Звездные войны. СССР против США
Антон Иванович Первушин








История освоения околоземного пространства показана сквозь призму космической гонки вооружений.

12+ (Издание не рекомендуется детям младше 12 лет).




Космические просторы всегда волновали умы не только мечтателей и романтиков, но и прагматичных военных. Едва начавшись, освоение околоземных орбит сразу приобрело характер милитаризованной экспансии. И если рядовым землянам звездные войны пока кажутся фантастикой, специалисты знают: сражения в космосе уже не за горами.







ПРЕДИСЛОВИЕ


Четвертого октября 1957 года, в день запуска первого искусственного спутника Земли, началась космическая эра в истории человечества.

Мы привыкли вспоминать это событие как безусловно светлое и праздничное, как предмет для гордости. Другое дело — американцы. Они восприняли новость о спутнике с паническим ужасом, чему сохранилось немало свидетельств. И их можно понять: спутник враз поменял военно-стратегический расклад в мире. Он летел по орбите, посылая свой однотонный сигнал, и с ним ничего нельзя было сделать. Хотя данные о ракете-носителе спутника были строжайшим образом засекречены, американские эксперты знали, что она может доставить через космос ядерную боеголовку в любой города мира. На официальном уровне советские вожди многословно заверяли мировую общественность, что космическая программа СССР имеет исключительно миролюбивый характер. Однако не удержались и от зловещих намеков, что только накалило обстановку. Любому, кто так или иначе был причастен к космонавтике, в те годы стало ясно: противостояние сверхдержав вышло в космос, и теперь можно ожидать чего угодно.

В действительности о военном использовании космоса начали говорить задолго до полета первого спутника. Если российский основоположник теоретической космонавтики Константин Циолковский рассматривал эту науку лишь в качестве средства для построения вне Земли утопического общества, то, скажем, пионер немецкой космонавтики Герман Оберт предлагал запустить на орбиту особые зеркала, которые могли бы фокусировать солнечный свет и при необходимости направлять его на поверхность Земли для уничтожения вражеских городов. Аналогичные настроения существовали и в Советской России. Фридрих Цандер, основавший Группу изучения реактивного движения (ГИРД), мечтал о полете на Марс, но Сергей Королев, пришедший в космонавтику благодаря Цандеру, ставил перед собой и другими сотрудниками ГИРД более «приземленную» цель — создание высотного и скоростного ракетоплана, который мог дать преимущество в будущей войне. По пути Королева пошли и американцы, по праву считающиеся «нацией авиаторов»: они боролись за высоту и скорость своих самолетов, недооценив значение ракет. Ситуацию изменил талантливый немецкий конструктор Вернер фон Браун, ученик Германа Оберта, построивший тяжелые баллистические ракеты, способные взлетать на околоземную высоту. Мечтая о космических эскадрах, которые полетят когда-нибудь на Луну и Марс, фон Браун тем не менее успешно ковал оружие для Третьего рейха и оказался в числе военных преступников. Его опыт внимательно изучили ракетчики СССР и США, в результате чего появились межконтинентальные ракеты и самая необычная из них — ракета «Р-7», с помощью которой были запущены первые космические аппараты и пилотируемые корабли. Сегодня эта ракета в доработанных вариантах выводит на орбиту спутники, корабли «Союз» и «Прогресс».

Получается, что вся современная космонавтика сама по себе выросла из потребности обеспечения военного паритета в условиях холодной войны. Без сильной натяжки можно предположить, что не возникни между Советским Союзом и западными странами политического противостояния сразу после победы над гитлеровцами, первые спутники и пилотируемые космические корабли были бы запущены намного позже и имели ли бы совсем другой вид, нежели привычные нам «Восток», «Союз», «Меркурий» и «Джемини». Возможно, они в большей степени походили бы на «Спейс шаттл», поскольку создание ракетопланов (самолетов с ракетными двигателями) считалось в первой половине XX века магистральным направлением в развитии практической космонавтики: ракетопланы предлагали строить Фридрих Цандер и Сергей Королев — в Советской России, Макс Валье — в республиканской Германии. Даже Циолковский, который был последовательным сторонником многоступенчатых баллистических ракет, под конец жизни пришел к выводу, что самолетный вариант больше подходит космонавтике. Однако история не знает сослагательного наклонения — успехи немцев в ракетостроении и холодная война предопределили облик летательных систем на десятилетия вперед.

Дальнейшее развитие космических технологий тоже было связано с военными задачами. Спутники и орбитальные станции служили задачам разведки; космические корабли планировалось использовать в качестве перехватчиков; многочисленные конструкторские бюро, включая знаменитую «вотчину» Сергея Королева ОКБ-1, трудились над проектами ударных платформ, которые должны были нести на себе термоядерные заряды. И так далее и тому подобное. Надо отметить, что военные планы всех сторон не распространялись дальше орбиты Луны. Оно и понятно: все-таки главной и единственной целью для армий оставалась планета Земля — точнее, территории потенциального противника. Такое положение сохраняется и поныне.

К сожалению, за десять тысяч лет существования известной нам цивилизации земляне так и не научились жить в мире друг с другом. Даже столь прекрасное и возвышенное дело, как зарождение галактического человечества, не может обойтись без насилия. Однако, к счастью для всех нас, до прямого боевого столкновения в космосе пока не дошло. Наоборот, многие военные разработки активно используются в научных и хозяйственных целях: боевые ракеты выводят на орбиту космические аппараты; спутники-шпионы картографируют поверхность других планет и следят за климатом; системы наведения ракет служат навигации и глобальному позиционированию; программы слежения за околоземных пространством выискивают ближайшие астероиды и шальные метеороиды. Надеюсь, так будет и дальше. «Звездные войны» должны остаться сказкой — захватывающей, интригующей, пробуждающей воображения, но сказкой.

В этой книге я расскажу историю реальных, а не сказочных «звездных войн»: от первых хрупких летательных аппаратов, с трудом преодолевающих скорость звука, до боевых кораблей, способных атаковать любые космические цели. Расскажу о людях, которые хотели летать к звездам, но были вынуждены создавать страшное оружие ради сохранения обороноспособности своей страны. Расскажу о проектах и планах, которые могли бы разрушить хрупкое равновесие в сложной геополитической игре, но остались игрой интеллекта, распаленного ксенофобией. Расскажу об угрозах, появившихся сравнительно недавно, но способных породить негативные тенденции.

Нужно отметить, что все материалы в этой книге почерпнуты из открытых источников. Многие документы, связанные с историей военной космонавтики, до сих пор засекречены, а те, что публикуются, выходят в свет мизерными тиражами. Свою задачу я видел в том, чтобы собрать разрозненные сведения, содержащиеся в малодоступных источниках, отделить мифы от правды и представить вашему вниманию непротиворечивую и максимально достоверную картину становления военно-космических сил. Надеюсь, мой рассказ даст вам повод для размышлений над тем, как далеко может зайти разум, не сдерживаемый морально-этическими ограничителями. Ведь в конечном итоге от таких решений зависит будущее всей нашей планеты.




Антон Первушин




ГЛАВА I

КОСМИЧЕСКИЙ УДАР


ПРАГМАТИЧНЫЕ МЕЧТАТЕЛИ


История космонавтики началась в 1903 году, когда калужский учитель Константин Эдуардович Циолковский опубликовал работу «Исследование мировых пространств реактивными приборами». В ней он разобрал существовавшие на тот момент проекты достижения космических высот и скоростей (аэростат, гигантская пушка) и показал, что на современном этапе существует только одно техническое средство для этого: ракеты на жидком топливе. Примечательно, что в то время работа осталась совершенно незамеченной научным сообществом. В 1911 и 1914 годах Циолковский опубликовал дополнительные главы, в которых рассмотрел аспекты космического полета более подробно, уделив внимание проблемам управления ракетой и системам жизнеобеспечения ее экипажа. На калужанина обратили внимание популяризаторы, в том числе знаменитый Яков Перельман, рассказавший публике о пророческих разработках Королева. Однако и их усилия не увенчались успехом — космонавтика по-прежнему интересовала только фантастов.

В схожей ситуации оказался и французский авиаинженер Робер Эсно-Пельтри, который независимо от Циолковского пришел к схожим выводам о технической возможности полета в космос. В 1912 году француз посетил Санкт-Петербург, где вел переговоры о постройке завода по производству самолетов и попутно прочитал лекцию о звездоплавании. И опять же, мало кто из специалистов придал выкладкам Эсно-Пельтри хоть какое-то значение.

В 1914 году в космонавтику пришел американский инженер Роберт Годдард, зарегистрировавший патенты на конструкцию многоступенчатой ракеты и двигателя с двухкомпонентным жидким топливом. Став профессором, Годдард начал активно продвигать идею ракетостроения, однако его попытки заручиться поддержкой военных кругов результата не дали, а сам он был скомпрометирован назойливыми журналистами, приписывавшими ему амбициозные планы завоевания Луны. Дискредитации Годдарда способствовало еще и то, что он воспринимал ракетостроение как свою личную вотчину, не терпел конкурентов и создал сложную для понимания теоретическую базу. Тем не менее именно ему удалось запустить первую в истории ракету на жидком топливе — произошло это 16 марта 1926 года.

Отношение к космонавтике резко изменилось лишь после того, как в 1923 году вышла книга «Ракета в межпланетное пространство» («Die Rakete zu den Planetenraeumen») немецкого ученого Германа Оберта. В отличие от других основоположников Оберт занимался вопросами ракетостроения и межпланетных полетов с ранней юности, и в 1912 году, в возрасте восемнадцати лет, сконструировал ракету на жидком топливе, схема которой используется в космических разработках до сих пор. Книга Германа Оберта выгодно отличалась от других работ тем, что в ней были даны реальные чертежи небольших ракет и приводилось предварительное технико-экономическое обоснование. Благодаря немецкому ученому прогрессивные инженеры и промышленники могли воочию убедиться, что фантастика может быть воплощена в металле. В Германии возник своего рода ракетный бум: у энтузиастов космонавтики появились богатые спонсоры, было учреждено Общество межпланетных путешествий (Verein fuer Raumschiffahrt). Волна ажиотажа докатилась и до Советской России — тут-то и вспомнили, что у нас тоже есть свой основоположник, благо Герман Оберт легко признал приоритет Циолковского.

С 1923 года калужский учитель стал суперавторитетом новой научной отрасли — по крайней мере для советских и европейских ракетчиков. Именно идеи Циолковского послужили основой для работ рижского инженера Фридриха Цандера, мечтавшего долететь до Марса и создавшего проект межпланетного ракетоплана. В свою очередь Цандер привел в космонавтику молодого авиаконструктора Сергея Королева, которому предстояло превратить теорию в практику.

И все же в первой половине XX века лидером в ракетостроении была Германия. Тому есть несколько причин. В первую очередь сказалось влияние Германа Оберта, который не только занимался теоретическими изысканиями, но и весьма деятельно пытался построить одну из своих ракет. Одновременно идею космической экспансии подхватил инициативный немецкий авиатор Макс Валье, увлекшийся конструированием пороховых ракетных ускорителей для аэропланов, автомобилей и дрезин. Его опыты, поставленные на широкую ногу, вызывали неизменный восторг у публики, что немало способствовало дальнейшей популяризации космонавтики. Вторая причина лидерства немцев — политическая: по условиям мирного договора, заключенного после окончания Первой мировой войны, Германия не могла иметь полноценную армию, отдельные виды вооружений (авиация, танки, тяжелая и противотанковая артиллерия) были ей прямо запрещены, а вот о ракетах, к перспективам которых военные эксперты относились скептически, в договоре упомянуть забыли. И наконец, третья причина: в среде сторонников межпланетных полетов нашелся достаточно амбициозный, циничный и талантливый молодой инженер, который взялся создать ракету для новой тайной армии. Звали этого человека Вернер фон Браун, и он действительно перевернул мир.

Что же изобрел фон Браун? Почему остальные ракетчики, включая Роберта Годдарда и Сергея Королева, отстали от него на пару десятилетий? Объяснение простое: он нашел изящное решение ключевой технической проблемы. Все пионеры ракетостроения начинали с двигателей, в которых применялась вытеснительная подача топлива, то есть компоненты горючего нагнетались в камеру сгорания за счет собственного давления или под действием сжатого азота. Таким был и кислородно-спиртовой двигатель ракеты «А-1» («Aggregat-1»), которую команда Вернера фон Брауна начала проектировать в 1932 году, то есть еще до прихода гитлеровцев к власти в Германии. Затем появились схожие проекты «А-2» и «А-3». Но вытеснительная система имеет предел по давлению, что накладывает серьезные ограничения на тягу, ведь чем ниже давление в камере сгорания, тем меньше эффективность сгорания и развиваемая мощность. Из-за этого ни Роберту Годдарду в США, ни Сергею Королеву в СССР не удалось построить двигатель, который смог бы обеспечить ускорение, достаточное для подъема ракеты на космическую высоту. В проекте «А-4», над которым команда Вернера фон Брауна начала работу летом 1936 года, вытеснительная подача была заменена турбонасосным агрегатом (специалисты обычно сокращают термин до аббревиатуры ТНА). О необходимости создания насоса для нагнетания компонентов топлива Роберт Годдард писал еще в 1914 году, однако и через двадцать лет дело почти не сдвинулось с мертвой точки. Казалось, что приемлемого технического решения нет, ведь такой агрегат мало того что должен был нагнетать под давлением в 20 атмосфер горючее и окислитель, имеющие разную температуру кипения, прокачивая 190 литров в секунду, но и разгоняться за 6 секунд, сразу выходя на рабочую мощность. Когда Вернер фон Браун излагал свои требования персоналу завода, выпускающего насосы, он ожидал возражений и споров. Но выяснилось, что требуемый турбоагрегат напоминает один из видов центробежного пожарного насоса. Кроме того, в конструкции двигателя для «А-4» было применено еще одно революционное решение: разработчики снабдили ТНА особым источником энергии — парогазом, получаемым в результате химической реакции смешивания перекиси водорода и перманганата калия. Соединение турбонасосного агрегата с парогазогенератором и стало тем прорывом, который сделал реальностью проект тяжелой баллистической ракеты «А-4».

Тем не менее Вернеру фон Брауну понадобилось еще восемь лет, чтобы довести конструкцию до ума. Испытания полноразмерной ракеты начались на полигоне Пенемюнде летом 1942 года, когда Вторая мировая война была в самом разгаре и становилось очевидным, что союзники по антигитлеровской коалиции постепенно берут верх. Первые старты принесли разочарование, и только третий испытательный запуск 3 октября 1942 года завершился успехом: «А-4» пролетела 190 км, развив скорость свыше 1300 м/с и поднявшись на фантастическую по тем временам высоту в 48 км. Вернер фон Браун, позиции которого были шаткими из-за провалов, велел установить на полигоне памятный камень, «свалившийся с его души».

Однако неудачи продолжали преследовать ракетную программу Третьего рейха: ракеты взрывались на старте, отклонялись от курса, разрушались при снижении, их двигатели отключались раньше срока и тому подобное. Лишь упорство генерала Вальтера Дорнбергера, который осуществлял административное руководство исследовательским центром Пенемюнде, позволило отправить модель в серийное производство, а затем поставить ее на вооружение: ракеты, которые могли бы служить изучению околоземного пространства, были нацелены на уничтожение людей. Восьмого сентября 1944 года первая «А-4» долетела до Лондона и взорвалась в предместье Чизвик, убив троих и тяжело ранив десяток человек. Это была печально известная ракета «Фау-2».

РАКЕТЫ ГИТЛЕРА


Во время Второй мировой войны немецкая инженерная мысль породила множество удивительных проектов, которые вполне могли изменить ход истории, будь у нацистов чуть больше времени. Причем все эти разработки были в основном направлены против западных держав, что не вызывает вопросов: на фронте борьбы с Советским Союзом куда важнее были танки, артиллерия, пехота, а противостояние с Великобританией и США до июня 1944 года оставалось дистанционным. Союзники по антигитлеровской коалиции активно пользовались доктриной итальянского генерала Джулио Дуэ, который еще в 1909 году предсказал, что в грядущих войнах авиация будет иметь прежде всего стратегическое значение. Ковровые бомбардировки стали обычным делом, разрушались города и промышленные объекты, и Германия вынужденно закапывалась под землю, создавая там огромные крепости, поскольку не могла ответить адекватным воздушным «террором». Вот почему «А-4» вызвала энтузиазм Адольфа Гитлера, который увидел в ней средство для нанесения ударов по Великобритании и в перспективе — по США. Он всерьез полагал, что такие атаки могут изменить отношение рядовых англичан и американцев к реалиям войны, стать толчком к переговорам о совместных действиях против коммунистов.

Министр пропаганды Йозеф Геббельс превратил идею ракетных ударов в настоящий культ. Собственно, именно его министерство и породило емкое устрашающее название — «Оружие возмездия» («Vergelt-ungswaffe», «V-Waffe», «V» — «Фау»). Обозначение «V-1» присвоили самолету-снаряду «Fi-ЮЗ», сконструированному инженером Фрицем Госслау и оснащенному пульсирующим воздушно-реактивным двигателем. Обозначение «У-2» досталось баллистической ракете «А-4» Вернера фон Брауна, а «V-З» — сверхдальнобойной пушке Августа Кондерса, которую сам изобретатель называл «Насосом высокого давления» («Hochdruckspumpe»), поскольку доразгон снаряда в ней осуществлялся подрывами вспомогательных зарядов, размещенных вдоль ствола. Следующие по порядку «Фау» так и не были официально присвоены, хотя можно встретить их произвольное употребление в исторических документах, что создает путаницу.

У каждого из «оружий возмездия» была своя судьба, предопределенная техническими характеристиками. Поскольку воздушно-реактивные двигатели для включения требуют начальной скорости, «У-1» могли взлетать только со специальных направляющих, которые с учетом радиуса действия этих самолетов-снарядов, не превышавшего 240 км, возводились на французском побережье Ла-Манша. В период с июня по сентябрь 1944 года по Англии было выпущено свыше девяти тысяч снарядов — обстрел прекратился лишь после того, как союзникам по антигитлеровской коалиции удалось высадиться во Франции и уничтожить пусковые установки. При этом «V-1» продемонстрировали низкую эффективность: половина была сбита средствами английской противовоздушной обороны, еще четверть не долетела до цели из-за технических дефектов. Баллистические ракеты «У-2» были намного дороже самолетов-снарядов, но их боеспособность оказалась еще ниже, потому что продукция Вернера фон Брауна оставалась «сырой» до конца войны. Подземный завод Миттельверк успел поставить в боевые части 5800 ракет, но в период с сентября 1944 года по март 1945-го удалось запустить только 3000 из них, причем треть не долетела до цели, а половина долетевших из-за высокого рассеивания упала совсем не там, где планировали гитлеровцы. Что касается пушки «V-З», то достоверных сведений о ее использовании не имеется, ведь довести ее до ума так и не получилось. Известно только, что июле 1944 года прототип орудия сделал восемь выстрелов, достигнув дальности стрельбы в 93 км, после чего испытательный образец взорвался.

По окончании войны министр вооружений Альберт Шпеер признал, что ставка на «Оружие возмездия» была стратегической ошибкой. Вместо того чтобы создавать развитую систему противовоздушной обороны, радары и зенитные ракеты, которые могли бы серьезно затруднить работу английской авиации и предотвратить ковровые бомбардировки, Германия тратила колоссальные ресурсы на виды вооружений, которые не давали значимого эффекта. Причем планы простирались куда дальше простых обстрелов Англии, что по тем временам представлялось сущей фантастикой.

Серийная ракета «А-4» имела максимальную дальность 320 км при максимальной высоте полета 90 км. Летом 1944 года подчиненные Вернера фон Брауна провели серию вертикальных запусков, чтобы выяснить причины разрушения ракет при возвращении в атмосферу. Если верить мемуарам Вальтера Дорнбергера, первый такой запуск состоялся на полигоне Хайделагер (Heidelager) в польской Близне, к северу от Кракова. 14 июня 1944 года ракета «А-4» поднялась на высоту около 140 км, преодолев таким образом условную границу космоса. Впоследствии эксперименты были продолжены на специальной стартовой позиции острова Грейфсвальдер-Ойе, которая территориально относилась к центру Пенемюнде. Рекорд высоты полета, установленный в те летние дни баллистическими ракетами, достиг 188 км. То есть в принципе «У-2» уже в то время можно было использовать как геофизические летательные аппараты, изучая высшие слои атмосферы и аспекты ее взаимодействия с внеземным пространством, но, как сообщает тот же Дорнбергер, даже одну ракету сотрудники Пенемюнде не могли «пожертвовать» на научные задачи, чтобы тут же не вызвать пристальное внимание нацистских спецслужб, прежде всего гестапо. У них была одна цель: доставить тонну взрывчатки к вражеским городам за Ла-Маншем. Космический прорыв оборачивался убийственным кошмаром.

Несмотря на то что у союзников по антигитлеровской коалиции ничего подобного не было даже в эскизах, нацисты хотели большего. Дальность полета баллистических ракет было решено увеличить за счет планирования, то есть к баллистической ракете приделали крылья. Кроме того, наличие несущих поверхностей повышало управляемость ракеты на этапе спуска, что после изучения результатов первых запусков оказалось критически важным. Предварительный анализ показал, что наличие коротких крыльев позволит увеличить дальность полета на 160 км, то есть для баллистической ракеты с характеристиками «А-4» расстояние полета повышалось до 480 км.

Хотя траекторию с использованием крыльев предложил и просчитал еще в 1939 году инженер Курт Патт, а соответствующие модели прошли продувку в аэродинамических трубах, Вальтер Дорнбергер в ноябре 1941 года закрыл работы над «Скользящей А-4» («Gleiter А-4»). Однако позднее он вспомнил о ней, и в результате такой вариант ракеты действительно был построен и испытан. В документах модификация получила обозначение «А-4b» («b» от «bastard» — «гибрид»). Конструкторскую документацию на ракету «А-4b» подготовили в начале октября 1944 года, а 24 октября было выдано задание на изготовление пяти образцов для предварительных испытаний.

Состоявшаяся 27 декабря 1944 года первая попытка запуска «А-4b» оказалась неудачной — на высоте 30 м отказала система управления, и ракета упала рядом со стартом. Неудачной была и вторая попытка; лишь третий запуск 24 января 1945 года с острова Грейфсвальдер-Ойе прошел нормально: «гибрид» развил скорость 1200 м/с и поднялся по заданной траектории до высоты 82 км. После выключения двигателя ракета начала беспорядочно кувыркаться. Такое поведение «А-4b» не было неожиданным: разреженная атмосфера сделала управление полетом с помощью крыльев невозможным. Стоило ракете упасть в более плотные слои, она смогла восстановить нормальный режим полета. Но тут подвела прочность — из-за слишком крутого пикирования одна из консолей крыла подломилась, и «А-4b» разрушилась.

Чтобы повысить устойчивость полета ракеты в режиме планирования, проект «гибрида» передали Научно-исследовательскому авиационному институту для детального изучения. В начале 1945 года макет летательного аппарата проходил испытания в аэродинамической трубе института, однако в связи с окончанием войны всякие работы над ним прекратились.

Примечательно, что параллельно с беспилотным «гибридом» разрабатывалась пилотируемая ракета «А-4b» с герметичной кабиной летчика в носовой части. Один из вариантов предназначался для полевых испытаний: на нем собирались установить убирающееся шасси и дополнительный прямоточный воздушно-реактивный двигатель, как у «У-1». Позднее этой модификации присвоили обозначение «А-6», и она рассматривалась в качестве проекта сверхзвукового пилотируемого фоторазведчика, рассчитанного на максимальную скорость 2900 км/ч. Прототип «А-6» должен был взлетать вертикально, как ракета. После отключения ракетного двигателя в работу вступал воздушно-реактивный, и машина продолжала полет в течение 15–20 минут. Приземление предполагалось на взлетно-посадочную полосу при помощи колесного шасси.

Под обозначением «А-7» прорабатывался вариант такого же ракетоплана, но с дельтовидным крылом. Согласно проекту, его радиус действия должен был составить около 800 км, а высота полета — целых 95 км! Этот проект Вернер фон Браун предлагал высшему командованию люфтваффе в качестве сверхзвукового перехватчика, однако его предложение было отвергнуто.

И всё же все эти удивительные проекты резко уступают по фантастичности двухступенчатой ракете «А-9 / А-10», которая должна была перелететь через Атлантический океан и нанести удар по Соединенным Штатам Америки.

МЕЖКОНТИНЕНТАЛЬНЫЙ ПРЫЖОК


Принципиальный недостаток «агрегатов» Вернера фон Брауна состоял в том, что они выполнялись в виде одной ступени, движущейся как единое целое в течение всего полета. При этом движение ракеты состояло из двух совершенно разных этапов — активного, когда работает двигатель, и пассивного, когда ракета летит по инерции, в согласии с законами баллистики. Соответственно, на активном этапе требуются крупногабаритные баки с горючим, что делает ракету достаточно громоздкой, но на пассивном участке они совсем не нужны и даже затрудняют возвращение с космической высоты в атмосферу: корпус «А-4» часто разрушался под резкими аэродинамическими нагрузками, из-за чего при испытаниях случались многочисленные аварии и потери боевых моделей. Конструкторам было ясно, что одноступенчатую ракету нельзя модернизировать на полет свыше 1000 км, — физика не позволяет.

Решение проблемы нашли еще основоположники космонавтики. Роберт Годдард, Константин Циолковский и Герман Оберт расчетами показали, что многоступенчатая ракета будет намного эффективнее, если ее конструкция позволит избавляться от опустевших баков прямо в процессе полета. Однако реализовать такую революционную идею в металле непросто даже сегодня. Как стабилизировать сложную конструкцию под всеми нагрузками? Как обеспечить безаварийное разделение ступеней? Как инициировать запуск двигателей последующих ступеней? Как сохранить точность попадания в цель после всех трансформаций? И еще масса вопросов.

У немецких конструкторов не было задела, на который они могли бы опереться в поиске ответов, и они решили ограничиться двумя ступенями. В качестве первой из них, представлявшей собой стартовый ускоритель, предполагалось использовать большую баллистическую ракету «А-10», в качестве второй — ракетоплан «А-9». Первая ступень обеспечивала вертикальный запуск и скорость 1180 м/с. После выгорания топлива, которое должно было произойти на высоте 24 км, она автоматически отделялась и спускалась на парашюте. В момент отделения включался двигатель второй ступени, который должен был разогнать «А-9» до 2780 м/с, подняв высоту полета до 350 км. Оказавшись в космосе, ракета двигалась бы по баллистической траектории, а при входе в более плотные слои атмосферы вступали в действие аэродинамические рули, и ракета из пикирующего полета переходила в планирование. Весь перелет из Европы в Америку на расстояние 4000 км должен был занять не более 35 минут.

Работа над проектом двухступенчатой системы с космической высотой полета, которую в современной литературе часто называют «Американской ракетой» («Amerika-Rakete»), началась в ноябре 1939 года, когда инженер Людвиг Рот предложил ее первую концепцию, внешне напоминающую одну из ракет Германа Оберта, которую тот описал еще в 1923 году. Кстати, основоположника привлекали к исследованиям в Пенемюнде по проблеме оптимизации деления ракетных агрегатов на ступени — в октябре 1941 года Оберт выпустил соответствующий секретный отчет.

Когда в августе 1941 года Вернер фон Браун и Вальтер Дорнбергер представляли свои достижения Адольфу Гитлеру, среди прочего обсуждался и проект «Американской ракеты». Инженер Вальтер Тиль, который уже совершил одну техническую революцию, создав ракетный двигатель тягой в 25 тонн-сил, предложил под этот проект поэтапную разработку сверхмощного двигателя для ступени «А-10» тягой в 200 тонн-сил! Для сравнения — на такую мощность советские конструкторы смогли выйти только в начале 1980-х годов. А Тиль обещал сделать двигатель до конца 1944 года.

Грандиозный проект так и не вышел за стадию эскизного проектирования. Возможно, еще и потому, что англичане, обеспокоенные разведывательными данными о том, будто в Пенемюнде создают небывалое оружие, нанесли упреждающий удар: в ночь с 17 на 18 августа 1943 года немецкий ракетный центр подвергся сокрушающей бомбардировке. В ее ходе были разрушены цеха опытного производства, кислородный завод, жилой городок и лагерь военнопленных, занятых в строительстве. Погибло 735 человек, среди которых оказался и гений ракетного двигателестроения Вальтер Тиль. Без него не могло идти и речи о создании массивной ракеты «А-10».

Тем не менее для нужд проекта в конце 1943 года началось строительство гигантского подземного комплекса под кодовым названием «Земент» («Zement»). В подгорном массиве в районе Гнюндена, что в северо-западной Австрии, было запланировано создать огромный защищенный завод, предназначенный для сборки, подготовки к запуску и обслуживания баллистических ракет, в том числе «А-9 / А-10». При этом само место старта предполагалось разместить в ближайшей долине. Численность персонала объекта «Земент» должна была составить не менее трех тысяч специалистов. Однако после высадки войск союзников по антигитлеровской коалиции в Нормандии подземный комплекс срочно перепрофилировали в нефтеперегонный завод, а затем там развернули производство деталей для двигателей грузовиков и танков, что было куда важнее для рушащейся Германии, чем недостроенная межконтинентальная ракета.

Если рассматривать проект «А-9 / А-10» с чисто военной точки зрения, то боевая эффективность этого монстра, весящего 86 т, расходующего 64 т топлива и доставляющего к цели заряд массой 1 т, представляется сомнительной. Однако нацистское руководство оценивало проекты не с точки зрения экономической целесообразности или боевой эффективности, а с точки зрения политики. По мнению Адольфа Гитлера, сам факт, что Нью-Йорк и другие города США станут достижимыми для германских ракет, оказал бы сильнейшее психологическое воздействие на американцев, которые потребовали бы у своего правительства немедленного выхода из войны. Впрочем, то же самое он говорил и об англичанах…

Позднее Вернер фон Браун, сдавшийся американским войскам вместе с другими специалистами центра Пенемюнде, сообщил о существовании «мирного» варианта проекта «А-9 / А-10». Эта версия подразумевала наличие в компоновке второй ступени ракеты герметичной кабины пилота, убирающегося трехколесного шасси и аэродинамических приспособлений, необходимых для посадки. Летчик, находящийся в ракетоплане «А-9», на высоте 45 км брал управление на себя и переводил ракету в планирующий полет. Приближаясь к месту назначения, он сбрасывал заостренный обтекатель носовой части, выпускал шасси и садился по-самолетному на обычный аэродром.

Но это еще не все. У оказавшегося за океаном Вернера фон Брауна вдруг разыгралась фантазия. Он рассказал американцам о трехступенчатой космической системе «А-9 / А-10 / А-11», в которой новая ракета «А-11» становилась первой разгонной ступенью, а ракетоплан «А-9» выходил бы на низкую орбиту. Он поведал и о четырехступенчатой ракете «А-9 / А-10 / А-11 / А-12». При стартовой массе 3500 т (больше, чем у лунной ракеты «Saturn V», которую построят только в 1960-х годах!) этот монстр должен был выводить на орбиту 10 т полезного груза, причем старт обеспечивала огромная ступень «А-12» с пятьюдесятью (?!) двигателями.

Нет документальных подтверждений, что проекты таких колоссальных ракет когда-либо разрабатывались в Пенемюнде. Скорее всего, они были придуманы Вернером фон Брауном в период, когда американцы решали вопрос, дать ли ему гражданство США или судить как нацистского преступника. От того, сумеют ли фон Браун с коллегами доказать бывшим врагам свою полезность, напрямую зависело благополучие немецких ракетчиков, которые после войны оказались не у дел. Фактически еще в 1945 году сдавшиеся специалисты Пенемюнде предприняли настоящую пропагандистскую кампанию, которая строилась на рекламе будущих возможностей, а не реальных достижений — как и при Гитлере. Таким образом они сумели побудить американцев к активным действиям в ракетостроении и космонавтике, обеспечив себя работой на многие годы вперед.

Однако самое удивительное в другом. Немецкие достижения и проекты в области строительства реактивных аппаратов начали усиленно рекламировать популяризаторы космонавтики в Великобритании, США и СССР. Характерный профиль ракеты «А-4 / V-2» моментально перекочевал из военных журналов в издания для юношества и научно-фантастические книги, превратившись из символа разрушения в один из самых узнаваемых образов грядущей космической экспансии. Жаль только, что история этого образа навеки связана с мучениями и смертью тысяч людей.

«СЕРЕБРЯНАЯ ПТИЦА»


Если говорить о космических разработках Третьего рейха, то вне конкуренции среди них стоит проект бомбардировщика-антипода, который предложил австрийский ученый Эйген Зенгер. Даже ранние работы Зенгера показывают: он был абсолютно убежден, что космос покорится не баллистическим ракетам, а многоразовым системам авиационного типа. Таким образом, его вполне можно назвать одним из отцов идеи «Спейс шаттла».

Эйген Зенгер занялся космонавтикой под впечатлением от книги Германа Оберта «Ракета в межпланетное пространство» (напомню, что именно эта книга в 1923 году пробудила интерес к космонавтике в Германии, Австрии и в Советской России). В 1929 году в своей диссертационной работе Зенгер затрагивал самые невероятные вопросы: ракетный самолет, орбитальная станция, межпланетные путешествия посредством химических и электротермических двигателей. Молодой ученый рассматривал даже вопросы замедления времени при движении космических кораблей с околосветовой скоростью! Очевидно, в какой-то момент Зенгер пришел к выводу, что нельзя объять необъятное, и ограничился проблематикой аэродинамики крыла. В таком случае он остался бы безвестным, если бы в весной 1933 года не опубликовал за свой счет монографию «Техника ракетного полета» («Raketenflugtechnik»), которая, возможно, стала первой обоснованной работой о перспективах космической экспансии, сделанной дипломированным специалистом. В отличие от большинства основоположников Зенгер не ограничивался теорией: начиная с апреля 1931 года и в течение пяти лет он усовершенствовал кислороднобензиновый ракетный двигатель, который охлаждался собственным топливом, циркулирующим вокруг камеры сгорания. Время работы двигателя Зенгера, по современным ему представлениям, было просто огромным: некоторые образцы действовали больше 20 минут, а один из них — целых полчаса! Причем венскому ученому удалось выйти на рекордный удельный импульс (параметр, определяющий степень совершенства двигателя и указывающий, сколько секунд способна проработать модель на том или ином топливе при создании одной и той же тяги) в 305 секунд, что было выше даже многих наилучших современных двигателей (310–320 секунд). То есть Эйгена Зенгера вполне можно считать столь же выдающимся конструктором, как Вернер фон Браун или Вальтер Тиль.

Следующим шагом в деятельности венского ученого стала разработка технических требований, предъявляемых к конструкции космического ракетоплана (космоплана). Классическая схема, поддерживаемая основоположниками, предполагала, что такой аппарат должен подниматься вертикально, переходя на большой высоте в горизонтальный полет и развивая при этом скорость за счет использования всего топлива, а далее планируя на границе атмосферы при больших скоростях. Зенгер пришел к аналогичным выводам, но решал проблему как авиаконструктор, высказавшись за наклонный, под углом 30°, старт. Основываясь на собственных экспериментах, он принял длительность работы двигателя равной 20 минутам и рассчитал, что общее время полета составит чуть больше часа. Предложенная им компоновка космоплана напоминала первую схему американского ракетного самолета «Х-1» («Икс-1»), о которой мы поговорим в следующих главах. Примечательно, что уже в 1934 году Зенгер выдвинул идею использования такого аппарата в качестве межконтинентального бомбардировщика. Американские эксперты осознали опасность намерений Зенгера только в 1942 году, когда его работы были переведены на английский язык.

Проект космоплана Эйгена Зенгера встретил положительный отклик верховного командования люфтваффе, которое в 1936 году пригласило ученого в Германию. Ему выделили средства на организацию Научно-исследовательского института техники ракетного полета в Трауэне и поставили задачу сконструировать сверхдальний бомбардировщик. К 1939 году были подготовлены лаборатории, мастерские, испытательные стенды и служебные помещения. Зенгер с небольшой группой высококвалифицированных специалистов, в которую входила математик Ирен Бредт, ставшая впоследствии его женой, приступил к работе над проектом, рассчитанным на десять лет.

Старт космоплана Зенгера должен был происходить с помощью автономной ракетной тележки, движущейся по трехкилометровым рельсам. Затем аппарат отделялся и некоторое время летел по инерции, набирая высоту за счет планирования. В какой-то момент включался ракетный двигатель, который разгонял модель до сверхзвуковой скорости. Далее космоплан выскакивал из атмосферы, совершал полет по баллистической траектории и вновь входил в атмосферу. Но при этом он не скользил вниз, а за счет нарастающей подъемной силы опять набирал высоту, двигаясь как плоский камешек по воде при игре в «блинчики». Таким образом космоплан должен был совершать многократный рикошетирующий маневр по постепенно затухающей волнообразной траектории, что увеличивало дальность полета. Сотрудники института Зенгера полагали, что аэродинамический нагрев корпуса самолета при движении в атмосфере будет снижаться за счет теплоизлучения обшивки в космическом пространстве. Но эта проблема всерьез беспокоила их, и поиск легких жаропрочных материалов, способных защитить аппарат от перегрева, стал одной из главных задач команды Эйгена Зенгера.

Теоретически, писал венский ученый, можно довести скорость аппарата до 6 км/с и поднять его на высоту в 260 км, а это уже космическая орбита. Далее бомбардировщик должен был двигаться по вышеописанной траектории. Девятая нижняя точка лежала бы в 16 800 км от точки старта. Затем космоплан в течение некоторого времени мог оставаться на высоте 40 км, а в 23 000 км от точки старта терял бы высоту и, пролетев еще 500 км — то есть в сумме половину расстояния вокруг Земли, — совершал посадку. При этом скорость приземления составляла всего 140 км/ч, что давало возможность любому аэропорту того времени принять бомбардировщик.

Схема таких полетов была рассчитана довольно точно, хотя и имела некоторые недостатки. К примеру, точка-антипод для любого места старта в Германии оказывалась в районе Австралии и Новой Зеландии — на территории, контролируемой западными союзниками по антигитлеровской коалиции. Кроме того, города-цели не всегда находились там, где того требовал «план полета». Далее, любая бомбардировка должна была производиться с нижней точки траектории, но даже и тогда рассеивание при бомбометании оставалось исключительно большим. Единственным городом в западном полушарии, который при полете из Германии по схеме Зенгера находился бы под нижней точкой траектории, оказывался Нью-Йорк — тогда космоплан направлялся бы в Японию или в ту часть Тихого океана, которая находилась в руках японцев.

Бомбардировщик-антипод, неофициально называемый «Серебряной птицей» («Silbervogel»), обрел свои очертания в 1938 году. Фюзеляж был сильно «зализан» и частично выполнял функции крыла; крылья были короткими и клиновидными. Четыре бака (два — для жидкого кислорода, два — для керосина), расположенные рядом друг с другом, занимали более двух третей длины фюзеляжа, внутри хвостовой части которого находился главный двигатель. Кроме того, на космоплан планировали установить еще два вспомогательных ракетных двигателя, которые размещались по бокам основного. Пилот находился в гермокабине в передней части фюзеляжа. Для приземления по аналогии с самолетами предусматривалось трехстоечное шасси. В центре фюзеляжа был устроен бомбоотсек, вмещавший 10 т обычных бомб при стартовой массе аппарата 100 т. Поскольку космоплан вряд ли повстречал бы достойного противника в ходе полета, оборонительное вооружение не предусматривалось. Модель «Серебряной птицы», изготовленная из нержавеющей стали, была испытана в аэродинамической трубе при сверхзвуковых скоростях.

Проект быстро развивался, но на пути к постройке космоплана возникли почти непреодолимые трудности. По оценкам самого Зенгера, стоимость разработки бомбардировщика-антипода составляла астрономическую суму сумму — три миллиарда фунтов стерлингов! Но куда важнее, что не решены были серьезные технические вопросы: аэродинамической устойчивости, надежности двигателя, теплозащиты, прочности и тому подобные. Все это, как показывает практика, решается при упорном труде с течением времени, но летом 1941 года Адольф Гитлер, полагавший, что война скоро закончится, приказал прекратить финансирование армейских проектов, практическая польза от которых не могла быть получена в течение ближайших шести месяцев, и Эйген Зенгер лишился поддержки. Работа над «Серебряной птицей» некоторое время продолжалась по инерции, но график программы постоянно сдвигался из-за призыва работников на военную службу. Возник острый дефицит таких материалов, как никель, медь и хром, — они пошли на армейские нужды. Летом 1942 года Зенгер оставил свой пост руководителя проекта и занялся инженерной деятельностью. К моменту закрытия институт в Трауэне располагал мощной экспериментальной базой, которая включала стенды для испытания ракетных двигателей, работавших на жидком кислороде и бензине. Предметом особой гордости института был огромный бак для хранения жидкого кислорода емкостью 50 тысяч литров — крупнейший в Германии.

После прекращения работ над космопланом Эйген Зенгер и Ирен Бредт подготовили в 1944 году итоговый секретный отчет «О ракетном двигателе для дальнего бомбардировщика» («Ueber einen Raketenantrib fuer Fembomber»). Помимо сведений о конструкции аппарата, динамике взлета и посадки в нем были подробно описаны физико-химические процессы горения топлива при высоких давлениях и температурах, проанализированы энергетические свойства различных топливных смесей. Но самое главное — впервые в истории научно обосновывались преимущества использования космических систем для нанесения стратегического урона противнику. То есть от общих соображений Германа Оберта и Вернера фон Брауна немецкие ученые переходили к конкретным рекомендациям. Авторы доклада писали: «В заранее рассчитанный момент бомбы сбрасываются с самолета. Аппарат, описывая большую дугу, возвращается на свой аэродром или на другую посадочную площадку, а бомбы, летящие в первоначальном направлении, обрушиваются на цель. <…> Такая тактика делает нападение совершенно не зависящим от времени суток и погоды над целью и лишает неприятеля всякой возможности противодействовать нападению. <…> Соединение из ста ракетных бомбардировщиков способно в течение нескольких дней подвергнуть полному разрушению площади, доходящие до размеров мировых столиц с пригородами, расположенных в любом месте поверхности земного шара».

Фактически перед нами концепция «машины Судного дня», изложенная еще до появления ракетно-ядерного оружия. Если бы Эйгену Зенгеру удалось построить хоть один космоплан и запустить его, то конструктор наверняка попал бы в число военных специалистов и был вывезен из Германии для работы над ракетной программой США. Но закрытие проекта «Серебряная птица» изменило судьбу талантливого ученого: после войны Зенгера дважды арестовывали и интенсивно допрашивали американцы, но каждый раз отпускали, не проявив заметного интереса к антиподному бомбардировщику. Не дожидаясь, когда им займутся советские разведчики, летом 1946 года Эйген Зенгер с группой сослуживцев переехал во Францию по приглашению тамошнего Министерства авиации, где работал над прямоточными воздушно-реактивными двигателями и сверхзвуковыми самолетами. Позднее Зенгер занялся сущей экзотикой — теорией фотонного звездолета, благодаря чему его работы стали известны фантастам. К примеру, братья Аркадий и Борис Стругацкие даже ввели в свои тексты единицу «зенгер», характеризующую тягу фотонного двигателя. Больше того, расчеты венского ученого использовались при проектировании многих космопланов, включая «Спейс шаттл».

Эйген Зенгер намного опередил свое время, и его проекты, как и в случае других основоположников, были далеки от реализации. Однако идеи оказались востребованы — в эпоху, когда реактивное движение наконец-то позволило человечеству вырваться за пределы земной атмосферы.




ГЛАВА 2

ПРОЕКТ «ИКС»


«ФАУ» В АМЕРИКЕ


В конце января 1945 года в связи со стремительным наступлением советских войск руководство ракетного центра Пенемюнде получило приказ командования эвакуироваться в Нордхаузен, где работал мощный подземный завод Миттельверк, серийно производивший самолеты-снаряды «У-1» и баллистические ракеты «У-2». В первых числах февраля автопоезд, насчитывавший три тысячи автомашин и прицепов, двинулся через Померанию к горам Гарца. Но противник продолжал наступать по всем фронтам, и немецким ракетчикам пришлось переехать в Обераммергау, что в Баварских Альпах, где они провели несколько тревожных недель.

Второго мая 1945 года, когда стало ясно, что все окружающие районы заняты войсками западных союзников по антигитлеровской коалиции, Вернер фон Браун и Вальтер Дорнбергер приняли решение сдаться американцам. По этому поводу позднее фон Браун заявил: «Мы знаем, что создали новое средство ведения войны, и теперь моральный выбор, какой нации, какому победившему народу мы хотим доверить наше детище, стоит перед нами острее, чем когда-либо прежде. Мы хотим, чтобы мир не оказался вовлеченным в конфликт, подобный тому, через который только что прошла Германия. Мы полагаем, что, только передав такое оружие в руки тем людям, которых наставляет на путь Библия, мы можем быть уверены, что мир защищен наилучшим образом». Очевидно, немецкий конструктор имел в виду американцев, но история показывает, что люди, наставляемые Библией, далеко не всегда придерживаются гуманистических заповедей: 6 августа американский бомбардировщик сбросил атомную бомбу на Хиросиму, а еще через три дня — на Нагасаки.

Помимо группы специалистов США достались и богатые ракетные трофеи. Хотя завод в Нордхаузене должен был отойти советским оккупационным войскам, американцы оказались там раньше и вывезли триста вагонов, груженных деталями ракет «У-1» и «У-2». В конце мая ракеты и оборудование к ним были доставлены через Антверпен в США. Специалистов начали перебрасывать авиарейсами с сентября, а в феврале 1946 года 118 немецких ракетчиков начали готовить свои «агрегаты» к демонстрационным запускам.

Для проведения испытаний был выбран пустынный район штата Нью-Мексико, который ныне широко известен как полигон Уайт-Сэндз («Белые Пески»). Официальной датой создания полигона считается 20 февраля 1945 года, когда было подписано соответствующее распоряжение министра обороны США. Однако фактически свою историю он ведет еще от Роберта Годдарда, который в 1930-е годы запускал здесь свои маленькие ракеты. После постройки первоочередных объектов: колодцев, казарм, мастерских, сборочных залов, линий связи и тому подобного — в центре полигона была сооружена бетонная стартовая площадка. На расстоянии 100 м от нее инженеры-фортификаторы выстроили «блокгауз», который стал своего рода центром управления полетами. Визуальное наблюдение за ракетами велось с помощью перископов.

Программа испытаний предусматривала систематический запуск «А-4 / V-2» в среднем по две штуки в месяц. Контроль осуществляло Управление артиллерийско-технического снабжения, а ответственность за сборку и подготовку немецких ракет несла фирма «Дженерал электрик» («General Electric»), что стало частью ее обязанностей по крупному производственному контракту, условно названному «Проект Гермес» («Project Hermes»). Различные научно-исследовательские институты, правительственные агентства и даже учебные заведения получили задание обеспечивать создаваемый ракетный центр бортовыми приборами и аппаратурой управления. Каждая ракета собиралась из только что испытанных деталей непосредственно накануне пуска, поскольку немцы предупредили своих американских коллег, что надежность «агрегатов» резко ухудшалась, если полностью собранные ракеты хранились до старта на складе более чем 72 часа.

Первый запуск наметили на 16 апреля 1946 года. Хотя он должен был решать в основном технические вопросы, ученые разместили на ракете контейнер с приборами, регистрирующими интенсивность космического излучения. Получается, американцы практически сразу рассматривали немецкие ракеты как средство для изучения высших слоев атмосферы, что могло помочь при проектировании более совершенных аппаратов.

Однако через несколько секунд после старта ракета внезапно развернулась на 90° и устремилась на восток. Остановить ее неуправляемый полет удалось лишь с помощью системы аварийной отсечки топлива. Расследование показало, что сбой произошел из-за разрушения бракованного газового руля.

Десятого мая 1946 года для представителей прессы и всех тех, кому повезло оказаться на полигоне, был проведен показательный пуск следующей ракеты. Демонстрация завершилась блестяще, а вслед за ней начались плановые испытания. В ходе их проведения были достигнуты весьма значимые результаты: ракеты поднимались на высоту от 150 до 180 км. При этом их постоянно модифицировали, меняя стартовый вес и аэродинамику. В процессе испытаний был установлен и максимальный «потолок» для немецких агрегатов — 206 км. Благодаря приборам, устанавливаемым на «А-4 / V-2», удалось получить обширный массив метеорологических данных. Помимо измерения температуры и давления воздуха с ракеты производилось фотографирование поверхности Земли и солнечного спектра, что имело по тем временам огромную научную ценность. И наконец, с помощью ракет «А-4 / V-2» была измерена интенсивность космических лучей и взяты пробы воздуха до высоты 72 км.

Особый интерес представляют запуски в рамках научно-исследовательской программы «Blossom» («Цветок»). Основными целями программы были проверка отделения от ракеты экспериментального отсека и изучение возможности его спуска на парашюте. Но командование ВВС США решило использовать эти эксперименты также для прояснения вопроса выживания человека при суборбитальном полете. Беспокойство вызывали необычные факторы подобного путешествия: перегрузки, вибрация, шум и невесомость. Разумеется, человека ракета поднять не могла, и тогда в медицинской лаборатории на авиационной базе имени братьев Райт подготовили миниатюрных макак-резус. Все системы жизнедеятельности, включая приборы для регистрации пульса и дыхания, помещались в носовом отсеке ракеты в алюминиевой капсуле вместе с обезьяной. Одиннадцатого июня 1948 года, за 45 минут до первого старта, обезьяне по кличке Альберт был сделан обезболивающий укол, а в тело вживлены электроды, контролирующие кровяное давление и дыхание. Затем Альберта поместили в крошечную капсулу, установленную в носовом отсеке ракеты. На высоте 62 км головной отсек благополучно отделился и начал спуск. Однако парашют раскрылся слишком поздно, отсек разбился и обезьяна погибла.

Только через год инженеры подготовили новую серию экспериментов, разработав удлиненный носовой отсек, который позволял разместить больше вспомогательных приборов. На Альберта-2 надели специальную дыхательную маску; система эвакуации обрела новый парашют. Четырнадцатого июня 1949 года ракета «А-4 / V-2» взмыла в воздух, поднявшись на высоту 133 км, но снова произошла авария — капсула оторвалась от парашюта и на огромной скорости врезалась в грунт. Шестнадцатого сентября состоялся запуск Альберта-3, и опять удача изменила экспериментаторам: ракета взорвалась и рассыпалась. Двенадцатого декабря 1949 года Альберт-4 благополучно поднялся на высоту 126 км, но в итоге разделил судьбу своих предшественников. Американцам пришлось сменить ракету «А-4» на новую «Aerobee» («Аэроби») — результативность выросла, хотя обезьяны продолжали гибнуть на спуске. В конечном итоге ученые отчаялись добиться успеха и ограничились данными регистрирующих приборов: те показывали, что обезьяны более или менее нормально переносят этот травмирующий полет. Хотя у американцев не получилось довести программу до победного конца, вполне можно говорить о том, что они добились важного приоритета в космической сфере, на два года раньше советских коллег запустив живое существо на космическую высоту.

Боевое применение «А-4/ V-2» интересовало американцев в меньшей степени, ведь они очень быстро убедились в капризности немецких ракет. Кроме того, скромная дальность их полета не отвечала возросшим требованиям, продиктованным планами вероятной войны с Советским Союзом. В 1949 году армейское командование приняло решение перевести немецких ракетчиков в Редстоунский арсенал в Хантсвилле — перебазирование завершилось в ноябре 1950 года. Сначала команда Вернера фон Брауна работала над новым самолетом-снарядом, затем ей поручили создание тактической ракеты «Редстоун», которая была развитием линии «А-4» и могла доставить боеголовку на расстояние свыше 300 км. Ракета была принята на вооружение в 1953 году и дважды испытывалась в комплекте с ядерным зарядом. И она очень пригодилась, когда зашла речь о том, чтобы догнать и обогнать СССР в космических достижениях.

РЕКОРДЫ РАКЕТОПЛАНА «Х-1»


Соединенные Штаты Америки по праву гордятся своей авиацией. Тут есть чем восхищаться. На счету американцев не только первый полет крылатого аппарата тяжелее воздуха (братья Райт, 17 октября 1903 года), но и целый венок мировых авиационных рекордов: по скорости, дальности беспосадочного полета, грузоподъемности, высоте. Отдельные из достижений оспариваются, другие со временем перестали быть рекордами. Но любовь американцев к своей авиации непреходяща, летчики в этой стране всегда были на положении национальных героев, а Военно-воздушные силы (United States Air Force, USAF) вкупе с авиацией Военно-морского флота (Naval Air Force, NAF) считаются основой военной мощи США, инструментом геополитического влияния.

Посему нет ничего удивительного в том, что, когда во время Второй мировой войны разведка из Европы стала докладывать о появлении у нацистов новых истребителей — реактивного «Ме.262» и ракетного «Ме.163», — в Министерстве обороны США забеспокоились и приняли соответствующие меры. В декабре 1943 года на совместном заседании представители ВВС, ВМС и промышленности США наметили программу исследований высоких скоростей полета с перспективой их использования для военных целей. Промышленность в то время была перегружена массовым производством боевых самолетов, и из всех инженерных компаний только «Белл эйркрафт» («Bell Aircraft Corp.») согласилась взяться за эту перспективную программу. Тридцатого ноября 1944 года с корпорацией было подписано соглашение о строительстве опытного самолета с жидкостным ракетным двигателем «МХ-524», позднее переименованного в «МХ-1», затем в «XS-1», а еще позже — в «Х-1». Основные технические параметры машины были сформулированы специалистами Национального консультативного комитета по аэронавтике (National Advisory Committee for Aeronautics, NACA), а изготовление летных экземпляров финансировали ВВС. В конце 1944 года группа инженеров под руководством главного конструктора фирмы «Белл эйркрафт» Роберта Вудса приступила к проектированию «Х-1». Для ускорения процесса они часто прибегали к материалам, собранным разведкой по немецким ракетопланам. Интересно, что в качестве модели-прототипа была выбрана полудюймовая пуля для пулемета Браунинга, аэродинамические качества которой к тому времени были досконально изучены.

В январе 1946 года образец гиперзвукового ракетоплана был построен. Первые его испытания ставили своей целью отработку аэродинамических характеристик и выглядели специфично: планер «Х-1» без двигателя на скорости 240 км/ч отделялся от бомбардировщика-носителя «В-29», затем планировал и приземлялся на аэродром. Позднее пришла очередь полетов с кислородно-спиртовым двигателем XLR-11 — первым американским ракетным мотором, созданным специально для авиации. Поскольку время его работы не превышало четырех минут, ракетоплан так же сбрасывали с самолета-носителя на высоте 9000 м. Уже 9 декабря 1946 года испытатель Чалмерс Гудлин поднял в воздух второй экземпляр «Х-1» с ракетным двигателем, а в двадцатом полете набрал на нем скорость, близкую к звуковой.

Однако рекорд достался другому пилоту — капитану ВВС Чарльзу Егеру. Тут сыграли роль личные качества: Гудлин затребовал за преодоление звукового барьера премиальную сумму в размере 150 тысяч долларов, а Егер считал, что совершить такой полет — долг и честь для пилота. Егер начал подниматься на «Х-1» в августе 1947 года и 10 октября, в своем двенадцатом вылете, достиг скорости, которая была близка к звуковой. За два дня до решающего испытания Егер во время прогулки упал с коня и сломал два ребра. Первую помощь ему оказал ветеринар из ближайшего поселка. Пилот боялся, что его отстранят от работы, и не сообщил о переломах начальству. Из-за нестерпимой боли Егер даже не смог без посторонней помощи закрыть люк аппарата. Но, превозмогая себя, успешно справился с заданием. Четырнадцатого октября 1947 года первым в мире Чарльз Егер превысил на ракетоплане «Х-1» скорость звука. Вот как он описывал свои ощущения в тот день: «В глубинах моего разума таился страх. Я знал о нем и контролировал его. <…> Но полет начался даже спокойнее, чем ожидали: до этого случались неприятности вроде возгорания хвоста самолета, отказа пускателя и тому подобное. На этот раз все прошло гладко: отцепка, запуск четырехкамерного ракетного двигателя XLR-11. Когда началась знакомая тряска, я полностью сосредоточился на указателе числа Маха. Стрелка колебалась на величине 0,96 и неожиданно прыгнула на 1,06. Я решил, что это ошибка, вызванная ударными волнами. И вдруг все стихло: ни вибрации, ни ударных волн — ничего. Я подумал: „Надо же! Эта проклятая штука не развалилась…“ А на земле услышали первый искусственный „звуковой удар“ и решили: что-то пошло не так. Но на самом деле все получилось как надо: я преодолел звуковой барьер“.

Всего американцы построили три „Х-1“. На них было выполнено 157 испытаний, большинство — с включением ракетного двигателя. Для изучения отдельных аспектов сверхзвукового полета создавались дополнительные варианты ракетоплана. В частности, „Х-1А“ был заказан фирме „Белл эйркрафт“ для изучения аэродинамических явлений на скоростях свыше двух звуковых и высотах более 27 км — он был длиннее и тяжелее „Х-1“, отличаясь также выступающим фонарем. Первый безмоторный полет нового ракетоплана состоялся 14 февраля 1953 года, а уже через неделю летчик-испытатель Джин Зиглер впервые включил на нем ракетный двигатель. Двенадцатого декабря 1953 года Чарльз Егер достиг на нем скорости, превышавшей скорость звука в два с половиной раза. Тогда ракетоплан неожиданно показал „норов“, войдя в перевернутый штопор, и только высокая квалификация спасла Егера от смерти.

Самолет „Х-1В“ во многом напоминал „Х-1А“ и был оснащен приборами для измерения эффектов аэродинамического нагрева. В период с 1954 по 1958 год на нем было выполнено 27 полетов. Четыре последних совершил летчик Нил Армстронг — человек, которому предстояло первым ступить на поверхность Луны.

Самолет „Х-1С“ предполагалось использовать для испытаний подвесок вооружения и боеприпасов на режимах трансзвукового и сверхзвукового полетов — все-таки когда-нибудь ракетоплан должен был стать боевым истребителем. Однако в конечном итоге эту часть программы исследований отменили, и „Х-1С“ ни разу не поднялся в воздух.

Самолет „Х-1D“ являлся ракетопланом второго поколения: он предназначался для изучения процессов теплопередачи на сверхзвуковой скорости и был оснащен двигателем с новой турбонасосной системой подачи топлива. К несчастью, он смог совершить только один полет, а во втором, 22 августа 1951 года, взорвался в ходе заправки топливом и был сброшен с носителя. Вообще однотипные аварии, связанные с топливной системой, стали настоящим бичом программы развития американских ракетопланов. На третьей модели „Х-1“ пожар возник во время слива топлива на земле, и он сгорел вместе с самолетом-носителем. На „Х-1 А“ в полете 8 августа 1955 года произошел взрыв — находившийся в кабине пилот Джо Уолкер спасся чудом. Впоследствии была установлена причина частых аварий — оказалось, что всему виной прокладки трубопроводов, пропитка которых становилась огнеопасной в присутствии жидкого кислорода.

Судьба самых первых ракетопланов также оказалась разной. „Х-1“ № 1 по завершении испытаний был сразу передан в музей, а „Х-1“ № 2 переоборудовали в „Х-1Е“, оснастив двигателем с новой подачей топлива. Он совершил 26 полетов в период с 1955 по 1958 год. Джо Уолкер сумел несколько раз достичь на нем скорости в две звуковые, но условный барьер в три скорости звука так и не дался пилоту. Когда на баках ракетоплана обнаружили усталостные трещины, полеты на нем были запрещены, и через некоторое время он тоже отправился в музей.

ТРАГЕДИЯ РАКЕТОПЛАНА „Х-2“


Проведя первую серию испытаний ракетопланов „Х-1“, в 1949 году фирма „Белл эйркрафт“ совместно с ВВС и Национальным консультативным комитетом по аэронавтике начали проектирование нового ракетного самолета „Х-2“ для исследований физических явлений на скорости свыше трех звуковых. Причем предполагалось, что постепенно по ходу модернизации этот ракетоплан сможет достигнуть высоты 60 км!

Первый опытный образец „Х-2“ был построен в 1952 году. Поскольку ракетоплан создавался для полетов на рекордно больших скоростях и высотах, его испытания требовали разработки безотказного способа катапультирования пилота в случае аварии.

В своем выборе конструкторы остановились на варианте отделения всей кабины от самолета. На „Х-2“ использовался новый спирто-кислородный двигатель XLR-25 с турбонасосной подачей топлива, а также оборудование для запуска, выключения и регулирования тяги во время полета. Емкость топливных баков обеспечивала работу двигателя в течение от двух до шести минут.

Сначала, как и заведено, в июне 1952 года было выполнено несколько планирующих полетов ракетоплана „Х-2“, отделяемого от специально приспособленного для этой цели бомбардировщика „В-50“ („Б-50“). Хорошо прошло и первое испытание с включением двигателя. Однако вторая попытка привела к катастрофе. 12 мая 1953 года во время совместного полета, когда „Х-2“ находился в бомбоотсеке носителя, произошел взрыв — самолет вспыхнул и загорелся. Погибли пилот-испытатель Джин Зиглер и пилот-наблюдатель Фрэнк Волко. Бомбардировщик сгорел в воздухе, но остальным членам его экипажа удалось спастись.

Катастрофа нанесла серьезный удар по всей программе испытаний ракетопланов, и второй экземпляр „Х-2“ построили лишь в 1955 году — его старт с работающим двигателем состоялся в ноябре. Позже, 23 июля 1956 года, пилот Фрэнк Эверест достиг рекордной скорости в горизонтальном полете 3360 км/ч, что уже близко к трем скоростям звука. 7 сентября его сослуживец Айвен Кинчлоу поднялся до рекордной высоты — 38,4 км.

Во время следующего вылета „Х-2“, который состоялся 27 сентября 1956 года, капитан ВВС Милбурн Апт достиг скорости, в три раза превысившей скорость звука (этот рекорд был побит только в 1961 году), но самолет потерял управляемость и потерпел катастрофу.

Причины ее не установлены до сих пор, хотя, вероятно, она произошла по той же причине, по какой едва не лишился жизни Чарльз Егер, — трудно предсказать реальное аэродинамическое воздействие на столь высоких скоростях. „Х-2“ оказался не готов к подобному полету; программу закрыли.

Западные авиаинженеры пробовали самые разные способы разгона самолета: вспомогательные моторы, ракетные ускорители, прямоточные двигатели в духе „V-1“, комбинированные установки. Все они так и не пошли в серийное производство — небо уверенно завоевывала турбореактивная авиация, демонстрировавшая великолепные характеристики по скорости и продолжительности полета при куда большей надежности. Ракетопланы могли иметь только одно практическое применение: служить средством освоения околоземного пространства, где нет дармового кислорода, который обычные двигатели черпают из окружающего воздуха. Но время для прорыва еще не наступило.




ГЛАВА 3

КОСМОНАВТЫ СТАЛИНА


ИЗУЧЕНИЕ РЕАКТИВНОГО ДВИЖЕНИЯ


Первый ракетный бум в России начался в 1923 году, после того как Константин Циолковский выступил в защиту своего приоритета в области теоретической космонавтики. Узнав о том, что в Германии опубликована книга Германа Оберта, калужский учитель в срочном порядке переиздал за свой счет работу "Исследование мировых пространств реактивными приборами" (1903) и разослал ее всем заинтересованным лицам. Оберт признал приоритет и высказался о труде коллеги весьма учтиво, после чего фигура Циолковского стала культовой в Советской России. Резко возросло количество научно-популярных публикаций по космической тематике: с двенадцати в 1922 году до двухсот пяти в 1928-м. В апреле 1924 года появилась Секция реактивного движения при Военно-научном обществе Академии воздушного флота. Вскоре она была преобразована в Общество межпланетных сообщений, почетными членами которого стали Феликс Дзержинский, Константин Циолковский и знаменитый популяризатор науки Яков Перельман. Общество, привлекая к своей работе профессуру, занималось в основном рекламой достижений зарубежных ракетчиков и различными фантастическими проектами, которые не имели практического значения. Тем не менее его деятельность принесла плоды — в феврале 1927 года Ассоциация изобретателей-инвентистов, в которую входили члены Общества, организовала мировую выставку "Модели и механизмы межпланетных аппаратов конструкций изобретателей разных стран", которая имела успех у москвичей. Еще одно "космическое" объединение создал профессор Николай Рынин при Ленинградском институте инженеров путей сообщения. Он же в 1929 году выступил с инициативой формирования научно-исследовательской группы (или института), которая занималась бы исключительно изучением аспектов реактивного движения с прицелом на осуществление космического полета, переходя от теории к практике.

К аналогичной идее пришел и рижский авиаинженер Фридрих Цандер, который посвятил себя космонавтике еще будучи школьником. Ознакомившись с ранними трудами Циолковского, он самостоятельно попытался решить некоторые проблемы внеземных полетов, в частности задумал создать оранжерею с замкнутым циклом. Перебравшись из Риги в Москву, Цандер занялся проектом ракетоплана для полета на Марс, поскольку искренне верил, что на Красной планете обитает развитая цивилизация, контакт с которой обогатит землян. В то время не существовало задела по двигателям на жидком топливе, и Цандер взялся за дело своими силами: с 1924 по 1928 год он создавал теорию такого двигателя, а в 1930 году построил из паяльной лампы первый прототип — ОР-1, работавший на смеси бензина с воздухом.

Фридрих Цандер последовательно шел к своей цели. Добившись устойчивого горения в двигателе, он начал поиски прототипа для будущего ракетоплана. И нашел его, познакомившись с молодым авиаконструктором Сергеем Королевым, который вместе с Борисом Чера-новским изучал аэродинамические возможности "бесхвостого" планера "БИЧ-8". Королев и ранее интересовался ракетными разработками, но у Цандера в отличие от других был действующий прототип двигателя, что и предопределило сотрудничество. В сентябре 1931 года Фридрих Цандер объявил об учреждении Группы по изучению реактивных двигателей и реактивного летания (впоследствии — Группа изучения реактивного движения, ГИРД), в которой Сергей Королев позднее возглавил Технический совет. Обладая недюжинными организаторскими способностями, молодой авиаконструктор сумел найти помещение для ГИРД и заручиться поддержкой начальника вооружений Рабоче-крестьянской Красной армии (РККА) Михаила Тухачевского, который благосклонно принял идею создания скоростного стратосферного ракетоплана. Прототипом такого аппарата должен был стать новый планер "БИЧ-11" с двигателем ОР-2.

К сожалению, низкий технологический уровень не позволил советским инженерам добиться быстрых успехов. Главным достижением группы стали запуски небольших баллистических ракет: "ГИРД-09" конструкции Михаила Тихонравова (первый полет 17 августа 1933 года) и "ГИРД-Х" конструкции Фридриха Цандера (первый полет 25 ноября 1933 года). Было ясно, что небольшому коллективу энтузиастов не решить многочисленные проблемы, которые стоят перед ракетостроителями, и Сергей Королев активно добивался создания соответствующего института. Путь к институту виделся через объединение ГИРД с Газодинамической лабораторией (ГДЛ) в Ленинграде и приобретение производственной базы за счет Народного комиссариата тяжелой промышленности. В качестве первого важного проекта рассматривалось создание ракеты с радиусом действия от 100 до 1000 км "с несением не только боевой, но и живой нагрузки". Понятно, что Королев рассчитывал получить должность главы Реактивного института. В его активе был определенный опыт работ в новой области техники, и его ценили как руководителя, готового ответственно подходить к порученному делу. Однако когда приказом по Реввоенсовету № 0113 от 21 сентября 1933 года был организован Реактивный научно-исследовательский институт (РНИИ), его начальником стал кадровый офицер Иван Клейменов. Молодому авиаконструктору оставалось довольствоваться должностью заместителя. Впоследствии это спасло ему жизнь.

Реактивный институт занимался широчайшим кругом вопросов, связанным с применением ракетной техники в военном деле. В частности, Сергей Королев вел проекты крылатых ракет, обозначаемых индексами 06/I,06/II, 06/III (216) и 06/IV. Испытания этих аппаратов проводились на Нахабинском и Софринском полигонах; первое из них состоялось уже в начале 1934 года. Полеты ракет позволили накопить определенный опыт и усовершенствовать конструкцию. В 1936 году на основе незавершенного проекта "О6/IV" была разработана крылатая ракета "212". Внешне она напоминала небольшой самолет и предусматривала установку жидкостного двигателя ОРМ-65, созданного ленинградским конструктором Валентином Глушко.

И все же главной темой для Королева оставался стратосферный ракетоплан, проходивший в документах РНИИ под обозначением "РП-218" (или "Объект № 218" — индекс означает: отдел № 2, тема № 18). Предполагалось разработать экспериментальный пилотируемый аппарат для получения практического опыта. Машина мыслилась двухместной. Экипаж в полете должен был использовать скафандры. Расчеты показали возможность обеспечить высоту полета до 25 км и скорость до 300 м/с (то есть около звуковой). Взлет планировался с помощью буксировки тяжелым самолетом до высоты 8 км, на которой включался ракетный двигатель. При этом Сергей Королев рассматривал два варианта двигателей для установки на ракетоплан: жидкостный и твердотопливный.

Довести работу до испытаний авторам "РП-218" не дали: осенью 1938 года руководители РНИИ были арестованы как враги народа; в следующем году по обвинению во вредительстве в тюрьму отправились Сергей Королев и Валентин Глушко.

Несмотря на аресты и реорганизацию, институт продолжал функционировать. Тема ракетоплана, обозначение которого изменили на "РП-318-1", досталась авиаконструктору Алексею Щербакову: доведение двигательной установки поручили инженеру Арвиду Палло. Планер испытали в свободном полете в начале 1939 года; с февраля по октябрь двигатель прошел "прожиги" на стенде. Исторический полет ракетоплана "РП-318-1" состоялся 28 февраля 1940 года. Самолет-буксировщик "Р-5" несколько раз прорулил по полю, подготавливая взлетную дорожку в глубоком снегу. Летчик Владимир Федоров занял место в кабине пилота. На высоте 2800 м ракетоплан отцепился от буксировщика, включился ракетный двигатель.

В своем отчете Федоров писал: "Пуск РД прошел нормально. Все контрольные приборы работали хорошо. По включении РД был слышен ровный нерезкий шум. <…> Примерно за 5–6 с после включения РД скорость полета возросла с 80 до 140 км/ч. Я установил режим полета с набором высоты 120 км/ч и держал его все время работы РД. <…> После включения РД нарастание скорости происходило очень плавно. На всем протяжении работы РД никакого влияния на управляемость "РП-318" мною замечено не было. Планер вел себя нормально — вибраций не ощущалось. Нарастание скорости от работающего РД и использование ее для набора высоты у меня, как у летчика, оставило очень приятное ощущение".

Десятого и 19 марта 1940 года состоялись еще два успешных полета. Они убедительно доказали, что техника двигателестроения в Советском Союзе вышла на уровень, при котором производство ракетопланов могло стать будничным делом. Однако история распорядилась иначе.

ТРОФЕЙНЫЕ РАКЕТЫ


После массированной бомбардировки британской авиацией ракетного центра Пенемюнде высшее военное руководство Германии постановило создать резервный исследовательский полигон в Польше. На новой площадке предполагалось также готовить войсковые соединения для обслуживания боевых позиций ракет "А-4 / V-2". В качестве места был выбран эсэсовский артиллерийский полигон Хайделагер, расположенный в местечке Близна. Там и разместилась 444-я испытательная батарея, которая запустила свою первую ракету 5 ноября 1943 года. При стрельбах на польской территории неудачи следовали одна за другой: некоторые ракеты не взлетали; другие поднимались и сразу падали, разрушая стартовую позицию; третьи взрывались на высоте в нескольких километрах от места запуска. Только десятая часть "А-4" выполнила задачу, достигнув цели.

Понятно, что подобная активность эсэсовцев, запускающих в небо огромные ракеты, не могла не привлечь внимания польских партизан. Через подпольщиков информация о полигоне поступала в Лондон. Английская разведка даже снарядила специальный самолет, чтобы вывезти для изучения детали, собранные партизанами в местах падения ракет. После небольшого размышления премьер-министр Уинстон Черчилль обратился с посланием к Иосифу Сталину, в котором просил обратить особое внимание на район Близны и постараться как можно быстрее захватить его силами советских войск. Глава СССР проникся важностью ракетной темы и дал указание Наркомату авиационной промышленности подготовить группу советских инженеров, которые должны с тщанием изучить все, что будет найдено на полигоне Близны. Сразу после освобождения от немецких войск в Хайделагер была направлена первая экспедиция — так в руки советских специалистов попали настоящие детали баллистических ракет "А-4 / V-2".

Основная деятельность по раскрытию секретов "оружия возмездия" началась только после окончания войны. Восьмого июля 1945 года была создана Комиссия по изучению немецкой техники. Более двухсот инженеров под руководством Алексея Исаева и Бориса Чертока обосновались в городе Бляйхероде (Тюрингия) — там когда-то находился завод по ремонту и доводке ракет, признанных бракованными. Изучение вопросов предстартовой подготовки и пуска ракет поручили группе "Выстрел", которою возглавили Сергей Королев и Леонид Воскресенский. На заводе № 1 в Зоммерде (Эрфурт), где производились корпуса ракет, открылось советско-германское конструкторское бюро под руководством Василия Будника и Василия Мишина. На заводе № 2 в Нордхаузене распоряжался Валентин Глушко, которому поручили восстановить технологию производства ракетных двигателей. В поселке Лехестен, неподалеку от Нордхаузена, разместилась группа Арвида Палло — она занималась восстановлением стендов для испытаний камер сгорания. Специалисты завода № 3 в Кляйн-Бодунгене работали над технологией и оборудованием сборки ракет "А-4". За аппаратуру систем управления взялся завод № 4 в Зондерхаузене. В местечке Берка расположилась БОН — Бригада особого назначения под командованием генерала Александра Тверецкого, задачей которой стало изучение боевого применения ракет; туда отбирали самых толковых офицеров из авиации и гвардейских минометных частей, повелителей "катюш".

Чтобы как-то скоординировать деятельность многочисленных групп, работающих в Германии над ракетной тематикой, в марте 1946 года было принято решение о создании в Бляйхероде единой научной организации — института "Нордхаузен". Возглавил его Лев Гайдуков, должность главного инженера получил Сергей Королев. Именно здесь бывший "вредитель" начал эскизные проработки варианта ракеты "А-4", рассчитанной на дальность до 600 км, — будущей "Р-2".

Тогда же, в начале 1946 года, у советских инженеров возникла идея постройки специального ракетного поезда. Он должен был обеспечивать запуски "А-4" в любой местности — так, чтобы не требовалось никаких построек, кроме железнодорожной колеи. В составе поезда предусматривалось наличие двадцати специальных вагонов: для автономных испытаний бортовых приборов, вагона службы радиотелеметрических измерений, фотолаборатории с устройствами обработки пленки, вагона испытаний двигательной автоматики и арматуры, электростанции, компрессорной, мастерских со станочным оборудованием, ресторана, бани и душевых, салона для совещаний, броневагона с электропусковым оборудованием. Сама ракета устанавливалась на стартовом столе, который вместе с подъемнотранспортным оборудованием входил в комплектацию специальных платформ. Кажется невероятным, но к декабрю 1946 года были построены и полностью укомплектованы два таких спецпоезда. В течение первых послевоенных лет советские ракетчики просто не мыслили себе работы без этих железнодорожных составов.

В мае 1946 года министр (бывший нарком) вооружения Дмитрий Устинов пошел с докладом к Иосифу Сталину и красочно расписал советскому вождю, какие перспективы сулят тяжелые баллистические ракеты. Видимо, министру удалось найти нужные слова, потому что 13 мая 1946 года было принято знаменитое Постановление Совета Министров СССР № 1017-419 "Вопросы реактивного вооружения", в соответствии с которым собирался Специальный комитет по реактивной технике. Этот документ определил начальную конфигурацию отечественной ракетно-космической отрасли. Перед военными специалистами и инженерами стояла задача в кратчайшие сроки освоить немецкий опыт и создать более совершенные баллистические ракеты дальнего действия, которые можно было бы принять на вооружение армии. В Постановлении упомянут завод № 88 — артиллерийское предприятие, построенное вблизи подмосковного поселка Подлипки (позднее — подмосковный Калининград, ныне — город Королев). На заводе было образовано конструкторское бюро по новой технике, а Сергея Королева получил в нем должность главного конструктора "Изделия № 1" — баллистической ракеты дальнего действия "Р-1", которая должна была стать советским аналогом немецкой "А-4 / V-2".

К концу 1946 года практически все задачи, стоявшие перед группой советских специалистов в Германии, были решены. Настала пора переводить ракетостроение на отечественную почву. В марте 1947 года институт "Нордхаузен" прекратил свое существование. Советские специалисты выехали на родину. Вместе с ними отправились некоторые немецкие инженеры с семьями — их разместили на острове Городомля, в филиале НИИ-88.

Несмотря на активную работу в Германии, советские ракетчики все еще не имели опыта запуска немецких ракет. Поэтому встал вопрос о строительстве полигона. Выбор пал на село Капустин Яр в Астраханской области. Первые офицеры приехали туда 20 августа 1947 года: разбили палатки, организовали кухню и госпиталь. Условия строительства были тяжелыми, ведь вокруг простиралась голая степь, но военные справились. Первого октября в Москву отправилась депеша о полной готовности полигона для проведения пусков ракет, и через две недели в Капустин Яр прибыла партия ракет "А-4 / V-2".

Для испытаний подготовили две серии "А-4": под индексом "Н" фигурировали ракеты, собранные еще в Германии; под индексом "Т" — собранные из немецких деталей на заводе НИИ-88 в Подлипках. Запуски продолжались с 18 октября по 13 ноября 1947 года и прошли с переменным успехом: шесть из десяти ракет выполнили задачу, показав дальность до 274 км.

Пока на полигоне шли испытания немецких аппаратов, в НИИ-88 завершилась работа над комплектом технической документации с учетом требований советских ГОСТов, нормативов и материалов. Но какие-либо конструктивные изменения на том этапе не допускались, а весь кропотливый труд как бы подводил итог освоению трофейной техники. Первоначально предполагалось, что "Изделие № 1" ("Р-1") станет точной копией немецкой ракеты "А-4 / V-2", но изготовленной из отечественных материалов на советской производственной базе. Однако Сергей Королев, будучи талантливым и умным инженером, не хотел слепо воспроизводить заграничную конструкцию со всеми ее недостатками. В своих докладных записках он неоднократно подчеркивал, что у немцев не было времени на доводку ракеты, посему она далека от совершенства. Решающее слово сказала технология производства. Почти сразу выяснилось, что замена немецких материалов отечественными эквивалентами практически невозможна. Немцы использовали при производстве ракет 86 марок и сортаментов стали, а советская промышленность в 1947 году была способна предъявить только 32 марки. По цветным металлам немцы использовали 59 марок, а ракетчики НИИ-88 смогли найти только 21. Резины, прокладки, уплотнения, изоляции, пластмассы оказались самыми "трудными" материалами: требовалось 87 видов неметаллов, а наши заводы давали только 48. Проблемы возникли и при освоении производства газовых рулей, насосов, релейных механизмов. В этих сложных условиях конструкторы находили возможность сразу внедрить новые технические решения. В итоге были существенно переработаны конструкции хвостового и приборного отсеков. За счет увеличения заправки горючего (спирта) повысили расчетную дальность полета — с 250 до 270 км.

Отправка первой партии "Р-1" на полигон началась в августе 1948 года. Семнадцатого сентября была предпринята попытка запуска "Р-1", собранной на заводе НИИ-88. Сразу после старта ракета наклонилась и перешла в горизонтальный полет. Пролетев 10 км с работающими двигателями, она закрутилась в пике и упала на землю. Следующий запуск состоялся только 10 октября, и на этот раз аппарат выполнил задачу, пролетев 250 км. Потом снова пошла полоса неудач. Успешные испытания чередовались аварийными. Причины неполадок были самые разные, но в основном технологического характера: низкое качество изготовления агрегатов и систем ракеты, недостаточный объем проверок узлов и приборов, плохая отработанность систем. Для второго этапа было подготовлено 20 ракет, из них 10 пристрелочных и 10 зачетных. При испытаниях осенью 1949 года 17 аппаратов выполнили свою задачу. Потребовались дополнительные экспериментальные работы, чтобы обеспечить совершенно безаварийные пуски ракеты "Р-1". В ноябре 1950 года она была принята на вооружение Советской армии.

СОБАКИ В КОСМОСЕ


Еще в Германии Сергей Королев понял, что на основе "А-4 / V-2" можно сконструировать более совершенную ракету с дальностью до 600 км. Установив, что немецкий двигатель поддается форсированию по тяге, главный конструктор предложил пять вариантов нового летательного аппарата, один из которых был принят за основу. Предполагалось, что ракета, получившая обозначение "Р-2", будет аналогична "А-4", но с удлинением цилиндрической части на 1,9 м, которое даст увеличение емкости баков.

Несмотря на крайне сжатые сроки и высокую загруженность бюро, к концу 1946 года удалось подготовить полный комплект чертежей, пояснительную записку и даже изготовить три опытных образца "Р-2". В апреле 1947 года состоялась защита эскизного проекта. Серьезную озабоченность специалистов вызывал один вопрос: расчеты показывали, что удлиненная ракета будет просто разваливаться при возвращении в плотные слои атмосферы. Ссылаясь на работы основоположников по составным ракетам, Королев предложил сделать боеголовку отделяемой, чтобы она падала на цель самостоятельно. При этом он решил не дожидаться появления теоретических соображений на этот счет, а провести опытные отстрелы боеголовки на "Р-1" — так появилась ракета "Р-1А" ("аннушка").

В это время Королев пригласил к сотрудничеству академических ученых. Осенью 1947 года в Капустин Яр приехала группа физиков, подготовивших блоки с научной аппаратурой. Первые два запуска ракет с такими блоками прошли почти идеально. Узнав о проекте "Р-1А", физики обрадовались еще больше: теперь можно было точно измерить газовый состав и температуру верхних слоев атмосферы, не опасаясь помех, создаваемых продуктами горения топлива. Для научных исследований военные выделили восемь трофейных ракет "А-4", которые инженеры НИИ-88 полностью перебрали, установив механизм для отделения головной части. Седьмого мая 1949 года состоялся первый старт "аннушки"; отделившаяся головная часть упала в 210 км. Более или менее удачно провели еще три баллистических старта с отделением головной части. Затем последовали вертикальные запуски, при которых наконец-то была достигнута рекордная для советских ракетчиков высота 110 км.

Научные исследования на модифицированных ракетах "Р-1" проводились в течение семи лет. Правда, обозначались аппараты уже не "Р", а "В" (от "вертикаль"). Так, на основе "Р-1 А" были разработаны и летали "В-1А", "В-1Б", "В-1В", "В-1Д" и "В-1E", на основе "Р-2" — "В-2А", на основе "Р-5" — "В-5А".

Отделяемая головная часть давала возможность не только определить состав верхних слоев атмосферы, но и начать медико-биологические эксперименты по изучению влияния факторов ракетного полета на живые организмы. Двадцать восьмого августа 1950 года Сергей Королев утвердил техническое задание на разработку ракеты "В-1Б" и отделяемой герметичной кабины, в которой можно разместить подопытных животных. Но что это будут за животные? Как и следовало ожидать, между учеными возникли споры по этому поводу. Предлагали начать эксперименты с грызунов. Рассматривался вопрос об использовании обезьян — в США к тому времени на трофейных "А-4 / V-2" уже летали макаки-резусы. Однако у последних часто случались нервные срывы, поэтому ученые вынуждены были погружать обезьян в наркоз, что значительно снижало ценность результатов. После долгих дискуссий было решено: биологическим объектом для космических экспериментов станут собаки. Они хорошо поддаются тренировке и быстро привыкают к различным ограничениям.

Первый полет ракеты с собаками состоялся 22 июля 1951 года. В отделяемый отсек поместили псов Дезика и Цыгана, демонстрировавших спокойствие и хорошую выносливость. Запуск прошел успешно, ракета поднялась до высоты 101 км. Обе собаки нормально перенесли полет — никаких сдвигов в их физиологическом состоянии специалисты не обнаружили. Только Цыган немного пострадал: при ударе во время приземления погнулся край лотка и слегка повредил животному кожу на брюхе. Поэтому во время второго запуска 29 июля, который должен был зафиксировать успех и ответить на вопрос, остаются ли в организме следовые реакции на стресс, вместо него с Дезиком отправили Лису. Второй полет собак закончился их гибелью — парашют не раскрылся, кабина от удара разрушилась.

Запуски с собаками продолжались до сентября 1951 года и стали серьезным шагом на пути к пилотируемой космонавтике. Медики и биологи накопили изрядный материал, но главное — убедились, что полет с перегрузками и кратковременной невесомостью не представляет вреда для здоровья.

ПЕРВЫЕ ПИЛОТИРУЕМЫЕ


Тяжелые баллистические ракеты "Р-1" и "Р-2", созданные на основе трофейной техники, в принципе не могли развить космическую скорость. Зато они успешно доставляли на околоземную высоту отделяемый отсек массой до тонны. В принципе ничто не мешало разместить в таком отсеке пилота, который совершил бы суборбитальный полет.

Идея высотного "прыжка" возникла сразу после войны, когда советские конструкторы ознакомились с возможностями "А-4 / V-2". Соответствующий проект выдвинули Михаил Тихонравов и Николай Чернышев — соратники Сергея Королева по ГИРД. Наметки проекта, получившего обозначение "ВР-190" ("Победа"), были оформлены уже в середине 1945 года. Предлагалось доработать трофейную ракету и снабдить ее герметичной кабиной на двух пилотов, используя в качестве прототипов гондолы довоенных стратостатов. Главной задачей было изучить комплексное влияние вибрации, перегрузки и последующей невесомости на организм человека.

В проекте "ВР-190" Михаил Тихонравов впервые предложил решения, которые позже нашли применение в конструкции настоящих космических кораблей. При достижении вершины баллистической траектории кабина отделялась от ракеты при подрыве соединительных пироболтов, опускалась на парашюте и приземлялась с применением двигателей мягкой посадки, которые включались выдвигаемой электроконтактной штангой. В разреженной атмосфере, где никакие воздушные рули не годились, для стабилизации полета кабины применялись маленькие реактивные двигатели.

В 1946 году по материалам проекта было составлено техническое предложение, с которым Михаил Тихонравов выступил на коллегии Министерства авиационной промышленности. У него уже был на руках положительный отзыв Академии наук, однако министерство после обсуждения посчитало, что ракетные запуски — не дело авиаторов. Тогда авторы проекта обратились к Иосифу Сталину. Министру авиапрома пришлось подготовить докладную записку "О рассмотрении предложения Тихонравова и Чернышева о создании ракеты для полета человека на высоту 100–150 километров". Сталин положительно отозвался о проекте "ВР-190". Но и после этого работа не сдвинулась с мертвой точки, поскольку авторы и министерство долго не могли прийти к взаимопониманию. Проектом удалось заинтересовать главу Научно-исследовательского института № 4 Министерства обороны (НИИ-4 МО) Алексея Нестеренко — тот отнесся к затее с благосклонностью, и в том же 1946 году группа Тихонравова перебралась к нему под крыло.

Сначала работы над "ВР-190" шли по основному целевому назначению — обеспечению вертикального ракетного полета пилотов в верхние слои атмосферы. Однако вскоре вокруг проекта сложилась неблагоприятная обстановка, потому что он не соответствовал общей тематике института. Дело доходило до жалоб правительству. Даже Сергей Королев высказывался в кулуарах против "ВР-190". Учитывая ситуацию, руководство НИИ-4 поменяло направленность проекта: он получил название "Ракетный зонд" и с 1947 года был нацелен на изучение парашютных систем спасения отработавших ступеней и их головных частей в процессе испытаний. После принятия этих поправок проект получил положительную оценку НИИ-88, подписанную Королевым. Но сам Тихонравов потерял интерес к проекту и устранился от работ.

Отказ Сергея Королева поддержать "ВР-190" легко объясним. Главный конструктор терпеть не мог прожектерства и понимал, что до тех пор, пока баллистические ракеты не поставлены на поточное производство, планировать пилотируемый суборбитальный полет преждевременно. Кроме того, грузоподъемность "А-4" (и, значит, "ВР-190") не соответствовала амбициозной программе экспериментов. Время пилотируемых ракет пришло позже — когда сам Королев с коллегами взялся за реализацию проекта, получившего обозначение "Р-5".

Штаты НИИ-88 и подчиненного Королеву отдела № 3 очень быстро росли. К началу 1950 года в отделе трудилось уже 278 человек, а фронт работ резко расширился. Поэтому 26 апреля 1950 года было создано Особое конструкторское бюро № 1 (ОКБ-1). Одной из первых задач, поставленных перед его сотрудниками, стала разработка стратегической ракеты для доставки атомного заряда на расстояние свыше 1000 км. Немецкая компоновка, реализованная в ракетах "А-4", "Р-1" и "Р-2", не подходила для такого "изделия", и ее пришлось пересмотреть. В 1953 году, перед началом полигонных запусков, в филиале № 2 НИИ-88, расположенном в комплексе новых зданий под Загорском, провели огневые стендовые испытания с целью определения реальных температур компонентов топлива в баках ракеты, проверки двигательных систем, отработки циклограммы запуска. Впоследствии огневые испытания ("прожиги") узлов и элементов новых ракет в полном сборе на стенде стали обязательными.

Первый этап запусков ракеты "Р-5" на полигоне Капустин Яр был проведен весной 1953 года. Всего было испытано в полете 8 ракет: на дальность 270, 550 и 1200 км. Они были признаны успешными. Затем ОКБ-1 переориентировалось на модификацию "Р-5" — ракету "Р-5М". Дело в том, что 12 августа 1953 года в Семипалатинске было проведено успешное испытание первого отечественного термоядерного заряда РДС-6с мощностью 400 килотонн в тротиловом эквиваленте. Советским атомщикам удалось создать заряд сравнительно небольших размеров и массой примерно 1 т. Теперь предстояло под этот заряд построить баллистическую ракету.

Коллектив ОКБ-1 блестяще справился с задачей модернизации "Р-5". При этом был выдержан очень жесткий срок заводской отработки ракеты "Р-5М" — в течение 1954 года. Второго февраля 1956 года новые возможности ракеты подтвердил контрольный запуск "Р-5М", завершивший длительный цикл испытаний.

Впервые в мире баллистическая ракета пронесла через космос атомную боеголовку. Преодолев положенные 1200 км, боеголовка дошла до земли в районе Аральских Каракумов. Сработал ударный взрыватель, и чудовищный взрыв открыл ракетно-ядерную эру в истории человечества. Мощность заряда составила более 80 килотонн в тротиловом эквиваленте. Никаких официальных публикаций по поводу этого исторического события не последовало. Разведка США в то время не имела средств обнаружения ракетных пусков, поэтому факт взрыва был отмечен как очередное наземное испытание атомного оружия.

На середину 1950-х годов "Р-5М" была лучшей баллистической ракетой. И на ее основе в ОКБ-1 быстро возникли проекты геофизических носителей, нацеленных на дальнейшее изучение верхних слоев атмосферы, околоземного пространства и аспектов космического полета по суборбитальной траектории до высоты порядка 500 км. С "Р-5М" Сергей Королев связывал свои планы по запуску космонавта — и уже не подопытной собаки, а человека.

Еще шли полным ходом испытания "Р-5М", а в июне 1955 года Королев подготовил отчет о своей научной деятельности, в котором как бы мимоходом упомянул о реальности создания "ракетного корабля для полетов человека на большие высоты и для исследования межпланетного пространства". В апреле 1956 года он составил отдельную записку, озаглавленную "Ближайшие задачи по изучению космоса", в которой вполне уверенно рассматривал варианты использования ракеты "Р-5А" для обеспечения полета человека в капсуле или на ракетоплане. Однако "пятерке" так и не суждено было стать ракетой-носителем для пилотируемого корабля — ей на смену пришла новая баллистическая ракета "Р-7".




ГЛАВА 4

КРАХ "ДИНОЗАВРА"


РЕКОРДНЫЙ РАКЕТОПЛАН "Х-15"


Несмотря на провал проекта "Х-2", американские военные не оставили надежду заполучить в свои руки реактивный летательный аппарат, который мог бы разгоняться до космической скорости и подниматься на высоту стратосферы. Анализируя немецкие материалы по антиподному бомбардировщику Эйгена Зенгера, специалисты пришли к выводу, что такое вполне возможно. Восьмого января 1952 года Роберт Вудс из фирмы "Белл эйркрафт", конструктор ракетопланов "Х-1" и "Х-2", рекомендовал Национальному консультативному комитету по аэронавтике создать специальную рабочую группу, которая сосредоточится на проблемах пилотируемых и беспилотных полетов в атмосфере на сверхбольших высотах. К его рекомендации прислушались, в структуре совета действительно была сформирована группа, занимавшаяся поиском концепции сверх-высотного пилотируемого аппарата, которая могла быть реализована за два года.

К июлю 1953 года было предложено несколько вариантов аппаратов, которые теоретически могли совершить космический полет с пилотом. Один предусматривал создание некоей модификации самолета "Х-2", способный "прыгнуть" на высоту 60 км, — с его помощью специалисты собирались получить ценную информацию об условиях окружающей среды с минимальной плотностью атмосферы. Вместе с тем у многих ведущих инженеров сложилось ощущение, что планку проведения исследований необходимо еще поднять: до высоты 100 км и скорости, в 10 раз превышающей звуковую (3,3 км/с).

Новый толчок американские исследования в области практической космонавтики получили, когда этой проблемой всерьез озаботились Военно-воздушные и Военно-морские силы США. Разумеется, авиация и флот были заинтересованы в первую очередь не в исследовательских, а в боевых машинах. И надо отдать должное американским военным: они прекрасно понимали, что без накопления научных данных боевой космический аппарат построен не будет.

Программа создания ракетоплана, способного превысить скорость звука в пять и более раз, стартовала 23 декабря 1954 года, когда представители ВВС, ВМС и Национального консультативного комитета по аэронавтике подписали меморандум о сотрудничестве, согласно которому создавался трехсторонний координирующий орган, получивший название "Комитет Икс-15" ("Х-15 Committee"). Национальный комитет брал на себя функции контроля за реализацией проекта в целом. ВВС взялись изготовить ракетоплан и провести его приемные испытания на заводе-изготовителе. Затем ракетоплан передавался Национальному комитету, а тот запускал серию научно-исследовательских полетов с привлечением как своих пилотов, так и летчиков ВВС и ВМС. Впоследствии участники проекта рассказывали, что "Комитет Икс-15" имел в большей степени политическое, чем практическое значение: когда в запросе на финансирование следовала ссылка на трехсторонний комитет, деньги тут же выделялись.

Исходный бюджет программы положили в 163 млн долларов. Среди двенадцати авиакомпаний был объявлен конкурс на создание гиперзвукового самолета, а четыре моторостроительные фирмы получили предложение разработать проект ракетного двигателя для него. Победителем стала авиационная фирма "Норт американ авиэйшн" ("North American Aviation"), и в ноябре 1955 года с ней был заключен контракт на производство трех самолетов "Х-15". Через год определился и конструктор "мотора" — компания "Ри-экшн моторз" ("Reaction Motors Inc.") подрядилась на производство ракетного двигателя XLR-99.

Если конструкторы ракетоплана "Х-1", покорившего звуковой барьер, взяли за основу аэродинамической концепции простую пулю, то к моменту начала работ над "Х-15" необходимости в такой имитации уже не было: накопленных данных хватало для более сложных расчетов и выкладок. Проект фирмы "Норт американ авиэйшн" предусматривал строительство ракетоплана с крыльями стреловидной формы. Длина "Х-15" составляла 15 м, масса — около 7 т, а после заправки топливом (водно-спиртовая смесь и жидкий кислород) увеличивалась до 16,5 т. Так как продолжительность работы двигателя не должна была превышать 2 минут, на "стартовую" высоту 15 км ракетоплан собирались доставлять с помощью бомбардировщика "В-52" ("Б-52"). Два таких бомбардировщика ("NB-52A" и "NB-52B") были модифицированы для подвески "Х-15" под правой консолью крыла, между фюзеляжем и ближней парой двигателей. В проекте предполагалось, что ракетоплан сможет разогнаться до скорости, в шесть раз превышающей звук (2 км/с), и поднимется до высоты 76 км. В действительности "Х-15" сумел намного больше.

При разработке "Х-15" перед "Норт американ авиэйшн" возникла проблема, связанная с тем, что в полете различные части запускаемого аппарата одновременно будут находиться в условиях крайне высоких и крайне низких температур (от +650 до -185 °C). Такой перепад способны выдержать только никелевые сплавы. Технологам пришлось применить сварку в непривычных масштабах: если обычный самолет тех лет почти целиком имел клепаную конструкцию, то у "Х-15" на долю клепки приходилась лишь треть, а остальная часть ракетоплана была сварная. Другой особенностью "Х-15" являлась система управления полетом по баллистической траектории, которая представляла собой комплект газовых сопел на перекиси водорода, установленных в носовой части ракетоплана и на концах крыла, — эти сопла обеспечивали управление при полете в безвоздушном пространстве.

Для будущих пилотов "Х-15" был разработан полностью герметизированный скафандр — легкий, лишенный жестких сочленений. Значительные исследования были проведены при разработке системы аварийного спасения: рассмотрев разнообразные варианты, конструкторы решили сделать открытое катапультное кресло, а поверх скафандра пилота надеть теплозащитную оболочку.

Для летных испытаний "Х-15" выбрали воздушный коридор протяженностью 780 км и шириной 80 км. Он проходил над пустынной гористой местностью между авиабазами Уэндовер (штат Юта) и Эдвардс (штат Калифорния). Самолет-носитель "NB-52" должен был взлетать с авиабазы Эдвардс и набирать высоту 13,7 км в зоне старта, которая размещалась над одним из высохших озер Невады и Калифорнии. После отцепки "Х-15" пилот ракетоплана запускал двигатель, который разгонял аппарат до необходимой скорости. Если двигатель не мог включиться, выполнялась планирующая посадка на заранее выбранной ровной поверхности в районе отцепки. При нормальном запуске двигателя "Х-15" должен был подниматься по баллистической траектории в верхние слои атмосферы, а затем планировать и совершать посадку на поверхности высохшего озера. Суммарная продолжительность полета оценивалась в 10 минут.

Первый "Х-15" был построен в середине октября 1958 года и с завода доставлен на авиабазу Эдвардс. Перевозка ракетоплана сопровождалась рекламной шумихой с активным участием средств массовой информации. Программа испытаний привлекла общественное внимание прежде всего потому, что Советский Союз выиграл "гонку" за первый спутник, и многим американцам казалось, что испытания "космического самолета" станут достойным ответом "русским выскочкам". Второй экземпляр "Х-15" был готов к апрелю 1959 года, а третий — к июню 1961 года.

Нужно отметить, что как раз в то время, 1 октября 1958 года. Национальный консультативный комитет по аэронавтике (NACA) был преобразован в более мощную организацию — Национальное управление по аэронавтике и космосу (National Aeronautical and Space Administration, NASA). К этому управлению переходила и вся программа разработки "Х-15". Таким образом, авиационный проект по факту стал космическим, а пилоты-испытатели получали статус астронавтов.

Впрочем, их и ранее готовили как покорителей космоса. Всего в программе испытаний "Х-15" участвовало двенадцать пилотов: Скотт Кроссфилд, Джозеф Уолкер, Роберт Уайт, Форрест Петерсен, Джон Маккей, Роберт Рашуорт, Нил Армстронг, Джозеф Энгл, Уильям Найт, Уильям Дана, Майкл Адамс и Милтон Томпсон. Многие из них впоследствии успешно работали и по другим программам. Все эти люди отличались личным обаянием и высокой целеустремленностью. Будущие пилоты "Х-15" должны были выполнить две тысячи "полетов" на тренажере, пройти испытания на центрифуге, в термокамерах и барокамерах, а также испытать состояние невесомости в специально оборудованном пикирующем транспортном самолете.

Первый вылет "Х-15" состоялся 8 июня 1959 года. Ракетоплан, пилотируемый испытателем фирмы "Норт американ авиэйшн" Скоттом Кроссфилдом, отделился от бомбардировщика-носителя на скорости 840 км/ч и начал свободный полет. Ракетный двигатель не включался, однако даже при этом машина плохо слушалась пилота, совершив несколько неожиданных разворотов. Лишь собственное мастерство позволило летчику сохранить управление, и через пять минут после отделения Кроссфилд благополучную приземлился на дне высохшего озера. Инженеры учли проявившиеся проблемы, внеся изменения в систему управления, что сделало дальнейшие испытания более безопасными. Второй вылет был выполнен 17 сентября, и на этот раз Кроссфилд на короткое время включил двигатель, развив скорость 2400 км/ч, что в два раза превышает скорость звука.

Первый этап испытаний продолжался с 1959 по 1962 год. Фактически уже тогда удалось решить все задачи, которые ставили перед собой организаторы проекта. Была достигнута скорость около 2000 м/с, высота 75,2 км, получен колоссальный объем научной информации по тепловым процессам и сверхзвуковой аэродинамике. К сожалению, не обошлось без аварий. Пятого ноября 1959 года, во время третьего полета второго опытного образца "Х-15", одна из камер двигателя взорвалась. Скотт Кроссфилд совершил вынужденную посадку; при этом было повреждено хвостовое оперение, и ракетоплан вышел из строя на три месяца. Из-за нерасчетных тепловых напряжений при полетах на максимальную скорость 11 октября и 9 ноября 1961 года у Боба Уайта лопались внешние панели остекления кабины. Тепловое взаимодействие горячих вихрей на передней кромке крыла приводило к деформации обшивки. Подобные неисправности случались и в будущем, но, используя полученный опыт, другие пилоты отрабатывали нештатные ситуации на тренажере.

В 1962 году "Норт американ авиэйшн" получила заказ на доработку некоторых бортовых систем ракетоплана для решения новых задач, а "Комитет Икс-15" разработал программу второго этапа испытаний на период с 1963 по 1967 год. Помимо сбора научной информации она предусматривала попытку освоения скорости в семь звуковых (2320 м/с), достижение высоты полета более 80 км, изучение теплозащитных материалов и даже запуск с борта "Х-15" небольшого искусственного спутника Земли. С целью решения этих задач изменили схему полета: ракетный двигатель запускался сразу же после отделения от носителя и разгонял аппарат до скорости около 1600 м/с; затем наступал период невесомости, когда ракетоплан по инерции двигался к верхней точке траектории; после этого он возвращался в атмосферу, а летчик должен был держать машину строго по заданному курсу планирования.

Новый уровень высоты 76 км был достигнут Джозефом Уолкером уже 30 апреля 1962 года. Поскольку и это был не предел, исследователи составили дополнительную программу, которая предусматривала совершение еще более высотных полетов — выше 80 км, а это практически космическое пространство.

И на этом этапе тоже случались малоприятные происшествия. Десятого января 1962 года Форрест Петерсен совершил аварийную посадку на озере Мад, поскольку у него не включился двигатель. Девятого ноября 1962 года по схожей причине и там же был вынужден приземлиться Джон Маккей, причем у его "Х-15" подломилось шасси, ракетоплан перевернулся и разрушился. Двадцатого апреля 1962 года управляемый Нилом Армстронгом аппарат при возвращении с высоты 63,2 км "отрикошетил" от атмосферы и перелетел территорию базы Эдвардс на 30 км; пилот сумел развернуться и посадить машину в южной части сухого озера, совершив рекордный по длительности полет на "Х-15" — 12 минут 28 секунд.

Неоднократно отказывали вспомогательные силовые установки. К примеру, 29 июня 1967 года у Пита Найта из-за такого сбоя отключилось все бортовое оборудование — авария должна была закончиться потерей ракетоплана, если бы не виртуозное мастерство пилота, который смог благополучно посадить аппарат. Третьего октября 1967 года при проверке характеристик обтекания новых элементов конструкции на скорости 1900 м/с "Х-15", пилотируемый Найтом, чуть не разрушился от аэродинамического нагрева. Позднее Милтон Томпсон писал: "При наборе высоких скоростей физически ощущаешь, как нагревается корпус самолета и его начинает трясти, потому что металл коробится, а иногда в кабине появляются клубы дыма. А ты сидишь и не знаешь, что происходит. Летчикам-испытателям вроде бы не пристало говорить, что они боятся. Но я, скажем так, все время нервничал".

Несмотря на проблемы и риск для пилотов, ракетопланы брали один рекорд за другим. Двадцать второго августа 1963 года Джозеф Уолкер взял высоту 107,96 км — никто другой из пилотов "Х-15" не сумел обойти его. Третьего октября 1967 года Пит Найт преодолел скоростной рубеж в 7273 км/ч (2,02 км/с) — до настоящего времени в авиации этот рекорд не побит, хотя Международная авиационная федерация (FAI) его и не зарегистрировала, поскольку "Х-15" взлетал не самостоятельно, а сбрасывался с носителя.

Второй этап программы "Х-15" закончился трагически. Пятнадцатого ноября 1967 года в ходе полета третьего опытного образца погиб пилот Майкл Адамс. Почему произошла эта катастрофа, установлено в точности не было. Вся телеметрическая информация погибла вместе с аппаратом. Известно только, что еще при наборе высоты сбоило оборудование, и то, что видел пилот на индикаторах, не соответствовало реальности. Когда ракетоплан уже терпел бедствие, Адамс по-прежнему получал информацию о нормальной работе всех систем. Газетчики, которые после подробного освещения первых полетов на долгие годы практически забыли о существовании "Х-15", теперь единодушно ополчились на руководителей программы за "безмерный риск", которому они подвергают пилотов.

Так или иначе, но в 1968 году на карту была поставлена судьба программы. Именно тогда начался и тут же закончился третий этап испытаний ракетоплана. Было совершено еще восемь полетов, но рекордные результаты превзойти не удалось. Последний космический полет на высоту 81,5 км выполнил Уильям Дана 21 августа 1968 года. А 12 декабря "NB-52" взлетел, готовясь отправить ракетоплан в 200-й полет, но проблемы с системой наведения заставили его возвратиться на базу. Финансирование на 1969 год не было выделено, и руководству пришлось объявить о завершении испытаний.

По мнению участников программы "Х-15", ее результаты гораздо внушительнее, чем кажутся. Они оказались в тени проекта "Mercury" ("Меркурий") и других космических программ США, не получив должного освещения в средствах массовой информации, хотя многое дали для разработки новых технологий, которые использовались при проектировании системы "Space Shuttle" ("Спейс шаттл") и множества гиперзвуковых аппаратов. Данные по аэродинамике, материалам, теплообмену, составу высших слоев атмосферы, собранные в ходе полетов, очень пригодились для создания лунных кораблей "Apollo" ("Аполлон") и сверх-тяжелых ракет-носителей "Saturn" ("Сатурн").

Участие в программе "Х-15" открыло перед героическими летчиками-испытателями блестящие перспективы. Нил Армстронг, пилотировавший ракетопланы "Х-1" и "Х-15", летал впоследствии на орбитальном корабле "Gemini-8" ("Джемини-8"), совершив первую в истории стыковку, а затем в качестве командира экспедиции "Apollo 11" ("Аполлон-11") первым ступил на Луну. Стал астронавтом и Джозеф Энгл, совершивший полеты на шаттлах "Колумбия" и "Дискавери".

ОРБИТАЛЬНЫЙ ИСТРЕБИТЕЛЬ


В октябре 1957 года, через неделю после того, как советские ракетчики вывели на орбиту "Спутник-1", состоялось совещание представителей Национального консультативного комитета по аэронавтике и ВВС США, созванное исключительно для обсуждения последствий этого события. В ходе совещания были рассмотрены материалы по космическим проектам ВВС. Особое внимание участники уделили крылатым аппаратам как средству доставки человека в космос. Было приняло решение объединить работы по двум разрабатываемым военным проектам "RoBo" и "HYWARDS" в один план, получивший название "System 464L" ("Система 464JI") или "Dyna-Soar" ("Дайна-Сор"), что расшифровывается как "Dynamic Soaring" ("Динамическое планирование"), а звучит по-английски практически так же, как "Dinosaur" ("Динозавр"). Основной причиной, по которой проект пилотируемого космоплана получил такое название, было применение в схеме полета волнообразной траектории при сходе с орбиты — как у антиподного бомбардировщика Эйгена Зенгера. Предполагалось, что такой путь движения будет способствовать не только увеличению дальности за счет использования крыльев, но и сбросу тепла нагревшейся конструкции в окружающее космическое пространство в момент "выныривания" из атмосферы. Четырьмя днями позже Национальный комитет и ВВС договорились о совместной реализации этого проекта в качестве очередного этапа программы экспериментальных ракетопланов, начавшейся с "Х-1" и продолженной "Х-15".

В первую очередь специалисты планировали построить небольшой одноместный гиперзвуковой ракетоплан-демонстратор, предназначенный для сбора данных о режимах полета, значительно превышающих высоты и скорости самолета "Х-15". Тем самым создавалось средство для оценки применимости различных систем с военной точки зрения. Предполагалось достичь скорости 5,5 км/с и высоты 52 км, используя стартовые ускорители. Если этот эксперимент завершится успешно, ракетоплан стартует с двухступенчатым ускорителем, который разгонит его до скорости 6,7 км/с на высоте 107 км, откуда он спланирует на дальность 9250 км; причем в этом полете система должна будет выполнять детальное фотографирование и радиолокационную разведку наземных объектов, а в некоторых случаях проводить "ограниченные бомбардировочные миссии". Используя полученную информацию, инженеры собирались спроектировать летательный аппарат, способный решать фантастические задачи в космосе: разведывательно-ударные миссии, инспектирование спутников, выполнение спасательных работ, осуществление функций космического командного пункта по управлению наземными войсковыми операциями. Помимо прочего появление космоплана "Dyna-Soar" означало бы рождение нового вида транспорта, расширяя возможности армии и ВВС. Фактически в тот период Соединенные Штаты Америки начали закладывать базу для формирования военно-космических сил.

Программа исследований была составлена ВВС в ноябре 1957 года. Тогда же утвердили этапы работ по перспективному космоплану и выделили 3 млн долларов на начальные расходы. Двадцать пятого января 1958 года ВВС обратились к десяти аэрокосмическим фирмам (позднее к ним добавились еще три) с просьбой представить свои предложения по теме. Параллельно с конкурсом шла общая оценка проектов орбитальных пилотируемых кораблей, состоялись две крупные научные конференции. К марту поступили девять предложений. В трех из них фигурировали "сателлоиды" — крылатые аппараты, достигающие орбитальной скорости 7800 м/с и высоты 120 км. В еще шести проектах рассматривались "изделия", способные к "рикошетирующему" полету по схеме Эйгена Зенгера. Для детального изучения были отобраны две программы, но и они не получили развития.

В течение полутора лет назначение аппарата, средства выведения, планы работ многократно уточнялись из-за горячих дискуссий, разгоревшихся между Министерством обороны, которое рассматривало "Dyna-Soar" лишь в качестве исследовательского проекта, и ВВС, требования которых включали создание орбитального аппарата с широкими возможностями.

Первого ноября 1959 года наконец-то были озвучены новейшие соображения по перспективной программе разработки космоплана "Dyna-Soar". Первый шаг — создание пилотируемого планера массой от 2,98 до 4,268 т для запуска по суборбитальной траектории с помощью модифицированной межконтинентальной ракеты "Titan I" ("Титан-1"); второй — достижение космической скорости и выполнение "ограниченных военных миссий" на более мощной ракете-носителе; третий — производство полномасштабной орбитальной боевой системы, использующей в качестве носителя "Titan III" ("Титан-3"). Серию из девятнадцати летных испытаний аппарата со сбросом с бомбардировщика планировали начать в апреле 1962 года. На июль 1963 года наметили первый беспилотный суборбитальный полет. Первый пилотируемый выход на орбиту мог быть выполнен в августе 1965 года.

Второго ноября этот план был одобрен Комитетом систем оружия ВВС США, и "Dyna-Soar" получил официальное обозначение "WS-620A". Еще через неделю проект, представленный авиакомпаниями "Боинг" ("The Boeing Company") и "Ченс-Воут эйркрафт" ("Chance Vought Aircraft"), был объявлен победителем конкурса космоплана, а фирма "Мартин" ("The Glenn L. Martin Company") получила контракт на доработку ракеты "Titan" для пилотируемого полета. ВВС заказали десять экземпляров "Dyna-Soar": поставку двух "изделий" ожидали в течение 1965 года, четырех — в 1966 году, еще двух — в 1967-м. Оставшиеся два планера предполагалось использовать для статических испытаний и беспилотных сбросов с ракеты-носителя.

Формирование технического облика "Dyna-Soar" продвигалось очень тяжело. Даже после выбора фирм-разработчиков на доводку проекта ушло два года. Был даже учрежден специальный комитет для сравнения предложений, касавшихся определения облика будущей военно-космической системы. Окончательный вариант сложился в результате более чем 14 тысяч часов "продувок" в различных аэродинамических трубах. Он имел дельтавидное крыло с концевыми шайбами вертикальных стабилизаторов и фюзеляж со слегка приподнятой и закругленной носовой частью. Аппарат предполагалось изготовить из экзотического сплава rene-41 на основе никеля (из него, кстати, была сделана и наружная обшивка космического корабля "Mercury"). Передние кромки крыла закрыли "черепицей" из сплава молибдена, которая могла выдерживать температуру до 1650 °C. Отдельные места аппарата, которые при входе в атмосферу нагревались до 2400 °C, могли быть защищены армированным графитом и цирконием.

До весны 1961 года был выполнен колоссальный объем работ в области конструкции и аэродинамики аппарата. Свыше 1600 инженеров, занятых в проекте, разрабатывали различные механические, гидравлические и электронные системы. К тому времени "Боинг" заключил контракты с рядом фирм на разработку специализированного оборудования. К примеру" компании "Тиокол" ("Thiokol Chemical Company") было предложено создать небольшой твердотопливный двигатель для дополнительного разгона космоплана после прекращения работы последней ступени ракеты-носителя или для отделения аппарата в случае аварии на старте.

Поскольку большая часть агрегатов посадочного шасси была расположена в "горячей" зоне конструкции, применить обычные резиновые колеса и гидропневматические амортизаторы было невозможно. Разработчики снабдили основные опоры шасси убирающимися лыжами с проволочными щетками, а носовую опору — металлокерамической "тарелкой". Космоплан должен был совершать посадку на лыжи с большим углом атаки — при потере скорости нос аппарата опускался, и он останавливался, опираясь на все три поверхности трения.

Большой проблемой стал поиск металлических материалов нужного качества. Многие жаропрочные сплавы никогда не производились в больших количествах или в таком виде, как это было нужно для изготовления конструкции "Dyna-Soar". Кроме того, возникли трудности при сварке, резании и ковке. Соединение с помощью заклепок, болтов и винтов также нужно было приспособить к новым материалам. Специалисты "Боинга" продолжали исследования сплавов ниобия и молибдена в течение нескольких лет. Например, было установлено, что на образце из сплава ниобия, помещенном в поток горячего воздуха, образуются желто-белые окислы, которые плавятся при температуре 1454 °C, при этом основной металл раскаляется и быстро разрушается. Если же нагреть до такой же температуры молибденовый сплав, он начинает выделять белый дым, а скорость разрушения металла даже выше. Решение проблемы нашли в разработке стойкого к окислению покрытия "Synar I" ("дизил") на основе карбида кремния, которое наносилось поверх металлической конструкции и придавало планеру "Dyna-Soar" характерный черный цвет.

Кабина космоплана также оказалась "крепким орешком" и потребовала новых решений. Например, нужно было найти способ разместить широкое остекление внутри каркаса, учитывая неизбежные температурные и механические деформации частей конструкции, расположенных вокруг. Поскольку эффективной защиты от нагрева для трех передних окон не нашлось, конструкторы вынуждены были применить щит-обтекатель из ниобиевого сплава D-36. После того как температура при возвращении в атмосфере снижалась до приемлемой величины, щит, закрывающий передние окна, сбрасывался, чтобы обеспечить хороший обзор. В том случае, если обтекатель по каким-то причинам не сбрасывался, пилот должен был сажать аппарат, используя только боковые окна. Это было непросто, но испытания, проведенные Нилом Армстронгом в полете на модифицированном самолете "F-5D" с имитацией фонаря кабины "Dyna-Soar", показали, что такое необычное приземление возможно.

К лету 1961 года инженеры "Боинга" и "Ченс-Воут эйркрафт" добились немалых успехов в разработке планера "Dyna-Soar". В сентябре представители ВВС и НАСА осмотрели полноразмерный макет. Тогда же было решено оснастить аппарат системами для много-виткового орбитального полета, в частности — более сложной системой наведения и тормозной двигательной установки для схода с орбиты. Специалисты изучили два варианта: размещение небольшого тормозного двигателя в хвостовой части аппарата и создание новой верхней ступени. Второй вариант сулил в будущем возможность достижения космопланом более высоких орбит, поэтому на нем и остановились.

Космический рейс Юрия Гагарина 12 апреля 1961 года опять спутал планы американцев. Четвертого мая "Боинг" предложил изъять из программы испытаний суборбитальные "прыжки" как утратившие смысл. Заказчик поддержал эту идею, и первый беспилотный орбитальный полет на ракете "Titan IIIС" ("Титан-З-Си") был назначен теперь на ноябрь 1964 года, а первый пилотируемый — на май 1965 года.

Интересно, что в это время фирма "Боинг" приступила к исследованию вопроса о создании на базе боевого космоплана "Dyna-Soar" пассажирского космического корабля. В штатной конфигурации "Dyna-Soar" был одноместным, но за пилотской кабиной располагался довольно большой приборный отсек. На начальном этапе летных испытаний он служил для размещения регистрирующей аппаратуры, соединенной с множеством (750 штук!) датчиков. Однако разработчики полагали, что, как только этап экспериментов закончится и начнутся эксплуатационные полеты, вся эта аппаратура будет удалена, а приборный отсек превратится в грузовой или пассажирский. Причем в компактный корпус "Dyna-Soar" можно было бы впихнуть шесть человек: одного — в кабину пилота, четверых — в пассажирский отсек, и еще одного — в хвост. Все члены экипажа должны были находиться там в скафандрах. Планировалось, что в пассажирском варианте "Dyna-Soar" можно будет использовать как "челнок" для смены экипажа и снабжения долговременной орбитальной станции.

Отказ от суборбитальных испытаний позволил сжать график работ над проектом, и, согласно плану, утвержденному в декабре 1961 года, серию из восьми одновитковых космических полетов собирались начать через три года. Пуски должны были осуществляться с нового комплекса LC-40 на мысе Канаверал носителем "Titan IIIС". Как и раньше, два первых старта предполагалось сделать беспилотными, а первый пилотируемый рейс намечался на май 1965 года. Девятый полет в июне 1966 года должен был продемонстрировать выход на высокую орбиту, а многовитковые миссии с десятой по восемнадцатую — возможности по инспекции спутников и орбитальной разведки.

Типичный орбитальный одновитковый полет "Dyna-Soar" выглядел следующим образом. Космоплан стартует на мысе Канаверал, через 9,7 минуты после запуска выходит на низкую орбиту высотой 97,6 км со скоростью 7,5 км/с. После этого он выполняет полет на дальность 19 тыс. км, начиная возврат на Землю на дальности 21 тыс. км. Возвращение в атмосферу проходит при скорости 7,15 км/с. Аппарат совершает посадку на авиабазе Эдвардс через 107 минут после запуска при скорости 280 км/ч.

Еще в апреле 1960 года в обстановке строжайшей секретности из десяти тысяч летчиков, подходящих по анкетным и медицинским данным, было отобрано семь человек для "Dyna-Soar": Нил Армстронг, Джеймс Вуд, Генри Гордон, Уильям Дана, Уильям Найт, Рассел Роджерс и Милтон Томпсон. Поскольку сроки начала полетов постоянно сдвигались, потенциальные капитаны "Dyna-Soar" продолжали летать по другим программам. Нил Армстронг участвовал в испытаниях "Х-15", а летом 1962 года ушел в отряд астронавтов НАСА. Уильям Дана также отказался от сомнительных перспектив "Dyna-Soar" и продолжил карьеру летчика-испытателя. На замену им в группу был включен военный летчик Альберт Круз. Таким образом, когда в сентябре 1962 года было официально объявлено о создании группы пилотов "Dyna-Soar", в нее входили шестеро: пятеро военных и один гражданский.

Высокая стоимость проекта, заявленного как исследовательский, делала его весьма уязвимым для критики. Многим представлялось, что миллиард долларов, потраченный на получение информации о новых термостойких материалах и возможности маневрирования при возвращении в атмосферу, — слишком дорогое удовольствие. Кроме того, у "Dyna-Soar" появились конкуренты. Первого апреля 1961 года в составе командования систем ВВС США была сформирована Дивизия космических систем (Space Systems Division, SSD), и уже 19 мая она анонсировала собственную программу спутника-инспектора "SAINT" (сокращение от "Satellite Inspector", в буквальном переводе аббревиатуры — "святой"). Проект был нацелен на создание орбитального комплекса, способного идентифицировать и уничтожать вражеские космические аппараты. Сначала в "SAINT" выделялись два этапа: беспилотный "SAINT I" и пилотируемый "SAINT II". Однако уже вскоре, в середине 1961 года, от первого из них отказались в пользу двухместного аппарата, способного сближаться с целью на орбите. Представители Дивизии космических систем называли целый ряд причин, по которым космоплан "Dyna-Soar" не мог выполнять миссии, аналогичные задачам "SAINT И": ограничения по массе полезного груза, неспособность выходить на высокие орбиты и тому подобные.

Задержки с определением конфигурации космоалана и ракеты-носителя, медленное решение технических проблем, споры с конкурентами не способствовали укреплению статуса "Dyne-Soar" в глазах заказчика. Министр обороны Роберт Макнамара писал президенту Джону Ф. Кеннеди 7 октября 1961 года: "В данных условиях мне представляется необходимым уменьшить усилия по подготовке программы к моменту, когда возникнет необходимость в таком комплексе. Гораздо лучше будет не настаивать на разработке полномасштабной системы, а переориентировать проект на решение таких сложных технических проблем, как запуск на орбиту пилотируемых аппаратов… и их возвращение в заранее намеченное место".

Так и получилось: успешные полеты первых космических кораблей капсульного типа "Mercury" негативно сказались на всех проектах крылатых орбитальных аппаратов. Комиссия ВВС жестко раскритиковала программу "SAINT II" за нереалистичность, в результате чего она была закрыта. А фирма "Боинг" потеряла 85,5 млн долларов на "Dyna-Soar", которые, казалось, были уже в нее в кармане. Для сохранения проекта она была вынуждена финансировать разработку из собственных средств, сразу замахнувшись на космический полет. В конце февраля 1962 года Роберт Макнамара одобрил очередную реструктуризацию программы "Dyna-Soar" и подтвердил ее исследовательский статус с задачей продемонстрировать возможность выполнения маневра при входе в атмосферу и точной посадки в заданном месте Земли. В июне космоплан получил шифр "Х-20" ("Икс-20"). Первый публичный показ макета состоялся на съезде Ассоциации ВВС в сентябре 1962 году в Лас-Вегасе. Одновременно были представлены прессе и шестеро будущих пилотов.

Тем временем НАСА взялась за создание двухместного корабля "Gemini" ("Джемини" — "Близнецы"), и Роберт Макнамара, который продолжал сомневаться в успехе "Dyne-Soar", распорядился провести сравнительный анализ проектов "Х-20" и "Gemini", чтобы определить наиболее оптимальный путь к приобретению военно-космического потенциала. Больше того, 21 января 1963 года Министерство обороны подписало с НАСА соглашение, предусматривающее возможность полета на "Gemini" экипажей ВВС.

В принципе военное присутствие в космосе могло быть обеспечено быстрее и намного дешевле при участии в проекте НАСА. Весьма скромная, при затратах всего в 16,1 млн долларов, модификация гражданского корабля позволяла испытать боевые подсистемы в течение длительного (до 14 суток!) полета. Кроме того, "Gemini" мог маневрировать на орбите и был значительно легче "Х-20" — для его запуска применялся меньший и гораздо более дешевый носитель "Titan II". В случае же использования ракеты "Titan IIIС" корабль НАСА выигрывал у конкурента по массе полезного груза, который он мог доставить на орбиту. В то же время "Dyna-Soar" имел такие преимущества, как маневренность во время входа в атмосферу и способность возвращать на Землю значительное количество оборудования. Посему ВВС продолжали доказывать, что им нужно дать возможность довести проект космоплана до конца. Однако, когда заместитель министра обороны Гарольд Браун "пробил" идею строительства постоянно действующей военной космической станции, обслуживаемой кораблями "Gemini", программе "Dyna-Soar" был нанесен сокрушительный удар.

Весь 1963 год не утихали споры о том, насколько Министерству обороны необходим проект "Dyna-Soar". Чтобы сохранить его в числе финансируемых разработок, необходимо было срочно определить весь спектр задач, которые могли решаться только с использованием космоплана. Дополнительная военная программа, предложенная в мае 1963 года специальной комиссией ВВС, включала четыре испытательных полета космоплана в варианте "Х-20А", шесть — для испытания разведывательной аппаратуры и два "зачетных" — для демонстрации готовности к спутниковой разведке. Правда, на это требовалось 206 млн долларов сверх основных издержек. Другой вариант предусматривал испытания и демонстрацию инспекции спутников и был еще дороже — 228 млн долларов.

Был также проанализирован проект "Х-20В" для противоспутниковых операций, где требовалось облегчить "изделие" и включить в график два дополнительных демонстрационных полета. В отчете по этому проекту отмечалось, что на эксплуатацию "Dyna-Soar" в противоспутниковом варианте (50 полетов до 1972 года включительно) потребуется еще 1229 млн долларов. В ноябре 1963 года был предложен высокоорбитальный аппарат-инспектор "Х-20Х", способный совершать полет продолжительностью до 14 суток с экипажем из двух человек и осматривать спутники на высотах до 1850 км. Он мог совершить первое путешествие в сентябре 1967 года при наличии дополнительного финансирования в размере от 324 до 364 млн долларов.

В декабре 1963 года терпение Макнамары лопнуло, и он принял решение закрыть "Dyna-Soar". Остаток средств передали на проект пилотируемой орбитальной лаборатории "MOL" ("Manned Orbiting Laboratory"), который начал разрабатываться в ВВС. Изготовление прототипа "Х-20" было остановлено. Готовые элементы конструкции пустили под пресс или отправили на свалку. Фирма "Боинг" объявила об увольнении 5000 человек. От проекта, на который было потрачено 410 млн долларов, сохранился только единственный макет. Различные готовые блоки некоторое время лежали на фирмах-изготовителях, но вскоре были "утилизированы".

Судьба пилотов "Х-20", которые к этому времени налетали на тренажерах космоплана по нескольку тысяч часов, сложилась по-разному. Альберт Круз был впоследствии прикомандирован к астронавтам проекта "MOL". Милтон Томпсон участвовал в испытательных полетах ракетоплана "Х-15" и аппарата с несущим корпусом "M2-F2". Только один из шести пилотов программы "Х-20" действительно слетал в космос — капитан Уильям Найт, установивший на ракетоплане "Х-15" рекорд скорости. Генри Гордон, Джеймс Вудс и Рассел Роджерс вернулись к своей обычной службе в ВВС.

Казалось бы, бесславный финал. Но можно посмотреть на проект "Dyne-Soar" под другим углом. Сумма в 410 млн долларов выглядит мизерной, однако если пересчитать ее на нынешний курс, то мы получим почти 4 млрд долларов! И одно это говорит о грандиозности программы, в рамках которой решались сложнейшие задачи. Оценивая "Dyne-Soar" с высоты сегодняшнего знания о проблемах создания аэрокосмических аппаратов, можно только удивляться беспредельной смелости американских инженеров, взявшихся за них еще до полетов Юрия Гагарина и Джона Гленна. Вероятно, авторы крылатых "динозавров" были обречены на неудачу, даже если бы министр обороны не закрыл программу. Но без них не было бы системы "Space Shuttle". Вот почему маленький неказистый космоплан "Х-20" навсегда останется в истории техники.




ГЛАВА 5

КОШМАР "СПУТНИКА"


ПРОРОЧЕСТВО "РЭНД"


Примечательно, что американское высшее руководство намного лучше советского понимало значение искусственных спутников в будущей расстановке мировых сил. И этому прежде всего способствовала работа независимых аналитиков. Вторая мировая война показала американцам, насколько важным является научный подход в стратегическом планировании. Ученые и инженеры оказались дальновиднее многих министров обороны и боевых генералов, примером чему может служить история появления атомной бомбы. Поэтому в конце войны возникла идея создания некоммерческой научной организации, которая могла бы на равных с различными армейскими комитетами участвовать в выработке политики страны, прежде всего в военной сфере. Инициатором ее образования стал генерал Генри X. Арнольд, командующий авиацией сухопутных войск, который 1 октября 1945 года совместно с руководством авиастроительной фирмой "Дуглас эйркрафт" ("Douglas Aircraft Company") запустил "Проект РЭНД" ("Project RAND", сокращение от "Research ANd Development" — "Исследование и разработка"), несколько позднее давший название для одноименной уникальной организации.

Проект начал свою деятельность с официальной целью осуществить "научно-исследовательскую программу по широкой тематике, посвященной межконтинентальной войне во всех аспектах, за исключением наземных военных действий". В поставленную задачу входило также представление Военно-воздушным силам рекомендаций относительно "предпочтительных методов и средств". Разумеется, специалисты, приглашенные в "РЭНД", были наслышаны о немецких ракетах дальнего действия и боевых ракетопланах, посему уделили этим технологиям особое внимание в своих исследованиях.

В марте 1946 года сотрудникам "РЭНД", численность которых в то время составляла 50 человек, было предложено высказать свои соображения по поводу возможности распространения воздушных операций на космос. Второго мая 1946 года они подготовили научный отчет "Предварительный проект экспериментального космического корабля для полетов вокруг Земли" ("Preliminary Design of an Experimental World-Circling Spaceship"), в котором детально рассматривались аспекты создания космического аппарата, который будет вращаться вокруг Земли как ее спутник. Хотя документ в основном касался технических проблем, решение которых приблизит начало освоения космоса, в нем содержался ряд деклараций политического характера. К примеру, во введении к отчету подчеркивалось, что, несмотря на неясность перспективы, касающейся начала космической деятельности, два момента не вызывают сомнения: "1) Космический аппарат, оснащенный соответствующим приборным оборудованием, по всей вероятности, станет одним из наиболее эффективных средств научных исследований XX века. 2) Запуск спутника Соединенными Штатами возбудит воображение человечества и наверняка окажет влияние на события в мире, сравнимое со взрывом атомной бомбы".

В отчете также содержались оценки возможных областей практического применения искусственных спутников Земли: военное использование, научные исследования и дальняя связь. "Военное значение вывода аппаратов на околоземные орбиты обусловлено в первую очередь тем обстоятельством, что средства защиты от воздушного нападения быстро совершенствуются, — отмечалось в докладе. — Современная радиолокационная техника обнаруживает самолеты на расстоянии до нескольких сотен миль и способна предоставить точные данные об их движении. Зенитная артиллерия и управляемые снаряды способны поражать воздушные цели на значительном удалении, а применение дистанционных взрывателей повышает в несколько раз эффективность зенитных средств. В этих условиях большое внимание уделяется повышению скорости ракетных систем, что существенно затруднит их перехват. С учетом этого обстоятельства можно предположить, что в будущем для нападения с воздуха будут использоваться в значительной степени и почти исключительно высокоскоростные беспилотные ракетные системы. <…> Следовательно, разработка искусственного спутника Земли будет иметь самое непосредственное отношение к созданию межконтинентальной баллистической ракеты. Следует также отметить, что искусственный спутник Земли представляет собой наблюдательный аппарат, который не может быть сбит противником, не имеющим в своем распоряжении подобных технических средств". Поскольку отчет оказался удивительно пророческим, он в очень большой мере способствовал укреплению престижа "РЭНД" в глазах американского военно-политического руководства.

Четвертого октября 1950 года, ровно за семь лет до старта советского искусственного спутника Земли, американский ученый венгерского происхождения Пол Кечкемети, работавший на "РЭНД", представил исследовательский меморандум "Ракетный аппарат-спутник: политические и психологические проблемы" ("The Satellite Rocket Vehicle: Political and Psychological Problems"). В меморандуме анализировались "вероятные политические последствия, которые вызовет запуск искусственного спутника Земли в США, а также его успешное использование в интересах военной разведки": влияние на национальную безопасность, общественная реакция в других государствах, вопросы секретности, суверенитета и тому подобное. Кечкемети утверждал: "Технические возможности и вероятные области применения искусственных спутников Земли не дают оснований квалифицировать их как "оружие" в прямом смысле этого понятия. Однако… возможные функции однозначно имеют непосредственное отношение к проблемам национальной безопасности. <…> Подключение этих качественно новых и необычных технических средств к военной системе государства, независимо от того, будут они использоваться как инструмент насилия или нет, другие государства, вероятнее всего, расценят как свидетельство изменения баланса силы. И как только этот факт станет достоянием мировой общественности, запуск спутника превратится в политическую проблему".

Из меморандума Пола Кечкемети видно, что эксперты "РЭНД" еще в начале 1950-х годов прекрасно понимали, какое значение в политической и военной сфере будет иметь полет первого искусственного спутника. Речь уже шла не об отдельных ракетных аппаратах — в своих докладах аналитики описывали целые орбитальные группировки, подогревая тем самым ожидания военно-политического руководства.

Значение спутников понимал и президент США Дуайт Эйзенхауэр. Будучи опытным офицером (в годы Второй мировой войны — верховным главнокомандующим союзных сил в Европе), он знал, какую опасность представляет отсутствие достоверной информации о возможностях и намерениях врага в условиях глобального противостояния. Историки космонавтики приводят такое высказывание Эйзенхауэра, относящееся к марту 1954 года: "Современное оружие облегчило для враждебного государства с закрытым обществом возможность планировать нападение в условиях секретности и таким образом пытаться добиться преимущества, которое недоступно государству с открытым обществом". Поэтому выглядит закономерным, что еще 21 июля 1955 года на международной встрече в Женеве Дуайт Эйзенхауэр выступил с концепцией, которую впоследствии журналисты окрестили планом "Открытые небеса" ("Open Skies").

"Я хотел бы обратиться сейчас прежде всего к делегации Советского Союза, — сказал президент, — так как две наши великие державы располагают новым страшным оружием, которое может быть доставлено в любую часть света и вызывает взаимный страх внезапного нападения. Поэтому я хочу предложить практические шаги, на основании которых мы сможем заключить соглашение как можно скорее, может быть, прямо здесь и сейчас. Вот эти шаги. Мы предоставим друг другу полные сведения о наших военных объектах, сведения исчерпывающие, от одного конца страны до другого. Затем мы обеспечиваем возможности для аэрофотосъемки территории друг друга — мы предоставляем вам возможность снимать в нашей стране, проводить воздушную разведку, фотографировать то, что вы выберете, и доставлять полученные материалы в вашу страну для изучения; вы даете нам те же самые возможности, и мы осуществляем такую же проверку; тем самым мы показываем миру, что не готовим нападение друг на друга, и это приведет к уменьшению и ослаблению напряженности. Затем мы вырабатываем более совершенную, удобную и эффективную систему инспектирования и схему разоружения".

Председатель Совета Министров СССР Николай Булганин, возглавлявший советскую делегацию, с энтузиазмом поддержал инициативу Эйзенхауэра, но надеждам американского президента не суждено было сбыться. Первый секретарь Коммунистической партии Никита Хрущев воспринял идею как свидетельство "шпионского заговора против СССР". Он публично обвинил США в том, что они якобы хотят "заглянуть в окна нашей спальни". В кулуарах Хрущев объяснил свое негативное отношение к предложению Эйзенхауэра тем, что американцы готовят массированный ядерный удар по Советскому Союзу и для этого им необходимо установить приоритетные цели. В закрытости страны Хрущев видел не слабость, а силу. Дуайту Эйзенхауэру ничего не оставалось, как продолжать поиски путей для снижения степени неопределенности оценок военных и других возможностей Советского Союза.

Одним из таких путей стало создание искусственного спутника, к чему и призывали эксперты "РЭНД".

Вскоре представился удобный повод. Еще в апреле 1950 года известный американский геофизик Ллойд Беркнер поднял на научной конференции в Мэриленде вопрос об организации международного сотрудничества по исследованию геофизических явлений с использованием новых транспортных систем, включая ракеты. Его предложение было одобрено различными научными организациями, и в октябре 1951 года Международный совет научных союзов при ЮНЕСКО принял решение об объявлении Международного геофизического года (МГГ). Его приурочили к периоду максимума солнечной активности — МГГ должен был начаться 1 июля 1957 года и закончиться 31 декабря 1958 года. Для координации исследований в различных странах и проведения общих организационных мероприятий был учрежден Специальный комитет по МГГ, который возглавил английский геофизик Сидни Чепмен. С подачи американских ученых этот комитет принял резолюцию, рекомендующую странам-участницам обдумать возможность создания и запуска научных искусственных спутников Земли, которые в корне изменили бы методики изучения нашей планеты и ее атмосферы. Двадцать девятого июля 1955 года, то есть через неделю после встречи в Женеве, президент Эйзенхауэр сделал публичное заявление о том, что США предполагают запустить свой спутник в течение Международного геофизического года. Через несколько дней, 3 августа, с аналогичным заявлением от имени советских ученых выступил академик Леонид Седов, которого впоследствии на Западе прозвали "отцом красной луны".

Ни у президента Эйзенхауэра, ни у высших должностных лиц США, ни у экспертов "РЭНД" не было оснований думать, что Советский Союз собирается использовать космическое пространство как-то по-другому, нежели сами американцы. И в принципе они были недалеки от истины.

КОСМИЧЕСКАЯ РАКЕТА "Р-7"


Если в США всерьез относились к идее использования искусственных спутников Земли для научных и военных целей, то в Советском Союзе ее отстаивала лишь небольшая группа энтузиастов. Ничего подобного организации "РЭНД" на отечественной почве, к сожалению, не произросло. И все же СССР стал лидером в космической гонке. Благодарить за это нужно в первую очередь главного конструктора Сергея Королева, который с фанатичным упорством продавливал космонавтику, зачастую вступая в конфликт с собственным руководством. Однако его мечты воплотились в реальность только после того, как он получил в свои руки первый инструмент для осуществления космической экспансии — ракету "Р-7", которая создавалась для нанесения межконтинентального удара по США.

Предыстория "Р-7" такова. После того как идея суборбитального ракетного корабля "ВР-190" ("Победа") была отвергнута, ее автор Михаил Тихонравов, обладая полномочиями заместителя начальника НИИ-4 Министерства обороны, организовал новый отдел, занимающийся ракетами, ступени которых соединялись не последовательно, как в случае перспективной немецкой ракеты "А-9/А-10", а параллельно — в пакет.

Концепция "пакета" появилась не на пустом месте. Привычная схема последовательного расположения ступеней, несмотря на кажущуюся простоту, имела свои недостатки. Прежде всего, не была решена задача запуска двигателя второй ступени во время полета. Теоретикам она казалась малосущественной, но практики долго не знали, как к ней подступиться. Другой важный момент: даже оценочный расчет показывал, что размеры ракеты, сделанной по последовательной схеме и при этом способной развить космическую скорость, будут поистине титаническими. Пытаясь решить проблему, Тихонравов обратился к теоретическим трудам основоположников, и в статье Константина Циолковского "Наибольшая скорость ракеты" (1935) нашел описание "эскадры ракет". Интерпретация идеи, предложенная Тихонравовым, состояла в том, чтобы запускаемые одновременно ракеты, имеющие, по Циолковскому, только гидравлические связи, дополнительно снабдить механическими связями, объединив в один "пакет". В такой схеме запуск двигателей всех аппаратов осуществляется одномоментно на старте, топливо к ним подается сначала от одной ракеты, которая после опустошения отваливается, затем от другой, затем от третьей и так далее. Главное преимущество новой схемы — "пакет" не имеет ограничений по дальности полета, то есть сначала задается дальность, а потом под нее проектируется ракета. Однако в то время не существовало теории оптимального выбора основных конструктивно-баллистических параметров подобных сложных агрегатов — именно ее и предстояло создать отделу, учрежденному Тихонравовым.

К концу 1947 года был выпущен предварительный отчет по теории составных ракет, включая анализ пакетных схем. Ученый совет НИИ-4 встретил оригинальную идею настороженно. Но Михаил Тихонравов верил в осуществимость проекта и 14 июля 1948 года в Академии артиллерийских наук зачитал расширенный доклад "Пути осуществления больших дальностей стрельбы ракетами". Выступление вызвало бурю негодования: мало кто из советских специалистов того времени поверил в практическую возможность достижения расстояний свыше 1000 км с помощью баллистических ракет. Поэтому сообщение Тихонравова о том, что "пакет" способен достичь любых дальностей и даже вывести на орбиту искусственный спутник Земли, взбудоражило зал. По иронии судьбы среди яростных критиков были и те, кто впоследствии сделались видными учеными в области космонавтики.

Революционный доклад чуть было не стал катастрофой для научной карьеры Михаила Тихонравова. Отдел тут же расформировали как "занимающийся неактуальными проблемами". Самого конструктора сняли с должности заместителя директора института, низведя до научного консультанта. Тогда в его судьбу вмешался Сергей Королев. В декабре 1949 года он выдал НИИ-4 официальный заказ на выполнение работы по теме "Исследование возможностей и целесообразности создания составных ракет дальнего действия типа "пакет"". Тихонравову не только вернули тему, но и позволили сформировать большую группу для научно-исследовательской работы. В марте 1950 года он сделал новый доклад под названием "Ракетные "пакеты" и перспективы их развития", который наконец-то получил одобрение научного коллектива.

Группой Тихонравова были подготовлены и представлены в правительство СССР два письма, в которых аргументированно излагались перспективы применения ракетных "пакетов". Они сыграли определенную роль в принятии Постановления правительства о создании ракет нового типа, подписанного Иосифом Сталиным 13 февраля 1953 года. Постановлением была задана тема "Т-1" — "Теоретические и экспериментальные исследования по созданию двухступенчатой баллистической ракеты с дальностью полета 7000–8000 км". Цель исследований — разработка эскизного проекта ракеты дальнего действия массой до 170 т с отделяющейся головной частью массой 3 т. Позднее, в октябре 1953 года, проектное задание было изменено: масса головной части увеличена до 5,5 т при сохранении дальности полета. Последнее решение приняли под влиянием неофициальной информации о техническом облике термоядерных зарядов нового поколения, которую предоставил один из идеологов данного направления — будущий академик Андрей Сахаров. Позднее выяснилось, что масса такого заряда может быть многократно уменьшена. Однако двигатели уже разрабатывались, и запас по тяге, который они давали, впоследствии сыграл решающую роль в реализации космических планов.

В январе 1954 года прошли совещания главных конструкторов, на которых были сформулированы технические требования к будущей ракете, согласованы основные тактико-технические характеристики, этапы конструирования и испытаний. Двадцатого мая 1954 года было принято Постановление ЦК КПСС и Совета Министров СССР о разработке, изготовлении и испытаниях межконтинентальной ракеты "Р-7". Начался этап эскизного проектирования. При этом конструкторы рассмотрели более полусотни вариантов компоновки "пакета". В конечном итоге остановились на не самом оптимальном, но позволявшем использовать многие существовавшие технологические наработки.

"Пакет" "Р-7" состоял из пяти частей (фактически — одноступенчатых ракет): центрального блока "А" и четырех симметрично окружавших его конических боковых блоков "Б", "В", "Г" и "Д". Двигатели всех блоков запускались на старте одновременно. После опустошения топливных баков боковые части отделялись (первая ступень), а центральный блок (вторая ступень) продолжал полет. При этом внутренняя компоновка блоков была подобна схеме ракеты "Р-5", что значительно упрощало работу технологов. Новизну для них представляли лишь узлы связей частей. Основные компоненты топлива располагались в нижнем (горючее — керосин) и верхнем (окислитель — жидкий кислород) баках каждого блока. Вспомогательные компоненты (жидкий азот для наддува баков и перекись водорода для привода турбонасосного агрегата) размещались в торовых баках непосредственно над рамой двигателя.

Двадцать четвертого июля 1954 года эскизный проект "Р-7" был завершен. В августе, после рассмотрения и одобрения проекта Межведомственной экспертной комиссией, смежные организации получили технические задания. К созданию летных образцов ракеты подключались более двухсот научно-исследовательских институтов, конструкторских бюро и заводов. Но еще до завершения эскизного проектирования, в марте того же года, правительство Советского Союза распорядилось начать поиск места под новый ракетный полигон. Выбор остановили на пустынном районе Казахской ССР, у железнодорожной станции Тюратам. Именно туда отправились военные строители, чтобы возвести 5-й Научно-исследовательский полигон Министерства обороны (НИИП-5 МО), позднее получивший известность как космодром Байконур.

Первая летная ракета "Р-7" прибыла на техническую позицию полигона 3 марта 1957 года. Сразу началась разгрузка и укладка блоков на монтажные тележки. Целью испытаний было не только проверить все системы "Р-7" в полете, но и доставить габаритно-весовой макет боеголовки до специально организованного полигона Кура на Камчатке, находящегося на расстоянии 6314 км. Это было меньше проектной дальности, но в то время Советский Союз не располагал средствами наблюдения за движением ракеты в акватории Тихого океана. Кроме того, первые летные образцы были перегружены оборудованием (сами конструкторы называли их не летными, а измерительными) и в принципе не могли выйти на дальность 8000 км. Для гарантии безопасности населенных пунктов, расположенных по трассе полета, на "Р-7" была установлена комбинированная система аварийного выключения двигателя.

Вечером 15 мая 1957 года состоялся первый запуск межконтинентальной ракеты. Управляемый полет продолжался до 98-й секунды, но затем в боковом блоке "Д" начался пожар, и "изделие" врезалось в землю, пролетев всего 300 км. Второй запуск "Р-7", назначенный на 10 июня, не состоялся из-за проблем с зажиганием — ракету пришлось снимать со старта. Третья модель взлетела через месяц, 12 июля. И этот запуск закончился аварией — блоки упали в 7 км от старта и с грохотом взорвались. Три неудачи подряд поставили всю программу под угрозу срыва. У бюро Сергея Королева появились конкуренты, предлагавшие свои проекты межконтинентальных ракет. На полигоне состоялось весьма острое заседание Государственной комиссии. Представлявший заказчика маршал Митрофан Неделин предложил прекратить испытания, отправить все доставленные на полигон ракеты обратно в Москву и еще раз на стендах отработать каждую.

Несмотря на споры конструкторов и угрозы заказчика, к запуску начали готовить новую "Р-7". Двадцать первого августа 1957 года в середине дня состоялся старт четвертой по счету ракеты. На этот раз конструкторам сопутствовал успех — "Р-7" штатно отработала активный участок траектории. Головная часть отделилась вовремя и достигла полигона на Камчатке. Но тут же выявилась новая проблема — на высоте порядка 10 км макет боеголовки разрушился от перегрева. То же самое произошло со следующей "Р-7", запущенной 7 сентября: ракета доставила боеголовку, но та развалилась в плотных слоях атмосферы. Конструкторам стало ясно, что уносимой теплозащиты, которая была опробована на ракете "Р-5М", явно недостаточно — надо проконсультироваться с аэродинамиками и поменять форму головной части.

Примечательно, что 27 августа, менее чем через неделю после первого удачного запуска "Р-7", информационное агентство ТАСС опубликовало официальное сообщение о состоявшихся испытаниях межконтинентальной баллистической ракеты. Это был беспрецедентный случай — до сих пор информация подобного рода засекречивалась. Считается, что таким образом Никита Хрущев намекнул американцам: теперь силы уравнялись, и если западный альянс пошлет на Советский Союз армады бомбардировщиков с атомными зарядами на борту, то в ответ получит термоядерный удар по северной части США. Что касается остальной работы, то ее продолжали скрывать за плотной завесой государственной тайны. Полигонным военнослужащим и гражданским специалистам было категорически запрещено упоминать в личной переписке станцию Тюратам, писать о казахской пустыне и даже о местной живности: верблюдах, сайгаках, скорпионах, змеях, черепахах. Обратный адрес тоже не мог выдать расположение полигона: в 1955 году использовался код "Москва-400", в конце 1956 года ввели новый — "Кзыл-Орда-50", позднее — "Ташкент-90".

Однако меры по сохранению ракетных тайн оказались не слишком эффективными. Когда на НИИП-5 начались запуски "Р-7", американская разведка почти сразу установила его точные координаты. Пятого августа 1957 года, выполняя задание под кодовым обозначением "4035", на поиски полигона вылетел самолет-разведчик "U-2" ("У-2"), базирующийся в Пакистане. Аналитики разумно предположили, что полигон снабжается всем необходимым по железной дороге, поэтому часть маршрута разведчика пролегала над магистралью Москва-Ташкент. Специалисты из лаборатории аэрофотосъемки проявили полученные пленки и тщательно их изучили. Наконец на одной из фотографий они увидели странные постройки, находящиеся севернее железной дороги. Разведчик прошел не над ним, а на значительном удалении, поэтому снимки получились смазанными. Но местонахождение стартовой площадки уже было определено, оставалось привязать ее к географической карте. Аналитики воспользовались картами, изготовленными в 1939 году немецким Генштабом. И пришли к выводу, что полигон построен поблизости от станции Тюратам.

Второй полет "U-2" в рамках нового задания 4058 состоялся 28 августа — сразу после победного сообщения ТАСС. Разведчик доставил великолепные вертикальные снимки стартового комплекса. В течение пяти дней аналитики обрабатывали их, после чего изготовили миниатюрный макет, на котором были отражены все детали секретного сооружения. Вывод был однозначен — единственный комплекс с экспериментальной ракетой не представляет серьезной угрозы Соединенным Штатам Америки. Аналитики ошиблись. Через месяц произошло событие, которое по своему значению сравнимо с японской бомбардировкой Перл-Харбора. На орбиту вышел первый искусственный спутник Земли.

"ОБЪЕКТ Д" И "ПС-1"


Хотя Сергей Королев и Михаил Тихонравов неустанно подчеркивали, что ракету "Р-7" можно использовать не только для доставки термоядерных зарядов на другой континент, но и для освоения космоса, никто из советского политического и военного руководства в то время не понимал, зачем нужны спутники и межпланетные корабли. Конструкторам пришлось приложить немало усилий, чтобы подготовить почву для соответствующего решения.

За теоретическим обоснованием возможности вывода на орбиту космических аппаратов Сергей Королев обратился к Михаилу Тихонравову в 1953 году, когда только начали разворачиваться работы над ракетой "Р-7". Тихонравов подготовил подробную докладную "Об искусственном спутнике Земли". Двадцать шестого мая 1954 года Королев послал ее к руководству; в сопроводительной записке главный конструктор сообщал, что "проводящаяся в настоящее время разработка нового изделия с конечной скоростью около 7000 м/с позволяет говорить о возможности создания в ближайшие годы искусственного спутника Земли. <…> Мне кажется, что в настоящий момент была бы своевременной и целесообразной организация научно-исследовательского отдела для проведения первых поисковых работ по спутнику и более детальной разработки комплекса вопросов, связанных с этой проблемой". Ответ был отрицательным, ведь от бюро Королева ждали прежде всего боевую ракету — научно-исследовательская тематика советские верхи волновала мало. Тогда конструктор подготовил новую записку, в которой напирал на политическое значение спутника, но и такой подход не произвел заметного впечатления.

Сергей Королев не отчаялся, ведь к тому времени он уже научился использовать административно-командную систему во благо прогресса. Тридцатого августа 1955 года на совещании у Василия Рябикова, который в то время занимал пост заместителя министра среднего машиностроения, собрались ведущие специалисты по ракетной технике, в том числе Сергей Королев, Михаил Тихонравов и Валентин Глушко. От академиков присутствовал Мстислав Келдыш. Королев выступил с кратким сообщением, в котором, в частности, заявил: "На днях состоялось заседание Совета главных конструкторов, на котором был подробно рассмотрен ход подготовки ракеты-носителя в варианте искусственного спутника. Я считаю необходимым создание в Академии наук СССР специального органа по разработке программы научных исследований с помощью серии искусственных спутников Земли, в том числе и биологических с животными на борту. Эта организация должна уделить самое серьезное внимание изготовлению научной аппаратуры и привлечь к этому мероприятию ведущих ученых Академии наук СССР".

Мстислав Келдыш поддержал начинания Королева, и с декабря 1955-го по март 1956 года провел ряд совещаний ученых разных специальностей, так или иначе заинтересованных в космических исследованиях. Такой серьезный подход к делу способствовал росту интереса к искусственным спутникам со стороны АН СССР, и правительство уже не могло просто отмахнуться от энтузиастов. Тридцатого января 1956 года было принято Постановление Совета Министров и ЦК КПСС, которым предусматривалось создание "Объекта Д" — неориентируемого искусственного спутника Земли весом от 1000 до 1400 кг. Под научную аппаратуру выделялось от 200 до 300 кг. Срок первого запуска с помощью разрабатываемой баллистической ракеты дальнего действия — лето 1957 года.

Заполучив долгожданное постановление, Королев немедленно приступил к реализации своих далеко идущих планов. В ОКБ-1 появился отдел, который должен был заниматься исключительно разработкой искусственных спутников Земли. Возглавил его, как и ожидалось, Михаил Тихонравов, перешедший в бюро на постоянную должность. По предложению Келдыша отдел работал сразу над несколькими вариантами "Объекта Д", один из которых предусматривал наличие контейнера с "биологическим грузом" — подопытной собакой. К июлю 1956 года эскизный проект "Объекта Д" был готов. Соответствующие подпроекты разрабатывались смежными организациями.

К моменту завершения эскиза определился список научных задач, решаемых спутником, что прямым образом повлияло на комплектацию содержащейся в нем аппаратуры. С помощью "Объекта Д" предусматривалось проведение научных исследований по измерению плотности и ионного состава атмосферы, корпускулярного излучения Солнца, магнитных полей, изучению космических лучей. Наряду с фундаментальными научными задачами планировалось получение данных, относящихся к созданию более совершенных ориентированных спутников.

В то же время на земле создавался комплекс средств, обеспечивающих получение информации, передаваемой со спутника, наблюдение за его орбитой, а также передачу необходимых команд на борт аппарата. Такой комплекс должен был включать до пятнадцати научно-измерительных пунктов, размещенных на территории СССР. При заданных сроках создания спутника для наблюдения за его полетом развернуть всю систему не получалось и приходилось рассчитывать только на средства наблюдения, предназначенные для ракеты "Р-7", ограничив время полезной работы спутника всего неделей и не надеясь на достаточную точность измерений его орбиты.

К концу 1956 года выяснилось, что намеченные планы запуска спутника находятся под угрозой срыва из-за трудностей в создании научной аппаратуры и более низкой, чем расчетная, тяги двигателей ракеты-носителя. Правительство установило новый срок запуска "Объекта Д" — апрель 1958 года. Столь значительная отсрочка запуска спутника категорически не устраивала Сергея Королева, и тогда он принял волюнтаристское решение, ставшее историческим. Двадцать пятого ноября 1956 года ОКБ-1 внесло предложение о срочной разработке так называемого "Простейшего спутника" ("Объект ПС") массой порядка 100 кг в апреле-мае 1957 года, в период летных испытаний ракеты "Р-7".

Пятого января 1957 года Королев направил в правительство докладную записку, в которой просил правительство разрешить запуск простейшего спутника еще до начала Международного геофизического года.

Конструктор не предлагал изменить сроки, установленные постановлением о разработке "Объекта Д", — наоборот, он даже брал на себя дополнительный труд. Мотивы при этом были самые убедительные: "В Соединенных Штатах Америки ведется весьма интенсивная подготовка к запуску искусственного спутника Земли. <…> В сентябре 1956 г. США сделали попытку запустить на базе Патрик, штат Флорида, трехступенчатую ракету со спутником на ней, сохраняя это в секрете. <…> По отдельным сведениям, имеющимся в печати, США готовятся в ближайшие месяцы к новым попыткам запуска искусственного спутника Земли, желая, очевидно, любой ценой добиться приоритета". Королев не скрывал, что "подготовительные работы к первым пускам ракеты идут со значительными трудностями и отставанием от установленных сроков", однако выражал уверенность, что "при напряженной работе в марте 1957 г. начнутся пуски ракет".

Указывая на успехи американцев, Сергей Королев несколько сгущал краски: запуск в сентябре 1956 года, о котором он упоминает в процитированной записке, не имел отношения к космической программе США — это был первый старт ракеты "Jupiter-С" ("Юпитер-Си") конструкции Вернера фон Брауна, и производился он для решения исключительно военных задач. Однако Королев по-настоящему опасался, что американские конкуренты опередят его, и всячески форсировал работы над искусственным спутником.

Предложение главного конструктора было принято, и 15 февраля 1957 года вышло очередное постановление, предусматривающее запуск простейшего неориентированного спутника на орбиту, проверку возможности наблюдения за спутником и приема радиосигналов с его борта. Запуск "Объекта ПС" разрешался только после одного-двух успешных стартов межконтинентальной ракеты "Р-7".

Проектирование небольшого шарообразного спутника с четырьмя антеннами и радиопередатчиком на борту велось быстрыми темпами, а изготовление деталей шло параллельно с выпуском чертежей. Копию "ПС" многократно состыковывали и отделяли от корпуса ракеты, пока конструкторы не убедились, что схема отделения от ракеты-носителя действует надежно. В марте 1957 года начался выбор и определение параметров траектории активного участка первой космической ракеты. В апреле-мае прошли проверки характеристики излучения радиопередатчика спутника — его "катали" на вертолете, подвесив на длинном тросе.

Семнадцатого сентября на собрании, посвященном столетию со дня рождения Константина Циолковского, в Колонном зале Дома Союзов выступил с докладом сам Сергей Королев. Тезисы доклада были в тот же день опубликованы в газете "Правда" в виде небольшой статьи под названием "Основоположник ракетной техники". В тексте были и такие слова: "Советские ученые работают над вопросами глубокого проникновения в космическое пространство. Сбываются замечательные предсказания К. Э. Циолковского о полетах ракет и о возможности проникновения в межпланетное пространство, высказанные им более шестидесяти лет тому назад". Через два дня после этого. 19 сентября, главный конструктор прибыл на полигон Тюратам. Двадцатого сентября там состоялось заседание специальной комиссии по запуску спутника, где все службы подтвердили свою готовность к запуску.

Двадцать второго сентября на полигон доставили ракету со спутником "ПС" (изделие "M1-ПС"). Запуск назначили на 6 октября 1957 года, но тут Сергей Королев потребовал произвести его на двое суток раньше. Причиной тому стал листок экспресс-информации, в котором утверждалось, что на совещании по координации запусков ракет и спутников, которое проходило в Вашингтоне по линии Международного геофизического года, на 6 октября намечен американский доклад "Спутник над планетой". Главный конструктор очень встревожился: может, западные конкуренты собираются заявить о готовящемся запуске?

На самом деле американцы и впрямь могли попытаться опередить Королева. В рамках проекта "Farside" ("Фарсайд") предусматривались запуски на большую высоту (примерно 6370 км) связок твердотопливных ракет, стартующих со стратостата. Если в конце разгона ракету "Farside" направить горизонтально, то теоретически она может стать искусственным спутником Земли. Третьего октября 1957 года с атолла Эниветок была предпринята попытка запустить такой аппарат, однако американцам не повезло: стратостат не достиг заданной высоты, ракета сбилась с курса, максимальная высота ее полета составила около 800 км.

Тем временем на полигоне Тюратам завершилась предстартовая подготовка. И 4 октября 1957 года в 22 часа 28 минут по московскому времени ярчайшая вспышка осветила ночную казахстанскую степь. Ракета-носитель, впоследствии получившая название "Спутник-1", с гулом ушла вверх. Ее факел постепенно слабел и скоро стал неразличим на фоне звездного неба. Наблюдения на первых витках показали, что спутник вышел на орбиту с наклонением 65,1°, высотой в перигее 228 км и в апогее — 947 км. На каждый виток вокруг Земли он тратил 96 минут 10,2 секунды.

Спутник "ПС-1" летал 92 дня (до 4 января 1958 года, 1440 оборотов вокруг Земли), блок "А", вышедший с ним вместе на орбиту, продержался 60 дней, после чего они вошли в атмосферу и сгорели. Спутник наблюдался на небе как объект 6-й, а блок "А" 1-й звездной величины. Задачи полета оказались выполнены полностью: впервые в истории была достигнута первая космическая скорость, радиопередатчики обеспечили возможность систематических наблюдений за его орбитой, а характер торможения спутника и блока "А" в верхних слоях атмосферы позволил оценить ее плотность.

Политический и общественный резонанс в мире был ошеломляющим. Зрелище летящего за пределами атмосферы спутника, неустанно передающего по радио прерывистые звуковые сигналы, мгновенно захватило внимание широкой аудитории, включавшей ученых, радиолюбителей, военных, агентов разведслужб и бесчисленных зрителей, взобравшихся на крыши со своими биноклями. Советское руководство с восторгом наблюдало, как, по выражению Никиты Хрущева, "оценивающее любопытство западных стран сменяется восхищением, смешанным с завистью". Идеологическое клише "Социализм — лучшая стартовая площадка для полетов в космос" мгновенно утвердилось в качестве беспроигрышного козыря на международной арене.

Девятого октября президент Дуайт Эйзенхауэр выступил на пресс-конференции в Белом доме с поздравлениями в адрес советских ученых. В своей речи он пообещал, что американский спутник будет выведен на орбиту до истечения года. Обещание осталось невыполненным — спутник "Explorer" добрался до орбиты только 1 февраля 1958 года.

РЕВАНШ ВЕРНЕРА ФОН БРАУНА


Центральное разведывательное управление США внимательно следило не только за ракетной программой Советского Союза, но и за тем, какие космические проекты обсуждаются за "железным занавесом". Конечно, американцы не сомневались, что будут первыми в космосе, но их интересовали технические достижения соперников, чтобы оперативно реагировать на новые угрозы.

Пятого июля 1957 года директор ЦРУ Аллен Даллес направил в Министерство обороны доклад, в котором говорилось: "Информация, касающаяся времени запуска первого советского искусственного спутника Земли, отрывочна, и наши специалисты полагают, что ее пока еще недостаточно для утверждения с высокой вероятностью, когда именно спутник будет запущен. Однако недавно получены данные, что Александр Несмеянов, президент советской Академии наук, утверждал, будто "скоро, буквально в предстоящие несколько месяцев, Земля приобретет второй спутник". Другая информация, не столь точная, указывает, что СССР, вероятно, способен запустить спутник в 1957 году и, возможно, готовится сделать это в рамках МГГ. Разведывательное сообщество США оценивает, что в целях престижа и ввиду психологических факторов СССР будет стремиться стать первым в запуске спутника Земли. <…> Русские любят театральность и могли бы выбрать день рождения Циолковского, чтобы осуществить такую операцию, особенно учитывая столетие со дня его рождения…"

Глава американской разведки в своей оценке оказался близок к реальности, однако запуск советского спутника все равно стал неожиданностью для США. Поначалу американская администрация отнеслась к сообщению о "Спутнике-1" спокойно, но потом начала поступать информация о колоссальном общественном резонансе. Тогда-то и вспомнили, что Дуайта Эйзенхауэра многажды предупреждали о пропагандистском значении такого события, но он каждый раз отмахивался. Президент попытался приглушить "эффект спутника" и даже призвал своих сотрудников не комментировать произошедшее. Он старался предотвратить появление интерпретации начинающегося освоения космоса как идеологического соревнования. И понятное дело, не преуспел.

Эйзенхауэра в те дни более всего интересовали международно-правовые аспекты события. "ПС-1" делал виток за витком, пролетая над территорией многих стран, а США внимательно следили за политической реакцией. Дипломатических демаршей и протестов в мире не последовало. Четыре дня спустя Эйзенхауэр решил обсудить этот примечательный факт с группой своих советников. Получалось, что возник прецедент: по умолчанию утвердилась та самая концепция "Свободные небеса", за которую американский президент ратовал в Женеве. Эйзенхауэр спросил у своих советников, существует ли возможность использовать космическое пространство для разведывательных целей. Заместитель министра обороны ответил, что у ВВС есть исследовательский проект в этой области, и в общем виде описал его. Высшее американское руководство утешилось тем, что уступка отдельной инициативы дает стратегические преимущества. Однако вскоре выяснилось, что не все так просто.

В США был человек, для которого запуск советского спутника стал личной трагедией. Немецкий конструктор Вернер фон Браун занимался конструированием баллистических ракет для американской армии, но продолжал мечтать о полетах к другим планетам. В начале 1950-х годов он опубликовал фантастическую повесть "Марсианский проект" ("Das Marsprojekt"), снабженную большим техническим приложением. В сентябре 1951 года Британское межпланетное общество провело в Лондоне очередной Конгресс по астронавтике, и на нем фон Браун был избран почетным членом общества (а ведь после завершения обстрела Англии ракетами "А-4 / V-2" не прошло и пяти лет!). Немецкий конструктор не смог лично присутствовать на конгрессе, но представил доклад, в котором излагал свои соображения о запуске искусственного спутника как первом необходимом этапе космической экспансии. Затем в журнале "Collier’s" была опубликована серия иллюстрированных статей, посвященных проектам Вернера фон Брауна по освоению Солнечной системы. В 1954 году знаменитый мультипликатор Уолт Дисней пригласил немецкого конструктора стать консультантом короткометражных фильмов, популяризирующих космическую экспансию и грядущие достижения в этой области. В фильме "Человек в космосе" ("Man in space", 1955) популяризатор Вилли Лей, эмигрировавший из Германии в США еще до начала войны, излагал концепцию искусственного спутника Земли, причем главной его задачей называл получение научной информации для подготовки пилотируемого полета. За ним выступал и сам Вернер фон Браун, которого представили в качестве "ведущего конструктора ракетной техники" и который с моделями в руках рассказал о своем проекте отправки пилотируемого космоплана "XR-1" ("Икс-Р-1") на орбиту. Девятого марта 1955 года "Человека в космосе" посмотрело более 40 млн телезрителей. Говорят, что его копию заказал себе и президент Эйзенхауэр. С этого момента Вернер фон Браун стал публичной фигурой и в каком-то смысле олицетворением всей космической программы США.

До сих пор люди, знающие о космонавтике понаслышке, полагают, что именно он был чуть ли не директором НАСА и отвечал за все: от ракет до космических кораблей. Но это не так. Наоборот, к мнению фон Брауна долгое время не прислушивались, и ему оставалось с возрастающим отчаянием наблюдать, как США теряют инициативу в сфере освоения внеземного пространства. Несколько раз он пытался изменить ситуацию. В июне 1954 года группа фон Брауна предложила проект миниатюрного спутника "Orbiter" ("Орбитер") массой не более 2,3 кг без приборного оборудования, который доработанная ракета "Redstone" могла бы вывести в космос к середине 1956 года, на год опередив СССР. В пояснительной записке конструктор заявлял: "Создание искусственного спутника, сколь угодно маленького, было бы научным достижением огромной важности. Поскольку это проект, который при имеющемся опыте создания ракет может быть реализован за несколько лет, логично предположить, что и другие страны могут сделать то же самое. Если мы не успеем первыми, это нанесет удар по престижу США". Но немецкому конструктору не повезло — в августе 1955 года специальный комитет при помощнике министра обороны выбрал в качестве приоритетного проект спутника "Vanguard" ("Авангард"), предложенный Военно-морской исследовательской лабораторией. Интересно, что этот второй проект нацелен был прежде всего не на удовлетворение научного любопытства, а на создание прецедента "Свободы космоса" ("Freedom of Space"), который должен был открыть дорогу аппаратам военного назначения. Победа "военно-морского" спутника в конкурсе была обусловлена во многом тем обстоятельством, что представители заказчика прекрасно помнили о нацистском прошлом и военных преступлениях Вернера фон Брауна, и им не хотелось, чтобы первое космическое достижение США связывалось в дальнейшем с именем немецкого конструктора, ракеты которого разрушали Лондон.

В 1956 году Редстоунский арсенал, в котором трудилась команда Вернера фон Брауна, был реорганизован в Управление баллистических ракет армии США. В то время армия и ВВС включились в борьбу за право разработки баллистических ракет средней дальности "Jupiter" ("Юпитер") и "Thor" ("Тор"). Для летных испытаний с макетом боеголовки команда фон Брауна разработала трехступенчатую ракету "Jupiter-С", две верхние ступени которой собирались из твердотопливных двигателей "Sergeant" ("Сержант"), как и в проекте "Orbiter". В принципе, снабдив ракету еще одной небольшой ступенью, можно было надеяться достигнуть космической скорости. Однако такого разрешения фон Браун не получил. Двадцатого сентября 1956 года в первом же испытательном полете с мыса Канаверал ракета "Jupiter-С" установила рекорд, доставив макет боеголовки на высоту 1000 км при дальности 5311 км. Рассказывают, что перед пуском бригадному генералу Джону Медарису, возглавлявшему Управление баллистических ракет, было приказано лично удостовериться, что Вернер фон Браун втихаря не установил на ракету четвертую ступень со спутником. Испытания закончились в августе 1957 года; оставшиеся ракеты отправили на хранение, причем две из них поддерживались в боеготовом состоянии. Получается, что если бы американцы всерьез озаботились запуском спутника, невзирая на прошлое фон Брауна, то без особого напряжения сил могли бы осуществить его летом 1957 года — для этого в принципе все было готово! И легко представить, какие чувства испытал немецкий конструктор, у которого отобрали исторический приоритет.

Все же, смирив гордыню, Вернер фон Браун практически сразу обратился к министру обороны с предложением о возрождении проекта "Orbiter"; при этом конструктор утверждал, что его спутник выйдет на орбиту через 60 дней. Но руководство продолжало тянуть, рассчитывая на "Vanguard", который был бы чист в смысле национального достижения. Отмашку к началу работ Вернер фон Браун получил только после 3 ноября, когда Советский Союз запустил на орбиту второй спутник с собакой Лайкой, взяв еще один важный рубеж.

Надежды на "Vanguard" не оправдались. Из-за спешки американцы были вынуждены пустить в дело образец ракеты-носителя, подготовленный для отработочных испытаний ("Test Vehicle", "TV"). Шестого декабря 1957 года "TV-З" запустили с мыса Канаверал со спутником на борту. Но, вместо того чтобы улететь, ракета завалилась на стартовый стол и взорвалась. Весть о катастрофе разнеслась по миру. По самолюбию американцев был нанесен ощутимый удар. Карикатуристы изощрялись в изображении "Капутника". "Пфутника" и "Флопника" — каких только прозвищ не придумывали злосчастному проекту. Сенатор Линдон Джонсон назвал программу "Vanguard" "дешевой авантюрой, которая закончилась одной из наиболее растиражированных и унизительных неудач в истории Соединенных Штатов".

Теперь стало не до национальной гордости — честь США мог восстановить только Вернер фон Браун. Немецкий конструктор справился с задачей, как и обещал, в кратчайшие сроки. Первого февраля 1958 года искусственный спутник "Explorer 1" ("Исследователь-1") массой 14 кг был выведен на высокоэллиптическую орбиту.

Если декабрьский старт запомнился как момент национального позора, то февральский вызвал небывалый взрыв энтузиазма. Выступая в Вашингтоне, торжествующий Вернер фон Браун заявил: "Мы создали собственный плацдарм в космосе. Никогда больше мы не сдадимся". Его воинственная риторика соответствовала духу времени. Американцы решительно вступили в космическую гонку, и их намерения были далеки от пацифизма.




ГЛАВА 6

ШПИОНСКИЕ СТРАСТИ


ГАРАНТИЯ БЕЗОПАСНОСТИ


Идея использования космических аппаратов для целей разведки принадлежит основоположникам теоретической космонавтики. В период Первой мировой войны широкое распространение получило наблюдение за позициями противника с аэростатов и самолетов. Однако еще до начала боевых действий немецкий инженер Альфред Мауль создавал и запускал небольшие пороховые ракеты, снабженные фотокамерой. Европейская пресса восторженно писала о его опытах, и теоретики не могли игнорировать эти публикации. Например, в книгах Германа Оберта "Ракета в межпланетное пространство" ("Die Rakete zu den Planetenraeumen", 1923) и "Пути осуществления космического полета" ("Wege zur Raumschiffahrt", 1929) можно найти проект "регистрирующей" ракеты, на которую Оберт предлагал установить недоступную для "зениток" противника кинокамеру, чтобы снимать местность с высоты 30–40 км. Кроме того, теоретик указывал на возможность использования для целей разведки орбитальных станций: если их оборудовать достаточно мощными оптическими приборами, экипаж сможет различить мельчайшие детали земной поверхности.

Все эти соображения пригодились во второй половине 1940-х годов, когда возникла новая концепция дистанционной разведки. Война с Третьим рейхом показала аналитикам, сколь важно иметь достоверные сведения о стратегических инициативах врага: о скоплениях войск, строящихся заводах, полигонах, аэродромах, стартовых площадках и тому подобном. В частности, благодаря воздушной разведке удалось установить местоположение ракетного центра Пенемюнде, а затем минимизировать ущерб от применения "оружия возмездия". В условиях холодной войны дистанционное наблюдение становилось чуть ли не единственным средством определения потенциальных угроз.

У новой концепции разведывательной деятельности тоже был автор — американский дипломированный физик Ричард Легорн, специализировавшийся на фотосъемке высокого разрешения. В 1943 году его назначили командиром 30-й разведывательной эскадрильи, которая совершила множество вылетов из Англии над оккупированной Северной Францией с целью подготовки войск союзников к вторжению на континент. В конце 1945 года Ричард Легорн, ставший подполковником, был направлен в Подразделение 1.52, которое занималось фотосъемкой ядерных испытаний. На этой службе он ознакомился с секретным отчетом "Стратегические бомбардировщики Соединенных Штатов в Европе", в котором описывались результаты воздушной войны против Третьего рейха. На Легорна произвели большое впечатление выводы авторов доклада. В частности, они указывали, что "в области стратегической разведки существует острая необходимость в более полной и более точной информации, особенно накануне и на ранней стадии войны". Авторы заглядывали в будущее: "Соединение атомной бомбы с реактивным снарядом, который имеет дистанционное управление и способен пересечь просторы океана, является вполне возможным и внушит ужас противнику". Обдумывая прочитанное, физик пришел к выводу, что только мощная воздушная разведка способна дать упреждающие сведения о готовящемся ядерном ударе по США.

Идею Легорна поддержал Дункан Макдональд, руководивший Лабораторией оптических исследований при Бостонском университете — он дал физику выступить 13 февраля 1946 года с докладом перед представителями промышленности и ВВС. Ричард Легорн заявил, что, несмотря на неоднократные попытки создать международную политическую организацию по обеспечению мира во всем мире, достичь этого пока не удалось, а если такая организация и будет создана, она может не справиться с возложенными на нее функциями. "Природа ядерной войны такова, — говорил Легорн, — что в случае нападения будет невероятно трудно, если не сказать — невозможно, выдержать удар и успешно перейти в наступление. Поэтому очевидна необходимость точно знать о готовящейся атаке, чтобы осуществить оборонительные действия еще до того, как она произойдет. Эти данные должна поставлять военная разведка, и именно от ее эффективной работы, а не от какого-то международного комитета будет зависеть наша национальная безопасность".

Разумеется, физик понимал, что мало кто позволит разведывательным самолетам чужого государства передвигаться над своей территорией, поэтому предлагал обеспечить скрытность таких полетов: "Предстоит преодолеть определенные технические сложности. Самолет, способный совершить сверхдальние полеты на очень большой высоте, существует пока только на бумаге. Эффективные средства маскировки самолетов, перемещающихся на большой высоте, хорошо известны и делают их недоступными для визуального наблюдения. Наверняка возможно разработать средства, которые сделают их незаметными для радаров, недоступными для электромагнитных волн. Имея в руках такой летательный аппарат, мы сможем получать информацию о том, где противник хранит радиоактивные материалы, где находятся его заводы, и множество другой ценной информации".

Хотя сам автор новейшей концепции разведывательной деятельности так и не принял участие в серьезной работе по ее воплощению в жизнь, его доклад был воспринят как руководство к действию. Первые тайные разведывательные полеты над СССР начались весной 1949 года на Дальнем Востоке с использованием тактической авиации, размещавшейся на территории оккупированной Японии. В период с 1953 по 1956 год был реализован проект запуска стратосферных воздушных шаров "WS-119L" ("Weapons System 119L", "Genetrix"), снабженных фотографическим оборудованием. В обосновании проекта участвовали и сотрудники "РЭНД". Однако он оказался непродуктивным: часть шаров была потеряна или сбита советской истребительной авиацией, вследствие чего шпионское оборудование попало в руки советских военных, что вызвало грандиозный международный скандал.

Большие надежды возлагались на высотный самолет-разведчик "U-2". И действительно — начав шпионские рейсы летом 1956 года, эти аппараты долго оставались неуязвимыми для систем ПВО СССР, засняв многие секретные объекты. Программа тайных полетов бесславно закончилась 1 мая 1960 года — когда под Свердловском был сбит "U-2" с летчиком Фрэнсисом Пауэрсом на борту. Пилот попал в плен, предстал перед советским судом и получил десять лет за шпионаж. Считается, что именно этот инцидент стоил республиканской администрации президентского кресла, — вместо Ричарда Никсона, которого Дуайт Эйзенхауэр видел своим преемником, страну возглавил демократ Джон Ф. Кеннеди, выступавший за разрядку в международных отношениях и развитие сотрудничества с Москвой, в том числе и в космической сфере.

НЕБЕСНАЯ "КОРОНА"


Реальной альтернативой воздушной разведке могли быть только спутники-шпионы. Теоретической проработкой их облика специалисты "РЭНД" занимались с 1946 года, когда был выпущен самый первый научный отчет этой организации — "Предварительный проект экспериментального космического корабля для полетов вокруг Земли" ("Preliminary Design of an Experimental World-Circling Spaceship"). В нем рассматривались самые разные варианты искусственных спутников: устройства наведения и целеуказания, боевые с ракетными блоками, спутники связи, метеорологические, сигнализирующие о ракетном нападении и, главное, спутники-шпионы.

После выпуска этого отчета, который ныне считается классикой научно-технической аналитики, Джеймс Липп, руководитель Отдела ракетных проектов "РЭНД", продолжил исследования в указанной области. В период с 1947 по 1951 год было выпущено несколько промежуточных отчетов. Главным препятствием для развития спутниковой разведки называлось отсутствие совершенных фотоаппаратных средств. Аналитики "РЭНД" с удивлением писали, что в отличие от других технологий фотография практически не получила развития в ходе Второй мировой войны. Осознавая ограниченность возможностей, астроном Лайман Спитцер, консультировавший "РЭНД", предложил на начальном этапе использовать разведывательные спутники для наблюдения за вражескими флотилиями, поскольку по сравнению с наземными объектами они заметно выделяются на фоне поверхности.

Другой серьезной проблемой стало получение информации с разведывательного спутника. Телевизионные системы были столь же далеки от совершенства, поэтому в любом случае предполагалось использовать фотоаппараты. И тут напрашивались два варианта: полученные кадры можно проявлять прямо на орбите, считывая затем построчно телекамерой, а можно отснятую пленку сбросить в защищенном контейнере на землю и обработать в лаборатории. В 1950-е годы уже существовала технология, которая позволяла проявлять пленку непосредственно на борту спутника, — ее придумал Эдвин Лэнд, изобретатель камеры "Поляроид" ("Polaroid"), который считался еще и крупнейшим специалистом по фоторазведке. Его вариант совмещения фотоаппарата и телекамеры был реализован американскими и советскими конструкторами в начале 1960-х годов при изучении других планет: в частности, советский фототелевизионный комплекс "Енисей", установленный на станции "Луна-3", впервые в истории сфотографировал невидимую сторону Луны и по радиоканалу передал полученные изображения на Землю. Однако исторически сложилось так, что в разведке нашел применение второй вариант — передача отснятых фотоматериалов в спускаемой капсуле.

Шестнадцатого марта 1955 года, за четыре месяца до заявления президента Дуайта Эйзенхауэра о намерении США запустить научный искусственный спутник в течение Международного геофизического года, ВВС США при финансовой поддержке ЦРУ объявили конкурс предложений по созданию "Стратегической спутниковой системы" для получения детальных изображений земной поверхности. Анализ показал, что ключевые аспекты разработки спутника-шпиона во многом совпадают с этапами конструирования пилотируемых космических кораблей. По идее напрашивалась унификация — только вот кораблями занимались не ВВС, а гражданское агентство НАСА. В результате американские космические суда и разведывательные спутники в отличие от советских аналогов создавались разными подрядчиками и не имеют ничего общего друг с другом.

В 1956 году в Центре авиационных разработок имени Райта на авиабазе Райт-Паттерсон в Дейтоне над проектом разведывательного спутника, который теперь назывался "WS-117L" ("Weapons System 117L"), трудилась группа офицеров ВВС во главе с подполковником Биллом Кингом. Финансирование программы оставляло желать лучшего, и команда долго не могла сдвинуться с мертвой точки. Отношение к ней изменилось кардинальным образом в октябре 1957 года, после того как Советский Союз запустил "Спутник-1". Командование ВВС отбросило последние сомнения и сделало программу "WS-117L" приоритетной. Было решено разрабатывать фототелевизионный разведчик "Sentry" ("Часовой"), предложенный корпорацией "Локхид" ("Lockheed Corporation"). На этом космическом аппарате собирались установить фототелевизионную камеру с пленкой, проявляемой на борту. Но такой технически сложный проект мог быть реализован не ранее 1960 года, посему приняли решение на первом этапе быстро создать малый спутник с фотопленкой, которую можно было бы передавать в спускаемой капсуле.

Президент Дуайт Эйзенхауэр утвердил новую спутниковую программу в феврале 1958 года и распорядился, чтобы она разрабатывалась тайно: лишь несколько человек должны были знать, что такой проект вообще существует. Программой заведовало ЦРУ, которое из своих фондов оплачивало создание космической камеры и орбитального аппарата; ВВС отвечали за ракету-носитель и материально-техническое обеспечение. Во главе проекта встал сотрудник ЦРУ Ричард Бисселл, имевший большой авторитет как руководитель разработки высотного самолета-разведчика "U-2". Интересная историческая деталь: когда в марте 1958 года Бисселл обсуждал технические требования к спутнику, подчиненный ему офицер-секретчик вел запись на пишущей машинке "Smith-Согопа". В какой-то момент Бисселлу потребовалось дать название для программы по разработке спутника, и секретчик, глядя на машинку перед собой, предложил: "Согопа". Правда, это название, как и большинство кодовых имен разведывательных спутников, обычно писалось заглавными буквами: "CORONA" ("КОРОНА").

Тогда же в проект было внесено важное изменение. Изначально "CORONA" представлялась конструкторам в виде фотокамеры внутри маленького вращающегося спутника. Однако вскоре Бисселл узнал о необычной разработке сотрудников молодой компании "Итек" ("Itek") — их панорамная камера качалась взад и вперед, создавая изображение на длинной полосе пленки с высоким разрешением. Но такое устройство требовало стабильной платформы. Анализ показал, что верхняя ракетная ступень "RM-81 Agena" ("РМ-81 Агена"), которую корпорация "Локхид" конструировала в интересах проекта "WS-117L", достаточно стабильна для того, чтобы нести эту мощную камеру, а экспонированную пленку можно было сразу направлять на приемную катушку в возвращаемой капсуле. Ричард Бисселл решил, что такое решение лучше подходит для разведывательного спутника, и выдал "Itek" контракт на разработку их варианта камеры.

Космический аппарат "CORONA" рассматривался в то время в качестве промежуточного. ЦРУ собиралось построить двадцать экземпляров и запускать их с интервалом около месяца с начала 1959 года. Предполагалось, что к моменту, когда все они слетают на орбиту, появится более крупный и сложный спутник проекта ВВС, который получил имя "Samos" ("Самос"). Но вскоре приоритеты поменялись. Первый испытательный запуск спутника "CORONA" без камеры на борту состоялся в феврале 1959 года с авиабазы Ванденберг на побережье Калифорнии. Но оказался неудачным. Второй и третий — тоже. При четвертом запуске аппарат нёс разведывательную камеру, однако так и не вышел на орбиту. Возникали и другие технические проблемы. К примеру, в вакууме пленка сохла и разрушалась, и инженерам фирмы "Кодак" срочно пришлось разрабатывать новую. К лету 1960 года "CORONA" потерпела двенадцать неудач подряд! Возникли опасения, что программа будет закрыта, но президент Дуайт Эйзенхауэр считал ее очень важной для национальной безопасности и продолжил финансирование.

"CORONA" была настолько секретна, что ее руководители придумали "легенду", скрывающую истинную суть проекта. Поскольку запускать ракеты с базы Ванденберг так, чтобы никто не заметил, в принципе невозможно, прессе было заявлено, что проходят испытания биоспутника "Discoverer" ("Первооткрыватель"), в ходе которых на орбиту будут запускаться мыши и небольшие обезьяны. "Discoverer" имел возвращаемый аппарат, который обгорал в высших слоях атмосферы; затем отстреливался теплозащитный экран и оставался округлый контейнер, называемый "ведром", который спускался в океан на парашюте. Когда "ведро" уже плавало в океане к северо-западу от Гавайев, над ним пролетал транспортный самолет ВВС, который тянул за собой трос, удерживаемый двумя длинными шестами. Трос был усажен крючками, и один или несколько из них должны были зацепить и прочно держать стропы парашюта. Затем экипаж самолета втягивал трос вместе с "ведром". Услышав о такой схеме возвращения капсулы впервые, представители ВВС заявили, что это безумие. Но практика показала, что для опытного пилота достаточно просто даже пролететь над спускающейся на парашюте капсулой и захватить ее. Труднее было заставить космический аппарат разделиться так, чтобы "ведро" попало в расчетное место.

Успех к программе пришел 10 августа 1960 года со спутником "Discoverer-13". Из-за многочисленных аварий в начале программы разработчики подстраховались, и на этом аппарате не было камеры. Тем не менее он отработал успешно — "ведро" отыскали и подобрали корабли ВМС. Поскольку это был первый в истории человечества искусственный объект, возвращенный из космоса, американцы поспешили зафиксировать приоритет: капсула была продемонстрирована на открытой пресс-конференции в Вашингтоне в качестве доказательства успеха США в космической гонке.

Восемнадцатого августа на орбиту был запущен "Discoverer-14". Его миссия имела кодовое обозначение "9009". На спутнике уже была установлена камера с разрешением 7,5 м, и он фотографировал Советский Союз. Снимки получились посредственными, но выявили множество русских военных объектов на обширной территории, о существовании которых руководители американской разведки даже не подозревали. Символическое совпадение: 19 августа, когда капсула "Discoverer-14" с фотоснимками советской территории вернулась на Землю, завершился суд над летчиком Фрэнсисом Пауэрсом, разведывательный самолет которого был сбит над СССР в мае 1960 года. С этого момента полеты "U-2" над странами за железным занавесом были прекращены — им на смену пришли спутники, которые были недосягаемы для средств советской ПВО.

Программа "CORONA" на много лет стала основным инструментом американской разведки. Надежность оборудования поначалу ужасала: только 25 % запущенных спутников выполнили задачу в 1960 году, 50 % — в 1961 году и 75 % — в 1962 году. К тому моменту "легенда" ЦРУ перестала работать и была отброшена за ненадобностью. Последний запуск под фальшивым названием состоялся 26 февраля 1962 года ("Discoverer-38"). Даже профанам стало очевидно, что на орбиту летают спутники-шпионы, и президент Джон Ф. Кеннеди опустил плотную завесу секретности над всей военной космической программой США.

КОСМИЧЕСКИЕ СОГЛЯДАТАИ


Параллельно с запусками спутников программы "CORONA" продолжал активно развиваться проект "Samos". К лету 1960 года он обрел три главных направления: фототелевизионные спутники "Е-1", "Е-2" и возвращаемый аппарат "Е-5". "Samos Е-1" был экипирован камерой низкого разрешения, предназначенной для демонстрации возможностей выбранной технологии. "Samos Е-2" имел камеру более высокого разрешения и претендовал на звание серийного рабочего спутника. "Samos Е-5" содержал увеличенный вариант базовой камеры "CORONA", которая помещалась внутри большой герметичной возвращаемой капсулы. Интересно, что проектировщики "Samos Е-5" надеялись использовать эту капсулу в качестве прототипа пилотируемого космического корабля — в таком случае ВВС обрели бы свою орбитальную транспортную систему, независимую от НАСА.

В процессе работ над "Samos" выяснилось, что "Е-2" сможет делать в день всего несколько десятков снимков из-за того, что на передачу каждого изображения по радиоканалу требовалось несколько минут, а спутник быстро уходил из зоны видимости наземной станции. В итоге варианты проекта "Е-1" и "Е-2" после трех испытательных запусков были закрыты. Вместо них были утверждены два спутника, которые, подобно "CORONA", использовали возвращаемые капсулы: "Samos Е-6" и "GAMBIT" ("ГАМБИТ"). Первый из них в серию не пошел после пяти неудачных стартов в 1962 году. Что касается спутника "Samos Е-5", то он запускался в начале 1960-х годов три раза, но ни одно из испытаний не было признано успешным. В связи с чем и это направление в развитии проекта было остановлено.

К тому моменту совершенствующиеся разведывательные аппараты программы "CORONA" несли намного больше пленки, а получаемые фотографии были лучшего качества. "CORONA", которая считалась временной, надолго обрела статус постоянной. Первые модели новых спутников, продолживших линейку "Discoverer", получили названия "КН-1", "КН-2", "КН-3" и "КН-4" (от "KEYHOLE" — "замочная скважина") в зависимости от формата используемой пленки. Каждый снимок спутников "CORONA" занимал 70 мм в ширину и 1 м в длину, покрывая площадь 19,6 х 267 км. Сначала самые малые объекты, которые можно было обнаружить на фотоснимках, достигали размера 10 м, но к 1963 году показатель был улучшен до 4 м, а к 1968 году — до 2 м.

Впрочем, невзирая на улучшения, "CORONA" оставалась поисковой системой, то есть ее применяли лишь для обнаружения и идентификации объектов, а для получения их технических характеристик требовалась дополнительная информация. Проблему был призван решить аппарат проекта "GAMBIT", который нёс мощный телескоп, использующий зеркало для фокусирования изображения на небольшую полоску пленки. При этом другое зеркало смотрело вбок и отражало в камеру земную поверхность. По мере того как спутник двигался над Землей, изображение двигалось сквозь камеру. Пленка же протягивалась мимо небольшой щели стой же самой скоростью, с какой двигалось изображение. Такая стрип-камера ("strip camera") давала фотографии очень высокого качества, которые можно было использовать уже и для получения технических данных найденных объектов. Первые снимки спутников "GAMBIT" показывали объекты размером 1,1 м, а еще через несколько лет удавалось получать фотографии, выявляющие объекты диметром 0,6 м. Зеркало, отражающее изображение, могло также слегка двигаться, чтобы изменить угол обзора и получить стереоснимки, а сам спутник можно было наклонить, чтобы навести на цели, которые находятся в стороне от движения.

Программу "GAMBIT" возглавляли полковники Квентин Рип и Билл Кинг — наиболее опытные руководители космических проектов ВВС. Камеру производила компания "Кодак", а сам космический аппарат — "Дженерал электрик". Спутник запускался ракетой "Atlas", которая использовала ту же самую ракетную ступень "Agena", что и "CORONA". Первый "GAMBIT", известный как модель "КН-7", успешно стартовал 12 июля 1963 года. Затем последовала серия испытаний с целью совершенствования нового разведывательного аппарата. Понятно, что за более высокое разрешение приходится платить: камера "КН-7" могла фотографировать лишь небольшие области Земли. Посему был принят следующий порядок: "CORONA" выявляла интересные объекты, и "GAMBIT" снимал самые важные из них — например, шахты межконтинентальных баллистических ракет.

К середине 1960-х годов США запускали в среднем по одному спутнику "CORONA" и одному спутнику "GAMBIT" в месяц. Каждый аппарат работал примерно четверо суток, прежде чем отстрелить возвращаемую капсулу, в которой пленки доставлялись на Землю. К тому моменту в программе "CORONA" появилась модель "КН-4А" со вторым возвращаемым модулем, что удвоило возможности. Последнее изделие программы "CORONA" было известно как "КН-4В", и до 1972 года включительно запустили 17 таких спутников, после чего они были окончательно списаны.

Совершенствовались и разработки проекта "GAMBIT". К 1967 году аппараты "КН-7" заменила модель "КН-8". Спутник имел две возвращаемые капсулы и более мощную камеру, которая могла фотографировать объекты размером даже с детский мяч (от 6 до 9 см)! Спутники проекта "GAMBIT" продолжали летать до середины 1980-х и получали снимки земной поверхности высочайшего качества, которое не смог превзойти ни один из когда-либо летавших небесных фоторазведчиков.

В 1963 году, после того как новым начальником Научно-технического директората ЦРУ стал Альберт Уилон, это управление инициировало несколько независимых программ спутниковой разведки. Одна из них первоначально была названа "FULCRUM" ("ФУЛКРУМ"), а позднее ее переименовали в "КН-9" или "HEXAGON" ("ГЕКСАГОН" — "шестиугольник"). Аппарат "КН-9" был массивным, размером с автобус, оснащался двумя мощными камерами, а также четырьмя или пятью возвращаемыми аппаратами и требовал для запуска на орбиту мощной ракеты-носителя "Titan III". Несмотря на техническую сложность, "КН-9" достиг успеха уже в самом первом полете в июле 1971 года. При этом он делал фотографии огромных площадей и с разрешением около 0,2 м. До середины 1980-х годов было запущено двадцать спутников "HEXAGON". Каждый из них, в отличие от "CORONA" и "GAMBIT" с их коротким временем жизни, оставался на орбите несколько месяцев, а в конечном итоге срок работы моделей достиг 275 суток.

В конце 1970-х на смену фоторазведчикам стали приходить спутники с электронно-оптическими системами типа "КН-11", и в конечном итоге они вытеснили своих предшественников. Однако вклад программ "CORONA", "GAMBIT" и "HEXAGON" в геополитику трудно переоценить. Благодаря им американское правительство получило достоверные сведения, что Советский Союз значительно уступает США по ракетно-ядерному потенциалу. Такая информация позволила осадить наиболее агрессивных "ястребов" в военнополитическом руководстве, требовавших ускорить гонку вооружений и даже нанести превентивный массированный удар по СССР. Истерию сменила дипломатия, что, несомненно, способствовало разрядке в международных отношениях.

КОРАБЛИ-СПУТНИКИ "ВОСТОК"


Несмотря на предпринятые меры по сохранению тайны, советское правительство довольно быстро узнало о том, что именно скрывается под обликом невинного биоспутника "Discoverer". И реагировало в характерном для него стиле: глава государства Никита Хрущев открыто заявил, что эти шпионские агрегаты постигнет участь самолета-разведчика "U-2", сбитого 1 мая 1960 года. В дальнейшем советские дипломаты настойчиво требовали у Организации Объединенных Наций запретить наблюдение из космоса. Учитывая, что к спутникам-шпионам причислялись даже американские телевизионные метеоспутники "TIROS" ("Television and Infra-Red Observation Satellite"), передававшие грубые изображения облачного покрова, у американского правительства возникали опасения, что СССР будет добиваться всеобщего запрета на космические полеты. Советская позиция кардинально изменилась только в 1963 году — после создания собственных орбитальных аппаратов-разведчиков. Но этому предшествовала длинная история, которая до последнего времени оставалась государственной тайной — прежде всего потому, что бросала тень на триумфальные полеты первых советских космонавтов.

В 1957 году, еще до запуска "ПС-1", в ОКБ-1 Сергея Королева начались активные исследования по вопросу создания советского спутника-фоторазведчика. Непосредственно этим проектом занимался сектор Евгения Рязанова. В первоначальных вариантах компоновочная схема космического аппарата состояла из приборного отсека и возвращаемой капсулы. В первом размещались фотоаппаратура, специальные радиоприборы и основные служебные системы. Возвращаемая капсула имела коническую форму, в ней находились кассеты с фотопленкой и оборудование, необходимое для обеспечения ее поиска после приземления. Кроме того, капсула была снабжена тормозной двигательной установкой, которая приводила ее с орбиты в заданный район. В процессе проектирования рассматривались варианты космического аппарата различной размерности, массой от 1,5 до 4,5 т.

В то же самое время в бюро Королева разрабатывался пилотируемый космический корабль "Объект Д-2". Проект вел пришедший в конце 1957 года из НИИ-4 талантливый конструктор Константин Феоктистов. Именно он предложил сделать корабль из двух разделяемых на орбите частей: приборного отсека и шарообразного спускаемого аппарата, в котором должен был разместиться будущий космонавт. В середине августа 1958 года группа Феоктистова выпустила отчет под названием "Материалы предварительной проработки вопроса о создании спутника Земли с человеком на борту". В нем указывалось, что с помощью трехступенчатой ракеты-носителя на орбиту можно вывести корабль массой до 5,5 т.

Пятнадцатого сентября 1958 года Сергей Королев подписал окончательный отчет по кораблю-спутнику, а на следующий день направил письма в адрес Академии наук СССР, руководителей ракетной отрасли и совета главных конструкторов с уведомлением о завершении исследований, позволяющих приступить к разработке "пилотируемого спутника Земли". На совете главных конструкторов, состоявшемся в ноябре, были заслушаны доклады о трех проектах: автоматического спутника-фоторазведчика, ракетного аппарата для полета человека по баллистической траектории и пилотируемого орбитального устройства. После обсуждения из двух последних проектов был выбран именно пилотируемый орбитальный. Ему же конструкторы дали наибольший приоритет по сравнению с фоторазведчиком, хотя Министерство обороны настаивало на обратном.

Чтобы ускорить процесс подготовки чертежей, Сергей Королев приказал расформировать группы, трудившиеся в ОКБ-1 над различными системами корабля, и объединить специалистов в новообразованном секторе, который возглавил Константин Феоктистов. Ведущим конструктором корабля, получившего красивое и многозначное название "Восток", стал Олег Ивановский, до того участвовавший в создании первых спутников. Работа над проектом требовала широкой кооперации с привлечением смежников. Ведь для пилотируемого космического полета нужно было сконструировать и систему жизнеобеспечения, и модуль голосовой связи, и телевизионный комплекс, и пульт ручного управления, и парашюты, и многое другое. Инициативы одного бюро тут явно недоставало — необходимо было получить правительственное постановление. Поэтому Королеву на новом этапе требовалась поддержка не только соратников по совету главных конструкторов и членов Академии наук, но и высших военных, от которых напрямую зависело финансирование перспективных проектов. И тут Королев проявил политическую гибкость — в начале 1959 года он предложил унифицировать системы пилотируемого корабля и спутника-фоторазведчика. На таком аппарате предлагалось установить сложное и дорогое съемочное оборудование, которое хотелось использовать многократно. Напрашивался вариант размещения фотоустройства в спускаемом аппарате вместо пилота, чтобы оно возвращалось на Землю вместе с отснятыми пленками. Разумеется, это требовало полной автоматизации корабля, что Королева вполне устраивало, — в пилотируемых полетах он хотел свести влияние человеческого фактора к минимуму. Фоторазведчик был принят в разработку под названием "Восток-2". Во избежание путаницы позднее его переименовали в "Зенит-2".

Тем не менее военные требовали, чтобы работа над фоторазведчиком была приоритетной, ведь пилотируемый полет не отвечал их задачам. В проекте постановления правительства, который обсуждался в феврале 1959 года, фигурировал только такой космический аппарат. Тогда Сергей Королев через Мстислава Келдыша добился включения в текст семи слов: "…а также спутника, предназначенного для полета человека". Двадцать второго мая 1959 года Постановлением ЦК КПСС и Совета Министров № 569–264 "О создании объектов "Восток" для осуществления полета человека в космос и других целей" работы над пилотируемым кораблем и спутником фоторазведки были наконец-то узаконены.

Космический аппарат "Восток" был кораблем-спутником (именно так его называли в советской прессе), то есть в принципе не мог менять высоту и наклонение орбиты. Эти параметры задавались запуском и радиоуправлением на этапе выведения. Все эволюции корабля сводились к одному, но очень важному маневру: торможению в космосе и снижению в атмосфере. Для осуществления этого маневра в приборном отсеке размещалась тормозная двигательная установка, которая должна была сработать один раз, но безотказно.

Для ускорения отработки систем корабля "Восток" его проект был разделен на три стадии согласно заводской индексации: "1КП", "1К", "ЗК". Простейший корабль "1КП" был демонстратором технологий и предназначался для отработки систем ориентации и управления. С помощью "1К" предполагалось испытать системы жизнеобеспечения и фотооборудование "Зенита-2". Корабль "ЗК" должен был стать штатным для полета человека. Индекс "2К" зарезервировали за серийным фоторазведчиком "Восгок-2" ("Зенит-2"). Все эти космические аппараты, за исключением пилотируемого, снабдили системой аварийного подрыва объекта (АПО), которая должна была уничтожить корабль, если возникала угроза его попадания в руки "потенциального противника".

По инициативе Главного разведывательного управления Генерального штаба 10 декабря 1959 года было выпущено еще одно постановление, предусматривающее раздельную разработку спутников для решения задач фото- и радиоразведки, навигации и метеорологии.

Ведущим разработчиком фотоаппаратуры для будущих агрегатов был определен Красногорский оптикомеханический завод, имевший большой опыт по созданию оборудования для аэрофотосъемки. Первый космический фотоаппарат, разработанный специалистами завода, получил название "Фтор", закрепившееся в последующие годы. В ходе проектирования камеры конструкторами космического корабля был выдвинут ряд жестких технических требований по обеспечению герметичности спускаемого устройства без искажения кадра. Одним из самых трудных при реализации оказалось требование под держания температуры с отклонением не более чем на 1 °C: от незначительной разницы температур на стеклах иллюминатора изменялась их кривизна, что для длиннофокусного объектива приводило к искажению получаемого изображения. Не менее сложным было обеспечить сопряжение фотооборудования с бортовым программно-временным устройством "Гранит" — проект предусматривал управление по командам с Земли набором светофильтров, экспозицией, выбором координат, числом кадров, началом и концом съемки.

Одно из важнейших отличий фоторазведчика "Зенит-2" от пилотируемого корабля "Восток" — необходимость поддерживать точную трехосную ориентацию на всем протяжении полета. Если корабль перед началом схода с орбиты можно было сориентировать вручную или автоматически по Солнцу с помощью фотоэлектрического датчика "Гриф", то спутник фоторазведки нуждался в устройстве, которое могло бы работать при любой освещенности и точно определять положение аппарата в системе орбитальных координат: отклонение от заданной ориентации более чем на один градус резко снижало качество изображения. Таким устройством стала инфракрасная вертикаль (ИКВ), созданная в Центральном конструкторском бюро "Геофизика" для ориентации научных спутников. Прибор различал границу между теплой Землей по всей ее окружности и холодным космосом. Инфракрасная вертикаль считалась надежной, поскольку с успехом прошла натурные испытания на геофизических ракетах "Р-5А" в августе-сентябре 1958 года. В ходе запусков первых кораблей "1КП" и "1К" предполагалось опробовать в том числе и ее работу.

Корабль "1КП" довольно заметно отличался от конечного варианта "Востока". На нем не было теплозащиты и систем жизнеобеспечения. Зато на нем установили блок солнечных батарей и новую коротковолновую радиостанцию "Сигнал". Чтобы компенсировать недостающую массу, на борт заложили тонну железных брусков. Пятнадцатого мая 1960 года с полигона Тюратам стартовала ракета-носитель "Р-7А" с дополнительной ступенью "Е". Она успешно вывела "1КП" на орбиту. Аппарат получил официальное название "Первый космический корабль-спутник". Через четыре дня по сигналу с Земли была дана команда на включение тормозной двигательной установки, однако инфракрасная вертикаль подвела: вместо того чтобы затормозить, корабль разогнался и поднялся на более высокую орбиту, на которой оставался до 1965 года. Сбой не обескуражил конструкторов — они были уверены, что справятся с проблемой.

Четвертого июня 1960 года вышло Постановление ЦК КПСС и Совета Министров СССР "О плане освоения космического пространства на 1960-й и первую половину 1961 года", в котором устанавливались сроки запусков кораблей-спутников. В мае 1960 года на орбиту должны были отправиться два "1КП"; до августа 1960 года — три "1К"; в период с сентября по декабрь 1960 года — два "ЗК" с полноценной системой жизнеобеспечения.

Поскольку американцы всерьез нацелились взять приоритет в области полета в космос первого человека, времени было в обрез. Конструкторы ОКБ-1 решили не повторять испытания "ПСП", а сразу готовить к полету "1К". Новый корабль отличался от предыдущего наличием теплозащиты и катапультируемого контейнера с подопытными животными, который создавался как один из вариантов капсулы для будущих полетов человека. Поскольку на этот раз спускаемый аппарат должен был вернуться на Землю, его снабдили парашютной системой. Парашют выпускался по сигналу барометрических датчиков на высоте порядка 10 км, а после снижения до высоты 7–8 км отстреливалась крышка люка и катапультировался контейнер с животными.

Двадцать восьмого июля 1960 года с полигона Тюратам стартовала ракета "Р-7А" с кораблем "1К" № 1. На борту находились подопытные собаки Лисичка и Чайка. Однако на 24-й секунде полета из-за возникших высокочастотных колебаний взорвалась камера сгорания блока "Г". Еще через десять секунд ракета развалилась, упав на территории полигона. Спускаемый аппарат разбился при ударе о землю, собаки погибли. Подлинную причину колебаний так и не выяснили, списав неудачу на отступление от технологических норм. Страшная гибель собак подстегнула конструкторов к созданию надежной системы аварийного спасения (САС) на этапе выведения. В этой разработке принял участие сам Сергей Королев, весьма озабоченный большим количеством отказов ракет на первых минутах полета.

К следующему запуску готовились с особой тщательностью. Девятнадцатого августа 1960 года успешно стартовала очередная ракета-носитель "Р-7А", выведшая на орбиту корабль "1К" № 2, получивший официальное название "Второй космический корабль-спутник". На его борту находились собаки Белка и Стрелка. Помимо них там же разместили и другие биологические грузы: крыс, мышей, насекомых, растения, грибы, пакеты с семенами кукурузы, пшеницы и гороха. Довольно большой объем заняли научные приборы для исследования космических лучей и телевизионная система "Селигер" с двумя передающими камерами, разработанная ленинградскими инженерами из НИИ-380. Система "Селигер" должна была не только передавать изображение находящихся в кабине собак (а впоследствии — космонавта) в реальном времени, но и послужить прототипом более совершенного комплекса "Байкал", который мог бы считывать построчно снимки, сделанные фотоаппаратом будущего орбитального разведчика. Суточный полет двух "звездных" собак прошел почти идеально, только перед посадкой выяснилось, что опять отказала инфракрасная вертикаль. Чтобы избежать повторения инцидента с первым кораблем-спутником, было решено сажать второй с помощью солнечной системы ориентации. Корабль с собаками приземлился благополучно, отклонившись от расчетного места всего лишь на 10 км. Триумф не заставил себя ждать: советские конструкторы в очередной раз продемонстрировали миру свое превосходство над заокеанскими конкурентами.

Вдохновленный успешным полетом второго корабля-спутника, совет главных конструкторов назначил запуск пилотируемого корабля на декабрь 1960 года. В правительстве поддержали это решение: 11 октября 1960 года вышло Постановление ЦК КПСС и Совета Министров, в котором предписывалось "осуществить подготовку и запуск космического корабля "Восток" с человеком на борту в декабре 1960 года и считать это задачей особой важности". Таким образом, временно статус проекта фоторазведчика "Зенит-2" в глазах руководства снизился по сравнению с возможностью запустить на орбиту первого космонавта в истории человечества. Однако за успехом последовала длинная череда неудач. Используя астрономическое "окно", ракетчики Тюратама дважды попытались отправить автоматическую станцию к Марсу, но оба раза старты завершились авариями на этапе выведения. А 24 октября 1960 года на полигоне взорвалась межконтинентальная баллистическая ракета "Р-16" конструкции бюро Михаила Янгеля. В чудовищной катастрофе погибли девяносто два человека, более пятидесяти получили ранения и ожоги. Траурные мероприятия, расследование причин катастрофы и ликвидация ее последствий заняли значительное время — лишь в начале декабря команда Сергея Королева смогла приступить к запускам новых космических кораблей.

Возобновление испытаний обернулось новыми проблемами. Первого декабря 1960 года ракета "Р-7А" вывела на орбиту корабль "1К" № 5, получивший в прессе название "Третий космический корабль-спутник", с собаками Пчелкой и Мушкой на борту. Весь мир с большим интересом следил за космическим путешествием дворняг. В суточном полете корабль вел себя нормально, но в ходе снижения из-за технической неисправности была нарушена расчетная траектория, и спускаемый аппарат уничтожила система аварийного подрыва.

Старт корабля "1К" № 6 состоялся через три недели — 22 декабря 1960 года. Пассажирами были собаки Жемчужная и Жулька, мыши, крысы и прочая мелкая живность. Но корабль опять же из-за технического сбоя на орбиту не вышел. Зато отлично сработала новая система аварийного спасения — спускаемый аппарат отделился от корабля и приземлился в 60 км от поселка Тура в районе реки Нижняя Тунгуска. Его удалось отыскать и эвакуировать.

Несмотря на очевидные проблемы, Сергей Королев принял решение перейти к следующему этапу — полету кораблей-спутников "ЗКА" (буква "А" появилась в заводском индексе после того, как с целью экономии времени конструкторы заменили катапультируемый контейнер в спускаемом аппарате на кресло). "ЗКА" был уже почти точной копией "Востока", на котором предстояло лететь космонавту, однако вместо научного оборудования на нем устанавливалась фотоаппаратура "Фтор", предназначенная для разведывательного спутника "Зенит-2". Можно смело утверждать, что история советской спутниковой разведки началась именно в период испытательных запусков, предшествовавших полету Юрия Гагарина.

Корабль "ЗКА" № 1, получивший наименование "Четвертый космический корабль-спутник", стартовал 9 марта 1961 года. На борту находилась собака Чернушка, а в катапультируемое кресло посадили облаченный в скафандр манекен, прозванный "Иваном Ивановичем"; в его грудной клетке разместили морских свинок и мышей. Хотя полет корабля продолжался всего один виток, конструкторам удалось опробовать "Фтор", в результате чего получилось несколько фотоснимков аэродрома со стоящими на нем самолетами. Само путешествие прошло хорошо, только по непонятной причине спускаемый аппарат приземлился со значительным перелетом — на 412 км.

Корабль "ЗКА" № 2 с собакой Звездочкой — "Пятый космический корабль-спутник" — вышел на орбиту 25 марта 1961 года. И он тоже приземлился с перелетом на 660 км! Зато система "Фтор" сделала прекрасный набор снимков заданных районов Африки и Турции: в частности, хорошо получились турецкий город Александретта и бетонная полоса аэродрома рядом с ним. К удивлению военных, фотокамеры зафиксировали и несколько "летающих тарелок". Генерал-лейтенант авиации Николай Каманин писал по этому поводу в дневнике: "По форме это не тарелки, а рюмки или вазы, поставленные одна на другую. Очертания этих красивых и несколько фантастических фигур очень четкие, я бы сказал, даже резкие. Не верится, что это оптические "фокусы" в атмосфере; "тарелочки" воспринимаются как реальные предметы — так и хочется дотронуться до них рукой…"

Сергея Королева беспокоили перелеты спускаемых аппаратов, которые никто не мог объяснить, но, с другой стороны, оба космических рейса завершились благополучно, и подопытная живность нормально перенесла их, — можно было рискнуть. Двадцать девятого марта Государственная комиссия дала добро на осуществление пилотируемого полета.

Дальнейшее хорошо известно: 12 апреля 1961 года старший лейтенант Юрий Алексеевич Гагарин совершил одновитковой полет вокруг Земли, войдя в историю как первый человек, побывавший в космосе. Впоследствии выяснили и причину перелетов кораблей "ЗКА" — оказалось, что всему виной монтажная ошибка: сигнал на разделение отсеков корабля поступал на секунду позже, чем пироножи разрубали соединяющие кабели: в итоге корабли входили в атмосферу целиком, и отсеки разделялись лишь после перегорания кабелей под воздействием раскаленного воздуха.

Разумеется, в пилотируемом полете на корабле не было аппаратуры "Фтор". Более того, из-за перегруза "Востока" пришлось избавиться от некоторых "лишних" предметов, в число которых попала репортажная кинокамера "Конвас". Хотя все космонавты первого набора учились работать с ней, чтобы осуществлять съемку с орбиты, первым ею воспользовался Герман Титов на "Востоке-2". Юрию Гагарину оставалось только запомнить как можно больше и постараться подробно изложить все, что он видел на орбите. Его впечатления были очень важны как для конструкторов корабля, так и для военных заказчиков, пытавшихся уже тогда оценить разведывательный потенциал космических систем. Тринадцатого апреля 1961 года в своем трехчасовом докладе перед Государственной комиссией старший лейтенант Гагарин, получивший после полета звание майора, сообщил, что различать детали земной поверхности с орбиты можно, но без специального оборудования трудно их идентифицировать.

Процитирую красноречивый фрагмент из этого исторического доклада, три десятилетия остававшегося совершенно секретным: "Вопрос. Как вы прикидываете, какие минимальные размеры предметов вы надежно можете различить своим глазом без прибора, без фотографий — смотришь и видишь: вот дорога идет, видно ее, а тропинку не видно; идет поезд, видно, а автомобиль, например, не видно?

Ответ. Ну, поездов я не видел, автомобилей тоже. Но вот реки и притоки рек видно. Обычные пашни, они видны как квадраты, вспаханные или невспаханные. Это видно было с высоты, когда работала третья ступень и конец третьей ступени.

Вопрос. Вот вы летите над городом — можно нарисовать схему улиц?

Ответ. Над городами я не пролетал, и таких, наверное, городов не было. Мне кажется, что предметы размером метров в сто можно наблюдать. Вот острова, потом притоки этих рек больших, они, по-моему, не такие широкие, эти притоки, а их видно хорошо".

Задача оценить возможности наблюдения деталей земной поверхности с орбиты стояла и перед Германом Титовым, который 6 августа 1961 года на корабле-спутнике "Восток-2" отправился в суточный космический рейс. Кроме того, в ходе полета он мог пользоваться камерой "Конвас" с трехсотметровым запасом цветной пленки и оптической системой "Визир" с трех- и пятикратным увеличением. Съемку поверхности Титов провел на первом витке, а после тринадцатого пытался наблюдать наземные объекты через "Визир". Его работу сильно затрудняла болезнь укачивания (кинетоз), что впоследствии вызвало серьезную дискуссию среди ученых, которые начали сомневаться, способен ли человек долго находиться в невесомости без вредных для организма последствий. Так или иначе, но теперь задача создания спутника фоторазведки стала актуальной как никогда.

"ЗЕНИТ" В ЗЕНИТЕ


Проект корабля-спутника "2К" ("Зенит-2") вела в ОКБ-1 группа Павла Цыбина; ведущим конструктором был назначен Борис Рублев. Подготовкой документации занимался специализированный отдел 29, который возглавил Евгений Рязанов. Технические требования к "2К" оказались куда жестче, чем к кораблю "Восток": конструкторы должны были обеспечить строгий температурный режим, трехосную ориентацию на всем протяжении восьмисуточного полета, точную посадку спускаемого аппарата в расчетный район и, главное — надежную управляемость с Земли. Посему опыт работы над пилотируемым "Востоком" пригодился в проекте лишь отчасти.

Хотя фоторазведчик "Зенит-2" внешне напоминает "Восток", заметны и существенные различия, обусловленные необходимостью передавать на борт и получать с него на порядок больше информации. Именно этим объясняется отсутствие антенных устройств в передней части спускаемого аппарата, вместо которых на боковой поверхности приборного отсека установили антенны командной радиолинии. Специально для "2К" разрабатывались две программно-командные радиолинии: одна в НИИ-648, другая в НИИ-10. Сначала появилась разработка НИИ-648; она и стояла на первых аппаратах. Внутри различия с "Востоком" были еще более существенными. Вместо системы жизнеобеспечения, катапультируемого кресла и средств ручного управления были установлены разведывательная аппаратура, специальная телеметрическая система для передачи полученной информации и система управления бортовым комплексом.

Первоначально "Зениты" были оснащены комплексом "Фтор", состоявшим из фотоаппаратов "СА-20" и "СА-10", фототелевизионной аппаратуры "Байкал" и аппаратуры "Куст-12М" для радиоразведки. Однако после первых испытательных полетов стало ясно, что фототелевизионные устройства, которые должны были передавать снимки по радиоканалу, не соответствуют требованиям заказчика (нечто подобное произошло и у американцев). Их убрали, а освободившееся место использовали для расширения фотокомплекса: "Фтор-2Р" для поздних спутников "Зенит-2" включал уже три камеры "СА-20" и одну "СА-10". Комплект из трех длиннофокусных фотоаппаратов обеспечивал ширину полосы съемки в 180 км при высоте полета 200 км. Пленка состояла из 1500 кадров, то есть суммарная снимаемая площадь за время полета была равно 5,4 млн кв. км. Трехосную ориентацию спутника-разведчика поддерживал комплекс управления движением "Чайка", состоявший из инфракрасной вертикали, гироорбитанта и системы ионной ориентации по курсу. Для соблюдения режима секретности была установлена система аварийного подрыва объекта "АПО-2": в отличие от использовавшейся ранее она обладала более сложной "логикой", позволявшей с большой степенью уверенности определить, садится аппарат на своей или на чужой территории. Помимо основной аппаратуры на "Зенитах" иногда устанавливались научные приборы для проведения различных экспериментов (по метеорологии, регистрации космических частиц и тому подобные).

Из-за повышенной сложности электронных целей "Зенита-2" конструкторам пришлось разработать специальную процедуру монтажа и проверки. И все равно первый аппарат, стартовавший на орбиту 11 декабря 1961 года, был еще сырым и, вероятно, не сумел бы выполнить программу. Однако установить это не удалось: запуск сорвался из-за аварии ракеты-носителя "Р-7А" на участке работы третьей ступени (блока "Е"). Сам аппарат был ликвидирован системой АПО.

Пока дорабатывали третью ступень ракеты, конструкторам разведывательного корабля-спутника удалось решить большинство технических проблем. И следующий запуск, состоявшийся 26 апреля 1962 года, прошел успешно. В открытой печати аппарат получил официальное наименование "Космос-4". В ходе полета из-за стравливания воздуха из баллонов через клапан дренажа произошел отказ системы ориентации, и спускаемый аппарат был возвращен по прошествии всего трех суток. Хотя значительная часть полета "Космоса-4" проходила в неориентированном режиме, фотографирование все же проводилось и удалось получить несколько десятков неплохих снимков территории США. Сотрудники лаборатории Главного разведывательного управления даже пригласили Сергея Королева посмотреть на них. Остался доволен результатом и Никита Хрущев, который высказался в том смысле, что спутников фоторазведки надо делать больше и запускать чаще. Конструкторы могли вздохнуть с облегчением.

Следующий "Зенит-2" ("Космос-7") вышел на орбиту 28 июля 1962 года. Располагая накопленным опытом, его создатели опробовали различные режимы фотографирования: малыми сериями и протяженными трассами, при различной освещенности и разном положении Солнца. Хотя конструкторы сумели добиться результата, в два раза перекрывшего требования военных (реальное разрешение фотоаппаратуры "Фтор" составило 5–7 м против 10 м, заложенных в проекте), те захотели большего: поднять разрешающую способность до 3 м. Чтобы выйти на такой уровень, потребовалось улучшать качество пленки, фотоаппаратуры и дорабатывать систему ориентации "Чайка". В ОКБ-1 приступили к проекту спутника "4К" ("Зенит-4"), оснащенного фотокомплексом "Фтор-4" и корректирующей двигательной установкой.

Испытательные запуски "Зенитов-2" продолжались до 18 октября 1963 года. Надежность космического разведчика и его систем была доказана. Всего с декабря 1961 года было отправлено тринадцать "Зенитов-2". Из них десять выполнили свои задачи, три провалились по вине ракет. Приказом министра обороны 10 марта 1964 года "Зенит-2" вместе с ракетой-носителем и всем испытательным оборудованием был принят на вооружение Советской армии. Собственно, это был первый в СССР случай подключения сложного космического объекта к военному арсеналу.

В то же самое время бюро Сергея Королева, загруженное проектами пилотируемых кораблей и лунной программой, отказалось от работы над фоторазведчиками. Начиная с изделия № 14, серийное производство аппаратов "Зенит-2" было переведено в город Куйбышев (ныне — Самара). Сюда, в филиал № 3 ОКБ-1, возглавляемый Дмитрием Козловым, были переданы все материалы по фоторазведчику и ракетам-носителям, разработанным в ОКБ-1 на базе ракеты "Р-7".

В 1964 году там начались проектные работы по модернизации "Зенита-2". Новый аппарат получил обозначение "Зенит-2М", а после принятия на вооружение в 1970 году — собственное имя "Гектор". Комплекс "Фтор-2Р" был заменен на нем более совершенной системой "Фтор-2РЗ". Первый запуск нового аппарата состоялся 21 марта 1968 года с космодрома Байконур. За период с 1968 по 1979 год было произведено 69 успешных пусков спутников "Зенит-2М", и лишь один старт закончился аварией ракеты. Впоследствии филиал № 3 ОКБ-1 был переименован в Центральное специализированное конструкторское бюро (ЦСКБ), которое по сей день является ведущей организацией по созданию аппаратов оптического наблюдения в интересах военных и гражданских ведомств.




ГЛАВА 7

ПРОБЛЕМЫ СТАНЦИИ "МОЛ"


НОВЫЕ ГОРИЗОНТЫ РАЗВЕДКИ


Политические и военные руководители США прекрасно понимали, что у фоторазведывательных спутников с доставкой пленки имеется огромный недостаток — они работали настолько медленно, что исключалась какая-либо оперативность в получении стратегически важной информации. Пленка в возвращаемой капсуле спускалась в сотнях километров от берегов Гавайских островов, затем ее доставляли на Гавайи, оттуда — в Калифорнию и на предприятие "Кодак" в Рочестере (штат Нью-Йорк) для обработки. Пленку проявляли, размножали, а ее копии пересылали в Вашингтон. Транспортировка и проявка занимали до пяти дней! А поскольку спутник проводил еще несколько суток на орбите, то к моменту, когда аналитик в Вашингтоне мог взглянуть на фотоснимок, тот был недельной давности. Для большинства разведывательных задач, связанных с картографированием или определением стратегических объектов противника, такая задержка не создавала трудностей, однако во время кризисов возникали проблемы. К примеру, в период вторжения советских войск в Чехословакию в 1968 году спутник "CORONA" сделал прекрасные фотоснимки, которые показывали, что ввод войск вот-вот начнется, однако они не попали на Землю до того момента, когда вторжение уже произошло.

Все 1960-е и начало 1970-х годов конструкторы спутников и ЦРУ исследовали различные технологии обеспечения космической разведки в реальном времени. Однако все они оставались непригодны, поэтому не приходится удивляться, что возникла идея построить орбитальную станцию, на которой будут постоянно находиться астронавты, обученные работе с разведывательной информацией: они могли бы заметно сократить время получения данных, их анализа и принятия решения.

Исследовательские работы в области пилотируемых орбитальных станций американские конструкторы начались на заре 1960-х годов, еще до полетов первых астронавтов на кораблях "Mercury". Причем агентство НАСА занималось своим вариантом станции, а Министерство обороны — своим, и их интересы практически не пересекались. В 1962 году правительство президента Джона Ф. Кеннеди попыталось объединить эти усилия в строительстве Национальной космической станции, но оба ведомства оказались не готовы быстро реализовать столь амбициозную задачу. К апрелю 1963 года НАСА, загруженное разворачивающейся лунной программой "Saturn-Apollo", подготовило лишь общее описание нескольких вариантов проекта "MORL" ("Manned Orbital Research Laboratory" — "Пилотируемая орбитальная научно-исследовательская лаборатория"): рассматривались недорогая малая станция на основе конструкций пилотируемых кораблей "Gemini" и "Apollo", а также большая база для работы экипажей численностью от четырех до шести человек в течение года.

Развитию проекта орбитальной станции способствовало внезапное закрытие программы создания боевого космоплана "Dyna-Soar" ("Х-20"), которая была официально отменена 10 декабря 1963 года. В тот же день министр обороны Роберт Макнамара перенаправил фонды "Х-20" на новоиспеченный проект "MOL" ("Manned Orbiting Laboratory"), получивший кодовые обозначения "DORIAN" ("ДОРИАН") и "КН-10" ("КХ-10"). Вероятно, это было решение бывшего вице-президента Линдона Джонсона, который приступил к исполнению обязанностей президента США после убийства Джона Ф. Кеннеди. Хотя первые деньги на проект были выделены, всерьез за него взялись только через два года, когда он прошел все согласования и наконец-то получил постоянное финансирование из специального фонда Министерства обороны.

Однако НАСА не захотело сдаться без боя, ведь с появлением "MOL" инициатива переходила к военным, а те имели свое видение освоения космического пространства, в котором могло и не найтись места гражданскому агентству. Руководство НАСА выступило с критикой военной лаборатории, заявив, что она является единичным проектом, который не может иметь развития и не даст сколько-нибудь полезных данных по длительному пребыванию человека в условиях невесомости. Американские сенаторы поддержали агентство. В качестве альтернативы предлагался вышеупомянутый проект "MORL", который к тому моменту рассматривался как этап лунной программы "Apollo", обрастая различными научно-техническими предложениями: "Extended Apollo", "Apollo X", "Apollo Extension System". Позднее за этим этапом закрепилось общее название "Apollo Application Program" ("ААР" — "Программа прикладного использования материальной части проекта "Аполлон"").

К январю 1965 года аналитики ВВС завершили работу над изучением различных проектов и предложили компромиссный план строительства орбитальной станции, который устроил бы все заинтересованные ведомства. Двадцать пятого января Джеймс Вебб, возглавлявший НАСА, и министр обороны Роберт Макнамара подписали договор о совместных работах над проектом станции "MOL", которая имела бы научно-исследовательское и военное значение. При этом участники проекта рассчитывали использовать "MOL" для наблюдений за земной поверхностью, для чего там планировалось разместить оптические инструменты, длиннофокусные телекамеры, радиолокаторы, дальномеры и прочее специальное оборудование.

Первого марта 1965 года ВВС заключили четыре независимых контракта стоимостью по 400 тыс. долларов с конструкторскими бюро корпораций "Боинг", "Дуглас", "Локхид" и "Дженерал электрик" на проведение предэскизного проектирования. План работ по "MOL" был одобрен Министерством обороны, однако потребовалась особая санкция американского правительства, поскольку строительство военной орбитальной станции могло спровоцировать нешуточный международный скандал. И вот на пресс-конференции 25 августа президент Линдон Джонсон открыто заявил, что дал указание Министерству обороны немедленно приступить к работам по программе "MOL" и изготовить пять орбитальных станций. Контракт на проектирование получила компания "Дуглас эйркрафт". Общие расходы на реализацию программы оценивались в 1,5 млрд долларов.

ВАРИАНТЫ "MOL"


Согласно эскизному проекту, станцию "MOL" собирались компоновать из трех частей: основного лабораторного блока, транспортного корабля "Gemini-В" ("Джемини-Би") и возвращаемой капсулы "Gemini". Снабжать станцию электроэнергией планировалось при помощи водородно-кислородных топливных элементов, радиоизотопной энергоустановки или солнечных батарей. Для осуществления орбитальных маневров можно было пристыковать к основному блоку двигательную установку одной из промежуточных ступеней ракеты-носителя "Titan III". Крайний срок запуска первой станции "MOL" был определен на 1968 год — то есть ее должны были развернуть на орбите уже после завершения программы "Gemini", но перед началом полетов к Луне кораблей "Apollo". Впрочем, как часто случается, указанный срок вскоре пришлось пересмотреть.

В 1965 году проект военной орбитальной станции "MOL" был готов. Ее лабораторный блок представлял собой герметичный цилиндр длиной 12,7 м; обитаемый объем составлял 11,3 м


; полная масса — 8,62 т. Состав экипажа — два человека. Расчетный срок эксплуатации — 40 дней. Двигатель маневрирования работал на твердом топливе.

В марте 1966 года на авиаракетной базе Ванденберг Западного испытательного полигона началось строительство стартовой площадки № 6 ("SLC-б") для ракеты "Titan IIIС", которая должна была вывести станцию на орбиту. В тот период программа предусматривала запуски на полярные орбиты двух экспериментальных станций без экипажа, а затем пяти станций с экипажем. В рамках летно-конструкторских испытаний ракету планировали использовать в двухступенчатом варианте, а третью ступень добавить в будущем для обеспечения маневрирования, стыковок и прочих орбитальных операций. Первый беспилотный запуск с Ванденберга был запланирован на апрель 1969 года, а первый пилотируемый — на декабрь.

Интересно, что выход на полярную орбиту с мыса Канаверал считался проблематичным по военным соображениям: в частности, траектория полета пролегала бы над Кубой и Центральной Америкой, и в случае аварии ракеты станция, несущая секретное оборудование, могла упасть на территорию этих стран, где орудовали красные повстанцы, поддерживающие связи с Москвой. Однако первый и последний пуск по программе "MOL" состоялся 3 ноября 1966 года именно с мыса Канаверал. В тот день шестой по счету "Titan IIIС" доставил на орбиту экспериментальную капсулу "Gemini-В" с люком в теплозащитном экране и макет станции, сделанный из бака окислителя первой ступени ракеты "Titan II", с экспериментально-технологическим оборудованием. Аппарат был стабилизирован вращением и успешно проработал в космосе тридцать суток.

В составе Военно-воздушных сил был сформирован отряд астронавтов, которые должны были летать на "MOL". Состав первого набора был объявлен 12 ноября 1965 года. В него вошли кадровые пилоты ВВС и ВМС: Майкл Адамс, Альберт Круз, Ричард Лойер, Лахлан Маклей, Фрэнсис Нейбек, Джеймс Тейлор, Ричард Тру-ли, Джон Финли. Наиболее известным из этой восьмерки на тот момент был майор Альберт Круз, который проходил в отряде астронавтов ВВС подготовку по программе боевого космоплана "Х-20". Майор Майкл Адамс и капитан Фрэнсис Нейбек пытались стать астронавтами НАСА, но зачислены не были. Во вторую группу, набранную в июне 1966 года, вошли Кэрол Бобко, Роберт Криппен, Чарльз Фуллертон, Генри Хартсфилд, Роберт Овермайр. Третий набор астронавтов "MOL" состоялся еще через год, и к отряду присоединились Джеймс Абрахамсон, Роберт Херрес, Дональд Петерсон и Роберт Лоренс-младший (кстати, первый афроамериканец среди астронавтов!). Каждый из этих молодых офицеров мечтал о полете космос и усиленно готовился к нему. Только Майклу Адамсу не хватило терпения: он перевелся в программу "Х-15" и погиб 15 ноября 1967 года во время возвращения из высотного полета. Авиакатастрофой 8 декабря 1967 года завершилась и жизнь майора Роберта Лоренса-младшего — он так и не увидел космос, но его фамилия выбита на "Зеркале славы" мыса Канаверал, где увековечены имена погибших астронавтов.

Проект "MOL" постепенно развивался. В ноябре 1967 года фирма "Hamilton Standard" ("Хэмилтон стандард") получила от ВВС контракт на изготовление аварийно-спасательных скафандров, обеспечивающих гораздо большую подвижность, чем предшествующие модели: в частности, астронавты могли в таком костюме наклоняться и доставать до ступней. В экстремальных случаях новые скафандры могли использоваться для выхода в открытый космос, хотя и не были на это рассчитаны. Проблемой выбора искусственной атмосферы станции и скафандров занимался Институт космической медицины, находящийся на базе ВВС Брукс, близ города Сан-Антонио (штат Техас). Здесь был построен полноразмерный имитатор "MOL", в процессе работ на котором выяснилось, что в двухгазовой кислородно-азотной атмосфере при давлении в половину атмосферного у людей, участвовавших в испытаниях, наблюдались приступы кессонной болезни вследствие разности давлений в отсеках станции и скафандрах. Было решено перейти к смеси кислорода (70 %) и гелия (30 %). Двенадцатого февраля 1968 года на авиабазе Брукс начался эксперимент, в ходе которого четверо испытуемых в двух камерах пребывали в условиях такой атмосферы в течение тридцати двух суток.

Облик проекта "MOL" продолжал меняться даже на поздних этапах конструирования, что закономерно сказалось на расходовании бюджета и сроках исполнения. Если в мае 1967 года первый пилотируемый запуск станции перенесли на 1970 год, то еще через некоторое время он сдвинулся на конец 1971 года. Только в начале 1969 года конструкторы приступили к изготовлению трех летных образцов станции и оборудования для ее оснащения. Двадцать седьмого апреля 1969 года на стенде в Койот-Кэньон (штат Калифорния) прошли первые огневые испытания твердотопливного ускорителя для ракеты "Titan IIIМ", окончившиеся на 102-й секунде прогаром днища. Несмотря на этот казус, испытания признали успешными. А потом среди ясного неба грянул гром…

ТАЙНА "НЕБЕСНОЙ ЛАБОРАТОРИИ"


Десятого июня 1969 года заместитель министра обороны Дэвид Паккард объявил о прекращении работ по программе "МOL", назвав две главные причины этого решения: необходимость сокращения расходов и значительный прогресс в области производства разведывательных спутников. Паккард признал значительный перерасход средств на программу: к моменту закрытия на нее было потрачено 1,3 млрд долларов, а стоимость завершения программы в 1974 году оценивались уже в 3 млрд долларов. Замминистра также сообщил, что программа значительно отстала от графика и первый пилотируемый запуск "MOL" мог бы состояться не ранее 1972 года. Подслащивая пилюлю, Паккард отметил, что тем не менее все головные фирмы отлично справлялись со своими задачами и никаких претензий к ним Министерство обороны не имеет.

Обозреватели усмотрели в словах замминистра определенное лукавство. Важнейшей из причин закрытия программы, по их мнению, стало моральное устаревание самой концепции военной космической лаборатории — особенно на фоне впечатляющих достижений НАСА, которое добралось до Луны. За десятилетие космической гонки техника продвинулась далеко вперед, что практически не нашло отражения в проекте "MOL" — станция выглядела анахронизмом времен первых полетов на орбиту.

Так или иначе, но строительство стартового комплекса для ракеты-носителя "Titan ЗМ" на базе Ванденберг, практически завершенное к осени 1969 года, было заморожено. Готовые блоки станции и оборудование, изготовленное для "MOL", передали в полное распоряжение НАСА. Дальнейшая судьба четырнадцати астронавтов некоторое время оставалась неясной. Потом их разделили по возрастному принципу: семеро младших были переведены в отряд НАСА и летали впоследствии на шаттлах, а более старшие продолжили службу в ВВС и в космическом командовании, достигнув высоких должностей.

Отказ от "MOL" автоматически означал значительное сокращение персонала авиакосмической промышленности. К тому времени по программе в головных фирмах работали 10 тыс. человек, в фирмах-смежниках — 5 тыс. человек. Половину из них предполагалось уволить, а остальных перевести на другие проекты — прежде всего, в программу создания большой научно-исследовательской станции "Skylab" ("Небесная лаборатория"), которая стала гражданской альтернативой военным разработкам.

Все эти годы, невзирая на то что приоритет был отдан "MOL", агентство НАСА продолжало изучение возможности строительства своей орбитальной станции. Идею о необходимости такой станции для закрепления в космосе и организации стартовой площадки на пути к другим планетам высказывал еще Вернер фон Браун в конце 1940-х годов. Он же в 1959 году предложил использовать при создании ее корпуса ступеней "S-II" и "S-IV" своих ракет-носителей "Saturn". Различные предложения по станции накапливались, и в 1965 году были собраны в единую программу "ААР" ("Apollo Application Program"): специалисты НАСА планировали на базе лунной техники создать целую серию больших пилотируемых аппаратов, нацеленных на проведение исследований в области астрономии и биологии, способных летать на геостационарную орбиту и к Луне. В августе 1965 года у Вернера фон Брауна в Центре имени Маршалла началась разработка проекта "Orbital Workshop" ("Орбитальная лаборатория"): в качестве станции рассматривался освобожденный от жидкого водорода бак второй ступени "S-IVB" ракеты "Saturn 1В". Вскоре инженеры-конструкторы Центра пилотируемых кораблей в Хьюстоне взялись за разработку шлюзовой камеры, с помощью которой в баке предполагалось создать и поддерживать пригодные для жизни условия. И в июле 1966 года было принято решение приступить к строительству такой необычной станции. Через несколько месяцев к "Orbital Workshop" присоединили проект посещаемой солнечной обсерватории "АТМ" ("Apollo Telescope Mount") и появился так называемый космический кластер — орбитальная станция, собираемая из использованной ступени "S-IVB" и модулей, запущенных еще тремя ракетами "Saturn 1В".

В ходе своего развития проект терял и приобретал модули. В июле 1969 года конструкторы все-таки отказались от идеи долгой сборки на орбите и предложили запустить всю станцию целиком на двухступенчатой ракете "Saturn V" — вместо лунной экспедиции "Apollo-20". Станция делалась из ступени "S-IVB" ракеты "SaturnIB", но в отличие от предыдущего варианта полностью оснащалась еще на Земле. Компании "Макдоннелл Дуглас" ("McDonnell Douglas Corporation") было поручено собрать две такие станции, которые в то время получили название "Skylab": первую предполагалось запустить в июле 1972 года; следующую — в 1974 году. Вторую станцию даже планировали оснастить специальной шлюзовой камерой для стыковки с советскими кораблями "Союз" — позднее от этой идеи отказались.

Первая и единственная американская орбитальная станция "Skylab" была выведена в космос 17 мая 1973 года. Старт сопровождался проблемами — станция потеряла противометеоритный экран и один из блоков солнечных батарей, начала перегреваться. Поэтому экспедиция на станцию, начавшаяся 25 мая, превратилась в череду ремонтных операций. В законченном виде "Skylab" весила 90,6 т и состояла из четырех модулей: основного блока "Saturn Workshop", причального адаптера "MDA" ("Multiple Docking Adapter") для стыковок кораблей "Apollo", шлюзовой камеры "АМ" ("Airlock Module") для выходов в открытый космос и посещаемой обсерватории "ATM" ("Apollo Telescope Mount").

Из перечисленных модулей наибольший интерес в связи с военной программой "MOL", закрытой в июне 1969 года, представляет шлюзовая камера "MDA". Современные историки, изучая ее конфигурацию, пришли к выводу, что перед ними не что иное, как военная орбитальная станция "MOL" — причем не отсек станции, а именно весь основной лабораторный блок целиком, доработанный под другие задачи. И не стоит удивляться разнице в размерах — "Skylab" и по проекту была намного больше "MOL", которая разрабатывалась еще в те времена, когда у США не было сверхтяжелых ракет-носителей и, соответственно, возможностей для расширения своего присутствия в космосе.

Прямых доказательств, что один из экземпляров "MOL" превратился в шлюзовую камеру "MDA", которая была важнейшим элементом станции "Skylab", не существует, однако сохранилось заявление астронавта Оуэна Гэрриотта, участника второй экспедиции на "Skylab", который подтвердил, что при создании станции использовалось все свободное "железо", оставшееся как от программы "Gemini", так и от "MOL". Пролить свет на вопрос о степени участия военных в строительстве "Skylab" могло бы Национальное управление военно-космической разведки США (National Reconnaissance Office, NRO), но его деятельность до сих пор строжайше засекречена, а количество документов, преданных огласке, очень мало.

Орбитальную станцию "Skylab" посетили три экспедиции, последняя из которых покинула ее 8 февраля 1973 года. Несмотря на износ оборудования, существовали планы дальнейшей эксплуатации станции, однако ни один из них не был реализован. Одиннадцатого июля 1979 года "Skylab" вошла в атмосферу и разрушилась. Вместе с ней погибла и идея создания военной орбитальной станции — разведывательные миссии окончательно доверили автоматам.




ГЛАВА 8

ПРИКЛЮЧЕНИЯ "АЛМАЗНЫХ"


ПРЕЛЮДИЯ "ЗВЕЗДНЫХ ВОЙН"


Идея создания долговременных орбитальных станций волновала и советских ракетчиков. Сергей Королев рассматривал такие станции прежде всего как средство для закрепления присутствия землян в ближнем космосе и площадку для проведения научных экспериментов, должных способствовать более глубокому пониманию аспектов взаимодействия человека с новой средой обитания. В статье "С Новым космическим годом!" для газеты "Правда", опубликованной 1 января 1964 года, главный конструктор писал о своих дальнейших планах: "Впереди многочисленные полеты, в первую очередь по орбитам вокруг Земли, а в будущем и по дальним космическим трассам — к Луне и ближним планетам Венере и Марсу. Несомненно, сейчас уже наступило время, когда бок о бок с отважными летчиками-космонавтами в просторных кабинах новых космических кораблей займут свое место ученые, исследователи, штурманы-астронавигаторы и бортовые инженеры различных специальностей. Быть может, недалек день, когда космические корабли после длительного пребывания в ледяной пустыне космоса причалят к орбитальной околоземной станции, а их экипажи соберутся в уютной кают-компании, включат бортовое космовидение и с волнением поздравят с наступающим Новым космическим годом друг друга, своих близких и друзей на Земле и на борту других звездных кораблей".

Поскольку после триумфальных полетов первых космонавтов на кораблях "Восток" Сергей Королев пользовался непререкаемым авторитетом, к его планам прислушивалось и руководство СССР. Однако намерение заокеанских конкурентов запустить военную станцию "MOL" определенным образом скорректировало направленность работ. Свое слово в выборе приоритетов сказали и космонавты. Хотя в публичных выступлениях Юрий Гагарин, Герман Титов, Андриян Николаев, Павел Попович и Валерий Быковский многократно подчеркивали миролюбивый научно-исследовательский характер советских космических исследований, сами они были прекрасно осведомлены о существовании проектов военного использования околоземного пространства в условиях противостояния с Западом. Видя, что начался процесс замещения пилотируемых космических аппаратов спутниками фоторазведки, 22 октября 1965 года члены первого отряда космонавтов обратились с секретным письмом к новому главе государства Леониду Брежневу: "Всем хорошо известны успехи Советского Союза в освоении космоса, нет надобности перечислять наши победы. Они есть, они останутся в истории и всегда будут гордостью нашего народа. Народ, партия и наши руководители всегда справедливо связывали успехи в космосе с успехами строительства социализма. "Социализм — лучшая стартовая площадка для полетов в космос" — эта крылатая фраза облетела весь мир. Эти слова с гордостью произносили советские люди, в них верили народы социалистических стран, сотни миллионов людей за рубежом; по нашим космическим успехам познавали азбуку коммунизма. <…>

Но за последний год положение изменилось. США не только догнали нас, но и в некоторых областях вышли вперед. Полеты космических аппаратов "Рейнджер", "Рейнджер-8", "Маринер-4", "Джеминай-5" и некоторых других являются серьезным достижением американских ученых.

Это отставание нашей Родины в освоении космоса особенно неприятно нам, космонавтам, но оно наносит также большой ущерб престижу Советского Союза и отрицательно скажется на оборонных усилиях стран социалистического лагеря.

Почему Советский Союз теряет ведущее положение в космических исследованиях? На этот вопрос чаще всего отвечают так: США развернули очень широкий фронт исследовательских работ в космосе, на исследования они выделяют колоссальные средства. (За пять лет они израсходовали более 30 миллиардов долларов и только за 1965 год — 7 миллиардов долларов.) Этот ответ в основном правильный. Хорошо известно, что США расходуют на космос много больше, чем СССР.

Но дело не только в этом. Средств и Советский Союз на освоение космоса выделяет немало. Но у нас, к сожалению, много недостатков в планировании, организации и руководстве работами. О каком серьезном планировании космических исследований можно говорить, когда у нас нет никакого плана полетов космонавтов. Кончается октябрь месяц, до конца 1965 года осталось немного времени, а ни один человек в Советском Союзе не знает, будет ли в этом году очередной полет человека в космос, каково будет задание на полет, какова продолжительность полета. Такое же положение было и во всех предыдущих полетах кораблей-спутников "Восток" и "Восход", что создает совершенно ненормальную обстановку в период подготовки космонавтов к полету, не позволяет заблаговременно в спокойной обстановке готовить экипажи.

Мы знаем, что в стране есть планы создания космической техники, знаем решения ЦК КПСС и правительства с конкретными сроками изготовления космических кораблей. Но мы знаем также, что многие из этих решений не выполняются совсем, а большинство выполняется с большим опозданием по срокам. <…> Космосом занимаются все: Ракетные войска, ВВС, ПВО, ВМФ и другие организации. Такая раздробленность усилий и средств на освоение космоса мешает делу, много времени уходит на согласование планов и решений, на решениях часто отражается ведомственный подход к делу. <…>

Командование ВВС и мы, космонавты, неоднократно обращались в Генеральный штаб, к министру обороны и в Военно-промышленную комиссию с конкретными предложениями по строительству и оборудованию космических кораблей, способных решать задачи боевого применения. Наши предложения, как правило, не поддерживались руководством Ракетных войск. Мы получали резолюции: ""Востоки" военного значения не имеют, заказывать их нецелесообразно". "Заказывать "Восходы" не будем, нет средств". <…>

Почему для полетов космонавтов не строят корабли? Во всяком случае, не из-за недостатка средств. Это происходит потому, что руководители Ракетных войск больше верят спутникам-автоматам и недооценивают роль человека в космических исследованиях. Стыдно признаться, но это факт: в нашей стране, первой пославшей человека в космос, четыре года ведутся дискуссии, нужен ли человек на борту военного космического корабля.

В Америке этот вопрос твердо и окончательно решен в пользу человека, а у нас и сегодня многие ратуют за автоматы. Только этим можно объяснить, что у нас на 30–40 спутников-автоматов строится 1–2 обитаемых корабля. Многие спутники-автоматы стоят гораздо дороже обитаемого корабля, многие из них не достигают цели. <…>

Мы не собираемся умалять значение автоматических космических аппаратов. Но увлечение ими по меньшей мере вредно. На "Востоках" и "Восходах" можно было бы провести большой комплекс очень нужных военных исследований и расширить продолжительность полета до 10–20 суток. Но у нас нет кораблей, не на чем летать, не на чем выполнять программу космических исследований. <…>

Дорогой Леонид Ильич! Мы знаем Вашу большую занятость и тем не менее просим Вас познакомиться с нашими космическими делами и нуждами.

Приближается 50-летие Великого Октября. Нам очень хотелось бы для этого великого праздника добиться новых больших побед в космосе.

Мы глубоко убеждены в том, что решение вопроса об объединении военного космоса на базе ВВС, продуманное планирование космических исследований и создание космических кораблей для решения задач боевого применения пилотируемых космических летательных аппаратов в значительной мере укрепит оборонную мощь нашей Родины.

Подписи: Гагарин, Леонов, Беляев, Титов, Николаев, Быковский, Комаров".

Из документа прямо следует, что первые космонавты призывали правительство СССР создать военно-космические силы. Но самое интересное, что их мечтам суждено было сбыться.

ПРОЕКТ ВЛАДИМИРА ЧЕЛОМЕЯ


За год до появления секретного письма космонавтов, 12 октября 1964 года, в Особом конструкторском бюро № 52 (ОКБ-52), находящемся в подмосковном Реутове, состоялось совещание руководящих сотрудников предприятия, на котором генеральный конструктор Владимир Челомей предложил концепцию станции для решения "оборонных, научных и народнохозяйственных задач". Челомей, много лет отдавший конструированию передовой военной, прежде всего реактивной, техники, видел в такой станции мощное средство оперативной космической разведки, намного превосходящее по возможностям все созданные к тому времени образцы. Ему представлялся своеобразный космический наблюдательный пункт с комфортабельными условиями для жизни и хорошим оснащением, со сменяемым экипажем из двух-трех человек сроком полета один-два года. И Челомей нашел понимание у руководства.

Работы над станцией начались по приказу министра общего машиностроения от 27 октября 1965 года. Эскизный проект станции, получившей название "Алмаз", был выпущен в 1966 году. Постановление ЦК КПСС и Совета Министров СССР от 14 августа 1967 года определило сроки реализации программы и тактико-технические характеристики бортовых средств "Алмаза". Станцию предполагалось выводить на орбиту тяжелой ракетой-носителем "УР-500К" ("Протон-К") фузоподъемностью 20 т, которая также создавалась в ОКБ-52. На первом этапе космонавтов хотели запускать вместе со станцией — в возвращаемом аппарате, размещенном в ее передней части. Такая схема доставки выглядит необычно по нынешним временам, но тогда углубленно изучалась, поскольку возможность выполнения стыковки на орбите с переходом экипажа из объекта в объект не была еще отработана на должном уровне. При более подробном анализе выяснилось, что предложенная схема имеет серьезные недостатки, ведь наличие тяжелого возвращаемого аппарата в составе запускаемого объекта заметно уменьшает массу целевого оборудования, что само по себе снижает потенциал станции. В конце концов от идеи отказались, решив реализовать процедуру стыковки на пилотируемых кораблях "Союз".

Окончательный эскизный проект ракетно-космического комплекса "Алмаз", включающий в себя базовый блок и транспортный корабль снабжения "ТКС", оснащенный возвращаемым аппаратом, был принят Межведомственной комиссией в 1967 году. В состав комплекса также вошли ракета-носитель, техническая и стартовая позиции, наземный пункт приема информации и сеть наземных пунктов командно-измерительного комплекса (КИК). Предусматривалось создание тренажерных средств для подготовки экипажей.

Согласно проекту, "Алмаз" должен был стать более совершенным орбитальным разведчиком, чем автоматические "Зениты", давая очевидное преимущество по оперативности получения и обработки информации. Космонавты могли разглядывать Землю в видимом и инфракрасном диапазонах спектра через мощный "космический бинокль". Увидев нечто подозрительное, они давали бы команду на производство серии снимков. Фотопленка проявлялась на борту под контролем экипажа. Достойные внимания фрагменты полученных изображений предполагалось передавать на Землю по телевизионному каналу. Кроме того, привлекающие внимание участки планеты можно было просматривать с помощью радиолокатора бокового обзора.

Аппаратура, которую создали для установки на борт станции, по меркам того времени была самой передовой, очень сложной и дорогостоящей. В частности, основным средством наблюдения с орбиты должен был стать уникальный фотоаппарат с фокусным расстоянием в 10 м и диаметром зеркала около 2 м, сравнимый по разрешающей способности с современными орбитальными телескопами типа "Hubble" ("Хаббл"). На согласование технических характеристик фотоаппарата сотрудники Центрального конструкторского бюро машиностроения (ЦКБМ; такое название было присвоено ОКБ-52 в 1966 году) и Красногорского завода "Зенит" потратили три месяца. Только одна заготовка для производства зеркала должна была остывать в форме полтора года!

При проектировании станции "Алмаз" выбрали следующие габариты: полная длина — 11,61 м, обитаемый объем — 90 м


, стартовая масса — 18,9 т. Станция рассчитывалась на экипаж из двух человек и полное время работы на орбите до 410 дней. Электроснабжение осуществлялось панелями солнечных батарей общей площадью 52 м


.

Конструктивно станция разделялась на две части, которые можно условно назвать отсеками малого и большого диаметров. Отсек малого диаметра (поперечный размер по гермокорпусу — 2,9 м) располагался в передней части станции. Далее находился отсек большого диаметра (поперечный размер по гермокорпусу — 4,1 м). Внутренний объем станции включал бытовую, рабочую, приборную и переходную зоны.

Бытовая зона с несколькими обзорными иллюминаторами размещалась в отсеке малого диаметра и предназначалась для отдыха и сна космонавтов, приема пищи и проведения медицинских экспериментов. У одного борта был закреплен стол с подогревателями консервов, кресла космонавтов, емкости с водой и встроенные контейнеры с продуктами питания. Над столом смонтировали пульт управления системой жизнеобеспечения. У другого борта находились шкафы с медицинским оборудованием, комплектами белья, предметами быта и личными вещами, магнитофон с фонотекой и радиоприемник. Торец бытовой зоны был отдан под спальные места.

За бытовой следовала рабочая зона. Ее заднюю часть занимали аппаратура "Агат-1" и система управления станцией. В состав "Агата-1" входил большой оптический телескоп с переменным фокусным расстоянием для детального наблюдения за объектами, расположенными на земной поверхности, в акватории мирового океана и в атмосфере Земли. Телескоп был совмещен с широкопленочным фотоаппаратом "АСА-34Р" и занимал герметичную нишу от пола до потолка. В рабочей зоне стояли проявочная машина для обработки фотопленки и световой стол, на котором можно было детально, с увеличением, рассмотреть проявленные кадры. Наиболее интересные и важные снимки считывались, кодировались и передавались на Землю по радиоканалу. В рабочей зоне отсека большого диаметра располагались пульты управления и контроля станции, пульт пилота с отображением текущих координат и индикатором пространственного положения станции, с ручкой управления ориентацией станции, оптическим измерительным устройством "ОД-4", позволявшим "останавливать" бег земной поверхности и наблюдать отдельные районы с разрешением 7–8 м, панорамнообзорным устройством "ПОУ-II" для широкого осмотра земной поверхности, перископом кругового обзора и контроля за окружающим космическим пространством. Кроме того, в рабочей зоне разместили телевизионную аппаратуру "Печора" и бортовую информационно-поисковую систему для оперативного получения данных по работе оборудования "Алмаза". Там же устанавливался комплексный тренажер с бегущей дорожкой для физических тренировок и измеритель массы (массметр). Конечно же, были предусмотрены и шлюз для удаления контейнеров с отходами, и туалет, и шкаф с предметами личной гигиены.

В приборной зоне размещались агрегаты бортовых систем станции: ориентации и управления движением, жизнеобеспечения, электропитания, радиосвязи, телеметрии, командной радиолинии и других. Всем этим комплексом управляла цифровая вычислительная машина "Аргон-12А" (по сути — бортовой компьютер). Снаружи гермоотсека монтировались панели теплообменников системы терморегулирования, датчики системы ориентации, антенны телеметрии и радиосвязи.

Переходная зона была сферической формы и жестко соединялась с рабочей зоной большого диаметра. Между переходной и рабочей зонами размещался гермолюк. Снаружи на торце переходной зоны располагался пассивный стыковочный узел типа "Конус" с лазом для перехода космонавтов из транспортного корабля на станцию. В верхней части переходной зоны сделали люк для выходов в открытый космос; здесь же находился контейнер для укладки скафандров (в реальности ни на одном "Алмазе" скафандров для работы в открытом космосе не было).

Двигательная установка станции имела вытеснительную подачу топлива и работала на высококипящих компонентах: азотная кислота и несимметричный диметилгидразин. Она состояла из сферических топливных баков, шар-баллонов с газом наддува, шести двигателей коррекции, шестнадцати двигателей жесткой стабилизации, двенадцати двигателей мягкой стабилизации. Агрегаты двигательной установки размещались в кормовой части станции, только двигатели системы стабилизации стояли на переходном отсеке в носовой части "Алмаза".

Несмотря на возможность передавать полученные фотоснимки в качестве телеизображений по радиоканалу, военные разведчики хотели получать пленку с "Алмаза" непосредственно в руки и обрабатывать ее в своих наземных лабораториях, посему с самого начала перед конструкторами стояла задача обеспечить доставку наиболее важных материалов на Землю. Для ее решения была сконструирована капсула спуска информации (КСИ). Кассета с отснятой пленкой подвешивалась внутри оболочки, покрытой аблирующей теплозащитой; сверху помещались парашютная система и пороховая двигательная установка (ПДУ), включающая тормозной двигатель и четыре двигателя стабилизации. Для капсулы создали специальный торовый амортизатор, надуваемый сжатым газом перед приземлением. В верхней части тор имел клапаны, которые при посадке на твердую поверхность прорывались, плавно выпуская газ. При приводнении тор служил поплавком. На поиски капсулы отводилось всего несколько часов, для чего была спроектирована, построена и испытана специальная вездеходная машина с термостатом, которая должна была срочно доставить КСИ на аэродром, где ждал эвакуационный вертолет или самолет. Техническое задание требовало, чтобы капсула совершила посадку строго на территории СССР. Если капсула промахивалась, то срабатывала автоматическая система подрыва объекта. В процессе проектирования удалось поместить в капсулу дополнительные небольшие кассеты, которые упаковывались по сторонам от основной бобины, — внутри наматывались пленки от "звездного" фотоаппарата, обеспечивавшие координатную привязку отснятых наземных объектов. Экипаж "Алмаза" снаряжал капсулу добытыми материалами, и она отстреливалась в заданный момент через специальную пусковую камеру. Снаряжение и подготовка к спуску капсулы массой 360 кг, вмещающей два километра пленки массой 120 кг, были сами по себе задачами не из легких. Поэтому для переноса ее из внутреннего помещения станции в шлюзовой отсек и установки в пусковую камеру изготовили специальный манипулятор.

Разработчикам "Алмаза" было известно, что в США ведутся работы над проектами военных инспекционных спутников и маневренных кораблей-перехватчиков. Чтобы защитить станцию от вражеских аппаратов подобного рода, ее оснастили авиационной пушкой конструкции Нудельмана-Рихтера "НР-23", модифицировав готовое хвостовое орудие реактивного бомбардировщика "Ту-22". Дальность стрельбы против орбитальных целей должна была составлять не менее 3000 м. Космическая пушка делала 950 выстрелов в минуту; причем снаряд массой 200 г летел со скоростью 690 м/с. По воспоминаниям конструкторов станции, в наземных испытаниях на дальности более километра залп из пушки перерезал пополам металлическую бочку из-под бензина.

Пушка жестко устанавливалась под "брюхом" станции. Ее можно было наводить на вражеский объект через прицел, поворачивая всю станцию вручную. Стрельбой управлял программно-контрольный аппарат, который вычислял залп, требуемый для разрушения цели при времени полета снаряда до нее от 1 до 5 секунд. Отдача при стрельбе в пустоте компенсировалась за счет включения двигателей жесткой стабилизации или маршевых. Понятно, что нападать на кого-либо "Алмаз" не мог, — какой смысл использовать в качестве космического истребителя пилотируемый наблюдательный пункт массой под 20 т, снабженный гигантским фотоаппаратом и прочей ценной начинкой? А вот обороняться от нападения станция вполне умела, и ни один спутник-агрессор не устоял бы перед ее огневой мощью. К счастью, американцы ни разу не рискнули приблизиться к летавшим на орбите "Алмазам".

Поскольку проект транспортного корабля снабжения "ТКС", который начали в ОКБ-52, нуждался в длительной отработке, на первом этапе создания системы было решено доставлять экипажи на станцию пилотируемыми кораблями "Союз". Однако освоение этих новых кораблей внезапно обернулось настоящим кошмаром для инженеров и космонавтов.

ТРУДНЫЙ "СОЮЗ"


История рождения проекта "Союз" восходит к 1960 году. В то время в ОКБ-1 параллельно с проектированием корабля-спутника "Восток" рассматривались и другие варианты судов, включая и такие, которые могли бы облететь Луну. Оценочные прикидки показали, что для достижения этой цели потребуется сборка корабля на "опорной" околоземной орбите Земли, ведь даже самая мощная по тем временам ракета "Восток" (то есть "Р-7А" с третьей ступенью "Е") не позволяла разогнать тяжелый аппарат до второй космической скорости, выводя его на траекторию полета к Луне.

Изначально проект назывался "Север", но, когда в 1962 году он начал обретать технические черты, его переименовали в "Союз". В состав этого лунного комплекса входили космические аппараты трех различных типов: "7К" (двухместный пилотируемый корабль), "9К" (разгонный ракетный блок) и "ПК" (корабль-танкер). Двадцать четвертого декабря 1962 года Сергей Королев утвердил первый эскизный проект комплекса "Союз" ("7К-9К-11К"), а в марте следующего года — чертеж корабля "7К". Но весной 1964 года года все силы ОКБ-1 были брошены на переделку "Востока" в трехместный "Восход", предназначенный для установления нового рекорда, а создание корабля для облета Луны правительство поручило ОКБ-52 Владимира Челомея.

Чтобы найти разумный компромисс между двумя различными планами дальнейшей космической экспансии, Сергей Королев предложил использовать свой корабль для отработки системы стыковки на околоземной орбите: так лунный "7К2" превратился в орбитальный "7К-ОК". В августе 1965 году в ОКБ-1 были составлены уточненные технические требования на корабль, который унаследовал название от предыдущего проекта — "Союз".

Аппарат "7К-ОК" представлял собой трехместный корабль, предназначенный для отработки операций маневрирования и стыковки на орбите, а также для проведения различных экспериментов, в том числе по переходу космонавтов из одного корабля в другой через открытый космос. Он состоял из трех частей: спускаемого аппарата, бытового отсека и приборно-агрегатного отсека. Части соединялись между собой механически и на этапе спуска с орбиты разделялись с помощью пиротехнических устройств. Масса корабля составляла 6,5 т, длина по корпусу — 6,98 м, объем двух жилых отсеков — 10,45 м


. Время активного существования на орбите — до 10 суток.

В агрегатном отсеке размещалась корректирующая тормозная двигательная установка "КТДУ-35" с основным однокамерным двигателем многократного включения и дублирующим двухкамерным двигателем с рулевыми соплами на высококипящих компонентах топлива. Кроме того, на приборно-агрегатном отсеке стояли двадцать два малых двигателя причаливания и ориентации, работавшие на перекиси водорода. В систему электропитания корабля входили аккумуляторы и две солнечные батареи, жестко закрепленные на корпусе.

Корабли "7К-ОК" оснащались радиотехнической системой сближения и стыковки "Игла". Внутреннего лаза не было, посему переход космонавтов из одного корабля в другой осуществлялся только в скафандрах через открытый космос. В зависимости от агрегата стыковки корабли разделялись на два вида: активные "7К-ОК(А)" с четной нумерацией и пассивные "7К-ОК(П)" с нечетной нумерацией.

Форма спускаемого аппарата и специальная система позволяли совершать управляемое снижение в атмосфере с перегрузкой не более 3–4 g, причем управление осуществлялось с помощью газовых реактивных двигателей, работающих на перекиси водорода. При отказе системы спускаемый аппарат мог совершать приземление и по баллистической траектории, но с перегрузкой 7–8 g. Корабли "7К-ОК" оснащались двумя парашютными системами: основной и запасной. Кроме того, на днище спускаемого аппарата, под сбрасываемым экраном, устанавливались четыре двигателя мягкой посадки, которые гасили скорость приземления практически до нуля.

К осени 1966 года в ОКБ-1 были изготовлены первые летные "Союзы". Предполагалось, что сначала будут запущены два беспилотных аппарата, которые проведут стыковку в автоматическом режиме, продемонстрировав возможности новой техники.

Двадцать восьмого ноября 1966 года с 31-й площадки полигона Тюратам, известного всему миру под названием космодром Байконур, стартовал активный корабль "Союз" ("7К-ОК(А)" № 2), который получил официальное название "Космос-133". На следующий день с 1-й площадки планировался запуск "7К-ОК(П)" № 1. Однако на первом же витке "Союз" из-за монтажной ошибки, нарушившей логику управления, израсходовал все топливо, и полет пассивного корабля был отменен. Испытатели все же попытались свести неисправный аппарат с орбиты, однако он спускался по нерасчетной траектории и был уничтожен системой автоматического подрыва.

Рекомендовав устранить недоработки, Госкомиссия приняла решение запустить пассивный корабль № 1 в одиночный полет. Старт должен был состояться 14 декабря 1966 года, но в момент запуска ракеты-носителя произошло автоматическое отключение двигателей. Поступила команда на отбой и осмотр ракеты. Через 27 минут самопроизвольно сработала система аварийного спасения, отстрелившая спускаемый аппарат, который благополучно приземлился в 300 м от комплекса. Последствия нового сбоя оказались гораздо серьезнее: струи двигателя САС вызвали пожар на ракете — та взорвалась, до основания разрушив 31-ю площадку полигона. Погиб офицер из стартового расчета. Жертв могло быть гораздо больше, но, к счастью, фермы обслуживания еще не были сведены, и специалисты не успели на них подняться.

Из-за проблем с первыми кораблями программа испытаний была изменена. Следующий "Союз" был срочно переоборудован из пилотируемого в беспилотный. Запуск "7К-ОК(П)" № 3, получивший официальное обозначение "Космос-140", состоялся 7 февраля 1967 года с 1-й площадки Байконура. В ходе двухсуточного полета тестировались системы корабля и двигатели, причем были обнаружены сбои в работе солнечно-звездной ориентации, а спускаемый аппарат "Союза" приземлился в нерасчетном районе — на лед Аральского моря. Через некоторое время аппарат затонул, и его пришлось извлекать с помощью водолазов. При осмотре выяснилось, что днище аппарата в центральной части имеет проплавленное отверстие и что разгерметизация произошла еще во время входа в атмосферу, — в пилотируемом варианте это привело бы к гибели экипажа.

Результаты трех беспилотных запусков показали, что корабль "Союз" требует значительной доводки. Однако большинство руководителей программы и главных конструкторов высказались за переход к пилотируемым полетам. Такое неожиданное решение мотивировали тем, что по обнаруженным отказам была проведена доработка систем корабля, а наличие на борту космонавтов повысит надежность полета. "Фирму"

Сергея Королева в то время возглавлял главный конструктор Василий Мишин, который не пользовался столь высоким авторитетом, как его предшественник, и поэтому пошел на поводу у коллег. Разумеется, повлияло и настойчивое требование руководства страны возобновить полеты советских космонавтов, приурочив их к празднованию 50-летия Октябрьской социалистической революции.

Двадцать третьего апреля 1967 года стартовал пилотируемый корабль "Союз-1" ("7К-ОК(А)" № 4) с опытным космонавтом Владимиром Комаровым на борту (кстати, дублером Комарова в том полете был Юрий Гагарин). Двадцать четвертого апреля с восстановленной 31-й площадки должен был состояться запуск корабля "Союз-2" ("7К-ОК(П)" № 5) с экипажем из трех космонавтов: Валерия Быковского, Евгения Хрунова и Алексея Елисеева. Однако сразу после выведения "Союза-1" на орбиту начались проблемы. Не раскрылась левая панель солнечных батарей. Не работала солнечно-звездная ориентация, поэтому не прошла автоматическая закрутка корабля, что, в свою очередь, привело к разрядке аккумуляторов. Корабль быстро терял запасы электроэнергии.

Владимир Комаров несколько раз пытался выполнить закрутку вручную, но безуспешно. Госкомиссия, проанализировав ситуацию, приняла решение отменить запуск "Союза-2" и посадить "Союз-1" досрочно. На шестнадцатом витке космонавту были переданы все рекомендации, и он начал готовиться к спуску, однако не сработала система ионной ориентации, двигатель не включился и посадка сорвалась. Лишь на девятнадцатом витке Комаров сумел свести корабль с орбиты. После разделения отсеков и торможения спускаемого аппарата в высших слоях атмосферы отстрелилась крышка люка контейнера основного парашюта, тормозной парашют раскрылся, но вытянуть большой купол из контейнера он не смог. Согласно логике работы, в действие был введен запасной парашют, но и он не раскрылся, попав в аэродинамическую "тень" тормозного парашюта. В результате спускаемый аппарат со скоростью 50 м/с врезался в землю, разбился и загорелся от перекиси водорода из лопнувших баков. Летчик-космонавт Владимир Комаров погиб.

Правительственная комиссия, расследовавшая катастрофу, пришла к выводу, что причиной невыхода основного парашюта явилось "зажатие" его стенками контейнера. То, что такого не произошло во время испытаний, объяснили "вероятностным фактором". Однако после завершения работы комиссии появилась еще одна версия случившегося: спускаемые аппараты кораблей № 4 и № 5, в отличие от предыдущих беспилотных, ставились в автоклав для полимеризации теплозащиты вместе с парашютными контейнерами, но, как оказалось, они не были закрыты штатными крышками — вследствие этого стенки контейнеров могли покрыться налетом смол, который резко повысил коэффициент трения. Чтобы проверить версию, на заводе был проведен эксперимент: спускаемый аппарат незапущенного корабля "Союз-2" (№ 5) подвесили за тормозной парашют и стали медленно поднимать, замеряя усилие, при котором произойдет выход основного парашютом. Каково же было изумление инженеров, когда они увидели, что аппарат массой примерно 2800 кг болтается на тормозном парашюте, как на веревке, а основной парашют из контейнера так и не вышел. Стало ясно, что могла произойти еще более страшная катастрофа: если бы стартовал "Союз-2", то погибли бы четверо космонавтов.

По итогам расследования были проведены все необходимые доработки кораблей "7К-ОК", и в первую очередь его парашютных блоков. Двадцать седьмого октября 1967 года с 31-й площадки космодрома Байконур стартовал модифицированный "Союз" ("7К-ОК(А)" № 6), получивший обозначение "Космос-186". Тридцатого октября с 1-й площадки был запущен бывший "Союз-2" ("7К-ОК(П)" № 5) под официальным названием "Космос-188". Пассивный корабль вышел на заданную орбиту и оказался всего в 24 км от активного. Сразу же была выдана команда на сближение. И наконец-то долгожданная удача — аппараты состыковались! Таким образом, была выполнена первая в мире автоматическая стыковка двух космических кораблей, причем это произошло вне зоны видимости средств командно-измерительного комплекса.

Достижение несомненное, но детальный анализ телеметрии показал, что стыковка завершилась лишь механическим захватом: направляющий штырь активного корабля погнулся и не смог полностью войти в приемное устройство пассивного корабля. Несмотря на неисправность и перерасход топлива, корабли удалось развести. Новые проблемы начались на этапе спуска. "Космос-186" из-за сбоя солнечно-звездной ориентации выполнил посадку по баллистический траектории, приземлившись в нерасчетном районе. Пассивный корабль "Космос-188" решили сажать с помощью ионной ориентации, но и она подвела — траектория оказалась слишком пологой, и спускаемый аппарат был уничтожен системой автоматического подрыва.

Госкомиссия больше не спешила с возобновлением пилотируемых полетов, и на орбиту отправились еще два беспилотных "Союза" для выполнения повторной автоматической стыковки. Четырнадцатого апреля 1968 года стартовал "Космос-212" ("7К-ОК(А)" № 8); на следующий день запустили "Космос-213" ("7К-ОК(П)" № 7). На этот раз сближение, причаливание и стыковка были выполнены безукоризненно, а еще через пять дней спускаемые аппараты успешно приземлились в заданных районах. С 28 августа по 1 сентября 1968 года без замечаний прошел "зачетный" одиночный полет беспилотного корабля "Космос-238" ("7К-ОК(П)" № 9), и только после него Госкомиссия постановила вновь вернуться к пилотируемым полетам.

Тут нужно вспомнить, что в то самое время американцы уже завершили программу "Gemini", в ходе которой отрабатывались этапы полета на Луну, и перешли к активной реализации программы "Apollo". В октябре 1968 года на околоземной орбите побывал первый пилотируемый корабль нового типа "Apollo 7", а месяцем позже НАСА объявило о своей готовности отправить командно-служебный модуль корабля "Apollo 8" с астронавтами на борту в уникальный рейс с облетом Луны. То есть Советский Союз сильно отставал в лунной гонке и мог преодолеть разрыв лишь каким-то неожиданным смелым ходом. Советские космонавты обратились к правительству с предложением отправить экипаж из двух человек в облет Луны на корабле типа "Зонд" ("7К-Л1"), созданном на основе "Союза", и отобрать приоритет хотя бы у "Apollo 8". Но постоянные технические сбои, сопровождавшие программу, не внушали уверенности в успехе, поэтому правительство отказалось от рискованной затеи.

Двадцать пятого октября 1968 года с 1-й площадки космодрома Байконур стартовал беспилотный корабль, получивший имя "Союз-2" ("7К-ОК(П)" № 11). Через сутки с 31-й площадки был запущен "Союз-3" ("7К-ОК(А)" № 10), пилотируемый Георгием Береговым. Активный корабль вышел точно на заданную орбиту и после отделения от третьей ступени ракеты оказался всего в 11 км от "Союза-2". Сразу прошел сигнал "захват цели" системы "Игла", и началось автоматическое сближение кораблей. На расстоянии 200 м от пассивного корабля Береговой взял управление на себя, однако ему никак не удавалось держать свой "Союз-3" по курсу, и "Союз-2" автоматически отвернул в сторону. Повторная попытка стыковки тоже не удалась. Перерасход топлива из-за всех этих маневров оказался столь велик, что его едва хватало на посадку. Заслушав доклады специалистов, Госкомиссия приняла решение завершить полет: оба спускаемых аппарата приземлились благополучно.

Расследование показало, что корабли при сближении были перевернуты друг относительно друга на 180°, чего космонавт не мог определить визуально, и автоматика, которая "видела" проблему, в последний момент разводила их. Вывод комиссии был однозначным: причиной невыполнения программы полета стала ошибка космонавта. Тем не менее вряд ли нужно всю вину перекладывать на Георгия Берегового, ведь специалисты не учли, что ему приходилось работать в экстремальных условиях: стыковаться на первом же витке, без адаптации к невесомости и новому пространству, без связи с Землей и на ночной стороне, где плохо видна цель. Кроме того, процесс сближения кораблей в перевернутом положении не отрабатывался на тренажере — почему-то конструкторы забыли о такой возможности. Разумеется, в официальных сообщениях ТАСС об этой неудаче, как и о всех прочих, кроме гибели "Союза-1", не было сказано ни слова, — наоборот, полет Берегового представили как очередной значительный успех советской космонавтики.

Несмотря на победные реляции, программа создания кораблей "Союз" продолжала преподносить сюрпризы. Запуск "Союза-4" ("7К-ОК(А)" № 12) под управлением Владимира Шаталова был произведен с 31-й площадки 14 января 1969 года. Через сутки после старта активного корабля на встречу с ним с 1-й площадки отправился "Союз-5" ("7К-ОК(П)" № 13), на борту которого находились Борис Волынов, Алексей Елисеев и Евгений Хрунов. Учитывая негативный результат предыдущего полета, с проведением стыковки не спешили, чтобы дать космонавтам время на адаптацию. Причем сам процесс сближения решено было проводить над территорией СССР, в зоне радиовидимости наземных средств связи и в светлое время суток. На этот раз все получилось идеально — 16 января корабли состыковались, а затем Хрунов и Елисеев в течение часа совершили переход через космос с борта "Союза-5" на борт "Союза-4".

В состыкованном состоянии корабли находились 4 часа 33 минуты. Семнадцатого января на Землю благополучно вернулся спускаемый аппарат "Союза-4", а 18 января на посадку пошел "Союз-5". И вот тут новый корабль в полной мере продемонстрировал свой "трудный характер": после выдачи тормозного импульса, сводящего "Союз-5" с орбиты, прошла команда на разделение отсеков, но по какой-то причине она не сработала. Приборно-агрегатный отсек, располагавшийся со стороны днища спускаемого аппарата, тащился сзади "прицепом", не позволяя развернуться по-посадочному, то есть днищем вперед к набегающему потоку. Борис Волынов сразу оценил опасность ситуации, в которой оказался, но что-либо предпринять не мог физически. С каждой минутой нарастала перегрузка, и космонавт все сильнее повисал на привязных ремнях вместо того, чтобы вжиматься в кресло, ведь из-за перевернутого положения перегрузки действовали в обратном направлении. Вскоре в кабине запахло гарью: стала плавиться герметичная резиновая прокладка люка — в любой момент резина могла не выдержать нагрева, и тогда плазма, ворвавшись в кабину, выжгла бы все внутри. Волынова спасла резервная схема разделения: по сигналу от термодатчиков сработали пирозамки, и отсеки наконец-то разделились. Спускаемый аппарат развернулся и далее падал по баллистической траектории с перегрузкой 9 g. Само приземление оказалось настолько жестким, что у космонавта выбило зубы верхней челюсти.

Успешной стыковкой "Союза-4" и "Союза-5" был завершен первый этап испытательных полетов новых кораблей. Правда, для этого потребовалось тринадцать запусков вместо четырех запланированных, и стыковку удалось осуществить не в апреле 1967 года, а намного позже — в январе 1969 года.

Затем для закрепления успеха последовали другие пилотируемые полеты: тройной полет кораблей "Со-юз-6", "Союз-7" и "Союз-8" (октябрь 1969 года); рекордный по продолжительности полет "Союза-9" (июнь 1970 года). Они тоже не обошлись без проблем, но корабль наконец-то доказал свою надежность, и теперь его можно было использовать для снабжения военных орбитальных станций "Алмаз".

ТРАГИЧЕСКИЙ "САЛЮТ"


Первую группу космонавтов, ориентированную на программу "Алмаз", собрали в сентябре 1966 года.

В нее были включены военные летчики, прошедшие подготовку в ЦПК (Центр подготовки космонавтов, Щелково-14, поселок Звездный): Лев Воробьев, Лев Демин, Александр Матинченко, Василий Лазарев. Возглавил группу опытный летчик-космонавт Павел Беляев, летавший на "Восходе-2" в качестве командира экипажа.

Поначалу члены группы занимались теоретическим изучением конструкции космического разведывательного комплекса "Алмаз", его бортовых систем и спецаппаратуры. Работа предстояла большая, и поэтому группа все время пополнялась новыми космонавтами. Так, в январе 1968 года в нее были зачислены члены 3-го набора Центра подготовки космонавтов ВВС: Владимир Преображенский, Валерий Рождественский, Анатолий Федоров, Евгений Хлудеев, Василий Щеглов и Олег Яковлев. В конце того же года группу дополнили Виталием Жолобовым и Георгием Добровольским, которые перед тем готовились по программе облета Луны.

Параллельно в отделе Владимира Челомея начал создаваться собственный отряд космонавтов для работы на "Алмазах" — из числа инженеров, которые создавали эту сложнейшую технику. Понятно, что требования к кандидатам были выставлены такие же, как к обычным космонавтам. В конце 1967 году на медкомиссию отправились первые счастливчики; через год получили допуск к спецподготовке Виктор Еремич, Валерий Макрушин и Эдуард Суханов. Затем на медкомиссию был направлен инженер Олег Беркович. Он тоже успешно прошел врачебно-экспертную комиссию, но через некоторое время был забракован по здоровью — его место занял Леонард Смиричевский. Так сформировалась группа инженеров-испытателей ("группа спецконтингента").

В начале 1969 года прошла реорганизация ЦПК, в результате которой появились отдельные отряды космонавтов по направлениям деятельности. В отряд 2-го отдела вошли две группы, готовившиеся по военным программам: орбитального комплекса "Алмаз" и космического корабля "7К-ВИ" ("Звезда"). Начальником отдела 21 марта 1969 года был назначен летчик-космонавт Павел Попович. В августе в группу влились новые слушатели: Сергей Гайдуков, Владимир Исаков и Владимир Козельский. Позднее Попович был назначен заместителем начальника 1-го управления ЦПК, а 2-й отдел возглавил Георгий Шонин. Затем в связи с закрытием проекта "7К-ВИ" в программу "Алмаз" были переведены все космонавты из этой группы: Владимир Алексеев, Михаил Бурдаев, Юрий Глазков, Вячеслав Зудов, Михаил Лисун, Александр Петрушенко, Николай Порваткин, Геннадий Сарафанов и Эдуард Степанов.

К тому времени были уже созданы макеты и отдельные системы как самой орбитальной станции, так и возвращаемого аппарата. Настало время наземных испытаний. Понятно, что к этой работе подключились и будущие космонавты. В Центре подготовки для проведения этих испытаний были сформированы три экипажа: первый — Анатолий Федоров, Лев Демин и Владимир Преображенский: второй — Олег Яковлев, Виталий Жолобов и Эдуард Степанов; третий — Вячеслав Зудов, Юрий Глазков и Михаил Лисун. В 1970 году экипажи проходили испытания в условиях кратковременной невесомости во время полетов на летающей лаборатории "Ту-104ЛЛ" с аэродрома Чкаловский. В салоне самолета была установлена пилотская кабина от возвращаемого аппарата корабля "ТКС", в которой размещались центральное кресло командира экипажа и приборные панели управления. Космонавты отрабатывали там свои действия, имитируя различные этапы полета, в том числе при нештатных и аварийных ситуациях. Изучался также процесс открытия люка с переходом в функционально-грузовой блок — при этом, правда, космонавты выходили в салон самолета.

Тем временем в советской ракетно-космической отрасли изменилась общая ситуация: инициатива по разработке долговременной орбитальной станции (ДОС) перешла в вотчину Сергея Королева (Центральное конструкторское бюро экспериментального машиностроения, ЦКБЭМ), которую в описываемый период возглавлял Василий Мишин.

Идея "ударного" строительства орбитальной станции возникла не на пустом месте. В бюро Владимира Челомея, которое несколько лет разрабатывало "Алмаз", возникли трудности при создании служебных систем и целевой аппаратуры комплекса, из-за чего графики реализации проекта сдвигались раз за разом. Но главное — американские конкуренты высадились на Луну и заявили о своем намерении запустить в середине 1972 года большую исследовательскую станцию "Skylab": Советский Союз оказался перед угрозой утраты еще и этого важного приоритета. Чтобы догнать и перегнать США, инженеры отдела Королева-Мишина предложили использовать изготовленные корпуса станций "Алмаз" и некоторые агрегаты корабля "Союз" ("7К-ОК") для создания исследовательского орбитального комплекса. Их поддержали в ЦК КПСС, и в январе 1970 года начались предварительные проработки проекта станции, получившей обозначение "17К".

Для доставки экипажей на станцию было решено создать транспортный корабль "7К-Т" как вариант "Союзов". Станция с пристыкованным к ней "7К-Т" получила название комплекс "ДОС-7К" и конструкторское обозначение "27К". Ведущим конструктором назначили Юрия Семенова. Согласно техническому заданию, комплекс "ДОС-7К" предназначался для орбитальных полетов двух-трех сменяемых экипажей из трех космонавтов, проведения научных экспериментов, медицинских и астрофизических исследований. Полетный ресурс станции в пилотируемом режиме составлял три месяца и был ограничен невосполнимым ресурсом системы жизнеобеспечения и бортовым запасом топлива.

Девятого февраля 1970 года вышло Постановление ЦК КПСС и Совета Министров СССР по разработке комплекса "ДОС-7К", а в марте состоялась первая рабочая встреча специалистов двух отделов: ЦКБЭМ и ЦКБМ. Разумеется, Владимир Челомей негативно отнесся к проекту новой орбитальной станции, усмотрев в ней конкурента "Алмазу", однако был вынужден подчиниться правительственному решению. Вскоре после этого для работ по ДОС были переданы четыре готовых корпуса "Алмазов". Они были использованы для создания первой летной станции (заводской № 121) и экспериментальных макетов. ДОС отличалась от станции "Алмаз" переходным отсеком в передней части зоны малого диаметра, к которому производилась стыковка кораблей "Союз". В хвостовой части станции был установлен модифицированный приборно-агрегатный отсек "Союза". Энергией станцию предполагалось снабжать с помощью четырех небольших солнечных батарей, также взятых от "Союза".

Орбитальную станцию собирались построить в кратчайшие сроки, в течение года, поэтому работы велись круглосуточно и без выходных. В сентябре была установлена дата запуска первой ДОС — 5 февраля 1971 года. Однако, несмотря на аврал, срок выдержать не удалось, и запуск несколько раз переносили. Интересно, что станцию хотели назвать "Заря", и это слово крупными буквами было написано на ее борту. Но уже на Байконуре выяснилось, что так же называется запущенный в 1970 году первый китайский спутник, и станцию решили переименовать в "Салют", а потом это красивое название унаследовали и другие орбитальные станции, причем из соображений секретности так именовали и ДОСы, и "Алмазы".

Девятнадцатого апреля 1971 года на Байконуре стартовала ракета-носитель "Протон" ("УР-500К"), которая вывела в космос первую в мире орбитальную станцию "Салют". Через четыре дня стартовал космический корабль "Союз-10" ("7К-Т" № 31) с экипажем из командира Владимира Шаталова, бортинженера Алексея Елисеева и инженера-испытателя Николая Рукавишникова. В течение трех витков полет проходил штатно, но на четвертом при выполнении коррекции орбиты обнаружились аномалии в работе автоматической системы управления, и Владимир Шаталов провел коррекцию вручную.

Двадцать четвертого апреля "Союз-10" пристыковался к станции "Салют", но, как сразу выяснилось, не полностью: не возникло герметичного стыка, не соединились электрические цепи. Через виток Владимир Шаталов попытался "дожать" корабль с помощью двигателей — безрезультатно. Предварительный анализ показал, что произошла поломка стыковочного агрегата. С командного пункта в Евпатории экипажу передали команду на расстыковку, но теперь корабль не захотел отсоединиться от станции. Возникла сложная аварийная ситуация, грозящая как минимум потерей "Салюта". Можно было применить два способа аварийной расстыковки: отстрел стыковочного агрегата корабля или всего бытового отсека — в обоих случаях стыковочный узел станции остался бы занят, а ее дальнейшая эксплуатация стала бы невозможной. "Салют" спасли Всеволод Живоглотов, один из разработчиков стыковочного агрегата, и Николай Рукавишников, который по его инструкции вскрыл блок электроники и поставил перемычку на определенные штыри. "Союз-10" благополучно отделился от станции, 25 апреля его экипаж досрочно вернулся на Землю. По результатам разбора полета была проведена доработка стыковочного агрегата корабля "7К-Т" и системы управления.

Несмотря на фиаско "Союза-10", главный конструктор Василий Мишин предложил придерживаться первоначального плана и отправить на станцию еще две экспедиции. Двадцатого мая 1971 года началась непосредственная подготовка к полету на "Салют" трех групп космонавтов, среди которых основным считался экипаж в составе Алексея Леонова, Валерия Кубасова и Петра Колодина. Все шло по плану, но за три дня до старта врачи обнаружили на рентгеновском снимке Валерия Кубасова затемнение в правом легком. Сразу было высказано предположение, что это начальная стадия туберкулеза, и врачи вынесли вердикт: лететь Кубасову нельзя. Сначала хотели вместо Кубасова отправить на "Салют" члена дублирующего экипажа Владислава Волкова, а потом решили заменить весь экипаж. Шестого июня 1971 года стартовал корабль "Союз-11" ("7К-Т № 32") с Георгием Добровольским, Владиславом Волковым и Виктором Пацаевым на борту. На следующий день он успешно состыковался с "Салютом", и космонавты перешли на станцию, сразу приступив к выполнению программы, рассчитанной на двадцать пять суток.

Полет первого экипажа станции "Салют" проходил непросто: дала себя знать проблема психологической совместимости — сменным руководителям полета, работавшим в Евпатории, приходилось проявлять изобретательность в общении с космонавтами, чтобы сгладить острые углы. Шестнадцатого июня на станции произошло возгорание проводки, и экипажу была дана команда готовить корабль к эвакуации. Впрочем, с этой проблемой удалось оперативно справиться, переключившись на второй энергоконтур, и космонавты продолжили работу на "Салюте".

Двадцать четвертого июня был перекрыт рекорд длительности полета, установленный в 1970 году Андрияном Николаевым и Виталием Севастьяновым на "Союзе-9". К тому времени экипаж "Салюта" вымотался и сильно устал, что было видно по сеансам связи. Врачей также беспокоил отказ космонавтов полностью выполнять программу физических тренировок, ведь это могло привести к долгой болезненной реабилитации после посадки. Посему было решено сократить длительность полета на сутки. Вечером 29 июня космонавты заняли свои места в спускаемом аппарате корабля и закрыли люк, но транспарант "Люк открыт" продолжал гореть. Центр управления полетом дал указание повторить манипуляции с люком. Транспарант не погас. Затем еще раз — надпись продолжала гореть. Экипаж начал нервничать: негерметичный люк спускаемого аппарата означал верную смерть. Дело в том, что на кораблях серии "7К-Т" не были предусмотрены летные скафандры — система автономного жизнеобеспечения для трех человек просто не вписывалась в этот корабль, и от нее на одном из этапов конструирования отказались. В ЦУПе все же нашли причину: барахлит контакт датчика на обрезе люка. Георгий Добровольский подложил кусочек пластыря под концевик датчика и вновь закрыл люк — транспарант наконец-то погас. Герметичность проверили сбросом давления в бытовом отсеке. Когда выяснилось, что все в норме, была отдана команда на расстыковку и спуск.

После полуночи, 30 июня, двигатель корабля включился на торможение. В Евпатории с нетерпением ждали докладов с борта "Союза-11", но связи не было. Около двух часов ночи спускаемый аппарат обнаружился в заданном районе. Почти одновременно с приземлением неподалеку от него сел вертолет поисковой службы. К спускаемому аппарату "Союза-11" подбежали поисковики и через минуту открыли люк — космонавты не подавали признаков жизни. Врачи пытались тут же, на месте, реанимировать их, но было уже поздно: Георгий Добровольский, Владислав Волков и Виктор Пацаев погибли из-за разгерметизации.

Анализ записей автономного регистратора бортовых измерений "Мир" ("черный ящик" космического корабля) показал, что с момента разделения отсеков на высоте более 150 км давление в спускаемого аппарата стало резко снижаться и в течение 115 секунд упало практически до нуля. Осмотр аппарата выявил и причину столь резкого падения давления: при разделении отсеков преждевременно открылся вентиляционный клапан, предназначенный для выравнивания давлений внутри и снаружи перед посадкой. Георгий Добровольский пытался спасти ситуацию, отвязавшись от кресла и перекрыв клапан, однако ему не хватило времени — экипаж "Союза-11" погиб от удушья. Первый серьезный опыт работы с орбитальной станцией закончился трагически. Теперь советским конструкторам и испытателям космической техники предстояло учесть этот мрачный урок…

ЗЛОПОЛУЧНЫЙ "САЛЮТ-2"


По результатам расследования конструкторы существенно доработали корабль "7К-Т". Фактически была создана его новая модификация, хотя на обозначении это никак не сказалось, что вносит путаницу по сей день. Разумеется, в первую очередь был заменен вентиляционный клапан: его сделали более устойчивым к ударным нагрузкам и снабдили быстродействующей ручной заглушкой. Но главное — наконец-то было принято принципиальное решение использовать скафандры: в качестве прототипа взяли высотный авиационный скафандр "Сокол", получивший название "Сокол-К". С учетом массы скафандров и системы обеспечения разместить в корабле трех космонавтов было невозможно, поэтому экипаж сократили до двух человек. Но даже после того, как с корабля сняли солнечные батареи, двухместный "7К-Т" оказался на 100 кг тяжелее предшественника: его стартовая масса достигла 6,8 т.

Модернизированный "7К-Т" собрали менее чем за год. Первые два корабля данной модификации (№ 34 и № 35) были построены в первой половине 1972 года и предназначались для доставки экипажей на вторую ДОС. Примечательно, что испытательный пилотируемый полет модернизированного корабля не планировался — то есть его тестирование сразу предполагалось совместить с доставкой экипажа на орбитальную станцию.

Двадцать девятого июля 1972 года на космодроме Байконур ракетой-носителем "Протон" была запущена станция "ДОС-2" ("17К" № 122), аналогичная предшествующей по конструкции и составу научной аппаратуры. Поскольку теперь корабль "Союз" не мог принять на борт больше двух человек, экипажи для дальнейших полетов составляли из командира и бортинженера. Основным экипажем на этот раз стала пара Алексей Леонов и Валерий Кубасов, который был вновь допущен к полетам, — оказалось, что туберкулеза у него нет, а затемнение в легком было вызвано аллергической реакцией на препарат, которым опрыскивали кустарники в парке Байконура.

К моменту старта "ДОС-2" на космодроме находились готовые корабли и экипажи, но на 182-й секунде полета станции произошло выключение двигательной установки 2-й ступени ракеты-носителя — станция погибла, а факт ее запуска был засекречен.

Поскольку "ДОС-3" могла быть подготовлена не ранее чем через год, Госкомиссия приняла решение запустить в октябре 1972 года корабль "7К-Т" № 34 с экипажем на борту для выполнения автономного испытательного полета, и в августе подготовку к этому путешествию начали три экипажа из четырех, укомплектованных для работы на "ДОС-2". Тем временем отношение руководителей космической программы к полету изменилось: в Центральном конструкторском бюро экспериментального машиностроения родилась идея провести в автономном полете корабля "Союз" исследования с помощью астрофизического телескопа "Орион-2". Автономный испытательный полет модернизированного корабля отменили, а проект космического рейса в интересах астрофизиков реализовали через год, в декабре 1973 года, на специально изготовленном корабле "Союз-13".

В тот период на финишную прямую вышла и компания Владимира Челомея. В 1971 году отряд космонавтов проекта "Алмаз" пополнился опытными пилотами Борисом Волыновым, Виктором Горбатко, Евгением Хруновым и Юрием Артюхиным, которые хорошо знали корабль "Союз", а первые трое из перечисленных даже успели слетать на нем в космос. Группа "Алмаз" стала самой многочисленной в Центре подготовки космонавтов за всю его историю: в ней тогда насчитывалось 28 человек! Все они были офицерами из отряда ВВС, поскольку программа "Алмаз" оставалась военной и совершенно секретной. После перехода к модернизированному двухместному "Союзу", в ноябре 1971 года, были сформированы новые условные экипажи для тренировок на тренажере, моделирующем операции стыковки с орбитальной станцией: Павел Попович и Лев Демин, Борис Волынов и Евгений Хлудеев, Виктор Горбатко и Виталий Жолобов, Анатолий Федоров и Юрий Артюхин, Геннадий Сарафанов и Эдуард Степанов. Спустя некоторое время Юрий Артюхин перешел в экипаж к Павлу Поповичу, а Лев Демин стал тренироваться с Анатолием Федоровым (позднее по состоянию здоровья Федоров был заменен Сарафановым). Плановые занятия этих экипажей проводились до апреля 1972 года.

В сентябре 1972 года начались комплексные наземные испытания станции "Алмаз", в том числе систем терморегулирования и жизнеобеспечения. Испытания проводились на макете станции в НИИ-7 ВВС (Институт авиационной и космической медицины). С сентября 1972 года по февраль 1973 года в этом макете отработали два экипажа: первый — Юрий Глазков и Евгений Хлудеев, второй — Михаил Лисун и Владимир Преображенский. Тогда же из космонавтов 2-го отдела были сформированы и начали непосредственную подготовку к полету на "Алмаз" четыре экипажа: Павел Попович и Юрий Артюхин, Борис Волынов и Виталий Жолобов, Геннадий Сарафанов и Лев Демин, Вячеслав Зудов и Валерий Рождественский. В декабре они приступили к занятиям на комплексном тренажере "Иртыш". В феврале 1973 года на зачетные тренировки приезжал сам Владимир Челомей, планы которого наконец-то начали сбываться. А в апреле все четыре экипажа прибыли на Байконур.

Подготовка к запуску первой военной станции "Алмаз" (№ 101-1) на технической позиции космодрома Байконур началась в январе 1973 года и продолжалась три месяца. Зима в Казахстане выдалась суровая — с метелями и сильными морозами. Однажды из-за полуторачасового останова местной ТЭЦ жилой массив и техническая позиция на несколько дней остались без тепла. Тем не менее работы в промерзших цехах не прекращались.

В конце марта "Алмаз" был доставлен на стартовую позицию вместе с ракетой-носителем. Программа полета предусматривала запуск двухместного "Союза" на десятые сутки полета станции (143-й виток) и стыковку на следующий день (160-й виток). Для формирования рабочей орбиты и выхода в расчетную точку встречи станция по командам с Земли должна была произвести пятикратную коррекцию (на 3,18, 81,115 и 130-м витках). Перед самым запуском станции пришло известие, что старт "Союза" с экипажем откладывается на неопределенное время "по техническим причинам". Ракета "Протон" уже была заправлена топливом, и отменить запуск "Алмаза" оказалось невозможно. Пришлось в срочном порядке переработать программу, увеличив время автономного полета станции до прибытия экипажа.

Старт состоялся 3 апреля 1973 года. "Алмаз" вышел на расчетную орбиту, и информационное агентство ТАСС передало в эфир официальное сообщение о запуске научной орбитальной станции "Салют-2".

Работники отдела Владимира Челомея роптали по поводу названия — у них станция по-прежнему именовалась "Алмазом". Примечательно, что "навязанное" название "Салют-2" они написали на проставке, соединяющей орбитальный блок с последней ступенью ракеты: после выхода на орбиту станция отделилась от проставки и ушла в полет без чужого "несчастливого" названия.

В соответствии с программой были задействованы все системы "Алмаза", раскрыты солнечные батареи, станцию сориентировали на орбите. В отсеках поддерживался нормальный тепло-влажностный режим атмосферы. Радиоуправление и телеметрия обеспечивали постоянный контроль. Последовательно 4 и 8 апреля были проведены коррекции, и "Салют-2" поднялся с орбиты выведения (215 х 260 км) на рабочую (261 х 296 км). Четырнадцатого апреля станция ушла на "глухие" витки, которые не контролировались советскими средствами управления. И при выходе с этих витков в ночь на 15 апреля был зафиксирован отказ основной системы телеметрии. Дополнительная телеметрия показала резкое падение давления в гермоотсеке станции. В интервале между 177-м (14 апреля) и 193-м витками (15 апреля) было отмечено "изменение параметров орбиты, объясняемое действием внешних сил".

Государственная комиссия постановила, что "наиболее вероятной причиной аварии явился производственный дефект в двигательной установке". Однако у разработчиков станции остались сомнения в истинности этой версии. Тридцатого апреля в американской прессе появилось сообщение, что 14 апреля (то есть на "глухих" витках) "Салют-2" испытал "катастрофическое разрушение", причем от станции отделилось два десятка фрагментов, многие из которых быстро сошли с орбиты. Дальнейшее изучение вопроса привело конструкторов станции к выводу, что после выхода на орбиту взорвались остатки топлива в третьей ступени ракеты-носителя — в результате образовалось облако обломков, в которое вошел "Салют-2" и в котором он, очевидно, получил повреждение. Понятно, что эксплуатировать искалеченную станцию не было никакой возможности.

Теперь наступила очередь конкурентов из ЦКБЭМ. Научно-исследовательская орбитальная станция "ДОС-3" ("17К" № 123) должна была отправиться в космос 8 мая 1973 года. К экспедиции на нее готовились те же космонавты, которые собирались лететь на "ДОС-2"; основным экипажем по-прежнему оставались Алексей Леонов и Валерий Кубасов. Но в этот день запуск не состоялся. После объявления 20-минутной готовности обнаружилась течь окислителя в районе бокового блока "Г" первой ступени "Протона". Госкомиссия отменила старт. Между Василием Мишиным и Владимиром Челомеем, отвечавшими за ракету, возник спор: первый требовал заменить носитель, второй обещал отремонтировать его прямо на стартовой позиции. В итоге возобладало мнение Челомея.

Запуск "ДОС-3" состоялся уже 11 мая 1973 года. Станция была выведена на орбиту без замечаний. И тут неудачно сложились технические и организационные проблемы. На первом витке станция должна была погасить колебания и построить ориентацию для подъема орбиты. Подчиняясь сигналам нового ионного датчика, система ориентации и стабилизации так энергично работала с двигателями, что их выхлоп искажал сигналы датчика, и станция принялась "раскачиваться". Когда информация об этом дошла до Евпатории, было уже поздно: команда "отключить борт" не прошла. За полтора витка "ДОС-3" выработала весь бортовой запас топлива и стала неуправляемой.

Чтобы скрыть провал, выпустили сообщение ТАСС о старте тяжелого спутника "Космос-557", который "прошел успешно". Впрочем, западные эксперты быстро сумели установить природу "безликого" спутника по перехваченным радиосигналам. Двадцать второго мая 1973 года в результате естественного торможения станция сошла с орбиты.

Нужно было что-то делать с четырьмя готовыми "Союзами" для доставки экипажей на "ДОС-3" ("7К-Т" № 34,35,36 и 37). Ресурс хранения многих бортовых приборов и устройств истекал, посему требовалось либо запускать корабли, либо демонтировать их. Госкомиссия постановила запустить три судна в беспилотных вариантах для полномасштабных испытаний, от которых прежде отказались. Пятнадцатого июня 1973 года в двухсуточный полет отправился корабль "7К-Т" № 36 ("Космос-573"). Тридцатого ноября 1973 года стартовал "7К-Т" № 34 ("Космос-613") для 60-суточных ресурсных испытаний. А вот № 35 в космос так и не попал — его использовали для натурных испытаний новой системы аварийного спасения.

Оставался еще корабль "7К-Т" № 37 — его все-таки решили запустить с экипажем на борту для автономного испытательного полета. В период с июля по сентябрь 1973 года к полету на нем готовились два экипажа. Двадцать седьмого сентября, через два с лишним года после трагедии "Союза-11", на орбиту отправился "Союз-12" с экипажем в составе Василия Лазарева и Олега Макарова. В течение двухсуточного полета космонавты провели испытания модернизированного корабля, а также новых скафандров "Сокол-К".

Успешно выполнив программу полета, экипаж вернулся на Землю. Новый двухместный "Союз" доказал свою работоспособность.

"АЛМАЗ-2" ("САЛЮТ-3")


Двадцать пятого июня 1974 года была запущена вторая орбитальная пилотируемая станция серии "Алмаз" (№ 101-2) военно-прикладного назначения, получившая в открытой печати название "Салют-3".

Через неделю, 3 июля, с космодрома Байконур стартовал корабль "Союз-14" (№ 62) с первой экспедицией на "Алмаз-2". Возглавлял экипаж опытный космонавт "гагаринского" набора полковник Павел Попович. Бортинженером корабля стал военный инженер — подполковник Юрий Артюхин. Дублеры Борис Волынов и Виталий Жолобов помогали им в работе, находясь в Евпаторийском ЦУПе.

Программа первой экспедиции включала расконсервацию новой станции и проверку военной аппаратуры для наблюдения за объектами на поверхности Земли и океана. В "гражданскую" часть программы входили медико-биологические исследования, определение физических характеристик космического пространства, фотосъемка в интересах геологов и картографов.

Через сутки после старта корабль "Союз-14" состыковался с "Алмазом-2". Затем пошло стягивание, но оказалось, что стык негерметичен: давление между уплотнительными кольцами потихоньку падало. Экипаж попросил у Владимира Челомея, вызванного по связи, разрешения для перехода на станцию. ЦУП размышлял целый виток и все-таки дал команду на переход.

Режим работы у экипажа получился очень плотный. Космонавтам приходилось отдыхать по очереди, урывками, производить съемки объектов в разное время дня и ночи. На третьи сутки вдруг завыла сирена, к которой вели датчики, информирующие о жизненно важных параметрах "Алмаза": давлении, напряжении в сети, концентрации углекислого газа и прочих. Космонавты отключили сирену и стали лихорадочно выяснять причину. Все оказалось в норме. Только отправились отдыхать — сирена завыла вновь. И опять все оказалось в норме. После третьего подъема Павел Попович взял два провода и сделал короткое замыкание — сирена вырубилась навсегда и больше не мешала. Но до конца полета у космонавтов оставалось ощущение постоянной тревоги: ведь в случае серьезного сбоя сирена не сработает.

Съемка наземных объектов производилась поочередно четырнадцатью фотоаппаратами, которые надо было регулярно перезаряжать. Павел Попович вспоминал: "Мы с Юрой разделили: каждому по семь аппаратов… Так вот, выключили мы свет и начали. С задачей справились, но намучились, правда… Положили отснятые материалы в возвращаемую капсулу, а недоснятые куски сматывали с катушек и бросали. Включаем свет… А вокруг рой пленки! Казалось, она заняла все свободное пространство. А пленка тогда горючей была. Одна искра — и такой пожар будет… Пришлось вручную скручивать пленку в плотные рулончики".

С возвращаемой капсулой тоже произошла неприятность, которая могла иметь самые печальные последствия, Согласно программе полета, космонавты должны были провести эксперимент по перемещению в невесомости массивных грузов. В качестве такого груза взяли капсулу массой 360 кг, вытащили ее с помощью манипулятора из гнезда и толкнули вдоль станции. Однако космонавты не учли, что сила инерции в невесомости сохраняется. Павел Попович позднее так описывал произошедшее: "И она потихонечку поплыла. Но как ее остановить? Она же круглая, без ручек, схватиться не за что… В борт врежется — пробьет насквозь, масса-то огромная. Я тогда поднырнул под капсулу и, упираясь, цеплялся за все, что попало. Остановил, когда примерно сантиметров двадцать до стенки оставалось. А иначе проломило бы борт".

За две недели космонавты проверили все системы "Алмаза-2", отрегулировали температуру воздуха, переместили вентиляторы, добившись оптимальной циркуляции воздуха, смонтировали приспособления для фиксации переносных приборов и провели множество других работ. Они полностью выполнили программу и 19 июля успешно вернулись на Землю.

По сложившейся традиции в следующий полет должен был идти экипаж, дублировавший предыдущую экспедицию, но опять произошло непредвиденное. Где-то в правительственных кругах было принято решение направить в полет экипаж из Геннадия Сара-фанова и Льва Демина, а Бориса Волынова и Виталия Жолобова опять сделать дублерами. Когда полет "Союза-14" близился к завершению, об этом сообщили Волынову и Жолобову, добавив в качестве утешения, что их экипаж более "сильный", что именно ему лучше начать освоение следующей станции — "Алмаз-3". Борис Волынов, который прекрасно знал, что до запуска нового "Алмаза" придется ждать два года, был крайнее недоволен, категорически отказался дублировать Геннадия Сарафанова и после окончания работ в ЦУПе ушел в отпуск.

Вторая экспедиция стартовала 26 августа 1974 года на корабле "Союз-15" (№ 63). Геннадий Сарафанов и Лев Демин должны были проработать на борту "Алмаза-2" целый месяц. Выведение корабля прошло нормально. Примерно через сутки баллистики он приблизился к станции. Включилась система автоматического сближения и стыковки "Игла", и тут снова подвела автоматика, которая восприняла оставшееся до станции расстояние в 350 м как 20 км и выдала импульс двигателями на разгон корабля. Экипаж не разобрался, что происходит, и не перешел на ручное управление. Корабль помчался к станции со скоростью 20 м/с (при этом расчетная скорость при касании не должна превышать 0,3 м/с). Казалось, катастрофа неминуема. Корабль и экипаж спасло то, что программа автоматического управления сближением с 20 км предусматривала наличие боковой скорости — введенная поправка дала кораблю возможность пронестись мимо станции на расстоянии 40 м. Экипаж все еще не понимал, что происходит. Неисправная "Игла" заставила корабль повторять сеансы сближения. Еще два раза корабль совершал смертельно опасный пролет мимо станции, пока не вмешался ЦУП, выдавший команду на выключение режима автоматического сближения. От попытки стыковки в ручном режиме пришлось отказаться, так как топлива оставалось только на возвращение. Двадцать восьмого августа спускаемый аппарат "Союза-15" успешно приземлился на территории Казахстана.

Государственная комиссия пришла к заключению, что система стыковки "Игла", созданная в НИИ точных приборов, требует серьезной доработки, на что уйдет много времени. Впрочем, не было и готового "Союза", посему от других экспедиций на "Алмаз-2" пришлось отказаться. Двадцать четвертого января 1975 года после выполнения полугодовой программы полета в автоматическом режиме станция была сведена с орбиты и прекратила свое существование в Тихом океане.

Интересный факт: перед сведением станции испытатели решили опробовать ее пушку. По команде с Земли пушка дала первый и единственный залп — снаряды, выпущенные против вектора орбитальной скорости, вошли в атмосферу и сгорели. К счастью, это космическое орудие так и не пригодилось. На следующем "Алмазе" пушки уже не было.

"АЛМАЗ-З" ("САЛЮТ-5")


В январе 1975 года началась подготовка к экспедициям на будущую станцию. К тренировкам приступили три экипажа: два старых (Борис Волынов и Виталий Жолобов, Вячеслав Зудов и Валерий Рождественский) и один вновь сформированный (Виктор Горбатко и Юрий Глазков). В марте к ним присоединился экипаж Владимира Козельского и Владимира Преображенского, а в сентябре еще один — Анатолия Березового и Михаила Лисуна. В мае 1976 года все пять экипажей завершили подготовку, три первых получили комплексные зачеты и улетели на Байконур. Госкомиссия приняла решение, что в первую экспедицию сроком шестьдесят суток пойдут Борис Волынов и Виталий Жолобов, а дублировать их будут Вячеслав Зудов и Валерий Рождественский.

Двадцать второго июня 1976 года была запущена орбитальная станция военно-прикладного назначения "Алмаз-3" (№ 103), получившая в открытой печати название "Салют-5". Первая экспедиция в составе командира полковника Бориса Волынова и подполковника-инженера Виталия Жолобова стартовала 6 июля на корабле "Союз-21" (№ 41). Через день Волынов вручную состыковал "Союз-21" с "Салютом-5", поскольку система сближения и стыковки "Игла" опять дала сбой. Экипаж перешел на станцию и приступил к выполнению программы.

Далеко не все получалось сразу, и космонавтам приходилось наверстывать упущенное в личное время, часто за счет часов сна. Понятно, что накапливалась усталость, росло нервное напряжение. Однажды произошла нештатная ситуация, которая многое изменила в программе полета. Борис Волынов вспоминал: "Когда мы находились в тени Земли, неожиданно взвыла сирена, погас свет — и мы оказались в кромешной темноте. Выключилось все, вплоть до регенерационной установки. А это значит, что кислород не вырабатывается и можно рассчитывать лишь на тот, что находится в объеме станции. Полная темнота, ничего не понимаем — где верх, где низ, и только воет сирена. В таких стрессовых условиях требовалось действовать расчетливо, четко, не поддаваясь панике. Мы нащупали пульты <…>, выключили сирену и впервые восприняли тишину космоса. Было такое впечатление, что находишься в мертвом городе. <…> Это ощущение не для слабонервных. Наверное, так чувствуется бездна. Мы зашифрованно передали на Землю, что на борту авария. Но двусторонней связи не было, и Земля ничем не могла помочь, а нам надо было выяснить самим, насколько серьезна ситуация. Возможно, это разгерметизация! К счастью, этого не произошло. Самым трудным было оживить станцию, включить жизненно важные системы. <…> В конце концов работоспособность станции была восстановлена полностью, но в результате стресса через несколько дней у Виталия начались сильные головные боли, не снимаемые никаким лекарством. Затем у него появились проблемы со сном. Он перестал заниматься на бегущей дорожке, все меньше работал, чаще плавал по станции в расслабленном состоянии. <…> Мне приходилось одному выполнять обязанности двоих. <…> Мы не сразу сообщили на Землю о сложившейся ситуации, а попытались сами исправить положение. Я думал, что с помощью имеющихся средств смогу восстановить работоспособность Виталия. Мы использовали все, что было в бортовой аптечке, но ничего не помогало. <…> Я предложил Виталию сообщить о своем состоянии по закрытому каналу, ведь лучше его самого никто не мог объяснить, что с ним происходит. Он доложил".

К сожалению, меры, предпринятые по совету медиков, желаемого облегчения не дали: состояние здоровья Виталия Жолобова ухудшалось. Двадцать третьего августа после переговоров Бориса Волынова с одним из руководителей программы Германом Титовым было принято решение о досрочном прекращении полета. На следующий день Волынов "упаковал" Жолобова в скафандр, пристегнул его к ложементу в спускаемом аппарате, потом оделся сам и занял место командира. Расстыковаться получилось только со второй попытки — из-за временного сдвига экипаж "Союза-21" приземлился в запасном районе, в темное время суток, что затруднило его поиски. Сама посадка получилась далеко не мягкой. Под порывами ветра спускаемый аппарат раскачался на стропах парашюта и в момент срабатывания двигателей мягкой посадки находился под углом к поверхности в семи метрах в стороне, поэтому упал ребром, подпрыгнул, пролетел еще три метра, ударился о землю, отскочил и опять упал. Виталий Жолобов описывал эту посадку так: "Ощущение было такое, словно мы со всего размаху хлопнулись задом на твердый грунт. У командира лопнул шнур от шлемофона, а от бортового журнала, который я держал, в руках осталось лишь несколько страниц".

Остановившись, спускаемый аппарат завалился набок. Борис Волынов открыл люк и вылез наружу на четвереньках. Позднее он вспоминал: "Первое, что ощутил после приземления, запах земли и хлеба. Запах, который не чувствовал давно. Какое же это счастье — жить!" Космонавту казалось, что он в хорошей физической форме: он выпрямился, встал, но тут же рухнул навзничь — не держали ноги. В этот момент послышался голос бортинженера, который просил помочь ему. Виталий Жолобов не мог выползти, зацепившись скафандром за металлическую часть корабля. Борис Волынов вернулся в аппарат и потянул товарища наружу: первая попытка вызвала короткое замыкание со снопом искр, вторая оказалась более удачной.

Так 24 августа 1976 года завершилась первая экспедиция на "Алмаз-3". Космонавты возвратились на Землю, не долетав 11 суток до конца 60-суточного срока. Медицинская комиссия тщательно обследовала космонавтов и пришла к заключению, что наблюдавшийся в полете синдром стал результатом психологической перегрузки, нарушения режима тренировок и недостаточной поддержки с Земли. И еще одно — космонавты, знавшие Бориса Волынова по деятельности в отряде, отмечали его педантичность, бескомпромиссность, суровый нрав и высокую требовательность к окружающим. Можно предположить, что эти качества, одобряемые на Земле, в условиях замкнутого пространства создали сложный психологический климат, который стал невыносимым для Виталия Жолобова.

В то время к очередному полету на станцию продолжали готовиться четыре экипажа: Вячеслав Зудов и Валерий Рождественский, Виктор Горбатко и Юрий Глазков, Владимир Козельский и Владимир Преображенский, Анатолий Березовой и Михаил Лисун. Несмотря на заключение Госкомиссии о чисто психологических причинах срыва программы экипажем "Союза-21", у некоторых конструкторов возникли подозрения, что на космонавтов подействовали токсичные частицы, выделяемые отделочными материалами станции при нагреве. Они решили провести прямые исследования состава атмосферы на станции, которую включили в программу полета, снабдив экипаж специальной химической лабораторией. В случае обнаружения повышенной токсичности экипаж должен был воспользоваться противогазами. Кроме того, предстояло произвести сложный технический эксперимент: вручную разгерметизировать станцию и протестировать систему ее аварийного наддува, произведя таким образом замену атмосферы.

Четырнадцатого октября 1976 года стартовал корабль "Союз-23" (№ 65), на борту которого находился экипаж в составе командира подполковника Вячеслава Зудова и подполковника-инженера Валерия Рождественского. Однако выполнить программу полета этому экипажу не было суждено. Уже в следующие сутки на этапе дальнего сближения с "Алмазом-3" в зоне гашения боковой скорости проявились большие колебания сигнала радиотехнической системы сближения и стыковки "Игла". Система управления, пытаясь погасить мнимые отклонения "Союза" от штатной траектории, включала и выключала двигатели причаливания и ориентации корабля, что вело к еще большим отклонениям. Космонавты не сумели адекватно оценить ситуацию, никак не отреагировав на колебания корабля вокруг продольной оси и сверхнормативный расход рабочего тела. Проблему заметила наземная группа управления. Дальность не позволяла перейти на ручное сближение, тем более что колебания параметров "Иглы" могли повлечь за собой ошибочные действия экипажа. Группа приняла трудное решение отказаться от сближения. Экипажу дали команду не переходить на ручное управление и возвращаться на Землю.

Однако испытания, выпавшие на долю экипажа "Союза-23", на этом не закончились. Садиться пришлось глубокой ночью при снежном буране. Вячеслав Зудов вспоминал: "Нам дана команда на посадку. До чего же было обидно, столько лет подготовки! И мы еще тогда не знали, что это наш первый и последний полет в космос. А дальше события развивались, как в детективе. Это в середине-то октября: мороз за минус двадцать градусов, пурга. В иллюминаторы ничего не видно. Шлепок, не похожий на удар о землю. Не удавалось понять, почему нас болтает; может, мы где-то в море? Это мы только позже поняли, что приводнились на довольно большое озеро Тенгиз. Отстреливается основной парашют, и следом за ним — рывок <…> и выходит запасной парашют и переворачивает спускаемый аппарат "с ног на голову", и мы оказываемся в этом шарике вниз головой. С трудом, с помощью друг друга нам удается стянуть с себя скафандры. <…> Мы ждем спасателей, еще не зная, где мы приводнились, так как все системы связи под водой. Но и спасатели не знают, где мы и что с нами, так как посадка нештатная, пурга, темно. Вертолеты в такую погоду не поднимаются, а вездеходы не знают, где нас искать. Постепенно наше жилище охлаждалось как снаружи, так и изнутри. Все стало покрываться изморозью, а на нас были только спортивные шерстяные костюмы и шерстяные шапочки. Сколько еще нам предстоит находиться в таком положении, мы не знали. Да и система регенерации не беспредельна. Стали в целях экономии ее отключать, голову в иней — и хоть недолго, но не дышали. Буря утихла к утру. Поисковики определили место нашего нахождения, да и мы уже знали, что приводнились на озеро".

Главной проблемой стала высокая соленость озера Тенгиз: оно практически не замерзает даже при сильном морозе, покрываясь шугой. В таких условиях эвакуировать спускаемый аппарат можно исключительно вертолетом. Как только над Тенгизом появились первые проблески рассвета, к спускаемому аппарату были доставлены аквалангисты. С космонавтами наладили связь, хотя она оставалась неустойчивой. После нескольких безуспешных попыток аквалангистам удалось прицепить трос, но грузоподъемность вертолета "Ми-8" не позволяла поднять его в воздух.

"После одиннадцати часов пребывания в спускаемом аппарате, — рассказывал Вячеслав Зудов, — нас подцепили тросом к вертолету и потащили волоком по воде и трясине к берегу. <…> Вот это, по-моему, один из самых незабываемых эпизодов моей космической жизни. Но самое примечательное в том, что в отряде был единственный моряк-водолаз — Рождественский. И нас именно с ним угораздило приводниться. Это пока что единственный случай в истории отечественной космонавтики".

К сожалению, приземление в столь экстремальных условиях имело и трагические последствия: курировавший операцию спасения подполковник КГБ Юрий Дерябин отдал свой полушубок одному из космонавтов, сильно простудился и через некоторое время умер.

Разбор ситуации выявил ряд серьезных недостатков в организации службы поиска и спасения. Вылет группы задержался. На некоторых вертолетах отсутствовали плавсредства, поскольку никто не подумал, что придется работать на воде. По итогам был подготовлен доклад с перечислением всех недостатков, выявленных в ходе операции на озере Тенгиз, и на его основе было решено создать в Центре подготовки космонавтов "Самостоятельное отделение испытаний средств аварийного спасения, приземления, эвакуации и подготовки космонавтов к действиям после вынужденной посадки в экстремальных условиях различных климатогеографических зон".

После фиаско "Союза-23" программу второй экспедиции было поручено выполнять дублерам: полковнику Виктору Горбатко и подполковнику-инженеру Юрию Глазкову. В свою очередь, их дублерами назначили Анатолия Березового и Михаила Лисуна. Новая экспедиция должна была продолжаться 16,5 суток, а ее программа включала, помимо исследований атмосферы станции, эксперимента по наддуву и работы с разведывательной фотоаппаратурой, некоторые ремонтные операции. На расследование причин неудачной стыковки "Союза-23", устранение этих причин, а также на подготовку потребовалось почти четыре месяца.

Седьмого февраля 1977 года корабль "Союз-24" (№ 66) вышел на заданную орбиту и устремился к станции "Алмаз-3".

"Стыковка была сложной, — вспоминал Виктор Горбатко. — Во-первых, стыковались мы ночью. Во-вторых, прибор, помогавший нам определять боковые скорости, которые мы должны были погасить до нуля, начал некорректно работать. Мы пошли на сближение. На расстоянии 300 метров я переключился на ручное управление и пошел на стыковку. Смотрю — прибор показывает одно, а визуально станция отворачивается в другую сторону. И что делать, чему верить? Было принято решение — зависнуть на 70 метрах, выключить приборы и идти на стыковку под визуальным контролем. Напряжение огромное. Мне показалось, что я как на 70 метрах вдохнул, так, пока не состыковался, не выдыхал. Состыковались, выровняли давление, но люки открывать нам запретили. Мы ушли на "глухие" витки и до утра оставались в корабле".

На следующий день Виктор Горбатко и Юрий Глазков надели противогазы и открыли проход в станцию. Первым в темноту устремился Глазков и с помощью специального насоса и индикаторных трубок провел анализ атмосферы. В то же время Горбатко снял противогаз и принюхался. Никакого неприятного запаха он не заметил, о чем сообщил на Землю. Станция была полностью реабилитирована.

Менять атмосферу в таком случае не было необходимости, но, раз уж аппаратура для наддува "Алмаза" сжатым воздухом при разгерметизации (например, в случае гипотетической атаки со стороны вероятного противника) была сконструирована и доставлена, решили ее испытать. Двадцать первого февраля Виктор Горбатко занял место за главным пультом, а Юрий Глазков со специальной панели управления наддувом открыл клапаны — воздух со свистом начал покидать станцию.

"Когда открыли клапаны сброса воздуха и клапан для наполнения атмосферы, — вспоминал Виктор Горбатко, — поднялся страшный гул. Было такое впечатление, что станция разорвется. Звуковой эффект был таким, как будто находишься внутри катящейся металлической бочки". Процесс продолжался несколько минут, в течение которых на "Алмазе" поддерживалось определенное давление: по расчетам, этого времени должно было хватить экипажу для эвакуации в "Союз". Оба космонавта контролировали происходящее и были готовы вмешаться в случае отказа автоматики. Примечательно, что Горбатко и Глазков проводили столь опасный эксперимент без скафандров!

Выполнение программы полета шло своим чередом. Горбатко и Глазков снимали фотокомплексом "Агат" объекты на территории СССР и других стран, проявляли фотопленки, сканировали нужные кадры и передавали их по радиоканалу на Землю. С помощью 80-кратного телескопа наблюдали аэродромы, определяя типы самолетов. Как и в предыдущих экспедициях на "Алмазы", режим сна и бодрствования оказался скомкан: космонавтам приходилось просыпаться, когда станция пролетала над объектом, снимать его, а потом вновь пытаться уснуть — и так несколько раз за ночь в течение многих суток. Отснятые фотопленки складывали в возвращаемую капсулу. Незадолго перед возвращением Горбатко и Глазков начали готовить ее к спуску на Землю.

Двадцать четвертого февраля 1977 года космонавты надели скафандры, заняли места в "Союзе", задраили люки, стравили давление между стыковочными узлами и приготовились к расстыковке. И тут из ЦУПа поступила команда вернуться на станцию. Почему продлили полет, экипажу не сказали, и только на Земле космонавты узнали, что спуск был перенесен из-за плохой погоды, — очевидно, прошлые инциденты научили командование более трепетно относиться к метеоусловиям.

На следующий день, 25 февраля, наконец-то поступил приказ возвращаться. Космонавтов предупредили, что в расчетном районе посадки дует сильный ветер, поэтому Виктор Горбатко предусмотрительно нажал кнопку отстрела стренг парашюта в момент срабатывания двигателей мягкой посадки. И все-таки спускаемый аппарат несколько раз подпрыгнул, прежде чем лечь набок на неглубоком снегу. Космонавты какое-то время ждали появления спасателей, но не было слышно ни голосов, ни шума вертолетных двигателей. Висеть в ремнях кресел было невмоготу, поэтому космонавты решили взять инициативу в свои руки. Освободившись от ремней, Юрий Глазков буквально вывалился из ложемента и упал на командира. Потом открыл люк и выбрался наружу. Спасатели задерживались, и, ожидая их, космонавты изрядно продрогли. Стали готовиться к выживанию, то есть доставать и распаковывать блоки носимого аварийного запаса "Гранат-6", радиосигнальные и светосигнальные средства, отстегнули укладки с полетными и теплозащитными костюмами. Между тем эфир молчал. Только через час к спускаемому аппарату подъехала "Голубая птица" — поисково-эвакуационная машина высокой проходимости. Спасатели на руках донесли космонавтов до ее теплого салона.

Двадцать шестого февраля от станции "Алмаз-3" ("Салют-5") отделилась баллистическая капсула, которая доставила на Землю отснятые фотопленки. Станция продолжила полет в автоматическом режиме. С марта к полету по программе третьей и последней экспедиций продолжили подготовку два сформированных экипажа. Полет намечался на второй или третий квартал 1977 года, но возникла проблема с "Союзом". Получилось, что из-за отказа "Иглы" на "Союзе-23" все три корабля, изготовленных для запланированных экспедиций, уже использованы. Дополнительно заказали корабль № 67, но его подготовка отняла слишком много времени.

Пятого марта и 15 апреля были проведены коррекции орбиты "Алмаза", позволявшие ему принять новую экспедицию. В июне стало ясно, что на поддержание орбиты до возможной даты запуска корабля № 67 потребуется практически все топливо станции — она может оказаться неуправляемой во время стыковки и в ходе совместного полета, а это лишает экспедицию смысла. Посему в июле 1977 года эксплуатацию станции "Алмаз-3" ("Салют-5") решили прекратить. Восьмого августа 1977 года, после 412 суток орбитального полета, она была затоплена в Тихом океане.

"ФОРПОСТ" НА ОРБИТЕ


Проблемы эксплуатации военных пилотируемых станций "Алмаз" наглядно показали: такой вариант никаких значительных преимуществ по сравнению с разведывательными спутниками не дает. Наоборот, приходится прикладывать множество усилий для поддержания жизни и безопасности экипажа. Однако и отказываться от мощного технического задела военные поначалу не собирались.

Еще на первом этапе работ над орбитальными станциями первого поколения стало ясно, что их возможности ограничены запасами расходуемых компонентов. Поэтому одновременно в двух организациях — ЦКБЭМ Василия Мишина и ЦКБМ Владимира Челомея — появилась идея строительства станции с двумя стыковочными узлами и возможностью дозаправки двигательной установки топливом в ходе полета. Идея была реализована на станциях второго поколения ("Салют-6" и "Салют-7"), созданных Научно-производственным объединением "Энергия" (так с 1977 года называлось ЦКБЭМ) совместно с конструкторским бюро "Салют".

Однако и у коллектива Владимира Челомея возник в тот момент шанс перехватить инициативу с новыми "Алмазами" и кораблем снабжения "ТКС". Постановление правительства от 16 июня 1970 года предусматривало два этапа создания комплекса "Алмаз". Первый — с загрузкой самой станции всеми необходимыми расходными материалами и с доставкой экипажей кораблями "7К-Т" ("Союз"). Второй — со снабжением станции штатным кораблем "ТКС" ("11Ф72") разработки ОКБ-52. Полетами "Салюта-2" ("Алмаз" № 101-1), "Салюта-3" ("Алмаз" № 101-2) и "Салюта-5" (№ 103) был реализован первый этап. "Алмаз" № 104 создавался как станция второго этапа.

Помимо использования корабля "ТКС" на новой станции решили испытать другой состав аппаратуры наблюдения, а также установить радиолокатор "Меч-А" с большой антенной, раскрывающейся в полете. Заметные изменения коснулись системы терморегулирования и жизнеобеспечения: вентилирование станции, снабжение ее кислородом и водой должен был обеспечить сам транспортный корабль. Вместо "пассажира", каким был корабль "7К-Т", активно потреблявший энергию станции, "Алмаз" получал полноценного "партнера", продлевающего его ресурс. Для обороны вместо пушки (система "Щит-1") на станцию устанавливались два снаряда "космос-космос" (система "Щит-2") конструкции ОКБ-16, руководимого Александром Нудельманом.

С января 1975 года чертежи на "Алмаз" № 104 начали передаваться в производство завода имени Михаила Хруничева, а в июне в цехе, где изготавливались все орбитальные станции серии "Салют", началась сборка. И тут возник профессиональный конфликт. Оппонировавший генеральному конструктору Владимиру Челомею его первый заместитель и руководитель филиала № 1 Виктор Бугайский продвигал программу конкурентов. Лишь когда он был снят с должности, работы по проекту Челомея развернулись вновь. Задержка привела к тому, что корабли "ТКС" еще не были готовы к пилотируемым полетам. Для того чтобы станция могла путешествовать одновременно с беспилотным "ТКС" и с доставлявшим экипаж кораблем "7К-Т", пришлось изготовить автономный отсек стыковки, крепящийся к переднему шпангоуту гермоотсека и соединенный герметичным сильфоном с основным объемом станции. На переднее днище этого отсека установили пассивный узел корабля "7К-Т" (агрегат "Г-3000").

"Алмаз" № 104 так и не стартовал в космос. Несмотря на завершение работы "Салюта-5" и требования ряда генералов Ракетных войск и Генштаба продлить программу, заказы на пилотируемые космические системы в бюро Владимира Челомея начали сворачивать. Окончательным приговором стало Постановление правительства от 28 июня 1978 года, принятое под нажимом министра обороны Дмитрия Устинова.

Прямой правительственный запрет работ по пилотируемой тематике стимулировал в ЦКБМ появление проекта станции в беспилотном варианте, получившем название "Алмаз-Т". За счет отказа от систем, связанных с жизнеобеспечением космонавтов, удалось разместить более мощный комплекс аппаратуры для дистанционного исследования Земли, в том числе уникальный радиолокатор бокового обзора с высоким разрешением. Такая станция могла находиться на орбите долгие годы, а для увеличения срока эксплуатации предполагалось периодически направлять к ней космонавтов-ремонтников.

В ЦКБМ были заложены сразу три беспилотных "Алмаза", и у каждого из них оказалась своя судьба.

Подготовленная к старту в 1981 году первая станция "Алмаз-Т" несколько лет пролежала в одном из цехов монтажно-испытательного корпуса космодрома Байконур. Двадцать девятого ноября 1986 года была предпринята попытка ее запуска, оказавшаяся неудачной из-за аварии ракеты-носителя "Протон".

Восемнадцатого июля 1987 года состоялся удачный запуск второй станции "Алмаз-Т", который получил официальное название "Космос-1870". При ее полете были получены высококачественные радиолокационные изображения земной поверхности, которые использовались в интересах Министерства обороны.

Наконец, 31 марта 1991 года модифицированный автоматический вариант станции со значительно улучшенными характеристиками бортовой аппаратуры был выведен на орбиту под своим настоящим именем — "Алмаз-1". Технологический уровень, достигнутый в тот период советской разведывательной космонавтикой, России не удалось превысить до сих пор. Увы, но, несмотря на очевидные преимущества, космический аппарат "Алмаз-1" не был принят заказчиками в эксплуатацию. Впрочем, это не помешало провести на нем целую серию экспериментов: к примеру, были осуществлены съемки в интересах десяти исследовательских программ по экологическому мониторингу, геологической разведке, картографированию, океанологии и тому подобным. Информация, полученная с "Алмаза-1", по сей день остается уникальной.




ГЛАВА 9

КРАСНАЯ "ЗВЕЗДА"


ОРБИТАЛЬНЫЕ ПЕРЕХВАТЧИКИ


Советские военные внимательно следили за американскими планами развертывания военной спутниковой группировки. Разумеется, они быстро пришли к выводу о необходимости противодействия стратегии установления контроля над околоземным пространством. Один из путей виделся в создании орбитального корабля-перехватчика, способного изучать, опознавать и при необходимости уничтожать космические аппараты потенциального противника.

Первые робкие шаги на этом пути сделали специалисты, профиль работ которых лежал далеко от проблем военной космонавтики. В 1956 году было принято решение о создании специального института по разработке теоретических и практических вопросов построения глобальной противовоздушной обороны страны. Через год новообразованную структуру перевели в Калинин (ныне Тверь) под названием Научно-исследовательский институт № 2 Министерства обороны (НИИ-2 МО). Начальником Управления истребительной авиации НИИ-2 был назначен подполковник Олег Чембровский. Подчиненный ему коллектив определял типы истребителей, необходимых для прикрытия страны от самолетов потенциального противника.

К 1960 году в институте стало известно о появлении в США проектов создания многофункциональных космических боевых систем и средств нанесения удара из космоса. Олег Чембровский тут же выступил с инициативой формирования группы, которой поручалось исследование возможности использования космоса в военных целях. Министерство обороны одобрило первоначальный научный отчет и издало приказ о развертывании работ по формированию концепции построения противокосмической обороны СССР. Понятно, что руководство новой тематикой было поручено самому Олегу Чембровскому.

В 1962 году его группа выпустила проект многоразового авиационно-космического комплекса перехвата, а вскоре в НИИ-2 приказом главкома ПВО страны, маршала Сергея Бирюзова, было создано самостоятельное Управление по космическим системам НИИ-2 во главе с Чембровским — фактически первое в стране подразделение будущих космических войск. Спектр исследований управления был широк: разведка космических объектов, распознавание их образов, удаление космического мусора и отработанных блоков ракет, осуществление помощи экипажам, выполнение монтажных операций и многое другое.

Новому подразделению не хватало данных, поэтому в его интересах в программу первого группового полета кораблей "Восток-3" и "Восток-4", состоявшегося в августе 1962 года, был введен учебный космический бой. "Восток-3" с Андрияном Николаевым на борту являлся условной целью, а "Восток-4" с Павлом Поповичем — перехватчиком. Вручную управляя системой ориентации, Попович наводил свой "перехватчик" на "врага" и фиксировал результат.

Тринадцатого сентября 1962 года, через месяц после группового полета, научно-техническая комиссия Генштаба заслушала доклады космонавтов о военных возможностях кораблей "Восток". Вывод звучал так: "Человек способен выполнять в космосе все военные задачи, аналогичные задачам авиации (разведка, перехват, удар). "Восток" можно приспособить к разведке, а для перехвата и удара необходимо срочно создавать новые, более совершенные космические корабли".

Что характерно, такие корабли уже вовсю разрабатывались, хотя и не в подразделении Олега Чембровского. На основе пилотируемого орбитального корабля "7К-ОК" ("Союз"), который проектировали конструкторы ОКБ-1 Сергея Королева, планировалось создать космический перехватчик — "7К-П" ("Союз-П"). Идея встретила поддержку в лице военного руководства, поскольку уже были известны планы американцев по выведению на орбиту военной станции "MOL", и маневрирующий "Союз-П" стал бы идеальным средством для борьбы с такими аппаратами.

Однако из-за большой загруженности проектами ОКБ-1 пришлось отказаться от заманчивой военной программы. В 1963 году все материалы по кораблю-перехватчику "Союз-П" и кораблю-разведчику "Союз-Р" были переданы в Филиал № 3 ОКБ-1 при куйбышевском авиазаводе "Прогресс". Начальником филиала в то время был ведущий конструктор Дмитрий Козлов.

Двухместный корабль "Союз-П" предназначался прежде всего для изучения зарубежных космических аппаратов. Его габариты: длина — 6,5 м, герметичный объем — 13 м


, масса — 6,7 т.

Предполагалось запускать корабль "Союз-П" на орбиту изучаемого спутника. Дальнейшее сближение должно было осуществляться вручную космонавтами. После подхода корабля к цели экипаж проводил бы ее внешний осмотр и идентификацию. При необходимости один из пилотов мог выйти в открытый космос, подлететь к изучаемому аппарату с помощью ракетной установки, разрабатываемой на заводе "Звезда", и закрепить на его корпусе заряд, который подрывался бы после отхода "Союза-П" на безопасное расстояние. Впрочем, через некоторое время заказчики сочли такой вариант "7К-П" технически сложным и опасным для экипажа корабля: ведь на аппарате противника могла стоять система подрыва, аналогичная советской АПО. Поэтому от него отказались.

В 1964 году в Филиале № 3 ОКБ-1 был предложен альтернативный проект корабля-перехватчика "7К-ППК" ("Союз-ППК"), оснащенного восемью ракетами "космос-космос". Выводить судно на орбиту предполагалось с помощью специальной модификации ракеты "Р-7", получившей обозначение "11А514". Изменилась и схема действия системы. Корабль по-прежнему должен был сблизиться с орбитальным аппаратом противника, но теперь космонавты не покидали "Союз-ППК", а визуально и с помощью бортовой аппаратуры изучали объект, принимая решение об уничтожении. В случае принятия такого решения (понятно, что санкцию должен был дать как минимум Центр управления полетами) корабль удалялся на расстояние до 1 км от цели и расстреливал ее мини-ракетами. Ракеты должны были изготовить в тульском Конструкторском бюро приборостроения, возглавляемом Аркадием Шипуновым. Миниатюрный аппарат представлял собой модификацию противотанкового управляемого реактивного снаряда, уходящую к цели на мощном маршевом двигателе и маневрирующую в космосе за счет включения маленьких "пороховичков", которыми была утыкана ее передняя часть.

Однако в 1965 году проекты "7К-П" и "7К-ППК" закрыли, поскольку в ОКБ-52, руководимом Владимиром Челомеем, параллельно разрабатывался автоматический истребитель спутников "ИС", а его тематика оказалась более приоритетной.

Модификация "Р-7" для космических перехватчиков так и не была создана. Основной темой Филиала № 3 ОКБ-1 стал проект "7К-Р" ("Союз-P"). В его рамках предполагалось создать небольшую орбитальную станцию "11Ф71" с аппаратурой для фото- и радиоразведки. Прототипом, как обычно, послужил корабль "7К", точнее его приборно-агрегатный отсек, только вместо спускаемого аппарата и бытового сектора на нем размещался обитаемый отсек целевой аппаратуры.

Для доставки на станцию "11Ф71" двух космонавтов в куйбышевском филиале конструировался двухместный транспортный корабль обслуживания "7К-ТК" ("11Ф72") — еще один вариант корабля "7К", снабженный системой сближения, стыковки и перехода на станцию через внутренний люк без использования скафандров. После соединения двух аппаратов на орбите должен был образоваться комплекс массой 13 т, длиной 15 м и общим герметичным объемом 31 м


. В качестве носителя для транспортного корабля "7К-ТК" была предложена ракета "11А511" — очередная модификация "Р-7", впоследствии послужившая прототипом для ракеты "Союз-У".

В начале 1965 года на расширенном научно-техническом совете Филиала № 3 с участием смежных организаций, Академии наук, войсковых частей и Министерства общего машиностроения была проведена защита аванпроекта по комплексу "Союз-P". Параллельно Филиал № 3 наладил отношения с Центром подготовки космонавтов, где проходили обучение предполагавшиеся члены экипажей. Восьмого декабря 1965 года там побывали представители предприятия — их принял заместитель Главкома ВВС по космосу Николай Каманин.

Но вновь амбициозные планы оказались похоронены конкурентами. В 1966 году, рассмотрев на конкурсной основе проекты разведывательных станций "Союз-P" и "Алмаз", научно-технический совет Минобороны поддержал второй из них, создаваемый в ОКБ-52. Все наработки куйбышевцев были переданы в бюро Владимира Челомея для использования в программе "Алмаз", причем она даже унаследовала индекс "11Ф71" от орбитального блока "Союза-Р".

ПРОЕКТ "ЗВЕЗДА"


В то же самое время Филиал № 3 запустил собственный проект военно-исследовательского корабля "7К-ВИ", вошедший в историю под красивым названием "Звезда".

Проект появился во исполнение Постановления ЦК КПСС и Совета Министров от 24 августа 1965 года, предписывающего ускорить работы над военными орбитальными системами. Последней каплей, подточившей "камень терпения" советского руководства, стал полет американского корабля "Gemini 4" в начале июня 1965 года. Помимо выполнения научно-технической программы его экипаж (командир Джеймс Мак-дивитт и пилот Эдвард Уайт) провел несколько экспериментов в интересах Министерства обороны США, фотографировал земную поверхность на дневной и ночной сторонах, наблюдал запуски баллистических ракет, отрабатывал сближение в космосе со второй ступенью ракеты-носителя "Titan II", имитируя осмотр чужих спутников. Еще в первых числах августа 1965 года председатель Военно-промышленной комиссии Президиума Совета Министров Леонид Смирнов подписал распоряжение о немедленном начале военных исследований на кораблях "Восход" и строительстве специального корабля на базе "Союза", способного решать задачи разведки, инспекции спутников, отражения атак противника. Сразу было предложено сделать небольшой военно-исследовательский корабль, который можно запускать на хорошо отработанной ракете. Вышеупомянутое постановление от 24 августа 1965 года установило даже конкретный срок для первого полета такого аппарата — 1967 год. Кораблю были присвоены индекс "11Ф73" и название "Звезда".

С учетом накопленного опыта по теме "Союз-Р" головным разработчиком военно-исследовательского корабля определили куйбышевский Филиал № 3 ОКБ-1. Заказ не стал неожиданностью для руководителя филиала Дмитрия Козлова. Разговоры о специальном военном судне велись на разных уровнях больше года, посему еще до принятия постановления в Куйбышеве успели выпустить исходные данные и эскизный проект корабля "7К-ВИ" и ракеты-носителя "11А511" для него.

Поначалу "Звезда" практически не отличалась от своего прототипа "7К-ОК". Она состояла из тех же отсеков, расположенных в той же последовательности, что и у орбитального корабля "Союз": нижнего — приборно-агрегатного, где стояли двигатель, баки с топливом, служебные системы; среднего — спускаемого аппарата для возвращения космонавтов на Землю; верхнего — орбитального отсека, в котором располагалась аппаратура для военных исследований. Однако в конце 1966 года Дмитрий Козлов отдал приказ полностью пересмотреть проект. Причин тому было несколько, но главная состояла в том, что первый орбитальный полет корабля "7К-ОК" в ноябре 1966 года ("Космос-133") выявил множество отказов; корабль не смог сесть в расчетном районе и был взорван системой автоматического подрыва. Четырнадцатого декабря 1966 года на космодроме Байконур при попытке запустить второй беспилотный корабль "Союз" произошла авария ракеты-носителя. Старт отменили, но через 27 минут после выключения двигателей ракеты неожиданно сработала двигательная установка системы аварийного спасения корабля. Ее старт вызвал взрыв заправленной ракеты — несколько военнослужащих из стартовой команды получили ранения, погиб майор Коростылев. При той аварии присутствовал и Дмитрий Козлов, сделавший соответствующие выводы.

Чтобы обойти недостатки "Союза", конструкции "Звезды" полностью пересмотрели. В первом квартале 1967 года инженеры Филиала № 3 выпустили новые исходные данные на разработку технической документации. Новый корабль должен был весить 6,7 т, иметь длину 8,0 м; герметичный объем составлял 12 м


. Длительность автономного орбитального полета предусматривалась в один месяц.

Для запуска "Звезды" ракета "11А511" не подходила по грузоподъемности. Пытаясь вписаться в массу 6,3 т, которая была пределом для этого варианта носителя, конструкторы предложили сократить экипаж до одного человека. Но такому решению воспротивились военные заказчики: один пилот не смог бы справиться со всем объемом задач. Второй космонавт без скафандра, но с креслом и запасами системы жизнеобеспечения весил еще 400 кг, поэтому в бюро Дмитрия Козлова разработали новую модификацию ракеты, названную "11А511М" ("Союз-М"). Только после этого проект корабля получил поддержку у руководства космической отрасли.

Двадцать первого июля 1967 года было принято еще одно Постановление ЦК КПСС и Совета Министров по "7К-ВИ", в котором первый полет "Звезды" был назначен на 1968 год, с тем чтобы через год принять судно на вооружение.

В новом варианте корабля спускаемый аппарат и орбитальный отсек поменялись местами. Теперь сверху размещалась капсула с космонавтами. Под их креслами был люк, ведущий вниз — в цилиндрический орбитальный отсек, который стал по размерам больше, чем на "Союзах". Экипаж состоял из двух человек. Ложементы располагались в спускаемом аппарате таким образом, чтобы космонавты сидели рядом, но лицом друг к другу — такая компоновка позволяла разместить пульты управления на всех стенках аппарата.

Сверху на спускаемом аппарате была установлена небольшая скорострельная пушка Нудельмана-Рихтера "НР-23" — модификация хвостового орудия реактивного бомбардировщика "Ту-22". Она была приспособлена для стрельбы в вакууме и предназначалась для защиты "Звезды" от вражеских кораблей и спутников-перехватчиков. Наводилась пушка только в ходе управления всем кораблем. Для прицеливания в спускаемом аппарата имелся специальный визир. Орудие делало до 950 выстрелов в минуту" Снаряд массой 200 г летел со скоростью 690 м/с.

Сперва у специалистов Филиала № 3 было множество сомнений по поводу пушки. Сможет ли космонавт вручную наводить ее на цель? Не приведет ли отдача при стрельбе к кувырканию "Звезды"? Для ответа на многочисленные технические вопросы построили специальный динамический стенд. Его основой стала платформа-имитатор на воздушной подушке на нее ставился макет спускаемого аппарата с оптическим визиром, средствами управления и креслами космонавтов. Испытания на стенде развеяли все сомнении; ручное управление работало идеально, космонавт-стрелок с небольшими затратами топлива мог наводить орудие по визиру на любые цели, пушка не сильно влияла на ориентацию корабля.

Другим принципиальным новшеством "Звезды" был люк для перехода в орбитальный отсек, расположенный в днище спускаемого аппарата. Его наличие тоже вызывало вопросы, ведь на классических "Союзах" днище закрывалось термостойким экраном для защиты от критического нагрева в атмосфере, а люк нарушал защиту. Однако модельные испытания в Филиале № 3 показали, что он спокойно выдержит участок посадки и не прогорит по шву.

В самом орбитальном отсеке "Звезды" должно было располагаться оборудование для военных исследований. На боковом иллюминаторе стоял главный прибор корабля — оптический визир "ОСК-4" с фотоаппаратом. Космонавт, сидевший за визиром в специальном седле наподобие велосипедного, мог наблюдать за земной поверхностью, фотографируя интересные места. На иллюминатор можно было установить и аппаратуру "Свинец", созданную для наблюдения за пусками баллистических ракет. Кроме того, снаружи орбитального отсека на длинной штанге размещался пеленгатор для обнаружения приближающихся спутников и для ведения радиотехнической разведки.

Но, пожалуй, самым необычным техническим новшеством, примененным в проекте "Звезда", стали источники электроэнергии. Дмитрий Козлов решил отказаться от больших и тяжелых солнечных батарей, ведь их постоянно нужно ориентировать на Солнце. Хуже того, существовала реальная угроза, что панели батарей после выхода корабля на орбиту вообще не раскроются (что как раз и случилось на "Союзе-1" в апреле 1967 года) или будут повреждены атакой врага. Для военного же оборудования, установленного в орбитальном отсеке, требовалось много энергии. Поэтому на "Звезде" решили поставить два радиоизотопных термогенератора — они преобразовывали тепло, получаемое при радиоактивном распаде плутония, в электрическую энергию. Вопрос о радиоактивном заражении атмосферы при возвращении корабля на Землю, во время которого все генераторы должны были сгорать, серьезно волновал конструкторов. Для страховки решили заключить генераторы в особые спускаемые капсулы, обеспечивающие плавное торможение в атмосфере и мягкую посадку. После обнаружения капсул изотопные источники предполагалось утилизировать.

ПИЛОТЫ "ЗВЕЗДЫ"


Работа куйбышевцев над кораблем шла быстро. К середине 1967 года в Филиале № 3 были готовы деревянный макет корабля и динамический стенд для пушки, разработан и успешно защищен эскизный проект, просчитана и запущена в производство вся конструкторская документация по "Звезде" и ракете-носителю "Союз-М".

Куйбышевцы рассчитывали набрать космонавтов-испытателей для полетов на "7К-ВИ" прямо у себя в бюро. Однако найти их оказалось непросто — корабль создавался прежде всего для военных, а не для инженеров. В лучшем случае филиал мог рассчитывать на включение отдельных своих представителей в будущие экипажи на период летно-конструкторских испытаний.

В сентябре 1966 года в Центре подготовки космонавтов была сформирована новая группа. Ее возглавил опытный космонавт Павел Попович. Кроме него в группу вошли Алексей Губарев, Юрий Артюхин, Владимир Гуляев, Борис Белоусов и Геннадий Колесников. Состав группы был необычен для советской космонавтики: среди ее членов лишь двое (Попович и Губарев) до прихода в отряд космонавтов были летчиками, остальные четверо — военными инженерами. Из первой шестерки кандидатов, отобранных для полетов на "Звезде", предварительно сформировали два экипажа: Павел Попович и Геннадий Колесников; Алексей Губарев и Борис Белоусов. Два инженера остались в резерве, дожидаясь начала полетов "7К-ВИ" и прихода в группу новых пилотов. Второго сентября 1966 года генерал-лейтенант Николай Каманин представил маршалу ВВС Сергею Руденко предложения о закреплении космонавтов за космическими кораблями серии "Звезда". Руденко согласился, но высказался за укрепление группы. Дополнительно туда включили Анатолия Воронова и Дмитрия Заикина.

Впрочем, вскоре состав группы "7К-ВИ" целиком поменялся. Восемнадцатого января 1967 года в "гражданскую" программу "Л-1" для облета Луны перевелись Павел Попович, Анатолий Воронов и Юрий Артюхин. Покинул группу и Владимир Гуляев — летом 1967 года на отдыхе он получил черепно-мозговую травму и перелом шейного позвонка, в результате чего после длительного лечения был отчислен из отряда космонавтов по состоянию здоровья и назначен помощником начальника 3-го отдела — методистом по космическим тренировкам Центра подготовки космонавтов. Шестнадцатого декабря 1967 года Геннадий Колесников тоже был отчислен из отряда по болезни (язва двенадцатиперстной кишки); он ушел в Военно-воздушную инженерную академию имени Жуковского на должность старшего научного сотрудника. Следующим группу "7К-ВИ" покинул Борис Белоусов — "по низкой успеваемости и по весовым характеристикам, не отвечающим требованиям, предъявленным к членам экипажа космического корабля".

В течение 1967 года в группу "7К-ВИ" входили: Павел Попович (старший группы, переведен в программу "7К-Л-1"), Владимир Шаталов (пришел из программы "Восход-3", но в том же году переведен в программу "7К-ОК"), Алексей Губарев, Юрий Артюхин (переведен в программу "7К-Л1"), Анатолий Воронов (переведен в программу "7К-Л1"), Дмитрий Заикин, Владимир Гуляев (выведен из группы по состоянию здоровья). Некоторое время там состоял Георгий Береговой, но вскоре был переведен в программу "7К-ОК" ("Союз"). Таким образом, к началу 1968 года в группе "Звезды" остались лишь Алексей Губарев (стал командиром группы) и Дмитрий Заикин.

Министерство обороны при направлении на подготовку к полетам по программе "7К-ВИ" не ограничивалось космонавтами широкого профиля. В разгар работ над "Звездой", то есть в конце 1966-го и в начале 1967 года, был проведен специальный отбор кандидатов среди сотрудников военных НИИ. В результате отбора 12 апреля 1967 года в отряд космонавтов ВВС были зачислены три военных специалиста из НИИ-2 Министерства обороны: Владимир Алексеев, Михаил Бурдаев и Николай Порваткин — все они имели опыт работы в области космических военноисследовательских программ, возглавляемых Олегом Чембровским. К примеру, Михаил Бурдаев до отбора в отряд занимался вопросами перехвата космических аппаратов.

Тридцать первого августа 1967 года в Совете Министров прошло большое совещание по вопросам отработки "7К-ВИ". Главный конструктор Дмитрий Козлов доложил, что первый беспилотный корабль будет готов к испытательному полету во второй половине 1968 года. Директор завода "Прогресс", где должны были изготовить корабль, назвал более реальным сроком 1969 год. В то же время "7К-ВИ" включили в планы Министерства обороны, о чем писал в своих дневниках генерал-лейтенант Николай Каманин: "16 сентября 1967 года. Закончил работу над космической восьмилеткой. Доложил Главкому основные вехи плана; они внушительные. Необходимо будет до 1975 года построить: 20 орбитальных станций "Алмаз", 50 военно-исследовательских кораблей "7К-ВИ", 200 учебных космических кораблей и около 400 транспортных. Если смена экипажей будет проводиться через 15 суток, то на год потребуется 48 транспортных кораблей и не менее 30 экипажей (90 космонавтов). Это при условии, что в среднем космонавты будут иметь по 1,5 полета в год. Если учесть еще доставку грузов на орбиту (горючее, вода, питание, запчасти), то потребуется еще сотни две транспортных кораблей, а с учетом пилотируемых полетов на "Союзах", "Л-1" и "Л-3" и других КК гражданского назначения общее количество потребных космических кораблей возрастет до тысячи. Для тысячи кораблей потребуется тысяча ракет (800 штук "семерок", более 100 "УР-500К" и 10-12Н-1").

Создание такого парка КК и ракет потребует миллиарды рублей. Подобный путь развития космической техники разорит страну. Надо думать об удешевлении программ. Надо создавать КК многоразового использования (особенно транспортные и учебные) и старт осуществлять с помощью тяжелых транспортных самолетов (,Ан-22"). Мы планируем организацию исследований и конструкторских поисков решения создания воздушно-космических и орбитальных самолетов <…>.

До 1975 года потребуется подготовить 400 космонавтов, сформировать 2–3 воздушно-космические бригады; сформировать до 10 авиационных полков (поиск и тренировка космонавтов); усилить институты, ЦПК и подразделения связи и тыла. Для этого понадобится 20–25 тыс. численности. На строительство аэродромов, служебных и жилых помещений, средств связи и др. потребуется более 250 млн рублей. Это только затраты по линии ВВС. В целом же страна будет тратить на космос десятки миллиардов в год. Вершинин одобрил наши планы и разрешил направить предложения в Генштаб…"

Впечатляющая программа, однако пока не был изготовлен даже первый летный образец корабля "Звезда". Вскоре стало ясно, что он не появится никогда.

ЗАКАТ "ЗВЕЗДЫ"


Вроде бы не было серьезных препятствий для того, чтобы за год-два доделать "Звезду" и запустить ее в космос. Но тут в программу вмешался человек, который до того как бы ее не замечал, — Василий Мишин, главный конструктор ЦКБЭМ (так с 1966 года стало называться ОКБ-1 Сергея Королева).

В октябре 1967 года он обратился в Военно-промышленную комиссию с предложением закрыть программу "7К-ВИ" и за ее счет создать дополнительно десяток кораблей "7К-ОК" ("Союз"). Василий Мишин указал на "явные недостатки" проекта: использование в схеме "Звезды" неотработанных радиоизотопных генераторов и наличие люка в донной теплозащите спускаемого аппарата, который может прогореть и привести к гибели экипажа. В качестве замены "Звезды" Мишин выдвинул свой проект орбитальной исследовательской станции "11Ф730" ("Союз-ВИ"), которая должна была состоять из орбитального блока "11Ф731" ("ОБ-ВИ") и корабля снабжения "11Ф732" ("7К-С"). Последний предлагалось создать на основе уже летающего "7К-ОК" ("Союз"), причем сразу в двух модификациях: "11Ф733" ("7К-С-1") для кратковременных исследований и "11Ф734" ("7К-С-И") для длительных полетов. Кроме того, в дополнение к парку пилотируемых транспортных кораблей "7К-С" Мишин планировал спроектировать грузовой транспортный корабль "11Ф735" ("7К-СГ").

Главный конструктор легко добился от своего заместителя Дмитрия Козлова отказа от проекта "7К-ВИ" в пользу "Союза-ВИ": трудовая дисциплина и требование соблюдения иерархии помогли руководителю ЦКБЭМ отстоять свой вариант. В ноябре 1967 года Василий Мишин и Дмитрий Козлов подписали "Основные положения для разработки военно-исследовательского космического комплекса, Союз-ВИ"". Девятого января 1968 года в соответствии с указанием Министерства общего машиностроения Дмитрий Козлов подписал приказ № 51 по предприятию о прекращении деятельности по "7К-ВИ" ("11Ф73") и начале работ по орбитальному блоку "ОБ-ВИ" ("11Ф731").

Тем не менее предпринимались и попытки отстоять "7К-ВИ". В частности, на защиту проекта встал отряд космонавтов. Двадцать седьмого января 1968 года Николай Каманин вместе с Юрием Гагариным, Германом Титовым, Павлом Поповичем, Валерием Быковским, Павлом Беляевым и Алексеем Леоновым отправились на прием к первому заместителю министра обороны СССР маршалу Ивану Якубовскому. Беседа продолжалась более полутора часов. Каманин и космонавты доложили маршалу о беспокойстве, вызванном отставанием СССР от США в военных исследованиях, и о действиях Василия Мишина, который "тормозит выполнение решения правительства по строительству военно-исследовательского корабля "7К-ВИ"". Маршал пообещал вызвать к себе главного конструктора и министра общего машиностроения Сергея Афанасьева.

Семнадцатого февраля в Генеральном штабе Министерства обороны СССР состоялся научно-технический совет по кораблю "7К-ВИ", однако заседание завершилось совсем не так, как чаяли космонавты. Вот запись в дневнике генерала Каманина, относящаяся к этому дню: "Вчера более 4-х часов был на заседании НТК Генерального штаба. Обсуждалось предложение главного конструктора В. П. Мишина: не строить военно-исследовательский космический корабль "7К-ВИ", а вместо него построить военно-исследовательский корабль на базе "Союза". Это предложение подписали Мишин и Д. И. Козлов (главный конструктор,7К-ВИ"). Мишин изнасиловал Козлова и заставил его подписать "отречение". Сложилась очень трудная обстановка: все военные за корабль "7К-ВИ", но от него отказался сам главный конструктор Козлов, и нам некого защищать от нападок Мишина. <…> Мишин мечтает сохранить монополию на строительство пилотируемых космических кораблей и делает все, чтобы помешать развитию новых баз строительства КК (Козлов, Челомей). Он идет на прямой обман, обещает, что новый корабль будет дешевле, надежнее и лучше "7К-ВИ". Он забывает, что по первому решению ЦК КПСС "7К-ВИ" должен был летать в 1967 году, по второму решению и по обещанию Козлова корабль должен был летать в 1968 году. Из-за безответственного отношения Мишина к военным исследованиям и плохого контроля ЦК КПСС (Устинов) за выполнением своих решений корабль "7К-ВИ" не построен и в 1969 году. Мишин обещает (в сотый раз!) построить новый корабль в 1969 году. Я уверен, что это обещание, как и сотни других, не будет выполнено, а самое главное — мы не получим корабля лучше "7К-ВИ", а 2–3 года потеряем…"

Смерть проекта "Звезда" оказалась быстрой. Без поддержки Министерства обороны и ЦК КПСС он был окончательно закрыт. Куйбышевский Филиал № 3 приступил к работам над орбитальной станцией "Союз-ВИ", но былого энтузиазма новый военный комплекс там не вызывал.

Все же в 1968 году был создан эскизный проект "ОБ-ВИ". Внешне он очень напоминал орбитальный блок "Союза-Р". Длительность полета станции, как и "7К-ВИ", составляла месяц. Источники питания орбитального блока стали солнечными. Для обеспечения внутреннего перехода из корабля "7К-С" в орбитальный блок станции по аналогии с "Союзом-Р" была разработана система стыковки с внутренним переходным туннелем. В блоке "ОБ-ВИ" планировалось разместить от 700 до 1000 кг специальной аппаратуры.

Дмитрий Козлов потерял к "Союзу-ВИ" всяческий интерес. Его захватила работа по модернизации фоторазведывательных спутников серии "Зенит-2" и созданию принципиально нового аппарата разведки "Янтарь-2К". Однако складывалось впечатление, что орбитальная исследовательская станция не нужна и самому Василию Мишину, ведь ЦКБЭМ был перегружен работами по лунной программе и теме "Союз". При этом никто не решился остановить проект, и он продолжал развиваться. Как продолжалась и подготовка космонавтов — теперь уже к полетам на "Союзе-ВИ".

В 1968 году в группу "Союз-ВИ" входили: Павел Попович (в самом начале года), Алексей Губарев (старший группы), Юрий Глазков, Вячеслав Зудов, Эдуард Степанов, Геннадий Сарафанов, Александр Крамаренко, Леонид Кизим, Александр Петрушенко, Михаил Лисун. В 1969 году, после завершения двухгодичной общекосмической подготовки, к ним добавились военные ученые: Михаил Бурдаев, Владимир Алексеев и Николай Порваткин. Что характерно, на этом этапе никакой конкретной подготовки космонавты не вели. Не формировались даже условные летные экипажи! Такая ситуация привела к тому, что сами кандидаты на полет относились к "бесперспективной" подготовке с прохладцей.

Сроки полетов "Союза-ВИ" были очень расплывчатыми. При закрытии "Звезды" Василий Мишин сгоряча пообещал запустить первую военную станцию в 1969 году. Потом он же называл 1970 год. Но, как пророчески писал в своем дневнике Николай Каманин, слова Мишина оказались лишь "безответственными" фантазиями. В феврале 1970 года министр общего машиностроения Сергей Афанасьев выпустил приказ о закрытии проекта "ОБ-ВИ". Тот же приказ предусматривал продолжение разработки кораблей серии "7К-С" как "перспективных и имеющих улучшенные по сравнению с "7К-ОК" характеристики". Впоследствии на базе этого проекта был создан грузовой корабль "Прогресс", летающий в космос до сих пор.




ГЛАВА 10

ВЗРЫВНОЙ "ПОЛЕТ"


БОЕВЫЕ КОСМОПЛАНЫ ВЛАДИМИРА ЧЕЛОМЕЯ


Когда глава советского государства Никита Хрущев узнал о том, что американцы предполагают запускать спутники-шпионы, он импульсивно пообещал, что эти аппараты постигнет та же участь, что и пилота Фрэнсиса Пауэрса, самолет-разведчик "U-2" которого был сбит 1 мая 1960 года над СССР. Самое интересное, что к тому времени проект системы уничтожения вражеских спутников был не только утвержден на высочайшем уровне, но и обрел исполнителя — ОКБ-52, возглавляемое Владимиром Челомеем.

Первоначально Челомей пошел по пути Сергея Королева и Дмитрия Козлова, то есть вознамерился построить орбитальный корабль, способный решать не только задачу противодействия спутникам, но и служить интересам разведки. Больше того, Челомей предлагал использовать свои суда для изучения других планет!

Союзное опытно-конструкторское бюро № 52 (ОКБ-52) было образовано (точнее говоря, воссоздано) в 1954 году с основной целью — проектирование крылатых ракет для военно-морского флота. В 1959 году по инициативе Владимира Челомея бюро стало расширять исследования, вторгнувшись в доселе невиданную область ракетно-космической техники. Челомей понимал, что выход на создание орбитальных систем придаст импульс развитию предприятия. Не в последнюю очередь в его решении могли сыграть опасения конструктора относительно будущего подчиненной ему организации, которая проектировала хоть и беспилотные, но вполне "самолетоподобные" конструкции, а самолеты в то время оказались не в чести у политического руководства страны. И еще одно — в марте 1958 года в ОКБ-52 устроился на работу сын главы государства Сергей Хрущев, выпускник МВТУ имени Баумана, посему "маневр" Челомея имел и политическое значение.

В июле 1959 года Владимир Челомей доложил о космических разработках ОКБ-52 на заседании Совета обороны, а в ноябре 1959 года провел консультации с профильными специалистами по схемам построения космического аппарата, траекториям спуска с орбиты и торможения в атмосфере. В феврале 1960 года он пришел к выводу, что оптимальным для пилотируемых полетов на орбиту является схема крылатого ракетоплана. Были налажены контакты с ОКБ-1: в частности, Сергей Крюков, который возглавлял проектный отдел у Королева, подробно ознакомил специалистов ОКБ-52 с новой ракетой "Восток", включая возможности третьей ступени.

Одновременно с работами по ракетопланам отдел Владимира Челомея начал заниматься баллистическими ракетами, ракетами-носителями и космическими аппаратами. К апрелю 1960 года уже были подготовлены проекты носителей и аппаратов нескольких модификаций, с которыми главный конструктор решил идти в правительство, намереваясь добиться выпуска постановления об их разработке. Прежде всего предлагалось целое семейство ракет ("А-300", "А-300-1", "А-300-2", "А-2000", "А-1750") с разной грузоподъемностью (от 8 до 85 т на "опорной" орбите) и разным количеством ступеней (от двух до четырех). Что касается полезной нагрузки, то Челомей подготовил развернутые планы работ по космоплану, ракетоплану, управляемому спутнику "УС" и управляемой боеголовке "УБ".

К космопланам главный конструктор ОКБ-52 относил беспилотные космические аппараты, построенные по модульному принципу и предназначенные для изучения верхних слоев атмосферы, для задач связи, метеорологии, фото- и радиоразведки, навигации подводных лодок, а также для перехвата и уничтожения спутников противника. Кроме того, в ОКБ-52 рассматривались проекты космопланов для полетов к Луне, Марсу и Венере. Для всех подобных аппаратов предусматривалось возвращение на Землю. При входе в атмосферу должен был использоваться конический тормозной экран, который защищал космоплан от тепловых нагрузок и позволял маневрировать с гиперзвуковой скоростью на расстояниях до 3000 км. Согласно предложенной схеме, после снижения скорости от гиперзвуковой до высокой сверхзвуковой экран отбрасывался, космоплан раскрывал крылья и по радиомаяку садился на аэродром.

Ракетопланы, согласно Владимиру Челомею, представляли собой пилотируемые воздушно-космические самолеты многоразового использования. По сравнению с баллистическими кораблями "Восток", которые разрабатывались в тот период в ОКБ-1 Сергея Королева, ракетопланы ОКБ-52 должны были обладать способностью к маневрированию на орбите для сближения с другими космическими судами, их инспекции, а в случае необходимости — захвата.

Конструктивно ракетопланы подразделялись на три основные группы.

Первая группа — устройства типа "Капсула"; они имели форму конуса с затупленным носом, что позволяло снизить перегрузки и обеспечить более высокую теплозащищенность, но при этом лишало аппарат маневренности, исключая выбор места посадки. Посему предполагалось использовать комбинированную систему, получившую название "Кожух": капсула становилась теплозащитной оболочкой, внутри которой размещался аппарат самолетного типа со сложенными крыльями и оперением. После прохождения зоны максимального нагрева кожух сбрасывался, а крылатый аппарат с летчиком на борту осуществлял маневр и посадку на аэродром.

Вторая группа — ракетопланы типа "Конус", предназначавшиеся для перехвата вражеских спутников; они также имели форму конуса, но слабо затупленного и снабженного хвостовыми стреловидными рулями. Приземление на ракетоплане "Конус" могло осуществляться по нескольким схемам: например, парашютирование отделяемой кабины и катапультирование пилота.

Третья группа — ракетопланы типа "Крылатые"; они выглядели как классические самолеты и позволяли осуществлять посадку в заданном районе в любое время дня и ночи. Однако главной проблемой при их проектировании была теплозащита, поскольку крыло и заостренный нос подвергались высоким тепловым нагрузкам в плотных слоях атмосферы. "Крылатые" должны были стать космическими бомбардировщиками, истребителями спутников, разведчиками и возвращаемыми космическими станциями.

Двадцать первого мая 1960 года идеи Владимира Челомея обсуждались на научно-техническом совете Государственного комитета по авиационной технике (ГКАТ). Главный конструктор рассказал о межпланетном космоплане, о ракетоплане в варианте истребителя спутников, о крылато-баллистической ракете с самонаведением для поражения надводных и наземных целей, об управляемом спутнике-разведчике для целеуказания противокорабельным крылатым ракетам, о носителях с массой полезного груза 10–12 т, а также о дальнейших разработках в области проникновения человека в космос. Доклад был встречен с одобрением.

Четвертого июня состоялось заседание у заместителя Председателя Совета Министров Дмитрия Устинова с рассмотрением космических проектов ОКБ-52, на котором Сергей Королев высказал свою точку зрения на развитие ракетной техники, поддержав начинания Владимира Челомея. С учетом благосклонного отношения к предложениям ОКБ-52 во всех инстанциях 23 июня 1960 года вышло Постановление ЦК КПСС и Совета Министров "О производстве различных типов ракет-носителей, спутников, космических кораблей для военного применения в космосе в 1960–1967 годах", в котором бюро Челомея поручалось заняться конструкторскими работами по темам "ракетоплан", "космоплан", "управляемый спутник" и "управляемая боеголовка".

Специалисты в Реутове немедленно принялись за дело. Коллектив был усилен сотрудниками авиационных конструкторских бюро Владимира Мясищева и Семена Лавочкина. И прежде всего инженеры взялись за разработку универсальной ракеты "УР-200", способной забросить боеголовку на межконтинентальную дальность или вывести груз на низкую околоземную орбиту. Без такого инструмента Владимир Челомей не мог рассчитывать на реализацию своих амбициозных планов.

Следующим приоритетным направлением стали ракетопланы "Р-1" и "Р-2", запускаемые на орбиту носителем "УР-200". Беспилотный ракетоплан "Р-1" создавался для проверки всех агрегатов и систем в "боевых" условиях на орбите. На пилотируемом ракетоплане "Р-2" помимо испытательных задач предполагалась отработка космонавтом процедур контроля за оборудованием и наблюдения из космоса. Полная масса ракетопланов "Р-1" и "Р-2", оснащенных складным крылом переменной стреловидности, составляла по 6,3 т для каждого. Штатная траектория полета включала эллиптическую орбиту с перигеем 160 км и апогеем 290 км; полное время полета не должно было превышать 24 часов. Интересно, что с самого начала Челомей ставил перед своими подчиненными задачу создания космического аппарата, которым мог бы управлять рядовой летчик военной авиации, посему даже схема полета ракетопланов оптимизировалась таким образом, чтобы перегрузки на всех этапах не превышали привычные для таких пилотов.

Первым серьезным шагом ОКБ-52 в космос можно считать создание в начале 1960-х годов экспериментального аппарата "МП-1", проект которого был "узаконен" Постановлением ЦК КПСС и Совета Министров от 13 мая 1961 года "О разработке пилотируемых ракетопланов". Владимир Челомей вполне резонно полагал, что основными проблемами на пути создания ракетопланов и космопланов являются обеспечение управляемости и устойчивости летательных аппаратов при входе в атмосферу и создание эффективной теплозащиты. Данных о воздействии воздушной среды на летательный аппарат при скоростях выше трех звуковых попросту не было, как и стендов, позволявших провести моделирование этих непредсказуемых процессов в большом масштабе. Единственным способом проверки расчетно-теоретических исследований мог быть только натурный эксперимент. Первым таким испытанием и стал запуск экспериментального гиперзвукового летательного аппарата "МП-1". Изделие (длиной 1,8 м и массой 1,75 т) состояло из контейнера и заднего тормозного зонта. Контейнер представлял собой конус с большим удлинением, заканчивавшийся цилиндрической частью, на которой спереди устанавливались графитовые рули. В задней части располагался тормозной зонт, отдельные лепестки которого могли отклоняться при помощи пневмоприводов. На космическом участке полета стабилизация обеспечивалась соплами на сжатом воздухе, который подавался из баллона высокого давления, занимавшего носовую часть аппарата. Приземление производилось по трехступенчатой парашютной системе, что давало возможность изучить теплозащитные покрытия после полета. В процессе самого полета данные о состоянии "МП-1" передавались радиотелеметрической системой и фиксировались запоминающими устройствами.

Владимир Челомей всячески форсировал процесс, поскольку в условиях ожесточенной конкуренции различных бюро за космические заказы он должен был показать товар лицом. Инженеры в Реутово перешли на работу в три смены. В октябре 1961 года "МП-1" был собран и готов к отправке на испытательный полигон Капустин Яр.

Запуск экспериментального аппарата с помощью модифицированной одноступенчатой ракеты "Р-12" был произведен 27 декабря 1961 года. "МП-1" пролетел расстояние 1760 км с максимальной скоростью 3,8 км/с, поднявшись на высоту 405 км и совершив управляемый спуск в атмосфере. Задачи полета были выполнены полностью — причем впервые в мире был осуществлен спуск из космоса крылатого судна! К сожалению, этот выдающийся по тем временам прорыв был надолго засекречен.

Работы ОКБ-52 не исчерпывалась вышеописанными проектами. В течение 1961 года бюро Владимира Челомея проектировало пилотируемые космические самолеты "АК-3" и "АК-4", спускаемые с орбиты в контейнере, а также прорабатывало суборбиталь-ный ракетоплан "СР" и проводило анализ бомбардировочного ракетоплана "СП". Грандиозные космические успехи побуждали конструкторов рассматривать совершенно фантастические проекты: так, в космоплане "АК-3" предлагалось использовать ядерный ракетный двигатель с водородом в качестве рабочего тела. Чтобы предотвратить падение реактора на Землю, было решено снабдить его двигателем и уводить реактор на орбиту "захоронения" за счет его собственной тяги.

В 1962 году значительной практической разработкой ОКБ-52 стал аппарат "М-12" ("МП-2") — натурная модель маневрирующей головной части "АБ-200", создававшейся для "глобального" варианта ракеты "УР-200А" ("8К83"). Кроме того, "М-12" имитировал собой коническую капсулу, в которой предполагалось спускать с орбиты боевые ракетопланы. Для стабилизации и управления на атмосферном участке полета аппарат был снабжен четырьмя титановыми рулями в хвостовой части. На космическом участке управление обеспечивали жидкостные микродвигатели.

Пуск "М-12" на ракете "Р-12" был произведен 21 марта 1963 года. Аппарат массой 1750 кг разогнался по баллистической кривой с максимальной высотой полета 408 км и вошел в атмосферу на расстоянии 1760 км от старта. Однако при этом "М-12" развалился на части — причиной, по-видимому, стало отслоение теплозащитного покрытия.

К 1963 году была завершена эскизная проработка четырех вариантов пилотируемых ракетопланов: одноместного орбитального истребителя спутников, одноместного орбитального бомбардировщика наземных целей, семиместного транспортного ракетоплана межконтинентальной дальности и двухместного научно-исследовательского ракетоплана для облета Луны. Первый, второй и четвертый ракетопланы предполагалось запускать в космос на ракете "УР-500", третий — выводить на баллистическую траекторию ракетой "УР-200".

Впрочем, как отмечалось выше, амбиции Владимира Челомея простирались намного дальше решения узкоспециальных задач. В течение 1963 года ОКБ-52 выпустило эскизный проект по беспилотному космоплану "К" для исследования дальнего космоса, полетов к Луне, Марсу и Венере с возвращением на земной аэродром. Кроме того, был подготовлен аванпроект ракетоплана-истребителя "П-2И" с гарантированной высотой боевого применения до 3000 км (!). Этот последний ракетоплан выполнялся по описанной выше схеме "Кожух", то есть представлял собой крылатый сверхзвуковой аппарат со сложенными крыльями и оперением, оснащенный маршевым двигателем для посадки и заключенный в теплозащитный кокон. Для испытаний и полетов на орбитах малой высоты аппарат предполагалось выводить с помощью трехступенчатого варианта ракеты "Молния" ("8К78") из семейства носителей, созданных на основе "Р-7", а на высокие орбиты — носителем "УР-500", разрабатываемым ОКБ-52. На борту размещалось восемь снарядов "космос-космос".

Еще один вариант орбитального истребителя проектировался по схеме "Конус". Космический корабль состоял из возвращаемого на Землю планирующего аппарата конической формы и сбрасываемого боевого отсека. В кабине космоплана, снабженной двумя боковыми иллюминаторами, размещалась двухканальная оптическая система для селекции цели и ориентации, пульт управления и другие служебные системы. В боевом отсеке находились 12 снарядов "космос-космос", двигательная установка, антенна и аппаратура радиолокатора. Интересно, что снаряды были размещены в кормовой части, поэтому пилот осуществлял наведение на цель посредством специальной оптической системы, позволявшей смотреть "за спину".

Однако политические перестановки в руководстве СССР спутали Владимиру Челомею все карты, а его остроумный политический ход с принятием Хрущева-младшего на работу в бюро оказался битым козырем. Семнадцатого октября 1964 года, сразу после снятия Никиты Хрущева со всех постов, была создана комиссия по расследованию деятельности ОКБ-52, а еще через два дня маршал Константин Вершинин уведомил Владимира Челомея о прекращении работ и передаче материалов по ракетопланам в ОКБ-155 Артема Микояна. Туда же позднее ушла и часть специалистов, занятых проектами "Р-1" и "Р-2". Попытки обращения в высшие инстанции ни к чему не привели: новое руководство страны не благоволило к конструктору.

Вся перспективная ракетно-космическая тематика вновь перешла под руководство Сергея Королева, которого поддерживал Дмитрий Устинов, возвысившийся в то время до кандидата в члены Президиума ЦК КПСС. Проект ракеты "УР-200" был остановлен на этапе летных испытаний, а из всех носителей Владимиру Челомею позволили довести до серийного образца только ракету "УР-500" ("А-600" по первоначальной классификации бюро), известную ныне под названием "Протон".

"ИСТРЕБИТЕЛЬ СПУТНИКОВ"


Ракетопланы и космопланы Владимира Челомея могли коренным образом изменить облик советской космонавтики, но они требовали колоссальных вложений и, главное, массу времени на реализацию. Со своей стороны политическое руководство настаивало на быстрейшем ответе американцам в области создания военных орбитальных систем. Посему в 1960 году главные конструкторы выступили с проектами беспилотных средств для борьбы с вражескими спутниками. В частности, предлагалось создать комплекс на базе ракеты "Р-7", противоспутника Артема Микояна и радиолокационных средств системы "А" Григория Кисунько. Однако в то время Никита Хрущев поддержал программу ОКБ-52, в которую помимо строительства ракетопланов входил проект создания управляемого разведывательного спутника "УС" и истребительного спутника "ИС", запускаемых на орбиту с помощью ракеты "УР-200".

На первый взгляд идея проекта "ИС" ("Истребитель спутников") выглядела просто. "УР-200" выводила в космос спутник-перехватчик, причем начальные параметры его орбиты определялись с учетом координат цели. С помощью бортовой двигательной установки спутник осуществлял ряд маневров, которые позволяли ему сблизиться с целью и, взорвавшись, уничтожить ее. Перехват цели предполагалось осуществлять на первом, максимум — на третьем витке. В дальнейшем конструкторы собирались увеличить потенциал спутника, чтобы можно было совершить повторный перехват в случае промаха при первом.

ОКБ-52 Владимира Челомея было назначено головным предприятием по проекту "ИС". Руководитель филиала № 1 ОКБ-52 (авиазавод № 23 в Филях) Дмитрий Орочко стал главным конструктором ракеты "УР-200". Разработка разгонного двигателя спутника-перехватчика была поручена ОКБ-2 Алексея Исаева; двигателей многоразового включения — ОКБ-ЗОО Сергея Туманского; аппаратуры ориентации и стабилизации — СКБ-36 КБ-1 Петра Кириллова.

В марте 1961 года, после успешной защиты аванпроекта, вышло очередное Постановление ЦК и Совмина по системам противоспутниковой обороны "ИС" и морской разведки "УС". В техническом задании было указано, что комплекс "ИС" должен вести перехват опасных космических объектов-целей ("КО-Ц") на высотах от 120 до 1000 км. По проекту "ИС" и "УС" должны были весить не более 2,5 т каждый. Постепенно масса "УС" увеличилась до 4,1 т, а "ИС" получилось уложить в заданные параметры.

Надо отметить, что, несмотря на кажущуюся простоту, задача уничтожения вражеских спутников беспилотными средствами ставилась впервые в мировой практике и требовала принципиально новых решений. Необходимо было не только сконструировать маневрирующий космический аппарат с аппаратурой самонаведения на конечном участке траектории и ракету-носитель с пусковыми установками, но и станцию дальнего обнаружения вражеских аппаратов, способную измерять их баллистические параметры для прогнозирования зоны встречи, и пункт дистанционного управления космическим аппаратом-перехватчиком.

В конце 1961 года был выполнен аванпроект комплекса "ИС", а в 1962 году — эскизный проект. Чтобы ускорить процесс, параллельно с созданием экскиза в ОКБ-52 велись работы по выпуску конструкторской документации, изготовлению отдельных узлов. Космическая головная часть "ИС", получившая обозначение "5В91", состояла из собственно аппарата-перехватчика, обтекателя и проставки для установки его на ракету. Для аппарата был спроектирован совершенно новый двигатель, обеспечивающий надежную подачу топлива при перегрузках и в условиях невесомости. Испытания двигателей проводились на стендах в Тураево. Двигатели крепились вертикально, так что сопла разгона были направлены вниз, крестообразно расположенные двигатели поперечного управления "смотрели" на все четыре стороны, а микродвигатели образовывали гирлянду. В итоге получался такой фейерверк, что даже у видавших виды испытателей зрелище вызывало восторженное изумление.

Наземная часть комплекса управления "ИС" создавалась под руководством главного конструктора Анатолия Савина из СКБ-41 Конструкторского бюро № 1, которое специализировалось на создании систем противовоздушной обороны. На первом этапе информацию о вражеских космических аппаратах было решено получать от имеющихся станций оптического наблюдения Академии наук СССР и вузов страны, а впоследствии — от оптических средств, создаваемых в интересах Министерства обороны. Бюро Анатолия Савина разработало командно-измерительный пункт (КИП) системы "ИС" — большой и сложный комплекс аппаратурных средств, собранных в единую автоматизированную схему. После получения целеуказания на КИП производился расчет траектории выведения перехватчика, времени старта ракеты-носителя, формирование и передача данных на стартовую позицию. После запуска перехватчика КИП измерял параметры его орбиты и, уточнив положение цели, рассчитывал и передавал на борт программу наведения. В состав КИП вошли радиотехнический комплекс (РТК) и главный командновычислительный центр (ГКВЦ). РТК со станцией определения координат и передачи команд (СОК и ПК) размещался на пяти постах: центральном и четырех вынесенных.

Военное начальство сформулировало довольно жесткие требования к оперативности действий комплекса "ИС". Достаточно сказать, что старт ракеты с перехватчиком должен был производиться через час после выдачи целеуказания. В то время осуществить за такой короткий срок вывоз носителя на позицию, установку на пусковой стол и проведение предстартовых проверок было технически затруднительно. Но специалисты Конструкторского бюро транспортного машиностроения (КБТМ) под руководством Всеволода Соловьева справились с этой задачей: ракета с присоединенным перехватчиком хранилась в заправленном состоянии.

Проектирование наземных средств завершилось в 1962 году. Если со стартовой позицией все было более или менее ясно (она вписывалась в существующую инфраструктуру Байконура), то место под командноизмерительный пункт еще следовало определить. Рекогносцировочная комиссия войск ПВО выбрала район в окрестностях поселка Дуброво под Ногинском (Московская область). В октябре 1962 года там началось строительство площадки, получившей шифр "Объект 224Б". Ее сдали в рекордные сроки — за два года. К тому времени была готова почти вся аппаратура КИП и прошли обучение офицеры, которым предстояло нести боевое дежурство на комплексе.

В начале 1963 года сотрудники ОКБ-52 собрали первый спутник-перехватчик системы "ИС" (шифр "И-2Б"). Необходимо было испытать его в космосе, проверив процедуры разгона и торможения, ориентации и стабилизации, работу уникальных двигателей многоразового включения. "УР-200" еще не была готова, посему первые старты решили осуществить ракетой "Р-7А".

Первого ноября 1963 года, после 40-суточной подготовки, с космодрома Байконур на орбиту был выведен первый маневрирующий космический аппарат для отработки системы "ИС", получивший официальное название "Полет-1". Необычно пышное даже по тем временам сообщение ТАСС информировало любознательных советских граждан, что в космосе находится первый аппарат из новой крупной серии и что в ходе полета были выполнены многочисленные маневры изменения высоты и плоскости орбиты. Количество и смысл маневров не уточнялись, а агентство ТАСС даже не сочло нужным опубликовать характеристики начальной орбиты, как всегда делалось ранее.

В то время командно-измерительный пункт в Ногинске находился в процессе строительства, поэтому сотрудникам Владимира Челомея оставалось только отрабатывать программу маневрирования в автономном режиме. Программа была рассчитана на полтора витка. После первого включения разгонного двигателя "По-лет-1" вышел на "опорную" орбиту с высотой в перигее 339 км и апогее 592 км. Затем он лёг на конечную орбиту с перигеем 343 км и апогеем 1437 км. Там по командам системы управления его двигатели включались многократно и безотказно. Испытания были признаны успешными.

Чтобы никто не посмел усомниться в "мирном" и "гражданском" назначении "Полета-1", попросили высказаться академика Мстислава Келдыша. И тот уверенно заявил в газете "Известия": "Это новое техническое достижение имеет очень большое значение для развития космонавтики и космических исследований. Способность кораблей к маневрированию дает возможность создать тяжелые орбитальные станции в космосе со сменяемым экипажем. Коллектив ученых, конструкторов, инженеров, техников и рабочих, создавших космический аппарат "Полет-1" и осуществивших его запуск, внес новый большой вклад в исследование космического пространства и развитие космоплавания".

Организация Владимира Челомея стала поистине космической.

Двенадцатого апреля 1964 года на орбиту отправился второй маневрирующий спутник системы "ИС", получивший официальное названием "Полет-2". Как и предшественник, он маневрировал, изменял параметры и положение орбиты.

Программа предусматривала еще несколько запусков в рамках летно-конструкторских испытаний, но из-за отставки Никиты Хрущева ОКБ-52 было отодвинуто от дальнейших работ.

В конце 1964 года Дмитрий Устинов создал комиссию по выработке предложений в космической сфере.

Следуя его рекомендациям, комиссия назначила КБ-1 головным разработчиком "ИС" и "УС", заменив ракету-носитель "УР-200" ракетой "Р-36" Михаила Янгеля. Вскоре вышло и правительственное постановление, закрепляющее новую ситуацию. Владимир Челомей не согласился с таким решением, однако повлиять на ход событий уже не мог.

БОЕВЫЕ "КОСМОСЫ"


Смена головного разработчика и перевод заказа на ракету в другое бюро не могли не сказаться на проекте "ИС". В истории спутников-перехватчиков повисла пауза.

После проведения девяти пусков испытания ракеты "УР-200" Владимира Челомея были остановлены, и 24 августа 1965 года Михаил Янгель приступил к разработке ракеты-носителя "Циклон-2" ("11К69") на базе орбитальной ракеты "Р-З6орб" ("8К69"). Для вывода маневрирующих спутников Янгель решил оснастить устройство третьей ступенью с двигателем многоразового включения. На 90-й площадке Байконура началось строительство двух стартовых комплексов для запуска "ИС" и "УС". Однако работа над носителем затянулась, и в марте 1966 года под руководством Янгеля был выпущен эскизный проект "промежуточного" варианта носителя — "Циклон-2А" ("11К67") на базе успешно завершавшей испытания межконтинентальной баллистической ракеты "Р-36" ("8К67").

Двадцать седьмого октября 1967 года ракета "Циклон-2А" вывела на орбиту космический аппарат "Космос-185" с целью отработки конструкции перехватчика "ИС" и его двигательной установки.

Следующий старт состоялся 24 апреля 1968 года. Программой полета спутника "Космос-217" предполагалось продолжить испытания двигательной установки, совершив с ее помощью ряд маневров на орбите, а потом использовать спутник в качестве мишени. И вновь планы оказались сорваны из-за того, что при выведении не произошло отделения космического аппарата от последней ступени ракеты. Через двое суток "связка" сошла с орбиты и сгорела в плотных слоях атмосферы.

В начале 1968 года были введены в эксплуатацию две радиолокационные ячейки и командный пункт на узле в Гульшаде (Карагандинская область Казахской ССР), станция СОК и ПК в Ногинске. Специалисты КБ-1 под руководством Анатолия Савина отработали спутник-перехватчик и спутник-мишень.

Военно-промышленная комиссия постановила начать испытания системы "ИС" в боевом варианте. На космодром Байконур были отправлены три аппарата: один в комплектации мишени "И-2БМ" (без головки самонаведения и боевой части) и два боевых перехватчика "5В91". Подготовленные к пуску ракеты лежали в хранилищах. Интересно, что представителем по ракете-носителю в Госкомиссию был назначен Леонид Кучма — будущий первый президент Украины.

Девятнадцатого октября 1968 года, строго по графику, стартовала ракета с мишенью. Выполнив заложенную на борт программу маневрирования, мишень вышла на заданную орбиту. В открытой печати новый спутник получил название "Космос-248".

На следующий день под именем "Космос-249" был запущен аппарат-перехватчик. Командно-измерительный пункт в Ногинске определил параметры орбиты и отправил на борт второго спутника программу коррекции. В район встречи "Космос-249" вышел с очень высокой точностью. Требовалось уменьшить вектор скорости сближения всего на 0,2 м/с. Перехватчик развернулся, в нужное время двигатель включился, но, не сумев отключиться, выработал весь бортовой запас топлива. Затормозив более чем на 1 км/с, перехватчик стал падать на Землю. Измерив параметры орбиты и время работы тормозного импульса, испытатели пришли к выводу, что обломки упадут в Атлантический океан, вблизи берегов Южной Америки, что и произошло. Причина срыва программы полета отыскалась быстро — конструктивная ошибка в работе бортового программного устройства.

После тщательного разбора было принято решение провести доработку и повторить пуск по той же мишени "Космос-248". Первого ноября 1968 года перехватчик "Космос-252" вышел в район цели. Захватив ее на автосопровождение, он выстрелил и поразил "Космос-248" осколками направленной боевой части. Впервые в истории один космический аппарат уничтожил другой. Понятно, что информация об этом достижении советских инженеров была строжайше засекречена.

Шестого августа 1969 года начались летно-конструкторские запуски ракеты "Циклон-2". В тот день на орбиту был выведен спутник-мишень "Космос-291". Программа предусматривала уничтожение этой мишени перехватчиком, запуск которого планировался на следующий день. Однако на спутнике-мишени после его вывода на орбиту не включился бортовой двигатель, и он остался на орбите, которая оказалась непригодной для испытаний. Запуск спутника-перехватчика отменили.

В мае 1970 года решением Военно-промышленной комиссии было намечено проведение полноценных испытаний системы "ИС" в штатном составе. В эксплуатации к тому времени находились уже все радиолокационные ячейки и средства командно-измерительного пункта.

Больше того, в Конструкторском бюро "Южное" (так стало называться ОКБ-586 Михаила Янгеля) завершилась разработка нового серийного спутника-мишени "Лира". Заказ на это устройство поступил еще в 1966 году, причем условия, как обычно, были предельно жесткими: эффективная отражающая поверхность не должна превышать 1 м


. Вначале разработчики хотели обойтись надувными шарами. Их предполагалось изготовлять из металлизированной майларовой пленки, а перед отстрелом в космосе заполнять воздухом или инертным газом. Шары быстро изготовили, запустили в космос и убедились, что они малопригодны: заданную эффективную поверхность они имитировали хорошо, но зафиксировать их поражение оказалось трудно: ведь осколок пробивал в шаре дырку, часть воздуха выходила, а сам шар оставался на орбите, вызывая бесконечные споры о том, попали в него или не попали. В итоге Михаил Янгель распорядился сделать специальную облегченную конструкцию на базе юстировочного спутника "ДС-П-1", снабдив ее телеметрической аппаратурой, позволяющей при попадании подсчитать количество поразивших ее осколков.

Спутник-мишень "Лира" представлял собой дюралевый гексаэдр поперечным сечением около 1 м. Панели многогранника оклеивались треугольными стекловолоконными пластинами, прошитыми токопроводящими проводниками. Внутри гексаэдра размещался небольшой бронеконтейнер с телеметрической станцией. Коммутатор станции обсчитывал все токопроводящие структуры треугольных пластин и сообщал об их целостности. После поражения он же сообщал о том, что токопроводящая проволочка нарушена. Число разорванных проволочек определяло минимальное количество осколков боевой части, попавших в мишень. Запуск мишени "Лира" проводился с помощью ракеты-носителя "Космос-2" ("11К65М"), созданной на базе боевой ракеты "Р-14" Михаила Янгеля.

Пожалуй, самым эффектным новшеством в системе "ИС" была автоматизация всех предстартовых процедур. По часовой готовности открывались ворота хранилища, и электровоз с прицепленным транспортноустановочным агрегатом и уложенной на нем ракетой выезжал по железнодорожному пути к стартовому столу. При движении сцепку не сопровождал ни один человек. После наезда на пристартовые контакты электровоз останавливался, отцеплялся и уходил в тупик. Специальные устройства захватывали транспортноустановочный агрегат, подтягивали его к стартовому столу и стыковали платы пятидесяти электрических и пятидесяти штырьковых разъемов, четырех заправочных горловин и двух воздушных трубопроводов. Затем ракета поднималась и устанавливалась опорными пятами на стартовый стол в ожидании пуска, который мог быть произведен с секундной точностью.

Первым из руководителей министерства наблюдал автоматическую установку носителя заместитель министра общего машиностроения Георгий Тюлин. Увидев двигающуюся по железнодорожным путям ракету, он обратился к главному конструктору Всеволоду Соловьеву и командиру части с возгласом негодования: "Как можно транспортировать ракету без сопровождающих?" Выслушав объяснения Соловьева, остался недоволен и приказал командиру части выделить сопровождающих: "Мало ли что может случиться!

А возле ракеты никого нет!" Командир выделил двух офицеров, и те бегом стали догонять проехавший мимо электровоз. Подводя итоги, Тюлин похвалил Соловьева за создание автоматической системы, позволяющей убрать специалистов с опасного участка, однако потребовал, чтобы на вывозах все же находились наблюдатели.

Очередной спутник-мишень "Космос-373" стартовал 20 октября 1970 года и, совершив несколько маневров, вышел на расчетную орбиту. Перехват этой цели, как и планировалось, осуществлялся дважды. Сначала 23 октября был запущен перехватчик "Космос-374". На втором витке он сблизился со спутником-мишенью, прошел мимо и затем взорвался, оставив мишень неповрежденной. Тридцатого октября стартовал новый перехватчик "Космос-375", который также поймал цель на втором витке. Как и в случае с предшественником, он прошел мимо нее и лишь потом взорвался. Двойной запуск спутников-перехватчиков с небольшим временным интервалом понадобился, чтобы оценить возможности стартовых команд по оперативной подготовке стартовых установок для повторных запусков.

Во время следующего периода испытаний произошла серьезная неприятность, задержавшая программу почти на полгода. Двадцать пятого февраля 1971 года был запущен перехватчик "Космос-397" по мишени "Космос-394" (под таким названием 9 февраля на орбиту впервые отправилась "Лира"). Четвертого апреля стартовал перехватчик "Космос-404", который нацелили на мишень "Космос-400", отправленную 18 марта. Оба перехватчика были выведены точно в районы своих мишеней, захватили их на сопровождение, самонавелись, обеспечивая промах менее 10 м (допустимый промах не более 50 м), но боевая часть ни в том ни в другом случае не поразила цель. Тщательное расследование показало, что причиной двойного сбоя стала ошибка в конструкции, допущенная еще при проектировании в ОКБ-52. Из-за нее боевая часть перехватчика не выдвигалась полностью, и цель можно было поразить только случайным образом — до сих пор "ИС" просто везло.

В конструкцию были внесены изменения, и 3 декабря 1971 года на орбиту отправился перехватчик "Космос-462" — он успешно уничтожил мишень "Космос-459", запущенную 29 ноября с космодрома Плесецк. Государственная комиссия в целом одобрила результаты испытаний и рекомендовала принять систему на вооружение. На доработки отводился год, и в конце 1972 года планировалось провести новый цикл испытаний. Однако вскоре были подписаны договоры об ограничении стратегических вооружений (ОСВ-1) и об ограничении систем противоракетной обороны (ПРО). По инерции советские военные 29 сентября 1972 года запустили в космос еще один спутник-мишень "Космос-521", но испытание по перехвату не состоялось.

Саму систему приняли на вооружение 13 февраля 1973 года в составе: главный командно-вычислительный центр в Ногинске, стартовый комплекс на Байконуре, ракета-носитель "Циклон-2", космический аппарат-перехватчик "5В91" и спутник-мишень "Лира". Рассчитанная в соответствии с техническим заданием на двухвитковый перехват вражеских спутников на высотах до 1000 км система могла реально поражать цели на высотах от 100 до 1350 км.

"СЕМИЧАСОВАЯ ЯДЕРНАЯ ВОЙНА"


Перерыв, вызванный разрядкой в международных отношениях, был использован конструкторами "ИС" не только для модернизации отдельных элементов системы, но и для разработки некоторых принципиальных решений. Заказчик в лице Министерства обороны требовал учесть появление новых космических систем США (включая пилотируемые крылатые корабли "Space Shuttle"), обеспечить перехват цели на первом витке, поднять потолок применимости "ИС" до 3600 км и повысить помехозащищенность бортовой головки самонаведения. В феврале 1973 года под руководством Анатолия Савина, возглавившего новообразованный Центральный научно-исследовательский институт "Комета" (ЦНИИ "Комета"), начались работы над комплексом "ИС-М".

Самой важной из доработок стала новая схема наведения на цель, которая впервые была применена 13 апреля 1976 года на спутнике "Космос-814". Во время испытаний перехватчик, двигаясь по более низкой орбите, быстро нагнал мишень "Космос-803", включил двигатели, совершил "подскок" и пролетел менее чем в километре от цели. Перехват такого типа осуществлялся в ходе первого витка и упрощал процесс сближения. Маневр перехватчика с новой системой наведения не позволял противнику своевременно обнаружить его наземными станциями слежения, которые могли бы выдать своему спутнику программное указание на уход из зоны поражения. Такой тип перехвата был назван "выпрыгиванием".

Серия испытаний "ИС-М" носила рутинный характер и была завершена в мае 1978 года ("Космос-1009") в связи с началом советско-американских переговоров об ограничении противоспутниковых систем. Но в 1980 году переговоры зашли в тупик, и полеты космических аппаратов системы "ИС" возобновились.

Третьего апреля 1980 года стартовал спутник-мишень "Космос-1171". Восемнадцатого апреля была предпринята попытка его перехвата аппаратом "Космос-1174", но стрелок не смог сблизиться с мишенью. В течение двух дней испытатели безуспешно пытались подвести перехватчик к цели с помощью бортового двигателя, и 20 апреля "Космос-1174" был взорван на орбите по команде с Земли. Кстати, это единственный аппарат системы "ИС", пролетавший так долго.

В следующем году было проведено еще одно испытание. Двадцать первого января 1981 года стартовал спутник-мишень "Космос-1241". Его перехватывали дважды: сначала 2 февраля "Космос-1243" сблизился с целью до расстояния в 50 м, а потом 14 марта на такое же расстояние к мишени подошел "Космос-1258". Полетные задания были выполнены полностью. Боевые заряды на этих аппаратах не размещались, поэтому они были сведены с орбиты собственными двигателями и сгорели в плотных слоях атмосферы.

Последнее испытание системы "ИС" заслуживает особого внимания, ведь оно стало частью крупнейших учений советских вооруженных сил, названных на Западе "семичасовой ядерной войной". Четырнадцатого июня 1982 года на протяжении семи часов были запущены две межконтинентальные ракеты шахтного базирования "РС-10М" ("УР-100"), мобильная ракета средней дальности "РСД-10" ("Пионер") и баллистическая ракета "Р-29М" с подводной лодки "К-92". По боеголовкам летательных аппаратов были выпущены две противоракеты "А-350Р", и в тот же промежуток времени "Космос-1379" попытался перехватить мишень "Космос-1378", имитирующую американский навигационный спутник "Transit" ("Транзит"). Кроме того, в течение трех часов между стартом перехватчика и его сближением с мишенью на площадках Плесецка и Байконура были отправлены на орбиту навигационный и фоторазведывательный спутники. Ранее в дни перехвата ни с одного из космодромов запуски не производились, так что эти новые старты рассматривались как отработка оперативной замены космических аппаратов, потерянных в ходе боевых действий. Сам перехват не получился, и "Космос-1379" был взорван, не причинив вреда условному противнику. Впоследствии именно эта демонстрация советской ракетно-космической мощи дала руководству США убедительный повод для создания противоспутниковой системы нового поколения в рамках стратегической оборонной инициативы (СОИ).

Восемнадцатого августа 1983 года Генеральный секретарь ЦК КПСС Юрий Андропов выступил с мирными инициативами и заявил о прекращении в одностороннем порядке испытаний системы противокосмической обороны. Примечательно, что как раз в это время специалисты ЦНИИ "Комета" подготовили к полигону систему "ИС-МУ", предназначенную для борьбы с маневрирующими космическими объектами. Из-за инициативы Юрия Андропова испытания нового комплекса так и не состоялись.

Работа над "ИС-МУ" возобновилась в феврале 1984 года. Боекомплект из шестнадцати снаряженных аппаратов-перехватчиков ждал своего часа на Байконуре. Но тут ситуация в стране изменилась коренным образом — политики-реформаторы во главе с Михаилом Горбачевым согласились на значительные уступки Западу в вопросе перспективных вооружений. Только в апреле 1991 года система "ИС-МУ" была принята в эксплуатацию и даже началась работа над системой "ИС-МД", предназначенной для борьбы с вражескими спутниками на высоких геостационарных орбитах (до 36 тыс. км). Однако самому Советскому Союзу как государству оставалось жить меньше года.

В августе 1993-го руководство России приняло решение о снятии системы "ИС-МУ" с боевого дежурства. В настоящее время вопрос о ее возрождении периодически обсуждается в верхах и в прессе. Специалисты изучали вариант передислокации всей системы в Плесецк и использования для нее в качестве носителей межконтинентальных баллистических ракет. Впрочем, каких-либо надежных данных о проведении в современной России работ по развитию противоспутникового оружия пока нет.




ГЛАВА 11

ЗВЕЗДНЫЙ ИСТРЕБИТЕЛЬ


"ТОЛСТЫЙ ОРИОН", "ВЫСОКАЯ ДЕВА" И "СВЯТОЙ"


Запуски первых советских спутников вызвали в США паническую реакцию: в средствах массовой информации муссировались слухи, что русские собираются вывести в космос "орбитальные боеголовки". Самое примечательное, что слухи оказались близки к истине: такие проекты и впрямь рассматривались в СССР, хотя и были глубоко засекречены. В ответ на истерию научные консультанты президента Дуайта Эйзенхауэра высказали предположение, что вероятность появления космического вида ядерного оружия мала. Тем не менее в конце 1950-х годов все виды вооруженных сил США приступили к исследовательским работам в области космических перехватчиков и спутников-инспекторов.

Самый простой вариант, предложенный Военно-воздушными силами (USAF), предусматривал уничтожение вражеских космических аппаратов с помощью ракет, запускаемых с самолета. Ракетный комплекс "Bold Orion" ("Толстый Орион") конструировался как элемент программы создания перспективных систем вооружения "WS-199" ("Weapons System 199") для стратегического авиационного командования (Strategic Air Command). Программа была утверждена Конгрессом в 1957 году, и в ней выделились четыре направления: исследования в области гиперзвукового оружия ("WS-199A"), проект запусков баллистической ракеты с самолетов-носителей "В-47 Stratojet" ("WS-199B") и "В-58 Hustler" ("WS-199C") и проект двухступенчатой ракеты "Alpha Draco" ("Альфа Дракона"), стартующей с наземного комплекса и призванной обеспечить испытания моделей спускаемых аппаратов ("WS-199D").

Чтобы снизить расходы, фирма "Мартин", получившая контракт на систему вооружения "WS-199B", использовала существовавшие ракетные и авиационные технологии. Так, одноступенчатый вариант "Bold Orion", который служил прототипом для баллистических ракет с ядерными боеголовками, запускаемых с самолета-носителя, был по сути модифицированным вариантом твердотопливной ракеты "Thiokol ТХ-20 Sergeant".

Проект получил высший приоритет, и уже 26 мая 1958 года состоялся первый пробный старт ракеты "Bold Orion" с пилона самолета "В-47 Stratojet", завершившийся успехом. До начала зимы состоялось еще пять запусков, причем ракета поднималась до 100 км.

Затем начались испытания двухступенчатого варианта (в качестве второй использовалась твердотопливная ступень "ABL Х-248 Altair") — было проведено три успешных старта, ракета поднялась на высоту 200 км. И наконец, 13 октября 1959 года двухступенчатая ракета "Bold Orion" была запущена по американскому научно-исследовательскому спутнику "Explorer 6" (находился на орбите с 7 августа 1959 года по 1 июля 1961 года), который послужил в качестве мишени. Ракета прошла в 6,4 км от спутника, что признали успехом: будь на ракете тактическая ядерная боеголовка, цель была бы поражена.

Параллельно с развитием "WS-199B" шли испытательные запуски ракет с самолета "В-58 Hustler" в рамках разработки "WS-199C", получившей название "High Virgo" ("Высокая Дева"). Для этого проекта специалисты корпорации "Локхид" создали новую одноступенчатую ракету на твердом топливе, снабженную двигателями от "Thiokol ТХ-20 Sergeant" и самой передовой системой инерциального наведения. Всего было проведено четыре испытательных запуска "High Virgo", причем ракеты, использовавшиеся в первых двух, были оборудованы простым автопилотом.

Старт, состоявшийся 5 сентября 1958 года, завершился провалом из-за сбоя в системе управления. Следующие испытания, три месяца спустя, оказались более успешными: ракета поднялась до 76,2 км. В третьем полете, 4 июня 1959 года, была применена инерциальная система наведения, и ракета показала хороший результат, поднявшись до высоты 51 км. Четвертый и последний испытательный полет "High Virgo" состоялся 22 сентября 1959 года и должен был продемонстрировать возможности системы как перехватчика спутников. Для этой цели на носу ракеты установили возвращаемый блок с тринадцатью фотографическими камерами. Изначально ракету хотели навести на военно-исследовательский спутник "Explorer IV" (находился в полете с 26 июля 1958 года по 23 октября 1959 года), однако его орбитальные параметры вызывали сомнения, и мишенью определили потерявший управление научный спутник "Explorer V" (находился в полете с 24 августа 1958 года по 23 октября 1959 года).

Чтобы добиться максимальной эффективности, ракета, получившая неофициальное прозвище "Король Лофус IV", была сброшена с пилона самолета-носителя на скорости, дважды превышавшей звуковую, однако через полминуты после запуска ее двигателя связь была потеряна. Поскольку возмещаемый блок фотокамер так и не нашли, испытатели не смогли установить, произошел перехват спутника или нет.

Неоднозначные результаты испытаний и требования политической оппозиции прекратить демонстративные запуски противоспутниковых ракет, которые могли бы поставить крест на принципе свободы космоса, отстаиваемой Белым домом, вынудили администрацию Дуайта Эйзенхауэра прекратить финансирование программы "WS-199". Тем не менее ВВС продолжили изыскания, только теперь в качестве приоритетного стал рассматриваться проект "SAINT" ("SAtellite INTerceptor", "СВЯТОЙ"), предусматривающий создание спутника-перехватчика с ракетой-носителем наземного базирования. Проект пошел в разработку в августе 1959 года, на его реализацию в 1960 году выделили 60 млн долларов. Первые запуски экспериментальных космических аппаратов намечались на 1962 год, но проект встретил сопротивление со стороны политиков: администрация запрещала даже обсуждать возможность использования спутника в качестве перехватчика. Посему в том же году исследования ограничили задачами изучения вражеских космических аппаратов без возможности атаки, что сказалось даже на расшифровке наименования — "SAINT" стал читаться как "SAtellite INsperctor Technique".

За получение контракта ВВС боролись двадцать фирм, в результате разработка "SAINT" (программа "621А") досталась компаниям "Рэйдио корпорэйшн оф Америка" ("Radio Corporation of America", "RCA") и "Аэроджет" ("Aerojet"). "SAINT" представлял собой космический аппарат массой 1800 кг (в заправленном состоянии), несущий на борту радиолокатор, антенну радиоперехвата, блок из двух телекамер и двух инфракрасных сенсоров. Аппарат доставлялся на орбиту носителем "Atlas-D / Agena-В" ("Атлас-Д / Аджена-Б"), при этом ступень "Agena" выступала в качестве орбитального двигателя. Инспекторы должны были выводиться на орбиту впереди и несколько выше спутника-цели. После обнаружения мишени включались тормозные двигатели, скорость инспектора уменьшалась, он снижался и приближался к изучаемому спутнику. Распознавание цели происходило на дальности 15 30 км, после чего начиналось дальнейшее сближение при помощи системы самонаведения и управляющих ракетных двигателей. Планировалось, что в ходе испытаний аппарат сумеет подойти к простейшему спутнику-мишени типа надувного светоотражающего шара на первом витке — успехом была бы признана устойчивая передача десятка телекадров с изображением мишени.

Учитывая огромное количество технических новшеств, которые предлагалось внедрить на "SAINT", проект кажется неоправданно амбициозным для тех времен. Неудивительно, что он вызвал критику. Скептики спрашивали: дадут ли телекадры вражеского спутника, измерение длины его антенн и тому подобные разведывательные ухищрения больше, чем можно узнать по орбитальным характеристикам? Какие способы инспекции можно считать допустимыми и каких контрмер следует ожидать от противника?

Несмотря на многочисленные вопросы, специалисты "RCA" подготовили первый аппарат к запуску, назначенному на декабрь 1962 года. Однако полет был отменен решением министра обороны Роберта Макнамары, поскольку потерял актуальность. Дело в том, что из-за обострения противостояния с СССР, которое едва не переросло в глобальную войну в ходе Карибского кризиса в октябре 1962 года, высшие политические круги США снова признали, что необходимо иметь средство противодействия советским космическим аппаратам. Никита Хрущев в своих эмоциональных заявлениях неоднократно выдавал желаемое за действительное, угрожая сбивать американские спутники-шпионы или использовать космические корабли для доставки ядерных зарядов. Страх перед орбитальными боеголовками заставил администрацию президента Джона Ф. Кеннеди направить средства на исследования в области создания противоспутниковых комплексов наземного базирования.

Интересная историческая деталь: когда компания "Аэроджет" потеряла заказы на орбитальный двигатель для "SAINT", она предложила свою разработку в качестве прототипа главного двигателя для командносервисного модуля корабля "Apollo", и агентство НАСА с удовольствием воспользовалось предложением, ведь в то время не было более эффективного и легкого двигателя для космического аппарата.

КОСМИЧЕСКИЙ СТРАЖ


Противоспутниковый комплекс наземного базирования разрабатывался армией США в рамках "Программы 505" ("Program 505"). В проекте было решено использовать твердотопливные антиракеты "Nike Zeus" ("Ника Зевс"), создававшиеся для перехвата вражеских баллистических ракет. Хотя в 1962 году "Nike Zeus" удалось успешно перехватить ракету-мишень и на атолле Кваджалейн в западной части Тихого океана был развернут комплекс под кодовым названием "Mudflap" ("Разбрызгиватель"), проект, на который было потрачено 15 млрд долларов, закрыли, поскольку анализ выявил наличие "непреодолимых" технических проблем.

Военно-морские силы предлагали свой мобильный вариант противоспутниковой системы "Early Spring" ("Ранняя весна"). Идея состояла в том, чтобы сбивать вражеские космические аппараты ракетами "Polaris" ("Поларис"), размещаемые на подводных лодках. Преимущество такой системы перед "Программой 505" виделось в том, что старт можно осуществить в любой точке мирового океана, используя выгоды географического положения. Спутник-перехватчик, запускаемый таким образом, наводился на цель на первом витке и мог сопровождать ее до поступления команды на подрыв боевой части, состоящей из тысяч стальных дробинок. Впервые проект "Early Spring" обсуждался в Конгрессе в марте 1961 года. Через три года его варианты вновь представили к рассмотрению, однако дальше общей концепции дело не пошло, и проект был официально отменен.

Куда больше повезло плану орбитального перехватчика ВВС, представленному в сентябре 1962 года. В качестве носителя разработчики предлагали использовать баллистические ракеты "Thor" ("Тор"), которые давали намного больше возможностей для перехвата, чем "Nike Zeus". Снабженные ядерной головной частью ракеты планировалось разместить на острове Джонстон в Тихом океане — там был создан испытательный полигон для проведения высотных ядерных взрывов по программе "Fishbowl" ("Аквариум"). План был одобрен и начал развиваться под названием "Программа 437" ("Program 437"); 8 мая 1963 года президент Джон Ф. Кеннеди утвердил ее.

Если сравнивать противоспутниковую программу ВВС США с аналогичным советским проектом "Истребитель спутников", то ее техническая реализация выглядит грубоватой. Ракета "Thor" при запуске с острова Джонстон могла поразить спутник, находящийся от места старта на удалении 130 км по высоте и 2780 км по курсу. При этом стартовое окно составляло всего две секунды. Ракета выводила боеголовку на баллистическую траекторию, проходящую через район встречи с целью. По сигналу радиолокатора выдавалась команда на подрыв ядерной боевой части. В "Программе 437" использовалась боеголовка типа "Мк49" мощностью в 1 мегатонну, имеющая радиус поражения 9 км. Из-за жестких ограничений по времени запуска планировалось держать в боевой готовности сразу две ракеты.

Первый испытательный старт ракеты "Thor" по "Программе 437" состоялся ночью 14 февраля 1964 года. Макет боеголовки прошел на расстоянии гарантированного поражения от цели — корпуса второй ступени ракеты "Thor-Ablestar", выведшей 22 июня 1960 года на орбиту космический аппарат "Transit 2А". Пуск был объявлен успешным. Затем последовали еще два испытания, которые подтвердили готовность комплекса к эксплуатации. ВВС перешли к учебно-боевым пускам. Десятого июня, когда на боевое дежурство вылетел второй "Thor", противоспутниковую систему признали полностью работоспособной. А в сентябре президент Линдон Джонсон в ходе предвыборного выступления публично сообщил о существовании противоспутниковых комплексов на базе "Nike Zeus" и "Thor".

Хотя "Программа 437" достигла стадии боевого дежурства, последующие события ограничили ее полноценное использование. Первоначальный план предусматривал формирование трех подразделений (Combat Crews А, В и С), каждое из них должно было проводить один учебно-боевой запуск в год. Но еще в декабре 1963 года Министерство обороны сообщило ВВС, что количество ракет "Thor", которые предполагалось передать "Программе 437", сокращено вдвое: с шестнадцати до восьми. Поскольку две ракеты стояли на боевом дежурстве, а две хранились в арсенале на авиабазе Ванденберг в качестве резерва, для "учебы" оставалось лишь четыре штуки: в 1964–1965 годы провели лишь по одному пуску, а последующий состоялся только два года спустя.

Тем временем, еще в начале 1964 года, внутри "Программы 437" зародился новый проект — экспериментального инспектора спутников. Фактически он стал наследником завершенного проекта "SAINT". Сначала новый инспектор обозначался как "Программа 437Икс" ("Program 437Х"), а затем — как "Программа 437АП" ("Program 437АР", от Alternate Payload — альтернативная полезная нагрузка). Согласно плану, ядерная головная часть ракеты "Thor" заменялась на орбитальный аппарат с возвращаемой капсулой, внутри которой размещались фотокамера и запас фотопленки. Инспектор мог выполнить задачу по съемкам любого космического объекта на высотах от 185 до 700 км и в коридоре шириной 1480 км с центром в точке старта, то есть на острове Джонстон. Пуски предлагалось проводить по баллистической траектории: тем самым значительно сокращалось время полета, что позволяло скрыть факт инспекции от Советского Союза. После выполнения фотосъемки капсула отделялась от аппарата и возвращалась на Землю, используя парашют. Как и в программе "CORONA", капсулу собирались подхватывать еще в воздухе с помощью самолета "С-130", оборудованного специальными подвесными "качелями".

Первый испытательный старт в рамках "Программы 437АП" был выполнен 7 декабря 1965 года. Целью для инспектора послужила ступень "Agena", остававшаяся на орбите после одного из предыдущих стартов. Запуск ракеты "Thor", наведение на цель и фотографирование прошли успешно, однако на заключительном этапе из-за короткого замыкания не состоялось отделение капсулы от аппарата, в результате чего она разрушилась при входе в атмосферу.

Два следующих испытательных пуска (18 января и 12 марта 1966 года) завершились успешно, после чего директор программы полковник Мерл Зейн предложил командованию ВВС отказаться от ранее запланированного четвертого испытания, а вместо этого использовать предназначавшийся для него аппарат для выполнения рабочего пуска. Командование одобрило инициативу и направило в Министерство обороны запрос о проведении эксплуатационного пуска в апреле 1966 года с целью фотосъемки одного из советских космических аппаратов. Но к тому времени политические взгляды вновь изменились: министр решил, что подобная инспекция способна привести к международному скандалу, и отклонил запрос.

Тем не менее у разведслужб сохранился интерес к использованию "Программы 437АП" для изучения чужих космических аппаратов: в конце апреля 1966 года руководство ВВС дало согласие еще на десять экспериментальных запусков. Программа была переименована в "Stone Marten" ("Каменная куница"). Будущие старты еще только обсуждались, когда появилась срочная цель для инспекции. Восьмого апреля 1966 года на орбиту была выведена космическая астрономическая обсерватория "ОАО-1" ("Orbiting Astronomical Observatory 1"), принадлежащая НАСА. Двумя днями позже на ней отказала двигательная система, что ставило крест на использовании этого аппарата. Агентство НАСА сделало запрос в ВВС о возможности проведения четвертого пуска по "Программе 437АП" для фотосъемки отказавшей обсерватории. Старт с острова Джонстон был выполнен 2 июля, однако из-за неисправности в системе управления ракеты выйти в район встречи не удалось: фотокамера инспектора запечатлела лишь пустой космос.

Комиссия США по разведке (United States Intelligence Board) посчитала нецелесообразным продолжать запуски инспекторов с полигона Джонстона. Ведь остров уже был официально объявлен как место проведения испытаний противоспутникового оружия, в связи с чем Советский Союз мог предпринять ряд мер по слежению за его территорией. Было рекомендовано перевести стартовую площадку в континентальные районы США. Такой перенос потребовал бы больших финансовых затрат при туманных перспективах, посему в ноябре 1966 года штаб ВВС официально отменил "Программу 437АП". Все вернулось на круги своя.

В 1968 году СССР и США подписали "Договор о космосе", одобренный ООН, в котором прямо запрещалось размещение оружия массового поражения в космическом пространстве. Угроза ядерного удара с орбиты потеряла актуальность. К тому же шла война во Вьетнаме, и бюджетных средств, выделяемых Министерству обороны, перестало хватать на экзотические программы. Персонал, приписанный к проекту, начали сокращать. Ядерные боеголовки сняли с ракет, стоявших на боевом дежурстве, и поместили в хранилище. В мае 1970 года заместитель министра обороны Дэвид Паккард направил ВВС распоряжение ускорить фазу перевода "Программы 437" в резерв и завершить ее к концу финансового года. Ракеты и боеголовки были вывезены с острова Джонстон, а наземные средства полигона обесточены.

Последнюю точку в истории "Программы 437" стал ураган "Селеста", прошедший через Джонстон 19 августа 1972 года. Шквалистый ветер и потоки воды обрушились на остров, повредив компьютеры и другие системы. Лишь к марту 1973 года удалось восстановить комплекс до состояния резерва с 30-дневной боеготовностью.

Еще через год вышла директива о свертывании объектов на острове Джонстон, а 1 апреля 1975 года Министерство обороны официально закрыло "Программу 437" в целом. Такое решение было продиктовано началом работ над новой противоспутниковой программой ВВС.

ВЫСТРЕЛ "ASAT"


В 1975 году президент Джеральд Форд одобрил идею создания антиспутниковой системы воздушного базирования "ASAT" ("Air-Launched Anti-Satellite Missile"). Фактически американские конструкторы вернулись к тому, с чего начинали, но на новейшем технологическом уровне, который позволял добиться больших возможностей.

Авиационный ракетный комплекс перехвата разрабатывался на конкурсной основе тремя американскими фирмами: "Воут эйркрафт", "Боинг" и "Макдоннелл Дуглас". В 1979 году компания "Воут эйркрафт" победила в конкурсе и получила контракт на производство противоспутникового комплекса, получившего обозначение "ASM-135A ASAT". В его состав входили модернизированный истребитель "F-15A" ("Ф-15А") и двухступенчатая ракета "ASAT" ("Anti-SATellite"), известная также как "ALMV" ("Air-Launched Miniature Vehicle"). Ракета длиной 6 м и массой 1200 кг подвешивалась под фюзеляжем на специальном пилоне. В качестве первой ступени применялся усовершенствованный твердотопливный двигатель "SR75-LP-1", в качестве второй — ступень "Vought Altair III" с твердотопливным двигателем "FW-4". Полезной нагрузкой служил малогабаритный перехватчик "MHIV" ("Miniature Homing Intercept Vehicle"), имеющий габариты: масса — 15,4 кг, длина — 460 мм, диаметр — около 300 мм. Перехватчик состоял из десятков небольших двигателей, инфракрасной системы самонаведения, лазерного гироскопа и бортового компьютера. Взрывчатого вещества не было, поскольку поражение вражеского спутника осуществлялось прямым попаданием в него.

Наведение ракеты "ASAT" на цель после ее отделения от самолета-носителя производилось инерциальной системой, размещенной на второй ступени ракеты. К концу работы второй ступени малогабаритный перехватчик раскручивался до 20 об/с с помощью специальной платформы — это было необходимо для нормальной работы инфракрасной системы самонаведения и стабилизации перехватчика в независимом полете. Для проверки платформы фирма "Воут эйркрафт" построила сложный наземный комплекс, включающий вакуумные камеры и помещение для проведения испытаний со сбрасываемыми малогабаритными перехватчиками, которые в свободном падении наводились на модели спутников.

Пуск ракеты "ASАТ" с "F-15A" предполагалось осуществлять на высотах от 15 до 21 км как в горизонтальном полете, так и в режиме набора высоты. Вывод самолета в расчетную точку пуска ракеты производился по командам из Центра управления воздушно-космической обороны, отображаемым на дисплее в кабине летчика. Большинство операций по подготовке к пуску выполнялось с помощью самолетного компьютера. Задача пилота сводилась к выдерживанию заданного направления и выполнению запуска при получении соответствующего сигнала от компьютера, причем на окончательное решение отводилось не более 15 секунд.

В рамках программы было решено провести двенадцать летных испытаний. Для оценки эффективности перехвата изготовили десять мишеней, которые могли изменять характер теплового излучения для моделирования различных спутников. Запуск мишеней планировалось осуществлять с Западного ракетного полигона авиабазы Ванденберг с помощью ракет "Scout" ("Скаут"), способных выводить полезную нагрузку массой около 180 кг на круговую орбиту высотой 550–560 км. Районы перехвата мишеней намечались над акваторией Тихого океана, поэтому на время проведения испытаний систему разместили на авиабазе Эдвардс в штате Калифорния. Считалось, что весь комплекс будет признан годным к выполнению боевых задач, если из десяти целей удастся поразить хотя бы половину.

Первый запуск экспериментальной ракеты "ASАТ" с самолета "F-15A" состоялся 21 января 1984 года. Его задачей была проверка надежности функционирования ступеней ракеты и специального бортового оборудования самолета-носителя. Вместо малогабаритного перехватчика на ракете установили габаритно-весовой макет с телеметрической аппаратурой. Ракета после старта на высоте 18,3 км прошла через заданный район пространства, что было признано успехом.

Во время второго испытания 13 ноября 1984 года ракета, оснащенная малогабаритным перехватчиком "MHIV", должна была произвести захват определенной звезды, что позволило бы проверить возможность точного вывода аппарата в определенную точку. Однако перехватчик не включился после отделения от ракеты.

Испытание, приближенное к боевому, было проведено 13 сентября 1985 года с санкции президента Рональда Рейгана. Майор Уилберт Пирсон, управлявший истребителем "F-15A" с бортовым номером 76-0084, выпустил ракету "ASAT" и уничтожил американский научный спутник "Solwind" ("Солнечное крыло"), выведенный на орбиту 24 февраля 1979 года и находившийся на высоте 555 км.

Испытания вызвали возмущение научного сообщества, поскольку спутник представлял собой солнечную обсерваторию и часть его приборов продолжала функционировать к моменту нанесения ракетного удара. Хуже того, уничтожение привело к возникновению облака обломков на достаточно высокой орбите.

Впрочем, нет худа без добра: НАСА использовало это облако для калибровки средств наблюдения за космическим мусором и разработки средств защиты будущей орбитальной станции. В 1989 году резко возросла солнечная активность, под нагревом земная атмосфера "разбухла", и последние обломки спутника "Solwind" сошли с орбиты.

Министерство обороны предполагало еще дважды испытать противоспутниковую систему, для чего были запущены два спутника-мишени, но в декабре 1985 года Конгресс наложил официальный запрет на стрельбу по целям в космосе. Поэтому испытания 22 августа и 29 сентября 1986 года носили технический характер — "MHIV" наводился на звезду.

Первоначально планировалось, что вся система должна включать 28 самолетов "F-15A" и 56 ракет "ASАТ". Две эскадрильи собирались разместить на авиабазах Лэнгли (штат Вирджиния) и Мак-Корд (Вашингтон). В дальнейшем количество самолетов предполагалось довести до 56, а противоспутниковых ракет — до 112. Начало боевого дежурства системы намечалось на 1987 год. Организационно эскадрильи должны были войти в подчинение космическому командованию ВВС США; управление перехватом планировалось осуществлять из Центра противокосмической обороны командного пункта НОРАД (NORAD, North American Aerospace Defense Command). В те периоды, когда боевая готовность не объявлена и не проводятся учения, модернизированные истребители "F-15" должны были использоваться как обычные перехватчики, причем на переоборудование самолетов отводилось не более шести часов.

Поскольку противоспутниковые комплексы, размещенные на континентальной части США, могли обеспечить перехват не более трети всех космических аппаратов противника, для создания глобальной системы американцы добивались права возводить соответствующие базы на иностранных территориях: в первую очередь на Фолклендских (Мальвинских) островах и в Новой Зеландии. Кроме того, велась практическая отработка вопросов дозаправки "F-15A" в воздухе, а также переоборудования палубных истребителей "F-14" под носители ракет "ASАТ".

Однако уже к моменту первых испытаний в 1985 году у системы выявился ряд недостатков. В частности, диапазон ее использования ограничивался высотой 2300 км, — следовательно, она не могла сбивать вражеские спутники на геостационарной орбите. ВВС предлагали модернизировать систему для увеличения высоты перехвата. Только вот новый комплекс мог появиться не раньше 1999 года и требовал значительных капиталовложений. Первоначально ВВС рассчитывали, что на разработку и испытания будет затрачено 500 млн долларов. Однако к 1988 году требуемая сумма выросла до 3850 млн долларов. Создание же универсальной системы, охватывающей все высоты орбит, оценивалось в 15 млрд долларов!

Запрет Конгресса на испытания системы "ASAT" в космосе и бюджетные ограничения заставили руководство ВВС в марте 1988 года отказаться от дальнейшего развития программы.

ВЕЛИКОЛЕПНАЯ "СОТКА"


Идея перехвата вражеских космических аппаратов казалась столь эффектной, что мало кто из советских авиационных конструкторов обошел ее вниманием. Не осталось в стороне и Опытно-конструкторское бюро № 51 (ОКБ-51), которое возглавлял Павел Сухой. Под решение задачи орбитального перехвата сотрудники этого бюро предложили использовать свой сверхзвуковой бомбардировщик-ракетоносец "Т-4".

Создание ракетоносца имеет свою историю. Работы над сверхзвуковым стратегическим бомбардировщиком, который за счет большой высоты и значительной скорости мог бы легко преодолевать системы вражеской ПВО, начались в ОКБ-51 осенью 1961 года. Первые теоретические расчеты показали, что машина будет весить около 102 т. Кстати, именно отсюда и произошло второе название самолета — "Изделие 100" ("Сотка").

В декабре 1961 года состоялся первый доклад команды суховцев на научно-техническом совете, председателем которого был Владимир Мясищев. Для совета были подготовлены инженерная записка и небольшая тактическая модель первой компоновки. Проект одобрили, и работы по дальнейшему совершенствованию бомбардировщика были продолжены. Основное внимание на этом этапе было уделено поиску оптимальной формы машины, удовлетворяющей основной задаче самолета — способности выполнять длительный полет на большой высоте со скоростью в три звуковых. В конце первого квартала 1962 года начались продувки моделей и элементов конструкции в аэродинамических трубах. Если выбор формы фюзеляжа был сделан сразу, то с расположением двигателей и поиском отвечающего требованиям воздухозаборника дела обстояли куда сложнее. На основе компоновки с "пакетным" расположением двигателей был разработан проект "летающее крыло" с переменной стреловидностью и выступающим из крыла фюзеляжем. В бюро такую модель называли квазиинтегральной.

Процесс проектирования и производства занял почти девять лет. Такой срок может показаться чрезмерно большим, если не знать, что практически все технологии, примененные при разработке "Т-4", внедрялись с нуля. Бомбардировщик представлял собой собрание новинок, каждая из которых влекла гигантский объем научно-исследовательских работ. Для "Сотки" были созданы специальные жаропрочные сплавы, неметаллические материалы, особая резина, пластики. В процессе реализации проекта сотрудники ОКБ-51 получили шестьсот авторских свидетельств на изобретения!

Результаты лабораторных исследований были проверены на летающих лабораториях "100Л-1" и "100Л-2", созданных на основе самолета "Су-9". Для отработки электродистанционной аналоговой системы управления (ЭДСУ) была использована другая летающая лаборатория — "100ЛДУ", созданная на базе учебно-боевого самолета "Су-7У".

На "Т-4" установили новейшие турбореактивные двигатели "РД-36-41" конструкции Рыбинского моторостроительного бюро Петра Колесова. Все четыре двигателя разместили в общей мотогондоле с одним каналом на каждую пару. Питание их воздухом осуществлялось воздухозаборником смешанного сжатия. На принципиально новых насосных гидротурбинных агрегатах работала и топливная система. Для защиты баков от нагрева впервые была применена система нейтрального газа на жидком азоте, предусмотрены аварийный слив топлива и высокотемпературные подвижные соединения трубопроводов сильфонного типа. Для "Т-4" создали новый сорт термостабильного топлива РГ-1 (нафтил). Управление двигателями осуществлялось электродистанционной системой. Для отработки силовой установки изготовили модель с двигателями "ВД-19" и макет силовой установки с двигателями "79Р". Кроме того, двигатели проходили испытание на специальной летающей лаборатории "Ту-16ЛЛ".

"Т-4" оснастили несколькими комплексами радиоэлектронного оборудования: астроинерциальной системой навигации с индикацией на планшете и многофункциональными пультами управления; прицельным комплексом с радиолокатором переднего обзора; системой разведки, включавшей оптические, инфракрасные, радиотехнические датчики и впервые применявшуюся радиолокационную станцию бокового обзора. Автоматизация управления бортовым оборудованием была столь разветвлена, что позволила ограничить экипаж самолета летчиком и штурманом-оператором. Для отработки всех этих сложнейших систем опять же были построены летающие лаборатории на базе самолетов "Ил-18", "Ту-104Б" и "Ан-12".

Из-за больших скоростей и нагрева конструкции до 300 °C от фонаря для пилотской кабины решили отказаться. Оставили лишь круглый люк вверху, на крышке которого был установлен перископ, — им летчик пользовался при взлете и посадке. На любых других режимах полет проходил вслепую, по показаниям приборов. Впрочем, впоследствии было найдено еще более оригинальное решение — отклоняемый носовой отсек, обеспечивающий открытие лобового стекла при посадке. Необычную систему за внушительные размеры в бюро прозвали "троллейбусом", а чтобы убедить заказчика в целесообразности такого решения, пришлось прибегнуть к авторитету летчиков-испытателей.

Вооружение "Т-4" состояло из двух гиперзвуковых крылатых ракет "Х-45" ("Молния") с дальностью пуска в 1500 км, созданных для уничтожения вражеских авианосных групп и размещаемых на подкрыльевых узлах подвески. Свободнопадающие бомбы были расположены в сбрасываемом подфюзеляжном контейнере. Интегральная бортовая система "Т-4" позволяла получать оперативную информацию об окружающей обстановке и поражать цели, не заходя в зону противовоздушной обороны противника.

В 1967 году вышло Постановление ЦК КПСС и Совета Министров о постройке опытной партии "Т-4" в семи экземплярах: шесть летных и один для наземных статических испытаний. Первый экспериментальный самолет "101" намечалось использовать с целью проверки бортовых систем, определения устойчивости и управляемости на максимальных скоростях. Самолет "102" планировалось использовать для отработки навигационного комплекса, а "103" — для проведения реальных пусков управляемых ракет. На аппарате "104" собирались изучить вопросы применения бомбового вооружения и испытать машину на дальность полета. Самолет "105" планировалось использовать для отработки систем радиоэлектронного комплекса, а "106" — для испытания всего ударно-разведывательного комплекса в целом.

В 1971 году постройка самолета "101" была завершена, и 30 декабря он был перевезен из сборочного цеха ОКБ-51 на летно-испытательную базу ЛИИ имени Громова в подмосковном Жуковском. Сначала состоялись обязательные рулежки и пробеги, а 22 августа 1972 года шеф-пилот ОКБ-51 Владимир Ильюшин поднял самолет "101" в воздух. Первый полет продолжался 40 минут.

В девятом испытании, состоявшемся 6 августа 1973 года, машина преодолела звуковой барьер на высоте 12 км. Летные проверки этапа прошли хорошо. В отчете об их проведении, подписанном Ильюшиным, сказано: "Самолет на рулении прост и хорошо управляем, на взлете устойчив и не имеет тенденции к самопроизвольному рысканью или подъему носа. Очень хорош обзор с опущенной головной частью фюзеляжа. Он значительно облегчает выполнение руления, взлета и посадки самолета. Взлетный угол выдерживается просто, отрыв самолета происходит плавно. После подъема носовой части фюзеляжа полет происходит по приборам. Установленный на самолете перископ дает хороший обзор вперед. Набор высоты прост и не требует от летчика повышенного внимания. В горизонтальном полете самолет управляется хорошо. Разгон и проход скорости звука спокоен. Момент прохода отмечается только по приборам. Заданный режим легко выдерживается элевонами и передним горизонтальным оперением. Интенсивность разгона достаточно хорошая. Заход на посадку и сама посадка просты. Наличие автомата управления тягой полностью освобождает летчика от работы двигателями на режиме захода на посадку. Самолет касается земли плавно, без тенденции к "козлению" или самопроизвольному опусканию носа, на пробеге самолет устойчив и хорошо управляем. Тормозные парашюты и тормозная система, система колес эффективны".

Казалось, у "Сотки" безоблачное будущее. В заявке ВВС на пятилетку (1975–1980 годы) предусматривалось построить на Казанском авиазаводе 250 бомбардировщиков-ракетоносцев "Т-4".

Огромные возможности, которые давала удивительная машина, способная летать на скорости, в три раза превышающей скорость звука, и на высоте до 24 км, заставляли конструкторов думать о самых экзотических вариантах ее применения. Один из проектов, стартовавший в начале 1973 года, предусматривал создание на базе "Сотки" авиационно-космического разгонного комплекса для перехвата спутников. Первоначально предполагалось разместить ракету с перехватчиком на пилоне под фюзеляжем, однако дальнейший анализ привел к появлению в 1974 году новой компоновки с верхним размещением ракеты в специальных ложементах и "горячим" разделением ракетной системы и самолета-носителя на предельной скорости. Исследовательские работы (в частности, продувки моделей) по этой теме продолжались до 1978 года.

Однако программу "Т-4", несмотря на радужные перспективы, ожидал крах. На изменение отношения к "Сотке" во многом повлияла позиция знаменитого авиаконструктора Андрея Туполева, который ревниво следил за успехами Павла Сухого. Дело в том, что Тушинский машиностроительный завод, на котором строились опытные машины "Т-4", не мог обеспечить их серийное производство, поэтому было решено передать заказ Казанскому авиазаводу, который традиционно принадлежал группе Туполева. Тот, со своей стороны, прекрасно понимал, что машина Сухого в течение нескольких лет вытеснит его бомбардировщики, и убедил министра, что, пока дело дойдет до серийного производства "Т-4", он сам за пару лет сумеет модернизировать свой самолет "Ту-22" до требуемых характеристик. В реальности "Ту-22М" был запущен в серию только через семь лет и претерпел множество доработок, прежде чем стал полноценной боевой машиной. Но это было потом, а в то время группа Сухого лишилась базы для серийного производства и приостановила испытательные полеты новых машин. К этим неприятностям добавился большой заказ ВВС на фронтовые истребители "МиГ-23", на который подписался Тушинский машиностроительный завод, и "Т-4" оказался за бортом. А 15 сентября 1975 года Павел Сухой скончался.

Через полгода после его смерти вышел приказ Министерства авиационной промышленности, официально закрывающий работы по программе "Т-4". Экспериментальный самолет "101" был отправлен на вечную стоянку в Монинский музей ВВС. Фрагменты "102" экспонировались в ангаре Московского авиационного института, но впоследствии были разрезаны на куски и увезены на переплавку. Такая же судьба постигла и частично собранный самолет "103".

В 1976 году бюро Павла Сухого представило смету по расходам, которые составили 1,3 млрд рублей — колоссальная сумма! Впрочем, деньги не пропали зря. Новые технологии, созданные в процессе проектирования и строительства "Сотни", обеспечили развитие отечественной сверхзвуковой авиации на десятилетие вперед: благодаря им появились знаменитые самолеты "Су-24" и "Су-27".

КОСМИЧЕСКИЙ "МИГ"


Другое направление в создании противоспутниковой системы с воздушным стартом выбрали в Опытно-конструкторском бюро имени Микояна (бывшее ОКБ-155). В середине 1961 года там проводились поисковые работы в области создания самолета-перехватчика "Е-155Н", снабженного подвесной ракетой класса "воздух-космос". В то время тема не получила развития, и микояновцы сумели вернуться к ней только через тридцать лет.

Толчком к возобновлению исследований, как обычно, стала похожая американская программа — вышеупомянутая "ASAT", в рамках которой с модернизированного самолета "F-15A" запускались антиспутниковые ракеты. В начале 1980-х годов в ОКБ имени Микояна развернулись работы над элементами комплекса "30П6" ("Контакт"). Понятно, что для успешного выполнения задачи комплексу требовался подходящий самолет-носитель, — на его роль выбрали всепогодный высотный истребитель "МиГ-31".

Эскизный проект модернизированного "МиГ-31Д" ("Изделие 07") был защищен в 1985 году. Тогда же сотрудники бюро подготовили и передали на Горьковский авиазавод техническую документацию.

Первый самолет получил бортовой номер 071, второй — 072. Каждому самолету предстояло нести одну большую шестиметровую ракету на центральном выдвигающемся подфюзеляжном пилоне, и вся система управления вооружением и бортовой пилотажно-навигационный комплекс были полностью переделаны под нее. Самолеты "07", будучи прототипами носителей противоспутниковой системы, не имели радиолокационной станции, вместо которой для сохранения центровки в носовой части стоял груз-эквивалент массой 200 кг. Радиопрозрачный носовой обтекатель заменили на цельнометаллический, а ниши узлов снятых авиационных катапультных устройств ракет "Р-33" класса "воздух-воздух" зашили накладками. Для увеличения устойчивости в полете при подвеске на внешнем пилоне большой ракеты оба "МиГ-31Д" оснастили наплывом и большими треугольными плоскостями на концах крыла ("ластами").

Летные испытания "МиГ-31Д" начались в Жуковском на машине под номером 071. В первом полете 17 января 1987 года самолет пилотировал экипаж в составе летчика Авиарда Фастовца и штурмана Леонида Попова. Спустя год был готов и второй опытный самолет, впервые поднявшийся в небо 28 апреля 1988 года под управлением Анатолия Квочура.

Интересно, что "МиГи" летали только по ночам, чтобы их не засекли американские спутники-шпионы; причем "окно" выбиралось таким образом, чтобы над аэродромом не оказалось даже аппаратов радиоэлектронной разведки, хотя подобных ночей было не больше двух в неделю. Уровень секретности поддерживался такой, что все предполетные операции выполнялись под чехлом, а во время испытаний вступал запрет вообще на любые полеты в Подмосковье!

Сами испытания выглядели следующим образом: "МиГ-31Д", двигаясь в заданном направлении на высоте примерно 15–16 км, разгонялся до двух скоростей звука и, совершив маневр "горка", выпускал ракету. Перед каждым полетом в памяти бортового компьютера создавался образ цели (так называемая "зеркальная" цель), на которую и наводилась ракета-перехватчик. Поскольку параметры движения "зеркальной" цели были заранее известны, то предварительно рассчитывался и оптимальный путь ракеты. После пуска система наведения вела ракету по расчетной траектории, определяемой компьютером в реальном режиме времени в зависимости от текущих параметров взаимного движения ракеты и "зеркальной" цели. Полет продолжался до заданной расчетной точки в космическом пространстве, где ракета самоликвидировалась. Точность наведения ракеты на цель определялась величиной отклонений фактической траектории ракеты от "зеркальной".

После отработки методики испытаний в Жуковском к полетам был подключен летчик Токтар Аубакиров, который вместе с Авиардом Фастовцом продолжил испытания машины № 071 на полигоне Сары-Шаган в Казахстане. Затем к ним присоединился и Анатолий Квочур со вторым самолетом. На полигоне были развернуты инструментальные средства космического перехвата: радиолокационно-оптический комплекс распознавания космических объектов "45Ж6" ("Крона") и система передачи команд "46И6". Они позволяли наводить ракету "79М6" ("Контакт") на реальные цели в космосе, однако до фактического перехвата спутников дело так и не дошло. Политическое руководство опасалось, что любой инцидент на орбите вызовет ответную реакцию США, поэтому ни одна из запущенных ракет не несла в себе боевой заряд.

Затем в СССР начались радикальные экономические реформы, переросшие в хаос. Финансирование перспективных авиационно-космических систем упало почти до нуля. Всего до прекращения программы "МиГ-31Д" в первой половине 1990-х годов успели произвести свыше ста запусков противоспутниковых ракет. Обе опытные машины остались на полигоне Сары-Шаган, который перешел под юрисдикцию независимого Казахстана.

Впрочем, попытки реанимировать комплекс под другие задачи предпринимались неоднократно. В 1997 году микояновцы начали разработку системы выведения на околоземные орбиты небольших коммерческих аппаратов с помощью переоборудованного "МиГ-31Д". Модификация самолета получила обозначение "МиГ-31И", а весь комплекс стал называться "Ишим". Он включал в себя два самолета-носителя, трехступенчатую твердотопливную ракету разработки ОКБ "Вымпел" (ныне — Московский институт теплотехники), подвешиваемую между мотогондолами, и воздушный командно-измерительный комплекс на базе самолета "Ил-76МД". Параметры пуска практически повторяли аналогичные для "МиГ-31Д": высота от 15 до 18 км при скорости 2120–2230 км/ч. Согласно проекту, комплекс мог бы выводить спутник массой до 160 кг на высоту 300 км или до 120 кг — на 600 км. Максимально возможный вес спутника, доставляемого на низкую орбиту, не превышал 400 кг. Благодаря мобильности комплекса параметры орбиты выведения могли меняться в широких пределах, включая высокие эллиптические, гелиосинхронные, экваториальные и полярные. Впрочем, запусками коммерческих аппаратов возможности системы "Ишим" не ограничивались — она имела двойное назначение. Новая ракета, используемая в ее составе, по своим характеристикам намного превосходила ракету комплекса "Контакт" и при желании могла быть применена для уничтожения спутников.

В настоящее время работы над системой "Ишим" остановлены: летом 2007 года Космическое агентство Казахстана в одностороннем порядке свернуло сотрудничество с Россией по проекту, сославшись на сложности с финансированием и неопределенность коммерческих перспектив. Впрочем, так звучит официальная версия. Главком ВВС генерал-полковник Александр Зелин проговорился, что противоспутниковая система с воздушным стартом "реанимируется для решения тех же задач". Судя по косвенным данным, какие-то работы на полигоне Сары-Шаган действительно велись в 2009 и 2010 годах, — в частности, прошел модернизацию комплекс "Крона".




ГЛАВА 12

ТАЙНАЯ КОСМОНАВТИКА


"ЗВЕЗДНЫЕ ВОЙНЫ" ПО-КИТАЙСКИ


В январе 2001 года на американской авиабазе Шрайвер (штат Колорадо) прошли командно-штабные учения, получившие название "Космическая военная игра" ("Space Wargame"). Впервые на таких играх главенствующая роль была отдана космосу. Кроме высших офицеров ВВС в "войнушку" поиграли представители армии, флота, НАСА, промышленности — всего около 250 человек. Целью учений было продемонстрировать возможности космических средств для решения вопросов национальной безопасности и сдерживания войн.

Особый интерес вызывает "легенда" учений. Действие происходит в ближайшем будущем, а точнее — в 2017 году. Внезапно геополитическая обстановка обостряется, и сверхдержава "красных" оказывается на грани войны с островным государством "коричневых". У первых есть все необходимое для победы над заведомо более слабым противником: многомиллионная армия, танки, крейсеры, самолеты, ракеты и орбитальные аппараты. Вторые не обладают такой мощью, но их независимость находится под защитой другой сверхдержавы — "синих". Во исполнение взятых на себя союзнических обязательств "синие" посылают в регион авианосную группу, чтобы показать "красным" свою готовность отразить любое нападение на "коричневых". При этом военный потенциал "красных" и "синих" сопоставим, за одним исключением: у "синих" есть мощная система противоракетной обороны, дающая стратегическое преимущество. Вокруг нее и разворачивается основная интрига. "Красные" начинают подготовку атаки на базы противоракетной обороны "синих", находящиеся на Гавайских островах и Аляске. Для этого они собираются запустить несколько сотен неядерных ракет, чтобы исчерпать ресурс противоракетной обороны. Одновременно "красные" организовывают атаку на компьютерные сети "синих", чтобы лишить их устойчивого управления войсками. "Синим" ничего не остается, как ввязаться в конфликт и ответить адекватно…

Хотя реальные страны скрыты под условными названиями, любой поймет, что речь идет о вероятном противостоянии между Китаем и США за контроль над Тайванем. Результаты "Космической военной игры" остаются секретными, однако обращает на себя внимание уверенность организаторов учений, что когда-нибудь китайцы обязательно бросят вызов американской гегемонии и одним из полей будущих сражений станет ближний космос.

Опасения вполне понятны. В середине 1990-х годов Китайская Народная Республика совершила колоссальный технологический рывок, войдя в число государств, лидирующих на планете. Разумеется, накапливаемый научно-промышленный потенциал не мог не сказаться и на развитии китайской космонавтики. На орбиту были отправлены пилотируемые корабли "Шэньчжоу", геостационарные навигационные спутники, спутники-ретрансляторы, спутники разведки. С сентября 2011 года работает космическая лаборатория "Тяньгун-1" на которой побывало два экипажа. В планах Китайского национального космического управления (CNSA) — создание и запуск большой орбитальной станции типа "Мир", многоразового корабля типа "Space Shuttle", полеты на Луну и на Марс.

Само существование подобных планов говорит о многом, и в первую очередь о том, что китайцы будут создавать собственные военно-космические силы, ориентируемые на защиту национальных интересов в ближнем и дальнем внеземелье. Подтверждением этому стало испытание противоспутникового оружия, наделавшее много шума в мировой прессе.

Одиннадцатого января 2007 года вооруженным силам КНР удалось разрушить свой старый метеорологический спутник "Фэнъюнь-1С", находившийся с 10 мая 1999 года на солнечно-синхронной орбите высотой 864 км. Подробности операции засекречены — известно только, что китайцы использовали "кинетическую боеголовку", выведенную в космос одной из баллистических ракет, стоящих на вооружении страны. То есть схема уничтожения спутника схожа с советским вариантом "ИС", разработанным в бюро Владимира Челомея.

Хотя пресс-секретарь Министерства иностранных дел КНР Лю Цзяньчао отметил, что "Китай выступает за мирное использование космоса и против любых форм гонки вооружений", его слова мало кого утешили. О своей обеспокоенности заявили правительства США, Канады, Японии и Австралии, углядевшие в проведенных испытаниях покушение на "дух космического сотрудничества".

Кроме того, в результате разрушения спутника на орбитах появилось около 2600 обломков размером больше 10 см, которые постепенно снижаются и угрожают аппаратам, находящимся ближе к Земле, прежде всего — Международной космической станции.

Американские политики не остановились на "обеспокоенности". Тогдашний госсекретарь США Кондолиза Райс известила Пекин, что США могут применить силу для защиты своей спутниковой группировки. "Любое целенаправленное вмешательство в космическую систему США будет расцениваться США как покушение на их права и рассматриваться как эскалация кризиса и конфликта", — сказала она. В этой связи прозвучала и угроза принять в ответ различные меры, включая военные.

И действительно — 21 февраля 2008 года (то есть через год после испытаний китайской противоспутниковой системы) ракета "SM-З" ("Standard Missile-З"), выпущенная с крейсера "Lake Erie" ("Озеро Эри"), который находился в Тихом океане, поразила экспериментальный разведывательный спутник "USA-193" (на орбите с 14 декабря 2006 года).

Оправдывая испытания своей новейшей противоспутниковой системы, американские власти заявили, что в баках потерявшего управление спутника находился токсичный гидразин, поэтому его уничтожение было оправдано. Кроме того, подчеркнули они, спутник пребывал на низкой орбите (в перигее — 242 км, в апогее — 257 км), поэтому его обломки быстро сойдут с нее, не замусоривая космос. Тем не менее операцию все же осудили — на этот раз с протестом выступило правительство России.

Анализируя итоги двойных испытаний, можно подытожить: разработка боевых систем, способных уничтожать спутники, продолжается. Концепция "звездных войн" успешно перекочевала в XXI век, и не приходится сомневаться, что и в дальнейшем сверхдержавы будут бороться за контроль над орбитами.

ОРБИТАЛЬНЫЕ РЕЙДЫ "КОРСАРА"


Пожалуй, самой эффектной и интригующей демонстрацией военно-космической мощи на современном этапе мировой истории стали полеты новейшего секретного мини-шаттла "Х-37Б" ("Икс-37Б"), прозванного "космическим корсаром".

Программа создания летающей лаборатории "Х-37" официально началась 14 июля 1999 года заключением четырехлетнего контракта с корпорацией "Боинг" на сумму 173 млн долларов. Заказчиком по контракту выступало НАСА, а затраты предполагалось разделить между правительственными организациями, причастными к американской космонавтике. При заключении контракта была объявлена цель разработки — проверка свыше сорока новых технологий в области конструкции космических маневрирующих аппаратов, двигательной установки и способов эксплуатации, которые в перспективе должны способствовать созданию более дешевых и надежных многоразовых ракет-носителей. То есть "Х-37" предназначалась роль очередного демонстратора технологий. В работу включились и ВВС США, которые поначалу выделили весьма скромное финансирование в объеме 16 млн долларов.

Предварительные проработки "космического маневрирующего аппарата повторного взлета" (так можно перевести одно из его многочисленных названий: "SMV", "Space Maneuver Vehicle") велись на "Боинге" еще до заключения контракта, и концепция демонстратора к тому времени уже была сформирована. Планировалось, что беспилотный аппарат "SMV" будет запускаться внутри грузового отсека корабля системы "Space Shuttle" или на одноразовых носителях. Он мог бы оставаться на орбите до трех недель, а потом возвращаться в атмосферу и совершать горизонтальную автоматическую посадку на полосу обычного аэродрома.

Согласно первоначальным планам, осенью 2001 года предполагалось провести на авиабазе Эдвардс сбросы прототипа с самолета-носителя "В-52", а уже с 2002 года начать космические полеты. Однако после начала работ произошла смена заказчика. Истинные причины этого неизвестны: то ли военные по своей инициативе забрали проект у гражданских, то ли гражданские потеряли интерес к нему из-за сокращения финансирования. Факт остается фактом: 13 сентября 2004 года функции заказчика были официально переданы Управлению перспективных оборонных разработок (Defense Advanced Research Projects Agency, DARPA), которое считается одним из самых таинственных подразделений Министерства обороны США.

С того времени все основные аспекты программы создания "Х-37", начиная техническими деталями и заканчивая общими объемами финансирования, оказались полностью засекреченными. При этом выросший объем работ привел к существенному увеличению стоимости и сроков реализации проекта. Вариант, создававшийся под руководством НАСА, получил обозначение "Х-37А". Пентагон присвоил ему свой индекс, и теперь аппарат называется "Х-37В".

В 2006 году проект вновь сменил хозяина, но уже в рамках военного ведомства. Новым владельцем программы стало Управление быстрого реагирования (Rapid Capabilities Office) ВВС США. Для летных испытаний военные решили построить два экземпляра "Х-37В", о чем объявили 17 ноября. Тогда же было заявлено, что программа направлена на "снижение риска, проведение экспериментов, а также разработку концепции оперативного применения технологий многоразового космического аппарата в поддержку долгосрочных целей в области освоения космического пространства".

Первым шагом на пути к орбитальным полетам должны были стать атмосферные сбросы полноразмерного аппарата "ALTV" ("Approach and Landing Test Vehicle") для испытаний захода на посадку и приземления. В сентябре 2004 года стало известно, что на начальном этапе он будет сбрасываться с высотного самолета "White Knight" ("Белый рыцарь"). И действительно, такие полеты вскоре начались.

Седьмого апреля 2006 года прототип "Х-37В" совершил свой первый свободный планирующий полет. Во время посадки случилась досадная авария: "ALTV" съехал с полосы и получил повреждения. После ремонта провели еще несколько испытаний, одно из которых оказалось полностью успешным.

Довольно долго решался вопрос носителя. Запуск на шаттле после катастрофы корабля "Columbia" был исключен. В результате выбрали ракету "Atlas V" ("Атлас-5"), диаметр головного обтекателя которой превышал размах крыла "Х-37В".

Несмотря на секретность, особенности компоновки "демонстратора технологий" были опубликованы в прессе еще до первого космического полета. Как можно судить из этих материалов, "Х-37В" построен по нормальной самолетной схеме с V-образным хвостовым оперением. Начальная масса аппарата — 4990 кг. Длина составляет 8,92 м, а высота на стоянке с выпущенным шасси — 2,9 м. В хвостовой части размещен маршевый двигатель "AR2-3", а также группа двигателей реактивной системы управления. Первоначально предполагалось, что объединенная двигательная установка будет работать на концентрированной перекиси водорода и авиационном керосине. Однако, по некоторым данным, сейчас компоненты заменили более традиционными азотным тетраоксидом и гидразином, что позволило увеличить срок пребывания аппарата на орбите до 270 суток.

Перед двигателем находится цилиндрический бак окислителя. Далее, в середине фюзеляжа, расположен негерметичный грузовой отсек, закрытый двустворчатым люком. В отсеке может устанавливаться спецоборудование массой от 300 до 500 кг или, например, два небольших спутника. В носовой части размещаются вторая группа двигателей и блок управления с перспективной системой наведения. Для посадки на аэродром "Х-37В" оснащен трехопорным убирающимся шасси с носовым колесом.

Система электроснабжения состоит из складной панели солнечной батареи и литий-ионных буферных аккумуляторов. Она считается более подходящей для длительного космического полета, нежели кислородно-водородные топливные элементы шаттла.

Секретность, окружающая проект, привела к спекуляциям на тему боевого назначения аппарата. Пентагон категорически опроверг любые версии на этот счет, но, как часто бывает, чем громче звучат опровержения, тем больше сомнений в их искренности. В некоторых средствах массовой информации появились материалы о том, что США создают новую систему космических вооружений, способную наносить внезапные удары по наземным целям или уничтожать спутники противника. Более сдержанные в своих фантазиях эксперты отмечают, что "Х-37В" кроме проведения экспериментов в космосе может использоваться для ремонта и возвращения на Землю поврежденных спутников.

Первый запуск мини-шаттла "Х-37В" состоялся 22 апреля 2010 года со стартовой площадки SLC-41 космодрома Канаверал — точно по заранее определенному графику. Через 19 минут после запуска было объявлено, что выведение прошло штатно. Полет продолжался 225 суток — абсолютный рекорд для крылатых воздушно-космических аппаратов многоразового использования. Сообщество независимых наблюдателей отследило как минимум пять маневров "Х-37В": в первый раз с подъемом орбиты, в остальных случаях со снижением.

При посадке, проведенной 3 декабря 2010 года, у мини-шаттла лопнуло колесо левой основной стойки шасси, но это не помешало нормальному завершению пробега, поскольку камер в колесе было несколько. После остановки к аппарату приблизился наземный персонал в костюмах химзащиты. Осмотр выявил ряд моментов, неприятных для конструкторов. Во-первых, теплозащита имела явные "проплешины" (обесцвеченные пятна), что свидетельствует об окислении покрытия. Во-вторых, на ее поверхности обнаружились семь повреждений, причиненных, по официальной версии, космическим мусором.

Второй аппарат "Х-37В" отправился в космос 5 марта 2011 года и пробыл на орбите 468 суток (до 16 июня 2012 года), побив предыдущий рекорд. Еще перед стартом разработчики пояснили, что новый запуск поможет научным специалистам ВВС лучше "оценить и понять летные характеристики "Х-37В"". Однако независимые эксперты считают, что на самом деле программа второго полета была нацелена на куда более широкий спектр задач. В частности, выдвигалась версия, будто бы на борту мини-шаттла находилось оборудование для орбитального шпионажа, изготовленное сотрудниками Национального управления военно-космической разведки США (National Reconnaissance Office, NRO).

Независимые наблюдатели спутников внимательно следили за аппаратом с момента его обнаружения. Первоначально комплекс находился на орбите высотой около 331 км, которая летом 2011 года была поднята до 337 км. В мае 2012 года "Х-37В" сманеврировал, ненадолго исчезнув из поля зрения наблюдателей, которые вскоре обнаружили его на орбите высотой 293 км.

В течение всего необычного путешествия версии о целях миссии множились. Эксперты обсуждали разные варианты, включая самые фантастические. Минишаттл называли "космическим бомбардировщиком", "истребителем спутников" и "многоразовым спутником-разведчиком". Поскольку в то время была запущена китайская орбитальная лаборатория "Тяньгун-1", тут же было высказано предположение, что "Х-37В" следит именно за ней.

Американские военные с иронией наблюдали за дебатами экспертов. "Я ценю изобретательность и творчество отдельных людей, — заявил Ричард Маккинни, первый заместитель замминистра ВВС по космическим программам, — но JC-37B" — это стенд для испытаний. С его помощью мы собираемся выполнить на орбите эксперименты: проверить его, провести исследования и вернуть обратно. Вот в чем наша цель!"

Третий запуск в рамках программы "Х-37В" состоялся 11 декабря 2012 года. По сей день аппарат находится на орбите, поэтому предыдущий рекорд вновь побит (25 марта 2014 года прошло 470 суток со дня запуска).

Почти сразу после выведения мини-шаттл визуально обнаружило на орбите Международное сообщество независимых наблюдателей за спутниками. Первым его зарегистрировал южноафриканец Грег Робертс, который и опубликовал параметры орбиты: в перигее — 343,2 км, в апогее — 357 км, период обращения — 91,44 минуты.

Забавным следствием секретного запуска стал переполох в Кейптауне. Десятки жителей этого южноафриканского города увидели в небе НЛО. Уфологи получили множество сообщений от очевидцев, наблюдавших непонятное для них явление в небе над городом: "Мы видели что-то похожее на облако с ярко-белым светом по центру. Сначала подумали, что это самолет за облаком, но сегодня вечером небо было чистым. Свечение усилилось, затем постепенно рассеялось. Ниже "облака" просматривались две точки, пространство между которыми выглядело полым. "Облако" медленно дрейфовало на юго-восток. Не было слышно ни звука. Поблизости не наблюдалось ни вертолетов, ни самолетов. Пробовали сфотографировать объект, но не успели".

Наблюдатель Грег Робертс успокоил соотечественников, испугавшихся вторжения инопланетян, пояснив, что жители Кейптауна наблюдали ракетную ступень, выводившую секретный "Х-37В" на орбиту.

История южноафриканской паники выглядит забавной. Однако смеяться не стоит. Американские военные обрели космический аппарат нового поколения. Ничего подобного у других сверхдержав нет и не появится в ближайшем будущем. В то же время соблазн ответить "симметрично" велик. А все это означает, что гонка космических вооружений продолжится.




ПОСЛЕСЛОВИЕ


В 2001 году великий польский писатель и мыслитель Станислав Лем опубликовал небольшое эссе под загадочным названием "Сферомахия" ("Sferomachia"), которое можно перевести с греческого как "Сфера боя" или "Сфера конфликта". В нем он ссылается на свой научно-фантастический роман "Фиаско" ("Fiasko", 1986), в котором показаны угрозы, таящиеся в идее создания сложных автономных военно-космических систем, контролирующих планету и ближайшее пространство.

"Если дело доходит до равновесия сторон в конфликте, — писал Лем, — то какая-нибудь из них пытается преодолеть потолок. Потолком предкосмической фазы можно считать состояние, при котором каждая из сторон может как локализовать, так и уничтожить средства противника. В конце этой фазы становятся доступными для уничтожения как баллистические ракеты глобального радиуса действия, помещенные в кору планеты, так и все подвижные стартовые установки на поверхности или даже на плавучих средствах.

В создавшемся таким образом равновесии взаимного поражения самым слабым звеном становится система связи, выведенная в космос спутниками распознавания и слежения, то есть дальней разведки, а ключевой является, очевидно, связь этих спутников со штабами и боевыми средствами. Чтобы и эту систему вывести из-под неожиданного удара, который может разорвать ее или ослепить, создается следующая система на более высоких орбитах. Таким образом, мы получаем вид сферомахии, которая начинает раздуваться. И чем больше становится спутников одной и другой сторон, тем чувствительней к повреждениям делается их связь с наземными штабами. Штабы пытаются избежать этой угрозы. Как морские острова являются непотопляемыми авианосцами в эру обычных войн, так и ближайшее небесное тело, то есть Луна, может стать неуничтожимой базой для той стороны, которая первой освоит ее в военных целях. Поскольку Луна только одна, то каждая из сторон пытается на ней обосноваться, обогнав соперника.

Единственной стратегически оптимальной реакцией на способность противника прерывать связь является придание собственным вооружениям в космосе возрастающей боевой автономии. Возникает ситуация, при которой все штабы осознают бесполезность централизованных командных операций. Равновесие становится все более шатким: если однажды случится прямой конфликт между спутниками, которые будут ослеплены или уничтожены, то, как пламя во время степного пожара, он перебросится на саму планету.

Здесь действует так называемый эффект зеркала. Одна сторона причиняет другой какой-нибудь вред, нарушая ее связь, и в обмен получает аналогичный ответ. После состязания в точности и мощности баллистических ракет наступает борьба за сохранение связи. Первое было накоплением средств разрушения и только угрозой их применения. Вторая — это война связи, или информационная. Битвы за нарушение связи являются реальными, хотя не влекут за собой ни разрушений, ни кровавых жертв.

Таким образом, вначале мы имеем порог для лобового столкновения сил на планете, а следующая фаза — милитаризация космоса. Наиболее важная вещь: от этого вида состязания с определенного момента уже не удастся отказаться".

Неутешительный вывод.

Зародыш земной сферомахии Станислав Лем видел в системах противоракетной и противоспутниковой обороны, которые продолжают совершенствоваться сегодня, несмотря на все международные договоры и запреты. Россия вышла из этой гонки, но надолго ли? Конфликт вокруг Украины и новая холодная война вполне могут подтолкнуть мир к очередному витку военно-политического противостояния, что неизбежно скажется на дальнейшей милитаризации космоса. А ведь есть еще и Китай; есть и другие: Евросоюз, Индия, Япония — везде ведутся разработки орбитальных аппаратов "двойного" назначения.

Отмахнуться от пророчества Лема не получится. Даже краткий обзор становления практической космонавтики показывает: с момента своего возникновения она так или иначе подчинялась агрессивным планам по завоеванию мирового господства. При этом, как и отмечал польский мыслитель, в истории отчетливо просматривается тенденция к "обесчеловечиванию" боевых систем: если на заре космической эры пилот на борту орбитального аппарата и наземные службы контроля были обязательными элементами проектируемой системы, то сегодня приоритет отдается "умным" машинам.

Сферомахия расширяется, а мы постепенно теряем над ней контроль. К чему это приведет? Когда начнется настоящая "звездная война"? Мы не знаем. Пока не знаем…




БИБЛИОГРАФИЯ


Агапов В. Космические аппараты "ЗЕНИТ-2" // Новости космонавтики. 1996. № 10.

Антонов В., Гордюков Н., Золотов В. Явление "Сотки" // Мир авиации. 2001. № 2.

Афанасьев И., Лавренов А. "Большой космический клуб". М.: РТСофт, 2006.

Афанасьев И. Другой корабль // Новости космонавтики. 2002. № 9,11; 2003. № 5.

Афанасьев И. Посадка "Х-37" // Новости космонавтики. 2011. № 2.

Афанасьев И. MOL слетала в космос. На "Скайлэбе" // Новости космонавтики. 2003. № 8.

Бажинов И. Деятельность М. К. Тихонравова в 1950–1956 гг. в области исследований основных проблем создания ИСЗ // Из истории авиации и космонавтики: Вып. 42. М.: Советское национальное объединение историков естествознания и техники, АН СССР, 1980.

Барова Е. Первый космолетчик // Новое обозрение. 2004.23 июня.

Батурин Ю. Первая космическая инициатива // Советская космическая инициатива в государственных документах. 1946–1964 гг. М.: РТСофт, 2008.

Богданов А., Виноградов Р. Сверхзвуковые крылатые летательные аппараты. М.: Воениздат, 1961.

Бургесс К., Вогхэн. Первые американские обезьяны-астронавты / Пер. с англ. Б. Силкина // Земля и Вселенная. 1998. № 2.

Ветров Г. С. П. Королев и его дело. Свет и тени в истории космонавтики. М.: Наука, 1998.

Ветров Г. С. П. Королев и космонавтика. Первые шаги. М.: Наука, 1994.

Галковский В., Москаленко Г. Проект ВР-190 — шаг на пути к созданию космических кораблей // Из истории авиации и космонавтики. Вып. 42. М.: Советское национальное объединение историков естествознания и техники, АН СССР, 1980.

Голиков А. На пороге больших высот // Огонек. 1959. № 42.

Голованов Я. Королев: факты и мифы. М.: Наука, 1994.

Голованов Я. Космонавт № 1. М.: Известия, 1986.

Гроховский П. Реактивный стратопланер //Техника — молодежи. 1939. № 2.

Гэтланд К. Развитие управляемых снарядов / Пер. с англ. В. Дубошина, М. Максимова, В. Вахмистрова. М.: Изд-во иностранной литературы, 1956.

Дей Д. Краткий очерк истории американской спутниковой разведки / Пер. с англ. И. Лисова // Новости космонавтики. 2004. № 11,12.

Деревяшкин С. Возможность полета человека в космос рассматривал… Иосиф Сталин // Новости космонавтики. 2003. № 9.

Дорнбергер В. Фау-2. Сверхоружие Третьего рейха. 1930–1945 / Пер. с англ. И. Полоцка. М.: Центрполиграф, 2004.

Ермаков И. Проект "ВР-190" и пилоты крылатых ракет // Тюменский курьер. 2001.24 февр.

Железняков А. Первые в космосе. Как СССР победил США. М.: Яуза; Эксмо, 2011.

Железняков А. Секреты американской космонавтики. М.: Эксмо, 2012.

Железняков А. Семичасовая ядерная война: мифы и реальность // Секретные материалы XX века. 2004. № 21.

Железняков А. Советская космонавтика: хроника аварий и катастроф. СПб., 1998.

Железняков А. Тайны ракетных катастроф. Плата за прорыв в космос. М.: Эксмо; Яуза, 2004.

Журавин Ю. Новые "Звездные войны": Красный лорд Вейдер с желтым лицом // Новости космонавтики. 2001. № 3.

Ильин A. Der Vater der Raumfahrt. К 100-летию Вернера фон Брауна // Новости космонавтики. 2012. № 5.

Ирвинг Д. Оружие возмездия. Баллистические ракеты Третьего рейха — британская и немецкая точка зрения / Пер. с англ. Т. Любовской. М.: Центрполиграф, 2005.

Королев С., Матвеев Н. Космические аппараты серии Зенит: Уч. пособие. СПб.: Балт. гос. тех. ун-т, 2005.

Королев С. Крылатые ракеты и применение их для полета человека // Техника воздушного флота. 1935. № 7.

Королев С. (проф. К. Сергеев) С Новым космическим годом! // Правда. 1964.1 янв.

Лаврова Н. Космическая фотосъемка. М.: Недра, 1983.

Лантратов К. "Звезда" Дмитрия Козлова // Новости космонавтики. 1997. № 3–7.

Лантратов К. Убийцы спутников, фотографы спутников… // Новости космонавтики. 2000. № 10.

Лукашевиг В., Афанасьев И. Космические крылья // Космические крылья. М.: ООО "ЛенТа Странствий", 2009.

Макаренко Д., Потюпкин А. На орбитальных рубежах. М.: Academia, 2008.

Максимов А. Космическая одиссея, или Краткая история развития ракетной техники и космонавтики. Новосибирск: Наука, 1991.

Маринин И. Полету Германа Титова полвека! // Новости космонавтики. 2011. № 8.

Межконтинентальные баллистические ракеты СССР, РФ и США. История создания, развития и сокращения. М.: РВСН. 1996.

Мировая пилотируемая космонавтика. История. Техника. Люди / И. Афанасьев, Ю. Батурин, А. Белозерский и др. М.: РТСофт, 2005.

Морозов К. Космическое оружие. М.: Изд-во ДОСААФ, 1966.

Неужели не утопия? 11 Известия. 1923.2 окт.

Оберт Г. Пути осуществления космических полетов / Пер. с нем. М.: Оборонгиз, 1948.

Однажды и навсегда… Документы и люди о создателе ракетных двигателей и космических систем академике Валентине Петровиче Глушко. М.: Машиностроение, 1998.

Орлов А. "Чудо-оружие": обманутые надежды фюрера. Смоленск: Русич, 1999.

Первое М. Межконтинентальные баллистические ракеты СССР и России. Краткий исторический очерк. М.: ПФ "Красный пролетарий", 1998.

Первов М. Системы ракетно-космической обороны России создавались так. М.: Авиарус-ХХ1,2004.

Петров В. Ракеты мира и войны. М.: Изд-во ДОСААФ, 1963.

Пиблз К. Тайные полеты / Пер. с англ. А. Коноплева. Смоленск: Русич, 2002.

Покровский Г. Применение дальнобойных ракет // Техника — молодежи. 1944. № 4.

Покровский Г. Ракета — двигатель и оружие // Техника — молодежи. 1945. № 9.

Полягенко В. На море и в космосе. Воспоминания. СПб.: МОРСАР АВ, 2008.

Поляченко В. Письма читателей // Новости космонавтики. 2001. № 2.

Ракетно-космическая корпорация "Энергия" имени С. П. Королева: 1946–1996 / Под ред. Ю. Семенова. М.: Менонсовполиграф, 1996.

Ракеты и космические аппараты Конструкторского бюро "Южное" / Под общ. ред. С. Конюхова. Днепропетровск: ГКБ "Южное" им. М. К. Янгеля, 2000.

Рябчиков Е. Рождение первого спутника // Земля и Вселенная. 1987. № 5.

Советов С. От огненных стрел до реактивных аппаратов // Наука и техника. 1936. № 14.

Советская космическая инициатива в государственных документах. 1946–1964 гг. / Под ред. Ю. Батурина. М.: РТСофт, 2008.

Тарасенко М. Военные аспекты советской космонавтики. М.: Агентство Российской печати; ТОО "Николь", 1992.

Хозин Г. Великое противостояние в космосе (СССР — США). Свидетельство очевидца. М.: Вече, 2001.

Черный И. Второй полет "космического корсара" // Новости космонавтики. 2011. № 5.

Черный И. Долгое плавание "космического корсара" // Новости космонавтики. 2012. № 8.

Черный И. Тайная миссия мини-шаттла // Новости космонавтики. 2010. № 6.

Черный И. Третий полет секретного космоплана // Новости космонавтики. 2013. № 2.

Черток Б. Ракеты и люди. М.: Машиностроение, 1999.

Черток Б. Ракеты и люди. Фили — Подлипки — Тюратам. М.: Машиностроение, 1999.

Чертопруд С. Научно-техническая разведка от Ленина до Горбачева. М.: Олма-Пресс Образование, 2002.

Чугунова Н. Космонавты Челомея // Огонек. 1993. № 4–5.

Шамсутдинов С. "Алмазные" космонавты // Новости космонавтики. 2000. № 12.

Irons R. Hitler’s Terror Weapons. Harper Collins Publishers. London, 2003.

Peebles C. High Frontier. The U. S. Air Force and the Military Space Program. Air Force History and Museums Program, 1997.