Цена счастья
Анджела Шайвли








На смелый шаг решилась Леонора д'Эшогет, приехав после смерти мужа вместе с сыном в труднодоступный уголок франкоязычной Канады. Ей пришлось преодолевать не только неприязнь местных жителей, ненавидящих всех англоговорящих, но и враждебность, как скрытую, так и явную, некоторых членов ее новой семьи, которые считают ее маленького Майкла соперником в борьбе за наследство древнего рода д'Эшогетов. Страх, навеянный легендами недавнего прошлого и реальными событиями, участницей которых ей довелось стать, не раз побуждали Леонору покинуть зловещий замок.

Но судьба, пославшая ей любовь, распорядилась иначе...

Для широкого круга читателей.






Анджела Шайвли

Цена счастья





1


Мне никогда не забыть своего первого впечатления от, Шато Эшогет. Чернее черного ночного неба, силуэт замка вздымался над скалами, будто вырастая из них по какому-то капризу природы. Из темных окон не пробивалось ни лучика. Ничто не указывало на то, что за его стенами протекает жизнь. Трудно было вообще представить себе, чтобы там когда-либо мог жить человек. Умереть в подобном месте еще было возможно, но — жить? Никогда!

Как глубоко я ошибалась! Но разве могла я предполагать, что именно за этими мрачными стенами развернутся события, которые принесут мне не только тяжелые испытания, но и высочайшее счастье!

«Ну да, конечно, — подумалось мне тогда, — семья д'Эшогет наверняка проживает не в башнях». Нужно заметить, что в то время я не имела ни малейшего представления и о том, сколько человек, носящих фамилию д'Эшогет, смогло пережить обрушившуюся на них трагедию. Но в любом случае они, как мне казалось, предпочли бы жить в задней части здания. Но как раз ее-то и не было видно с того места, где водитель остановил машину. При виде этого сооружения, которому в будущем предстояло стать нашим постоянным пристанищем, меня охватил ужас. Кто мог мне сказать, не безумие ли это — привозить сюда Майкла? Правда, те, кого я боялась, были уже мертвы. Не существовало уже ни старика, ни его сына, который казался мне много страшнее своего отца. Но исчезла ли с их смертью опасность? «Речь идет о наследстве твоего сына, — попыталась я уговорить себя, — ты не имеешь права отказывать ему».

Какой же громадой поднималось здание на фоне ясного ночного неба! Хотя, может быть, я и не очень точно представляла себе его реальные размеры, поскольку никогда не умела правильно оценить ни расстояние, ни перспективу. А о его действительных пропорциях я до того не имела ни малейшего представления. Единственное, что мне было известно наверняка, так это то, что задуманное и построенное в качестве укрепления, это строение возводилось в свое время с небывалым размахом.

По всей видимости, водитель ожидал от меня проявления каких-либо эмоций.

— Впечатляюще, — сказала я и тут же добавила: — Tres formidable[1 - Просто грандиозно! (фр.).].

Дело в том, что еще раньше, в деревне, он мне сообщил, что совсем не знает английского. Возможно, он отказался бы понимать также и мой французский, не окажись я волею случая молодой мадам д'Эшогет, едущей в «Шато Эшогет».

Майкл внезапно проснулся. Перегнувшись через меня, он приник лицом к окошку.

— Да это же настоящий замок, мама! — восхищенно воскликнул он, исполненный глубочайшего почтения перед увиденным.

— «Шато» по-французски как раз и означает «замок», — пояснила я сыну.

Огромные черные башни произвели на него не меньшее впечатление, чем на меня. И не удивительно — ну кто, скажите, ожидал бы увидеть в центре Америки самый настоящий норманнский замок? Мне подумалось тогда, что днем все это будет выглядеть не так устрашающе. Может быть — даже несколько забавно.

Но сейчас была ночь. Пока такси взбиралось по серпантину в гору, у меня не выходили из головы истории, которые мне рассказывал Алан о своей семье. Сознаюсь, что до приезда сюда я полагала, что все эти истории — не более чем вымысел чистой воды.

Сама я родилась в Канаде, хотя моя мама и была американкой. После того как мама развелась с отцом, мы вновь вернулись в Мэйн, где проживала семья мамы. Мне было тогда четыре года. Там я выросла и там на себе почувствовала, что означает заносчивое отношение местного населения к «канаксам». Так там называли франкоговорящих канадцев. Наиболее надменными и заносчивыми, как рассказывал Алан, были англоговорящие канадцы. В этом они были много хуже жителей Новой Англии[2 - Группа штатов.], существенно отличавшихся от них и языком и культурой. Впрочем, позже я имела возможность убедиться в том и сама.

Алан был хорошо воспитан и получил отличное образование. Кроме того, он был необыкновенно привлекателен и умен. Вне всякого сомнения, мне совсем бы не повредила скромная жизнь рядом с ним. Я очень, даже слишком сильно любила его, так, как, казалось, уже никого не смогу полюбить. Именно поэтому я абсолютно ему доверяла. Я привыкла к тому, что Алан рассказывал о своей семье и не сомневалась в правдивости его историй, как не сомневаются в таинственных легендах или в старинных сагах. Не исключено, что по мере того, как подрастал Майкл, я и начала бы думать по-иному, во всяком случае, я едва ли позволила бы Алану преподносить сыну эти сказочки как нечто реально случившееся. Но Алан умер, когда Майкл был совсем еще крошкой, и проблема сама собой потеряла остроту. После смерти Алана его семья внезапно стала предпринимать решительные усилия с целью забрать у меня моего сына, и тогда я наконец-то поняла, что в рассказах моего мужа не все было выдумкой. Ни одна обычная франкоканадская семья не отважилась бы лишить законную мать ее ребенка. И даже весьма состоятельной семье никогда бы не удалось реализовать подобные планы. Теперь, при виде этого замка, я уже готова была окончательно поверить, что мрачные истории, рассказанные в свое время Аланом о его семье, соответствовали действительности. Те неприятные ощущения, которые при сложившихся обстоятельствах мог бы испытывать каждый, внезапно переросли в предчувствие надвигающейся опасности.

Каким-то образом мое настроение передалось Майклу, а может быть, его просто напугал вид этого замка. Во всяком случае, он неожиданно разразился слезами.

— Я не хочу оставаться в этом страшном месте! — рыдал он. — Я хочу домой!

— Теперь это и есть твой дом, — сказала я.

Мне было неприятно, что водитель так откровенно прислушивается к нашим словам. Хотя он и не говорил по-английски, я тем не менее была уверена, что он прекрасно понимал нас. А кроме того, ему было известно, кто мы такие и почему приехали в замок. В такой маленькой деревушке, какой была Сан-Дегарр, подобные известия распространяются весьма быстро. Впрочем, никто тут, вероятно, и не собирался делать никакого секрета из нашего приезда.

— Ты будешь жить в этом замке, — продолжала я. — Многие маленькие мальчики готовы были бы отдать Бог знает что, чтобы хоть немного пожить тут.

— А вот я не хотел бы, — возразил Майкл. — Ну, пожалуйста, скажи, что мне не нужно будет тут оставаться.

— Посмотрим, — уклонилась я от обещаний. — Но ты все-таки сначала получше оглядись тут, а потом уже решай, чего тебе хочется, а чего — нет. Ты просто обязан дать этому старому замку шанс понравиться тебе.

«Его дед наверняка не будет принуждать нас оставаться тут, если нам не понравится», — попыталась я успокоить себя. Кроме всего прочего, в завещании старого д'Эшогета речь шла только о Майкле, я же в нем даже не упоминалась. Вначале меня крайне удивило, что в завещании ничего не говорилось по поводу того, следует ли мне сопровождать Майкла в замок. По всей видимости, ему все-таки было ясно, что в любом случае я не позволю разъединить нас с сыном.

Теперь мне нечего было бояться. Ни старого д'Эшогета, ни его старшего сына, Жан-Пьера, уже нет в живых, а ведь именно они пытались тогда всеми средствами забрать у меня сына.

В принципе я и теперь находила абсурдной мысль о том, что в своих домогательствах они могли зайти настолько далеко, что не погнушались бы и убийством, и никогда бы не рискнула обвинить Жан-Пьера и его отца в том несчастном случае, который чуть-чуть не закончился моей смертью.

Несчастный случай произошел на следующий день после того, как Жан-Пьер д'Эшогет навестил меня в моей квартире в Ванкувере. Этот человек всем видом вызывал у меня страх. Он отличался высоким ростом и был чрезвычайно надменен. И когда я, несмотря на всевозможные посулы, отказалась отдать своего сына родственникам моего мужа, он наконец весьма холодно бросил:

— Что ж, моя милая, не собираюсь больше спорить с вами. Но предупреждаю, мой отец не остановится ни перед чем, чтобы заполучить мальчика.

И вот тогда-то, через каких-нибудь двадцать четыре часа, меня чуть не переехала машина по пути на работу. И кто на моем месте не связал бы два эти события воедино и не заподозрил бы самого страшного?

И только потом, спустя некоторое время, когда я уже несколько отошла от пережитого шока, до меня дошло, что скорее всего Жан-Пьер намекал на то, что его отец воспользуется любой законной возможностью, чтобы вывести меня из игры. Так что в результате я глубочайшим образом сожалела о том, что, поддавшись искушению, отправила старому д'Эшогету очень сумбурное письмо, в котором обвиняла его в покушении на мою жизнь. Я пригрозила в случае повторения подобных попыток обратиться в полицию. К сожалению, я не решилась рассказать о несчастном случае своему отцу, поскольку он был не очень здоров и это могло его разволновать, и слишком поздно сообразила, что д'Эшогеты вполне могли бы использовать мое письмо в качестве повода для процесса с целью объявить меня невменяемой и под этим предлогом отобрать у меня сына.

Но как ни странно, в течение последующих четырех лет я ничего не слышала о семье моего покойного мужа. Я даже начала надеяться, что у них почему-либо пропал интерес к Майклу. И вот, приблизительно месяц тому назад, пришло письмо от Брайана д'Эшогета, одного из двух младших братьев Алана. Надо сказать, что всего в семье было пять братьев и две сестры. Жан-Пьер и Мишель были старшими, за ними следовали Алан, Брайан и Фарамон. Старшая сестра Алана умерла, когда он был еще мальчишкой. Вивиан рано вышла замуж и теперь жила во Франции. Из всех детей в живых остались лишь двое братьев и сестра. И теперь глубоко опечаленный Брайан написал мне, что погибли оба старших брата, а также сыновья Жан-Пьера. Причиной был пожар, возникший в охотничьем домике, где обычно проводила свой отпуск большая часть мужчин этой семьи. Дом выгорел полностью, и все его жильцы погибли.

Отец Брайана, уже давно страдавший сердечной недостаточностью, не выдержал известия о разыгравшейся трагедии. У него случился приступ, от которого ему уже не суждено было оправиться. Согласно законам наследования, принятым в этой семье с незапамятных времен, владение не подлежало разделу, и Майкл становился единственным наследником. Вот почему ему надлежало переехать в замок. Это обстоятельство особенно подчеркивалось в завещании. А так как я была ответственна за воспитание ребенка, то мое место, само собой разумелось, также было в этом доме.

Конечно же, никто не мог бы насильно заставить меня привезти Майкла в Квебек. Но у меня просто не было иного выхода. Останься Майкл со мною в Британской Колумбии, к своему совершеннолетию ему не на что было бы рассчитывать. Дело в том, что в завещании специально оговаривалось, что где бы он ни жил, он не вправе претендовать на имущество. Но как только Майкл начинает жить в замке, он становится его владельцем. И даже мой отец с его неизменным пренебрежением ко всему, что было в Канаде французского, даже он сказал мне, что я не имею права лишать сына такого сказочного богатства, даже если это и требует от меня жертв.




2


Старое-престарое такси еле-еле тащилось по извилистой улице. Внезапно перед нами возникла какая-то белая фигура. Я хотела крикнуть, но горло перехватило. И только когда свет фар на какие-то мгновения осветил «привидение», я поняла, что это одна из каменных фигур, стоявших вдоль дороги на одинаковом расстоянии одна от другой. Немного придя в себя от пережитого страха, я стала более внимательно вглядываться в окружающее нас пространство. Мы как раз приближались к нескольким темным строениям, которые, очевидно, принадлежали замку. И тут я вновь увидела странную фигуру. На сей раз она не стояла у обочины дороги, а двигалась нам навстречу.

Ослепленная светом фар фигура остановилась, и мне удалось разглядеть, что это была женщина.

Двигатель взревел, взвизгнули тормоза, машину бросило в сторону, и она резко остановилась, лишь чудом не задев незнакомку.

Водитель опустил стекло и разразился ругательствами на каком-то абсолютно мне непонятном диалекте. Женщина ответила ему в том же стиле. Потом она подошла к задней части машины и жестом показала, что мне следует открыть мое окошко. Я вопросительно посмотрела на водителя, но тому явно не хотелось брать на себя никакой ответственности и он лишь равнодушно пожал плечами. Ручка, которую следовало вращать, дабы опустить стекло этого дряхлого транспортного средства, изрядно проржавела. И пока я мучилась с нею, незнакомка терпеливо ждала.

— Уверяю вас, мадам, — весело обратилась она ко мне, как только я справилась со стеклом, — что я не уличный разбойник. Точнее говоря — не разбойница. И Жак, — она кивнула в сторону водителя, — может подтвердить это. Как, кстати, и то, что я обычно бываю очень неосторожна.

Меня поразил какой-то очень чистый и звонкий смех этой женщины и абсолютно безупречный, без следа какого-либо акцента английский, на котором она обратилась ко мне после обмена «любезностями» с шофером на беглом французском языке.

— Сожалею, что испугала вас своим появлением, — продолжала она. — Эта дорога ведет только к замку, и я совсем не рассчитывала встретить кого-нибудь по пути.

Женщина была совсем молодой. Может быть, чуть-чуть за двадцать. Она была необыкновенно красива — длинные прямые черные волосы и смуглая кожа, которая смотрелась бы более естественно в стране с тропическим климатом, нежели в этих морозных краях. На лице с высокими скулами блестели темно-голубые, слегка раскосые глаза.




Девушка рассматривала меня с нескрываемым интересом. Пожалуй, это уже граничило с беззастенчивостью. Заметив, по-видимому, легкое недовольство на моем лице, она поспешно, но без намека на заискивание, заметила:

— Как вы понимаете, нас всех очень интересует мадам д'Эшогет, с которой мы пока незнакомы. Ведь вы жена бедного Алана, не правда ли?

Не желая показаться невежливой, я кивнула:

— Да. Вы правы.

При этом мне подумалось, что появление машины по пути к замку удивило ее меньше, чем можно было бы ожидать.

— Тогда этот мальчик, — сказала она, переведя взгляд на Майкла, — очевидно, и есть le petit seigneur[3 - Маленький господин (фр.).]?

Я невольно рассмеялась. Мой толстощекий и обливающийся слезами ребенок был «le petit seigneur». А Майкл меж тем посмотрел на девушку снизу вверх и абсолютно серьезно поинтересовался:

— А вы кто такая? И почему вы приказали моей маме открыть окно, хотя на улице так холодно?

— Меня зовут Мари-Лизет, — ответила она. — А в здешних краях холодно почти всегда. Так что лучше, если ты уже теперь начнешь привыкать к здешнему климату.

После короткой паузы она продолжила с кокетством, к которому, по всей видимости, непроизвольно переходила при общении с мужчинами:

— Скажи-ка, petit seigneur, я тебе нравлюсь?

— Я совсем не этот — ну, как вы меня все время называете, — счел необходимым сообщить мой сын; при этом он говорил тем назидательным тоном, который неизменно был у него в ходу, когда он полагал, что взрослые позволяют себе веселиться по его поводу. — Меня зовут Майкл.

— Но ты ведь так и не ответил на мой вопрос, Майкл.

Он некоторое время внимательно разглядывал ее, после чего произнес:

— Вы самая красивая женщина, которую мне когда-либо приходилось видеть... Кроме моей мамы, — счел необходимым добавить он.

Я надеялась, что в царившем внутри машины мраке не было видно, как я покраснела. Это верно, что меня с моими белокурыми волнистыми волосами, ярко-голубыми глазами и длинными темными ресницами всегда находили весьма привлекательной. Однако в сравнении с экзотической красотой этой женщины я просто становилась незаметной. Мне это было абсолютно ясно.

Девушка закинула назад голову и вновь разразилась чрезмерно громким звонким смехом.

— Ну, знаешь, если бы у меня и было хоть малейшее сомнение по поводу того, что ты настоящий д'Эшогет, то теперь я наверняка перестала бы сомневаться. Ты точно такой же, как и другие мужчины твоей семьи. Вы рождены, чтобы разбивать сердца. Причем уже с колыбели. Хочу предупредить вас об этом, мадам. Впрочем, я забыла, что для вас это не новость.

Она склонилась надо мной, как если бы я была просто частью автомобиля, и просунула голову в окошко.

— А ты и вправду весьма хорош собой, petit seigneur... прости, Майкл. И чтобы ты знал, я готова подчиняться всем твоим желаниям. Наверное, мне следует дать отставку всем моим воздыхателям и подождать, пока ты подрастешь. Ну, что ты думаешь по этому поводу, Майкл? Хочешь жениться на мне, когда станешь взрослым?

Майкл несколько стыдливо прижался ко мне, затем прошептал под надежной защитой моего плеча:

— Но ведь когда я вырасту, ты уже будешь слишком старой для меня.

Водитель разразился громким смехом. Теперь уже не оставалось ни малейшего сомнения в том, что он понимал английский. Мари-Лизет накинулась на него, используя все тот же непонятный мне диалект.

Я положила сыну руку на плечо, как если бы действительно боялась того, что эта ведьма из северных лесов дождется, пока он вырастет.

— Прошу прощения, мисс Лизет, мы оба успели устать. У нас была долгая дорога, и ко всему прочему мы еще и опаздываем.

— Называйте меня просто Мари-Лизет, — выпрямляясь, предложила наша новая знакомая. — Не нужно ни «мисс», ни фамилии. Для этих, из замка, мы не можем иметь фамилий, — и она продолжила, не отводя взгляда от моего лица, чтобы не пропустить возможной реакции, — ведь я сестра шофера д'Эшогетов.

Я улыбнулась и попыталась по возможности более тепло посмотреть на нее, хотя в душе не испытывала ничего подобного. Что-то было в этой девушке, что действовало на меня отталкивающе, но вместе с тем мне совсем не хотелось проявлять снобизм. Поэтому я пообещала ей, что передам через ее брата, когда мы сможем с ней встретиться.

— О Господи, нет! — воскликнула Мари в замешательстве. — Пожалуйста, не нужно!

Заметив мое недоумение, она заставила себя улыбнуться и продолжила:

— Д'Эшогетам не очень нравится, когда я навещаю у них брата. Поэтому вы сделаете мне большое одолжение, если вообще не будете упоминать о встрече со мной.

Мне не хотелось оказывать ей какое-нибудь одолжение. С другой стороны, если семья д'Эшогетов и их близкие так неразумно выказывали свое отношение к Мари, то не следовало и выдавать ее. Уже после весьма краткого знакомства было ясно, что наша встреча едва ли понравилась бы и ее брату.

— Хорошо. Я никому ничего не скажу, — пообещала я.

Она несколько утрированно поклонилась и сказала, иронически усмехаясь:

— Огромное спасибо, мадам. Вы очень любезны. Не буду вас более задерживать. Спокойной ночи.

Однако вместо того, чтобы продолжить свой путь, девушка, повернувшись к одному из темных зданий, заметила:

— Так как в любом случае Жак будет проезжать назад через пару минут, то уж лучше подожду его пока тут, под крышей этого дома. Надеюсь, он подбросит меня потом до деревни, а то ведь до нее довольно-таки далеко.

Путь действительно был не близким. Я вообще удивлялась ее мужеству — отправиться в такой долгий путь на высоких каблуках! А кроме того, температура явно опускалась. Мне даже казалось, что она была уже ниже нуля, на девушке же был только легкий плащ, который даже при ее привычке к холодной погоде едва ли мог защитить от ледяного ветра. Мне рассказывали, что в этих краях обычно в ноябре еще не бывает снега. Однако же у меня было такое ощущение, что он во-вот должен выпасть. Я и сама начинала уже мерзнуть, сидя в машине в своем слишком тонком, трехлетней давности, демисезонном пальто. Неудивительно, что я почувствовала облегчение, когда такси вновь тронулось с места и можно было наконец закрыть окошко.

Вскоре мы остановились перед огромным строением, контуры которого с близкого расстояния нельзя было разглядеть. Создавалось впечатление, что оно является частью окружавшей нас тьмы. А так как на небе к этому времени не оставалось более ни одной звездочки, то можно было только догадываться, где начиналось само небо и где кончались стены. Однако я вскоре обратила внимание на свет, пробивавшийся через узкие бойницы окон, расположенных на уровне земли, и поняла, что это и есть те самые окна-щели замка, о которых когда-то рассказывал Алан.

Когда машина остановилась, сразу же распахнулась дверь. Перед нами виднелись залитые теплым золотистым светом деревянные полированные поверхности стен. Я была поражена, если не сказать очарована. «Но это выглядит чудесно, а совсем не отвратительно, как можно было подумать, глядя на стены замка снаружи», — отметила я. Выбравшись из машины, я вытащила из салона Майкла, ноги которого совсем онемели после длительной поездки.

Первым появился пожилой мужчина. По тому, как он сразу же направился к багажнику, ограничившись лишь мимолетным взглядом на нас, и затем принялся помогать Жаку вносить в дом наш почти до неприличия скудный багаж, я поняла, что это слуга. Наш приезд был встречен с подобающей вежливостью. Следом за слугой появился очень высокий широкоплечий мужчина в вечернем фраке. Казалось, он абсолютно не обращал внимания на холод.

Когда мужчина остановился у двери, на его лицо упал свет, и мое сердце судорожно сжалось. На какие-то доли секунды я готова была поверить в то, что рядом со мною стоит Алан. Однако внимательный взгляд незнакомых черных глаз вернул меня к печальной действительности. Увы, с протянутой вперед рукой и улыбкой, не отражавшейся на его будто бы высеченном из камня лице, ко мне направлялся не мой муж... Этот мужчина был тоньше и, я бы сказала, нежнее по своей конституции, чем Алан. С первого взгляда было видно, что он только лет на семь старше, чем Алан в год своей смерти, с которой минуло уже десять лет. Мужчине было не более тридцати пяти. Из этого можно было заключить, что передо мной находится младший брат мужа.

Так кто же это? Брайан или Фарамон? Но прежде чем мне удалось разрешить эту задачу, он произнес:

— Вы, конечно же, Леонора. А я — ваш шурин Брайан. Добро пожаловать в Квебек.

Его английский звучал на американский манер, из чего я сделала вывод, что он получил свое образование не в этих краях. По всей видимости, он был из тех братьев, кто получил образование в Гарварде. Старый д'Эшогет полагал, что правильнее будет часть своих сыновей направить учиться туда, где они могли бы установить тесные контакты с нужными людьми. Во всяком случае, так говорил Алан.

Впрочем, установленные Аланом контакты оказались совсем не полезными — по крайней мере, в глазах его отца. И в первую очередь это относилось к моему дедушке, которому в те годы еще принадлежал в Бостоне книжный магазин.

Точнее говоря, сам-то дедушка тогда жил в своем родном городе Бангоре. Иногда мы — моя мама и я — сопровождали его в поездках. Во время одного из этих путешествий дедушка и представил нас Алану, безумно влюбившись в которого, я безнадежно страдала со всей страстью, на какую только способна двенадцатилетняя девочка.

Через несколько лет, когда Алан уже навсегда покинул Квебек, он отыскал нас в Мэйне. К тому времени мне уже исполнилось восемнадцать и моей страстной влюбленности не суждено было оставаться долго без взаимности. Он также влюбился в меня.

Как он был хорош в те дни: порывистый, добрый, нежный! И как легко и естественно мы перешли тогда границу между духовной и телесной близостью. Тот сумасшедший день, когда он признался мне в своих чувствах, — я помню до мельчайших подробностей.

Идя навстречу с Аланом, я как никогда долго и тщательно укладывала волосы, сменила — никак не решаясь выбрать — несколько платьев. И остановилась на нежно-зеленом льняном платье с глубоким вырезом на спине и застежкой на пуговицы сверху донизу. И хотя оно удивительно подходило к моим глазам, я все же несколько смущалась из-за его чрезмерной открытости.

— О, ты сегодня удивительно элегантна, — воскликнул Алан, и от меня не укрылся его восхищенный взгляд, как бы мельком скользнувший по всей моей фигуре.

Сказав это, он поставил на сервировочный столик фрукты.

— Чего я не умею, так открывать шампанское. В доме д'Эшогетов это всегда делали слуги, — говорил Алан, смеясь.

Он и в самом деле не смог открыть бутылку так, чтобы пенистая струя не обрушилась на нас откуда-то сверху. Капли пузырящегося напитка попали и на мои тщательно уложенные волосы, и на мой великолепный наряд.

— Кажется, я был так неловок, что испортил твое прелестное платье? — сконфуженно промолвил Алан и легким движением руки дотронулся до мокрого пятна на моем плече. Движение это было непроизвольным и очень естественным, но оно словно повергло нас в состояние легкого шока. Наверное, мы оба в тот миг напоминали каменные изваяния, между которыми вдруг проскочила электрическая искра.

Все еще не снимая ладони с моего плеча, Алан как-то очень серьезно посмотрел мне в глаза и тихо, едва шевеля губами, произнес:

— Ты выйдешь за меня замуж, Леонора!

Я не могла ничего ответить, пораженная тем, что легкое прикосновение его руки так магнетически подействовало на мое тело. Оно стало почти невесомым.

— У тебя и на щеке капельки вина, — добавил он.

Осторожное движение Алана, пытавшегося то ли смахнуть капли, то ли погладить мою щеку, вновь как будто пронизало меня током, и я вздрогнула.

— Что с тобой, не бойся, — ласково прошептал Алан и, успокаивая меня, погладил по голове.

Я снова ничего не могла ответить. Его близость сдавила мне горло, и я ощущала только сильную пульсацию крови в висках. Но когда Алан притянул меня к себе и обнял, частью своего сознания я отметила, как нарастает внутренняя дрожь, и тихонько застонала от мучительно сдерживаемого томительного желания. «Ну что ты, что ты», — проговорил Алан, целуя мои мокрые щеки и успокаивающе поглаживая плечи.

От этих поглаживаний, от его ласкового голоса и светлого блеска глаз я совсем потеряла голову. И когда рука Алана как бы невзначай скользнула под платье, у меня не было сил сопротивляться...

Мы поженились и осели в Мэйне. После очень долгой болезни двумя годами позже Алан скончался. Мы же с Майклом перебрались в Ванкувер. И вот теперь наконец мы находились в замке его предков, куда он никогда не хотел возвращаться. Он поклялся себе в этом. Но вот должна ли была его клятва распространяться на жену и ребенка?

После крепкого рукопожатия Брайан обратился к своему племяннику:

— А это, конечно же, Мишель.

Напряжение прошедших дней, по-видимому, достигло предела, и мой обычно весьма благовоспитанный сын рассердился:

— Почему каждый тут пытается найти для меня новое имя? Меня зовут Майкл.

Затем он протянул Брайану под моим недовольным взглядом свою маленькую ручку, и тот вполне серьезно пожал ее. Брайан улыбался.

— Хорошо, я постараюсь это запомнить, — пообещал он Майклу. — Не сомневаюсь, что так тебя будет называть моя мама. А она ведь тебе приходится бабушкой. Видишь ли, эти старые дамы... Тебе придется выполнять все ее желания.

И тут я испугалась. По какой-то мне самой непонятной причине я решала, что мадам д'Эшогет умерла задолго до смерти своего мужа. Знай я о том, что она все еще жива, мое сопротивление поездке в замок было бы намного сильнее. И это несмотря на то, что она, насколько мне было известно, не имела и не хотела иметь ничего общего с делишками своего супруга.

— О Господи! Да что же это я! — воскликнул внезапно Брайан. — Держу вас на морозе, на этих холодных плитах! Пожалуйста, входите!

С этими словами он провел нас в огромный холл, который теперь как-то вдруг потерял для меня свое очарование и не выглядел уже таким теплым и привлекательным.

В холле было несравнимо теплее, чем на улице. В камине пылал огонь. Инстинктивно я сразу же направилась именно туда. Но... камин оказался всего лишь удачной имитацией. За ним пряталась батарея центрального отопления.

— Позвольте ваше пальто? — предложил Брайан.

Он помог мне снять пальто и передал его слуге, который как раз в этот момент пересекал холл с остатками нашего багажа.

— Боюсь, я произвожу на вас впечатление чрезвычайно невоспитанного человека, — продолжил Брайан. — Но поверьте, сегодня у меня был весьма напряженный день. И мы ожидали вас много раньше.

— Мы, собственно, намеревались выехать поездом, который отходит около полудня, — поделилась я, — но что-то там стряслось на вокзале и поезд отменили. Не пошли и следующие поезда. Только около четырех сообщение было восстановлено.

Брайан поднял брови. На его лице читалось глубочайшее неодобрение.

— Мы слышали по радио об этом происшествии. И мне кажется, что выражение «что-то стряслось» слишком мягко для покушения на депутата от округа. Но ведь для вас, англичанин, подобная недооценка события является даже чем-то вроде добродетели, не правда ли? Или для вас человеческая жизнь не имеет значения?

— Я не англичанка, — сочла необходимым пояснить я. — Моя мама была американкой, а мой отец — англичанином. Сама же я канадка. И лично для меня жизнь каждого человека имеет самое большое значение.

Мое теперешнее возбуждение совсем не относилось к предмету спора. Просто мне вдруг вспомнились все полусерьезные-полушутливые споры с Аланом. И хотя Алан говорил, что он просто не выносит эти «примитивные провинциальные представления» своих земляков, я тем не менее вскоре обнаружила, что он полностью разделял все их предрассудки по отношению к англоязычным канадцам. И теперь, по прошествии часа после нашего прибытия, я все-таки узнала причину этого нерасположения к себе.

— Я очень сожалею, Леонора, — заметил Брайан с вежливой и одновременно с заинтересованной улыбкой, болью отозвавшейся в моем сердце, поскольку Алан зачастую смотрел на меня точно так же. — Я ни в коем случае не хотел вас обидеть. И вместе с тем вам будет нелишне знать, что местное население не особенно жалует англичан.

Немного помолчав, он примирительно добавил:

— Я совсем не исключаю, что вы могли не вполне знать, что случилось на самом деле на вокзале в то время, когда отменили несколько поездов. Наша полиция всегда стремится к тому, чтобы приуменьшить значение подобных событий и тем самым избежать паники, поскольку политическая ситуация и без того достаточно взрывоопасна.

— Но я... Мне точно известно, что там произошло, — медленно произнесла я. — Я сама чуть не стала участницей событий.

Но я не стала рассказывать ему, как коснулось меня это кошмарное происшествие. Дело в том, что те люди, с которыми мы случайно столкнулись на вокзале Виндзор, как раз и были теми террористами, бросившими бомбу. Они в таком темпе выскочили на улицу, что, как мне кажется, просто не заметили, что едва не опрокинули нас.

На лице Брайана совершенно ясно отразилось недоверие.

— Мы как раз входили в вокзал, когда услышали... шум, — помедлив, пояснила я. — Ну а потом мы увидели, как они его... его...

Я замолчала и посмотрела на Майкла. И хотя он слышал и видел то же, что и я, я все же надеялась, что он не понял, что же произошло на самом деле.

Брайан выглядел очень расстроенным.

— Простите, — сказал он, и черты его лица смягчились, когда он опустил взгляд на своего племянника. — Мне следовало бы сообразить, что вы щадите ребенка.

Если и могло что-то привести Майкла в ярость, то это, в первую очередь, то, что его называют ребенком.

— Я прекрасно знаю, что там случилось, — медленно и четко заметил он. — Вначале был такой громкий щелчок, а потом люди начали кричать и бросились убегать... как в кино.

— Майкл... — я попыталась прервать его, но он уже вошел в раж, остановить его было невозможно.

— А потом появились люди в белых халатах. Когда они вскоре снова вышли из вокзала, то несли длинные носилки. А на них были люди, — голос сына немного дрожал. — Мама сказала, что они спят, но я-то слышал, как на вокзале говорили, что они... они мертвые.

Произнеся это, он более не мог сохранять уже усвоенную им позу английской невозмутимости. Он сломался. И несмотря на присутствие своего дяди он спрятал лицо у меня в коленях и захныкал:

— Хочу домой. Не хочу тут оставаться... в Кви... в Кви...

— В Квебеке, — подсказал Брайан. — Лучше всего, если ты прямо сейчас постараешься освоить правильное произношение этого названия, поскольку ты теперь тоже житель этого города.

В отличие от моих многочисленных дядюшек, которые были более англичанами, чем сами англичане, и при виде плачущего на людях представителя мужского пола приходили в большое смущение, Брайан, судя по всему, расценивал слезы Майкла как естественное проявление чувств.

— Pauvre petit[4 - Бедный малыш (фр.).], — сказал он и заботливо провел рукой по темным волосам моего сына. — Для тебя это был трудный день. Да и для вас тоже, — он произнес это так, как если бы забыл о моем присутствии, хотя это наверняка исключалось, поскольку все это время Брайан стоял рядом со мною. — Тебе давно бы уже следовало быть в постели, но боюсь, придется подождать еще некоторое время.

Как раз в тот момент, когда я собиралась осведомиться о причине (мне тоже казалось, что самое время отправить Майкла в кровать), в зал вошел другой человек. Он был моложе Брайана, ниже ростом и плотнее. Обращали на себя внимание его светлые волосы и живые голубые глаза.

Я не хочу сказать, что Фарамон д'Эшогет выглядел привлекательнее, чем его брат, — оба были очень привлекательны, — но он производил впечатление более энергичного и веселого человека. Не было сомнения, что он проще в общении, чем Брайан, и его открытость вызывала ответное чувство. Кроме того, Фарамон был мне ближе по возрасту. Когда Алан уезжал из Квебека, Фарамон был еще маленьким мальчиком, маленьким братиком. Как раз из-за этого чувствительного и переполненного фантазиями ребенка больше всего и беспокоился Алан, так как оставлял его на произвол «гиен». «Они сломают его, перемелют и превратят неизвестно во что», — сказал он тогда. Однако же теперь Фарамон выглядел достаточно оптимистично и респектабельно.

В течение нескольких мгновений он разглядывал меня так внимательно, как если бы никогда прежде ему не приходилось видеть женщин. «Что он себе позволяет?» — сердито подумала я, не выказывая, однако, никаких внешних признаков недовольства. Откровенно говоря, я надеялась произвести выгодное впечатление на оставшихся в живых членов семьи. И тут, словно отражение моих мыслей, на лице Фарамона появилась улыбка — такая лучистая и такая неотразимая, что я не смогла удержаться от ответной улыбки.

— Ага, — сказал он, — это, по всей видимости, Леонора.

У него был небольшой акцент, который не производил неприятного впечатления и звучал явно по-французски.

— Ну что за приятный сюрприз! Кто бы мог подумать, что наша давно потерянная невестка так молода и хороша собой! — игриво продолжил Фарамон.

Затем он подошел и поцеловал меня в обе щеки. Он наверняка собирался поприветствовать таким же образом и Майкла, но тот только еще глубже спрятал свое лицо в моей юбке и пробормотал что-то протестующее.

Мои извинения Фарамон прекратил милой улыбкой.

— Ну о чем тут говорить, — заметил он. — Я прекрасно знаю, что англосаксы считают недостойным демонстрировать свои чувства, обнимать других мужчин и вообще вести себя как нормальные люди. Но ведь мы потом изменим все это, правда?

Он потрепал Майкла по волосам, в результате чего мальчик лишь теснее прижался ко мне. Скорее всего, в его ушах легкомысленно брошенные дядюшкой слова прозвучали как некая угроза.

Фарамон обратился к брату и в его тоне слышалось недовольство, пока он что-то выговаривал ему. И хотя я понимала далеко не каждое слово, мне было ясно, что он говорил на литературном французском. Я поняла, например, что «мама» уже ждет с нетерпением и что она уже рассердилась на то, что к ней сразу же не привели ее «petit fils»[5 - Маленький сын (фр.).] и «англичанку». Я могла ее понять. Не радовало меня во всем этом только то, что меня величали «англичанкой».

— Вы простите, пожалуйста, — сказал по-английски Фарамон и при этом вновь улыбнулся мне. — Я понимаю, что это страшно невежливо, но мы сейчас как раз переживаем небольшой семейный кризис. Впрочем, это не следует воспринимать очень трагично, поскольку у нас и дня не проходит без кризисов... Мы бы без них просто скучали. Ну а теперь, не хотите ли пройти со мной?

Брайан во время монолога своего брата откровенно наблюдал за мною.

— А тебе, дорогой мой Фарамон, не приходила в голову мысль, — поинтересовался он, — что мы тут не единственные, кто владеет несколькими языками?

— Вы говорите по-французски, Леонора? Да это же великолепно! Как это обрадует маму!

И Фарамон поспешил обрушить на меня шквал яростно выскакивавших из его рта слов, но я почти ничего не поняла из сказанного.

Молодой человек рассмеялся.

— Теперь установлено абсолютно точно, что французский нашей очаровательной невестки хотя и должен звучать великолепно, но, тем не менее, едва ли достаточен для общения с нею.

А для меня было так же очевидно, что он рад этому обстоятельству, хотя и пытается разыграть разочарование.




3


Маделон д'Эшогет была моей свекровью в течение девяти лет, но в этот вечер мы встретились с нею впервые. Встреча состоялась в гигантском по своим размерам и потрясающем своей обстановкой салоне, который в гораздо большей степени приличествовал бы какому-нибудь музею, но никак не личной комнате в частном доме. Хотя, с другой стороны, называть этот замок частным домом было бы, пожалуй, не совсем правильно.

— Не позволяйте запугать себя, — нашептывал мне Фарамон, когда мы вчетвером этакой процессией шествовали по длинному абиссинскому ковру в другой конец комнаты, где старая дама величественно восседала в своем кресле. — Мама как раз этого и добивается. Обычно семья в подобных случаях собирается в розовом салоне, но сегодня она явно намеревается в полной мере продемонстрировать свои наихудшие стороны.

В высоком резном деревянном кресле, выглядевшем еще старше, чем сам замок, Маделон д'Эшогет всем своим видом вызывала ужас. Кресло на самом деле было очень старым. Потом мне рассказывали, что оно было изготовлено в двенадцатом веке, в то время как сам замок был построен лишь в восемнадцатом, хотя и стилизован под норманнскую крепость двенадцатого столетия. Кресло же было настоящим реликтом одного из норманнских замков, принадлежавших кому-то из предков д'Эшогетов.

— Мой прадед выкупил практически все из того замка во Франции, — сообщил мне Фарамон. — А потом путем неимоверных усилий и колоссальных затрат переправил вещи сюда, включая и целую кучу всевозможных мелких ценностей, которые ему удалось собрать среди представителей тамошней обедневшей знати.

Как выяснилось позже, Фарамон испытывал мало почтения к «славным традициям», которые так много значили для других членов его семьи. Он полагал, что д'Эшогеты с их стилем жизни в условиях двадцатого века являются явным анахронизмом. И точно так же были они анахронизмом и в девятнадцатом веке, — а точнее говоря, с тех самых пор, как нога первого из д'Эшогетов вступила на канадскую землю.

Во всяком случае, для меня с первого взгляда стало ясным, что мадам д'Эшогет анахронизм из анахронизмов. В тот первый вечер, когда я ее увидела, она была одета в черное шелковое платье, украшенное сказочно красивыми бриллиантами. И они наверняка были настоящими, не могло быть даже мысли о том, что мадам д'Эшогет может носить модную бижутерию. С небольшой головой и коротко подстриженными снежно-белыми волосами она выглядела настоящей королевой. И когда она протянула мне руку, я вдруг поняла, что мне следует поцеловать ее.

Однако я ограничилась тем, что скромно подала ей свою руку. То же проделал и Майкл. Она же притянула его к себе и поцеловала в лоб. Как ни странно, это ему понравилось. Во всяком случае, процедуру знакомства он перенес спокойно, без протестов. Майкл даже не покривился, когда она сказала:

— Так-так, ты, следовательно, Мишель, — а затем продолжила, как бы ни к кому не обращаясь: — Какое счастье, что ты, мальчик, похож на своего отца.

— Но, мама! — встрепенулась молодая женщина, сидевшая рядом с нею. — Как можно говорить такое! Леонора очень красивая женщина.

Это была Дениз д'Эшогет, жена Брайана. По-английски она говорила с ярко выраженным французским акцентом, из чего я заключила — и это позже подтвердилось — что она родом не из Квебека, а непосредственно из Франции.

Мадам д'Эшогет наблюдала за мной с ледяной улыбкой.

— Я абсолютно уверена, Леонора понимает, что мое замечание не относится к тому, как она выглядит. А выглядит она очаровательно.

Это было сказано таким тоном, что я тут же прокляла то обстоятельство, что предварительно не потрудилась привести себя в порядок. Я наверняка могла бы попросить Брайана предоставить мне для этого немного времени, но у меня не хватило мужества.

Между тем мадам д'Эшогет продолжала:

— Алан был моим сыном. Его уже нет среди нас. Так разве же не естественно, что я рада найти его вновь в моем внуке?

— Абсолютно естественно, — поспешила я ее заверить.

По какой-то мне самой непонятной причине вмешательство Дениз мне показалось крайне неприятным. Может быть, это объяснялось тем, что мое чуткое ухо уловило покровительственные нотки в ее мелодичном голоске. Не знаю. Во всяком случае, Дениз была странным видением в этом Богом забытым краю, удаленном на сотни миль от ближайшего крупного города, где она наверняка смотрелась бы более естественно. Ее едва ли можно было назвать красавицей — она не была даже по-настоящему интересной, — но ее украшала некая удлиненная худоба манекенщицы экстра-класса, которая поневоле наводила на мысль о породе. Вне всякого сомнения, ее гардероб пополнялся не из местного салона мод. Я бы даже сказала, что он формировался не в, Штатах, а скорее за «большим прудом» — непосредственно в Париже.

Своей элегантностью Дениз отлично дополняла холодного, сдержанного Брайана. Я подумала, что такой жены не могло бы быть у жизнерадостного Фарамона. Впрочем, как я вскоре узнала, у Фарамона и вовсе не было жены. Постоянство вообще не являлось отличительной чертой его характера.

Мадам д'Эшогет обратилась с каким-то замечанием по-французски к Майклу. Но мальчик лишь непонимающе посмотрел на нее.

У мадам д'Эшогет глаза округлились так, как если бы она вдруг почувствовала сильные боли. Помолчав, она сказала:

— Меня предупреждали, что такое может случиться, но я не могла заставить себя поверить в это. Мой собственный внук — и не знает ни слова на своем родном языке!

Майкл повесил голову, как если бы он сам был виновен в этом.

— Вероятно, все дело во мне, — заметила я. — Я не говорю по-французски. Или, точнее, почти не говорю.

— Разумеется, в вас! — процедила мадам д'Эшогет с нескрываемым презрением.

И тут я сделала неожиданное открытие — в ее глазах читалась какая-то первобытная ненависть. Однако мадам д'Эшогет достаточно быстро справилась с собою и принудила себя к вежливости, которую была обязана соблюдать хотя бы потому, что я была ее гостьей.

— Возможно, для вас и нет никакой трагедии в том, что вы не говорите по-французски. Но я должна заметить, что и для вас это может оказаться достаточно неприятным. До сих пор мы изъяснялись по-английски лишь ради вас, но в нашем доме принято говорить по-французски. Весь персонал говорит исключительно на языке этого края. Что касается Мишеля, то в один прекрасный день ему предстоит стать главой этого дома, и овладеть французским языком ему необходимо как можно скорее, хотя, конечно, он должен был бы владеть им уже с пеленок.

Откровенно говоря, я много лет думала над этим. Но моего отца и его братьев сама мысль, что Майкл будет изучать французский, приводила в ужас. Они полагали, что ни в коем случае нельзя заставлять мальчика изучать эту «канакскую тарабарщину». Ради мира и спокойствия я никогда не касалась этой темы. Однако мне тоже было бы много приятнее, если бы Майкл вырос у меня говорящим одинаково хорошо на двух языках.

— Ему так или иначе предстоит изучать французский в школе, — робко возразила я.

— В школе! — повторила мадам д'Эшогет звенящим голосом. — Мой Бог! Надеюсь, вы не собираетесь отправить ребенка в этом возрасте в школу?!!

Хотя я и не имела такого намерения, сама идея не представлялась мне такой уж абсурдной. Конечно, для Майкла было бы лучше, если какое-то время родственники не докучали ему чрезмерным вниманием. Но это означало одновременно, что и мне также придется расстаться с ним.

Дениз улыбнулась.

— Мне кажется, Леонора имела в виду деревенскую школу. По всей видимости, это соответствует воспитанию, которое до сих пор получал «petit Michel»?

На сей раз не нужно было быть особенно чувствительной и восприимчивой, чтобы услышать в ее голосе упрек.

Мадам д'Эшогет презрительно наморщила нос, а Брайан невозмутимо пояснил:

— Боюсь, ему будет там не очень весело, Леонора. Дело в том, что патер Давье и сам не говорит по-английски, и я очень сомневаюсь в том, что он будет в достаточной степени терпим к человеку, который не говорит по-французски.

— И все-таки он, конечно же, будет изучать язык! — восторженно воскликнула Дениз. — И еще какой французский!

— Во всей округе патер Давье говорит на самом лучшем французском, — обратилась мадам д'Эшогет к своей невестке, — но я, конечно, не допущу, чтобы мой внук ходил в школу вместе с бастардами и дураками из села.

— Но ведь ему так или иначе нужно посещать какую-нибудь школу, — возразила я. — В конце концов существует же всеобщее образование даже в...

— ...В таком Богом забытом месте, как это, — сердито закончила она. — Вы абсолютно правы. Этот закон действует и тут. Но вот только законы не особенно-то нас интересуют. Ведь мы д'Эшогеты!

Фарамон озорно подмигнул мне, но это уже не могло исправить сложившуюся ситуацию. У меня было такое ощущение, что я падаю. Мне казалось, что часы идут в обратную сторону и уже таким образом перенесли меня с сыном в те средневековые времена, когда законом было слово лорда.

— Разумеется, мой внук должен получить приличествующее ему образование, — продолжила эта кошмарная старая дама. — И именно с этой целью я уже пригласила к нам учителя. У мальчика будет свой личный учитель.

— Но я бы...

— Вне всякого сомнения, вы останетесь им довольны, — прервала она меня. — Поль — отлично воспитанный молодой человек. А кроме того, он еще и наш дальний родственник. И, — продолжила она с таким выражением, как если бы это было единственным, что не нравилось ей, — он является другом моего сына. — Ее покрытая голубыми жилками поблекшая рука показала на Фарамона. — Как раз он-то и предложил пригласить его сюда. Сама я даже не подозревала, что Поль находится в этих краях и не была уверена, что он согласится принять такое предложение.

— Вы сможете убедиться, что Поль лучший педагог, чем патер Давье, — заверил ее Фарамон. — Я бы даже осмелился сказать, что получить его согласие на обучение Майкла — просто везение. Он профессор колледжа. Из-за болезни матери он вынужден оставаться тут. Она живет в деревне внизу. Так что он будет рад возможности немного подработать, пока придется оставаться здесь.

— Я не сомневаюсь, что у вас самые добрые намерения, — заметила я, обращаясь к ним обоим, но втайне имея в виду лишь Фарамона, — но не кажется ли вам, что вы несколько... поспешили нанять моему сыну учителя, дав ему согласие еще до того, как я хотя бы посмотрела на него?

Старая дама некоторое время оставалась абсолютно неподвижной. Затем решила наградить меня скупой улыбкой.

— У вас очень скоро появится возможность познакомиться с ним. К тому же вы должны иметь в виду, что найти учителя в такой удаленной местности не просто. И я нахожу, что Фарамон абсолютно прав. Вам следует радоваться, что удалось заполучить в качестве учителя такого высококвалифицированного специалиста, как Поль Ожильви.

— Поль Ожильви? — сбитая с толку, повторила я. — Не хотите ли вы сказать, что он не француз? И это после всего, что тут говорилось?

Мадам д'Эшогет посмотрела на меня так, как если бы я была ненормальной. Дениз начала смеяться.

— О ля-ля, мама! Ее вводит в заблуждение имя. Она считает, что он англ...

— И это предположение не лишено оснований, — прозвучал позади меня спокойный голос.

Я обернулась и поняла, что во время нашей беседы в помещении появился еще один молодой человек. Он был среднего роста, строен и темноволос. Внешне он выглядел настоящим французом.

— Я франкоканадец до мозга костей, с длинным рядом франкоканадских предков, который прерывался лишь один-единственный раз — а именно, когда моя прабабушка имела несчастье влюбиться в шотландского охотника за пушниной. Он бросил ее уже через год однако оставил ей свое имя. Я — Поль Ожильви, или, если угодно, — Ожильви, мадам. И я — к вашим услугам.

Он поклонился. Я должна была бы подать ему руку, но какое-то внутреннее стеснение помешало мне сделать это. Полностью оцепенев, я смотрела ему в глаза. Он был очень привлекателен, если даже не сказать — красив в общепринятом понимании этого слова.

Однако его лицо не вызывало у меня никаких эмоций, кроме ужаса, поскольку — я не могла ошибиться — мы встречались и раньше. Он был в числе мужчин, убегавших с вокзала незадолго до того, как прогремел взрыв бомбы.




4


Казалось, прошла целая вечность, прежде чем я протянула Полю Ожильви свою руку. Мне стоило огромных усилий не упасть в обморок, когда его пальцы коснулись моих. Судя по безучастному выражению лица, ему никогда прежде не приходилось встречаться со мною... Возможно, так оно и было. Сегодня утром, когда наши взгляды встретились случайно, его мысли скорее всего были заняты более важными делами, и он мог не обратить внимания на пару оказавшихся волею случая рядом зрителей.

Ну а если бы он узнал меня, как ему удалось бы столь непринужденно улыбаться мне? Да и голос его был абсолютно спокоен...

— Я нахожу вполне естественным, что любящая и ответственная мать, прежде чем доверить мне сына, предпочитает проверить мои способности, — заметил он. — А потому я бы предложил прямо сейчас, не откладывая в долгий ящик, договориться обо всем.

— Великолепная идея, — одобрила мадам д'Эшогет. — Вы можете пройти в библиотеку, я же тем временем попытаюсь поближе познакомиться со своим внуком.

И она улыбнулась Майклу. Ее улыбка показалась мне крайне неприятной, поскольку я отлично видела, что она даже улыбается лишь потому, что хочет вбить между нами клин. Именно поэтому сама мысль о том, чтобы оставить моего маленького переутомленного сыночка наедине со всеми его новыми родственниками уже сейчас, в этот наш первый вечер в замке, вызывала у меня глухой протест. Ведь он будет чувствовать себя абсолютно беспомощным среди этих враждебно настроенных чужих людей. Как мне казалось, лишь Брайан испытывал к нам что-то вроде симпатии. И даже пылкий Фарамон находился под слишком сильным влиянием образа жизни своей семьи, чтобы понимать своего маленького племянника. Но что я могла поделать, чтобы не показаться в лучшем случае невежливой, а в худшем — просто идиоткой?

К моему крайнему удивлению, на помощь ко мне поспешил как раз Поль.

— Так как вы, мадам, были столь добры, что решили доверить мне воспитание мальчика, может быть, мне будет позволено заметить, что сейчас ему следовало бы уже находиться в постели. Он ужасно утомлен. В ближайшие дни наверняка найдется достаточно времени для того, чтобы установить с ним более глубокое и основательное знакомство.

Мадам д'Эшогет промолчала, хотя было видно, что предложение Поля ей не понравилось. В этот момент я впервые подумала, как странно, что мужчина, пусть даже и дальний родственник, согласившийся на такую скромную работу, может оказывать на нее столь сильное влияние. Но тогда я была еще слишком далека от того, чтобы по достоинству оценить ту непонятную власть, которую этот человек имел над семьей д'Эшогетов.

— Поль абсолютно прав, мама, — пылко поддержал друга Фарамон. — Мальчику нужно отправляться в постель. Я позабочусь об этом, — он повернулся ко мне. — Вы можете спокойно удалиться с Полем, Леонора. Поверьте, о Мишеле хорошо позаботятся.

— О Майкле! — сонно пробурчал мой сын, но его проигнорировали.

Ну как было сказать ему, что согласно метрике его нарекли именно Мишелем, а не Майклом?!

Я ожидала, что последует какое-нибудь понимающее замечание от Брайана. Но, увы, он промолчал. Делать было нечего. В каком-то отуплении я последовала за Полем Ожильви. Мы прошли через широкий коридор, покрытый розовым ковром, в котором ноги утопали по лодыжки. Библиотека оказалась колоссальных размеров помещением высотой в два этажа. Своей обстановкой она больше походила на кунсткамеру. Уже много позже я обнаружила там редчайшие произведения искусства. Тогда же я просто ничего не замечала вокруг себя. Я стояла потерянно посреди огромной комнаты и молча смотрела на своего визави. Я прекрасно понимала, что как члену семьи мне следовало взять инициативу в этом разговоре на себя — но была не в состоянии.

— Мне кажется, мадам Леонора, будет лучше, если вы сядете, — прервал затянувшуюся паузу Поль и указал мне на кресло. Сам же он уселся за письменный стол, что еще больше подчеркивало его авторитет в этом доме. Несмотря на его весьма тактичное обращение, у меня складывалось впечатление, что отвечать на вопросы предстоит не ему, а мне.

В течение нескольких секунд в комнате царила неприятная тишина. Затем Поль Ожильви решительно прервал ее:

— Я весьма сожалею, что ваше первое впечатление от нашей belle province[6 - Прелестная провинция (фр.).] оказалось неприятным, мадам Леонора.

Мой взгляд, по-видимому, выражал такую растерянность, что он счел нужным добавить:

— Я имею в виду кошмарное происшествие на вокзале сегодня утром. Слышал, будто вы случайно как раз в это время оказались там.

По спине у меня пробежали мурашки. Брайан и Фарамон отвели меня из холла сразу же в салон. У них просто не было возможности рассказать Полю о том, что во время террористического акта я находилась на месте происшествия. Следовательно, он все же видел нас. Узнав меня, он лишь ждал возможности оказаться со мною с глазу на глаз.

— Мы как раз приехали на вокзал, когда раздался взрыв, — сказала я. — Уверяю вас, мы ничего не видели...

Я смущенно замолчала. Если у него прежде и были какие-либо сомнения, то теперь их уже не должно было оставаться. Я сама выдала себя.

Поль насмешливо смотрел на меня.

— Вы очень умны, мадам. Это правильно, что вы не собираетесь вмешиваться в обстоятельства, которые вас не касаются. Если мне будет позволено дать вам совет, я рекомендовал бы выбросить из памяти всю эту историю. Это сделает вашу жизнь тут невыносимой, если не сказать — просто невозможной...

Голос его звучал очень мягко, благодаря чему скрытая угроза казалась еще ужаснее.

Он помолчал несколько мгновений, а затем продолжил:

— Поверьте мне, мадам, я желаю вам только добра. Политическая ситуация в этой провинции чрезвычайно щекотлива. И на примере такого маленького местечка, как Сан-Дегарр, вам, скорее всего, будет трудно составить о ней правильное впечатление. Человек английского происхождения тут воспринимается как... как черт. И даже самые умные и интеллигентные люди будут приписывать вам различные вымышленные намерения. Вот именно поэтому я беру на себя смелость еще раз порекомендовать вам не рассказывать ни одной живой душе о том, что вы видели сегодня утром. Никому!

Он наклонился вперед. Его глаза были устремлены на меня с нескрываемой угрозой.

— И то же самое относится к вашему сыну. Вам необходимо самым серьезным образом предупредить его о том, чтобы он ни при каких условиях не болтал обо всей этой истории.

— Но он вообще ничего не видел, — я запнулась. — А если даже и видел, то наверняка ничего не понял.

— Тем больше оснований не позволять ему говорить на эту тему. Я уверен, мадам, что вы можете разъяснить ему это достаточно убедительно.

Я подавленно кивнула, готовая ради своего сына дать какое угодно обещание.

— Возможно, вам сейчас пришла на ум мысль покинуть замок вместе с сыном, — после короткой паузы продолжил Поль. — Я вам не советую. Это может оказаться даже опасным. Конечно, вы можете обратиться за помощью. Но среди согласившихся вам помочь могут оказаться как раз те, кто любыми способами захочет помешать вам. А их методы воздействия не отличаются особой предупредительностью, особенно когда они...

Он не закончил фразы, но я поняла, что он имел в виду. Особенно когда эти люди считают, что для участников покушения будет безопаснее, если я умру.

— Позже, когда несколько разрядится атмосфера, нам, вероятно, удастся найти какое-нибудь другое решение, — счел необходимым утешить меня Поль. — Конечно, если вам до того ничего не придет в голову самой. В конце концов не буду же я вечно заниматься с вашим мальчиком. В один прекрасный день ему придется начать ходить в школу, нравится это мадам д'Эшогет или нет.

Но ведь до того могут пройти многие годы. И что же, все это время мне жить в вечном страхе? Я, как загипнотизированная, не могла отвести от него взгляда. Поль улыбался.

— Мадам Леонора, нет никаких причин для того, чтобы так бледнеть. Я абсолютно уверен, что вы с Майклом будете чувствовать себя в замке достаточно хорошо. Худшее, что вам грозит, — это скука.

По правде говоря, я была в полном отчаянии. Во всем этом огромном замке не было ни одного человека, которому я могла бы довериться — включая Брайана. Во всяком случае, так, вопреки чувству, говорил мне мой разум. Поль тем временем перешел к проблемам обучения Майкла.

— Не хочу показаться вам нескромным, мадам Леонора, но могу вас заверить, ваш сын получит великолепное образование, ничем не хуже того, которое он мог бы получить в Ванкувере, а, может быть, и лучше. А кроме того, я был бы несказанно счастлив, если бы вы доверили мне также и ваше обучение языку, — и прежде, чем я успела возмутиться, он успокаивающим жестом поднял руку. — Прошу вас, не поймите меня превратно, я лишь хотел подчеркнуть, что и для вас было бы много лучше, если бы вы владели французским. Лишь в этом случае у вас появится шанс быть принятой тут. Конечно, если вы хоть как-то заинтересованы в этом.

— Естественно, я заинтересована, — поспешно заверила я его. — Я... я вам очень признательна.

Меня совсем сбил с толку и испугал прозвучавший в его словах сарказм, но я, тем не менее, решилась заметить:

— И вместе с тем я все-таки считаю, что для Майкла было бы полезнее уже теперь начать ходить в школу. Естественно — в Квебеке. Там он также мог бы изучить французский.

Заметив в его глазах желание возразить, я продолжила с удивившей меня самое решительностью:

— А я могла бы остаться и тут.

— Как заложник? — насмешливо поинтересовался он. — Дорогая мадам Леонора! Я-то полагал, что стал сентиментальным и склонным к мелодраме, но вы в этом явно меня перещеголяли. Если вас заставляют задуматься мои политические пристрастия, то могу вас заверить, они никак не скажутся на обучении. И если пожелаете, то, прошу вас, присоединяйтесь к нашим занятиям. Хотя, откровенно говоря, не думаю, что это принесет какую-нибудь пользу делу. А сейчас вам нужно убедиться в моей квалификации как преподавателя.

Бумаги, которые он выложил на стол, были впечатляющи. Поль не только закончил Сорбонну, но уже читал лекции в университетах Бостона, Мэйна и Лаваля. Его пребывание в замке стало казаться мне еще более загадочным. Однако же Монреаль в настоящее время был, вне всякого сомнения, не совсем подходящим местом жительства для него. В том случае, если его политические воззрения были известны за пределами тесного круга друзей и единомышленников, для него было бы хорошо иметь уважительные причины для пребывания в Сан-Дегарр — на случай, если кто-нибудь из официальных лиц заинтересуется им.

Я ни на минуту не поверила бы, что он оставил Монреаль, чтобы находиться рядом со своей больной матушкой. Более того, я бы даже и не поверила в ее существование, не заметь мадам д'Эшогет, что мадам Ожильви живет в деревне. Не думаю, чтобы моя свекровь могла солгать. И не потому, что она не была способна на ложь. Нет, мне просто представлялось невероятным, чтобы она знала побудительные причины Поля Ожильви и симпатизировала им.

Насколько я могла судить, приди сепаратисты к власти, люди имущие потеряют существенно больше, чем кто-нибудь иной. Не имея представления о закулисной стороне жизни семьи, я, тем не менее, верила, что люди вроде них не могут иметь ничего общего с событиями на вокзале. И в то же время мне было трудно понять, как это могло случиться, что такой образованный и культурный человек, как Поль Ожильви, мог принять участие в столь ужасном мероприятии, и теперь из-за этого угрожать жизни моей и моего сына. Может быть, думалось мне, он сознательно утрировал грозящую нам опасность, чтобы гарантировать наше молчание. Но тут я вспомнила трупы на носилках и поняла, что каждое его слово было дьявольски серьезно.




5


Было уже почти девять часов, когда после звонков Поля появилась экономка. Ее звали мадам Маршан. Было ей под пятьдесят и со своими похожими на румяные яблоки щеками она производила впечатление весьма дружелюбного человека. К моей радости, по-английски она говорила лучше, чем я могла ожидать после рассуждений мадам д'Эшогет. И когда я сообщила ей, что прежде чем идти в постель, я хотела бы обязательно заглянуть к своему сыну и пожелать ему спокойной ночи, она прекрасно поняла меня. Я-то хорошо знала, что без моего поцелуя на ночь Майкл просто не уснет, как бы он ни устал.

— Mais cela va sans dire[7 - Но это само собой разумеется (фр.).], — сказала она. — Pauvre petit[8 - Бедная малютка (фр.).]. Эта первая ночь покажется ему слишком effrayant... как это — слишком ужасной.

— Да и мне тоже, — заметила я со слабой улыбкой.

— Он еще полюбит замок, — почти страстно заверила она меня. — И вы, мадам, вы тоже полюбите его.

Это звучало очень любезно, но совсем неубедительно.

Я была абсолютно уверена, что мадам д'Эшогет поселит нас с Майклом по возможности дальше друг от друга. При размерах замка это могло вылиться в достаточно большие расстояния. Каково же было мое удивление, когда оказалось, что его комната располагалась рядом с моею и что нас разделяла лишь общая ванная. Но все-таки я не ошиблась в оценке моей свекрови — Майкл рассказал мне, что дядя Фарамон вначале собирался разместить его где-то в другом месте.

В огромной кровати мой сын смотрелся как маленький совенок.

— Он хотел оставить меня в детской комнате, — возбужденно рассказывал мне Майкл. — И я не мог ничего возразить ему, потому что это было бы невежливо, а кроме того, — он усмехнулся, — я был слишком усталым. Но тут появился дядя Брайан и отнес меня сюда. И мне эта комната кажется намного красивее.

Чрезвычайно довольный, он с удовольствием рассматривал свою темную, обшитую деревянными панелями комнату, обставленную слишком помпезно для ребенка. А после того как я укрыла его, он задумчиво добавил:

— Ты не сердись, мама, но наша новая семья мне не совсем нравится. Дядя Брайан — очень приятный человек, а вот дядю Фарамона я не люблю. Он слишком много смеется. И обращается со мной, как с девочкой.

— Просто он еще не привык иметь дело с маленьким мальчиком, — возразила я.

— И все-таки мне не нравится дядя Фарамон, — упрямо повторил Майкл.

— Разве я тебе никогда не говорила, что нельзя судить о человеке по первому впечатлению? Я абсолютно уверена, что дядя Фарамон такой же приятный и добрый человек, как и дядя Брайан. Тебе нужно только лучше узнать его...

Говоря это, я в равной мере уговаривала и саму себя. Не то чтобы я оказалась совсем невосприимчивой к очевидному шарму Фарамона, нет. Просто меня странным образом влекло к Брайану. Он настолько был похож на моего покойного мужа, что казался мне очень близким. У него был такой же ласковый тембр голоса, то же удивительное сочетание мужественности и нежности, и я со смущением подумала, что и в постели он, вероятно, тоже похож на Алана. Никакие разумные доводы не могли удержать эти мои сравнения. «Что за наваждение», — наконец спохватилась я и усилием воли заставила себя вслушаться в монолог Майкла.

— А вот что сказать о мистере Ожильви, я даже не знаю, — серьезно продолжал Майкл. Он говорил таким озабоченным голосом, что в обычных случаях я наверняка рассмеялась бы. — Тетя Дениз — от нее я, пожалуй, тоже не в восторге. Поль говорит, что он лучший друг дяди Фарамона. Но я бы лучше стал ходить в нормальную школу. Вместе с другими детьми. Даже если они всего лишь крестьяне, как утверждает бабушка. Мне кажется, что тут она не совсем права, правда?

И он с надеждой на одобрение заглянул мне в глаза. Поскольку я промолчала, он более не упоминал свою бабушку.

— Но дядя Брайан сказал, что если я хочу ходить потом в деревенскую школу, то мне вначале следует выучить французский язык. Так что мне ничего не остается, как начать заниматься с мистером Ожильви. Только если он будет вести себя со мной как с девчонкой, я убегу. Вот и все.

— Он наверняка не будет к тебе так относиться. Ведь он, в конце концов, преподаватель. А вот нам с тобой не следует обсуждать других людей в их отсутствие, как ты полагаешь?

Не обратив внимания на мое замечание, Майкл задумчиво спросил:

— А ты помнишь людей, которые толкнули нас на вокзале, мама? Знаешь, мама, мне пришло в голову...

Я и сама не знаю, что со мною случилось. Я схватила его за плечи и начала трясти с такой силой, какой и сама не предполагала в себе. При этом я кричала:

— Ты должен, слышишь, должен забыть все то, что видел сегодня утром на вокзале. Тебе понятно?

Он непонимающе уставился на меня. По всей видимости, в тот момент я выглядела просто кошмарно — смертельно бледная и близкая к истерике. Что должен был подумать сын, который всегда видел свою мать спокойной и сдержанной?

— Да мне же больно! — вскричал он.

— Прости, пожалуйста, — сдавленным голосом извинилась я, заставляя себя выпустить его плечи. — Я не хотела причинить тебе боль, сердце мое. Я только хочу, чтобы ты понял, насколько важно не говорить об этом ни с кем. Слышишь — ни с кем!

Внезапно я страшно испугалась.

— Но ты ведь пока ни с кем не говорил об этом? Никому ничего не рассказывал?

А если все-таки он что-то сказал, поверит ли Поль Ожильви, что я просто не имела пока возможности предупредить сына? Да и будет ли это вообще играть какую-нибудь роль в данном случае? Что же, теперь все зависит от Поля? Или и другие были вовлечены в эти события? Ведь он, кажется, намекал на нечто подобное. Да и на вокзале он был не один.

Майкл покачал головой.

— Нет, не рассказывал. Никому ни слова с тех пор, как мы побеседовали на эту тему с дядей Брайаном. А почему это так важно, мама?

— Боюсь, я не смогу объяснить тебе этого, — промямлила я, опускаясь на край кровати и обнимая его. — Поверь, дело не в том, что я не хочу тебе этого сказать — я просто не могу. Я и сама не все понимаю. — Я крепко прижала его к себе. — Видишь ли, — сказала я. — Квебек является частью Канады, а Канада для нас страна в общем-то чужая. Поэтому нам следует вести себя в соответствии с обычаями проживающих тут людей, даже если они и кажутся нам несколько странными. А так как они не хотят, чтобы мы говорили о происшествии на вокзале, то мы просто не имеем права делать этого. Ты понял меня?

— Да, — ответил Майкл, но нетрудно было заметить, что он не понял ровным счетом ничего.

Вздохнув, я поцеловала его на ночь, и затем прошла через ванную к себе в комнату. Она была обставлена намного богаче любой комнаты, в которой мне приходилось жить когда-либо раньше. Элегантная мебель имела цвет неокрашенной древесины. На стенах поблескивали золотом матовые шелковые обои. Но мое настроение не располагало к тому, чтобы отдать должное этой роскоши. И единственным, что могло несколько отвлечь меня от моего подавленного состояния, была удушающая жара, царившая в помещении.

Я прошла к расположенному напротив окну и распахнула его настежь. На улице было так темно, что я не могла ничего разглядеть. Только моя фантазия могла подсказать мне, что за темная пропасть находилась внизу.

Зеркало я заметила лишь после того, как обернулась. Тогда же я увидела надпись на нем — кроваво-красные неуклюжие буквы: «Если Вам дорога жизнь Вашего сына, немедленно покиньте замок».

Меня сковал ужас. Сердце начало бешено биться. И даже то обстоятельство, что своему страшному цвету надпись была обязана моей собственной губной помаде, никак не уменьшало моего страха. С того момента, как мы приехали сюда, мне постоянно угрожали. Может быть, все эти угрозы преследовали одну-единственную цель — привести меня в состояние, в котором я и без того уже находилась? Однако если кто-то и пытался довести меня до безумия, то делал он это просто по-детски. Ну кто еще, как не ребенок, мог додуматься до чего-то столь несерьезного?

С чувством облегчения я огляделась по сторонам и тут же не без удовольствия обнаружила поднос с бутербродами и термос с горячим кофе, оставленные какой-то доброй душой на моем ночном столике. И радовали они меня не только потому, что я испытывала голод, но в гораздо большей степени потому, что они однозначно свидетельствовали — сегодня вечером меня уже более не ждут там, внизу.

Мой багаж распаковали и даже поставили мой маленький транзисторный радиоприемник на высокий резной комод, производивший впечатление античного. Я включила приемник, чтобы послушать последние известия, перед тем как отправиться в постель. Очень хотелось надеяться, что наконец-то смогу получить более четкое представление о событиях сегодняшнего утра. В не меньшей мере меня интересовало, как эти события связаны с общей политической ситуацией в стране.

Я выискивала знакомую речь по всей шкале и уже совсем потеряла надежду, когда наткнулась на англоязычную станцию, диктор которой был где-то в середине своего сообщения:

«...хотя полиции и удалось арестовать большинство демонстрантов, находившихся на вокзале сегодня утром, скрылись двое мужчин, которые скорее всего и были ответственными за происходившие беспорядки. Допрос показал, что большинство арестованных были из окрестностей, а не из самого города, и что они не имеют никакого отношения к группировкам сепаратистов. На вокзале они собрались лишь ради участия в демонстрации. Они не являются сторонниками актов насилия и заверили, что бросивший бомбу скорее всего принадлежит к организации, которая использовала демонстрацию в своих преступных целях. Они утверждали также, что не знают ни террориста, ни его сообщников, которые воспользовались всеобщим замешательством для своего побега...»

Продолжая сообщение, он мельком упомянул подробности, которые, очевидно, сообщались в предыдущих передачах. Так, чиновник, на которого было совершено нападение, отделался лишь легким ранением. Однако были убиты один из его сотрудников и один из случайных зрителей. Пострадало еще несколько человек — двое из них находятся в очень тяжелом состоянии. «Полиция, — продолжал диктор, — будет признательна за каждую подсказку, которая могла бы привести к поимке преступников...»

Если бы опасность грозила лишь мне одной, я бы в конце концов обратилась в соответствующие инстанции. Но я не могла позволить себе рисковать жизнью своего сына. А кроме того, в данной ситуации у меня не было никаких доказательств. А это означало лишь, что полиция может мне просто не поверить, особенно если они, как многие другие тут, относятся враждебно к англоязычным канадцам.

И я сказала себе, что нужно подождать. Вдруг появится возможность побега из замка. В этом случае я наверняка расскажу всю эту историю в нужном месте. И даже если мне там и не поверят, то я буду по крайней мере в безопасности.

И хотя я забралась в свою огромную, дивно мягкую постель уже в одиннадцать, заснуть мне удалось лишь ранним утром. Я видела во сне Алана. А может быть, Брайана? Не знаю.




6


На следующее утро меня разбудила девушка, раздвигавшая теневые шторы с таким грохотом, который показался мне абсолютно излишним при выполнении этой операции. Она была темнокожей, не очень молодой и отличалась несколько удрученным выражением лица, а также типично индейскими его чертами. Это было тем более необычно, так как в здешних краях уже давно не оставалось чистых индейцев. Всех их за прошедшие столетия или изгнали, или попросту истребили.

Девушку звали Селестиной, и она не говорила ни слова по-английски. Лишь после изрядного количества попыток мне удалось узнать ее имя. Несмотря на свое более чем ограниченное знание французского, я все-таки поняла — не без помощи языка жестов — что завтрак мне будет сервирован в моей комнате. Я сообщила ей, что предпочла бы получить на завтрак, хотя сама и не особенно верила в успех своей попытки сделать заказ. Однако же мне хотелось надеяться, что еда окажется не чрезмерно экзотической.

Едва Селестина вышла, как я поднялась и вновь распахнула окно. Центральное отопление работало на полную мощность. В комнате было удушающе жарко.

Порыв холодного ветра заставил меня испуганно вздрогнуть. Тем не менее я осталась стоять у окна. Я заглянула из него в пропасть. Она была настолько глубока, что я не увидела дна долины даже тогда, когда приподнялась на цыпочки. Эта пропасть создавала вокруг замка этакий природный непреодолимый ров. Наверное, именно поэтому с этой стороны окна были нормальных размеров, в отличие от «бойниц», которые я видела с фасадной стороны. Противоположная сторона пропасти поросла лесом. С большим трудом я разглядела какую-то просеку или поляну. Как ни странно, она чем-то напоминала мне кладбище, хотя на ней не было надгробий или крестов. Алан в свое время рассказывал мне о старых индейских захоронениях, располагавшихся за замком. Не это ли место я видела теперь? Поежившись, я отошла от окна и освободила маленький столик, на котором собиралась позавтракать. Привычка завтракать в постели мне всегда представлялась достаточно неаппетитной, если не сказать хуже.

Я проскользнула в блестящую, очень современно оборудованную ванну, подкрасилась, подошла на цыпочках к двери, ведущей в комнату Майкла, и приоткрыла ее. Но мои предосторожности были абсолютно напрасны — комната оказалась пустой, постель убранной. По всей видимости, Майкл встал уже изрядное время тому назад.

Это обстоятельство нисколько не обеспокоило меня. Шел одиннадцатый час, а мой сын был ярко выраженным «жаворонком». Хотелось надеяться, что он не отправился на прогулку по замку с познавательными целями в одиночестве. Ребенком он был неспокойным и любопытным, что прежде уже неоднократно ставило его в затруднительное положение. Вспомнив, что за разрушения он имел обыкновение производить в нашей скромной квартирке, и подумав затем об окружавшей нас тут несказанно богатой обстановке, я изрядно испугалась. Именно поэтому я постаралась поскорее разделаться с завтраком, который нашла полностью съедобным вплоть до горького кофе. Одев светло-коричневое шерстяное платье и оставшись вполне довольной своим видом, я поспешила вниз.

В зале я встретила Фарамона, уже более получаса, по его словам, поджидавшего меня там. Не могу сказать, чтобы я была особенно тщеславна, но столь откровенное внимание явно польстило моему самолюбию. Ощутив, однако, неловкость от чересчур изучающих взглядов, я постаралась отвлечь его разговором об учебе Майкла. Фарамон же не намерен был так легко расстаться со своей задумкой покорить мое воображение. Наговорив мне кучу комплиментов, он в итоге заявил:

— Находиться рядом с вами, Леонора, настоящее наслаждение.

Я не нашла ничего лучшего, как сделать вид, что это меня не касается, и снова завела речь о Майкле.

— Мой сын действительно очень славный и воспитанный мальчик, — сказала я. — Но не следует забывать, что он еще маленький, и к нему нельзя предъявлять слишком высокие требования.

Фарамон рассмеялся.

— Не нужно ничего пугаться, ma cher[9 - Моя дорогая (фр.).]. Последние часы Мишель провел с Полем в библиотеке, полностью отдавшись учебе. Поль считает, что библиотека больше подходит для занятий, чем старая детская игровая комната, в которой в свое время занимались еще Жан-Мишель и Луиза.

В его голосе прозвучала скрытая меланхолия. Жан-Мишель и Луиза были его племянниками, погибшими в охотничьем домике вместе со своим отцом. Для меня они были не более чем именами, а Фарамон жил вместе с ними и любил их.

Что за чудовищная трагедия! В какой-то миг с лица земли исчезла половина семьи. Для д'Эшогетов это было настоящим адом. Наверняка они продолжают переживать случившееся. И Фарамон тоже. Его веселый характер несколько прикрывает его печаль, являясь для него хорошей защитой от окружающего мира.

— Конечно, Поль не гувернер, — продолжил он. — И мама уже говорила, кажется, об этом.

— Наверное, мне следовало бы навестить их в библиотеке, — заметила я и добавила, перехватив недоуменный взгляд Фарамона. — Мистер Ожильви сам просил меня об этом. В первый день занятий Майклу наверняка будет проще, если я буду рядом...

Ну как я могла быть столь недогадливой, чтобы продемонстрировать свой страх как раз тому человеку, который был лучшим другом Поля! И при этом даже не попытаться объяснить что-либо!

«Как странно, — думалось мне, — что эти столь разные люди так дружны между собой». Но, впрочем, ведь я не знаю достаточно хорошо ни одного из них. Кто знает, может быть, радикализм Поля просто дополняет демонстрируемое Фарамоном неуважение к традициям? Гораздо труднее было понять причину, по которой Поль был практически включен в семью д'Эшогетов и воспринимался как таковой всеми ее членами — в первую очередь моей свекровью.

— И все-таки я на минутку загляну в библиотеку, — заметила я в заключение.

Фарамон звонко рассмеялся.

— Это будет недурной шуткой с Полем, моя дорогая. Вам бы следовало об этом подумать. Ну как он будет работать с ребенком под критическим взглядом матери, и тем более матери красивой? И еще одно — называйте его, пожалуйста, просто Полем, а не месье Ожильви. Ведь как бы то ни было, он наш родственник, хотя и дальний.

Лицо Фарамона приобрело задумчивое выражение, и его голос вновь приобрел меланхолические нотки.

— Мы выросли вместе с ним. Иногда кажется, что он мне родной брат. Но все-таки наиболее близки они были с Аланом. У них были общие интересы. И когда по завершении учебы Алан уехал из Квебека — уехал навсегда, Поль был очень разочарован. И мне кажется, что это... предательство Поль все еще не простил ему. С тех пор он начал заботиться обо мне, одновременно стремясь занять для нас место Алана.

— А что Брайан? — хотя Алан и редко упоминал о нем, он был к нему очень расположен.

— Ну, в те годы с Брайаном было трудно разговаривать. — Фарамон усмехнулся. — Он был очень молод и только что женился. И, знаете, зачастую было почти что неловко наблюдать, насколько он позволял себе быть откровенным.

— А я и не подозревала, что он так давно женат на Дениз.

— Дениз? — Фарамон удивленно посмотрел на меня. — Он женат на Дениз всего три... нет, простите — четыре года. Мишель привез ее из Парижа. Тогда она была обручена с ним. Но судьба распорядилась по-своему. У Брайана и прежде были уже неприятности. Видите ли, он совсем не умеет поставить себя на должное место со своими женщинами...

Меж тем он заметил мое недоумение и потому перешел к объяснениям:

— Я говорю о Маргарите — его первой жене. Она просто сбежала от него. Кстати, вначале она также была обручена с одним из моих братьев. А что, Алан ничего не рассказывал об этом?

Я отрицательно покачала головой, поскольку в тот момент просто была не в состоянии сказать что-либо.

Лицо Фарамона недоуменно вытянулось.

— Ну да, он был таким же сдержанным, как и Брайан. Никогда не имел обыкновения надоедать другим своими личными проблемами. Но со мною такого не случится. Я буду все рассказывать своей жене, когда однажды решусь-таки жениться. Может быть, именно в этом и состоит причина того, что я до сих пор не решаюсь на брак... И у меня слишком много маленьких тайн.

Он улыбнулся и выразительно посмотрел на меня. Но я не могла разделить его веселья. Мне нужно было отвлечься от этой темы. Я хотела избежать ее не только из любезности, но также и потому, что у него — как и у меня — судя по всему уже был не очень приятный личный опыт.

За два года совместной жизни нам с Аланом так и не удалось достичь того взаимопонимания, которое необходимо для совершенного брака. И это при том, что я отчаянно мечтала об этом. К сожалению, мне так и не удалось преодолеть трудности, вызванные разницей в возрасте. Я часто спрашивала себя, понимала ли я вообще когда-нибудь по-настоящему Алана? Меня начали охватывать новые сомнения и начали мучить новые мысли.

А что, если отношение ко мне Поля связано не только с обстоятельствами покушения? Что, если он считает меня ответственной за решение Алана не возвращаться на родину? Возможно, Поль полагал, что без меня жизнь Алана могла бы сложиться и по-другому, что он даже мог бы остаться в живых.

— Не нужно делать такое печальное лицо, — сказал Фарамон. — Во всех семьях бывают недоразумения. Все, кстати, было не так-то уж и плохо. Маргарита была тогда молода, очень хороша собой и чрезмерно жадна до жизни. Она давно решила выйти замуж за «одного из этих богатых д'Эшогетов». И это ей в конечном итоге удалось. Но в один прекрасный день она не смогла более выносить жизнь в замке. И это несмотря на то, что тогда он еще не был так похож на какой-нибудь мавзолей, как теперь. Она частенько выезжала в Монреаль, чтобы навещать своих друзей. Так, по крайней мере, она уверяла. И однажды она не вернулась оттуда. Просто сбежала с одним промышленником — с англичанином.

— После этого Брайан развелся и женился на Дениз?

— Нет, — ответил Фарамон. — Она подала на развод, но Брайан не дал ей его. Он считал себя женатым на ней до того времени, пока она не погибла во время авиакатастрофы.

— Бедный Брайан, — сказала я.

Фарамон скривил рот.

— Из-за кого вы жалеете его — из-за Маргариты или из-за Дениз?

— Мне кажется, что теперь мне наконец-то пора идти в библиотеку, — холодно заметила я вместо ответа.

Фарамон вздохнул, а затем повторил:

— Вам действительно не стоит теперь мешать Мишелю с Полем, Леонора. Не надо там появляться как раз теперь, когда они начали так хорошо понимать друг друга, — в течение пары секунд он задумчиво смотрел на меня. — Что вы скажете, если я предложу вам ознакомиться с замком?

И он повел меня к коридору, расположенному в противоположной стороне от библиотеки. Заметив мое непроизвольное сопротивление, он усмехнулся:

— Вы бы по-другому отнеслись к моему предложению, если бы сейчас было лето, когда перед порталом стоят, скрипя зубами, толпы туристов, которых мы не хотим допускать сюда. Однако, слава Богу, эти нашествия не так-то уж часты. На наше счастье мы расположены несколько в стороне от туристских троп. Пойдемте, я покажу вам башни, с которых в прежние времена разгоняли наших врагов... Что случилось? — поинтересовался он, когда я не ответила. — Вам не интересно?

— Очень интересно. Но... мистер Ожильви... я хотела сказать Поль... он сказал, что мне непременно нужно изучать французский, и был настолько любезен, что предложил мне для этих целей себя.

— Он абсолютно прав. Если вы намерены провести тут ближайшие годы, вам обязательно следует выучить язык, на котором мы изъясняемся. Но почему бы вам не выбрать в учителя меня? Поль может преподавать лишь детям, да некоторым взрослым, но ни в коем случае не красивым женщинам. Для этого я подхожу в гораздо большей степени, и не только по части французского.

Он схватил меня за руку и, как ни пыталась я освободиться, не отпустил ее.

— Пойдемте. Я вам покажу тут все. Ну, пожалуйста, не отказывайтесь.

— Но я полагаю, что вначале следовало бы заручиться разрешением мадам д'Эшогет.

— Маминым разрешением? — Он нахмурил лоб. — В этом случае нам придется долго ждать. Она никогда не поднимается раньше полудня. А к нам выходит обычно после трех или четырех. И кроме всего прочего, она уже не является главой семьи. Им стал ваш сын. Благодаря этому вы автоматически становитесь хозяйкой замка. От вас зависит, будете ли вы настаивать на своих правах, или нет. Я — как, собственно, и все — очень надеюсь, что вы несколько облегчите ситуацию для моей мамы... Она была не особенно-то любезна с вами. Но Мама уже стара и от нее трудно ожидать изменений в манерах и в отношениях с другими.

Подумай я об этом раньше, ситуация сразу перестала бы казаться мне такой сложной. Я была для старой дамы чем-то большим, чем соринка в глазу, только и всего. И даже если не было бы никакой необходимости спрашивать ее разрешения, я все же, пожалуй, обратилась бы к ней — исключительно из вежливости.

Однако теперь предстоящая экскурсия представлялась мне гораздо приятнее без ее недружелюбного сопровождения, и я согласилась. И глубоко в том раскаялась.

Фарамон повел меня лабиринтом широких и узких коридоров и проходов, огромных залов и малюсеньких каморок, в назначении которых практически невозможно было разобраться.

Комнаты, расположенные со стороны внутреннего двора или со стороны крепостного рва, освещались большими окнами. Остальные, расположенные вдоль дороги, были совсем темными, поскольку их бойницы, эти «meurtieres»[10 - Бойница, амбразура; убийца, смертельный (фр.). ], практически не давали доступа свету. Из этих бойниц в средние века защищавшие замок лучники посылали во врагов свои смертоносные стрелы.

После того как мы осмотрели второй этаж, я почувствовала, что мне непременно нужно немного отдохнуть, и сказала об этом Фарамону. Он провел меня в комнату для музицирования, расположенную на третьем этаже. Помещение оказалось очень светлым. Там стояли фортепиано и арфа. Комнатой не пользовались с тех самых пор, как замок покинула последняя из сестер Фарамона. Одна из них уехала со своим супругом в Тур, вторая же умерла в шестнадцатилетнем возрасте от какой-то странной лихорадки за год до рождения Фарамона.

— Нашу семью действительно преследует злой рок, — задумчиво произнес мой спутник. — У моей мамы было семь детей. Из них осталось в живых лишь трое, да еще внук. И судя по всему, пополнения в ближайшее время не ожидается.

— Следовательно, у Дениз с Брайаном детей нет?

— Нет. И едва ли уже будут.

Тут ему, по всей видимости, пришло на ум, что разговор принял слишком интимный характер, поскольку он поспешил изменить тему:

— Я думаю, вам нужно присесть и немного отдохнуть.

— Блестящая идея, — признала я, опускаясь на резную и покрытую позолотой софу, сконструированную таким образом, что сидеть на ней можно было только строго перпендикулярно. — Мне никогда не запомнить все эти ходы и не научиться ориентироваться тут. Даже через тысячу лет, — и я вздохнула.

Фарамон усмехнулся.

— Даже если вы окажете нам честь надеяться на столь длительное ваше присутствие... — внезапно он запнулся. — На самом деле в жилых целях используется лишь очень небольшая часть замка, — продолжил он после небольшой паузы. — Однако мама настаивает на том, чтобы все оставалось тут в том виде, как это было в те годы, когда тут жили все д'Эшогеты со всем своим персоналом.

Последняя фраза вызвала мой живой интерес домохозяйки:

— Нельзя ли узнать, откуда они набирали слуг?

Он изучающе посмотрел на меня.

— Подобный вопрос может задать только иностранка. В этой части страны подобных проблем вообще не существует. За исключением очень небольшой группы людей — так называемого поместного дворянства — в деревне работают практически все. По дому или в поле. И у людей просто нет возможности работать где-либо еще. Дело в том, что на многие километры вокруг все принадлежит нашей семье.

Его голос звучал очень обыденно, я бы сказала — нейтрально. Но несмотря на это, я заметила:

— Как при феодальных порядках.

— Дорогая моя, все это не только воспринимается, но и в действительности является по-настоящему феодальным, — он вздохнул. — Можно долго рассуждать о крепостничестве и барщине, но как бы там ни было, люди нуждаются в защите и безопасности. А кроме того, они хотят знать, откуда и чьи они.

Мне подумалось, не представляется ли он сам себе чем-то вроде крепостника. Хотя бы потому, что остался жить тут. В отличие от Алана.

Меж тем Фарамон наблюдал за мною, печально улыбаясь.

— И все-таки, согласен, подобрать персонал достаточно Непросто. Все больше молодых людей покидает деревню и устремляется неизвестно куда в поисках счастья. И с каждым новым поколением все меньше их возвращается назад. А кроме того, семьи теперь не такие большие, как прежде. Но, к счастью, и нам теперь требуется уже не так много людей, чтобы справиться с хозяйством. Вот только время от времени что-нибудь да выходит из строя, и тогда нам приходится ждать приезда механика из Квебека или даже из Монреаля.

У меня на языке вертелся вопрос, который, как я понимала, был несколько бестактным. Но удержаться было трудно, и я спросила:

— Интересно, а что думают люди из деревни о вашей семье?

В конце концов я имела право знать это. Ведь если люди из деревни не переносили д'Эшогетов, то у них появляется две причины ненавидеть меня — как иностранку и как члена семьи д'Эшогетов.

Вместо того, чтобы ответить, он только пожал плечами и ответил вопросом на вопрос:

— А как вы сами думаете, что они должны о нас думать?

Мне не удалось выудить из него ничего более. Я как раз пыталась понять причины его сдержанности, как внезапно почувствовала, что в темном коридоре за дверью кто-то есть. А может быть — это мне просто показалось?




7


Фарамон улыбнулся и постучал по стене. Его настроение странным образом внезапно переменилось.

— Стена, — сказал он, — имеет толщину более двух метров. Это можно увидеть сверху с башен. Вот почему вам нечего беспокоиться за свою безопасность. В случае необходимости эти стены в состоянии выдержать весьма длительную осаду. Это проверено не раз...

Видя мой недоуменный взгляд, он разразился смехом.

— О-о, естественно, не в последние годы, cheri[11 - Дорогая (фр.).]; такое частенько случалось в восемнадцатом и девятнадцатом столетиях. Так что не думайте, что нам легко досталось наше теперешнее положение. Готов признать, что строительство замка обошлось в немалую сумму, если не сказать больше. Дело в том, что первый д'Эшогет, приехавший в Канаду, у себя на родине, в Нормандии, был не особенно заметной личностью. Вот он и решил начать новую жизнь тут, в Новом Свете. При этом наверняка не было никакой необходимости воздвигать столь громоздкое оборонительное сооружение против горсточки бедных индейцев и не более богатых крестьян. Но, должен заметить, подобное укрепление практически неприступно и в случае использования современного оружия. Естественно — если не использовать атомную бомбу.

— А мне кажется, что и обычная бомба может причинить тут достаточно бед, — заметила я, не подумав, что мои слова могут быть неправильно истолкованы.

Он помолчал, прежде чем продолжить:

— Это нужно понимать так, что вы полагаете возможными покушения экстремистов не только на общественных деятелей, но также и на простых смертных? Или же вы забавляете себя подобными мыслями, поскольку пребывание в замке становится для вас невыносимым? Впрочем, это было бы слишком радикальной мерой для аннулирования столь неприятного для вас завещания моего отца.

Я не сразу нашлась, что ответить, но уже минуту спустя нам все равно пришлось сменить тему. Я вновь заметила в зале какую-то тень. На сей раз ее появление сопровождалось слабым шорохом, так что это явно не было плодом моей фантазии. Но я ограничилась лишь тем, что негромко сообщила Фарамону:

— Мне кажется, за дверью кто-то есть.

— Мне тоже так кажется, — нимало не удивившись, сразу же согласился он. — Тут в замке много людей, у которых могут быть какие-либо дела в коридоре, или вы полагаете, это призрак?

От двери послышалось легкое покашливание.

— Не знаю, призрак ли это или еще кто, но только он хочет обратить на себя наше внимание, — со злостью бросила я.

Влекомая внезапным импульсом, я вскочила и направилась к двери. Последнюю фразу Фарамон произнес так громко, что только последний идиот не сообразил бы, о чем идет речь. Все-таки меня интересовало, кто был свидетелем нашей беседы. И прежде чем он или она успели бы вновь исчезнуть, я распахнула дверь.

— Леонора, — громко окликнул меня сзади Фарамон, — не делайте же из себя посмешища? Это кто-нибудь из слуг, кому надлежит находиться тут.

Но по другую сторону двери стояла девушка, та самая, которую мы встретили накануне вечером на дороге — Мари-Лизет. Она стояла, прислонившись к стене и не утруждая себя попытками каким-то образом оправдать свое присутствие. Она просто стояла и смотрела на меня своими раскосыми голубыми глазами.

— А, мадам Леонора, — наконец произнесла она льстивым голосом. — Никак, мы снова встретились с вами? Надеюсь, я не нарушила ваше уединение? Дело в том, что мне необходимо срочно переговорить с мсье Фарамоном.

Нужно заметить, что взгляд, которым она одаривала меня, был не слишком дружелюбен.

— Так вы знакомы... — с долей упрека заметил Фарамон. — Но я был уверен, что вам прежде никогда не приходилось бывать в Квебеке, Леонора. Разве не так?

— Так. Но вчера вечером мы чуть не сбили эту девушку, когда ехали сюда на такси, — пояснила я.

— Я как раз шла от Жиля домой, — поспешила продолжить Мари-Лизет, как-то странно при этом улыбаясь. — Вы знаете, это мой любимый брат.

— Ну, конечно, — нетерпеливо перебил ее Фарамон.

У меня появился вопрос — ее брат был болен или какие-нибудь иные причины заставляли ее беспокоиться о нем?

— А почему вы тут? — продолжил Фарамон. — Я же уже сказал, что вам... надлежит ждать внизу.

— Меня не очень-то жалуют на кухне, — насмешливо пояснила Мари-Лизет. — Говорят, что я веду себя не совсем так, как подобает в моем положении.

И она скромно скрестила на груди руки в ожидании реакции на свой выпад.

— Но я же ведь уже обещал вам поговорить со своим братом о Жиле, — зло бросил Фарамон. — Так чего же вы еще ждете?

— Скажите, ну что даст ваш разговор с братом, если до того вы не услышите от меня всю эту историю?

— Эту историю я знаю достаточно хорошо, а потому постараюсь сделать все то, что сочту необходимым.

Заметив мой укоризненный взгляд, Фарамон продолжил уже более сдержанно:

— Как раз сейчас у меня нет на это времени. Я пообещал мадам Леоноре показать ей башни. Так что вашу историю я выслушаю в следующий раз.

— Но осмотр башен — не такое уж неотложное дело, — заметила я. — Мы можем перенести его на следующий раз...

— Ну уж нет, — вмешалась Мари-Лизет. — Ничто на свете не может удержать мсье Фарамона от этого осмотра. Надеюсь, он покажет вам и Северную башню. Она выше остальных, и с нее открывается чудеснейший вид на окрестности.

Меня озадачило внезапное изменение ее настроения.

— А дело Жиля, пожалуй, действительно не такое уж срочное, — улыбаясь, промолвила Мари-Лизет. — Я просто хотела увериться в том, что мсье Фарамон еще помнит о нем. Он зачастую бывает таким... рассеянным. Обещает что-нибудь сделать, а затем напрочь забывает обо всем, — и она сделала рукой неопределенный жест.

Фарамон сжал губы.

— Уверяю вас, я не забыл о вашем доме. Я сделаю все необходимое в соответствующее время.

Мари-Лизет склонила, улыбаясь, голову.

— Буду рада получить от вас известия, мсье Фарамон. До встречи, мадам. До встречи, мсье.

И она удалилась, виляя бедрами. Обтягивающая их тонкая красная юбка из джерси подчеркивала все изгибы ее изящной, ладно скроенной фигурки. И хотя Фарамон ни на секунду не отрывал от нее взгляда, его лицо не выдавало ни восхищения, ни скрытой страсти. Скорее наоборот, на нем читались какая-то расчетливость и отрешенность.

— Ну-ну, — наконец произнес он. — Как видите, мне не остается ничего иного, как показать вам еще одну башню.

— Судя по всему, это не вызывает у вас особого восторга, — улыбнувшись, сказала я.

Фарамон улыбнулся в ответ и повел меня к лестнице, которая хотя и была также очень широкой, однако не производила впечатления столь помпезной, как лестницы на втором этаже.

— Я и сам не знаю, почему меня так выводит из себя Мари-Лизет. По-своему она достаточно заметная девушка. Во всяком случае, для того положения, которое она занимает. Вот только заботы о брате заставляют ее забывать о хороших манерах.

— А кто она? — отважно полюбопытствовала я.

После предыдущей встречи с Мари-Лизет у меня сложилось впечатление, что у нее не хватает воспитания.

— Она — одна из деревенских девушек. Но, строго говоря, она принадлежит к числу наших родственников. Как и Поль. Волею случая седьмая вода на киселе. Ну а это, естественно, приводит уже к колоссальному различию между нами. Видите ли, мои предки обходились с индейцами не слишком-то предупредительно, если у них были для того веские причины.

— Так она полукровка? — спросила я.

Собственно, тут нечему было удивляться. Ее происхождение объясняло необычные черты ее лица.

— Само собой. Удивительно, что вы не заметили этого сразу же. Жиль — наш шофер и ее брат. Наполовину. У них разные отцы. Вот с ним нас ничего не объединяет. А потому тем более досадно, что благодаря ему она может позволять себе шататься тут. И вообще, мне хотелось бы знать, для чего мой отец взял его на это место. Жиль относится к тем полуобразованным вечно недовольным людям, которые постоянно считают себя в чем-то ущемленными, а затем становятся просто агрессивными. А недавно он позволил себе быть настолько наглым, что Брайан был вынужден вышвырнуть его... И вот теперь Мари-Лизет хочет, чтобы Брайан взял Жиля назад.

— Но вы же могли бы сделать это и сами?

— Насколько я понимаю, вы еще не совсем разобрались в ситуации. У Брайана — как опекуна Майкла — власти гораздо больше, чем у меня.

Он сказал это как бы мимоходом, не задумываясь. И тем не менее мне показалось, что втайне его очень злило это обстоятельство.

Беседуя, мы поднялись на верхний этаж, пересекли несколько коридоров и наконец остановились перед небольшой обитой железом деревянной дверью. Фарамон распахнул ее, и мой взгляд уперся в стены из необработанных каменных блоков. Узкая винтовая лестница вела в неизвестное. Впервые за все проведенное здесь время я почувствовала, что нахожусь в настоящем замке, где достаточно сделать шаг, чтобы вдруг оказаться в сказочном мире.

При мысли, что мне предстоит подниматься вверх по этой лестнице, у меня пробежал по спине холодок. Я медлила, как если бы боялась встретить там какое-нибудь чудовище, а Фарамон молча наблюдал за мною. Скажи он хоть что-нибудь, я, по всей видимости, рассказала бы ему о своих тайных страхах. Но он просто смотрел, а потому я, ни слова не говоря, последовала за ним. Дверь позади нас захлопнулась со звуком, который напомнил мне тяжкий вздох.

Это было как в кошмаре. На лестничной клетке ветер производил такой шум, что мы почти не слышали друг друга, и я вынуждена была кричать, если нужно было спросить о чем-либо моего спутника.

Наконец мы остановились на крошечной лестничной площадке, чтобы перевести дух.

— Мне кажется, это не очень правильно, что Майкл унаследует целиком все владение, — решила я возобновить беседу.

Фарамон усмехнулся.

— Замок и расположенные поблизости угодья — это далеко не все владения. Еще имеются большие лесные угодья и угольные месторождения, которые составляют большую часть нашего состояния. И Майклу, после того как он вырастет, предстоит взять все это под свой контроль. Ну, а до того управлять всем будет Брайан. А он — очень добросовестный человек и будет оберегать интересы Майкла, как свои собственные.

— Я полностью доверяю Брайану, — твердо и, как мне казалось, убедительно сказала я.

— Вот как? Не думал, что мой распрекрасный брат сумеет так быстро завоевать ваше доверие. Что ж, остается только позавидовать! А мне вы не доверяете?

В его глазах промелькнула неприкрытая насмешка. Неужели я выдала себя? И для него уже не секрет мое отношение к Брайану? Во всяком случае, нельзя позволить ему говорить об этом в таком тоне.

— Я уверена, что вы были бы не худшим управляющим, если бы судьба возложила на вас эти обязанности, — холодно ответила я.

— Я не нуждаюсь в утешении. Знаете, я ведь совсем не такой, как мой брат. Я человек не дела, а страстей. Брайану никогда и во сне не приснится то, что наяву не дает мне покоя.

Из-за своего женского тщеславия я, естественно, отнесла эти его «страсти» на свой счет. Однако мне не хотелось выслушивать его «признания», понимая, что рано или поздно разговор вернется к Брайану. Чтобы скрыть смущение, я резко обернулась, подошла к одному из нижних окошек и выглянула из него. Мы находились на такой высоте, что замковые угодья и крыши деревенских домов смотрелись из окна, как запечатленные на картине. Какой же высоты должна была быть эта башня? Ведь мы находились далеко не на самом ее верху.

Что за удивительное наследство досталось моему сыну! У меня не выходили из головы мысли о несправедливости этого распределения имущества или точнее — распоряжения им. Ведь даже в том случае, если у Брайана и Дениз действительно не будет никогда детей (а у меня не было никаких оснований не верить Фарамону), то он-то сам должен был когда-нибудь жениться! Наверное, у него будут еще дети. Я просто была не в состоянии понять — почему именно моему сыну должно перейти все это колоссальное состояние. И, судя по задумчивому выражению лица Фарамона, он тоже не понимал этого. Во всяком случае, когда он заговорил вновь, то предметом его внимания уже была Мари-Лизет. «Наверное, — подумала я, — эта тема кажется ему достаточно нейтральной».

— Мари-Лизет была необычно умной девочкой, — сказал он. — Она завоевала стипендию в Университет Лаваля, в который и сдала в последний год необходимые экзамены. Однако не уверен, что это сослужило ей хорошую службу. За время учебы ей вбили там в голову всевозможные «идеи».

— Идеи, которые ей не следовало бы разделять? — переспросила я, может быть, слишком легкомысленным тоном, который должен был скрывать мои настоящие чувства по отношению к такому снобизму.

Однако Фарамон не попался на эту удочку.

— В известном смысле — да, — улыбаясь, подтвердил он, — но не совсем так, как вы думаете. Ее идеи имеют политическую основу и они достаточно радикальны. Она — ярая сепаратистка. А это в столь консервативной стране, как наша, уже не так-то приятно.

— Из этого следует, что д'Эшогеты хотят оставаться консервативными.

— Абсолютно верно. Вы очень быстро схватываете суть, Леонора... Другие, придерживающиеся таких же воззрений, что и Мари-Лизет, по крайней мере держат рот на замке. А Мари-Лизет, напротив, постоянно выступает с различными заявлениями, критикует наши многоуважаемые органы и, не смущаясь, призывает во всеуслышание к действиям! Должен заметить, что у нас тут даже сами радикалы достаточно консервативны в отношении политически активных женщин. Так что в результате ей приходится вести весьма одинокую жизнь. Было бы лучше, если бы она вообще не возвращалась из города! Тут ей придется нелегко.

— Наверное, ее возвращение объясняется тем, что она очень любит свою родину.

Он тяжело вздохнул.

— Видите ли, существует очень крепкая и прочная связь с родной землей.

Не знаю, говорил ли он тогда о своей, или о ее любви к родине.

Фарамон повернулся к лестнице, а затем внезапно вновь обернулся ко мне.

— Если вы уже устали от лазания по лестницам, то нет никакой необходимости взбираться на самый верх — по крайней мере сегодня. Башня выстояла несколько столетий, сможет подождать и еще немного.

Он смотрел на меня несколько отрешенно, как если бы сам успел уже изрядно устать. Но эта мысль показалась мне просто смешной, поскольку он был молод и, насколько я могла судить, находился в прекрасной форме.

— Сегодня мы поднялись так высоко, — сказала я, — что не хотелось бы останавливаться, находясь вблизи от цели.

Подсознательно я понимала, что у меня более никогда не хватит мужества вновь вскарабкаться сюда.

— Наверное, вы правы, — согласился Фарамон. — Оставим сомнения и — вперед, — в его голосе появились какие-то резкие ноты.

— По правде говоря, — продолжил он с внезапной решительностью, — я уже достаточно пресыщен прелестями этой башни, этих лестниц, да и всего замка! — затем он покаянно усмехнулся и продолжил: — Эти экскурсии страшно действуют на нервы. Через некоторое время вы и сами почувствуете это.

Увы, я уже и тогда чувствовала это.

Наконец мы добрались до конца лестницы, которая заканчивалась в небольшой круглой комнате. К великому своему удивлению, я увидела, что она совершенно пуста. На полу лежали плотные хлопья пыли. Как ни странно, они не полностью покрывали все помещение. По всей видимости, не так давно тут побывал кто-то. А почему, собственно, кому-то и не подняться сюда? Я мысленно призвала себя к спокойствию и разумности.

Окна были прорублены в трех стенах башенной комнаты. В четвертой располагалась малюсенькая дверца. Я подошла к одному из окон. Открывавшийся вид частично заслонялся скалами, но тем не менее его в полном смысле этого слова можно было назвать захватывающим. У меня даже перехватило дыхание. За всю жизнь мне еще никогда не приходилось бывать так высоко — за исключением полетов на самолете, естественно.

Ветер превратился уже в неистовый шквал, который с такой силой бился о стены и так завывал, что мне казалось — башня непременно должна качаться. Было ужасно холодно. Я немилосердно мерзла, и Фарамон заметил это. В его взгляде мне вдруг почудилось выражение тайного удовлетворения, хотя он и поспешил громко упрекнуть себя:

— До чего же я глуп! Мне следовало бы подумать о том, насколько тут холодно. Вы могли бы захватить с собою пальто. А теперь вам ни в коем случае нельзя выходить отсюда на площадку.

— Да это и к лучшему, — призналась я.

И верно, у меня уже кружилась голова.

— По правде говоря, я не переношу высоты. Кроме того, с меня более чем достаточно того, что я вижу отсюда.

— Да, но... — сказал Фарамон и хотел, вероятно, что-то добавить, как снизу его позвал чей-то голос. Расстояние и ветер странным образом изменили его звучание. Но, тем не менее, он показался мне знакомым.

На Фарамона голос подействовал просто как раздражающая помеха.

— Вот так всегда... Стоит мне заняться чем-то, что доставляет удовольствие, как что-нибудь да помешает, — проворчал он. — Опять, по-видимому, наступил семейный кризис. Я быстренько посмотрю, если не возражаете, что там стряслось? Полюбуйтесь пока окрестностями.

Оставшись одна, я посмотрела изо всех окон по очереди и наконец попыталась выглянуть через узкое окошко в двери. Это оказалось не так-то просто. Во-первых, оно было слишком маленьким, а во-вторых, вставленное в него стекло было существенно толще обычного оконного. Вероятно, оно сохранилось еще с тех самых времен, когда был построен замок. И тут меня охватило непреодолимое любопытство. Мне просто необходимо было знать, что за вид открывается с этой стороны башни. Когда я немного приоткрыла дверь, мощный порыв ветра чуть не опрокинул меня. Одновременно внутрь ворвался ледяной холод.

Я попыталась вновь закрыть дверь. И тут меня осенило. Что, если с платформы башни можно проследить за тем, где и как проходит железнодорожная линия? Из окон сделать это было невозможно. Мне же нужно было знать, насколько реальны были для меня с Майклом шансы на побег.

Несмотря на угрозы Поля, я была убеждена, что мы окажемся в безопасности, как только сядем в поезд. Я решительно гнала прочь воспоминания о носилках с их ужасной ношей. Ведь в любом случае Полю, если он действительно что-то замышлял против нас, необходимо было представить все как несчастный случай.

Я осторожно вышла на балкон. Ветер старался спихнуть меня. Он рвал мои волосы и мою юбку. Когда я попыталась придержать юбку, то отвлеклась на секунду и упустила из виду дверь. Я не услышала, как она захлопнулась, поскольку ветер взвыл в этот момент особенно громко. Но я увидела это. Я попыталась вновь открыть ее, но, к моему неописуемому ужасу, не нашла никакой щеколды и ничего, за что можно было бы ухватиться. Я запустила руку под дверь, но единственным результатом оказался обломанный ноготь.

И только тут до меня дошла вся безнадежность ситуации, в которой я оказалась. Я оказалась пленницей на этой крошечной платформе, расположенной на огромной высоте. На меня обрушивались неистовые порывы ветра. Перила едва доходили до моих колен. А внизу...

Я не могла долго ждать возвращения Фарамона. Я только молила Господа Бога, чтобы очередной порыв ветра не сбросил меня до его возвращения на острые скалы и выцветшие россыпи камней.




8


— Леонора! — позвал меня издалека чей-то голос. — Леонора!

Потребовалось некоторое время, чтобы я поняла, что голос не померещился мне. Кто-то действительно звал меня.

Я прокричала что-то, но ветер заглушал мой голос. Чисто инстинктивно я отступила на шаг назад и тесно прижалась к стене. И тут из двери появился Фарамон. Он был бел как мел и дико озирался по сторонам. Его волосы растрепались еще до того, как их коснулся первый порыв ветра. Нетвердо держась на ногах, я шагнула и упала к нему на руки. В течение нескольких мгновений мы стояли, шатаясь, в опасной близости от пропасти. А затем он буквально втащил меня назад в комнату, и за нами захлопнулась дверь.

Фарамон грубо встряхнул меня и поставил на ноги.

— Что, черт побери, за бредовая идея пришла вам на ум выходить одной из комнаты? Даже ребенку было бы ясно, что это слишком опасно.

Когда я несколько успокоилась, он отвел меня в Мою комнату. Я смутно вспоминаю, что по дороге хватала его за руки и умоляла никому ничего не рассказывать. Было бы просто ужасно, если бы эта история дошла до ушей Майкла. У него и без того слишком много своих собственных проблем.

— Если вы будете чувствовать себя неважно, я пошлю вам обед на подносе, — сочувственно предложил Фарамон.

Но я решила, что все-таки лучше спуститься вниз. Хотя бы ради Майкла следовало сделать это. Ведь он не видел меня целое утро, мое присутствие должно благоприятно сказаться на его настроении.

Поэтому я даже не прилегла. Я понимала, что если моя голова коснется подушки, я непременно засну. А тогда последуют неизбежные сновидения...

Я развила бешеную деятельность. Для начала уложила волосы и тщательно привела в порядок свое лицо, чтобы никто не заметил, какая мертвенная бледность покрывала его. До обеда оставалось еще по крайней мере полчаса. Но мне подумалось, что никому не повредит, если я немного поброжу по замку.

Я заглянула в две или три комнаты, которые уже были мне знакомы по предыдущему вечеру. А затем открыла дверь в комнату, которую Фарамон мне еще не показывал. Она была сверху донизу заполнена полками и выполненными из дуба ящичками для картотек. Стоявшие на полках книги выглядели как бухгалтерские. По всей видимости, комната использовалась в качестве бюро.

Я уже почти вошла в комнату, когда внезапно обнаружила, что была тут не одна. За громадным письменным столом сидел и что-то писал Брайан. Запинаясь от смущения, я пробормотала свои извинения, однако он поднялся, взял мою правую руку и более не отпускал ее.

Появившийся в его взгляде блеск весьма благотворно действовал на меня.

— Сожалею, что помешала вам, — сказала я. — Не подозревала, что тут располагается ваше бюро.

— Да нет, — заметил он. — Это не мое бюро. Это общее бюро управления замком. Когда-нибудь здесь будет сидеть Майкл. Насколько же у нас все запутано! Вы и представить себе не можете! — и он как бы для усиления сказанного пригладил рукой свои густые темные волосы. — Побудьте хоть немного со мною, Леонора, составьте мне компанию.

Он пододвинул мне стул, и я с благодарностью опустилась на него. Его темные глаза испытующе наблюдали за мною.

— Что-нибудь произошло? Вы бледны как полотно. И даже боевая индейская раскраска не может помешать увидеть это.

— Да нет, ничего, — заверила я его. Меня смутило, что он заметил мое возбужденное состояние. — Я немного испугалась. Но — не стоит тратить время на разговоры об этом.

— Позвольте мне судить — стоит или не стоит, — серьезно произнес он. — Прошу вас, расскажите, что случилось.

Я попыталась обрисовать происшедшее как можно более безобидно. Однако он был достаточно настойчив и в конечном итоге выудил из меня все подробности. Когда же я завершила свою историю, его лицо напоминало собою какую-то маску.

— Непостижимо, — наконец заметил он.

Я опустила взгляд.

— С моей стороны было крайне глупо одной выходить на эту площадку.

— Действительно, это было не очень умно, — согласился он. — Но главное не в этом. Все двери во всех башнях имеют ручки не только изнутри, но и снаружи.

Потребовалось несколько мгновений, прежде чем до меня дошел смысл сказанного. Но я продолжала инстинктивно сопротивляться.

— Может быть, в последнее время вам не приходилось бывать наверху. Ручка, наверное, была плохо закреплена... А ветер ее окончательно расшатал, и она отвалилась. Там, наверху, ветер очень сильный.

— Очень может быть, — сказал Брайан. Но это прозвучало так, как если бы он как раз исключал подобную возможность.

Он поднялся и прошел к окну. Он постоял там некоторое время, разглядывая серый каменистый двор внизу. Затем вновь повернулся ко мне. Его лицо выглядело необычно серьезным.

— Леонора! Мне не хочется говорить вам это, но боюсь, что самым правильным для вас и Майкла было бы как можно быстрее покинуть замок. И никогда более не возвращаться сюда.

Он сказал, что ему не хотелось говорить мне это. Если бы он только знал, как не хотелось мне слышать это!

В течение некоторого времени тонкие черты лица Брайана оставались скованными.

— Как бы мне хотелось надеяться, что это был просто чей-то недосмотр. Но в любом случае есть основания утверждать, что вы находитесь тут в опасности. — Он не замолчал, чтобы дать мне возможность справиться, на основании чего он делает такие выводы, и торопливо продолжил: — Вне всякого сомнения, нам нужно будет назначить вам соответствующую ренту — пусть даже вопреки самому духу завещания. Но на этом пункте не будет настаивать ни один местный суд. Мой отец не имел никакого права указывать, где следует жить Майклу. И уж по крайней мере не следовало делать этого на период вашей опеки над ним. Однако же, чтобы не дразнить общественность, наверное будет лучше, если я буду выплачивать вам ренту из своих собственных средств. Вы сможете мне все вернуть, когда Майкл достигнет совершеннолетия.

Ну как я могла дать ему понять, что может случиться, если я действительно попытаюсь уехать? Как объяснить ему все, не упомянув об угрозах Поля? Нет, мне нужно найти какую-нибудь гениальную отговорку. Я должна убедить его в том, что мне следовало бы вначале свыкнуться с этой мыслью, или... И тут пришло озарение.

— Но это будет означать, что Майкл появится тут как абсолютно посторонний человек, когда вступит в права владения. Будет не очень хорошо, если Майкл вернется сюда как «англо».

Для меня же это означало, что мне скорее всего не придется видеть Брайана в течение многих лет. Или именно этого он и добивается? Но почему? Причиной, по которой он хотел бы нашего отъезда, могла быть и любовь, и ненависть. Не знаю, как далеко я зашла бы в своих мыслях, если бы вовремя не остановила себя. Какое право я имею рассчитывать на столь сильные чувства с его стороны?

— Вы правы, — медленно, как будто все еще обдумывая мои слова, произнес Брайан. — Следует еще поразмыслить над всем этим, прежде чем делать окончательные выводы.

Судя по тону, наша беседа была закончена. Поэтому я встала и попрощалась, выразив при этом надежду вновь увидеться с ним через некоторое время за обедом.

Когда я услышала веселый смех Майкла, то почувствовала что-то вроде легкого душевного укола. У Фарамона была для меня приятная новость. Мадам д'Эшогет сочла невозможным столь рано спуститься к столу, а к тому же она придерживалась старомодной точки зрения, согласно которой детям не следовало обедать вместе со взрослыми. Так что в последующем мне не придется видеть Майкла за обедом. Уже этого было достаточно, чтобы радоваться своему решению на сей раз спуститься к обеду. Но одно мне было полностью ясно — мое главенство в качестве госпожи этого замка было весьма иллюзорно.

За обедом, вопреки моим ожиданиям, нас было лишь четверо — Фарамон, Поль, Майкл и я. Дениз всегда поднимается очень поздно, как и ее свекровь. А Брайан неожиданно отправился на отдаленную ферму, дабы оговорить там какие-то важные проблемы.

Вначале мне подумалось, что после нашей эмоциональной беседы он хотел избежать очередной встречи со мной. Но мне пришлось изменить свою точку зрения, поскольку Фарамон рассказал нам, что деревня занесена сильнейшим снегопадом и отрезана от окружающего мира.

— А снег тут идет долго и основательно, — сказал он. — Я прав, Поль?

Поль ответил со своей обычной мимолетной улыбкой на лице, которая любого другого мужчину наверняка сделала бы очень привлекательным:

— Вы не можете себе и представить, что у нас за зимы, мадам Леонора. Если зима особенно сурова, то некоторые из этих ферм неизбежно вынуждены «впадать в зимнюю спячку». И зачастую после особенно обильных снегопадов вся долина отказывается отрезанной от цивилизации, в результате чего нам приходится полностью полагаться лишь на самих себя.

— До чего ж это здорово! — с горящими глазами воскликнул Майкл.

На меня же, напротив, слова Поля подействовали как своеобразный индикатор безысходности нашего положения. Что толку строить какие-то планы побега, когда их невозможно осуществить.

— Вы хотите сказать, что зимой тут вообще не ходят поезда? — со страхом уточнила я, и тут же по выражению лиц обоих мужчин поняла, что полностью выдала себя.

Фарамон улыбался, и мне хотелось бы надеяться, что он счел мой страх лишь естественной реакцией на необычность ситуации.

Поль же, напротив, оставался весьма серьезным.

— В прежние времена наша железнодорожная ветка бывала отрезанной месяцами. При этом долина оставалась без связи с окружающим миром в течение всей зимы. Но, несмотря на это, местные жители не испытывали особых неудобств. Их число даже существенно приумножалось за это время.

— В конце концов, — заметил Фарамон, — это было единственным доступным им развлечением.

Поль с упреком поглядел на него, одновременно кивнув слегка головой в сторону Майкла. Но Майкл не обратил на шутку внимания. Судя по всему, он не особенно-то следил за нитью разговора, предпочитая есть с нескрываемым удовольствием. Что за счастье, что у него столь отменный аппетит!

В отличие от него мне с большим трудом удалось проглотить пару кусочков. При этом Поль с любопытством наблюдал за мною, что также не слишком благотворно сказывалось на моем аппетите.

— Нас учили довольствоваться малым, — продолжил он. — Наверное — слишком малым.

— Наверняка это касается только замка, — возразила я. — Ну, а как выходят из положения люди в деревню? У них хватает средств, чтобы запастись всем необходимым на длительный срок?

Мужчины переглянулись, как если бы я и на самом деле затронула сверхактуальную тему, и Фарамон заметил:

— Только, прошу вас, не касайтесь этой темы в присутствии мамы. Видите ли, она несколько пристрастна... По ее мнению, жители деревни слишком глупы, чтобы рационально вести свое домашнее хозяйство. Однако когда они действительно оказываются в затруднительном положении, им достаточно обратиться за помощью в замок. У аристократии свои обязанности, в конце концов.

Вилка Поля с громким лязгом упала на тарелку. Его глаза прямо-таки пылали гневом. И он обрушил на Фарамона бурный словесный поток. Конечно — на французском. Фарамон отвечал — и тоже по-французски — с почти что приторной мягкостью.

На сей раз даже от Майкла не укрылось то обстоятельство, что, кажется, не все было тут в порядке. Забыв закрыть рот, он уставился на обоих спорщиков.

Я попыталась отвлечь его, спросив, как ему понравились местные блюда.

— Спасибо, — запинаясь, ответил он, — они не такие, как у нас, но все равно очень вкусные.

Без всякой видимой причины мужчины вдруг разразились смехом. Фарамон повернулся ко мне и пояснил:

— Ради Бога, простите, прошу вас, мою рассеянность, Леонора. Чтобы вы знали — Поль у нас ярый — как бы это выразиться — либерал, — говоря это, он не смотрел на Поля. — И для него различие между богатством нашей семьи и нищетой деревни лишь наглядный пример непереносимого социального неравенства. Он уверен, что причиной отсталости нашей провинции является отказ д'Эшогетов использовать современные методы хозяйствования.

С моей точки зрения Поль был прав. Но если бы я поддержала его, то это автоматически означало бы, что я одобряю и его методы. С другой стороны, я весьма охотно поспорила бы с Фарамоном, поведение которого мне было не очень понятным. Ведь он вроде бы выказывал видимое понимание проблем жителей деревни и пренебрежение к своей семье. И в то же время он оставался типичным д'Эшогетом — надменным и нетерпимым. Наверное, он и сам не понимал — кто он и на чьей стороне. Возможно, это действительно было всеобщей проблемой двадцатого века, с которой пришлось столкнуться и ему.

— Ну, я не очень-то разбираюсь в политике, — наконец сказала я. — А потому мне нечего сказать. Неужели правда, что нет никакой связи с внешним миром до тех пор, пока вновь не начнут ходить поезда?

— Дорога из нашей долины в течение почти всей зимы остается непроходимой для автомобилей всех видов, — ледяным тоном перебил меня Поль. — Для того, чтобы добраться до деревни или до отдаленных ферм, мы используем сани. Это весьма приятное и практичное средство передвижения. Но их, конечно, Нужно иметь. А большинство жителей деревни располагают лишь лыжами. Ну, а на них далеко не уйдешь, особенно если не привык пользоваться ими. Кстати, а вы хорошо ходите на лыжах, Леонора?

— Нет. Скорее — вообще не умею ходить на них, — призналась я.

Я никогда не увлекалась спортом. И вот впервые искренне пожалела об этом. Не вызывало сомнения, что Поля едва ли особенно обрадовало известие о том, что я являюсь хорошей лыжницей. Я сделала вывод, что у меня мог быть шанс для побега, умей я ходить на лыжах.

Фарамон налил себе еще бокал вина и заметил:

— Тут есть пара достаточно простых склонов, удобных для новичков. Вам обязательно нужно научиться ходить на лыжах. Мы все очень увлекаемся ими. Зимой у нас бывает тут в гостях масса народа. Этот год исключение — ввиду траура. Так что у вас будет много времени для катания на лыжах. А на следующий год мы сможем кататься вместе...

— И я тоже хочу кататься на лыжах, — возмущенно напомнил о себе Майкл.

— О нет, сердце мое! — испуганно воскликнула я. — Не стоит. Ты еще слишком мал для этого.

— Д'Эшогеты обучаются ходить на лыжах раньше, чем без них, — хвастливо заявил Фарамон. — Не слушай маму. Я научу тебя.

— Ну нет, это дело я возьму на себя, — возразил Поль.

Взгляды мужчин скрестились.

— В конце концов, ведь я же его учитель! — решил поставить точки над «i» Поль. — К тому же твой стиль, дорогой мой, слишком жесток для начинающего.

Итак, Поль снова спас моего сына от легкомыслия Фарамона. Но почему? Что его побуждало к этому?..

У Майкла округлились глаза.

— Как? Теперь катание на лыжах будет для меня одним из уроков?

— Ну да, — подтвердил Поль. — А потом добавятся еще коньки и санный спорт. Настоящий д'Эшогет должен уметь все.

— А знаете, — несколько выспренно произнес Майкл, — вначале я боялся, что мне тут не понравится. Но теперь я изменил свое мнение. Думаю, мне здесь будет очень хорошо.

Оба молодых человека улыбнулись друг другу с чувством той мужской солидарности, которая не требует никаких слов. А я почувствовала себя окончательно исключенной из этого союза.

Проблема была, конечно, существенно глубже. Мальчику так не хватало отца — заботливого, с твердым характером, мужественного. Такого, каким был Алан, каким мог бы стать Брайан! Или по крайней мере Фарамон... Но почему его наставником становится Поль, этот убийца? Мне совсем не хотелось этого. Я задумалась, почему бы мне прямо не попросить Брайана взять на себя спортивное воспитание моего сына? В конце концов ведь именно он опекун Майкла.

Я как раз поднялась, намереваясь выйти из гостиной, вслед за Майклом и Фарамоном, когда Поль взял меня за руку и заставил снова сесть. В течение нескольких мгновений он молчал. Его лицо было так печально, что я была готова почти что пожалеть его. Но вспомнив, кто он такой, я поборола в себе эту жалость, мимолетное сочувствие исчезло без следа.

— Вы относитесь к тем людям, Леонора, у которых все написано на лице — о чем вы думаете и что вас гнетет. И мне хотелось бы, чтобы вы поняли — я не собираюсь причинять зла ни вашему сыну, ни вам. Более того, я готов пожертвовать своей жизнью, дабы уберечь от опасностей жену и сына Алана!

Я не знала, что мне ответить на это, и лишь холодно смотрела на него. Неужели он ожидал, что после угроз, которые мне пришлось выслушать от него вчера, я смогу поверить в его добрые намерения? Неужели он считал меня такой дурой?

Он отпустил мою руку и печально продолжил:

— Да и имею ли я право обижаться на то, что вы не верите мне? К сожалению, у меня нет никакой возможности доказать вам искренность и чистоту моих намерений... — он нервно облизал губы, после чего продолжил: — Но я прошу вас по крайней мере выслушать меня. Надеюсь, позже, когда вы узнаете всю правду, вы поймете меня. То, что произошло вчера на вокзале — я не имею к этому ни малейшего отношения. Я действительно был там — но совсем по другой причине. Я хотел отговорить людей от их намерений. И когда мне это не удалось, я вынужден был бежать. Что же мне еще оставалось? Не мог же я предать своих друзей!

— Но теперь они сидят из-за вас в тюрьме.

Он вздохнул.

— В какой-то степени вы правы, да. Но имейте в виду — они там по крайней мере в безопасности.

— Что вы хотите этим сказать?

— Именно это я не могу вам разъяснить. Но я очень прошу вас, Леонора, быть крайне осторожной. Здесь, в этом замке, вам грозит опасность. Но — не с моей стороны. Даже если вы уверены в обратном. И запомните — никогда не выходите из замка одна. Да и в самом замке вам следует быть весьма осмотрительной. Опасайтесь не только находящихся тут людей, но также и самого этого строения.

Наверное, я бы рассмеялась, не будь у меня так до слез отвратительно на душе. Мне казалось, что этот человек в состоянии в любой момент открыть нож, чтобы убить меня.




9


Мои приключения на башне не остались без последствий. На следующее утро я проснулась с сильнейшей простудой, и последующие дни должна была провести в своей комнате под присмотром мадам Маршан. Среди обслуживающего персонала она была единственной, кто откровенно платил мне благожелательностью за мое доброе отношение. Не знаю, объяснялось ли это ее личным расположением ко мне, или же тем, что я была матерью Майкла, но факт остается фактом — я была ей симпатична.

Брайан предложил вызвать из деревни доктора Бенуа. Однако единственным последствием этого предложения был презрительный взгляд его старой матушки. Еще бы — приглашать доктора из-за таких мелочей! Однако уже одно то, что я оказалась слишком изнеженной для здешнего непривычно прохладного воздуха, было достаточно неприятно для меня. И в этом я была полностью солидарна с нею. Я была весьма раздосадована, что заболела от столь смехотворной причины и очень обрадовалась, когда появилась мадам Маршан со всевозможными лечебными отварами, приготовленными по собственной рецептуре. Многие из них имели отвратительный вкус, но я все выпила. Причем выпила не потому, что верила в целебное действие снадобья, а скорее из благодарности.

Мне не потребовалось особых усилий, чтобы заставить ее разговориться. Она рассказывала о детстве Алана, о д'Эшогетах и о той уединенной жизни, которую они тут вели.

Сама она родилась и выросла в Сан-Дегарре. Все ее истории о д'Эшогетах звучали очень доверительно, но как только я начинала проявлять любопытство, они сразу же прерывались. Вне всякого сомнения, мадам Маршан считала себя обязанной оставаться лояльной в первую очередь по отношению к д'Эшогетам.

Само собой разумеется, меня навещали не только слуги. Д'Эшогеты добросовестно придерживались традиционных правил гостеприимства. Так что я не скучала и не ощущала недостатка в общении. Ну и, конечно, особую радость мне доставляли визиты Майкла. Казалось, он не замечал некоторого отчуждения, возникшего между нами.

— А бабушка не хочет, чтобы я заходил к тебе, — сообщил он. — Она считает, что я могу заразиться. И еще она говорит, что все мужчины нашей семьи отличаются чрезмерной пред... пред...

— Предрасположенностью к болезням?

Майкл кивнул с важным видом.

— Предрасположенностью к болезням и чувствительностью к холоду, как она говорит. А Поль сказал, что все это чепуха. И она потом ничего больше не сказала, — он заговорщически улыбнулся мне. — А знаешь что, мама? Мне кажется, она боится Поля. Разве это не смешно?

— Да, — улыбнувшись, подтвердила я. И мне очень хотелось надеяться, что он никогда не заметит, какой панический ужас Поль внушал мне.

Поль у меня не появлялся. Вероятно, он догадывался, что его присутствие у моей постели теперь еще менее желательно, чем когда-либо. Также не показывалась и Дениз. Зато неожиданно быстро за время моей болезни мы сблизились с Фарамоном. Он подолгу задерживался в моей комнате и наведывался так часто, что у его матушки появились определенного характера подозрения. Во всяком случае, она требовала оставлять открытой дверь во время этих визитов. Естественно, «из соображений convenauces[12 - Приличия (фр.).]...».

— В теперешнем вашем состоянии едва ли кому придет на ум рассматривать вас как предмет своего вожделения, — весело размышлял вслух Фарамон. — Достаточно посмотреть на ваш красный нос, измученные глаза, да и просто на весь этот антураж... К тому же ваша простуда при более близком общении может оказаться еще и заразной.

В теперешнем моем состоянии я была совершенно не расположена к флирту! Да к тому же еще с Фарамоном! Брайан же навещал меня только вместе со своей матерью. Хотя наши с ним отношения к этому времени тоже получили некоторое развитие.

Однажды, почти в полночь, меня разбудил стук в дверь. Затем дверь открылась, и в комнату вошел Брайан.

Я, наверное, ужасно выгляжу! — первое, что пришло мне в голову, как только мне удалось стряхнуть с себя сон и осознать, что, собственно, происходит. Сердце мое бешено колотилось, мозг работал слишком медленно, чтобы трезво оценить создавшуюся ситуацию. Но хотела ли я этой трезвой оценки? Однако Брайан либо не замечал моего смятения, либо слишком напряженно думал о чем-то, вовсе не относящемся к моим ожиданиям. Во всяком случае, он не сделал и шага в моем направлении.

С чего это я так уверилась, что он испытывает ко мне те же чувства, что и я к нему? — подумала я не без раздражения. Впрочем, именно это раздражение и помогло мне взять себя в руки.

— Что случилось, Брайан? Надеюсь, что-то очень серьезное заставило прийти вас сюда в такое время?

— Ради Бога простите, что я так поздно беспокою вас, — начал он, — но мне непременно нужно переговорить с вами с глазу на глаз.

Он помолчал некоторое время, прежде чем продолжить:

— Я поднимался некоторое время тому назад на Северную Башню и собственными глазами видел ручку на внешней стороне двери. Она на месте.

Он смотрел на меня при этом так серьезно, что я прямо-таки взорвалась:

— Так спросили бы о ручке Фарамона! Он-то уж во всяком случае точно знает, что ручки там не было.

Смуглое лицо Брайана легко покраснело, как если бы его застали за чем-то неблаговидным.

— Я вижу, мне действительно не стоило приходить сюда, но, Леонора, я сделал это, потому что беспокоюсь о вас. И это время мне кажется более подходящим, чем какое-либо другое. Нужно быть уверенными, что никто не узнает о нашей тайне. А что касается Фарамона, так я говорил с ним. И он был чрезвычайно удивлен, что мне известно обо всем. Это разве должно было оставаться только между вами?

На сей раз была моя очередь покраснеть. И я почувствовала, что лицо мое стало пунцовым.

— Да... Я боялась, что об этом станет известно Майклу. Потому и попросила Фарамона никому ничего не рассказывать.

Брайан кивнул.

— Понимаю, — но при этом по его лицу было видно, что ничего он не понимает. — Хотел бы я, чтобы и со мной вас связывали такие же доверительные отношения, — задумчиво произнес он. — Тогда многое было бы проще.

Эти слова не могли меня не растрогать, и я уже решилась было отбросить всяческую осторожность и поговорить с ним откровенно, как того требовали мои чувства. Но он вдруг резко повернулся к двери, пожелал мне спокойной ночи и покинул комнату.

Я попыталась потом, когда представился случай, заговорить о ручке с Фарамоном, но он был Страшно оскорблен тем, что я нарушила обещание молчать. Мне так и не удалось объяснить ему, почему я сочла необходимым посвятить в эти обстоятельства Брайана. Так, не добившись признания от одного брата, я потеряла, во всяком случае на какое-то время, расположение другого.

Наконец простуда стала проходить и у меня уже не было никаких оснований отстраняться от жизни в замке. Да и, откровенно говоря, более не было никакого желания проводить время в своей комнате. Несомненно, лучше — начать привыкать к образу жизни обитателей замка, раз уж он должен будет определять мою жизнь. Кто бы только знал, насколько я боялась предстоящей встречи со всей семьей. Но, как ни странно, встреча прошла для меня без особого напряжения нервов.

Последующие недели прошли так спокойно, что их спокойствие почти что граничило со скукой. Поль и Фарамон были абсолютно правы — самая страшная опасность, грозившая обитателям этого замка, была скука. Уже по прошествии двух недель я с нетерпением поглядывала из окна в надежде, что вскоре пойдет снег и похолодает настолько, что озеро покроется льдом.

Идея заняться зимними видами спорта показалась мне внезапно чрезвычайно привлекательной. Я достаточно хорошо каталась на коньках. И, скорее всего, у меня хватит мужества для того, чтобы научиться ходить и на лыжах. По крайней мере, это позволит мне коротать время.

К счастью, мне не приходило на ум, что эта монотонная жизнь не является чем-то вроде штиля перед надвигающейся бурей. Более того, я бы чрезвычайно удивилась, скажи мне кто-нибудь, что очень скоро мне придется лишь с тоской мечтать о подобной монотонности времяпрепровождения.

О-о! Как же тогда я ненавидела эти скучнейшие вечера! Эти формальные обеды и эти кошмарно чопорные совместные беседы по их окончании!

Время от времени предпринимались попытки принять по телевидению какую-либо программу. Но обычно изображение оказывалось настолько отвратительным, — чему едва ли следовало удивляться в этих краях, — что телевидению предпочитали партию в бридж.

Но карточная игра еще более усугубляла испытываемую ко мне мадам д'Эшогет враждебность. Дело в том, что мои способности к бриджу были ниже всякой критики, а она относилась к этому весьма ревниво. Я бы охотно избегала этой неприятной обязанности, но ни Поль, ни Брайан не играли, а потому мне не оставалось ничего иного, как составлять ей компанию.

Фарамон старался как мог, придумывая все новые развлечения. Однако его предложения неизменно отклонялись. «Если ты при жизни своих братьев и племянников не уделял им внимания, — говорила его матушка, — то по крайней мере не забывай о них теперь, когда они мертвы. Официально траур будет снят через шесть месяцев. Для меня он будет длиться, конечно, гораздо дольше».

Предложение потанцевать, естественно, также натолкнулось на резкое сопротивление госпожи д'Эшогет. Но когда однажды Фарамон предложил спуститься вниз, в деревню, чтобы узнать, какой фильм идет в единственном тамошнем кинотеатре, она не стала возражать, заметив, что подобные поездки ее не интересуют. Вероятно, она так устала от нашего общества, что рада была возможности не видеть нас хотя бы один вечер.

В результате мы отправились в деревню в огромном черном «даймлере» вчетвером — Дениз, Поль, Фарамон и я. (По всей видимости, этот «даймлер» был официальным представительским автомобилем семьи, поскольку в гараже было большое количество других автомобилей). Брайан с нами не поехал.

— Сегодня вечером мне нужно утрясти еще пару вопросов. Так что отправляйтесь без меня. Думается, всем вам, а особенно Леоноре, пойдет на пользу выбраться отсюда на некоторое время.

При этих словах он ласково улыбнулся, и я опять почувствовала хорошо знакомое мне душевное томление.

— Ведь вы, наверное, чувствуете себя здесь заживо погребенной? — добавил он, обратившись ко мне.

— Как будто я себя чувствую по-другому, — надувшись, бросила Дениз.

Его улыбка погасла.

— Если хорошенько задуматься, все мы тут заживо погребенные, ma cheri. Но есть разница. Мы сами хотели этого. Леонора же находится тут против своей воли.

На лицах у всех появилось странное выражение.

Первой нашлась Дениз. Бросив на меня полный злобы взгляд, она повернулась к своему мужу и с ехидцей заметила:

— А эти... э-э... вопросы, которые ты собираешься улаживать, не отговорка, чтобы не ехать с нами? A, cher mari[13 - Дорогой супруг (фр.).]? Может быть, ты просто слишком нервничаешь в присутствии Леоноры? В кинотеатре ведь так темно, а в бюро — напротив — так неромантично? N'est-ce pas?[14 - Не так ли? (фр.).]

Этот обмен колкостями настолько ошеломил меня, что я громко вздохнула. Неужели ее так занимал мой единственный и к тому же абсолютно случайный визит в бюро? Что же тогда было бы, если бы стало известно о ночном визите Брайана в мою комнату? Брайан же только улыбнулся и парировал на свой манер. Казалось, он уже достаточно привык к бестактности супруги.

— Если бы это было так, моя дорогая Дениз, то тебе бы следовало отдать должное моей сдержанности. Как и прежде, я все-таки собираюсь провести этот вечер в своем бюро — и, ты права, исключительно ради Леоноры.

Меня очень огорчило, что он не поехал с нами. Мне хотелось хотя бы немного побыть рядом с ним, чувствуя, как от его присутствия вместо стройных мыслей в моей голове воцаряется хаос. Вместе с тем предстоящая поездка радовала меня. И не только потому, что она обещала принести с собой некоторое разнообразие, но также и благодаря возможности познакомиться наконец-то с деревней. До сих пор я пока что не отваживалась выбираться за пределы замка.

Собственно, и территорию замка я знала весьма плохо. Никто не предлагал мне более никаких экскурсий и осмотров. Так что я лишь однажды отважилась на прогулку к домикам, в которых в прежние времена жили слуги.

Среди прочих построек я обнаружила выглядевший крайне причудливо большой старинный сарай, который почему-то сразу пробудил мое любопытство. Я несколько раз обошла вокруг него и как раз решила поискать входную дверь, как навстречу мне вышел высокий мужчина с угловатыми чертами лица, которое со всей очевидностью свидетельствовало о его индейском происхождении.

— Мадам не увидит тут ничего интересного, — сказал он. — Сарай сильно обветшал. А потому входить в него опасно, хотя этого и не скажешь, глядя на него со стороны.

— А вы кто? — спросила я.

Не обратив внимания на мой вопрос, он сказал:

— Я попросил бы мадам вернуться в замок.

Само собой разумеется, я не стала дискутировать с ним, а повернулась и отправилась в обратный путь. А вдруг это был один из сподвижников Поля, которому было поручено следить за тем, чтобы я не попыталась совершить побег? Я решила тут же забыть об этой встрече, что мне скорее всего и удалось бы, не увидь я этого человека в тот же самый вечер в шоферской униформе, стоящим рядом с черным «даймлером». Итак, то был Жиль — брат Мари-Лизет.

Пока он очень ловко вел автомобиль по крутому серпантину горной дороги, я наблюдала за ним. Интересно, был ли он таким же националистом, как и его сестра? Или же его не интересовала политика?.. Так или иначе, но внешне он производил достаточно благоприятное впечатление. Ничто не свидетельствовало о недостатке уважительного отношения к господам. Я поинтересовалась у Фарамона, удалось ли ему добиться чего-либо своим ходатайством перед Брайаном, но тот недовольно возразил:

— Собственно, у Брайана никогда и не было намерения увольнять его. Просто у него иногда бывает ужасное настроение.

За прошедшее время я уже и сама смогла понять, что за спокойной внешностью Брайана скрывается кипящий вулкан.

Нашу поездку никак нельзя было назвать успешной. Уж слишком неудачным был подбор нашей компании.

Деревню я видела существенно меньше, чем при своем первом посещении ее. Улицы были освещены довольно тускло, а лавочки оказались уже закрытыми. Кроме зевающего кассира, сидевшего в своей кассе, да провожающего посетителей к их местам капельдинера, никого больше не было видно.

Мы разместились в ложе, которая помимо прочих «прелестей» еще и располагалась столь неудачно, что мы видели фигуры действующих лиц на экране ужасно искаженными — длинными и тонкими, как на картинах Эль-Греко. В довершение всего оказалось, что я уже видела этот фильм прежде. Это было в Ванкувере пару месяцев тому назад.

Некоторое время меня развлекали титры на французском, но затем я начала скучать все больше и больше. Дениз сопровождала просмотр непрерывными язвительными замечаниями, а Фарамон все время пытался завладеть моей рукой. «Странно, — подумалось мне. — В конце концов ведь мы же тут не одни». У меня было такое чувство, что Дениз своими зелеными кошачьими глазами великолепно видит в темноте. И мне меньше всего хотелось бы, чтобы она перенесла свои колкости с Дорис Дэй[15 - Популярная американская киноактриса и певица.] на мою скромную особу. Уж не задался ли братец Брайана целью скомпрометировать меня? Эта версия показалась мне весьма правдоподобной.

Когда на экране появилась надпись «Конец», я почувствовала огромное облегчение. С каким же удовольствием я вдыхала свежий ночной воздух, после того как мы вышли из зала! И вновь кроме нас никого не было вокруг. По всей видимости, жители деревни весьма рано отправлялись в постель. Лишь в двух-трех домах еще горел свет. Но несмотря на это, я никак не могла избавиться от ощущения, что кто-то тайно наблюдает за нами.

— Как жаль, что мы уже не сможем заскочить куда-нибудь, чтобы выпить, — посетовал Фарамон. — По будням все кафе закрываются в восемь, а в ночной клуб дамы не допускаются...

— Да туда и входить-то не хочется, — коротко бросила Дениз. — Он так же примитивен, как и вся эта деревня.

Говоря, она не сочла необходимым даже хотя бы немного понизить голос. Мне стало совсем нехорошо от мысли, что Дениз мог услышать кто-нибудь из жителей деревни. Судя по всему, ее реплика показалась не особенно уместной и Фарамону. Во всяком случае, он предпочел по возможности быстрее посадить нас в машину.

— Домой, сэр? — спросил Жиль.

— Да, — подтвердил Фарамон. — Если только у вас нет лучшего предложения.

По всей видимости, это была его «стандартная» шутка, поскольку никто не рассмеялся, а Жиль тронул машину с места, не сказав ни слова.

— Идет снег, — неожиданно заметил Поль.

И верно, в свете фар в воздухе танцевали отдельные снежинки.

— Как же медленно тянется время! — ни к кому не обращаясь, произнес Фарамон. — Интересно, сколько сантиметров будет к утру? Нужно приготовить лыжи...

— Не будь таким нетерпеливым, — рассмеялся Поль. — Нужно гораздо больше снега, чтобы начать кататься на лыжах.

— Знаю, знаю, — вздохнул Фарамон, — но уже нет сил ждать...

Тут он повернулся ко мне.

— Здесь очень красиво, когда выпадет много снега!

— Но и достаточно опасно, — добавил Поль.

При этом он не смотрел на меня, но я была уверена, что последнее замечание было адресовано именно мне.

Когда на следующее утро я поднялась и выглянула в окошко, то обнаружила, что от снега ничего не осталось.

За завтраком Фарамон заметил:

— Что ж, может быть, нам больше повезет в следующий раз.

Однако прошло несколько недель, и ничего не изменилось в нашей жизни. Я и не знала — радоваться мне этому или печалиться.




10


Я уже описывала, насколько скучны были вечера в замке. Однако в сравнении с тем, как приходилось проводить время днем, их можно было назвать даже интересными. Целыми днями я была предоставлена самой себе. Брайан и Поль работали, Майкл — учился. Я стала посещать занятия Майкла по французскому языку, так как успела понять, что преподавательские склонности Фарамона по отношению ко мне ограничивались желанием преподавать только «язык любви».

Уроки Поля проходили в большой темной библиотеке, которая казалась мне оазисом среди всей окружавшей нас галльской пышности. Надо сказать, что за очень короткий отрезок времени Майкл узнал несравнимо больше, чем ему смогли бы дать в Ванкувере. И хотя в душе я испытывала недовольство, видя растушую привязанность сына к Полю, успехи Майкла меня очень радовали. Наверное, не будь этого покушения на вокзале, у нас с Полем сложились бы очень добрые отношения. Но я видела его там, а потому не могла заставить себя поверить ему. Но с другой стороны, у меня зачастую складывалось впечатление, что он был единственным человеком в замке, соответствующим моим внутренним потребностям как личности.

Большую часть времени я проводила все же в обществе Фарамона, который уже открыто ухаживал за мною. Это обстоятельство не особенно льстило мне, более того — вызывало в душе странное чувство фальши. Мне казалось, что он флиртовал со мною исключительно потому, что я единственная незамужняя женщина в замке. Если бы замок заполнился огромным количеством гостей, как это обычно бывало в это время года, Фарамон едва ли уделял мне столько внимания. Но что самое странное, несмотря на это, достаточно часто я была близка к тому, чтобы пасть жертвой его удивительного обаяния. Что меня в конце концов удерживало, мне и самой оставалось неясным.

Возможно, меня смущало то, что этот интересный молодой человек, вниманию которого ко мне наверняка остро позавидовали бы многие молодые дамы, достаточно часто подолгу отсутствовал. Где он пропадал, никто не знал, но уж во всяком случае это были не деловые поездки. Мой пуританский характер и гордость не позволяли, однако, прямо спросить кого-либо о тайной жизни Фарамона, и я была вынуждена довольствоваться откровениями Дениз, намекавшей время от времени на легкомысленное поведение своей горничной, молодой девушки из деревни, во всех проступках которой виновен якобы Фарамон.

— У него с жителями деревни уж слишком дружеские отношения, — в одну из таких бесед заметила Дениз. — Ничего удивительного, что у людей теперь нет никакого уважения к нашей семье. Одному Богу известно, что ему нужно в этом ужасном захолустье.

Это интересовало и меня. Я тоже полагала, что Фарамон не очень вписывается в тамошнее окружение.

Дениз опустила взгляд, ее зеленые глаза превратились в узкие щелки.

— Не знаю точно, но мне кажется, что у него там, внизу, какая-нибудь индейская девушка, которую он тайно содержит. Но ведь давно уже прошли те времена, когда «господин» мог позволить себе подобные развлечения, не правда ли, Лео-нора?

Не трудно было заметить, что эта мысль и ожидание моей реакции на нее явно развлекали ее.

— Ну, это, в конечном итоге, касается только Фарамона, — осторожно ответила я.

— Почему же? — удивилась Дениз. — Это касается не только Фарамона. А вас? Неужели вам безразлично, если он заводит шашни, извините за грубое выражение, с какой-то девчонкой из деревни? Ведь вы же с ним, кажется, достаточно близки? И судя по количеству времени, которое вы проводите вдвоем...

Ее наглое замечание возмутило меня. Я не стала дожидаться, пока она выплеснет на меня все, что накопилось у нее в душе. Уже и так было ясно, что ей просто хотелось получить еще одно подтверждение моего «лояльного» отношения к Брайану, ее мужу. Но я не намерена была выдавать ни его, ни себя.

Естественно, меня, как нормальную женщину, в меру любопытную, не могло не интересовать, кто была эта «возлюбленная» Фарамона. Мне представлялось совершенно невероятным, что кто-нибудь из членов семьи д'Эшогетов мог спутаться с какой-то девчонкой из деревни. Вначале мне пришла на ум Мари-Лизет, но я сразу же отбросила этот вариант.

Мари-Лизет имела отличное образование, но ее низкое происхождение, а также радикальные политические воззрения едва ли позволяли рассматривать ее как желаемую партию для человека вроде Фарамона. Но с другой стороны Фарамон при его легкомыслии был способен на многое. Хотя опять-таки, мягко говоря, недружелюбное отношение друг к другу, продемонстрированное ими недавно при встрече, едва ли свидетельствовало об особенно тесных отношениях. Тут на роль любовника гораздо больше подходил Поль. Несмотря на более высокий, чем у Мари-Лизет социальный статус, он был для нее вполне реальной партией.

Как ни странно, это не очень обоснованное предположение относительно Поля и Мари-Лизет нашло свое подтверждение через пару дней. Именно тогда я случайно выглянула из окна в маленький темный внутренний дворик, в котором редко кто появлялся, и внезапно обнаружила их, поглощенных беседой в тени покрытого богатой резьбой балкона.




Мне бы очень хотелось знать, не были ли взятые под стражу националисты жителями Сан-Дегарра. Моим единственным источником информации оставалось радио, которое я слушала при каждой возможности. И единственным человеком в замке, с которым я могла поделиться мыслями на интересующую меня тему, была Дениз. Но, к сожалению, она испытывала отвращение к вопросам местной политики.

— Ну кого, скажите на милость, может интересовать, является ли Квебек частью Канады или нет? Кому интересно, на каком языке должны изъясняться его жители? Да этот кошмарный диалект при всем желании нельзя назвать французским языком! И живут тут настоящие варвары. Я просто не могу понять, почему англоязычные канадцы до сих пор терпят их в своей стране.

Было бы естественным ожидать, что мы обе, будучи здесь в известной степени чужаками, попытаемся сблизиться, причем по причине, не имеющей ничего общего со скукой. И верно, для начала мы стали стараться по крайней мере переносить общество друг друга. Дениз пошла даже дальше, решив дать мне некоторые сведения об истории хозяев замка. К сожалению, тогда эта тема показалась мне не такой уж интересной. Дениз же, что называется, «жила прошлым».

— Вы и представить себе не можете, насколько интересно тут прежде жилось! Сюда отовсюду съезжались гости. Видели бы вы эти парады туалетов и драгоценностей! Ужасный пожар все погубил... Хотя, может быть, вам не понравилось бы здесь и в те времена. Возможно, вы не вписались бы в здешнее общество.

Конечно, не вписалась бы, если эти люди, как и она, также интересовались в первую очередь последними сплетнями и модой. Дениз, например, больше всего печалило то обстоятельство, что ближайший более или менее сносный салон красоты находился в Квебеке.

Однажды, через неделю или две после того, как я оправилась от своей простуды, она зашла ко мне с раскрасневшимся от возбуждения лицом и предложила сопровождать ее в Квебек.

— Мы можем воспользоваться для поездки «бентли». Я поведу его сама, — заявила Дениз, глядя на меня лихорадочно блестевшими глазами.

Прежде чем мне удалось придумать какую-нибудь отговорку, она с воодушевлением продолжила:

— У меня идея. Мы останемся там на ночь. Таким образом в нашем распоряжении будет два дня, первый мы посвятим прическам, а второй — покупкам. Мне срочно требуется приобрести целую кучу вещей.

Искоса поглядев на мое темно-синее платье, свежий белый воротничок, который уже не мог скрыть того, что платье далеко не новое, она решительно заявила:

— Ваш гардероб было бы нелишним тоже несколько освежить.

Я охотно отправилась бы за покупками. Мне действительно нужно было купить пару вещей. Но мне совсем не хотелось отправляться в путь с Дениз. Доведись мне сопровождать Дениз по шикарным магазинчикам, это означало бы для меня цепочку неизбежных унижений. При этом я могу до бесконечности твердить себе, что бедность не порок. Да я просто не могла дать ей почувствовать, что наши возможности абсолютно несопоставимы.

Я попыталась как можно более тактично отказаться от предлагаемой поездки, сославшись на Майкла — он провел тут еще так мало времени... А с другой стороны, я не испытывала еще столь острой необходимости в приобретении чего-либо, тратить же время на поездку без какой-нибудь определенной цели не хотелось. Все эти отговорки были столь неубедительны, что я ожидала — Дениз отреагирует на них разочарованием.

Однако Дениз не просто отреагировала. Она прямо-таки впала в бешенство. Я даже испугалась. Дениз оскорбило уже то, что я позволила себе отказаться от ее предложения.

— Ах вот как! Так я недостаточно хороша для вас! — дискантом кричала она. А затем последовала яростная тирада на французском. Я радовалась тому, что понимала далеко не все.

В конечном итоге Дениз взяла Жиля с его «даймлером», чтобы отправиться в Квебек. Этим она вызвала недовольство мадам д'Эшогет, которая желала постоянно иметь автомобиль в своем распоряжении. И это при том, что за все время, что я жила в замке, старая дама ни разу никуда не выезжала.

Дениз вернулась тем же вечером. Багажник машины доверху был набит массой пакетов всевозможных форм и размеров. Содержимое пакетов было для меня, однако же, тайной. По всей видимости, она осталась недовольна своими покупками, ибо через пару дней отвезла большую часть купленных вещей назад.

На сей раз она, конечно, не поинтересовалась, хочу ли я поехать с нею, хотя теперь подобная поездка наверняка была бы для меня весьма привлекательной — эти таинственные пакеты и пакетики раззадорили бы любого. Дениз пыталась склонить к поездке своего супруга. Волею случая я стала свидетельницей их разговора. Они шли непосредственно передо мной, когда мы переходили из Большого в Золотой Салон. При этом они были так увлечены, что забыли обо мне. Разговор шел на английском, чтобы их не могли понимать слуги.

Перспектива поездки в город явно не воодушевляла Брайана.

— Ходить за тобою из лавки в лавку? — недовольно заметил он. — Поезжай, коли тебе так нужно, но уволь от этого меня. Я тебе с самого начала говорил, что меня нисколько не интересуют эти тряпки.

Холодность, если не сказать враждебность его тона поразили меня. Денис, собственно, не давала ему для этого никакого повода. Они, конечно же, успели поссориться до этого. И мне было жаль Брайана. Их брак не производил впечатления счастливого. Не вызывало сомнения, что Дениз вышла замуж за Брайана ради его богатства и положения в обществе — брак по любви в данном случае я полностью исключала. И это обстоятельство накладывало отпечаток на все остальное. Дениз явно не торопилась заводить детей, боясь, вероятно, испортить свою фигуру манекенщицы. Да и представить себе Дениз матерью было далеко не просто. Она явно не подходила для этой роли. Тем более удивляло меня, когда я видела, как она заботится о Майкле. А ведь мой сын был далеко не пай-мальчик, в которого влюбляются все тетушки без исключения. Кто знает, а вдруг она просто рассматривает его как будущего наследника, с которым следует поддерживать добрые отношения...

Майкл был с нею неизменно очень вежлив, однако никогда не проявлял особой радости при встречах, и я чувствовала, что он недолюбливает ее.

— Она выглядит не как живой человек. Она больше напоминает манекен из витрины магазина. И все, что она рассказывает, — просто чепуха, — говорил он, посматривая на меня своими глазками, которые показались мне в этот момент по-взрослому умными. — Никак не могу понять, что в ней нашел дядя Брайан. Он-то сам — в порядке!

В душе я полностью разделяла его суждения. Для меня также оставалось загадкой, как Брайан мог жениться на такой женщине. Я и не подозревала о том, как скоро я получу ответ на эту загадку, и сколь шокирующим он окажется.

После моего отказа сопровождать ее в Квебек Дениз оставила свои попытки привести мой уровень в соответствие с интересами остальных обитателей замка. Скорее всего, она окончательно уяснила, что нам с ней никогда не быть подругами. Со своей стороны меня также радовало, что мне теперь не приходится, насилуя себя, поддерживать скучные беседы и выслушивать бесконечные воспоминания о славном прошлом ее семьи.

Бедная Дениз! Если бы только я была хоть чуть-чуть более доброжелательна с нею! Мне следовало бы понять, что этой высокомерной и эгоцентричной даме требовалось просто немного доброго к ней отношения. Но когда это дошло до меня, было слишком поздно.




11


Я и на самом деле ощущала себя погребенной заживо. Брайан со своим замечанием относительно скуки был более чем прав. Конечно, я могла бы находить некоторую отдушину в чтении, но вся библиотека, несмотря на впечатляющие размеры, состояла почти исключительно из книг на французском языке.

К счастью, Поль пообещал дать мне почитать пару английских книг. Но когда он наконец выполнил обещание, оказалось, что у него были лишь сухие исторические романы. Впрочем, трудно было ожидать, чтобы Поль мог привезти мне для чтения что-нибудь развлекательное.

В доме, естественно, не было и газет на английском языке. Д'Эшогеты получали «La Presse», которая являлась межрегиональной газетой, выходившей в Монреале, а также местную газету. Я пыталась читать газеты с помощью словаря, но вскоре нашла это занятие слишком утомительным.

— Если мы получаем «La Presse», то почему нельзя выписать также и «Montreal Star», — поинтересовалась я однажды у Фарамона. Тот отреагировал крайне странно:

— Вот уж не думал, что вы, — вкрадчиво произнес он, — захотите так скоро взять тут в свои руки бразды правления. Скорее всего это очень опечалит маму.

Естественно, что после этого я более не решалась повторять свою просьбу о подписке на какую-нибудь англоязычную газету. Эти люди все больше ужасали меня. Какое, скажите, отношение могла иметь моя свекровь ко всему этому? Что оскорбительного для нее можно было усмотреть в моем желании выписать интересную мне газету? И сколько времени должно пройти до того, как я перестану чувствовать себя тут абсолютно чужим человеком? В данной ситуации едва ли имело смысл даже писать моему отцу. Он просто решит, что я стала смотреть на мир через черные очки. Недаром же в нашей семье считалось, что у меня слишком богатая фантазия.

В результате я обратилась в один из книжных магазинов Монреаля и попросила выслать мне каталог. Но прежде чем он окажется у меня в руках, пройдет немало времени. И я не хотела все эти дни изнывать от скуки, а потому решила отправиться в деревню и попытаться поискать книги там. Кто знает, вдруг удастся найти что-нибудь интересное?!

Дениз отреагировала на мое предложение чуть ли не с отвращением, в то время как Фарамон продемонстрировала полнейшее равнодушие:

— О Господи, ну что вам там понадобилось? — недовольно спросил он. — В конце концов у меня есть возможность заняться чем-нибудь более приятным, чем исполнением роли взятого на службу кавалера.

Его грубость взбесила меня. А так как он ко всему прочему еще и ухмылялся, то я не выдержала:

— Что вы хотите этим сказать? Дениз говорила мне, что вы достаточно часто бываете в деревне. Вероятно, вы могли бы однажды захватить и меня с собой. Не ожидала отказа с вашей стороны.

Наверное, мне не следовало бы ссылаться на Дениз, но зачем он поддразнивал меня?

В его глазах мелькнуло что-то вроде сдерживаемого гнева, но голос оставался как всегда спокойным:

— Дениз, по-видимому, слишком хорошо информирована о моих обстоятельствах. И коль скоро вы также оказываете мне честь сильнейшей заинтересованностью в деталях моей личной жизни, почему бы вам просто не спросить у Дениз, ради чего я езжу в деревню?

Я покраснела. Не приходилось сомневаться, что Фарамон хорошо понимал, о чем мне рассказывала Дениз.

— Я далек от мысли, что вы не сочтете возможным выехать со мною, — лаконично бросил он. — Однако не лучше ли обратиться к Брайану. Ему приходится бывать в деревне гораздо чаще меня. По делам. Ну, а поскольку он является кавалером старой школы, то едва ли сможет отклонить вашу просьбу, даже если и захочет. Хотя, конечно, это не очень обрадует нашу Дениз. Так что вы сможете тут одним выстрелом убить сразу двух зайцев.

После короткой паузы он беззаботно добавил:

— К сожалению, Дениз склонна мучаться ревностью даже тогда, когда для этого нет никаких оснований.

— Абсурд! Для ревности Дениз действительно нет никаких оснований.

— А-а, так значит, то, что между вами и Брайаном происходит, и есть — недостаточное основание? Я крайне удивлен.

У меня перехватило горло.

— Да вы же знаете не хуже меня, что... — тут я испуганно замолчала: мне не следовало принимать участия в этой пикировке. — Мне кажется, что у Брайана слишком много забот, чтобы просить его сопровождать меня, — попыталась пояснить я. — Я попросила вас...

— Поскольку я бездельник, шалопай, который так или иначе не знает, на что убить свое время. Так? Однажды, моя дорогая, вы сможете убедиться в обратном.

Несмотря на ироничный тон, я почувствовала всю серьезность, скрытую в последних словах. Прояви я несколько больше смелости и настойчивости, мне бы, пожалуй, удалось заставить его раскрыться, но я, к сожалению, была слишком большой трусихой и предпочла не развивать предложенной им темы.

Скука становилась столь невыносимой, что в конце концов я решилась попросить Поля сопровождать меня в деревню. Поль не имел ничего против, но заметил, что пока еще слишком рано совершать подобную поездку.

— В свое время вы все поймете, — сказал он.

Наконец я решила отправиться в путь самостоятельно. Что плохого в том, что я прогуляюсь вниз одна? Даже Полю не придет на ум рассматривать это как попытку побега! По крайней мере, если Майкл останется в замке.

Был ясный и солнечный день. Воздух казался необычно теплым для середины ноября. Я надела под демисезонное пальто жакет и обула туфли на толстой подошве. Не вызывало сомнения, что прогулка должна благотворно подействовать на мое состояние.

Скорее всего, если бы я сообщила о своем намерении, в мое распоряжение предоставили бы «даймлер». А также Жиля. Но, с одной стороны, меня не очень-то воодушевляла перспектива отправиться в путь вдвоем с Жилем, а с другой — мне меньше всего хотелось разыгрывать в деревне этакую великосветскую барыню и тем самым изначально провоцировать к себе недоброе отношение. Так что я предпочла незаметно удалиться из замка. И мне это удалось. По крайней мере я вышла из замка и никто не пытался задержать меня.

Когда, начиная мерзнуть, я спускалась по склону холма, то уже сожалела, что в нужный момент не смогла побороть свою гордыню и не согласилась сопровождать Дениз в Квебек. В конце концов почему было просто не объяснить ей, что я не могу себе позволить делать покупки в тех лавках, которые она предпочитает? А затем я могла бы купить необходимое там, где захочу, не обращая внимания на ее отношение к этому.

В принципе она не так-то уж и неправа. Раньше или позже мне так или иначе придется заняться своим гардеробом. И не только потому, что он медленно, но неуклонно изнашивался. Дело в том, что мне уже и самой претило изо дня в день спускаться к ужину в одном и том же платье. А кроме того, была куча различных мелочей, которые мне хотелось бы иметь и которые, наверное, казались мне просто необходимыми лишь потому, что я была вынуждена отказываться от них.

Я прикинула свои финансовые возможности. У меня было около двух сотен долларов, которые мне удалось скопить за несколько лет. К ним добавлялась еще сотня, которую мне дал при прощании отец. Конечно, этого хватит на долгое время. Но если я потрачу деньги на обновление гардероба, что мне делать потом? Не приходилось сомневаться, что д'Эшогетам не понравится, если я решу искать себе работу.

Я шла уже около десяти минут, когда показался сарай, у которого меня некоторое время тому назад встретил Жиль. Я огляделась по сторонам — открывающийся пейзаж был ошеломляющим. Отсюда я впервые видела и замок во всем его великолепии.

— Захватывающая картина, верно? — произнес у меня за спиной чей-то голос.

Я обернулась и увидела Мари-Лизет, снова появившуюся из ниоткуда как некий злой дух. В тот же момент на солнце набежало облачко и мгновенно значительно похолодало. Ну с чего это я решила, что нас ждет великолепный день?

— Вы направляетесь вниз, в деревню? — спросила она.

Я кивнула.

— А почему вы не воспользовались машиной? Мадам д'Эшогет не приличествует ходить пешком.

Я была настолько поглощена своими мыслями, что не сразу поняла по ее презрительному взгляду, какое впечатление производила на нее.

— Я не воспользовалась автомобилем, поскольку... мне нужно больше двигаться.

Мари-Лизет оценивающе посмотрела на меня.

— А кто-нибудь знает, что вы ушли?

Я покраснела и промолчала. Наверное, так себя чувствует вор, которого поймали за руку.

— Впрочем, это меня не касается. В конце концов вы вправе делать, что вам заблагорассудится. Или, может, есть какая-нибудь причина для вашего неожиданного исчезновения?

— А вот это, как вы правильно заметили, вас действительно не касается.

Она пожала плечами, и в ее глазах зажегся недобрый огонь.

— Eh bien[16 - Ладно (фр.).]. Вы, следовательно, увлекаетесь спортом. В этом случае вы должны уметь хорошо карабкаться по горам. Что ж, тогда я покажу вам более короткий путь, старую индейскую тропу. Таким образом вы сможете наполовину сократить себе дорогу. Пойдемте...

И девушка показала рукой на узкую тропу, которая вела вверх к нескольким чрезвычайно высоким скалам.

— Очень жаль, — сказала я, — но у меня нет практики в лазании по скалам.

Я пыталась делать вид, что не происходит ничего необычного. Не уверена, что мне это удалось, поскольку в тот момент я была очень испугана. И, конечно, ничто на свете не могло бы меня заставить последовать за этой девушкой в горы.

Казалось, она почувствовала страх, который внушала мне, и внимательно поглядела на меня своими узкими зелеными глазами.

— Вы что, боитесь волков? — поинтересовалась она.

— Волков? — запинаясь, повторила я. — Каких волков?

— Неужели вы ночами не слышите, как они воют?

— Нет, я слышу лишь вой ветра, — ответила я.

«Нельзя позволить запугать себя. По крайней мере запугать еще больше», — вертелось у меня в голове.

— Вы полагаете, что я хочу вас напугать, — сказала девушка. — Но это совсем не так. Обычно волки стараются не попадаться людям на глаза днем. Но даже если и появляются в поле зрения... Короче, они не так уж и опасны. Пойдемте...

Она протянула мне руку. Я же только отрицательно покачала головой.

— Да разве это возможно, — не скрывая своего сарказма, сказала Мари-Лизет, — чтобы женщина, на которой был женат Алан д'Эшогет, испугалась каких-то скал! Ради блага вашего сына хотелось бы надеяться, что он будет больше похож на д'Эшогетов! В противном случае это было бы большим разочарованием для остальных членов семьи.

— И вы были бы очень рады этому, не так ли?

Ее удивительные зеленые глаза сразу превратились в узенькие щелки.

— Как это следует понимать?

— Я полагаю, что одной из ваших целей является расчленить владение на части. Разве не так?

— Моей целью? Да какое мне дело до этого владения? Как вам вообще могло прийти на ум такое? — она чуть ли не с ненавистью смотрела на меня. — Давайте, выкладывайте!

— Но вы же, насколько мне известно, сепаратистка. Мне это известно от Фарамона.

— Фарамон, — медленно повторила она, и ее голос задрожал. — И именно он... — От возбуждения она начала кричать. — Да я могла бы рассказать вам о Фарамоне такое... — Она прервала начатую фразу, но затем вновь продолжила: — Вам бы это наверняка понравилось, верно? — Тут она как-то странно посмотрела на меня. — Ведь вам, вне всякого сомнения, очень хотелось бы знать, что тут происходит, правда? Может быть, я и расскажу вам это. В конце-то концов вы имеете полное право знать все. Только у вас волосы встанут дыбом от услышанного.

И она снова сделала попытку потащить меня за собою к скалам. И это, скорее всего, бы ей удалось, если бы от замка не послышался чей-то голос.

Мы обернулись одновременно и увидели на небольшом балконе четвертого этажа фигуру какого-то мужчины. Мари-Лизет, благодаря лучшему, чем у меня, зрению, тотчас же узнала его.

— Это Поль, — сказала она, — он, наверное, хочет поговорить со мною.

Поль оживленно жестикулировал и кричал нам что-то, но что — мы не могли разобрать. Мари-Лизет покусывала нижнюю губу.

— Мне нужно вернуться.

— Вам нужно вернуться, или же нам двоим? Я не собираюсь позволить Полю отговорить меня от посещения деревни.

Мари-Лизет презрительно посмотрела на меня.

— Вернуться нужно только мне. Не думаете же вы, что Поля интересует, что вы намерены делать? Ну, а более короткий путь я покажу вам в другой раз. Может быть, я встречу вас на обратном пути. Вы наверняка не будете долго задерживаться в деревне.

С этими словами она попрощалась со мною и направилась вверх по дороге к замку. Я же продолжила свой путь, полностью уйдя в свои мысли. Итак, не было никакого сомнения, что между Мари-Лизет и Полем существовала какая-то связь. Что-то объединяло их. Но, скорее всего, эта связь была не особенно романтичной. Убедить меня в обратном не могли даже слухи, дошедшие до меня во время посещения деревни.




12


Ветер дул все сильнее. При этом я мерзла все больше. Мне уже приходилось бороться с усталостью и желанием вернуться назад. Я убеждала себя, что пройдено больше половины пути, и со страхом думала, что возвращаться будет еще труднее, поскольку путь к замку идет в основном в гору. А если ветер будет и далее таким же сильным, то мне придется совсем туго. Но с другой стороны, Сан-Дегарр находится не на краю света. Там наверняка можно будет найти такси. Так зачем мучать теперь себя этими мыслями?

И я побрела дальше. Мне казалось, что я, всеми забытая, нахожусь как бы в другом мире. В мире, полном одиночества. Помимо дороги, вдоль которой стояли рядами на некотором расстоянии одна от другой фигуры святых, ничто тут не напоминало о существовании людей. Скалы справа и слева от дороги выглядели так, как будто их небрежно набросала некая гигантская рука. Между ними на небольших участках редкой тут земли росли чахлые кусты и дикий виноград, а также там и сям виднелись искривленные деревья. Листья по большей части уже опали. Небо было свинцово-серого цвета, и все в целом очень напоминало иллюстрацию к какой-нибудь весьма печальной саге. За всю свою жизнь я никогда прежде не видела столь траурного пейзажа.

Мои нервы были уже на пределе, когда за последним поворотом дороги я внезапно заметила три странных фигуры. Меня удивило уже и то, что я могла здесь встретить кого-то. Нигде вокруг не было ни единого строения, не было и поперечных дорог. Таким образом, они, скорее всего, шли из деревни.

Выглядели эти люди как пастухи. Одеты они были во все коричневое. Коричневыми были также их кожа и волосы. Они очень напоминали людей, евших картофель, с картины Ван Гога. В первый момент, завидев их, я страшно испугалась. Несмотря на это, нужно было взять себя в руки. Поэтому я выжала из себя с трудом улыбку и поздоровалась, сказав «bon jour».

Младший из них пробормотал что-то, что можно было принять за ответное приветствие. Двое других реагировали таким образом, что у меня от страха застыла кровь в жилах. Один из них сделал пальцами знак, который, как я знала из фильмов, используется для отпугивания привидений. Второй начал креститься.

Немалого труда мне стоило задержать на лице вежливую улыбку.

— Эта дорога ведет в Сан-Дегарр? — спросила я на французском.

В течение некоторого времени мне казалось, что они не поняли вопрос. На их лицах отразилось полнейшее непонимание. А затем младший из них заметил мне по-английски:

— Здесь, мадам, есть лишь два направления — одно из замка в деревню, и второе из деревни в замок. И так как вы идете с той стороны, то впереди у вас деревня.

— О-о, — только и оставалось сказать мне.

Я просто не знала, что мне ответить на эту сознательную невежливость. А поэтому пробормотала «большое спасибо» и молча удалилась.

Я буквально ощущала, как их взгляды сверлили мой затылок. А когда добралась до следующего поворота, то возблагодарила Бога, что оказалась вне поля их зрения.

Эта странная встреча настолько выбила меня из колеи, что я уже и не знала, как вести себя, когда через пару минут мне повстречалась невысокая, одетая в черное фигура. Должна ли я поздороваться, или сельским обычаям предписывалось просто не замечать на дороге встречных? И пока я соображала, фигурка подняла лицо, взглянула на меня и тут же оцепенела. Не знаю, что вызвало этот испуг — скорее всего речь шла о каком-то недоразумении, поскольку тут никто не мог знать меня. Но вместе с тем фигурка в черном внезапно резко развернулась и бросилась вниз по склону, исчезнув через несколько мгновений среди скал. Увиденное настолько поразило меня, что через некоторое время я уже не могла бы с уверенностью сказать, была ли эта встреча реальностью, или произошла лишь в моем воображении.

Ледяной ветер, проникавший сквозь мою одежду, напомнил мне о том, что нужно двигаться вперед, и через минут десять я наконец-то добралась до деревни.

В холодном дневном свете Сан-Дегарр много терял от того шарма, который я приписывала ему в темноте, дополняя увиденное своим воображением. Селение производило впечатление ужасающей серости и убогости. Меня не удивило, что тут был лишь один магазинчик, представлявший собою нечто среднее между мелочной лавкой и почтамтом. Владелицей его была древняя старуха, абсолютно не говорившая по-английски. После вызванного моим появлением шока — а это, по всей видимости, действительно был шок — она была со мною сама любезность. К счастью, в лавке никого не было. Судя по ее реакции, д'Эшогеты не были ее покупателями, так что мое появление ее явно обрадовало.

Я ознакомилась с тем, что предлагалось на продажу. Увы, все книги и газеты были исключительно на французском, да и выбор был очень мал. По всей видимости, люди в деревне читали не слишком много. Старая дама пообещала мне приобретать «Монреаль Стар» и высылать ее в замок. Если у меня есть еще какие-нибудь пожелания, то она охотно выполнит их, любезно заверила меня хозяйка.

Оставалось еще несколько вещей, которые были мне настоятельно нужны — носовые платки, дневной крем, зубная паста, шесть пар нейлоновых чулок и пара коробок конфет для Майкла. Пока упаковывались мои покупки, я решила отправиться в кафе, выпить чашечку чая — и сообщила об этом мадам Тери, скорее, лишь для того, чтобы попрактиковать свой французский. Ее лицо в ответ выразило такой ужас, что я поспешила извиниться, полагая причиной этой реакции какую-нибудь грамматическую ошибку. Однако мадам Тери покачала головой и обрушила на меня целый шквал слов, из которых следовало, что мне ни в коем случае нельзя идти в кафе. «Это чрезвычайно неприлично», — несколько раз повторила она. И я не должна появляться там хотя бы ради «petit seigneur» — маленького господина.

Расценив совет старой дамы как приверженность старомодной точки зрения, я проигнорировала ее предупреждение. Однако, после того, как сама увидела, какая грязь и запущенность царили в кафе, мое отношение к ее словам изменилось. Недружелюбное лицо владельца, а также небритые лица его непричесанных гостей еще больше усилили неприятный эффект.

Я решила подождать с чаем до возвращения в замок. А пока нужно было найти Жака, чтобы он отвез меня назад.

Но, к сожалению, Жака нигде не было видно. Я поинтересовалась у пожилого человека в униформе на вокзале, где можно найти его, и он ответил, что если Жак в деревне, значит, его машина должна стоять где-нибудь на улице. Ну, а если такси нигде не видно, то бесполезно искать и его хозяина.

В достаточно унылом настроении я покидала вокзал, намереваясь пешком отправиться в обратный путь. И вдруг на одном из близлежащих кирпичных домов я увидела вывеску «Жанна Ожильви — портниха».

И тут мне на ум пришла одна идея. Мне все равно нужно было иметь хотя бы пару новых платьев. Так почему бы мне не посетить в связи с этим мадам Ожильви? Расценки наверняка в пределах моих возможностей, поскольку ее клиентура наверняка не относится к числу состоятельных людей.

Не долго раздумывая, я подошла к двери дома и покрутила ручку старомодного звонка.




13


Дверь мне открыла изящная и любезная старая дама. Кем бы она ни приходилась Полю, в его темных планах она наверняка не принимала никакого участия.

— Доброе утро, — поздоровалась я и представилась. — Я Леонора д'Эшогет. Увидев снаружи на вывеске вашу фамилию, я подумала, что вы, возможно, являетесь родственницей Поля Ожильви?

Она улыбнулась и сказала очень мягким голосом, почти полностью скрадывавшим едва заметный французский акцент:

— Ну да, конечно. Я — его мать.

Пожилая дама дружески предложила мне войти. Я оказалась в малюсеньком коридоре, который вел в обставленную со вкусом комнату с низким потолком.

Мебель производила впечатление очень старой и смотрелась весьма живописно. Наверное, то была обстановка, унаследованная от предков. В отличие от меблировки замка, здесь все казалось уместным и создавало впечатление уюта. Скорее всего, это объяснялось тем, что каждый предмет меблировки постоянно использовался. Комната выглядела живой, и это было то, чего мне так не хватало в замке.

— Мой сын многое рассказывал о вас, мадам Леонора. О вас и вашем сыне. Он у вас очень умный ребенок. — Она жестом предложила мне занять место на несколько потертой софе. — Поль пару раз обещал мне привезти вас, но каждый раз что-нибудь да мешало ему. Поэтому сейчас мне особенно приятно, что вы сами, по собственной инициативе, пришли ко мне.

Внезапно я почувствовала себя крайне неловко. Как мне теперь было объяснять ей, что меня в ее дом привели лишь поиски портнихи, но никак не желание познакомиться с нею...

— Простите, но я прочитала на вывеске, что вы портниха, — сказала я. — А мне срочно необходима пара новых платьев...

— Но мадам Леонора, — удивленно возразила она. — Я не шью для hautevolee[17 - Высшее общество, знать (фр.).].

— Ну а я, откровенно говоря, просто не могу себе позволить иного, — призналась я.

Она хотела что-то сказать, но промолчала. Наверняка ей было трудно понять, что у кого-то из д'Эшогетов могут быть подобные проблемы.

— Конечно же, я охотно сошью вам платье. Подождите, я принесу сейчас метр и пару выкроек, чтобы вы могли выбрать себе что-нибудь по вкусу.

Она исчезла в небольшом коридоре и отсутствовала так долго, что у меня уже стало тревожно на душе. Но затем старая дама вернулась с многочисленными извинениями.

— Я поставила воду. После вашей длительной прогулки вам нужно будет выпить чашечку горячего чая.

Уверена, что ни один кутюрье в Париже — тем боле при его известности — не обшивал бы меня с таким удовольствием, как это делала мадам Ожильви.

После того, как я выбрала себе фасон и мы согласовали материал и цвет, она принесла поднос с огромным чайником, чашками и тарелкой с великолепным печеньем.

Неожиданно для самой себя я вдруг выпалила:

— Иногда я испытываю такой смертельный страх...

Мадам Ожильви осторожно отставила в сторону свою чашку и сказал:

— Я очень сожалею.

Она не стала успокаивать меня какими-нибудь банальностями типа «нужно привыкнуть к новому месту» или «со временем все пройдет». Вместо этого она без обиняков спросила:

— Ваш страх имеет какое-нибудь отношение к моему сыну?

— Да. В некоторой степени, — неохотно призналась я.

И тут я вспомнила угрозы Поля. Я вспомнила, что меня ожидает, если хоть кому-нибудь намекну о том, что мне случайно стало известно. Предупреждение наверняка касалось и разговоров с его матерью. А она, скорее всего, передаст ему каждое слово из нашей беседы.

Мадам Ожильви не спросила меня, почему я не ответила на ее вопрос, из чего следовало, что ей было что-то известно.

— Да, он действительно находится в весьма непростой ситуации, — сказала она со вздохом после непродолжительного молчания. — Но вам, конечно, там еще хуже. И все-таки на вашем месте я бы не уезжала оттуда.

— Это совсем не из-за вашего сына, — сухо заметила я.

Она печально улыбнулась.

— Знаю, знаю. По всей видимости, он считает, что лучше вам оставаться там, где он может присматривать за вами. Но поверьте, с его стороны вам не грозит никакая опасность.

Конечно, она смотрела на все глазами матери.

Словно прочитав мои мысли, она добавила:

— Должно быть, это звучало довольно угрожающе. Но для него было бы весьма неприятно, если бы вы сообщили полиции все, что вам известно.

— Неприятно? — недоверчиво переспросила я. — Только неприятно и ничего более?

Она улыбнулась. Не было никакого сомнения, что она слепо верила во все, что он рассказал ей.

— Ну что мы с вами все вокруг да около, — вдруг сказала она, глядя на меня своими ясными серьезными глазами. — Поль не бросал эту бомбу. Вы должны были уже понять, что он не относится к людям, способным прибегать к грубой силе.

Как я могла сказать его матери о том, что придерживаюсь как раз обратной точки зрения!

— Но его угрозы... предупреждения, — осторожно сказала я. — Было даже большее... хотя я не совсем уверена в этом... Несчастный случай... пару раз я была...

Тут я смешалась, поскольку внезапно мне стало просто страшно от осознания того, каким безумием было одной, в сопровождении завываний ветра и волков преодолевать крутой подъем к замку. Ведь за каждым поворотом меня могла поджидать Мари-Лизет.

Мадам Ожильви смотрела на меня отсутствующим взглядом. Она будто прислушивалась к чему-то.

Я откашлялась и сказала:

— Вы случайно не знаете эту девушку, Мари-Лизет?

— Мари-Лизет? Ну конечно же, — ее огромные темные глаза остановились на мне. — Вот с нею я не стала бы особенно сближаться.

Я улыбнулась немного истерично.

— Нет-нет, об этом нет и речи. Она настроена далеко не благожелательно по отношению ко мне. А кроме того — я боюсь ее.

Откровенно говоря, я подозревала, что мадам Ожильви начнет высмеивать меня. Но вместо этого она заметила абсолютно серьезно:

— Может быть, я несколько пристрастна и у меня слишком сильно предубеждение против нее... Не знаю. Некогда Поль... был увлечен ею. И хотя он никогда не рассказывал мне об этом, я это знаю. И — я не люблю ее.

Так значит, у них уже была прежде связь? Ну, да мне до этого не должно быть никакого дела. Меня это не касалось.

— Хотелось бы мне знать, кто так заинтересован в том, чтобы устранить меня, — задумчиво сказала я, обращаясь скорее к самой себе, чем к радушной хозяйке.

Мадам Ожильви озадаченно поглядела на меня.

— Устранить вас? — повторила она. — О Господи! Да что случилось?

Затем она прикусила губу и тихо сказала:

— Хотелось бы мне заверить вас в том, что речь может идти лишь о несчастном случае. Но — увы — не могу вам даже пояснить, отчего не уверена в этом.

Мне казалось, я понимаю, отчего она была так сдержанна. Покушения на меня явно не имели ничего общего с бомбой на вокзале. Опасность исходила от кого-то, кому было выгодно, чтобы мы с Майклом исчезли отсюда. Брайан? — напрашивался ответ. Нет, он никогда бы не сделал ничего подобного! А Дениз?

— Это верно, что если что-нибудь случится с Майклом, то наследство перейдет к детям Дениз? — откровенно спросила я.

Мадам Ожильви как-то странно посмотрела на меня.

— Брайан станет опекуном Майкла, если с вами что-нибудь случится, — спокойно сказала она. — И Дениз не без охоты превратится в хозяйку замка, где в настоящее время к ней относятся без особого уважения... Но вы же знаете, что у Дениз не может быть детей? Не правда ли?

Я отрицательно покачала головой.

— Неужели никто не сказал вам об этом? Хотя — я бы, пожалуй, тоже не стала этого делать.

Семь лет тому назад Мишель — в то время второй по возрасту из сыновей д'Эшогетов — привез с собою из Франции Дениз. Она происходила из еще более знатной семьи, чем д'Эшогеты, которая, однако, успела полностью потерять все свои богатства. Через некоторое время выяснилось, что Дениз не может иметь детей — а это было еще хуже. Семья д'Эшогетов, конечно же, поспешила аннулировать брак. В результате Дениз предприняла попытку самоубийства. Она предпочитала умереть, но ни в коем случае не возвращаться назад во Францию как «некондиционный» товар.

Брайан принял участие в судьбе бедного создания и в каком-то порыве несовременного рыцарства женился на ней. Благодаря этому, она сохранила свой статус и смогла оставаться в замке и впредь.

— Кто знает, возможно, он и любит ее по-своему, — продолжила мадам Ожильви. — А может быть — и нет. Он очень скрытен. Не знаю, слышали ли вы о его первом браке? Вот там-то дела действительно обстояли неважно.

— Эту историю я знаю от Фарамона. Он намеревался также рассказать мне историю Брайана и Дениз. Но я не поверила ему.

Она кивнула.

— Верно. Ему трудно верить. У него странная манера говорить, всегда чувствуешь себя немного неполноценным. Но однако же он зачастую говорит правду. Ложь ему дается еще труднее. Ну, естественно, не в том случае, когда это ему выгодно...

И снова мне показалось, что она прислушивается к чему-то снаружи. Я также напрягала слух, но не услышала ничего, кроме шума двигателя остановившегося неподалеку на улице автомобиля. Я обратила на это внимание лишь потому, что до того я отметила практически полное отсутствие тут какого бы то ни было транспортного движения.

— А Брайана не смущает, что у него никогда не будет детей? — спросила я, пытаясь придать своему голосу незаинтересованное звучание.

Она слабо улыбнулась.

— У нас с ним не настолько доверительные отношения, чтобы я могла спросить его об этом. Но предполагаю, что он считал возможным отказаться от собственных детей, поскольку у Жан-Пьера росли два великолепных сына, да и Мишель собирался вновь жениться. Очевидно, у него не было особых стимулов для того, чтобы продолжать свою собственную ветвь рода д'Эшогетов. Не мог же он предположить, что в один страшный день семью постигнет столь кошмарная трагедия. Ах, этот таинственный пожар! Я до сих пор не могу постичь случившегося.

— А почему — таинственный? — поинтересовалась я в надежде, что она попытается выразиться несколько более ясно.

Но мадам Ожильви пожала плечами, как если бы уже и так сказала слишком много.

— Вы же знаете, какие люди бывают. Обстоятельства всякого несчастного случая всегда обрастают слухами, и особенно — если на карту поставлено крупное наследство. Ситуация, впрочем, не была особенно необычной. В домике не было электричества. Ну и одна из керосиновых ламп опрокинулась, — ее глаза приняли задумчивое выражение. — Но несмотря на это...

— Да?

— Все-таки странно. В домике находились четверо взрослых мужчин. Как же могло случиться, что ни одному из них не удалось выбраться?

Мне вновь стало не по себе. Ведь если кто-то в замке — или в Сан-Дегарре — оказался способным на подобное только ради того, чтобы наследовать это ужасное владение, то мы с Майклом наверняка были обречены на гибель. Но кто мог совершить такое злодейство? Брайан? Дениз? Фарамон? Нет, только не Брайан!

— Трупы перевезли сюда? — спросила я.

Она кивнула.

— Их обследовали самым тщательным образом. И при этом было установлено, что они все, вне всякого сомнения, стали жертвой отравления дымом.

— Тогда, — с некоторым облегчением, хотя и не освободившись полностью от страха, заметила я, — это действительно были всего лишь слухи.

— Естественно. Разве я не сказала этого с самого начала? — и она громко вздохнула. — Что это мы перешли на столь печальную тему? Ах да. Мы говорили о Мишеле. Он является последним отпрыском этой семьи.

— Но ведь еще есть и Фарамон, — напомнила я. — Он-то уж наверняка когда-нибудь женится и у него появятся дети.

Она внимательно и с улыбкой поглядела на меня.

— Да-да, скорее всего так и будет.

Тут я покраснела как школьница.

— Наверное, мне пора уже уходить, — неуверенно сказала я.

Меня легко укололо то, что она не сделала ни малейшей попытки удержать меня, хотя и вызвалась проводить на улицу.

Когда я вышла из дома, то сразу же увидела стоящий поблизости «даймлер» с сидевшим за рулем Жилем.

— Простите, ради Бога, — сказала мадам Ожильви, принявшая скорее всего мое удивление за невысказанный упрек. — Боюсь, это может показаться несколько навязчивым... Но все-таки, прежде чем поставить воду на чай, я решила позвонить в замок и попросить, чтобы за вами прислали машину. Мне кажется просто невозможным самостоятельно проделать обратный путь в такую погоду. А теперь еще и снег пошел.

Я, откровенно говоря, была неимоверно счастлива возможности забраться в машину Жиля. В течение некоторого времени мы оба молчали. Потом Жиль, в момент, когда машина пробивалась через особенно неистовый снежный шквал, внезапно заметил:

— Мадам действительно не следует ходить в деревню одной. Дорога тут далеко не безопасна. В окрестностях водятся волки — в том числе и двуногие...

— Что вы хотите этим сказать? — со страхом спросила я.

Но он дал ответ на французском, причем на своем довольно непонятном варианте французского, и мне не удалось более добиться от него ни слова по-английски.




14


Целых два дня непрерывно шел снег. В результате его выпало столько, что не приходилось и мечтать о лучшем, чтобы заняться столь вожделенными зимними видами спорта. Майклу никогда в жизни не приходилось видеть так много снега.

— Жаль, что я не хожу в деревенскую школу, — посетовал он, выглядывая из окна на улицу. — Учись я там, мне не нужно было бы сегодня туда ехать.

— Тебе остается только сказать, что тебе смертельно надоели занятия, — воскликнул Поль, подошедший тем временем к нему сзади.

— Конечно же, не смертельно... — заметил Майкл. — Но вместе с тем кому не приятно полентяйничать во время неожиданных каникул?

— А почему бы нам не освободить сегодня вторую половину дня? — предложил Фарамон.

Все мы испуганно вздрогнули, поскольку никто из нас троих не слышал, как он вошел.

— Молодому человеку это тоже пойдет на пользу — стряхнуть с себя повседневную рутину. И покатаемся наконец-то на лыжах.

Красивое лицо Фарамона светилось радостью в предвкушении предстоящего развлечения. В этот момент он выглядел невероятно молодым. Я ничего не могла с собой поделать — его воодушевление было просто заразительно.

— Как тебя понимать? — неодобрительно поглядел на него Поль. — Ты же знаешь, если кто-то не умеет ходить на лыжах, то он не может просто нацепить их и покатиться! Вспомни-ка, сколько тебе потребовалось времени, прежде чем тебе позволили ходить одному на лыжах.

По выражению лица Фарамона было видно, что он собирается что-то возразить, но Поль не позволил перебить себя.

— А кроме всего прочего, все лыжи вначале следует тщательно проверить. Ведь ими никто не пользовался с прошлой зимы.

Поль сказал это с таким нажимом, что у Фарамона просто не оставалось возможности возражать ему, чтобы не показаться при этом слишком эгоистичным и беззаботным.

Но Полю пришлось несколько смягчиться, когда он заметил удрученное выражение лица Майкла.

— Есть ведь и другие виды спорта, — сказал он, — которые не требуют большого умения. Мы можем сегодня во второй половине дня взять с собою Леонору и Майкла на прогулку на снегоступах — широких лыжах. Если никто не имеет ничего против, отправимся после обеда. Я уверен, что Дениз будет рада присоединиться к нам.

Мне показалось, что ему было важно собрать для вылазки на природу как можно больше людей. Он был уверен, что именно таким образом проще всего обеспечить и гарантировать мою безопасность.

Как ни странно, участие в вылазке на природу приняла не только Дениз, но выбрался с остальными и Брайан. Он был одет в спортивный скандинавский пуловер, который на удивление хорошо подходил к цвету его темных волос. Я же — за неимением иного — натянула голубую ветровку и серые фланелевые брюки, которые Брайан тут же раскритиковал.

— Сейчас на улице совсем не тепло, — строго сказал он. — Вам следует надеть настоящий лыжный костюм. Дениз, не найдется ли у тебя костюма, который мог бы подойти Леоноре?

Дениз блистала на сей раз в чрезвычайно элегантном наряде. Вопрос мужа не просто раздосадовал ее, а привел в ярость.

— Ну конечно же, мой дорогой. С удовольствием подыщу что-нибудь, — ехидно ответила она. — Вот только мои спортивные костюмы... не растягиваются. У Леоноры на удивление крепкая фигура. Мои вещи треснут по швам, если она их попытается примерить.

— Ты на редкость доброжелательна сегодня. Впрочем, извини, я забыл — ты всегда горишь желанием помочь другому, — съязвил в ответ Брайан, наградив супругу весьма выразительным взглядом. Он повернулся ко мне и заметил после непродолжительного размышления:

— Вверху, в шкафу можно еще найти кое-какие вещи моей сестры. Уверен, что среди прочего мы найдем и лыжный костюм. К тому же, насколько я могу судить, у вас с ней один и тот же размер. Я быстренько поднимусь и принесу костюм.

Дениз, не особенно надеясь остановить мужа, все же состроила сердитую гримаску.

— Ну, если ты намерен рыться в вещах Вивиан, мы можем спокойно отказаться от нашей затеи.

Фарамон, которому эта сцена, по-видимому, также пришлась не по душе, решил поддержать ее:

— Через час уже стемнеет, так что позже нет никакого смысла покидать замок.

И даже Майкл высказал свое недовольство.

— Я чувствую себя в своем костюме просто великолепно, — поспешила я уверить окружающих. — А к тому же сегодня совсем не так холодно.

Брайан продолжал с сомнением поглядывать на меня, и я решительно добавила:

— Вы и сами одеты немногим теплее меня. А потому я отказываюсь понимать, отчего вы так встревожены тем, как я одета.

— До чего же она наивна и непосредственна, — с издевкой заметила Дениз. — Просто уму непостижимо.

— Да замолчи ты, дрянь! — взорвался Брайан.

Он повернулся ко мне. На его красиво очертанных губах появилась вымученная улыбка.

— Ну хорошо. Наверное, на сегодня ваш костюм сойдет. Однако в дальнейшем я сам позабочусь о том, чтобы соответствующим образом экипировать вас на зиму, которая теперь только начинается.

— А может быть, мадам Ожильви сошьет вам лыжный костюм? — медовым голосом предложила Дениз. — Ведь качество для вас не имеет никакого значения...




Судя по всему, мое посещение мадам Ожильви не прошло незамеченным. По крайней мере в тот же самый вечер сразу после обеда мадам д'Эшогет затребовала меня к себе в спальню. Я впервые сподобилась увидеть эту «святая святых». Ну а так как причина приглашения скорее всего была не очень приятной, то я входила в комнату с сильно бьющимся сердцем. Помещение было велико, как и все в этом замке. Окна комнаты смотрели на юг. Благодаря естественным тонам меблировки, ко всему прочему частично украшенной и позолотой, комната производила впечатление выдержанной несколько в декадентском стиле. Это впечатление усиливалось и лавандового цвета шелковой парчой, которой были обшиты стены, а также розовой, фиолетовой и сиреневой обивкой мягкой мебели.

Старая дама на сей раз решила принять меня сидя в одном из тех напоминающих трон кресел, которые, судя по всему, являлись для нее обязательным реквизитом. И действительно, в каждой комнате стояло по экземпляру этих кресел.

Когда я входила, старая госпожа сидела на своем «троне», торжественно выпрямившись. Рядом в викторианской позе стоял Брайан. Его лицо было абсолютно бесстрастно.

Мадам сразу же начала упрекать меня в непозволительном для д'Эшогетов легкомыслии. Если я не представляю, что мне приличествует, а что — нет, то мне следовало бы по крайней мере подумать о фамилии. Чтобы кто-то из принадлежавших к этой семье заказывал себе платье у деревенских портных! Почему было не обратиться прямо к ней? Ну конечно же, членам семьи было бы приятнее, имей я соответствующий моему положению гардероб. Единственной причиной, почему до сих пор ничего не предпринималось в этом направлении, было нежелание каким-то образом задеть мое самолюбие.

Когда она наконец закончила, терпение мое было на исходе, и я еле сдерживала гнев. В конце концов — ведь я же была ее невесткой! Она не имела никакого права выговаривать мне в таком тоне. И она не должна была позволять себе ничего подобного даже со слугами!

— Может быть, это и не принято у д'Эшогетов — заказывать одежду у портнихи из деревни, — не раздумывая особенно, бросила я. — Но в моей семье не принято отказываться от данного слова. Я заказала платье и хочу, чтобы оно было сшито. А ко всему прочему я искренне надеюсь, что, к моему удовольствию, оно выйдет на славу. А что касается ваших предписаний, то я предпочитаю следовать своим потребностям.

Я со страхом подумала, что старую даму хватит удар. Она стала пурпурного цвета — как обивка ее кресла. И хотя губы ее шевелились, с них не срывалось ни звука. Брайан оставался невозмутимым. Более того, он даже улыбнулся, когда заметил:

— Мама не хотела оскорбить ни чувства Жанны Ожильви, ни ваши. И никто не имеет ничего против того, чтобы вы самостоятельно подыскивали себе нужную одежду. Более того, мама полагает, что мы виновны в том, что до сих пор не назначили вам ренты, которая позволила бы вам одеваться подобающим образом и не ощущать себя ограниченной в средствах...

Между тем его матушка вновь взяла себя в руки.

— Какая еще рента... — возмущенно прошипела она. — Да какое право, собствен...

— Дениз же получает ренту, хотя она и не подарила тебе внука.

Судя по выражению лица мадам д'Эшогет, она не очень-то была согласна с этим доводом. Но прежде чем она успела выболтать, что получаемая Дениз рента выплачивается им из собственного кармана, или перейти к очередным бестактным выпадам, Брайан сказал с нажимом:

— Мама, не забудь, пожалуйста, почему ты попросила меня присутствовать при этом разговоре. Я — опекун Майкла. Деньги принадлежат ему, а не тебе. Как, собственно, и дом. И то, что ты пока продолжаешь жить здесь — то это лишь благодаря великодушию Леоноры.

Сказанное чрезвычайно поразило меня. Его матушка никогда не относилась ко мне с особой нежностью, но давало ли это ему право вести себя с нею так... так жестоко? Как ни странно, матушка его внезапно успокоилась. Она заметила с нескрываемой горечью в голосе:

— Ну, если Леонора пожелает, я готова полностью предоставить ей дом. — Она вздохнула. — О господи! Иногда я вспоминаю, как я — тогда молодая невестка — полвека тому назад перебралась сюда... Мне и в голову не могло прийти, что я когда-нибудь вновь покину замок. Что ж, времена меняются.

Естественно, я поспешила заверить ее, что у меня нет даже в мыслях выживать ее отсюда. Из-за завязавшейся дискуссии вопрос с рентой чуть-чуть не оказался забытым. Однако Брайан, который не обращал внимания на склонность своей матери к драматизированию, снова завел разговор на эту тему. В результате мне была установлена достаточно крупная — по моим понятиям — рента и было обещано открыть в городе счет.

Вероятно, теперь надлежало поехать в Квебек на несколько дней. Если бы только знать, кто будет сопровождать меня! Мне не особенно-то хотелось, чтобы это была Дениз. А чтобы со мною поехал сын — этого мне точно не позволят. Майкл должен оставаться в замке как заложник.

...Взгляд на мои снегоходы вернул меня к действительности. Они сцепились, и когда я попыталась их разъединить, то тут же растянулась во всю длину. Дениз и Фарамон согнулись от смеха. Поль улыбался, и даже Брайан с трудом удерживался от усмешки, когда поспешил мне на помощь.

— Мама! Ты же нас всех задерживаешь, — посетовал Майкл. Он явно стыдился моей неспособности освоить снегоходы, ибо это было далеко не первое мое падение в этот вечер.

И как это только могло мне прийти в голову, что ходить на снегоходах — этих широких лыжах — совсем просто?

— Ну давай же, мама! — умолял он меня. — Поль говорит, что нам нужно скоро возвращаться.

Но я очень устала, и для меня было слишком трудно выдерживать задаваемый другими темп, не говоря уже о том, чтобы идти быстрее. Огромный валун, недалеко от которого мы оказались в тот момент, натолкнул меня на идею.

— А что, если я немного отдохну тут? Вы можете пройти на лыжах дальше, а я подожду вас тут.

Мы как раз находились у небольшой просеки. Едва ли мне в ближайшее время могла предоставиться столь благоприятная возможность.

Нахмурив брови, Поль заметил:

— Мне совсем не нравится перспектива оставить вас тут одну.

— Но я могу при желании вернуться в замок. Он недалеко отсюда и его не так-то трудно найти.

Впрочем, замка не было видно, но наши широкие лыжи оставили четкие следы, и я была уверена, что не заблужусь на обратном пути.

— Ну пошли же! — недовольно бросил Фарамон. — Мы вышли совсем недавно. Ведь мы даже не покинули пределы замковой территории.

На лице Поля появилось скептическое выражение. Но тут в спор включился Брайан:

— Вы, Леонора, на самом деле не против, если мы оставим вас тут на пару минут?

Вот теперь-то я действительно была озадачена, и озадачена неприятно. В глубине души я надеялась, что именно он попытается отговорить меня от моих намерений. И вместо этого...

— Не-нет, — поспешила ответить я. — Ничего со мной не случится.

И тут я вспомнила о волках.

— А как тут с... волками?

Услышав мой вопрос, все рассмеялись.

— Они должны бы водиться тут, — заметил Поль, — но за всю мою жизнь мне пока ни разу не пришлось столкнуться ни с одним из них.

Другим также, как оказалось, не приходилось видеть тут волков. Я вдруг почувствовала себя просто дурой. Не раздумывая больше, я вновь заверила Поля и Брайана, что охотно побуду тут некоторое время в одиночестве. Затем поудобнее устроилась на валуне, наблюдая, как остальные исчезают из поля зрения.

Едва они ушли, мне очень захотелось вернуться назад в замок. Но я так устала! И мои ноги болели так сильно! Поэтому, отстегнув крепления, я удобно положила ноги повыше. А потом задремала. Не знаю, сколько это продолжалось, но когда я открыла глаза, то обнаружила, что идет снег!

Снег! Я окончательно проснулась. Да ведь они теперь ни за что не смогут найти меня! Снег заметет все следы! Меня охватила паника.

Что же делать? И тут я сообразила, что остальные когда-нибудь да будут возвращаться. Интересно, сколько времени я могла продремать? По глупой случайности у меня не оказалось с собою часов. Но наверняка прошло не более пары минут.

Меня обуревали кошмарные опасения. А что, если они пойдут на лыжах дальше, чем собирались вначале? Или захотят нарочно попугать меня?

Я была просто счастлива, когда увидела их возвращающимися на краю просеки. И сразу же почувствовала стыд за свои несправедливые подозрения, но вскоре разглядела, что со стороны леса ко мне приближается лишь один человек. Снег становился все более густым, и мне все труднее было разглядеть что-либо за падающими с неба крупными хлопьями. Очень нечетко я увидела что-то темно-красное. Кажется, это была Дениз.

Приближающаяся фигура подняла руку и помахала мне, показывая, что я должна идти навстречу. Ах, если бы это был кто-нибудь из мужчин, кто мог бы помочь мне. Но пока я видела впереди лишь ее. Итак, мне пришлось подняться и отправиться в путь. По этому свежевыпавшему мягкому снегу идти было еще труднее. Когда я наконец добралась до дерева, у которого она прежде стояла, то убедилась, что там никого не было. Кругом — ни души!

Но этого же просто не может быть! И тут я услышала издалека голос:

— Сюда, Леонора! Поспешите!

— Пожалуйста, подождите меня! — в отчаянии прокричала я.

Я просто не могла осмыслить происходящее. Ко всем прочим несчастьям меня угораздило споткнуться о скрытый под снегом корень. Когда я снова была на ногах, вокруг царила полнейшая тишина. Даже ветер затих.

— Где вы? — всхлипывая, прокричала я. — Я не слышу вас больше!

Ответом был какой-то странный звук — как если бы кто-то рассмеялся с издевкой.

В каком-то оцепенении я продолжала свой путь. Теперь я едва могла уже разглядеть даже свою руку, поднесенную к лицу. Я осталась абсолютно одна здесь, в этом лесу, да еще и без малейшего представления о том, каким образом мне выбраться отсюда к замку.




15


Наконец я сдалась и, рыдая, упала в изнеможении в снег. Положение действительно было очень серьезным. Уже стемнело. Становилось все холоднее. До ужина никто не обратит внимания на то, что я отсутствую. А потом — потом это будет выглядеть как несчастный случай. Брайан станет опекуном Майкла и будет продолжать управлять владением. А Дениз превратится в полновластную хозяйку замка...

Пытаясь сообразить, сколько времени может продержаться человек, прежде чем он замерзнет, я не сразу расслышала издалека донесшийся голос:

— Леонора! Где ты?

— Сюда! — изо всех сил прокричала я в ответ. Но от длительного крика мой голос совсем сел. Прокашлявшись, я возопила снова. Вскоре послышался треск валежника, и из снега появилась высокая фигура.

— Леонора! Как ты? Все в порядке? — прокричал появившийся.

От холода у меня стучали зубы. В качестве ответа я только и могла что кивнуть. И лишь через несколько мгновений до меня дошло, что это был Брайан. Сама не понимаю как, в ту же секунду я очутилась в его объятиях.

Мы стояли тесно обнявшись, полностью позабыв о холодном ветре и темной ночи. И когда Брайан наклонился, чтобы поцеловать меня в губы, я не возражала и ответила ему взаимным поцелуем. А затем он очень осторожно освободился и спросил:

— Ну как ты, любимая, оказалась тут? Как, скажи на милость?

Меня переполняло необычное счастье. Он сказал: любимая! Как долго я ждала от него этого слова!

— Почему ты ушла с просеки? — настаивал он.

— Я боялась, что проглядела, как вы возвращаетесь, — еле прошептала я.

Я никак не могла сообразить, следует ли мне рассказать ему о Дениз или нет. Но Брайан уже говорил сам:

— Из-за пурги для возвращения потребовалось больше времени, чем мы рассчитывали. Когда мы не нашли тебя у опушки, то решили, что ты отправилась в замок. Ну а когда мы не обнаружили тебя и там, то решили отправиться на поиски.

— Как я рада, Брайан, что ты нашел меня, — сказала я, и мои зубы снова начали выбивать дробь.

Взяв меня за руку, он нежно подтолкнул меня вперед.

— Пойдем, дорогая, нам нужно возвращаться, иначе мы тут окончательно замерзнем.

Затем, когда мы с трудом пробивались вперед по рыхлому снегу, он снова вернулся к заданному прежде вопросу.

— И все-таки не могу понять, почему ты пришла сюда. Ведь ты ушла на несколько миль в противоположном от замка направлении.

Теперь я не могла более скрывать от него правду.

— Появилась Дениз... сделала мне знак рукой... следовать за собой. А потом я потеряла ее. Или потерялась сама.

Я почувствовала, как он напрягся.

— Дениз! Что ты, Леонора? Это же абсолютно невозможно! Она была вместе со всеми нами.

Я чуть было не отпихнула его руку. У меня закралось страшное подозрение. А не могло ли быть, что Дениз и Брайан, которые никогда и ни в чем не бывают согласны друг с другом, в отношении меня решили объединиться? Ну хотя бы потому, что тут у них наверняка могли быть общие интересы. В принципе было вполне вероятным, что он теперь вел меня подальше от замка — туда, где никто и никогда уже не найдет меня. По крайней мере, не найдет до того, как...

«Как же так — именно Брайан...» — думала я, и на глазах у меня выступили слезы.

Как раз в этот момент послышались голоса. Мы ответили. Из снежной пелены к нам вышли Поль и Фарамон.

— Ты был все-таки прав, Поль, — неприятным голосом заметил Фарамон. — Она действительно осталась в лесу. Ну как только можно быть такой дурой!

— Все в порядке? — обеспокоенно поинтересовался Поль.

— Да. Теперь, по крайней мере.

Теперь, когда они все были рядом со мною, я могла уже считать себя в безопасности.

Тем же вечером, вскоре после ужина, кто-то тихонько постучал ко мне в дверь. Когда я отперла, то увидела Брайана с ворохом одежды в руках.

— Я просмотрел вещи Вивиан, — сказал он с несколько виноватой улыбкой. — Мне подумалось, вам кое-что могло бы пригодиться...

Вам? Судя по всему, он решил вновь вернуться к своему формальному тону в общении со мной. Но почему? Теперь, когда у меня появились основания надеяться на его взаимность... Я молча взяла у него вещи и так же молча продолжала стоять, ожидая, когда он удалится. Но он не уходил.

— Леонора, почему вы считаете, — задумчиво спросил он, — что Дениз сбила вас с дороги?

— Я этого совсем не утверждаю.

— Но, вероятно, вы полагаете, что у Дениз есть какие-то основания желать, чтобы вас тут не было... — снова начал он.

Его лицо начало медленно краснеть. Пробормотав что-то по-французски, он продолжил:

— А кроме того, я боюсь, что вы неверно оценили мои чувства. Или, более того... — его голос стал более сухим. — Скорее даже не чувства, а намерения. Если я позволил себе сказать что-нибудь такое, что...

— О нет, — поспешила успокоить его я, чтобы положить конец как его, так и своим мучениям. — Вы ошибаетесь. Просто я подумала, что вы, быть может, охотно стали бы опекуном Майкла, а Дениз — хозяйкой дома.

— Этого еще не хватало! — губы Брайана растянулись в печальной улыбке. — Как будто это может быть достаточным поводом! У вас, Леонора, странное представление о людях и их способностях... Действительно, моя жена не особенно любит вас, но чтобы это могло стать поводом для того... для того, чтобы устранить вас — это просто абсурд.

— Верно, — удрученно признала я. — Пожалуйста, простите. Я, наверное, чересчур истерична. Происходит столько странных и непонятных вещей.

Все мои чувства, все мысли молили о понимании, но взгляд Брайана оставался непроницаемым.

— Хочу надеяться, что вы по крайней мере не будете раздувать эту историю, рассказывая о ней всем...

— О господи! Конечно же — нет! — Мысль о том, что он может так думать обо мне, сводила меня с ума. — Я бы никогда не сделала ничего подобного, — сказала я. — Клянусь вам!

— Боюсь, вы опять не так поняли меня. Теперь мы ведем себя прямо как заговорщики.

Я не могла преодолеть свое огорчение и собиралась что-то сказать, но Брайан вновь прервал меня:

— Я сказал все это лишь для того, чтобы избавить вас от неприятностей.

Его слова подействовали на меня как холодный душ.

— Пожалуйста, простите, — снова с горечью повторила я.

— Пожалуйста, — бросил он таким тоном, что я поняла со всей очевидностью — между нами начиная с этого момента воздвигнута высоченная стена.

Я спрашивала себя, не было ли этой стены с самого начала? Может быть, я просто не замечала ее в своем ослеплении?

После его ухода я закрыла дверь и осталась стоять рядом с нею, поглощенная мыслями о своей жизни в этом доме. Это продолжалось достаточно долго, пока я наконец не обратила внимание на вещи, которые держала в своих руках.

Среди них был лыжный костюм коричневого цвета со всеми необходимыми аксессуарами. Моей первой типично женской и явно неуместной в этой ситуации мыслью было — «как жаль, что костюм не красного цвета!». Красный был моим любимым цветом, поскольку особенно шел мне.

Однако мои суетные мысли вскоре испарились, так как неожиданно для себя я сделала странное открытие. Я как раз намеревалась повесить костюм в шкаф, когда случайно провела рукой по шву. Он был мокрым.

Мысли у меня в голове путались. Не принес ли Брайан мне этот костюм специально, чтобы еще раз дать понять, что в замке есть спортивный костюм, по цвету очень напоминающий тот, в котором выходила на прогулку Дениз? Но с другой стороны — это могло бы подождать и до утра... В любом случае — кто же надевал его недавно?




16


Только в конце следующей недели у меня появилась возможность обновить принесенный Брайаном костюм, поскольку мне было предложено принять участие в очередной лыжной вылазке. Я задавалась вопросом, кто мог быть инициатором этого похода. Наверно — Поль.

Вначале меня возмутило, что от меня требуют повторения столь неприятного эксперимента. Когда в глубине души я проклинала всех за бессердечие, Фарамон, улыбаясь, заметил:

— В случившемся вы должны винить только себя, моя милая. Останься вы там, где должны были ожидать нас, вы бы ни за что не потерялись, — он усмехнулся. — Это как при верховой езде. Если упал с лошади — необходимо сразу же предпринять новую попытку. Или потом уже ни за что не хватит мужества взобраться на коня.

— У меня нет ни малейшего желания ни карабкаться на лошадь, ни надевать лыжи, — холодно бросила я.

Мое решение не могли бы поколебать ни просьбы Поля, ни взгляды Брайана. И только несчастное выражение лица Майкла настраивало меня на другой лад.

— Ты, наверное, боишься идти на лыжах, мама, — негромко сказал он. — Без тебя мне тоже не хотелось бы уходить. Если ты согласишься пойти, то я обещаю все время следить за тобой.

При этом он бросил на Фарамона испытующий взгляд.

— Мы все будем неотступно присматривать за твоей мамой, малыш, — заверил его Фарамон. — И будем надеяться, что нам не придется снова защищать ее от последствий собственной неосмотрительности.

В конечном итоге я решилась-таки принять участие в очередной лыжной вылазки — из-за Майкла. Ведь нельзя было допускать, чтобы мальчик оказался запертым в замке только потому, что его мать равнодушна к спорту. Я поклялась себе, что уж на сей-то раз как репей прицеплюсь к остальным и не отстану от них, как бы ни устала.

Когда на следующий день мы собрались в холле, я с огорчением констатировала, что Дениз вновь была в своем темно-красном лыжном костюме. Из этого следовало, что я значила для нее так мало, что она не считала даже необходимым продемонстрировать мне всю гамму имеющихся в ее распоряжении спортивных костюмов. А кроме того, благодаря практически одному цвету наших костюмов различие в наших фигурах становилось особенно заметным.

Прежде чем спуститься, я критически осмотрела себя в зеркало. Темно-коричневый цвет костюма придавал моей коже некий желтоватый оттенок, мои белокурые волосы смотрелись темнее, а голубые глаза казались совсем тусклыми. Так что в результате соседства с изящной красотой темной Дениз я производила впечатление какой-то серости и неуклюжести. И это при том, что размер наших костюмов разнился не более чем на единицу. Дениз была ваше меня не более чем на 3—4 сантиметра.

Когда я спустилась по лестнице вниз, Дениз хмуро поздоровалась со мною. Ее, по-видимому, не особенно радовало то обстоятельство, что пришлось вылезать из кровати намного раньше, чем обычно. На самом деле это Поль предложил подняться пораньше. «Чтобы не возвращаться в темноте, если мы случайно заблудимся», — настаивал он.

— Будем надеяться, на сей раз вы не задержите нас, — раздраженно бросила Дениз. Вот уж не думала, что вы решитесь снова идти с нами. Впрочем, надеюсь, это еще доступное нам удовольствие сегодня не будет испорчено, как в прошлый раз.

— Дениз! — сдерживаясь, одернул ее Брайан. — Леоноре никогда прежде не приходилось ходить на лыжах. Дай ей шанс научиться.

Ее зеленые глаза метали искры.

— Да что ты ее защищаешь! А о том, что и мне иногда нужно чуточку внимания, об этом ты никогда не думаешь.

— Прежде, если помнишь, я достаточно часто защищал тебя... — сказал он и внезапно замолчал.

— Теперь никто не вправе утверждать, что д'Эшогеты слишком горды для того, чтобы публично ворошить грязное белье, — выразительно заметил Фарамон.

Лицо Брайана стало темно-красным. Упрек глубоко задел его.

— Сожалею, — пробормотал он. — Не знаю, со мной что-то происходит в последние дни.

— Я знаю, что, — с издевкой бросила Дениз. — И все остальные тоже. Тоже мне, трудный вопрос! — Она повернулась ко мне. — Ах, если бы вы только никогда не приезжали сюда! Из-за вас все пошло вкривь и вкось!

— Дениз! — в ужасе воскликнули оба брата. Если бы только пришел Поль! Он бы нашел способ положить конец этой сцене.

— Я же предупреждала вас! — Дениз была уже не в силах сдерживаться. — Ну почему, почему вы не последовали совету, написанному на зеркале?!

— Что еще за совет на зеркале? — удивленно спросил Брайан.

До Дениз дошло, что она проговорилась. Бледная, как снег, она отвернулась.

— Ничего, — буркнула она, — так, игра слов...

Брайан вопросительно поглядел на меня.

— Боюсь, потребуется слишком много времени, чтобы объяснить все, — уклончиво ответила я.

Я не собиралась ничего рассказывать Брайану, но было все же интересно узнать, что угроза исходила от Дениз.

Фарамон нарушил возникшую паузу, предварительно взяв меня за локоть:

— Пошли, Леонора. Попробуем еще раз. Если постараетесь, то без особого труда сможете выдержать темп, в котором мы пойдем. Вы молоды и здоровы. В прошлый раз вы просто недостаточно старались.

Его поддержка несколько успокоила меня. Во всяком случае, я уже не чувствовала необходимости отвечать Брайану.

Во время прогулки я искренне сожалела, что не осталась дома. Своим участием в лыжной вылазке я никому не доставляла удовольствия, даже Майклу. Как ни велики были мои старания, я все равно оставалась далеко позади всех. В какой-то момент мне навстречу из-за кустов вышел какой-то мужчина. От неожиданности я споткнулась и непроизвольно вскрикнула. Двигавшаяся передо мной маленькая процессия остановилась, и все повернулись ко мне. Поль отделился от группы, показав знаком, что они могут продолжать путь, и подошел к нам.

— Что случилось, Жиль? — поинтересовался Поль.

Между тем я и сама узнала Жиля. Но это ни в коей мере не успокоило меня. Я так же мало доверяла ему, как и его сестре.

— Я не хотел пугать мадам Леонору. — Его голос звучал прерывисто, как если бы он до этого довольно долго бежал. — Но с нею срочно хочет поговорить мадам... Она послала меня, чтобы я проводил мадам Леонору назад.

Я вопросительно посмотрела на Поля, но он напряженно следил за губами Жиля, который что-то объяснял на своем диалекте. Речь шла о человеке, который вновь появился в здешних окрестностях, а также о персоне, которую надлежало защищать от этого человека. Но вот о ком конкретно шла речь — этого я не могла понять.

— Да, лучше всего будет, если вы отправитесь с ним назад, — сказал мне Поль. — Мадам не послала бы за вами, если бы в этом не было крайней необходимости. Я извинюсь за вас перед остальными.

Заметив мое замешательство, Поль поспешно добавил:

— Не беспокойтесь, я позабочусь о Майкле.

— Но... — Я не могла продолжать. Слова застревали у меня в горле.

Однако мои опасения оказались безосновательными. Жиль кратчайшим путем довел меня до замка, ввел в холл и сказал, что ему нужно еще кое-что сделать, я же тут не потеряюсь.

Я поднялась наверх, постучала, и мадам д'Эшогет предложила мне войти. Когда я открыла дверь, она стояла у окна и нервно поглядывала на улицу, как если бы была чем-то напугана.

Потом она обернулась и удивленно посмотрела на меня. Как ни странно, мне показалось, что она явно не ожидала увидеть меня.

— Леонора! Я полагала, что вы вместе с другими на лыжной прогулке?

— Так и было. Но Жиль привел меня назад. Он сказал, что вы желаете поговорить со мною.

— Я? Поговорить с вами? — ничего не понимая, повторила она.

Я уже было подумала, что Жиль обманул меня, как она вдруг медленно произнесла:

— Впрочем, так оно и есть.

Мадам д'Эшогет направилась к своему похожему на трон креслу и удобно устроилась в нем. Вспомнив, как величественно выглядела она в день нашей первой встречи, я вдруг подумала, что за время моего пребывания в замке она страшно постарела. Да и вообще, теперь мадам д'Эшогет производила впечатление человека со странностями. Вот и сейчас она будто забыла, что не одна в комнате. Она нервно постукивала своими украшенными кольцами руками по подлокотникам.

Через некоторое время старая дама вновь вспомнила обо мне и предложила мне сесть.

— Скорее всего, Жиль неверно понял меня, — сказала она, когда я скованно села на один из позолоченных стульчиков. — Это не так срочно. Но так как вы в любом случае теперь вернулись, я могу завершить задуманное. Я так или иначе собиралась однажды поговорить с вами о некоторых вещах.

После непродолжительной паузы она медленно продолжила:

— В один прекрасный день вам все-таки придется поехать в Квебек, чтобы позаботиться о своем гардеробе. Но было бы крайне неосмотрительно отправляться туда одной. А Дениз — при сложившихся обстоятельствах — наверняка не тот человек, который может вас сопровождать.

Я очень испугалась, однако не осмелилась спросить, что, собственно, имеется в виду, когда она добавила:

— Поэтому с вами поеду я. На следующей неделе мы выберем для этого день. Повезет нас Жиль. Надеюсь, дороги еще не заметет.

В ее глазах появилось мечтательное выражение.

— Прошло уже много времени, много лет с тех пор, как я последний раз была в городе.

— Не будет ли поездка для вас слишком утомительной?

Мадам д'Эшогет тотчас же приняла свою вельможную позу.

— Может быть, я и стара, но пока еще не настолько! — яростно выпалила она. — Не бойтесь, не буду вмешиваться в приобретение вами одежды. Да и в остальном постараюсь не быть вам в тягость. Мне хватит и своих забот в Квебеке.

Мне не оставалось ничего иного, как поблагодарить ее за любезность и заверить, что с удовольствием ожидаю совместную поездку. Потом меня долго тревожила мысль, чем можно объяснить перемену в ее отношении ко мне? Почему она сочла необходимым пригласить меня столь официально, а не поговорила со мной просто после очередного ужина.

Возможно, она хотела скрыть свой план от Дениз? Но с другой стороны, не могла же она ожидать, что я никому ничего не расскажу об этом. Да она и сама не собиралась делать из этого тайны. Она была слишком высокомерна для этого.

Что вообще заставляло ее отправляться в Квебек? Не хотела ли таким образом загладить свое несколько грубое поведение в отношениях со мною? Или она выполняет не очень-то приятную обязанность? Но в этом случае за предложением о поездке должно скрываться что-то еще, неизвестные мне проблемы, или — страх. Но чего могла бояться Мадлон д'Эшогет? Чего ей бояться в этом замке, где она прожила добрую половину столетия?

Я была полностью поглощена своими мыслями и скорее всего еще не могла адекватно реагировать на окружающее, поэтому не сразу услышала, что мадам д'Эшогет снова говорит со мной:

— Есть еще кое-что, о чем мне хотелось бы поговорить с вами. Я имею в виду это помешательство на лыжном спорте! Ну, ребята всегда страдали им. У вас же — это очевидно — нет никаких данных для занятий лыжами. И я не вижу причин, почему вы должны делать из себя посмешище. А кроме того, все эти виды спорта чрезвычайно опасны. Мне совсем не хотелось бы, чтобы с вами что-нибудь случилось. Нашу семью уже достаточно преследовали различные несчастья.

Я подумала, что, наверное, ее беспокоит не столько моя персона, сколько возможные пересуды людей.

— Мне и самой не доставляет удовольствия делать из себя посмешище, — несколько возбужденно ответила я. — И я далека от мысли утверждать, что у меня есть способности к спорту. Я присоединяюсь к остальным исключительно ради моего сына.

— Вы полагаете, что Мишелю будет лучше, если вы потеряетесь или разобьетесь? — не без иронии спросила она. — А кроме того, вам нечего за него опасаться — в этом вы можете полностью положиться на Поля.

Да, Поль имел неограниченное влияние на дела семьи. Но почему она считала возможным говорить со мной о нем в таком тоне, который однозначно показывал ее расположение к молодому человеку?

Она смотрела на меня. К безграничному моему удивлению, я заметила в ее глазах слезы.

— Поль — удивительный человек, — с нежностью сказала она. — Как бы мне хотелось, чтобы он был моим сыном!

И, как если бы была недовольна собой за чрезмерную откровенность, более спокойным и холодным тоном заметила:

— Я немного устала и охотно отдохнула бы некоторое время.

Иными словами — мне позволили удалиться.




17


Я отправилась в свою комнату, где сбросила с себя ненавистный спортивный костюм и надела платье.

Поль, должно быть, чрезвычайно хитрый человек, раз сумел спрятать от всех свое настоящее «я», подумалось мне. Не особенно-то стоит доверять и его матери. Если он действительно оказался на вокзале лишь для того, чтобы предотвратить покушение, то зачем же ему было рисовать столь чудовищные последствия моего отъезда из замка? Тем более, что о попытках бегства не могло быть и речи. Поезда перестали ходить тут три дня тому назад. А прогнозы погоды предвещали новые бураны на весь следующий месяц.

Когда я спустилась вниз, мадам Маршан сообщила, что остальные пока еще не вернулись. Они прошли дальше, чем планировали, и остановились отдохнуть на одной из сдаваемых в аренду ферм. Фермер пригласил всех к обеду, и мне поэтому придется обедать в одиночестве.

После обеда я бесцельно бродила по комнатам, абсолютно не в состоянии просто спокойно посидеть где-нибудь. По мере того, как шло время, меня все больше охватывало какое-то странное беспокойство.

Трудно представить облегчение и радость, испытанные мною в тот момент, когда я услыхала в холле внизу нечеткие голоса. Поль и Майкл сбивали снег со своей обуви. Слуги наверняка не будут в особом восторге от этого.

— Сколько раз можно повторять, что обувь следует очищать от снега снаружи?!! — напомнила я сыну.

Поль усмехнулся.

— Ругайте в этом случае меня, мадам. Это я подал ему плохой пример.

Тут мы — все трое — рассмеялись. Поскольку на самом деле было абсурдным требовать, чтобы тут, в замке, вытирали тщательно ноги при входе, как в каких-нибудь меблированных комнатах, сдаваемых внаем. Смеялись и слуги. Мне кажется, с момента моего приезда настроение в замке ни разу не было столь приподнятым, как тогда. Однако вечером этому настроению суждено было испортиться самым неприятным образом.

— Ну а где же остальные? — поинтересовалась я у Поля.

— Кто остальные? — несколько удивленно спросил Поль.

— Дениз, Фарамон, Брайан. Разве вы не были вместе?

— Брайан остался на некоторое время, чтобы обсудить с фермером ряд вопросов. Фарамон же с Дениз не хотели скучать и в своем нетерпении не стали ожидать нас и отправились вперед. Темп Майкла для них слишком медленен. — Поль с улыбкой поглядел на Майкла. — Хотя он и очень быстро научился бегать на лыжах, ножки его еще не успели стать достаточно длинными. А потому ему трудно тягаться в скорости со взрослыми. ...По правде говоря, Дениз с Фарамоном должны были вернуться в замок порядка получаса тому назад, — продолжил Поль, нахмурив брови. — Может быть, они воспользовались боковым входом в замок? Или поехали вместе в деревню? Фарамон, помнится, предлагал что-то похожее!

— Неужели при своем неприязненном отношении к деревне Дениз могла отправиться туда?

Поль улыбнулся.

Когда Дениз изнывает от скуки, она готова ухватиться за любую идею, которая обещает ей некоторое разнообразие. А кроме того, я подозреваю, ей ужасно любопытно узнать, ради чего туда ездит Фарамон, — и он состроил забавную гримаску.

Каково же было наше удивление, когда позже, от вернувшегося из деревни и полностью обессилевшего Фарамона мы узнали, что Дениз с ним там не было.

— Она давно должна быть тут, — заявил Фарамон. — Мы расстались буквально в нескольких метрах от входа в замок. Вы уверены, что она не забралась в какой-нибудь угол и не сидит там, дуясь на всех?

— Наверняка нет, — сказал Поль, отставляя свою чашку с чаем. — Но сейчас самое время проверить это.

Когда нам не удалось обнаружить Дениз в замке, всех охватило чрезвычайное волнение. Тут же были организованы поиски.

Фарамон отказался в них участвовать:

— Я слишком устал, — заявил он. — Если пойду, то буду задерживать остальных.

Собственно, для беспокойства не было особых оснований. Погода для этого времени года стояла на удивление мягкая. К тому же стемнеть должно было лишь через два или три часа. Все склонялись к мысли, что Дениз скорее всего несколько удалилась в сторону от дороги. «Что ж, — подумалось мне, — это даже и справедливо. Ведь она так зло отнеслась тогда к моей ошибке». Но в любом случае она была достаточно спортивна и могла отлично ориентироваться в окрестностях замка.

— Наверное, они повздорили, — несколько позже предположила мадам Маршан, — и он оставил ее. Или же она убежала вперед, а он не дал себе труда догонять ее. Но он никогда не признается в этом. И уж во всяком случае не признается вам, — и она многозначительно рассмеялась.

Судя по всему, всем казалось, что нам когда-нибудь суждено сблизиться. Когда, например, нас случайно заставала вдвоем мадам д'Эшогет, то всегда при этом печально качала головой, как будто желая сказать: «Это было бы весьма целесообразно, но в то же время довольно неуместно».

А совсем недавно Майкл с детской непосредственностью спросил меня:

— Правда, мама, что ты выйдешь за него замуж?

— За кого? — бездумно переспросила я.

— За дядю Фарамона! Ах, мама, пожалуйста, не делай этого!!!

Его маленькое личико выдавало в тот момент такую муку, что я взяла его как грудного младенца на руки и поклялась всем святым, что никогда не выйду замуж. И уж во всяком случае — ни за что не выйду за дядю Фарамона.

Потом я неоднократно спрашивала себя, почему у меня вырвалось вдруг это сакраментальное «во всяком случае — не за дядю Фарамона». Фарамону нельзя было отказать в шарме. И когда я думала о предстоящих мне еще тут днях и ночах, об ожидающем меня одиночестве, мысль о возможном замужестве не представлялась мне такой уж безрадостной... И только обещание, данное Майклу, а, кроме того, не оставившие меня пока сомнения в искренности его намерений не позволяли мне поощрять Фарамона. И все-таки я разрешала ему флиртовать со мною. Даже этим вечером. Мы сидели в одном из малых салонов. Беседа была в самом разгаре, когда я случайно выглянула в окно.

Наступающие сумерки еще не слишком сгустились, и я отчетливо увидела, что к дому направляется процессия. Шедший впереди нес что-то на руках. Когда процессия подошла ближе, я поняла, что это несут Дениз и что она мертва.

Бедная Дениз! По всей видимости, она споткнулась и ударилась головой о скалу... Из последних сил она ползла и добралась почти что до самого замка. И все-таки ей суждено было умереть в одиночестве под его стенами на холодном ветру... Если бы она кричала, ее скорее всего услышали бы.

Я не верила в несчастный случай. Слишком много в последнее время произошло этих случайностей. Я была уверена, что Дениз умерла вместо меня. Но кто мог перепутать меня с Дениз? Ведь все знали, что меня не было с остальными — Брайан, Фарамон и даже мадам д'Эшогет.

Подобные подозрения могли только породить новые мучительные вопросы. Не сомневаюсь, что мои опасения превратились бы в страх, если бы мне в тот момент стала известна реакция жителей деревни на случившееся. Эти люди тоже полагали, что с «несчастными случаями» у д'Эшогетов явный перебор. Они были убеждены в том, что Дениз убили. Но не вместо меня, а из-за меня.




18


Об этих ужасных слухах, распространившихся по деревне, я узнала лишь по прошествии целой недели, когда собралась на свою первую примерку к мадам Ожильви. Я уже пропустила однажды оговоренный день по причине трагических событий. Не желая подвергать себя опасности повторной встречи с Мари-Лизет, я попросила выделить мне на сей раз машину и шофера. Моя подозрительность по отношению к Жилю с течением времени уступила место некоторой настороженности. У меня было такое чувство, что он хотел предупредить меня о возможном несчастье, но не потому, что испытывал по отношению ко мне какие-то добрые чувства, а исключительно из чувства долга.

Я уже оделась и ожидала внизу в холле, когда возбужденный и явно злой Поль подошел ко мне.

— Я слышал, вы собираетесь спуститься в деревню. У вас что, не все в порядке с головой?

Пораженная его грубостью, я не сразу нашлась, что ответить. Затем решила проигнорировать его неучтивый тон.

— У меня договоренность с вашей матушкой. Я уже пропустила одну встречу — из-за похорон.

Мне было тяжело вспоминать об этих ужасных событиях и выговаривать даже про себя это кошмарное слово. А то, что я не очень-то любила Дениз, только усугубляло создавшееся положение. В церкви все бесцеремонно разглядывали меня, даже пастор — один из тех мужчин, которых я встретила однажды по дороге в деревню. Я недоумевала, что может скрываться за этим любопытством. И постепенно меня охватывали ужасные предчувствия.

Время шло. Наверное, может показаться бессердечным, что я занималась проблемами своего гардероба. Но, с другой стороны, жизнь продолжалась, как постоянно напоминал мне Фарамон.

Поездка в Квебек не упоминалась теперь совсем. Ни единым словом. Она была весьма, так сказать, иллюзорна с самого начала, поскольку все дороги в течение нескольких дней были заметены. И мадам д'Эшогет не могла не знать об этом. А это означало, что она и не собиралась ехать туда. Однако у меня больше не было ни сил, ни желания ломать голову над этим вопросом.

— Я вам запрещаю спускаться в деревню, — выходил из себя Поль.

Я собиралась уже заметить, что у него нет никакого права запрещать мне что-либо, как вдруг сообразила, что это самое право он по сути присвоил себе с самого начала.

— Не бойтесь, — поспешила объясниться я. — Я не собираюсь брать с собой Майкла. А кроме того, я при всем своем желании никак не смогла бы выехать из этой вашей долины.

Как ни странно, в тот момент я и сама верила в то, что мне нечего и думать о побеге. Я чувствовала себя чем-то вроде заколдованной сказочной принцессы.

— Мне бы больше понравилось, если бы вы имели возможность скрыться отсюда... — печально проронил он.

Я улыбнулась, не скрывая своего недоверия.

— Абсолютно не понимаю маму, — продолжил он. — Я полагал, что она достаточно умна для того, чтобы не назначать вам встреч в деревне! Это же безумие!

— Давайте поставим точки над «I». — Она и не предлагала мне ничего подобного. Более того, она неоднократно повторяла, что лучше приедет сюда сама. Но мне бы совсем не хотелось, чтобы ради меня она проделывала весь этот путь.

Поль слабо улыбнулся.

— Вы слишком много уделяете внимания своему положению в замке. Уверяю вас, моей маме не Испортит настроение поездка сюда. Я сейчас же позвоню ей.

Заметив, что я намерена возразить, он продолжил:

— И не нужно спорить. Я только что сказал Жилю, что машина на сегодня не понадобится.

Меня охватила ярость. Однако я понимала, что бессмысленно, чтобы не сказать опасно, давать ей выход в словах. Собственно, я ожидала, что теперь он наконец уйдет, но он задумчиво потер рукой подбородок и сказал:

— Я только не могу понять, почему мама ничего не сказала о вашем предполагаемом приходе. Ведь она не может не знать об опасности такого путешествия.

Между тем я несколько успокоилась и теперь уже могла держать себя в руках. Мне было ясно, что для меня же будет лучше оставаться осмотрительной в беседе с Полем. Хотя бы потому, что мне уже неоднократно приходилось убеждаться в его разумности.

— Но почему вам так хочется, чтобы пришла она? Это что, вопрос этикета?

— Э-ти-кета? — насмешливо переспросил Поль. — Если бы речь шла только об этикете! Однако речь идет только о вас. Да вы, видно, и не подозреваете, в сколь опасном положении оказались теперь...

При этих словах он испытующе поглядел на меня, как если бы желал проверить, действительно ли я так недогадлива, или притворяюсь.

Он окончательно сбил меня с толку. Его намеки постепенно начали действовать мне на нервы. В конце концов я, кажется, имею право на какие-нибудь разъяснения, но он ограничился замечанием:

— Чем меньше вы будете знать, тем лучше для вас.

Так не могло продолжаться дальше. Мне нужно было с кем-нибудь поговорить. Кто-нибудь должен был объяснить мне это странное отношение к моей персоне. Или мне поинтересоваться у мадам Маршан? Нет. Это можно было бы истолковать как неуважение к мадам д'Эшогет. Кто же разговаривает с обслуживающим персоналом о семейных проблемах? К тому же при ближайшем рассмотрении куда-то испарилась и сама сердечность мадам Маршан. Теперь она вела себя со мною так напряженно и официально, как если бы видела меня впервые. Ну а обратиться к мадам д'Эшогет я просто не отваживалась.

Может быть — Брайан? Но нет, мне не хотелось бы навязывать ему свое общество, тем более что после похорон я его почти не видела. Он заперся в своей комнате и не появлялся даже к совместным семейным обедам. Хотя Брайан и не любил Дениз, было ясно, что он очень переживает ее смерть.

Единственным, с кем я, наверное, могла бы поговорить, был Фарамон. Но даже и его в последнее время нельзя было найти.

Однажды я заметила его из окна. Он пересекал один из маленьких внутренних двориков. Я побежала вниз по лестнице, чтобы перехватить его. Однако когда я спустилась, рядом с ним уже стоял Поль. Говорили они очень тихо, и лица их были весьма серьезны.

Я осталась стоять у выхода, и временами до меня доносились короткие обрывки фраз: «...не нужно тратить зря время... опасность для всех... необходим врач...» — говорил Фарамон.

Поля было слышно лучше: «Но ты же в конце концов не ожидаешь, что именно я...»

Но тут он поднял глаза, увидел меня и моментально сменил тему. Мне было страшно интересно узнать, о чем они разговаривали.

Лишь через пару дней мне наконец удалось застать Фарамона в одиночестве. Я напрямик спросила его, почему все так странно ведут себя со мною.

— Что за чепуха! — почти невежливо бросил он. — Вы все это выдумали. Вам никто не говорил, что вы слишком много копаетесь в себе и отличаетесь странной мнительностью?

А когда я все-таки продолжала настаивать на том, что отношение ко мне действительно сильно изменилось, он счел возможным пояснить:

— Конечно, мы все немного изменились. Теперь мы относимся по-иному не только к вам, но и друг к другу.

Фарамон на этот раз выглядел каким-то нервным. Под его глазами виднелись темные круги, как если бы он плохо спал в последнее время. Создавалось впечатление, что смерть Дениз выбила его из колеи существенно больше, чем смерть отца, братьев и племянников. Хотя, с другой стороны, я увидела его впервые лишь через месяц после трагедии. Возможно, этот новый удар судьбы был для него еще более тяжелым.

— Нашей семье пришлось столкнуться с таким количеством несчастий, — тихо произнес он, — что можно подумать, будто над этим домом тяготеет проклятье.

Он посмотрел мне в глаза, и в его взгляде читалось столько симпатии и сочувствия, что мне подумалось — такого прежде не было.

Положив руку мне на плечо, он заметил мягко:

— Бедная Леонора, как же вы, должно быть, сожалеете о том, что этот внешний лоск клана д'Эшогетов заставил вас приехать сюда.

— Лоск, — сердито бросила я в ответ, — тут абсолютно ни при чем... Единственное, что побудило меня принять предложение, была любовь к Майклу.

«Как он может так превратно истолковывать мои мотивы!» — подумалось мне.

Фарамон же задумчиво покачал головой:

— Наверное, вам следовало бы с самого начала уехать из замка.

Но он не спросил, что меня удерживало тут. А то, что это могло каким-то образом оказаться связанным с Полем, он знать не мог. Вероятно, он полагал, что мне трудно было отказаться от величия и роскоши?

— Однако, может быть, и есть путь к соглашению, — сказал он с налетом прежней фривольности, обнимая меня за плечи.

Такое поведение показалось мне столь неуместным, что я решила сразу же пресечь его.

— Почти никакого, — сказала я, освобождаясь от его рук. — И в настоящее время, судя по всему, меньше, чем когда-либо прежде. Представляете, Поль даже не позволяет мне теперь выходить в парк, чтобы подышать свежим воздухом. А мне уже начинает мерещиться, что потолки опускаются на голову.

Я полагала, что он начнет высмеивать меня. Но Фарамон внезапно сделал очень серьезное лицо.

— Может быть, и верно, лучше оставаться внутри. По крайней мере в течение следующей недели. Ведь вам неизвестны обычаи и привычки местных жителей... их предрассудки. А во внутренних двориках вы всегда можете подышать свежим воздухом.

Затем Фарамон попрощался со мною и ушел, сообщив, что намерен найти Жиля для срочного разговора с ним. По всей видимости, он полагал, что я буду придерживаться его указаний. Но я пребывала в бунтарском настроении. Меня совсем не устраивало, что ко мне постоянно относятся как к ребенку, которому говорят, что можно и чего нельзя, и мало привлекала идея все время оставаться за стенами замка. Я тосковала по просторам, по лесам и полям и просто не могла понять, каким образом моя прогулка по парку могла повредить памяти умершей Дениз.

Во второй половине следующего дня я собрала все свое мужество и вышла из замка. В последний момент я чуть не отказалась от своего рискованного намерения, но мое упрямство настойчиво звало меня на свободу.

В долине стоял плотный туман. Воздух, благодаря повышенной влажности, казался тяжелым, и разглядеть что-либо на расстоянии более двух метров было очень трудно.

Окружающее выглядело так мистически-ужасающе, что я даже и не удивилась особенно, увидев появившуюся из тумана Мари-Лизет. Я поняла, что это именно она, еще до того, как успела узнать ее — настолько ее появление соответствовало всей этой неземной обстановке.

В течение некоторого времени мы молча смотрели друг на друга. Ее зеленые хищные глаза, казалось, сверлили меня. Затем она прошипела:

— Убийца! — и, к моему безграничному удивлению, плюнула мне под ноги.

Я инстинктивно отпрянула назад, она же яростно продолжала:

— Не будь вас, бедная мадам Дениз осталась бы жива!

— Да вы с ума сошли! — возбужденно воскликнула я.

И верно, она казалась в тот момент действительно сумасшедшей. Я заподозрила, не была ли Мари-Лизет той самой опасностью, на которую намекали Поль и Фарамон.

— Какие у меня могли быть основания причинять Дениз зло? — спросила я нарочито спокойным голосом. — А кроме того, меня не было тогда с остальными лыжниками. Мадам д'Эшогет вызвала меня к себе через вашего брата.

— Конечно же, вас не было! — теперь девушка уже громко кричала. — Убей вы ее своими собственными руками, это не было бы так ужасно. Но вы сделали это чужими руками — очаровали кого-то и вынудили в итоге выполнить за вас эту грязную работу. Сначала я думала, что вы глупы, но вы оказались сущим дьяволом!

— Подобной несусветной чуши не приходилось выслушивать никогда в жизни, — растерявшись, только и смогла сказать я.

— О какой чепухе вы говорите? Вся вина лежит на вас. Разве вам не известно, что говорят о вас в деревне? Ведьма! Вам показалось мало одного из братьев д'Эшогет. Теперь вы пытаетесь превратить и других в своих рабов! Так который же из двоих привлекает вас в большей степени? Или вы просто играете с ними, чтобы провести время? От скуки? О-о, я понимаю, почему Алан женился на вас. Вы стоите этих д'Эшогетов!

— Я просто отказываюсь понимать, о чем вы говорите, — холодно бросила я. — Так что потрудитесь объяснить мне все или — прошу вас удалиться. Вы находитесь на территории частного владения, и, насколько мне известно, не имеете права оставаться тут.

В течение нескольких мгновений она с ненавистью рассматривала меня. Я даже подумала, что девушка в состоянии наброситься на меня. Но вместо этого она обрушила на меня поток оскорблений. Из этого неистового шквала становилось ясным то, о чем я раздумывала все это время. И даже — существенно больше.

Как оказалось, никто не рассматривал смерть Дениз как страшную случайность. Люди были уверены в том, что Дениз не могла сама, без посторонней помощи, добраться до того места, где ее нашли мертвой. Скорее всего, ее просто перетащили туда. Жители деревни не сомневались, что ее убили. Убил ее муж. Брайан. Из-за меня. И всем было ясно, что д'Эшогеты хотят замять дело, как они замяли случай с охотничьим домиком.

— Но это... это невероятно! — заикаясь, произнесла я.

Но сказала я это без внутренней убежденности. Поскольку, честно говоря, считала подобную ситуацию вполне вероятной. Однако то, что Брайан убил Дениз из-за меня, казалось абсурдом. Между тем сам факт ее убийства Брайаном уже не представлялся такой нелепицей. Достаточно было вспомнить их постоянные стычки. И как часто он выглядел так, будто был готов вот-вот потерять самообладание. Так что нельзя было исключить, что на сей раз он ударил ее, она упала и ударилась головой. Ну, а когда он увидел, что она мертва, то попытался представить произошедшее как несчастный случай.

— Всем известно, что он влюблен в вас, — продолжала Мари-Лизет. — И все понимают, что это именно вы толкнули его на преступление. Мы знаем, что он жил с мадам Дениз не особенно хорошо. Но он терпел ее в течение многих лет. Они продолжали бы жить и дальше — хотя бы из чувства долга...

Она замолчала и глубоко вздохнула.

— Конечно, нашлось несколько человек, которые утверждают, что он проделал все это, чтобы обеспечить себе полный контроль над владением, став отцом маленького Мишеля. Но большинство не верит, что мсье Брайан думал об этом. Они любят мсье Брайана. Лишь такое испорченное создание, как вы, могло толкнуть мсье Брайана на преступление. Так что все искренне желают вам быстрее оказаться в аду!

Это проклятье не особенно затронуло меня. А вот остальное... Итак, люди полагали, что Брайан убил свою супругу, чтобы иметь возможность жениться на мне. И они считали ответственной за все меня, поскольку я была чужаком, была «англо»! И когда Поль говорил, что они могут забить меня камнями, это не было фигуральным иносказанием.




19


Я в ужасе смотрела на полубезумную красавицу, стоявшую передо мной. До сих пор не понимаю, как у меня хватило мужества для продолжения разговора.

— Скорее всего, вам не приходит на ум, что есть и другое объяснение смерти мадам Дениз, — тихо сказала я, пристально глядя ей в глаза. Всем известно, насколько сильно вы ненавидите меня. Во всяком случае — достаточно сильно, чтобы убить.

Судя по ее заполыхавшим злобным огнем глазам, я на сей раз попала в точку. Обнадеженная этим, я продолжила:

— Вас не было тогда с нами на лыжной прогулке. А потому вы не знали, что меня неожиданно затребовали в замок. Давайте предположим, что это вы убили Дениз, перепутав нас. Ведь наши лыжные костюмы были очень похожи. Хотя вполне возможно, вы даже и не знали, какого цвета костюм Дениз.

Постепенно лицо Мари-Лизет приобрело какой-то зеленоватый оттенок.

— Но это же нелепо, — запинаясь, сказала она. — Я не могла знать, что Брайан отдал вам этот костюм.

Помолчав секунду, она спросила:

— А какого цвета был костюм мадам Дениз?

— Темно-красный, — ответила я, удивляясь тому, что эта незначительная деталь привлекла ее внимание. И тут мне пришла на память женщина, которая манила меня за собою несколько дней тому назад. Что, если то была не Дениз, а Мари-Лизет? Но в таком случае она должна была бы знать, что у Дениз был темно-красный лыжный костюм. А вдруг она сейчас настолько напугана, что ее можно взять «на пушку» и заставить проговориться?

— А какого цвета ваш лыжный костюм? — спросила я.

Внезапно она побледнела как мел.

— Лыжный костюм! — повторила она с некоторым подобием сарказма в голосе. — У нас тут нет лыжных костюмов. Мы надеваем все, что имеется в нашем распоряжении. Так же, как вы тогда, в последний раз...

Тут она поняла, что сказала слишком много, но было поздно.

— О-о! Так вам известно, что на мне было надето? Значит, вы следили за нами?

— А это в конце концов никому не запрещается. Да, я хотела понаблюдать за вами. Может быть, потому что немного завидовала, а может, и еще почему-нибудь... Сама не знаю.

Я промолчала. Даже если это она была той женщиной, которая заманила меня в чащобу, она никогда не признается в этом.

Мари-Лизет вымученно улыбнулась.

— Ваши подозрения смехотворны. Какие у меня могут быть причины, чтобы убивать вас?

— Вам, мне кажется, для этого не нужно иметь каких-либо логических причин.

Ее лицо исказилось ненавистью.

— Зато у вас этих причин более чем достаточно. Если вам не удалось сохранить одного из братьев, почему бы не заполучить другого? Не говоря уже о том, что вам предпочтительнее иметь их обоих, судя по вашему поведению.

Она сжала кулаки, как бы пытаясь овладеть собою:

— Почему я была такой идиоткой, что не смогла сразу разглядеть вашу сущность?

— Как прикажете понимать это?

Но вместо того, чтобы как-то объяснить свою мысль, она со свойственной ей страстностью продолжила:

— Стоило вам только появиться тут, как оба — Фарамон и Брайан, а, может быть, и Поль вместе с ними как будто бы полностью потеряли разум. Ах, если бы только вы никогда не приезжали сюда! И прежде бывало не всегда хорошо. Но это по крайней мере оставляло надежды... А теперь вы все испортили... Если только... — она сжала губы и погрузилась в глубокие раздумья.

— Вы и представить себе не можете, насколько приятнее мне было бы уехать отсюда! — призналась я. — Я собиралась уехать уже в первый день по прибытии. Но мне запретил и думать об этом ваш друг Поль.

— Я знаю. Он говорил мне об этом. Но он полный идиот!

Когда она снова посмотрела на меня, я заметила в ее глазах знакомый уже лихорадочный блеск.

— А почему вы называете его моим другом? — внезапно спросила Мари-Лизет.

— У меня сложилось впечатление, что вы отлично понимаете друг друга, — уклончиво ответила я. — И не враг же он вам?

— Неужели необходимо, чтобы кто-то был тебе другом или врагом? Разве не существует чего-то промежуточного, например, равнодушия? Но тут вы правы. Поль мой друг. Более того, друг верный. Кроме того, он не относится к тем людям, которые создают для окружающих проблемы.

На это нечего было возразить. Да и говорить было более не о чем. А потому я решила возвращаться. Я больше не могла продолжать беседу с человеком, у которого, что называется, не все дома.

Когда я собиралась повернуться, она схватила меня за руку.

— Э, нет, подождите. Я хочу рассказать вам кое-что еще. Нечто очень важное для вас и очень радостное.

Я решила, что она просто хочет меня задержать. Но все-таки любопытство удерживало меня. Ах, если бы только я послушалась своего внутреннего голоса! Но вместо этого я осталась, ожидая неизвестно чего.

— Вы полагаете, что я вам враг, — сказала она и понизила голос, как если бы боялась, что ее услышат в замке. — Но это не так.

Заметив скептическое выражение моего лица, она продолжила:

— Нет, я не буду убеждать вас, что испытываю к вам дружеское расположение! Мы слишком отличаемся одна от другой. Но у меня нет к вам ненависти — мне неприятно только ваше присутствие тут. И ничего мне так не хотелось бы, как вашего отъезда.

— Если вам нечего больше сказать мне... — перебила я ее несколько нетерпеливо.

— Нет. Подождите же! Есть еще один путь из этой долины. Только вы не должны показывать его более никому, если решите оставаться тут. Но чтобы доказать вам, что я говорю это абсолютно серьезно, я готова подсказать его вам.




20


Она говорила на удивление убедительно. Я была уверена, что речь идет о какой-нибудь темной и связанной с драматическими событиями тропе, ведущей в страну, из которой уже нет возврата. Однако она имела в виду более прозаические вещи. Среди прочего транспорта в замке было что-то вроде снегохода — трактора с широкими гусеницами, на котором можно было преодолевать большие расстояния.

— На нем вы доберетесь по крайней мере до Ривьер дю Луп. Ну а оттуда вы наверняка сможете уехать поездом. В случае, если и там почему-либо не ходят поезда, то вы сможете добраться до Монреаля на любом другом транспорте. Важно лишь, чтобы за вами не могли последовать люди из Сан-Дегарра.

— А если все-таки кто-нибудь попытается преследовать меня на другом снегоходе?

Мари-Лизет улыбнулась.

— Тогда этому человеку придется потратить не менее суток на поиски снегохода. А может быть, и несколько дней.

И все-таки она не убедила меня в своих добрых намерениях.

— Вы хотите уверить меня, что д'Эшогеты позволят мне воспользоваться их снегоходом? — спросила я.

— Естественно, не позволят, — огорченно подтвердила она. — А потому нам придется проделать все совместными усилиями. Я покажу вам этот трактор. Хотя бы сегодня ночью, когда никто не сможет увидеть нас. Научу как им пользоваться. Управлять им не сложнее, чем обычным автомобилем. А потом вы можете подготовить Мишеля и уехать с ним однажды ночью. Вас не хватятся наверняка до следующего утра. А вы к тому времени будете далеко, и им уже не удастся настичь вас.

— Но это же воровство! — пробормотала я.

— Воровство! Разве же можно расценивать преступлением ваш побег от людей, которые держат вас тут в заточении? А кроме того, тут все принадлежит вашему сыну, а Мишель едва ли откажет вам в своем согласии.

— Да, — растерянно пробормотала я, стараясь не обращать внимания на насмешку в ее голосе, — но я не особенно дружна с техникой.

Мари-Лизет снова изобразила улыбку.

— Давайте говорить откровенно, — сказала она. — У вас нет каких-то сомнений морального плана. Вы просто не доверяете мне. Верно? Вы боитесь, что через некоторое время после отъезда что-нибудь случится с этой штуковиной и т-р-р! — вы оказываетесь среди снежной пустыни на сломанном снегоходе, или произойдет еще что-нибудь, что трудно предвидеть.

Я покраснела до корней волос. Именно об этом я и думала. Я только не знала, откажет ли у снегохода двигатель или я попаду в какую-нибудь засаду. В любом случае мне трудно было представить Мари-Лизет в виде этакого ангела-хранителя. Все это очень было похоже на пустую болтовню. Даже ее мотивы. Но, с другой стороны, она ведь не утверждала, что помогает нам исключительно из человеколюбия. Вот только — почему для нее было так важно, чтобы мы уехали? Не могло ли это означать, что она и Брайан?.. Нет, это исключено.

— По крайней мере поглядите на этот трактор, мадам Леонора. Тогда вы поймете, насколько он прост в управлении. Если вы его увидите, вы сможете оценить, стоит ли вообще думать о побеге.

Мое внутреннее сопротивление постепенно испарялось. Она заметила это.

— Пойдемте, — сказала она. — Мне не придется далеко вести вас. Трактор стоит в большом сарае за последним амбаром. Вы знаете это строение.

Да, верно. Я видела его. Именно там я встретила в последний раз Мари-Лизет. Не встречается ли она там с кем-нибудь? Но — с кем? Единственный мужчина, которого я встречала вблизи сарая, был ее брат. Но, может быть, там пребывал и еще кто-нибудь, кого я не могла видеть? И снова я подумала о Брайане...

— А почему мы не можем отправиться туда немедленно? — спросила я.

При этом мне подумалось, что днем мне едва ли будет угрожать там какая-нибудь опасность.

Мари-Лизет решительно отвергла мое предложение:

— Нет. Это невозможно. Поблизости наверняка будут какие-нибудь работники. А если они заметят, что вы интересуетесь трактором, то все пойдет насмарку. Об этом услышит тот, кому это не следует знать, и двери сарая запрут.

Я согласилась с ее предложением встретиться у сарая вечером после ужина. Заодно мне пришлось пообещать, что я никому не расскажу об этом разговоре, включая и моего сына.

— Дети не в состоянии хранить тайну, — пояснила свою просьбу Мари-Лизет. — А если кто-нибудь узнает об этих планах, то не только ваше намерение бежать отсюда станет невозможным, но и у меня будут крупные неприятности. Да и у Жиля тоже... Поскольку я прихожу сюда так часто в основном из-за него.

Итак, я должна была на всякий случай быть очень осмотрительной и осторожной.

Естественно, у меня были большие сомнения в целесообразности нашей встречи. Но уж слишком сильно было желание выбраться из замка. А это была единственная возможность для побега. По крайней мере до наступления весны. Мне уже было невмоготу ждать еще месяцы. Да и вообще, остаться бы в живых до того времени!

Я была так возбуждена, что мне стоило немалых трудов нормально вести себя во время ужина. Сославшись на головную боль, я извинилась и поспешила к себе в комнату, где быстренько переоделась, абсолютно упустив из виду свое обещание зайти после ужина к Майклу и помочь ему сочинить письмо к дедушке.

Я как раз доставала из шкафа свое пальто, когда увидела в зеркале надутую физиономию сына. Он был уже в пижаме и стоял у двери, которая вела в соединявшую наши комнаты ванную.

— Да-а, ты уходишь, — с упреком сказал он. — А ведь ты мне обещала...

— О Майкл, мне очень жаль, — сказала я и обняла его. Но он попытался вырваться.

— Видишь ли, за то время, что мы не виделись, произошло нечто очень важное. Мне нужно обязательно встретиться с одним человеком, — тут мой взгляд упал на его босые ноги. — А тебе нельзя бегать тут в таком виде. Ты можешь простудиться. Быстренько назад и надень тапочки.

Удаляясь, он хмуро бросил:

— А раньше ты говорила, что дедушка беспокоится о нас, так как он давно не получал никаких известий отсюда. А сама теперь...

— Но ведь почта так или иначе уйдет отсюда лишь через несколько дней, так что можно обойтись без спешки.

Тут мне пришло на ум, что за все то время, что мы провели тут, я не получила еще ни одного письма. Собственно, я и не ожидала почты, но это обстоятельство только усугубляло ощущение полной изолированности от окружающего мира.

— У меня есть фантастическая идея, — сказала я. — Мы позвоним завтра дедушке в Ванкувер.

Странно, что эта мысль не пришла мне в голову раньше. В конце концов мы же не были здесь гостями.

Мое предложение не вызвало у Майкла особого восторга.

— А почему ты уходишь? — хотел он узнать. — Почему он — или они, не знаю — не могут прийти к тебе в замок?

Если бы мне знать, что ответить ему! Ну что он мог теперь подумать обо мне!?? После нашего приезда сюда мне несколько раз удавалось выходить из положения различными отговорками и даже удачной ложью. А теперь я даже не могла себе представить, каким образом объяснить ему предстоящий ночной отъезд. Он был тут счастлив и наверняка не заметил ничего угрожающего вокруг. Да и как Майкл мог что-нибудь заметить? Он был только маленьким мальчиком. И ему трудно будет понять, почему нам нужно вот так вот внезапно уезжать.

Ну, когда мы будем далеко отсюда, я все улажу. Теперь же мне не оставалось ничего другого, как успокоить его очередной ложью.

— Ты не понимаешь, люди из деревни стесняются появляться у нас в замке. Но я не намерена уходить далеко. Просто я должна быстренько повидаться с одной дамой, — я специально подчеркнула это, чтобы он не подумал, будто у меня назначено тайное рандеву с его будущим отчимом.

— С Мари-Лизет?

Теперь пришла моя очередь удивиться.

— Почему ты так решил? Я имею в виду — откуда тебе это известно?

Теперь он выглядел несколько виноватым.

— Она давно шныряет вокруг. А кроме того, я видел вас сегодня утром. Точнее — слышал, как вы разговаривали. Вы стояли как раз под окнами библиотеки.

Мне стало дурно. Мои пальцы как шурупы впились в плечи Майкла.

— И Поль тоже слышал наш разговор?

Майкл отрицательно покачал головой.

— Его не было рядом. Он как раз пошел за книгой.

Я с облегчением вздохнула. Сын же испытующе смотрел на меня.

— Мама, ты не иди на встречу. Я слышал однажды, что о ней говорят слуги. Они считают ее сумасшедшей. Мадам Маршан полагает, что ее нужно изолировать и держать в специальном заведении.

— Тебе не следует слушать эту чепуху, — упрекнула я его.

— Но мама! Это говорит даже Жиль. А он ее брат.

— Хватит. Иди в постель, — сказала я голосом, не терпящим возражений. — А я обещаю вернуться назад не позднее чем через полчаса. Потом мы сможем еще немного поговорить с тобой.

— Хорошо, мама, — послушно сказал Майкл и отправился в свою комнату.

«Ну что у меня за послушный ребенок! — подумала я, преисполненная благодарности. — И как он разумен. Я действительно могу гордиться им».

На улице — хоть глаз выколи. На небе нельзя было заметить ни луны, ни звезд. Слабый свет карманного фонарика, который я предусмотрительно захватила с собой, выхватывал из тьмы лишь маленький кусочек дороги. Ночной морозец проникал через тонкое платье и пронизывал меня до костей.

Чем дальше я шла по скользкой поверхности, тем меньше у меня оставалось первоначальной смелости. Что из того, что сарай находился в окрестностях замка? Для меня он был на конце света.

Я остановилась и попыталась еще подумать о Мари-Лизет. Не было ли с моей стороны безрассудством согласиться на встречу с ней в такой час и в таком месте? Внезапно во мне вновь возобладало разумное начало. Я уже собиралась повернуть назад когда из темноты появилась рука и схватила меня за плечо.

— Я уже боялась, что вы тут заблудитесь, — услыхала я голос Мари-Лизет, — а потому решила пойти вам навстречу. Выключите свой фонарик. Он нам не потребуется.

По всей видимости, она видела в темноте как кошка.

Мне не оставалось ничего иного, как позволить ей руководить мной. Вскоре перед нами должен был появиться амбар. Несмотря на мои ожидания, мы не вошли в него, а прошли в следующий. Она подтолкнула меня к маленькой двери, которая бесшумно открылась. По всей видимости, кто-то постарался ее хорошенько смазать.

— Осторожно, — предупредила Мари-Лизет. — Сейчас будет высокая ступенька.

Несмотря на предупреждение, я все-таки споткнулась. Пока я пыталась сохранить равновесие, мне показалось, что за моей спиной в замке повернулся ключ.

— Мари-Лизет! — в страхе позвала я, подозревая, что меня заперли тут в темноте одну.

И тут до меня донесся тихий смех.

— Не бойтесь, я здесь, — и затем, когда я наткнулась на что-то вроде косяка, она почему-то сказала шепотом: — Секундочку, я сейчас зажгу свет.

Я ожидала увидеть пламя спички или свет неяркой керосиновой лампы. Но вместо этого раздался щелчок выключателя. Помещение осветилось кучей слабых лампочек.

Но прежде чем я успела удивиться тому, что в этой дыре оказался электрический свет, мне бросился в глаза направленный на меня револьвер, который Мари-Лизет держала в руках.

— Ну-с, мадам Леонора! — сказала она.

В ее голосе звучало неприкрытое ликование.

На сей раз я попала в ее ловушку.




21


Мне кажется, излишне говорить о том, что в этом огромном заброшенном сарае не было никаких транспортных средств. Он был абсолютно пуст, насколько я могла разглядеть в слабом свете электрических ламп. Но несмотря на эту пустоту, полы в нем были тщательно подметены, как если бы им регулярно пользовались.

Но почему? Животных сюда не заводили наверное уже не один десяток лет. Не хранили тут и сельскохозяйственный инвентарь. Тут пахло мускусом и гнилью. Это был запах, который, как мне казалось, был присущ всей этой местности.

— Поднимите руки и встаньте спиной к стене, — тоном приказа распорядилась Мари-Лизет.

Я не сдвинулась с места. Но это было не упрямство, а скорее следствие того, что мои ноги вдруг стали ватными.

— Что вы собираетесь сделать со мною? — поинтересовалась я.

— Я могу сказать вам вполне определенно — если вы сейчас же не повернетесь, я просто пристрелю вас.

«Этого не может быть», — подсказывал мне разум. Не может быть, чтобы она на самом деле намеревалась сделать это. И все-таки внутренний голос подсказывал мне, что не стоит быть очень строптивой. От такой девицы, как Мари-Лизет, можно было ожидать чего угодно. Ее нельзя было мерить мерками обычных людей.

Итак, мне ничего не оставалось, как послушно повернуться. Она связала мне руки за спиной куском веревки и подтолкнула меня к бывшим стойлам, затем приказала опуститься на кипу подушек, валявшихся там. Когда я выполнила и это ее указание, она опустилась на корточки и связала мне также и ноги.

— Вот так, — констатировала она и потирала удовлетворенно руки. — И чтобы никаких выкрутасов! Вы можете, впрочем, кричать так громко, как вам того хочется — все равно никто не услышит. В любом случае вам не перекричать завывания ветра.

Я молчала, глядя на окна. Мари-Лизет тоже посмотрела в том направлении, перехватив мой взгляд, и усмехнулась.

— А-а, понятно. Да вы не возлагайте на это особых надежд. Свет никто не увидит — окна занавешены. Мы встречаемся тут в течение многих лет, и никто до сих пор и не подозревал об этом.

Они встречаются тут? Неужели под этими «мы» она подразумевает радикалов из всей округи, которые в этом сарае проводят свои политические сборища. Неплохо придумано — устраивать встречи на территории, принадлежащей одной из самых консервативных семей провинции. В иной ситуации это обстоятельство меня, наверное, позабавило бы, поскольку придумать такое мог только человек с юмором.

Но как этим людям удалось получить доступ к огромному сараю? Кто помог им в этом? Жиль? Это казалось невозможным. Даже если он был замешан в это, едва ли бы он решился на подобный риск. Наверно, это был кто-нибудь из погибших братьев. Но чем больше я раздумывала над этим, тем невероятнее мне казалось мое предположение.

Между тем Мари-Лизет склонилась за сохранившейся с давних времен кормушкой и вытащила откуда-то шезлонг.

— Уж ежели мне придется ждать, то я могу себе позволить по крайней мере некоторые удобства, — заявила она, располагаясь рядом со мною. — Нам потребуется еще несколько часов для реализации нашего плана.

— В любом случае тут не очень уютно, — сказала я. — И чего, собственно, вы ожидаете?

— Того момента, когда я буду уверена, что все уже отправились спать. После этого я препровожу вас в снег. Причем мы отправимся подальше отсюда, чтобы не возникало сомнений в том, что вы заблудились, отправившись погулять немного по окрестностям. Так вот, там-то вам и предстоит замерзнуть. На следующее утро мы срежем веревки с ваших рук и ног, чтобы все выглядело как настоящий несчастный случай. Один среди многих других.

Тут она разразилась смехом.

— Еще один несчастный случай! Как будто бы тут был хотя бы один! Промахи, может быть, и бывали, но вот несчастные случаи — никогда.

На сей раз я не испытала ни малейшего удивления.

— Вы хотите сказать, Дениз умерла из-за чьей-то оплошности? Не так ли? Поскольку наши лыжные костюмы были почти одного цвета?

Она помедлила, прежде чем ответить.

— Да, ей пришлось умереть, поскольку вас перепутали, так что именно вы виновны в ее смерти. Пусть и не напрямую. Но это лишь пошло на пользу нашим интересам, поскольку люди полагают, что это вы убили ее.

Но кто были эти «мы» и кого она имела в виду, говоря о «наших интересах»? Не принадлежала ли она к сепаратистам? Не скрывались ли за всем этим политические интересы? Я уже ничего не понимала. Но следующие произнесенные ею слова уже нельзя было интерпретировать двояко:

— Дениз умерла из-за досадной ошибки, но в плане достижения главной цели едва ли это имеет значение, — повторила Мари-Лизет. — Ее смерть лишь поможет нам устранить с пути остальные препятствия. Сожалею, но тут ничего уже не поделаешь.

Трудно было представить, что под «главной целью» подразумевалась моя скромная персона. Ну а то, что моя смерть не вызывала у нее никаких отрицательных эмоций, было так же ясно, как и завершение службы в церкви обязательным «аминь!». Но о чем она, собственно, говорила? Оставалось еще очень много неясного. Так как теперь я абсолютно беспомощной лежала у ее ног, понимая, что меня так или иначе убьют, можно было надеяться, что она по крайней мере ответит на некоторые вопросы.

— Почему для вас так много означает моя смерть? — спросила я. — Это как-то связано с Брайаном?

Ну вот он и прозвучал, этот столь важный для меня вопрос. Если Брайан был ее союзником, то он убил Дениз из-за Мари-Лизет, а не ради меня. Но разве она не сказала, что смерть Дениз была ошибкой? Разве мог Брайан перепутать меня со своей женой? Тем более, что ему было известно, что я давно уже должна была бы находиться в замке.

— Брайан? — саркастически повторила она. — Да, он действительно очарователен. Я обожаю его. Но он же не человек, он — рыба! Нет, речь идет о Фарамоне. Я люблю его, а он любит меня. Хотя на людях нам приходится притворяться, чтобы не возникли никакие подозрения.

Фарамон! Но это же было почти так же невероятно! Значит, это он принимал участие во всех грязных делишках Мари-Лизет? Да и были ли то действительно ее делишки? Но нет, он никак не мог спутать меня с Дениз. Ему было известно, что я вернулась назад с Жилем. Вся эта история становилась все более и более непостижимой!

— Мы скоро поженимся с Фарамоном, — продолжала между тем Мари-Лизет без внутренней, как показалось мне, убежденности. — Вы ведь и не подозревали об этом, не правда ли? Вы, вероятно, думали, что он влюблен в вас?

— Вот уж во что я никогда не верила... — тихо сказала я.

Мои запястья и щиколотки постепенно начинали болеть. Она достаточно крепко завязала свои веревки.

— Несколько человек знали о наших отношениях, — уже более уверенно продолжала Мари-Лизет. — Но они полагают, что все теперь в прошлом. Я также всегда нравилась Полю. Но вот он почему-то всегда относился ко мне слишком серьезно и явно намеревался изменить меня... Фарамон не такой. Он любит меня так же сильно, как и я его. Мы уже давно с ним тайно обручены.

— Но он никогда не говорил об этом своему отцу, — я сознательно хотела доставить ей боль. — Может быть, он просто стыдился вас?

Она, разозлившись, откинула голову назад.

— Э нет, ошибаетесь. Он говорил ему. Это было довольно давно. Старик чуть не набросился на меня, а Фарамона собрался даже лишить наследства.

— Неужели это было так ужасно для вас, если вы действительно любили друг друга?

Судя по всему, я задела болевую точку, поскольку у меня создалось впечатление, что Мари-Лизет не только разозлилась, но и несколько растерялась.

— Ну, тогда мы были еще очень молоды. Я бы сказала — слишком молоды для того, чтобы жить самостоятельно. Фарамон объяснил мне все очень популярно. Он сказал тогда, что знает, каким образом можно вновь завоевать расположение отца. Когда Жан-Пьер поехал навещать вас в Ванкувере, Фарамон последовал за ним. И когда Жан-Пьеру не удалось убедить вас отказаться от Майкла, Фарамон решил сам позаботиться обо всем...

— Следовательно, его отец не имел к случившемуся никакого отношения?

— Конечно же, нет, — с огорчением подтвердила она. — Не думаете ли вы, что д'Эшогеты в состоянии запачкать себя кровью?

Итак, в течение нескольких лет я несправедливо обвиняла своего свекра в случившемся. Что ж, он уже мертв, а мне предстоит умереть через несколько часов. Так что теперь это уже не имело никакого значения.

— Старик тогда страшно обозлился. Он намеревался даже выгнать Фарамона, но мадам была решительно против этого. Сложившаяся ситуация ей тоже не доставляла удовольствия, но несмотря на это она начала рыдать и в конце концов убедила своего супруга предоставить Фарамону еще один шанс. Поэтому они добились для меня стипендии и отправили меня на учебу. Наверное, они полагали, что я не разберусь в их планах. Нам помог патер Давье. Он часто бывал тут и вел длительные беседы с Фарамоном. Это продолжалось до тех пор, пока Фарамон не заявил, что раскаивается в содеянном. Тогда отец простил его. Но лично я полагаю, что отец и сын лишь внешне примирились друг с другом. Во всяком случае, старый мсье д'Эшогет никогда больше не доверял Фарамону.

— Наверное, у него были для этого все основания. А у меня к вам просьба — не могли бы вы, учитывая, что нам предстоит провести тут еще несколько часов, немного ослабить петли, Мари-Лизет?

Она отрицательно тряхнула своими черными волосами.

— Не пытайтесь надуть меня. Вы просто рассчитываете, что таким образом сможете увеличить свои шансы на побег. А кроме того, скажите на милость, почему бы мне не заставить вас немного помучиться после всего? А? Ведь вы доставили мне немало неприятностей.

Мари-Лизет продолжала говорить. Чувствовалось, что у нее была потребность выговориться. Слова, которые так долго сдерживались в ее груди, теперь требовали выхода.

— Вам было известно, что Фарамон не имеет права свободно распоряжаться своей частью наследства? Брайан является не только опекуном Майкла, но и Фарамона также. Майкл вступит во владение наследством по достижении двадцати одного года, а Фарамону предстоит довольствоваться ролью опекаемого до конца своей жизни. Он, как маленький ребенок, должен отчитываться за каждую монетку. И так до тех пор, пока жив Брайан. Ну что, вы не знали этого? Верно?

— Нет, никто не говорил мне об этом, — в ужасе сказала я.

Из услышанного мною следовало, что после моей смерти наступит очередь Брайана. А потом — Майкла.

Майкл! Я попыталась порвать веревки. Но чем сильнее я напрягала руки и ноги, тем глубже веревки впивались в мою кожу.

Заметив мои попытки, она только садистски рассмеялась:

— Чем меньше вы будете брыкаться, тем быстрее все ваши конечности потеряют чувствительность. Так что потом вы ничего не будете чувствовать.

— Весьма признательна за добрый совет.

Запрокинув голову назад, она звонко рассмеялась.

— Мы с Фарамоном встречались тайно многие годы. Когда я закончила обучение, я попыталась убедить его жениться на мне, оставив свою семью, свои деньги и все прочее. Но он отказался.

— Да, у него очень стойкий характер, — с издевкой заметила я.

— Вы что, полагаете, будто я не знаю, насколько он слабовольный? — с легкостью возразила она. — Если любишь мужчину, то это не означает, что остаешься слепой к его недостаткам. И несмотря ни на что, все-таки продолжаешь любить его. Но вы-то, холодная как лед не можете себе и представить, что это такое — настоящая любовь. Да вам и не узнать этого более.

Ее слова причиняли мне большую боль, чем веревки. Она была права. Любовь к Алану была любовью молоденькой девушки. Теперь, по прошествии стольких лет, я превратилась в зрелую женщину, но у меня действительно не оставалось никакой надежды узнать, что означает настоящая любовь.

— Будь у Фарамона более сильный характер, вас бы похоронили несколько недель тому назад, — как нечто само собой разумеющееся сообщила она мне. — Небольшой толчок — и вы лежали бы, разбившись о скалы. И никто бы не заподозрил, что это не было несчастным случаем. Всем известно, насколько опасно пребывание на башенной площадке. Но нет, он не мог взять это на себя. Он оставил вас там наверху на несколько часов, надеясь, что у вас закружится голова и вы сами свалитесь вниз. И когда потом он вновь поднялся на башню и застал вас там... Короче, он и сам признался, что он недостаточно сильный человек. К счастью, у меня мужества и воли хватает на двоих.

Если она говорила правду, то он солгал ей. Он оставался внизу всего пару минут и за это время успел очевидно решить все по-другому и бросился спасать меня.

И все-таки еще очень многое оставалось мне неясным.

— И несмотря ни на что вы полагаете, что на сей раз у него хватит мужества убить меня?

— У него просто не останется выбора. Вам слишком многое известно теперь. Он просто не может себе позволить оставить вас в живых. Ну а через некоторое время нам придется побеспокоиться и о Брайане, а потом уж о Майкле.

Я снова напряглась в своих путах, пытаясь порвать их. Бесполезно.

— И все это только ради денег? — негодующе спросила я.

— Деньги! — со злостью бросила она. — Если бы меня интересовали деньги! Они абсолютно не нужны мне лично. Но ведь с богатством и властью д'Эшогетов перед нами будут открыты все пути! Мы сможем освободить тогда Квебек от тирании англичан!

— Так Фарамон д'Эшогет также является сепаратистом?

— Естественно, он — один из наших руководителей.

И когда я с сомнением посмотрела на нее, она заметила с каким-то странным выражением лица:

— Это он бросил бомбу на вокзале. Как вы считаете, мог бы он пойти на такой шаг, если бы не был убежден в правоте того дела, которому служит?

Теперь я действительно потеряла дар речи.

— Но... я почему-то... Я думала, что это был Поль.

— Поль! — вскричала она и вдруг истерически рассмеялась. — Да ваш Поль — пацифист! — Она подчеркнула своими интонациями, что считает пацифистов неполноценными людьми. — Это надо же, он отправился за Фарамоном в Монреаль, когда узнал от Жиля о его намерениях. А Жиль — просто болван! Вначале он был с нами. А потом, как и Поль, отошел от движения и начал плести против нас интриги. Поль собирался отговорить Фарамона от мысли бросать бомбу. Но, к сожалению, приехал на вокзал на пару минут позже, чем следовало.

Так вот, оказывается, где была зарыта собака. Тем человеком, кого пыталась всеми силами защитить вся семья, была Фарамон.

— Поль утверждает, что он с симпатией относится к нашим идеям, однако не одобряет наши методы борьбы, — продолжала исповедоваться передо мной Мари-Лизет. — Ну а вообще-то, он намного трусливее Фарамона.

И тут я внезапно увидела Поля тем, кем он и был на самом деле. Удивительно умным, разумно поступающим мужчиной. И если со мной суждено чему-нибудь случиться, то Майкл останется в хороших руках. Поль поймет, откуда исходит опасность. И будет руководствоваться этим в своих действиях. Точно так же, как и Брайан. Да и Жиль тоже. Как-то сразу стали понятны все хитросплетения непонятных мне прежде событий. Все они — все трое — делали все возможное для того, чтобы уберечь меня от возможного несчастья. Одновременно они и себя защищали таким образом от Лизет.

В результате в этой безысходной ситуации появлялось хоть что-то обнадеживающее и светлое, а именно — я могла быть уверенной, что с моим сыном ничего теперь не случится.




22


Мари-Лизет поднялась и засунула мне в рот в качестве кляпа шаль, поскольку кто-то постучал в дверь. Стук прозвучал как условный сигнал.

— Сожалею, но вам придется потерпеть, — сказала она, складывая и убирая шезлонг. — Фарамон еще ничего не знает. Я бы предпочла, чтобы он услыхал всю историю вначале от меня.

По ее тону я поняла, что она не совсем уверена, что все будет по ее. В течение нескольких мгновений во мне вновь пробуждалась надежда. Но очень скоро от нее опять ничего не осталось. Даже в том случае, если Фарамон и не захочет такой развязки, он не сможет спасти меня.

Из того угла, где меня положила Мари-Лизет, я не могла видеть большую часть сарая. Я слышала только легкое постукивание ее каблучков, когда она быстрым шагом пересекала огромное помещение. Затем послышался негромкий звук открываемой двери, а потом я услышала, как дверь закрывают. На сей раз ее не заперли. Да это и едва ли теперь требовалось, поскольку я не могла пошевелиться.

Затем я услышала нетерпеливый и яростный голос Фарамона, который спросил:

— Ну что у тебя стряслось? Что за спешка? Я же сказал, что пока нам лучше с тобой не встречаться. По крайней мере до тех пор, пока все произошедшее в последнее время немного не забудется.

— Вот уж не понимаю, с чего это нам так осторожничать! Никто не подозревает нас. Да и подозревать не станет.

— Не уверен. В конце концов далеко не все считают, что это Брайан убил Дениз. — Он замолчал, и я услышала несколько принужденный смех. — Вот бедняга! Он так долго безропотно сносил все! И вот теперь, когда судьба, кажется, улыбнулась ему, его подозревают в этом убийстве.

Мари-Лизет глубоко вздохнула. Даже я в своем отдаленном от входа углу услыхала этот вздох.

— Да, с убийством Дениз ты совершил оплошность. Я бы даже сказала — грубую ошибку. Но я намерена побеспокоиться о том, чтобы впредь не происходило ничего подобного.

— Это что — угроза? — насмешливо поинтересовался он. — Если да, то она достаточно бессмысленна. Ты замешана в этом деле не меньше меня, дорогая.

— Ты что, на самом деле полагаешь, что я намерена угрожать тебе, Фарамон? — спросила она; в ее голосе сквозила странная смесь горечи и муки. — Разве ты не понимаешь, что за чувства я испытываю к тебе, как переживаю?

В течение нескольких мгновений царила тишина.

— Да-да, я знаю, что ты чувствуешь. Именно поэтому я и подумал, что ты можешь угрожать мне.

— Но как же так? — с мольбой спросила она.

Он остался глух к скрытому упреку.

— Что же тогда должны означать все эти намеки? И что случилось такого ужасного, что тебе вдруг потребовалось срочно поговорить со мной? — настаивал Фарамон.

— Ну хорошо, перейдем к делу. Нам следует убить Леонору еще сегодня ночью.

Теперь вздохнул он.

— И это — все? Я же тебе уже сказал, пока еще слишком рано и опасно убивать ее.

— А я считаю — наоборот, может быть, уже слишком поздно, — торжествующе заявила она. — Ты не единственный, кого я завлекла сюда сегодня ночью. Я затребовала сюда и ее. Я намекнула ей, что тут есть специальное транспортное средство, на котором она сможет проехать по снегу. Ей нужно научиться пользоваться им. И тогда она сможет сбежать. Бедная дурочка поверила в это.

— Ты... Ты выдала ей наше место? Наш тайник? — недоверчиво спросил он. — И теперь ее ты называешь бедной дурочкой?

То обстоятельство, что он реагировал так остро, по всей видимости, не придавало ей особого мужества. Во всяком случае она не спешила сообщать ему, что я была поблизости и слышала каждое сказанное ими слово. Наверное, знай он об этом, все было бы совсем по-другому.

— Да. Я все сказала ей, и о нас с тобой тоже, — сообщила она в свойственной ей экзальтированной манере. — И теперь тебе придется убить ее.

Фраза завершилась громким вскриком.

— Фарамон! — кричала она. — Что случилось? Мы же вместе с тобой разработали этот план!

Ее голос звучал испуганно. В нем слышалось нескрываемое удивление.

— Ты все рассказала ей?!! — кричал Фарамон. — Да ты сошла с ума! Или ты лжешь мне? А ну, выкладывай всю правду!

Я четко услышала звук удара, которым он наградил ее. И впервые с тех самых пор, как я познакомилась с ней, мне стало жаль ее.

Теперь, когда она заговорила, голос ее вновь звучал абсолютно нормально.

— А почему это я не должна была рассказывать обо всем? Ведь ей уже не удастся поделиться ни с кем услышанным. Еще сегодня ночью мы вынесем ее в снег. Там она и... Нет! Фарамон, нет! Прошу, не надо!

Судя по вскрику, на сей раз он ударил ее достаточно сильно.

— К счастью, она наверняка не поверила ни единому твоему слову, — прорычал он. — И если она не увидит тут никакого трактора, то сразу же поймет, что и все остальное было вымыслом.

Внезапно голос Мари-Лизет стал менее уверенным.

— Фарамон, я не понимаю. Чего ты, собственно, хочешь?

— А теперь послушай меня внимательно, Мари-Лизет, — сказал он, и его голос был на сей раз совсем мягким и почти сочувственным, отчего звучал еще более жутко. — Я терпел все твои выходки слишком долго, поскольку мне не хотелось тебя отталкивать. Но теперь, думается, пора объяснить тебе кое-что. И первое, что ты должна усвоить, так это то, что я не намерен жениться на тебе.

— Но ты... ты должен жениться на мне, — всхлипывая, заявила она. — Жизнь настолько прочно связала нас, что мы просто не можем жить друг без друга. Ты же хотел жениться на мне, пока тут не появилась эта проклятая Леонора.

Некоторое время он медлил с ответом.

— Да. Когда-то у меня было намерение жениться на тебе. Тогда я был очень молод и слишком глуп. Я был зациклен на мысли, что отец обращается со мною слишком грубо и бесцеремонно. Я знал, что подобный брак причинит ему больше боли, чем что-либо иное. Трудно перенести, когда твой сын женится на такой девушке, как ты...

— О нет! — умоляюще прошептала она. — Я не верю тебе. Тогда ты любил меня. Я знаю это. Любил, даже если теперь и не любишь более...

— Да и к сепаратистам я примкнул только из-за отца, — безжалостно продолжал он. — Нет, не из-за своего идеализма или, как ты полагаешь, из-за любви к тебе. Мне хотелось уничтожить его, да и остальных тоже... Поскольку из-за них я вынужден был вечно нести это проклятье — оставаться младшим сыном в семье. И то, что ты не подходишь на роль супруги хозяина замка д'Эшогет, я видел уже задолго до приезда сюда Леоноры.

Он рассмеялся.

— Да ты и сама не можешь не понимать этого! Только, пожалуйста, не думай, что в этой ситуации может что-нибудь значить текущая в твоих жилах кровь д'Эшогетов. Если бы следовало принимать ее в расчет, то, думается мне, на подобные привилегии претендовала бы как минимум половина обитателей Сан-Дегарра.

Мари-Лизет была настолько поражена услышанным, что попросту не обратила внимания на последнюю фразу.

— Хозяин замка? Что ты хочешь этим сказать?

— А как же иначе, — усмехнувшись, сказал Фарамон, — теперь на моем пути остался только Брайан. Не скрою, вначале я помышлял только о возвращении моей части наследства, но в последнее время мне стало ясно, что мне достанется тут все после того, как я уберу его со своего пути.

— А как же Леонора? Что делать с Майклом?

— Моя жена и мой сын разделят со мною мое положение. Поэтому их, естественно, не следует рассматривать как препятствие для достижения конечной цели. Поначалу я не был особенно уверен в успехе. Именно поэтому я и одобрял до известной степени твои планы. Но теперь я четко представляю себе, что мне нужно. Я женюсь на Леоноре и использую богатства д'Эшогетов так, как это надлежит сделать настоящему д'Эшогету. О-о, из меня получится столь отличный владелец имения, каких не было уже сотни лет!

Каким-то совершенно потерянным голосом Мари-Лизет сказала после непродолжительной паузы:

— Не понимаю, почему, если ты не разделяешь наши цели, ты поехал тогда в Монреаль? Почему бросил бомбу? Я-то полагала, что ты проделал это из-за того, что тебя переполняла ненависть.

— Ну, если уж тебе так хочется знать это, — ответил он голосом, по тону которого можно было заключить, что его терпение уже на исходе, — признаюсь, что таким образом я намеревался дискредитировать сразу несколько человек. Я надеялся, что благодаря взрыву многие будут весьма напуганы. Те, кому удастся уйти, будут вынуждены скрываться в подполье. Ну а мне благодаря этому удастся прервать все эти ставшие уже обременительными связи.

В помещении воцарилась гнетущая тишина. Если бы не прозвучавшие вскоре шаги, я бы подумала, что они ушли из сарая. Прошло несколько томительных минут ожидания. Когда через некоторое время я вновь услышала голос Мари-Лизет, то он был так тих, что я с трудом понимала отдельные слова:

— Как жаль, что мы не пришли раньше к этому разговору. Где-то в подсознании я знала, что этим кончится, и все-таки не хотелось допускать возможности такого исхода. ...А ведь ты убил мадам Дениз только потому, что полагал, будто убиваешь меня.

Она замолчала, однако он не счел нужным разубеждать ее.

— В тот день, когда я заманила Леонору в чащобу, на мне был темно-красный костюм. Ты полагал, что он принадлежит мне. Ты не мог знать, что это лыжный костюм твоей сестры, который я просто позаимствовала на время. Посуди сам, если бы кто-нибудь и заметил меня издалека, например, из замка, то наверняка не узнал бы в нем. Вот только, к несчастью, у Дениз оказался очень похожий костюм...

— Так вот, оказывается, как это получилось! — сказал Фарамон. — Ведь мне отлично было известно, что Леонора уже давно в замке. Да и Дениз я проводил практически до входа, а потому был уверен, что и она тоже уже нежится в тепле. Таким образом — оставалась лишь ты. Вот я и подумал, что было бы неплохо окончательно разрешить некоторые проблемы... — Он вздохнул. — Боюсь, неосмотрительность всегда будет моим слабым местом.

— Я... Я отдала бы за тебя жизнь, — всхлипывала Мари-Лизет. — А ты... Ты хотел убить меня как собаку... Собаку, уже выполнившую свой долг.

— Ну хорошо, — заметил он, явно вновь пребывая в отличном расположении духа. — Ты сама говоришь, что готова отдать за меня жизнь. Так что я просто ловлю тебя на слове.

«Он не подозревает, что у нее с собою револьвер», — подумалось мне. Происходящее не умещалось в моем сознании. Голова кружилась. Боль в запястьях и щиколотках доводила меня до безумия и, конечно же, влияла на мое восприятие.

Судя по всему, Мари-Лизет не поняла последней фразы, сказанной Фарамоном, поскольку я услыхала, как она, заикаясь, произнесла:

— И ты полагаешь, что моя любовь к тебе так велика, что я после всего буду молчать? О нет, Фарамон, не буду даже ради своей собственной безопасности. Я выложу все. Все с самого начала. Я расскажу, как ты поджег охотничий домик, чтобы уничтожить своих братьев и племянников. Расскажу, как ты вызвал сердечный приступ у своего отца. О-о, были ли на белом свете когда-нибудь такие монстры, как ты?

Последнее обвинение явно задело его.

— Несчастный случай, — спокойно заявил он. — И тебе это хорошо известно. Я просто отправился к Жан-Пьеру, дабы попросить его походатайствовать перед отцом о назначении мне ренты. Ведь даже мальчики получали что-то на свои нужды. А мне всегда приходилось выпрашивать деньги как милостыню, если я нуждался в деньгах. Это было невыносимо.

— Но ты же понимал, что он откажет. Он уже и раньше неоднократно отклонял подобные предложения.

Голос Фарамона начал наполняться яростью.

— Да, это был пример того, как Жан-Пьер обращался со мною. Высокомерно улыбаясь, он заявил, что я будто бы человек абсолютно безответственный, а потому не могу обращаться с деньгами. Тут-то я и потерял контроль над собой и ударил его. Он же упал, ударился головой о край стола и потерял сознание. Тут же упала керосиновая лампа, разбилась, и — начался пожар. Но я не специально устраивал пожар, можешь мне поверить.

— И несмотря на это, ты ничего не предпринял, чтобы спасти их, — голосом прокурора напомнила она. — Ведь ты сам сказал мне, что Жан-Пьер был без сознания. А может быть — и мертв...

— Нет, готов поклясться, что он был еще жив тогда. Он дышал. Я никогда бы не смог убить своего собственного брата!

Она рассмеялась каким-то необычно резким смехом.

— Ну да! Мишель также был твоим братом. А как насчет ребят? Я имею в виду твоих племянников. Тебе же было известно, что все они изрядно выпили, а потому едва ли проснутся... И несмотря на это ты ушел и оставил их гореть вместе с домом.

— Но тебе-то тогда тоже не пришло на ум напомнить мне, что я должен вернуться назад и спасти их. А ведь ты ожидала меня тогда в лесу, — продолжил он.

— О Господи! — прошептала она. — Я действительно не сделала этого.

Внезапно он весьма по-деловому заявил, что вообще было свойственно ему с его вечными колебаниями настроения:

— Ну хорошо. Все это давно в прошлом. Однако смерть Дениз и людей с вокзала уже не объяснишь ничем. Так что сама понимаешь, что мне придется убить и тебя. Не сделай я этого, у меня не будет больше ни одного спокойного дня. Нет, я не собираюсь прожить всю оставшуюся жизнь под дамокловым мечом...

Я услышала шаги, а затем голос Мари-Лизет:

— Стоп! Еще шаг — и я стреляю!

— Что? Стреляешь из этой игрушечной пушки? — Он презрительно рассмеялся, — да ты не сможешь ничего сделать мне, Мари-Лизет. И даже сейчас, когда я буду убивать тебя. В этом проявляется превосходство мужчины над женщиной.

По всей видимости, она не опустила оружия, поскольку он добавил:

— А кроме того — ты отвратительный стрелок.

— Фарамон, я предупреждаю тебя! Еще шаг и...

Прозвучал выстрел. За ним последовал вскрик. Но это был скорее возглас удивления, чем свидетельство боли. Наверное, они боролись друг с другом. Затем я услышала крик. Это был крик, преисполненный муки. Не знаю, кто из них мог так кричать. Затем раздался второй выстрел. На сей раз он, видно, достиг цели. Кто-то издал стон, и раздался звук падающего на пол тела.

Кто остался в живых? Но в конце концов, какая мне разница? Ни один, ни другой не могли себе позволить оставить в живых меня.




23


Вскоре я поняла, кого сразил выстрел. Я услышала, как что-то волокут по полу, а затем Фарамон тихо произнес:

— Боюсь, ma bella[18 - Моя красавица (итал.).], мне придется на какое-то время спрятать тебя где-нибудь там, на задах. А потом подумаем, что делать с тобою.

Он двигался в моем направлении. И когда он собрался уложить в стойле рядом со мною безжизненное тело, то обнаружил меня.

— Леонора! — с ужасом воскликнул он. — Что вы тут делаете?

Выпрямившись, он провел рукой по затылку.

— C'est un beau gachis ca![19 - Ничего себе переделка! (фр.).]— простонал он. — Вот стерва! Теперь вы едва ли поверите мне...

Во рту у меня торчал кляп, так что единственные звуки, которые мне удавалось издавать, были этаким слабым мычанием. Улыбаясь, он покачал головой. Он отлично понимал — в теперешнем состоянии я не представляю для него никакой опасности.

— Ну нет, моя дорогая. Лучше уж я не буду вытаскивать вам кляп изо рта. Боюсь, в противном случае мне пришлось бы выслушать от вас бездну упреков. А мне трудно будет их перенести. Я всегда отличался повышенной чувствительностью.

Помолчав немного, он вздохнул и продолжил:

— Кажется, наша судьба теперь отменяется. А жаль. Я уверен, мы бы хорошо поладили с вами.

Он взял меня рукой за подбородок.

— Нет, правда, я, наверное, действительно несколько влюблен в вас. И кто знает, может быть, и вправду через несколько лет между нами могла бы возникнуть большая настоящая любовь. Но, к сожалению, как вы сами понимаете, мне просто не остается ничего иного, как...

Не могу сказать, что его слова были для меня неожиданными. Единственное, чего я желала — чтобы он поспешил. Ведь теперь запястья и щиколотки саднили так сильно, что я не в состоянии была уже выдерживать эту боль. Очевидно, из-за недостатка воздуха и сильных эмоций раскалывалась голова.

— О Господи! Ну что мне прикажете делать с двумя трупами? — вслух размышлял он, как будто бы я тоже уже была мертвой. — К тому же у одной — пулевая рана. При подобных обстоятельствах никто не поверит в несчастный случай. И это одна проблема. Другая... Что это было?

Что-то, по-видимому, происходило у него за спиной. Открылась дверь? Не знаю. Не знал этого и Фарамон. Но, судя по всему, он не испытывал особого желания выйти наружу и посмотреть.

— Кто тут? — прокричал он.

Тишина. В сарае царила тишина, но в то же время мне показалось какое-то движение. Во всяком случае, я воображала, что заметила что-то. Фарамон поднялся с корточек и выглянул из моего стойла в основное помещение.

Внезапно все лампочки погасли. Сарай погрузился в кромешную тьму.




В течение короткого промежутка времени я слышала лишь тяжелое дыхание. Затем как будто бы окружающая меня тьма взорвалась. Это прозвучал выстрел. Тот, в кого стреляли, осмотрительно бросился в сторону, и звуки борьбы переместились подальше от меня. Затем я услыхала, как упало что-то тяжелое. «Наверное, такой звук сопровождает падение на землю револьвера», — подумалось мне. А потом — лишь звуки борьбы двух сильных тел, да раздающиеся время от времени вскрики. При этом никто не произносил ни одного членораздельного слова.

Я лежала в темноте в полуобморочном состоянии, не зная, ожидать ли мне от того, кто боролся с Фарамоном, помощи, или же новых мучений. Но в те мгновения мне было уже все безразлично. Я потеряла сознание.




24


Когда я пришла в себя, вновь горел свет. Я — ну кто в состоянии описать мое удивление! — лежала в объятиях Брайана.

— Леонора, дорогая, с тобой все в порядке? — озабоченно спрашивал он, поглаживая меня, как ребенка по голове. — Ты не ранена?

Снилось мне это или же я была уже мертва?

Но нет, вскоре я уже понимала, что все это происходит на самом деле, что я жива. Я чувствовала себя хорошо и впервые со дня своего приезда в замок Эшогет испытывала чувство покоя и безопасности. И благодарить за это я должна была Брайана, Поля и не в последнюю очередь — своего сына.

Конец истории я узнала несколько позже, после того, как мне удалось немного отдохнуть и прийти в себя. Майкл, как оказалось, с самого начала не доверял Фарамону. И, как оказалось, не только благодаря своей верной детской интуиции. Дело в том, что он видел Фарамона на вокзале. И он все это время молчал, поскольку я решительно потребовала от него забыть все связанное с теми событиями. Ах, если бы только он не послушал меня! Но что толку в таких запоздалых раздумьях!

Из случайно подслушанных сплетен, которыми обменивались слуги, Майклу стало известно о тайных отношениях между Мари-Лизет и Фарамоном. Поговаривали, что эта связь влияет на молодого господина далеко не наилучшим образом. Когда Майкл услышал, что я должна тайно встретиться с Мари-Лизет, он очень испугался. И вместо того, чтобы отправиться в постель, как я ему велела, он быстренько оделся и незаметно последовал за мной.

Но когда он спустился вниз, я была уже далеко от замка. И так как он не знал, куда я направляюсь, то ему не оставалось ничего иного, как ожидать меня. Бедный мальчик! Что за страшная ночная вахта предстояла ему!

После того, как прошло не менее получаса, а меня все еще не было ни видно и ни слышно, он начал опасаться за свою маму еще сильнее. Он уже подумывал о том, кого бы ему позвать на помощь, как увидел, что из дома выскользнул Фарамон. Поскольку ему было известно о связи между ним и Мари-Лизет, Майкл решил незаметно последовать за ним. Так он увидел, что Фарамон входит в сарай. Это насторожило его еще больше. Майкл побежал назад в замок и разбудил Брайана с Полем. Оба поспешили тут же к сараю и появились весьма своевременно, благодаря чему им удалось спасти мне жизнь.

Майкл между тем отправился к своей бабушке и рассказал ей все, что ему было известно.

После того, как Брайан убедился, что до прихода полиции Фарамона будут охранять достаточно надежно, он поднял меня на руки и отнес в замок. Мадам д'Эшогет уже поджидала нас. На ней был отороченный мехом халат, и она выглядела ужасно старой и сломленной.

— Это моя вина, — заявила она. — Я должна была предвидеть это. ...Если бы я только послушалась своего супруга! Тогда ничего подобного не могло бы случиться... Ведь я всегда знала, какой у Фарамона неустойчивый характер. Было мне также известно, что за всем этим стояла Мари-Лизет... И вот теперь у меня остался только один сын...

— Не нужно себя так мучить, мама, — растроганно сказал Брайан. — Вина в случившемся лежит не только на тебе. Ведь мне тоже было известно, на что способен Фарамон. Мне следовало бы внимательнее следить за ним.

На глазах у старой дамы стояли слезы.

— Ты всегда был хорошим сыном. Я знаю, что мне нужно теперь предпринять. Я покину навсегда эти края, — она повернулась ко мне. — На сей раз я собираюсь это сделать абсолютно наверняка. Я не имею права оставаться тут далее. Вы будете гораздо лучшей chatelaine[20 - Владетельница замка, сеньора (фр.).], чем я. И я уверена, что вы воспитаете Мишеля таким образом, что все мы будем гордиться им.

Внезапно мне стало бесконечно жаль эту старую хрупкую женщину. Как мало в ней осталось от прежней хозяйки замка. Не было даже прежней гордости. Меня охватила искренняя симпатия к ней. Чтобы показать, что я чувствую, я схватила ее руку в свои и сказала:

— О нет, мадам д'Эшогет, вы не должны покидать нас. Это ваш дом! Не забудьте, прошу вас, что в вашем присутствии нуждается не только сын, но также и внук. И... — тут я собралась с силами и мужественно закончила: — И еще невестка.

Она долго и внимательно смотрела на меня.

— Женщина, родившая такого монстра, как Фарамон, не заслуживает такой доброй и любящей дочери, как вы, Леонора. Ну как только я могла быть так слепа и не видеть, что вы представляете собою на самом деле?!! Только из-за того, что мы говорили на разных языках, я полагала, что следует возвести между нами непробиваемую стену.

Она сжала мою руку и тепло произнесла:

— Я с благодарностью принимаю ваше предложение. И я просто счастлива, что у меня будет такая очаровательная невестка.

Я перехватила взгляд Брайана. Нетрудно было догадаться, о чем он думал. Я знала, какой вопрос он задаст мне рано или поздно. Более того, я уже знала и ответ, который дам ему. Тогда мадам д'Эшогет с полным правом будет называть меня дочерью, Майкл получит отца, и меня справедливо можно будет назвать счастливейшей женщиной провинции Квебек. Нет, скорее — Канады. А может быть, и самой счастливой женщиной на свете. И мне не будет жаль, что путь к этому прекрасному мгновению был так труден.


notes



Примечания





1


Просто грандиозно! (фр.).




2


Группа штатов.




3


Маленький господин (фр.).




4


Бедный малыш (фр.).




5


Маленький сын (фр.).




6


Прелестная провинция (фр.).




7


Но это само собой разумеется (фр.).




8


Бедная малютка (фр.).




9


Моя дорогая (фр.).




10


Бойница, амбразура; убийца, смертельный (фр.). 




11


Дорогая (фр.).




12


Приличия (фр.).




13


Дорогой супруг (фр.).




14


Не так ли? (фр.).




15


Популярная американская киноактриса и певица.




16


Ладно (фр.).




17


Высшее общество, знать (фр.).




18


Моя красавица (итал.).




19


Ничего себе переделка! (фр.).




20


Владетельница замка, сеньора (фр.).