Очень темное дело
Артем Кораблев


Черный котенок






Случайный попутчик юных авантюристов — школьников, Феди Чудинцева и Петьки Кочеткова, отправившихся в Крым без ведома родителей, предлагает им отыскать сокровища древнего царя Митридата. Давая свое согласие, ребята и не подозревали, что поиск клада обернется для них заточением в керченских каменоломнях и лишь Федина смекалка, помноженная на методы Шерлока Холмса и Эркюля Пуаро, и на этот раз выручит друзей…






Артем Кораблев

Очень темное дело





Глава I. Творческая компания





— Господа! — громко выкрикнул, войдя в вагон, очередной современный коробейник — в каждом поезде в наши дни непременно такого встретишь. — Господа! Вам предлагается набор из десяти фломастеров всех цветов радуги. И очень недорого. В киосках и магазинах вы найдете этот товар за пятнадцать рублей новыми, а то и за двадцать. Я же предлагаю их вам по символической цене: за десять. Получается всего рубль за фломастер, а посмотрите, какие толстые.

— Сразу видно — цыган, — шепнул Петька Феде на ухо, — Вишь, как заливается: «Все цвета радуги, толстые». Обычные ведь фломастеры.

— Он не цыган, он негр, — так же тихо шепнул в ответ Федя.

— Сам ты негр! Что я, негра от цыгана, что ли, не отличу?

— Говорю тебе, негр, — стоял на своем Федя.

— Очки надень, Чудилкин! У тебя от голода, что ли, в глазах потемнело? Какой негр? Цыган, в натуре.

— Балда, сам ты цыган…

— Купите дочке. И ей радость, и вам хорошо. Не будет под ногами мешаться, делом займется, рисованием, а вы пока отдохнете!

Смуглый продавец уже подошел совсем близко и обратился к полной женщине, расположившейся с девочкой на соседнем с Федей сиденье.

— Откуда ж ты такой взялся? — подивилась женщина, раскрывая сумочку, чтобы достать кошелек. Торговец ей явно польстил: по виду она вполне годилась девочке в бабушки, да, наверное, бабушкой и была. — Говоришь ты вроде по-нашему, а с лица, как из Африки.

— Понял? Негр, — победоносно шепнул Федя, склонившись к самому Петькиному уху.

— Я эфиоп, — обернулся к ним через плечо смуглый вагонный коробейник.

Федя понял, что его, несмотря на всю конспирацию, услышали, и почувствовал, как сам становится краснокожим.

— Мой прапрапрадедушка, Пушкин Александр Сергеевич, хорошие стихи писал. Его за это на дуэли убили. Француз Дантес — пиф-паф! — застрелил, может, слышали? А я вот теперь фломастерами здесь торгую, — бойко тараторил коробейник.

Окружающие пассажиры с трудом сдерживали улыбки, кто-то даже закашлял, чтобы не расхохотаться.

— Ой, Пушкин! — смеясь, замахала на него руками женщина, которая собиралась купить фломастеры. — Да ты небось цыган.

На этот раз Петька молча, но победоносно ткнул Федю локтем в бок.

— Честное эфиопское, я прапраправнук Александра Сергеевича. Хотите, я вам его стихи почитаю? Вот хотя бы… — Коробейник закинул сумку с товаром за плечо, встал в позу актера из дореволюционного театра и начал: — «Осенняя пора, очей очарованье…»

— Какая ж осень, лето сейчас на дворе, — перебила его женщина. — Ты бы, милок, про лето чего-нибудь почитал.

— Лето прапрапрадедушка не любил, все про осень или зиму сочинял, — отрезал смуглый «потомок» Пушкина. — Вы фломастеры-то брать дочке будете?

— Ладно, давай, Пушкин, — усмехнулась женщина. В руки вымогателя перекочевала десятка, а он расстался с упаковкой фломастеров.

— Пишут хоть? — засомневалась покупательница.

— Пишут, пишут, — бросил через плечо удачливый продавец, шустро удаляясь по проходу между пассажирами.

Не успел он выйти в тамбур, как с другой стороны в вагон уже зашел следующий коробейник.

— Граждане, — засипел он голосом закипающего чайника и поднимая в руке точь-в-точь такую же пачку фломастеров, — предлагаю вам японские фломастеры, по символической цене пятнадцать рублей за десять штук…

Пассажиры зашумели, переговариваясь, и последние слова сиплого торговца Федя не разобрал. Он только заметил, как кто-то дернул того за полу джинсовой куртки и шепнул что-то на ухо. Торговец тут же убрал образец своего товара в пухлую сумку и быстро прошел к противоположному концу вагона вслед за «Пушкиным».

— Конкуренция, — заметил Петька.

— Да они наверняка вместе работают, — не согласился Федя.

Петька только безнадежно махнул рукой — мол, что с тобой спорить — и демонстративно отвернулся к окну. Федя, вздохнув, уткнулся в книжку, лежавшую у него на коленях, и сделал вид, будто читает.

На самом деле Федя вспоминал события недавнего прошлого.

Они приехали в Кучи два дня назад, то есть теперь уже почти три, поздним вечером. Сергей Васильевич радостно встретил их еще на автобусной остановке.

— Дед, ты не радуйся, — едва сойдя с автобуса, огорошил его Петька. — Мы к тебе ненадолго.

— Как ненадолго? — замер от удивления дед. — Валя, мама то есть, говорила, что на две недели.

— В последний момент все переиграли, — беззастенчиво врал Петька. — Его родители, как мы уславливались, не могут. Они сейчас только могут, а через две недели уже уедут. Это Федя, — спохватился Петька, вспомнив, что не представил товарища.

— Очень приятно, — озадаченно протянул Сергей Васильевич, хотя его лицо выражало лишь крайнюю степень удивления.

— Здравствуйте, — как можно вежливее поздоровался Федя и тут же поправил завравшегося Петьку: — Через три.

— Чего через три? — не сразу понял тот. — Ах да, через три. Во-во, через три недели его родители смотаются со своей дачи. Тогда мы сюда к тебе опять и приедем уже на целый месяц. А пока только на выходные.

— Вот те раз, — расстроился дед. — А я думал, на рыбалку походим, вы в огороде мне поможете… Клубника скоро.

— Дед, к клубнике мы как раз приедем, не переживай. Вот съедим всю у него на даче — и к тебе.

Сергей Васильевич сокрушенно покачал головой и, обняв внука за плечи, подтолкнул его на тропинку, убегавшую от автобусной остановки куда-то в придорожные кусты.

— Пошли, — со вздохом сказал он. — Бабушка там вам чего-то наготовила. Не знаю уж что, я специально с огорода не вылезал, А то, неровен час, под горячую руку попадешь, да и ароматы такие, что слюнки текут и желудок аж плачет. В огороде и то чуешь. Идемте.

По той тропинке они дошли до самого дома Петькиных деда и бабушки. Угощали их действительно на славу. Федя так объелся, что даже не пошел в тот вечер купаться, хотя мечтал об этом в Москве целую неделю. Он вспомнил ту обалденно вкусную ватрушку с румяной корочкой поверх начинки, и рот у него тут же наполнился слюной, а желудок возрыдал громким голосом — все как говорил тогда Петькин дед. Даже от одного воспоминания.

А ночью, сидя на раскладушках у зажженного ночничка, друзья в который раз обсуждали план дальнейших действий.

— Эх, были бы у нас паспорта, — тоже в который раз огорченно вздыхал Петька. — Тогда бы никаких проблем.

Да, с паспортами проблем бы не было, но в таком возрасте паспорт просто так не пойдешь и не получишь. Несправедливо, конечно, но ничего не поделаешь, сколько ни вздыхай. Впрочем, Петька умел не только вздыхать — он ведь и затеял все предприятие. И план в основном разработал он, Федя только уточнял детали.

— Завтра накупаемся, — продолжал Петька. — С утра даже порыбачить можно. Послезавтра тоже, а в понедельник утречком в путь. И надо не забыть еще сбегать позвонить, чтобы дед сам чего лишнего не наговорил. А уж в понедельник он никого не застанет, мои в воскресенье же вечером и уедут. Ты тоже своим предкам позвони, чтобы зря не психовали. Мол, добрался, все в порядке, часто звонить не могу, ждите следующего сеанса связи через неделю.

Все это было проговорено еще в Москве неоднократно, но Петька снова и снова возвращался к волновавшей его теме: видно, все-таки боялся, что какое-нибудь недоразумение погубит всю авантюру.

— Теперь подобьем бабки, — предложил он и извлек из кармана рюкзака свой кошелек. — Сколько тебе дали?

— Стольник, — ответил Федя, доставая и свой полиэтиленовый пакетик, в котором было сто рублей десятками. — Хотели лимон дать, чтобы я твоему деду отдал, но твои же предки ни в какую. Говорят, потом и ты у нас две недели жить будешь, так и сочтемся.

— Да, непруха, — согласился Петька, — мне тоже только две сотни дали. Давай решим, кто будет казначеем.

После недолгого обсуждения решили деньги считать общими, но в общий котел не складывать — если кто потеряет, так хоть не все.

— Между прочим, — подвел итог Петька, — если бы у нас были паспорта, все равно бы на билеты не хватило. А еще и жрать что-то надо. Так что ничего страшного. На еду их все и протратим.

На том они в тот вечер и порешили. В следующие два выходных дня программа была выполнена по всем пунктам. И рыбалка была, и купание, и родителей по телефону успокоили. И вообще так в этих Кучах было хорошо, что Федя уж и ехать никуда не хотел, но Петька был неумолим, да и отступать от задуманного не годилось.

В семь утра в понедельник они распрощались с Петькиными дедушкой и бабушкой и сели на автобус в сторону Одинцова. Петька радовался, что дед оплатил им проезд: неожиданно сэкономили. От Одинцова они, опять же в целях экономии, пешком добрались до Киевской ветки железной дороги, на станции «Переделкино» сели в первую же электричку и покатили на юг. Точнее, на юго-запад, но Петька, привлекая в свидетельство карту, уже доказал Феде, что главное им — пересечь границу Украины, а там они как-нибудь достигнут и намеченной цели.

Теперь путешественники находились где-то за Наро-Фоминском. Было уже за полдень. И Федя, успевший переварить утреннюю яичницу, подумывал о том, что пора бы им сделать остановку и произвести первые траты в целях поддержания собственной физической формы.

…Стук колес ворвался неожиданно, откуда-то из-за спины вместе с топотом и возгласами потревоженных пассажиров. Федя стремительно обернулся. По проходу между рядами несся на всех парах тот самый не то негр, не то цыган, выдававший себя за эфиопа и потомка Пушкина.

— Контролеры, — ткнул Федю под бок Петька и вскочил со своего места.

Федя тоже вскочил и замешкался, одной рукой дергая из-под сиденья свой рюкзак, а другой удерживая книжку, терять которую не хотелось. Петька свою сумку держал до этого на коленях, а теперь в руках и поэтому был готов к бегству, ждал только Федю.

— Быстрее, быстрее, — шипел он.

Федя дернул рюкзак, да с такой силой, что вылетел спиной в проход, по которому только что проскакал смуглый парнишка. Но следом за ним бежал еще кто-то: сзади приближался топот, и Федя, оглянувшись, успел сообразить, что топочет сиплый торговец, но не успел посторониться — тот налетел на него, и они оба повалились на грязный вагонный пол.

— Ух ё-о-о, — застонал сиплый, видимо, больно ударившись при падении.

Федя вывернулся из-под него, подхватил свой рюкзак и бросился прочь вслед за эфиопом, а Петька сзади толкал его в спину. Они пулей вылетели в тамбур, оттуда в другой вагон, и прежде чем добежали до следующих дверей, поезд затормозил и остановился.

Федя и Петя выскочили на перрон и перевели дух. Опасаться больше было нечего. Двери поезда с шипением закрылись, и гигантский грохочущий змей медленно отвалил, слегка покачивая коричневыми боками.

— Ф-фу, — выдохнул Петька и огляделся по сторонам в поисках скамейки. Углядев ее, он молча подошел, бросил на деревянное сиденье сумку и плюхнулся рядом. Федя тоже направился к нему, но на полпути замедлил шаг. На почти пустом перроне, метрах в пятнадцати от себя, он заприметил уже знакомую фигуру. Все тот же «потомок Пушкина» стоял и смотрел в их сторону. Федя отвернулся и опустился рядом с Петькой. Оба молчали, приходя в себя после пережитого потрясения.

— Куда едем? — раздался откуда-то слева бодрый голос.

Федя и Петя, как по команде, повернули головы в одну сторону, через левое плечо, и оба никого не увидели. Прежде чем ребята успели удивленно переглянуться, тот же голос окликнул их уже с другой стороны:

— Куда едем, мужики?

Совершив мгновенный обходной маневр, на лавочке справа от Петьки расположился в вальяжной позе, нога на ногу, тот самый смуглый коробейник, что так лихо улепетывал по вагону минуту назад. Впрочем, Федя уже узнал его голос.

— На дачу, — хмуро ответил Петька, — под Калугу. А что?

— Чего ж сошли?

— Так ведь поезд-то только до Обнинска, — вмешался в разговор Федя.

— А тебе-то что? — повторил свой вопрос Петька.

Вообще-то Петька Кочетков был парнем бойким и веселым, даже иногда чересчур, в школе добровольно исполнял роль классного клоуна, однако Федя уже знал, что он при этом — человек вежливый и, как ни странно, тактичный, так что называть кого-то незнакомого на «ты» было совсем не в его стиле. Но в данном случае — Федя не мог не признать этого — такое обращение оказалось вполне уместным, потому что «потомку Пушкина» с виду было не многим более лет, чем его предполагаемому знаменитому предку, когда тот поступил в Царскосельский лицей. Федя дал бы ему чертову дюжину, а то и меньше.

— Меня Сашей звать, — игнорируя Петькин вопрос, представился незнакомец.

Ребятам ничего не оставалось, как тоже представиться. Петька это сделал как бы нехотя, с осторожностью, соблюдая достоинство. Это в классе, на уроках и переменах, он балагурил и паясничал, а в других ситуациях — в общении с незнакомыми людьми или же в небольшой компании — Кочеткова будто подменяли, он становился серьезным, а часто даже застенчивым. Федя же назвал свое имя с готовностью, ему понравилась бойкая речь паренька и та находчивость, с которой он продавал свой товар в поезде.

— Я спасибо сказать хотел, — обратился цыган-эфиоп Саша уже непосредственно к Феде, — Вовремя ты ему под ноги сунулся, если бы он меня догнал, мне бы не поздоровилось.

Саша протянул Феде руку, и они обменялись рукопожатием. При этом Федя и виду не подал, что столкнулся с сиплым торговцем случайно — у него ведь и в мыслях тогда не было нарочно соваться кому-нибудь под ноги. Надо же, оказывается, эти коробейники друг за другом гонялись, а Федя-то думал, от контролеров драпают.

— А чего вы не поделили? — спросил Петька: он тоже, как видно, просек ситуацию.

— Да конкуренция, — немного туманно ответил Саша. — Законы вагонного бизнеса. Стихийный рынок. Так куда путь держите?

— Сказал же, на дачу, — сердито буркнул Петька.

— Ну, на дачу так на дачу, — хитро прищурился Саша, — а я в Африку.

— Куда, куда? — Федя от изумления даже рот после вопроса не закрыл.

— В Африку, папашу хочу повидать, он у меня в гору пошел, стал там каким-то большим человеком, чиновником, а я его уже одиннадцать лет не видал.

— Это сколько же тебе? — не удержался Федя от нового вопроса. Петька же молчал и даже смотрел в другую сторону, прямо перед собой, через пути, на покосившееся название станции — «Балабаново».

— Тринадцать, — просто ответил Саша.

— А что, ты правда эфиоп?

— Наполовину. Мама у меня русская. А отец оттуда. Надо бы мне с ним поближе познакомиться. Он письмо прислал, вот я и намылился.

— И мама тебя отпустила?

Саша ответил не сразу, очевидно, он что-то обдумывал или ответить ему было не очень легко.

— Отпустила, — коротко сказал наконец он, и Федя понял по тону, что других пояснений сейчас не последует.

— А мы в Крым, — неожиданно брякнул Петька. Сказал и замолчал, будто испугался, что выдал истинную цель их путешествия. Саша же так оживился, что чуть не вскочил с лавочки.

— В Крым? Да нам же почти по пути, может, вместе дальше поедем, а? — Его даже не удивило, что попутчики едут на электричке к столь дальней цели путешествия: впрочем, сам-то он собирался еще дальше, если только верить его россказням. — Ну поехали вместе, — возбужденно продолжал Саша. — Я вас на любой поезд посажу, и мне не так скучно будет.

— Как посадишь-то? — Петька недоверчиво скосил глаза на своего соседа.

— Запросто. Это уж мое дело. Только сначала надо до Калуги добраться, там поезда дальнего следования останавливаются.

Ребята молчали. Случайное знакомство не внушало особого доверия. Да и рассказы «потомка Пушкина» просто пугали небывальщиной. «Может, псих?» Не высказывая подозрения вслух, Федя с опаской разглядывал темнокожего малого. Глаза бегают, волосы торчком, высокий и худой, как из концлагеря. Ну точно, сумасшедший.

— Мужики, — чуть ли не взмолился тем временем Саша, — я же вижу, что вы безбилетники. Вы что, в Крым на электричках доехать собрались? Да знаете, что с вами будет? Захомутают вас где-нибудь менты, у них глаз получше моего наметанный. А как захомутают — отправят домой, но сначала в распределитель, думаете, это здорово? У меня-то ведь опыт есть, я уже три дня путешествую. От Питера до Москвы за день домчался, уже бы и дальше был, да без денег я. По вагонам хожу на жратву зарабатываю, ну, вы сами все видели. Поехали вместе, а? Вместе же лучше. Я вас на скорый посажу, честное слово, не вру. Только до Калуги надо добраться да темноты подождать.

— А по-моему, — нашел компромиссное решение Федя, — сначала надо пожрать.

— Тоже неплохо, — радостно согласился Саша, — пошли закусим, а заодно и поближе познакомимся.

«Нет, не псих, — решил Федя, поднимаясь с лавочки, — слишком разумно говорит. Был бы психом, сам бы давно в милицию загремел».




— Мать мне вообще про отца мало что рассказывала. Можно сказать, толком вообще ничего. По крайней мере до последнего времени…

Ребята удобно расположились на траве под березой, пообедав пакетом молока на троих, двумя батонами и сыром, купленными в ближайшем магазинчике. Саша, который на равных участвовал в покупке, теперь вел неспешное повествование, а Федя и Петя, с притихшими уже после еды желудками, внимательно слушали.

— Сами понимаете, я ее все-таки спрашивал, почему я не такой, как все. Фамилия у меня русская, Носков, имя русское, даже отчество Сергеевич, всю жизнь в Петербурге прожил под северным солнцем, а кожа — сами видите. — Саша закатал рукав рубашки, хотя делать это было вовсе не обязательно: все остальные части его тела ничуть не хуже демонстрировали африканское происхождение. — Ну, она мне сначала говорила только, что папа у меня в Африке, и все. Я приставал: «Когда приедет?» А она: «Никогда». Ну, нет так нет, я уж как-то со временем привык к этому. Потом, правда, когда я постарше стал, она мне немного добавила информации. Мол, была в Эфиопии, в командировке, вышла там замуж за моего отца, потом вроде заваруха там какая-то началась, стреляли, есть было нечего, и она уехала. А он, мол, не мог и не хотел. Где теперь — неизвестно, и будто кто-то ей сказал, что пропал без вести. По крайней мере, с тех пор ни слуху ни духу. Я в общем поверил. Потом мама замуж вышла, отчим появился у меня, нормальный мужик, сейчас в какой-то фирме работает. Все как у людей. Да тут месяц назад возвращаюсь я из школы и нахожу в почтовом ящике непонятное такое письмо. Я таких никогда в жизни и не видал. Конверт узкий и вообще не такой, как у нас. И марка иностранная, но адрес наш написан, русскими буквами, а обратный я вообще не смог прочитать. У меня сердце екнуло, я скорее домой побежал, мама хвать у меня конверт из рук и вся побелела. Стала читать, да так и ушла с ним в комнату. Я за ней, спрашиваю: «От отца?» Молчит. Но вижу же, что от него. Спрашиваю: «Что там?» Не отвечает. Так ничего и не сказала. Потом отчим вечером с работы пришел, и они уже вдвоем со мной работу проводить начали. Что, мол, отец привет матери передает, что у него другая семья, а обо мне он и не знает. Я прошу: дайте письмо, — мать не дает. Говорит, не тебе написано. Ну, конечно же, я его ночью украл и прочел. По-русски написано, правда, с такими ошибками, что за это и единицу поставить много будет. Но я разобрал. Оказывается, все обо мне папаша мой знает, ну, в смысле, что я есть на белом свете, и не только знает, но даже и помнит меня, иначе бы этого письма не прислал. Я, оказывается, и родился-то в этой самой Эфиопии, только не помню об этом. Я потом посчитал, года два мне было, когда мама оттуда со мной уехала. Уезжать, наверное, и правда было нужно. Потому что отец пишет: «Тогда совсем плохо, сейчас совсем хорошо». Пишет, что работает где-то чуть ли не в правительстве. И вспоминает институт, в котором он с мамой вместе учился. Все не так, как она мне говорила, оказывается. И главное, он ведь даже ничего с нее не требует, только просит со мной познакомиться, пишет: «Хочу помочь». Ну, письмо-то я это прочел, да и потихоньку на место положил. И матери ничего не сказал, тем более что в тот же день, как специально, в новостях по телевизору опять стали из Эфиопии стрельбу показывать. Ясно, что разговаривать не о чем. Уж если она столько лет мне правды сказать не хотела, то и теперь с отцом повидаться не даст. А я его увидеть вот так захотел. — Саша провел себе ребром ладони по горлу. — Должен же и у меня быть отец, тем более что сам хочет познакомиться. Короче, сказал я мамаше, что к бабке в деревню поеду, а сам удрал. Решил: так или иначе, а только до Эфиопии я доберусь.

Саша замолчал и откинулся на спину, глядя на свежую июньскую листву, еще просвечивающую на ярком солнце.

— Да как ты туда доберешься? — Петя высказал вслух то, о чем думал и Федя. — Никак не доберешься. На поезде туда не доедешь, пешком не дойдешь, на самолет тебя не посадят. Вернуться тебе надо.

— Вот поэтому я с вами в Крым и поеду, что ни на поезде, ни на машине, ни на самолете, а на корабле можно. Хотя бы куда-нибудь в Турцию, а там уж доберусь.

— Да ты больной, что ли? — сел под березой Петька. — От Турции до Эфиопии знаешь сколько? То Азия, а то Африка. Да ты и до Турции не доберешься.

— Доберусь.

— Ну как?

— Это мое дело.

— Ну как?

— Не знаю еще как. Только читал я когда-то такую историю или слышал по телевизору, как два фаната ЦСКА пересекли всю Европу, чтобы попасть в Италию на матч своей любимой команды. И попали. И им тоже, между прочим, столько же, сколько нам, было. И паспортов у них не было, и денег. Добрались ведь, а? Ради футбола. Что ж я, ради встречи с отцом до Эфиопии не доберусь? Доберусь.

— А есть, есть ты на какие шиши будешь? — Петька никак не хотел поверить в реальность планов юного полуэфиопа.

— Ну, пока по России, по Украине еду, у меня на прожиточный минимум вот что имеется. — Саша придвинул к себе и расстегнул свою сумку. Там пухлой стопкой лежали тоненькие книжечки в бумажном переплете.

— Ты что, бумагу ешь? — не понял Петька.

— Это кроссворды. Сборники кроссвордов, — терпеливо объяснял Саша. — Мне отчим чуть ли не каждый день их таскал. Сам в детстве любил разгадывать и до сих пор считает, что такое занятие развивает эрудицию. Теперь у него времени на кроссворды нет, так он их мне подкидывал. Воспитанием моим, значит, занимался. А я парочку кое-как разгадал, а остальные все в стол складывал. Теперь вот пригодились. Торгую ими по электричкам. Много уже продал, на то и живу.

— Ты ж фломастерами торговал?

— Торговал. Я их у того дурака, который за мной гонялся, еще утром на пачку кроссвордов выменял. Когда товар разный, продать легче, — показал знакомство с азами улично-рыночной экономики предприимчивый петербуржец. — Мы вообще-то с этим типом договаривались торговать в разных поездах, не знаю уж, как в одном оказались.

— Ну а в Турции, или не знаю еще где, чем ты торговать будешь? Тоже кроссвордами?

— Что-нибудь придумаю, — беззаботно отмахнулся Саша, — и вообще, там тепло, там сады должны быть, огороды, фрукты всякие.

— Хорошо. — Петя попробовал урезонить Сашу с другой стороны. — Ну доберешься ты до Эфиопии, допустим. А отца ты как там искать будешь? Ты ж небось ни бельмеса по-эфиопски?

— Вот. — Саша сунул руку в карман, вытащил оттуда и показал Петьке бумажку. — Вот адрес и имя моего отца. Я с конверта списал. С этим найду.

Петька безнадежно махнул рукой и отвернулся.

— Теперь вы расскажите, зачем в Крым едете, — невозмутимо предложил Саша.

— В поезде. — Петька вскочил. — В поезде расскажем, пошли.




Все началось тогда, когда стало совершенно очевидно, что после окончания учебного года в Крым с классом поедут не все. К примеру, совершенно точно не поедет Оля Толоконцева, то есть она бы и не прочь, да ее родители не отпустят, они люди упакованные, сами увезут куда-нибудь на заграничный курорт. И у Кати Полоцкой тоже мама против, не отпускает дочку от себя. Артем Козлов, наоборот, рад бы не ехать, да родители его с классом чуть ли не насильно отправят, мол, нехорошо отрываться от коллектива. А вот с Петькой Кочетковым и Федей Чудинцевым вышла отдельная история. Они и сами бы рады в Крым поехать, в море покупаться, и родители готовы деньги заплатить, чтобы чад своих под присмотром на юг отправить, да школьные власти ни в какую. И больше всех восстала классная руководительница Лариса Васильевна. Лучше, заявила, вообще никто никуда не поедет, чем эти двое под ее опекой в поездке окажутся. А почему? Да из-за безобразного их поведения, так она и объяснила родителям на собрании. Федю она еще, может быть, и взяла бы месяц назад, но теперь, когда он якобы полностью попал под влияние Кочеткова, Лариса Васильевна категорически против. И вообще пора ставить вопрос о пребывании этих детей в данном учебном заведении. Постоянные срывы уроков, прогулы, безобразные выходки на переменах и, наконец, драка с товарищами. Ну а что мог Федя поделать, когда на Петьку за его острый язык сразу двое из соседнего класса накинулись, как же он мог не вступиться? Только никто этого не принял тогда во внимание, и Петю с Федей из списков вычеркнули.

Федя было расстроился, выдержал «разбор полетов» с родителями, а потом решил — ну, не судьба ему ехать в этом году в Крым, так не судьба. Он на даче отдохнет под Вербилками, за грибами походит, а чтобы не скучно было, Петьку туда пригласит. Только бы родители согласились. Как ни странно, предки очень быстро дали свое согласие, даже и не возражали. Только не на все лето, а месяц согласились на даче с Федей и Петей пожить, когда у них отпуск будет. Федин отец сам тогда, после собрания, Кочетковым звонил и предложение такое сделал. А на следующий день уже со стороны Петькиных предков поступило предложение встречное: пусть, чтобы не так тяжело было Фединым родителям и чтобы у ребят было хоть какое-то разнообразие, Петя и Федя сначала в деревне Кучи у Петькиного деда погостят. Недели две. А потом пусть уж и к Феде на дачу отправляются. Так между собой и порешили. Федя доволен был, но тут Кочетков-младший неожиданно внес в планы взрослых свои коррективы.

— Пойми, — убеждал он Федю, когда они вдвоем гуляли на Крылатских холмах, — дело не в том, что мы в деревне скучать будем. Не будем, особенно вдвоем. Дело не в этом, дело в принципе. Ты хотел в Крым?

— Ну, — кивал Федя.

— И я хотел. Мы виноваты, что на нас эти дебилы из «А» набросились?

— Не виноваты.

— Так фигли ж мы страдаем? Они-то, эти «ашки», со своим классом едут в Петербург на неделю, а нас ни хрена никуда не берут. Это справедливо?

— Несправедливо, — и тут соглашался Федя.

— Фигли ж мы будем с тобой Ларе потакать, когда она нас все равно выгнать на следующий год собирается. Она так и заявила после собрания: «Кочетков и Чудинцев учиться у меня в классе не будут».

— Кто тебе это сказал?

— Ленка-староста. Я ей верю, она всегда в курсе и девка хорошая. Так давай утрем Ларе нос, тоже в Крым смотаемся.

— Но как? — спросил тогда Федя, а Петька, загадочно улыбнувшись, пообещал дать ему ответ на этот вопрос через пару дней. Медлить действительно было нельзя. Уже через неделю класс выезжал на поезде в Крым, а их в тот же день отправляли на деревню к Петькиному дедушке.

И Петька сдержал свое обещание: на третий день после того разговора он пришел к Федьке в гости с разработанным планом суперавантюрной операции.

— Мы приедем к деду, — излагал суть дела Петька, — и скажем ему, что твои родители не могут взять отпуск через две недели, мол, им на работе его только сейчас и дают. Вот мы будто бы и должны у него только два дня перекантоваться, а в понедельник к тебе на дачу уезжать. Предки ни сном ни духом, а мы прямо в Крым и рванем.

— А что, если твои родители захотят тебя на даче навестить? — сомневался Федя.

— Не захотят. Они сами уезжают по путевке в Болгарию.

— А ты?

— А я с ними никуда не хочу. Хватит с меня родительского диктата за все осенние, весенние и зимние месяцы. Я хочу сам по себе нормально пожить. Ты, что ли, не хочешь? — проникновенно спросил Петька, заглядывая Феде в глаза.

— Хочу, — согласился Федя. Перспектива отдохнуть от всякой взрослой опеки и ему показалась заманчивой.

— Ну вот, — обрадовался Петька. — Поедем с тобой в Крым, а они ничего не узнают. Твои на даче будут сидеть две недели, нас ожидать, мои в Болгарии загорать, а мы с тобой попутешествуем.

— Ничего не выйдет, — вздохнул Федя, — мои на дачу через две недели только и собираются, а до тех пор в Москве будут.

— Ну и что, ну и что, Чудилкин, — вскочил с дивана Петька, — пусть сидят. Мы как раз через пару недель с тобой из Крыма и вернемся. А где мы были, они так никогда и не узнают. Смотри: в Кучи они позвонить не могут — у деда телефона там нет, моим тоже не могут — мои уезжают в Болгарию. Стало быть, мы с тобой на пару недель вольные птицы, Федор Михайлович. Эх ты, а еще Достоевский! — Петька покровительственно потрепал Федю по вихрам.

Федю Достоевским называли в классе и за любовь к литературе, и за одинаковые с этим писателем имя и отчество. Петьку же иногда величали Чайковским, он хоть в музыке был не силен, ему, как говорится, слон на ухо наступил, но зато и он был тезкой великого композитора — тоже Петр Ильич.

Короче, Федя дал себя тогда уговорить. А чтобы его родители совсем уж ничего не заподозрили, юные авантюристы решили позвонить им откуда-нибудь из Крыма и сказать, что звонят из Куч.

Только одного не мог Федя понять — как Петька до Крыма думает добираться. На поезд у них и денег нет, и паспорта им пока не полагаются. Пешком же до Крыма и за месяц не дойдешь.

— Зачем же пешком, Чудилкин, — усмехался Петька. — Мой отец в молодости полстраны автостопом проехал, сам мне рассказывал. Но сейчас лучше с этим автостопом не связываться, попадешь в какую-нибудь историю, да и бесплатно ничего не делается. Мы с тобой еще лучше сделаем, доберемся до Крыма на электричках, зайцами. Мой отец так тоже путешествовал, до Ленинграда, а мы его переплюнем — до Крыма рванем.

— Может, лучше по рекам. — Федя вспомнил древние пути славян, когда еще никаких дорог не было.

— У тебя лодка есть? — хмыкнул Петька.

— Лодки нет.

— И у меня нет, стало быть, электричками. А где не получится, там и автостопом прокатимся.

— Постой, — вспомнил Федя еще одну немаловажную деталь, — а границу мы как минуем? Крым же на Украине, нас на границе с поезда снимут пограничники.

— Обязательно снимут, да еще и обратно до дома завернут, и вообще — электрички через границу не ходят, — согласно закивал Петька. — Поэтому границу мы уж с тобой как-нибудь пешком перейдем, леском или по полю. Ты все книжки читаешь, Чудилкин, но и телевизор тоже надо смотреть! Пёхом пройдем запросто, так сейчас все, кто там живет, делают.

Оставшиеся дни Федя и Петя готовились к осуществлению задуманного: собирали необходимые им в пути и в Крыму вещи, так только, чтобы родители ничего не заподозрили. Еще они строили планы, мечтали и фантазировали. Больше всего им хотелось разыскать уехавший в Ялту класс и показаться там кое-кому на глаза: мол, вот вы здесь по распорядку живете, а мы вольные птицы, что хотим, то и делаем. Однако получится ли? Вдруг кто-нибудь доложит о них Ларисе Васильевне?..

— И вот мы тут, — закончил рассказ Петька.

Он хоть и был рассказчиком неважным, прыгал с пятого на десятое, забывал детали или опускал их как само собой разумеющееся, но излагал причины и суть путешествия Саше именно он. Феде он просто не дал рта раскрыть, на каждом втором слове перебивал.

Саша-то Петьку слушал, а Федя от такого рассказа к концу совсем заскучал, тем более что все ему и так было известно. Зато ему в голову, видимо, от нечего делать, забрела интересная, на его взгляд, догадка — как он только ее сразу-то упустил?

— Сань, — обратился он к новому знакомому, — ты почему в поезде потомком Пушкина назвался тогда? Он что, правда твой дальний родственник?

— А кто его знает, — пожал плечами смуглый паренек, — прадед-то у Александра Сергеевича тоже был эфиоп. Может, мы где-то и родственники. В десятом колене.

— Так ты ведь тоже Александр Сергеевич?

— Угу, только Носков.

— Здорово! — понял Федину мысль тем временем Петька. — Смотри, Сань, что получается. Федька — Федор Михайлович, как Достоевский. Я — Петр Ильич, как Чайковский. А ты эфиоп наполовину, да еще и Александр Сергеевич. Да нас тут целая «Могучая кучка» собралась. Творческая компания. Мы ли до Крыма не доедем?

— Мне вообще-то до Африки, — уточнил Александр Сергеевич и поднялся с вокзальной скамейки — к этому времени они уже сидели на станции «Калуга-2». — Пошли, там какой-то поезд подходит, кажется, до Киева или до Одессы, нам и тот и другой сгодится, все ж к заветной цели приблизимся.




Глава II. Попутчики


«Сажал» их Саша на поезд не совсем так, как ожидал Федя, и совсем не там, где садятся нормальные пассажиры. Он вел их вокруг остановившегося поезда, огибая его с хвоста, и проводил по дороге инструктаж «юного безбилетника».

— Хватайтесь за поручни и висите, — растолковывал Саша. — Когда подойдем, я покажу вам приступочку, куда можно ногу поставить. Не бойтесь, скорость здесь у поезда маленькая, пока он еще разгонится, я за это время и внутрь зайду, и вам двери открою. Да не бледней, не бледней, — похлопал он Федю по плечу, — я таким способом от Петербурга до Твери доехал, только оттуда на электричке, и то потому, что мне подработать было надобно. Это плацкартный, цепляйтесь, — закончил инструктор, останавливаясь у одного из вагонов.

И без того не самый легкий рюкзак как-то особенно потяжелел, когда Федя ухватился за гладкий белый поручень, а Саша подсадил его сзади. Рюкзак сразу потянул Федю вниз стопудовым грузом, будто там не палатка и свитер, а гири чугунные напиханы.

«Что, если он не успеет нас внутрь впустить, прежде чем поезд разгонится?» — навалилась леденящим ужасом жуткая мысль. Федя тут же усиленно погнал ее прочь, понимая, что о таких сложностях ему сейчас задумываться не стоит, — лучше вообще тогда сразу же отцепляться, пока поезд еще у платформы стоит, и возвращаться домой, сдаваться родителям. Впрочем, Федя бы, конечно, теперь так и поступил, если бы только Петьки рядом не было. Но, оглядевшись, он увидел своего друга — тот точно так же висел у следующих дверей того же вагона. Петька, словно ждал этого, помахал Феде рукой и чуть не сорвался, потому что поезд качнулся и тихо поплыл над крупным грязным гравием, которым был густо засыпан промежуток между соседними путями.

«Где же Саша?» — опять испугался Федя. Занятый своим благоустройством на рискованной и неудобной позиции, он совсем упустил тот момент, когда их новый темнокожий попутчик скрылся из виду. «Ну и где он теперь? На дверях вроде бы нигде не висит». Федя отогнулся, насколько хватило духу, посмотрел вперед и назад вдоль поезда. Нет, никого, кроме него и Петьки, на его зеленом боку не было. А гравий под ногами мелькал все быстрее и быстрее, все сильнее и сильнее раскачивался вагон, за поручни которого уцепились безрассудные путешественники.

Это взрослое слово «безрассудство» само забралось откуда-то в Федину голову и теперь засело там так, что он уже не мог с ним сладить. Слово было коварное, оно не только поселилось в мозгу, но и расползалось по душе и телу холодными щупальцами — осьминог какой-то безжалостный, а не слово.

А еще пугала тьма за спиной, пугала неизвестностью. Там, на освещенной станции, темноту рассеивал электрический свет фонарей, а здесь, хоть всего-то отъехали меньше километра, стало уже совсем темно. Они специально дожидались позднего времени: Саша утверждал, что в сумерках легче на поезд сесть. Федя пока этого не почувствовал. И рюкзак с каждой секундой наливался новыми килограммами.

Федя резко подтянулся к стальному боку и припал щекой к холодной двери. Рюкзак вроде бы полегчал, значит, это его оттягивало ускорением поезда. Но долго так Феде все-таки не продержаться. Где же этот эфиоп, чтоб ему…

Встречный ветер успел растрепать Феде волосы, и прыгать с поезда стало намного страшней, чем висеть над бегущими рельсами, когда он неожиданно заметил, что Петьки у следующих дверей уже нет. Надо же, опять упустил момент, когда Петька исчез. Ну и где он теперь, внутри или под колесами?

Дверь неожиданно провалилась внутрь вагона, и сразу две руки ухватили Федю за шиворот.

— Давай скорей, — поторапливал Сашин голос. — Тащи его, пока никого нет!

Еще мгновение — и Федя оказался пусть на качающемся, но все же полу, в полной безопасности, в замечательно уютном, заплеванном тамбуре, и так ему сразу стало хорошо, будто он разлегся на диване в собственной комнате.

— Вставай, вставай, — опять дернул его за шиворот Саша. — Чего в грязи разлегся? Пошли себе место искать.

Впрочем, искать место ловкий безбилетник Саша опять же отправился один, а Федю и Петю затолкал в ближайший туалет и приказал не рыпаться, пока он не придет.

— Погоди, погоди, — остановил его предусмотрительный Федя, — мы так можем не тому, кому надо, открыть. Ты нам знаешь как постучи? Вот так. — И он изобразил на двери туалета особый стук, очень похожий на ритмические хлопки болельщиков «Спартака», которыми они подбадривают с трибун игроков своего клуба во время футбольных матчей.

Саша криво улыбнулся, глянув Феде в глаза, сказал только:

— Запирайтесь. — И покинул тесный вагонный туалет.




— Чего он так долго? — спросил Федя, стаскивая с плеч рюкзак и устанавливая его на маленькой раковинке из нержавейки — на грязный пол ставить не хотелось.

Петька тут же поставил свою сумку поверх Фединого рюкзака, что было еще удобнее и чище.

— Чего он так долго нас не впускал? — повторил вопрос Федя. — Я уж думал прыгать придется.

— Говорит, — ответил наконец Петька, — мужик какой-то в твоем тамбуре все время курил» И проводница спать не ложилась.

— Сам-то он как внутрь пробрался? — задал Федя второй интересовавший его вопрос.

— Не знаю, — пожал плечами Петька. — Я не видел. Только-только устроился там на поручнях, оглянулся, а его уже нет. Не знаю. Может, он…

Но Петька не успел высказать свое предположение. Кто-то довольно сильно дважды дернул за ручку двери туалета и одновременно защелкал замком.

— Тсс, — приложил палец к губам Петька.

— А что «тсс»? — все-таки прошептал Федя. — Что, нам в туалет сходить нельзя?

— Вдруг проводница?

Федя пожал плечами, но все-таки замолчал, ругая про себя Сашу и себя за опрометчивое согласие. Уж лучше бы они спали сейчас в палатке где-нибудь в лесу под Калугой. Посидели бы вечерком у костерка. А утром бы отправились дальше на электричках. Нет, послушался он, дурак, этого эфиопа, и Петька дурак тоже, молчал, как воды в рот набрал. Вот результат — сидят теперь в общественном туалете.

Неожиданно, без всякого стука, кто-то очень легко отворил замок, и дверь туалета поехала внутрь.

— Блин! — Навалившись всем телом, Петька резко захлопнул дверь. — Занято! — гаркнул он и зашипел вполголоса Феде: — Держи, держи, проводница!

Федя тоже навалился на дверь, и почти в тот же миг с другой ее стороны раздался условный «спартаковский» стук. Федя и Петя сразу прекратили сопротивляться. Но не успел никто из них и притронуться к ручке замка, как она опять сама повернулась, и дверь отворилась. На пороге действительно стоял Саша, в руке у него была какая-то небольшая металлическая штуковина, напоминавшая вынутую из своего гнезда дверную ручку.

— Чего шумите? — тихо спросил он и, не дожидаясь ответа, добавил: — Пошли, я нашел место. Только тихо, проводницу не разбудите.

Захватив поклажу, Федя и Петя последовали за своим многоопытным товарищем. Саша провел их среди храпящих и сопящих тел по всему плацкартному вагону, затем, сделав дополнительный предостерегающий жест, мимо приоткрытой двери проводницы, потом в следующий тамбур, потом еще в один вагон, разительно отличавшийся от того, который они только что миновали. Здесь не воняло носками, людским потом и перегаром; длинная, отделанная под дерево темным пластиком стена закрытых дверей купе слабо освещалась притушенным на ночь светом, опрятные белые занавесочки украшали окна вдоль всего коридора вагона, и схема движения поезда на русском и украинском языках размещалась на фоне цветной фотографии какого-то старинного храма из самого сердца Украины. Присущий плацкарту мир непосредственной открытости сменила атмосфера комфорта и таинственности.

Посередине вагона Саша остановился, внимательно сверился с номером купе и постучал тем же «спартаковским» стуком, которым пару минут назад стучался в дверь туалета. Дверь тут же отъехала в сторону, будто их ждали. Интеллигентного вида человек средних лет, с маленькой сивой бородкой и в очках, высунулся наружу. Он быстро через блеснувшие тонкой позолоченной оправой линзы окинул взглядом всю «творческую компанию» и тихо произнес:

— Заходите, заходите. Приглашай своих друзей, Саша.

Саша отступил в сторону и широким жестом пропустил Петю и Федю вперед.

Купе показалось Феде очень уютным, но каким-то совсем уж маленьким. В нем было всего две полки, расположенные одна над другой, зато у противоположной стены в уголке Федя заметил чистую раковину и большое зеркало — почти все удобства, необходимые пассажиру в пути. На застеленном скатеркой маленьком столике стояла недопитая бутылка коньяка и вазочка с цветами. С какими — понять было трудновато, потому что свет в купе давал лишь один маленький ночничок над верхней полкой, да и тот был прикрыт вафельным полотенцем.

— Располагайтесь, рассаживайтесь, — продолжал суетиться человек с сивой бородкой. — Мишаня, слезай с верхотуры, напои гостей чаем.

Тут же с верхней полки свесилась голова, снова исчезла, сменилась парой босых ног, и через мгновение второй обитатель уютного купе предстал перед компанией целиком и полностью. Лет ему с виду было не больше, чем Феде и его товарищам. А может, и меньше, вопрос о возрасте Мишани лучше было оставить до светлого времени суток. Он принялся хлопотать у столика, доставая из сумки какие-то свертки, полиэтиленовые пакетики и наконец выставил откуда-то пузатый объемистый термос.

— У нас свой, — пояснил человек с бородкой, и Федя не столько увидел, сколько догадался, что он улыбается, — а то, знаете, в поездах всегда чай веничком попахивает. Как его ни заваривают, из пакетиков или в чайничке, — веник и веник. Ох, да что ж мы, давайте представимся. Меня зовут Борисом Вениаминовичем. А вас?

Ребята представились.

— Будем знакомы, — опять заулыбался в полутьме Борис Вениаминович. — Куда путь держите?

— Да мы это, в Крым, — бухнул Петька охрипшим от неловкости голосом и поперхнулся. — От класса отстали, — пояснил он, прокашлявшись.

— Бывает, бывает, — закивал Борис Вениаминович. — А что, все втроем? Отстали-то втроем?

— Нет, то есть да, — начал путаться Петька, но тут же исправился: — Сначала думали, что вдвоем, но потом Сашу встретили, он тоже отстал.

— Бывает, бывает, — все кивал Борис Вениаминович, — чего только в жизни не бывает. Особенно в пути. Я-то много по жизни наездил, всякого навидался. А вы в Крым впервые?

— Впервые, — буркнул Федя.

— Ну тогда мно-ого интересного, очень мно-ого вам предстоит увидеть. Это я в свое время пол-Крыма перепахал, а вам-то…

— А вы кто? — вдруг довольно бесцеремонно спросил Петька.

— То есть? — не понял сбитый с мысли и немного озадаченный хозяин купе.

— Чем занимаетесь? — пояснил Петька.

— Ах это… — Борис Вениаминович тихонько рассмеялся. — Археолог я, ребята. Археолог. Знаете, что за наука — археология?

— Знаем, — хмыкнул Петька. — Горшки старые ищете.

— Правильно, правильно, — охотно согласился Борис Вениаминович, — ищу горшки. Очень, между прочим, интересное занятие. Захватывающее даже, особенно когда горшки, набитые золотом и серебром, попадаются.

— Ну да! — не поверил Петька. — Так уж с золотом и серебром?

— А ты что думаешь? Запросто. Не так часто, конечно, но у каждого серьезного археолога есть в его жизни найденный клад, и, как правило, не один.

Борис Вениаминович замолчал. В наступившей тишине слышался только стук колес, и никто не решался нарушить ритм этого мерного постукивания.

— А у вас есть такой клад? — наконец задал назревший вопрос Петька.

— Были, конечно, — охотно ответил Борис Вениаминович, — вот встретились бы мы сейчас в Москве, а не в поезде, я бы пригласил вас к себе домой и показал бы свою коллекцию. У каждого археолога такая имеется.

— И что, прям-таки с золотом и серебром эта коллекция? — Опять нотки недоверия зазвучали в Петькином голосе.

— Всякое есть, всякое, — уклонился от прямого ответа Борис Вениаминович.

— Разве это можно? — усомнился Петька. — Ведь по закону все найденное в недрах земли принадлежит государству.

— Смотри ты какой подкованный, верно. Только ведь по-разному в жизни бывает, бывает, и археологам перепадает малая толика, всякие случаются жизненные ситуации. Иной раз разроют богатый клад, а он и не нужен никому. Тогда — бери не хочу, не обратно же это добро закапывать.

— Ну уж этого просто не может быть. — В голосе Петьки прозвучало возмущение.

— Почему ж не может, может, — спокойно стоял на своем Борис Вениаминович. — Вот к примеру я вам сейчас такой случай расскажу.

Да вы пейте чай, пейте и печеньицем закусывайте. Мишаня, дай ребятам печеньица.

Борис Вениаминович приступил к рассказу только тогда, когда друзья разобрали наполненные теплым чаем стаканы и захрустели во тьме сладким печеньем.

— Так вот, — не спеша начал Борис Вениаминович, — случилось это в Галиции, то есть на Западной Украине, когда еще не распался СССР и Россия с Украиной были братскими республиками в одном большом государстве. Вызвали нас туда неожиданно. Даже и не археологи клад нашли, а отрыли рабочие во время строительства. Разрыли древний курган, а серебра там видимо-невидимо, и все вещи большой исторической ценности. Приехали мы, посмотрели, хотели уже раскопки большие начинать, да наш академик поинтересовался у рабочих: «А что вы тут строите?» — «Дачи», — отвечают и говорят для кого. Академик аж присвистнул — большое советское начальство должно было в тех дачах жить. Собрал он нас после этого и говорит: «Даю два дня на разграбление кургана. Гребите все, кому что приглянется. Что найдете, то и ваше. А потом закапывайте остатки к лешему, и баста». — «Почему?» — удивляемся. А потому что пробить разрешение вести многолетние раскопки на месте будущих дач для высоких государственных чиновников — дело почти невозможное. Себе дороже обойдется, дороже всякого серебра из кургана. Вот так. Так тот курган и засыпали. А дачи небось и по сей день стоят.

— Зарыли вместе с серебром? — ахнул Петька.

— С серебром, — отчеканил Борис Вениаминович, — за исключением малой толики, которая перепала археологам.

Как опытный рассказчик, Борис Вениаминович выдержал новую паузу, во время которой его слушатели переваривали только что полученную информацию. И сам же нарушил наступившую тишину.

— А конфеты-то вы что ж не едите? Мишаня, ты чего там конфеты зажал на столе, предложи гостям. Ешьте, ешьте, конфетки достойные.

Дождавшись шуршания фантиков, Борис Вениаминович заговорил снова, теперь уже без чьей-либо просьбы.

— Да-а, — протянул он, — интереснейшее это занятие, археология. Это ведь и не работа даже, а образ жизни. Все время в разъездах. Зимой еще бываем дома, а уж как лето — так обязательно, и до самых холодов. Мотаешься, правда, по свету, как бродяга, зато все время по новым местам, мир смотришь, с людьми интересными встречаешься. Вот и сейчас, братцы, еду я в Крым в замечательную экспедицию. И Мишаня со мной. Верно, племянничек?

— Угу, — подтвердил Мишаня с набитым ртом: он явно тоже воспользовался случаем угоститься «достойными конфетками».

Федя хотел переглянуться с Петькой, и у него это почти получилось, потому что он заметил, как Петька повернул к нему голову, но ни выражения лица, ни Петькиных глаз в полутьме не разглядел.

Видимо, оценив тщетность этой попытки, Петька отвернулся к окну и как можно более безразличным тоном спросил:

— А что искать будете в этой экспедиции? Тоже горшки?

Борис Вениаминович ответил не сразу, будто раздумывал — стоит ли? Но потом, очевидно, решившись, сказал:

— Вот я вам про клады говорил, что у каждого археолога свой клад имеется. И у меня они есть. Но самый главный, действительно МОЙ клад я, может быть, именно сейчас и еду отыскивать.

— А что это за клад? — осторожно поинтересовался Петька. Нотки недоверия опять отчетливо слышались в его голосе.

— Клад царя Митридата, — помолчав, отозвался Борис Вениаминович. Как видно, он решил, что, коль скоро приоткрыл завесу над своей тайной, теперь не стоит ничего скрывать от юных гостей. — Вы про Пантикапей или Боспорское царство что-нибудь слышали?

— Я слышал, — неуверенно ответил один только Федя. Названия показались ему знакомыми, он был даже уверен, что относятся они к эпохе античности, корни-то греческие, но ничего более конкретного припомнить не мог.

Борис Вениаминович же, как нарочно, спросил:

— А что ты слышал?

— Ну-у, что было такое, — выкрутился Федя.

— Верно, было, — рассмеялся археолог, — я вижу, тебя без соли не съешь. А больше ничего не знаешь о Боспорском царстве?

— Это колония Древней Греции на побережье Крымского полуострова, — как на уроке истории, сымпровизировал Федя.

— Молодец, — похвалил его за находчивость Борис Вениаминович, — ты близок к истине. Так оно сначала и было, когда древние греки в шестом, а кое-кто считает, что и в седьмом веке до нашей эры основали свое поселение на месте современной Керчи. Только город их тогда Пантикапеем назывался. Греки эти были из Милета, и их называли вечными мореходами. Да не про них речь и даже не про Боспорское царство, которое очень быстро укрепилось на месте первой колонии, а Пантикапей стал его столицей. Речь про то, как еще через пять с половиной веков, к середине первого века до нашей эры это Боспорское царство настолько окрепло, что стало тягаться силой с самим Римом. Это как раз было время понтийского царя Митридата VI Евпатора. Он покорил все окрестные царства Крыма, в том числе Боспорское царство и богатый Херсонее, завоевал и подчинил себе обширные территории на берегах Черного моря и даже Средиземного. Постарался заручиться поддержкой парфянского царя, армянского и решил, что сможет порушить могущество Рима. Да не рассчитал: разбил его войска полководец Помпеи. Пришлось Митридату спасаться в Армении у зятя своего Тиграна — армянский царь на дочке Митридата был женат. Однако римляне достали его и там. Царь Тигран вынужден был им покориться после поражения своего войска, а Мит-ридат бежал в Колхиду, в Грузию то есть, оттуда вернулся в Пантикапей и стал готовиться к новой войне. Большой армии у него к тому времени уже не было, и он собрал под свои знамена множество разноплеменных наемников, обещая всем хорошо, заплатить. Средства у него были: перед тем как замахнуться на Рим, Митридат немало государств поменьше разграбил. Но и во второй раз у него тоже ничего не получилось, предал Митридата его собственный сын Фарнак, который поднял против своего отца порученное ему войско. Войско взбунтовалось очень легко, мало того, что, кроме наемников, в нем были собраны народы из покоренных Митридатом государств, но и Рима боялись все. Никому не хотелось умирать за чужое величие. А когда Митридат узнал, что все дело проиграно, он попросил одного из своих наемников заколоть его и тот не посмел ослушаться. Случилось это на ступенях дворца Митридата в крепости Пантикапум, что стояла на горе возле Пантикапея. С тех пор эту гору зовут гора Митридат. Вот так с сильными связываться-то, — назидательно закончил Борис Вениаминович.

— А клад-то тут при чем? — Петька задал тот самый вопрос, который волновал в данную минуту и Федю. Он весь рассказ ждал, когда же дело дойдет до сокровищ: золота, серебра, драгоценнных камней, но рассказчик как будто забыл об этом. Подразнил и забыл.

— Ах клад, — спохватился Борис Вениаминович. — Ну так я же уже говорил, что Митридат, конечно, очень богат был, если мог позволить себе наемное войско созвать. Сами понимаете, что с пустым кошельком с Римской империей воевать — дело безнадежное.

— Не согласен, — перебил начитанный Федя, — а германцы, они сопротивлялись Риму несколько веков. Сами дикими племенами жили, а победить их римляне не могли. Да и разрушили Рим тоже варвары, те же самые германские племена.

— Ну, то германцы, — развел руками Борис Вениаминович, — да ведь и Рим пал уже тогда, когда от былого величия осталось одно безобразие. А до этого германцев римляне били, тут ты ошибаешься. Но у Митридата-то государство было, могучее античное государство, и оно уж никак не могло воевать без денег, это тебе не племя, где каждый мужик — воин. Так что Митридат богат был безусловно, так и в легенде о нем говорится, только куда он перед смертью подевал свои сокровища — не знает никто. Аристобулл Мирмекийский, излагая легенду о Митридате, пишет, что клад свой понтийский владыка укрыл в одной из окрестных пещер. Так вот, весь холм, который носит теперь имя этого царя и где раньше стоял Пантикапей, археологи перерыли. Остатки акрополя нашли, той самой крепости то есть, множество археологических ценностей отыскали.

— Горшки? — фыркнул Петька: он понемногу осваивался в новом обществе, и его потянуло на дежурную клоунаду.

— И горшки тоже, — невозмутимо кивнул Борис Вениаминович. — Клада вот только не нашли, а был клад, был; Аристобулл Мирмекийский не зря писал, что царь Митридат укрыл сокровища в горной пещере. Этот малоизученный античный писатель лично знал понтийского владыку, был его подданным и, видимо, приближенным. Мирмекий входил в Боспорское царство… Только я думаю, что эта таинственная пещера находится совсем не там, вернее, не совсем там, где ее искали.

— А где же? — притворяясь безразличным, спросил Петька.

— В Керченских, то есть, точнее, Аджимушкайских каменоломнях, — с неожиданной готовностью поделился своей догадкой Борис Вениаминович. — Это совсем недалеко от древнего Пантикапея. Там масса пещер, в несколько этажей, некоторые протяженностью в несколько километров — настоящий подземный город! Там во время войны целый партизанский отряд укрывался, вместе с мирными жителями, тысячи человек. Немцы их с полгода не могли выкурить. Вот где сокровища-то Митридата VI Евпатора спрятаны. Их просто искали не там, поэтому и не нашли. А я найду. Найду обязательно! — азартно заключил археолог, и даже в полутьме было видно, как заблестели его глаза.

— Почему вы так в этом уверены, если там целый подземный город? Сами же говорите, что каменоломни огромные. И уж если там тысячи людей целых полгода жили, почему же они не нашли? Или вы петушиное слово знаете? Сезам, откройся! — Петька явно затеял какую-то игру. Тирада его прозвучала язвительно, Федя сразу это почувствовал, простодушный же археолог легко попался на нехитрую приманку.

— Зачем мне какие-то слова? — разгорячился он. — Дело не в словах, а в том, где и как искать. Каменоломни-то эти действительно огромные. И действительно в них ничего не нашли. Только партизанам не до кладов было, для них тогда глоток свежей воды или буханка черного хлеба были дороже всех драгоценных каменьев, золота и серебра былого властителя Пантикапея. Правда, они бы все равно могли на клад натолкнуться, кабы лежал он просто так где-то в пещере, но дело-то в том, что в этих самых каменоломнях множество узких полуосыпанных ходов, куда не пролезет никакой взрослый. А вот Мишаня…

Борис Вениаминович вдруг поперхнулся и даже откашлялся в темноте, видимо, договаривать он не хотел.

— Да-а, — не совсем уверенно продолжил он, чтобы только завершить начатый спор. — Короче, есть у меня особые методы, разработанные и проверенные при других раскопках и поисках кладов. Есть у меня и металлоискатели, уже на месте находятся, в Керчи. Есть и план… — Тут Борис Вениаминович сделал паузу и добавил: — Время покажет.

Археолог замолчал, в купе «люкс» уже в который раз за этот вечер повисла тишина перестука вагонных колес. И опять ее нарушил Петька, на сей раз очень робко.

— Ну-у, мы пойдем, — не то спросил, не то просто сказал он.

— Куда? — удивился Борис Вениаминович.

— Но вам же спать, наверное, нужно ложиться, поздно уже.

— Ерунда, — возмутился археолог. — Мы же договорились, едем до границы, там вы сходите, переходите ее пешком, пока нас трясет таможня. А на другой стороне снова подсаживаетесь в поезд и возвращаетесь ко мне в купе. После Конотопа сюда никто больше и не заглянет.

Ни Петя, ни Федя слыхом не слыхали ни о каких таких договорах, однако оба решили, что это дело Сашиных смуглых рук, а точнее, его бойкого языка, поэтому промолчали. Только Петька все же, немного поразмыслив, осторожно спросил:

— А проводница, что, если она узнает?

— Что она может узнать? Что у меня гости? Да ради Бога. — Борис Вениаминович беспечно махнул рукой. — Мало ли кого я к себе в купе пригласил.

— А если она захочет у нас билеты проверить? — все еще осторожничал Петька.

— Какие билеты? Все пассажиры свои билеты на время пути проводникам отдают. Скажем, что вы из другого вагона, и баста, одноклассники и друзья моего Мишани. И вообще проводницу я беру на себя. А уж в крайнем случае на багажной полке вас спрячу, за вещами. Сам так однажды в молодости путешествовал, времена тогда, правда, были другие, но в отношении путешествий зайцем, я думаю, мало что изменилось. Так что не дергайтесь, и все будет нормально.




Борис Вениаминович будто в воду глядел: все прошло так, как он и предсказывал. В какой-то момент он включил еще один ночничок над нижней полкой, посмотрел в его слабом свете на свои наручные часы и скомандовал:

— Так, пора. Действуйте. Вещи у меня можете оставить, если, конечно, ничего запрещенного с собой не везете.

— Нет, нет ничего, — в один голос заверили его Федя и Петя, а Саша ничего не сказал, потому что путешествовал налегке. Он просто встал и вывел своих товарищей в коридор, а потом в тамбур. Там «потомок Пушкина» снова достал из кармана маленькую металлическую ручку и, дождавшись, когда поезд начал замедлять ход, очень легко отпер ею вагонную дверь.

«Вот оно что, — догадался Федя, — у него есть специальный ключик».

— Прыгайте, как только увидите станцию, — предложил Саша Феде и Пете. — Я за вами.

— Может, все-таки возьмем с собой вещи? — забеспокоился Федя. — Вдруг поезд уедет без нас?

— Брось, не уедет, я тебе гарантирую. — Саша подтолкнул его к темному провалу за дверью вагона.

— Блин, — отшатнулся Федя, — тише ты, чуть не упал.

Перед станцией поезд пополз так неспешно, что спрыгнуть не составило никакого труда. Но надо было спешить, чтобы успеть к тому месту, где поезд остановится еще раз уже на территории украинского государства.

— Ты знаешь, куда бежать? Откуда? — на ходу спрашивал Сашу Петька.

— Знаю, знаю, — буркнул тот, — Витаминыч все объяснил.

— Кто-кто? — Петька даже забежал вперед от удивления, чтобы увидеть Сашино лицо, вернее глаза, потому что только они и блестели во тьме, отражая свет ярких путейных огней.

— Витаминыч, — повторил Саша. — Ну археолог этот.

Петька рассмеялся: он наконец понял и оценил, как Саша переделал отчество их попутчика.

Все, все обошлось благополучно, Федя даже и не понял, когда он пересек государственную границу.

— Ох, натворили черт-те чего, — сетовал уже в поезде Борис Вениаминович, — граница, таможня — это между нами-то и Украиной! Уму непостижимо, бред какой-то. Впрочем, с удачным переходом вас, господа зайчики, теперь до утра и поспать можно, а там и Киев скоро…




Глава III. Суета привокзальная


Утром Федя проснулся от холода. «Где я?» — было его первой мыслью, и: «Кто это?» — второй. Впрочем, он очень скоро разобрался, что лежит, скрючившись калачом, в багажном отсеке купе, а под бок его пихает, пытаясь использовать вместо одеяла, все еще спящий, закоченевший Саша. Где-то совсем рядом, за Сашиной спиной, тихо гудел вагонный кондиционер, и оттуда тянуло такой прохладой, будто кто-то спрятал под потолком поезда маленький холодильник.

Все события вчерашнего дня и ночи ускоренным фильмом пронеслись в Фединой памяти. Он только никак не мог вспомнить одного момента — как и когда он сюда забрался, это словно ножом отрезало или ластиком стерло. И еще его страшно удивляло, как ему удалось уснуть на багажной полке, да еще в компании с Сашей: он ведь и распрямиться здесь не мог, и одеяла у него не было, и подушки — вообще ничего.

Федя выпихнул из-под себя легонького, костлявого Сашу и, перевесившись через его жесткие ребра, прохрипел:

— Сколько времени?

— Доброе утро! — приветливо отозвался снизу из-за стола Борис Вениаминович. — Скоро десять, а в полдвенадцатого уже в Киеве будем, так что просыпайтесь, поднимайтесь, то есть спускайтесь, будем завтракать.

Напротив археолога тоже за столом, но на нижней полке, а не на откидной табуреточке сидел всклокоченный Мишаня, шелестел пакетами и уже что-то жевал.

«А Петька где?!» — всполошился про себя Федя, но тут же успокоился, заметив грязноватые носки своего друга, выглядывающие из-под одеяла на верхней полке.

— Этого не буди пока, — указал раскрытым перочинным ножом на Петьку Борис Вениаминович (он в это время открывал банку консервов), — пусть еще поспит. Они с Мишаней внизу валетом спали, извертелись все. Я его только-только сюда пустил. Пускай еще подремлет с часок.

Все еще удивляясь, как Саша может продолжать спать в этакой холодрыге, Федя перелез через него и спрыгнул вниз.

— Ловко, — с некоторой завистью в голосе отметил Борис Вениаминович. — Я уже так не могу — закостенел. Радикулит — последствие экспедиций. И в пещерке этой чемоданной вы запросто вдвоем поместились. Эх, мне бы твои годы и комплекцию, я бы клад Митридата в два раза быстрее отыскал. А то одному Мишане лазить по щелям и придется, а там знаешь сколько щелей! Ну, что поделаешь, зато нам и вся слава, и «малая толика». Чайку? Мы с Мишаней уже свежего заварили.

Федя не отказался. Горячий чай из пузатого термоса скоро согрел его, а бутерброд с колбасой вернул силы.

— Где мы едем? — поинтересовался Федя, глянув в окно на неспешно плывущую мимо полосу лиственных лесопосадок, за которой проглядывали обширные поля.

— По Украине едем, скоро Киев, — пояснил Борис Вениаминович. — Через полчаса будут Бровары, а там уж рукой подать.

— А вы бывали в Киеве? — спросил Федя просто так, чтобы поддержать разговор.

— Тысячу раз. Сегодня буду в тысяча первый, только недолго. Прямо на вокзале погружусь на машину — и вперед, на поиски клада Митридата. Даже заезжать ни к кому из знакомых не буду. Некогда.

— А машину откуда возьмете?

— Как откуда? Меня там должны встречать товарищи, тьфу, то есть господа из Украинской академии наук, отдела археологии. Я ведь не просто так еду археологические ценности раскапывать, все для науки, все по закону. Исключая только малую толику. — Борис Вениаминович хитренько прищурился. — Хотите, толикой поделюсь? Мне много не надо.

— То есть как? — не совсем понял Федя.

— Это вы о чем? — тут же свесился сверху Саша, а задрав голову, Федя увидел и Петькину возбужденную физиономию.

Борис Вениаминович рассмеялся:

— Нет, правда, хотите, поговорю с украинским начальством, чтобы и вам разрешили участвовать в экспедиции? Могут и разрешить. Хотите? А заодно и до Крыма вас на машине подброшу.

Все трое ребят быстро переглянулись.

— У нас документов нет, — со вздохом ответил за всех Петька, — не положено по возрасту. Как вы нас на работу устроите?

— Да-а, — озадаченно заиграл пальцами в сивой бородке Борис Вениаминович, — документы — это да-а… Но ничего, ничего, что-нибудь придумаем. О! — Он даже подпрыгнул на своей откидной табуреточке так, что она хлопнула его по мягкому месту. — О! Одного я могу выдать за своего сына! У меня как раз пацан по годам такой же, и даже документы все на него имеются, жаль только, что Сережей звать. Но ничего, кто-нибудь из вас побудет немного Сережей. Да что там, никто ничего и спрашивать не будет, значит, с одним уже решено.

— Мы втроем, — очень веско возразил Федя.

— Я понимаю, по-ни-ма-а-ю… — Борис Вениаминович опять зачесал в бородке. — Вот ч-черт. Как же быть? Слушайте, — неожиданно оживился он, — что мы тут дурака-то валяем, о документах каких-то заговорили. Поедем просто так. В экспедиции я договорюсь, скажу — сын с друзьями. А если что, то от какой-нибудь проверки — ну, пограничников там или милиции — я двоих из вас в каменоломнях укрою. Если уж там тысячи прятались, так двоих-то спрятать можно, верно? Ну? Как?

Федя опять посмотрел наверх, на две взъерошенные головы своих товарищей.

— Вообще-то, — начал Петька, явно готовый согласиться, — вообще-то…

— Надо подумать, — неожиданно оборвал его Саша и откинулся опять на спину, так что его голова скрылась в глубине багажного отсека.

— Ну, думайте, думайте, — усмехнулся Борис Вениаминович, — второй раз вам такого никто не предложит. Верно, Мишаня?

— Угу, — промычал племянничек, налегая на очередной свежеприготовленный бутерброд с колбасой.

«Сколько ж в него может влезть? — подивился Федя, глядя, как мощно работают Мишанины челюсти, пока он отрезает себе новый кусок хлеба. — Не Мишаня, а медведь ненасытный».

Петька заскрипел пружинами креплений, ворочаясь на верхней полке.

— А где эти ваши каменоломни? — спросил он.

— Вот те раз! — поднял на него глаза Борис Вениаминович. — Говорил же вам вчера, недалеко от Керчи.

— А нам бы в Ялту, это рядом? — Петька назвал желаемую для них с Федей цель путешествия, где-то там уже должен был находиться их класс.

— Это вам в Ялту, — ни к селу ни к городу ляпнул Саша, — а мне лучше в Севастополь.

— Что-то я вас не пойму, — пожал неширокими плечами Борис Вениаминович, — вы же вроде бы вместе свой класс догоняете, или как?

— В Ялту, в Ялту, — кое-как выправил положение Федя, — Сашка ошибся, он вечно все путает.

— Ах да, черт, точно, в Ялту, — глухо прозвучало из глубины багажного отсека.

Неожиданно купейная дверь с лязгом дернулась, щелкнул замок, но безрезультатно — Борис Вениаминович запер его на предохранитель. Снаружи кто-то быстро и очень настойчиво затарабанил.

Федя вскочил. Борис Вениаминович между тем, сохранив полное хладнокровие, очень быстро и четко кивнул Феде, указав путь наверх. Тот ухватился за торчащую из стены блестящую скобу и, не пользуясь откидной лесенкой, буквально взлетел к месту недавнего ночлега. Но туда же спешил и Петька — Федя понял это уже на полу, когда из глаз перестали сыпаться искры. Прямо над ним, держась за ушибленную бровь, Петька упрямо переползал с полки в багажный отсек. Ни слова не говоря, Федя поднялся и со второй попытки вскарабкался следом.

Тогда Борис Вениаминович все так же хладнокровно и не спеша отпер дверь.

— Спите? — кратко осведомилась проводница, даже не заглядывая внутрь. — Скоро Киев, просыпайтесь.

Дверь захлопнулась снова.

— Слышали? — многозначительно спросил археолог. — Вам, друзья, на размышления осталось уже меньше часа.

Но так много времени не понадобилось. Решено все было в какие-то десять минут, прямо в коридоре перед дверью купе Бориса Вениаминовича. На одиннадцатой минуте Борис Вениаминович уже поздравил ребят с зачислением в археологическую партию и в качестве первого наставления добавил:

— Но о Митридате нигде никому, поняли? Только мы с вами его клад будем разыскивать.




На площади у центрального вокзала города Киева было жарко, как в пекле. Вся она казалась Феде какой-то гигантской сковородой, на которой копошились медленно поджаривающиеся люди, сновали, чадя выхлопом, раскаленные автомобили и изредка проезжал гремящий, почти забытый трамвай. Может быть, именно из-за жары Федя так сильно и захотел мороженого. Да и лоток с надписью «Морозиво» был совсем рядом — всего-то в пяти шагах от того места у решетчатой оградки, где расположились на бетонной приступочке трое путешественников в ожидании Бориса Вениаминовича и обещанной им машины. Только вот гривен у ребят не было, одни рубли да копейки. Федя грустил, скрывая свое и, как оказалось, общее желание.

— Эх, мороженого хочу, как чукча арбуза, — в который уже раз затронул больную тему Петька.

— Все хотят, — сухо заметил Саша.

Федя смолчал.

— Может, все-таки поменяем? — Петька просительно заглянул Феде в глаза. — Все равно ведь, наверное, придется.

— Мне отец говорил, что в Крыму среди населения и рубли не хуже карбованцев ходят, — как можно тверже возразил Федя, но уверенности его голосу уже не хватало — он сам это чувствовал.

Ситуация, конечно, сложилась досадная. В помещении вокзала работал обменный пункт валют, и поменять в нем рубли на украинские деньги не составляло никакого труда ни для кого из пассажиров, но только при одном условии — если у них есть паспорта.

«Опять эти паспорта, будь они неладны! А где их взять-то?» — тяжко вздохнул про себя Федя. Тут еще, как нарочно, прямо напротив них остановилась маленькая девочка лет восьми и стала медленно и с чувством облизывать длинное красивое эскимо. Ее толстая мамаша куда-то отошла, а дочке, чтобы той не скучно было ожидать, купила именно то, о чем мечтала вся троица.

— Ну давай махнем, — опять дернул его за рукав Петька, — вон, вон еще один ходит. Вишь, мужик у него поменял.

Петька имел в виду самодеятельного менялу, которых ошивалось на площади у вокзала достаточно, ничуть не меньше, чем в Москве у Киевского.

— Дурак этот мужик, — героически сопротивлялся Федя, — наверняка его накололи. Фантики от конфеток в карман положил.

У ног девочки с мороженым пристроилась пыльная лохматая собачонка бездомной породы, она не спускала с лакомства вожделеющих глаз и сглатывала обильные слюнки, изредка орошая ими раскаленный асфальт.

— Да ну-у, Федь, не пори ерунды, — упрямо гнул свое Петька, — четвертый уже за пятнадцать минут, и всем фантики, да? Да этого менялы уже бы тут не было, кабы он всех накалывал, а он — вот он, стоит и пятого ждет. Давай я стану этим пятым, а, Достоевский?

— Пусть идет, Федь, — предложил Саша, — а мы его потом кормить не будем, когда он без денег останется.

— А ты, Пушкин, молчи, Дантесу пожалуюсь. Понял? — обиделся Петька.

Толстая мама прытко подбежала к своему ребенку и, ухватив за руку, поволокла за собой куда-то в сторону стоянки такси. Девочка дернулась от неожиданного рывка, рука с подтаявшим мороженым качнулась, и изрядный его кусок смачно плюхнулся прямо перед носом у кудлатой собачки. Та тут же с жадностью его проглотила, да еще асфальт вылизала.

— Ладно, хрен с тобой, — не выдержал Федя. — Иди меняй свои бабки, Кочет.

Петька просиял и бегом помчался к меняле. Саша и Федя проводили его полными надежды взглядами. Вот он благополучно подскочил к мужику в клетчатой рубашке и синей бейсболке, ничем особенно не приметному среди массы других киевлян и гостей столицы Украины. Разве что в руке несколько бумажных купюр держит, но это никому не заказано. Петька сам завел с ним разговор и, похоже, весьма успешно. Меняла очень скоро полез в карман, и они оба, склонив головы, занялись взаиморасчетами. Потом меняла распрямился и принял независимую позу, рассеянно поглядывая по сторонам, а Петька все стоял и пересчитывал купюры, перебирая их пальцами. Наконец он убедился в честности сделки, отдал меняле свои российские деньги, махнул на прощание рукой и, сияя улыбкой, развернулся в сторону заветного лотка. Тут меняла словно очнулся, как-то суетливо дернулся и схватил недавнего клиента за плечо. Петька повернулся к нему опять, но совсем ненадолго, на какие-то секунд двадцать, не больше. Затем он кивнул, опять махнул рукой, теперь уже встревожившимся ребятам, и уверенно пошагал за мороженым.

— Нормально, — хлопнул Федю по согнутой спине Саша. — Сейчас он нас хохляцким мороженым угощать будет. Спорим на рубль, что оно хуже нашего.

— Не думаю, — возразил Федя, — мне кажется, такое же. Одна ведь страна была в прошлом, и мороженое, значит, одинаковое.

— Спорим, хуже.

— Знаешь, на вкус, на цвет товарищей нет.

— Все равно, спорим? — Сашу как заело. — Я тебе верю: скажешь, что лучше, — значит, лучше; скажешь, нет — значит, нет. Ну, спорим?

— Да пожалуйста… — Федя пожал плечами и протянул Саше ладонь, тот взял ее в свою и сам разбил. — На рубль, — напомнил он, будто речь шла о какой-то значительной сумме. — А где Петька?

Действительно, от лотка до них было несколько шагов, очереди за мороженым, несмотря на жару, здесь не наблюдалось. А Петьки у лотка не было.

— Где же он? — забеспокоился Федя и вскочил. Вслед за ним вскочил и Саша. Они в две пары глаз тревожно осматривали площадь, выглядывая пропавшего посланца. Петька как сквозь землю провалился.

— Может, он к меняле вернулся, что-то не так? — предположил Саша.

Но и менялы в синей бейсболке на площади тоже уже не было видно.

— Вот блин, — окончательно разволновался Федя, — где он? — И, уже никого не стесняясь, Федя во всю мочь прокричал: — Петька! Кочет!

— Что ты орешь, мы не в лесу, — одернул его Саша. — Так нас еще и менты заграбастают. Давай искать по-другому. Оставайся здесь, жди Петьку, а я сбегаю в здание вокзала. Может, он туда пошел, в буфете что-нибудь покупать или ему в туалет приспичило.

Слова Саши показались Феде разумными, и он скрепя сердце заставил себя успокоиться.

— Ладно, иди, — согласился он, — а я его здесь буду караулить.

Саша шустро убежал, а Федя остался. Он мысленно расчертил лежащую перед ним площадь на равные квадраты и стал методично прошаривать их взглядом в поисках Петьки. Так, по крайней мере, было легче ждать. Но в хаотичной городской привокзальной сутолоке нигде не попадалось ни синей бейсболки менялы, ни Петькиной взъерошенной головы.

— Кого потерял, молодой-красивый? — оторвал его от дела сипловатый, будто прокуренный голос, больше похожий на птичий крик, чем на речь человека.

Федя обернулся. Сбоку к нему подкатывала цыганка в длинной засаленной юбке и платке — это невзирая на жару, когда вообще хочется раздеться.

— Не переживай, красавец, придет она, та, которую ждешь, никуда не денется, давай я тебе на нее погадаю.

Федя почувствовал, что краснеет, — этого еще только не хватало.

— Спасибо, не надо мне гадать, — довольно вежливо ответил он.

— Ты что, будущего своего знать не хочешь? — Цыганка подходила все ближе и ближе. — Или боишься? Никогда, дорогой, не поверю. Давай, хороший, тебе погадаю. Все, все, что нагадаю, все исполнится.

Неожиданно цыганка резко выбросила вперед руку и сорвала с Фединой головы несколько волосков. Он даже не успел отшатнуться.

— Не пугайся, так надо, — быстро затараторила цыганка, — теперь давай сюда денежку, я заверну в нее твои волосы и погадаю, деньги обратно получишь.

Федя отрицательно мотнул головой и сделал два шага в сторону, показывая, что разговор закончен. Он бы и вовсе ушел, да Петька или Саша могли возвратиться в любую минуту.

— Э, молодой, куда, — не отставала цыганка, — возьми свои волосы, хуже будет.

Федя попробовал отвернуться, но цыганка резво обежала его сбоку.

— Возьми волосы, бумажку-денежку сюда положи, я волосы заверну, и возьми, хуже будет.

— Да пошла ты! — не выдержал Федя.

— Э-э, зачем ругаешься, такой красивый и так говоришь. Я тебе добра желаю, возьми волосы, а то уродом станешь, не женишься никогда. Ни одна девушка тебя не полюбит, и сам любить не сможешь.

— Уйди, дура! — совсем разозлился Федя.

— Я дура?! Это ты дурак! — Цыганка завопила так, что на них стали оборачиваться прохожие. — Уродом станешь, любить не сможешь, возьми волосы…

Федя еще раз быстро оглядел всю площадь и, убедившись, что Петьки все равно нигде не видать, решительно подхватил на одно плечо свой легкий рюкзачок и Петькину сумку — Сашин скарб вовсе ничего не весил, помещался в маленькой сумочке, и хозяин всегда носил ее с собой. Больше не обращая никакого внимания на гадалку, Федя быстро пошагал к зданию вокзала искать Сашу. А может, и Петька где-то там?

— Уродом станешь! — неслось ему вослед.




Глава IV. Злоключения Петьки


Петька решил поменять сразу сотню. А чего мелочиться? Крым входит в состав Украины, и валюта там украинская, и жить предстоит около двух недель — все равно менять рубли придется.

Меняла попался ему аккуратный и даже предусмотрительный, он сначала сам тщательно отсчитал положенную сумму в гривнах, а потом передал стопку меньших по размеру, чем российские рубли, бумажек в руки Петьки, чтобы и тот все проверил. Петька тоже пересчитал, убедился, что все точно, как в аптеке, только одна банкнота была мятой и немного надорванной. Петька покрутил ее в руках, но решил не придираться, отдал меняле свою сотню, тот быстро прощупал ее, посмотрел на свет и спрятал в карман. Петька уже было развернулся, чтобы бежать за мороженым.

— Стой, погоди, — вдруг остановил его за плечо меняла. — Там у тебя двадцатка рваная, давай поменяю на новую, а то неудобно перед гостями столицы Украины. Ты ведь из Москвы?

— Ага, — улыбаясь, обернулся Петька.

— Ваше «ага» где хошь узнаешь, — усмехнулся меняла. — Давай поменяю.

Он взял из рук Петьки всю пачку банкнот, которую тот не успел еще спрятать, быстро перелистал их и отыскал ту самую, что вызвала сомнение Петьки.

— Эта? — спросил меняла.

— Ага, — еще раз засветился Петька московским аканьем.

— А такая нравится? — Меняла покрутил у Петьки перед носом уже другую, свеженькую бумажку.

— Ну. — Петька подтвердил согласие кивком.

— На. — Меняла приложил эту бумажку к пачке купюр и вернул деньги Петьке.

— Спасибо, — поблагодарил Петька.

— Та ну шо, — прозвучало в ответ.

Довольный удачно проведенной операцией, Петька махнул ожидавшим его ребятам рукой и побежал к лотку с мороженым, предчувствуя, как предстанет спасителем от теплового удара для всей честной творческой компании.

Однако у лотка с надписью «Морозиво» он замешкался: уж больно разнообразен ассортимент вожделенного лакомства. Здесь страдающим от жары предлагалось около десятка всевозможных сортов, просто глаза разбегались. Что же выбрать? Себе-то Петька сразу наметил толстое эскимо в шоколадной глазури, то самое, что ела девочка на зависть их компании несколько минут назад, а вот что брать Феде и Саше, он не знал. Ну как возьмешь, а потом вместо благодарности еще и нареканий не оберешься? Ему вроде помнилось, что Федька не любит эскимо, а предпочитает вафельные рожки и стаканчики. Или как раз наоброт? А о вкусах Саши он и вовсе понятия не имел. Спросить, что ль, сначала?

«Да ну их, — решил Петька, — в следующий раз не будут выступать, возьму всем одно и то же». Он быстро прикинул в уме, сколько должен заплатить, посмотрел на зажатую в руке пачку денег, отвернул верхнюю купюру в поисках бумажки помельче достоинством, и сердце у него екнуло. Он торопливо зашелестел только что обмененными деньгами и враз похолодел без всякого мороженого. Денег на самом деле почти не было… Настоящей оказалась лишь та новая двадцатка, на которую заменил рваную купюру приветливый меняла. Остальные же являли собой небрежно нарезанные листочки обычной бумаги, правда, с изображением всего того, чему полагается на настоящих банкнотах. «Цветной принтер», — с ужасом догадался Петька и резко обернулся туда, откуда только что прибежал. Но никакого менялы уже не было и в помине. Его очень легко было бы заметить даже в толпе, этого подлого малого, по клетчатой рубашке и синей бейсболке, однако как ни всматривался Петька, ничего подобного так и не увидел. Меняла будто испарился.

«Бли-и-ин», — только и смог протянуть Петька, и то про себя. Но он ведь не мог далеко уйти, этот псевдоуслужливый жулик, что так расположен к гостям столицы Украины… Где же он? Петька лихорадочно завертел головой в поисках синей бейсболки. Не растворился же этот тип в воздухе!

— Вот ведь блин! — произнес Петька, на этот раз вслух, и вдруг нужный ему головной убор мелькнул на другой стороне площади, там, где от нее отходила неширокая улица, поднимавшаяся в горку и ведущая в город, из-за крыш которого выглядывал крепкий и основательный, очень просторный собор. Сорвавшись с места, Петька со всех ног бросился вдогонку за обманщиком.

Это было не так-то легко — бежать, лавируя между машинами и суетливых людей с вещами и без. Да еще трамвай, прозвенев над ухом, загородил на несколько мгновений Петьке не только путь, но и весь обзор вместе с объектом преследования.

— Ну давай, давай, монстр, — подгонял Петька неповоротливый транспорт из прошлого. Слава Богу, когда трамвай проехал, повернул и загромыхал, позванивая, по середине нужной Пете улочки, синяя бейсболка еще маячила ориентиром в самом ее начале. Проскочив сразу же за хвостом трамвая, Петька бросился через оставшуюся часть площади что есть духу, благо и народу на этой стороне почти не было. Зато было много машин, и сразу легковушки взвизгнули тормозами, пропуская несущегося сломя голову парня.

Петька выскочил на тротуар и помчался вдоль трамвайных путей. Синяя бейсболка заметно приближалась с каждой секундой его бега. Их разделяло уже не больше десяти шагов, а преследуемый, похоже, ничего не подозревал, все так же спокойно шагая по тротуару в череде пешеходов. Петька еще поднажал и уже мысленно пытался представить себе, что он скажет, настигнув своего обманщика, как вдруг из-за спины встречного прохожего вынырнул пацан лет девяти прямо ему под ноги. Как ни старался Петька остановиться, столкновения избежать не удалось. Мальчик шлепнулся от толчка на жесткий шершавый асфальт и через секунду огласил пространство обиженным и испуганным воплем. Петька замер над ним, растерянно моргая.

— Шо? Шо-о?! — услышал он у себя за спиной грубый мужской голос, и тут же чья-то твердая рука капканом вцепилась ему в плечо. — Ты шо, совсем сдурел? Куда летишь, шо, людей не видишь?

— Вконец обнаглели, — остановилась рядом какая-то женщина, — убьют и не заметят, с жиру все бесятся.

— Извините, — испуганно промямлил Петька.

— Шо извините? — оборвал его тот же голос, и неумолимая сила развернула Петьку на месте так, что он оказался лицом к лицу с крепким высоким мужиком грозного обличья. — Шо извините? — распалялся мужик. — Шо ему твое «извините»? Мы сейчас посмотрим, шо ты ему еще сделал?

— По шее ему, по шее, — подскочила, сверкая карими глазами, еще одна женщина, может быть, мамаша паренька, потому что она склонилась над упавшим и громко запричитала, осматривая его ссадины.

— Да я не нарочно, — бездарно оправдывался Петька.

— Шо не нарочно? Слепой, чи шо?

— Куда только родители смотрят? — подхватила та женщина, что остановилась около Петьки первой.

— Та шо им родители? Какие у них родители? — отвлеклась от своего пострадавшего чада вторая. — Какие детки, такие и родители. Милиция куда смотрит?

— А шо милиция? — раздался рядом новый, совсем спокойный и чуть глуховатый голос. — Кто звал милицию? В чем дело?

Петька обернулся и увидел человека в знакомой ему форме, но с украинским позолоченным трезубцем на кокарде фуражки.

— Да вот летит, людей не видит, пацана едва не убил! — Железная рука, встряхнув, выпустила Петькино плечо.

— Куда так торопимся? — деловито поинтересовался украинский милиционер.

«Это даже хорошо, что тут мент», — мелькнуло у Петьки в голове, он постарался успокоиться, глубоко вздохнул и выложил:

— Меня обокрали!

— Шо-о? Кто тебя обокрал? — возмутился все тот же мужик.

— Меняла, — обернулся к нему Петька. — Я хотел разменять сто рублей, чтобы купить мороженого, а он мне вот что подсунул.

Петька протянул милиционеру руку с пригоршней уже смятых фальшивых бумажек.

— Ну и шо? — не унимался мужик. — Поэтому надо людей топтать?

— Да я гнался за ним, — объяснял Петька, для убедительности прижимая к груди раскрытую ладонь. — Он по мосту уходил, на нем бейсболка синяя. А мальчик мне случайно под ноги сунулся, я не успел остановиться, извините.

Вроде бы Петькины объяснения и извинения убедили, потому что он отвернулся и, подойдя к женщине, стал помогать поднимать с асфальта сбитого Петькой паренька.

— Понаехало тут, — только и процедил он сквозь зубы, да и то явно для того, чтобы с достоинством завершить инцидент.

— А почему деньги разменивал не в пункте обмена? — строго спросил милиционер.

— Так у меня паспорта еще нету.

— А родители есть?

— Есть, — промямлил Петька, понимая, что разговор принимает совсем нежелательное для него направление.

— А где родители?

Петька склонил голову и замолчал, как он всегда делал в школе, когда приходилось держать ответ перед завучем или директором за очередную выходку.

— Родители где? — повторил свой вопрос милиционер.

— Та отпустите его, — неожиданно вступилась та женщина, которая первой набросилась на Петьку с укорами. — И так парня обманули.

— Всех отпустим, кого надо, — отклонил ее заступничество милиционер. — Вы хотите тоже дать показания?

Женщина вздохнула, покачала головой и пошла прочь, изредка оглядываясь через плечо.

— Ну так шо? Пройдемте? — спросил Петьку милиционер.

— Отпустите меня, — загундел задержанный. — Чего я сделал-то?

— Пройдемте, — уже совсем уверенно сказал милиционер и взял Петьку за локоть.

Он сжал ему руку совсем не так больно, как перед этим мужик. Но Петька сразу почувствовал, что от его хватки освободиться будет еще труднее. Да и бежать было особенно некуда, люди кругом. Петька беспомощно огляделся, но в следующий миг лицо его просветлело до радостной улыбки.

— Погодите, погодите, оставьте мальчика. Что такое стряслось? — Со стороны вокзала, обгоняя идущих по тротуару людей, к ним спешил встревоженный Борис Вениаминович.

— Что случилось, Сережа? — спросил он, останавливаясь рядом, склоняясь к Петькиному лицу и одновременно хитренько подмигивая.

— Да вот задержали, — не очень уверенно отозвался Петька.

— Так, а вы кто будете? — тут же поинтересовался милиционер.

— Я его отец. Вот паспорт. — Борис Вениаминович, не дожидаясь дополнительной просьбы, полез в карман и извлек оттуда документ.

— А вкладыш на него есть? — Страж порядка со всей ответственностью подошел к своим обязанностям.

— Вот, в конце посмотрите. — Борис Вениаминович с готовностью помог ему найти необходимую бумажку.

— Где остановились? — продолжал выяснять подробности дотошный милиционер.

— Мы проездом, только что с поезда, а сейчас в Крым. Нас уже машина ждет на площади.

— А второй ваш сын где?

— В машине, — охотно объяснил Борис Вениаминович, — можем пройти, сами посмотрите.

— Не треба, — успокоился милиционер, отдавая паспорт. — Не отпускайте больше его одного и денег столько не давайте. Его уже на сотню нагрели. Ну, да он сам вам расскажет.

— Как же так, Сережа, только на минуту я отлучился, — как заправский артист, сокрушался Борис Вениаминович. — Куда же ты ушел?

— За преступником гнался, — усмехнулся милиционер. — Ладно, парень, больше не попадайся. А вы, папаша, приглядывайте за сынком.

Едва милиционер повернулся и неспешно пошагал куда-то прочь по своим делам, Борис Вениаминович схватил Петьку за руку, сказал одно лишь слово: «Пойдем», — и потащил его назад, в сторону привокзальной площади.

— Куда мы? — поинтересовался Петька.

— Идем, идем. К машине.

Борис Вениаминович шагал очень быстро, короткие фразы бросал на ходу, что не располагало к обстоятельной беседе, и Петька решил отложить ее до того момента, когда они все соберутся вместе в более подходящих условиях. Например, в салоне автомобиля. По пути в Крым у них будет еще достаточно времени, чтобы наговориться и решить все вопросы.

Вскоре, еле поспевая за археологом, Петька вернулся почти к тому же месту, откуда началось его приключение, Борис Вениаминович подвел его к стоящим у обочины стареньким, потертым на боках «Жигулям» красного цвета и, распахнув дверцу, жестом хозяина пригласил в салон.

— А Федька с Сашей? — остановился у дверцы Петька. В автомобиле сидел, как всегда, что-то жующий Мишаня, еще какой-то незнакомый мужчина за рулем, но Петькиных друзей не было.

— Садись, садись, все в порядке, — подтолкнул Петьку в спину Борис Вениаминович.

Петька глянул ему в лицо — археолог беспокойно озирался, шныряя взглядом во все стороны.

— Где они? — все еще медлил в нерешительности Петька.

— Садись, говорят, все в порядке. Здесь долго стоять нельзя. — Борис Вениаминович еще сильнее подтолкнул Петьку.

— Да где они? — повторил тот, но занес одну ногу внутрь.

— Садись, садись. — Борис Вениаминович попросту запихнул Петьку на заднее сиденье и захлопнул за ним дверь.

— А где…

— Забрали их, забрали, — оборвал последний Петькин вопрос Борис Вениаминович и сам быстро уселся рядом с водителем.

— Куда забрали? — всполошился Петька, хватаясь за ручку двери.

— Сиди, все в порядке. — Развернувшись, археолог удержал Петьку на месте и тут же пальцем вдавил кнопку дверного запора. — Сиди. Поехали, — скомандовал он уже водителю. — По дороге сейчас все объясню.




Глава V. Потерянный след


Войдя в здание вокзала, Федя увидел Сашу. Выделяющийся среди окружающих своей смуглой кожей сын эфиопа быстро спускался по широкой внутренней лестнице, ведущей и в зал ожидания, и к выходам на перрон.

Хотя Федя ничем среди остальных не выделялся, но Саша его тоже почти сразу заметил. Они устремились навстречу друг другу.

— И в зале ожидания был, и у разменного пункта искал, буфеты все обошел — нету нигде, — подвел Саша итог своим поискам. — А ты-то чего пришел?

— Ко мне цыганка пристала, орет на всю улицу, спасу нет, — поморщившись, объяснил Федя.

— Так идем скорее на улицу, а то Петьку же прозеваем.

Саша бросился к выходу немного впереди Феди и, наверное, поэтому первым попал в лапы все той же цыганки.

— Эй, золотой, — ухватила она его прямо за рубашку, едва Саша вышел за двери вокзала.

— Чего такое? — От неожиданности тот приостановился.

— Дай пятьдесят копеек ребенку на булочку, — загнусила цыганка.

— На. — Только чтобы отвязаться, Саша вытащил и положил в руку цыганки какую-то мелкую монету и помчался было дальше, но вымогательница вцепилась в него, как клещами.

— Погоди, не уходи, — хрипло голосила она, — ты мне ручку позолотил, теперь я тебе погадаю! Все, что ни нагадаю, все сбудется! Погоди, не уходи, счастье свое потеряешь! Дай еще денежку, я тебе всю правду про твою будущую любовь расскажу!

— Да иди ты! Иди ты! — Сашка отчаянно вырывал руку, но цыганка держала его мертвой хваткой.

— А ну пусти его! — поспешил другу на выручку вконец разозлившийся Федя и дернул цыганку за плечо в надежде оттащить ее от Сашки.

— А-ай, ромалы!!! — вдруг заверещала она так, будто Федя толкнул ее под поезд или всадил под ребра острый нож. — Рома-лы-ы!

И как вороны на пир у помойки, откуда ни возьмись со всех сторон из привокзальной толпы стаей слетелись другие цыганки. Они все вопили, голосили, причитали, тянули к Феде руки и норовили ухватить его за волосы. Бог знает, чем бы это все закончилось, если бы из той же толпы не появились два украинских милиционера. Цыганок тут же как ветром сдуло.

— Так, шо тут случилось, хлопцы? — поинтересовались менты у Феди и Саши.

— Да цыгане, — стараясь улыбаться, начал объяснять Федя, — пристали — погадаю, погадаю. Я одну отпихнул, а они набросились.

— Проверь, деньги на месте? — спросил его один из блюстителей порядка.

Федя полез в карман.

— На месте.

— А у тебя? — Милиционер повернулся к Саше.

Сашины финансы тоже не пострадали.

— Значит, не успели, — констатировал гражданин с кокардой. — А ты сам-то, хлопец, не их племени? — Этот вопрос относился непосредственно к Саше, чья смуглая кожа, очевидно, вызвала повышенный интерес все у того же блюстителя.

— Он эфиоп, — поспешил объяснить Федя, прежде чем Саша успел открыть рот. — Эфиоп из Петербурга.

— Постой, это шо, из кино? Где-то я это уже слышал, — заметил второй, доселе молчавший милиционер.

— Да правда, из Петербурга, — продолжал пояснять Федя. — А я из Москвы. Мы тут проездом, машину ждем. Ой, да вон она! Вон она!

Федя действительно увидел красные «Жигули», как раз на том самом месте, где они должны были дожидаться Петьку. И… около автомобиля стоял Петька собственной персоной и вместе с ним Борис Вениаминович. Федя что есть мочи замахал им рукой, и ему показалось, что археолог его заметил.

— Ну ладно, хлопцы, гуляйте, — напутствовали их милиционеры и с сознанием исполненного долга ушли в здание вокзала.

— Бежим! — Федя дернул Сашу за руку.

— Эй! Эй! — вдруг закричал тот. — Куда это они?

Федя опять обернулся в надежде увидеть Петьку с Борисом Вениаминовичем, но увидел лишь залатанный багажник красных «Жигулей», отъезжающих с привокзальной площади.

— Ну вот, что теперь делать? — сокрушался Федя. — Куда он уехал с этим археологом?

Саша молчал.

— И почему, почему они нас не дождались?

— Знаешь, — вдруг сказал Саша после долгого молчания, — мне кажется, что он нас тогда видел, ну, около вокзала.

— А я думал, что это только мне показалось! — Федя сразу понял, о чем идет речь. — Но почему? И что теперь делать?

— Ладно, ты не психуй. — Саша старался говорить спокойно, хотя по его смуглым, сейчас каким-то пепельным и запавшим щекам прыгали тонкие желваки. — Пошли отсюда в тенек, пока к нам опять те же менты не пристали. Там все и обсудим.

Они перебрались с видного места на газонную лужайку, затененную ветвями невысокого, но кряжистого каштана, и уселись прямо на траву возле самого его ствола.

— Ведь даже вещи его у меня, — опять посетовал Федя. — Ну что делать? Где их искать? Ехать в Крым и лезть в эти каменоломни? А если они никуда не поехали? Петька не такой чувак, чтобы без меня куда-то уехать. И вещи его остались! Ну как это понимать?

— А может, они никуда не уехали, может, они нас ищут?

— Где?

— В милиции.

— Этого только не хватало, — хмыкнул Федя. — Дойдет до родителей — нам бошки открутят. Нет, быть этого не может, Петька не такой дурак. Он бы обязательно сюда вернулся, тут что-то другое. Может, нам самим заявить в милицию, а, Сань?

Саша посмотрел на Федю как на умалишенного.

— Нет, Федь, ты явно перегрелся. Правильно Петька сделал, что пошел за мороженым. Вот только так мы его и не поели. Слушай, а давай сейчас купим, у меня в животе с голодухи бурчит. Давай сами рубли поменяем и вперед.

— Как хочешь, — безразлично отмахнулся Федя: после странного отъезда Петьки у него и правда пропал всякий аппетит.

— Пошли менять вместе, — подбивал его Саша, — чтобы не теряться.

Федя возражать не стал, сходил вместе с Сашей к меняле — не к тому, в синей бейсболке, к другому, — успешно разменял две десятки, и Саша одну. Теперь у них появились какие-никакие украинские деньги. Впрочем, эти гривны сразу же и пошли в ход. Ребята купили по мороженому, от которого Федя уже не получил никакого удовольствия, и еще пару булочек с пепси-колой.

— Ну, хоть что-то, — удовлетворенно гладил себя по впалому животу Саша, когда они закончили скромную трапезу все под тем же каштаном. — Теперь я и соображать могу. А то один желудок и жил, вернее, помирал голодной смертью. Вот слушай, что я предлагаю.

Федя насторожился — сам он, как ни старался, никак не мог найти выход из сложившейся ситуации. Саша между тем излагал свои вызревшие идеи.

— Сидеть здесь, — рассудительно начал он, — больше нет никакого смысла. — То есть мне так кажется. Петька сюда уже не вернется. Теперь — что мы с тобой знаем? Мы знаем, что он укатил в красных «Жигулях» с этим завернутым археологом. Даже ручкой не помахал.

— Он-то нас не видел, — вступился за друга Федя.

— Да я и не говорю ничего — не видел, не видел. Только теперь нам его найти надо. Потому что, мне так кажется, он имеет о нас какую-то неправильную информацию. Иначе бы уже вернулся.

— Какую еще информацию? — не совсем понял Федя.

— Ну, думает, что нас загребли в милицию. Или что мы уже уехали в Крым.

— Чушь, — возмутился Федя. — Что он, дурак, что ли?

— Ну, а как ты объяснишь, что он с Витаминычем без нас уехал?

— Не знаю, — признался Федя.

— И я не знаю, но думаю, что он либо сам запутался, либо ему башку задурили.

— Да кому надо его дурить?! — опять возмутился Федя.

На это Саша мог только пожать плечами.

— В любом случае, — сказал он, — факт остается фактом: он уехал на «Жигулях» с археологом.

— И что? — немного ехидно спросил Федя, которого уже стали раздражать безрезультатные рассуждения приятеля.

— А то, что надо постараться теперь их найти.

— Как?

— Ну, во-первых, мы знаем, что этот Борис Вениаминович собирался в Крым. Во-вторых, мы знаем, что его туда должна была отвезти машина от Украинской академии наук. Значит, — с этими словами Саша решительно поднялся с травки, — мы прямо сейчас должны отыскать эту самую академию и разузнать там все об археологе из Москвы Борисе Вениаминовиче.

— Точно! — оживился Федя. — Наверняка они еще ни в какой Крым не уехали. А если и уехали, то мы точно узнаем куда.

— Ну. — Саша развел руками, показывая, мол, молодец, сам все понял, и Федя тоже поднялся с насиженного газона.

— Вперед! — бодро скомандовал Саша.

— А куда? — опять потускнел Федя. — Где она, эта Украинская академия?

— Ерунда, — беззаботно отозвался Саша, — язык до Киева доведет.

— Мы уже в Киеве, — криво усмехнулся Федя.

— Тем более. Пошли. Спорим на рубль, что мы эту академию в два счета отыщем. — Саша опять протянул Феде свою узкую темную кисть с немного более светлой морщинистой ладошкой. Чтобы только отвязаться, Федя снова поспорил.

После этого Саша решительно повернулся на сто восемьдесят градусов и пошагал куда-то в неведомом направлении. Феде ничего не оставалось, как последовать за ним. Непонятно почему, но настроение у него заметно улучшилось, и поставленная Сашей цель не казалась больше недостижимой.

А Саша шагал и шагал. Он оставил позади привокзальную площадь и бодро двинулся по улочке вдоль трамвайных путей в город, туда, где над крышами домов виднелся внушительных размеров храм со шлемовидными куполами.

— Куда мы идем? — наконец спросил, догнав его, Федя.

— В город, — ответил смуглый проводник, — там разберемся.

Идти по Киеву было вовсе не скучно. И не только потому, что интересно гулять по любому незнакомому городу, но и потому, что ребят веселили украинские вывески.

— Кафе «Млинцы», — вслух читал Саша и тут же сам спрашивал на украинский лад: — А шо це таке «млинцы»?

— Я думаю, это блинцы, блинчики то есть, — улыбаясь, высказал догадку Федя.

— Не-а, не угадал, — возражал Саша, — это мельницы, вон, смотри, нарисованы.

И такие чудеса языка попадались на каждом шагу. Саша, одержимый манией спора, по каждому случаю держал с Федей пари. Так он проиграл рубль, утверждая, что «зырочка» — это глазок, а оказалось — «звездочка». Зато выиграл ту же сумму, правильно угадав, что «капелюхи»— это шляпы, а Федя посчитал их почему-то пипетками. Но оба они были посрамлены, когда оказалось, что «перукарня» — которую Федя считал пекарней, а Саша булочной, — обычная парикмахерская.

За таким веселым занятием друзья очень скоро вышли на большой перекресток с какой-то широкой улицей, вернее, проспектом или бульваром, над которым возвышался памятник человеку на коне и с маузером на поясе.

— Интересно, кто это? — просто так, чтобы что-то сказать, поинтересовался Федя.

— Сейчас узнаем. — Саша тут же повернул к памятнику. — Да это ж Щорс! Товарищ Щорс! — радостно выкрикнул он словами песенки «Манго-манго», и от этого стало еще веселее. Однако им предстояло выбрать, в какую сторону идти от перекрестка.

— А теперь куда? — спросил Федя, озираясь, как богатырь на распутье с известной картины.

Саша ненадолго погрузился в раздумье, почесывая курчавый затылок. Направо проспект подымался в горку, а налево, соответственно, катился вниз.

— Туда, — уверенно махнул рукой налево Саша.

— Почему? — удивился его уверенности Федя.

— Под горку идти легче, — прозвучало в ответ.

— Нет, давай лучше спросим, — не согласился Федя и сам подошел к молодой парочке, сидевшей на скамейке неподалеку от Щорса. — Извините, как нам найти академию? — вежливо спросил он.

— Академию? — удивился парень. — Ах академию, это туда. — И он махнул рукой туда же, куда указывал до этого Саша. — До площади Перемоги, — добавил парень.

— Ну, Щорс ясно, — на ходу бормотал Федя себе под нос, — я его знаю хотя бы по песне. Но кто такой Перемога, может, академик какой-то украинский?

Двигаясь в указанном направлении, они действительно скоро оказались на площади со странным названием. «Площа Перемоги», — прочел Федя на номере одного красивого округлого здания с афишами у фасада.

— Может, это и есть Академия наук? — предположил он, потому что другие дома на площади и вовсе не подходили, по его мнению, для научно-административных целей. Там еще был большой универмаг, высокий отель, а остальные — жилые.

— Нет, — не согласился Саша, — около академий афиш не бывает. Погоди-ка, погоди-ка.

— Что такое? — взволновался Федя, заметив, как вытягивается Сашино лицо.

— Что такое, что такое, — раздраженно передразнил тот. — Вон смотри, к какой академии он нас послал.

Саша указал пальцем на одну из афиш: она возвещала о предстоящих в конце июля гастролях кабаре-дуэта «Академия» в городе Киеве.

— Понял? — спросил он Петьку и добавил: — А «перемога» никакой не академик. Это «победа» значит. Вон, видишь, еще один памятник.

В центре площади действительно высился шпиль с советской еще звездой наверху, и сомнений, что он поставлен в честь победы в Великой Отечественной войне, не оставалось никаких.

— Все, — отчеканил Саша, — теперь я буду спрашивать.

Он тут же подскочил к первому попавшемуся прохожему и бойко приступил к делу:

— Извините, а как нам пройти к Украинской Академии наук? — спросил он.

Прохожий, солидный мужчина средних лет, оглядел Сашу с головы до ног и обратно, после чего направил в метро и посоветовал доехать до какого-то «Крещатика», оттуда, мол, до академии рукой подать и на автобусе еще подъехать можно.

— Ну что?! — торжествовал Саша, — Говорил я, что мы эту академию в два счета отыщем? С тебя рубль. Пошли на Киевском метрополитене прокатимся.

У самого входа в метро Саша опять остановился.

— Смотри, — дернул он Федю за рукав. — Карты продаются.

Действительно, прямо на бордюрчике, огораживающем вход, несколько человек торговали какими-то путеводителями, планами города. Федя тут же раскошелился, и не зря. На купленном им плане Киева он сразу же отыскал и загадочный Крещатик, оказавшийся главной улицей города, и площадь Перемоги, а что особенно ценно, там было указано даже здание Украинской академии наук, отмеченное как архитектурный памятник.

— Все, — убежденно заявил Саша, — через полчаса будем с Петькой разговаривать. Спорим на рубль?

На сей раз Федя не стал с ним связываться.




Крещатик поразил Федю — красивая это была улица, широкая и современная, зажатая между рядами основательных и каких-то супернадежных с виду домов. Федин отец называл похожие здания в Москве «сталинскими». Наверное, и эти строились в ту же эпоху. А еще Феде понравилась широкая округлая площадь в центре Крещатика — там было множество действующих фонтанов и большое электронное табло, показывающее то температуру воздуха, то местное время. Народу на Крещатике гуляло великое множество — да, люди здесь именно гуляли, несмотря на будний день, под сенью разлапистых каштанов, а не спешили куда-то очертя голову, как в Москве на Тверской. Магазины кругом манили шикарными витринами — ну, эти-то от московских почти не отличались, разве что на вывесках английские слова разбавлялись украинскими, а не русскими, — в общем, все как в настоящем мегаполисе. Федя-то представлял себе Киев совсем другим, до сегодняшнего дня при упоминании этого города ему в воображении почему-то виделись белые мазанки чуть ли не с соломенными крышами, подсолнухами в огородах и с глиняными горшками на плетнях. Оказывается, он слегка ошибался. Теперь Федя жалел, что у него нет времени тоже просто прогуляться по Крещатику, побродить по узким симпатичным улочкам, которые разбегались в стороны и поднимались вверх по склонам холмов. Было ужасно обидно, что он так и не сможет по-настоящему посмотреть Киев, интереснейший, как видно, город.

Академия действительно находилась неподалеку от Крещатика. Вернее, от одного из его концов, выходящего к Днепру. Пройдя эту замечательную улицу насквозь и повернув в соответствии с картой направо, Федя и Саша поднялись на высокий холм, оказавшийся крутым берегом Днепра. Вскоре они уже стояли перед очень красивым, наверное, старинным зданием, которое больше всего походило на загородный дворец — поместье какого-то князя из девятнадцатого века, но табличка на его широких дверях гласила, что это и есть Украинская Государственная Академия наук. Правда, все это было написано по-украински, но на сей раз разгадать смысл написанного не составляло никакого труда.

«Не пустят нас туда ни фига», — почему-то сразу решил Федя, но вслух ничего не сказал из опасения, что Саша тут же предложит еще одно очередное пари. А зря, мог бы ведь два рубля выиграть. Рубль за то, что они с Петькой тут будут разговаривать, и еще один, потому что их и вправду никуда не пустили.

Вахтер потребовал пропуск. И наверное, вся Сашина затея, казавшаяся такой многообещающей, оказалась бы совсем пустой, не появись в нужное время в нужном месте очень высокий человек с большой гладкой лысиной, блестящей даже в полумраке помещения не многим хуже, чем блестел под ярким июльским солнцем золотой купол колокольни, которую Федя углядел над крышами киевских домов с круглой площади на Крещатике. Человек-колокольня не обратил на ребят поначалу никакого внимания. Он прошел мимо вахтера, предъявив пропуск, в то время как Федя и Саша уже не качали права, а лишь тихо скулили, пытаясь вымолить для себя снисхождение, но неожиданно вернулся назад к вахте и спросил:

— А в чем дело? Чего хотят эти гарны парубки?

— Та шо? — ответил вахтер. — Сами ни разумиют шо. Митридата якого-то спрашивают. Бают, шо с Москвы до него приихалы.

— Митридата? — поразился лысый. Он, в отличие от вахтера, говорил совершенно по-русски, даже без какого-либо акцента, и «гарны парубки» прозвучали в его устах довольно фальшиво: было очевидно, что он произнес эти слова лишь для поддержания местного колорита. — Какого Митридата? — спросил человек-колокольня теперь уже непосредственно Федю и Сашу.

— Евпатора, — пояснил Федя, запомнивший это имя из рассказа Бориса Вениаминовича.

— А вы случайно не ошиблись дверью, молодые люди? — поинтересовался лысый, с любопытством глядя на ребят сверху вниз. — На прием к Митридату Евпатору в наше время нужно записываться через психиатра.

— Да мы знаем, что он давно жил, — не купившись на шутку, серьезно продолжал Федя. — Нам нужен Борис Вениаминович, археолог из Москвы. Он собирался сегодня ехать на раскопки в Пантикапеи и нас обещал взять, а его должна была туда везти машина от Украинской академии наук. Только мы разминулись, вот и пришли сюда спросить, где его искать.

— Знаете что, хлопцы, — похоже, лысый почему-то решил помочь им, — вы здесь постойте, а я сейчас пойду узнаю, у кого надо, по вашему вопросу. А потом или сам выйду, все вам сообщу, или пошлю кого-нибудь. Как, вы говорите, зовут вашего московского археолога?

— Борис Вениаминович.

— Отродясь про такого не слыхал, ну да их много. А фамилия?

— Мы не знаем.

— Странно, конечно, — пожал плечами лысый. — Ну ладно, ждите.

Махнув им рукой, он поспешил к широкой мраморной лестнице, которой заканчивался холл, и вскоре скрылся из виду. Больше лысый уже не появился, зато минут через пятнадцать по этой же лестнице сбежала молодая красивая девушка и направилась прямо к Феде и Саше.

— Кому тут Митридат нужен? — поинтересовалась она, видимо, для порядка, потому что кроме них никого вообще возле вахты не было.

— Ну, нам, — отозвался тоже для порядка Саша.

— Значит, это вы из Москвы? — уточнила девушка.

— Ну да, мы.

— Тогда слушайте, москали, никакого Бориса Вениаминовича здесь не было, о нем ничего не слышали и никаких машин от Академии наук никуда сегодня не отправляли. А экспедиция в Керчи на горе Митридат работает еще с конца апреля, и уезжали люди туда на поезде.

Понятно? — строго спросила она и, дождавшись унылых кийков, закончила: — Все. До свидания.

— С тебя рубль, — напомнил Федя Саше, когда ребята вышли на улицу.

— Ни фига подобного, — возразил опытный спорщик, — мы не спорили, ты сам не захотел.

Однако не выигранные Федей рубли были, конечно, совсем не главное. Главное было то, что след Петьки вместе с Борисом Вениаминовичем терялся окончательно.




Вот так неожиданно исполнилось Федино желание, но странным образом. После неудачного посещения Академии наук им с Сашей оставалось только прогуливаться по Киеву. Искать им больше было нечего, что делать дальше — непонятно. Озадаченные и растерянные путешественники долго бродили по высоким холмам над широкой рекой, мимо памятника князю Владимиру, когда-то крестившему в этом месте языческую еще Русь. С холмов спустились в район, чем-то напоминающий Старый Арбат и носящий вполне понятное русскому уху имя «Подол», вновь поднялись по Андреевскому спуску и, миновав красивую затейливую церковь, по одной из узких улочек опять спустились к Крещатику.

Устав бродить, несостоявшиеся археологи присели передохнуть у одного из фонтанчиков на той самой круглой площади, что так понравилась Феде.

— Знаешь, Федь, — сказал Саша, умываясь прохладной водой из фонтана. — Нет у нас с тобой другого выхода, как вернуться опять на вокзал.

— Ты думаешь, они туда тоже вернутся? — с надеждой спросил Федя.

— Не-а, просто надо нам их нагонять.

— Это как?

— Как ехали, на поездах. Поедем за ними в Керчь, ведь там, как я понял, этот Пантикапей находится?

— Кажется, там, — согласился Федя.

— Вот и поедем. Дай-ка вашу карту.

Федя достал из Петькиной сумки атлас автомобильных дорог, где заодно были указаны и все дороги железные.

— Вон видишь, — обрадовался Саша, исследуя возможные пути, — как хочешь добираться можем до Крыма этого. И так, и вот так, — он чертил пальцем по карте, — и вот этак. До Джанкоя как-нибудь да доедем, а там до Керчи одна только ветка идет. Там и каменоломни искать будем.

— А в каменоломнях мы их как найдем, если там тысячные партизанские отряды прятались? — уныло и устало протянул Федя.

— У тебя есть другие соображения? — Саша захлопнул атлас.

— Нет, — не раздумывая уже, согласился Федя, — пошли на вокзал.




Глава VI. У самого синего моря


Глаза саднило так, будто злой человек или жестокий беспутный ветер сыпанул Феде в лицо пригоршню мелкой песчаной пыли. Федя однажды испытал нечто подобное, прошлым летом в походе вместе с отцом, когда трясся по жаре в открытом кузове грузовика на колдобинах проселочной дороги по пути от Волгограда до Ахтубы. Сразу вспомнилось широкое поле, грязный кузов с красными пятнами давленых помидоров, тюки с упакованной байдаркой, на одном из которых они примостились вдвоем.

Впрочем, Федя не настолько еще потерял чувство реальности, чтобы не понять, что глаза саднит сейчас не от пыли, а с недосыпу. И не трясется он на хрипло завывающем от усердия и плохого здоровья автомобиле, а мерно покачивается на обшитой дерматином скамье местной электрички, все дальше уносящей его от Джанкоя в сторону Керчи. Вон и эфиопская чернявая шевелюра его нового друга покачивается в такт стука вагонных колес рядом с его плечом — Саша спит, привалившись к Фединому плечу и свесив голову. Легкий, как цыпленок, хотя и длинный, словно журавль. А вот у Феди заснуть, ну хотя бы задремать на двадцать минут, никак не получается.

Мысли вяло копошились в его голове сонными, обожравшимися до безобразия змеями. И самая толстая, чаще других выползавшая из клубка на поверхность, шипела вопросом, здорово или не здорово все то, что сейчас с ним, с Федей, приключается? Уже с полчаса он не мог найти ответа на этот вопрос.

С одной стороны, он путешествует — разве не об этом мечтали они с Петькой? Он уже в желанном Крыму, он столько успел пережить за эти несколько дней, столько увидеть нового, интересного — так много всего, что даже не может точно сообразить, сколько прошло времени с тех пор, как они с Петькой, попрощавшись с Сергеем Васильевичем, сели на автобус в сторону Одинцова. Интересно, сколько же все-таки дней они в пути?

Федя сосредоточился и начал считать растянувшиеся чуть ли не до бесконечности сутки. Это было очень не просто, мысли по-прежнему сплетались в клубок и мешали друг другу.

В первый день они познакомились с Сашей, а в первую ночь сели на поезд, где встретили Бориса Вениаминовича с Мишаней. Потом был Киев, и тем же вечером они сели на последнюю электричку, а ночевали в палатке, которую ставили в темноте посреди лесопосадки, растянувшейся вдоль железной дороги. Они сошли тогда с Сашей на станции, название которой Федя теперь забыл.

Так, значит, два дня он припомнил. А потом ночевали они еще раз или нет? С утра Сашка торговал в электричках кроссвордами. Потом они завтракали или обедали, в общем, ели. Потом опять электрички, станции, вокзалы, мороженое, пепси, грязное семейство цыган, заполнившее почти весь вагон, опять станция, на которой Сашка выклянчил у бабки-торговки немного первой черешни — стыдно было, будто это он, Федя, просил, ели-то вместе. Однако вкусно.

Так ночевали еще или нет? Ах да, точно! Опять в палатке, еще костер жгли. Сашка настоял на ночлеге, говорил, до Крыма уже недалеко, лучше с утра отправиться, чтобы попасть в Керчь днем. Федя-то хотел подсесть проверенным методом на пассажирский, но дал себя убедить. Спал он всего часа два, ну максимум три, потом проснулся от холода. Вылез из палатки, поднялся на насыпь и увидел с другой стороны полотна в кустах целый выводок смешных, бестолковых лисят, под присмотром мамаши-лисы вышедших на прогулку. Все-таки здорово, путешествие получалось совсем настоящим.

Но это только полправды. Все ли так лучезарно в этом путешествии? А исчезновение Петьки с незнакомым археологом? А родители, которые могут случайно открыть их тайное предприятие? А ложь, которая давит его исподволь, но постоянно?

Кстати, не пора ли уж и позвонить домой? Нет, он насчитал три дня, а выехали они в понедельник, значит, теперь только четверг. Родители еще не волнуются, он обещал позвонить им в субботу. Значит, врать в открытую придется лишь послезавтра.

Федя вздохнул, но тут же вдруг встревожился. А сколько может стоить телефонный звонок из Керчи? Он разозлился на себя за то, что нерасчетливо тратил и без того скудные финансы. Их может до субботы и не хватить. Надо экономить.

Не здорово это все: насчет родителей, лжи и финансов. Очень не здорово. Но хуже всего, что Петька пропал.

Федя глянул в окно на уныло плывущую мимо ковыльную степь. «Тоже мне Крым, — подумалось ему, — стоило ли ехать в такую даль ради пыльной пустыни?» Впрочем, впереди, может быть, в получасе езды раскинулось такое же бескрайнее море, и это немного согревало ему душу. Но Петька, Петька — его отсутствие все перечеркивало. Как он теперь объявится в Москве? Что скажет? Удрали в Крым, и Петька пропал? Как он его родителям в глаза смотреть будет? Своим-то уж ладно, простят…

Черт бы побрал этого археолога с его сокровищами из подземелья. Не встреть они Бориса Вениаминовича, все бы могло обойтись благополучно. Это Сашка его отыскал, эфиоп питерский!

Федя глянул еще раз на качающуюся рядом пышную шевелюру и поправил спящего движением плеча.

— Чего? — не разлепляя глаз, спросил Саша.

— А ничего, спи, — мрачно ответил Федя. Саша скрестил руки на груди, сунув узкие ладони себе под мышки, подобрал одну ногу, подсунув ступню прямо в обувке под свой тощий зад, и в этой новой причудливой позе опять привалился к Фединому плечу.

«Везет, — подумал Федя, — дрыхнет. Мне бы так». Он устало зевнул и в который раз вперил неусыпные очи в ковыльную степь.

Да-а, странно это всё, что приключилось с ними в Киеве у вокзала. Ведь видел их Витаминыч, Федя почти уверен, что видел. А может, нет? Может, не заметил? Поди теперь разберись. Но еще более странно, что об этом маститом искателе кладов слыхом не слыхали в Украинской Академии наук. Что, если он совсем не тот, за кого себя выдает, этот Витаминыч? Что, если он их по всем статьям накалывал? Тогда дело тухлое. Не найти им Петьку. Зачем он только понадобился этому археологу? Неужто и вправду по щелям за сокровищами лазать? Но почему тогда он забыл про них с Сашей? Вон Сашка какая глиста, не то что в щель, в мышиную нору просочится.

Темное это дело, непонятное. А вдруг приедут они в Керчь, найдут эти замечательные каменоломни, а никакого Бориса Вениаминовича там и нет? И Петьки, соответственно, тоже. Что тогда? А может, они и там, тогда все не так уж и плохо. Но с другой стороны…

Федя в рассуждениях вернулся к тому же, с чего начал. И снова глянул в окно — все та же бескрайняя степь. Мысли-змеи ползали по замкнутому кругу. Самая толстая походила на питона, но ядовитого, хотя таких питонов не бывает, это он точно знал. Значит, это не питон, а королевская кобра. Или гюрза? Наверное, гюрза. Откуда в Крыму кобры королевские? А гюрза-то тут в степи водится? Может, и водится. Ну да, точно. Вот она ползет — толстая, черная, с лоснящимися боками, видать, от хорошего питания. Небось она и проглотила Петьку, поганая. Или только ужалила до смерти и отъела кусочек, вряд ли гюрза может заглотить Кочеткова всего целиком. Ей такого паренька на полжизни хватит. Ну точно, вот он, Петька, лежит в ковыле. Совсем недвижим. Нет, гляди-ка, шевелится. Вон голову поднял. Смотрит жалостливо, и глаза какие-то влажные, будто от слез.

— Федь, а Федь, змея меня в ногу укусила, ты глянь, что у меня от ноги осталось?

— Нет ни хрена. — Он с ужасом разглядел нижнюю часть распростертого в траве друга. — Нет у тебя ноги — култышка.

— Нога! — охнул Петька, единым взмахом вскочив со степного ложа, и тут же упал прямо на Федю. — Нога моя, нога! — голосил он, — Ох, блин, нога! Не чувствую ноги. Вот блин, не чувствую ноги! Федь, ноги не чувствую. Блин! Не чувствую ноги! Слышь, Федь, как отрезали ногу-то…

Петька повис на Феде всей своей тяжестью, повалил его на бок, и под головой у Феди оказался холодный ровный камень.

— Нога! Елки зеленые!

Федя проснулся. На нем действительно кто-то лежал, причитая, а сам он прижался щекой к оконному стеклу, свернув набок голову.

— Нога, нога, — продолжал повторять навалившийся человек.

— Какая нога? — зло прогудел Федя и откинул с себя не опознанное пока тело.

— Моя нога, Федь, — пожаловался Саша. — Отсидел ее на фиг, до сих пор словно ватная.

Электричка резко качнулась и остановилась, Саша опять по инерции навалился на Федю. Сидевший же напротив человек, наоборот, поднялся и шагнул к проходу между скамейками, где уже толпились люди.

— Где это мы? — еще не совсем проснувшись, спросил Федя.

— Это Керчь, молодые люди, — ответил кто-то невидимый из-за его спины. — Поднимайтесь — конечная.

— Приехали, — констатировал Саша.




На перроне Саша еще прихрамывал — вылитый Паниковский в исполнении Гердта, только черный. Толпа недавних пассажиров электрички сама несла их к выходу с вокзала.

— Куда теперь? — остановился на привокзальной площади Саша.

— Ясно куда, — ответил Федя, — искать гору Митридат.

— Давай сначала пожрем, — не согласился ненасытный эфиоп.

Федя давно подметил, что тощие зачастую едят куда больше толстых. Они всегда голодны, словно бездомные коты. Саша регулярно подтверждал это правило. «Теперь понятно, почему Эфиопии не хватает гуманитарной помощи, — думал, глядя на него, Федя. — Попробуй прокорми этакую прожорливую национальность. Интересно, Пушкин тоже все время хотел есть или его русская кровь все-таки заглушала африканскую?»

Федя извлек из кармана джинсов свой пополневший полиэтиленовый пакетик с остатками денежных средств. Пакетик пополнел не потому, что этих средств прибавилось. Несмотря на то что Саша еще дважды пускался по пути в комерческие предприятия, с неизменным успехом торгуя среди пассажиров электричек брошюрами с кроссвордами, средства убывали с пугающей быстротой. Пакетик же распух вследствие размена рублей на гривны с украинскими «котиками», где вместо Георгия Победоносца на реверсе монетки красовался украинский трезубец.

Федя пересчитал наличность: финансовый кризис неумолимо приближался, но на проживу, точнее, на скудное пропитание пока еще хватало. И все же надо было экономить.

— Ладно, давай пожрем, — махнул рукой Федя, зная, что спорить бесполезно.

Закусывать устроились на первой попавшейся лавочке под колючим южным кустом. Наверное, это была акация, а может быть, и нет — Федя никогда не интересовался всерьез ботаникой, наука о растениях казалась ему какой-то девчачьей. За трапезой обсуждали положение дел и видимые перспективы.

— Куда теперь двинемся? — поинтересовался Саша, давая краткую передышку своим челюстям. — Где мы Петьку искать будем?

— Ясно где, в каменоломнях.

Следующий вопрос Федя услышал лишь через полторы минуты, когда Сашины челюсти взяли очередной тайм-аут.

— А каменоломни-то где?

— Сейчас посмотрим.

Федя достал из Петькиной сумки старую карту Советского Союза, где Крым еще значился частью огромного государства, и «Атлас автомобильных дорог» — это было все, чем они с Петькой располагали, пускаясь в авантюрное путешествие. К Фединому разочарованию, карты впервые подвели его: никаких каменоломен в окрестностях Керчи и вообще в Крыму на них обозначено не было.

— Черт его знает, где их искать, — пробурчал он. — Придется опять спрашивать кого-то.

— Зачем «кого-то», — не согласился Саша, — надо подняться на гору Митридат, найти место раскопок, о котором нам говорили в академии, и расспросить археологов про каменоломни.

— Так они и скажут, — усомнился Федя, — если уж об этом Витаминыче в самой Академии наук ничего не знают. Я знаешь что думаю?

— Что?

— Что он решил себе загрести не только «малую толику археолога», а вообще все сокровища этого царя. Если найдет, конечно.

— С чего ты взял? — Саша даже прекратил жевать, настолько его заинтересовало Федино предположение.

— Ну подумай сам, как-то все странно очень. О такой замечательной экспедиции никто не знает. Нет, может, у него и есть сообщники в Украинской академии наук. — Федя так и сказал — «сообщники», это слово как-то само сорвалось у него с языка. — Но тайные.

— Тайные? — удивленно переспросил Саша, окончательно забыв о еде.

— Ну да. Какие же еще, если о них там никто не знает. Они небось себе все решили захапать.

— А нам он зачем о кладе рассказывал?

— Он же сам сказал зачем. Чтобы мы в щели эти просачивались — за сокровищами Митридата лазали.

— А что ж он нас не дождался? С одним Петькой уехал…

— Вот это загадка. Погоди! — Федю вдруг осенило. — Мы же рядом с ментами стояли и разговаривали с ними. А он мог подумать, что нас задержали, он ведь знает нашу историю.

— Какую историю? — не понял Саша.

— Ну, что мы зайцами путешествуем. А если он сам пустился на тайное дело, то ему не с руки с ментами-то связываться. Ну ты сам подумай!

Саша молча принялся за следующий кусок вареной колбасы, лихо отхватив его перочинным ножом от купленной Федей четвертинки большого батона.

— Может быть, ты и прав, — задумчиво произнес он, покончив с новой порцией пищи. — Может, и прав. Так, значит, нам и здесь археологи ничего не скажут?

— Почему не скажут? О Витаминыче не скажут, а о каменоломнях почему не сказать? О них небось здесь вообще все знают.

— Так зачем же нам переться на эту гору Митридат? — высказал здравую мысль Саша. — Давай спросим местных, и все.

— Нет, — не согласился Федя, — давай проверим. Если об этом Витаминыче никто ничего не знает и среди археологов, то, значит, я все правильно вычислил. Доедай и пошли искать эту гору.

— Я уже доел. — Саша стряхнул крошки с колен. — А гору, чего ее искать? Вон она, наверное.

Саша указал рукой на возвышающийся над городом холм, окруженный домами, с бегущей по его крутому боку до самой вершины белой лестницей.

— Ты думаешь, это она? — засомневался Федя.

— А вот мы сейчас спросим, — последовал своему принципу Саша.

Холм действительно оказался той самой горой, на которой трагически окончил свои дни древний понтийский властитель, и первый же прохожий, к которому обратился Саша, подробно объяснил, как им на эту гору забраться. Больше того, распознав в мальчиках приезжих, он стал до того любезен, что тут же предложил сдать им комнату в городе за «символическую» плату десять долларов в сутки. Ясное дело, приезжие отказались.

— Слышь, — взволнованно тронул за плечо Федю Саша, когда неудавшийся рантье отправился своей дорогой. — Ты… это… когда мы археологов отыщем, не очень-то распространяйся про клад.

— Почему?

— Потому что вдруг Витаминычу больше, чем всем остальным, об этом кладе известно. Помнишь, как он в поезде про Аристобулла Мирмекийского рассказывал? Помнишь? Ну, тот, что про Митридата писал.

— Ну, помню, — кивнул Федя, еще не понимая, куда клонит его товарищ. Он только удивился, как внимательно, оказывается, слушал этот несерьезный болтун Бориса Вениаминовича. Даже про Аристобулла Мирмекийского помнит, имя которого сам Федя очень быстро забыл, еще в купе археолога, только сейчас и вспомнил.

— Тогда обрати внимание, — продолжал Саша развивать свою мысль, — Витаминыч говорил, что это очень малоизвестный автор. Может, его, кроме Витаминыча, никто и не читал, а?

— А вот мы и о Аристобулле археологов спросим, — тут же завелся Федя.

— Только про клад им ничего не говори, — чуть ли не взмолился Саша.

— Ладно, ладно, идем. Куда, этот мужик говорил, надо дальше-то поворачивать?

Хотя гора Митридат была видна почти отовсюду, подобраться к ней оказалось не так уж и легко. Несмотря на объяснения прохожего, Федя с Сашей потратили немало времени, путаясь в незнакомых улицах города. Жарко было ужасно, и, когда наконец путешественники вышли к белым ступеням высокой лестницы, карабкающейся до самой вершины именитой горы, Саша уже опять хотел есть, а пить хотели они оба.

— Купим колу и чего-нибудь пожевать, — предложил Саша, заметив ларек с напитками.

— На фиг, — стоически отрезал Федя, — сначала отыщем раскопки, поговорим с археологами, а там видно будет. Экономить теперь надо, — все-таки пояснил он.

— У-у, Матроскин, — надулся Саша. — Как ты археологов-то искать собираешься?

— А вот влезем на гору, осмотримся и увидим оттуда место раскопок, — заявил Федя и решительно поставил ногу на первую ступень.

…Подъем на гору измотал ребят окончательно, они еще сдуру спешили поначалу, изредка обгоняя группки и пары таких же безумцев, отважившихся на восхождение по летней жаре. Сверкающее за спиной море только усугубляло мучения, словно издеваясь над ними — вот оно, рядом, а не искупаешься.

— Слышь, Матроскин, — опять завел неподобающий разговор Саша, опускаясь на ступеньку уже у самой верхушки горы. — Давай отдохнем.

— Ладно, — нехотя согласился Федя, но садиться на ступеньки не стал, а развернулся лицом к морю и городу.

Керчь у его ног раскинулась серой птицей. Вместе с левым ее крылом город убегал далеко в море, наверное, полуостровом. Там вдалеке возвышалось над крышами больших корпусов скопление заводских труб, многие, хотя не все, выпускали в небо длинные и густые хвосты серого дыма. «Тоже мне курорт, — подумал Федя, — а еще называют Крым здравницей». И все же, несмотря на трубы, картина была величественной и красивой. По правую руку крыло города тоже растянулось очень далеко, но почти параллельно горе Митридат, и все-таки было отчетливо заметно, что берег постепенно закругляется. «Керченский залив», — всплыло откуда-то из глубин Фединой памяти. Почти в центре птицы, там, где у нее должна быть голова, у самого берега, казалось даже, прямо из морских вод, поднимался какой-то гигантский, непонятного Феде назначения постамент. А совсем недалеко от него был виден заполненный людьми пляж. «Конечно, — с завистью подумал Федя, — там сейчас половина города, и уж точно почти все отдыхающие». Сам город прятался от жары под серыми плоскими крышами современных домов, и лишь у самого подножия горы дома сильно мельчали и появлялись крыши двускатные. Здесь, видимо, еще сохранились какие-то районы старого города. Федя сверху разглядел узкие извилистые улочки среди этих домишек с белыми стенами, и ему сразу же захотелось побродить по ним. Можно даже и в одиночестве…

А дальше за городом сияло под солнцем рябое зеркало моря. И по этому зеркалу тихо скользили в разных направлениях три корабля. Один совсем близко, а два далеко. И за ними, за дальними кораблями, Федя увидел какие-то темные, почти черные гребни. Там явно была земля. «Ну не могу же видеть другой берег моря, — удивился он. — Наверное, это какие-то острова».

— Купаться-то когда будем? — оторвал его от созерцания окрестных красот Саша. — Все же к морю приехали.

— Когда дело прояснится, — кратко ответил Федя. — Пошли.

Одним коротким броском, не дожидаясь больше товарища, он покончил с треклятым подъемом и остановился перед высоким четырехгранным обелиском, возносящимся одиноким серым клыком в самом центре вершины.

— Тут памятник! — крикнул Федя, обернувшись через плечо.

— Ага, тем, кто сюда дошел, — угрюмо сострил Саша.

— Нет, кажись, в честь каких-то военных событий. При нем пара пушек.

Это действительно оказался обелиск Славы в честь воинов отдельной Приморской армии и моряков, павших в боях за освобождение Крыма во время Великой Отечественной войны. Потаращившись на памятник и в первую очередь на пушки, Федя осмотрелся в поисках следов археологических раскопок. Совсем недалеко он увидел много рассыпанных по вершине старых камней — наверное, это и было как раз то, что они искали.

— А где ж все? — растерянно спросил подошедший Саша. Очевидно, он имел в виду археологов, потому что люди кроме них на вершине горы Митридат все-таки были — человек пять подле памятника любовались панорамой города и еще несколько, по виду туристы, ходили вокруг остатков древней столицы Боспорского царства.

— Да, это не те, — согласился с ним Федя.

— Погоди, а это кто? — Сашка указывал пальцем туда, где из-за одного из камней выглядывало нечто похожее на широкополую шляпу.

— А пошли посмотрим, — тут же предложил Федя.

За камнем скрывался заросший густой бородой человек, на голове у которого красовалась старая, почти потерявшая под солнцем свой цвет панама — такие носят в южных районах российские пограничники, — а широкие плечи прикрывала от ожогов такая же выцветшая и линялая майка. Бородач сидел на корточках у какого-то ящика, наполненного, как показалось Феде, осколками камней и землей, и перебирал содержимое, целиком углубившись в свое занятие.

Выбирать не приходилось — на вершине горы лишь этот загорелый бородач подходил, по мнению Феди, под образ археолога. Стало быть, ему и надо было задавать вопросы.

— Здравствуйте, — поздоровался Федя.

— Ой! — вскрикнул человек, вздрогнув всем телом, и едва сохранил равновесие на корточках. Даже руки в стороны расставил, словно изобразил из себя самолет. — Фу ты, напугал, — глянул он на Федю из-под изрядно помятых полей панамы.

— Извините, — смутился Федя и вежливо продолжал: — Извините, а где все?

— Кто все? — вопросом на вопрос ответил бородач.

— Археологи, — пояснил Федя.

— Археологи? — удивился его собеседник. — Ну, я археолог, а остальные купаются. Кто ж по такой жарище работает? А вам-то зачем?

— Нам? — Федя оглянулся на Сашу, как бы в поисках помощи: все подготовленные загодя слова вылетели у него из головы, наверное, он растерял их при подъеме на гору. — Мы это… Мы спросить хотели.

— Ну, — подбодрил его бородатый археолог.

— Вы Бориса Вениаминовича не знаете? — выпалил из-за Фединого плеча Саша.

— Кого-кого? — Археолог медленно поднялся в полный рост и стал сразу почти на голову выше Саши, о Феде и говорить было нечего.

— Бориса Вениаминовича, — опять взял в свои руки инициативу Федя: ему действительно стало легче, когда Саша тоже вступил в разговор. — Он археолог из Москвы, приехал сюда в экспедицию, с ним еще двое ребят было.

— Нет, мужики, — покрутил бородой археолог, — такого я не знаю. По крайней мере, у нас такого нет. Да и вообще в нашей партии никого из Москвы нету, может, он в Феодосии или на горе Илурат работает.

— А каменоломни там есть? — тут же спросил Саша.

— Где? — уточнил археолог.

— Ну, в Феодосии или на Ирулу… Иру-ла… — запутался в незнакомом названии Федя.

— Нет, — перебил археолог, — ни там ни там нет каменоломен. На Илурате — развалины крепости, а в Фео… — Но и он не договорил, потому что Саша перебил его новым вопросом:

— А где ж эти каменоломни?

— Большие каменоломни есть неподалеку, в Старом Карантине, — ответил, пожав плечами, археолог. — Только я что-то не слышал, чтобы сейчас там кто-то копался. Я бы знал, до Карантина рукой подать. Вон там, за Камышбурунским металлургическим. — Бородач махнул рукой примерно в ту сторону, где Федя видел с горы скопление дымящих заводских труб. И Феде показалось, что он уже где-то когда-то слышал это чудное и вместе с тем красивое название — Камышбурун.

— А как туда добраться? — поинтересовался он.

— Ты что? — Саша дернул его за рукав. — Ты что? На фига? Нам не туда, нам Аджимумушинские каменоломни нужны.

— Аджимушкайские, — улыбаясь, поправил археолог. — Это они и есть. Туда автобус ходит.

Спустя минуту Федя с Сашей уже мчались в обратный путь с горы Митридат, и тщетно кричал им вслед бородатый человек в выцветшей майке: «Мужики! Ради Бога! Не лазайте туда!»

— Купаться! — с энтузиазмом предложил Саша, едва они достигли подножия горы.

— Ну уж нет, — охладил его Федя.

— То есть как?

— На автобус можем опоздать. Дело уже к вечеру.

Жара действительно начинала спадать.

— Федь, ты чо?! — возмутился Саша. — Мы в Крыму или нет?

— Кто-то вообще в Эфиопию собирался, — напомнил Федя цель Сашиного путешествия. — Сначала в Карантин этот поедем, раз недалеко. Небось там тоже море рядом, а нет, так утром искупаемся.

Федя все-таки настоял на своем. Можно сказать, наступил себе на горло. Ему и самому хотелось поскорей окунуться в море, о котором он мечтал уже несколько месяцев… Только Федя понимал, что купание здесь без Петьки будет ему не в радость. Поэтому он и спешил к автобусу. Окончательно помрачневший Саша нехотя согласился.




Оказалось, что Старый Карантин, бывший в прежние времена отдельным селением, уже входит в состав города Керчи, хоть и находится на самой окраине. Но чистенькие дома все из того же белого камня выглядели здесь совсем не по-городскому. И море было где-то рядом, его запах наполнял улицу, по которой шли Федя и Саша. Федя сразу понял, что это пахнет морем, хотя ни разу раньше на море не был.

Понемногу смеркалось, воздух утрачивал прозрачность, дома, кусты и редкие в этом месте деревья казались в сумерках какими-то призрачными. Листья акаций, немного похожие на листья подмосковных рябин, теряли перистость, их ветви сливались в одну темную массу.

Ребята медленно брели, куда ноги несут, уже не зная, куда и зачем. Они прибыли на место.

Где-то рядом скрываются под землей длинные темные пещеры, целый город без солнца. Но искать их уже поздно, да, может быть, и ни к чему. Кто знает, где остановился искатель кладов Борис Вениаминович? И здесь ли он вообще? Быть может, весь проделанный Федей и Сашей путь окажется пустой тратой времени и сил…

— Пошли купаться, — предложил теперь Федя.

— Угу, — вяло согласился Саша, понемногу утративший к вечеру обычную бодрость, — наверное, тоже устал.

Они вышли к морю, которое тихо шумело, шевелилось, шуршало, жило. И Федя понял, что он никогда уже не пожалеет о затраченных усилиях. Только одно немного смутило его, море-то было морем: теплое, соленое, пахнущее тем самым запахом, по которому Федя догадался о его близости. Но почему-то оно не было бескрайним. На горизонте, за широким пространством темной, но вовсе не черной, а скорее какого-то бирюзового оттенка воды, в наступающей темноте светились и немного мерцали яркие электрические огни. И это были не корабли, там кто-то жил. Там, вдали, Федя видел другой берег моря.




Глава VII. Мирмекийская карта


Они искупались и поставили палатку прямо на берегу, в трех десятках шагов от кромки воды. Размеренный шум прибоя говорил о покое и надежности этого мира. Морской песок на пляже сохранял остатки тепла, пролитого солнцем за долгий и жаркий июльский день. Наверное, поэтому Федя, едва устроившись, даже без спальника, под темным сводом палатки, сразу согрелся, успокоился и уснул без всяческих сновидений.

И все-таки к утру он замерз. Первым, правда, опять замерз Саша, Федя понял это по тому, что тот, как в купе Бориса Вениаминовича, не просыпаясь, начал все теснее приваливаться к нему. Федя скинул с себя теплолюбивого соседа, но вскоре и сам почувствовал подлый утренний холодок, пробирающийся под майку. Он не поленился и натянул свитер, а потом и куртку — всю теплую одежду, захваченную из дома. Но уснуть по второму разу надолго ему не удалось. Сашка опять предпринял попытку согреться под его боком, да и растраченное тепло больше не возвращалось. Осознав бессмысленность дальнейших усилий, Федя нехотя поднялся и вылез из палатки.

Он сразу заметил, что за ночь море отступило с занятых прошлым вечером позиций — облюбованный ими для ночлега небольшой песчаный пляжик значительно увеличился. На том месте, где вчера кончалась вода, бурыми полосами лежали безжизненные водоросли и запутавшаяся в них всякая мелкая грязь вроде пачек от сигарет, пробок из пластика, каких-то бумажек. «Отлив», — догадался Федя. До сих пор он только слышал об этом явлении от взрослых да изучал его когда-то на уроках географии. Теперь наблюдал вживе.

Тишина царила вокруг, лишь изредка откуда-то доносились визгливые выкрики чаек. Море больше не шумело. Спокойной равниной раскинулось оно у самых ног, и теперь Федя ясно увидел за мутным пространством воды очертания темных гор. «Да это же Керченский пролив! — понял наконец Федя ограниченность моря. — Это его другой берег видать. Там еще Тамань, где когда-то жил Лермонтов». Как он забыл, они ведь с Петькой все это видели на карте. Правда, тогда они собирались ехать в Ялту, и эта часть Крымского полуострова мало их интересовала.

«Искупаться, что ли», — подумалось Феде: он вспомнил, что речка у него на даче поутру обычно казалась теплее воздуха. Наверняка в море так же. «А ведь тут сразу два моря встречаются, — еще догадался он, — значит, я сразу в Черном и Азовском могу искупаться. То ни в одном, а то сразу в двух».

Федя быстро скинул с себя всю одежду, оставшись в одних плавках. Как ни странно, он теперь не чувствовал разбудившего его холода. Федя еще раз бросил взгляд на другой берег пролива и уверенно двинулся вперед по следам отступившего моря.

Первое же соприкосновение с водой подтвердило его догадку. Да, море было теплым и ласковым, как парное молоко. Жаль только, мелко было, топать и топать до того места, где можно плюхнуться и погрузиться в тепло целиком. Феде пришлось пройти не один десяток шагов, когда ему стало по пояс. Он вытянул вперед руки и уже хотел оттолкнуться и нырнуть, как вдруг услышал чье-то громкое «Эй!».

— Эй! Эй! — голосил кто-то у него за спиной с берега, и крики все приближались. — Эй, постой!

Федя обернулся и радостно обмер.

— Петька! Это ты, что ль?!

— Нет, это Дядя Степа. — Верный своим шуткам, Петька остановился у самой кромки воды. — Вылезай! Где Сашка?

— Погоди, дай хоть окунусь, — вспомнил о задуманном Федя, отвернулся и сразу нырнул. Ему стало легко-легко, будто все злоключения мгновенно смыла теплая вода. Когда он вынырнул и снова обернулся, то увидел, что Петька в лихорадочной спешке стаскивает с себя одежду и тоже собирается последовать его примеру. Так что первый их разговор после не очень-то долгой, но такой волнительной разлуки состоялся в соленых водах на стыке морей.

— Куда вы пропали?! — прокричал на ходу Петька. Он бежал к Феде по мелководью, поднимая фонтаны брызг.

— Это ты сначала пропал, а потом уехал куда-то, — возразил Федя, восстанавливая истинную очередность событий.

— Меня обманул тот мужик, у которого я деньги менял! Почти на сотню нагрел! — тараторил Петька. — Я за ним погнался и чуть в милицию не загремел! Меня Борис Вениаминович выручил! Я теперь его сын! А потом он меня увез.

Последнюю фразу Петька сказал уже спокойным голосом, потому что добрался наконец до поджидавшего его Феди.

— Та-ак… Вот этого я не понял. — Федя, нежившийся, лежа на спине, окунулся и стал на колени. Так ему было по шею.

— Чего не понял? — Петька присел рядом с ним.

— Какого хрена вы уехали? Вот чего я не понял. И Сашка не понял. Мы тебя ждали-ждали, когда ты исчез, потом пошли искать. А как только увидели, ты — нырь в машину с этим Борисом Вениаминовичем и отчалил. Вы что, нас не видели?

— Не видели, — растерянно пробормотал Петька.

— Не бреши!

— Я не брешу, правда не видели.

— И Витаминыч не видел?

— Откуда? Если бы видел, сказал бы.

— Все равно, — до конца не поверив услышанному, продолжал возмущаться Федя. — Все равно, на фига вы уехали? Подождать нельзя было?

— Борис Вениаминович сказал мне, что вас уже забрали.

— Куда забрали? В милицию?

— Зачем в милицию, — сделал круглые глаза Петька. — Вас должна была другая машина забрать. Она раньше подъезжала. Вперед нашей. Ну той, на которой мы сюда приехали. Мы бы в одну все не влезли. Вот тогда бы нас точно ГАИ на трассе остановило.

Кое-что начинало проясняться, но сомнения все-таки еще мучили Федину душу.

— А где ж эта машина? — недоверчиво спросил он.

— А вы разве не на ней?

— Не на ней, — зло буркнул Федя. — Не было никакой машины.

— Тогда я не знаю, — озадаченно протянул Петька. — Мы тоже ее не видели. До сих пор не видели. Борис Вениаминович думал уж, что-то случилось, или, говорил, они приехали на базу, что на горе Митридат. Собирался сам туда сегодня ехать. Только теперь уж не надо. Кстати, как вы тогда сюда-то добрались?

— Как-как, — зло передразнил Федя, — на электричках, старым способом.

— Ну ладно, что ты психуешь? Все хорошо, что хорошо кончается, — примирительно сказал Петька. — Главное, что мы опять вместе.

В принципе он был, конечно, прав, но засевшее в душе у Феди ржавым гвоздем подозрение не хотело рассасываться и исчезать окончательно. Почему ж о Борисе Вениаминовиче ничего не знал тот бородатый археолог с места раскопок на горе Митридат? А с другой стороны, Витаминыч ведь сам туда собирался? Короче, кое-что в этой истории оставалось Феде неясным, но он решил отложить выяснение мелких деталей до будущих времен. Действительно, Петька нашелся, и это главное.

Тем временем на песчаный бережок вылез разбуженный Петькиными криками Саша и, радостно заверещав, врезался в воду рядом с ними. Творческая компания опять была в сборе.




Куда как веселее, чем вчера, шагал теперь Федя рядом с Петькой среди белых домиков. Кочет трещал без умолку, как Ленка, староста ихнего класса, на переменах. Полдороги он слова не давал сказать ни Феде, ни Саше, зато сам выкладывал все: как его накололи при размене денег, как он гнался за обидчиком, как сбил пацана, как его поймали и чуть не сдали в милицию и как его выручил Борис Вениаминович, выдав за своего сына. Потом он очень кратко поведал, как они не нашли на площади Федю и Сашу и уехали в Керчь, считая, что те уже мчатся туда же впереди них на другой машине. Потом, упустив дорожные впечатления, Петька перенесся сразу в Старый Карантин и рассказал, как они устроились в доме у какого-то мужика, обмолвился о Мишане — тот, мол, все время что-то жует, как корова, — и наконец сказал, что очень скоро, наверное завтра, они приступят к поискам сокровищ царя Митридата; будто бы Борис Вениаминович уже ходил с хозяином дома на разведку и нашел совсем неподалеку от Старого Карантина часть катакомб, почти полностью совпадающую с Мирмекийским планом. Тут Саше все-таки удалось вставить словечко.

— С каким, с каким планом? — переспросил он.

— С Мирмекийским. Ах да, вы же еще не знаете! — спохватился Петька. — У Бориса Вениаминовича есть то, чего больше ни у кого другого нет. У него есть ключ к поиску клада Митридата. И ключ этот — карта, точнее, план из книги Аристобулла Мирмекийского. Помните, он нам про Аристобулла в поезде рассказывал? И еще сказал тогда, что у него есть план. То есть когда про план, это он про себя говорил, а не про Аристобулла. И я не понял сразу, какой план, думал, только план действий, поэтому и не очень-то верил в его затею. Но оказалось совсем другое.

«И этот все помнит, — отметил про себя Федя. — Тоже клад хочет найти». Он оглянулся на Сашу — тот слушал Петьку как бы снисходительно, легкая, почти презрительная улыбка кривила левый уголок его губ. Но глаза у Саши были совсем другими. Федя прочел в них то, что взрослые называют «неподдельным интересом» и «крайним вниманием».

Петька тем временем продолжал свой рассказ.

— Мне Витаминыч, — говорил он, — про этого Аристобулла и его книгу еще полдороги распространялся. Книга его очень старая, сохранилась не целиком, остались лишь отдельные несвязные фрагменты. В одном из них, большом, как раз рассказывается о Митридате и его смерти. Оказывается, он отравиться хотел, да ничего у него не получилось, потому что он всю жизнь накачивал себя противоядием. Оно так и называется — противоядие Митридата. Поэтому ему и пришлось просить своего наемника, чтобы тот его прирезал. Ну, да это к делу не относится. Главное — другое. Главное, что вслед за этой историей какой-то кусок книги утрачен. Ученые считают, что большой, но Борис Вениаминович догадался, что маленький, там просто что-то с нумерацией главок понапутано. А самое интересное, что следующий фрагмент книги Аристобулла — это всего один лист, на котором и текста-то нет — только начерченный план чего-то непонятного. Витаминыч говорил, что этот чертеж или рисунок ученые трактуют по-разному. Одни считают его планом пантикапейских зернохранилищ, другие — планом усыпальницы боспорских правителей, третьи утверждают, что там изображена система каналов и акведуков, с помощью которой на поля жителей Боспорского царства подводилась пресная вода, а один чудак даже решил, что это план космодрома для кораблей инопланетной цивилизации. Но только Борис Вениаминович думает совсем по-другому. Он считает, что это план части катакомб, где и укрыты сокровища Митридата. И, кажется, вчера его предположение почти подтвердилось: он нашел тут недалеко подземные коридоры, в точности повторяющие рисунок на плане.

Неожиданно Саша рассмеялся и во второй раз перебил Петьку.

— Что-то уж очень быстро Витаминыч отыскал в длиннющих коридорах то, что ему нужно. Пришел и сразу нашел; так, Петенька, не бывает, — высказал он лишь малую долю сомнений, смущавших и Федю.

— И вовсе нет! Вовсе нет! — Бросившись на защиту Бориса Вениаминовича, Петька так возбудился, что в прямом смысле слова начал брызгать слюной — шедшему рядом Феде даже пришлось вытирать щеку. — Во-первых, Витаминычу помог Андрей, ну, хозяин дома. А они давно знакомы, и Андрей это место чуть ли не полгода искал, когда Витаминыч в Москве был.

— Так они вместе, что ли, клад ищут? — спросил посерьезневший Саша.

— Ага, — кивнул Петька, — и еще Сергей Сергеевич, ну, тот, который вел машину, он сейчас куда-то уехал. Он тоже археолог, только из Киева. Ну, из ихней академии.

Саша с Федей переглянулись. Федя украдкой приставил указательный палец к губам и подмигнул так, чтобы Петька не видел. Он понял, что творилось в этот момент в голове у Саши. Наверняка тот тоже вспомнил, что никаких машин от академии в Крым не посылалось, а тот факт, что за рулем автомобиля, на котором приехали Петька и Борис Вениаминович, сидел не профессиональный шофер, только усугублял Федины подозрения. Но в то же время Федя пока не хотел разрушать Петькину веру — пусть сначала еще что-нибудь расскажет, ни о чем не подозревая, а они с Сашей послушают.

Но Петька на некоторое время замолк, видно, подбирая в уме аргументы получше в защиту археолога. Он явно заразился распространенной болезнью, которую принято именовать «золотой лихорадкой». Федя решил ему помочь.

— А ты сам план этот видел? — спросил он.

— Видел, — с гордостью кивнул Петька. — Мне его Борис Вениаминович в машине показывал. А на привале советовался даже.

— Это в чем же он спрашивал твоего совета? — все так же немного презрительно спросил Саша.

— В том, где искать сокровища. В каком из ходов.

— И ты, конечно, оказал очень важную помощь этому археологу, — продолжал язвить Саша.

Петька, конечно же, почувствовал недоверие и насмешку. Вообще-то, скорее, это было его амплуа, по крайней мере в школе, — задирать всех подряд, в том числе и друзей. Но что поделаешь, искренняя вера во что-нибудь делает человека с этой стороны особенно уязвимым. Федя увидел, как Петькино лицо залилось краской, и решил еще раз прийти ему на помощь. Он знаком попросил Сашку замолчать и спросил:

— А что там нарисовано в этом плане, ты можешь описать?

— Конечно, — с готовностью откликнулся Петька. — Даже нарисовать могу.

Он тут же опустился на корточки и пошарил рукой в пыли, а глазами по округе, выискивая подходящую палочку. Палочки не нашлось, и Петька, подобрав небольшой камушек, начал им чертить прямо по земле.

Он провел в пыли длинную прямую линию, а от нее еще пять коротких, отходящих в сторону так, что получилось что-то вроде гребенки с очень редкими зубьями.

— И все? — усмехнулся Саша.

— И все, — серьезно кивнул Петька. — Вот это, — он указал на длинную черту, — главная галерея, а от нее отходят тупиковые ходы. В одном из них клад.

— И в каком из этих ходов мы будем искать сокровища? — спросил Саша, уже плохо скрывая свой интерес.

«Он сказал «мы», — отметил для себя Федя, — значит, для Сашки поиск сокровищ — дело решенное». Впрочем, Федя и сам в глубине души уже не сомневался, что тоже примет участие в этом деле. О третьем же приятеле из «творческой компании» теперь и говорить было нечего. Он верил Борису Вениаминовичу уже на все сто.

— Я точно не знаю. — Отвечая на Сашин вопрос, Петька поднял голову: он все еще сидел на корточках, а Федя и Саша стоя смотрели на его художество. — Мне кажется, или в центральном, или в соседних с ним. Я так и Борису Вениаминовичу сказал.

— Почему? — спросил Федя.

— Что «почему»?

— Почему именно в этом месте?

— Потому что… — начал пояснять свою мысль Петька, используя палец вместо указки, — потому что Митридат, наверное, ведь не дурак был, верно? Он, наверное, как думал, когда прятал сокровища в такой системе подземных ходов? Он хотел, чтобы их найти нелегко было. Вот пойдет кто-нибудь эти сокровища разыскивать и начнет с самого края, с первой пещеры, а там ничего и нет, он тогда к следующей, и так, пока он до нужной дойдет… Борис Вениаминович, кстати, говорил что у Митридата могли быть расставлены на похитителей всякие ловушки, западни. Ну, там ямы какие-нибудь скрытые, тупиковые ходы, не отмеченные на карте, и мало ли что он еще мог придумать. Так что искать эти сокровища надо осторожно.

Петька поднялся с корточек и тщательно затер подошвой нарисованный в придорожной пыли план.

— А мне кажется, — задумчиво протянул Саша, — что он скорее бы спрятал их где-нибудь в самой дальней от входа пещере, если все так, как ты говоришь.

— Я тоже так сначала думал, — кивнул головой Петька, — но потом сообразил, что ведь начать можно и с самого дальнего хода, а потом двигаться к выходу. А вот с середины мало кто начинает.

Саша согласно покивал: в рассуждениях Петьки прослеживалась доля здравого смысла.

— А Витаминыч что говорит? — спросил Федя.

— Витаминыч темнит, он ничего не говорит по этому поводу. Но мне кажется, он еще что-то знает. Есть у него какие-то свои способы или приметы. Время покажет.

Федя заметил, что Петька даже говорить стал, употребляя выражения и словечки Бориса Вениаминовича.

— Ну, пошли, что ль? — поторопил друзей Петька. — А то Витаминыч забеспокоится. Сейчас я вас приведу, обрадую.

Идти оставалось совсем уже немного. Миновав еще пару кварталов, друзья очутились на самой окраине Керчи, а заодно и Старого Карантина. Здесь вдоль улочки выстроились одноэтажные симпатичные домики, похожие на те, что понравились Феде у подножия горы Митридат. В маленький дворик одного из них и завел ребят Петька.

Из дощатой конуры на звук их шагов выскочил мелкий, но злобный серый кобелек. Он брехал, скалил зубы, гремел цепью и страшно плевался слюной — вот-вот за ногу схватит. Однако до такого зверства не доходило, так как длина цепи оставляла еще чуть меньше шага между штанами вошедшего первым Петьки и зубами свирепого сторожевого демона.

— Ближе к дому, ближе к дому, — посоветовал Петька, — туда он не достает.

Послушавшись совета, ребята благополучно добрались до входной двери. Петька вошел первым, а за ним Федя и Саша. Миновав тесные сени или прихожую — Федя не знал, как это точно называется в таких домиках, — они очутились в одной из двух комнат. Там печка соседствовала с газовой плитой, а из мебели стояли старый круглый стол, такой же поживший сервант, диван с потертой обивкой, несколько стульев и телевизор в углу на тумбочке.

За круглым столом в центре комнаты сидели двое мужчин. Бориса Вениаминовича ребята узнали сразу, а второй, очевидно, был хозяином дома. При появлении всей троицы в комнате Борис Вениаминович трижды переменился в лице. Сначала — Федя видел это через Петькино плечо — его физиономию украсила приветливая улыбка, затем, когда Борис Вениаминович заметил и Федю, улыбка куда-то спорхнула, хотя рот археолога остался открытым, разгладились веселые морщинки в уголках глаз, и — Федя готов был в этом поклясться — на его лице появилась гримаса, выражающая безмерное удивление. Но не прошло и двух секунд, как улыбка вернулась на свое место между сивой бородкой и небольшими усами, только она стала шире, радостнее и, уж конечно, еще приветливее, чем при появлении одного Петьки.

— Вау! — молодо вскрикнул археолог. — Они уже все в сборе! Ну, молодцы! Ну, молодцы! Проходите. Присаживайтесь. Небось есть хотите? Андрей, сделай, пожалуйста, ребятам яичницу, что ли, или что там у нас есть.

Очень крупный кудрявый брюнет с кривоватым носом и тяжелым взглядом молча встал из-за стола и отправился колдовать у газовой плиты.

— Да садитесь вы, — жестом хозяина пригласил Борис Вениаминович замешкавшихся у дверей Сашу и Федю, которые все еще изучали довольно скудное убранство этого жилища. — Садитесь, рассказывайте, как вы сюда добрались.

— Вы же прислали за нами авто, — неожиданно ляпнул Федя.

Борис Вениаминович замер на мгновение все с той же улыбкой на устах. Он, видимо, не мог сразу сообразить, как относиться к Фединой фразе: как к шутке или по-другому, — потому что тон ответа получился странным и несколько вызывающим.

— Как? — развернулся к Феде Петька. — Ты же говорил, что вы на электричках? — И, глянув Феде в глаза, заулыбавшись, снова повернулся к Борису Вениаминовичу. — Да шутит он, шутит. На электричках приехали. Машина почему-то их не подобрала.

— Как не подобрала?! — вскинулся Борис Вениаминович. — Как не подобрала?! А куда же она делась? Я ведь договаривался.

Федя только пожал плечами, прошел к столу и сел на свободный стул. Петька и Саша последовали его примеру. Вскочивший было, наверное от возмущения, со своего места Борис Вениаминович тоже сел.

— Как же так? — все еще сокрушался он. — Ведь была же договоренность. Я был уверен, что вас уже забрали. Я-то думал, что вы на базе у горы Митридат. Собирался ехать туда сегодня.

Он помолчал, но, так как никто не произносил ни слова, пришлось ему нарушить затянувшуюся неловкую паузу.

— Все хорошо, что хорошо кончается, — дежурно заметил он. — Я рад, что мы опять вместе. Ну рассказывайте, рассказывайте, как добирались.

Федя и Саша сначала нехотя, а потом, увлекшись, наперебой поведали свои дорожные приключения, а также о том, как приехали в Старый Карантин и повстречались на берегу с Петькой. На звуки их голосов, а скорее на запах яичницы из соседней комнаты вышел Мишаня; по его взлохмаченной голове и помятому лицу легко было догадаться, что он еще не поднимался с постели. Неразговорчивый племянник молча подсел за стол в ожидании своей порции.

— Понятно. Понятно, молодцы, — покивал, выслушав рассказ Феди и Саши, Борис Вениаминович. — Что, Андрей, яичница готова?

— Готова, — громыхнув сковородкой по решетке над конфоркой плиты, отозвался хозяин дома. — С луком любите? — осведомился он, перенося сковороду на стол и опуская ее на довольно-таки замусоленную разделочную доску. — Сейчас тарелки вам дам.

Вообще-то Федя не любил яичницу с луком, даже в мамином исполнении, и он с ужасом смотрел, какими здоровенными кусищами крошит луковицы Андрей. Но когда он попробовал то, что получилось, стряпня хозяина, видимо, после скудного и однообразного дорожного питания показалась ему верхом кулинарного совершенства.

Борис Вениаминович не мешал процессу наполнения желудков отставших путешественников и неутомимого в еде Мишани. Сидел молча и смотрел на жующих ласковым взглядом через стекла своих очков в золоченой оправе.

— Ешьте, ешьте, — иногда приговаривал он и гостеприимно предлагал: — А маринованного огурчика не хотите? Петь, передай Саше огурчик. Прямо с огорода. Андрей — прекрасный хозяин — огурчики лучше, чем в магазине.

Когда тарелки ребят почти опустели, Борис Вениаминович распорядился:

— Андрей, поставь еще чайник, сейчас мы все вместе чаю попьем.

За чаем Борис Вениаминович сам перевел разговор в деловое русло.

— Ну как, к поискам клада готовы? — спросил он.

— Всегда готовы! — Саша по-пионерски отдал салют, правда, левой рукой, потому что в правой у него была чашка.

— Ну и отлично, — улыбнулся Борис Вениаминович, — значит, завтра все вместе отправимся в катакомбы. Я думаю, с вашей помощью дело у нас пойдет куда как быстрее. Кстати, вы не говорили о цели нашего предприятия этому бородатому археологу с горы Митридат?

— Да что мы, дураки, что ли? — возмутился Саша. — И так уже… — Но что «уже» он не договорил, поспешно уткнувшись в свою чашку.

— Это хорошо, это правильно, — отметил Борис Вениаминович. — Знаете ли, не нужно об этом очень распространяться. Я вас в поезде еще, помните, предупреждал, когда вы изъявили свое согласие на участие в экспедиции.

— Ну, — кивнул Саша.

— Мы помним. — Федя тоже счел нужным продемонстрировать свое серьезное отношение к «тайне клада».

— Это хорошо, — повторил Борис Вениаминович. — А то, знаете ли, только скажи людям, что где-то тут рядом с ними ищут сокровища, завтра полгорода тут будет. И в первых рядах археологи. А еще, еще что вы ему говорили? Может быть, он вас о чем-нибудь спрашивал? Вспомните, пожалуйста, это может быть важным.

— Да ничего мы такого не говорили, спрашивали только, где катакомбы находятся, — продолжал отвечать за двоих Саша.

— А он? — Борис Вениаминович наклонился вперед и оперся локтями на стол, приняв позу внимательного слушателя.

— А что он? Он ничего. Объяснил нам, как сюда добраться, и все. Ни о чем он нас не спрашивал, — развел руками Сашка.

— Ну и слава Богу, — опять откинулся на спинку стула Борис Вениаминович.

— Ну, еще, — начал припоминать Саша, и Феде показалось, что в глазах Бориса Вениаминовича промелькнула искорка беспокойства. —

Еще он орал нам вслед, чтобы мы туда не лазили. Вот и все.

— Ну конечно, — согласился Борис Вениаминович, — и я бы вам то же самое посоветовал. Но со мной можно. Со мной и вот, — он кивнул на хозяина, — с Андреем Георгиевичем.

Еще через пару минут Борис Вениаминович сказал совсем уже по-деловому: «Ну ладно», — и поставил пустую чашку на стол.

— Вот какое у меня к вам предложение, — продолжил он. — Говорят, утро вечера мудренее. Но мне кажется, что в нашей-то ситуации как раз все наоборот. Я думаю, серьезный разговор о деле мы с вами отложим на сегодняшний вечер. Нам все равно с Андреем еще отлучиться придется. На главной базе надо побывать, я ведь и о вас хочу там поговорить, раз уж все собрались. Мол, так и так, такой народ у меня в партии. Помните, об этом в купе еще беседовали? Все надо предусмотреть, могут быть даже проверки. А вы тут пока отдохните, хотите, поспите, хотите — погуляйте по городу, можете искупаться. Я думаю, можно на них будет дом оставить? Как думаешь, Андрей Георгиевич? — Борис Вениаминович повернулся к хозяину.

— Почему ж? — отреагировал тот. — Пожалуйста.

— Ну и прекрасно. Да, и еще. — Борис Вениаминович обвел всех ребят серьезным взглядом. — Я хотел бы вас попросить, с этого момента никакой самодеятельности, ладно? Раз вы становитесь членами экспедиции, то и слушаться ее начальника должны беспрекословно. Как в армии. Согласны?

Ребята переглянулись.

— Согласны, — первым кивнул Петька.

— Согласны, — подтвердили за ним Федя и Саша.

— И никому ни слова, — еще раз напомнил Борис Вениаминович. — Петь, остаешься пока за главного, и к тебе лично у меня первое задание.

Петька даже вскочил со стула и стал навытяжку в ожидании приказаний начальника экспедиции — и вправду как в армии.

— Вот тебе деньги. — Борис Вениаминович достал из кармана пухлый кошель и выдал Петьке несколько бумажек. — Купишь продукты, так, чтобы и вам пообедать, и нам к ужину. В помощь Мишаню возьми. Ребята пусть отдыхают. И сваргань к вечеру что-нибудь. Готовить умеешь?

— Ну-у, как-нибудь, — замялся Петька.

— Я умею, — вызвался Саша.

— Прекрасно, значит, ты и приготовишь, а ты, Петр, купишь. И учись готовить-то, мужик должен все уметь. Ладно, мы пошли.

— Дружка не дразните, — обернулся уже от дверей хозяин дома. — Он небольшой, но кусачий.

Когда дверь уже закрылась и Петька спокойно, словно у себя дома, включил телевизор, Федя охнул и хлопнул себя с размаху ладонью по лбу.

— Что? — испуганно спросил Саша.

— Мирмекийская карта, — ответил Федя. — Я хотел попросить его показать план Аристо-булла.

— Фигня-а, — не отрывая глаз от телевизора, беззаботно протянул Петька, — вечером он сам вам его покажет.




Глава VIII. Бородач


Спать Феде больше не хотелось. Он некоторое время посидел рядом с Петькой, бездумно гуляя по программам местного телевидения. Саша тем временем совсем заскучал. Он попробовал было разговорить уже сытого, но все еще сонного Мишаню, только тот на его вопрос: «Ты уже раньше с дядей своим в экспедиции ездил?» — лишь неопределенно махнул рукой и так же молча, как пришел, удалился в другую комнату. Видимо, досыпать.

— Странный малый, — заметил на это своим товарищам Саша и заскучал снова.

Через полчаса его деятельная натура не выдержала.

— Петь, пошли в магазин, — предложил он. — Все равно по телику ничего интересного. Пошли все вместе. А этот племянничек пусть пока спит.

— Можно, — охотно согласился Петька, которому тоже надоел телевизор.

— Я не пойду, — отказался Федя.

— Да ладно, — пристал Саша, — пошли. Чего ты будешь здесь перед ящиком сидеть? Вместе-то веселее.

Вместе обычно действительно веселее, но сейчас Федя почувствовал, что очень устал от общения. Ведь дома, в Москве, он каждый день оставался наедине с самим собой — и закрываясь по вечерам в своей комнате, и по дороге в школу (прохожие не в счет), и когда из школы приходил, а родители были еще на работе. Последние же дни он все время проводил в компании. И устал. Может быть, с непривычки, но ему очень захотелось остаться одному, только так, чтобы не обидеть своих товарищей. Сашка же не унимался.

— Сань, я ногу вчера натер, — пришлось наполовину соврать Феде в ответ на его приставания. — Еле доперся сюда. Я лучше здесь посижу.

Ложь была половинчатой, потому что ногу он и вправду натер, только не так, чтобы ему трудно было идти. Просто вскочил мозольный пузырь на большом пальце, а боли он вообще пока не чувствовал.

— Чо ты привязался? — поддержал друга Петька. — Оставь его, пусть ногу лечит. Пошли в магазин.

Петька пересчитал деньги, Саша захватил свою совсем похудевшую сумку — кроссворды-то он по пути почти все распродал, — и они наконец ушли. Оставшись в одиночестве, Федя облегченно вздохнул. Спящего в соседней комнате Мишаню можно было в расчет не принимать.

Еще немного поиграв пультом управления, Федя выключил телевизор — смотреть действительно было нечего. Он перебрался со стула на диван и развалился там в вольной позе, закинув одну ногу на диванную спинку. Почти как дома.

В Москве в его комнате тоже был диван, и он тоже проводил немало времени, закинув ногу на диванные подушки, которые у его дивана заменяли спинку. В такой позе очень хорошо мечталось и неплохо думалось. В начале весны, лежа таким образом, Федя мечтал об одной фее и пытался помочь ей избавиться от одолевавшего ее компьютерного шантажиста. Ему тогда все удалось. Почти все. Шантаж он раскрыл, но они так и не стали с Олей Толоконцевой — а именно эта одноклассница являлась Феде в образе феи — близкими друзьями, хотя и сидят порой за одной партой.

В те не такие уж давние дни Федя вообразил себя сыщиком и пытался действовать по методу Пуаро-Дюпена-Мегрэ-Чудинцева, который сам и выдумал. Какой ерундой теперь все это кажется… Впрочем, почему ерундой, если результата он все-таки добился? Не вернуться ли ему и сейчас к этому методу? Уж больно много странного и неясного он подметил сегодня за утренним чаем и яичницей в поведении Бориса Вениаминовича. Да еще нестыковка с Академией наук и археологом на горе Митридат. Похоже, что ни о каком Борисе Вениаминовиче никто ни здесь, ни в Киеве и слыхом не слыхивал. А он: «Надо побывать на главной базе». Где она у него, эта база? Петьке-то он вроде бы говорил, что на горе Митридат. Да еще эта странная машина, которая будто бы должна была подобрать их с Сашей, но пропала неизвестно куда. Эх, жаль, Петька не вовремя влез, кто его просил, весь эксперимент испортил. А ведь Федя так здорово начал его, сказав, что они приехали на этой пропавшей машине. Вот как бы Витаминыч вывернулся тогда, если машины на самом деле вообще не было? Сейчас Федя бы уже точно знал, врет Борис Вениаминович или нет. Теперь гадай — эксперимент провалился. Все Петька испортил, все Федины карты, болван, раскрыл.

Федя задумался, какие еще шаги он может сейчас предпринять, чтобы прояснить непонятную для него ситуацию, но так ничего толкового и не придумал. «Не тот диван, — решил он, — не родной». Что ж, наверное, придется ему cледовать пока методу Пуаро — следить за ходом событий, оставаясь всегда начеку и внимательно подмечая все странности и несоответствия.




— Ты хоть знаешь, где тут магазин? — спросил Саша, когда они с Петькой, благополучно миновав брехливого Дружка, вышли за калитку.

— Что мы, магазина, что ль, не найдем? — усмехнулся Петька.

— Ну ищи. — Саша добровольно отдал всю инициативу в Петькины руки. — Тебе поручили, ты и ищи.

Петька невозмутимо двинулся куда-то по улочке, очевидно, что наугад. Саша последовал за ним. Они дошли до конца квартала, потом повернули направо, потом налево, потом опять направо. Но нигде никакого магазина не заметили. Зато пройдя еще около полусотни шагов, неожиданно оказались на знакомом Саше месте.

— Да это ж автобусная остановка! — объявил он. — Мы вчера сюда с Федором приехали.

Петька остановился, почесывая в затылке и озираясь по сторонам. Куда теперь идти, он не знал. Саша тоже глянул вдоль улицы, но ничего похожего на магазин поблизости не приметил. Он уже было повернул голову, чтобы поискать магазин в другой стороне, но вдруг заметил кое-что такое, что мгновенно приковало его внимание.

По тротуару, в теньке развесистых акаций, спиной к ним не спеша уходил человек в потертых джинсах, линялой-перелинялой майке и старой пограничной панаме. На его могучем плече висел неестественно маленький по сравнению с его фигурой, почти детский рюкзачок.

— Туда, — махнул рукой Петька, указывая в противоположный конец улицы.

— Погоди, — остановил его Саша, — знаешь, кто это?

— Первый раз вижу, — беззаботно отозвался Петька, глянув на указанную Сашей спину.

— А я второй. — Саша удержал Петьку за локоть, когда тот собрался уже двинуться в избранном им направлении. — Это тот археолог с горы Митридат. Помнишь, мы с Сашкой тебе о нем рассказывали? Еще Витаминыч нас о нем за столом расспрашивал.

Петька, сощурившись от яркого солнца, внимательнее вгляделся в спину удаляющегося человека.

— Как ты думаешь, зачем он сюда приехал? — спросил Саша.

— Может, живет здесь, — неуверенно пожал плечами Петька.

— Не знаю, — засомневался Саша, — мне на горе показалось, что он не местный. То есть вообще не из Крыма.

— А откуда?

— Откуда-нибудь из России. Может быть, из Москвы или Петербурга.

— Почему?

— Не знаю почему. Так показалось, похож.

Тем временем человек уже почти достиг конца улицы. Еще десяток шагов — и он повернет либо к морю, либо еще куда-нибудь.

— Пошли за ним, проследим, куда он пойдет, — предложил Саша. — Вдруг он пронюхал о том, что мы клад искать собираемся, вот и приехал.

— Так вы что, все-таки говорили ему? — возмутился Петька.

— Ничего мы ему не говорили, кроме того, куда собираемся и кого разыскиваем. Вдруг он сам догадался? Рожа у него уж больно бандитская, как у Бармалея. Пошли, — Саша дернул Петьку за рукав, — а то упустим.

Ни слова не говоря, Петька быстро пошагал за человеком в пограничной панаме.

— Только так, чтобы он меня не заметил, — догнал его Саша. — Может, он меня тоже запомнил.

— Это можешь не сомневаться, — усмехнулся Петька.

Они пошли так, что Петька оказался ближе к проезжей части, а Саша немножко за ним и совсем в тени, почти прижимаясь к стенам домов. Неожиданно человек в панаме сошел с тротуара, быстро пересек улицу и скрылся между домами.

Сходя с тротуара, человек повернулся к ребятам в профиль, и Саша даже издали узнал его густую темную бороду. Если у него и были до этого какие-то сомнения насчет личности преследуемого, то теперь он был совершенно уверен, что перед ним тот самый бородач-археолог с горы Митридат.

— Быстро! Побежали! — скомандовал Петька, и они бросились вперед.

Там, где бородач пересек улицу и скрылся среди домов, оказался узкий переулок, постепенно поднимающийся в пологую горку. Человек в панаме шел по нему, не оглядываясь, так, как ходят люди, которые знают конечную цель своего пути. Теперь ребятам некуда было скрыться, и Саша, боясь, что человек все-таки может обернуться, шел совсем за спиной у Петьки. Впрочем, вряд ли это могло спасти ситуацию: Петька был ниже Саши почти на голову, а смуглую Сашину физиономию эфиопа трудно было не запомнить и спутать здесь с чьей-то другой. Однако человек, к счастью, не оборачивался.

Очень скоро они совсем вышли из города, по крайней мере, жилые кварталы кончились. Теперь все трое медленно поднимались по склону холма, покрытого зарослями какой-то ужасно колючей растительности, похожей на чертополох.

Вдруг человек в панаме остановился. Федя и Саша в то же мгновение бросились на землю, и очень удачно, потому что оказались скрытыми за большим обломком камня — белого-белого, даже немного искрящегося на солнце. Когда же они осмелились приподнять головы, человека на том месте уже не было. Больше того, его вообще нигде не было. Склон холма был совершенно пуст, а человек словно сквозь землю провалился. Так и не разрешив загадки таинственного исчезновения, ребята повернули назад к городу.




— Гляди-ка, он спит! — разбудил Федю чей-то выкрик.

— Да не сплю я! — Федя сразу же сел на диване, вытаращив глаза.

— Ага, — сказал Саша, выстрелив в Федю из пальцев обсосанной косточкой от черешни, — мух на потолке считаешь.

Федя глянул на потолок, мух там действительно было немало.

— Да не считаю я их, что считать-то, — почему-то все еще оправдывался он.

В голове у Феди гудело, во рту пересохло и шея под волосами покрылась липким противным потом. «Заснул, дурак, по жаре», — ругал он себя.

— На водички. — Саша протянул ему бутылку какой-то минералки.

— А, вы из магазина, — вспомнил Федя. — А почему пепси не купили?

— Да ну ее — сладкая. Ты лучше угадай, кого мы встретили. — Саша привалился тощим задом к столу прямо напротив Феди и скрестил руки на груди.

«Ну точно прапраправнук Пушкина», — вдруг уловил действительно некоторое сходство Федя.

— Ну, угадай, — повторил Саша.

— Не буду угадывать. Ельцина, — тряхнул головой Федя, пытаясь сбросить остатки сонного оцепенения.

— Сам ты Ельцин! Ты лучше послушай, тебе интересно будет. А потом еще скажи нам, что ты по этому поводу думаешь.

— Ну давай, — согласился Федя, снова заваливаясь на диван. Роль эксперта внушала ему самоуважение.

— Так вот, идем мы, ищем магазин… — начал Саша.

Сначала вполуха, но потом все внимательнее и внимательнее Федя выслушал Сашин рассказ.

— Ну? — спросил Саша, окончив рассказывать.

— Ты точно прапраправнук Пушкина, — не меняя позы на диване, отозвался Федя. — Рассказываешь здорово, я даже заслушался.

— Да ну тебя, я не про это. Ты что про мужика этого думаешь? Зачем он приехал? И куда делся?

Федя ответил не сразу, задумался, переваривая информацию.

— А спрятаться он там никуда не мог? — спросил он через некоторое время вместо ответа.

— Не-ет, голый холм. Некуда спрятаться. Один камень поблизости и валялся, а за ним мы были.

— Как сквозь землю провалился, — подтвердил Петька, который тем временем успел разобрать купленные продукты и сидел, таская из пакетика блестящие красные черешенки.

— Дай мне, — попросил Федя.

Петька протянул ему пакет. Захватив оттуда горсть ягод, Федя положил одну в рот, глубокомысленно пожевал, выплюнул косточку и веско сказал:

— Нет в этом ничего удивительного. Просто там вход в каменоломни.

— Точно! — подскочил Сашка. — Ну мы и ослы!

Федя согласно кивнул.

— Елы-палы… — Сашкино лицо приняло озабоченное выражение. — Это значит, он все-таки догадался. За кладом приехал.

— Не обязательно, — не согласился с ним Федя. — Мало ли зачем он туда полез, все-таки археолог.

— Но Борису Вениаминовичу об этом мужике надо все-таки рассказать, — снова вмешался в разговор Петька.

Федя не возражал. Пусть Петька и докладывает о бородатом археологе, а он посмотрит, что из этого получится.

— Пожрать что-нибудь есть? — раздался вдруг чей-то голос, и на пороге двери, соединяющей соседние комнаты, появился взлохмаченный Мишаня.

Все замерли в немом удивлении, даже Федя приподнял голову с дивана. Кажется, они впервые услышали целую фразу, произнесенную племянником Бориса Вениаминовича.




Глава IX. Ночной переезд


Борис Вениаминович и Андрей вернулись, как и обещали, к вечеру, и с ними пришел еще один человек. Средних лет, среднего роста, ничем не примечательный, даже не к чему прицепиться, чтобы можно было точно описать его. Никаких особых примет. Такого назавтра встретишь на улице — не узнаешь.

— Ужин готов, — отреагировал на появление взрослых Петька.

Они действительно вместе с Сашей уже сварили, как и было обещано, макароны, а несколько толстых сарделек Саша нарезал кругляшками и поджарил на сковороде с яйцами. Пахло довольно вкусно, но никто еще ничего не пробовал: Петька заявил, что стряпню эту они будут есть только тогда, когда вернется Борис Вениаминович, и был неумолим. Обедали лишь молоком с белым хлебом, и угрюмый Мишаня весь день просидел в углу, вдыхая кулинарные ароматы. Он все так же молча пялился в телевизор, а когда Сашка пытался разговорить его, вздыхал и, не отвечая ни слова, уходил в соседнюю комнату.

— С приветом, что ли, племянничек? — замечал каждый раз по этому поводу Сашка.

А Петька тревожился, даже купаться на море не пошел, чтобы Мишаня не дай Бог не уплел то, что предназначалось к вечеру.

Сели ужинать, и Петька наконец выставил на стол свое и по большей части Сашино творение. Когда все начали есть, Федя вдруг поднял глаза от тарелки и содрогнулся. Он увидел все-таки одну отличительную примету появившегося вместе с Витаминычем и Андреем незнакомца. На правой руке, которой тот очень даже ловко управлялся с вилкой, не хватало сразу трех пальцев — большого, указательного и мизинца. Когда этот человек тянулся за хлебом, остатки былой кисти напоминали гигантскую крабью клешню или конечность какого-нибудь инопланетного монстра из голливудских фантастических ужастиков.

— Значит, так, архаровцы, — обозвав почему-то незнакомым словом, обратился к ребятам Борис Вениаминович. — К поиску клада мы приступаем завтра. А сегодня ночью перебазируемся в полевой лагерь.

Петька даже есть перестал, так ему это понравилось.

— А почему ночью? — поинтересовался Саша.

— Ты забыл, — многозначительно произнес Борис Вениамиович, — что мы собираемся здесь искать? — Причем что он произнес особенно веско, с ударением. — Не надо, чтобы местные или кто-то еще видел, как мы скроемся в каменоломнях. К тому же у нас будет с собой кое-какой инструмент. Не надо, не стоит, чтобы нас кто-нибудь видел. Пойдут всякие слухи… — Борис Вениаминович неопределенно помахал в воздухе вилкой и снова уделил внимание Сашкиному жаркому.

И тут Петька вспомнил про бородатого археолога.

— Борис Веньяминыч, Борис Веньяминыч, — постарался он вновь оторвать шефа экспедиции от приятного занятия.

— Ну? — продолжая жевать, спросил тот.

— Мы с Сашкой, когда ходили за продуктами, встретили одного человека.

— Ну? — повторил Борис Вениаминович совсем уже другим тоном, и его рука с вилкой застыла над тарелкой.

— Он, — Петька указал своей вилкой на Сашу, — говорит, что это тот археолог, с которым они на горе Митридат разговаривали.

Борис Вениаминович вопросительно глянул на самого смуглого члена их коллектива, а тот молча утвердительно кивнул своей чернявой мелко-кучерявой шевелюрой.

— Мы за ним потихоньку пошли, чтобы узнать, чего ему тут надо, — продолжал Петька.

Борис Вениаминович поперхнулся и положил вилку на стол.

— Он вышел за город, — рассказывал Петька, — и поднялся на холм. Там остановился и стал оглядываться.

— Он вас не видел? — немного тревожно спросил Борис Вениаминович.

— Нет, мы за камень большой спрятаться успели. А когда выглянули, его уже не было. Вон Федька говорит, что он в каменоломни залез.

Борис Вениаминович переглянулся с двумя другими взрослыми.

— Так где он исчез?

— На холме, прямо за городом. Ну, как от автобусной остановки идти, только потом еще налево свернуть надо, в переулочек.

— Давно это было? — продолжал выспрашивать Борис Вениаминович.

— Утром, скоро после того, как вы уехали.

— А на Митридате вы его вчера видели?

— Вчера, — вставил словечко Саша.

— Ну ладно. — Борис Вениаминович снова приступил к еде. — А вообще аккуратнее надо быть. Еще раз повторяю, не забывайте, зачем мы сюда приехали. И еще спрашиваете, почему ночью! Так что перебазируемся. После ужина идите в ту комнату, поспите. Часа в три поедем, время, чтобы выспаться, есть. А мы пока вещи будем укладывать.

В соседней комнате, куда все время уходил Мишаня, а Федя так еще и не заглядывал — Саша заходил туда, и Петька, конечно, а ему все как-то ни к чему было, — прямо на полу лежали три матраса с брошенными поверх одеялами, а мебели было еще меньше, чем в той комнате, где до сих пор Федя обретался. Здесь стоял шифоньер, тоже очень старый, и кровать с металлическими спинками, наверное, скрипучая. Хозяин квартиры явно не страдал тягой к приобретению новых вещей, по крайней мере, такой вывод сам собой напрашивался при знакомстве с обстановкой обеих комнат. Или ему просто не на что было эти вещи покупать.

— Кровать чья? — спросил Саша.

— Борис Вениаминович на ней спал, мы с Мишаней на полу. Но ложитесь, кто хочет. Он мне вчера предлагал, а я отказался.

— О-ох… — Саша растянулся на матрасе рядом с уже лежащим Мишаней. — Федь, вот тебе место. — Он хлопнул ладонью по последней еще не занятой на полу лежанке.

Федя последовал его примеру и совету, добавив уже с матраса:

— Вот ты на кровать и ложись, начальничек.

— Ну и хрен с вами, — буркнул Петька, погасил свет и плюхнулся по назначению. Федины подозрения оправдались: пружинистая сетка кровати при этом ужасающе заскрипела.

— Кочет, — окликнул Федя своего товарища его школьной кличкой. — А этот, с крабьей клешней, это кто?

— Сергей Сергеевич, — отозвался, скрипнув пружинами, Петька. — Зря ты так о нем. Он мужик ничего.

— Да я разве что говорю, — смутился Федя, — просто рука у него такая. А пальцы-то он где потерял?

— Кто его знает. Я не спрашивал, неудобно.

Некоторое время они лежали молча в сгущавшейся темноте. Единственное окно было занавешено и почти не пропускало в комнату последних скудных остатков вечернего света. Потом заговорили. В основном о предстоящем им переезде. Мишаня по-прежнему участия в разговоре не принимал, о нем вообще как-то забыли, будто его и не было вовсе. Когда стало совсем уж темно, Саша и Петька уснули, а Федя еще долго лежал с открытыми глазами и думал.

Метод Пуаро давал результаты. Реакция Бориса Вениаминовича на сообщение о бородаче была, по мнению Феди, не совсем обычной. Ну действительно, если ты археолог, то чего тебе бояться своего же коллегу? Тем более если экспедиция, в которой ты участвуешь, проходит под покровительством Украинской академии наук? А ведь Борис Вениаминович встревожился, очень встревожился, когда Петька рассказал о встрече с бородатым археологом с горы Митридат. Нет, решил про себя Федя, врет он все про академию, и про машину для них с Сашкой тоже врет, и про то, что на какую-то там базу ездил, тоже, может быть, врет. Хотя в последнем Федя был уже гораздо меньше уверен. Зачем только врет? Почему? Федя все больше склонялся к тому, что скорее всего Борис Вениаминович решил и вправду захапать весь клад Митридата целиком, а вовсе не «малую толику» археолога. Только его найти еще надо, клад-то. Похоже, что Борис Вениаминович действительно уверен в успехе. Иначе чего ему так от всех прятаться? Ах, черт! Федя снова чуть не хлопнул себя по лбу ладонью. Он опять забыл попросить Бориса Вениаминовича показать план Аристобулла. Может быть, сделать это прямо сейчас? «Да ладно, — решил он, — все равно я этот план увижу, хотя бы тогда, когда полезем в каменоломни». Все-таки немного расстроенный своей забывчивостью, Федя тоже уснул.




Его разбудили толчками в плечо. Это Петька стоял на коленях и тряс его, тихо приговаривая:

— Федька, Чудилкин, вставай. Пора уже. Уезжаем.

Света в комнате не было, как и вообще во всем доме. Ощупью, натыкаясь на стол и дверные косяки, ребята выбрались на улицу. Дружок глухо заворчал, но из своей конуры не вышел, видимо, получил на то спецуказания от своего хозяина. За низеньким забором с калиткой черной массой темнела машина. А вообще, по сравнению с домом, во дворе было гораздо светлее: высоко в небе стояла луна.

Борие Вениаминович распоряжался вполголоса:

— Давайте, давайте, залезайте все. Упихивайтесь как-нибудь. Торбы свои на колени кладите, больше некуда.

Другие вещи, очевидно те, о которых говорил вечером Борис Вениаминович, все уже были уложены. На крыше машины Федя приметил большой тюк, укрепленный на багажнике.

Ребята вчетвером забрались на заднее сиденье, да еще туда втиснулся совсем не мелкий Андрей. Пришлось Петьке сесть к Феде на колени. Сергей Сергеевич уже расположился на месте шофера, а Борис Вениаминович устроился с комфортом рядом с ним на переднем сиденье.

«Как он только своей клешней руль держит?» — подивился про себя Федя и тут же подумал еще, что вот, по дороге из Киева Борис Вениаминович говорил Петьке, мол, послал за Сашей и Федей другую машину, потому что в одну они все не влезут, а сейчас с Андреем сюда упихнулись, и ничего. Впрочем, сейчас все-таки ночь. Но все равно, одно к одному. НЕ БЫЛО тогда никакой машины. И ВИДЕЛ их Борис Вениаминович у здания вокзала. Избавиться просто хотел, чтобы поменьше свидетелей было, чтобы в дележке клада участвовало меньше людей, да и милиция… Наверное, лишний раз связываться с ментами ему тоже было ни к чему.

Автомобиль тронулся и очень скоро оставил позади последние городские кварталы. Федя старался хоть как-то в темноте запомнить дорогу. Это было непросто, потому что за городом исчезли всякие приметы — степь да невысокие холмы простирались кругом. Впрочем, Сергей Сергеевич некоторое время ехал прямо, никуда не поворачивая, а когда свернул, они сразу же запрыгали то ли по плохой проселочной дороге, то ли вовсе по бездорожью. Еще через пару минут тряски, за которые Петька отбил Феде все ляжки, автомобиль остановился, и водитель тут же выключил двигатель и погасил фары.

Все вышли в ночь. Андрей распаковал тюк на крыше машины, снял оттуда два рюкзака, один надел себе на плечи, второй помог накинуть Борису Вениаминовичу. Потом он открыл задний багажник, достал какой-то длинный сверток, еще что-то и, навьюченный, как верблюд, двинулся куда-то во тьму ночи.

Фонарика никто не зажигал.

— Идите за мной, а я за Андреем, — тихо посоветовал Витаминыч. — Он хорошо дорогу знает. А то не ровен час споткнетесь, ногу подвернете.

Они вытянулись в одну короткую цепочку. Сергей Сергеевич остался в машине.

Федя шел третьим, сразу за Витаминычем. Он едва поспевал за ним, хотя у обоих шагающих впереди взрослых на спинах были здоровенные рюкзаки. Его собственный не шел ни в какое сравнение. Единственными звуками, сопровождавшими этот ночной поход, было шуршание откатывающихся из-под подошв камней да шелест сухих трав. Они давно уже шагали по целине и потихоньку поднимались по пологому склону холма.

«Как волки, — подумалось Феде. — Или диверсанты. На диверсантов даже еще больше похожи».

— Здесь, — глухо сказал кто-то впереди.

И Федя понял, что они догнали остановившегося Андрея.

— Ну, отворяй Сезам-то или Сим-сим, — усмехнулся Борис Вениаминович, — ты у нас и Сусанин, ты и Али-Баба.

Андрей сбросил на землю рюкзак, опустился на колени и, кряхтя, отвалил большой плоский камень.

— Сюда, — кратко произнес он и спрыгнул во тьму. — Рюкзак мне подайте, — послышалось уже из-под земли.

Борис Вениаминович подал рюкзак.

— Теперь вы, — скомандовал он ребятам. — Ну, кто первый?

— Это чего ж, мы в пещере жить будем? — вслух догадался Саша. В его голосе сквозило крайнее изумление, смешанное с некоторым неудовольствием.

— Класс! — толкнул Федю в бок Петька.

Все по очереди спустились во тьму подземелья, только там Андрей и Борис Вениаминович зажгли свои фонарики.

Федя, да, наверное, и Петька, и Саша впервые попали в настоящий подземный ход — если забыть про московский метрополитен, конечно. Здесь было прохладнее, чем наверху, но в общем-то ничего, жить можно. Ход уходил понемногу вниз и был таким высоким, что даже довольно долговязому Андрею не приходилось нагибаться.

Свет фонарей выхватывал из тьмы ровные белые стены. Федя подошел и пощупал ладонью поверхность той, что была от него справа. Стена оказалось немного шершавой и холодной. Под рукой ощущалась тяжкая монолитная толща, в которой был вырублен кем-то подземный ход. Федя вдруг понял, что стена состоит из того самого камня, из которого построены многие домишки на окраине города, а также те, что он видел у подножия горы Митридат. «Отсюда камень-то брали», — догадался он.

— Все? — спросил Борис Вениаминович, последним спустившись в проход. — Ну, пошли.

Теперь он пристроился сзади, Андрей же, как и прежде, шагал впереди. Так шли они довольно долго. Пол подземелья постепенно шел под уклон, и вместе с ним они уходили все глубже и глубже. Несколько раз свет переднего фонаря застывал на месте — это Андрей останавливался и поджидал остальных, перед тем как свернуть в какое-нибудь боковое ответвление коридора.

Андрей остановился в очередной раз. Растянувшиеся длинной цепочкой его подземные спутники собрались в тесную группу. Подошел Борис Вениаминович, стало гораздо светлее. Федя увидел, что свет его фонаря уже шагов через семь упирается в стену — дальше хода не было.

— Теперь куда? — спросил Борис Вениаминович.

— Вниз, — ответил Андрей. — Вот здесь.

Он опустил фонарь и высветил две веревки, привязанные к вбитым прямо в каменный пол толстым и ржавым штырям. Это было начало веревочной лестницы, конец которой опускался в какую-то яму.

— Ну, кто первый? — спросил Андрей. — Тут неглубоко, не бойтесь.

Первым полез Петька, за ним молчаливый Мишаня, потом исчез за краем неизвестности Саша. Феде деваться было некуда. Встав на колено спиной к яме, он нащупал носком другой ноги первую хлипкую ступеньку и стал осторожно спускаться, как можно ближе прижимаясь к холодному отвесу стены. Неожиданно, когда он думал, что ему еще лезть и лезть, чьи-то руки подхватили его под спину и помогли встать на твердый, такой же каменный, как наверху, пол.

Едва Федя выпустил лестницу, как она застучала круглыми деревянными ступеньками по стене.

— Э! Куда?! — заволновался он, пытаясь поймать в темноте ускользающие веревочные концы, но не успел.

— А это все, — послышалось сверху, и оттуда кто-то осветил собравшихся внизу ребят фонариком.

— То есть как все? — спросил Саша.

— Все — значит добрались. Располагайтесь. — Ребята узнали голос Бориса Вениаминовича, хотя гулкое эхо искажало его.

— А вы разве не будете сюда спускаться? — поинтересовался Петька, и Федя почувствовал, как тревожно напряжен его голос.

— А зачем? — удивился Борис Вениаминович. — У нас с Андреем здесь неподалеку другая келья. А это ваша. Вы же сами согласились искать клад. Так что теперь как в армии. А днем я к вам приду, мы и начнем. Главное, перебраться надо было ночью. Передислокацию, стало быть, сделать. Располагайтесь. Поспите. Костер можете развести. Спички или зажигалка есть?

— Есть! — немного веселее крикнул Петька.

— Ну и хорошо. А дров вам Андрей уже натаскал. Устраивайтесь.

И фонарик вверху исчез.

С минуту во тьме царило молчание.

— Эй! — крикнул на всякий случай Саша. — Э-эй!

Они подождали. В ответ к ним не донеслось ни звука, только эхо много раз повторило Сашин крик. Их спутники ушли.

— Ох, не нравится мне все это, — мрачным тоном произнес Саша.




Глава X. Дети в подземелье


Фонариков было только два, Петькин и Федин. И то Федин все время гас, и его приходилось встряхивать.

— Контакт с батарейкой плохой, — каждый раз говорил Саша. — Давай ножом зачищу.

— Потом, потом, — отмахивался Федя.

Света эти фонарики давали немного, его едва хватало, чтобы выхватить из тьмы подземелья бледное круглое пятно на потолке того зала с квадратной ямой вместо пола, в которой они теперь все сидели.

— Да уж, — отметил Саша, — на полевой лагерь не очень похоже. Скорее это берлога.

Федя же чувствовал себя как в склепе, словно его похоронили заживо. Своим впечатлением он не замедлил поделиться с сотоварищами.

— Ага, — согласился Сашка, — мы здесь как в братской могиле.

— Да ладно вам, — храбрился Петька, — смотрите, все здесь есть.

Он водил своим фонариком по каменному полу, по очереди освещая детали скудного убранства их нового жилища, и быстро перечислял их вслух.

— Три матраса с одеялами, чайник, канистра, с водой, наверное, вон жратва, дрова… — Луч фонарика ненадолго задержался на куче старых поломанных тарных досок и большого пучка сухой травы — чтобы легче было разводить огонь.

Казалось, что больше освещать и показывать было вроде бы нечего, но Петька все-таки отыскал.

— А ведро зачем? — В самом углу ямы стояло старое, помятое и ржавое ведро.

— Это не ведро, это ночной горшок, — вдруг догадался Федя и поморщился.

Петька убрал луч фонарика из угла и замолчал.

— Что это за звук? — спросил в наступившей тишине Сашка, и Федя тоже услышал у своего плеча какое-то частое постукивание, будто кто-то очень быстро, но тихо печатал на машинке.

— Это у меня зубы стучат, — признался Петька, — замерз немного. Давайте костер разведем.

— Свитер надень, — тактично посоветовал Федя, хотя прекрасно догадался, отчего у его друга так мелко стучат зубы.

Костер развели. Стало и правда немного теплее, но только подле огня. Дым от него очень быстро поднимался к краю ямы и улетал невесть куда в темные коридоры. В свете костра на стенах каменного мешка заплясали, заколыхались гигантские тени. Они обступили сидящих у костра со всех сторон, будто призраки сгинувших в этом подземелье. Но ощущение склепа у Феди пропало. Теперь ему представлялось первобытное племя, для полного сходства с которым им оставалось только раздеться, завыть немудреную песню и устроить в пещере дикий танец. Да, и еще мамонт нужен или хотя бы его хобот, который должен жариться над горячими угольями.

Вообще-то все это было бы даже здорово, если бы не полная неизвестность дальнейшей судьбы. Неопределенность своей участи…

— И все-таки не нравится мне это, — в унисон Фединым мыслям и уже в который раз произнес Сашка. — Как-то все слишком таинственно.

— А чего ты хочешь? — вступился Петька за Бориса Вениаминовича скорее по привычке, чем от души. — Мы решили искать клад Митрида-та? Решили. Значит, нас никто не должен видеть, чтобы не поднимать лишней шумихи. Вот мы и здесь. А завтра начнем тут работать.

— Что, и искупаться сбегать будет нельзя? — язвительно спросил Сашка.

— Не знаю, — на сей раз честно и расстроенно ответил Петька.

— Вот ведь попали так попали, — досадовал Сашка. — Стоило ехать в Крым, чтобы сидеть в этой яме. А ты чего молчишь? У этого научился? — Он указал на тихого Мишаню.

— А что говорить-то, — пожал плечами Федя. — Утро вечера мудренее, спать надо ложиться. Утром узнаем.

— Утром, — усмехнулся Сашка. — Уже утро! — И он сунул под нос Феде свои наручные часы.

Сашка был прав, часы показывали половину пятого.

— Все равно лучше лечь спать, — предложил Федя. — Так время быстрее пройдет.

— Правильно, надо выспаться, — поддержал его Петька.

А с этим Саша в общем-то и не спорил, он первым поднялся от костра и подошел к матрасам.

— Придется поперек ложиться, — заметил он, — матрасов всего три, а нас-то четверо.

— Значит, поперек, — согласился Федя и присоединился к нему.

Петька тихонько лег рядом с ними, не сказав ни слова. Лишь Мишаня продолжал сидеть в одиночестве у костра. Каким-то жалким и печальным показался он в этот момент Феде.

— Ты чего там? — окликнул он паренька. — Иди ложись, места всем хватит.

— Может, пожрем? — робко спросил Мишаня.

— Во дает! Он, по-моему, только одну фразу и знает, — засмеялся Сашка.

А Петька вдруг сел на матрасах, откинув в сторону одеяло, и зло закричал:

— Я те пожру! Я те пожру! Иди ложись! Завтракать потом будем!

Мишаня тут же послушался свирепого окрика. Костер уже потихоньку догорал, и стены ямы все более погружались в непроглядную тьму.

— Дежурного надо бы у костра оставить, — уже миролюбиво предложил Петька. — И через час меняться. Чтобы не погас.

— Ну его на фиг, пускай догорает, — сонно отозвался Сашка и громко, протяжно зевнул.




Костер погас все-таки раньше, чем заснул Федя. Вернее, огонь сначала превратился в красную мерцающую россыпь углей, потом они слились в одну светящуюся лужу, и уж только потом наступила полная темнота. Федя еще подумал, что тут можно и с открытыми глазами уснуть… А потом вдруг откуда-то из поднебесья раздался громовой голос:

— Эй! Как поспали?!

«Пали… али», услышал Федя последние отголоски эха, когда открыл глаза. Его ослепил сильный электрический свет, изливающийся откуда-то сверху. Федя сощурился и прикрылся рукой, одновременно с ним то же самое сделали еще трое ребят на матрасах. И тут же стукнули по камню деревянные круглые ступеньки веревочной лестницы. Свет сместился в сторону, осветив отвесную стену, глаза мало-помалу начинали привыкать, и Федя увидел, что по лестнице довольно ловко и быстро к ним спускается Борис Вениаминович. Впервые с той минуты, как Федя остался здесь только в компании своих товарищей, у него немного отлегло от сердца. Их не бросили.

— Ну как, ребятушки? — весело и добродушно спросил Борис Вениаминович, успешно достигнув пола ямы.

— Нормально! — бодро отозвался за всех Петька.

— Не страшно было?

— Да ничего, — неуверенно пробубнил Саша.

— А работать готовы? Впрочем, что я спрашиваю, вы завтракали? Почему костер не разводите?

Борис Вениаминович хлопотал вокруг них, как заботливый отец. Вслед за ним в яму спустился и Андрей с сумкой, полной еды. Так что припасы, которые ребята обнаружили в яме, остались даже нетронутыми. Снова развели костер, расселись вокруг, плотно и вкусно позавтракали.

— Учтите, — шутил при этом Борис Вениаминович, — задаром вас кормить здесь не будут. Сейчас чай попьем — и работать.

У всех настроение улучшилось в сотню раз, ничего уже не было страшно, и сквозь пещерную тьму катакомб вновь засияли сокровища царя Митридата.

Еще веселее стало, когда выбрались из ямы, — все-таки там было не очень уютно. Опять долго шли длинными каменными галереями, то вверх, то вниз, сворачивали налево, направо. Федя только диву давался, как Андрей мог тут так хорошо ориентироваться, — наверное, немало времени провел в этих подземных коридорах.

Борис Вениаминович, кроме фонаря, нес с собой какую-то завернутую в тряпку штуковину, которую Федя приметил еще при разгрузке автомобиля. Он тогда решил, что это лопата, хотя ему было непонятно, зачем ее так тщательно заворачивать. Теперь же он начал сильно сомневаться в своей догадке и спросил Петьку. Но Петька тоже не знал, что это такое.

В какой-то момент Андрей вдруг обернулся и сказал:

— Подходим, за поворотом наша. Федя еще раз догнал Петьку и спросил:

— Чего наша?

— Кто его знает, — неуверенно ответил тот, — может быть, пещера, помнишь, я показывал тебе план Аристобулла.

— Ты на земле рисовал, а не план показывал.

— Это одно и то же, не придирайся.

Тем временем вслед за Андреем вся партия кладоискателей, за исключением отсутствующего здесь Сергея Сергеевича, сделала еще один поворот и оказалась в каком-то очень широком, но полузаваленном ходе. Вернее, дальше, впереди, ход был засыпан, видимо, полностью — Федя разглядел завал в свете фонарей, — но в той части, где они остановились, нагромождение каменных глыб образовало неровный склон, постепенно поднимающийся до самого потолка. Андрей первым, немного кряхтя, полез вверх и вперед по каменным обломкам. Все с нерастраченной еще готовностью последовали за ним.

У самого потолка Андрей остановился и сдвинулся влево, к одной из стен подземелья.

— Вот он, лаз, — сказал он, освещая фонариком черную треугольную дыру в стене.

— Значит, мы уже у цели, — заключил Борис Вениаминович.

Он подождал, пока все собрались около указанного Андреем лаза, и начал излагать план предполагаемых действий.

— Итак, мы у цели, — обежав взглядом всех и каждого, повторил Борис Вениаминович. — Перед вами, ребятушки, ход — вернее, то, что от него осталось, — ведущий к сокровищам Митридата…

— А вы уверены? — перебил его Федя.

— Не на все сто, конечно, — немного склонил голову, пряча глаза, археолог, — но все-таки шансы наши весьма и весьма велики. Минуточку…

Поудобнее устроившись на одном из каменных обломков, Борис Вениаминович достал из нагрудного кармана сложенный в несколько раз лист бумаги.

— Вот план, сообразуя с которым все наши действия, мы можем и должны отыскать эти сокровища.

— Это же тетрадный листок! — разочарованно сорвалось у Феди. Он-то ожидал увидеть какой-нибудь старый, пожелтевший, истрепанный по краям, ветхий пергамент или еще что-нибудь в этом роде. Листок из школьной тетрадки в клеточку не внушал ему никакого доверия.

— Да, — невозмутимо кивнул Борис Вениаминович. — Это листок из тетради, на который я скопировал план подземелья из книги Аристобулла Мирмекийского. И я почти уверен, что это и есть план тайной сокровищницы Митридата.

— Почему? — спросил Федя. — Почему вы так уверены?

— Потому что в рукописи этот фрагмент идет сразу же после описания места, в котором Митридат, по преданию, скрыл свои сокровища. Дело в том, что рукопись сохранилась плохо. У листка с планом, например, были оторваны два боковых края, а нижняя часть истлела. По сути, это жалкий огрызок, и исследователи долго ломали голову, с какой частью рукописи этот рисунок соотнести. Посмотрите, действительно ничего на первый взгляд непонятно.

Борис Вениаминович развернул листок и осветил его фонариком. Рисунок на нем в точности повторял тот, что сделал Петька на обочине дороги.

— Это могло быть все, что угодно, — продолжил Борис Вениаминович, — и, конечно, каких только предположений не высказывали ученые. Хотя не так уж и много. Повторюсь, рукопись малоизвестна. Большинство вообще считает ее поздней подделкой. Но предположения насчет плана все-таки были. Кое-кто, в частности, говорил, что это может быть планом сокровищницы. Но где искать такую пещеру? Искали ее на горе Митридат — не нашли. Пробовали искать и здесь, но не нашли даже намека на похожую часть катакомб. Да и вообще здесь столько рыли многие столетия, столько камня достали отсюда, что никто не верил в возможность сохранения спрятанного клада. И все-таки я почти уверен, что клад здесь. Почему? Да потому, что я как-то во время одной из экспедиций познакомился вот с этим человеком.

И Борис Вениаминович осветил лучом фонаря скромно сидящего в сторонке их проводника.

— Андрей Георгиевич, — продолжал Борис Вениаминович, — внук одного из тех партизан, что укрывались здесь от немецких захватчиков в годы Великой Отечественной. Его дед просидел здесь около полугода, прежде чем смог выйти на поверхность, когда в результате Керченской операции на некоторое время город был освобожден от фашистов. Потом Керчь опять была захвачена немцами, тоже на время, и сопротивление перешло здесь в подполье. В этих катакомбах немцы устроили склады боеприпасов. Прекрасное место, не правда ли? Подпольщики знали об этом и готовили взрыв этих складов. Однако операция не удалась, подполье было раскрыто и разгромлено. Большинство подпольщиков погибли, но Андреев дед уцелел. А когда немцев выкуривали из Крыма, уже в сорок третьем году, немцы сами взорвали свои склады. Так я говорю, Андрей Георгиевич?

— Так, так, — поддакнул Андрей.

— Ну вот, теперь самое главное. Когда я работал здесь в той достопамятной археологической экспедиции, Андрей Георгиевич, как и сейчас, был нашим проводником в катакомбах. Он ведь их с детства все излазил. Он тогда предостерегал нас, где не следует копать, чтобы не подорваться на оставшихся с войны боеприпасах.

И как-то раз в подтверждение своих слов показал нам план, оставшийся еще от его деда, — план немецких складов с боеприпасами. Как только я увидел этот рисунок, я онемел от изумления: он в точности совпадал с планом Аристобулла Мирмекийского. Значит, сокровищница была где-то здесь!

— Так что ж немцы-то не нашли там никаких сокровищ? Они их, наверное, уже давно вывезли, — прозвучал голос Сашки, полный сарказма и досады одновременно.

— А вот это вряд ли, — спокойно ответил Борис Вениаминович. — Выплыли бы тогда эти сокровища в описаниях каких-нибудь музейных или частных коллекций, на аукционах бы появились, не могли они сгинуть бесследно. Нет, — произнес он с уверенностью, — клад Митридата пока еще здесь. Пока. Но мы его достанем.

— А почему вы уверены, Борис Вениаминович, — подал голос Федя, — что к кладу ведет именно этот ход?

— Хороший вопрос, — похвалил археолог, — а уверен я потому, что именно в этой части каменоломен находились те самые склады боеприпасов, которые не смог подорвать дед Андрея Георгиевича и потом уничтожили сами фашисты. Мы сейчас сидим с вами в конце вот этого тоннеля.

Борис Вениаминович опять осветил план и указал пальцем на главный широкий тоннель, от которого отходили в сторону пять коротких отрезков. Потом он еще раз молча окинул взглядом ребят, будто оценивая, стоит ли говорить, и, достав из кармана ручку, перечеркнул крестами четыре из пяти отрезков.

— Что это за кресты? — почти прошептал Петька.

— Так на плане Аристобулла. Я думаю, это значит, что сокровищ там нет. Сокровища в последнем. Вот в этом — Борис Вениаминович снова осветил лучом фонаря черную треугольную дыру в стене. — Это все, что от него осталось. Понимаете? Взрывом его завалило снизу и сбоку, причем в нем самом взрыва-то не было, а то ничего бы тут не осталось. Взорваны четыре других коридора, а этот только завален. Может быть, немцы не взорвали его потому, что там у них еще не было боеприпасов, а раз так, то и сокровища они могли не найти именно по этой же причине. Так что надо нам туда лезть. Но если в эту дыру еще может просочиться взрослый человек, дорогие ребятушки, то дальше лаз становится настолько узким, что, кроме вас, никто там не проползет. Вот для этого вы и нужны. Ясно?

Впрочем, Борис Вениаминович не ждал ни от кого никакого ответа; после короткой паузы он сам продолжал говорить:

— Можно было бы, конечно, разобрать весь завал. Но на это нужны время, силы и даже большие деньги. А кто же их предоставит, когда почти никто вообще не верит в подлинность плана Аристобулла? Самим же нам разобрать завал не под силу. Хотя немного расчистить лаз, наверное, все-таки можно. Но сначала надо убедиться, что там, в глубине, действительно что-то есть. Для этого мы и взяли с собой металлоискатель.

Борис Вениаминович положил руку на ту самую штуковину, которую Федя сначала принял за лопату.

— С помощью этого прибора мы можем даже сквозь землю и толщу камней зарегистрировать сигнал от скопления металла.

— А если там снаряды?

— Опять хороший вопрос. Варит у тебя голова, Федор.

— Достоевский, — с некоторой завистью, что не его похвалили, протянул Петька.

— Могут там быть и снаряды, — кивнул Борис Вениаминович, — поэтому надо быть очень осторожными. Но чем хорош металлоискатель той конструкции, которую мы имеем, — с его помощью можно распознавать тип металла. Отличить по сигналу медь от железа, золото от серебра. Так что многое должно проясниться для нас еще на подходе. Но сначала надо сделать разведку. Пусть кто-то из вас в одиночку слазает в этот ход и продвинется вперед, насколько это возможно, потом вернется и расскажет нам, что он там обнаружил. Ну кто? Жребий тащить будем?

Лезть выпало Петьке. Казалось, будто в этот миг в пещере взошло маленькое солнце или уж по крайней мере зажегся еще один фонарик, так просиял он, обрадовавшись результату.

Борис Вениаминович стал готовить Петьку к разведке. Он дал ему свой фонарь, хороший и мощный, и обвязал его вокруг пояса веревкой. Прежде чем пустить разведчика в лаз, Борис Вениаминович договорился с ним об условных сигналах: один рывок за веревку — все нормально, три рывка — необходима помощь. Потом Петька сделал всем ручкой, как Юрий Гагарин, и ужом скользнул в щель.

Некоторое время из отверстия в стене до оставшихся снаружи доносились какие-то звуки, сопровождавшие Петькино продвижение по лазу, от шуршания до кряхтенья, но вскоре не стало слышно ничего, и лишь веревка сматывалась с небольшой бухты в руках Бориса Вениаминовича и убегала в темную щель.

Несколько раз бухта прекращала вращение и веревка ненадолго провисала в неподвижности, но очень скоро снова натягивалась, бухта начинала вращаться, значит, Петька продвигался дальше.

Честно говоря, Федя немного волновался, как бы Петьку не завалило или просто не зажало в этой щели, и чем тоньше становилась бухта, тем больше возрастала его тревога.

— А что, если веревка кончится? — тихо спросил Сашка, которого, видимо, мучили те же опасения.

— На бухте пятьдесят метров, — ответил Андрей. — А не хватит, у меня в рюкзаке еще две. Свяжем концами. Но я думаю, скоро он остановится. Там дальше должно быть где-нибудь узко.

— Надо было мне лезть, я самый худой, — неожиданно заговорил Мишаня.

Саша и Федя даже не переглянулись в полутьме, а так и замерли оба с раскрытыми ртами. Такой длинной и осмысленной фразы от Мишани уже не мог ожидать никто. Это как если бы заговорил слон в зоопарке.

— А ты, племянничек, — холодно и немного раздраженно высказался Борис Вениаминович, — не лезь под руку. Сиди тут и помалкивай. Будешь еще болтать, ужина лишу.

Правда, спустя пять секунд суровый дядя молчаливого Мишани добавил, смилостивившись:

— Шутка.

— Да он и так ничего почти не говорит, — вступился за Мишаню Федя.

— Вот и хорошо, — спокойно кивнул Борис Вениаминович, — он самый младший, пусть молчит, старших слушает, уму-ра… О, черт! Лови! — крикнул археолог, но было уже поздно. Веревка кончилась, ее конец соскочил с сердечника, на котором вертелась бухта, и тонкой белой змейкой ускользнул в темноту лаза. — Быстрей, быстрей, остановите его! — закричал Борис Вениаминович, но, пока ребята сообразили кого, а вернее, что надо остановить, кончик веревки уже уполз так далеко за Петькой в щель, что даже с фонариком его не было видно.

— Я полезу? — предложил Сашка.

— Нет, — покачал головой Борис Вениаминович, — будем ждать. Петя сам вылезет.

С этого момента ожидание для Феди, да, наверное, и для всех остальных превратилось в тихую пытку.

Федя молча уселся на один из многочисленных камней, рядом с ним опустился Саша. Только Борис Вениаминович сохранял спокойствие и оптимизм.

— Ничего, парень сообразительный, — успокаивал он, наверное, в первую очередь самого себя, — если будет очень узко — потихоньку, потихоньку задом выползет. Так что быстро его ждать не приходится.

И, помолчав, добавил совсем уж не к месту:

— Как я упустил этот хвостик?! Все из-за тебя, племянничек. Нет, точно без ужина оставлю.

Минут через десять-пятнадцать — Федя усилием воли заставил себя не следить за временем и не смотрел на часы — черный провал отверстия, в которое уполз Петька, как будто бы посветлел. Еще минута — и луч фонарика явственно заплясал на неровных краях входа в лаз.

— Лезет, — удовлетворенно и с облегчением отметил Борис Вениаминович.

А еще минут через пять из лаза появилась рука, сжимающая фонарь, и за ней очень лохматая и пыльная голова Петьки.

— Блин, — сказала голова, — я весь в веревке запутался. Какого черта вы ее не выбирали?

Действительно, тело его было похоже на кокон непарного шелкопряда или попавшуюся в паутину, но как-то освободившуюся муху. Впрочем, все это было уже не важно. Главное — Петька вернулся.




Петька не смог протиснуться до самого конца длинного узкого лаза. Он повернул назад, когда окончательно понял, что еще пара рывков вперед — и он застрянет. Может быть, даже навсегда. Самое обидное, что он, кажется, видел цель. Да нет, не кажется, он был уверен, что видел. Пока он полз по узкому длинному ходу, луч его фонарика все время выхватывал неровные, шершавые стены. А там, где он в конце концов остановился, вернее, не там, а немного впереди, буквально метра через два, никаких стен вообще не было. Петька просунул в щель перед собой, куда уже сам не мог протиснуться, руку с фонариком и увидел, что луч его теряется во тьме какого-то просторного помещения. Вдруг это и есть сокровищница царя Митридата?

— Нам надо убедиться в этом сегодня же, — твердо сказал Борис Вениаминович, когда Петька доложил ему результаты своей разведки. — Мишаня, готовься. Теперь ты полезешь.

— Да он все равно там не проползет в самом конце, — утверждал Петька. — Ну, может, еще на полметра протиснется, а потом все равно застрянет.

— Нам на сегодня хватит и этих полметра. Ты лучше скажи, металлоискатель можно по этой щели протащить?

Петька посмотрел на сверток с прибором, почесал взлохмаченную голову и ответил:

— Думаю, можно. Только в конце его впереди себя толкать нужно, а иначе не получится.

— Усвоил, что старшие говорят? — обратился Борис Вениаминович уже к своему племяннику.

Тот, видно, очень боясь лишиться ужина, счел за лучшее только кивнуть.

Затем Борис Вениаминович долго и терпеливо вдалбливал Мишане, как обращаться с метал-лоискателем, и не разрешил отправиться в путь, пока Мишаня не повторил ему правила пользования этой штуковиной, как выученный назубок урок. И лишь тогда, собственноручно надев на голову племянника прилагающиеся к прибору наушники и приладив к поясу регулирующий усилитель, Борис Вениаминович благословил Мишаню на подвиг. Тем временем Андрей уже опять смотал веревку в аккуратную бухту, свободный конец ее привязали к Мишаниному поясу, и лишь после этого следующий разведчик нырнул в густую темноту узкого лаза.

Мишане должно было прийтись в узкой неровной щели особенно нелегко: в одной руке ме-таллоискатель, в другой фонарик. Но бухта в руках Бориса Вениаминовича на сей раз вертелась с удивительной быстротой и почти без остановок. Поэтому, наверное, и вернулся Мишаня из своего путешествия гораздо быстрее Петьки.

— Ну? — спросил его Борис Вениаминович. — Что ты там слышал?

— Такой писк, дядя Боря, что чуть не оглох. Уши до сих пор болят.

— А где он начался? — попросил уточнить археолог.

— Ближе к самому концу лаза началось попискивание. А уж когда вперед сквозь щель, как Петя говорил, я эту штуку просунул, вот тут-то у меня чуть уши не лопнули. Будто миллион крыс разом концерт устроили.

«Надо же, — Федя не переставал удивляться Мишане, — он еще и метафорами говорить может».

— А что это значит? — спросил Петька. — Там лежит клад Митридата?

— Не знаю пока, — очень осторожно ответил Борис Вениаминович, и Федя подумал, что он просто боится теперь сглазить. — Не хочу даже говорить на эту тему, — тут же подтвердил Борис Вениаминович его подозрения. — Такой сигнал с металлоискателя говорит о присутствии там достаточно большой массы металла, а вот какого? Я пока сказать не могу. Я сигнала не слышал. Показаний по шкале не видел. Не знаю. Предлагаю все отложить до завтра. Отдохните, а завтра будете проход расчищать. Чтобы хоть один из вас мог туда просочиться. Идемте на базу.

— На базу, это куда? — сразу же решил уточнить Сашка.

— Как куда? — удивился Борис Вениаминович. — В яму.

— А может быть, все-таки можно нам будет покупаться? — вопросительно заглянул ему в глаза Петька.

Борис Вениаминович помолчал, а потом заговорил совсем иначе — не по-доброму, не по-злому, а рассудительно.

— Послушай, Петя, — сказал он. — И вы все тоже послушайте. Я понимаю, что всем хочется купаться. Но сокровища Митридата у нас уже под носом. Осталось только протянуть руку и достать их. Дело-то серьезное. Клад сам нам дается в руки. Давайте повременим с купанием еще пару дней. Всего пару дней. А потом сколько хотите купаться будете.

— В золоте, что ль? — усмехнулся Саша. — Как Скрудж Мак-Дак?

— Не говори «гоп», пока не перепрыгнешь, — ответил на это Борис Вениаминович. — Через два, от силы через три дня мы все узнаем. Ну? Согласны?

— Конечно, согласны, — ответил за всех Петька. — Потерпим.

— Я тоже согласен, — поддержал его Федя и тут же, улучив момент, сделал один очень важный для него ход. — Только вот еще, — приблизился он почти вплотную к Борису Вениаминовичу. — Все хорошо, но сегодня, если я не ошибаюсь, пятница.

— Не ошибаешься, — согласился Борис Вениаминович и быстро добавил: — В выходные мы работаем.

— Да не в этом дело. Просто я обещал родителям позвонить из Ялты в субботу.

— Точно! — воскликнул Петька. — А я уж и забыл!

— Если не позвоню, они забеспокоятся. Начнут разыскивать. Я маму свою знаю.

Борис Вениаминович озабоченно потеребил бородку.

— Да, — сказал он, — дело серьезное. Ну ничего, мы что-нибудь придумаем.

— Борис Вениаминович, — не удовлетворился этим ответом Федя. — Мне правда обязательно надо позвонить.

— Позвонишь, позвонишь. Пошли на базу.




Они снова шли цепочкой за Андреем по темным прохладным коридорам с шершавыми стенами. Снова тот дожидался их у каждого поворота, и Федя даже не пытался запомнить, сколько раз и куда они поворачивали, так их казалось много. Ход то шел под уклон, то они вновь поднимались в горку. В одном из коридоров шагали по рельсам, именно там Федя догнал Петьку и, взяв его за полу куртки, заставил слегка приотстать.

— Петь, надо поговорить, — шепнул он.

— О чем?

— Петь, для кого мы этот клад ищем?

— То есть как? — слишком громко удивился Петька. — Ищем, и все.

Федя зашикал сквозь зубы и даже ущипнул Петьку за руку.

— Дурак ты, Кочет. Просто так ничего не бывает. Клад ищут либо для государства, ну, там, для науки, либо для самого себя. А мне кажется, мы ищем клад лично для Бориса Вениаминовича. Или ты думаешь, что он и с тобой поделится?

Петька даже остановился.

— Кто дурак, так это ты, — сердито ответил он. — Борис Вениаминович работает в институте, а экспедиция от академии…

— В академии никто ни о каком Борисе Вениаминовиче из Москвы и слыхом не слыхивал, — торопливо зашептал Федя. — Мы с Сашкой туда заходили, когда вы уехали. И на горе Митридат его тоже не знают. Вообще неизвестно, кто он такой, этот Борис Вениаминович.

— Да ну, ерунда, — уже не так уверенно произнес Петька.

— Пошли, пошли. — Федя подтолкнул его в спину. — А то они нас хватятся, и мы вообще не сможем поговорить.

Он оказался совершенно прав — к ним уже спешил Борис Вениаминович.

— Что случилось? — волновался он.

— Шнурок развязался, — соврал Федя.

— Не отставайте, а то потеряетесь.

Больше им поговорить не удалось, потому что Борис Вениаминович пошел совсем рядом. Петька насупился и шагал молча. До самой ямы они не проронили ни слова.

Потом все вместе обедали. Андрей принес откуда-то несколько больших красивых плоских рыбин и сам жарил их на вертеле. Пекли картошку, пили чай. Борис Вениаминович обратил внимание, что дров у ребят маловато, и дал указание Андрею позаботиться о дровах. Андрей обещал. Потом Борис Вениаминович долго и много рассказывал, вспоминал всякие случаи из своей жизни археолога. Да оказалось, что он не только археолог, он еще и в геологоразведочных партиях работал, и какие-то лекарства выпускал, и даже в молодости был жокеем — наездником. Слушать его было действительно потрясающе интересно. Ушли они с Андреем только тогда, когда время уже было садиться ужинать.

— Борис Вениаминович, — задержал шефа экспедиции Федя, когда тот уже висел на веревочной лестнице. — Борис Вениаминович, вы про то, что мне позвонить завтра надо, не забудете?

— Помню, помню, — отозвался тот, — решим это дело, решим.




Петька сам подошел к Феде, как только ребята остались в своей пещере одни. Они уже могли с полным правом называть эту пещеру «своей». И потому, что обжили ее, проведя в ней половину ночи, и потому, что другой пещеры для них подготовлено не было, а из этой они сами не могли выбраться.

Итак, Петька подошел к Феде, когда последнее эхо шагов взрослых смолкло под сводами их пещеры.

— Так что ты там мне по пути про Бориса Вениаминовича рассказывал?

Вообще-то Феде не хотелось заводить этот разговор в присутствии Мишани. Сашку-то можно считать проверенным человеком, в вот Мишаня?.. Но и ждать, когда племянник Бориса Вениаминовича уснет, терпения не хватало. Откладывать же эту беседу до лучших времен, пожалуй, и вовсе уже было нельзя. Федя просто не предполагал, что они так быстро отыщут сокровища. Вдруг действительно в этой пещере лежит клад Митридата и завтра или послезавтра они его достанут? Что тогда? Федя не мог себе этого даже представить, но Борису Вениаминовичу он все-таки не верил. И как видно, только он один.

Так что Федя подмигнул Саше и просто отвел Петьку в дальний от Мишани уголок ямы, чтобы тот не слышал.

— Ну что вы там узнали в этой академии? — теребил его Петька.

— Узнали, что Борис Вениаминович в ней не числится, никаких машин от Украинской Академии наук в Крым в эти дни не уезжало, и за нами никто никаких машин не посылал, и на горе Митридат никакого Бориса Вениаминовича тоже никто не знает.

— С чего ты взял, что никто?

— Ну, этот бородатый археолог сказал…

— Во-первых, — Петька перешел на очень язвительный тон, — вы только с этим бородатым и разговаривали. А может быть, остальные археологи очень даже неплохо знают Бориса Вениаминовича. И во-вторых, вы — лопухи. Этот громила с горы Митридат наверняка тоже прекрасно знает о Борисе Вениаминовиче, иначе почему он сразу после разговора с вами, уже на следующий день, сам полез в каменоломни?

— А машина?

— И машина тоже наверняка была. Просто, если хочешь знать, насчет машины Борис Вениаминович мог договориться и в частном порядке. В той же академии. По знакомству, да мало ли… Шофер приехал на вокзал, а вас на месте и нет. Ведь не было вас, а?

Федя хотел возразить, что их на месте не было как раз из-за Петьки, но не успел вставить слово. Впрочем, какое это теперь имело значение…

— Шофер покрутился, покрутился на площади да и уехал обратно в гараж. И мы вас тоже не нашли, — завершил Петька свою версию событий.

Собственно говоря, в логике ему отказать было трудно. Могло случиться и так. Федя только плечами пожал: его ладно выстроенная гипотеза трещала по всем швам.

— Спорим на рубль, что ни машины, ни экспедиции никакой от академии не было, — неожиданно вмешался Сашка. Он, оказывается, уже давно подошел и стоял, прислушиваясь, за спинами спорящих. — Не может быть, чтобы была экспедиция от Академии наук и никто о ней не знал ничего. Вон, когда Янтарную комнату разыскивают, об этом на каждом углу трубят. И по телевизору, и в газетах. А тут клад Митридата.

— Вот именно, Пушкин, что клад Митридата, — язвительно зашипел Петька. — Мало кто в него верит, в этот клад. И знаешь, как трудно было Борису Вениаминовичу пробить эту экспедицию, чтобы ее разрешили!

— А ты откуда знаешь?

— Он мне по дороге из Киева рассказывал.

— Все равно не верю, — мотнул головой Сашка, — зачем он тогда нас тут как будто взаперти держит?

— Да пойми ты, — заговорил Петька другим тоном, каким говорят взрослые с неразумными детьми, — он боится, что нас люди заметят и тоже полезут сюда клад искать. Ну зачем это надо? Разве пару дней нельзя потерпеть?

— А ты не думал, Петр Ильич Чайковский, — Саша, видно, тоже решил не остаться в долгу, — что, может быть, он нас для того в таком секрете здесь держит, чтобы легче было потом избавиться? Достанет сокровища, а нас в этой яме оставит, и кранты. Что тогда? Никто ведь не знает про то, что мы с вами здесь сейчас находимся. Я у бабушки, вы у дедушки.

— Ну ты офигел! — возмутился Петька. — Кто это тебя тут оставит? Да Борис Вениаминович… Да в конце-то концов, что он, своего племянника здесь бросит? Ты хоть об этом подумай.

Федя бросил короткий взгляд в сторону Мишани. Тот сидел у тлеющего уже костра, уныло повесив голову, и ничего не делал. Что у него там творилось в этой повешенной голове? Трудно сказать…

— Да, — вдруг вырвалось у Феди, — возможно, Мишаня — гарант нашей безопасности.

— Гранат? — переспросил Петька. — При чем тут гранат?

— Я говорю — гарант, — пояснил Федя, более начитанный, чем его друг. — Его присутствие здесь гарантирует, что с нами ничего не случится.

— Вроде заложника, — нашел нужным добавить Сашка.

Это было, конечно, не совсем одно и то же, но Федя уточнять не стал.

— Ну вот. Тем более, — совсем успокоенно согласился Петька. — Сами же и говорите.

— И все-таки не нравится мне все это, — произнес Сашка фразу, которая становилась у него уже традиционной.




Среди ночи ребят разбудил свет фонарика и многократно отозвавшийся эхом оклик Андрея. Он принес и сбросил в яму новую партию дров. Это были все те же доски. Старые, иссохшие, некоторые подгнившие, с гнутыми ржавыми гвоздями. В свете двух фонарей ребята потратили немало времени, собирая их и относя в один угол. За этой работой Федю посетила идея, которую он решил пока приберечь про себя.




Глава XI. Заветная щель


— Отряхнись, — посоветовал Борис Вениаминович, когда чуть-чуть привыкли глаза и уже не надо было прикрывать их рукой от до боли давящего яркого солнечного света.

Федя перестал щуриться, убрал от лица ладонь и впервые за сутки с лишним увидел Бориса Вениаминовича не в свете фонарика. Он сразу понял, почему ему надо отряхнуться. Борису Вениаминовичу и самому не грех было бы заняться тем же самым. Казалось, что за это недолгое время сивый археолог поседел окончательно, и вообще с ног до головы его словно сахарной пудрой обсыпали. Конечно же, и Федя выглядел не лучше — мелкая белая пыль из каменоломен не оставила на них ни одного чистого места.

И еще одна деталь сначала удивила Федю: стекла очков археолога потемнели так, что почти не стало видно его проницательных глаз.

«Хамелеоны, — догадался Федя, — как у мамы, только еще темнее». У мамы даже на ярком солнце стекла очков становились лишь серыми с фиолетовым отливом, линзы же у Бориса Вениаминовича сделались почти синими.

Пришлось чиститься и вытряхивать одежду довольно долго, однако избавиться от въедливой пыли оказалось непросто. Даже через десять минут интенсивной обработки одежда еще не утратила полностью следов недавнего пребывания в каменоломнях.

Борис Вениаминович безнадежно махнул рукой.

— Может, искупаемся? — предложил Федя, глядя на мучнистые волосы и такое же лицо шефа.

Тот оглянулся в сторону моря, до которого было рукой подать, немного подумал, еще раз махнул рукой, буркнул: «Некогда», — и быстро зашагал вниз с холма.

На обочине дороги их дожидалась машина, все те же красные «Жигули» с Сергеем Сергеевичем на месте водителя.

— На телеграф, — кратко распорядился Борис Вениаминович.

Всю дорогу молчали, Сергей Сергеевич вообще не производил впечатления многословного человека, а Федя не выспался после ночной уборки дров, да и разбудил его Борис Вениаминович очень рано, в половине пятого. Глаза сами собой слипались.

На улицах города было еще немноголюдно, а в помещении телеграфа, куда Федя зашел в сопровождении Бориса Вениаминовича, сидело на скамеечках в ожидании переговоров всего два человека да один стоял у окошечка оператора.

— Иди заказывай, — подтолкнул Федю в спину Борис Вениаминович.

Федя заказал три минуты. Странно, очень странно и пристально смотрела на него операторша, принимая заказ, и так же странно и пристально глянула кассирша, когда он протянул ей деньги. Однако дело было уже почти сделано. Оставалось еще только немного подождать, пока его соединят с нужным номером телефона. Он вернулся и тоже присел на скамеечку рядом с остальными.

— Душно здесь, я подожду на улице, — сказал ему Борис Вениаминович.

Федя бы и сам не отказался отсюда поскорее выйти. Хотя дневная жара еще не навалилась на город, в помещении телеграфа действительно висела плотная духота. Все окна были закрыты, как зимой.

Федя уперся локтями в колени и положил тяжелую голову лицом на ладони… Какая же все-таки духота… Так же бывало у них весной в школе, когда первым уроком бывала физика. Физик часто забывал на ночь или утром до начала уроков проветривать кабинет. Но на физике Федя часто сидел за одной партой с Олей Толоконцевой, и ему было плевать тогда на духоту, потому что он был по уши влюблен в эту девочку. Урока физики он всегда ждал и надеялся… Надеялся до тех пор, пока не понял, что надеяться больше не на что… Интересно, где сейчас Оля? Ее родители собирались увезти на какой-то курорт, она ведь тоже не поехала с классом в Ялту. Да и не могла бы, наверное, поехать, после той скандальной истории, в которую оказался втянутым и он сам. И все-таки хорошо, что он помог тогда Оле, избавил ее от постоянного страха. Пусть ей до него нет никакого дела, он все равно рад, что помог. Все-таки это здорово, когда ты влюбляешься… Сколько раз, заглядевшись на Олю, он даже пропускал момент, когда его выкликали к доске. Учитель твердит: «Чудинцев, Чудинцев, Чудинцев», а он…

— Чудинцев, шестая кабина! Чудинцев, шестая кабина! Кому Москву? Чудинцев, шестая кабина.

«Ох ты, елки!» — Он вдруг понял, что оператор уже далеко не первый раз выкликает его по фамилии. Толком даже не встряхнувшись и слегка покачиваясь от навалившейся дремоты, Федя бросился к стеклянным дверям переговорных кабинок.

«Черт, где же тут шестая? Эта седьмая. Значит, эта?» Да, на затемненной стеклянной двери белой краской по трафарету была прописана четкая шестерка. Федя повернул круглую ручку и потянул ее на себя. «Что за черт?!» В кабинке уже сидел человек и прижимал к уху телефонную трубку. Человек поднял голову и удивленно воззрился на открывшего дверцу. Федя замер. Из-под широкого загорелого лба с грубым шрамом между бровями на него смотрели все более расширяющиеся в изумлении глаза. Но самой примечательной деталью несимпатичного лица этого человека была черная косматая борода. Бородач с Митридата!

— Извините, — пробормотал Федя и тут же прикрыл дверцу.

— Чудинцев, шестая кабина, — по-прежнему гнусавил в микрофон голос оператора.

Федя еще раз посмотрел на номер кабинки. Как же он так ошибся! Это же не шестерка, а полустертая в верхнем кружочке цифирька восемь! Федя стремительно бросился к нужной кабинке. Сонную одурь как рукой сняло.

— Алло, мама! — выкрикнул он в трубку.

Маму, конечно, как всегда, все беспокоило.

Откуда он звонит? «Ах, Ку-учи, а то мне тут спросонья послышалось…» Как дела? Что у него с голосом? Где он так запыхался? Почему так рано? Потом посыпались вопросы и наставления иного содержания. Как он обходится одним свитером? Ведь на улице ТАКОЙ холод! Положила ли она ему зонт и теплые носки?

«Это у них дожди и холодно», — с трудом догадался Федя.

Она надеется, что он не купается. А если да, то пусть повременит до хорошей погоды, обещают антициклон. Когда он собирается вернуться? И тому подобное…

Сам Федя и спросить ничего толком не успел, как вклинился голос операторши и поинтересовался, будет ли он продлевать разговор еще на минуту?

— Не трать деньги. Целую, — быстро крикнула мама и сама повесила трубку.

Федя вышел из кабинки. Прямо напротив на месте для ожидающих сидел тот самый бородач и не спускал с него глаз. Он разглядывал Федю бесцеремонно, окидывая взглядом с ног до головы и обратно, словно Федя — это был не Федя, а какой-нибудь товар, который бородач собирался купить.

Федя окинул взглядом зал — не вернулся ли с улицы Борис Вениаминович, — однако его не было. И тогда Федя, глядя прямо перед собой, решительно направился к выходу.

Бородач вырос на его пути как из-под земли.

— Привет, — поздоровался он, будто они с Федей уже лет десять были приятелями.

На сей раз Феде пришлось задрать голову, чтобы увидеть лицо этого человека, а не часть его карабасовской бороды.

— Здравствуйте, — поздоровался и он тоже.

— Как дела? — Среди густой растительности в нижней части лица бородача проглянуло некое подобие улыбки.

— Нормально, — выдавил из себя Федя не слишком оригинальный ответ.

— А где твой уголек?

Федя не сразу понял, о чем его спрашивают, а когда до него дошло, что угольком громила назвал Сашку, он выбрал, наверное, самый мудрый из всех возможных ответов:

— Спит еще.

— Нашли Бориса Вениаминовича? — тут же поинтересовался бородач.

«Ты смотри, запомнил», — удивился Федя, а вслух сказал:

— Нашли.

— В Карантине? — Угу.

— А сейчас он где?

— Уехал, — почему-то соврал Федя, всей душой надеясь, что Борис Вениаминович не появится в эту же минуту.

— Куда?

— Не знаю, а что?

— Да хотел с ним познакомиться. Все-таки коллега из Москвы. У нас могут быть общие интересы, общие знакомые.

— Нет, он уехал, — еще раз повторил Федя и попытался обогнуть гиганта, нерушимой скалой стоявшего у него на дороге.

— А когда будет? — продолжал свои расспросы бородач. — Не говорил?

— У-у, — Федя отрицательно покрутил головой. — Извините, я очень спешу.

Бородач немного посторонился, пропуская его, но у самого выхода Федя услышал еще один его вопрос:

— Где вы живете?

— Да там, — обернувшись через плечо и описав рукой в воздухе неопределенную дугу, ответил Федя, после чего выскочил на улицу и закрыл за собой дверь.

Меся ногами, как танцующий молдаванин, он в доли секунды ссыпался по лесенке, а еще через мгновение уже дергал ручку двери красных «Жигулей».

— Что случилось? — тревожно спросил Борис Вениаминович, который сидел внутри и помог Феде открыть дверцу.

— Поехали скорее. — Федя проскользнул на заднее сиденье. — Там этот бородач.

Не оглядываясь и больше ни о чем не спрашивая, Сергей Сергеевич тут же тронул машину с места.

Федя рыпнулся к боковому окну, и ему показалось, что он видит через две стеклянные двери телеграфа ту самую знакомую, мощную и мрачную фигуру.

По пути Борис Вениаминович внимательно выслушал сбивчивый рассказ Феди о его неожиданной встрече.

— Значит, обо мне тебя расспрашивал? — только и спросил он, когда Федя закончил.

— Ну да, говорил, что хочет познакомиться с московским коллегой.

Борис Вениаминович усмехнулся, но от комментариев воздержался.

— А что, это плохо? — сам решил помочь ему Федя.

— Да нет… — Борис Вениаминович лениво пожал плечами. — Что уж тут такого плохого. Просто я сейчас ни с кем знакомиться не намерен. Он небось выпить хочет со скуки или деньги у него закончились, такое с археологами случается.

Борис Вениаминович рассмеялся коротким неприятным смешком.

— А может, место работы хочет сменить, — продолжил он свои предположения, — сейчас у всех жизнь непростая. В любом случае нам с ним встречаться сейчас ни к чему. Понял теперь, почему я и прошу вас, чтобы вы еще пару дней воздержались от купания? Он ведь наверняка к каменоломням опять припрется. Как пить дать.

Федя улыбнулся невольному каламбуру археолога.

Сергей Сергеевич остановил свои «Жигули» почти на том же месте, на котором в эту машину сели рано утром Федя и Борис Вениаминович. Впрочем, и сейчас еще время было утреннее, только солнце уже вовсю разгулялось. И в общем-то, совсем не так уж неприятно было скрыться от него под прохладными сводами старых каменоломен.

Осмотревшись и нырнув в совсем неприметный вход в подземелье — камень как камень среди колючих бурьянных зарослей, только надо его отодвинуть, — Федя и Борис Вениаминович натолкнулись на поджидавшего их Андрея.

— Чего ты тут? — спросил Борис Вениаминович.

— Да так, все уже подготовил, жду.

— Сначала позавтракаем, пошли в ихнюю яму.

На этот раз Федя пытался запомнить дорогу, но на полпути бросил это нелегкое занятие. Его просто пугало отсутствие всяких примет в череде одинаковых коридоров. Что за компьютер вставлен в курчавую голову их проводника, лишний раз поразился он. Как собака он, что ли, находит дорогу по запаху?

А запах был, и запах замечательный — чудный аромат тушенки, сваренной в котелке с картофелем. Они поспели как раз к самому завтраку.

— Позвонил? — спросил Петька.

— Ага, — только и ответил Федя, и больше они пока на эту тему не разговаривали.

Позавтракав, все сразу отправились к «заветной щели». Это Сашка придумал, в котором явно проснулись гены его якобы прапрапрадедушки. Он еще за завтраком всем прочел свое творение:
		Есть заветная щель,



		В ней желанная цель,



		Понта царь Митридат



		Там запрятал свой клад!








Теперь лаз к предполагаемой сокровищнице Митридата иначе как «заветной щелью» никто не называл. А при упоминании имени Митридата обязательно кто-нибудь добавлял: «С понтом царь» — Петькин каламбур.

У «заветной щели» Борис Вениаминович объявил план сегодняшних работ. Предстояло расширить ход в конце лаза, там, где не смогли вчера пролезть ни Петька, ни Мишаня.

Для этого ребятам предстояло работать попарно. Обычными молотком и зубилом передний должен был отбивать куски ракушечника — именно так назывался камень, из которого состояли стены катакомб. Затем он должен был пропихивать отбитые куски назад своему напарнику, тот складывать их в мешок и выползать с ним наружу. Борис Вениаминович сказал, что пары будут меняться через каждые сорок минут.

— Очень осторожно, очень осторожно, — как всегда, беспокоился он, — не дай Бог глыба поедет и кого-нибудь из вас зажмет там.

— Не поедет, — успокаивал его более реалистично смотревший на вещи Андрей. — Потолок монолитный, а низу рушиться некуда, это сбоку взрывами навалило.

— Все равно осторожнее, — не унимался Борис Вениаминович.

Первыми в этот раз полезли Федя и Сашка. Сашка, более худой, гибкий, змееподобный, полз впереди, Федя с мешком сзади. Федя еле успевал протискиваться вслед за своим напарником. Того будто кто-то на веревке спереди тянул, а в узких неудобных местах он прямо ввинчивался как-то — не то что Федя, который подолгу через каждое сужение продирался, да с таким трудом, что всю кожу на локтях ободрал. У обоих были фонарики, так что видели они все очень неплохо. В одном месте лаз расширялся настолько, что там даже можно было вдвоем посидеть, отдохнуть, но сразу же за этим расширением ход начинал заметно сужаться и в конце концов заканчивался такой щелью, в которую свободно могла пролезть кошка, но человек мог просунуть только руку.

Сашка застучал молотком. Камень оказался достаточно мягким, крошился легко, и Сашка часто передавал назад Феде отбитые куски с неровными краями. Вот только дышать очень скоро стало совсем трудно, и от поднявшейся мелкой пыли, и от того, что воздух в щель, заткнутую Сашкиным телом, вообще просачивался плохо. К счастью, Федин мешок наполнился довольно быстро, и он, посоветовав Сашке немного передохнуть, пополз его вытряхивать.

С мешком ползти было гораздо тяжелее: он цеплялся за выступы, застревал в узких местах, путался в ногах. Поэтому обратный путь показался Феде в два раза длиннее. Когда он наконец выбрался из «заветной щели», отдышался, вытряхнул мешок и посмотрел на часы, стало ясно, что до смены он сделает еще только одну ходку, из которой вернется уже вместе с Сашкой. Так и вышло.

Всего до обеда у них получилось четыре смены. Борис Вениаминович остался очень доволен объединенными плодами труда двух бригад — наваленной у его ног кучей мелких осколков битого камня — и за обедом, состоявшимся тут же, у рабочего места, не скупился на похвалы ребятам.

Больше всего его радовало то, что всю работу по расширению лаза вполне можно было закончить к вечеру. А значит, уже сегодня они могли стать обладателями клада Митридата… У Феди перехватывало дух и шумело в ушах, когда он представлял себе, как близки они к цели.

После обеда ребята накинулись на несчастный ракушечник с удвоенной яростью, и четвертая смена, в которой работали Петька с Мишаней, вернулась из «заветной щели» раньше срока. Этого момента ожидали все, потому что было уже совершенно ясно: ракушечнику не устоять.

— Лезут! Лезут! Оба ползут! — радостным криком оповестил всех Сашка, заглянув в щель с фонариком. Еще минута — и оттуда вылезли оба проходчика.

— Ну? — взволнованно обратился к ним Борис Вениаминович. — Вы прошли?

— Прошли, — устало и без энтузиазма ответил Петька.

— И что там? — закричали все хором.

— Большой зал. А в нем, кажется, снаряды.

После этих слов повисло долгое молчание.

Лица у всех помрачнели.

— Может, это амфоры? — очень неуверенно спросил Сашка. — Ну, горшки ихние. Может, золото в них?

— Нет, — мрачно и решительно отрезал Кочетков, — это снаряды. Со свастикой. Нет там никаких горшков, а золота тем более.

Федя оглядел всех кладоискателей. Лица Андрея не было видно вообще, он всегда так садился, что в свете фонарей оказывались только его ноги, обутые в тяжелые ботинки с ребристой подошвой. Борис Вениаминович, насупившись, но спокойно и деловито протирал платочком свои очки, будто ничего не было сейчас важнее этого нехитрого занятия. Мишаня сидел у самого входа в щель, из которого только что выполз, свесив голову до самых колен, и лица его Федя тоже не увидел. На Петьку было жалко смотреть. А по Сашиному лицу вдруг поползла глуповатая улыбка.

— Ха, — сказал он, — зато прямо сегодня мы пойдем купаться!

— Можешь идти хоть сейчас, — тихо и сухо отчеканил Борис Вениаминович, — наша доля от этого сразу станет значительно больше.

Сашкина физиономия тут же вытянулась чуть ли не в огурец.

— Не понял, — растерянно произнес он.




Глава XII. Пора делать ноги


— Что вы имеете в виду, когда говорите, что наша доля увеличится? — с неожиданным напором спросил Петька. — Доля чего?

— Доля толики археолога, полученной с клада царя Митридата, — очень спокойно, будто и не замечая Петькиного возбуждения, ответил Борис Вениаминович. — Я по-прежнему уверен, что клад, который мы ищем, находится именно здесь. И завтра вы сами сможете в этом убедиться.

— Завтра, завтра, — сварливо пробурчал Саша. — Убедились уже сегодня.

— Сегодня мы убедились лишь в том, — все так же спокойно продолжал отвечать Борис Вениаминович, — что царь Митридат был весьма умным человеком. И в том, дорогие мои ребятушки, что вы очень наивные люди. Впрочем, молодости это свойственно.

— Это почему мы наивные? — продолжал бунтовать Петька.

— Ну посудите сами, разве смог бы долежать в этих пещерах клад до наших времен, будь он просто так, безо всяких запоров оставлен посреди одного из подземных залов? Это только в кино такое случается, и то в самом паршивом.

— Там были двери. — Петькин запал не кончался; видно, он очень долго прятал сам от себя свои сомнения, давил их желанием отыскать пресловутый клад. — Эти двери сорваны с петель, — чуть ли не кричал он, — и валяются на каменном полу.

— Петя, если ты немного подумаешь, то сам поймешь, что ЭТИ двери появились гораздо позже времени царствования Митридата. Их поставили немцы, закрывая вход в свой склад с боеприпасами, а рухнули они во время взрыва под тяжестью обрушившихся камней. Сокровища же Митридат укрыл гораздо глубже, за потайными дверьми. Скорее всего еще одно помещение, где укрыт клад, просто заложено плитой. Дело-то известное.

— Так что же делать? — Петькин голос уже не звучал так возмущенно, как прежде.

Борис Вениаминович нацепил на нос очки, которые все это время усердно протирал, тщательно заправил золоченые дужки за уши.

— Вот это мы и должны решить, что нам делать, — рассудительно произнес он. — Только без крика, в спокойной обстановке, у нашего костерка.

— Согласен, — влез в разговор Сашка.

— Пойдем к костерку, — пожал плечами и Петька.

Федя, по своему обыкновению, ничего не сказал. Он продолжал следовать методу Пуаро.

Когда они спустились в яму и развели костер, подоспело время ужина. Андрей принялся что-то стряпать, копаясь в сумках с провизией, остальные расположились у костра на перенесенных к нему и положенных в круг, а вернее треугольником, матрасах.

— Сначала поужинаем или как? — очень миролюбиво спросил Борис Вениаминович.

— Да чего ждать-то, давайте решать, что делать, — высказал общее мнение Петька.

— Ну хорошо. Сделать мы можем вот что. — Борис Вениаминович сел поудобнее, немного наклонившись к костру, и отблески пламени заплясали на стеклах его очков. Он как бы рассуждал вслух, а остальные вольны были соглашаться, не соглашаться или просто мотать на ус его рассуждения. — Помните, я вам вчера рассказывал о возможностях нашего металлоискателя?

— Ну, — согласились почти в один голос Саша и Петька.

— Так вот, я, помнится, говорил, что этот металлоискатель может отличить железо от меди и золото от серебра. Вообще-то он так откалиброван по шкале проводимости, что с его помощью можно определить любой тип металла. Другое дело, что шкалы этой у меня с собой нет, а калибровать заново некогда, да и не на чем. Золото у меня с собой только во рту. — Борис Вениаминович широко улыбнулся, обнажив глубоко в углу рта блеснувший при свете огня золотой зуб. Еще немного поулыбавшись своей собственной шутке, он продолжил: — Но все это не так уж и важно, что у меня нет с собой этой шкалы. Сигналы, которые воспроизводит в наушниках этот металлоискатель от золота и серебра, я ночью спросонок различу. Так что ничего страшного. С помощью этого металлоискателя мы вполне могли бы прослушать стены и пол этого зала, а если понадобится, то и потолок. Я уверен, что так мы очень быстро нашли бы сокровища.

— Ну так давайте завтра прослушаем, — тут же предложил Петька. — За чем дело стало?

— За тем, дорогой Петя, что я не пролезу в эту «заветную щель» не только в конце, но и во многих других ее местах. Стал бы я тогда вообще с вами связываться.

— Это понятно, — по-деловому кивнул Сашка.

— Расширять ход под меня дело долгое и, главное, — абсолютно ненужное. Мы с Андреем Георгиевичем это предусмотрели. Завтра, нет этой ночью, он надставит провод, идущий от усилителя к наушникам, кто-то из вас полезет туда и пойдет с металлоискателем вдоль стен, отмечая по плану, в какое время у какой стены он находится. Я же буду у выхода из лаза слушать сигнал и отмечу время, когда услышу нужный сигнал. Так мы, по крайней мере, выясним, где, за какой стеной этот клад лежит.

— Ничего не выйдет, — грустно покачал головой Петя.

— Почему?

Взоры всех сидящих у костра устремились на Петьку, тот вздохнул и пояснил:

— Потому что между штабелями снарядов и стеной прохода нет. Они там очень плотно уложены. Ни к задней, ни к боковым стенам толком не пробраться. Только спереди небольшое пространство, наполовину заваленное камнями, да проход с рельсами и тележкой на них от дверей до задней стены.

— С тележкой? — с интересом спросил Борис Вениаминович. — Ишь ты, немцы, все у них было предусмотрено. Но ты, Петенька, меня опередил, об этом я и собирался с вами поговорить. Правда, я думал, что к стенам все-таки можно будет подойти. Но все равно, остается пол, а под ним тоже могут быть спрятаны сокровища. Так что у нас нет никакого другого выхода, как снаряды эти оттуда убрать.

Борис Вениаминович замолчал и застыл в выжидательной позе: он немного склонил голову набок, уперся ладонью правой руки в колено и так поглядывал на ребят, ожидая реакции.

— А не жахнет? — осторожно спросил Сашка.

— Не жахнет, — донесся из темного угла беззаботный голос Андрея. — Я знаешь сколько этого металлолома за свою жизнь на руках здесь перетаскал? Они здесь все гнилые. Порох сопрел на хрен и взрывчатка тоже. Их разворачиваешь — труха. Правда, иногда все-таки попадаются годные, но взрыватель все равно всегда гнилой. Их брать-то можно. Ронять не рекомендуется.

— Ну так как? — спросил Борис Вениаминович притихшую компанию. — Слабо?

— Да нет, — пожал одним плечом Петька, — если не жахнет, можно.

— Конечно, не жахнет, — опять подхватил Андрей, — стал бы я вам тут мозги пудрить! Ведь если рванет, так и нас с Борисом Вениаминовичем тоже на клочки разнесет, сами говорите — полный зал снарядов. Не разнесет, так задавит. Так что обманывать вас мне не резон. Если осторожно и аккуратно вытаскивать по чушке через этот ваш заветный ход.

— Заветную щель, — поправил автор изречения.

— Ну через щель. Ничего не случится, если аккуратно-то.

— Ну как? — опять повторил свой вопрос Борис Вениаминович, по-прежнему не меняя позы.

— Я за, — ответил Петька, правда, без особого энтузиазма.

— А Мишаня будет? — спросил Сашка.

— Мишаня будет в любом случае, — категорично ответил Борис Вениаминович.

— Тогда я тоже согласен, — решил Саша.

— Федя? — Очки с пылающими стеклами повернулись в Федину сторону.

— Я как все, — кратко ответил Федя.

— Ну и прекрасно, — хлопнул себя по колену Борис Вениаминович. — Я, кажется, в вас не ошибся. А теперь — ужинать.




После ужина за чаем на этот раз долго не засиживались. Борис Вениаминович, сославшись на то, что им с Андреем надо удлинять провод металлоискателя, что называется, откланялся, и они оба покинули «гостеприимную» яму. Веревочная лесенка, привычно постукивая, быстро уползла вверх и скрылась за каменным краем. Четверо юных искателей кладов вновь были предоставлены самим себе.

Федя выждал после подъема лесенки дольше обычного, прежде чем решился сказать первое слово. Петька и Саша тоже в этот вечер не спешили с разговорами. Как видно, не то у них было настроение. А Мишаня молчал, как всегда.

Петька прилег у костерка и смотрел на едва различимую в краснеющих отблесках твердь каменного потолка. Сашка просто сидел и чесался.

— Помыться бы, — пробурчал он. — Пыль эта забодала.

— Скоро помоемся, — решив, что нужный момент наступил, подбодрил его Федя.

— Ну да, — засомневался Петька, — снарядов этих — таскать не перетаскать. Вы еще не видели.

— Кочет, — Федя со вздохом поднялся со своего матраса, — я что-то не пойму: у тебя от этих сокровищ крыша поехала или вы с Сашкой в поезде так сильно лбами ударились?

— Это ты к чему? — хмуро, даже с угрозой спросил Петька.

— К тому, что пора ноги делать отсюда. Неужели не ясно, для чего нас использует этот седобородый очкарик?

— Это ты про его дядю? — язвительно спросил Сашка и показал глазами в угол, где сидел молчаливый племянник Бориса Вениаминовича.

— Про дядю, про дядю, — с вызовом сказал Федя, а щуплый Мишаня еще больше съежился, втянув голову в плечи так, будто шеи у него теперь вовсе не было. — Я говорю, очкарик этот хочет нашими руками до клада Митридата добраться, а потом даст нам пинка — это в лучшем случае. А может и вовсе здесь оставить.

— Не-е, не оставит, Мишаня гарант, — вспомнил недавний разговор Петька.

— Я теперь уже ни в чем не уверен, — процедил Федя, в упор глядя на присмиревшего «гаранта» их безопасности. — Ну ты, пенек, — сказал он ему. — Кто твой дядя на самом деле? Почему его никто в академии не знает? Откуда вы такие тут взялись?

— Я из Прокопьевска, — распечатал уста перепуганный племянничек, — а дядя Боря из Москвы — это правда.

— Откуда он? — переспросил Сашка.

— Из Прокопьевска какого-то, — пожал плечами Федя. — Эй, это где?

— В Сибири, под Новокузнецком, Кузбасс.

— Так ты что, потомственный шахтер, что ль? — продолжал суровый допрос Федя.

— Отец был шахтером, а мама — медсестра.

— Понятно, — повернулся к друзьям Федя, — там у них жрать нечего, вот родители его к дяде и сплавили, а тот его по специальности отца использует, под землю спустил. Так или нет?

Мишаня сначала только ниже опустил голову, но потом робко выдавил:

— Так.

— Не, чуваки, вы соображаете? — Федя почувствовал небывалый прилив энергии. — Пора делать ноги. А то взлетим на воздух со всеми каменоломнями и золотом этого древнего самоубийцы. Ну его к лешему, клад этот. Пусть Витаминыч сам бомбы таскает, если охота. Петька, мы же ехали к морю, хотели заскочить к нашим в Ялту, Ларе нос утереть, а сидим тут как кроты. А ты, — развернулся он к Сашке, — уже и про папашу своего эфиопского забыл, и про Африку — вот что алчность с людьми делает. Я тоже хорош… — закончил, смутившись, Федя: ему показалось, что он малость переборщил с Сашкиным отцом, не надо бы так.

— Я не забыл про отца, — глухим голосом подтвердил его догадку. Саша. — Просто если бы… Если бы мы нашли эти сокровища, — повысил он голос, — я бы половину проблем сразу решил. Я бы отказался от своей доли, понял? Отдал бы ее Борису Вениаминовичу, понял? А за это бы попросил только, чтобы он, как хочет, хоть по путевке, хоть как, переправил бы меня к отцу в Эфиопию. Или, если туда никак, то хоть куда-нибудь поближе.

— Извини, Сань. — Федя почувствовал себя последней скотиной и все же продолжил: — Только я боюсь, что мы можем вообще отсюда не выбраться, поэтому и говорю — пора ноги делать.

— Как? Ка-а-ак? — Петька поднял голову с матраса и зло уставился на него. — Ты таракан, что ли, по стенкам бегать умеешь?

— Это не проблема, — отмахнулся Федя, — гораздо сложнее будет найти выход из этих катакомб. Я сегодня утром пытался дорогу запомнить — ни фига. Заблудимся еще, как Том Сойер.

— Да ладно, дорогу найдем, если что, — не согласился с ним Петька, — но отсюда-то все равно не вылезти.

— А фиг ли ж вы сегодня сюда пошли? Ты ведь, когда снаряды нашел, совсем было увял.

— Поговорить пошел, — пожал плечами Петя.

— А ты-то? Сам-то ты что? — перешел в наступление Сашка. — Тоже ведь здесь сидишь.

— Я-то вылезу, — опять отмахнулся Федя.

— Не вылезешь, — покрутил головой Петька.

— Говорю тебе — это не проблема. — Федя темнил, уж очень ему хотелось заинтриговать друзей.

— Как? Ка-а-ак? — твердил Петька, недоуменно вытаращив глаза.

— Да чо ты заладил: как-как; обкакался тут.

Сашка громко засмеялся Фединому грубому каламбуру, даже Петька улыбнулся, видно, чувство юмора возвращалось помаленьку и к нему.

— Очень просто отсюда вылезти, — «раскололся» наконец приободренный реакцией друзей Федя. — Надо лестницу сделать.

— Из чего? — Петька даже сел на матрасе и покрутил пальцем у виска.

— Вот, подкрути, подкрути винтики-то, — одобрил Федя, — может, дойдет из чего. Вон сколько досок лежит, — указал Федя на принесенные Андреем дрова, — да еще с гвоздями. Лопух же ты, Кочет, честное слово.

— А хватит? — бросив оценивающий взгляд на доски, спросил с сомнением Саша.

— Давай прикинем, — тут же предложил Федя.




Досок должно было хватить хотя бы настолько, чтобы дотянуться с верхушки лестницы до края ямы, но только в том случае, если больше не поддерживать костер.

— Хрен с ним, — сказал по этому поводу Петька, — в куртках и свитерах не замерзнем.

Он опять был полон энергии и готов к действиям.

Не было пилы и молотка, но у Петьки нашелся в сумке маленький походный топорик, тот самый, которым они собирались рубить в походе дрова и однажды уже нарубили, во время ночевки около железной дороги. Правда, Петька тогда ехал в автомобиле с Витаминычем, но топорик вместе с его вещами был у Феди и Саши. Были еще ножи, так что инструмента хватало.

Лестницу делали так, чтобы ее можно было легко разобрать. Под ступеньки вырезали пазы и крепили там всего одним ржавым гвоздем. Труднее всего было крепко сшить длинные доски, которые должны были стать опорами лестницы, но и с этой задачей в конце концов справились. Часа через два лестница была готова.

— Испытаем? — предложил Петька.

— А то, — согласился Федя.

Лестница достала почти до самого края ямы. Первым полез на нее Петька, как самый легкий, закинув на плечо свою сумку. Лестница скрипела, прогибалась, даже потрескивала, но держалась.

— Теперь ты, — подтолкнул Сашу Федя. — Потом этот, — имелся в виду Мишаня, — а потом я.

— А может, племянничек пусть сидит? — Саша с сомнением покосился на паренька.

— Если ты хочешь, конечно, оставайся, — повернулся к нему Федя. — Но я бы тебе советовал с нами.

— Я с вами, — тихо сказал Мишаня и подошел поближе.

— Ловите вторую! — раздался сверху Петькин крик, и в яму обрушилась веревочная лестница.

Вскоре все четверо были уже наверху.




Глава XIII. В бункере ЭСЭС


Выбраться из ямы действительно оказалось довольно простым делом, а вот что было делать дальше? Куда идти? Ответ на этот вопрос надо было найти, и как можно скорее. Только тут Федины товарищи осознали, как трудно будет им выйти из каменоломен.

— Я же говорил, — укорял Петька Федю. Впрочем, зря — тот и так понуро сидел на краю ямы, обхватив колени руками, и ничего не мог придумать.

Первым предложил свой план действий Сашка. План был прост и незатейлив, но страдал одним большим недостатком — не давал почти никаких шансов на успешный исход задуманной операции. Сашка просто предлагал пойти всем в разные стороны, свернуть в разные коридоры, и пусть каждый ищет выход самостоятельно.

— Ну и что? — спросил Петька.

— Кто-нибудь да выйдет, — неуверенно пояснил Саша.

— Вовсе не обязательно, — не согласился Петька, — скорее всего нас всех по одному переловит Андрей. Он-то будто родился здесь, в этих каменоломнях.

— Да если и выйдет кто-то, то что? — Федя решил все-таки дослушать Сашкино предложение до конца.

— Пойдет в милицию, приведет людей.

— Абсолютно не годится, — возмущенно вскинул голову Петька. — Нам только милиции не хватало. Не забывай, что для наших родителей мы все еще в деревне.

— Тогда я не знаю, — буркнул Саша.

Опять наступило сосредоточенное молчание.

Костер почти прогорел, и только несколько красных глаз смотрели на ребят из тьмы со дна ямы. Фонарики, поднявшись наверх, сразу же погасили из осторожности. Так что догорающие угольки да Федины часы со светящимся циферблатом были единственными источниками света в окружающей непроглядной тьме.

— Без фонаря тем более не выйти, — как бы рассуждая вслух, произнес Петька, — а зажигать его стремно. Могут заметить. Потеряем друг друга-то без фонаря.

И тут Федя вспомнил древнегреческую мифологию и понял, что надо делать. Только так можно было хотя бы попробовать отыскать выход.

— Слушайте, — сказал он, — я, кажется, кое-что придумал.

По какой-то особенной тишине Федя понял, сколь внимательно и напряженно слушают его сейчас Петька, Саша и Мишаня.

— Всем нам идти искать выход вовсе не обязательно, — начал он. — Действительно, легче будет потеряться. Ходить лучше по одному.

— По одному и потеряемся, — тут же встрял Петька.

— Я думал, ты что-то дельное, — занудил Сашка.

— Да погодите, погодите, дайте договорить. Вы ж не дослушали. Надо все-таки сначала дорогу разведать, прежде чем всем соваться. Ты ведь помнишь, Петька, даже в «заветную щель» вы сначала с Мишаней на разведку лазили.

— Я первый, — не преминул уточнить Петька.

— Первый, первый, — согласился Федя. — Так вот, я и предлагаю. Все, кроме одного, спустятся в яму и будут ждать там. А один — разведчик — пойдет искать выход. У него будут часы и фонарик. Фонариком он будет пользоваться лишь в крайнем случае, а часы, вот эти, со светящимся циферблатом, всегда видно. Так что разведчик точно будет знать время, когда ему надо поворачивать назад. Для подстраховки же на место ушедшего положим рюкзаки под одеяло — с понтом спит.

— С понтом Митридат, — усмехнулся Петя.

— Сверху-то не видать во тьме, что там на матрасе лежит. — Федя, увлекшись, уже не обратил внимания на шутку. — А когда выход кто-нибудь отыщет, тогда уж все вместе пойдем.

— Я чего-то не понимаю, чем этот план лучше, — опять начал возмущаться Петька. — Какая разница, сразу все заблудимся или поодиночке.

— Да погоди ты! Я еще не все сказал! — Федя повысил голос. — У меня в рюкзаке есть два мотка лески, по сто метров каждый, на всякий случай для рыбалки брал. У тебя, Кочет, тоже должна леска быть.

— Есть! — вспомнил Петька и все понял. — Толстая, на кита!

— Метров сто будет?

— Будет.

— Ну вот, уже триста метров путеводной нити Ариадны. Привяжем ее где-нибудь в яме, и разведчик не заблудится.

— Леска даже лучше, чем веревка, — продолжал развивать Федину мысль Петька, — ее хрен заметишь.

— И может, пока выход искать будем, клад Митридата найдем, — сказал Саша и сам захохотал.

Настроение поднялось у всех: положение благодаря Фединой смекалке уже не казалось столь безнадежным. Даже опять появился какой-то азарт.

— Кто пойдет первым? — спросил Петька.

Вообще-то Федя считал, что раз он придумал план, то сам и должен его опробовать. Но оказалось, что у Пети и Сашки другое мнение. Решили тянуть жребий, Мишаню же исключили из разведчиков заранее, как младшего и ненадежного.

Федя пожертвовал листок из своей записной книжки, разорвав его на три приблизительно равные части. На одном из обрывков Петька поставил крестик, бумажки скатали в шарики и за неимением шляпы положили в широкий карман Сашиной куртки.

— Но тянуть-то я могу первым? — спросил Федя.

— Пожалуйста, — любезно согласился Петька, — тяни, гигант мысли!

Федя вытянул первую же бумажку, до которой дотронулись его пальцы, развернул в свете фонарика и тут же сунул ее под нос Петьке.

— Понял? Есть Бог на небе!

— Мир полон несправедливости, — проворчал в ответ Петька. — Фонарик мой возьми, он понадежнее. И возвращайся пораньше, еще лестницу разобрать надо будет.

Федя рассовал по карманам два мотка лески, третий надел на ладонь, а свободный конец капроновой нити намотал себе на палец Петька.

— Иди уже, — посоветовал он, — я его не упущу, сейчас в яму спустимся, там как-нибудь прикрутим. К лестнице, или гвоздь в стенку вобьем.

Федя глянул на часы: было уже без десяти двенадцать. «Скоро полночь, — усмехнулся про себя он. — Время призраков и привидений». Нечисти Федя не боялся, а вернуться рассчитывал не позже половины шестого. Он все-таки еще подождал, пока все его друзья спустились в обжитую яму, и лишь тогда двинулся во тьму, постепенно сматывая с руки кольца лески.




Он впервые шел по коридору каменоломни совсем один. Как же громко в этот раз шаркали его подошвы по шершавому полу! Раньше такого не было, или он просто не замечал…

— Не годится, — прошептал Федя себе поднос, сел на пол и снял кроссовки. Связав их вместе шнурками, повесил на шею.

Теперь здорово холодило подошвы, но шаги получались мягкими, почти бесшумными. Фонарика он все еще не включал, а света в подземелье вообще не было. Так что его глаза привыкнуть видеть во тьме, увы, не могли.

Федя двигался ощупью, у самой стены, скользя по ней кончиками пальцев. В какой-то момент стена исчезла. Федя вытянул левую руку в сторону, и она провалилась в черную пустоту. Он дошел до конца коридора, ведущего к яме.

Он попытался вспомнить, в какую сторону тут поворачивал, когда сегодня — нет, уже вчера утром отправлялся с Борисом Вениаминовичем на телеграф. Кажется, налево, зато возвращались вместе с Андреем точно с другой стороны, потому что тоже налево поворачивали. Может, они их специально разными путями водят? Чтобы путь не запомнили.

«А, ладно, налево», — решил Федя. Интуиция почему-то подсказывала ему это направление, и Федя решил на нее положиться. А на что еще рассчитывать, когда разум бессилен?

Он нащупал уходящую от него за поворот плоскость стены и продолжал двигаться дальше, все так же не видя ни зги. Шаг за шагом, шаг за шагом, постепенно разматывая леску. Еще он начал считать шаги и пожалел, что не делал этого раньше. Впрочем, ничего страшного, тут же успокоился Федя, от ямы до первого поворота стена слева от него ни разу не прерывалась. И только он это подумал, пальцы снова потеряли шершавую опору. Опять поворот, и опять налево.

«Рискну, — решил Федя, — если что, вернусь». На каком шаге этот поворот? Кажется, на пятьдесят шестом. Федя постарался запомнить, хотя шагом больше, шагом меньше — не имело особого значения. Для полной ясности Федя взглянул на часы. Во тьме циферблат высвечивал два зеленых нуля, точку, еще нолик и пятерку. Руки видно не было, и цифирьки словно повисли в воздухе — фокус-покус.

Значит, пять минут первого. Полночь уже пробило, и нечисть выползла из своих нор. Ну, где они, привидения?

Еще тридцать восемь шагов отшагал он в непроглядной темноте и полной тишине. Крамарова только не хватает из «Неуловимых мстителей»: «И ти-ши-на-а».

Федя улыбнулся, вспомнив глуповатую и смешную физиономию этого актера. И вдруг в длинном коридоре, по которому продвигался Федя, одновременно появились звуки и свет. Словно их включил кто-то, нажав на невидимую кнопочку.

Федя вжался в гладкую стенку насколько мог. «Вот ведь зараза, — подумал он, — ни выемки, ни выступа».

Звук и свет наступали оттуда, откуда он только что сам пришел. Из тьмы на него надвигалось яркое пятно мощного фонаря, доносились гулкие звуки шагов и приглушенная, слабо различимая из-за многократного эха речь.

Феде ничего не оставалось, как быстро-быстро пятиться, прижимаясь боком к стене. Все-таки он не бросил лески и продолжал ее разматывать. Но он не успевал. Он уже видел стены подземелья, освободившиеся из тьмы под натиском электрического света. Еще пара мгновений — и этот беспощадный луч доберется до него…

Еще миг… и тут Федино плечо, прижимавшееся к стене, опять провалилось в пустоту. Новое ответвление. Не раздумывая, Федя нырнул туда и поспешил в глубь спасительной темноты. Но не пробежал он и двух десятков шагов, как уперся в новую стену. В какую-то особенно гладкую и холодную, словно из металла. «Да это же не стена! Это же дверь!» — понял Федя, нащупав дверную ручку, и недолго думая потянул ее на себя. Дверная створка поддалась довольно легко и без скрипа, петли кто-то прекрасно смазал. Сняв оставшуюся часть мотка лески с ладони и бросив его в угол у двери, Федя нырнул в образовавшуюся щель.

И вовремя. Он еще не успел притворить дверь, когда опять увидел свет фонаря. Все-таки закрыл он дверь без хлопка и тут же включил Петькин фонарик, потому что в помещении было так же темно, как несколько секунд тому назад снаружи.

Это была странная комната, похожая на лабораторию из фантастических фильмов или на пыточную камеру из средневековья. Длинный стол посередине, уставленный склянками, жестяными банками, какими-то цилиндрами, что-то вроде жаровни у самой стены, всего один стул — все это Федя успел углядеть за две-три секунды: рассматривать было некогда, за дверью уже слышались шаги и приближающиеся голоса. Заметавшись лучом фонарика по комнате, Федя в панике отыскивал место, куда ему спрятаться. Некуда. Только несколько плоских ящиков и довольно большой сундук у дальней стены.

Сундук! Только бы не заперт!

Федя стремглав бросился к невесть как и откуда тут очутившемуся гостю из прошлого.

Окованная железом крышка была с ручкой, под ручкой Федя разглядел изображение орла, сидящего на свастике. Значит, «гостю» не так уж и много лет. Он рванул эту ручку и, когда крышка поехала вверх, успел ужаснуться: «Что, если он полон?» Но нет! Сундук был совершенно пуст. Федя погасил фонарик.

Через несколько секунд щелкнул выключатель и в комнате опять стало светло — загорелась небольшая, но достаточно мощная лампочка под потолком. Только Федя этого не увидел: он уже сидел, скорчившись, под крышкой с орлом и свастикой.

— Эсэс где-то гуляет, — сказал голос Бориса Вениаминовича.

«Господи, — пронеслось в Фединой голове, — они что, в фашистов тут играют? «Эсэс», «Эсдэ», что там у них еще было? «Гестапо»?»

— Пусть гуляет, — отозвался Андрей. — Главное, шобы горилку оставил.

— Ну поищи.

— Ладно, подождем еще малость, а то он нервный, не любит, когда здесь без него копаются. Одно слово — «эсэс».

— Работа у него такая, Андрюха, работа нервная.

— Да уж… И сесть-то здесь некуда, разве на аккумулятор.

— Да вон же ящики, а я вот на стул.

Ящики громыхнули где-то совсем рядом с Фединой головой.

— Может, прикрутить пока этот чертов провод? — опять послышался голос Бориса Вениаминовича.

— Да ну, Господи, делов-то, привяжу я его как-нибудь, не все ли равно.

— Нет, ты так сделай, чтобы пикало. Вдруг кто-нибудь из них послушать попросит.

— Я не пойму, Боб, шо ты с этими засранцами так возишься? Перед кем ваньку валяешь? Охота тебе? Куда они денутся из ямы? Может, ты им еще и платить будешь?

— Ну, может, на билеты и дам.

— А я бы их всех в яме оставил, нехай жрут друг друга. Все равно никому не нужны. Сорная трава.

— Вот на том свете-то тебе это черти припомнят, сорную-то траву. Потом, это у Мишани никого, считай, нет, одна мать-алкоголичка. А остальные-то — путешественники. Их еще просто не хватились. Не ровен час разыскивать бросятся. Поэтому я и звонить этого Федю возил.

— Ну и зачем ты таких подбирал?

— Да я уж и сам не рад. На вокзале удачно получилось, увез одного Петьку. А эти два сюда сами добрались. Я-то думал, дальше Киева не уедут… Петька-то, тот дурак, в рот мне заглядывает, всему верит. А эти другие. Особенно этот Федя. Все молчит, думает что-то. Бычок. Боюсь я за него, как бы чего не удумал.

— Посади в другую яму, и пусть там один сидит до конца. В крайнем случае одного Мишани хватит.

— Ну да! Как он в одиночку эти чушки таскать будет? Дохлый же паренек. Еще уронит. Тогда ка-а-к… И нас ведь достанет, Андрюха. Не-ет, ребята нам нужны. Так что давай провод как следует прикручивай, чтобы ничего не заподозрили. Пусть стенки слушают, терапевты.

— Боб, Боб, о прикол будет, если они правда там клад найдут.

— Х-хе-хх-хе-хе, — засмеялся скрипучим смехом Борис Вениаминович.

— Хо-хо-хо, — басовито захохотал Андрей.

— Тогда Эсэс-то нам на фиг не нужен! Нехай пользуется!

— А мы ему все бомбы подарим!

— Хо-хо-хо!

— Хх-хе-хе!

— Боб, ну его на фиг, давай выпьем за этих засранцев.

— Да где ты водку-то видишь?

— А в сундуке у него наверняка. Где ж еще?

— Ну так проверь.

— Сейчас.

Федя похолодел. Он слышал, как проскрежетал по полу ящик, с которого поднялся подлый Андрюха. Сейчас он подойдет к сундуку, откроет его и…

— Сергей Серге-е-ич, дорогой, — радостно воскликнул вдруг голос Бориса Вениаминовича. — Где ты пропадал? А куда водку прячешь?

Федя чуть не стукнул себя по лбу. Как он сразу не догадался, что «Эсэс» — это и есть Сергей Сергеевич.

— Да я это, ловушку на слонопотама ставил. А водки у меня нет, вы же еще вчера все выпили.

— Вот те раз. А в сундуке?

— Пусто уже в сундуке, хотите — проверьте.

— Да зачем, мы тебе и так верим. Придется тогда к нам идти. Андрей Георгич, у нас там что-нибудь есть?

— Только самогон с буряков.

— Ну пошли пить «с буряков». Сергей, ты с нами?

— Конечно.

На сей раз дверь громко хлопнула — хозяевам подземелья некого было тут опасаться. Федя с ужасом вслушивался: не последует ли теперь лязганье запираемого замка? Нет, воров они тоже, как видно, не опасались.

Он еще посидел немного в душном сундуке, и только когда по его часам прошло десять минут, осмелился вылезти наружу. Выскользнув за дверь, Федя подобрал моток лески и, сматывая ее большими кольцами, поспешил к товарищам.

У самого поворота его настиг отдаленный, но оглушительный треск, грохот и крик, нет, скорее рев раненого животного, полный ужаса и нестерпимой боли.

«Господи помилуй!» — перекрестился Федя и побежал во весь дух, волоча за собой леску и не думая ее больше сматывать.




Глава XIV. Седой мальчик


— Что так рано? — встретил его Петька. — Уже нашел выход? — Вы слышали? Слышали? — спрашивал Федя, сидя на краю ямы и попеременно светя фонариком то вниз, на головы друзей, то за спину, во тьму тоннеля.

— Чего мы должны были слышать?

— Ставьте скорее лестницу, а как я слезу, сразу разбирайте ее до завтра!

Только внизу, опустившись на матрас у погасшего костра, Федя немного успокоился, унял бьющую его дрожь и отдышался. Холодная каменная яма, из которой совсем недавно он так стремился выбраться, казалась ему теперь надежной и безопасной, почти родной.

— Да что случилось? — тормошил его Петька, пока Саша разбирал лестницу, а Мишаня сматывал леску. Веревочная лесенка уже давно лежала наверху свернутая в аккуратную бухточку.

— Чай есть?

— В чайнике, только остыл уже.

— Давай.

Сделав несколько больших глотков прямо из носика вместе с чаинками, Федя окончательно пришел в себя.

— Слушайте внимательно, — сказал он. — От этого зависит, может быть, наша жизнь.

После такого вступления он в полной тишине пересказал все, что ему довелось разузнать и услышать. В этот раз никто его не перебивал, не вставлял комментариев, и даже когда он закончил рассказ, в яме еще некоторое время царила тишина.

— А я так и не понял, — первым нарушил молчание Саша, — на хрена мы этот лаз проковыряли, если им не нужны сокровища?

— Их просто нет, сокровищ, — уточнил Федя. — Все этот очкарик с козлиной бородой выдумал.

— Дядя твой, — ткнул Мишаню в бок Петька.

— Он мне не дядя, — тихо ответил мальчик.

— А кто же?

— Никто, — еще тише произнес Мишаня и неожиданно громко всхлипнул.

— Ты это кончай, кончай, — забеспокоился Саша, — соплей нам еще здесь не хватало. Давай рассказывай, откуда ты взялся.

— Я из Прокопьевска, — дрожащим и прерывающимся голосом начал Мишаня, видно было, что ему стоит огромных усилий не разреветься. — Отца у меня нет. Был, года два назад, но теперь умер. Мама говорит, мог бы в шахте погибнуть, но он умер просто так, от воспаления легких. Зарплату ему все равно не платили. Мама говорит, уже три года живых денег не видели, только талоны. Я в школу ходил. А мама пьет, у нее спирт на работе. Правда, теперь и спирта нет, но она все равно часто пьяная. Она очень хорошая, когда не пьет. А когда пьет… Голос Мишани сорвался.

— Понятно, — подбодрил его Федя, — ты сразу про Витаминыча рассказывай.

— Он появился этим летом. Я с ним познакомился на вокзале. Я хотел сначала уйти в тайгу жить, но Генка меня уговорил на поезде уехать. Он хотел до Москвы и на юг. Но его поймали в поезде, как только мы сели. А я соскочил и пошел по рельсам. До Новокузнецка дошел, оказалось, не в ту сторону. Там я и встретил дядю Борю, то есть Витаминыча. Он меня накормил так, что я чуть не лопнул. И потом кормил хорошо. Взял с собой в Москву. Всем говорил, что я его сын, и паспорт показывал. Я у него в Москве жил, в Бирюлево. Потом он говорит: «Поедешь на юг?» Я спросил: «С вами?» Он говорит: «Со мной. Может быть, еще кого-нибудь прихватим, для компании». Я говорю: «Поеду». Мне-то без разницы… Ну, мы и поехали. Он опять всем говорил, что я его сын, а потом он еще вас подобрал.

— Вот это не надо, — запротестовал Саша, — меня никто не подбирал.

— Да какая разница?! — вдруг крикнул Петька, и Федя понял, что его друг того и гляди заплачет, потому и кричит.

— Мишань, — спросил Федя, — ты еще есть хочешь? Там в сумке банка сгущенного молока, эти сволочи притащили. Ты ешь, если хочешь. Мы-то сыты, лопай всю банку.

— Да я не хочу, — уже совсем успокоившись, ответил паренек. — Я уже отъелся.

— Поняли теперь, какой артист этот Витаминыч? — зачем-то спросил Федя, хотя все и так было ясно. — Клад, клад… Сволочь, — не удержавшись, добавил он.

— Чего теперь ругаться, — философски рассудил Саша, — давайте думать, что делать. Ты, Федор Михалыч, самый башковитый, предлагай.

— Я думаю, этих гадов надо заложить. Завтра…

— Сегодня, — поправил Саша.

— Сегодня, — согласился Федя, — сегодня пойдем работать в этот зал, как они скажут. Все будем делать, даже стенки этой фигней слушать, чтобы они ничего не заподозрили. Снаряды носить будем по двое и только мелкие, аккуратно-аккуратно, тогда, я думаю, ничего не случится. И главное — надо узнать, зачем им понадобилось выносить снаряды из этого зала. Не для пушки же… А ночью я опять пойду и найду выход. Потом мы их сдадим милиции.

— Ни фига, — возразил Петька, — ты уже ходил. Теперь пусть кто другой.

— Я сам так думал, Петь, — попытался урезонить его Федя, — только придется все равно мне. Я уже дорогу знаю, хотя бы до их бункера. Вы только время зря потратите.

— Значит, с тобой пойдет кто-то второй, — стоял на своем Петька. — Какая разница, два рюкзака под одеялами или один.

Подумав, Федя с ним согласился, решив, что и ему будет не так страшно. Он еще раз вспомнил тот жуткий не то рев, не то вой, и его даже передернуло. Кошмар! Нет, Петька прав, вдвоем все-таки лучше.




Целый день они вытаскивали по «заветной щели» снаряды. Мишаню от работы освободили, он сидел на снарядном ящике в помещении склада и только изредка возил металлоискателем по полу вокруг себя, имитируя деятельность. Саша с Федей аккуратно снимали из стопок чушку за чушкой и укладывали их на тележку. По рельсам довозили до осыпи камней, выбивших двери склада. Потом, передавая с рук на руки, поднимали снаряды по одному до «заветной щели». Там дежурил Петька, он принимал один снаряд и долго осторожно полз с ним к выходу, где отдавал Андрею. Каждый раз он слышал: «Вот молодец, придется вам премию выписать», — или еще что-нибудь в этом роде.

Работать закончили только тогда, когда подошедший к щели Борис Вениаминович сказал Петьке:

— Хватит.

Было уже около семи часов вечера.

В яме поужинали всей компанией, как всегда без Сергея Сергеевича. Вообще-то Витаминычу и Андрюхе было и невдомек, что ребятам известно о присутствии в подземелье третьего взрослого.

Наконец «археологи» ушли, втянув наверх лесенку, и ребята опять остались вчетвером.

Часть лестницы, к сожалению, сгорела в вечернем костре, но выход нашелся. Лестницу сделали на одной стойке, укрепив ступеньки так, что они торчали с обеих сторон. Двое должны были ее держать, двое по очереди взбираться. Саша и Петя кинули жребий на второго разведчика. Развернув свою бумажку, Петька перекрестился.

— Ты прав, Чудилкин, Бог есть, — сказал он Феде. Жребий действительно выпал ему.

У лестницы Петька замешкался.

— Ты чего? — окликнул его сверху Федя. — Тебе лесенку скинуть?

— Да нет, я топорик за поясом укрепляю.

— Зачем?

— На всякий случай.

Фонарь они взяли только один, опять Петькин, как более надежный. Но и его не зажигали. Кроссовки вообще оставили в яме, в соответствии с опытом Феди, и вышагивали по холодному камню босиком. Федя продвигался впереди. Теперь он шел уверенно, почти быстро. Если бы не леска, которую надо было все время разматывать, идти можно было бы еще быстрее.

У поворота остановились, и Федя шепнул:

— Теперь я буду считать шаги. Про себя. Ты тоже молчи. Они могут оказаться где-нибудь рядом.

На пятьдесят седьмом шагу ребята благополучно достигли следующего поворота.

По последнему известному Феде коридору шли крадучись, сильно сбавив ход, и все время прислушивались, чтобы не попасться врасплох. Наконец Федя нащупал провал в стене — вход в короткое ответвление, ведущее к двери бункера. Очень-очень тихо и с большими предосторожностями они подкрались к самой двери. За ее металлической плоскостью слышались приглушенные голоса.

Федя опустился на колени и очень осторожно потянул на себя дверную ручку. Дверь отворилась всего на сантиметр, не больше, и сразу же из-за нее вырвался свет, а голоса стали значительно громче.

— Идите отсюда! Идите! — раздраженно рявкнул Сергей Сергеевич.

— Когда начнешь? — спокойно спросил голос Витаминыча.

— Пошли вон! Мне пить сегодня нельзя, какого хрена вы тут толчетесь? Убирайтесь! Слонопотама проведаю и начну плавку. Пошли вон!

— Ладно, пошли, — глухо прозвучал голос Андрея.

— Ни пуха, — бросил Борис Вениаминович.

— Пошли вон! К черту! К дьяволу! — истерически взвизгнул Сергей Сергеевич.

Федя дернул Петьку за рукав.

— Бежим, — сказал он одними губами, но Петька все понял.

Когда они были у самого конца ответвления, там, где начинался широкий коридор, Федя на доли секунды задумался, в какую сторону им следует повернуть, чтобы спрятаться, но дверь начала открываться, потоком хлынул свет, разрезав спасительную тьму, и опять по интуиции Федя потащил Петьку направо. Отскочив еще на пару шагов, они бросились на пол и затаились.

«Только бы не споткнулись о леску, только бы не споткнулись», — билась единственная мысль в Фединой голове. Когда шаги приблизились и стал явственно виден играющий свет фонаря, эта мысль сменилась другой: «Только бы повернули налево, только бы повернули налево».

Свет фонаря и обе фигуры действительно повернули налево. В который раз Федя перекрестился.

— Куда дальше? — прошептал Петька, когда свет фонаря скрылся в конце коридора за следующим поворотом. Сразу почти не стало слышно голосов, а шагов и подавно.

— Ну не за ними же, — тоже прошептал в ответ Федя, — они пошли водку пить, а выход где-то в другой стороне. И надо спешить, а то Эсэс пойдет слонопотама проведывать.

— Это кто?

— Не знаю. Пошли.

Опять двигались молча. Опять в темноте. Опять Федя считал про себя шаги, щупал стену и разматывал леску. Петька дышал в спину. И вдруг, на восемьдесят девятом шагу, прямо откуда-то из-под ног донесся глубокий страдальческий вздох.

— О-ох…

— О-о, — само собой, хоть и негромко, эхом вырвалось у Феди. Холодная жуть пронизала его от пяток до самой макушки.

— Кто там? — послышалось из-под земли.

— Не отвечай, — зашипел в затылок Петька.

— Мужики, это кто? Помогите!

Слово «мужики» почему-то вывело Федю из ступора и придало ему силы.

— Дай фонарь, — приказал он Петьке и, нащупав в темноте у себя за спиной ребристый корпус, нагретый Петькиной ладонью, нажал кнопку.

Свет сразу брызнул под ноги. Федя стоял на самом краю ямы. Она была не столь велика в ширину и длину по сравнению с той, в которой они здесь жили. По краям коридора оставались узкие проходы, да и перепрыгнуть ее было нетрудно, особенно если разбежаться. Но в темноте загреметь в эту западню можно было запросто.

— Мужики, помогите, — опять взмолился голос из ямы.

Федя стал на колени и посветил вниз, Петька перевесился над его головой. Не так уж и глубоко, метрах в пяти от них, среди обломков досок, прямо на полу лежал огромный бородатый человек и смотрел вверх. К одной ноге у него ремнем от брюк была примотана деревяшка. Это был тот самый бородач-археолог с горы Митридат. Вот он — «слонопотам»!

— Ребята, это вы? — спросил человек. — Посветите себе на лица. Я не вижу.

Федя исполнил его просьбу.

— А где уголек? — спросил бородач. — Я думал, вас только двое.

— Четверо, — почему-то честно ответил Федя.

— Мужики, выбирайтесь отсюда. И меня не забудьте, пришлите помощь. Я ведь из-за вас тут сижу.

— Мы дороги не знаем, — сказал Петька.

— Это я вам объясню. Берегитесь этих сволочей, особенно курчавого, Георгиади Андрея. Такая сволочь, каких поискать. Я знаю, наверняка вы с ними. Это негодяи.

— Мы уже знаем, — остановил его Федя. — Только не знаем, чего они хотят.

— Вы уже таскали им снаряды? — спросил бородач.

Федя поразился его осведомленности.

— Да, — в один голос ответили они с Петькой.

— Снаряды им и нужны, они из них тротил для взрывчатки вытапливают.

«Эсэс», — догадался Федя.

— А потом продают всякой сволоте преступной, — продолжал тем временем бородач. — Людей, гады, гробят. Эта гнида Георгиади мне еще прошлой осенью предлагал. Он тогда у нас в партии подрабатывал. Я послал его подальше и обещал набить рожу, если узнаю, что он еще кого-то на такие дела подбивает. А потом вы подошли ко мне и стали расспрашивать про Старый Карантин и этого Вениаминовича. Я сначала не вспомнил, а потом как стукнуло: какой-то Вениаминыч в прошлом году у нас крутился, когда я Андрея-то послал. Только вы говорили, археолог, а он никакой не археолог, а негодяй, шантрапа. Вот я и не сразу сообразил-то. А когда сообразил, сразу пошел вас искать к каменоломням, вход-то я знаю, не первый год здесь, каждое лето. А перед глазами все Леха, мой Друг детства, который на мине подорвался. Я сам-то курянин, из Курска. Про Курскую дугу слышали? Ну вот, у нас там тоже снарядов этих полным-полно. Каждый год кто-то гибнет. Вот и мы с Лехой, пацанами еще были, нашли неразорвавшуюся мину, положили в костер, а она все не бахает. Ну, мы вылезли из укрытия и давай по ней сдуру бульниками садить. Мне камнем по лбу, до сих пор шрам остался, а его — насмерть. Вот так. Страшная это штука, не дай Бог… Вот я и полез за вами. Но не нашел никого. А потом на телеграфе тебя увидел, смотрю — штаны в белой пыли и голова словно мелом посыпана, я все сразу понял и опять полез. И ведь знал я про эту яму-то. Да какая-то сволочь накрыла ее гнилыми досками и еще сверху пылью присыпала. Вот я и навернулся. Кажется, ногу сломал. Мужики, валите отсюда и меня не забудьте.

— Как выйти? — кратко и деловито спросил Федя.

— Пойдете за яму и прямо по коридору еще метров сто, пропустите два поворота направо, в третий поворачивайте и еще метров двадцать, а там увидите — пологая штольня наверх. Бульник только в конце отвалите. Он не очень тяжелый, справитесь.

— Все, Петь, — повернулся к другу Федя, — пошли за ребятами.

Он тут же погасил фонарик, вскочил на ноги и крикнул во тьму:

— Мы за вами придем!

— Куда? Куда, мужики? Не в ту сторону, — услышали они за спиной, но не вернулись.

Им не нужно было переговариваться, они уже знали, что делать. Им не нужен был фонарик, у них была леска.

Тихо ступая во тьме, Федя скользил пальцами по капроновой нити. Он даже не сматывал ее, и сам моток, вернее уже остатки второго, валялся где-то около ямы с бородачом-археологом.

Все время чувствуя под пальцами леску, он думал о том, как выведет ребят, как вызовет милицию. Он просто потерял бдительность…

Пальцы наткнулись на что-то холодное, что-то страшное. Федя не сразу понял, что это, и автоматически стал ЭТО ощупывать. И когда до него наконец дошло, к чему он прикоснулся, он не смог даже закричать от ужаса…

Два длинных, как щупальца монстра, жестких, влажных и уродливых пальца мертвой хваткой вцепились ему в запястье.

— Попался, гаденыш, — прошипел из темноты Эсэс. — По лесочке ходишь!

Яркий свет выхватил из темноты перекошенное злобой лицо с расширенными глазами. Лицо убийцы. Федя закричал. И тут же сверкнуло перед глазами лезвие, острый Петькин топорик с глухим стуком обрушился коротко и точно на безобразную руку, и тут же еще один нечеловеческий вопль огласил своды подземелья.

— Ноги! — заорал за спиной Кочет.

Федя развернулся и бросился за ним.

— Стой! Убью-у! За-стре-лю! — подхлестывало их в спину.

Б-бах! — грохнуло сзади, и пуля пропела над ухом.

Петькин фонарик полетел в сторону, ударился о стену и погас.

— Бежим! — еще раз крикнул Петька.

«Жив!» — радостно понял Федя.

И сразу — б-бах! И еще одна пуля взвизгнула над головой. И не смолкающее эхо гуляло со всех сторон.

Они бежали, пригнувшись, насколько это было возможно, прямо, все время прямо. Эсэс почему-то больше не стрелял, но Федя слышал, как он топочет сзади, не давая эху уснуть.

«Яма!» — вдруг вспомнил он.

— Петька! Яма!

— Язна-а-а-а…

Федя толкнулся изо всех сил и прыгнул вперед. Он пронесся во тьме над Петькиным криком и приземлился на твердый пол.

— Беги! Беги! К выходу! — заревела яма голосом бородача. — Я поймал его!

Яма — это шанс, вдруг понял Федя. Раненый Эсэс вряд ли сумеет так прыгнуть, он будет яму обходить сбоку. Федя бросился в сторону, коснулся пальцами шершавой стены и, чертя по ней самыми кончиками, стремглав понесся вперед. Первый провал. Второй. Поворачивать в третий! Вот он! Федя бросился в пустоту. Как он увидит штольню? До штольни всего метров двадцать. Должна уже быть. Но как?..

Зажигалка! Он разжигал ею костры! Всегда открыта на полный газ. Вот она, в кармане! Хорошо, что зажглась с первого раза. И какое счастье, что пологий подъем начинается совсем рядом с ним. Бегом! Бегом! Он снова слышит топот Эсэс, все ближе, а там еще бульник. Отвалить бульник! Вот он! Как больно…

Федя навалился всей тяжестью, упираясь ногами в пол, выпрямляя руки, помогая спиной. Камень откинулся. Он вырвался и увидел луну. И тут же с хрипом и каким-то визгом сзади накинулось жесткое, жилистое, злое животное. Эсэс!

— Убью, убью, гаденыш!

Федя рухнул под этим напором и больно ударился. Он пытался вывернуться, но здоровая рука негодяя вцепилась сзади ему в шею. Железные пальцы. Они впились, как клещи, доставая до позвоночника. Ему не подняться.

И вдруг разом все кончилось. Федя даже услышал эту оплеуху. Такая она была четкая, ясная, добрая и хорошая оплеуха. Хватка на шее сразу ослабла. Без всякого стона Эсэс обмяк и повалился ему на спину.

Федя скинул его и вскочил на колени. Болели уши. Не шея, а уши. Почему? Он осмотрелся. В небе светила луна, и на фоне неба чернела фигура. Ужасно знакомая. Фигура склонилась над ним. Потом человек опустился на корточки и заглянул Феде в лицо.

— Живой?

— Губин? Сашка Губин?! Откуда?!

— Петька где? — спросил Губин.

— Там, в яме, — пролепетал Федя, еще не до конца поверивший в удивительное явление.

— Он вне опасности?

— Не знаю, но с ним бородач. Откуда ты здесь?

— Потом все расскажем друг другу. — Саня Губин поднялся в полный рост. — Давай свяжем этого.

Они хотели скрутить Эсэс его собственным ремнем. За поясом оказался пистолет Макарова.

— Заряжен, — щелкнул затвором Губин.

— Знаю, — заметил Федя.

— Стрелял?

— Стрелял.

Саня понюхал ствол.

— Воняет. Давай свяжем.

— Он ранен. Петька его по руке топором.

— М-да-а, — протянул Губин, — тогда перевяжем и свяжем.

Он наложил на руку Эсэс, который так еще и не пришел в сознание, жгут, скрученный из его же разорванной майки. Брючным ремнем связал обе ноги под коленями вместе со здоровой рукой.

— Пусть лежит.

— Надо вызвать милицию. — К Феде постепенно возвращалось хладнокровие, наверное, это Сашка с ним поделился.

Губин достал из кармана мобильный телефон и сделал то, что предложил Федя.

— Теперь пошли за Петькой.

— Сань, там еще двое. У них, может быть, тоже есть оружие.

— Но и у меня теперь есть. — Губин был абсолютно невозмутим. — Пошли.

Федя снова полез во тьму катакомб.




Стрелять Сашке Губину не пришлось. Они вообще не встретили ни Андрея, ни Витаминыча. Их взяли позже. Бойцы ОМОНа нашли пьяную пару в одном из потайных помещений. Где искать, рассказал пришедший в себя Сергей Сергеевич.

Зато Губин и Федя вывели на свет Божий всех остальных. Петьку достали с помощью верёвочной лестницы. Он не пострадал, только добавил коленкой еще один фингал под глаз своему спасителю — Олегу Викторовичу, так звали бородача-археолога. Вот его Губин трогать не стал, хотя тот и рвался на волю. Сашка просидел с археологом до тех пор, пока не появилась милиция и врачи. Федя же с друзьями поджидали тем временем помощь у входа в катакомбы.

В этот же день Федя получил по больной шее, в прямом смысле этого слова. От мамы, которая тоже уже находилась в Керчи. Зато с мамой многое прояснилось. Собственно говоря, она и навела на них Сашку Губина…

Когда Федина мама повесила трубку после того утреннего разговора, раздался еще один короткий телефонный звоночек. Мама опять подошла к телефону.

— С Керчью поговорили?

— Поговорила… — совершенно ошарашенная ответила мама. — Постойте! С какой Керчью?

Но было уже поздно, операторша повесила трубку. И тут мама вспомнила все. И то, что звонок был прерывистый, иногородний, и то, что ей сперва тоже показалось, будто операторша сказала: «Чудинцевы? Будете говорить с Керчью». Потом Федя запутал ее, соврав, что звонит из Куч. Кучи или Керчью, — поди разбери спросонок по междугородке. Но теперь-то она уже была уверена, что не ошиблась.

Маме стало плохо. Мама разбудила папу и сказала, чтобы он звонил в милицию. Объяснила почему. Тот позвонил и туда, но сначала Сашке. Тому самому Сашке Губину, который учился на факультете журналистики в МГУ, носил в журнал Фединого папы свои рукописи, а также был не то что известен, а просто знаменит своими подвигами детектива-любителя. Среди друзей, конечно.

Мама еще немного покричала, что, наверное, именно Губин и втравил Федю в новую историю, но затихла, когда папа напомнил, что отец у Саши Губина тоже сыщик, только профессионал. Тем же вечером мама вылетела в Керчь и подняла на ноги всю городскую милицию.

Сашка прибыл в Керчь следующим рейсом, уже утром. До этого он успел побывать в Кучах и убедиться в отсутствии не только Феди, но и Петьки. В Керчи Саша сразу отправился на телеграф. На его удачу и Федино счастье, там дежурила как раз та самая девушка, что принимала у Феди телефонный заказ.

По фотографии она вспомнила Федю и сообщила еще одну маленькую детальку. «Вы знаете, почему я его так хорошо запомнила, — сказала она, — потому что мне сначала показалось, что мальчик седой. Понимаете — седой мальчик! Это потом я поняла, что у него просто голова и лицо напудрены. А так — седой и бледный, я даже испугалась». «И еще с ним громила один бородатый разговаривал», — добавила кассирша, которая тоже запомнила седого мальчика.

Федя долго думал, почему бдительный Витаминыч не обратил тогда внимания на его напыленную «седину». Хотел даже спросить Губина, но догадался сам — хамелеоны. Они ведь тогда сильно потемнели у Витаминыча на утреннем солнце, а через темные линзы все видится как-то не так, все в черном цвете.

Очень скоро проницательный Губин установил, откуда может быть пудра на голове у его приятеля — несмотря на разницу в возрасте, Федя с Сашей и правда дружили, их свели в недавнем прошлом некие детективные обстоятельства. Короче, уже вечером Губин был у катакомб; к тому времени он даже знал, что какой-то бородатый громила действительно в последние дни часто появлялся в окрестностях — помогли местные жители.

А вот дальше Сашка попал в затруднение: он долго и тщетно разыскивал потайной ход в подземелье. Но он бы непременно нашел его, потому что действовал правильно. Он ходил по пустырю и переворачивал все большие камни. Когда он направлялся к очередному, из-под него выскочил Федя.

Перед отлетом в Москву вся компания зашла в больницу, где лежал на растяжке Олег Викторович. Тот страшно обрадовался и был удивительно словоохотлив. Он понравился всем, даже Фединой маме. А Петьке он растолковал, что да, Митридат такой был, да, понтийский царь, и Боспорское царство тоже его было, и закололи его по собственной просьбе именно на горе Митридат, потому что отравиться он не мог. А вот насчет Аристобулла Мирмекийского все брехня, и карта — липа. Не было такого античного писателя, и рукописи его неизвестны. И про клад Витаминыч тоже все выдумал. О кладе Митридата нигде и никем не упомянуто, даже в легендах.

Сашка Носков, наполовину эфиоп, вернулся в Петербург. С ним Федя и Петька обменялись телефонами. Сашка обещал навестить их, когда в следующий раз отправится к отцу в Африку.

Мишаня прожил две недели вместе с Петькой у Феди на даче, конечно, под присмотром Фединых родителей. Потом за ним приехала бабушка, которую разыскали Федина мама и Сашка Губин, на сей раз действуя в полном согласии. Бабушка грохнула на проезд от Прокопьевска до Москвы и обратно всю свою годовую пенсию, которую ей неожиданно выплатили в связи с угрозой очередной вспышки рельсовой войны шахтеров. Так что, на что Мишаня будет кушать в Кузбассе, опять неизвестно. Но его бабушка говорила, что прокормятся огородом и грибами. На крайний случай осталось дедушкино ружье, она собиралась охотиться. Да и мама Мишанина вроде за ум принялась.

Также неизвестно, останутся ли в своем классе Чудинцев и Кочетков. С классным руководителем, да и вообще со всем классом друзья за лето так пока и не виделись. Но как раз это и вселяет определенную надежду на благополучный исход. Ведь Ларисе Васильевне они нос не утерли, а стало быть, в школе никто не знает про их новые художества. Глядишь, к сентябрю забудут и про старые. И вообще, надежда всегда умирает последней.