Остров привидений
Артур Конан Дойл








Из цикла морских рассказов, изданных в авторском сборнике «Рассказы о пиратах и синем море» («Tales of Pirates and Blue Water»).

Этот перевод впервые был опубликован без указания имени переводчика в петербургском журнале «Мир приключений» в 1912 году.






Артур Конан-Дойль

Остров привидений



Нелегко было подвести к берегу «Гемкок»: река принесла столько ила, что образовалась громадная мель, на несколько миль выходившая в Атлантический океан. Берег вырисовывался слабо. Когда первые пенистые волны показали нам опасность, мы пошли медленно, осторожно. В мелкой воде мы остановились; но пост выслал нам навстречу шлюпку, и лоцман из племени крусов повел нас дальше. Яхта бросила якорь приблизительно в ста ярдах от острова, так как жесты негра показали нам, что не следовало и думать идти дальше. Морская лазурь в этом месте сменилась коричневатой речной водой. Даже под прикрытием острова волны ревели и кружились. Река казалась полноводной; уровень воды поднимался выше корней пальм, и течение несло обломки бревен, деревьев, всевозможные остатки.

Хорошенько закрепив якорь, я решил немедленно отправиться за водой, потому что мне казалось, что эта местность дышала лихорадкой. Непрозрачная река, блестящие илистые берега, яркая зелень и ядовитая растительность, заросли, туман, наполнявший атмосферу — все служило признаками опасности для человека, умевшего распознать их. Я велел поставить в шлюпку два бочонка для воды. Мы запаслись бы питьем до Сен Поля Лоанда. Сам я сел в маленький ял и стал грести по направлению к острову. Над пальмами я видел развевавшийся флаг союзного королевства, который обозначал коммерческую станцию фирмы «Эрмитедж и Уилсон».

Ял подходил, и я увидел саму станцию — длинное низкое строение, выбеленное известкой; вдоль его фасада тянулась широкая веранда, а по обеим сторонам виднелись наставленные одна на другую бочки с пальмовым маслом. Целый ряд челнов и плотов тянулись вдоль морского берега; маленький мол входил в реку. На нем стояло двое людей в белых костюмах с красными кушаками. Они ждали меня. Один был полный человек с седой бородой. Бледное продолговатое лицо его высокого и стройного спутника наполовину скрывалось под широкой шляпой, напоминавшей гриб.

— Я очень счастлив, что вижу вас, — приветлива сказал он. — Я Уокер, агент фирмы «Эрмитедж и Уилсон». Позвольте мне познакомить вас с доктором Северолем, моим товарищем по службе. Нам нечасто случается видеть здесь частную яхту.

— Это «Гемкок», — заметил я. — Я ее владелец и капитан, Мальдрем.

— Исследователь?

— Лепидоптерист… иными словами, охотник на бабочек. Я исследовал весь западный берег, начиная от Сенегала.

— Хорошая добыча? — спросил доктор, обращаясь ко мне и глядя на меня глазами с пожелтевшими белками.

— Сорок полных ящиков! Сюда мы пристали, чтобы запастись водой и поискать, нет ли у вас чего-нибудь интересного для меня.

Во время этих переговоров мои молодые крусы успели причалить ял к берегу. Я прошел по молу вместе с двумя моими новыми друзьями, которые закидывали меня вопросами: белых они не видали уже много месяцев.

— Что делаем мы? — сказал доктор, когда я, в свою очередь, стал расспрашивать его. — Наши дела отнимают у нас много времени. В свободные же минуты мы спорим о политике.

— Да, благодаря особой милости провидения, Североль — отчаянный радикал; я же — честный, неисправимый унионист. Благодаря этому, мы каждое утро спорим о местном управлении часа по два или больше.

— И пьем виски с хинином. В настоящее время мы оба прямо насыщены лекарством, а в прошлом году наша нормальная температура доходила до 103 градусов[1 - По Фаренгейту.]. Устье Огуэ никогда не сделается климатической станцией.

Нет ничего изящнее тех выражений, в которых люди, стоящие в авангарде цивилизации, говорят о печалях своего положения, с терпкой веселостью противопоставляя превратностям судьбы мужество шутки. Есть что-то почти божественное в способности, дарованной человеку, господствовать над условиями своей жизни и заставлять свой ум и дух презирать материальные лишения.

— Через полчаса будет готов обед, капитан Мельдрем, — сказал доктор. — Уокер пошел заниматься им: эту неделю он исполняет обязанности экономки. А до поры до времени, если вам угодно, мы прогуляемся: я вам покажу часть острова.

Солнце зашло за линию пальм, и большой свод неба представлялся внутренностью громадной раковины с нежно-розоватыми и разноцветными тонами. Тот, кто не жил в одной из стран, где даже вес и маленькой салфетки на коленях делается нестерпимым, не может себе представить восхитительного облегчения, которое испытываешь, чувствуя свежесть вечера.

— У нашего острова есть романтический оттенок, — сказал Североль, отвечая на мое замечание относительно однообразия их жизни. — Мы живем на границе неведомого. Там вверху, — и его палец указал на северо-запад, — Дю-Шалью посетил внутренность материка и открыл гориллу; там Габон — страна больших обезьян. С этой стороны, — и он указал на юго-запад, — никто не проникал далеко. Местность, орошаемая нашей рекой, неизвестна европейцам. Стволы деревьев, которые проносятся мимо нас, плывут из таинственной области. Я часто сожалею о недостаточности моих ботанических знаний, видя удивительные орхидеи и другие странные растения, принесенные водой на окраину острова.

Доктор указал на покатую отмель коричневого цвета, сплошь усеянную листьями, стволами и лианами.

Два ее конечные пункта, выходившие в море, как естественные молы, оставляли между собою маленький неглубокий залив. В центре этой бухты плававшие на воде вьющиеся растения окружали ствол дерева, вокруг которого плескалась вода.

— Все эти растительные остатки принесены с возвышенности, — сказал доктор. — Они будут плавать в нашем маленьком заливе до тех пор, пока новое наводнение не унесет их в море.

— Что это за дерево? — спросил я.

— Что-то вроде приморского дуба, кажется; но он порядочно-таки истлел, если судить по его внешнему виду. Не пойдем ли мы дальше?

Он ввел меня в длинное строение, где было разбросано много клепок и обручей.

— Вот это наша бондарная мастерская, — сказал доктор. — Мы получаем разобранные бочки и сами собираем их. Скажите, вы не видите здесь ничего особенно зловещего?

Я посмотрел на большую крышу из гофрированного толя, деревянные струганые стены, на земляной пол. В одном из углов я заметил матрац и шерстяное одеяло.

— Я не вижу здесь ничего страшного, — сказал я.

— А между тем, тут мы натолкнулись на нечто необычайное. Видите вы эту постель? Я хочу сегодня ночевать на ней и без хвастовства скажу, что это будет опыт, способный подвергнуть сильному испытанию человеческие нервы.

— Что же здесь происходит?

— Странные вещи. Вы недавно говорили о нашей однообразной жизни; ну так, уверяю вас, что в ней иногда случаются большие неожиданности. Но вернемся, это будет лучше, потому что после заката солнца от болот поднимается туман, который дышит лихорадкой. Смотрите: видите, сырость уже тянется через реку.

Действительно, длинные щупальца белого пара, изгибаясь, вытягивались из чащи низких кустов и зарослей, ползли к нам над широкой коричневой и взволнованной поверхностью реки. В воздухе почувствовалась влажная свежесть.

— Вот и обеденный гонг, — сказал доктор. — Если эта тема вас интересует, мы еще поговорим.




Конечно, эта тема меня интересовала, потому что серьезное выражение лица доктора, точно испуганного пустой мастерской, сильно подействовало на мое воображение. Это был плотный, грубоватый, добродушный человек, а между тем, в его глазах, осматривавшихся кругом, я подмечал странное выражение, — не страх, а скорее тревогу человека остерегающегося.

— Кстати, — сказал я, когда мы шли к дому. — Вы мне показывали много хижин ваших туземцев, а между тем, я не видел ни одного из черных.

— Они опять вот на том понтоне, — сказал доктор.

— Да? Но зачем же им тогда дома?

— Прежде они жили в них. Мы поместили их на понтоне до поры до времени; хотим, чтобы они немного успокоились. Негры чуть не обезумели от ужаса, и нам пришлось отпустить их. Только мы с Уокером и ночуем на острове.

— Что их пугает?

— Мы возвращаемся к тому же предмету разговора. Не думаю, чтобы Уокер остался недоволен, если я расскажу вам всю историю. Зачем им держать ее в тайне? Это очень неприятная вещь.

Тем не менее доктор не сказал ничего во время прекрасного обеда, устроенного в мою честь.

Кажется, едва «Гемкок» показался против мыса Лопес, как эти милые люди стали приготовлять свой знаменитый суп из груш и принялись варить сладкие бататы. У нас было самое вкусное местное меню, какое только можно было придумать. Кушанье подавал «бой» из Сиера-Леоне, великолепный представитель своей расы. Едва я успел подумать, что, по крайней мере, этот малый не поддался общей панике, как он, поставив на стол десерт и вина, поднес руку к тюрбану.

— Другого дела нет, мистер Уокер?

— Нет, кажется все, Мусса, — ответил тот. — Но сегодня мне нездоровится, и я хотел бы, чтобы вы остались на острове.

На лице африканца я увидел признаки борьбы между страхом и долгом.

— Нет, нет, масса Уокер, — вскрикнул он, наконец, — лучше отправьтесь со мной на понтон, сэр. Я вас лучше сторожить на понтоне, сэр.

— Нельзя. Белые не покидают своего поста.

Я снова увидел на лице негра ужасную внутреннюю борьбу; и снова страх одержал в нем верх.

— Не нужно, масса Уокер. Простите… Я не могу сделать так, завтра да… Или вчера… Но сегодня быть третья ночь… И я не иметь мужества.

Уокер пожал плечами.

— Ну, так уходите. С первым же пароходом вы можете вернуться в Сиера-Леоне. Мне не нужен слуга, который бросает меня в ту минуту, когда он мне нужнее всего. Капитан Мельдрем, все это, вероятно, для вас загадка… Если только вы не знаете от доктора, что…

— Я показал мастерскую капитану, но ничего ему не рассказал, — заметил доктор Североль. — Мне кажется, вы больны, Уокер, — прибавил он, вглядываясь в лицо своего товарища. — Без сомнения, у вас приступ лихорадки.

— Да, меня целый день знобило, и тяжесть давит мне плечи. Я принял десять гран хинина, и теперь в ушах у меня точно самовар поет. Но я хочу переночевать с вами в мастерской.

— Мой дорогой, я совсем не желаю этого. Вы должны тотчас же пойти и лечь в постель. Мельдрем извинит вас. Я останусь в мастерской и приду к вам, чтобы дать вам лекарство перед первым завтраком.

Очевидно Уокера охватил один из тех припадков перемежающейся лихорадки, которые служат бичом западного берега; его посинелые щеки стали краснеть, глаза заблестели, и вдруг он начал стонать какую-то песню пронзительным голосом человека в бреду.

— Пойдемте, старина, мы уложим вас, — сказал доктор.

Мы отвели Уокера в его комнату, раздели и дали сильного успокаивающего средства; он заснул глубоким сном.

— Теперь он спокоен на всю ночь, — сказал доктор, когда мы вернулись к столу и снова наполнили стаканы. — То у него, то у меня делается лихорадка; к счастью, мы еще никогда не заболевали зараз. Мне было бы неприятно, если бы я сегодня свалился, потому что мне нужно решить одну маленькую загадку. Вы знаете, что я собираюсь переночевать в нашей мастерской?

— Да, знаю.

— Когда я говорю «ночевать», я подразумеваю «сторожить». На острове царит такой страх, что никто из туземцев не остается на берегу после заката солнца. Сегодня ночью я хочу узнать причину ужаса. Прежде туземный сторож спал в нашей бондарне, чтобы кто-нибудь не украл ободьев бочек. И вот шесть дней тому назад он исчез, и от него не осталось никаких следов. Это было странное событие; все челны были на местах, а в воде слишком много крокодилов, чтобы кто-нибудь решился плыть… Что сделалось с ним и каким образом он исчез с острова остается тайной. Мы с Уокером удивились, а чернокожие испугались, и странные рассказы о колдовстве начали ходить между ними. Но настоящая паника началась, когда на третью ночь исчез новый сторож.

— Каким образом? — спросил я.

— Мы не только не знаем этого, но даже не можем составить более или менее правдоподобного предположения. Негры клянутся, что в нашу бочечную мастерскую является страшный демон. Желая спасти нашу станцию, мы должны успокоить их, и я нахожу, что лучшее средство для этого — переночевать в мастерской. Сегодня третья ночь, и я думаю, что событие должно произойти.

— И у вас нет никаких указаний? — спросил я.

— Совершенно никаких. Исчезли два негра, вот и все. Вторым был старый Али, назначенный охранять гавань. Я всегда считал его твердым, как скала, и нужно было сыграть с ним уж очень недобрую шутку, чтобы заставить его бежать.

— Мне кажется, — заметил я, — что этой загадкой может заняться не один человек, а побольше. Раз ваш друг, спящий от действия опия, ни в каком случае не будет в состоянии прийти вам на помощь, позвольте мне пробыть с вами эту ночь в вашей мастерской.

Североль приветливо протянул мне руку через стол.

— Вот это поистине добро с вашей стороны, Мальдрем. Я не решился бы попросить вас пойти со мной, потому что нельзя быть навязчивым со случайным гостем. Но если вы говорите серьезно…

— Вполне серьезно. Извините меня на мгновение; я отправлюсь предупредить, чтобы меня не ждали на яхте.




Когда мы шли обратно по маленькому молу, нас поразил вид ночного неба. Страшные гряды темно-синих облаков громоздились со стороны материка. Ветер, дувший тоже из Африки, обдавал нас горячим дыханием; казалось, будто жара исходит из большого очага.

— Ого, — сказал Североль, — вероятно, в довершение беды начнется ливень. Поднятие уровня реки обозначает, что на возвышенностях идет дождь, а раз начинается дождь, никогда не знаешь, сколько времени он продолжится. Немного недостает, чтобы наводнение затопило весь остров. Пойдем, посмотрим, лучше ли Уокеру, а потом, не правда ли, расположимся на ночь?

Больной спокойно спал; мы поставили подле него лимонный сок, выдавленный в стакан, чтобы в случае пробуждения он мог напиться. Потом мы направились к мастерской под тенью, которую бросали грозные тучи. Вода в реке поднялась очень высоко и залила два выдавшиеся мыса; благодаря этому, бухта почти исчезла.

— Наводнение принесет нам одну пользу, — сказал доктор. — Уплывут растения, которые опустились с высот на наш берег. Обломки приплыли недавно, благодаря поднятию воды, и мы избавимся от них только с новым наводнением. Но вот и наше помещение. Вот книги. Тут мой табак. Постараемся провести ночь не слишком дурно.

При свете единственного фонаря большая комната показалась мне жалкой и мрачной. Две бочки мы превратили в стулья и сели на них для долгого бдения. Североль принес для меня револьвер, а для себя двуствольное ружье. Зарядив оружие, мы поместили его под рукой. Маленький световой кружок в этой темноте казался таким печальным, что мы отправились домой и захватили еще две свечи.

Казалось, у доктора были стальные нервы; Североль взял книгу, но я видел, что время от времени он опускал ее на колени и осматривался с серьезным лицом. Два-три раза я пробовал начать читать, но не мог сосредоточиться.

Скучная, бесконечная ночь! Там за стенами журчала река и стонал ветер. Вдруг Североль опустил книгу, сразу поднялся, пристально глядя на окно. У меня замерло сердце.

— Вы что-нибудь видели, Мельдрем?

— Нет, а вы?

— Мне показалось, что подле окна что-то движется.

И он подошел к нему с ружьем в руках.

— Ничего не видно, а между тем я готов поклясться, что слышал, как что-то медленно двигалось вдоль стены.

Он снова сел и взял книгу, но его глаза постоянно поднимались и подозрительно поглядывали на окно. Я тоже прислушивался. Но снаружи все было спокойно.

Внезапно разразилась гроза и буря, и это изменило ход наших мыслей. Сверкнула молния, осветившая нас, и тотчас же загрохотал гром, от которого задрожала мастерская. И наконец, хлынул тропический дождь, стуча по гофрированной толевой крыше.

— Честное слово, — сказал Североль, — начинается одно из самых худших наводнений. Но, слава богу, вот и заря. По крайней мере, нам удастся опровергнуть нелепую сказку о третьей ночи.

Сероватый свет украдкой проник в мастерскую, и почти мгновенно рассвело. Дождь ослабел, но темные воды реки неслись, точно водоскат. Мне стало страшно за якорь «Гемкока».

— Мне нужно отправиться на палубу, — сказал я, — если яхта оторвется от якоря, ей ни за что не удастся пойти вверх по течению.

— Этот остров все равно, что плотина, — ответил доктор. — Если вам угодно пройти в дом, я вам дам чашку кофе.

Пронизанный холодом, чувствуя себя жалким, я с благодарностью принял его предложение. Ничего не выяснив, мы вышли из зловещей мастерской и под струями дождя направились к дому.

— Вот спиртовая лампочка, — сказал Североль. — Пожалуйста, зажгите ее, я же пойду взглянуть на бедного Уокера.

Он ушел, но почти тотчас же вернулся с лицом, исказившимся от ужаса.

— С ним все кончено, — хрипло вскрикнул доктор.

Я задрожал от ужаса, замер с лампой в руках и, широко раскрыв глаза, смотрел на Североля.

— Да, кончено, — повторил он, — пойдемте.

Войдя в соседнюю комнату, я прежде всего увидел Уокера. Он лежал поперек своей кровати в том же самом фланелевом костюме, в который я помог Северолю переодеть его. Ноги и руки несчастного раскинулись.

— Да он же умер! — прошептал я.

Доктор дрожал от жестокого волнения; его руки так и ходили.

— Он умер несколько часов тому назад.

— От лихорадки?

— От лихорадки? Посмотрите на его ноги.

Я посмотрел и вскрикнул. Одна из ног несчастного не только выскочила из сустава, но совершенно перевернулась неестественным образом.

— Боже справедливый! — закричал я. — Кто мог совершить такое преступление!

Североль положил руку на грудь трупа.

— Пощупайте, — прошептал он.

Я дотронулся до груди: она не представляла никакого сопротивления. Все тело мягкое, неупругое подавалось от нажатия, как кукла, набитая отрубями.

— Грудная клетка раздавлена, размолота, — продолжал Североль, тем же глухим, полным ужаса тоном. — Слава богу, что несчастный спал под влиянием опия. По его лицу вы легко можете видеть, что смерть застала его во сне.

— Но кто же, кто совершил преступление?

— Мои силы истощились, — сказал доктор, вытирая лоб. — Я не считаю себя особенным трусом, но это выше моих сил. И если вы возвращаетесь на «Гемкок», я иду с вами.

— Идите, — сказал я.




Нелегко было плыть по бешеной реке, но это нас ни на минуту не остановило. Доктор вычерпывал воду, я же греб, и мы добрались до яхты. Когда двести ярдов легли между нами и проклятым островом, мы, наконец, пришли в себя.

— Через час мы вернемся, — сказал Североль, — но нам нужно немного оправиться. Я не хотел бы, чтобы мои чернокожие видели меня в том виде, в каком я был несколько минут назад.

— Но ради бога, доктор, как объясните вы случившееся?

— Ничего не понимаю… Но посмотрите на этого матроса, Мальдрем, что с ним? Пьян он? Потерял голову? Что это?

Петерсон, самый старый матрос на моей яхте, человек, обыкновенно волновавшийся не больше пирамид, долго стоял на носу и багром отталкивал обломки бревен, плывшие к морю. Теперь же, согнув колени, с расширенными глазами, он яростно бороздил воздух указательным пальцем и кричал:

— Смотрите! Смотрите!

И мы тотчас же увидели. Исполинский ствол плыл по реке, волны лизали гребень его черной коры. Спереди, выставляясь фута на три над водой, покачивалась справа налево страшная голова. Плоская, свирепая, широкая, она цветом напоминала поблекший гриб; а на шее, к которой она прикреплялась, виднелись черные и светло-желтые пятна. В то мгновение, когда среди водоворота ствол прошел перед яхтой, я увидел, как в дупле старого дерева развернулись два громадных кольца. Отвратительная голова внезапно поднялась на восемь или девять футов, глядя на «Гемкок» неблестящими, туманными глазами. И вот, проносясь мимо нас со своим ужасным обитателем, дерево исчезло в атлантическом океане.

— Что это? — спросил я.

— Злой дух нашей мастерской, — ответил Североль, снова ставший вчерашним болтуном. — Вот демон, посещавший наш остров, — большой габонский питон!

Я вспомнил, что слыхал на побережье рассказы о чудовищных змеях — боа, живших в глубине страны; о голоде, периодически просыпавшемся в них и о силе их смертоносных объятий. За неделю перед тем наводнение принесло дуплистое дерево и его страшного обитателя. И ствол остался в маленькой бухте. Мастерская была ближе всего к жилищу змеи, и когда в питоне просыпался голод, он уносил сторожей. Конечно, он вернулся и в последнюю ночь, когда Северолю показалось, будто что-то двигалось за окном.

Это чудовище и раздавило несчастного спавшего Уокера.

— Почему питон его не унес? — спросил я.

— Может быть, его испугала гроза… Но вот и ваш завтрак, Мельдрем! Чем скорее мы позавтракаем и вернемся на остров, тем будет лучше, не то эти негры подумают, будто мы испугались.


notes



Примечания





1


По Фаренгейту.