – повторил Шейн погромче. Наконец до его ушей долетел искаженный расстоянием голос.

– Это Уинстон. Я звоню из Шамони. Ты слышишь меня?

– Теперь да. Как…

Уинстон не дал ему договорить.

– Здесь произошло нечто ужасное. Я не знаю, где Пола, никак не могу ее найти, и я решил, что в любом случае лучше поговорить сперва с тобой.

Шейн крепче сжал трубку и нахмурился.

– Вообще-то она здесь, приехала ко мне на выходные. Что стряслось?

– Сегодня около часу дня на Монблане произошел страшный обвал, самый большой за многие годы, – начал Уинстон. Его голос казался теперь еще более глухим и далеким, чем раньше – Некоторые члены нашей семьи погибли. – Голос Уинстона сорвался, он не мог продолжать.

– О Господи. – Шейн прислонился к столу, готовясь услышать самое худшее. Сердце гулко билось в его груди. Он догадался, что сейчас Уинстон сообщит нечто такое, что разобьет жизнь Поле. Его кельтская интуиция проснулась в нем.

За тысячи миль от него, в столовой шале на окраине Шамони, Уинстон Харт стоял у окна и смотрел вдаль. На фоне потемневшего неба величественно возвышался Монблан, теперь такой безобидный в сумерках, всего через пять часов после кошмарной трагедии. Уинстон собрался с силами и произнес твердым голосом:

– Извини, что я замолчал. Сегодня был самый страшный день в моей жизни. Шейн, я расскажу все, как есть, ибо я не знаю, как передать случившееся иначе – Уинстон глубоко вздохнул и сообщил другу ужасную новость.

Потрясение, испытанное Шейном, можно было сравнить только с настоящим физическим ударом, и десять минут |спустя, когда Уинстон наконец повесил трубку, он все еще нетвердо стоял на ногах. Не убирая руки с телефонной трубки, он смотрел пустым взглядом на противоположную стену. Яркий солнечный луч проник на кухню. Шейн моргнул. Каким все здесь кажется нормальным, мирным, спокойным. А за окном такой чудесный день. Ярко-голубое небо, чистое и без единого облачка, ослепительное солнце. Но там, во Франции, семья, с которой он так сроднился за долгие годы, столкнулась со смертью и горем. Как резко, как внезапно, буквально в мгновение ока, поменялись жизни многих людей. «О Боже, – подумал Шейн. – Как я скажу Поле? Где мне найти слова?»

Он услышал ее шаги за дверью и повернулся, чтобы встретить ее лицом к лицу, затем замер в ожидании.

Она вошла, смеясь, и заявила с шутливым возмущением:

– В последний раз я прошу тебя заварить кофе. Ты сто лет болтал по телефону. С кем ты говорил, дорогой?

Шейн шагнул ей навстречу. Он попытался заговорить, но язык отказался повиноваться ему. У него защипало в горле и во рту пересохло.

– У тебя какой-то странный вид. Что случилось? – насторожилась Пола.

Он обнял ее за плечи и вывел из кухни в большую гостиную, поближе к камину. Пола снова с еще большей настойчивостью спросила:

– Шейн, что произошло? Скажи мне, прошу.

– Да, конечно, – хрипло ответил он, силой усадил ее на диван и сам сел рядом. Он взял ее ладони в свои, крепко сжал их и заглянул в лицо, которое любил всю свою жизнь. Он увидел в ее глазах тревогу и дурное предчувствие.

Сердце Шейна сжалось, и он произнес нежным голосом:

– Я только что услышал печальное известие. Кошмарное известие, любимая. От Уинстона. Сегодня около часа в Шамони произошла ужасная катастрофа. Лавина на Монблане. Погибли некоторые твои родственники.

Пола в ужасе уставилась на него. Ее глаза широко раскрылись и не отрываясь следили за ним. В них мелькнул страх, и все краски сошли с ее обескровленного лица, которое стало белым, как мел.

– Кто? – спросила она прерывающимся шепотом. Шейн еще крепче сжал ее руку.

– Ты должна остаться храброй, родная, – сказал он. – Очень храброй. Я здесь. Я помогу тебе. – Он помолчал, проглотил комок в горле, мучительно выискивая нужные слова, единственно возможные слова. Но он знал, что таких не существует.

Пола не знала, что и подумать. Она перебрала в уме самых заядлых лыжников среди своей родни.

– Неужели папа? – вскричала она севшим голосом. – Неужели мой отец?

У Шейна перехватило дыхание. Он кивнул.

– Мне очень жаль. Так жаль, дорогая, – прошептал он изменившимся, дрожащим голосом.

Какое-то время Пола не могла произнести ни звука. Она только смотрела на Шейна потрясенным, испуганным, почти непонимающим взглядом. Его слова не доходили до нее, она отказывалась принимать их.

Понимая, что гуманнее открыть ей все сразу, не откладывая в долгий ящик, он продолжал тем же печальным тоном:

– Пола, не знаю, как сказать, мне очень жаль, но Джим тоже погиб. И Мэгги. Они вместе с твоим отцом находились на вершине горы, когда все произошло.

– Нет! – вскричала она. – Нет!

Она вырвала руки из его рук и закрыла ладонями рот, отчаянно оглядываясь по сторонам, словно в поисках выхода, словно надеясь убежать от открывшихся ей новых ужасных известий. Ее глаза стали еще больше на пепельно-сером лице Она вскочила на ноги и закричала отчаянным голосом:

– Не может быть! Нет! Невозможно! Боже! Филип. Мой брат. Он тоже…

– С ним все хорошо! – Воскликнул Шейн, встав на ноги и обнимая ее – Все остальные живы и здоровы, кроме Яна и Петера Коль. Их еще не нашли.

Пола резко вырвалась из его объятий, не отводя взгляда от его лица. Ее фиолетовые глаза почернели от боли и ужаса, ее лицо превратилось в маску горя и тоски. Ее начала бить дрожь, но когда Шейн потянулся к ней, желая помочь и успокоить, Пола выбежала на середину комнаты, мотая головой из стороны в сторону. Вдруг она обхватила себя за плечи и согнулась, словно от невыносимой боли.

Она начала издавать высокие звуки, как до смерти напуганный страдающий зверек. Скорее, это было причитание, и оно не прекращалось. Горе и потрясение накатывались на нее, словно гигантские волны, и наконец поглотили ее всю. Она рухнула на пол без сознания.


Самолет, принадлежащий компании отелей «О'Нил» ножом рассекал темное ночное небо над Ла-Маншем. Его курс пролегал в Лондонский аэропорт, где ему предстояло вскоре приземлиться после семичасового перелета через Атлантику.

Шейн сидел напротив Полы. Она лежала на кушетке, закутанная в несколько легких шерстяных одеял. Он внимательно следил за ней, почти не осмеливаясь отвести от нее взгляд. На протяжении всего долгого и трудного перелета время от времени он склонялся над ней и нежно баюкал ее. Пола беспокойно металась, несмотря на успокоительное, которое ей постоянно давали после того, как она узнала о трагедии в Шамони.

Местный доктор из Нью-Милфорда, срочно вызванный Шейном сразу после ее обморока, принял меры против шока. Он сделал ей укол и дал Шейну таблетки для нее. Перед своим уходом доктор посоветовал Шейну давать их пациентке по собственному усмотрению, но не увлекаться.

Шейн быстро понял, что Пола не желает принимать успокаивающее лекарство точно так же, как она не раз за ночь отказывалась от его помощи. Дважды во время полета над океаном она пыталась подняться с кушетки, и в глазах ее читались страх и паника. Один раз ее вывернуло наизнанку. Он ухаживал за любимой с бесконечным терпением, нежностью и заботой, помогал ей, чем мог, шептал слова утешения, пытался смягчить ее горе и обеспечить ей максимальные удобства.

И вот теперь, когда Шейн сидел и смотрел на Полу, его волнение за нее нарастало. Она ни разу не сорвалась, не разрыдалась, что совершенно ненормально для такой эмоциональной женщины. Также она не сказала ему ни слова, и именно странное затянувшееся молчание, да дикий, лихорадочный блеск ее глаз беспокоили его больше всего.

Шейн взглянул на часы. Совсем скоро они приземлятся. Его отец и Миранда встретят их с частной «скорой помощью» и лондонским врачом Полы, доктором Харви Лангеном. «Благодарение Богу за Харви, – подумал Шейн. – Он-то знает, что надо делать, как лучше всего помочь в ее положении». А затем спросил сам себя, какой доктор может вылечить бесконечное горе и отчаяние, которые терзали несчастную. И вынужден был с грустью признать, что не знает ответа.

Дворецкий Паркер недавно приготовил завтрак, но никто из них не смог проглотить ни кусочка, а Шейн без остановки курил с тех пор, как переступил порог комнаты.

Брайан О'Нил, проводив врача, вернулся и сразу же поспешил к Шейну. Он положил руку сыну на плечо и сказал с оптимизмом в голосе.

– Ты ошибся, Шейн. Харви сказал, что у Полы определенно нет ступора. Я спросил его по твоей просьбе Она, конечно, в шоке, это всем ясно, но Харви полагает, что она придет в себя уже сегодня, по крайней мере завтра.

Шейн посмотрел на отца и кивнул:

– Боже, надеюсь, что так оно и есть. Я не могу видеть ее страданий. Если бы только она могла поговорить со мной, сказать хоть что-нибудь.

– Скажет, Шейн, и очень скоро, – ответил Брайан, ласково пожимая ему плечо. Со вздохом он опустился в кресло и продолжил: – Такие катастрофы убийственны, и неожиданную смерть, неожиданную потерю переносить всегда тяжелее, помимо всего прочего, именно из-за внезапности.

– Если бы я только знал, как ей помочь, – воскликнул Шейн. – Но я в растерянности. Я никак не мог достучаться до нее, добиться от нее хоть какой-то реакции, и все же я знаю, что она безумно страдает. Я должен найти способ, как облегчить ее горе и отчаяние.

– Если кто-то и может ей помочь, так это ты, Шейн, – заметила Миранда. – Ты – самый близкий для нее человек и, возможно, когда сегодня вечером ты вернешься, она уже выйдет из шока, как обещал Харви. Тогда она поговорит с тобой. Я уверена. Ты сможешь утешить ее, убедить, что она не одинока, что у нее есть ты.

Шейн в недоумении уставился на сестру:

– Что ты имеешь в виду, говоря «когда ты сегодня вернешься?» Я от нее не отойду. Я останусь здесь до тех пор, пока она не очнется от лекарств… я не позволю ей проснуться одной.

– А я останусь с тобой, – объявила Миранда. – Я не позволю тебе находиться одному.

Брайану, молча слушавшему разговор своих детей, внезапно открылось многое из того, что ускользнуло от его внимания за последний год. Он медленно произнес:

– Шейн, я не знал… не отдавал себе отчета, что ты любишь Полу, причем так глубоко и беззаветно.

– Люблю ее, – повторил Шейн почти удивленно, растерянно глядя на отца. – Папа, в ней заключена вся моя жизнь.

– Да, – ответил Брайан. – Да, я понимаю теперь, увидев тебя. Она поправится, уж поверь мне, обязательно поправится. В трудные моменты в людях открывается огромная внутренняя сила, и Пола не исключение. Более того, она сильнее многих – одна из самых сильных женщин, кого я знаю. В ней многое от Эммы. О да, в конечном итоге она оправится. Со временем все образуется.

Шейн бросил на него печальный взгляд, в котором отражалась вся мучавшая его боль.

– Нет, – отозвался он убитым голосом. – Ты ошибаешься, папа. Глубоко ошибаешься.


Глава 52


Суровая зима осталась позади.

Наступила весна, одев в чудесную свежую зелень сады Пеннистоун-ройял. А затем, не успела она оглянуться, как уже и лето наполнило воздух густым ароматом цветов, расцветающих под теплыми лучами солнца и небесами, голубыми, как лепестки вероники и светящимися великолепным сиянием севера.

Она теперь осталась одна. Абсолютно одна, если не считать ее детей. Лорн и Тесса заполняли все ее время, и она черпала радость и утешение в их смехе, их веселье и детских радостях.

Ей удалось наконец взять под контроль горе, едва не уничтожившее ее в конце января.

Пола глубоко заглянула в свою душу и обнаружила в себе огромные запасы терпения и силы, которые помогли ей в пору тревоги, боли и беды. Впрочем, ей ведь не оставалось выбора. Слишком многие люди зависели от нее.

Ее мать и Александр вернулись из Шамони разбитые и раздавленные горем. Интуитивно они обратились к ней за утешением и поддержкой в надежде, что ее бесконечная сила духа поможет им пережить мрачное время похорон и пустоту последующих недель. Постепенно, по мере того, как уходило потрясение и жизнь вступала в свои права, они все горячее оплакивали погибших. Детям тоже требовалась надежная защита ее любви и преданности и все ее внимание, особенно теперь, когда они лишились отца.

И, наконец, следовало крепко держать в руках ее огромную империю, постоянно прокладывать ей путь. Пола всю свою энергию посвятила делу, унаследованному от бабки. Она работала круглые сутки, дабы ему ничего не угрожало, и оно только расширялось и укреплялось. Пола научилась спасаться в работе от жизненных невзгод, как многими годами раньше поступала Эмма.

Но по мере того, как отступало горе, в ней все больше росло чувство вины. Пола свыклась с болью, но именно сознание собственной вины не давало ей покоя, теперь, после стольких месяцев, прошедших со дня трагедии, унесшей жизни ее близких. То было сложное чувство… ей казалось, что она виновата в том, что жива, когда на свете больше нет ее отца, Джима и Мэгги, в том, что они с Джимом расстались в состоянии враждебности в тот день, когда он уезжал в Шамони… и, самое ужасное – что она лежала в объятиях Шейна в тот самый миг, когда трое близких ей людей встретили свою трагическую и жестокую смерть.

Они задыхались под тысячетонной массой снега… а она предавалась любовным утехам с Шейном. Она знала, что это нелогично, но все равно винила себя в их смерти, чувствовала себя в ответе за случившееся. Умом Пола понимала, что она ни при чем, что нельзя давать волю подобным мыслям, но ее чувства отказывались подчиняться рассудку.

И она больше не хотела любви, ибо в ее сознании любовь ассоциировалась теперь со смертью. Сама мысль о сексе казалась ей отвратительной. Все чувства умерли в ней, она стала как физически, так и эмоционально холодной, не способной отдавать себя как женщина.

Постепенно Пола осознала, что ей нечего предложить Шейну О'Нилу. Он слишком страстный, слишком темпераментный мужчина, чтобы довольствоваться малым, а поскольку она не могла заниматься любовью, то пришла к выводу, что их отношения обречены.

И она оттолкнула его. Пола знала, что разбивает ему сердце, и ненавидела себя за причиненную ему боль, но она убедила себя, что поступает так в его же интересах, что в конечном итоге так лучше для них обоих.

Весь февраль Шейн не отходил от нее, он всегда готов был предоставить в ее распоряжение всю свою любовь и дружбу. Чувствительный по натуре, он знал ее, как самого себя, он никогда ничего от нее не требовал. Шейн делил с ней печаль, боль и отчаяние, утешал ее. Да, он – сама доброта. Но после месяца, проведенного в Лондоне и Йоркшире, ему пришлось вновь браться за дела. И он улетел в Австралию, чтобы наблюдать за строительством нового отеля, купленного Блэки во время путешествия с Эммой.

Примерно в то же время Поле пришло в голову отправить свою мать в Сидней вместе с Филипом, который летел с Шейном на самолете О'Нилов. Сначала Дэзи заупрямилась. Она настаивала, что хочет остаться в Англии с Полой и близнецами, но Поле удалось убедить ее. В последний момент Дэзи в спешке побросала вещи в чемоданы и отправилась на противоположный конец земного шара в компании сына и Шейна. Дэзи до сих пор оставалась в Австралии. Она пыталась научиться жить без Дэвида. Вела дом Филипа, занималась делами Макгиллов. И Пола поняла, что ее мать излечивается от боли и вновь открывает для себя мир.

Но в апреле Шейн вернулся в Англию и опять навестил ее в Йоркшире. Снова, как всегда, он проявил понимание стоящей перед ней дилеммы. Он сказал, что все отлично видит: ей нужно время, чтобы привыкнуть к мысли о потере любимого отца и мужа, который, несмотря на возникшее отчуждение, все же являлся отцом ее детей.

– Я хотела только свободы, только развода. Я не желала ему зла, не думала о его смерти. Он умер таким молодым, – прошептала Пола в тот день, когда Шейн с Мирандой улетали в Нью-Йорк.

– Я знаю, любимая, знаю, – с невыразимой нежностью отозвался Шейн. – Если я тебе понадоблюсь – ты только позови. Я буду ждать тебя, Пола.

Но она не хотела, чтобы он ждал, ибо в глубине души знала, что никогда не будет готова для него. Она никогда не выйдет замуж за Шейна. Какая-то часть ее умерла, и она смирилась с мыслью, что ей предстоит жить ради детей, что она никогда не разделит ложе с мужчиной. Отныне это невозможно.

Она ничего не рассказала Шейну об ужасных ночах, когда она просыпалась от одного и того же преследовавшего ее кошмара. Ей снилось, что она задыхается. И происходящее во сне казалось ей таким реальным, что она вскакивала с постели, дрожа и обливаясь холодным потом и крича от страха. И всегда перед ее внутренним взором вставали образы ее отца, Джима и Мэгги – как их подхватывала лавина, как на них наваливалась груда ледяного снега и как бессмысленно и внезапно обрывались их жизни.

Но Шейну О'Нилу нельзя отказать в уме. Он довольно скоро осознал, что Пола изменилась к нему. И она знала, что он все понял. Естественно. Она ведь не могла скрыть своих чувств, как не могла изменить обстоятельства, повлекшие за собой ее холодность. Он видел ее отчуждение и безразличие, ее чрезмерное увлечение работой и детьми, и постепенно на смену удивлению и непониманию пришло мучительное осознание истины.

Порой Пола чувствовала себя одинокой. Часто ее угнетали тоска и печаль, а порой – мучил страх.

Она осталась одна. Бабушка и отец – два человека, от которых она получила столько любви и помощи, – умерли. Она стала главой семьи Хартов. Все относились к ней с почтением, ждали от нее помощи, шли к ней со своими проблемами – как личными, так и связанными с бизнесом. Порой груз ответственности становился слишком тяжел, почти невыносим для плеч хрупкой женщины. Но в такие моменты она думала об Эмме и черпала силы в воспоминаниях о дорогой ей женщине, с которой у нее было столько общего и чья кровь бежала в ее жилах. И каждый Божий день она молилась за Уинстона, ставшего ей опорой, и за Эмили, свою великую утешительницу, лучшую подругу и любящую, верную и преданную сестру. Без них обоих ее жизнь лишилась бы последних красок.

Давно знакомая грусть охватила Полу в субботнее августовское утро, когда она медленно шла по тропинке вдоль высаженных ею рододендронов. Какой давней казалось та весна, когда она сажала эти кусты. Сколько всего произошло в ее жизни за последние несколько лет… столько потерь, столько поражений… но и множество триумфов и приобретений тоже. Она улыбнулась про себя, подумав про детей и про все то счастье и радость, которые они дарили ей.

Печаль немного отступила, улыбка стала шире. Час назад приезжала Эмили и увезла их вместе с Норой на три недели в «Гнездо цапли». Остаток августа и первые две недели сентября они проведут на старой вилле на берегу моря, в то время как их мать отправится по делам в Нью-Йорк и Техас. Дети любили свою тетю Эмили, а также Аманду и Франческу, которые тоже приедут в Скарборо. Как они радовались, ковыляя вниз по ступенькам к машине, сжимая в ручонках совочки и ведерки. И как очаровательно они выглядели в своих летних костюмчиках и шапочках. «Маленькие обезьянки», – пробормотала она с любовью, припомнив всю сцену, разыгравшуюся недавно перед домом. На сей раз их вовсе не огорчила предстоящая разлука с мамой. Они торопливо поцеловали ее, залезли в машину и умчались, даже не оглянувшись.

«Ничего, – подумала она, пускаясь в обратный путь по крутой тропинке. – Солнце и морской воздух пойдут им на пользу, и они прекрасно проведут время с Эмили. И я знаю, что в мое отсутствие они в надежных руках».

Пола вышла на берег заросшего лилиями пруда, лежащего за длинной пологой лужайкой, и остановилась. Ее мысли вновь обратились к Шейну.

Во время последней встречи они сидели здесь, на каменной скамейке над водой. Жарко палило позднее июньское солнце. С тех пор минуло уже почти два месяца. В ту субботу она чувствовала себя истощенной, обессиленной после изнурительной недели, когда она металась между магазинами в Лидсе, Хэрроугейте и Шеффилде. Он приехал после ленча, без предупреждения, и в конце концов они отчаянно разругались. Нет, неверно. Они не ругались. Но он вышел из себя, а она просто сидела и слушала его гневные слова, понимая, что ничего не в силах изменить. Еще в детстве ей часто доводилось испытывать на себе его возмущение, и никогда она не могла переспорить его. Единственный выход – позволить Шейну отбушеваться, выговориться, облегчить душу. В ту субботу у него имелись все основания для гнева. Она не могла не признать его правоту.

Пола опустилась на каменную скамейку, устремила взгляд перед собой и, словно на кинопленке, увидела Шейна и себя в тот удушающе жаркий июньский день.

– Я больше так не могу, – внезапно воскликнул Шейн посреди разговора. Его голос сорвался на крик, что никогда не случалось с ним за последнее время. – Я знаю, что прошло всего лишь пять месяцев, я понимаю твою боль и твое горе. Но ты не даешь мне никакой надежды. Иначе я терпел бы и впредь. Но без надежды невозможно жить. В тот ужасный день у меня дома ты отвернулась от меня и с тех пор уходишь все дальше и дальше, замыкаясь в себе.

– Я ничего не могу с собой поделать, – прошептала она. – Прости меня, Шейн.

– Но почему? Ради Бога, объясни почему?

Она ответила не сразу. А потом тихо-тихо произнесла:

– Если бы только я не была тогда с тобой… я имею в виду интимную близость, то, возможно, сейчас все складывалось бы по-иному. Но в семь утра в тот самый день мы занимались любовью. А во Франции был час – как раз тогда сошла лавина. Неужели ты не понимаешь – я не в силах больше думать о плотской любви. Не могу. Стоит мне только представить это, и я разбита на целый день. Свое нынешнее состояние я связываю с той трагедией, с тем ужасным днем, когда погибли папа, Джим и Мэгги.

Он беспомощно смотрел на нее. Его лицо окаменело.

– Я знал. Я так и знал, – наконец произнес он чужим, изменившимся голосом.

А потом, после недолгого молчания, Пола наконец сказала ему то, что, как она считала, он давно уже понял сам.

– Шейн, нам лучше не встречаться больше, – прошептала она. – Даже в качестве друзей. Я ничего тебе сейчас не могу предложить – и дружбы тоже. Продолжать же, как сейчас – нечестно по отношению к тебе. Возможно, когда-нибудь я смогу возобновить нашу дружбу, но… – Голос ее сорвался.

Он твердо смотрел на нее пронизывающим взглядом, и она видела, как обиду, потрясение, недоверие на его красивом лице сменило выражение гнева.

– Я не верю своим ушам! – воскликнул он, сверкая глазами. – Я люблю тебя, Пола, и хотя ты сейчас не желаешь смотреть правде в глаза, ты любишь меня. Я знаю. У нас столько общего – и в прошлом, и в настоящем. Наша близость зародилась давно, переросла из детской привязанности в зрелую, страстную любовь взрослых людей, мы полностью подходим друг другу во всем. Да, я понимаю твое нынешнее отношение к сексу из-за того, что случилось, когда мы в последний раз занимались любовью, но память о катастрофе в конце концов неизбежно ослабнет. Другой исход просто неестественен.

Пола отрицательно покачала головой, не ответив ни слова и беспомощно сжав лежащие на коленях руки.

– Ты винишь себя! – закричал он, потеряв терпение. – Теперь я лучше тебя понял. Ты в самом деле испытываешь чувство вины и ты наказываешь себя! И меня тоже! Ты совершаешь ошибку, Пола. Роковую ошибку. Ты ни в чем не виновата. Лавина – проявление Божьей воли. Не ты послужила ей причиной. А теперь тебе кажется, что, изнуряя и мучая себя, ты заслужишь прощение! Ведь верно? – Не дожидаясь ответа, он продолжал: – Что бы ты ни делала, их не вернешь. Пойми и смирись. Пойми – жизнь для живых. Ты имеешь право на счастье. И я тоже. Мы имеем право на счастье – вдвоем. Тебе нужен муж, тебе нужен я, а Лорну и Тессе нужен отец. Я люблю твоих близнецов. Я хочу стать им любящим отцом, заботливым мужем тебе Ты не можешь оставаться одинокой до конца дней своих. Это преступление по отношению к себе.

Он замолчал, чтобы перевести дух. Пола мягко прикоснулась к его руке.

– Пожалуйста, Шейн, не расстраивайся так!

– Не расстраивайся? Ты что, смеешься? Ты заявляешь, что мы должны расстаться… судя по всему, навсегда, и находишь такое слово: расстраиваться. Господи! Да я раздавлен, неужели ты не видишь? Ты вся моя жизнь. Если я потеряю тебя, у меня не останется ничего.

– Шейн, – начала она, снова протягивая к нему руку.

Он оттолкнул ее ладонь и вскочил на ноги.

– Я не могу продолжать этот нелепый разговор. Я ухожу. Уберусь подальше отсюда. Не знаю, удастся ли мне когда-нибудь вновь обрести покой, но какое тебе до этого дело, ведь так? Я должен сам решать свои проблемы. – Он отошел от Полы и посмотрел на нее с каким-то странным выражением лица. – Прощай, Пола, – произнес он дрожащим голосом, и когда он отворачивался, она увидела в его черных глазах слезы.

Шейн кинулся бежать вверх по ступеням, ведущим к террасе. Поле захотелось побежать за ним, но она остановила себя. Зачем? Она вела себя жестоко по отношению к нему, но, по крайней мере, сказала ему правду, и, возможно, когда-нибудь он поймет ее. Пола надеялась, что настанет день, и ему откроется, что она вернула ему свободу, поскольку не могла больше мучить его, маня неосуществимым будущим. Нет никакого будущего.

Теперь, поднимаясь по каменным ступенькам к террасе перед Пеннистоун-ройял, Пола припомнила странное состояние отрешенности, которое она испытывала в тот день. Оно беспокоило ее тогда, беспокоило и сейчас. Неужели она навсегда останется такой?

Пола вздохнула, вошла в дом через открытые стеклянные двери, пересекла Персиковую гостиную, а затем – Каменный зал. Легко взбегая по широкой лестнице, она оставила все мысли о личном. Сегодня под вечер ей надо ехать в Лондон, а в понедельник самолетом она вылетает в Техас. Ей предстоит битва за «Сайтекс», и план сражения требовал от нее предельной собранности и полного внимания.


Глава 53


– Так вот, Шейн, когда Джон Кроуфорд сообщил, что собирается в Австралию, чтобы провести месяц в обществе Дэзи и Филипа, я очень обрадовался, – сообщил Уинстон во время ленча со своим лучшим другом.

– Я тоже рад, – Шейн поднял бокал с красным вином, отпил глоток и продолжил: – Дэзи выглядела гораздо лучше и явно воспряла духом, когда я видел ее в Сиднее в августе. Похоже, она начала привыкать жить без Дэвида.

– Дэзи – разумная женщина. – Уинстон посмотрел на Шейна и усмехнулся. – Должен признаться, меня всегда мучило подозрение, что Джон влюблен в Дэзи. – Он пожал плечами и добавил: – Кто знает, может он в состоянии дать ей любовь и дружбу. В конце концов она еще молодая женщина.

– Да. – Выражение лица Шейна вдруг изменилось. С мрачным и задумчивым видом он оглядел зал ресторана. Как часто случалось в последнее время, его мучили мысли о том, как жить дальше.

Уинстон медленно произнес, тщательно подбирая слова:

– Несмотря на нынешнее состояние Полы, она легко может измениться. Женщины – существа непредсказуемые.

– Но не Пола, – отозвался Шейн после секундного молчания. – Она очень сильный человек, и если уж принимает решение, то раз и навсегда – Он печально покачал головой. – Мне придется приложить массу усилий, чтобы забыть ее и начать жить заново. Непростая задача, но я твердо намерен попытаться. Я не могу всю оставшуюся жизнь бегать за ней. Нет никакого смысла.

– Ты прав.

Шейн достал сигареты и угостил Уинстона. Некоторое время они молча курили, а затем Шейн произнес:

– Я рад, что ты задержался в Нью-Йорке по дороге домой. Очень здорово…

– И я тоже рад, – перебил его Уинстон и усмехнулся: – Мне импонирует идея вернуться домой с шиком, на твоем личном самолете. Не говоря уж о твоем обществе. И еще раз спасибо, что ты отложил дела, чтобы дождаться меня. Я тронут.

– Я как раз хотел сказать, что очень рад нашей встрече. – Шейн прикусил губу и со значение посмотрел на собеседника. – Ты знаешь, мы ведь никогда не обсуждали с тобой женщин и мои увлечения. Но мне требовалось открыть свои чувства к Поле, разрядиться перед кем-то, кому я могу доверять и кого я уважаю. Ты проявил огромное терпение и очень помог мне. Спасибо.

Уинстон откинулся на спинку стула, допил вино и с задумчивым видом затянулся сигаретой. Наконец он пробормотал:

– Мне следовало сказать тебе еще вчера вечером, но ты выглядел таким усталым, битый час проговорив о Поле. Ведь на самом деле ты не открыл мне ничего нового. Я хочу сказать, о твоей любви к Поле. Я давным давно знал о ней. И Эмили тоже.

Шейн очень удивился.

– А я думал, что никто ничего не знал. Вот так всегда и бывает.

– Эмма знала тоже, – тихо произнес Уинстон.

– Неужели? – Удивление достигло предела, и на миг он лишился дара речи. Потом слабая улыбка тронула его губы. – Забавно, но после ее смерти у меня возникло необъяснимое ощущение, что она знала о наших отношениях. Но Пола высмеяла меня.

– Тетя Эмма не подозревала, что между вами существует связь, это верно, – быстро пояснил Уинстон. – И, честно говоря, мы с Эмили тоже. Но тетя Эмма перехватила твой взгляд, когда ты смотрел на Полу на крестинах Лорна и Тессы два с половиной года назад. Тогда же и мы с Эмили поняли всю глубину твоих чувств к Поле.

– Понимаю. – Шейн склонился над столом и пронзил собеседника вопрошающим взглядом: – Очевидно, тетя Эмма обсуждала с тобой нашу тему. Что она говорила?

– Она волновалась за тебя, Шейн. Она ведь очень любила тебя. Она воспринимала тебя как одного из нас, как своего внука. Думаю, ее разочаровало, что ты не открыл своих чувств раньше, пока Пола не вышла замуж за Джима. Но она смотрела на вещи философски. Бабушка знала, что ей не следует вмешиваться. Однако, живи она сейчас, ее ничуть не удивило бы, что Пола разделяет твою любовь – могу руку дать на отсечение.

– Разделяла – говори в прошедшем времени, дружище, – мрачно буркнул Шейн. – Леди решила в дальнейшем обходиться без меня.

– Она может еще передумать, – отозвался Уинстон, желая приободрить приятеля. – Не забывай, женщины меняют свои взгляды на жизнь по сто раз на дню. Кроме того, прошло всего лишь девять месяцев. Дай ей шанс, дай ей побольше времени, чтобы прийти в себя. Послушай, Шейн, у меня возникла идея. Не улетай со мной сегодня в Лондон. Оставайся в Нью-Йорке. Пола уже неделю в Техасе, и я знаю, что через пару дней она должна приехать сюда, либо завтра, либо в среду. Повидайся с ней еще раз, своди куда-нибудь, напои, накорми, поговори с ней. Ты можешь быть очень убедительным и…

Шейн жестом остановил его и решительно покачал головой.

– Нет, Уинстон. Бесполезно. В июне она совершенно ясно дала понять, что все кончено. Навсегда. Кроме того, я не могу больше откладывать свое возвращение. В конце недели отец летит в Сидней. Сейчас его очередь. А поскольку Мерри руководит работой здешнего отеля, мне необходимо провести дома несколько месяцев. Мне предстоит мотаться между Лидсом и Лондоном, но я надеюсь проводить основную часть времени в Йоркшире.

– Эмили рассчитывает, что ты станешь наезжать в Бек-Хаус по выходным, когда она вернется из Скарборо. Надеюсь, ты не разочаруешь ее, да и меня, если уж на то пошло.

– Нет. Когда смогу, я буду приезжать к вам на выходные, большое спасибо. Еще я хочу почаще посещать конюшни твоего отца и побеседовать с ним об Изумрудной Стреле и о планах на скачки в следующем году. Дед оставил мне лошадей для того, чтобы они соревновались, а не жирели на пастбищах. Да и сам я уже несколько месяцев не садился в седло. Мне не терпится хорошенько погонять Бесстрашного Воина и Кельтскую Красавицу.

– Замечательно, Шейн, просто… – Тут Уинстон замолчал и расплылся в улыбке – А вот и твоя отвратительная сестрица, – заметил он, помахав рукой.

Шейн обернулся, и его лицо посветлело при виде Миранды, которая быстро шла между столиками ресторана с таким видом, будто у нее есть какое-то важное сообщение. Он улыбнулся при виде ее наряда, по меньшей мере, неординарного. В цветастом ситцевом платье и с множеством золотых цепочек более всего она напоминала рыжеволосую цыганку. Новый статус главы нью-йоркского отделения фирмы нисколько не повлиял на ее экстравагантную манеру одеваться. «Молодец, Мерри, – подумал Шейн. – Не изменяй себе. Оставайся сама собой, моя оригинальная сестренка, одна из немногих по-настоящему свободных людей на свете».

– Привет, красавчики, и не трудитесь вставать, – воскликнула Миранда, когда оба они привстали в знак приветствия. Она плюхнулась на свободный стул и заявила: – Наклонитесь поближе, я расскажу вам кое-что интересное – Окинув их взглядом заговорщицы, она прошептала: – Вам ни за что не угадать, кого я только что видела. Можете и не пытаться.

– Ну, тогда скажи сама, – весело подхватил Уинстон. – Так получится гораздо быстрее.

– Да, верно, – вступил в разговор Шейн. – Не хочешь ли бокал вина? – спросил он, показывая ей бутылку.

– Спасибо, с удовольствием. – Мерри поудобнее устроилась на стуле, дождалась, пока ее брат разлил оставшееся вино по бокалам, и заявила: – Я разговаривала с метром кафе «Терраса», когда вдруг заметила их… вот уж поистине кошмарная троица.

Мужчины непонимающе уставились на нее. Миранда ухмыльнулась, наморщила свой веснушчатый носик и торжественно объявила:

– Элисон Ридли, Скай Смит… и Сара Лаудер. Они сидели за одним столиком и смотрелись, как лучшие подружки. Можете вы представить себе такое?

– Сара! – сардонически усмехнулся Уинстон. – Ну и ну, очень интересно. Любопытно, что она делает в Нью-Йорке. Несколько месяцев Пола и Эмили ничего о ней не слышали, как, впрочем, и о Джонатане, со дня отъезда на Дальний Восток.

– Только не упоминай при мне имени этого негодяя, – поморщился Шейн. – От него всегда одни неприятности, и он хитрый, как черт.

Уинстон согласно кивнул.

– Полагаю, мне следовало подойти к ним и поболтать, но, честно говоря, я развернулась и убежала со всех ног, – продолжала Мерри. – Я решила предупредить вас обоих, что парочка ваших прежних подружек бродит по нашему отелю. Слава Богу, что они не решили поесть здесь – иначе где мне пришлось бы вас искать?

– Элисон наверняка подсыпала бы мышьяка мне в вино, – шутливо заметил Уинстон.

– Скай Смит никогда не была моей подружкой, – объявил Шейн и подмигнул сестре. – Она не в моем вкусе.

– Мы все знаем, что ты не любишь блондинок. Ты предпочитаешь изящных брюнеток, вроде нашей дорогой По… – Миранда прикусила язычок и виновато посмотрела на брата. – Прости, Шейн. Я не хотела сыпать тебе соль на рану.

– Ничего, Мерри, я уже большой мальчик. Возможно, я все еще зализываю раны, но мне уже удалось остановить кровотечение.

– Знаю. – Мерри сделала маленький глоток вина и, надеясь переменить тему, принялась болтать о предстоящем полете в Лондон. Несмотря на внешнее безразличие Шейна и его бравый вид, она видела, как ему больно и как глубоко он страдает. Он безумно тосковал без Полы. И никогда не перестанет тосковать – вот что самое страшное «Если бы только Джим не погиб такой трагической смертью, – подумала Миранда, – Пола бы в конце концов развелась, и они с Шейном поженились бы». А теперь Пола превратила свою жизнь в нескончаемую пытку. И мучает Шейна тоже. «Почему она так поступает? – в который раз спрашивала себя Миранда. – Я совсем перестала ее понимать».

– Что ты вдруг замолчала, Мерри? – спросил ее Шейн. – Ты вроде говорила что-то о машине.

– О, да, простите, – спохватилась Мерри и улыбнулась брату. – Я заказала автомобиль к подъезду к трем. Таким образом вы легко успеете добраться до аэропорта Кеннеди до начала часа пик.


Скай Смит первой встала из-за стола Она не могла дождаться, когда ленч закончится, и вздохнула с облегчением, когда наконец прошла через элегантный холл отеля «Плаза Тауэрс», принадлежащего О'Нилам, и оказалась на улице. Она посмотрела на часы. Немногим больше половины третьего. У нее оставалось полно времени, чтобы добраться до антикварного магазина, где у нее назначена на три часа следующая встреча.

По дороге на Парк-авеню она размышляла о Саре Лаудер. Сара ей не особенно нравилась, и она не понимала, что нашла в ней Элисон. На ее взгляд, Сара – порядочная стерва, да к тому же не слишком-то умна.

С другой стороны, Сара, сама того не зная, оказалась поистине неиссякаемым источником драгоценной информации. К тому же она так откровенно рассказывала о своих личных делах, что Скай даже почувствовала себя несколько шокированной.

Ожидая зеленого огня светофора на перекрестке, Скай цинично улыбнулась. «Итак, таинственная женщина Шейна, его единственная любовь, застившая для него весь белый свет, – Пола Фарли. Причем настолько, что он не может спать с другими женщинами».

Скай поразилась услышанному. Когда Сара выяснила, что Скай некоторое время встречалась с Шейном, англичанка обратилась в каменную статую. На какой-то миг Скай показалось, что та сейчас выцарапает ей глаза, настолько злобно глядела на нее рыжеволосая Лаудер. Ей стало совершенно очевидно, что Сара по уши влюблена в Шейна, и она поспешно уверила подругу Элисон, что их знакомство чисто платоническое. Англичанка тут же сменила гнев на милость, расслабилась и выдала еще одну порцию сплетен о своей семье, в частности, о Поле. Ненависть, которую испытывала Сара по отношению к своей кузине, казалась просто пугающей. «Нет ничего страшнее оскорбленной женщины, – подумала на ходу Скай. – Уж я-то знаю».

Последнее время она редко виделась с Шейном О'Нилом. По мере роста компании он все больше ездил по свету, и, очевидно, проводил очень много времени в Австралии. С тех пор, как его сестра стала президентом их американского отделения, он появлялся в Нью-Йорке только наездами. Почти год назад он позвонил Скай, они выпили по бокалу вина, но он казался очень занятым и рассеянным, и она решила не навязываться на обед вдвоем.

Росс, со своей стороны, постоянно приглашал Полу Фарли на ленч, особенно в последние шесть месяцев. Как-то раз он сам проговорился. Когда же Скай пошутила насчет него и Полы, Росс ответил, что между ними только деловые отношения. В глубине души она знала, что в его словах немало правды. И Росс, и его дядя, Даниэл П. Нельсон, поддерживали тесные контакты с бабкой Полы. И, однако, Скай знала Росса, как самое себя. Может, там действительно деловые связи, но он интересовался ею и как женщиной тоже. В Поле Фарли соединилось все, о чем мечтал Росс. Она хороша собой. Молода. Богата. Влиятельна. И доступна – теперь, когда стала вдовой. Возможно, Росс что-нибудь задумал – как завлечь Полу Фарли в свою постель, а потом, возможно, и под венец. Как-то раз он сказал, что если и женится еще раз, то непременно на богатой. Да, Росс никогда не изменится. Он всегда стремится к тому, чего не может получить. А после всего рассказанного Сарой, Скай больше не сомневалась, что Пола Фарли не поддалась на чары Росса. Да и с какой стати, когда на горизонте маячил Шейн О'Нил – ее давнишний возлюбленный.

Скай вспомнила о предстоящем обеде с Россом в среду вечером и рассмеялась про себя. С тех пор, как они вновь стали друзьями, они обедали вместе раз в неделю. Она долго не могла простить ему мерзкого обращения с собой, но в конце концов смягчилась. Из-за дочки, Дженнифер. Когда Росс начал упрашивать ее позволить ему видеться с дочерью, она решительно и категорически отказала. И чем дольше она оставалась холодной и непреклонной в нежелании изменить свое решение, тем горячее становилось его желание встречаться с девочкой. Как характерно для него. Он всегда настойчиво добивался того, в чем отказано. Она получала огромное удовольствие, унижая Росса и заставляя его пресмыкаться перед собой и ползать на коленях. Что он в конце концов и сделал – или почти сделал.

С великой неохотой она наконец сдалась, но и то только потому, что поняла, насколько Дженнифер любит отца, как хочет она почаще встречаться с ним. Скай не могла лишить радостей своего ребенка из-за отвратительного характера Росса.

Скай чувствовала, как в ней клокотал сдерживаемый смех, пока она ровным шагом шла в направлении своего магазина на углу Семьдесят третьей улицы и Лексингтон-сквера. Какое наслаждение она получит во время обеда с Россом! В нужный момент она бросит несколько тонких намеков насчет Полы Фарли и Шейна О'Нила, а затем с удовольствием посмотрит, как у Росса еда встанет поперек горла. Он взбесится, узнав, что печальная вдовушка на самом деле Веселая Вдова, которая пляшет под дудку Шейна и оказывает ему знаки особого внимания. Хотя в прошлом Россу и Шейну доводилось вести дела вместе, Нельсон всегда сплетничал о Шейне за его спиной и вечно называл его «жеребцом».

Скай Смит не была жестокой женщиной, но она не знала сострадания к Россу Нельсону. В ее глазах мелькнул холодный огонек при мысли о мучениях, которые она заставит пережить своего бывшего любовника. «Я знаю, если набраться терпения, то настанет такой день, когда я смогу всадить нож ему в спину, – думала она. – И он этого заслуживает, после всей той боли и унижений, испытанных мною по его вине. Я простила его ради нашей дочери. Но я ничего не забыла, и никогда не забуду».

Скай не понимала, что на самом деле она хотела заполучить Росса Нельсона для себя.


Веселое настроение Росса Нельсона испарилось, как дым. Его маленькие карие глаза затуманились и сузились. Он откинулся на кожаную спинку кресла и злобно уставился на Дейла Стивенса.

Наконец банкир откашлялся и спросил:

– Что ты имеешь в виду, говоря, что Пола передумала?

– Она решила не продавать акции «Сайтекс», – ответил Дейл и пожал плечами. – Мы оба не поняли ее, полагаю. Совсем не поняли.

– Она расторгла сделку? Нашу сделку? – вскричал Росс ледяным напряженным голосом. – А где находился ты, черт побери, когда это случилось? – Дейл не ответил, и он продолжал тоном обвинителя: – Просто катастрофа! Я буду выглядеть круглым идиотом! Милтона Джексона хватит удар, когда он узнает.

Дейл вздохнул и закинул ногу на ногу, ожидая, когда банкир успокоится.

Собеседники сидели в личном кабинете Росса Нельсона в его банке на Уолл стрит в первой половине четверга. Только вчера, на первой неделе сентября, Дейл вместе с Полой вернулся из Техаса.

– Ну что я ему теперь скажу? – вопрошал Росс, склонившись над своим массивным столом, с трудом сдерживая охвативший его гнев.

– Правду. Больше ничего не остается.

– Но почему ты не позвонил мне вчера сразу после собрания правления? Я смог бы собраться с мыслями, придумать какое-нибудь подходящее объяснение, – желчно проворчал Росс.

– Мне казалось, лучше рассказать тебе обо всем лично.

– Просто в голове не укладывается, – сердито бросил Росс, ерзая в кресле. – Я не сомневался, что она решила продавать, просто ни секунды не сомневался. Я готов задушить ее после того, как она так нас надула.

Дейл устало вздохнул.

– Я сам удивился больше всех, когда она разыграла свой трюк на собрании правления. Но вчера вечером ко мне вернулась способность спокойно рассуждать, и я понял: она просто задурила нам голову болтовней, ласковым воркованием и прочими ужимками. И знаешь, Росс, она ничего не расторгла. Вчера вечером у меня было время проанализировать сложившуюся ситуацию и, проиграв все в голове, припомнив все наши встречи с ней, а особенно за последние полгода, я вдруг отчетливо все понял. Да, она постоянно говорила о своих проблемах и заботах, о том, как трудно руководить империей Хартов, и неоднократно намекала, что намеревается продать акции ее матери. Но она ни разу прямо не сказала, что решила их продать. Я, ослепленный желанием выбить почву из-под ног Мэрриотта Ватсона и передать контроль над компанией в руки «Интернешнл Петролеум», и ты, в своем стремлении угодить Милту Джексону, важному клиенту твоего банка, мы оба решили, что она сдалась. Если кто и виноват, так это мы, поскольку сделали поспешный вывод, что можем заставить ее плясать под нашу дудку и поступать так, как нам угодно.

– Но она так внимательно нас слушала! – взорвался Росс – Она попросила у нас совета, и казалось, что принимает его. Мало того – она настояла на том, чтобы узнать, кто является потенциальным покупателем, и, забыв осторожность, я сказал ей! – Росс застонал. – Господи, какой я дурак. Мне ни за что на свете не следовало организовывать встречи между нею, Милтом Джексоном и нами. – Банкир потянулся за сигаретой и нервно закурил. – Милт считает, что «Сайтекс» у него в кармане. Великий Боже, он решит, что я подвел его или что я внезапно потерял деловой нюх. Нам надо сочинить для него какое-нибудь подходящее объяснение.

– Я повторяю: на мой взгляд, ему следует рассказать всю правду о том, как она обвела нас вокруг пальца. Ему придется смириться. Больше ему ничего не остается, – наставительно произнес Дейл.

Росс глубоко затянулся сигаретой и затушил ее. Он встал, вышел из-за стола и принялся мерить комнату шагами, рисуя картину встречи с Милтом Джексоном, председателем правления „Интернешнл Петролеум" и важным клиентом банка. Вдруг он застыл на месте и посмотрел на Дейла.

– Если эта история всплывет наружу, мы будем выглядеть самыми большими кретинами на Уолл стрит. Двое взрослых мужчин, матерых бизнесменов, умных, решительных и видавших виды – и попались на удочку девчонки! – Он запустил руку в свои светлые волосы и лицо его исказилось гримасой. – Какая тут Эмма Харт! Пола Фарли даст ей сто очков вперед. Хитрая маленькая лиса. Вот уж никогда бы не подумал. Мне действительно казалось, что она следует нашим советам.

– Порой у меня возникали сомнения, – сухо отозвался Дейл. – А затем, признаюсь, я начал пересматривать свое мнение о ней, в основном, ввиду событий прошлого года. Сначала смерть Эммы, явившаяся для нее большим потрясением, а затем – она потеряла и отца, и мужа. Она испытала настоящий шок. Ты сам собственными глазами видел ее состояние. Итак, она осталась совсем одна, и вдруг я поверил. Я искренне решил, что она расстанется с акциями. Она намекнула, что с радостью продаст их, что испытает только облегчение, выйдя из крысиной гонки нефтяного бизнеса. Какая глупость!

– Я все-таки скажу Милту, что она расторгла сделку, – поспешно объявил Росс. – К чертям собачьим. Парни расторгают сделки на каждом шагу. И у нас на Уолл стрит, и в нефтяном бизнесе. Почему женщина должна поступать иначе? Наоборот, на мой взгляд, они более склонны менять свое мнение Я не могу себе позволить потерять Милта Джексона в качестве клиента нашего банка или «Интернешнл Петролеум» как партнера.

– О'кэй, – согласился Дейл. – Впрочем, он твой приятель. Я не обязан с ним объясняться. – Старый нефтяник достал сигару, откусил от нее кончик, зажег спичку и прикурил. – Ведь ты понимаешь, что на заседании правления у меня были связаны руки? Я ничего не смог поделать.

– Ну, разумеется, разумеется, – буркнул Росс и вернулся на свое место за столом. – Расскажи поподробнее, что же случилось во вторник?

– С удовольствием. Пола явилась на заседание с видом маленькой невинной монашки, в черном платье с белым воротничком и манжетами. Она выглядела необычайно бледной, даже для нее, и казалась потерянной и несчастной, как ребенок. От нее исходило ощущение невинности.

– Оставь свои описания, черт побери! Мне интересно, что она говорила, а не как она выглядела.

– Ее внешность имела большое значение, – ответил Дейл. – Пола отлично сыграла свою роль. – Когда Дейл сидел за столом совещаний в Одессе, штат Техас, он осознал, какая она талантливая актриса – Неужели ты не понимаешь, Росс, она казалась такой маленькой девочкой, с которой ничего не стоит справиться, и некоторые из старых ястребов-членов правления, не слишком хорошо ее знавшие, уже радостно потирали руки. Ну, не в буквальном смысле, разумеется. Да, сторонники Мэрриотта Ватсона решили, что проглотят ее живьем.

– Как и мы, – тихо прошептал Росс. Дейл слабо улыбнулся:

– Она обманула не нас одних. Постарайся хоть в этом найти утешение, пусть и слабое. Прежде чем мы перешли к общим вопросам – ситуация в Северном море и возобновление моего контракта, – Пола попросила слово для заявления. Естественно, Мэрриотту Ватсону ничего не оставалось, как согласиться. Она сказала, что считает своим долгом проинформировать членов правления, что она намерена продать акции своей матери. Весь пакет – все сорок процентов. Все испытали потрясение, и именно тогда в игру вступил Джейсон Эмерсон.

Росс кивнул:

– Он по-прежнему хитер и умен, как дьявол, несмотря на преклонный возраст.

– Такие крепкие орешки, как Джейсон, никогда не меняются, насколько я знаю. Я расслабился и наслаждался происходящим, в уверенности, что все идет так, как надо. Только позже я понял, что Пола не зря приехала в Техас за неделю до заседания. Она даром времени не теряла. Со многими переговорила, многих умаслила. Особенно Джейсона. Не сомневаюсь: его она обрабатывала в первую очередь. Он был близок с Полом Макгиллом в тридцатые годы и затем сорок лет оставался верен Эмме.

– Знаю, – резко бросил Росс.

– Джейсон Эмерсон спросил Полу, кому она продает акции и когда. Она очень мило ответила ему, что продает все сорок процентов «Интернешнл Петролеум». И немедленно. Тут я решил, что членов правления сейчас хватит коллективный удар. Что тут началось! Я молчал, радуясь, как она повела дело. Прозвучало много гневных речей об «Интернешнл Петролеум» и о Милте. В нефтяном бизнесе все знают, что стоит ему проникнуть в какую-нибудь компанию, и он не успокоится, пока не подчинит себе ее всю. К тому же, некоторые члены правления знали, что Милт давно уже покупает поступающие в продажу акции «Сайтекс», и сейчас у него уже довольно большой пакет. Только дурак мог не догадаться о последствиях.

– Если я правильно понимаю, а мне кажется, так оно и есть, Джейсон потом снова взял слово и попросил ее не продавать акции «Интернешнл Петролеум».

– В самую точку, старина. – Дейл печально покачал головой. – Ясно, как Божий день – как только шум утих, старик Джейсон принялся убеждать ее передумать. Очень хитрый ход, уверяю тебя, Росс. Прежде чем я успел открыть рот, большинство членов правления уже пели с ним в унисон. Все, кроме Мэрриотта Ватсона. Казалось, его вот-вот хватит инфаркт. Не уверен, но возможно, он догадался, что горячий спор между Полой и Джейсоном заранее отрепетирован.

– И она, конечно же, сдалась.

– Не сразу. Она сказала, что готова пересмотреть свое решение, если ей будет гарантировано более твердое положение в правлении и если будут соблюдены еще некоторые условия. Ее условия. А если точнее – продолжение бурения в Северном море и возобновление моего контракта.

– Она шантажировала правление! – вскричал Росс. Дейл медленно покачал головой, и в его карих глазах мелькнул огонек восхищения.

– Нет, Росс, я не назвал бы это шантажом. Скорее, самый блестящий пример манипуляции, который я видел за многие годы. В каком-то смысле я готов снять перед ней шляпу, ибо в том-то и заключается бизнес – в умении манипулировать людьми.

– Верно, – признал Росс правоту собеседника. – По крайней мере, ты-то получил все, что хотел, несмотря ни на что. Твой контракт снова продлен на два года, Мэрриотт Ватсон временно обезврежен, и у тебя развязаны руки. Но какова теперь твоя позиция в отношении Полы?

Дейл ухмыльнулся.

– Моя позиция остается прежней. Я президент «Сайтекс Ойл», она контролирует акции своей матери и обладает самым крупным индивидуальным пакетом акций. Пола теперь имеет такой вес в правлении, какого она не имела никогда раньше. Естественно, я по-прежнему стану вести с ней дела. Я намерен и дальше поддерживать с ней дружеские отношения. Кто знает, может она все-таки когда-нибудь решит продать свои акции. «Интернешнл Петролеум» ведь не исчезнет с лица земли.

– Здравая мысль. – Росс неожиданно рассмеялся и подумал: «Бизнес есть бизнес. Не каждая сделка проходит так, как хотелось бы. Глупо сердиться, что дела обстоят именно так. Часть ее операций в США по-прежнему проходит через наш банк. И если я не могу занять ее место в правлении, возможно, мне больше повезет в другом месте – в ее спальне».


Глава 54


Пола Фарли опаздывала. Росс Нельсон в который раз посмотрел на часы над камином в своей гостиной. Он уже начинал нервничать. Когда она позвонила в шесть тридцать и предупредила, что задерживается, он посоветовал ей не торопиться. Но по его расчетам, ей уже давно пора было приехать.

Он прошелся по старинному китайскому ковру ручной работы и задержался перед баром, устроенном в китайском же сундучке из позолоченной слоновой кости. Росс налил себе еще один «мартини», бросил в бокал маслину и направился к окну, выходившему на Парк-авеню. Он, не переставая, думал о Поле.

Она относилась к числу тех немногих женщин, которых он не мог понять. Или залучить к себе в постель. Он давно уже хотел ее. С осени 1969 года, когда впервые открыл для себя скрытую в ней сексуальность. Ей всегда удавалось удерживать их отношения на нейтральной деловой основе. Сперва он верил, что вскоре завоюет ее. Женщины обычно становились его легкой добычей. Позже ее безразличие начало его раздражать. Но он продолжал бомбардировать ее телефонными звонками, постоянно приглашая Полу пообедать вдвоем и осыпая цветами. В силу своей самоуверенности и из-за многолетнего неизменного успеха у женщин, Росс убедил себя, что в один прекрасный день Пола упадет в его объятия.

Когда лавина поглотила Джима Фарли, Росс при каждом визите Полы в Нью-Йорк разыгрывал роль сопереживающего друга. За последние девять месяцев они виделись чаще, чем прежде, поскольку она вознамерилась избавиться от кое-какой собственности, доставшейся ей в наследство от Эммы. Росс оказался тут как тут, полный желания помочь безутешной вдове разобраться в делах. Он надеялся убедить ее продать акции «Сайтекс» – а заодно и соблазнить ее. Ее горе и отвлеченная манера обращаться заставляли его сдерживать свои порывы. Росс ждал своего часа. Но больше ждать он не собирался. Хватит, особенно после вчерашних откровений Скай Смит.

Он припомнил все те сплетни, что пересказала ему Скай о Поле и Шейне О'Ниле. Сначала Росс не поверил ей и, потрясенный, потребовал ответа, откуда ей все известно. Скай с готовностью просветила его. Когда вечер подошел к концу, он отправился домой, кипя от гнева и обиды. Сколько месяцев он пожимал Поле руки и говорил слова утешения. А она в то самое время спала с Шейном О'Нилом! Росс не сомневался в рассказе Скай. В конце концов, ее сведения исходили от Сары Лаудер, кузины Полы.

Он обрадовался, когда обстоятельства неожиданно заставили Дейла с женой вернуться в Техас. Ведь обед планировался на четверых. И вот теперь он предвкушал вечер наедине с Полой. Теперь он знал, что делать. Наконец-то. Настал день, когда он все-таки овладеет самой неуловимой женщиной на свете.

Росс сел на диван, поставил бокал с «мартини» на китайский столик для кофе и достал сигарету. На его лице играла непрошенная ухмылка. Он не сообщил Поле, что Дейл и Джессика вернулись на свое ранчо. Зачем вызывать у нее чувство тревоги, давать повод отменить встречу? Но он дал выходной своей экономке и по телефону перенес заказ в ресторане на десять часов. Таким образом, ему вполне хватит времени на осуществление задуманного.

Перед его мысленным взором вдруг возникла стройная мальчишеская фигурка, соблазнительная грудь. Шея его налилась кровью. Росс допил «мартини» и вновь направился к бару. Уже третий бокал. Нельсон заколебался.

– А, какого черта, – буркнул он. – Я умею пить. – Росс гордился своей способностью пить ведрами и все равно сохранять мужскую силу. Его взгляд упал на бутылку шампанского в ведерке со льдом, и он самоуверенно ухмыльнулся. После нескольких бокалов вина и его цветистых комплиментов Пола Фарли станет гораздо более восприимчивой к его чарам.

Росс Нельсон почти допил свой третий «мартини», когда раздался звонок консьержа. Охваченный нетерпением, он вскочил и бегом бросился отвечать. Банкир приказал ему пропустить миссис Фарли и приготовился к встрече.

Через несколько минут он уже целовал Полу в прохладную щеку и одновременно вел ее в гостиную.

Она остановилась на пороге и, повернув голову, бросила на него недоумевающий взгляд.

– А что, Джессика и Дейл еще не пришли?

Росс пожирал ее глазами, восхищаясь плавными движениями ее тела, стройными линиями длинных ног, вырисовывающихся под тонким шелком светло-серого вечернего платья. У него даже слюнки потекли. Ему не терпелось сорвать с нее платье и насладиться красотой ее обнаженного тела.

Пола резко повернулась к нему, застав его врасплох. Он замигал, заторопился и пояснил с нервным смешком:

– Им в последнюю минуту пришлось улететь. Кто-то из родственников заболел. – Росс подошел к бару и принялся открывать шампанское. – Дейл просил извиниться за него и передать, что он позвонит завтра.

– Понимаю, – ответила Пола и села на диван – Очень жаль, что они не смогут пообедать с нами. Мне хотелось еще кое-что обсудить с Дейлом. – Она мимолетно улыбнулась. – Ну, ничего страшного.

– Да, – пробормотал Росс и подал ей бокал. Он уселся в кресло напротив, поднял свой бокал и с усмешкой сказал: – Поздравляю, Пола! Ты здорово всех провела в «Сайтекс».

– Ваше здоровье, Росс, – ответила Пола, отпила маленький глоток и испытующе посмотрела на него. – Наверное, вы злы на меня за то, что я все-таки решила сохранить акции «Сайтекс». Но…

– Ну что вы, – солгал он, желая сохранить атмосферу дружелюбия и доверительности. – Вы вольны поступать, как считаете нужным. Мы с Дейлом можем лишь давать вам советы. Мы хотели помочь вам, только и всего. Как сказал мне сегодня в банке Дейл, «Интернешнл Петролеум» никуда не денется. Думаю, Милтон Джексон в любое время проявит готовность купить ваши акции.

– Не сомневаюсь, – спокойно ответила Пола. – А я хочу выразить вам огромную благодарность за заботу и помощь как в связи с «Сайтекс», так и в других делах, имеющих отношение к Америке Я очень ценю ваше участие.

– Не стоит благодарности.

Пола облокотилась на спинку дивана и закинула ногу на ногу, пытаясь скрыть удивление его реакцией. Зная, как высоко он ценил такого важного клиента, как Милтон Джексон, она ожидала, что Росс придет в ярость. Пола знала, что на Дейла она всегда может положиться. Но Росс Нельсон – совсем другое дело. Она испытала облегчение, встретив понимание с его стороны. Впрочем, разве он не старается всегда проявить понимание? Пола вздохнула при мысли о том, что ей придется провести несколько часов наедине с ним. Она не видела возможности отвертеться от обеда и решила проявить терпение и пережить предстоящий вечер.

Росс начал болтать о ее брате Филипе, с которым он познакомился предыдущей осенью в Нью-Йорке. Последующие полчаса банкир поддерживал разговор о ее семье, о бабушке и о «Харт Энтерпрайзиз». Несколько раз он подливал ей шампанского, а сам осушил еще один «мартини» и безостановочно курил.

Без десяти девять Пола вдруг оборвала его:

– Не пора ли нам уходить? Я имею в виду в ресторан?

– Нет пока. Позже – у нас возникли проблемы с заказом в «Твенти Уан». Они смогли зарезервировать для нас столик только на девять тридцать-десять часов. Так что нам лучше подождать здесь.

– Ну хорошо, – ответила Пола, но в глубине души у нее росло раздражение. Ей не нравилось начинать есть под закрытие ресторана.

Росс продолжал болтать, не сомневаясь, что с ним очень интересно. И опрокидывал рюмку за рюмкой. Он не сводил глаз с Полы, в восторге от ее элегантности и красоты. Сегодня она надела простое платье с ниспадающим воротником и короткими рукавами. Помимо часов ее украшала только пара изумрудных сережек. Она выглядела потрясающе, и серый шелк подчеркивал все прелести ее фигуры. Внезапно он почувствовал, что больше не в силах владеть собой.

Он встал, перешел к бару, наполнил свой бокал и сел рядом с ней на диван. Положил руку на спинку дивана и поднес бокал ко рту. Посмотрел ей прямо в глаза и тепло улыбнулся.

– Ты сегодня очаровательна, Пола.

– Спасибо, Росс. – Пола нахмурила лоб. В его карих глазах она увидела нечто такое, что насторожило ее, и она слегка отодвинулась, прижавшись к ручке дивана. Ее понемногу стала охватывать паника.

Росс поставил бокал на журнальный столик и одним резким движением притянул ее к себе, припав к губам крепким поцелуем. Пола вырывалась, пыталась оттолкнуть его от себя, но он сжимал ее, как в тисках. Его язык разжал ее губы и проник в рот. Огонь пробежал у него по жилам, и он слегка сменил позу, чтобы схватить ее грудь правой рукой. Росс сжимал ей грудь, щипал за сосок.

Пола по-прежнему вырывалась, но он оказался таким большим и сильным, и она не могла с ним справиться. Ему удалось повалить ее на спину, и он взгромоздился на нее, снова закрыв ей рот слюнявым поцелуем. Пола стиснула зубы и резко отвернула голову. Он опустил вниз руку, задрал ей юбку, провел ладонью по бедру, по животу.

Пола, придавленная тяжестью Росса Нельсона, даже не сразу поняла, что происходит. Он набросился на нее так неожиданно, застиг ее врасплох, всего лишь через какую-то долю секунды после того, как она заметила искру похоти в его глазах. Пола отчаянно пыталась высвободиться из его грубых объятий. Она испытывала возмущение, отвращение, а еще – животный страх. Она знала, что ей необходимо ускользнуть от него, убежать из его квартиры. И как можно скорее. Если бы только ей удалось освободить руки и расцарапать в кровь его лицо! Но он придавил их своим весом. Пола изо всех сил мотала головой из стороны в сторону, в безуспешной попытке увернуться от его губ и языка. Его рука теперь добралась до резинки ее трусиков, и сквозь неумолчное гудение в голове Пола отчетливо услышала треск рвущегося нейлона. О Боже! Его пальцы ползли по коже, залезали вглубь ее тела, а его мокрые толстые губы слюнявили ее лицо. Пола сотрясалась от молчаливых рыданий. Тошнота подступала к ее горлу. Он причинял ей боль, пытаясь запустить в нее пальцы.

От боли, отвращения, страха и потрясения слезы навернулись у нее на глаза. Наконец он оторвался от ее губ, чтобы набрать в грудь воздуха.

Пола закричала.

Росс весь дрожал. Он быстро сел, не отрывая взгляда от ее залитого слезами лица, и закрыл ей рот рукой.

– Заткнись, – прошептал он. – Тебе же нравится, сучка. Не разыгрывай тут невинность. Ты давно уже балуешься с Шейном О'Нилом. А теперь пришла очередь Росса.

Он громко захохотал, и до Полы вдруг дошло, что он вдребезги пьян. Она изо всех сил завертелась под ним и сползла на край дивана.

Чтобы затащить ее на прежнее место, ему пришлось убрать руку с ее рта. Тут же она опять начала кричать. Он снова опустил ей на лицо свою огромную ладонь и придавил ее тяжелой ногой.

– Слишком долго ты разыгрывала передо мной безутешную вдову, Пола, – выдохнул он, похотливо оглядывая ее маслянистыми глазками. Его страсть нарастала с каждой минутой, и ее сопротивление только распаляло его. Его лицо налилось темной кровью. – Ну, ладно, пошли в спальню, – пробормотал он срывающимся голосом. – Ты же хочешь спать со мной.

Пола давно ждала подходящего момента, и вот теперь ей удалось кивнуть головой, словно в знак согласия. Она также ухитрилась смягчить устремленный на него взгляд.

– Больше не будем кричать, – шепнул он. – Хорошо?

Пола снова кивнула.

Росс убрал руку от ее лица и наклонился, чтобы поцеловать ее.

Пола прошептала:

– Кажется, ты хотел перейти в спальню?

– Совершенно верно, детка. – Нельсон пьяно ухмыльнулся.

– Так чего же мы ждем?

Все еще ухмыляясь, он встал с дивана. Прежде чем Пола успела пошевельнуться, он схватил ее за руки и, потянув, поставил на ноги.

Пола не осмелилась сопротивляться, зная о его огромной силе. Ей придется улучить подходящий момент для побега. Она проглотила подступивший к горлу комок, когда он привлек ее к себе и погрузил лицо в ее волосы.

– Ты расскажешь мне обо всем, что делал старина Шейн, чтобы возбудить тебя. Что может Шейн, то может и Росс. И еще кое-что сверх того, киска.

Подавив в себе отвращение и страх, Пола собрала все силы и оттолкнула его. Росс был пьян, поверил, что жертва сдалась, а она застала его врасплох. Он потерял равновесие, оступился и плюхнулся на диван.

Пола подхватила свою золотую вечернюю сумочку с журнального столика и бросилась наутек. Но он оказался довольно ловким самцом и схватил ее снова. Они боролись в середине комнаты. Пола ударила его под колено, и он завопил от боли. Хватка его ослабла. Наконец, ей удалось вырваться.

Росс вцепился ей в платье. Свободный воротник затрещал под его пальцами.

Пола снова ударила его ногой, когда он с угрожающим видом шагнул к ней, а затем быстрым движением изо всех сил стукнула его по лицу тяжелой золотой сумочкой.

Росс закричал от боли, отшатнулся и зацепился за китайский журнальный столик. С грохотом банкир растянулся на полу.

– Скотина! – завопил он, зажав рукой кровоточащую щеку.

Задыхаясь и вся дрожа, Пола в ужасе выскочила в прихожую. Поскользнулась на китайском коврике, но удержалась на ногах, стукнувшись головой о шкаф. Не обращая внимания на боль, она устремилась к двери, настежь распахнула ее и выбежала из квартиры. Когда Пола, прислонившись к стене, нажала кнопку вызова лифта, она молилась только об одном – чтобы Росс не последовал за ней.

Со слезами на глазах Пола собрала вместе остатки порванного воротника платья. Но она не позволила себе заплакать, твердо решив обрести спокойствие. Когда подошел лифт, она буквально ввалилась в кабинку, избегая удивленного взгляда лифтера. Пола забилась в угол, открыла сумочку, достала пудреницу, напудрилась и провела рукой по волосам, только сейчас осознав, как ужасно она выглядит.

Через несколько секунд Пола быстрым шагом пересекла мраморный холл, вышла на улицу и остановила такси.


Глава 55


Каким-то чудом Поле удалось сохранять самообладание, пока она не оказалась в своей квартире на Пятой авеню.

Она тихонько открыла дверь и на цыпочках, чтобы домоправительница Энн не увидела ее в таком ужасном состоянии, прошла наверх.

И только проскользнув в свою спальню и закрыв на ключ тяжелую резную дверь, она наконец вздохнула относительно спокойно. Все мускулы ее тела еще гудели от напряжения и страха.

Наконец она нашла в себе силы отойти от двери на дрожащих ногах. Руки ее тоже дрожали, когда она расстегнула молнию на погубленном платье, стянула его через голову и швырнула в угол. Затем Пола сняла белье и порванные чулки и нетвердой походкой направилась в ванную.

Не менее десяти минут она стояла под душем, раз за разом намыливая себя и смывая пену под струями горячей воды. Она чувствовала себя грязной и усталой, ей хотелось начисто отмыться от его запаха, от следов его рук.

Когда она наконец взглянула на себя в большое, во всю стену зеркало, то увидела, что вся ее кожа покраснела, а местами, где она терла слишком сильно, кровоточила. Но по крайней мере, она отмылась от Росса Нельсона. Пола, не вытираясь, накинула банный халат, подошла к умывальнику и принялась разглядывать в зеркало свое лицо. На щеке, там, где она ударилась о шкаф, красовалась ссадина. Завтра будет синяк.

Она продолжала внимательно изучать свое отражение.

Ее синие глаза потемнели почти до черноты, и в них появилось выражение загнанного оленя. От испуга и потрясения они казались еще больше, чем обычно. Пола крепко зажмурилась, надеясь забыть то, что случилось с ней совсем недавно. Но воспоминания не отступали, и она открыла глаза. Перед ее взором стояло его искаженное похотью лицо. Казалось, он рядом, в ванной. Пола вздрогнула и ухватилась за раковину, вспомнив, как грубо ползали по ее телу его руки, как омерзительно было прикосновение его мокрого рта, как беспомощно она чувствовала себя, придавленная его телом. У нее перехватило дыхание.

Вдруг ее пронзила ярость. Росс Нельсон практически попытался изнасиловать ее. И то, что он напился до чертиков, нисколько его не извиняет. Такому отвратительному поступку нет прощения. Он – мерзкий тип. Хуже некуда. Он даже не мужчина. Настоящее животное Пола дрожала все сильнее. Она чувствовала себя оскорбленной, униженной.

К горлу подступила тошнота. Ее вырвало прямо в раковину, и спазмы мучили ее, пока не вывернули ее наизнанку. Наконец судороги постепенно сошли на нет. Пола подняла голову, вытерла слезящиеся глаза и покрытое мелким потом лицо влажной салфеткой и прижалась головой к прохладной стене. Голова ее раскалывалась, глаза болели, все мышцы болели от напряжения.

Пытаясь отогнать от себя его образ, Пола зажмурилась, широко открытым ртом глотая воздух и уговаривая себя успокоиться. Наконец она почувствовала, что тверже стоит на ногах и, оторвавшись от раковины, неверной походкой вернулась в спальню и упала на кровать.

И только тут Пола Фарли потеряла самообладание.

Ее всю затрясло, как в падучей. Она натянула на себя пуховое одеяло. Зубы ее выбивали дробь, и холод пронизывал ее до костей. Пола вцепилась в подушку, спрятала в ней лицо и отчаянно разрыдалась.

Целый час она плакала без остановки.

И вся боль и горечь потери, накопившаяся в ней со дня трагической смерти отца, Джима и Мэгги, наконец прорвалась наружу.

Горе переполняло ее, но она позволила ему излиться слезами, поняв, наконец, как глупо держать страдания при себе. Но она ведь не знала, что еще надо делать. Ей приходилось быть сильной – ради матери, ради Александра, ради своих детей. И потому она сознательно замкнулась в себе. Ее горе дремало внутри нее и исподволь пожирало Полу, подтачивало ее, лишало ее сил.

А сейчас, когда Пола Фарли проливала горькие слезы, которые накопились в ней за целых девять месяцев, она испытала какое-то облегчение. Отступили тоска и отчаяние, мучившие ее со дня трагедии в Шамони.

Выплакав все слезы, она осталась тихо лежать в постели. Тело ее обмякло. У нее не оставалось больше никаких сил. Красными опухшими глазами она долго смотрела в потолок.

Медленно, но с присущим ей умом и способностью к анализу, Пола начала раскладывать по полочкам свои разрозненные мысли, перебирать печальные воспоминания, с новой и неожиданной для нее самой объективностью выискивать причины своей эмоциональной и физической холодности.

Казалось, что потрясение, вызванное грубым нападением Росса Нельсона, прояснило что-то в ее голове, вырвало ее из состояния заторможенности. Пола по-новому взглянула на себя и внезапно поняла, что чудовищный груз сознания собственной вины задушил в ней все остальные чувства, все эмоции, направленные на окружающих людей. У нее хватало чувств только на детей. Но она не была ни в чем виновата. Ей не за что винить себя. Абсолютно не за что.

Шейн сказал ей только правду.

Как жестоко она вела себя с ним, сколько боли причинила ему, поскольку ее собственная боль ослепила ее, застила от нее окружающий мир. Шейн. Перед ней возникло его лицо. Если бы он на самом деле оказался сейчас здесь. Как хотелось ей наконец обрести покой и уверенность в надежных объятиях его сильных рук!

Слезы навернулись на глаза Полы. Она прогнала его от себя, твердо решив в одиночестве пройти остаток жизненного пути, убедив себя, что у нее нет другого выхода Интересно, сможет ли он когда-нибудь простить ее?

Мерзкая, ухмыляющаяся пьяная физиономия Росса Нельсона на миг вытеснила из ее сознания образ Шейна. Пола вздрогнула и села в постели. Он попытался изнасиловать ее. Ярость вскипала в ней, ослепительная ярость. Никогда в жизни с ней не случалось ничего столь отвратительного. Но, с другой стороны, она никогда и не сталкивалась с теневой стороной жизни. Ее богатство и власть. Она не знала того жестокого мира, в котором приходится жить и бороться другим женщинам и при том еще каким-то образом сохранять рассудок, несмотря на груз, который им приходится нести, и на страдания, которые причиняют им некоторые мужчины.

Конечно, ей никогда не доводилось сталкиваться с типами, подобными Россу Нельсону – зацикленными только на своих удовольствиях и ни перед чем не останавливающимися в достижении своих целей. Она знала только Джима. Он стал ее первым любовником, затем она вышла за него замуж. Пусть он был эгоцентриком и эгоистом, что бесспорно, пусть главным для него оставались его желания, но он, конечно, никогда не обращался с ней грубо. Ни разу на протяжении их брака он по-настоящему не принуждал ее.

А потом появился Шейн… Между ними возникла пламенная страсть, но плотское желание переплелось с глубокой, всепоглощающей любовью, которая, по его словам, возникла из детской привязанности и дружбы. С Шейном у них существовало истинное единство во всем.

То, что она испытала от рук Росса Нельсона, преисполнило ее чувством ужаса. Худшее, что может мужчина сделать с женщиной, – насильно овладеть не только ее телом, но и сознанием, и душой. Он поступил жестоко, причинил ей боль, унизил ее. Пола поняла, как ей повезло, что ей удалось вырваться прежде, чем он довел задуманное до конца. Ее снова начала бить дрожь, и ярость вновь захлестнула ее.

И все же именно его жестокость стала тем потрясением, которое вернуло ее к реальности, к жизни, прорвало плотину ее самоотречения, разрушило стену, которой она так старательно отгородилась от мира. Но скорлупа треснула, и она позволила себе наконец выбраться на свежий воздух, вернуться в реальный мир, снова зажить нормальной жизнью. Да, она хотела начать все заново, оставить прошлое позади и идти вперед, смело смотреть навстречу будущему. «Не оглядывайся в пути», – всегда говорила ей Эмма. И именно так она теперь и намеревалась поступать.

Уже рассветало, когда Пола наконец заснула.

Она спала без сновидений, словно наглотавшись снотворного. Ни разу не проснулась, внезапно охваченная неожиданным приступом страха, и больше не кричала от ужаса, ощущая себя погребенной под многометровой толщей снега – как они.

Кошмар, так долго преследовавший ее по ночам, ушел в прошлое, подобно стольким призракам, стольким горьким воспоминаниям.

Когда Пола проснулась на следующее утро, всего лишь после нескольких часов отдыха, она почувствовала себя свободной и свежей. Казалось, с ее плеч свалился огромный груз, и чувство вины, так долго мучившее ее, начало рассеиваться. И скоро исчезнет окончательно… уже совсем скоро.

Когда Пола одевалась, чтобы идти в магазин на Пятой авеню, ее переполняло ощущение вновь обретенной силы, А с силой пришло спокойствие, уверенность и твердое знание, зародившееся глубоко в ее сердце. Она знала, куда ей следует идти, что ей следует делать и, стоя перед зеркалом, она кивнула своему отражению. Ей ясен ее путь. Новая дорога расстилалась перед нею.


Глава 56


Он сидел на полуразрушенной стене древнего Миддлхэмского замка, погрузившись в свои мысли. Стоял теплый воскресный сентябрьский день. Свинцовое небо предвещало дождь, несмотря на отчаянные усилия солнца прорваться сквозь низкие облака. Наконец его усилия увенчались успехом, и серебристые лучи преобразили небеса.

Шейн поднял голову и поразился необыкновенной яркости ослепительного сияния. Казалось, свет исходил от какого-то неведомого источника скрытого за угрюмыми холмами, и его дрожащая чистота и неземное свечение заставили Шейна затаить дыхание.

Он перевел свои темные грустные глаза с небес на разрушенную арку некогда грозной крепости Уорвика и вернулся мыслями к своим печалям. Он остался в одиночестве и все же в глубине души знал, что найдет хотя бы малую толику покоя здесь, в Йоркшире. В начале прошлой недели, когда они с Уинстоном летели из Нью-Йорка, Шейн принял решение.

Шейн О'Нил намеревался наконец-то прекратить добровольное самоистязание. В его жизни и так слишком много боли, чтобы еще и самому мучить себя, а именно к таким последствиям и приведет неизбежно его дальнейшее самоотречение. В промежутках между поездками в разные страны мира он станет жить здесь, окруженный красотой, среди которой он вырос и которую он так любил. Только здесь и больше нигде на всем земном шаре он чувствовал себя поистине счастливым.

Сперва ему придется нелегко, но он так или иначе справится. Он зрелый, неглупый мужчина, и он всегда был сильным. Ему все равно предстоит найти в себе мужество, чтобы начать новую жизнь без нее. И прожить эту жизнь Шейн твердо намеревался здесь.

Бесстрашный Воин, пасшийся неподалеку, заржал. Шейн обернулся, ожидая увидеть каких-нибудь пешеходов или туристов. Но вокруг по-прежнему не было ни души. Никто сегодня не пришел посмотреть на руины замка, и мертвую тишину изредка нарушали лишь крики зимородка или кроншнепа, да вопли чаек, залетевших сюда с Северного моря. Шейн обвел взглядом обдуваемые ветром вересковые поля, уходящие за горизонт, особенно прекрасные сейчас, в пору цветения, а внизу морщинились рябью сочно-зеленые склоны Дейла.

Шейн долго сидел там, наслаждаясь ландшафтом. Величие и суровая красота здешних мест неизменно восхищали его кельтскую натуру, столь чувствительную к очарованию природы.

Вдруг он замигал и поднес руку козырьком к глазам. По склону холма по верховой тропе в направлении замка кто-то ехал верхом.

Когда всадник приблизился, Шейн насторожился и пристально всмотрелся.

Всадник оказался женщиной. Она быстро и уверенно скакала, демонстрируя отличное мастерство верховой езды. Ее длинные темные волосы развевались на слабом ветру, обрамляя бледное лицо.

Шейн чувствовал, как сердце его оборвалось в груди и тут же отчаянно забилось. Всадница все приближалась. Он узнал собственную кобылу по кличке Кельтская Красавица, узнал и девушку, освещенную дрожащим светом северного солнца, омывавшим небо, холмы и замок всепроникающим сиянием.

Дитя мечты из мечты его детства… то освещенная солнцем, то полускрытая тенью… все ближе, ближе… ближе… Вот она подняла руку в приветствии. Дитя мечты из мечты его детства идет к нему… наконец. Но она стала женщиной… как и он – мужчиной… она превратилась в женщину мечты, которую он любил, любил всегда и будет любить вечно до самой смерти.

Стук копыт по плодородной черной земле заглушил стук его сердца. Медленно, все еще не веря собственным глазам, Шейн встал. В его взгляде читался немой вопрос, но на неподвижном лице не отразилось ничего.

Она легко соскочила с седла, перебросила поводья через сук, к которому был привязан Бесстрашный Воин, сделала шаг по направлению к Шейну и остановилась.

– Я думал, ты в Нью-Йорке, – услышал Шейн собственный голос и удивился, как спокойно и нормально прозвучали его слова.

– Я вылетела из аэропорта Кеннеди в Манчестер в ночь на пятницу. Тилсон встретил меня вчера и отвез домой… в Пеннистоун-ройял.

– Ясно. – Шейн невольно сделал шаг назад и, почувствовав слабость, сел на обломок стены.

Пола уселась рядом с ним на старую крепостную стену, окинула его долгим взглядом. Никто из них не проронил ни звука.

– Что с твоим лицом? – произнес наконец Шейн.

– Упала. Ерунда.

– Что ты делаешь здесь?

– Ищу тебя. Рэндольф сказал мне, где ты. Я пришла попросить тебя кое о чем, Шейн.

– Слушаю.

– Пожалуйста, дай мне кольцо… то, которое Блэки подарил Эмме.

– Конечно, раз оно тебе нужно. Ей следовало сразу завещать его тебе.

– Нет. Эмма хотела, чтобы оно принадлежало тебе. Она никогда не делала таких ошибок. И я не просила дать мне кольцо в качестве… подарка. – Пола заколебалась, но только на мгновение. – Я хочу, чтобы ты дал его мне как своей будущей жене.

Он тупо уставился на нее. Она улыбалась ему.

Загадочные фиолетовые глаза Полы казались огромными на фоне ее бледного лица.

– Я хочу провести оставшиеся дни с тобой, Шейн. Если я тебе еще нужна.

Он не смог ничего ответить, только обнял ее за плечи и прижал к своему разрывающемуся сердцу. А потом принялся целовать ее волосы, глаза и, наконец, ее мягкие и нежные губы. Его поцелуи, крепкие и страстные, были в то же время проникнуты нежностью и любовью, еще более глубокой из-за боли, которую испытали недавно они оба.

Долго они сидели обнявшись на разрушенной стене Миддлхэмского замка, и молчали, уйдя каждый в свои мысли.

Пола наконец-то ощутила себя в безопасности. Он рядом, и она никогда больше не оставит его. Они пройдут бок о бок весь путь, до конца. Они принадлежат друг другу, каждый стал частью другого.

Шейн, глядя на подернутый пеленой силуэт замка, испытывал чувство близости вечности, которое всегда возникало у него здесь. А затем его охватило новое и чудесное ощущение покоя, и он знал, что оно теперь не оставит его до самого последнего дня.

– Если бы только Блэки и Эмма знали… – прошептала Пола. – Если бы они могли нас сейчас видеть.

Он заглянул ей в лицо, улыбнулся, окинул взором темные холмы, четко вырисовывавшиеся в неестественно ярком свете, а затем посмотрел на небо.

В нем заговорила кельтская кровь, когда он нежно прикоснулся к ее лицу и произнес:

– Возможно, они видят нас сейчас, Пола. Вполне возможно.


notes


Примечания


1


Равиоли (ит.). – пельмени.


2


Emeral (анг.) – изумруд.


3


Гладстон Уильям Юарт (1809–1898), премьер-министр Великобритании в течение 14 лет.


4


Перевод В. Титова.


5


Перевод В. Титова.